«В лето 6746 года от сотворения мира»

В лето 6746 года от сотворения мира (fb2) - В лето 6746 года от сотворения мира 1252K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Борис Иванович Нефёдов

Борис Нефёдов В лето 6746 года от сотворения мира

Глава 1. Вестник

«Кто есмь аз, яко да пойду к фараону царю египетскому, и яко да изведу сыны израилевы от земли египетския?»

«Кто я, чтобы мне идти к фараону [царю египетскому] и вывести из Египта сынов Израилевых?»

Исход. Глава 3:11.

Незнакомец

Сегодня решил поехать на дачу. Она совсем недалеко от Москвы, если быть точным — 17 км от МКАД. Сейчас это называется Садовое некоммерческое товарищество дачное хозяйство МВД России в поселении Лунево. Как достался участок — долго рассказывать. Если честно, то отец помог. Даже не так. Он обо всем договорился, и только потом объявил мне, что у меня будет дача, о которой я, кстати, ни его, никого другого, включая собственное начальство, даже не просил. Да и не до дачи мне тогда было. Так ею отец до самой своей смерти и занимался, и строил ее, и жил там.

Дача — слабо сказано. Большой дом, но не запредельно. Главная достопримечательность — гараж на две машины. Причем гараж мощный. Стены толще, чем стены дома, а высоты просто неприличной. Правда подвала нет, больше того, весь пол залит толстым слоем бетона. Отец со своим аспирантом Сергеем строили его, причем по своему проекту. Этот аспирант еще потом пропал куда-то. Мутная история. Помню, отец по этому поводу сильно переживал, поскольку они вместе над каким-то проектом работали. Над этим нашим гаражом соседи сначала даже посмеивались: «Что, Михаил Игнатьевич, никак за свой драндулет опасаешься? Так ты не бойся, соседи у тебя смирные, законопослушные, ниже генерал-майора почитай кроме тебя и нет никого…», но потом отстали. А там и деревца подросли, заборчик появился, и гараж с аллеи стал не так обращать на себя внимание. Да и попривыкли.

Отец дачу и особенно гараж этот, очень любил. После его смерти я там так ничего переделывать и не стал, разве что ворота в гараже поменял.

Товарищество у нас, скажем так, своеобразное. Народ, как правило, с большими погонами. За все время только одна большая кража дачного имущества в товариществе и была. Правда, была она как раз … из нашего гаража, но это когда было. Тогда еще многие только строились, порядка не хватало.

Да и кража была какая-то странная. Воры вынесли из гаража все, даже пыль (обычную цементную пыль, что была во всех углах), пылесосили, что ли. Но при этом никто из соседей ничего не видел и не слышал. И никаких следов на влажной земле у забора от машины-воровайки не осталось. Получается, что все на руках унесли. А там один железный шкаф мы в свое время впятером в гараж еле затащили. Но отец тогда, помнится, запретил розыск учинять, даже говорить об этом не позволял, хотя видно было, что сильно расстроила его эта кража. А тут еще его аспирант, с которым он этот самый гараж возился-строил, куда-то запропастился. Хороший парень был, но так никто и не смог узнать, что с ним стало. А тут и лихие 90-е начались.

А с чего вспомнил — не пойму. Столько лет прошло.

На подъезде к даче меня ждал неприятный сюрприз. Прямо на ступенях дачного крыльца расположился бич не бич, но мужик сильно на бомжа смахивающий. Борода лопатой, волос длинный, но неожиданно чистый, перехвачен сыромятным ремешком. На мужике красная шелковая рубаха, но какого-то странного покроя, шаровары, а на ногах (у меня чуть глаза из орбит не вылезли) — мои (понимаете, мои!) сандалии.

У нас чужие люди не ходят, поэтому за монтировку я сразу хвататься не стал. Может сосед новый, может заблудился кто, но почему такой наглый?

Увидев мое озадаченное лицо, мужик поднялся, поклонился чуть не в пояс (!) и неожиданно поставленным и уверенным голосом спросил:

— Я так понимаю, это ты, Михаил Игнатьевич?

— А что это Вы мне тыкаете?

— Не признал, Михаил Игнатьевич, ой, вижу, не призна-а-ал.

— Лицо будто знакомо, — хмуро ответил я, — но, чтобы мы с Вами на брудершафт пили, что-то не припоминаю.

— Не могли мы с тобой, Михаил Игнатьевич на брудершафт-то пить. Не пьющий я тогда был. Да и давно было. И были мы с тобой тогда на «ты». Но, если ВЫ возражаете…

Вот тут я его и вспомнил. Это же Сергей собственной персоной, тот самый пропавший аспирант, только постаревший на четверть века, наверное.

— Серый, ты ли это?

— Я, Михаил Игнатьевич, я.

— Ёкарный бабай!

Пропавший аспирант

Мы сидели на дачной кухне. На стол я выложил все свои продовольственные запасы: колбасу, хлеб, зелень с огорода и соль. Сергей, уже успевший помыться «с дороги», ответил шматом сала, большим куском копченого мяса и двумя приличного размера солеными рыбинами. Когда он потянул было какую-то баклажку из своего мешка я крякнул и пошел к бару за спиртным. Тут первенство осталось за мной за явным преимуществом. Сергей бросил баклажку обратно в мешок со словами:

— Ладно, уговорил, языкастый. Утром пригодится.

Вообще-то я и не говорил ничего, только бутылки показал.

— Сомневаюсь я, что пригодится. В баре хорошего спиртного поднакопилось много, так что и на утро останется.

В общем, сели, выпили за встречу, закусили как водится. Сидим переглядываемся.

— Прости, Сергей (не помню, как по батюшке), может, сам начнешь?

— Да не надо «по батюшке». Там, откуда я…прибыл люди друг друга редко по имени и отчеству величают, так что отвык я.

А потом без всякого перехода:

— Вот скажи мне, Михаил Игнатьевич, почему ты юристом стал (а потом еще и ментом заделался), а не физиком, как твой отец? Игнат Михайлович, царствие ему небесное, физиком был от бога. Какие решения сложнейших задач находил! Повезло мне в жизни, что с ним поработать довелось.

Говорил Сергей медленно, иногда «спотыкаясь». То ли старался слово подобрать, то ли никак не мог нужное слово вспомнить. При этом он забавно щелкал пальцами, а я пытался ему слова подсказывать.

— Над последней его задумкой мы с Игнатом Михайловичем как раз и работали, когда строили то, что ты гаражом называешь. Подвел я его. Нехотя, конечно. Поспешил. А пульт управления в металлическом шкафу был. А шкаф в гараже стоял. Так я с пультом и этим шкафом и улетел.

— Улетел? Куда?

— Давай еще по единой. За Игната Михайловича, земля ему пухом.

Выпили. Помолчали.

— Если кратко, Михаил Игнатьевич, улетел я, не поверишь, в ХIII век.

— Куда-куда? Да ладно. Смеешься что ли? Серьезно? А ты там по дороге нигде головенкой-то не ударился? А может это…да нет, не так уж много мы и выпили.

— Ладно, давай оторвемся на пару секунд. А то ты еще скорую помощь для меня вызывать начнешь. Да и разговор наш дальше понятней для тебя будет. Пошли.

Мы прошли в кабинет отца. Там все осталось, как было при его жизни. По углам даже пыль, наверное. Сергей сразу направился к письменному столу, видно, что бывал он здесь не один раз. Со стены по центру стола на него смотрела его же собственная фотография, только 30-летней давности. Горько усмехнулся, но ничего не сказал, а только протянул руку и прежде, чем я успел ему помешать, снял рамку с фотографией со стены. На стене появился квадрат невыгоревших обоев. Тогда он взял со стола нож для бумаги и… вырезал этот квадрат. Именно вырезал, а не срезал, поскольку под квадратом оказалась маленькая пустотка, в которой был закреплен небольшой рубильник с красной ручкой. Стало совсем интересно.

— Сезам, откройся?

Сергей не ответил, обернулся, посмотрел на меня секунды три, а потом протянул руку и опустил ручку рубильника. Ничего не произошло. Я пожал плечами, а Сергей только как-то одной стороной лица улыбнулся, мотнул головой и сказал:

— Ну вот, все работает. Теперь пошли в гараж.

Но и в гараже все было по-старому. Только на верстаке стоял довольно большой кованый сундук. Откуда он появился, я спрашивать не стал.

— Махнул не глядя, на железный шкаф, — пояснил Сергей.

Мне стало еще интересней:

— Ну и где тут чудеса и сокровища?

— Щас будет тебе, и то будет, и другое.

Он подошел к сундуку, откинул крышку, похоже, нажал на что-то. И … стены исчезли. Точнее исчезла штукатурка и кладка. Вместо них — какие-то провода, обмотки трансформаторные, какая-то тихо загудевшая аппаратура с сильным электризующим эффектом. У меня даже волосы дыбом поднялись, но не от страха, а будто здоровую натертую сукном эбонитовую палочку к ним поднесли. Затем в сундуке под Серегиной рукой что-то опять щелкнуло и все пропало. Я снова был в своем знакомом до боли гараже.

— И что это было? Иллюзионисту Гудини фокус готовили? — но голос предательски дрогнул. Я почему-то сразу поверил, что Сергей не врет. Слишком много всего наворочено для рядового розыгрыша. Да и отец как-то на что-то похожее намекал.

— Все ты понял. Ладно, давай помаленьку. Пошли к столу.

— Пошли. ХIII век. Ёкарный бабай.

Прошло уже часа два, а Сергей все рассказывал и рассказывал.

— Маячков никаких в прошлом не было, а в шкафу железном, что в гараже стоял — он был. Вот поэтому и «приземлился» я двадцать лет назад на то же место, где гараж и сейчас стоит, но только в 6726 году от рождества Христова или в 1216 году, если на наше летоисчисление. Полет получился незапланированным, так что как был в рабочей рубахе да джинсах, так и улетел. Повезло, что на этом самом месте в то время небольшая полянка была, а были бы деревья, так вообще не знаю, чем бы все закончилось. Шкаф металлический там был, тяжелый, как моя жизнь. На мягкой земле его скособочило, он завалился, пару сосенок под собой подмял, да и завис прямо надо мной, гробина мать. Давай я из-под него выползать, потихоньку пятками отталкиваюсь, а руками боюсь себе помогать. Только вывернулся из-под него, как шкаф этот рухнул, да прямо на то место, где я до того лежал. Не успел бы, он бы мне все кости переломал. Повезло и то, что шкаф спинкой упал, т. е. дверками наружу. А то не знаю, как бы я его потом переворачивал, чтобы до его нутра добраться. В нем веса немерено, а именно в нем и пульт управления лежал, и инструменты и железа всякого.

Не скажу, что готов был к такому путешествию, но, если честно, то какого-то большого потрясения я не испытал. Столько времени готовились. Сразу же понятно было, куда я попал. А вот досада сжирала на корню. Столько сил потрачено, средств, и из-за мелочи, случайности, так бездарно все просра…, профукать в общем. Как сейчас помню. Руки дрожат, даже прикурил не сразу. Но успокоился, огляделся. А вокруг тишина и красота такая! Лес смешанный, где-то рядом (как и сейчас) ручей журчит. Полянка небольшая, цветочки цветут, бабочка порхает. Красота. Одно слово — Подмосковье. Потом блажь прошла. Хочешь или не хочешь, а к людям выходить надо. В какую сторону для этого идти — проблемы нет, а вот дальше что? Попал я как кур в ощип.

Язык, на котором там говорят, на современный нам язык, как потом выяснилось, похож, да не такой. Представь, одет я в какую-то странную для местного люда одежду и обувь. Волосы на голове стрижены, а усы и борода сбриты, что на Руси в те времена однозначно нормальным не воспринималось. Остричь их, что для князя, что для смерда было тягчайшим оскорблением, а чтобы добровольно кто себя вот так «изуродовал», так быть такого не может. Денег здешних у меня нет, местных правил и обычаев поведения я не знаю (мы ведь подготовку только начали) и потому вести себя по тамошним понятиям, в лучшем случае, я мог, скажем так, странно. Хотя, конечно, в общих чертах о ключевых событиях, происходивших в это время и в этой местности, я знал, да и в уровне развития местных технологий в целом неплохо ориентировался. Добавим к этому то, что в моих карманах и в мешке, из которого я сделал что-то типа солдатского сидора, полно непонятных для раннего Средневековья на Руси вещей. Кто ты для встречных? Юродивый? Колдун? Раб сбежавший? А может, нечисть какая? Не лучше ли тебя связать, да продать, как раба? Все прибыль. А может в монастырь какой передать, чтобы монахи из тебя весь твой оставшийся век (довольно короткий) правду из тебя, вместе с жилами, тянули? Али на всякий случай сразу тихо прирезать, вбить в грудь осиновый кол, да сбросить тело куда-нибудь в топь от беды? В общем, перспективы одна другой лучше.

— Почему «для Средневековья», а не «для Древней Руси»?

— Считается, что к периоду Древней Руси относится эпоха примерно с VIII по XII век. Начиная с XIII века (включая начало нападения монголов на древнерусские княжества) и заканчивая смутным временем, правильнее говорить о Руси Средневековой. Ты не перебивай, а на досуге читай историю. Так вот, первое, что я решил сделать, так это убрать из карманов все необычные для этого мира предметы. Разложил на куске брезента все имеющееся у меня свое (и не свое) имущество. Помню, сразу отложил в сторону пульт, бинокль, компас, аптечку, средство от комаров, мыло, зеркало, расческу из пластмассы, фонарик, зажигалку, сигареты, шариковую ручку, портмоне с «деревянными» и паспортом, наручные часы, ключи от квартиры, складной ножичек и жевательную резинку, еще что-то по мелочи. Потом туда же переложил палатку, резиновые камеры, две шины. В результате, на брезенте остался только мешок из-под картошки, да металлические предметы, включая инструменты.

«Лишнее» упаковал в «прилетевшие» со мной полиэтиленовые мешки, которых в гараже оказалось неожиданно много, а паспорт завернул и упрятал в колбу термоса. Пакеты уложил в железный шкаф, а термос припрятал отдельно.

Если что и должно быть со мной, сказал я себе после этого, так это деньги. Нужно будет где-то жить, что-то есть, что-то пить, что-то одевать и что-то изображать из себя достойное, если не хочу сдохнуть под забором. Раз у меня нет местных денег, но нужен их заменитель…как он…эквивалент. Что таким … эквивалентом… может послужить? Конечно же, лежащие передо мной железки. Но, опять же, брать с собой можно только такое железо, что не вызовет ненужных вопросов в этом мире. И много железа с собой брать не стоит. Дело не в том, что не унесу, просто в соблазн никого вводить не хочется. Железо, конечно, не серебро и не злато, но я думаю, что даже любой школьник знает, что железо в те времена стоило очень дорого. Решил взять с собой ножи, молотки, напильники и неизвестно как оказавшийся здесь же большой рашпиль, зубило, несколько металлических скоб, два небольших обрезка стальной трубы, щипцы и топор. Получилось немало, наверное, килограммов десять. Небольшой туристический топорик я решил не продавать, а сделать из него для себя оружие. Выстругал к нему палку подлиннее, примастрячил ее вместо топорища, чем не боевой топор. Подвесил его на веревке к поясу, красота.

После этого взял ветошь, обмотал каждый предмет (чтобы не стучали на ходу), завязал веревочками. Не стал упаковывать только один из ножей похуже, заранее выбрав именно его для первой продажи или обмена, прежде всего на местную одежду и обувь. Без них хоть как-то смешаться с местным населением невозможно. Иначе на меня уже издали все начнут пальцами показывать, привлекая тем самым к моей особе, так сказать, повышенное внимание. То самое внимание, которого мне в эти первые дни нужно было всячески избегать. Ну а пока, не голым же к людям выходить, придется идти в том, что есть, а местные одежду и обувь получить, выменять, достать (или украсть, наконец), в первом же встречном населенном пункте.

Со стрижкой, бородой и усами ничего не сделаешь. Была бы зима, голову можно было бы спрятать, а по такой жаре в шапке да шарфе не пойдешь.

В общем, как смог, замаскировал я железный шкаф, да и двинулся в путь. В какую сторону и как именно течет ручей я, в принципе, помнил еще из нашего времени, поэтому переходить его в брод пришлось только два раза. Прошел километра четыре и выбрался, нет, не на дорогу, но и не на тропу. Было видно, что телега здесь несколько раз проезжала. Пошел по следу и километра через три вышел к людям. Хутор не хутор, но и не деревня в один двор. Правда, «к людям» — это громко сказано. Поймал во дворе насмерть перепуганного мужика, которому, где словами, где на пальцах объяснил, что хочу поменять железный нож на одежду, обувь и еду. По тому, как он сначала даже не поверил, я понял, что обмен для него был довольно выгодный. Как сейчас помню, получил я за нож домотканые шаровары, такую же рубаху, лапти (все не новое, но еще крепкое), большой кусок (странного для меня в то время) хлеба, четыре куриных яйца, три вяленых рыбы да две репы. Соли не дал. Только потом узнал, как он меня облапошил. Видимо этот нелепый по мнению мужика, обмен убедил его, что перед ним человек замороченный, диковинный, неестественный и точно ненормальный. Хе. Ну да я не в обиде. Может он и что худое бы учинил, уж очень так странно на мой топорик поглядывал, только думаю, что именно этот топорик (и моя явная неестественность) отвели его от греха.

Сергей отхлебнул чай из кружки и продолжил:

— Ну, дальше было легче. Не без приключений, но добрался я до Москвы. По дороге прибился ко мне пацан. Я его кормил, а он был моим языком и, частично, моими руками. На сданное кузнецам железо смог одеться как купец средней руки, пацана одеть, купить лошадь с крепкой телегой. Сам такого не ожидал. Помню, как вначале пришел к одному кузнецу зубило продавать. Обычное наше зубило. Так он мое недоумение за нежелание по дешевке продавать его принял. Все увеличивал цену, да увеличивал. И то сказать, там ведь сталь какая! Остальное железо я уже по-другому продавал да менял.

Но оставаться в Москве было нельзя. Что ни говори, но городок совсем маленький и превращение крестьянина в купца наверняка никак не осталось бы незамеченным. Да и дела мои все в Новгороде были. А тут подвернулись мне три наемника без работы, я их нанял, закупил продуктов на дорогу, товара кое-какого (больше для вида) и двинули мы сначала до моего шкафа, а потом в Новгород. Со шкафом, правда, помучиться пришлось, но мы его все-таки смогли на части раздербанить. С этого железа я потом и поднялся.

— Так вы зачем в прошлое, не знаю как сказать, «лететь»-то задумали? В ХIII век? Достопримечательности посмотреть, или там историю изменить? Скажем, с пулеметами да на Калку?

— Не торопись, Михаил Игнатьевич. Впрочем, что же, давай о главном. Во-первых, не я должен был в прошлое улететь. Точнее, не столько я, сколько ты. Что глазенки-то выпучил? Для тебя машина строилась. И это решено не нами было, а задолго до нас. А я чуть все не испортил и моя заслуга одна — успел я исправить ситуацию, сумел вовремя вернуться. А, во-вторых, ты полетишь (ты, Михаил Игнатьевич, именно ты) не для того, чтобы изменить историю, а для того, чтобы она не изменилась.

— То есть что, я должен в войско к хану Батыю записаться, да Рязань штурмом брать?

— Не ерничай. К Батыю записываться не надо. С теми событиями, что происходили в нашей истории, ничего поделать нельзя. Здесь другое. Здесь нужно, чтобы не произошло то, что по каким-то удивительным случайностям не произошло в нашей истории, хотя по всей логике событий, могло и должно было произойти. Потомкам они напоминают счастливый прецедент, этакий случай, которому все потом ищут всякие объяснения. Наша задача этим случаям, этим счастливым «случайностям» помочь произойти. Они должны произойти! Должны, понимаешь? Иначе история может измениться. Да нет, не может, а просто изменится. И, как оказалось, такие случаи уже были. На самом деле мы живем как раз в такой измененной реальности и нужно, чтобы наша история больше не изменялась. Иначе в той, иной жизни уже не будет ни тебя, ни меня, ни наших родителей, ни наших детей. Так что на самом деле у каждого такого случая нет ничего случайного, а есть конкретное имя, фамилия и отчество.

— Имя, фамилия и отчество? Интересно и какова будет моя задача в ХIII веке, и где там, и как засветится хотя бы мое имя?

— В 1238 году Батый возьмет Новый Торг и двинется на Новгород. Но не дойдя 100 миль остановится, простоит три дня и по неизвестной причине повернет назад. Твоя задача — чтобы не случилось того, что не случилось. Батый не должен дойти до Новгорода! Он должен повернуть назад, не дойдя до цели 100 миль. Этого не произошло в нашей истории и это не должно произойти с теми, кто идет за нами. А имя твое, зря шутишь, обязательно «засветится» в истории, вот только не в полном наименовании «Михаил Игнатьевич, Российская Федерация», а в виде какого-то прозвища, материального знака или еще чего-то похожего.

— Не пойму никак. Но ведь эти события давно прошли, почему мы должны к ним возвращаться? Если они уже в прошлом, то, как же все это может изменить нашу историю?

— Плохо слушаешь. Повторяю, еще раз. Пойми, когда-то все это уже было. Когда-то я, только другой я, уже улетал в ХIII век. Когда-то ты, только другой ты, тоже делал там свое дело. Потом жизнь текла своим чередом, наступал конец ХХ века, новый Игнат Михайлович изобретал свою машину и мы, но уже другие мы, снова отправлялись каждый в свой полет. И еще одно. Для кого-то мы тоже прошлое. И если мы не сделаем то, что делали наши предтечи уже много раз, у нашего будущего тоже будут большие проблемы. Если оно вообще состоится. Больше добавить нечего. У тебя нет выбора, или этот наш мир перестанет существовать.

— Слушай, а что, с теми событиями, что все-таки происходили в нашей истории, действительно ничего поделать нельзя? Войны там предотвратить, раньше найти лекарства против болезней или еще что-либо подобное. Людей жалко.

— Нет, отменить, например, взятие татаро-монголами Рязани не в наших силах. История прошла этим путем, и она повторится, несмотря на любые наши противодействия. Причем, поверь мне, ты можешь (и должен) повлиять на те события, что тебе предназначены и не сможешь этого сделать ни на какие иные. И то, как повлиять? Чтобы эти события не произошли. А с теми, что происходили…, не скрою, попытался я как-то. Дело было в 1223 году. Перед битвой на Калке князья собрали военный совет. Не поверишь, но я был на нем. Я тогда в доверии был у Мстислава Романовича Киевского. Привел он меня, представил купцом, словам которого он доверяет. Я под этой маркой все им рассказал. И о тактике монголов, и о том, как они, «наиболее вероятно» будут завтра действовать, и о половцах, что «скорее всего» не выдержат удара и «могут смять» дружины Мстислава Удалого, и о… Только долго меня слушать не стали. Не военный, мол, человек, что с него взять, трусость да осторожность для него простительна. А тут еще волынский князь Даниил Романович (с галичанами) перед этим переплыл реку и легко разгромил передовые разъезды монголов. Как результат — крайняя недооценка татаро-монгольских сил со стороны наших князей. Что-то похожее на то, как канадские хоккеисты относились к сборной СССР перед началом известной серии их игр. Шапками закидаем. В общем, посмеялись князья, да разошлись. И ничего, понимаешь, ничего из мною сказанного ими учтено не было.

— Ты сказал «несмотря на любые наши противодействия». А есть противодействия «не наши»?

— Пока я не буду, не могу ответить тебе на этот вопрос. Всему свое время. Скажу тебе только одно: для того, чтобы я смог вернуться мне нужна была маленькая деталь из конца ХХ-го века, которая была повреждена при перелете. Так вот я месяц назад обнаружил такую деталь. Обнаружил в своем неплохо охраняемом доме, на столе в моем закрытом кабинете. Так что… Впрочем, сам понимаешь, я от кого-то должен был узнать о своей (да и твоей) задаче. Вот только за нас они нашу работу не сделают. Причин не знаю, но знаю, что не могут. Похоже, что условия такие существуют, каждый должен исполнять свое. Кем эти условия поставлены? Даже думать не хочу.

Потом помолчал немного и продолжил:

— Тут есть еще одно. Поскольку мы научились улетать в прошлое, и история должна и будет повторяться по многу раз, то ты, напомню, будешь не первый Михаил Игнатьевич, который полетит в прошлое в начале ХХI-го века. Только тут буквального повтора нет. Есть факт — монголы не дошли до Новгорода. Но каждый Михаил Игнатьевич до тебя этого добивался по-своему. Были и такие, что решали задачу ценой своей жизни, а были и те, кто просто платил Батыю золотом-серебром.

— Значит, и я могу, это… ну… золотом-серебром?

— У тебя столько серебра не будет. Ты у нас кто в этой жизни? Правильно, представитель среднего класса. Для Москвы я сказал бы даже средненького. Тебе предлагали в свое время в Министерство имущественных отношений пойти? Предлагали! А ты что? Не помнишь? А, ворами кто их обозвал? Было такое или не было? В результате что у тебя на сегодня имеется? Давай посчитаем. Во-первых, это — квартира (родительская, полученная еще от государства). Правда, в Москве и в неплохом месте. Какова ее цена? Я тут пока тебя ждал интересные газетки в гараже нашел. Весь день читал, так что немного в ситуации нынешней с ценами на недвижимость разобрался. Говоришь, миллионов от 20 до 22? Можно согласиться, думаю. Хотя полагаю, что продать ее можно немного дороже. Все-таки дом кирпичный, у Садового кольца, три комнаты, потолки высокие, метро, опять же недалеко. Хотя для целого нового класса москвичей квартирка твоя ненамного лучше обычной социалки. Впрочем, помнится, был в квартирке твоей неплохой антиквариат (мебель, библиотека, картины, старинные японские и китайские изделия из кости, и даже старая китайская бронза). Игнат Михайлович покойный постарался. Отталкиваясь от общей стоимости квартиры, думаю, что вся она, вместе с содержимым на миллионов 25 деревянных потянет.

— Если не торопиться, то продать можно и подороже.

— Но это «если не торопиться». Тебе это не подходит. Времени на все про все — месяц. Пойдем дальше. Так, что кроме квартиры. Дача вот эта. Вещь ценная, но думаю, что сегодня, с падением интереса к дачной жизни, больше, чем за пять миллионов ее не продать. И то только из-за места.

— Она стоит шесть миллионов.

— За шесть выставишь, а отдашь за пять. Так, что еще? Гараж на две машины. Оценим в пару миллионов рублей (хотя, по-честному, он наполовину мой). Теперь сама машина. Похоже, единственное, что ты сам заработал.

— Стыдно сказать, но дочь помогла. Она у меня уже взрослая, замужем, живет в Канаде. Муж…

— Машина хорошая. Сколько такая тачка новая стоит? Что же, с учетом состояния и износа на сегодня цена ей 2 миллиона. Ну и, наверное, есть какие-то сбережения. Насколько я понимаю, не очень большие, так, детишкам на молочишко. Итого на круг тридцать пять «лимонов». Выше крыши для провинции, но хлипковато для Москвы. Сколько серебра на них купить можно? Думаю, около тонны.

— Почему не золото?

— Потом объясню. Серебро выгоднее получается. Тонна — это два воза серебра. Всего два воза. В богатом Новгороде серебра во много раз больше. Во много раз! Чтобы на что-то рассчитывать нужно раз в десять больше, возов этак 20. Так что маловато будет. А если маловато, то, где гарантия, что Батый серебро возьмет, а потом все равно за Новгород не примется? А ты уже пустой как барабан. Все на одну фишку поставил и проиграл. Твой предтеча в запасе некоторые козыри имел. А у тебя их вообще никаких нет. Не знаю, но на волю случая я бы полагаться не стал. Здесь у Батыя выбор есть, а выбора этого, думаю, быть у него не должно. Слишком многое на кону. Хотя, тебе решать.

— Мне? Послушай, а почему я? Да кто я такой для Средневековой Руси? Ни князь я, ни боярин, ни воевода. Да и не речист я сильно. А если люди не поверят мне, как не поверили тебе? Нельзя ли послать кого-нибудь другого?

— Есть в Исходе одно место, когда Бог посылает Моисея к египетскому фараону, чтобы он вызволил евреев из неволи. Так вот Моисей ему почти те же самые слова говорил. Перечитай это место еще раз, найдешь ответ.

— Получается, что ты хотя и не Ангел, но вестник.

— Не кощунствуй. Ангел — значит «вестник». Их название отражает их предназначение — доносить до людей Божию волю, быть защитниками и учителями людей. Конечно же, я не Ангел и пришел в тебе не от Бога. Но это не меняет главного — я пришел к тебе с вестями, от которых, как и от вестей Ангела, тебе отмахнуться будет нельзя.

После этого молчали долго, даже выпили молча. Но я не унимался:

— А почему бы не послать в прошлое какого-нибудь терминатора? Типа Шварценеггера?

— Терминатора? Это робота что ли? Пробовали они уже. Умора одна. Там ведь что получилось. В ходе отступления Батыя на юг, часть его сил (в виде, как я понимаю, не очень большого отряда) была направлена на взятие Смоленска. Взять его они не должны были и, чтобы не допустить этого, в город заранее наши потомки и отправили того, кого ты называешь «терминатором». По легенде прибыл он вроде, как и ты, пораньше, из неизвестной заграницы, но не купцом, а сразу воином. Причем не нашли ему другого имени, как Меркурий, скажем так, довольно странное для Руси. Надо же было такое придумать! Стал он вживаться, поступил служить к местному князю. Все вроде делал правильно, демонстрировал хорошее владение холодным оружием, был набожен, строгим постником и хранил целомудрие (что, впрочем, ему, по понятным причинам, было не трудно).

И вот час его пришел. Монгольский отряд стал лагерем в 25 верстах от Смоленска, возле большого топкого болота Долгомостье (на территории нынешнего Починковского района). Часть его смогла пройти болото и выйти к городу со стороны Молоховских ворот. Оборону Смоленска, как и полагается, возглавил его князь — Ростислав II, правнук Ростислава Мстиславича. У стен города разгорелась битва, в которой Меркурий мужественно сражался и поразил много сильных воинов врага. Монголы вынуждены были отступить. Тогда, испросив княжеского согласия, Меркурий (выполняя поставленную перед ним задачу) собрал воинов и двинулся к Долгомостью. Там и произошло памятное кровопролитное сражение, в ходе которого монгольский отряд, направленный на захват Смоленска, был фактически уничтожен.

— Ну вот, все же хорошо.

— Это верно. Все хорошо. Вот только вернулся Меркурий в Смоленск с отрубленной головой подмышкой.

— Это как?

— Ну, терминатор же, т. е. тот же робот. У него и «мозги-то», как оказалось, вовсе не в «голове» были расположены. В общем, представляешь, как смоляне обалдели? Надо бы дьяволом объявлять, так неудобно, — спаситель же. Объявили святым, вроде бы как сама Дева Мария его на подвиг направила, она ему и жизнь до возвращения в Смоленск сохранила. Даже день памяти мученика Меркурия установили — 7 декабря (24 ноября по старому стилю).

— А как же потом? Что с телом его сделали? Ведь внутри — металл, да металл … своеобразный, «мудреный». Вон, по фильму, так терминатор сам себя уничтожил, а тут как?

— Вот! Ты правильно определил продолжение проблемы. Меркурий был погребён в Успенском соборе, а поскольку его «умирающая голова» объявила смолянам о том, что «Пока храните мои доспехи, сила и благословение Пресвятой Богородицы будут с вами», то его эти самые доспехи, меч, копьё, щит и шлем рядом с его гробом положили, а служители собора с благоговением, но бдительно, стали охранять эти реликвии. Долго к ним потомки наши не могли подобраться. Только во время вооружённой интервенции 1611 г., когда польской шляхтой Смоленск был захвачен и разграблен, под шумок основные «улики» удалось из Смоленска изъять. Но потом выяснилось, что значительная часть их все-таки осталась. Тогда при реконструкции Успенского собора в XVII в. снова пришлось произвести зачистку и похитить оставшиеся вещички. Но оказалось, что в суете забыли железные воинские сандалии воина Меркурия. Думаю, однако, что они никогда не принадлежали воину-заступнику, уже ставшего к тому времени легендарным. И не забыли их, а подкинули, так сказать, «для успокоения умов». Ты не поверишь, они до сих пор в Смоленске стоят под стеклом в Свято-Успенском соборе. Можешь съездить посмотреть. Но одного взгляда на них достаточно, чтобы понять — это продукция явно не только не отечественного производства, но и вообще не является средневековым изделием. Они представляют собой откровенный самопал наших потомков «под старину», который не то, что носить, а даже надеть нельзя. В общем хлопот с этими терминаторами не оберешься. С людьми проще.

Он ненадолго задумался, а потом без перехода, видя мое настроение, видимо решил его хоть как-то исправить:

— Ты сильно не кручинься. Я тебе помогу. Чем? А тем, что я у тебя все твое имущество куплю. Все куплю за оговоренные тридцать четыре миллиона (миллион в виде накоплений, изделий из драгметаллов и прочего не считаю).

— Когда это мы цену моего имущества «оговорили» и откуда у тебя современные российские деньги, да еще в таком количестве? И зачем тебе мое имущество?

— Начнем с первого вопроса. Оговорили сумму только что. По второму вопросу. Сейчас российских денег у меня действительно нет. Но они очень скоро будут. Для этого у меня — вон тот мой сундук, а в нем три моих туза. Думаешь, зря мы его из гаража в дом затащили? Смотри, вот первый туз.

При этих словах он вытащил из сундука несколько обернутых в холстину икон.

— Смотри-смотри. Новгородская школа! Какая симметрия расположенных образов. Какие теплые цвета. Обрати внимание, кроны деревьев напоминают веер, а листва изображается заостренным углом. Особенностью новгородской иконы является также символизм в изображении рук. Вот смотри, их положение как бы показывает то или иное эмоциональное состояние. Фигуры персонажей несколько удлиненные. Имей в виду, все иконы написаны не кем-нибудь, а Олисеем Гречиным. Слыхал, наверное?

— Да нет, я кроме Феофана Грека, да Андрея Рублева из отечественных иконописцев и не знаю никого. А из зарубежных тем более.

— Не, эти жили позже. А это — Олисей Гречин. Вот посмотри, характерные для него ошибки в написании слов. Вот «МАРО-ФУ» вместо МР ФУ — Богоматерь. Он автор знаменитых новгородских икон «Спас нерукотворный», ну и …

Но я прервал его:

— Стой. Так иконы же выглядят совершенно новыми. Ты хочешь, чтобы тебя за твой новодел, который ты за старину выдаешь, на прави́ло поставили?

— Никакой это не новодел, а значит и никакого прави́ла, и ты свой уголовный жаргон можешь по отношению ко мне не применять. Любую экспертизу по авторству проводи, бери на анализ состав краски, дерева. Все подтвердят, и авторство икон, и соответствующий химический состав. Другое дело, что я их немного состарю. Но ведь это не мошенничество. Я подлинники продавать буду. Под-лин-ники!

— Ладно, что еще?

— Вот кратиры — сосуды для причастного вина, изготовленные из позолоченного серебра, украшенные чеканными изображениями святых и чернью. Они выполнены новгородскими мастерами Братилой и Костой. Что, тоже не слыхал? Правда, жили они еще в XII веке, так что я их получил не из их рук. Но работы подлинные, можешь не сомневаться. Знаешь сколько они у антикваров стоят? А у меня в кругах этих антикваров связи еще с тех времен…

— С этим тоже понятно. Ну а третье?

— Да вот почти десяток книг рукописных… Но и это еще не все. В будущем думаю вообще круто навариться.

— Это как же.

— Понимаешь, серебро в ХIII веке дешевле золота всего в 12–15 раз. Америка еще не открыта, а там найдут серебра целую гору, а это собьет цену на сей благородный металл.

— Ну и что?

— Я когда улетал из Москвы, то, помнится, серебро у нас дешевле золота было раз в 40. А сейчас — вон у тебя газетка под банкой сайры, я пока сидел на крыльце, так всю ее на несколько раз прочитал. Нет, ты вот тут, вот тут посмотри. Золото дороже серебра почти в 80 раз! Но в Новгороде ХIII века по-прежнему только максимум в 15. Между веками туда и обратно слетал и больше до конца жизни можно не работать. Я как раз с собой на пробу сюда тамошнего золота прихватил. В изделиях, но без клейма пробирной палаты. Попробую в скупку сдать. Посмотрю, как пойдет. Потери неизбежны, но прибыль огромна. Здесь серебро закупил и вперед…Там на золото поменял и назад…

— Да, сильно тебя Новгород изменил.

— Я в Новгороде женился, ребенок у меня. Мне не только о себе, но и о семье думать надо. И вообще, ты попробуй купцом столько лет пробыть. Посмотрел бы я, как бы ты не изменился. Впрочем, такая возможность, как я понимаю, у тебя будет.

— Да ты не обижайся, Сергей. Ну, чего ты? Давай лучше еще по рюмочке.

— А давай.

Выпили по маленькой, и Сергей снова заговорил:

— А теперь скажу зачем мне твое имущество. Я хочу назад вернуться, да не один, а со своей семьей. Насмотрелся я на Новгород в страшный голод на переломе 20-х и 30-х годов, боюсь за семью, а тут еще такие времена для всей Руси наступают… Одно слово — иго!

Я, между прочим, потом специально посмотрел. В 1230 году в Новгороде действительно был ужасный голод, вызванный неурожаем, от которого погибли тысячи и тысячи людей. Только прибытие (с началом навигации 1931 г.) немецких купцов с хлебом спасло город от полного вымирания.

Тем временем, Сергей вышел из задумчивости и продолжил:

— Жене и дочери к новой обстановке нужно пообвыкнуть, для этого дача и сгодится. Самолеты, автомашины, холодильник, телевизор, телефон, аксессуары разные, сам понимаешь, с этим надо постепенно знакомиться. Тайны из ее покупки ни ты, ни я, как я понимаю, делать не собираемся. А здесь тихо и меня многие соседи еще с тех пор знают. Думаю, что примут они и мою семью. Ну из тайги привез, люди же, ничего страшного. А жить потом в Москве тоже где-то надо, почему бы не твою квартиру купить? Да и вопросов у продавца, — он хитро подмигнул, — к покупателю, скорее всего, не будет. Тем более, что я в Новгороде подарю (т. е. отдам даром!) этому самому продавцу расположенный в престижном районе здоровенный (между прочим, двухэтажный) дом, с большим двором, пристройками и конюшней на 10 лошадей, с санями и телегами, с холопами и холопками (правда их немного), да еще и с охраной.

— А охрана откуда?

— Так Терентий, Трифон да Мирон — те три наемника, что ко мне в первый год моей тамошней жизни прибились, до сих пор на меня и работают. Вот я тебе их «по эстафете» и передам.

— Ну с этим понятно, а как же быть с документами, с паспортами для тебя и для членов твоей семьи?

— У меня паспорт старый сохранился. Так в термосной колбе и привез. Ну да, просрочен. Так был в тайге на заработках, а личность, при наличии старого паспорта, установить нетрудно. Покаюсь, пообещаю больше никогда, заплачу положенный штраф. И через две недели — новый паспорт. Может и раньше. У меня есть аргументы, — здесь он ткнул пальцем в сундук, — которые, как мне кажется, в новых российских условиях могут сильно помочь мне в разрешении этих вопросов, причем без всяких особых проволочек. Затем оформим договоры купли-продажи твоего имущества.

— С твоим паспортом я тебе помогу. А вот с документами на жену и дочь — нет. Я чту уголовный кодекс.

— А на что у нас Кавказ? Были бы деньги, а такие вопросы там, думаю, и сейчас решить можно. Существовали у меня в свое время там кое-какие подвязки, что-то, но должно сохраниться. Пока здесь будем, все прозондирую. Но, если честно, больших проблем не жду.

— Но ведь жена и дочь из другого мира.

— Это ничего. Женщины, они быстро к новому привыкают. И быстро адаптируются. Главное, чтоб деньги были. А деньги у меня будут. У меня в Новгороде, еще два сундука стоит, да не таких и битком набитых. Готовился, как-никак.

— Ты мне зубы не заговаривай. Когда деньги отдашь? Давай хотя бы по частям, но пораньше. У меня закупки большие будут. Надо все успеть.

— А мы что, по рукам уже ударили? Что-то ты быстро сдался. А где же сопли по щекам «как же я отсюда, да туда», на кого семью оставлю?

— Считай, что ударили. А от семьи у меня мало что осталось. Одна дочь и та в Канаде. Позвоню ей, скажу, что решил попутешествовать по свету, что все распродал и направляюсь в самые дикие уголки планеты. Так что пусть меня не ищет, если звонков долго не будет. Она знает, что я заядлый охотник и рыболов. На пенсии. Скажет, мол пусть поблажит малость.

— Ты что, обиделся что ли? Нет? Тогда, наливай. Думаю, что через пару дней первые серьезные деньги я тебе уже передам. А ты мне пока давай деньги несерьезные. Мне надо переодеться, сходить в парикмахерскую, ездить по Москве, опять же, на что-то надо, есть-пить.

— За этим дело не станет. Это ты не подведи.

— Не подведу.

— Ну, смотри, ёкарный бабай.

Миссия. Первые подходы

Не стояло бы передо мной такой задачи, можно было бы жить в древнем Новгороде припеваючи, даже если бы я выручил при продаже имущества значительно меньшую сумму. Скажем, имел бы я маленькую квартиру в панельном доме и не в самом лучшем районе города (или вообще не в столице), да такое же недорогое остальное имущество. Пусть общей стоимостью (на круг) потянуло бы все это миллиона на четыре деревянных. Да я бы не стал заморачиваться, а просто купил бы 100 кг серебра (это немногим больше 3-х миллионов), а на остальное — железо. И был бы у меня в Новгороде ХIII века просторный дом где-нибудь рядов с боярскими теремами, своя прислуга, охрана, свой выезд, хорошее питание и одежда до конца моих дней, уважение и почет со стороны соседей и сплошное ублажение собственных прихотей.

Но я еду туда не сладко есть и крепко спать. Денег у меня побольше, но и проблемы помасштабнее. Проблемы эти надо решить и решить качественно (хотя и не сильно заметно для окружающих). Шутка сказать, самого Батыя остановить! Тут словами не отделаешься. На мой взгляд, тут нужна будет, пусть небольшая, но армию, как минимум в 1000 человек. Из них не менее 400 лучников, да 200 мечников, да 200 копейщиков. Да конницу (хотя бы 120 сабель тяжелой кавалерии, да 30 — легкой), да различные службы. Никак не меньше 1000. В эту армию надо найти людей, их одеть, обуть, вооружить, научить воевать, хорошо кормить каждый день, мыть и обстирывать. Если за все платить звонкой монетой, то никаких денег не хватит. Моих, по крайней мере — точно. Можно, конечно, кредитов набрать, да скрыться, но это — путь бесчестья. Свои принципы, да и себя, уважать надо, думать, какую память ты здесь о себе оставишь. Нет, это не для меня. Да и говорил уже, чту я уголовный кодекс.

Кажется, что для такого, как я (не олигарха, а человека среднего класса) решить эти задачи с финансовой точки зрения вообще невозможно. Но Сергей, сам того не подозревая, дал мне в руки важную подсказку. Здесь есть удивительная возможность поиграть на стоимости разных товаров (и работ) в наше и в то далекое от нас время.

Размышляя, я пришел к выводу о том, что все полученные за мое имущество деньги я должен разложить на две части. Одну часть придется потратить на приобретение нужного мне имущества, которое в современном мне мире стоит совсем не дорого по сравнению с ХIII веком, а там его покупка была бы для меня не просто расточительна, но и просто неподъемна. Причем какую-то его часть можно было бы приобрести для последующей перепродажи или обмена. Другую часть надо потратить на приобретение новгородских «денег» (платежных средств того времени) и это должно было быть для меня крайне выгодным с точки зрения их приобретения в наше время.

Я взялся за книги по истории. С учетом всех обстоятельств, в качестве платежных средств в Новгороде ХIII века для себя нашел только два: меха, серебро и железо. Ну меха покупать по ценам ХХI века, чтобы везти их в ХIII век полагая крайне невыгодным. Другое дело — серебро и железо. И то, и другое было в дефиците. Своего серебра тогда на Руси вообще не было, а собственное кричное железо (т. е. железо из болот, крайне низкого качества) хотя и было, но даже его катастрофически не хватало.

Возьмем, к примеру, обычный железный лом. Это около 5–6 килограммов добротного железа. Хватит на изготовление не менее 4 мечей. На один лом можно купить и избу, и корову, и крестьянскую лошадку, да еще и останется. А в наше время купить ломы оптом можно по четыре сотни рублей за штуку (цена порции мороженного). На миллион рублей их можно приобрести почти две с половиной тысячи штук. Куда с добром. Другое дело, что в начале средневековья в Новгороде жителей-то было немногим более 25 тысяч и такую кучу железных ломов разом на торг не выбросишь. Тут и само железо сразу упадет в цене, и появится куча «доброжелателей», которым ты испортил всю их торговлю, да и разговоры пойдут, которые тебе вовсе не желательны. Значит, нужно вывозить металлические ломы в соседние городки. Армия, пусть и небольшая, но она есть просит. Что-то даст охота, что-то рыбалка, что-то промыслы, но этого не хватит. Вот и отправлять надо обозы за зерном (в тот же Торжок, или как он тогда назывался Новый Торг), за солью на север, за овсом и гречихой — на юг и юго-восток, ну и, попутно, за воском, мехами и чего там еще потребуется, оплачивая товар металлом. Походя сделаем еще одно важное дело, ведь кругом война и железо в то время для Руси было товаром стратегическим. Пополним его запасы.

Но не везде ломами рассчитаешься. Ведь надо будет закупать у местных «фермеров» мясо и птицу, овощи (прежде всего репу, которая была в то время вместо современного нам картофеля), горох, лук, капусту, приобретать грибы и местные витамины — ягоды. Да и не хлебом единым. А сколько нужно будет приобрести товаров в самом Новгороде. Возьмите сложные (или как их сегодня называют — композитные) луки. У нас они тоже есть и относительно не дорогие, но с ними в средневековье не появишься. Сожгут ведь (и не только луки). А что скажут археологи, раскопав остатки такого лука через почти восемь столетий? А каждый хороший сложный лук, изготовленный новгородским мастером, обойдется мне в сумму не меньше новгородской гривны (204 грамма серебра). А это — 400 гривен серебра для лучников, да 150 для всадников. Или одежда и обувь. Я специально поинтересовался, пока Сергей деньги добывал. Очень дороги они в Новгороде ХIII века. Что-то на первое время можно (и нужно будет) и в нашем мире приобрести, но всего не купишь. Кроме того, хочешь — не хочешь, а придется постепенно эту тысячу (с лишним) человек одеть и обуть по тамошней «моде». А купить лошадей для моей маленькой конницы и обоза? А седла и сбрую? А сани и телеги? А… В общем, на одни ломы ставку делать нельзя. Нужно серебро (которое, кстати, в то время на Руси, как я уже говорил, не добывалось, и стоило оно тогда (тут Сергей прав) не в 80, как сегодня, а всего в 12 раз дешевле золота). Нужно много серебра. Покупаем здесь задешево, там продаем задорого. То, что надо. С него и начнем.

Сергей действительно (правда, не через два дня, а через четыре) принес мне первые «серьезные деньги». Сразу 15 миллионов. Жук еще тот. Бегает много, но все время с толком. Аж лоснится от удовольствия. Купчина, Ёкарный бабай.

Глава 2. Закупки

Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги.

Так, согласно книге Л. Гвиччардини «Часы досуга», написанной еще в 1565 ответил маршал Джан-Джакопо Тривульцио на вопрос Людовика XII о том, какие приготовления нужны для завоевания Миланского герцогства. Фраза ошибочно часто приписывается Наполеону I.

Серебро

На выполнение этого пункта моего плана меня вдохновило следующее объявление: «Сбербанк осуществляет продажу стандартных и мерных слитков драгоценных металлов». Можно было бы связаться с ломбардами, получилось бы дешевле, но боюсь, что нужный мне объем за отведенное мне время можно было бы не собрать, да и серебро требовалось высокой пробы (новгородские гривны делались именно из такого серебра), а не всё подряд. Ну что же, навестим это богоугодное заведение.

Меня встретил офисный менеджер, в меру снисходительный. Я начал сходу:

— Мне нужно купить драгметалл.

— Что желаете приобрести: золото, серебро, платину, палладий?

— Серебро. В слитках.

— В слитках мерных или … стандартных? При этих словах правый уголок его губ слегка дернулась, и чуть приподнялся. Он явно ожидал вопроса о том, чем же мерные слитки отличаются от слитков стандартных. Но к походу в банк я подготовился.

— Думаю, что и тех и других. Мерные слитки (Вы же понимаете), они потому и мерные, что содержат строго определенное количество граммов (50, 100 или, скажем, 1000). Это удобно, но только тогда, когда объем покупки не велик. Стандартные слитки тяжелы, в среднем около 30 килограммов, но их вес не одинаков (от 28 килограммов до 32). В то же время, серебро получается дешевле. А мне нужно ни много ни мало, а 300 килограммов.

Признаки усмешки плавно стерлись с его лица. По-моему, у него во взгляде даже проскочило некоторое удивление и, не знаю, как сказать, человеческий интерес, что ли.

— Простите сколько?

— 300 кг.

— Извините, у нас обычно покупают крайне небольшие объемы. Самый ходовой товар для серебра, знаете ли… — мерный слиток в 100 граммов. Берут в подарок… хе-хе…друзьям, родственникам…

Я не поддержал, и в кабине повисла многозначительная пауза.

Я решил форсировать ситуацию. Мне чего с ним размерами меряться.

— Могу я рассчитаться за слитки по карточке?

При этом я показал свою готовность к оплате, продемонстрировав золотую пластиковую карту сбербанка (хотя и не платиновая, но уж что есть).

— Да-да, конечно.

Клерк был явно растерян, но, тем не менее, молодчага, взглядом по карте все-таки мазанул. Ничего не скажешь — профессионал.

Хотя я его уже вычислил. Эта категория людей довольно часто встречается среди обслуживающего персонала. Как правило, они умны, хорошо знают свое дело, но обладают завышенной самооценкой и потому для хорошего тонуса им всегда нужно чувствовать свое, пусть и скрытое, но превосходство над клиентом. Тем более, что изначально я ему явно не показался.

Но держится неплохо. А вот и губа снова дернулась.

— К сожалению я вынужден Вас предупредить, что покупная цена слитков у банка почти на четверть ниже продажной. Кроме того…

Похоже, он принял меня за неожиданно разбогатевшего выскочку.

— О необходимости (в случае продажи слитков) уплаты НДС я знаю.

Тем более. Понимаете, Вы сможете только вернуть свои деньги, причем без всякой прибыли исключительно при том условии, что цена на серебро поднимется более чем на треть от сегодняшней продажной цены. Я мог бы предложить Вам более надежное вложение капитала с целью приобретения гарантированного дохода в самом ближайшем будущем. Так, по нашим депозитам…

— Нет-нет, — прервал я его, — я хочу вложить деньги именно в серебро и именно в указанном объеме.

И этот удар он выдержал, правда продолжил не сразу:

— Простите, еще один важный момент: при покупке металла весом более 100 грамм, банк обязан идентифицировать клиента…

И, чуть помедлив, видимо понимая, что предыдущая фраза прозвучала как-то не комильфо, добавил:

— Маленькие слитки можно приобретать без идентификации.

— Без проблем. Паспорта хватит? Впрочем, у меня с собой пенсионное, ИНН, социальная карточка, водительские права, полис обязательного медицинского страхования…

— Мда. Нет-нет. Паспорта достаточно.

Теперь уже я ухмыльнулся. Как помнится, обычно междометие «мда» обозначает чувство неудовлетворенности или разочарования.

Дальше клерк продолжил уже строго официально и заучено:

— Сделка по приобретению слитков серебра совершается, непосредственно, в присутствии клиента. Договор купли-продажи оформляется в обязательном порядке и сопровождается актом приёма-передачи, а покупатель вместе со слитком… слитками получает сертификат производителя на приобретённый им товар. Ну и далее обычная бла-бла-бла.

Я кивал с видимым вниманием. Когда он закончил я уточнил:

— Таким образом, я хочу купить десять стандартных слитков. Если это будет больше 300 килограммов, я доплачу разницу. Если меньше — прошу «добить» до 300 кг с помощью мерных слитков. В первую очередь в 1000 граммов, поскольку, чем больше вес мерного слитка, тем стоимость серебра дешевле.

Клерк замялся.

— Может возникнуть некоторая проблема с хранением слитков. Специально для таких целей банк предлагает возможность хранить металл в специальной ячейке, но такой объем…а, главное, вес, в общем, этот вопрос потребует некоторого уточнения… Конечно, за аренду ячеек придется заплатить, но лучше все-таки перестраховаться…

— Я заберу серебро с собой.

— Да-а-а? Но при наличии повреждений, возможных при перевозке, цена на слиток значительно снизится. Кроме того, хранить дома купленные слитки … не стоит.

Он явно напрягся. На всякий случай я, как мне представляется, с самым безразличным видом заметил:

— Ничего, я буду крайне… крайне внимателен. Да и дома у меня такого сейфа нет. Просто, у нас небольшое производство. Там и сейф, там и территория с постоянной охраной… А тут серебро срочно потребовалось. Самый быстрый способ его приобрести в нужном объеме — у Вас. А небольшая наценка на круг получилась незначительной. Так что…

Он вздохнул, причем, как мне показалось, с облегчением. Ничего, я обратный маршрут себе уже заранее построил. Будет хвост — срежем. Да и ребятки за слитками зайдут, пусть и без оружия (с оружием в банк не пускают), но в камуфляже. А это всегда впечатляет. Оно, конечно, может и показалось, но береженого, как известно…

Габариты слитков оказались не такими большими. Длина составила что-то около 34–35 см, ширина — около 14–15 см при высоте сантиметров в 8. От фабричной упаковки я отказался. Паковал слитки сам, укладывал в какие-то ящики из-под военного имущества (сосед Гарри подкинул). Ящики небольшие, но с крепкими ручками. Нести удобно, но, главное, не знаешь, что несешь. Взвешивать слитки не пришлось, их вес оказался выбит прямо на них. Стандартные слитки потянули, без малого, на 296 килограммом. Почти на 10 миллионов рублей. Ну, взял еще четыре мерных слитка по 1000 граммов, два — по 500, один по 200 и два по 50. Получилось немного больше 300 кг, но размен тоже пригодится. С клерком простились как родные.

Дома достал и упаковал все столовое серебро (на 12 персон), включая столовые ножи (по 100 гр.), вилки (по 86 гр.), ложки (106 гр.), десертные столовые приборы, солонку и перечницу, щипцы для сахара, рюмки и фужеры, сливочницу, два подноса и графин, еще сто-то по мелочи. Затем туда же положил серебряные монеты (25 советских серебряных полтинника, что чеканились из серебра 900 пробы и весили ровно 10 граммов), несколько серебряных долларов США 1900 г. и канадских долларов «с индейцем» (подарки дочери), имевшуюся у меня и частью доставшиеся в наследство золотые и серебряные печатки, запонки, заколки, цепочки, прочую ювелирку. Потом подумал и забрал бронзового льва, слона, быка и медведя, бронзовые каминные часы, три пятикилограммовые свинцовые чушки. После этого пришел к выводу, что вопрос с цветными металлами я закрыл полностью и надо переходить к следующим приобретениям.

Зеркала

Сами зеркала появились очень давно, но были ли стеклянные зеркала в ХIII веке? Были, но они совсем не походили на те зеркала, которыми мы пользуемся сегодня. Их кустарное производство по примитивной технологии началось как раз где-то в середине ХIII века в Голландии (по-моему, она тогда называлась Фризией). Как изготовлялись эти зеркала? В стеклянный сосуд через трубку мастер вливал расплавленное олово, которое растекалось ровным слоем по поверхности стекла, а когда шар остывал, его разрезали на куски. Эти зеркала были еще очень несовершенны: вогнутые осколки искажали изображение (правда, считалось, что они делают человека красивее). Тем не менее, само отражение стало, по сравнению с зеркалами из металлов, ярким и четким.

Не вогнутые стекла зеркал, а листовые появились позднее. На рубеже ХV и ХVI веков братья Андреа Доменико из Мурано разрезали вдоль ещё горячий такой цилиндр из стекла и половинки его раскатали на медной столешнице, получив первое зеркало, подобное тем, к которым мы привыкли. Оно, в отличие от зеркал, сделанных из части шара, ничего не искажало, а отражение отличалось прозрачностью и чистотой. Стоили такие зеркала целое состояние. Цифры, дошедшие до наших дней, говорят, что зеркало, изготовленное в Венеции в то время, размером 100 х 65 см. было куплено больше, чем за 8000 ливров. Если принять во внимание, что ливр к XVI веку был приравнен к 8,33 граммов серебра довольно высокой пробы (порядка 900), то за одно это зеркало было отдано 66,7 килограмма серебра. Дороже, чем полотно Рафаэля! Сколько же можно было взять за такое зеркало в ХIII веке?

Ну, все. Казалось бы, что тут думать — здесь покупаем зеркала за «недорого», там продаем за миллионы (если на наши деньги). Но на этом пути оказалась одна м-а-а-аленькая пробле-е-емища. Дело в том, что именно на Руси вплоть до конца ХVII века зеркала считались предметом мистическим, связанным с потусторонним миром и даже греховным, открытой дверью в иной мир. На ночь их прятали, т. к. во время сна темным силам, якобы живущим в зеркалах, было проще попасть в мир живых и овладеть душами живых. Кроме того, наши предки верили, что зеркало хранит в себе информацию и флюиды прежних хозяев, что для того, чтобы умерший в жилище человек не приходил в дом после своей смерти, вплоть до его похорон (а иногда и дольше) зеркала в доме обязательно нужно было спрятать или занавесить. Они, конечно же, привозились на Русь для продажи, но маленькие, составлявшие исключительно принадлежность женского туалета. Их наличие у конкретных лиц старались никак не афишировать. Торговля таким товаром и на купца накладывала определенный отпечаток.

В общем, с большими зеркалами, как товаром, в Новгороде ХIII века делать было нечего, а маленькие (несмотря на цену) большой финансовой выгоды для меня не сулили. Замучаешься продавать. Но в Средневековый Новгород приезжало много купцов из других европейских государств, где к зеркалам не относились с такой настороженностью. Купцов богатых. Приезжали они со свои серебром, на которое и покупали товары новгородские. Вот им и предложим.

Возьмем за основу 67 килограммов серебра за одно зеркало указанных размеров. Конечно, это — продажная цена уже на территории Западной Европы. Купец по этой цене зеркало у меня не купит, ведь ему нужно еще и для себя получить прибыль. А прибыль купцы получали за товар из Новгорода (воск, меха и др.) не менее ста процентов. Плюс везли с собой серебро и свои товары, на продаже которых также получали немалый процент прибыли, по сравнению с их ценой у себя на родине. Значит, речь нужно вести о продаже зеркал почти вдвое дешевле, т. е. в серебре за 30–35 килограммов.

Это так, если не учитывать того обстоятельства, что зеркало за 8000 ливров было продано в условиях существовавшего производства зеркал. Иными словами, эта цена была в условиях, когда такие зеркала уже были известны, а их производство налажено. Но в ХIII веке таких зеркал, что я собирался привезти, еще просто не было. Они будут представлять собой эксклюзивную диковинку. Чудо чудное.

А может быть первые стеклянные зеркала и появились в Голландии именно в ХIII веке после того, как где-нибудь в средневековом Амстердаме по баснословным ценам продались «мои» зеркала, привезенных купцами из Новгорода? Когда речь идет о таких деньгах, идеи «приватизируются» (а попросту — воруются) очень быстро, да и подражатели появляются, как грибы после дождя. Не случайно производство зеркал у Голландии было буквально сразу же «позаимствовано» Фландрией, а за ней немецким городом Нюрнбергом, где в 1373 году уже возник первый зеркальный цех. Нет, продать зеркала за цену меньше 50 килограммов серебра за штуку будет неправильно. С другой стороны, покупательная способность серебра в ХIII веке была выше, чем в конце ХV века. Так что возьмем за ориентир что-то среднее — 40 килограммов. Но если будут брать «оптом», то цену придется снизить. Получается, опять возвращаемся к исходным 30–35 килограммам. Впрочем, что гадать, зеркала покупать так и так надо, а с их ценой — потом на месте разберемся.

А сколько брать зеркал? Если их взять много, они быстро потеряют в цене, да и большое их количество не сможет остаться в истории незамеченным, а это не может меня устроить. Я так понимаю, что визит мой в средневековье особых следов оставить не должен. Если мало — можно пройти мимо возможностей и недобрать очень важную финансовую составляющую, чего, конечно же, тоже не хотелось.

Решил купить дюжину (т. е. 12 штук) таких зеркал в бронзовой (под старину) раме чешского производства. Каждое зеркало обошлось мне в 55 тысяч рублей. К каждому из них в пару купил большие бронзовые (чешские же) канделябры на пять свечей по 15 тысяч. Уж очень они мне понравились. С доставкой получилось 850 тысяч рублей. В гараже долго провозился с их упаковкой, дорогой товар, да хрупкий.

Дома добавил к ним несколько обычных маленьких зеркал и этот вопрос тоже вычеркнул из своей записной книжки.

Оружие

Прав Сергей, нельзя без гарантий. А гарантией такой, пусть и не стопроцентной, могло быть только оружие. А таким оружием могло быть только стрелковое оружие, конечно. Танк с собой, при всей его эффективности, не потащишь.

Что касается этой «гарантии», то был у меня на примете один прапор. Жил он в нашем дворе уже третий год. По паспорту он был Игорь, но у разных прослоек нашего двора у него (кроме паспортного) были и другие имена: Георгий, Егор, Юрий, Гоша, Горик, Гога и Гарик. На эту «черезполосицу» он не обижался, особенно после того, как я ему при случае по-соседски объяснил, что все эти имена действительно являются разными вариантами одного и того же имени — Георгий. С учетом разницы в возрасте (и в звании) я звал его на американский манер — Гарри (с двумя «р») и у меня даже сложилось впечатление, что именно это имя ему нравилось больше других. Он же, опять же на правах соседа, звал меня Игнатьевичем (точнее, Игнатьичем), но, правда, на «Вы». Вот так и сложилось в наших отношениях, что я остался без имени, а он — без отчества.

Жучарой Гарри был еще тем. Помочь мог, но о своих интересах тоже никогда не забывал. Даже служил он «по интендантской части». Вот только, как он считал, с конкретной должностью ему сильно не повезло. Отвечал Гарри за склад артвооружения. Это обстоятельство было основной причиной его жалоб на свою судьбу. Никакой тебе усушки, никакой утруски. Да и кому это артвооружение нужно? Ну, офицеры попросят патронов, чтобы пострелять, ну еще что по мелочи. Так оно больше, чем на бутылку и не тянет. Вот на обмундировании сидеть, или на продовольственном складе — совсем другое дело. Даже на шанцевых инструментах — другая жизнь. Там ведь как, если недостача выявлена — компенсировал деньгами и все. А тут за каждый патрон под статьей ходишь.

Как-то помог он мне в очередном квартирном ремонте, после чего не чинясь сели мы с ним, да и «раздавили» бутылочку с устатку. Вот тогда-то он и поделился со мной некоторыми своими проблемами. После службы срочной, он остался в армии по контракту. Женился, дочь родилась. Но тут получил он жилищный сертификат, и захотелось ему решить жилищную проблему так, чтобы ему (и семье его) даже офицеры завидовали (ну а жене, естественно, — жены офицерские). А тут и случай подвернулся — в нашем доме квартирка продавалась, небольшая, на первом этаже, но с большой скидкой за срочность. Достоинства дома Сергей верно отметил: дом кирпичный, потолки высокие, станция метро недалеко. В общем, уж не знаю как, но «обналичил» он свой жилищный сертификат, добавил к ним «накопленные», взял ипотеку и квартиру эту купил. И все бы хорошо, но ипотека, несмотря на все потуги, оказалась для него неподъемной. Она безжалостно съедала большую часть его семейного бюджета, а последние полгода стала и самого Гарри потихоньку живьем грызть, причем зубками его обожаемой законной супруги.

— Светлячок-то, вроде все понимает (жену его Светланой зовут), — жаловался он на судьбу, — но башлей явно не хватает. Когда брал ипотеку, считал же, вроде все получалось — хватало, а теперь не хватает… Понимать-то она понимает, а чуть что «когда же, Игорь, и мы заживем как люди? Ты же обещал…». До скандалов доходить стало. А что мне ей на это сказать? Что не все планы срослось, что деньги нужно считать те, которые получены, а не те, что только должны поступить? Она об этом, и сама знает. Да и в котелок слова не положишь. Честно скажу, жуликую я понемногу, но это так, крохи, помогает только продержаться, да дыры заткнуть.

— Подожди, Гарри, — напирал я, — еще подвернется что-нибудь.

— Да что мне может на складе артвооружения подвернуться? Скажите тоже.

На Гарри, конечно, свет клином не сошелся. Можно вдарить по старым связям, да и кое-какие выходы на «черный рынок» оружия у меня по старой памяти имелись, но, скажу честно, кормить всяких уродов не хотелось, а тут человеку помочь можно, вытащить его из долговой петли. Загнал он себя с женой этой ипотекой в угол, а в такой ситуации человек по серьезному сорваться может. Ведь, если честно, к просьбам, подобным той, с которой я собрался к нему обратиться, он уже созрел. Осталось только ее соответствующим образом обставить.

Вроде бы большое благо хочу для соседа сделать, но что себя-то обманывать. Все равно выйдет так, что это именно я, как человек, являющийся для Гарри авторитетом, спровоцировал его, подтолкнул, так сказать, на скользкую дорожку. Поэтому, хотя подставы с моей стороны, конечно же, никакой ему не будет, и грех весь я на себя беру, но, чтобы Гарри больше повторить не захотелось, надо ему напоследок для острастки чего-нибудь нравоучительного в бочку меда подкинуть. На том я сам себя и уговорил.

В общем, пригласил я вечерком Гарри к себе, вроде бы как посоветоваться со специалистом. Налили по маленькой, и я начал издалека:

— Понимаешь, Гарри, разговор наш с тобой не для всех ушей, больше скажу, секретный, но, ты же знаешь, я тебе доверяю. Всего сказать, конечно, не могу, но получил я от одного своего однокашника, что сейчас работает в Африке, очень заманчивое предложение — стать одним из руководителей охраны крупного местного племенного вождя. Ситуация в стране не простая, но и работу оплачивают по самому высокому тарифу. Зона моей ответственности — дворец в пригороде столицы, в котором этот самый вождь со своей семьей проживает. Не буду тебе объяснять почему, но я должен не только сам туда прилететь, — тут я внутренне усмехнулся, — но и, через человека из посольства этой страны, отправить туда необходимое лично мне для выполнения своей миссии оружие, которое, как они там предполагают, мне здесь приобрести как два пальца об асфальт, но покупка которого на месте может вызвать некоторое недопонимание. Вот я и решил с тобой посоветоваться по поводу того, что именно мне лучше приобрести, ну и по местным ценам проконсультироваться. Дело-то, так сказать, частное.

— Так Вы уже дали согласие? А это все как же? — и он обвел вокруг руками.

— Ну, квартиру вместе с мебелью я уже продал. Вон договор лежит на подоконнике. Новый собственник скоро сюда заедет. Хороший мой старинный друг. В ближайшее время я должен все свои дела здесь сделать и ту-ту. Но ты это тоже не афишируй.

— Да что Вы, Игнатьич, я ж не трепло какое. Тоже погоны ношу, понятие имею. Только жалко, что уезжаете.

— Понимаю, но давай к делу. Начнем с «главного калибра». Думаю, мне в этом деле без пулемета не обойтись. В армии мне доводилось стрелять из пулемета Калашникова модернизированного (ПКМ). Надежен в работе, отличные тактико-технические характеристики, простой уход, ремонт и разборка. Да и приобрести проще. Как считаешь?

— Пулемет не плохой. Боевая скорострельность — до 250 выстрелов в минуту. Будете покупать, первым делом отомкните и осмотрите ствол, зеркало ствола должно быть идеальным, ствол в первой трети после патронника не должен иметь цвета калёного металла, иначе этот ствол сожженный. Часто подсовывают. При попытке стрелять из такого ствола после 50 выстрелов он начнёт у вас «плеваться», т. е. пули будут лететь не только не прицельно, но и недалеко. Из основных недостатков пулемета — ствол быстро накаляется. Хотя стрельба ведётся очередями, но остывать он не успевает и в бою за него руками не схватишься. Поэтому ПКМ сразу идет со сменным стволом. Правда, процесс смены ствола неплохо продуман и осуществлялся очень быстро. Пулеметы штатно комплектуются машинкой Ракова (это такое устройство для набивки лент, чем-то внешне напоминают ручную мясорубку, ну Вы знаете), запасным стволом, двумя лентами по 100 патронов и двумя по 200. Патроны самые распространенные, винтовочные 7,62×54 мм. Весь комплект весит около 30 килограммов. Ну что еще. Пулеметные ленты между собой легко скрепляются с помощью патрона. Но имейте в виду, длинные ленты хороши только при стационарном расположении. Если требуется перемещаться, то «сопля» в виде отстрелянной ленты сильно мешает. Постарайтесь обменять хотя бы 200-патронные ленты на 25-патронные. Такие ленты сращиваются и легко влезают в патронную коробку. Могут немного свисать, но это не страшно. Зато по мере отстрела куски ленты (на 25 патронов) будут периодически отваливаться, но это стрелять и перемещаться уже мешать не будет. Это, кстати, помогает вести подсчет оставшихся патронов. Что еще? Если при стрельбе произошел перекос ленты, то нужно передёрнуть рукоятку перезаряжания. Если это не помогло, просто откройте крышку, поднимите ленту и переместить её на один патрон. Но раз, сами говорите, что стрелять из ПКМа приходилось, то, думаю, что Вы это и без меня знаете.

А Гарри-то видно не все время по складам специализировался. Вот и продолжение у него неплохое:

— Но будет возможность, лучше возьмите ПКП «Печенег». Точность огня повыше, да и ресурс ствола в два раза больше — 30 тысяч выстрелов при стрельбе в интенсивных режимах. Вдвое больше, чем у ПКМ. Более массивный ствол лучше охлаждается, так что и сменных стволов Вам не потребуется. Можно даже бить длинными очередями (по 600 патронов) без ухудшения эффективности стрельбы. У нас из «Печенега» ребята выпускали по тысяче выстрелов одной очередью, и ничего. Мелочи, конечно, но в реальном бою такие мелочи дорогого стоят.

— Кстати, а что скажешь о цене?

— Цены на оружие на черном рынке после чеченских событий упали, но сегодня средняя цена ПКМ (да и то не в комплекте, а, значит, не новых) поднялась до порядка 3000 долларов США, ну а цена Печенега подороже, конечно. Не забудьте купить машинку Ракова. Ленты вручную набивать еще та морока.

Вот и цены черного рынка он уже знает…

— Хорошо. Мне потребуется еще что-нибудь легкое, так сказать, для повседневной носки. Что скажешь про АКС74У?

— 5,45-мм, автомат Калашникова складной укороченный, в народе — «коротыщ» или «Ксюха». Вещь не плохая, — осторожно начал Гарри, — это, конечно не АК-47, прозванный в армии «веслом» (за длину и характерную форму приклада), но у Ксюхи и габариты другие. Патроны у него 5,45 х 39, распространены и их легко достать.

А потом, будто решившись:

— Но ни вес, ни габариты АКС74У не могут заменить его невысокую кучность ведения огня и небольшую эффективную дальность применения. Это оружие, ну… совсем ближнего боя. Хотя и в рукопашной от него толку тоже не много. Поэтому в десантуре, например, он, скажу честно, не прижился. Не лучше ли поискать небольшое, но малошумное штурмовое оружие, такое как автомат «Вал». Очень удобный, прикладистый, так и просится в руки. Его все-таки для спецподразделений создавали. Правда, достать его посложнее, да и патроны у него (9 х 39) специальные. Я в Африке не был, не знаю, как там с такими патронами.

— Понимаешь, Гарри, я с «Ксюхой» несколько лет чуть ли не в обнимку спал. Не обижайся, я тебя выслушал, спасибо, но буду искать, наверное, все-таки именно ее.

— На черном рынке за «Ксюху» сегодня просят, в зависимости от состояния, до 2000 долларов США.

— Спасибо, буду иметь в виду. Ну и последнее из стрелкового оружия — снайперская винтовка нужна. Что посоветуешь?

— Тут выбор не богат: либо «Винторез», либо СВД, то бишь снайперская винтовка Драгунова. Винтовка Снайперская Специальная (ВСС) «Винторез» фактически бесшумна и как винтовка, что называется, «выше крыши». Плохо только отсутствие щеки на прикладе. При стрельбе не хватает. Но это, опять же, оружие для спецподразделений. Трудно достать, даже на черном рынке. Отсюда и цена будет заоблачная. Решите Винторез брать — напирайте на то, что патрон у него такой же, как у «Вала», в свободной продаже не найдешь. Да и слышал, что спецслужбы такой товар в мертвую отслеживают. Снайперская винтовка Драгунова (СВД), ничего не скажу, тоже отличное оружие, проверенное временем. И патрон у нее тот же, что у Печенега. У нее характерный звук выстрела, за что в войсках её называют «плёткой». Для ваших целей, думаю, лучше взять СВД-С (со складным прикладом). Компактный вариант. Утолщённый ствол даёт более стабильные результаты. Правда форма рукоятки управления огнём не очень удобная и при стрельбе винтовка сильно «лягается». Для смягчения отдачи часто используют затыльник гранатомёта ГП-25. Ну и прицел нужен не фирменный.

— А СВД спецслужбы «в мертвую» не отслеживают?

— Не-ет. В любом охотничьем магазине можно купить карабин «Тигр». Тот же СВД.

— Ну а цены как?

— Цену фактически бесшумной снайперской винтовки ВВС «Винторез» не знаю, но она никак не меньше 10–12 тысяч долларов. Стоимость СВД, в среднем, в районе 2000–2500 долларов США. Все зависит от состояния винтовки.

— А как с патронами?

— Патроны для Печенега (винтовочные) закупаются армией по цене около 20 рублей за штуку. Снайперские чуть больше, по 30 рублей за штуку, но эти гражданским не продаются. Но в любом охотничьем магазине патроны 7,62×54 мм можно приобрести по цене примерно 50 руб. за штуку, имея на то соответствующие разрешения. Но у Вас-то разрешение наверняка есть. Автоматные патроны где-то так же, может быть немного подешевле.

— Понимаешь, разрешение-то конечно есть, но как я буду выглядеть, если приду в охотничий магазин и попрошу тысяч 30 боевых патронов? Боюсь, что до предъявления разрешения дело может не дойти. Меня раньше упакуют.

— Сколько? Тридцать тысяч?

— Ну, если ресурс ствола Печенега 30000 выстрелов (но это как минимум), да плюс к СВД патроны понадобятся, то получается, что патронов тысяч 30–35 брать так и так надо.

— Так это ж денег сколько. Конечно, с учетом объема, цену на патроны на черном рынке можно сбить. Но все равно, она будет не меньше, чем 30 рублей за штуку. Это ж получается около миллиона рублей.

— Точнее — один миллион пятьдесят тысяч. Но деньги, слава Богу, не мои. Хотя решаю вопрос именно я. А я считаю, что нужно именно 30-35тысяч таких патронов. Безопасность и жизнь дороже.

— Так ведь еще к автомату патроны.

— Ну тут, я думаю, много не надо. Полагаю, что два цинка, т. е. одного ящика (а это 2160 патронов), за глаза хватит[1].

— Но ведь это тоже деньги. Получается около 65 тысяч.

— Ну, эти патроны, сам же говорил, немного подешевле. Думаю, что сторгуюсь на 60 тысяч. Давай, Гарри, — сказал я, будто не замечая его состояния, — примем по писярику, то бишь по 50 граммов, да продолжим.

Приняли. Гарри спросил, можно ли курить. Я не возражал.

— Ну, а теперь про артиллерию. Карманную, конечно. То есть, про ручные гранаты. Давай начнем с «фенек».

Гарри начал заученно раз и навсегда:

— Ручная противопехотная оборонительная граната Ф-1 (которую в армии «феньками» называют, а гражданские лица — лимонками) предназначена для применения в оборонительном бою. У нее далеко разлетаются осколки (значительно дальше тех 40 метров, на которые ее можно метнуть) и потому бросать ее надо из окопа или какого-то укрытия. Тяжеловаты эти гранаты — по 660 граммов веса. Иногда они используются для растяжек, но я бы не рекомендовал. Большая задержка во времени, да и осколков у нее не много, хотя они обычно достаточно крупные.

— Лошадь убьет?

— Без всякого.

— Как пакуется?

— В деревянные ящики по 20 штук. Запалы хранятся в этом же ящике отдельно в двух металлических герметично запаянных банках (по 10 штук в банке). Вес ящика — 20 кг. При покупке не ошибитесь. Боевая граната окрашивается в оливково-сероватый цвет, а учебно-имитационная — в чёрный. Чтобы не подсунули.

— Это ты хорошо, что напомнил. Мне пять-шесть учебных «фенек» тоже взять надо будет. Какие еще можешь посоветовать?

— Гранаты РГД-5 (Ручная граната дистанционная). Граната наступательная. Она легче «феньки» (что-то около 300 граммов), метнуть ее можно метров на 50, а радиус поражения небольшой — 15–20 метров. Поэтому от нее не надо укрываться, что трудно сделать в наступлении. И еще. Вот эти гранаты для растяжек — самое то. И те и другие гранаты на черном рынке торгуются от 50 до 100 долларов США.

— Все?

— Нет не все. Есть еще Гранаты РГО (ручная граната оборонительная). Она имеет внутреннее рифление рубашки, да внутри еще две стальные полусферы, также поделенные на мелкие части. Проще говоря, при взрыве она дает сразу до семисот осколков, причем вес каждого не дотягивает и до 0,5 грамма. Это куда опаснее 32 крупных кусков от Ф-1. Хотя официально заявленная зона уверенного поражения РГО всего 16–17 метров, но ее осколки улетают, конечно же, дальше. У нее нет столь длительной задержки до взрыва (как у Ф-1, например). Поэтому ее применяют спецподразделения, особенно при штурме зданий. Она буквально усеивает все пространство помещения мелкими осколками и не оставляет противнику никаких шансов, тем более что от броска до взрыва проходят считанные доли секунды. Не то, что у других гранат. Достать эти гранаты сложно, но можно. Думаю, что стоить они будут не менее 10000 рублей за штуку.

Я сделал вид, что вопрос о деньгах меня не заинтересовал.

— Ты говоришь, шансов нет. А при применении других гранат на таком расстоянии шансы есть что ли?

— Нас в свое время инструктировал опытный минер. Не знаю почему, но звали его Маркуша. Может быть, звали его Марком. Так вот он говорил так: «Если в какой-либо момент разминирования кольцо вырвалось из запала (с характерных хлопком) делайте два стремительных шага прочь от гранаты и падайте ничком на третий шаг головой от гранаты. Если взорвется Ф-1, есть хороший шанс обойтись легкой контузией и осколочными ранениями ног, если РГД-5, то иногда сможете отделаться лишь дырками на подошвах обуви». Я пару раз видел, как его слова сбывались.

— Слушай, эксперт. Поскольку мне потребуется Ф-1 штук 30, да РГД-5 столько же, то получается, что для их покупки надо выделить около 3000 тысяч долларов. Да 40 штук РГО — это еще 400 тысяч, но уже рублей. Не так уж и мало для карманной-то артиллерии. Ну ладно, давай по этому поводу еще по писярику примем, да продолжим.

Выпили. Закусывая Гарри продолжил тему:

— Вообще о гранатах, благодаря кино, появилось много выдумок. Взрыв гранаты не может разметать толпу врагов или разрушить здание. При взрыве никакого моря огня тоже нет. В реальности он больше похож на сильный хлопок, почти без огня. Что еще? Вырвать чеку гранаты пальцами даже сильному человеку очень трудно, а зубами, как это иногда в кино показывают, просто невозможно. Вырвешь зубы. Там сначала нужно разжать усики чеки (а это не мгновенно) и только потом чеку за кольцо выдергивать. Причем даже после этого выдернуть чеку не просто. Или вон в кино часто показывают, что граната взводится бесшумно. Это не так, боек накалывает капсюль с довольно сильным хлопком. Думаю, что можно сравнить даже с пистолетным выстрелом, правда, чуть приглушенным, но все равно таким, что и глухой услышит.

Я слушал, и мотал на ус. С гранатами я дело имел, но почему бы не послушать опытного человека.

Потом мы еще выпили, закусили, сходили на балкон выкурить по сигаретке и снова занялись моими делам. Поговорили о саундмодераторах, т. е. приборах бесшумной беспламенной стрельбы, называемые в народе глушителями, о современных тепловизорных прицелах с ценовым диапазоном от 20000 рублей до почти миллиона, о прицелах ночного видения (от 20 до 500 тысяч рублей), о дневных прицелах и различной оптике и т. д.

— Глушитель — штука хорошая. Он ослабляет звук выстрела и скрывает пламя пороховых газов. С глушителем звук изменяется и кажется, что пулемет работает где-то далеко, значительно дальше, чем на самом деле. Сейчас к нам поступили глушители очень эффективные с ресурсом до 20000 выстрелов.

Дальше пошли технические детали, которые в голову уже не лезли. Очнулся, когда Гарри уже рассказывал о тепловизорных прицелах, совмещенных с прицелами ночного видения. Запомнил только, что на черном рынке он их еще не видел, но как считает, они будут стоить не меньше 350000 рублей. Потом еще что-то. Наконец, уже около часа ночи, мы добили спиртное, и я отпустил слегка осоловевшего Гарри домой.

Рано утром меня разбудил звонок в дверь. Этому звонку я не удивился, поскольку просто знал, что это Гарри. Вот чему удивился, так это тому, как это он до утра с визитом дотерпел. Вид у него был неважнецкий, морда помятая, глаза воспалены, но голос твердый, а в голосе — надежда. Если коротко, то смысл его непоследовательных восклицаний, вздыханий, аханий, ударов кулаком себя в грудь и где-то униженных просьб сводился к одному: Игнатьич, миленький, купи все у меня. У меня есть немного излишков еще с чеченской войны, да учения добавили. Не могу я оружие на сторону продавать, а Вы из органов, заслуженный человек. Знаю, что на плохое дело оно использоваться не будет. И меня спасете, и семью мою, а я тебе обещаю, землю грызть буду, но больше никогда и никому…

В общем мы (естественно после моих видимых и долгих колебаний) обо всем договорились и через несколько дней все заказанное уже было у меня на даче. Сразу же произвели и расчет. Получилось без малого на четыре миллиона.

В качестве довеска Гарри подарил мне небольшой пистолет компании Kel-Tec «PF-9» и большую коробку патронов к нему. Казалось бы, карманный пистолетик, основным достоинством которого является его способность просто «исчезать» на своем владельце даже под легкой одеждой. Но снаряжался он не чем-нибудь, а достаточно мощными 9-ти миллиметровыми патронами Parabellum (7 в магазине и один, предварительно досланный в патронник). И несмотря не это, стрелять из него оказалось достаточно комфортно. Хороший подарок. В моих делах наверняка может пригодиться.

На этом об оружии можно было бы и закончить, если бы не одно небольшое, но уж очень показательное событие. Незадолго до своего «отлета» встретил я Гарри с семьей в нашем дворе. Его Светлячок несла в руках два объемных пакета с демонстративно выглядывающими из них норковыми рукавами. Ее глаза сверкали, как и глаза дочери, в руках у которой было две коробки от айфона. Гарри шел вальяжно, покручивая на пальце ключи. Правда, при виде меня вся его вальяжность куда-то подевалась. Подбежал как мальчишка, руку трясет.

— Ну, Игнатьич, ну спасибо Вам. Вы точно удачу приносите. С банком разобрался, еще и на обновы хватило. А тут на работе объявили, что переводят меня на продовольственные склады, что к офицерскому званию меня представили. Пусть младший лейтенант, но все-таки. Домой пришел, а Светлячок намекает, что при таких обстоятельствах неплохо бы еще сынка завести. Ну прям… Вы извините, пойду я, а то мы там дома отметить кое-что собрались, неудобно.

Он уже отошел, когда я крикнул в вдогонку:

— Удачи тебе, Гарри.

Вдруг Светлячок эта разворачивается и с каким-то даже вызовом:

— Что за Гарри? Это же не Трумен какой-нибудь. Это — Игорь Александрович. Офицер, между прочим.

Я даже опешил. Она что, не знает наших отношений с Гарри, или не догадывается кто тут на самом деле Дед Мороз? Не поверю. Однако пришлось широко улыбнуться:

— Это Вы мне, Светлана Владимировна? Ну, извините. Удачи Вам, Игорь Александрович, — успел я с поклоном пожелать оторопевшему Гарри.

Тот только руками развел, извини, мол, за жену, ну баба, что с нее возьмешь. А зря. Светлячок из него точно, если не генерала, то майора к концу службы сделает. У меня глаз наметанный. Офицерские жены они такие. Ёкарный бабай.

Хозяйственный магазин

Решил я прикупить и еще кое-что из «чудес» своего времени, некоторые из которых, в условиях средневековья могли оказаться даже посильнее оружия. В их числе был и мини мегафон на аккумуляторах. Убежден, что в том деле, которое мне предстоит, он может и должен сослужить мне немалую службу. Сказано-сделано, тем более что и нужный мне хозяйственный магазин, где был соответствующий отдел, был буквально за углом.

Выбранная модель мне понравилась, прежде всего, компактностью и высокой мощностью громкоговорителя, а также долгим временем работы от одного заряда аккумуляторов. Кроме того, в число его функций входила возможность не только воспроизводить, но и записывать свою (или чужую) речь. При этом само устройство легко крепилось к руке или поясу, оставляя сами руки свободными. В приложении — зарядное устройство для аккумуляторов и стандартный головной микрофон. Последний для меня был не очень удобен (слишком заметен), но оказалось, что его можно легко заменить, что я потом и сделал.

Здесь же, помялся и взял пару сверхмощных налобных фонарей на светодиодах, а заодно несколько электромагнитных и ультразвуковых отпугивателей грызунов и насекомых (о них говорят разное, кто хвалит, кто ругает, вот и попробую), и три фотолавушки. Да дома меня ждали тепловизорный прицел, совмещенный с прицелом ночного видения, компьютер, жучки для прослушивания со своим приемником, еще кое-что по мелочи. Иными словами, у меня оказалось довольно много всякого имущества, работающего на батарейках, аккумуляторах или иных источниках электрического тока. Неизбежно возникает вопрос: где все это взять в XIII веке? Батареек вообще на долго не хватит, и даже если их заменить на аккумуляторы, то это не спасает, поскольку и их зарядка не вечна. Подзарядки потребуют.

Все дело в том, что ответ на этот вопрос у меня уже был. В одной из своих командировок в Сибирь — матушку «познакомился» я с маленькой по виду печкой-буржуйкой. Оказалось, она не только могла выполнять обычные функции такой печки по обогреву и приготовлению пищи, но и могла выступать (пока топится) в качестве электрогенератора. Этакая небольшая дровяная отопительно-варочная печь со встроенным электрогенератором, который как раз и «превращает» часть тепловой энергии горящих в печи деревянных чурочек в электрическую энергию. Как мне объяснили, в основе этого процесса лежали «широко известные элементы Пельтье» (совокупность термопар, которые при нагревании и дают электрический ток). Кто такой Пельтье я и сейчас не знаю, но сама идея мне стала понятна.

Я своевременно навел справки и выяснил, что речь идет об отечественной печи, выпускаемой под названием одной из наших сибирских рек. С тех пор, как я видел ее образец последний раз, производитель над ней хорошо поработал и за счет технических усовершенствований значительно сократил ее вес и улучшил внешний вид. Постоянный ток во время топки она продолжала давать в 12 вольт, но ее мощность повысилась с 50 до 100 ватт. При этом она по-прежнему, как печь, обогревала не менее 50 кубических метров и имела «конфорку» для приготовления пищи. Более того, оказалось, что в комплекте с печью теперь шел и преобразователь тока, а также разборный дымоход на 3 метра.

Самое главное, что это чудо продавалось в нашем же хозяйственном магазине, где эта печь и была незамедлительно мной куплена. Правда, длины дымохода мне показалось маловато, и я уговорил продавца продать мне еще один дымоход. Дополнительно закупил электропровод, разъемы, выключатели, нужные мне зарядные устройства и переходники, различные виды аккумуляторов для моей техники, а также соответствующие лампочки и прочую лабуду, которая, по моим представлениям, могла оказаться мне полезной в мрачном и сумрачном средневековье.

Не скрою, из этого магазина я не ушел и после этого.

Во-первых, я искал (и нашел) в нем большие ручные мясорубки. Глядя на них, я потирал руки и вспоминал (никогда не догадаетесь) историю о жизни слонов в учебнике биологии. Оказывается, за свою жизнь слон шесть раз меняет коренные зубы (которыми он, собственно, и разжевывает ветки деревьев). Последние такие зубы вырастают где-то к 40–50 годам, но потом и они стираются полностью, а замены им уже нет. В результате к 60–70 годам слону становится совсем нечем жевать, и он умирает от голода. Если, конечно, он не находил где-нибудь на болотах мягкую и сочную растительность, которую не требовала пережевывания. Но где их взять эти болота на всех слонов? Какая связь между гибелью слонов и мясорубкой? Прямая. Дело в том, что нечто похожее происходило и с людьми средневековья. У большинства их них к 35–40 годам (отсутствие витаминов, кариес, преобладание растительной пищи) просто не оставалось зубов, а современной стоматологии еще не было. В результате их еда качественно резко менялась, они фактически были лишены наиболее питательной (прежде всего, мясной) пищи, требующей пережевывания. А с качеством пищи уходили и силы. Человек становился и внешне и по внутреннему состоянию стариком с жутким несвежим дыханием. Признаки старости давали о себе знать намного раньше, чем у современных нам людей. Исключения встречались, но редко. А ведь именно в этом возрасте человек только входил в пору мудрости и отточенных профессиональных навыков. Вот мясорубкой я и смогу заменить таким моим людям хотя бы болото для слонов. Купил их сразу десяток. Однако решетки взял, в основном, в крупную дырочку (так прокрученное мясо лучше по вкусовым качествам и больше напоминает рубленное).

Во-вторых, мне надо было в достаточном количестве закупить плоскогубцы, пассатижи, кусачки, круглогубцы и тому подобный инструмент. Зачем? Скажем, плоскогубцами с сильно вытянутыми («утконосы») и узкими губками хорошо доставать наконечники стрел, особенно там, где пинцету силы сжатия для этого не хватает, а, скажем, с губками, загнутыми под углом удобно работать там, где прямой доступ в теле к наконечнику стрелы ограничен. Кроме того, для облегчения (и ускорения) работы новгородских мастеров над моими заказами мне требовалось закупить запас ножниц для работы по металлу и дополнительный сопутствующий инструмент, который в дальнейшем мог (хотя бы частично) помочь средневековым мастерам по металлу выполнить мои заказы, а также выполнять функцию денег при расчете с ними.

В-третьих, Я не собирался заниматься сельским хозяйством, но с производителями сельскохозяйственной продукции мне в любом случае нужно будет устанавливать контакт (и сырье нужно для планируемого производства, и армию мою кормить будет надо). Поэтому я полюбопытствовал, чтобы такого я мог бы им предложить. Так вот этот самый производитель в тот период жал хлеб и заготавливал сено исключительно с помощью серпа. А много ли нажнешь сена на зиму серпом? Попробуйте как-нибудь в положении «с низкого старта» поработать серпом в течение хотя бы 15 минут. Но в конце XIII — начале XIV века на Руси произошел резкий скачок в освоении лесных земель с бедными почвами и росте производства зерна и мяса (с соответствующим падением на них цен). Оказалось, что причиной этого была самая обыкновенная коса, которая сегодня есть в каждом сельском дворе. Именно она смогла помочь обеспечить прокорм в течение всей зимы уже не одной, а трех коров, не одной, а не менее пары довольно крупных крестьянских лошадок, увеличить поголовье более мелких животных, овец и коз. Вот такой рост производительности труда. Можно сказать, революция в сельском хозяйстве. Ну как тут не порадеть своим же пращурам. Почему бы косе не появиться в конце 30-х годов XIII века именно на Новгородской земле? Намек понятен? Да за такую «приспособу» крестьянин будет готов не только с радостью поделиться результатами своего труда, но, плюс к этому, благодарен тебе останется на всю жизнь. В общем, закупил я еще и косы, причем именно «литовки», ими косят не наклоняясь. Слава Богу, много я ими помахал в своей юности, когда ездил помогать теткам в деревню, так что консультантов для этой покупке мне было не нужно. Здесь же в магазине купил и косоотбойники, молотки, и так называемые прави́ла для кос, да точильные бруски (оселки) с мелким зерном.

Ну что за магазин для того, кто собрался в прошлые века! Пришлось задержаться и у плотницкого инструмента. С их качеством металла и незначительной (в ХХI веке) ценой это будет прекрасным средством расчета с артелями плотников в средневековом Новгороде. Тем более, что, как я предполагаю, плотницких работ мне придется заказывать и много, и часто. Тут же, «не отходя от кассы» закупил я и столярные, и плотницкие топоры (двух видов), и топоры под названием «тесло» (для вырубки продольных пазов в бревнах), и скобели (инструмент, предназначенный для снятия коры с брёвен), и долото в разных вариациях, но, прежде всего «мощного телосложения», и буравы (чтобы вручную высверливать отверстия) трех разных диаметров (от 20 до 40 мм) и еще всякой всячины. Тут же разорился на несколько шикарных наборов токарных резцов по дереву. Будет чем рассчитаться со средневековыми производителями стрел.

Знал, что мне придется заказывать много работ по камню, а значит, по аналогии, мне край как нужно было также приобрести для будущих расчетов с каменотесами и такие соответствующие инструменты. Вот я и закупил (считай за копейки) из великолепной стали скарпели (что-то типа долота), троянки, тесовики (такие легкие кирки), несколько наборов инструментов для раскалывания камня, рашпили, шпунты (для обработки твердых пород), закольники, чертилки, молотки и камнетесной кувалды и еще всякого подобного добра, названий которых я уже и не помню.

Вспомнил о своих планах по мельнице и купил здоровый рулон рукава из мешковины. Решил, что наверняка придется иметь дело с гончарами, и я приобрел «для первого знакомства» набор инструментов для работы на гончарном круге. Не смог пройти и мимо кованных дверных и воротных навесов. На что их потом купишь? Это же опять железо. Ну и, «раз пошла такая пьянка», для дровяных печей будущей кухни в этом же магазине закупил их металлические части (колосники, дверцы, вьюшки и 2-х конфорочные варочные плиты с ребрами (на внутренней стороне), обеспечивающими изделию особую прочность, да наборы кухонных ножей.

Под конец долго мялся, но приобрел целую упаковку широко известного моющего средства фэри (англ. Fairy — фея). Но не посуду мыть купил, а для кожевенников. Их изделия мне тоже нужны будут, а фэри — отличное обезжиривающее и моющее средство, особенно для больших меховых шкур.

Я бы много еще чего взял, да все с собой в средневековье не увезешь. А жаль, ёкарный бабай.

Железо

Железо мне нужно было не только для расчетов. По моим минимальным подсчетам, мне на месте нужно поставить под ружье…нет, лучше, наверное, сказать «поставить под копье…» или, лучше скажем так, «вооружить …» вот — вооружить около 1000 человек. Напомню, 200 мечников (меч и нож), 200 копейщиков (копье, тесак и нож), 400 лучников (кроме луков — тесак и нож, 150 стрел), 150 всадников (кроме луков — копье, сабля и нож и 40 стрел).

Иначе говоря, мне нужны заготовки для 200 мечей, 600 тесаков, 150 сабель, 200 копий для пехоты и 150 копий для конницы, 1000 ножей, 66 000 заготовок наконечников стрел и 400 наконечников сулиц (что-то типа дротиков). Плюс каждому комбатанту (т. е. воюющему) по кольчуге, укрепленной стальными полосами.

Чтобы купить в ХIII веке столько оружия и предметов защиты не хватит не только моего серебра (а ведь, напомню, нужны еще людей одевать, кормить, поить, учить, приобрести лошадей и т. д.), но и железа (тем более железа нужного мне качества), что можно было бы отыскать в Новгороде в то время. При этом стоимость металла в средние века в сопоставимых ценах с его стоимостью в современной России была просто заоблачной, а следовательно, покупать железо на месте было совершенно невыгодно. И наоборот, стоимость работы по изготовлению того же оружия в ХХI веке обойдется мне во много раз дороже, чем оплата труда ремесленника серебром или, тем же металлом в XIII веке. Отсюда вывод может быть только один: железо нужно закупить здесь и везти с собой, а оружие и металлическую экипировку делать на месте, расплачиваясь при этом, по возможности, все те же железом.

В металлах, что мне самого себя-то обманывать, я разбираюсь слабо, но нужного консультанта я нашел довольно быстро: бывший инженер, а теперь кузнец, занимается изготовлением для ролевиков (и на продажу) амуниции прошлого, в том числе кольчуг и холодного оружия. Опущу различные «организационные вопросы», отмечу только, что разговаривали мы с ним долго и, если скомпилировать выводы, то я сделал следующие выводы:

Если речь идет об оружии, в частности о мечах, саблях и тесаках, то для качественного их изготовления требуется только высокоуглеродистая сталь. Сталь с небольшим содержанием углерода (меньше 0,45 %) более пластична, хорошо куется, красиво смотрится на стенке, но имеет меньшую, чем требуется, прочность и твердость, а потому длительной реальной рубки просто не выдержит. Сталь с содержанием углерода выше 0,95 %. очень жесткая, мечи из нее будут исключительно острыми, но при этом «относительно хрупкими», да и ковать такую сталь будет тяжело. Таким образом, на мечи нужна сталь с содержанием углерода от 0,45 до 0,95 %. Идеальный баланс между прочностью и гибкостью для меча дает только сталь с содержание углерода в районе 0,60 %. Например, сталь 1060 или ее аналоги. Мой консультант еще долго объяснял мне влияние на сталь различных добавок (никеля, кремния, фосфора, хрома и др.), но какая мне нужна сталь я уже понял и остальные его рассуждения, хотя и выслушал, но неблагодарно опустил.

Лучше всего, если я найду нужный металл, изготовленный еще в советский период. «Тогда технологию варки не нарушали». Поскольку при этом консультант не посоветовал мне конкретную организацию, где такая сталь может быть в продаже, я понял, что совет искренний. И только в том случае, если я такой стали не найду, то только тогда нужно искать ее современные аналоги.

Очень многое зависит от правильной закалки меча. При этом любая сталь выдерживает только две закалки, да и то после отжига. При третьей закалке появляются микротрещины, а четвертая вообще разрушает металл. Японцы так вообще, уже вторую закалку считали браком. Поэтому двойная, а, не дай Бог, тройная закалка — это не достоинство, а совсем наоборот. Я это принял к сведению, буду оговаривать это при заказе непосредственно изделий, но пока этим заморачиваться не стал.

При определении массы заготовки, нужно учитывать потери на угар, а также потери при ковке, обсечке (если понадобится), отжиге, шлифовке и другой механической обработке изделия. Даже если кузнец достаточно опытный, то такие потери все равно могут составить порядка 20–25 %. Я сразу для себя решил, что тут лучше переборщить (тем более, что речь идет о средневековье) и взял для себя ориентиром именно 25 % потерь металла на обработку. Забегая вперед, отмечу, что это в значительной степени облегчило мне через несколько дней заказ нужных мне стальных заготовок.

Кованые клинки, если сравнить их с вырезанными из листа стали, конечно же, прочнее и жестче, легче принимают и дольше хранят заточку, неохотнее ржавеют и ломаются. Поэтому, конечно, можно наштамповать мечи или сабли из листовой стали, но лучше все-таки ковать их. При этом современные стали очень высокого качества и потому злоупотреблять их ковкой не следует, поскольку каждый удар молота вольно или невольно, но разрушает структуру металла. Если сырое железо, конечно же, нуждается в ковке, которая уплотняет его, то рекомендованную мне сталь уплотнять уже не надо. Достаточно просто придать ей нужную форму. Стало понятно, что это значительно упрощает дело.

При ковке моих изделий кузнец не должен использовать ни каменный уголь, ни кокс. Особенно кокс. В них много серы, сталь впитывает ее и делается абсолютно непригодной для клинков.

Вооруженный этими знаниями я уже через день позвонил своему бывшему стажеру, который «сидел» на оборонных предприятиях. Уже к вечеру он связался со мной, посетовал на то, что мой заказ вызвал определенные трудности, но вопрос (как я и предполагал) оказался решаем. Тут же дал координаты предприятия и менеджера, с которым он обо всем договорился.

Я не стал откладывать визит и с утра уже был на месте. Встретили меня хорошо и даже напоили кофе. У них действительно оказался металл 1060, но только не в листах, а в шестигранниках, причем по цене 44 000 рублей за тонну, но «только для Вас».

Мне дали таблицы с размерами шестигранников, их весом из расчета одного погонного метра, дали калькулятор и предложили самостоятельно провести предварительные расчеты.

Эти расчеты действительно оказались нехитрыми.

Так, оказалось, что для ковки мечей и сабель мне понадобится шестигранник размером 17 миллиметров. Действительно, длинна меча должна быть порядка 86–90 см. В плотном строю больше не надо. Значит, длина заготовки должна составить 80 сантиметров (при расковке она удлинится). Вес такой заготовки получается 1,6 килограмма, а готового меча (1,6 килограмма минус 25 % на потери) — около 1,2 килограмма. Указанный шестигранник подходил для моих целей просто идеально. Но шестигранники представляют собой прутья, как правило 6 метров длиной.

— Резка возможна?

— Резка и доставка возможны, но за дополнительную плату. Один разрез — 5 рублей. Доставка (включая погрузку) в пределах МКАД — 1000 руб., за пределами — плюс 100 рублей за километр.

— Замечательно.

Теперь о количестве таких заготовок. Мне нужно: во-первых, 200 заготовок для мечей моего воинства, плюс запас таких заготовок, плюс заготовки, что я буду передавать кузнецам за их работу. При таком качестве стали я не сомневаюсь в том, что они захотят получить именно их, а не, скажем, серебро. Добавляем половину нужного количества. Получаем 300 отрезков шестигранника 17 миллиметров по 80 сантиметров каждый.

Для сабель, имеющих длину клинка большую (96-106 см.) потребуется 225 отрезков по 90 сантиметров[2].

А вот для тесаков потребуется шестигранник иного размера, в 24 миллиметра. Именно он дает при длине заготовки 65 сантиметров и весе порядка 2,55 килограмма искомые характеристики этого оружия: длина — 70 сантиметров, ширина клинка — где-то 8,5 сантиметра и масса — 1,9 килограммов (получаемых за минусом 25 % веса на потери). Если только мне нужно 600 тесаков, то заготовок должно быть 900 штук.

Теперь копья для конницы. Масса наконечника порядка 600 граммов (слишком тяжелые рогатины, думаю, пока ни к чему), длина (вместе со втулкой) порядка 35–37 сантиметров. Подошел размер шестигранника 19 мм. Записал в заказ 250 заготовок, длинною 33 сантиметра.

Считаю наконечники копий для пехоты. Они должны быть немного легче и не такие длинные, чем у копий конницы. Остановимся на 450 граммах. Шестигранник на 19 миллиметров сюда также подходит, только длинна заготовки должна быть порядка 20 сантиметров. Копейщиков в пехоте у меня 200 человек, значит надо заказывать 300 заготовок.

Смотрим сулицы. Сулица — это что-то среднее, между копьем и дротиком. В условиях лесистой местности сулицы удобнее копья и может использоваться вместо него, хотя считается метательным оружием. Мне их потребуется 400 штук, плюс запас, плюс в оплату работ. Пусть будет 600. Вес наконечников сулиц (в среднем)— 80 граммов, длина 15–20 см., при этом длина лезвия 8-12 см. Значит, заготовка должна быть длинной порядка 13 см, а вес — порядка 100 граммов. Луше всего подошел шестигранник в 11 миллиметров.

Но тут меня ждало небольшое разочарование.

— К сожалению, таких шестигранников этой марки стали нет. Но у нас есть его аналог. Можем предложить сталь конструкционную рессорно-пружинную 60Г. Учтите, она обойдется Вам дешевле, плюс экономия на доставке.

Я посмотрел химический состав предлагаемой стали, он почти полностью совпал с параметрами стали 1016, и я на замену согласился.

А вот с наконечниками стрел вышла промашка. По идее они должны составлять примерно одну седьмую общего веса стрелы. Таким образом, наконечники моих стрел должны весить порядка 10–12 граммов. На ковку, закалку и отпуск, очистку от окалины и заточку положим еще 3 грамма. Смотрю по таблице вес в 13–15 граммов и длину 10 см. И…не нахожу.

Пришлось снова обратимся к менеджеру. Действительно, пруток и той и другой стали, что имелся на предприятии, имел самым маленьким диаметром — 8 мм. Он для моего дела он был очень тяжел. И снова менеджер меня выручает:

— Если это не принципиально, то возьмите сталь с характеристиками немного хуже. Скажем У7. Есть такой металлический пруток диаметром 5 мм. Вес одного метра — 0,148 кг. Следовательно, 10 сантиметров будут весить 14,8 грамма. Как раз то, что Вам нужно. Правда, цена здесь будет немного подороже — 55 000 рублей за тонну.

— Очень хорошо. Мне надо нарубить 80 тысяч 10-ти сантиметровых заготовок такого прутка.

— Сколько? Гм. Однако. Впрочем, как скажете, любой каприз за Ваши деньги. Только боюсь, что сделать это быстро может не получиться. Вы понимаете, работа на гильотине требует…

— Я все понимаю. Давайте так, я все оплачу вперед и приму этот товар (по весу), скажем, через неделю.

— Давайте через десять дней.

— Договорились, но, надеюсь, вы назвали этот срок с гарантией.

— Конечно. Что прикажете делать с остатками прутьев? По длине все заготовки не будут полностью укладываться в 6 метров.

— Остатки прутьев всех шестигранников (кроме стали У-7) порежьте на отрезки по 10 сантиметров. Пойдут на ножи.

— Все?

— Нет, не все. Сталь 1060. Шестигранник в 17 миллиметров. Потребуется дополнительно 600 отрезков по 10 сантиметров. (Пойдут на ножи и будет запас для обмена). Вот теперь все.

— Трудно заранее просчитать вес металла.

— А Вы возьмите по максимуму.

— С Вами приятно иметь дело.

— С Вами тоже.

В общем, как мне кажется, мы расстались, крайне довольные друг другом.

Но этот визит косвенно имел еще одно довольно неожиданное последствие. Я уже говорил, что собирался за работу кузнецам заплатить заготовками моих изделий, т. е. металлом. Пришла мысль, что есть еще один вид железа, от которых кузнец (особенно семейный) просто не может отказаться. Короче, я довольно быстро нашел объявление о продаже оборудования для домашних кузен «в связи с ликвидацией». Я не поленился и запросил от них прайс-лист. Мне его тут же прислали по электронной почте. Я прямо на нем отметил, что хотел бы купить и, отправив его обратно, предложив прислать мне расчет суммы сделки с учетом скидок и объема покупки, а также того факта, что я хотел бы рассчитаться наличными.

В списке моем на первом месте стояла наковальня. Оказывается, для нормальной работы она должна быть не менее 90-100 килограммов. Вообще, чем тяжелее наковальня, тем лучше и говорят, что они доходят до 250 килограммов, но я думаю, что в средневековье таких скорее всего просто не было. Представляете, сколько такие наковальни могли стоить в ХIII веке?

В общем я выбрал однорогую наковальню весом в 120 килограммов. Внизу у наковальни было четыре лапы, за которые при помощи скоб она крепится к своему основанию. Затем отметил ударный инструмент (молотки-ручники, молоты и кувалды). После этого перешел к инструменту, предназначенному для удержания раскаленного металла. Заказал клещи кузнечные (какие-то продольно-поперечные, плоские удлиненные, цилиндрические, с зубчатым зевом («волчья пасть»), для прутка, для захвата цилиндров изнутри, для свободной ковки, для осадки, и еще какие-то, для иных видов работ. Причем клещи заказал с фиксирующими кольцами, которые скрепляют ручки «в замок», что «позволяет не сжимать их с силой при работе с заготовкой». Ёкарный бабай! Особо не вникая, отметил набойки, раскатки, гладилки, оправки, обжимки (нижние и верхние), набор выколоток (6 штук), пробойники, набор кернов и зубил, какие-то конический прошивень и цилиндрический прошивень, набор напильников, набор надфилей, набор сверл по металлу и даже две кочерги для ухода и очистки горна.

А вот в конце списка (я даже не поверил свои глазам), были указаны так называемые «стуловые» тиски. Что это такое я знал не понаслышке. Почему такие тиски называются стуловыми? Потому что они устанавливаются на стул, а стул — это большое обрезанное бревно под наковальней или под тисками. Их основным отличием от слесарных тисков является то, что они изготовляются из инструментальной стали и по ним можно бить даже молотом, не опасаясь расколоть их. Слесарные же тиски такого отношения не выдерживают, так как отлиты из чугуна. В общем, сразу заказал пару.

Трудно объяснить мое удивление, когда мне пришел подсчет суммы за выделенный мною товар — всего 350000 рублей. Правда с условием оплатить и вывести товар в течение двух дней, включая сегодняшний. Да без проблем, ведь я предполагал к оплате сумму, как минимум, вдвое большую. Тем более, что в средневековом Новгороде все эти железки стоили баснословно дорого.

Потом залез в интернет и несколько успокоился. Нашел наковальню, правда, еще советского производства и весом 6 пудов, но по цене всего за 25000 рублей. Сговорился и купил ее тоже, вместе с первоочередными в кузне инструментами.

Хорошо получилось, но денежки улетали быстрее, чем Сергей мне их привозил. А времени остается все меньше. Сядешь вечером, посчитаешь, обхватишь голову руками: Ёкарный бабай.

Кольчуги и шлемы

Чистой строкой пока оставался вопрос о кольчугах и шлемах.

Для изготовления кольчуг мне, прежде всего потребуется проволока. Оказалось, что сориентироваться в этом вопросе не так-то просто, поскольку проволока существует холоднотянутая и холоднокатаная, горячекатаная, вязальная, сварочная, наплавочная, подшипниковая, канатная, для воздушных линий связи, для механических пружин, порошковая и т. д. Пришлось снова обратиться к моему консультанту по металлу. Для кольчуг он мне посоветовал проволоку стальную пружинную. Но когда я пришел ее покупать, оказалось, что у такой проволоки есть целых три ГОСТа. Пришлось вникать самому. Легированную пружинную проволоку я отмел сразу, поскольку она была предназначена для изготовления пружин, подвергающихся после навивки термической обработке(закалке и отпуску). Даже моих небольших знаний хватило на то, чтобы понять, что качественно провести закалку (и отпуск) готовой кольчуги просто невозможно, т. к. в этих условиях будет невозможно добиться одинакового накала металла. Кроме того, закаленное кольцо в месте клепки будет потенциальным источником излома. Есть и еще одно обстоятельство. Что требуется от кольчуги? Конечно же, защита от режущего и колющего удара. Для защиты от режущего удара большой разницы здесь нет. А вот если удар колющий, то каленое кольцо, скорее всего, сразу просто лопнет, а «мягкое», наоборот, начнет деформироваться и его останавливающее или пусть даже только сдерживающее действие на клинок будет значительно сильнее. В общем, этот Гост я забраковал. Второй Гост говорил о стальной пружинной проволоке, но которая уже термически обработана (закалена и отпущена). Однако, ее показатели сопротивления на разрыв меня не удовлетворили. А вот третий вид проволоки «стальной углеродистой пружинной» мне подошли по всем параметрам. Согласно ее Госта это была проволока холоднотянутая, применяемая для изготовления пружин, навиваемых в холодном состоянии и не подвергаемых закалке. Среди марок сталей — знакомая уже мне сталь 65Г. Кстати, у нее оказались и очень хорошие показатели сопротивления на разрыв.

Пишу об этом так подробно, чтобы если кто пойдет по моим стопам быстрее мог сориентироваться что к чему.

В общем, с видом проволоки я определился. Правда, цена у нее оказалась, по сравнению с шестигранниками, сделанными, казалось бы, из той же стали, довольно высокой. Диаметром 1,8 мм. — сто восемьдесят тысяч рублей за тонну, а диаметром 1,6 мм. — так вообще целых двести тысячза тонну. А мне нужно порядка 12 тонн. Дело в том, что кольчуга для пехотинца будет весить (в чистом виде) порядка 8 килограммов, а для всадников — порядка 10. Так еще же и рассчитываться с изготовителями кольчуг надо. Мялся-мялся, да и решил взять всю проволоку диаметром 1,6 мм. Такая сталь на кольчугах в средневековье не снилась. И такой диаметр чудеса творить будет. Да и поплотней кольчуги получатся. С доставкой, погрузкой, разгрузкой и прочим получилось без малого 2,5 миллиона рублей. Но делать нечего.

Тут возникло еще одно препятствие. Форма выпуска проволоки: либо мотки по 80-120 (или 120–180) килограммов, или бухты весом 500–800 кг. От бухт пришлось сразу отказаться. Как я их ворочать буду? Взял в мотках. Тяжелые, собаки, но оказалось, что их можно катить. Дома Сергей, да соседи помогут, а уж прилетим — там разберемся. Сколько этих мотков получилось, точно не помню, поскольку брал проволоку по весу. Замотаешься такие мотки катать. Надо подумать, как их еще в гараже укладывать. Оказалось, что сами мотки могут быть упакованы в полиэтилен. Взял в упаковке. Все. Надо ехать домой. Произвел оплату, оформил доставку и поехал.

Но одной проволокой я ограничиться не мог. Дело в том, что мне нужен был не чисто кольчужный доспех (который неплохо держит резаные удары монгольской сабли, но является плохой защитой от монгольских стрел), а кольчужно-пластинчатый. В свое время назывался такой доспех «бахтерец». Но здесь необходимо было учесть следующее. Сейчас на заводах легко делают листовое железо, но в средние века не было прокатных станов, а расковать большую пластину одной толщины на наковальне если и возможно, то очень сложно. Поэтому средневековые кузнецы предпочитали собирать доспехи из мелких пластин. Из больших пластин тоже делали, но стоила такая защита не сравнимо намного дороже.

Я же решил, что у каждого моего бойца будет защита не только из металлических колец, но и из широких и ровных стальных пластин. Лучникам и копейщикам площадь пластин покороче (им важна подвижность), мечникам подлиннее (они сражаются в тесном контакте с противником), а всадникам еще длиннее — им хорошо надо животы от удара копий защищать и плечи от ударов сабель. В общем, как у трех богатырей на картине Васнецова.

Поэтому я задумал я закупить еще и листового железа, чтобы на месте (т. е. уже в Новгороде) мастера — кольчужники могли бы нарезать из этих крупных листов стальных пластин и с их помощью серьезно усилить кольчужную защиту, в первую очередь, от стрел. Кроме того, большие пластины требовались для изготовления шлемов, а их потребуется не меньше 1000 штук.

Я занялся поисками и довольно легко нашел в продаже листы холоднокатаной стали (все той же 65Г), размерами 1,5×1000×2000 мм. Почему именно холоднокатаные? Они имеют одинаковую толщину на всей площади, не имеют окалины. При холодном прокате поверхностный слой металла упрочняется. Холоднокатаные листы при сгибании не трескаются. Вообще, основное преимущество горячекатаного листа, это — его цена. Холоднокатаные листы дороговаты. Вот и моя «находка» потянула на 135000 рублей за тонну. Грубо прикинул, что потребуется 1 лист на 20 кольчуг, правда, на 1000 кольчуг — не 50, а 60 листов с учетом разной площади защиты у пехотинцев и всадников. Ну и, конечно, надо было взять листового железа для расчетов с мастерами. От такого металла точно никто из них не откажется.

На шлемы расход будет немного больше, где-то 1 лист на 17 шлемов. Значит, на 1000 шлемов нужно порядка 58 листов. Кроме того, и здесь потребуются листы для расчетов с мастерами и еще — небольшой запас. круг — 175 листов. Вес листа 22 килограмма, значит, общий вес составит 3 850 килограммов. 520 тысяч рублей. Плюс доставка. Плюс погрузка и разгрузка. Притомился считать, но я был доволен уже тем, что такие важные для меня вопросы я смог решить «на берегу».

Всю ночь я плел кольчуги и резал пластины металла. Ёкарный бабай.

Луки и стрелы

Мне пришлось всем заниматься одновременно и разрываясь между шестигранниками, проволокой и листовым железом мне в тот же период пришлось еще и озаботиться экипировкой моих лучников. В первую очередь это коснулось древков для стрел и луков.

Вначале о древках.

Дело в том, что тростник (который, как оказалось, наиболее часто использовался в те далекие времена на Руси в этом качестве) вызывал у меня сомнения. Решил опять обраться к специалистам и с этой целью направился в один из многочисленных в Москве Клубов любителей стрельбы из лука. Там посмотрели на меня как на новенького и порекомендовали (кто бы сомневался) приобрести древки стрел в их мастерской. Тут, мол, и маркировка идет по жесткости, и качество, и что-то про «фунтаж» английского лука, для которого эти древки подходят. Видя, как я, слушая все это, хлопаю себя ушами по щекам, посоветовали дополнительно приобрести специальную «пероклейку» (с помощью которой наклеивается оперение у стрел), точилку наконечников и «другие важные комплектующие». Было понятно, что меня разводят, но в их мастерскую я все-таки заглянул. Древки в продаже были, но, во-первых, из кедра, древесина которого, на мой взгляд, слишком мягкая для этого дела. Во-вторых, их длина ровнялась «32 дюймам», т. е. 81 сантиметру, а мне требовалась длина — 95-100 см. Иными словами, для моих целей они оказались просто короткими. Да и диаметр их был явно маловат — они были немного, но меньше 8 мм. А вот запросили за них прилично — 100 рублей за одно древко. Конечно, я их покупать не стал, но и не расстроился сильно, ведь главной моей задачей было получение общей информации, а я ее получил.

Как быть с этим вопросом? Я бы и промучился или вообще от него отказался, но на глаза попалось одно интересное объявление с Урала (ближний свет, но хорошо то, что там у меня всегда были еще со времен учебы хорошие подвязки). В нём говорилось о возможности (прямо цитирую) «…изготовления древков стрел из разных пород дерева (сосна, бук, ясень). Диаметр 9–9,2 мм. Длина 90-100 см. Под заказ также можно сделать пропилы под тетиву. Конец древка со стороны пропила закруглён». И телефон указан.

На мой звонок ответил звонкий, но явно мужской и довольно уверенный в себе голос. Он подтвердил, что изготовлением древков стрел их «компания» действительно занимается. В настоящее время они могут изготовить их из сосны и бука. Сосну я проигнорировал.

— Бук — это хорошо. Насколько я помню, древесина бука по прочности не уступает дубу.

Голос в трубке явно стал мягче. Правильно говорил мне отец — каждая специальность — это заговор специалистов против профанов. Парень, похоже, принял меня за такого же спеца, как он сам.

— Да, это так и, кроме того…

Тут я его перебил: но эта древесина, также, отличается высокой гигроскопичностью (кстати, именно поэтому она не рекомендуется для изготовления мебели, которая будет эксплуатироваться в условиях повышенной влажности, кухонной, например). Да и полируется не очень…

— Наши древки ошкурены тремя разными шкурками, после чего, прошу обратить внимание, дополнительно обжаты, что придаёт им идеально ровный профиль сечения и диаметр, а также блеск и дополнительную жёсткость. Что же касается гигроскопичности, то, по дополнительному заказу, я могу (так и сказал «я могу») выварить древки в масле и нанести сверху слой воска, что защитит их от воздействий влаги. Такие работы у нас предусмотрены. Переслать Вам прейскурант?

Его слова прозвучали для меня прекрасной музыкой, но вопрос его я все-таки проигнорировал.

— Тогда по цене они станут как золотые…

— Да нет, Вы знаете, мы только начинаем продвигать наш товар. Конечно, если просто ошкуренные и обжатые древки будут стоить порядка 20 рублей за штуку, то промасленные и покрытые воском, да еще с пропилом под тетиву обойдутся уже в 30 рублей.

Теперь паузу взял я. Вот тебе и цены. Ну что тут сказать про московские мастерские при клубах лучников. Но торговаться надо всегда.

— А если я возьму крупную партию? Какова будет скидка?

— Ну, что значит крупная партия? У нас крупная партия начинается с …э…с тысячи штук.

Я почувствовал, что мой собеседник замер. По паузе было понятно, что он специально немного загнул. Это только подтвердило мои предположения, что товар хороший и продается по максимально низкой цене. Пока он бормотал, я прикинул: 400 лучников по 150 стрел = 60000 стрел; 150 кавалеристов по 40 стрел = 6000 стрел. Плюс запас, плюс в возможный расчет. 75 тысяч в самый раз.

Тогда я с тем же равнодушным тоном продолжил:

— Вот и хорошо. Мне нужно семьдесят пять тысяч.

В трубке снова возникла пауза. Мне даже показалось, что кто-то пискнул.

— Сколько, простите, сколько Вы сказали?

— Семьдесят пять тысяч, — чуть медленнее, но с нажимом сказал я. Так, какова будет скидка?

Мой контрагент был явно растерян.

— Извините… э… мы тут сейчас прикинем и… э… через пару минут Вам перезвоним. Буквально через пару минут, так что Вы пока больше никому по этому заказу не звоните.

Я решил взять инициативу на себя и при этом сразу перешел на ты. Я противник хамоватости, но, к сожалению, это часто способствует. Тем более, что и так было ясно, что вся эта компания — пара-тройка станков с карандашной фабрики (с которой они получают и некондиционное сырье), в арендованном там же подвале, что у них, видимо, родственные связи с руководством и что с большими заказами они явно дела не имели. С другой стороны, я в спонсоры к ним, конечно, не нанимался, но, впрочем, если быть честным перед самим собой, хотелось, правда без большого для себя ущерба, но как-то поддержать пацанов, ведь они стремятся что-то честно заработать своими руками. Такой заказ позволил бы им поверить в себя, а людей — в них.

— Стой. Давай так. Мои условия. Я получаю товар в Москве. Понятно? Повторяю — в Москве. Все семьдесят пять тысяч штук. Бук. Древки ошкуренные, обжатые, промасленные и навощенные воском, с пропилом под тетиву. Товар должен быть упакован в коробки или в ящики. На изготовление — три недели, так что Вам придется потрудиться, возможно, и в две, и в три смены. За все плачу наличными: авансом 250.000 рублей (под корешок приходного ордера). Деньги вам принесут уже сегодня по указанному Вами адресу. В расчет — два миллиона двести пятьдесят тысяч рублей наличными (без документов). Оплата после приемки. Корешок приходного ордера вам вернут, после вашего возвращения из Москвы. Общая сумма — два с половиной миллиона. Вот теперь обсуждайте. Даю вам полчаса. Не прощаюсь.

Позвонили, как я и думал, раньше. Заказ (естественно) был принят.

А вот с арбалетами и луками так лихо решить вопрос не получилось. Но рассказываю все по порядку.

Вначале я решил прицениться к арбалетам. Само это оружие на Руси ХIII века уже было известно (правда, под названием самострел), но (может быть, к сожалению) большого распространения оно не получило. Понять людей можно. Арбалет уступает луку в скорострельности и маневренности и при этом значительно превосходит его в цене. При этом за минуту арбалетчик успевал сделать два-три прицельных выстрела, но за это же время лучник способен был выпустить пять, а то и больше стрел. Правда, позднее, к середине XIII века широкое распространение получает кованая броня и потребовалось усиление пробивной способности для стрел, которая у болтов арбалетов была выше, чем у стрел луков, но это будет в конце XIII века, а не в начале. С другой стороны, научиться стрелять из арбалета можно было довольно быстро, не то, что из лука, учиться обращению с которым нужно было начинать, как я понимаю, с детства. Недаром в Западной Европе арбалет долгое время считался запрещенным оружием. Кроме того, арбалет во взведенном состоянии можно держать довольно долго, а лук долго не удержишь — рука не выдержат напряжения. С арбалетом можно в траве залечь и постреливать не вставая, с луком такого не получится.

В общем, среди моего воинства (с расчетом на будущее) запланировал я, при случае, завести себе 50 арбалетчиков. Решил, что сами арбалеты нужно делать на месте, а с собой купить только один — в качестве образца — да закупить так называемые «козьи ножки», предназначенные для облегчения взведения тетивы арбалета, да плечи, с учетом их силы и качества изготовления в ХХI веке.

Оказалось, что приобрести арбалет в специализированном магазине можно вообще без каких-либо проблем. Узнав об этом, я и направился с этой целью в магазин, который без лишних заморочек так и назывался: «Луки и арбалеты». В магазине, кроме одинокой фигуры продавца, никого не было. Сразу видно, что очередей здесь практически не бывают. Сам продавец (немного утомленного вида), с некоторой, едва уловимой тоской, заученным речитативом стал объяснять:

— Арбалет образца ХIV-ХV веков. Натяжение производится так называемой «козьей ножкой», представляющий собой железный рычаг сложной формы, упирающийся в два выступа на ложе арбалета. При повороте рычага тетива натягивается, и арбалетный болт можно положить вот на эту выемку. Арбалет носится на поясе или плече. Ложе: дуб, бук, ясень. Кованый спусковой механизм, стремя и все остальное, ручная работа. Стальная дуга. Тетива из современных материалов, всепогодная, не растягивается, эффективна при любой, в том числе минусовой, температуре. Сила натяжения арбалета до 20 килограммов.

Здесь я его прервал:

— Подожди. Мне не нужно «до 20 килограммов». Это слишком слабый арбалет.

— Но это — обычная сила натяжения наших спортивных луков и арбалетов. Очень хорош для начинающих…

— Повторяю, мне нужен арбалет более мощный.

В его глазах появилось удивление и заинтересованность, голос потерял свою замаскированную тоскливость:

— Ну, не знаю. Могу предложить вот эту модель. Сила натяжения до 40 килограммов.

— А еще мощнее? Хотя бы до 60.

Брови продавца приподнялись, он оживился и в его глазах, как мне показалось, даже промелькнуло уважение.

— К сожалению, мы не можем продавать столь мощные арбалеты. Без спортивных или лицензионных документов арбалеты с силой натяжения более 43 килограммов…

Дальше я слушать не стал.

— Жаль. Поищем в другом месте.

И я уже собрался было уходить, но продавец бесцеремонно задержал меня за рукав:

— Понимаете, мы не можем продавать арбалеты свыше 43 кгс, но у нас есть в продаже (отдельно) плечи для таких арбалетов с силой натяжения от 43 и до 135 килограммов. Отдельно покупать арбалет до 43 кгс и плечи к нему, например на 70 кгс, можно, а вот соединять их без спортивных документов — нельзя. Но, если какой-либо покупатель, — тут он сделал внушительную паузу, — в нарушение закона, — еще одна пауза, — сделает это без разрешения, то это его вина, а не вина магазина…

— Так бы сразу и говорил. Заверните мне один арбалет на 40 килограммов и 5 плеч к нему, мощностью килограммов в 70–80. Ну и 5 козьих ножек. Да, и еще этой Вашей тетивы … всепогодной…3000 метров. Расчет наличными.

Почему я решил взять один арбалет, а не пять и пять плеч к нему, а не 50, не могу пояснить. А вот такая тетива для луков (как он ее назвал? Всепогодная!) это же клондайк для средневековья.

Продавцу потребовалось некоторое время осознать заказ.

— Вы всерьез считаете, что тетива — это моток веревки, длинной в тысячи метров или это у Вас шутки такие?

Я с удивлением уставился на него.

— А что же это такое?

— Да ладно, — сказал он примирительно, — сейчас не сезон, как-то отвык от покупателей. Извините.

Сказал так просто и искренне, что я улыбнулся и, появившийся было, между нами, ледок, тут же растаял.

— В общем, арбалет, плечи и «козьи ножки» не проблема. Проблема в тетиве. Во-первых, даже для арбалетов их толщина у слабых и сильных арбалетов разная. Да и вообще, тетиву метрами (а тем более километрами) не изготовляют и не продают. Подчеркну, ни для арбалетов, ни для луков. Понимаете, тетива для того же лука должна иметь дополнительную обмотку на концах, то есть в местах соединения с плечами лука, и в середине, то есть в месте соприкосновения со стрелой и руками. То есть в этих местах тетива будет толще, а значит, тетива каждый раз плетется под отдельный и конкретный лук или арбалет. При этом, тетивы бывают разного качества и структуры и, что очень важно, разной толщины для разных типов луков. Чем мощнее лук, тем нужно больше количество нитей из которых плетется тетива. И плетутся они, повторяю, для каждого размера лука отдельно.

— И какая тетива будет всепогодная?

— Могут предлагать тетивы из лавсана, пропилена или нейлона, так Вы их не берите. Для изготовления нужной Вам тетивы сегодня используется кевлар, дакрон и фаст-флайт. Такая тетива способна выдерживать огромные нагрузки, не растягиваться и не рваться после сотни выстрелов. Но, повторюсь, тетивы для луков продается не метрами. Они плетутся для каждого лука свои. Их размеры, в первую очередь, зависят от длины лука и силы натяжения его плеч.

— Но есть же какие-то общие правила?

— Конечно. Но они и так понятны. Чем туже лук, тем тетива будет толще (правда, чем лучше материал для тетивы, тем она получится тоньше). Чем больше масса тетивы, тем больше возникает вибрация после выстрела, ну и сам выстрел получается менее точным. Из тугих луков нельзя стрелять «без стрелы». Так можно сломать лук, даже изготовленный из самых современных материалов. Натянул и постепенно спокойно отпустил. Каждому росту человека соответствует лучшая длинна лука, каждой длине лука соответствует длина тетивы.

— Ну и какая длина лука наиболее подходит для людей ростом 160–170 сантиметров?

— Вон же таблица висит. 64–66 дюймов, т. е. от 162,5 и от 167,64 сантиметра. Соответственно длина тетивы должна быть 61 и 63 дюйма, т. е. 155 и 160 сантиметров. Хотя при такой высоте лука небольшое отступление в ту или другую стороны не принципиальны. Просто лучнику надо будет привыкнуть к своему луку.

— А толщина тетивы?

— Это надо рассчитывать исходя из силы лука. А толщина зависит от количества нитей, используемых при ее изготовлении. Вам нужно брать Дакрон «Супер В-43» или В-50. Они крепче и нитей потребуется меньше, чем у Кевлара, а тем более у Фаст-Флайта. Иначе тетива будет уж слишком толстой.

— А можно закупить фабричную тетиву такой длины?

— Для слабых луков — без проблем, вон их на полках сколько. Для мощных композитных луков — нельзя. Обычно там уже идут тросы (совсем другой длины) и луки другой формы, которые даже внешне не походят на классические.

— Это вот такие, с колесиками?

— Да, с «колесиками».

— Но мне нужны тетивы для мощных композитных луков, причем луков в их классической форме. Вон, в средневековье их из жил животных делали, неужели сегодня современные материалы не могут их заменить?

— Ну почему же, могут. Только такие луки хороши для профессионалов средневековья. Кто их сегодня натянет? Вот их и не делают. И тетивы для них тоже.

— Что посоветуешь?

Парень замялся, а я понял, что ответ на этот вопрос у него есть.

— Ну давай, выручай, чего там.

— Понимаете, такие тетивы плетутся самими лучниками. Мы в секции ДЮСШОР плели такие тетивы. Но для профессиональных спортсменов. Там есть и станки соответствующие и приспособления…

— Мне много надо.

— Сейчас времена другие. Если заинтересуете тренера…, ну и самих ребят…, думаю, что они Вам сплетут столько тетивы, сколько Вам надо и по крепости, которая Вас устроит.

— Спасибо, старина. Может еще и адресок подскажешь?

— Скажу, но Вы на меня не ссылайтесь. Мне потом, если что, разборки с ними ни к чему.

Я завернул свои покупки (при этом продавец не забыл дополнительно пробить мне 5 тросов для моего арбалета, рассчитанных на повышенную нагрузку) и мы попрощались.

В ДЮСШОР разговор с тренером вначале никак не клеился. Объем работы слишком большой (1250 штук), а сроки, наоборот, не большие. Тогда я пояснил, что не буду возражать если он привлечет к работе молодых спортсменов из других спортивных школ (одновременно намекая на то, что на нем свет клином не сошелся). Здесь он немного поколебался, но все равно ответил отказом. Тогда я обратил его внимание на стоимость работы, которая оплачивается мною наличными и «без документов». Но цена одной тетивы в 1000 рублей (включая стоимость нитей) на него впечатления не произвела (и это при том, что фабричные стоят порядка 400 рублей за тетиву, правда, они послабее). Когда я поднял цену до 1500 рублей за штуку, тот, наконец, явно заколебался. Тогда я поднял стоимость тетивы до 2000 рублей за штуку, т. е. объявил, что готов был заплатить за заказ 2,5 миллиона рублей. Тут он сломался, и мы обо всем договорились. Это был, наверное, мой самый невыгодный (и где-то самый рискованный) заказ, но я был искренне рад тому, что я смог решить эту мою проблему.

Забегая вперед, скажу одно. Заказ был выполнен в срок и качественно. Как это у тренера получилось я не знаю, но чувствовалось, что он отдал этому много сил и времени.

От своих арбалетчиков я фактически отказался, но зато решил очень важную проблему для моих лучников. Это ж надо, «всепогодная» тетива, т. е. тетива, не изменяющая своих свойств при намокании, одинаково работающая в дождь и солнце, в том числе, при низких температурах. Да для средневековья это — несбыточная мечта. А у меня их на каждый лук по две штуки. И еще небольшой запас для соблазнения новгородских мастеров.

Хороший день! Я молодец. Все поняли? Вот так вот работать надо. Ёкарный бабай!

Одеть, обуть, обогреть

Мою будущую армию надо будет во что-то одеть, обуть и обогреть в холодное время. Необходимую на первом этапе ее одежду и обувь нужно было покупать здесь. Я посмотрел в литературе, «там» одежда и обувь оказались очень дорогими, на них никакого серебра и железа не хватит. Хотя, конечно, и здесь всего не купишь. И денег таких нет, и гараж не резиновый (хотя вместить еще много чего можно).

Где все это покупать у меня вопроса не стояло. Конечно же, на складах армейского резерва, где в огромном количестве скопилось вещевое имущество еще советской армии, лежащее там (иногда с 40-х годов прошлого века) до «момента их истребования». Вот только их истребование сильно задержалось. Потом кому-то в Министерстве обороны пришла в голову умная мысль, что все это имущество нашей армии уже не понадобится ни при каких обстоятельствах, поскольку запасов его более современных образцов ей за глаза хватит. А вот затрат на хранение оно требует немалых. Решили сразу убить двух зайцев: во-первых, продать (фактически по той цене, по какой возьмут) все это имущество и тем самым существенно (как предполагалось) пополнить бюджет министерства обороны, с другой — освободить, наконец, огромные складские помещения, так необходимые военному ведомству.

Вначале попытались продавать имущество хотя бы по себестоимости, но товар не пошел. Из этого извлекли уроки и цены стали снижать, а для покупателей крупным оптом еще и делать чувствительные скидки. Оно и понятно. Начальство требует более быстрой работы по этому вопросу, но хорошие покупатели с деньгами (а не бартером) — редкость. Сливки здесь уже все давно сняты. Многое (действительно ценное) под шумок ушло за бесценок. Как всегда, порядок стали наводить, когда ажиотаж уже спал. Но и теперь изредка появляются те, кому что-то из остатков такого имущества действительно нужно. Им тоже грех жаловаться, особенно, если они умеют договариваться с руководителями интендантской службы.

Ну что же, я и договариваться умею и, главное, к нужным людям у меня подходы есть.

К одному из таких людей я и подъехал на работу в конце его рабочего дня. Сжав уже изрядно поседевшие волосы руками, он сидел в своем кабинете за длинным столом, уставившись в одну точку.

— Привет, Игнатьич, — не опуская рук, устало сказал он.

— Привет, Михалыч, чего это ты пригорюнился?

— Да… из округа очередная бумага пришла. Усилить работу по реализации устаревшего армейского имущества и в течение 10 дней освободить два склада под новые поставки. Я им что, покупателей-оптовиков рожаю что ли. А тех, что есть и так уговаривать приходится купить еще что-либо, чуть ли не ради Христа. Кабинет мой под склад что ли им отдать?

— Да не кипятись…

— Что «не кипятись»? Щас еще какой-то хмырь подъехать должен, так я ему оказывается должен помощь оказать в приобретении бекеши. Я им что, сержант? Я…

Договорить ему я не дал.

Ну, во-первых, письмо это я тебе организовал. Посмотри — за подписью командующего. Не хухрымухры.

— Ты-ы-ы? — Михалыч аж задохнулся. — Да ты понимаешь…

Но я опять его перебил.

— И хмырь, который должен приехать за бекешей к тебе уже приехал. Это тоже я…

Рука Михалыча забегала по столу, но я успел первым и шустро переставил графин и тяжелые предметы подальше.

— Ты спокойно, Михалыч, спокойно. Говоришь, что оптовиков не рожаешь, так вот я и есть крупный (крупный, Михалыч!) тот самый оптовик.

— Ты-ы-ы? — но в голосе уже было больше удивления, чем возмущения.

— Ну что ты заладил ты-ы, да ты-ы… Ну, я.

— Так, что ж ты сразу-то не ко мне?

— А потому, Михалыч, что сначала я тебе руки развязал, приказом — то. Ну, в решении …э…некоторых вопросов… Торопят ведь. Требуют активизировать. Приказывают складские места освободить. В этих условиях то, что ты проявил смекалку, нашел покупателя может только приветствоваться. А то, что тебе при этом пришлось в вопросах цены пойти навстречу покупателю, есть неизбежные издержки, связанные с неукоснительным исполнением приказа командующего. Ну, так ведь? И никаких тебе коррупционных составляющих даже в виде бутылочки совместно распитого хорошего коньяка.

Михалыч рассматривал меня так вошь, которую он впервые увидел.

— Да-а-а. Слушай, а у тебя в роду лиц известной национальности никогда не было?

— Да русские у меня все в роду, русские, не сомневайся. Только и русские, когда надо…

— Гм. Это точно. Подожди, а бекеша-то тебе зачем, ведь я ж тебе в прошлом году хорошую подарил.

— Ты не понял. Одна бекеша мне не нужна. Мне нужно их не меньше тысячи. А звоночек я попросил пропустить, чтобы ты меня обязательно дождался. А для восстановления нервов я кое-что с собой захватил. Все-таки конец рабочего дня…

Я переставил портфель и в нем тихо звякнуло.

— Тысяча бекеш? Ты серьезно?

— Ну, это только один пункт из довольно большого списка.

Я протянул Михалычу список и при этом (честное слово нечаянно) снова задел за портфель. Звякнуло уже громче. Михалыч сразу отреагировал:

— Гм. С чего начнем?

— Давай, сначала с дела. Хотелось бы посмотреть хотя бы основные образцы. Склады ведь рядом, а до конца работы еще два часа.

Михалыч крякнул, достал очки, открыл компьютер на нужном файле и углубился в чтение моего списка.

— Гм. Бекеши офицерские из натуральной овчины. А что, просто армейские не подойдут?

— А что, офицерских бекеш по количеству не хватит? — я кивнул на компьютер.

— Да нет, только-только, но хватает. Просто они лучше идут. Да мы иногда и пересортицу…, — и он перевел на меня как бы вопрошающий взгляд с хитринкой.

— Это ты брось, Михалыч. С пересортицей — не тот случай. Я не посредник, сам твой товар покупаю. Смотри, о достоинствах офицерской бекеши ты мне прошлым годом все уши прожужжал. Я теперь в этих вопросах не хуже тебя разбираюсь.

— Да ладно, ладно. Пошутил я. Сейчас количество по размерам отмечу и дальше пойдем.

Ага, пошутил он. Сказал бы лучше — прозондировал. Но говорить этого я не стал. Друган же всё-таки.

— Гм. Тулуп армейский постовой (караульный) из натуральной нагольной овчины. 100 штук.

— Есть?

— Да есть, то есть. У меня для тебя все есть. Советую взять крашеные в черный цвет. У них производитель другой. Шубная высота овины побольше, да и сами покачественней. О, тулуп генеральский — 2 шт. У меня их всего три осталось. Как раз твой размер. От сердца отрываю.

Вместе с сердцем не оторви.

— Гы. Не оторву. Так, пойдем дальше. Шапка ушанка меховая (офицерская) — 900 штук. Этого добра много. А почему не тысяча?

— Не у всех шапки будут.

— Понятно. Так, отметим количество по размерам. Следующее: Сапоги юфть/кирза, утепленные, с регулируемым голенищем. 1000 штук. Гм. Зачем тебе юфть? Это же — свиная кожа, причем для обуви рядового состава она идет не лучшего качества, с пониженную устойчивость к механическим воздействиям в процессе носки и, самое главное, изделия из нее постоянно будут промокать (через дыры от щетины). Возьми лучше полусапоги офицерские зимние. Верх — нормальная кожа (смазывать — не промокнут), внутри — овчина. Сноса не будет. Их немного, но тебе отдам. Берёг, как чувствовал, вот для такого случая. Кстати, как охотник охотнику, запиши рецепт для приготовления секретной пропитки для кожаной обуви от промокания. Проверил — лучше не бывает. Берешь в равных долях пчелиный воск, гусиный или утиный жир и касторовое масло. Жира можно немного побольше. Сначала нагреть воск градусов до 60, затем, помешивая, добавить жир, потом масло. Полученную смазку нанести на обувь, растереть, дать пропитаться и можешь ходить по лужам. На замену согласен?

— Согласен, но полторы сотни пар сапог оставь. Они хороши для защиты ног всадника от трения о лошадиную шкуру.

— О, вот это я понять могу. Кстати, в старину к седлу прилагались такие характерные сапоги, с загнутыми носами (чтобы прочнее держались в стремени). Их назначение рисовальщиками иллюстраций давно забыто, и до сих пор царевичей в иллюстрациях для сказок в таких рисуют. Да с каблуком. А каблук на обуви появился у нас только в 1509 году…

— Ты не отвлекайся. Потом расскажешь. Лучше объясни, как эту обувь поменять, если по цене то, что ты предлагаешь, будет чуть не в два раза больше…

— По цене, как я понял, мы еще будем утаптываться, — и он кивнул на мой портфель, — Думаю, что … договоримся.

— А по размерам?

— Найдем все что нужно. Все зависит от того, как аргументировать будешь.

— Ну, тогда меняй. Но смотри. Насчет «договоримся» — я тебя за язык не тянул.

— Не договоримся, так я свое стекло из сейфа достану. И буду разливать, пока не договоримся.

— Ладно, давай дальше.

— Валенки серые на резиновой подошве. 400 штук. Здесь — без проблем. Не мало?

— Да нет. Много по сугробам бегать не придется. Лыжи, снегоступы будут.

— О, гимнастерки и брюки галифе. 1000 наборов. Вещь добротная. Но поскольку, как я понимаю, речь идет о 1000 человек, то, скажу по опыту, это добро нужно брать с запасом. Кроме того, рекомендовал бы взять гимнастерки и бриджи офицерские. Правда, бриджи с красным кантом. Кто-то у тебя там, так или иначе, за командиров будут. Ну и элитники, какие-нибудь, типа комендантского взвода, все равно должны быть.

— Ладно, давай офицерский набор 250 штук. Размеры сейчас дам.

— Ну ничего себе у тебя комендантский взвод.

— Ты не отвлекайся давай.

— Подшлемник — объём регулируется тесьмой, 2-ух слойный утеплитель. 1000 штук. Ты и каски берешь? Нет? А зачем подшлемники? Скоро состарюсь? Не дождес-с-ся. Так, дальше. Рукавицы меховые. 1000 пар. Что не пишешь какие? Пересортицы хочешь? Ладно, нужный ГОСТ без тебя напишу. Вещевой мешок (армейский). Это вещь нужная. Ватные штаны 1000 штук. Правильнее назвать — шаровары ватные. Без проблем. Запишем размеры. Кстати, а что у тебя народ какой-то нестандартный? Размеры одежды все какие-то маленькие, а обуви — на гигантов.

Ну как я ему объясню, что обширный анализ костных останков жителей Новгорода, Смоленска, Рязани и некоторых других городов этого периода Руси показал, что средний рост людей в этих городах был порядка 170 сантиметров (у мужчины — чуть выше, у женщины — чуть ниже этой отметки)[3], а размер обуви у славянских мужчин был чаще всего равен современному 44-му размеру, да и у женщин ненамного меньше. Вот такие хоббиты.

— А что, проблемы?

— Да нет, наоборот.

— Знаешь, ты добавь в список шароваров разных размеров еще штук 100. Вдруг кому-то что-то не подойдет.

Без проблем. Так, армейский котелок. 1000 штук. Кто бы сомневался. Рекомендую котелок, сделанный в СССР в середине 1980х. Объём котелка — 1,3 литра. Нижняя часть используется как котелок, верхняя — как сковорода, либо тарелка. Вообще — вещь.

— Давай.

— Давай… только давай да давай, когда скажешь «на»?

— Скоро.

— Лопата штыковая. 150 штук. Хм. Ты имел в виду большую саперную лопату? Знаешь сколько их ГОСТов? Ладно, сам впишу. Есть одна модель производства пятидесятых годов прошлого века. Каленая. С подковообразным укреплением жёсткости, тяжей нет — крепление черенка обечайкой.

Спрашивать о том, что это такое я не стал.

— Так, кирка-мотыга большая, 75 штук. Без проблем. Пила двуручная 100 штук. Вставили. Добавим сразу напильников трехгранные, плоскогубцы. Пилу-то надо точить и разводить.

— Да знаю я.

— Знакалка. Так, пила ручная. Пишем — ножовка по дереву. 40 штук. Лопата совковая (с черенком) — 40 штук. Вбито. Лом стальной, длинна…диаметр прутка 28–30 мм. Количество 500 штук? Может 100? Они у тебя что, ломами перепоясываться будут? Да ладно тебе. Может перерывчик небольшой? — он кивнул на портфель.

— Нет, давай с этой частью закончим, а потом перерывчик, но уже большой сделаем.

— Уговорил. Так, топоры, ведра оцинкованные, баки, котлы столовые, рукавицы, комбинированные с брезентовым наладонником, скобы строительные для бруса. Не совсем по профилю, но найдем. 200 штук. Нательное трикотажное нижнее зимнее бельё с начёсом. Согласен, это добро стоит не дорого, но для людей, кто много времени проводит на холоде — вещи не заменимые. Так, матрасники, наволочки, полотенце. Мыла добавим. Печи-буржуйки. В комплекте. С кочергой, печной трубой с жёстко прикреплённым зонтом. Да, вещь хорошая. Чугун. 5 штук. Без проблем. Портяночная ткань в рулонах. Так. Зимние? Летние? Сколько метров? Не мало? Надо же и смену иметь. Ладно, сам запишу.

— Смотри, по аккуратней. Запишет он.

— Как скажешь. А хочешь запишу колючую проволоку. Дефицит. возьмешь?

— Взял бы, да в багажник не влезет.

— Может еще чего?

— Что-то хочешь еще предложить?

— Да смотрю народу у тебя много. Может, полевой автохлебозавод возьмешь (ПАХ, по-нашему)? Хлеба-то на такую ораву не напасесся.

— Да зачем мне твой ПАХ? Ему же электричество подавай, да и жрет он его сколько.

— Слушай, у нас еще во время войны, в одном учебном ПАХ занялись разработкой образцов тестомесильных машин с конным приводом, представляешь, с приводом не с электрическим, а с конным. Ну и изобрели. Механизм получился замечательный, но в серию не пошел. А этот самый тестомесильный агрегат так с 1943 г. и стоит у нас на консервации. Замучались его переставлять. Возьми, Христа ради, вдруг пригодится. Плюс формы возьми для выпечки хлеба. Так сказать, в придачу, хе-хе. Отдам по цене металлолома. А там металл — что надо. Один чан для замеса (кажется «дежа» называется) чего стоит. Вот такой! Не подойдет — сдашь во вторсырье. Еще и прибыль получишь.

— Да, умеешь ты втюрить залежалый товар. Тебе бы в начальники восточного базара… Ладно, пакуй и этот…агрегат. Если серьезно, то мысль-то правильная. Я просто о существовании такого аппарата и не знал ничего.

— Как скажешь. Ну, вроде все.

— Сколько получилось на круг?

— Почти двенадцать миллионов.

— Начнем?

— Наконец-то.

— Закусон-то есть?

— Обижаешь.

— Подожди, мы же с ценами на разобрались.

— Ладно, только ты не стой, накрывай на стол давай. А с ценами, что с ними разбираться. Посмотри, я уже указал в счет — фактуре максимально возможно низкую цену по каждому товару. Считай, что мы с тобой полдня торговались. Завтра с утречка напишу письмо в округ с просьбой утвердить эти указанные в фактуре наши с тобой предварительные договоренности (естественно, в порядке исключения) и, подколов копию «твоего» приказа, выеду в штаб округа. Мне ни к чему на себя ответственность брать. Я — материально ответственное лицо. Пусть они ее на себя берут. Формальные основания для существенного снижения установленных цен на эти товары, честно скажу, есть. Во-первых, покупатель покупает товар за деньги и по предоплате, а мы уже намучились и с бартером, и с недобросовестными должниками. Во-вторых, покупаемый объем мелким оптом не назовешь. В первом и втором случае уже официально предусмотрены серьезные скидки. Но я-то знаю, что это не предел.

Возьми твои любимые бекеши. Их официально установленная цена — 5000 рублей за штуку. При мелком опте допустимо снизить цену до 4000 рублей, а при большом опте — до 3000 рублей. Причем не 3000, а снизить «до 3000» рублей за штуку. Я же поставил в счет — фактуре 2700 рублей за штуку. То есть ниже низшего официально установленного предела. Или вот — комплект гимнастерка — бриджи галифе. Также, как и на полусапоги офицерские зимние снизил цену ниже нижнего. На остальное не стал. Да и что там снижать. Вон лопаты — по 100 рублей, ломы — по 300.

Думаю, что моя «уценка» наиболее дорогого товара все равно пройдет. Тут ведь что еще. Во-первых, товар товару рознь, несмотря на одинаковое название, а иногда и одного и того же производителя (что в наших кругах, бесспорно). Но, при этом, никто из начальства его не видит. Он видит, что лежал товар долго. Несмотря на соблюдение нашей службой всех условий хранения (хотя все понимают, что это может быть и не совсем так), товарный вид изделий мог (иногда очень существенно) измениться. Там шкуры изначально плохо были выделаны, здесь шерсть свалялась, там пошив осуществлялся в колонии и есть серьезные претензии к его качеству, тут товар вообще пролежал, скажем так, слишком долго, а все стареет, ну и так далее. Конечно же, от такого товара стараются освободиться в первую очередь. А тут и случай подвернулся.

— А ты что, действительно подсовываешь мне такой товар?

— Ну нет, конечно. Что ты в самом деле. Но подписывая бумаги у начальства эту фактуру можно дополнительно и исключительно в устной форме, скажем так, прокомментировать… А кто будет комментировать? Правильно. Ну и очень важно «Во-вторых». Наш округ не монополист, ни на товар, ни на его цену. Не согласишься ты, развернулся продавец, да и поехал в соседний округ. Тем более, что это не так и далеко. А там его могут встретить с распростертыми объятиями, и продать товар по этой же самой, указанной в счет — фактуре, цене. Рынок. Не только спрос (а он низкий), но и предложение (а оно излишне высокое) определяет цену товара. В результате ты элементарно потерял серьезного покупателя (вместо того, чтобы его прикормить). Как любит говорить наш генерал: «Это неверный маркетинговый подход». Тут ведь как, за проданный по низкой цене товар (но все-таки проданный) тебя максимум могут пожурить (перед этим похвалив, поскольку для низкой цены у тебя имелись все основания). А вот если имущество придется отправлять на свалку…, тут и погоны снять могут, не взирая на чины, звания и заслуги.

Так что, завтра у тебя день свободный, а послезавтра приезжай и оплачивай товар в наш финотдел. Все экземпляры счет — фактуры я им передам. Если будут изменения — позвоню. Не позвонил, значит все нормально. Меня может не быть, сам понимаешь, служба. В фактуре я заполнил графу «доставка». Цену указал минимальную. Товара много и одной машины не хватит. Я записал две. Предусмотрена оплата и погрузки, и разгрузки, так что в каждой машине будет по два человека. Если ударно будут трудиться, можешь бойцам по небольшому презенту дать. У нас так принято. Здесь весь товар отберут по первому классу. Водителям дам твой телефон. Встретишь их на трассе. Ну, о делах все.

Мы сидели и попивали принесенный мной настоящий французский кальвадос. Вспоминали, как познакомились на охотничьей базе больше 25 лет назад (попали в одну комнату), как потом выяснили, что мы учились в одной школе, только с разницей в 8 лет. Наконец, перешли к нашему общему увлечению — охоте. Поспорили о качествах русских и русских пегих гончих, о новом гладкоствольном оружии, о… Нет, тут я подтянул к себе принесенный с собой довольно длинный, но относительно узкий специальный оружейный фирменный ящик.

— Посмотри. Бельгиец с сертификатом. 12 калибр. 1968 года, но в стволах — зеркало.

Что с Михалычем стало. Руки затряслись, губешки дрожат… Что делает с человеком страсть.

— Вот это да. Auguste Francotte. Великий Бельгийский оружейник…. Оружейной фирме больше 200 лет…Любоваться можно бесконечно… Золотой медальон, затыльник обтянут кожей, баланс по осевому болту…, — он продолжал говорить еще что-то, но было ясно, что он говорит уже не со мной.

Я дал ему еще немного времени полюбоваться оружием, но почувствовав, что я его теряю, закрыл крышку. Михалыч молча смотрел на закрытый ящик. Он даже в начале не отреагировал на мои слова:

— Бельгиец твой.

Затем как очнулся, посидел немного и замотал головой:

— Не говори ерунды. Что ты считаешь, я тебе помогаю из-за этого? Зря, ты так.

— Нет, ты меня не понял. Мухи, знаешь, отдельно, а борщ отдельно. Я благодарен тебе за помощь, но только благодарен. Вон Кальвадос притащил для совместного распития. Между нами другие отношения, чтобы иначе оплачивать взаимные услуги, — сказал я жестко, делая упор на слово взаимные. И, видя, как он смутился, добавил, но уже мягче:

— У меня просто может не оказаться времени приехать к тебе еще раз. Ты, наверное, уже понял, что я уезжаю. Уезжаю надолго. Может быть, навсегда. Я не могу тебе объяснить, почему я не могу взять это ружье с собой. Оно должно остаться. Я не могу его продать. Оно досталось мне в наследство от моего отца, и для меня продать его — это как продать память об отце. Я могу его только подарить. И хочу подарить его человеку, для которого оно не будет забавной игрушкой, но будет любимым оружием и предметом гордости перед другими друзьями — охотниками. У меня, кроме тебя, других кандидатур на это нет. Вот бумаги из разрешительной системы. Подпишешь здесь и здесь. В понедельник зайди к ним и все окончательно зарегистрируй. Скажешь — от меня. Я обо всем договорился.

— А почему не хочешь передать дочери?

— Оружие живет, пока оно стреляет. И, кроме того, это ружье должно, понимаешь, должно остаться в России.

Он подошел и обнял меня, в его глазах блеснуло.

Екарный бабай. Не хватало, чтобы он еще прослезился.

Я сразу предложил по этому поводу выпить. Возражений не поступило. В общем, мы за разговором потихоньку прикончили мой запас, затем еще бутылку из его сейфа. Закончили поздно. Наконец, он вызвал дежурную машину, а для моего автомобиля — поднял водителя из роты обслуживания. Тот довез меня до дома и пересел в дежурку, которая ехала за нами. На ее переднем сидении сидел Михалыч, прижимая к груди ящик с бельгийцем. Я помахал ему рукой и нырнул в подъезд. Но, по-моему, он меня не увидел.

А может и видел. С утра боец принес мне от Михалыча отдарочек — десять зимних маскхалатов, прозванных за характерную расцветку «Кляксами», а к ним — по паре снайперских маскировочных костюмов, носящих характерные клички: одни — «Леший», другие — «Кикимора». Вещи классные. Вплотную будешь стоять, а человека не увидишь. Как он только понял, что я на войну иду? Кстати, надо не забыть купить касторового масла литров пять. Или десять. Говорят, это сильное слабительное. Неудобно как-то покупать будет такой объем. Что люди подумают. Ну, ёкарный бабай.

Лекарства

Мало вооружить, одеть и обуть воинов, надо еще подумать об их лечении и первой помощи на поле боя. Да и вообще глупо не воспользоваться успехами современной мне медицины. Я, конечно, не терапевт и не хирург, и вообще не имею медицинского образования, но в некоторых ситуациях приходится ориентироваться на имеющийся жизненный, использовать уже имеющиеся элементарные знания и умения, а на большее я и не замахиваюсь. Конечно же, каждым делом должны заниматься профессионалы, но в ХIII век скорую помощь не вызовешь.

Поэтому на досуге я занялся составлением списка того, что мне нужно будет в этой области закупить.

Прежде всего мне надо было подумать о помощи раненым.

Общеизвестно, что наибольшие потери среди бойцов возникают в бою от шока и большой потери крови.

Поэтому я решил начать с противошоковых препаратов. В настоящее время в магазинах для туристов, охотников и рыболовов продаются аптечки с громкими названиями «Спецназ», «Войсковая», «ГРУ», «Шквал» и прочее бла-бла-бла. В некоторых случаях имеющиеся в них противошоковые препараты действительно могут быть полезны, но когда речь идет об отрубленной руке или стопе, открытом переломе или глубоких проникающих рубленных и колотых ранах, то даже ибупрофен, который содержится в полковых аптечках министерства обороны, мягко говоря, нужными качествами не обладает.

Да простит меня Главное управление по контролю за оборотом наркотиков МВД России, но тут нужен хотя бы промедол, а лучше тромадол (имеющий, по сравнению с промедолом, более долгий срок воздействия, порядка 7 часов вместо 4). В недавнем прошлом именно они входили в виде соответствующих шприц-тюбиков (очень удобных в применении) в состав медицинских препаратов аптечки военнослужащих, принимающих участие в боевых действиях, но потом их отнесли к психотропным препаратам и из этих аптечек изъяли. Сегодня эти препараты (да еще в нужном мне объеме) без рецепта в аптеке не купишь. Но мне они необходимы, жизни людей важнее, а значит, мне тут надо будет здесь хорошенько подумать.

Большая (и стремительная) потеря крови так же часто является причиной смерти раненого. Если человек потерял больше 10 % крови — это уже становится опасным для его жизни, а смертельным считается, если он потеряет 50 % (правда бывали и исключения). Прежде всего здесь важно своевременно наложить жгут. Надо попытаться достать американский военный жгут-закрутку (я с таким при, скажем так, некоторых обстоятельствах сталкивался) — его можно накладывать одной рукой, и он гораздо удобнее в применении, чем обычный наш жгут. Записал в список и, как говорят врачи, соответствующие «медикаментозные препараты», особенно важные перед хирургическим вмешательством.

Другим бичом в антисанитарных условиях жизни средневековья являются инфекции. Значит, с собой необходимо взять солидный запас антибиотиков, противовирусных препаратов и антисептиков, а также жаропонижающие лекарственные средства. Причем не только в таблетках, но и в ампулах, а значит, потребовалось внести список шприцы и иглы. Ну и, конечно же, внес в список такие распространенные антисептики, как 5 % раствор йода, 3 % перекись водорода, перманганат калия (он же — знаменитая марганцовка), альбуцид — антисептические капли для глаз.

Думаю, что, как и на любой войне, понадобятся и антистрессовые препараты. Внес в список гидазепам — так называемый «дневной» транквилизатор, не вызывающий чувства сонливости и слабости.

Понимая, что придется иметь дело с многочисленными ушибами и травмами, записал в список приличный запас согревающих мазей (и Диклофенак, и Финалгон, и Випросал). Дело в том, что среди прочего они применяется при артритах, болях в суставах и позвоночнике. Они ни хондрозы, ни артрозы, ни радикулиты не лечат, но боль облегчают.

А как же борьба с насекомыми, тем более в походных условиях жизни? Значит, надо закупить в приличном объеме малатион от педикулеза, вермокс от кишечных паразитов, противогрибковые, ну и прочие препараты из этой серии. Конечно, в антисанитарных условиях средневековья «навсегда» ими не вылечишься, но передышку человек получит.

Никуда не уйти и от сердечно-сосудистых з аболеваний. Поэтому я, не колеблясь, вписал в список нитроглицерин и валидол, а также препараты для снижения артериального давления, средства для гипертоников и от мигрени. Следом внес лекарства, влияющие на работу желудочно-кишечного тракта (особо — антидиарейные), затем — помогающие при заболеваниях печени и почек.

Отдельным списком пошел набор хирургических инструментов, набор щипцов для удаления зубов, градусники и механический тонометр.

В качестве расходных материалов указал хирургический пластырь (в мотках по 7 метров), бактерицидный лейкопластырь, перцовый пластырь, шовный материал с иглами, и немного индивидуальных перевязочных пакетов.

С этим списком я и направился в одну медицинскую компанию, руководству которой я как-то оказал некоторые…э… очень важные и, что немаловажно, бесплатные для нее услуги. У этой компании свои аптеки, свои склады, и…свои возможности. Тут я сильно не вникал. После переговоров, которые неожиданно оказались достаточно трудными, я передал им весь список нужных мне лекарственных препаратов и расходных медицинских материалов. Через несколько дней я получил в двух больших брезентовых сумках все аккуратно упакованным, но с приложением счет — фактуры. Правда цены в ней по номиналу фактически не отличались от оптовых цен, а противошоковые (и некоторые другие препараты) упомянуты вообще не были. Упомянуты не были, но в упаковке были (противошоковых шприц — тюбиков было аж по 50 штук двух указанных выше препаратов, на что я, честно скажу, не надеялся). Было понятно: они считают, что теперь они со мной в расчете. Сам я, правда, считаю, что они обязаны мне по гроб жизни, но что делать, в таком мире мы живем. Когда вопрос решен, то и сама проблема кажется уже незначительной. Я спорить не стал и оплатил счет-фактуру через банк.

Подумал я и о животных (одних лошадей запланировал вон сколько), но здесь я просто зашел в «Ветеринарию» и без всяких списков напрямую закупил инструменты, лекарственные средства и препараты для защиты от насекомых. В общем медицинской и фармацевтической продукцией я постепенно тоже затарился.

Было, правда, два «лекарственных средства», которые я в свой список не включил, да и включать их было бы бесполезно. Достал я их через друзей по бывшей работе, хотя бывших «у нас», как известно, не бывает.

Дело в том, что война — это еще и допрос. В общем, речь идет об аналогах знаменитой «сыворотки правды»[4]. Аналогах слабых, но достаточно эффективных. Во-первых, это препарат, получивший название «СП-117», а в определенных кругах — «болтунчик». Он не имеет запаха, вкуса или цвета. Обычно используется в оперативной работе в ходе непринуждённых бесед, сопровождающихся употреблением различных напитков (не обязательно спиртных, но лучше, если спиртных, потому что потом на это люди свою болтливость потом и списывают). Это — мягкий вариант. Он для «друзей». Он для тех случаев моего средневековья, когда я захочу взять человека на службу и даже довериться ему, а времени изучать его досье, да и самого досье на него нет. Не очень честно, конечно, но рисковать я не могу. Слишком много будет поставлено на карту.

Второй препарат — для врагов (без всяких кавычек). Его применение — жесткий вариант. Нужный эффект наступает через 2–5 минут после внутривенного введения. Человек впадает в состояние эйфории, повышенной речевой и двигательной активности. Он охотно отвечает на все вопросы, ведет себя непринуждённо, благодушно, охотно рассказывают о себе, о своих мыслях и намерениях. Такое состояние можно сравнить с лёгкой степенью алкогольного опьянения в кругу людей, достойных наивысшей степени твоего доверия и, главное, готовых внимательно тебя выслушать. Но действие этого средства продолжается только полтора-два часа.

Все это — вещи строгой отчетности, их в аптеке не купишь даже при наличии рецепта. Но не даром у нас в народе говорят «не имей 100 рублей…». Вот так и живем, ёкарный бабай.

Будущее производство

Михалыч подал мне очень важную идею. Я и сам понимал, что одной торговлей армию не поднять. Нужно свое производство организовывать, дающее мне и экономию в расходах на соответствующий товар и прибыль при реализации излишков. Прогрессорством мне там заниматься нельзя. Все должно быть в рамках возможностей тамошних технологий, а ни электрические, ни паровые машины, в те времена просто не впишутся. Другое дело, если речь идет об использовании силы ветра, воды или силы животных.

В Новгороде ХIII века не было мельниц. Вообще не было! Были только ручные жернова. А, значит, не было и оптовой торговли хлебом, и мука на продажу оказывалась намного дороже. Это «свято место» было пустым, и я собрался его занять. Зерно повезу из Нового Торга. И людям моим дело, и мне прибыль.

В Новгороде мне нужна будет мельница, самая оптимальная — на конной тяге. К ней потребуется хотя бы две пары жерновов, ведь каждая из них сможет молоть муку или крупу только одного сорта. Причем, каждая такая пара должна иметь самостоятельный привод. Это и для жерновов хорошо (они не стираются на холостом ходу), и для лошадок неплохо. Кстати, о лошадках. Жернова тяжелы и конструкция мельницы должна предусматривать возможность (при нужде) запрячь двух коней.

Каждый жёрнов будем делать на месте. Кстати, именно на такой случай, в целях экономии средств, для расчета с каменотесами я и приобретал соответствующие инструменты.

Полученную муки или крупку нужно пропускать сквозь сито, причем разного диаметра. Кроме прочего, за счет этого можно будет получить несколько сортов той же муки. Значит, нужны сита, да не маленькие кухонные, а для, пусть и не слишком крутого, но производства.

Муку, конечно, тоже можно (и нужно будет) продавать, но мне самому нужен будет хлеб. Много хлеба, да еще каждый день и своих людей кормить, и на продажу. Следовательно, нужно тесто. А что нужно для хлебного теста кроме муки и воды? Правильно, закваска или дрожжи. Современные дрожжи дают удивительный вкус. Вначале нужно будет попользоваться именно ими, а затем уже перейти и на закваску на их основе. А какие дрожжи лучше взять? Ну, конечно же, те, у которых наибольший срок годности. Самый большой срок годности имеют так называемые быстродействующие дрожжи, которые (естественно) продаются в запакованном виде. Наша соседка по даче утверждала, что даже через два года они у нее «демонстрировали» прекрасную «всхожесть» и давали выпечке необходимую пышность в то время, как простые сухие активные дрожжи сохраняют свои свойства только около полугода. Одно плохо, после вскрытия быстродействующие дрожжи нужно использовать сразу, так как при взаимодействии с кислородом они теряют активность уже через 2 суток. Ну, с этим справимся.

Затем следует замес. Самая трудоемкая работа. Вот тут и пригодится механизм от Михалыча. Спасибо вам, неизвестные изобретатели и механики 1943 года.

Ну, а уж с печью придется разбираться на месте. Ладно, что все тот же Михалыч прислал мне форм для выпечки хлеба.

Главное, что нужно привезти с собой для такой мельницы — так это шестерёнки и другие основные элементы мельницы, выполненные частью в дереве, а частью в металле и легко разборные. Где их заказывать?

Но тут мне повезло. Я долго искал среди тех, кто давал объявление о готовности изготовления любых изделий из металла, мастерскую, которая бы меня устроила. Наконец, в отличие от большинства подобных московских мастерских, предлагающих самые разные услуги по очень крутым ценам (что, по их мнению, говорило об их высоком профессионализме), в этой мастерской (такая редкость сегодня) действительно собрались специалисты-профессионалы. Они и к себе относились с уважением, и клиента «разводить» не пытались, и работу выполняли действительно качественно, и не перегибали палку в цене. Кроме того, в них была какая-то искорка, азарт в работе. Они, сколько их знаю, всегда пытались что-то в заказе (с разрешения заказчика) усовершенствовать, улучшить, и при этом, не повышая цены за свою работу. Я вначале им просто не поверил и все искал, где же прикол. Но потом понял, что никакого надувательства нет, просто люди такие.

Я, например, предложил им подумать о приспособе для расплющивания колец для кольчуги. Через 3 дня я получил 5 экземпляров таких устройств. Все оказалось очень просто. На довольно тяжелый стальной круг (выполняющей роль наковальни) кладется кольцо для кольчуги, оно накрывается довольно толстой и устойчивой стальной трубкой. Сверху в эту трубку вставлялась третья часть — круглый стальной палец, диаметром практически по внутреннему диаметру трубки, куда он входит плотно, но без притирки. Стальной палец прижимается кольцо к наковальне, по шляпке пальца делается хороший удар молотком и — вуаля — расплющенное кольцо готово. Они не скрывали, что сама идея не нова, но вот качество работы, забота об ее удобстве и, главное, о ее безопасности, была выше всяких похвал.

Или поделился я с ними уже существующей идеей о клещах, с помощью которых можно прокалывать в кольцах для кольчуги отверстия для клепки. Они взяли универсальные кузнечные клещи, высверлили в одной из губок отверстие, сделали в нем нарезку метчиком, куда стали легко вворачиваться «зубья» пробойников разного диаметра. А во второй губке высверлили напротив таких зубьев отверстия, чтобы они туда входили и не ломались. К новым клещам приложили целый мешочек пробойников чем-то напоминавших навойники, т. е. стержни для выбивания капсюлей прибора «Барклай», предназначенного для зарядки охотничьих патронов. Конечно, я сразу заказал еще четыре таких комплекта.

Сильно помогли они мне и при изготовлении еще одного механизма. Общеизвестно, что у монголов были пороки — машины такие для метания камней. Задумал и я применить против них свою камнеметалку, только чтобы она метала мне не камни, а гранаты. Руками-то их далеко не швырнешь. Нашел в интернете и описание соответствующего механизма — французского станкового арбалета времен Первой Мировой войны для метания гранат Ф-1[5]. Обычно арбалет метает стрелы, а тут — гранаты. Правда, в своем первозданном виде был он немного слабоват (швырял лимонки, правда по высокой траектории, но только на 140 метров), но мои механики «прониклись» важностью для меня этого «прибора» и при его изготовлении конструктивно добавили к нему кое-что из немецкого арбалета — гранатомета, а также комплектующие из современных рессорных сталей. Отсюда дальность заброса гранаты была увеличена до 200 метров. При этом масса арбалета осталась прежней — 24 килограмма, скорость стрельбы — 4 «выстрела» в минуту, а для его обслуживания — два человека.

Так вот, именно к ним я и обратился с предложением изготовить из металла и дерева (чтобы металл не скреб о метал и не выбивались искры) легко собираемые и разбираемые основныеэлементы мельницы на конной тяге. Прежде всего, большие и малые шестерни. И знаете, недели не прошли, как я их получил. При мне собрали, продемонстрировали, разобрали и упаковали. Вот ведь как! Ну вот почему остальные так не работают, ну ёкарный бабай.

Но на мельнице и хлебопекарне я не остановился. Решил (по примеру отца Федора (персонажа романа Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев») завести себе свечной заводик и, как первый шаг к этому, приобрести ручной свечной барабанный станок, что производится в одном из областных городов близ Москвы и стоит (смешно сказать) около 100 000 рублей.

В основе принятия такого решения было следующее. Во-первых, средневековый Новгород славился не только мехами, но и был центром торговли воском с зарубежными партнерами, т. е. с сырьем проблем не ожидается. Делать же сальные свечи, которые горели ужасно, отвратительно воняли и сильно трещали, мне гордость не позволяла. Во-вторых, восковые свечи в то время, хотя и делали на Руси, но делали так называемым катанием. Воск разогревали в горячей воде, раскатывали в валик, плющили его в длинную лепёшку и, положив на край лепёшки фитиль из льна или пеньки, вновь закатывали в валик. Это было трудоемко, свечи выходили без точной центровки фитильной нити, были не ровными, коптили, потрескивали и «плакали». В-третьих, стоил воск довольно дорого. Так, по рижской долговой книге шипфунт (круг такой перетопленного воска в 192 килограмма) стоил в XIII веке 11, 5 марок (почти 3 килограмма серебра), т. е. без малого 15 новгородских гривен. Но это — в месте доставки, а, значит, закупочная цена воска в Новгороде составляла порядка 7 таких гривен за шипфунт. Сумма тоже не малая. Но это — крупный опт. В продажу же пойдут церковные свечи весом от маленькой в 3,5 граммов (№ 120) до самой большой (№ 20), весом в 20 граммов. А чем меньше опт и вес изделия, тем товар (в пересчете) получается дороже. Чем дороже сырье (а воск — сырье), тем дороже работа с ним.

Здесь примешивалось и еще одно. Свечи были дороги, но к дорогому товару всегда предъявляются и повышенные требования к его качеству. За качественную вещь, при прочих равных, и запрашивать можно больше. Для изготовления свечных фитилей сегодня используются нити, пропитанные жидкостью с натриевой селитрой (чтобы фитили не коптили, а свечи не «плакали»), чего в средневековом Новгороде, конечно же не было. Прежде, чем такой фитиль окажется в свече, в ХХI веке он проходит процедуру замачивания, а затем — высушивания. При этом каждый фитиль наматывается строго под диаметр свечи. Бухты со свечным фитилем (по 3000 метров и стоимостью в пару тысяч рублей) продаются, и необходимый запас (года на два) можно было просто закупить. Охлаждение свечного шнура в станке воздушное и поэтому свечи горят без потрескивания. Немаловажен и внешний вид. Свечи со станка выходят строго цилиндрической формы, без малейшего поперечного смещения и продольных швов. Тщательно обработанные свечные фильеры обеспечивают точную центровку фитильной нити, уплотняют и до глянцевого блеска полируют тело свечи. Все это, бесспорно, также скажется на цене товара, а, значит, и размере прибыли. Плюс работать на станке, и делать что-то вручную — вещи разные. Производительность труда другая. Таким образом, прибыль будет составлять никак не менее 150 % от вложенных средств. Скорее всего — значительно больше.

Производительность станка — 40 килограмм воска в смену. Следовательно, шипфунт воска будет переработан (если работать в одну смену) за 5 дней. При работе 25 дней в месяц (в одну смену) будет переработано пять шипфунтов (около тонны) сырья, стоимостью (7 х 5) = 35 новгородских гривен. Иными словами, производство свечей будет давать в месяц никак не меньше 50–60 серебряных гривен прибыли. А за год? Бешенные деньги по тем временам.

Но прибыль можно дополнительно еще увеличить, если закупить в Москве воск ЯВ-1 — это полностью синтетический защитный парафиновый нефтяной воск. Внешне его трудно отличить от натурального воска, поскольку он представляет собой такое же твёрдое вещество воскового (от жёлтого до коричневого) цвета. Другое дело, что медового запаха у него нет. Если его добавлять понемногу (процентов 10, а не так, как его добавляют в воск сегодня), отличить от свечи из натурального воска (даже по медовому аромату) будет невозможно. Самое удивительное, что при этом качество свечей улучшиться. Воск ЯВ-1 продается в брикетах по 5 килограммов по цене 80-100 рублей за килограмм. Можно закупить 1,5 тонны (чтобы хватило на год с небольшим).

И еще одно. Чтобы придать восковой свече твердость, и чтобы они «не таяли», т. е. не гнулись в руках даже при повышенной температуре, а также не слипались при хранении, сегодня в воск добавляют церезин — воскообразное вещество от жёлтого до коричневого цвета, но с более высокой температурой плавления. Иногда свечи просто обмакивают в расплавленный церезин, и этого оказывается достаточным. Но мы мелочиться не будем. Даешь качество! Продается церезин в таких же брикетах, что и ЯВ-1, по 5 килограммов. Стоит немного дороже ЯВ-1 (100–130 рублей за килограмм). Думаю, что и его надо будет купить тонны две, т. е. с небольшим запасом. Убьем сразу двух зайцев. Во-первых, у нас будет собственное средневековое ноу-хау. Ну и, во-вторых, получаем экономию на дорогом воске. (Здесь я прямо физически ощутил, как я потихоньку начинаю превращаться в купца).

В общем, поехал я за станком, но не на своей машине, а на грузовой. Оказалось, что предлагаемы мне ручной барабанный станок для свечного мини заводика изготавливает размеры церковных свечей по всем девяти типоразмерам церковных свечей (от № 20 до № 160). Внешне он оказался совсем небольшой и похож на большую перевернутую вверх колесами крестьянскую телегу. Фильерный узел, разборные станины, разборные барабаны (2 штуки). Красота. В закрытый кузов все спокойно вошло, да еще и место осталось и для бухт с фитилем разного диаметра, и для воска ЯВ-1, и для церезина. Расходных материалов купил немного больше, чем собирался (вдруг появится необходимость работы на станке не в одну смену, ну и после выполнения задачи на что-то же мне жить надо будет). Ехал назад и чувствовал себя Саввой Морозовым. А что, может быть из меня действительно мог бы получиться неплохой фабрикант. Да нет, все-таки в душе я излишне мягок для фабриканта. Мне бы (по возможности, конечно) «все по-честному». А какая может быть честность, если ты живешь за счет эксплуатации других людей? Да ладно тебе, нечего душой кривить, без эксплуатации он жить в средневековом Новгороде собрался. Сам-то себе веришь? Ёкарный бабай.

Подарки

Надо признать, что самой большой властью в средневековом Новгороде были не князья, не посадники и не тысяцкие, а новгородские архиепископы — «владыки». Именно они выступал в роли арбитров в период острых внутренних кризисов, они прекращали кулачные бои на новгородском мосту, они же осуществлял моральную мобилизацию всех сил горожан, когда речь заходила об обороне города. Серьезную роль церковь играла и в организации торговли. Именно она часто предоставляла помещения для переговоров (и складирования товаров), участвовала в засвидетельствовании сделок, особенно, если речь шла о крупных суммах, именно ей часто передавались на хранение важные договоры, долговые расписки и завещания. В общем, с новгородским владыкой надо будет устанавливать контакт в первую очередь. Я надумал привести ему в подарок что-нибудь церковное «из самого Константинополя». Решил купить что-нибудь из церковной одежды. В Русской Церкви до ХVII века рясы не были обязательны. В обыденной жизни духовенство носило длинные однорядки особого покроя из сукна и бархата зеленого, фиолетового и малинового цветов, но при богослужении церковное одеяние было обязательным.

В начале, для дара при знакомстве, я приобрел ему Архиерейскую мантия (надевается поверх рясы). Причем фиолетовую, поскольку, в отличие от других мантий, архиерейская (и епископская) мантия должны иметь именно фиолетовый цвет. По обеим сторонам разреза спереди на мантию вверху, у плечь, и внизу, у подола, нашиты четырехугольные «платы» с отделкой по краям и изображениями крестов с иконой внутри верхних прямоугольников[6]. Цена не маленькая, но подарок такой точно должен Владыке понравиться.

Потом ходил, ходил кругами, но все-таки купил архиерейское облачение, из белого шелка, расшитого золотым, с вышивкой. Причем в полном современном комплекте. Здесь был и саккос, т. е. сама расшитая одежда, по форме напоминающей дьяконский стихарь с той разницей, что саккос разрезан полностью: по нижней стороне рукавов и по бокам до пола. Прилагался также большой и малый омофоры (широкие ленты, накинутые на плечи и символизирующие собой заблудшую овцу, которую пастырь возвращает в свое стадо). Присутствовал и сулок — небольшой прямоугольный платок, расшитый под цвет архиерейского облачения. Очень красиво. И цвет выбрал белый, поскольку одеяния такого цвета принято надевать на такие праздники, как Рождество. Христово, Сретение, Вознесение Господне, Преображение, а также в начале богослужения на Пасху. Правда для вышивки, применено, похоже, не злато-серебро, а люрекс, но кто его в ХIII веке разберет.

Наконец, митра бархатная. Натуральный жемчуг, стразы. Ручная вышивка жесткой и мягкой канителью. Работа в тон саккоса. И взял я ее, вместе с архиерейской одеждой, на свой размер. Взял так не без умысла, хотя в тот момент о том, как именно это одеяние мне пригодится даже не задумывался. Просто, как будто кто меня под руку подтолкнул.

Но Владыка был не единственный, к кому нужно будет по приезду сходить на поклон, да заручиться поддержкой. У князя надо будет обязательно появиться, а также у тысяцкого и посадника.

В подарок князю (все-таки будущий Александр Невский), купил десятиметровый отрез красного натурального шелка. Безумно дорогой подарок по тем временам. Для матери Александра, княгине Феодосии (дочери Мстислава Удалого, супруги великого князя Ярослава Всеволодовича и матери девяти сыновей) в подарок решил купить отрез парчи. Это тяжелая ткань на основе шелка с выполненными на нем металлическими нитями узорами. В средние века нити для выполнения узоров были из полноценного серебра и золота, за счет чего ткань получалась чрезвычайно тяжелой и…жутко дорогой. Поэтому парча шла, в основном, на изготовление одеяний монархов или служителей культа. В настоящее же время при производстве парчи шелк часто заменяют на вискозу, а золотые и серебряные нити — на имитирующие их тонкие волокна люрекса, за счет чего ткань получается более легкой и простой в уходе. Сегодня найти парчу с настоящим шелком еще можно, а вот шитую золотыми нитями практически нет. Вот я и купил парчу на шелковой основе, но расшитую нитями с малым содержанием металлов (практически тем же люрексом). Объясню потом, что нити эти (по словам продавцов, естественно) просто особо тонкие, специально для женщин.

В качестве подарка посаднику тоже подошла бы какая-нибудь ткань. Стал смотреть литературу и нашел. Оказалось, что в ХIII веке на Руси особо ценилось французское сукно пурпурного цвета под названием «скарлат». Для его окрашивания применялся кермес — мелкое насекомое, живущее на некоторых сортах дуба, произраставшего в южных регионах Европы. Сукно, крашеное кермесом, не меняло оттенка от воздействия пота, слабого раствора щёлочи или, скажем, мыла. результате скарлат обходился покупателю в десять раз дороже, чем точно такая же ткань, но другого цвета (например, синего). Кроме того, если даже обычное сукно на Руси стоило очень дорого, то скарлат был еще и редкостью. Не случайно в нашей отечественной истории был зафиксирован факт, когда за пять локтей скарлата было продано целое село Березовичи. А пять локтей — это всего 2 метра 70 сантиметров. Так вот, из интернета я вполне ожидаемо узнал, что сегодня купить скарлат в некоторых салонах тканей, являющийся полным аналогом старинным образцам, довольно легко, причем по цене обычного сукна. Много его закупать в качестве товара нельзя, иначе это обесценит такое сукно в XIII веке и неизбежно привлечет ко мне ненужное внимание зарубежных гостей. Но в подарок (дорогой подарок) посаднику Новгородскому в 10 локтей, т. е. 5,4 метра, купить вполне можно. Что я и сделал.

В качестве подарка тысяцкому я решил купить саблю. Кроме того, она нужна была мне в качестве образца для тех, кто будет сабли для моей кавалерии в Новгороде ковать. При этом я учитывал, что сами сабли были известны на Руси еще с IX века (они были достаточно массивными и обладали кривой рукояткой), поэтому никакого «криминала» или особого «прогрессорства» здесь не было.

Сказано — сделано. Нашел в интернете в объявлениях «Кованые сабли ручной работы» с хорошими отзывами. В офисе фирмы меня встретил «менеджер по продажам». Я сразу ему сказал, что у меня будет спецзаказ. Дело в том, что по форме (за основу) я решил взять так называемую венгерскую саблю. Она отличалась массивным и широким клинком малой кривизны (что позволяло наносить и колющие и режущие удары), чётко выраженной обоюдоострой елманью (расширение, в верхней трети клинка от острия, в так называемой его «слабой части», позволяющее наносить более сильные и концентрированные удары). Но при этом у «моей» сабли должен был быть серьезный эфес, чтобы надёжно защитить руку в бою от повреждений.

Он почему-то со вниманием посмотрел на меня, и спокойно на все согласился.

Я изучил предложенный мне прайс-лист, мы поговорили с «менеджером по продажам» о качественных характеристиках стали для клинка и перешли к конкретике. Я перечислил ему все нужные моему оружию параметры, которые требовалось указать: клинок стальной искривленный однолезвийный, с одним широким долом (т. е. продольным углублением на клинке). Боевой конец двулезвийный (легче колоть). Длина клинка 900 мм, ширина клинка у рукояти — 35–40 мм, наибольшая толщина клинка 6 мм, кривизна — 65 мм, обоюдоострая елмань (слабо выражена) и составляет 200–250 мм (что должно соответствовать расстоянию от центра удара до центра тяжести клинка). Вес сабли немногим, но более одного килограмма. Эфес (с утолщением в средней части), гарда, а также приборы ножен и рукояти — лучше из бронзы, если не будет бронзы — из литой латуни. Ножны из дерева (береза, сосна), обтянуты натуральной кожей.

— Сделаем в лучшем виде.

— Я не закончил. Рукоять из дуба, но лучше, если из карельской березы, обтянута кожей. Сборка должна производиться без сварки, эпоксидной смолы и клея. Теперь о заточке. Наверное, заточка пусть будет уставная. Нет, пожалуй, лучше, если полуторная.

Но здесь меня ждал облом. Изменившимся и довольно прохладным голосом он пояснил:

— Мы не можем изготовлять и продавать холодное оружие.

Вот те раз.

— Не понял. Извините, но за такие деньги мне сувениры не нужны.

Он отвел глаза и как школьнику медленно, с остановками и нажимом на отдельные слова, стал пояснять:

— Нашесувенирноеоружие по Вашемуспецзаказубудет отличаться от боевоготолько тем, что оно не будетзаточено. В остальном оно не только не уступает, апревосходитвсе соответствующие боевые аналоги. Понимаете, мыне можемпродавать холодное оружие, апока сабля не наточена, она холодным оружием не является…, понимаете, до заточки не является…

Я с минуту оторопело смотрел на него и, наконец, до меня дошло то, что он хотел сказать.

— Понимаю. Ну и где… э… посоветуете…

Ответ пришел моментально:

После выхода, от крыльца — налево. За углом будка. Там точат коньки, ножи, ножницы. Там есть замечательный мастер Владимир Семенович. Попробуйте с нимдоговориться. Заказ оплачивать будете?

— Буду. Добавьте, пожалуйста для сабли подарочный футляр из дерева. Вот этот (массив бука, бархат). Замечательно.

Уже уходя, не удержался и спросил:

— Извините за вопрос, но… в магазине «Луки и арбалеты» у Вас родственников нет? Нет? Даже не знаете, где это? Да нет, просто похожи.

Готовую саблю я забрал через неделю. В руке она сидела как влитая. Проверил баланс, параметры. Замечаний нет. Пошел к Владимиру Семеновичу. В будке сидел крайне серьезный, но, на удивление, довольно молодой человек. На мой вопрос о Владимире Семеновиче он никаких дополнительных уточнений делать не стал. Предложил оставить покупку и зайти часа через полтора. Я так и сделал. Заточка была сделана идеально (поверьте, я в этом разбираюсь).

Дома я весь вечер проходил с этой саблей. Намахался ею и так, и этак. Любим мы, мужики, хорошее оружие. Наутро еще раз попробовал заточку, легко разрубив бумажный лист, а потом старую рубаху. Мощно.

И еще. Слава Богу, что вчера, пока размахивал сабелькой, ничего не разбил, не разрубил и себя не покалечил. Вот же, как пацан, ну ёкарный бабай.

Поехали

С начала ноября стали уже конкретно готовиться к отлету. Главной проблемой оказалось поместить все закупленное в гараж. Бились над этим долго. Наконец, забив каждый свободный сантиметр и даже установив небольшой помост над головами (на который тоже оказалось возможным сложить часть имущества) упаковали все. Правда, поддон с туалетной бумагой пришлось все-таки оставить. От продвижения этой культуры в ту сторону пришлось отказаться. Лопух летом, да клочок сена зимой так и останутся единственной усладой для задниц моих вояк. Для себя, правда, я все равно припрятал чуток.

В двухместном и фактически двухэтажном гараже осталось только небольшое пространство у самой калитки, где мы могли поместиться только вплотную и только сидя. Под себя и под Сергея я положил мешки с китайскими сетями, а чтобы взять в руки поставил на них небольшой мешок с купленными уже в самом конце на последние деньги всякой мелочевкой. Сергей осмотрел нашу «капсулу» и ухмыльнулся:

— Другого говоришь послать вместо тебя надо было? Нет, Михаил Игнатьевич, никто бы другой такое не потянул бы. Вон сколько нагреб, хорошо, что я у себя специально полы укрепил, а то бы…

И потом, без всякой связи:

— Соседи пожаловались. Какие-то люди проявляют к даче повышенный интерес. Надо улетать. Сегодня после полуночи и полетим. Не забудь еще раз дочери позвонить, ну еще кому, если надо. Пока долетим, как бы рассветать не начало. Кстати, прилетим в праздник — Празднование Собора Архистратига Михаила и прочих Небесных сил бесплотных. Отмечают его у нас широко. Я специально под него и подгадывал, да и с женой именно на этот день обо всем договорился. У нее будет хороший повод почти всех из дома отпустить. Под предлогом моего скорого приезда (вчера днем к ней человек должен был прискакать якобы с письмецом от меня).

Что же, последние часы до отлета прошли быстро. Наконец собрались, и я пошел выкурить последнюю (в том числе на будущие годы) сигарету. В средневековье человек, глотающий огонь и испускающей смрадный дым вряд ли сможет прожить долго. Курил медленно, внутренне прощаясь с этой жизнью и этим временем.

Потом мы заползли на свои места в гараже, я с трудом закрыл калитку, устроились, а Сергей потушил фонарь и нажал горевшую зеленым какую-то кнопку на пульте:

— Поехали.

— Гагарин, ёкарный бабай.

Глава 3. Первые дни

И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.

Откровение Иоанна Богослова 12:7-9

Не ешь никакой мерзости. Вот скот, который вам можно есть: волы, овцы, козы, олень и серна, и буйвол, и лань, и зубр, и орикс, и камелопард. Всякий скот, у которого раздвоены копыта и на обоих копытах глубокий разрез, и который скот жует жвачку, тот ешьте; только сих не ешьте из жующих жвачку и имеющих раздвоенные копыта с глубоким разрезом: верблюда, зайца и тушканчика, потому что, хотя они жуют жвачку, но копыта у них не раздвоены: нечисты они для вас; и свиньи, потому что копыта у нее раздвоены, но не жует жвачки: нечиста она для вас; не ешьте мяса их, и к трупам их не прикасайтесь. Из всех животных, которые в воде, ешьте всех, у которых есть перья и чешуя.»

Второзаконие. Пятая книга Пятикнижия, Ветхого Завета и всей Библии14: 3–9.

Празднование Собора Архистратига Михаилаи прочих Небесных Сил бесплотных

На месте все произошло как-то буднично. Жена и дочь Сергея нас уже ждали. Никаких особых вопросов к нам не было. Моему появлению не удивились и на мой внешний вид не обратили никакого внимания. С дороги мы немного перекусили, а потом с Сергеем прошли в «мою» комнату. Я потянулся, а потом развел руки в сторону со словами:

— Ну, здравствуй, Господин Великий Новгород!

— Это ты, Михаил Игнатьевич, погорячился. Только со второй половины следующего (т. е. по нашему времени XIV-го) века город будут называть Великим Новгородом. А сейчас просто Новгород. Ты вообще пока больше слушай, а то ляпнешь что-нибудь, так о тебе и подумают черте что.

— Теперь не ляпну. Кстати «наше время», «не наше время». Какой сегодня по здешним понятия день да год?

— Знаешь, Михаил Игнатьевич, а ведь ты вопрос задал, на который тебе никто однозначно правильный ответ дать не сможет. Дело в том, что летоисчисление (в соответствии с верой нашей) в ХIII веке ведется от сотворения мира, а не от Рождества Христова. А сотворение мира, опять же согласно нашей вере) произошло в 5508 году до н. э. То есть к тем датам, что ты привык, к году надо постоянно добавлять цифру в 5508. Или 5509. Так что сегодня 8 ноября 6745 года, суббота.

— Нечего так я сразу повзрослел. Слушай, Сергей, а почему прибавлять надо или 5508 лет, или 5509?

— Удивишься, но и то и то может оказаться правильным. Дело в том, что до Указа Петра I в России существовало параллельно два календарных стиля: мартовский, согласно которому новый год приходился на 1 марта, и сентябрьский, по которому новый год наступал 1 сентября. Разные стили немного меняют способ расчета, так как в мартовском стиле новый год отстает на два месяца от нового года христианской эры (1 января), а в сентябрьском стиле, наоборот, опережает новый год христианской эры на четыре месяца. Вот мы с тобой прилетели 8 Ноября 6744 года от сотворения мира по мартовскому стилю и в то же время 8 Ноября 6745 года от сотворения мира по сентябрьскому стилю. Формально получается, что разница в целый год. Причем мути нагнали и наши летописцы, из которых одни писали по одному стилю, а другие по-другому и ни те, ни другие нигде свой стиль не указывали. К этому добавились «старый» и «новый» стили, введенные большевиками. Вот и получилось, что, если откроешь наши учебники, то увидишь, что Рязань взята в 1237 году, а по Новгородской летописи она взята в 6746 году, то есть в 1938 г., Получается, что она взята была в один год с Торжком (который сейчас пока называется Новый Торг), а он был взят 5 марта следующего года, если смотреть (по старому стилю), по современному нам календарю.

— Ну а мне-то как считать?

— Тебе для счета скажу коротко. Мы прилетели с тобой за год до нападения Батыя на Рязанское княжество. Хотя, если быть точным, то немного пораньше, поскольку Батый напал в декабре, а сейчас ноябрь. У тебя есть год. Вот отсюда и пляши.

— Город большой?

— Тысяч 30–35. Но площадь занимает приличную. Горожане ведь при своих домах и скот держат и сани с телегами, так что каждое домовладение много места занимает.

— Если заблужусь, что спрашивать?

— Ну тут издалека начать надо. Когда Новгород только начал формироваться, у него было три довольно удаленных друг от друга части, три поселения, три так называемых конца. Концы Неревский и Людин располагались в западной части города (на левой стороне Волхова), и Славенский — в восточной. Считается, что это были поселки трех народов — славян, а также двух финно-угорских племен — мери и чуди. Хотя до конца с этим вопросом, похоже, даже сейчас уже разобраться трудно. Со Славенским концом все вроде бы понятно. Он был основан пришельцами с Днепра (получившими на новом месте имя ильменских словен). Неревский конец — это на самом деле «меревский», то есть первоначально — место поселка мери. А вот что касается Людина конца, то некоторые считают, что его основали кривичи, т. е. одно из племен западных славян, выходцев с территории современной Польши. Другие — что правильнее говорить не Людин конец, а Чудин, переиначенный потом переселившимися кривичами. Еще этот конец часто называют Гончарским.

— Ну кто тут что основал для меня не принципиально.

— Принципиально. Представляешь какое в Новгороде… этническое разнообразие? Важно и то, что, когда концы слились в единый город (получивший название «Новый»), они сохранили относительную самостоятельность. У жителей каждого из них есть «свои» церкви, их представители составляют отдельный отряд народного ополчения, у каждого из них даже есть свое вече.

— Давай дальше.

— После постройки Собора Святой Софии левобережная часть Новгорода стала называться Софийской, а правобережная — Торговой, поскольку именно там был образован знаменитый Новгородский торг. Постепенно город разрастался. Между частями города прямо между городским торгом (Словенский конец) и Детинцем (расположенным на другом берегу Волхова между Неревским и Людиным концами) построили мост, назвав его, естественно, Великим. Где-то тогда же возникло и соперничество жителей Торговой и Софийской сторон, которое и сегодня нередко приводит к открытым столкновениям на этом мосту. В конце прошлого века началось формирование новых концов: в промежутке между концами Неревским и Людиным возник Загородский конец, а возле Словенского конца, по другую сторону торга — Плотницкий.

— Ну а мы где?

— Мы — в Загородском конце, рядом с Детинцем. Софийская сторона вообще престижнее, она для жилья более удобна, чем Торговая. Вон, на Великой улице в Неревском конце, так вообще почти сплошь боярские терема. Прусская улица у них — как Пятая авеню в Нью-Йорке: церкви каменные, лавки с самыми высокими ценами в городе. В Людином конце много житых людей. Ну а мы тут, между ними, считай самый центр. Так что не заплутаешь.

— А за городом тоже концы?

— Нет, пока называются просто земли новгородские, но все они будут в будущем как бы разделены между концами и получат наименование пятин, но это будет только в ХV веке.

— Чем займемся, может вещички разбирать начнем?

Но разбирать мое имущество Сергей не позволил. И дело было не в том, что мы прилетели в субботу, т. е. по-нашему — в нерабочий день. Просто в этот день во всем православном мире каждый год приходиться празднование Собора Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных, и Средневековая Русь здесь была не исключением. При этом Архангел Михаил считается самым главным среди Ангелов и Архангелов, сотворенных Господом Богом, а Собор — их соединением в единое целое. Именно об этом Сергей меня перед отлетом и предупреждал.

— Слушай, Сережа, ты хоть немного расскажи, что за праздник-то, а то я посмотреть, что тут к чему не успел. Мне здесь с людьми верующими разговаривать надо будет, а я в этих вопросах… Коситься начнут.

— Начну с того, что тут, как и везде в религиозных правилах, много символики. Совершается этот праздник в ноябре — 9-м месяце от марта (с которого, напомню, многие наши церковники в ХIII веке начинают год) — в соответствии с числом чинов Ангельских, а их тоже 9. Празднуется в 8-й день месяца, что указывает на будущий Собор всех Сил Небесных в день Страшного Суда Божия, который святые отцы называют «днем восьмым», ибо после века сего, идущего неделями, т. е. «седмицами» дней, наступит «день осмый», и тогда «приидет Сын Человеческий в Славе Своей и вси святии Ангелы с Ним».

— Ну кто такой Архистратиг Михаил я немного знаю. Исторически на Руси его всегда считали защитником тех, кто нуждался в помощи и покровителем воинов, т. е. тех защитников, которые такую помощь оказывали или могли оказать. Но на протяжении веков ему молились не только (а, точнее, не столько), когда речь шла о сохранении и спасении своего дома или членов своей семьи, а о сохранении и спасении соответствующего княжества, Древней Руси или (позднее) России в целом. Образ Архангела Михаила и в наши дни является символом спасения и надежды, поддержки и поиска праведного пути. Он же исполняет роль строгого судьи, который проводит души на небо, где взвешивает все хорошие и плохие поступки человека.

— Вот-вот. И чтобы Архангел Михаил на неуважение к нему не обиделся, в день праздника нельзя браться ни за какую тяжелую работу (даже рубить топором или, скажем, ткать), а можно только праздновать. Исключение здесь может быть сделано только для человека, который вынужден работать не по своей воле или когда тяжелая работа необходима для того, чтобы совершить доброе дело. Разборка твоего имущества под эти исключения не подпадает.

— Ну это как посмотреть.

— Хоть как. Ты не один в доме. Люди не поймут.

— Ладно, как празднуется-то этот праздник. Вон у нас — на Новый год — елка, на Масленицу — блины, на Пасху — яйцо крашеное, а на этот праздник есть какие-нибудь специальные атрибуты?

— Нет, специальных атрибутов нет. Но на Руси праздник Собора Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных всегда был, наверное, одним из самых светлых и веселых праздников. К этому дню урожай уже собран и все основные сельскохозяйственные работы уже завершены, скот переведен в хлева — на зимний корм, а хлеба еще вдоволь. Поста в этот день нет, и православные могут, если захотят, есть любую пищу. Иными словами, гульнуть ничего не мешает. Отсюда и праздник этот отмечается с размахом, с песнями и плясками, да не один день. Поэтому и столы ломятся от мяса, птицы, рыбы, меда, пирогов и, конечно же, самых разных напитков. Тем более что буквально через неделю — строгий пост. Так некоторые всю неделю и гуляют, наедаются вперед чуть не на год. Мы тоже сегодня по соседям пойдем. Ты с нами. Представлю тебя как нового соседа, о своем отъезде (в Киев, хе-хе) скажу. Только это…

Тут он остановился и скептически осмотрел меня.

— Тебе в твоей овчине идти невместно. Здесь самой нарядной, то есть самой подходящей к празднику, одеждой является шуба. Вещь эта дорогая и, чтобы продемонстрировать свое состояние, здесь в шубах даже дома, когда гостей принимают, сидят потеют. Шубы в Новгороде делятся на санные (вот они действительно часто из овчины делаются и одевают их, скажем, зимой в дорогу, но я сейчас не о них) и нарядные, в которых ходят в церковь, в гости или принимают гостей. Шуба служит знаком социального статуса. Владыка, князья да бояре одеваются в шубы лисьи, бобровые, беличьи да собольи. Часто мехом внутрь, сверху крыты шелком, но обязательно с меховым отложным воротником, чтобы из чего шуба сшита сразу всем видно было. Духовенство рангом пониже, да купцы (как мы, скажем) носят медвежьи да волчьи шубы. Ну а в шубы из козы или овечьего меха одеваются низшие сословия. Так что в твоей дубленке тебе перед людьми, к которым мы пойдем, появляться невместно. Здесь встречают и провожают по одежке.

— Что еще скажешь про одежку?

— Скоро то, что за человек перед тобой легко определять будешь, а пока запомни: простые люди носят короткую одежду, представители знати — длинную и обычно многослойную. Да, чуть не забыл, в холодное время года почти всегда, женщины надевают не только несколько юбок, но иногда и штаны. Не удивляйся. Зимой, как и мужчины, они носят шубы, тоже мехом внутрь. Ну постепенно сориентируешься. Кстати, у меня как раз две нужных нам шубы есть — одна медвежья, другая — волчья. В одной я пойду, в другой — ты. Выбирай любую. Я тебе потом обе оставлю. Можешь не благодарить. Как я понял, мне они в XXI веке вроде бы как ни к чему.

— Я вообще-то благодарить тебя за это и не собираюсь. Всю свою одежду я тебе тоже оставил, и не припомню, чтобы ты меня за это благодарил. Ну ладно, с верхней одеждой понятно, а обувь здесь что, тоже «служит знаком социального статуса»? Купцы в лаптях ходят?

— Обувь, конечно, тоже разная, но в лаптях в городе не то, что купцов, но и ни одного местного жителя ты не встретишь, ни взрослых, ни детей. Сапожники новгородские изготовляют всякие-разные кожаные поршни, туфли да сапоги, на любой вкус и цвет. Конечно, в обуви тоже есть отличия, но не такие яркие. Скажем, роскошные сафьяновые сапоги носит местная знать, другие — сапоги попроще, но, чтобы в лаптях…

— Да ладно, считай, что пошутил я. Меня в твоих словах вот что заинтересовало: ты вот говоришь «социальный статус», «невместно». А разве в Новгороде не демократическая форма правления? А раз демократия, то все равны и никаких сословий быть не должно.

— Ты бы читал побольше. Ну как же без сословий? Феодализм как никак. Республика, но феодальная. Наверху — бояре, что-то около 30–40 родов. Их тут зовут «300 золотых поясов». Замкнутая корпорация. В отличие от других княжеств, в ряды новгородских бояр попасть со стороны трудно, если не сказать невозможно. В основном посадники и тысяцкие избираются именно из этой старинной аристократии. И они ревностно охраняют этот свой статус. Вероятно, в силу их замкнутости, в Новгороде появилось еще одно сословие, этакая необычная прослойка между боярством и купечеством — так называемые житые люди. Они владеют огромными земельными участками и по богатству не уступают боярам, но в отличие от них не являются аристократами и поэтому их влияние ограничено. Тем не менее, деньги в Новгороде многое значат и, вольно или невольно, но боярам приходится делиться с ними властью. Так что эти самые житые люди также относятся к тем, кто на деле осуществляет политическое руководство местным обществом. Они, например, входят в городские посольства, участвуют в суде в виде своеобразных присяжных заседателей и т. д.

Оговорюсь, что несколько обособленную группу в княжестве составляет духовенство.

Он сделал небольшую паузу и продолжил:

— Ну а затем идут купцы. В Новгороде все торгуют (кроме князя), но большинство купцов, хотя и имеют некоторые свои капиталы, но, в отличие от тех же житых людей, стараются торговать с помощью чужого (т. е. заемного) капитала. Хотя и тут есть свои прослойки (правда гильдиями они пока еще не называются). Есть, например, «Иванское сто». Эти побогаче остальных и, как правило, занимать к другим не идут.

— Почему Иванское? Какой-нибудь Иван организовал?

— Да нет. Просто вначале это купеческое сообщество сформировалось при церкви святого Иоанна Предтечи, отсюда и пошло. Сегодня Иванское сто пользуется огромными привилегиями. Они подмяли под себя торговлю воском и медом, получили право самостоятельно рассматривать все тяжбы по торговым делам, могут получать так сказать государственную военную охрану своих торговых караванов, именно у них хранятся эталоны мер и весов (и весы для взвешивания воска — «скалвы вощаные», и «пуд медовый», и серебряная гривна, и «иваньский локоть» для измерения длины привозимых тканей). Все долго перечислять. Кроме них есть «купецкое сто», но эти куда как менее богаты. Ну а «неорганизованных» купцов так вообще пруд пруди. Я лично вхожу в «Иваньское сто». Понял? Осознал? Вот и тебя я им порекомендую. Поддерживают они друг друга мощно. Первоначальный взнос правда 50 серебряных новгородок, но справишься. А не справишься, так я свой взнос на тебя перепишу. Членство в этом обществе наследственное, так что выступишь своеобразным наследником.

— Ну а за купцами кто?

— После них идут так называемые «черные люди», т. е. ремесленники, строители (часто объединяющиеся в артели), мелкие торговцы, прислуга, работающая по найму, ну и другие свободные, у кого достаточного капитала для организации собственного дела нет. Ниже их — только пока свободные сельские жители с их различными прослойками.

— Что за прослойки?

— В первую очередь это — смерды, т. е. крестьяне, ну и своеземцы (эти — типа наших фермеров), а также сябры (те, что покупают землю вскладчину).

Потом Сергей посчитал необходимым дополнительно уточнить:

— Самое любопытное, что в местном суде все эти сословия (или, если угодно — классы) считаются равными друг другу. В случае чего, так те же ремесленники могут запросто и боярский двор штурмом взять. Так что демократия тут присутствует. А на городском вече так «черных людей» вообще большинство. На этом свободные слои новгородского общества заканчиваются. Дальше — только холопы, т. е. рабы.

— Так по всем землям новгородским?

— Нет не по всем. Здесь нельзя путать Новгород, например, с его младшим братом — Псковом. Там никогда рабства ни в какой его форме не было. Впрочем, и народ там немного другой. Не поверишь, но купцы тамошние отличаются тем, что они (в своем абсолютном большинстве) не склонны к обману, и когда торгуют, то сразу называют не только цену и достоинства товара, но и его недостатки. И к клятве они относятся очень серьезно, особенно в форме целования креста. Ну поживешь тут, быстро сориентируешься.

— А что же Новгородские купцы сильно от псковских отличаются?

— Да нет, правила одни и договорные обязательства наши купцы тоже всегда стараются неукоснительно выполнять, даже если сделка заключена в устной форме. Но у нас народа больше, много пришлых. Поэтому немцы, например, раньше все жаловались на то, что им продают воск низкого качества, что в него добавляют смолу, сало и даже камни для веса. Сейчас с этим порядок навели, так они стали жаловаться, что им подсовывают порченные меха. Впрочем, сами они тоже не без греха. Вон намедни сукно поставили короче установленной меры, вино продавали в бочках меньшей емкости. Одно слово — торговля.

— Архиепископ, князь, посадник, тысяцкий, 300 «золотых» поясов, «Иванское сто». Ты скажи, кто тут главный?

— Главный орган управления — Совет господ (подчеркну, во главе с архиереем). Число его членов временами доходит до 50. Он представляет собой своеобразное правительство города. Сюда входит и посадник и тысяцкий, и руководители городских концов, и представители боярских родов. Но ты сразу в Совет не суйся. Лучше навести каждого важного для тебя начальника так сказать индивидуально: и князя, и посадника, и тысяцкого, ну и конечно же Владыку. Думаю, что твои вопросы можно и на их уровне разрешить, а в Совете тебе глаза людям мозолить незачем.

— А сейчас ты куда собрался? Что это у тебя за ведро в руках и пакет в тряпочке?

Замялся Сережа, закрутился «как ужака под вилами».

— Тут, понимаешь, какое дело. В этот праздничный день задабривается еще и этот…в общем … Дворовой — младший брат Домового. Считается, что если его не ублажить, то он обидится и уйдет, а его место во дворе займет лихо. Надо, чтобы не ушел. Поэтому именно сегодня необходимо прочитать специальный заговор, принести ему в хлев жирной каши с краюхой хлеба, пригласить «откушать», да лучше двор охранять, не давать его в обиду лихим людям. Да провести во дворе нужно дегтярную полосу — границу для дворового. И это…Ты со мной не ходи. Это дело лишних глаз не терпит. Но про сам обычай не забудь, в следующем году тебе его справлять. И не лыбся так, …в этом, скажу тебе по секрету, точно что-то есть.

— Может и правда есть.

Как рассвело, вышли я с семьей Сергея, все нарядные, и пошли к соседям. Глядя на меня холопки прыснули, покраснели и отвернулись. Сергей ногой на них притворно топнул, а мне пояснил:

— Это не из-за того, что ты красивый такой. В силу буквального понимания некоторых положений религиозных книг наиболее благообразным и приличным для верующего человека на Руси является образ мужчины с длинной нестриженой бородой. Вон, в книге Левита Господь завещает Моисею и всему народу: «Не стригите головы вашей кругом, и не порти края бороды твоей». Так ходят все — от смерда до князя. Считается, что именно так выглядел и Христос. У нас считается. А на Западе — наоборот, поэтому там бородатых мужчин считают варварами. Слава Богу, наши знают об этом и потому твоя еще плохо отросшая бороденка, как у человека, только что прибывшего из Европы будет в силу этих особых обстоятельств простительна. Но поглядывать с неодобрением будут. Привыкай.

— Да пошли уж поскорей. Щас напьюсь с горя.

— Ты вот что. Шутки, конечно, шутками, но… Вроде, ты пить умеешь, но сегодня поаккуратней с этим делом. Мы все тут друг друга много лет знаем, если кто и переберет, не беда. А вот к тебе приглядываться будут, мнение свое о тебе формировать. Выпить на Руси любят, а вот пьяных — нет. Народная мерка здесь такая: «Первую чашу пить — здраву быть, вторую пить — ум веселить, утроить — ум устроить, четверту пить — неискусну быть, пятую пить — пьяну быть, чара шестая — мысль будет иная, седьмую пить — безумну быть, к осьмой приплети — рук не отвести, за девятую приняться — с места не подняться, а выпить чарок десять — так поневоле взбесят». Вообще выпивать без веской причины чаще, чем два, ну три раза в месяц считается позором и сильно осуждается.

— Да ладно тебе меня учить. Не за тем я сюда…

— Ты не обижайся, Игнатьич. Лучше предупредить, чем потом отскребаться. Уж слишком много и часто на этот праздник пить приходится. Да вот уже и пришли к первым-то.

Было достаточно тепло и столы у соседей были накрыты прямо во дворе. Столы, конечно, это громко сказано. Просто сбитые из досок столешницы, установленные на козлы. Оказывается, из дома столы во двор просто не вынести. Их даже в самом доме переставить нельзя, т. к. все они прямо врублены в пол. На импровизированных столешницах лежали скатерти, свисавшие с них так, что гости расстилали ее концы у себя на коленях.

Удивительно, утро еще, но торжество уже началось и какой-то почетный гость, видимо из церковнослужителей, в момент нашего появления уже произносил речь:

— Мы носим имена святых, которые прожили и осуществили на земле свое призвание, и мы должны вдумываться в значение их имен. «Михаил» означает «Никто как Бог» или чуть по-другому, с вопросительной интонацией — «кто, как Бог?». «Никто как Бог» — в этом выразилось все знание великим Архангелом своего Бога. Он Его не описывает, он Его не объясняет — он встает и свидетельствует…

И после небольшой патетической паузы:

— Мы знаем также имена других архангелов: Гавриил («сила Божия»), Рафаил («врачевание Божие»), Уриил («свет Божий»), Селафиил («молитвенник Божий»), Иегудиил («славящий Бога»), Варахиил («благословение Божие»), Иеремиил («возвышение к Богу»). Архангел Михаил стоит над всеми девятью чинами и поэтому называется Архистратигом.

И через паузу:

— Архангела Михаила называют Архистратигом, потому что он возглавил небесное воинство, которое восстало на отпавших от Бога ангелов и их предводителя. Не даром на иконах Архангел Михаил всегда изображается в кованой броне и с пламенеющим мечом в руке. Он попирает дракона, который знаменует собою зло. Архангел Михаил является не только нашим заступников и защитником, но и образцом для подражания нашего. Конечно, повторить ничью жизнь нельзя, но научиться от жизни того или другого человека, святого или даже грешного, жить более достойно себя и более достойно Бога — можно. Ведь часто нечистое кроется не столько в окружающих людях, столько в нас самих, и, научившись управлять своими помыслами, очистив их от всего бесовского, человек приходит к пониманию того, что есть истинное зло, как распознать и побороть его, оставшись при этом настоящим христианином, верным Всевышнему и его праведному слову. Именно поэтому мы с вами сегодня празднуем честь и память Архистратига Михаила в окружении Ангелов Господних.

Гости стали шумно одобрять все сказанное, а затем дружно подняли и осушили чарки. Было понятно, что это и есть начало празднику — сложившийся в этой среде ритуал.

К нам подошел хозяин, и мы поздоровались. Сергей извинился за опоздание, громко представил меня обществу, назвав купцом из дальних стран и своим большим другом, и для всех — новым добрым соседом. Новость вызвала ожидаемые пересуды, но хозяин уже указал нам на свободные места за почетным первым столом. Мы быстро расселись и праздник продолжился. Пошли тосты и здравницы, гости стали активно выпивать и не менее активно закусывать. А выпить и закусить было чем.

На каждом столе лежала в больших деревянных блюдах солидными кусками говядина и птица, запеченные, тушеные или «верченые», т. е. жаренные на вертеле. А вот свинины что-то видно не было. Что особенно удивило, так это то, что на столах была и домашняя колбаса. Была и рыба, причем, как мне здесь же объяснили, в виде самой вкусной ее разновидности, так называемой «владычицы морской белозер-палтус рыбы», но осетров, стерляди или белуги, которых я собирался увидеть в первую очередь, на столах не было. О вкусах, конечно, не спорят, но палтус и вдруг вкуснее осетрины или стерляди? Икра, как оказалось, тоже не была деликатесом, а рассматривалась исключительно в качестве рыбного субпродукта (типа, как у коровы сердце, печень или вымя), который если и присутствовал за праздничным столом, то только для того, чтобы соленой икрой гости могли немного «подсолиться». Вот так вот. Все это, мягко говоря, не совпадало с моими представлениями о праздничном столе наших предков.

Присутствовало на столах и блюдо, известное нам как салат, но здесь оно называлось «крошево». Попробовал. Вкусно. Но особое место занимала выпечка, причем, как было подчеркнуто, из свежей муки. Пироги, как выяснилось, пеклись и из пресного теста, и из «кислого», т. е. дрожжевого. Но дрожжи, видимо здесь какие-то необычные. Сами пироги были большие и маленькие, глухие (если начинка в них не видна) и расстегаи (если начинка видна), круглые и продолговатые, треугольные и квадратные; их жарили в масле («пряженые»), пекли («подовые») и даже тушили. Начинкой для них служили и мясо, и рыба, и грибы, и ягоды, и орехи, и яйца, и различные овощи. Хотел спросить, где тут пироги с зайчатиной (читал, будто бы ими будущий князь Меньшиков торговал), но на всякий случай сдержался. Иногда о начинке можно было узнать из названия (но такое получалось не всегда). Так, было понятно, что гороховик, например, начинялся не чем-нибудь, а горохом, крупеник — кашей, грибник — грибами, курник — курицей и т. д.

Все так хотелось попробовать, но очень скоро я понял, что это для меня просто неподъемно.

Что поразило в общении, так это говор новгородский. Прежде всего «цокание». Например, «хоцу» вместо «хочу», «цето» вместо «что», «цорт» вместо «черт», «ницего» вместо «ничего». Многие гости вместо предлога «в» часто употребляется «у» — у доме, у столе, у лавке, у комнате и т. д. Часто в окончаниях этих слов вместо «е» произносят «и», как, например у доми. Бросались в глаза и выражения типа «поевши», пошел «не спавши», «давеча», «наупокишу» (т. е. наоборот, навыворот). И даже молятся «Господи, помози рабу твоему». Но все это вовсе не делало новгородцев в моих глазах смешными, ну вот говорят они так. А смешным так это я им, наверное, казался со своим произношением и непониманием слов «которые все знают». Обратил внимание еще на одно. В споре, приводя аргумента, они по одному загибают пальцы в кулак, а вот в Европе, помнится, наоборот, обычно разгибают пальцы из кулака.

Большая посуда на столах была деревянной или глиняной. Ели из деревянных тарелок и деревянными же ложками, которые лежали здесь же. Правда, видел, что некоторые пришли со своими ложками, что, видимо, не возбранялось.

Как я для себя отметил, еду гости обычно запивали прохладным сбитнем, хотя для желающих на столах стояли кринки с квасом и с компотами. Лично мне очень понравился густой такой напиток, похожий на кисель, под названием взварец. Интересоваться о том, как его готовят, я за столом по понятным причинам не стал, но было ясно, что в качестве основного его компонента использовали ягоды малины и клюквы.

Спиртное было представлено, в основном, медовухой и домашним пивом. Но Сергей внес свои ясность:

— Пей, вот это — ставленый мёд. Для его приготовления две порции мёда смешивают с одной порцией сока, выдавленного из ягод. Сначала медовая смесь стоит в открытых ёмкостях. Брожение происходило естественным образом, когда оно начинается смесь переливают из емкости в емкость до пяти раз, а затем заливают в дубовые бочки и закапывали в землю. Достают не раньше, чем через 8 лет, но чаще всего через 15–20 лет. Ставленый мёд дорог, но, запомни, после него похмелья не бывает.

— А что же простой люд пьет? Неужто двадцать лет ждет?

— Да нет, пьют тот же мед, только в него добавляют хмель, для скорости созревания и более высокой крепости. Типа, как у нас в брагу табак добавляют. И выдерживают недолго — 3–5 лет.

— Ну а бедным родственникам, нищим там и случайным прохожим что наливают.

— Тоже мед, только варенный. Его готовят три недели (седьмицы по-тутошнему). Крепкий зараза и голову после него два дня не поднимешь, но продирает, а главное — задарма.

На столе присутствовало и вино, привозимое в Новгород купцами издалека, но, видно стояло оно больше «на показ». Пили его мало. Я, кстати, попробовал и дальше пить его тоже не стал. Хоть и заграничное питье, да качеством не отличается. Не то, что медовуха.

Вскоре захмелевшие гости начали петь песни, устраивать прямо во дворе танцы под местные музыкальные инструменты, учинять какие-то задорные игры. Некоторые до того разгорячились, что шубы скинули. Оказалось, что мужчины под ними носят штаны, заправленные в кожаные мягкие сапоги и кафтаны на пуговицах до колен, а женщины — длинные шерстяные сарафаны с длинными рукавами (охваченные похоже серебряными обручами-браслетами) поверх многочисленных юбок и непонятных мне кофточек, а на голове — платок, завязанный вокруг собранных волос сзади, а сверху платка на стягивающей его тесьме висят драгоценные колты, женские украшения такие, округлой и звёздчатой формы. Никаких длиннющих рукавов, золотых кафтанов и цветных шаровар, а также сапог, украшенных вышивкой у мужчин, я не заметил, как не увидел у женщин бисера, бус и румян. Скорее всего все это появилось позднее и было привнесено в русский быт ордынцами. Потом все снова уселись за стол, и праздник пошел по второму кругу.

Наконец, когда ажиотаж начал стихать, на столы подали так называемые «заедки», что-то типа нашего десерта (ягоды и овощи, сваренные в меду, пастилу, орехи) и горячий сбитень на травах. Это был своеобразный сигнал. Закусив на дорожку, гости стали хозяев благодарить и собираться. При этом (у меня даже челюсть отвисла) сотрапезники стали вытирать свои лица и рот вместо салфеток листами капусты и своими же бородами, а руки и ложки после еды — концами скатертей, свисавших со стола. Поскольку кроме меня это никого не смущало, как я понял, такое поведение было в рамках общепринятых правил и не нарушало приличий. Ну надо же…

Затем гости (и хозяева) встали и все вместе, с песнями, пошли в соседний дом, где их снова встречали полные столы и чарки, и все началось сначала. И так, как я понял, празднуют по кругу, пока сил хватит. Я выпил совсем немного, песен и игрищ местных не знал, поэтому в четвертом дворе немного загрустил, и Сергей отпустил меня домой, тем более что представлять меня уже было некому, а оправдать мое отсутствие тем, что я «с дороги» было возможно. Правда, к тому времени и оправдываться-то было уже почти не перед кем, ёкарный бабай.

Дела житейские

Когда Сергей с семьей вернулся, я, несмотря на все его возражения, дал ему минут двадцать почистить перышки и, затащив в свою комнату, заставил его отвечать на мучившие меня вопросы. Они касались, прежде всего, того, что я сегодня увидел, т. е. прежде всего питания. Ответы на них вовсе не представлялись мне второстепенными, поскольку, во-первых, мне здесь нужно будет жить, и я не должен выделяться из остальной среды, а, во-вторых, мне мою армию кормить надо будет, нужно определиться чем кормить, чтобы потом меня не обвинили в непочтении к существующим правилам, а тем более к каким-либо религиозным нормам, которые, чувствовалось, в отношении еды в средневековом Новгороде сильно отличались от правил моего времени.

Если кратко сформулировать результаты этой (садистской по мнению Сергея) беседы, то получается следующее:

Во-первых, главной пищей новгородцев были хлеб, каша и только потом шли мясо и рыба, и только в конце — молочные продукты, никакого изобилия которых на самом деле не было. Во-вторых, представления о том, как и чем питались наши предки вXIIIвеке, изложенные в различных источниках моего времени, не подтвердились, либо в значительной степени отличались от действительности в важных деталях, незнание которых могло повлечь для меня крайне негативные последствия и даже поставить крест на возложенной на меня миссии. Да-да, именно так.

Вот возьмем, как один из основных продуктов питания, мясо. В дохристианские времена на любое мясо, похоже, вообще никаких запретов не существовало. Тот же Святослав Игоревич, так вообще конину любил и, согласно Ипатьевской летописи, в походах ел ее постоянно, «изжарив на углях». Разве что крыс считали «мясом осажденных», да осуждался каннибализм и то не на всей территории, если учесть некоторые традиции у зависимых от славян «самоедов». Однако с принятием христианства в этом вопросе многое изменилось. Теперь стало допустимым, в соответствии с положениями Ветхого Завета, есть мясо только тех животных, чтоимеют раздвоенное копыто и жуют жвачку. Отсюда зайцев и лошадей (а также верблюдов), например, есть стало нельзя, поскольку они хотя и жуют жвачку, но не имеют раздвоенных копыт. Хорош бы я был со своим желанием отведать пирогов с зайчатиной. А мясо свиньи нельзя было есть, поскольку та «хотя копыта раздваивает, но жвачку не жует». Чтобы моим современникам понять отношение в XIII веке к мясу этих животных, добавлю, что оно ставилось в один ряд с мясом собак, кошек и древесной корой. Но дело не только в брезгливости. Считалось, что употребление в пищу такого мяса оскверняет не только тело, но и душу, а это было гораздо важнее. Поэтому запрещалось не только есть такое мясо, но даже к трупам таких животных прикасаться. Я, по аналогии, даже сделал вывод о том, что после установления так называемого татаро-монгольского ига во многих регионах Руси стали выращивать свинину именно потому, что в силу своих верований ее не ели ни татары, ни монголы (а значит этих животных они не отбирали). Они даже не убивали их, поскольку это не только осквернило бы их руки, но и (что для них было даже более важно), их оружие.

Или такой факт. Из мяса домашних парнокопытных животных тяжким грехом считалось поедание телятины и (правда, это уже не везде) ягнятины. При этом, взрослых коров ели с удовольствием. Я так понял, что это было связано с ветхозаветным запретом употреблять в пищу мясо и молоко, сваренные вместе, а ведь телята (как и ягнята), долгий период питаются именно молоком. До сих пор помню, как моя бабка говорила помогавшей ей родственнице, хотевшей молоком разбавить фарш для пельменей: «не разбавляй мясо теленка молоком матери его». Хотя не исключаю, что эти запреты вызваны были с явно недостаточным поголовьем этих животных. А может быть в их основе лежало что-то иное (запрещают же у нас вылов рыбы, не достигшей определенных размеров), кто знает.

Как бы там ни было, но нарушителей этого запрета могли даже лишить жизни. Я потом поковырялся в компьютере и нашел интересные записки шведского дипломата Петрея, который даже не в XIII, а уже в XVII веке, пересказывал такую историю: «… Когда великий князь строил с башнями и раскатами город Орел, лежавший на литовской границе, он до того изморил голодом рабочих и крестьян, что они принуждены были убить самого жирного между ними и так спаслись от голода. Другие же, которые не могли есть человеческого мяса, принуждены были с голода заколоть теленка. Узнав о том, великий князь велел евших телятину сжечь живьем и пепел бросить в реку, а евшие человечье мясо были прощены и избавлены от наказания». И это несмотря на то, что нечистое мясо (ту же свинину) не запрещено было есть во время нужды или голода[7]. Только в конце XVIII века телятина стала блюдом праздничных столов богатых людей и знати.

Оказалось также, что именно по церковным канонам этого времени запрещалось употреблять мясо целого ряда не только домашних, но и диких животных, а именно медведя, бобра, белки, дикой свиньи, а также некоторых птиц, таких как дикий голубь, лебедь и тетерев, а ведь я на добычу такого мяса сильно рассчитывал. Так что многочисленные басни о наличии на столах славян в этот период медвежатины или мяса огромных секачей (к моему сожалению) оказались ничем иным, как досужим вымыслом. Да и поедание мяса диких парнокопытных (лосятины, оленины и др.) церковью напрямую хотя и не запрещалось, но и, не знаю уж почему, тоже не одобрялось, тем более что у тех и копыто раздвоено и жвачку они жуют. Все это могло в значительной степени затруднить обеспечение моего будущего воинства белковой пищей, по крайней мере, до той поры, пока я от самого Владыки не получу каким-либо образом разрешение на включение мяса диких парнокопытных в рацион моей рати. Но, если честно, то полной уверенности на получение такого разрешения у меня на тот момент не было. Кто знает, как еще все сложится?

Но и это оказалось еще не все. В соответствии с Ветхим Заветом, к «нечистому» также относилось мясо тех животных и птиц, которые на момент смерти не были обескровлены (например, умерли от старости или были пойманы в петли и другие удушающие силки и т. п.). Дело в том, что, как считалось, именно в крови животных и птиц находится их душа, и если человек начнет употреблять в пищу их кровь (даже вместе с мясом), то он может приобрести их внешность и сущность. Поэтому запрещалась кровяная колбаса и иные продукты, что делались с использованием крови. Так что описания того, как русичи в средневековье ловили силками боровую дичь (чем я и сам планировал заняться), мягко говоря, тоже оказались не соответствующими реальностям жизни средневекового Новгорода.

К этому следует добавить, что в XIII веке существовало чёткое разделение дней, в части питания, на постные, когда на столе могла быть только растительная, рыбная да грибная пища (и то не любая), и на скоромные, когда в рацион включалась также мясные, молочные продукты, а также яйца. Поскольку большинство дней в году (от 192 до 216 в разные годы) были постными, то не было ничего удивительного, что сами жители славянских княжеств в то время не считали мясо основой своего рациона. Тем не менее, я принял к сведению, что мне необходимо уточнить дни постных дней и степень соблюдения постов (что оказалось, тоже имело место). Уточнить, так сказать, во избежание…

Куда большее значение новгородцы придавали жирам. Ничего не зная о холестерине, они особенно ценили животные жиры, думаю, как более калорийные. Внутренний жир от всех идущих на мясо животных вытапливали, разливали в горшки и, до нужного момента, хранили в погребах. Отсюда для меня последовал вывод, что моим армейским поварам необходимо будет делать также, но, по моему указанию, вытапливать, в основном, бараний жир, поскольку в баранине холестерина примерно в 2,5 раза меньше, чем в говядине (и, кстати, в 4 раза меньше, чем в свинине, но свиной жир мы, по понятным причинам, топить уже не будем).

Мясо новгородцы жарили на углях, на вертеле (как я уже говорил, такое мясо называлось «верченым»), коптили, вялили, солили либо, как большинство блюд, тушили крупными кусками в печи. Вот этот последний способ мне особенно понравился, и я его взял на особую заметку. Дело не только во вкусовых предпочтениях. Просто оказалось, что в те времена никаких супов, борщей и им подобных блюд, что мы называем «первыми» блюдами, вообще не готовили, а когда мясо тушишь, то при этом какой-никакой, но бульончик получался. Кроме того, думаю, что мы обязательно будем заготавливать мясо впрок, готовя солонину. В летний период это будет основной мясной пищи моего воинства, хотя я постараюсь, конечно, разбавить ее свежатиной (как домашней, так и дикой). Конечно, солонина беднее белком, чем свежее мясо примерно в три раза, да и соль делает мышечные волокна более грубыми, что затрудняет их разжевывание и переваривание, но с этим придется мириться, поскольку хранение мяса в леднике не может быть столь же долгим, как и в морозильной камере.

Но и это еще не все. Выяснилось, что церковные запреты касались не только мяса, но и рыбы, а также членистоногих. Оказалось, что истинно верующим и почитающим Бога людям нельзя было есть рыбу, «которая не имеет чешуи», а также раков, крабов и т. п. Иными словами, легенды о метровых осетрах и стерлядях, сомах и угрях, а также кадушках с раками на столах новгородцев, опять же, оказались ни чем иным как легендой. Впрочем, в новгородском княжестве и другой рыбы вполне хватало: карельская лососина, волжская белорыбица, ладожская сырть, белозерский снеток (маленькая озерная корюшка), ну и, конечно же, упомянутая уже «владычица морская белозёр-палтус рыба». Даже в ближних водоемах обитали таймень, судак, щука, жерех, язь, лещ, карась, окунь, пескарь, всего не перечтешь. Но как можно было даже с рыбкой подставиться!

По способу приготовления рыба могла быть любой: вяленой, сухой, соленой, провесной, ветряной, паровой, вареной, запеченной, копченой…, но не сырой. Считалось, что в рыбе есть некоторое количество крови, которую выпустить нельзя, поэтому никто не позволял себе съесть даже кусочек сырой рыбы (как это тысячелетиями делали, например, народы, живущие на нашем Крайнем Севере, китайцы или, скажем, японцы). А с кровью, напомню, считалось что передается и душа. Так что строганиной здесь или «пятиминуткой» никого угощать было нельзя. В то же время, нужно признать, что к рыбе отношение христианства было более лояльным, чем к мясу. По крайней мере, ее можно было употреблять в пищу даже в определенные дни поста. Буду добавлять ее большими кусками в просяную кашу.

Со слов Сергея, все эти ограничения, относящиеся, как к мясу, так и к рыбе в значительной степени будут отменены, но только в 1650-х годах, в рамках реформ Патриарха Московского Никона (но многие из них так и сохранятся у староверов). Он специально этим вопросом интересовался. Их отмена самым благоприятным образом повлияет на рацион, а, значит, и на здоровье нации. Но запрет на потребление, например, конины в пищу окончательно будет снят в нашем государстве только в 1867 году.

Что касается каш, то, как оказалось, издревле на Руси под этим словом подразумевалось, прежде всего, блюдо из семян конопли (!), правда к моему прибытию такая каша уже утратила свое значение. В средневековом Новгороде наиболее распространенными были овсяная, пшенная и гороховая каша. Впрочем, каши варились и на основе иных злаковых (ржи, ячменя, пшеницы). Такие каши подразделялись по видам дробления зерна и его обкатки, а по консистенции делились на рассыпчатые, размазни и кашицы (т. е совсем жидкие). Рис и гречка были привозными, а, значит, очень дороги и каши из них, если и готовили, то только в семьях зажиточных и исключительно по большим праздникам.

Правда, овсяная каша совсем не была похожа на отечественный Геркулес моего времени. Она готовилась из цельного очищенного от шелухи зерна овса и, чтобы стать достаточно съедобной, долго запаривалась в печи. Заправляли ее обычно растительным (льняным или, опять же, конопляным) маслом. На городской торг привозили и оливковое масло, но для моего «общепита» оно было не по карману, а подсолнечное масло появится (причем, именно в России) только в 1829 году.

Так что самым распространенным блюдом была пшенная каша с рыбой или мясом, ее же и мои орлы будут есть в первую очередь. Тут главное, особенно в весной, что будет что есть.

Важную часть рациона новгородцев составляли бобовые, особенно горох, который, несмотря на свои «музыкальные» качества пользовался чрезвычайным уважением. Оказывается, из него делали замечательные каши, его сухие зерна мололи в муку и пекли из нее вкусные пироги. А в середине лета его варили и ели прямо в молодых стручках.

Что касается овощей. Конечно же, самым распространенной была репа, которая фактически занимала ту нишу, что в ХХI веке занимает картофель. Только репу можно было еще есть и сырой. В Средневековом Новгороде она была очень популярна и постоянно присутствовала на столах, причем и у бедняков, и у богачей. Каким-то образом в этом северном климате новгородцы умудрялись собирать ее урожай дважды в год, причем первый урожай шел только на еду. Второй урожай снимали в конце сентября и оставляли на зиму. Правда, сохранять ее в «живом» виде не умели, по крайней мере до нового урожая сохранить ее никогда не удавалось, в лучшем случае — до конца зимы. Но это не мешало ее переработке. Чего только не делали из репы: и масло выжимали, и квас настаивали, и солили, и вялили, и варили из нее кашу, и фаршировали ею птицу, и делали из нее начинку для пирогов, а пареная репа, поскольку она от этого становилась сладковатой, была своеобразным лакомством (десертом). Важно было и то, что ее можно было квасить и солить на зиму.

На втором месте стояла редька (или как ее еще называли «покаянный овощ»). Дело в том, что до весны, в частности, до Великого поста, из «сырых» овощей «доживала» только она. Вот ее весь пост и приходилось есть. Существовала даже поговорка о семи блюдах из редьки в этот период: «Редька териха (тертая), редька ломтиха (ломтиками), редька с квасом, редька с маслом, редька куском, редька бруском и редька целиком». (Именно тогда и возникло выражение «надоел хуже горькой редьки»). Не могу сказать почему, но эта средневековая редька сильно отличается от современной нам, как по своим размерам (была в разы больше), так и по вкусу. Ее ели сырой, тушили, делали из нее начинку для пирогов и даже жарили.

Следующей по распространенности была капуста. Она была известна на Руси с XI века и так пришлась ко двору, что начиная с XII века ее уже стали повсеместно активно выращивать. Употребляют ее новгородцы и в свежем, и в вареном виде, но больше всего любят капусту квашенную, особенно в зимний период. Лук к тому времени уже был широко известен, но выращивался местами. Тем не менее, со слов Сергея, его почти до января можно было легко купить на торгу и, если надо, то и в товарном количестве. А по весне новгородцы собирают дикий лук (некоторые считают, что это дикий чеснок) — черемшу. Духан после него, конечно, сильный, но зато витамины.

В этот исторический период начинает появляться в продаже в Новгороде и свекла, но пока, если она и появлялась на торге, то в небольших количествах, как диковинка. Знавали в то время и морковь, которая, правда, считалась деликатесом. Она была совсем не похожа на современную нам, поскольку представляла собой дикую морковь — многолетник. Я такую даже в нашем мире под Москвой находил. Морковь современного нам внешнего вида завезли на Русь из Голландии только в ХVI веке. Любопытно, что, в дальнейшем и свекла, и морковь, и сахар, производимый из сахарной свеклы, были причислены к скоромной пище. Так что хоть в этой части я сильно не грешил.

Важным подспорьем в решении вопросов питания были дары природы: грибы (привозили телегами), ягоды (именно они давали основное количество витаминов, особенно необходимых в конце зимы и начале весны), зелень (сныть, крапива, щавель, а в голодные годы и лебеда), орехи (лещина, а вот кедрового ореха нет) и коренья.

Что касается грибов, то таковыми в Новгороде XIII века называют только пластинчатые грибы (грузди, лисички, сыроежки и др.), а губчатые грибы (белые, подберезовики, подосиновики и др.), называют «губами». Каждый вид грибов, на удивление, в то время готовили отдельно. Причину этого мне внятно никто так объяснить и не смог (тем более что и рыбу, как оказалось, тоже готовили каждый вид отдельно, никакой тебе «тройной» ухи). Грибы, как и в наше время, здесь и сушат, и варят, и жарят, и солят бочками. Ягоды, как лесные, так и болотные (землянику, клюкву, бруснику, чернику, голубику, костянику, малину, ежевику, княженику, смородину, морошку и др.), собирают в невероятном количестве и ее достаточно много идет на продажу. Именно они в зимний период давали новгородцам львиную долю витаминов.

Что касается фруктов (кроме очень дорогих «заморских да «дички»), то их практически нет, за исключением яблок, привозимых из Пскова, но и они были большим подспорьем, в том числе, в зимний период. Не были диковинкой ни яблоки моченые, ни сушеные, ни вареные в меду (между прочим, гораздо вкуснее современного нам варенья). Правда ко времени моего прилета, новгородцы уже также стали закладывать сады с яблоневыми и вишневыми деревьями, так что это тоже уже можно было принимать в расчет.

Этот список съедобных припасов дополнялся, конечно же, медом, молочными продуктами и яйцами. Из молочных делали сметану и творог, который почему-то называют здесь сыром. Сливок и масла, похоже, вообще не умели делать. Я где-то читал, что «в широкой продаже» они появятся только в XIV–XV веках. Но, думаю, никто же не запретит мне их делать «для себя». Здесь нарушения религиозных правил или криминала нет. А что там едят в Константинополе тут практически никто не знает.

Закончу напитками. В обычные дни вместо чая (он еще не появился) новгородцы пьют отвар из кипрея, ягодные морсы, квасы (около 3 десятков видов), кисели, природные соки (в том числе, березовый) и сбитни. Правда, кисели на современные походили мало. Готовили их на основе ржаных, овсяных и пшеничных отваров, кисловатых на вкус и имеющих серовато-коричневый цвет. Были они упругими, напоминающими холодец. Поскольку сахара в те времена ещё не было, для вкуса в них добавляли мёд, варенье или ягодные сиропы. Варили мед (лично мне больше всего нравились вишневый, можжевеловый и черемуховый).

Казалось бы, ушел Сергей от меня не так уж поздно, но поспать ему не удалось. Оказывается, главный пир праздника приходится на следующий день, причем, ни свет, ни заря — с четырех утра, а точнее, кто и когда очнется. И начали его праздновать не где-нибудь, а у нас. Мне тоже пришлось встать и до обеда отдуваться, пока, наконец-то, дело снова не дошло до заедок. На этот раз я сразу остался дома. Хоть выспался. Одно радовало, многие гости (после совместных пьянок) уже стали воспринимать меня как «своего», а Сергей сказал, что на женскую половину я произвел впечатление человека «сурьезного» и «положительного». Но отметили, что нужно, чтобы борода побыстрее отросла.

Казалось бы, хватит, но на третий день праздник снова продолжился — к нам пожаловали многочисленные родственники жены Сергея, причем приехавшие, как я понял, не только из других концов Новгорода, но и издалека. Честно скажу, меня (как, пусть не коренного, но москвича) удивило то, что их приезду и Сергей, и его супруга искренне обрадовались. Оказывается, считалось крайне обидным, если знакомые и родня в такой день не приезжали. Это не прощалось, и к таким тоже носа не показывали. В общем, опять гуляли до обеда, а потом хозяева с гостями засобирались и поехали к другой родне, а я, наконец-то, смог начать разбирать прилетевшее со мной имущество.

Как тут не вспомнить Корнея Чуковского:

Ох, нелегкая это работа — Из болота тащить бегемота!

Вещи тяжелые, укладывались по принципу «только бы вошли» да еще три дня какого-никакого, а загула. Годы уже не те, а за помощью не обратишься. То чуть не пришибло упавшей железякой, то едва не завалило сапогами и полушубками. За что мне все это. Не, ну за что, а? Ну ёкарный бабай!

Торг

В четверг хозяева с утра отлеживались, но к обеду Сергей, изрядно помятый и с сильным перегаром, но все-таки приполз ко мне:

— Все, хватит праздновать, — сказал он, по-моему, больше себе, чем мне, — нет, так-то можно было бы и «истцо», но завтра пятница — большой торговый день. На торг пойдем, а, значит, голова должна быть свежей. Торг у нас большой, хоть и открывается рано, а за день не обойдешь. Так что, где остановимся, а где и мимо пройдем. Главное, тебе с ним в целом познакомиться, общее представление, так сказать, получить. Сильно задерживаться не будем. Световой день сейчас короток, и закрывают торг рано. Да и не след поздно возвращаться: улицы города не освещаются, а в темное время, что греха таить, они могут быть небезопасны. В общем, всякое бывает. А лошадь с санями брать — кого-то оставлять с ними надо. Завтра одевайся потеплее, зима все-таки, морозец, а мы пойдем на весь день.

— Торг большой?

— Только лавок почти две тысячи.

В принципе, я знал, что пятница в средневековом Новгороде была базарным днем, а также днем исполнения разных торговых обязательств. Расчеты не всегда проходили одновременно с передачей товара. Поэтому именно в пятницу, в большой торговый день, получая деньги, давали честное слово привезти к торгам на следующей неделе заказанный товар. Или, наоборот, получая товар, обещали в следующий пятницу, отдать полагающиеся за него деньги. О нарушивших эти обещания говорили, что у них семь пятниц на неделе. Такой славы никто не хотел. С такими людьми серьезные купцы потом просто не желали иметь дело. Было понятно, что или Сергею должны, или он должен исполнить в эту пятницу какое-то обязательство, но ему обязательно нужно было на торгу быть. Впрочем, это — его дела. Мне нужно его лавку посмотреть, да с кузницами о встрече договориться. Время терять нельзя, оружие и бронь надо делать. Да и помещение маленько разгрузить, ведь привезенные вещи чуть не полдома занимают, а кроме того — тяжесть какая, подпоры с низу хорошие, но все равно тяжеленько дому.

Встали рано и на торг пошли пешком, мимо детинца да по Великому мосту. Весь центр города замощен сосновыми настилами, поэтому идти легко. Но улицы узкие, все-таки город-то средневековый. Погода нам благоприятствовала. Стоял легкий морозец, сковавший лужи и грязь, но, главное, снег не шел и не было ветра (когда снег, да метёт какая торговля).

По дороге Сергей продолжал меня просвещать:

— В ходу для крупных расчетов в Новгороде используют серебряные гривны. Самая распространенная у нас — новгородская гривна. По форме это длинная серебряная палочка размером 14–20 см и весом 204 грамма. Не 200 и не 210, а именно 204. Пол фунта. Вот такая, — и он вынул откуда-то из-за пазухи (карманов у одежды к тому времени еще не изобрели) «образец». Я повертел его в руках и вернул со словами:

— Видел я в интернете фотографии таких гривен, когда к полету готовился.

— Видел и хорошо. Имей в виду, размер нашей (т. е. новгородской) гривны может «играть», а вот вес — ни-ни. И чистота серебра должна быть высокая. В ходу еще киевская гривна. Она имеет шестиугольную форму. Ее показать не могу. Этакий, знаешь, усеченный сверху и снизу ромб, размером 9-10 на 4–5 сантиметра и весом 163–164 грамма. У нас эту гривну немного недолюбливают, но в расчет она принимается без проблем. Наконец, черниговская гривна — это что-то среднее между киевской и новгородской гривнами, по форме больше похожа на киевскую, а по весу — на новгородскую. Так и сам Чернигов. Туда-сюда, смык-смык. Ладно, мы не об этом. Довольно редко, но попадаются и литовские гривны — слитки серебра в виде палочек (как новгородки) с зарубками на спине, размером 10–17 см, а весом 100–105 граммов, т. е. в два раза меньше веса новгородок.

— А зачем зарубки?

— Для проверки качества слитков, чтобы подтвердить, что в его середине нет другого (менее ценного) металла. Мухлюют часто.

— А как у всех этих гривен с чистотой?

— Все эти гривны из серебра тоже довольно высокой пробы (не 999 конечно, но больше 900).

— А поменьше весом денег нет? Зачем такие большие «неразменные» слитки? На них пирожок не купишь (у продавца сдачи не хватит).

— Да, с монетами (особенно с мелкими) туго. Это время потом так и будут называть «безмонетным периодом». В качестве денег используются товары, прежде всего шкурки зверей, особенно белок, меняют товар на товар, в общем каждый выкручивается как может. Хоть период и «безмонетный», но полновесные монеты тоже есть. До сих пор у нас ходят азиатские дирхемы. Их для удобства режут так, чтобы получились кусочки весом 1/20 новгородки (то бишь 10 граммов), но бывает, что и на более крупные и более мелкие части. В ходу также серебряные западноевропейские монеты. Но у них процент серебра постоянно падает. Сейчас (из тех, что привозят) в них серебра на четверть. Гривна серебра эквивалентна по весу некоторому числу одинаковых монет, но стоимость такой гривны из монет в четыре раза меньше. А поскольку основные торговые партнеры на западе, то и у новгородцев появилось как бы две гривны — нормальная (серебряная новгородка) и так называемая гривна кун. Понятно, что гривна кун по своей покупательной способности ниже новгородки, причем в 4 раза, но парадокс заключается в том, что применяется в торговле именно она. Все цены на торге, как правило, указаны именно в гривнах кун или в их частях. Не перепутай.

— А какие у нее части?

— 1 гривна кун это 20 ногат или 50 кун (намек на шкурку куницы), или 150 векш (векша — это белка). Но последнее — достаточно условно. Вначале трудно подсчитывать, но потом быстро привыкаешь. Конечно, сегодня «куны» да «векши» обозначают металлические деньги, приравненные к стоимости соответствующих мехов и сохранившие свое первоначальное название по мехам. Но вместо денег, при нужде, действительно оплатить товар или услугу можно и самими шкурками, и какими-то дорогими и не очень дорогими товарами, в том числе стеклянными браслетами, пряслицами и даже красивыми такими ракушками. В основном происходит не купля-продажа, а мена. Ну да разберешься.

Так за разговором и не заметили, как подошли к торгу. Он оказался огромен. Сплошные лавки, которые, для порядка, делились на ряды. Название ряда соответствовало продаваемой на нём продукции: иконный, хлебный, калашный, рыбный свежий, кожевенный, котельный, серебряный и т. д. Глаза разбегаются. Все хочется посмотреть, потрогать, попробовать.

Но в начале Сергей решил заняться своими делами и повел меня к краю площадки, туда, где торговали скотиной. Пока он улаживал свои дела, я пробежался по этому куску торга. Нет, скотоводством я заниматься не собирался, а вот кормить моих людей (и хорошо кормить) мне потребуется. Опять же лошадей для конницы, да для обоза приобретать надо будет. Хорошо бы прицениться по первому разу.

Итоги этой пробежки меня впечатлили. На одну полновесную новгородскую гривну можно было купить 3 хороших (на мой взгляд) дойных коровы (за трехлетнюю просили и того меньше). На ту же гривну можно было купить пору неплохих рабочих крестьянских лошадки или одного доброго жеребца (но тут, чувствовалось, еще можно было поторговаться), или 40 молодых телят (по 5 кун), или 8 телят — двухлеток (0,5 гривны кун). Нельзя сказать, что дорого, просто их еще вырастить надо, а это сколько одного корма потребуется. На эту же сумму можно было бы также купить 20 овец (по 0,2 гривны кун), или десяток (!) жеребят. А вот птица стоила несоразмерно дорого. В одном месте вообще за гуся просили 30 кун, т. е. на одну новгородку можно было купить только 6–7 птиц. Тут за вола нужно было отдать 2–3 гривны кун или 0,75 новгородской гривны, а тут — птицы. Видимо на это были какие-то причины, но я не спрашивал. Не мог поверить, но столько же стоили кошки и собаки. Три гривны кун за штуку! Как говаривал Киса Воробьянинов, — однако! Эта цена просто ошеломляла, учитывая то, что она была установлена на обычных в нашем мире животных. Может они какой-то особой породы? А может быть вместо того, чтобы серебро накупать, надо было просто эвакуировать из нашего времени собачий приют? Дешево и сердито, да еще и польза была бы. Правда, Сергей почему-то об этих братьях наших меньших вообще не говорил. Знать, не обо всем мы еще поговорили.

Зашел в соседние ряды. За «горнець» привозного масла просили 0,2 гривны кун. Это — горшок такой, а в нем масла порядка 5 килограммов. Попробовал — не понравилось. Горчит. Прав Сергей, чувствовалось, что масло по-настоящему в это время делать еще не научились. Мед продавали по 10 кун за пуд. Брать можно. Соль — по 4,5 ногаты за пуд, при этом продавец божился, что через неделю она будет не меньше 5 гривен кун за 10 пудов (160 килограммов). Вдвое дороже. Смотрю, некоторые верят, торговля солью шла бойко. А вот за воз дров (килограмм 400–500) просили 2 ногаты. Придется дрова самим привозить, для моей орды, да для производства хлеба, что я задумал, дороговато получается.

Надо было бы в лошадином ряду еще потоптаться, но я понимал, что времени у меня уже не осталось. И действительно, когда подошел к Сергею, он уже прощался со своим контрагентом. После этого он чем-то очень довольный, заявил, что он в моем распоряжении и повел меня по моей просьбе в ряды, где продавали зерно. Я решил пройтись здесь, да цены посмотреть. Этот товар меня интересовал особо, ведь мукомольное производство мною было задумано, да и армию мою будущую кормить надо, а основой ее питания будет хлеб. За один новгородский короб ржи (около 420 литров) просили 15 ногат, а за кадь (она в два раза больше) — 30 ногат, а это 1,5 гривны кун. Для сравнения, за короб пшеницы отдать нужно было 25 ногат. В килограммах и тоннах потом посчитаем. Но уже сейчас понятно, что не дешево. Еще успел прицениться к сену и овсу (лошадок-то кормить надо будет). Овес в среднем стоил втрое дешевле ржи. Как я понял, это обычная пропорция и в принципе соблюдалась в ту пору в самые разные года. Цены же на сено были в пределах двух ногат за воз (как дрова). Если считать, что в стогу где-то в среднем по 10 возов, то стог стоил 20 ногат, т. е. 1 гривну кун. Иначе говоря, за новгородку можно было получить 4 стога. Не так, чтобы дешево, но и не заоблачно дорого (как птицы или кошки).

Сергей в сторонке уже в нетерпении постукивал ногами:

— Слушай, давай заскочим в немецкие ряды, я там еще одно свое дельце обговорю, а ты там рядом лошадок посмотришь.

Я не возражал. Оказалось, это рядом. Конечно, в «немецких» рядах торговали не только немцы, но и англичане, свеи (шведы по-нашему), «гости» с Востока и вообще иностранные купцы. На прилавках лежали и фламандские ткани, и сукна, и вино, и медь, и янтарь, и изделия из металла, и керамика. А чуть в стороне торговался как раз тот товар, который меня особенно интересовал — лошади. В этот день здесь предлагались в довольно большом количестве так называемых «клепперы» — некрупные рабочие лошадки, было и несколько боевых коней. Честно признаюсь, рядом продавали лошадей и новгородцы, но лошади у них были намного хуже. И те и другие в оплату просили пушнину, моржовый клык, мамонтовую кость, лен, воск, древесину, но до торга дело не дошло. Я пока только приглядывался, поскольку купля-продажа лошадей требовала отдельного самостоятельного визита, да и предварительной подготовки (решения вопроса с размещением, кормом и обслуживанием лошадей).

Наконец, Сергей со своими делами закончил.

— Так, тебя что на торге еще интересует?

— Где тут кузнечный ряд?

— Во-первых, кузнецом в Новгороде называется любой мастера по металлу, так что есть «кузнец по железу», «кузнец по меди», «кузнец по серебру». Я так понимаю, что тебя кузнецы по железу интересуют. Но тут, опять же, есть кузнецы-универсалы, оружейники, щитники, шлемники, бронники, стрельники, замочники, гвоздочники, секирники-топорники, ножовщики, серповники, булавочники, уздники, кузнецы, изготовляющие весы… В общем, тут не один ряд. Тебе кого надобно?

— Не выделывайся. Понятно кого. Давай к тем, кто мечи кует, потом к тем, кто кольчуги делает, потом к тем, кто кует копья, сулицы, ну и в конце — к тем, кто делает стрелы.

— Так мы до утра всех не обойдем.

— А ты поторопись. Давай, с мечей начнем.

— Мечи есть и привозные…

— Нет, мне к тем, кто сам кует, да не к каждому, а к тем, что порукастее, помастеровитее что ли.

— Тогда это вот сюда. Вон две лавки рядом. Две самые уважаемые семьи, кузнецы-оружейники со старыми традициями. Только у них между собой сейчас ну если и не война, то что-то типа того. Короче, проблемы серьезные возникли. Вот ведь жизнь, а еще месяц назад друзья были — водой не разольешь.

— Конкуренция?

— Да нет, заказчиков у тех и других хватает. Дети подросли. Сынок одного влюбился в дочку соседа, а та в него. Сватов послали. Девка, не скрывая, двумя руками за, перед отцом на коленях стояла, умоляла отдать ее, а отец взял, да сватам и отказал.

— Боярина подавай?

— Да нет. Тут ведь как? У Ремши (отца жениха) еще два сына, но те постарше. А сыну кузнеца, чтобы стать кузнецом, т. е. иметь свой постоянный (и довольно высокий) заработок, одного умения мало. Нужна еще наковальня, т. е. несколько пудов первоклассного железа, да к ней пару мешков с щипцами, клещами всякими, зубилами, молотками и прочим кузнечным инструментом. Представляешь, сколько все это здесь стоит? Старшему сыну отец свою кузню передает, а среднему, если и наберет гривен, так только наполовину. А вторую половину где брать? К другим наниматься? При его-то золотых руках полжизни только на инструмент работать? А что о третьем говорить? А жених-то как раз третий сынок и есть. Вот и не хочет Свирей (то есть, отец невесты-то) дочь на неизвестную судьбу отдавать. Он-то сам в такой же ситуации. У него самого еще два сына. Одному его кузня в наследство, а второму? А второй вон недавно цветок железный сковал. Все дивятся, а толку-то. У младшего нет никакой надежды. А ведь тоже прирожденный коваль. Такие вот проблемы.

— А ты откуда все это знаешь?

— Они — люди в городе известные, уважаемые. Сплетни о таких быстро расходятся. Да и сам город-то… многомиллионную Москву и то в нашем мире большой деревней называют, а тут всего-то 30–35 тысяч, и то, наверное, не будет. Чего ж не узнать.

— Ну, пошли, посмотрим на этих монтекки и капулетти. Если действительно мастера, и если действительно дело только в этом, то я их Ромео с Джульеттою мигом под венец подведу. Как я понимаю, ко всеобщему счастью. И мне экономия!

Но, если честно, для меня было и то важно, что впереди такие тяжелые времена наступают, когда хорошие кузнецы на Руси еще ой как нужны будут, ими не разбрасываться надо, а помогать. Если можешь, конечно. Вот и у меня появилась возможность этому делу, пусть немного, но поспособствовать.

Но смотреть оказалось, собственно, не на кого. И в той и другой лавке были в продаже так называемые каролингские мечи (более ранние) и появившиеся несколько позднее романские мечи с характерным дисковидным навершием. И те и другие исключительно для рубки и потому мне никак не подходили. Впрочем, я их покупать и не собирался. За прилавками и там и там стояли явно не главы семейств, что, в общем-то, было не удивительно. Дома кузнецов, как и кузни, по сложившейся традиции находились на окраине, работали ремесленники в ту пору только под заказ и потому главы семейств, с учетом возраста, часто сами на торг не выезжали.

Сергея и там и там знали, поздоровались с ним радушно. Пользуясь этим я и пригласил главу и того и другого семейства на следующий день (в субботу) после обедни (т. е. после 3 часов дня) «к нам» в гости под предлогом обсуждения возможного большого заказа.

Зашли еще к кольчужникам (точнее, как оказалось, к бронникам, да и кольчуга называлась «кольчатой броней»). Этих пригласил на то же время, но на воскресенье. Торопился я не случайно. Дальше начинался очередной пост. Хотя он был не такой строгий и по воскресеньям (а также по праздникам, которые на пост выпадают) разрешалось не только есть рыбу, кашу с маслом, но и выпить вина (в меру, конечно, но кто ее помнит эту меру), но пост есть пост и начинать свое пребывание с нарушения сложившихся правил, честно говоря, не хотелось. А не угостить приглашенных гостей — это как-то не по-людски.

Потом уже начало темнеть и лавки стали одна за другой закрываться. Засобирались и мы домой. До остальных кузнецов не добрались. Единственно, что успел, так это поинтересоваться по дороге стоимостью местной одежды. Оказалось, что стоит она, как я и читал, очень дорого. За простую сермягу на крестьянина просят от 15 до 20 кун. Чуть не половину коровы. Однако!

До дома добрались без приключений, хотя Сергей, видно было, переживал, нервничал и оглядывался. Но когда я достал из-под шубы «Ксюху» и повесил ее ремень на свое плечо, разулыбался, расслабился. А чего? Кто тут знает, что я такое на ремне несу? Так что не боись, Серый. Ну, кто тут против нас? Кто самый смелый? А? Ну, подходи, ёкарный бабай!

«А не посчитать ли нам уважаемые кроты?»

Дома я сел за подсчеты и сразу вспомнил известный мультфильм «Дюймовочка», в котором мистер Крот подсчитывал, во сколько ему обойдется содержание этой самой Дюймовочки, если он на ней женится. При условии, конечно, что она ежедневно будет съедать только половину зернышка. Считал и приговаривал:

— Половина зёрнышка в день… В день — это немного. Женюсь! А в год? В году 365 дней. По половине зёрнышка в день — 182 с половиной зерна в год. В год получается не так-то уж и мало… Нет, не женюсь!

Но у Крота хоть выбор был, а у меня его нет. Людей и лошадей кормить надо и надо знать, во сколько это мне обойдется. Своей вотчины у меня нет. Почти все надо будет покупать. Надо же в этом вопросе как-то, хотя бы предварительно, сориентироваться.

Итак:

Все зерно в Новгороде относилось исключительно к сыпучим продуктам и продавалось не на вес (как в наше время), а по объему. Дано: за один новгородский короб ржи (около 420 литров) просят 15 ногат. Поскольку плотность ржи мне известна (720 кг/м³), получается, что в 100 литрах ржи будет порядка 72 килограммов. Значит, один новгородский короб этого зерна весит около 300 килограммов. Иными словами, тонна ржи будет стоить от 2,5 до 3 гривен кун. Но это в Новгороде. В Новом Торге она обойдется мне значительно дешевле. Думаю, что на одну новгородку — порядка 2 тонн. Приемлемо. Правда, ее еще привезти надо.

Пшеница тяжелее ржи. В 100 литрах будет порядка 77 килограммов. Значит, один новгородский короб той же пшеницы будет весить порядка 323 килограмма, а просят за него 25 ногат. Иными словами, в Новгороде на одну новгородку можно будет купить только одну тонну пшеницы. В два раза меньше ржи. Дороговатое удовольствие.

Что касается овса. Многое конечно, зависит от его урожайности в каждый конкретный год, но будем ориентироваться на то, что он в среднем стоит втрое дешевле ржи. В этом году его урожай средний, а, значит, если везти из Торжка, то на одну новгородку я смогу купить овса 6 тонн.

Сено из Торжка не повезешь. Его надо покупать здесь по две ногаты за воз. С солью тоже надо сейчас решать, поскольку весной и сено, и соль будут, может быть и не в пять раз, но дороже.

Прикинул и то, во сколько обойдется мне питание лошадей?

В сутки (по нормам моего времени) одной лошади весом 450–500 кг требуется (в среднем): овса — 5 кг; сена -10-13 кг; отрубей — 1–1.5 кг; немного свеклы и капусты и, наконец, поваренной соли порядка 30 гр. Правда, отруби можно не считать, поскольку я надеюсь получить их бесплатно в качестве отходов будущего мукомольного производства. Без свеклы и капусты тоже обойдутся. Разберемся с остальными кормовыми составляющими. Вначале — с овсом. На одну лошадь на год его требуется чуть меньше 2 тонн. Но на 150 лошадей конницы уже 300 тонн. Да на 40 лошадей обозных (а уже понятно, что их, скорее всего, понадобится в несколько раз больше) — еще 80 тонн. На круг получается 400 тонн овса надо купить в год. То есть только на овес надо потратить около 67 новгородок. Однако! Думаю, что нормативы кормления лошадей моего времени здесь будут неприемлемы и долю овса надо будет значительно урезать, частично компенсировав его сеном. Вот Сергей смеется и утверждает, что здесь рабочим лошадям вообще овес не дают, а боевым, если и дают, то значительно меньше. Иначе лошади быстро «съедят» любую кубышку своего хозяина.

Посчитаем сено. Воз сена весит порядка 25–30 пудов, т. е. 400–480 килограммов, и стоит 2 ногаты. Пусть в день одной лошади нужно 12 килограммов сена. Значит, в месяц ей потребуется уже 360 килограммов сена. До весны и свежей травки 6 месяцев. Получается, что на каждую лошадь потребуется две с лишним тонны сена, это — 5 возов, стоимостью половину гривны кун. Если бы лошадь была одна, то это вроде бы не много. Но мне нужно будет кормить не одна лошадь, а порядка, как я понимаю, 200 штук (а может быть даже и больше). Конечно, не все они будут покупаться одномоментно, но к следующей зиме они уже все должны быть в наличии. Важно и то, что на следующую зиму мы сами сено для них заготовим. Но все равно уже сейчас только на сено надо будет истратить больше 60 серебряных новгородок! Вспомните, сколько стоил один вол на торге. А ведь я не считал еще стоимости самих лошадей, их экипировки, саней и телег и еще множество позиций, что потребуют от меня, как их собственника, значительных затрат. Однако! Так можно и в Кису превратиться.

Теперь о соли. Я перед отлетом уточнял. Взрослым лошадям необходимо давать ее в сутки по 30–35 граммов в день, т. е. одну столовую ложку с верхом. Вроде бы немного. Но это почти 1 килограмм в месяц и 12 килограммов в год. А вокруг средневековье и соль сможет доходить до 5 гривен кун за 160 килограммов. В ведь ее нужно давать и зимой, и летом, практически полтора года. Это же тонны соли только для лошадей. Караул! Получается, что за полтора года мои лошадки съедят почти столько же, сколько они стоят! Я просто физически ощущал, как утекают мои баснословные богатства. Ёкарный бабай!

Глава 4. Игнач

Если к тебе прилепили кличку, прими ее и сделай своим собственным именем.

Джордж Р. Р. Мартин

Я предпочитаю прозвища именам: по крайней мере, прозвища дают более-менее осмысленно, а имена — как бог на душу положит.

Макс Фрай, «Лабиринты Ехо: Тихий город»

— Как его зовут?

— Кого, пса? У него нет имени. Мы с женой никак не договоримся, как его назвать. Мы зовем его «Эй», или «Пёс», или просто свистим. Это безразлично, он всё равно не идёт, как его ни зови.

Коломбо (телесериал) (1968–2003)

Ювелир

Поскольку кузнецы были приглашены на послеобеденное время, я решил время не терять и навестить в субботу с утра местного ювелира по одному очень важному для меня делу.

Многие ювелиры жили и работали вблизи перекрестка Великой и Холопьей улиц. Тот, кто был мне нужен — Гостята — жил там же. Его дом я нашел быстро, но холопы, видимо, куда-то отлучились и я, потоптавшись немного, сам прошел внутрь дома. Хотя я приехал не так уж рано для субботнего дня, но семья была еще не в церкви, а сидела за столом. Хотел сказать: «Бог в помощь!», но слова повисли на языке. И я, совершенно неожиданно для себя, сказал:

— Шалом!

За столом возникла пауза, как в Ревизоре. Потом хозяин поднялся из-за стола и в ответ на мое «мир вам» произнес:

— Бокер тов, — т. е. добрый день.

Кажется, моя шутка была неудачной. Радушие и интерес явно сменились напряженностью, и я поспешил ситуацию как-то развести, заговорив пусть на своем, но все-таки на славянском языке:

— Прошу меня извинить, если я помешал вашей трапезе. Меня зовут Михаил. У меня к тебе, Гостята, дело, но я зашел видимо не вовремя и могу подождать.

За столом явно облегченно вздохнули, а Гостята (или как его там зовут на самом деле) сразу предложил мне разделить с ними еду и питье:

— Прошу за стол, Михаил, правда, мы уже перешли к сладкому, но Рахиль и Лея сейчас все для тебя принесут.

Хотел я спросить, что-нибудь типа: «Еда, надеюсь, кошерная?», но ума хватило дальше в этом духе не продолжать.

На столе действительно стоял цимес — десертное блюдо еврейской кухни, и было понятно, что этот поздний завтрак (или ранний обед?) уже практически закончен. Поэтому я снова извинился и пояснил, что не стоит из-за меня начинать все с начала, тем более что я сам из-за стола. Кроме того, если хозяева на меня не обидятся, то я хотел бы побыстрее оговорить дело, по которому пришел, поскольку суббота у меня — рабочий день и впереди назначено еще несколько встреч, опоздать или не прийти на которые означало бы нанести людям обиду, а мне бы этого делать не хотелось.

Гостята спорить не стал и предложил пройти к нему в мастерскую. Но прежде, чем мы ушли, он помялся и спросил:

— Как ты узнал, Михаил?

— Во-первых, у евреев, скажем так, вполне определенная внешность, а что касается веры, так вон у девочки за столом серьги в виде звезды Давида.

Гостята оглянулся, укоризненно покачал головой и с мягким укором сказал:

— Ты зачем эти серьги надела, нехда́? Говорил же, положи их подальше и не надевай.

— Они мне очень нравятся, са́ба. А мы сегодня никуда идти не собирались и про гостей ты ничего не говорил.

О, да это же дед с внучкой. Общался я с еврейской семьей в далеком теперь для меня мире. Некоторые слова помню.

Гостята отмахнулся:

— Ладно, сидите тут, потом поговорим.

Мы прошли в его мастерскую. Комната была не очень большой, но, по понятиям того времени, довольно светлая. На столе лежали глиняные тигельки, в которых, как я знал, плавили драгоценные металлы, а также медь и олово. Рядом — известняковые, глиняные и каменные формочки, по которым разливался расплавленный металл, в углу — небольшой горн, около него на верстаке было разложено несколько маленьких и больших клещей, зубил, свёрл, зажимов, пинцетов и ювелирные ножницы, еще что-то. Сбоку у верстака была закреплена миниатюрная наковаленка, а около нее в беспорядке валялось несколько молоточков. В дальнем углу были еще какие-то приспособления, прикрытые небольшим отрезком ткани. На полке над рабочим столом заметил несколько точильных брусков, медную проволоку, куски меди, воска, два бронзовых браслета, довольно большой перстень, бусы, фрагменты подвесок, фибулы (этакие металлическая застёжка для одежды, которые одновременно служили и украшением), и почти готовые колты, а также множество больших и маленьких кусочков смолы (или янтаря?).

Гостята предложил мне сесть на лавку, сам сел напротив и приготовился слушать.

— Заказ мой не сложен. Привез я из дальних краев большие (и довольно тяжелые) слитки серебра. Мне надо их расплавить и вылить из них новгородские гривны, но так, чтобы к гривнам этим, ни по весу, ни по качеству серебра никаких претензий возникнуть не могло.

— Это сделать не трудно. А сколько всего серебра?

— Много. М-да. Это и плохо, и хорошо. Много работы, но много и оплаты. Да, надеюсь, ты знаешь про то, что при плавке серебра металл чуть-чуть улетучивается и потому гривен по весу получится меньше, чем вес металла, который ты мне передашь?

— Да, это мне известно, я консультировался, — после этих словах Гостята поморщился, но промолчал, — на угар должно уйти порядка трех гривен из ста.

— На всякий случай, давайте говорить о четырех гривнах из ста.

Я выдержал внушительную паузу и продолжил:

— Я понимаю, что каждый должен иметь свой гешефт. Такая договоренность возможна, но при одном условии.

Гостята насторожился и весь превратился в слух. Разница в угаре 3 или 4 новгородки дает на 18-ти пудах серебра целых 15 новгородских гривен. Для простой работы — огромный куш.

— Дело в том, Гостята, что серебро, которое я привез, фактически не имеет примесей. Мне не хотелось бы никаких разговоров по поводу моих гривен и возможности за счет чистоты металла отслеживать их движение. Понимаешь меня?

— Что будем добавлять в серебро — свинец или медь? И сколько нужно добавить?

— В новгородских гривнах примесей содержится 4–6 частей из 100. Значит, нужно будет добавить так, чтобы получилось примерно 5 частей примесей из 100. Но только 5 частей, Гостята, а не шесть и не семь. Я потом проверю… Добавлять будем свинец. Я его буду передавать тебе вместе с серебром.

— А сколько частей примесей в твоем серебре?

— В моем серебре примесей нет.

— Не может быть.

— Договоримся — проверишь. Но я не хотел бы, чтобы о таком моем серебре кто-либо узнал. Тоже все начнется со слов «не может быть», а на такие слова, глядишь, и церковь, али еще кто похуже, подтянется.

Гостята ненадолго задумался, а затем улыбнулся и вернулся к нашему разговору:

— Какова будет оплата моей работы?

Я рукой отодвинул с верстака лежащие на нем инструменты и достал из вещевой сумки принесенные с собой ювелирные накатки, напильники, ножнички, обжимки, давчики, пинцеты, зажимы, совки, плашки, воротки и метчики, разметочный инструмент, рифели и, наконец, тисочки, а радом (в сторонке) положил очки ювелира. Тисочкам и надфилям Гостята (видно было), обрадовался. Все восклицал «Какая работа!». Но потом положил их обратно:

— Маловато будет. Работы слишком много, даже для такой оплаты. Риски есть, что с угаром можно не уложиться и вообще… мутноватое какое-то серебро у тебя, Михаил.

— Ну, во-первых, серебро у меня не мутноватое, потому что я его точно не награбил и не украл. Нет у нас такого серебра ни в новгородском княжестве, ни у соседей. Издалека вез. Во-вторых, это брак твой мутноватый, — и через паузу, — а, в-третьих, ты же еще не всю оплату посмотрел.

Гостята взял в руки очки ювелира и стал их крутить туда-сюда:

— Да я что-то вообще не пойму, что это такое и зачем это мне.

Я сунул ему в руку кусок медной проволоки, надел, как полагается эти очки на его голову, а затем попросил поднести к лицу руку с проволокой. Гостята вздрогнул. Отвел руку, снова приблизил, снова отвел и, шепча «не может быть», снова приблизил. Я снял с него очки — на меня смотрел совершенно ошалевший человек.

— Что это? Откуда?

— От верблюда. Мы договорились? Или мне к другому ювелиру обратиться?

— Нет-нет, какие ювелиры, со мной, только со мной договорились, — заметался он по мастерской. Ты даже не представляешь, Михаил. Глаза мои с возрастом подводить стали, а тут…

Похоже, что он все еще не пришел в себя.

— Ты вот что, Гостята. Пошли из челяди твоей четверых ребят, что покрепче, пусть принесут из моих саней два зеленый ящик.

Пока Гостята ходил и отдавал распоряжения, он немного успокоился, но все равно, то и дело поглядывал на очки, что я держал в своей руке.

Ждать пришлось недолго и вскоре мои ящики принесли. Когда челядь вышла, я достал из одного из них два банковских слитка серебра, а из второго — брезентовый мешок с кусками свинца.

— Давай так, Гостята. Вот видишь на слитках надпись. На них указан точный вес каждого слитка, так что смотри, чтобы жадность тебя не подвела. Тебе оно ни к чему, поскольку плавить такой слиток тебе просто не в чем. Но я вес серебра, который тебе передаю, точно знаю. Кроме того, еще раз говорю, не жадничай, добавляй только пять частей на 100. У тебя и так от «угара» при твоем мастерстве еще не мало останется. С каждой «чушки» — по паре гривен, не меньше. А «чушек» 10 штук. Где ты за несколько дней столько заработаешь?

— За все сразу рассчитаешься?

— Нет, Гостята. Тисочки, надфили прочую мелочь оставлю сразу, а очки передам при окончательном расчете. Быстрее сделаешь — быстрее получишь.

Тот приуныл. Но я уступать здесь не собирался. Так надежнее будет. До последнего расчета точно не скроется.

— Когда приехать с новой партией и забрать готовый товар?

Гостята оживился:

— По субботам мы… не работаем, а так — в любой день. Приезжай через четыре дня, все будет готово.

— Договорились. Ну а теперь позволь тебе вопрос задать, на который хочешь — ответь, не хочешь — не отвечай. Вы ведь пришли на новгородскую землю с территории Хазарского каганата?

— Мои предки пришли из Тмутараканского княжества.

Ну, понятно. Было такое государство — Хазария. В первой половине восьмого века часть правящей элиты хазар попала под сильное влияние евреев и приняла иудаизм. Номинально Хазарию продолжали возглавлять каганы из старого царственного рода (которые придерживались традиционных языческих верований), но реальное управление осуществлялось от их имени беками, которых, в свою очередь, наставляли евреи, которые и были реальными властителями. Фактически Хазария представляла собой до конца Х века независимое иудейское государство. Затем она была разгромлена Святославом, и окончательно сметена половцами. В 1064 году три тысячи хазарских семей переселились в Закавказье. Другие (хазары-иудеи) частично мигрировали в страны Центральной Европы, а частично (жившие на Дону и в Причерноморье) попали под власть русского Тмутараканского княжества. Вот тогда евреи и стали переселяться в разные регионы Руси.

— А что это вы на север подались? Новгородцы — не хазары. Над ними власть не возьмешь. Да и евреи, помнится, всю жизнь любили тепло.

— Здесь поспокойнее. Да и Новгород — город купеческий, а среди купцов мы свои.

— А, ну понятно, где деньги — там и тепло. Ну-ну, не обижайся, не обижайся. Каждому — свое.

— Да я не обижаюсь, я хочу тебя просить… Ты это, ты не рассказывай о нас никому. Все считают, что мы приняли христианство, мы получили христианские имена. Нам здесь жить, поэтому не хотелось бы… на такие слухи, «глядишь, и церковь, али еще кто похуже, подтянется», — не удержался и передразнил он меня.

— Ну, что ты, Гостята. У каждого из нас свои тайны. У тебя — свои, у меня — свои. Я буду беречь твою тайну, а ты, — я кивнул на свои слитки, — береги мою.

На том мы с Гостятой и простились.

Возвращался я от Гостяты и думал: Гостята, ты, конечно, может и Гостята. Вот только у внучки твоей серьги в виде звезды Давида. Сам же, наверное, и делал. Днем-то (на людях) — важно в церковь выхаживаешь, а ночью дома хоть сейчас синагогу открывай. Я-то буду молчать, но долго ли такое утаишь? Впрочем, это все не мои проблемы.

Дело в том, что Устав князя Ярослава о церковном суде, в ведении которого находилось в то время брачное право на Руси, гласил, что если иудей (или мусульманин) вступит в брак с русской женщиной, то с иноверца следует взыскать штраф в размере 50 гривен, а женщину постричь в монахини. Впрочем, браки с католиками и протестантами тоже не поощрялись. Неправославные христиане тоже рассматривались как еретики. VI Вселенский собор (860 г.) о браках с еретиками говорил совершенно недвусмысленно: «Недостойно мужу православному с женою еретическою соединяться браком, ни православной жене сочетаться с мужем еретиком. Если же будет обнаружено что-либо подобное, сделанное кем-либо: брак почитать не твердым и беззаконное сожительство расторгать. Ибо не подобает смешивать несмешиваемое, ни соединять с овцою волка, и с частью Христовою жребий грешников. Если же кто постановленное нами преступит: да будет отлучен». Иное было возможно только при условии, что жених (в нашем случае) принимает православие, причем искренне, а не только берет православное имя.

А червячок внутри гложет. Хорошо, что я невольно секрет его узнал. Теперь он тоже язык за зубами держать будет. А серебро что, оно настоящее. Гривны настоящие. Сделает дело, и я уже не на крючке, а вот ты, Гостята…

Ну что ты, Миша, за человек, когда ты из себя мента вытравишь, ну ёкарный бабай.

Кузнецы

Первым из приглашенных кузнецов подъехал Ремша (отец жениха) и с ним два младших сына — Яков и Харитон (который сватов засылал). Лошадь с санями завели во двор (заехать самолично значило оскорбить хозяина) и передали под присмотр кому-то из холопов Сергея.

Честно скажу, гости меня как-то не впечатлили. Ну как же, думал — приедут кузнецы, ростом под потолок, в плечах — косая сажень. А приехали, в общем-то, нормальные по своей комплекции люди. Видно, что не слабые, но и не богатыри былинные. Сергей это заметил и прямо при гостях стал объяснять:

— Есть кузнец, а есть молотобоец (которых лучше, если в кузне два). Кузнец сам молотом не машет, а молоточком легко постукивает по заготовке в том месте, по которому молотобойцы уже бьют своими молотами или кувалдами со всей дури. Так что кузнец не обязательно имеет мощную фигуру. Его мощь в другом. Как из какой-то «глины» получается металл? Почему одни изделия из того же железа хрупкие, а другие молотом не расколешь, одни мягкие, а другие даже ковать тяжело? Недаром всегда считалось, что кузнецы якшаются с нечистой силой. А молотобойцу что — бей молотом куда покажут и все дела.

Гости сдержано посмеялись. А я, провожая их в свою комнату, вспомнил один эпизод из своей давней жизни. Как-то с друзьями мы выехали на природу «на шашлыки». В приготовлении же шашлыков не было у нас равных Гене Свиридову. И вот как-то одна из женщин попросила его научить ее такие же шашлыки жарить, раскрыть, так сказать, секреты мастерства. На это ей Гена ответил так:

— Да я бы с радостью, но тут вот какое дело. Вот возьмем мы с тобой всё одинаковое: и мясо, и лук, и специи, и шампуры и даже пусть мангал будет один и тот же, а одинаковых шашлыков у нас с тобой не получится. Я не говорю о подготовительном этапе. Здесь еще можно выделить какие-то общие подходы. Но как я тебе объясню, в какой момент шашлык на углях надо переворачивать? Ни цветом поджариваемого мяса, ни этапом его шкварчения этого момента объяснить нельзя. Это где-то глубоко внутри тебя и передать это другому человеку при всем желании у меня не получится. Так что никаких секретов на самом деле нет. Можно научить делать нечто подобное. И такое подобное могут сделать все мужчины, что собрались сегодня в нашей компании. Но это подобное все равно будет не таким же, какое получается у меня. Он может быть и хуже, может быть и лучше, но не таким. Поэтому у каждого шашлычника вкус шашлыков, пусть незначительно, но все равно будет отличаться. И мне приятно, что именно мои шашлыки нравятся моим друзьям.

В этом подходе Гены Свиридова к своим «секретам» есть много общего с «секретами» ковки. Кто не знает, что от жара железо изменяет свой цвет? Вначале оно становится темно-коричневым, потом коричнево-красным, потом темно-красным, затем темно-вишнево-красным, вишневым, светло-вишневым, красным, светло-красным, желтым, светло-желтым и, наконец, белым. И каждый такой цвет металла еще имеет свои оттенки. Как определить в какой момент его надо положить на наковальню, а в какой — прекратить ковку? Как не «пережечь» раскаленный металл и как его правильно закалить, или отпустить? Все это — такие же «секреты» кузнеца, как и «секреты» Гены Свиридова.

Но уйти дальше в мои воспоминания мне Сергей не дал:

— Ты, Михаил Игнатьевич, заводи гостей в дом, а я остальных подожду и вместе с ними к тебе поднимусь.

— А что еще кто-то будет? — насторожился Ремша.

— Заказ большой, одна кузня не справится, — вполне дипломатично, как мне показалось, ответил я.

— Так попросили бы, я сам бы надежных ковалей и подобрал.

— Да вроде и этих надежней не бывает.

— Ну ладно, поглядим на этих надежных. Куда проходить-то?

Пока снег с обуви обметали, пока гости согласились шубы скинуть, пока поднялись в мою комнату, пока завели по обычаю вопрос о погоде, слышно стало, что и Свирей подъехал. Минут через пять вместе с Сергеем и двумя сыновьями (Костянтином и Микифором) и он к нам поднялся.

Встречу двух кланов вряд ли можно было назвать радостной. Ни те, ни другие увидеть друг друга у меня явно не ожидали. Поприветствовали друг друга сдержано, расселись по разным лавкам. Лица хмурые, смотрят в пол. Видно, что ушли бы, не задумываясь, только хозяев не хотели обидеть. Поэтому я ждать не стал:

— Рад вас видеть, гости дорогие. Зовут меня Михаил Игнатьич, по фамилии… Тут Сергей мне на ногу наступил и на ухо так:

— Ты что, Михаил Игнатьевич, нет еще в XIII веке у нас фамилий-то.

И Свирей встрепенулся:

— Как-как? Игнач? Значитца, Мишка Игнач? Интересное прозвание. Не встречал.

— Вы извините отца, Михаил Игнатьич. Это он не нарочно. В кузне постоянно шумно и слух со временем садится. А он в последнее время вообще туг на ухо стал. Да и годы у него уже…

— Нет-нет, не Игнач, а Игнатьич, — сказал я погромче, но видимо недостаточно громко. Свирей снова не расслышал:

— Игнач? Ну я и говорю Игнач. Значица. Хорошо!

Тут опять мне Сергей на ухо:

— Да пусть будет Игнач. Этот вопрос не такой важный. К делу переходи, а то, смотрю, они сейчас разбегаться начнут.

— Ладно, пусть будет Игнач.

Знал бы я тогда, что в этот самый момент меня заново окрестили.

— Большое дело у меня к вам. Нужно много чего сковать, а из всех кузнецов, кого не спрошу, все на вас, как на лучших показывают. Сталь, с которой вам предстоит работать дорогая, для работы с ней мастера требуются, а вот вы — такие мастера и есть.

При этих словах главы семейств гордо головы подняли и «осмотрелись», хотя кроме нас в комнате никого не было. Надо же, блин, это они так хорошо расслышали. И Свирей тоже.

— Вот только говорят, что ты, Ремша Жданович и ты, Свирей Даромирович, с детства друзьями были, да сегодня в ссоре великой находитесь. Можно ли вам совместное большое дело доверить? О причине ссоры не спрашиваю…

Но тут Свирей меня перебил. Причем смотрел на меня, но обращался явно не ко мне, а к Ремше:

— Дык ну не могу я, не могу дочь свою в нищету отдать.

— Это ты где нищету увидел? — взвился Ремша, — знаешь ты кто?

Продолжить я ему не дал:

— Остановитесь, гости дорогие. Все-таки вы в гостях, да и пост, считай, на дворе вот-вот начнется. Если мы будем продолжать оставаться злыми, лукавыми, раздражительными, будем ссориться с ближними, осуждать их, болтать попусту — это будет не по-божески.

— А ты что, святой?

— Может быть и святой, — ответил я с мягким нажимом.

Потом в возникшей тишине я подошел к столу и откинул угол мешковины, прикрывающий мою самую большую наковальню. Восемь пудов великолепной стали. Где такую в средневековье найдешь? Все гости мои, не мигая, уставились на нее.

— Я так понимаю, что весь сыр-бор вот из-за такого?

Здесь я вынул из кармана заготовленный заранее шарик от подшипника, поднял руку сантиметров на 30 над зеркалом наковальни и отпустил его. В гремящей тишине шарик ударился о наковальню и подскочил назад до самой руки.

В комнате пронеслось многоголосое:

— О-о-о-о.

Не удивительно, так даже в мое время проверяют твердость рабочей поверхности наковальни. Я поднял лежащий рядом молоточек и ударил им по ее башмаку. В комнате разлился долгий, высокий и чистый звон.

— О-о-о-о!

После этого я откинул мешковину со стола и продемонстрировал весь набор выложенных рядом с наковальней инструментов. Сделанных, напомню, все-таки в XXI веке.

— О-О-О-О!

— Вы пока, как люди знающие, посмотрите тут, а я попрошу чего-нибудь попить принести.

— Да-да, пусть пить принесут.

Тут у любого жажда проснется. Я открыл дверь и крикнул:

— Марфа, принеси-ка нам чего-нибудь попить. У гостей в горле все пересохло, — да и вышел как бы для того, чтобы этот вопрос проконтролировать. Вернулся минут через пять, но видно было, что и этого времени гостям не хватило. Однако при виде меня они взяли себя в руки, снова чинно отошли от стола, уселись на свои лавки и уставились на меня. Причем в глазах у Харитона (Ромео новгородского) появился лучик надежды и, одновременно, страх, что он ошибается.

Долго выдержать паузу у меня не получилось:

— Так вот, гости дорогие, в оплату за исполнение заказа я готов передать Харитону все, что лежит на этом столе. При условии, конечно, что ты, Свирей Даромирович, отдаешь за него свою дочь. Все выдохнули и …заговорили разом. Никто никого не слушал, каждому казалось, что именно он сейчас говорит самое важное.

Но тут, как нельзя вовремя, зашла Марфа и принесла жбан прохладного домашнего пива и довольно большие кружки.

— Гости дорогие, давайте маленько промочим горло, да продолжим нашу беседу.

Несмотря на упоминание об умеренности, первую кружку все сразу выпили до дна. Атмосфера за столом несколько изменилась, но до перелома было далеко.

— А что же это за заказ такой? — осторожно спросил Свирей, — и каковы условия заказа?

За столом опять стало тихо.

— Мне нужно вооружить тысячу человек. Из них 200 мечников, т. е. нужно будет 200 мечей. Кроме того, будет 150 — всадников, т. е. нужно будет сковать 150 сабель по моему образцу. 400 стрельцов и 200 копейщиков. Этим — нечто среднее между мечом и саблей — вам хорошо знакомые тесаки. Они имеют вид укороченного меча и отличался от него тем, что у их клинка только одно лезвие, как у сабли. Кроме того, каждому воину и обслуге нужно сковать по хорошему ножу. То есть, их потребуется 1000 штук. Все нужно сделать за год. Это — мой заказ для вас.

Все молчали, и я продолжил:

— Начну с мечей. Вот деревянная рейка, на ней отмечены минимальная и максимальная длина, ширина клинка у рукояти. Наконечник острый, чтобы можно было наносить не только рубящие, но и колющие удары. Дол. Рукоять меча усиленная, тут как получится, главное, чтобы баланс меча был как можно ближе к его рукояти. По весу мечи будут чуть тяжелее 5 новгородских гривен.

Кузнецы окружили меня, перешептывались.

— Длина в полсажени и еще отнять вершка 2 или 3. Ширина клинка у рукояти — вершок или немного более.

— Лучше ковать каждый раз под конкретного человека.

— Ну это понятно.

— Теперь тесаки. Длина тесака — аршин, ширина клинка — где-то немного меньше 2 вершков. И мечи, и тесаки вам хорошо известны, так что размеры приблизительные. Сабли…

Но тут мне Яков помог:

— Если для пеших, то в среднем длина не сабли, но клинка сабли равна росту человека, от которого отнимаем полсажени, вершок и перст.

Я сразу прикинул, что это около 100 сантиметров. Будем иметь это ввиду.

— Но мне сабли нужны для конницы.

— Тогда длину клинка (клинка, не сабли) обычно меряют от середины шеи до кончиков пальцев вытянутой в сторону руки. Клинок получится немного длиннее.

— Давайте так. В качестве формы сабли дам образец. Дальше буду подгонять людей, вы сами решаете какую длину сабель каждый раз делать.

— Слушай, э…Игнач, а почему тесаки, а не боевые топоры?

— Центр тяжести на боевых топорах приходятся на металлическую часть оружия и потому они менее маневренны. Выпад мечом или саблей происходит гораздо быстрее замаха, т. е. воин с топором проигрывает в скорости. А скорость в борьбе с теми, с кем моему войску предстоит воевать, очень важна. Парировать нападение противника топором сложнее, т. е. воину с топором обязательно нужен щит. На колющий удар топор не способен, а в бою это может оказаться важным. Так что…

— Но только 200 мечей будут весить больше, чем наковальня и весь инструмент, предлагаемые в оплату.

— Согласен. Но я сам передам вам металл, из которого вы будете исполнять мой заказ. То есть железо — мое. Ваше — только работа.

— Но это железо еще надо будет порубить, расковать. Это потребует много сил и много времени. Только это занимает две, а иногда и три седьмицы. Мы даже в три кузницы не можем справиться в срок с таким заказом, даже сковать только 200 мечей.

— Железо уже расковано и порублено на заготовки. Вам остается только придать необходимую форму, закалить, отполировать, заточить, сделать рукоятку и ножны. Чистое время самих кузнечных работ с этими заготовками не составит даже одного дня. Больше того, уверен, что каждый из вас спокойно может расковывать и придавать нужную форму не менее, чем двум заготовкам в день.

— А почему это ты считаешь, что эти заготовки проковывать не надо.

— Если железо сырое, то оно, конечно же, нуждается в проковке, которая уплотняет металл. Возьмите ту же крицу. Проковка устраняет пористость такого металла. После проковки крицу снова нужно нагревать и снова класть под молот. Причем, эта операция повторяется много раз. Потери железа только на одном угаре будут огромными. А вот мое железо, точнее сталь, уплотнять не надо. Лишняя ковка здесь будет только разрушать структуру металла, что ухудшит свойства клинка.

— Неужели, «дамаск»?

— Нет, дамасская сталь для Руси не подходит по той простой причине, что сталь эта цементитная, а значит, боится мороза и при сильном морозе вообще может разлететься осколками при ударе.

— Цементитная — это что такое?

— Цементация — это такая работа с металлом, при которой обогащение малоуглеродистой стали углеродом происходит только на поверхности, а внутри он остается прежним. Вопрос в последствиях…

Ничего я так наблатыкался. Вон и гости мои переглянулись и про «цементацию» дальше спрашивать не стали.

— Вот образцы моей стали.

Я достал из-под стола заранее приготовленные в двух экземплярах заготовки по каждому виду оружия и передал их своим гостям. Те цокали языками, стучали по металлу ногтями, качали головами. Но тут вмешался Ремша:

— Но ведь потребуются дополнительные затраты. Сам говоришь, нужно делать ножны, рукояти. Одного угля сколько надо. Дополнительно нужно молотобойцев нанимать, чтобы столько всего сковать, а им надо платить.

— А Вы как хотели. Даром кузницу получить. И ты, Ремша Жданович и ты, Свирей Даромирович, оба в равной степени заинтересованы в получении такой оплаты. Так что, тряхните мошной, речь идет не только о серебре, но и о счастье ваших детей.

— Так-то оно так. Но если я все вложу в счастье своей дочери, то отберу надежду на счастье у своего второго сына. Все, что скопил — отдам.

— Прости меня, Свирей Даромирович, что не успел я еще сказать вам все, что хотел.

— Да ладно тебе, Игнач, давай по именам. Что нам друг перед другом чиниться.

— Согласен. Так вот, Свирей, это же твой второй сын цветок из железа сковал? Это же ты, Микифор? Молоток! Для того, чтобы вы не думали, что я за его счет хочу не только других в рай ввезти, но и сам туда въехать, для него у меня тоже кое-что заготовлено. Хочу, чтобы ты, Микифор, после выполненного урока, побыл кузнецом в моем войске. До следующего лета. Где лошадь подковать, где доспех выровнить. В качестве компенсации за утраченные надежды, дам тебе походную кузню да кое-какой инструмент. Наковальня, правда, не такая тяжелая, всего пуда четыре. Но зато год отработаешь, и походная кузня — твоя. А это больше половины обычной кузни. Оплата работы само собой отдельно, так что на вторую половину сможешь и сам насобирать. Если согласен, вон, смотри, все, что в углу лежит, под дерюжкой уже сейчас — твое.

А сам встал, открыл дверь и прокричал:

— Марфа, неси еще чего попить. Да побольше, а то все уже кончилось.

И снова вышел под предлогом этот вопрос проконтролировать.

На этот раз вернулся я минут через десять.

За столом было тихо. В углу на второй моей наковальне лежал, обнимая ее, Микифор. Плечи его вздрагивали. Рядом сгорбясь, как от непосильной ноши, стоял Свирей.

Я понял, что Микифор в ходе разговора последнюю надежду на собственную кузню потерял, а потом неожиданно обрел не надежду, а свою, казалось бы, несбыточную мечту. Но развел руками и только и смог сказать:

— Ну-ну, Микифор. Ты чего? Ты же кузнец, мужчина. Свирей, веди сына за стол. Еще не все обсудили.

Свирей помог сыну встать, а тут и Марфа нарисовалась. Выпили молча. Я не удержался:

— Вот что, гости дорогие. Плохой из меня купец, поскольку я чувствую, что вы уже все на заказ мой согласны. Согласны год всухомятку прожить, а больные вопросы для детей ваших разрешить раз и навсегда. Однако не могу я себе такое позволить. Вам надо на что-то жить, семьи свои кормить, одевать, обувать. Поэтому в качестве оплаты я буду передавать вам по одной заготовке за каждые десять, нет, за каждые пять полученных и прошедших проверку изделий. Это все отличная сталь и…

Но мне договорить не дали. Что тут началось. Восторженные крики, радостные лица (на контрасте с недоуменным лицом Сергея), тяжелые похлопывания по плечам.

Все дружно выпили еще раз. Не скромно, но выпили за меня.

— Я так понял, что мы договорились?

— Даже не сомневайся, Игнач. Мы еще и должниками твоими на всю оставшуюся нашу жизнь себя считать будем.

— Заготовки, что я вам дал, я вам дарю. Поработайте с ними, посмотрите, как поведет себя металл при ковке, закалке, обработке, как правильно будет вывести баланс и прочее. Завтра путь ваши ребята приезжают, заберут наковальни, инструмент и образец сабли.

Ремша наклонился ко мне и тихо с какой-то внутренней надеждой спросил:

— Слушай, а у тебя для моего среднего ничего нет?

— Как нет. Есть! Я тут справочки наводил. Яков у тебя не столько кузнец, сколько его всякие механизмы привлекают. Вот у меня и будут для него свои задачи. Я тут и мельницу хочу сладить, и станок для изготовления свечей, и хлебопекарню. Мне такой помощник — вот так нужен. И нужен не только на время строительства, но и на время дальнейшей работы, чтобы надзор за механизмами осуществлял. За это будет иметь свою долю, небольшую, но думаю в заработке остальных обгонит. Поверь мне, если ему через год захочется опять свою кузню, то он сам ее себе купит, без твоей помощи. Что, Яков, пойдешь ко мне работать?

И чем больше я говорил, тем все шире и шире становились глаза у Ремши:

— Ну, Игнач. Ну…

Тут он сорвался с места, распахнул дверь настежь и закричал:

— Марфа, душечка, тащи еще, если осталось. Душа горит выпить за твоего хозяина.

Остальные одобрительно зашумели.

— А в качестве работы нашей можешь не сомневаться. Всю душу в нее вложим, так ведь, Свирей?

Тот кивнул:

— Но проверку качества работ я сам проводить буду. Всем понятно? А ты, Яков, не сиди, наливай.

Идея с такой проверкой качества мне понравилась.

В общем, засиделись надолго. Уже свечи догорали, когда во дворе, возле запряженных в сани коней Ремша и Свирей нескончаемо продолжали выяснять, кто из них больше друг друга уважает. Потом они решили, что больше всех они уважают Игнача, спели пару песен во все горло и наконец, рассевшись по саням, уехали.

Перед глазами стояло заплаканное лицо Микифора и шепот Харитона на прощанье:

— Я, Михаил Игнатьевич, того, что ты для нас с Любавой сделал, никогда не забуду. Никогда. Отныне мой дом — твой дом… Я чувствую, Ты послан Богом и мне, и … и всему Новгороду.

И недовольное лицо Сергея.

— Ну что ты, Сережа. Ведь одним железом рассчитались, считай за копейки какое дело сделали.

— Ну что «рассчитались»? Здесь такой металл знаешь каких денег стоит? Они бы и на одну заготовку за десять изделий согласились.

Может и так, но…как-то… ёкарный бабай…

Бронники

Отношения с бронниками (как мне пояснил Сергей, кольчужниками они стали называться только в Московской Руси, тогда же появляется и название «кольчуга») сразу как-то не заладились.

Пришли представители аж 10 мастерских, но вперед выдвинулся один из них, все время пытавшийся почему-то смотреть на меня свысока, хотя и был, даже по местным понятиям, человеком среднего роста. Одет он был в демонстративно распахнутую волчью шубу, которую, в отличие от остальных, снять категорически отказался. (Я уже говорил, что одежда в Новгороде не только согревала, но и служила знаком социального статуса). Таким образом, демонстрация волчьей шубы, по мнению ее владельца, должна была резко повысить его авторитет в моих глазах. Остальные бронники сбились кучкой за его спиной, помалкивали, да с интересом поглядывали на меня и на своего выдвиженца, которого звали величали не иначе, как Терентием Елизаровичем.

А тот изгалялся как мог. И то ему не так, и это не этак. И окна у меня в светлице большие, а потому ему холодно, и печь у меня натоплена сильно, а потому ему излишне жарко, и скамьи у меня не оббиты (не пристало таких гостей на такие лавки садить), и свечей я зажег слишком много, а жить надо по средствам. Наконец, он устроился во главе стола, предлагая мне жестом присесть рядом с его товарищами, гордо оглядел светелку и своих друзей, пройдя мимо меня взглядом, и произнес:

— Значит так. Знаем мы, что хочешь ты сделать нам большой заказ на брони. Прежде, чем начнем мы его обсуждать, да оговаривать стоимость этого заказа, хотелось бы уточнить, по сколько пудов качественного железа ты нам в подарок приготовил за то, что мы за твой заказ возьмемся. Сразу скажу, что по десять пудов, что ты оружейникам подарил, нас может и не устроить…

Батюшки свет, да никак меня развести собрались. Какой баловник! Шалишь, дружок. Не прошел ты 90-е в нашем ХХ веке. Не та у тебя квалификация. Но виду не подал и как бы заикаясь, начал:

— Ой, да как же…, да что же я…, дак это…

Терентий Елизарович, уже откровенно ухмыляясь, посматривая в сторону своих собратьев по ремеслу, и как бы говоря: ну, как я его…

Тут я стал медленно сползать на пол, будто ноги у меня подкосились и визгливым голосом платной плакальщицы на похоронах, бухнувшись этому самому Терентию Елизаровичу в ноги, под ошалевшие взгляды бронников заголосил и запричитал во весь голос:

— Ой, ты свет еси, ясный сокол. Да прости ты меня, неразумного. Не постелил я ковров златотканых под сапожки твои серебряные, не послал дев красных провести тебя под руки белые в палаты каменные на ложе лебединое для утех плотских. Не увидел я счастья своего, не налил я гостю вина фряжского в кубки золотые, не вывернул казну свою наизнанку, да не отписал дарственную этому светочу земли новгородской на все свое имущество…

Здесь я остановился и, резко поднявшись, обернулся к прибежавшим на мои причитания теперь уже моим наемникам — Мирону и Трифону:

— Вот этого скомороха, — от моего фиглярства не осталось и следа, — проводите за ворота. Никаких дел у меня с ним не будет. Запомните его хорошенько и больше никогда, слышите, никогда, даже если от меня поступит такой приказ, этого … в мой дом не впускать.

Мирон сразу вник в ситуацию и демонстративно положил свою тяжелую руку на рукоять меча:

— Пошли, мил человек, подобру-поздорову.

— А если не подобру? — попытался ерохориться Терентий Елизарович.

— Так ведь на то и подобру-поздорову, что коли не по добру, так и со здоровьем, а коли не по добру, то сам понимаешь…без здоровья уйти придется — ухмыльнулся Трифон, и посмотрел на меня, ожидая команды «Фас».

Остальные бронники ошалело молчали.

Команды отдавать не пришлось. Который «Терентий Елизарович» нашарил свою шапку и, еще не до конца веря, что все обошлось, пошел в двери на подгибающихся ногах, на глазах превращаясь в того, кем и был на самом деле — в обычного Тереху.

— Ну, чего застыли, — обернулся я к бронникам, — али не одобряете? Давайте, садитесь к столу, ерничать некогда, разговор у нас серьезный.

Бронники, рассаживаясь, разом заговорили:

— Да, перегнул Терентий палку.

— Как он нам: «Вы смотрите, помалкиваете, я сам за вас все скажу». Сказал…ё…

— Ага, «зовите меня не иначе, как Терентий Елизарович» …

— Так это все Беляй: «смотри, сколько Игнач кузнецам железа дал, надо и нам…»

И только один из них все еще, видимо что-то недопонимая, спросил:

— Так что, не будет по десять пудов железа-то?

Сначала все замолчали, а потом светлица затряслась от мощного хохота ремесленников.

— Не будет, Беляй, не будет… Подвели нас слухи да сплетни.

— Ой, уморил. Один уже попросил… Вон тащит…

— На чем, Беляй, вывозить будешь…

— Ты и мою долю забери…

Я смеялся вместе со всеми. Во-первых, какая ни на есть, а разрядка ситуации. Могли же, в знак солидарности, просто встать и уйти. Во-вторых, это как-то нас сразу сблизило что ли, стерло, возникшее было, напряжение.

Крикнул Марфу. Та принесла кружки, сбитень, сухарики с солью. Я подождал, пока нальют, да Марфа выйдет и начал:

— Вот какое дело, уважаемые мастера. Вначале хочу, чтобы вы хорошо представляли, что же именно мне нужно, а потом поговорим о цене. Так вот, нужны брони (в виде кольчатого доспеха) для 150 всадников и 800 человек пехоты. Для конных нужны так называемые «доспехи на три четверти», т. е. до колен (в сидячем положении), с рукавами полной длины и разрезами на подоле спереди и сзади (чтобы удобнее было садиться на коня). Пехота обойдется «полудоспехом», т. е. бронею в виде рубахи с рукавом до локтя и подолом до середины бедра. Кольчуги нужно будет плести из уже готовой проволоки. Вот ее образцы. Как видите, проволока идеально круглая, но кольца нужно будет плющить с помощью штампа (приспособления такого), которое я, если мы договоримся, конечно, дам каждому из вас в подарок. Там, правда, не 10 пудов железа, но зато железо отличное. Зачем нужно кольца плющить, думаю, вам объяснять не надо. Такая их форма увеличивает площадь прикрытия при одном и том же весе доспеха. Кроме того, очень важно и то, что из-за приплюснутых колец сильно снижается сила нанесенного удара. Кольца, лежащие на теле воина не плашмя, а чуть под наклоном, как сотни мелких пружинок, перераспределяют силу удара по телу.

— Я так понимаю, что воевать ты собрался не со свеями.

— Не буду скрывать, нет, не с ними. Со степняками. А степняков бить можно только в скоротечных схватках, требующих большой скорости и… верткости что ли. Утяжеление снаряжения сделает ратника неповоротливым и превратит его в легкую мишень для кочевника. Поэтому короткая «железная рубашка» здесь окажется больше к месту. Подвижность дороже. Но я продолжу. Кольчатый доспех (в среднем, конечно, поскольку у каждого воина — свой размер) должен иметь ширину в поясе где-то четверть сажени, возможно, немного больше, ширину в плечах порядка половины сажени, разрез ворота — посередине шеи, кроме того, иметь воротник в пару вершков. Форма плетения — четыре в один, т. е. каждое кольцо соединяется с четырьмя другими.

— Если надо, то мы владеем и более сложным плетением, шесть в одно, восемь в одно, восемь в два…

— Понимаете, такие плетения, бесспорно, улучшают защитные свойства кольчуги, она становится гуще, но это увеличивает и очень важные для меня показатели — ее вес. Ну и время изготовления, а также стоимость, конечно. Поэтому будем отталкиваться от плетения самого распространенного.

— Мы можем сделать доспех с использованием колец трех-четырех размеров и проволоки разной толщины. Самые массивные кольца пойдут на грудь и спину, средние — на бока, тонкие — на рукава и плечи…

— Ваше высокое мастерство мне известно. Конечно же, качество таких кольчуг более высокое, но не настолько, чтобы оставить часть моего воинства без защиты. Но вы, наверное, меня не расслышали. Такая бронь потребует значительно больше времени на ее изготовление, а по моим прикидкам отведенного времени вам только-только хватит, чтобы справиться с моим заказом, скажем так, в его упрощенной форме.

Я оглядел гостей. Все они смотрели на меня с большим вниманием.

— Продолжу. Внутренний диаметр каждого кольца должен быть примерно равен пяти диаметрам проволоки. Поэтому для каждого из вас я приготовил еще один подарок. Это — круглые в диаметре (и абсолютно ровные!) металлические пруты. Они согнуты таким образом, чтобы у прута появилась рукоятка, как у большого вертела или у ворота колодца.

С этими словами я поднял с пола небольшую лавку и, перевернув, положил ее на стол. В ножках лавки еще вчера было сделано по отверстию. Я вставил в них свой образец и показал, как его можно закрепить.

— В прутьях этих уже сделаны отверстия по диаметру проволоки. Вставляем в одно из них конец проволоки и, чтобы закрепить на месте, сгибаем его. Затем делаем следующее…

Вопрос о том, где я взял такую великолепную проволоку я проигнорировал. Тут я попросил одного из гостей потихоньку крутить прут, а сам стал только отслеживать, чтобы, накручиваясь на него, проволока ложилась ровными стежками все время увеличивающейся спирали.

— Ну, нечто подобное и мы используем. Понятно, что ровными кругами кольца на дерево не намотаешь (оно будет прогибаться).

— Не сомневаюсь в вашем мастерстве. Я передам вам эти пруты исключительно для того, чтобы вы не тратили времени на их изготовление, поскольку у этих прутьев нужный мне диаметр колец Кроме того, изготовить пруты такой длины с идеально круглым диаметром было бы не так просто, а я заинтересован в сочетании качества и времени изготовления заказа. Но если вы возражаете…

Поднялся гул. Я понял, что возражений нет.

— Затем вот такими кусачками я срезаю крепление провода и снимаю полученную спираль с прута.

Я выполнил операцию и передал кусачки мастерам. Те с ходу оценили работу ХХI века, зацокали и, конечно же:

— Скажи, Игнач, а такие кусачки…

— Также будут переданы по одной на мастерскую, участвующую в исполнении заказа. Но, пойдем дальше. Освободившаяся спираль легко снимается с прута. Но если мы будем резать ее на кольца этими же кусачками, то на концах у каждого кольца у нас будет так, как будто сошлись два гвоздя. Вот посмотрите. Эти концы друг на друга не наложишь, а значит, их будет сложно клепать.

— И форма круга изменится.

— Правильно. Поэтому здесь мы будем использовать специальные ножницы по металлу.

Я подошел к ножницам по металлу, заранее закрепленным на березовом полене, и нарезал от проволочной спирали несколько колец «под уклон».

— Посмотрите, что получилось.

— Вот это да…

— Игнач, где ты взял такие инструменты?

— А…это… если мы договоримся…

— Каждая мастерская получит по таким ножницам.

За столом оживились. Надо их немного «макнуть».

— Но мы, пока, не договорились.

Опять стало тихо.

— Дальше показываю, как кольца можно плющить.

С этими словами я достал уже известную приспособу, и показал, как ею пользоваться. Между делом еще раз отметил, что металлическое ее основание (а это не менее пяти килограммов доброй стали), а также сам штамп, будет переданы каждой мастерской в подарок в знак моего особого к мастерам расположения. Если, конечно, мы обо всем по заказу договоримся. Это, конечно, не 10 пудов, но…

Похоже, на последние мои слова они уже внимания обращать перестали, и я не стал продолжать:

— Для ускорения процесса сборки, одним клепаным кольцом соединяем четыре кольца, которые заранее свариваются кузнечной сваркой. Получится ряд клепаных колец, ряд сварных. Дело не только в уменьшении трудоемкости изготовления брони. При колющем ударе расклепавшееся кольцо пропустит меч (или копье) в глубину тела. Чередование сплошных и клепаных колец будет иметь некоторое преимущество перед полностью клепаной броней, поскольку сократит такую возможность, как минимум, вдвое.

Здесь я крикнул Марфу, она принесла еще один жбан сбитня и сухариков.

— Все, Игнач? Здесь все понятно. Перейдем к цене?

— Ну что вы. Мы еще где-то на середине. Сейчас разговор пойдет о самом главном.

С этими словами я достал большие пластины холоднокатаного стального проката. Все остальное для моих гостей исчезло. Я видел, с каким чувством они, не веря себе, гладили гладкую поверхность металлических листов, не понимая, каким образом в результате ковки такого можно было добиться. К тому времени на кольчугах уже крепились металлические пластины, но они были ручной ковки, т. е., как я уже отмечал, не очень ровные и разной толщины. Изготовить проволоку, навить колец и заклепать их, было намного проще (а, значит, и дешевле), чем выковать нужную для защиты тела железную пластину. На заводских прокатных станах моего мира делают вот такое дешевое и качественное листовой железо, но для моих гостей стальной прокат казался настоящим чудом:

— Даже если мы не договоримся, я навсегда запомню эту встречу. Чтобы только увидеть такие металлические пластины стоило добираться сюда через весь город. Кто бы рассказал, то не в жизнь бы не поверил в то, что такое бывает.

Во избежание недоразумений я вынужден был «признаться»:

— Через половину мира вез я это железо. Чтобы купить его, в родных краях мне пришлось продать отчий дом и все имущество.

— Да-да, — с пониманием закивали мне мои гости.

— Кольчатая бронь надежно защищает от скользящих ударов мечом или сабли, но от колющего оружия и стрел спасти не может (из-за большого диаметра колец). Основное же оружие степняка это — лук со стрелами. Поэтому я хочу, чтобы вы создали двойную защиту на наиболее угрожаемой, т. е. лицевой стороне доспеха. Для этого нужно будет нарезать из этого богатства достаточно больших металлических листов и поместить их вертикальными рядами спереди, немного внахлест друг на друга, закрепив прямо на кольчугу теми же стальными кольцами.

Хотел сказать, что получается что-то среднее между бехтерецом, юшманом и калантарем, но побоялся, что не поймут. Может и зря побоялся.

— На каждую пехотную бронь должен идти кусок металла площадью 4,5 вершка на 12 вершков. Пластины — 1,5 вершка на 2 вершка. Всего 18 пластин, 3 вертикальных ряда, по шесть пластин в вертикальном ряду.

Поясню, получилось защиты больше 10 квадратных дециметров. Вполне достаточно. Дополнительный вес где-то 1,2 кг на человека. Не запредельно. Зато уже проверил, что этот металл стрела из сложного лука не пробивает. Надо об этом им сообщить.

— Начинать ряды надо повыше, в первую очередь это — защита против стрел. Эту сталь стрелы сложных луков кочевников пробить не смогут.

— О-о-о-о.

— Кроме нагрудных, на бронях для меченосцев и всадников из таких же листов сделать наплечники (они должны быть шириной в 1 вершок и быть «складными»). Им придется напрямую рубиться с противником, и такая защита на плечах им не помешает.

— Эти накладки будут выглядеть как выпуклые дощечки.

— Вот и хорошо, будем называть наши брони бронями дощатыми (под таким названием подобные брони и вошли в историю). Резать пластины можно будет все теми же ножницами по металлу. Отверстия для крепежа или пробивать, или сверлить, кому как больше нравится: передам и сверла, и пробойники. Вот посмотрите. Пробойники можно опробовать.

— А может пластины вплести прямо в кольчатую бронь? Вес уменьшится, да и, поскольку работы меньше, то и стоимость…

— Нет, здесь, пожалуй, мы экономить не будем.

— Гибкость у такой брони будет заметно ниже.

— Во-первых, гибкость на груди — не всегда хорошо. При большей жесткости брони дощатые труднее прогнуть тяжелым ударом, ломающим кости. Во-вторых, в предстоящих битвах будет все время расти применение средств дальнего боя — луков, самострелов, камнеметов. Кольчатая бронь против них плохо помогает.

— Так может быть, нужно делать защиту как у лыцарей? Вон на них сколько железа навешено.

— Нет, железную рубаху нам пока заменить нечем. Она отлично защищает от скользящих и режущих ударов, да и стрелу на излете держит. Конечно, ее можно разрубить или проткнуть копьем, так ведь и воин не будет столбом стоять. Прямые удары он может отразить, приняв на щит или меч, или перевести в менее опасный скользящий удар. В отличие от лыцарского доспеха, наша бронь не сковывает движений, ее легко снять или одеть без посторонней помощи, наконец, ее можно долго носить, в том числе под одеждой, что особенно важно для нашей погоды — и защищен и не замерзнешь. А для конницы, предназначенной для борьбы со степняками, где важна высокая подвижность всадника, она вообще не заменима.

— А ведь у нас считается, что ушибы и внутренние переломы менее опасны, чем разрезы и стрельные раны.

— Это потому, что вы их хорошо лечить уже научились, а бороться с загнивающими ранами еще не умеете.

— А ты будто умеешь.

— Я много чего умею, — ушел я от прямого ответа, — но давайте продолжим. Для того, чтобы произвести клепку кольца, его концы дополнительно расплющивают и делают отверстие под заклепку или штифты. Здесь для вас нет ничего нового. А вот это, думаю, вы еще не встречали.

Здесь я снова их удивил, продемонстрировав приспособу для изготовления таких отверстий. По их горящим глазам я понял, они — мои. Правда, чуть все дело не испортил:

— Что скажете о поддоспешнике? Какой лучше сделать?

Бронники замялись, но, наконец, один из них разродился:

— Понимаешь, какое дело, Игнач. Тут ить как, смотря о каком поддоспешнике ты говоришь… Слышали мы, что в дальних странах (может и там, откуда ты приехал) для смягчения удара под кольчатую бронь поддевают толстый такой поддоспешник, который является стеганой такой одежкой, но стеганой в два-три десятка слоев. Да еще дополнительно набивают ее паклей да щетиной. У нас такие поддоспешники, по правде сказать, не прижились. Сильно тяжелыми они получаются, снижают подвижность в бою, а чуть намокнут — вообще беда. И в походе — за все цепляются, да являются пристанищем плесени, да что там, даже насекомые заводятся…и ведь не выведешь их потом. Ну не по нашей они погоде… Лучше на тело льняную рубаху, на нее — шерстяную или суконную, а сверху добавить кожаную рубаху без рукавов… или ту же стеганку, но только в пару-тройку слоев плотной льняной ткани. Но дело твое, конечно, что закажешь, то и сделаем. Те-то стеганки для нас вроде повыгоднее, да с тобой, смотрю, лучше все по-честному.

— Ну что же, давайте остановимся на кожаной рубахе. Без рукавов.

Надо было переходить к самому главному — срокам изготовления заказа и его оплате. Здесь я снова взял инициативу на себя. Дело в том, что еще до «отлета» я вопросами изготовления кольчуг интересовался особо. Вначале информация меня сильно разочаровала. Во многих источниках отмечалось, что производство рядовой кольчуги требует несколько месяцев работы. Но потом стало понятно, что речь идет о ее изготовлении с нуля, т. е. если все делать самому. А если, как говорится, «на всем готовом», если проволока уже есть, пластины металлические тоже и т. д.? Расчеты показали, что на саму сборку (плетение) кольчуги для пехоты потребуется всего порядка 200 человеко-часов. Иными словами, одна мастерская могла поставить их порядка 14–15 в месяц. Поэтому я сразу с этого и начал:

— Для изготовления кольчатой брони для всадников потребуется две мастерские с наиболее опытными мастерами. Они должны изготовлять по 8–9 броней в месяц, чтобы к началу зимы их было 150. Для изготовления кольчатой брони для пехоты мне нужно 7 мастерских, которые вместо должны их делать каждый месяц порядка 95 штук. Таким образом, каждая из них должна делать по 13–14 броней в месяц. По срокам торговаться не буду, не сможете взять заказ — поеду в другие города.

— Объемы большие, сроки жесткие. Разреши нам тут немного посоветоваться.

— Советуйтесь. Сразу скажу, привлекать дополнительно бронников не возбраняется, даже, гм… Терентия Елизаровича. Главное — уровень мастерства. От всего вашего общества выделите одного, который будет расписывать между вами материал и все работы, принимать от вас готовые брони, сдавать их мне, получать от меня материалы, ну и отвечать передо мной за весь заказ. Сразу подумайте и об оплате. С учетом моих подарков, конечно.

Я вышел, прошелся по дому, выглянул во двор, в общем, убил, как смог, где-то минут 20. На большее фантазии не хватило. Чувствовал, что уже сам начинаю нервничать, а этого допустить было нельзя. Сейчас — торг, штука не маловажная.

Почтенное собрание встретило меня без шума и гама. Похоже, что все эти вопросы они заранее решали. Один из них встал, указал рукой на сидевшего от меня по правую руку бронника и сказал:

— Вот Прокопий Стехно. Он будет старшим от нашего общества.

Прокопий степенно кивнул головой и дальше уже со мной говорил только он:

— Зови меня просто Прокопий или просто Стехно. Твои условия нас устраивают. За заказ мы беремся и каждый из нас, — он обвел рукой присутствующих, — отвечает перед тобой по нему как за себя, так и за других здесь сидящих. Что касается оплаты, то у нас будет к тебе просьба.

Я внутренне напрягся, но виду не подал:

— Слушаю тебя, Прокопий.

— Мы хотели бы получить оплату твоей проволокой и плоским железом.

Я чуть не подпрыгнул от счастья, но сдержался:

— Конечно, такого качества проволоку и прокатную сталь ни здесь, ни в соседних странах не достать. Издалека вез, дорого они обошлись мне. Серебро б вести было дешевле.

За столом не дышали.

— Ладно, давайте договоримся так. Ведь не для того вы просите в оплату проволоку да прокат, чтобы положить их в загашник, да любоваться. Будите такие же изделия делать. Поэтому, учитывая вашу просьбу, платить я вам буду…вашими же изделиями. В конце каждого месяца я буду принимать готовые брони, и возвращать вам, скажем, каждую десятую, а дальше вы расчеты между собой сами ведите. Плохо сделал — сам и проиграл.

За столом зашумели, кто радостно, кто возмущенно. Прокопий привстал и тихонько стукнул по столу ладонью. Шум моментально стих. Быстро он их, однако, в оборот взял.

— Игнач, я думаю, что каждая десятая бронь — это маловато будет. Представь, сколь кропотлива и ответственна наша работа, сколько труда надо в нее вложить. Думаю, что каждая пятая бронь будет достойной оплатой.

Тишина в комнате была такая, будто я в ней один. Подрядчики мои замерли не дыша.

— Я мог бы, Прокопий, напомнить тебе (и уважаемому обществу), что такого качества железа и проволоки здесь не достать. Поэтому изделия из них будут значительно (считай втрое) дороже тех броней, что сегодня есть в Новгороде в продаже. Я мог бы напомнить о высоком качестве передаваемых инструментов…я мог бы… о многом напомнить. Но памятуя Терентия Елизаровича…

— Тьфу ты, Господи.

— Так вот, памятуя Терентия Елизаровича, который хотел с меня нахрапом высокую цену взять, и, видя за столом у себя людей достойных, которые договариваются со мной, с учетом того, — я обвел присутствующих взглядом, — что нам с тобой, Прокопий Стехно, работать да работать, решил я так — давай, каждая шестая бронь — ваша. И по рукам.

За столом выдохнули, а потом…

Уходили гости мои довольные до краев. Впереди степенно вышагивал герой дня (по мнению бронников) Прокопий Стехно. Его авторитет взлетел выше крыши. А ведь он понял, что это я так ему этот самый авторитет поддержал. Значит, будет обязан.

Ну а я? Да я просто счастлив. Они бы с меня вдвое больше могли получить, и я бы не пикнул. Такой заказ исполнять будут, а все серебро останется при мне. Считай одним железом рассчитался. Ну, кто тут самый крутой, а? Ну кто? Нет равных. Нету! Ёкарный бабай.

Лучники

Мы шли с Сергеем по торгу. Он обещал меня отвести к мастерам по изготовлению луков.

— А лучники вон там, — указал он куда-то в сторону.

— Наемники что ли?

— Да нет. Наемники — это наемники. Лучники — это как раз те, кто луки делает.

— А кто стрелы во врага пуляет?

— Не пуляет, а стреляет, поскольку ведут огонь не пулями, а из лука стрелами. Это — стрелки или стрельцы.

— А я всю жизнь считал, что это лучники. Да и в книгах, и в фильмах…

— Век живи … в XIII веке… век учись.

— Ну, пошли к лучникам.

— Тебе какой лук-то надо.

— Для войны, чтобы сила натяжения была хотя бы что-то в районе 60–70 килограммов. У нас такие луки композитными называют, а как здесь — ума не приложу.

— Ясно. В общем, рог, дерево, сухожилия. И чтоб на 150 метров — любой доспех… Здесь их называют составными или сложными луками. Правда, сложность у каждого мастера своя (и свои секреты). Отсюда и качество, и дальнобойность, и срок исполнения.

— А кто среди них самый авторитетный. К нему и веди.

— Значитца, — этак по-новгородски сказал Сергей, надо нам к Терентию. Это вот сюда. Не знаю, правда, будет ли он сегодня сам на торге. Но в любом случае хотя бы узнаем, где и когда его искать.

Слава Богу, искать никого не пришлось. Терентий сам был на месте, передавал готовый лук заказчику. Мы отошли немного в сторону, чтобы не мешать их разговору, но ждать долго не пришлось, и скоро мастер освободился. Еще раз поздоровались, Сергей представил меня. А я все решал, как наш (очень важный для меня разговор) начать. На вид Терентию лет тридцать, с небольшим. Взгляд прямой, никакой хитринки. По внешности — типичный мастеровой XIII века, как я их себе представлял, даже волосы на голове сыромятным ремешком подвязаны.

— Это тебя Игначём зовут? Который день только о тебе весь торг (считай — Новгород) и судачит.

— Я, Терентий, и надеюсь, что после нашей беседы этих разговоров прибавится.

— Никак лук собрался заказать?

— Тут вот какое дело, Терентий, мне нужен не один лук, не два и не десяток. Мне их нужно 550 штук. Четыреста сложных луков для стрельцов, да сто пятьдесят для всадников. Срок изготовления — год. Ты здесь всех знаешь, можешь привлечь к этому делу кого пожелаешь, но получать луки и рассчитываться за них я хотел бы с тобой.

— Подожди о расчете. Заказ непомерен. Не выполнить его в срок. Тут с каждым луком столько работы…

Предполагал я нечто подобное.

— Ну, во-первых, одно дело — неторопливая работа над одним луком под заказ, другое дело, когда заказ большой. На отдельные операции можно поставить разных людей. Выполнение одной и той же операции помогает появлению специальных навыков, что сказывается не только на качестве работы, но и на скорости ее выполнения. Одно дело в лес идти и искать одно дерево для конкретного лука, другое дело — сразу воз нужных деревьев привезти, сколько времени на каждом луке выиграешь. Во-вторых, хотел бы я, чтобы вы, лучники, для выполнения моего заказа объединились. У кого-то одно лучше получается, у кого-то другое. Распределите между собой работы, глядишь и времени меньше на изготовление заказа уйдет.

— Я спустя рукава дела своего делать не умею.

— Я понимаю, но пойми и ты. Хоть я и купец, а луки твои мне нужны не для перепродажи. Для перепродажи я бы взял десяток, ну два десятка, да и хватило бы, поскольку много одного и того же товара везти нельзя — цену постоянно придется сбрасывать. Но стало известно мне о большой беде и военных тучах, что сгущаются над славянскими княжествами. Это те же степняки, что на Калке князей наших разбили. Теперь со стороны Рязани хотят начать. Главное оружие против них — луки, такие как вы делаете. Не о прибыли думы мои, а о защите земель наших, наших жизней и жизней детей наших. И ваших! Понимаешь?

— Точно знаешь?

— Тебе скажу — точно. На днях иду к князю нашему о том говорить, да к посаднику. Просто, лук не нож, его за день не скуешь. Тут каждый день дорог. Нужно иметь в виду, что кроме лука мне нужно еще кое-что.

Здесь я попросил изготовить в качестве приложения к луку налучье, т. е. специальный для него чехол, специальный наруч (щиток такой из кости или лосиного рога в форме овала, величиной с ладонь, который надевается на запястье и предохраняет руку от удара отпущенной тетивой) и роговое кольцо для указательного пальца правой руки.

С налучьем все понятно. Он, прежде всего, необходим, конечно, для конного стрельца, чтобы было куда лук положить, но и для пешего воина он тоже не будет лишним. Лук довольно тяжел, нельзя все время его в руках держать. В походе лук в налучье легко закинуть на ремне через плечо, освободив руки, а в бою — поменять лук на копье или меч, не бросая его. (Кто ж такую ценность бросит). Наруч тоже вопросов не вызвал, а вот про кольцо Терентий спросил:

— А кольцо-то зачем?

— Кольцо нужно вот для чего. Сегодня при стрельбе из лука славянами тетива натягивается указательным и средним пальцами. Однако есть и другой способ. Его используют некоторые кочевники при стрельбе из своих мощных луков. Здесь тетива натягивается согнутым большим пальцем, а указательный только помогает большому, нажимая на него сверху. Натягивать тугую тетиву большим пальцем легче. Но натянутая тетива, когда ее отпускают при выстреле, может серьезно поранить большой палец. Кроме того, в натянутом состоянии она сильно давит на небольшой участок кожи большого пальца. Именно поэтому этот палец и защищают широким кольцом, сделанным из кости или рога. — А стрела?

— Стрела в углу между большим и указательным пальцами.

— Чудно.

— Таких колец нужно треть от количества луков, только для тех, кого еще можно переучить стрелять по-монгольски. С учетом всего сказанного, что запросишь по цене?

— Со скидкой на большой заказ все равно не меньше пяти гривен кун будет.

— Мне тетиву не надо. Я из Византии привез тетиву всепогодную.

— Есть у нас специалист, он и такую тетиву сделать может.

— Такую тетиву — не сможет.

Поторговались, предварительно, чувствую, можно сойтись на четырех гривнах кун (то есть по новгородке за лук). Но это пятьсот пятьдесят новгородок! На сегодня, это самая крупная предстоящая трата моего серебра.

Но Терентий сразу обязательства на себя не взял:

— Давай так. Соберу я наших, посидим, поговорим, покумекаем. Заказ большой и серьезный. Что-то в закромах уже есть, что-то (тут ты прав) раскидать между собой можно будет, кому — что делать. Ответ дам послезавтра.

— Ну что ж, приезжайте-ка вы послезавтра сразу к нам, где-нибудь ближе к полудню. Дом Сергея знаешь? Ну, вот там и посидим спокойно в тепле, и все дела обсудим. Да возьмите с собой один из ваших луков.

На том и договорились.

В назначенный день лучники подъехали впятером, когда солнце подходило к зениту. По моему указанию их встретили, выпрягли лошадку, дали ей корм, а самих лучников проводили до моей светлицы. Мы чинно поздоровались. Терентий передал мне лук в налучье, а я предложил гостям устраиваться поудобнее.

Вначале, по обычаю, поговорили о погоде и делах, напрямую к нашей встрече не относящихся. Наконец, я решил перейти к деловой части беседы:

— Так вот, уважаемые лучники. Терентий, наверное, уже рассказал вам о моем заказе. Давайте поговорим о нем поподробнее. Только прошу о том, о чем мы тут говорить будем, никому не рассказывать. Ведь у каждого из вас, как мастеров своего дела тоже есть свои секреты, так что вы меня поймете. Дело в том, что некоторыми именно такими, но своими секретами я хочу поделюсь с вами сегодня.

— Никак учить нас собрался?

— Не учить, знаниями своими поделиться хочу. Подойдут вам — воспримете, не подойдут — забудете. Или возражаешь?

С этими словами, я достал из налучья принесенный Терентием лук и положил его на стол. Длинна его была около 190 сантиметров. Два плеча («рога») по 80 сантиметров, рукоятка сантиметров 12, и два роговых концевых насадки сантиметров по 10 каждая).

Сам лук имел (знаменитую) форму в виде буквы «М» с плавными перегибами. Такой лук в XXI веке называют рекурсивным. Хитрая штука. Без тетивы концы такого лука загибаются во внешнюю сторону. В ходе натяжения тетивы, они изгибаются в противоположном их естественному изгибу направлении, в результате при пуске стрелы ей передается значительная дополнительная энергия. С него легче стрелять, чем из другого лука такой же мощности. Основа сложного лука состоит из деревянных планок, склеенных между собой. Его рукоять выложена с боков гладкими костяными пластинами. Концы всех костяных накладок примотаны жилками сухожилий, пропитанных рыбьим клеем. Лук усилен сухожилиями, а для защиты от сырости, его рога оклеены в вываренную бересту.

— Прекрасный лук. Сразу видно, что он обладает большой мощностью и дальнобойностью. Но он явно великоват. Правда и предназначен он только для пеших стрельцов. С коня из него не постреляешь. Лучше всего — с крепостной стены.

— А что, ты луки такой мощности другие видел? Ну-ну…Хе-хе…, — в голосах моих гостей звучала и гордость от похвалы и ирония над, скажем так, не специалистом.

— Видел, уважаемые мастера-лучники. Видел! В том-то все и дело.

Лица мастеров вытянулись.

— Начнем с того, что монгольский лук (а монголы — это те, против которых мне, …а может быть и вам… скорее всего воевать придется) значительно меньше вашего лука. У меня нет его образца, но поверьте мне на слово, он на две пяди меньше вашего, — для наглядности я ладонью от одного из концов лука «отмерил» приблизительно 35 сантиметров, — и при этом не уступает вашему луку в мощности. Даже превосходит его в этом. Поэтому-то их конница (а они практически все на конях) применяет эти луки в бою. Есть даже луки, меньше вашего на целый аршин (и я «отмерил» ладонью порядка 70 сантиметров), и при этом, за счет накладок из кости на рога лука, они хотя и теряют в мощности, но не на много.

За столом скептически заулыбались, и Терентий, стараясь не обидеть меня, максимально вежливо пояснил:

— Понимаешь, Игнач, этого просто не может быть. Мы не по своей прихоти чуть не в сажень луки делаем. При такой мощности, если рога будут меньше, лук просто сломается при натяжении, какое бы ни было дерево. Мы и так закрепляем наши луки, вот здесь, где рукоять, костяными накладками, но укоротить рога лука при сохранении его мощности … невозможно.

Я натянуто заулыбался вместе с ними, но потом резко убрал улыбку с лица и посмотрел каждому из гостей в глаза. Те тоже перестали улыбаться.

— Я не сказки рассказывать вас пригласил. Это может быть, и как этого добиться — это и есть мой первый секрет, которым я хочу с вами поделиться. Причем поделиться бесплатно, без снижения согласованной цены.

Их лица стали серьезными.

— Вот, посмотрите внимательно на эти две боковые роговые накладки, расположенные у рукояти вашего лука. Не скажу вам ничего нового, они укрепляют у него самое слабое на излом место, хотя при этом и лишают этот участок лука упругости.

— На это приходится идти потому, что иначе, повторяю, в этом месте лук такой мощности при стрельбе просто сломается.

— Вы меня не перебивайте, вы меня слушайте. У монгольских луков таких костяных накладок нет.

— Этого не может быть при такой мощности…

— Я не сказал, что в этом месте вообще нет костяных накладок. Я сказал, что у них таких костяных накладок нет. А костяная накладка в этом месте есть, но только… одна.

— И с какого боку?

— Вот в том-то и дело, что она не с боку. Она фронтальная, — и я приложил заранее заготовленную щепочку, а затем в абсолютной тишине продолжил:

— Она по-прежнему крепит место рукояти у лука, но у нее принципиально иное предназначение: она не только не лишает этот лук части упругости, а наоборот, увеличивает ее. Она добавляет к усилию деревянной основы усилие, расположенной по центру лука костяной пластины. У этой пластины предел прочности почти вдвое больше, чем у древесины. Плечи лука, как рычаг, помогают согнуть эту пластину, а она, распрямляясь, создает вдвое большее усилие, чем дерево. В результате, лук можно делать не таким большим. Я понятно объясняю?

За столом стояла тишина. Все смотрели на лук и мою щепочку и потрясенно молчали. Ёкарный бабай, как же их в чувство-то приводить? Пришлось пойти проторенным путем и снова крикнуть Марфу, правда, на этот раз с квасом, пост все-таки.

— А ведь в этом что-то есть, — протянул первым Терентий. А за ним «прорвало» и остальных. Они шумно обсуждали услышанное, но обращались при этом почему-то не друг к другу, а именно ко мне, то и дело «метая» свои профессиональные термины, на которые я только важно и с видом понимающего знатока кивал головой и поигрывал бровями. Похоже, они всерьез стали принимать меня за своего, т. е. лучника, непонятно почему маскирующегося под купца. Наконец, они пришли к общему выводу, что «это обязательно надо попробовать». Я не возражал:

— Попробовать — попробуйте, но не забывайте о сроках. Через сколько дней первый новый лук может быть готов?

— Так-то было бы быстро, но рыбий клей, а именно им проклеивают слои дерева, костяные накладки и сухожилия, сохнет долго, да еще под прессом…

— Кроме того, лук надо замачивать в специальном рассоле, натирать составами из…в общем их состав каждый держит в секрете…

— Я так понимаю, что первый лук нужен не на века, а только подтвердить то, что я прав. После этого на других луках клей может сохнуть сколько нужно. У каждого из вас свой рецепт такого клея. Пусть первым использует свой клей тот, у кого он быстрее высыхает. Да немного помочь надо будет этому клею высохнуть. На теплый сквознячок выставить или еще как. Садитесь за работу прямо сегодня, тогда недели через две мы готовый лук испытаем, а там и за работу. А остальным в это время предварительные заготовки можно делать.

Здесь они начали рядить у кого какой клей, плавно перейдя к распределению того, кто какую часть лука будет делать. Каждый хотел вложить в его изготовление свою лепту. Я решил, что они в этих вопросах и без меня разберутся, а теперь следует напомнить им о главном:

— Новые луки, во-первых, сократят сроки и, во-вторых, ваши расходы на их изготовление. Для испытания делайте длину лука в два аршина с пядью (т. е., около 160 сантиметров). Именно такие луки будут нужны мне в первую очередь, для вооружения пеших воинов. О коннице поговорим после.

— Слышь, Игнач, а ты еще о всепогодной тетиве заикался. Может, покажешь?

— Покажу, но это — второй мой секрет.

— Может твой секрет и не секрет вовсе и мне, например, известен.

А, так вот он, хваленый специалист.

— Да знаю я ваш секрет. Берем шкуру обязательно молодого и обязательно тощего верблюда, замачиваем в холодной воде, затем из спинной части, где кожа толще, нарезаем полоски немного толще будущей тетивы, а если резать с боков, то полоски надо делать шире. Затем развешиваем эти полоски в темном помещении, исключая доступ свежего воздуха. На концах полосок проделываем отверстия и вставляем деревянные палочки. С их помощью…

— Не продолжай. Это не только мой секрет, — смутился гость.

Я взял с полки три тетивы и передал их лучникам:

— Вот вам тетива для вашего (или лучше сказать нашего) лука. Испытайте ее. Постреляйте, только не здесь, а в спокойной домашней обстановке. Намочите ее, заморозьте, нагрейте на печи (но не на огне), и непременно каждый раз после этого попробуйте растянуть.

Да, такую тетиву они видели впервые. Вопрос для лучников (и стрельцов) очень важный. Известны случаи, когда проигрывались целые сражения из-за того, что тетива на луках, например, размокала от воздействия влаги или скукоживалась от жары. Цокали, ахали, пытались через колено тянуть. Один даже отрезал маленький такой кусочек нити (осталось в окончании) и хотел на свече сжечь, дым понюхать. Так часто можно определить вид ткани. Но я этого ему сделать не дал. Нечего у меня тут с огнем играться. Дома, всё дома. Потому и тетиву им даю. Но нити пусть не режут, эти тетивы цены немалой, а так их испортить можно. Из чего сделано? Хороший вопрос. Как им буду объяснять технологии другого века? Пришлось по старинке сослаться на покупку в Константинополе, мол испытать тетиву испытал, а как она делается мне секрет самому не раскрыли.

Удивительно, но никаких сомнений в качествах тетивы никто из лучников не высказал, сразу на слово поверили. Признали, значит, меня в качестве авторитета.

— Я уже говорил Терентию. Мне нужно четыреста луков для пехоты, и полторы сотни — для конницы. Каждый — с запасной тетивой. Тетива у меня еще останется. Остатка хватит не меньше, чем на полторы сотни новых луков. Такая тетива увеличит стоимость лука не меньше, чем вдвое. Тем более, что брать такую новую тетиву негде. Если только кто в Константинополь смотается, да найдет там откуда продавцы этой диковинки ее туда привезли.

— Хочешь нам в расчет ее предложить?

— Да не я хочу, а у вас на нее глаза горят. Не так что ли? Если не так, то я…

— Ну что ты, Игнач, сразу в обиду кидаешься. Да так, конечно, но как это на цене отразиться?

— Дойдем и до этого.

— А что не сейчас? Аль еще чем удивишь?

— Неужели еще какие-нибудь секреты будут?

— А ка-а-к же. Вот смотрите, вы делаете луки, плечи (то бишь, рога) у которых одинаковой длины, в силу чего его средняя точка приходится на середину рукояти. А стрела идет по верху рукояти. Так вот, для меня сделайте луки, у которых средняя точка не середина рукояти, а ее верхний конец, т. е. место, где проходит стрела. Таким образом получим полное равенство усилия рогов лука при стрельбе.

Опять наступила тишина. Чувствую, снова Марфу звать надо.

— Это ж надо, так просто.

— Просто, а никто из нас не додумался.

— А вот теперь давайте договариваться. Всех интересует ответ на вопрос как я буду рассчитываться.

Терентий обвел гостей руками:

— Это так Игнач. Никто в убыток себе работать не должен. Мы даем сроки и качество — ты платишь оговоренное. Твое слово.

Все опять ко мне обернулись. Надо было отвечать.

— Свои луки вы продаете по 5 гривен кун. Но, учитывая размер заказа, особенности его выполнения и передаваемые вам мои тетивы, а также то, что платить я буду полновесным серебром, полагаю, что будет справедливой плата по одной полновесной серебряной новгородской гривне за лук. Расчет по сотням изделий. Половину стоимости — вперед, половину — при получении товара.

— Лучше разбить по пятьдесят штук.

— Я так понимаю, что по цене мы договорились? Хорошо. Хотите разбить по 50, не возражаю.

Все выдохнули и … попили еще кваску.

— С учетом всего — цена нормальная.

— На этих тетивах действительно можно сильно цену поднять.

— Только крепить ее лучше не на дерево (разрежет такая тетива его), а на дополнительную костяную накладку. Подойдет рог семилетнего быка. Чтобы эти пластины получились как надо, рог сначала выварить до мягкости, затем разрезать вдоль, потом распрямить над огнем, ну и обточить. Одного рога хватает на два лука.

— Слышь, Игнач, ты, похоже, все проблемы наши можешь сходу решить. Может, нам еще подскажешь, где столько сухожилий взять, на пять с половиной сотен луков-то?

Все замолчали и повернулись ко мне уже с нескрываемым интересом. Вот прохиндеи:

— А как же, конечно, подскажу.

— И где? — насторожились мои гости.

— Как где, на скотобойне!

Лучники засмеялись:

— Ну, это мы и без тебя знаем.

— А что ж вы хотите, по новгородке за лук плачу, да я же вам еще и сухожилия доставай?

— Да нет, это мы так.

— Слушай, Игнач, а, может, еще какой секрет нам расскажешь?

— Да запросто, — и когда все на меня с удивлением уставились, продолжил — вот секрет этого кваса. Только я Марфу попрошу, она его лучше знает.

— Гы-гы-гы, вот дает.

— Ха-ха-ха, кваса, а что, тоже секрет…

— Хо-хо-хо, аж до слез…

— Славно ты нас…

— Ну Игнач…

Когда уже прощались во дворе, Терентий меня отвел чуть в сторону и спросил:

— Послушай, Игнач. Все из головы не выходит, ведь ты за такие секреты (квас не имею в виду) много чего с нас получить мог, а не стал. Почему?

— Потому, Терентий, что в договоре с вами я не как купец выступаю. Говорил я уже тебе об этом, но, похоже, что ты в это не очень поверил. Наверное, решил, цену сбиваю. Да ладно «нет», сам себя хоть не пытайся обмануть. Для меня действительно важно не только против этого сильного врага своим людям в руки хорошее оружие дать, но и то, чтобы и новгородское и другие славянские княжества, окрепли. Чтобы перед лицом тяжелой угрозы, их ратники такое вот оружие имели, а не только монголы. Врагов у нас много, и с Востока, и с Запада. Не договорились бы мы, все равно я бы свои секреты вам рассказал, потому что для меня не секреты они вовсе и торговать ими я не собирался. Вот и ты, Терентий, в этом деле не продавцом будь, и прежде, чем мне луки передавать, сам все проверяй.

— Насчет этого не беспокойся. Каждый лук лично проверю. Но знаешь, вот еще что. Сильное впечатление ты, Игнач, не только на моих друзей, но и на весь новгородский ремесленный люд произвел. Чувствую, что скоро и на купечество наше, и на бояр наших, и на посадника, и на князя произведешь. И на архиерея тоже…

И вдруг совершенно неожиданно: Ты кто?

Импонировал мне этот человек, и я как-то не настроен был ему врать:

— Знаешь, Терентий, и мог бы — не сказал. Не все тебе, Терентий, знать. Но придет время, думаю, может быть и узнаешь.

Уехали гости, а я все сам себя простить не мог:

— Ну что же ты, отшутиться не мог? Навел тень на плетень, теперь человек невесть что думать обо мне будет. И ведь сказанного уже не вернешь… Ну как же так? Ну, ёкарный бабай.

Мерцают зеркала

Новгород в XIII веке представлял собой крупнейший центр торговли Руси с Европой, особенно с Северной Европой. Именно через Новгород вывозились товары, в том числе привезенные из других русских земель. Основной торговый партнер — шведы и так называемая «купеческая» Ганза. В Новгороде была торговая фактория готландских купцов (по названию шведского острова Готланд в Балтийском море). Ее называли Готский двор, и в ней даже была своя церковь (Святого Олава), которую новгородцы называли «Варяжской божницей»[8]. Но у купцов из Любека, Бремена, Гамбурга, Штральзунда и других северогерманских городов со второй половины XII века появляется своя фактория, так называемый Немецкий двор или Петерсхоф (с церковью Святого Петра).

Дворы эти напоминали крепости. Их окружал отдельный тын из толстых бревен, на ночь все ворота запирались, спускались собаки, и выходила на посты собственная охрана. А жители жили той жизнью, к которой они привыкли. Даже собственное пиво варили. Сам Новгород в их дела практически не вмешивался. Со временем Готский и Немецкий дворы объединятся под единым руководством (как следствие формирования «Ганзы городов»), но на тот момент они имели самостоятельный статус и даже конкурировали друг с другом.

Торговлю новгородских купцов с их крупными зарубежными (западными) контрагентами отличало, во-первых, то, что она носили исключительно оптовый характер. То есть покупались и продавались только крупные объемы (партии) того или иного товара. Во-вторых, заключаемые договоры, как правило, носили характер мены, при которой один товар менялся на другой, в отличие от договоров купли-продажи, при которых товары продаются за деньги. При этом серебро часто служило только мерой стоимости того или иного товара. С ним в Новгороде оказалось действительно плохо. Собственные месторождения серебра были открыты на Руси только в XVIII веке, а приток этого металла (прежде всего в виде монеты) из-за границы уже в XII веке по разным причинам сильно сократился. В результате серебряные монеты постепенно стали редкостью (а золотые редкостью были и раньше) и расчеты стали проводиться с помощью иного (когда ходового, а когда и не очень) товара: скотом, шкурками и т. д. Наконец, в-третьих, оптовая торговля с иностранными купцами шла не на новгородском торгу (где, в основном, торговали в розницу), а либо у иностранных купцов, либо «на дому» у купцов новгородских.

Существовали в виде торговых обычаев и иные правила, которые в дальнейшем найдут свое закрепление в договорах Новгорода и в Уставе Немецкого двора. Часть таких правил (введенных, конечно же, не Новгородцами) стояли на защите интересов заморских купцов. В частности, им запрещалось торговать с русскими в кредит, а также брать товары русских купцов на свои корабли. С первым запретом все понятно и без комментариев. Второй же запрет требует некоторых пояснений. Он был связан с тем, что русские товары покупались в Новгороде, по сравнению с продажной ценой в Европе, очень дешево, что приносило купцам (фактически выступавшим исключительно в качестве посредников) просто фантастическую прибыль, которая, как правило, равнялась покупной стоимости товара, а часто — вместе с расходами на доставку. И расставаться с такой прибылью этим посредникам, конечно же, не хотелось, поэтому-то русским купцам и чинились всевозможные препятствия. Нарушителя этого запрета ждал крупный штраф и «лишения прав двора», при котором провинившийся купец лишался возможности в дальнейшем приезжать с торговыми целями в Новгород.

Вначале я полагал, что их прибыли были не столь велики, ведь на доставку товара из Новгорода и обеспечение безопасности в пути тоже уходили какие-то средства. Но потом до меня дошло, что купцы (думаю, не без умысла) везли в Новгород не деньги, а тоже товары, от реализации которых они также получали практически такую же прибыль. В результате, за один оборот (при всех издержках) купцы получали порядка 150–200 процентов прибыли. С таким наваром тяготы и опасности путешествия в Новгород, не шли ни в какое сравнение и за сохранение «статус-кво» заморские купцы готовы были пойти на многое. Что уж тут говорить о запрете перевозить товары русских купцов?

Впрочем, «заморские гости» везли и серебро, на которое было легче (а, значит, дешевле) поменять тот же воск, но и здесь часто везли они монеты с низким содержанием этого благородного металла.

Полагаю, что чем-то подобным объяснялись и ограничения на совокупную стоимость привозимых каждым отдельным купцом товаров (она равнялась 200 килограммов серебра). Правда, они, слава Богу, официально были введены (Ганзой) значительно позднее, в XIV веке.

Но и новгородцы блюли свои интересы. Так, уже Новгородом, зарубежным купцам запрещалась прямая оптовая торговля с купцами из других русских княжества, а тем более из нерусских земель, при условии, конечно, что речь шла о сделках, совершаемых на подвластных Новгороду территориях. Посредником между ними в обязательном порядке должны были выступать купцы новгородские. За соблюдением этого правила, власти Новгорода следили очень внимательно и сурово наказывали, вплоть до «наложения оков» виновных в его нарушении. Да и самостоятельные поставки товаров за границу постепенно становятся правилом[9].

Тем не менее, торговля с гостями из «дальнего зарубежья» в Новгороде шла бойко. Иностранные купцы привозили в Новгород цветные металлы, лошадей, заморские, в том числе, французские, испанские, рейнские и греческие вина, правда, почему-то, как я уже говорил, в основном невысокого качества, сушёные фрукты, оружие, украшения, сладости, квасцы для дубления кожи и производства пергамена, и много еще чего. Особо ценились дорогие ткани, в частности, сукно, изготовлявшиеся в городах Фландрии — Ипре, Генте, Брюгге (в том числе уже упоминавшийся «скарлат»). Из пищевых продуктов ввозились балтийская сельдь, соль, а в неурожайные годы и хлеб. В свою очередь, из Новгорода вывозили мёд, лён, моржовые клыки, кожи, ювелирные изделия и другие товары, привозимые как с Новгородских земель, (т. е. территорий, находившихся под властью Новгорода), так и из Смоленского, Полоцкого, Муромского, Рязанского и других славянских княжеств и из-за их пределов. Но по объему и стоимости, основную часть «экспорта» составляли два товара: меха и воск. Меха спасали замерзающих богатых европейцев от холода, а восковые свечи были необходимы для освещения многочисленных европейских храмов и жилищ тех (довольно многочисленных) категорий людей Западной Европы, что могли себе такую роскошь позволить. Наиболее ценные меха считались штуками, иногда «сороками» (40 штук, которых, по идее, как раз должно было бы хватить на шикарную шубу), а самый ходовой товар — шкурки белок — тысячами и… бочками, куда таких шкурок входило до 12000 штук. Правда, в отличие от устоявшихся в моем времени представлений, выделка мехов оказалась в Новгороде XIII века все-таки не самого высокого качества. Видимо, это придет позднее.

Я решил ориентироваться при продаже своих зеркал все-таки на немцев, хотя со шведами у новгородцев торговые отношения складывались намного проще и свободнее. В моем выборе немалую роль сыграло то, что шведский рынок для моего специфического (и очень дорогого товара) показался мне, скажем так, недостаточно перспективным.

Стал наводить справки про Немецкий двор. Оказалось, что постоянно в нем никто не живет. Приезжают купцы либо водным путем от Колывани (она же Ревель, а позднее — Таллин) и это путешествие занимает на корабле около десяти дней пути, либо добираются сухопутным путем (обозами из Пскова), что занимает порядка пяти дней.

Наезжают своеобразными «волнами». Первая волна начинается поздней осенью, иногда уже «по снегу». Таких купцов здесь называют «зимними гостями» и их статус очень высок. Обычно они остаются до самого начала весны, за это время успевают снять основные товарные «сливки» и уехать хорошо потратившись, но крайне довольными заключенными сделками. Вторая волна начинается весной с началом навигации. Этих купцов называют «летними гостями». Подбирали они то, что оставалось от «зимних гостей», да немного захватывали период, когда основные товары только начинали завозить в Новгород для продажи. Этих было больше, но сами «летние гости» были заметно беднее «зимних», отсюда и статус их был пониже. В эту зиму немецких торговцев из «зимних гостей» проживало в Новгороде почти полторы сотни. Среди них я выбрал двоих, что вели себя между собой как компаньоны и имели местную славу людей исключительно достойных, а, главное, богатых.

Ожидал, что их имена будут что-то типа Фрица, Ганса, Генриха, или, на крайняк, Томаса, но ошибся. Одного из них звали Горст (то бишь, «лесистый холм»). При этом он был под стать своему имени: крепкий, волосатый и маленький. Он чем-то походил на гнома, но без бороды. Второго звали Кипп. Я чуть не прыснул, ведь Кипп — это «живущий на холме». Вот ведь, свела же их судьба. Этот был почти с меня ростом, т. е. довольно высоким для своего времени, имел редкую шевелюру, но, не отличался худобой, что и позволяло им работать в паре с Горстом, не создавая между ними смешного контраста. Оба они ходили степенно, говорили медленно, но главное, они вот уже много раз приезжали в Новгород, подолгу жили в нем и уже обходились без переводчика.

Мое предложение встретиться у меня они приняли и подъехали днем, около двух часов. Меня это вполне устраивало, т. к. товар мой требовал хорошего освещения. Сани гостей загнали во двор, кучера купцов и двух верховых я передал в руки моей старой гвардии, а медовуху к ним в сторожку Марфа принесла заранее. Сам же с гостями поднялся в светлицу, где уже был накрыт так называемый, дежурный стол. На столе — три моих серебряных кубка, поднос со сладостями да два кувшина хорошего (именно хорошего) вина. Впрочем, у стены стоял небольшой бочонок с запасом. По опыту знаю, если разговор пойдет по делу, то двух кувшинов может оказаться маловато.

Гости порядок знали. Сняли шубы, шапки, прошли к столу, завели со мной неспешную беседу о погоде, ценах на товары, местных новостях. При этом новгородцам, наверное, наш разговор показался бы ужасно смешным: я говорил со своим «акцентом», они — со своим. Но главное, что мы друг друга понимали и обходились без ненужных переводчиков.

Я, как радушный хозяин, налил вина в кубки, предложил выпить «с мороза». Вижу, гости мои кубки серебряные оценили, но вино вначале приняли только по небольшому глотку. Они явно решили, что я им в красивые кубки налил, как другие новгородцы, низкопробное молодое вино, купленное на торгу для форса, а потому задорого. Но, распробовав, переглянулись, зацокали языками, и с удовольствием выпили вино до дна.

— О, просто замечательное вино.

— Обычно здесь такое не купишь.

Я намек понял и сразу налил по второй.

Вскоре гости мои решили, что приличия соблюдены и решили перейти к делу. Начал коротышка:

— Мы у входа твоего дома заметили сложенный воск.

— Причем воск хороший, не серый и даже не желтый, а белый, то есть самого лучшего качества.

— Мы хотели бы сразу предупредить, что если речь пойдет о продаже партии воска, то без «Иваньского ста» нам не обойтись. Только они имеют право взвешивать воск, поступающий на новгородский рынок, удостоверять его качество и собирать с него пошлину. Мы правил не нарушаем.

— Нет, уважаемый Горст, речь пойдет не о воске, хотя и в этом случае мы бы ничего не нарушили. Я недавно принят в члены этого уважаемого купеческого объединения.

— О-о!

— А тот воск, что вы видели, он для другого. Я купил его для себя и предназначен он для изготовления свечей. Эти свечи будут гореть ровным пламенем, без треска и «слезы». Так же как вот эти.

С этими словами я кивнул на тяжелый бронзовый канделябр, стоящий на столе, в котором горели все пять свечей, хотя освещения была достаточно.

Свое слово вставил и Кипп:

— Мы обычно покупаем…

Договорить ему я не дал:

— Свечи я вам тоже не предлагаю. Моя мастерская скоро заработает, но объемы готовых изделий нацелены исключительно на исполнение местных заказов.

— И…что же тогда?

— Давайте, гости дорогие, перед началом разговора нальем еще по одной. Бог, он троицу любит.

И я, напевая вполголоса: «Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала» налил вина в кубки. А потом повернулся к гостям и с некоторым нажимом продолжил: «в расплавленных свечах мерцают зеркала…»

— Что мерцает, уважаемый Михаил?

— Зеркала, уважаемый Кипп, зеркала. Но давайте вначале пригубим. Вино действительно неплохое. Чуть не от самого Константинополя вез.

Похоже, поверили, хотя вино, правда с большой переплатой, было куплено мною все-таки на торгу. Я пригубил, они — выпили, причем по-русски, не закусывая. Теперь надо переходить к главному. Я вышел из-за стола, взял в руку канделябр и, позвав за собой гостей, подошел к проему между окнами, специально занавешенному шторой, под которой и веснло одно из моих зеркал. Но я начал с окна.

— Как вы думаете, что за этой стеной?

Гости мои с улыбкой переглянулись.

— Твой вопрос удивляет. За стеной — твой двор.

— Это видно из этих окон. Может быть, ты хотел спросить, что висит на стене?

— Нет, уважаемый Горст, я хотел спросить именно то, что я спросил.

С этими словами я отдернул штору в сторону.

Эффект получился потрясающий. Повернувшись, я увидел, как Кипп с выпученными глазами сжимает себе руки на груди, и из его горла вырывается сдавленный крик. А Горст (молодец, гном) уже со стилетом в руке прижался к одной из опор потолочной балки и лихорадочно смотрит то на зеркало, то по сторонам.

— Тихо, тихо, гости мои дорогие. Кипп, Горст, это не чары и не враги. Это — зеркало. Зер-ка-ло, а в зеркале — мы с вами. Вы же сами сказали, что за стеной никакого продолжения дома нет. Вот, посмотрите, я поднял руку, вот опустил. Кипп, видишь себя? Вот видишь, ты головой замотал. А ты Горст, спрячь стилет и тот, в зеркале, тоже его спрячет. Там всего лишь ваше отражение. Ну что вы, в самом деле, зеркал не видели?

Результат превзошел все мои ожидания. Тут и удивление, и сомнение, и страх. Такое же чувство наверняка возникло бы у какого-нибудь папуаса из джунглей, если бы ему показать передачу по телевизору. Что, гости мои зеркал не видели? Видеть то их они видели, только ни одно из них никогда не смогло бы создать полную иллюзию неожиданно возникшей перед тобой реальности.

Горст и Кипп немного успокоились, но я понимал, что этого мало. Необходимо обязательно дать им зеркало потрогать, убедиться, что это не наваждение и что рука не провалится в неведомое никуда. Но трогать можно по-разному. Поэтому я их сразу предупредил, что перед ними не полированная сталь или медь, а хрупкое стекло, что его нельзя ткнуть кулаком или кинжалом. От этого оно просто рассыплется. А стоит это чудо очень больших денег.

Упоминание о деньгах как-то очень быстро вернуло их в реальный мир. Видя это, я разрешил им подойти к зеркалу и осторожно (!) потрогать его самыми кончиками пальцев. Тем более, что хрупкость стекла им самим, оказывается, была хорошо известна. Я подождал, пока они не залапали мне все зеркало (вместе с бронзовой оправой), и снова позвал их к столу. Оторвались они с большой неохотой и только потому, что не отреагировать на приглашение было бы крайне невежливо.

Я снова налил в кубки вина и с плохо скрываемым интересом спросил:

— Ну, как товар?

Они оба были просто обескуражены.

— Это… какое-то волшебство!

— Я даже не слышал никогда ни о чем подобном!

— Ну, тогда давайте выпьем, закусим, успокоимся, да и поговорим как деловые люди.

Что касается выпить, то они сразу согласились, после чего разговор продолжился, но в более доверительной атмосфере:

— А почему своим князьям не предложишь?

— Не буду вас обманывать. Здесь зеркалам приписывают магические свойства. Некоторые даже полагают, что они являются своеобразной дверью между двумя мирами: миром живых и миром мертвых. Считают, что зеркала легко впитывают все нехорошее, бесовское, а потом отдают все это обратно, тому человеку, кто в зеркало смотрится. Возможно, что в основе этих заблуждений лежит свойство зеркала все отображать наоборот. Ты поднимаешь левую руку, а в зеркале она — правая, хочешь потрогать правый глаз, а получается — левый. Отсюда считают, что даже искреннюю молитву зеркало может «перевернуть», превратить во зло. Эти же зеркала, посмотрите, какой тонкой работы. Кажется, шагни и ты там, в том мире. Поэтому существующие предубеждения против них только усилятся. Так что, в славянских княжествах я не смогу продать эти зеркала. Хотя, что касается предубеждений, то я убежден, что они не соответствуют действительности. Там, откуда я приехал в Новгород, люди пользуются зеркалами, может быть не такими большими, но без каких-либо тяжких последствий. Другое дело, что они сразу видят у себя, например, грязные волосы, ошибки в одежде или поведении. Это не всем нравится. Но скажу сразу, все это не значит, что я готов продать вам свои зеркала за бесценок. Тем более, что в Западной Европе такие предубеждения отсутствуют.

— Ну и… сколько же ты за них хочешь?

— Мне известно, что такое зеркало (единственное, остальные я купил) было продано в Венеции (в пересчете на новгородку) без малого за 350 серебряных новгородских гривен, правда оплата была в монетах, но с высоким содержание этого металла. Поверьте, этот товар стоит таких денег.

Это была истинная правда, такая сделка действительно имела место и я о ней уже рассказывал. Правда, напомню, была она в конце ХV века.

— Уважаемый Михаил Игнатьич. Но ведь купил это зеркало, как я понимаю, не посредник, а сам покупатель…

— Правильно, я понимаю, что вам прибыль тоже нужна, и она должна быть не маленькой. Поэтому, мы возьмем цену ближе к середине этой суммы. Скажем, 200 новгородок за зеркало.

— Диковинка, конечно, занятная, но это же столько серебра отдать надо. Целое состояние. Получается, что мой каменный дом, один из самых хороших купеческих домов в Любеке, стоит как два твоих зеркала? Это очень дорого.

— Прости, уважаемый Кипп, я не хочу тебя обидеть, но эти зеркала и не предназначены для дома купца. Возьмите годовой доход английской короны. На сегодня он составляет порядка 40000 фунтов, т. е. что-то около 75000 новгородок.

Дело в том, что вес фунта серебра все время колебался, но я знал, что на тот момент он весил не 453 грамма, а 375 граммов. Но я эти детали опустил и продолжил:

— Выделить сотню-другую на вот такие зеркала для них вообще не проблема. Проблема такие зеркала найти! В Европе много королевств и герцогств, а, значит, будет и много желающих купить такую редкую диковинку, тем более что она есть у другого властелина. За ними потянутся маркизы, графы, бароны. Думаю, однако, что до графов и баронов дело не дойдет, просто зеркал на всех не хватит. Их у меня только дюжина.

— Но ведь кто-то их сделал…

— Дело в том, что после моего отъезда уже из Константинополя, меня догнала весть о том, что на мастерскую, где изготовлялись эти зеркала, напали лихие люди. Они искали деньги, все побили, пограбили, а, главное, пытали и убили мастеров. Больше такое изготовить некому. И, думаю, что еще пару столетий будет некому. Таким образом, я предлагаю вам уникальный товар, у которого на сегодня в мире есть только одна подобная вещь мне не принадлежащая — вот то самое уже ранее проданное зеркало, но она далеко, где-то в Венеции. Готов к тому, чтобы в договоре указать крупные штрафы, которые будут на меня наложены, если это не подтвердится.

— А сам секрет изготовления не знаешь?

— Знал бы, давно мастерскую открыл, да вот такие зеркала, а не свечи делал.

— А почему они из стекла?

— Не знаю, но думаю, что все дело в том, что была нужна вот такая гладкая поверхность. Иначе зеркало искажало бы отражение. Можно было бы, наверное, и на основе металла какого-нибудь такое зеркало сделать. Ведь делают же подобные, правда очень маленькие. Но тут возникают другие проблемы. Отполировать металл до блеска непросто, хотя можно, но его надо будет чистить, да опять полировать чуть не каждый день, ведь металл тускнеет и ржавеет. Кроме того, в таких зеркалах трудно рассмотреть даже отражение своего лица.

— Похоже, они стекло покрывали свинцом или ртутью.

— Возможно, хотя такое зеркало с покрытием из свинца было бы слишком тусклыми, а изображение мутным. Кроме того, наверное, самая сложная проблема здесь в другом. Как вот такой лист стекла получить? Плоской и прозрачный. Хотя я — не специалист. Это к мастерам надо. Одно скажу, даже если они секреты раскроют, много лет пройдет прежде, чем что-то подобное они сделать смогут. Хотя…

— Оплата серебром или договоримся принять в оплату какой-либо товар?

— Серебром.

— А серебро запросишь в монетах или слитках? Понимаешь, слитки в Новгороде привычнее, но вывозить их сюда накладно. У нас многие земли стремятся чеканить собственную монету, и слитки воспринимаются как сырье для этого. Вывозить их сложно.

— Зато монеты — разного качества. В одних больше серебра, в других — меньше. Знаете, мне все равно, что вы привезете и чем вы здесь будите рассчитываться, слитками или монетами. Если монеты, то будут ли это пфенниги, шиллинги, швабские геллеры, денарии, дукаты или гульдены, арабские дирхемы, пенни Уильяма I, киевские сребреники, византийские сольдо, торговые монеты или монеты для внутреннего обращения, мне безразлично. В любом случае я буду принимать серебро по весу и количеству серебра в сплаве. Мне здесь лучше ювелиру немного дать заработать, но зато потом, ни вы на меня, ни я на вас никаких обид держать не будем. Товар качественный и расчет за него должен быть таким же.

— Это так.

— Это правильно.

— Но понимаешь, Михаил, все-таки воск он как-то привычнее, надежнее что ли.

— Кого вы удивите привезенным воском? Да этим товаром у вас торговать будут еще не меньше, чем с полсотни ваших купцов.

— Больше.

— Тем более. А мой товар — штучный. Больше такого нет. Он очень дорогой, а значит, вашими клиентами станут не мелкие сошки, а лица, как минимум, королевской крови. Понимаете? Вы напрямую будете общаться не с торговцами свечами, а с королями и герцогами. Точнее, с их женами, а это часто оказывается даже более важным. Представляете, как поднимется ваше положение, ваш вес в обществе, а значит, положение вашей семьи, жен и детей. Только это уже заслуживает того, чтобы я продал вам зеркала втридорога. Но я продаю их вам со значительной скидкой, которая позволит вам, кроме прочего, получить за них по моим подсчетам не меньше, чем вдвое от ваших затрат, что не может не сказаться на росте вашего благосостояния.

— Так-то оно так… Но все-таки скидочку бы надо сделать побольше.

— Нравитесь вы мне, только поэтому давайте так, пусть за одно зеркало вы будете должны мне только 175 новгородок, т. е. поделим исходную цифру просто пополам. Но это все. Ниже я не уступлю и если вы не имеете возможности купить мой товар по такой цене, то торга дальше не будет.

Думаю, что 35 килограммов серебра в самый раз. Но надо подсечь рыбку:

— Поймите, уважаемые купцы, я вас не уговариваю, а делаю вам предложение, от которого вы, конечно же, имеете право отказаться. Я вам ничего не должен, и вы мне, слава Богу, ничего не должны. Ну, не подошел товар, ничего страшного. Ведь ничто не мешает мне предложить его другим купцам. Если не с вашего, так вон, с Готского двора. С иноземными купцами в Новгороде, слава Святой Софии, проблем нет. Только вы потом от досады всех волос своих не повыдергайте.

Я встал, подошел к проему и задернул занавеску. Но чтобы это не выглядело как прощание с обидой, тут же хлебосольно начал разливать вино.

— Давайте, уважаемые купцы, выпьем за ваше здоровье, за процветание вашей торговли, за удачу в делах.

— Ну, что ты, Михаил, сразу вот так. Торг ведь ведем. Ты свою цену называешь, мы — свою. Сойдемся где-нибудь посередине.

— Не сойдемся. Мы уже на середине. Лучше сразу подумайте, да ответ мне давайте, будете брать или нет? И покончим с этим делом. Нужно посоветоваться — посоветуйтесь. Я выйду ненадолго.

— Но ведь кто-то их сделал…

— Дело в том, что после моего отъезда уже из Константинополя, меня догнала весть о том, что на мастерскую, где изготовлялись эти зеркала, напали лихие люди. Они искали деньги, все побили, пограбили, а, главное, пытали и убили мастеров. Больше такое изготовить некому. И, думаю, что еще пару столетий будет некому. Таким образом, я предлагаю вам уникальный товар, у которого на сегодня в мире есть только одна подобная вещь мне не принадлежащая — вот то самое уже ранее проданное зеркало, но она далеко, где-то в Венеции. Готов к тому, чтобы в договоре указать крупные штрафы, которые будут на меня наложены, если это не подтвердится.

— А сам секрет изготовления не знаешь?

— Знал бы, давно мастерскую открыл, да вот такие зеркала, а не свечи делал.

— А почему они из стекла?

— Не знаю, но думаю, что все дело в том, что была нужна вот такая гладкая поверхность. Иначе зеркало искажало бы отражение. Можно было бы, наверное, и на основе металла какого-нибудь такое зеркало сделать. Ведь делают же подобные, правда очень маленькие. Но тут возникают другие проблемы. Отполировать металл до блеска непросто, хотя можно, но его надо будет чистить, да опять полировать чуть не каждый день, ведь металл тускнеет и ржавеет. Кроме того, в таких зеркалах трудно рассмотреть даже отражение своего лица.

— Похоже, они стекло покрывали свинцом или ртутью.

— Возможно, хотя такое зеркало с покрытием из свинца было бы слишком тусклыми, а изображение мутным. Кроме того, наверное, самая сложная проблема здесь в другом. Как вот такой лист стекла получить? Плоской и прозрачный. Хотя я — не специалист. Это к мастерам надо. Одно скажу, даже если они секреты раскроют, много лет пройдет прежде, чем что-то подобное они сделать смогут. Хотя…

— Оплата серебром или договоримся принять в оплату какой-либо товар?

— Серебром.

— А серебро запросишь в монетах или слитках? Понимаешь, слитки в Новгороде привычнее, но вывозить их сюда накладно. У нас многие земли стремятся чеканить собственную монету, и слитки воспринимаются как сырье для этого. Вывозить их сложно.

— Зато монеты — разного качества. В одних больше серебра, в других — меньше. Знаете, мне все равно, что вы привезете и чем вы здесь будите рассчитываться, слитками или монетами. Если монеты, то будут ли это пфенниги, шиллинги, швабские геллеры, денарии, дукаты или гульдены, арабские дирхемы, пенни Уильяма I, киевские сребреники, византийские сольдо, торговые монеты или монеты для внутреннего обращения, мне безразлично. В любом случае я буду принимать серебро по весу и количеству серебра в сплаве. Мне здесь лучше ювелиру немного дать заработать, но зато потом, ни вы на меня, ни я на вас никаких обид держать не будем. Товар качественный и расчет за него должен быть таким же.

— Это так.

— Это правильно.

— Но понимаешь, Михаил, все-таки воск он как-то привычнее, надежнее что ли.

— Кого вы удивите привезенным воском? Да этим товаром у вас торговать будут еще не меньше, чем с полсотни ваших купцов.

— Больше.

— Тем более. А мой товар — штучный. Больше такого нет. Он очень дорогой, а значит, вашими клиентами станут не мелкие сошки, а лица, как минимум, королевской крови. Понимаете? Вы напрямую будете общаться не с торговцами свечами, а с королями и герцогами. Точнее, с их женами, а это часто оказывается даже более важным. Представляете, как поднимется ваше положение, ваш вес в обществе, а значит, положение вашей семьи, жен и детей. Только это уже заслуживает того, чтобы я продал вам зеркала втридорога. Но я продаю их вам со значительной скидкой, которая позволит вам, кроме прочего, получить за них по моим подсчетам не меньше, чем вдвое от ваших затрат, что не может не сказаться на росте вашего благосостояния.

— Так-то оно так… Но все-таки скидочку бы надо сделать побольше.

— Нравитесь вы мне, только поэтому давайте так, пусть за одно зеркало вы будете должны мне только 175 новгородок, т. е. поделим исходную цифру просто пополам. Но это все. Ниже я не уступлю и если вы не имеете возможности купить мой товар по такой цене, то торга дальше не будет.

Думаю, что 35 килограммов серебра в самый раз. Но надо подсечь рыбку:

— Поймите, уважаемые купцы, я вас не уговариваю, а делаю вам предложение, от которого вы, конечно же, имеете право отказаться. Я вам ничего не должен, и вы мне, слава Богу, ничего не должны. Ну, не подошел товар, ничего страшного. Ведь ничто не мешает мне предложить его другим купцам. Если не с вашего, так вон, с Готского двора. С иноземными купцами в Новгороде, слава Святой Софии, проблем нет. Только вы потом от досады всех волос своих не повыдергайте.

Я встал, подошел к проему и задернул занавеску. Но чтобы это не выглядело как прощание с обидой, тут же хлебосольно начал разливать вино.

— Давайте, уважаемые купцы, выпьем за ваше здоровье, за процветание вашей торговли, за удачу в делах.

— Ну, что ты, Михаил, сразу вот так. Торг ведь ведем. Ты свою цену называешь, мы — свою. Сойдемся где-нибудь посередине.

— Не сойдемся. Мы уже на середине. Лучше сразу подумайте, да ответ мне давайте, будете брать или нет? И покончим с этим делом. Нужно посоветоваться — посоветуйтесь. Я выйду ненадолго.

Нутром чувствую, дожал я их, хотя так и не понял, который из аргументов лучше сработал. Удивительно, но похоже, что таким стал довод о резком повышении их статусности. Вернувшись, я увидел их там, где и ожидал. Они опять прилипли к зеркалу. И тут я услышал то, что ну никак не ожидал услышать:

— Ну, ты хоть довесок какой накинь.

Напряглись. Вот ведь богатый, но какой все-таки мелочный народ. Знаю ведь, что товару они привезли не меньше, чем на полтонны серебра, да продадут его с двойным наваром, а тут хоть довесочек, а дай. Хотя, конечно, дирхем он гривну бережет.

— Ладно, вот вам в качестве довеска этот бронзовый канделябр. Он к оправе зеркала идеально подходит. Они в паре хорошо будут сочетаться. И к другим зеркалам по такому же. Больше таких канделябров у меня нет, но и эти цены немалой.

Залыбились, вернулись к столу, уселись и довольно откинулись. Прямо как два кота, наевшихся сметаны. Но и я их подрезал:

— А ваш «довесок» каким будет?

Снова пришлось удивиться. Чувствуется, что и этот вопрос они обговорили. А может все дело не в мелочности, а в традиции?

— Думаем, возьмем у тебя сразу половину товара.

— Но вторую половину, ты никому не продавай. Думаю, что к распутице один из нас успеет обернуться, и мы заберем оставшийся.

— Если ты не против, то завтра договор и подпишем, да заверим его у Владыки. А послезавтра обменяем — ты нам полдюжины зеркал, а мы тебе — серебро. Договаривайся с ювелиром.

— Не против.

Ударили по рукам.

Я смотрел на них и думал, не подставляю ли я их под удар судьбы? Доберутся ли они благополучно к себе на родину? Ведь о появлении таких зеркал в Европе в это время я что-то негде не читал. Не распорядился ли я вот так судьбами этих людей, в общем-то мне даже симпатичных? В общем занялся за старое, самоедством. Но потом припомнил. Ну как же, в Голландии, в 1240 г. (т. е. всего через пару лет с небольшим) стали целенаправленно искать способ (и нашли), как выдувать емкости из стекла. Причем именно для изготовления стеклянных зеркал. Посуда — это было побочным продуктом. Значит, доберутся на родину мои купцы, продадут зеркала с великой прибылью, чем-то пугнут покупателей, чтобы те сильно ими не хвастались, и не захотят больше торговать воском. Начнут искать секреты «венецианских мастеров». А в 1279 году в Западной Европе найдут способ покрывать стекло тонким слоем олова. Делались (делались!) в XIII веке стеклянные зеркала. Были они маленькими и «кривыми» (напоминали зеркала из комнат смеха, которые были очень популярны в советское время), но спросом пользовались и были баснословно дорогими. Может быть, это будут потомки этих людей?

— Кстати, весной одно зеркало могу продать за дестриэ.

Я знал, что это такая выведенная на Западе очень крупная порода лошадей, достигавшая в холке 180 сантиметров и даже больше (мои обозные лошадки — до 145, а монгольские так вообще от 120 до 140 максимум) и весом по меньшей мере 800 килограммов.

Купцы вначале опешили, а потом заговорили наперебой:

— Дестриэ?

— Зачем тебе дестриэ, уважаемый Михаил Игнатьевич? Эта огромная лошадь и она, в силу своего громадного веса, не может даже долго двигаться с приличной скоростью.

— Или совершать прыжки. Рвы и тяжелые подъемы часто для нее просто непреодолимы.

— Эти кони быстро утомляются. Запас хода галопом у них не превышает 500 саженей, так что, атаку на нем (чтобы у дестриэ сохранились силы для боя) надо начинать не дальше 100 саженей, а до этого придется под стрелами идти шагом.

— При этом надо учитывать, что тяжелые лошади медленно разгоняются.

— Дестиэ нужно до 10 килограммов овса в день. Да он «сожрет» все ваше серебро.

Мне пришлось остановить их и привести свои аргументы:

— Но это — монстр на поле боя. Он может спокойно нести на себе тяжелого всадника в мощном доспехе. А также навешанную на себя собственную броню. Он весит, как четыре монгольских лошади, а это тоже может оказаться важным. Своим мощным ударом он просто сметает с пути пехоту и легкую кавалерию. Разгоняется он долго, но, когда такая махина на скорости врывается в чужой строй, он вытаптывает в нем целые улицы на своем пути. Впрочем, обычной тяжелой кавалерии тоже приходилось не сладко. Кроме того, у нас дестриэ может стать родоначальником собственных пород тяжеловозов.

— Купить и доставить в другую страну дестриэ …довольно сложно.

— А вот это другое дело. Но я и не называю поставку дестриэ обязательным условием. Не сможете — оплатите все зеркала серебром. Но, на всякий случай (вдруг у вас получится) я скажу вам о том, что мне нужно. Дестриэ созревают поздно, поэтому мне нужен жеребец 8-10 лет. Из того, что я слышал об этой породе, могу назвать такие требования к их …э…внешнему виду: уголки губ непременно загнуты вниз, сильно выражена надбровная дуга и дестриэ никогда не должен опускать уши.

— А нельзя ли будет обменять зеркало на другую лошадь?

— Можно, но только тогда обмен будет производиться не на лошадь, как в случае с дестриэ, а на лошадей. Лошади нужны мне для тяжелой кавалерии, но не тяжеловозы. Дестриэ мне нужен только один. Привезете — буду рад.

— А по какой цене будешь брать таких коней?

— Нельзя называть цену не видя товара. Но думаю, что договоримся. Вы в любом случае не прогадаете. Такие лошади сегодня в Новгороде не застаивается. Ходовой товар. Не я куплю, так купит князь, или посадник, или Владыка, или тысяцкий. Но думаю, что до этого не дойдет. Мне такие лошади очень нужны, и я куплю всех, что вы привезете.

— Даже три десятка?

— Даже сто голов, уважаемый Горст.

— Тогда надо подумать.

Купцы переглянулись и опустили глаза. Похоже, что у них есть подходы к этому товару.

Дальше мне отвлечься не дали, купцы требовали «продолжения банкета». Я крикнул, чтобы Марфа принесла нормальной закуски, открыл бочонок и пошла вульгарная пьянка, по ходу которой я им все втолковывал, что товар хрупкий, рассказывал, как его лучше паковать да увязывать. Но вскоре, чувствую, доходить до них мои слова стали плохо. На халяву-то что же не надраться?

В общем, когда прощались, на ногах они уже стояли плохо. Хорошо «людишки» их сильно не набрались. В конце не удержались и снова попросили «чудо показать». Я показал, мне не трудно, но на этот раз встал между ними и зеркалом. Вот купите, потом хоть сутками около него крутитесь. Разобьете — только ваши убытки. Снова стали они языками цокать, да щеки надувать. Попривыкли уже, да выпили немало.

А потом давай в зеркало хохотать, пальцами тыкать, да рожи корчить. Вот ведь, солидные ж люди, ну что за народ, ну ёкарный бабай.

У бондаря

Для моего хлебопекарного производства, да и для организации нормальной жизни всего моего воинства (тара для рыбы, мяса, солений, питьевой воды), мне нужны кадки, кадушки, лоханки, ведра и шайки (и даже купель), но, прежде всего — бочки, причем довольно большие. Значит, нужно идти к бондарям, т. е. мастерам, которые как раз и изготовляют такие емкости, общим для которых является то, что их стенки собираются из отдельных деревянных планок (их называют клепками), стянутых обручами.

Хорошо, что в средние века это ремесло имело повсеместное распространение. Кстати, именно эта профессия подарила в будущем своим владельцам соответствующие фамилии. У русских — Бондарев, Бочаров и Бочкарёв, у украинцев — Бондарь, Бондаренко и Бондарчук, у поляков — Беднарц, Беднарски, Беднарчук и Беднарек, у чехов — Беднарж, у болгар — Бачваров. Это касается не только славян. Именно здесь истоки английской фамилии Купер, французской — Тоннелье, греческой — Варелас, датской — Бёдкер, немецких — Фасбиндер, Бёттхер, Шеффлер и Кублер, голландских — Кёйпер или Кёйперс, португальских фамилий Таноеиро и Тонелеиро, испанской — Куберо, а итальянской — Боттаи.

Было много бондарей и в средневековом Новгороде. Мне посоветовали одного из них с незамысловатой кличкой Еремей-бондарь, но называли его так только за глаза. Был он мужик дородный, с окладистой бородой, со спокойной и немного растянутой речью, и с особым достоинством в глазах, какая бывает только у уважающего себя человека. Правда он и меня встретил с почтением:

— Наслышан, Михаил Игнатьич, наслышан. Что привело тебя ко мне?

Я не стал заходить издалека и сразу выложил перед ним весь заказ. Тот покачал головой:

— Для чего тебе бочки?

— А разве это имеет значение?

— Иногда имеет. Нельзя, например, делать бочку под мед из дуба, потому что в такой бочке мед быстро приобретет совершенно иной аромат и потемнеет.

— Мне, Еремей Елизарович, нужно несколько больших бочек для хранения зерна, закваски теста, засолки мяса, рыбы и капусты, остальное — под воду.

Для хранения муки я решил бочки не заказывать. Срок ее хранения будет не большой, а значит, для этого подойдут обычные лари.

Еремей на свое отчество и бровью не повел:

— Тогда нужен именно дуб. Не могу объяснить, но в дубовых бочках продукты могут сохраняться очень долго, дольше, чем в других емкостях. Такие бочки хороши и для закваски. Для воды — неплохое дерево это кедр, можжевельник (но он очень тяжел), ясень и даже осина (не гниет).

— А сосна?

— У нее высокая упругость, она хорошо гнется, но у нее невысокая твердость и сильный смоляной запах. Она для хранения пищевых продуктов не годится. Вообще, дуб — для пива и растительных масел, ель — под воду, липа — для молока и мёда.

— Ну, тогда — из дуба.

— В бондарстве используется не любой дуб. Нужен дуб толщиной не менее половины сажени, без бугристостей, сучков и крученостей, причем в дело идут только первые 4 метра ствола («тюлька» по-нашему) …

— Да ладно тебе, я не бондарь. Делай как надо, потому к тебе и обратился.

Тот призадумался:

— Понимаешь, Михаил Игнатьевич, тут вот какое дело. Часто представление о нашей работе слишком упрощенное. Мол, бондарь с помощью топора и столярных инструментов прилаживает клёпки одна к другой, выстругивает их, делает фальцы зауторником, в них вгоняет днище и всё связывает деревянными или железными обручами. Всего и делов-то. На самом деле это не так, или, точнее, не совсем так. Возьми столяра, его задача подготовить деревянные детали нужных размеров, а затем просто соединить их с помощью гвоздей, шипов или клея. Те же клепки так соединить не получится. Мало сделать нужные планки. Если клепки поставить произвольно, а не чередовать планки с противоположным направлением волокон, та же бочка вряд ли проживет долго. Мало того, эти планки с помощью пара или огня, которые размягчают древесные волокна, еще согнуть надо, причем согнуть с одинаковой кривизной. Или еще один ответственный этап — вырезание во внутренней части стенок бочки уторных пазов под донья. Если дно войдет в уторный паз неплотно, бочка даст течь. Если паз расточить недостаточно, дно не позволит плотно сомкнуть клепки (это ведь дуб, а не мягкая липа) — значит, опять течь.

— Зачем мне эти подробности, Еремей Елизарович, при твоем-то всем известном мастерстве это не проблема…

— Ты меня, Михаил Игнатьич, не дослушал, — и он покачал чуть согнутым пальцем, — а зря.

Я понял, что допустил неуважение. Мастера (по крайней мере этого) нужно слушать не перебивая, даже если он будет говорить весь день.

— Извини, Еремей Елизарович, я, конечно же, со всем вниманием тебя слушаю, но не мог бы ты для начала сказать, возьмешься ли ты за эту работу и, если да, то сколько ты за нее попросишь?

— Я об этом как раз и говорю. Колотые планки выдерживают три-пять лет для качественной просушки. Эту просушку можно ускорить, но ненамного. Есть у меня запасец, конечно, но заказ у тебя уж слишком большой. Могу не потянуть.

— Но ведь заготовки, эти самые…клепки, у других бондарей добрать можно.

— Не принято у нас друг у дружки побираться, — вздыбил бороду Еремей, опять я что-то не то сказал. Но на этот раз он как-то быстро отошел:

— Ладно, посмотрим, поищем.

Потом подошел к одной из свежесобранных бочек.

— Посмотри, выглядит грубовато. Это потому, что только после окончательной обработки (циклевки, пропитки воском) она примет свой истинный вид. Большую ты мне заказываешь работу, придется еще кое-кого в подмастерья привлекать.

— Но ведь большой заказ — это благо.

— Тоже, верно. Ну, пошли, пообедаешь с нами, заодно и о цене поговорим.

За обедом он продолжал раскрывать мне секреты своей профессии, чем, честно скажу, несколько притомил меня. Иногда мне даже казалось, что он все понимает, но найдя «свободные уши» не может остановиться. В общем, мне пришлось демонстрировать ему все свое внимание. Мне показалось, что он это оценил и плату с меня потребовал умеренную. На этих условиях я готов бы был и еще его послушать, но ёкарный бабай.

Нечай

— Это ты что ли Игнач — кривоссач?

Хм, начало, как у нашей дворовой шушеры в эпоху моего стыдливо-розового детства.

Я медленно повернулся. Нечто похожее я и ожидал. Группа из четырех человек. Впереди амбал (по местным понятиям). В шубе. Стоит фертом (в позе буквы Ф, одна нога вперед, руки на бедрах), в глазах — снисходительная убежденность в своей силе и превосходстве. Господи, сколько же я таких повидал. Рядом — три его шавки. Эти послабее, но обманываться на их счет не стоит, тоже могут быть опасны. Вон у одного демонстративно кистень заткнут за пояс, другой, как бы невзначай, что-то достал из сапога.

Когда на тебя собирается наброситься собака, первое, что ты всегда должен сделать — это шагнуть вперед.

— Ну, я, мил человек. Хорошо, что окликнул. А то я все думаю, откуда здесь так козлиным духом прет.

Улыбку с его лица как стерли. Игравшие рядом пацаны прыснули в стороны.

— Чего?

— Ничего, козел. Что надо?

В голове сразу промелькнула история еще из «старого» времени. Направили, помню, нас, слушателей третьего курса школы милиции, в сентябре месяце в совхоз. Ну там, за порядком следить, ток с зерном охранять и т. п. А в те времена было принято студентов гражданских вузов в сентябре тоже направлять в деревни для помощи в уборке урожая. Вот и в нашем селе жила большая группа студентов (точнее студенток) из пединститута, которым местные «первые парни на деревне» проходу не стали давать. К нам сопровождавшая этих девчонок преподавательница и подошла. Сама наглецов побаивается. Обращалась к председателю, а тот только посмеялся, мол, дело молодое, сами разберутся. Чувствуя это, деревенские вовсю распоясались. Нас только трое было, но наш старший, доброй памяти сержант Грицько, решил за институтских ввязаться. Так вот, начал он с того, что сразу узнал, кто тут в деревне среди местной шпаны считается самым сильным. Таких оказалось двое — братья Васильевы (фамилии до сих пор помню). Один уже «отсидел», второй, скажем так, собирался. Сержант наш в первый же день выловил этих двоих возле клуба, спровоцировал на драку и отделал обоих как Бог черепаху. Без проблем, все-таки был он кандидатом в мастера спорта по рукопашному бою. Мы при этом не вмешивались, хотя были рядом. Наша помощь не понадобилась, т. к. из деревенских после такого никто в драку не встрял. Опешили, надо полагать, но вот только надолго ли. Впрочем, на этих нас бы одних хватило, все-таки третий курс и спортзал три раза в неделю. Но в деревне молодежи много. Дошла до нас информация, что нас месить собрались и что даже из города выходцы из деревни для поддержки уже подтянулись. Для демонстрации силы, в тот же день собрали мы однокурсников, что были распределены по нашему району. Набралось многовато, человек тридцать. Ну, прошлись по деревне. Кого вежливо предупредили о возможных последствиях «приставания к городским», кому сразу по сопатке, а остальное и так всем понятно было. Тут мамаша братанов выскочила, орала на всю деревню. Но это хорошо, пусть остальные мамаши послушают.

На следующий день председатель совхоза к нам на машине подтянулся. Мы ему его же словами и намекнули, что, мол, дело молодое, сами разберемся, а вот ему следует больше внимания уделять охране социалистической собственности вообще и зерновому току, в частности. В общем, вежливо так поговорили. Он нас понял. На этом эпопея навязчивых приставаний к студенткам и закончилась. Потом перезнакомились со всеми местными. Они оказались славными ребятами, только думаю, они не были бы такими славными, если бы не показательные выступления нашего сержанта. И Васильевы потом «мириться» приходили, только сержант разговаривать с ними не стал. Что же, он в своем праве.

Ну, это когда было. А тут, вроде, хороший сабантуй намечается. Но ситуация та же. Надо вытащить заводилу и хорошенько ему вломить. Ясно же, что эти именно нас ждали. Вокруг уже образовался круг из любопытных. Амбал сбросил шубу, жестом остановил своих и вразвалочку направился в мою сторону.

— А ну повтори… Щас я тебя, дедуля…

— Ох ты, ах ты! «Сталось у нас раздумье да в голове почесушки. Пойду нараспашку да побью в размашку». Ну давай, чего встал.

Я не оборачиваясь кивнул Сереге:

— Я сам. Ты не лезь, а то его дружки ввяжутся. В общей свалке можно и ножом получить. А на этого меня с лихвой хватит.

Я тоже сбросил шубу и шагнул в круг.

Зрелища не получилось. Боя быков просто не состоялось. Амбал протянул вперед руку, пытаясь схватить меня за грудки, а второй рукой начал было, как я и ожидал, свой молодецкий «деревенский» замах. Я без проблем ручку-то его вытянутую перехватил, сразу ее вывернул, да и перевел на болевой. Все на автомате. Знал бы он, как нас заставляли этот финт отрабатывать. Для контроля сразу свободной рукой схватил амбала за волосы, да так на болевом поднял его на цыпочки и повел к ближайшему столбу, чтобы постучать об него амбаловским личиком. Для ума. Тот шел истошно вопя, что ему больно, и чтобы я его отпустил. Его дружки только хмуро поглядывали, но в защиту не лезли. Я так понимаю, что собравшийся народ этого бы не допустил. Да и не один я.

Сергей мои намерения понял и не одобрил:

— Не стоит, отпусти дурака.

Толпа разразилась смехом и ядреными замечаниями. Я оглянулся, около Сергея стояло немного запыхавшихся пять довольно крепких мужиков, которые кровожадно поглядывали на дружков амбала, а со стороны кузнечных рядов еще набегало человек двадцать, захвативших с собой что под руку попало. У корешей моего контрагента вид был неважный. Кистень из вида исчез, пустые руки — демонстративно на виду. Сами стоят не дышат, ведь только кивни я и будет им месиво.

Я чуть ослабил хватку, а потом просто оттолкнул амбала головой в сугроб, а сам разорвал дистанцию:

— Продолжать, как я понимаю, не будем?

Тот отвернулся и молча седел на снегу, потирая плечо. Подошел Сергей, а мужики с кузнечных рядов демонстративно окружили дружков амбала, но пока агрессивности не проявляли. Те тоже. Бой был честным, вызвал меня амбал сам, какие могут быть претензии. Толпа стала разочарованно расходиться. Зря время потеряли, даже юшку никому не пустили. Я поднял упавшую шапку моего противника, ударом об коленку стряхнул с нее снег, и натянул ее тому на голову.

— Ну а теперь, мил человек, скажи, как тебя зовут?

— Нечай, — буркнул амбал.

— И чего на меня попер? Только честно.

— Весь торг говорит о том, сколько ты железа на свои поделки кузнецам передал. А, значит, цены на него упадут, наш труд за полгода, считай, насмарку… А тут ты идешь. Ну я и это…

А, так это рудокопы местные, что железо добывают из «болотных» руд. В примитивных домницах получают кричное железо, от которого до стали, как до Луны пешком. Хотя что-то тут не так, но я выяснять не стал.

— А из каких краев будете? Из Устюжны, Яма, Копорья, Орешка?

— Из Устюжны Железнопольской.

— О, слышал я о такой.

Помню, что где-то в это время там появился целый город Устюг — Железный. Название говорит само за себя.

— Вот что, Нечай, бери-ка ты своих дружков да пойдем вон в ту харчевню, там и поговорим.

Осели мы в харчевне по легкому, заказали домашнего пива, отпили понемногу. Правда, через стол сели и те пятеро из кузнечных рядов, что подтянулись первыми.

Вот тут я и стал Нечаю и его дружкам объяснять основы экономики:

— Конечно, Нечай, я бы мог просто тебе сказать, что торг есть торг. Он никому не подчиняется и каждый волен здесь продавать и покупать все, что он захочет. Так?

— Так, — хмуро согласился Нечай, искоса поглядывая на соседей.

— Больше того, Новгород, несмотря на ваше железо, — кивнул я в сторону его дружков, — постоянно покупает его у купцов из Ганзы, от немцев да свеев дополнительно. Не хватает городу железа, особенно хорошего. Покупают и железную проволоку, и иголки, и просто кусками «в четях». Так?

— Ну. Так.

— А чего ж ты заморским купцам не идешь морды их поганые бить?

— Им набьешь.

— Ага, а своим, значит, можно? Эх, Нечай. Ну да ладно, не для того я тебя пригласил, чтобы стыдить, взрослый ты уже для этого. А для того позвал, чтобы объяснить вам, — и я обвел пальцем его компанию, — что в отличие, скажем, от купцов немецких, никакой я вам в торговых делах не соперник.

— Это как же?

— А вот так. Я действительно передал кузнецам большое количество железа. Но, во-первых, это железо очень высокого качества, и его вашим железом не заменишь. Из моего и вашего железа разные вещи куют. Ваше — оно тоже нужно, но на этот ваш рынок я не покушаюсь. Во-вторых, я его им не продавал. Я его им передал для исполнения моего заказа. Весь заказ я один у них и заберу. Не куплю, а заберу. Потому, что оплачивать им я буду только их работу. Мечи, что они мне ковать будут, я в Новгороде продавать не буду. Каким образом это может отразиться на цене вашего железа? А никаким.

Нечай с минуту смотрел на меня оторопевшими глазами, но потом в них промелькнула какая-то новая мысль:

— Ты подожди, но ведь ты две кузни задействовал на своем металле, значит, эти кузнецы у нас железо теперь долго не купят.

— Не две, а четыре. Две наковальне я еще им передал, чтобы они успели с заказом моим справиться. Но до этого кузниц было действительно две. Но, во-первых, две из скольких? Сегодня в Новгороде тридцать одна кузница. Что две кузни из этого числа для тебя погоду сделают? Ты что, один железом торгуешь? Или я всем кузнецам своё железо всучил? Нет, Нечай, никаким образом на цену твоего железа это повлиять не может. И второе. Кузни новгородские сегодня работают как? Исключительно под заказ. Станет ли заказов меньше после моего заказа? Да нет, сколько было бы, столько и останется. Кузнецы меньше простаивать будут, а железа, сколько требовалось, столько требоваться и будет.

Помолчали, еще выпили по паре глотков.

— Больше того, на все мои заказы моего железа может и не хватить. Мне вот пару сотен коней подковать надо будет, а это 800 подков. Может на часть этих подков у меня железа и хватит, а может и нет. Да и жалко мне мое железо на подковы-то переводить. Тогда как? Заказов у кузнецов станет больше, а количество железа на их выполнение от меня уже не будет, что получится?

— Подскочит цена на наше железо, — впрягся один из нечаевских дружков.

— Мудак ты, Нечай, — сказал один из них, — и нас чуть в грязное дело не втянул.

О, «мудак»! Я хорошо расслышал, мне не послышалось. Знали, оказывается, в XIII веке такое замечательное словечко.

— Слушай, а сколько ж ты мечей заказал?

— Двести штук, — а чего скрывать, по-моему, это уже весь торг знает.

— Сколько? — у дружков Нечая глаза из орбит полезли.

— Ну, это только мечи…Есть и еще заказы.

— Да зачем же тебе, Михаил Игнатьевич, так много мечей?

Я снова про себя хмыкнул. Что, сопля зеленая, уже «Михаил Игнатьевич»?

— Ну, то дела купеческие, — встрял Сергей.

— Да, это конечно… это мы с пониманием.

Стали прощаться. Нечай за пиво нам заплатить не дал, все винился, что бес его попутал. Мы спорить не стали. Разошлись было каждый по своим делам.

Но Нечая и его компанию остановили мужики, что сидели с нами в харчевне:

— Игнач у нас человек добрый, отпускает вас — его дело. Но мы вас так не отпускаем. Чтобы вас на торге больше не было. Я понятно объяснил?

— И че будет?

— А здесь в сугробе и останетесь. А боле — ничего.

Когда Нечай с дружками отошёл подальше, к нам повернулся тот, что с Нечаем разговаривал. Решил меня предупредить:

— Ну, ты даешь, Игнач. Нечай — известный бузотер, любит на драку нарываться. И кодла у него не простая. А ты его при всем народе уделал, причем даже не ударив ни разу. Силен ты, Игнач, силен. Но поосторожись теперь. Мы не всегда рядом будем. Ну ладно, бывай, нам в свои ряды пора.

— Послушайте, а как вы так быстро узнали, что на меня тут «наехали»?

— А вон мальчишки играют, так к нам тот, что в куцей шапке и прибежал. Мы-то тут совсем недалече.

— Ну, спасибо вам.

— Да не за что. Добрый ты, а надо было бы этих всех как вшей, до щелчка давить, до щелчка…

Когда мы с Сергеем вышли на свежий воздух, я подозвал указанного нам пацана. Видно, что когда-то знавал он неплохие времена, одет был даже прилично, только заметно вырос из своей одежонки, да и прорехи на ней кое-где появились, хотя и аккуратно заштопанные.

— Ну, и кто ты есть, добрый молодец, как тебя звать величать, сколько тебе лет?

Пацан не смутился, смотрит прямо, даже с некоторым вызовом. Заметил, видать, как я его одежонку рассматриваю.

— Мал я еще, чтобы меня по отчеству называть. Я — Митрий Щавель. Можно Митяй. Сын вдовы Елизара Чебота, кожевника. Годов мне четырнадцать, к лету — пятнадцать будет.

— А почему прозвище у тебя такое?

Митрий усмехнулся:

— Так это, как отец помер, голодно было. По весне мы с матерью, почитай, на одном щавеле жили. Так вот и пошло.

— А тут что делаешь?

— Так торг ведь. Не тут, так там не тому, так другому, что-то поможешь, донесешь, что-то…

— Украдешь …

— Не. Мы чужого не берем. Вон те — он кивнул на другую группу совсем молодых оборванцев, что стояли в стороне кучкой и смотрели в нашу сторону, — те да, а мы что заработаем, на то еды себе и покупаем, а бывает, что и домой хватает что принести.

— Вот что, Дмитрий. Приходи-ка ты завтра к нам домой, прямо к обеду. Знаешь, где мы живем?

— Митрий я. Где живешь знаю. Тут это все знают.

Вот и приходи. А сейчас пошли в калашный ряд, я тебя и всю твою ватагу угостить хочу.

Когда уходили из калашного ряда, молчавший до этого Сергей на меня все-таки «наехал»:

— Ну ладно, показал силу, в очередной раз весь торг удивил. Так мало этого. Ну, дал бы этому Нечаю по сопатке, да и разошлись бы в разные стороны. Так нет, надо было с ними еще в эту харчевню тащиться? А если бы они тебе там нож в бок в темном углу засадили?

Но я его урезонил:

— Таких людей врагами оставлять было нельзя. Они за собой правду считали. Я объяснил людям, что к чему, что нет за ними никакой правды. Так они и впредь не будут видеть во мне конкурента, других людей не будут против меня настраивать. Больше того, должниками себя теперь считать будут. Так, нет? Да и ты с мужиками рядом был.

Про то, что под одеждой на мне мягкий кевларовый бронежилет я упоминать не стал.

Но на этом все не закончилось.

Уходили мы с торга в тот день поздно, а на выходе нас снова поджидал Митяй:

— Слышь, Игнач. А ведь Нечай не тебя пас. Он твоего друга хотел одного оставить.

— Не понял.

— Я слышал, как он своим говорил, что вот он (кивнул он на Сергея) все время меняет серебряные гривны на золотые, что сегодня он опять много наменял, да что долг ему большой вернули. Мол, этих денег им на всю жизнь хватит. Они хотели к тебе придраться, ну и… чтобы в общем друг твой один домой пошел.

— Но не получилось же. Так что, думаю, на сегодня все закончилось.

— Не закончилось. Перед вами они прошли. По разговору, на мосту ждать вас будут.

— Все четверо?

— Четверо, только двое других. Нечай хотел с Коськой жирным объединиться (этот из … в общем из разбойничков местных, всех остальных вот так держит), да тот, как про тебя услышал, так сразу в отказ пошел. Но Нечай двух его людей как-то уговорил, а то двое из его кодлы, как я понял, дело иметь с тобой наотрез отказались.

— А как уговорил?

— Понятно как. Говорил, что не воины вы, а купцы, что гривен у вас с собой столько, что на лошади не увезешь, а из оружия, если что и есть, так только ножи.

Я поправил «Ксюху»:

— Это верно. Ну, спасибо, Митяй. А теперь уходи, мы дальше сами разберемся.

— Не разберетесь, двое вас, а их четверо и у них, как минимум, два меча. Я решил, что с вами пойду.

— Иди отсюда, пацан. Не смеши. Не детское это дело.

Тут и Сергей прорезался:

— Слушай, Михаил Игнатьевич, может кого из попутчиков подождем?

— Не подождем, Сережа. Сегодня мы знаем сколько их и где они нас ждать будут, а завтра так может не повезти. Нам их сегодня всех кончить надо. Прав был кузнец, не объяснять таким что и как, а давить их надо, как гнид, «до щелчка». Хотя смотри, двое-то все-таки в отказ пошли.

С этими словами я стал, не торопясь, накручивать на ствол автомата глушитель, потом дослал патрон в патронник.

— Спорить с тренером по борьбе может только тренер по стрельбе.

И мы двинулись к мосту. Сергей не выдержал:

— Как чувствовал, торопил тебя. Ходить по мосту через Волхов ночью у нас не ходят: можно не просто ограбленным оказаться, но и «головой» стать. Так тут убитых татями называют. А тут не только Нечай может на охоту выйти.

— Не мандражи, Серый.

Адреналинчик уже привычно ударил в кровь. Я чувствовал, что готов к «встрече».

Зимой темнеет быстро, и мы действительно подошли к мосту уже в довольно густых сумерках. И с этой и с другой стороны моста было тихо. Я снял рукавицу, стал на ходу согревать спусковой крючок. А тут и засада наша объявилась.

Четверо загородили дорогу. Двое с мечами, один с кистенем (старый знакомый) и Нечай с длинной такой, то ли булавой, то ли битой в руке. Это он зря. Для удара битой нужен замах, а для замаха нужно время, да и сам ты в этот момент наиболее уязвим. Все остановились. Нечай, с демонстративно наигранным сожалением, явно рассчитывая на «театральный» эффект решил видимо пару слов мне напоследок сказать:

— Не обижайся, Игнач, но придется тебе сегодня умереть. Не можем мы тебя и друга твоего, купца новгородского, сегодня живыми оставить. Во-первых, должок за тобой, а во-вторых, таких врагов живыми оставлять, самому головы лишиться, а, значит, нельзя.

И уже другим голосом:

— Ну, чего встали. Кончайте их.

Здесь произошло два момента, каждый из которых произвел на меня «неизгладимое впечатление». Первым удивил Сергей. Он, показалось, просто махнул рукой и шагнувший влево вооруженный мечом налетчик стал без слов опускаться на ставших внезапно сгибаться коленях. Из его раскрытого рта вырвалось какое-то бульканье, а из левого глаза, прямо распоров его на две части, торчала рукоять Серёжкиного ножа. Я не успел удивиться, как последовало действие второе. Из-за спины бандита с кистенем выпрыгнула небольшая фигура и заскочив ему за спину, рванула ему голову назад. Блеснула сталь и нож вошел прямо в яремную ямку. Так мужик, как стоял, так и завалился на нападавшего. Пора было и мне что-то «сказать». Два хлопка зачистили территорию. На таком расстоянии, даже для «Ксюхи», промазать было трудно, а больше стрелять не понадобилось. Серега скинул шапку, вытер рукавом лоб, затем коленом уперся прямо в лицо своему бывшему противнику и с трудом вывернул нож из его глазницы. При этом я заметил, что в рукаве у него еще что-то блеснуло. Неплохо оказывается экипировался. Я отвернулся, но ноги предательски подрагивали, и мне пришлось сесть прямо на то, что когда-то было Нечаем:

— Не слабо. Всех кончили?

Выбравшийся из-под бандита человек оказался Митяем, который молча вытер свой нож о рукав чужой одежды и ответил на мой вопрос коротко:

— Всех.

А потом, явно обращаясь к Сергею:

— Ге. А Игначу, похоже, погулять-то не хватило. Все по сторонам смотрел, кого бы еще … Я так даже струхнул и решил сразу из-под этого вот не вылезать.

— Но-но с шуточками-то. Струхнул он. Ничего так струхнул, такого бугая завалил. Но смотри у меня. Что это ты с ними делаешь? Никак мародерствуешь?

— Так этих обшманать, ну, осмотреть, обыскать то есть, обязательно надо. Хабар же наш, надо забрать. На нас напали, мы в своем праве. Пояса проверить, в них всегда каляту (это такой мешочек для денег) прячут. В сапоги заглянуть, туда тоже деньги часто кладут, ну, в общем, я быстро. Одежду лучше не брать. Мало ли она как этим досталась, а она может оказаться приметной. Объясняйся потом. А вот монеты, гривны (если повезет), так их обязательно забрать надо. Нечего их ворам дарить. Тем более, что народец вам попался, сразу видно, не очень бедный. Вон, целых два меча. Они, кстати, тоже наши.

«Работал» Митяй быстро. Только у трупа Нечая задержался, потрогал зачем-то дыру от пули и вытирая запачкавшиеся кровью пальцы о сапоги, оглянулся на меня, повел головой, но ничего не сказал. Скоро в лежащей у моих ног шапке одного из нападавших уже лежало с десяток серебряных, да пара (глазам не поверил) золотых монет, четыре серебряных гривны, две из которых, как я понял по описанию, были гривнами киевскими, какие-то небольшие обрезки металла, похожего на серебро, бусы из речного жемчуга, какая-то мелочь. При этом рядом было сложено оружие нападавших.

— Посмотри, может у них мешок какой есть?

— Мешок у меня свой есть.

— Ну складывай, да пошли.

Но далеко отойти нам не удалось. Метров через 40 у края моста еще показалось несколько темных силуэтов. Один из них вышел вперед. Митяй дернул меня за рукав:

— Подожди их убивать. Это Коська жирный. Раз он сам вышел, значит чего-то от тебя надо. Если бы убивать или грабить, то он бы других послал.

— Бог в помощь, Игнач. Я смотрю, ты с этими дураками уже разобрался? Говорил я Нечаю, да он меня слушать не стал. Я что хотел поинтересоваться. Вам там (он кивнул в сторону трупов) больше ничего не надо?

— Да, вроде, ничего.

— Тогда мы приберем за вами?

— Не возражаю.

Коська отошел к своим, дал команду, и человек шесть небыстрой рысцой двинулись к месту столкновения.

— Что-то не понял я, чего Коське от меня надо было.

— Так одежду же с убитых. Там и шубы, и портки, и сапоги. Хорошие деньги. Сейчас разденут, а потом трупы в прорубь спустят. Вон и костерок на берегу горит.

Мы двинулись на выход. Трагикомедия закончилась. Проходя мимо Коськи и его людей, развернул «Ксюху», но сторожился напрасно. Коська стоял около своих людей, и, не поворачиваясь, что-то им втолковывал:

— Видали. Как будто два крыла хлопнули и вон они, голубчики, уже лежат бездыханные. Я же им говорил, Игнач это…

Что «это» я не расслышал, снег скрипнул, и мы прошли мимо кланяющейся (!) и внезапно онемевшей толпы «уголовного элемента». Когда отошли немного, я у Митяя поинтересовался:

— Тебя дома не потеряют?

— С чего бы. Сейчас вас провожу, да и подамся.

— Может у нас переночуешь?

— Я здесь всех знаю и меня все знают. Мне не опасно.

Когда подошли к нашему забору, то у ворот я вынул из мешка Митяя только оружие, а все остальное протянул ему:

— Вот что, Митяй. Отныне принимаю я тебя к себе на работу вольнонаемным ординарцем. Питание и одежда за мой счет, ну и серебро не часто, но перепадать будет. А сейчас это отнесешь матери. Здесь сумма большая. Пусть воспрянет маленько. Да и возражать меньше будет против твоей новой работы. Все ли понял? И это…спасибо тебе. Сильно ты нас сегодня выручил. Ну давай, беги. Поздно уже, жду тебя завтра.

На меня смотрели непонимающие глаза Митяя, которые вдруг заволокла мутная поволока. Он смахнул льдинку со щеки и снова протянул мне свой мешок. Но я вернул его руку обратно.

— Ты не понял? Еще раз говорю все это — твое. Я такое решение уже принял. Давай, завтра жду.

Тот засунул мешок за пазуху, развернулся и пошел сначала медленно, по потом все быстрее, пока, наконец, не побежал. Мы подождали, пока он скроется за поворотом и пошли в дом.

— Большое счастье ты сегодня его семье подарил. По Митяю видно, нужда у них.

— Может и так. Зато и Митяй сегодня, кто знает, может быть нам с тобой намного большее подарил чего. Не согласен? Вот видишь. Кстати, ты где так с ножами обращаться намастрячился?

— Так живу же в средневековье, что тут удивительного? Припрет и не тому научишься. Я же тебя не спрашиваю, где ты так стрелять научился. Похоже тоже где-то приперло.

Я резко сменил тему:

— Тебе, Сережа, пора улетать. Видишь, какие разговоры вокруг тебя пошли. Трудно мне без тебя будет, но прощаться надо. Сейчас лишние проблемы ни тебе, ни мне не нужны.

— Да у меня все готово. Завтра с утра с парой соседей попрощаюсь, потом всей семьей демонстративно выедем с «попутным обозом» за городские ворота «на Киев». Тормознемся у родственника жены. Все давно обговорено. Вернемся к ночи на других санях, под сеном, да в ночь и улетим. Что Москве-то передать?

— Большой привет, ёкарный бабай.

Заказов все больше

Шлемники.

Эти обо мне уже слышали и больших проблем во взаимоотношениях у меня с ними не возникло. Мне нужно было 1000 шлемов (они же шеломы, они же шоломы). Чисто конические шлемы на Руси, в отличие от Европы, как-то не прижились и уже к моему появлению наибольшей популярностью в Новгороде пользовались их сфероконические формы — этакие высокие шлемы со шпилем. Отвесный удар, нанесенные по такому шлему, как правило, соскальзывал по плоскости тульи, а стрела, даже при небольшом отклонении от прямого удара, рикошетила. Толщина стенок шлема была от 1,2 до 2 мм, что меня (принимая во внимание мою более качественную сталь ХХI века) вполне устраивало.

Самым сложным в их производстве было изготовление из руды крупных пластин железа, а у меня с этим как раз никаких проблем и не было. Более того, как я и предполагал, наличие ровного полотна великолепной стали настолько поразило и этих мастеров, что когда я сказал, что готов рассчитываться за их работу этим металлом, они первоначально решили, что я просто их разыгрываю, а потом, когда договорились, похоже, долго не могли поверить своей удаче. Удивительно, но я тоже.

Создание шлема из единого куска металла меня не устраивало. Это долгая и трудоемкая работа. Даже если бы все шлемники Новгорода работали на меня одного, они бы (при этом условии) за год не смогли бы выполнить моего заказа. Поэтому я решил пойти по проторенному до меня пути. Дело в том, что новгородские мастера создавали удивительные шлемы. Внешне они выглядели так, будто они были сделаны из одного куска металла, хотя на самом деле были склепаны из 3–4 металлических пластин и тщательно отполированы. При этом места соединения пластин становились (практически) незаметны. На крепости шлема это не сильно сказывалось, а прямой удар стрелы сложного лука цельнометаллический шлем тоже не выдерживал. Хотя сталь у меня иного качества и для моих изделий такие последствия еще не факт.

Вот такие шлемы я и заказал, причем мы сразу договорились, что они должны будут иметь наносники и бармицы. Наносник предохраняет лицо (и тем самым придавал бойцу больше уверенности) а бармицы — это такие сетки, сделанные из тех же колец, что и кольчуга и закрывающие шею.

По оплате договорились, что шлемники получают от меня в качестве оплаты своей работы за пять шлемов цельные куски моего прокатного железа, достаточные, чтобы изготовить один шлем, а по окончании работы, при отсутствии претензий, им остаются ножницы по металлу, которыми я их снабдил. На первое время, чтобы они не простаивали, я предложил им начать делать шлемы наиболее распространенных размеров, а в дальнейшем обещал направлять им моих людей (по мере их появления) для снятия мерок. Я передал им несколько подшлемников для образца и учета их размера в ходе работы, 60 листов проката, ножницы по металлу, и мы расстались с ними крайне довольные друг другом.

Стрельники.

Эти были ремесленниками, занимавшимися изготовлением стрел. Они оказались ребятами веселыми. Когда я сказал, что для меня нужно сделать порядка 150 стрел для каждого из 400 лучников, и по 40 стрел для 150-ти кавалеристов, они откровенно заржали мне в лицо. При этом старший из них (на вид лет 26) изобразил угодливую мину и стал меня откровенно подначивать:

— Какие наконечники прикажите? Листовидные, килевидные, бронебойные, срезни или иные? Как по способу крепления, втульчатые, черешковые…?

— А сколько всего… этих разновидностей?

— Ну, мне лично известно только сто шесть типов железных наконечников, да восемь типов костяных, но наш мастер, думаю, знает еще больше, так что, на любой вкус…

Здесь к нам подошел крепкий мужик с фартуком прямо поверх овчинного полушубка и без слов отпустил ему здоровенную затрещину.

— С кем так разговариваешь, молокосос. Это — Игнач!

— Так он не назвался, да сходу стрел заказал на несколько лет работы. «По сто пятьдесят стрел для четырехсот стрельцов», и «по 40 стрел для 150 кавалеристов» — передразнил он меня. — где ж это видано. У нас у князей в дружинах меньше. Вот мы и решили — разыгрывает. А раз так, то почему и самим не посмеяться? А ты сразу драться…

— Насмеялся? Иди вон делом займись.

Потом повернулся ко мне:

— Меня Еремеем Стрельником все зовут. Не обижайся на него, Игнач. Парень способный, но все у него через хихоньки да хаханьки. Вот и женил его уже, и внуки пошли, а все балабол как был, так и остался. Правда, работник отменный. Иные вещи лучше меня делает.

— Да я не в обиде.

— Тогда слушаю тебя, Игнач. Зачем тебе столько стрел? Тебе для охоты али для битвы?

— Для битвы, Еремей.

— Какие-то особые требования есть?

— Да нет. Вот как раз пытался посоветоваться, думаю, что вам виднее.

— Ну-ка, Никита, подь сюды… Вот человек посоветоваться хочет. Ну, что скажешь по заказу? А мы вот с Игначем послушаем.

Подошел Никита, потирая ушибленный затылок:

— А что думать. Во время боя выбирать некогда. Значит — два вида стрел — бронебойные (граненные и узкие, чтобы кольчуга не защитила), да срезни (против тех, у кого брони нет, а иной раз ими и по животине можно…).

— Вот видишь, Игнач, все он соображает, и советы дает правильное. Правда только после того, как подзатыльник получит. А какие проблемы, Никита? Ну?

— Ну, во-первых, из чего древки стрел будут? Камыш, похоже, не пойдет, нужно дерево. Четыреста стрельцов да полторы сотни конных и каждому — стрелы надо подобрать, чтобы они размеру лука соответствовали, длине рук стрельца, его телосложению. Это — дело серьезное.

Здесь я решил кое-что прояснить:

— Дело в том, Никита, что древки стрел у меня есть уже готовые. На них нужно установить оперение, подогнать длину под каждого конкретного стрельца и установить наконечники.

— Готовые древки? А ты понимаешь, Игначь, что для боя они должны быть ровными, один в один? Здесь и вес их важен, и толщина, и … Я молча достал из сумки десяток моих заготовок:

— На, смотри.

— Ух ты! У кого заказывал?

— Отсюда не видно.

Смотреть собрались все. Брали древки в две руки, пытались определить вес, сравнивали их толщину, удивлялись их прямоте и качеству токарной работы. Еремей не выдержал первым:

— Понял, Никита, кто к тебе пришел? А ты ему: «Сто шесть типов железных». Он тебя одним древком… Чего молчишь? Язык отнялся? Пока все верно говоришь, давай дальше.

— Ну, во-вторых, — уже не так уверенно продолжил Никита, — железа много надо. И все — одного качества, чтобы вес стрел был один и вес наконечника один.

Здесь я его прервал и снова полез в сумку:

— Я передам вам необходимое количество заготовок. Они все — практически одного веса и одного качества металла. А ваше дело — сковать из них нужные одинаковые наконечники.

Кто уже успел отойти в сторону, резво рванул назад. Я достал из сумки нарубленных и одинаковых по размеру кусков металлического прутка одного диаметра.

Прервал меня Еремей:

— Вот так делим. Из этой части расковываем перо, из этой — насад. Мда-а. Никита, иди сюда, я тебе еще раз заеду…

— Да хватит, батя, я и так…

Их разговор потонул в беспорядочном гуле голосов других стрельников. Под восторженное цоканье они били ногтями по металлу и брусками друг о друга, кто-то достал нож и пытался нанести царапину…

— Хорош металл. Откуда привез?

— Издалека, ребята, вы даже не представляете, из какого далека.

Еремей, как старший, решил положить конец начинающемуся безобразию:

— Хорош, уважаемые. Мы разговор еще не закончили. Ну что, Никита, при таких условиях заказа справимся?

— Так это…смотря, сколько Игнач нам на всю работу времени даст и как ее оплачивать будет.

Все повернулись ко мне.

— Правильно, Никита. Ну а теперь ты, Игнач, отвечай.

— Сначала — уточню. Я уже говорил, что мне на каждого стрельца нужно 150 стрел. Из них 110 — с наконечником бронебойным, узким, трехгранным и 40 — со срезнями. Для конницы — по 20 таких и 20 таких. В любом случае весовые соотношения частей стрелы должны соответствовать: вес наконечника должен составлять одну седьмую общего веса стрелы. Ну здесь я думаю, вас учить не надо. Дополнительно по бронебойным. Наконечники должны быть с пирамидальной головкой, общая длина — полтора вершка (67мм), длина головки — чуть больше полвершка, ширина грани — пятая часть вершка. Головка должна иметь перехват у черешка древка стрелы. Поясняю по срезням. Часто используемые сегодня трехлопастные наконечники мне ни к чему. Мне нужны именно срезни, т. е. плоские наконечники, которые и летят с большей скоростью, чем трехлопастные, и в тул (футляр для стрел) их входит тоже больше. Кроме того, каждому стрельцу нужен тул для стрел… Пока по одному. Тулы нужны не круглые, а плоские. Корпус — из двух слоев плотной бересты, обтянутых кожей. Дно из дерева. Стрелы пусть в него укладываются наконечниками вниз, а для предохранения оперения стрел от непогоды у тула должны быть специальные крышки. Ну и последнее, нужно, чтобы тул вмещал 20 стрел и имел ремень для носки.

Я выдохнул (столько времени учил эти местные размеры, да запоминал требования), немного помедлил и, поскольку никто никаких вопросов не задал, продолжил:

— На каждой стреле разной краской нужно будет сделать две отметки. Первая отметка должна содержать три черты: первая черта показывает номер сотни, вторая — номер десятка, третья — конкретного стрельца. Вторая отметка — указывает на то, какой наконечник. На все времени изготовления — год. Теперь по оплате. За сами стрелы плачу своими же заготовками. Каждая одиннадцатая стрела — ваша. Правда в ней от меня только древко и вот такой отрезок металлического прута. Но сами видите, какое это древко и каков металл. За тулы — могу оплатить железом, могу серебром. Оплата — каждый месяц при получении товара. Привлекать можете кого угодно, но принимать буду товар у Еремея, с него и спрашивать, с ним и расплачиваться. Обсудите условия, а я пока могу погулять, что ли.

За всех ответил Еремей.

— Думаю, что обсуждать тут нечего. Условия приемлемые и достойные. Один вопрос, уважаемые, чем за тулы брать будем — железом или серебром?

— Серебра всегда найти можно, а вот такого железа…

— Можно и серебра немного взять…

— А может часть железом, а часть серебром?

— Не надо глупить, все надо железом брать. Тут один вопрос — сколько он за тул железа даст?

Все настороженно обернулись ко мне.

— А сколько железа вы посчитали бы справедливым получить за каждый тул? Может быть мне дешевле будет рассчитаться серебром?

После небольшого совещания был вынесен вердикт:

— За каждый тул просим по 6 кусков твоего железа. Не обязательно такой же толщины, но такого веса.

— Полагаю, что думали торговаться и сойтись на пяти заготовках наконечников стрел. Но я торговаться не буду. Договорились. Считайте переплату как оплату вашего особого прилежания при выполнении моего заказа. Древки и первые партии железа начну завозить уже завтра. Пока выковывайте наконечники, точите их и наклеивайте на древки оперение. По мере поступления стрельцов и получения ими луков, буду направлять их к вам. Вы обрезаете древки до нужной длины, закрепляете наконечники и передаете все Еремею. По рукам?

— По рукам!

— И еще одно. Считается, что стрелы, сделанные печенегами — это лучшие стрелы. Докажите своей работой, что это не так. Все для этого у вас теперь есть. Ну и просто в подарок передаю вам два набора токарных резцов по дереву, они помогут вам вытачивать древки стрел не хуже моих.

Правда, насчет «не хуже» я немного загнул. Все-таки технологии разные. Но оба наборы нужное мне впечатление произвели.

— Мда, правду про тебя, Игнач, говорили на торге. Зря я сразу не верил. Ну, Никита, ох Никита…а ну подь сюды. И во-он то полено с собой захвати. Надо же, перед каким человеком меня чуть не опозорил…

— Да ладно тебе, Ерофей, я его давно простил и тебя прошу о том же. Отработает за свою ошибку. Да ведь и все-таки «чуть не опозорил», а у нас чуть-чуть не считается.

Я попрощался со всеми. Пока везет.

Копейщики.

Оружейники, специализировавшиеся на изготовлении копий, меня уже ждали. Дело в том, что я попросил Якова немного мне помочь, зайти и предварительно переговорить с ними, оставить образцы заготовок наконечников и согласовать время встречи. Поэтому здесь переговоры прошли быстро. Разговаривали сразу по делу. Мне предложили изготовить все 150 копий для конницы и 200 — для пеших копейщиков, а также 400 сулиц уже к концу лета, т. е. даже раньше, чем я рассчитывал. Показали и уже выкованные из моих заготовок наконечники. Честно скажу, они меня впечатлился, тем более что кузнецы свою работу еще и отполировали немного. А режущие части оказались такими острыми, что фирма Gillette бы позавидовала. Поэтому, когда они запросили каждую шестую заготовку в оплату, я спорить не стал, но забрал с собой выкованные образцы. Честно объяснил: с такой красотой и расставаться не хочется. Кузнецы переглянулись, но встретили мою просьбу с пониманием. Только предупредили, что заточка у них боевая и мне нужно быть с ними поосторожнее. Да я это и сам вижу. На следующий день я уже отправил им первые сани, груженые заготовками, так что работа и над этим моим заказом тоже началась.

Щитники.

По заказу щитов довелось поговорить со знаменитым на весь Новгород Гаврилой-щитником. Когда я объяснил ему, что мне нужно 150 каплевидных щитов для моей кавалерии (они хорошо прикрывают большую часть тела всадника и практически всю левую ногу), он только одобрительно кивнул головой.

— Это правильно. Такой щит как бы повторяет форму шеи лошади и дает защиту ногам всадника. Руке не нужно двигаться для защиты ног. Большое дело, особенно, когда этой же рукой поводья держать надо.

Но когда я сказал, что этот щит не должен быть плоским, а иметь небольшой прогиб, быть как бы двускатным, и что это должно позволить более плотно прижимать его к телу, Гаврила вдруг поднял бровь и с удивлением уставился на меня:

— Впервые о таком слышу.

Удивил значит. Но я действовал решительно, поскольку точно знал, что такие щиты появились именно в это время и где-то в этих местах. Кто был их «родоначальником» неизвестно, так почему бы им не оказаться, если не Игначу, то Гавриле-щитнику?

— Но саму форму такую воспринимаешь? Вот и подумай, как такие щиты сделать, да чтобы крепкими оставались, как и раньше.

— Очень интересно. Подумаем. Необычно, неожиданно, но качество защиты эта новинка, бесспорно, должна увеличить. А там, как я понимаю, и князь за такими придет, и Владыка, и…

— Ну ты губу потом раскатаешь. Возьмешься?

— Возьмусь, а, точнее, возьмемся. Я не от себя одного с тобой договариваюсь. Заказ — то не маленький. Одному и не справиться. Мы, честно сказать, тебя уж заждались. Всех заказами обошел, а у нас только сегодня появился.

— Да, вы оказались не первыми, но и не последние. Просто дел очень много, все не успеваю, так что давай без обиды. Вернемся к заказу. Это не все, что мне надо. Нужно еще 200 щитов для моих меченосцев. Какие порекомендуешь?

— Здесь, думаю, пока надо тебе оставить круглые. Дерево, обтянутое кожей.

— Почему не каплевидные?

— Когда меченосец бежит в атаку, каплевидный щит, если не нести его горизонтально, будет бить его по ногам. А понесешь горизонтально, то нет защиты от стрел. А зачем тогда такой щит?

— А если его вверх поднять?

— Меченосец не будет видеть, что перед ним.

— Ладно, принято. А почему дерево? Почему кожей? Может металлом каким?

— Металлом говоришь? Ну-ну. Пошли-ка со мной.

С этими словами он провел меня в небольшой «дворик». У столба, что был врыт в его середине, лежало два щита. Один был покрыт металлом, похоже бронзой, толщиной где-то миллиметра 3, на другом была натянута толстая кожа. Гаврила повесил первый щит на штырь у столба и протянул мне рукоятью меч, что захватил с собой перед выходом.

— Бей!

Я уже немного владел мечом, ударил с размаха и от души. Результат превзошел любые мои ожидания. Стальной меч просто разрубил бронзовый щит пополам!

Извини, Гаврила, не хотел вещь испортить.

— А ты и не испортил. Этот был что так, что этак — все равно не щит. Я его именно вот для такой его судьбы у охраны восточных купцов и выменял. Ну а теперь давай этот.

Я размахнулся и со всей силы нанес удар мечом по второму щиту, который Гаврила повесил на смену первому. Здесь тоже мои ожидания не оправдались, но с точностью до наоборот. Щит пробиваться никак не хотел. Потом ударил еще, и еще, и еще. Только после полутора десятков ударов (когда я уже откровенно запыхался) на щите появились небольшие изменения. Не может быть! А Гаврила стоит рядом, да ухмыляется:

— Не все тебе, Игнач, новгородцев удивлять. Вот, кому скажи, что ты кожаный щит разрубить острым мечом не смог. Да ты не кручинься. Скажу тебе по секрету — никто бы не смог. Дело не в том, что он кожаный, а в том, как этот щит сделан. Кожу для него я взял с плечевой части шкуры быка. Она у него в этом месте самая толстая. Потом выварил ее в растопленном воске, потом… Впрочем, эти тонкости тебе вряд ли будут интересны. Тебе ведь результат важен. Ну, так какой щит будешь брать? Первый вон с металлом и поувесистей. Да и подороже.

— Да ладно тебе, Гаврило. Какой буду брать — понятно. Но удивил, так удивил.

Лицо Гаврилы растянулось в довольной улыбке. Надо было изыскать ложку дегтя.

— А как твое чудо будет держать стрелу из тяжелого сложного лука?

— Стрела насквозь далеко не пробьет, но если попадет в руку, что держит щит, то «поцарапает». Я слышал, что у тебя есть удивительно ровные пластины железа, что стрелой не пробиваются. Если на дерево щита изнутри защитную полосу из него для руки поставить, то лучше щита нигде не найдешь.

— А если дам такое железо, на щит изнутри сможешь ее прикрепить?

— Невелика задача.

— Ну, тогда пошли договариваться с оплатой.

Брать в оплату железо Гаврила отказался. Оно ему вроде как бы и ни к чему. Но за серебро я торговался долго. Сошлись на 150 новгородках за весь заказ. И все-таки похоже, что он меня и здесь немного объегорил. Мне бы надо было паузу взять, а то все перед глазами этот волшебный щит стоял, который я никак мечом даже хорошо поцарапать не мог. От Сергея бы наверняка досталось. Но не все мне выигрывать. Коммерческий риск он всегда присутствует в торговле. Зато в качестве товара сомневаться не приходилось.

Затем был скорняк-кожевник.

У него заказал пояса для своих будущих десятников, полусотников, сотников и командиров видов войск (с металлическими украшениями — пряжкой, бляшками и хвостовиком). Чем выше уровень, тем богаче пояс. У рядового состава будут офицерские ремни моего времени (с портупеей). Тоже ничего. Отличная кожа, металлическая пряжка. Помощь телу в ношении меча, сабли или тесака. Для средневековья — выше крыши.

Но вначале предлагаемые им кожи для изготовления поясов я забраковал. Все-таки в этот период не только выделка шкурок, но и выделка кож в Новгороде находилась на не очень высоком уровне. Серьезное добротное кожевенное производство здесь началось только во второй трети XV века. Договорились, что кажи он закупит привозные, а я их оплачу серебром, но после предварительного одобрения мною сделки. Отдельно оплачиваю и металлические накладки на пояса, в том числе бронзовые и серебряные. Договорились и о том, что непосредственно работу самого мастера я оплачу скорняжным инструментом (разнообразные ножи, лезвия, расчески, правилки, ролики для швов, копиры, пинцеты, щипцы для растяжки меха, скорняжные иглы (трехгранные, разных размеров) и наперстки, две бабины скорняжной нити (чистый полиэстр, привезенный, естественно, из Константинополя) и даже колки (такие гвоздики для правки меха). Получилось затратно, но ведь средневековье за окном, как уже не раз говорил, встречают и провожают по одежке и за окном — открытое закрепление социального неравенства. После того, как обо все договорились, показал скорняку фокус —, плеснул ложечку Фейри в чан со шкурами. Обалдевшему скорняку обещал отдать две таких бутылки, если его работа удивит меня своим качеством.

Сапожники.

Зашел к сапожникам. Предварительно поговорил об изготовлении ими 1000 пар сапог на весну, лето и осень. Поинтересовался, смогут ли они их сделать «на правую и левую ноги». Удивил. Объяснил, в чем разница. Узнал об оплате. Заказывать пока не стал, людей еще нет, да и если оплата за зеркала задержится, то может так получиться, что с этим заказом мне будет самостоятельно не справиться. Тем более, что сейчас приходится закупать продукты. Появятся люди, их кормить надо.

Шорники.

Наконец, пошел в лавку, торговавшей шорно-седельными товарами. Здесь задержался надолго. Сидели, пили горячий взварец, вели неторопливую беседу. Результатом стало, во-первых, заказ амуниции и седел для моей тяжелой конницы. Пользуясь полученными еще до моего отлета сведениями, и имеющимися в лавке образцами седел я объяснил на пальцах то, что мне было нужно. Все это уже где-то существовало, но до Новгорода еще не дошло. Мы договорились, что высокая лука боевого седла должна быть немного расширена и превратиться в переднюю спинку седла, прикрывающую всадника от пояса и почти до колен. В то же самое время заднюю луку седла нужно изогнуть по краям вперед так, чтобы она как бы обнимала бедра всадника. Седла для легкой кавалерии сделать иначе. Они должны давать возможность лучнику повернуться в обратную сторону и стрелять на полном скаку, при этом контролируя направление движения коня. У уздечек должно было быть две пары поводьев. Одни поводья должны быть сделаны из узких ремней, а вторые — из более широких. Поговорили и о чересседельных сумках. В результате договорились на изготовление 120 седел для тяжелой кавалерии, 30-ти для легкой, 150 уздечек, да 80 чересседельных сумок. Оказывается, они же занимались и изготовлением стремян. Заказал и их для всех 150 боевых лошадей. Однако попросил, чтобы стремена были с широким основанием (металла больше, но езда переносится легче), а вершине скобы стремени придали круглую форму (хотя и знал, что такие стремена появятся только в конце XV века).

Об оплате даже вспоминать не буду, хотя аванс пришлось внести сразу. Задушевный разговор он, как оказалось, дорогого стоит не только в переносном смысле. Ёкарный бабай.

Работорговец

Надо признать, что важной статьей дохода в Древней Руси (об этом как-то не любят писать в современных мне учебниках) была работорговля. При этом торговали не только пленными чужеземцами, но и славянами, причем не только попавшими в рабство за долги, но и взятыми в плен во время многочисленных столкновений между княжествами. Главными работорговцами считались (и были) евреи-радониты. По крайней мере, один такой (по имени Ибрагим) как раз и руководил вопросами торговли людьми в Новгороде. К нему-то я в один из «не торговых» дней и решил заглянуть. Мне для моего дела его товар мог понадобиться, и я решил, на всякий случай, с ним заранее познакомиться.

Меня Ибрагим встретил лично:

— О, сам Игнач к нам пожаловал. Бог в помощь тебе в трудах твоих.

— Во славу Божью. Кем торгуешь сегодня?

— А кого надо? Поискать, так кого хочешь найдем. Есть мужчины, есть женщины, есть маленькие, есть большие, есть полные и есть худые. На любой возраст и вкус.

— Мне нужны крепкие мужи. Лет от 16 и до 30. Есть такие?

— Конечно есть. Кого брать будешь? Есть удмурты, марийцы, зыряне, пермяки, остяки, вогулы, эсты, веси, мещера, вепсы, карелы, лопари, водь, ливы. Вот ижорцев сейчас нет. У них какие-то договоренности с нашим князем, мне неприятности из-за них ни к чему. Мордва есть, причем и мокши есть, и эрзя.

— Так мордва или эти…мокши и эрзя?

— Это одно и то же, только ни мокши, ни эрзя себя мордвой не зовут. Их мы так зовем. Язык у них один, обычаи общие. Там еще терюханы и каратаи есть, но этих сейчас у меня в продаже нет. Но если тебе нужны именно они…

— Нет-нет. А славяне есть?

— Сколько брать будешь?

— Даже вот так?

Я знал, что ко времени монгольского нашествия никакого единого государства «Русь» фактически не было. Было полтора десятка крупных и мелких княжеств, плюс масса мелких и формально независимых друг от друга владений. Среди них выделялись несколько наиболее мощных княжеских кланов, ведущих между собой борьбу за лидерство (скажем, князья Галицко-Волынские, Владимиро-Суздальские, Тверские или, скажем, Рязанские). Как ни удивительно, но для таких владений и княжеств население соседей было «иностранным», как говорится, со всеми отсюда вытекающими последствиями. В том числе и для работорговли. К примеру, в 1169 году владимиро-суздальское войско взяло штурмом славянский же город Киев, захватив там множество пленников и перепродав их в рабство. Рабов было столько, что в тот год на новгородскую гривну можно было купить трех, а то и четырех человек.

Больше того, иногда родного брата-славянина считали чуть ли не худшим из врагов. Так, в борьбе за великокняжеский престол после смерти Всеволода Большое Гнездо в Липецкой битве 1216 года встретились две враждующих группировки, поддерживавших двух разных сыновей Всеволода — старшего Константина и второго по старшинству — Юрия (которого Всеволод назначил наследником). Юрия поддержали все младшие братья, а также дружины Владимира, Суздаля, и Переславль-Залесского, а также муромцы. А в стане Константина оказались дружины Ростова, Пскова, Новгорода, Смоленска и князя киевского Мстислава Удалого (желавший вернуть княжеский стол в Новгороде). Юрий битву проиграл. Но речь не об этом. На княжеских советах перед этой битвой (с той и другой стороны) постановили «Пленных не брать!». В результате эта битва была одной из самых жестоких и кровавых междоусобных сражений в русской истории.

Я постарался объяснить Ибрагиму свой интерес:

— Понимаешь, все славяне разговаривают на одном языке. Различия незначительны. А мне карелов да лопарей учить языку надо будет. У меня на это времени нет.

Ибрагим посмотрел на меня с каким-то сожалением, стряхнул отсутствующую соринку с руки:

— Перво-наперво, у меня есть и не славяне, но язык наш понимающие. При этом остяк или вогул значительно дешевле, чем славяне. Считай втрое.

— Почему?

— Трудно приручаются. Но можно и славян достать, при желании. Тебе славяне зачем? Ежели «на Восток», то, сразу скажу, будет дороже.

— А что, «на Запад» тоже продаешь?

— Так еще в 1223 году (как раз в год битвы на Калке) смоленский князь Мстислав Давидович в деньгах очень нуждался, вот он и заключил договор с купцами из Риги и Готланда. По нему он продавал им своих холопов (в основном, славян) по одной новгородке за штуку. После этого и повелось.

— А почему, если покупаю «на Восток», то дороже?

— Владыка наш и так на мою торговлю косится, а если христиан продам иноверцам, то хорошего от него не жди.

— Но ты ведь, хоть и дороже, но продаешь.

— Продаю. Товар у меня такой. Вон посмотри на гончара. Наделал он горшков, расставил на прилавке и никаких забот. Горшки ни есть, ни пить не просят, тепла в морозы не требует, одежды да обуви тоже. В общем, расходов никаких. А у меня? Каждый день расходы. А это — что? Убытки! Их в стоимость не включишь. Добавь к этому случайных торговцев. Сбивают цену, оттирают на себя покупателей, а это — опять убытки. Поэтому подвернется покупатель — продам. Но за Восток нужно будет переплатить.

— Ну ладно, не нажимай. Я знаю, что торг, он слезу любит. «Продам». А как же Владыка?

— Торговлю моим товаром даже он запретить не может. Не только нам, но и многим большим людям выгода от нее, а потому никакие укоры, даже церкви нашей, её все равно остановить не смогут.

— А как продажи «на Запад». Здесь без наценки?

— А на Запад наши славян сейчас не продают. Не потому, что не хотят, те не покупают. Другие — дешевле, а пленных славян у них и своих хватает. А ты что интересуешься, может сам торговать живым товаром хочешь?

— Нет, Ибрагим, твоим товаром я торговать не хочу. Вот это точно!

— А тебе холопов много надо?

— Много, Ибрагим.

— Десяток? — оживился работорговец.

— Больше.

— Пять десятков?

— Больше. Рот закрой.

— Шутишь?

— Какие шутки.

Я прямо физически почувствовал, как он вспотел. Такие покупатели не то, что не каждый день, не каждый год попадаются. О таких работорговцы потом рассказывают друг другу чуть не легенды.

— Мне может быть даже не одна сотня челяди понадобится.

— Челядью рабов давно звали, сейчас их холопами зовут.

— Ну, холопов, какая разница.

Ибрагим нежно взял меня под локоток, и я сам не заметил, как мы углубились в его «владения», да и пришли не торопясь к небольшому рубленному дому, где нас ждал накрытый стол в теплой горнице.

— Зачем тебе столько холопов? Куда перепродавать будешь? — разливая ставленый мед поинтересовался Ибрагим?

— Я же тебе сказал, что этим товаром я не торгую и торговать не буду. Эти …холопы…мне самому нужны. А вот если в цене не сойдемся, то к другому торговцу могу запросто уйти.

— Ты что? Мой товар самый лучший! А дешевле, чем я продам, тебе никто не продаст. Найдешь дешевле — придешь, я тебе верну разницу!

Где-то я этот перл маркетинговый уже слышал. Но интерес у Ибра-гимки разыгрался не на шутку:

— А за что, уважаемый, брать будешь?

— Могу оплатить железом, могу серебром.

— Серебром? За всех? Не врешь?

— Не вру. А будешь недоверием обижать…

— Что ты, что ты, Михаил Игнатьевич. Какое недоверие? Лучше давай за дружбу выпьем!

— Ты лучше о ценах скажи.

— О ценах договоримся. Мы же за дружбу выпили, мы теперь друзья. А мы, русские, своих друзей никогда не обманываем.

— Нашелся «гусский».

— Другое дело, что народу тебе много надо. Сейчас не весна. Ну две-три сотни я быстро найду… а сколько еще требуется?

— При чем здесь весна?

— Так походы «по соседям», как правило, устраивают каждую весну после полюдья (так называют сбор налогов князьями с подвластных им земель). Это — лучшее время для нападения на соседние славянские земли, но главным образом все-таки не на славян, а на те племена, что к северу от нас, да в сторону Каменного пояса. На славян обычно князья — соседи ходят, а на других так бывает, что и просто ватаги охочих (а иногда и лихих) людей. Пушнину с них, да скарб какой пограбят, да пленных повяжут. Ну с пушниной и прочим — это не ко мне, а вот пленных, так тех именно сюда тащат. Сбыл их и свободен. Таких холопов к началу лета на новгородском торгу иной год под тысячу набирается. А вот мы…

— Ну дальше я знаю. Но мне нужны такие холопы, чтобы оружие в руках держать могли? Чего очи выпучил? Комок сглотнуть не можешь?

— Нет, Михаил Игнатьевич. Это я так поперхнулся. Да не бей ты меня по спине. А зачем тебе такие, чтобы оружием владели? И зачем тебя таких так много? Ты что, решил караваны грабить? Нет? Ну, слава Богу. Хотя, мне какое до этого дело. Давай еще по одной.

Выпили. И вдруг Ибрагим задумчиво так, но совершенно трезвым голосом мне и говорит:

— Я вот что думаю. Если обо всем сговоримся, пошлю бересту в Тверь, да в Торжок, да в Смоленск. Родня у меня там. У них тоже наверняка есть такой товар. Застоявшийся.

— Почему застоявшийся?

— Так всем либо слуга нужен, либо чтоб холоп ремесло какое знал, либо чтобы землю умел пахать, охотой или рыбной ловлей занимался. А тебе вишь — чтоб оружием владел. Оно, конечно, сегодня кто им не владеет? Но тебе же надо не кабы как. Правильно я понимаю? А такие обычно мало кому нужны. На Востоке таких хотя бы на галеры направляют. А здесь куда? По лесам да болотам галеры не ходят. Пока покупателя найдешь. Задал ты мне… Ладно, давай еще по одной, для ума. А какие тебе славяне-то нужны, они ведь все разные.

— Не понял. Славяне они и есть славяне. А что они между собой как-то сильно отличаются?

— Спрашиваешь. Конечно же отличаются и довольно сильно. Для меня вон только эти вон… монголы да татары, что в последнее время зачастили на наш торг, так только они (и то вначале) были все на одно лицо.

— И как же ты славян по внешности отличаешь? Если по одежде, так это, наверное, каждый может.

— Ну при чем здесь одежда. Их голых рядом поставь, и я скажу из какого он княжества. Это же мой товар, как же я торговать им буду, если я в нем не разбираюсь. Вот местные славяне из Новгорода, Пскова, Твери, Смоленска. У них кожа светлая, борода довольно густая, лицо узкое, сами такие… длинноголовые, черты на лице резкие, выступающие. Нос вот такой. Они и ростом немного повыше других славян. Глаза большей часть серые, голубые да зелёные. Тёмных глаз почти не найдешь. Только если помесь какая. Западные славяне (кривичи, радимичи, дреговичи и древляне) отличаются от них более широким лицом. Жители Владимира и берегов Клязьмы круглоголовы, темноволосы и темноглазы, уста у них такие …полноватые. Светлые волосы встречаются, но где-то только у каждого третьего. Большинство из них имеют вот такую складку на верхнем веке и очень высокую переносицу. Жителей Костромы выделяет густая борода, слегка вытянутое лицо, длинный нос и, наоборот, очень узкие губы. Как правило, у них темные волосы, и у многих — ещё и темные глаза. А у жителей Суры лицо узкое, нос тоже узкий, но прямой, рост невысокий, тёмные волосы, но при этом светлые глаза и складок на веке нет. Вообще, у тех, кто живет на границе со степью рост небольшой, носы узкие, волосы и глаза темные. Причем у тех славян, что живет еще южнее, и кожа смуглая. Ну и так далее. Так что славяне славянами, да только все они разные. Тут меня не обманешь. Кстати, на их внешности сказывается и то, как их соседи выглядят. Возьми половцев, (они же куманы, они же кыпчаки). Чем они отличаются от славян? А ничем. Один тип. Даже волосы цветом соломенной половы. (Может отсюда и название у них такое). Больше скажу, девки у них красивее всех считаются. Вот тебе и нет. Я ими торговал, знаю. Не зря даже поговорка есть: «красные девки половецкие». Сколько князей славянских на них переженилось. А у новгородцев вон, самоеды под боком. Конечно, и у этих девки тоже всякие есть, одно плохо, не очень они похожи на красавиц со славянской точки зрения.

И он залился хрипловатым смехом.

— Ну ладно, давай еще нальем. Да мимо-то не разливай ты.

Но и на этом мы не остановились. Скоро он уже стал для меня Ибра-гимкой, а я для него, через раз, то Игначем, то Игнатьевичем. Но не перегибал, я хоть и под хмельком, но ситуацию оценивал. Смотри у меня, еврей крещенный, а то я тебя заново окрещу.

Прощаясь, Ибрагимка пообещал:

— Заходи на днях, я все обдумаю, посчитаю, еще раз все обговорим.

— Зайду. А ты давай берестяные письма рассылай, екарный бабай.

Дорога на Новый Торг

Нужно было определиться с тем местом, где, согласно многочисленным летописям, будут происходить основные события, ради которых я, собственно, сюда и прилетел, т. е. с тем местом, где Батый остановится, простоит три дня и повернет от Новгорода. Мало приблизительно определиться с этим местом, но мне надо еще и найти его.

Берем исходные данные. Итак, в декабре 1237 года монголы нападают на русские княжества. Первой падет Рязань, затем города Северно-Восточной Руси — Коломна, Москва, Владимир, Суздаль. В феврале были взяты еще 14 городов, среди которых такие крупные, как Ярославль и Тверь. Той же зимой, но уже в феврале, войска Батыя начинают осаду первого города новгородского княжества — Нового Торга. Осада длилась две недели и где-то 5 марта и этот город пал. Кстати, за день до этого, 4 марта, правда далеко от Нового Торга, у реки Сыть будут разгромлены войска владимирского князя Юрия, после чего организованное сопротивления в самом сильном на Руси — Владимирско — Суздальском княжестве — перестало существовать.

Так вот, захватив Новый Торг, и «изсекоша вся отъ мужьска полу и до женьска», монголы пошли на Новгород. Но не дойдя до него порядка 100 верст и простояв 3 дня, повернули назад, но пошли не к Торжку, а в обход, мимо озера Селигер, отказавшись от дальнейшего похода на богатейший по тем временам русский город. Причины такого неожиданного поворота событий историки, в том числе, В. Н. Татищев, Н. М. Карамзин, С. М. Соловьёв, В. О. Ключевский, не говоря уже о современных мне авторах, называют разные.

Если собрать и скомпилировать основные версии, то получим следующее:

Русские летописцы ссылаются на Промысел Божий: «Новгород же сохранил Бог, и святая и великая соборная и апостольская церковь Софии, и святой преподобный Кирилл, и молитвы святых правоверных архиепископов и благоверных князей, и преподобных монахов иерейского собора». Я. как человек верующий, с этим спорить не буду, но как человек здравый не могу не спросить, а во всех захваченных монголами городах и селениях разве не молились? Боюсь, что одними молитвами дело не ограничилось. Значит причина, скажем так, не только в этом? Тогда в чем?

Встречается версия и о том, что монголы понесли тяжелые потери, и потому побоялись вступить в открытый бой с новгородской дружиной, т. к. решили сохранить силы. Потери, конечно же, завоеватели понесли не малые, но, думаю, что они бы вряд ли их бы смутили, тем более в самом начале своего похода к другому океану. Сомневаюсь, что Батый (с его сто тысячным войском) испугался четырех сотен новгородской дружины или упорного сопротивления пятитысячного новгородского ополчения. Стольные города других княжеств штурмовал и не боялся, а тут испугался. Да и не мог он не знать от своих шпионов состояния оборонительных укреплений города (а оно было на троечку).

Есть и такое мнение: мол, посидели-посидели монголы в 100 верстах от Новгорода, и подумали, а зачем им эта земля? Для кочевого скотоводства она непригодна, леса сплошные, до болота. Но тут что-то тоже не складывается. А зачем они тогда вообще на Северо-Восточную Русь пришли? Почему им раньше столь умная мысль в головы их монгольские не пришла? А может они здесь скотоводством заниматься и не собирались? Посмотрите, сколько городов, сел да погостов (т. е. деревенек) было захвачено в течение этого похода и нигде (!) монголы не оставили даже маленького отряда для контроля над территорией. Пришли. Убили. Сожгли. Ограбили. Пошли дальше. Даже пленные им по большому счету не нужны были. Брали в хашар, да чтобы потом что останется на Восток продать. Какое скотоводство? Кто им собирался здесь заниматься?

Была высказана и еще одна мыслишка. Мол, скинулись новгородцы, послали монголам дары богатые, а те довольные, отказались на Новгород нападать. А три дня простояли, т. к. обещанное серебро ждали. Только опять пазлы не сходятся. А другие русские города что же, откупиться не пытались? Кроме того, есть все основания полагать, что дорогие подарки не остановили бы, а только раззадорили монголов, жаждавших добычи и наверняка слышавших про богатства этого города. Новгород — не Константинополь, который мог и откупиться, и на высоченных своих стенах врага встретить. Не боялись монголы штурмовать Новгород. А, может быть, все-таки боялись? Но мне гадать нельзя. Как узнать заранее, как новгородцы поступят? Это только в последние дни станет известно. А если никаких даров не посылали, хорош бы я был со своим неистраченным серебром. И опять же, вот встретишь ты такую делегацию, дашь им дополнительно свои 300 килограммов серебра для гарантии, а ну как монголы действительно то серебро возьмут, а остановиться не пожелают? Что тогда? Надо думать!

Наиболее распространенная версия — монголы испугались надвигающейся распутицы, половодья, раскисших дорог, да освободившихся от ледяного плена болот. То, что такая опаска у них, как у людей не таких уж и глупых, конечно же, была, сомнений нет. Но именно эта ли причина лежала в основе принятия такого решения? До Новгорода было всего 100 верст, а до того же Нового Торга больше 200. Не лучше ли до Новгорода дойти (тем более, что и идти надо на север), да там и переждать распутицу, чем с большим риском оказаться посреди раскисших земель, двинувшись на юг? И чего стоять три дня, если за это время можно было бы до Новгорода дойти?

Что-то их задержало в 100 верстах от Новгорода, что-то не дало им пройти этим маршрутом дальше, а идти другим путем стало действительно поздно из-за опасений все той же распутицы. Что могло их задержать, кроме силы, которую они не смогли переломить? Природные катаклизмы? Но о них ничего не известно. Да и пойдут они только той дорогой, где есть путь накатанный и особых природных препятствий не предвидится. А это, как я думаю, означает одно. Вот там, в 100 верстах их и встретила какая-то военная сила. Только была эта сила не новгородская, иначе об этом бы расписали в летописях, а какая-то иная. Да что кругами-то ходить, эту силу я и должен создать, с нею я и должен выступить навстречу к монголам и не пустить их дальше.

Так, с этим понятно. Теперь надо определиться с тем, где именно мне этих незваных гостей «встречать».

Здесь у меня было два ориентира.

Во-первых, это Новгородская первая летопись старшего извода (Синодальный список). В ее тексте, в частности, прямо говорится о том, что произошло после захвата Торжка[10]: «…Тогда же ганяшася оканьнии безбожници от Торжку Серегѣрьскымъ путемь оли и до Игнача креста, а все люди сѣкуще акы траву, за 100 верстъ до Новагорода…». Здесь важным для меня было, во-первых, то, что указывалось конкретное место, до которого дошли монголы — «Игнач крест». Во-вторых, был дан достаточно четкий ориентир этого места — расстояние, которое осталось пройти до Новгорода — 100 верст. Вывод о том, каким путем пришли к этому кресту монголы, полагаю, исходил не из показаний «видоков», т. е. свидетелей (их, как следует из текста, не осталось). Просто существовало общее мнение о том, что двигаться от Торжка к Новгороду летом и зимой можно было только водным путем, а зимой по льду тех же рек. А путь от Торжка к Новгороду по рекам и озерам — это только через Селигер. А до Селигера от Нового Торга полторы сотни километров как добирались непонятно, скорее всего, по пробитой через леса санной дороге.

Во-вторых, это текст переписной оброчной книги Деревской пятины (относилась к общим владениям Новгорода), составленной около 1495 г. В ней, в частности имеется запись об угодьях некоего Андрея Руднева: «А угодей у того поместья: озеро Великой Двор, озеро у Игнатцова Къста». Во-первых, эта запись прямо указывала на то, где находился этот самый «Игнатцов Къст» (конкретное местонахождение которого, тем не менее, доподлинно даже в моем времени неизвестно). В ХХI веке озеро возле деревни Великий Двор находится недалеко от села Яжелбицкое, которое, а свою очередь, находится на трассе между Торжком и Новгородом. Значит и искомое мною озеро должно находиться где-то рядом. Во-вторых, сам факт того, что около этого креста должно быть озеро, хотя озер на Валдае немеряно, служил в поисках важным ориентиром. В моем времени этого озера может и не быть, но в Новгородском княжестве XIII века оно точно было и его мне позарез надо отыскать.

В другом летописном тексте этот самый «Игнач крест» назван урочищем. А что значит урочище? Это любой географический объект или ориентир, о котором договорились («уреклись») люди. Как правило, он служит естественной границей, природной межой (например: овраг, гряда холмов, река). Это также может быть какой-то участок, отличающийся от окружающей местности (лес среди поля; болото, луг среди леса и т. п.). Значит и искать надо будет нечто похожее.

Помочь мог ответ на вопрос о том, по какой дороге пойдут монголы к Новгороду? Но этот путь в ХХI веке доподлинно неизвестен, хотя обычно спорят об одном из трех его вариантов.

Во-первых, это путь от Нового Торга к Селигеру, затем по льду Селигера до городка Березовец (ныне на его месте стоит небольшая деревенька Березовый Рядок). Здесь нужно, по месту летнего волока (порядка 2,5 километров), дойти до озера Щебериха, и вытекающей из него одноименной реке, по льду которой добраться до реки Пола, а далее — к Ильменю и Новгороду.

Во-вторых, это снова по льду Селигера на север к Полнову, там 5–6 километров по летнему волоку в озеро Вельё, из него по реке Явонь в реку Пола, а по ней — в озеро Ильмень, а тут и Новгород.

Третий путь в литературе называют Яжелбицкой дорогой. Вот только и эту дорогу проводят, в основном, по воде. Снова идем до Селигера, где от северной оконечности Полновского плеса, через цепочку небольших озер и рек до реки Полометь. Последняя течет с юга на север, а у села Яжелбицы резко сворачивала на запад. У этого поворота в Полометь в свое время впадала Ерынья, которая направлялась с севера и приближалась своим течением к реке Холове — притоку Мсты. Так вот, нужно по этой Холове продолжить путь на север, к её устью, а затем по Мсте к Новгороду.

Не знаю, ходили ли люди вообще этим путем из Торжка в Новгород (он был виртуально обоснован одним автором в 1914 году и, в принципе, по этому маршруту действительно можно добраться из точки А в точку Б), но только монголы по нему пошли бы вряд ли. По поводу рассуждений сторонников этого маршрута, В. А. Чивилихин высказался так: они «направляют орду через весь Селигер и далее на север — по льду озера Велье, поперек долин Поломети и Холовы. Этот гипотетический наступательный марш с бессмысленным отклонением далеко на север был попросту невозможен». Я с ним согласен. Посмотрите, какой крюк, якобы, сделали монголы. Расстояние между Торжком и Яжелбицами, по прямой — 162 км., а по трассе — 182. Расстояние от Торжка до Селигера по трассе 128,4 км., и это, что называется, совсем в другую сторону. Практически уйдя к Селигеру, потом, нужно такой же путь проделать назад к Яжелбицам. То есть монголы добровольно, во время стремительного набега, проделали путь в 2,5 раза больший только для того, чтобы сложились пазлы у исследователей — выйти через Селигер к месту, где сегодня расположено село Яжелбицы. Или «настоящие герои всегда идут в обход»? Что-то здесь не так. Ключ не только должен входить в замок проблемы, но, чтобы открыть его, он еще должен поворачиваться в замочной скважине. То есть, многие факторы должны подтверждать эту версию. А здесь он не поворачивается.

Но если монголы погнались за немногочисленными беженцами в сторону Селигера, то это вовсе не говорит о том, что они продолжали за ними всей толпой гнаться более 400 километров этим замысловатым маршрутом. Это не значит и то, что они не могли выйти на Новгород через место, где впоследствии возникнет село Яжелбицы, но иным путем. Что объединяет все эти три маршрута (и еще несколько, являющиеся их вариантами)? Все они исходят из одного посыла: двигаться от Нового Торга к Новгороду, как летом, так и зимой в XIII веке можно было только водным путем, летом — по воде, а зимой — по льду рек и озер.

Но я открою всем сторонникам этих версий большой секрет. Был еще, и сухопутный путь между Новым Торгом и Новгородом. Был! Об этом хорошо было известно в XIII и XIV веках. Именно по нему (на лошадях и с обозом (!), иначе никак не пройдешь) шел из Торжка в 1255 году великий князь Александр, который выступил против новгородцев в защиту своего сына Василия. Знал он эту сухопутную дорогу, знал!

Именно по ней в 1316 году Михаил Тверской уходил от Новгорода так и «не взявши мира». Уходил он, как видно из летописи, тоже на лошадях и явно с обозом (дорога дальняя и столько продуктов, с учетом оружия и другой ноши, на себе не унести). На то, что он пошел именно сухопутным путем говорит и то, что войско его, двигаясь в Яжелбицком направлении, «заблудилось и увязло в топях». Правда, думаю, заблудилось не случайно, знаю я теперь этих новгородцев, спокойно могли ему «проводника» подсунуть. Но это — вопрос второй. Так вот, заблудившись, ратники с голоду ели конину, ремни и что придется, многие умерли, а те, что живы остались, побросав все, едва выбрались и «придоша пеши в домы своа».

Но это событие имело для этой дороги роковое значение. Ее стали избегать, считать, что риск движения по ней неоправданно высок и пользоваться надо только хорошо известным водным путем. Посчитали, что пусть длиннее дорога, да хорошо известна, а известный путь только в силу одного этого качества становится вдвое короче.

Однако в эпоху централизации Москва об этой сухопутной дороге на Новгород (проложенный, напомню, еще в XIII веке), вспомнят. Даже окажется, что таких дорог было на одна, а две. Одна тянулась вдоль левого берега реки Мсты, а другая — через Яжелбицкий погост. Именно по этим дорогам шел на Новгород Иван III в 1471 г., а затем в период осеннее — зимней компании 1477 г.[11] И никакого тебе Селигера. Дорога шла прямо на Новый Торг, другое дело, что выходила она на дорогу от Нового Торга к Селигеру, но это уже совсем иное дело.

Кроме того, эта Яжелбицкая дорога была привлекательна для монголов тем, что на ней отсутствовали как таковые какие-либо укрепления. Тем более крепости, подобно стоявшим на других путях Демона (потом ставший Демянском), Молвотиц, городка Березовец или Русы (ставшей впоследствии Старой Руссой).

Понятно, что меня заинтересовала именно Яжелбицкая дорога. Правда, она, судя по летописным данным, проходила несколько иначе, чем трасса Торжок — Новгород в ХХI веке. Шла она западнее ее, но, в принципе, повторяла ее конфигурацию. Об этом свидетельствует упоминание нескольких пунктов этой дороги, сделанные в средневековье, но несколько позднее описываемых событий.

Значит, не везде лес стоял стеной, не всегда овраги и топи нельзя было обойти. Тем более, что человек всегда мог изменить или устранить те или иные преграды, что первоначально представлялись ему непреодолимыми.

Так, какой же путь выбрали монголы? Может быть все-таки через Селигер? По льду дорога ровная, да и засады на таком пути организовать сложнее. Если понужать лошадок, да почаще менять их в пути, может статься, что так до Новгорода скорее добраться окажется. Но тут мне на память пришли кое-какие исторические факты. Известно, что после захвата Москвы монголы перешли лесной водораздел между реками Москва и Клязьма и дальше продвигались по льду Клязьмы до самого Владимира. При этом двигались (для монголов) довольно медленно, пройдя за 7 дней всего180 километров. Таким образом, темп среднесуточного марша составил около 25 километров. Для продвижения по льду (т. е. по ровной дороге), по которому они шли, это скорость пешего похода. Для сравнения, путь от Владимира до Нового Торга, т. е. расстояние никак не меньше 450 километров (348 километров по прямой и 426 км, по современной мне трассе) монголы прошли за две недели, делая по 30–35 километров в день, хотя там дорога — не ровный лед реки, да и петляла она значительно сильнее, чем сегодня. И это несмотря на неизбежные задержки для захвата крепостей и населенных пунктов во время этого марша. Или возьмем их марш-бросок от Переславль-Залесского до Твери, когда они более 300 километров пути прошли всего за неделю, делая по 40–45 километров в день. В чем дело? И тут мне ударила в голову, казалось бы, парадоксальная мысль: лед реки — это и есть причина медленного продвижения. Напомню, лошади-то у монголов были не подкованы. Не думаю, что поход по льду Клязьмы кочевникам сильно понравился. Они его выбрали потому, что иного варианта у них не было. Представляю, как они намучились. Иными словами, если у монголов (при прочих равных условиях) будет выбор, то, конечно же, они выберут «сухопутную» дорогу, а не лед реки или озера. А при решении вопроса о дороге на Новгород я уже знаю, какой выбор они сделают. Только надо будет этот сухопутный зимний путь хорошенько проторить, да немного его проафишировать, чтобы и до монголов через их купцов-шпионов нужная информация дошла. Мол, есть короткий сухопутный путь, им мало пользуются (что тоже хорошо), но он есть. Раз надо — сделаем, а заодно и зерно в Новом Торгу закупим в максимально возможных объемах, его мне много понадобится.

Теперь, чтобы найти нужное место надо найти эту дорогу, отъехать от Новгорода 100 верст и поискать. Там должно быть озеро и какое-то необычное природное образование. Вот только, для начала, нужно определиться с тем, какое расстояние принимать за версту. Кто-то скажет, мол, что тут думать, верста это 500 саженей или 1066,8 метров. Грубо, можно считать километр, мол, это все знают. И будет неправ. Дело в том, что такой размер версты (она еще называлась путевой) был введен только Петром I. С тех пор этот размер сохраняется, но до этого величина версты, в зависимости от времени и региона, сильно разнилась и неоднократно менялась. В переводе на современные мне метры существовали версты и в 1280 м, и в 1389 м, и в 1482 м и даже в 1852 м (мерная старая). Одна соловецкая верста была меньше и была ровна окружности стен Соловецкого монастыря, т. е. 1084 метру. Соборным Уложением 1649 года (при царе Алексее Михайловиче) вообще была установлена «межевая верста» в 1 тысячу саженей 2133,6 м. (мерная новая).

В то же время, согласно словарю Брокгауза и Ефрона «старая русская геометрическая верста ровнялась почти 656 нынешним саженям» (порядка 1400 метров), но в «Общей метрологии» Ф. И. Петрушевского 1849 года издания говорилось, что «Старая верста была въ 700 саж[ен] своего времени, а еще старѣе въ 1000». Причем разница между 656 саженями у Брокгауза и Ефрона и 700 саженями у Петрушевского в значительной мере объяснятся разным определением размера аршина, из которого сажень и определялась. Так какой же размер версты летописец имел в виду: «старый» или «еще старее»? Изменяется время, изменяются и представления о расстоянии, обозначаемом одним и тем же словом — верста. Да и так ли очевидны рассуждения современных мне авторов о величине «старых» верст именно в 1000 саженей, и приравнивание 100 летописных верст до Игнач креста от Новгорода именно к 200 километрам?

Имеет значение и то, когда происходило то или иное историческое событие и когда оно описывалось в летописи (часто через 200–300 лет). Писали летописцы свои труды, когда длинна версты уже изменилась, но описывали события, когда она была еще старой. Как быть?

Тогда я решил покопаться в летописях того же периода и сравнить расстояния, которые до сего времени не изменились и известны в километрах с их измерением в верстах в эпоху, наиболее приближенную ко времени моего прибытия в Новгород. Но это мне помогло мало. Так, по новгородской летописи в 1240 году «придоша Немци на Водь с Чюдью, и повоеваша и дань на них възложиша, а город учиниша в Копорьи погосте. И не то бысть зло, но и Тесов взяша, и за 30 верст ганяшася, гость бьючи; а семо Лугу и до Сабля». Но Тесовский погост расположен в 48 км от Новгорода, а Сабельский погост — в 40 км. Однако летопись указывает, что ближайший к Новгороду пункт находился в 30 верстах. Отсюда, размер версты равен 1,33 — 1,6 км. Или другой пример. В летописи указывается, что в 1242 г. (время Ледового побоища) новгородцы разбили крестоносцев на льду озера Узмень и при этом «биша их на 7-ми верст по леду до Суболичьского берега». Но ширина Узмени в месте битвы составляет порядка 8 км., а значит, верста получается размером в 1,14 км.

И как мерились версты летописцами между пунктом «А» и пунктом «В»? По прямой или по дороге? Откуда мог быть известен путь «по прямой»? А если расстояние в данном случае измерялось «по дороге», то кто и как его мерил? Это важно, ведь сами летописцы по этим дорогам явно не хаживали, а сведения записывали на глазок, причем не свой, а чужой, не учитывая субъективного момента при индивидуальном определении расстояний.

В общем, целое научное исследование пришлось сделать, а вывод один. Подсказать может только один надежный ориентир — Игнач крест. Но по названию этого ориентира получается, что именно я его и поставил. Но поставил где-то около озера, да на Яжелбицкой дороге, да недалеко от села Яжелбицы. А расстояние от села Яжелбицы до Великого Новгорода по современной мне (а, значит, достаточно прямой) трассе — 124 км. А сколько это будет по болотистой, овражистой и холмистой местности? А в зимнее время? Реки и рельеф современных мне карт этой местности должны позволить мне ориентировочно определиться с местонахождением этого села (которого пока нет), ну а все остальное надо проверять и определять на месте.

Я крикнул Митяя (который уже служил при мне «ординарцем») и задал ему вопрос в лоб:

— Есть зимой прямая сухопутная дорога на Новый Торг? Не через Селигер и озера?

И он меня убил напрочь:

— Нет, нету.

— Как «нету»?

— Не знаю, но не ездят. Тут правда, один охотник приходил на торг, говорил купцам, что может такую дорогу показать, да ему никто не поверил. Уж слишком заманчивым предложение показалось. Решили, что корысть свою он здесь имеет. А может хочет завести в глухомань, да с дружками обозом поживиться. Трогать его не стали, ничего против него не было, так, подозрения одни. Но и желающих он не нашел.

— И где сейчас этот охотник?

Я замер в ожидании ответа.

— Да в Новгороде. Семью привез, но где живет, точно не знаю. Знаю, что работает по найму у кого-то из горшечников. Видел его с ними пару раз на торге.

Отлегло.

— Сможешь найти?

— Я то?

— Ты то.

— Да, надо — найду.

— Надо.

— Сюда привести?

— Сюда.

— За два дня сделаю. Делов-то.

— А за день?

— Так ему же все равно отпроситься надо.

— Скажешь хозяину, что я лично прошу его этого охотника ко мне на разговор отпустить.

Митяй осклабился:

— Тогда, конечно, отпустят. Хозяин потом на торгу будет еще всем рассказывать, как его сам Игнач об услуге просил-просил, просил-просил, и как он кочевряжился, но потом снизошел и с трудом, но согласился оказать ему уважение.

— Вот и действуй давай.

Так что я буквально через день встретился с еще одним своим сподвижником, надежным и верным. Оказалось, что сухопутная дорога на Новый Торг действительно есть, но кто и когда проторил ее ему неизвестно. Что показал ему эту дорогу еще его дед, и что несколько лет назад по ней он уже водил обозы одного новгородского купца, который получал за счет экономии на дороге значительную прибыль, а потому обозы его ходили тайно. Но этот купец потом перешел на торговлю воском, уехал куда-то, похоже, что в Любек, а он пристроился к артели охотников. Все бы хорошо, но после создания семьи и рождения ребенка, решил он осесть в Новгороде, думал, что снова поведет караваны, но его никто всерьез не воспринял.

Звали его, скажем так, сильно уж заковыристо — Свистун Дубовый Нос, что, если честно, сильно соответствовало его внешности. Но мы договорились, что я буду называть его просто Снегирем или Проводником. Я напоил его чайком с «секретом» и выслушал его с большим вниманием. Стало понятно, что рассказ его был искренним. Если коротко, то я ему поверил.

Потом перешли на дела его семейные. Оказалось, что Снегирь новоявленный, со своей семьей (женой и ребенком) снимал угол у того же гончара, где работал. Поскольку мы решили, что теперь он переходит на работу ко мне, определились, что они переедут в мой дом в самое ближайшее время. Питание — с моего стола, а с оплатой решим после возвращения моего первого обоза в Новый Торг, который Проводник и поведет.

С его гончаром я в тот же день сам договорился, выплатив ему небольшие отступные (различными приспособлениями для гончарного дела) и через день Снегирь-проводник уже с семьей жил у меня.

Тем временем я готовил свой первый обоз. Было понятно, что он не должен был быть слишком большим. Главная его задача — по первому снегу проторить дорогу, сделать особые зарубки на деревьях для тех, кто поедет следом или будет возвращаться, да определиться с местами возможных стоянок по всему маршруту.

Не был уверен и в Проводнике, и в существовании сухопутного пути, поэтому я послал с обозом Степана Молчуна (откуда он появился — немного позднее), попросил его подыскать в Новом Торге место для остановки моих обозов. Дал ему также для оплаты зерна и возможных иных товаров несколько железных ломов и немного серебра. С обозом послал и десяток верховых (на всякий случай). Если все хорошо, то трое из них должны были вернутся пораньше, чтобы, не теряя времени я готовил новые караваны.

Когда мой обоз выступил на Новый Торг, подморозило, но снега было еще мало. Полозья саней поскрипывали, а в местах, где доставали до земли, даже немного скребли, но лошади шли ходко. С собой обозники взяли не только продукты для людей, но и корм для лошадей на все время пути, а я ждал возвращения экспедиции через 40 дней. Через три недели вернулись трое верховых. С их слов, дорога действительно явно существовала, на ней были старые места обозных стоянок. Правда, по ней давно не ездили и в нескольких местах пришлось поработать топорами. Но сама дорога была на удивление неплохой. Они дополнительно отметили путь свежими затесами. Я ждал их вестей, и новый обоз вышел этим же путем уже на следующий день в сопровождении одного из вернувшихся. Я уже готовил следующий. Через неделю отправил третий обоз и пошло-поехало. А еще не истекло 40 дней от начала первой экспедиции, как пришли и мои первопроходцы. Степан Молчун был откровенно доволен поездкой. Все вопросы он решил, зерно закупил за железные ломы по согласованной нами цене, практически все серебро привез назад, необходимые указания дал каждому старшему всех встреченных и отправляемых моих обозов. В Новом Торге нашел и арендовал что-то типа постоялого двора, где теперь мои обозы смогут останавливаться. Я тоже был доволен. Выдал ему и Проводнику премию — по 2-е новгородке, а Проводнику еще и полушубок форменный. Степан Молчун воспринял «премию» как должное, а Проводника едва успокоил. Сильно досталось ему за последний год, а ведь семья. Я тоже расчувствовался, да и дал ему еще цепочку серебряную (из своих московских запасов) в подарок для его супруги. Господи, как же легко сделать человека счастливым! Потом сидел и думал, про кого такое сказал. То ли про Снегиря, то ли про себя.

Вот ведь, ёкарный бабай.

Глава 5. Создание промышленного капитала

Промышленный капитал — капитал, авансированный для создания товаров и услуг в сфере материального производства.

Товарное обращение есть исходный пункт капитала. Непосредственная форма товарного обращения есть Т-Д-Т, превращение товара в деньги и обратное превращение денег в товар.

К. Маркс. Капитал.

Свечной заводик

Первым делом я решил заняться организацией собственного производство, создать, так сказать собственный промышленный капитал. И решил начать с производства свечей.

Все осветительные приборы, используемые жителями Новгорода в ХIII веке можно было разделить на три группы: это сосуды для масла, подсвечники и светцы-лучинодержатели. Масляные лампы давали слишком мало света и потому, хотя и использовались, но довольно редко. Дома попроще, а также помещения с челядью, освещались лучинами, с помощью приспособления для их удержания — светцов[12]. Но, как оказалось, основным осветительным прибором в Новгороде были все-таки свечи. Богатый город. Основная масса его жителей могла себе такое позволить. На лучины новгородцы перейдут значительно позже, в период утраты городом своего значения и его постепенного обнищания. Но до этого было еще далеко.

В ХIII веке в большинстве новгородских домов использовались железные подсвечники, уплощенный штырь которых забивали в стену сруба. Поскольку многие такие подсвечники были с двумя-тремя ветвями, то получалось, что сильно на свечах новгородцы не экономили. Правда и спать ложились, по нашим меркам, очень рано, а вставали с рассветом, так что свечей много не переводили.

На Руси в тот период основным материалом для свечей служило обычное сало. Называли свечи из него «макаными», поскольку при их изготовлении многократно обмакивали фитиль («светильню») в растопленное сало. Но уж слишком такие свечи были вонючи. В отличие от других княжеств, новгородцы могли себе позволить более дорогие свечи из чистого воска с их характерным медовым запахом (в наших церковных лавках сейчас такие почти нигде не продаются), более ярким светом и увеличенным, по сравнению с сальными свечами, сроком горения. И могли позволить это себе не столько потому, что жители города были побогаче остальных, но и потому, что воск составлял одну из главных составляющих новгородского экспорта. Из всех русских земель воск поставлялся именно на новгородский рынок, а уже оттуда он вывозился на Запад. А пчеловодство (точнее, бортничество) в тот период на Руси имело самое широкое распространение. До ХII-го века оно было даже более развито, чем земледелие.

Я уже упоминал ранее, что первоначально свечи не отливали, а скручивали. Делали и так: фитиль плотно обматывали по спирали размягченной полоской воска, а потом окунали в жидкий воск, который заполнял стыки полосы и неровности поверхности. В Новгороде изготовление свечей была довольно многочисленной ремесленной профессией. Но ручной труд не сравнить с трудом механизированным и конкуренции я не опасался. Тем более, что мои свечи отличались строгим соблюдением формы, не «плакали», не плавились от тепла рук и сгорали медленно, и горели без треска. Кроме того, я имел возможность изготовления для торговли при храмах тонких «социальных» свечей и здесь я был практически монополистом.

Для организации своего производства мне, прежде всего, нужно было решить две проблемы. Первая проблема это — помещение под мой свечной заводик. Дело в том, что размеры станка для изготовления свеч в его собранном состоянии оказались не таким уж и маленькими. Бегать работникам впритирку с горячим воском значит постоянно подвергать их опасности получения значительных ожогов. Но на улице под навес станок не поставишь — климат не тот. Летом еще ничего, а в другое время воск будет быстро охлаждаться и работы не будет. Так что нужно искать помещение в самом доме, хорошо хоть, что работает станок на удивление очень тихо.

Вторая проблема — освещение производственного помещения. Естественный свет слабо проникает сквозь волоковые окна[13] и внутренность дома большую часть дня остается темной. Нельзя работать в темноте, а пускать на освещение много свечей не хотелось — невыгодно, да и много кислорода свечи сжигают.

Этим требованиям отвечало только одно помещение в моем доме — та самая светлица, в которую мы вначале «прилетели» и где я проводил прием некоторых делегаций для обсуждения условий моих заказов. Во-первых, она была самым большим помещением, поскольку по размерам была равна моему (в той жизни) довольно вместительному гаражу. Во-вторых, в этой комнате было больше всего и довольно больших по размеру окон. Хотя вместо стекол в них были вставлены пластины слюды, но света днем все-таки было вполне достаточно, а вот утром и вечером его (для целей моего производства) явно хватать не будет, но ведь тогда можно будет и пару свечей зажечь, тем более, что, свечи из натурального воска могут гореть по нескольку часов. Так, упоминаемая уже мною самая «социальная» (т. е. самая тонкая и невысокая свеча, весом всего-то в 3 грамма), на самом деле горит около 40 минут. Только в церквях наших часто сталкиваешься с тем, что установленные размеры не соблюдаются, а дорогого воска в продаваемых свечах мало. Такая свеча сгорает быстрее. Восковая же свеча весом (всего) в 20 граммов (305 мм х 9,7 мм) вообще горит 3,5 часа. Так что для 40 килограммов воска, перерабатываемого на свечном станке за день, вроде бы потери совсем крохотные. Правда, свечи проблемы до конца не устраняют. Дело в том, что они хорошо освещают верх и плохо освещают то, что ниже их. Их можно использовать в самом начале работы (пока воск разогревается, и вода кипятится) и в ее конце, но не в непосредственно рабочий период. Поэтому я решил, что лучше всего будет все-таки прорубить еще одно большое окно.

Другое дело, что светлица эта, по определению, должна оставаться пустой, т. к. Сергей мог по какой-либо причине «прилететь» раньше обусловленного срока и какие при этом могли бы возникнуть проблемы, связанные с появлением в этой комнате «занятых» пространств, никто бы сказать не смог. Но выхода не было, и монтаж свечного станка я решил делать именно в ней.

Для начала я пригласил оконщиков, и они мне в два дня и нужные проемы прорубили (точнее сказать пропилили) и оконные рамы вставили. Решетка оконных переплетов была сравнительно небольшая, но, как и сама рама, прямоугольная. Но после того, как в оконца вставили квадратные куски слюды, произошла метаморфоза. Чтобы пластины слюды хорошо держались и не дуло, оказывается их аккуратно закрепляют глиной. В результате эти оконца, что были прямоугольными, стали овальными. А я все раньше удивлялся, почему это на старых картинках оконца все овальные нарисованы.

Теперь в светлице освещения для работы вполне хватало.

Затем с Яковом (напомню, сыном кузнеца) мы собрали сам станок. Сделать это оказалось совсем не сложно, хотя у Якова от восхищения таким большим механизмом глаза из орбит все время лезли, и он не столько помогал, сколько языком цокал. Свободного места действительно осталось довольно много. Было куда сложить и коробки под тару, и куски воска и запасные бабины фитиля, и прочую необходимую в производстве мелочь. Правда здесь же возникла другая проблема: в металлическом «корыте», через которые проходили фитильные нити, воск должен быть все время жидким. Температура плавления воска колеблется в пределах от 62 до 68 градусов, а использовать его для изготовления свечей, рекомендовано при температуре начиная от 80 градусов. При этом корыто с воском для разогрева нельзя ставить на печную плиту или на прямой огонь. Дело в том, что воск относительно безопасен до температуры в 100 градусов. Но если продолжить его нагревать, то и в жидком состоянии он не кипит, а продолжает нагреваться до все более и более высокой температуры. При этом он начинает испаряться, «дымить», издавать резкий запах и сильно брызгать. Наконец, жидкий воск при температуре 180 градусов просто воспламеняется и потушить его очень трудно. По крайней мере, его нельзя заливать водой, поскольку от этого воск только разгорается еще сильнее. Лучше всего небольшие очаги тушить содой (да где ее брать в средневековье в нужном количестве), а более крупные — влажными тряпками. Отсюда вывод — плавить воск надо на «водяной бане», так как при этом температура воды никогда не превысит 100 (плюс-минус небольшим отступлением) градусов.

Все это означало одно — под корыто станка с воском надо сделать еще одно, побольше и поглубже, но уже для горячей воды. В ходе производственного процесса придется постоянно часть остывающей воды сливать, а на ее место заливать кипяток. Уровень воды должен быть таким, чтобы корыто со свечной массой все-таки не плавало (хотя воск легче воды), а стояло, причем стояло на решётке, приподнятой сантиметров на 5–7 над дном корыта с водой. Только при таких условиях прогрев воска оказался относительно ровным.

Кроме того, стало понятно, что на станке должны работать, как минимум, два человека. И один из них все время будет занят одним — контролем температуры воска и его объема.

Поскольку горячий воск, как и кипяток, при попадании на тело может вызвать ожоги, работники должны быть одеты в защитную одежду: тяжелый фартук, перчатки, рубаху с длинными рукавами, длинные брюки и закрытую обувь.

Вот так вот, не все так просто.

От прежнего хозяина у меня было в запасе четыре круга воска. Два круга, как я понимаю, высшего сорта (в них цвет воска был желтый, даже светло-желтый и натуральный запах с медовым ароматом), два других похуже (воск ближе к светло-коричневому оттенку), но все четыре круга — натуральный воск и потому свечи уже можно было начинать делать.

Другое дело, что теперь мне надо было решить кто будет работать на моем станке, куда сбывать готовую продукцию и как довести запас воска до объемов, которых мне бы хватило, как минимум, до середины лета.

Чтобы решить первый вопрос, в ближайшую пятницу мы с Митяем и направили свои стопы на торг. Ибрагимка встретил меня радостно:

— О, Игнач! Как дела? Товар смотреть будешь? Хороший товар, новый.

— Что, Ибрагимка, зима? — И немного передразнивая, — людей кормить надо, одевать надо, в тепло на ночь надо. За все Ибрагимке платить надо.

Но тот, как будто не слышал:

— Хороший товар. Хороший холоп. Мужи есть, бабы есть, большие дети есть. Покупай. Дешево отдаю.

— Да знаю я твое «дешево», оглянуться не успеешь, как без шубы останешься.

— Нет, Игнач, тебе совсем дешево отдаю. Только тебе.

— Ты так всем врешь. Веди давай, показывай.

Действительно, новых рабов оказалось много, не менее трех десятков, и было понятно, что они здесь недавно. Кто-то сильно пощипал финно-угорские племена. Я пустил вперед (как гончую «в полаз») Митяя. Язык знает и знает, что мне надо. Только, в отличие от гончаков, ему голос подавать не следует, а надо наоборот тихонько на ухо мне информацию сбросить. Он это понимает и свое дело делает.

А Ибрагимка не унимался:

— Не вру. Пригнали сегодня три десятка, а после завтра еще полторы сотни пригонят, да еще два раза по столько в пути. Эти будут через пять дней. Я не возьму — другим отдадут, те свой навар иметь будут, я — не буду. Значит, этих надо продать, быстро продать, а кому сейчас столько надо?

Много пленных. Надо не прозевать, отобрать тех, что мне подходят. Значит, и из этих надо купить и про тех предупредить.

— Вот что, Ибрагимка. Я этих сегодня посмотрю, а тех, как только пригонят, ко мне человека посылай. Торговый или не торговый день, я приду. Первый отобрать хочу. Мне много людей надо. Но если узнаю, что не меня первым позвал — никого не куплю, у соседей твоих десятками покупать буду, а к тебе больше ни ногой.

— Что ты, Игнач. Ты же знаешь Ибрагимка. Ибрагимка для тебя все сделает. Ни к кому не ходи, ко мне ходи. Лучший товар — твой. На подходе будет — уже людей пришлю. А сколько тебе нужно?

— Это — по товару. Может десяток куплю, а может и всех.

— Всех? Игнач. Ты же знаешь Ибрагимка. Ибрагимка для тебя…

Здесь и Митяй подтянулся. Хмурый какой-то.

— Ну, что приглядел?

— Есть два мужичка. Два родственника из одного селения. Не молодые (уже под тридцать лет), но на вид — крепкие. В разговоре — вроде толковые.

— Как получилось?

— Говорят, налетели ночью, кого положили, но по большей части скрутили еще сонными.

— А ты чего смурной?

— У них среди пленных женщин одна есть. Для одного — сестра, для другого — жена. С отроком она. Тому лет 9. Я им сразу сказал, что тебе бабы, да еще с детьми, вроде бы ни к чему. Один — на коленях просит выкупить и их, а у другого — просто слезы текут. Все знают — сейчас их разобьют, то больше не встретятся. А достанется баба с отроком купцам-кочевникам — уведут в неволю далекую да страшную. Говорят — любой службой тебе отслужат. Я посмотрел, ну, баба как баба. Мальчишка хороший, только похоже, что простыл он сильно в дороге.

— А ты чего?

— Мать у меня из тех краев.

— Кто еще с их поселения?

— Одни они. Не знаю, как получилось, может порубали остальных, может еще что.

— Наш язык совсем не знают?

— Так, отдельные фразы. Но вроде смышлёные.

— Ладно. Эй, Ибрагимка, прикажи-ка привести тех, на кого мой ординарец покажет.

Привели их. У мужичков в глазах надежда. Баба ребенка прижимает, посмотрел — правда застудился сильно. Жар. Ну чего долго рассказывать, купил я их всех четверых. И еще четверых, что для ухода за лошадьми отобрал.

Потом решил сам прогуляться, живой товар посмотреть. Что сказать, жутко и дико для человека из ХХI века, да еще с советским прошлым. Заметил в стороне трех подруг, одетых получше, перешептывавшихся и посмеивающихся. Было понятно, что как покупателя своего они меня не рассматривают, седой весь, да и видно, что «не клиент».

— А ты ткать или прясть умеешь? — обратился я к одной из них.

Та неторопливо поднялась, отряхивая с себя кое-где приставшую солому. На вид лет 23, фигуристая, ничего не скажу, все при ней. Вскинула голову, повела бедром, смерили меня сверху донизу жгуче зелеными глазами, и бровь ее насмешливо поползла вверх:

— Нет, боярин. Я … по другой части.

Ее товарки прыснули.

Но меня смутить трудно, по работе моей бывшей мне дам этой категории часто видеть приходилось.

— Ну, для начала, я не боярин. А что по другой части, так это тоже хорошо. Мне по твоей части люди тоже надобны, — и я оценивающим взглядом посмотрел на ее «подруг».

— Неужто тебе меня одной не хватит, — уже не так резко и уверенно, но все еще с подначкой и каким-то вызовом попробовала продолжить она.

— Не хватит. Таких, как ты, нет, таких как вы все, — я обвел пальцем всю троицу, — мне штук двадцать надобно.

И тут до них дошло, что я не шучу, и что я их вот сейчас покупать буду. Старый, а ему «штук двадцать» подавай. А может не себе? Все равно много. Да и церковь… А может не в город? А может не для того…? Тут чего только в голову не придет.

— Ибрагимка, подь суды. Почем вот этих баб продаешь? Ты не загибай, не загибай, — и уже погромче, чтобы этим дамам полусвета тоже слышно было, — да мне не для утех, мне нужники убирать некому. Пошли к тебе, обсудим.

Теперь смешки послышались из того угла, где сидели отобранные мужчины.

Им в ответ и мне в спину:

— Он что там, пол Новгорода засрал?

Но на этот раз уже никто не засмеялся.

— Евпраксия, дура. Это же— Игнач! Помнишь, люди говорили.

Поторговались, конечно, но в конце и Ибрагимка и я были довольны. Я доволен, что купил холопов значительно дешевле, чем в другое время, а Ибрагимка был доволен, что я купил сразу чуть не треть из поступивших. Он даже (на радостях) отрядил мне двух лошадей с санями, на которых отвезли нас всех до самого дома. Мужиков сразу осмотрел, отправил в баню, переодел и «в карантин». Пусть немного отъедятся, да от насекомых избавятся. Мои домашние им тем временем лежаки подготовили. Купленных женщин передал Марфе. Рука у нее тяжелая, нарушений порядка не допустит. Эти пойдут в баню после мужчин. Одежду — в котлы и кипятить. Обновы им подберут из оставшегося от прежних хозяев. Со вшами дополнительно разбираться придется. На вопрос Марфы, чем этих… занять, сказал, что для начала пусть возьмут на себя стирку, да готовить помогают, а там видно будет.

Баба, купленная с ребенком, его никак не отпускала. Пришлось прямо на ее руках его осмотреть, послушать, дать жаропонижающее, поставить укол с антибиотиком. Похоже, я вовремя меры принял. Думаю, к утру парнишка оклемается, да потихоньку поправляться начнет. Было заметно, как температура у него начала спадать, а тут его еще разморило от тепла и еды (хотя поел плохо), и он заснул. Этими двумя моими приобретениями занялись мои кухарки, а я принял немного с устатку медовухи и пошел к себе. Забегая вперед, скажу, что мальчишка оказался просто замечательным, любознательным и спокойным. Язык выучил раньше своих родственников, первым из них стал грамотным, в устном счете моим «бухгалтерам» не уступал, а у Степана Молчуна (о нем, как и обещал, расскажу позднее) так и вообще стал любимчиком.

Не поверите, но на обучение мужиков, приобретенных мною специально для работы на станке, потребовалась почти неделя. Каждый день я требовал от них одно и тоже:

Перед началом работы нужно проверить, соответствуют ли установленные фитили размерам свечей, которые нужно будет делать. Перед тем, как ставить воск для растопки, необходимо мелко его порубить или разломать — так он быстрее и равномернее расплавится. Здесь же смешивать воск с добавками в установленной пропорции. При плавлении воска его нужно постоянно помешивать деревянной лопаткой, чтобы он не пригорел и равномерно растопился. Рабочее место должно содержаться в чистоте и порядке. Никогда нельзя оставлять плавящийся воск без внимания, даже если вы плавите его на водяной бане. При работе с горячим воском, обращаться с ним так же, как с горячим жиром или маслом. Никогда не пытаться счистить с кожи попавший на нее горячий воск. От этого он только размажется по большей поверхности, и при этом можно получить только ожог, больший по площади. Если на кожу все-таки попал горячий воск, нужно использовать холодную воду. (Для этого постоянно в дальнем углу должно стоять большое ведро с холодной водой, которую время от времени нужно менять). Воск быстро застынет и перестанет жечь. Детей в комнату с горячим воском не допускать. Если утром или вечером зажжена свеча, то в подсвечнике ее нельзя оставлять на непокрытом деревянном столе. Дерево может обгореть. Под подсвечник нужно ставить тарелку или какую-то подставку из обожженной глины. При работе под рукой всегда должно быть ведро с мокрыми тряпками. Рабочее место время от времени нужно проветривать, поскольку длительное вдыхание восковых паров может вызвать головную боль. Кроме того, излишне высокая температура в помещении может плохо сказаться на форме свечей (все-таки они должны достаточно быстро охлаждаться).

Однако они постоянно что-нибудь забывали или делали не так, хотя, не скрою, очень старались. Но удивительное дело. Стоило поставить над ними Якова и через два дня мой заводик стал прекрасно работать, правда, пока на склад. Насчет сбыта надо было к князю, да к Владыке идти.

А вот с приобретением воска все срослось совершенно случайно. Приехал к Сергею один бортник. Для несведущего человека поясню, что бортево́е пчеловодство или бортничество (от слова «борть» — дупло дерева, растущего в лесу, в котором живут дикие пчелы) — старейшая форма пчеловодства, при которой пчёлы живут в дуплах деревьев в лесу, а бортник ходит по лесу от одного их жилища до другого. Этот бортник сильно расстроился, что Сергей уехал в Киев. Он ему постоянно воск привозил, да иногда и ночевал у него. Эти его проблемы я решил быстро, привезенный воск (около 400 килограммов) купил по «рыночной цене», а самому ему предложил жилье не искать, а переночевать в этом же доме, но теперь уже у меня.

Звали моего нового знакомца Ядрей — чулок. Вечером мы долго сидели у меня. Я угощал его стоялым медом, а он рассказывал мне о своей профессии. И вот в разговоре я подкинул ему будто бы случайную идею:

— Слушай, Ядрей, а почему вы, бортники, по лесам мотаетесь?

— Ну а как? Пчелы — они в лесу живут.

— Это так, но почему бы не ты к борти, а борть к себе не перетащить?

— Смеешься что ли? Дерево с пчелиной семьей здоровое. Вот такое в обхвате. Его не пересадишь. Иначе так бы все делали. Нет, все бортники испокон по лесам ходят, они — за пчелами, а не наоборот. Так делали мои деды и прадеды, а они не глупее нас были.

— Дерево — не пересадишь. А вот зимой взять, леток пчелиный заткнуть хорошенько, дерево спилить и тихонько положить. Потом выпилить с запасом то место на стволе, где дупло расположено. Это бревно на сани, и к себе на подворье. Дома, где-нибудь с краю, чтобы потом пчелы людей и скотину не беспокоили, это бревно в заранее приготовленную яму вкопать. И таким образом получится, что ты дерево, то есть борть, к себе перевез. И так можно не одну, а с десяток, а то и больше пчелиных семей переселить. Смотри, как выгодно получится. Бегать по лесу не надо, охранять проще, по весне подготовил заранее пустые колоды, да новые пчелиные семьи — в них. И им хорошо и тебе не плохо.

Ядрей смотрел на меня обалдевшими глазами. А я продолжал:

— Вот есть засека, так там лес валят, а у тебя будет пасека, ты лес как бы установишь, да пчел пасти будешь. И сам ты, получается, будешь пасечник. А, как тебе? Сколько сил сохранишь, насколько больше меда да воска добудешь. В два-три раза, а то и больше, по сравнению с теперешним.

— Подожди, Михаил, а охранять как? А медведь придет, как от него отбиваться?

— Во-первых, летом медведь к жилью не пойдет. Побоится. А если зимой придет, так его, что так, что так убить надо. Шатун пчелами не ограничиться, на скотину, да на людей охоту откроет. А давай так, лук, как я видел, у тебя есть, а я тебе дам наконечник для рогатины, наконечник для копья пешего воина, да наконечник от сулицы. Древки для них ты и сам сделаешь. Будет чем себя от врагов, что на четырех лапах, что на двух защитить. Дам еще пилу двуручную (завтра мы с тобой ею дрова попилим, поучишься ею пользоваться), плоскогубцы да напильник, чтобы ее точить, ну и топор. Все вещи в хозяйстве необходимые.

— За что же такое богатство? Железа одного сколько.

— Да ты не боись. Ты испытай мой совет. Перенеси себе «на пасеку» с десяток пчелиных колод. Если ничего не получится, все, что я тебе дам — твое и ты мне ничего не должен. Цена за риск.

— Ну а если получится?

— Если получится, то если захочешь взять все это за полцены — возьмешь, не захочешь — просто вернешь, и никто из нас никому ничего не должен. Будешь покупать — я в расчет приму и мед, и воск, причем по цене, по которой ты их обычно продаешь перекупщику. Так что ты ничего не теряешь, но в любом случае выигрываешь. Ты подумай, а я сейчас.

Я пошел в свою комнату, взял так понравившиеся мне наконечники и вернулся с ними к Ядрею.

— Вот, посмотри. Только осторожно, они очень острые. Как видишь, я не шучу.

Пока он оружие рассматривал, я сходил за пилой, плоскогубцами, напильником, ну и топор прихватил.

— Ну как?

— А что, попробовать можно. Идея-то интересная. Получится, так столько народу тебе спасибо скажет. Ну а не получится, тоже ничего страшного. Все равно зимой сильно делать нечего. Так что, почему бы не рискнуть.

— Получится — не забудь, кто тебя надоумил. Мне и меда, и воска много надо. Все заберу.

На том и порешили. Весь вечер учил его пилу разводить, да точить, утром — дрова пилить. Уехал он окрыленный. Глядя ему вслед, я даже взгрустнул маленько. По-человечески так понравился он мне. Без гнильцы человек. Столько Ядрей мне про охоту да рыбалку нарассказывал, что меня такая ностальгия взяла. Все к себе приглашал. Может и доведется когда.

Впрочем, важнее было другое. Обещал он своим друзьям и родственникам о моем предложении передать, да наказать, чтобы мед и воск прежде всего ко мне везли. Я точно знал, что этот эксперимент получится, а значит много еще бортников превратиться в пчеловодов, и, в качестве благодарности, повезет воск и мед… Куда повезут? Правильно. А мне много воску нужно для свечей и еще больше меда — людей кормить.

Вот так вот. И никакого прогрессорства, ёкарный бабай.

Мукомольное и хлебопекарное производство

Еще одним моим предприятием в Новгороде должно было стать мукомольное и, как его продолжение, хлебопекарное производство. При этом я учитывал следующее. В Новгородском княжестве своего хлеба не хватало. Дополнительно везли его из Торжка и Пскова. Путь не близкий, а, значит, и торговля им оказывалась выгодной. Сказывалось и то, что Новгород — город богатый, а потому и зерно в нем продавалось по ненормально высоким ценам. Важно было и то, что на момент моего появления в средневековье, как я уже говорил, мельниц (кроме ручных) в Новгороде еще просто не существовало. В это время они только-только начинают появляться на юго-западе Руси. Ручные же мельницы не давали нужного качество помола и не могли обеспечить потребности города в большом объеме муки. По сравнению с ними моя мельница будет выглядеть как вершина технологической мысли, на самом деле такой вершиной не являясь. Как раз то, что надо.

Не в последнюю очередь за организацию именно этого производства говорило и то, что мельничное дело во все времена не только приносило хозяину хороший доход, но и всегда обеспечивало ему дополнительные привилегии в обществе. Но меня больше радовали не эти возможные привилегии, а возможность в значительной части решить вопрос с едой для огромного количества моих людей, ведь основой питания русского человека всегда был хлеб. Так, каждому из моих будущих воинов, с учетом больших физических нагрузок, требовалось порядка 0,75 килограмма хлеба в день. Это, кстати, не так уж и много. Римским легионерам вообще полагалось этого продукта по 969 граммов (почти килограмм) в день. Таким образом, после укомплектования моей армии мне нужно будет на 1000 человек каждый день иметь не менее 750 килограммовых булок. Каждый день! А в месяц? А за год? А напомнить сколько только зерно стоит? Если этот хлеб покупать, то финал известен и уже не раз оглашался — никаких моих запасов ни серебра, ни железа не хватит. Не зря я еще в Москве о мукомольном и хлебопекарном производстве задумывался. Мало того, я понимал, что эти производства нужно так организовать, чтобы мои расходы на муку и хлеб в целом, несмотря на потребление его моей армией, не только полностью окупались, но еще и прибыль бы приносили. Для этого необходимо, прежде всего, принять участие в торговле зерном, построить, хоть и на конной тяге, мельницу и организовать рентабельную хлебопекарню. И все это в рамках существующего на тот период уровня технологического прогресса.

В ходе помола выход ржаной муки составляет порядка 80 %. Это означает, что из тонны зерна я получу 800 килограммов муки (плюс к этому отходы мукомольного производства, но я их сейчас не считаю). Из 100 килограммов ржаной муки выпекается 147 килограммов ржаного хлеба, иными словами, из 800 килограммов муки можно будет выпечь 1176 килограммов хлеба. Если получать искомое каждый день, то и на армию хватит и даже 400 с лишним булок останется на сушку сухарей (будущей зимой они ой как пригодятся) и на продажу. А если увеличить количество муки до тонны в день? А если…

Таким образом, начиная с конца весны (когда моя армия должна по моим расчетам уже быть полностью сформирована) мне потребуется, как минимум, ориентировочно 30 тонн зерна на месяц. До этого, правда, едоков будет меньше. Все-таки ориентиром надо брать порядка 35 тонн ржи в месяц.

В расчетах нужно учитывать, что с мая зерна вообще не купишь до нового урожая, а муку из свежего зерна сразу молоть нельзя. Оно должно отлежаться порядка двух-трех месяцев. Иными словами, нужно будет к маю закупить зерна впрок порядка 175 тонн.

Конечно, нужен еще овес. Тем более, что в те времена он был одним из основных элементов питания людей. Но, кроме того, он нужен мне для лошадей, хотя без него они и могут некоторое время обходиться (впрочем, на одном овсе лошадь тоже лучше не держать). Я планирую, что в идеале у меня будет порядка 250 лошадей, из них 150 для конницы, остальные — для обоза (здесь количество лошадей я в своих планах увеличил до одной лошади на десяток людей) плюс лошади для меня и моих ближников, для мельницы и месилки хлеба. Даже если сильно отойти от норм кормления лошади овсом, то все равно его для лошадей потребуется не одна тонна. Где взять столько денег и как же получать прибыль в такой ситуации?

Выход один — вести злаки из Нового Торга и, за счет разницы цен с местным торгом, и переработки сырья в готовую продукцию получать искомое. Ну и покупать зерно, прежде всего за железо, а не за серебро.

Сколько зерна я смогу перевести?

Считается нормальным суточный переход лошади с грузом порядка 20–30 км. Где-то в горку, где-то под горку, где-то дорога тверже, где-то помягче. Если в среднем считать по 25 км/день, то весь путь (в одну сторону) обозом будет пройден за 12 дней. Увеличить срок может погода или, скажем, возможный суточный отдых в середине пути. Будем считать, что это расстояние обоз преодолеет за 14 дней. Еще неделя на закупку зерна в Новом Торге и отдых лошадям и людям, а затем — в обратный путь. В Новгороде неделя отдыха и снова в дорогу. Получается, что полный круг один обоз совершает за 6 недель, а по кругу ходит 6 обозов (иначе в Новом Торге не отдохнуть, а так не должно быть). В Новгород приходит один обоз с зерном каждую неделю.

По хорошей дороге лошадь способна везти вес, вдвое превышающий ее собственный (т. е. порядка 800 килограммов), включая, конечно, вес саней (или телеги) и возницы. Значит, в расчет надо брать где-то 500 килограммов (20 мешков) зерна на одни сани. При таких больших объемах перевозки, дорогу по снегу мы накатаем быстро (это разрешит увеличить вес груза), но тут загадывать нельзя. Таким образом, один обоз из 25 саней (большой обоз по тем временам) будет перевозить 12,5 тонн зерна, т. е. я буду получать по 50 тонн зерна в месяц. Значит, до мая обозы в таком составе смогут перевезти только 200 тонн зерна. Но шесть таких обозов это 150 повозок! Значит надо покупать 150 саней и лошадей. Как хорошо получилось с зеркалами.

Что еще, хочешь не хочешь, а количество саней в обозе надо будет увеличивать до 35. Это даст дополнительно 5 тонн зерна на один обоз и порядка 80 тонн до мая месяца. Здесь придется нанимать подводы. Хорошо, что в это время такой наем стоит не так дорого. Люди готовы работать за еду для себя и корм для животных и при этом чувствовать, что их облагодетельствовали.

Как показала уже существующая практика, в Новом Торжке ломы пошли на ура и думаю, что в условиях постоянной угрозы нападения, что существует в условиях средневековья, эта тенденция не изменится. Железа новгородскому княжеству катастрофически не хватает. Так что на зерно я денег не трачу и прибыль (по предварительным расчетам) должна получиться просто невероятная, но … тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить. Но до нее еще далеко.

Теперь надо разобраться, каким образом я собираюсь заработать на помоле зерна и выпечке хлеба?

Моя мельница (без особого напряга) должна молоть 300 кг зерна в час, т. е. в среднем около 2,5 тонн зерна за световой день. Если вычесть некоторые церковные праздники, перерывы на мелкий ремонт и т. п., получится, что все равно в месяц (если брать его в 30 дней) нормальных рабочих дня будет порядка 25 (средневековье же все-таки). Таким образом, за этот срок мельница должна перемолоть что-то около 60 с лишним тонн зерна. 30 тонн — для себя и 30 тонн на продажу. Кроме того, можно по отдельным заказам брать на помол зерно со стороны. Оплата за помол известна уже несколько столетий — от 10 до 30 % зерна, взятого для помола. Эта доля называется гарнец, а сбор, соответственно, гарнцевым. Думаю, что вначале установим, в половину — 15 % от количества переработанного зерна или его стоимости. С каждой тонны зерна — 150 кг., с 10 тонн — 1,5 тонны и т. д. Причем, я за ним не ездил, людей и лошадей не морозил, и, самое главное, не платил за него. Такой же процент я рассчитываю получить при продаже муки, но только в качестве цены зерна я буду рассматривать уже цены Новгорода. Это еще выгоднее. Прикормим клиентуру и, если масть пойдет, увеличим плату, вначале до 20, а потом, глядишь, и до 25 %. В общем размечтался.

Но больше всего я (не без оснований) предполагал заработать на продаже выпеченного из моей муки хлеба. Высокорентабельное производство. В Москве ХХI века коэффициент соотношения оптовой цены на хлеб к стоимости главного сырья — ржаной муки — составляет от 1,6 до 2. И это несмотря на то, что весь процесс, как правило, автоматизирован. А ведь у меня в ХIII веке издержек меньше, чем у предпринимателя покинутой мною Москвы (нет аренды, умопомрачительных налогов, расходов на чиновников Санэпидстанций, Гострудинспекции, Пожарного надзора, администрации района и т. д.), хотя они есть в виде дров, и не наемного труда людей, которых, тем не менее, я должен кормить, одевать и обувать. Но, думается, что при расчетах за услуги по выпечке хлеба установить оплату в размере 80 % от стоимости муки вполне возможно. Все-таки не в два раза. А это не только покроет все мои расходы на хлеб для собственной армии, но еще и останется серебро на различные для нее разносолы.

Ну а чтобы все сложилось правильно, надо серьезнее подойти к сбыту — т. е. к возможным крупным оптовикам: к князю (дружина у него, а ее надо кормить), к Владыке (тоже содержит не малое для Новгорода воинство), да и к посаднику (у него холопов хоть отбавляй). А там и средние оптовики подтянутся. Тем более, что мука из механической мельницы отличается от муки дробилок и ручных мельниц более тонким помолом и значительно лучшим вкусом. Ну а уж закваски такой как у меня здесь отродясь никто не пробовал. Все-таки дрожжи ХХI века. Дорого? Так в средние века выделываться перед соседями любили ничуть не меньше, чем через 8 столетий.

Как тяжело все подсчитывать и рассчитывать каждый шаг, но надо. Пусть знают те, кто пойдет по моим стопам с чем им придется столкнуться.

Итак, одна тонна зерна ржи, купленная в Торжке за 8 гривен кун, (а мне за железные ломы, т. е. даром) в Новгороде стоит уже 13 гривен кун. Прибавим помол — 15 %, то сумма возрастает (без малого) до 15 гривен кун. Но и это — только в самом начале. Продавать буду печеный ржаной хлеб, что даст мне дополнительно 60 %. В результате выручка с одной тонны ржи составит уже 21 гривну кун. Отнимаем затраты на доставку, на помол зерна, выпечку хлеба и доставку оптовых партий крупным покупателям (возьмем по максимуму — с питанием людей и животных, с амортизационными отчислениями и всякими непредвиденными расходами) и минус хлеб для себя, то даже не включая в расчеты дополнительный доход в виде отходов мукомольного производства и повышения стоимости зерна к весне, получается, что хлеб для меня любимого обойдется даром и плюс к этому я должен получить прибыль от своей закупки зерна и своего производства не менее 1700 новгородок, т. е. больше, чем я привез серебра с собой! И это при расчетах по минимуму. Я даже присел под тяжестью такой суммы.

Уф, аж не верится. Вот так вот. Впрочем, гладко было на бумаге, ёкарный бабай.

Мельница

Настал черед подумать о мельнице. Схема мельницы была проста и, если судить по интернету, довольно известна. За основу была взята мельница на конной тяге, где жернова приводили в движение при помощи системы передач две лошадки, идущие по кругу. Во избежание контакта лошадей и муки мельница должна была состоять из своеобразных трех этажей. Внизу — лошадки, на втором этаже — система шестерен, на третьем — жернова. Кроме того, где-то здесь же на мельнице должны были размещаться подклети с зерном и мукой.

Основные детали мельницы (большая и малые шестерни, штифты для передачи движения с этажа на этаж и др.) я привез с собой. Встало дело за жерновами и рубленым домом необходимой этажности и площади.

Основная проблема — жернова. Они, как известно, используются парно. Один жёрнов устанавливается стационарно (лежняк), а другой, он же бегун, — подвижный, и именно он производит непосредственное перемалывание зерен. Поверхность жёрнова, обращенная к своему «собрату» не гладкая, а разделена на глубокие и мелкие желобки дугообразной (напоминающие крыло вентилятора) и прямолинейной формы, в виде повторяющегося рисунка. Эти желобки, во-первых, образуют режущую кромку, создавая эффект «ножниц», а во-вторых, обеспечивают постепенное ссыпание готовой муки из-под жерновов и, в-третьих, производят охлаждение малюющегося зерна (за счет возникновения тяги воздуха так же, как и в вентиляторе). Для правильной подачи зерна на рабочие поверхности на жерновах делают 3 концентрических пояса. Тонкость помола можно регулировать специальным рычагом на подовой раме. Вроде бы все операции с камнем простые и несложные, но физически крайне тяжелые и медленные.

Мельничный жёрнов должен быть достаточно твёрдым, вязким, зернистым, пористым, однородным, без трещин и раковин. Лучшим материалом для жерновов служит особенная каменная порода — вязкий, твердый и неспособный полироваться мелкозернистый, пористый, но при этом прочный песчаник, называемый жерновым камнем. Пойдут и некоторые известняки. А вот худшими породами для жерновых камней считают гранит, который в работе быстро полируется.

Размеры жерновов даже в XXI веке, не говоря о средневековье, измеряются четвертями аршина. Конечно, лучше, когда жернов большой. Скажем, шестерик (6/4 аршина), т. е. немногим больше метра в диаметре. Но при этом оба жернова будут весить от 600 до 800 килограммов. Такой вес для моей мельницы будет слишком тяжелый. Я решил, что мне будет нужен жернов максимум в 5 четвертей, а сами жернова — минимально широкие для их размера. Но желание их иметь это одно, а вот где их тут брать?

Я уже чуть было не отказался вообще от этой идеи, но проблема разрешилась неожиданно легко. Я пригласил к себе бригаду каменотесов и когда, как мог, стал пытаться объяснить им то, что мне требуется, то их бригадир неожиданно заявил, что знает о чем идет речь и знает где можно взять нужные камни. Удивительно, ведь по литературе первые жернова были найдены на Севере Руси только в слое ХIV века. Оказалось, что этот бригадир — из северных (прионежских) вепсов, т. е. из малочисленного финно-угорского народа, проживающего на территории Прионежья, где они издревле промышляли добычей точильного камня. Как оказалось, занимались они и изготовлением жерновов, но только по заказам не славян, а более западных и северных для нас народов. Этот-то бригадир и взялся привезти нужные камни, обработать их, прорезать и даже вырезать нужный рисунок, который я подробно срисовал с имевшейся у меня картинки. Я, в свою очередь, попросил его привезти не только жернова согласованных размеров и рисунка, но и точила, бруски для наточки ножей, топоров и других орудий. В оплату я предложил привезенные с собой наборы камнетёсных инструментов, но видя, как у этого вепса округлились от радости глаза, добавил, что, кроме этих работ, летом нужно будет выполнить еще одну работу, правда она не должна занять больше нескольких дней. Глазки моего визави несколько притухли, но радости своей от столь удачной сделки он все равно скрыть не мог. Где-то я лопухнулся. Все никак не привыкну к местной системе ценностей. Правда и сильно горевать мне не приходилось, поскольку я опять рассчитался железом, а не серебром.

Теперь по мельнице пришло время решить все те же два вопроса: где именно ее можно будет собрать-разместить и как ее освещать.

В доме, где я жил, такое громоздкое сооружение поставить было негде. Решил, что помещение под нее построю с нуля (или на основе одного из зданий, если разрешат) в расположении взятого у посадника в аренду селища-посада. О том, как это происходило расскажу позднее. В общем, по этому вопросу я сумел договориться (через князя) с посадником. Тот разрешил использовать любое помещение в переданном мне в аренду селища, причем просил передать мне так: «Пусть делает, раз надо. Может под это дело и какую избу использовать. Только потом с нас за качество строительства пусть не спрашивает. И муку пусть на пробу даст». Меня это очень даже устроило.

Но прежде, чем звать плотников, нужно было решить вопрос с освещением мельницы. Дело в том, что для нее (кто бы мог подумать) большую опасность представляет распыленная в воздухе мука. Оказалось, что это — тот же порох, по крайней мере при искре воздушная взвесь муки рванет не хуже пороха. Поэтому на мельнице открытый огонь (ни свечки, ни лучины) применять нельзя, мало того, при работе механизмов не должна возникнуть даже сама возможность появления искр. Металлические части (если есть возможность) должны быть заземлены, и ни в коем случае не тереться о другие металлические части. В помещении должна поддерживаться довольно высокая влажность воздуха (его даже можно дополнительно увлажнять, развешивать влажные холстины) и постоянно производиться влажная уборка.

А как же освещать место работы? Хочешь — не хочешь, а на «первом» и «третьем» этаже нужно будет делать окна. Частью — слюдяные, частью — волоковые. А слюдяные окна не дешевые.

Кроме того, первый и второй этажи (где будут находиться главные передаточные шестерни) нужно будет максимально изолировать от третьего этажа (где будет происходить помол). На третий этаж даже лестницу нужно сделать отдельную, а чтобы поднимать мешки с зерном — блок с противовесом.

Возле этой лестницы — чуланы с ларями под зерно и муку, а также отходы мукомольного производства, которые должны были существенно сократить мои расходы на корм лошадей. С этими чуланами особая забота — их надо защитить от грызунов. Значит, надо их будет изнутри оббить (насколько хватит) металлической сеткой, да и использовать привезенные электронные раптеры. Мороки с ними, конечно, много будет (все время нужно аккумуляторы подзаряжать), но обещаемый его производителями результат важнее.

Когда я со всем этим определился, я позвал Якова. Все ему объяснил и даже нарисовал. Он врубился во все довольно быстро, потом мы пошли в комнату, где лежали железные и деревянные части будущей мельницы (их на неделе должны были отвезти в арендованное селище и положить под охрану). И только после этого я (через того же Якова) — пригласил плотников. С ними мы обсуждали вопросы строительства вначале у меня дома, потом — выехали на место. Там строителям понравилось довольно большое, но недостроенное рубленное здание непонятного назначения и я разрешил им его использовать. По стоимости работ спорили долго, но, когда я сказал, что обед — за мой счет, все сразу уладилось. Яков смотрел на меня удивленными глазами, и я понял, что опять что-то не то сделал. Оказалось, что зимой многие работы выполнялись наемными работниками вообще только за питание. А тут — солдатский паек, да еще и деньги. Но раз договорились, что дополнительно будет еще и оплата деньгами, то возвращать договоренности назад было невместно. Тем более, что на этих плотников у меня были особые виды.

Мы договорились с Яковом, что он будет постоянно контролировать работу по строительству мельницы и что я пришлю к нему слюдянщиков и они согласуют сроки установки окон, и что в работе он будет учитывать сроки, когда должны привезти жернова, чтобы к этому времени все основные работы должны быть выполнены, включая «журавль» для подъема жерновов. Чтобы делали все не торопясь, качественно, поскольку привезут жернова не скоро. (Шутка сказать — пятьсот верст туда, да пятьсот обратно, только на дорогу дней 40, да с камнем работы сколько, а на дворе — зима.).

Наконец, я пришел домой, достал список первоочередных работ и против слова «мельница» поставил жирную галочку. Ох, сколько этих галочек еще нужно поставить. В том числе и в этой строке списка. Ёкарный бабай.

Дела хлебопекарные

Ладно, с мукомольным производством понятно, настала пора разобраться с делом хлебопекарным. Чтобы сориентироваться в проблемах, я позвал Марфу и попросил ее рассказать мне все всё, что она знает, о выпечке ржаного хлеба. Правда, предупредил, что речь идет о хлебе на дрожжах. Та спорить не стала, присела на скамью, положила руки на стол (они ей потом помогали в разговоре) и стала в своей спокойной, немного растянутой (даже певучей) манере рассказывать:

— Вначале нужно проверить качество муки. Ее вкус легко определить, просто попробовав ее на язык. Качественная ржаная мука сладковата, а хорошая пшеничная мука всегда имеет такой…слегка сладковатый и почти пресный вкус. Если мука слишком сладкая, это означает то, что она получена от помола проросшего или промерзшего зерна. Мука из лежалого, отсыревшего или запаренного зерна, имеет кисловатый вкус. А если у муки горьковатый привкус, это означает, что мука хранилась в сыром, теплом и плохо проветриваемом месте. Правда, иногда горьковатый вкус может быть потому, что в зерне, из которого мололось зерно, оказалось много такого сорняка, как полынь. Но тут горечь разная.

— А где мука и зерно должны храниться? Разве не в доме, где бывает довольно влажно, и не в тепле, чтобы зерно не проморозить?

— Если муку хранить во влажном помещении, она становится затхлой и приобретает соответствующий запах; при хранении в тёплом непроветриваемом помещении она прогоркнет и тоже приобретет неприятный запах и вкус, которые сохранятся и после выпечки. Для хранения муки нужно использовать тканевые мешки, но ставить их лучше не на пол, а на специальную обрешетку. Проникающий сквозь нее воздух не дает появиться сырости, а также мучным жучкам. Эти мешки хорошо бы вначале вымочить в соли (10 ложек на полведра воды). Соль хорошо справляется с личинками мучных насекомых, самими насекомыми и плесенью. Лучшая температура для хранения муки — только-только, чтобы вода не замерзала. Так что в отапливаемом помещении ее лучше вообще не хранить. Что касается зерна, то его хорошо хранить в 20 ведерных бочках с крышками, опять же, в не отапливаемом чулане. В такую бочку как раз входит пять мешков. Могу сказать, что зерно там спокойно может лежать даже 3 года, а больше хранить не приходилось. Если зерно сухое, то оно обычных холодов не боится. Даже наоборот. Чтобы не появились насекомые-вредители нужно, чтобы в чулане, где зерно хранится, было даже похолоднее, чем при хранении муки.

— Ну а как с выпечкой хлеба? С дрожжами когда-нибудь имела дело?

— Знакома я и с дрожжевым тестом, и с тестом на основе закваски. Брожение на дрожжах и на закваске только со стороны похоже друг на друга. На самом деле они отличаются. Дрожжевое тесто поднимается сильнее, оно быстрее поглощает тепло, лучше пропекается внутри и, не знаю, как сказать, …нежнее что ли. Сама я умею делать дрожжи из хмеля. Могу вместо дрожжей использовать как своеобразную закваску и дрожжевое тесто. Могу, конечно, печь хлеб и на закваске. Но такой хлеб все-таки кисловат.

— А почему?

— Причин несколько. Закваска — это тоже своеобразные дрожжи, но другие. Изначально в них кислоты больше. Хотя у нас все к этой кислинке привыкли, не обращают на нее внимание. Кроме того, сильны обычаи. Раз мать именно так учила дочь выпекать хлеб, то и дочь только так и будет делать. А дрожжи, в основном, используются для получения пирожкового теста. Есть и еще одна причина. Ржаные хлебы у нас часто пекут огромными, бывает до двух пудов весом. Такой хлеб выпекается целых полдня, зато — раз в неделю. Только здесь нужен очень большой опыт и сноровка. Из-за своих размеров такой хлеб внутри обычно как надо не пропекается, а отсюда у большинства стряпух и вкус его такой кисловатый бывает, будто уксуса добавили, да и запах от него такой же. Ну а раз тесто будет дрожжевое… Начну с замеса теста. Понятно, что здесь закладываются особенности будущего хлеба, например, будет ли мякиш пористым.

— Долго замешивать?

— Приблизительно столько же времени, сколько потребуется спокойным шагом человеку пройти версту.

Я определил для себя, что это — минут 15.

— Муку просеивать надо?

— Просеивать муку нужно обязательно. С такой мукой тесто легче и лучше поднимается. Хлеб будет вкуснее.

— Тут какие-нибудь секреты у тебя есть?

— Дрожжевое тесто лучше получается, если замешивать его в большом количестве. Тогда тесто активнее бродит и само себя согревает.

— Так, ну а дальше?

— Затем идет первая расстойка теста. Ну, это такое время, когда замешанное тесто отстаивается и когда оно бродит и поднимается. В тесте появляются пузыри, оно становится мягче, растяжимее. Не знаю, как сказать, в общем, не такое жесткое. При этом объем теста увеличивается вдвое. Стоять замес должен в тепле, но тепло должно быть небольшое, вот как тепло у людей. Если поставить тесто в еще сильно теплую печь или, скажем, в натопленную баню, то дрожжи могут просто свариться и ничего не выйдет.

Это я знал (имел опыт, брагу в армии ставили). Надо же — помню. Оптимальная температура брожения в районе 30 градусов, а при температуре около 55 градусов дрожжи гибнут.

— Сколько по времени идет эта расстойка, точно сказать не могу. Но если с вечера поставить, то — где-то к полуночи тесто должно дойти. При этом объем теста увеличится вдвое. Теперь тесто нужно обмять. Это означает, что его нужно хорошо промесить. Я так даже его при этом скручиваю. Это очень тяжелая работа, требующая сноровки и силы. Вымешивают тесто, добавляя в него муки как можно больше и до тех пор, пока оно не начинает отставать от стенок квашни и от рук. Обминка удаляет пузыри с «дурным» воздухом из теста (от чего оно как бы опадает), а это позволяет дрожжам продолжить свою работу. Обминку лучше делать не меньше двух раз. Тогда тесто станет еще мягче, а мякиш хлеба будет более пористый.

— Ты вперед не забегай. Давай по порядку, видишь, я записываю.

— Затем тесто снова ставится на расстойку, теперь оно снова бродит и снова до того времени, как по своему объему оно увеличится вдвое. Но в этот раз времени на это уходит в два, а то и в три раза меньше. Потом — снова обминка. После этого тесто выкладывается на стол и ему придается нужный внешний вид.

— Здесь я тебя перебью. У меня для хлеба есть специальные заготовленные формы. Их довольно много, но, вот посмотри, они одинаковые. Такие формы для хлеба упростят его выпечку? Я тебе их дам, дам своих дрожжей. Попробуй выпечь хлеб с их помощью. Мне нужно, чтобы ты четко определилась с количеством массы теста для моих форм, временем выпечки и прочее.

— Думаю, что эти железные формы для выпечки хлеба изнутри надо будет смачивать конопляным маслом, чтобы хлеб не пригорал. Важно, что даже после того, как ты положишь тесто в форму, брожение в нем продолжается, а, значит, происходит продолжение увеличение теста в объеме. Но пышнее не значит лучше. Нельзя упустить момент, когда тесто (в твоих формах) снова увеличиться в объеме вдвое. Если упустить — то тесто может «упасть». Перед тем, как «посадить» тесто в печь нужно ножом сделать на верхушке будущих булок небольшие надрезы, которые позволят лишнему воздуху выходить наружу. Отношение к хлебу у хлебопеков — как к чему-то живому, поэтому такие надрезы они часто называют «нанесением шрамов». Мастерицы-хлебопеки таким образом даже оставляют на хлебе свой знак.

— А ты бы хотела ставить такой свой знак?

— Я когда-то лучшей была в нашем селе по выпечке хлеба… Только когда это было. И где это село. Так вот перед тем, как «посадить» хлеб в печь, ее, конечно же, надо хорошо протопить, а золу и угли вымести с пода (т. е. с «пола» хлебной печи) метелкой. От равномерного жара хлеб лучше пропекается. Для того, чтобы определить готов ли он, обычно одну булку вынимают из печи и постукивают ее снизу. Хорошо пропеченный хлеб должен звенеть, как … как бубен.

— Мы еще вернемся к этому вопросу. Ну а в самой выпечке секреты есть?

— Как не быть. Нужно поставить в печь рядом с выпекаемым хлебом миску из обожженной глины. В миску налить воду. Тогда хлеб не будет высыхать, корочки получатся тонкие и золотистые. Время выпечки сразу сказать не могу. Оно зависит от размера буханки, плотности теста, от того, какая печь. Тут много чего… Когда достанешь хлеб из печи, то он еще очень хрупкий: легко ломается и мнется, поэтому обязательно нужно дать ему остыть. Лучше это делать на решетке. Тогда лишняя влага из хлеба уйдет, и корочка останется хрустящей. Ну вот, где-то так.

— А если расстойку сократить или наоборот увеличить?

— Это можно, но важно, чтобы при этом расстойка была столько, сколько нужно. Узнать, что она была недостаточной очень легко по внешнему виду хлеба. После нажатия пальцем, след от него быстро выравнивается. Но это — полбеды. Беда в том, что хлеб приобретает форму шара, у него появляются трещины и разрывы на боковых стенках, из которых будет выпирать мякиш. Сам мякиш оказывается неоднородным и жестким. Над такими хлебопеками все соседи насмехаются. Если использовать твою форму, то хлеб будет с чересчур выпуклой верхней коркой, с подорванными одной или двумя сторонами. Дело в том, что пока тесто прогревается в печи до большой температуры, в нем (в первые минуты) брожение не только продолжается, но и резко усиливается. Если расстойка была недостаточной, в тесте образуются слишком большие пузыри, которые разрывают корку хлеба в местах, где она послабее, обычно сбоку. Бывает и избыточная расстойка. Если нажать пальцами на такой хлеб, то вмятина не исчезает. Нарушены упругие свойства теста, у него расплывчатая и плоская форма. У хлеба из твоих форм верхняя корка получится впалая, будет как бы продавленная.

— Тьфу-тьфу-тьфу.

— Но ржаное тесто имеет свои особенности расстойки. Когда бродит такое тесто, то воздушных пузыри в нем образуется больше по размеру и шустрее что ли, чем, скажем, у пшеничного теста, а вот способность удержать их у ржаного теста меньше. Поэтому расстойка теста из ржаной муки происходит быстрее. К сожалению, новичку определить достаточность расстойки очень трудно. Это приходит только с опытом…

Я почувствовал, что начал тихо «отъезжать». Думаю, что с расстойкой все понятно. Решил и сам секретов добавить и, поскольку знал, что хлеб до ХIХ века пекся без соли, заявил:

— Вот вы хлеб печете без соли, а соль придает любой растительной пище дополнительный вкус. Так что соль надо добавлять, но совсем понемногу.

— Можно и добавить.

— А как по внешним признакам отличить качественный хлеб?

— Мякиш будет клейким, если в тесте недостаточно закваски, или брожение было слишком быстрым. Ну, или температура печи оказалась слишком низкой. Если хлеб сильно крошится, значит, в тесте оставалось слишком много воды и тесто оказалось недостаточно вымешено. Или тесто слишком долго поднималось. Или слишком низкой была температура печи.

— А если слишком пористый мякиш, с дырками?

— В тесте было слишком много закваски или тесто плохо вымешено. Но ты слушай. Очень мягкая корочка означает, что, опять же, печь была недостаточно горячей или хлеб в ней стоял недостаточно долго. Плотная корочка получается, когда жидкость скапливается под корочкой, при охлаждении она затвердевает. Трещины или пузыри на корочке также говорят об избытке жидкости или слишком горячей печи. Бледная корочка означает, что температура в печи была, наоборот, слишком низкой. Слишком темная корочка получается из-за слишком высокой температуры в печи или когда всяких добавок в избытке. Если хлеб вылезает из формы, то положили слишком много теста. Быстро черствеющий хлеб обычно связано с тем, что замешанное тесто поднялось слишком быстро, или тесто слишком нагрелось, или в нем было мало воды, или температура в печи была слишком низкой. А вот если…

Я уплыл и уже перестал воспринимать информацию, только качал головой, делая вид, что слушаю. Мысли пошли в сторону. Ну, кажется мне, наконец-то, немного повезло. Неужели хоть одна плюшка прилетела? Поэтому дальше я слушать не стал:

— Да ладно, остановись. Мне этого всего и за неделю не запомнить. Слушай, Марфа, у меня будет к тебе деловое предложение. Ты берешь на себя организацию выпечки больших объемов хлеба. Все расходы — на мне. Люди — какие скажешь и сколько скажешь. Чтобы месить тесто я дам такое специальное устройство на конной тяге. Правда, хлеба нужно будет много. Работать нужно будет на нескольких печах и …не знаю как сказать…не в одну смену. Зато работаешь на этом только полтора года. После этого я тебя освобождаю, даю на это бумагу, денег даю на обзаведение. Создашь семью…

— Михаил Игнатьевич, ты недоволен моей работой?

— Да нет, Марфа. Просто помочь мне надо в одном великом деле. Мне одному со всем не справиться. А за помощь такую, готов я ответить всем, чем могу. Конечно, я тебя не тороплю, ты подумай…

— Хорошо, Михаил Игнатьевич, я подумаю.

Она встала и выплыла из комнаты, но по тому, как она вышла, я уже знал, что она согласна.

Тяжко организовывать собственное производство, но без него и войска не будет. Не будет и все, ёкарный бабай.

Первый хлеб

Здесь я позволю себе еще немного забежать вперед. Когда обоз с жерновами, по моим подсчетам, уже направлялся в нашу сторону, во взятом в аренду селище началась работа по созданию и оборудованию хлебопекарни. Потребовало времени установка столов для просеивания муки, машины (пусть и на конной тяге, но по нормам того времени — чудо техники) для вымешивания теста, весов для взвешивания хлеба, пристрой двух комнат под кладовую и для остывающего хлеба и много еще чего. Но главное — строительство новых печей для выпечки хлеба.

Важно то, что они были с трубами. Я когда готовился к «полету» читал, что на Руси в тот период все дома отапливались по-черному, т. е. у печей труб не было. Не знаю, как по всей Руси, а в Новгороде, как оказалось, трубы у печей были. Особенностью новгородских жилых построек оказалось практически полное отсутствие землянок, широко распространенных, как рассказывали, в других городах. Дома обычно были двухэтажные: жилой верх, который был по площади больше нижнего и частично опирался на вертикальные столбы, и холодный первый этаж, где хранились запасы продуктов, содержали мелкий рогатый скот и птицу, находилась различная утварь. Жилища же богатых новгородцев представляли собой не только большие рубленные из дерева постройки, всегда из нескольких срубов, но и были по высоте, как правило, в три этажа: нижний — нежилой подклет, на втором этаже располагались основные помещения как жилые, так и парадные, а на третьем — светлицы.

Эти дома отапливались печами, причем печами с трубами. При этом часто они располагались на первом этаже. Поэтому не следует печи искать этажами выше. Из печей довольно распространенными были каменки (т. е. печи, сложенные из камней, причем насухо, без скрепляющего раствора), но чаще всего печи были глинобитными, сводчатыми, с плоским подом. Глинобитные, или «битые» печи сооружались так: сначала сооружался деревянный каркас, который затем обмазывался толстым слоем глины. Эти печи надежнее каменных (да и кирпичных), они лучше держат тепло, не отсыревают, не прогорают, с течением времени только набирают свою прочность, превращаясь в единый кирпич, который разломать нелегко даже ломом. Причем основания таких печей достигали двух и более метров. Печи эти ставилась на «опечке», которая обычно представляла собой четыре (реже — два) вертикально врытых в землю столба, и, в отличие от основной мебели, не была намертво связана со срубом избы.

В избах крестьян и мелких ремесленников эти печи действительно не имели трубы, и дым выходил прямо в комнату, а оттуда (через волоковые окна) на улицу. Иначе говоря, в них топили «по-черному» и назывались такие избы курными. В богатых новгородских домах (а их было большинство), печи были с трубой «дымницей» (правда, дымоходы, располагались горизонтально), да и окна — «косящатные», т. е. современного для нас типа. Довольно большие рамы этих окон закрывали прозрачной светлой слюдой (реже, в домах победнее — пузырем). Будущим историкам и археологам тщательнее надо работать с этим вопросом. Их должно было бы насторожить уже то, что слюдяных окон просто не могло быть в курной избе. В них слюда быстро бы закоптилась, а слюдяные пластины — это не стекло, их не помоешь. Закопченная слюда не пропускает света, т. е. перестает выполнять свою функцию окна. Менять же слюдяные окна (да еще так часто), в силу их очень большой стоимости, позволить себе не могли бы даже самые богатые горожане.

Раз были печи, были и специалисты по их постройке. Я встретился с самым «титулованным» из них. Но даже для него дело оказалось во многом новым.

Во-первых, мои хлебопекарные печи должны были быть достаточно массивными, чтобы сохранять тепло в течение длительного времени. Одновременно это означало и то, что у таких печей должен был быть фундамент и его нужно будет делать из камня. Сами же печи нужно было строить из глины. Чтобы с печами было удобно работать, они должна располагаться на пьедесталах, т. е. возвышениях над полом, которые лучше всего возводить в форме буквы «Н».

Во-вторых, нам следовало определиться с размерами самой печи (оказавшимися для моего печника необычными), объемом горнила, т. е. собственно топки печи, которая одновременно является и хлебной камерой. Так, размер пода (низа топки печи) должен был быть достаточным, чтобы поставить на него 50–70 форм для хлеба. Важно было обсудить и структуру свода — верхней и наиболее ответственной части горнила. И дело не только в том, что свод нередко раскаляется и поэтому подвержен выщерблению. Поверх свода нужно уложить материал, принимающий и запасающий тепло, т. е. обладающий высокой, как говорили в далеком сегодня для меня мире, теплоемкостью. В крайнем случае, это должна быть песчаная засыпка, которая обязательно должна быть послойно залита глиняным раствором, поверх которой укладывается дополнительный утеплитель в виде слоя из опилок и глины. Только при таких условиях процесс выпечки хлеба не будет занимать более 20–30 минут, а готовить в протопленной печи можно будет в течении нескольких часов.

Кроме того, нам важно было оговорить всякие мелочи, типа размера арки загрузочного отверстия (устья печи), установки щитка, т. е. элемента печи, защищающего помещение от задымления, размеры площадок перед устьем, на которые устанавливаются хлебные формы или иная посуда, только что извлечённые из горнила или помещаемые туда (шесток), материала для топочных заслонок и т. д. Наконец, нам нужно было оговорить, как выложить дымовые трубы.

Я опасался, что разговор пройдет в духе «Ленин и печник», но произошло все довольно обыденно. Печник мой оказался довольно молодым парнем, но смышленым, все схватывающим на лету, поэтому уже через полтора часа все вопросы оказались решенными. Я дал приказ о выделении ему нужного количества людей и уже на следующий день работа закипела. Как бы в помощь ему, а, если честно сказать, то для надзора, я выделил Якова, который все больше и больше превращался в моего личного инженера (с соответствующей зарплатой). А тут и жернова подвези. В общем, через 10 дней мы уже осуществили пробный прогрев новых печей, а через две недели производство хлеба заработало в полном объеме.

Глава 6. Важные встречи

Наиболее благоприятное время для вторжения в земли славян — зима. Сезон предлагает множество преимуществ: замерзшие реки более не представляют препятствий, а противник не может спрятаться в густых зарослях и среди листвы. Снег также осложняет их передвижение, им становятся недоступны засады и стремительные налеты.

Стратегикон Маврикия. Книга XI, Глава 5. конец VI — начало VII вв.

Время визитов. Князь и посадник

Эти встречи, о которых я сейчас расскажу, имели для моего путешествия в ХIII век особое значение, поэтому я на них остановлюсь подробнее.

Вначале о встрече с новгородскими князем и посадником.

В Средневековом Новгороде в то время княжил Александр Ярославич, тот самый, что потом получил прозвание Невский. Я еще дома посмотрел, что родился он 13 мая 1221 г. в Переславле-Залесском, так что на момент нашей встречи было ему еще 16 лет. Формально его княжение началось в 1230 году, но фактически вместо него князем долгое время оставался его отец — Ярослав Всеволодович. Однако в 1236 году Ярослав Всеволодович стал киевским князем и союз Новгорода с ним утратил первоначальный смысл. От этого года (по летоисчислению ХХI века) и следует вести счет годам княжения Александра Ярославича. Для меня важно было одно, как непосредственный правитель он на момент нашей с ним встречи состоялся совсем недавно.

Молодой князь капризным новгородцам пришелся по душе. Сдержан в суждениях, обходителен, но, когда надо — суров. Не нарушает древних обычаев, вечевые решения неукоснительно выполняет, в меру набожен и строго соблюдает церковные обряды. Правда, на городское вече князь редко выбирается сам, но тогда уважительно отправляет на него своего «тысяцкого». Дружину он содержит в порядке, в пьянстве или паскудстве каком не замечен. Чего ж еще?

Размещался князь со своей дружиной (как и все приглашаемые в последние десятилетия Новгородом на правление князья) не в самом Новгороде, а за его пределами, в двух верстах от городской стены в древнем Городище. Дело в том, что горожане опасались того, что в возможных конфликтах с приглашенным князем тот может попытаться использовать в качестве «аргумента» свою военную силу. Поэтому и поселили его в пригороде, и дружина его была невелика. Так, Александру разрешалось привести с собой всего 300 воинов, по крайней мере именно столько их было взято Новгородом на полное «кормление».

Распорядок жизни князя ни для кого в Новгороде секретом не был. Вставал он, как и многие в те времена, довольно рано, до восхода солнца. С самого утра — встреча с управляющим по княжескому двору и осмотр боевых коней (о них он заботился особо). После завтрака приезжал посадник (неизменный Степан Твердиславич) с которым Александр Ярославич вплоть до обеда и решал спорные вопросы как бояр, так и горожан, а иногда и смердов. Таким образом, первая половина дня уходила на разрешение вопросов новгородских. После обеда князь занимался рассмотрением собственных хозяйственных дел, проводил смотр дружинников и руководил воинскими тренировками. Иногда он выезжал на охоту или рыбалку, но установленные для него правила охоты и рыболовства соблюдал. Если было ему определено охотиться не далее 60 верст вокруг Новгорода (и только на третью зиму иметь право отъезжать на охоту за диким зверем в окрестности города Руссы), то он так и делал.

В общении с князем существовал определенный этикет. Здороваясь с ним, кланялись низким (до земли) поклоном. Это был «большой обычай» (при «малом обычае» кланялись в пояс друзьям или родственникам). «Большой обычай» демонстрировал смирение и содержал элемент беззащитности, ведь склонившийся в таком поклоне человек не видит стоящего перед ним и его действий. При любом поклоне рука прижималась к сердцу, что означало чистоту намерений и сердечность, а потом опускалась к земле. Вообще движение от сердца к земле считалось чисто славянским, а жест от сердца к солнцу — инородным.

Здоровались славяне и за руку (но не с князем, конечно). В этом случае первым протягивал руку старший, который как бы приглашал тем самым младшего в свой круг. При этом кисть должна быть обнажённой. Иногда касания происходили не кистями рук, а окончанием предплечий (так часто приветствовали друг друга воины, чтобы убедиться, что у встречного человека нет оружия в рукаве и показать свою безоружность).

Аудиенция была мне назначена, в порядке исключения, на начало второй половины дня. И лишних глаз нет, и хозяева уже отобедали. Правда, по русскому обычаю после обеда полагалось вздремнуть, но видимо решили со мной встретиться вместо сна. Честно скажу, это решение для меня было не самым лучшим, ведь сбой в устоявшемся распорядке мог вызвать раздражение у собеседников, но решал не я. А может все дело в том, что от этой встречи много зависело, и я немного нервничал.

Но побаивался я напрасно. Формальная часть прошла как-то буднично. После обязательного приветствия и вручения «гостинцев», князь доброжелательно предложил мне (большая и неожиданная честь) сесть на скамью, мол, в ногах правды нет, а разговор предстоит долгий и атмосфера сразу стала деловой, что меня вполне устраивало. Подарки мои явно понравились. У посадника — Степана Твердиславича — даже лицо раскраснелось. Да и князь, сразу видно, тоже был доволен, но похоже больше даже не своему подарку рад, сколько дару для своей матери, княгини Феодосии. Что ж сказать, хороши подарки, да и, по тем временам, цены не малой.

Кроме князя в горнице был только посадник да у двери сели два невозмутимых (и довольно крепких) боярина княжеских. Один из них был высоким по местным меркам, но видно жилистым «детиной», а второй, наоборот, невысокий, но, если так можно выразиться — квадратным. У первого взгляд простоватый, по нему сразу видно надежного служаку, готового в любой момент не задумываясь исполнить любой княжеский приказ. А вот у второго в глазах спокойствие и холодный ум, но поглядывал он на меня недружелюбно и даже, я бы сказал, мрачно. При этом он непроизвольно, потирал своим толстым пальцем характерные мозоли на правой руке. Таких мозолей от сохи не бывает, от меча они и потому поведение «квадратного» немного напрягало.

После небольшой положенной прелюдии, князь сам решил перейти к делу:

— Ну, купец, о тебе мы наслышаны. О чем ты хотел поговорить с нами?

— Долгий путь проделал я, князь, добираясь до Новгорода. Много видел и много слышал я на этом пути. Хочу поделиться с вами этими сведениями.

— Это дело доброе. Слушаем тебя.

— Прежде всего, о том, что происходит на Севере и Западе от Новгорода. Год назад Папа объявил второй крестовый поход против Литвы. В Ливонию для ордена Меченосцев прибыло мощное подкрепление — 2000 саксонских рыцарей и 200 дружинников из Пскова. Однако в битве при Са́уле этот крестовый поход потерпел тяжелое поражение. Но, думаю, что вам это и без меня хорошо известно.

Князь кивнул, а Степан Твердиславович даже крякнул в подтверждение:

— Жемайты и земгалы объединились и накостыляли им хорошенько. Тут же восстали курши и селы…

Было невежливо с моей стороны, но я перебил его:

— Это привело к тому, что уже в этом году Ливонский и Тевтонский ордены объединились.

От меня не ускользнуло, что князь и посадник обменялись взглядами, но останавливаться и выяснять причины этого я не стал?

— Теперь это — очень сильный противник, который никогда не скрывал своих планов в отношении псковских и новгородских земель. Он уже начал вести переговоры со свеями и англами о совместном наступлении на Русь. Король свеев сам уже запросил благословение у римского папы на крестовый поход против Новгорода. Уверен, что он его получит.

Меня не перебивали, слушали внимательно, лишь покачивали головами. Поэтому я решил срочно добавить информации:

— Но битва при Сауле (о которой говорит уважаемый Степан Твердиславович) дала сильный толчок для появления еще одного противника — объединения племен, проживающих по берегам Варяжского (балтийского) моря. На них давят, и эта объединяющаяся Литва также начинает активизировать свою агрессию, теперь уже против русских земель. Если Владимиро-Суздальское княжество ослабнет, нужно ждать лыцарей в гости, прежде всего в Изборск и Псков. Думаю, что не отстанут от них и свеи (их еще там, откуда я прибыл, называют шведами), норманны (норвежцы), англы (датчане) и готы (готландцы). Уже сейчас датский король Вальдемар II и магистр объединённого ордена начинают договариваться о разделе Эстонии и военных действиях против новгородских земель с участием шведов. Еще не договорились, но, если обстановка хотя бы немного изменится в их пользу, такой договор не за горами.

— Мы внимательно наблюдаем за событиями в этих землях.

— А почему это Владимиро-Суздальское княжество должно ослабнуть?

— Не должно, но может ослабнуть. Дело в том, что есть еще один враг, он опаснее тех, о которых я сейчас говорил и которых вы и без меня хорошо знаете.

— Князья — соседи? — при этих словах князь встал со своего стула с высокой спинкой и заходил по комнате. Что поразило — его рост оказался ну никак не больше 165 см. Но сила и не малая в нем, несмотря на возраст и рост, уже чувствовалась.

— Нет, еще опаснее и намного сильнее.

— Говори.

— Еще в 1223 году появились на границах славянских княжеств первые отряды армии Чингисхана (их повелителя) — «народ неведомый». Одни называли их «монголами», другие «татарами», хотя это — два разных народа, но сегодня они воюют вместе. Татарами сегодня называют всех, кого монголы подчинили и чьих воинов включили в свое войско.

Не мог же я сказать «татаро-монголы», поскольку такое условное понятие было введено в научный оборот историком Петром Николаевичем Наумовым только в 1823 году. Поэтому не останавливаясь, я продолжил:

— До этого монголы завоевали огромные территории в сотни раз превышающие территорию русских княжеств, подчинили себе немыслимое количество народов. К сожалению, их военное превосходство над ними оказалась бесспорным. Сразу разобраться в причинах этого трудно. Одни говорят о талантах монгольских воевод, другие о маневренной тактике, которую осуществлять не трудно, поскольку у них все войско на конях, третьи говорят о жестокой дисциплине. Не знаю. Наверное, тут всего понемножку, но на протяжение многих лет (хотя монголами командовали разные, в том числе не всегда талантливые воеводы), но они неизменно побеждали. Победа была за ними и в столкновении с нашими воинами. Я имею ввиду битву на Калке в упомянутом 1223 г.

Князь с посадником переглянулись, но я сделал вид, что не заметил и этого и продолжил:

— Прошлой осенью огромная армия монголов (больше 10 туменов, а каждый тумен это 10000 человек) вторглась в (Волжскую) Булгарию. Если их и было меньше, то ненамного. Я думаю, здесь нет необходимости говорить о силе Волжской Булгарии. Чуть менее двух десятков лет назад они даже на нас нападали, захватывали Унжу и Устюг. Правда, в ответ ростовские, суздальские и муромские дружины под командой Святослава Всеволодовича (брата владимирского князя) захватили, разграбили, а потом сожгли их город Ошель. Конечно, с тех пор между Владимирским княжеством и государством болгар соблюдалось перемирие, но это больше взаимное признание силы друг друга. Напомню, что после победы на Калке монголы попытались пройти через земли волжских булгар и были наголову разбиты. Теперь же монголы расправились с этим государством как волк с ягненком. Они осадили и захватили главные города болгар — Биляр (последний эмир этого народа Абдуллах как раз погиб, обороняя его) Булгар, Сувар, Джукетау и множество других более мелких населенных пунктов и укреплений. Организованное сопротивление было подавлено, как обычно для монголов, с крайней жестокостью. От свирепых завоевателей болгары бежали к своим соседям. К мордве, суварам, башкортам. Часть булгарских беженцев была принята и владимирским князем Юрием Всеволодовичем, но это были, в основном не воины, а ремесленники. Кстати, оставшихся воинов покоренной Булгарии Батый (хан монгольский) включил в свое войско.

Этой весной Батый направит свой основной удар на Половецкие земли и земли других племен, расположенные в южной подбрюшине славянских земель. Думаю, что война затянется на все лето, но самый сильный половецкий хан, Юрий Кончакович, наверняка будет разбит, а половцы в своем большинстве будут покорены. Часть их уйдет в наши земли, но это будет ничтожная доля от населения этих земель. Тем самым монголы устранят одного из самых сильных возможных (в борьбе с монголами) наших союзников, но снова пополнят, теперь уже половецкими воинами, свои ряды. К осени монголы разберутся с мордвой и сосредоточат все войска (вместе с воинами покоренных народов) против Рязанского и Владимиро-Суздальского княжеств. Разбив их, Батый двинется на Новгород.

— Ну, многое из того, что ты сказал, не является для нас секретом. А вот скажи, почему так происходило, почему монголы смогли покорить столько народов?

— Я много думал об этом и скажу вам вот что. Прежде всего, монголы оказались вооружены оружием, которого у побежденных ими народов не было. Это — сложный лук со своими собственными конструктивными особенностями. Обладание им привело к полному изменению ими своих правил ведения боя. Это — кочевники, но не те кочевники, с которыми вы привыкли иметь дело. Они воюют по-другому.

— Но у нас тоже есть сложные луки?

— Да, есть. Но их мало, у них есть конструктивные недостатки, и они очень дороги. Главное то, что у нас их изготовляют иначе и в результате они, по своим размерам, значительно превышают монгольские, а также, пусть и ненамного, но уступают им в силе. Высота наших сложных луков достигает сажени. Они просто не могут применяться нашими всадниками и в основном используются при обороне городов, когда стрелять надо из-за стены. У монголов же лук значительно меньше. Это их основное оружие, а каждый из них — всадник. При этом меткость их стрельбы (даже на полном скаку) просто поразительна. Говорят, это связано с тем, что они пускают стрелу в тот момент, кода их кони в беге как бы находятся в воздухе, ну… не касаются копытами земли. Слышал, что они учатся этому с самого детства. Правда, думаю, что дело не только в этом. Просто короткие стремена позволяют им вставать на них при стрельбе из лука, при этом стрелец может (отчасти) стабилизировать качку и точнее целиться. Нашим это и в голову не приходит, ведь короткие стремена делают всадника неустойчивым в седле, особенно при ударе мечом, когда нужно опираться на стремя. Монголы это тоже понимают, но вот отказались от этого в пользу лука. Маленькая хитрость, а им вон как помогает.

Степан Твердиславич выпрямился, гордо осмотрелся по сторонам и заявил то, чего я больше всего и опасался.

— Лук, даже если он нанесет врагу большие потери, в конце концов ничего не решает. Победа всегда рождается в честном сражении, во чистом поле, при столкновении грудь в грудь, а в единоборстве нам трудно найти равных.

— Прости, Степан Твердиславич, но ты сильно ошибаешься. Монгольские воины неплохо дерутся на саблях, но они вовсе не думают о ратных единоборствах. Они уклоняются от ближнего боя и вначале сходятся с противником только на то расстояние, которое позволяет им безнаказанно расстреливать его из луков. Здесь они, не останавливаясь, создают круг из всадников и, не приближаясь к противнику, продолжая движение по кругу и мчась вдоль фронта противника, засыпают его тучей стрел, уничтожая, повторяю, его на расстоянии и не доводя дело до рукопашной. При этом иногда они могут менять направление движения, создавая видимую опасность атаки сразу на нескольких участках. Это заставляет врага нервничать и оставаться на месте.

Здесь я дал им время понять то, что я сказал. Дело в том, что в те времена любое сражение фактически представляло собой поединок один на один. Каждый выбирал себе противника (по силам) и бился с ним. Ближний бой и решал исход сражения.

Наконец, до Степана Твердиславича дошли мои слова:

— Но это…не честно…

— У нас с ними разные представления о чести и честности на войне. В чем-то мы считаем их бесчестными, в чем-то — они нас. По крайней мере, они не убивают парламентеров, как мы перед сражением на Калке…

Продолжать эту мысль я не стал и вернулся к монгольскому оружию:

— Так вот, тот самый «презренный лук», что и сегодня не берут в руки многие лыцари, играет важнейшую роль в нескончаемых победах монголов над своими противниками. Их стрелы легко пробивают кольчатую броню. Используя силу своих луков, они посылают стрелы дальше луков врага, и это позволяет им выигрывать бой, не неся существенных потерь за счет того, что они просто держат противника на нужном им расстоянии. Мало того, они знают, что если выпустить стрелу на скаку, то ей придается дополнительно скорость лошади. При этом дальность выстрела еще увеличивается примерно на треть. Это они тоже используют. Отсюда и построение в виде круга, о котором я уже говорил. Причем такое уклонение от ближнего боя и обстрел издалека, если надо, может продолжаться несколько дней. Кроме нанесения прямых потерь, это сковывает противника в его передвижении, а воины, попадая под дождь стрел, теряют боевой дух.

— А как у них со стрелами?

— У каждого воина 60-100 стрел. Но у них много воинов. Их стрелы длиннее наших на четыре пальца, с железными, костяными и роговыми сильно заостренными наконечниками. Основание стрел настолько узкое, что едва ли подходит к тетиве наших луков. Но дело в том, что, в отличие от наших ратников, лук и стрелы имеют практически все в монгольском войске. Поэтому в этом они постоянно имеют подавляющее преимущество.

Здесь посадник снова перебил меня:

— Но у противника тоже может быть конница, и она нападет на этих, как их там, монголов. Придется им вступить в схватку, а там и пешцы подтянутся…

Я нечто похожее ожидал. Прежний опыт борьбы славян с кочевниками говорил об одном: в отличие, скажем от хазарских или половецких орд, которые были сильны во внезапных набегах, русские дружины постоянно получали над ними преимущество именно в открытом бою. Конница кочевников разбивалась о длинные копья и щиты русских пеших воинов, а свежая, не участвующая в начале сражения русская конница, окружала степняков и не давала им удрать на их утомленных в битве конях.

— Дело в том, уважаемый Степан Твердиславич, что, во-первых, нужного количества конных воинов у нас (и вы это знаете) нет. Во-вторых, монголы просто убегут, поскольку убегать от врага они не стыдятся. И не стыдятся потому, что используют свой побег как военную хитрость. Они даже делают все возможное, чтобы за ними погнались. Если противник упорно стоит на своих позициях, то монголы даже могут послать на него свой полк «мэнгэдэй» (в переводе с монгольского — «принадлежащие богу»). Эти люди заранее простились со своей жизнью. Их задача — завязать бой с обороняющимся врагом, взять, сколько смогут, их жизней и после потери, как правило, значительной части своих воинов, броситься в бегство. Притворное бегство. Особенно хорошо, если им удается увлечь за собой в погоню именно конницу. Дело в том, что когда монголы уходят от такой погони, то на скаку они просто расстреливают преследователей из луков, причем бьют не только людей, но и лошадей. У них даже специальные наконечники стрел для этого есть: срезни вот такой длины, считай в 4 вершка, да шириной пера с вершок. Это тяжелые стрелы, и они обладают огромной убойной силой. Ими лошадей и убивают.

— Не может этого быть. Лошадей-то за что?

— У них свои понятия. В отличие от нас лошадей противника они в бою не жалеют. Да и после боя… ведь для них нет ничего вкуснее конины.

— Конины? — посадник выпучил на меня глаза, — не может быть! Да разве ж можно конину есть, друга своего… У нас конину если кто есть и будет, так только с крайней голодухи, когда смерть голодная прямо в глаза тебе смотрит. Хуже конины — только человечина… Вот нелюди-то. Неужто, правда? Надо же, конину едят!

Его причитания я слушать не стал:

— Но хитрость даже не в том, чтобы расстрелять вражеских коней и людей. Монголы подставляют погоню под заранее подготовленную засаду. Засадный полк сильно прореживает преследователей из тех же луков, а затем, когда те смешаются, нападают на них. К этому времени, и убегавшие монголы, видя, что перевес на их стороне, тут же разворачивают своих коней и переходят в контратаку, т. е. тоже нападают на преследователей, причем нападают храбро. А когда посекут конницу, то возвращаются к недобитой пехоте. Иногда «на плечах» немногочисленных убегающих от них всадников.

— Ну, нашу пехоту так просто не возьмешь…

— Стоять под градом стрел может только хорошо защищенный и дисциплинированный воин. С защитой от монгольских луков у нас, как и всех их прежних противников — просто плохо. Сквозь кольчугу бьют тонкими и закаленными наконечниками. Нет щита — с 20–30 сажень их стрелы пробивают любой другой наш доспех. А с дисциплиной, тут как. Основу наших ратей составляют не профессиональные воины, а ополчение. Возьмите, к примеру, войско, что может выставить Новгород. В него войдет дружина приглашенного в Новгород князя, — мой поклон в сторону Александра, — дружина боевая, сплоченная, но … не многочисленная. Не спрашиваю, сколько у тебя, княже, своих воинов, но никак не больше 400, а может и того меньше. Весь Новгород знает, что денег тебе выделено только на три сотни. Прибавим дружину владыки. По своим боевым качествам она может быть дружине княжеской и не уступит, — но, заметив движение со стороны Александра, тут же поправился, — в чем лично я очень сомневаюсь, но по числу своему в сравнение точно не идет. От силы — сотня или полторы. Потом — гриди, т. е. гарнизон новгородский, подчиненный уважаемому Степану Твердиславичу, — мой поклон посаднику. По своим боевым качествам, прости уж, Степан Твердиславич, они дружинникам княжеским неровня.

— Задачи у них другие. Да и по домам живут, а это расхолаживает. Но гарнизон (в большей своей части) все равно должен будет остаться в Новгороде.

— Тем более. Есть еще воины на службе бояр и богатых купцов, но их хорошо привлекать в обороне города, когда враг у его стен, но в военный поход их не позовешь. Что остается — кончанские полки (создаваемые каждым «концом»), ополчения посадов и дружины «повольников» (то есть тех же наемников). Вот эти и будут составлять главную часть воинства. Держать оружие в руках они умеют и в индивидуальном единоборстве могут поучаствовать, но они не научены совместным действиям, имеют слабое представление о будущем противнике и, главное, о строгом и неуклонном исполнении приказа. Там, откуда я прибыл, это называется дисциплиной. У каждого из них — свой командир, который, когда все хорошо, подчиняется вышестоящему начальнику, а если ему показалось, что дело плохо, то может и подвести.

Я сделал паузу, меня не прерывали.

— Вот и получается. Войско может быть достаточно многочисленно, мало того, у него может быть высок и моральный дух (особенно когда существует прямая угроза твоему дому, семье, имуществу), но в боевой обстановке оно не успевает сплотиться настолько, чтобы противостоять монголам. А тут — град стрел, которые неожиданно легко пробивают даже железную защиту. Вокруг смерть и сплошные потери и не видно никакой возможности добраться до врага и отомстить ему. Что может быть хуже для воина, чем ощущение беззащитности и беспомощности? Командиры и те, сразу видно, не знают, что делать…Трудно устоять даже дружинникам, а ополчение в этой ситуации вообще становится… «плохо управляемым». Да что я вам рассказываю, сами все знаете.

— Ну, о подобной тактике мы уже слышали, — подал голос Александр.

— Новые луки позволили им применять эту старую тактику с большим успехом.

Посадник только покачал головой и мрачно спросил:

— Что ж эти монголы-то только стрелами и воюют?

— Нет, когда они видят, что враг дрогнул, противник сильно изранен и исход сражения фактически решен, они переходят в ближний бой. Но в атаку идет не та конница, что имеет легкое вооружение и практически, кроме шлемов, не имеет брони. Не удивляйтесь, броня все равно не может защитить от стрел, выпущенных из сложного лука, но при этом сильно стесняет движение и влияет на скорострельность, вот от нее многие монголы сами и отказались. Так вот, эту последнюю атаку проводят воины сплошь в тяжелой броне, которую, говорят, не берут стрелы врага. Особенно, если у него простые луки. Против этих монгольских воинов не каждая пехота выстоит, особенно, если у нее нет длинных копий, хорошей защиты и нужной глубины строя. Хорошо, что у монголов такая конница пока не многочисленна, но она есть и они постоянно работают над ее усилением. Обычно она легко прорывает боевые порядки пехоты и начинается самое страшное — рубка бегущих, за которыми вновь устремляется легкая кавалерия. Пощады нет никому. Сами знаете, именно в этот период битвы гибнет больше всего народу. Монголы хмелеют от вида крови, их не остановить, а пешцам — не убежать. Там, где еще оказывается сопротивление, победители сразу создают значительное превосходство в силах и стрелами, копьями, саблями и арканами (такими веревками с петлей, что набрасывают на противника) быстро заканчивают битву. Ну а потом — добивают раненых, вырезают из мертвых тел свои стрелы, забирают все, что можно унести, иногда оставляя на поле только голые трупы. Вот так они побеждали во многих битвах и покоряли многие народы.

— Так что же, нет на них управы?

— Управу найти можно. Первое — не надо выходить против них во чисто поле для славной сечи. Не надо, пока у самих не будет сравнимой с ними численности, хорошей конницы, как легкой, так и тяжелой, таких же луков, как у монголов, и хороший доспехов, способных противостоять их стрелам.

— Значит, запереться за городскими стенами и смотреть, как враг разоряет все вокруг?

— За такими стенами долго не просидишь.

— Это ты о чем? — Твердиславич задрал голову и посмотрел на меня с вызовом.

— Вы привыкли, что степняки ваши города не штурмуют. Посмотрите, у вас обычные деревоземляные стены без выступающих башен, из которых можно было бы вести фланкирующий обстрел. Сплошная ровная стена.

— Ну и что плохого?

— Вот идет штурм города. Враг лезет по лестницам на стены. Бить его у вас сегодня можно только сверху. Противник поднял щит и закрылся. Чтобы ему в открытый бок стрелу послать, нужно высунутся за стену, но тебя здесь самого стрелы ждут. Какой выход? Нужны выступающие башни, угловые и просто в стенах, но такие, откуда можно вести такой боковой (фланговый) обстрел, чтобы под их защитой из их бойниц можно было бы безнаказанно расстреливать атакующих. А где они у вас? Только и есть, что башни над воротами, так у них и задачи другие. Но ведь и их они не выполняют. Где приспособления для активной обороны тех же ворот? Где опускные решетки и подъемные мосты? Расслабились вы тут, сколько десятилетий никакой враг к Новгороду не подступал, живете по старинке, надеетесь на авось, да на «не дойдут», не улучшаете оборону. Вон в стенах дыры какие. Поедем да посмотрим. Я вам еще немало чего по дороге покажу. А сейчас такой враг придет, который жизнями за это спросит. Он, не смотри, что кочевник, он умеет штурмовать города. У него есть и камнеметы (пороки по-нашему) и осадные передвижные башни и лестницы, они умеют делать насыпи, по которым они поднимаются на стены.

Меня снова не прерывали.

— Другое дело, что их тяжелые камнеметы пока могут действовать результативно только на расстоянии 50–70 сажень. Дальше им не кинуть тяжелый камень. Значит, надо возводить валы, увеличивать за их счет полосу обороны. Тогда враг будет вынужден строить свои осадные машины в зоне прямого и уверенного поражения со стороны защитников крепости. Если он закроется щитами, тогда на вылазку. При этом воям и бежать недалеко, и труднее их отрезать от города.

— Насколько хороши их осадные машины?

— Бьют пока недалеко. Вес каждого камня разный и опора у камнеметов на грунт, а значит, прицелиться и долбить в одну точку невозможно. Камни летят, куда Бог на душу положит. Но если кидать их долго (а они иногда делают это много дней), то и результат, в конце концов, все-таки будет. Камнеметы для не очень крупных камней бьют дальше и точнее.

Я не стал говорить, что действие камнеметов не всегда эффективно. Летописи дают лишь три случая прямого разрушения стен на валах — при штурме Владимира, Киева и Козельска, причем ни владимирские, ни киевские стены, судя по летописи, полностью разрушить не удалось. Кстати, иногда каменная кладка стен для осажденных не лучше, а хуже. Так, при ударном воздействии каменная кладка расшатывается и рассыпается, а стена обваливается. Бревно же «пружинит», идет в щепу, но даже переломленное, вминается в забутовку и, вися на обвязке, не выпадает. Хотя, конечно, терпение и труд все перетрут.

На самом деле истории известны многочисленные примеры того, когда монголы так и не смогли взять осажденный город. Они не смогли взять крепости аланов (как говорят, предков осетин) на Северном Кавказе. На Руси Волынские крепости — Колодяжин, Кременец и Данилов тоже не были захвачены. Их расположение на возвышенности (а не на равнине, где находилось большинство других русских городов) резко снизило эффективность монгольских камнеметов. Монголы не смогли разбить стены Колодяжина или взять его штурмом. Тогда они обманули жителей города, которые сами отворили ворота и были безжалостно перебиты. После чего стены Кременца и Данилова они даже не пытались штурмовать. В европейском походе для них оказались неудачны попытки захватить Рацибуж и Лигницу в Польше, Опаву, Оломоуц в Чехии, Сплит, Братиславу, Комарно, Тренчин, Нитру, цитадель Эстергома, Дубровник, Траву и Клисс в Венгрии и др. Так что никогда не надо опускать руки, сражайся до последнего и это еще неизвестно кто победит.

— Большие камни швыряют?

— Много людей камнеметы обслуживают?

— Знаю, что сегодня у самых мощных монгольских камнеметов только натяжных может быть порядка 200–250 человек. Лошадей жалеют — пленных используют. Вес камней — до 4 пудов. Однако говорят, что есть у них камнеметы и более мощные, так называемые «мусульманские», или манжаники. Они — противовесные, и похожи на те, что у франков называют требюше. Будто бы они способные метать камни весом до 6 пудов на расстояние до 80 саженей. Но это я утверждать не могу. С собой они, конечно, их не повезут — громоздки и тяжелы. Но у них есть люди из побежденных ими народов, под руководством которых они могут собирать там, где им надо. Все необходимое для этого (дерево, камень, металл, сыромятная кожа, волосы, известь) добывается на месте, а дармовой рабочей силы много.

— Откуда?

— Монголы активно используя пленных. Они их называют «хашар». Речь не идет о пленных воинах, таких у них мало. Они захватывают мирное население. Дают, например, приказ, чтобы каждый конный воин притащил, скажем, десять человек из покоренного населения и те его неукоснительно исполняют. Используют хашар по-разному, прежде всего — на осадных работах или на работах общехозяйственных. Скажем, каждый пленный обязан набрать столько-то травы или дров, земли или камней. Этих людей гонят за войском. Если кто-то из них не может быстро идти или много работать, его убивают. При штурме городов люди из хашара заваливают крепостные рвы, таскают камни, их посылают вперед в качестве живого щита для монгольских штурмовых отрядов. Если не хватает камней и леса, крепостные рвы могут засыпать их телами. Хашар позволяет монголам не только производить огромные по объему осадные работы, но и служит средством давления на осажденных. Ведь тем приходится стрелять в своих соплеменников. Иногда монголы даже дают хашару в руки оружие и заставляют под страхом смерти идти на штурм. Если отказался — смерть. Если вернулся, не взяв стены — смерть. Когда пленных много их наряжают монголами и посылают вперед просто для того, чтобы собрать обильный урожай стрел у защитников города. А стрел им всегда не хватает.

— Вот гады, — впервые за всю беседу высказался длинный боярин, но тут же осекся и снова замолчал.

— Ну ладно, расшумелся тут. Поедем завтра вдоль стены, посмотрим все, прикинем, что нужно сделать в первую очередь. С нами поедешь?

— Поеду.

— Много их, монголов этих?

— В набег пойдет не меньше 50000 человек, каждый обычно о трехконь, но будет не меньше двух это точно. Кони у них небольшие и для быстрого передвижения их часто меняют. Ну и еда для воина всегда рядом, если что.

— Сколько? Пятьдесят тысяч?

— Это — самое меньшее. Я уже говорил, они включают в свое войско и воинов побежденных народов и потому, думаю, что их может быть и значительно больше.

— Сила огромная. Новгород от силы 5, ну 7 тысяч сможет выставить. Да и с конницей у нас действительно не так хорошо, как хотелось бы. Местные лошади для войны не годятся, а привозные дороги…

— Если объединить силы княжеств, хотя бы так же, как перед битвой на Калке, то можем и устоять.

— На открытый бой с монголами можно выходить только, как минимум, при равной силе или при превосходстве над ними. И то, чтобы победить их надо, чтобы воеводы не только обладали воинскими талантами, но и хорошо знали все особенности ведения боя монголами.

— И что, в открытом бою их разве не побеждали?

— Я уже говорил о победе над передовыми отрядами монголов Волжских булгар, но число готовящегося против нас нашествия во много раз больше, чем в то время. Можно вспомнить также и историю завоевания Хорезма немногим менее 20 лет назад. Хорезм тогда был на вершине своего могущества и объединял земли не только самого Хорезма, но и Мавераннахра, Ирана, Хорасана и южные земли, населенные казахами. У них была великолепная конница и стрельцы, не уступающие монголам, много общего в тактике и стратегии проведения военных операций. Уже в первой битве с монголами (возглавляемыми не кем-нибудь, а Субэдэй-багатуром и Тохучар-нойоном — лучшими монгольскими полководцами), когда ни одна из сторон не смогла добиться решающего успеха, с наступлением темноты, монголы разожгли на месте своей стоянки множество костров и просто сбежали с места битвы. А что же сделал хорезмшах? Несмотря на свое трёхкратное (!) превосходство в силах, при следующем наступлении войск Чингисхана на Хорезм, предпринятом немного позднее, он уклонился от генерального сражения с 50-тысячной монгольской ратью и разбросал, распылил свою армию отдельными гарнизонами по городам и крепостям своего государства. Ни один такой гарнизон не мог противостоять монгольскому войску. В результате один за другим пали такие крупные города, как Отрар, Ходжент, Чач (Ташкент), Бухара, Самарканд, Балх, Мерв, Нишапур, Герат, Ургенч и другие. Сотни тысяч людей были убиты. Сотни тысяч! В одном только Мерве было вырезано более 500 000 жителей. Чувствуешь, Александр Ярославич, какая у Хорезмшаха была армия, если у него только в одном городе (не стольном городе, кстати) жителей было в 10 с лишним раз больше, чем в Новгороде? Хорезмшах Мухаммед II слишком поздно передал узды правления своему сыну Джелал ад-Дину Менгуберди. К тому времени когда-то сильное государство уже было превращено в руины и у него не было сил, способных противостоять монголам.

Я снова сделал паузу, и снова все промолчали.

— Могут ли наши княжества выставить против монголов для открытого боя достаточно воинов? Ополчение тут не в счет. Битва на Калке каких-то тринадцать лет назад нанесла сильнейший удар нашей обороноспособности. Она унесла жизни трех из каждых четырех профессиональных воинов Руси. А после гибели там же 9 князей — наиболее опытных и способных наших полководцев, на Руси почти не осталось людей, способных управлять большими армиями. Постоянные разборки князей между собой только ухудшают сложившееся положение. Напомнить вам Липицкую битву, в ходе которой, было вырезано столько нашего народа, что никаким врагам земли нашей и не снилось? Что морщитесь? Не нравится, но ведь это правда.

Посадник попытался что-то вставить, но я сделал вид, что не заметил его попытку:

— На восточные славянские княжества монголы двинутся с не меньшими, а с большими силами. Да все на конях. Не меньше 50–60 тысяч профессиональных бойцов. Повторюсь, у каждого — тугой сложный лук новой конструкции, да не менее 60-100 стрел, пробивающих латы за сотню саженей. У них есть не только легкая, но и тяжелая кавалерия, доспехи которой из слоеных пластин бычьей кожи, по прочности не уступают железу, хотя значительно легче, что позволяет их владельцам быть более подвижными в бою. Впрочем, сейчас они и железными доспехами обзавелись, причем научились закрывать ими не только всадников, на и лошадей. Ты как, Александр Ярославич предполагаешь их побить в чистом поле своей дружиной в 3–4 сотни человек? Можно, конечно, попробовать собрать все наши силы воедино, ополчение в помощь, но и тогда их будет разве что треть, а если всех собрать, то в лучшем случае половину от монгольской рати. Наберется и несколько тысяч дружинников. Для мощного удара по монголам может и хватит, но для победы нет. Вон на Калке сколько славных воинов удалось собрать, а победа осталась за монголами, которых было втрое меньше, чем сейчас готовится к нападению на нас. Кроме того, основу нашего войско составит все то же ополчение. О его боевых качествах мы уже говорили. Отваги им не занимать, но что требовать от людей, которые не являются воинами? Но главное даже не в этом. Само такое объединение очень сомнительно. До нашествия такую рать не соберешь, после нашествия — монголы не дадут ее собрать.

— Почему до нашествия не соберешь?

— Потому что угроза монгольская до их нападения правильно оценена быть не может. К другим степнякам мы привыкли. Не сразу дойдет до умов наших, что не было у нас еще столь многочисленного и опасного врага. До последнего отсидеться в стороне попытаются. Не потому, что трусы, другое тут. Конечно, скажем рязанскому князю помогут «свои» владельцы более мелких соседних уделов, владимирскому — свои, но крупных сил для отпора по сказанной уже причине, им не собрать. А когда очухаются вожди наши, времени на общие сборы уже не будет, монголы этого не дадут.

Меня перебил «квадратный»:

— А ты не каркай. У князей наших головы поумнее твоей будут. Разберутся и без твоих подсказок.

— Я со своими советами и не лезу. Я только ответил на вопрос княжеский. Надеюсь, князю задавать вопросы здесь разрешено, а если так, то отвечать на них я обязан. Или не так?

— Ты на рожон-то не лезь. Без тебя тошно. Еще ты тут со свои гонором. А то кликну сейчас…

— Успокойся, Векша, здесь, как я понимаю, врагов нет. Новости не самые лучшие, ну так вестник-то тут при чем. Значит, говоришь, в поле с ними воевать бессмысленно? Значит, лапки вверх? Без всякого сопротивления?

— Я такого не говорил. Русские княжества должны и будут сопротивляться, и я уверен, весьма упорно. И я здесь для того, чтобы предупредить их, чтобы было у них время подготовиться у этому. Я сказал только, что в чистом поле с монголами сражаться бесполезно, что это приведет к легкому уничтожению наших лучших сил и обескровит сопротивление наших городов, а в обороне соотношение потерь с наступающими — один к трем. И пытаться договориться князьям еще есть время. Считаю, однако, что всегда следует рассматривать худший вариант, как возможный.

— С какой стороны пойдут?

— Они начнут с юго-востока, с Рязанского княжества.

— Когда они собираются пойти в набег?

— Решение ими уже принято. Нападения нужно ждать в начале следующей зимы, думаю, в середине декабря.

Но, смотрю, а посадник-то наш после этих слов как-то облегченно расслабился:

— Знаешь, Игнач, если бы не было предыдущего разговора, а ты вот с этого бы начал, то никакой беседы, между нами, просто бы не состоялось. Курам на смех. Ты у нас, Игнач, человек новый, и многого не знаешь. Запомни, кочевники не ходят в набег зимой. Их время — конец лета — начало осени, когда еще есть подножный корм для лошадей, да и хлеб не везде убран. Просто зимой им лошадей кормить нечем. Это русские ходят в походы как раз зимой. Удобнее передвигаться в лесах, и замерзшие реки для них вместо дорог. Продовольствие (и сено), опять же заранее заготовленные, они везут с собой в обозе. Не хватит — можно подвезти еще из запасов. А кочевник — он налегке. Обоз только для полона да награбленного.

— Скажу еще одно, во что ты тоже, не поверишь. Эти кочевники пойдут лесами, т. е. именно в тех местах, которые другие кочевники избегают и где от набегов обычно прячется население. Почему лесами? Да потому что основа обороны в лесах — реки да болота — замерзнут и станут легко преодолимы. Листвы нет, видно далеко, следы на снегу. Все в их пользу. Необычные это кочевники. Действительно, им будет трудно прокормить такое количество лошадей. Но они это тоже знают и часть их войска (даже знаю, что воеводой у них назначен монгол по имени Мунке) пойдет через половецкие степи, отбирая у половцев зимовники с запасами сена. Кроме того, они тоже считают, что зимой их ждать не будут. Пойдут изгоном, убивая захваченных врасплох людей и получая по пути так необходимое им зерно и сено для лошадей. Когда мы между собой войной идем, то простых жителей без нужды не трогаем, я бы даже сказал, бережем (а иначе зачем все, кто будет землю пахать, горшки делать, серебро в казну отдавать?). Здесь война другая. Монголам не нужно думать, как выживет население, они его частью просто уничтожат, а остальные — пусть выживают как смогут. Да и зерно в городах не все сгорит. Как не запрещай и не объясняй, все равно запрячут его купцы в глубоких ямах (в надежде, что обойдется), только монголы эти ямы найдут, обязательно найдут. Через своих людей, через предателей, через пытки, а найдут. Им все равно деваться некуда.

Снова переглянулись мои собеседники, молча стали качать головами.

— Но основная их надежда на их лошадок. Необычные лошадки. Они не крупные, и достоинство их в другом. Они сами себе из-под снега корм добывают, где траву засохшую, а где и просто опавшую с деревьев прошлогоднюю листву. Все едят. Конечно, на таком корме, хотя они к нему и привычные, долго никакая скотина не продержится, но наши кони и такого не могут.

— Так может до нас и не дойдут?

Вот оно. Все так думать будут.

— Может и не дойдут, но лучше на это не рассчитывать. Их купцы по всем нашим городам уже прошли, всю оборону нашу срисовали. Ибрагимка с торга говорит, что в последнее время они вообще к нам зачастили. Случайно думаете? Вот их сколько на городском торгу и сегодня. Раз знают всю оборону и идут, значит, верят в то, что городам нашим не устоять.

Но посадник не унимался:

— Может этих монголов еще под Рязанью побьют? Позовут соседей, соберут ополчение и отобьются.

— Соседей не соберут. Князья черниговские и северские откажут прийти на помощь уже на том основании, что рязанские не были на Калке, когда их так же просили о помощи. Они до сих пор им это вспоминают. Глубоко засевшие обиды, особенно на первых порах, в условиях недооценки опасности, будут сильнее страха перед общей угрозой. Великий же князь владимирский Юрий Всеволодович наверняка, если и не откажет, то спешить точно не будет. Во-первых, он посчитает монголов все теми же обычными кочевниками, с которыми, опять же, понадеется справиться собственными силами. А во-вторых, и это главное, ему (извиняйте, но скажу, что думаю) выгодно, если внешняя сила «накажет» рязанцев за их строптивость.

— За что? За строптивость?

— Именно так.

— Не понимаю.

— А что тут непонятного? Может быть вы не заметили, но уже к концу прошлого века раздробленность на Руси стала иной: из мелких княжеств начали составляться все более и более крупные образования. Такими крупными центрами притяжения сегодня стали, в частности, Галич, Владимир, Новгород, Рязань и др. Эти изменения остановить нельзя и, если ничто (или никто) не вмешается, то это будет происходить и дальше. Во-первых, эти центры будут продолжать укреплять свою власть в зонах своего влияния, а, во-вторых, начнется (хотя, почему начнется, если уже начался) процесс объединения всех русских земель в единое целое. И здесь уже — кто кого. Не открою для вас большого секрета в том, что Владимир давно наметил для себя поглощение Рязани. На протяжении XII в. рязанские князья, помимо традиционных внутренних распрей, вели почти непрерывную междоусобную войну с Владимиро-Суздальскими князьями, закончившуюся победой последних. В результате, в конце прошлого века рязанские князья уже попадали в вассальную зависимость от владимиро-суздальских князей. Их попытки выйти из повиновения подавлялись твердой рукой Всеволода III (или как его поминают — Всеволода Большое Гнездо). Дело дошло до того, что 30 лет назад Всеволод с войском подошел к самим стенам Рязани, но рязанцы вновь попытались проявить непокорство своему повелителю. Тогда разгневанный Всеволод приказал жителям выйти из города с имуществом, которое они могли унести, захватил рязанских князей и их епископа, а сам город сжег. Правда, через четыре года относительная независимость Рязанского княжества была восстановлена. После смерти Всеволода, его преемник Юрий Всеволодович вынужден был отпустить всех выживших рязанских князей и епископа Арсения, ограничившись только очередным их клятвенным обещанием покорности и верности. Поэтому никакого присоединения рязанских земель тогда не произошло. Нападение монголов, может показаться Юрию Всеволодовичу тем случаем, когда присоединение Рязанского княжества (после обескровливания сил князей рязанских и неизбежного значительного уменьшения числа самих князей) можно будет провести безболезненно, да еще при этом выступить перед рязанскими жителями в качестве спасителя. Своевременная же помощь Рязани только продлит распри и потребует от Владимира дополнительных времени и сил. Что делать, иногда доброе дело (каким Юрий Всеволодович считает присоединение Рязани) может совершаться и не очень хорошими средствами. Рассуждения эти, казалось бы, правильные. Жаль только, что Юрий Всеволодович не сразу сможет понять, что кочевники эти иные. Они очень сильны и, думаю, смогут разбить не только рязанцев, но и его войско, тем более что сделать это по отдельности монголам будет проще. Конечно, Юрий Всеволодович вряд ли будет хотеть захвата и опустошения монголами Рязанского княжества, но монголы действуют очень быстро, непривычно быстро, а наши пока раскачаются…

— Ну, быстро Рязань не взять. Город построен на холмах, городской вал высотой до 5 сажень и шириной у основания более 5 сажень. По всей его длине довольно глубокий ров, а на его верху — сплошная деревянная стена из вдоль положенных бревен, которые перевязаны поперечными бревнами. Кроме того, есть несколько внутригородских валов. С наступлением морозов валы поливаются водой, что делает их неприступными.

— Все это так, если есть, кому этот вал и стену оборонять. Наши же князья привыкли в чистом поле биться. Думаю, что рязанцы тоже выйдут, вот их большую и самую боеспособную часть монголы и положат. А когда нет воинов, чтобы стены защитить, то простые ремесленники долго на них одни не продержатся. От силы дней пять.

Что было придумывать, я историю этого периода хорошо прочитал, как было — так и рассказываю, только говорю о действиях князей, как о возможном будущем поведении, хотя знал, конечно, каким это на самом деле было.

— Нужно все-таки послать в Рязань людей, предупредить.

— Пошлите, пошлите. Только, думаю, о предстоящем нападении они и без вас знают, а советы ваши за стеной сидеть, боюсь, не поймут и специально на врага в чистое поле выйдут, храбрость свою и честь показать. И все-таки предупредить их надо. Как это сделать — вы сами подумайте. Меня, купца, как человека не военного и, потому, по их пониманию, трусливого, они и слушать не будут.

— Ты считаешь, что монголы могут разбить не только Рязанское, но и Владимиро-суздальское княжество?

— Могут. Больше того, я думаю, что они это сделают. Особенно, если столкнутся с ними во чистом поле. Силы слишком не равны. В любом случае нам надо быть готовым к тому, что монголы выйдут к нашим рубежам. В том, что они будут стремиться захватить наш Новый Торг, у меня вообще нет сомнений. Это большой центр торговли хлебом. В нем много зерна, которым можно накормить воев, много лошадей, а значит и корма для них. Обязательно попытаются его взять. Ну а за ним — богатый (очень богатый!) Новгород…

— Так что же мы можем противопоставить монголам?

— Монголам могли бы противостоять объединенные силы всех наших княжеств (или большинства из них), подобно тому, как это было на Калке. Но сегодня, как я уже сказал, их не собрать. Одни недооценивают опасность, они, как бы их не убеждали, по привычке сначала воспримут нападение монголов исключительно как набег кочевников на Рязань. Другие погрязли во внутренних распрях и обидах. Третьи не пожелают умирать за чужие, как они вначале могут посчитать, интересы, наконец, четвертые не придут из-за опасения потерять в битве часть своих сил и стать легкой добычей своих же соседей, которым, как они (часто справедливо) считают, доверять нельзя. Сегодня иной сосед только рад ослаблению соседа.

— Что, думаешь, если на помощь Рязани не придет Новгород…

— На помощь Юрию Ингваревичу, князю Рязанскому, наверняка придут его родичи: племянники — Давыд (удельный князь Муромский) и Глеб (удельный князь Коломенский). Они оба Ингваревичи. Думаю, что придет и внучатый племянник Юрия Ингваревича — Всеволод Михайлович (удельный князь Пронский), ну может быть еще князь Олег Ингваревич Красный. А больше — вряд ли. Но дружины у этих князей совсем небольшие, да и ополчение не многочисленное.

— Ну а Новгород?

— Простите меня, Александр Ярославич и Степан Твердиславич, но, думаю, что Новгород не сможет оказать помощь Рязани. Вся сила новгородская в его деньгах. Именно деньги всегда позволяли нанимать княжеские дружины для отпора врагу. Но где сейчас брать наемников? Ситуация к северу и западу от земель новгородских я уже описал. Никто не захочет в этих условиях от этих соседей воинов нанимать, самим этих сомнительных «друзей» за свои стены привести, а с южной да восточной стороны, если монголы смогут разгромить Владимирское войско, то и нанимать будет особенно некого. Хотя и возможности такой отрицать не буду. Это уже князьям решать, как поступить.

Я не стал говорить о том, что Новгород будет слишком долго собираться на помощь даже не Рязанскому, а Владимиро-Суздальскому княжеству и злые языки потом будут упрекать в этом отца Александра Невского, у которого появится возможность в силу ослабления своего брата занять великокняжеский престол (что и произойдет, правда в силу не ослабления, а в силу гибели Юрий Всеволодовича, Великого князя Владимирского). Поэтому я решил отойти от этой скользкой темы:

— Больше того, Новгород не сможет помочь даже своему Новому Торгу, если случится, что враг до него дойдет. Если монголы к тому времени уже два княжества пройдут, и до рубежей Новгородских доберется, то своего князя с его дружиной город никуда не отпустит. Вече не отпустит и тебе, княже, придется подчиниться его воле.

Я просто знал, что князь Александр Ярославич действительно будет вынужден подчинился такому решению Новгородского веча, иначе поступить он просто не сможет. Совет господ поручит ему заниматься подготовкой Новгорода к обороне. Будут обновляться крепостные укрепления, готовиться городское ополчение, раздаваться находившиеся у бояр и богатых людей запасы оружия, в сторону ожидаемого подхода вражеского конного войска будут посылались дальние «сторожи», но помощи Новый Торг не получит. Поэтому продолжил:

— Другое дело, если монголы дойдут до Нового Торга, то тот должен будет драться до конца. Важно и то, чтобы большие запасы зерна и корма, что хранятся в нем, врагу не достались ни в коем случае.

— А что, по другим дорогам пройти не смогут, а пойдут именно мимо Нового Торга?

— Мимо любого другого города пройти могут, но мимо Нового Торга не пройдут. Повторю, монголам коней и воинов кормить надо. Захват Нового Торга для них вопрос жизни и смерти. Именно этот город на свою беду стал на сотни верст вокруг центром торговли рожью, овсом, да и пшеницей тоже. Захватят — будут недели две не меньше на его запасах отъедаться. Поэтому нужно будет выкупить следующей осенью из Нового Торга как можно больше хлеба. Хлебом взять и его плату Новгороду. Кроме того, если, конечно, все сложится против нас, нужно, как я уже сказал, чтобы зерно и сено в осаждённом Торжке, были сожжены, оно не должно достаться монголам. Не накормят степняки коней — дальше не пойдут. На голодных конях сильно не повоюешь.

— А накормят?

Я развел руками. Квадратный громко засопел, но я уже тоже завелся и свою тактичность убрал напрочь:

— Чего сопишь? Смотри, как я тебя испугался, прямо дар речи потерял.

— Не нравишься ты мне.

— А я не серебро и не девка красная, чтобы всем нравиться.

— Мутный ты, прибыл неизвестно откуда, непонятно на какие такие деньги таких заказов понаделал, что половина Новгорода на тебя работает, сказки нам тут свои сидишь, рассказываешь. Чего хочешь? Может с тобой лучше железом побеседовать? Может оно твою истинную память наружу вывернет? Ишь ты, уже Новый Торг врагу отдал.

— Не я мутный, а глаза у тебя мутные. Дальше носа ничего не видят.

— Чего-о? — и «квадратный» начал, вставая, вытягивать меч.

— О-хо-лони, Векша, — грозно произнес Александр. Тот тут же сел, а князь, опустив голову и уже не повышая голоса, продолжил:

— Намедни наши же купцы, что мы сами разведкой в те края посылали, вернулись. Вести у них те же самые. Единственно — сведений о монголах поменьше, да сроком нападения (правда с сомнением) назвали начало осени. Но здесь, думаю, привычки наши сказались. Никак зима и кочевники вместе в голову не укладываются. Они, Векша, чтобы такое узнать много нашего серебра потратили. А здесь человек сам пришел, за свои слова никаких денег не требует, не меньше нашего за общее дело переживает. А ты с ним решил железом разговаривать?

Глаза у князя недобро блеснули.

— Да что ты, Александр Ярославич, я ж так, для дела, только пугнуть хотел, чтоб если что скрыл, так выкладывал.

— Для какого дела, Векша? Я что, тебе какой знак подал или ты уже решил, что сам на сам мои дела вести будешь?

Дело принимало нешуточный оборот. Князь он, конечно, молодой, но своей крутостью уже известный и дистанцию, даже со своими боярами, он держит такую, что сильно не забалуешь. Надо было как-то ситуацию разруливать:

— Прости, княже, но не совсем я бескорыстен. Просьба у меня к вам со Степаном Твердиславичем все-таки будет, да не одна, а две.

— Вот как? Выкладывай.

— Между Новым Торгом и Новгородом хочу я временную крепостицу поставить. Там, где по зиме дорога будет на Торжок. Думаю, что если дойдут монголы до Торжка, то к Новгороду пойдут именно этим путем.

— Почему?

— По Селигеру, да по рекам не пойдут. Кони у них не подкованные. Никогда их не ковали и теперь не будут, да и не найти им столько ни кузнецов, ни железа. Они, конечно, по нашим рекам пойдут, но это вряд ли им сильно понравится. А здесь — и дорога сухопутная есть и сопротивление оказывать, как они считают, некому. Глухомань. Легкая прогулка.

— Лишняя защита Новгороду не помешает. Строй, коли так. Откуда про дорогу знаешь? Я так первый раз о такой слышу.

— Так разведку посылал. Есть дорога и сейчас уже первые мои обозы в Новый Торг за зерном именно по ней пошли. Можешь, княже, кого из своих людей с любым моим обозом послать. Пусть сами посмотрят. У меня от вас никаких секретов нет.

— Откуда людей в защиту крепостицы возьмешь? Нанимать будешь?

— Где найму, где холопов обучу военному делу. Назову их боевыми холопами.

— И много думаешь набрать?

— Тысячу.

— Сколько?

— Тысячу. Четыреста лучников, двести меченосцев, двести копейщиков, да полторы сотни всадников. Ну и службы всякие.

— И как же ты собираешься такую махину одеть, обуть, вооружить, накормить?

— Это — мои дела. Не скрою (да и, думаю, вы об этом тоже хорошо знаете), оружие для них и кольчатую броню я уже заказал. Людей прикупаю.

Головы и князя, и посадника синхронно кивнули.

— Чтобы прокормить их, активно буду заниматься охотничьим и рыбным промыслами. Кроме того, задумал я небольшое производство в Новгороде открыть. Мельницу построю, обучу своих людей, да буду потихоньку муку молоть. Уже начал свечи делать. Я этому в дальних краях научился. Понравится хлеб — буду выпекать на продажу, не понравится — буду муку продавать. Вам привезу на пробу. А то народу, что у тебя, Александр Ярославич, что у тебя, Степан Твердиславич, много, а ручными мельницами муки на такую ораву не намелешь, да и качество такой муки не то.

— Это интересно, — сказал князь, — понравится так для всей дружины буду хлеб покупать.

— А мне еще и свечи интересно. Почем будут?

— Дешевле нынешних. Я вот вам и образцы привез. Опробуйте, понравятся свечи, так буду вам оптом отдавать, а когда оптом, оно всегда дешевле.

— Это ладно. А вот где ты собираешься столько людей разместить? В городе тебе этого сделать не дадут.

— Вот это и есть моя вторая просьба. Когда собираете ополчение или дружины какие приглашаете, али отряды наемников вы где их размещаете, в Новгороде?

— Еще чего. В крайнем случае — в монастырях, а так — вон, рядом с городом есть несколько неукрепленных селищ. В них можно внушительную рать разместить.

— Вот тут, в четырех верстах, на взгорке, есть такое большое селище. Есть дома, где воинам можно укрыться от дождя и снега, печи, лежаки сделаны, для лошадей — конюшни. Рядом — то ли речка небольшая, то ли ручей большой, значит водой легко можно людей обеспечить. Вокруг — небольшой заборчик. Сейчас пустует оно, только несколько человек за порядком следят. Я спрашивал — они на вас, Степан Твердиславич, ссылаются. Ваши люди?

— Мои. Место действительно хорошее. Специально для ополчения строили. Там и кухни три штуки есть, и бани, и избы для командных людей, и отхожие места оборудованы. Правда, я там давно не был, наверное, кое-что поправить придется. А место действительно хорошее. Для лошадей — хорошей травы рядом много, для людей — специальные площадки для тренировок.

— Ну, раз без толку стоит, так давай договариваться.

— Домов много, — начал посадник, — все для войска имеется…

Я заметил, как князь поморщился:

— Ты, Степан Твердиславич, сильно не задирай. Все равно пустые стоят, не топятся, а значит, разрушаются. Для общего дела человек старается, а ты вроде как даже серебро с него брать собрался. Лучше людей туда пошли, пусть подремонтируют что, если надо, снег с троп уберут.

— Так я все равно на воротах у селища своих людей оставлю, а их кормить, поить надо. И вообще. А плотников я пошлю. И народишко, чтобы снег убрали.

Понятно, глаз за мной ты, Степа, решил там оставить. Пригляд так сказать. Да еще чтобы я этот пригляд и содержал. А я не против.

— Давайте так, ты, Степан Твердиславич, своих людей на воротах оставляешь, я не против. Лишними они не будет, хотя, если честно, то приглядывать за мной и по-другому можно. Да я без обиды, я бы и сам такое обязательно сделал. А тебя, княже, я тоже попрошу выделить мне нескольких своих людей для обучения моего войска. Каждый мужик сегодня в той или иной мере знает, как меч, копье или лук в руках держать, да для воина этого мало. А я буду их кормить, поить и оплачивать работу. И пригляд, и польза. А в качестве главного среди них назначь вон его, Векшу.

— Для кого Векша, а для кого и Гаврило Олексич, ближник княжеский.

— Вот я и говорю, княже, назначь Гаврилу Олексича, ближника твоего. И тебе надежней и мне спокойней.

— Это чего ж тебе так спокойно-то будет? Я если что лично тебя зарублю, не сомневайся.

— Не сомневаюсь. Я мечом, так как ты не владею. Теперь об оплате за пользование селищем. Считаю ее справедливой, если вы, конечно, сильно загибать не будите. Оплачивать буду серебром. Предлагаю так. Тебе, Степан Твердиславич, новгородку в месяц и тебе, Александр Ярославич, столько же. Между прочим, за весь период несколько заморских коней купить можно.

Последнее — это я специально для князя сказал. Так отказаться можно, а так — подумает. Две новгородки в месяц за аренду таких помещений сумма небольшая, но важно другое. Теперь любой сплетне язык с двух сторон прижмут. Да и не будет сплетен, раз такие люди в этом деле участвуют.

А дальше приглашен я был за княжеский стол, перекусить, так сказать, но об этом я рассказывать не буду.

Владыка

Архиепископ Новгородский и Псковский Спиридон принял меня в своей резиденции, которая находилась в самом сердце Новгорода, рядом с собором Святой Софии — главным символом города.

— Разрешите, Ваше Высокопреосвященство?

— Заходи, Игнач, заходи. Зови Владыкой.

Я зашел, перекрестился на иконы в красном углу и со словами «Молитвами святаго Владыки нашего, Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас» (так полагалось), подошел к архиепископу. Честно скажу, никакого чрезмерного благоговения или страха я не испытывал, а становиться на колени или падать ниц (если ты, конечно, не пришел с повинной в каком-то грехе) не следовало «по протоколу».

Аминь, — кивнул Владыка.

Под внимательным взглядом Владыки я сложил руки крестом: правую на левую ладонями вверх, чтобы принять в них благословляющую руку и облобызать ее в знак почтения к священному сану. Так тоже полагалось.

— Благослови, Владыка.

Благословение имеет много значений и первое из них — приветствие.

Тот осенил меня крестным знамением и протянул мне свою благословившую меня руку а я, в соответствии с правилами, поцеловал ее. Как говаривал Иоанн Златоуст, «не человек благословляет, а Бог его рукой и языком», целуя руку нас благословившую, мы целуем руку Самого Христа Спасителя.

— Похвально, сын мой, похвально. Я слышал, что ты недавно принял крещение, но соблюдаешь пост, посещаешь церковь и ведешь себя благочинно. Да ты садись, разговор, как я понимаю, коротким не будет.

Меня предупредили, что свое обращение к архиерею я должен обдумать заранее и излагать его кратко, без лишних жестов и мимики. Но начать я не успел. Владыка решил взять беседу в свои руки:

— Призывай же благословение Божие не только в делах важных и пред-приятиях опасных, но и во всех обыкновенных житейских занятиях твоих: на пищу свою, чтобы вкушать ее во здравие; на свой честный труд и вообще на благие начинания твои, чтобы они были благоуспешны; на путь твой, чтобы он был благополучен; на детей своих, чтобы они выросли в вере и благочестии; на все достояние свое, чтобы оно умножилось во благо тебе и ближним твоим.

Я уважительно молчал, и он продолжил:

— Ничего в этом мире не бывает случайного. Вот, Михаил, народ новгородский дал тебе имя «Игнач». Понятно, что это — от Игнатия. А ведомо ли тебе, что Игнатий в переводе с латыни означает «неведомый» и «огненный». А народ-то новгородский, он никогда не ошибается. Как даст кличку — как клеймо поставит. Ну, то, что неведомый, …тут понять можно. Появился ты издалека, и кроме сказок твоих о тебе ничего не известно. А вот огненный… Как ты с огнем и, главное, с каким огнем связан? Мы вот с тобой рядом с собором Святой Софии сидим, а того ты, думаю, не знаешь, что София по своему лику на иконах часто пишется не как у нас (он осенил себя крестным знаменем), то есть не в ее женственном, и даже богородническом виде, а в виде ангела огненного. Думаю, что есть тут какая-то связь, неведомый ты наш. Вот я, который день, и думаю — какая? Неспроста ты в Новгороде. Неспроста Святая София мне накануне привиделась. Какой она мне сигнал посылает? Может, ты подскажешь, Михаил, …да еще Игнатьевич?

Разговор приобретал опасное направление. Надо было срочно тему менять.

— Не ведаю, Владыка, о чем ты. Прости, что время твое отнимаю, но надо обсудить мне с тобой несколько вопросов важных, да таких, что разрешить их без тебя никак не получится. Я уж, который день с тобой увидеться пытаюсь, но ты все в делах своих благочестивых. Да и сегодня, служба у тебя еще предстоит, а там, за дверями, еще дьяконы тебя ждут. А вопросов у меня много и все требуют срочного разрешения. Но если время останется, или еще когда его сможешь для меня выделить, то и твои, Владыка задачки порешаем.

— Ну-ну, мне виднее, о чем с тобой говорить. И какие задачки решать. Ты ко мне пришел, а не я к тебе.

Но обижаться не стал.

— Ладно, давай разрешай свои вопросы. Раз уж так торопишься. Но учти, что о разговорах твоих с князем да посадником мне все известно. И что врага нового надо ждать следующей зимой, и что задумал ты из рабов божьих войско собрать в защиту Новгорода. И князь, и посадник тебя очень хвалят, говорят, что советы твои дельные. Богоугодны и дела твои, что до меня доходят. Христиан из плена выкупаешь, у меня пока сил на запрет торговли душами христианскими не хватает. Исстари заведена сия торговля, сразу не справиться. Слышал, что вдовам, да сиротам помогаешь. Богоугодное дело… Иначе и разговора бы продолжать не стал. Ну, чего от меня тебе потребно?

— Прежде, чем к делу перейти, разреши, Владыка, небольшой дар тебе передать. Он специально для тебя в Константинополе по моему заказу изготовлен и освещен был самим патриархом церкви нашей. Исхожу из того, что одеяние пастора божия важно для восприятия прихожанами правильной веры.

Здесь я и достал свой подарок — архиерейскую мантию, соответственно сану — фиолетового цвета. Правда, без скрижалей, которые появились, как я узнал, несколько позднее. Зато изготовлен был из так называемого в ХХI веке мокрого шелка, богато расшитого орнаментами и производящего сильное впечатление, даже в нашем мире. Что уж сказать о человеке из ХIII века? Спиридон, конечно, человек не бедный. Как никак — богатейший землевладелец в Новгороде, имеющий собственные обширные вотчины, своих дворецких, казначеев, стольников, ключников, свой «владычный стяг» (сотни полторы ратных людей), свой двор (не хуже, если не лучше княжеского), казну немалую. У него множество слуг, объединенных в артели строителей, иконописцев, переписчиков книг и т. п. Казалось бы, чем его удивишь? Но получилось. Дорогой подарок, да вроде и не подарок вовсе, вроде бы лично архиепископу, ан и не лично, а для лучшего исполнения предназначения его, на пользу церкви и вере. Куда пропало его прежнее суровое настроение, руками разглаживает мантию, дивится качеству материала и ровности каждого стежка. Ну, прямо как ребенок, получивший заветную игрушку. Я скромно молчал, даже голову наклонил, чтобы глазами себя не выдать. Наконец, Владыка оторвался от подарка:

— Ну, Михаил, ну Игнач… Что скрывать, порадовал ты меня. Говорили мне…

Что говорили, он не стал пояснять, а встал, подошел ко мне и поцеловал меня в затылок. А потом будто спохватился и вот уже передо мной снова Владыка, правда уже более открытый и расположенный меня выслушать. Хоть и иерарх церковный, а ничто человеческое и ему не чуждо.

— Ну, выкладывай с чем пришел.

Здесь на лицо его тень нашла:

— Али требуешь чего?

— Что ты, Владыка. Какие могут быть у меня требования? Прошу я. Прав ты, Владыка, людей я себе набираю, ратников, много сил отдаю подготовке их к тому, чтобы за Новгород, за всю землю и веру нашу все силы они смогли отдать, а придется, так и жизнь свою. Но вот какое дело. Тела-то их на моем попечении, а вот души… Понимаешь ли меня, Владыка?

Тень с лица Владыки исчезла, и видно было, как приходит понимание.

— Есть среди них, Владыка, и христиане, да не так их много. Воеводы у них есть, а вот пастыря божьего до сих пор нет. А остальные? Ведь кого только сейчас в моем войске нет! В головах у них и старые наши верования, и идолы других племен да народцев разных. Опять же, у каждого из них свое горе за плечами, но некому их утешить, снова опору в жизни дать, показать путь светлый к спасению души своей, слово господне до душ их темных донести. Понимаешь, Владыка, единства нет. А оно в том деле важном, что ставлю я перед ратью моей, должно быть. А кто может дать единство, как не наша святая церковь? Кто объединит людей, если не общая вера? Иначе кто на смерть пойдет «за други своя», если этот друг другой веры, а, значит, может и не друг вовсе?

Я остановился, но Владыка смотрел на меня с каким-то удивлением и молчал. Тогда я продолжил:

— На днях услышал я, как в играх военных, что в моем городке проходят, один из воев княжеских прокричал: «Ну, кто тут против Новгорода и Святой Софии»!

— Интересно. Новгородцы, когда в бой идут, все больше кричат «Кто против Бога и Великого Новгорода?», да «Изомрем за Святую Софию!». А этот два боевых клича новгородских объединил. Интересно.

— Ну, объединить их, Владыка, было, скажем, несложно, ведь София, Премудрость Божья, есть одно из имен Христовых…

Но по выпученным глазам Владыки я понял, что перегнул маленько, и сразу вернулся к своему вопросу:

— Дело в том, Владыка, что главным в этом кличе было «кто тут против…». Понимаешь, Владыка, ни новгородцы ратников моих, ни они новгородцев, чего греха таить, за «своих» пока не считают. Можно биться, конечно, и только за свободу, да за вознаграждение, что я своим орлам пообещал, но хотелось бы, чтобы войско мое сознательно за Новгород и Святую Софию в бой шло. Чтобы боевой клич «Кто тут против Новгорода и Святой Софии» для и тех и других единым стал.

Здесь я решил немного утихомирить горячность:

— В общем, хочу, Владыка, чтобы ты направил в мое войско пастырей господних. Лучше бы из бывших воинов, чтобы …

— Почему именно таких?

— Посмотри на моих людей, Владыка. Что они видели последние месяцы? Только смерть тех, кого они любили, жестокость, холод и голод, издевательства и насилие. Их сердца опустошены, тела обессилены, а души выжжены дотла. У тех, кто еще не сломался (а я отбираю именно таких), внутри остались только пепел и ненависть. Пепел и Ненависть, а нужны Вера и Любовь. Где нет любви, там нет истины. Где нет любви, там нет человека. Что делает с человеком учение без любви? Оно делает его существом двуличным, корыстным и хитрым. Ответственность без любви делает его циничным и бесцеремонным. Богатство без любви делает его жадным. Вежливость без любви делает его фальшивым и лицемерным. Власть (да и справедливость) без любви делает человека жестоким. Но что есть Вера без Любви, если, как говорил Иоан, «Бог есть любовь»? Любое дело мимо любви — это мимо Бога. Поэтому, Владыка, мне нужны не просто пастыри божьи, а люди, которые это понимают, которые сами в свое время прошли через что-то подобное или пришли к пониманию этого в результате иных страданий, причем, не обязательно физических. Иными словами, мне нужны те, кто способен повести за собой других, повести словом и делом.

Я замолчал. Молчал и Владыка. Потом заговорил:

— Прости меня раб божий Михаил. Новгород город торговый, я думал, что и ты ко мне тоже что-то выторговывать придешь. Рад я несказанно, что ошибся. Не ты ко мне — я к тебе должен был со всем этим прийти. Смотрел, да не увидел, слушал, да не услышал. А, главное, не понял… Недоглядел я важнейшее дело. Ай да Игнач! Славно ты меня … и поделом.

Здесь рукой он остановил мои возражения:

— Сколько человек просишь?

— Десять. По одному на сотню. Молитвенный дом я предоставлю, проживание и содержание пастырей божьих — за мой счет. Ну а уж предметы религиозные, это пусть они привозят.

— Считай, решили. Людей сам подберу. Важное дело, важное и богоугодное. Ай да Игнач!

— Извини меня, Владыка, но это не все.

— Глаголь дальше. Подиви меня еще чем-нибудь таким.

— Привез я, Владыка, из далеких краев станок такой, помогает он свечи делать.

— Слышал я о твоих свечах и от посадника, и он князя. Хвалят они изделия твои. Горят долго, огонь ровный, не искрят. Мне предложить хочешь?

— Хочу, Владыка. Вот и образцы привез. Посмотри, может какие из них понравятся. Могу поставлять за ту же цену, что и князю с тысяцким. А самые маленькие — даже со скидкой. Могу в обмен на воск, что для дела церкви получится еще выгоднее. Привозить буду, куда скажешь, а там вы и сами разберетесь, какие куда — церквей да монастырей много, и они — в твоем ведении.

Я эту идею специально подкинул. Не может Спиридон не понимать, что «сидя» на распределении, да на скидке, да на расчете сырьем, он и сам может прибыль получать. Но вижу, большого интереса у Спиридона не появилось. Ну что же, зайдем с другого бока.

— Но с этим делом, Владыка, не обязательно было прямо к тебе идти, можно было этот вопрос с кем из твоих людишек и пониже саном решить. Тут другое. Много у нас тех, кто хотел бы с Богом пообщаться, свечу поставить, но не может, поскольку те свечи, что сегодня продают, для него дороги. А я…Вот посмотри, какие свечи я могу делать.

С этими словами я достал «пучок» свечей 120 номера (самого маленького), тех, что я называл «социальными». Они диаметром в 5 мм, а длинной 15,5 см.

— Воску здесь немного, но горят они долго. Человек и с Богом пообщается и за упокой поставить можно, и за здравие. Я здесь за прибытком не гонюсь. Хочу просто свой вклад в святое дело внести, пусть даже себе в убыток. Кто-то от себя в церкви свечи пудовые ставит, только это, думаю, гордыня одна. Я по-другому хочу свою благодарность вере нашей выказать. Потому прошу не разглашать кто эти свечи для инвалидов, вдов да сирот изготавливает. Мало того, готов отдавать свечи такие за воск один к одному (ну, минус угар). Захочет церковь их продавать — пусть продает, захочет просто дать бедным — много не потеряет, зато, думаю, приобретет немерено.

Владыка вначале посмотрел на свечи с интересом, но потом огонек угас, и он отвернулся от них:

— Свеча слишком тонкая. От тепла даже более толстые свечи в руках гнутся. А эта мигом «сломается».

— А ты попробуй, Владыка, проверь. Просто в руках подержи или зажги да поставь. Не знаю, чем объяснить, то ли станок так делает от того, что (опять же) сам патриарх в Константинополе его освятил, толи все дело в намерении чистом, да богоугодном, только держит свеча форму.

— Смотри-ка. Не может быть! Прямо чудеса.

— Ну, если и чудо, то не я его сотворил, да и не ты, Владыка, при всем моем уважении. Думаю, что раз я эти свечи для храма Святой Софии делал, то может это ее знак? Сам же говорил. Хотя, опять же, думаю, что и в других церквах новгородских они тоже таять, гнуться, да «слезу» гнать не будут.

— Одно могу сказать, не бесовское это дело.

Владыка помолчал в раздумье, посмотрел на меня как-то странно и подвел итог:

— Ну что же, … Михаил… Считай, что и по этому вопросу мы с тобой договорились. Что еще скажешь? Смотрю, твой мешок еще не опустел.

Наблюдательный. Полез я в мешок и вынул перед Владыкой все вилки из столового серебряного набора, что я из дома захватил.

— Вот, посмотри, Владыка. Дюжина штуковин больших, да тяжелых, дюжина поменьше, да полегче, да дюжина маленьких. Напали на нас в дороге лихие люди, да не рассчитали. Побили мы их. Вот я это у одного в мешке и нашел. Что это такое не ведаю.

— Я тоже такое первый раз вижу. Может инструменты лекаря какие?

Кто бы сомневался. В России первая вилка появится в 1606 году, и привезет ее, между прочим, Марина Мнишек.

— Я к лекарю ходил, но тот за инструменты лекарские это не признал. К ювелиру ходил — тот тоже не знает, что это, но говорит, что сделаны вещи сии из серебра, причем серебра очень хорошего. А тут по весу новгородок чуть не два десятка.

Владыка громко сглотнул, а я продолжал:

— И вот думаю я, по виду вещи может какие и бесовские, но всем известно, что нечисть всякая серебра, как огня боится. И хотя никакой враждебности от маленьких вил сиих я не чувствую, но все-таки прошу принять их от меня в дар собору Святой Софии. Освятить их, для надежности, да переплавить в купель, али (даже лучше) в крест напрестольный. И опять, не для гордыни я. Святая София сама разберется, от кого дар сей, а другим об этом знать не обязательно. Так как, Владыка?

— Дар твой Святой Софии мы с благодарностью принимаем. А ты, Михаил … Игнатьевич перед началом всякого ответственного дела, перед путешествием каким, а также в любых затруднительных обстоятельствах приходи за благословлением ко мне лично. Для тебя у меня всегда и время, и слово найдется.

Ну что сказать. Говорили мне потом, что не помнят случая, чтобы сам Владыка под руку своего посетителя до самого крыльца провожал, а потом еще долго стоял и смотрел ему вслед.

Добрый и мудрый старик. Почти двадцать лет Спиридон управлял паствою, ревностно помогая новгородскому князю. Именно он воодушевил и молитвенно настроил Александра Ярославича на отражение в 1240 году нападения шведов, именно он встретил его, как победителя у собора Святой Софии. Именно он вернет уже Александра Невского в Новгород, покинувшего его после ссоры с новгородским боярством, и он же благословит его на битвы с тевтонами. Да и потом, не сильно вмешиваясь в дела шумного Новгорода, именно он справедливо разбирал споры, с помощью слова Божьего (и не только) успокаивал и устранял вражду, временами вспыхивающую в разных концах этого вольного и трудно управляемого города. Позднее — старался ладить с приходившими в Новгород монголами (или татарами). Тем самым с его помощью удалось сохранить в Новгородском крае мир, тишину и безопасность вплоть до его кончины в 1249 году. Хорошую жизнь проживет архиепископ Новгородский и Псковский Спиридон. Честно скажу, так и хотелось сказать ему это или просто обнять его. Но я, конечно же, ничего ему не сказал, да и лезть с объятиями к Владыке было бы с моей стороны, мягко говоря, неуместно.

Ничего, у меня для тебя еще из архиерейского облачения саккос и омофор лежат. Еще порадую старика.

Ну, чего рассупонился, хватит сопли жевать, дел невпроворот, чуть не ползимы прошло, а у меня еще армии нет, вперед, ёкарный бабай.

Глава 7. Армия рабов

Мы не рабы, рабы не мы.

Фраза из первой советской азбуки «Долой неграмотность: Букварь для взрослых» (1919). Она представляет собой словесный палиндром, то есть может читаться как слева направо, так и, по словам, справа налево.

«Суздальцы»

Вначале я предполагал создать мою армию из «охочих людей» Новгорода и его окрестностей. Фактически — наемную армию. Но действительность разбила все мои надежды. Наемники стоили дорого. Даже если учесть, что они поступали на полное мое обеспечение, то и тогда каждому из них нужно было платить и немало. Если за лето наемная женщина получала одну гривну кун, то наемный (даже плохо обученный) воин обходился, по меньшей мере в три раза больше. Как правило, ему нужно было платить «в квартал» серебряную новгородскую гривну. До моего выхода на сцену истории больше года, а значит, все это время я должен им платить. Получается, что только на оплату услуг этих наемников мне потребовалось бы чуть не вдвое больше серебра, чем у меня было в самом начале. Конечно, можно рассчитаться оружием и броней, но из наемников это мало кого устроит, поскольку они все равно будут нуждаться именно в деньгах (хотя бы на хмельное и доступных женщин). Их уже не перевоспитаешь. Не заплатишь, то же твое оружие продадут или хуже того на разбой их потянет. Есть тут и еще одна «деталь». Наемник может уйти от нанимателя в любое время, кроме войны. До войны еще далеко. Есть опасность, что половина придет наниматься только с одной целью — в тепле и при хорошем питании за счет дурашки Игнача дожить до лета. А потом уйти на более вольные хлеба. Значит, этот вариант отпадает.

Тогда, может быть набрать в армию этакий винегрет из люмпенов и всякого новгородского сброда? Мысль интересная. Сразу вспомнилась речь главного злодея из вестерна «Сверкающие седла» — прокурора Хедли Ламарра: «Мне нужны скотоугонщики, горлорезы, убийцы, охотники за головами, отчаянные морды, мопсы, быки, ботаники, боги, задроты, тошнотики, недоумки и полудурки, гадюки, крысы, раки, чайники и дотеры, снайперы, мошенники, маменькины сынки и папенькины дочки, индейские агенты, мексиканские бандиты, грабители, педерасты, спинорезы, конокрады, лесбиянки, налётчики на поезда и на банки, надиральщики задниц, набивальщики рож и, наконец, лично ты, что бы я мог удалить тебя из группы в очередном порыве злости!». И Новгород спасибо скажет.

Правда, тут есть два «скользких момента». Во-первых, этой шушере, пусть не так регулярно и не так много, но все равно придется платить. Во-вторых, подобный человеческий мусор хорош только в разборках с беззащитным мирным населением, а при угрозе более серьезной, он превращается в сборище дезертиров, предающее и убивающее своих командиров.

Есть и еще одно «но». Не следует выступать против монголов с самими новгородцами. Те такого городу не простят. Получается, что, вступив в битву именно с новгородцами, монголы и новгородцы автоматически становятся кровными врагами, а с такими монголы никогда не договаривались, а только уничтожали. Достаточно вспомните ситуацию с половцами.

Что же остается? Приглашать наемников из-за рубежа? Это даже не смешно. А кто еще? Может рабы? Вот это уже смешно. Накупить холопов, чтобы было кому обслуживать мое войско — это еще куда ни шло, но направить на войну людей биться за интересы тех, что сделал их обездоленными и рабами? За тех, кто убивал их родителей, насиловал жен и привез на продажу их детей? Да перед этим еще и научить этих рабов сражаться? Ну ты, Миша, совсем больной на голову. И я стал отмахиваться от этой мысли, как от назойливой мухи. В армиях римлян, греков, спартанцев рабов в рядах воюющих не было, и даже в новгородское ополчение их тоже отродясь не брали.

Нет, рабы в армиях Древнего Мира и Средневековья, конечно, существовали, но армейский раб — это практически всегда обозник или слуга — воды принести, лошадям корм задать, выполнить погрузочно-разгрузочные работы и т. п. Долг выступать с оружием в руках на защиту отечества — неотъемлемая обязанность и привилегия свободных людей, она недоступна рабам. Раб, который по тем или иным причинам получал оружие и ставился в строй, как правило, тут же делался свободным человеком.

Но эта мысль неожиданно оказалась упертой, и уходить не желала. Стали, совершенно против моей воли, в голове возникать аргументы в ее пользу. Во-первых, на новгородском торге много невольников, пригнанных вовсе не новгородцами, а потому непосредственно новгородцам им не за что мстить. Во-вторых, не все рабы — это пленники, среди иных есть даже сами новгородцы, попавшие в рабство в силу, например, невозможности вернуть долг. В-третьих, многое зависит от мотивации. Вот Геракл, во время совершения большинства своих (без всяких кавычек) подвигов, был рабом, и на подвиги свои шел, мягко говоря, не добровольно. Но это не мешало ему их совершать. В-четвертых, была же в средневековом нашем государстве (правда, несколько позднее) такая категория, как вооруженные холопы, а рядовой состав русской армии времен Петра I так в основном состоял не из свободных людей. И ничего, и воевали, и побеждали.

И тут же всплывают возражения. Можно собрать армию из рабов, можно послать ее в бой и под угрозой смерти она даже будет сражаться. Но если эти рабы не будут должным образом мотивированы, считая для себя бессмысленным рубиться за своих хозяев, они могут в любой момент бросить оружие и, в лучшем случае, обратиться в бегство, а в худшем — перейти на сторону врага. Не зря старая пословица гласила: «Сколько рабов, столько врагов».

А какой может быть мотивация? Она всегда складывается из двух больших категорий, которые коротко можно охарактеризовать, как кнут и пряник. Что в первую очередь мотивирует рабов? Ну, с политикой кнута все понятно. Главное здесь — наказание в различных его формах и страх раба оказаться наказанным. Но что можно предложить человеку, который потерял все, кроме собственной жизни, чтобы он пошел на риск потерять и ее? Ответ прост — обещание свободы. Конечно, этот стимул главный, но он не всегда оказывается основным. Среди продаваемых на торге невольников немало таких, кто уже смирился со свои положением, у которых уже выработалась психология раба, для которых получение еды, тепла и одежды важнее эфемерной свободы, где все это пойди найди. Конечно, для таких могут быть установлены иные «плюшки» (поставить начальниками над другими рабами, установить повышенные нормы питания, предоставить право иметь небольшую собственность, временами обеспечивать выпивкой и женщинами и т. п.). Жизнь многогранна и найти слабину можно почти у любого человека (но все-таки «почти»). Вот только нужны ли мне для моего дела такие рабы? Или это я уже идеализирую свою армию? Впрочем, жизнь настолько разнообразна, что всего не предусмотришь и не продумаешь. Надо, для пробы, пойти к Ибрагимке и посмотреть на этот «товар» поближе, потолковать с ним, может быть, все-таки в идее создать армию из рабов что-то есть?

Сказано — сделано. В ближайшую же пятницу я оделся потеплее, взял с собой ординарца, трех человек штатной охраны и с утра пораньше явился на торг. Вопросов было много, но я, не задерживаясь, прошел сразу к Ибрагимке. После небольшого и ставшего уже ритуальным обмена общими и ни к чему не обязывающими вопросами о здоровье, перешли к делам. Ибрагимка сразу поскучнел.

— Что, Ибрагимка, неприятности?

— Да не то, чтобы неприятности, но, похоже, они могут возникнуть. Вон вчера и от Владыки человек приходил.

— А при чем здесь твой товар и Владыка? Он что у тебя пленниц покупает?

— Не говори так. Владыка Сильвестр — святой человек. Правда, не всё правильно понимает.

— И что же он понимает неправильно?

— Да, из корысти купил тут я на продажу несколько пленных славян. Кто и как их взял — тебе не интересно. Мужики все крепкие, таких (с удовольствием и за хорошие деньги) обычно берут купцы с Востока. Из таких рабов получаются хорошие гребцы на их судах.

— Но это же славяне.

— Это — не проблема. У нас и в других землях издревле продавали славян из других княжеств. Да еще как продавали! Лет сорок назад тех же суздальцев наши столько пригнали, что чуть не даром отдавали. Многие тогда холопами обзавелись.

— Это ты мне потом как-нибудь расскажешь. Ты о Владыке давай рассказывай.

— Проблема в том, что христиане они, а я тебе уже говорил, что Церковь сильно возражает против обычая продавать христиан в неволю нехристям. А наш Сильвестр откуда-то о моей сделке узнал. Он вообще считает, что торговля христианами должна быть запрещена, а тут — иноверцам. Вот и чернец от него был, увещевал, а потом варваром обзывать стал…, грозиться начал… Конечно, пока руки у них коротки, но свары бы не хотелось. Владыка он о-го-го. Выше его в городе, почитай, и нет никого и…

— А много их у тебя, этих пленных. И что за народ?

— Четырнадцать человек. Похоже — дружинники. В этом все и дело. Кому у нас такие рабы нужны? Они же могут тебе запросто головенку набок свернуть или проломить ее чем. А галер у нас нет. Есть правда соляные прииски, но покупатель от них куда-то запропастился. А гости с Востока с покупкой тоже не спешат. Начало зимы. Купишь холопов, их кормить, одевать надо, да охранять… Расходы.

— А ты чего их взял.

— Да понадеялся на случай, а оно видишь, как оборачивается. Некоторые-то из этих может и сдались бы, но они все на старшего поглядывают. А вот старший у них (пятнадцатый) не приведи Господь. Намедни мой надсмотрщик хотел погладить его плетью, легонько, так до сих под отлеживается. Если бы нашелся на них покупатель, — и он как-то уж слишком ласково посмотрел в мою сторону, — то, хоть и понесу я убытки, а сразу ему скажу, что этого пятнадцатого лучше вместе с остальными не брать. Без него спокойнее будет. А то в собственном доме надо будет каждую ночь дверь в свою комнату подпирать, а иначе можно утром и не проснуться, сохрани Господь. А этого я потом солеварам сбагрю. Те ребята здоровые, дубины у них большие, справятся. Они и не таких обламывали. Может потому холопы у них долго и не живут.

— Ну, пойдем, посмотрим на них. Начнем с этого пятнадцатого.

— Как скажешь. Господи, неужели ты услышал мои молитвы.

— Может и услышал.

— Да вон он, к столбу привязанный. Игнач, послушай, я тебе этого, да и тех других, за полцены отдам. Мне с Владыкой ссориться не с руки. Тут бы свое вернуть. И от этих сейчас у меня одни заботы лишние.

— А пол цены — это сколько?

— Ну, эта… по три гривны кун…

— Ты меня не проверяй. По две. Иначе сам разбирайся. Владыка обязательно узнает кто купил, с меня начнет спрашивать…

— Ох, согласен я, согласен и по две.

— То-то. А что это голова у него в крови?

— Так ведь успокаивали же…

— А что одет он так? Я бы сказал, не по росту.

— Чего не понятного? Одежка, видать, на нем хорошая была, но в дороге кто-то из прежних его владельцев с ним поменялся.

Когда мы подошли к пленному, тот поднял голову и, увидев Ибрагимку, прорычал:

— Убью, с-сука.

— Подожди убивать. Вот человека к тебе привел, он с тобой поговорить хочет.

Пленный перевел на меня взгляд, смотрел с минуту, а затем опустил голову и почти нормальным тоном сказал:

— Меня, старик, не покупай. Иначе рано или поздно все равно тебе голову проломлю.

— Как тебя звать-величать, мил человек?

— Зови меня Матвей… Или Суздалец. А отчества теперь у меня нет.

— За что ж ты мне голову-то проломить собираешься?

— Жить не хочу, рабом жить не буду. Тебя убью — меня убьют.

Я отвел Ибрагимку в сторону.

— Ибрагимка, можешь определить откуда он?

— А что тут определять? Высокий рост, узкое лицо, нос с горбинкой, подбородок как вырубленный. Из кривичей. Скорее всего из Полоцка. Полочанин. Хотя может и из Витебска. Сейчас проверим.

И уже громче, будто продолжая со мной разговор:

— Ну да. Наговоришь тоже. Истинно княжеские династии зарождались где? Только в Киеве полянском, да Новгороде словенском.

От этих слов пленный аж вскинулся:

— Убью, с-сука. А Полоцк кривицкий? Всеславичи ведут свое происхождение от Рюриковичей. Древнее княжеского рода нет. Понял, гнида еврейская.

— Понял. Только кто из них остался. Вон в Витебске покойный князь Ярослав Василькович умер, не помню, лет 16 назад, а сыновей не оставил и Витебское княжество перешло к его зятю — Ольгерду.

Невольник дернулся и поник:

— Не оставил… Много ты знаешь.

Ибрагимка усмехнулся, а я почувствовал, что пора и мне в разговор вступить:

— Я смотрю у тебя руки все в мозолях. Это — мозоли особые. Ты — воин?

— Был…воин.

— А чего это ты себя хоронишь?

— Рабство никогда не даст мне стать даже тем, кем я был. Всегда пятном будет несмываемым на чести моей.

— А если никакого рабства не будет?

— Это как? А что, все это вокруг мне снится что ли? И вон та рожа тоже? — он кивнул на Ибрагимку.

— Нет, все так. Но ведь бывает по-разному. Попасть в плен может любой воин. Любой боярин и даже… любой князь… Важно, как он из неволи освободился. Одно дело — купчая на приобретение его в качестве раба. Другое дело…, — я сделал паузу, и Суздалец напрягся, — передача пленного за выкуп. Оформленная письменным документом. За подписью Владыки, а, потребуется, и князя. В этом случае рабом пленный так не побывал, а, значит, и никакого позора на себя не принял.

Тут я замолчал и дал ему время понять то, что я сказал. Тот приподнялся было, но вновь опустил голову. Голос его дрогнул:

— Некому за меня выкуп платить. А из чужих кто за меня выкуп заплатит? Кто ж это такой добренький найдется, да без корысти? Уходи, старик, не будоражь.

— А если тот заплатит, кому ты только что обещал голову проломить? Я, скажем?

— И что же ты за это захочешь?

— Пока я еще только решаю, выкупать тебя или нет. А может пусть тебя Ибрагимка лучше солеварам продает?

— Долго решать будешь?

Вместо ответа я его спросил напрямую:

— Мечом хорошо владеешь?

— А ты спытай, — с вызовом так.

— Ты, сынок, со мной так не разговаривай. Не я тебя Христом Богом прошу, а ты меня Христом Богом просить должен. Не нравлюсь, так прощевай. Здесь пленных много.

И я встал.

— Подожди… Извини, старик. Возможность ты мне, конечно, рисуешь сказочную. Неправ я. Дали мне тут железом по голове. Болит сильно. Владею я мечом. Хорошо владею.

— Ну ка, Ибрагимка, прикажи принести сюда три щита, да пусть вырубят три палки с меч длиной. А из вас, охрана моя верная, кто желает Суздальца испытать?

Испытать захотелось всем троим.

— А ты, Суздалец, если развяжу, на людей не бросайся. Понял ли?

— Понял, старик. Развязывай.

Я не стал резать веревку — все добро хозяйское, так развязал. Суздалец потряс руками и стал разминать затекшие запястья. Росту он оказался (по новгородским понятиям) немного выше среднего, широк в плечах, и одного взгляда любому бы хватило понять — очень опасен.

Принесли щиты и палки. Суздалец взял свой «меч» и щит, да орлам моим и говорит:

— То-то. А что это голова у него в крови?

— Так ведь успокаивали же…

— А что одет он так? Я бы сказал, не по росту.

— Чего не понятного? Одежка, видать, на нем хорошая была, но в дороге кто-то из прежних его владельцев с ним поменялся.

Когда мы подошли к пленному, тот поднял голову и, увидев Ибрагимку, прорычал:

— Убью, с-сука.

— Подожди убивать. Вот человека к тебе привел, он с тобой поговорить хочет.

Пленный перевел на меня взгляд, смотрел с минуту, а затем опустил голову и почти нормальным тоном сказал:

— Меня, старик, не покупай. Иначе рано или поздно все равно тебе голову проломлю.

— Как тебя звать-величать, мил человек?

— Зови меня Матвей… Или Суздалец. А отчества теперь у меня нет.

— За что ж ты мне голову-то проломить собираешься?

— Жить не хочу, рабом жить не буду. Тебя убью — меня убьют.

Я отвел Ибрагимку в сторону.

— Ибрагимка, можешь определить откуда он?

— А что тут определять? Высокий рост, узкое лицо, нос с горбинкой, подбородок как вырубленный. Из кривичей. Скорее всего из Полоцка. Полочанин. Хотя может и из Витебска. Сейчас проверим.

И уже громче, будто продолжая со мной разговор:

— Ну да. Наговоришь тоже. Истинно княжеские династии зарождались где? Только в Киеве полянском, да Новгороде словенском.

От этих слов пленный аж вскинулся:

— Убью, с-сука. А Полоцк кривицкий? Всеславичи ведут свое происхождение от Рюриковичей. Древнее княжеского рода нет. Понял, гнида еврейская.

— Понял. Только кто из них остался. Вон в Витебске покойный князь Ярослав Василькович умер, не помню, лет 16 назад, а сыновей не оставил и Витебское княжество перешло к его зятю — Ольгерду.

Невольник дернулся и поник:

— Не оставил… Много ты знаешь.

Ибрагимка усмехнулся, а я почувствовал, что пора и мне в разговор вступить:

— Я смотрю у тебя руки все в мозолях. Это — мозоли особые. Ты — воин?

— Был…воин.

— А чего это ты себя хоронишь?

— Рабство никогда не даст мне стать даже тем, кем я был. Всегда пятном будет несмываемым на чести моей.

— А если никакого рабства не будет?

— Это как? А что, все это вокруг мне снится что ли? И вон та рожа тоже? — он кивнул на Ибрагимку.

— Нет, все так. Но ведь бывает по-разному. Попасть в плен может любой воин. Любой боярин и даже… любой князь… Важно, как он из неволи освободился. Одно дело — купчая на приобретение его в качестве раба. Другое дело…, — я сделал паузу, и Суздалец напрягся, — передача пленного за выкуп. Оформленная письменным документом. За подписью Владыки, а, потребуется, и князя. В этом случае рабом пленный так не побывал, а, значит, и никакого позора на себя не принял.

Тут я замолчал и дал ему время понять то, что я сказал. Тот приподнялся было, но вновь опустил голову. Голос его дрогнул:

— Некому за меня выкуп платить. А из чужих кто за меня выкуп заплатит? Кто ж это такой добренький найдется, да без корысти? Уходи, старик, не будоражь.

— А если тот заплатит, кому ты только что обещал голову проломить? Я, скажем?

— И что же ты за это захочешь?

— Пока я еще только решаю, выкупать тебя или нет. А может пусть тебя Ибрагимка лучше солеварам продает?

— Долго решать будешь?

Вместо ответа я его спросил напрямую:

— Мечом хорошо владеешь?

— А ты спытай, — с вызовом так.

— Ты, сынок, со мной так не разговаривай. Не я тебя Христом Богом прошу, а ты меня Христом Богом просить должен. Не нравлюсь, так прощевай. Здесь пленных много.

И я встал.

— Подожди… Извини, старик. Возможность ты мне, конечно, рисуешь сказочную. Неправ я. Дали мне тут железом по голове. Болит сильно. Владею я мечом. Хорошо владею.

— Ну ка, Ибрагимка, прикажи принести сюда три щита, да пусть вырубят три палки с меч длиной. А из вас, охрана моя верная, кто желает Суздальца испытать?

Испытать захотелось всем троим.

— А ты, Суздалец, если развяжу, на людей не бросайся. Понял ли?

— Понял, старик. Развязывай.

Я не стал резать веревку — все добро хозяйское, так развязал. Суздалец потряс руками и стал разминать затекшие запястья. Росту он оказался (по новгородским понятиям) немного выше среднего, широк в плечах, и одного взгляда любому бы хватило понять — очень опасен.

Принесли щиты и палки. Суздалец взял свой «меч» и щит, да орлам моим и говорит:

— Давайте так, из вас — двое, я один.

Ребятки мои заржали в голос:

— Ну ты и забияка. Ладно, не изрубим тебя, так хоть поколотим, чтоб не задавался.

Сошлись они на небольшом клочке земли, рядом с оградой. Орлы мои (Мирон с Трифоном) стали расходиться, чтобы взять Суздальца в клещи. Тот плавно перетек в одну сторону, а потом стремительно вернулся и все трое как с цепи сорвались, бросились в одну кучу. Это в кино драки минут по 10 бывают. В жизни все скоротечнее. Из кучи малы вынырнул Суздалец и сразу разорвал дистанцию. Один из моих бойцов с недоумением потирал широкую красную полосу на своей шее. Суздалец ткнул палкой в моего третьего (Терентия):

— Возьми его «меч» и щит и продолжим.

Но я решил это «мероприятие» прекратить:

— Продолжать бой не будем. Мечом владеешь хорошо. Пойдем, продолжим разговор.

Подскочил Ибрагимка:

— Руки-то ему свяжи. Видал как он обычной палкой. А был бы меч…

— Не надо его связывать. Я почему-то думаю, что проламывать мне голову он больше не собирается. Ты, Ибрагимушка, погуляй немного, готовь пока остальных, а мы тут с Матвеем между собой посекретничаем.

Когда мы остались наедине, я сказал Суздальцу:

— Так вот, сегодня на твоих глазах я получу от Ибрагимки расписку в получении от меня за тебя и твоих людей выкупа. Выкупа, а не платы за раба. Позднее оформлю это как обещал. Правда, в расписку надо будет вписать твое настоящее имя, но пока для всех ты останешься Матвеем Суздальцем. Теперь, что я от тебя хочу. Я собираю большую дружину (около 1000 человек). Люди будут разные, с миру по нитке. Среди них надо будет подготовить 200 меченосцев. Я хочу, чтобы ты помогал мне в отборе и обучении этих людей. Хочу, чтобы ты через год повел их за собой в битву. После битвы, как бы она не кончилась, я отдам тебе этот обещанный документ и награжу так, как ты этого будешь заслуживать. В отличие от других твоих людей, работать будешь по договору.

— Суздалец усмехнулся:

— Но такой договор означает, что я становлюсь твоим рабом.

Это он прав. Человек так же мог стать рабом если стал управляющим дома или там дворецким, например, не заключив договора со своим хозяином, в котором было бы четко указано, что он по-прежнему оставался свободным.

— Нет, не означает. Будет договор, а в нем — специальная оговорка. Мне нет резона тебя обманывать. Со временем поймешь почему. Да ты и сам, я уверен, грамоту знаешь, почитаешь прежде, чем подписывать? Так ты согласен?

— Если все так, то, конечно согласен.

И через несколько минут:

— Ты возвращаешь меня к жизни, старик и скажу тебе так, нет, и никогда не будет у тебя более преданного человека, чем я. Никогда не успокоюсь, пока не верну тебе этот долг. Я имею в виду не деньги.

— Ну вот и славненько. И перестань называть меня стариком. Многие в Новгороде зовут меня Игначём, но ты зови Михаилом Игнатьевичем. Как у тебя ребята?

— Один к одному.

— Тоже…гм… суздальцы?

Матвей зямялся:

— Есть и суздальцы. Наверное.

Я оглянулся на Ибрагимку. Тот, стоя за спиной пленного, мерзко так ухмыльнулся и отрицательно качал головой.

— Больше мне не ври.

— Выросли мы вместе. Я им верю, они мне. Ты не будешь возражать, если я их сделаю сотниками, полусотниками, да десятниками? В бою каждый из них троих стоит. А в таком деле опора надежная нужна. И мне и тебе. И пусть пока суздальцами побудут.

— Ну суздальцами, так суздальцами. Вот пройдете с ними небольшой курс строевой подготовки и — ставь.

— А это еще что такое?

— Не все сразу. Ты лучше, пока мы здесь, подскажи, может еще кого из сидельцев местных мне посоветуешь?

— Третий день мы тут находимся. Вроде бы и срок небольшой, а людей вокруг быстро узнаешь. Тут вот один бывший купец есть. Жена у него тому уж как 5 лет померла, дочь замужем, в Киеве. Свояк его большой кредит у боярина взял, а наш купец был с этим своим свояком сильно дружен, и по тому кредиту поручился. На караван свояка лихие люди напали, всех положили, и свояка тоже. Бывает так. Боярин с имущества свояка этого, что мог, в счет долга взыскал, да и с купца этого тоже. Только не хватило серебра да рухляди полностью долг закрыть. Вот его сюда и определили. Но муж честный, грамотный, знающий. Ты ему помоги. Разберись с его долгом (там всего ничего осталось). Свое он отработает. На него многие мелкие хозяйственные проблемы смело повесить можно. Если речь идет о 1000 человек тебе все равно без такого никак не обойтись. А за этого я поручиться могу… хотя пока ручаться мне получается нечем.

Позвали мне этого купца, поговорил я с ним. Чувствую, Суздалец не ошибся. Закрыл я его долг, составили договор, по нему отработать он мне обязался свой долг в течение трех лет. Так вот и появился у меня мой добрый сподвижник Степан Петрович по прозвищу Степан Молчун. Откуда прозвище такое — не знаю, вроде он не самый молчаливый. А может, таким говорливым его колодки сделали?

Вот так я и приобрел 16 первых человек моей будущей армии. И приобрел их на рынке холопов, т. е. тех же рабов. В своих рассуждениях я даже предположить не мог, что у фактических рабов может быть еще и такая вот мотивация.

Через пару дней Ибрагимка ко мне своего человека прислал, передал, что есть товар для меня. Оказалось, что варяги где-то сильно пощипали ляхов (поляков по-нашему) и привели в Новгород Ибрагимке на продажу семь десятков повязанных польских пленных. Я взял Митяя (куда я без него), Суздальца, да пару своих наемников и поспешил на торг.

Ибрагимка встретил меня, как всегда, ласково, потирая от нетерпения руки:

— Вместе со старшим их привезли. Старший у них хороший, не то, что некоторые, — здесь он покосился на Суздальца, но тот стоял чуть в стороне с безразличным видом, выполняя полученный от меня «инструктаж» перед выходом.

— Все крепкие, все здоровые. По-славянски немного говорят, но их и на польском понятно. Языки-то похожи. Сколько брать будешь?

— Ты вначале товар-то покажи.

— Сейчас-сейчас. Вот тут вот с тобой присядем и каждого поглядим. С кого начнем?

— Давай со старшего.

Судя по тому, что на приведенном поляке были одни обноски и какая-то рванина, еще недавно одежда на нем была богатая. Ни одной тряпки ему своей не оставили. Роста среднего, волос светло-русый. Держится с достоинством, но без вызова. Свое положение явно понимает, но плен его не сломил, и это радовало.

— Джень добры. Пшэпрашам, не розумем по польску. Як ще маш?

— Я говорю на славянском, но так, как говорят в Киеве.

— Это очень хорошая новость. Как прикажешь тебя звать величать?

Усмехнулся горько, но на подначку не отреагировал:

— Зови Марцин.

— Откуда ты?

— Есть в Польше город Бельский, так я оттуда.

— Значит, Марцин Бельский?

— Как угодно пану.

— Как ваш отряд попал в плен?

— Ночью варяги сняли нашу сторожу. Потом навалились всей толпой на спящих, стали вязать. Кто вырвался — убили, потом добили раненых. 68 человек сюда привели.

— Ты сотник?

— Был тысяцким.

— Сколько тебе лет?

— Тридцать четыре года. Выкупи нас. За нас, наверное, можно будет получить выкуп.

— Ну, за тебя лично — может быть, а за остальных вряд ли. Да и далеко и долго сюда от ваших краев выкуп-то везти.

— Я слышал разговор, что ты воинов покупаешь. Так возьми моих.

— Растерять боишься?

— И это тоже. Мои — все воины, но, когда не знаешь языка, традиций, условий жизни, а рядом нет людей твоего племени, рабство вдвойне тяжелее.

— Где воевали твои воины?

— Все в коннице. Все славные рубаки. Это была моя лучшая сотня.

— А если я предложу вам самим себя выкупить?

— Это как?

— Отслужите мне до следующего лета. В коннице. Сражаясь. Под твоим началом. Правда, всего будет всадников у тебя не 1000, а только 150, причем остальных, не исключаю, тебе еще учить придется. После этого я отпущу вас, с оружием и лошадьми, и с документами о выкупе из плена. Отпущу на все четыре стороны. Для тех, кто захочет вернуться на родину, обещаю у князя добиться сопровождающих до польских границ.

— Предложение необычное и…слишком хорошее. Слишком хорошее, чтобы быть правдой. Ты говоришь, «сражаясь». Пошлешь на заведомую смерть?

— В любом бою люди умирают. Битва будет не легкой, но я всегда буду рядом с вами. Ваша смерть будет означать смерть и для меня.

— А с кем будем биться? Надеюсь, не с поляками.

— Нет, но с врагами поляков, как, впрочем, и с врагами славян.

— Какие будут гарантии?

— С моей стороны — я сам. Я всегда буду рядом с вами. Оружие будет при вас. Нарушу слово — нетрудно призвать к ответу. Со стороны твоих людей — религиозная клятва. С твоей стороны — твое слово, но слово не только за себя, но и за них. Подумай, прежде чем давать его. Подходят тебе такие гарантии?

Молчал Бельский долго. Потом ответил коротко:

— Подходят. Людей смотреть будешь?

— Конечно буду. И ты вон рядом садись. Про каждого рассказывать будешь.

Вначале надо было поторговаться с Ибрагимкой. Тот, видя, что я вроде бы уже собрался людей покупать, стал загибать цену. Пришлось его немного пугнуть. Сошлись на 3 гривнах кун за человека.

И после этого началось. Матеуш, Шимон, Бартош, Казимеж, Чеслав, Войцех…Все как на подбор. Роста среднего. Всем за 20. Все лучшим оружием считают саблю. Все стреляют из лука и владеют копьем. Но, у всех проблемы с нашим языком, все видно были когда-то бриты (а на безбородых здесь будут посматривать косо), все католики, то есть еретики. Правда, ко всем этим проблемам я себя заранее уже подготовил.

В ограде стало тесно я попросил Марцина переговорить с людьми (во избежание проблем, и чтобы не разбежались) и вывести часть их за периметр охраны. Удивительно, как изменились люди под его властным голосом. Всякие разговоры были прекращены, и они организовано пошли в указанном направлении, где их встретил Суздалец, да Терентий с Мироном. Удивительно, но Матвей похоже тоже немного знал польский. А может и не немного.

Я обратился к Бельскому:

— Кого еще посоветуешь купить из тех, что с тобой привели?

— Во-первых, не просто советую, а настоятельно прошу выкупить еще одного поляка. Старый он уже, конечно, через год сорок лет ему будет. Но он еще крепкий и много по скотине знает. Он… как это сказать… у нас этим ковали занимаются…вот… коневой лекарь.

— Коновал что ли?

— Коновал? Гы. Можно и так. Для них ведь главным делом что является — охолащивание жеребцов, быков, баранов да поросят. А чтобы из того же коня мерина сделать, его перед этим с ног свалить надо. Так что коновал — самое им имя и есть.

— А зачем их кастри…охолащивать?

— Неохолощенные жеребцы, да и другие самцы, неспокойны и даже опасны, кроме того, они плохо нагуливают вес. Но коновалы не только этим занимаются. Они пользуют животных травами и мазями, сводят у них лишаи, выводят глистов, промывают и обрубают копыта, знают, как проколоть животному брюхо и спасти его, выпустив скопившиеся газы, вставляют кольца в ноздри быкам, отпиливают рога бодливым коровам и много еще чего.

— Этому где-то учат?

— Нет, знания передаются от отцов сыновьям и внукам. Но и в этом случае коновалом сможет быть не каждый. Тут ведь особые качества у человека должны быть. При их работе и сила нужна, и любовь к животным, и безжалостность. Но и этого мало. Все они еще и колдуны. Послушай людей, когда они об этих самых коновалах рассказывают. Тут и сглазы, и заговоры, и наговоры, и порчи. Поэтому, наверное, и лечат они не всех животных. Собаки и кошки их не интересуют, а у тех, как известно, с нечистой силой свои отношения.

— Как зовут его?

— Ян. Он из Падеревска, получается Ян Падеревский.

— Покажи его охране. Пусть приведут. Вон и Ибрагимка кивает, значит добро дает.

Ян оказался на вид моложе своих лет (в это время люди под 40 выглядят иначе).

— Спроси его, по доброй воле пойдет с нами? Спросил? Ну что? Согласен? А раз согласен, чего руками машет?

— Да, коли на Торге, так уж просит сразу купить нужных ему инструментов, приспособлений для … разных дел, да трав у травников, да еще кое-чего.

— Скажи ему, что вначале я ему покажу кое-какие инструменты, что у меня уже есть. Отберет, а потом уже и остальное закупим. Его ремесло для меня важное и обиды он ни в чем терпеть не будет. Но условия службы — те же, что у всех. Вот. А теперь подскажу, кто второй?

— Этот в самой глубине сидит. Один в клетке. Его даже не веревкой, а цепью приковали. Очень опасен, но если сумеешь…

— Хм. Интересно. Ну давай попробуем. Эй, Ибрагимка, давай, для ровного счета еще одного посмотрим. Того, что у тебя на цепи сидит.

— Какой замечательный день. Сразу продал почти 70 человек, а еще и зверем этим интересуются. Но этого я меньше, чем за 6 гривен кун не продам. Он двум моих ребятам головы пробил, и я им обещал, что либо я этого на «Восток» продам, либо солеварам. Сам он новгородку стоит, да по гривне кун — вира за каждую пробитую голову.

Подошел Суздалец:

— Много народа. Вымыть вымоем, переодеть переоденем, с трудом, но накормим. А вот где размещать будем? Под свечной станок положим?

— Доберемся до дома — разберемся, а сейчас пойдем с нами. Тут человек интересный объявился. На тебя смахивает.

В клетке развалясь и улыбаясь во весь рост полусидело полулежало что-то крупное, грязное, волосатое и бородатое. Должно быть и такое же вонючее. Когда подошли к клетке, Суздалец неожиданно смутился.

— Знакомец, что ли?

— Встречались мы с ним. Ерема его зовут. Он из дружины Велеса.

— Это еще кто такие?

— Ну, они появились еще до принятия христианства. Воины, которые должны были защищать капища старых богов от любой угрозы. Князю не подчинялись, поэтому те их не жаловали и при случае, старались убить. Рассказывают, что они могут превращаться в хищных зверей, а при большой опасности — растворятся в воздухе. Насчёт этого не знаю, но вот то, что они могут в одиночку справиться с целым отрядом воев, знаю точно. Их обучением занимались сами волхвы, которые постоянно готовили их к неравной схватке. Они удивительно хорошо и скрытно продвигаются по лесу, мастера засад и могут использовать в качестве оружия практически любые предметы. Живут замкнуто.

— Что, натурально превращаются в зверей?

— Звереть, может быть и звереют, но в диких зверей, думаю, не превращаются. Только подражают им. Одни — быкам, другие — медведям, третьи — воронам, а вот такие, как Ерема — волкам. Вы тут все постойте, я сам вначале с ним поговорю.

— Здравствуй, Ерема. Здесь меня зовут Суздалец.

— Злоро́во…хе, «Суздалец». Какими судьбами?

— Долго рассказывать. Тебя-то как взяли?

— Я на охоте был, вернулся, а капище разорено, волхвы убиты.

— Большой отряд был?

— Тридцать четыре человека.

— Кто-нибудь из них вернулся?

Ерема осклабился:

— Не-а.

— Как же тебя повязали?

— Родственник один за серебро меня продал. Я пока у сестры отсыпался, он за гриднями и сбегал. Ударили сразу по голове, да пока без чувств был и повязали. Да пожадничали и вместо того, чтобы убить сразу, вот сюда продали.

Суздлец повернулся и попросил:

— Отойдите подальше. Я попробую его уговорить, но не надо, чтобы наш разговор кто слышал.

Мы отошли.

Разговаривали они долго. Наконец Суздалец позвал меня. Но говорить со мной Ерема стал сам:

— Слушай, Игнач. Я готов вступить в твое войско и прослужить в нем до следующего лета. Служить буду честно. Думаю, возьму на себя разведку. Из всего твоего войска или вот из рабов таких, которых я тебя сам купить попрошу, я отберу себе человек 6–8. Их обучением буду заниматься сам и когда мой срок службы у тебя закончится, я их с собой заберу. Кроме того, заберу свое и их оружие, ну и, скажем так, любые их вещи. Никаких бумаг мне не надобно.

— Зачем тебе эти люди?

— Совсем мало нас осталось. Скоро некому будет службу нести. Кроме меня знаю еще всего четверых. В Рязани Евпатий, в Москве…

— Евпатий? В Рязани? Не Коловрат случайно?

— Тоже его знаешь? Он, правда, временно на княжескую службу определился, но, думаю, позовут — вернется. Недаром имя ему дадено не от слова «коловрат» (как все думают) — это разновидность русского самострела, а от слова коловорот, т. е. солнцестояние. Светлый человек.

— А еще где?

— А тебе зачем? Ну, есть в Москве, есть во Владимире. А имена тебе ни к чему.

— Хорошо, твои условия я принимаю, но примешь ли ты мои?

— Говори.

— Во-первых, в течение всего этого времени любое мое слово для тебя и твоих людей есть безусловный приказ. Ты можешь приводить доводы, но приказ обязан исполнить. Во-вторых, пока служишь мне никой мести никому, включая твоего родственника или вот людям Ибрагима. В-третьих, пока на тебя не напали, ты не нападаешь (если, конечно, речь не идет о наших общих внешних врагах). Так как, принимаешь?

— Я привык жить тихо.

— Я спросил, принимаешь мои условия?

— Ладно, принимаю. Пусть цепи снимут. Я (пока) так и быть побуду как зайчик, беленький такой и пушистый. До следующего лета. Только ты меня сегодня в баньку последним отправляй. Грязи на моем теле столько, что еле сижу.

— Надо же, а я уж думал, что разведку мою за полкилометра можно будет носом найти.

Когда шли назад, я у Суздальца поинтересовался:

— Ерема действительно так опасен? Вот если ты с ним схватишься, кто победит.

— Ерема. В 9 случаях из 10. И то, если на мечах, да если повезет мне немного. Ты, Михаил Игнатьевич его еще в деле увидишь. Хотя зрелище это не всегда приятное. Хорошее у тебя сегодня приобретение.

— Не сбежит?

— Ерема-то? Нет, этот не сбежит, даже если гнать будешь. Слово дал. Своими богами поклялся. Теперь у тебя человека надёжней нет. После меня, конечно.

Смотри-ка, какими преданными людьми я обрастаю.

Дома не обошлось без инцидента. В коридоре встретились и что-то там не поделили Ян Падеревский и Евпраксия (одна из первых, кого я приобрел). Похоже, что та, проходя мимо, «нечаянно» подкинула его своим бедром.

— Ах ты курва бiсова! Яка скаженна!

На что Евпраксия только довольно хихикнула и ушла своей «фирменной» походкой.

А я возьми, да и поинтересуйся к Яна, а чем «курва» (в польском языке слово вполне литературное) отличается от проститутки. А тот взял, да и ответил:

— Повія (проститутка) вступає в статевий акт з чоловіком за гроші, для «курви» це — нестримна фізіологічна потреба.

А Епраксия оказывается стояла за дверью и все слышала. Что было! Еле я ее от Яна оттащил (и то помогли). Теперь в доме как в классической головоломке про волка, козу и капусту, которых надо через реку перевезти. Этих двоих одних не оставишь. Дернула же меня нелегкая за язык. Не было печали, купила баба порося. Что делать, ума не приложу. Тут и так проблем не разгребёшь. Ну, ёкарный бабай!

Покупка лошадей

Воинство мое постепенно росло, и я перевел его в селище, что я арендовал у посадника и князя. У себя оставил только «карантин» для тех, полное здоровье которых по каким-либо причинам вызывало у меня сомнения. Пришло время срочно решать вопрос с приобретением лошадей, как для конницы, так и для обозов.

На торг за конями пошли вчетвером, кроме меня, конечно же, ординарец Митяй, Марцин Бельский, ну и конечно же, Ян Падеревский (во-первых, коновал, а, во-вторых, без меня в доме жизнь его была в опасности).

На торге, как всегда, было людно, у загона с конями тоже стояло несколько человек, то ли покупателей, то ли зевак. В зиму коней покупать несподручно: работы не много, а кормить их надо. Если сено да овес заранее не приготовил, то корм для лошадок зимой кусается. Хотя в это время и сами лошади подешевле.

Как обычно на торге продавались лошади разных пород, как местных, так и привезенных «из-за границы». При этом все они изначально делились на три категории. Даже загоны у них были разными. На первом месте были самые дорогие, хорошие верховые так называемые милостные лошади. Такими лошадьми князья милостиво награждали своих чиновников и ближников, командиров подразделений своей дружины и т. п. Милостных жеребцов также использовали как производителей в княжеских табунах. Среди милостных выделяются «скоки», т. е. скакуны, да торговцы лошадьми говорили еще о «фарях» — благородных и легких скакунах с Востока, но они попадают сюда редко и пока я их на торге в Новгороде ни разу не видел.

За милостными шли так называемые сумные лошади (позднее их стали называть вьючными). Основным предназначением таких лошадей была перевозка вьюков и переметных сум (отсюда и название). Но, за неимением лучшего, они годились и под седло, правда, только для рядовых дружинников.

Третьими шли подводные лошади. Они были посильнее других лошадей, но не так быстры и поворотливы и потому их запрягали в сани, телеги и подводы и использовали, в основном, в обозах.

Никакого специального коневодства и коннозаводства на самой Руси в тот период не существовало, как, впрочем, не было и специальной выучки конных княжеских дружин. Как бы это не звучало не патриотично, но подготовка у таких дружин была в тот период, мягко скажем, невысокой, даже по сравнению с рыцарской конницей, не говоря уже о монголах. Так, носились толпой.

Но это я отвлекся. Так вот, напомню, мне нужно было хотя бы 100 лошадей для обоза, 120 лошадей для тяжелой кавалерии и хотя бы 30 лошадей — для легкой. Вначале решил заняться обозом.

Большинство продававшихся на Торгу подводных коней были недорогими. Те лошади, что продавались самими новгородцами (довольно немногочисленными), нас не заинтересовали. Они были намного хуже привозных, правда и ценой подешевле. Пошли к привозным лошадям, основу которых составляли литовские (карельские) жмудки и ливонские клепперы.

Жмудки — это местные лесные лошадки, порода которых была незначительно (на то время), но улучшена за счет вливания свежей крови как Восточных, так и Западных лошадей. Эта лошадиная порода создавалась в условиях недостаточного кормления, примитивного содержания и ухода, чем и объясняется ее невысокий рост (высота в холке порядка 140–145 сантиметров) и позднеспелость, компактность и массивность (выглядела она утяжеленной, с довольно большой «оброслостью»). В то же время, у нее была и масса достоинств. Эти лошади неприхотливы в корме, отличается исключительной работоспособностью и выносливостью. В упряжи (при хорошей дороге) может проходить до 20 верст в час, а в одиночной запряжке в сани зимой может везти (опять же, по накатанной дороге) до 1,5 тонн груза (включая вес самих саней и возничего, конечно). Правда, не на слишком большие расстояния. При этом, что немаловажно, она имеет спокойный и миролюбивый характер. Такие лошадки довольно универсальны. Они могут использоваться и на полевых работах, и для верховой езды, и для упряжи.

Я подошел к загону, и несколько жмудков сразу потянулось ко мне. Мне они нравились. Красивая формы головы, большие ласковые глаза, подвижные уши, широкая, мускулистая шея, ровная, компактная спина, короткие, но крепкие ноги с твердыми копытами. Я дал одной из них (с необычным черным пятном на ухе) запасенный в кармане посоленный кусок хлеба и слегка успокаивающе потрепал ее по щеке. Когда я уже отошел к продавцам, она, в отличие от остальных, продолжала все еще стоять у ограды, провожая меня взглядом.

Ну что же. Для обоза мне именно такие лошадки и нужны. В загоне их было около 200 голов. Не так много, как могло бы быть (в свое время татары будут пригонять в Москву на продажу табуны в десятки тысяч коней), но мне должно хватить. Хозяин лошадей назвал их цену в 3 гривны кун, что была обычной для таких животных цена в Новгороде и она меня устроила.

Ян и один из помощников хозяина коней пошли в загон отбирать лошадей, а я решил, не теряя времени, посмотреть на товар ливонцев. В их загоне было две загородки. В первой как раз и стояли так называемые клепперы. Это были невысокие (до 140 см в холке), но выносливые, с правильным экстерьером рабочие лошадки, предназначенные, в то же время, несмотря на рост, для довольно тяжелых всадников. Не знаю, правда ли это, но поговаривали, что их вывели в результате скрещивания лошади-матери и отца-пони. Свой характер и экстерьер они получили от матери, а от отца им достался малый рост, неприхотливость в содержании, густая зимняя шерсть, крепкие (как их называли, «не спотыкающиеся») ноги и очень прочные копыта. При этом справедливо считалось, что они обладают могучим здоровьем, поскольку, как это часто происходит у гибридов, у них отмечалось, не знаю, как правильно сказать, резкое увеличение жизнеспособности что ли. Для моей мельницы и тестомешалки — это как раз то, что надо.

Во втором загоне было только 8 лошадей. Не знаю их породу, но для моей кованой конницы они подходили идеально, вот только их было неожиданно мало.

Дальше я не пошел, вернулся к полякам. Отбор был в самом разгаре, и я решил, что будет неплохо и мне самому немного поучиться разбираться в лошадях.

Вот Ян открыл у кобылы рот, повернулся ко мне, показывая её зубы. Я кивнул с понимающим видом, а Падеревский, как бы размышляя вслух, мне поясняет, а Бельский переводит. Хотя, если честно, практически все было понятно и без перевода.

— Лошадь слишком молодая, ей два-три года. Для нее обозные нагрузки пока не по силам. Если, не понимая этого, будешь (с дури) заставлять — она остановится в росте, начнет болеть дыханием и мышцами и долго не протянет. Нам это надо? Нет. Значит, нам она не подходит.

— Отводите лошадь в другую часть загона. А с какого возраста лошади нам подойдут?

— Наибольшую работоспособность они проявляют в возрасте от 6 до 12 лет. Если условия содержания, ухода и кормления хорошие, то нормальная работоспособность сохраняется даже до 18–20 лет.

— А почему Ян эту лошадь забраковал?

— Упряжная лошадь должна иметь длину туловища несколько большую, чем высоту в холке, мощную грудь, короткий пах, длинный крупный круп, объемистый живот, крепкий костяк и хорошую мускулатуру. Спина должна быть не сильно прогнута и широкая.

— Ну, вроде бы соответствует же?

— Да, но она не должна быть длинноногой. Это тебе не скок. И ноги должны быть ровные. А здесь посмотри. Ты не волнуйся, Ян свое дело знает. Эй, отводи и эту лошадку.

— Так мы не наберем нужного количества.

— Лучше доберем после, чем потом мучиться. Да и не всех он отбраковывает. Вон посмотри двух лошадок в нашу часть загона повели.

— А почему этой лошади он прямо по морде дал?

— Ян стал ощупывать ее ноги в суставах (на предмет опухолей, затвердений), а она дернулась, и попыталась его укусить. Не малое значение имеет для упряжной лошади ее спокойный характер. Видимо Ян нащупал у нее какое-то болезненное место, но и в этом случае она не должна была его кусать. С ее характером только в бой идти, но эти лошади нам нужны, как я понимаю, не для боя.

— Ну а эта ему чем не понравилась?

— Брать нужно взрослую кобылу или мерина, но не в коем случае не жеребца. С ним хлопот не оберешься. Ты же не коней разводить собираешься.

— Ну так Ян же коновал. Справится с этой проблемой.

— Справится. Поэтому он и попросил этого жеребца пока отдельно привязать. Но жеребец уже взрослый, после охолащивания немного болеть будет. Работать не сможет, пока рана не заживет. Так что его пока в сторону пусть отведут.

— А что не так с этой лошадкой?

— Хвост затёрт у основания. Это может говорить о глистах.

— А что это ему копыто держат, а он его все трет да нюхает?

— Гнили в копыте не должно быть. Само копыто должно быть крепким, не растоптанным. Наверное, тоже что-то нашел. Вон, повели в сторону.

— А зачем он брюхо у лошадей щекочет?

— Лошадь при этом не должна дрожать. Если дрожит, значит сорвана.

Пока Ян коней отбирал, решили мы сходить и к саням прицениться. Но оказалось, что разновидностей у саней в средние века было неожиданно много. Так, в этот день выли выставлены на продажу сани и в форме лодки, и в форме ящика, и по форме напоминающие наши детские санки, только большие. Были сани, в которых пассажиры должны были располагаться на сиденьях, и такие, где сиденья вообще не были предусмотрены, открытые сани с верхом и крытые сани, с сидения для кучера и без него, сани с богатым убранством и простые крестьянские сани — дровни (для перевозки дров), в общем — всего не перечтешь. Но мы не без труда, но разыскали и то, что мне было нужно — розвальни, т. е. грузовые открытые крестьянские сани на полозьях с низким, расширяющимся сзади кузовом, изготовленные, в первую очередь, для перевозки грузов.

Внешне (от других саней) розвальни отличаются так называемым отводами, т. е. гибкими, но не тонкими жердями по их краям. Эти отводы не только увеличивают вместимость розвальней, но и не дают им перевернуться на неровной дороге даже во время быстрой езды. Чтобы увеличить емкость розвальней, на них часто устанавливались такие огромные плетеные из ивового прута корзины — кошевы, но нам они, думаю, не понадобятся.

Мы закупили все розвальни, что были в продаже (всего десяток), а остальные пришлось здесь же заказать (но, правда, без аванса). Сговорились, что готовые сани будут поставляться прямо в селище, в расположение моих войск, по 10 саней каждую пятницу. Расчет по факту приемки.

Сани имеют дугу и оглобли, а, значит, нужна сбруя для моих обозных лошадок. Она продавалась здесь же и продавцы того и другого (что вполне понятно) хорошо знали друг друга. Все предлагалось в комплекте, в который входили и узда, и недоуздок, и хомут, и шлея, и седелка, и подпруга и, наконец, вожжи, необходимые для управления лошадью «на расстоянии».

Поторговавшись, купил тоже десять комплектов, договорившись, что остальные, также по 10 «наборов», будут привозить по пятницам вместе с изготовленными для меня розвальнями.

Объявив продавцам, что свой десяток розвальней и комплектов сбруи я заберу сегодня, я взял с собой одного из их помощников и мы вернулись к лошадиному загону. К этому времени первичный отбор там был уже практически завершен.

Против моих ожиданий в «нашем» загоне оказалось даже немногим больше 100 лошадей. Но их еще нужно было испытать на ходу. Хозяин подтянул к загону несколько купленных мною саней и его люди стали по одной лошади запрягать в них отобранных животных. При этом Марцин и Ян внимательно следили за тем, как лошади себя ведут, и проводили их испытание. Часть пути они прогоняли их максимально быстро, затем резко останавливали и прикладывались ухом к брюху лошади, слушая, не хрипит ли, не свистит ли она. Резко втягивать живот при этом лошадь тоже не должна. Господи, сколько же здесь всяких тонкостей. Ну, вот как бы я обходился без моих помощников.

В общем, испытание прошли не все. Отобранными оказались 94 лошади (хотя мне нужно было 100). Кстати, меня порадовало то, что среди отобранных была и та, что я хлебом покормил.

Я отравил Бельского за людьми, а сам пошел к хозяину произвести расчет. Но возникла заморочка Хозяин коней неожиданно решил повысить их стоимость. При этом он напирал на то, что мы отобрали самых лучших лошадей, что табун он гнал из самой Литвы (будто это на краю земли), что эти лошади всегда ценились выше местных и что предлагаемая мною плата даже не покроет его расходов. Но не на того напал. Я стал давить на то, что цену мы с ним согласовали, что я беру сразу половину его табуна, что «княжеских» меринов я в его табуне не видел и что есть сложившиеся в Новгороде цены на таких лошадей. Я попытался объяснить, что мне, в общем-то, не к спеху, что до лета еще далеко, а кормить табун надо уже сегодня и, в конце концов, то, что свет клином на этом табуне не сошелся. Я чуть было не отказался от сделки, но, увидев это, хозяин лошадей вернулся к цене трех гривен кун за конскую голову. Но это уже меня не устроило и в эту же цену вошли и два воза сена из тех, что хозяин уже купил лошадям на прокорм. В качестве компенсации мы договорились, что в следующую пятницу хозяин еще подгонит лошадок (они не все разместились в загоне), да и я решил, что 100 лошадей мне будет недостаточно, что обозы в Новый Торг все-таки потребуют значительного увеличения числа обозных саней.

Здесь приехали еще мои люди. При них я передал хозяину табуна деньги (и взял с него расписку) и Марцин вплотную занялся перегонкой купленных лошадей. Часть из них отвели на санный двор, забрать купленные розвальни.

Мы же с Яном пошли к ливонцам выбирать клепперов. Провозились с ними недолго. Все лошадки были как на подбор. Ян ими просто восхищался. А потом вдруг загрустил. Оказалось, что эти клепперы очень похожи на дорогих его сердцу польских коников. Но грустить долго было некогда. И по цене договорились довольно быстро — взяли по той же цене — три гривны кун за лошадку. Пока я оформляли сделку, да отдавал серебро, Ян, руководствуясь на мой взгляд соображениями чисто личной симпатии, отобрал четырех (три работают, одна — отдыхает) клепперов. Мы передали их Марцину, а сами пошли в ливонский второй загон.

Там были боевые кони. Причем кони именно для тяжелой кавалерии. Все 8 лошадей, что были в загоне, Яну понравились. Он уж их и осматривал, и ощупывал, и в седле на каждой из них проехался. Видно, немцы за тридевять земель сомнительный товар везти не стали. Мне тоже лошади понравились, но не очень нравилась их цена. Здесь немчура уперлась намертво: шесть гривен кун (полторы новгородки за голову). Объяснили они свою позицию слишком большим для себя риском. И они действительно рисковали. Власти Ливонии неодобрительно относились к вывозу лошадей (тем более боевых лошадей) в Новгород. Они справедливо полагали, что это ослабляет Ливонию и усиливает Новгород на случай войны. Так что, выбора большого у меня не было. Такие лошади редко попадали в Новгород, не купишь, потом будешь локти кусать.

На цену пришлось согласиться. Я правда попытался урвать хоть шерсти клок и уговорить продавцов оставить хотя бы уздечки на лошадях. В ответ я неожиданно получил предложение купить лошадей «со всей снастью седельной». Принесли и выложили эти «снасти» — подпруги и путлища, пристуги, стремена и прибойцы, еще что-то, по-моему, седельный ремень с кольцом, в которое продевается хвост оседланной лошади. Рядом легли по паре переметных сум, что-то типа войлока под седла, попоны, уздечки с украшениями. А главное — богато украшенные, похоже, одни — бархатом, другие — сафьяном (которого в то время на Руси не производилось), с серебряными накладками, но именно боевые седла со спинкой и высокой лукой. С седлами и всей амуницией запросили по 8 гривен кун. Красиво, конечно, но это же 16 новгородок, да меня этой же ночью жаба задушит. А, с другой стороны, вокруг средневековье, т. е. сплошное неравенство и везде встречают по одежке (как и провожают). И амуниция эта никак не меньше 2 гривен кун на лошадь точно стоит (тут одного серебра вон сколько). И командиры мои должны качественно отличаться, на них остальные вои, да и народ, снизу вверх смотреть должен. И…и много еще чего.

В общем, купил я этих лошадей, причем с амуницией и отдал за них 16 новгородок. Но если честно, вернуть все назад, я бы все равно поступил бы также.

А вот с лошадьми для легкой кавалерии произошел облом. Не было их в продаже. На новгородском торге и не было. Оказывается (я ушам своим не поверил) такие лошади не пользовались спросом. Пахать на них нельзя, а тяжеловооруженного воина они везти не могут. «Баловство одно». Мало того, против легких и быстрых коней среди славянских воинов оказывается существовало стойкое предубеждение. В бой следовало идти неспешно и исключительно на «богатырском» коне, да и в обычной жизни (как оказалось) большинство князей да бояр предпочитали ездить, не торопясь (чуть ли не шагом) на массивных и медлительных лошадях, которые получались путём отбора и «при обильном кормлении». А с них и дружина пример брала. Первый, кто по достоинству оценил преимущество лёгких татарских лошадей, был Дмитрий Иванович Донской, но до него еще было очень и очень далеко.

Но мне-то как быть? Тяжелая (в том числе, рыцарская) кавалерия, конечно, сила мощная, но для войны с монголами не всегда уместная. Малоподвижная, она не способна к ведению маневренных действий, а тем более к разведке или преследованию легковооруженного противника.

Что же делать? Постояли, поговорили с перекупщиками. Те в один голос стали говорить мне о «половецких скоках». С их слов именно эти кони были очень подвижны и бодры. Было понятно, что именно они могли послужить основой для формирования русской легкой конницы, тем более что по своей цене они значительно уступали арабским лошадям (которые единично, но уже попадали на Русь), но которых в нужном мне количестве и в короткий срок мне было не собрать. Выяснилось, что «половецких скоков» на Торге давно уже не было. Я только и смог, что договорился с ними, что если такие лошади на торге все-таки появятся, то об этом они сразу известят меня.

Отошел я раздосадованный, но стоило нам отойти подальше, как двое из наших собеседников догнали нас:

— Игнач, а сколько заплатишь за каждую половецкую лошадь, если мы возьмемся пригнать их тебе в течение 50 дней?

Сердце мое замерло от предчувствия удачи:

— Если они будут точно такими, как вы о них только что рассказывали, в возрасте не менее 5 и не более 7 лет, в хорошем состоянии и здоровы, то возьму тридцать лошадей по новгородке за голову.

Они переглянулись:

— Идет. Но ты до этого срока других коней не покупай.

— Давайте так, возьмите коней с запасом. В дороге всякое может случиться. Если хорошо дойдут — всех возьму. Когда поедите за лошадьми, в укромных местах сена оставьте. Овса да соли с собой возьмите, без них лошадям тяжело будет перегон выдержать. Сильно не торопитесь. По сроку еще добавлю вам десяток дней. Лошади должны дойти не заморенные.

— Не учи Игнач. Мы свое дело знаем.

— Да я и не учу. Напоминаю только, а то вы уже, похоже, прямо сейчас в дорогу собрались.

Они заулыбались. Ну и хорошо. Конечно, бывалых людей сразу видно. А эти двое на случайных залетных в это дело похожи не были. Но путь дальний и к дороге надо хорошо подготовиться. На том с ними и попрощались.

Уже вечерело, но нужно было решить еще одну проблему. За день купил я больше 100 лошадей, и надо было думать, чем их кормить. Небольшой запас сена у меня был, да два воза досталось от хозяина табуна, но этого было недостаточно. Делать нечего, пришлось здесь же раскошелиться и закупить корм для лошадей, пока на месяц. Посчитал и чуть не прослезился. На месяц пришлось купить аж 12 стогов сена (120 возов за 10 гривен кун), которое должны были привезти в селище в течение недели. А полтонны овса да мешок соли мы сразу захватили с собой. Вопрос с лошадиным кормом надо будет решать наперед. Дорого все, но к весне все цены раза в два поднимутся, вот где взвоешь. Вывод один — рабочих лошадок надо быстрее приставлять к делу. Они должны не только отрабатывать свой корм, но и приносить мне прибыль. Иначе никак.

Домой добрались уже затемно, на купленных у ливонцев конях. Я решил, что пока они здесь в городе в конюшне постоят. Поели при свечах, я поднялся в свою светлицу, разжег печурку, закрыл окно, включил свой свет и, наконец, расслабился. Это я с виду такой спокойный, а внутри, бывает, как струна перетянутая. Деньги летят, а через день снова надо идти к Ибрагимке.

Одно хорошо, очень много проблем я переложил на Степана Петровича, того самого Степана Молчуна, что мне Матвей Суздалец порекомендовал. Для начала, он взял на себя контроль за исполнением всех моих заказов. Готовые изделия четко получались, новые заготовки отвозились. Личный состав развозился на примерки, а мне через день докладывалось кому, чем, сколько и за что я должен заплатить. Правда, непосредственный расчет серебром я все-таки осуществлял сам. Да и, если честно, выборочные «контрольные проверки» осуществлял. Пока вопросов у меня к Степану Петровичу не было. Я попросил его со временем подыскать себе еще одного надежного человека (или двух), чтобы взять на себя контроль вопросов обеспечения моих обозов в Новый Торг, и ведение дел моих производств (сырье, объемы полученной продукции, ее поставка, расчеты). Пока все только закручивается, меня еще хватает, но чувствую, что скоро начну просто захлёбываться. А ведь сейчас еще идет набор в славные ряды моих личных вооруженных сил. С каждым новым бойцом надо поговорить индивидуально, доверительно, решить вопрос о его пригодности служить в тех или иных подразделениях (а может быть и вернуть Ибрагимке за полцены как бесперспективного). Еще надо найти начальника над стрельцами и копейщиками, санитарной частью, «столовой» и «прачечной», организовать быт в селище и еще огромная куча вопросов, разрешение которых постоянно требует моего участия.

Где силы брать. Ёкарный бабай.

Глава 8. Первый поход

«Бикара был гасконец, как и д’Артаньян. …Продолжая драться, он между двумя выпадами концом шпаги указал точку на земле.

— Здесь… — произнес он, пародируя слова Библии, — здесь умрет Бикара, один из всех, иже были с ним».

А. Дюма. Три мушкетера.

Стоянка у валуна

На огромных пространствах Новгородской земли в XIII веке практически не было городов. Можно назвать только Псков, Ладогу, Русу (в наше время — Старая Русса), Холм и Новый Торг (как я уже не раз говорил — в наше время Торжок, хотя сами его жители продолжают называть себя «новоторами»). Вот этот самый Новый торг и представлял для меня особый интерес.

Сам я в этом городе никогда не был, но знаю, что расположен он на реке Тверца (впадающей в Волгу), в 80 километрах к западу от Твери. Знаю, что люди селились здесь издревле, однако считается, что основали его новгородские купцы (чтобы иметь надежный торговый пункт на юге своей республики) где-то за сто лет до моего здесь появления. Что вначале, город был разделен на две части: центр его был назван Торжком, в то время как княжеская твердыня (иногда Новгород отдавал город во владение разным князьям) именовалась Новым Торгом. Что к XIII веку своего князя у них уже не было, а был новгородский посадник и город стал представлять собой единое целое. Мало того, он был обнесен не только серьезным земляным валом и рвом, но и достаточно мощной деревянной крепостной стеной.

При этом Новый Торг не только исполнял роль важного пограничного форпоста, но и был крупным торговым центром. Новаторские купцы были главными посредниками в поставке хлеба в Новгород и завозили его к себе из более урожайных южных районов Руси и Поволжья. Недаром на его торг по осени приезжало до 2000 различных покупателей ржи, овса и пшеницы. В свою очередь полученные в оплату за хлеб от новгородцев товары новоторы, сбывали тверским, ярославским и московским купцам, а те везли их дальше — в Коломну, Рязань, Нижний Новгород, иные города на Волге (Итиле).

Мой интерес к Новому Торгу первоначально заключался в том, что именно из этого города я организовал свои закупки зерновых. Первый свой обоз я отправил в конце ноября. Вначале они формировались из 25 саней, но потихоньку я увеличил их количество до 30 и даже до 35. Большая часть розвальней были моими собственными, ну а часть я нанимал, поскольку проблем с людьми, желающими в зимний период подработать извозом на своем транспорте, было предостаточно, а моя прибыль, как оказалось, получалась не намного меньше. В качестве платы за зерно я по-прежнему отдавал не серебро, а тяжелые железные ломы, длиной 1,7 метра и весом 6,8 килограмма. Потребность в железе оставалась большой, и они шли на ура, тем более что они были сделаны из среднеуглеродистой сталь. Я не загибал и один такой лом оценивался в 3 новгородских гривны, т. е. в 12 гривен кун. В то же время, в пересчете на современные меры весов, за тонну ржи нужно было отдать 8 гривен кун. Иными словами, один лом мне обеспечивал загрузку 1,5 тонн зерна, т. е. 3-х саней, по полтонны в каждые.

Сегодня у меня «по кругу» в Новый Торг и обратно ходило 6 обозов (по одному обозу в неделю, только успевай встречать, да отправлять). В месяц привозили порядка 70 тонн зерна. Часть его перемалывала мельница, часть откладывалась на лето. Дело в том, что мельница еще и принимала зерно «со стороны». Работала на пределе, но дни потихоньку становились длиннее, да и запасов зерна с приближением лета у клиентов становилось все меньше, так что ситуация постепенно выравнивалась.

Хотя, если честно, то мощности и мельницы, и хлебопекарного цеха оказались меньше, чем я планировал. Пришлось запустить две смены, а потом увеличить время смен. Сейчас ничего, справляются, но, опять же, на хлеб, например, стали расти заказы. Тут и князь со своей дружиной, и посадник, и Владыка, а, глядя на них, и бояре потянулись, и даже купцы. В оплату беру с кого серебром, с кого сеном, с кого мясом, с кого воском. Меха мне пока без надобности, но, если неплохие предлагают, беру и их. Расчетов много, на все серебра не напасешься. Не только продавать, но и покупать много приходится. Все нужно. Хозяйство большое. Уже три человека сидят, учет моих хозяйственных дел ведут. Хорошо, что у меня Степан Петрович есть, а то бы они мне насчитали. Бухгалтера, ёкарный бабай.

Но вернемся к Новому Торгу. О большом комфорте в поездках туда моим обозникам думать не приходилось. Это через много лет, от татаро-монголов с их караван-сараями русские позаимствуют идею и настроят вдоль оживленных дорог постоялые дворы и трактиры, где купцы и другой заезжий люд смогут передохнуть, поесть горячего, помыться, а иногда и поменять лошадей. Но на тот период ничего подобного вдоль славянских дорог не существовало. Спали на лапнике, замороженную еду рубили топорами, да разогревали на костре, а сам лагерь всякий раз оборудовали заново, на том месте, где застали сумерки. Поэтому я, наверное, был первым, кто на трассе своих обозов в Новый Торг, за отсутствием населенных пунктов, обустроил стационарные места для ночлега. Здесь были и кострища, и места, оборудованные для сна и «приема пищи», были и коновязи, и стенки от ветра, а главное — корм (копны сена) для лошадей. Не сразу все появилось, но каждый обоз считал своим долгом что-то добавить, в результате получились стоянки вполне приемлемые.

Корм для лошадей на эти стоянки везли и оставляли те обозы, что шли в сторону Нового Торга и потому были не обременены грузом. Предназначался он, прежде всего, тем, кто возвращался с купленным зерном в Новгород. В эти копны мы даже мешки с овсом да отрубями (спасибо мельнице) затаривали. На одном сене обозным лошадкам пришлось бы тяжеловато, могли и не потянуть. Опасности же того, что что-то могли украсть, практически не было. Этой дорогой все равно в эту зиму, кроме нас, мало кто ездил, а взять чужое никто бы не решился. Во-первых, это не наши времена, за пару мешков овса отвечать пришлось бы «по полной». А, во-вторых, вычислить лихоимца проблемы бы не было, дорога-то одна. Кто же будет красть, если точно знает, что его найдут и что за кражу отвечать придется? Таких глупых нет. Впрочем, и выбора большого у меня не было. Если все везти с собой, то полезного груза обозы привозили бы вдвое меньше. Я такого себе позволить не мог, вот и придумал такие кормовые заначки вдоль всего пути. Туда едешь — оставляешь (правда, для другого обоза), обратно едешь — забираешь.

Расстояние от Новгорода до Нового Торга по «моей» дороге составляло что-то около 350 километров. По крайней мере, мои обозы, с одной дневкой для отдыха лошадей на середине пути (суточный отдых лошади в неделю является непременным условием при тяжелых работах), преодолевали весь этот путь за две недели.

В Новом Торге для приезжих купцов специального гостиного двора еще не было (хотя в хорошие времена купцов собиралось сотни, и даже тысячи). Мне повезло. Степан Молчун еще в первую поездку сумел сторговаться и снял «постоялый двор» — целую избу с несколькими горницами на подклетях, конюшней и вместительным двором с «амбарами». Арендная плата, на мой взгляд, была невысока, 0,02 гривны кун с человека за седьмицу (т. е. за неделю) и взималась «за тепло и за стряпню, и за соль, и за капусту, и за скатерть, и за квас, и за утиральники». Впрочем, маленькой эту плату тоже не назовешь. В Пскове (причем в XV веке) на их «гостевом дворе» за такие же услуги брали всего 0,01 гривны кун с постояльца.

Если принять во внимание, что в каждом моем обозе было порядка 45 человек (30–35 возничих, да десяток верховых воинов для охраны), в качестве платы за жилье каждую неделю набегало около 0,7 гривны кун. Не так уж и мало, но по сравнению с получаемой прибылью — копейки. Хорошо то, что это жилье никогда не простаивало и я не платил денег зря. Каждый новый мой обоз приходил в Новый Торг раз в неделю. Иное происходило только в сильную непогоду. За это время «старожилы» успевали и отдохнуть, и полностью затовариться (в основном зерном, но на «довесок» брали также горох и соль), отпариться в бане и, скажем так, культурно отдохнуть с местным населением. Смена происходила быстро, и вереница саней старого обоза выступала в сторону Новгорода, как правило, в тот же день, как туда приходил новый.

Но сейчас думы мои были не о торговле. Этот самый Новый Торг представлял для меня еще один, даже более важный интерес. Дело в том, что по летописям монголы двинулись в сторону Новгорода именно от этого города и, напомню, где-то именно здесь, между этими городами они остановились, постояли и повернули обратно. Повернули, надо понимать, не по своей воле, а, значит, где-то на этой дороге, в этих лесах как раз и должна была произойти та битва, стычка или еще что-то, скорее всего достаточно трагическое, ради чего я здесь и оказался. Но время шло, войско формируется, а где воевать придется до сих пор оставалось неизвестным. Было понятно, что для определения «места встречи, которое изменить нельзя» мне нужно самому выехать по моей обозной дороге, отъехать немногим более 100 километров и где-то не доезжая до (еще не существующего, но координаты которого известны по карте) села Яжелбицы, найти эту точку будущего столкновения, увидеть её своими глазами. Нужно провести там рекогносцировку, так сказать, сориентироваться на местности, причем именно в зимний период, поскольку через год, где-то именно в это время там и должна будет разыграться, может быть последняя для меня (и для многих моих, да и не только моих людей) кровавая драма жизни и смерти.

Откладывать больше было нельзя и, недолго собираясь, я выехал с одним из своих очередных санных обозов. С собой взял Снегиря, Митяя, да трех хорошо стреляющих кавалеристов. Даже если считать мои систематические выезды с бригадой охотников «за мясом», то и тогда нужно признать, что это был мой первый по-настоящему дальний поход за пределы Новгорода.

Особенностью путешествия зимой является небольшая продолжительность светлого времени. Вот и встают люди вроде бы рано, но пока лошадей обиходят, пока сами поедят, да оправятся, пока лошадей запрягут, да развернут обоз согласно очередности (впереди самые сильные лошади, более слабые — в конце), все равно получается, что переход начинается только часов в 8 утра. А максимально в 17 часов нужно было подойти к следующей стоянке. С учетом того, конечно, что кони работают 3–4 часа до обеда, потом час-полтора отдыхают, едят и после обеда еще 3–4 часа работают. Лошади — не люди, за ними постоянных уход нужен. Впрочем, людям тоже в обед не мешает перекусить. А на стоянке, пока лошадок распряжешь, пока воды им натопишь, пока покормишь, пока сам поешь, да устроишься, уже и крепко стемнеет.

А как со скоростью? В среднем скорость движения лошадей с различной живой массой на транспортных работах, если они двигаются шагом, составляет порядка 5 километров в час. Когда они переходит на рысь — от 8 до 12 километров в час, но понятно, что рысью с гружеными санями долго не побегаешь. Галопом в санях не поскачешь, да и закидает возничего комьями снега. Тем не менее, на бумаге получается, что обоз должен проходить в день чуть ли не по 40–50 километров.

По накатанной и ровной дороге, может быть это и так. Нашу дорогу можно было признать накатанной, все-таки обозы проходили по ней регулярно (если в ту и другую стороны, то через каждые 3–4 дня), но вот признать ее ровной было все-таки нельзя. Она была пробита фактически по целине и колдобин на ней несмотря на то, что часть из них постепенно забивало снегом, все-таки хватало. Да и местность соответствующая, все-таки валдайская возвышенность, а значит, ровные участки пути хотя и встречаются, но не так часто, как того бы хотелось. Небольшие подъемы или спуски особой проблемы не создают, но и тут важно перевести лошадей на шаг. Но если подъем крутой, обоз надо остановить. Каждый возничий должен ослабить натяжение чересседельника и приспустить оглобли, дугу и хомут. Подбрюшник при этом должен оставаться натянутым. Если этого не сделать, хомут на косогоре может перехватить дыхание лошади. Если груза много, то и пассажирам придется пройтись немного, поскольку, как известно, когда пассажир (особенно женского пола) слезает с возу, то кобыле становится легче. Перед крутым спуском обозничий (старший обоза) вновь командует остановку. На этот раз необходимо проверить натяжение подбрюшника и шлеи (они удерживают сани на спусках). При этом под гору упряжки идут по одной, а остальные ждут своей очереди. Вот так останавливаться приходится по нескольку раз за переход. А каждая остановка — задержка во времени.

Можно подумать, что нет худа без добра. Раз остановились, значит и лошадки отдыхают. Дело в том, что отдых без кормления, как это ни странно, не восстанавливает силы лошади. Сами обозники это знают и возничие при таких перерывах обычно успевают немного подкармливать лошадей. Но это если остановки более-менее продолжительные.

Потом еще одно. В дороге встречаются небольшие замерзшие ручьи и речки. Некоторые из них обоз просто переходит, по некоторым, кроме того, едет какое-то расстояние. Но прежде, чем выехать на лед, обозу снова придется остановиться. Нужно осмотреть лошадям ноги и, если необходимо, расчистить от снега место между подковой и подошвой копыта. И, опять же, в таких местах обоз двигается только шагом. Любопытно, что при этом обозники отдают всю инициативу лошадям и не вмешиваются в их работу, только контролируют направление их движения. Если лошадь все-таки поскользнется и упадет, что редко, но тоже бывает, обозник бежит к ее голове и прижимая ее, не дает лошади подняться. Дело в том, что если она попытается встать, то, скорее всего, сломает оглоблю. Здесь вознице требуется помощь, и он ее сразу получает от своих товарищей. Совместными усилиями они выпрягают лежащую лошадь, только после этого дают ей подняться, а затем снова запрягают ее. Но и здесь время потеряно.

Пробитый санный путь в лесу обычно не заметает, но на открытых участках дорога может быть переметена снегом, такое зимой бывает. При необходимости лошадь с санями легко преодолевает полуметровые сугробы, а если люди помогут, то и из метровых сугробов она выберется. Даже там пройдет, где человеку ноги из снега не вытянуть. Другое дело, что и в этих случаях время снова уходит довольно много.

Еще такой момент. Дорога узкая. Со своими двигающимися навстречу обозами мои «караваны» встречаются на стоянках, разминутся на которых, проблем не составляет. Но, пусть не часто, но навстречу в пути попадались и иные путешественники. Конечно, на такие случаи существуют давно установленные купеческими обозами правила: порожние сани пропускают груженые, всадник пропускает повозку, пешеход — всадника. Преимущество при проезде по мосту или узкому месту имеет тот, кто первый на него въехал и др. Поэтому, когда мои обозы едут в сторону Нового Торга, то им приходится уступать дорогу встречным груженным саням, а это — опять потеря во времени.

Добавим к этому и то, что, не доезжая где-то с километр до стоянки нужно перевести лошадей на спокойный шаг. Это дает им время остыть и немного передохнуть. Иначе лошадям после остановки придется уделять намного больше времени, поскольку их нельзя привязывать не остывшими после тяжелой зимней дороги.

Вот и получается, что за световой день наш обоз проходил только от 22 до 30 километров. Таковыми и были расстояния между стоянками.

Наша поездка проходила в штатном режиме. Люди (и такое впечатление, что и лошади) хорошо знали дорогу, а мое присутствие только дополнительно дисциплинировало. В пути особо отвлекаться на управление лошадью нет нужды, она сама дорогу видит, и сворачивать в снег не будет. Тут главное подъем или спуск не прозевать. С непривычки в седле притомился, хотел пересесть в сани, но не стал, нельзя показать слабины. Да и холодно в них, еще холодней, чем в седле. Можно немного и пробежаться, но при этом, ни в коем случае нельзя позволить себе вспотеть: ветерком вмиг прохватит.

К концу четвертого дня пути я почувствовал, что эти самые 100 километров мы проехали и где-то здесь как раз и должно находиться то место, которое я ищу. То, что я стал крутить головой не осталось незамеченным, и ко мне сразу же подтянулся десятник, командовавший охраной:

— Стережешься кого, Михаил Игнатьевич?

— Да так…посматриваю…

— Зима — не лето. Листвы нет, а следы — не спрячешь. Тут незаметно не подкрадешься. Опаску, конечно, всегда иметь надо, но у нас пятнадцать всадников, да возничих вон сколько, и каждый знает с какой стороны за меч держаться. Напасть на такой обоз надо без головы быть, да и людей нужно вдвое, чем нас, а то и больше. Это же под сотню получается. Я о таких отрядах лихих людей не то, что в здешних местах, но и на оживленных дорогах отродясь не слышал. И, опять же, ну нападут, ну возьмут сани с товаром, а потом куда? Дорога одна, сквозь эти леса иначе к жилью не выйти. Да и в лесу не отсидишься, по следу всегда найдут. А найдут, живыми не оставят. Мороки больше. Людишки-то лихие не дураки. Нечего им тут делать.

— Что ж ты на ночь караулы выставляешь, да проверяешь их постоянно?

— Я же говорю, опаска всегда должна быть. Могут попытаться втихую лошадей увести. Опять же, зверя дикого здесь немеряно. Медведь-шатун там или волки могут много пакостей натворить. Нет, опаска должна быть, а как же.

Я решил сменить тему:

— Как думаешь, проехали мы сотню верст от Новгорода?

— Так это как считать. По дороге нашей, так думаю, что уже побольше, а если напрямую, то, наверно, сотни верст еще не будет. Вот на стоянке будет около того. Да и как эту дорогу измеришь, только на глазок, а глазок у тебя свой, у меня свой.

— Тоже, верно. Далеко до стоянки-то?

— Так мы сегодня выехали немного раньше, да в дороге никаких задержек не было, думаю, что скоро валун покажется.

— Какой валун?

— Да напротив стоянки нашей валун огромный такой лежит. Дорога с ним чуть не впритирку идет. Мы его со стороны озера объезжаем. А за ним — большая поляна и конец пути на сегодня.

Я задумался, скоро конец моего пути, а места, что ищу, не видно. Неужели где-то пропустил я его? В любом случае придется на этой стоянке мне со своими оставаться, да поискать вокруг хорошенько. Назад вернуться, вперед проехать.

А вот и замедлился обоз, вон и валун видно. Действительно огромный. Ну, не Гром-камень, что под скульптурой Петра в Питере лежит, но тоже не маленький. Я бы сказал внушительный. Справа от него небольшой проход для обоза, слева — довольно круто поднимается холм, а справа — другой. За узким местом видна большая поляна. Вон и плетень стоянки. Здесь уже хозяйничали обозники моего же, но «встречного» обоза. Встреча была радостной, но вначале — дело. Смеркалось уже. Первое внимание — лошадям. Люди разводят дополнительные костры, достают ведра (мои, оцинкованные), топят снег или немного греют воду из источника (сказали, что прорубь где-то тут недалеко), чтобы напоить лошадей перед кормлением. Потом — их обязательный осмотр. Здоровая лошадь всегда имеет бодрый вид, ее движения энергичны, да и корм она полностью поедает. Больная же лошадь выглядит понурой, движения ее вялые, ест плохо. Слава Богу, таких не оказалось.

Народ весело устраивался на ночевку. Тащили дрова на ночь, свежий лапник вместо перин, да готовились к ужину. Десятник лично обошел стоянку, затем подошел и доложил, что все в порядке, а с озера сейчас последние люди подойдут и можно ужинать.

Я насторожился:

— С какого озера?

— Да я ж говорил, вон, за деревьями озерко. Неплохое. Вода в нем хорошая. Знаю, что рыба есть. Прорубь у нас там, оттуда воду тоже берем.

Откуда про рыбу знает, я спрашивать не стал. В одной из летописей про озеро около нужного мне места говорилось. Неужели оно? В голове застучало. Вот же, рядом с валуном, проход узкий в гряде холмов. Здесь легко будет это горлышко у бутылки заткнуть. А гряда холмов как водораздел. А рядом — озеро. Но видно уже было плохо и пришлось все сомнения оставить до утра.

Обоз вставал рано, когда еще не рассвело. Понятно же, нужно напоить и дать корм лошадям, обиходить их, разогреть еду для себя, собрать и уложить вещи. Светает поздно, а время дорого.

На мои слова о том, что я со своим окружением остаюсь, десятник ничего не сказал, только махнул головой. Пока по его приказу с саней выгрузили все наши пожитки и корм для наших лошадей, да заготовили нам дров на неделю, встречный обоз уже ушел. Наш тоже стал выстраиваться в обозную колонну. Смотрю, десятник мнется. Я подозвал его:

— Что-то сказать хочешь?

— Тут эта. В общем, в лесу волчьих следов много. Стая не очень большая, но и не маленькая. Главное, что старых волков не меньше десятка. Я пугнул их, но они далеко не ушли, где-то рядом.

— Если «с десяток» волков стая небольшая, то большая тогда сколько?

— До трех и даже четырех десятков доходит. Про этих потому так сказал, что они для обоза не страшны, хотя сейчас конец зимы и для них время голодное. Дело в том, что вокруг объектов набросано, а они, видимо, уже к этому привыкли. Прикормились и ждут, когда мы уйдем. Сколько раз говорил, чтобы объедки на стоянке не выбрасывали.

— Ладно с объедками, что сказать хочешь?

— Для обоза они не страшны, но вас мало остается. Всего шестеро. Из них один молодой еще сильно, другой… скажем так…в возрасте… Волкам жрать охота, а тут вы не даете им объедки собрать. Они могут запросто с голодухи осмелеть. А тут еще лошади у вас. Привязанные. Для волков приманка не хилая. В общем, напасть могут, Михаил Игнатьевич, особенно, если на запах, да на их вой к ним еще какая подмога подтянется. А она, скорее всего, подтянется. Может, я оставлю тебе трех-четырех своих ребят? Следующий обоз-то только через седмицу будет.

Я кинул взгляд на свой мешок с арсеналом и усмехнулся:

— Нет, не надо. Пусть нападают. Я как раз Ереме волчью шкуру обещал.

— Пойми, Михаил Игнатьевич, много их, а у вас четыре воина, да мальчишка (про меня тактично больше не упомянул). Опять же отойти кому из лагеря нельзя будет. Лошадей же не бросишь, а один пойдешь — самого погрызут. Волчары крупные. У двоих так вообще, судя по следам, вот такая лапища.

— Ты не волнуйся, уезжай спокойно. Спасибо, что предупредил. Вам люди самим нужны. Лишних нет. А с волками мы тут разберемся.

Десятник покачал головой, хотел еще что-то сказать, но промолчал, обернулся и махнул рукой. Четверо верховых ушли вперед. Следом и старший обоза подал сигнал. Лошади тронулись, и обозная лента вскоре скрылась за очередным поворотом.

Снегирь сразу забеспокоился:

— Что будем делать, Михаил Игнатьевич? Это ты лихо, конечно, пообещал с волчарами разобраться, а дело-то действительно серьезное. Вон они, с подветренной стороны залегли. Вон, видишь… на самом краю леска. У десятника надо было, ну если не людей, так хотя бы пару луков взять. У нас их всего три. А к этим душегубам еще волки к вечеру подтянуться могут. Тяжко нам придется. Не пойму, ты-то чего посмеиваешься? Вижу, не встречался ты с волчарами близко. Может эта…на коней, да за обозом, пока тот далеко не ушел? Нет? Ну, тогда нам надо какую-то оборону строить. Посидим в осаде, может седмицу и протянем. Хотя можем и не протянуть.

Я поднял бинокль. Волки действительно лежали метрах в 200–250 от нас. Сюда смотрят, решают, с чего это им, кроме объедков и нас, грешных, на съедение оставили.

— Не ворчи. Проверь лыжи, загородку у коновязи. Людей делом займи. Сказал же, что с волками разберусь, значит, разберусь.

Не спеша, я достал и осмотрел винтовку и автомат. Еще раз протер их. На винтовке проверил оптику, поставил глушитель и пристегнул магазин. У автомата магазин был уже пристегнут, и я ограничился тем, что загнал патрон в патронник и поставил на предохранитель. Ксюха у меня так, для страховки. От запаха оружейного масла стало как-то привычно спокойно. Я даже заулыбался.

— Чего это такое?

— Это, Снегирь, огненный меч. Огнем плюет и убивает на расстоянии.

— Врешь?

— Ты как позволяешь себе со мной разговаривать? Впрочем, сам увидишь.

— Да эта железяка и на меч-то не похожа. Больше на дубину какую.

— Э-э. Не трогать!

— Где взял?

— В Константинополе.

— Что-то много ты чего в Константинополе взял, чего никто, кроме тебя там взять не сумел.

— А ты верь, Снегирь, верь. Так лучше будет.

— Для кого?

— А для всех. Понял ли?

— Да понял я, давно все понял. Ты давай, посмотреть охота.

— Ты, Снегирь, я смотрю что-то много воли взял. Так я могу…

— Ну что ты, Михаил Игнатьевич, ты же знаешь…Я ж для тебя и для общего дела. Я ж…

Я не дал ему договорить, махнул рукой:

— Иди за волками следи. Они ночи ждать не будут, вон к ним еще волчары подтягиваются. Скоро осмелеют, начнут ближе подползать. Ты только оружие не демонстрируй, наоборот, делай вид, что боишься. Хотя, похоже, тебе и вид такой делать не надо.

— Может и боюсь, но иду. Я за тобой куда хошь пойду, сам знаешь. Даже на смерть. Хотя смерть от волчьих клыков, да в их желудках, наверное, худшая из всех. Я в этих местах столько на охотах навидался…

Я дальше слушать его не стал, махнул рукой и отошел от стоянки немного в сторону. Стал себе удобное местечко для стрельбы оборудовать. Знаю я этих волков. И этих, и тех, что на двух ногах. Как я и предполагал, скоро волки действительно потихоньку начали наглеть. Они и нас посчитали, и лошадей, и себя, а потом по одному стали вначале подползать, а потом и перебегать поближе и вот уже расположились веером напротив стоянки метрах в семидесяти. Их оказалось довольно много, а два из них действительно были невероятно крупных размеров, едва ли не с теленка. Тянуть дальше нельзя. А тут и Снегирь прибежал:

— Игнатьич, ты чего. Доставай свой огненный меч. Они ж к рывку готовятся, рванут — не остановишь. Я остальных к лошадям отправил, а то те волнуются, тоже волков чуют.

— Сам что не пошел?

— Так огненный меч же … Хоть перед смертью посмотреть. А может еще и поживем? Сильно спокойный ты, а так перед смертью не бывает.

— Ну, тогда не демаскируй. Ляг в снег и молчи. Они на лошадей наметились, а нас, смотрю, на закусон решили оставить.

На таком расстоянии и без оптики трудно промахнутся, но мне нужно было, чтобы стая сразу не снялась, а, значит, надо было бить каждую тварь в мертвую. Мне нужно напрочь устранить эту угрозу. Тем более, что оружие привычное, а бить «группу лиц» мне не впервой. С великанов и начнем.

Пять щелчков от выстрелов прошумели один за другим. Приклад привычно бил в плечо. Цели были видны хорошо, а расположение моей засидки позволяла бить волков «по месту». Краем глаза успел увидеть, что три зверя лежали пластом, один ползет в сторону леса, а пятый убегает, но я знал, что попал по нему хорошо и он далеко не уйдет. Волки ошарашено разбегались, не понимая откуда приходит смерть. Чуть развернулся, чтобы стрелять было удобно, и приник к оптике. Ну, приник, это громко сказано, как я уже говорил, прижиматься к ней нельзя. Но, я об этом не думал, и действовал на автомате. Пока волки не скрылись, успел сделать еще три прицельных выстрела. Одного завалил сразу, один ушел явно с тяжелой раной, а по одному неожиданно промазал. Оставшимися двумя патронами добил тех, что еще дергались и сменил магазин.

— Эй, Снегирь, ты где?

Проводник уже не лежал, а сидел с широко открытым ртом и не шевелясь смотрел на поляну.

— Снегирь, екарный бабай, очнись, тебе говорю.

Он перевел взгляд на меня и его лицо начало приобретать осмысленное выражение.

— Как это … ты их?

— Сказал же, огненный меч. Плюет огнем. Очнулся — гипс. Ты давай поднимайся, очухивайся, да тащи лыжи. Пять на поляне, а еще два далеко уйти не могли. Остальных теперь не догонишь.

Снегирь, явно очумелый, постоянно оглядываясь, то на меня, то на поляну пошел за лыжами. Правда, вернулся быстро и похоже пришел в себя. Подранков в леске мы с ним нашли без проблем. Один к этому времени уже дошел, второго пришлось добить. На этот раз применение оружия Снегирь перенес без потрясений. Стаскали волков к двум березам, стоявшим от стоянки по ветру, чтобы не беспокоить лошадей. Удивительно, но Снегирь сразу стал их деловито обдирать. Быстро человек ко всему привыкает.

— Туши волчьи куда девать будем?

— Не знаю, это твоя забота. Только имей в виду, что хотя у волков пожирание мертвых сородичей не редкость, но в качестве привады волчатина не самая лучшая приманка. Да и нечего их сюда приманивать.

А со шкурами как? Вон две особенно хороши. Здоровые волчары были. Похоже из одного выводка. Знатная шуба выйдет.

— Шкуры просолить, свернуть, заморозить, сложить в мешки и подвесить на этих же березах. Я их Ереме обещал. Да не вздумай их на стоянку тащить. Лошади взбесятся. Да поторапливайся, после обеда пойдем местность прочесывать.

— Сделаю. Еще волков бить будем?

— Я сюда не за волчьими шкурами приехал. Да и не найти сейчас волков ближе, чем за пять верст. И это… язык за зубами держи.

— Я? Да ты у кого хошь спроси, у меня язык всегда за зубами, я, если хочешь знать…

Дальше я его слушать не стал, разрядил винтовку, сложил в чехол и пошел на стоянку. Орлы мои расправу с волками не видели, с лошадьми были, но туши битых волков и обдирающего их Снегиря, разглядели хорошо.

— Неужто напали, Михаил Игнатьевич?

— Как вы вдвоем от них отбились-то?

— А что это, Михаил Игнатьевич, будто крыльями хлопало.

— Укусили кого?

Я отмахнулся от них:

— Давайте-ка, ребятки, обед готовить, лошадей поить-кормить, в общем делом заниматься. У нас еще много работы на сегодня.

Озадачив всех, сам я сел на кучу лапника, достал бинокль и стал осматривать окрестности. Интуиция подсказывала, что я нашел нужное мне место, но одной интуиции для полной уверенности было мало.

Место битвы

Осмотр был начат издалека. Вначале решил изучить «левый фланг», т. е. территорию за валуном. За ним сразу и резко начиналась гряда из трех продолговатых холмов, сплошь покрытых сосновым лесом, местами с подлеском из молодых лиственных деревьев и какими-то кустарниками. Что за этими холмами видно не было. Но важно, что эти холмы имели довольно крутой подъем, а сами они тесно примыкали друг к другу. Между ними не было больших впадин или сильного расчленения, которые обычно являются результатом деятельности небольших речек. Для меня это означало одно — монголы здесь пройти не смогут. Возможно, что дальше эти холмы можно обойти, но вокруг дикий лес и, если нет дороги, прорубаться туда они будут долго. Зима, как-никак, деревья под самый корень обрезать надо будет, иначе ни лошади, ни тем более обоз, не пройдут. Да и есть ли дорога за ними? По крайней мере, можно проехать вперед, посмотреть рельеф и, если место для свертка появится, надо будет сделать на них километровые засеки, т. е. сделать место тоже непроходимым. Слава Богу, людей хватает. Для засек очень хороши именно сосновые леса. Деревья валятся вразнобой, но вершинами в сторону врага, и преодолеть такое препятствие (да еще зимой) крайне сложно.

Сладенькое, т. е. холм, который я уже запланировал под свой укрепрайон, я оставил на потом и стал рассматривать местность вокруг нашей стоянки. Если столкновение будет здесь, то это — то самое место, где и будут проходить главные события.

Фактически это была поляна между двумя лесками. Один лесок не очень широкой лентой тянулся вдоль дороги с той стороны поляны, где был валун, причем, отсекая дорогу от поляны. Второй начинался метров через 300 и отсекал поляну от озера, до которого, как мне сказали, нужно было еще пройти метров 150 по протоптанной тропинке. Глубина поляны от основания холма до ближайшего леса составляла метров 250, что было явно мало для той роли, что я ей готовил. Значит, монголов к разговору надо «пригласить». А это значит что? Что деревья в леске надо будет спилить в этом месте еще в глубину метров на 70.

Я решил время не терять, и сходить в этот лес на лыжах. Ничего особенного не увидел. Лес как лес. Ближе к «моему» холму деревья потоньше, дальше — потолще. Я прошел его насквозь и вышел на санную дорогу моего обоза. Она как бы огибала его, а затем резко отворачивала и шла дальше строго по прямой, скрываясь вдали за небольшой возвышенностью. Когда возвращался назад, заметил за деревом лежку зайца. Походя, ткнул в нее палкой, и та ушла чуть не вся в снег. Вспомнил, как в деревне, еще в той жизни, видел ели со срубленными верхушками на высоте выше человеческого роста. Это из-за снега. Рубили те елки зимой (на Новый Год), отсекая ствол, как казалось, под корешок, т. е. на уровне немногим выше снежного покрова. Но летом, когда снега уже не было, оказывалось, что у елки была срублена только верхушка. Вот и здесь, сруби дерево на уровне лыж, а летом здесь будет кол, торчащий выше пояса. А нужен ли мне здесь такие колья? Подумаем.

После обеда я решил пойти на озеро. С собой взял только Митяя, который гордо тащил наши лыжи. Сам я захватил автомат и тепловизорный прицел. Так надежнее. Остальных оставил сторожить стоянку и лошадей (хотя тепловизор и показал, что никакого зверья вокруг нет), наказал им набрать дров на ночь и готовить еду.

Озеро оказалось не таким большим, как я ожидал, но и не маленьким. На довольно крутом спуске к нему кто-то вырубил ступеньки, и это позволило нам без труда спуститься. Недалеко от берега темнела прикрытая чем-то прорубь. Вокруг озера лежали холмы, и только в дальнем его конце была видна проплешина в виде замерзшей болотины. Я снова осмотрелся с помощью прицела, но все было тихо.

Удивительно, но видимо ветер сюда не пробивался и на льду лежал снег. Мы встали на лыжи, поскольку так идти было удобнее и, что немаловажно, безопаснее. На озере могут быть ключи, над которыми лед будет тонок, а на лыжах площадь опоры большая и шанса провалиться практически не было.

Все озеро обошли довольно быстро. «Мой» холм со стороны берега оказался более пологим, но к озеру он подходил по касательной, только краем, причем между ним и берегом рос вполне приличный лес, и был он шире того, через который мы проходили. В результате нашей разведки мне стало понятно, что по этому озеру монголы могут пройти только к замерзшей болотине. Но это был путь в никуда. Чтобы оттуда выйти на дорогу, нужно было бы идти в обход еще одной возвышенности, а потом еще прорубаться сквозь чащу версты три. А прорубаться будет непросто. Деревья были не очень толстые, но стояли сплошной стеной. Пешему человеку-то не пройти, не говоря уже о всаднике. И это я еще не знаю, какие препятствия таит в себе сама эта чаща. По диким лесам не везде пройдешь. Буреломы, завалы, осыпи, овраги из-за ручьев. Человек, конечно, все может, в том числе и, пусть узкую, но просеку здесь сделать. Вот только времени на это потребуется не один месяц, а его у монголов не будет. Вывод один: природа позаботилась о том, чтобы монголы могли пройти на Новгород только дорогой около валуна. Конечно, в этом природе нужно будет немного помочь, но за этим с нашей стороны дело не станет.

Опять же, несмотря на узкий проход, Фермопил тут не получается. Не горы вокруг. Если встать в проходе, монгольские лучники просто поднимутся по склонам соседних холмов и расстреляют из луков всех, кто этот проход будет оборонять. Значит, занимать надо именно «мой» холм, построить на нем крепость и заставить монголов штурмовать ее.

Начинало смеркаться, и мы двинули домой. Обратил внимание на то, что со стороны озера к моему холму был сразу не замеченный мною удобный подъем. Его существование меня просто порадовало. До поры будем им пользоваться. Народу и лошадей много, а, значит, каждый день нужно много воды. Опять же, рыба тоже не помешает. А за неделю до «контрольного срока» из всего этого леса засеку сделаем. Конечно, лес жалко, но он снова вырастет. Да и жалеть в моем случае людей нужно, а не лес.

На стоянке жарко горел костер, лошади спокойно что-то хрумкали, а ребятки мои рассказывали друг другу что-то смешное. Хороший день. Завтра начну изучать «мой холм». Только это ответит мне на все вопросы, хотя моя уверенность в том, что я «на месте» за сегодняшний день значительно окрепла.

Ночь прошла без происшествий. Правда, я вставал пару раз, осматривал окрестности в свой комплексный ночной и тепловизорный прицел, но ничего крупнее мыши не увидел. Да и лошади вели себя спокойно.

За завтраком я спросил:

— Снегирь, или ты, Митяй, не знаете как княжества наши свои границы помечают?

— Так, везде по-разному. Обычно на больших дубах, у дорог вырубают кресты.

— И Новгород на дубах?

— Не-ет. У нас климат другой, сырой да холодный. Любое дерево довольно быстро сгнивает, даже дуб. Да и дуба-то здесь практически нет. Тут знаки нужны более долговечные.

— Это какие же?

— Тоже крест выбивают, тоже у дорог, но только не на дереве (даже дубе), а на каком приметном камне или скале какой.

— Вот этот валун подойдет?

— Так-то да, только граница новгородская далеко отсюда, за Новым Торгом проходит. Да и гранит это, твердая порода, но зернистая. По-чухонски гранит означает «гнилой камень». Вырубленные на нем знаки постепенно стираются.

И тут я вспомнил Крестовый камень, что показывал нам проводник, когда мы еще в той жизни студентами путешествовали по Карельскому перешейку. Это был довольно большой камень, размерами, наверное, в 3–3,5 метра, имевший форму двухскатной крыши и лежал он на небольшом пригорке примерно на 27-м километре шоссе, ведущего от Финского залива в сторону Приозерска, в обширной, покрытой густым лесом ложбине. У восточного ската этой «крыши» хорошо были видны выбитый на камне крест и остатки второго креста. Их нанесли в качестве знаков, обозначающих границу, после заключения двух договоров со шведами (в 1323 и в 1595 годах). А вот, с другой стороны, следы от шведской короны в виде распустившейся лилии еле угадывались. Теперь понятно почему: камень тот тоже был гранитный. Со слов проводника-экскурсовода, таких валунов вдоль границы было не один десяток. Где они теперь?

В мое время произошли значительные изменения в климате этих мест. Значительно уменьшилось количество осадков. Кто в этом виноват, сказать не могу, но полагаю, что без влияния проведенных здесь крупномасштабных процессов мелиорации не обошлось. В результате повсеместно снизился уровень воды в водоемах и почве, что привело к высыханию и деградации болот, озер и водных источников. Это просто не могло (в значительной мере!) не изменить ландшафт этих мест. Не знаю, существует ли в моем времени это озеро, если да, то наверняка изменился состав окружающей его растительности, за прошедшие 800 лет холмы наверняка «просели» и изменили свои очертания. Стало возможным проложить дороги, там, где их невозможно было сделать. Но вот этот валун вряд ли куда делся, мог, конечно, уйти в землю, но ненамного. Надо бы на нём какую-то отметку сделать, чтобы потомки смогли это место отыскать, вот эту границу, дальше которой я монголов не пущу.

Может и этот каменюка зарастет мхом, да и будет лежать в лесной глуши. Но я уже принял решение. Более заметного камня близко нет. На его скате и выбьют каменотесы на все века крест православный во славу того, что здесь происходить будет. Вот и получится тот самый «Игнач крест». Прав был Сергей, похоже, что только так я, грешник, и оставлю о себе память. Вот и все. Имею я, в конце концов, хотя бы на это право или нет? По мне так имею. Ёкарный бабай!

Три следующих дня я посвятил изучению «своего» холма. Если смотреть сверху, то он напоминал трапецию с неравными боковыми сторонами. Большим основание он выходил на нашу стоянку, один бок был обращен к дороге, второй к озеру. А вот меньшее основание имело примыкающую к ней возвышенность в пол роста холма и площадью где-то 150 на 70 метров, а затем упиралось в зеленый хвойный лесной массив, край которого мне не удалось рассмотреть даже в бинокль. Практически весь холм был покрыт «корабельными» соснами, что говорило о том, что его верхним слоем, по-видимому, была супесчаная почва.

Сама конфигурация холма наводила на мысль о том, что мой укрепленный пункт должен будет иметь четыре стороны. Самая широкая сторона, длинной порядка 300 метров, будет обращена в сторону поляны с моей стоянкой. Это — самая опасная сторона и ее нужно будет хорошо укрепить. Правда, об этом позаботилась и сама природа: здесь склон холма был довольно крутой и позволял начать строительство стены, как на валу, т. е. на достаточно большой высоте. Вторая сторона, длинной около 140 метров будет обращена в сторону дороги и даже башней перекрывать ее. Здесь есть возможность для нападения противника, но соседний холм не даст ему должным образом развернуться. Обстрел с него моей рати будет затруднен тем, что склон у «соседа» очень крут, а если убрать растущие на нем кусты, то противнику вообще не за что будет там зацепиться, а сам он, при этом будет как на ладони. Повыше у этого холма склон более пологий, позволяющий стоять и стрелять из лука в сторону крепости, но оттуда даже до угла моей крепости, что перекроет дорогу, будет почти 200 метров, т. е. прицельный огонь невозможен, а от навесной стрельбы давно придуманы эффективные контрмеры. Ворота башни нужно будет сделать прямо напротив «моего» валуна. Он не позволит применить таран или еще что-либо вроде этого. Кроме того, стена эта пойдет под углом и за башней уже начнется знатная засека. Третья сторона, будет длиной метров 180 и располагаться у меня в тылу, на той стороне холма. Здесь к холму и примыкала та самая небольшая возвышенность в виде террасы в пол роста холма, а вокруг, чуть не до горизонта — сплошной дикий лес, край которого мне не удалось рассмотреть даже в бинокль и идеально подходящий для засеки. Огородив примыкающую к стене крепости «террасу» можно будет получить дополнительную площадь в виде неплохой ровной площадки, а само ограждение использовать как дополнительный рубеж обороны. Хотя, если честно, трудно себе представляю, каким образом из заваленного сплошной стеной на несколько километров зимнего леса можно было бы нас атаковать. Ну и, наконец, четвертая сторона, длинной порядка метров 120 будет обращена к озеру. К ней есть пологий подъем, но некоторые инженерные сооружения, думаю, станут значительным препятствием для возможного с этой стороны активного штурма. Завалы до озера сделаем мощные и, несмотря на то что их ширина здесь получится меньше желаемой, думаю, что монголы не смогут их прогрызть за три дня.

Затем я два дня «изучал окрестности». Наметил места, где «на всякий случай» надо будет сделать засеки и нашел в десяти километрах от стоянки место, так и просившееся для устройства пункта наблюдения за дорогой.

За этот период мне между делом удалось подстрелить двух глухарей, а на другой день лося, неосторожно вышедшего на дорогу метров за 70 перед нами. Выпотрошили мы его прямо здесь же, а тушу с помощью веревочной петли и двух наших лошадей, подтащили к стоянке. Мужики мне попались опытные. Очень быстро, в два ножа, с лося сняли шкуру. Признанные деликатесы — губу и язык лося передали отваривать, а печень — жарить. Отрезали также несколько кусков мяса с хребта. Остальную тушу, к моему удивлению, оставили на снегу, и она скоро схватилось морозцем. Но дальнейшие действия с ней удивили меня еще больше. Мои бойцы затащили тушу на бревно и стали распиливать ее (именно не рубить, а распиливать) с помощью двуручной пилы. При чем это у них получалось настолько легко, что за полчаса вся туша была разделана и упакована по мешкам. Век живи — век учись. Когда придет обоз, свежее мясо, да еще в таком количестве, будет для обозных неожиданным, но приятным подарком. Хороший кусок свежеприготовленного мяса — что может быть лучше в дальнем походе.

Обоз пришел вовремя. Все были довольны. Мои орлы — тем, что мы уезжаем, обозники — тем, что все мы живы и здоровы, да и мясо лося значительно подняло их настроение. Ну а я тем, что еще одна задача мною решена. Но сколько их еще впереди, ёкарный бабай.

Глава 9. В первый месяц лета

Пинта пота сберегает галлон крови.

Генерал Джордж Паттон

Легко в учении — тяжело в походе, тяжело в учении — легко в походе.

Генералиссимус А. В. Суворов

Солдат должен иметь вид такой, чтобы противник задумался о второй дате на своем памятнике.

Генерал-лейтенант А. И. Лебедь

Харчевня у торга

В харчевне у торга довольно громко прозвучал чей-то голос, привлекший всеобщее внимание:

— Так-то ж Игнача люди. А в волчьей шапке — Ерёма.

Стало тихо.

— Ты Ерему со своей дороги столкнул? Ерему?

— Ну, вон этого. Пусть будет Ерема. И шо?

— Да ничего. Везучий ты, паря, вот «шо». Не понял видно Ерема, что ты его нарочно в спину толкнул.

— И че б было?

— Да как тебе сказать. Если бы повезло тебе, то еще одним уродом в Новгороде стало бы больше, ну а не повезло, то одним дураком меньше.

— Это ты о чем?

— Не догадываешься?

— Да ладно, видали мы таких. Не запугаешь. Я на всяких ваших игначей-еремечей, пущай они и в волчьих шапках, а живо управу найду. Надо — до посадника дойду.

— До кого-кого? До поса-адника? Да ты, паря, больной на голову. На Игнача управу у посадника искать собрался.

В разговор стали вступать и другие, он становился общим:

— Да посадник сейчас по советам Игнача всю оборону города перестраивает. Кажную седьмицу они вместе город объезжают. Большое дело для Новгорода Игнач делает. Не поймет твоих жалоб посадник.

— Да и интерес у посадника к Игначу свой. Игнач мельницу поставил на конной тяге, в чудных таких печах хлеб печет. Вкусный. Да печет не только своим, но и для гридни посадника, а тот в ответ мясо да крупы ему везет. Тем друг друга и поддерживают.

— Игнач только подарками посаднику уже никак не меньше нескольких сел подарил, да каждый месяц плату ему передает за селище, где его люди обитают. Серебром.

— Так что, паря, мыслю, посадник с тобой долго болтать не будет. Кликнет своих людей, да передаст тебя им с рук на руки.

— А очнешься ты в уже подвалах палат белокаменных. Есть у посадника такие. Там тебя поспрашают немного, ну и, раз ты везучий такой, то может и отпустят. Только куда ты потом после этого, инвалид весь переломанный, подашься? Кому нужен будешь? Одна дорога — на паперть.

— Тогда к князю пойду, в ноги кинусь.

В харчевне засмеялись уже не сдерживаясь.

— Гы-гы. Во-во. Прямо к князю и ступай.

— Ой, уморил. Ох не могу. Князь у нас такой. Это тебе не посадник, этот не побрезгует. О-хо-хо. Лично своими кулачищами морду твою расквасит.

— А потом, как водится, опять же к посаднику тебя и отвезут, чтоб точно узнать, откуда ты такой выискался.

— Вот это ему точно антиресно будет.

— Ну а от посадника — сам знаешь, только на паперть, если доползешь.

— Игначь князю хлеб и муку на всю дружину доставляет, свечи опять же в обмен на продукты дает, намедни двух коней в честь дня рождения подарил…

— Не в этом дело. Князь чуть не кажный день или Игнача на обед зовет, али сам к нему в гости наведывается. Всё на войско его дивится, про всякие войны и хитрости военные в других странах расспрашивает. А тот, бают, ему не только отвечает, так еще и советы, понимаешь, паря, советы дает, да не кому-нибудь, а самому князю, а князь все по этим советам делает. И не жалеет.

— Ну не все и не по всем советам, но делает. А почему нет, если советы дельные? Смотри как за оборону взялись, воев кажный день совместно воевать учат. Вон…

— Я к владыке пойду.

— К кому? К Владыке?

— Ну ты, паря, людей вон совсем рассмешил.

— Во-во. Этот тебя выслушает.

— Выслушает, а потом смиренно так, тихонько так, да и поинтересуется, что ты, паря, имеешь против Новгорода и Святой Софии. И кто тебя, паря, сюда послал. А это тебе, паря, пострашнее будет, чем мордобой княжеский или костоломы посадника.

— После этого, паря, тебя, даже, если ты доползешь до паперти, то свои же калеки да юродивые тебя туда уже не пустят.

— И никто тебе корки гнилой не кинет.

— Но каждый плюнет.

— Так и околеешь под мостом.

— Это почему ж так?

— А потому, паря, что много доброго для Новгорода и церкви нашей Игнач сделал и делает.

Пришлый набычился:

— К боярам обращусь, али к купцам из господской сотни.

— Насчет бояр не знаю, а один из господской сотни намедни свое получил. Помешал ему Игнач чего-то и решил купец с ним разобраться. Вначале к лихим людям местным обратился, да Коська-жирный как услышали про Игнача, так и взад пятки. Тут, говорит, уже один такой был. Только над Игначем крылья два раза хлопнули и четырех здоровых мужиков как не бывало. Тогда этот «заказчик» ничего другого не придумал, как своих холопов ночью к Игначу в дом послать, да чтобы те, значит, вырезали всех, а потом, чтобы следы спрятать, дом Игнача подожгли.

— Ну и что?

— А ничего. Было их 12 человек. Пошли ночью. В дом вошли тихо. Да там и пропали. Утром люди Игнача привезли из них десять человек к дому заказчика этого, да у ворот бошки их дурные и поотрубали.

— А что же охрана?

— Во-первых, Игнач был в своем праве. Они в его дом за жизнями его и его людей пришли. А, во-вторых, там еще три десятка стрельцов Игнача стояли и никому голову высунуть не дали. А два десятка его меченосцев стражу попридержали.

— Да те сильно и не ерепенились.

— А дальше?

— А дальше — у кого хочешь в Новгороде спроси. У заказчика этого на дворе вою на весь Новгород. Ну он на коня, да к князю. А у того и посадник и Владыка. А перед ними двое самых верных людей человечка этого. Игнач их специально живыми оставил. Так вот, люди эти верные соловьями перед князем, Владыкой, да посадником заливаются, наперебой рассказывают, как их этот нехристь на злое дело послал, да в подробностях, и остановиться никак не могут, хотя к ним пыток (видно же) не применяли. Вот так вот?

— А Владыка как услышал, что купец велел после душегубства дом поджечь, так жалобщика этого посохом, да со всего плеча. Город-то деревянный, сколько зла такой пожар принести мог. В общем, пришлось бедняге в срочном порядке все свое имущество с убытком распродать, да в Псков со всем семейством и холопами перебираться. Едва успел ноги унести. Народ-то как узнал…

— А что его стрельцы да меченосцы по одному что ли не ходят?

— Ходят. Как же. Был тут случай. Они впятером зашли в харчевню за городом, недалеко от их селища, а там заезжий гость с наемниками куролесил. Не знаю, как там получилось, но накостыляли там этим ребяткам Игнача.

— Ну вот, можно же…

— Не торопись. Ушли они к себе, да ненадолго. Вернулось их две сотни, да во главе с Суздальцем. Будешь кому жаловаться, ты с ним обязательно познакомишься. Окружили они харчевню в два ряда а Суздалец (с еще десятком) дверь вышибли, да внутрь. Да и отметелили там всех, кто был. Самые хитрые в окно было, а там их уже ждут. За второй круг никто не ушел.

— А потом построились ребятки эти и строем по команде к себе ушли.

— А как же хозяин харчевни?

— Пожаловаться не успел. Игнач приехал, за обиду, да за ущерб заплатил, а своих обещал самым строгим образом наказать.

— Наказал?

— А ка-ак же! Насколько это правда, не знаю, но, как говорят, а люди врать не будут, они у него до обеда с тяжелыми каменюками в руках вокруг своего селища бегали.

— А потом?

— А потом построил он их и заявил, что вот теперь они действительно воины, что он вручает им каждому по мечу, который будет с ними до самой их смерти. Да и вручил каждому по мечу, а еще по брони, да по шелому, да по поясу и по боевому ножу. Да еще по серебряной монете, чтобы в харчевню могли с полным основанием зайти.

— Врешь?

— Вот те крест. Да вон, тут все эту историю знают. Так что у них одного заденешь — десяток набежит, десяток тронешь, пара-тройка сотен подтянется. А надо, так и все, как один, прибегут. Мало не покажется.

— После этого случая людишки Игнача даже сами немного нарываться стали (не все тогда свое оружие получили), да дураков больше нет. Игнач, правда, про то узнал, приструнил своих. Сейчас спокойно ходят и вежливо.

— Я к люду новгородскому обращусь. Найду управу.

— К люду? Что ж ты никак не угомонишься-то. К люду новгородскому? Это хорошо, это правильно, а то в харчевне-то нашей народ в основном приезжий.

— А ты, паря, это…вот же торг рядом, пойди щас в ряды, да крикни погромче, что ты там про Игнача и людей его думаешь. Пойди-пойди.

— Ну и что. И пойду. И крикну.

— Ну, паря, тебе только людей смешить.

— Пущай в кузнечный ряд сразу идет. Там веселее будет.

— Да не, лучше в оружейный.

— Лучше к бондарям.

— Не, в горшечный.

— К кожевенникам.

— Не, да ты, паря, в любой ряд на торгу ступай. На выбор. Тут без разницы. Тебе в любом ряду все думки люда новгородского и про Игнача, и про воинство его, да и про тебя болезного, быстро объяснят.

— Давай-давай, иди и мы за тобой. Посмотреть охота. Ой, умора.

— Ремеслуха, паря, это тебе не бояре. Эти долго слушать, да выяснять не станут.

— За Игнача сразу носопырку твою набок свернут.

— Тут половина Новгорода работу и заработок через Игнача получила.

— Рассчитывается честно.

— Не чинится, не бахвалится.

— Да не только в этом дело. Помыслами чист. Без корысти помог многим.

Тут входная дверь открылась и в харчевню с притопом ввалились двое в рабочих робах и кожаных длинных фартуках. Оба высокие, крепкие, чем-то неуловимо похожие друг на друга. Может братья, а может общее ремесло такими их сделало. Прошли внутрь уверенно, кивнули хозяину как старые знакомые, сели за свободный стол. Один спросил кваску, а другой вежливо, но с достоинством посмотрел по сторонам, да и поинтересовался над чем тут люд честной потешается.

— Да тут один скоморох Игнача поносит и на людей его управу искать собирается.

Новенькие переглянулись.

— Это который. Вон тот что ли? Смотрю, кровянку ему уже пустили. Как думаешь, Василий, может стоит добавить?

Василий, медленно приподнимая бровь, да не торопясь развернулся:

— Щас, кваску попьем… и добавим.

В харчевне стало тихо. Видно, было, что пришли люди уважаемые и против них никто за пришлого вступаться не станет. Один хозяин харчевни подбежал с кружками:

— Да ладно вам, ребята. Вон, ему все уже объяснили. Да и не в себе он, а юродивых трогать грех…

Те смолчали. Выпили квас в один большой глоток, да и поднялись на выход.

— Грех говоришь? Юродивый? Ну ладно, попили кваску, пошли, Василий.

Первый прошел мимо пришлого спокойно, а второй чуть шевельнул рукой, но голова у того дернулась, и он стал медленно сползать с лавки. Хорошо, кто-то его подхватил.

Дверь хлопнула. Ухо у пришлого стало наливаться красным. Хозяин харчевни подошел к нему, зачем-то потрогал его ухо и покачал головой:

— Ну что, паря, услышал глас люда новгородского?

Я сидел в темном углу и не знал, что делать. Потом отхлебнул пива, натянул шапку на глаза, да откинулся к стене. Вот она слава, пивка спокойно не попьешь, ёкарный бабай.

Новости июня

С самого начала лета новости пошли косяком. Вначале Горст и Кипп привезли серебро за вторую партию зеркал. Они были страшно довольны и сделкой и собой. Гордость так и выпирала из них в каждом жесте, взгляде, движении. Значит с зеркалами в Европе у них все сложилось неплохо. С загадочными лицами они позвали меня на пристань. Хоть и рядом, но поехали верхами. А на пристани…глазам своим не поверил…с нескольких кораблей разгружали самый дефицитный для меня товар — лошадей для моей тяжелой кавалерии. Я немедленно отправил Митяя за Бельским и Падеревским и сказал, чтобы еще с собой десяток верховых захватили.

Чувство невероятной удачи переполняло меня, но по загадочным лицам купцов я понял, что это еще не все. Действительно, после нашего приезда на пристань, по тяжелым сходням стали сводить слона с головой коня. Не может быть. Дестриэ! Ай да конь. Бугры переливающихся мускулов, а какой взгляд! Я, честно скажу, прямо расчувствовался и обнял, правда не лошадь, до ее шеи было трудно дотянуться, а гордо вздернувших подбородки купцов.

А здесь и Ян с Марцином и его людьми подтянулись. Марцин как лошадей увидел, спрыгнул с коня, бросил кому-то поводья и бегом к ним. Обнимает их, гладит, что-то шепчет на уши. Он уже и не надеялся, что мы себе тяжелую конницу заведем. За все это время только 72 нужных лошадки и удалось приобрести. Из них 60 половецких скоков по моему заказу пригнали, но они годились только для легкой кавалерии и использовались на тренировках да на охране обозов. А тут — целый табун для «тяжелой» кавалерии. На меня, как на Бога смотрит.

Когда эмоции немного спали, я, с разрешения купцов, приказал всех прибывших лошадей осмотреть, перегнать в конюшни селища, обиходить их, а дестриэ особо и только для него выделить подходящее стойло и овса. Впрочем, не сомневаюсь, что остальным тоже овса перепадет, особенно после того, как я дам команду Бельскому о том, что их можно распределять между его людьми.

Купцов же пригласил к себе. Для таких случаев у меня был припрятан бочонок очень неплохого вина. Я думаю, что купцы это тоже понимали.

Горст и Кипп чувствовали себя именинниками, и я их понимал. Они смогли совершить, казалось бы, невозможное. Я поднял тост за их успехи и здоровье, и мы выпили за это до дна. Но прежде, чем продолжить, решили закончить деловые вопросы. По серебру какие вопросы? Процедура уже заранее известная. Да и на этот раз купцы привезли серебро однотипное — в монетах, закупоренных в бочках, так что расчета (в этой части) много времени не занял. Другое дело — лошади. Товар представлен и надо было определиться с его стоимостью.

Честно скажу, я понимал, что купцы, насмотревшись на наши эмоции, загнут с их ценой до облаков. Но они, степенно помолчав предложили всех остальных лошадей (без дестриэ) обменять на еще одно зеркало.

Для ответа я предложил подождать гонца от моей «приемной комиссии». Купцы согласились.

Долго ждать не пришлось. Не успели Горст и Кипп закончить рассказ о своих дорожных мытарствах (неизбежных при подобных обстоятельствах), как прискакал Бельский с докладом. Лицо раскраснелось, видно, что доволен:

— Всего 100 лошадей. С дестриэ — 101. Ян всех осмотрел. Лошади с дороги устали, у двоих сбиты колени, но все здоровы. Так что он ни одной не забраковал. Лошади напоены, накормлены, разведены по стойлам. Жду команду по их распределению.

— Подожди с командой. Садись с нами. Ну что же, уважаемые купцы. 100 лошадей будут стоить, если брать их стоимость по 6 гривен кун (а именно по этой цене мы уже брали схожих лошадей в Новгороде), 600 гривен кун. Это 150 серебряных новгородок. Мы договаривались о продажной цене зеркала в 175 новгородок. Разница в 25 новгородок, сумма не малая. И здесь бы полагалось начать торг, но я представляю, каких трудов вам стоило достать и привезти такой товар, да еще в таком количестве. Думаю, что здесь не обошлось без очень высокого покровительства. Не переглядывайтесь, это очевидно, и я просто рад за вас. С учетом всего этого, скажу вам одно: я согласен.

Все (и почему-то Марцин тоже) облегченно вздохнули. Еще раз ударили по рукам. Налили на кубках. Выпили за успешное окончание переговоров. Здесь Марцин извинился и попросил меня его отпустить. Я его понимал, в селище его подчиненные ждут не дождутся его приезда. Все глаза, наверное, на дорогу проглядели. Лошадки-то вот они, а пока не твои. А что такое для всадника его лошадь? Больше, чем друг и дороже, чем родственник.

Я не стал возражать, и он, стараясь соблюсти достоинство до дверей еще все-таки дошел шагом, а дальше, слышу, плюнул на все и бегом побежал.

Ну а мы? А что мы. Началась вульгарная пьянка, да такая, что гости мои уехать не смогли, так у меня и заночевали. Они до конца так и не поняли, что они для меня сделали. И в отношении привезенных коней, и в отношении привезенных денег.

Впрочем, им тоже грех на меня обижаться, Сергей бы ни в жизнь не дал бы мне такие «подарки» им сделать. Что не так, ёкарный бабай?

А через пару дней приехал Ядрей — чулок, тот самый бортник, которого я попытался в пасечника превратить. Оказалось, что превращение произошло и состоялось настолько успешно, что он приехал не один, а с целой оравой бортников. Приехали они не пустые, и меда с собой привезли и воску для моего производства. Не даром, конечно, но ведь и не втридорога, да еще и с доставкой «на дом». Во-первых, каждый из них захотел купить мой «подарочный набор», что я Ядрею в свое время дал, но (вот ведь город купеческий) по той же цене, что он Ядрею обошелся. Ну и, во-вторых, на халяву расспросить меня об особенностях пчеловодства на пасеке. Тут мне надо было и лоха из себя не сделать, и бортников не оттолкнуть. Народ это солидный, самостоятельный, ни перед кем не прогибается. То, что они сами к купцу приехали — большое дело и это надо было закрепить как-то.

Пригласил всех в горницу, за разговором, не чинясь, проявил уважение, предложил стоялого меда. Правда, серебряные кубки не выставлял, это было бы уже лишним. Долго говорили о бортничестве и о пасеке. У моего деда в свое время была пасека, так что я смог им немало о ней рассказать, в то же время сам я никогда пасечником не был (тут я воду мутить не стал и это явно моим гостям понравилось) и многие тонкости просто не знал. Но, думаю, что для ХIII века и то немногое, что они от меня узнали, было наверняка для моих гостей крайне полезно.

«Подарочные наборы» я им продал значительно дешевле, чем если бы они покупали их на торге, но дороже, чем они обошлись Яндрею. Остальной воск и мед закупил у них полностью, причем по цене торга. Такой подход бортникам понравился, и они все лето и осень обеспечивали меня воском, а мое войско медом. Мало того, я еще сделал солидный запас того и другого на зиму.

Затем, снова меня навестила удача. У работорговцев это было время самого «сенокоса», и я смог, наконец, довести комплектность моей армии до «штатного расписания». Важно, что в это время удалось решить и вопрос с командным составом моих основных воинских подразделений.

Во-первых, я нашёл командира для моих стрельцов. Был он из какого-то мордовского племени и звали его Кежай (видимо от кежей — злой, хотя на злого он был совсем не похож). На принятия этого моего решения повлияло два фактора: во-первых, он был просто замечательный стрелок. У него даже фигура была нестандартная. Очень могучие плечи на обычном для мужчины его роста теле. Мог согнуть любой лук, а птицу легко бил влет. У меня даже из ружья так не получалось. Ну и второй фактор, тоже для меня немаловажный. Он говорил на славянском. Не сказать, что совсем бегло, но достаточно сносно.

Правда вначале я его чуть не перевел в рядовые стрельцы. Дело в том, что через пару недель после его «назначения» до меня стали доходить некоторые слухи, которые заставили меня усомниться в правильности моего решения. Я решил их проверить. Приехал в расположение и приказал собрать всех старших командиров стрельцов (включая полусотников) в отдельном помещении.

Похоже, что слухи оказались справедливыми. Я шел вдоль лавки и тыкал пальцем, а человек называл мне свое имя. Кирдаш, Веляй (вертлявый), Паруш (от паро — хороший), Кутяй (от кутявица — щекотливый), Суржа (т. е. заря). Потом пошли сплошные «птичьки» имена Сюлга (чайка), Мече (голубь), Туртас (дрозд), Кавал (коршун), Шякшата (дятел). Дальше спрашивать не стал.

— Славяне есть? Нет? Что, одна мордва? Ну-ка, пошли на стрельбище.

Первые луки стали поступать еще апреле. Сделано их было уже не мало. По крайней мере, у «начальства» они уже были. По результатам стрельб снова вернулись в казарму. Настроение у всех (и особенно у меня) было тягостное.

— Объясни-ка мне, Кежай, по какому принципу ты назначаешь командиров у моих стрельцов? По принадлежности к мордве?

— А почему нет. Матвею Суздальцу можно, а мне нельзя?

— У Матвея всех его людей хоть сейчас учителями рекрутов ставь, а у тебя на должность по какому принципу попадают? У тебя половину твоих «командиров» самих учить стрелять надо. По-славянски до сих пор двух слов сказать не научились. Как они командовать будут? Какой пример подавать? А все потому, что ставишь ты их на должность не по заслугам, а только потому, что они твои земляки, в рот тебе заглядывают, да за медовухой для тебя бегают. Не так, скажешь? Что молчишь? Почему ты не в форменном обмундировании? Кто это тебе такие красивые красные штаны подарил? Кто я спрашиваю? Повторить?

Двое понуро встали.

— Перевожу вас в стрельцы. Даю наряд: три дня будете убирать отхожие места. Убирать вот этими красными штанами. Приказ понятен. Идите в расположение, вы здесь больше не нужны.

— Ты, Кежай, гад такой, что же делаешь? Я, значит, стараюсь из моих воев единую семью создать, а ты тут личную семейственность развести решил? Все мои дела разрушить захотел? Сегодня же соберем вечером всех стрельцов и проведем выборы. Не выберут тебя командиром — верну Ибрагимке. Ты, похоже, неплохой стрелок, но командир из тебя, как из дерьма…стрела. Я все сказал. А вам, командиры хреновы, так скажу. Как ваши подчиненные про вас решат, так и будет. Назначат сотниками — будете сотниками, назначат десятниками, будете десятниками. Не назначат никакими командирами — не будете командирами. Будете просто стрельцами. Кто не согласен, пусть снимает мою одежду и вперед к Ибрагимке. Вы мне такие не нужны. Стрелять не научитесь — отберу оружие и в обоз. Там себя не зарекомендуете — сам Ибрагимке верну. За полцены возьмет. Понятно? Разойдись, ёкарный бабай.

Вечером провели обещанное собрание. Удивительно, но Кежая, который перед людьми честно покаялся, снова выбрали командиром всех стрельцов. Причем с очень большим перевесом. Тот даже слезу смахнул. Меня это удивило, но порадовало. Значит, командир-то он не плохой, только по темноте своей на лесть оказался падкий, да должного понимания того, куда он попал ему не хватило. Воеводы из него, уже понятно, не получится, но стрельцами командовать сможет. А вот дружков его стрельцы пощипали сильно. Сотниками вообще других выбрали, из полусотников только трое (из восьми) сохранили свой пост. Десятники назначались Кежаем по-другому принципу и практически все они остались на своих должностях.

Красные штаны (после использования) я приказал к дереву посреди селища привязать, чтобы всем память была о последствиях кумовства и лизоблюдства в моей армии. Даже потом, когда уходили, они так и остались висеть. На память.

Смог я решить к тому времени и вопрос с командиром копейщиков. В Новгороде нашел, из свободных. Всю жизнь воевал. Был и десятником и сотников и командиром отряда. Дома не завел, семьи не имел. Но возраст. (Хотя что за возраст, сорока лет нет). Точнее, не я его нашел, он сам ко мне стал проситься. Мол, не может «на гражданке», а для дальних походов уже староват. Звали его Алексей Щука.

Как командир всем он был хорош, но строевой подготовке научиться не смог. Так он что сделал. Поставил себе заместителя из молодых, так сказать «зам по строю». Алексей ему приказы отдает, говорит, что сделать надо, а тот уже это строевыми командами до остальных доводит. Не самый лучший вариант, но у них в паре хорошо получилось. Зато в работе с личным составом равного Алексею Щуки у меня не было. Он тебе и с копьем, как швея с иголкой, и с тесаком только что не жонглирует, и знает когда рявкнуть (а то и по шее дать), когда отпустить, а когда просто по плечу похлопать да похвалить. Личный состав за ним хоть в огонь, хоть в воду. Большое дело для командира.

Ну и отдельный разговор про начальника моей медицинской части. Нашел я ее, как и абсолютное большинство других своих людей, на торге у Ибрагимки. Лет под тридцать (по тем временам, в общем-то немало), стройная, по имени Милица. Откуда она и как попала в рабство она говорить не стала. Пообещала потом как-нибудь рассказать. Но имя славянское. Правда, в моем мире больше популярное в Сербии, Черногории, Македонии, в общем в той стороне. Да и говорила она по-славянски с непривычным, хотя и легким приятным акцентом. Была она травницей и, как все полагали, ведуньей. Редкая профессия на Руси, причем люди, владеющие ею, считались опасными. Поэтому в ее сторону даже не поглядывали. Только свяжись с этими знахарками. Ты ее обнять захотел, а она тебя силы мужской до конца жизни лишила. Люди божились, что сами были подобному свидетелями.

При всеобщем веровании в высшие силы, когда лечение часто проводилось с помощью молитв, заговоров, заклинаний, отыскать травницу, что лечила с помощью целебных настоев и отваров — уже большая удача, а мне из разговора с ней стало понятно, что она еще и «резальница» (хирург по-нашему). Используя экстракт красавки и настойку опия, она, как выяснилось, умела «отключать клиента» и проводить ему довольно сложные операции, в том числе по ампутации конечностей. Такую я упустить не мог.

Ибрагимка за нее долго не торговался, похоже сам ее побаивался. Я не знаю, как там насчет заговоров, но вот карантин ей не понадобился. Ни видимых болезней (я, конечно, не сам ее осматривал), ни насекомых. И это из Ибрагимкиных-то пенатов. Я разрешил ей набрать себе из имеющихся у меня людей человек 15 и обучить их оказанию помощи прямо на поле боя. И здесь она заявила, что хотела бы, чтобы я закупил с десяток тех женщин, что сидели с ней у Ибрагимки в клетках. И что самое странное, что я, прекрасно понимая, что она просто желает спасти этих людей, тем не менее не смог ей отказать. Понимаете, вот все понимал и не смог. Да чего там, понравилась она мне. Своей внешностью, своей спокойной уверенностью, надежностью и одновременно, что бы там про травниц не рассказывали, какой-то незащищенностью. В общем, купил я ей этих женщин, и она уже почти месяц с ними занимается. А я… А я стал, как бы по делу, но навещать их. Сяду в сторонке, слушаю, как она их учит. И понимаю, что смешно выгляжу и уйти не могу. Может быть правда что-то здесь потустороннее? Хотя, какое «потустороннее», что глупости-то молоть. Очень даже не потустороннее.

Ее голос меня завораживал, хотя говорила она страшные для женщины вещи:

— Ваш враг — паника. Даже сильному и крепкому мужчине может стать дурно от вида бьющей фонтаном крови. Самая распространенная ошибка при оказании первой помощи — неумелое или вообще ненужное наложение жгута. Жгут надо накладывать только при повреждении крупных вен. Например, когда рука или нога отрублены. В подобных случаях кровь ярко-красная и вытекает толчками. В других случаях жгут не всегда нужен, мало того, часто бывает вреден. Накладывая жгут или перевязывая рану забудьте о том, что происходит вокруг. Не обращайте внимания на врагов, кровь, мат и смерть, что будут рядом с вами. Для вас не должно быть ничего и никого, кроме человека, которому вы оказываете помощь. И еще. Вернемся к жгуту. Его нельзя накладывать надолго.

— А на сколько.

— Скажем, если время с утра и до полудня поделить пополам — где-то будет в самый раз. Зимою меньше.

— А если надо еще подержать?

— Ослабьте жгут, прижмите вену. Пусть в этом месте тело отойдет, а жгут наложите снова, но только немного выше или ниже. Но имейте в виду, даже полдня для жгута — это много.

— А если повязка пропиталась кровью, ее как менять?

— Если повязка пропиталась кровью, на месте менять ее не нужно, надо прямо на нее оборачивать следующую. Когда будете перевязывать на месте, ничего из раны не удаляйте, будь то песок или торчащий предмет, кость, например. Наложите повязку возле него. Их удаление вами может привести к усилению кровопотери. Несите ко мне, я на лавке лекарской (операционном столе) сама разберусь. Сшивать раны будем учиться завтра, а сейчас собирайтесь, пойдем в лес. Будем мох собирать для перевязочного материала. Его каждой из нас, если бой будет, может очень много понадобиться.

Когда женщины вышли, она повернулась ко мне:

— Михаил Игнатьевич, ты что-то хотел?

— Да нет, так зашел. Тоже поучиться невредно.

— Судя по инструментам, что ты мне передал, так это мне у тебя еще учиться и учиться.

А я сижу, смотрю на нее и сказать не знаю что. Дурак дураком, ну ёкарный бабай.

Строевая подготовка

Князь зачастил ко мне в селище. Вот и сегодня приехал. Мы стояли с ним на возвышенности и смотрели на то, как на «плацу» мои люди занимались строевой подготовкой. Я комментировал:

— Война требует порядка и дисциплины. Даже не самые в обычной жизни воинственные народы нередко выходят победителями тех народов, в обычной жизни которых взращивается агрессивность и воинственность, но которым на войне не хватает дисциплины. Без дисциплины нет строя, и когда против строя воюет толпа индивидуально хорошо подготовленных и физически более сильных воинов, то они все равно остаются толпой и потому почти всегда проигрывают. Без дисциплины нет стойкости. Без дисциплины приказы не выполняются, каждый сам себе командир.

— Ну, в княжеской дружине все подчиняются.

— Подчиняются, да только не главному воеводе, а своему князю. Толку от этого мало. Но и своему князю они вот так подчиняться не могут. Вон, смотри. Сейчас вот эти, что на плацу, попадут в «засаду».

В это время на поляне, что мы называли плацом, две сотни рекрутов маршировали колонной по 6 человек. Идут в ногу (и то хорошо), никто не требует «чеканить шаг» или «выше ножку». На одной ноге клок сена привязан, на другой — соломы. В это время из кустов им во фланги выскакивает типа толпа «недругов». Звучит команда и колонна, остановившись, распадается на две половины, каждая из которых оказалась друг к другу спиной и лицом к нападавшим с двух сторон «врагам». Теперь это уже две шеренги, глубиной в три человека каждая. Новая команда и мгновенно с каждого фронта образовалась стена щитов, блеснули лезвия мечей, над ними — кончики копий, в двух шагах за ними — лучники, уже готовые к стрельбе.

— Что скажешь, князь?

— Так они знали про «засаду».

— Верно. Пока — знали. Знали, а все равно вон там двое замешкались. Но навыки нарабатываются постепенно. Скоро они будут все делать быстро, как надо и не задумываясь. Все это — результат многократного повторения. Почему они, не обсуждая, выполняют команды? Потому что верят своим командирам, потому что понимают, что в бою некогда выяснять правильный приказ или не правильный. Не только в стратегии, но и в тактике ключ к победе. Был такой франкский полководец, звали его Наполеон. Когда он воевал в Египте, то ему приходилось сражаться, в том числе с мамлюками — очень сильными в единоборствах всадниками. Так вот этот Наполеон о них говорил так: «Один мамлюк почти всегда победит всадника-франка, 100 франков будут сражаться со 100 мамлюками на равных, но 1000 франков почти всегда победит тысячу и даже три тысячи мамлюков». Почему? Потому что франки Наполеона сражались строем. Так сильно влияние тактики, порядка и дисциплины!

Мы еще посмотрели на тренировку, и я снова вернулся к нашему разговору:

— Строевая подготовка необходима чтобы добиться слаженности действия ратников, особенно в пешем строю. У каждого из них рост разный, а значит и шаг разный. А нужно добиться, чтобы при появлении опасности все они четко разворачивались, причем именно туда, куда надо, чтобы никто ни с кем не сталкивался и никому не мешал. Вот такие упражнения и служат для того, чтобы сплотить ратников в единое целое. Их приучают, не раздумывая выполнять команды не мешкая, не думая — четко, слажено и быстро. Но это не все. Строй у воинов еще одно качество вырабатывает. Рядом со своими соратниками (которые постепенно становятся для него семьей), каждый чувствуя общую слаженную работу, участвует в ней и потому начинает ощущать себя частью чего-то очень большого и мощного. Он не одинок. Он силен. Он обязательно победит. Эти — не побегут! Военной практики им не хватает, но это придет. Вначале — учеба.

— Как делишь людей в строю? Скажем, германцы самых сильных воинов ставят в середину. Здесь же находится и вождь. Эта наиболее мощная часть войска прорубает дорогу остальным…

— С точки зрения выказывания личной храбрости и возможности получения быстрого результата — это неплохо. Плохо то, что именно эти наиболее сильные воины каждый раз несут и самые большие потери. Вождь постоянно впереди войска — это вообще глупость. Убили или ранили вождя и все, считай битву проигранной. Или напала засада с фланга. Вождь должен организовать отпор, а он в это время впереди всех мечом машет. Кстати, что у вождя должно быть для такого отпора? Правильно, резерв! В общем, Чапаева на твоих германцев нет. Вот у монголов под страхом наказания хан всегда должен оставаться позади войска, все видеть и принимать мудрые решения.

— Кого на них нет?

— Чапаева. Ну, это такой умелый полководец. Я читал о том, как он учил своих ближников, где и когда всякий раз должен находиться воевода. Но вернемся к германцам. Даже самые сильные и крупные воины не могут долго махать мечом (булавой, копьем) и вскоре после начала боя им потребуется замена или обессилевший боец обречен. А замена, сам понимаешь, должна проводиться организованно, т. е., опять же, требует руководства и… дисциплины. А где это отрабатывается? В том числе, в ходе строевой подготовки.

Я не стал говорить князю, просто сам вспомнил. Вот бокс на ринге длится три раунда по три минуты. Всего — 9 минут. Между ними, пусть небольшой (по 1 минуте), но перерыв. Всего-то 11 минут, и то у боксеров к концу боя руки «опускаются». А ты попробуй без остановки хотя бы пять минут помахать (пусть без доспехов) длинной железякой. К чему я это? На практике даже подготовленного дружинника хватает минут на 10 активного рукопашного боя. Дальше — руки опускаются. Наши спецназовцы, способные до получаса непрерывно сражаться с равными соперниками, в средневековье вообще вызвали бы подозрение в том, что они не иначе, как оборотни. Но свою тему я с князем все-таки продолжил:

— Те же монголы часто сражаются отдельными отрядами, которые бросают в бой на короткое время, после чего они отступают, а их место занимают другие, с которыми они потом снова поменяются. При этом внутри строя всегда находятся стрельцы и менее опытные воины, которые обеспечивают эту смену. Если чему и стоит поучиться у германцев, так это наличию у них хотя бы подобия строя, их знаменитой «стене щитов». Такое их построение не сложно, но на первом этапе боя, бесспорно, продуктивно. Плохо то, что этот их строй не может двигаться, скован: воины не могут отойти назад или развернуться во фланг. Поэтому, их строй не выдерживает долгого боя.

— Почему скован?

— А вот, из-за отсутствия этой самой строевой подготовки. Воины не приучены к единым совместным действиям, а размер шага у них разный. При попытке наступления (или организованного отступления) стена щитов ломается и никакой дополнительной защиты уже не дает. В результате эта «стена» просто рассыпается, и пехота становилась крайне уязвимой, особенно для конницы.

— Понятно. Тут всё твое войско?

— Нет, около 150 человек на хозяйственных работах. Здесь и кухня, и прачечная, и мельница, и хлебопекарня, и бани, и рыбная ловля (а в зимнее время еще и охота), и дневальные производят уборку в помещениях и на прилегающей территории. Скоро начну на покос человек по 30 отряжать (сено-то на зиму надо заготавливать). Рекомендую, кстати, приехать посмотреть. Там использовать будут очень любопытное приспособление. Думаю и тебе его иметь захочется. Остальные — с утра до темноты (за минусом приема пищи) на занятиях. Дневной послеобеденный сон, так принятый у новгородцев, я отменил.

— А если дождь?

Жилье просторное. Оборудовали, пусть не большие, но фехтовальные комнаты плюс территории под навесами. Есть место и для занятия физическими упражнениями, направленными на развитие мускулатуры, выносливости, реакции. Таскают, поднимают, опускают бревна различного размера, бегают с каменьями по кругу. Мы регулярно проводим соревнования по меткости в стрельбе, кулачному бою, борьбе и владению оружием. Проявивших себя — поощряем. Вся жизнь воина должна состоять из подготовки к битве.

— А когда же отдыхать?

— Когда? На войне.

— Вот как? Необычное решение. И что, свободного времени у них вообще нет?

— Практически нет. Но мы стремимся занять людей и в том случае, если оно у них появляется или нами выделяется. Вон есть специальные комнаты, где моих будущих бойцов священнослужители (спасибо Владыке) обучают грамоте. Обязаловка для всех, кто не смог написать свое имя. В Новгороде-то почти все грамотные, вот и мы не отстаем. Зато донесение или приказ теперь любой прочесть сможет. Да и написать, если надо.

Князь повернулся к свои людям:

— И вы еще жалуетесь? Ладно, поехали дальше.

Подготовка меченосцев и копейщиков

Александр изъявил желание проведать своих дружинников, да посмотреть на ход тренировок моего воинства. Не откажешь, да и скрывать мне тут нечего. Выехали в расположение тренировочной зоны и добрались до нее довольно быстро. Из-за поворота перед нами возникло три больших поляны, где проходили занятия по трем родам войск моей пехоты. Я предоставил князю право выбора, и он повернул коней в сторону меченосцев. С конских спин сразу было видно несколько групп, каждая из которых отрабатывала что-то свое.

Эти мои «рекруты» имели в руках — плетеные из прутьев круглые щиты. По весу они чуть ли не вдвое превышали вес боевых щитов. Вместо мечей — этакие деревянные дубины соответствующей формы. Деревянные, но тяжелые, по сравнению с мечами они тоже были чуть ли не двойного веса. Но и боевые мечи и несколько щитов, лежат здесь же, на специальных подставках. Их присутствие дисциплинирует и не дает свести дело к забаве. Да и некоторые тренировки проходят с их использованием.

В первой группе шла работа со щитом. Вел занятие сотник (из «суздальцев»):

— С большим щитом всё просто. За ним нужно что? Правильно — прятаться. Спокойно принимаем на него удары, иногда отвечаем, сокращаем расстояние, не даем первой линии противника активно действовать. Это время для копейщиков и лучников. Бить большим щитом неудобно и, если следует просто сдержать врага, стой уперто, создавай крепостную стену тем, кто за тобой. Если же нужно перейти к атаке, то последовательность действий здесь такая. Вначале выносим руку со щитом вперед, вот так. При этом левая нога впереди, а низ щита прикрывает ее голень. Видите? Затем, вот так шагаем вперёд правой ногой, подтягивая тело под щит, сгибаем левую руку. Одновременно с этим наносим мощный удар справа сверху. Всем понятно? Конечно, в бою всякое бывает, но так следует действовать в 9 случаях из 10.

— А если щит средний, такой же, как у нас?

— Хорошо. Вот, я взял средний щит. Он легче и потому это уже не просто защита, но и серьезное оружие. Им и зубы противнику выбить можно и ошеломить его, и добить, если потребуется. Но чем он хуже большого щита?

— Ноги не прикрывает.

— Молодец, правильно. А это значит что?

— Ноги надо беречь. Опять же, ноги сбережешь, так по голове достанется.

— Все верно. В поединке один на один ноги будут самым уязвимым местом бойца. Но со средним щитом воин может неплохо маневрировать. Надо угадывать направление чужих ударов и постоянно двигаться. Если противник тоже в таком же положении, значит надо вспомнить о финтах. Я вас чему учил? Замах в одну сторону, удар в другую. Ну-ка, покажи. Коряво, …но в целом правильно. Теперь об атаке. Если у тебя бронь есть, то лучше всего использовать щитовой отбив. Так, встаем в стартовое положение. Так, левая рука вытянута, и левая нога выставлена. Притягиваем к себе левый кулак. Вот так. Вперед как бы выставляем локоть. Так, замерли. Вот видишь, как у них? А у тебя? По шее хочешь? Нет? Делай. Вот так. Теперь подаемся вперед всем телом и делаем шаг правой ногой, при этом распрямляем левую руку со щитом, как бы с силой раскрываем дверь нараспашку. Так. Что будет с противником?

— Получит удар по мечу, а также по руке. Если мощно ударить, то и до тела пробьет.

— Что сразу делаем?

— Наносим удар в эту дыру в защите.

— Что с противником?

— Убит. В 9 случаях из 10.

— Нет, если проморгает атаку, то в 10 из 10.

— А мне как? Я не слабый, но ростом не вышел.

— Я тоже не великан. Небольшой рост при силе тоже может быть преимуществом. Вот смотри. Эй, дылда, иди сюда. Показываю. Я будто запнулся и присел, прикрываясь от противника щитом. Что будешь делать, противник? Что дылда делает?

— Сразу наносит удар мечом сверху.

— Правильно, так делают все. А теперь смотри, сразу, как только он нанесет свой удар, бросайся не назад, не в сторону, а вперед, входя в контакт с его телом кромкой щита. Вот так. Теперь, резко вставая, подцепи и поднимая подбрось противника щитом. Он еще цел, но ты бьёшь его в открывшуюся ногу. И сразу отскочил. Все. Он твой. Но без брони такую атаку лучше не применять.

— Какие слабости у щитника?

— Когда противник спрятался за щитом и несколько попыток пробить его были неудачными, то у нападавшего, а еще хуже, когда у самого меченосца, складывается ощущение, что он, как щитник, вообще неуязвим. Это не так. Главная проблема щитника заключается в том, что щит, во-первых, хочешь или не хочешь, но сковывает движение, а, во-вторых, мешает обзору. А, значит, и среагировать он не всегда успевает. Хотя дело часто в уровне подготовки. Есть самый распространенный способ пробить защиту щитника, о котором (почему-то так считается) что сами щитники даже не догадываются. Это — удар финтом в голову и когда щитник, реагируя на него, поднимает щит для защиты (опять же, закрывая себе видимость), резкий перенос удара под щит, вот сюда, в бедро левой ноги …или куда там придется. Поэтому первое, чему мы будем учиться, так это противодействию от этого «хитрого удара». Ударили в голову, защитил и сразу прикрыл ноги, а лучше сам атакуй.

— А если противник видит, что после удара в голову щит сразу идет вниз.

— Он попытается пробить в голову дважды, а скорее всего, ударит по диагонали слева сверху, со стороны его вооруженной руки. А ты чего ждешь? Не давай! Сам атакуй. Этот момент будет отрабатывать всю седьмицу.

— Что, семь дней и всего один прием?

— Потом еще семь дней на второй, потом еще семь дней на третий. Я вам суть показал: противник проводит финт, ты увел щит на защиту от атаки, а он бьет в другое место. Сами направления действий могут быть любыми, а, значит, нам учиться да учиться. Каждый день и по многу раз. Чтобы руки сами, без головы все знали и делали. Я так понимаю, что мы к войне готовимся, а на войне учиться поздно будет.

Тут он оторвался на проходящий радом спарринг:

— Первуха, ну сколько раз говорить, в щитовой схватке надо вынудить противника сделать хотя бы пару шагов назад, а затем сразу же пойти на него в атаку, не останавливаясь и с каждым шагом наносить удар, то по верхней кромке щита, то по ногам. А ты, Босой. Отступать со щитом можно только в бок, понимаешь, только в бок! Если ты начнешь пятится назад, противник только усилит атаку и задавит тебя. Ну ладно, перерыв.

— А ты бы, дядька Шип, если бы выбор был, с чем бы пошел на щитника, ну, если бы у тебя меча не было?

— С топором. После нескольких хороших ударов от щита только щепки останутся. Тут важно рубить с умом, чтобы топор в древесине не застрял. Но главное не в этом. Топором легко любой щит зацепить, да в сторону отвести. После этого бей этого бедолагу куда не попадя.

Потом задумался ненадолго.

— В ближнем бою топор и меч используются схожим образом, но есть и отличия. Режущая поверхность меча длиннее, а значит, вероятность нанесения противнику ран выше. Его вес больше, чем у топора, значит, и сила удара побольше будет. Цент тяжести у топора находится далеко от руки, а это значит, что им труднее управлять, рука с ним быстрее устает. Кроме того, деревянная рукоятка может не выдержать удара о твердый предмет. Но мечу необходимо большее место для удара. Меньший вес топора позволяет действовать быстрее, менять направления, чаще применять обманные движения. Топор более прост в изготовлении, не так дорог, его легко ремонтировать, что тоже немаловажно. Ну ладно, о топорах пока все. Разбились по парам и начали.

Князь тоже решил размяться:

— Ну ка, дайте и я разомнусь. Вот ты побудешь моим напарником.

— Побойся бога, Ярославич. Эти ж еще только учатся.

— Вот и поучатся. Ну, давай, нападай.

Князь стоял спокойно, меч опущен и свободно лежит в руке. Он кажется расслабленным, левая рука занята (держит шлем подмышкой). Кажется со стороны — вот глупый, сейчас просто ткнут его мечом и бой закончен. Но смотрю, как закусил ус «учитель» и понимаю, что что-то здесь не так. Не простачок князь. И, наконец, до меня доходит. Он же на «живца» ловит глупых рыбешек, возомнивших себя крупной рыбой. Специально подставился, а стойка его как раз и рассчитана на «молодых, да ранних». Из этой позиции легко неожиданно перейти в атаку, снизу восходящим ударом, вспарываешь живот до ключицы. А если противник сам кинется на тебя, несложно отбить любой удар и сразу контратаковать. А со стороны, кажется, просто стоишь, силы экономишь.

Но посмотреть не получилось. Один из «учеников», выбранный для экзекуции насупился и даже с обидой пробурчал:

— Ага, дядька Шип нам этот приемчик уже показывал. До сих пор все нутро болит.

Шип подскочил к нему и треснул по затылку:

— Как разговариваешь с князем!

— Молодец, Шип, а парня не тронь. Жалко, конечно, что не размялся, но уже то хорошо, что на рожон твои воины не полезут. Ну, раз так, то показываю. Из этого положения существует несколько хороших атак. А вот, добры молодцы, еще одна «ловушка». Смотрите, меч на плече, сам вроде расслаблен. Противник пытается воспользоваться этим, ему кажется, что он видит открытое для удара и легко уязвимое место, брешь в твоей обороне. И он бьет туда, не думая, не понимая, что противник сейчас будет его убивать. Зря, он это. Закинутый на плечо клинок — это фактически готовый замах. Как действовать? Показываю. Противник пытается рубануть тебя сверху. Ты …раз… и вторым ударом добиваешь его. Он напал снизу. Ты раз… и два. Что имеем? Труп. Пытается ткнуть тебя в грудь. Вот так. Больше не будет. Понятно? И еще одно. Я смотрю, вы на тренировке обмениваетесь ударами по очереди. Ты меня ударил, потом я тебя. Так, конечно, проще, вот только в бою так не бывает.

И видя всеобщее внимание, видимо тоже решил внести свою лепту в подготовку моих орлов:

— Избегайте обоюдных поражений. Бейте по мечу противника только для того, чтобы сбить его. За этим всегда должен идти добивающий удар. Никогда не делайте только одного удара. Показываю. Обманное движение — боковой удар; ложный выпад — прямой удар, рука противника — его голова — живот; отбив — замах — подсечка. Постоянно работайте ногами. Да не прыгайте, а быстро ходите. В настоящем бою основная работа не руками с мечом и щитом, а ногами. Все время следите за промежутком между вами и противником. Учитесь разрывать его или наоборот сокращать. При большом расстоянии до противника пытайтесь достать его только в голову или в плечо, попытаетесь ударить в живот, сами подставите свою башку. Я смотрю, вы мечами круги нарезаете. В бою не должно быть никаких вывертов. Эти круги нужны только на тренировках, а в бою бей по самому короткому пути. Всегда полностью вытягивай руку, иначе нужного удара не получишь. Отсюда, что важно? Постоянно берегите свои руки. Отрубить руку легче всего. Если меч достиг цели, оттягивая его, прилагай усилия, чтобы сделать порез как можно глубже. После атаки, даже если ты уверен, что противник убит, разорви расстояние и займи защитную стойку. Все понятно?

И уже, обращаясь ко мне:

— Ну вот и размялся малость. А ты боялся.

Во второй группе разучивали простые атаки, в ходе которых используются только базовые 1-2-3 рубящих удара, сразу направленные на поражение противника. Здесь и рубящий сверху и косой удар от основания выи (т. е. шеи) противника к его нижним ребрам на другой стороне грудины, и рубящие горизонтальные и рубящие снизу восходящие. Наконец, кастетный удар — то есть удар кулаком с зажатым мечом в грудь или лицо. Особое внимание уделяется ударам по самому уязвимому месту. А это вовсе не туловище и не голова, и не то, что приходит на ум в первую очередь. Это — руки. Девять из десяти ударов в бою на самом деле приходятся на кисти и предплечья.

Отрабатываются такие удары при движении как вперед, так и назад. При этом вырабатывают привычку после каждого удара слегка протягивать рукоять меча на себя. В бою это позволит не «провалиться» и не потерять меч при ударах.

Не отслеживается, чтобы во время тренировок противники не проводили защиты и атаки «в меч» (как обычно рубятся в современном мне кино). Это ведет к наработке неверного восприятия дистанции и утраты бдительности. В бою это позволяет противнику провести, например, захват руки, удар щитом или просто сильный пинок, сбивающий с ног или выводящий из равновесия. А провести такой удар — значит решить исход боя.

Слышу, распекает кого-то один из «тренеров»:

— Смотри. Удар идет от плеча, не сгибая руки. Вот так. Только такой удар будет иметь большую силу. А будешь часто руку в локте сгибать, быстро устанешь, тем более что на тебе бронь будет с рукавом до локтя.

«Учителем» оказался Векша (он же — Гаврила Олексич). Князь не утерпел и подозвал его:

— Ну, как дела? Как питомцы.

— Да ничего, княже, учатся помаленьку. Стараются. Одно никак не могу им вбить в башку, что результат от контратаки в три раза выше, чем результат самой атаки. Мало того, первая атака всегда отнимает втрое больше сил, и требует в три раза выше скорости нанесения ударов. Говоришь-говоришь, все вроде бы понимают, соглашаются, а как до дела, прямо как бычки. Каждый рвется атаковать первым.

— А ты заранее определяй — ты атакуешь, а на тебе — защита и контратака.

— Да пробовал. Все равно оба в атаку лезут.

Здесь откуда не возьмись, нарисовался мой хозяйственник, Степан Молчун.

— Хорошо, Михаил Игнатьевич, что мечи деревянные. Никак не могут понять, что для блокировки нужно использовать плоскость меча, а не лезвие.

— Ну, так ты собери таких, возьми у них их ножи. А дальше — бей лезвиями ножей друг о друга, тогда быстро поймут, что к чему. На своих клинках это лучше и сразу доходит. Только это… вполсилы бей, ножи не сломать надо, а только зазубрины на них сделать. Помаются с заточкой, на всю жизнь запомнят, что меч не палица и что, чем острее лезвие, тем легче его повредить.

Но князь мои потуги не одобрил и видя это Векша не удержался:

— Тут ты не прав, Михаил Игнатьевич. Я тебе так скажу: рубящий удар надо не столько блокировать, сколько отбивать и отбивать жестко. При этом в реальном бою времени рассуждать о том, каким образом подставлять оружие, плоской стороной или лезвием, времени не будет — дай Бог успеть заслониться, да так чтобы тебе пальцы не отрубили. Учитывай и то, что рубящий удар очень сильный. Его наносят с целью разрубить тебе кости или срубить голову и при этом пробить имеющуюся у тебя защиту. А раз удар сильный, значит и быстрый. А чем отбиваем сильный удар? Сильной частью клинка, а она — у рукояти меча. Если верхней частью клинка попробуешь, то клинок супротивника легко соскользнет тебе на персты (пальцы), а противник часто именно в руку и целит. И тут не до выщерблин на железе, да и толку тебе потом в не выщербленном мече. И еще одно. Если не можешь увернуться, то, чтобы ослабить удар — принимай его вблизи, чтобы противник нанес его медленной (ближе к рукояти), а не быстрой частью клинка. Я вообще-то так тебе скажу. Варяги в единоборствах вообще удары мечом не парируют. Могут, конечно, защититься щитом, но обычно просто уклоняются от удара. Для этого они все время перемещаются и «сражаются корпусом». Противник обычно стремится нанести ему подсекающий удар по колену, не прикрытому щитом. Зная это, викинги специально тренируются именно от него уходить. Меч противника, не встречая сопротивления, резко уходит в сторону, ему в этом еще могут немного «помочь» и … все, битва закончена.

— А я вот слышал, князь, что у викингов есть такие мастера, что могут двумя мечами драться. Правда, аль нет?

— Дурь какая. У такого «мастера» преимущество только против противника, вооруженного одним мечом. Но если у того есть еще и щит, то он сильнее. Одновременно рубить двумя клинками трудно, они длинные, будут мешать руг другу. Удары мечами один за другим будут слабее, чем могли бы быть, из-за иного распределения веса. Сам попробуй. С двумя мечами не заслонится от стрелы, да и от копья тоже. Пугнул тебя копейщик, ты меч увел, он тебя тут же заколол. Даже от вражеского щита не защитит, а тот может тебе не только все зубы выбить. Меч и нож, еще куда не шло.

Я крякнул, вспоминая исторические фильмы своего времени, но промолчал. Вспомнил другое. В современном мне мире достаточно распространено убеждение, что меч за спиной — это очень круто, мужественно и естественно. Во многом это убеждение возникло благодаря кинематографу, где могучий воин обязательно носит за спиной либо меч, либо колчан. Причем это выглядит более, чем убедительно. И никого не смущает тот факт, что такого в принципе не было и быть не могло. По крайней мере, по отношению к мечу. Причин по которой воины средневековья не носили мечи за спиной несколько, но суть одна — люди в те времена не гонялись за «эффектностью», предпочитая удобство, которое позволяло выжить. И все-таки я не удержался:

— А не удобнее меч носить не сбоку, а за спиной.

— Как? За спиной? Не смеши. Человек просто не сможет выхватить длинный меч со спины из-за длины своих рук, они слишком короткие, чтобы получилось его достать и это еще не уделяя внимание скорости. А ты представь, что нужно, например, выхватить меч где-нибудь в помещении. Кроме того, меч так неудобно носить за счет его тяжести, рукоять значительно перевешивает лезвие. Чуть наклонился, он и выпал.

Впрочем, я точно знаю и об исключениях. Так, двуручные тяжелые мячи носили за спиной, но только во время переходов. Но быстро достать такой меч невозможно.

Видимо, чтобы сменить тему, князь тоже обратился к дружиннику:

— Что дальше думаешь с ними сегодня делать?

— Смену стойки, приемы освобождения «увязшего» меча.

— Завтра?

— Парные удары с двух сторон без остановки меча.

— Ладно, иди. Больше терпения и все получится. И это…, знаю я тебя, руки сильно не распускай.

— Постараюсь, княже. Но так они быстрее учатся.

— Я сказал.

— Все понял, княже.

В третьей группе учились вращать меч кругом и «восьмеркой». Один круг над головой, второй перед собой. Упражнение рассчитано на подготовку связок кисти руки к большим нагрузкам при нанесении ударов-финтов. В четвертой группе проходили рубку предметов. Нарабатывались удары мечом по неподвижному бревну в разных плоскостях, затем по подвижному (на подвеске или в руках у напарника).

Пятая группа занималась немного в стороне. Прямо в землю, очищенную от растительности, были вкопаны бревна, изображающие противника и имевшие в высоту около 2 метров. На этих бревнах отрабатывали все виды нападения и защиты. Мои рекруты то пытались нанести удар чучелу «в голову», то грозили его «бокам», то старались подрезать ему «ноги». И все это под надзором десятников, которые стояли рядом с хворостинами и лупили ими новобранцев каждый раз, когда те при ударе отводили в сторону руку со щитом и открывали тем самым себя для удара противника.

Александр Ярославич пройти мимо такого упражнения, конечно же, не мог.

— Это зачем?

Понимаешь, князь, я учу их не только рубить мечом, но и колоть. Согласен, для славянских дружинников это необычно. Даже сейчас, я смотрю, концы мечей у твоих дружинников не острые, а закругленные. Почему так? Тут несколько причин. Удар с плеча (или рубящий удар) редко бывает сразу смертельным. Его видят, а, значит, его легче отбить, площадь удара велика, и он может не пробить защиту. Кроме того, при таком ударе обнажается правая рука и правый бок. Человек на какойто момент становится беззащитным, если не для противника, дерущегося прямо против него, то для его соратника слева. Именно на этом был в свое время построен принцип мясорубки в римской пехоте. Легионеры в строю всегда старались нанести удар не тому противнику, что был напротив каждого из них, а тому, что сражался с их соседом справа. При этом наносили удар именно колющий. Делали это по команде, каждый раз отодвигая щитом противника, который был напротив легионера, под меч своего соседа слева и принимая на свой меч открытый бок противника своего соратника справа. В результате выкашивали врагов целыми рядами. Таким образом, колющий удар наносился при прикрытом щитом теле, и вонзался во врага, открытого для удара, раньше, чем тот успевал сообразить откуда пришла смерть. Такой удар труднее увидеть и сложно отбить. Он наносится вот так, снизу вверх, а в качестве цели выбираются бока или живот, реже — пах противника, которые, как правило, не защищены или слабо защищены доспехом. Так вот, римляне при этом были вооружены довольно короткими мечами — гладиусами. Рубить, конечно, при случае, им тоже можно было, но им в основном именно кололи. И кололи очень результативно, убивая противника толпами, как на скотобойне. Думаю, что для войны с монголами и нам надо постепенно заменять рубящий удар (характерный для войны с лыцарями) на колющий.

— Но колющий удар хорош только когда сражаешься в строю.

— Нет, такой удар важен и в единоборстве. При рубящем ударе движения клинка предсказуемы, его предугадать несложно и, уклонившись от удара (или отразив его) можно нанести свой ответный удар по вытянутой с мечом руке или в открывшуюся часть тела.

— Или подрезать сухожилия под коленями или на пятках, — вмешался кто-то из старшей дружины, — а затем легко опрокинуть его на землю и пусть он скрежещет зубами, кусает щит и рычит аки зверь какой. Тогда можно не торопиться, посмотреть, послушать, а потом добить его без труда.

Князь нахмурился. Ему явно не понравилась попытка дружинника поучаствовать в разговоре. А может быть и его кровожадность. А может и то, и другое вместе. Тот тут же осекся, и отошел в сторону, приложив руку к груди, и тем самым как бы прося прощения.

Дисциплинка, однако. Quod licet Iovi, non licet bovi (что можно Юпитеру, нельзя быку).

Ярославич отвернулся, и я продолжил:

— Имей в виду, в колющем ударе все иначе, чем в ударе рубящем…

Тем временем прошли дальше. Там тренировались, как сказали бы в мое время, в спарринге. Групп было несколько. Проходя мимо одной, князь остановился, слушая задание, которое давал воинам сотник:

— Если ты выше, а твои руки и оружие длиннее, то ни в коем случае не надо идти на сближение с противником. Держи его на расстоянии, ему будет трудно напасть на тебя, а ты это сделать всегда сможешь. Если же преимущество по длине на его стороне, то идите на ближний бой, тем более что короткое оружие и короткие руки на малой дистанции не недостаток, а преимущество. Теперь смотрим, как держать противника на нужном расстоянии, и как перейти в ближний бой. Показываю…

Князь кивнул и пошел дальше. У следующей группы отрабатывались финты и приемы единоборств с противником, вооруженным мечом:

— Финт — это обманное движение, ложная атака. Такая атака всегда начинается с мощного начала, но в полете меча рука расслабляется, прежнее направление движения прекращается и делается резкий переход к другому направлению. Вот так, или вот так, или, для примера, так. Смена направления легко выполняется поворотом кисти. Показываю. Предположим, вы решили провести ложный удар в плечо справа. Если твой противник не сможет отличить финт от атаки и серьезно вложится в защиту, он откроется для удара слева, который ты и должен будешь ему нанести. Показываю. Медленно, быстрее, еще быстрее и снова медленно.

— А если он поймет, что это ложный удар?

— Чувствуй противника. Никто не мешает тебе сделать два или три финта, прежде чем провести атаку. Постоянно двигайся, сбивай его с толку.

— А я тебе доспех под меч подставлю, да тебя и зарублю.

— Меч — вот твоя единственная защита. Не полагайся на прочность доспеха, иначе начнешь допускать саму возможность пропуска удара. Держи меч полным хватом, что ты, курва, его держишь тремя пальцами. Это тебе не твой дружок. Вот так, вот так … Без прочного хвата тяжелым мечом быстрое движение не сделаешь, да и …можно просто выбить меч из твоих рук. Вот так … понял? Подними меч, продолжим. Вот я нападаю. Стоп. В чем твоя ошибка? Что я тебе каждый день повторяю?

— Отступление назад, как правило, ведет к поражению… Больно же…

— В бою больнее будет. Как надо отступать?

— Да помню я. «Когда надо отступить, отступать надо вбок, по кругу».

— Так не только с мечом, так в любой драке. Противник прет на тебя, кулачищами машет, и, если ты задом пятишься, он тебе обязательно достанет. А когда ты в сторону метнулся, он кулаками-то только воздух месить будет. А тут ты ему сбоку. Так и с мечом. Что будет, если он тебя рубанул от души, а меч преграды не встретил? Правильно, он обязательно вот так провалится, прогнется и спину тебе подставит. Понял? Ну, посмотрим, как ты понял. Нападай.

— Ты же сказал «нападай», а сам?

— А я и не нападал. Блокировать нужно только те удары, что тебя достать могут. Вот я вроде как на тебя напал, а достает до тебя мой меч? Нет, не достает. Так ты вместо того, чтобы свой меч под такой удар подставлять, просто убери его. Что будет, если меч преграды не встретил? Ну вот, а ты говоришь «понял». Работай, работай. Ну, давай еще раз.

Дальше шли единоборства меченосцев с соперником, вооруженным копьем. Слышу:

— Торцуй его щитом, торцуй, пока ближе не подошел. Вот так. А ты чего? Ну и что, что их двое. Не давай им соединиться в пару. Видишь, второй копейщик бежит на помощь этому? Ждать нечего, немедленно атакуй, того, что ближе. Иначе один из них обязательно зайдет сбоку и убьет тебя. Когда бьешься против копейщика, не жди, когда противник тебя заколет. На расстоянии ты его достать не можешь, а, значит, при первой возможности сам на него беги. Если ему и удастся нанести удар, то только один, да и тот в спешке. Главное, не останавливайся, если он сумеет отступить, все твои труды насмарку. А в ближнем бою ему копье не помощник. Догнал — коли, руби его. В 9 случаях из 10 проиграет бой (а, значит, и жизнь), копейщик.

— Ну, с таким раскладом наша всегда возьмет.

Князь решил вмешаться.

— Всегда, говоришь. Давай, попробуем. Вот у меня древко, будем считать его копьем. Вот у тебя щит, а вот и твой «меч». Разойдемся шагов на десять. Вот так. Ну, нападай.

Помня наставление, молодой вояка подхватил щит поухватистей и бросился на князя, стремительно набирая скорость. Князь стоял спокойно, но в последний момент неожиданно поднял свою палку и ткнул ею, как вроде хотел ударить в лицо поверх щита. Воин по инерции щит поднял, а князь просто шагнул в строну с его дороги и пока тот ничего за щитом не видя, продолжал бежать, с разворота заехал своей палкой по его широкой спине. Тот устоять не смог, сбился, шлепнулся, как бежал, на траву, да по инерции еще проехался по ней метра два. Дружинники княжеские откровенно гоготали, но десятник за своих подопечных решил заступиться:

— Ладно вам. Вишь, молодой ишо. Научится. А ты, князь, осенью приезжай. Цыплят, их по осени считают. А из этого, помяни мое слово, хороший петушок получится. Ну, вставай, защитничек. В 9 случаях из 10 говоришь, так это при условии, что супротивники одинаково оружием владеют. Князь таких щитников с пяток один положит. Значит, крепче учиться надо. Ну, до равного с князем уровня дорасти, вряд ли дорастешь, но и так позорно проигрывать тоже не будешь.

А князь молодец. Сам подошел, руку протянул, помог рекруту подняться, одобрительно похлопал его по плечу, сказал что-то утешительное. Тот расцвел и, хотя ежился лопатками, но смотрел вслед отъезжающим чуть ли не счастливыми глазами. Ну, прямо как будто ему не по спине заехали, а серебряную монетку подарили. Вот пойми ты людей, ну, ёкарный бабай.

На обед сделали перерыв. Обедали у меня в трапезной. Разговор, конечно же, зашел о питании моих воинов:

— Чем кормишь?

— Сейчас овощей еще нет. В основе питания — каши. Овсяная, ячменная, гороховая. Каждый день (за исключением поста для верующих) даем мясо или рыбу. Без этого орлам моим такой нагрузки не выдержать.

— А это из чего?

— Мясо прокручиваем в специальной мясорубке. Получается фарш. Это помогает справиться с недостатком зубов у части воинов. Либо фарш добавляем в каши, либо самостоятельно жарим его на сковородах. Получаются вот такие порции. Мед, что на нашем с тобой, княже столе, пить им не позволяю, но пиво иногда вечерами воинам моим подают.

Очень заинтересовали князя мои мясорубки. Чтобы объяснить принцип их действия мне даже пришлось одну из них разобрать. Хорошо, что процесс этот не сложен. Их происхождение тоже не вызвало у меня проблем.

— Где взял?

— Ну, конечно, в Константинополе. Купец из дальних стран привез, а я купил.

— Ну-ну. А для чего ты ими вот так мясо портишь? Его жевать зубы есть.

— Чтобы ответить на этот вопрос надо сначала себя спросить, а почему новгородцы умирают от старости уже где-то годам к 45, а в 40 уже не воины, а старики? Посмотри на купцов заморских, у них такого нет. Не знаешь? Так я тебе скажу. Все дело в питании. Сильный перекос в сторону хлебных продуктов при недостатке мяса и молока вызывает повальное заболевание зубов. У меня на родине его называли кариесом. Этот самый кариес съедает зубы уже к 30 годам. У нас ведь от кариеса одно лечение — идешь к коновалу, и он тебе больной зуб выдирает. Не идешь — зуб сам выкрошится, а до этого соседние зубы этой болезнью заразит. А нет зубов, то и, скажем, мяса или там рыбы вяленой человек уже есть не может, деснами их сильно не пожуешь.

— А лечить эту болезнь нельзя?

— Пока нельзя, но я своим каждый день даю забрус жевать. Это срез верхней части (крышечек) запечатанных сот, т. е. того, что находится за бруском самих сот. Помогает.

— Знаю я, что такое забрус. Можно и пожевать.

— Можно? Нужно! Ты, княже, еще достаточно молод и тебя эти проблемы не сильно волнуют, а ты вон у своих дружинников об этом спроси. В условиях походной жизни, чем они питаются? Вяленым мясом, да вяленой рыбой. А если зубов нет? Кашей пустой? Меняется питание и человек ослабевает, на него наваливаются болячки разные. Воин только в силу, только в мастерство войдет, а тут на тебе, был боец, а стал немощный старик. А мясорубки эти помогают ратникам моим свои здоровье и силы сохранять.

— А вкус не портиться?

— Идет летний мясоед, так что сейчас сам попробуешь. Я сказал, чтобы нам кашу с фаршем, да котлеты из него же, в числе прочего подали.

Князь кинул взгляд на своих дружинников, те стояли, опустив глаза и иногда только переглядываясь между собой.

— Не продашь. Хотя бы одну.

— Пока, сам понимаешь, не могу. Вернемся к этому разговору через год. Но ты не огорчайся, схожий подарок я тебе уже сейчас сделаю.

Подарок принесли быстро. Просто я знал, что рано или поздно такой разговор состоится и приготовился. Это было дубовое корытце полукругом и под него — серповидная маленькая секира, но с рукоятью не сбоку, а посередине лезвия, со стороны обушка. Показал, как пользоваться.

— Конечно, мясо не так мелко рубит, но достаточно. На всю дружину нарубить трудно, но на старшую дружину хватит. Ну, пойдемте к столу.

За столом, естественно, больше всего восхищались кашей и котлетами. Они же не знают, что я туда еще и масла сливочного положил. Втихаря делаю помаленьку, да в каши добавляю. А иначе, где людям силы брать? Религия-то та же самая, а климат-то другой. Вот и получается, как самая работа, так пост.

— Еду воруют?

— Как-то было, княже.

— Выпорол?

— Хуже. Перед строем переодел в хламье и вернул Ибрагимке. За полцены, но с условием продать кочевникам.

— Жестко.

— Другим неповадно. Зато больше случаев таких не было. Еды хватает, она одинакова для всех. Значит, воровал просто из желания украсть. Это не воин. На него все равно в бою никакой надежи. Да и хабар обязательно бы стал воровать, за это свои все равно прибили бы. Зачем же на обучение такого тратиться?

— Побеги были?

— Только вначале. Два раза. Это кажется, что просторы вокруг, да тысячи дорог, а реально в лесах наших пройти можно только по отдельным местам. А в этих местах — сторожи. Их и взяли. Да кому я рассказываю.

— Выпорол?

— Нет, метод тот же. Ибрагимка. Очень действенный и безотказный. Представляешь, только людьми они себя почувствовали, одеты, обуты, при броне и оружии…А тут с тебя все содрали и обратно мордой в дерьмо, из которого тебя добрые люди вытащили. Свои же их сильно осудили. Представляешь, посчитали предателями! Мол семью нашу большую предали. Настаивали, чтобы я их повесил. Но я не стал грех на душу брать. А у Ибрагимки их как дураков последних встретили, среди рабов конкуренция к нам попасть, а эти сами от нас побежали. Но больше не бегут. Да и куда бежать? У большинства и дома-то никакого больше нет. А ели есть, кто они там? А здесь — уважаемые люди. А я слово каждому дал, через год сам всех отпускаю, с бумагами, одеждой, оружием и какими-никакими деньгами на первое время. Владеть оружием учу, грамоте учу, кормлю вон, как свободные не едят. Знаешь, что скажу? Вот придет время и распущу я их по домам, так они сами не разойдутся. А нам как раз в то время надо будет пустоту заполнять, замену искать тем, кто неизбежно сложит свои головы в боях с ворогом.

— Если так, то почему вторые побежали?

— Среди приобретенных холопов оказался земляк одного из тех, что у меня уже месяца два был, он с ним новостями скорбными и поделился. Когда напали на их селение, пока мужчины сражали, бабы в лес успели с детьми уйти. Одни в лесу они могли и не выжить. Вот они вдвоем на следующую ночь и ушли.

— Что же ты их Ибрагимке-то вернул. Ну, выпорол бы…

— Правила жизни моих людей должны быть одни для всех. Иначе завтра замучаешься разбираться в причинах того или иного проступка. Правда это… не скрою… шепнул я Ибрагомке, чтобы на Восток или солеварам их не отдавал.

— Кому продал?

— Из Киева купцы были, им.

— Ну так те точно крымцам их продадут.

— Не продадут. Сбежали они по дороге.

— Откуда знаешь?

— Так они сюда пришли, да на коленях стояли у ворот моего селища полдня.

— Что так долго?

— Так из-за меня…я решение долго принимал. Укрыть чужого раба…чревато. Так я до Владыки поехал, совета спрашивал. Оформили так, будто он мне этих рабов «на хранение» передал. Хозяев-то нет (да и появятся ли), где их искать — неизвестно.

— Ну, а потом что?

— Взял я их. Правда, они у меня месяц отхожие места чистили.

— Потешались над ними люди-то поди?

— Да были такие, попытались вначале…

— И что?

— Так, они же в меченосцы попали, ну, командир их и подошел…

— Это, Суздалец что ли?

— Да он.

— И что?

— Да дал… один раз…

— Представляю.

— В общем больше никто не смеялся. Приняли их обратно как своих. Только Ибрагимка все жалуется.

— А ему-то какое дело? Он свое получил.

— Да те, кого я ему вернул, рассказали своим соседям о том, как здесь холопы живут, чем занимаются, как тут кормят…Эти соседи — своим соседям…

— Ну?

— Так теперь мне там хоть не появляйся. Все хотят, чтобы я именно его (или ее) купил. А я как? Мне и жаль их, но всех их я выкупить не могу. Зато те, кого выкупал, теперь считают, что это и был самый счастливый случай в их жизни. Кто же из них после этого побежит? Хорошо хоть, что я сколько хотел холопов купить, столько к сегодняшнему дню уже и купил. А к Ибрагимке (и делу его) можно по-разному относиться, но мне он помог здорово. Не без корысти, конечно, но мне бы иначе своего войска не собрать.

— Ну так ведь трудно здесь холопам. Занятия вон идут до седьмого пота.

— Это если бы занятия эти шли из-под палки. А тут каждый понимает их важность именно для себя. А сейчас уже и первые результаты пошли, так, не поверишь, занимаются так, что спать их загонять приходится. На хозяйственные работы (где, казалось бы, передохнуть можно) — только по приказу. Ты на своих не оборачивайся, у них такого побудительного мотива нет.

— Ну-ну, может и дело говоришь. Я начинаю привыкать к тому, что ты все время прав оказываешься.

И немного спустя:

— Я смотрю, ты при создании своей рати не сохранял племенные связи своих людей. Это случайность или ты преследовал здесь какие-то цели? Мы обычно стараемся объединить людей по признаку родства или совместного проживания, так им легче в бою, сильнее надёжа на соседа.

— Нет, княже, мне это не подходит. Мое войско собрано с бору по сосенке. Оно состоит из представителей множества народов и племен, причем многие эти народы и племена часто были врагами в их прошлой жизни. Более того, мои люди часто относились к различным слоям населения, в том числе в рамках одного народа или племени. Здесь ты встретишь и бывших охотников, и бывших землепашцев, и бывших ремесленников, и бывших купцов, и… даже бывших вождей. Но теперь все они родились заново. Мне нет дела до того, кем они были в прошлом. Теперь у них новый род, новое племя, а точнее — новая очень большая семья. Все они — члены этой семьи и у них только одна специальность. Они — воины и больше никто. Каждый из них займет свое место в этой семье и это место не зависит от того, кем каждый из них был в прошлой жизни или кто у него родители. Они должны полюбить эту новую семью, стать ее частью, а для этого я должен разорвать их бывшие кровные и родственные отношения. Хотя, нужно признать, что землячество все еще остается. Но землячество людей из разных родов моего войска только скрепляет отношения между меченосцами и копейщиками, лучниками и конным отрядом. В ходе совместных занятий (поверь, достаточно тяжелых) они привыкают оказывать помощь друг другу, завязывать дружественные связи, основанные на общей доле и общей цели. Вот я поделил их на десятки и сотни. Так вот уже сейчас попробуй, тронь любого из десятка и десяток, не сговариваясь, выступит на его защиту. Задень десяток и поднимется сотня. Задень сотню и встанет вся рать. Теперь, повторюсь, десяток — их семья, сотня — их род, моя рать для каждого из них его племя.

— Ну с этим, помнится, мы уже сталкивались. Помнишь историю с разгромом харчевни? Впрочем, в последнее время с жалобами что-то не обращаются.

— Так, дожди закончились, каждый день тренировки до изнеможения, некогда дурью заниматься. Кроме того «выпускные экзамены» и довольно сложные, они уже прошли. Так вот, я хочу сказать, что в них рождается новый дух, объединяющий их и делающий их сильными.

— Ну да, и на побег соседей по десятку не подобьешь. Люди из разных мест и племен и бежать им нужно в разные стороны. Хитер ты, Игнач. Ох, хитер.

— Ну и это тоже. Чтобы люди изменились, нужно время, а это позволяет это самое время выиграть.

— Ты только вот что, сильно в равенство-то не играй. Есть овцы, и есть пастыри, есть те, кто исполняет приказы и те, кто приказы отдает. Так Богом установлено и не нам…

— Да помню я, что при феодализме живем.

— Где живем?

— Да, это слово одно мудреное. В Константинополе услышал. Оно говорит о том, что не только Бог, но и правила жизни нашей устанавливают, что люди равными быть не могут. Какое может быть равенство между князем и ремесленником? Правильно я говорю? Ну, вот. Здесь это тоже есть, куда же деваться. Так уж получилось, что многие десятники и сотники у меня — из бывших вождей. Но, если честно, я их по происхождению не отбирал, они сами выбились. Почему? Потому что и до этого были, как правило, воинами. А откуда может взяться хороший воин, если он за скотиной ходил или хлеб сеял? Умеет железо в руках держать, и то хорошо. Ты вот, со скольких лет с мечом? С восьми? Да каждый день, да с лучшими учителями?

— Ты что, Игнач, никак меня в свое войско сватаешь? Десятником, небось?

— Я бы тебя воеводой сосватал, да ты все равно не пойдешь.

Посмеялись.

После обеда поехали посмотреть тренировки копейщиков.

Здесь в первой группе рекруты мои сидели на траве, а Алексей Щука им рассказывал «вопросы теории». Князь остановил меня и стал слушать, а Алексей, будто не замечая нас, начал «вещать»:

— Копейщику надо хорошо запомнить и даже заучить следующее:

Копьё — мощное и очень опасное колющее оружие, но копейщик — это воин второго ряда. Это означает, что в бою ему впереди делать нечего. Его место или за линией щитов меченосцев или на фланге, то есть там, где он своим длинным оружием будет иметь возможность отбить или нанести удар. Дело в том, что у копейщика есть очень опасное оружие — копье, но при этом обе его руки этим заняты копьем, а, значит, защита у него слабая.

Копейщик не должен в одиночку нападать на меченосца со щитом, это работа для двух копейщиков. Противник, вооруженный мечом и щитом, почти всегда убьет копейщика. Но двое копейщиков почти всегда убьют меченосца. Обычно это происходит так: один копейщик сильным ударом в край щита смещает его в сторону, а второй наносит быстрый удар в открывшееся место. Эту работу «в паре» необходимо постоянно отрабатывать на тренировках.

Если уклониться от боя с противником, вооружённым щитом и мечом, один на один не удается, необходимо постоянно двигать кончиком копья, колоть чаще и все время держать противника в обороне и напряжении. Старайтесь наносить как можно больше ложных ударов, все время описывая острием копья круги на уровне ног и солнечного сплетения противника. Тогда он слишком поздно среагирует на настоящий укол. И не стойте на месте, постоянно двигайтесь.

Для копейщика особенно важно соблюдение расстояния до врага, т. к. в ближнем бою его опасное оружие бесполезно. Если его противник все-таки смог обойти наконечник копья и устремиться к копейщику, у того есть несколько способов защиты. Это либо резко вытянуть копье назад, так чтобы наконечник опять оказался между ним и противником, либо разорвать расстояние, даже если при этом пришлось бы немного побегать, либо вспомнить, что копье имеет не только наконечник, но и обратный конец, который можно использовать как дубину. Ну и либо отбросить копье и использовать тесак. В последнем случае нужно резко шагнуть навстречу набегающему противнику и атаковать его с тесаком в руках на близком расстоянии. В ближнем бою тесак имеет значительное преимущество перед длинным мечом. В результате, совершенно неожиданно для врага, окажется, что это копейщик пробил его защиту, а не он его.

Если копейщик сражается один на один с другим копейщиком, ему следует изматывать противника постоянными финтами и переводами из одной зоны поражения в другую. Кроме того, другого копейщика можно наконечником и рубануть, остальных — только колоть.

Одной рукой копейщику копье держать не следует, его могут вырвать или вышибить.

Князь качнул головой:

— В целом эти правила достаточно очевидны. Ладно, поехали дальше, пусть люди без нас занимаются.

— Туда не поедем. Там у мня Ерема разведку мою тренирует, он просил меня с гостями у него не появляться. Я вообще-то обещал.

— А что так?

— Он обучает своих орлов драться любым оружием и подручными средствами. Они выполняют специальные упражнения как для правой, так и левой руки, чтобы при ранении одной из них, будущий воин мог перехватить оружие и продолжить бой.

— Очень интересно. Давай заедем, может он возражать против князя не будет.

Но посмотреть тренировку моего спецназа не удалось, при нашем приближении прозвучал сигнал их дозорного, и занятие было остановлено. По деревяшкам в руке было понятно только, что они отрабатывают ножевой бой. Ерёма вышел вперед и поклонился князю. Тот чуть кивнул головой и спросил:

— Пошто остановились? Продолжайте, мы мешать не будем.

— Не обижайся, Александр Ярославич, но ножевой бой моей группы не предназначен для простых воинов…, да и для показа другим тоже. Одно скажу, сейчас мы отрабатываем простые и очень быстрые удары. За один удар сердца их нужно нанести три раза. Со временем, доведем их количество до четырех.

И, помолчав, добавил, поглядывая на князя и его дружинников:

— Нам бы хотелось продолжить занятия…

Князь ничего не сказал и направил коня в сторону стрельбища.

— Серьезный у тебя командир разведки. И отряд у него … небольшой, но серьезный. Посмотри, как они двигаются. Опасные воины. Очень опасные.

Я промолчал. А что говорить? Князя тут не обманешь. Главное, что не обиделся. А мог бы. Ну, Ерема. Ну, ёкарный бабай.

Стрельцы

Подъезжая, услышал голос самого Кежая:

— Ты не на стрелу смотри и не на рукоять лука. Все внимание на цель. Только тогда попадешь. Ты же не со спины коня стреляешь, а с твердой земли, а, значит, должен стрелять лучше степняка, а ты в такой круг не попал.

Потом кому-то другому:

— Запомни, стрелец может держать натянутую тетиву такого лука не больше десятка ударов сердца, но с каждой ударом ему это будет даваться все тяжелее и тяжелее. Руки начнут дрожать, а тетива опускаться. Это значит, что долго с натянутой тетивой целиться нельзя. Выбери цель заранее, резко натянув тетиву, два-три удара сердца и ты должен пустить стрелу. Теперь смотри, стрела летит на это расстояние около двух ударов сердца. Много это или мало. Если цель бежит, то за это время она пробежит несколько саженей. Значит, что?

— Надо стрелять вперед цели.

— Правильно. Тебе пора уже переходить к таким упражнениям (вон видишь, на веревке круг весит), а ты по неподвижному кругу в центр попасть не можешь. Давай еще раз. Помни, на расстоянии 25 саженей (50 метров) целься точно в центр мишени. На расстоянии 50 саженей берешь немного выше. На расстоянии 75 саженей к вершине цели подводишь мизинец левой руки.

— Вот так?

— Так! Но стрела проходит по большому пальцу руки, справа от лука. Справа, а не слева, как это заведено у поляков, венгров и немцев. Тетиву натягиваем до мочки правого уха либо до угла челюсти, а, значит, на полную длину стрелы.

Ну что сказать о стрельцах ХIII века? Оказалось, что в моем времени о луках, лучниках и их стрельбе ходило много легенд, большая часть которых на месте не нашли своего подтверждения. Один из таких мифов — то, что стрельцы стреляли из луков по команде и залпами. Держать боевой лук в натянутом положении очень тяжело. Ты его натяни, попробуй. Где уж тут с натянутым луком ждать команду. Поэтому залп получался только один раз, когда поступала команда начать стрельбу. И то «залп» — это сильно сказано. Предельная дальность эффективной стрельбы из лука по одиночной цели, т. е. когда стрелец попадает именно в тот неподвижный манекен, в который он целится — порядка 100 метров. Дальше эффективность такой стрельбы резко падает. По площадям стрельба эффективна где-то до 200–220 метров. Если у тебя не три воза стрел на каждого стрельца, то за эти пределы лучше не стрелять, хотя при угле в 45 градусов, стрелы будут улетать на расстояние и в 300 метров, и более. Значит, моим стрельцам нужно будет открывать стрельбу, когда противник приблизится метров на 170. Он будет продвигаться максимально быстро и мне нужно, во-первых, замедлить его скорость, где-то на расстоянии 100 саженей и на расстоянии 50 саженей. Вот вам и ориентиры для тренировок.

Из задумчивости меня вывел голос князя:

— А что это у тебя за вышки такие. У нас что-то подобное в качестве засидок на зверя используется.

— Дело в том, князь, что когда речь идет о защите крепости, то приходится стрелять сверху вниз, а при ее атаке, наоборот, снизу вверх.

— Ну, и в чем трудности?

— Не любите вы, воеводы русские, лук. Берёте пример с наших западных соседей. Лыцари тоже его «не уважают». А зря.

— Ну что сказать-то хочешь?

— При стрельбе вверх или вниз точку прицеливания следует опускать, то есть целиться ниже. Вот и все. Кежай, подойди сюда, подтверди князю.

— Это так, Александр Ярославич. Причем ниже надо брать и когда вверх стреляешь, и когда вниз. А на сколько ниже — зависит от лука, расстояния и разницы в высоте.

Князь подозвал кого-то из своего окружения:

— А у нас почему так не тренируются?

— Так мы больше готовимся в чистом поле воевать. Что нам за стенами прятаться? Это для гридней посадника важно. Они всё из-за стен воюют. Но у стрельцов посадника я тоже что-то такого не видел.

— Вот и промахиваетесь на охоте.

— Ну, я так не промахиваюсь.

— А ты что, только за себя одного в этом вопросе отвечаешь? Ты один будешь дружину прикрывать? Ладно иди. Дома поговорим.

— Сколько выстрелов в день делают твои стрельцы?

— Каждый день? Не менее 150. А потом упражнения на силу рук. Чтобы лук в вытянутой руке не дрожал, чтобы сил хватало не меньше 5 раз подряд натянуть и пустить стрелу. Небольшой перерыв и снова 5 стрел. Небольшой перерыв и еще пять стрел. Потом снова упражнения и так в течение дня. Дело в том, княже, что лучники у меня — опора всего войска. И тебе того же советую.

— Ну и каковы результаты?

— А вон, давай подъедем к мишени. На ней кольчуга. Увидим.

Мишень находилась на расстоянии 75 метров. Пущенная стрела на глазах князя пробила кольчугу насквозь прямо напротив «сердца».

— Знаешь, Игнач, я крепко решил. Новгородское войско будет отличаться от всех других в русских княжествах тем, что каждый его воин будет иметь лук[14]. Слушай, а самострелы ты не применяешь?

— Это которые на западной стороне арбалетами зовут? Да нет как-то.

Приобретенные мною арбалеты так и пылились в кладовке. Да, их стрелы (болты) летят быстрее и уклоняться от них, в отличие от стрел, не умели даже китайские монахи. Да, они могли пробивать более толстую броню, чем лук, но преимущество в этом у них было не принципиальным. Да, стрельбе из арбалета нетрудно научиться, не то, что из лука. Однако, если лучники (стрельцы) были во многих армиях самостоятельным родом войск, то арбалетчики всегда выполняли только вспомогательные функции. И это не случайно. Слишком велика разница во времени для перезарядки. Арбалет хорош против тяжелого рыцаря, но в борьбе с быстрым и маневренным противником, какими были монголы, он был луку не конкурент. Опять же, стрельбу навесом по площадям из него не осуществишь. Арбалетчики не могли вставать в несколько рядов. Пологая траектория болта не давала задним рядам стрелять через головы передних. Даже для того, чтобы сменить тетиву на тяжелом арбалете нужен специальный станок.

Но совсем от арбалетчиков я не отказался, просто надеялся вернутся к вопросу о них, но позднее.

— Ладно, поедем к кавалерии.

Кавалерия

Что сказать о русской кавалерии в домонгольский период. Я уже упоминал о том, что она была малоподвижна и немногочисленна. Что русские князья да бояре, одетые в железо, предпочитали идти в бой на мощных, но медлительных конях и что предубеждение против легкой (и быстрой) кавалерии было окончательно сломлено только после Куликовской битвы.

Поэтому занятия моего конного отряда вызвали у князя нескрываемый интерес. Чудно ему было все, но прежде всего, то, что этот отряд у меня делился на легкую кавалерию и «тяжелую» (хотя мою тяжелую кавалерию по вооружению и защите правильнее было бы назвать средней). Легкая — для разведки и сторожевого охранения, а тяжелая — для таранного удара по пехоте или кавалерийскому подразделению противника. Но не только это.

Заинтересовал его, например, стиль фехтования на саблях, что практиковали мои всадники. Суть ее можно выразить появившейся немногим позднее такой поговоркой: «Венгерец бьет наотмашь, московит — сверху вниз, турчин — к себе, а поляк на крыж машет саблей». Вот этот удар «на крыж», т. е. «на крест» я сам впервые увидел у Бельского, когда тот учил свой молодняк сабельному бою. Он утверждал, что это — не его изобретение, что самого его так научил рубиться его польский учитель по имени Матеуш. Ну, в историю этого вопроса я сильно не вдавался, и оценил все эти приемчики, только глядя на удивленное и крайне заинтересованное лицо Александра Ярославича. А тот не удержался:

— Послушай, Михаил, сабля уже несколько веков применяется славянами в бою. Меня тоже учили ею пользоваться, показывали технику из разных стран. Но это — что-то необычное, причем очень результативное. Я просто вижу, как твой воин с такой техникой пробивает мою защиту. Надо будет мне с твоим мастером увидеться, пусть поучит меня маленько.

— Как скажешь, Ярославич.

— А почему ты решил своих всадников саблями вооружить, а не мечами?

— Сабля предпочтительнее, если речь пойдет о противнике в слабых доспехах и собственных недостаточно обученных воинах.

— А что, твой противник будет в слабых доспехах?

— Большинство из тех, что придет на Русь следующей зимой хороших железных доспехов иметь не будет. К сожалению, я как-то уже говорил об этом, в славянских княжествах они смогут собрать их хороший урожай.

Князь покосился на меня, но ничего не сказал.

Порадовала князя и манера пользования моими всадниками копьем. Дело в том, что еще совсем недавно (в том же XII веке) русские всадники бились копьем иначе. Они не зажимали его древко подмышкой (как это делали европейские рыцари), а держали его в руке над головой и наносили удар сверху — вниз после предварительного замаха (как это нарисовано на картине В. М. Васнецова «Бой скифов со славянами»). Поскольку во времена скифов не было стремян, то это позволяло «отдачу» от удара направлять вверх, но всадник оставался в седле. Правда, такое копье было (вынужденно) слишком коротким. Но теперь стремена у всадников есть. Они, как и форма седла, позволяют выдержать отдачу копья в горизонтальной плоскости. А похвалил потому, что новая техника еще только входила в военный обиход славянских княжеств, но еще не была общепринята. В эти времена новое особенно сложно пробивало себе дорогу, лучшим считалось все, что делали деды и прадеды и то, как они это делали.

Похвалил он и удлиненные листовидные наконечники моих копий. Дело в том, что широкий и плоский наконечник, сделанным из хорошей стали, приобретает не только колющие, но и режущие, и даже рубящие свойства. Кроме того, он больше не обламывается в ране, а выворачивается из нее. Эта особенность потребовала снабдить копье прочным древком, а это, в свою очередь, улучшило управление наконечником.

В сегодняшнюю программу боевого обучения моих всадников входила отработка ударов копьем на полном скаку по неподвижной мишени, поединки между двумя воинами на имитации сабель, а также отражение удара копья и уклонение от него. Никто не филонил, все выкладывались по полной.

Чуть в стороне группа всадников тренировалась в рубке лозы, а дальше — небольшое стрельбище, где проходила тренировка в стрельбе из луков.

— А что это они там, никак «парфянский выстрел» отрабатывают?

— Не смейся, княже, до этого еще далеко. Стрельба из седла с поворотом назад по преследующему противнику нам пока только снится. Просто, стрелять с лошади учатся. В том числе назад.

— А вон там, что плотники делают?

— Сейчас, княже, мои всадники учатся наносить удары копьем, но по неподвижным целям, а там — цели будут двигаться, да еще с разной скоростью.

— Занятно. А почему твои всадники после удара копьем бросают его?

— В бою всадник двигается на цель с большой скоростью. Если речь идет о встречной атаке, то ее надо увеличить вдвое. В результате, удар наносится копьем с огромной силой. На такой скорости у всадника нет возможности выдернуть свое оружие. Иначе копье, вонзившееся во врага (землю, дерево, без разницы) становится очень опасным для самого всадника. Это рычаг, который остается на месте в то время, как всадник продолжает движение. Здесь легко вывернуть или сломать руку, а можно и шею. По идее, для безопасности, копье должно ломаться в момент удара. Думаю, что со временем мы к этому и придем. А пока…Кроме того, Ярославич, нужно учитывать, что в реальном бою копье все равно было бы бесполезно в дальнейшей свалке.

— А это что у тебя за тупые колья вбиты, да не прямо, а в наклон?

— Понимаешь, Ярославич. Когда на пеших ратников надвигается вал скачущих на них всадников, земля дрожит от топота копыт, копья грозно сверкают, кони хрипят и рвут поводья, громовой боевой клич рвет уши. Тут кто в штаны не наложил — уже хорошо, потому как, ни одно пешее войско сдержать такой вал, а, значит, и устоять против него просто не сможет. Одно спасение — у пеших ратников должна быть защита. При все моем уважении к стрельцам, такой защитой не может быть меткая стрельба, которая нанесет коннице жестокий урон, но не остановит ее. Такой зашитой (в поле) может быть только стена копий перед дисциплинированным и сплоченным строем пеших воинов. Ополчение тут не годится. И здесь важно понимать, что конь — это живое существо, которому тоже дорога жизнь. На копья лошади просто не пойдут, даже если они возбуждены боем. Там вон видишь, между этими кольями проходы есть. Тут я учу (уже не всадников, а коней) не бояться такой преграды. Полностью разучиться бояться они не смогут, но и шарахаться, внося сумятицу и сбрасывая седоков, не будут.

— А если на конницу послать конницу?

— Хорошая мысль, только где эту конницу взять? Кроме того, я не знаю, каким образом это происходит, но еще до столкновения конных масс люди (а, похоже, и кони) каким-то образом уже чувствуют, кто из противников проиграет, а кто победит. Поэтому конная сшибка на войне вещь редкая. В большинстве случаев одна из сторон, не выдерживая, еще до столкновения разворачивается или уходит в сторону. Если же сшибка произошла, но всадники сильно не увязли, то и такой бой не будет долгим. Одна из сторон «показывает плечи» и начинается самое страшное — преследование и рубка убегающих.

— Ладно, пойдем, посмотрим каков за лошадьми твоими уход.

Двинулись по направлению к коновязи. Я князя понимал, уход за лошадьми крайне важен. Недаром он сам с утра первым делом на конюшню бежит. Дурных примеров в этой части в истории много наберется. Достаточно вспомнить, как в 1859 году французы во время итальянской компании выдвинули к театру военных действий 10000 кавалеристов. Это было в мае, а уже в конце июня лошадей осталось только 300, в основном из-за недостатка корма и плохого, небрежного ухода. Правда, это когда еще будет.

Но, полагаю, что в интересе князя к состоянию моих лошадей не все было так просто. Думаю, что здесь дело было вот в чем. С наступлением тепла главной проблемой стали, вы не поверите, кровососущие насекомые, имеющие общее название «гнус». Болота же вокруг. Под этим общим названием объединяются и мельчащие насекомые — мокрецы и мошки, и более крупные — комары, и самые крупные кровососы — слепни и оводы. Последние особенно омерзительны. Они, в отличие от тех же слепней, не пьют кровь, а откладывают яйца под кожу теплокровных животных, из которых выходят личинки, питающиеся кровью и тканями живого млекопитающего.

Я, конечно, знал о таком геморрое, но его масштабы в период средневековья вообще и в Новгороде, в частности, честно скажу, даже представить себе не мог. Места вокруг влажные, болотистые и этого добра повылазило так много, что просто диву даешься. Выйти на улицу было подобно самой садисткой пытке. Идешь, а вокруг тебя целое облако этих тварей гудит в предвкушении «чего бы покушать». Готов новгородцам в ножки поклониться уже за то, что «мой» лагерь они поставили на сухом, возвышенном и хорошо продуваемом участке. Не это, так, наверное, все мое воинство с мая по конец июня по казармам и просидело бы.

Однако было бы неверным утверждать, что расположение нашего селища полностью избавляло нас от этой проблемы. Кровососов все равно было много и с ними нужно было как-то бороться. В помещениях я еще рапторы устанавливал (на аккумуляторах), а на улице они помочь уже не могли. Поэтому днем, в местах хозяйственных работ и тренировок, людям все-таки приходилось жечь дымокуры с можжевельником и полынью, мазаться дегтем (но тут надо без фанатизма), смешанным с маслом, отваром корней пырея, полыни и применять другие «народные средства».

Но надо было подумать и о лошадях. От гнуса они становятся нервными — кровососы лезут им в глаза, уши, ноздри, тучами кружа над бедными животными. Лошади трясут гривами, отмахиваются хвостами, поджимают ноги, но гнус атакует их все с новой и новой силой. Животные начинают плохо питаться, худеют, сильно нервничают. Днем конюхи не могут удержать табун на выпасе: спасаясь от насекомых, животные забираются в воду, в заросли леса, кустарник или бегут под навесы. Но, если навесы плохо затенены, нет покоя и под ними. К вечеру, когда спадает жара, слепни, и мошки перестают беспокоить животных, но в это время на них тысячами нападают назойливые комары и мокрецы. Какой нормальный хозяин будет спокойно наблюдать за этими муками своих первых помощников? Тем более, что гнус причиняет большой вред еще и тем, что является переносчиком различных заболеваний человека и животных.

Правда, я немного готовился к такой проблеме и еще в Москве по совету одного моего знакомого закупил, скажем так, соответствующий препарат и пипетки для его нанесения на животных. Да-да, именно пипетки. А то я знаю, креозол на бедных животных чуть ли не садовым опрыскивателем наносят. Кстати, тоже неплохое средство, но запах от него… Но не будем о грустном.

Так вот, купленный мною репеллент представлял собой маслянистую прозрачную жидкость, которая, после нанесения на кожу, практически не всасывается, а распределяется по поверхности тела животного, что и обеспечивает ее длительное действие. Именно этой жидкостью я, с соблюдением всех мер предосторожности, и прокапал каждую свою лошадь от холки до крестца. Со стороны казалось, что я просто проглаживаю животное, тем более что какого-либо сильного или неприятного запаха после моих процедур не появлялось. Не скажу, что после этого к моим лошадкам ни одна муха не подлетела, но результат был очень неплохой. Он был настолько заметный, что в итоге до меня стали доходить слухи о том, что стоило мне погладить лошадь и на нее больше кровососы не садятся. Я только похихикивал.

Согласно инструкции, этот препарат не следует применять к животным, массой менее 300 килограммов, а также наносить его на влажную и поврежденную кожу. Отсюда я сделал вывод о том, что его не предполагалось применять для защиты человека. Но ведь наносить репеллент можно и не на кожу. Каюсь, но я прокапал, одежду своих людей со спины, и это тоже дало неплохой результат. Может, я что и нарушил, но люди не жаловались.

Лошади постепенно привыкли к соответствующей процедуре. Более того, каким-то образом понимая, что это она избавляет их от гнуса, они сами стали настойчиво напрашиваться на нее. Но со стороны причины такого их поведения понять было трудно, и это выглядело, как подтверждение неких смутных подозрений.

Вот думаю, что и до князя эти разговоры дошли и что он сам решил их проверить. Ведь состояние и самочувствие у животных, не подвергавшихся агрессии со стороны гнуса заметно иное, чем у тех, кого кровососущие насекомые на протяжении длительного времени активно беспокоили.

Осматривал князь лошадей долго, но было видно, что их состоянием он доволен. А потом неожиданно спросил меня вовсе не о гнусе:

— А почему это у некоторых твоих лошадей верхушки ушей срезаны? А вон у той, так их вообще, считай, не осталось — и не дожидаясь ответа захохотал вместе со всем своим окружением.

Я немного насупился.

— Сам же знаешь, княже. Удар мечом или саблей на земле особой хитрости не представляет. На коне же для этого навыки требуются, тем более что нужно уверенно наносить удары и слева и справа от головы лошади, а та тоже на месте не стоит. Для большинства моих всадников ездить верхом не проблема, а вот рубить с седла — совершенно новое для них дело, в результате у их лошадок уши и оказались подрезанными. Досадно, конечно, но куда деваться.

— Ладно, не кручинься. Хе-хе. Скажу тебе по секрету, я сам как-то своему коню верхушку уха снес, а уже не новичок. В бою еще и не то бывает, а уж в учении… Я смотрю, лошади у тебя все подкованы. Коней много, железа много. Дорого, небось, обошлось.

— Да нет, Кузня у меня своя, железо свое. Да и сколько там этого железа.

Дело в том, что в XIII веке подковой служил не мощный железный полукруг, как в наше время, а довольно тонкая железная пластина серповидной формы, которая защищала не все копыто, а только его передний конец. Типа наших набоек на конце ботинка, только побольше. Такая подкова и шип-то, как правило, имела всего один. Впрочем, даже такие подковы в то время были тем же монголам, к примеру, не по карману. Когда лошадей тысячи, то и железо для их подков надо считать тоннами.

— А это еще что такое?

— Да вот, княже, учу своих всадников пользоваться арканами.

— Арканы — это у степняков. Зачем тебе это? Не наше это оружие. Вон, видишь, и у твоих воев с ними ничего не получается.

— Получается плохо, это так. Но они вольно или невольно, привыкают к виду и опасности волосяной петли, учатся бороться с нею. Вон у меня один поляк, так вообще предложил за спиной длинные палки привязывать, типа крыльев. Интересное приспособление, действительно против аркана помогает, только не доработано оно еще. Но, поверь мне, пройдет немного времени, и доработают. Будут у польских всадников даже не деревянные, а железные крылья за спиной.

— Может и так. Ну ладно, поехали к тебе. Перекусим малость, да побеседуем в тенечке. Расскажешь мне, как бы ты со свеями да ливонцами боролся. А то ты все про монголов, да про монголов.

Молод, да хитер, ох хитер князюшка. Тут тебе и тренировки посмотреть (а, значит, чему-нибудь новому, да научиться), тут тебе и слухи о лошадях моих проверить, тут тебе и обед, тут тебе и информация про северных соседей. Но меня это радует. И дело не только в том, что от князя мне, за мою перед ним открытость да приветливость, тоже не мало, чего доброго, перепадает, но и в том, что при таком подходе мне легче свою здесь миссию выполнить.

А о свеях (шведах, то есть) да ливонцах что же не переговорить. Конечно, не все сразу.

Разговор начался еще по дороге:

— Думаю, что первыми, князь, придут ваши торговые друзья — шведы. Наслушаются сказок от своих купцов о богатствах новгородских и приплывут, прикрываясь словами о правильной вере и ереси. Пойдут, думаю, проторенными путями — по Неве реке.

— И когда пойдут?

— Ну, день не скажу, но, думаю, через лето. А как быстро узнать, когда уже пришли, подумай. Прежде всего, разведку в устье реки наладить надо, чтобы упредили сразу, как только враги появятся.

— У меня с одним племенем ижорян отношения добрые сложились. Племя небольшое, но верное.

— Слышал я об этом от Ибрагимки. Вот, пусть и понаблюдают, да сразу гонца шлют. О смене лошадей для такого гонца заранее подумать надо. Каждый час будет дорог. Если займут шведы Ладогу, то получат в качестве опоры не травку на берегу реки, а укрепленную территорию. Там их просто так не возьмешь. Кроме того, они туда сразу начнут подмогу себе перебрасывать. Дашь зацепиться, проблем потом не оберешься.

В сомнении Александр покачал головой.

— Быстро не получится. Чтобы собрать городское ополчение, да дружины новгородских бояр нужно решение веча. А там, как обычно, спорить начнут, вооружаться или нет. Лето, самая страда. Опять же решать будут, на шведа идти или за стенами отсидеться. Потом пока соберут воинов, как всегда в это время разъехавшихся по селам, пока ратники соберутся да вооружатся…

— За это время шведы Ладогу точно возьмут. Там гарнизона-то не больше сотни.

— Думаю, возьму свою дружину…

— Но у тебя дружинников 400 не наберется. Этого мало. От отца подмогу получить быстро тоже не успеешь.

— Кликну охочих людей. Их в городе много. Думаю, что десять сотен соберу быстро. По дороге кого смогу — заберу. Тот же гарнизон Ладоги, да и ижоряне помогут, пусть человек 50, но дадут.

— Но и это, думаю, будет меньше, чем шведов приплывет.

— Не в силе Бог, а в правде!

— Очень хорошо сказал. Обязательно перед выступлением людям это повтори. К архиепископу Спиридону обратись, получи благословление. Он все понимает, а для людей, для их уверенности в победе, его молебен не последнюю роль играет.

— Значит, думаешь, победим?

— Ну, если по-старому воевать собираешься, во чистом поле, да после взаимного построения, да без опоры на луки, а только честным мечом да копьем, то нет. Шведы сильны, хорошо вооружены и подготовлены. Они на такую войну с твоей стороны и рассчитывают. Чего они будут от тебя ждать? Что ты, молодой да глупый, выведешь наиболее боеспособные части против них во чисто поле, где они, за счет своего численного и боевого превосходства, сразу с ними и покончат. А потом без труда захватят Новгород и города, что под его рукой. Думаю, что для этого они даже прямой вызов тебе пошлют. Мол, выходи на битву. Пойми, княже, как монголы воюют, к тому времени шведы тоже знать будут…

— А если по-новому? Обернуться быстро, буквально за несколько дней. Шведы такой прыти от меня ну никак ожидать не будут, а, значит, будут беспечны. Тихо снять часовых, да и напасть на еще сонных, да с утречка, как рассветет, в самый сон. Вначале дружно ударить стрелами. Поджечь у них в лагере что-нибудь. Это обязательно вызовет сумятицу, а может и панику. Под шумок выбить из луков тех, кто не успел броню одеть, а потом уже ударить, пока у них переполох не закончился, и они построиться не успели. Да ударить с двух сторон, в том числе, вдоль берега…

— Почему вдоль берега?

— Попытаться отсечь от кораблей. Корабли для шведов — все. Удастся отсечь или нет, это вопрос второй. Но увидят те шведы, что на берегу остались, что их от кораблей оттесняют, не о сече думать начнут, а о том, как им до кораблей добраться. Да и те из шведов, что на кораблях в тот момент окажутся, ни один на помощь остальным не придет, будут корабли свои стеречь.

— Ну, вот видишь, все верно. Сразу преимущество шведов в численности уравняешь. А, значит, дух их упадет, а у твоих ратоборцев он, наоборот, несказанно возвысится. А это уже победа. Главное сейчас время не теряй, с ижорцами, охочими людьми договаривайся, сам готовься, чтобы наступил момент, а тебе уже думать, как лучше, что сделать не надо, все обдумано. Да, больше внимания коннице уделяй. Без нее быстро не поспеть.

— Ну, а потом?

— Что потом. Потом тевтонцев жди. С этими, правда, малыми силами не разобраться. Без открытой битвы не обойтись. Что сказать, присмотрись, как монголы воюют. Тут тебе и левое крыло, и правое крыло, и центр, и резерв, а в кустах еще и засада. Но главное — тактика. У рыцарей по этой части все давно известно и однообразно. Пойдут клином, их слабое место — незащищенный тыл и неумение драться в окружении. Ганнибала на них нет, помнишь, я тебе про него рассказывал. Вот и думай. Время есть.

— Ну так мы будем сегодня перекусывать или как?

— О чем разговор, Александр Ярославич. Ну, когда это я тебя без перекуса отпускал? Да могло ли быть по-другому? Обижаешь. Ну, ёкарный бабай.

Крепость. Первые шаги

Шла середина июля (по моему прежнему времени). Мошка потихоньку стала терять свою активность, да и остальные кровососы к августу должны были постепенно начать сдавать свои позиции. Это означало, что наступила пора думать о начале строительстве моего «укрепрайона».

Я много размышлял о встрече с войском Батыя. Скажу честно, вначале пришла мысль, что может быть дурью не маяться, а заявиться в Новый Торг со своим воинством и дать бой монголам там, на уже имеющихся крепостных укреплениях? Но потом отказался от этой идеи. Во-первых, длина его крепостной стены не позволит контролировать ее только моими силами, а, за исключением небольшого гарнизона да охраны обозов и не успевших убежать купцов, главным воинством, что будут держать оборону, будут горожане-ремесленники да укрывшие за стенами крепости, землепашцы из окрестных сел и деревень. В их мужестве я не сомневался, но они — всё тоже ополчение, которое нельзя выставлять против профессиональных воинов. Недаром монголы рассматривали таких противников, как «корм для своих мечей». А прорвутся монголы за стены в одном месте, их уже не удержать. Во-вторых, посадник там, хороший человек и хороший воин, но подсказок от «каких-то купцов» просто не потерпит, будет все делать (и воевать) по-своему, как отцы и деды делали да воевали. Но самое главное не в этом. Историей предначертано Новому Торгу пасть. И он обязательно падет, в результате ли потерь и утомления сил, случайности или предательства (что, как, подозревают, имело место при защите Козельска).

Тут примешивается и еще одно.

Почему крупные города славян были захвачены монголами в очень короткие сроки? Просто славяне отвыкли защищать свои города от штурма. Считалось, что захватить крепость можно было либо неожиданной атакой с захватом ворот, или осадой (которая редко бывала удачной, если не имел место измена). Поскольку нападавших обычно было ненамного больше тех, кто защищался, справедливо считалось, что подготовившаяся к обороне крепость атакой взять нельзя. Случаи штурма, хотя и имели место, но (до прихода монголов) были крайне редки, поскольку, в абсолютном большинстве случаев, только подтверждали это правило. Поэтому оборонительные сооружения вокруг городов строились «с запасом», и, в любом случае неадекватно количеству их защитников. Отсюда и основными защитниками стен оказывались не воины-профессионалы, а ополченцы.

Возьмите Рязань. Абсолютное большинство ее дружинников погибло в пограничном сражении. Пришедшие к ней на помощь князья привели, в общем-то, небольшие дружины, которые к тому же, в своей основной массе, погибли на реке Воронеж. Кто должен был защищать почти 4 километра оборонительных укреплений города? На одного дружинника, как минимум, четыре метра стены (это если предположить, что в Рязани после всего еще осталась 1000 дружинников). Добавим к ним по одному ополченцу на каждый метр оборонного рубежа (и то, если призвать всех, кто мог носить оружие). Лучников среди них, по традиции, было немного, запас стрел они имели небольшой и каждый из них воевал сам по себе. Монголы же, по своей традиции, вперед пустили хашар (напомню, пленных, захваченных по дороге, которых гнали на убой впереди войска, чтобы истощить запасы стрел противника и выбить стрелами тех из них, кто, защищая крепость, покажется над стеной). В результате защитников Рязани (а у защитников — стрел) стало еще меньше, и она (напомню, столица целого княжества) пала при штурме уже на шестой день. Только исключительной отвагой и мужеством ее защитников можно объяснить то, что гигантская армия нашествия не сделала этого еще раньше.

Или возьмите Москву. В 1237 году площадь ее укреплений достигла 10–12 гектаров (то есть, примерно половины территории нынешнего Кремля, протяженность стен которого 2235 метров). Таким образом, длина стен Москвы в то время приближалось к полутора километрам. А население? Большинство историков склоняется к мысли, что в Москве тогда было порядка 1000 жителей, да с округи набежало где-то столько же. Получается, что в осажденной Москве было порядка 2000 человек. Сколько бойцов может выставить такое население? Если брать современные мне подходы, то порядка 10–15 процентов от числа жителей. Это — 200 или 300 человек. При тотальной мобилизации пусть будет 400. Но не забудем и то, что московские ратники (с ополчением) перед этим вышли на бой с монголами вместе с князем Всеволодом Юрьевичем и были разбиты под Коломной. Вряд ли их много вернулось в Москву. То есть, практически, мы имеем одного защитника на все те же 2–4 метра стены. Хуже, чем в Рязани. И каждый погибший увеличивал зону ответственности тех, кто еще оставался жив. А к моменту общего штурма монголы наверняка проредили ряды защитников как минимум вдвое. Кроме того, как и в Рязани, стены Москвы защищало, в основном, ополчение, сформированное, напомню, по правилам тотальной мобилизации из того, что осталось. Только отчаянным сопротивлением жителей можно объяснить тот факт, что (если верить Рашид-ад-Дину) Москву смогли взять только после пяти дней осады.

Владимир, еще одна столица славянского княжества, после того, как его князь, Юрий Всеволодович оставил его и с частью дружины ушел на реку Сить ожидать подмоги от своих братьев — Ярослава (отца Александра Невского) и Святослава, после обстрела из камнеметов, также был на пятый день (7 февраля) взят штурмом. Причина — та же. Основные силы защитников были уничтожены в открытом поле под Коломной, а из оставшихся лучших (профессионалов) Юрий Всеволодович увел с собой. До этого Судубай успел захватить и сжечь Суздаль, у которого были точно такие же проблемы.

Переславль-Залесский представлял собой город, немногим более Москвы, но с оборонительными укреплениями, длиной целых 2,5 километра. Он тоже пал после все той же пятидневной осады и по тем же самым причинам. Примеров можно приводить еще много.

А вот при штурме небольших славянских городов у монголов, наоборот, часто появлялись большие сложности. Небольшие крепости Новый Торг, Козельск или Райков — держались неделями. Волынские крепости Кременец и Данилов монголы даже не пытались штурмовать и, после непродолжительной осады оставили их у себя в тылу и продолжили свой путь. Или возьмите пример из битвы на Калке. Киевский князь Мстислав в своей даже не крепости, а просто в укрепленном лагере на протяжении трех дней отбивал непрерывные атаки монголов, и взять они его смогли, судя по всему, только обманом. Почему так? Во-первых, эти небольшие крепости, как правило, были неплохо защищены самой природой, и эта защита дополнительно была усилена инженерными сооружениями. Во-вторых, небольшие размеры позволяли организовать костяк сопротивления, прежде всего, из воинов — профессионалов и значительно уплотнить количество воинов (особенно на наиболее важных участках), по сравнению с большими городами.

Все это позволяло защитникам крепости успешно отражать монгольские атаки и даже проводить вылазки, а ордынцы несли несопоставимые потери.

Вот эти принципы я и собирался взять на вооружение. Мою небольшую армию уже нельзя назвать ополчением, а к моменту битвы она наберет еще немало опыта и, не побоюсь этого слова, мастерства. На основном направлении нападения монголов я построю собственную крепость. При этом она будет достаточно небольшой и на основном направлении, по моим расчетам, я смогу обеспечить плотность порядка трех воинов на метр стены. Причем у меня есть время обучить их тому, чтобы каждый из них не мешал, а помогал друг другу. Кроме того, здесь монголам будет предложен «подарочек», с которым они на территории русских княжеств еще не встречались — массированная стрельба сосредоточенных в одном месте массы лучников. Я знаю, что основное преимущество монголов — это их луки и стрелы. Я противопоставлю им своих стрельцов, не менее организованных и сплоченных. И не менее метких. Монголы по привычке постараются выбить большую часть защитников моей крепости до начала основного штурма, но я не дам им этого сделать, предприняв все возможное, чтобы минимизировать собственные потери от этого вида оружия.

Ну, что же. Что строить, кажется, решил, где строить, нашел, теперь нужно подумать о строителях. Но с этим тоже, как мне кажется, у меня проблемы к этому времени не было.

Лучшими плотниками средневековой Руси считались вятичи. В Повести временных лет о названии этого племени говорится так: «Были ведь два брата у ляхов — Радим, а другой — Вятко… а Вятко сел с родом своим по Оке, от него получили своё название вятичи». Жили эти племена на территории современных мне по прошлой жизни Московской, Калужской, Орловской, Рязанской, Смоленской, Тульской, Воронежской и Липецкой областей. В Новгороде практически постоянно проживало несколько артелей плотников-вятичей, в основном, из Рязанского княжества. Одной такой артелью руководил Добрило, с которым у меня сложились самые лучшие отношения, какие только могут возникнуть у заказчика и исполнителя заказа.

Познакомился я с ним случайно. Мне нужно было найти плотников для строительства мельницы, и я как-то увидел, как артельные строили рубленый дом в два этажа на соседней улице. До того мне понравилась их работа, что я познакомился с их «большаком» и в дальнейшем эти ребята практически все время на меня и работали. Я был доволен ими, а они — мной.

Вот и теперь, я прямо сказал Добриле, что у меня есть для его людей работа, но она не в Новгороде и не в пригороде, что работа большая, но в основном должна быть закончена до большого снега, что я дам дополнительно довольно много людей и лошадей. Если работа будет выполнена как надо, то я очень щедро оплачу ее.

Тот почесал свою роскошную бороду, вытер руки о холщовые штаны, и, как водится, стал задавать вопросы:

— Ну, для начала, что строить будем: терем, дом, крепостицу?

— Строить будем маленькую, но крепость.

— Что за место? Я не про расположение этой… крепости спрашиваю.

— Я понимаю, ты спрашиваешь, не является ли место несчастливым или проклятым. Одно могу сказать, никаких захоронений там нет, никогда холм, на котором крепость построить надо, не служил капищем, на нем кровь человеческая не проливалась, а следов удара молнии я на нем не видел.

— Дорога через этот холм есть?

— Нет, никакой дороги через холм не прокладывалось. Есть накатанный зимник, но он рядом с холмом, правда хочу, чтобы стена крепости эту дорогу одним углом перекрывала. Угол этот надо будет строить в последнюю очередь. Хотя на местности посмотрим, может и без этого обойдемся.

— Кто-то жил там раньше, бани стояли?

— А бани-то при чем?

— Старые бани, как и дороги, место нехорошее.

— Нет, бань не было, но построить их надо будет. Как без бань людям?

— Дорога рядом. На ней в этом месте возы когда-нибудь переворачивались? Тоже примета плохая.

— Нет, слава Богу, ни из одного обоза мне о таком не докладывали.

— Хорошо, коротко расскажи, какого размера та крепость будет.

— Значитца так, одна стена с тремя башнями длиною 200 саженей.

— Подожди, ты какую сажень имеешь в виду? Есть меньшая, малая, простая, кладочная, церковная, греческая, великая…

Вопрос был правильный, саженей на Руси было множество. Только в XVII веке ввели в обиход казенную сажень, содержавшая три аршина и равная 2,16 метра, которая в 1835 году была приравнена к длине 7 английских футов, то есть к 2,13 м. Такой она и считается по современной мне учебной и иной литературе. Но, как я успел узнать, строители в XIII веке всегда использовали в качестве мерила так называемую простую сажень, длинна которой была (на наши мерки) где-то 151 см. Каждый раз мы с Добрилой оговаривали это и каждый мой заказ снова начинался с этого вопроса. Ну, правильно, чтобы потом проблем не возникало. Раз 200 саженей, значит, речь идет о простой сажени, т. е. о 300 метров.

— Простая сажень, Добрило, простая. Так вот, первая стена 200 саженей с тремя башнями, по углам и в середине. Эта стена — главная. Вторая стена — порядка 93 сажени (140 метров). Третья стена — 120 саженей (180 метров), и четвертая — 80 саженей (120 метров). Кроме того, нужен будет частокол у третьей (тыльной) стены вокруг небольшого подола (там к холму примыкает небольшая возвышенность), площадью 100 саженей на 47 (150 метров на 70). Вокруг трех стен — засеки.

— Получается, башен только три? По углам и одна — посередине длинной стены?

— Да, но башни непростые. Они должны нависать и выходить за пределы сплошного частокола. С них мои стрельцы должны врагов сбоку бить, вдоль стен. В тех башнях, что по бокам стены — ворота, но их надо так установить, чтобы они не являлись слабым местом крепостной защиты. С внутренней стороны вдоль всего частокола по верху — боевая площадка, где встанут мои меченосцы и копейщики. Над ними уступом— сплошная площадка с высокими сплошными перилами, укреплённая на выступающих из задней стены боевой площадки балках. Там я размещу стрельцов. Идея в том, что стрельцы должны иметь возможность спокойно стрелять через головы моих людей, а если враги через частокол проберутся на боевую площадку, расположенную ниже их по уровню, то не спеша расстрелять их, а если надо, то спрыгнуть и помочь своим соратникам. Боевая площадка и стрельцы должны иметь защиту от стрел противника. А стрел у того много.

— Ты подожди, ответь мне, что же это за крепость, если ее переплюнуть можно? Будет противник навесом бить, так защитников противоположной стены просто выбьет.

— Не выбьет. Там холм посередине и сосны на нем вот такой толщины, все прямые, да без сучков. Я знаю, вы такой лес любите.

— Понимаешь, Игнач. Скажу тебе откровенно. В каждом дереве заключена живая душа. У таких деревьев душа чистая. Попроси прощения у такого дерева, когда его рубишь, и оно всегда тебе (или другому человеку) верно служить будет.

— Вот поэтому эти сосны, по возможности, вырубать не надо. Там вокруг такого добра много, а эти, если сильно мешать не будут, то пусть останутся.

— Какой высоты вал будет?

Тут надо пояснить, что основной защитой крепостей на Руси, по крайней мере в XIII веке, была не крепостная стена, а высоченный земляной вал. Его высота достигала 10 метров и даже больше (как у Рязани). А перед валом выкапывали ров (откуда землю для вала и брали). К рву делали отводы от рек или больших ручьев, чтобы наполнить его водой. И только по самому верху вала шел частокол, причем, напомню, без всяких башен. Правда, над воротами башню обычно устанавливали, но она выполняла только сторожевую функцию и не предназначалась для флангового обстрела штурмующего город врага.

— Понимаешь, Добрило, там холм с довольно крутым подъемом с трех наиболее опасных сторон. Часть этого подъема и будем использовать в качестве вала. А ров рыть бесполезно. Мы там врага зимой встречать будем, а ров зимой все равно заметет, замучишься выгребать.

— Это облегчает задачу. Плохо, что дерево пойдет в работу свежесрубленное. Бревна надо было в декабре заготавливать, когда в дереве воды мало.

— Мне эту крепость на века строить не надо. Она мне нужна только на одну зиму и только для одного боя.

— Что в крепости разместить думаешь?

— А вот разместить надо многое. Прежде всего, казармы для восьми сотен воинов, конюшню на 150 лошадей и здесь же — казарму для такого же количества всадников, места, где зимой еду можно готовить и где больных (или раненых) принять и обиходить. Да плюс жилье для обслуги, бани и отхожие места.

— Да ты, Игнач, смеешься никак. Для такой крепостицы полторы сотни ратников в самый раз. Куда других размещать.

— Нет, Добрило, не смеюсь. Ты вот подумай, как это сделать. Скажем, жилище воинам и склады можно сделать в срубах крепостной стены, чтобы частокол только видимость создавал хлипкой защиты. Тогда и разместить площадку для лучников над боевой площадкой будет не проблема. Не забудь, там холм, а, значит и места больше. Строить можно ступенями. Понимаешь, Добрило, мне нужно, чтобы враг мой, как и ты, посчитал бы, что в этой «крепостице», от силы сотня воинов. Чтобы он ее штурмом брал, да обжегся. Не поверил, и снова на штурм пошел, и снова по зубам. А там и время его истечет.

— Потребуются тысячи бревен…

— Бревна будут. У меня около тысячи воинов тебе в помощь. По мере строительства им жилья в стене они все к тебе переберутся. Да полторы сотни только обозных лошадей, а если их мало, то и боевых полторы сотни коней на работы запряжём.

— Что же это за враг такой? Надеюсь, не рязанцы?

Я вопрос понял. Артель его была из этих мест.

— Нет, Добрило, не рязанцы. Вообще не славяне.

— А как они сюда, с этой стороны к Новгороду попадут? Тут со всех сторон свои, глубокий тыл.

— Ну, попадут или нет, я знать не могу. Но могут попасть. Сильны они очень. На тот случай строю, если они вначале смогут и Рязанское и Владимирское княжество одолеть. Хочу тогда, чтобы хотя бы Новгородское княжество устояло, чтобы было откуда государство наше подняться смогло.

— Если они такие княжества одолеют, то, как же ты их с десятью сотнями остановишь?

— Это — моя забота. Твоя забота все построить как надо.

— А князья знают о их нападении.

— Знают, Добрило. Готовятся. Знают даже то, что враги к середине зимы придут. Я почему тебе так прямо об этом говорю, знаю, что у многих твоих людей семьи там, родственники. Чтобы вам спокойнее было, я с каким вашим человеком отряжу людей и, как снег ляжет, семьи ваши вывезу из рязанского княжества. Остальных людей предупредим, чтобы уходили в леса.

— И куда ты наши семьи? А скарб, хозяйство?

— Скарб и хозяйство придется частью продать, а частью бросить. Живыми люди останутся, еще приобретут. А не поедут…сам понимаешь, мертвым скарб и хозяйство ни к чему. Семьи ваши отправлю в Новгород. Деньги на приобретение жилья после моего расчета с вами у вас будут. Необходимую часть выдам авансом. А на жизнь вы с вашим мастерством тут всегда заработаете.

Добрило пожевал губами:

— Кто ж это такие, враги эти?

— Степняки, но степняки необычные. Их много, очень много. Они захватили множество царств и народов и теперь сюда идут. Я потом тебе о них подробно расскажу, время будет.

Помолчали. Добрило заговорил первым:

— Мне бы со своими все обговорить, да самому над всем подумать. Нарисуй мне картинку с крепостицей, посижу над ней. Завтра приду, к вечеру.

Надо было как-то эффективно подтолкнуть его к правильному решению. И тут я неожиданно вспомнил, что Добрило как-то жаловался на суставы. Археологи утверждают, что это восточнославянское племя вообще было подвержено болезням позвоночного столба и соединительных хрящей. Конечно же, хондропротекторов у меня в аптечке не было, но вот согревающие мази были. Они непосредственно болезни суставов не лечат, но сильно облегчают боли и иногда даже затормаживают развитие болезни. Решил дать ему Випросал (ободрав весь тюбик наждачной бумагой). В его производстве использован яд гадюки, так сказать природный материал и, наверное, именно из этой местности. Он, конечно же, Добриле поможет, а сам Добрило еще с другими артельщиками наверняка поделится, чай не у него одного такие проблемы, а размер тюбика это позволяет…Но его ведь надолго не хватит… Думаю, что и Добрило со своими людьми это быстро поймет. Ну а не поймет, что же, не такой уж я корыстный. Просто дам облегчение хорошему человеку, да людям его.

— Вот что, Добрило. Если вы решите ответить мне отказом, я все пойму и без всяких обид попрощаюсь с вами. Никто из нас никому ничего не должен. Но в знак наших добрых прежних отношений позволь мне подарить тебе одну мазь. Вез я ее из самого Константинополя. Мазь эта не простая, ее освятил сам патриарх, и она помогает от болей в суставах. Я знаю, ты этим мучаешься. Не отказывайся. Я все равно, по уговору, продать ее не могу. Могу только подарить и только с добрыми намерениями, и только человеку, которого я считаю своим другом.

— Ладно, давай попробую, а то временами просто мочи нет.

Здесь я рассказал ему как этой мазью пользоваться (ведь он даже тюбика в глаза никогда не видел), затем нарисовал ему план крепости и на том мы расстались.

На следующий день он пришел, как и обещал, к вечеру. С его лица не сходила улыбка.

— Ну, Игнач, вот это подарочек. Я же, как молодой бегаю. Отпустило-то как!

— Ты мне сразу скажи, согласилась твоя артель или нет.

— Согласилась. Дело-то святое…

— Тогда давай сразу к делу.

— Щас. В основе стены проложим, как принято, сплошняком деревянные клети (срубы). Несколько штук для укрепления стены засыпаем грунтом, но, поскольку нужно, как ты говорил, не на века, то остальные будем использовать под склады. Второй этаж над клетями — жилые казармы. Их делаем, как единое строение. Лежаки поставим в два яруса. Со стороны противника надземную часть казарм делаем в виде частокола (чтобы казалась довольно хлипкой стеной), а потолок этих помещений будет площадкой для меченосцев и копейщиков. Возвышаться частокол над этой площадкой будет немного ниже среднего роста ратников. Вход в эти казармы — из башен. Можно и дополнительно прорубить.

— Хорошо.

— Так вот, к этим казармам уступом вверх примыкают сплошной стеной казармы для стрельцов. На их крышах — сплошная, отгороженная со стороны противника площадка (откуда и будут пускаться стрелы). Сама площадка выступает над меченосцами и копейщиками где-то с сажень и служит им защитой от вражеских стрел.

— Не пойдет. Если монголы смогут ворваться за частокол, лучники не смогут должным образом помочь сражающимся под ними меченосцам и копейщикам. Лучше делаем отдельно защиту от стрел для меченосцев и копейщиков и отдельно для лучников.

— Будем считать, что такое решение принято. Ограждения площадки стрельцов закроет их немного ниже плеч от прямо нацеленных стрел, а деревянный козырек сверху — от стрел, пускаемых в них навесом.

— А может закроем стрельцов как в Гуляй-городе?

— Гуляй-город? А что это такое?

Вот ведь, сорвалось. Прообраз Гуляй-города (вагенбурга) венгры применят против монголов в битве на реке Шайо еще только в 1241 году, а чехи потом эти щиты сделают мобильным полевым укреплением. Гуляй-городу не грех в ножки поклониться и нашему отечеству. Именно он спасет русское царство в 1572 году в битве при Молодях. Тогда под его щитами (и во время погони) погибнет почти все войско крымского хана Девлет Гирея, что придет не просто в набег, а завоевать русские земли. Будут убиты семь тысяч турецких янычар (все, что пошлют турки на помощь хану), большинство крымских мурз, а также сын, внук и зять самого хана, не говоря уже об огромном количестве рядовых воинов (практически всего боеспособного мужского населения Крыма, в результате чего нападения на Русь с этого полуострова прекратятся на 20 лет). И это при многократном меньшинстве русских войск. Но надо было отвечать.

— Гуляй-город? Это такие деревянные щиты, которые, по мере надобности, устанавливались летом на телегах, а зимой — на санях. Нападает на пеших ратников конница, а те устанавливают щиты, становят телеги в круг, скрепляют их между собой, да за ними и прячутся. Получается такая походная крепость. В тех щитах — бойницы, ратники через них противника бьют, а тот их достать не может.

— Хорошее дело, но не пойдет. Стрелки не смогут вниз прыгать.

— Согласен, продолжай.

— Башни не будут упираться в землю. Они как бы повиснут над землей и будут держаться на высоте на выступающих из стен двойных или даже тройных балках. Можем сделать их и одноэтажными, и двухэтажными.

— В башнях бойницы не забудь. В центральной башне посередине сделай для меня лично небольшое помещение. Не обязательно высокое, чтобы я там хотя бы сидеть мог.

— Хорошо. С тыльной стороны крепости похожим образом разместим на первом этаже крепостной стены конюшни, на втором — всадников.

— Конюшня должна быть просторная и с окнами, чтобы поступал свет. Отопление в конюшнях, конечно, не применять, достаточно тепла, выделяемого в закрытом помещении животными. В денниках и конюшне стены и пол сделать ровными, пороги — не выше одного — двух вершков (4,5–9 см.), двери в денниках — широкими и высокими. Площадь отгороженного стойла в конюшне сделать размерами на более 1, 7 на 2 простых сажени (2,5 х 3 м.).

— А свет-то в конюшне зачем? Двери открыл и что надо увидел.

Как ему объяснить, что в отсутствие света у лошадей (как и у всех животных) возникает недостаток витамина D, а это сказывается на их упитанности, а, значит и работоспособности.

— Хочу, чтобы мои всадники не спотыкались в темноте.

— Ну ладно. Продолжим? Если здесь, у тыльной стены из леса сделать засеку, то опасность штурма с этой стороны будет минимальна и большого количества воинов для защиты не потребуется. Можно будет задействовать огороженную площадку.

— Огороженный подол пустим под сани, сено и рабочих лошадей. Хотя… потом разберемся.

— Но как все-таки с людьми в помощь?

— Я же тебе уже говорил. У меня больше десяти сотен трудоспособных мужчин, и каждый из них умеет обращаться с топором. Пусть только половина будет ежедневно отряжаться на заготовку бревен. Только успевай, отмечать деревья, что нужно валить для стройки. В твоем распоряжении будет полторы сотни рабочих лошадей, которые будут подтаскивать бревна к холму. При всех трудностях и затруднениях ты каждый день будешь получать никак не меньше 1500 уже частью отесанных стволов. Только успевай их укладывать. Конечно, не все эти люди и лошади поступят в твое распоряжение сразу. Но наращивать их количество будем постоянно. К началу сентября на месте должны быть практически все. Так что, эта проблема решаема. Другое дело, что и люди, и лошади должны будут пребывать на место по мере подготовки условий их проживания. Пока лето, устроят шалаши и навесы, а дальше нужно нормальное жилье. Значит, первое, что нужно строить, это главную стену, конюшню, казармы и частокол вокруг подола. Продолжай, что ты еще предлагаешь.

— Ворота будут в башнях со стороны дороги и со стороны озера. Приготовление еды, помещения для раненых и все остальное, если смотреть от главной стены, расположится за вершиной холма. Они будут закрыты от стрел и каменьев вершиной холма и деревьями, да и расстояние до них получается приличным. Можно дополнительно сделать навесы. А вот это что в середине холма?

— Это довольно глубокий овраг. Вот тут и тут через него нужно будет сделать мостки.

— Сделаем. То, что овраг — хорошо. Это позволит построить систему для слива дождевой воды. А вот где будут отхожие места, это надо будет смотреть на месте.

— Прежде чем ставить отхожие места, посмотри и то, где на территории крепости можно будет вырыть хотя бы один колодец. Лучше два. Людей много, да животных поить надо, одного может не хватить. Озеро рядом, так что до воды не должно быть очень глубоко. И еще одно. Там большую поляну напротив главной стены крепости обрамляют с двух сторон узкие полосы деревьев. Нужно там скрытые ровики прорыть, глубиной с человеческий рост, длиной саженей 70, чтобы мне тайно можно было туда вывести лучников во фланг нападающих. Ну и замаскировать эти ровики под засеки, свалив деревья, что рядом? Подумай и над ходом из крепости в эти ровики. Они, конечно же не должны быть через ворота. Потом еще одно. Когда начнете делать засеки, деревья вдоль дороги нужно будет валить в последнюю очередь, чтобы, во-первых, самим использовать дорогу до последнего, а во-вторых, чтобы не видно было что и как мы тут строим. Но перед тем, как делать засеки, посмотри на месте возможность создания тайного подземного хода из крепости (ведь каждая крепость такое должна иметь, а мы чем хуже), причем не на сторону врага, но так, чтобы разведка моя могла бы им пользоваться.

— Да, задумки большие. Скорее бы на место попасть.

— Сейчас подойдет проводник, и мы этот вопрос обсудим.

Но Снегирь пришел только часа через полтора. Понятие «вечер» у новгородцев у каждого свое. Впрочем, мы не теряли времени даром и обсуждали детали будущего строительства. Затем я сводил Добрилу в свой склад и показал ему запасы шанцевых инструментом, пил, топоров, скоб и гвоздей. Скажу коротко — его это потрясло. А тут подтянулся и наш проводник.

У меня в который раз был к нему один и тот же вопрос, но я хотел задать его еще и при Добриле: можно ли добраться «до валуна» на лошадях летом, а не в зимних условиях? Проводник ответил, не задумываясь:

— С вьючными лошадьми — без проблем. Только дорога получится немного длиннее. Некоторые болота придется обходить. А может и не придется, в этом году больших дождей не было. Но надо смотреть на месте.

— А на телеге?

Вопрос заставил его задуматься.

— Точно не скажу, но думаю, что можно. Только дорога получится еще длиннее. Хотя, если загатить два места саженей по 30–40, да в трех местах сладить временные мостики на небольших речушках, то…. Но надо смотреть на месте. Сколько это времени займет я не знаю, надо вон, у артельных спрашивать.

— Когда сможешь выехать с Добрилой и моими людьми?

— Да хоть завтра. Голому собраться — только подпоясаться.

— А ты, Добрило?

— Надо сразу людей взять. Время дорого.

— Сколько тебе моих людей дать?

— У меня своих полтора десятка. Давай столько же. Ну и лошадей. Ну и припасы. Четыре твоих двуручных пилы. Скобы для мостов.

— Значит так, завтра день на сборы и послезавтра отбываете. Утром, с рассветом. Всем ли понятно время выхода? А, Снегирь? А я вам по подарочку сделаю. Кто последний придет — тот не получит.

На следующий день к вечеру сборы были уже закончены. Все приготовлено и упаковано. Людей дал из тех, кто до этого имел дело с плотницкими работами. Из них 8 человек оказалось стрельцами. Я разрешил им взять с собой луки, получится — подстрелят дичи. Да нет, обязательно подстрелят. Леса там на дичь богатые. А это по-всякому, разнообразие в еде. Дал и пару сетей с собой. Еще раз подчеркнул — не на прогулку едут. Если придут к выводу, что на телегах проехать можно будет, то, чтобы это получилось, повкалывать им придется от души, так что в походе хорошо питаться надо. Ну а если проехать летом можно только с вьючными лошадьми, то я сказал Добриле, чтобы оставили телеги и перевезли все в лагерь на лошадях, чтобы он со своими людьми на месте оставался и потихоньку осваивал место работы. Артельные, до постройки первого отхожего места, пусть живут на нашей стоянке. А то потом по холму не пройти будет. Пусть осматривают леса, отмечают деревья для стойки и осваиваются. А там и я сам с людьми приеду. Сориентируемся.

Утром проводник пришел едва ли не первым. Когда все собрались, я указал на Добрилу, как на старшего, сказал несколько напутственных слов и раздал все имеющиеся у меня панамы с накомарниками. Священник провел молебен, благословляя, опрыскал всех участников похода святой водой. Наконец, 32 человека и 64 лошади выступили в направлении моей стоянки «у валуна» и от результатов этой экспедиции теперь зависело все.

В подарок Добриле и проводнику я вручил каждому по столовой серебряной ложке. С одной стороны, подарок был дорогим, с другой — сразу выделял их из остальной среды. Оба были страшно довольны, а я поймал себя на мысли, что мне приятно дарить подарки. Думаю, что надо с этим начать бороться. Так и промотать можно все, ёкарный бабай.

Глава 10. Нашествие

В лѣто 6746. В то лѣто придоша иноплеменьници, глаголемии Татарове, на землю Рязаньскую, множьство бещисла, акы прузи;…

Новгородская первая летопись.

Приезд князя

Прошло более полугода. Было начало февраля 1238 года. Природа замерла, будто что-то предчувствуя. В этот день с утра, что стало уже привычкой, я поднялся на южную (или, как мы ее еще называли, главную) стену моей крепости. Отсюда открывался великолепный вид на окрестности и, кроме того, с такой высоты я имел возможность наблюдать и за текущей жизнью моих людей, и за происходящим на дороге, как со стороны Новгорода, так и со стороны Нового Торга. Вон внизу на площадке у крепостной стены проходят тренировки конницы. Мимо них, направляясь к стене, строем прошла сотня меченосцев. Ежедневно, меняясь друг с другом, бойцы отрабатывают штурм стены и ее защиту. Эти сейчас будут ее штурмовать на заранее согласованном отрезке, а потом встанут на ее оборону. Такой подход позволяет воинам посмотреть на ситуацию и с той и с другой стороны, понять сильные и слабые стороны защитных сооружений, привыкнуть и научиться отражать вал агрессивных и быстро действующих наступающих, а также почувствовать самим тот червячок страха и неуверенности, что неизбежно появляется у каждого, штурмующего хорошо защищаемую стену. Слева, ближе к дороге, стрельцы устанавливают на разном расстоянии свои мишени. Ежедневно каждый из них должен сделать не менее 150 выстрелов. Но это — минимум и он установлен для всех, даже для тех, кто занят на хозяйственных работах, поехал проверять сети или на охоту. Вон, кстати, поднимаются к крепости сани с бочками. Эти, наверное, везут воду для прачечной, столовой или бани. Конечно, для текущих нужд есть и два колодца, но их воды (особенно если учесть, что нужно поить лошадей) не всегда хватает. Бельский даже приказал на случай осады наморозить воды в ведрах и полученный лед сложить пирамидой на пятачке у больших стогов сена за конюшней. В случае нужды, воды для лошадей из них всегда можно будет натопить.

Но я ошибся, завернули сани с бочками в другую сторону. Похоже, что они выполняют другой мой приказ — начинают заливать водой бревенчатые стены. Ну, что же, тоже дело нужное.

Краем глаза почувствовал движение на дороге со стороны Нового Торга. Напрягся было, но сразу отпустило. Это шел один из моих обозов. За эти месяцы я выгреб из новоторских купцов столько зерна, пшена, овса, гороха и соли, сколько смог. Достаточно сказать, что из моих когда-то приличных запасов железных ломов (так и оставшихся самым ходовым товаром) осталось всего около сотни, но эти я трогать не стал. Пришлось свои стратегические запасы серебра использовать. Еще в начале декабря, сделав необходимый запас муки для собственных нужд, пришлось продать мельницу немецким купцам (которые живо перетащили ее к себе). Это в значительной степени поправило мои финансовые дела. Князь за мельницу на меня попенял, но я напомнил ему, что оставил в его распоряжении (считай в подарок) в селище практически все хлебопекарное производство, что у меня своей вотчины нет, а Новгород содержать мне мое войско никак не помогает, что купить мельницу за ту же цену, что я продал зарубежным гостям, он вряд ли бы согласился, а расходов у меня немерено. Даже попытался эти расходы озвучить, но тот только рукой махнул. Не мог же я ему сказать, что потом археологи найдут мельницу именно на Немецком дворе, а не на старом Городище.

Да, хорошо я почистил Новый Торг. Битком набиты зерном срубы в крепости, да и в селище, и даже в моем доме в Новгороде (в нем и осталось-то незанятыми, только помещение под свечной заводик, да жилье для немногочисленных оставшихся там моих людей). Впрочем, и другие новгородские купцы не дремали. Но выгрести всё из закромов новоторов мы, конечно же, не смогли. Недаром монголы, после взятия этого города, будут еще две недели отъедаться на найденных захоронках его купцов.

Это был один из последних моих обозов. Дальше — рисковать нельзя. Этих обозных отправлю вместе с лошадьми и санями в селище. Здесь и так места не хватает. Там они будут ждать моей команды на возвращение. И не просто ждать, а охранять сосредоточенные там запасы продовольствия и корма, а потом, после битвы, доставят их сюда, в крепость. К тому времени здесь много складского места освободиться. Там, в селище, осталось и все остальное обозное хозяйство, включая лошадей, а за ними тоже надо присматривать. В общем, сильно отдыхать им будет некогда. В то же время, большая часть обозных уже сейчас находится в крепости. Мне здесь каждый человек дорог.

О, надо же, впереди обоза на трех санях едут мои охотники. Что-то они рано сегодня. Да нет, вон туши освежеванных животных на санях. Причем, не меньше трех лосиных, остальные поменьше. Видимо сегодня охота для них была удачной. Это хорошо, такой запас карман не тянет. А то скоро никого, кроме разведки, за ворота выпускать будет уже нельзя. У монголов тоже разведчики имеются. Риск в этом деле мне ни к чему.

Прибежал запыхавшийся Митяй. Хорошо подрос и окреп он за этот год. Добрый будет витязь со временем.

— Михаил Игнатьевич, князь едет.

— Где?

— Да за обозом, вон же из-за последнего поворота показался.

Я перевел бинокль и действительно увидел Александра Ярославича с небольшим (человек 15) окружением. Кто-то из них затрубил в рог и люди у ворот башни засуетились. Князь не обоз, этого по-другому встречать надо.

— Давай, Митяй, дуй к Марфе и к Степану Молчуну. Пусть подумают, чем людей князя кормить, да где разместить. Да пусть Степан о бане побеспокоится, с дороги баня — это первое дело. Обозным придется помыться потом. А я пойду к воротам, встречать гостей.

Встреча прошла тепло. Князь сразу объяснил, что он проездом из Нового Торга, встретил в нем мой обоз и решил с ним поехать, да к нам заглянуть, посмотреть, что тут, да как. В случайности я, конечно, не поверил, но промолчал.

Зимний день короток, поэтому, пока, как у нас говорили в мои теперь уже очень далекие времена, суд да дело, решили мы с князем пройтись по крепости, тем более что он ее еще не видел.

— Крепость у тебя, Михаил Игнатьевич, со стороны Нового Торга на черепаху похожа. Видел таких? Мне как-то привозил отец, когда я еще мальцом был. Так вот, две башни по краям — как у нее передние лапы, а башня, что посередине уж очень на ее голову похожа. А холм — ну один в один ее панцирь. Как, кстати, у тебя эти башни устроены?

— А давай в центральную заглянем. Как видишь, она треугольная. Лучше бы, конечно, если бы она круглой была, но и так ничего. Внизу у нее, первый этаж, здесь все сделано для удобства стрельбы через бойницы по наступающим врагам. Хочешь, повернулся и бей им в грудь, а если есть у кого щит, то по ногам. Хочешь, бей их в бок на стене. Прикрылся гад от тебя щитом, бей тех, кто выше. От стрелы снизу щитом не прикроешься.

— Занятно.

— Пойдем наверх. Здесь не этаж. Здесь моя коморка. Помещение получилось низкое, мне в нем только сидеть. Или лежать. Вон у бойниц что-то типа лежаков сделано. Так уж получилось, но я сам настоял на такой высоте, а то стрельцам этажом выше с их длинными луками с необходимым удобством было бы не разместиться. А мне все равно, тем более что здесь хранятся некоторые вещи, с которыми мне удобнее именно сидя, а лучше даже лежа работать.

— Что за вещи?

— Покажу как-нибудь, — соврал я.

— Ну, пойдем еще выше.

На третьем этаже башни было помещение, напоминающее первый этаж, но только из него вверх по штурмующим уже не постреляешь, просто верхние бойницы были на одном уровне с частоколом.

— Тоже удобно нападающих бить, им от моих людей, что на боевой площадке их дожидаются, отбиваться надо, а руки-то только две. От стрел из башни прикрыться уже нечем. Остальные башни такие же, только без коморки, а потому немного ниже.

Прошлись с князем и по боевой площадке.

— Сверху у моих воинов защита от стрел. Здесь они спокойно поджидают нападающих. Первый ряд — мечники, бьют снизу, второй ряд — копейщики, колют в грудь, и те и другие привыкли работать вместе. Все время отрабатываем и их совместную работу, и смену с резервом. Трудности только с уборкой убитых. Боюсь, что здесь понадобится команда числом чуть ли не больше самих бойцов. Работают баграми, затем добивают, если еще живой и вот туда, в овраг.

— А внизу что?

— Верхний этаж — казармы, а ниже — срубы, в них наши заготовки на зиму.

— Как разместились?

— Тесновато, но ничего, у Наполеона солдаты вообще на одном месте вдвоем спали.

— У кого?

— Да это я про одного известного воеводу, ты его не знаешь.

Сверху спрыгнул Митяй.

— А ты откуда? — спросил князь.

— Так у нас там площадка для стрельцов. Она повыше и им оттуда будет легко стрелять поверх голов наших, что на боевой площадке у стены драться будут. А при необходимости стрельцы смогут оттуда, как я, сюда спрыгнуть, помощь оказать.

— Я смотрю, в боковых башнях ворота стоят. Тарана не боишься?

— Не боюсь. Ворота так поставлены, что таран не применишь. Они получаются как бы вдоль дороги. С той стороны тарану развернуться помешает огромный валун, а с этой — завал из залитых водой толстых деревьев.

— Кого воеводами поставил?

— Воевода здесь один — я. Мое место — в центре главной стены. Справа от меня командует Матвей Суздалец, слева — Кежай, командир лучников, а вот та стена, где валун, там Алексея Щуку поставил.

— Это который у копейщиков за главного?

— Его.

— Что сказать, я бы тоже так сделал.

Потом мы прошли на стену, обращённую к озеру. Здесь уже начиналась основная засека, защищающая наш тыл. Но дорога к озеру еще действовала.

— Когда будешь заваливать дорогу?

— В последние дни. Сейчас воды много надо. Стены, склоны холма заливаем. Наверху холма, на дальнем склоне, за деревьями не видно, часовенка стоит, лазарет, пункт приготовления еды, бани, и мой штаб. Их крыши и стены тоже думаю водичкой хорошо сбрызнуть. Так что, пока дорога эта нужна, не хочу создавать лишние неудобства.

— Здесь до озера недалеко. Монголы могут попытаться пробиться через засеку.

— Я это понимаю, но, чтобы все везде хорошо было, так тоже не бывает. Здесь завезем еще деревьев. Увеличим высоту засеки. Основную атаку здесь не проведешь, но без присмотра эту стену, конечно, не оставишь.

Стена третьей стороны крепости была защищена считай до самого горизонта сплошной засекой с завалами. Тут к крепости даже пешему не подойти. Но сама стена тоже оставалась «трехслойной». В самом низу— срубы довольно большой для такой крепости конюшни, сверху — жилье кавалеристов, срубы с сеном. Наверху — боевая площадка, правда уже без балкончика для стрельцов. Возле конюшни — довольно большая для маленькой крепости площадка, на которой виднелись еще стога с сеном, но оставалось (впрочем, совсем немного) место и для выгула животных.

— Не тесно.

— В полной тесноте нам придется пробыть недолго — дня три, в течение которых все решится. Надеюсь, что за эти три дня здесь сильно просторнее не станет.

— Мрачно шутишь.

— В большой битве потери неизбежны.

— Ну ты, я смотрю, крепко устроился. Кого здесь поставишь?

— Мне люди нужны на главной стене. Ее монголы прежде всего штурмовать будут. Больше негде. Хотя отвлекающие удары со стороны озера и со стороны дороги, полагаю, возможными. Вначале здесь Бельский покомандует, ну а потом…посмотрим.

Пошли к четвертой стене. Вижу, князь доволен:

— Ну, со стороны дороги тут сильно не по штурмуешь. Между холмами узкое место. Прямо на дороге — башня. Над воротами, смотрю, подвешены тяжелые бревна. Стены начинаются на высоте, вместо вала использован сам холм. Все залито водой. А за башней — сплошной бурелом. Только дорога свободна, но, думаю, что здесь вы уже тоже что-то придумали.

— Конечно. Провожу на Новгород последний обоз и завалим ее тоже. Оставлю только площадь перед главной стеной, а у этой стены только место у башни, чтобы ворота можно было использовать. Главная же стена — самая длинная и внешне — самая доступная для штурма. Мне необходимо, чтобы монголы не могли рассматривать мою крепость как неприступную. Ну вот, князь, полный круг по стене нами сделан.

— Давай, в баньку, потом поедим, да сядем где-нибудь, поговорим по делам.

— Согласен.

Уже через пару часов мы с князем, распаренные после бани, сидели в моем хорошо натопленном «штабе», пили стоялый мед, но понемногу. Так, для разговора. Оба понимали, что пора переходить к деловой части беседы, но приятных новостей было мало и, наверное, поэтому каждый из нас хотел ее начало немного оттянуть. Наконец, я не выдержал и спросил без всякого перехода:

— Ни Рязань, ни Владимир никаких оборонительных мер не предприняли. Почему? Нападение для них оказалось внезапным?

Александр Ярославич ответил мне с явной неохотой:

— Нет. Никакого внезапного нападения не было. Я им подробные сведения передал, но они, если честно, им и не требовались. У них и своих видаков на той стороне хватало. Просто не захотели до конца поверить в такую напасть. Понадеялись на «авось пронесет», да на «не может быть». Ну, не ходили степняки в набеги зимой. Все давно привыкли, что те нападают либо с началом весны, либо осенью. Им говорят — «придут», а они все равно до конца не верят. Должны же монголы были понимать, что от бескормицы всех своих лошадей за седьмицу — другую лишатся. А тут еще и зима в этом году суровая. В общем, была у них надежда. Потому и беда, о которой и предупреждали, и говорили, и к приходу которой, в общем-то, готовились, пришла, как это часто у нас бывает, неожиданно. Ведь что еще, почему никто из князей не поверил и не смог оценить размеров опасности. Никогда степняки не брали города штурмом. Или с наскока захватывали ворота и вырезали охрану, или город брался осадой (которая редко давала результат, и то, в основном, через предателей). Рассчитывали, что если и придут, то или в честном бою во чистом поле ворога порубают, либо отсидятся за стенами.

— А теперь что же, волосы на бороде рвут?

— Кто живыми остался. Ты знаешь, я тоже до конца не верил, что кочевники зимой нападут. Люди — ладно, но кони. Их кормить надо, иначе — падеж, а без лошади кочевник уже не воин. А кормить лошадей, это какие же обозы нужно с собой тащить? Но эти монголы, смотри, двигаются так быстро, что, похоже, и обозов-то у них нет.

— Обозы есть. В такой большой армии всегда есть имущество, которое на спину коня не погрузишь. Кроме того, именно в обозе везут запас стрел, походные кузни, детали камнеметных машин. Ну и, конечно же, неприкосновенный запас продовольствия и корма для животных. Да и трофеи с награбленным куда-то складывать надо. Одного железа сколько, одежды, кож и прочего. Во вьючных мешках не увезешь. Но обозы эти не громадные, как может показаться, если исходить из размеров наших обозов во время военных походов. Монголы любят попировать, но в походах очень неприхотливы. Каждый из них везет вяленое мясо, сушеный сыр (что-то вроде нашего творога), муку в виде толокна и пшено. Причем пшено монголы прокаливают на огне, в результате чего зерна разрываются изнутри и потом легко развариваются. Весит такая еда немного, но очень питательна. Мне доводилось видеть (и даже есть!) еще один их удивительный продукт, который у меня на родине называют пельменями. Это такие маленькие пирожки из пресного теста с начинкой из рубленого мяса, которые отваривают короткое время и едят. Не только питательно, но и очень вкусно. Угощу при случае.

— Мясо — конина?

— Да нет, обычная говядина или баранина. Ты что же думаешь, они одной кониной питаются?

— Ну, с людьми понятно. Что-то проели, что-то охотой добыли или в ближайшем жилье запасы еды отобрали. Кстати, не знаешь, сколько их?

— Подсчитать сложно, но давай попробуем. В походе участвует дюжина потомков Чингисхана (создателя их армии и государства): Байдар, Берке, Бури, Бучек, Гуюк, Кадан, Кюльхан, Мункэ, Орда-Ежен, Тангкут, Шибан, ну и Батый (или Бату хан), под общим руководством которого, как считается, поход и осуществляется. Каждый из этих чингизидов — командир отряда, численностью никак не меньше половины тумена, а это — 5000 воинов у каждого.

— Сколько?

— Тумен — 10000 человек, половина тумена — 5000 воинов.

— Ты пошутил? У меня в дружине 5 сотен не наберется!

— Да какие уж тут шутки.

— Получается, что пришло 60 000 воинов?

— Больше. Я не назвал еще двух темников — Субедея и Бурундая — у них свои отряды, да и отряды чингизидов я посчитал по минимуму. Конечно, не все воины участвуют в сражениях. Много вспомогательных отрядов. Пока боевые части воюют, вспомогательные охраняют обоз, грабят население и, главное, собирают продовольствие и фураж. И все-таки воинов много. Очень много. Пойми, княже, эта орда собрана для одного — идти на Запад до океана-моря и завоевать все известные нам государства. Все!

— И… Новгород?

— И Новгород. Богатый город. Много, как они говорят, добычи «золотом и красой».

— Какой красой?

— Они имеют в виду не храмы и не изделия наших мастеров. Это они о наших женщинах.

— Я давно тебя знаю, поэтому верю. Никому бы другому не поверил. Теперь я понимаю, почему Рязань погибла так быстро. Но откуда у кочевников столько людей? На степных просторах для перегона своих стад им нужен простор. Людей мало. Где соберешь столько?

— Монголы захватили огромные территории. Во много раз больше, чем известный тебе мир, в тысячи раз больше, чем Новгородские земли. Из покоренных народов они также набирают себе воинов. Их хватает. Соседние народы называют таких воинов татарами, но это не совсем так. Они (пока) похуже вооружены, чем монголы, и ни сами, ни их потомки никогда не смогут стать ханами, но при этом у каждого когда-то забитого пастуха есть возможность при добросовестной и честной службе значительно подняться над своими собратьями, достигнуть вершин, о которых в прежние времена он даже и мечтать не мог. Для всех в орде существует очень строгая дисциплина (за многие наши проступки у них наказанием служит смерть), но воины, в том числе из покоренных народов, служат не за страх, а за возможность исполнения этой своей мечты. А значит и бьются стойко в обороне и храбро в нападении. Все они уже испорчены легкостью побед и богатой добычей, поэтому служат не из-под палки.

— Ты говорил, что у каждого монгольского воина есть по две-три лошади. Получается, что под рукой у Батыя огромная конная армия, чуть ли не в 200 тысяч голов. Может люди что-то не так поняли? Или приврали раз этак в 10? Где же монголы корм для стольких лошадей берут? Зима же, травы нет, есть лошадям монгольским нечего, а зерно, как я слышал, их лошади не едят.

— Вопрос твой не простой. Мы с тобой уже как-то немного говорили об этом. Ну что же, давай обсудим его поподробнее, тем более что многие и сейчас (и потом) будут его задавать. Начнем с того, что если бы монгольским лошадям действительно нечего было бы есть, то вся конница монгольская, что в 20 000 голов, что в 200 000 голов в результате бескормицы давно бы уже перестала существовать, приняв голодную смерть. Но этого не произошло, хотя частью лошади действительно в течение похода пошли под нож. Правда, это больше связано с боевыми действиями и ранениями животных, но сказалось и то, что им пришлось пройти во время набега за довольно короткое время просто огромные расстояния и часть животных, конечно же, как это всегда в таких случаях бывает, просто этого не выдержала и обессилила.

— Но это не ответ.

— Я просто для начала хочу, чтобы ты, князь, понял одно: передвижение по заснеженным русским землям огромного количества монгольских коней это реальность. Здесь нужно объяснение этому, но невозможно отрицать того, что действительно имело и имеет место. Причин того, что нет массового падежа монгольских лошадей от бескормицы, довольно много, но, на мой взгляд, главная из них — это сами эти монгольские лошади. Они крайне неприхотливы, но энергичны, выносливы и надежны, хотя и небольшие и ростом в холке достигают всего-то 115–125 сантиметров.

— Я видел этих лошадок на торгу. Купцы монгольские с ними приезжали. Наши посмеивались, уж слишком эти лошади действительно низкорослые. У купцов этих, помню, мои дружинники все интересовались (с подначкой), что это за собак они с собой привезли, а те…

— Вот и зря посмеивались. Во-первых, это удивительно преданные и верные животные, которые в ответ на доброе к себе отношение готовы исполнить любой приказ своего хозяина. Кстати, они очень любят детей, и ты не поверишь, но в степи им часто доверяют их охранять. Во-вторых, эта лошадка, в силу густого шерстяного покрова и особенностей своего организма, легко переносит сильные холода и не требует конюшен для своего содержания зимой. Она привыкла обходиться малым количеством воды и ей часто достаточно снега под ногами. При этом она очень резва и вынослива и может под всадником проходить каждый день огромные даже для наших (особенно для рабочих) лошадей расстояния. Например, за один день она способна пройти треть пути между Новгородом и Новым Торгом.

— Да ну…

— Вот тебе и «да ну». Кроме того, монгольская лошадь имеет скорый, производительный шаг, довольно легкий галоп, хорошо плавает, отлично передвигается в песках, легко взбирается на холмы (сопки) и спускается с них. Они низкорослы, но и среди монголов редко встретишь огромного богатыря. Конечно, лошадки эти слабее наших боевых коней. Монголы это понимают и постоянно меняют их в походе на свежих, давая тем самым уставшим коникам отдохнуть.

— Но и эти лошадки не святым же духом питаются.

— Это так, но ты забываешь, что все степные породы лошадей отличаются крайней неприхотливостью в пище. И монгольская лошадь не исключение. Летом эти коники, как и наши лошади, едят траву, а вот зимой — добывают корм из-под снега. Отгребают его своими копытами да мордами и поедают сохранившуюся (замерзшую, прошлогоднюю и жухлую) траву с листьями, которые из-за своего состояния так и называют «ветошью». При этом, княже, хозяева никакого специального фуража им на зиму, как правило, не заготавливают, кроме разве небольшого объема на случай бескормицы в период сильных или продолжительных снежных буранов, когда такая добыча корма становится для их лошадей невозможной. Называется это «тебеневка» и наши лошади так не умеют. Понимаешь, княже, о чем я?

— Я знаю, что такое тебеневка, но она ничего не объясняет. При тебеневке лошади не работают, поскольку перед табунщиком ставится одна задача — сохранить поголовье животных до весны. Лошади мало передвигаются и пасутся целыми днями. Именно это позволяет им даже на ветоши сохранять неплохую упитанность. Но сейчас идет набег. Монголы на этих маленьких лошадках проходят каждый день невероятные расстояния. Их лошадям некогда рыть снег и искать под ним для себя корм. Кроме того, на одной «ветоши» столько и не проскачешь, тем более что всем им приходится везти или всадника, или груз. Добавим к этому зимние морозы, в которые любую лошадь надо кормить лучше, чем обычно. Часто монголы идут по льду рек. Какие там пастбища? Да и глубина снега в четверть сажени (50 сантиметров) уже будет непроходимым препятствием для столь низкорослых лошадок. Не так, что ли?

— Не так, княже. Во-первых, я не говорил тебе, что лошади монголов во время набега на Русь, питаются только подножным кормом. Но тебеневка все равно существует, это привычная для этих коников форма добычи пищи и она, в том числе, происходит в каждое свободное у лошадок время, а, значит, является большим подспорьем в организации их питания. Что касается глубины снежного покрова, то мне доводилось самому видеть просто огромное количество лабиринтов в снегу, глубиной больше аршина (71,12 сантиметра), причем не в поле, а в тайге, проложенных бродившими здесь в поисках «ветоши» точно такими же, что у монголов, лошадьми.

— Так что же они тогда еще едят? Сено? Откуда монголы его берут? Солому? На соломе лошадь долго не проживет. Зерно? Так я уже говорил, что слышал, что монгольские лошади его не едят.

— И сено. И солому. Где берут? А на что может рассчитывать вторгшаяся армия, у которой нет собственных серьезных запасов фуража? Ну, конечно же, на запасы сена, что приготовило на зиму население захваченных территорий для своих животных. Эти запасы сравнительно небольшие, но и не такие маленькие, ведь они рассчитаны не на день или месяц, а на прокорм имеющейся скотины до самой весны. А пойдут на прокорм двух-трех дней лошадей захватчиков. Тем более, что сено уже оказывалось покоренному населению не нужным, поскольку лошадей монголы забирается себе, как и крупный рогатый скот, овцы и козы, которые идут в котлы ордынских воинов. Что касается соломы, то ее много, и, хотя ее питательные свойства сильно уступают сену, но для монгольских лошадей она является просто деликатесом по сравнению с мертвой «ветошью».

— Но в погостах (деревнях) пара-тройка дворов, так что сена не так много.

— Это тут, на севере. Ближе к Москве, Владимиру, Рязани деревеньки покрупнее, уже дворов по десять — двенадцать, а то и больше. Да и попадаются они значительно чаще. А каждый двор это, как правило, пара лошадей, да три головы крупного рогатого скота, да десяток овец. Это минимум. А, значит, в каждом дворе не меньше 5-ти тонн сена. Так это в одном дворе. А если посчитать во всем поселении? Монголы все это понимают и идут не толпой, а загоном (рассыпавшись гребенкой), тщательно прочесывают местность, время на это не жалея. Одни вон Москву штурмуют, а другие — поселения, что около нею были. Даже после взятия Москвы еще целую седьмицу этими поисками занимались, и только потом дальше двинулись.

— Но этого все равно мало.

— Это потому, что ты считаешь только поселения в пригородах. А сами города? В городах-то жители тоже содержат и лошадей, и коров, причем в немалом количестве, ведь без них никуда. А там и жителей больше, и запасов побогаче, ведь не в погостах княжеские дворы, и терема боярские. В городах, за какой-никакой стеной (кроме Новгорода, конечно). Тут уже одного сена сотни тонн. Есть чем солому разбулыжить. Что-то сгорало, как при штурме Рязани, но в большинстве случаев эти запасы сохранялись. Особенно в тех городах, что не оказали сопротивление захватчикам.

— Но ведь в городах, что сдались, Батый обещал забрать только десятую часть всего, в том числе, лошадиного корма.

— Не надо быть таким наивным. Монголы сохранили жизнь жителям таких городов и считают это достаточным. Как на любой войне, женщин обесчестили, жителей ограбили. Разве что боярские, да княжеские семьи пощадили. Да и то только для того, чтобы остальные города тоже не сопротивлялись. Тут ведь что тебе, княже, понять необходимо. Вот вы, князья, с другими князьями обычно воюете за что? За территорию. За территорию, на которой живут люди, способные выращивать хлеб, скот, изготовлять те или иные изделия и, главное, платить дань. У монголов такой задачи нет. Пока нет, придет время, и они об этом задумаются. Но сегодня они пришли в наши княжества в набег. Нагрести добычу и уйти в степь. Даже полон им уже не очень нужен. В походе он только обуза, да и для рабского труда на скотоводов столько людей не требуется. Впрочем, излишек всегда можно будет потом продать на Восток. Только мороки много. Выручка за пленных, конечно, дело хорошее, но каждый из них уже не знает, куда серебро прятать. Так вот, захвата территорий они не преследуют. Посмотри, они за собой никого из своих на управление землями не оставляют. Прошли частым гребнем, и все ушли. И нет их.

— Вообще никаких отрядов на территории наших княжеств не оставляют?

— Вообще никаких. Одни пожарища, да трупы людей и животных, да страх и ужас за спиной. А в этих условиях они для своих лошадок не десятую часть, а все сено заберут. И забирают. Монголам незачем думать о сохранении населения и его запасов на завоеванных ими наших территориях.

— Но при такой численности животных и при такой нагрузке на них и этот корм вряд ли можно считать достаточным. А раз питание недостаточное, то скорость перемещения отрядов монголов должна падать, а она не падает. Она даже иногда возрастает.

— Зерно! Не едят? Это так и это не так. Прежде всего, открою тебе один «секрет», который, правда, знают все. Любая лошадь может поедать любую неядовитую траву и, что важно, ее семена. Ест она и злаковые растения, ведь на лугу ни одна лошадь не выбирает, представляет ли собой эта трава злак или нет. Лошади монгольской породы тоже едят злаковые, правда, с некоторыми ограничениями. И еще, когда тебе рассказывали, что монгольские лошади не едят зерно, важно было уточнить, что именно эти люди понимают под зерном, точнее семена каких злаковых растений?

— Ну, это же понятно, речь идет о пшенице, ржи, ячмене…

— Вот-вот. Именно так подобные рассказы понял не только ты. Если подходить с этой точки зрения, то наши лошади тоже зерна не едят. А может быть, монгольские лошадки какое-то зерно все-таки едят? Подскажу, зерно внешне не похожее на зерна пшеницы, ржи и ячменя и не выращиваемое в засушливом климате. Зерно, с которым монголы (и их лошадки) познакомились только тогда, когда перевалили через Каменный пояс (Уральские горы).

— Ты имеешь в виду овес?

— Да, его. Для любых лошадей овес считается хорошим кормом. Среди других продуктов лошадиного питания он имеет такое же значение, как и мясо для человека. Кстати, если честно, то лошади (как и северные олени) в небольших количествах тоже могут поедать мясо. Только лучше их к этому не приучать, все-таки животные травоядные.

— Я слышал, что на Востоке боевых коней даже кровью поят.

— Может и так, но давай вернемся к зерну. Вот смотри, овес после скармливания за время, что проходит между первыми и вторыми петухами (т. е. за два часа, поскольку первый раз петухи кричат в первом часу ночи, второй раз — в 2 часа ночи, третий раз — в пятом часу утра) уже переваривается лошадью. Ячмень же за это время подвергается лишь чуть заметному действию и переваривается только через время в три раза большее, а рожь и пшеница за то же время вообще никак не меняются и для своего переваривания требуют еще больше времени, чем ячмень. При этом ячмень тяжел для желудка лошади, пшеница вызывает брожение, колики и сильно затрудняет у лошади пищеварение, а рожь, так та вообще настолько разбухает, что может вызвать несварение желудка, катары, а иногда и разрыв желудка или кишечного канала животного. В том мире, из которого я приехал, во избежание этого рожь сначала вымачивают в воде в течении дня или ночи, чтобы вызвать разбухание зерен еще до скармливания лошади, затем прибавляют к ней овес с таким расчетом, чтобы на 2 части овса не приходилось более одной части ржи. И только после этого дают этот корм лошадям. Но такие тонкости, насколько я знаю, монголам не известны. Конечно, и ячмень, и рожь, и пшеницу допустимо давать лошадям, но в очень небольших количествах, не влияющих на принципиальное решение вопроса их питания. Но монголы своим лошадям, во избежание проблем, их вообще не дают. Да и те, вероятно, когда-то раз уже попробовав такое угощение, сами уже есть его не хотят. Они лошадки умные. Чем еще нельзя кормить лошадей? Сам знаешь, нельзя кормить свежевыпеченным хлебом (будут проблемы с желудком). Лошадь — не свинья и ее нельзя кормить овощами (кроме моркови, но она у нас не растет), фруктами (кроме яблок) и сухофруктами. А чем можно и нужно кормить (угощать) лошадь? Понятно, что это трава, сено, рубленая солома (особенно овсяная), отруби, яблоки или черствый хлеб с солью. Овсом (а он очень питателен) кормить можно и нужно, но только нельзя кормить им лошадок на пустой желудок и кормить только им. Между прочим, для нормализации процессов пищеварения очень хорошо льняное семя.

— Значит, монголы кормят своих лошадей овсом?

— Без всякого сомнения. Это сильно повышает работоспособность лошадок и в значительной степени экономит другие корма. Но тут вот какое дело. Теперь уже понятно, что они придут к Новому Торгу обязательно и, прежде всего, потому что это житница новгородская. Здесь, на севере, поселений людских мало, и они малочисленны. Тут им столько сена и овса больше нигде не набрать и потому захват Нового Торга для них жизненно важен. Отъедятся в Новом Торге, пополнят запасы и дальше пойдут, поскольку в лесах местных они задерживаться никак не могут. Снова напомню то, что уже говорил: важно, чтобы в Новом Торге они ничем не поживились.

— Я для этого и ездил. Договорились, что если почувствуют, что не сдержать им врага, то подожгут амбары с хлебом и стога с сеном.

— О помощи говорили?

Князь промолчал, и возникшая пауза затянулась. Князь не выдержал первым.

— Что знаешь о захвате Рязани.

— Захочешь ли знать правду, княже?

— За ней и приехал.

— Тогда начнем с того, что лишь после того, как монгольское войско в декабре (по долинам рек Лесной и Польный Воронеж, а также притокам реки Проня) прошло через лесистый водораздел Оки и Дона и появилось на земле рязанской, только после этого рязанский князь Юрий Ингваревич начал всерьез готовиться к войне. Но начал активно. Первым делом были отправлены послы к соседям, просить помощи. Как назло, рязанские князья в последние годы ухитрились перессориться практически со всеми ими, а главное — с Юрием Всеволодовичем — великим князем Владимирским. Отказал он им в помощи, «и сам не пошел, и помощи не послал». Не оценил он опасности нашествия, решил монгольскими саблями ослабить рязанцев, а затем сам на сам впоследствии с монголами победную «брань сотворить». А потом и Рязань взять под свою руку без проблем. Мы об этом, помнится уже говорили. Впрочем, отказали Рязани и другие сильные соседи — князья черниговские и князья новгород-северские. Кто пришел на помощь, так это, как и предполагалось, прежде всего, родственники. Пришли князья Давид Ингваревич Муромский, да Глеб Ингваревич Коломенский, да князь Всеволод Пронский, да князь Олег Красный, ну и так, князья по мелочи[15].

Я сделал пузу, и после того, как мы выпили по глотку, продолжил:

— Батый остановил свою орду, не доходя Рязани, встал лагерем на реке Воронеж, а в Рязань послов послал (некую «чародейку», да двух мужей). Он потребовал покорности и уплаты десятины «во всем», т. е. в доходах, людях, продуктах, кормах и др. В общем-то, это были обычные требования монголов для всех завоеванных народов. Но рязанцы отвергли ультиматум, заявив послам: «Аще нас не будет всех, то все, то ваше будет» (Когда убьете нас — все ваше будет). Уехали послы с пониманием, что добром здесь им не договориться.

В это время, видимо, дошли до Юрия Ингваревича Рязанского сведения о численности орды и серьезности нападения. Собрались князья, стали совет держать. Решили время выиграть — отправить к Батыю свое посольство с дарами, а самим готовиться к обороне. Во главе посольства поставил князь сына своего Федора. Послы эти с Батыем встретились, дары передали, просили земли рязанские не воевать, и видимо соглашались на первоначальные условия.

— Я знаю, что перебили тех послов.

— Это верно. А ответь-ка мне, княже, как думаешь, почему монголы, которые не только никогда не убивали послов, но, более того, сами жестоко карали за их убийство, пошли на это? Простое нарушение каких-то правил повлечь подобное не могло. Здесь было либо какое-то неслыханное оскорбление, либо какие-то действия послов, что угрожали жизни для принимающего их Бату хана.

— Сам над этим много думал. Может быть для того, чтобы не допустить возвращения послов в Рязань? Может, узнали они что секретное?

— Своей мощи Батый скрывать бы не стал. Наоборот, сделал бы все, чтобы узнали рязанцы о его силе, чтобы дрогнули они в страхе и тем самым облегчил бы он себе победу. Нет, дело в другом. Смотри, он сделал все, чтобы произошла ссора, чтобы сорвался молодой князь Федор Юрьевич.

— И что же он сделал?

— Вначале, полагаю, запросил десятую часть «во всем», а когда это не помогло и послы замялись, напрямую потребовал от Федора для своих утех его молодую жену. Прямо сказал Федору Юрьевичу: «Дай мне, княже, изведать красоту жены твоей».

— Что-о? У князя его жену? Для утех? Это же тяжкое оскорбление, это урон чести, кроме того, это и …

— Как думаешь, как среагировал князь Федор на такое требование?

Рука Александра Ярославича дернулась к мечу.

— Вот и я также думаю. Схватился он за меч-то, здесь его охрана Бату хана и порубала. А потом и остальное посольство. Но видимо не всех, так как в Рязани обо всем об этом очень быстро узнали.

— Зачем Батый это сделал?

— Все просто. Он понимал, что посольство Федора — это вынужденное проявление покорности. Что при любом удобном случае рязанский князь ударит ему в спину. Это его никак не устраивало. Ему нужна была покорность безусловная. Для этого он уже решил, что сотрет Рязань с лица земли в пример всем остальным, что жестокостью и силой сразу покажет княжествам бессмысленность возможного сопротивления.

— Но для этого было необязательно убивать послов.

— А вот тут ты не прав. Не учитываешь восточной хитрости. Что сделал князь Рязанский, когда узнал о гибели своего сына? Вот что бы ты сделал?

— Собрал всех воинов и ополчение и вместе с пришедшими на помощь князьями и их дружинами двинулся на Батыя.

— Правильно. Именно это Батыю и было нужно — чтобы храбрый и гордый князь, желая утолить жажду мести за погибшего сына, вышел, по славянской традиции, во чисто поле со всем своим воинством, да сразился в открытом бою с ворогом. Это хорошо, что он не понимает, что в чистом поле его воины не смогут спрятаться за крепостную стену от монгольских стрел. А то, что с ним никто «честно» воевать не собирается, ему было знать не обязательно. Знаешь, каковы последствия той битвы?

— Почти все полегли. И князья.

— Среди погибших и муромский князь Давид Ингваревич, и коломенский князь Глеб Ингваревич и Пронский князь Всеволод Ингваревич. А раз они полегли, то вряд ли нужно говорить о том, что осталось от их дружин и ополчения от «удальцов да резвецов рязанских». Кому-то, конечно, удалось убежать от монгольских клинков, да многим ли? Думаю, что не очень, в основном, всадникам. Вот сам князь рязанский спасся. Кому после этого досталось оборонять огромную по протяженности рязанскую стену?

— Думаешь, Батый специально так выманил рязанцев из-за стен в чистое поле?

— Здесь нет, и не может быть никаких сомнений. Во-первых, кавалерии у князей было очень мало, а пешее русское ополчение, не имевшее защиты от монгольских луков, вооруженное рогатинами да топорами, не имело шансов на успех в подобной битве с таким грозным противником. И личная храбрость в такой ситуации могла только отсрочить поражение, помочь продержаться, нанести больший урон противнику, но не более того. Тем паче, что монголы никогда в таких случаях не спешат вступать в ближний бой, а уничтожают противника, просто осыпая его градом стрел с достаточно большого расстояния. А, во-вторых, монголы использовали подобный прием и в дальнейшем. Я убежден, что будут применять его и впредь. Так, монголы (теперь уже понятно) обязательно нападут на Новый Торг, но, вот увидишь, замешкаются. Понадеются, что ты из Новгорода примчишься к нему на помощь со своей дружиной и ополчением. Новый Торг ведь под новгородской рукой. После этого можно будет не торопясь уничтожить всех, кто придет с тобой, да спокойно идти и брать Новгород голыми руками. А там впереди Чернигов. Обязательно Батый нечто подобное придумает. Возьмет в осаду какой-нибудь пограничный городок, например, Козельск и будет дожидаться, чтобы Михаил Черниговский повелся, да и отправил своих воинов на помощь Козельску, а, значит, на погибель и войска и Чернигова.

— Не поведется, — насупился Александр Ярославич, — я ему гонца пошлю.

— Пошли-пошли. Пусть проявит благоразумие. Ну, а что дальше-то было, тоже знаешь, княже?

— Конечно, знаю. Разбив основные силы рязанских князей, войска Батыя в течение двух седьмиц захватили самые крупные города княжества Ижеславец, Белгород, Ижеславль, Пронск и другие, а мордовских и русских сел без счета. Брали жестко, в живых оставляли только полон. А потом взяли штурмом и саму Рязань, в которой погиб и князь Юрий Ингваревич и все его семейство.

— Добавлю немного. Авангард монгольского войска подошёл к стенам Рязани 16 декабря, а Рязань пала на шестой день — 21 декабря. Почему так быстро? Потому что те, кто мог бы противостоять монголам, пали на реке Воронеж. Плохо, что их смерть ничему никого не научила. Во время осады Рязани, молодой племянник рязанского князя (теперь уже ставший князем Коломенским) Роман Ингваревич посчитал постыдным для себя прятаться от ворога за стеной города, да и вывел свою дружину из городских ворот. Правда, не довелось ему тут смерть принять, хотя много хороших воинов (так нужных для обороны Рязани) было убито. С остатками своей дружины, в основном конной, он прорвался сквозь осаду и ушел на север. Почему в Рязань не вернулся — не ведаю. Может быть, не смог, а может быть просто веру в возможность отстоять город потерял. Хотя в трусости его точно не обвинишь. В бою под Коломной он будет храбро сражаться во главе конницы и падет на поле боя.

— Тебя послушать, так Рязань монголы могли взять и раньше.

— Да что сейчас гадать. Но думаю, что могли и раньше.

— Не знаешь, что стало с семьями княжескими?

Княгиня рязанская Агриппина со снохами и другими княгинями пытались найти защиту в соборной церкви пресвятой Богородицы. Всех их, вместе с епископом и остатками рязанского духовенства монголы посекли прямо под ее сводами, а затем церковь подожгли. До этих событий жена князя Федора Евпраксия, чтобы не достаться Батыю, с маленьким ребенком на руках, бросилась с колокольни. Разбились оба.

Помолчали.

— Что знаешь, Михаил Игнатьевич о разгроме объединенных сил у Коломны?

— Да, наверное, то же, что и ты. Со времен битвы на Калке не собиралась более грозная русская рать. Во главе коалиционных сил встал Великий князь Владимиро-Суздальского княжества Юрий II Всеволодович, пока считавшийся самым сильным и самым влиятельным из всех русских князей.

— Почему «пока считавшийся»?

— Попозже расскажу. Не перебывай. Юрий Всеволодович выбрал для места битвы Коломну, стоявшую на пересечении всех путей и прикрывавшая их. Он направил к ней (сам не поехал) и свою многочисленную дружину, и ополчение, собранное со всего Владимиро-Суздальского княжества. Направил с войском своего сына Всеволода Юрьевича, сторожевым отрядом которого командовал знаменитый воевода Еремей Глебович. Туда же подошли и союзные войска — остатки рязанских войск (во главе с Романом Ингваревичем), воины и ополчение Москвы и других городов. Это была очень серьезная сила. Правда, не против полчищ монгольского хана. Но и этой силой распорядились бездарно. Идущий к Коломне Батый не знал, как же теперь выманить войска Владимиро — Суздальского княжества за стены крепостей, но оказалось, что выманивать-то никого не нужно. Когда монголы в начале января подошли к Коломне, те сами вышли на все тот же честный бой. И чтобы никто не мог потом обвинить их в трусости или нечестности в битве, вышли не просто на большую поляну, а прямо на лед Москва — реки. Тут не спрячешься. Вот, мол, мы, давайте встретимся в открытом бою, сразимся грудь в грудь. Только «честного» противостояния, как ты понимаешь, не получилось. Не собирались монголы воевать по непонятным для них и глупым, по их мнению, правилам.

Тем не менее, по количеству войск и упорству в битве, сражение под Коломной можно считать самым значительным за весь период монгольского нашествия. Полагаю, что первый удар по отряду монголов, возглавляемый Хулгэном (другие называют его Кульканом, третьи — Кульханом) был страшен. Монгольские войска смешались, и русская конница даже смогла пробиться к этому чингизиду, хотя темники (по заветам Чингисхана) были обязаны управлять боем, находясь позади своего войска. Никто бы эти заветы нарушить не посмел.

— Убили?

— Убили. Это был первый случай убийства чингизида в бою за все время их войн. Молодой, горячий, талантливый, мечтавшего о славе отца, и негласный наиболее влиятельный соперник Батыя.

— Тебе вроде как его жаль?

— Нет, не жаль. Я всегда считал и считаю, что тот, кто пришел на чужую землю забирать жизнь других, тот должен быть готов отдать и свою. Продолжу я, княже. Тяжело рассказывать, но нужно. Сражение длилось три дня. Тут к монголам подошла подмога в виде основных сил во главе с Батыем, и вскоре все было кончено. Монгольские луки и превосходство в маневренности и численности сделали свое дело. Число задавило отвагу. Русское войско погибло… Много полегло русичей. Только князь Всеволод Юрьевич с малой дружиной сумел спастись и пробраться к Владимиру. Это была катастрофа, но опять поражение ничему князей не научило. Тут бы Великому князю Владимиро-Суздальского княжества Юрию Всеволодовичу с оставшимися силами укрыться во Владимире — стольном городе и очень сильной крепости. Но снова сыграла уверенность в том, что степняки города штурмом брать не умеют, а биться с ними надо «во чистом поле». Забирает Юрий Всеволодович лучших оставшихся воинов, да вместе с сыном Константином уходит на реку Сить собирать новое войско для новой битвы с монголами. А всю семью свою оставляет во Владимире.

— А что же монголы?

— Еще не захватив крепость Коломну, войска Батыя продолжили путь по льду Москва реки и в середине января вышли к стенам Москвы. Великий князь Юрий Всеволодович послал на помощь воеводе Москвы Филиппу Няньке своего младшего сына Владимира. Как я понимаю, каких-то серьезных сил с Владимиром не прибыло, да и сам он едва успел попасть в город до прихода монголов. Но чтобы отстоять город, нужны были воины, а они лежали под Коломной. На пятый день Москва была взята штурмом. После чего переход на Клязьму и по Клязьме — к Владимиру. Часть татар идет на Суздаль, который, опять же, в короткое время был взят и разграблен, ведь там тоже дружинников не осталось, только небольшой гарнизон, так что причины все те же. А дальше, думаю, что ты этого еще не знаешь. Армия Батыя осадила Владимир и после быстрого и яростного штурма лучшая крепость Северо-Восточной Руси, оставшаяся (также, как и Москва) без защитников, пала даже не в пять, а в три дня. Погибла вся семья Юрия Всеволодовича, включая сына Всеволода, спасшегося под Коломной.

— Когда произошло?

— Два дня назад — 7 февраля.

— Откуда знаешь не спрашиваю.

— Правильно делаешь.

— Почему сроки такие — три или пять дней? День на подготовку и штурм!

— Монголов много. В походе их отряды оказываются сильно растянутыми. Останавливаться всем в одном месте тоже не резон. Ни людям, ни лошадям места нет. В первый день к городу подходят первые отряды, так сказать, голова змеи, а хвост — только через пару дней. И все-таки они могут начать штурм и раньше, но не делают этого, чтобы сократить до минимума собственные потери. Время, конечно, монголы не теряют, обыскивают окрестности, забирают продовольствие, корма и животных, собирают пленных для хашара (я вам рассказывал, что это такое). При этом постоянно тревожат осажденных, да направляют хашар на штурм стен. Двойная выгода. Во-первых, осажденные, не привыкшие к штурмам стен, отбивая атаки хашара, используют несоразмерное количество своих стрел, которых потом будет сильно не хватать, а, во-вторых, под прикрытием нападения хашара монголы выбивают из своих мощных луков защитников города на выбор и значительно обескровливают силы обороняющихся. Ну и лестницы готовят, а если нужно, то и пороки. Их с собой не везут, на месте собирают (вокруг леса много), а это тоже время. Вот как раз к пятому дню все собираются, обеспечивая монголам многократное численное преимущество, да и стрел у защитников крепости к этому времени почти не осталось, добавим и то, что часть защитников перебита, ну и к штурму всё готово.

— А дальше, как будет, что думаешь?

Я усмехнулся, помолчал, но потом все-таки решил не отнекиваться, а сказать правду:

— От Владимира силы монголов разделяться на три части. Наиболее крупная часть (под командованием Батыя) пойдет на северо-запад до Юрьева-Польского, где снова разделится. Одна часть продолжит движение на Переславль-Залесский и после пяти дней осады (все те же 5 дней) возьмет его штурмом. Вторая часть пойдет по глухим лесам на Дмитров, а после его захвата — на Волок-Ламский. Оттуда пойдут до Твери. Тверь сопротивления не окажет и откроет ворота. Она добровольно подчинится завоевателям и согласится выдать лошадей и провиант. Впрочем, также поступят Ростов и Углич, да и Кострома. Правда, если честно, это не спасет их от грабежа и разорения. Но мы с тобой о такой ситуации сегодня уже говорили. После Твери монголы пойдут к Новому Торгу. Так что, княже, через одиннадцать или двенадцать дней они придут к нему. Новгород ему не поможет.

— Слава богу, Новый Торг не послал воинов в ополчение Юрия Всеволодовича.

— Это позволит ему продержаться достаточно долго, но не спасет от захвата. Не повторяй, князь, ошибок своего брата, не отвечай на провокацию степняков.

— Точно знаешь?

— На все, конечно, воля Божья, но я до этого хотя бы раз ошибся? Просто прими, что я знаю.

— Может и судьбу этой своей крепости знаешь?

— Нет, Князь, это мне неведомо. Но сам я сегодня здесь для того, чтобы она устояла. Не устоит, значит я погибну вместе с нею.

Ярославич видимо решил сменить тему:

— Даже не верится, что можно такие расстояния пройти так быстро.

Я ничего не ответил. Только пожал плечами. Что тут скажешь? Действительно порядка 650 километров (около 500 километров только по прямой), да еще с боями, монголы прошли за две недели. Получается по 45 километров в день. Сильная армия, сильные полководцы, но как-то хвалить их не хотелось.

— А куда третья часть монголов пошла?

— Не догадываешься? Ну, конечно же, на поволжские города, которые перед этим отправили свои войска (дружины княжеские с ополчением) со своими князьями Константиновичами к Юрию на Сить. Вел эту часть монголов Бурундай, враг, конечно, но талантливый темник. К самому началу марта он уже выйдет на реку Сить. У него будут хорошие проводники (из мери), они помогут ему перебить заставы и сторожи. Нападение будет внезапным.

— Ты хочешь сказать…

— Юрий Всеволодович ничему не научился, а значит, войска на Сити будут действовать по старинке. Снова на лед реки, снова «честный бой», а, значит, снова разгром. Кроме того, зима на дворе, морозы, а жилья компактного нет. Боюсь, понадеется Юрий Всеволодович на все тот же авось, раскидает сотни вдоль реки по окрестным поселениям, между которыми многие версты. Там их Бурундай и перебьет один отряд за другим. Двигаются монголы очень быстро. Не успеет князь людей предупредить… 4–5 марта все будет кончено.

Не стал говорить, что и Новый Торг возьмут где-то в это же время.

— Может быть что-то можно сделать? Предупредить его как-то?

— О чем? О приходе монголов он и так знает. Будешь его учить воевать? Конечно же, он тебя, семнадцатилетнего, сразу послушается и начнет воевать по его представлениям «бесчестно». А скорее всего, просто примет, что тебя, что меня, что людей от нас присланных, за врагов. Если, конечно, они смогут до него добраться. Пойми, что предначертано — не изменить. Такова Божья воля и не нам в нее вмешиваться. Не так скажешь? Чего молчишь? Вот и я говорю. Нам, княже, свое дело делать надо: Новгород от разорения спасти. Вот давай этим и заниматься. И еще…

Накануне

Март. Мы ждали врага каждый день, и он был уже на подходе. Главное, что с местом я не ошибся.

Сегодня я собрал «у себя» руководителей всех моих служб и подразделений. Слушали Ерему, вернувшегося из разведки.

— На расстоянии дня пути впереди без обозов идут подвижные монгольские отряды, вначале мелкие, потом покрупнее. Мы залегли у холма, где дорога делает большой изгиб. Замаскированные лежанки были нами заранее приготовлены, следов в сторону дороги нет. Иначе, думаю, их разведка бы нас нашла. Активно работала, а на снегу следы далеко видно.

— А вас что же не видно?

— Михаил Игнатьевич такие халаты дал, что в них не видно.

— Не перебивайте его. Продолжай, Ерема.

— Они шли мимо нас весь день, двигались со скоростью быстрого человеческого шага. На ночь остановились, но не прямо на дороге, а рядом с ней. Судя по кострам, а их хорошо было видно ночью с холмов на далекое расстояние, причем как в ту, так и другую сторону от нас, монголов остановилось на ночь порядка 10 000 человек.

Сколько?

Около 10 000. Но это не все. В поход монголы, как видно, выступили в разное время. Пока одна их часть устраивалась на ночлег, другая часть продолжала идти мимо них всю ночь и, думаю, встанут на отдых утром и отдыхать будут днем. Получается, что в нашу сторону их идет никак не меньше двадцати тысяч. В лучшем случае. Сказать точнее не могу, так как хвоста этой второй «змеи» мы не дождались. Надо было вас предупредить.

Двадцать к одному. И это «в лучшем случае».

Там не только воины.

Но и монголов не всех посчитали. Да и разница не велика, двадцать к одному или десять к одному, или пять к одному, или даже три к одному. Результат один. Если их меньше, то лучше это не для нас, а для них: они мешать друг другу не будут, когда будут нас резать.

Я решил вмешаться.

Это если драться с ними в чистом поле. А мы — за стенами. Слева и справа не зайдешь, с тыла тоже не проберешься — сплошной засечный «бурелом». Придется им штурмовать нас в лобешник, ну, в «чело», то есть, и на узком участке, где численное преимущество большой роли не играет. Есть у нас и парочка неожиданных для них «подарочков». Им еще не доводилось у нас сталкиваться с войском, выставляющим целую дружину одних стрельцов, причем имеющим именно в этом виде оружия (а оружие не хуже монгольского) свою основную подготовку. И стрелять они будут не хуже монголов, поскольку делать это будут не со спины коня и по пристрелянным точкам.

Но их идет 20 тысяч и у каждого лук. Если каждый из них выпустит только по 20 стрел, а в цель попадет хотя бы одна стрела из сотни, то все наши воины будут убиты четыре раза еще до того, как бой начнется! А их, а значит луков и стрел, у них может оказаться намного больше. И стрельцы они, я не раз слышал, знатные.

20 тысяч стрел каждые пять ударов сердца. Нам не выстоять под таким «дождем». А главное, этот смертельный град заставит наших ратников попрятаться, и они, если и не пропустят атаку, то не смогут головы поднять, чтобы ее отбить.

Хорошо считаете. Но вы многого не учитываете. Во-первых, 10 тысяч монголов-стрельцов на площадке перед внешней стеной крепости просто не поместятся. Это в поле они могли бы вокруг нас целый хоровод устроить. Кроме того, наши ратники сверху прикрыты от стрел, летящих навесом, а прямой выстрел возможен с расстояния не далее 50 саженей (100 с небольшим метров). Не далее! Но ведь эта площадь у стены не может быть заполнена одними стрельцами, кто тогда атаковать стены будет? Монголы летать не умеют, значит эту территорию для размещения именно стрельцов, надо, как минимум, поделить пополам. На такой площадке, да чтобы можно было стрелять, и сотая часть монгольских лучников не разместится. А это значит, что больше двух сотен монгольских стрельцов поддержать атаку стен крепости никак не сможет. Это — предел. В реальности их будет меньше. Намного меньше. Так или не так? Так! А противостоять им будет, пусть не все 400, пусть только 300 наших стрельцов. Во-вторых, говоришь, попрячутся наши ратники? А зачем? Все дело в том, что стрелять монголам нужно будет снизу вверх, откуда им ни меченосцев наших, ни копейщиков просто за частоколом не будет видно. Вот ты выйди наружу, пройди к основанию нашего холма, отойди, да посмотри на частокол с того места, откуда они стрелять должны. Много ты за ним увидишь? У нас он чуть ниже среднего роста наших воинов. Чтобы лицо нашего меченосца за ним снизу увидеть, надо чтобы тот из-за частокола высунулся. А он что, глупый? Отойди он на шаг вглубь, и ты его с этих мест (и даже если отойдешь на 100 саженей) вообще не увидишь. А вот мечнику нашему наоборот все хорошо будет видно, он ведь с частоколом рядом, да и плотники наши об этом побеспокоились. И стрелой его там не достанешь, разве что навесом пущенной. Но это как круто вверх стрелять надо! А там у нас на этот случай оказывается от таких стрел защита предусмотрена. В виде крыши односкатной. Так что ни к чему мечнику прятаться. Вот, построй монголы осадные башни высотой до вершины частокола (или выше) — другое дело.

В-третьих, наши стрельцы в укрытии, те — на открытой площадке, для наших стрельцов как на ладони. И отстреливать они их будут чуть ли не в упор. С такого расстояния наши стрелы пробивают их любую защиту (пробовали уже), в том числе и обычные их щиты. Замучаются своих хваленых стрельцов оттаскивать. Конечно, такое «избиение младенцев» долго не продлится, монголы, думаю, быстро догадаются поставить в защиту своих стрельцов тяжелые ростовые щиты. Но лук — не самострел (по-западному — не арбалет), чтобы из него выстрелить из-за щита придется высунутся. А расстояние маленькое. Среди стрельцов монгольских неизбежно будут большие потери.

Испугали их потери.

Отстрел защитников крепостей на стенах, как правило, делают сами монголы, а это для них не расходный материал и к таким потерям отношение особое. Добавлю, что стрельцы наши отстреливать монголов будут из ниш, т. е. из темноты, а, значит, их со света вообще видно не будет, а вот монголы, эти — как я уже сказал, как на ладони. Бей любого. Спрятался за толстый ростовой щит — не выстрелишь, высунулся — получи свое. К такому монголы не привыкли. Им бы во чистое поле, да хоровод на лошадях закрутить вокруг неповоротливого врага, поливая его бесконечным потоком стрел с безопасного расстояния. А тут и лошадям скакать негде (вон колья какие от бывшего леса торчат), и враг сам отстреливается тучами стрел, и умираешь, не видя никого, одни шлемы над частоколом (и то, если меченосец подойдет к нему слишком близко). Добавь к этому нашу защиту. Пластины металла на кольчатой броне монгольские луки с 50 саженей не пробивают. Такой металл.

Перейдут сразу в ближний бой.

В ближний бой они вообще вступают только тогда, когда противник уже ослаблен, а его ряды расстроены. Но тут, думаю, действительно придется монголам на штурм идти, а в ближнем бою они нашим бойцам уступают. Без коня они вообще воины… не очень… Но попереть — попрут, сомнений нет. Воинская дисциплина у них мощная. И в порыве своем могут много нам бед причинить.

Наши меченосцы и копейщики встретят их грудь в грудь.

Встретят, конечно, только я смотрю, ты там опять про честной бой вспомнил? Нам простой обмен ударами ни к чему. Наши копейщики и мечники бесспорно будут их сдерживать, да пережевывать у частокола, как ножи у мясорубки. И с такой же скоростью. Но основное слово опять же будет за нашими луками и стрелами. А стрельцов у нас, считай, по человеку на метр стены. Когда монголы увязнут, мы им такой град из стрел устроим, что мама не горюй. Вот тогда мы монголам свое слово и скажем! Какое слово?

Аминь.

Правильно.

Стрел для таких планов маловато.

Вот тут он прав. Что нужно, чтобы наши стрельцы смогли устроили монголам «красивую» жизнь? Понятно, что прежде всего — хорошие луки. Но с этим мы справились. Во-вторых — большой, нет — очень большой запас стрел, а вот его-то у нас нет. Хорошо было парфянам в битве при Каррах в войне с Марком Крассом, когда им целые караваны верблюдов постоянно подвозили огромные корзины стрел. Израсходовали их парфяне (если верить историкам) почти два миллиона штук (!), но зато их небольшая армия смогла уничтожить 40-тысячное войско не кого-нибудь, а римлян. Причем уничтожить издалека, не теряя своих людей. А у меня стрел для стрельцов всего чуть больше 66 тысяч штук. По 150 на брата да небольшой запас у всадников. Не так уж мало, конечно, ведь у монголов на каждого воина вдвое меньше, но для той войны, что я собирался вести, их может действительно не хватить. Впрочем, я уже знал как поступлю.

Стрел хватит. А не хватит — мы их из трупов монгольских вырезать будем. Что глазищи вытаращили. Это война. Ты думаешь, монголы их по-другому добывают? Даже хуже. Из живых вырезают, добивая жертвы только потом, когда болью чужой насладятся. Ну, раз для них это — обычай войны, то в войне с ними этот обычай должен стать и нашим обычаем. Только без лишней жестокости. Добил и вырезал.

Примолкли ненадолго, каждый осознавал, что иначе будет нельзя и что тут не поймут, если начнешь сопли по щекам размазывать. Война — дело грязное. Кто-то решил сменить тему:

Ты говоришь «подарочков» у нас для монголов парочка. Со стрельцами понятно, а второй какой?

Парочка — это не всегда два, их может быть и больше. И их действительно больше, но я (пока!) говорить об остальных не буду. Но и врать не буду — они есть.

Не доверяешь?

Не дури. Просто примета такая, скажешь — не получится. А надо, чтобы получилось.

Я действительно не хотел говорить. Завтра все войско о всех секретах знать будет и не поймешь откуда. Но и обижать не хотел. Лучше вот так, сослаться на приметы и промолчать. Что касается примет всяких, то к ним все в этом мире относятся уважительно, особенно на войне.

— Ты говорил, что нам надо задержать их, как минимум, на три дня. Но сейчас зима, болота и реки замерзли. Монголы могут и в обход нас пойти. Все равно, наверняка остались места, где можно прорубить дорогу в обход нашей крепости.

Можно. Но сейчас, как ты верно заметил, зима и каждое дерево надо срубать под корень. Иначе снег под тяжестью лошадей и груза будет проседать и пеньки обрубки начнут просто травмировать животных, а на санях вообще проехать будет невозможно. Даже при их численности и организации непрерывных работ чтобы пробить такую дорогу потребуется не меньше 10 дней. А этого времени у них нет. Скоро распутица, отойдут от спячки болота. Все войско можно в них оставить. Да прибавь к этому срок не меньше трех, а то и пяти дней, в течение которого они попытаются с нами «вопрос» решить. Не получится рисковать точно не станут, назад пойдут. На больший срок ни за что не задержатся.

— Эти три… или пять дней еще продержаться надо.

— Продержимся, поверь мне на слово. Не зря я здесь. Чего залыбились? Знаю я про сказки, что вокруг меня ходят. Мы монголов без всяких сказок побьем. Лучше давайте поговорим о том, что ждет нас завтра, в день, так сказать, первого с ними свидания.

Все посерьезнели, стало тихо, только уютно дрова в печке потрескивают. Я встал, распахнул двери штаба, сурово поглядел на резко подтянувшихся меченосцев охраны и, уже закрывая их начал:

— В первую очередь, монголы постараются выманить нас из нашей крепости, пусть и с маленьким (как они считают), но все-таки гарнизоном защитников. Что они обычно для этого делают? Начинают демонстративно разорять окрестные поселения. Потому что кто обычно сидит за стенами крепостей? Да все те же правители истребляемого населения и уничтожаемого имущества. И что эти правители делают? Кто из жадности, кто из чести, кто из простых человеческих чувств порядочности и сострадания, но они выходят за стены, чтобы дать нападающим все тот же честный бой (в то время, как никто с ними в этот самый честный бой вступать, много раз говорил уже, вовсе не собирается, обходятся боем «бесчестным»). В этих условиях обороняющиеся вынуждены принимать сражение на условиях монголов, т. е. заведомо для них проигрышных. Что может спровоцировать принятие ими такого решения? Конечно же вид небольшого и плохо вооруженного отряда. Сейчас, мол, выйдем, да как поддадим этому сброду! А сброд этот оказывается не так прост, и (как правило) вступив в бой вскоре начинают убегать, заманивая обрадованных преследователей в заранее приготовленную для них засаду. Там их вырезают, а затем спокойно возвращаются и захватывают крепость, лишенную лучшей части своих и без того немногочисленных защитников.

— Но мы-то не правители местных земель, да и поселений в округе раз-два и обчелся. Да и людей мы заранее предупредили и там никого не осталось, иди поищи их на местных просторах.

— Это верно, но выманить гарнизон за пределы крепости они все равно попытаются. Эта хитрость столько раз помогала им, что они уже не мыслят по-иному. Такая попытка обязательно будет предпринята. И если хоть одна курва … только подумает о том, чтобы дернуться со своего боевого поста, я, несмотря на личности, мигом найду им очень хорошую работу — нужники чистить, раз воевать не умеет. Всем ли понятно?

Я обвел тяжелым взглядом присутствующих. Надо, чтобы они хорошо осознали, что я не шучу, и что свой героизм и лихость им придется демонстрировать при иных обстоятельствах.

— Да понятно все. Кто же полезет за пролом, если знает, что это мышеловка?

— Да вот ты первый и полезешь. И люди твои за тобой. Трудно устоять, когда видишь перед собой более слабого противника. Да еще когда он над пленными куражится, тебя оскорбляет и поносит всяко и при этом откровенно на дурь и гордыню твою рассчитывает. Не сдержишься — я не тебя, а тобой заставлю нужники чистить, поскольку и сам ты и люди твои живыми вряд ли вернетесь.

— Да поняли уже все с этим, Михаил Игнатьевич.

— Много таких понятливых вороны клюют. Ну ладно, давайте продолжим. Если выманить защитников в открытое поле не удастся (а это не удастся), то в первый день в свою атаку на крепость монголы, как всегда, не сами пойдут, а пошлют «мясо». Тем более, что основные их силы все еще находятся в пути. Короче, думаю, что они попытаются использовать для нападения на крепость хашар.

Что такое хашар?

Ну вот, пришло время и вам это объяснить. Хашар — это захваченные по дороге пленные. При штурме крепостей монголы заставляют их идти впереди себя, прикрываясь ими, как щитом. Или, в отсутствие леса, заваливают рвы их телами. В нашем случае, полагаю, что хашару дадут в руки какое-никакое оружие и направят на нашу стену. За ним пойдут монгольские стрельцы, которые будут убивать защитников стен, отражающих нападение. Этот варварский способ обычно дает монголам двойной результат. Во-первых, он заставляет защитников крепости израсходовать силы и стрелы, так необходимые им в обороне, а во-вторых, их начинает глодать чувство вины, вплоть до потери воли к сопротивлению, ведь им приходится убивать, в том числе, своих родных и знакомых.

— А что же эти люди, в хашаре этом, не сопротивляются своей участи? А если этот хашар возьмет и не пойдет на штурм?

— Их перебьют.

— А если пойдут, но отступят?

— Если крепость не будет взята, их перебьют. Всех. В пример остальным, что пойдут на штурм следующими. И люди хашара это знают. Поэтому у них одна возможность чтобы остаться в живых — им нужно взять крепость. Часто это оказывается решающим и хашар сражается довольно отважно, несмотря на плохое вооружение и защиту.

— А если они сдадутся гарнизону?

— Стрельцы за их спинами не позволят им этого. Да и сам гарнизон не станет рисковать. Защитники крепостей в таких случаях будут убивать (и убивают) весь хашар без разбора.

— А нам что делать?

— Во-первых, помнить зачем монголы направят на нас этот самый хашар. А захотят они, кроме всего прочего, с его помощью выяснить численность защитников нашей крепости, разведать возможности нашей обороны. Ну и, если получится, опять же выманить защитников крепости за стены, чтобы иметь возможность уничтожить их. Значит, мы должны показать им свою малочисленность и слабую вооруженность. А вот из крепости — ни ногой. Пусть считают, что нас мало даже для вылазки.

— Может быть, наоборот, продемонстрировать, что нас достаточно много, что у нас достаточно не только мечей и копий, но и луков и стрел. Тогда они будут ждать подхода всех сил, и мы выиграем день, а может и два.

— Не выиграем. Они просто изменят свою тактику и, не снимая осады, сразу начнут искать другие пути, в том числе, пути обхода. Нам же нужно, чтобы они тупо потеряли здесь три или четыре дня. Наш главный союзник и защитник — наступающее тепло. Вон, капель каждый день. Оно бежит нам на помощь. Его стрелами не остановишь. И, главное здесь то, что монголы это очень хорошо понимают, а потому, с одной стороны, торопятся и надеются успеть «проскочить» к Новгороду, а с другой — если утратят уверенность в этом, то просто отступят, что нам и надо. Кроме того, увидев сразу все наши заготовки, они примут меры и, пока их основные силы подтягиваются, понаделают больших и тяжелых щитов, которыми потом прикроются и этим сильно ограничат наши возможности нанесения им урона. Так что нельзя все «подарочки» для них сразу выкладывать. Тем более, отбивая хашар.

— И что же мы должны будем сделать?

— Во-первых, основную массу наших стрельцов в первый день спрятать. Оставить на лицевой стене полсотни человек. Или пусть стрельцы разделятся на партии по 5 десятков и в ходе боя подменяют друг друга. Основной задачей для них поставить уничтожение монгольских стрельцов, ну и тех монголов, что пойдут вместе с хашаром. Этих будет нетрудно отличить по вооруженности и защите. Сам хашар придется уничтожить. Что вскинулись? Здесь рисковать нельзя. Не тот случай. Убивайте всех.

— А как же невинная кровь христианская?

— Знаешь, около тридцати лет назад крестоносцы осадили небольшой французский городок Безье и предложили всем католикам этого городка покинуть его. Однако те отказались, поскольку речь шла не только о борьбе католиков с катарами, но и о сохранении независимости города от Франции. Легат Арнольд Амальрик приказал крестоносцам немедленно начать штурм. Тогда лыцари спросили его как отличить при штурме добрых католиков от катаров (которых они рассматривали как злейших врагов христианства, не достойных жизни)? Не станешь же спрашивать о вере каждого встречного. Так вот, на это легат заявил: «Убивайте всех. Господь потом отличит своих от чужих».

— Так это католики…

— Отказавшись выйти из городка, католики Безье сделали свой выбор. За пленных, оказавшихся у монголов, выбор тоже был сделан, помимо их воли, но тоже сделан. Значит, на то была Господня воля. Если мы не будем истреблять хашар, их все равно убьют. Потом монголы перебьют всех способных оказать сопротивление во всей округе. Или хашар убьёт нас. Зачем нам вводить хашар в соблазн? Тем более, что это не сделает хашар свободными и не убережет его от монгольских сабель. Так что у нас тут выбора особого просто нет. А грех — не на нас, а на тех, кто этот хашар на нас направит.

— Стрельцам бить по хашару?

— Стрельцам — стрельцы. Хашаром займутся меченосцы и копейщики. Пусть потренируются в боевой обстановке обороне стен и смены друг друга, а главное — в своевременной уборке трупов. Нужно попрактиковаться быстро убирать павших, чтобы не мешали. Или убивать так, чтобы тела врагов падали за стену. Да, предупреди, чтобы каждой вражине, что окажется по эту сторону стены «похоронная команда» для верности дополнительно наносили по смертельному удару. А то очухается такой, да начнет по лагерю бродить, греха не оберешься. Сулицы завтра не применять. Они еще пригодятся для более серьезных противников. Выделить людей санитарам, пусть оттаскивают в сторону раненых. Тела наших мертвых — под навес за кавалерийской казармой, тела врагов пусть пока сбрасывают в овраг.

Теперь вот что…

Но закончить я не успел. По крепости объявили тревогу. Было понятно, что появился монгольский авангард. Захотелось на все это взглянуть, и мы поднялись на стену. На дороге, у кромки не вырубленного леса топталось с десяток всадников. Из-за их спин появлялись новые. Они недолго совещались и по дороге в сторону воротной башни нашей крепости поскакало несколько человек. Им навстречу со стены в их сторону вылетела только одна стрела, которая, как мне показалось, летела ужасно долго, но ударила точно. Один из нукеров вывалился из седла со стрелой в горле. Отличный выстрел, надо будет отметить стрельца. Остальные монголы стали заворачивать коней. Закинув за спины щиты, они поскакали к своим, причем не заботясь ни о своем товарище, ни о его коне. Со стороны крепости больше никто не стрелял. Команды не было.

Не успели мы вернуться, как воин на посту постучал в дверь и сообщил, что от монгол подъехал к крепости переговорщик. Причем, вроде славянин. Меня это сильно не удивило. Я знал, что монголы могли вступать в переговоры с противником, в том числе для большей убедительности используя в качестве переговорщиков представителей местной знати. На время совещание было прервано и, одевая на ходу шапку и шубу, я пошел на стену. Действительно, внизу меня ждал монгольский посланец. Он предложил встречу «трое на трое». Я не возражал.

— Тогда, приготовьтесь, как только послы подъедут, сразу и встретитесь Я буду переводить.

— У меня и свой переводчик есть.

Действительно, был такой. Он еще с битвы на Калке попал к монголам, знал их язык и обычаи, и я с большим трудом выкупил его у монгольских купцов. Перед деньгами и они не устояли.

— Бери и ты своего.

— Да ладно, я тебе верю. А ты откуда сам, где языкам научился?

— Долгая песня рассказывать.

— Пока один — что посоветуешь?

— Разговаривайте поуважительнее. Кто знает, может в плен попадете, тогда вам все припомнят. Долго и страшно умирать будете, как ваш князь Василько.

— Ну-ну, поезжай, а то твои хозяева тебя не так поймут, еще заподозрят в сговоре с нами.

— Не заподозрят. Мне обратного пути нет. И давно уже. И они это знают.

— Ну ты меня не жалоби. Поезжай давай.

В общем где-то часа через полтора встретились мы с монгольскими посланцами. И они и мы — на лошадях. Но встреча территориально была ближе к воротам моей крепости. Похоже, что монголы были уверены в себе и нас не очень-то опасались. Послом от ордынцев был человек уже, по тем временам, в годах, но, похоже, молодящийся. Я назвал его для себя Старшим, хотя было ему лет 40, не больше. На нем был яркий (видимо шелковый) халат, под которым было одето что-то вроде теплого тулупа. Взгляд притягивал его шикарный кожаный пояс с набором разнообразных и многочисленных серебряных деталей, а также непонятных мне бляшек из золота и нефрита. Элементы декора — растительный орнамент. По левую руку от него — уже знакомый мне переводчик, а по правую — смазливенький такой и тоже, как и посол, весь наряженный, с богато украшенной саблей на боку и достаточно молодой воин, причем явно не монгольских кровей. Может быть тюркских? Я назвал его для себя Молодым. Понятно, что это были не Бату-хан и не Субэдэй богатур.

Со мной выехали из крепости Ерема и Митяй.

Разговор начал я:

— Сайн байна уу. Здравствуйте.

Я знал, что это произведет впечатление на представителей врага, но оказалось, что не меньшее впечатление это произвело на мое собственное окружение.

— Ерема, рот закрой.

И уже обращаясь к посольству:

— Би Монголоор ярьж чадахгүй. Я не говорю по-монгольски. Просто выучил по случаю несколько ваших фраз.

Переводчик перевел мои слова Старшему, но похоже, что тот ему (и мне) не сильно поверил. Тем не менее, он довольно скоро взял себя в руки, заговорил и переводчик стал быстро и почтительно переводить нам его слова:

— И тебе здравствовать.

Он назвал имя старика, но, несмотря на ситуацию, я с одного раза его не запомнил, а переспрашивать было не камильфо.

— Пока не пущена первая стрела, мы еще можем договориться.

Я знал, что такая традиция у монголов действительно существовала в те времена, поэтому не стал уточнять, что первая стрела все-таки уже была выпущена. Да и убитый все еще валялся на дороге. Потом Старший говорил еще довольно долго и общий смысл его слов сводился к следующему: «У нас по тысяче воинов на одного вашего и потому ваше сопротивление бесполезно. Нужно склонитесь перед силой и волей покорителей мира. Если захотим, то мы можем вступить в их ряды. Им нужны опытные и отважные воины. Не хотим — можем уйти в леса с их дороги. Великий Бату хан предлагает нам жизнь. Нам нужно открыть ворота. Они заберут наше зерно и сено и уйдут. Что сказать великому хану?»

Ну что сказать. Я ответил в том духе, что мы не можем уйти и будем драться до тех пор, пока либо не победим (здесь «старикан» даже позволил себе после перевода моих слов хихикнуть), либо не умрем. Мы отлично понимаем, что упрямый Новый Торг отнял у монголов две последних недели зимы. Скоро весеннее солнце начнет топить лед, по рекам не пройдешь, по болотам — увязнешь. Для нападения на Новгород время будет упущено и монголам дорого будут стоить промедление у нашей крепости даже на несколько дней. А что скрывать, все по-честному.

Видимо переводчик как-то по-своему перевел «дорого будет стоить», потому что старшой у монголов при этом скверно усмехнулся и неприкрыто попытался нас подкупить. Стал обещать нам столько серебра, сколько сможет увезти на санях наша самая сильная лошадь. Немало. Это, как минимум, полтонны. Хорошо видать отоварились гады в славянских землях.

На это я ответил, что нам не следует портить репутацию воина, что надо не забывать мудрую монгольскую пословицу, которая гласит «Муу амьд явахаар сайн үх», что означает «Лучше умереть с хорошей репутацией, чем жить с плохой». (Я эти фразы неделю учил). И что Пласкынь, то есть предателей, среди нас нет[16].

Тут переводчик глаза опустил, губешки свои поджал. Да хрен на тебя.

Старикан снова посмотрел на меня с удивлением и даже с каким-то таким выражением на лице, будто он меня в первый раз увидел. Но потом он видимо решил, что я просто торгуюсь. Лицо его снова стало непроницаемым, и он, улыбаясь, предложил дать мне и моим воинам не один, а три воза серебра и пообещал беспрепятственно отпустить нас в любую сторону, куда бы мы ни пожелали уйти. Видя, что мы молчим, добавил, что нам не о Новгороде, и не о репутации нашей, а о жизнях своих думать надо. Что стоит принять их предложение и все мы уйдем очень богатыми людьми, что гарнизон не может быть большим и на каждого достанется чуть ли не столько же серебра, сколько он сможет унести.

На его попытку зондирования численности нашего гарнизона я и ухом не повел, а на слова его возразил только одно:

— Такие обещания раздавать легко. Стоит нам выйти, и вы нападете на нас. Да тут же и заберете и наши жизни, и ваше серебро.

В ответ переводчик перевел слова Старшего так:

— Посол обещает тебе, что этого не произойдет. Говорит, что слово его верное, что он готов поклясться тебе в этом любыми богами, которыми ты пожелаешь.

Я, как бы раздумывая, замолчал. При этом я игнорировал переводчика и непроизвольно переводил взгляд со Старика на смазливого воина и обратно. Присутствие Молодого на встрече такого уровня несколько удивляло, тем более что по внешнему виду он никак не мог быть со Старшим родственниками. Это не осталось незамеченным. Те переглянулись, но промолчали.

Но переговоры надо было вести дальше и я, наконец, дал ответ:

— Обмануть хочешь, дурилка картонная? Как на Калке? Там вы тоже клялись, а как вышли наши из-за частокола, да стали уходить, так вы и набросились на них, да всех и перебили на марше. Нет, ну ты, аксакал, сам подумай, чего будут стоить наши жизни, да еще с тремя возами серебра, как только мы выйдем из крепости? Не ты приказ отдашь, так и повыше тебя ханы есть, все равно нас живыми отсюда далеко не отпустят.

И добавил:

— Не, ну ты нашел дураков, не ну ё-кар-ный ба-бай!

Продолжить я не успел. При этих моих словах молодой схватился за рукоять сабли, а старый позеленел весь, губами шевелит, скулами играет. Нервно дергая повод и злобно что-то шепча, как выплевывая, демонстративно не глядя в мою сторону и не прощаясь, он развернул свою лошадь и ударил ее камчой. Молодой, также поглядывая на меня с откровенной ненавистью, последовал за ним. Переводчик сидел с отвисшей челюстью, но опомнился и попытался тоже рвануть от нас, но я успел ухватить за повод его лошади.

— Да что не так? Разговор только начался.

— Ёкарный бабай — это искаженное «Ё хана бабай!», т. е. «Конец тебе, дедушка!». А на языке тюркских племен это вообще означает «старый дед, который любит мужские зады». Что хочешь, то и выбирай, но в плен попадать не советую. С этими словами он вырвал повод у меня из рук и метнулся следом за «своими».

Мда. Поговорили. Главное — уважительно. Говорила мне мама «Учи, сынок, иностранные языки». Одно хорошо, теперь монголы точно никуда не уйдут. Впрочем, пора было подумать и о собственном бегстве. Действительно, когда за нами уже закрывалась створка ворот в нее с глухим стуком ударило с десяток монгольских стрел. Всё. Переговоры закончены. Теперь только штурм.

Но от атаки сходу монголы все-таки отказались.

К вечеру первый тумен, видимо, пришел полностью. Уже в густых сумерках рев быков и верблюдов, бесконечное конское ржание, блеяние овец и доносившееся даже до крепости крики избиваемых рабов, подтвердили, что подтянулся и их обоз. Застучали топоры и еле видимая от нас замерзшая болотина с множеством мелких «сухопутных» островков, что располагалась где-то в полукилометре от крепости, покрылась тысячью костров, едкий запах которых, смешанных с гарью жареного мяса, долетал и до нас вместе с гортанными криками людей и животных.

К крепости видимо были выдвинуты дозоры. Темные силуэты людей были видны по всей дальней кромке «нашего» леса, впрочем, с помощью своей техники нетрудно было определить, что к полуночи этой сторожи практически не осталось. Такую самоуверенность надо было наказать. Когда в монгольском лагере потихоньку угомонились, я послал свою разведку и те (используя подземный ход, который все-таки удалось сделать) не только притащили богато одетого «языка» (впрочем, мало что нового для меня знавшего), но и несколько раз обстреляли монгольский лагерь с заранее оставленных и прикрытых от монголов лесными завалами обходных троп, так что мало кто у них в эту ночь смог хорошо выспаться. Знай наших, ёкарный бабай!

Глава 11. Битва

«И поиде (хан Батый) к Великому Новуграду, и за 100 верст не доходя возвратился, нападе на него страх, инии глаголют, яко Михаила Архангела виде со оружием путь ему возбраняюще»

Новгородская летопись.

Битва. День первый

Начало следующего дня выдалось по зимним меркам просто замечательным. Ветра почти не было, солнце светило по-весеннему и, несмотря на легкий морозец, обещало значительное потепление днем и появление капели. Тихо и безмятежно. Хороший день, чтобы умереть.

Всю идиллию разрушил прибежавший чем-то изрядно испуганный посыльный:

— Михаил Игнатьевич, тебя там это… поединщик вызывает.

— Кто? Поединщик? И куда вызывает? На поединок? Кто такой?

— Да, этот, который вчера с вами встречался. Который помоложе. Саблей своей машет, кричит чего-то не по-нашему, но ясно, что поносит всяко. Повернулся к крепости… эта… спиной, штаны снял, по заду себя бьет. Ближе не подъезжает, а туда стрелой не достать. Тебя требует. Там ихнего народу толпа собралась. Гогочут. Какой-то гадостью (похоже, навозом) в нашу сторону кидают. Тоже схватки требуют. По всему получается, сразиться тебе с этим … надо. Десятник к тебе послал, а сотники кричат, что ни за что тебя из крепости не выпустит, что те специально бойца послали, чтобы нашу оборону обезглавить.

— Ладно, иди к себе. Скажи, будет им битва, а оборону нашу они не обезглавят. Я и из крепости и выходить не буду.

— Это как же?

— Передай, что велено.

После этого пошел я в свою коморку в средней башне, там снял чехол со своей СВД, набил магазин патронами с черно-зеленой маркировкой на наконечнике (специальных снайперских патронов у меня не было, а у этих уменьшенная скорость пуль, как раз для использования глушителя), ну и сам глушитель поставил, чего шуметь-то. После этого отодвинул задвижку у окна да стал внимательно рассматривать в прицел что там у леска происходит. Вчерашний Молодой, видя, что я не появляюсь, расходился не на шутку и куражился, как только мог. Вообще-то он меня очень удивил. Насколько я помню, согласно монгольской Ясе, т. е. знаменитому уложение Чингисхана, которое, по преданию, постоянно подтверждалось его преемниками, подобные дуэли и проявления «личного мужества» были запрещены под страхом смерти, поскольку нарушали дисциплину в войске. По этой причине даже факт поединка Пересвета с Челубеем перед Куликовской битвой некоторыми современными мне историками подвергался сомнению. Что-то тут не то. Стал, не торопясь, рассматривать «поле битвы». Ага, судя по тому, что около Молодого было не больше сотни легко вооруженных и плохо защищенных воинов, а за леском хорошо просматривалось два отряда тяжеловооруженных нукеров, уже сидящих в седле и готовых по первому приказу выскочить из-за леса с двух сторон, стало понятно, что нас опять стараются выманить в открытое поле. Задумано неплохо, но ничего нового.

Так как подобное поведение Молодого, без ответа с моей стороны, могло бы вызвать, скажем так, негативное влияние на боевое настроение моего войска, я долго ждать не стал. Как только Молодой развернулся в сторону крепости и хохоча своей очередной шутке в мой адрес отклонился в седле назад, я нажал на курок. Ведение огня из СВД возможно только одиночными выстрелами, но и одного выстрела хватило. Пуля вошла прямо в смеющийся рот наглеца (хотя, похоже, и выбила ему при этом передние зубы), прошла через мозг и вынесла затылочную часть черепа, забросав мелкими костяными осколки и кусочками мозга круп его лошади и лица тех, кто еще недавно смеялся его шуткам. Молодого вышибло из седла, как от хорошего удара копьем на встречном конном разгоне, перевернуло в воздухе и неожиданно грузно впечатало в уже утоптанный людьми и животными снег. Толпа у его тела ошарашено замолчала. Не прилетели ни стрела, ни камень, но невидимое копье даже не показавшегося всадника как бы походя, просто убило молодого нукера. Да как убило!

Но в противовес наступившей с этого края растерянной тишине, через пару секунд в крепости раздался оглушительный рев восторга. Люди уже не понимали, что именно они кричат, каждый показывал другому пальцем на павшего и что-то объясняя другому, а затем снова, не справляясь с эмоциями, начинал нет не кричать, а орать что-то восторженное и невразумительное. Нервишки, они и в средневековье нервишки. Куда от них денешься. Я приказал Митяю пробежаться вдоль стены и передать командирам, чтобы они прекратили крик своих подчиненных, чтобы не демаскировать нашу численность. Но успокоились не сразу. Похоже, что сами командиры и орали громче других.

Но возникшая передышка оказалась недолгой. Из лесной чащи стала вываливаться отдельными группами толпа смертников хашара. Ну что я говорил! Интересно, что термин хашар в современном мне таджикском и тюркских языках означает день добровольного безвозмездного труда (так сказать, субботник) в помощь одному из членов общины в постройке, например, жилища или его ремонте. Я еще помню, как в советское время в наших восточных союзных республиках так строились, например, школы. Только тогда я не знал еще того кошмара, что несло в себе это слово в ХIII веке.

Меня насторожило одно обстоятельство. Я точно знал, что монголы не могли захватить в окрестностях так много пленных. Мы предупредили всех местных жителей, и они ушли. Но рабов выходило из леса все больше и больше. У одних в руках, кроме незамысловатого оружия, были длинные лестницы, у других я рассмотрел волосяные веревки с железным крюком на конце. Лица угрюмые, друг на друга не смотрят. Я так понимаю, что их смогли сюда собрать не меньше тысячи, а то и больше. А позади них виднелась темная полоса из ордынцев (все-таки оптика — это великое дело). Их сразу выдают коричневые малахаи. Среди монголов в основном стрельцы, которых прикрывают нукеры со щитами и саблями.

И опять крепость затихла. Понятно, что сейчас вся эта толпа рванет на нас и нам надо будет ее убивать. Я видел, как командиры стрельцов деловито отводили своих людей в глубину стрелецких площадок, оставляя на первом плане оговоренные пять десятков, как десятники на нижней боевой площадке еще раз что-то выговаривали стоявшим в две линии меченосцам и копейщикам. Я не волновался, все команды отданы, все командиры знают, что делать, все отработано не одну сотню раз. Но внутренний мандраж не отпускал и я, чтобы не смущать остальных, опять ушел к себе в каморку.

Наконец, проваливаясь в рыхлом подтаявшем снегу, страшно воя, рыча и поскуливая от страха, дикого ужаса смерти и беспомощности, хашар тронулся на штурм, подстегиваемый обреченными криками своих же, убиваемых сзади за нерасторопность. И вот уже этот вал падающих, поднимающихся и снова бегущих и по-звериному рычащих тел захлестнул всю поляну перед крепостью и приблизился к первой моей отметке — расстоянию в 170 метров от стены. Это предельное расстояние, с которого начинается наша стрельба из луков, но не навесом по «площадям», а по конкретным целям. Зазвенели спущенные тетивы и, нет не хашар, но монголы за его спиной, получили стрелы от первого и единственного залпа моих стрельцов.

Единственного не потому, что мои стрельцы больше не стреляли. Просто команда «бей!», напомню, могла быть подана только один раз и означала начало стрельбы. При этом действительно получался своеобразный залп. А дальше — то, что называют стрельбой «по готовности». Похоже, что такие первые потери (а легло сразу не меньше двух десятков молодцов в малахаях) монголов несколько обескуражили, но бой только разворачивался.

Расстояние в 170 метров преодолевается вооруженным воином за 30–35 секунд. Пока бегут первые 70 метров, можно выстрелить два (или даже три) раза, но я дал команду на эти метры каждому стрельцу произвести только по одному выстрелу. Это, с одной стороны, продемонстрирует то, что обороняющихся вроде бы совсем немного, а с другой, сделает наступающих монголов менее осторожными. Но главное — сэкономит нам стрелы. Затем — по одной стреле самому хашару (по наиболее активным наступающим и тем, кто несет лестницы), после чего стрельбу снова перенесли на монгольских стрельцов и их защитников. Задача не только их ранить или убить, но и не дать монголам стрелять прицельно. Хотя на расстоянии 50–70 метров каждый из моих стрельцов даже по движущейся цели на тренировках в пяти случаях из четырех попадал в точку прицеливания. Но ведь бой-то первый.

А хашар уже у стены и часть его (как, я надеюсь, посчитают и монголы) — уже в «мертвой» зоне. Пусть так пока и считают. Не для хашара заготовки мои. Смотрю, в ход у них пошли лестницы. Они оказались явно короткими, но к этому, похоже, хашар был готов. Лестницы стали быстро связывать, снова приставлять к стенам и наконец начался сам штурм стены. Похоже, люди уже устали бояться. Они уже умерли внутри себя. Уже нет подбадривающих себя криков, только хриплое дыхание, да короткие всхрапывания из пересохшего горла, да живая мокрая от животного страха толпа, рвущаяся к горлу моих воинов. Вверх полетели крючья с веревками, и по ним, как и по лестницам, словно пауки по паутине, стали подниматься люди. Я был спокоен. Наверху их встретят. Я следил за монголами. Их стрельцы лихорадочно высматривали и, похоже, особо не видели для себя целей. Но это их не останавливало, и они «поливали и поливали» верх крепостной стены обильным дождем своих стрел. Такой подход иногда оправдывает себя. Даже если цель найдет хотя бы одна стрела из сотни. А они, я смотрю, совсем не жалеют свой боезапас. Слава Богу, мы подготовились к подобному варианту.

Наша ответная стрельбы была, скажем так, умеренная, но неожиданно (не только для монголов, но и для меня) очень эффективная. Будто на стене совсем немного лучников, но все они — мастера своего дела. Я знал, что это просто командиры меняют стрельцов после каждого третьего выстрела. Руки не успевают устать до своего предела, а попробовать себя в бою успеют многие. А вот сверху повалились и первые убитые на вершине частокола. На стенах хашар начал рубиться с нетерпением поджидавшим его моим воинством.

Таким образом, хашар прошел свой отрезок от места начала атаки до вершины стены быстрее, чем я рассчитывал. Или мне так показалось? Это надо будет учесть, но сейчас важно не это. Как там идет бой? Даже здесь, в каморке, мне были слышны вопли раненых, какие-то крики, рев, плач, визг, ор, мычание, звон железа, и перекрывающий все жуткий мат, который, а я знаю это не понаслышке, в конце концов, когда дело доходит до непосредственного столкновения (то есть, до рукопашной), всегда заменяет любой даже самый благородный воинский клич или призыв. Когда орешь и кроешь матом, то не так страшно.

Впрочем, похоже, что наверху шла не рубка, а безжалостное избиение хашара. Тела нападавших сыпались непрерывно, одно за другим, сбивая ползущих наверх и с размаху вдавливания и калеча тех, кто не успел увернуться от них внизу. Перемалывание бедных рабов шло быстро и вскоре у стен оказался конец хашара. Но тут что-то там наверху явно пошло не так. Какие-то вопли и мат еще продолжались, но их тон заметно изменился, и звона железа почти не слышно. Они что там, на зубы перешли, пальцами глаза выдавливают? Такое тоже иногда бывает. И стрелки почему-то резко усилили свою стрельбу, так что непосредственно монголы стали отступать назад к лесу. Да что там творится? Я рванул наверх.

Удивлению моему не было предела. Те рабы, что добирались до края боевой площадки… не умирали. Они бросали вперед оружие и им помогали забраться внутрь. Их ставили на колени, руки за спиной, но пока не связывали, а бросались затаскивать следующих. Снизу изредка прилетали монгольские стрелы, но их целью явно были уже не защитники крепости, а хашар, точнее та его часть, что все еще висела на стенах. Но таких за стеной оставалось все меньше и меньше, да и стрельбы с монгольской стороны заметно ослабла. Дело в том, что мои стрельцы успели собрать с рассерженных и отвлекшихся рабовладельцев неплохую дань их жизнями.

Такого я, конечно же, не предвидел. Оказалось, что во время боя на гребне стены мое воинство, как его и учили, работало как отлаженная газонокосилка. Не копья, так рассекающие удары меча, отправляли нападающих вниз как по конвейеру. Тех, кто «выпадал» внутрь, тут же добивали и оттаскивали в сторону, чтобы их тела не мешали защитникам крепости. Все это безупречно работало до тех пор, пока прямо на стене лицом к лицу не столкнулись дядя и родной племянник. Племянничек убивать дядю не стал, а крикнул ему, чтобы тот бросил оружие и упал на пол. Затем он, лежащего, оттащил к стене и поставил на колени. Спасенный стал орать что есть мочи тем, кто поднимался следом за ним, что, если кто-то не хочет умирать за степняков, пусть бросает свое оружие и сдается. Лиха беда начало. Его неожиданно услышали в этом гаме, причем как те, так и другие. Кто поддержал его теперь уж не узнать. Но иные стали кричать тоже самое на своем языке, иные — на своем, причем и нападавшие, и защищавшиеся. А потом и кричать-то ничего уже не требовалось, без крика все стало понятно.

Бой затих. Монголы отступили, порубив от злости замешкавшихся, раненых или просто подвернувшихся под горячую руку рабов.

Я обернулся с намерением жестоко покарать виновных в нарушении приказа, но язык присох к небу. Вся боевая площадка распалась на кучки. Среди пленных оказалось много знакомых, а те, кто был незнаком, чувствовали родство уже в силу единства своего родного языка. На многих моих бойцов было страшно смотреть. Они узнавали жуткие вести о судьбе своих близких людей и родных поселений. Моих воинов неожиданно объединило еще одно из самых сильных чувств на земле — ненависть к врагам за стеной. Больше не было представителей различных племен, были братья, переживавшие единую общую боль утрат и единую жуткую и никогда и ничем не утоляемую жажду — жажду мести.

В сторонке сидело еще несколько человек. Это вообще были, по-моему, тюрки, а может я ошибаюсь. Они тоже сдались, поскольку иначе им невозможно было бы сохранить свои жизни, но их никто не понимал, и они никого не понимали. Они сидели рядом друг с другом, как нахохлившиеся воробьи и безучастно ждали своей участи.

Всего пленных оказалось больше ста человек. Я быстро просеял их вначале через решето, а затем через сито, и в результате у меня оказалось только несколько человек, в отношении которых у меня были некоторые сомнения и которых я приказал запереть в бане (благо там было тепло), пообещав решить вопрос об их судьбе позднее, как освобожусь.

После этого сразу побежал в лазарет. Как бы не прошел бой, но у меня появились первые раненые. Защита сработала и большинство имело только сильные ушибы, но были и такие, кто получил резаные раны, а у трех человек стрелами были пробиты кольчуги в местах, неприкрытых прокатным металлом. Этим помощь оказывала сама Милица, учившая на их примере своих санитарок. Моя помощь, похоже, не требовалась и я прислушался к ее пояснениям. Они всегда оказываются полезны.

— Каждая стрела вращается в своем полете. Когда она втыкается в тело, то наконечник продолжает свой путь по спирали. Поэтому стрелу из раны, а тем более наконечник, нельзя тащить напрямую. Нужно их выворачивать, как бы повторяя их движение в теле, но в обратном порядке. Сначала вокруг раны делаем вот такой надрез, затем вставляем в раневой канал вот этот инструмент, — при этом она продемонстрировала мои утконосы, — и вот так растягиваем плоть. Затем захватываем наконечник стрелы и вот так поворачивая, достаем его. Важно, чтобы в рану не попала грязь. Иначе требуется ее хорошенько промыть, беря воду из этой бочки. И только после этого накладываем повязку.

Я знал, что в этой бочке разведена марганцовка, сам Милицу учил. Проблема извлечения стрел по-новому поставила вопрос о рубашках из шелка, что носят монголы (они хорошо помогают в этом). Нужно потом об этих рубахах не забыть.

Я не стал дожидаться конца рассказа, и все-таки прошел вдоль лежаков с «прооперированными» ранеными. Кому-то ввел втихаря антишоковый препарат, кому-то антибиотики. Так оно понадежней будет. Ё-пэ-рэ-сэтэ.

Передышка

Не могу объяснить, но в этот день монголы больше никакой активности не проявили. Кроме уже ставшего привычным шума их лагеря, слышно было, что у них что-то рубили, колотили, в общем что-то для нас интересное готовили. Воспользовавшись передышкой, я снова собрал большой совет.

— Ну что же, первый день откровенно за нами. Не думаю, что рабы у них закончились, но быстро собрать новый хашар, похоже, у них не получится. А может быть их просто время поджимает. Думаю также, что все дело в разведке монголов. Сейчас она ищет пути обхода крепости и, на тот случай, если таковых не найдут (а они их не найдут), будут искать те пути, которые бы позволили им совершить штурм крепостной стены с нескольких сторон. В любом случае сегодня к ним подойдут дополнительные силы и завтра они снова попытаются нас атаковать.

— А ночью?

— Они не любят воевать ночью, но посторожиться, конечно, надо.

— Если атаковать будут как сегодня, то я согласен. Каких-никаких, а сотню людей дополнительно в результате сегодняшней их атаки мы получили.

— А сколько своих потеряли? И монгольские потери наших потерь никак заменить не могут. Кроме того, понятно, что завтра нас будет атаковать не хашар.

— Сами монголы пойдут?

— Без них не обойдется, конечно. Монгольским стрельцам равных нет. Но в первых рядах, думаю, завтра пойдут не они. Монголы завоевали просто огромные населенные пространства, много народов оказались под их пятой. Это и китайцы, и тюрки, и туркмены, и хорезмийцы, и ферганцы, и казахи, и афганцы, и курды, и ногайцы, и недавно покоренные ими булгары, мордва да половцы и многие, многие другие, даже славяне[17]. Все покоренные народы дали монголам не только свое имущество и своих женщин, но и воинов. Таких воинов иногда называют общи именем «татары» (это племена, которые были покорены монголами первыми), хотя такими они не являются. Эти воины уже развращены участием в многочисленных победных походах, они скреплены в единую массу стальной волей монгольских ханов и общим желанием ограбить порабощенные народы, почувствовать свою безграничную власть над ними, над всем, что те имеют, включая их жизни. Кровь стала их постоянным спутником. Они храбры и отважны, хорошо владеют оружием и подчиняются строгой дисциплине. Каждый из них знает, что его путь вверх по лестнице власти лежит на кончике его меча, копья или стрелы. Эти не бросят оружие к вашим ногам и не встанут бок о бок с вами в борьбе с поработителями.

Я дал время на то, чтобы все присутствующие осознали, что я сказал и продолжил:

— Но все-таки монголы их полной ровней себе не считают. Поэтому и завтра первыми в атаку пойдут отряды, сформированные из подвластных племен и народов. Свою кровь монголы пожалеют. Наша первая задача будет не только в том, чтобы отстоять стены, но и в том, чтобы вновь нанести не только самим штурмующим, но и непосредственно именно монголам (точно также, как и сегодня) очень болезненный для них урон, вновь ударив именно по монгольским стрельцам. Вон их сегодня, под полторы сотни положили, да раненых сколько унесли. Завтра их должно быть в разы больше.

— Основные потери они понесли в начале, поскольку не ожидали от маленькой крепости с незначительным по их меркам гарнизоном такого активного применения луков. Но монголы — хорошие воины и завтра их стрельцы наверняка пойдут под прикрытием больших щитов. Я думаю, это их они сейчас и сколачивают. Как до них добраться, если, как обычно, у них стрельцы будут находиться позади наступающих?

— Ты прав, Щука. Поэтому мы применим завтра нашу заготовку с боковыми рвами. Это один из наших главных тайных подарков монголам, но мы им воспользуемся уже завтра.

Дело в том, что с двух сторон нашей основной «боевой поляны» от стен крепости и перпендикулярно ей нами все-таки были вырыты два длинных окопа порядка 120 метров каждый. Вокруг них и над ними были набросаны деревья (вроде как засека), занесенные, как и всё вокруг, снегом. Вроде как против конницы монгольской, любящей вставать в круг и на скаку посылать стрелы во врага. Никаких следов на снегу к этим, казалось бы, хаотичным древесным завалам не было, и монголы сегодня не проявили к ним никакого интереса. А напрасно. Там сверху лежало тонкое и легко убираемое перекрытие. В нужную минуту из каждого такого окопа практически в упор могли открыть безжалостную стрельбу более сотни моих стрельцов. Правда, слово «окоп» я не использовал, в то время оно еще не родилось и потому называл их рвами.

— А не рано? На потом-то что оставим?

— Нам надо продержаться три-четыре дня. Один день за нами уже есть. Завтра штурм будет очень серьезный и нам важно отбить его с наибольшими потерями для врага. Так, отбить, чтобы он потерял уверенность в себе, чтобы монголы ввели в бой свой главный резерв — драгоценную монгольскую кровь. Так дать им по зубам, чтобы каждый наш воин почувствовал, что этого врага можно бить даже если ты многократно уступаешь ему в численности. Дело в том, что если мы используем нашу заготовку, то большие щиты монгольских стрельцов не спасут. Они прикроют их со стороны крепости, а закрыться с боков им будет нечем. Кроме того, это заставит монгольских батыров на следующий день идти в атаку, обложившись (на всякий случай) тяжелыми щитами со всех сторон. В результате они потеряют всякую маневренность и успеют серьезно устать уже на подходе к крепостной стене. Любому понятно, что штурм им придется прекратить до тех пор, пока у них не будет уверенности, что из этих рвов огонь по ним больше никто не откроет. Это даст нам передышку, а она всегда важна для обороняющихся. Ну и, кроме того, «на потом» у нас есть еще кое-что. Ты, Кежай, лучше скажи, давно эти рвы проверял? Снегом не засыпало? Как там опоры?

— Так ведь три дня назад очередные эти, как их… учения проводили. Сто двадцать пять стрельцов в один ров и сто двадцать пять — в другой. Три раза бегали туда и обратно. Все как надо. Так ведь уж в который раз. Сколько можно?

— Сколько нужно! Кстати, стрельцы возьмут с собой по два боекомплекта, то есть по 40 стрел. Вернутся без них, а им надо будет сразу вступать в бой.

— Да уже и это предусмотрели. Каждый из них знает на стене свое место. Там для них их стрелы и будут ждать.

— Очухаются монголы, на штурм окопов через завалы попрут, успеете уйти?

— Не сомневайся. Пока до окопов доберутся мы не только по два тула расстреляем, еще и пообедать успеем. Снегу во. (Это во рвах его нет). Чтобы пролезть, стволы да сучья рубить придется, а сабелька — это не пила и не топор. А там, в основном не только сосна, но и береза…

— Ладно-ладно. Помни, две-три стрелы — передышка. Снова две-три стрелы и снова передышка. Опять напоминаю, первым делом бьете стрельцов, выкосите их в первую очередь, ну а потом присели, спрятались за бревна от стрел и бейте на выбор тех, кто на стене. Они снизу беззащитны, много накрошить можно. Не обязательно все стрелы расстреливать, главное, как почувствовал, что очухались монголы, в обмен стрелами не вступать, сразу головы вниз и бегом назад. Мне размен один на один и даже один на десять не нужен. Позиции у каждого оборудованы?

— Обижаешь, Михаил Игнатьевич.

— Еще раз проинструктируй тех стрелков, что в башнях останутся. Как поднимутся нападающие до боевых площадок, только тогда пусть открывают окна и бьют их без жалости в открытые для стрел бока. Одна стрела — один враг. На таком расстоянии не промажешь. К подобному степняки не привыкли, у наших городов таких башен, из которых стрелять вдоль стены можно, просто нет. Вот пусть и познакомятся. Тем более, что ответить они не смогут. Руки-то заняты. И вниз не спрыгнешь. Высоко. Да проверь лично, чтобы запас стрел у этих стрельцов, что в башнях, был максимальный. Контролируй. Мало останется — смени на тех, у кого стрел будет много.

— Сделаю, Михаил Игнатьевич.

— Теперь о тех стрельцах, что на боевых площадках останутся. Первая стрела монгольским лучникам, как сегодня, вторая по наступающим. Да пусть выбивают, прежде всего, тех, кто будет тащить лестницы. Видели, как сегодня? Это обязательно собьет напор, переведет все в уже привычную для меченосцев да копейщиков спокойную рядовую мясорубку у частокола. Да пусть не пропустят начало стрельбы из окопов. Стрельцы монгольские, спасая себя, щитами от этих стрел начнут прикрываться, тут их и надо поймать, пока они не сориентировались.

— Да уж говорено.

— Это до боя «говорено». В бою, да под свист стрел можно все, что «говорено», забыть напрочь. Командиров сотен и полусотен еще раз собери… Поймите меня, правы вы, конечно, но только каждый (каждый!) воин должен знать, что и зачем мы завтра делать будем. Нельзя нам оплошать. И дело даже не в наших жизнях. Тяжелый будет завтра день, но если все свое дело правильно сделают, то не просто победим, а победим с большим уроном для врага.

— А что ж ты, Михаил Игнатьевич все стрельцам да стрельцам выговариваешь? Ты вон мечникам, да копейщикам тоже чего-нибудь сказал бы, а то все нам, да нам.

— Скажу и им. Прежде всего отмечу, что они сегодня работали слажено и смены проводили четко. Страховали друг друга грамотно. Но мелочи…, а в этой войне мелочей не бывает. Вот смотри, на полу боевых площадок образовалось много крови. Она замерзает и становится скользкой. Рассказать к чему это может привести? Поставьте у стен ведра с золой, а на ночь возле печей в казармах — ведра с песочком, чтобы влага из него ушла. Да побольше и того, и другого. Завтра они вам ой как пригодятся. Засыпайте их себе под ноги, скользить не будите. Потом еще. «Похоронные команды» не всегда успевали трупы с площадок убирать, а санитары раненых в сторону оттаскивать. В бою под ноги смотреть будет некогда. Один запнулся, второй об него ногу подвернул и глядишь враг уже на площадке дерется. Десятники пусть поменьше сами копьем тычут, да мечом машут, а больше за порядком следят, да страхуют своих людей при смене. С новенькими разберитесь. Есть среди них и воины, только в нашем строю они сражаться не умеют, поэтому, несмотря на их понятное стремление оправдать себя, будут только мешаться. Но их обязательно необходимо к делу пристроить, да объяснить, почему их в первую линию пока ставить нельзя. Часть пусть просто посидит в качестве резерва, подстрахуют, так сказать, да посмотрят, как воевать надо. Часть пусть санитарам помогают, да трупы оттаскивать. Часть в помощь на дальние стены отправить, особенно на ту, что к озеру ближе. Под присмотром, конечно. В общем, решайте сами, на то вы и командиры.

— Как с сулицами быть?

— Их время пришло[18]. Только не торопитесь использовать их все сразу. У нас еще послезавтра день.

Потом отвлекся и как будто только что вспомнил, добавил:

— Алексей Щука, а почему у тебя, воины ремешки шлемов постоянно не завязывают?

— Так это…Сила натяжения у монгольских луков высокая, скорость у стрелы большая. Удар по шлему получается мощный. Даже если стрела шлем не пробьет, но, если ремешок завязан, она не только оглушить может, но и всю силу свою на шейные кости передать. Ладно, если просто трещина, а то и сломать может. Силища-то вон какая! Вот ребятки ремешок-то и не завязывают. Стрела с головы шлем собьёт и всего дел-то, поднял, да, если не сильно помяло, снова одел. Если честно, то я и сам так делаю.

— Ладно, вопросы есть?

— Есть. Тут монголы не у себя, а совсем рядом с чем-то возятся. В соседнем лесу. Топоры стучат, что-то мастрячат. Меньше, чем в сотне саженей от стены заборчики устанавливают. За ними площадки трамбуют, какие-то горшки туда носят, камни, поленья толстые. Больше не разглядеть — далеко.

— Видел я сие. Из Константинополя приспособление такое привез, зрение улучшает. И нечего переглядываться. В общем, машины монголы строят осадные. Стенобитные, да камнеметные. Получили они у нас название «пороки», а на западных землях тоже известны, но под названием «требуше». Строят их все те же рабы, а руководят работами китайские да чжурчжэньские мастера. Эти машины проламывают камнями деревянные стены, швыряют внутрь крепостей камни, брёвна, иногда — трупы людей, горшки с подожженным жиром или земляным маслом. Сам механизм пороков простой, в основе лежит противовес. Вот смотри, показываю на ложке. Вот сюда грузят камни. Вот, кладу в ложку камешек. А здесь противовес. Он разгоняет другой конец и … видишь, как в стенку камешек ударил? А теперь представь, что это каменюка в пуд, а то и два пуда весом. Такими вот стены крепостей и ломают. Но чтобы такой тяжелый камень до нашей стены докинуть, надо чтобы пороки эти буквально в тридцати саженях от стены стояли. Иначе они на такую высоту тяжелые камни не добросят. А наши монголы свои орудия вон куда ставят, значит, камни будут поменьше, значит думают нашу боевую площадку обстреливать. Ну и огоньку в деревянную крепость подкинуть. Тоже, как понимаешь, хорошего мало. Не сгорят защитники, так задохнутся. Но я знал, что они их попробуют использовать, так что не заботьтесь, я сам этими пороками и людьми этими займусь. Вы свое дело сделайте.

— А я слышал, что они огненными стрелами крепости поджигают.

— Это сложно. Вот пойди сам попробуй. Только не повреди огнем руку, тетиву или сам лук. Наслушался бабушкиных сказок. Просмоленный старый корабль, да в жару, и то такой стрелой не подожжёшь. Наверное. Но у небольшого огонька возможности поджечь, скажем, деревянный сруб, крышу или забор, точно нет никакой. А оснастить наконечник стрелы тяжелой тряпкой, пропитанной горючей смесью, да потом послать такую стрелу с тряпкой через стену вряд ли получится. А если учесть, что все дерево у нас сырое, да еще водой на морозе облитое, то тут и горшки с маслом вряд ли помогут. Но все-таки такая опасность есть и ее надо устранить. У меня на их хитрую задницу есть…в общем есть кое-что.

— У меня охотники вызвались вниз спуститься. Стрелы повырезать. Оружие там собрать, одежонку для новиков, ну и эта…хабар, ну…в общем поживиться чем. У хашара брать, считай, нечего, но там люди и в малахаях лежат…

— Хорошее дело, почему не спустились?

— Да вроде кто-то там внизу лазает. У меня десятник один чучело смастерил, да к частоколу пристроил, вроде как на стороже человек стоит. Так пристроил, что если снизу смотреть, то его видно. Так вот, это чучело стрельцы монгольские уже всё стрелами напрочь утыкали. Похоже, что они внизу и ползают. Не хотелось бы людьми рисковать.

— Молодец десятник. Отметь. Ну а со стрельцами этими монгольскими я сразу как отсюда пойду, так и побеседую. Думаю, что получится у меня уговорить их уйти. Только пусть твои ребятки пока без моей команды вниз не лезут, а то попадут под разговор… Еще у кого что есть?

— Со стороны озера монголы к стене через засеку тропы бьют. Прошли немного, но лиха беда начало.

— Посмотрю. Там засека самая узкая. Если послать много людей, то может у монголов что и получиться. Подумаем, что предпринять. Что у нас с новенькими?

— Пока прошли баню, покормили их, одели как могли. С обувкой плохо. Оружия без твоей команды давать не стали.

— Сейчас пройдите к новым людям, поговорите с каждым. В рабы не только герои попадают. С кем определитесь — разберите по командам. Кто послабее телом — к Марфе на кухню, да в похоронную команду. И тебя, отец Варфоломей, прошу к этому делу присоединиться. Ты души человеческие насквозь видишь.

— Сделаю.

Отправив людей исполнять приказанное, решил я, как и обещал, пойти взглянуть на чучело воина, да с хитрецами монгольскими разобраться. Чучело нашел в левом крыле основной стены, прислонённое к одному из бревен частокола и прихваченное к одному из кольев веревкой. Из мешка, набитого соломой и изображавшего туловище воина, торчало 6 или 7 стрел. Ёжик какой-то.

Здесь же бодрствовал караульный. Заметив мой интерес пояснил:

— Было больше, мы штук пять уже вытащили.

— Не спишь?

— Тут уснешь. Ясно ведь, что нехристи где-то рядом ползают. Так и чудится, что кто-то по стене пробирается. Да и ночь-то только начинается.

— Бди.

— Да бдю я, бдю. Да и не один я. Приказали по двое на стороже стоять. Вон мой напарник у стены топчется, а я к тебе подошел.

Здесь в чучело с глухим характерным шорохом вошла еще одна стрела и застряла, как и другие, оперением. Совсем страх потеряли. Однако, пора меры принимать. Я крикнул Митяю, чтобы шел за мной и направился в свою коморку. Открыть замок долгого времени не потребовало. СВД стояла на своем месте, там же, где я ее оставил еще днем. Я приказал своему ординарцу встать у двери, закрыть ее на щеколду и никуда от нее не отходить, потушил свечу и открыл заслонки окон. Ночь не по-зимнему была темной, но в мой хитрый прицел хорошо было видно всех «гостей». Раненые во время дневного боестолкновения уже «не светились», их или добили, или они просто замерзли. «Гости» рассредоточились слева и справа от центральной крепостной башни, где-то по полтора десятка напротив каждого крыла и высматривали свои цели даже, как я понимаю, не маскируясь и, похоже, изредка позволяя себе даже переговариваться друг с другом. Что же, это хорошо. В мои планы входило только шугануть их как следует, а не отстрелять их всех, подобно тому, как это делает браконьер с тихим оружием на тетеревином току.

Я проверил глушитель, примерился и хорошенько прижав приклад к плечу (отдача у винтовки все-таки не слабая) сделал пять выстрелов в левое окно. Пять хлопков, несмотря на глушитель, все-таки были хорошо слышны в тишине зимней ночи. Точно, будто птица какая крыльями шлёпнула. Но идиллия продолжалась недолго. Завалил я не всех, в кого стрелял, двое оказались ранеными и они, естественно, начали истошно орать. Я направил ствол в правое окно и сделал еще четыре выстрела (десятый патрон я израсходовал еще утром). Здесь в живых остался только один из четырех, но и его хватило. Удивительно, но никто не кинулся к раненым на помощь. Сбежали все. И слева и справа. Я перезарядил винтовку и снова приник к окуляру. Один слева и один справа пытались ползти к своим. Этих я трогать на стал и дал им спастись. Они отползти метров на 200, а там их подхватили убежавшие было их товарищи. Третий лежал и просто орал от боли. Так он моим бойцам спать не даст, пока помощи не дождется. Ни то, ни другое в мои планы не входило, и я без жалости добил его. Теперь до утра сюда точно никто не сунется.

Я отправил ординарца сообщить, что спуск вниз стал безопасным, но думаю, что бойцы мои и без него это уже поняли. Сам же захватил с собой винтовку и решил обойти весь периметр. У стены главных ворот (напротив «моего» камня) нашел только одного нахала, который спрятался за куст и был убежден, что в темноте я его не увижу. Прицелившись получше, я прострелил ему малахай. Дело в том, что ни убивать, ни ранить его я не хотел. Мне нужно было только сильно испугать его, и это мне удалось. Стрельца как ветром сдуло и думаю он до утра будет рассказывать своим дружкам о случившемся, да благодарить своих богов за свое счастливое спасение. А его рассказов о том, как кто-то (или что-то) видящий (видящее) в темноте на него напало, да чуть головы не лишило, товарищам его не только на сегодня хватит.

У тыльной стены (на другой стороне крепости) я вообще никого не обнаружил, а вот у четвертой стены, той, что была обращена к озеру узрел прямо целое нашествие. Здесь пользуясь темнотой, монголы пытались «пробить» тропинки через нашу засеку. Рабы работали шумно, пилили стволы, ломали ветки. Но судя по тому, сколько им удалось пройти, они еще долго свою работу не закончат. Им бы еще суток двое. За спинами рабов видны силуэты пеших монгольских стрельцов, а чуть дальше — спешенных всадников. Стрелять по ним я не стал. Работы это не остановит. Рабов много, одних убьёшь — телами убитых прикроются, но работу продолжат. А вот завтра ночью, перед, как я убежден, решительным монгольским штурмом, заминировать тут кое-что точно не помешает.

Когда я вернулся в коморку, за стеной внизу уже активно орудовали мои охотники за хабаром. Их товарищи постоянно поднимали на веревках большие короба с трофеями. Я посмотрел в прицел, с монгольской стороны никто не таился и не подкрадывался. Вмешиваться в работу «трофейной команды» не стал. Порядок был объявлен мною давно и все его хорошо знали. За его основу был взят монгольский подход у которых военная добыча делилась следующим образом: 3/5 доставалось войску, 1/5 доставалась джихангиру (руководителю похода, в нашем случае — мне) и 1/5 доставалась императору. Поскольку императора у нас не было, то я объявил, что эта часть пойдет семьям убитых и на устройство покалеченных (если и те, и те будут, а как без них). Кто из инвалидов мог трудиться, тому предполагалось дать деньгами на обзаведение, кто не мог — пристраивать в монастыри (которые, надо признать, без серьезного материального взноса таких в послушники брать отказывались). Обязательной сдаче подлежали все металлы и любые изделия из них (монеты — отдельно), любое оружие и защита, шелк, теплая одежда (пояса — отдельно) и сапоги. Поскольку добыча делилась на всех, специально контролировать честность охотников нужды не было. Утаить что-либо было практически невозможно, а крысятничество воспринималось коллективом сурово, как, впрочем, и во все времена. В общем, разберутся, писари запишут и мне доложат.

Я перевел окуляр на место установки пороков. Вот там работы продолжались, горели костры, доносились гортанные крики команд, изредка щелкал бич. Чуть в стороне около горки со «снарядами» в виде обрезков бревен, лежал довольно большой запас горшков (видимо с маслом и нефтью) и ждал своего часа. Похоже, что собрались ребятки к утру пороки поставить и рассвет может оказаться для нас излишне жарким. Ну-ну. Пойду разбужу своих «кузнечиков».

Кузнечиками я называл пятерых воинов, которые обслуживали привезенный мною из моего времени арбалет-гранатомет, который, напомню, еще в годы Первой Мировой войны получил окопное название «Кузнечик». Для стрельбы мой «Кузнечик» был установлен на специальный стационарный станок, который к тому же мог поворачиваться. В полете граната, выпущенная этим арбалетом, довольно быстро теряет скорость и потому падает почти отвесно. Кузнечики мои тренировались на этом арбалете всю осень. Использовали учебные гранаты. Поскольку учебные Ф-1 легче боевых на 60 граммов, пришлось залить в них немного свинца и уровнять вес. Тренировки свое дело сделали и радиус прицельного попадания у моих кузнечиков не превышал одного метра. Конечно, Ф-1, как карманная артиллерия давно устарела. Половина ее рубашки действительно улетает на 200 метров, но остальные мелкие осколки имеют малый радиус поражения. Там тротила-то всего те самые 60 граммов, а этого недостаточно. 100 г тротила (без оболочки) убивает голого человека в 3 метрах, но даже не контузит, если он в бушлате. Но для моего дела они годились, а это главное.

Кузнечики мои не спали. Один дежурил у арбалета, а остальным просто «не спалось». Переживали, что остальные участвуют в бою, а они «отсиживаются» за их спинами. Мол, стыдно людям в глаза смотреть. Ну да я их успокоил. Прошли с ними к стене, к станку, где был закреплён арбалет. На месте был полный порядок. Я подобрел, показал им на то место, где устанавливалось, как я понял, два «порока» и объяснил им их задачу на завтрашнее утро. Повеселели, сразу стали определяться по таблице как стрелять будут, какую поправку взять на вторую «металку» и как лучше попасть по горшкам. Но я уже понял, что здесь все будет как надо, отдал приказ им успокоиться и идти отдыхать, а сам устало пошел в свою коморку в надежде прилечь прямо там на пару-тройку часов.

Но сразу лечь не получилось. Пришел писарь с докладом о трофеях. Приказал ему все шелковые рубахи отнести в прачечную, чтобы женщины там их выстирали и обязательно хорошенько прокипятили. Теплую одежду и сапоги распределить между новиками. Все оружие, кроме двенадцати явно дорогих сабель и нескольких ножей завтра с утра показать нашему кузнецу. Щиты и копья передать командирам меченосцев и копейщиков, луки и стрелы — командиру стрельцов. Прямо в коморку принести добытые монеты и изделия из золота и серебра. С остальным разберемся позже.

Монет и драгоценной добычи оказалось неожиданно много — два ведра. Это с полутора-то сотен степняков. В основном, прятали драгоценную добычу в поясах, но и, со слов писца, в сапогах тоже находили и в одежде, зашитой кривыми стежками. Разбирать не стал, глянул только. Вон монеты востока, вон характерные бляшки кипчаков, а вон кресты и крестики наши православные. В основном — серебро, но и золотых изделий немало. Много крови на них. Но много и доброго на них можно сделать.

С этим и отпустил. Сразу зашли командиры «родов войск».

— Будут еще какие приказания, а то отдохнуть бы нам перед завтрашним днем надо бы.

— На том свете отдохнёшь. Бог не для того нам передышку дал. Если что осталось — делайте. А вот личный состав должен отдыхать.

— Ага, угомонишь их после сегодняшнего.

— Что-о? Вы командиры или где? (Наш армейский жаргон до конца из человека вытравить невозможно). Идите и командуйте.

Ё-пэ-рэ-сэ-тэ!

Битва. День второй

Я так понял, что перед началом своего наступления монголы решили нас поджарить. Штурмовых колонн видно не было, а суета возле уже собранных пороков говорила о многом. Я схватил бинокль и побежал к «Кузнечику». Мои бойцы были уже на месте и видно, что ждали только меня или моей команды.

Для начала я решил изучить в бинокль так сказать театр военных действий. Смотрю на пороки, что за хрень? По виду — требуше, но на длинном конце — праща, а на коротком — крепление для нескольких канатов. Но предназначение механизма явно тоже, а разбираться с нюансами мне было некогда. По поведению монголов было понятно, что они фактически уже были готовы начать нашу бомбардировку, но мы им этого не должны позволить. Плохо, что горшки они перенесли за заборчик, не видно куда они их там складировали. Ладно, разберемся.

— Давайте, кузнечики, покажите, чему вы научились.

Один из них сел верхом на арбалет и быстро крутя педалями лихо взвел его. Я вырвал чеку у гранаты и, положив ее в чашу арбалета, сам же нажал на спуск. Граната полетела к первому пороку и плюхнулась прямо в человеческую кучку около его основания. Еще секунду ничего не происходило, но я знаю, что разрыв во времени (в 4 секунды) для этих гранат нормальный. Затем, не подберу другого слова, ка-ак шандарахнуло. Ёкарный бабай! Людей разбросало. Кто-то лежал неподвижно, кто-то выл на тонкой высокой ноте, сжимая обувь. Похоже у него оторвало стопу, иначе кровь бы била фонтаном, а вот в стопе нет крупных кровеносных сосудов. Кто-то пытался подняться. Вот тебе и слабая граната. Видимо раз на раз…Я не мог отвести взгляда, но меня дернули за рукав. Оказывается, арбалет был уже готов отправить новый подарочек. За мной дело не стало. Потом отправили еще один. Потом еще. Взрывы разворотили все, что было можно для гранат такой мощности. На земле корчились в агонии люди, в том числе и в разорванных красивых шелковых халатах. Неужели инженеров китайских уконтропупили? То-то в Козельске потом долго штурм не начинали.

— Ну-ка, ребятки, по второму пороку сами давайте бейте.

Я бегом помчался в коморку, открыл окна, вцепился в бинокль и стал рассматривать результаты нашей работы с другого угла. Пока бегал, мои кузнечики раздолбили и второй порок, но главное, осколки разбили кувшины с горючим возле и того и другого механизма. Самих горшков не видно, но лужи от них — вон они. Что же, дело за мной. Осталось поднять к плечу СВД, которую на этот раз я зарядил патронами с пулями, имевшими красную маркировку наконечников. Для чайников — так маркируют зажигательные пули. Со второй пули занялась огненная смесь у первого порока, но с содержимым горшков у второго пришлось повозиться, но вот занялась и она. Потом пыхнуло еще что-то (может порох, не знаю), затем что-то рвануло и весь участок запылал таким пламенем, что под ним и вокруг него снег моментально растаял до земли. Что там еще горело было не видно, но в нос ударил тошнотворный запах горелого жареного мяса и меня, как в добрые старые времена, скажем так, «чуть не вывернуло».

Видимо, моя упреждающая бомбардировка кого-то сильно взбесила и кем-то великим на той стороне был отдан приказ на штурм. В трехстах метрах от нас, из леска у дальнего конца поляны, появились и стали продолжать выходить все новые и новые воины, заполняя все пространство. По тому, как они двигались, как готовились к рывку, как проверяли оружие и бронь на груди, было ясно, что это не вчерашние (в своей массе) ремесленники и крестьяне, а профессионалы. Это тебе не хашар. Не ошибешься, даже если доспехи прикрыты.

Я усмехнулся. Только у русских привычка надевать что-то поверх брони не прижилась. У наших все железо сверху. Своих-то бойцов с огромным трудом заставил кольчуги под полушубки спрятать. Так у них мода пошла, по Новгороду полушубки нараспашку носить. А как же, доспехи должны быть всегда напоказ, стоимость-то у брони какая! А раз у тебя такая броня есть, то ты, бесспорно, и богатый, и успешный. На тебя и люди (ну и женщины само собой) совсем по-другому смотрят.

Впереди у готовившихся к атаке — открытое простреливаемое пространство. Каждый из них понимает, что спасение в такой ситуации только в одном: прикрыться щитами и быстро атаковать, стремительным броском сокращая расстояние до стены. При этом разгон нужно начинать практически сразу, поскольку с середины этого расстояния стрелы врага становятся исключительно меткими и опасными и нужно подбежать к этому пункту на хорошей скорости.

Появились и первые островки из монгольских бурых малахаев. С каждым стрельцом — по два нукера с тяжелыми, чуть не в рост щитами и охапкой стрел. Подробнее рассмотреть не успел. Не знаю каким образом, но у монголов был дан приказ на начало штурма. Вражеское море, вначале как бы раскачиваясь и медленно, но все быстрее и быстрее устремилось вперед, а из леса все выходили и выходили новые силы. Что-то внутри меня дрогнуло. Казалось, что ничто и никто не сможет остановить эту плотную и стремительную массу вооруженных людей. Я знал, что все полторы сотни моих стрельцов, что остались на этой стене, сейчас посылают стрелу за стрелой, но их результата видно не было. Бегущая масса тел захлестывала упавших и, сомкнувшись над ними, продолжали свой бег. Но вот толпа стала спотыкаться, мои стрельцы стали отстреливать воинов, несущих лестницы, и те, падая, успевали создать небольшой затор, но чьи-то новые сильные руки подхватывали их ношу и несли ее дальше, чтобы тоже, может быть через мгновение, выпустить ее из внезапно ослабевших пальцев убитого тела. Но вот враги уже под стеной, устанавливают лестницы, забрасывают на колья крюки с привязанными волосяными веревками. Еще несколько мгновений и вот уже вся стена покрылась чуть не сплошным слоем разгоряченных тел, стремительно надвигающихся на вершину вдруг ставшего таким низким частокола. Да, это тебе не хашар.

Метрах в 80 от стены монгольские стрельцы (не в линейку, а, чтобы не мешать новым потокам атакующим, один за другим и в шахматном порядке) установили ростовые щиты с бойницами и, прикрываясь ими, начали посылать стрелу за стрелой в защитников крепости. Вот уже волна атакующих начинает захлестывать вершину частокола, кажется, вот-вот и она перехлестнет ее. Я уже был готов послать за своим резервом — моей спешенной кавалерией, но здесь открылись окна башен и началось открытое «избиение младенцев». Почувствовав слабину, и «сенокосилка» на стене заработала более ритмично, деловито и без истерик делая свое дело. Нападающие сыпались с 20-ти метровой высоты как горох, внизу из-за их тел начала стремительно уменьшаться высота стены. Но это как будто вообще никак не сказалось на атакующих. Какие воины! Они продолжали свой путь наверх, а из леса продолжали выходить и выходить подготовленные резервы.

В бою наступило этакое равновесие, подобное натянутой до предела леске, готовой порваться как струна при самом незначительном рывке рыбы. Кто-то должен был… Я подал свой сигнал. Застоявшиеся стрельцы из окопов нанесли свой мощнейший и хорошо подготовленный удар. Две с лишним сотни луков, казалось, безостановочно били с близкого расстояния, выкашивая целые улицы и переулки в рядах атакующих. Крепко досталось и монгольским стрелкам. Кто-то стал выхватывать их луки из мертвых рук, кто-то пытался развернуть щиты. Этих валили в первую очередь, а те, кто пытался повернуть щиты и уйти от смерти с флангов, попадал под безжалостные стрелы с фронта.

Наконец, на поле появились новые монгольские стрелки и нукеры, защищавшие их с трех сторон ростовыми щитами. Эти сразу вступили в единоборство с моими стрельцами, но те, молодцы, моментом ушли вниз и стали оттуда безнаказанно расстреливать в спину вражеских воинов, атакующих стену. Между теми, кто уже висел на стене и резервом (впервые!) образовался заметный разрыв. Людей же на стене расстреливали на выбор. Жесточайшая схватка наверху перемалывала оставшихся. Штурм захлебнулся. В это время сверху сбросили на атакующих пару бревен и леска порвалась. Почувствовав это и, думаю, больше с целью сохранить лицо нападавшие получили команду отступить, и под восторженный рев тысячи глоток моих бойцов начали спешно покидать поле битвы, а потом и просто побежали. Но сразу скажу, уйти удалость не всем. С большими потерями монголы (точнее «татары») отхлынули от стен.

Штурмовать окопы никто не спешил и мои стрельцы, еще немного порезвившись и получив команду на выход, не торопясь покинули их. Вынесли четырех убитых и было полтора десятка раненых. Но как только их отправили с санитарами, люди, как это часто бывает после смертельной опасности, стали неожиданно веселыми, говорливыми и шумными. Но я не дал им даже несколько минут выговориться и сбросить пар, сразу отправил на стену. День не закончился, и атака степняков могла повториться с минуты на минуту.

Чтобы окопами не могли воспользоваться монголы, немногочисленные опоры в них были обрушены, а проходы под стеной сразу засыпали заранее приготовленными огромными каменными глыбами, камнями поменьше и, в конце, щебнем. Справившись с этим, я передохнул пять минут и направился на другой край стены проследить за тем, как там выполнены аналогичные работы.

Боевая площадка была чуть не по щиколотку в крови. Отрубленные пальцы, руки, какие-то куски плоти, которые трудно опознать и валявшиеся без счета, внутренности и просто блевотина сгребались на лопаты и выбрасывались наружу. У стены стояли пустые ведра из-под золы и песка. Их явно не хватило. Около них катались две отрубленные головы, которые почему-то еще не успели убрать. Видно, что бой здесь кипел тяжелый. Меня встретили командиры родов войск. Я потребовал доложить о потерях. В отличие от «окопников», потери в людях на боевых площадках оказались более существенными. Убитых было не так много, немногим более шести десятков, но вот число раненых — почти полторы сотни — на мой взгляд зашкаливало. Тем не менее, по сравнению с тем слоем мертвых тел, что покрыло все поле… это была бесспорная и славная победа.

Вместе с отцами командирами я вышел к «своей» башне, где с двух сторон собралось фактически все мое воинство, за исключением оставленной на стенах сторожи. Нас встретили восторженным ревом сотни глоток и долго я не мог начать говорить. Наконец, они утихомирились, и я смог поздравить их. Но надо было еще что-то сказать, а речи толкать я, скажу честно, не очень большой мастак. А тут еще говорить надо с солидными перерывами. Дело в том, что толпа большая, задние ряды слов не слышат и те, что впереди им мои слова пересказывают по цепочке. На это им нужно давать время.

Закончил свою речь я, на мой взгляд, красиво:

— Мы должны, как солдаты Фабия…, поклясться не умереть или победить…, а вернуться только победителями и сдержать клятву…Сюда мы шли биться…Я шел биться… и Я желаю биться… И жице, то есть и жить.

Ну надо же было здесь пробиться к моей импровизированной трибуне какому-то тугоухому десятнику:

— Не понял, Михаил Игнатьевич, Яжелбицы и Ижицы, это что такое?

— Это, батя, у нас новый клич теперь такой. Означает, победить и остаться живым — не то пошутил, не то правда так понял какой-то довольно молодой сорванец.

Толпа грохнула смехом, но задние ряды причины его не уловили, переспрашивают, а им, те, что в середине, отвечают то, что до них дошло, что мол раз нет у нас никакого боевого клича, то Игнач предлагает клич Яжелбица и клич Ижица. Что эти слова означают — хрен его знает, но ведь это Игнач предлагает! Да после такой победы! «Яжелбица», — заревел один край стены. «Ижица», — взревели с другого края. В общем объяснять что-либо было уже поздно и бесполезно, и мы, так уж получилось, в преддверии главной схватки, получили сразу два боевых клича.

На Руси, вообще, был другой боевой клич, «За землю русскую». Потом, «С нами бог». У новгородцев — «За святую Софию». Именно с ним на ворога шли дружины. При Петре I кличи были запрещены. Полностью. Солдат в бой шел с молчаливой неотвратимостью. Но до Петра еще далеко, так что собственный клич может и был нужен. Ну, пусть будет «Яжелбица» да «Ижица». Но выступать где-либо вот так перед толпой на будущее я зарекся.

Поскольку противник никакой активности не проявлял, людей начали кормить, а командному составу накрыли в штабе. У стены, как бы нечаянно стоял бочонок с медовухой, но пить я запретил.

Провели совещание накоротке.

— Понятно, что в ночь нас атаковать не будут. Нашего «подарочка» монголы явно не ожидали, и теперь, пока не зачистят наши рвы и не приготовят нам какой-нибудь особой пакости на завтра, не упокоятся. Надо готовиться к завтрашнему дню. Проба сил закончилась. Завтра нас пойдут убивать. Думаю, что направят против нас самих монголов и, с учетом сегодняшнего опыта, будут штурмовать стену непрерывно, пока не возьмут. Сутки на ней никто простоять не сможет. У нас относительно большие потери в людях, но главное, много потратили стрел. С толком, но много. Генеральный штурм, что завтра наверняка начнется, с таким их количеством можем и не отбить. Значит сегодня, как хорошо стемнеет, снова вниз отправим охотников, число которых, между прочим, после вчерашней удачной вылазки думаю сильно прибавится. Но монголы — вояки умелые, поэтому без моей команды вниз не соваться, а наверху пусть стрельцы обязательно будут на страже, да поддержат в случае чего.

— Я прослежу за этим.

— Первый вопрос, почему такие большие потери?

— Вначале такой вал шел, что одно время казалось, что мы не устоим. Руки устают, за смену отдохнуть не успевают. Несколько раз степняки оказывались по эту сторону стены. Слишком их было много. Убиваешь их, убиваешь, а они все лезут и лезут. Были отдельные прорывы. Резерв блокировал стену, но с прорвавшимися приходилось сражаться врукопашную, часто даже ножами. А дрались они сильно. Даже стрельцы сверху нам на помощь прыгали. Думаю, завтра, за счет того, что стрельцов на стене будет считай втрое больше, и нам полегчает. Я не к тому, что они будут прыгать к нам, да помогать отбиваться, а к тому, что части стрельцов нужно на краю стены, а не за ней свои цели искать. Пусть каждый третий или хотя бы каждый четвертый нас поддержит. Уже насколько нам легче будет.

— Очень сильно помогли нам стрельцы из башен. Только это и ордынцы заметили. Сам видел, как один одежку снял, да пытался ею дыру для стрельбы заткнуть. И ведь получилось, только после боя смогли этот кляп вытащить. Думаю, завтра они постараются бойницы башен заклепать любыми способами.

— Что предлагаешь?

— Прежде всего, поручить конкретным стрельцам отслеживать тех нападающих, что не стены, а башни будут штурмовать. Завтра наверняка таких довольно много объявится. Ну и думаю, что нелишним будет дополнительные окна в башнях за ночь прорубить. Но не до конца. Чтобы снаружи бревно целым казалось, а изнутри за два удара обухом вырубленное полено можно было на улицу вытолкнуть.

— Дельно.

— Я сделаю.

— По-моему у стены, что к озеру выходит, какую-то пакость монголы готовят.

— Сразу после нашего веча пойду посмотрю. Монголы любят с нескольких сторон бить, растягивая оборону. Они думали, что нас тут совсем мало, но теперь примерное число знают. Так что на легкую победу завтра не рассчитывайте.

После совещания, пока не стемнело, я взял Митяя, мешок от противогаза с гранатами, моток лески и Ксюху, прицел свой волшебный и выдвинулся к крепостной стене, что у озера. Монголы здесь заметно продвинулись. Их работы идут быстрее, чем я рассчитывал. Могут к утру успеть. Большую толпу по этим тропинкам, конечно, не проведешь, но напакостить могут хорошо. По крайней мере, отвлекающий удар может хороший получиться. А на два фронта воевать трудно. Тем более, что перед стеной небольшая, но все-таки свободная от завалов площадка имеется. Честно скажу, я такую возможность предполагал, хотя и считал, что монголы провести тропы через заснеженную засеку не успеют. Думал и над возможностью отражения атаки с этой стороны. Я не случайно попросил Добрилу сделать именно у контролирующей с этой стороны обороны башни трудноразличимые ворота. Моя кавалерия сможет ударить наступающих с фланга, и, «заткнув» тропинки своими стрельцами, прижать остальных наступающих к стене и уничтожить.

Тем не менее, я решил установить несколько растяжек на местах явно прослеживаемых выходов троп. Мой адъютант впервые видел установку растяжки, но сильно не впечатлился. Мол, тот же принцип, что у самострела, когда его настораживаешь. Задел за жилку, она и вырвала из гранаты чеку, которую так устанавливают, чтобы она еле держалась. Тут сразу бабах. А перерезал жилку и ходи мимо сколько хочешь. Пришлось ему показать, что жилка может быть натянута между двумя гранатами, когда один ее конец, как обычно, привязан к кольцу чеки, а другой — к гранате уже без чеки, но с зажатым этой же жилкой рычагом. Если перерезал леску, то рычаг у второй гранаты от зажима освобождается и тогда все равно «бабах». Впечатлило.

Но на этом дело не закончилось. Ситуация изменилась и вечером мне пришлось пригласить к себе Марцина и подняться с ним на стену.

— Понимаешь, Марцин, скажу тебе честно, берег я свою кавалерию для неожиданного удара. Вы должны будите завтра в самый тяжелый момент выйти из левых ворот основной стены крепости пройти по дороге быстренько, прикрываясь завалами над нашими рвами для стрельцов, а затем свернуть и всесокрушающим ударом пройти 150 сажен (300 метров) вдоль линии нашей обороны, но не под стенами, а вот там, где засядут монгольские лучники, перебив всех встретившихся ордынцев, после чего уйти в правые ворота.

— А почему не нанести удар вдоль стены?

— Там кони не пройдут по этому месиву тел.

Вацлав наклонился над стеной и поглядел вниз на видневшуюся в лунном свете гору уже закоченевших трупов:

— Да тут пешему-то трудно будет пробраться, а о коннице нужно просто забыть. Если только почистить поле…

— Это невозможно. Так что придется атаковать вот там. Но все дело в том, что вам и нужно атаковать именно там. Этот рейд будет очень опасен и не все вы вернетесь из него, но он должен дать необходимую передышку бойцам на стенах, оставить атакующих, пусть ненадолго, но без поддержки монгольских стрельцов, что, как следствие, может быть даже позволит перебить их. Наличие у нас конницы наверняка пока еще является секретом для ордынцев и все может получиться, но…

— Мы готовы умереть. Люди засиделись в резерве. Еле их сдерживаю. Хоть со стрельцами подмени.

— Но, — перебил я его, — дело в том, что это может перестать быть секретом раньше времени. Ерема языка притащил, а я этого языка разговорил. Выяснилось, что молодые детки богатых беков решили инициативу проявить, положить крепость к ногам Бату хана. Формально у командира своего тумена они разрешение уже получили. Так что завтра утром попытаются эти монголы напасть на крепость со стороны озера. Пойдут пешком, там по тропам на конях не пройти. Там всего пять тропинок, так что думаю, будет их несколько сотен. На стене наших воинов мало, монголы это знают. Как только начнется штурм стены, вам нужно напасть отсюда им в бок, отсечь группу, атакующую стену, перекрыть тропинки легкой конницей (только близко к самим выходам из троп пусть не подходят, я там подарки для монголов оставил). Другие пусть в копья ударят монголов с тыла. Только не задерживайся, на стене наших сил будет немного. Мне на главной стене завтра каждый человек дорог, а когда эти ударят неизвестно. Перебейте монголов, но не всех. Тех, кто будет помоложе, в хорошей защите и дорогой одежде нужно взять живыми. Живыми!

— Сделаем.

— Пешком там не успеть. Нужно с вечера, лучше ночью, расчистить снег и лед у тайных ворот башни и как только монголы атакуют сами стены, (не раньше) ударить верхами!

— А «подарки» твои нужных монголов не перебьют?

— Не перебьют, у них такие лица впереди всех не бегают. Сразу, как закупоришь за собой ворота переведи своих людей к воротам левой башни главной стены. Нужно, чтобы ваша атака перед главной стеной все-таки оказалась неожиданной для ордынцев. На недалекость этих кочевников рассчитывать не приходится.

— Да мы вроде и не рассчитываем. Но как сегодня им бока намяли, так и завтра намнем.

— Не говори «гоп», пока яму не перепрыгнул. Не может все пройти вот так гладко, как мы запланировали. Не тот перед нами враг.

— Все понял. Сейчас же займусь подготовкой.

— У тебя вся ночь впереди, но ты все равно поторапливайся. О готовности доложи в любое время.

Чуть позднее, как только совсем стемнело пошел посмотреть, как там сегодня со, скажем так, хитромудрыми монгольскими стрельцами, любителями подстеречь неосторожного воина на крепостной стене. Однако получился полный облом. Ни напротив основной стены, ни у остальных стен я, как не вглядывался, никого из них не нашел. Монголов не было видно даже у леса, что оставался напротив главной стены. Только у стены, что у озера в ночи продолжалась работа по созданию проходов через засеку. Но тут рабы уже старались работать потише. Пусть продолжают. У меня на их работу свои планы неожиданно изменились.

Вернувшись на главную стену, дал команду охотникам на спуск. Такое впечатление, что все мое войско ринулось вниз. Я махнул рукой и ушел к себе, изредка посматривая в прицел на окрестности. Но, как ни странно, там все было тихо. И все бы хорошо, но настораживал стук топоров в монгольском лагере. Не люблю я неожиданностей, а мне готовили явно какую-то бяку, что-то, чего я не ожидаю.

Под охраной Митяя немного вздремнул, но часа в три ночи поднялся и потребовал вернуть трофейную команду. Азарт азартом, но им тоже надо отдохнуть. Когда вернулись последние охотники за трофеями, мне доложили результаты. Все живы-здоровы, только один ногу подвернул. Удивительно, что один. В такой куче мертвых и закоченевших тел можно не только ноги переломать, но и шею.

Трофеи оказались знатными. Чтобы сложить монеты и изделия из драгоценных металлов, ко мне закатили бочку! И это еще смогли обыскать только верхние слои вражеских тел. До остальных пока не добраться. Но не это главное. Удалось вернуть больше 12 тысяч стрел, да полторы сотни сулиц. Стрелы женщины отмывали теплой водой и по меткам раскладывали по сотням стрельцов. Завтра с утра их разберут по десяткам, а в десятках — по стрельцам.

Так бы почаще, ё-пэ-рэ-сэ-тэ.

Дело темное

В думах о том, как пройдет завтрашний день я возвращался к себе, когда услышал за углом неторопливую беседу двух моих ратников.

— Да, дело темное…

— Темное? Бревно ты, Радей, неотесанное.

— Ты чего, дядька Натан?

— Темное… Это ж надо. Помнишь, мы с тобой у его дверей сторожей стояли? Что из дверной щели шло? Тьма? Дым вонючий? Свет лился! Во как! Да какой свет. Я такого отродясь не видал. Тут тьмой не пахнет.

— А как тогда?

— А ты подумай. Где ж это видано, чтобы не купец к князю, но князь к купцу поспешал. Сам ведь едет. Запрутся, беседуют неспешно. Как думаешь, это князь купца наставляет? Не-ет, Радей. Думаю, все как раз наоборот. Ну, князь молодой ишшо, а архиепископ наш? Смотри, как он смотрит на нашего вождя, да как с ним разговаривает. И тут дело не в дарах и не в свечах, что Михаил Игнатьевич ему передает. Тут другое. Смотри какие между ними отношения. С чего бы? Да что там люди набо́льшие. Ты на народ посмотри. В кузнечном ряду какое к ему уважение. Да разве только в кузнечном? На свои братчины в качестве почетного гостя почитай все ряды на торге ему челом бьют. А ведь это праздники людей одной профессии, посторонних на них не зовут, это собрания только своих. Это не пирушка для всех желающих. Одна из самых страшных вещей, которую можно сделать в Новгороде, — прийти на братчину незваным гостем. А тут — зовут! Перед всем Новгородом объявляют его своим. Попробуй тронь. А честь-то какая! Ты вспомни хотя бы раз, чтобы кузнецы или иной какой ремесленный люд на свои братчины купца приглашали? Да пусть он хоть все товары у них скупит. А бортники… Ты где видел, чтобы бортники сами товар на двор купца везли, да еще в ноги кланялись? А гончары, а кожевенники? А..

— Так ведь купец, да еще и с гривнами…

— Бревно ты, Радей, бревно и есть. Купец? Да какой он тебе на хрен купец? Купец бы что, он бы первым делом все под себя греб. Отстроил бы себе терем, набил бы хоромы прислугой да холопами, чтобы чубы им драть. Да девок красных прикупил для потехи. Да жрал бы от пуза, да шубы соболиные в жару не снимал. А этот? Сколько серебра вложил, а во что? Одного железа сколько…людей… Вон оно, серебро — то его бегает. В кольчугах да бахтерцах, при мечах, да сложных луках. Какая для него от того прибыль? Для чего воев собрал, одел, обул, накормил, вооружил, обучил? А? Чего молчишь? Обозы охранять? Так столько воев для этого не надобно. На большую дорогу повести? Так он за две куны, что его холопы отняли у проезжавших мимо селян двоих из них (своих, а они денег стоят!) приказал повесить. Может, чтобы чудь грабить, да отнятыми мехами клети свои набить? Нет… Он о другом думал. Он, Радей, о земле нашей вместо нас с тобой думал, о защите ее и о ее защитниках. Больше скажу. Может и не столько о земле новгородской, сколько обо всей Руси нашей… А ведь не князь, не боярин. Да и то сказать, знал, видно, что злые времена у нас впереди.

— Да откуда он знать-то может?

— Этот может.

— Объясни, дядька Натан.

— А ты прикинь, паря. Вот появился он, а с ним товару (тяжелого!) чуть не под 100 возов. А я у Радомира, своего свояка, что в воротной страже и поинтересовался между делом. Так вот, не приходило в те дни таких обозов. Вообще обозов не было. Все праздник праздновали. А теперь сложи все вместе. Когда он один, свет от него исходит чудесный, появился в Новгороде, а в ворота городские не въезжал, думы его — не о мошне своей, а о защите (о защите же, ну…) земли нашей, люди его — вои, о которых его первая забота. Ну…ну же, Радей. Говорю же, бревно, бревно и есть. Помнишь, что люди на торге про нападение Нечая с подручными на Михаила Игнатьевича рассказывали? Хлопнули крылья два раза и все нападавшие легли мертвыми. Еще не сообразил? Ладно, вот тебе еще одна подсказка. Кто у нас покровитель воинов — людей, которые правдой и верой защищают свою землю, свой дом, своих родных от всего нечистого? Ну, в какой день «купец» наш у нас появился?

— На Михаила архангела.

— А зовут его как?

— Мих…Неужто сам…?

— Ты рот-то закрой. Може сам, а може от него. Раз не признался, значитца, не время ишшо. Вот и ты помалкивай. Да, будет мимо проходить, аль заговорит с тобой, ты глазищи-то не таращ, да не заикайся. Знаешь и знай, а виду не подавай. И языком не трепли. Ох, Радей.

Я отошел тихонько, а затем шумно топая снова прошел к себе мимо этой сторожи. Не останавливаясь. Не хотел себя выдать чем-либо. Давно до меня доходили слухи про подобные разговоры. Нет, я не Михаил Архангел, но может быть именно в этих подозрениях людских кроется для меня какая-то подсказка? Я не верю в случайности, а, значит, подслушанный мною разговор накануне третьего, решающего дня битвы, уверен, не был случайным. Это не бойцы мои, это кто-то другой мне подсказку подает. Где-то здесь нужно искать правильный ответ на завтрашний день. Два дня простоял Батый на этом месте. Завтра третий день, после него монголы должны уйти. Что же должно произойти? Что я пропустил? Где искать подсказку?

Где-где. В летописях! Я кинулся к своему сундуку, достал тексты летописей, что относились к происходящему моменту.

Вот новгородская первая летопись: «…Тогда гоняша оканнии от Торжку Серегрскы путем нолни до Игначача крста, а все людие секще, аки траву. За сто верст до Новагорода не дошли, Нов же город заступи Богъ и свята Богородица». Значит, вот здесь, в этом самом месте Новгород заступили Бог и святая Богородица. Вот об этом же в другой летописи, здесь заступников больше: «Новгород же заступил Бог и святая, и великая соборная и апостольская церковь Софии, и святой преподобный Кирилл, и святых правоверных архиепископов молитва». Правда немного позднее в летописях этот круг еще немного увеличился: «Новгород же сохранил Бог, и святая и великая соборная и апостольская церковь Софии, и святой преподобный Кирилл, и молитвы святых правоверных архиепископов и благоверных князей, и преподобных монахов иерейского собора»[19].

А что, в этом что-то есть. Батый ни за что не сможет согласиться с тем, чтобы его остановил человек, а вот если бы на его пути встали силы небесные…? Но мольбами и молитвами его точно не остановишь. Во всех захваченных городах молились, но ведь не помогло. Должно быть еще что-то важное. И я продолжил поиски.

И нашел! Вот же: «И поиде у Великому Новуграду, и за 100 верст не доходя возвратился, нападе на него страх, инии глаголют, яко Михаила Ар-хангела виде со оружием путь ему возбраняюще». Ага, значит, все-таки путь Батыю загородили оружием. И даже, якобы видели Михаила Архангела, который ему путь загородил. Значит Батый его точно должен увидеть. А как же мне Батыю его показать? Проектор смастрячить да картинку на тучу направить? Ну и где тут оружие Архистратига, его знаменитый огненный меч? Нет, что-то так, да не так и должно быть еще что-то.

Нашел и «еще что-то». Волоколамский Патерик, то есть сборник рассказов о святых и нравоучительных повестей, созданный предположительно в 40-х гг. XVI в., а в нем читаю рассказ преподобного Пафнутия Боровского о чудесном спасении Новгорода: «…внегда по Божию попущению грех ради наших безбожный агарянский царь Батый Росискую землю поплени и пожже и поиде к Новому граду и покры его Бог и Пречистая Богородица явлением Михаила Архистратига, иже возбрани ему итти на него. Он же поиде на Литовския грады и прииде к Киеву и виде у каменныя церкви над дверьми написан великий Михаил Архангел и глагола князем своим указуя перстом: «сей ми возбрани пойти на Великий Новгород».

Переведу текст на язык, понятный в ХХI веке: «…когда Божьим попущением, ради наших грехов, безбожный агарянский (т. е. татарский) царь Батый Российскую землю взял в плен и пожег, то он пошел к Новгороду, который Бог и пречистая Богородица защитили явлением архистратига Михаила, запретившего ему идти на Новгород. Батый пошел на литовские города, и пришел к Киеву, и увидел написанный над дверями каменной церкви образ великого архангела Михаила, и сказал своим князьям, указывая на него перстом: «Этот мне запретил идти на Великий Новгород».

Значит, Михаил Архангел должен встретиться с Батыем и во время встречи запретить ему идти на Новгород и при этом что-то такое сделать и так сказать, что у хана даже сомнения не возникнет в необходимости исполнить его приказ. Но как же он это сделает? Неужели мы действительно увидим явление Архангела?

Но додумать мне не дал стук в дверь. Ну кто там еще, ё-пэ-рэ-сэ-тэ.

Любовь на войне

За дверями оказался отец Варфоломей — старший среди священнослужителей, присланных Владыкой. Они всегда тихо выполняли свою работу и никогда в дела стратегические, слава Богу, не вмешивались. На совещаниях Варфоломей обычно сидел в сторонке и только слушал, а если что нужно было, сам приходил ко мне и вел беседу один на один. Честно скажу, в этот напряженный момент я ожидал услышать от него все, что угодно, но только не это.

— Тут вот какое дело, Михаил Игнатьевич. Перед возможным смертным часом (на все воля Божья) обратилось ко мне несколько пар с просьбой обвенчать их.

— Что? Да разве сейчас время думать об этом?

— Любовь бывает и на войне. Не следует поощрять греховные поступки, но освященные таинствами брака отношения мужчины и женщины становятся богоугодными.

— И что я должен сделать?

— Благословить полагается.

— Мне?

— А кому? Ты воевода.

— И кто ж это такие?

— Желают сочетаться браком Ян Падеревский и божья раба Епраксия. Для этого Ян Падеревский согласился принять нашу веру.

— Кто-о? Не может быть. Да они ненавидят друг друга. А ну, позовите Бельского.

— Да здесь я, Михаил Игнатьевич.

— А ты что скажешь?

— Бывает, что от ненависти до любви, я бы сказал большой любви, всего один шаг. Я не одобряю Яна за смену им своей религии, но не одобрить его выбора не могу. Епраксия любит его и даже, насколько я знаю, уже носит под сердцем его дитя.

— Почему я об этом только что узнал?

— Не хочу тебя обижать, но перемены и в Яне, и в Епраксии стали заметны еще в середине лета. Об их отношениях все знают, особенно после того, как Ян за оскорбление в ее адрес оглоблей гонял обозника и его дружков около лошадиной поилки. Помнишь, он потом еще с фингалом ходил?

— Фингал помню.

— Ну вот, а говоришь «не знал». Больше людьми-то надо интересоваться. Ты и у себя под носом «ничего не знал». Люди уже чуть не в открытую посмеиваются.

— Ты это о чем?

— Да ладно, «о чем». Давайте лучше Яна и Епраксию сюда пригласим, да самих спросим.

— Ну, позовите.

— А что звать-то, они вон за дверями стоят дрожат, решения твоего ждут.

Действительно, за женихом и невестой тоже посылать не пришлось. Ян зашел спокойно, с поднятой головой, левой рукой как бы пытаясь прикрыть Епраксию. А та обхватила его руку и тесно прижалась к ней. Ну что тут скажешь?

— Значит, Ян, ты даже веру свою сменить решил?

— Может и нехорошо это, может и осудят меня друзья мои, но решил. Дело в том, что иначе здесь жить нельзя, а я, если живыми будем, здесь остаться решил. Удивительное место я тут на нашей дороге на Новый Торг нашел, красоты неписанной. Много зверя и рыбы, дикие пчелы мед собирают, трава замечательная, земля — не суглинок. Сосны, как свечи. Родник есть с удивительно вкусной и какой-то особенной что ли водой. Хотим с Епраксией здесь поселение заложить. Думаю, что со временем село будет. И название уже есть — Ижицы.

— А ты, Епраксия, что скажешь?

— Одно скажу, Михаил Игнатьевич. Я копьем владею и завтра на стену вместе с ним пойду. Если смерть, то пусть умрем вместе.

— А ты, Ян, что скажешь на это?

— Считаю, что она имеет на это право.

Вмешался Бельский:

— Михаил Игнатьевич, Ян не только коновал, но и воин хороший. Несколько лет сотником был, так что можешь ему на завтра что-то и посерьезнее, чем просто мечом махать, поручить. Тем более, что я завтра за стены в тылу отвечать не смогу.

— Вот что, Ян. Возьмешь на себя оборону стены, что ближе к озеру. Заберешь всех, кого сможешь собрать. В первую очередь тех, что из плена монгольского нами освобождены были и пока не при делах, и обозников наших, и артельных.

— Артельных?

— Тут от артели плотников сегодня Добрило приходил. Они считают, что им тоже место завтра на стенах. За спиной Новгород, а там их семьи. Кроме того, к раненым зайди. Там есть такие, особенно стрельцы, кто в ноги ранения получил, но, по своему состоянию, стрелять могут. Оборудуй для них места на стене. Они могут вам большую помощь в ее защите оказать. Там в лазарете есть и такие, кто в руку ранен, но в другой руке меч держать могут. Правда, такие все сразу в свои подразделения вернулись, но может кто еще и остался. Сильно слабых не бери, от них толку мало, а хлопот много. Оценку состояния узнавайте не у раненых, а у Милицы. А своих вояк я с этой стены заберу. Мне они вот так завтра на главной стене понадобятся. Хотя, вот что, Бельский, передай Кежаю мой приказ, пусть человек пять стрельцов он все-таки Яну уже сегодня на помощь отправит.

— А как с женщинами?

— Кто из женщин пойдет — запрета нет. Прорвутся монголы, пощады не будет никому. Эти пусть рогатки готовят, чтобы штурмовые лестницы отталкивать, раненым будут помогать, да мертвых, чтобы не мешали оттаскивать. Ну а если кто оружием владеет, то пусть мужчинам помогает. Медицинской части это не касается. У них своей работы за глаза хватит. Без них и победа горше окажется. Всех одеть в броню. Сам знаешь, ее у нас теперь излишек имеется. Оружие тоже с запасом возьми. Женщинам непривычно с копьем. Ткнуть ткнет, а назад не выдернет. Пусть не жалеют, выпускают из рук, да за другое копье хватаются. И еще одно. Чтобы ни случилось, никуда не дергайся, стой на месте, как…, в общем ты меня понял, и защищай свой участок стены до последнего. Не бойся за тыл и соседей, я там, если что, без тебя ситуацию поправлю.

С этими словами я встал и принял из рук отца Варфоломея икону Спасителя, а Ян и Епраксия шагнули ко мне, встали на колени и склонили головы. Честно сказать, я даже не знал, что же мне дальше-то делать, но потом вспомнил Григорий Иванович из «Барышни-крестьянки» Пушкина, и торжественно перекрестил их иконой три раза, приговаривая:

— Господь с вами, детушки мои родимые. Будьте счастливы, любите друг друга, ибо сказано: «Плодитесь и размножайтесь».

Отец Варфоломей удивленно взглянул на меня, но промолчал. Ко мне-то какие претензии? Если они есть — то это не ко мне, а к Александру Сергеевичу.

— Когда Ян и Епраксия вышли я ядовито поинтересовался:

— Ну и кто там, отец Варфоломей, еще жениться надумал?

— Сочетаться священным браком пожелали Степан Молчун и Марфа.

— Кто-о-о?

Ну это уже был удар под дых. У меня даже дыхание перехватило.

— Степан Петрович и Марфа Петровна.

— Ах, даже Петровна. Ну-ка, давай их сюда.

— Здесь первой вплыла Марфа, а за ней, потупив голову, зашел Степан Молчун.

— Так, значитца, — начал я.

Ответила Марфа:

— Так, Михаил Игнатьевич. Ты сам говорил, что за труды свои после этой битвы должны мы со Степаном Петровичем получить свободу и даже, помнится, вознаграждение. У нас с ним все слажено. Как и Падеревский, хотим мы на этой дороге село поставить. Место неплохое, версты на две, может на три от Ижицы сюда ближе. Река рядом, торговый путь. Степан Петрович всегда был купцом известным, здравым, рассудительным, успешным. Думаем, что и тут у него снова стать купцом получится. А я ему во всем помощницей есть и буду.

— А я как же?

— Думаю, что как война эта закончится, то ты, Михаил Игнатьевич, наконец, счастье свое тоже разглядишь. Полагаю, что будет кому о тебе заботиться и не хуже моего. А может и лучше. Уважение — это одно, а любовь — совсем другое.

— Ты это о чем?

— Скоро сам узнаешь. Тут во всем войске для тебя одного это секретом является.

Видя, что гроза миновала, вперед степенно шагнул и Степан Молчун:

— Тут ведь как, Михаил Игнатьевич, появилось место никем не занятое, вот мы и хотим его занять. Думаю, что дела пойдут неплохо. Полагаю, что через поколение в Новгороде появятся новые купцы — «Яжелбицкое сто» из потомков наших.

— А при чем здесь Яжелбицы?

— Мы именно так решили свое село назвать. Раз будут Ижицы, то должны быть и Яжелбицы. У нас уже и сотоварищи есть. Из артельных многим это место понравилось, из воинов твоих, что постарше. Да и это, смотри сколько здесь брошено будет: дома уже готовые, часовенка вон, их же только по бревнам разобрать да перевезти, частокол готовый, ворота, двери, железа здесь сколько, что же добру пропадать. Мы уже с Яном договорились, что вывозить отсюда будем.

— А что же здесь-то не хотите обосноваться?

— Кто же на жутком кладбище жизнь свою новую строить начинает? Сколько здесь душ загублено, и сколько еще загублено будет, сколько мертвых будет закопано! Нет, Игнач, нам лучше вон там, верст 5 отсюда. А сюда потом никто из нас даже за грибами да ягодами никогда не пойдет. Может здесь, у озера, люди когда-нибудь и поселятся, но не сейчас и не на этом холме.

— А завтра умереть не боитесь?

— На все воля Божья. Но не боялись бы — не пришли к тебе сегодня, не просили бы дать твоего благословления, не совершали бы таинство венчания. Но не страх, а чувства наши нам путь указывают. Так, благословишь ли, Михаил Игнатьевич?

— Благословлю, Степан, вставайте на колени.

И я снова провел обряд по Александру Сергеевичу. Когда и эта пара вышла, я спросил у отца Варфоломея, все ли у него сюрпризы на сегодня? Оказалось, что нет. За дверью моего благословения ждало еще полтора десятка пар. Вот ведь бабы. Впрочем, мужики тоже хороши. Я спросил у отца Варфоломея, допустимо ли сегодня, в силу сложившихся обстоятельств, дать благословения всем парам сразу. Тот, недолго думая, согласился. Тогда я прямо во дворике поставил все пары на колени, благословил иконой Спасителя сопровождая процедуру уже известной фразой и пошел к себе, чтобы отобрать подарки для новобрачных. Уже по дороге отец Варфоломей схватил меня за рукав и остановил:

— Молитву надо было трижды прочитать, а ты «размножайтесь».

— Это не ко мне. Я недавно веру христианскую принял. Это к Александру Сергеевичу.

— Это еще кто?

— Выживем завтра — расскажу. Сегодня нет времени.

— Ладно. Есть еще один вопрос. Личный.

— Не пугай меня, отец Варфоломей.

— Да нет, я не о браке. У меня все священнослужители — бывшие воины. Скажу даже не так, бывшие отличные воины. Молитва, это конечно святое, но завтра все они (и я тоже) хотели бы быть на стене и не с крестом, а с мечом или копьем в руках. Прости меня, Господи.

И он трижды перекрестился и дополнил:

— Да только не с бабами на задворках, а в самом что ни на есть жарком месте. Хотим, чтобы если что, то видели верующие в Бога нашего смерть нашу во имя Христа, а не верующие прониклись через нее истинной верой. Хотим показать нашей пастве, что никто не вправе уклониться от борьбы с богомерзкими тварями на нас напавшими.

Ладно, старик, понял я тебя. Завтра облачайтесь в защиту, вооружайтесь кому чем понравится. Располагайтесь возле входа в мою коморку в центральной башне. Там место бойкое.

Из трофеев решил подарить невестам драгоценные колты (пусть их новые обладатели будут счастливее прежних), а кавалерам — по дорогому перстню. Кроме того, решил передать новобрачным небольшой бочонок стоялого меда, чтобы было, что выпить, но немного. Широко праздновать будем после победы. Поскольку на венчании я присутствовать не мог (не было у меня столько времени), я поручил вручить дары «от командования» Бельскому и пошел на стену.

Не прошел и нескольких шагов, как повстречал Ерему. Он был явно не в духе, но увидев меня, обрадовался:

— Наконец-то поймал тебя, Игнач. Укажи, где завтра мое место и место моих ребят. Все к битве готовятся, а мы вроде бы, как и не при делах.

— Не скрою, хотел я, Ерема из твоих ребят свой последний резерв составить, да видно не судьба. Пойдем, Ерема, покажу тебе ваше место.

Я привел его к дальней стене. Она хотя и была второй по длине, но считалась самой безопасной.

— Ты что же, Игнач, смеешься что ли? Стена, конечно, длинная, да кто отсюда нападать будет? Засеки вон какие. На снегу ни одного следа. Обидеть хочешь?

— Нет, Ерема, не хочу, а хочу очень важное дело тебе поручить. Посмотри вот сюда внимательно. Видишь, даже в лунном свете след человеческий виден, да прямо у самой стены?

— Вижу, — вдруг «осел» Ерема.

— Посылал я Митяя сегодня пробежаться по стене, да по сторонам посмотреть, что тут, да как, он и разглядел. Вниз слазил. Не наш сапог-то. Значит, монголы здесь были, но очень хотели, чтобы мы считали, что их здесь не было. Теперь задай себе вопрос, почему? Сотню или тысячу сюда не проведешь, но два-три десятка, да самых лучших воинов — в самый раз. Мы здесь даже сторожу-то ставили — один человек на пятнадцать сажень. Тихонько залезть по стене на аркане, да снять их (всего-то пару-тройку человек), привыкших к тому, что здесь все тихо — никаких проблем. А дальше выбирай любое направление для атаки. Я не могу дать тебе много людей. Они нужны мне завтра на главной стене. Но то, что атака здесь тоже будет и то, что атаковать будут очень хорошо подготовленные люди, в том можешь не сомневаться. Так что, у тебя могут быть серьезные потери, это при условии, что ты победишь. Мало того, я дам тебе вот такую игрушку, держи. Видишь у нее кольцо, а вот здесь проволочки загнуты. Почувствуешь, что сдержать не сможешь, разогни проволочки, а потом, прижав вот так эту вот ручку выдерни за кольцо вот эту меленькую чеку и брось игрушку в нападающих. Кого-то она убьёт, но главное — даст мне сигнал, что здесь дело плохо и я прибегу с подмогой. На вот тебе такую же, но черную, покажи, как действовать будешь. О, да ты прирожденный метатель гранат. Эта игрушка так называется.

— Спасибо, Игнач, за доверие. Только, думаю, что если нападавших действительно будет два-три десятка, то помощь мне не понадобится. Ребята у меня хорошо подготовлены, а твои халаты им в их деле помогут. Ну и я рядом буду. Так что всех бойцов отсюда забирай. Мы справимся.

— Давай, прямо сейчас перебирайтесь сюда, чтобы у меня и ночью за эту стену голова не болела.

После всех трудов, решил, наконец, пойти к себе в штаб и немного вздремнуть. Но у моих дверей сидела Милица и явно ждала меня. Я опять в ее присутствии немного растерялся, все на что меня хватило, так это предложить ей пройти внутрь.

— Проблемы с ранеными, Милица?

— Нет, все как обычно.

— Извини, просто ты никогда не приходила так поздно, и я…

— Мы завтра умрем?

— Это может случиться, Милица. Но и в этом случае мы должны будем умереть так, чтобы Батый решил дальше не идти.

— Значит это все-таки возможно. Но говорят, что ты…

— Это только говорят, Милица. Я не Бог, не Архангел и даже не Ангел. Я и не их носитель в теле человека. Я, может быть необычный для твоего времени, но человек. Просто человек.

— Как хорошо!

— Что? Не понял.

— Как это хорошо, что ты просто человек и как плохо, что я столько времени боялась иного.

С этими словами она шагнула ко мне и опустила свои руки на мои плечи.

— Я тоже человек, Миша. И я люблю тебя. И в эту, может быть последнюю, ночь в нашей жизни, я хочу быть с тобой.

— Господи, как рвется сердце.

Я прижал ее к себе и мир ушел от нас куда-то далеко-далеко.

Где же ты столько лет была. Ё-пэ-рэ-сэ-тэ.

Битва. День третий

День начался совсем не так, как я себе представлял. Когда я проснулся, Милицы рядом не было, остался только едва уловимый ее так любимый мною запах. Разбудил меня не штурм, а какой-то шум за дверями. Я быстро оделся и вышел. У дверей около охраны топтался растерянный посыльный:

— Беда, Михаил Игнатьевич. Эти трое, которых в бане караулили, сбежали. Тому, кто на стороже их был голову проломили, так что как там получилось и почему он им дверь открыл неизвестно. Они сняли с него нашу одежду и видимо кого-то из своих в нее переодели. Ушли через стену, одного твоего «кузнечика» убили, а одного мечника, видать, с собой утащили. Меч есть, шлем с вмятиной есть, а самого нет.

— Где это произошло?

— Так около самострела твоего, что ты все «Кузнечиком» обзывал.

Я сразу кинулся на стену. Мой арбалет был приведен в полную негодность. Это был очень сильный удар по нашей обороне. Но это был второй удар, а первым был другой — в самое моё сердце: измятой куклой лежал возле арбалета один из моих кузнечиков, тот самый, кому я вчера только за отличную стрельбу свой нож подарил. На его лице застыло удивленное выражение, а сзади из-под левой лопатки торчала рукоять чужого ножа. Но моего ножа не было. Я отвернулся и попытался взять себя в руки. Парня не вернуть. Надо думать, что делать. Бороться с «пороками» оказалось нечем. Мало с пороками. Было видно, что ночью монголы готовили вышки для своих стрелков, еще не поставили, но работы идут полным ходом. Этим вышкам мне тоже нечего было противопоставить. Но сейчас все смотрят на тебя, и ты не должен проявить слабость. Думать надо о живых.

— Мертвого убрать к другим нашим убитым. Митяй, ты как тут? Давай бегом за Кежаем и Добрилой, Алексеем Щукой и Суздальцем. Пусть поторопятся. Жду их у себя в штабе. Так, теперь о вас. Кто десятник? Ты? Почему так плохо учил своих людей, почему они допустили к себе посторонних.

— Так они были в нашей одежде. Да и шли вон с той стороны.

— Почему без тебя подпустили к себе я спрашиваю? Устав караульной службы написан кровью, понял? Вот она — кровь и она, прежде всего на тебе. Ладно, сейчас я тебя наказывать не буду, бой может начаться в любую минуту, но имей в виду, это за мной.

— Какой устав, Михаил Игнатьевич?

— Те правила, что я заставлял всех учить наизусть. Вспомнил? Я тебе их в глотку готов загнать вместе с твоими зубами.

Я развернулся и почти побежал к себе. Надо было срочно предпринимать контрмеры.

Вскоре подошли Кежай, Алексей, Матвей и Добрило.

— Вот что, боевые друзья мои. Монголы делают «вышки». Они уже знают, что мой арбалет с ними бороться не сможет. Лазутчики вывели его из строя. Давайте не об этом, время дорого. Что они сейчас предпримут — понятно. Они поставят вышки на поле, чтобы уменьшить разницу в высоте своих стрелков со стенами. На вышках установят щиты с небольшими бойницами для своих стрелков. С них они смогут доставать наших стрельцов, выбивая их по своему желанию.

— Через бойницы хорошие стрелки тоже смогут их доставать.

— Это трудно. Пока достанут несколько своих стрельцов потеряем. А такой размен меня не устраивает. У них стрельцов много. Кстати, с вышек будут видны и шлемы меченосцев, а может быть и часть лиц. То есть, если мы будем воевать так, как вчера, мы понесем большие потери.

— И что ж делать?

— Во-первых, меченосцы, т. е. наша первая линия защиты теперь должны будут сделать шаг назад, перестать прижиматься к стене. Или делать это вприсядку. Но лучше всего разделиться и вместо одной линии меченосцев образовать две, где в первую линию поставить всех с небольшим ростом. Немного сложнее будет копейщикам. Часть из них должна будет встать во вторую линию вместе с меченосцами. Времени немного. Алексей, Матвей, пройдите по стене, вместе поговорите с каждым десятком. Не ваши подчиненные, а вы сами объясните, какая новая опасность угрожает нам. Попробуйте, как на месте все наши задумки будут выглядеть, донесите главное, а там, я думаю, солдатская смекалка поможет все расставить правильно по своим местам. Пусть сами репетируют замены и действия в случае нештатных ситуаций. Время дорого, больше я вас не держу.

Потом я повернулся к Кежаю и Добриле.

— Вот что, орлы. Надо спасать наших стрельцов. Выше поднимать перила на площадке стрельцов смысла нет. Тогда сами стрельцы не смогут поражать врага. Кроме того, они не смогут прыгать вниз и помогать, в случае особой опасности своим товарищам. Значит, что делаем? На расстоянии сажени устанавливает на балконе стрельцов щиты, за которыми наши люди будут укрываться от прямого выстрела. Огонь вести через разрывы в щитах, т. е. из-за щитов, но под углом. Убивать будут не тех, кто вылезает на стены прямо против них, а тех, что будет штурмовать стену справа и слева.

— Почему не сделать в щитах бойницы.

— Можно сделать одну, по центру, так, чтобы стоящие слева и справа от нее стрельцы могли стрелять без опаски получить через нее себе ранение. Но представляете, какая будет с этих вышек плотность стрельбы по этим щитам? Сквозь бойницы наверняка будут залетать случайные стрелы. В то же время, щиты не позволят нам вести единоборство со стрельцами монголов, зато в значительно степени наши стрельцы смогут оказывать помощь меченосцам и копейщикам в непосредственной защите стен. Других вариантов нет. Так что, Добрило, давай выдвигайся со своими, пока монголы раскачиваются. Можете использовать любые материалы, в том числе столы, лавки, лежанки. Гвозди и остатки скоб — знаешь где.

Кежай, ты, во-первых, пройди по своим, чтобы задача была доведена до каждого (каждого!) стрельца. Теперь они будут ответственны не за тот участок стены, что напротив них, а за тот, что от них наискосок. Пусть обязательно поймут, высунулся — умер. Не забывай и про башни. Им сегодня потребуется, судя по всему, особая защита. Во-вторых, помоги людьми артельным Добрилы. Натаскать материала для щитов песня долгая. Артельные показывают — стрельцы таскают. Ну и потом, где подержать, где отпилить. Одни артельные все щиты установить не успеют. Вон монголы тоже поторапливаются. Поднимут первую вышку, сразу поймут, что мы делаем. Сразу начнут убивать, других своих стрельцов ждать не будут. А под стрелами устанавливать щиты нам будет несравнимо сложнее. Потери неизбежны. В-третьих, пусть стрельцы, пока не начнется штурм, потренируются воевать в новых условиях. При смене — вначале шаг и второй назад (Там уже, судя по высоте вышек, будет полностью безопасно и можно немного расслабиться). Только после этого смена стрельца, прикрываясь этим же стационарным щитом, встает на его место. И еще. Среди стрельцов уже есть потери, но остались их стрелы, которые они не успели израсходовать. Пусть до боя твои ребята посмотрят. Сами стрелы во всем одинаковые, они только разной длины. Пусть те, у кого стрел осталось совсем мало, пополнят таким образом свои запасы. Идите, и поторапливайтесь.

Опасностью прониклись все, и работа спорилась. Когда монголы стали устанавливать первую вышку, люди Добрилы уже собирали инструменты. Эту гонку мы выиграли.

Но штурм никто не отменил.

Ну что за день сегодня, я снова ошибся. Атаку начали не монголы. Первыми на штурм были направлены половецкие, за ними мордовские отряды, третьей волной шли булгары (этих было заметно меньше, они вчера понесли наиболее сильные потери) и только за ними колыхались бурые монгольские малахаи. Впрочем, это тоже могли быть не монголы. Воины из Средней Азии, Туркестана или Семиречья тоже любили одеваться «под монголов». А половцы, мордва и булгары еще «переодеться» не успели и отличались своей одеждой и вооружением. Правда, среди них тоже были видны малахаи, но это скорее были «отдельные монгольские вкрапления» для поддержания порядка и дисциплины. Вчерашний день осады принес хану Батыю большие потери среди его союзников и, как следствие, их моральный дух сильно пошатнулся.

Плотно сплотив ряды, защищаясь от стрел большими щитами, штурмующие волнами начали продвигаться к стенам крепости. Но большие щиты были не у каждого, а только у первого ряда каждой волны. Это позволило наступающим поддерживать неплохой темп, но это же поможет моим орлам собрать сегодня неплохую добычу. Вот и отметка в 170 метров.

Первый шквал стрел накрыл ударную шеренгу. Бьют хорошо, по эффективности стрельба не уступает пулеметной, впрочем, по такой толпе так и так не промажешь, а в первую линию пока стараются не стрелять. Наши стрелы скорее всего смогут пробить эти щиты, но зачем рисковать, если можно убивать не рискуя. Смотрю, монгольские стрельцы тоже стали активно отвечать, но среди своих каких-либо заметных потерь от их стрельбы пока не увидел. Ну хоть здесь я не ошибся.

Работа моих стрельцов приносила неплохие плоды и в атакующих рядах начали появляться первые «проталины». На узком участке «фронта» у меня вели стрельбу практически три с половиной сотни луков. Но несмотря на то, что враги несли ощутимые потери, они с прежним упорством продвигались вперед, не обращали на убитых никакого внимания: толпа просто смыкалась над упавшими. Самосохранение твердило им одно: надо быстрее добежать до стены, а оказывать помощь упавшим раненым не только бессмысленно, но и опасно, поскольку тебя, как мешающего атаке, просто зарубят на бегу. И тогда остальные сомкнутся, но уже над тобой.

Но вот набегавшие стали массово спотыкаться и даже падать. Атака затормозилась, но тут уже дело было не в стрелах. Точнее, не только в них. Началась зона, почти сплошь покрытая трупами. Здесь не побегаешь. Единая стена щитов распалась, а расстояние до стрельцов сократилась. Тетивы луков захлопала чаще и смерть принялась собирать среди нападавших свою обильную и страшную дань человеческими душами. Тупые удары стрел слились с дикими воплями боли и ужаса. Атакующая волна приостановилась, даже подалась было назад, но сзади надавили бежавшие следом, и она медленно, но все более ускоряясь, продолжила свое неумолимое продвижение к стене.

Бурые малахаи продолжали стоять у леса, а между ними и теми, кого послали в бой первыми, стали появляться все новые и новые отряды, которые занимали освободившееся пространство, выстраивались и отправлялись в это жуткое гибельное месиво, из которого им не суждено было вернуться. Но у этих уже были длинные лестницы. Стало понятно, что первые отряды были заранее обречены. Тут же выяснилось, что у «новичков» были и волосяные веревки с острым железным крюком на конце, однако цевье крюков было заметно длиннее, чем у вчерашних нападающих. Теперь, чтобы достать до веревки и перерубить ее, защитнику крепости надо было высунуться из-за стены. Что касается монголов, то было понятно, что они будут ждать до тех пор, когда начнется схватка на самой стене и большинство моих стрельцов будет вынуждено помогать своим в их обороне. Кроме того, они надеются, что их собственные стрельцы в этих условиях смогут прикрыть их атаку.

Наконец, обе стороны со страшным криком вступили в рукопашную схватку на стене. И снова «гостинец» с той стороны. Часть штурмующих была целенаправленно послана законопатить бойницы на башнях. По нескольким лестницам одновременно, прикрываясь щитами от стрел со стены, они поднималось несколькими сменами, которые сразу менялись, как только кто-либо из воюющих с бойницами падал вниз. Работали парами. Один вставлял в окно вырубленный из полена клин, другой с размаху забивал его огромной киянкой. Затем второй клин, третий, и так пока все окно не оказывалось крепко законопаченным. Несмотря на то, что их прикрывали щитами, эти бойцы потери несли большие, но свое дело делали.

Я пошел к стрельцам в башни и предупредил их, чтобы затихли ненадолго. Монголы просто так висеть на стене не будут. Когда уйдут — выбивать в стенах заготовленные свежие бойницы. Но и потом чтобы сразу все запасные бойницы не показывали. Проломали свеженькую, постреляли от души. Законопатили им окно, снова подождали пока монголы спустятся вниз и снова проломали. И всегда иметь запасную скрытую бойницу, чтобы иметь возможность открыть стрельбу при любой ситуации, особенно если видели бы, что их помощь нужна на стене до крайности.

Было видно и то, что на этот раз монголы изменили свою обычную диспозицию. Обычно их левое крыло вело бой на любимой ими дистанции и только изредка переходило к коротким рукопашным схваткам, держа воевавших против них воинов в постоянном напряжении, а главный удар наносило правое крыло. Не могу объяснить почему, но на этот раз задачи явно поменялись. Неожиданным было и то, что решительному наступлению у них всегда предшествовал бой в барабаны-наккара, но на этот раз никаких барабанов слышно не было. Более того, все маневры и построения на поле перед главной стеной совершались нападавшими без суеты и беззвучно, и как они получали приказы я понять, так и не смог. Даже привычных криков атаки не было слышно. Просто что-то огромное и слепое в своей ярости плотной массой надвинулось на крепость, грозя снести ее, как цунами сносит легкий дощатый сарай. Это сильно давило на психику обороняющихся, хорошо, что большинству из них было не до того. Меня же напрягало другое. Основной удар по фронту всегда сопровождался у монголов неожиданными для противника ударами во фланг и тыл. Где-то этот удар (а может быть и удары) должен сейчас произойти. Но его не было, и я не мог успокоиться, пока не услышал взрывы от установленных мною растяжек у стены, что была ближе к озеру. Значит, все-таки там.

Я крикнул Митяю, чтобы он бегом нашел Суздальца и тот с резервом срочно выдвинулся к правой стене. Разгрузка уже была на мне, осталось только схватить «Ксюху» и выдвинутся туда же как можно быстрее. Правда, пробежал я недолго. Спринтер из меня получился неважный. Все-таки возраст сказывался, а разгрузка и автомат оказались тяжеловаты. Но я не слышал атаки моей конницы и это заставляло меня бежать через «не могу». Сердце стучало молотом под самым горлом, кровью било в висках, дыхание сбилось и легким явно не хватало воздуха. Я остановился на секунду, но услышав, что бой у правой стены уже идет на ее боевой площадке, снова, задыхаясь и крича что-то бессвязное рванул вперед. То, что я увидел, подбегая к месту схватки, меня не обрадовало. Моей конницы не было, а нападавших оказалось неожиданно много. В двух местах они уже поднялись на стену. В одном их еще сдерживали, но в другом сам Ян Падеревский с тремя мечниками с трудом отбивался от группы монголов, которая постепенно увеличивалась. Рядом с Яном яростно сражалась копьем Евпраксия. Вот она подбила одного из нападавших и тот медленно завалился на бок, но было ясно, что это бой обреченных и вот-вот произойдет прорыв.

Я поднял автомат, но меня что-то оттолкнуло и пронеслось мимо сокрушающим ураганом и с ревом: «Убью, с-суки!» врезалось в толпу, окружившую Падеревского. Меч с характерным хрустом стал подниматься и опускаться, и я понял, что Ян получил передышку. За Матвеем в сечу врубились еще с десяток меченосцев, а из-за спины неорганизованным стадом громко топая, набежала еще подмога, что-то свирепо крича и размахивая оружием. Сшиблись. Я тоже вынужден был поучаствовать и выпустил весь рожок по показавшимся над частоколом перекошенным мордам, а затем, обессилив, опустился прямо на какое-то бревно, оказавшимся лежащим на снегу монголом, еще не переставшим скрести ногами, и пускать кровавые пузыри. Но сил подняться с его спины уже не было. Как он там оказался я не понял. Ясно одно, помощь пришла как нельзя вовремя. Надо было сменить рожок, и я потянулся рукой к разгрузке, но тут… Скажу коротко, тут я увидел свою смерть.

Монгол, приподнявшись над стеной и по-идиотски, счастливо улыбаясь, натягивал лук со стрелой, нацеленной мне прямо в лицо. Я понял, что сделать что-либо просто не успеваю. А может оторопел от неожиданности. Как при замедленной съемке я видел, что мой убийца продолжает натягивать свой тяжелый лук… Но неожиданно из его горла (также медленно) вышел сантиметров на двадцать наконечник стрелы. Что? Оцепенение исчезло, вокруг все снова приобрело обычную скорость движения. Я резко метнулся в сторону. Рука привычно достала и пристегнула к автомату новый магазин, на обратном пути досылая патрон в патронник. Монгол тоже дернулся, но по-другому: другая стрела ударила ему в спину. Его глаза закатились, но руки продолжали мелко подрагивать. Лук выпал из его лап, и покатился по наледи почти до моих ног. Дальше произошло вообще невероятное: по бревнам стены и по телам за стеной с характерным стуком забарабанили стрелы. У них там что? Свои стали стрелять своим в спины? Кто-то закричал, кто-то, явно раненый, стонал и катался по снегу, кто-то мешком свалился с частокола. «Мой» монгол висел на стене, «приколотый» к бревнам сразу несколькими стрелами. Снова ударили стрелы и вновь, было слышно, что они не прошли мимо. И только тут за шумом что-то кричавших в панике нападавших, я наконец-то услышал топот коней моих всадники. Но спасительные стрелы прилетали, судя по углу их наклона, явно с другой стороны. Что ж это за други мои нечаянные? Правда, с появлением конницы обстрел монголов с этой стороны прекратился, и мои спасители больше никак своего присутствия не проявляли. Был бы со мной мой прицел, я бы ещё смог определить кто это был и где они. Но до этого ли сейчас?

По эту сторону стены все уже было кончено. Трупы убитых еще лежали неубранными, но люди уже уплотнили строй и контролировали периметр, а стрельцы заняли свои места и принялись за свою работу. Я поднялся к ним. То, что я увидел, не могло меня не порадовать. Сверкая доспехами, за спиной монголов разворачивалась грозная конная лава. Вот пустили коней вскачь. Вот ударили копьями, вот прижали оставшихся к стене, рубят саблями, подавляя остатки организованного сопротивления. Стрельцы со стен помогли добивать тех немногих, кто еще пытался сопротивляться, а сзади легкая конница со свистом гонялась и рубила последних бегающих в поисках спасения и не находивших его людей. Закончили быстро. На снегу остались лежать не меньше пяти сотен тел. Вырубили бы всех (в этой войне пленные мне ни к чему, а до Женевских конвенций было еще ой как далеко) но на этот раз был приказ взять живыми молодых и хорошо вооруженных монголов. Шестерых таких уже «упаковали» и, кого из них гнали, а кого везли, перекинув через седла, к воротам. Еще один монгол сам бежал за ними что-то крича и о чем-то умоляя. Его почему-то не убивали. Ко мне подскакал Бельский, еще разгоряченный боем и с трудом сдерживающий своего коня.

— Извини, Михайло Иванович. Мирко вчера снизу укрепил ворота подпорками, а поперечные бревна, служащие запорами, снял. Хотел как лучше, чтобы утром быстрее и без шума ворота открыть. А тут вечером-то оттаяло, а ночью приморозило, они и вмерзли. Пока поняли в чем дело, пока их вышибли… вот и припозднились немного.

Кавалеристы, уже не спеша и даже как-то деловито, добивали раненых. Безвозвратных потерь среди них видно не было, но раненые были. Кого-то перевязывали прямо здесь же, кого-то повезли в седлах, поддерживая с боков. А кое-кто, смотрю, уже и трофеями занялся.

— Слушай, Марцин. Разборки потом. Трофеи тоже потом. Уводи всех людей за стену. Пленных в баню и поставь караул из легкораненых. Лошадей — коноводам. Всех остальных — на главную стену. Пусть немного стрельцам помогут. Пусть каждый расстреляет по тулу. Затем, как договаривались, посадишь снова всех на лошадей и — к восточным воротам. Вылазку сделаем. Я там буду тебя ждать.

— А как здесь?

— Дальше здесь и без вас разберутся. И вот еще что. Возьми стрелы вот из того монгола.

— Он еще дышит.

— Почему «еще дышит»?

— Живучий, гад.

— Я не это спрашиваю. Мне что, еще и тебя учить? Добей и вырежи. Мне стрелы эти целыми нужны. Потом передашь. Жду тебя у восточных ворот.

Я подозвал Суздальца:

— Помоги Яну заново здесь организовать оборону и возвращайся к своим. Нехорошо, что меченосцы остались без командира. Раненых — к Матрене. Убитых, чтоб не мешали — вон к тому дереву, а монголов пусть выкинут за частокол. Больше, думаю, сегодня здесь не полезут, но, если что накажи, чтобы знали, что делать.

И не оглядываясь трусцой побежал к себе. А за спиной:

— Куда? Убью с-суки. Десятников ко мне! Слушай меня. Спрошу лично. Справишься — станешь сотником, не справишься — трупом. Нет, не монголы тебя убьют. Кто еще не понял? Значит так…».

Ну, все. За эту стену я спокоен.

Уже который час шум битвы не умолкал. В узком проходе без флангов и маневра, монголы встали намертво в лобовых атаках. Я шел по стене, перешагивая через тела, изуродованные мечами и копьями, отсеченные конечности, вывалившиеся наружу внутренности и что-то еще столь же страшное и отвратительное. В воздухе висело какое-то смрадное облако, от которого несло мочой, кровью и какой-то тухлятиной. Я ускорил шаг.

В каморке оказалось темно. Монголы успели плотно законопатить окна и в моем убежище, правда, небольшие отверстия, оставшиеся в стене, все еще позволяли рассмотреть то, что за ней происходило. Не было сомнений, что в битву вступили сами монголы. Они заполонили все пространство у подошвы стены, сноровисто преодолевая горы трупов своих предшественников, а затем ползли вверх, плотно покрывая всю стену своими телами. Было понятно, что не смотря на отвагу и слаженность действий обороняющихся, рано или поздно огромный численный перевес скажется, и монголы прорвутся. Мои люди не выдерживали, смены стали проводиться чаще, но они уже не позволяли воинам восстановить силы, а ярость боя не утихала. Нам во что бы то ни стало нужна была передышка. Что же, эту передышку должен будет обеспечить удар моей конницы и чем быстрее он будет нанесен, тем лучше. Я принял решение и направился к восточным воротам, забирая по дороге лучших стрельцов и людей свободного резерва.

Всадники с нетерпением уже ждали меня. Марцин подошел, ожидая приказа, но я решил вначале пройти вдоль сформировавшейся колонны. У моей конницы мало шансов вернуться и было понятно, что, скорее всего, я направляю их всех на смерть. Заметив у них луки и тулы, приказал первым пяти десяткам их оставить. Они будут на острие атаки и луки будут им только мешать. Остальным оставить только по тулу. Дай Бог, чтобы успели расстрелять даже это. Похвалил тех, у кого у седла увидел монгольские волосяные веревки с крюками. Эти хорошо подготовились к выполнению главной задачи — сваливать вышки, повредив их, насколько возможно, и добить выпавших из «гнезд» монгольских птенчиков. Пока степняки свои вышки восстановят и заменят убитых стрельцов на новых, их воинам, сражающимся на стенах не выстоять под ливнем наших стрел, и они вынуждены будут отступить.

— Слушай меня внимательно, Марцин. Когда выйдите за стену, немного попридержи коней, чтобы ударный кулак успел сформироваться. Никто на той стороне не ожидает от нас такой дерзости и, думаю, что до поворота у леса, прикрываясь завалом над окопом, вы пройдете вообще не замеченными. Как повернете, сразу у леса первым делом выруби вон ту группу. Это обслуга монгольских стрельцов и их смена. Оставлять их в тылу очень опасно, да и их присутствие позволит быстро заменить убитых вами стрельцов и ваш рейд достигнет своей цели только наполовину. Но сильно не задерживайтесь, уходите к вышкам, а легкая конница пусть их там добивает. Сразу определи, кто из твоих будет сбивать с вышек стрельцов стрелами, кто — валить вышки, кто добивать их стрельцов на земле, кто обеспечивать их работу. Не останавливайся, не оглядывайтесь на сбитых с коней или раненых твоих людей. Что смотришь? Это не предательство, это — необходимая жертва, без которой вам не выполнить мой боевой приказ. Понимаешь? Это хорошо, что понимаешь, нужно, чтобы и люди твои это поняли. Когда дойдете до последней вышки осмотрись. Сегодня я думаю, что монголы, глядя на направление твоей атаки, могут перекрыть вам возможность уйти через западные ворота. Тогда разворачивайся и с боем уходи назад. Это тоже будет для них неожиданностью, ведь этот путь длиннее оставшегося. По дороге ни на что времени не теряй. Имей в виду, монголы наверняка пошлют сюда свой конный отряд из тяжелой кавалерии. Это — мощные и хорошо экипированные воины. Если они успеют перекрыть тебе дорогу, вам не пробиться. И наши стрельцы вам помочь не смогут, слишком далеко. И я не смогу, их будет слишком много. Но если успеете проскочить, бейте их, стреляя назад. Бейте по коням, там дорога узкая, создайте из них затор, кучу-малу, а там и наши стрельцы прикроют ваше возвращение. Для этого я собрал на этом участке стены лучших из них. Так что пока еще раз пройдись вдоль своих, еще раз им все объясни, а я пока подготовлю отряд Алексея Щуки на вылазку.

— Что за вылазка?

— Пока вы там воюете, здесь у стены и ворот надо будет зачистить территорию от монголов. Во избежание. Как будете готовы, скажи, чтобы открывали ворота, это будет сигнал лучникам. После начала вашей атаки, пойдет пешая вылазка. Я уйду в свою коморку, помолюсь там, глядишь силы небесные и не оставят нас в этот тяжелый час, и моя…гм… молитва …не окажется для вас лишней.

Я хлопнул «на счастье» по крупу его лошадь и не оглядываясь пошел к подчиненным Алексея Щуки.

Начало атаки получилось, как по писанному. Стрельцы открыли по не ожидавшим этого монголам ураганную стрельбу, ворота распахнулись, всадники выехали и из ворот сразу же выбежал отряд пехоты, который принялся крайне энергично зачищать свой участок. Тех, кто пытался оказать сопротивление быстро добили, тем более что и стрельцы не упустили здесь своих возможностей.

Я бегом бросился в коморку и сразу выбил с помощью заранее подготовленных пропилов два свежих окна. Затем схватил винтовку и стал рассматривать поле боя в прицел, изредка отстреливая наиболее ретивых противников моих всадников. Так незаметно. Человек сорок монгольских стрельцов и их поддержки, что находились у леска, уже были вырублены полностью, большая половина вышек валялась на земле, но дальше продвижение замедлилось. Сопротивление монголов нарастало, но Бельский все-таки дошел до последней вышки. Было видно, что монголы перекрывают всадникам дорогу к ближайшей крепостной башне. Но вот Бельский что-то закричал, отдавая команду и показывая поднятой окровавленной саблей назад. Всадники на ходу перестроились и понеслись в обратном направлении. Их ряды заметно поредели. Копий не видно, одни сабли. Много раненых. Тем не менее они еще останавливаются и в нарушение приказа забирают своих товарищей. Ну что делают?! Только вернитесь, я вами …отхожие места, я… Что я с ними сделаю я додумать не успел. У дальнего поворота появилась плотная стена скачущих во весь опор с копьями наперевес монгольских нукеров. Речь шла о секундах. Если монголы достигнут развилки раньше, чем проскочат к воротам всадники Бельского, моя конница будет легко и быстро уничтожена до последнего человека. Говорил же, предупреждал… Ладно, скулить будем потом. У меня зубы заскрипели, я поднял винтовку и аккуратно выпустил всю обойму в захлестывавшую пространство монгольскую кавалерию. В полусотне метров от перекрестка я устроил то, что и хотел — ту самую кучу малу. Это дало Бельскому несколько спасительных секунд, которых ему явно не хватило. Что говорить, монголы — профессиональные воины. Часть из них сразу стала обтекать образовавшийся завал, другие, отбросив копья, доставали свои страшные луки. Их было слишком много, чтобы я смог что-либо сделать. Но здесь вступили в дело мои стрельцы. Первые мои всадники уже врывались в ворота, когда в небе появилась дымка от наших и встречных монгольских стрел. Монголы смешались, не ожидая такого отпора, поползли с лошадиных тел их раненые и убитые, но и моему арьергарду, несмотря на закинутые за спины щиты, досталось от души. И людям, и лошадям. Но на адреналине они все-таки успели укрыться за спасительными стенами, но не все. Несколько человек остались лежать на дороге. Помочь им мы уже не могли, опасность прорыва через ворота была слишком велика и нужно было в первую очередь ликвидировать именно ее.

Я поплелся к восточным воротам выяснить все до конца. Страшные для меня потери не были напрасными. Отсутствие у нападавших прикрытия позволило моим стрельцам «выйти из тени». Снова «заработали» башни, а меченосцы и копейщики больше не опасались монгольских стрел и сами агрессивно атаковали неожиданно растерявших свой боевой пыл степняков. Наконец, те стали отходить.

Бельскому перевязывали руку, но ранение было не тяжелым. Спас «погон» — пластина стали на плече. Вместе с ним вернулось 74 человека. 63 из них могут продолжить участие в бою. Всех распределили стрельцами. Договорились, что после того, как они расстреляют свои стрелы и стрелы своих товарищей, то перейдут вниз, в качестве стратегического резерва.

Было понятно, что передышка не может быть долгой, но минут 40, а то и час мы получили. Людям уже тащили воду, а местами и еду. Это поможет восстановить силы. Ну, где же этот Апостол?

Мои люди на боевых площадках времени не теряли: выворачивали из стен крючья, затаскивали их вместе с веревками, поднимали лестницы и порубив их «на дрова», швыряли остатки назад за стену, подтаскивали и устанавливали на краю частокола бревна и камни, очищали площадку, засыпая их песком, проводили «переформирование» собственных сил, пробивали новые бойницы в башнях. Наконец, большинство из них просто расселись кто где смог, и закрыл глаза восстанавливая силы.

Передышка оказалась даже немного больше, чем я рассчитывал, но вот монголы снова установили вышки и все началось по второму кругу. За ближайшие пару часов я мог быть спокоен, но что делать потом? Козырей в колоде практически не осталось. Где ты, Апостол? А пока я со спокойным видом прошелся по стене, давая понять, что все идет нормально и по моему плану. А что я еще мог сделать?

На этот раз «татары» дошли до стены быстрее и быстрее поднялись до вершины частокола. Быстрее и монголы выдвинулись им на смену. Стрельцы стали экономнее и берегли стрелы для помощи своим на стене. Я уже решил втихаря побросать гранат вниз, но тут сам услышал разрыв гранаты у дальней стены. Ерема звал на помощь!

Я вырвал последний резерв из двух десятков кавалеристов, схватил Ксюху и снова «вышел» на спринтерскую дистанцию. Но пробегая мимо стены Падеревского никакой тревоги у них не увидел. Это сняло напряжение, но не успокоило. А тут еще и небеса пронзил жуткий волчий вой. Два таких забега за день — для меня было явно многовато. Казалось, что я сейчас упаду и умру. Наконец, спотыкаясь, я «добежал» до воинов Еремы. Они были в моих маскхалатах, но все в крови, как будто их обливали кровью из ведер. Однако стояли спокойно, а, значит, непосредственной опасности уже не было. В сторонке штабелем лежало около двадцати тел убитых монголов и трое живых, но связанных.

— Кто бросил гранату?

— Ерема.

— Где он?

— Вон.

Я повернулся в ту сторону и увидел моего командира разведчиков, который стоял на коленях возле тела своего бойца, обхватив его голову и задрав свою голову к небу. Вместо воя из его горла вырывался уже только какой-то клекот.

— Что здесь произошло?

Ответил тот же разведчик, остальные стояли, опустив голову:

— Монголы пришли, как ты и говорил. Мы их встретили и потихоньку начали резать. Но один успел подать сигнал и нам пришлось вступить с ними в прямую схватку. Здесь Осипа окружило пятеро. Ерема кинулся ему на помощь, но немного не успел, вершок не дотянулся. А он Осипа любил сильно, чуть не сыном считал.

— Ну а потом?

— А потом он их стал всех убивать. Мы то вон троих уже к тому времени повязали, так он с остальными почитай без нас разобрался. Потом кинулся к стене, а там внизу этих еще семеро. Он к ним. И давай их кромсать. Вон, погляди за стеной. Они уже и не шевелятся, а он их все… А двое в стороне были, убежать попытались. Ерема видит, что не догнать ему их, вот он твою железяку в них и кинул. Вон они лежат.

— А сам?

— А сам поднялся, упал около Осипа, обхватил ему голову и давай выть. Даже нам жутко стало.

Я отправил кавалеристов на стену, ведь последний резерв увел. Сам подошел к Ереме, тяжело опустился рядом. Помолчал. Смотрю тот на меня глаза поднял:

— Прости, Ерема, но бой не закончен. Страшный бой, жуткий.

— Понимаешь, Игнач, я чуть-чуть не успел. Чуть-чуть.

— Осипу не поможешь. Потом похороним его, как героя.

— Нет, Игнач. Мы его сами похороним. По нашим обычаям.

А потом опустил свой тяжелый взор на пленных:

— Эти мне нужны будут.

Я молчал. Было понятно, для чего он просил пленных.

— Игнач, отдай их мне. Они мне нужны будут. Они должны проводить Осипа. Игнач?

— Они твои, Ерема. Только отцу Варфоломею не рассказывай. А сейчас поднимайся, распредели своих ребят. Если что, окажите помощь стене, что у озера, я у них вынужден буду часть людей забрать. Тяжело на главной стене.

— Может мы туда?

— Нет, мне нужно быть уверенным за эти стены. С тобой — я уверен.

И я пошел к Падеревскому, тяжело переступая под тяжестью только что сделанного.

На главной стене шел кровопролитный бой и только выучка моих бойцов позволяла еще сдерживать ярость монгольских атак. Но прорывы намечались все чаще. Вот один из монголов даже пробился за спины и бросился на копейщика. Тот ударил его поверх щита, а затем отступил в сторону и с силой всадил копье пробегавшему монголу в спину. Ба, да это же княжий крестник! Но сзади на него уже замахнулся саблей еще один противник, но ударить не успел. Сверху на него свалился один из стрельцов, который чуть не по рукоять всадил ему свой тесак в шею, который вошел в нее с каким-то мерзким чавканьем и жутким хрустом ломаемых костей. В попытавшегося напасть на него третьего монгола с двух сторон вошло сразу две стрелы, ему в шею ударил крюк багра и выдернул уже мертвое тело из свалки. Потом я услышал, как хрустнул под ударом ножа хрящ гортани, тело потащили в сторону, а прорыв тут же закрыли соседи слева и справа. Стена еще держится. Но долго ли ей осталось держаться?

Я знаю, что будет дальше. Проходили. Будет идти час за часом, волна нападающих за волной. Постепенно смертельная усталость начнет притуплять чувства, люди еще будут убивать на автомате, но все больше и больше их будет охватывать непонятная отрешенность и безразличие к происходящему и собственной судьбе. Они буду продолжать использовать свое оружие, и все вокруг будет продолжать происходить снова и снова, но оружие будет становиться все тяжелее и тяжелее, пот окончательно зальет глаза и наконец наступит покой. В это время монголы прорвутся и в ярости от понесенных потерь, начнут крушить все живое, убивая без разбора и жалости за тот страх и ужас, который им самим пришлось перенести. Никого не оставят в живых. Ну, где же ты, Архистратиг? День уже на исходе. Мои люди умирают один за другим, а ты…

И тут на меня накатило прозрение. Никакого явления Архангела без меня не будет. Весь промысел Божий как раз и заключается в том, что я (я, человек из другого мира) нахожусь именно здесь. И Господь возлагает на меня эту великую и ответственную миссию. На меня! Я сегодня и есть Михаил Архангел!

Догнавшая меня мысль потрясла меня. Я бы еще может быть долго стоял в таком состоянии, но здесь прямо перед моим лицом в бревенчатую стену вошла стрела и задрожала своим оперением, едва не царапая мою щеку и возвращая к реальности.

Больше не оглядываясь по сторонам, я двинулся к моей коморке. То ли от осознания ситуации, то ли от лязга железа и криков я ничего не слышал.

Монголы побеждают не за счет своих личных человеческих качеств или какой-то особой боевой подготовки, а за счет преимуществ, которые дают им новые средства ведения войны, (луки, равных которым у противников не было или стенобитные машины, с которыми покоряемые народы до этого не сталкивались) и отсутствие любых моральных ограничений в методах ее ведения и поддержания дисциплины. Бой идет заведомо не на равных. И это именно я (я, и никто другой!) должен, как в свое время Самуэль Кольт и его оружие, «уровнять шансы». Именно я должен все поменять местами и взять на себя грех (возможной) победы за то, что она будет одержана (впрочем, лучше сказать — может быть одержана) за счет иных средств ведения войны, еще не известных этому миру. Я не зря оговариваюсь. Один пулемет против этакой оравы гарантии победы дать не может. Вон, стрельцы мои тоже бьют стрелами не хуже пулемета.

Ладно, хватит сопли распускать. Мои новые окна в каморке снова оказались законопаченными. Ничего, я взял заранее приготовленный топор и выбил еще два куска не до конца прорубленного окна в западной стене моей каморки. В помещение ворвался шум боя, но я уже ни на что не обращал внимания и действовал на автомате. Заправил ленту, установил поудобнее сошки Печенега, скинул на полок под себя полушубок, поворочался на нем и, наконец, прижал приклад к своему плечу. Все куда-то отступило. Был я и был мой враг. Пришло, как всегда, в такие минуты какое-то необъяснимое спокойствие. Такое испытывал не я один и мне доводилось слышать, что именно в такие минуты и рождается офицер, а до этого он только «пацан в погонах».

Пора. Потрудимся, джентльмены.

Первую ленту я «подарил» монгольским стрельцам на вышках. Пули как бумагу прошивали их бревенчатую защиту (только щепа летела), а за одно и их вшивую (в буквальном смысле) бронь и тела. Пять — шесть патронов на вышку и птенчик выпадал из гнезда даже без крика «кар-р». Закончив со «скворечниками» этой стороны, остаток первой ленты выпустил по «группе поддержки» монгольских снайперов. Те прыснули по углам, как цыплята от коршуна. Звякнуло металлом, и первая использованная лента на 200 патронов отлетала в угол. Значит, в оставшейся части пристегнутой ленты их осталось еще 500.

Я развернул пулемет, передо мной была сплошная масса шевелящихся тел, неумолимо напирающая снизу и ползущая по стене вверх. Они идут убивать и, если поднимутся, то убьют всех без пощады. Ну что же, ребятки, в таком случае и вам нужно быть готовыми умереть. И я нажал на спусковой крючок. Вся накопившаяся усталость, горечь потерь, ненависть так долго не имевшие выхода и еще что-то, но уже откровенно звериное вырвались из меня наружу. Пулемет бился в моих руках не останавливаясь, я что-то дико кричал и с каким-то необъяснимым бешенством и радостью полоскал эту толпу огненным смерчем. Щелчок — еще минус лента на 200 патронов, казалось бы, почти сразу — еще щелчок, еще минус 200. Подо мной лежало месиво из тел. Патроны сильные, а штурмующие шли тесной толпой. Каждая пуля убивала и ранила несколько человек. Я развернул ствол и длинной очередью на всю оставшуюся сотню «почистил» стену. Щелчок. Лента кончилась.

Внизу был ад, но наверху почему-то было тихо. Может быть мне уши забило от стрельбы в тесном помещении? Но жуткий ор внизу стены я различал хорошо. Или случилось что? Неужели я не успел?

Я кинулся в двери мимо стоявшего столбом Митяя и выскочил наружу. То, что я увидел, мне сильно не понравилось. И нападавшие и защитники стены стояли ошарашенные и не обращая внимания друг на друга смотрели за стену. Ба, да их застопорило, ёкарный бабай. Я вырвал у отца Варфоломея из рук копье и всадил его в живот стоявшему против него с открытым ртом противнику. Тот завизжал, а я заорал во всю мощь:

— Вали их, ребята. Яжелбица, вашу мать!

Чары развеялись. Рев вырвался из сотен глоток моих бойцов:

— Б-е-й!

— Огненный меч!

— Вали их!

При чем здесь огненный меч я в тот момент не понял, но повернувшись к стене наконец увидел, как стремительно исчезают на боевой площадке бурые пятна монгольских малахаев.

Куда подевалась одуряющая усталость? Стрельцы не жалели последних стрел, окрыленные копейщики и меченосцы действовали так, будто только что вступили в бой, без каких-либо признаков усталости. Монголы были сломлены и последние из них в панике просто прыгали со стены, уже не соображая от ужаса, что результатом таких прыжков может быть только увечье или смерть. Дальше смотреть было некогда.

Я снова забежал в коморку, дал подзатыльник Митяю, чтобы побыстрее приходил в себя и начал выбивать себе окно с другой стороны стены башни. На этой стороне стены бой еще продолжался. Центральная башня заслоняла обзор и не позволяла сражавшимся понять, что произошло, хотя сама схватка уже проходила без прежнего ожесточения. Но мои люди продолжали гибнуть, поэтому я медлить не стал. Вставить новую ленту и расположиться у вновь проделанного окна, много времени не заняло. Первую очередь я снова выпустил по монгольским вышкам. Стрельцы у них классные и могли существенно скорректировать результата моего вмешательства не в мою пользу. Но как только щепки полетели от их бревенчатой защиты, штурм фактически прекратился, а когда я перенес огонь на толпу нападающих, те уже скатывались со стены и начали отступление. Но я не дал им спокойно уйти и под бешенный рев моих бойцов стал расстреливать бежавших. Щелчок и эта лента тоже кончилась.

Я окинул поле боя и сполз с полки:

— Развалинами… Берлина… удовлетворён.

— Какими развалинами?

— А? Потом, Митяй, объясню. Потом. А сейчас пошли отсюда, от пороховых газов не продохнуть.

И опять я увидел не то, что ожидал. Люди не орали, не плясали и не праздновали победу. Кто еще имел силы, торопясь в ожидании нового штурма по инерции лопатами и вениками очищал боевые площадки, перебрасывал мертвых (из нападавших) на ту сторону частокола, помогал перевязывать раненых. Но большинство без сил просто сидели с отрешенными лицами прямо там, где их застал конец битвы. Прямо напротив входа в мою коморку отец Варфоломей на коленях стоял около двух своих людей. Один был уже мертв и его лицо было закрыто, а второй видимо еще жив, и Варфоломей что-то утешительное шептал ему на ухо. Я не стал мешать их прощанию и пошел по стене.

Первым ко мне подбежал Кежай, отвечавший за ее оборону в этой части:

— Тяжко пришлось, Михаил Игнатьевич. Алексей Щука сильно помог, прибежал с большей частью своих людей, ударил по чуть не образовавшемуся прорыву. И Степан Молчун, молодец, последние поскребыши сюда на стену с собой привел. Но, если честно, долго, думаю, все-равно бы не продержались, вовремя ты их …это…

Я ушел от обсуждения этой темы.

— Вижу, все вижу, Кежай. Ты, смотрю, весь в крови, не ранен?

— Это не моя кровь.

— Сильно не расслабляйся. Дай передохнуть людям и займись восстановлением обороны. Эй, Степан Молчун, подойди. За помощь спасибо, но со своими людьми вернись к Марфе и помоги ей, у нее людей мало. Бойцов кормить надо, воды им принести. Без сил воины.

— Сам бы ты передохнул немного. Лица на тебе нет.

— Обойду стену, будет время, передохну.

Алексей Щука встретил меня довольно бодро, но руку от меня за спину спрятал:

— На моем участке стены все нормально.

— А с рукой что?

— Да…, зацепил один … сабелькой.

— Покажи.

— Да забинтованная она уже, раны не видать. Командовать это мне не мешает.

— Не храбрись. Пока тебя действительно заменить некем, но как только затихнет — бегом к Милице, пусть посмотрит. Чуть воспалится — ко мне. У меня есть свои лекарства. Ну, рассказывай, как ты стену бросил, да Кежаю помогал.

— Меня атаковали явно только для вида. Да и атака здесь возможна не по всей длине стены, дальше — засека. А на узком участке что за штурм. Баловство одно. Стрельцы монгольские из вышек поддержать атаку своих не могли, им эту стену за башней не видно, а с местными их стрельцами мы и сами неплохо разбирались. Хорошо помогли бревна на стенах. Как первые нехристи по лестницам полезли, мы им эти гостинцы и отправили. Вон, посмотри внизу, там их лестницы, да тела переломанные. Тогда они и заходили кругами. Прикроются щитами, сидят, кричат нам чего-то, а мои им отвечают. Толку-то, что отвечают, ни те, ни эти все равно друг друга не понимают. Потом те кидаются на стену, но забираются до середины и назад. Убитых своих посчитают и опять под щит кричать. Так и воевали. Один раз только до верха частокола дошли, когда я большую часть людей действительно на помощь Кежаю увел. Но Бог не допустил. Из башни стрельцы хорошо помогли. Дождались, пока монголы до самого верха поднимутся и давай их отстреливать. А этим куда деваться, вниз не спрыгнешь. Много набили. После этого противник наш из-за щитов и не вылазил, только криком извещал своих, что они атакуют.

— А сейчас они где?

— Так, получили, видно, команду отойти. Никого не осталось. Мои даже за стрелами и хабаром вниз слазили. Все тихо.

— Вот и славненько. Ё-пэ-рэ-сэ-тэ.

После боя

Ждать парламентеров с той стороны долго не пришлось. Опять прискакал этот переводчик (как только его в этот раз не пристрелили) и мы снова договорились встретиться на «старом месте» опять трое на трое.

Я отправил Митяя с приказом Алексею Щуке срочно расчистить место у ворот и дорогу на возможное расстояние, а сам начал одеваться к этой важнейшей встрече.

Первым делом надел на себя архиерейское облачение, какого, кстати, в то время на Руси, как я узнал уже после прибытия сюда, еще не существовало. Это, прежде всего саккос (напомню, бело-золотой с красивым рисунком, натуральный шелк с отделкой золотым галуном), такие же по цветовой гамме и материалам большой и малый омофоры (широкие ленты, украшенные вышитыми изображениями крестов) и сулок — платок такой. Правда сулок я сразу пришил к правому рукаву так, чтобы он скрывал ладонь и то, что в ней, а в сам рукав на резинке опустил пистолетик, подаренный Гарри. Береженого Бог бережет. Под саккос одел белый подризник (между прочим, атлас, мокрый шелк, вышивка «золотой» нитью, бахрома). Ну, правда, под него одел кевларовый бронежилет. Тут, как любят говорить дипломаты и политики — «без комментариев». На голову водрузил митру архиерейскую. Но с его формой не угадал. Оказывается, в тот период русские митры были похожи на разные формы короны византийских царей, а я купил этакую полусферическую высокую твердую шапку чем-то сильно напоминающую Большую императорскую корону российской империи. Как потом выяснилось и саккос, и такую митру Константинопольский патриарх начал использовать в своём облачении только после падения Константинополя в 1453 году. Но выглядело впечатляюще.

Под саккос подвесил на пояс мини мегафон на аккумуляторах, причем так, чтобы левой рукой можно было его включать и регулировать громкость, а микрофон шел от митры. Выехать решил на Слоне. Приказал его оседлать и подать к воротам. Сидя верхом на нем через ворота мне было не выехать, а понты требовали появиться перед сынком «потрясателя вселенной» именно на дестриэ. Если честно, то я его для чего-то подобного и брал. Поэтому я предупредил моих сопровождающих, что они выведут моего коня, потом выйду я, затем они, сложив руки, должны подсадить меня в седло.

Видя, что у лесочка остановилась группа монгольских переговорщиков, мы тоже не стали задерживаться. И так уже начинало темнеть.

Вначале все шло как по маслу, хотя и было с нашей стороны сплошной импровизацией. На этот раз я взял с собой Митяя и Матвея. Они чинно выехали на своих лошадях, затем два «гренадера» вывели Слона, а затем появился и я. Как водится — весь в ослепительно белом. Митяй и Матвей подсадили меня в седло, сами чинно также сели в седла, и мы тронулись (слава Богу, дорога от тел уже была расчищена). Но потом начались проблемы.

Пройдя вальяжным шагом метров 5 °Cлон неожиданно остановился и все мои скрытые и явные понукания его никакого эффекта не имели. Матвей и Митяй, не понимая, что происходит, тоже осадили своих лошадей. Пришлось сделать вид, что это было так задумано. Монголов вначале смутило то, что встреча должна произойти в пределах досягаемости стрел со стены крепости и за пределами защиты со стороны собственных стрельцов, но потом, хотя и с видимым недоумением, они решились и подъехали к нам. Главным среди них явно был довольно молодой монгол, в котором мне трудно было не узнать самого хана. Хотя, как говорят, Батый и не обладал талантами военачальника, но трусом, похоже, он не был точно. Правда, и подъехал он третьим, фактически прикрывшись от крепости своими сопровождающими.

Моя задумка удалась полностью. Было видно, что и мой рост, и моя одежда, и моя лошадь произвели на монгольских переговорщиков сильное впечатление. Тем более, что со своих лошадок им все время приходилось смотреть на меня снизу в верх.

Как хозяин положения разговор начал я:

— Сайн байна уу. Здравствуйте.

Хан и третий монгол промолчали, а переводчик ответил за них:

— И тебе здоровья и удачи.

— Что хотел сказать мне Великий Хан?

Переводчик повернулся к хану, но тот молчал и только внимательно следил за мной своими узкими и хитрыми глазами. Потом он что-то резко рявкнул переводчику и тот, склонившись в седле раболепно закачал перед ним спиной.

— Великий хан говорит, что ты и твои храбрые воины должны уйти со своими людьми с его дороги.

— Мне показалось, что его речь была более короткой. Уйти с дороги? С чего бы это? Думаю, что это хану и его «храбрым нукерам» нужно разворачиваться обратно. Дальше для них дороги нет!

Хан снова что-то приказал и вперед выехал третий переговорщик. Он заговорил и переводчик заспешил с переводом:

— У тебя больше нет машины, с помощью которой ты разрушил наши пороки. Это я вот этими руками сломал ее. Мы снова построим наши пороки, мы засыплем вашу крепость горшками с земляным маслом, мы сожжём все, что только может гореть в вашей загородке, а те, кто не задохнется в огне пожалеет о том, что не умер такой легкой смертью. Мы можем не пойти до Новгорода, но все, кто находится в этой крепости должны будут умереть. Только тогда мы уйдем. Великий хан дает вам последнюю возможность сохранить свои жалкие жизни.

— Мне, конечно, как и всем нам, очень страшно от твоих слов. Но я думаю, что ты лукавишь, когда говоришь о возможности построить новые пороки. Ваши китайские мастера убиты, а других придется ждать слишком долго. Скоро солнце растопит снег и вам на болоте придется очень несладко. Тем более, что у вас уже сейчас плохо с едой для людей и кормом для животных.

— Откуда знаешь про мастеров.

— Это я убил их вот этими руками.

— Вот что, Игнач или кто ты там. Тут твои люди считают, что в твоем теле к ним пришел один из важных посланцев вашего Бога. Я убивал служителей вашей религии, я вырезал сердца еще живым вашим священникам, т. е. служителям вашего Бога, и безнаказанно скармливал их собакам. Ваш Бог не покарал меня за это. Я убил твоего верного слугу — «кузнечика» и ни ты, ни твой Бог не помешали мне и не наказали меня. Мои боги сильнее твоего Бога, а тем более их посланца.

— Откуда ты знаешь о том, что считают мои люди?

— Твой человек под пытками ничего не сказал Великому хану, но чародейка хана напоила его своим отваром и против него он оказался бессилен. Он рассказал.

— Чародейка? Наркоманка хренова. Мой человек жив?

— Нет, но даже если бы он был жив, то ты бы его сейчас не узнал. Выколотые глаза, отрезанные уши и пальцы. Его тело долго не хотело верить в смерть, так что пришлось ему помочь. И я сам оказал ему милосердие.

— Значит, это ты убивал служителей нашей церкви?

— Да я.

— Значит, это ты убил близкого мне человека, которого ты называешь «кузнечиком»?

— Да, именно я. И тебя, Игнач, будь ты хоть посланцем своего Бога или просто человек, клянусь, что я тоже убью и вырежу твое еще теплое сердце вот этим моим ножом.

Вид моего собственного ножа в руках этого монгола лишил меня рассудительности.

— Это не твой, это мой нож. И вот что я скажу тебе. Я действительно не из этого мира. Но за все, что ты сделал, за то, что ты убивал моих людей и людей моей церкви, я не буду бахвалиться как ты или откладывать свою месть. Тем более что ты (все видели) — вынул оружие на переговорах.

С этими словами я вытянул к нему свою правую руку, прикрытую платком, и нажал на спусковой крючок пистолета. Грянул гром, и молния ударила в грудь негодяя, затем еще и еще раз. В уже начинающемся сумраке вспышки и грохот выстрелов были хорошо видны и слышны, как в крепости, так и в лагере монголов. Я стрелял пока не кончились патроны. Просто не мог найти сил остановиться. Уже первые пули выбили незадачливого переговорщика из седла, и я продолжал стрелять в его уже истерзанное и бездыханное тело, которое только запоздало дергалось на земле в такт каждому выстрелу. Лошади участников переговоров испугались, стали приседать на бедра, шарахаться в сторону. Хорошо не понесли. Только мой Слон невозмутимо стоял как стоял. Всадники успокаивали коней, а я, пользуясь минутой, решил сказать нечестивцу несколько слов на прощанье:

— Ну что, безумец, помогли тебе твои ляхи? То есть помогли тебе твои боги? Ну кто тут еще собрался убивать служителей нашей…моей церкви?

Переводчик, похоже, немного обмочился, но хан держался достойно и быстро управился с конем. Он уже начал было мне что-то говорить, но я ему не дал:

— Слушай меня, хан.

Здесь мой голос стал приобретать совершенно невероятную громкость и похоже, что остальные мои слова были слышны даже в лагере на болоте. Я поднял свою правую руку жестом боярыни Морозовой (чтобы было видно, что в ней ничего нет), а левой ткнул в валун с выбитым на нем крестом:

— Вот знак моего Бога. Дальше этого знака ни тебе, ни войску твоему здесь пути нет!

Переводчик от страха уже не переводил, но, похоже, что мои слова в переводе не нуждались. Хан был потрясен. Я решил добить ситуацию:

— Переводи, с-сука, если жить хочешь.

— Я сейчас.

— Переводи, гад. Каждый, кого утро застанет в вашем лагере, умрет. Кто бы он ни был, раб или хан.

При этих словах я ткнул в сторону хана пальцем, замолчал и втихую выключил мегафон. Все было сказано, и высшая сила продемонстрирована. Я потянул повод, но Слон, не обращая на меня внимания, продолжал стоять. Тогда я решил не портить картинку и тоже остаться на месте. Видя это, хан с переводчиком развернулись и, погоняя коней, поскакали в лагерь.

Только тогда я обратился к своим:

— Митяй, возьми у убитой змеи мой нож. А ты, Матвей, спустись на землю, сгреби повод моего коня и как можно величавее веди его к воротам. Не слушается меня, собака. Чуть всю малину не испортил.

Митяй лихо соскочил с коня и склонился над убитым. Матвей тоже проникся, взял моего коня под уздцы и тот (вот ведь гад!) послушно пошел за ним к воротам. Остальных лошадей, включая лошадь убитого, Митяй повел в поводу.

В общем-то, ничего особенного больше не происходило. Если не считать уже не скрываемого ко мне «особого расположения» моей армии. Выпученные глаза и приостановка дыхания при моем появлении уже начинали меня доставать.

Но нужно было закончить дело, и я вызвал к себе в штаб начальников всех родов войск и служб. Они собрались быстро.

— Вот что, орлы. Ну и орлицы. Думаю, что штурмов больше не будет…стоп-стоп-стоп…, расслабляться рано. Вы по-прежнему отвечаете за свои участки. Думаю, что ночью монголы со своими союзниками уйдут. Будут уходить второпях и всю ночь. Крепость на это должна молчать! Ни радости, ни восторгов, ни криков, ни песен. Полная тишина, только факелы на стенах. Предупредите людей. Виновные в нарушении этого приказа будут наказаны. Всё остальное вы и без меня знаете. Теперь Бельский, подготовь гонцов в Новгород. Думаю, трех будет достаточно. Пусть возьмут запасных лошадей. Ерема, если утром все будет как должно, проведешь гонцов с лошадьми потайным ходом. По одному пройдут. Если надо — поможешь им со своими ребятами на дорогу выбраться. Нужно известить князя, посадника и Владыку о том, что монголы больше не идут на Новгород, а развернулись и пошли в другую сторону. Нашим людям передать мои приказы. Все свободны. Милица, я переоденусь, возьму лекарства и приду к раненым.

Все вышли, но Митяй задержался. Он передал мне мой нож и, помявшись правда, положил на стол тяжелый кошель.

— Что это?

— Да у этого… у переговорщика, которого ты это…я позаимствовал. Ему уже ни к чему. Ну не пропадать же добру, Михаил Игнатьевич. Тем более (я случайно заглянул), там золото. Передаю, как и должен, в общую добычу.

— Ладно, Митяй. Пусть пока полежит. Вернемся в Новгород, получишь назад. Будет тебе награда за заслуги, как переговорщика. Я смотрю, ни ты, ни Матвей не опозорились. Не то, что этот… переводчик.

— Не знаю, как Матвей, а я хотя вроде и привык уже к твоим штучкам, но такая оторопь взяла… Не приведи Господь.

— Ладно, привыкнешь потихоньку.

И добавил, почти по Ф. М. Достоевскому:

— Подлец-человек ко всему привыкает.

Ё-пэ-рэ-сэ-тэ.

Глава 12. Последние дни

Какой бы ни была хорошей стратегия, время от времени надо посматривать на результат.

Уинстон Черчилль

Суди о прожитом дне не по урожаю, который ты собрал, а по тем семенам, что ты посеял в этот день.

Роберт Л. Стивенсон

Трофеи и гости

С утра я вызвал и направил за стену конную и пешую разведки. Они доложили, что свой стан монголы со своими союзниками покинули. По их словам, моральное потрясение ордынцев было настолько сильным, что они в страхе бросили прямо на стоянке огромное количество своего имущества, в том числе, много возов (скорее всего тех подразделений, что валялись под стенами), несколько верблюдов, пару освежёванных туш быков и около сотни бесхозных лошадей. Я приказал лошадей перегнать к крепости, поручив их заботам Марцина Бельского и Яна Падеревского, а возы под охраной перевезти на поляну и выставить караул. Как чувствовал, знакомиться с их содержимым я пошел сам.

Возов действительно оказалось довольно много, почто 5 десятков. Они заполнили всю дальнюю часть поляны, которую для этого пришлось еще и очистить от трупов людей и лошадей. В первых из них ничего особо интересного я не увидел, но вот третий и четвертый меня поразили. Я понял летописное выражение «Многу корысти взяша». В одном возу доверху лежали церковные сосуды, в основном серебряные, но были и с позолотой и даже явно из золота, дорогие иконы, предметы религиозного культа с драгоценными каменьями, княжеские одежды (в том числе женские), некоторые, правда, в крови. В другом явно везли казну довольно большого подразделения. Как, даже в спешке, могли такое оставить, я никак объяснить не могу. Видимо ужас гнал людей прочь, уносили свое, а тех, кто знал о содержимом этих возов, в живых не осталось. Впрочем, никакого следствия по этому вопросу я, понятное дело, производить не собирался. Я закинул на место полог и вызвал моих основных командиров. Найденное мною их тоже впечатлило. Здесь же решено было создать трофейную команду, содержимое возов разобрать, рассортировать и оценить. Большая работа. Возглавил комиссию Степан Молчун. Под трофеи определили сразу два освободившихся в результате потерь наших помещений.

Но этим дело не ограничилось.

Перед нами стояла огромная работа. Тысячи людей лежали мертвыми у подножия Главной стены, весь овраг, куда оттаскивали во время боя убитых вражеских воинов с крепостных стен, был забит доверху, сотни трупов валялись в беспорядке у стены, обращенной к озеру, десятки останков, штурмовавших крепость лежали у других стен и ворот. Все трупы скованы морозом и припорошены снегом. С этими телами я приказал действовать без особых сантиментов. Их всех предстояло быстро убрать.

Одни воины расчищали место у окопов вдоль поляны перед главной стеной. Днем и ночью они жгли костры, отогревая землю на несколько штыков лопаты, откапывали ее, а потом снова жгли костры и снова продвигались вглубь и в ширину будущих братских могил. Возле них складировали поленницей голые трупы монголов и их союзников. Голые, потому что их всех раздевали догола. Тела убитых при этом, выполняя мой приказ, особо не щадили. Стрелы, например, просто вырубались из них. Оттаивать трупы не было ни сил, ни времени, ни желания.

Снятые вещи скопом складывали на носилки и оттаскивали в специально освобожденные помещения, в которых сутками напролет топились мои буржуйки, поддерживая высокую температуру.

С оттаявшими вещами работал небольшой отряд особо доверенных лиц. Они первыми обыскивали их и изымали все металлическое или имеющее ценность. Железо отсылалось на кузню, а цветные металлы, камни, изделия и монеты передавались двум работавшим здесь же женщинам, которые тщательно отмывали их и после сушки складывали в деревянные ведра. Эти ведра под охраной относились в штабной корпус, где, после разборки трофейных возов, уже только четыре представителя всех родов войск под руководством Степана Молчуна сортировали и оценивали трофеи.

Затем проводилась первичная сортировка одежды и обуви.

Отдельно откладывались шелковые рубахи. Их отправляли в прачечную в первую очередь, поскольку они тоже представляли особую ценность. Дело в том, что стрела причиняет серьезные ранения не столько тогда, когда попадает в человека, сколько тогда, когда извлекают из него ее наконечник. Шелковую рубаху стрела обычно просто затягивает в рану и это позволяет вытаскивать ее наконечник, во-первых, значительно легче, поскольку такой наконечник оказывался обернутым шелком, а во-вторых, без особых дополнительных повреждений тела.

Тряпье складывалось в мешки, а остальную одежду направляли на стирку или очистку. Никто не одел бы на себя стеганый халат с косым запахом и узкими длинными рукавами, но стеганые штаны и сапоги пользовались большим спросом. Кроме того, большинство убитых врагов не были монголами (все те же половцы, мордва, булгары) и их одежда не вызывала неприязни, поскольку была в ходу на пограничных землях и до этого.

Отдельная похоронная команда под руководством отца Варфоломея занимались нашими погибшими. Здесь отношение к телам было иное. Их хоронили обмытыми, одетыми, в боевых поясах, но без оружия и доспехов. (Впрочем, того и другого теперь у нас было невероятное количество и гарантировать этого я не могу). Одних, согласно их национальным традициям, торжественно предали огню (отец Варфоломей покривился, но тела отдал), других — по обычаям христианским. И никаких братских могил.

Надо было срочно освободить проезд к крепости со стороны Новгорода. Уже на второй день для этих целей выделил артельным почти сотню бойцов. Половина этих людей — начала работы от ворот башни, а вторые по подземному ходу (что его теперь прятать), вышли на другой конец засеки. Правда он был не так уж и далеко, за поворотом соседнего холма, а дальше мы дорогу не заваливали. И те и другие работали ударно и весь световой день, но только на шестой день освободили проезд. Первый мой обоз из Новгорода уже ждал этого.

А тут в разгар всех этих событий прибыл князь, причем с совершенно крохотным окружением (сам князь — десятый). Видно, что свою поездку он в Новгороде не афишировал.

Александр Ярославич покосился на плотно утыканную монгольскими стрелами стену, на поленницу еще не захороненных до конца трупов, на уставших от тяжелой работы на морозе людей и, все понимая, только покачал головой:

— Славная была битва. В Новгороде во всех церквях молебны благодарственные идут. Имей в виду, Владыка тоже тебя навестить собрался. Вот я вернусь, а он выедет. Хотя я вижу, что мы не совсем вовремя, но ты сам должен понимать, иначе я не мог.

— Хорошо, что приехал. Дело одно важное нужно сделать, Александр Ярославич.

— Я так понимаю, что сделаем его, а дальше сильно задерживать ты меня не будешь.

— Я мог бы соврать, княже, но сам видишь, сейчас мне не до гостей. Вернусь в Новгород, на неделю к тебе приеду, обо всем и обо всех поговорим.

— Надеюсь ты понимаешь, что войско твое с тобой в Новгород вернуться не может.

— Я все понимаю, князь. Оно в Новгород не вернется. Вернутся только тяжело раненые, но они будут размещены в моем доме. Инвалиды вернутся, но о них я с Владыкой поговорю. Сам понимаешь, я не могу их бросить.

— Потери большие?

— Убитыми на сегодня 278 человек. Еще 39 — тяжелых. Думаю, половина не выживет. Я каждый день у них, может еще кого с того света и смогу вытащить. Из остальных — лежачих раненых 87 человек. Половина останутся инвалидами. Остальные из лазарета ушли, боятся от своих отстать. Только на перевязки и приходят. Этих много, но восстанавливаются быстро. Я Милице в этом как могу помогаю.

— Ну, сотня тяжело раненых да инвалидов для такой битвы немного. Да это и не войско.

— В Новгород я повезу их не единым обозом, чтобы не привлекать внимания. Сам тоже постараюсь людям глаза не мозолить. У купца дел много.

— Спасибо тебе. Боялся я этого разговора, думал, что не поймешь, а все мы, и я, в первую очередь, стольким тебе обязаны.

— Да пустячки. Я все это заранее знал.

— Ну ладно, и ты знал, и я знаю. Привез тебе бумаги на твое воинство. Все с нужными подписями и печатями. Кстати, а я тебе зачем?

— Не, ну ты князь что, уже назад собрался? Так не пойдет. Давай, как всегда, вначале банька, потом обед, потом сядем у меня за кружечкой стоялого меда, да всё и обговорим.

— Нет, давай сегодня все решим, чтобы я успел до вечера в обратный путь тронуться. Нельзя мне Новгород сейчас покидать. Да и это…, в общем отец приехал.

— Как скажешь, княже. А что отец приехал, так это просто замечательно, поскольку подарок у меня больше не тебе даже, а именно ему.

— Подарок? Отцу?

— Подарок — тебе, а от тебя — отцу.

И здесь я рассказал Ярославичу, что захватил в полон шесть сыновей знатных монголов и еще одного постарше, который оказался чем-то вроде дядьки при них. Снова стал объяснять ему, что монголы пришли надолго, и что с ними Ярославу Всеволодовичу, отцу Александра, надо будет свои отношения устанавливать. Тем более, что Ярослав должен будет уйти из Киева и по старшинству занять владимирский великокняжеский стол, а грызня князей с приходом монголов не прекратится. Сказал, что знаю из верных источников, что Батый создаст на завоеванных территориях новое государство — Золотую Орду. Знаю, что после Западного похода, он будет вызывать к себе русских князей и утверждать их право править теми или иными территориями и если не будет желания получить новое нашествие, то придется ехать. Только пусть сейчас к ним в союзники не набивается. Плохо монголы с ними обойдутся.

Я знал, но не стал ему говорить, что в 1243 году Батый прекратит Западный поход, узнав о смерти великого хана Угэдэя, поскольку все чингизиды обязаны были явиться на курултай, для выбора нового правителя. Встал вопрос о том, что делать с отрядами мордвы, булгар, половцев, русичей и некоторых других народов, что были включены в войска после покорения соответствующих территорий? Проблема в том, что эти отряды уже умели воевать по-новому и хорошо знали все монгольские военные секреты. Без присмотра они наверняка не только могли бы много чего натворить в уже завоеванных монголами землях, но и решиться выступить против самих завоевателей. Тогда монголы стали последовательно приглашать такие отряды и объявлять их командирам о том, что поход окончен и воины могут с награбленным возвращаться домой. Оставшиеся видели, как эти отряды уходят и успокаивались. Однако каждый такой отряд через пару переходов (т. е. через 40–50 километров) подвергался мощному и внезапному нападению монгольских туменов и уничтожался подчистую. Так что быть на стороне таких победителей не всегда оказывается хорошо. Но вернусь к разговору с Александром:

— Я хочу, чтобы первым Батый пригласил к себе именно твоего отца. Чтобы утвердил его Батый и на Владимирском, и на Киевском княжении.

— И как же ты хочешь этого добиться?

— Для этого нужно, чтобы ты, Александр Ярославич в этот свой приезд «купил», а я «продал» тебе, причем за большие деньги жизнь этих пленных, прямо у них на глазах. Причем дорого, очень дорого. Где-нибудь за 20 новгородок каждого.

— Извини, Михаил Игнатьевич, но у меня и денег-то таких с собой нет. Да и не с собой…

— Ты не понял, Александр Ярославич. Я же говорю о подарке. И торг, и продажа будут только для вида.

— Но у меня и для вида…

— Деньги я сам тебе выделю. Дело не в деньгах. Нужно, чтобы они реально поверили, что ты их от смерти спас и большие деньги за это выложил. А после покупки, ты с них сам веревки снимешь (куда им бежать), ножи вернешь, ну и относится будешь с уважением.

— Ты что мне предлагаешь? Они — враги.

— Ох, Ярославич, поверь мне. Не смогли мы этих врагов победить, значит надо думать о выживании русичей. А ради такого и с врагами придется дружбу заводить и собой ради этой дружбы жертвовать. Постарше станешь — поймешь.

— Никогда такого не будет.

— Эх, Александр Ярославич, знать бы наперед, что будет. А если я тебе скажу, что ты сам по доброй воле всего через 13 лет побратаешься с сыном самого Батыя и станешь для хана приемным сыном? Что рот разинул? Будет такое. Будет![20]

В общем, сам объяснишь «купленным» пленным, что в Новгороде передашь их твоему отцу с одной целью — вернуть их своим родителям. Такого никто, и монголы тоже, до самой смерти не забывают. Для чего все это? А для того, чтобы приехал Ярослав в Орду и уже была бы у него там, если не опора (а возможно и такое), то какая-никакая, а поддержка. Остальное пусть его серебро делает. А серебра ему потребуется много. Но тут уже без меня. Мне серебро самому нужно, чтобы свои проблемы и проблемы моих воинов решать. Я и так…

Такого от меня Александр не ожидал. Но дошло.

Порепетировали мы с ним немного и решили не затягивать. Прямо в штабном домике расстелили на пол медвежью шкуру под ноги князю, надел Александр на себя княжескую епанчу без рукавов, украшенную мехом и даже, похоже, драгоценными камнями (нашел я среди трофеев по размеру), расставили мы кубки с медом и вроде ведем беседу. Я вызвал своих телохранителей и велел привести им из бани пленных, а Гаврило Олексич «со товарищи» как обычно разместились на скамейке у входа, держа руки на рукоятях своих мечей. Пришел и мой толмач. А тут и пленных привели. Макушки и волосы у них над бровями выбриты, посередине, над переносицей, оставлена узкая и длинная, «ласточкиным хвостом» раздвоенная челка, а длинные волосы сзади заплетены за ушами в несколько свернутых кольцами кос, завязанными чем-то типа бус из жемчуга. На ногах сапоги из юфтевой кожи, с прямыми голенищами, да на толстой подошве, но с загнутыми кверху носками. Правда, не у всех. У двоих на ногах были меховые унты.

Я на них посмотрел, и такая злость меня взяла. Завелся с пол-оборота, стал орать, что они отродье дьявольское, что пришли на нашу землю и убили много дорогих моему сердцу людей и что сегодня я окроплю могилы моих родичей их кровью. Толмач им перевел, добавив, чтобы они готовились к смерти. Но тут князь поднимается, смотрит пленникам в глаза (а они, вот смехота, чуть ли не одного с ним возраста) и говорит, что убивать пленных не следует. Я, естественно, ни в какую. Ткнул пальцем в старикашку ихнего и говорю своим, мой, мол, пленный, что хочу, то с ними и делаю. Выводите, кричу, во двор для начала этого, да там ему голову и срубите. Смотрю, а те, похоже, всерьез решили мой приказ исполнять. Хорошо, князь вмешался, предложил повременить с казнью и заявил, что он готов выкупить жизни пленников. А те стоят и не дышат. Давай мы с князем торговаться. Пленные замерли, бледные, глазами лупают, понимают, что если не сторгуемся, то конец им. Даже переводить этим гадам ничего не потребовалось и так все понятно. А князь что-то разгорячился, за каждую серебрушку бьется. Забыл, видать, что деньги-то мои. Пришлось его ногой пнуть. Олексич заметил и сразу меч потянул, но князь очухался, махнул тому рукой, а сам «пошел на уступки». Наконец, сторговались по 20 новгородок за голову. Гаврило Олексич сидит, глаза как два чайника, ничего понять не может, но, слава Богу, помалкивает. А мы с князем ударили по рукам. Его дружинники затащили в комнату бочонок, я им попытался помочь, но бочонок из рук выскочил (тяжелый зараза), упал углом, донышко выскочило и серебро раскатилось по медвежьей шкуре. Я, конечно, заранее донышко топориком-то поправил, но все выглядело натурально. Одно плохо, смотрю, а у Гаврилы Олексича глаза вот-вот наружу выпадут. Князь-то с собой серебра не брал! Но вижу, что-то до боярина доходить стало. Наконец-то. Чуть всю малину не испортил.

В бочонке было два пуда. Я вернул сдачу новгородками, а в довесок передал князю пояса пленных с их ножами. Сабельки-то их на поле у стены остались. Затем я оставил князя с охраной и толмачом наедине с пленными, а сам вышел (с разрешения князя) с Гаврилой Олексичем. В том разговоре, что у Александра с пленными должен был состояться, мое присутствие было неуместным, а мне с Гаврилой Олексичем как раз один вопросик решить надо было. Не откладывая.

Мы пошли с ним прогулочным шагом в сторону конюшни. Я извинился, что не успели мы с князем его предупредить и хорошо, что он сам все вовремя понял. А потом перевел разговор на самого Гаврилу:

— Тяжело, наверное, тебе, Гаврила Олексич, коняжку-то под себя подобрать. Сам весишь немало, да бронь, да на коня бы защиту?

— Это так. Какого не возьму, долго нести меня не может. А ты это к чему? Не твоя забота и нечего в душу лезть.

— Понимаешь, Гаврило Олексич, видение мне было. Не поверишь, будто ты на громадном коне прямо на свейский корабль по сходням поднялся и рубился на нем не слезая.

— Наговоришь тут. По сходням. На корабль. Ну накрутил.

— Может и накрутил, а может и не накрутил. Но один из элементов видения сегодня сбыться должен. Ты не оборачивайся, ты сюда смотри. Вот что, Гаврила Олексич, получил я тут не так давно от одного неизвестного мне храброго воина маленький подарочек. Жизнь. Вот в виде этих двух стрел. А вот эту стрелу я у тебя из тула украл. Вот, а теперь найди где какая? Молчишь? Правильно делаешь. Хочу вернуть их все три тебе, да с отдарочком.

С этими словами зашел я в конюшню и с двумя конюхами вывел дестриэ. Уже оседланного и с навешанными элементами защиты.

— Опробуй, как тебе.

Потряс Гаврилу Олексича мой отдарочек. Машинально взял он повод, а конь-то будто настоящего хозяина и твердую руку наконец почувствовал, потянулся к нему и ткнулся губами в щеку. Признал, гаденыш. Не буду даже вспоминать, как он надо мной измывался.

— Вот видишь, а то какой из меня наездник на такой махине. Курам на смех. Только его погонять сильно нельзя.

— Я знаю все про эту лошадь. Даже мечтать не смел. Нехорошо брать такие подарки, но и отказаться сил нет.

— Я тебе коня не для красоты, а для войны дарю.

— Ты только это, про стрелы-то князю не говори, не разрешал он нам вмешиваться, да не удержались мы, приказ его нарушили. Скажи, что за обучение орлов твоих подарил. Если спросит.

— Слушай, Гаврило Олексич.

— Зови Векшей.

— Слушай, Векша, а как вы смогли в эти завалы сплошные пролезть, да еще и следов никаких не оставить?

— Как-как. Каком кверху. Немного метель помогла. Как-нибудь потом расскажу. Вот наш дружинник бежит, видно разговор князь со своим приобретением уже закончил. Гы-гы-гы. Ну и шутники вы с ним на пару. Старый, да малый.

А потом вдруг нахмурился, опустил голову и выдавил из себя:

— Одно скажу тебе, Михаил Игнатьевич, я всегда буду гордиться тем, что был знаком с тобой. То, что ты сделал… Ты для меня теперь второй после моего князя. Я бы тебе это и без твоего подарка сказал, да знаю, что может и случая-то больше не подвернется. И это… прости меня за все прежнее.

— Спасибо, Векша. Знаешь, а я ведь тебе такие же слова сказать хотел.

Дошли мы с ним до моего штаба едва не обнявшись. Князь сиял. Ну что сказать, молодой еще. Потом покосился на нас и на мой подарок и даже рот было открыл, но ничего не сказал. Руки у пленных уже были развязаны, пояса возвращены (но пока смотрю без ножей), рожи тоже покрасневшие. Еще бы, переживи такое. Меня увидели отвернулись, а князь, будто не заметив этого, отправил их в сопровождении своих людей к воротам. Переодеться я ему не дал, мало того, княжеские одежды, что в трофеях нашел, все тоже ему сложил. Нам они ни к чему. Пусть их носят новые владельцы, кто на такие одежды право имеют. На дорогу выделил князю еще пару саней (больше у него людей стало), припасов, да овса. Слона-то, в основном, овсом кормить надо.

Когда их кавалькада отъехала, я махнул рукой ей на прощанье и направился по делам, которых было действительно невпроворот. А в голове не проходило. Надо же, «Векша». А ведь летописный герой, во время невской битвы действительно по сходням на шведский корабль заехал и показал им там кузькину мать. Вот ведь, «всегда гордиться буду». А ведь искренне сказал и подарок здесь не при чем. Лестно.

А через несколько дней действительно Владыка приехал. Но этот пробыл целый день и остался на ночь. Все осмотрел, своими руками пощупал, со своими поговорил, потом с простыми воинами побеседовал, а затем и до меня, грешного, очередь дошла. Со мной закрылся от всех до позднего вечера.

Начало беседы не предвещало мне ничего хорошего.

— Как же ты, Михаил, посмел себя за Михаила Архангела выдать? Где взял и как посмел на себя одежды священные надеть? Знаешь, что за святотатство по Русской Правде полагается?

— Что за святотатство полагается я знаю. Только не было никакого святотатства. Позволь с тобой, Владыка, быть полностью откровенным.

— Слушаю.

— Во-первых, надо признать, что не сдержал бы я своими силами Батыя. Продержаться еще немного смог бы, но сдержать бы не сдержал. Ни стрел, ни людей бы не хватило. И у Батыя выхода не было. Потери огромны, а виновные за это наказания не понесли. Он хоть половину бы своих людей положил, но крепость бы нашу взял. Иначе авторитет его сильно упал бы, мог бы, думаю, и места хана лишиться. При отступлении одно его могло оправдать — вмешательство на глазах у всего его войска сил небесных. С ними никому из людей не справиться. Само войско отказалось бы двинутся дальше. А тут прочитал я еще в Константинополе записки одного араба Ращид ад-Дина, в которых он пишет: «Обычай и порядок у монголов таковы, что весной и летом никто не сидит в воде, не моет рук в реке, не черпает воду золотой и серебряной посудой и не расстилает в степи вымытой одежды, так как, по их мнению, именно это бывает причиной сильного грома и молнии, а они этого очень боятся и обращаются в бегство». Понимаешь, Владыка, больше всего они боятся грома и молнии.

То, что Рашид ад-Дин еще только родится лет через двадцать я, понятно, уточнять не стал.

— И что?

— Вот я им и устроил «гром и молнии». После такого ни один монгол не осмелился бы нарушить отданный им мною приказ. Даже если бы Батый им головы отрубать начал. Только хан и сам сильно струхнул. Хотя молодец, собака, сильно этого не показал.

— Ты что же, врага молодцом называешь?

— Мужество, Владыка, оно и у врага мужество.

— Что за одежду на себя напялил?

— Так из Константинополя привез. Все хотел тебе передать, да тут то одно, то другое.

— Не ври мне. Передать он хотел. Ты с самого начала планировал ее использовать против недалеких кочевников.

— Не такие уж они недалекие.

— Значитца, о самих планах уже не споришь?

— Не спорю Владыка, но планы эти возникли в самый последний момент. Выхода у меня не было. А одежды — вот, посмотри.

— Говорят, ты гласом небесным разговаривал и молнии метал?

— Слушай больше. Со страху, да от суеверий чего только не покажется. Ну поорал немного, да гада одного прибил.

Владыка рассматривал новые для него одежды долго. Потом свернул их и меня уже не спрашивая, демонстративно сложил их в свою сумку:

— Ладно, что «во-вторых»?

— А во-вторых, Владыка, как думаешь, если бы взял Батый нашу крепость, то куда бы пошел?

— Куда-куда, к Новгороду, куда еще.

— А выстоял бы Новгород против такой силы? Чего молчишь?

— Ну, … с Божьей помощью…

— Да ладно тебе, Владыка. Себя-то что обманывать? Тут кроме нас с тобой нет никого. Нет, не выстоял бы. Вон какие княжества пали. Сейчас монголы в сторону степи пошли, но придут в себя и через два года вернутся на русские земли, захватят Черниговское, Киевское и Галицко-Волынское княжества. А потом на Запад пойдут, захватят Аланию, Польшу, Моравию, Силезию, Венгрию, Болгарию, Боснию, Сербию, Далмацию…

— Откуда знаешь?

Вот ведь попался я. И как я так завелся? Пришлось выкручиваться:

— Так мы тут одного важного монгола захватили. Он все планы и рассказал.

— Ну, планы — это еще только планы…

— Так-то оно так, конечно, но свои планы на эту зиму они полностью выполнили. Только Новгорода не взяли. Потому что не дошли. А не дошли, потому что…

— Ну ладно, ладно тебе.

— Так что речь шла не о святотатстве, Владыка, а о военной хитрости.

— Ловко ты все перевернул. «Военная хитрость». Не знаю как в Новгороде оценят эти твои хитрости.

— А откуда в городе о них вообще узнают?

— То есть как?

— Воины мои назад в Новгород не пойдут. Нечего им там делать. Они свое дело здесь сделали. Из боеспособных и тех, что на свои родные земли вернуться не захотят (а где они эти земли) отправлю два отряда — один в Рязанское княжество, другой — в Суздаль. Там почти никого из защитников не осталось — пусть помогают. Им рассказывать о прежнем своем положении рабов, да то, как они изгоями оказались не с руки. Значит и о битве этой им тоже болтать резону не будет. Из раненых поедут в Новгород только тяжелые и инвалиды. Эти пока поднимутся, у новгородцев другие проблемы на уме будут. Тех бойцов, что смогут восстановить боеспособность — я со временем тоже из Новгорода уведу. Инвалидов, правда, попрошу тебя помочь мне по монастырям распределить, а там им сильно болтать не дадут.

— Подожди, «по монастырям». Там, сам же знаешь, «с улицы» монастыри в монахи не берут. Ну одного-другого я бы, ради наших отношений и твоих подвигов, пристроил бы за ради Христа, но у тебя инвалидов будет не меньше двух десятков.

— Больше, чем два десятка. Тех, кто сможет своим делом заняться я сам «обустрою», но и в этом случае человек тридцать-сорок надо будет по монастырям раскидать. Нечего героям этим на твоей паперти делать. А вклад каждый такой монастырь получит значительный, чтобы никто (никто!) не смог людей этих куском попрекнуть. Вон, весь угол занят предметами религиозными. Там и настольные кресты, и иконы в ризах, и светильники, и кадила, сплошь только серебро да золото, да каменья драгоценные, есть книги редкие, и прочее. На них не один монастырь от фундамента до маковок церквей построить можно. Будет на что монастырям и земли прикупить, и холопов, если нужно… Только одна икона… Михаила Архангела…она у меня останется. Нужна она мне.

Владыка хмыкнул и прошел к аккуратно сложенным сокровищам. Вскоре он забыл про меня, все перебирая вещи и покачивая головой. Когда он обернулся, все лицо его было мокрым:

— Знаю я многие из этих вещей, знал их хозяев, церкви и монастыри, что ими владели…, знал… Тяжелая доля им досталась. Жаль их.

— Думаю, что от этого вещи эти только добавили святости.

— Здесь спорить не о чем. То, что ты смог их отбить у Батыя дорогого стоит. А за монахов твоих и половины всего этого будет за глаза.

— Тогда остальное примешь, Владыка, в дар церкви нашей от нас, рабов ее, живых и мертвых.

— Это дорогой дар, дар от сердец ваших, а потому богоугодный.

И уже совсем смягчившимся тоном продолжил:

— Но ведь здесь крепость останется. Поедут люди, увидят, все станет ясно.

— Во-первых, Владыка, не увидят. Часть моих людей (в основном, славяне) решили два погоста, т. е. селища здесь поставить. В нескольких верстах отсюда. Уже сейчас начнут возить туда бревна с этой крепости, а на месте из них собирать частокол, да дома. Народ такой, что за лето все перетащат, ничего не оставят. А пустые ямы в здешних условиях долго не простоят. Через два года вообще мимо проедешь и не узнаешь, что тут когда-то крепость была, да что люди такой толпой здесь целый год жили. Во-вторых, Владыка, люди по этой дороге уже не скоро поедут. Куда им ехать и зачем? Раньше купцы ездили в Новый Торг, а теперь нет Нового Торга. Сплошным покровом разоренные земли. Пожарища, да тлен. Теперь купцам за зерном или еще зачем в сторону Пскова ехать надо. А просто так кто в наши дни по свету путешествует?

— А что я митрополиту Кириллу скажу? Ему правду говорить следует.

— Правду и скажи. Во-первых, скажи, что теперь все уверены, что именно его, митрополита, молитвами враг до Новгорода не дошел. А это очень важно для укрепления веры в нынешних условиях. Что может быть важнее? Во-вторых, отметь, что я в разговоре с Батыем прямо запретил ему не то, что убивать, но даже обижать священнослужителей. Это он хорошо понял, поскольку, конечно же посчитал, что разговаривает… скажем так, не совсем с обычным человеком. Одно могу сказать, что дошли мои слова до самой его печенки. Пройдет время, и митрополит наш получит от монгольского хана ярлык (такую охранную грамоту) на свободу вероисповедания, освобождения от дани и на неприкосновенность церковного имущества[21].

— Думаешь, приход монголов — это надолго?

— Надолго. Но не навсегда!

— Что ты тут заладил «во-первых», «во-вторых». Откуда знаешь?

— Ну что ты, Владыка, спрашиваешь? Видение мне было. Видения мои обычно сбываются. Хотя можешь митрополиту про ярлык и не говорить, но то, что это так и будет, это точно. Как точно и то, что отношение монголов к нашим священнослужителям с этого времени начнет сильно меняться. Они будут опасаться убивать их. Если, конечно, сами священнослужители, такие как отец Варфоломей и мужественные люди его, не выйдут против монголов с оружием в руках. Кстати, спасибо тебе за них. Может, наградишь их как-то? В сане поднимешь что ли или еще как?

— Посмотрим.

— Посмотри. Тем более, что с их слов они у тебя уже отпросились и из них тоже никто в Новгород не вернется.

Владыка кивнул, но не унялся:

— А твои обозные?

— Практически все сани и телеги уйдут с отрядами в Рязань и Суздаль. Свое присутствие в Селище я ликвидирую. Мельницу уже немцам продал.

— Знаю.

— Этот год буду жить в своем доме. Жить буду тихо, выхаживать раненых, из ремесел оставлю только свечное производство. А через год-другой и сам потихоньку уйду. Так что из всей этой истории, думаю, от моего имени останется только память об Игнач-кресте, как месте, до которого монголы дошли, а потом почему-то развернулись и ушли. Через поколение о том, кто такой этот Игнач, уже мало кто и вспомнить сможет (так, легенды в отдельных семьях останутся), а лет через 50 и сам Игнач-крест будет только в людских воспоминаниях и мало кто будет точно знать где он расположен.

— Неужели о такой битве сами монголы никаких следов не оставят?

— Не оставят. С письменными трудами у них вообще плохо, а в тех ихних летописях, что у них о времени нашем будут написаны, вряд ли будет упоминаться что-либо о столь бесславном сражении с ратью рабов, в которой у них было по100 нукеров на одного противостоящего им раба и которую, тем не менее, они проиграли.

— Убедительно.

— Ну вот, ты и повеселел, Владыка.

— Потому повеселел, Михаил…Игнатьевич, что не разочаровал ты меня.

— Ну, а теперь-то пойдем в трапезную?

— Нет, пусть сюда принесут. Негоже пастве видеть, как ее пастырь божий с непонятным купцом стоялый мед пьет. И пьет неумеренно. Да и рассказы твои не каждому нужно слышать.

— Без вопросов, сейчас прикажу.

Утром Владыку тихонько отнесли в сани, укутали шубами, еще на двух санях уложили «дополнительную поклажу от купца» и его обоз неторопливо тронулся в обратный путь.

Вот такой вот оборот, ё-пэ-рэ-сэ-тэ.

Планы на будущее

В штабе собрались все командиры родов войск и служб. Я сразу перешел к делу:

— Вам назад в Новгород возвращаться нельзя. Во-первых, монголы могут в дальнейшем возложить на город ответственность за ваши действия, а, во-вторых, сами новгородцы встретят вас без особой радости, поскольку свою задачу вы выполнили, а теперь что с вами делать они скорее всего до сих пор решить не могут. Вы становитесь для них неприкрытой угрозой. Выход один: либо разбиться на мелкие группы и разойтись каждый в свою сторону, либо сохранить себя, как боевую единицу и организовано уйти на территорию других княжеств. Думаю, что сторонники будут и у первого, и у второго варианта. Вон, поляки (не все, но многие) уже спрашивали, когда им можно будет отправиться на родину. Как их сопровождающие от князя подъедут, так и отпущу. Другие вон по своим селищам разойдутся, да в два новых погоста, что Молчун и Ян построить собрались. Наверное, будут и другие. Но большинство все-таки за второй вариант. Эти уже почувствовали вкус победы, поняли свою совместную силу. Им уже понятно, что только вместе они смогут рассчитывать на значительные изменения своего положения, а возврата к прежней жизни не хотят. Они обрели новую семью и новую веру.

— Ну и куда податься?

— Куда податься? Нашествие Батыя прошлось по нашим княжествам жуткой косой смерти. Десятки разрушенных городов, сотни сожженных погостов. Но страшно даже не это. Наиболее сильного и трудоспособного населения практически не осталось. Мужчины выбиты на полях сражений, перебиты при захвате поселений или погибли в хашарах. Молодые женщины или убиты при штурмах, или уведены в полон. А тем, кто сумел спрятаться и остался в живых нечего есть, негде укрыться от холода и болезней. У них нет защиты, а в этих условиях всегда появляются твари, которые будут отнимать у людей последнее. Вы даже не представляете сколько горя и насилия продолжает причиняться людям на этих землях. И не к кому обратиться. Наибольшие потери понесли рязанские земли. Там нет таких лесов, как у нас, и людям негде было надежно спрятаться.

В комнате стояла абсолютная тишина. Все слушали затаив дыхание.

— Многие боярские и даже княжеские роды в захваченных княжествах перестали существовать. Вон, из рязанских князей считай один чудом остался — Ингварь Ингваревич. Что уж тут о боярских родах говорить? А сколько у него людей осталось? Ну, человек 15, от силы 20 его малой дружины (остальные оставались в Рязани, когда он за помощью ускакал). Добавим немногочисленных гридней гарнизона Переяславля Рязанского. Ни боярских ратников, ни воев других князей не осталось. Разве что кто по мелочи. Хорошо, если под его рукой сотня наберется. Что это для земель целого княжества? Кто охранять их будет, кто людей защитит? А хозяйственные проблемы? Кто в бывших боярских вотчинах порядок наведет? На чем землю пахать, если ни лошадей, ни коров, ни иной живности у смердов практически не осталось. Что в землю кинуть, если монголы забрали все подчистую, а то, что не смогли отобрать, то сожгли? А если где что-то и осталось, то голодные люди, не задумываясь о будущем, могли просто съесть зерно, чтобы сохранить свои жизни. Кто поможет женщинам и детям отстроить жилища? Кто протянет им руку помощи и поддержки? В этом вижу ваше дальнейшее предназначение.

— Но многие из нас не славяне?

— Кто об этом будет сейчас вспоминать? У всех одна беда, единое горе. И если тебе в таких условиях протянут руку помощи, то у кого хватит совести плюнуть в нее?

— Это так.

— Но нужна не только забота о телесном. И твои люди там нужны, отец Варфоломей. Кто даст людям силы и веру? Кто утешит их в их страшном горе? Посекли всех священнослужителей рядом с их паствой.

— Я уже говорил тебе, что я испросил благословения для себя и своих людей у архиерея. Не пойдут ваши отряды, мы одни пойдем.

— Одни не пойдете. Добро — оно с кулаками должно быть. Вон Архистратиг Михаил с мечом огненным на ликах изображается.

Мои командиры при этих словах переглянулись и уставились куда-то в землю. Я сделал вид, что этого не заметил.

— Значит так. С учетом наших потерь и тяжелораненых, полагаю, что сторонников второго варианта из боевых частей будет порядка 600 человек. Плюс кто-то из обслуги и чисто обозных, думаю, порядка 6-ти или 7-ми десятков. Всех вместе в одно место не пошлешь. Их просто сейчас не прокормить на тех землях. Поэтому пойдут два отряда.

Все в комнате замерли.

— Основной пойдет в Рязанское княжество. В его составе: сотня меченосцев, сотня копейщиков, до двух сотен стрельцов, тридцать — сорок всадников, кузня, дополнительные службы. Всего порядка четырех с половиной сотен человек. Может быть, немного больше. Командиром назначаю Матвея Суздальца. Или ты Матвей дальше под своим именем пойдешь?

Тот ответил не сразу, глаза отвел:

— Видно будет, Михаил Игнатьевич.

— Твой обоз. Каждый десяток получит по одним саням под общее имущество. Это сорок пять саней. Еще пять — под кузню, запасы к ней и имущество священников. Еще 50 саней — под еду и корм для лошадей. Съестными припасами забьешь и вещевые мешки всех пешцев не взирая на заслуги и звания. До самого Переяславля Рязанского кормить вас будет некому. Даже если через Тверь пойдете, больших запасов там не осталось. Пять саней — казна отряда, имущество командиров и иное отрядное имущество особой ценности. Десять саней — под дополнительное оружие, бронь, щиты, железные ломы, топоры, пилы, лопаты. Еще 10 саней — под хабар, какой забрать посчитаешь нужным. Одежда нужна будет, сапоги и прочее. Еще десять саней — под зерно. Я послал в Новгород гонцов, в конце недели должны пригнать дополнительно лошадей и коров. Хотя у нас и трофейных лошадей немало. Готовьте вьючные сумы, каждая лошадь, кроме военной службы, должна будет нести свой груз. Имей ввиду, на сборы много времени нет. Конечно, сани и по земле пойдут, но лучше все-таки использовать снежный покров, в крайнем случае, ночные заморозки. Как очистим площадь перед главной стеной, так и начинай на ней формировать обоз.

— Лошади еще понятно, а коровы?

— Эти лошади — не для конницы, а для будущей пашни. И коров тоже постарайтесь не всех в дороге сожрать. Без них детей не поднять.

— Прости, Михаил Игнатьевич, но не спросить не могу. Сколько серебра отряду моему отдашь? Я понимаю, что здесь ты в своем праве. Хотя вроде мы и договаривались… Но мне считать наперед надо…

— Понимаю. Степан Молчун (вместе с вашими же представителями) все подсчитал, а я еще и перепроверил. Трофеи у нас большие. Округлив долю твоего отряда в большую сторону, получили мы 19 бочонков по три пуда серебра в каждом.

— Это целых полторы тысячи новгородок. Да лошади, да сани, да оружие, да брони, да скарб, да зерно… Ты, Михаил Игнатьевич не просчитался ли.

— Не просчитался. Все в строгом соответствии с подсчетами нашей трофейной команды. Ну, немного больше. Имейте в виду это серебро — мой долг перед отрядом. К нему будет — вот кожа выделанная — специальный список, где будет расписано кому и сколько серебра полагается. Решит кто уйти — чтобы споров по этому поводу не было. Будут вопросы — не откладывайте, каждый должен получить ответ на любой вопрос о дележе трофеев. Не разберетесь, ко мне приходите. Двадцатый бочонок даю дополнительно. В нем, в основном, мелкие серебряные монеты. Они удобнее при расчетах. В дороге ничего у людей не отнимать. За все — платить! При чем, когда пойдете по разоренным землям платить вдвое, ибо не меньше, чем в двое выросла там цена на еду и утварь. Нельзя увеличивать горе на нашей земле. Для этого и даю. Еще три бочонка дополнительно (то есть опять де из моей доли) пусть поделят командиры между собой с зачетом своих должностей и заслуг. Еще два бочонка (опять же из моей доли) — твои, Суздалец. Тебе отряд свой представлять, ты поднимешься и люди за тобой поднимутся. Чтобы всем понятно было откуда у тебя серебро на терем и одежды боярские, чтобы любому было ясно, что не обобрал ты товарищей своих. А те пусть казначея выделят, кому доверяют, чтобы тот всегда отчитаться мог о тратах совместного имущества. Ты — боярин, твои ближники — дети боярские, твои десятники, если не сами, то дети их, со временем новый слой составят — дворянство.

— А остальные?

— Способные — выбьются. Не способные — станут просто зажиточными людьми.

— Говоришь, в дороге серебром платить… Да будет ли кому?

— Думаю, что будет. Увидят, что свои, сами из леса выходить начнут. Тут ты как… если одни бабы, да дети, то на погибель их не оставляй. У тебя к тому времени не одни сани из-под пшена да гороха освободятся, да и лошади тоже святым духом питаться не умеют. Забирай их с собой, сади на освободившиеся сани. Встретишь группы людей, способных выжить — у них этих людей оставишь, не встретишь — вези до Твери.

— Люди просто так дополнительные рты не возьмут.

— Не возьмут. Если задарма. А ты вместе с ними оружие дай (этого добра у нас завались, куда девать не знаю), топоры, пилы. Вон, мешок с сетями возьми. Одна сеть сколько людей от голодной смерти спасет? Семян той же репы предложи, а то и ржи да овса на семена. Одежду теплую, шапки, сапоги. Много чего дать можно. Пусть не эти «дополнительные рты» на них работают, а они перед ними долги отрабатывают. На таких условиях кто не возьмет? Им всем продержатся надо, а там и князья подтянутся, а дальше — их забота. Смотри только, на первых встречах всего не раздай.

— А если люди не захотят у них оставаться?

— Неволить нельзя. Вези с собой хоть до самого Рязанского княжества. Люди везде нужны. Думаешь, у тебя вотчина — полный двор будет. Таких земель там почти не осталось. Люди нужны. А людям — лошадь, чтобы землю пахать. Корова нужна, чтобы детей кормить. Дети малые быстро подрастут. Через пять лет поднимутся хозяйства и тебе полегчает, дружину-то содержать. А вначале тебе самому людям помогать надо будет. Зато потом каждый из них с благодарностью твою помощь до конца жизни вспоминать будет.

— Что-то не пойму, боярство, вотчина, дружина. Мне что, княжество под себя отвоевывать надо будет?

— Ни в коем случае. Ни перед людьми, ни перед Богом не будет тебе за такое прощения. Здесь все по-другому надо.

— Научи.

— Слушай, а вы тоже слушайте, чтобы я потом все по нескольку раз не рассказывал. Значит, прибудешь ты к Переславлю Рязанскому.

— Почему не к Рязани?

— Скажу коротко. Там, пока жить нельзя. Столько людей убито и не погребено. Да всех под обломками и не найдешь. Сил убрать город ни у князя, ни у тебя не будет. Другие заботы встанут на первой очереди. А тут лето скоро и запах разлагающейся плоти… Есть и еще одно. Через год монголы снова нападут на Рязань, перебьют тех немногих, что вернутся на пепелище, да пограбят остатки. Помешать этому никто не в силах. Поэтому и князь поселится в Переславле Рязанском и тебе нужно идти туда же. Пройдет время и этот город станет тоже называться Рязанью, правда это будет не скоро и никто из нас этого уже не увидит[22].

— А как же монголы, что придут через год.

— Было у меня видение, что не дойдут они до этого города. Все-таки он в стороне от Рязани (и от границы) верст на 50, что совсем не маловажно. Это позволит вам силы сохранить. И вообще, в отношении остальных земель берите пример с князя Стародубского.

— А что он такого сделал? Какой с него пример брать?

— Князь Иван Всеволодович, хотя и сидел в захолустном Стародубе, с самого начала внял предупреждению, осознал всю опасность нашествия, понял, что ему, с его маленькой дружиной и небольшим ополчением не выстоять против столь мощного врага. Он приказал жителям своего города еще по осени создать в глухих чащобах схроны для себя, скотины, других животных, ну и для своего имущества, да перетащить туда съестные припасы и корма. Как только дошли вести о падении Рязани, его люди сразу ушли в леса и растворились на их просторах. Монголы так никого и не смогли найти. Куда не сунутся, везде снегу по горло и следов после метелей никаких. Остался пустой город. Сам же Иван в это время отправил отряд в Юрьев-Польский, где правил его старший брат, которого он очень любил и который ушел со всем своим войском к великому князю. Город остался без защитников. Иван велел надежным людям забрать и спрятать в лесу казну брата, а жителям — бежать в лес. Сколько людей спас, сколько так нужного для восстановления земель серебра сохранил! Нет надежды на силу, надо уйти в сторону, оставить завоевателей ни с чем. Знаю, нападут снова на Стародуб монголы, он снова будет к этому готов и, если надо, снова так поступит[23].

Впрочем, легко предполагать, когда точно знаешь, что все именно так и будет, но этого я, понятно, не сказал.

— Ну, добрался до Переяславля, а дальше что?

— Придешь — князя в городе не будет. Ему надо еще на реке Воронеж останки родичей и ратей их собрать и земле придать, в Рязань вернуться, там скольких похоронить. В город тебя, понятно, с такой оравой вооруженных людей никто не пустит. В Переславле две реки, которые с трех сторон опоясывают холм, на котором стоит город. Отойди в сторону, встань у воды, санями огородись, внутри разбей лагерь. Городскую стражу предупреди, что вы тут только до приезда князя. Как только он вернется, на другое утро вы уйдете. В город не лезьте, но и бездельем не майтесь. Каждый день тренировки, как у нас в Городище под Новгородом были. Пусть люди посмотрят, подивятся да успокоятся. Да и поймут, что не шайка вы, а дисциплинированное войско. Пошли всадников по дорогам. С одной стороны, разведка, с другой — пусть лихих людей вылавливают, поверь, этих долго искать не придется. Кого поймают — пусть связанными к воротам подвозят, объявляют городским гридням кто это, да и оставляют пойманных у ворот. Потом пусть попросят городских продать им что из продуктов. Оставят сани и серебро опять же у ворот, а в урочное время — придут и заберут. У смердов, что в город все-равно потянутся, если есть продукты на продажу, то покупать, опять же за серебро, да по хорошей цене. Скоро жители перестанут вас бояться. Думаю, что и ворота днем будут постоянно открытыми, но вы в сторону ворот ни ногой. Только одни сани — за продуктами. И то оставлять их на расстоянии. Через неделю жители сами к вам в лагерь приходить начнут. Кому любопытно, кому продать чего.

— И сколько нам так сидеть?

— Пока князь не приедет. Думаю, что он проникнет в город через другие ворота, получит всю информацию и обязательно решит на вас посмотреть. Сторожиться, конечно, будет. Думаю, направляясь к вам, возьмет с собой всех своих дружинников. Все будут верхами. На стене — городских ратников расставит и лучников, чтобы они, если что, прикрыли их отступление. В сам ваш лагерь вряд ли полезет. Остановится на въезде и перво-наперво начнет грозно спрашивать, кто вы такие и что вам нужно на его земле. Выйти тебе к нему нужно пешим, с собой — три или четыре человека. Поклонись в пояс, не переломишься. Объясни ему, что идёте в Суздаль.

— Так Суздаль вон где.

— В ты не перебивай. Скажешь, что идёте в Суздаль, да, мол, обещался ты новгородскому купцу, что со сборами помог, завернуть к Переславлю Рязанскому, узнать, что тут да как после нашествия и ему гонца отправить. Мол, родственники у этого купца из здешних мест. Просил, мол, этот купец, если князя нет в городе, то без защиты город не оставлять, задержаться около него, оборонить, если потребуется, до княжеского возвращения. Вот пришли, а князь действительно в отъезде. А на дорогах от лихих людей ни пройти, ни проехать, да и разъезды монгольские могли кое-где задержаться. Решили помочь людям в меру сил, за порядком проследить, а если что, то и от монголов помочь отбиться. Ну, а, коль скоро, князь теперь на месте, то сегодня — на сборы, а завтра с утра уйдете вы своей дорогой. Как думаешь, что сделает князь?

— Спросит, зачем нам нужно в Суздаль.

— Правильно. Что он со стен увидит, а потом и перед собой? Отряд (и не маленький) молодых, здоровых, хорошо вооруженных и хорошо тренированных, боеспособных воинов. У каждого — броня, железные шлемы. Одних мечей сколько. А стрельцы какие! А луки! Пусть небольшая, но конница у отряда своя имеется. Сразу видно, что и опыт боевой у них есть, вон как лагерь оборудовали. Сами себя содержат, за товары серебром платят. Да такое на его земле после побоища ему даже присниться не могло. Это же готовая дружина. Ему бы этих людей. А ты ему, будто тебе о его бедах неведомо, и говоришь, вот, мол, совсем плохо на земле Суздальской, перебиты воины, смердов да баб в полон угнали, сколько городов да погостов сожжено. Кто восстанавливать все будет, кто людей защитит? Был, мол, человек из этого княжества, от имени князя обещал многое, вот вы туда и собрались. Как думаешь, что скажет на это князь?

— Думаю, предложит мне, как воеводе, да ближникам моим разделить с ним обед или ужин. Вроде бы как отблагодарить должен. С нами в лагере за наш стол сесть поосторожничает, а в городе примет хлебосольно. Особенно, если при нем команду на сборы отдать и отряд начнет на его глазах потихоньку собираться, паковаться и готовиться к отъезду.

— Правильно. Такие ваши действия снимут сомнения в ваших намерениях, а то, что ты с ближниками примешь приглашение будет свидетельствовать о том, что никаких черных мыслей у вас за пазухой нет. Не забудь для этого случая сам добрый бочонок стоялого меда прихватить. Я тебе два в дорогу дам, один — именно для этого случая. А за столом, когда захмелеют все, начнет князь выведывать главное, что же такого Суздаль тебе и воинству твоему обещал. А ты демонстрируй ему свое полное расположение, да в ответ и пожалуйся… на боярство новгородское. Мол, вот и деньги есть, и земли, и холопы, а никакие заслуги не позволяют стать боярином. В других княжествах можно, а в Новгороде — нельзя. Даже особая категория людей в этом городе появилась — «житьи люди», о каких в других княжествах и не слыхивали. Вот они и болтаются между боярством и купечеством. Ничего ты тут нового Ингварю Ингваревичу не скажешь. Об этом везде известно. А ты продолжай, вроде как по пьяной лавочке. Мол, обида берет, о детях и внуках подумать надо, о вотчине своей. А тут тебе, мол, за заслуги твои Суздалем боярство как раз и обещано. И понять их можно. Кто есть боярин — первая опора княжеская, а у суздальцев целые боярские роды пресеклись. На кого князю ихнему опереться? А у меня посмотри какие орлы. Каждый лучник монгола в броне насквозь прошибает, каждый мечник и копейщик приучены в строю биться. Ну и еще что-нибудь в этом духе. А в заключение покажи ему пару своих финтов с мечом. Не знаю, где ты им так владеть научился, но впечатление производишь сильное. Что сделает князь?

— Узнает, дал ли я уже слово суздальцам.

— Так, ну а потом?

— Понятно что. Зачем так далеко ехать, если у него все получить можно.

— Вот видишь, а ты спрашиваешь откуда у тебя (а может и у ближников твоих) боярство появится. Одно скажу. Боярство это непростое. Много земле рязанской еще перенести придется, она ближе всего к врагам нашим, первый щит земле Русской. Поэтому и лучшее — тебе отдаю[24].

— Ну а второй отряд?

— Не беспокойся, Кежай и до тебя очередь дойдет. В него войдут все остальные, кто по бывшим родным местам не разбежится, а пожелает остаться в нашей «семье народов». По моим прикидкам, по численности и родам войск будет отряд составлять чуть больше половину от рязанского. Это значит, что ему будет передано порядка 10 бочонков серебра по 3 пуда каждый. Да от меня один бочонок с мелкой монетой «на дорогу», но по весу в 2 пуда. Да от меня дополнительно 2 бочонка по 2 пуда командирам. Воеводами будут Кежай и Алексей Щука. Вне боя приказы признаются только в том случае, если они подтверждены и тем, и другим. Ну, а будет бой — разберетесь. Каждый получит в подарок от меня по такому подарку, что и Суздалец.

Слышно было, как Кежай вздохнул. До последнего сомневался, значит.

Алексей Щука только неопределенно хмыкнул.

Второй отряд выйдет позднее. Обоз — в половину от отряда Суздальца. Думаю, что к тому времени можно частью использовать и телеги. В лесу еще снег задержится, как выйдите на простор большого груза на санях лошадям по земле не увезти.

— А с телегами в лесу замаешься.

— Снег к тому времени просядет, обоз Матвея его еще дополнительно примнет, а ночные заморозки схватят. Думаю, что пройдете, зато потом на них веселее получится.

— Куда пойдем?

— Второй отряд пойдет в суздальские земли. Найдете там князя Святослава Всеволодовича. Он принимал участие в битве на Сити, но остался жив. После того, как его брат Ярослав Всеволодович (отец Александра Ярославича) займет владимирский престол, он получит в удел Суздальское княжество. Я хочу, чтобы второй отряд оказал Святославу Всеволодовичу, у которого тоже осталось совсем мало своих людей, помощь в делах его, прежде всего, в восстановлении небольшого городка Москвы.

— А почему в восстановлении именно Москвы?

— Видение мне было. Ну что залыбились. Ну. Видение! Через 40 лет младший сын Александра Ярославича (нынешнего князя Новгородского) Даниил станет первым правителем созданного Московского княжества. Шустрым таким сынок-то окажется, соседи глазом моргнуть не успеют, как он увеличит его площадь в 2,5 раза. А потом пошло-поехало. Через сотню лет Москва уже будет претендовать на роль главного княжества на Руси. Скажу больше, станет им. Хочу, чтобы вы, детушки мои, оказались в числе первых людей в этом княжестве.

— Это каким же образом?

— А все тем же. Общая схема одна и та же. Только на этот раз пусть якобы пообещает боярство вам люди от князя Рязанского.

— Спросят кто послал?

— Скажете правду — послал Михаил Игнатьевич, по прозвищу Игнач, один из самых богатых новгородских купцов, сам, хотя и славянин, но из дальних стран. Всегда лучше всего правду говорить.

— Спросит, почему не все в отряде славяне?

— Набрал в основном изгоев. Люди все свободные, из плена выкупленные. Зато у них привязки к Новгороду условные. Мало ли с кем и когда воевать придется. Вот и бумаги на людей, заверенные, между прочим, князем новгородским и Владыкой с приложением их именных печатей. Кстати, все бумаги подлинное. На живых — вам передам, на мертвых, на тела их дорогие положу.

Помолчали. Слишком свежи незаживающие раны от потерь. Но у нас сегодня не тризна.

— На крайняк, сошлитесь и на служителей церкви нашей, что с вами пойдут. Если надо, то пусть их поспрашивают, те факты эти подтвердят. Будут напирать, осадите. Мы, мол, вообще-то к рязанцам идем, вот передохнем немного и дальше в путь, а коли чем не понравились, так можем и раньше уйти.

— Спросят, дали ли слово рязанцам, что отвечать?

— Понятно же. Нет, мол, пока не дали. Некому пока слово давать. Человек от князя был, а с самим князем пока не виделись.

— С князем Суздальским разговор с чего начать?

— Скажите, что в Суздаль не случайно завернули. Святослав Всеволодович в свое время основал мужской княжеский монастырь в честь Михаила Архангела и люди об этом не забыли. Мол, Игнач этот — большой должник Михаила Архангела и просил передать Святославу Всеволодовичу лик Архистратига (кстати, и сама икона цены немалой, а оклад так вообще в золоте и каменьях) и таким образом свою благодарность за это его деяние ему принести. Такие подарки обычно многие вопросы снимают. Да и князю отсюда несложно будет мосток перекинуть на то, что Игнач, наверное, не стал бы возражать против того, чтобы отряд ваш под его крылом остался.

Так-нет? Ё-пэ-рэ-сэ-тэ.

Эпилог

Солнце уже высушило росу и начинался обычный для этой местности июльский зной. Боярин еще изволил почивать, но гонец с дальней заставы требовал срочно сообщить ему принесенные им известия. Правда Никита, боярский стремянной и, по совместительству, порученец и прислуга «за все», эти известия срочными никак признать не мог. А боярин у него непростой. У князя в постоянной великой милости, у дружины — в безграничном уважении за воинское искусство. На мечах ему вообще равных нет. В делах своих суров, но справедлив. Прошлой осенью женился на девушке из известного боярского рода, поговаривают, что она уже на сносях. Палаты вон строит с теремом. Но и на руку, если что не так, бывает тяжел. Как быть-то? Не разбудить, можно получить на орехи за своеволие. Разбудить, а вдруг новость не срочная, тогда тоже можно отгрести. Тем более, что он вчера с пира княжеского поздно вернулся, вишь как долго отсыпается. Зато, если «попадешь», то он и поблагодарить умеет. Прошлый раз такой нож подарил, что князю впору.

Но вот вроде бы перестал храпеть, поворочался и вроде сел. Никита заглянул в дверь, вздохнул облегченно и поспешил к боярину. Тот встал и, как был, в одном сапоге, прошел к умывальнику, плеснул на лицо водой, принял от Никиты полотенце, обтерся и присел к столу:

— Налей кубок меду. Поправить здоровье надо. Да аккуратнее, не разливай. Что нового? Что там боярыня?

— Боярыня с вечера беспокоилась, но как ты приехал, ушла к себе. Понимает, что ты от князя. Настроение было обычное. Еще налить?

— Давай еще кубок и хватит. Дел много. Что еще?

— Да не знаю даже. С дальней заставы гонец только что прискакал…

— Тревога?

— Да нет, просят срочно сообщить тебе, что купец к тебе какой-то важный едет. А я думаю, какой такой может быть важный купец для боярина, совсем они там от безделья с ума сходят.

Боярин отпил глоток из кубка:

— Что за купец?

— Их Новгорода. Какой-то Игнач. Я говорю, что вы мол боярина всякой ерундой…

Рука боярина с кубком до стола не дошла:

— Кто-о?

— Да какой-то Игнач…

Такого дворовые еще не видели. Дубовая дверь на высокое крыльцо едва не слетела с железных петель. Сам боярин в одном сапоге и без мурмолки метнулся к перилам, закрыл рукой глаза от солнца и, увидев пыль уже у ближнего леса, заорал:

— Открывайте ворота. Живо. Никита…

Никита вынырнул у него из-под руки с сапогом и мурмолкой. Боярин сел на скамейку, быстро натянул сапог, набросил головной убор, успевая одновременно отдавать приказы и беспрестанно оглядываясь на дорогу:

— Поднять срочно по тревоге гарнизон для встречи, предупреди боярыню. Давай бегом.

Сам же, без всякой боярской степенности, прыгая через две ступеньки, добрался до земли, а потом снова бегом помчался к воротам:

— Открывай живее. Убью, с-суки!

Потом собственными руками (!) поднял тяжеленный запорный брус, с помощью набежавшей подмоги опустил его на землю и навалившись на створку сам открыл ворота.

Обоз был уже меньше, чем в 50 саженях. Боярин как был, опять же бегом рванул по дороге ему навстречу.

Впереди обоза на милостном коне ехал высокий всадник в одной рубахе с вьющимися по ветерку длинными седыми волосами и аккуратно постриженной бородой. Позади него немного впереди обоза ехала крытая телега. Впереди на облучке сидел молодой парень, а рядом с ними черноволосая красивая женщина среднего возраста с маленьким ребенком на руках. Позади них на треноге виднелась какая-то железяка.

Затем ехало около полусотни телег и человек сорок хорошо вооруженных верхами.

Боярин схватил коня всадника за узду, прижал его голову к своему плечу и спросил с затаенной одеждой:

— Ты ли это, Михаил Игнатьевич?

— Я, Матвей. Я.

— Не слазь с коня. А это же Митяй, а рядом Милица?

— Они, Матвей.

— А ребенок?

— Мальчик.

Матвей метнул взглядам по новой прическе Милицы, выдающей ее статус замужней женщины, по гордому лицу Игнача:

— Силен ты, Михаил Игнатьевич.

Обоз остановился и Милица спросила:

— Миша, это же Матвей. Он что нас не узнал?

— Миша? Гм. Узнал я вас всех, Милица, узнал.

И боярин сам повел коня купца за уздцы к распахнутым воротам своего жилища. И так завел его на свой двор. Такого уважения он даже князю не оказывал.

Встречала гостей сама боярыня, собственноручно наливая в кубки освежающий напиток. Боярин с гостем быстро распределили телеги обоза. Пять телег купец приказал отогнать в сторону. Это были подарки для хозяев. В четырех лежали изделия из железа, прежде всего те, что крайне необходимы при строительстве (гвозди, скобы, навесы, замки, затворы и др.). Принимать их прибежал главный строитель. Он, казалось, не мог глаз оторвать от такого изобилия самых нужных, но таких трудно доставаемых в Рязанском княжестве кузнечных изделий. Но увидев гостей неожиданно бросил все и повис на купце с радостным криком. Купец оторопел:

— Добрило, ты что ли? Почему здесь, а не в Новгороде?

— Тяжеловато мне в Новгороде. Там люди другие. А здесь земля родная позвала. Как было не поехать.

— А мы только вчера тебя вспоминали. Подожди немного.

Купец побежал к первой телеге (она стояла отдельно и под охраной), залез в нее, но вскоре выскочил с большим тюбиком в руках:

— Держи, Добрило, последний. Как знал, берег для такого случая. Ну чего ты, чего. Ну, не надо, вытри лицо, я это, я. Мы еще завтра с тобой о многом потолкуем.

Добрило отошел, украдкой убирая влагу со щек и приказал гнать телеги к складу, а сам, постоянно оглядываясь, пошел следом.

Увидев, что у боярыни личико несколько вытянулось (видно не очень ее железяки порадовали), купец решил, не откладывая, перейти к пятой телеге.

— Ну, Матвей, а в этой телеге подарки уже лично тебе … и твоей жене. Здесь, вот взгляни, и новые шубы боярские, и отрезы тканей, и дорогие специи, и ларец для боярыни, и столовое серебро, и новые брони, и оружие для боярина.

А слева шепот:

— Смотри, Миша, как боярыня зарделась. Другое дело.

Но тут вперед выступил боярин:

— Вот что, гости дорогие, давайте-ка в начале в баньку с дороги, потом посидим в тенечке, пока к пиру все приготовят, да поговорим за встречу. Комнаты ваши сейчас будут приготовлены.

В общем, часа через полтора гости с хозяином уже сидели под навесом и попивали прохладный квасок после бани. Обоз завели на большой двор, людьми занялись дворовые. В дружине боярской и охране обоза оказалось много знакомых, и они шумно приветствовали друг друга в глубине двора.

Боярин, как полагается, сначала поинтересовался у гостей здоровьем, спросил о тяготах путешествия, а потом издалека стал переходить к главному:

— Ну, как там твои телохранители, Михаил Игнатьевич?

— У Мирона оказались родственники в Пскове, он к ним собрался, а Терентий и Трифон пока у меня, на своих прежних местах. Дело в том, что свой дом в Новгороде я пока продать не могу. Скажем так, привязан я к нему. Только пришлось перестроить его немного. Свечной цех из большого зала перевести в южную его часть.

— А что так?

— Гости могут быть…, расположить будет негде.

— И что теперь в зале?

— Ничего. Мне он нужен абсолютно пустым.

— Чудишь, Михаил Игнатьевич, ну да хозяин — барин. Как там, в Новгороде, что у наших общих знакомых?

В Новгороде все по-старому. К войне готовятся. Посадника вижу редко. Князь приезжает, но не так часто, как раньше. Отношения не изменились, просто женился он, больше теперь в своем Городище время проводит. С Владыкой вижусь, как и раньше. Тут ничего не изменилось.

— А мастеровые?

— Ремша и Свирей по-прежнему не разлей вода. Свирей, правда, последнее время что-то побаливает, но Милица говорит, что это возрастное. Харитон с дочерью Свирея живут душа в душу. Детей у них уже двое, но вроде как на этом останавливаться не собираются. Счастливые. По-прежнему каждый раз, как представится случай, кузнецы выказывают мне…, а теперь и нам свое расположение и уважение. Вот, сделал заказ на гвозди и прочее — выполнили в первую очередь. А ведь работы здесь очень много. В день кузнец выковывает всего 20–25 гвоздей, а их посмотри сколько ящиков. Так это только тебе привез. Кстати, со мной сын Ремши — Яков приехал, хочет посмотреть здесь место для вложения своих капиталов, ну и Микифора (второго сына Свирея) проведать, от родителей и родственников приветы, да подарки передать.

— Гм, Микифор, говоришь? А Микифора Свиреевича не хочешь? Такой стал, мне, боярину, на хромой козе не подъехать. Чуть что — за твое имя прячется. Вот, мол, отпишу Михаилу Игнатьевичу, что ты меня обижаешь, он тебе попеняет. Шесть наковален, пять мастеров на него работают, да обслуга, да молотобойцы. За работу дерет безбожно, а куда деваться, кузнецов здесь почитай не осталось. Железо его люди (и ведь не боятся) по местам боев собирают, а, значит, платить за него некому. Откуда цены такие? Зато домину себе отгрохал не хуже боярского (только и разницы, что без терема). Даром, что вотчины нет. Женится он, видите ли, собрался. Да жена у него не из простых…

— А тебе-то что его жене завидовать? У тебя своя вон боярыня.

— Да тут дело не в жене и не в зависти. Человек на глазах меняется, такой мироед растет…

— Ладно, Матвей, побеседую я с Микифором. Думаю, что обломаю этого, как ты говоришь, мироеда. А не обломаю, так сниму с него мою защиту. Здесь не Новгород, как-нибудь боярин на кузнеца управу найдет. Но, думаю, что этого не понадобится.

— Ладно, как там остальные?

— Бронник Прокопий Стехно, Гаврила-щитник и лучник Терентий по-прежнему у руля своих ремесленных кланов. Еремей Стрельник от дел отошел и сейчас там верховодит Никита. Еремей-бондарь овдовел, но держится. Мужик видный, думаю в холостяках долго не проходит. Коська жирный куда-то запропастился, ворьем теперь верховодит Васька Клещ, но в отношении нас он заветы Коськины помнит, шапку при встрече за 50 сажень ломать начинает. Так что с ворьем у нас проблем, как и раньше, нет. Ну что еще. У Ибрагимки горе, его главный живодер пропал. Вышел по нужде и исчез.

— Что думаешь?

— Да есть у меня по этому поводу кое-какие подозрения.

— А я тебе и без подозрений скажу, Ерема тут наследил.

— В том то и дело, что не наследил. Исчез бугай Ибрагимкин, будто ветром унесло. Никаких следов.

— Ну раз еще и без следов, так точно Ерема. Тем более, что он этому бугаю свой ответ на его доброе отношение обещал, а Ерема такие свои обещания редко дает и всегда о них помнит. Спасибо ему, а то у меня тоже такая же зарубка на душе была, да срезать ее все времени не было. Много дел в Рязанском княжестве. Вон, как ты и говорил, опять монголы по нему прошлись. Хорошо, что только краем. Рязань пожгли, что восстановить успели, погосты рядом и ушли на Муром.

— Теперь будет передышка.

— Спасибо за добрую весть. Ладно, о делах местных потом поговорим. Из Новгорода-то мимо нашей крепости ехали? Как она?

— Нет больше крепости, да и не ездят теперь там. Восточнее дорога проходит. Мы, правда, человек 15, верхами добрались до нашего холма, посмотрели, по валуну похлопали, но на ночь не остались.

— Что так?

Вмешался Митяй:

— Жутко там долго находиться. И это…, от захоронений тленом несет. Неуютно там сейчас. Душе неуютно.

— А что, от крепости вообще ничего не осталось?

— Не осталось. Степан Петрович (который Молчун) да Ян Падеревский люди хозяйственные.

— И супруги у них такие же.

— А ты, Милица, не встревай.

— Да и что добру пропадать. Готовые срубы домов, колья частокола, двери и ворота уже с навесами, столешницы готовые, половицы, гвоздей сколько.

— Одна защита от стрел чего стоит. Там же железа от монгольских наконечников было пудов на десять, не меньше, это же деньги какие.

— Все подобрали. Ямы одни, да кое-где одиночные бревна валяются.

— А вот ледник остался, но уже заметно покосился и, похоже, подгнил с одного угла. Вроде бы и времени прошло совсем ничего. Но в нем сырость постоянно.

— В общем, сходили мы на могилы наших, подправили их чуток, прошлись там, где главная стена была, поглядели по сторонам, повспоминали, да и поехали назад.

— Ну а в Яжелбицы и в Ибицу заезжали?

— А как же. Да там мимо и не проедешь. Дорога теперь прямо через них идет.

— Ну и как они там?

— Яжелбицы будут со временем селом чисто купеческим. Уже сейчас видно. Думаю, что обещание свое Степан Молчун сдержит, будет такое купечество, как Яжелбицкое сто. Деньги из воздуха делают. Думаешь, на чем первые заработки получили? А вот на той одежде, да обуви, что от монголов и их союзников остались, а наши никто брать не захотел. Где подлатали, где подшили и на продажу. Цену поставили малую, а за счет объема поднялись хорошо.

— Сейчас обжились немного и знаешь, что делают? Дороги прокладывают к ближайшим крепостицам, да селам. Сделают, сядут на перекрестке и будут потихоньку кубышки набивать. Уже сейчас все бортники в округе на них работают. На корню скупают и мед, и воск. Там и землю-то пахать некогда, да и некому, так что больших пахотных участков нет, в основном огороды.

— А Ижицы?

— Ижицы — они немного другие. У этих источник есть, который они считают святым. Вода действительно очень вкусная, чистая и, похоже, полезная. Думаю, около источника этого все проезжие останавливаться будут, а значит, будет и доход от желающих переночевать в безопасных условиях, да с возможными удобствами. Если у тех огороды — то у этих выпасы и пахотные участки. Разводят много скота, заготавливают сено и овес на зиму. Косить то все научились. Стадо растет как на дрожжах. Впрочем, огороды тоже есть, куда без них.

— Не рассорились они еще?

— Нет, вожди у них грамотные, да и делить нечего. Эти — в одну сторону командуют, эти — в другую. Между ними — «зона безопасности». Там даже ни ягоды, ни грибы не собирают. Этого добра и в других местах набрать не трудно. Коммерческие интересы (пока) тоже не пересекаются, а вот общих интересов — хоть отбавляй. Взаимная выручка на большом тракте ой как нужна. У них же и на Тверь выход. Мы в Яжелбицы заехали, а те сигнал в Ижицы подали, что мол гости у нас, приезжайте, да видно что-то перепутали. Так из Ижицы мигом чуть не все взрослое население прискакало, да с оружием, да решительно настроенное. Чуть до душегубства не дошло. Хорошо, что Миша со Степаном Петровичем к ним вышли.

— Зато потом такая пьянка была…

— Я не о пьянке, я о том, что так вот к соседям, с которыми в ссоре, на выручку не поспешают.

— Про Марцина Бельского ничего не слышно?

— Падеревский говорил, что, когда был в городе, то передали ему купцы польские от него известие. Добрались они неплохо, но по-разному встретила их польская земля. Отряд распался. Появились даже такие, что назад собрались. У Яна совета спрашивают. Но что уж он им отписал, не ведаю.

— На Новый Торг не подворачивали?

— Нет, там делать нечего. Город еще долго не восстановится. В Новгороде его уже пренебрежительно даже не Торгом, а так, Торжком называют. Но новаторы — люди настойчивые, упертые. Думаю, поднимется еще город. Место хорошее. Полагаю, лет через сто там будет не просто город, а город с каменной крепостной стеной. Ну а сейчас…В общем, мы сразу ушли на Тверь. Людей встречали часто. Кстати, добрую славу вы о себе у них оставили. До сих пор вспоминают, как вы их от голодной смерти спасали, да инструментами и одеждой поделились.

— В Суздаль заезжали?

— А что это ты, Матвей, Суздалем вдруг заинтересовался? На родные места потянуло?

— Да ладно тебе, Михаил Игнатьевич. Знаешь же про меня все. Я и в Суздале-то никогда не был. Сказал тогда, «в гостях» у Ибрагимки, первое, что на ум пришло. О втором отряде спрашиваю, как там у них?

— Да понятно все, это я просто пошутить попытался. Ну, конечно же, заехали. Кежай и Алексей Щука получили боярство и вотчины.

— В Рязанском княжестве боярство в моем отряде, кроме меня, еще три человека получили (все командиры родов войск). Остальные командиры получили чин детей боярских.

— Ну мы же сейчас не о тебе, да и людей у тебя было вдвое больше. Так вот, Кежай остался в Суздале, а Алексей, как я советовал, перебрался в Москву.

— Ну и как они там?

— Кежай при дворе князя, как рыба в воде. Где надо — лизнет, где надо — верноподданнически тявкнет. Силу набрал.

— Силу он набрал, хамло поганое, а совесть потерял. Представляешь, Матвей, оказывается не помнит он «какого-такого купца из Новгорода»!

— Да ты что, Милица? И что, это ему с рук так и сошло? Не поверю.

— Как же, у Милицы сойдет… Она приказала Кежаю передать, что ночью (во сне) она к нему придет и о купце этом напомнит. Да заодно снесет Кежаю все его хозяйство напрочь.

— И что Кежай?

— Мухой прилетел. Он же знает Милицу. Она ведь знахарка, да еще и ведунья. А это народ такой…можешь мне поверить. Я теперь хорошо знаю. Может шутит, а может… а может и не шутит совсем. А Кежай жениться собрался. В общем он сразу всех вспомнил, даже вот ту кобылу с черным ухом.

— Кто моего Мишу обидит, тот у меня долго не проживет. В общем, от приглашений Кежая мы отказались, повидались с бойцами, развернулись и на Москву.

— Ну а Алексей?

— Тут с точностью до наоборот. Человек он прямой, честный, а с волками при княжеском дворе жить надо по волчьи выть. А он не умеет. Так что его отъезду в московскую глухомань никто не противился, посмеялись только за его спиной. Ну, посмотрим еще, кто последним смеяться-то будет.

— Встрече нашей Алексей, в отличие от Кежая, сильно обрадовался, все не знал, чем еще нас угостить, да куда усадить.

— А вот хозяйствовать он не умеет. Хорошо, что женился удачно. Жена, хоть и боярского роду, и видно, что души в нем не чает, но быстро поняла, что хозяин из Алексея никакой.

— А что там с хозяйством?

— Так Алексей же добрый, да безотказный. Люди этим пользоваться стали. Чуть все добро свое не раздал. Хорошо, что жена потихоньку его от дел хозяйственных оттерла, да в свою руку казну взяла. Дело сразу пошло. Сейчас тоже хоромы с теремом строят.

— Мы ему тоже железа в подарок привезли, да не два воза, как в начале планировали, а четыре. Кежай и без нашего железа обойдется. Так супруга Алексея вся раскраснелась, бегает вокруг возов как наседка, хотя железо ценная вещь, конечно, но ведь не серебро. Видно, тяжеловато ей пришлось семью из ямы вытаскивать.

— А тут еще Миша наши подарки достал. Алексею две шубы боярских, беличья да бобровая, да жене его столько же. Из соболя. Ну и еще по мелочи.

— К месту подарки наши оказались. У них шубы были, да все уже вытертые. Не сказать, что срамота, но уже на грани того.

— Дорого шубы обошлись?

— Не дешево. Но доля моя в общем хабаре здорово меня подняла. Считай все затраты вернула, а затрат было ой как много. Так что…мне было не в напряг. Да и то сказать, принять да накормить такую ораву гостей, да лошадей. И для боярина удовольствием не из дешевых.

— Покаюсь, не удержался я перед отъездом, сказал боярыне, что пересчитали мы стоимость полученного хабара и что Алексею еще серебра причитается. Передал ей… немного гривен… да столового серебра. Так она даже расплакалась.

— Немного гривен, значит? То-то я смотрю лошадка наша после Москвы веселее побежала. Да ладно, Миша, не смотри так. У нас, слава Богу, ты деньгами распоряжаешься. Я тоже перед тобой должна покаяться. Признаюсь, что и я ей тоже кое-чего потихоньку из своих украшений передала. Боярыня она все-таки, должна соответствовать. И у тебя пару перстней без спросу взяла. А то Алексей боярин как — никак, а у самого ни одного перстня золотого на пальцах нет. Как же так? На Руси по одежке встречают.

— Ну, про мои-то вещи могла бы и у меня спросить.

— Да ладно вам, потом разберетесь. Лучше расскажите, Алексей-то как?

— А что Алексей. Он, как я понял, против нового порядка в своем доме не возражает. Даже, похоже, вздохнул с облегчением. Он теперь больше со своей боярской дружиной да гарнизоном занимается. Тут он в своей стихии, тут ему равных нет.

— А Снегирь, проводник твой вечный где?

— Как где, с нами. Такой следопыт в походе всегда пригодится. Только у него задача, если я сам впереди еду, то он замыкающим двигается. Вот ты его и не увидел. Ну ладно, Матвей, давай так. Сейчас с дороги перекусим, да пойдем с тобой в доме посидим посекретничаем. Ты же понимаешь, что не просто так мы такое путешествие затеяли. Дело к тебе есть.

— Наконец-то! Ну, Михаил Игнатьевич, после таких слов любимое…Заждался уже.

— А у меня после войны с Батыем любимое — другое.

— Ну давай другое.

— Да подожди ты, ну.

— Ну, Михаил Игнатьевич…

— Ну чего… Ладно, ну Ёкарный бабай!

Конец

Примечания

1

Цинк — закатанная жестяная коробка, длиной ок. 35 см и шириной ок. 15 см., окрашенная защитной краской. Размеры цинков для многих патронов одинаковы, меняется только количество патронов в цинке. Так, например, 7,62-мм винтовочно-пулеметные, 7,62 и 5,45 автоматные, 5,45 ПСМ и 9 ПМ укладываются в "цинки" одного размера. Но если 7,62 автоматных там 660 шт., то 5,45 автоматных — 1080 шт., 2160 — в ящике (в деревянном ящике два цинка). Вес собственно деревянного ящика 3 кг.

(обратно)

2

Вес такого отрезка получался 1,76 кг, а готовой сабли (1,76–25 % на потери) = около 1.32 кг.

(обратно)

3

Стоит отметить, что, к примеру, в той же Западной и Центральной Европе показатели роста в те времена были еще ниже, в районе 160–165 см.

(обратно)

4

Правда не о самой «сыворотке» (в виде пентотала или производных от скополамина). Это все — довольно сильные препараты, в составе которых есть психоактивные вещества, воздействующие на сознание так, что под их действием человек говорит правду. Еще в недавнем прошлом в некоторых странах они использовались даже в судебных расследованиях. Но все-таки они — галлюциногены, и потому часто оказываются не эффективны. Человек может говорить не истину, а то, что ему показалось под воздействием этих препаратов в виде видений.

(обратно)

5

Назывался гранатомет Arbalète sauterelle type A D’Imphy (с французского — арбалет «Кузнечик» типа А д’Имфи), который все и называли просто Кузнечик.

(обратно)

6

Оказывается, эти нашитые платы называются скрижалями и знаменуют собой (как мне пояснили — «по блаженному Симеону, архиепископу Солунскому»), Ветхий и Новый Заветы, «коими епископ должен руководствоваться и из коих должен черпать мудрость в поучении Церкви, ибо он есть учитель Церкви».

(обратно)

7

Не знаю, правда это или нет, но вот то, что в 1606 году боярам удалось натравить на Лжедмитрия I толпу народа, по существу, одним сообщением (соответствовавшему действительности) о том, что царь не настоящий, ибо ест телятину, т. е. еду для них «гнусную» — исторический факт.

(обратно)

8

Насколько я смог сориентироваться в пространстве, в XXI веке на ее месте в Новгороде находится гостиница «Россия».

(обратно)

9

Новгородские купеческие кварталы начиная именно с XIII века стали создаваться в Риге, Ревеле и Тарту, в Висбю на Готланде и крупнейшем центре Швеции — Сигтуне.

(обратно)

10

Летопись писалась уже после переименования этого города.

(обратно)

11

С той лишь разницей, что в 1237 году никакого Яжелбицкого погоста и многих других населенных пунктов на этих дорогах еще просто не было.

(обратно)

12

Это такой стержень, заканчивающийся парными пружинами, в которых зажималась лучина (палка смолистого дерева, диаметром сантиметра два). Стержень забивался в деревянный стояк, лучина зажигалась, а под лучиной ставилось корыто с водой.

(обратно)

13

Волоковое окно — маленькое прямоугольное окно (фактически дыра на улицу без какой-либо преграды), высотой в диаметр бревна сруба, шириной до полуметра. Изнутри задвигались деревянными дощечками — во́локами, откуда и пошло название.

(обратно)

14

Это свое обещание Александр Ярославич исполнит.

(обратно)

15

Рязанское княжество отделилось от Мурома, но сохранило с ним добрые (в том числе родственные) отношения. В составе Рязанского княжества к моменту нашествия были города (кроме самой Рязани): Белгород, Борисов-Глебов, Добрый Сот, Изяславль (Ижеславль), Исады, Копонов, Михайлов, Ольгов, Переяславль (Рязанский), Пронск, Ростиславль, Ужеск.

(обратно)

16

В 1223 году Плоскыня, воевода бродников (жителей вольных поселений на южных границах Руси) со своим воинами присоединился к походу русских князей против монголов. После разгрома основных сил русских на Калке бродники укрепились вместе с киевским полком на холме, окруженном частоколом. Монголы не могли взять его трое суток, но Плоскыня с подручными ночью схватили князя Мстислава и открыли врагу проход в частоколе. Киевский полк был вырезан.

(обратно)

17

А общее имя у других народов, как я уже говорил, завоеванные народы получили одно — татары.

(обратно)

18

Чтобы было понятно здесь требуется небольшое пояснение. Сулица — это разновидность древкового метательного оружия. Этакий дротик, или небольшое метательное копьё, длинною от метра до полутора и имеющее довольно длинный железный наконечник в 15–20 см. Сулицы всегда были излюбленным национальным оружием восточных славян. Дело в том, что она просто незаменима в лесистой и болотистой местности, т. е. там, где полноразмерные копья окажутся просто обузой. Часто они имели оттянутые назад концы, затруднявшие их извлечение из тела и зазубрины, как у остроги. Сулицы обычно метались воином с расстояния 10–25 метров и выполняли функцию пиллумов у римлян.

(обратно)

19

Ну что же, как говорил 35-й Президент США Джон Ф. Кеннеди: «У победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота».

(обратно)

20

В 1251 году Александр приехал в Орду Батыя, подружился, а потом побратался с его сыном Сартаком, вследствие чего действительно стал приемным сыном самого хана.

(обратно)

21

История сохранит нам слова этого хана (Менгу-Темира), сказанные при этом: «Мы жаловали, попов и чернецов, и всех богадельных людей, да правым сердцем молят за нас Бога, и за наше племя без печали, благословляют нас, да не клянут нас».

(обратно)

22

В 1777 г. Екатерина II переименовала своим указом Переяславль-Рязанский в Рязань

(обратно)

23

Кстати, Иван Всеволодович стал основателем рода удельных князей Стародубских, который в дальнейшем дал России многие другие, в том числе прославленные в истории фамилии: Пожарские, Хилковы, Ряполовские, Стригины, Татевы, Гундоровы, Тулуповы, Палецкие, Голибесовские, Ромодановские, Кривоборские, Льяловские, Осиповские, Гагарины, Ковровы, Небогатые и Неучкины.

(обратно)

24

Недаром в народе долго будет бытовать горькая присказка: «Что ни год — то на Рязани рать, что ни десять лет — то нашествие».

(обратно)

Оглавление

Глава 1. Вестник

Глава 2. Закупки

Глава 3. Первые дни

Глава 4. Игнач

Глава 5. Создание промышленного капитала

Глава 6. Важные встречи

Глава 7. Армия рабов

Глава 8. Первый поход

Глава 9. В первый месяц лета

Глава 10. Нашествие

Глава 11. Битва

Глава 12. Последние дни

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg