«Внук Донского»

Внук Донского (fb2) - Внук Донского [litres с оптимизированной обложкой] 1491K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Максимилиан Раин

Максимилиан Раин Внук Донского

Пролог

Вечерело. Я гнал свой боевой жигуль по колдобинам давно не ремонтированной дороги. Немного не рассчитал со временем. Не предполагал, что придется тащиться с черепашьей скоростью. До райцентра уже не доеду. Хоть деревеньку какую-нибудь повстречать, к старушке одинокой на постой напроситься. Ночью по таким дорогам ехать самоубийственно.

Потребовалось прийти на помощь своему другу Андрею – привезти из далекой костромской глуши известную старуху-знахарку. Давний мой друг. Вместе служили в одном подразделении спецназа. В наших кругах помогать было принято даже незнакомым людям. Мать Дрона угасала прямо на глазах, а врачи уже десятый диагноз ставили. Друган как услышал где-то про эту бабку, так и насел на меня. Дело не в том, что ему некогда. Просто за мной закрепилась репутация неотразимого уговаривателя. Организую мысли и эмоции женщин в правильном направлении. А старухи, они те же женщины.

Взял отпуск за свой счет и рванул в эту экспедицию. Чипэнддейл недоделанный. Нет, не подумайте, что я злюсь. Наоборот. Знаю, что ради меня все мои друзья любую жопу на куски порвут в зоне досягаемости.

Асфальтированная двухрядка уныло тянулась через дремучие костромские леса. Я засматривался на окружающие виды, благо, что никто мне не мешал в этом занятии. Во время поездки ни одна чадящая отрыжка цивилизации не попадалась. Обогнал только телегу со стариком и понурой лошадью. Красивые вековые ели и сосны величественно обступали узкую трассу. Смолистый воздух вкусно врывался в легкие. Я просто балдел в реальном времени.

Понятно, что ничего хорошего не могло продолжаться вечно. За очередным поворотом меня, обалдевшего, сбил лосяра… Или я его сбил? Короче, мы оба друг друга сбили. Лось в лежку, так и мой верный коняга тоже, если мог бы, улечься. Ну и я… Поплохело как-то.

Не помню, сколько я там пролежал. Помню только, как пришел в себя в старой халупе. Разбудил меня резкий запах обосравшейся собаки. Потом оказалось, что так овчина попахивала, на которой я распростёрся. Накатила боль в голове и грудине. Я застонал. Раздался старческий шамкающий голос с непонятной пока половой принадлежностью:

– Очнулся, милок. Как же ты так убился? Осторожней надо в наших-то лесах.

Поднесли к губам питье. Я глотнул. По телу разлилась освежающая прохлада. Боль притихла. На автомате пробормотал слова благодарности.

Понемногу глазам вернулось зрение. В полутемной комнате, освещаемой тусклой лампой, хлопотала старушка с колоритной внешностью Бабы-яги. Во рту у нее торчал только один зуб. Я невольно улыбнулся.

– Бабуля, а вы меня потом не скушаете?

Бабулька затряслась в беззвучном смехе.

– И-и-и, сынок, такого статного молодца со всей душой отведала бы, да только зубы все лешим позакладала.

– Спасибо вам, бабушка! – вновь решил я поблагодарить спасительницу, – А с моей машиной что? И как вы меня до дома дотащили?

– Не знаю я, что с твоей машиной сотворилось. Выздоровеешь, к Федосею сходишь вызнать. Заодно и поблагодаришь его. Он тебя на своей телеге привез.

Проговорив это, старушка принялась снимать бинты. Раны еще кровоточили. Она вдруг обмакнула палец в мою кровь и с причмокиванием пососала.

– Кровь у тебя, милок, важная. Многое тебе дано. Нужно только время и место знать, куда силушку твою, пращурами заповеданную, приложить.

Меня эти непонятные манипуляции и слова начали немного напрягать. Я сказал, что мне вообще-то надо ехать дальше. Друга из беды выручать.

– Все в порядке с твоим другом будет. А ты лежи, здоровей. Куда с такими ранами собрался ехать? – строго изрекла бабушка.

Утром она поднесла в глиняной чашке мутный напиток и приказала выпить. Я беспрекословно отхлебнул малоприятную маслянистую жидкость. Резко накатила тошнота и слабость, закружилась голова, сознание померкло.

1

– Гнетуха[1] и дыхи нутрены зле[2] явлены. Мощи животны[3] отрока[4] скудеху[5], – послышался уверенный мужской голос с едва заметным восточным акцентом.

– Опияша зелием лихим сокола ясна, изверги Васильевы! – внезапно раздался истошный старческий вопль.

Разразились крики, которые затем стали удаляться. Мне осталось только недоумевать странному концерту в старушечьей избе. Можно было, конечно, разобраться с некими Васильевыми, отравителями соколов, но веки были сладко и дремотно тяжелы, не хотелось ими двигать. Как и всем телом. Оно было словно бы не моё. Предоставил хозяйке разбираться со своими чокнутыми гостями и ушел в долину грез.

Проснулся вновь от того, что меня безжалостно трясли. Явно этим занималась не старуха. Чего же тут все до меня докопались? Если немедленно не отстанут, то пусть потом не обижаются, вытирая кровавые сопли. Надоедливый, воняющий луком тип, кроме трясения, еще периодически слюнявил мне лицо своей бородой. Блин, это уже слишком…

– Пошел ты нах, понял? – гаркнул я, не открывая глаз.

– Камо[6] ми[7] пешити?[8] – недоумённо переспросил приставучий тип и внезапно заорал густым басом, – Он рече[9], друзи мои. Рече!

Пришлось приоткрыть глаза и внимательно рассмотреть участников глумления над моей тушкой. Вместо старухиной избы обнаружилось странное помещение с деревянными сводами и узкими окнами. Возле меня терлись участники фольклорного ансамбля в расшитых узорами рубахах и цветастых штанах. Ближе всех ко мне находился дородный мужчина с харизматичной мордой, заросшей мощной рыжей порослью. Фактурный мужичок, чем-то на Джигурду смахивающий, в рыжем варианте. Актер, с амплуа бандитов, бунтарей и сумасшедших.

– Сыне мой, живый! – радостно воскликнул Джигурда.

Розыгрыш это, что ли? Куда это меня старушка передала? Ладно, подыграю шутникам:

– Куда я денусь, папанька?

В глазах мужчины промелькнуло удивление, но он ничего не сказал и повернулся к мужчине восточного типа. Мужик тот, скорее всего, был у них за доктора. Они стали живо обсуждать моё лечение. Причём возникали странные предложения по прижиганию стоп. Странные, если не сказать более резко, рекомендации. Мне страшно хотелось спать, и я, хныкнув, заявил об этом.

– Почни, аще[10] хошь, – согласился папанька и сделал жест, чтобы все удалились.

После вышел сам.

Потом я проснулся от ещё более немилосердной тряски. Меня куда-то перевозили в театральном возке. Такими, наверное, в глубокой древности люди пользовались. Со мной тряслась полная женщина, явно ненормальная из-за странного макияжа. Лицо покрывали густые белила, круги румян на щеках и широкие чёрные брови. Увидев меня, она улыбнулась и поднесла крынку с каким-то травяным настоем, приговаривая:

– Почни, наш соколик ясны. Ужо приеде вборзе[11].

Ага, уснёшь тут. Трясёт так, что кишки были готовы выпрыгнуть из одного места, объятые ужасом. На асфальте, что ли, тут экономят? И почему все здесь как-то странно выражаются? От напитка, или от сильной слабости снова погрузился в глубокий сон.

Следующим разом проснулся на мягкой перине в широкой кровати. Подушки были настолько необъятные, что приходилось почти сидеть. Потолки и стены деревянного сводчатого помещения были расписаны под старину разноцветными узорами. Разбудила меня всё та же чокнутая баба. Пришла звать меня отобедать со слащавой улыбкой на раскрашенном лице и с идиотскими определениями в мой адрес. Хотелось запустить в неё подушкой, но от слабости пришлось ограничиться только вежливым посыланием в неизведанные дали. Спать хотелось невыносимо. Она ушла, кажется, ничего не поняв.

Мой дискант мне не показался странным. Доводилось умирающим лебедем валяться по госпиталям. Приходил ещё какой-то тип с дребезжащим голосом по тому же поводу, которого я тоже послал. Он расфырчался, потому что обедней оказалась церковная служба. Они тут что, с ума совсем посходили? Больного человека на молитвы загонять. Я понимаю, что сейчас модно свечки по церквам держать, но не до такой же степени. В религиозном фанатизме не был никогда замечен. Только против естественного начала не попрешь. Придётся поднимать свой спецурский зад до ветра.

Сверкать голой попой музейным работникам не было настроения. Поискал глазами какие-нибудь штаны. Нашел какую-то холщовую ночнушку, только без рукавов. Елки кучерявые! Чего с моими руками случилось? Усохли, что ли? И тело будто бы не мое. Тощее какое-то и без родинок на привычных местах. Интересная у меня болезнь. Может быть, с глазами что-то случилось? Зеркало бы какое-нибудь найти. Пошлепал босыми ногами по длинным помещениям и переходам. Почему-то встречавшиеся женщины сильно смущались, взвизгивали и чуть ли в не обморок падали от моего вида. На себя бы посмотрели. С такими крашеными мордами только ворон в огороде пугать. Развели тут, понимаешь, идиотский фестиваль, а туалетов не сыскать. Ещё притворялись, приколисты, непонимающими. Глаза круглили. Однако, как же мне хреново! Еле брёл, пошатываясь от слабости.

Во дворе молча разыскивал кустики с желательным малолюдьем, с трудом сдерживая рвущиеся наружу телесные жидкости. Было неожиданно жарко. Наверное, бабье лето настало, и сентябрь решил оставить о себе лучшие впечатления. Сколько же я тогда без памяти провалялся? Неделю, не меньше. Босые ноги пришлось запачкать.

Меня нагнали два бородача и принялись напяливать на тело фольклорную одежонку. Злобно сообщил, что готов устроить для них всех ласковый дождь, от которого грибов не будет, если не прекратится эта надоевшая самодеятельность. Мужики, врубившись в проблему, доверительно сообщили мне, что гадить я мог и у себя в спальне. Для такого холопы приспособлены с ночной вазой. Я с огромным трудом смог поймать падающую челюсть. Мочевой пузырь не позволил мне покрутить у черепа рукой. Ладно, если в этом учреждении так принято, то пусть будут ночные вазы с холопами. Надеюсь, что рано или поздно этот идиотизм все равно закончится. Интересно, за какую зарплату тут согласились придуриваться?

Холопами оказались двое малахольных пацанов лет под пятнадцать на вид. Они торжественно внесли деревянную бадью, как обычно разукрашенную узорами. Сверху неожиданно расположился стульчак. Поставив принесенный агрегат, парни замерли истуканами, опустив очи долу. Я подождал некоторое время, потом взорвался вулканом матерных страстей, сообщив извращенцам, что показ моих гениталий будет им очень дорого стоить. Пареньки, толкаясь и подвывая от страха, шустро вымелись из спальни. С запозданием заметил еще одно маленькое ведерко с водой и лежащие рядом серые тряпочки. Бессильно матюгнулся. Никогда ещё меня так не унижали.

Так, надо скорей понять, что вообще происходит вокруг? Стоп… Почему эти люди так странно ко мне обращались, словно я в дурку попал? «Сокол ясный», «надежа», «господин»… Чем больше я думал, тем меньше вразумительных объяснений находилось. Лучшая мысль была, что я сплю, но боль от щипков была реальной. Всё вокруг было так правдоподобно.

Выглянул за дверь. Два «холопа» шустро вскочили с лавки и бухнулись на колени. Попросил их не переигрывать и, подозвав чернявого с узким, живым лицом, предложил:

– Приятель, вмажь мне по морде со всей силы.

Чернявый вдруг снова шлепнулся на колени и попытался поцеловать мои руки, чему я решительно воспротивился.

– Пощади, господине! – выл он, заливаясь слезами.

Жуткая догадка кольнула сердце.

– Какой нынче год? – задал я другой вопрос пареньку.

– Сие не ведомо[12] нам. Не гневайся, княжич! – жалобно проговорил чернявый.

– Княжич? Хм… А в каком мы тогда княжестве, тебе ведомо? – продолжил я расспросы.

– В Галицком, вестимо[13].

Из истории, которую я знал хорошо, потому что со школы увлекался ею, вспомнил, что было два таких средневековых русских княжества с одинаковыми названиями. Одно, более раннее, располагалось к западу от Киева. Другое, более позднее, возникло в верхневолжских лесах во времена Александра Невского, вернее его младшего брата Константина Ярославича – первого князя этого удела. Выходит, что я провалился на несколько веков назад? Это объяснило бы странную трансформацию моего тела и прочий заворот мозгов с холопами и бабами крашеными.

– А какой князь сейчас тут правит? – продолжил допрос.

– Юрие Димитриевич, тей отич, господине, – последовал почтительный ответ.

Только теперь заметил, что говорил и воспринимал слова, сильно отличающиеся от тех, к которым привык. И это не вызывало у меня никакого дискомфорта. Словно некий интерфейс в фоновом режиме помогал мне как-то тут адаптироваться.

Знал одного только Юрия IV Дмитриевича[14], князя Звенигородского и Галицкого, третьего сына Дмитрия IV Донского. Правил на северо-востоке Руси на рубеже четырнадцатого и пятнадцатого веков. Боролся за великий престол с племянником, князем Московским Василием III Васильевичем. Имел четырех сыновей: Ивана, Василия, Дмитрия и еще раз Дмитрия. Сейчас я вызнаю свое имя и с учетом возраста смогу примерно определить год:

– А как меня самого звать?

Холоп с некоторым страхом посмотрел на меня, но ответил:

– Димитрием, господине.

Опять – двадцать пять. Теперь как сформулировать вопрос про какого Дмитрия из двух? Один был по кликухе «Шемяка», другой вроде бы «Красный», но прозвища обычно давались в течение всей жизни, может быть даже в зрелом возрасте. Стоп! Князь Юрий переселился в Галич из Звенигорода только после воцарения племянника в Москве в 1425 году, а через восемь лет захватил Москву, став великим князем… Шемяка должен уже быть в возрасте молодого мужчины, но никак не подростка. Методом исключений идентифицировал себя. Я – Дмитрий Красный. Правда, так меня в будущем обзовут. Народу чем-то понравился. Осталось только разобраться с точной датой своего попадалова.

За размышлениями позабыл, что передо мной на коленях стоит человек, хоть и пацан. Или это интерфейс меня так отформатировал? Спохватившись, велел ему подняться.

– Господине, леть[15] нам бадейку пояти[16]? – жалобно попросил чернявый.

– Еще бы не леть! Всю жизнь мечтал спать возле унитаза. Тебя-то как кличут?

– Жданом се рекомах[17].

– А приятеля твоего как?

– Его Устином рек, господине, – махнув в сторону своего компаньона, сообщил Ждан.

Тощий и нескладный блондин, услышав свое имя, на всякий случай рухнул на колени.

Вытащив бадейку, парни спешно вернулись и стали обряжать меня в белую полотняную рубаху и синие штаны. Несмотря на жару, напялили ещё голубой кафтан, расшитый золотыми завитками, чем-то напоминающими абстрактные цветочки. Подпоясали кожаным поясом с вышитым серебристым узором. На ногах оказались сафьяновые сапожки кроваво-красного цвета. Причем на каждом сапоге по бокам были расписаны позолотой дурацкие птицы.

2

Знакомая уже женщина повела меня в одном ей ведомом направлении. Я оказался в большой комнате со стоящим посередине столом, накрытым узорчатой скатертью. Поодаль от него на лавке у отворенных окон скучали представительные бородачи. В своих разноцветных расшитых кафтанах и колпаках они походили на киношных турецких вельмож. Поймав мой взгляд склонили голову, не вставая. Через мгновение они вдруг повскакивали и почтительно отвесили более низкий поклон. Оказалось, следом за мной зашёл Джигурда, тьфу, батюшка моего нынешнего тела. А за ним величаво вошла, деловито порыкивая, настоящая рысь. Спокойно и даже лениво оглядевшись, она направилась ко мне, обнюхала внимательно и отошла к своей плошке на полу. Отец крепко обхватил меня за талию и буквально потащил к месту, куда я должен был присесть, приговаривая:

– Княжичу маву одесну[18] сидети.

Прекрасно, не понадобилось изображать ещё не известные мне по этикету всяческие движения. Мужчины подошли к столу и стали чинно усаживаться.

Забегали, засуетились холопы в холщовых одеждах с посудой в руках. Командовал ими остробородый мужчина в кафтане. Передо мной возникла тарелка с похлёбкой мясной в капустных листьях, называемой почему-то ухой. Взгляд упал на свои руки. Перед едой их положено мыть. С детства впечаталась в сознание эта дурная привычка. Неосознанно сделал движение, чтобы встать из-за стола.

– Невежие[19] еси[20] оставити[21] стол посреде[22] трапезы, Митря. Аще коя[23] потреба[24] приде, мни[25] о сей вятшести[26], – ласково прогрохотал сидящий рядом отец.

Началось, пошли выговоры. Теперь как кутёнок буду тыкаться и получать оплеухи от непонятного и агрессивного мира. Показал бате свои руки и произнес:

– Помыть бы их, грязные.

– Идеже[27] ты, сыне мой, калности[28] узрел[29]? Длани[30] теи белы, яко[31] снег, – удивлённо заметил князь, но спорить благоразумно не стал и велел распорядителю организовать омовение моих рук.

Один из холопов подскочил ко мне с влажным рушником и заботливо оттёр ладони и пальцы. Соблюдя гигиену, можно позаботиться и о желудке с прилагающимися к нему кишочками. Схватил расписную деревянную ложку и принялся работать ею на полных оборотах. Не успел опустошить тарелку, как поставили каши вязкие, ячневые, сменившиеся кашами рублеными, похожими на салаты моего времени. Подавались киселя с вкраплениями ягод и узвары грушевые, вишневые, смородиновые, которые хорошо заедались пряженцами[32] с чем-то сладким. Пока объедался, вятшие мужчины вели неторопливый разговор.

– Гости[33] глаголяша[34], в Смоленске явлен бысть[35] волк наг, без шерсти. Людёв сей волк ловяху и ядяху, – заявил низенький и совсем седой боярин.

– А в езере[36] под градом Троки всю седмицу[37] рудь[38] стояша наместо[39] воды, – поддакнул ему пожилой худощавый вельможа с приятным, я бы даже сказал, умным лицом, обрамлённым короткой черной бородкой с вкраплениями седины.

– Воистину лихое[40] гряде[41]! – печально констатировал боярин с широким волевым лицом, заканчивающимся книзу не менее широкой русой бородой.

– Не тужи[42], боярин Семён. В пределах литвински те беды проистече. Наша держава святостию спасаетеся, – убеждённо изрёк князь Юрий.

Надо будет на заметку взять, что при батюшке не стоит подшучивать на религиозные темы, экспериментировать над своим здоровьем тем самым. Наевшись, сыто рыгнул и ляпнул:

– Кофе можно чашечку?

Ага, ещё бы сигаретку попросить и коробку презервативов. Князь поначалу округлил глаза, но затем с натянутой улыбкой сказал:

– Сия кофа неведома нам, сыне.

Внезапно вспомнилось, что про кофе в начале пятнадцатого века даже в Османской империи еще мало кто знал. Раз ещё не настала эпоха приятного проведения времени за чашечкой кофе, то можно побаловать себя хотя бы заменителями:

– В иноплеменных странах люди это пьют. В книгах читал. В наших краях можно сладить такое питьё из желудей. Пусть холопы желуди, ячменные зерна и корни цикория, перемелят и приготовят напиток.

Дьяк растерянно потоптался, поклонился и приказал слугам собрать использованную посуду. Вместо неё на столе оказались кружки, наполненные чем-то кисло пахнущим. Напиток, называемый сикерой[43], мне откровенно не понравился. Какой-то уксус голимый, но окружающие пили его, причмокивая от удовольствия.

– Уфф, вар[44] тяжен[45] с небесе нисходит, – пожаловался приятнолицый боярин, – а кофа сия хладит, княжич? Не мнил про сяку[46] ядь[47], поне[48] мнози[49] иноземны ества пивны[50] ведомы ми.

– Нет, его чаще горячим пьют, – сделал пояснения.

– Ишь ты, – хмыкнул другой бородач с тёмно-рыжими волосами, сильно смахивающий на экранного викинга. – Из желудёв пиво ладити[51]. Ту ядь смерды скотам рытят[52]. Княжич нас свинами мнит.

Статями говоривший ничем не уступал моему нынешнему отцу. Отличали его вдобавок большие кустистые брови над пронзительными глазами стального цвета.

– Не порещи[53] маво сына, княже Борис. Сладят людишки сию ядь, окушамися[54], – деликатно осадил отец сообедника.

– Не стану я в сеи уста[55] прияти тоя стерво[56], свинам подобитеся, честь вятшу поругати[57], – заточился вдруг поперёк викинг. – Тако вборзе повелишь нам, государь, рожцы[58] снедати[59], холопам на смех. Княжич тей есть детищ[60] скорбеливый, а ты ему внемлешь[61].

– Охолонь, друже мой. Кийждо[62] сею волею ядь в телеса имет, – примирительно высказался мой батюшка. – Сыне мой скорбел главою преду[63]. Поял днесь[64] его Господь наш Вседержитель к се на небеса да воротил нам на радощи[65] с речеством.

– Отче Паисий, воистину свят, раз отрока у Всевышнего вымолил. Отошли, княже, сына к нему на лечбу[66]. Яко воротится с разумом, ноли[67] спразднуем, – снова влез со своими рекомендациями князь Борис. – Сам зришь, княже драгий[68], яко тяготен он главою дозде[69].

– Истину глаголешь, тысяцкий. Потреба приде, отошлю, – порешил мой отец.

Это что же получается. Меня тут все за ненормального психа держат? Эх, зря я про кофе вякнул. Добавил, так сказать, маслица в огонь. Как теперь вызнавать про год нынешний и прочую нужную для ориентации в этом мире информацию? Психологи именно по таким признакам определяют невменяемость пациентов.

А разговор продолжался под прихлёбывание пойла из кружек.

– Иван, сын тей старш, удесами[70] слячен[71], Богу угождае монасем[72] в Сторожевском монастыре. Благодатем земли те сытит. Отдаждь[73] Димитрия Младша в монаси тож, в нашу Успенску обителю. Приобряща[74] дващи[75] сладитеся, – продолжил переть на меня князь Борис.

Это ничего, что я тут сижу и всё слышу? Кто у нас тут такой весь из себя доброжелательный, аж мама не горюй? Реально спровадит этот злобный хрюндель меня в монахи. Меня, такого яркого представителя вида хомо эректуса! В смысле, не прямоходящего, а прямостоящего. Приносящего удовлетворение и радость прекрасной половине человечества. Я же в том несчастном монастыре, который рискнёт меня принять в себя, вулкан страстей устрою с торнадами. Ёлкин стон там наступит, американский.

– В клир[76] идоша, всяк[77] сей волею. Иван мой по вящелетию постриг приял. Митря поелику[78] в тяготе[79] головной, мнити за ся не може. В монастыре Успенском он и так всякодневно живе. Прииде нарок[80] и не изуведетеся[81] он, моя воля будет, – отыграл подачу отец.

Мне малость поднадоело обсуждение моей участи в таком стиле, будто меня здесь не стояло. Только открыл рот, чтобы запустить шпильку в адрес зловредного придворного, как разговор уже переключился на другие темы.

Боярин Семён горестно жаловался государю на недород зерновых на его землях:

– Лето выдалось злое. Безгодие[82]. Многажды[83] посевов пожегша суть. Смерды урок[84] не хоче исполняти. Плачут, сами просят хлеба в долг и тяготы излещити[85]. Пособи[86], княже велий[87], слуге сему верна гобиной[88] и остави выход на грядущее.

– Ми нать[89] выход ордынски в Москву дати. В моих уделах у тя, Семён Фёдорович, лишче[90] овых[91] поместий, – возмутился мой отец. – Аще у тя несть[92] гобины, у коих имати[93]?

– Смерды бунтовать начнут, если им не помочь. Не жмитесь, сделайте доброе дело сейчас, и оно позднее большей прибылью вам вернётся, – решил я присоединиться к дискуссии и вставить свои три копейки.

На некоторое время собеседники замерли, вытаращив на меня глаза. Я им что, Америку сейчас открыл? Простая, как слеза девственницы в сексшопе, правильная мысль.

– Аще зачнётися крамола[94], отщетим[95] калиты[96] паче[97]. Княжич истину рече. Смердам требе[98] пособляти, – согласился со мной государь.

– Несть пособляти… Тягло не хочут исполняти смерды… Обестяготеся паки[99] лишче… – наперебой заголосили сотрапезники.

– Зачнётися, аще немощны будем. Смердам угождати станем, важество[100] сея порушим, – недовольно высказался викинг, прожигая меня своим пронизывающим взглядом.

– Купцам приезжим надо сказать, что соль только на хлеб менять будем, пока закрома не наполнятся, – не поленился я снова высунуть язык.

Снова состоялась немая сцена, правда, покороче предыдущей. Старичишка боярин решил поддержать меня, высказавшись, что потребно гостей залётных окоротить, чтобы не вздували цены на рожь и пшеницу. Я тут же влез в разговор и заявил, что заботящийся о благе своей страны правители обычно не ущемляют купцов. Те могут в следующий раз не приехать с товарами. Ко мне теперь посчитал нужным присоединиться боярин с умным лицом и обратил мои слова против князя. Он де не любит магометан[101]. Гости булгарские по этой причине нехотя посещают галицкие пределы. Странно, из истории знал, что князь Юрий Дмитриевич на фоне большинства своих современников блистал многими талантами. Не верилось, что он оказался способен на такие глупые поступки. Стоит быть тут поосторожней с высовыванием языка, а то и сам не заметишь, как во врагах отца окажешься.

– Николиже[102] гостям булгарским не препинал[103] приезжати в кийждо град, в каяждо весь[104] маво княжества. Обаче[105], боярин Данила, я не стану сотворяти их хотениям храмы сеи магометански у нас ставити. Иноверие возводити у ся не позволю, – объяснил свою позицию отец, укоризненно глядя на меня.

В принципе, он в этом вопросе был стопроцентно прав. Никому не даётся право лазить по чужим монастырям со своими уставами. Хотя лично меня проблемы разных верований мало терзали сердце. Сколько из-за этого войн по земному шару прокатилось. Сколько людей пострадало.

Возражать боярин Данила не стал и перевёл стрелки на обсуждение событий в окружающем мире. Малолетний князь Московский Василий Васильевич с матерью Софьей Витовтовной и митрополитом Фотием еще на Петров день уехали погостить к деду Витовту, великому князю Литвы. Соглядатаи поговаривали, что император Римский Сигизмунд литовскому правителю корону королевскую пообещал. Вот он и пригласил своих родственников, вассалов и союзников к себе, чтобы отпраздновать такое событие. Князь Тверской Борис Александрович туда тоже выехал, как и князь Рязанский Иван Федорович, и князь Одоевский Иван Юрьевич. Господа Новугородская туда посадника и тысяцкого направила. Пригласил Витовт брата своего двоюродного и короля Польского Ягайло и трёх князей Мазовецких, магистра Тевтонского Ордена Пауля фон Русдорфа, ландмейстера Циссе фон дем Рутенберга и молдавского господаря Александра I Доброго. Присутствовали послы византийского императора Иоанна VIII и кардинал из Рима Бранда да Кастильоне.

– Государь, не косни[106], пошли размётну грамоту[107] на Москву, дондеже[108] Васька с матерью сею злохитренна[109] и Фотеем на Литве обитае[110], – предложил суровый тысяцкий, – боярин Иван Всеволож полошлив[111], яко сусел нырны[112]. Стече[113] со града. Княжата к нам перескоче.

– Не к спеху[114] нам, Борис Васильевич. Знамение Господне не сотворено паки. Несть на сие Божия соизволения, – со значением высказался отец.

– Князь Московски ныне молодший[115] у Витовта. Грамота такая три лета назад была подписана. А за московскими и другие русские правители ринулись под литовское крыло. Тверской, рязанский и пронский князья отдельно подписали вассальные грамоты. Даже Господа Новгородская в ноги упала перед латынянским правителем, – блеснул я историческими познаниями.

– Отнуду[116] сие ведаешь? – усмехнулся государь.

– Ведаю, однако, – высказался с видом, что не желаю спорить.

– А не ведаешь, сыне мой, на сей раз. Блядословишь[117], – произнёс отец под смешки ближников.

– Даром хлеб едят твои подсылы[118], – настаивал я. – Правду я сказал.

– С князем велием литовским Витовтом у князя Московска грамоты докончальны[119] писаны о полюбии[120] и протекторстве. В согласии с грамотой духовны[121] почияху княже Василея Димитриевича. Се нам ведомо, – вмешался боярин Данила.

– Глаголил с Фотеем, митрополитом всея Руси и земель литвинских тож, внегда[122] он пришед к ми в Галич. Обещал он, иже живый[123] буде паки, не допустит латынянства на земле праотец наших. Я ему верю. Софья, аки[124] не претилася[125], не дерзне[126] уделы сына под отца сея подряжати, возмущения сеих же сподручников[127] прещася[128], – высказался, прихлёбывая из кружки холодного киселя, князь.

М-да, ситуейшен. Мне кажется, или на самом деле отца кое-кто подставляет. Не удивительно, что при всех его замечательных талантах, наш куст всё-таки проиграл битву за великокняжеский престол. С такими соратниками и врагов не надо. Настаивать на своём посчитал далее излишним:

– И то правда, отец. Русь под святым покровительством состоит. Все беды и коварные происки преодолеет. Всё будет хорошо!

Князь благодарно покрыл мою кисть своей лапищей.

– Тея речьми, да ушеса[129] услаждати. Чуешь[130], княже Борис Васильевич, речи отрока, в скорбех тей укоряху. Яко муж славны велемудренно[131] рече, понеже[132] Господь наш велик и воротил сына ми во здравии.

Интересная коллизия получилась с князем литовским Витовтом, согласно исторической литературе. Если бы этому правителю не вздумалось на старости лет поносить на своей седовласой античной голове королевскую корону, то вся будущая Московия счастливым для него образом стала частью Литвы, а затем и Польши. От России тогда даже косточек не осталось, а мы все разговаривали бы по-польски. Произошло бы то, что случилось с Галицкой Русью веком ранее. Осталось только географическое наименование местности в Польском королевстве.

Силён и славен был восьмидесятилетний князь Витовт, своей многолетней деятельностью добившийся такого признания в мире, что любой европейский монарх мечтал видеть его своим союзником. Номинальная политическая зависимость от Польши, королём которой являлся его двоюродный брат Ягайло, не мешала во всех делах проявлять полную самостоятельность. Мало того, слабовольный польский король в большей мере был от него зависим из-за возникшей матримониальной ситуации. После смерти жены Ядвиги, последней из рода Пястов, и отсутствия каких-либо наследников, прав на польский престол у него не оставалось. Этим обстоятельством воспользовалось польское дворянство, сохранив Ягайло на троне в обмен на передачу почти всех властных полномочий Королевскому совету. Кто знает, что бы стало с незадачливым Гедиминовичем, если за его спиной не стоял сильный родственник? Силу Витовт обильно черпал из русских земель. Расширившись значительно на восток, Литва стала превосходить своего старшего партнёра по унии и в размерах, и по богатству.

Трудно с позиции далёкого потомка объяснить чаяния литовского князя. Они походили скорее всего на маразматические заскоки одного престарелого генсека, или сбрендившего от нечаянных богатств и кокаина олигарха. Корона короля ничего ему не давала, кроме подчёркивания статуса одного из самых сильных государей той эпохи. Прямых наследников, кроме дочери и внука у него не было, да и те были крещены в православие. По законам этого католического государства они не могли претендовать на трон.

Тем не менее, политические баталии в трапезной звенигородского князя продолжались.

– Люди рекоша, иже[133] Витовт люд православны не гнобит. Ужо лепше[134] под ним быти[135], нежели под степняки селны[136], – высказался боярин Семён.

– Внемлил бы те отче Паисий, наложил эпитимию сурову, – улыбнувшись, высказался государь.

– Орда Золотая разваливается на мелкие куски. Князь Витовт стар и скоро отойдёт в лучший мир. Поляки все его земли под себя подгребут и всех окатоличат. Не надо из огня да в полымя бросаться, – подвякнул ему я.

– Разумливо глаголешь, сыне, – похвалил меня отец, – Сице[137] помале[138] самого боярина Чешка разумением за пояс унзнёшь[139].

Боярин Данила ничего на это не сказал, только криво улыбнулся. Не думаю, что мой бенефис пришёлся по вкусу отцовым ближникам. Боярин Семён обиженно на меня поглядывал. А князь Жеховской только что зубами не скрежетал в мою сторону. Хорошо бы разобраться, каким боком я ему уже успел насолить? Зато местной дурки избегу. Представляю себе это лечение в монастыре в виде заунывных молитв с утра до ночи, или чего похлеще.

– Нарок трапезу полуденну завершать. С молитвою да почивать[140] пора, друзи мои верны, советочи мудры, – произнёс отец.

3

Все встали из-за стола и поклонились государю. Он подал знак, чтобы я остался. Я подошёл к столу и снова присел. Какое-то время князь молча и напряжённо вглядывался мне в лицо своими шальными цыганскими глазами. Я тоже молчал, ожидая начала разговора.

– Ты мнишь быти с ми, ово[141] хочешь паки в сей монастырь воротитися? – наконец-то раздался его голос.

Странная тема. Чего я в монастыре забыл? Мне, боевому парню, пусть и не в должной форме пока, претит монашество во всех своих проявлениях. Если он на лечение намекает, то мог сам заметить, что я в нём не нуждаюсь. Я выразился определённо в пользу житья в княжьих палатах. Отец вскочил, обнял меня, крепко прижав к себе. На макушке ощутилась влага.

– Внял Господь моим мольбам. Настасьюшка надысь[142] к ми во сне пришед и весть о те чудну[143] варяла[144] о вразумлении. Чую, лепшим сподручником вборзе станешь ми, поне млад и ут[145], аки мышок. Яко ты моих бояр велемудрых за пояс унзнул! Любо-дорого вспомнить, – обширный князь довольно расхохотался.

Затем, будто вдруг чего-то вспомнив, он отодвинулся от меня и снова напряжённо заглянул в глаза:

– А ты не отвратишься от ми паки? Ретивое[146] несть камно[147] у ми. Остатний[148] ты у мя сын Настасьин, изостал[149]. Иванка немочен, в монаси ушед. Васька да Митря старши от мя носы отворотиша, уделы угрызах[150]. Я уж грешным детелем[151] мнил, иже требе стане тя яко Ивана в иноках таити. Вином хмельным ся тешил, света бела не зря.

На этом мой допрос, однако, не закончился.

– А кои люди сказывали те про грамоты докончальны с литвинами о молодшествах?

Снова этот буравящий взгляд ярых, иссиня-чёрных выразительных глаз.

– В монастырях много о чём можно узнать, – нашёлся чем ответить.

– А негли[152], лжа сие есть? – выспрашивал с видом инквизитора, пытающего провинившегося еретика.

Немного удивляло, что эти сведения являлись откровением для галицкого государя. Тренд русских князей под литовское крыло существовал и раньше, заметный даже смердам. Особенно он усилился со смертью Василия II Дмитриевича Московского. Конечно же, русские князья скрывали друг от друга принятие вассалитета литовскому государю по разным причинам. Прежде всего, страшась прослыть израдниками[153] православной веры. Ордынские цари держали русских князей на длинном поводке. Их заботила лишь доставляемая вовремя дань и внешние выражения покорности. Поводок совсем ослаб, и покорные вассалы испугались, запросились нацепиться на другой поводок. Согласится ли литовский сюзерен оставить своим новым русским вассалам такие широкие права?

За два года до смерти предыдущего великого князя Московского митрополит Фотий привозил Витовту духовную грамоту, в которой великий князь Литовский признавался в случае смерти государя московского гарантом прав его сына. Фактически это означало, что Московское княжество со всеми своими зависимыми землями переходило под покровительство Литвы. Фотий подготовил встречу восьмилетнего московского княжича и его матери княгини Софьи с великим князем Литовским Витовтом, которая состоялась в Смоленске. Почему-то на эту встречу не поехал сам московский правитель? Вероятнее всего, он был уже сильно болен и не противился воле властолюбивой жены. Чтобы укрепить позиции своего сына на московском троне и не допустить согласно воле Дмитрия IV Ивановича Донского вокняжения последующего на очереди Юрия Дмитриевича, Софья была готова поступиться любыми правами и территориями.

На встрече обговаривались условия вокняжения малолетнего претендента на московский престол и варианты постепенного перехода всех земель, управляемых Москвой, в состав Литвы. Поначалу в качестве некоего партнёрства с высокой степенью самостоятельности. А далее как кривая по ландшафту ляжет. Почему именно такой сценарий событий был наиболее вероятен? На переговорах присутствовал живший при дворе литовского правителя юный чингизид[154] Улу-Мухаммед, который претендовал на трон Золотой Орды. Витовт обещал ему помощь, а в качестве ответного реверанса тот должен был согласиться не препятствовать переходу под литовский контроль всего русского улуса.

Нечто подобное уже происходило четвертью века ранее, когда бывший золотоордынский хан Тохтамыш, разбитый и изгнанный своим соперником на власть, обратился к Витовту с просьбой помочь вернуть трон и с обещанием отдать ему потом всю северо-восточную Русь. Литовский правитель согласился и даже стал уговаривать ничего не подозревавшего московского зятя вместе ударить по Золотой Орде. Василий II Дмитриевич по какой-то причине устранился. Коварный тесть вместе с Тохтамышем испытал такое сокрушительное поражение на реке Ворксле от хана Тимура-Кутлука, что долго не мог оправиться. Это событие на некоторое время приглушило аппетиты Витовта.

Государь ожидал моего ответа. Я примерно догадывался, кто бы мог ему так замутить сознание. Только церковникам отец так безоглядно доверял. Хитрый грек Фотий, работавший митрополитом Всея Руси, включая и литовскую её часть, возможно, ему что-то значимое наобещал. В общем, решил не продолжать эту скользкую тему, а на досуге подумать о допустимых дозах информации для хроноаборигенов. Во многих знаниях – многие печали. Решил неопределённо пожать плечами.

Не нужно всё выкладывать отцу. А, тем более, его ближнему кругу. Неизвестно как это может отразиться на дальнейшей истории. Отец может опустить руки, окончательно смириться со своим нынешним зависимым положением и повиноваться во всём малолетке Василию. Однако поможет ли это ему?

Повзрослев, московский князь не забудет прежнего бунтарства звенигородского коллеги в силу низких качеств личности. Поздно рождённый и воспитанный своей матерью Софьей, известной тяжёлым нравом, он вызреет в злобного и мстительного человечка. Внутреннему содержанию вполне соответствовали и внешние данные. По описанию от независимых новгородских летописцев, Василий Тёмный был хил, плешив, малоросл и невзрачен личиком. Никогда ещё Русь не знавала такого недалёкого и откровенно слабого властителя, обладающего «талантом» обращать любое полезное начинание в полную противоположность. От души ненавидимого своими подданными. Загнавшего своим неумным правлением страну в ещё большую ордынскую кабалу. По сути, Руси при нём придётся платить дань сразу трём ордынским ханствам. Так что отца лучше не отговаривать от борьбы за великое княжение.

– Кои князья пошед под Витовта? – снова поинтересовался государь.

М-да, шпионское ведомство у бати фактически не работало. Не удивительно, учитывая способности руководителя – боярина Единца. Вслух сказал:

– Я уже называл их на трапезе. Кроме московского князя, это – рязанский, пронский и тверской князья. Они даже свои полки посылали в помощь Витовту во время его похода на Новгород. Прибывшие на коронацию представители Новгорода и Пскова также намерены признать себя вассалами нового короля. Только ничего у них не получится.

– Почто[155] сие тако есть? – не скрыл удивления князь.

– Короны для Витовта и его жены Ульяны имперские послы не смогут привезти. На границе они будут перехвачены польскими рыцарями. Короны отберут у послов и даже порубят на куски, а грамоты от императора порвут. Коронация не состоится.

Князь даже вскочил от перевозбуждения и схватил меня за плечи.

– Кой те рече о сем. Сказывай благопотребно[156], не таися.

Ну и видок страхолюдный образовался у правителя. Я грешным делом подумал, что он реально пытать меня начнёт. Кто знает, может, действительно наладит мне тут лютый средневековый экшен. С испугу соврал блистательно:

– Ангелы сообщили… Сны мне начали сниться вещие.

Как ни странно, эта нехитрая ерунда возымела действие. Отец заметно успокоился, но продолжал взволнованно ходить по трапезной, бормоча:

– Якоже сие есть… Худо буде свояковым людям. Известити[157] нать голубями.

Внезапно меня кольнуло догадкой:

– Ты со Свидригайло что-то задумал против Витовта?

Отец кивнул и предупредил:

– Сие отай[158] есть. Опричь[159] Данилы несть ведомо никоему.

– Не волнуйся так. Всё будет хорошо. Князь Свидригайло выпутывался не раз и не из таких историй.

– Добре[160], ступай почивати, сыне мой Димитрие, – отрешённо сказал отец, – Глаголы[161] тея про израду князей не требно никому ведати. Нарок о сем не пришед. Боярам выкажу, иже сие рек ты по недомыслию.

– Как повелишь, отец, – покорно согласился с ним.

Главной особенностью быта средневековой Руси был послеобеденный сон. Считалось, что так лучше ество в телесах устрояется и сила в жилах прибавляется. Часа на два-три жизнь в палатах и теремах замирала. Понятно, что не все придерживались этой традиции. Мастеровые и военные не могли позволить себе роскоши терять время в светлое время суток. Придётся и мне тоже следовать этому режиму, чтобы не выбиваться из правильного образа.

Я лично не собирался устраивать себе тихий час. В детском саду намучился в своё время, будучи мальчиком взрывоопасным. Возобновлять детские впечатления не было никакого желания. Мои слуги, надеюсь, не следовали примеру вятших бездельников. А их в палатах не было, только шмель истерил. Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд, то грудями колыхают, то задами шевелят. В самоволку, значит, свалили гады.

Вскоре они появились и объяснили, что ходили в свою холопскую столовую насыщаться. Дело стоящее, но я не отказал себе в удовольствии шутливо поорать на них. Поиграл в долбанутого феодала. Напугал несчастных пацанов. На колени попадали, разрыдались, умоляя не гневаться на них. Стало ещё тоскливей.

Как тут всё-таки тускло! Не в смысле приключений на одно место. Ни тебе в инет залезть, ни тебе теликом зомбануться. В шахматишки, что ли, резануться? Послал своих обалдуев за дьяком-распорядителем. Появившийся бородач, выслушав мои пожелания насчёт шахмат или другой какой игры, задумался ненадолго, кивнул и повёл меня лестницами и переходами в верхние помещения терема. Я за ним шёл, не скрывая удивления. На всякий случай переспросил, насколько правильно он меня воспринял. Вдруг я опять чего-то такое из модернового лексикона сморозил.

Меня привели в комнату, напоминавшую по виду детскую. Здесь лежали и стояли всевозможные игрушки из дерева и глины, большие и маленькие, изображающие людей, зверей и птиц. Некоторые скульптурки воинов и всадников были выполнены очень даже неплохо. Особенно удивила тщательно раскрашенная фигурка рыцаря в доспехах и на коне. Матерчатые игрушки предназначались явно для девчонок. Определённо в семье князя Юрия росли раньше девчонки и куда-то все подевались. Не выжили, не оставили следов в истории. Детская смертность и в вятших семействах в те века свирепствовала.

А вот это меня просто поразило. Нашёлся настоящий кожаный мяч, немного тяжеловатый, но достаточно прыгучий для игр. Я принялся чеканить мяч, подбрасывая его ногой и не давая опуститься до пола. Спохватившись, оглянулся на сопровождающих. Все стояли и пучили глаза. Не видали здесь ещё такого искусства. Шахматы или шашки не нашлись, но попались какие-то непонятные костяные фишки. Решил забрать их себе на всякий случай, как и мяч. Холопы потом подскажут, что с ними делать.

Насколько хватало моих знаний, шахматы и шашки должны быть известны и в Европе, и на Руси. Причём у нас шахматы появились гораздо раньше, привезённые купцами из Персии. Игральные карты, наоборот, появились сначала в Европе, на век раньше нынешнего времени. На Русь они пришли только при царе Фёдоре I. Православная церковь активно боролась с распространением этой игры, считая её дьявольской прелестью. Может быть, стоит немного подгадить служителям мракобесия и запустить эту игру здесь, чуток пораньше?

Скучающий дьяк поинтересовался, намекая на желание удалиться:

– Кое хотение изволит княжич аще?

Поблагодарил его за увлекательную и познавательную экскурсию в чужое детство и отпустил. Вот так понемногу буду врастать манерами, поведением и даже в некотором смысле интересами в ткань этого времени. Слуги забрали и снесли в палаты выбранные мной вещи.

С костями что делать, ни Ждан, ни Устин не знали. Ну и чёрт с ними. С костями. Показал слугам элементы обвода в футболе. Поиграл со Жданом в ножной мяч. Туповатого Устина только для ворот можно было приспосабливать. Получил подзабытый кайф от футбольных движений. Палаты просторные, так что развернуться было где. Ждан понемногу втянулся в игру и стал чего-то стоящее ногами вытворять. Сдружиться с ними, что ли? Ментально я много взрослей и разделять с ними малолетние пристрастия будет, возможно, скучновато. Погонял с ними мяч немного и быстро устал. Пот градом начал лить с меня, и разговоры в трапезной не выходили из головы. Решил прогуляться и обдумать в тиши своё положение.

Дворец поразил обилием переходов и открытых галерей. По ним шустро шмыгали толпы холопов и дьяков. Лаптей ни у кого не наблюдалось. В основном, кожаные сапожки и чоботы[162]. Одежда самая что ни на есть простая: льняная, или конопляная. Знатных лиц можно было опознать по тканям дорогих сортов и ярких оттенков с богатым убранством. Средневековое зловоние, вопреки ожиданиям, полностью отсутствовало. Даже наоборот, от челяди пахло чем-то приятным, травяным. В глазах некоторых людей читалось скрытое недоумение. Наверное, что-то во мне было из ряда вон выходящее. Ничего, перебьются. Человек от тяжёлой болезни оклёмывается. Над пропастью бездонной, так сказать, ещё недавно балансировал. В любом случае легенда о неполадках в моей голове хорошо прикрывала перед хроноаборигенами некоторые не вполне адекватные мои поступки и слова, от которых никуда не деться.

Я всё ещё воспринимал себя неким туристом, попавшим случайно на этнофестиваль. Иногда хотелось от души постебаться над внешним видом и поступками окружающих меня людей. Особенно забавно выглядели бояре стремлением выставить напоказ свою вятшесть. Чем выше шапка горлатная, чем богаче узоры на шубе, тем спеси гуще. Шапки-пни чем только не украшались. Мехом еще ладно. Навешивались бусы, жемчуга втыкались, лоскутки блестящие. Уморительно! Вороны бы в экстаз впали от таких видов.

Разобрался теперь со временем попадалова, благодаря страстям вокруг королевской короны Витовта. 1430 год от Р.Х. на дворе, если доверять историческим сведениям. Судя по уборочной поре – август или сентябрь. Сильная жара склоняла окончательное решение в пользу августа. А дни в старину определялись по именам святых. За этим делом не станет, у местных монахов выспрошу. На трапезе поминали старца Паисия. Надо к нему наведаться за помощью, или пусть мне подскажут адресочек местной колдуньи. Должна же у них быть корпоративная этика. Если одна из них накосячила в XXI веке, то пусть её нынешние коллеги вытаскивают меня отсюда. Нечего мне тут делать, да ещё с таким позорно тощим телом. Понять бы ещё, из-за чего Димон загремел в дурку, то бишь в монастырь. На каких минах мне ещё предстоит подрываться?

В окнах сводчатых помещений обнаружились стёкла, вставленные маленькими кусочками. Качества они были невысокого, тускловатые, с наплывами. Если нашёлся сей предмет прогресса, значит, должны существовать и зеркала. Мне не терпелось рассмотреть свою новую, судьбой-злодейкой данную, ряху. Поймал спешащего мимо дьяка и озаботил своим насущным вопросом. Мужичок постоял, посомневался лицом какое-то время, пока не припомнил, что искомый предмет в палатах моей матушки-покойницы может отыскаться. Распорядился как можно быстрее доставить зеркало в мои палаты. Клерк снова завис в замешательстве, затем осторожно поклонился и пошёл дальше, оглянувшись пару раз назад. Странно всё это как-то. Надо срочно обзавестись персональным Вергилием в этих кущах, который сможет без последствий удовлетворять мои информационные амбиции. Иначе снова на монастырское лечение определюсь.

А если я застряну в этом времени на всю свою жизнь? Как тогда быть? Чего там обо мне напридумывали историки? Самый младший из известных сыновей знаменитого по истории князя Юрия Звенигородского и Галицкого, был кротким, очень религиозным, любимым народом. За красоту наречён Красным. Хоть в чём-то я не промахнулся. Так, что там дальше… Активно помогал отцу взойти на московский престол, а после его внезапной кончины признал великим князем врага своего отца – Василия III Тёмного. Не поддержал впоследствии братца-тёзку Шемяку в претензиях на великое княжение. За это Димке Красному благодарный царственный кузен отписал дополнительно к наследственному галицкому уделу, полученному от отца, Бежицкое княжество. Там он и скончался загадочно через одиннадцать лет. М-да, перспективка. Всё-таки батя выделил почему-то полоумному сыночку в наследство самую лакомую часть своих владений.

Скучно жить, если всё уже заранее распланировано. Или всё-таки сюда послан, чтобы чего-то такое подправить в истории Руси? Столько ведь ошибок было понаделано из-за плохого руководства и глупых правителей. В истории я в общем-то разбираюсь, в военном деле тоже не профан. Кое-какие новшества, если пошурупить мозгами, смогу внедрить, конечно. Не забыть бы только изобрести промежуточный патрон вместе с командирской башенкой и передвижной полевой кухней. Без этого человечеству ну никак не обрести счастья. Эх, обратно бы в свое время, да в свое тело…

Расстроенный от своих мыслей, вернулся в свои палаты с желанием нахлобучиться чего-нибудь хмельного. Возле моей лежанки обнаружилась бронзовая пластина. Такими, значит, зеркалами здесь пользуются. Лицо не впечатлило. На меня смотрел тощий, с впалыми щеками подросток-тинейджер из породы тех, над кем так и тянет поприкалываться в школе. Из-под копны ярко-рыжих волос проглядывали большие голубые глаза и позорная лопоухость. М-да, с таким фейсом ни на одно значимое дело не подпишешься. Видок, как у мыша под веником. Будто его, то есть меня сильно напугали, а валерьянки дать забыли. Верните, гады, моё роскошное, спортивное, длительными тренировками воспитанное тело! Сейчас бы бутылочку водки, да в одно рыло. Залить горе. Тощий, рыжий да ещё чокнутый. Повеситься, что ли? Продолжил отчаянно искать хоть что-то, что примирило бы меня с новой реальностью. Волосы кучерявятся. Когда был Ленин маленький… Хорошо хоть не картавенький. Нос нормальный, сносный, породистый, и подбородок тоже ничего. Хоть что-то…

В дверь поскреблись. Ждан с Устином сообщили, что меня к князю вечерять зовут. Разговаривать с ними на тему своей прежней жизни было, по меньшей мере, бесполезно. Парней только-только прислали для моего обслуживания. Надо будет всё же отпроситься у отца и съездить в монастырь, к монахам.

4

Проводила меня в трапезную толстобрюхая мамка, переваливаясь при ходьбе как утка. Ожидал снова увидеть отцовых ближников, но, к моему великому счастью, государь предпочитал ужинать наедине с собой или с самыми близкими людьми. Давали грибную икру, кашу из какого-то мелкого зерна, оказавшуюся очень вкусной, хлеб ржаной в кусках и квас с яблоками мочеными. День оказался из числа постных. Кстати, какой идиот придумал, что наши предки за столом ели молча. Ничего подобного. Ещё попробуй через заполненный едой жующий рот чего-нибудь понять, что тебе вещают. Слова с трудом пробивались из жующего княжеского рта и доносились до моей физии мощными лёгкими отца вместе с крошками пищи:

– Благодатно сие есть, иже Господь тя воскресил дельма[163] жития державна, дондеже я есмь живый и здравый. Аще пагуба[164] ми прииде внезапу[165], нагим те належит[166] быти без собины[167]. Токмо[168] в монастырь вдругорядь[169] воротитися. Надысь велю рядцам грамоту духовну преписати паки. Земли те в собину обрести[170]. Братовья тея старши ужо уделы явнут. Алчут[171] паче пояти собины, же не обрящут, бо[172] отступники. Постольником[173] тя нареку. Яко ми, ты государев промысел требен рядити[174]. Темь[175] думу боярску повелю созвати. Вся[176] узрят, кой сыне мой разумом воспрял[177].

С удивлением подумал, что без учёта отданных старшим сыновьям и Жеховским уделов у отца ещё остались в прямом владении обширные земли. Да и столичный Звенигород с окрестностями никуда не делся. Какие земли мне собираются сыскать, интересно бы знать? А вслух деликатно провякал:

– Как решишь, отец, так и будет. По-моему, ты сильно торопишься со своими задумками. Здоровья тебе не занимать!

Ладно, пока не разобрался в своей ситуации, прикинусь чокнутым принцем Гамлетом, чтобы не привлекать внимания к своей особе.

– Господь наш токмо ведае, яко судьба повернется, – возразил князь, – Яко те с братами во злобе и оскуде не жити, глагол мой заветны чтите. А кои буде сие рушити, прокляну с того света.

На Руси всё же лучше к наследникам относились по сравнению с Западной Европой. Там по принципу майората поместье доставалось только старшему сыну, а младшие пополняли ряды безземельных рыцарей, монахов, нанимались на государственную службу, становились купцами или промышленниками. Здесь от заботливого родителя наследство доставалось всем сыновьям без исключения, иногда в равной доле. Даже дочерям перепадало кое-что в виде приданого.

Случались исключения, странным образом подтверждающие правило. Так, по завещанию Дмитрия Донского последнему его сыну Константину ничего не досталось. Родился он почти одновременно со смертью отца и в завещание не попал. По настоянию его матери, княгини Евдокии Дмитриевны, старшие братья выделили ему небольшие части своих владений. На деле то были жалкие ошмётки от их уделов с самыми захудалыми деревеньками. Лишь после страшного мора двадцать шестого года, сокрушившего многие княжеские дома, правительство при малолетнем московском князе Василии воспользовалось этим обстоятельством и захватило часть земель у потомков князя Серпуховского Владимира Андреевича Храброго. Среди них наличествовал богатый угличский удел, переданный вскоре Константину.

Задумчиво теребя свою роскошную бороду и выбирая оттуда хлебные крошки, отец вдруг высказался:

– Старец Паисий рече ми, иже приде знамение небесное, оное укаже благословление Христово примати ми под сею руку Русь Святу. Поиду на Москву ноли и сгоню сыновца[178] со стола. Митрополит Фотей такожде[179] пророчил о моем восшествии на великий стол. Чает[180] Русь праведна порядия[181] от моей десницы.

Хитёр старец. Лихо придумал со знамением, которого можно дожидаться хоть до морковкиного заговенья. Отодвинуть начало военных действий до отключения литовского фактора было бы совсем неплохо. А после какое-нибудь знамение соорудим и навяжем коварной Софочке и её сыночку свои правила игры. Двадцатипятилетняя династическая война, которая по своим последствиям была сопоставима с Батыевым нашествием, не повторится.

А князь продолжал вещать, обрабатывая зубами очередную порцию еды:

– Васька не по старине на стол московски сел и главы сей не явит. Мати его литвинка Софья с боярином Иваном Всеволожем и с митрополитом Фотеем, наместо него правят. Не оставит Господь сего кощунна[182] владычения на столе дедичевом, Всеволодовом[183]. Верны люди рекоша, иже озлобился брате мой на жену сею литвинку за блуд ея и отщетил грамоту духовну сыну, мя нарекох. Софья с бояры тую грамотку претворяша[184]. Меж моих бояр израдники обрелися, пособиша московцам.

– Выход ордынский готовить теперь не надо. Васька ведь ничего в Орду не повезёт. Всё себе оставит. Потому-то тебе и не сообщали о секретных соглашениях с Литвой, чтобы деньгу тянуть, – решил хоть немного подбодрить отца.

– Истинно сие, – рассеянно согласился он – Сам соиму купно[185] выход требны и слещу в Орду царю Мехмету. Аще сведае он про Васькину израду, даст ми ярлык на великое княжение абие[186].

– Великое княжение не в Орде берётся, а среди сердец русичей обретается. Князья на Москву глядят, как и братья твои. Перетянуть их надо на сторону Галича. Чтобы они собрались вокруг тебя, как полвека назад вокруг твоего отца.

– Явити князья, зрях в мою сторону. А прочие[187] чаят, кои зельне[188] стане. Ноли они к тоя прилеплятеся[189].

Князь вдруг резко сменил тему разговора и снова принялся выражать радость от того, что я интерес стал проявлять к державным делам, отвалившись от радений[190] пустых, книжных.

Так вот почему Димона ненормальным здесь считали? Он, оказывается, книжки почитывал. Каким нехорошим мальчиком я был, однако!

– Человек умом через науку возвышается, что в книгах хранится, – позволил себе не согласиться.

– Не прещуся, сам люблю библы[191] многомудры чтить. Но ты и от ратной мастроты[192] отворотился, и пособь[193] в детелях моих без тщания[194] деял[195]. Я ужо мнил, иже требно тя, яко Ивана, в иноках таити. Матушка любила тя паче. По ея завету зело[196] тя не бивал. Ныне Бог порадовал мя теим вразумлением. От матушки лепостью[197] одарен, а от мя – разумом державным примыслился, – расхваливал меня вовсю отец.

Что-то уж подозрительно много елея проступило в его голосе.

– Со старой княгиней Еленой Ольгердовной и боярами боровски слажено бысть дасти за тя сестру князя ихна млада Василея Ярославича Марьюшку. Злы боровцы на Москву за изояты земли. Полюбие готовы с нами водрузити[198]. Ныне ты разум ял и требен покоритися воле родичевой.

Что-то темнит батя. Когда это он успел договориться насчёт моей женитьбы, если я только пару дней в статусе случайно выздоровевшего тут нахожусь? Свою кандидатуру он обговаривал с боровцами стопудово.

Великий мор выкосил почти всех мужских потомков князя Серпуховского Владимира Храброго. Когда умер в 1427 году его последний сын Василий, князь Перемышльский и Углицкий, бремя власти в обширных землях пришлось принять на себя семидесятилетней матери Елене. Племянник последнего князя Василий Ярославич был очень юн и не мог взять в свои руки бразды правления. Умевшая подавать дельные советы мужу и сыновьям, оставшись самой на державном месте, старая княгиня растерялась и допустила кое-какие хозяйственные просчёты, приведшие к появлению большого долга по дани в Орду. Вдобавок, некоторые из её умерших бездетных сыновей не оставили завещаний. Из-за этого московские казуисты смогли фактически отторгнуть от наследия Владимира Храброго городецкие земли и богатый углицкий удел.

В старину родственные узы были залогом устойчивого союза между государствами. В дальнейшей известной мне истории сестра боровского князя Василия обручилась с Василием Тёмным примерно три года спустя, и её брат добросовестно сражался на стороне московского свояка и сюзерена против моего отца и братьев. Когда московский Василий избавился от всех конкурентов на великокняжеский престол, то отплатил своему верному вассалу и союзнику чёрной неблагодарностью. Обвинил его в несуществующем заговоре и под этим предлогом отобрал все уделы, включая отчину. Бывший князь Боровский умер в кандалах, находясь в заключении в Вологде с сыновьями. Только его старшему сыну Ивану и жене удалось избежать страшной участи, отправившись в изгнание в Литву.

Может быть, стоило бы немного подкорректировать историю и сделать внука Владимира Храброго сторонником Галича, воспользовавшись благоприятной ситуацией? Скоро эта возможность исчезнет.

– Давно бы сам женился на ней. Ты же вдовый, мужчина видный. О таких женихах любая девушка мечтает, если не дура полная, – предпринял я ответную контратаку.

– Довлеет[199] те буести[200] рек, сыне. Марьюшка дельма моих лет унота[201] лишче, унучка[202] ноли. Несмь ми, пню трухляву на младу плоть взлезати. Ато[203] сыны мои сию хоругвь лещат, – проговорил князь и водрузил свой перст на меня.

– Братья мои старшие ещё не женаты, хотя давно в годах зрелых, – возразил ему.

– Браты теи суть ослушники вопреки гласа отча. В блудилищах[204] московских в игрищах злострастны[205], греховных семием скудеша. Ты ныне токмо надёжа моя, – внушительно возразил отец.

– Как же так, батюшка? Молод я ещё для женитьбы, не нагулялся, – взвыл я беременной ежихой.

Это вообще-то попахивает развращением малолетних, между прочим. Моя интимная сфера – заповедная зона. Никому не положено в неё вторгаться без приглашения, даже князьям.

– Ох и зардел[206], Митрушка, яко маков цвет, – глумливо захихикал отец. – Буде дролю[207] сею миловати-голубити и мнозе сладостений поятишь.

Не поэтому я зардел, а от возмущения. В принципе, я не против женитьбы, особенно, если в партнёрше всё окажется по высшему разряду. Но ведь положено молодым фрегатам как следует накувыркаться в бурных водах любовных страстей, а уж потом только топиться в тихих семейных альковах.

А если эта Марья страшна, как сама смерть в аду? История не сохранила никаких описаний этой княжны. Васю Московского она вполне устроила, вернее, его маму Софочку. Хотя… как знать.

По внешним признакам и, прежде всего, по цвету волос, можно сильно усомниться в том, что их с Васей Тёмным сыновья, прежде всего Иван, по историческому счёту третий который, были Рюриковичами. Фирменный рюриковский рыжий цвет волос у них напрочь отсутствовал. Изобиловал тёмно-русый. К тому же Васенькины потомки отличались высоким ростом, красивой внешностью и тонкими чертами лица. Коих характеристик был лишён он сам. С другой стороны, в защиту Марьи Ярославны также можно набросать гирек на весы. Имеются кое-какие факты про то, что Вася Московский не особо интересовался женщинами.

Как говорится, коль пошла шальная сплетня, режь матку до конца. Правду то есть. Кое-где намекалось, что и сама Софья Витовтовна лихо гастролировала по чужим боярским постелям. Доходило даже до того, что Василий II Дмитриевич в конце жизни вознамерился не признавать последнего оставшегося в живых сына своим наследником, небезосновательно подозревая жену в неверности. О чём отец мне намекал только что в разговоре. Главный престол на Руси в таком случае автоматически попадал бы в его руки. Не исключено, что такой расклад и спровоцировал скорую смерть великого князя. Литовская партия не собиралась упускать из рук контроль над самым мощным в северо-восточной Руси княжеством.

– А вдруг Марья уродиной какой кособокой окажется, да с чирьями на заду? – ухватился я за новую соломинку. – Так-то ты возлюбленного сына ценишь? На всю жизнь хочешь обречь горькими слезами меня заливаться, – продолжал завывать я.

– Будешь отичу пререкати[208], тако тя изсечи, иже теим чирьям не иде стане скакати. По перву разу женатеся родичевым глаголом. Таже[209] кою хошь яти[210], се то буде несть во благостие, а дельма похотей сладостенных, – всерьёз разозлился князь, – Аще дурна ликом невеста буде, приданным обильным тя стара княгиня задобрит. Удел те в собину издарит.

Воцарилось молчание. Я от негодования не мог подыскать ни одного подходящего слова. Отец тоже мрачно сопел рядом. Ужин давно уже закончился и заметно стемнело.

– Отец, отпусти меня в монастырь. Очень нужно, – попросил князя.

Отец помрачнел ещё больше и высказался:

– Аще похочешь монастырска благолепия, то добре, езжай. Буде тамо[211], елико[212] требе.

Он встал и, не прощаясь, вышел из трапезной.

Слуги мои дрыхли, как сурки, но меня почуяли и повскакивали, как дрессированные собачки. Услужливо раздели и уложили почивать. Что за порядки! Штаны и сам могу с себя снять. Голова просто пухла от всего случившегося. Сил на разбор полётов не оставалось.

5

Утром меня разбудила мамка с вечно приклеенной приторной улыбкой и пригласила на заутреню. Хотя какое еще утро. Даже не рассвело. Холопы неслышно появились из людской и сноровисто напялили на моё сонное тельце что-то типа рясы из серой мешковины. Слабость почти прошла. Даже какой-то прилив сил в суставах ощущался. Меня проводили в молельную комнату. Отец уже стоял на коленях перед киотой с многочисленными образами святых и распятием. Я приземлился возле него и изобразил молитвенное раскаяние, прерываемое зевотным выворачиванием челюстей. Появившийся неслышно седоватый поп начал речитативом распевать молитвы, мы с отцом повторяли слова следом. Обнаружил за собой интересную способность. Поп изрекал слова на греческом, но я всё прекрасно понимал. Интересно, а ещё какие языки я могу тут знать?

Закончив свои дела, священник незаметно покинул молельню. Отец не спешил подниматься с колен, шепча под нос малопонятные слова. Я терпеливо дожидался окончания молитвенного рвения отца, слабо соображая в этих ритуалах. Замучился стоять на коленях. Больно всё-таки. Наконец отец встал и молча, даже не глядя в мою сторону, вышел.

Завтраки в этом времени не подают, но можно потребовать чего-нибудь вчерашнего или кисломолочного. Я и потребовал. Привык, панимашь, к трёхразовому питанию. И растущий организм надобно растить, килоджоули накапливать. Время-то здесь лихое, рыцарское. Право силы много чего значит. А ещё требуется исполнять множество всяких обыденных действий и умений, к которым привыкают с детства. Среди них очень значимо умение управляться с конём. Мне ещё никогда не доводилось ездить верхом. Эх, тяжело же придётся вписываться в средневековые реалии. Пришлось просить у дьяков для себя какой-нибудь возок, оправдываясь плохим пока ещё самочувствием.

В дверь просунулась чернявая морда Ждана, сообщившая, что возок для меня приготовлен. Очень кстати он меня предупредил, что к отцу Паисию вятшие люди в скромных одеждах приходят. Старец не любит напускную роскошь. Пришлось соображать, во что одеться. Холопы притащили неизвестно чью простую рубаху и порты. Вместо сапог на ногах оказались кожаные чоботы, очень напоминавшие мокасины. Рыжую голову украсил неопределенного цвета и формы суконный колпак.

Холопов решил не брать с собой. Захотелось прогуляться после посещения монастыря по окрестностям Галича в образе простолюдина, присмотреться к обычной жизни средневековых русичей. Сопровождать мой возок с впряжённой парой понурых лошадёнок были отряжены двое оружных всадников из числа княжьих гридей[213].

Успенский монастырь находился от городских стен примерно в трёх километрах. Я с любопытством оглядывал открывающиеся передо мной виды. Княжий терем занимал место в южной, самой высокой части города. От площади перед дворцом дорога, брусчатая стволами деревьев, круто спускалась в нижнюю часть города. Мы проехали в сторону северо-западных ворот практически через весь город. Богатые терема бояр и служилых людей внутри крепости сменялись свежесрубленными избами мастеровых людей на посаде. Кое-где попадались обгорелые остовы зданий. Пожары были часты в то время. В воздухе ощущался этот тревожный запах. Наверно, где-то всё ещё горело. Город располагался на высоченном холме, называемом в народе Балчуг. От него спускался постепенно к самому озеру, захватывая часть берега в качестве защищённой пристани. Встречавшиеся по пути люди не выглядели бедно. По всей видимости, экономика княжества находилось в умелых руках.

За деревянные ворота монастыря въезжать было не принято, даже князьям. Я отправил провожатых с возком обратно, а сам потопал пешком в обитель. Некоторые деревянные строения здесь были повреждены огнём и даже порушены. Скорее всего, я наблюдал последствия набега орд султана Махмуд-Ходжи совместно с эмиром Булгарским Алибеем, случившееся два года назад. У входа в свежеструганное здание барачного типа встретил монахов и попросил проводить к отцу Паисию. Шли по тёмным, запутанным коридорам, пока не достигли игуменских палат.

Ожидал встретить уютного сухощавого старичка в скуфеечке с приветливым взглядом. За столом у раскрытого окна и вправду сидел и читал книгу худенький старец, только взгляд у него был отнюдь не ласков. Может быть, так казалось из-за маленьких, как бусинки, глаз. Увидев меня, он оценивающе вперился в меня своими бусинками и произнёс:

– Вельми[214] рад, драгий мой отроче Димитрие, яко избех хворости суровыя и, восстах, поспешил к старику трухляву.

Я провел ритуал подхода с целованием рук и ответил:

– Здрав будь, отче! Хочу с тобой о многом поговорить.

– Глаголи, аще речь возвернулася, – пошутил и сам себе хохотнул старец.

– Какой сегодня месяц и день по счёту, запамятовал.

– Есень[215] почалася, ревун[216]. Сей дён мученику Мамонтию, его родичам мученикам Феодоту и Руфине посвящён, благий[217] мой отрок, – проговорил Паисий и вознёс руку для крестного знамения.

Только хотел разозлиться… Откуда мне знать дни почитания всяких там Федотов с Мамонтиями? Чтобы их вертело носорогом. Как вдруг откуда-то из неведомых глубин памяти всплыла дата – второе сентября по Юлианскому календарю.

Старикан на меня воззрился и изрёк:

– В поминании святых ты не усерд и прочим[218] аки стал? Люди рекоша, иже ты речьми претворился и на отича сея родша глаголы греховны кропишь.

– Не помню такого за собой. В беспамятстве был, наверно, – попытался миролюбиво оправдаться.

– И рекл, аки с далечен[219] пределов пришед, – продолжал нагнетать старец.

Меня это понемногу начинало раздражать. Чего этот преподобный вздумал цепляться к словам болезного мальца? Нечем больше себя развлечь?

– За советом я к тебе приехал, отче, а ты глумишься над хворым, – строго высказал старику.

Тот даже задохнулся от возмущения. Видать, ещё никогда ему я так не перечил.

– Рех те надысь о бесах, плоть хворну насыщах. Гордость в те выспрелася[220] не по летам. Чаю, лихое множицею в тя взлезло. Посечи тя требно паки. Поди к отцу спекулатору[221] и прескажи ему от мя цельбоносно[222] тя наказати. Рудь дурна изыде, разум ко благодеяниям обрещах.

Теперь моя очередь пришла возмутиться. Вот оно, тёмное средневековье во всей своей красе. Меня, такого хрупкого и беззащитного мышонка, бить вознамерились. С трудом поборол гнев и попросил миролюбиво:

– Не надо меня сечь. Я же княжий сын.

– Преду не пререкал, благолепно[223] лещах послушание, – укоризненно высказался старец. Пожевав губами, изрёк: – Старец успенны Савва Сторожевски рече, аще без усердия в молении быти, ино[224] душа с отрочества паршой греховы разитеся и в пругло[225] к диаволю верзитеся[226]. Требе паки изуведети кои интродукции[227] над те злодеяны.

Делать нечего. Поплелся вслед за старцем в храм. Будем надеяться, что процедуры останутся в рамках приличий. Зря я с ним схлестнулся. И так уже много недругов завёл, не успев нормальным образом здесь акклиматизироваться.

В храме мы прикладывались к образам, брызгались святой водой, читали молитвы нараспев. Проверив какие-то там свои гипотезы, старец повел меня обратно в свой кабинет, запер дверь и принялся долго рассматривать в глаза. Мне эта игра в гляделки страшно раздражала, но я героически держался.

– Взор тей ин[228]. Несть Димитрие пред ми. Сие червий в теим чреве[229] сидит злокозны[230]. Молися, раб Бож незнамы. Послушание те нарекох. Канон покаянны ежечасно чти и аскезу[231] благодатну пред почиванием еженощно примай во спасение. Сорока денми тя облещиваю. Ступай в сею келию, отроче. Несть те воли се ныне. Государю пошлю весть, иже неси сыне его, но отроче стран.

Я не совсем понял последние выражения старика, пока передо мной не выросли два дюжих амбала. Поговорил, что уксуса напился. Чего только Димон находил раньше в общении с этим старпёром? Эх, знать бы заранее, что здесь происходило, не влип бы по самое небалуйся. Нет, меня совершенно не прельщала перспектива торчать здесь сорок дней с садомазо-программой и с возможной перспективой попасть на костёр. И чтобы я позволил себя кому-либо пороть?

Меня вели куда-то по длинным запутанным коридорам деревянных строений. Боевые монахи, успокоенные моей худобой и покладистостью, ослабили захват. На одном из поворотов я с силой лягнул ногой в сокровенности левого амбала и сделал так, чтобы он повалился на другого. Ого, и в этом времени тоже применяют ядрёные словечки. Я рванул с места во все лопатки.

Весь взбудораженный произошедшими со мной событиями, мчался на выход из святых хором[232], уворачиваясь от воняющих чем-то смрадным идущих навстречу монахов. На очередном повороте влетел в объёмистый живот здоровенного бородача.

– Камо рыще[233] борзо[234], лепы мой отроче Димитрие, ног под сея не чуях? – не обидевшись, поприветствовал он меня.

Я промямлил извинения и приготовился бежать дальше.

– Вонифатий есмь, княжич. Смиренны блюстенник[235] библов. Негли забыл? – огорчился монах.

Хотелось поскорей покинуть этот вонючий рассадник мракобесия, но и пообщаться с библиотекарем не помешало бы. Надо бы всё же понять, кем был мой Димасик, чтобы синхронизировать своё с ним поведение. Плясать, так сказать, от определённой печки. Оказалось, что отрок проводил с отцом Вонифатием много времени, обсуждая устройство мира, биографии святых и разных великих деятелей. Не таким уж дурачком был мой предшественник, как считали окружающие, если вопросами мироздания задавался.

Оглянулся назад. Преследователи, кажется, отстали. Мы с Вонифатием вместе устремились в библиотеку. В просторном зале деревянного строения работало за конторками и бродило несколько служек. Кто это придумал располагать книги в пожароопасном месте? Не сказать, что количество фолиантов впечатляло, но для своего времени это было что-то необычное. Кроме наиболее часто встречающихся пергаментных книг, здесь хранились также скрученные в тубы папирусные экземпляры и бумажные либеры из имперских земель.

– Отец Вонифатий, могу я с тобой наедине поговорить? – обратился я к благожелательному мужчине.

Монах моментально среагировал и молча направился в уединённый кабинет, вернее, в келью. Аскетичную обстановку создавали там ложе, маленький стол, киота с иконами в углу и висячий шкаф, который представлял собой скопище полок, набитых книгами. На столе скучал кувшин с чем-то жидким внутри. Всё это как-то не соответствовало округло-жизнерадостному облику хозяина. Вонифатий усадил меня на ложе рядом с собой и нетерпеливо спросил:

– Иже ты, Димитрие, хоче ми поведати отай?

– Спросить хочу, отче, каким я был раньше? Сам же знаешь, что болел я тяжко. Многое из памяти ушло, а спросить у других боязно. Безумцем снова посчитают. О матери и братьях моих расскажи. О ссоре отца с сыновьями. В общем, всё важное о моей семье.

Говорил с библиотекарем долго. Он на всякий случай решил мне описать общую ситуацию с княжествами и с Русью всей. Чувствовалось, что ему нравилось говорить на разные исторические темы.

Мой род проистекал от той ветви Рюриковичей, которая прославила себя ратными подвигами Александра Невского и радениями Ивана Калиты. Натикало моему телу тринадцать с лихвой лет. Скоро четырнадцать где-то в конце октября предстояло праздновать. По матери Анастасии я из смоленского княжеского дома происходил. Она уже восемь лет как умерла. Братья старшие – Василий и тоже Димитрий – от отца отвернулись и сидят по своим уделам в Рузе и в Вышгороде. Теперь эти двое поддерживали отцова врага – отрока Василия Московского, перейдя к нему вассалами со всеми своими землями.

По наущению своей матери, вдовицы Софьи сей отрок трон великого княжения захватил, старину порушив. А по тому праву не он, а его дядя, то есть мой отец, должен на великом княжении сидеть. Батя в Орду ехать хочет к царю Мехмету. Надеется отсудить исконные права у племяша.

Этот момент для меня был не совсем понятен. По истории обычно наследовал трон старший сын. И князь Василий III был в своем праве, как старший сын умершего князя Василия II Дмитриевича. Однако на Руси с Рюриковых времен существовал иной порядок наследования – «по старшинству». Так называемое лествичное право. Старшим в роде признавался не сын государя, а самый старший по возрасту родственник, обычно следующий брат. И так далее, до тех пор, пока старший сын умершего старшего брата не превзойдет возрастом всех остальных. Когда уходили на тот свет все братья колена, трон обычно занимал представитель старшей ветви. На новом колене наследование протекало только внутри своего куста. Линии иноюродных братьев практически выключались из наследования. Так возникали рода «молодших братьев», «княжат». Это право позволяло избежать случаев, когда на троне оказывались малолетние недоумки или недееспособные по болезни лица. Женщинам даже мечтать не стоило оказаться в этом списке. С другой стороны, какой родитель не захочет потрафить своему отпрыску, передав трон напрямую вопреки исконному порядку. Привычный по истории и устоявшийся в более позднем времени порядок престолонаследования назывался салическим правом.

Если бы восторжествовало право «по старшинству» и мой отец занял престол великого княжества Владимирского и Московского, то наследовал бы ему следующий по старшинству брат Андрей Можайский, а тому – последний из оставшихся в живых брат Константин Углицкий. И только после него нынешний правитель Василий III. Если у того не окажется детей, а братья его все поумирали в младенчестве, то тогда только подгребался к великому престолу куст нашего отца, начиная со старшего брата Василия Юрьевича. То есть мне особо и не на что рассчитывать, кроме как на какие-то небольшие уделы по праву принца крови. Вот такие крокодилы, однако!

В позднейших летописях, написанных по заказу московских правителей, князь Юрий IV Дмитриевич порицался как смутьян и злодей, развязавший многолетнюю кровавую братоубийственную войну. В реальности смутьянами были именно малолетний Василий и вся правившая за его спиной клика бояр с матерью во главе. Как известно, историю составляют победители. И ложь с истиной часто менялись местами.

Чего еще интересного сообщил мне библиотекарь? Есть ещё один брат у меня – самый старший, по имени Иван. Я про него уже знал. Ушёл в монахи, как только достиг совершеннолетия. Правда, в древней Руси это понятие определялось не годами, а началом роста волос на лице. Обычно такое происходило в пятнадцать-шестнадцать лет, но могло и раньше случиться. В схиме он наречён был Игнатием. В миру ему было бы очень трудно выжить с болезнью, по всем симптомам похожей на дцп.

Ордынцы ныне мало беспокоят набегами, только данью тяготят. Последнее нашествие на Галич и соседнюю Кострому состоялось два года назад, и то не самими ордынцами, а булгарами, во вражде с ними состоявшими. В Золотой Орде полным ходом идёт раздрай. Всё больше царевичей, прямых потомков Чингизхана, заявляют себя ханами, борясь за трон и раздробляя страну. Если бы Русь сейчас сумела объединиться, то уже была в силах избавиться от своего зависимого состояния.

А еще сушь, глад[236], мор и даже трус нашу землю постоянно посещали. При рождении Василия, прозванного впоследствии Тёмным, произошло сильнейшее землетрясение. Москву и окрестности трясло, как никогда ранее. А ещё солнце глаз чёрный показало. Сведущие люди пророчили несчастья бесчисленные для земли русской от этого ребёнка. Историки неверно переводят значение прозвища, намекая на ослепление князя Василия. В реальности оно появилось раньше и описывало «темноту» качеств личности человека, что и подтвердилось впоследствии. Слава Христу, что спаслись в нашей семье от недавнего морового поветрия, а в ветви Владимира Храброго Серпуховского и князей тверских да ярославских много представителей полегло.

Лето нынешнее выдалось очень жарким, засушливым, как и предыдущие два года. Горели леса и болота. Урожай зерновых не уродился. Теперь понятно, почему всё время чувствовался запах гари.

Рассказал библиотекарь и о тех событиях, которые предшествовали моему появлению здесь. Сызмальства Димон отличался кротким нравом, но был здоров телом и вполне разумен для своих лет. Детским забавам с ровесниками предпочитал книги и тихие беседы с насельцами Сторожевского монастыря близ Звенигорода, затем здешнего, Успенского. В десятилетнем возрасте его хотели женить на рязанской княжне Феодоре Васильевне. Пришлось обмануть отца, прикинувшись душевнобольным. Это что же получается – я сам себя ославил? Ну и дятел же я!

Случилась эта катавасия перед самым набегом ордынцев на Галич. Город они не взяли, только пограбили окрестности. Слабо укреплённый Успенский монастырь татары взяли приступом и сожгли. Княжич храбро сражался с неприятелем, наравне со зрелыми мужчинами-чернецами, и был захвачен в плен в числе многих насельников. Посланные вдогонку московские воеводы отбили полон. Княжича привезли жестоко избитого и в беспамятстве. Люди говорили, что он заступался за насилуемых девушек и сам угодил под плеть конвоиров. Со временем оклемался, но с той поры перестал разговаривать.

Малец зажил тихой и спокойной жизнью в монастыре. Послушничал, как все, ходил на службы, читал свои книги. Все вокруг, включая отца, посчитали его не пригодным для державных дел. Он и сам желал остаться в монастыре навсегда.

Однажды его не застали как обычно на вечерней службе. Служка поспешил в его келью и обнаружил тельце княжича, лежащее на полу. Он был без сознания. Как немного разбирающийся в медицине, отец Вонифатий по некоторым признакам предположил, что Дима мог быть отравлен. Подтвердить или опровергнуть этот диагноз мог только личный княжеский лекарь Саид. Послали послушника конного в княжеский дворец с печальным известием, а Димона приготовили для соборования. Государь бросил все дела и примчался в монастырские палаты сам, с врачом-булгарином. Княжича била сильная лихорадка. Из груди вырывались хрипы. Все ожидали неизбежного конца. Вдруг, вопреки прогнозам и, возможно, чьим-то пожеланиям, малец резко пошёл на поправку.

Поблагодарив от души толстого и улыбчивого монаха за обстоятельный рассказ, я стал собираться на выход. Обрисовал ему примерное содержание разговора с игуменом. Вонифатий тут же организовал мне рясу чернеца. Теперь на выход. Сюда я больше не ездок. Осторожно выбрался на крыльцо. Краем глаза заметил вооружённых монахов, тренирующихся в глубине двора. Шаолинь отдыхает. Оказывается, при монастырях существовали свои собственные воинские подразделения, не подчинённые князю. Своего рода «гвардейцы кардинала». Церковь, как один из самых крупных феодалов государства, нуждалась в силовой поддержке. У каждого боярина во дворах имелся свой небольшой отрядик. Тут же целое войско содержалось. Интересно только, почему эти бычары монастырь свой не спасли от разорения два года назад?

Внезапно остановился, размышляя, куда же мне теперь деваться. Старец Паисий неизбежно настучит правителю, что я вовсе не его сын, а некий вселившийся в него демон. Авторитета у этого святоши вполне достанет убедить князя сделать из своего сынульки жаркое. Теперь же оставалось свалить как можно дальше от злобного церковника и обширного папашки, устроившись каким-нибудь неприметным ратником в той же Москве или в Новгороде. Но самым лучшим вариантом посчитал ликвидировать сам источник опасности.

Убивать старичков было не в моих традициях. В арсенале моих наработанных спецсредств имелся один приём, позволяющий сделать человека овощем на некоторое ограниченное время. Эта временность охватывала период от пары суток до целого месяца в зависимости от качества удара по определённой части черепной коробки. Риск был, что старец получит полноценный инсульт и даже отправится на приём к своему небесному боссу. Капнет ещё немного в переполненную грехами мою душу. Сокрушусь тогда стаканчиком медовухи. Приняв решение, повернул в обратном направлении.

В одинаковой одежде среди шныряющих туда-сюда чернецов я был абсолютно незаметен. Глубоко насаженный на голову капюшон скрывал мою наглорыжесть. Старца в кабинете уже не было. Нашёл его в глубине храма, погружённого в святые молитвы. Никого поблизости не наблюдалось. Монахи не рисковали нарушать уединение своего духовного лидера. Я рысьим шагом приблизился к нему сзади и с учётом детского тела нанёс выверенный удар по затылку. Лёгкие мощи святого отца мягко повалились на дубовый пол. Оглянулся на всякий случай. Никого не пришлось присоединять к лежащему телу. Теперь полным ходом к выходу.

Прошёл к воротам, опасливо озираясь на стражу. Те равнодушно проводили меня глазами. С трудом сдерживал себя, чтобы не припуститься бежать прочь. Вот я и за пределами монастыря. Прошёлся ещё какое-то время неторопливо и не выдержал, побежал.

6

Полуденное солнце так раскалило воздух, что не помогал тихо дувший ветерок с невидимого от монастыря озера. Духота была труднопереносимой. Потопал бодро по еле заметной в траве дороге, обдумывая пережитые моменты. Итак, сегодня 15 сентября по нашему календарю, или 2 сентября по-старому стилю. День недели – постный. Значит среда или пятница. С годом я раньше смог разобраться. Вонифатий снабдил начальными сведениями по семье. Надо продержаться хотя бы несколько дней без серьёзных проколов. Вредный старикашка Паисий, даст бог, не скоро оклемается. Понравлюсь отцу, никакой церковник мне ничего не сделает. Великое княжение мне тут точно не светит. Десятая вода на киселе. А удельные княжения московские князья все равно скоро покоцают. И если я не буду особо выпендриваться, то стану родоначальником какого-нибудь русского служилого боярского рода.

Если же не получится закрепиться здесь в статусе принца, сбежать подальше всегда успею. Подамся в Европу и поучаствую в происходящих как раз в это время Гуситских войнах. А ещё дальше полыхает Франция в Столетней войне, где рыцари в экзотических доспехах спасают пасторальных пастушек, а дамы в длинных шлейфах награждают поцелуями забредших в замок молодых менестрелей. В общем, что-то в таком роде. А пока можно просто так побродить по живописным окрестностям древнерусского города Галича. Прикоснуться, так сказать, всеми чреслами к загадочному Средневековью. Никаких обязанностей у меня ещё не имелось. Отец меня определённо не ждал сегодня.

Проходя мимо рощицы, снял и засунул рясу в дупло дикой яблони. Одежонка на мне осталась не мудрящая, даже определённо хуже, чем у среднепорядочного городского простолюдина. Перестарались мои слуги с поручением. Возникла даже мысль, что они мне намеренно напакостили. Захотелось поприкалываться, уродам. К тому же у самого нищего бродяжки в мошне обычно брякала хотя бы пара медных пуло[237]. У меня же даже дохлый тараканчик там не шелестел.

Мошной назывался тканый мешочек, пришитый или привязанный к поясу штанов. Располагалась сия конструкция обычно в районе пребывания удилища. Не того, который в воду забрасывают, чтобы рыбку словить, а… В другое место сей предмет забрасывают. Не рыбное. Даже раки там не шевелят своими членистыми ногами. Татям шарить по таким местам неудобно не только с моральной точки зрения. Чувствительно там очень. Зато если сам хозяин лезет дланью в то заветное место, то окружающие воспринимают это не как вызов нравственным устоям, а как часть торгового процесса. Пусть даже если там действительно зачесалось.

В такую жарынь неплохо было бы освежиться сбитнем или кваском у разносчиков. Я как раз подошёл после получасовой неторопливой прогулки к переправе через небольшую в десять шагов речку, за которой виднелись посадские постройки. Не стал раздеваться, только разулся. Вода была по пояс. Я даже окунулся специально с целью намочить одежду.

Жившие на посаде ремесленники предпочитали селиться совместно по специальности, составляя целые посёлки – слободы. По берегам реки Кешмы располагались две самые крупные слободы – кожевенная и оружейная. Забрёл сначала к кожевникам. Спросив воды у крепкой бабы в красном сарафане, стоящей у ограды своего дома, получил крынку вкуснейшего холодного молока. Денег она не спросила, только за щёку ласково потрепала.

На улице мальчишки играли в свайку. Стоял и смотрел долгое время, пока не решился влиться. Играли не на деньги. Их просто ни у кого не имелось. С первого раза мне не повезло. Пришлось водить – держать на спине играющих. Со временем наловчился и стал выигрывать. Пришли местные девчонки и уговорили всех на игру в горелки. Хитрые мальчишки обговорили встречное условие. Если какую девчонку изловят, но её можно целовать сколько пожелаешь. Девчонки поломались немного, но согласились. Добегались до мелкого конфликта. Девчонки больше мне давались, вызывая плохо скрываемую злость и подозрения в потворстве мне. На самом деле я неожиданно обнаружил неплохую силу у своих ног, позволяющую устраивать взрывные спурты. В конечном итоге, когда мне было обещано набить морду, пришлось миролюбиво убраться на другие улицы. Жаль, конечно, что контакт сорвался.

Перейдя снова речку на этот раз по мостику из собранных вместе плотов, попал к кузнецам. Интересно было понаблюдать за их работой. Работяги не прогоняли, наоборот, приветливо приглашали зайти в помещения, позволяли покачать мехами. Работали кузнецы почти без продыху. Производилось много разного вида оружия, щитов, кольчуг. Ковались стволы для пушек. Как говорится: «Хочешь мира – готовься к войне». Сошёлся с общительным ковалем лет под тридцать, по имени Галаня. Ремесло имел наследственное, от отца, которого булгары убили. Холостой, вернее, почти вдовый. Жену и сына угнали в полон.

Ремесленники здесь не конкурировали друг с другом. Работы обычно хватало всем, кто был принят в содружество. За распределением заказов на работы строго следил выбранный самими мастерами старшина. Только владетельный князь мог нарушать монополию ремесленной общины. Что и случилось в прошлом году, когда в Галич был приглашён создавать огнестрельные орудия немец Йорданиус. Ему в помощь из слободы в кремель забрали сразу четверых самых опытных мастеров.

Галане я чем-то понравился, наверное, своим нахальством. Пообещал взять меня в ученики и обучить всем секретам мастерства, что сам знал. Вообще-то, здесь было принято относиться к любому малолетке без излишних церемоний. Могли запросто подозвать и заставить разгрузить телегу с покупками или воды в дом деревянными кадками натаскать. Потом расплатиться кружкой молока или ободряющим подзатыльником.

Пройти напрямую от оружейной слободы к городу мешала река и заболоченная местность. Пришлось колесить обратно через мост и кожевенную слободу. Выскочил на пригорок, и взору представилась величественная панорама батиной столицы, немного приглушенная дымкой от имеющихся где-то вдалеке пожарищ. На высоченном холме крепкими деревянными стенами, изящными башенками, куполами церквей и луковицами теремов красовался Галич. Было что-то щемяще-дорогое, таящееся в глубинах души, во всем увиденном. Словно картинка из праздничной открытки на тему русской сказки.

Довольно обширный посад у западных ворот защищала тыновая ограда. Главной частью посада являлось торжище, тянувшееся вдоль крепостной стены к самому озеру. Продавали здесь разные товары, включая еду, ткани, одежду разных цветов и расшивок, утварь всевозможную, изделия из железа, включая оружие. Несколько поодаль торговали скотиной живой. Торговля велась из крытых лавок или прямо с телег. Мой образ нищего замухрыги сработал на копеечку. Один купец поманил меня и предложил заработать деньгу, перетаскав мешки с телеги в лавку. Зазвеневшую в мошне монетку я тут же спустил на крынку холодного кваса в кружале. Когда хозяин заведения попытался дать мне сдачу четвертинами, я ответил, что еще не раз зайду к нему и чего-нибудь ещё поснидаю. Дородный мужчина улыбнулся в бороду и добросовестно присмотрелся ко мне, чтобы запомнить. Ещё одна деталь этого времени удивила меня. Мужчины в помещении не торопились снять головной убор. Так и сидели в своих колпаках за столом, поедая свою еду.

Зря не взял сдачу. Когда вышел на воздух, на площади появились два молодых музыканта в драных одежонках. Кажется, нашлись те, кто носил одеяния гораздо хуже моих. Оба блондинистые, исхудавшие, с впалыми щеками. Один из них примерно моего возраста держал дудочку-сопелку. Другой музыкант был уже юношей с редкой порослью на залитом румянцем узком лице. В его руках находилось то, чего уж я никак не мог предположить на Руси – лютня. Когда набралось вокруг народа, достаточного для начала представления, парни начали своё действие. Мелодия лилась медленно, величаво, и напоминала мадригалы западноевропейских трубадуров. Красивая для моего слуха музыка никого не впечатляла. Народ подходил и уходил. Денег редко кто давал. Поиграв несколько подобных композиций, музыканты переглянулись и принялись исполнять в русском стиле веселые срамные песни, напоминавшие частушки. Их в народе называли кощунами. Старший парень запел красивым тенором. Голос сильный, звучный, чисто Паваротти. В песенках было много матерных слов и насмешек, в частности над князьями, боярами и священниками. Люди оживились, засмеялись, некоторые стали пританцовывать. Строй музыки позволял. Деньги в шапку посыпались щедрее.

Внезапно появились оружные всадники с предводителем в тёмно-синем богатом кафтане. Волевое лицо его безобразил ужасный шрам на правой стороне во всю щёку до вытекшего глаза. Вои[238] руганью и плетьми прогнали музыкантов и слушающих их зевак. Мне тоже досталось по плечам. С огромным трудом подавил в себе желание сбросить с лошади ударившего меня всадника. Привлекать к себе излишнее внимание было сейчас не в моих интересах.

Сильно захотелось искупаться. Трусов и плавок в этом времени пока не изобрели. Люди, в основном молодёжь, купались в озере голяками, никого не стесняясь. Я пока был не готов к такому подвигу, но жара вынуждала поступиться принципами. Найдя более-менее частые кустики, скинул шмотки и с наслаждением кинулся в прохладную воду. Тело сегодня слушалось отлично и было вполне себе развитым, несмотря на худобу. Я вымахал достаточно далеко от берега. Не каждый горожанин позволит себе такой заплыв.

– Ух ты, яко рыбина знатна плывешь! – послышался восхищенный мальчишеский голос.

Ко мне подгребал ялик, управляемый вихрастым пареньком крепкого телосложения, видом на пару лет старше меня.

– Как рыбалка? – крикнул ему, восстановив дыхание.

– Сей день не рыбарю. К тётке в гости плыву, – солидно произнес рыбачок, – У нас никои тако далече[239] не заплываша. Хочешь, влезай в лодью. Довезу до брега.

– Не, я же голый, – засмущался я.

– Еда[240] мя студитися? Я несмь степняк, не изсилую.

Какой развитый пацан. Вытащил себя в ту лодочку. Парнишка бросил мне кусок холста обтереться. Познакомились. Общительного рыбачка звали по-разному, как кому больше понравится: для кого Теля, а для кого Тюха. Пока шли парусом до берега, он мне обсказал все свои мальчишеские новости.

Жил он с матерью в Турах на противоположном берегу озера. Отца булгары в полон угнали в позапрошлом году. Матери пришлось сойтись с новым мужиком. Отчим часто и сильно бил его, унижал всячески. Мечтает к купцу всё равно какому наняться и уплыть в тёплую страну Ирий, где снедь круглый год на деревьях растёт и птицы дивные песни распевают.

– А ты напруг[241], – переключился он на меня. – Токмо ут лишче. С полону стек?

– Почему ты так подумал? – сильно удивился я, – Это просто телосложение у меня такое, пока отрок. Повзрослею и сразу стану выглядеть мощнее.

– Посечен изрядно. Вон, близны[242] зримы, – объяснился Тюха.

Странно, от стражников на торжище не сильно досталось. Ах, да – монастырская терапия. Какие же они гады жестокие! Пороли мальчонку так, что даже следы остались. Посмотреть на плечи не удалось. Потом во дворце в зеркале бронзовом себя разгляжу. Рассказал рыбачку о происшествии на торговой площади.

– Княжьи вои лютяша многажды. Глумитеся[243] над простолюдом, – согласился паренёк. – К ним без требности не хожди. Яко татарове злы. Егда[244] мя и отича в полон имаша, изосекша задню[245] исполнь[246]. Утек я от басурманов, а отич закоснел[247]. Ох и многажды они плетьми хлыщут, людёв яко осляти гоняша. Токмо и чуешь: «Дыщ, дыщ». Всуе[248] стек. С отичем бы ныне бытиша, а не с матиным полюбником животием псиным. Боли я не хоронюся, терпелив паче.

Мне вдруг вспомнился разговор с Вонифатием и кусочки из жизни Димона или теперь уже своей. Вот я с монахами героически сражаюсь с прорвавшимися в монастырь ордынцами на фоне горящих деревянных построек. Однако неплохо мой предшественник стрелял из лука и рубился саблей. Далее меня, немного подраненного, ведут в колонне пленных русичей по заснеженному руслу широкой реки. Всей кожей чувствую лютый, обжигающий холод. Конвоировали всадники в овчинных шубах и малахаях. На привалах они любили поиздеваться над беззащитными пленными похлеще фашистов. Развлекались тем, что жгли мужикам бороды, заставляли голыми ползать по сугробам, просто так забивали людей до смерти нагайками и насиловали всех подряд без разбора. Фух, лучше бы мне всё это позабыть. В загнивающих империях что-то неладное порой случается с моральными устоями.

– В рабстве бы ты жил, – сделал внушение Тюхе, – правильно сделал, что сбежал. Свободному человеку нельзя в рабстве обретаться. Сам свою судьбу станешь решать, когда повзрослеешь. Даже сейчас можешь в ученики к какому-нибудь мастеру податься. Вон сколько их в городе. А отец твой не в плену вовсе. Отбили тот полон дружины московского князя. Судя по тому, что домой не вернулся, в холопы его записали к московским боярам.

– Отнуду сие ведаешь? – загорелись надеждой Тюхины глаза.

Не стану же я рассказывать, что тоже был в том плену.

– Слухами земля русская полнится, – пришлось неопределённо высказаться.

Рыбачок надолго замолчал, что-то усиленно обдумывая, лишь иногда отвлекаясь на управление парусом.

– Митко, елико пенязи[249] бы за мя даша, аще в холопы пошед? Вся дею по жительству… Порть[250] шевю[251], кою требно. Рыбарить[252] лажу, пруглы на зверя прыскуча[253] ставлю, грамоты ведаю.

Спросил и выставился передо мной как на подиуме, словно я владелец аукциона по купле-продаже холопов.

– В чем тебе прибыток стать холопом? Мазохист, что ли?

Млин, опять выперся с чужим для нынешнего времени словом. Парень немного побледнел и обиженно высказал:

– Почто мя хулишь[254]?

Что он там подумал? Может он как собака по тональности ощущает значение слов? Однако оно вполне может оказаться похожим на чего-то для меня неожиданное. Не стал выяснять, миролюбиво намекнул, что слово это греческое и означает принесение себя в жертву. Паренёк моментально удовлетворился моим объяснением и рассказал о причине странного желания:

– Продам ся и отича изокуповлю.

– Выяснить надо про отца всё сначала, а потом уже продаваться, – предложил я. – А сам во сколько себя оценишь?

Пацан задумался, шевеля губами и изрек:

– На два рубля и три десятков деньгов сладилися бы.

– Да ты на десяток рублей сгодишься! – решил подколоть его.

– Ино правда есть! – заблестел глазами пацан и решил сделать мне сомнительный комплимент. – А тя, аще учревити[255], за рубль с полтиной продати леть, ино лишче.

– А чего так мало? – полезла из меня обида.

– Плоть здрава, кости и зубья целы, союзны. Се ладом[256] есть. А руце[257] теи белы, малотяжны. Се худо есть. Дельма утех ты негож, бо ут и сечен еси, поне уд тей прост и сомерен, – обрисовал меня Тюха.

Ишь, какой деловой! Углядел все детали. Блин, как лицо моё полыхнуло. Руки сами потянули вниз холстину. Матюгнулся от неожиданности и смущения.

– Не буеслови[258], Митко? – возмутился рыбачок. – Несть боголепно сие.

Ещё один воцерковлённый по самое не могу деятель на мою голову свалился. Весьма кстати подплывали к берегу. Показав, куда рулить, выпрыгнул из ялика на берег за своей одеждой, придерживая на бёдрах холстину.

В зоне видимости от моих кустиков метров в ста намечалась драка. Группа подростков приставала к знакомому мне младшему музыканту, сопцу. Интересно, где же его сотоварищ? По всему выходило, что местная пацанва соблазнилась сегодняшним невеликим гонораром музыкантов. Успел натянуть только штаны и босиком помчался к мальцу на помощь. Противники, численностью в пять морд, показались слишком рослыми, чтобы мне с ними со всеми справиться. Манерой держаться они явно косили под «основных на районе». Придётся как-то с ними решать дела миром, или не уйти тогда отсюда без попорченной шкуры.

– Здорово, ребята! – радостно поприветствовал хмуро взирающих на меня подростков.

– Отнуду ты сякий пришед, холоп? – недружелюбно поинтересовался их главарь со скуластым волевым лицом.

– Я здешний, галичанин. Дмитрием звать. И не холоп я вовсе. Вот, с другом своим тут гуляем, купаемся. Он вам чего-то плохое сделал? – отчаянно пытался найти мирный исход, но уже вибрирующим копчиком ощущал неминуемость драки.

– Чуждец ты еси по речи, – влез с пояснениями кругломордый парнишка. – Неси галичин.

– Идите по-хорошему отсюда, пока целы! – повысил градус угрозы в голосе.

– Сам отзде[259] пеши в Египту к воньливым каркодилам, холоп руды[260]. Единаче[261] теи ушеса ослячьи исторгнем[262], – нервно заорал главарь.

Ишь, какой начитанный парняга, етиего. Про крокодилов знает. Когда и где он только успел их обнюхать? Вспомнилось детское: «Какой зверь ходит лёжа?»

– Почто лыбишися? – разозлился до невменяемости главарь. – Днесь буде слезьми горьки источатися.

И размахнулся этак молодецки, с намерением влепить мне леща. Слишком широкий замах позволил мне поднырнуть и с силой ткнуть противника в область солнечного сплетения. Скуластый со стоном согнулся.

Завертелась драка. Налетели сразу все остальные четверо. Отбежал и постарался отработать каждого кандидата на полёт в нирвану в порядке живой очереди. Тело прекрасно подчинялась заученным движениям. Однако переоценил силовые возможности малолетки и пришлось применить кое-чего из травмирующего арсенала, немного попортив суставы у одного, самого крепкого. Сам в ответ словил неслабые звездюлины. Сопец[263] стоял и не помогал нисколько, только хлопал глазами. Чудо мухоморное! Когда удалось нокаутировать ещё раз главаря, заметил бегущих мне на помощь по берегу полностью голого старшего музыканта и рыбачка Тюху с другой стороны. Побитые злодеи с ворчанием отступили и исчезли среди строений посада, оставив в плену своего главаря, отдыхающего на песке. Его пинками прогнали подскочившие мои новые приятели, когда тот очухался.

– Ух ты, Митко! Ладом ты ратоваешь[264]! – восторженно затараторил Тюха.

– Воздаждь Бог тя, добр человече, иже предстоял[265] маво брата Треню! – произнес голый парень и низко поклонился, доставая рукой до земли, – Людие зде[266] за человеков нас не мнят, а ты заступился. Мироном наречен есмь, тея послушник.

Млин, взрослый ладный парень вот так запросто в слуги к отроку нищему набивается. Догадываюсь, что это такая фигура речи. Если бы девушки вот так же запросто просились ко мне в рабство, предпочтительней сексуальное, не смог бы ничего с собой поделать.

– Коли маленьких обижают, положено заступаться, – попытался пояснить свой поступок, потирая опухшую скулу.

– Я несмь мал, – вдруг обиделся младший музыкант, – Тя ростом вящше[267].

Долбать меня дятлом! Всё никак не привыкну к другим своим размерам.

– Ну, не маленький, зато удаленький, – попытался утешить мальца, – Слышал, небось, сказку про мальчика с пальчик?

Вспомнилась мне она чего-то вдруг.

– Вот куру слещил, сей миг её на костре изпряжим[268]. Позволь тя угостить, Димитрий? – продолжил изливаться любезностями старший музыкант, попутно одеваясь в свою хламиду.

Роскошное тело легкоатлета позади покрывали застарелые следы от ударов кнутом.

– За что тебя так? – поинтересовался, указывая на отметины.

Парень криво усмехнулся и ответил:

– Боярам и князьям не по нраву наши кощуны явнут.

– Неужто наш князь Юрий Дмитриевич такое сотворил? – ужаснулся я.

– На Москве нас казниша. Со скомрахами[269] мы хождеша дружней[270] по землям русским. Глумище[271] содеивали на торжищах. В скуратах[272] играша, ово разноваплены[273]. Иде[274] добре приимаша, яко в Новуграде, иде лютоваша с нами, яко в Москве. Люди тамо злы, несуть зде. Купно дружню поимаша[275] да пожегша митрополичьим судом. Мя и Трешу посекша кнутьями ноли. Малы летами спаслися от уморы[276], – сообщил о себе музыкант, – А ты, Димитрие, скомрах, ово холоп течны[277]?

– Чего? – отвисла моя челюсть.

– Не боись, мы не выдадим тя, утаим. Аще похочешь, в ватагу примем. Нам накрец нать. Истинно ли я глаголю, Треша?

Братец с готовностью кивнул головой. Накрами между прочим называли в старину бубенцы или барабаны. Короче, что-то такое ударно-ритмичное.

– Мирон, почему ты меня посчитал беглым холопом? – не смог скрыть я сильнейшего интереса.

– У тя задня изосечена. Сие токмо холопов, зело винны, и татей злокозны бияша. Паки, зришь, нам довлетися[278].

Раньше бы знать об этих знаках позора, не полез бы в воду прилюдно. Слуги мои, наверно, тоже следы видели и промолчали, хороняки[279]. Мне теперь ни в коем случае нельзя новым знакомым признаваться, что я высокороден. Весь Галич от мала до велика станет тогда смеяться надо мной. Как же я раньше не прочувствовал неладное на своём теле? Ведь ощущались же какие-то болезненные уплотнения на заднице.

– Не рди[280], Димитрие, – решил утешить меня Мирон. – Несть студно[281] сии стрази[282] плоцки примати. Христа секоша и распинаша. Мнозе мучеников святых посекоша.

– Мя кийждо день отчим сече, – дополнил его Тюха.

– Понятно, почему холоп, вроде бы разобрались. Но почему вы меня за беглого приняли? – не унимался я.

– Очепья[283] с тамгой[284] несть на вые[285] у тя. Холопам требе тое неизменно лещити, иначе казнити их люте[286], овогда[287] до умертвия, – пояснил старший гудец[288].

Только теперь заметил, что парни ничего на шее не носили, в крайнем случае, на запястьях рук. У старшего гудца там имелась маленькая кипарисовая ладанка овальной формы. Понятно стало, почему на мне тоже никакого креста не обнаружилось.

Получается, что если бы я не попал в княжича, то по всем статьям смахивал на беглого холопа. Пойди, докажи потом, что не верблюд, какому-нибудь замороченному на взятках дьяку. Млин, как же всё-таки сложно здесь жить. Как с такими данными я ещё на свободе? Какому горожанину или селянину не хотелось бы поправить свои финансовые дела, донеся на прятавшегося беглого холопа? Доносительство не при Сталине родилось. На Руси с глубоких времён то стало воистину всенародным развлечением. Недаром сбежавшие от невыносимых тягот холопы уходили подальше от центральных волостей на окраинные земли, от предающих ближнего своего здесь христиан.

Много путешествующий и потому много знающий гудец поведал, что он может определить даже давность побега холопа по степени потёртости на шее. Очепье с тамгой для холопов делалось из малых плохо отшлифованных звеньев цепи таким образом, чтобы снять его с головы самостоятельно и тем более порвать было практически невозможно. Холопы были вынуждены носить эти ошейники постоянно. Для некоторого удобства и по холодному сезону холопы делали себе тканые или кожаные чехлы, куда помещали цепь. Однако потёртости всё равно возникали. У снявших очепье только через длительное время они рассасывались. Смешно, но на моей шее такие следы обнаружились. Мне осталось только снова впасть в ступор.

Вспомнилось, что монахи, в отличие от мирян, нательные кресты носили на шее, на металлических цепочках, показывая таким способом своё раболепие перед Господом. А раз я долгое время томился, в смысле, лечился в сём весёлом заведении, почти что на положении монаха… Фух, разобрался, а то бы спятил от таких заворотов сознания на самом деле. Получается, что тамгу на шее носят только холопы.

Есть тамга для отличия добропорядочных купцов, странников, гонцов и прочих путешествующих от прочих лихих людей, включая разбойных и беглых. Хранится она чаще на поясе, иногда с браслетом на руке. Добывается у местных властей. У гудцов она тоже имелась, вырученная у чиновников псковского посадника. Исполнялась тамга обычно в виде деревянной, чаще кожаной таблички.

– Чего там с курой? – захотелось переключить внимание новых друзей на другие темы.

– У мя рыбья мнозе для тётки уловлено. Сей миг стрекну[289] и прилещу[290] ея, – вклинился рыбачок, желая приобщиться к нашей компании.

Парни быстро натаскали веток и полешков, соорудили костер, нанизали на прутики куски курицы и рыбы и расселись возле меня, выпрашивая случайно обещанную сказку. Будто дети малые канючили. Пришлось рассказывать. Куда деваться? Тренька хитро прищурился и заявил после прослушивания произведения:

– Яко лошадь землю орала[291], аще отрок в ушеса влез? Она бы главой трясла постоянно.

– Сие сказка есть, небывальщина. Чудеса немыслимые сбываются, – попытался объясниться.

Пока изображал из себя сказочника, еда сготовилась. Курица оказалась мелковатой, чуть больше голубя. Хорошо, что Тюха со своими окуньками и лещами подгрузился. У гудков, так сейчас было принято называть музыкантов, имелись ещё и прозвища. Треню звали Зайцем, а Мирона – Раком. Ничего в старшем музыканте не выдавало соответствия прозвищу, которое означало не речное членистоногое, а слабоумного человека. Старинный вариант слова «дурак». Была в нём некая простоватость, перемешанная с добротой, но она только усиливала внешнюю привлекательность. Казалось, что человеку с таким лицом не дано природой совершить чего-либо низкое, подлое.

В Галиче они уже пару дней околачивались. Богатый город, и люди гораздо добрее, чем везде. Деньгу много можно нагудеть. А ходили они ещё в Литву ранее, и в Новгороде великом бывали, и в немцах. Лютня была подарена купцом немецким. Мироше очень понравился этот инструмент, и с ним больше не хотел расставаться. Увлекательно рассказывал старший брат о своих странствиях, даже захотелось бросить карьеру княжича и пойти бродить с гудками по белу свету.

Наевшись, мы все вместе лежали в теньке поблизости от догорающего костра. Тюха ушёл проведать ялик, причаленный в невидимой с этого места бухточке. Я попросил разрешения поиграть на их инструментах. Лютня звучала скучновато, блёкло. В свое время неплохо играл на гитаре, так что разбирался в таких делах. Пять струн было для меня маловато для нормальной игры. Я же не Паганини, чтобы исполнять вариации на таком мизере. При нормальной переделке можно потом будет сделать нечто похожее на гитару. С дудочкой разобраться оказалось гораздо проще. Быстро определился с отверстиями и положением пальцев.

Пора познакомить этот мир с кое-чем сногсшибательным из моей прежней жизни. Попробовал вымучить на дудочке какой-нибудь популярный мотивчик. Замахнулся на «Историю любви» Френсиса Лея. Вроде бы что-то получилось. Парни окаменели. Получится ли у меня «Эль кондор паса»? Ура, получилось! Даже у самого в пальцах закололо от восторга. Мироша весь мокрый от слёз вдруг попытался лютней подгрузиться, но ойкнул от щипков брата. Приятно так, лежа с сытым брюхом и задрав ногу на ногу, извлекать из дудочки фантастические мелодии и доводить до умирания от восторга душевных парней. Они слушали, подавленные величием композиций далёких потомков, блестя широко раскрытыми изумлёнными глазами. Мирон, когда затихла последняя нота, встрепенулся будто от сна и воскликнул:

– Кои мусикии[292] лепы! Будто в самом раю с ангелами побывал.

– Да я, такожде! – согласился с ним брат.

Солнце забралось в зенит и постоянно настигало лучами наши тела. Приходилось отползать подальше в тень. Неожиданно почувствовал прикосновение к себе горячей ладони Мирона.

– Ты несть обыден отрок, аще ангельску мусыкию ведаешь! – проговорил он с придыханием, поднялся на ноги и склонился в глубоком поклоне, – Просим вяще не отринути нашу ватагу, с нами дружнити.

7

Ответ не успел дать. Наш тёплый, творческий вечер прервали крики. Метрах в ста от берега плавала лодчонка, наполненная подростками. Вдруг она перевернулась и стала погружаться в воду. Я и Мирон, не раздумывая и не раздеваясь, бросились в воду. Когда подплыли, лодка уже вся ушла под воду, а на поверхности барахтались перепуганные дети. Когда вытянули всех из воды, один из мальчишек закричал:

– Несть Матрёны, утопла. Спасите мою сестрёнку Матрёнушку.

Я снова прыгнул в воду. Дорог был каждый миг. Хорошо, что было неглубоко, и девчушка быстро нашлась возле лежащей на дне лодки. Схватил её и поплыл к берегу. Тюху бы сюда с яликом. Подоспел Мирон. Вместе выволокли на песок бездыханное тело. Сбежалось много людей, привлечённых шумом. Не помогали, только охали и ахали. Бабы принялись голосить по утопленнице.

Я стал совершать комплекс мероприятий по реанимации утонувших. Окружающие тут же начали меня порицать, зудеть под руку:

– Ты, отроче, почто над упокойницей охальничаешь? Изыди абие.

– Зрите, люди добры. Да он перси[293] покойницы прёт[294] и уста невинны лобзае[295]…

Я поневоле ускорил процесс, опасаясь, что в любой момент толпа на меня набросится и поколотит. Как бы жизни ещё не лишили, невзначай. Наконец вода из лёгких вышла, и девочка задышала. Вокруг завопили:

– Знамение сие есть! Отроковица воскресла! Кудесы[296] есть сие.

Не желая искушать дальше судьбу, воспользовался начавшимся ажиотажем и выскользнул из толпы. Это не составило труда, так как вытаращенные глаза зрителей были целиком сосредоточены на воскресшей отроковице.

Прокрался к месту нашего пикника, стащил с себя мокрую одежду и развесил на кустах. Костёр давно потух. Он и не нужен был, чтобы просохнуть. Жара от солнца больше, чем достаточно. Инструменты и пожитки гудцов лежали без присмотра. Вот раздолбаи! Пропали бы орудия труда, на чём тогда дудели? Искупался пару раз, пока среди деревьев не нарисовались две фигуры. С собой они тащили в плетёных туесах какую-то поклажу.

– А, вот ты иде еси! – воскликнул чем-то довольный Мирон. – Люди ангела зриша, отроковицу воскресих. Сказывай, Димитрий, ты ангеле еси, чай?

– Уймись, Мироша, человек я самый обычный. Из плоти и крови. Можешь потрогать и крылья поискать. Я как раз без одежды. Если найдёшь их на мне в любом месте, проставлюсь бутылочкой сурожского, – хмыкнул в ответ.

– Якоже отроковица воскресилася? Смертный не сотворит сие, аще бо дух небесный, – продолжал упорствовать Мирон.

– Захотела и сама воскресла… Откуда мне знать? – начал понемногу раздражаться, – Сами почему так долго не шли?

Выяснилось, что гудцов в благодарность за помощь ангелу в спасении девочки одарили деньгами, съестным и прочими подарками. Меня не искали. Ангелам положено исчезать, когда вздумается. Вот влип с этой мелкой. А куда запропал Тюха? Если домой заторопился, то люди обычно прощаются перед уходом.

– Ребята, вы Тюху видели?

Оба затрясли головами в отрицании. Музыканты почему-то решили, что я уже в их ватажке. Мирон клятвенно обещал, что в скором времени у меня будет своя персональная домра, а пока придётся довольствоваться накрами. Обсуждали предстоящие планы на ближайшие дни. Парни показали мне кое-какие акробатические номера. Оба умели жонглировать, делать сальто, строить башню. Мирон делал трюки так легко, будто был создан для них. У меня поневоле возник связанный с ним образ грациозной пантеры. Паркур явно не во Франции возник, а на Руси древних времён. Я, как паркурщик со стажем, вздумал продемонстрировать свои прежние навыки. Тело новое оказалось не полностью готово к экстремальным движениям. Только ножные мышцы были на приемлемом уровне. Получились сальтухи разные со стрекосатом вместе, но и это привело в полнейший восторг братьев.

– Почто таися, Митря, иже потешной мастроте казан[297]? – укоризненно сказал Мирон, – Мы ныне от тя не отрешимся. Нас накажешь сим воротам.

Хотелось сделать волфлип от дерева. Пока не вышло, свалился на спину. С дерева, медленно кружась, слетело несколько желтых листьев. Мне вдруг захотелось узнать, где гудцы зимний сезон проводят. В холода на улицах особо не помузицируешь и не потанцуешь. Парни рассказали, что по-разному бывает. Кто к жёнам возвращается и всю зиму живёт на заработанные деньги, а кто по кружалам продолжает кружить. Есть те, кто к купцам и боярам в терема приглашаются, а иногда и в княжеские дворцы. Развлекают домочадцев наподобие шутов, описанных в средневековых рыцарских романах. М-да, интересная перспектива. Ничего не скажешь.

– А почему на юга никто не мотнётся? – задал вполне предсказуемый вопрос.

– Кои юга есть? – округлили глаза гудцы.

Тьфу, ты, ёлки кучерявые! Юг полуднем надо называть. Опять лопухнулся.

– Тамо татарове враз полонят нас. Нелеть на полудень грясти, – попытался вразумить меня Мирон.

По сути верно он высказался – нелеть. Прямиком на юг от нас располагался величественный и древний Константинополь. Царьград, как в древнерусских летописях написано. Великая греко-римская цивилизация как раз в эти года медленно и неизбежно погружалась в небытие, как Титаник в воды Атлантики, под натиском орд мракобесных муслимов и под аплодисменты и довольные потирания рук западноевропейских правителей. Сколько произведений не было создано и сколько открытий не состоялось из-за этого краха, зато западные страны испытали эпоху Ренессанса за счёт вывезенных из Византии рукописей, учёных, поэтов и просто богатств. Конечно, не стоит сбрасывать вину за цивилизационную катастрофу с самих византийцев. Вместо отпора османам, те чаще занимались грызнёй между собой, многочисленными гражданскими войнами и чехардой на троне. Хотя почему занимались. Византийская империя ещё пока существует, только в виде оставшегося небольшого огрызка. Лет двадцать с небольшим ей ещё отмерено для жизни.

Одежда, если её так можно назвать, почти высохла. Мирошик пошёл отливать в кусты. Треня насвистывал в свою дудочку мотив полюбившейся песни. Вывел меня из размышлений отчаянный крик Мирона:

– Митря, тещи!

Вскочил на ноги и увидел, что ко мне рысью несутся трое воев, остальные несколько человек во главе со шрамистым старшим уже держали уныло стоящего Треню и брыкающегося Мирона. Я, как был без одежды, сиганул в воду.

– Стой, холоп, ворочайся абие, иначе туже буде, – кричали мне в спину.

– Не сдашься, друзий теих казним, – раздался резкий, хрипловатый голос.

Я оглянулся. Одноглазый уродец со шрамом на лице смотрел на меня пристально и ухмылялся. Подумав немного, решил вернуться. Негоже из-за меня кому-то страдать.

– Истинно баяша[298] – течный раб есть, – довольно ощерившись, высказался уродец.

Голую задницу ожёг удар плетью. Вопреки ожиданиям, гудцов вои не освободили.

– Отпустите нас, бо есмо гудцы перехожи. Люди мы тишны есмо при тамге, – вопил, продолжая вырываться, Мироша.

– В кремель лещите сих кощеев[299]. Выведаем вборзе, кои гудцы, ониже холопы, – прорычал старший.

Надел свои лохмотки на мокрую кожу. Нас связали и приторочили к одной из лошадей. Я огляделся. Позади воев вдруг мелькнуло Тюхино испуганное лицо. Показалось, что ли?

Бежать вместе с братьями-гудцами вслед за ехавшими всадниками пришлось через весь город в новую крепость. Её князь Юрий выстроил рядом со старой, как только переехал со всем двором из Звенигорода в Галич. Была она совсем небольшой по площади, чуть более трёх га, но гораздо укреплённей старой. Стены были сделаны городнёй[300] на крутых валах при глубоких рвах. Вход имелся только один – через подъёмный мост надо рвом от башни старой крепости. В самой крепости князь строил себе новый дворец. Получалось что-то вроде обычного средневекового замка, только с русским древесным уклоном. А пока что там располагались казармы с дружиной и, как выяснилось позднее, княжьи службы тайных дел, аналог местной ментовки с гебухой впридачу.

Когда нас троих пригнали в кремель, с трудом узнал в покрытых грязью и потёках пота своих новых друзей. Я, наверное, не сильно отличался от них видом. К тому же при беге потерял левый чобот и разбил ногу до крови. Попросил дать возможность пройти к колодцу и обмыть ноги. Ещё не хватало получить столбняк или даже заражение крови. Стражники дружно поржали, а один из них влепил мне крепкого леща. С трудом устоял. В ушах зазвенело. Голова словно бы увеличилась в размерах.

– Холопы прошения рекоша коленопреклонно, – объяснил вой своё действие.

– Не преречи им, Митря. Забьют до уморы, – прошептал мне сведущий в разных житейских перипетиях Мирон.

Нас всех отвели в одну из крепостных башен. Здесь в нижней части располагалась пыточная, судя по скобам в стенах и притолоке, подобию жаровни и наличию большого деревянного стола. Деревянный пол устилало слежавшееся сено. Через открытые окна вместе со светом залетал жаркий, пахнущий чем-то терпким, воздух уходящего лета. Но этот поток не мог перебить затхлую, труднопередаваемую смесь запахов крови, пота, испражнений, рвотных масс и гниющей плоти. Неплохо бы опорожниться из немного бушевавшего адреналином организма. Спросил про такую возможность наше сопровождение, но не получил ответа, только ничего хорошего не обещающие взгляды. Мирон с невесёлой усмешкой прояснил:

– Яко скот есмо дельма них.

Появился мужичок с крупными чертами лица и с пышной каштановой бородой, одетый в серую порть. Почему-то я сразу на него подумал, что кат. Наверное, по равнодушному взгляду вивисектора, расчленяющего живую плоть, и по обильно забрызганной каплями крови порти. Он велел нам троим раздеться догола и прицепил каждого ошейником через цепь к скобам в стене. Другой мужик принес одну кадку с водой, а другую порожнюю, по-видимому, для туалета. Кат велел гудцам помочиться на мою раненную ногу и потом замотал её посконной тканью. Пока мы намывались и опорожнялись, в помещение зашли два хмурых козлобородых дьяка. Один из них стал меня осматривать и озвучивать внешние приметы, другой записывать сказанное на бумаге. Во все щели лазил, придурок вонючий. Пальцы грязные в рот засовывал. Брр, чуть не блеванул.

Дьяки вышли, но где-то через полчаса снова возвратились в сопровождении одноглазого уродца. Нашу троицу предупредили, что пока будут допрашивать легко, но если станем запираться, то кат покажет своё искусство. Дьяки приступили к делам с меня. Один из них зычно прочитал из бумаги:

– Доводна[301] грамота на холопа течна, се рекомах Димитрием. Доводностью требно сведати истореченное имя сего холопа, и владетеля она, и пособителей в течьбе. Писано шесть тысящ девятьсот тридесять осьмого лета от сотворения мира, второго дня ревуна.

Какого лешего я высунулся из своей комфортной благородной раковины? Острых впечатлений захотелось? Вот и огребай их, дубина стоеросовая, полной лопатой. Не успел попасть в другую эпоху, как крупно вляпался по самые уши в проблемы. Ещё не хватало в рабство попасть к какому-то толстопузому самодуру. Пора признаваться им, кто я есть на самом деле, только бы наедине остаться с сыскарями, без гудков.

– Холоп течны, нарекл ся истое[302] имя? – обратился один из дьяков ко мне.

– Димитрием наречён, и я не беглый холоп.

– Добре, аще не холоп ты, идеже теи родичи? Кои ремесла оне промысляша? – спросил другой.

Я запнулся под торжествующие взгляды дознавателей.

– Я буду говорить только наедине с вашим главным, – мотнул головой в сторону одноглазого.

Мощный удар по рёбрам вызвал сильнейшую боль. В глазах всё потухло.

– Зело не бей его, Прокл. Малец ут, сморитеся паки, – услышал укоризненный хрипловатый голос одноглазого.

Врезал мне подскочивший сбоку как-то незаметно кат. Прыткий подлюка.

– Знамо[303], не хочешь поведатися? – насмешливо спросил одноглазый.

– Сами назовитесь. Я не знаю, с кем разговариваю. Вдруг вы тати все тут собрались, волки позорные. Добрыми рядцами только прикидываетесь, – вырвалось у меня.

– Вожги ему три десятка крат, токмо не кнутом. Исказити[304] вещь[305] не требно, – распорядился одноглазый.

Кат повалил меня на сено, уложив ничком. Посыпались жгучие, нестерпимые удары по всему телу. Я на злости собрал всю волю в кулак и не проронил ни единого звука.

– Ишь ты, злонравны[306] раб. Знамо многажды сечьбу ял, – заметил один из дьяков.

Голос раздавался откуда-то издалека. Я лежал, боясь шевельнуть хоть одним мускулом. Болело всё, что только могло болеть. Дьяки тем временем приступили к допросу Мирона и Трени. Парней долго расспрашивали об их происхождении, где бывали, где подверглись избиениям, как со мной повстречались, почему моё имя в тамгу не вписано. Путали, сбивали с мысли, ловили на противоречиях. Ребята отвечали спокойно и уверенно, так как им не требовалось лгать. Рассказали всё как есть и что до сегодняшнего дня меня не знали. Дьяков их ответы явно не устраивали. Они требовали признаться в укрывательстве холопа, что по законам этого времени каралось огромной вирой в пользу княжеской казны, которую они никогда не смогли бы выплатить, а значит, стали бы закупами с перспективой потерять всё права и свободы, превратившись в холопов.

В скором времени плеть полосовала спины и задницы сначала Мирона, потом Трени. Ребята брали с меня пример и мужественно переносили порку. Сдались на калёном железе. Вернее, Мирон признался, боясь за своего брата.

Одноглазый поднялся и торжествующе произнёс:

– Мною, доводным боярином Кириаком Единцом, сведано, иже гудец Мирон Рак и гудец Треня Заяц, в добром промысле тамгой крепены, вины ялы обоя в тайстве отрока тёмны, на холопа поречаху. Сим довожу вины их на суд княжескы. По отроку тёмну, поречах на холопы, доводы не обрещах. Темь налести[307] и держати его в узах[308] паки. Таже ряд[309] учинити[310] и на суд княжий порядити вкупе[311] с сея душею.

Дьяки и боярин ушли. Мне хотелось только лежать и предпочтительно ничком. Мою задницу назвать мягким местом мог теперь только безумец.

– Яко ся чуешь, Митрие? – подал голос заботливый Мирон.

– Как чёрт на исповеди, – прокряхтел ему, – А суд княжий когда будет?

Спросил на всякий случай, но Мирон знал:

– По соботе[312] сие содеивают обыденно.

Также стало понятно, что судить будут только гудцов. Вернее, засуживать на основании выпытанных признаний. Меня, скорее всего, будут домучивать, чтобы я признался в холопском экскейпе, тем самым порушив основы феодального права. Будет ли суд и когда, ещё вопрос. Пора кончать эту новую редакцию «Принца и нищего» в одном флаконе и совершить сеанс саморазоблачения с возвращением самого себя себе.

– Егда нас узиша, Тюху зрел. Он с воями стояша, – высказался Тренька.

Значит, мне не показалось. Предал нас мальчишка. Подумал, что холопы беглые и позарился на лёгкие деньги. Рассказал гудцам о разговоре с Тюхой в ялике.

– Коя несть лишба[313], нелеть ближня сея на пагубу предуставити[314]. Не пособиша Иуде три десятка сребренников, – авторитетно высказался Мирон.

Треня с готовностью покивал согласно.

– Не тужите, друзья. Ещё побродим по свету, чтобы нести людям смех и радость, – захотелось подбодрить парней и тихонько запел:

Ничего на свете лучше нету, Чем бродить друзьям по белу свету…

Исполнил им по памяти известную из старых мультиков песенку. Ребята радостно заблестели глазами, заулыбались. Творческие натуры даже в темнице не теряются. Естественно возникли расспросы. Только начал рассказывать парням весёлую сказку про бременских музыкантов на основе мультфильма, как стукнула дверь, впустившая ката и двух воев. Прокл освободил меня от ошейника и велел напялить на голое тело какую-то мешковину, наподобие рясы. Грубая ткань больно колола раны. Стражники провели меня через двор. Возле казарм стоял массивный князь Жеховской в окружении ратников. Вот он шанс вырваться из своего идиотского состояния. Нужно только собрать все оставшиеся силы и внезапно стартануть в его сторону. Хотя бы привлечь внимание. Ближник отца должен меня признать и велеть освободить. Должен ли? Вдруг вспомнился взгляд князя Бориса на вечере и намёки отца Вонифатия о неких придворных, раздувших ссору отца с сыновьями. Вот и проверим подозрения, хотя бы в отношении тысяцкого.

Стражники меня даже не держали, уверенные, что из крепости сбежать немыслимо. Когда я рванул к возможной свободе, они меня не стали преследовать, только свистели вслед и орали:

– Еми яво, раба течна. Кой поятит первее[315] сего шлынду[316], сикеру выставлю.

Я летел быстроногой и босоногой ланью, забыв про больную ногу. Был бы секундомер, получился рекорд бега на короткие дистанции. Чья-та тень бросилась мне наперерез. Сбили, навалились, подняли.

– Борис Васильевич, помоги мне! – закричал я, что есть мочи.

Подвели к князю Жеховскому.

– Кой ты еси, отрок? – грозно рыкнул служилый князь.

– Дмитрий я, сын княжий, – крикнул в ответ. – Неужто ты не узнал?

– Размыслим днесь, иже с тей деяти. Кой ты еси сын: княжий, ово простячий. Отлещите отрока в клеть[317], – распорядился он своему окружению.

Два воя привели меня в невзрачное деревянное строение, внутри которого оказались добротные палаты. Ввели в одну из комнат и оставили одного. Далеко не ушли, расположившись за дверью. Небольшая комната с лавками вдоль стен и массивным столом в центре освещалась двумя узкими окнами. Из них просматривался двор с фланирующими солдатами. Далее располагались одноэтажные казармы на фоне высоченных деревянных стен крепости.

Два холопа принесли бадью с чистой водой и тарель с мясом и хлебом. Намекнул, что неплохо бы мне сменить грязную мешковину на что-нибудь почище. Только глазами похлопали в ответ и ушли. Разделся и принялся обмываться полностью. Вода быстро стала грязной. Заглянул какой-то бородач, по виду дьяк. Походил по комнате, пялясь на меня, и вышел. Мне было очень неудобно не из-за наготы. Чего мне стесняться мужиков? А по причине следов порки на задней стороне тела. Пришлось снова натянуть на себя грязную хламиду.

Пока жевал принесённую еду, заходило ещё несколько мужчин. Ничего не говорили, только глазели на меня и выходили. Наконец, заявился сам князь Борис, уселся на лавку с мрачным видом и вопросил:

– Кой ты еси, отрок?

– Побойся Бога, Борис Васильевич! Ты же меня узнал. Помните, как вчера на трапезе княжеской говорили о напитке из желудей. Вы ещё тогда ругались сильно. Спасите меня, пожалуйста. Меня случайно спутали с каким-то холопом, – умолял я отцова ближника.

– Подобозрачен[318] ты, человече, с княжичем Димитрием. Вельми подобишися. Обаче, не он еси. Послухи[319] не поведаша в те княжича, – вынес вердикт тысяцкий, тяжело поднялся и вышел.

Сразу же зашла группа воев, среди которых оказались двое стражников Единца. Стали меня избивать кулаками и ногами. Натешившись, связали руки крепко и повели к другому деревянному строению, оказавшемуся доводными палатами. Там меня привязали к скобе в притолоке и велели ожидать боярина Единца. Придурки, куда я привязанный отсюда денусь. Одноглазый появился довольно скоро, приблизился ко мне вплотную и отправил в недолгий полёт классическим апперкотом в челюсть. Картинка перед глазами поплыла.

– Образумелся, холоп, ворочатися похотел, да ужо позде[320]. Не хоче княже Борис тя зрети. Поелику стечи содеяху паки, всяк день сечи люто будут тя. Руце восприяши[321] на ся, тля порсклива[322], – прорычал он мне в лицо, когда я более-менее очухался.

Кирияк добавил от полноты чувств ещё несколько довольно чувствительных ударов по рёбрам. Потом в его руках оказалась плеть. Уродец начал яростно полосовать мне спину прямо через одежду. Я захлебнулся болью. К счастью моему, зашёл сановитый мужчина и раздражённо сообщил разошедшемуся служаке, что князь великий ждать не любит.

– Вот, назола[323]! Не до тя есмь днесь, – пробурчал боярин, отбрасывая плеть. – Ворочусь, скоры[324] с тя все спущу[325].

Побегав по комнате, одноглазый вскоре отбыл восвояси. Судя по торопливым движениям, государя он уважал очень сильно. Зашедшие после него стражники меня отцепили и оттащили обратно к той башне, где меня раньше пытали. Однако завели совсем в другое помещение, более тёмное.

8

Свет едва сочился через мелкий проём где-то под потолком. С трудом можно было разглядеть четыре деревянных лежака с сеном в качестве матраса. На одном из них расположился мужчина лет под сорок, с волевым, где-то даже привлекательным лицом, обрамлённым курчавой русой бородкой. Одежда истёртая, но явно принадлежавшая не простолюдину. Под ней бугрились мышцы атлета. Я вежливо поздоровался с сидельцем и прилёг ничком на лежак. Сосед участливо спросил:

– Зельно довлетися? Задня кровит.

Вот гад одноглазый. До крови избил.

– Боярин Единец меня угостил, собака.

– Ох и пакостен зело, сей лихоимец, яко аспид[326] гремливы. Опасайся его, холоп, бо злосерден[327] душою вельми, – поведал мне мужчина.

– Не холоп я ни в одном глазу, – буркнул обиженно.

С каких таких манер он во мне холопа углядел? Может, сутулюсь излишне или морда тупорылиста. А мужик продолжал меня пристально разглядывать.

– Яти мя комонем[328]. Да ты еси Ржа? В ушкуйниках ватажил на Костроме? Отича тея Матвеем рекли, – завопил он вдруг.

Пошёл в отказ. Нафиг мне на себя навешивать чужие преступления. Сиделец вполне, может быть, уткой подсадной работает.

– Знамо, претыкнулся[329] я, – продолжил общение мужик. – Зримо[330], иже холопска чина[331] еси, течны. Талан[332] тей спяша[333], отроче, поимаша.

– Да не холоп я, – разозлился не на шутку, – Дмитрий, скоморох бродячий. Смех и радость мы приносим людям!

– А… – протянул сосед и наставительно высказал. – Над вятши человеци глумишася, се грешно есть.

Помолчали.

– Боярин я славородны, Фокий Плесня, Зосимов сын, – мужчина взглянул на меня, оценивая произведённое впечатление, – Пришед к князю достославну Юрею Димитриевичу в Звениград в свите жены его Анастасии из Смоленска. Служил при тайной палате. Обажаем[334] был мшелоимцами лихи. Боярин Сёмка Морозов с дьяки грамоты подмётны сочиняша противу[335] ми. К неделе[336] главу с мя сымут.

– А почему же наш достославный князь не разобрался? – посочувствовал боярину.

– Худог[337] он зело, же вдаваху[338]. Дружен с младых лет с боярином теим Семёном. Дал ся извествити супостатам[339] моим, – ответил Фокий и загрустил.

Ничего было сказать ему на это, только сочувственно повздыхать. Прибыла еда. В глиняных тарелках желтели кусочки ржаной каши. Как же рыльник раздатчика напоминает Фоку…

– …Со скомрахи подлы остатни дни добытию, ядь свинячью снедах, – продолжал горестно сожалеть неудачливый сановник.

То, что я авантюрист, мне ещё мама доказывала и пацаны по совместным паркурным сетам. В коридоре ведь стража стопроцентно дежурила, судя по натужному сопению, и дверь была полуоткрыта.

– Эй, как тебя там… Почему не убираете отхожее ведро? Дышать невозможно, – громко возмутился я.

Служитель без возражений повернулся в сторону двери, возле которой находилось пресловутое ведро. Я скользнул с лежака и одним прыжком безбашенного орангутана оказался возле ничего не подозревающего наклонившегося работника. Схватил за шею и сдавил её. Через несколько секунд обмягшее тело сползло на пол.

– Иже сие деяши? – со страхом, свистящим шёпотом спросил Фока.

– Раздевайся и надевай его одежду, – так же шёпотом распорядился я.

Боярин с побледневшим лицом послушно принялся разоблачаться, пока я раздевал полумёртвое тело жертвы.

– Выйдешь с помойным ведром в коридор и плеснёшь в стражников. Постарайся попасть в лица и отбей у кого-нибудь себе саблю, – снова приказал ему.

В соседе чувствовалась военная косточка. Одевался он как по сигналу тревоги.

– Ну, поскору[340] ты тамо, Хведул? – поторопили из коридора.

Далее произошло всё, как я планировал. Стражников в коридоре оказалось четверо. Фокий привёл воинство в изумление, обрушив на них поток нечистот. Раздались яростные матерные проклятия в адрес всё того же Федула. Я выскочил и впился кровожадным мангустом в ближайшего к себе и не слишком обгаженного воя. Труп щедро поделился со мной саблей и клинком, которые я тут же пустил в ход против пришедшего в себя после вонючей атаки донельзя разозлённого воя. Партнёр уже успел справиться с двумя своими противниками и помог мне уложить последнего.

– Хорошо саблей владеешь! – переводя дыхание, сделал боярину комплимент.

Психологически после трудного боя бойца надо ободрить. Я как командир спецгруппы часто так поступал, но боярин вдруг сильно обиделся:

– Простецу не порицати боярина.

– Станешь боярином, если выберемся из крепости, а пока ты такой же, как я, – резко одёрнул заносчивого партнёра.

Фока сконфузился и вдруг радостно сообщил:

– Вем отзде лаз подземны. Он прорыт из башни овоуду[341] кремели. Требно пешити сквозе[342] двор.

– А чего раньше молчал, твою? – вырвались помимо воли матюки.

Я решил переодеться в форму одного из стражников, чтобы выиграть какую-то фору при приближении к дозорным. Нашел самого субтильного и позаимствовал шмотки с доспехами. М-да, видок ещё тот. В сапоги пришлось тряпки запихивать, чтобы хоть как-то двигать ногами. Трупы предложил затащить в камеру и уложить на лежаки. В темноте их легко можно было принять за сидельцев. Сам в спешке не подумал, и Фока сам не догадался ещё раз переодеться в военные одежды. Так он и остался в одежде обслуги.

Перебежать заполненное вооружёнными воями пространство крепости не представлялось возможным. Я со своими скоростными данными мог бы попытаться, но с грузноватым партнёром нечего даже мечтать. Решили дожидаться сумерек и всё-таки рискнуть. Обратно отыграть уже всё равно не получится.

– Зачем через двор? – пришла в голову интересная идея. – Можно подняться на стену и пройти по забралу.

– Ей![343] – возрадовался Фока. – Борз ты умом еси не по летам, скомрах. Воя из тя сотворил лепша, аще бы преду срещися[344].

Пройти по верху стены было не самым лучшим решением из-за наличествующих там дозорных. Но, как говорится, из двух зол выбирают менее золистое.

Поднялись по скрипучей лестнице внутри башни и выбрались на забрало. На самой середине нам попался первый вой, длинный и худой молодой парень. Он с удивлением в голосе ругнулся:

– Камо пеши, ратич, и челядина почто лещишь за ся, ерпыль[345] колобродны[346]? Зде те не гульбище. Ряда ратна не ведае?

Молча подошёл к нему и ударом в кадык отправил в небытие. Тело было перекинуто через зубцы и чвакнуло где-то внизу.

Прошли без приключений следующие два перехода между башнями. Только на третьем снова возник силуэт воя. Он оказался умнее своего первого товарища и окликнул:

– Глагол заветны сказывай!

Что делать? Я жестом подозвал идущего позади Фоку и шепнул ему, как надо себя вести. Обнявшись, походкой упившихся в хлам забулдыг, направились к потенциальной жертве. Только бы поближе до него добраться и не дать ему успеть поднять тревогу.

– Рекл глагол! – уже угрожающе взревел вой.

– Иди к чёрту, шаврик[347]. Не мешай добрым молодцам гуляти, вольны небеса зрети.

Вой вдруг восхитился и даже свой бердыш отставил в сторону.

– Ты еси, Макашка. Выпороток[348] тартыжны[349]. Возгри[350] сеи утри и не лайся[351]. Заутра[352] гузно[353] сие готови под плети паки. Ох и накличися и наплачися ноли, – развеселился он в предвкушении будущего удовольствия.

И опять я на кого-то похожим оказался. Не знаю даже, какую икону потом целовать. Не успел шевельнуть мизинцем ноги, как Фока решил взять инициативу в свои руки. Уверенным движением он отодвинул меня в сторону и как-то легко, играючи, снёс голову незадачливому служаке. Останки его тут же скрылись за зубцами стены. Наконец мы достигли нужной башни. Подвал был весь заставлен какими-то бочками и ящиками. Фока уверенно прошёл к одной из стен и стал отдирать доски. Вскоре перед нашим взором предстал тёмный проём, пахнущий затхлой сыростью. Меня схватила за локоть крепкая рука и повлекла в глубь мрака.

Я ничего не видел и послушно следовал за партнёром. Мне показалось время, проведённое в подземелье, целой вечностью. Практически нечем было дышать. Приходилось делать частые вдохи-выдохи. Быстро накапливалась усталость. Пот заливал лицо. Когда силы снизились до крайнего мизера, вспомнился герой фильма «Побег из Шоушенка». Ему пришлось пробираться через канализацию, чтобы обрести свободу, а тут всего лишь спёртый воздух. Разозлился и усилием воли заставил себя двигаться дальше. Партнёр шёл так, словно он только тем и занимался, что лазал по подземельям. Внезапно повеяло свежестью. Мы, не сговариваясь, прибавили в скорости. Поток свежего воздуха струился откуда-то сверху. Остановились в изнеможении отдышаться. Тусклый свет сверху освещал множество комнат вокруг, а перед нами находилась лестница из кирпича. Отдохнув, полезли вверх. Оказались в тесной комнатёнке с частично разрушенным потолком. Через узкий проход выбрались наружу.

Вокруг нас простирался пустырь с кустами и ямами. Оказалось, что мы вылезли из обугленной печи посреди разрушенных строений, находящихся под холмом с княжеским замком поверху. От нахлынувших чувств подкосились ноги, и мы оба повалились на землю. Вот она, свобода!

Небо алело закатом. Завершался очередной жаркий день пятнадцатого века, подаривший надежду выжить. Фокий вдруг зарыдал и принялся страстно целовать меня в губы. Дёрнулся было, чтобы драпануть из крепких объятий, но поздно. До чего же, кто бы только знал, я не терплю выделений на своём лице посторонних физиологических мокрот.

– Митко ты мой, лепши. Радощи кои. Изуздитился[354] я. Жити буду! – повторял он, всхлипывая и целуя меня.

Понемногу он успокоился и затих. Тело медленно восстанавливало силы после тяжёлого перехода, но надо было идти, удалиться подальше от опасного места. Рано или поздно наш побег обнаружат и организуют погоню.

– В Смоленск потечем. Онде[355] у мя отчина, родшие живы. Наместник тамо ныне литвински, же[356] боярство руско вся. Князь досюльны[357] московски Василей Димитриевич предал сей град в руцы литвински. На службу стану, тя ближником сеим сотворю. Жити сытно да припевах будешь, – предложил Фока. – Такожде в Новуград порядим сеи плюсны[358], аще не хоче в Литву. Бояр знамых, добрых мнозе овамо[359], – продолжил он, не дождавшись от меня ответа.

– Мне в Галич нужно пойти, – решительно заявил.

Я решил узнать судьбу своих новых друзей – гудков Трени и Мироши. Если понадобится, сунусь во дворец.

Достану монарха и всех там, чтобы решить судьбу музыкантов в благоприятном мне русле.

– Нелеть в граде сем да окрести[360] оставатися. Единец рыскати буде окрест, яко пёс нюхливы. Затаитися нать поне месяц, аще несть паче и ноли ужо детель сию ладити, – настойчиво предлагал Фока.

Пришлось рассказать ему про своих друзей гудков, что хочу их отыскать.

– Зримо, хоче скоморошити, Димитрие? Не поиде к ми сподручником. Нудити[361] не буду, – заявил бывший боярин, – Токмо обвечеряем[362] в лесу купно, отшед далече, а заутра расшед, – высказался бывший боярин.

Мы отошли от города примерно с полкилометра на юг. Можно уже выбирать место, где трава погуще, и организовывать ночлег. «А в тюрьме сейчас ужин. Макароны дают» – сакраментальная фраза из фильма о насущном. Побег из узилища произошёл как раз во время ужина. Надо было хотя бы по ложке еды в утробу свою кинуть. Голод поначалу не чувствовался, но потом, когда адреналиновый шквал сошёл, кишочки злобно завыли.

– Может быть, нам в Успенский монастырь податься и попроситься заночевать. Там каликам[363] перехожим часто дают приют и еду.

Мозги от голодных спазмов иногда работают гораздо изощрённей. К тому же хотелось прознать о состоянии здоровья отца Паисия. Не сильно ли я его тогда приложил по черепу?

– Кои из нас калики? – хмыкнул сообщник. – Татем подобны паче.

– Сабли свои спрячем и одежду ратную на мне. Под низом посконная старая одежда осталась. Сапоги надобно тоже снять, чтобы ноги запачкать, – предложил я.

– Не стану я, вятша рода муж, босым на тверди пешити, яко голь низменна, – вдруг упёрся Фока. – Нищенску ядь не стану снедати.

Вот она, кость белая, полезла не вовремя. Куда деваться, если ничего другого нет. Одетый в мужицкую посконь чиниться вздумал. Просто смешно. Тюремную баланду, наверное, уплетал за обе щёки. Как он завтра рассчитывает остаться незаметным? При одёжке простолюдина сабля на поясе да сапоги юфтевые выглядели вызывающе. Это как встретить оборванца в бриллиантовых стразах. Ко мне лично претензий ни у кого не должно возникнуть. Обычный древнерусский воин, малость недокормленный. Возраст тоже не должен никого удивлять. Видел здесь очень юных ратников, почти детей. Они в войсках выполняли обязанности прислуги и назывались чадью[364]. Спросил Фоку про неоднозначный облик. Что он собирается с этим делать?

– Лес всяк мужа прииме, – засмеялся он.

– В монастыре у меня знакомец хороший имеется. Будет у тебя еда, достойная твоей милости, – предложил я снова.

Боярин поворчал о чём-то себе под нос, но счёл благоразумным согласиться с мнением отрока. Голод – не тётка, как говорят некоторые диетологи.

Полная луна на ясном, звёздном небе помогала пробираться в лесной чащобе. Примерно через километр хода на запад мы выбрались к памятной яблоневой рощице. Я мимо неё шествовал после памятной встречи с Паисием. Попытался найти старую яблоньку с дуплом, чтобы использовать рясу чернеца, но ночью это сделать было очень сложно. Пошли дальше. А вот и порушенные деревянные стены монастыря, вместо которых был выстроен довольно добротный тыновый забор в два моих роста.

Рассказал свой план боярину. Искать будут двоих, поэтому стоит пойти только мне одному при военном одеянии. Схожу и всё, что нужно, разузнаю. Фоке было не по нутру, что простолюдин раскомандовался, но в мужицкой посконной одёжке особо не повыдрючиваешься. Договорились, что он будет ждать меня в липовой бортяной[365] роще у пруда.

Постучал в ворота. Выглянул монастырский стражник. Выяснив, что мне надо, лениво высказался, что братья уже почивают и будить их запрещено. Я стал напирать на него, сообщив об очень важном и неотложном деле, но рослый бугай не собирался долго со мной препираться и просто закрыл перед носом дверь. Вот индюк тупорылый. Обидно, что отлично разработанный план провалился. Вернуться к варианту с нищенствующим странником, нуждающимся в ночлеге, уже не получалось. Индюк может быть и туп, но не до дебильной же стадии.

Решил обратиться к третьему варианту. Обошёл монастырь по периметру в поисках наиболее удобного места проникновения. Мышцы, особенно в верхней части, ещё не проработаны для паркура. Придётся дать максимальную нагрузку на ноги. Разделся до своей поскони. Сапоги тоже пришлось снять. Разбежался и исполнил вольран. Колья забора заканчивались наверху острыми пиками. Больновато и определённо опасно. Можно случайно себя казнить самой лютой средневековой казнью. Пришлось несколько раз повторить попытки, пока не приобрелась сноровистость, результатом которой стало моё приземление по другую сторону забора.

Чтобы попасть в келью Вонифатия, нужно преодолеть анфиладу коридоров, залов и прочих закоулков. Без рясы я здесь ощущал себя, как голый в консерватории. А позывы на человеческие слабости ещё никто не отменял. Я про нужды организма, отливание там, сбрасывание лишнего груза. Посему постоянно кто-то топал навстречу, повинуясь зову природы, а мне приходилось своими босыми ногами делать стремительный кульбиты, унося свою задницу в обратном направлении и затаиваясь в тёмных местах. Прямо как олени, на водопой прущие, ломились один за другим, черти брюхатые. Жрать надо меньше на ночь. В конце концов, мне такое положение вещей дико надоело. Я злобно вырубил одного спешившего мимо с целеустремлённым видом юбочника и вытряхнул его волосатую и вонючую сущность из плотной ткани. М-да, об этом я не подумал. Рясу тут таскали на голое тело. Чуть не блеванул. Подрясники бы давно изобрели. Оттащил желтеющую в лунном свете и мерзко пахнущую тушу в тёмное место, напялил на себя потную рясу и расслабленной походкой двинулся к каморке библиотекаря.

В монастыре было не принято запирать двери в кельях на засов. Отец Вонифаний легко проснулся и нисколько не удивился моему появлению и внешнему виду. Он внимательно и ожидающе на меня уставился. Пришлось вкратце рассказать о произошедших со мной событиях и признаться, как добыл рясу. В ответ получил лёгкое порицание, смешанное с удивлением:

– Древле[366] тих[367] бести и благопослушлив[368], а ныне дерз[369]. Мнится, рудь яра[370] Рюрикова воспрянула в телесех теи.

Я ему поведал недалёкую от правды версию о своём похищении и что в окружении отца есть силы, желающие избавиться от меня. И снова библиотекарь воспринял мои причитания с полным пониманием. Он будто догадывался, какие бури бушевали в моей душе:

– Видимо, пришед к те нарок сведати, иже у ближника тея отича – боярина Морозова дщерь[371] есть Евпраксия. Сия дева в полюбии с князем живе. Детищ у них народился прошлым летом, именем рекомый[372] Симеон в честь деда. Злохитрен боярин Семён, яко василиск[373], зелием смертным плюях. Хоче вас со старшими в очесах отича облядити[374], от стола государева отвадити, а сея унука воздвигнути[375] в настольники[376].

– Мне лично этот Морозов ничего плохого не делал, в отличие от Жеховского и Единца, – возразил ему.

– Не деял, же содеет. Единец ко дворецкому ближен паче. Вся по его заветам деет, иже боярин Семён ему порече.

Что-то уж больно много василисков государь вокруг себя развёл. Как он только сам ещё жив остаётся? Значит, Морозов с Жеховским заодно действуют?

– У мужей сих вятших пути разны. Псов лютей овогда меж собой лаютеся. Несуть други они, – поведал монах. Подумав немного, добавил: – Молва хожде, княже Борис сея меньша сына Ивана хоче обженити на княжне Боровска Марии. Удел обилен[377] в приданное обещан – Малоярославец с окрестью. Внезапу ты возродился.

М-да, и без того слабое намерение вернуться в княжьи хоромы почти полностью обнулилось. Порешат меня в этом серпентарии. Странно, что в исторических документах никаких сведений о младенце Симеоне не имелось. А батя-то таков! Оказывается, не так уж он был религиозен, как хотел бы выглядеть. Молитвы Богу, а плоть человеческая к земным сквернам тянется. Никогда не воспринимал серьёзно разговоры о тех деятелях, которые праведными считаются. Не люблю ханжества ни в каком виде. Без греха и рыбку на уд не насадишь.

А как же святой отче, в смысле, Паисий на это дело смотрит? Как он вообще тут сейчас поживает? Хворает, наверное? Оказывается, оклемался старец и уже разговаривает. Эх, теряю квалификацию!

Ладно, если существуют такие расклады, то пусть мой нынешний мощный батя получит свою меру счастья с дочкой боярина Морозова, а я уж как-нибудь проживу в скоморохах или в подручных будущего литовского боярина Плесни, если только моим друзьям вернут свободу.

Пока мы беседовали, аскетичное убранство кельи внезапно дополнилось тарелкой с творогом, мёдом и бутылочкой пахучего сурожского вина. Всё это желудочное великолепие было радушно ко мне пододвинуто. Я не стал деликатничать и с энтузиазмом лисы, инспектирующей курятник, принялся уничтожать монашеские припасы.

Помочь боярину Фокию монах согласился без каких-либо излишних вопросов. Предупредил его заранее, чтобы не раскрывал меня. Скоро мы вдвоём, облачённые в чёрные рясы, спешили к воротам монастыря. Вонифатий сам вызвался проводить меня к выходу на всякий случай, для подстраховки. Очень правильным оказалось предложение сведущего монаха. Скучающий на воротах стражник окликнул нас, узнал библиотекаря и пожелал вступить с ним в философский диспут. Я молча выскользнул из ворот и помчался в липовую рощицу. Фока уже, наверное, проклинал меня последними словами, в ночной тиши поджидаючи.

Кряжистой фигуры в посконных одеждах сразу не увидел. Плесня обнаружился спящим, сидя под раскидистым деревом. Он так углубился в свои сновидения, что растолкать удалось с большим трудом. Открыл глаза и недовольно проворчал:

– Замаялся на мнозе[378] ждати, инда[379] почил.

Показал ему рясу и предложил надеть, что и было без вопросов сделано. Прежде чем возвращаться в монастырь, я сгонял за оставленным под забором военным обмундированием и оружием. Теплый воздух, сохранившийся после жаркого дня, приятные запахи трав, яркая луна и голосистые птичьи трели настраивали остаться на ночёвку здесь, на свежем воздухе, на пряно пахнущей травке, но старший товарищ был не кормлен. Пришлось плестись с ним к отцу Вонифатию, продолжающему совместно со стражником вести поиск религиозных истин в пучинах скуки. Библиотекарь и боярин с достоинством поприветствовали друг друга. Втроём мы далее молча прошествовали обратно в его келью. Радушный хозяин выставил те же блюда с недоистреблённым мной творогом и вином. Я, чтобы не вызывать подозрения, также взял в руки ложку. Фока больше налегал на вино и довольно быстро окосел. Вонифатий нас отвёл в гостевые кельи и предупредил, чтобы мы постарались поменьше ходить по помещениям и утром на службе не появлялись, сославшись на недомогание. По церковному уставу гостям монастыря предписывалось участвовать в религиозных мероприятиях, будь ты хоть нищим попрошайкой, хоть знатным вельможей.

Кельи были не в пример меньше жилища библиотекаря. Чем-то шкаф размерами напоминали. Места там хватало только на один лежак и миниатюрный столик. На стене располагалось несколько икон, выполненных неряшливо. Маленькое сквозное оконце давало доступ свежего воздуха, но всё равно чувствовалась какая-то затхлость, как от несвежего белья.

В темноте почувствовал, что меня кто-то трогает. Вскочил, перепугавшись, и сам перепугал молодого послушника. Он пришёл звать меня на заутреню. Оказывается, уже ночь пролетела и за окном брезжил рассвет. Как было обговорено, я отказался идти, сославшись на сильную головную боль.

– Братие мнози потравишася, ядь лиху снидах, – согласился со мной парень.

Он вежливо поклонился и вышел из кельи. Я никак не мог вернуть прогнанный сон и прошёл в келью к боярину. Фока тоже не спал, маявшись от желания испить чего-нибудь. Принёс ему воды, но так похмелье не лечится. Слишком забористым оказался импортный напиток. Предложил ему потерпеть до появления нашего благодетеля.

Пришёл чем-то обрадованный отец Вонифатий и позвал в свою просторную келью. Там мы от него узнали, что с утра в темном закоулке коридора нашли голого и полуживого отца Кирилла, выполняющего в монастыре обязанности спекулатора, то есть порщика провинившихся монахов. Судя по довольному облику нашего благодетеля, этот Кирилл ему тоже сильно не нравился. Закрытые коллективы, занятые в основном бездельем, являются питательной средой для склок, дрязг и прочих сотворений мелких пакостей. Узнав от меня о пострадавшем монахе, Вонифатий не удержался и сходил туда посмотреть. Затем он подменил у меня ночью рясу на другую, а ту подбросил на пол в келью к другому своему недоброжелателю, соорудив таким образом видимость содомитской связи. Ну, да, рясы тут зачем-то помечались нашивками. Вот так и живут доблестные стяжатели духа святого. Лихо клубится жизнь монастырская. Бедного отца спекулатора в скором времени ожидал церковный суд и осуждение за богомерзкие связи.

Обсудили совместно с библиотекарем возможные наши действия на предстоящий день, третий день моих хроноприключений в теле княжича Дмитрия Красного. Пока что злоключений. Со временем я, конечно же, адаптируюсь и не стану попадать в глупые ситуации, а пока что я – иновременный человек. Живу, думаю, поступаю не так, как это принято теперь, огребаю и офигеваю.

Вонифатий предложил Фоке остаться в монастыре хотя бы на недельку. Отдохнуть здесь и накопить силы перед дальней дорогой. Ну, а мне он предложил остаться тут насовсем, стать монахом. Бывшему боярину не терпелось поскорее покинуть этот несчастливый для него город, да и я очень беспокоился, что гудцы до сих пор в лапах одноглазого маньяка. Страшно было даже подумать, что он мог во злобе с ними сотворить. Я высказал соображения насчёт использования монашеского одеяния. Отец Вонифатий и Фока одобрили. Люди боярина Единца не додумаются искать беглецов среди монахов. Порть посконную решили не выбрасывать, а использовать в качестве исподнего. Грубая ткань рясы будет натирать кожу. К тому же сабля хорошо скрывалась в складках рясы.

Библиотекарь проводил нас до ворот. Попрощались сердечно. Фокий пообещал, что вознаградит гостеприимного монаха, как только сам войдёт в силу. Настала очередь и нашему расставанию. Крепко обнявшись на прощание, мой подельник сунул в руку записку на пергаменте и велел передать своему бывшему подчинённому.

– В граде живе знамец, дьяк мой бывый[380] Алимпий. При дворе княжа Юрия не последний муж. Солещи ему сию вестку от ми. Он пособнет те с радостию, – сообщил мне партнёр и, вздохнув, добавил: – Узрю ли тя паки, друже мой Митка? Поне мал летами, да доблиен[381]. Ато те ангелы горни[382] пути мостят.

И мы пошли в разные стороны. Я какое-то время смотрел ему вслед. Стать, походка, всё выдавало в нём воина, но не монаха. Пергаментный лоскуток оказался с одной стороны шпаргалкой с молитвами. С другой, чистой стороны рукой Фоки было написано уверенным почерком: «Друже мой Алимпие. Сей отроче есть сподручник мой Димитрие. Ряд к те емле. Пособи ему».

9

На галицком посаде уже кипела, клокотала и била гейзером обыденная суета, несмотря на раннее утро. Простые люди на Руси всегда уважали монахов и священников, в отличие от жителей Западной Европы. Считалось, что монахи в монастырях молитвами и праведностью притягивают святость на земли близлежащие, насыщают ею людей, на них проживающих. Ради этого люди были готовы делиться всем с насельцами монастырскими, чтобы только не прекращались молитвы распевные да звон колокольный благовестный. Иногда люди подходили и просили благословения, а у меня даже креста на теле не имелось. И смех, и грех.

Никакого переполоха по факту побега не наблюдалось. Представляю себе лицо конченой твари Кирияка, когда ему доложат о нашем с Фокием исчезновении. Жаль, что теперь нет соответствующей техники, чтобы такой момент запечатлеть.

Западный вход в город венчала надвратная башня. В огороженном крепостными стенами пространстве располагались преимущественно усадебные строения знати. Простолюдины редко проходили в город, в основном только по работам, в докучную[383] палату княжеского дворца и в две церкви – деревянную Всемилостивейшего Спаса и каменную Рождества Пресвятой Богородицы, построенную на холме около дворца правителя.

Усадьбу дьяка Алимпия не пришлось долго искать. Она располагалась в нижней части города возле деревянной церкви. Мальчишки проводили меня до невеликой, но добротной и уютной усадебки. Долго стучал в резные ворота. Ширина улицы в городе была величиной непостоянной. Она то сужалась, где даже всадникам было трудновато разъехаться, то расширялась до размеров площади. Там, где я стоял, было как раз узковато. Приходилось попросту вжиматься в забор. Хорошо, что улицы в Галиче были вымощены деревянным брусом. Не взмётывалась пыль после проезда всадников, которые обычно проносились бешеными экспрессами, не опасаясь сбить людей. Сословность проявлялась внешне не только в одеждах и наличии оружия на поясе, но и в способах передвижения. Если верховой, то значит, знатный. Простолюдин, не успевший увернуться и попавший под копыта лошади, считался сам виноватым.

На стук наконец-то выбрался хмурый подросток, поразительно похожий на моего школьного друга Костяна, или попросту Кошака из-за классного умения паркурить. Он выслушал меня, взял записку и повёл куда-то за собой. Во дворе указал подождать возле крыльца и ушёл. Вскоре на невысокое крыльцо вышел черноволосый мужчина с узким лицом, который ещё больше удлиняла типичная для дьяков узкая борода. Человек этот мне был незнаком. Не встречался с ним во дворце. По правде сказать, я мало ещё кого знал из отцовых служащих.

Оглядев меня, дьяк жестом указал следовать за ним. Я оказался в небольшой трапезной. Алимпий присел за стол и предложил сесть напротив, не сводя с меня пристального взгляда. Вполне возможно, что он где-то видел меня, но не мог никак вспомнить. Поинтересовался неожиданно низким голосом:

– Иде тей дружник днесь?

Я пожал плечами.

– Где-то за городом.

– Хоче поснедати? – предложил дьяк после затянувшегося молчания.

Кивнул. Явился кувшин с каким-то напитком. Хозяин разлил его по деревянным кружкам. Глотнули хмельного мёда.

– Сказывай, иже хотел сведати, – наконец-то перешёл к сути дела приятель Фоки.

– Моих друзей должны будут судить за то, чего они не совершали. Гудцы они. Мирон Рак и Треня Заяц их имена. Единец принудил их пытками себя оговорить. Помогите вернуть им свободу, – попросил княжеского чиновника.

– В чём их винит боярин Единец?

– Якобы они укрыли бежавшего холопа…

– Ряд тужный есть. Аще доводность по им покончена, заутра по соботе княжий суд состоится. Пособлю, аще мочно[384].

Вот и славно! Мне бы не хотелось ради спасения гудцов возвращаться в родные пенаты, ставшие для меня слишком опасными.

Оставаться далее со мной Алимпий не мог, так как спешил на службу. Работал он в тайной палате доводным дьяком, то есть подручным мерзкого Кирияка. Не довелось встретиться с ним в кремеле, потому что ему занедужилось тогда. Мне было предложено оставаться до исхода судебного процесса над гудцами здесь в усадьбе, в гостевых комнатах. Холопы в лице хмурого мальчугана получили указание выполнять любое моё пожелание. Чем я и воспользовался, заказав себе безразлично какого вина с заедками. Мёд не понравился из-за какого-то странного вкуса. Мне не хотелось оставаться в одиночестве, и я предложил холопу составить мне компанию. Парнишка сильно засмущался, но выполнил моё пожелание и сел за стол передо мной. Разговорились о всяком разном, насыщаясь кисловатым вином со сладкими пряженцами и яблочной пастилой. Селиван рассказывал, в основном, о своей холопской юдоли, а я больше упирал на темы о монастырской жизни с приправой из анекдотов. Довёл парня до катания по полу от смеха. Мне вдруг чего-то взгрустнулось. Даже смеялся он так же, как Кошак, захлёбываясь воздухом. Оказалось, что они оба происходили из одних мест – из Поветлужья. У Костяна также имелись родственники оттуда. Селивана совсем маленьким захватили вятские ушкуйники в деревне черемисов и продали купцу, а тот перепродал уже моему подельнику по побегу Фоке. Мальчика окрестили. Года три назад Фока подарил его Алимпию. Кроме Селивана у дьяка имелись ещё две женщины-холопки. Усадьба небольшая, немногим больше избы ремесленника на посаде. Имелась конюшня, хлев для свиней и курятник. Вся мужская работа лежала на плечах Селивана. Алимпий нередко сёк его за провинности, зато впроголодь не держал и работой сильно не томил. На мой естественный вопрос: «Почему ты не сбежишь к себе домой на родину?» – ответил, что ему и здесь хорошо, господин ему заместо отца, а дом свой родной он теперь не отыщет.

Сильно захотелось вздремнуть. По телу разлилась сладкая истома. С трудом, с помощью Селивана, дотащился до какого-то лежака и рухнул навзничь.

Очнулся оттого, что кто-то настойчиво тормошил меня. На месте головы чувствовалось нечто, наполненное какой-то расплавленной субстанцией, переливающейся при малейшем движении. Во рту привкус чего-то мразотного, словно там всякое мелкое зверьё нужник соорудило. С неимоверным трудом разлепил веки и рассмотрел двух воев, мелкобородых по молодости лет. Передо мной блестело озеро, шелестели берёзы. Кажется, я снова попал на то место, где был схвачен бравыми орёликами одноглазого уродца. И куда делась усадьба дьяка Алимпия с холопом Кошаком, тьфу – Селиваном?

Молодые вои почему-то радостно щерились на меня во все свои зубы и беззлобно подтрунивали:

– Очнулся, блудяшка[385] леша. Вставай, строй[386] поскору буде. Древле те задню не секоша?

– Зри яко упился. Очеса[387] пучит и веждами[388] мжит[389].

– Поставишь нам с Космыней по корчаге[390] сикеры в харчевне, бо соблюща[391] тея гузно от болезнований[392]. Отрокам такожде поклоны даждь. Теща спреч[393] и кликоша: «Ратник морны в роще лежит». Мы семо[394], а зде Макашка несть морны, а токмо тартыжны. Лежит се, копытца раскидах. Яко токмо псы удольку тею не изгрызли?

– Не, Деменьша, ато вся десятку нашему выставит хмельна зелья. Негоже от сеих утаиватися.

Помогли подняться. На мне висела воинская порть. Рясы и в помине нигде не было. Дематериализовалась таинственным образом. Я же прекрасно помнил, что в ней находился у Алимпия. Вряд ли Кошак захотел поживиться вонючей тряпкой. Интересно также, почему вои только ржут и не волокут меня в свой треклятый кремель. Причём здесь какой-то Макашка? Сплошные чудеса в решете!

Удивляться было ещё больновато, как и двигать головой. Решил пока не мучить свои мозги. Мышцы тела тоже слушались с трудом, будто окоченели. Мне помнились подобные ощущения, когда траванулся клофелином в гостинице маленького городка. Дура одна решила подзаработать таким способом за счёт моего здоровья. Ерунда, всякий нормальный мужчина должен иной раз испытать горечь утрат и поражений.

Эти смешливые обалдуи меня явно приняли за кого-то другого. В поиске сбежавших нас с Фокой не участвовали. По своим делам шли через посад и даже не знали про то, что кто-то куда-то почему-то сбежал из кремеля.

Солнце по расположению на небе намекало на приближающийся вечер. Получается, что я полдня в отключке провалялся. Парни собрались было топать со мной до казарм, но я сослался на неотложные дела и с благодарственными реверансами отвалил в сторону.

С головой надо что-то предпринимать и разобраться, как я телепортировался из усадьбы Алимпия и кому бить морду за опаивание меня травленым бухлом. Побродил по рощице и поискал зачем-то рясу. На хрена мне эта вонючая тряпка. Идея! Меня спасёт вода. Разделся до поскони и погрузил свои телеса с головой вместе в тёплые, как парное молоко, воды озера. Немножечко стало легче.

Не торопился вылезать из живительной прохлады, яростно соскрёбывая с себя посконной портью грязь, пот, следы страданий. Рубашка на спине оказалась в пятнах крови и в дырах от рассечения. Лютый садюга этот Кирияк, однако. Жив буду, отомщу паскуде. Надевать обратно порть не стал. Вылез без всего на берег и, постанывая от ещё оставшейся головной боли, обрядился в военную шмоть.

Никто по людным улицам посада и города не носился в поисках сбежавших злодеев, то есть нас с Фокой. Как-то не верилось, что зловредный Кирияк решил оставить нас в покое. Не такой человек этот уродец. На всякий случай я осторожно поглядывал вокруг себя, теша надеждой, что вновь выкручусь за счёт сходства с неким Макашкой.

На стук в ворота высунулся Кошак и с ужасом уставился на меня. Потом отмёрз, оглянулся и быстро проговорил:

– Ушед борзо отзде, Митря. Господин велел те в пиво зелья сонна нарыти. Егда гриди за тей нагрянуша, я тя отлещил подале за град.

Дверь захлопнулась, а я ещё долго стоял на месте, не в силах переварить в голове сказанное. Значит, я не ошибся насчёт клофелина, или чего там вместо него использовали. Мурашки волнами носились по всему телу. Если бы Кошак меня не спас, то сейчас с моей спины и задницы кусками облетала кожа, как с деревьев листья под осенним ветром. Кругом враги и некому доверять. Теперь поневоле придётся возвращать себе статус княжьего сына и спасать гудцов.

В воротах дворца дежурившие гриди меня не пропустили. Смеялись и гнали в крепость. Наверное, подумали, что ратник в подпитии перепутал адреса. Видок у меня был соответствующий. Не стал с ними спорить, что-то доказывать, а тем более драться. Придётся снова воспользоваться третьим вариантом, дождавшись темноты, и подкопить силёнок для исполнения вольрана.

В полном расстройстве всего, что только было можно расстроить, направился в харчевню. Там поплакался хозяину на головную боль, суставную немочь и вообще на жизнь-поганку. Получил кружку вонючего пойла. И то хлеб. Отошёл от него к свободному столику. Сидел, никого не трогал. Прицепился какой-то грозно-бородатый дуб из военных. Поднёс мне ещё кружечку хмельного. А много ли ребёнку надо, чтобы налакаться в зюзю? Чего он хотел от меня, так и не понял. На всякий случай, послал извращенца в заповедные дали. От злости позабывал все старорусские ругательства. Получилось, что я его пригласил посетить деликатное отверстие у собаки. Высказанное мною пожелание страшно возмутило воя. Он окрасился до багровых оттенков красного и начал махать руками, пытаясь схватить меня. Я, не особо мудрствуя лукаво, двинул дебошира кружкой по лбу. Начался махач в лучших традициях вестерновских салунов. Я летал по помещению гордой птицей, обычно взмывающей ввысь после хорошего пинка. На каком-то раунде оказался выброшенным наружу, мордой в уличную грязь.

С трудом поднялся на свои копытца. Меня прилично так укачивало, словно был на палубе одолеваемого штормами корабля. Темнота сгустилась до степени, достаточной для намеченного штурма княжеского дворца. Обошёл усадьбу, огороженную тыном размером немного ниже монастырского. Нет, не перекинуть мне сейчас через эту чёртову ограду своё гордое тело.

В жутком раздражении на себя принялся дубасить по княжеским воротам. Выбрались двое заспанных гридей. Естественно, наехали на пьяно-драного солдатика и поплатились от его утомлённой руки… или ноги. Хрен вспомнишь. Ещё какая-то группа подскочила и устроила футбол мною. Я старательно пахал носом землю, матерно отбрыкиваясь от злых гадов ногами. Насилу уволокся от них. Лучше бы не мешали ребёнку спокойно шкандылять в свою зюзю… пардон, ик… в люлю. В пьяном виде я ведь не рассчитываю мощь своих ударов промеж глаз. Дальше оставалось только применить навыки проникновения в расположение условного противника и неуловимой ниндзей добраться до своей палаты. Никто мне не помешал ухнуть в достигнутую кроватку.

Утро не задалось, потому что, кроме раскалывающейся на части головы у себя, обнаружил рядом толстую, храпящую, как слон, бабищу гренадёрских статей. Разлеглась, слонища, на три четверти спальной поверхности, вытеснив меня, княжьего сына, на жалкий кусочек. Как я только там удерживался своим щуплым тельцем? Дальше сюр пошёл по нарастающей. На себе не обнаружил даже самой малюсенькой тряпочки. Кто надругался надо мной, раздев догола и подсунув под бок слонищу?

Позднее, собрав глаза в кучку, обнаружил свои шмотки на полу. Они простирались по всей синусоидальной траектории от входной двери до самой постели, которая, как и палата, были явно не моими. Всё ясно, сам виноват. Сам пробрался в чужую постель. Вот, идиот!

Судя по запачканному вокруг себя белью, я был грязен, как сама похоть. Мордаха слонищи тоже была чуток замарана, и на грудях её нехилых, мраморно-белых, выставленных из-под одеяла, виднелись отпечатки моих ладоней. Стоп! Это что, я эту слониху взъерошил, получается? Мал клоп, да кусуч. Да, что же такое со мной происходит, братцы!

От огорчения захотелось закурить. Год назад удалось бросить, превозмочь себя. А тут вдруг настигло дикое желание. Пока лежал и философствовал о жизненных трудностях, дверь открылась и впустила тощую деваху, по всем признакам прислугу. Увидев меня, она резко вздохнула, будто захлебнулась воздухом, и обхватила руками щёки. Весь арсенал женских переживательных жестов продемонстрировала. Поизучав мои тощие телеса какое-то время, благо, что я был высунут из-под одеяла почти до начал срамной зоны, деваха встрепенулась, ещё более застыдившись, взвизгнула и стремглав умчалась. М-да, пора растворяться ёжиком в тумане.

– Ой, мамочки! – проснулась от визга слониха и зависла в ступоре.

На меня смотрели ошалевшие от ужаса глаза, а рот силился выдавить из себя чего-то, надеюсь, не слишком ругательное.

Без всякой задней мысли приветливо помахал ей рукой и произнёс:

– Утро доброе…

Это помогло гренадёрше прийти в себя и заполошно броситься наутёк в чём мать родила, смешно подбрасывая на бегу необъятные половинки. Сценарий для кошмаров мне надолго обеспечен.

Быстро выскочил сам из кровати и лихорадочно принялся напяливать на себя шмотки. Стоило бы поскорей нормально одеться и проскочить в свои апартаменты во избежание… В общем, не подбрасывать лишних полешков в костёр царящего тут негатива по отношению к себе. Пробегая мимо зеркала, сам чуть не шлёпнулся. Морда вся битая – фингал на фингале, скула и губы раскурочены, ухо набухло. Вдобавок вся физия приукрашена пятнами и разводами грязи. Такое кому приснится – инфаркт с инсультом совместно гарантирован.

Было очень рано. Ранее некуда. Но народу по дворцу суетилась тьма тьмущая. Ещё не все во дворце научились узнавать во мне принца. Или до конца не проснулись, или прикидывались, суки. Кое-кто из теремных чинуш на меня цыкал, рявкал, материл, а один долговязый дьяк так вообще по уху заехал. Больному. Пришлось ответно ему зарядить. Не следует раздражать ребёнка после похмелья. Пока клерк приходил в себя от удивления и разрыва шаблона, постарался унести как можно дальше свою бедовую тушку.

На моей половине было абсолютное безлюдье. Слуг в людской тоже не отыскалось. Это обстоятельство меня больше обрадовало, чем огорчило. М-да, постель убрана от слова «совсем». Один лежак с голыми досками остался. Рачительный здесь дворецкий, однако. Нашёл кадку с водой и тщательно помылся, раздевшись полностью. Пока намывался, внезапно ощутил чьё-то присутствие в помещении. Быстро удаляющаяся фигура была явно женского типа. Ходят тут всякие, глаза пялят. Рявкнул ей вслед на всякий случай:

– Какого лешего… Тут тебе не вернисаж!

Фигура вздрогнула и прибавила скорость.

До одежды моей фольклорной добраться не удалось. Гардеробная комната оказалась запертой на висячий замок. Пришлось одеться в прежнее своё военное шмотьё. Почистил одежду, насколько было можно. Встречаться с отцом было пока ещё рановато. Прилёг на пустой лежак и неожиданно заснул.

Очнулся почему-то на полу в позе всадника, упавшего с лошади, но зацепившегося за стремена. Тело забыло ноги на лежаке. Из маленького оконца прямо в морду строчило потоком солнечных лучей и дышало духотой. По всем признакам уже далеко не утро. Пока лежал и обдумывал, каким группам мышц послать первый импульс, где-то вдруг зашебуршилось, заскрипело. Наверное, прежняя вуайеристка надумала за чем-то вернуться.

– Эй, там… неси чего-нибудь на зуб бросить. Жрать хочу, как стадо крокодилов, – вякнул я звонким мальчишеским дискантом.

Только успел подняться и похрустеть суставчиками, как ворвались гриди и попытались скрутить.

– Да вы что, ослы, делаете? Сына княжеского не узнаёте? – заорал я.

– Прости, княжич. Не уведиша тя в порти войной. Мниша, лихоимец в палаты проник, – попытался объясниться старший группы.

Бойцы сконфуженно исчезли, но через какое-то время вновь материализовалась женская особь.

– Государь тя лицезрети хоче, княжич.

– Дай хоть корочку хлеба… три корочки, – задумчиво попросил её.

– Воля тея, господине, – поклонилась женщина.

И ведь реально принесла три корочки ржаного хлеба. Могла бы сообразить чего-то более стоящее, пирожок там, курячью ножку. Ну, да ладно. Засунул в рот пресловутые корочки и бодро потопал на рандеву с батей.

Из палат дьяки меня направили во двор, а оттуда в конюшню. Отец решил сделать перерыв между бесконечными приёмами, переговорами, докладами и отчётами и заодно проинспектировать своих разномастных жеребцов. Во все времена люди обеспеченные, состоятельные заводили у себя нечто такое, чем можно похвастаться перед другими, кинуть, так сказать, понты. В моё время это был парк автотачек крутых марок, в это время – породистые лошадки. Богатырская фигура князя Звенигородского и Галицкого располагалась ко мне боком. Мельком он взглянул на меня и снова отвернулся к скотинкам.

– Почто монастырь сей любый[395] поверзил[396] и в скверну[397] мирску злопакостну воротился? – спросил он неприязненно после длительного периода молчания.

– Здравствуй на многие лета, княже славный, – бодро провякал я для начала разговора.

– И те не хворати, – буркнул отец.

Чего злобствовать? Блудный сын ведь в родительские объятья вернулся. Положено принимающей стороне испытать бурную радость и срочно заколоть откормленного телёнка, если следовать церковной притче.

– Ты разве не рад меня видеть, отец? – насторожился я.

– Радощем моя душа исполнится, аще узрею пред ся сына сея, – услышал в ответ.

Вот тебе на! Видимо, проклятый старец успел начирикать правителю свои гипотезы. Сейчас князь позовёт свою охрану, и… прощай карьера принца галицкого.

– Знай, отец, что я не в монастыре пребывал, а в кремеле, в узилище вонючем. Боярин Единец со своими людьми меня похитили, пытали и требовали, чтобы я признал себя холопом, честь княжескую поруша. С трудом великим удалось от них сбежать, переодевшись в воинскую одежду и с помощью одного честного человека, – проговорил я пересохшим от волнения горлом.

Отец резво повернулся ко мне всем своим внушительным корпусом и зловеще хмыкнул:

– Ай, блядишь, Дмитрие.

Вместо ответа снял рубаху и обнажил спину со свежими ещё следами порки.

– Мнилось, иже похотел ты схоронитися у старца Паисия от мя и детелей державных. Ово захворал досюльны скорбия, – растерянно пробормотал отец, осторожно обнимая меня.

– А разве отец Паисий ничего тебе про меня не говорил?

– Хвор он был зельно. Молитвами нашими днесь токмо в здравие взошед.

Значит, с этой стороны ничего мне пока не угрожало. Если весы Фортуны качнулись в мою сторону, не мешало бы разобраться с подлецом Кирияком.

– Отец, ты покараешь лиходеев, меня жестоко мучивших?

– Лично доводство содею, – пообещал он, – токмо не верю, иже сей худогий муж противу нас с тей крамолы творил. В заслугах велиех боярин Кирияк для порядия государева.

Отец смотрел так, будто надеялся, что я вдруг признаюсь, что сам себя избил плетью, мух отгоняя.

– В сём ряде без спеху требно вся деяти, – помыслив, постановил он, – Поди, сыне, и обрядись сподобно сей вятшести. Лечца те прислати?

Почувствовав, что князь намерен завершить разговор, решился высказать самое важное:

– Отец мой, если меня любишь, прикажи освободить гудцов Рака Мирона и Зайца Треню. Эти молодые люди за меня заступались, когда Единец со своими подельниками на меня напали. Лиходеев, меня жестоко мучивших в узилище, покарай.

– Обещай ми паки сыном послушливым бысте и союзом[398] обречи ся на женитву с Марией Ярославной, княжной Боровска, то исполню тея поречение[399], – неожиданно выставил отец встречное условие.

Баш на баш, значит? Ну, ладно. Соглашусь. Свадьба всё равно ведь не состоится. Машке суждено быть государыней московской. Я-то знаю историю, в отличие от грозного батяни.

– Воля твоя, батюшка, – притворно вздохнул я, сдерживая радость, – будет, как ты повелишь.

Отец от избытка чувств устроил мне костодробительный обниманс и крепкогубный целованс. Я был не против малость потерпеть.

А жизнь-то налаживается! Вернулись мои слуги – Ждан и Устин. Помогли мне приодеться в приличествующее по статусу шмотьё. Душевно так старались, будто сильно соскучились. На мне теперь красовались расшитая золотыми узорами по краям белая шёлковая рубаха, штаны синие из тафты, сапоги сафьяновые, опять же синие, кафтан красный с золотыми завитками. Пришёл лекарь Саид, и пришлось снова раздеваться. Попользовал он меня мазями и притирками, подрихтовал раскуроченную морду. Такой слой грима навощил, что я сам себя перестал узнавать в зеркале. Зато позорные отметины стали едва заметны.

Будто приняв зов моего, обиженного тремя корочками, желудка прибыл теремной дьяк и позвал на трапезу. Там застал весь ближний совет, включая боярина Единца и старшину княжеских гридей. За трапезным столом сидел только князь. Все остальные с испуганными лицами ютились на пристенных лавках, а главный гридь, бояре Семён и Кирияк так вовсе стояли на вытяжку перед государём с потерянным выражением на своих косматых лицах. Отец кивком указал мне на место подле себя. Бояре привстали и отвесили мне полупоклон.

Разговор происходил на повышенных тонах и касался произошедших прошлой ночью загадочных событий во дворце. Никто точно не знал, что именно тогда произошло. Бояре выдавали сведения, один другого нелепее от разных очевидцев. Одни говорили, что на дворец напала целая толпа татей. Они избили охранявших ворота гридей и ворвались на женскую половину. Там сильничали жинок служивых всю ночь. Кладовые с запасами ценного заграничного вина разорили. К Евпраксии тоже залезли, бзыри[400] злопакостны, и само собой оприходовали её. Странно всё как-то. Может быть, после меня ещё какая-то сексуально озабоченная толпа прорвалась во дворец.

Другие рассказывали про явление чёрта «рогами бодлива, ногами колотлива, из ноздрей смрад извержаща». Эта нечисть всех воев во дворе играючи раскидала и пошла охотить прислужниц и прочих жинок. Чего он несёт? Какой такой смрад у меня в ноздрях обнаружился? Догадался, что речь шла именно о моём шумном возвращении с гулянки. Нашли чёрта. И когда это я успел за ночь такую ораву женщин оприходовать и винные подвалы разорить? Что за подлые поклёпы? Обидно даже!

– Праздник велий православны в предверье, а у мя в хоромах черти резвятся. Кое тея радение, Семён Фёдорович? А ты, Демид, охупавился неизреченно. Гриди службу не лещат. Погнати их вся со двора требно. Не торжнику[401] суетну[402] служат – самому князю велию Звениградску и Галицку. Деи[403] мя людие почитати стану, аще всяк шиши в терем княжески вламываются, яко на двор постоялы? – орал, багровея на глазах, князь. – А ты, Кирияк Михеич, почто за шишами не взираешь? Развёл их в Галиче, аки скнип[404] на паршивой собаке. Аще помале порядие не сладится в моих владениях, сгоню с места тяжко.

Преподлая мразь Единец меня, видимо, не узнал. Посматривал равнодушно, как удав, перекусивший кроликом. Грим ли так меня преобразил, или притворялся искусно. Однако Жеховской посматривал на меня с опаской. Отец не стал акцентировать внимание бояр на моих приключениях. Пусть разбирается тишком, если ему так будет удобней. В итоге прогремевшей грозы пострадал больше всего старшина гридей Демид:

– Гридей дворцовых со старшиной всех купно со двора гнати и секратых[405] наяти[406] наместо.

Боярин Единец за нерадение был оштрафован на десятую долю своих прежних пожалований в пользу княжеской казны. Боярин Морозов отделался лишь лёгким испугом. Наоравшись до хрипоты, отец предложил собравшимся подсаживаться к столу. Ближники оживились и присоединились к княжеской трапезе.

Обед получился весьма не плох, хоть и рыбный изрядно по постному варианту. Рыба почему-то раньше считалась постной едой. Уха выдалась наваристой, как и каша, где были перемешаны крупа, белое рыбье мяско и какая-та ботва. Пирожки-пряженцы тоже не минула рыбная тема. Осталось надеяться, что напитки не окажутся из чего-то рыбного. Проголодавшиеся вельможи не разговаривали, усиленно работая жевательными мышцами. После прогремевшего над их головами княжеского разноса желание что-либо обсуждать у всех пропало.

Обычный хлебный квасок поставил приятную освежающую точку, но отец не собирался никого оставлять в покое. После почивания полуденного решено было назначить думу боярскую.

– Посол от поставленника московского, боярина Всеволожа прибыл, – прояснил ситуацию правитель, видя приунывшие лица своих сподвижников. – Выход ордынски волит[407] некосненно[408].

Поблагодарив правителя за трапезу и отвесив ему положенные поклоны, ближники оставили отцовы палаты. Я намеревался выйти со всеми, но отец меня остановил.

– Сказывай ми толково о вся напасти, с тей содеяху на толице[409] быва, – потребовал он.

Я стал излагать свою горестную историю с того момента, как после встречи с отцом Паисием решил прогуляться по галичским окрестностям, как познакомился с гудцами и как на меня напали стражники, возглавляемые боярином Кирияком. Тут я слегка приврал для пользы дела, поведав, что боярин знал о том, кто я есть. Рассказал, как князь Жеховской отказал мне в помощи, не признав во мне княжича. Описал свои мытарства в застенках кремеля. В подробности своего побега решил отца не посвящать, хотя он по идее должен знать о подземных ходах. Описал только момент фекальной атаки на стражников с участием Фоки, свои безупречные скоростные данные и спуск со стены под покровом темноты с помощью случайно найденной верёвки. Правитель особенно заинтересовался личностью моего сообщника. Я постарался расписать действия Фоки в самых героические тонах, но нарвался на скептический взгляд отца.

– Мнил сего израдника нечестива в коросте[410] сколии[411] ядяша, – недобро усмехнулся отец.

– Чего он такого ужасного совершил? – естественно заинтересовался.

– О сем те рано ведати, – проворчал он и высказался в таком ключе, будто я сам в большей мере во всём случившемся виноват. – Неразумие тея позволило лиху быти. Татей мнозе на дорогах и улицах. Яко детищ возгривый дее. Вдругорядь гридей кликай на гульбу, аще похоче паки. Добре, поди почивати, Митрейка, понеже требен ми буде на думе.

10

Куда спать! Сердце чуть ли не выпрыгивало из груди от буйной радости. Хотелось обнять все встреченных по пути холопов, которые сгибались в три погибели при моём приближении, и прочую чиновную челядь[412], тоже склоняющуюся, хоть и не так низко. Я весело кивал им всем в ответ. Остановился на открытой галерее, чем-то напоминающей венецианские террасы. Лёгкий ветерок приятно касался лица, донося сладковатые запахи горелой травы. Мысленно напомнил себе события этого дня. Начиналось всё жутким кошмаром, а заканчивается исполнением всех моих пожеланий. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить. Я снова вернул себе расположение князя и статус принца при минимальных издержках. Понадеемся, что морозовский бастард не сильно повлияет на наши взаимоотношения.

Тенью подскользнул ко мне узкобородый клерк и вкрадчивым голосом поведал о желании князя Жеховского встретиться со мной наедине. Я злобно мявкнул, что очень занят. Около моих палат попался, может быть и случайно, умнолицый боярин. Ого, да на меня охота среди высоких особ началась! Подошёл ко мне с улыбкой, с достоинством поклонился и произнёс:

– Государь к те благоволит, драгий княжич!

Не стал оспаривать это утверждение. Далее последовал ничего не значащий трёп про моё здоровье, о книгах, из которых можно напитаться всяким хитренностям и прославиться затем в деяниях державных. Я вежливо поддерживал беседу, ожидая существенной её части. Наконец, она была явлена:

– Княже наш, Юрие Дмитриевич, вельми зол на боярина Единца. Пособи свержити она и воздвижити на сие место дьяка Варфоломея Коломнина.

Пообещал боярину Чешку сделать всё, что в моих силах.

В прогулке и беседах незаметно пролетел «тихий час». Специально посланный за мной дьяк провёл на отцову половину. Князь сидел за столом с заспанным видом в нижней порти. Кажется, такое бельё в старину срачицей называли. Кивнул мне, попивая из кружки напиток, почёсываясь. Княжьи холопы сноровисто одели его в свежее белье, и мы пошли в главный терем. Не знаю, как отцу, но меня начало раздражать это бесконечное падение на колени холопов по пути следования. Да еще головой в землю грязную упирались. Их во дворце было полно, как зёрен в огурцах.

Прошли переходами в гардеробную с множеством сундуков и шкафов. Зашедшие вслед за нами бородатые холопы принялись напяливать на нас тяжелые облачения. Я начал было протестовать, но отец сурово взглянул на меня и промолвил:

– Ты в простых рубахах на державном месте сидеть собрался?

Пока одевались, я напомнил государю о своём желании поквитаться с Единцом и предложил варианты его замены на посту главы тайных дел. Отец похмыкал неопределённо, повернулся ко мне в сверкающем золотом и серебром узорочье на лазурном бархате ферязи и произнес:

– Яко в стольну палату взаидем, одесну от мя садися вскрай[413] княж Бориса.

– А с этим псом я на одной поляне облегчаться не сяду, – запальчиво воскликнул я.

Государь скосил на меня свои шальные глаза, наливаясь кровью, но сдержался и миролюбиво произнёс:

– Вем тею тугу[414] и сам доводство содею. Княже Борис в детелях велих обоят. Мастроте ратна казан. Советами добры обилен. Твердь дельма ми есть средь боярства.

– А сына твоего обрёк на погибель, – возразил я.

Ответа не последовало.

– Почему ты его князем называешь? – высказал, больше чтобы разогнать тягостное молчание. – Боярин Иван Всеволож тоже Рюриковой крови через ветвь смоленских князей и владения обширные имеет. Однако никто его на Москве этим высоким титулом не величает. Боярским чином довольствуется.

– Ишь, кой у мя разумник обрёлся, – хмыкнул отец. – Добре, порех те о моем рачении[415] к Борису Васильевичу. Истинно, иже из Константиновичей он, кои владели Галичем преду нас и коих изгнаша оттоле[416] при отиче моем. Ушед княже бывый Галицки с семьёй в Новугород и ставша онде бояры архерейны. Прошед лета, праунук изгнанника Борис пошед на Москву и ста боярин при государе Василее Димитриевиче. Познамишася с ним в рати с Булгары под моим старейшеством. В брани[417] оной ярой мастроты ратны разумейны ял. Десницей моей бысть он. С тех годин[418] содружны мы сташа. Засим[419] нижеградска похода порекоша, иже он перешед в Звениград на служение, аще поведаю его да отроды[420] его в чине княжием, да в грамоте докончальны начертаю с сынами сеими равным братом, да в грамоте духовны равно помяну. Шерт[421] ми даша с братом сеим младшим Иваном. Дал Борису Васильевичу в кормление[422] Галицки удел ноли, а брату его – Вяцку землю, с поречением Галицки и Вяцки княземи. Поелику Иван помре, сыну Борисову старшу Димитрию тую Вятку предал.

С успением государя и брата маво Василея Димитриевича почлася котора[423] с сыном его, отроком Василеем. Галич ста моим столом. Княже Борис без запятия[424] место уступил ми, шерту верен. Жеховску волость заместо поятил. Порядишася, князем Галицким токмо ми рекомах, а он отнелиже[425] есть боярин Галицки да князь Жеховской.

– Ладно. Освободи только моих людей, о которых я тебя просил, и милуйся дальше со своими ближниками, сколько твоей душе будет угодно, – покладисто высказался я.

– Потолкуем таже, мужи думны ждут, – резюмировал государь и подозвал путного дьяка, велев ему поставить в тронном зале отдельный стулец для княжича.

Сводчатые палаты тронного зала были расписаны особо красочно, словно картинная галерея, зверями сказочными и вьющимися цветами. На возвышении громоздилось массивное кресло из дерева темных пород с бархатной зелёной подушечкой под задницу. Вдоль стен и окон по периметру лепились обычные лавки, на которых уже сидели бородатые мужики, разряженные как попугаи в своих одеяниях.

Отдельно слева от трона на лавочке восседал сухенький Паисий со своим суровым лицом. Я немного труханул. Показалось, что сейчас старец при виде меня как вскочит, как наставит грозно свой перст и проверещит в мой адрес истошным голосом какие-нибудь жутчайшие проклятия, яростно топоча костяными ножками. На самом деле он на меня даже не взглянул, погружённый в свои думы. Справа на такой же лавочке расположился князь Жеховской. Ещё раз поразился сходством с экранным викингом. У входа в зал располагалась пара маленьких столиков, похожих на конторки, за которыми уныло стояли дьяки.

Когда мы с отцом, величественно вышагивая, вышли из дверей, бояре неторопливо с достоинством поднялись и склонили головы. Игумен поклонился, не поднимаясь, опираясь на Т-образный посох. Отец сел в креслице на возвышении, а я на выторгованный стулец между троном и лавочкой викинга, сопровождаемый его внимательным взглядом из-под густых бровей. Пока я пикировал на сиденье своим тощим задком, подскочил мальчик и резво подложил туда маленькую подушечку. Сливки галичского высшего общества бесцеремонно пялились на меня, не скрывая своих эмоций на лицах. В основном преобладал обыкновенный интерес, но были и откровенно недоброжелательные взгляды. Дворецкий поднялся и провозгласил:

– Государь наш, княже Юрие Димитриевич. Дума, тею звана, соборена.

– С Божьим пособем починем[426], – ответствовал князь, оглядывая собравшихся. Служки внесли и поставили посередине тронного зала поставец с иконами, зажгли свечи. Все встали, в том числе и сам правитель. Отец Паисий лично провёл службу во благое течение дел. Вопреки моим опасениям песнопения завершились скоро.

У князя со старцем завязалось обсуждение какого-то удивительного события, произошедшего в Галиче недавно. Якобы очередной ангел спустился с небес и чего-то там такое необычное натворил. Чем больше прислушивался к их разговору, тем больше покрывался пупырышечными мурашками. Так это же я своим божественным дыханием отроковицу оживил поцелуем в уста. Правда, трудно теперь сказать, насколько моё дыханием было божественным, без отсутствия средств гигиены ротовой полости.

Упс, кажется пресловутая бабочка Брэдбери подпала под мою вездесущую лапу. Батя, естественно, вспомнит о дурацких пророчествах Паисия и тут же полезет на Москву при невыгодных обстоятельствах. Что из этого получится, остаётся только гадать. Старец тоже был не в сильном восторге от происков божественных сил и активно выражал сомнения в истинности произошедшего знамения, советуя не торопиться принимать окончательные решения. Он недавно приступил к исполнению своих религиозных обязанностей после организованной мной болезни и ещё не разобрался во многих делах.

Наговорившись со старцем, князь повернул ко мне своё лицо и велел подняться со скамейки. Я в недоумении исполнил его приказание.

– Советочи мои драгие, примайте маво сына Димитрия постольником, – проникновенным басом представил он меня боярам.

Ответом было дружное молчание погрузившихся в шок собравшихся бородачей.

– Государь наш, Димитрие неразумен паки для детелей державных по младоумию[427], – рискнул первым возразить боярин Морозов.

Гул большинства боярских голосов свидетельствовал в пользу мнения дворецкого:

– В скорби главной пребывах, ажно[428] вящим детельником явлен…

– Желудёв снедати повелит…

– Библы злопакостны чтит…

– Вящелетия ждати требно…

– Помяните пращура маво Александра Невска, кой в лета малыя в Нов граде вящим князем сел. А отрок Василей деи летами зрел, восшед на московско княжение? – возвысил голос князь. – Димитрие к державным детелям похотой воспылал. Помале обручен буде с княжной млада Боровской Марией Ярославной. Пред ликом Всевышня муж воззрел явне.

– В деяниях достославна князя Невска измлада[429] яла бысть мудрота и хоробрость от духа свята. Ибо молитвами неустанны Христа сладчайша восславих и возлюблях. Посему воззрел преду и княжение отичем вдавах бысть. На сем посту деяния вящи сотворены им беша, – возразил тихим голосом старец Паисий. – Димитрие же в почитании канонов христиански несть усерд, речьми дерз, непослушен. Духом благостным, святым несть преисполнен. Аще детелю вящу сладит, тако и бывать ему постольничим. Сяк мой глагол.

Помрачневший князь с мнением церковного иерарха не согласился:

– Деи несть промысел Божи сына маво спас, святый отче? Разумом ладен и речами борз он есть. Вровень с мужами вящи, достойны.

И, обращаясь ко всем присутствующим, добавил:

– Порядите сами, бояре мои, иже деяти ми.

Хотя кто-то и высказывался в защиту меня, но этих мнений оказалось явно недостаточно. Моё постольничество к моему же облегчению благополучно захирело. Одновременно обсуждали мою предстоящую женитьбу. Было решено отрядить послом в Серпухов к правившей обширным наследием своего достойнейшего мужа престарелой княгине Елене Ольгердовне боярина Патрикея Коняву. Единственный, оставшийся в живых после страшного мора наследник мужского пола – внук Василий Ярославич – был ещё сильно молод, чтобы заниматься государственными делами.

Далее с подачи боярина Морозова, ведущего себя как полноправный спикер, дума перешла к общим вопросам. Пожелало выступить сразу несколько участников думы. Начались долгие и скучные обсуждения хозяйственных тем. Заслушивались дьяки, читающие свитки с докладами тиунов и волостелей, решались споры между владельцами поместий, принимались решения по татьбе в различных местах государства. Владельцы поместий всерьёз опасались, что смерды не смогут выплатить аренду и взбунтуются. Просили князя хотя бы на год снизить денежный выход в казну.

Князь прервал боярское нытьё величественным движением руки и подозвал спикера. Морозов в свою очередь подозвал думного дьяка и шепнул ему что-то на ухо. Дьяк стремительно исчез за дверями зала и через минуту вернулся, торжественно провозгласив:

– Киличей[430] поставленника велика князя Московска боярина Ивана Дмитриевича Всеволожа к князю велику Звенигородску и Галицку Юрию Димитриевичу.

В зал энергичной походкой вошёл моложавый мужчина в богатом узорчатом малахае, с еле заметной растительностью на скуластом, азиатском лице. Склонившись перед троном, он протянул свиток. Подошедший думный дьяк забрал послание из рук посла и передал князю. Мельком взглянув в развёрнутую бумагу, государь обратился к послу:

– Сказывай, муж московски, с чем пожаловал в град славны Галич.

Последовало витиеватое изложение сути привезённого документа со всеми возможными пожеланиями и любезностями. Если отбросить всё лишнее, то в нём боярин Всеволож, оставленный на управление всеми делами московского княжества, пенял князю Юрию, что тот порушил крестное целование и не исполнил должный выход ордынский с уделов своих в требуемый срок. Скоро новый выход надобно де готовить, а старого всё ещё нет. Временщик московский желал знать, когда князь Звенигородский исполнит предначертанное в докончальной грамоте и назначит точную дату посылки в Москву денежного сбора.

Князь, выслушав посла, велел вернуть ему грамоту на том основании, что в ней не указано должного к нему почтения.

– Нелеть ми, старейшу средь сынов Димитревых, простым титлом наречатися. Буде верно чертана сия грамота, восприму ея. До той годины она для нас незрима, – высказал он свой вердикт огорчённому послу.

– Сие порушение порядия, к брани меж государями ведуще! – воскликнул он.

– Аще несть порядия царёва, ино буде по ми, – внушительно поставил точку отец.

– Тако ты, княже Звениградски, благодаришь государя велия за избытие[431] града тея от потока татарския? – с трудом нашёлся что сказать посол.

– Князю старейшу лишче ми требно быти летами, – резко ответил князь и знаком велел завершать аудиенцию.

– Иже реще, бояре, советочи мои? – произнёс он приунывшим боярам, когда посол удалился. – Сами зрите, иже нелеть ослабити выходы. Державе нашей ноли оскуда прииде. Аки возрастити[432] их несуть требе.

Боярин Единец неожиданно сообщил, что в Чухломе смерды избили и поглумились над волостелем – ближайшим родственником боярина Морозова. Местная дружина оказалась не способной справиться с народным бунтом из-за малочисленности. Позднее я узнал, что вокруг этого города многие сёла и деревни принадлежали конкурирующим между собой княжьим любимцам – Морозову и Жеховскому. Да и сам город фактически являлся яблоком раздора между ними. Взяв себе в прямое подчинение Галицкий удел, князь Юрий хотел отдать Борису Васильевичу обширную Жеховскую волость в удел вместе с городом Чухлома в качестве столицы. Стараниями боярина Семёна этот замысел тогда не осуществился.

По побагровевшему лицу отца было понятно, что эта крайне неприятная весть застала его врасплох. Бояре тоже не на шутку разволновались. Шумно пообсуждав возникшую проблему, они предложили послать карательный отряд против крамольников. Государь предложил тысяцкому обдумать этот вопрос и с напряжением в голосе обратился к боярину Единцу:

– Коими речами по разбойну ряду в моём княжестве ты мя учудишь паки, боярин Кирияк?

– Днекратно татьбу малу правим, драгий княже. Деяний мнозе паче, же ты, государь, преду не велил речений по сему. Укажи дьякам роспись содеяти дельма тя, – высказался побледневший уродец своим хрипучим голосом.

– Фокий Плесня истекал из тея узилища[433]? – поинтересовался князь, заметно закипая.

– Правда тея, княже милостивы. Прости, не рех о сем, – заметно перепугался уродец. – Ят бысть тем же днем.

Люди с садистскими наклонностями часто оказываются кончеными трусами и лгунами. Лишний раз убедился в этом.

– Один он стек, ово кои с ним быша паки? – продолжил напирать князь, с трудом сдерживая гнев на нерадивого служаку.

– Холоп уноты с ним стек, рекомах ся Макашкой, такожде ят, – последовал неуверенный ответ.

Отец недоумённо воззрился на меня, я в свою очередь на него.

– Дабы[434] сих сидельцев к ми в палаты прилещити. Самолично доводство содею, – постановил князь.

– Государь мой благолепый! – хрипло вскричал Кирияк. – Израдник Фокей помре надысь от язвий[435]. Холоп уноты сечен бысть зельно. В беспамятстве он есть дненощно[436].

Отец выразительно взглянул на меня и кивком головы разрешил Единцу сесть. Уродец торопливо исполнил правителю поклон и с облегчением сел на своё место.

Неожиданно и не только для меня правитель предложил назначить руководителем карательной экспедиции меня и ободряюще подмигнул мне. Ожидаемо возразил князь Жеховской:

– Сыне мой середни Семён есть летами зрел, телом порн[437] и в детелях ратны вельми сведущ. Метаю[438] к те, княже наш, с просьбой наречь сего мужа воеводою рати на Чухлому. Дедич наш Александр поне младым рати водил, таланты ял се Божески. Ато княжич Димитрие в играх отрочих ратной мастроте казатися, же несть на воях живых.

– Аще княжич на воеводстве явле сеи доблести и разумения, то и постольником наречь его буде вместно? – вопросил князь.

Дума между тем без порешила назначить меня воеводой. Эти бородатые гады саботаж против меня устроили, явный. Эх, засасывает всё больше меня государственная рутина.

Мохнобровый викинг не сдавался:

– В Чухломе несть обыдена крамола. Подсылы московски воду мутят онде. Будем сиждити сиднем, не токмо в Чухломе всполошет[439]. Везде недород хлеба яша. Требно хитренно да мастротно сию тугу порешить, зане[440] люди ведают токмо крепость державну и правдость.

– Знамо нам тея хитренность, Борис Васильевич, егда от намёта[441] татарския нас не снабдел[442]. Еретики из Новуграда пришед, сеют смуту в Чухломе. Стригольники ся рекоша. Митрополит Фотей наказывал строго всяк правоверным государям сих прелестников дьяволевых в темницы без раздумий влещивати[443], – горячился боярин Морозов, – Не сопращим сию новгородску срящь[444] в Чухломе, расплежитеся[445] она по державе нашей.

– Кои стригольники те мращатеся, Семён Фёдорович? Древле их исторгли в Новуграде да во Пскове, – рычал ему в ответ Жеховской, – А намёт татарски тей друже Кирияк не предварил[446]. Куповаша[447] князя Булгарска московцы, дабы те зориша наши грады и веси, тощиша[448] мощу державы нашей. Ныне московцы сеяша пряния[449] меж галичан, жогша веси в порубежье, торжников наущаша[450] не ехати с хлебом в Галич. Боярин Всеволож хоче нас гладом уморити и тем на колени ставити. Без брани не разумлю исход сего ряда.

– Нам с Москвой полюбие держати понуждено и порядие в державе блюсти, – настаивал дворецкий. – Замятню ордынцы воспримут паки к приобряще сей, литвины приде, княжата всполошатеся. Вся токмо нашим разором закончится.

– Пряние порядить благодушно мочно, – стал на сторону Морозова боярин Чешок. – С боярином Всеволожем боле не мню рядитися. К митрополиту Фотею ехати нать, егда он из Литвы воротитеся. На нас он добре взирае. Сладились обаче в позапрошлолетье с приобрящей нашей.

Незаметно дума переключилась на внешние дела. По этим вопросам спикерство перехватил боярин Данила Чешок. У него в руках оказалось письмо, прибывшее голубиной почтой из столицы литовского княжества от одного из его соглядатаев. Думный дьяк зачитал послание:

– Во граде вся людие ждут приезда киличеев имперски с коронами для Витовта и его жены Юлианы. Грядут праздненства долги да ослабы[451] урочны. Зрел надысь княже унота московска Василея. С рыцарьми иноземны в игрищах тешася и горожан задираша. Мнозе в сей град вятша лице со вся света пришед да ждеша коронацию. Возы со снедью непреемным[452] током[453] овамо леща…

Однако заседание сильно затянулось. За окнами рдел закат. Мне поднадоело тут торчать и отсиживать костлявый зад. Почему бы иногда не делать небольшие перекуры, хотя бы для разминания мышц, отвечающих за сидение? Курение бы сейчас оказалось великим благом. Пусть не табак. Курили же наши далёкие предки какие-нибудь травы? Должны курить.

Дьяк наконец-то закончил чтение, откланявшись. Бояре стали высказываться по поводу услышанного, порой перебивая друг друга. Неожиданно для себя обнаружил, что сформировались две почти равные по численности партии. Одни советовали князю как можно скорее перейти под руку сильной Литвы, выговорив себе особые права по примеру вассалов в имперских землях. Это позволило бы защититься от притязаний Москвы, татарских набегов и ордынской дани. Ха, а вассальные выплаты литовцам станут чем-то лучше? Другие порицали первых за желание подпасть под владычество латынян и хотели сохранения статус-кво с зависимостью от Орды, обосновывая такую позицию тем, что татарове веру нашу исконную, православную не трогают. Пролитовскую позицию защищал боярин Морозов, а ему противостоял игумен Паисий и, естественно, князь Жеховской.

– Князь Витовт хоть и в латынянскую веру крещен, православных не ругае. Купно с католиками их почитае. Мнозе бояр русских служат ему. Неже[454] вящше их буде в Литве, имже[455] зельне тамо дух русски воспряне. Сам митрополит Фотей в чести у государя литвинска и не допустит израды противу веры нашей, – высказывал свои доводы боярин Семён.

Фотий по своей роли напоминал кардинала Ришелье при слабохарактерном Луи XIII, короле Французском, исполняя при малолетнем князе Василии III функции первого министра.

– А кои на стол литвински сядут, аще сроки Витовтовы источатеся? Король польски Ягайло, ово сыны его наследуют по грамотам докончальны Витовту. С ним паны польски с бискупы[456] католически на Литву прянут, яко псы алчущи и гнести станут люд православны. Израда сотворитеся велия супротив самого Господа нашего вседержителя, – веско стоял на своём старец.

– Договоры докончальны меж правителями Польши и Литвы многажды изменяшася. Днесь несмо вемы остатни хотения[457] Витовта. Подсылым моим не удалось паки уведити[458] сие. Свитски глаголиша, иже писаря во дворец глашаша[459]. Мужи вятши правоверны не потерпят короля Ягайло на столе литвинском. Сие мнит буде, иже Литва стане Польша, – посчитал нужным сделать пояснения боярин Чешок.

– Василий по мати сея Софьи унук есть единородны[460] Витовту. Князю православну стол литовски обходим[461] по руди и по правоте[462]. Аще в Литве станут чтити Витовтово семя, ино он стол отичев поимет, – снова выступил Морозов.

– Не позволят православну пояти стол литвински, аще токмо Васька не израде веру исконну, – поправил своего соратника отец.

Разумно мой обширный батя оценивал перспективы. Внезапно я понял, почему Витовту потребовалась корона. Он просто совершит перезагрузку всех отношений, оставшихся ещё с древних, языческих времён и мешающих его абсолютистским устремлениям. Произойдёт перенос европейских норм и правил на условия престолонаследования, признания договоров и много чего прочего. Сейчас все договоры привязаны к личности подписавшего и прекращают своё действие с его смертью. С введением новых норм станут государственными документами. Снизится влияние литовских вельмож. Будет возможным аннулировать унию с Польшей. Возникшая как необходимость противодействовать напору Тевтонского Ордена на славянские и литовские земли, она теперь сильно мешала амбициям окрепшего государства.

Забывшись из-за охвативших меня мыслей, неожиданно для себя самого влез в обсуждение и вставил свои три копейки:

– Венчание Витовта королевской короной позволит ему приобрести новые права. Он сам сможет решать вопросы престолонаследования под гарантией императора Священной Римской империи. Никто ему не помешает завещать свой трон кому угодно. Даже дочери, хоть она и женщина. В европейских странах бывало немало случаев, когда женщины успешно управляли государствами. Вспомнить можно Маргариту Датскую, создавшую огромную скандинавскую империю из трёх королевств, или сестер Анжуйских Ядвигу и Марию, провозглашённых правительницами соответственно Польши и Венгрии, Неаполитанскую королеву Джованну II, ныне здравствующую. Возможно, новый статус так укрепит Витовта, что он сможет назначить наследником даже православного внука.

Ого, на меня окружающее боярство выставилось, как на говорящую сказочную зверушку из волшебного леса. Третий раз я даю повод вятшим бородачам испытать глубокий шок. То малолетник недоумок вдруг нарекается устами государя соправителем. Потом этому дрыщу внезапно перепадает право возглавить поход против взбунтовавшейся волости. Теперь придётся поневоле свыкнутся с тем, что какая-то мелкота смеет влезать в умные разговоры корифеев высокой политики.

– Не быти израднику Ваське государем всея Руси! Господь ужо ял сея изволение[463] знамением, – взвился князь Юрий, яростно стукнув кулаком по подлокотнику, – Требно ми помале течи в Орду. Об израде московской царя Мехмеда известити и ярлык великокняжески обрести. Спасти требно Русь Святу от латинска потока. Дондеже в походе буду, за ся на державе сына Димитрия ставлю.

Уф, кажется я целый рой бабочек раздавил. Как теперь дальше станут развиваться события, даже трудно себе представить. У бояр случился уже не шок, а целый паралич, переросший в форменную истерику.

Представители пролитовской партии сжигали меня ненавидящими взглядами. Я решил немного отыграть назад, снова высунув свой розовый язычок и болтанув им:

– А не будет никакого венчания королевской короной Витовта. Не допустят этого поляки. Им оно как кость в горле. Да и самому князю Литовскому недолго осталось на белом свете жить. Помяните мое слово.

– Еда волхвуешь, княжич? – грозно высказался игумен.

– Не при, святы отче. Мой сын право глаголе, – мягко поправил его князь.

– Поляки боятся Витовта. Силу он набрал могучую. Отравят они его скоро. Этой пакости они от папистов научились преизрядно, – объяснил я свою мысль высокому собранию.

– Сие деяние в руцех Божия. Несть человеку тое мочно. Чаяти на погибу Витовта несть разумно! – выговорил гневно отец Паисий и даже привстал, – Нам молити нать Пресвяту Богородицу. Спаслась Русь от тока орд Тимуровы предстательством[464] Володимерска Божия Матери и ныне почаем на ея пособь. Молитвами пальны избудется[465] Русь Свята.

– Аще Витовт с Божьей пособью помре помале, же замятня в Литве почнётеся. Литвины не приимут сеим государем польска короля Ягайло, ово всяк из его сынов, – вдохновился князь. – Пождем новины[466] из Литвы, ноли станем мнити, иже деяти таже.

Ну, хоть на какое-то время батя никуда не рыпнется, и на мою рыжую голову не шмякнется груз забот о целом государстве.

За окном синевой налилась темень позднего вечера. Палаты осветились свечами на напольных кандилах, доставленных холопами. Все заметно устали, наговорившись, наспорившись до хрипоты и напереживавшись, и больше помалкивали, ожидая завершения собрания. Под явственно слышимый вздох облегчения зала дворецкий по знаку государя возгласил завершение заседания думы. Бояре один за другим по очереди поднимались и, почтительно откланявшись в сторону тронного места, степенно удалялись из зала.

11

А князь, оказывается, здесь не абсолютный самодержец, несмотря на всю свою кажущуюся могучесть и грозность. Лихо же его бояре прокатили с моим соправительством. Зря он, конечно, поднял эту тему. Я лично себя чувствовал так, будто бы меня только что подвергли коллективному изнасилованию в самой что ни на есть обидной форме.

– Не тужи. Егда унот яко ты бех, такожде бояре думны отичевы глумиша ми. Братец старший Василей бытил в Орде, а я за него настольником близ отча стола сидел в думе. Не казился[467], чай, – улыбаясь в бороду, проговорил отец, когда мы остались с ним в гардеробной, и слуги сноровисто стаскивали с нас парадные облачения, обряжая обратно в повседневные рубахи.

– Боярам твоим я сильно не нравлюсь. Рано мне в дела державные лезть? – высказался, краем глаза наблюдая за реакцией князя.

Не хотелось влезать ни в какие отцовы проекты. Нищая, зато беззаботная и весёлая жизнь музыканта по-прежнему влекла к себе. Я строил планы путешествий по городам и странам цивилизованного мира с посещением знаменитых исторических личностей.

– Они правоты сеи любят, да заветы дедовы благонравны. Не навыкли[468] к борзым пременениям[469], – ответил государь спокойно. – Выкажи ся в ратном деянии и добре пословие меж них обряще.

– Не боишься, что я облажаюсь с воеводством? – вздумалось мне прояснить кое-что.

– Не знамо ми, еже[470] лихое во блажитве тея, – недоумённо высказался князь в ответ на непроизвольно высказанный новояз.

Предположим, что лично мне не впервой командовать небольшими подразделениями. Каким составом предполагается выполнять поставленную князем задачу? Ну, сотня… Пусть даже две. По факту – рота. Справлюсь без особых проблем.

– Казателя[471] добра велю учинити те в вычение[472], а в поход с тею пошлю сотника толкова, – зачем-то предложил мне отец.

– Не надо, сам справлюсь. Боевым приёмам у монахов учился и книги читал про великих полководцев, – принялся отказываться, пока не получил крепкий подзатыльник.

– Не преречи[473] государю. Вем сам, иже тужна вельми казание мастроте ратна.

– Ловко ты с послом придумал, чтобы бояр своих заставить платить налоги в казну. Сам же ведь не будешь в Москву дань посылать? – срочно подлизнулся драчливому бугаю, потирая ушибленный затылок.

Батя широко улыбнулся.

– Отец, а почему ты до сих пор не покарал подлого боярина Кирияка? – решил вернуться к больной для меня теме.

– Доводство по сему ряду не содеяно паки. Бояре молвят[474], аще их невиновно имати. На коих ми уповати[475] ноли? – недовольно пробурчал уже полностью одетый князь. – Вечеряти требно, снедь простывае. Аще чрево без ества, знамо глава без разума есть. Днесь поздно, вельми утомлен я.

Я безоговорочно согласился с ним в этом вопросе. Кажется, затянули с государственными делами почти до полуночи, если не больше. Батины близкие советники терпеливо дожидались нас на дальних лавках в трапезной. Чего они тут забыли? Не наговорились в думе, что ли? За открытыми окнами разлилась прохладой ночь. Пиршественный стол освещался свечами. По постному дню подавались каши, хлеб и рыба вареная кусками. После периода напряжённого молчания, вызванного желанием скорейшим образом насытить свои изголодавшиеся желудки и неизбежно нарушаемого звуками мужского аппетита, раздался голос князя:

– Княже Борис, яко борзо буде учинена рать на Чухлому?

Викинг многозначительно помолчал, медленно прожёвывая пищу, и, наконец, промолвил:

– Слаживаем с боярами в градах, по детям боярским, послужильцам[476] да даточным[477] людям. Биричи[478] гласят дружников праздных, да повольников[479] охочих. Часть воев я сеих дам. Помале доспеем сотню-две оружных. Довлеет ими смердов усмирить.

Охочие люди… У князя разве нет своего войска? Что за махновщину тут развели?

– А сотники да десятники кои мужи вятши ийти похотеша? – дохнул крошками князь.

Воинские звания в этом времени определялись приблизительным числом людей в подразделениях: десятники, сотники, тысяцкие… Не помню, как в Москве и во многих других русских городах, в Галиче тысяцкий был всего один, и он был ответствен перед князем за все воинские дела. Своего рода министр обороны, если по-современному. Сотниками считались «по отечеству» все бояре или назначались княжеским указом заслуженные воины. Присвоение этого звание по факту означало боярство. В десятниках служили дети боярские и иногда выдвигались туда обычные воины из простолюдин по приказу воеводы. Звание воеводы не являлось постоянным и давалось только на время ведения боевых действий для руководства воинскими подразделениями.

Никто из отцовых бояр не выразил пожелания идти сотниками усмирять бунт, даже за возможные в таких случаях княжеские дачи[480] земельными приращениями и прочей гобиной. Отец с тысяцким решили назначить в поход действующего сотника Анисима Рогатого и сына Жеховского – Семёна Осину, которого ещё только предстояло возвести в звание на ближайшем заседании думы. Резво подсуетился отец для своего среднего сыночка с боярством. Интересно, а почему моего мнения по этому поводу никто не спрашивает, у воеводы, здесь, между прочим, сидящего? Этак никакой субординации во вверенном мне подразделении не добьёшься.

Тысяцкий с дворецким вяло доругивались по поднятым на думе темам.

– А княжич Димитрий почто молчит? Сказывай, аще еси речити, – подключил меня к обсуждению отец.

Ага, вспомнил о моём присутствии.

– А чего сказывать? – зло пробурчал я. – В думе вроде бы всё решили, и я сюда трапезничать пришёл. В тишине лучше желудочные соки выделяются. Если о Москве речь, то спешить не стоит. Умные люди говорили про войну: – «Ultima ratio regum – последний довод королей». А ещё в народе говорят: «Худой мир лучше доброй ссоры». Все ли возможности исполнены? Боярин Данила прав. Нужно договариваться.

Князь удовлетворённо хмыкнул. Тысяцкий грозно блеснул глазами из-под кустистых бровей. Боярин Морозов облегчённо заулыбался. Резон в моих словах был основан на принципе: «Если не знаешь, что сказать – говори по-французски». Если бы мне рассказали о ведущихся сейчас дипломатических усилиях по перетягиванию на свою сторону княжат, Васькиных дядьёв, городских старшин, сумел бы что-то умное из себя выдавить. В некоторых городах, принадлежащих формально великому княжеству Владимирскому, люди не желали власти над собой московского князя, а вернее, алчной боярской клики, и симпатизировали князю Юрию в его споре с племянником. Братья отца стояли вроде бы за Василия, но при хорошей обработке с использованием литовского фактора могли бы перейти на нашу сторону. Да и княжат вполне возможно перевербовать. Жаль, что на интересы Москвы работает такой мощный игрок, как боярин Всеволож. Против него боярин Чешок определённо проигрывал.

– Напомнил ты ми о желудях, – надумал сделать мне приятное отец. – Кухнари[481] мои сотворяша пиво по тея похоте. Волишь, дабы те оное прилещити?

– Пусть несут. Только мёда подсластить пусть захватят, – согласился я.

Эрзац-кофе оказался превосходно изготовленным. Конечно, далеко не таким, как настоящий бразильский кофе. Для наших северов и такой сподобится. Батя все-таки откликнулся на моё пожелание и повелел сотворить это новшество, молодчага. Любопытный, прямо весь в меня.

Глядя на меня, решились испить новый продукт остальные присутствующие, но оригинальный вкус не всем понравился.

– Ничтоже велие[482] в сём пиве не чую. Горечь токмо, – пробасил князь Борис.

– Обаче бодрости в телесах вресноту[483] соприбыло[484], – решил поддержать меня отец, хотя его лицо заметно скривилось.

– Обычно этот напиток по утрам пьют, чтобы бодрость для нужной поры себе прибавлять, – пояснил я.

Под конец застолья батя поинтересовался у военного министра состоянием дел по «сотворению смаговницы[485] велия». Я насторожил ушки. Вундерваффе у князя Галицкого? Быть того не может! Хотя почему бы нет. Князь Борис посетовал:

– Немчин Ёрданиус третей дён тужен есть, вина пиях, яко смаговня лита на искусах[486] растерзна[487] бысть. Чухи медны да пруты оловны купованы и залещены суть, а зелье огненно зело скудеша. Гости булгарски даннословяху[488] прилещити сего зелья, но незримы суть.

– Перекажи немчину, ато напружитеся сотворяху сию прелесть. Гобину даннослови ему всяку, земли, холопов, пенязь, – посоветовал государь.

Верноподданнически допив новый напиток, участники вечери встали и, поклонившись князю Юрию, покинули трапезную. Мне пришлось остаться, повинуясь властному жесту.

– Зельно чужуся[489] те, сыне. Кирьяковы подсылы не спыташа о папистах с зелием морным, а ты о сём ведаешь, – поинтересовался князь, пристально глядя мне в глаза, – Сны вещи привиделись паки?

– Не в снах дело. Легко можно догадаться, что старый князь Витовт не оставит попыток сохранить своё государство от поглощения Польшей. Для этого ему нужно сделать наследниками свою дочь или внука Васю. Уверен, что митрополит Фотий после провала коронации станет увещевать Витовта перейти в православную веру. Князь Литовский и раньше с легкостью менял веру, так что с большой вероятностью он согласится снова так сделать и этим подпишет себе смертный приговор. Паписты не прощают отступников.

– Ато Ягайла польски стол литвински приме паче, нежели волчица с волчонком на него взлезут, – мрачно высказался князь.

– Потому то Фотий тебе обещал великое княжение, так как надеялся оставить в Вильне государём Ваську. Так я полагаю, хотя без королевской короны выполнить такое намерение станет гораздо трудней, – высказал я умозаключение, – Надо бы предупредить Свидригайло, чтобы готовился в скором времени перехватывать власть в Литве после кончины Витовта.

И без моих подсказок, согласно текущему историческому процессу, князь Свидригайло с помощью своих сторонников успешно справится с этой задачей. Мои разлагающиеся бабочки там вряд ли там успеют напакостить.

– Кой разумник у мя взрос! – криво усмехнулся князь. – Хитренности кажешь лишче Данилы.

– Сам же говорил, что в тебя пошёл разумом, – в свою очередь попытался отшутиться и не удержался от вопроса по вундервафле: – А ты, отец, хочешь Царь-пушкой владеть?

Государю понравилось это слово. Он даже несколько раз его повторил, будто смакуя.

– Володетели мнози наряды огненны емлят. Камы, али щеб железны метах оне лишче стрел. Витовт Литовски на Новуград пошед лета два назад. С сей ял пушки, тюфяки, пищали во мнозе. Средь прочих сысудов градобийны лещаху смаговницу велию, рекому Галка. Сия Галка толико[490] велика бысть, иже лещаша ея на сороце орях[491] до полудне, а ину половину дни на иных сороце же орях. Из оной пушки ядром во граде Порхове башню разметаху, стены церкви Николы Чудотворца пропяху, да на ину сторону кремля улетаху. Господа Новугородска в стразе[492] откуп Витовту даша сребра пять десяток пудов, да пять паки. На пяти телегах лещиша откуп, еликий[493] он бысть, – с восторгом поведал он.

– С другой стороны крепости ядро залетело в лагерь самих осаждавших. Убило множество людей, лошадей и воеводу Полоцкого. Пушку разорвало после выстрела, и был убит её создатель Николаус, – немного попортил батины восторги.

– Ты еси балием[494] вящи мняху ми. Вся отаи ведаешь, – бухнул с удивлением государь.

– Все, да не все, – выдал я загадочную сентенцию. – Не стремись к суперпушкам, только средства напрасно угрохаешь. Обычные пищали и безопасней, и дешевле обойдутся. Слышал, что медь, олово и порох ты у купцов иноземных покупаешь. Почему у себя порох не производишь?

– Мастеров сяких прельщаша[495] семо. Литвина наяша[496]. Он зачал деяти копани[497] емчужны, да канул сам поскору безвестно. Дондеже иных розмыслов по емчуге не мочно наяти, – горестно прогудел отец.

– А когда он пропал, литвин этот?

– Посчитай иже лета полутора буде.

– Значит, селитра, она же емчуга по-вашему, должна созреть. В монастыре читал, как делать селитру – главную составляющую пороха. Нужно свезти в одно место дерьмо, землю с кладбищ, листву, ботву, солому, пищевые отбросы, трупы животных… в общем, всё что гниёт. Потом туда добавить много золы, покрыть плотным слоем соломы и дёрна и оставить на несколько лет с защитой от ветра, солнца и дождей. Желательно поливать всё время этот компост мочой пьяниц. Через несколько лет, не менее двух, достать созревшую селитренную землю и промыть водой. Полученный щёлок выпарить в котлах и остудить. На дне должны вырасти кристаллы емчуги. Потом собранную две части селитры соединить с частью угля и частью серы, перемешать и получится чёрный порох.

Надо же хоть чем-то помочь далёким предкам, коль уж довелось оказаться здесь. Будем надеяться, что жаркое лето помогло нитратным бактериям переработать выделяющийся из отходов аммиак в азотистую кислоту и затем в нитраты с нитритами. Без налаженного собственного производства пороха использование артиллерии в военных действиях влетит батяне в копеечку.

– Ясно, почто литвин пропал, – засмеялся князь. – Не всяк муж сие ремесло выдюжит.

– А ты вместо жестоких наказаний на суде назначай людей на эти работы. Заодно и город будут чистить от дерьма и отходов, – выдал ему очередную умную мысль.

– Ведость по сотворению зелья огненна отай требна быть. Никоему не сказывай, кроме она, на коего укажу. А те за теи веды[498] велия и пособи ладны стол великих князей Владимирских и Московских достанется по завету засим ми, – торжественно высказался государь.

Я потерял дар речи от изумления. Как просто можно наболтать языком на целое великое княжение. Если доживу, конечно. Хотел обезопаситься только от происков мракобесного церковника, а получилось заявиться на высший пост государства. Впрочем, мой батя может ещё тысячу раз поменять свои предпочтения. Слишком он доверчив к мнению своих ближников. И фактор подрастающего младенца Симеона не стоит сбрасывать.

Слуга отцов проводил меня до опочивальни. В моих палатах – тишь да ночная прохлада. Слуги дрыхли самым наглым образом. Голова гудела, как сотня трансформаторных будок – столько впечатлений за сегодняшний день! Неужели отец каждый день в таком вареве хороводится? В окна тянуло гарью от многочисленных пожаров и сверчки трещали, как потерпевшие. Надо позакрывать ставни. Вокруг Галича много торфяников, и лето никак не собиралось заканчиваться.

12

Выспаться толком не дали. Едва забрезжил рассвет, как явились заспанные слуги, ведомые путным[499] дьяком. Вытащили из кровати и давай напяливать на меня княжичеву шмоть. Я озлился на них зломатерно и велел сначала воду принести для умывания. Оказалось, что сегодня родился или помер какой-то очередной святой, и мне по этому случаю придётся тащиться с правителем в составе его свиты на утреннюю службу в храм Рождества Пресвятой Богородицы, что в городе возле дворца. С князем пересёкся возле красного крыльца. Несмотря на столь близкое расстояние – до церкви неспешным шагом за пару минут можно было добраться – вятшим людям предписывалось преодолевать расстояния верхом на лошадях. Больше времени потратишь, взбираясь на эту скотинку и потом слезая. Как это сильно соотносилось с моим временем, где люди высокого положения считали поездку в общественном транспорте страшным для себя унижением.

Моя поротая задница ещё не была способна вынести поездку на лошади. Чтобы не сильно оконфузиться перед придворными, упросил отца позволить мне использовать возок. Он понимающе похмыкал и приказал дьякам исполнить мою волю. Мировой мужик этот князь местный.

Церковный праздник был посвящён памяти праведных Елизаветы и Захария, родителей Иоанна Предтечи. Невероятно красивый, величественный храм был, возможно, единственным каменным сооружением в городе. Собравшиеся у входа простолюдины восторженно приветствовали княжью кавалькаду, выкрикивая здравицы князю и всяческие пожелания. Определённо батя пользовался среди низшего сословия каким-то авторитетом.

Везли меня медленно, будто хрустальную вазу. Пешком бы быстрее давно дотопал. Открытые окна кареты были занавешены расшитым покрывалом. Было слышно, как по другую сторону переговаривались горожане, гадали про того, кого везут в возке с княжеским гербом в виде ездеца, поражающего копьём змия. Став в дальнейшем государем Московским и Владимирским, князь Юрий присвоит этот герб Москве, а пока что он являлся чисто галицким символом. В Москве в это время использовался похожий герб. Только всадник там держал в руке саблю и никого ею не убивал.

Назывались моё имя и ещё отцовой любовницы Евпраксии. Меня, наверное, с братцем Иваном спутали, который давно в монахах чах. Даже возжелалось когда-нибудь встретиться с ним из любопытства. Прямо экспонат кунсткамеры какой-то или персонаж из сказки «Аленький цветочек». Руки с ногами искривлены, горб как у верблюда, вместо рта – пасть собачья, клыкастая, глаза как у совы, ходит боком… Почему тогда до кучи не добавить язык раздвоенный, периодически изо рта выскакивающий. Или ещё лучше – пламень, серой смердящий, извергающийся из того же места. Даже зло взяло на болтливых придурков. С другой стороны, а чем ещё можно здесь чесать языки? Мы с батей тут напоказ, как в реалити-шоу. Всем интересно знать: кто и чем занимался, с кем, как долго, и каким пальцем потом в зубах ковырялся.

Когда подъехали, вылез из возка, весь взвинченный, и состроил жуткую гримасу Квазимодо. Как ни оберегал задницу, ей навалялось от тычков на колдобинах, и теперь она яростно ныла. Батя со своей свитой уже к вратам храма вышагивал. Я к нему порыскал, прихрамывая из-за битых мышц. Сонм нищих на паперти, выяснив, что я собираюсь зажать для них гроши, проводил меня презрительными взглядами. Было бы чего зажимать. Надо бы бате намекнуть, что негоже его сынуле с пустой мошной обретаться.

Мой возок возглавил целый выводок возков, везущих боярских женщин и детей. Подъезжали укутанные в убрус и платья жёны, матери, разнаряженные отроки и отроковицы, детишки, даже мелкая мелюзга. Не жалко было тащить малюток в такую рань? Лично у меня зевота немилосердно раздирала челюсти. Боярыни оставляли своих слуг возле входа и заходили в храм, осеняя двуперстно надменные лица на горделиво вознесённых, украшенных кикой головах.

Службу вёл всё тот же старичок с дребезжащим голосом. В большом помещении смогли разместиться даже многие простолюдины в самой дальней стороне зала храма. Забавно было обнаруживать невольных знакомых, по-разному себя проявивших по отношению ко мне. Единец как обычно равнодушно тёрся возле Морозова. Дьяк Алимпий случайно бросил взгляд в мою сторону и замер, поражённый. Через какое-то время успокоился. Наверно, подумал, что его визитёр был просто очень похож на княжича. Пока священник насиловал до тошноты всех нудными и непонятными большей части собравшимся греческими песнопениями, я мысленно упражнялся в придумывании невероятно жутких и самых изощрённых казней для подлых гадов, испортивших мне впечатления от первых дней жизни в этой эпохе.

Скрипучее вытьё стало вконец непереносимым. Челюсти просто устали смыкаться и размыкаться. Поневоле переключился на священника и принялся мечтать, чтобы он споткнулся или кадило случайно крутанулось и тюкнуло его куда-нибудь больно. Так на него озлился, что с большим удовольствием выпустил на волю злого шептуна. Близстоящая публика принялась ёрзать и оглядываться почему-то на князя.

В следующий приезд нужно основательно подготовиться и устроить какую-нибудь душераздирающую диверсию. Праздничков этих в году, как огурцов в одном интересном месте, етиихкадилом. Из всего огромного моего хулиганского опыта годились только элементы биологической и химической войн. Соответственно кусачие твари в коробчонке и спасающая от школьных контрольных вонючка. Дам поручение своим пузочёсам наловить блох или муравьёв. Останется только на службе попу в одеяние их незаметно подсыпать. Вонючку самолично сконстралирую. Любо-дорого вспомнить, сколько я нервных клеток у завуча пожёг с помощью этого хулиганского девайса. Такую едкую хрень заряжу, что любой поп позабудет всю свою греческую тягомотину и моментально сдрыстнет из храма. На отдалённую перспективу стоит разработать петарды или чего-нибудь легко воспламеняющееся. Попы тогда научатся плясать сногсшибательный канкан.

Да что же такое со мной? Что за хрень из меня лезет? Верно, хулиганствовал когда-то в далёком детстве. А я что, взрослый сейчас разве? Тьфу, точно шизануться можно.

Наконец, действо подошло к концу. Подошли под благословление, поцеловали иконы. Всё, домой. Карету мне, карету! И в койку… Упаду туда гордой птицей с табличкой «не кантовать». Вышел с группой пышно разодетых матрон и незамеченным проник к своей повозке. Князь с боярами пошли дальше к слугам, держащим лошадей, мимо собравшейся толпы народа. Снова горожане при виде своего правителя зашумели, раскричались здравицами. Запевалами у крикунов выступали вполне знакомые морды. Я их стопроцентно во дворце видал. Как говорится, народ – это такая субстанция, которой всё равно куда течь. Методами психологического манипулирования овладели задолго до эры информационных технологий. М-да, дворецкий Морозов – это реально серьёзная карта в дворцовом пасьянсе. Возможно, что это именно он стоит за распространениями слухов о моей невменяемости. Сие означает, что нелегко мне будет сковырнуть боярина Единца.

Во дворе дворца меня подозвал отец и сказал, чтобы я отдохнул немного и приходил в мыльню. Хочет совместно со мной попариться. Сон вроде бы развеялся. Я решил прогуляться во дворе. Заодно полюбопытствовать, где-что стоит или лежит. Обзавестись при случае полезными знакомствами.

Мимо промчался босой мальчишка в одной рубахе до колен, растирая по щекам текущие слезы. Из конюшни доносились какие-то странные крики. Любопытство сгубило кошку, но я всё-таки ближе к обезьянам. Бодро направился на источник шума. Переступил порог и обомлел. Посередине помещения на куче тряпья, наваленного на земляном полу, лежал полностью обнаженный подросток. Мужик с длинным, как у лошади, лицом и огромными ручищами полосовал его худое тело узким ремнем. Парнишка отчаянно дёргался и орал. За руки и ноги его держали два конюха. Представлением были увлечены, одетые в рассупоненные летние кафтаны, боярин Морозов и его дьяки. Они даже не заметили мой приход. Или сделали вид, что не заметили. Еще стоял, переминаясь голыми ногами в одной рубахе, Ульян. Увидев меня, рухнул на колени, как подкошенный. Наказываемый повернул в мою сторону искаженное болью лицо, и я узнал Ждана.

– Прекратить это немедленно! – взревел я.

Ого, какой металл в голосе у меня прорезался.

– Аки княжич запамятовал, иже по соботам ослушников требно сечьти? – повернул в мою сторону удивлённое лицо дворецкий.

– А чего они натворили? – спросил я, заметив, что палач на время нашего разговора прекратил свою работу.

– Дык, дельма вычения токмо сие есть, княжич! – продолжал удивляться боярин.

– Раз мои холопы, то сам их буду сечь, – решительно заявил я.

Боярин не соглашался:

– Тут силушка дельма сечьбы требна вяща, дабы болезнования в телеса взошед, а чрез[500] нея страх.

– Неужто ты, боярин, меня хилым признал? – с деланым возмущением высказался я.

Тому явно не хотелось лишаться приятного для него зрелища, но решил всё-таки не обострять ситуацию, сделав знак палачу и странно захихикав. Точно у него самого не всё в порядке с тыковкой. Пофиг, мне с ним огурцы не солить.

Появился дьяк с сообщением, что мыльня готова. Я отправил своих недопоротых горемык в покои, прийти в себя от шока и штаны надеть, а сам потопал за дьяком.

Из бани раздавались женский смех и густой батин бас. Упс, сейчас свижусь наконец-то с таинственной Евпраксией. Голых баб оказалось до жути много. Не считал специально, но примерно с дюжину их там валандалось. Дородность князя предполагала жирные телеса. С огромным удивлением обнаружил ничего так себе тело. Нормальное такое, атлетическое, несмотря на возраст под шестьдесят. Крупные стати запросто смотрелись бы на страницах журналов по бодибилдингу моего времени. Я своими мощами на его фоне только портил общую картину торжества плоти. И баб как нарочно набрали каких-то мясистых, объёмных. Не вдохновляли, только пугали. Терлись, суки, об меня, словно собаки, колыхаясь грудями и прочим целлюлитом. Я ощущал себя жуком в муравейнике. Тут моют, там сосут, в рот лезут целоваться. Батя же чувствовал себя отменно. Не столько мылся, сколько кувыркался с толстыми сосалками. Я со страха даже смущаться как позабыл. Никогда не приходилось грешить с солидными матронами. Отрадно, что спермотоксикоз мне грозить уж точно не будет. Вот только намекнуть надо бате, чтоб девок постройней набрал следующим разом.

Уж и не помню, как оказался в предбаннике, замотанным в простыню перед нехилой братиной мятного кваса. Бабы не отстали и продолжали творить свои бесчинства, тискались, прижимались. Среди кипящего вокруг шума и смеха довольный и раскрасневшийся князь придвинулся с хитрым лицом и заявил:

– А ты с бабами не впервой. Не боишься их, поне унот летами. Моя рудь взыграшася[501]. Егда токмо приспел[502] наблукатися[503]? Не в монастыре чай с монасеми?

Вообще-то шутки шутить надо уметь, а то недолго и по рогам получить. Будь ты хоть мой, хоть римский папа.

А родитель продолжал:

– Хоче кою се на ночь яти? Еми всяку. Вон, Марфушка мяконька, яко лебяжья подушка. Фёкла, сладка, яко свёкла. А вон Феодора…

– Евпраксию хочу! – заявил категорично.

По знаку князя женщины торопливо оделись и ушли.

– Знамо, ужо те поведаша? – огорчённо констатировал князь. – И кой сие содеял?

– Догадайся с трёх раз. Если тебе нравится Евпраксия, то скорей женись на ней и ни на кого не обращай внимания. Это не грех тебе, вдовцу, во второй раз пожениться. Отец Паисий не станет возражать, только повыпендривается немного, чтобы вытащить из тебя побольше приятных ништяков, – рассуждал я, одновременно жуя пряженец с тёртой репой.

С кем поведёшься.

– Воистину Господь посла ми премудра[504] сына, – растроганно высказался батя и даже крестное знамение на себя наложил. – Обаче, есть завет отича ея…

– Знаю, наследником твоим сделать его внука Семёна, – с довольной улыбкой всезнайки высказался ему.

Послебанная краснота на лице отца заметно усилилась.

– Полюбил я тя за малы годы. Ушед ты хвор и кроток из мира, а воротился дерз и стропотен[505], не прещатися никоя. Сяко сына я молил у Бога, и он дал ми. Утый ты лишче токмо, обаче мясо возрасте. Гобину велию обителю Успенску хочу за тя воздати, – растроганно пророкотал батя. – Надысь ради тя хоче от Пракши отречися, но влече мя к ней, мочи несмь. Иже деяти ми не ведаю?

– Делай всё, что считаешь нужным для своего блага, только и мои условия скорей исполни, – предложил в ответ: – Отпусти из узилища гудцов Рака и Зайца. Единца лиши должности, боярства, поместий и прочего имущества и покарай за все мои унижения и обиды.

Князь надолго задумался, запустив пальцы в мокрую бороду и медленно перебирая волосы. Наконец произнёс:

– После мыльни доводство самочинно содею. Буде с ми.

Заметил на полке случайно костяные фигурки, очень похожие на те, что нашлись в детской комнате. Они оказались частью игры, называемой таврелью. Игра очень сложная, по словам князя. Во всём Галицком княжестве в неё умели играть только боярин Чешок и он сам, причём боярин постоянно проигрывал. Ха-ха! Кто бы в этом сомневался? Из того, что мне вкратце поведал отец, стало понятно, что это некая разновидность шахмат. Теперь стало понятно назначение символов на костяшках. Они обозначали что-то вроде шахматных фигур. Игра занятная, гораздо сложней обычных шахмат, но разобраться в ней не составило особого труда. О чём я непринуждённо сообщил родителю. В ответ батя чуть не умер от смеха, сообщив, что отрокам по младоумию сию зело хитрую мастроту постичь невозможно. И что он готов поставить на это в заклад половину своего государства. Ага, дай Бог нашему теляти вашего волка отымати. Что ж, короли любят спорить, но при этом не любят проигрывать. Замнём этот вопрос для ясности, тем более что дела державные ожидали.

Княжья кавалькада направилась в кремель. Меня снова везли в возке с гербом. Единец был сильно озадачен визитом в его епархию высоких особ. Мне лично находиться в помещении, навевающем не самые лучшие воспоминания, было как-то не по себе. Приехали туда с отцом в сопровождении боярина Морозова, каких-то дьяков, среди которых был Алимпий, а также гридей. Государь потребовал немедленно доставить труп израдника Плесни и бежавшего с ним узника в любом виде. Перепуганный Кирияк тотчас сам побежал исполнять повеление. Бродящие за окнами в расхристанном виде его бравые орёлики испарились в мгновение ока.

Привели якобы сообщника Фоки по побегу. Его облик меня чуть не убил наповал. Это было моя точная копия, только одетая в драную одежду. И морда битая примерно также. Волосы, правда, чуточку потемней, и взгляд не такой наглый, какой обычно у меня преобладал. Вот и всё различие, не считая одеяния. Наше сходство успели заметить дьяки и принялись тихо перешёптываться. Отец тоже выглядел слегка обалдевшим. Узника поставили на колени. Он щурился на свет и смотрел больше в пол.

– Рекомах ся, – потребовал от него дьяк.

– Макашка, течный холоп боярина Единца, – тихо прошелестел тощий узник.

– Сказывай, отроче. Кой ты еси, отнуду пришед, почто впал[506] в узилище? – грозно поинтересовался князь.

Парнишка сжался весь и с ужасом посмотрел сначала на князя, потом на главного сыскаря.

– Рек, дуботолк[507]. Сам государь тя вопрошае, – заверещал на него один из дьяков.

– Макашка есмь, из смердов. Родичей не помню. Стёк по гладу зельну с веси сей в Галич-град, – скороговоркой ответил парнишка, опасливо посматривая на Кирияка.

Макашка! Как мне в голову сразу не пришло! Это же тот самый мечник из подразделения сотника Рогатого, постоянно попадающий в разные переделки и страдающий потом своим мягким местом. Словили его, значит, соколы Единца. А проклятый уродец принял его за меня и постарался сломать парня. Наклонился к отцову уху и обсказал туда все свои соображения насчёт похищения воина. Князь встрепенулся и послал очередного дьяка за сотником.

Четверо воев доставили на куске ткани смердящий труп обезображенного мужчины. К великому сожалению, признать в нём кого-то было уже невозможно. От лица практически ничего не осталось, но фигура и одежда вполне соответствовали Фоке. Воняющий труп вои вскоре уволокли, иначе мы бы все тут задохнулись. Кирияк уверял князя, что труп принадлежит именно израднику Плесне. Тем временем прибыл сотник.

Анисим Рогатой оказался крепким мужчиной со свирепым до криминальности лицом. С таким в тёмном переулке встретишься – сам кошелёк подаришь. Может быть, это бороды так влияют. Он сначала уставился на меня, осоловело заморгав глазами. Мужчина не понимал, почему его шалопутный боец расселся в богатых одеяниях рядом с самим князем Юрием. Я непроизвольно хихикнул и кивком направил его внимание на узника. Дьяк начал говорить и в нескольких словах прояснил сотнику суть дела. Тот сразу же признал в Макашке своего воя. Я испытывал немыслимое наслаждение, глядя на искажённое одновременно страхом и злобой лицо Кирияка. Краснота на лице князя сигнализировала о надвигающейся грозе. Разборки последовали незамедлительно.

– Никоему не дозволено сею волю чинити[508] в моём уделе. Без маво суда яти мужа вольна в холопы нелеть! – орал правитель, потрясая кулаками на сжавшегося боярина Кирияка. – Галичане на теих рядцев докуки слезны лещаша. Бесчинства твориша, поругания люты. Людие возропташа. В поруб тя самого верзити требно за детели тея.

– Княже наш, милостивец! – бросился на колени Кирияк. – Не губи слугу сея, в тщаниях[509] велия облазняхуся[510]. Верен те выну[511] яко пёс чепны. За тя в огнь и в воду верзнуся.

Князь погрузился в длительные раздумья. Все с нескрываемым интересом ожидали развязки.

– Доводность по сему ряду требно размысливати зельне и косно[512]. Повелеваю дьяка Варфоломея Коломнина учинити стареем[513] палаты тайны, а Кирияка Единца брещи[514] в порубе.

Княжьи гриди вывели опального боярина. С лавки поднялся небольшого роста чернявый дьяк с типичными южными чертами лица и исполнил полный достоинства поклон князю. Кажется, полку умнолицых начальственных людей при князе Юрии прибыло. Понадеемся, что внутреннее содержание нового отцова придворного будет соответствовать создавшемуся у меня о нём первому впечатлению.

– А ты почто мятущися[515]? – рявкнул князь на Анисима. – Забирай сея богатыря могутна и изыдите обое с очес моих.

Боярин Морозов во всех этих разборках не проронил ни слова. Выйдя из палат, помрачневший князь направился к лошадям. Я бросился вслед за ним с воплями:

– А как же с гудцами?

– Изузди сих мужей, коих княжич укаже, – бросил правитель сопровождающему его новому главе тайных дел.

Дьяк Варфоломей по внешним признакам напоминал итальянца, фрязина по-местному. Характерную внешность орлиноносого потомка римлян не в силах была спрятать ни борода, ни мурмолка[516]. Мне кажется, что если даже нарядить его китайцем, то он по-прежнему останется типичным итальянцем, пусть и в китайской одежде. Слова, между прочим, он выговаривал чисто и тщательно, без ожидаемого акцента. Выслушав мои пожелания, он тотчас же велел подручным доставить названных мною узников в палаты.

Спрятался за перегородку, так как не хотелось маячить перед пацанами своими регалиями. Ожидать их пришлось долго. Наконец их привели, измождённых, со спутанными как у лошадей ногами и связанными за спиной руками. Они шли поэтому медленно, семеня, опасливо озираясь. Подлый Единец, видимо после моего бегства, распорядился сидельцев спутать. Гудцов развязали. Варфоломей торжественно объявил, что государь самолично приезжал в кремель и повелел освободить невинных. Это надо видеть, как обрадовались парни, как стали обниматься, не сдерживая слёз радости, и благодарить доброго начальника. С трудом сдержался в своём потайном месте, чтобы не выскочить и не обнять дорогих моему сердцу людей. Новый глава тайных дел наделил освобождённых двумя деньгами, как и было со мной условлено. Пришлось одалживаться этими средствами для гудцов, которых вполне хватило бы на неделю обитания на постоялом дворе со всей кормёжкой. Я рассчитывал, что мне хватит этого времени, чтобы раздобыть побольше денег и окончательно примкнуть к ним.

Не успел вытащить свою измученную задницу из возка, как был атакован подьячим, показавшимся мне чем-то необычным. И дело было вовсе не в его молодости, хоть он и успел отрастить символ мужественности вполне приличный. В кулак можно захватить. Борода имелась в виду. В большинстве своём подьячие принадлежали холопскому сословью. Те их них, кто оставался повольниками, старались носить одежды более ярких тканей и какие-нибудь украшения, отличающие их от холопов. Этот парень выбивался из общей безликой массы княжьих чинуш не только одеяниями, но и располагающей внешностью. А ещё – подчёркнуто уважительными манерами. Парень держался со мной, как со взрослым. Это подкупало. А ещё было забавным сочетание дьяцкой бородёнки с заметно молодым лицом.

– Как тебя звать, подьячий? – напустил на себя официальный тон.

– Агафон рекомах ся, княжич, – вежливо ответствовал он.

Выяснилось, что Агафона прислали ко мне за ноу-хау огненного зелья. Молодец, хочет карьеру сделать при помощи головы, а не другими местами. Такие экземпляры мне всегда нравились.

Обширный княжий двор был размерами больше торговой площади. Где-то посередине встретился ладный и плечистый воин, лет примерно под сорок. Мужественное лицо оттеняли добрые глаза. Он поклонился и произнёс:

– Здрав буди[517], княжич наш благий. Нарекли мя теим наказником в ратной мастроте.

А батяня слов на ветер не бросает.

– Извини, вой, занят я сильно, – постарался от него отделаться.

Мужчина поначалу сник, но потом понимающе кивнул:

– Егда повелишь почати казание?

– Завтра приходи ко мне поутру.

Воин церемонно поклонился и ушёл. Чорд, совсем забыл! Завтра же воскресный день, называемый здесь неделей. Никто ничего не должен делать. Попросил нового знакомца отыскать этого воина с тем, чтобы отменить завтрашние занятия, а затем прийти ко мне в палаты.

Около крыльца встретился ещё один дворцовый рядец[518], с поклоном передавший мне устное приглашение от боярина Морозова зайти к нему. Я раздражённо заявил, что если боярину Семёну что-либо от меня нужно, то пусть сам ко мне и приходит.

Агафон нагнал меня у входа в палаты и доложился о выполнении моего поручения. Сразу же приступили к церемонии передачи секретной технологии производства пороха. Он кропотливо записывал, а я надиктовывал текст. Внезапно ко мне заявилась обширная приторно-улыбчивая туша дворецкого, прервав важный процесс. Я раздражённо предложил боярину подождать немного за дверью, но подьячий, угодливо кланяясь дворецкому, сам поторопился уйти.

Пришлось приглашать боярина за стол в трапезной. Впервые лицо высокого ранга собралось вести со мной переговоры. Отца не беру в расчёт. Между своими церемонии излишни. Как сейчас положено вести общение? Сначала вроде как нужно обсудить обстоятельно и неспешно нейтральные темы – здоровье там, погоду… Потом, если останется время, можно перейти к сути разговора.

Я приказал слуге принести хмельного мёду со сладкими заедками. Подождав, когда он уйдёт, боярин Семён обратил ко мне своё хитрое лицо и начал вещать. Возможно, моё малолетство послужило причиной того, что он решил не следовать традициям:

– Рад вельми, иже ты выправился и к родичу возвернулся здрав. Буди опорой и надёжей отичу сея. Младёшенек ты летами и незрел разумением, поне тужися порядья вящи изрекати[519]. В теи лета сам по заветам старших бытияху и пряния не сотворяху. Сподручествую государю и отичу тея с младых лет, справой и детельным советом…

– Чем смогу быть тебе полезным, боярин? – подвинул собеседника ближе к сути.

– Рек отичу сея, дабы он оставил боярина Единца и в стареи палаты тайны возвернул. Пособи ми, и я те пособлю. Постольником содею.

Ага, сначала яростно бился грудью об амбразуру на думе, чтобы мне, младенцу неразумному, не позволить стать постольником. А сейчас непринуждённо выруливает на все сто восемьдесят градусов. Из того, что я успел узнать об этом человеке, потенциал зловредности у него зашкаливал, как и у его рыжебородого соперника. Неплохо бы понаблюдать с удобных мест в партере на их паучьи бои в банке. А пока пусть принимает меня за простачка. И постольничество это мне нужно, мягко говоря, как зайцу эспандер. Как бы мне намекнуть этому толстобрюхому извращенцу насчёт денежного интереса.

– Я и так стану постольником после Чухломы, – решил возразить. – А зачем тебе, боярин Семён, нужен этот Кирияк? Отец на него очень зол из-за плохой работы.

Дворецкий пока не знал истинной причины падения своего приятеля. Вот и славно. Пусть подёргается.

– Вресноту, опричь боярина Единца овы мужи верны суть. Он требен ми днесь в детелях противу боярина Жеховского. Чую, и те такожде нелюб сей вятшец. Сам ведаешь, иже сей злокоман[520] жажде сверзити державу нашу в брань тужну с Москвой, на пособь Новуграда и Твери надеяху. Блядит княже Борис несусветно зде, – разговорился вдруг боярин.

– Почему боярин Кирияк не извещал своего государя о своих подозрениях? Это ведь было его обязанностью. И тебя бы он послушал, – перебил его резонным вопросом.

Дворецкий изучающе посмотрел на меня и даже вздохнул тяжко:

– Верит княже наш Юрие лжи Жеховского, понеже очеса его защены[521] чаяниями о великом княжении.

Знал бы он, как мне на всё это было наплевать.

– Молва ходит про тебя, Семён Фёдорович, что ты сметлив разумом. Сообрази сам, сколько должна стоить свобода твоему другу? – открытым текстом определил свой интерес.

Сообразил моментально, заулыбался, кивнул своим мыслям и высказался:

– Библы чтяху, житейны разум не взымешь. Держись мя, княжич, и лихву[522] сбудешь.

Он поднялся тяжело, поклонился и молча вышел с довольным видом.

Почти сразу после ухода вельможи слуга Устин доложил, что со мной желает встретиться некий рядец. По сути, мне было всё равно как убивать время до обеда. Оставалось примерно час с четвертью.

Как здесь узнавали время? До очень просто. В эту эпоху активно пользовались водяными часами – клепсидрами. Большие стояли в княжеском дворе, видел их также на торжище. Малые во множестве располагались в палатах богатых людей и у меня, естественно. В княжеских палатах стояла изящно сделанная клепсидра, подарок из Царьграда. Правда, подарок тот предназначался князю Московскому Дмитрию Донскому, а уже от него вещица досталась моему отцу.

Представляли часы, называемые галичанами просто часомерами, систему из двух резервуаров. Из верхней ёмкости вода через воронку с песком, предназначенную для гашения скорости, поступала в нижнюю, цилиндрическую. На поверхности накопленной жидкости располагался поплавок, который поднимался и через зубчатую рейку передавал движение зубчатому колесу с прикреплённой к нему одной стрелкой циферблата. Минуты можно было угадывать только по расположению между отметками часов, которых было ровно двенадцать.

Однако точность времени, измеренного подобным способом, вызывала во мне определённые подозрения. Вода в верхний резервуар заливалась на восходе солнца. Вряд ли момент заполнения синхронизировался между всеми часами точно. Часы работали только днём. Ночью надобность в них отсутствовала.

Остробородый пришёл по мою душу от нашего министра иностранных дел с предложением посетить своего шефа. Я на этот раз не стал вставать в позу и пообещал в самое ближайшее время зайти в посольскую палату. Буквально через минуту слуга сообщил о новом визитёре. Им оказался посыльный от тысяцкого. И злобный викинг вдруг тоже возжелал встречи со мной. Этот внезапный интерес ко мне начал слегка раздражать. Наелся рандеву с дворецким вдоволь. Если ещё кто сегодня ко мне подкатит с подобным предложением, пошлю далеко и надолго. Отказался, сославшись на сильную занятость. Увидимся ведь ещё не раз на междусобойчиках в княжеской трапезной.

13

И что же вы думаете? Пешит ко мне ещё один дьяк, гордо выставив перед собой клиновидную бороду. На этот раз меня звал к себе отец. Странно, для обеда пока было ещё рановато. Может быть, ещё чего-то стряслось?

Сразу за гардеробной и перед тронным залом дворца располагался государев кабинет. Небольшой по размеру, больше похожий на комнату отдыха, чем на рабочее помещение. С коврами, гобеленами и шкурами животных. С чирикающими птицами в клетке. Тут находились полки не только с книгами, но и с различными занимательными вещицами. Вызывали восхищение украшения, фигурки животных и поделки из обсидиана, малахита, агата и аметиста. Впечатляюще выглядели ножи и шкатулки из моржового клыка, посуда из стекла и серебра. Скорее всего, эти предметы являлись подарками государю. Там же лежал невероятной красоты кожаный пояс, вышитый позолотой и украшенный драгоценными камнями. Чуть ниже на полке расположилась расшитая жемчугами бархатная тафья[523], опушённая по краю собольим мехом. Через верх посередине тафьи пролегала вшитая серебряная полоска с прикреплёнными к ней драгоценными камнями. Чем-то эта шапка напоминала корону Атиллы. Собственно, это и была корона Звенигородского княжества. Она и пояс с каменьями украшали государя на прошлой думе.

Важным элементом обстановки кабинета являлся прекрасно исполненный шахматный столик, на лакированной поверхности которого были нанесены квадратики для игры из разных пород деревьев. Опирался столик на ножки, стилизованные под звериные лапы. По обе стороны от него располагались два дивана, вернее, скамьи с мягкими сиденьями и спинками. Правитель и главный дипломат сидели на этих диванах напротив друг друга в рубахах по жаркой поре и резались в пресловутые таврели. Возле них тёрлась туша дворецкого и сыпала прибаутками. Отец увидел меня и подмигнул:

– Зри, Дмитрие, яко разумливы мужи деяша. Аще еже похочешь сведати, глаголь без зазрения.

– Княжич наш, надёжа Димитрие, в леты велие взошед, всяк побивати буде. И не токмо в таврели, – промурлыкал боярин Морозов.

Хорош правитель, развлекается в рабочее время. Да, ходы в этой игре практически совпадали с шахматными. Назывались фигуры, они же таврели, немного по-другому: волхв соответствовал королю, князь – ферзю, лучник – слону, всадник – понятно кому, ратоборец – это ладья и ратник – пешка. Эта игра менее кровожадная, потому что фигуры не убирались с доски, а только пленялись. Таврель воздвигалась на пленника и передвигалась по доске в виде башни. Создавать башни можно было и со своими таврелями, что давало возможность при следующих ходах разделяться на две части в любой пропорции и атаковать в два хода одновременно. Если башню захватывал противник, то он в дальнейшем освобождал пленников разделением. В общем, круть шикарнейшая. К концу партии я уже мог видеть ошибки и более сильные ходы участников. Было не понятно, притворялся ли Чешок, играя хуже? Вскоре белые башни князя выстроились вокруг красного волхва боярина. Боярин Данила сокрушённо махнул обеими руками.

– Тея взимала[524], государь!

– Вот тако возрасташася калита княжеска, – весело вскричал отец, – Обаче, на мнозе ты пружался[525]. Семь влаг с мя сошед.

Обращаясь ко мне, он поинтересовался:

– Обаче, Митко, такожде мнишь, иже сие несть хитренно?

– Детская забава, – решительно заявил я, втайне тешась побагровевшим лицом родителя.

– Седи, мой драгий советоч, паки и кажи сего щаула[526]. Ставлю на сию игру вся тея иждение[527], – обратился князь к боярину Чешку.

– А если боярин Данила снова проиграет, что я буду иметь? – невинно поинтересовался уже я.

Батя просто задохнулся от моей наглости, а Морозов тоненько захихикал. Даже само предположение казалось им верхом безумия. Разыграли право первого хода. Чешок великодушно уступил мне честь играть белыми. Я двинул вперёд королевскую пешку, то есть волхвова ратника. Получилось как-то легко устроить боярину что-то типа киндермата. Даже быстрее, чем в шахматах. У того даже задёргалось веко.

– Сякое несть мочно? – вскричал князь.

– Напрасно[528]! – пробухтел боярин Семён изменившимся голосом.

Я не специально, но вдруг сладко зевнул, тем самым ещё больше усилив эффект глумления над раздавленным быстрым разгромом противником. Интересно, стоит ли уже намекать бате про мои полкняжества?

Когда все понемногу отошли от шока, князь ожидаемо предложил партеечку с собой. Своего рода матч престижа. Не исключено ведь, что мне просто дико повезло. Батя начал с того, что забрал себе право первого хода безо всякого розыгрыша. Ходы обдумывал напряжённо, целыми десятками минут. Уже время обеда прозвенело на клепсидре, а батя усердно тужился, будто защищал бастион Сен-Жерве в Ля-Рошели от проклятых гугенотов. На постоянно залетающих с неотложными делами дьяков рявкал немейским львом, которого Геракл катапультировал когда-то. Даже несмотря на полнейшее отсутствие опыта в новой для меня игре, положение у правителя на доске было аховое. И чего высиживать часами? Сдаваться надо.

Видно рыжебородый культурист был из породы неистовых авантюристов, покорителей морей и нового света. Мысль, что кто-то лучше него соображает в этой игре, была для него нестерпимой. Он предпринял бешеный штурм моих бастионов всеми фигурами, не заботясь о собственной защите. С такими отчаявшимися противниками легче всего играть. Я грамотно отбил атаку и легко заматовал волхва. Такого искреннего горя мне ещё не доводилось видеть. Огромный мужчина сидел, обхватив ручищами лицо, и не двигался. Вдруг он вскочил, обхватил меня ручищами медвежьей хваткой, поднял и закружил по комнате, приговаривая:

– Сыне мой разумлив есть паче!

Косточки мои жалобно трещали. Челюсть вжалась в мощную державную грудь и готовилась попрощаться с зубами. Таврели разлетелись со стола во все стороны. После жёстких объятий начались поцелуи в губы. Чёртовы традиции! Кто их только придумал? Уж который раз подвергаюсь этому виду изнасилования со стороны мужчин.

Вспомнив о запоздалом обеде, князь повёл меня и ближников в трапезную. Там в ожидании томились тысяцкий и старый боярин Турок. Под впечатлением от моего «разумейного» подвига отец велел принести самых лучших вин бургундских. К традиционной мясной ухе, похожей больше на рассольник, добавилась тушёная зверина. В качестве заедок, то есть десерта к непременному теперь уже кофию, использовались пряженцы с вареньем, ромейские цукаты, яблочная пастила и вяленые фрукты в меду. Полной неожиданностью для меня на столе оказалась ароматная дыня, доставленная купцами из далёкого Хорезма.

От души налюбовавшись мной, отец объявил, что я достоин стать удельным князем. Боярин Морозов де предложил выделить мне в кормление удел. Бояре принялись обсуждать варианты моих будущих владений. Один Жеховской молча сидел с кислой миной. Выяснилось, что боярин Аникей возглавлял поместную палату и ведал всеми земельными вопросами. Он дал поручение своим дьякам, и те приготовили на рассмотрение правителю в качестве моего удела несколько вариантов, отличающиеся как ценностью, так и условиями владения. Имелись варианты, где удел целиком составлялся из поместных владений. Их владельцы становились формально моими вассалами. Владение моё заключалось в «кормлении», то есть я бы получал определённый фиксированный сбор и не вмешивался в хозяйственные вопросы подвластных мне феодалов. В других вариантах мне во владение передавались княжьи «чёрные земли». Здесь можно было хозяйничать самому, имея возможность раскрутить любое прибыльное дельце, или прогореть и остаться вообще без гроша. Мне показался самым удобным вариант, где было бы примерно пополам кормления и чёрных земель. Ещё одна трудность в выделении мне удела заключалась в необходимости не включать земли боярина Морозова и прочих отцовых ближайших придворных.

Неожиданной стороной повернулась ко мне фортуна. Отказываться от такого выгодного подарка судьбы было бы верхом глупости. Сбегать из дворца теперь никуда не надо, и так скоро съезжать придётся. Гудцов сделаю своими боярами, и заживём вместе припеваючи. Вот только где мои полцарства всё-таки разместятся?

Наследственные владения князя Юрия Дмитриевича, из которых мне собирались нарезать вассальный удел, состояли из трёх, разделённых в основном Московией, доменов. Один из них – бывший столичный – располагался западнее Москвы. После отхода старших сыновей под руку Москвы от него остался только маленький кусочек со Звенигородом. Самым большим по размеру получался галицкий домен. А за дремучими лесами и болотами расположилась далёкая вятская земля с частичным самоуправлением. Я бы со всей душой хапнул себе именно эту территорию. Подальше от отцовой опеки и происков его хитрозадых друзей. Жаль, что там уже княжил Дмитрий Борисович по прозвищу Берёза. Старший сын князя Жеховского.

Пришлось согласиться на удел в среднем течении Унжи от устья Виги вниз до рубежей Московского княжества и по окрестностям всей реки Межи. Земли там осваиваемые, малолюдные, зато обширные. Граница на востоке с Ветлужским кугузством растворялась среди лесов и болот. Если же ориентироваться по русским поселениям, то кое-где достигала самой Ветлуги и даже далее. Городов не имелось, за исключением нескольких полуразвалившихся крепостьиц, оставшихся от одного бывшего черемисского кугузства на берегах реки Унжи. Потомок последнего местного правителя ещё был жив и служил в чине сотника моему отцу. Его владения в Ухтубуже попадали как раз в мой удел. Значит, ему предстояло стать моим вассалом. Ещё имелись вотчины кое-каких бояр и детей боярских, фамилии которых мне ни о чём не говорили. В большинстве своём удел составлялся из необработанных и чёрных земель, управляемых княжьими тиунами. Самым развитым в хозяйственном значении оказалась усадьба Волегово недавно умершего бездетного помещика Алфея Кикина. Её предлагалось использовать в качестве моей резиденции и развить в дальнейшем в полноценный укреплённый город.

Завозилась в душе своими скользкими ручонками жаба. Захотелось узнать размеры своих будущих владений. По предварительным дьяцким прикидкам их площадь составит около восьмисот тысяч десятин, что в переводе на современные меры означает восемь тысяч семьсот квадратных километров. Маленькое такое княжество, да своё. Чуть меньше Кипра, являющегося как раз сейчас полноценным королевством. Правда, не на долгое время. Размеры государства в средневековье имели всё же своё значение.

Братцы мои по этому параметру мне проигрывали в разы. Правда, у них имелись богатые города. Ремесленные промыслы всегда приносили гораздо больше прибыли, чем земледельчество. Князь Юрий много труда вложил в обустройство этих земель и прежней своей столицы Звенигорода, прежде чем перебрался в Галич. Действительно достойный правитель. В наше время он был бы кризисным менеджером, умеющим делать из… хм… варенья конфетки. По сути мелкие княжества мало отличались от помещичьих землевладений, от угодий того же Морозова. Политического значения они уже не могли иметь.

Отцовы намерения меня забавляли и радовали. Запрусь в своих владениях и буду там выпасать тараканов из головы. Придётся, конечно, иногда появляться в столице и выполнять отцовы поручения. Ничего, побуду теперь в этом времени князем Димитрием Волежским. Неплохо, однако, звучит.

Когда обед перешёл в стадию попойки реально отменными винами, отец под горестно улыбающуюся мину главного дипломата предложил оплатить мой выигрыш. Я заинтересованно размяк в предвкушениях. Боярин Данила передал мне кожаный мешочек, битком наполненный кругляшами денег из серебра с изображением всадника на коне и с саблей.

– Три рубля зде скучены, княжич Дмитрий. Пеняжка к пеняжке. Мнил дельма государя сие нарекованное[529] бысть, ан нет, Юрьичу младому преминашася[530], – сопроводил он переданное почтительным поклоном.

Главным злом в вине является то, что оно неизбежно кончается. Как и разговоры. Поздний обед и так растянулся, отхватив приличный кусок у русской сиесты. Несмотря на массивность тела, отец заметно захмелел и направился в опочивальню, напомнив мне о желательности присутствия на суде. Попрощавшись с ним, я с прочими боярами вместе покинул трапезную.

Время неуклонно капало, сдвигая стрелку к началу княжеского суда. В дворцовом комплексе имелось одно строение, выступающее за пределы княжьего двора в город, за высокий забор. Называлось оно докучной палатой. Туда мог зайти прямо с площади любой горожанин и смерд со своими просьбами и предложениями. Докучные дьяки вели прием с утра до захода солнца. По субботам после дневного отдыха там появлялся сам князь и в сопровождении судебных и докучных дьяков выходил на высокий и обширный балкон-галерею, вершить оттуда сверху суд и расправу. Для него приносили и устанавливали по такому случаю резное креслице. Напротив здания в этой части площади располагался помост, на котором, как я подозреваю, могли совершаться публичные экзекуции.

На площадь подтягивались зеваки, с огромным интересом наблюдавшие за судебными и прочими процессами. Я специально оделся поскромнее и подоспел, когда отец уже сидел в докучных палатах, готовясь к выходу на публику. Вскоре мы вышли на балкон в сопровождении дьяков с постными лицами. С площади завопили здравицы. Я устроился в толпе дьяков и наблюдал за всем происходящим с живейшим интересом. Дела вёл один из судебных дьяков. Он подсказывал решения князю, сидящему с недовольным лицом.

Однако же не очень дружелюбными были здесь законы. За многие ерундовые преступления тут запросто могли жизни лишить или свободы. И наоборот. За серьёзные преступления люди порой оправдывались полностью. Один кожевник в подпитии ударил своего товарища ковшом и убил его. Судом был полностью оправдан. Де пьяный был и не ведал, что творил. Женщина в годах случайно подожгла соседский сарай, проходя мимо с горящими угольями. Ей присудили повешение. Прошло через суд много разбойников и татей. Почти всем им также присудили повешение. Лишь двоим посчастливилось получить приговор в виде сечения кнутом.

Некоторые судебные решения показались очень забавными. Судились два горожанина среднего возраста – длинный и худой с роскошной чёрной бородой против низенького и коренастого с рыжеватой мочалкой под физией. Худой утверждал, что другой мужик плюнул на его бороду, страшно оскорбив его тем самым. Ответчик категорически отрицал это событие. Им было присуждено доказывать свою правоту в поединке, отдав решение спора божественной воле. Для простолюдин орудиями поединка в основном назначались палки. Бой происходил сразу же здесь, на площадке вблизи помоста. Зрители увлечённо следили за увлекательным поединком, подбадривая отчаянно дерущихся мужчин. Победил как ни странно худощавый. Плотному пришлось принимать плевок на свою бороду, а ещё оплачивать виру сопернику за оскорбление в целых пять рублей и судебные расходы в казну.

Должники или те, кто имущество испортил, даже непреднамеренно, становились закупами. Если денег на выкуп себя своевременно не находилось, то они переходили в вечное пользование истца, теряя все права свободного человека. Холопами также становились даже выкупленные из татарского полона. Да-да, и можно не округлять глаза.

Не так все просто в нашей темной истории. Князья, оказывается, не гнушались работорговлей своими собственными подданными. Дань в Орду шла не только деньгами, но и ценным товаром, в том числе живым. Интересно, кто эту практику придумал? Ничем тогда наши «собиратели земель» не были лучше африканских царьков-подонков, продававших своих соплеменников португальским конкистадорам за побрякушки.

И сейчас на моих глазах обычных, простых, работящих людей за мелкую провинность лишали свободы. Их собралось около десятка: мужчин, женщин, подростков. Все покорно, как жвачный скот, принимали свою судьбу. Заметил среди них девушку невероятной красоты в голубом сарафане. Что теперь с ней будет?

Казни и прочие экзекуции откладывались на неделю. Как я подозреваю – давая возможность друзьям и родственникам выкупить осужденного у государства за кругленькую сумму. Неплохой, однако, бизнес!

После протокольной части княжеского суда наступила самая зрелищная – с нетерпением ожидаемая пришедшими зеваками – стадия исполнения приговоров. Наказывались осуждённые неделей ранее. Их доставляли на площадь из кремеля на телегах и вешали на специально установленных столбах. Казнённые судорожно пытались связанными руками и ногами вцепиться в столб и продлить мучительные мгновения уходящей жизни под радостный рёв и улюлюканье толпы. Среди зрителей было много пострадавших от преступников, как и обычных любителей острых ощущений.

Одновременно с этим привозили приговорённых к порке. Им обнажали спины и привязывали к лавкам ничком. Знакомый мне Прокл плетью или толстыми прутьями полосовал тела несчастных. Крики жертв тонули в радостном оре зрителей. Удивило меня, что молодых, пока ещё безбородых юнцов обнажали полностью. Получается, что тех, у кого борода не отросла, не признавали мужчинами. Значит, женщин также станут оприходовать, если что. Стоит поинтересоваться у судебных дьяков.

Отрубание голов также состоялось. Двум крепким бородачам так сподобилось умереть. Орудовал топором всё тот же Прокл. Вопреки моим ожиданиям он и его помощники не прятались под масками и не надевали спецодежду. Не удивлюсь, если окажется, что он даже гордится своей профессией.

Удалившись с балкона, мы расположились в докучных палатах. Докучные дьяки нас отпаивали холодными напитками. Всё-таки квас – это великое изобретение славянской цивилизации. Не только освежает и силы придаёт, но и настроение поднимает. Только не у меня. Из головы не выходили несправедливые, по моему мнению, решения для простолюдинов.

Отец, заметив мое помрачневшее лицо, обеспокоенно спросил о самочувствии. Я ему попытался объяснить, почему нужно отменить некоторые судебные решения. Отец покачал головой. Княжье слово должно быть нерушимо. Нельзя простым людям давать понять, что их правитель может ошибаться. Ну да, ну да! Понимаем, не тупые. Виры до половины, а долги десятой частью в казну княжескую шли.

Пообщаться с правителем оставалось ещё довольно много желающих. На этот раз дозволялось получить доступ к руке и ушам звенигородского князя за звонкую монету. Первоначально жалобщиков опрашивали дьяки, составляли роспись дела и подходили потом с докладом к князю. Дьяк, как я понимал, должен высказывать уже готовое решение. Иногда для прояснения сути дела к князю подводили самого жалобщика. Весь искланявшись, тряся бородой и страдая в голос, тот пытался добавить от себя нечто душераздирающее. Взрослые, состоявшиеся мужи порой хныкали, как младенцы. Если дело оказывалось сложным и возникала необходимость судебных разбирательств, то оно сбрасывалось на следующую субботу.

14

Внезапно вбежал малорослый дьячок и проверещал, что в палатах дворца убили доводного дьяка Алимпия. Князь в этот момент беседовал с четырьмя монахами. На его искажённое гневом лицо было даже страшно смотреть – по его дворцу разгуливает убийца.

– Дабы днесь лиходея взыскаша[531]! – взревел он диким мамонтом, – Позвати к ми боярина Морозова.

Приём закончили и всех выпроводили. Монахи под шумок получили приглашение на ужин с князем. Бегом заявился новый командир гридей. Пожилой, подтянутый бородач нисколько не запыхался, будто шёл прогулочным шагом. Он спокойно выдержал первую волну начальствующего гневного шквала, покивал головой, выслушав распоряжения об усилении постов, и отправился их исполнять. Я тоже хотел уйти в свои палаты, но отец вдруг разорался на меня и потребовал, чтобы не смел отлучаться от него. Пришлось подчиниться и наблюдать выволочку, которой подвергся дворецкий.

Если не знать про их дружбу с глубокого детства, то предположил бы скоропостижное завершение карьеры княжьего любимца. Боярин вдруг посмел поставить в укор своему господину увольнение боярина Единца. Де не стало опытнейшего в своём деле руководителя сыскарей, и тати осмелели. В самом дворце княжеском чинят всё, что хотят. Князь не спустил порицания от своего придворного, пусть очень близкого, и наорал на него в самых крепких выражениях.

После ухода раздосадованного вельможи предложил отцу не пугать чиновников разными карами, а то те в исполнительском раже быстро найдут такого виновного, который окажется ни при чём. Холопов зависимых, беззащитных по дворцу много шатается. Предложил самим прогуляться на место преступления и прикинуть козырёк к носу. Чего-то у меня кое-где ёкало на некий след от его прежних отношений с Фокой. Батя молчаливо согласился.

Первое, что бросилось в глаза на месте преступления – лужа крови у дверей. Тело дьяка переволокли и положили на лежак. Вокруг него бестолково суетилось много мутного народа, бабы в разноцветных убрусах выли белугами, им вторили молитвами нараспев пара священников. Все чего-то делали и ничего одновременно. Никто не собирался проводить расследование.

– Отец, почему здесь без толку бегает толпа и уничтожает следы преступления? Где сыскари? – недоумённо воззрился на государя.

Повинуясь взгляду князя, испарилось сразу несколько узкобородых. Женщины с попами замолкли и тоже вышли. Я осмотрел рану. Удар был не отработанным, дилетантским. Дьяк умер не сразу и нашёл в себе силы для борьбы. Что же он на помощь не звал? Ого, да тут кто-то ещё поучаствовал. Жертва упала от удара чем-то тяжёлым по затылку и умерла не от ножевой раны, а от удушения. Вот и следы пальцев на шее. Сильный человек его прикончил. Возможно, носит какой-нибудь перстень или кольцо на пальцах. Последнее предположение связано с царапиной на шее. Эх, затоптано тут всё. Следы бы ещё чего-нибудь объяснили. Полазил по углам и позаглядывал под лавки. Под одной из них что-то блеснуло. Предмет оказался шариком из серебра размером с горошину. Находка была пока мне не понятна. Возможно, случайно здесь оказалась. Сунул её себе в мошну.

– Иже ты, сыне мой, узрел? – спросил князь, заинтересованно наблюдавший за моими странноватыми телодвижениями.

– Преступников было двое. Один из них вятшего рода, физически сильный. Больше сказать нечего… Тело таскали, следы затоптали.

Пусть и не супердедукция, как у Шерлока Холмса, но впечатление определённое на князя произвелось.

– Яко ты уведил, иже двое их беша? – не скрыл удивления он.

– Была драка. Дьяка били с двух сторон. Один ударил ножом, другой чем-то по затылку врезал, оглушил. Потом его придушили голыми руками.

Говоря это, я показал следы на теле дьяка.

– В доводной мастроте ты такожде леп. Добрым государем станешь на столе отичев, – обрадованно заметил князь.

– Вот такой я у тебя разумненький, как Буратино, – попытался отшутиться.

Князь сразу же заинтересовался:

– А Буратина кой муж буде?

– Сказка есть такая, фрязинская, весёлая, про деревянного мальчика…

– В монастыре о ней сведал? – хмыкнул батя.

– Угу, в книгах прочитал.

– Расскажешь сию сказку ми? – заблестели глаза у князя.

Очень кстати подошли сыскных дел дьяки. Князь проинструктировал их, чтобы добросовестно занимались своей работой:

– Аще безвинна прилещите на суд, с самих скоры взиму.

– Мнишь, сыне, иже несть крамолы в сём деянии? – поинтересовался отец по пути в свои палаты.

– Унизить кто-то тебя хотел, убийство в княжеских хоромах устроив. Могли ведь его без трудов больших в другом месте убить, где-нибудь на улице, – поделился первой пришедшей в голову мыслей.

Князь сокрушённо согласился со мной. Мы, дети бесконечных сериалов про ментов, легко отыскиваем логику даже там, где её и не ночевало. Штампы помогают. Нашим не развращённым информацией предкам приходится в килотонны раз трудней.

– Эх, добрый рядец бе. Мнозе хитрот ведал. Друже Семён его любил. Улучат[532] злодея, сыне? – снова спросил отец.

Я же, кажется, намекал, что в пророки не собираюсь определяться. Пусть этим Паисий со своей толстопузой братией занимаются. Его епархия. Всё равно ведь бездельничают. Пробурчал в ответ, что не знаю.

Оставшееся время до ужина пришлось преть у отца в палатах. Князь заставил меня рассказать сказку про Буратино. Никогда не встречал более благодарного слушателя. Отец бурно реагировал на каждую хитрую выходку героев сказки, вскакивал, бил здоровенной ручищей. Хорошо бы только себя по коленям, так нет же, и мне доставалось по плечам и спине. Смеялся до слёз над залихватскими оборотами речи героев. Князья тоже людьми бывают иногда, тоже тянутся ко всему прекрасному.

– Ох и чудно живут фрязины! – заметил отец, шебуршась по привычке пальцами в бороде. – Аха-ха, потешил ты мя, сыне многолепый. Еже снедь сяка какаво есть?

Тьфу, ты… Еле смог с кофием кое-как устаканиться, как ещё про одно новшество выболтал. Кукольные герои хлестали этот напиток напропалую, хотя в Европах продукт из Южной Америки широко распространится только через два века. В качестве эрзаца можно было бы применить бобы стручкового дерева кэроб, выращиваемого на Ближнем Востоке. Из него уже делали разные лакомства. Липкие тянучки из кэробной камеди пользовались успехом у средневековой детворы. На Русь эти стручки почему-то не доставлялись. Рассказал галицкому правителю про кэроб. Ещё это растение называли средиземноморской акацией.

– А глобус сие коя вещица есть? – заинтересованно спросил отец.

Мне шпионом нельзя работать. Выболтаю всё, что знаю и не знаю. Как у него получается всё услышать из потока слов? Обманывать историческую личность не хотелось, и рассказал о том, что в Италии учёные пришли к мысли о шарообразности Земли. Я тут не врал. Католики терпимо воспринимали шарообразную модель Земли согласно геоцентрической системе Птолемея. Наша православная церковь почему-то плелась в обозе прогресса с представлениями о плоской Земле. Поэтому о более радикальных гелиоцентрических теориях предпочёл пока что не распространяться. Хорошего понемножку, и призрак дурки ещё курился над моей рыжей тыковкой.

– Истину рекоша отцы святы, иже от библ мирских мнози ереси ращашася[533]. Сумнения ума и сокрушения духа, – рыкнул возмущённо князь.

– Мнение святых отцов о знаниях так же занятны, как мнение свиней о святом причастии. Пусть не судят о том, чего не знают, – ответил резковато, но по сути.

– Глаголы тея суть зельне хульны и буесловны, сыне. Грех велий сподоблять святых отец со свинами. Ино благо, суть в отишии[534] мы, – грозно насупился князь.

– Я не сравнивал твоих святых отцов со свиньями, упаси Боже. Желательно, чтобы они сами не совали свои пятачки туда, где ничего не понимают. Тебя, отец, если попросить выковать меч, откажешься ведь. И правильно сделаешь. А кузнеца не заставишь управлять княжеством, не сладит. Каждый своим делом должен быть занят. А коль кто захочет узнать новое, то должен этому сперва научиться. Церковники осуждают научные книги, потому что боятся показать свою глупость, нежелание постигать новое. Сами не хотят и другим не дают, запугивают. А наука не только разум тренирует. Она помогает создавать больше продуктов, делает сталь крепче, позволяет сотворить оружие сильнее. Если и дальше станем глупить с твоими святыми отцами, то нас придут и поработят всякий, у кого окажется совершенней оружие. Сам же знаешь, как помогло москвичам огнестрельное оружие и порох при набеге Едигея.

При всей своей безграничной религиозности, отец ценил аргументированные ответы в споре.

– Знамо, мы на шаре бытием, яко таракашки на бычьем пузыре? – усмехнулся отец, – А солнце такожде шар есть? Яко же оно окрест нас парит[535]?

– Не оно летает, а Земля вращается, как волчок, – нехотя пришлось преподать князю азы астрономии.

Твою… гипотенузу! Я же только что опередил Коперника и на столетие раньше провозгласил гелиоцентрическую модель Вселенной. Ну, кто меня тянул за язык и заставлял выбалтывать подрывающие библейские представления о мире истины? Представляю, как чёрноюбочная рать всколыхнётся. Меня тогда не только в дурку вновь запихнут, а натурально зажарят на костре, как Галилея. Тьфу, его же не жарили.

– Почто мы с ног не верзимся ноли, аще на волчке вращаемся? – иронично пробасил князь.

– Потому что сила притяжения между Землёй и нашими телами во много раз превышает все другие силы, – тоскливо высказался.

Мне страстно хотелось завершить эту ни к чему не приводящую дискуссию. Подхватит отче от меня вирус идиотизма и тоже болтанёт на людях о вращении Земли. Проблем не оберёшься.

– Ох и зелохитрены фрязины, измыслих сии мастроты! Ведал мнозе их на Москве. Мастеровиты лишче. Мнози мастроты явиша, – признался отец.

– Большие знания и открытия обычно пытаются скрыть. Фрязинам выгодно, чтобы другие страны меньше ведали знаний. Учение о вращении Земли помогает мореплавателям держать курс кораблей в правильном направлении. Они поплывут и откроют новые земли с новыми полезными вещами и продуктами. И знаний необычных ещё больше обретут, а с ними могущество.

– Истинно глаголешь, – со вздохом согласился князю. – Художество[536] к спорине[537] державна леще. Фрязин требно лишче на Галич звати, яко мастротам сеим казаша нас.

– Верно мыслишь, отец. Ещё надо простолюдин не бояться больше просвещать. В ком-то искра Божья непременно родится и возгорится великой мастротой. А разумных людей нужно награждать и на высокие должности ставить. Держава от того быстро разбогатеет.

Князь вдруг пригнулся ко мне с таинственным видом, будто кто-то его здесь мог подслушать, и почти шёпотом произнёс:

– В монастыре Рождества Богородицы, иже стоит во Владимир-граде и иде покоятся мощи пращура нашего Александра Ярославича, утаен скрижаль[538] из неведома состава с письменами гаданны[539]. Слух хожде де простецу несть требно зрети его да коснятися[540], такожде государям нечестивы да неправедны. Напасти велия снисхожде ноли. Буде кой государь вящ и прав вся на Руси, камень сей ему веды велия изобнажае[541] и благодати сотвори. О сеим камне поведал ми отче святы Савва. Привезен он в досюльну годину от царей ромейских на Русь. Дондеже живый, хочу на Москве сести и искусити ся теим камыем, обрести те веды благие на славу земли нашей православна.

– То есть подходить к этому камню в статусе простого князя нежелательно? Нужно ярлык в Орде добывать? – выразил понятное недоумение.

– Вящим средь русичей требно быти первее, – подумав, ответил государь, – Брат ял ярлык, же монаси стареем мниша князя Серпуховска Володимера Хоробра.

Как-то тут уж больно притянуто за уши получается. Камень из Византии запросто сортирует князей на Руси по степени значимости и праведности да ещё обидки выказывает, если что не по его выходит. В легендах существовали подобные артефакты, типа меча Эскалибура, который мог вытащить из камня только достойный стать королём. Ещё какой-то там камень в Ирландии испускал крик при приближении к нему особы королевской крови. По мне тут всё было предельно ясно. В условиях междоусобицы и множества претендентов на первые роли ушлыми пособниками придумывались какие-нибудь приколюхи для отсева нежелательных на трон и для сакрализации власти монарха. Уверен, что камнем во Владимире как-то манипулировали сами монахи и дурили бошки русским князьям.

Князь заметил, что меня не особо сильно впечатлил загадочный артефакт, и даже огорчился. Почему-то он решил, что этот камень поможет в его дальнейших планах. А отец собирался в статусе нового великого князя построить боголепное царство на вверенных ему территориях, чтобы люди жили в ладу и мире друг с другом и в вере святой. Русь тогда станет сильной и великой. Устроив все дела по своему вкусу, батя намеревался проделать финт с мнимым упокоением и пойти странствовать по белу свету обычным пилигримом, наслаждаясь новыми впечатлениями.

Каков мой батя романтик, однако. И утопист одновременно. Хочет за несколько лет рай на Земле построить да ещё на пенсию сбежать. Вот за что я не уважаю чудесные артефакты, так это за то, что из-за них люди строят нереальные планы. Уже строили с самыми лучшими пожеланиями, а получались только кровавые разводы на стенах. Невдомёк людям, пусть и мудрым, что рай внешний соразмерен раю в душе человека. Невозможно допустить, что обладатель гнилой души не изгадит своим присутствием прекрасный мир вокруг, не опрокинет его в болото собственных иллюзий. Так что делаем поначалу мир лучше в своих душах.

– …И библы велемудры во всех краях земных куповим и в пределы наши слещим, абы[542] мастроты сяки угобзитися[543], – продолжал мечтания князь.

– Денег у тебя не хватит все книги скупить. Много их уже написано по всему белу свету, – поправил его, – Но есть одна страна, богатая знаниями, которая скоро должна погибнуть. Я о Ромейской империи говорю. Теснят их басурманы. С каждым годом теряются города, веси, земли у императора Иоанна. Неизбежно и очень скоро придёт тот день, когда будет захвачен стольный Царьград и станет магометанской столицей, а собор Святой Софии волею султана превратится в мечеть.

– Ты тако о сеим глаголеши, аки первее зришь, иже сяко свершится, – поразился отец.

– Если много книг читать, то многое умственному взору откроется, – наплёл ему.

– Паисий рече, иже спасётеся град сей великий. Господь не оставит вержения[544] оплота правоверия, – не поверил мне князь.

– Какой оплот? Разве ты не знаешь, что ведутся переговоры между представителями папы Римского и патриарха Константинопольского об объединении церквей? Сливают ваше православие. Император Иоанн требует от своих церковных иерархов принять все условия латинян, лишь бы католические короли помогли спасти его страну от осман. Самым главным таким условием является признание главенства Римского папы над всеми христианами.

– Мнозе глаголов тужны я от тя за остатню годину внемлю, но лепше истина горька, нежели лжа сладка, – промолвил князь с потемневшим лицом, – Нелеть сверзити наше благочестие и метатися[545] пред еретиками. Воздвизати[546] требно народ правоверны на святый ряд – спасати Царьград.

Ой-ей! Я уже топчусь по бабочкам, как Челентано.

– Одним Галицким княжеством спасать собрался? У османов сила великая. Нужно верить отцу Паисию и молиться, авось спасётся древняя столица, – сдал я назад, испугавшись решительного тона отца.

– Государь, вели глагол рещи, – осторожно всунулся в палату новый особист и сообщил тревожным голосом. – На подоле горят хоромы дьяка Алимпия.

Правитель аж подскочил грузным телом.

– Сушь зельна днесь. Град мой пожегне. Старея гридей к ми. Боярина Морозова клич[547]! – прорычал он.

– Люди мои и гражане со смагою[548] братеся[549] ужо, – попытался дьяк Варфоломей успокоить государя.

– Кои суть пожигатели, яша их? – немного пришёл в себя князь.

– Яты холопы почившего дьяка. Они беша онде до запаления[550].

Дьяк ушёл. Я с отцом вышли следом. С другой стороны здания в распахнутых окнах был виден охваченный огнём район в нижней части города. Подбежал новый начальник гридей.

– Лукиян, гони вся сеи люди ратитися с запалением, – рявкнул на него государь.

– Отец, всех гридей не стоит из дворца отсылать. Что если убийцы захотят на тебя напасть? – высунулся я.

– Не похочут, понеже сам иду овамо.

Князь показал пальцем на поднимающийся столбом дым. Подошедший боярин Морозов принялся было уговаривать правителя остаться во дворце, но тот оставался непреклонен в своём желании попасть на пожар. Я промолчал, хотя был согласен с дворецким только по другой причине. Присутствие высокого начальства в местах стихийных бедствий в лучшем случае не приносит никакой пользы. Людям приходится отвлекаться на обеспечение безопасности высоких особ, создавать комфортные условия пребывания, реагировать на бестолковое рукомашество.

Поехал в возке, учитывая существующие ещё боли в нежных местах. Пока добрались до зоны бедствия, пожар почти закончился. Закопчённые горожане заливали водой последние очаги пожара. Выгорела целая улица, включая церковь Всемилостивейшего Спаса. От некоторых зданий остались только обугленные брёвна и печи.

– Добре! – покивал головой князь и повернул коня обратно.

У красного крыльца встретились в почтительном поклоне монахи.

– Пришед крылошане по тея повелению, княже наш, – провозгласил стоявший возле них дьяк.

– Истинно, нарок вечеряти. Проводи их в трапезну. Поидем и мы с тей, сыне. Попотчуем ся, иже ниспослано нам Богом.

Эти монахи были знакомы по докучному терему. Я сильно напрягся, ожидая учуять поднадоевший мерзкий запах немытых тел. Куда уж без него. Рыське они тоже не понравились. Так на них рыкнула, внезапно появившись из-под стола, что вонючки с воплями ломанулись из трапезной. Русану успокоили, а я даже благодарно почесал её за ушком. Животное офигело поначалу от моей наглости, потом примирительно рыкнуло и даже лизнуло мою ладонь. Чтобы не искушать судьбу ещё раз, слуги по повелению князя вывели разбойницу из трапезной.

Вернули крылошан. Радовало только, что их усадили в дальнем конце стола. Отец пожелал выслушать из их уст описание произошедшего знамения. Слушая черноюбочников, я чуть не подавился кашей. Такую чушь бредячью накрутили, что волосы мои в разных местах дыбились и извилины коротило. Любая ложь работает по принципу снежного кома. Лгуны в желании выжать из своих выдумок максимальный эффект всегда пытаются расцветить сказанное разными дополнительными деталями, даже не опасаясь попасть впросак. Вся эта братия утверждала, перебивая друг друга, что видели знамение своими глазами. Ангел с серебристыми крыльями за спиной и в сверкающих одеждах спустился с небес, вошёл в златовласого отрока и покрыл через него утопленницу, отчего к ней тут же вернулась жизнь. Это действо сопровождалось сладкоголосым пением невидимых духов. А на небе звёзды проявились и стали переливаться адамантами.

Я возмущенно подскакивал на заднице при особо завиральных пассажах. Это что за наглый поклёп? Вот чего они выдумывают всякую ерунду, придурки ветхозаветные? Никто никого не покрывал. Однако сказать ничего было нельзя. Если они действительно там были, то смогут меня узнать, и будет ещё хуже. Паисий подключится и тоже чего-нибудь со своей стороны завернёт. Начнется культ княжеского сына. А живым святость соблюдать, ох, как сложно. Оно и сморкается, и чешется, и блудодействует, и матом поругивается. А вот мертвым ему быть самый раз. Лежи себе в раке[551] да нетленность соблюдай. То не сложно, ведь составы бальзамирующие известны со времен египетских фараонов.

– Ты, сыне, несть почечуем[552] хвораху? – заботливо поинтересовался князь.

– Отец, а тебе не кажется, что людям просто голову напекло? – резонно обозлился я, – Какие к чёртям собачьим ангелы с крыльями? Обычный городской парень воду из лёгких удалил девочке. Никакого чуда тут нет.

– Се знаменье, сыне. И не лайся паскудно. Раз люди глаголят сие, тако суть, – уперся тот, – Сам Господь кажет ми пошед на Ваську и согнати его с отча стола.

Монахи изменили бы своей природе, если не придумали как обратить своё враньё в нечто прибыльное. Почувствовав удобный момент, принялись разводить князя на деньги. Ясное дело, надо теперь часовенки строить, рисовать иконки, петь хором, махать кадилом и прочие очень нужные дела вытворять. Место, где я якобы приземлился в образе ангела для покрывания мёртвой отроковицы, требовалось освятить. Нашёл индюк куда приземляться. Место там красивое, много зелени, для купаний отличное. Теперь там попы обоснуются и будут стрекотать свои проскомидии, как саранча. Ясное дело, что Галич в очередной раз чудесами обретается, как свинья апельсинами.

Люди в этих краях довольно-таки своеобразные. Зря я понадеялся, что знамения здесь редки. Относительно недавно, лет сорок-пятьдесят назад, боярин Иван Овин на своих землях что близ Галича, узрел двух юношей, которые оказались конечно же ангелами. Они вручили боярину икону и велели построить монастырь, в коем теперь старец Паисий счастливо игуменствует. Какие-то огольцы прикололись над замороченным боярином, а в результате новые культовые сооружения, ритуалы и деньги сыпятся в поповские мошны. Прямо математическая пропорция получается между количеством чудес и идиотами, в них верящими. Что-то мне подсказывает, что если я поживу здесь подольше, то ангелы с чертями в обнимку табунами начнут колобродить вокруг Галича.

Вря без продыху, крылошане яростно работали челюстями. Термиты в своих термитниках обзавидовались бы такому аппетиту. Понятно, почему в большинстве своём они такие толстые. Монахи, конечно же. Кое-кто из знакомых антагонистического пола мне задвигала, что если быстро есть, то можно сильно разжиреть. Организм будто бы не успевает понять, когда нужно подавать самому себе стоп-сигналы, и промахивается. Не знаю, не хочу никого сам обманывать. Наверное, не на всех срабатывает. Пытался как-то раз быстро питаться, но так и не удалось поправиться.

Я ковырял еду ложкой в жутком настроении. Какой тут к лешим аппетит, если теперь любое моё правдивое изложение обругивается в самом начале и не воспринимается. Ужин наконец-то закончился. Князь поблагодарил крылошан за увлекательное повествование о явленном чуде и отпустил их, наделяя каждого целым серебряным рублём. Мне он рубля почему-то не дал, зато сообщил о завтрашней поездке в Успенский монастырь и праздновании там «Михайлова чуда». Праздник этот посвящён явлению архистратига небесного воинства Михаила, оказавшего помощь добродетельному отроку Архипу, которого злые язычники собирались убить потоками горной реки. Простым способом его прикончить им, наверное, было скучно. В этот день запрещалось работать православным, зато нужно много праздновать, ходить по гостям. Ну, в таких делах я большой профессионал.

Князь приказал позвать главу тайных дел. В ожидании его прихода вернулись к обсуждению чудес у озера. У меня всё ещё свербело на эту тему.

– Отец, врут безбожно твои монахи. Я там был и всё видел. Могу поклясться на чём угодно, что не было никаких сверкающих ангелов с крыльями. Девочку действительно спасли. Не мёртвой она была, а только без сознания.

– Ты не зрел, овы зрели и их множае[553]. Коем ми верити? Охолонь, сыне, и Библию чти. Господь в милосердии сея мнози кудесы сотворял, – стоял на своём князь.

– Хочешь, я скажу тебе, кто на самом деле спас Матрёну? Девочку ту спасённую так звали. Я это был, а не ангел? – вконец разозлился я.

– Ай, блядишь, сыне! – естественно, не поверил отец.

– Её брат и друзья, с кем она плавала на лодке, должны меня признать. Не было никакого знамения, – высказался и натолкнулся на тяжёлый взгляд.

– Истинно рече отче Паисий, иже бесы тя населиша. Дмен[554], яр, божествен промысел отрицаешь.

О чём можно дальше в таком русле спорить. Как раз подоспел Варфоломей, обсудивший с государем странности пожара. Была выдвинута версия, что убил Алимпия и поджёг его дом затаивший на него злобу тать. Ага, а ещё он его яблоню шатал и собаке хвост вертел. Просто убить дьяка было злодею маловато.

Высказал вслух свои сомнения, и что свидетелей поджога усадьбы требуется тщательно охранять. Они единственные, кто мог видеть возможного убийцу Алимпия. Варфоломей настаивал, что холопы могли сами соучаствовать в преступлении. Резон в его словах имелся. Одинокий Алимпий не имел официальной семьи и, соответственно, наследников. Жил бесчестно с приживалками и холопками. Возможно, кто-то из них затаил на него обиду. Однако убийство произошло во дворце, а не на усадьбе. Сжигание здания после убиения хозяина вообще теряло смысл. Пришлось схлестнуться с Варфоломеем в споре, пока раздосадованный батя не распорядился нам двоим убраться и опросить тех холопов. Поскольку было уже поздно, договорились с ним встретиться и выполнить княжье поручение на следующий день.

Я отпустил провожавшего меня с факелом до покоев молодого воя и залёг на свой лежак, размышляя над субботними событиями. Холопы поминутно заглядывали в комнату, словно чего-то хотели от меня. Когда я остановил Ждана и спросил, чего ему нужно, тот, запинаясь, с сильным смущением поинтересовался насчет обещанной порки. С трудом удержался, чтобы не грохнуть смехом. Ждущей мой вердикт чернявой голове расслабленно сообщил:

– Мне пофигу. Поритесь там сами, коль настроение возникло.

Через какое-то время стали раздаваться чпокающие звуки и вскрики. Я выглянул в людскую. И ведь реально парни устроили садо-мазо-шоу. Блондинистый Устин лежал на лавке с голым худым задом, над которым трудился с ремнем Ждан. Рявкнул им, чтобы развлекались тихо или уматывали куда-нибудь во двор. Чапаю думать надо. Вроде бы шуметь перестали.

15

Воскресную утреннюю службу князь Юрий Звенигородский и Галицкий решил провести в Успенском монастыре, а не как обычно в церкви рядом с дворцом. С нами выехали все ближние и не слишком бояре. Ехали в большинстве своём в возках, по ночному времени дохрапывая недоспанные сны и не желая попадаться даже случайно на глаза простолюдинам своими неожиданно скромными одеяниями. Однако возвращаться обратно знать намеревалась во всём своём великолепии.

Надумал тоже покемарить в возке, если можно так определить этот аттракцион под немилосердную тряску и стук копыт. Слуги расположились сзади на закорках. В возке со мной трясся сундук с парадно-выходной одеждой принца галицкого, а для визита во владения старца Паисия я на этот раз был обряжен в добропорядочную светло-коричневую порть, которую обычно носили галичанские подмастерья. От утреннего холода спасала сермяжная епанча[555] такого же цвета. Ехать к зловещему иерарху с его толстопузой братией мне не хотелось до скрежета зубовного, до мышечных болей в одном интересном месте. Была бы моя воля – потравил этот вонючий клоповник дихлофосом. Кстати, неплохо бы его изобрести. А пока надлежало выполнять волю отца и изображать лицом благостное смирение.

Вел службу сам владыка Паисий. Неожиданно для меня высокородной публике была представлена закутанная в плат девочка, пророчившая о тяжёлых временах и явлении сатаны, если молящиеся не возлюбят Христа по определённым правилам. Силу этой любви предполагалось определять количеством выделяемых из вятших мошн монет. Девчушка оказалась не кто-нибудь, а отроковицей Матрёной. Ангел её оживил, отчего она естественно обрела дар пророчества. Такая вот мелкая, а уже не промах.

После многочасового стояния и заунывных песнопений на греческом с последующими не менее нудными толкованиями произнесённого на понятном всеми русском было приятно бросить под рёбра монастырские яства, представленные в основном молочными блюдами: густой простоквашей, творогом, начинённым изюмом, орехами и прочими сухофруктами.

Мясо тоже наличествовало, но только в виде птичьей убоины и мелких яиц, по виду перепелиных. Ели все вместе в трапезной, не чинясь. Простые монахи сидели с князем и его боярами, одетыми в простые без украшений суконные кафтаны.

Бояре после трапезы сразу же разъехались по своим усадьбам. Меня остановил с таинственным видом отец и предложил отведать совместно какого-то особого монастырского перевара, называемого чаем. Ого, не знал, что в этом времени баловались чаями.

Вскоре к нам присоединились главный дипломат, тысяцкий, дворецкий и новый глава тайной палаты. Отец Паисий лично повёл нашу группу через яблоневый сад к беседке над прудиком. Около неё нас повстречал необычного вида человек лет сорока. Привлекало взгляд умное, правильное лицо, обрамлённое по-европейски небольшой русой бородкой. Облачен он был в тёмно-синий кафтан, короткий по немецкой моде.

– Здрав буде, княже великой! – поприветствовал незнакомец отца низким поклоном.

Потом поприветствовал каждого с ним подошедшего. Меня он окинул недоумённым взглядом.

– И ты буде здрав, боярин Новуградски! – ответствовал ему отец. Обратившись к нам, представил мужчину: – Се есть боярин старшинны Василей Никитович. Муж вельми вятш и разумом, и гобиной. Посадничал не единою[556]. Пришед зде отай. О сем сретении[557] зауститися[558] требно.

Мы прошли в беседку и расселись по лавкам вокруг пустого деревянного стола. Недалеко от нас послушники суетились возле костра с нависающим над ним чаном.

– Знавай маво настольника Димитрея, боярин. Летами мал, же зело хитрен. Библами разум начитан, – решил меня отрекомендовать князь. – Воеводою рать поведе помале.

Переведя на меня глаза, боярин скривил губы в улыбке и склонил голову, не поднимаясь. Другие наши участники грядущего чаепития были чужаку вроде бы знакомы. С князем Борисом он обнялся, как со старым другом. Переждав, пока монахи поставят корчагу с мёдом и расписные чашки на стол, отец с улыбкой наклонился к гостю.

– Благодарен те паче за пособление. Немчин Ёрданиус почах смаговницу дивну сотворяти отай. Зельно на Москве учудятися, егда мы сию вящность сотворим, – произнёс он в возбуждении и спросил, – С коими помыслиями ты, наш лепши друже, семо пришед?

– Златы пояса[559] новугородски ропщут и готовы отшед от Москвы, – начал говорить приезжий. – Зорят нас посадниче Андрей Иванович, да с тысяцким Микулиным. В уста зрят московским наместным[560] дьякам и деют, иже те им рекоша. Детели торговы податями тяготят зельне, иже гости ганзейны возропташа. Земли наши под Москву емлют. В Бежецком верхе и в Волок-Ламских волостях наши тиуны не изосташа вмале[561], токмо московски. В Двинской земле городки сеи ставят, с Господой не согласяху. Князёк Эжвинский Ярёма надысь забедовал[562] грамотой, иже московски охотны люди бесчинно в лесах его промысляша.

– Мняху ли Господа под Литву сойти? – перебил его князь Юрий.

– Суть сие, государь, – со вздохом согласился боярин Василий, – хотят сяко сотворити мнозе рода вятши из Златых поясов, под литовску руку Новуград отдати. На Григория Богослова требно буде выбрати новы посадника и тысяцка. Яко ты ведаешь, государь, из гласных[563] есмь. Право емлю восприматеся в степенны посадники. Архиепископ Евфимий вторый исперва[564] в мою сторону зрит и пособит ми. И мнозе рода с ми купно стоят. Посадник с тысяцким хотят снарядити людишек подлы за них кликати, но зельне новгородцам нелюбы оне. Пособи одолеть вся супротивных[565], княже Юрие Димитриевич.

– Сказывай, боярин, кое пособление те содеять, – уточнил князь.

– Гобина требна серебром тысяща рублёв, несть мнее[566]. Литвински и московски заединщиков[567] прекуповати требно, – выпалил боярин заготовленные фразы, – Аще мя выберут, пометаюсь с Господой те, княже преславны, столом Новугородским. А предшест сему те, государь, котору с московлянами требно почати. Новгородцы ноли укажут путь людишкам московским.

– Не утаю, тяжким трудом ты мя облещил, боярин Василий. Гобину велию и брань яру волишь. Образумети сие требно без спеха.

Принесли несколько глиняных бутылей со знакомым запахом счастья. Как я давно понял, чай уже можно было не ожидать. Хотя было бы занятно его опробовать. Чаем в старину называли любой травяной напиток, который потребляют медленно, не спеша, в приятной беседе с хорошим человеком. Ни к какому китайскому чаю это слово отношения не могло иметь.

Разговор заметно оживился.

– Ваську, сыновца преподла древле грежу со стола отча согнати. Молодши князи к ми потече абие. Люда в пределах моих мнозе, да не знамых с ратна мастротой. Воев добрых бы поболе ми нать, абы крепче клопа московска попрати, – слегка пьяно высказал свои мысли отец.

– Дал бы я те сею дружину ратну с людями старейны немецки, да тысяцкий Анисько Микулин сычом стрелоочим зрит окрест. Израду прилепли ми. Ноли несть посадником стати, а на плаху грясти. От облыжных наветов стеречися требно ми, – в хмельной задумчивости от монастырских напитков пробормотал боярин.

Как говорится, никто приезжего сановника за язык не тянул. Тут же решил воспользоваться удачным моментом и чуток подёргать сановного новгородца за дипломатические тестикулы.

– А если земли новгородские кто-то малыми отрядами начнёт разорять, то Господа укажет послать на врагов войска. Ты, боярин Василий, как раз предложишь свои дружины. А они к нам на Галич пройдут скрытно. Можно также устроить шутейную войну где-нибудь на границе. Подговорить вогулов закаменных[568] или ещё кого, – непринуждённо вклинился я в разговор.

Показалось, или на самом деле гость слегка помрачнел. Батя, напротив, повеселел и, толкнув приезжего, произнёс:

– А хитро придумано, боярин Василий? Злыдней кощунны к вам на Вагу зашлём. Разорим людь овамо несть зельно?

– Негоже зорити сеи земли инда с благими помыслами. Се суть израда противу Новуграда. Во всяк ряде подсылы налещутеся, наветы восперятеся[569], – заартачился приезжий.

– Можно ничего не разорять, а только пустить слух. Подкупить волостеля какого-нибудь городка на пограничье. Он напишет письмецо в Новгород с просьбой о помощи, – не сдавался я.

Меня неожиданно поддержал наш дипломат:

– Не мятущися, боярин. Наши подсылы тако таланно вся содеют, иже к вам никои наветы не прилеплятеся. Сие дьяк Варфоломей извествуе.

Чернявый мотнул головой в мурмолке из тёмно-коричневого бархата и произнёс:

– Истинно рече боярин Данило. По силам нам сия хитренность.

Не желая спорить на эту тему, новгородец вяло махнул рукой и поднял глаза на князя Юрия:

– Кое тея помыслие по пособу, преславны княже.

– А мы сеим советочам разумливым внемлим, – постановил государь, оглядывая спутников слегка осоловелым взглядом.

– Новуград нам в заединщиках вельми ключим[570]. Пенязь боярину дати нать и киличеев к князям молодшим и княжатам посылати, на заедину наущати. Таже с ними купно брань почати противу московлян, – первым высказался боярин Чешок.

– Истинно боярин Данила глаголе. Я такожде мню, – присоединился к нему дьяк Варфоломей.

Зачем отец этого дьяка пригласил, если он только и умеет что присоединяться. Дошла очередь до меня что-то высказывать. Можно было, конечно, и промолчать куда-нибудь в тряпочку, никто бы не очень обиделся. Заметно было, что новгородский боярин менее всего намеревался насладиться моими мудрыми речами, хоть и уставился заинтересованно на меня. Оглядев собравшихся, я начал:

– Средства большие знатный гость из Новгорода просит. На такие деньги целое войско можно подкупить, не только всех вечевых крикунов. Думаю, что для выборов рублей сто вполне хватит. Их и надо дать безвозмездно. Если боярину Василию больше денег нужно, то пусть их взаймы у нас под залог чего-либо ценного берёт. Деньги счёт любят – как сами торговцы новгородские высказываются.

Что касается военной стороны вопроса… В Новгороде раньше также приглашали на княжение неугодных Москве лиц, и войны не случалось. Нет никаких причин ожидать её теперь. Если есть какие-то другие причины для распри с московским князем, нам не известные, то великий князь Звенигородский и Галицкий уже высказал своё мнение, что людей у нас много, а воинов среди них подготовленных мало. Не готовы мы пока к большой войне.

Новгородцам я бы посоветовал пригласить к себе князем одного из сыновей князя Юрия Дмитриевича – Василия Рузского или Дмитрия Вышегородского. Они оба на службе у князя Московского состоят. У московских правителей не будет причин отказывать Господе Новгородской в такой просьбе. Не стоит медлить до выборов. Нужно уже сейчас вам обратиться к князю Московскому с жалобой на его наместных людей и с просьбой прислать одного из указанных князей. Желательно послать кого-нибудь из бояр в Москву, предупредить обоих Юрьевичей.

Последние слова направил отцу. На некоторое время воцарилась тишина, заполняемая истошными чириканьями невидимой птицы, тяжёлым взглядом князя Жеховского и пристальным новгородского вельможи.

– Ай, молодца! Сам Соломон не погнушался[571] бы сим доводом, – громыхнул батя и гордо посмотрел на гостя.

– Вяще разумлив тей сын, княже, – мрачно согласился с ним новгородец.

– На том и порешим, – определился князь Юрий, пристукнув огромной ручищей по несчастным доскам стола и поднялся, показывая тем самым окончание тайного чаепития, плавно усилившего свой градус.

Вслед за ним, звуча сладкими отрыжками, поднялись и другие участники.

– Государь преславны, вели с тею нама[572] рещи, – вскричал заметно изменившимся голосом визитёр.

Князь задержался и отпустил от себя ближников. Мне было велено вновь остаться с ним. Боярин Василий отнёсся к такому решению моего родителя совершенно безразлично, занятый самой возможностью дальнейшего разговора. Он провёл нас в свои временные монастырские апартаменты. Слуга принёс добавку вина в кувшинах и медную тарелку со сдобными заедками.

– Сказывай, боярин, сею мнить, – потребовал немного раздражённый князь, присаживаясь за стол.

– Остави мя, государь, за кривословие, – начал говорить боярин Василий с покаянного глубокого поклона, – Снуждею[573] сие есть. Новуград крепок суть торгом с немцы. Без сего пособа мы древле бы оскудеша[574] и снедашася. Зиму вспять[575] ганзейски стареи возведоша[576] нашим гостевым сотням[577] пошлины новы за провоз товаров по понту[578] Варяжску. Де разбойнички водны, рекомах витальеры[579], буяша[580] зело. Отлог[581] велий лодьям и гобине лещах. Старосты сотенны печалуют, глаголяша, иже торговати без лихвы нелеть. В досюльно мое посадничество докончанья чиниша с ганзейны стареями о заедине. Орденцы спяша нам, страшахуся[582] сами в отлоге быти. Ныне ганзейцы паки нас к заедине зовут, абы купно пути торговы блюсти. Флот требно сотворити и кормити[583] с людьми оружны, смаговницами и зельем огненным. Гобины мнозе исперва влещити требно. Сотни гостинны не могутят сии иждения, Господе метатишася. На мнозе мы рядиша тую тугу и помыслиша гласным безотлынно полутора тысящи влещити, а прочим боярам по хотениям их. Всякоже годе[584] сотворитися, нежели с сяко пошлиной соглашаться. Аще пособишь ми, княже преславный, гобиной требной, вящность и грядущность мою спасёшь. Под залог ряда земли сеи на важском устье готов приметати[585].

Боярин поднялся и снова склонился перед князем в глубоком поклоне.

– Василий Никитович, а суда военные, которые на деньги новгородские будут построены, кому станут принадлежать? – поинтересовался я очевидным.

– Аще ряд докончальны сладится, единаче станут владети Ганза и Новуград, – объяснил боярин.

– А управлять ими кто станет?

– Знамыя в понтских детелях мужи в иноземье обрящутеся, – как-то неопределённо промямлил новгородец.

Больше спрашивать у боярина чего-то не имело смысла. Или они там все такие простодушные, во что очень слабо верилось, или же они ждут от предстоящего договора чего-то более существенного, о чём не стоило говорить никакому князю с окраинных земель со своим въедливым сынком.

Возникла техническая пауза из-за заполненных ртов. Князь медленно тянул из кружки рейнское вино и явно ждал продолжения моих вопросов, боярин тоже попивал хмельной напиток, напряжённо глядя на отца. Вино действительно было приятно потреблять малыми глотками.

– Было бы неплохо помочь Новгороду великому в этом деле, и дай Бог боярину Василию вновь стать посадником, – вякнул я, откашлявшись после першения в горле.

– Рядцев к те пришлю, яко грамоту закладну чиниша. Дам те гобину прошену, – сразу же постановил князь, обращаясь к боярину.

Уходить отец не спешил. Вино в глиняных бутылях действительно поражало чудесным вкусом. Как обычно, если собираются два мужика, то начинаются разговоры о бабах или о политике. Чем старше мужики, тем сильнее бабы вытесняются политикой. Естественно, Литва, порядком надоевшая, всплыла со всеми своими прикрасами. Боярин Никитович оказался довольно-таки хорошо проинформированным деятелем. Видимо, близость к Западу играет свою роль.

– На Рождество Богородицы стар князь литовски Витовт обряще корону королевску, от императора Сигизмунда прилещах. Нов король силу яви, секраты[586] ряды с государями овы и молодши соладити и настольника по сея воле нарещи, не озрях родши да бояр. Людие молвиша, иже дщерь его Софья настольницей стане негли, ово ея отрод Василей Московски. Согласятеся ли бискупы зрети православна монарха во главе Литвы? Мню я, иже митрополит Фотей не стане претися прозелитству[587] Василея с матерью в латынянство. Аще князь Василей на московском столе изостане, то Русь православна кане[588] ноли.

Приятно, когда случайный человек почти полностью подтверждает твой, высказанный ранее, аналитический прогноз, и что батя, понимая это, пучит глаза от удивления.

– Не гневи Господа, боярин Василей. Владыка Фотей не стане пособляти латинянам веру православну губити. Верю ему, – пьяно пробухтел батя, нахмурив брови.

– Митрополит Фотей из еллинов[589] проистече. Сии мужи ныне торгутеся с папистами об уроках единения церквей. Пособь они хотят пояти от королей заходны[590], дабы спасти сея ромейска отчины. Лезут на них османы зельне. С Витовтом митрополит сошед до рачения братовы, поне десятилетиями преду пряшася яро. Киевску кафедру ему князь литвински возвратил. Яко воздаст ответно Фотей, токмо мнити мочно, – постарался оправдаться новгородец.

– Царь нам пособит, – неуверенно произнёс князь.

– Хан Улу-Мухаммед буде помнити пособь, кою ему деял Витовт в ратьбе с ханом Боратом за стол Золотой Орды. Мню, иже они древле промеж ся порядилися яко Русь поделити, – снова высказался новгородец.

– Камо не суй, окрест почечуй. Одолевае нас латынянство да басурманство, – горестно вздохнул отец и строго добавил: – Ваську сытити серебром и мехами в тоем разе ненать. Сие яко клопа в лежаке сеим рудью питати с тем же толком.

– Новуград зело досажден[591] Василеем Московски, понеже противу Литвы в недавней брани отступился. Архиепископ Евфимий вторый Господу древле сложил[592] глашати тя на княжение Новуградско. Васильевы людишки излиха[593] дмены. Боярство наше не чествуют.

Европейское лицо новгородца исказила гримаса ненависти.

– Вдай[594] мою велию благодарность его святейшеству, боярин. Разумеем мы с ним подобно. Растерзают нашу дедину суседы хищны. Князьки алчны израду содеют. Мы остатни изосташа, токмо Новуград да Галич. Аще мы впадём, изгибне русска земля.

Тяжелый кулак могучего князя с силой опустился на поверхность дубового стола, заставив подпрыгнуть посуду.

Затем пьяные, хоть и порядком вятшие мужи переключились на обсуждение моих достоинств. Было сказано, что я учён настолько, что пророки библейские мне даже в подмётки не годятся. В таврели всех обыгрываю за пару чихов. Сказки фряжские благолепные знаю во множестве. Про движение тел небесных всяческих ведаю… У меня вдруг что-то в животе похолодело и в нужник захотелось.

– Отец, – крякнул я заполошно, – пора нам домой возвращаться.

Отмахнулся от меня ручищей как от мухи, отчего качнулся в сторону боярина и приналёг на него. Словесное глумление продолжилось.

– А ты ведаешь, друже Василий, кой сей стервец злосерд на передок, яко тетерев кружливы? – кругля в страхе глаза, поведал родитель.

Друже естественно изобразил живейший интерес.

– В порты скоромны наряждетеся и из хором во град стрекоче, токмо пяты блещут. Жёнки градски сигают от него во все стороны, стенают и плачут, пощаду молих, а он, жестосерд, их хитит и по закуткам ятит. Всяк день с мордою язвенна ворочаетеся в хоромины, мужами досажденны биен.

– Отдай его нам в Новуград на княжение, государь, – неожиданно попросил боярин Василий. – Нам сякие нать.

– Да вы оба просто издеваетесь надо мной! – озлился я, вызвав громыхающий хохот отца.

– Любо зрети ми, яко ты рдее вся до обуший[595], – заявил он, принявшись тискать меня до болей в разных местах, – Деву ему призрел, Марью Боровскую. Помале они мя унуками угобзят.

– Коя сестра князя Боровска Василея Ярославича? Тако она же ести детищ младна. Лет с десяток лет ей токмо суть, – пьяно удивился новгородский боярин.

Опа! А я ведь чуял что-то подобное. Победно взглянул на отца.

– Неча ему. Сам младенешек паки. Пождут оба нарока етений, – нашёлся князь.

Мне надоело слушать всякую чушь на свой счёт, и я отправился справлять нужду, предварительно подпустив вредным пересмешникам злого шептуна. Как ещё можно напакостить здоровенным амбалам? Даже котёнки в знак протеста геройски писают в тапочки хозяевам. Возвращался, понятное дело, с опаской. Государственные мужи ютились в коридорчике перед закрытой дверью в палаты.

– Вот он, злодей бесстужи грядет и очами мжит. Поди семо. Я те ушеса оборву, – радостно заорал князь.

– За что, отец? – невинно поинтересовался я.

– Воню злу[596], яру ты в палатах дхнул[597] и боярина Василея живота вмале не лишил? – сообщил он мне, едва сдерживая смех.

– Нелеть его в Новуград заяти[598] на княженье. Он весь град опустошит, – обратился он уже к приезжему.

Боярин Василий, стоящий здесь живым и здоровым, мелко трясся от смеха.

– Сякы князь нам требен. Он без рати всяк супостата одолее, – отметил он.

– Если карельское княжение мне дадите, то, может быть, и соглашусь, – выдал для них неожиданное.

Господа давала карельский престол некоторым приглашённым князьям как приложение к новгородскому княжению. Возникла даже целая династия карельских князей – Наримунтовичей, впоследствии сменённая Ольгердовичами. Последним носителем титула стал Лугвений Ольгердович Мстиславский, лишённый этого статуса за участие в недавней войне на стороне Литвы с Новгородом. Карельские территории включали в себя огромные пространства от побережья Финского залива до самого Белого моря. Жаль только, что княжество по вассалитету Новгороду было сильно ограничено во многих правах.

– Сие к помыслию требно, – заключил ошалевший от моей наглости новгородец.

Шутливый настрой у вятших особ резко испарился. Повисшую паузу разогнал боярин Никитович, вознамеривший преподнести мне богатый дар. По сигналу гостя, его слуга принес завернутый в холстину длинный предмет. Лицо новгородского боярина озарилось особым выражением восхищения, которое бывает у истовых ценителей. Он самолично развернул холстину и с тихим шуршанием вытащил из кожаного чехла саблю. На обитой коже рукояти была нанесена золотым тиснением арабская вязь.

– Сие есть сабля сарацинска булатна, ята в сече в святых землях. Приобряща у рыцаря в Ливонском Ордене, егда пришед овама докончание рядити.

Вещица была достойной. Меня, держащему в своих руках самое разное оружие разных времен, охватила волна восторга.

– Благодарю тебя, боярин Василий, от всего сердца, – растрогался я.

– А я рады вельми, иже познал тя, княжич. Буде друзями! – моментально ответил боярин и распахнул объятия.

Почему бы не сдружиться с одним из лидеров боярских группировок великого города, хитрым и предприимчивым. Вычислил моё влияние на государя Галицкого и моментально подсуетился с подарком. Провожать нас по понятным причинам он не стал. Мы тепло попрощались с ним и в сопровождении слуг княжеских и боярских, тащивших несколько бочонков с рейнским вином – подарком князю от боярина – побрели к воротам монастыря.

16

Вспомнилось, что неплохо бы переброситься парочкой мыслей с отцом Вонифатием. А после хотелось бы без лишних глаз встретиться в городе с гудцами и осторожно подготовить их к несколько иному восприятию своей особы. Должны ведь по идее они меня простить за невольный обман, сами же лицедеи. Упросил отца позволить мне остаться ещё на пару часов в монастыре, сославшись на необходимость ознакомиться со свежими изборниками[599], присланными из Кирилло-Белозёрского монастыря. Князь в ответ только издал нечленораздельный звук, оказавшийся банальной отрыжкой, и прошествовал дальше. Решил расценить это как согласие.

Библиотекарь Вонифатий оказался на своём месте.

– Вельми рад, благий мой сыне, яко вспомнил о дряхлом и глупом монахе, – улыбаясь, поднялся он мне навстречу.

Мы обнялись. Рассказал ему без утайки о дальнейших своих приключениях. Монах очень обрадовался падению Единца и моим предстоящим ипостасям воеводы, супруга и князя удельного. Беспокоило его только возможность повторения того, что случилось с моими старшими братьями, что воспользовавшись моим отсутствием, ближники отца смогут вбить между нами клин:

– Обаче, борзо вороги тя от отича тщатеся отлепити, вящелетия не дождах.

Попытался объяснить, что сам не сильно хочу вылезать на первые роли. Что готов стать самым завалящим помещиком, лишь быть как можно дальше от отцовых ближников.

– А кои земли те будут выделены во владение? – поинтересовался отец Вонифатий.

– По Унже реке вниз от Ваги до рубежей и по Меже.

– Не Ухтубужье ли те дано?

Я кивнул ответно. Монах покивал горестно:

– Самые гиблы места те уготовиша. Люди лихи да черемисы там буя частократ[600]. Смерды овама вселятеся несуть хотения, темь слобод мнозе зиждено[601], бо от тягот вселенцы избышася. Обильной гобины с сих земель не жди. Наопак[602], мнозе пенязи требно буде влещивати овамо, яко созиждити[603] земли к порядию.

М-да, удружил мне батя. А я уж было раскатал свои губёнки молокососные на пасторальную жизнь в окружении собственных добродетельных подданных, колосящихся нив да тучных стад бурёнок. Ну и хрен с ними, со всеми бурёнками. Как говорится – к дарёному коню и уксус сладок. Объявлю своё княжество заповедником, завезу какого-нибудь дивного носорога и буду продавать на него билеты желающим посмотреть, бабки трясти. Как-нибудь прокормлюсь со своими будущими женой и детками.

Видя мою задумчивость, монах посоветовал:

– Не тужи, Димитрие. Проси у отича град ремеслен, ово промыслы ины. Ноли избудешь спорину.

Узнав о гибели Фоки и об очень странном убийстве дьяка Алимпия, мудрый монах встревожился ещё сильней и поведал о событиях, к которым был некоторым образом причастен.

В последние годы жизни государя Василия II Дмитриевича, князь Юрий вопреки отцовому наказу проводил больше времени в своей столице Звенигороде, чем в Москве, из-за ссор с властолюбивой женой брата и некоторыми его приближёнными. На Москве управителем дворца и всего прочего хозяйства был поставлен боярин Плесня Фокий. Князь ему доверял всецело и привечал за изворотливый ум и честность. А боярин всегда оставался верным своему господину.

Фокию удалось убедить тяжело и долго болеющего великого князя Василия, что супруга ему неверна, а сын Василий прижит от случайной связи. Слухи по Москве ходили, что в княгинины палаты часто хаживал боярин Иван Всеволож. Разгневавшись, государь повелел немедленно изменить завещание в пользу своего младшего брата Юрия, восстановив дедичево право, а боярина Всеволожа схватить, бросить в темницу и осудить за измену. Смерть великого князя помешала исполнению этого намерения.

– А завещание переписать успели? – вырвалось у меня от волнения.

– Сотворена бысть грамота духовна трикраты[604], – торжественно произнёс отец Вонифатий.

Монах знал про все эти дела, поскольку был близок к Фоке в качестве писчика и советника. Сразу после смерти Василия Дмитриевича сторонники княгини Софьи схватили Фоку и попытались выкрасть и уничтожить духовную грамоту умершего повелителя. Фоке удалось передать экземпляр завещания своему дьяку Алимпию, а тот отправился в Галич к князю, но нарвался на татей и потерял ценный документ. Князь Юрий прекрасно знал о подписанном его братом завещании и решительно отверг предложение княгини Софьи присягнуть её сыну. Даже без этого документа его права на великое княжение прекрасно подтверждались духовной грамотой его отца, князя Дмитрия Донского, подкреплённой отказом от своих прав князя Серпуховского Владимира Андреевича.

Начавшаяся династическая война была погашена дипломатическими усилиями митрополита. Фотий что-то пообещал отцу, из-за чего тот сразу же прекратил попытки оспаривать великое княжение у своего племянника и даже согласился подписать с ним докончальную грамоту. Боярина Фокия выпустили из московской темницы. Его с великим почётом принял князь Юрий в Галиче и назначил главой тайной палаты. Алимпию удалось оправдаться перед боярином Плесней за свою нерадивость. Дьяк стал работать под его началом в палате тайных дел. Вонифатий по приезде в Галич отпросился в монастырь на тихую должность, но всегда был готов помочь своему бывшему начальнику и другу ценным советом.

Он нисколько не сомневался в невиновности Фоки, когда того обвинили в измене и бросили в темницу. Якобы он потворствовал булгарам в недавнем набеге. Князь не желал прислушиваться к доводам старого монаха, доверяя мнениям своего ближника Морозова и его окружения. По словам библиотекаря, у Фоки что-то было нарыто на Морозова по его тайным связям с боярином Всеволожем. А теперь и Алимпия не стало. Если они узнают, что я находился в близком контакте с Плесней, то и мне тоже пора заказывать белые тапочки. В любом раскладе тягаться с боярином Морозовым не желалось. Создам собственное государство и забуду о всей этой крысиной возне.

– Как бы я хотел, чтобы ты, отче, стал при мне тем же, кем был при Фокии Плесне, – мечтательно произнёс я. – Если князем стану, то мне понадобятся придворные всякие: бояре там, воеводы, дьяки, холопы, будь они неладны. В бояры бы тебя произвёл…

Монах улыбнулся в бороду и покачал головой:

– Душа моя покоя просит. Управцем прими дьяка сякого. Их мнозе роятся окрест князя.

Я спросил:

– А какого дьяка мне лучше выбрать? Может быть, есть у тебя кто-нибудь на примете?

Посетовал, что давненько не бывал при князе:

– Мнози люди несть ведомы ми. С боярином Чешком по сему ряду толкуй. Он из суземников Фоки, пришлы.

Кстати поинтересовался у библиотекаря, какими книгами я раньше увлекался. Поп пристально на меня взглянул и позвал за собой. В библиотеке толклась целая толпа разновозрастных переписчиков, но мы прошли дальше. За неприметной дверью в самой дальней части помещения располагалась лестница вниз, довольно крутоватая. Деревянные ступени опасно трещали под массивной фигурой библиотекаря, но он бесстрашно пробирался дальше, увлекая меня за собой. Слабый свет свечей высветил просторное помещение подклети, заваленное всяким хламом. В дальней его части возле мелкого окна, с трудом пропускающего свет, располагались деревянные стеллажи, заполненными книгами разного размера. Некоторые были с окованной обложкой и даже замкнутые маленькими навесными замками. Книг здесь было явно больше, чем наверху, в библиотеке.

Вонифатий подвёл меня к конторке, на которой лежала раскрытой книга на греческом языке с занятными иллюстрациями. По уверениям библиотекаря, именно её я читал в последний раз. Свет свечи осветил странные схематичные изображения. Матерь Божья, так ведь это ничто иное как «Некрономикон», переведённый с арабского Теодором Филетом, православным учёным, – самая известная книга о чёрной магии. Считалось, что само чтение этой книги неподготовленному человеку грозит помешательством и даже смертью.

– Отец Вонифатий, а как относится отец Паисий к подобным книгам? – вырвалось из меня вместе с безмерным удивлением.

– Ладом. Он их сам чтит. Братьям прещено[605] зде быти, а сам шествит семо овогда. Чернецам овым паки с ним дозволено. Животие сея пробавити[606] хоче, старче. Зелья тайны ище, – охотно ответил монах с едва заметным сарказмом.

– И мне тоже позволено здесь бывать? – ещё сильней поразился я.

– Гресе на душу ял, пререча волениям владыки, с чаянием[607] на разум тея сметлив и светл. Взрастёшь князем велеславным и свет премудрости источишь по земле отчей, – вдохновенно высказался толстый монах и заторопился. – Грясти нать, служба вборзе починетеся.

Я окинул взглядом несколько страниц загадочной книги. Полная белиберда, набор бессмысленных заклинаний и дурацких картинок. Однако как-то же удалось прежнему обитателю тела вызвать меня в этот век. По крайней мере, какая-то зацепка с моим хроноперемещением появилась.

Оставаться на предстоящий обед с обедней в нагрузку не хотелось, как меня ни уговаривал библиотекарь. Хотелось поскорее распрощаться с навевающими самые грустные воспоминания местами. Велел ожидающим меня слугам запрягать лошадей в возок и вскоре трясся по дороге в город. На пригорке, откуда обозревалась панорама батиной столицы, отправил слуг с княжичевым барахлом дожидаться меня в городе у постоялого двора, а сам решил прогуляться дальше на своих копытцах. Не хотелось, чтобы гудцы меня видели вылезающим из княжеского возка, да и для здоровья полезно бывает порой иногда.

Поиски друзей начал с харчевни при постоялом дворе. Помещение почти целиком было набито празднующими горожанами. Взгляд зацепился за знакомый профиль Фоки, сидящего в окружении бандитского облика мужчин, хотя из-за мохнатых физий почти каждого теперь можно смело хватать и волочь в кутузку. Нет, обознался. Борода по-другому подстрижена. Теперь поневоле в каждом встречном буду искать черты погибшего друга. Так устроена человеческая психика. Надо будет заказать панихиду.

Музыкальные морды обнаружились в самой дальней части зала. Хотел было сразу подскочить к ним, как вдруг заметил напротив них обоих своих слуг. Молодые люди поедали кашу и увлечённо о чём-то переговаривались. Заправлялись ведь в монастыре. Вот, жучары, удалось развести моих простоватых друзей на хавчик. Захотелось выяснить интерес, связывающий гудцов со слугами.

В заведение заходили люди разных сословий. Мест по праздничному дню почти не оставалось. Близко к гудкам сидела компания суровых воев, у которых как раз имелось одно незанятое место. Лица их в большинстве своём мне были незнакомы, за исключением Деменьши и Космыни. Воспользовался моментом, когда гудцы со слугами сильно отвлеклись на беседу, с разлёта приземлил свой высокородный задок к воям за стол, не спросясь. Впрочем, откуда мне знать? Может, тут не приняты политесы. Объекты наблюдения оказались как раз за моей спиной.

Всё-таки надо было бы спросить разрешение. Ратная команда уставилась на меня, как на явившегося невесть откуда ярмарочного медведя. Ответно ощерился самой дружелюбной улыбкой.

– Баламошка, ты почто подмастерьем нарядился? – возник первый вопрос от круглолицего бородача.

Я завис, не зная, как ответить на такой странный вопрос. Ещё один вой средних лет посчитал нужным просветить коллег:

– Надысь зреша его в боярских портах при самом князе Юрие…

– С князем тартыжити докучило, к простолюдью стрекнулся? – юморнул его более молодой сосед.

У меня коротнуло волосы. Вот так запросто, не напрягаясь, вои раскрыли моё инкогнито. Почему же в таком случае они позволяют себе отпускать обидные обзывательства в адрес высокородной особы?

– В шуты его яли, – мрачно объяснил кряжистый бородач с мужественными складками на лице, по всем признакам старший среди сидящих здесь бойцов. – Воем был шалопутны[608], негли в скомрахах обрящеся.

– Обещал чреждение[609] ставити, – обиженно вспомнил Деменьша.

– Мужи славные! Для вас всё готов сделать, – выдал охрипшим от волнения дискантом.

Подозвал харчевника. В моей мошне на этот раз увесисто позвякивало серебришко из части выигрыша в таврели. Назаказывал на компанию самых дорогих вин сурожских да эллинских. Для закуси велел тащить на стол разнообразные мясные и рыбные блюда, жареные, тушёные, рубленые и верчёные. Разошёлся на десерт из фруктов и ягод разных, местных и заморских, свежих и вяленых. Бойцы круглили глаза и менялись в лицах.

– Да ты обилен паче, паря! – воскликнул всё тот же круглолицый. – Негли ми к князю приткнутеся кощуном?

– Онуфря завидит[610] зельне, – хохотнул самый молодой вой.

На его залитом румянцем лице не имелось ещё ни одного волоска.

– Годе те лоховати[611], Понтя. Баламошка тартыжити горазд да песни потешны пети. Готов полтину ставити, иже поскору сгонят его со двора, – со смехом ответил ему Онуфря.

– Не ты ли мнил благохитренным боярина Единца. Днесь он в порубе сидит, – не согласился с ним Понтя.

– А ты, возгря зелена, измолкни. Егда долг воротишь наопак, ноли глаголь. Вот схолоплю тя, бо холопы войны требны будут ми, – внезапно вызверился круглолицый.

Молодой вой обиженно умолк. Разговоры перекинулись на мелкие нерешённые проблемы их воинского коллектива. Я дальше не слушал своих новых знакомых, напрягая ушные раковины в сторону соседнего стола. Четверо подростков там с жаром обсуждали желание Мирона получить работу придворного музыканта. Эти вакансии, по словам моих слуг, были полностью заполнены. К тому же холопами. На всех низших, работных местах во дворце трудились холопы. Приглашать свободных людей со стороны и оплачивать труд дензнаками княжеским дьякам не желалось. Вот такая тут царила феодальная экономика.

Выходит, братьям-музыкантам надоело слоняться бездомными по городам и весям. Решили осесть в Галиче. Треша не радовался пожеланиям старшего брата, но против его авторитетного мнения не возражал. Как я понял, на решение Мирона отчасти повлияла невероятная красота мелодий, услышанных от неизвестного бродяжки.

– Найти бы сего мальца. В ноги бы ему сверзился. Несмь студно в казанники к нему пошед. Лады ведае ми паче. Талант ему вещий дан горний.

Ждан зачем-то захотел побахвалиться перед приятелями своим новым житьём-бытьём. Делать ему с Устином почти целый день ничего не надо:

– У княжича служба не тяготна. Дненощно лежати мочно и брюхо чесати. Присно[612] есмо в порти добра, в чоботах, сыты и зда[613] над главой.

Но когда Мирон принялся упрашивать оказать протекцию у княжича для него и брата на место личных музыкантов, резко поменял полюса и принялся почему-то меня обливать помоями. В переносном смысле, конечно:

– К монахам ездит и библы паскудны чтит онде. От теих библ мужи порны разумом сокрушаютеся, а отроки тем паче. Люди бают, иже княжич филином сотворяется, инде[614] собакою, ово кошкою, аще преди[615] сей потворы[616] рудь людску ссыт[617]. Мы с Устином обнощь[618] не спим, дабы он не достал нас и рудь не изоссал.

– Стрази кои! – ужаснулся Тренька. – Я бы тея господина за версту отекал.

– Истинно сие, – согласился Ждан и продолжил хаять меня: – Челядинцы баяли, велел се желудёв соборати и сопряжити, дабы их вкушати. Все в хоромах глумятеся над ним отай. Баламошкой кличут…

Совсем зажрались, лакеи чёртовы, охерели от безделья. Ничего, доберусь ещё до вас. Я от возмущения даже пропустил шлепок по затылку от соседского воя.

– Почнул наш баламон? Пей с нами за мужей доблих, главы сложаху.

Вои деловито разлили дорогущие напитки по кружкам. Дружно стукнулись. Затем ещё раз. Само собой пришла пора рассказам о ратных делах. У каждого их оказалось не на одну жизнь. Даже самый молодой Ферапонт, пьяно ворочая языком, поведал братве о нескольких своих подвигах. Вои все были из одного подразделения во главе с десятником Никодимом Ряпой. Среди пьяного ора бородатых глоток позабылось все мои горести и то, ради чего я сюда пришёл. Сам тоже подключился к параду бахвальств и принялся рассказывать о своём боевом прошлом на Кавказе. Бойцы приняли мои разглагольствования благосклонно и договорились завтра с утра встретиться на вокзале и купить билеты на юга́, порезвиться в горах с ваххабитами.

Обычно после хорошего выпивона, сдобренного приличным закусоном, неизбежно начинался слезосшибательный шансон. Мужики заныли что-то тягомотное с таким дебильным сюжетом, что нужно упиться в хлам или сильно ушибиться головой, чтобы хоть что-то понять. Основную партию вёл молодой Понтя, мужики ему только подвывали.

В песенке этой рассказывалось, как некая княгиня бродила по горам. С камня на камень прыгала. Ну и допрыгалась, наступила на лютого змея. Змей тот реально лютейшим оказался – взял, да и изнасиловал несчастную. Тут и беременность нарисовалась как положено, девять месяцев. На десятом месяце ребёнок прямо из чрева начал ей предъявы кидать, чтобы она, то есть княгиня, выковала ему стопудовую палицу. Грудничок змею мстить собрался, отцу родному. Какие конкретно обвинения инкриминировал ему сынулька, по тексту не было понятно. В общем, бред бредячий. Какие мухоморы тут потребляют? Я фэнтези тоже люблю иногда почитывать, но какой-никакой здравый смысл всё-таки должен присутствовать. Можно было бы, конечно, слова мимо ушей пропускать, если бы хоть какая-то мелодия намечалась, хотя бы тупой ритм. А так, ни в лад, ни в склад, поцелуй корову в… духовность.

Военные мужики вдруг стали ко мне приставать и требовать исполнения песни. Что их там снизу укусило? Решил не отказываться и порадовать новых знакомых своим творчеством. Из песенного арсенала далёкого будущего, который более-менее помнился и соответствовал стилистике нынешнего времени, выбрал «Полюшко-поле». Ладонями по поверхности стола отбил ритм, будто стук копыт коня.

Лучше бы не пел, чесслово. Суровые вои пришли в экстаз, слезами изошлись и целоваться хором полезли. Твоюжмать! Сопротивляться слюняво-волосатым мужланским поцелуям прямо в рот сил у ребёнка, сиречь у меня, всего из себя пьяного-несчастного, не нашлось. Я только протестующе похрюкивал.

– Хой[619], ты почто таил от нас сию лепость преду? – кто-то укоризненно высказался.

Заставили песню на бис исполнить. Что оставалось делать? Проорал её снова своим мерзким ребёночьим голоском. Оглянулся случайно назад и наткнулся на стоячие от изумления глаза гудков и ужаса у кое-кого.

– Братухи, и вы сюда набежали! – деланно изумился ответно.

– Хой еси, чудны Димитрие! – радостно завопил Мирон. – Я же искал тя.

– Тащи тогда сюда свою бандуру, – распорядился в его сторону.

Инструментов у гудцов не оказалось, но они здорово помогли голосовыми связками. Жадный до потех народец в харчевне обступил наш столик. После исполнения люди стали проникновенно благодарить меня за песню, в том числе монетками на стол. Я дал знак Мирону и Трене, чтобы деньги прибрали. Не пропадать же добру.

Вдруг появились несколько городских стражников. Я оставался спокоен. Городская стража подчинялась ведомству внутренних дел, а значит, дьяку Варфоломею. Единец ведь отстранён от руководства, если за сегодня ничего не переигралось. Мирон выставил перед собой выданную обельную грамоту, словно оберег. Старший взял свиток, прочитал и вернул ему обратно, и всё равно велел нам собраться и следовать за ними. Опять – двадцать пять! Как же тяжело обретаться в этом времени!

– Почто от нас Макашку яти? – возмутился кряжистый старшой.

– Люди добры бают, иже тать[620] еси. А тои суть его обещники[621], – прояснил ситуацию старший.

Здесь стоит сделать пояснение. В русском средневековье существовала категория «добрых людей», которые имели юридическое право облиховать любого человека, то есть признать его заведомо преступником. К добрым людям могли быть отнесены как знатные лица, так и представители городской, или крестьянской общины, ведущие добропорядочный образ жизни и ранее не замеченные в чём-либо предосудительном. Более точные критерии отбора в добрые люди и какие знаки отличия они носили при этом, мне было не известно. Вот такая тут царила юриспруденция, мать её.

Понизив голос, я попросился поговорить с командиром наедине.

– В доводной палате глаголити буде, тать, – с вызовом ответил он.

На плечах ощутились чьи-то цепкие руки. Накатила вдруг паника. Заныли битые места. Вои всем своим видом не выказывали желания отбивать меня. Праздный народец стремительно разбрёлся по своим углам. Что-то вдруг перемкнуло внутри. С силой послал локоть назад, попав в упругую мякоть. Схватил бутыль вина и метнул в наглую рожу старшего стражника. Вторую разбил и ощетинился розочкой из тёмного стекла, отгоняя лезущих со всех сторон стражников. Рядом отчаянно отбивались Мирон и Треня. Не подозревал в тощем пацане столько боевого задора.

Однако силы были неравные. Первым пал рослый Мирон, поскольку на него больше всех наседали. После этого мы с Треней держали оборону недолго. Озверевшие от нашего геройства стражники выписали каждому из нас крепкие звездахи по фейсам. Моя мордень по ощущениям снова превратилась в сочную отбивную.

– Вскую[622] вы творити? Сие есть Димитрие Юрьевич, сын княжеской! Я есмь холоп его, – раздался голос Ждана.

Я поднял голову. Он стоял у входа в зал, весь бледный от испуга. Вбежал Устин, держа в руках княжичеву порть и сарацинскую саблю. Старший стражник начал чего-то такое соображать и велел своим отпустить почему-то Мирона, заметно обалдевшего от всего происходящего. Ждан постарался исправить ошибку, подскочив и рухнув передо мной на колени. Ничего не скажешь – сильный аргумент.

Явилась кадка с водой и рушником. Стражники позаботились, чтобы в зале не осталось никого, кроме моих слуг. Гудцов тоже выгнали. Старший стражник принялся заискивающе лепетать всякие извинения, обещая самолично высечь кнутом всех тех, кто меня бил по лицу. Я предложил исполнить эту угрозу только в отношении той гниды, которая их сюда позвала. Моя просьба оказалась невозможной. Гнида оказалась из числа высшей знати. К моменту нашего задержания он уже удалился в неизвестном направлении. Слуги переодели меня в элитное шмотьё. Таиться далее уже не имело смысла. По моей просьбе стражники пошли за гудцами. Надо было поскорей объясниться перед друзьями. Во дворе ребят не нашли. Как бы мне ни хотелось избежать такой ситуации, но она всё же нагрянула.

Выпровожденный из харчевни народ не собирался расходиться и скопился во дворе, ожидая дальнейших представлений с моим участием. Попросил принести мне зеркало. Хозяин заведения подал мне бронзовый лист. В нём отразился мой покоцанный вид. Нет, такое рыло никак не желало сочетаться с приличной одеждой. Попросил у стражников епанчу прикрывать физию. Когда я в сопровождении стражников вышел на крыльцо, народ заволновался, не зная как поступать. Кто-то кланялся, но большинство просто таращились глазами. В полном молчании прошли к лошадям. Старшой стражников оказал мне любезность, предложив сопроводить до самых палат. Улицы города были запружены праздно шатающимися людьми, выкрикивающими порой здравицы князю при виде проезжающего возка в сопровождении кавалькады стражников. Добравшись до своих палат, сразу же прошёл в опочивальню и рухнул на лежак.

Лежал с открытыми глазами и вспоминал драку в харчевне, удивлённые глаза Мироши, беседу с отцом Вонифатием, «Некрономикон»… Как же всё непросто в этом веке! Вспомнился Кошак и приказ отца провести следствие совместно с дьяком Варфоломеем. Вскочил, чтобы ехать в кремель. Ах, да – праздник сегодня. Дьяк, наверное, сейчас со своей семьёй проводит время. По этой же причине во дворце не должно быть лекаря Саида. Маячить среди высокородных разбитой витриной как-то не очень вдохновляло. Послал Ждана найти и доставить ко мне лекаря, живого или мёртвого. Лучше же, конечно, живого.

17

В ожидании решил прогуляться по почти пустому дворцу. Редкие рядцы скользили мимо озабоченными мышами, да гриди грустили на своих постах. В одном из переходов попался на глаза Агафон. Показалось, что он будто нарочно старался попасть мне на глаза, будто хотел спросить о чём-то и не решался. Осторожно так поглядывал на меня и губы облизывал, как школьник на экзамене. Остановился с ним поболтать. Всё равно пока делать нечего. Поинтересовался продвижением порохового дела в северной Галиции. Увы, курирование этого направления было отдано ведомству дьяка Варфоломея. Вопросы безопасности жеш. Не удалось бедному Агафону проявить себя в важном деле. Он вежливо поинтересовался:

– Княжич Димитрие Юрьевич, слухи промеж рядцев витают[623], иже государь наш земли те в удел дае. Еми мя к се на службу. В рядех мочных добре разумею.

Ну, раз так обстоит дело…

– А на какую должность ты претендуешь, Агафон?

– Кою изволит тея милость, на овой и буду радети[624].

Признаться, я ещё и не задумывался о неизбежном пришествии, как утренний стояк, бюрократии. Если парень успел обтереться здесь и набраться чиновничьего опыта, то пусть шуршит для моей пользы. Вон как серьёзно относится к своей карьере. Не поленился даже в праздничный день прийти ко мне. Пригласил этого Агафона в свою трапезную для собеседования и чтобы пару кувшинчиков чего-нибудь поднимающего настроение в себя опрокинуть.

Устина послал за распорядителем, и на столе скоро появились хмельной мёд с мочёными яблоками и рябиной. Под приятный напиток дьяк рассказал о себе. Он вырос в семье поместных людей. Была в те времена категория крепких таких собственников, владеющих поместьями, вполне сопоставимыми с боярскими. Происходили они из низов: из смердов, ремесленников или городских служащих. Благодаря труду и уменьям, они накапливали богатство и становились полноправными феодалами, владельцами пахотных земель. Сами нанимали арендаторов.

Отец Агафона и большая часть семьи умерли от случившегося несколько лет назад мора. Оставшимся в живых, ему с матерью было трудно содержать усадьбу с пахотными угодьями. Вдобавок налетели булгары и пожгли всё. Пришлось продавать оставшуюся собственность соседям и переселяться в Галич. Мать нанялась на работы в княжеский дворец, попалась на глаза дьяку Алимпию и стала жить с ним «бесчестно». Чиновник пристроил её сына, молодого и грамотного юношу, на должность подьячего. Парень оказался сметливым и старательным служакой. Дворецкий боярин Морозов нахваливал его не раз. Агафон дальше сам пробивался с самых нижних пролётов карьерной лестницы. Такие люди мне как раз и нужны. Небольшой минус, заключающийся в близости молодого дьяка к Алимпию, обнулился дальнейшим разговором. Агафон признался, что не питает к своему благодетелю тёплых чувств. Алимпий ведь грешил с его матерью, а потом и вовсе выгнал их из своего дома. Словно прочитав в моих глазах немой вопрос заявил:

– Несмь губити Алимпия.

Захотелось выяснить, что мог рассказать парень о придворных. Историю Жеховских я уже знал от отца. А о его взаимной нелюбви с боярином Морозовым не слышал только глухой, в особенности за последние годы. Обширными землями князь Борис уступал только владениям боярина Морозова. Располагались они вдоль реки Вига и по верховьям Унжи. Соседом моим должен стать. Кроме ратных дел проявил он себя на дипломатическом поприще. Князь Юрий недавно обильно вознаградил князя Жеховского серебром и землями после замирения черемисского вождя Кильдебека. Связи имеет с боярами тверских, ярославских и рязанских княжеских домов. Старшего сына Берёзу женил на дочери богатого кашинского боярина Жабня. Средний Семён по слухам сватался к княжне рязанской Феодоре Васильевне. Хих, к моей брошенке. Галичанами князь Борис не любим за высокомерие и заносчивость. Люди говорят, что тысяцкий однажды приказал засечь воя только за то, что тот дерзко на него посмотрел.

Про боярина Морозова Семёна мне было всё предельно ясно. Мужчина хитрый и алчный, а ещё по моим впечатлениям – садист с извращёнными наклонностями. Чем он привлекателен для отца, остаётся только догадываться. С самого детства они были дружны. Из дворцового ведомства управлялось всё княжеское хозяйство и финансы. К слову сказать, вел он свои дела весьма умело, не забывая, правда, о своих карманах. Экономика княжества до настоящего времени пока не испытывала серьёзных проблем. Сыновей не имел, только дочек взрослых. Одна из них тайно сожительствовала с князем. Хорошо же постарался боярин Семён, что о такой тайне только отсталый селянин не слыхивал.

Его приятель и подельник Кирияк Единец появился на княжьей службе внезапно и ниоткуда. Ходили слухи, что он прежде разбойничал на дорогах, грабил купеческие караваны. Поначалу он прислуживал дворецкому в дьяцком чине. Затем по протекции боярина Семёна стал старшиной гридей. В ранге главного охранника Кирияк сумел предотвратить несколько покушений на государя и заслужил его доверие с получением боярского чина. После падения боярина Плесни был назначен на его место.

Боярин Данила Чешок происходил из смоленских служилых людей. Прибыл в Звенигород в свите княжны Анастасии, дочери смоленского князя Юрия Святославовича. Выполнял дипломатические поручения князя Юрия успешно и вполне заслуженно был назначен на место главы посольской палаты как раз перед кончиной достойнейшей княгини Анастасии. Честью своей дорожит и всегда с людьми меньшими доброжелателен.

Про возглавившего тайные дела дьяка Варфоломея Коломнина Агафону не было ничего известно. Челядинцы между собой поговаривали, что он не то фрязин, не то мангуп[625]. При князе он служил лет десять безупречно.

Об отце Паисии Агафон говорить постеснялся. Сказал только, что владыка имеет на князя особо сильное влияние.

Разговоры о рядцах и о ведущихся меж ними интригах с целью занять выгодные должности меня нисколько не занимали. Зато было интересно вызнать, почему молодой человек с тихого и комфортного места в галицком дворце решил перебраться на службу к вассальному правителю с неясными перспективами. Оказывается, меня здесь уже заметили, взвесили и оценили. Рядцы перешукивались о моих выступлениях в думе боярской и как я наехал на всесильного дворецкого, запретив сечь ослушников. Отмечали мою усилившуюся разумливость и влияние на государя. Пораскинул Агафон мозгами и решил опередить возможных конкурентов, попытав счастье в праздничный день. А что? Кто не рискует, тот не наслаждается сикерой. Чтоб её всю ордынцы вылакали.

– Слушай, Агафон Парфёныч! – торжественно произнёс. – Согласен, переходи под мою руку и ведай всеми моими делами, пока не появится управитель в боярском чине. Обещаю тебе один из важных постов в моём княжестве.

Мое решение отобразилось благодарственным взглядом и широкой, счастливой улыбкой на залитом ярким румянцем лице, как у девственницы в мужской бане после получения гонорара.

– Се честь для мя вяща, княжич Димитрие! – взволнованно выпалил Агафон, низко кланяясь почти до земли.

– Вот и ладненько! – хмыкнул. – Я действительно отделяюсь от отца. Скоро мне в кормление будет выделен удел. Всё своё у меня должно быть – двор, дьяки, повара, прочая челядь, лошади. Пределы моих земель сам потом вызнай. Знаешь ведь где и как. Людишек подбери таких, чтобы добросовестно мне служили.

Попрощался с новым администратором. Устин вдруг сунулся в трапезную и объявил, что какой-то дьяк желает со мной говорить. Ага, полезли желающие новых чинов и наград! Дьяк обличьем был мне незнаком и явно не из числа путных. Пришёл ко мне просить не места, а с приглашением на ужин от боярина Чешка. Я поначалу хотел отказаться, комплексуя из-за внешнего вида, но до ужина ещё имелось достаточно времени для прихода лекаря. Хоть кто-то вспомнил об умирающем со скуки княжонке.

Ждан наконец-то привёл лекаря Саида и долго извинялся, стоя на коленях, что заставил господина ждать. Всё-таки холопы догадывались, что я их инсинуации слышал. Устраивать разборки с гадами при свидетелях не хотелось. Подал знак лекарю, чтобы подошёл ко мне. Саид поклонился с тем выразительным достоинством, которое отличает людей, владеющих важными знаниями. Он осмотрел моё лицо, зачем-то потрогав некоторые места. Затем молча вытащил из кожаной сумы круглую коробочку, выточенную из дерева. В ней оказалась остропахнущая мазь белого цвета. Поинтересовавшись побитостями в других местах, достал стеклянную бутылочку с прозрачной жидкостью. Мне было рекомендовано мазать больные места как можно чаще и принимать жидкое лекарство по одному глотку перед едой. Я попросил Саида снова меня загримировать. Не идти же в гости с побитым фейсом. Жаль, что сопровождать меня, кроме холопов, некому. Не просить же об этом одолжении лекаря.

Жильё боярина Данилы располагалось близко от дворца, чуть дальше хором боярина Морозова и церкви. Трястись снова в возке страшно не хотелось, но пришлось. Попадаться на глаза горожанам, а потом на язык, было гораздо неприятней. Их на площади перед дворцом было немало. Взял с собой ещё двоих конных гридей для статуса.

Вскоре я въезжал в открытые ворота усадьбы Чешков. Вылез с кряхтением из кабинки, как старый дед с откляченной задницей. Умнолицый боярин сам вышел встречать меня на крыльцо своих хором в сопровождении круглолицей красивой супружницы, подавшей мне с поклоном братину с хмельным мёдом. Выпил, поцеловался. Приятно!

Во внутренних помещениях повстречали молодого, изящного паренька, безбородого и с большими, чуть грустными глазами, заметно похожего на хозяина хором. При виде нас вошедших он вскочил и отвесил глубокий поклон. Сразу узнал одного из шайки скуластого.

– Сыне мой младшенький, Глебушко, – с теплотой отрекомендовал его боярин, – на лету вся ятит. Мнозе языцы владает. Добры приспешник[626] взрастае ми.

– Весь в тебя растёт, боярин, – согласился с ним.

Надеюсь, что меня, загримированного, он не узнал. Сам, наверное, шифруется перед отцом. Отхватил тогда от меня люлей. Не выдержал и улыбнулся ему. Глеб удивлённо вскинул бровь. Боярич не стал бы подчиняться простолюдину. Значит, в городе орудует шайка золотой молодёжи. Скучающие мажорики придумали обряжаться простолюдинами и устраивать драки с городскими пацанами.

В каждом доме свои порядки. Вступили в трапезную все вместе. Чета Чешков села во главе стола. Меня посадили по правую руку от хозяина. Возле матери присел Глеб. Пришли и заняли свои места за столом четверо служивших Даниле детей боярских, мужчин далеко не молодого возраста.

Холопы в расшитых рубахах подали первую перемену блюд, состоящую из жареных кур, начинённых кашами с кусочками репы. В стеклянных фужерах оказалось дорогущее бургундское вино. Боярин улыбнулся, видя мою реакцию, и подтвердил:

– Несмь коегождо сея званца[627] угощаю сей лепостью, а токмо воистину дублия[628]. Не мнил, иже ты тако преобразишься из чада полошна, тиха в мужа разумом обильна, речьми вместна.

Выпили за здоровье гостя, то бишь моё. Следующим тостом я предложил выпить за красоту боярыни Елены, напомнив сюжет из Троянской войны Гомера. Не знаю, попал ли я в струю традиций, но Даниле были приятны мои слова. Далее на столе появилась курячья уха с лапшой, затем пироги с потрохами куриными. Под каждое новое блюдо провозглашался какой-нибудь тост. Разговорились о древней истории, об Александре Македонском, о Пунических войнах. Я этими эпохами не особо интересовался, но кое-что помнил, чтобы поддержать разговор. Глеб пялился на меня с завистью. Я даже начал бояться, что он всё-таки признает во мне беглого холопа.

Мне был больше интересен средневековый период с рыцарями, турнирами и прекрасными дамами. Я мог по памяти продекламировать «Песнь о Роланде», но поэма была слишком длинна. Описал слушателям только самую суть произведения. Неужели Димон смог заучить где-то этот средневековой шедевр? Оказалось, я наделён скиллом помнить из своего времени любой текст, если хотя бы один раз его прочитал. Уфф, даже в пот бросило от этого открытия.

Боярин Данила прекрасно знал «Илиаду» Гомера, читал на языке оригинала «Божественную комедию» Данте и других итальянских авторов, что-то слышал из «Роланда» и был ошеломлён моими обширными знаниями в литературе.

Творческий вечер нужно было заканчивать. Боярин хотел остаться со мной наедине. Появились слуги с подносами, на которых располагался радующий глаз натюрморт с напитками, пирожками, фруктами и прочими сладостями – последний сладкий аккорд ужина. Домочадцы попрощались со мной и хозяином поклонами и вышли из трапезной.

– Благодарен вельми те за Варфоломея, – с улыбкой произнёс боярин. – Зрю, яко ты ялся из монастыря, Единца гнаша из доводных управцев. Речи теи вельми разумливы и вселадны. Князь к те сеи ушеса клонит. Воззрел ты неси по леты. Благочинно тя княже наш Юрие даровал княжество удельны. Рад есмь сему.

– Ты, боярин Данила, мне тоже сразу понравился. Многие люди хорошими словами о тебе отзываются. Говорят, что ты верен данному слову, – вежливо ответствовал ему.

– Правы[629] те мужи. Честь родша наипаче[630] дельма ми, – согласился вельможа. – Варфоломей дьяк друже ми со Звениграда. Тяжко ему на новой стезе. Пособи ему пред отичем в претыках[631] мочных.

– Ладно. Сколько смогу – помогу. Пусть тогда дьяк Варфоломей расследует все обстоятельства обвинения покойного Фокия Плесни и причастность к этому делу Морозова и Единца с их подручными. Дьяки, им пособляющие, пока что многие на своих местах остались.

Слуга принёс игральный комплект в таврели.

– Не отмечи[632], благий Дмитрие, сотворити с ми игру сию зеломудру, – обратился с просительным тоном боярин.

Он предложил ту же ставку в три рубля, которые раньше мне продул, и право первого хода. Сам расставил фишки на доске и налил в фужеры вино. Первые ходы были сделаны ратниками. Через несколько ходов на доске построилась сложная позиция с обоюдными шансами на успех. Боярин решил дать мне решительный бой и поддаваться, как отцу, не собирался.

Разговор дальше касался моих откровений по событиям в Литве на трапезе и думе. Даниле Ивановичу пришлось их обсуждать наедине с князем. Подтвердилось, что мой отец участвует в заговоре князя Свидригайло против великого князя Витовта и людьми, и денежными средствами. Имперских послов с коронами заговорщики предполагали перехватить на границе под видом конвоя и увести в замок, принадлежавший одному из сторонников. Государю литовскому тогда же должно быть направлено послание с требованием признать своим наследником Свидригайло в обмен на получение королевских регалий. В случае его отказа заговорщики намеревались пойти дальше и постараться отстранить Витовта от власти, используя потенциальных сторонников из числа приехавших на коронацию православных вассалов Витовта. Статус короля сильно настораживал многих из знати. Боярину Даниле очень желалось узнать, как я проведал про такой продуманный и тщательно законспирированный план. Заверил его, что никто кроме меня про этот секрет не знает и дал понять, что свои источники раскрывать вовсе не намерен.

Ещё желал со мной встречи иностранных дел управитель, чтобы прямо предложить быть заедино с ним и с его сторонниками, среди которых преобладали выходцы из Смоленска и прибывшие из дальних мест искатели счастья. Чтобы вместе быть против всяких морозовых, жеховских и их приспешников.

– Боярин Семён из вятша рода московских Морозовых, вышед от ближника князя благоверна Александра Ярославича Невска – Миши Прушанина. Дед Иван Мороз при князе велием Иване Даниловиче Калите пришед из Новуграда и стал одним из первейших бояр, – поведал боярин Чешок. – Сам он издетска[633] дружен с нашим князем, егда житили купно на Москве. Воз[634] ним ушед на удельно княжение в Звениград, оставих двор велика князя. Мнится ми, иже приспешен он к московски родичем, пособляху Василею Московску отай. Чуешь, яко он в думе ратовал противу брани за велико княжение? Мнозе он с сеим приспешником Единцом мужей достойных в очах князя безвинно облядил. Плесню в израде виниша и в узилище сверзиша. Супостат он Галицку княжеству, токмо не зрит княже Юрие оное. Очи застит ему стразь плоцка к дщери морозовской Евпраксии. Люди глаголяша, иже зелием любны они князя опояша. Лонись[635] детищ ею рожден от князя Юрия, рекомах Симеон Юрьевич. Тщится боярин Морозов сей руди путесотворити[636] на стол владельны, калняху сынов старших, – продолжил вводить меня в придворную жизнь боярин Данила и очень удивился, что эта новость меня не поразила.

– А отец мне говорил, что со старшими сыновьями поссорился из-за боярина Всеволожа.

– Тако они деют сеи ряды заедино. Боярин Всеволож зеломудр и злохитрен. Многажды злохитренней старой лисы Софьи. Егда с ним прялся, приметал овогда, – честно признался один из самых хитроумных в нашем княжестве боярин.

– Люди говорят, что боярин Единец раньше разбоем занимался. Обыкновенным татем был. Правда ли это?

– Истинно сие есть, – подтвердил боярин. – Татьбу творил до ныне.

– Это как? – не понял я.

– Он с боярином Морозовым людей лихих подлы наимаша и по дорогам в уделах овых порытиша. Людишки те мзду с торжников езжаху имаша и жребодаяшася[637] с ними. В наших краях такожде они деяли. Гостям рекоша наяти людёв оружны у них, ноли тех не косняша.

– Что же ты князю не рассказал про махинации этой парочки, боярин Данила? – раздосадованно высказался. – Их давно пора высокого положения лишить и в узилище поместить.

– Князь лишче внимае боярину Семёну, да паки княж Борису. Я несмь паче присн к государю, – признался с грустью боярин. – Прошу токмо не сказывай отичу, иже сведал от ми.

Млин, положеньице! Два субчика ураганят тут, как хотят, и никто им ничего сделать не может. Ну, батя… Упал ты в моих глазах. Царство боголепное он вздумал строить. Кадры научись сначала подбирать, а потом строй.

– Поговорил бы с князем Борисом, – неуверенно посоветовал.

– Жеховской такожде супостат отаен, – уверенно заявил главный дипломат, – радее приобряще Новгороду и негли Твери. Желает исто воротити се стол галицки, темь сверзнути хоче князя Юрия на Москву.

Как-то всё уж очень категорично получается по словам уважаемого Данилы Ивановича. Долгое время названные персонажи находились на вершине власти Галицкого княжества. Могли бы давно что-нибудь непоправимое сотворить. Делиться своими мыслями с боярином не стал. На таврельной доске мои башни неуклонно додавливали противника. Огорчённый боярин Данила сдался и объяснил, что не смог как следует сосредоточиться для игры при важном диалоге. Позже спохватился и начал расхваливать моё необычайное умение в такой премудрой мастроте.

Совершенно неожиданно боярина известили, что прибыл дьяк Варфоломей. Вскоре в поле зрения появился и он сам с озабоченным видом. Настороженно взглянул на меня и отвесил быстрый поклон. Без церемоний уселся к нам за стол. Уважительный взгляд на таврельные фишки выдал, что для него эта игра где-то на уровне алхимических опытов по добыванию философского камня. По знаку хозяина, холоп принёс кувшин. Дьяк с шумом хлебнул кваса, вытер бороду и выдохнул:

– Единец умертвен!

Новый глава тайных дел признался, что очень беспокоится из-за нераскрытого дела по убийству дьяка Алимпия. А теперь ещё и эта странная смерть не ко времени. Напомнил мне о приказе князя Юрия совместно допросить холопов Алимпия.

– Перед твоим приходом, уважаемый Варфоломей, я и боярин Данила договорились помогать друг другу против недругов. Если тебя не смущает мой возраст, то тоже считай меня своим другом. Отец ко мне прислушивается, и в делах умственных многих пригодиться могу, – отрекомендовал себя.

Итальянец заулыбался и протянул руку. Я пожал её своей небольшой ещё лапкой и почувствовал сверху руку главного дипломата. Так составился союз двух министров и одного княжича. Было во всём этом что-то трогательно-романтическое, но мужчины отнеслись к происшедшему очень серьёзно.

Поведал новым друзьям о своей версии убийства дьяка Алимпия, основанной на разговоре с отцом Вонифатием. Естественно, про источник не стал упоминать. Хоть Варфоломей и уважал своего начальника Фоку, но удержался под Кирияком. Мало ли какой скелет из его шкафа мог вывалиться.

Главным подозреваемым в моей версии становился отцов друг и любимец – боярин Морозов – с возможной изменнической деятельностью в пользу Москвы. Под неё хорошо объяснялись все три убийства. И недалёкий Кирияк, и осторожный Алимпий, и тем более хитроумный Фока могли что-то знать о делишках дворецкого. Холопов Алимпия предложил выпустить из узилища. Они неповинны в поджоге, а тем более в убийстве, и ничего не расскажут. Дьяк не согласился, неожиданно сославшись на мои же выводы. Холопы видели поджигателей. Они получили бы свободу, если бы их умершего господина обвинили в преступлении против государя, или если он оставил завещание. Но, теперь они должны перейти в княжескую собственность, а значит, в распоряжение дворецкого. Что с ними тогда станет? Даже догадываться не нужно.

Порадовал дьяк аргументированным возражением. Решил ответно его порадовать уликой с места преступления. Вытащил из мошны найденную там странную серебристую бусинку. Если присмотреться, то на ней были видны какие-то знаки. Вещь сразу же признал Чешок. Бусинка оказалась пуговицей с кафтана некоего боярина Корцова Протаса, ближника Морозова. Пуговицы в виде сфер из драгоценного материала вместо обычных деревянных или металлических кляпышек[638] только начинали входить в моду и не у каждого знатного мужчины имелись. Варфоломей от восторга на некоторое время потерял дар речи.

– Мнил невмочие сию загадку сладити. Обаче теим пособием управился, драгий княжич, – с довольным видом высказался он, отдышавшись.

– Скажи мне, уважаемый Варфоломей. Почему ты приехал жить сюда, в далёкие холодные края? – захотелось мне спросить.

Взгляд больших, немного выпуклых, синевато-серых глаз скользнул озадаченно по моему лицу.

– Сей вопрос вельми вящ для млада принцепса? – ответил он вопросом.

– Нет, и ты можешь на него не отвечать, если не желаешь. Мне просто хотелось больше узнать о тебе, чтобы сильнее сблизиться, – заявил как можно простодушней.

– Я рождён бых в ваших краях, в семье генуэзских промышленников Коломбо, нареченный Бартоломео, – согласился рассказать о себе дьяк, – Отец промысливал зде издеянием древес дельма мачт судны. Отроком был увезен в Сурож, ял тамо казание. В унотах полюбил деву из вятша мангупска рода и приял православие. Быти в Крыму сташа тужно, темь мы вознепщеваша[639] изъехати в Русь. В Москве нас привещеваша[640] нужно[641], волокитиша, требоваху мшелу[642]. Ми советоша грясти в Звенигород. Правит де тамо брат государя. Он всяк немца привещае даях службу. Мя приял сам княже Юрие и рекл годе. Моя хитренность бысть им вресноту чещах[643]. Мя наяша на службу во дворец.

Тот случай, когда образованность даёт шанс прокатиться на социальном эскалаторе даже в лютое средневековье. Забавную русичи сконструировали ему фамилию из итальянской основы. Через двадцать лет на свет появится Христофор Колумб. Вдруг Бартоломео Коломбо как-то причастен к этому событию?

От воспоминаний о будущем отвлекли разговоры Данилы и Варфоломея, обсуждающих состояние дел, оставленных опальным боярином Кирияком. По словам нового главы, агентурная сеть в других княжествах практически развалена, приспешники бывшего руководителя откровенно саботируют работу. Из Вятки доносились сумбурные вести, будто бы вятичи выгнали князя Дмитрия Борисовича, отринув тем самым владычество над собой Галича. Толком выяснить ничего было нельзя.

– Люди наши зриша в Кашине надысь она князя Вяцка со вся людьми и домочадцы, – подтвердил боярин Чешок. – Князь Дмитрий выехал из града по дороге в Бежецкий Верх.

Хорошо, что у высших сановников имелись собственные шпионы. Больше чем уверен, что у Плесни тоже всё было налажено на высшем уровне. За два года рулёжки Единцом тайным ведомством от плесниных наработок, должно быть, мало что осталось.

– Значит, по направлению к Новгороду поехал князь Дмитрий? – переспросил я.

Боярин Данила изобразил неопределённый жест, который можно было трактовать как угодно.

– Подсылы в Новгороде у вас имеются? – поинтересовался у обоих.

Там наши джеймсбонды, однако, наличествовали.

– Я подозреваю, что готовится измена, – придал своему голосу необходимую значимость. – Бояре Жеховские собираются отдать вятский удел обратно под власть Новгорода. Пусть подсылы, если заметят людей Жеховских в Новгороде или подготовку войск к походу в сторону Вятки, немедленно сообщают об этом в Галич.

От моих глаз не укрылось, что смуглое лицо главы ведомства тайных дел чуть побледнело. Зато в глазах боярина Чешка явственно полыхнул отсвет скрытого торжества.

Явных фактов предательства со стороны Жеховских не имелось, только моя развитая сериалами паранойя. Сначала боярин Никитович свалился как снег на голову с какими-то путаными проектами. Потом Жеховской слишком активно засуетился. Его сынок поехал почему-то в Новгород, а не в Галич.

– Желательно переговорить об этих подозрениях с государём втайне от тысяцкого, – предложил я. – Кстати, получив удел, я стану нуждаться в разных делопроизводителях. Помогите мне подобрать хороших работников.

– Пособлю те еликомощно[644], благий княжич, – тотчас отозвался боярин Данила. – И Варфоломей те такожде совет даст. Он челядинцев путны наипаче мя ведае.

Итальянец вежливой улыбкой подтвердил истинность слов приятеля. Они далее заговорили о событиях в Литве, мне жутко надоевших. Я решил пройтись по просторному помещению кабинета. На одном из столов обнаружилась изящно выполненная струнная вещица с изогнутым грифом. Кажется, такой прародитель современных гитар был гораздо древнее лютни и назывался гитерном. Попросил у хозяина разрешения взять его в руки.

– Унотом тренькал у окон прелестных дев. Ныне лежит бездетельно. Мнил, иже Глебко стане сотворяти музыкию, обаче несть требно ему, – сообщил Данила, заметив мой интерес.

Восемь струн были изготовлены из жил молодых бычков, насколько мне было об этом известно. Пробежался пальцами по ним. Звучание вполне приятное для уха. Изобразил знаменитое вступление из «Crazy Frog». Собеседники возбудились на необычную композицию, вскочили и подошли ко мне.

– Кои кудесы! Зело лепо! – восхищённо воскликнул боярин Данила, – Ты такожде владаешь сей горней мастротой? Иде ты сему казался?

– У разных учителей… – отмахнулся, не зная, что ответить.

– И в таврели княжич искусен, – с завистью добавил рядом стоящий боярин Варфоломей.

Узнав, что я к тому же и выиграл у боярина Данилы, итальянец вытаращился на меня во все глаза, подавленный моим величием. Игра в таврели считалась доступной только невероятно мудрым людям.

– Продай эту прелесть мне, – предложил Даниле.

– Ими ея в дар се от ми, драгий Димитрие, – не задумываясь, ответил боярин Чешок.

Взял прекрасную вещицу в руки и долго гладил её по деревянной основе, трогал струны, тренькая какой-то сумбур. Подумалось, что Мироша бы особенно обрадовался гитерну. Инструменты у него с Треней потерялись, когда нас волочили в кремель Кирияковы держиморды. Может быть, самому чего-нибудь сыграть. Коли Чешок не брезговал брать эту вещь в руки, то и моя вятшесть не пострадает. Раз не хочет принять деньги, угощу-ка я новых друзей тем, что самому когда-то нравилось. Сбацал им композицию из Модернтокингов на песню «No Face, No Name, No Number». Особенно впечатлился Варфоломей. Вскочил и начал восклицать почему-то по-итальянски:

– Бенисимо! Ступендо!

Однако засиделись мы допоздна. Пора и честь знать. Первым попрощался и ушёл дьяк Варфоломей. Я тоже решил последовать его примеру.

– К ми присно заходи по всяк требности, Димитрие. Яко отичу тея служил, тако и те служити буду, – высказался напоследок[645] боярин Данила, выдавая мне мешочек с заслуженным призом, – Разумом крепен зельно и воспрял еси вопреки супротивникам. Радуемся истинно сему.

В мешочке потом обнаружилась гораздо большая сумма – целых десять рублей брусочками.

18

С утра по накатанному распорядку: утренняя молитва с отцом в дворцовой молельне, умывание, одевание в повседневное шмотьё. Слуги делали вид, что ничего не произошло. Ну-ну! Пора наказать этих припухших гадов. Послал обоих на княжескую кухню принести чего-нибудь для утреннего перекусона, а сам смотался на княжью половину за Русаной и приволок её в свои палаты. Сойдёт за колдовское животное при бурной фантазии. Потом решил попасться отцу на глаза, объяснить вчерашнюю отлучку и попорченную морду. Наши желания с ним совпали отчасти, потому что в переходах меня настиг запыхавшийся дьяк с распоряжением от князя быть мне на боевой трене. Ну, раз надо, то пошёл исполнять отцову волю.

Нашёл место тренировок гридей по звукам мечей и вскрикиваниям. Назначенный мне в учителя воин отдыхал в сторонке, наблюдая за тренировочными поединками. Увидев меня, приветственно взмахнул рукой:

– Здравствуй на мнози лета, княжич Димитрие!

Мои фингалы он деликатно не замечал. Кивнул ему ответно и предложил:

– Начнём нашу учёбу. Как мне тебя называть?

– Десятник Аким Сыто се рекомах. А зде мои вои кажутеся, – показал на сражающихся деревянными мечами молодых и рослых бойцов.

Чади принесли для меня деревянный меч. Поставили в пару с плечистым пареньком, примерно моего роста. Начался яростный махач. Противник был гораздо сильней физически, но я не привык отступать. Навыки от прежнего хозяина тела меня сильно порадовали. Значит, в монастыре он не только книжки читал и молитвы блеял. Научили его кое-чему монастырские амбалы. Однако мой противник никак не хотел побеждаться. На ножах я бы вмиг одолел удалого гридя в два счета. Или это хмель вчерашний еще не выветрился. Пришлось применить незаметно кое-какие приёмы из своего арсенала рукопашки.

Вои неверяще смотрели на то, как я своим дохлым тельцем легко уложил здоровенного парня. Аким назначил мне более рослого парня. И того ожидал такой же конфуз. Следующего кандидата я бы не осилил. Ребёнок ведь ещё. Пот градом лился отовсюду. Десятнику пришлось признать:

– Всуе рекоша ми, иже княжич позабыл детель ратну. Обаче, казан сей мастроте зело добре. Мню, лепший вой из тя слажется.

– Куда деваться, если воеводой назначили, – усмехнулся в ответ. – Надо соответствовать.

– Вем сия детель, – покачал головой воин, – Негоже на отроче младоумна возврещи[646] тщань ратну.

– Князь решил, а дума боярская приговорила, – развёл я руками.

– Дружину се пояти. Уготовах есмь к те взаити овамо. Гридем служити ми невместно[647], зане есмь муж ратны.

– Тысяцкий рать собирает…

– Я рекох несмь о вся рати. Дружину дельма ся наяти, – пояснил мудрый воин. – Вятшего чина мужи воев в собине емля.

Как мне самому в голову не пришло, что если придётся стать полноценным феодалом, то появится необходимость в личной гвардии. Узнать бы, сколько мне положено голов, в смысле – душ военных, по статусу.

Попрощался с Акимом и его бойцами и потрюхал в свои покои, обдумывая слова воина о собственной дружине. Если появится у меня боевое подразделение, то разверну где-нибудь без чужих глаз полноценную подготовку по своей методике. На выходе должен получиться отряд профессионалов войны, наводящий ужас на врагов одним своим существованием. Чтобы ни одна гнилозубая сволочь не смела даже подумать о том, чтобы полезть на мои территории. Однако, пока я сам на гособеспечении, содержать моё воинство было нечем. И когда батя мне выдаст обещанные полцарства?

В своей опочивальне обнаружил следы паники и поспешной эвакуации двух гнусобесов. Рысь тоже слиняла. Кажется, прикол удался на славу. Хорошо бы они насовсем от меня отвалили. Как-нибудь обойдусь без их навязчивого сервиса. Наплевавшие мне в душу обычно безвозвратно катапультируются также из моей жизни. Если не проймёт, то филина словлю и подброшу, рыжей краской раскрашенного. Вот только некому стало позвать мне Агафона. Торчать одному в пустых палатах было тоскливо. Потренькал немного на гитерне и надумал посетить нового друга Варфоломея. Распоряжения государя положено ведь исполнять. Словил в переходах путного дьяка и организовал для себя возок и охрану для поездки. Захватил с собой шмотки простолюдина, надеясь заглянуть к кузнецу Галане.

Дьяка Варфоломея застал в дурном настроении. Боярина Корцова Протаса арестовать не удалось. Кто-то его предупредил. Я предложил ему полностью перетряхнуть кадры, иначе хороших результатов никогда не дождёшься. Единственным достижением пока было признание в поджоге холопа Селивана, к моей великой досаде. Не удержался дьяк, пошёл по лёгкому пути. Попенял ему, что меня не дождавшись, провёл следствие с холопами Алимпия.

Спустились с ним в пытошную под башней, навевающую на меня не самые лучшие воспоминания. На сене, привязанный цепью к крюку на стене, лежал голый Кошак. Всё тело несчастного парня было покрыто багрово-сизыми полосами. За нами зашёл кат Прокл. Увидев нас, Селиван сжался от ужаса. По приказу Варфоломея узник безразличным голосом повторил для меня признание в том, что самолично поджог усадьбу своего умершего господина. За такое преступление по местным законам ему грозило не меньше, чем смертная казнь.

– Селиван, посмотри на меня, – решительно потребовал я.

Парень поднял на меня искажённое болью лицо.

– Помнишь того беглеца в монашеской рясе? Ты его спас от стражников Единца. Так вот, я это был тогда.

Селиван зарыдал взахлёб и с трудом проговорил:

– Спаси… помози[648]. Мочи несмь терпети муки адовы.

– Тебя никто больше не будет мучить, – постарался успокоить Кошака, – А за это ты нам расскажешь обо всём, что случилось на самом деле. Кто напал на усадьбу? Как они выглядели?

Успокоенный парнишка поведал подробно о нападении на усадьбу дьяка Алимпия. Татей было много. Селивана сразу же избили и заперли с холопками в порубе. Напавшие долго искали чего-то в хоромах. Затем некоторые из них спустились в поруб и насиловали содержавшихся там холопов, как озверелые степняки. Натешившись, тати заперли двери и подожгли усадьбу. Селиван знал потайной ход из поруба во двор и потому смог спасти себя и женщин. Так они все, прокопчённые, почти голые, в ошмётках от изорванной одежды, были схвачены стражниками.

Мне не очень понравился взгляд ката. Я позвал Варфоломея, и мы вышли подышать свежим воздухом.

– Провели тебя за нос, Бартоломео, – проговорил я первым делом, – Люди Единца среди стражников сразу же запугали парнишку. А кат заставил его оговорить себя, обещая не сильно сечь. Холопы могут признать всех злодеев, если им дать такую возможность. Пока они боятся. Прикажи их отвести к себе в усадьбу, чтобы до них не смогли добраться люди Единца.

Глава тайных дел признал мою правоту. Мы вернулись в пытошную и застали жуткую картину. Прокл душил узника. Я подскочил и врезал от всей души палачу по почкам. От невыносимой боли тварь осела на пол. Парнишка был ещё жив, но без сознания. Дьяк позвал людей и велел схватить Прокла, а Селивана приодеть и отнести в палаты.

Дальнейшие действия продолжились в ведомстве Варфоломея. Я настоял, чтобы допрос всех холопов не прекращался, иначе причастные к преступлению люди получат фору. В палаты привели двух женщин-холопок, Селиван пришёл в сознание. По приметам среди напавших холопы совместно опознали боярина Протаса и дали остальные наводки, по которым сразу же были арестованы трое стражников. Ещё одна наводка указывала на путного дьяка из подручных боярина Морозова. Во дворец был тотчас послан отряд стражников.

Для транспортировки холопов в усадьбу дьяка Варфоломея я предоставил свой, вернее княжеский возок. Хотелось, чтобы меньше людей их видели. В мешковинах и с закрытыми лицами холопов вывели из палат и загрузили ко мне в возок. Мои гриди и десяток знакомых мне по харчевне стражников охраняли нас в пути. Меня они узнали и поприветствовали. Ехали примерно четверть часа. Усадьба Варфоломея располагалась в центре нижнего города, в каком-то месиве закоулков. Привезённых холопов пока ещё в статусе узников отвели и заперли в порубе. Я с хозяином прошли в трапезную, отдохнуть и обменяться впечатлениями о произошедших событиях после обязательной церемонии встречи высокого гостя. Жена дьяка Ирина меня поразила своей торжествующей красотой до глубин мочевого пузыря. Чем-то она напоминала американку, сыгравшую Клеопатру в старинном фильме. С таким призом можно на любой край света уехать. Хоть к белым медведям с пингвинами, не только в Московию. Я немного для приличия побеседовал с ней о детях. В семье росли три девочки доотроческого возраста. По знаку мужа, Ирина величаво исполнила поклон и вышла.

– Вельми зеломудр ты еси, княжич! В доводны дьяки ял бы тя без глаголов, – восхищённо высказался Варфоломей, глотнув из глиняной кружки сурожского.

– Смотри, чтобы новые арестанты также не оказались среди мертвяков, – немного грубовато ответил, постаравшись скрыть смущение от приятной для меня похвалы.

– Схоронены добро людьми верны, – заверил меня Варфоломей.

– Ожидай дьяк возвышения до чинов боярских. Выполнил ты государево повеление – нашёл убийцу Алимпия. Лихоимцев разоблачил среди государевых людей. Морозова пока нам не достать, но репутацию его в глазах правителя попортить сколько возможно – тоже не грех. Станешь докладывать о делах своих государю, меня не упоминай. Мне боярский чин без надобностей, – схохмил я.

По просьбе своего нового друга и соратника рассказал о своём опыте заключения и побеге вместе с Фокой. Итальянец слушал меня с разинутым ртом и с выпученными до невозможных пределов глазами.

– Сие испытати мужу просту немочно есть, а не отроку младу. Воистину те пособляют ангелы горни, – промолвил он потрясённо.

Расставаясь, Варфоломей посадил меня в возок и проводил до ворот, выказывая высокое расположение. Просил меня по возможности беречься от зелья лиха и клинка внезапна. Врагов моих во дворце может умножиться. Я же просил его сберечь холопов Алимпия и не обижать их.

До обеда оставалось ещё достаточно времени чтобы проведать Галаню. Колёса моей тарантайки весело постукивали по мостовой. Я глядел через полупрозрачную ткань на проплывающие мимо расписные усадьбы, чинно шествующих горожан, одетых опрятно. Некоторые кланялись, но большинство только провожали глазами возок. Не князь ведь едет – стяга[649] нет. Мальчишки, стараясь, чтобы их не видели взрослые, кривлялись всячески и показывали мне при помощи рук оральный половой акт. Мелкие бесенята. Понятно теперь, почему батя не сильно торопится обручиться с морозовскою дочкой.

За околицей посада повстречался отряд вооружённых всадников. Поневоле засмотрелся на блиставших пластинчатыми доспехами на солнце воинов в тёмно-синих накидках и штанах, заправленных в чёрные сафьяновые сапоги с загнутыми вверх носами. Шишаки на шлемах были украшены длинными чёрными перьями. Стяг в руках едущего первым воина вряд ли принадлежал какому-нибудь русскому княжеству. Он представлял собой непонятные символы, написанные чёрным на жёлтом фоне, заключённые в чёрную рамку. И видом воины походили не на русских. Они сопровождали кибитку, покрытую блестящей белой шёлковой тканью. Мои гриди заволновались, стали озабоченно переговариваться.

Поравнявшись со мной, кибитка остановилась. Из задней дверцы вышел худощавый старик с длинной седой бородой, в вишнёвого цвета бешмете с вышитой золотом оторочкой. Он с достоинством поклонился. Мне не оставалось ничего иного, как тоже вылезли из своей гробика на колёсах.

При взгляде на меня у старика полезли глаза на лоб. Совсем забыл о попорченном своём фейсе. Пришлось ощериться, надеюсь, радостно, чтобы хоть как-то сгладить о себе первые впечатления. Татарин, ещё не отойдя от шока, назвал себя и цель приезда. Оказывается, это был посол от Булгарского эмира Юсуф ибн Усман мурза Кашани. Говорил он на откровенно плохом русском. Я в ответ затараторил на татарском, представившись княжичем, едущим в слободу. Димоновской транслятор пахал и в этом диапазоне. Сообщил, что отец будет рад встретиться с достойным человеком. Свои побитости объяснил тем, что пришлось спасать невинную деву из рук зловещих разбойников. Поэтому лицо немного пострадало. Поведал в красках жесточайшую схватку с кровожадными злодеями, описав драку в баре с участием Чака Норриса из американского фильма «Кодекс молчания». Понадеемся, что посол не особо разбирается в барных стойках и бильярдных столах. Старик моментально восхитился моими подвигами и возблагодарил Аллаха, что послал ему встречу с величайшим батыром. Он и дальше славословил бы меня, не намекни я про свои срочные дела.

Когда посольская кавалькада благополучно исчезла из моего поля зрения за посадскими воротами, я наскоро переоделся в простые шмотки и отправился к оружейникам, оставив своё сопровождение дожидаться меня здесь. Примерно через четверть часа я уже скрёбся в дверь избы Галани. Он был дома в начальной стадии подпития. Праздновал с компанией своих товарищей завершение какого-то важного заказа. Мне он был рад, но сразу высказался в том смысле, что место ученика уже занято. Я типа слишком долго раздумывал. И действительно, в комнате шустрил дылдоватый подросток, на которого Галаня периодически покрикивал и грозился выпороть. Видимо, такова планида ученическая – терпеть унижения и побои, чтобы потом хоть чего-нибудь добиться в жизни. Меня он пообещал пристроить к другому оружейнику, если я снова не провороню место.

Посидели вместе за столом, потягивая перевар, по вкусу напоминавший пиво, только послаще. По крепости он показался забористей любого вина. Наклюкался быстро. Мастера лениво обсуждали неудачную попытку группы немца Йорданиуса отлить пушку здоровенную, круче размерами и характеристиками литовской Галки. Несмотря на конкуренцию, мужики сочувствовали своим бывшим товарищам. Двое мастеров пострадали при взрыве. Обвиняли в неудаче плохой порох, поставленный тверским купцом Никиткой Резвым. Я вклинился в учёный диспут с предположениями о возможном наличии большой доли примесей в исходном сырье или даже о неправильных соотношениях меди и олова. На меня зашикали как на вконец распоясавшегося наглого юнца, посмевшего высказывать своё мнение в присутствии мэтров металлургии. Позволил себе далее усомниться в необходимости использовать бронзу, компоненты которой покупались за огромные деньги за границей, и продолжал вещать, упирая на использование для отливки обычного кричного железа, добываемого на Руси.

– Железо плавити нелеть. Чушно железо изницается[650], дельма детелей негодны суть. Токмо ковкой из крицы сие сотворити мочно, – внушительно высказался самый старый с короткой седой бородкой сотрапезник.

Мастера старались не допустить появления чушного железа, так как оно было неудобно для дальнейшей обработки. В Англии его называли «свиным железом». Никто тогда не догадывался, что чугун вскоре станет очень востребованным материалом. Пушки станут лить в основном из него, а не из дефицитной бронзы. Пришлось вступить в яростный спор с ретроградами, отстаивая новаторские идеи.

– Отнуду ты сяки ялся, малец? – набычился один из мастеров.

– С мужи нарочиты[651] рече, аки казатель честны[652], мастроты велия владах, а несть невеглас[653] дерзы, – обиделся другой.

Зачем-то вякнул, что, будучи в скоморохах, много путешествовал по заграницам и много чего занятного подсмотрел в работе тамошних оружейников. Наверное, хотел рассказать отсталым предкам о более продвинутой версии домниц, называемых блауофенами. Они как раз должны были появиться в Западной Европе. Их отличие от обычных домниц заключалось в большей высоте трубы, механическом наддуве и предварительном нагреве подаваемого в топку воздуха. Более высокая температура позволяла повысить выход железа из руды. Правда, одновременно с этим увеличивался выход чугуна, считавшегося бесполезным.

Узнав про такую пикантную деталь в моей выдуманной биографии, некоторые бородачи словно с цепи сорвались. Походу, случайно зацепил какие-то там застарелые мозоли. Оказалось, что гастролёры не только приносили местным смех и радость, но и не гнушались порой воровать кур и овец, попутно насилуя приглянувшихся девиц и устраивая прочие непотребства. Я уже внутренне сожалел, что не застал Галаню одного и трезвого. Может быть, удалось бы с ним сговориться. Теперь было поздно брать слова назад. Даже он пёр на меня носорогом, высказывая обидные определения в мой адрес:

– Пеши в скомрахи, к оружникам те грясти зазорно.

Мастера теперь меня не осмеивали, а, озлившись, требовали расправы над малолетним нахалом, посмевшим колебать их высочайшие знания. Хмель со страху выветрился весь. С тоской огляделся вокруг. Все пути к бегству были перекрыты. Пришлось гордо стаскивать с себя портки и ложиться ничком на лавку.

– Обаче, несть нам токмо назолу прилещах, – проговорил кто-то, видимо рассмотрев отметины на заднице.

– Негли ненать сечи мальца? Излиха стразей с им ключаху, – пожалел меня кто-то.

– Нешто ему. Лишче казание отроцы несть буде. Чрез задню ато вычение востязае[654], – высказал свою точку зрения некто, отрыгнув сикерой.

Послышался свист розги и сильная боль в пятой точке. Выдав положенное по их мнению количество горячих, мастера наконец-то отпустили меня. Напялил одёжку. У порога обернулся и выкрикнул, давясь слезами:

– Остолопы бородатые!

И драпанул из слободы во все лопатки. М-да, снизу прогрессорствовать тут никак не получится. Пойдём тогда другим путём.

В дворцовых покоях у себя застал лакеев Ждана и Устина в обществе с попами, занимавшимися песнопениями и брызганьем воды на стены. Попросил публику развлекаться в другом месте, поскольку намеревался полежать спокойно на пузе и успокоиться. Команда бородатых юбочников нагло проигнорировала мою просьбу и даже усилила интенсивность пения и прочих телодвижений.

– Кто сих чертей неистовых сюда призвал? – зловещим шёпотом поинтересовался у Ждана.

– Прости, господине! – воскликнул чернявый холоп, естественно, бухнувшись передо мной на колени. – Мы с Устином порекоша дьякам-распорядителям о явлении потворны собаки в княжичевых покоях. А они уж семо созвали крылошан, нечисть изгнать.

– Уж не меня ли нечистью трактуете, мухоблуды[655]? – ехидно поинтересовался.

– Сие несть мочно, господине! – взвыл Ждан и принялся привычно слюнявить мне руки.

– Сгинь пока с моих глаз со своим тупорылым дружком. Оставьте меня в покое, – утомлённо порекомендовал слуге.

Когда слуги ушли, обратил своё внимание на не прекращающих свои танцы попов. Намекнул им, что если вскоре они не прекратят свою буффонаду, то непременно отправятся миссионерствовать к злобным северным самоедам, жрать там с ними тухлую селёдку. Когда попы ушли, недовольно тряся бородищами, явился посланец от государя с повелением мне идти к нему на трапезу. Блин, на том свете видно покой найду. Позвал гнусобесов загримировать мою морду. Они так её навощили, что на покойника стал похож. Только время зря на них потратил. Психанул на безруких болванов и стёр грим рушником.

В трапезной правителя дожидались на пристенных скамейках ближники, к которым добавились дьяк Варфоломей и старшина гридей Лукиян. Состоялся княжий выход со всеми сопутствующими телодвижениями. Государь величественным жестом пригласил присутствующих за стол. Забегали холопы с подносами. В тарелках задымилось парком варево с жёлтой лапшой и мясом. Отдельно стояла посуда с жареным гусем, с рыбой, тоже жареной и с яблоками мочёными. Проголодавшиеся вельможи не разговаривали, усиленно работая жевательными мышцами.

– Ты по коим халугам[656] шкрябался, котищ блудливы? – прогремел вдруг голос отца в мой адрес. – Мордень вся язвенна, яко у кощуна шалопутна. Небось[657] понове во граду курощупил[658]?

Мне вдруг захотелось поприкалываться. Пустил слезу и трагическим голосом насочинял жуткую историю:

– Шёл я себе по городу, никого не трогал, цветочек нюхал. И вдруг на меня как набросятся люди в дьяцком одеянии, да как начали бить и обзывать. Кричали, что я в хоромах княжеских лишний и чтобы убирался обратно в свою богадельню. Думал – жизни напрочь лишат. Еле от них ноги унёс.

– Ладушко ты мое! – ласково пророкотал отец. – Никоему не оставлено на маво настольника руцы воздымати. Злыдней сих, тя изобидевших, велю налести и сурово покарати.

То кощуном называет, то ладушкой. Не поймёшь этих предков. Дьяк Варфоломей привстал и поклоном показал готовность исполнить повеление князя.

– А ты дьяк, почто дьяка путна Гераську Балуя ял в палатах государевых? – рыкнул отец в сторону Варфоломея. – Боярин Семён вельми досадуе.

Чуть побледневший итальянец спокойно доложил о раскрытии банды злоумышленников среди государевых людей. Кроме арестованного дьяка и бежавшего боярина Корцова были перечислены ещё несколько дьяков и стражей, принадлежащих тайному ведомству, а также работные люди. Все они были замешаны в убийстве Единца. Возмущённый до багрового окраса лица Морозов пытался перебивать дьяка, обзывая его лжецом. Под конец выступления Варфоломей торжественно предъявил мою улику, указывающую на боярина Корцова, как на возможного убийцу дьяка Алимпия.

– Аще боярин Протас безвинен, ато приде в палату доводну и обелит ся, – заявил глава тайных дел, гордо поблескивая выпуклыми глазами.

– Вящи теи глаголы, дьяк. Обаче яти вятша мужа без изволения думы нелеть, – постановил государь, – А ты, боярин Семён, прилещи сея ближника на думу дельма доводности, аще вящность ему драга есть.

– А почто наш тысяцкий безглас[659] есть? Елико рати стягнуто[660] крамолу в Чухломе брати? – переключился он на другую тему.

Князь Жеховской в приподнятом настроении из-за унижения своего извечного противника обстоятельно поведал о ведущейся подготовке моего войска. Собралось пока только чуть больше шести десятков бойцов. Мне даже обидно стало. И с таким контингентом мне предлагают захватить целый город? Князь Борис с кривой улыбочкой тут же подпустил под меня шпильку, де воевода младый на советы не являлся, дел войных избегая. Пришлось признавать факт приглашения от тысяцкого, извиняться перед ним и выслушивать отеческие внушения. Боярин Чешок озабоченно сообщил о прибытии киличея из Орды.

– Сёдни последи[661] почивания полуденна думу созывайте, – постановил помрачневший правитель.

Далее насыщались ячменной кашей с кусочками дичи молча, учитывая подавленное настроение князя. Боярин Данила попытался развлечь правителя рассказами о разных событиях в мире: какой герцог какому принцу согласился свою дочку замуж отдать, какие города и земли захватили османы, как ловко богемцы бьют папистов и как англичане пленили Орлеанскую деву.

Оба-на! А ведь в этом году совершилось одно из самых значимых событий Средневековья – пленение и казнь Жанны д’Арк, годом ранее возглавившей сопротивление английскому поглощению Франции. Страна была спасена, хотя все объективные предпосылки были к тому, чтобы как государство она просто исчезла с мировых политических карт навсегда. Бездарное правление прежней администрации и безумие короля Карла VI Французского переросло в длительную гражданскую войну между арманьяками и бургиньонами, сторонниками регентов и дядей короля: герцога Орлеанского Людовика и герцога Бургундии Жана Бесстрашного. В партии орлеанского герцога, вскоре убитого, главную роль исполнял граф Арманьяка Бернар VII, поэтому сторонники получили название «арманьяки». «Бургиньонами» называли сторонников бургундского герцога. В итоге произошёл фактический распад страны, сдача Парижа англичанам и подписание договора, по условиям которого Генрих V Английский становился наследником французского престола и наместником Карла VI на время его болезни. Франция становилась владением Ланкастеров. Сын французского короля дофин Карл, обвинённый в ужасных преступлениях, терял все права на престол. Бургундия приобретала статус независимого государства и удерживала за собой Пикардию и Шампань. Оставались французскими только небольшие земли под управлением арманьяков вдоль реки Луары, но и они постепенно поглощались английской армией. И вдруг события вопреки всякой логике изменили своё направление.

Русь не находилась в длительной войне юридически, но череда военных конфликтов на её территории напоминала то, что происходило на другом конце Европы. Почти постоянные набеги ордынцев, натиск на русские земли войск литовского князя Витовта. С не меньшей интенсивностью на Псков и Новгород лезли крестоносные орды тевтонцев, страстно озабоченные желанием осчастливить неразумных местных обитателей другой версией христианства. Бездарное правление прежнего московского правителя – Василия II Дмитриевича – привело к потере двух крупных и стратегически важных княжеств – Смоленского и Вяземского. Снизилось влияние Москвы в делах Новгорода, Твери и Рязани, из-за чего там возросло влияние Литвы. Как и с англо-французскими династическими комбинациями, Москва неуклонно вовлекалась в унию с Литвой, которая в свою очередь сама была младшим партнёром в унии с католической Польшей. Орда находилась на пороге неконтролируемого распада и не имела сил и средств помешать этому процессу. Чудо спасло Францию и сделало её впоследствии великой державой. Не иначе как тоже чудо помогло в историческом плане сохраниться и окрепнуть независимому русскому государству.

Боярин Данила продолжать поражать воображение сотрапезников сведениями о жизни коронованных особ в Европе. Особенно захватывающими у него получались рассказы об охоте. Князь Юрий наконец-то воспрянул духом и пожелал съездить к князю Фёдору Васильевичу в Ярославль, страстному любителю медвежьей охоты. Последовали воспоминания, как в далёкой юности он ходил вместе с братьями с рогатиной на грозного зверя. Медведи меня не сильно вдохновляли, но и более мелкие по размеру звери требовали к себе должного уважения, например, умения стрелять из лука. Надо будет проверить себя в этом искусстве.

Закончился обед плотным гороховым киселём. Отец не собирался оставлять меня в покое.

– Хочу тя порадовать подарком, – заявил он, хитро поблёскивая глазами.

19

Мы вдвоём перешли в его рабочий кабинет. Князь шепнул что-то подскочившему дьяку и обратился ко мне:

– Суд мой остатни помнишь? Тако вот, закупов, о коих ты так тужил, я выкуповал. Теи они ныне. Ими и володей! Держи их в стразе с самого началия, иначе худы холопы те станут.

– Разберусь, – процедил я.

Как теперь сказать отцу, что не о том я думал? Ещё возьмёт, да обидится. Тем временем мне были принесены и продемонстрированы купчие с витиевато написанными текстами. Я тупо поморгал на них глазами. Поблагодарив отца, вышел вслед за дьяком.

Возле крыльца ожидали, понурившись, десять закупов. Их охраняла пара гридей, а распоряжался Агафон. При нашем приближении новые мои холопы повставали на колени. Некоторые по привычке пытались только поклониться в пояс, но получали чувствительные тычки кулаком от гридей. Я дал знак, чтобы все поднялись. К раболепствованию Ждана и Устина в общем-то притерпелся. Видеть же унижающихся перед собой взрослых, недавно свободных мужчин, женщин, случайно попавших в жернова жизненных невзгод, было тяжеловато. Представляю себе, что сейчас чувствуют эти, умудрённые жизненным опытом, люди. Стать рабами какого-то тощего засранца. Позорнее судьбы не придумаешь.

Я молча рассматривал стоявших передо мной закупов. Они в ответ поглядывали озадаченно и обречённо на меня. Велел Агафону доложить по сути о каждом и об обстоятельствах закабаления. Куфай, рослый мужчина лет тридцати с короткой черной бородкой. Фактурой похожий на кузнеца или воина. Оказалось первое. Обвинен в преднамеренной порче коня боевого холопа сына боярского Елагина. Сломал тот конь ногу на скаку. Длинный и худой парень лет двадцати Полутка взял три десятка денег у соседа в долг и не вернул. Еще один парень, чуть старше предыдущего, Марчок. Подрался с сыном боярина Турка. Не смог оплатить виру. Семья посадских: муж Тихомир, плотник, его дородная жена Кунава, отрок лет десяти со странным именем Содомко и его младшенькая сестрёнка Голуба. Недоимки по налогам. Мелкий пацанёнок Путилко, сирота. Родителей в позапрошлогодье в Орду увели, украл у купца из лавки целого осетра. Тип неопределенного возраста, некто Крючок, неприятный обличьем. Ограбление купца. Двух последних через неделю надо будет привести на площадь перед дворцом для публичной порки. На холопов ещё пока распространялись юридические положения. Позже они будут отменены. Смущающуюся молодку звали Соболицей… У меня чего-то ноги вдруг ослабли. В чём-то феодальные отношения бывают зачётными. Такой бриллиант ко мне случайно закатился. Фух, значит, пошла она в закупы добровольно, чтобы расплатиться с долгами отца.

И что со всей этой оравой делать? Пока кормить их мне нечем. Может быть, продать всех, кроме Соболицы, естественно? Агафон заверил меня, что устроит всех закупов надлежащим образом. По его знаку холопов повели в подклеть главного терема.

– Господин, вычинение егда почати? – поинтересовался мой управитель.

Сразу не врубился в смысл сказанного. Оказывается, существует обряд, похожий на объездку лошадей, но только в отношении новых холопов. Из них выбивали чувство собственного достоинства и приучали быть покорными господину. Короче, они проходили своеобразный курс молодого раба. Даже не хотелось знать, как всё это должно происходить. Заявил Агафону о своём неприятии всяких «вычинений». На что он возразил:

– Ноли холопы стекут поскору.

– Не стекут, – уверенно заявил ему.

Во дворе попался навстречу десятник гридей Аким, прогуливающийся со старыми и новыми кадрами. Папанька прежнюю охрану разогнал по моей милости. Горемычные мужчины обязанности пока исполняли, но потихоньку собирали шмотки и обсуждали свои безрадостные перспективы. Аким отвесил мне поклон даже ниже обычного и решился напомнить о разговоре, касающемся создания моей личной дружины. Мне, откровенно говоря, было немного страшновато брать на себя ответственность за содержание крепких со здоровым аппетитом атлетов, но без собственной дружины в феодальных реалиях стану пустым местом. Денег шахматных на первое время должно хватить, а дальше придётся как-то исхитряться. Столько сразу забот навалилось.

– Беру тебя, Аким, в свои подручные и поручаю собрать под мои стяги смелых и крепких воев. Поторапливайся с этим поручением. До похода на Чухлому надо успеть подготовиться. Если новики[662] попросятся, то их тоже принимай. Справишься, сотником своим назначу, – принял решение.

Повеселевший вой благодарно поклонился, а я отправился исполнять заветы пращуров и вздремнуть перед боярской думой.

Я ещё не стал князем, но механизм новой государственной машины вроде бы стал проворачиваться. Был разбужен Агафоном со старательно-серьёзным выражением на лице. Протянул на подпись бумаги о разных назначениях. Печати ещё своей не имелось. Не будем торопиться, чтобы не вынуждать богиню, отвечающую за личные планы, проявить свои юмористические таланты. На всякий случай озаботил Агафона придумкой какого-нибудь символа для печати. В традициях русских князей были всякие пикирующие соколы, львы, вполне себе индифферентные, единороги и прочая сказочная живность. Агафон предложил рассмотреть медведя, но я решительно отверг это предложение, обосновывая тем, что тот занят на гербе ярославского князя. Ладно, можно обойтись пока княжеской печатью, на которой просматривался ездец с пикой, протыкающий змея. Княжеские стяги же украшали чаще всего лики Христа-Спасителя, Богородицы и всё того же святого Георгия.

У крыльца меня встретил Аким и выстроил предо мной набранных в мою личную гвардию рекрутов. Двенадцать короткобородых румянощёких молодцов сагитировал за время, пока я спал. Маловато, конечно, будет, но для начала неплохо. Оборотистый малый. Почти все бойцы раньше обретались в отцовой охране. Гридей из своего десятка Аким трогать не стал, опасаясь гнева старшины. Попросил сопровождавшего меня Агафона взять воев на довольствие.

С поклоном подошёл дьяк из поместной палаты с радостной физиономией:

– Княжич наш, два галичанина сами к тебе в холопы напросились. Мы их в запись занесли и грамотки подготовили.

Все чудесатее и чудесатее. Надо обязательно посмотреть на этих феноменов, мечтающих о холопской карьере. Агафон подтвердил, что некоторое время до начала заседания у меня ещё имеется и пристроился сопровождать. Следуя за дьяком, мы очутились в помещениях подклети дворца. В одной из таких комнаток на лежаках сидели двое пареньков. Увидев меня, вскочили и старательно выполнили парное падение на колени, сопровождаемое буханьем лбами об пол. Видно, неплохо их успели натаскать. Когда глаза привыкли к полутьме, чуть сам не рухнул, только на заднюю точку опоры.

Передо мной нарисовались, настороженно хлопая глазами снизу, Мироша Рак и Треня Заяц.

– Шо, опять? – захотелось спросить голосом Джигарханяна.

Дьяк же смотрел на меня победно. Как же, запросто, не напрягаясь, охолопили пару свободных человек. Этакие ухари-креативщики. Два пергамента читать в потёмках было не с руки. Нисколько не сомневался, что опытные крючкотворы сотворили всё на высшем уровне.

– Они сами попросились или их силой принудили? – тихо спросил у мнущегося рядом остробородого.

– Сами, драгий княжич, сами, – закивал головой дьяк. – Сие не впервою тако явлет. Людишки повольны перешед под крепку руку за верный хлеб, зду и предстательство.

К сожалению, резон в его словах был. Найти доброго хозяина, отдаться ему со всеми потрохами и пусть кормит. В споре свободы и колбасы иногда побеждает последняя. Лично я бы с голоду умирал, но свободы своей отдать не согласился. Потерял в моих глазах очень много рослый симпатяга Мирон. Даже какая-то злость на него образовалась.

В прежней жизни был у меня друг Вадик, один из лучших. Парень ладный, крепкий, с головой. Женщины от него млели. Случилась одна жизненная заковыка, и опустился человек. Стал выглядеть неопрятным, жалким. Вот и Мирон уподобился такому же Вадиму.

Внезапно пришла спасительная мысль, что ребята кому-то задолжали крупную сумму и иначе не представлялось никакой возможности расплатиться. Попали, так сказать, «на бабки».

– Гобина им выплачена, сколько? – сразу же спросил дьяка.

– Яко иначе, княжич наш Дмитрие? Вся честь по чести урок содеян. Сам боярин Морозов волил издати сею гобину. Старшу уноту дано пять рублей в деньгах, а младу – три.

– А если я от них откажусь и деньги вернутся, эти парни получат свою свободу обратно?

– В холопском сословии они надысь. Издати требно пошлину за вычерк из писцовых библ, ноли токмо, – охотно объяснил чиновник.

– И какого размера эта пошлина? – потихоньку начинал злиться на медленно соображающего рядца.

– Десять рублёв за душу.

М-дя, ситуёвина! За морем телушка полушка, да рубль перевоз. Хитрая феодальная систем закабаления людей клапанного типа. Пошлина в разы выше оплаты за кабалу. Надо бы допросить простодушных гудцов с глазу на глаз. Решил отослать довольного собой дьяка с глаз долой со всеми приличествующими благодарностями. Поднял и посадил ребят. Сам сел напротив, потихоньку отмокая от удивления.

– Рассказывайте, что принудило вас добровольно в холопы пойти, – с трудом сдерживал своё раздражение.

– Мы к те поревашася[663]. Елико ову нелеть, же холопы равны[664] быхом, – пролепетал Мирон, жалобно глядя мне в глаза.

– А ко мне чего не пришли поговорить перед тем, как глупость учудить, раздолбаи? – ругнулся досадливо. – Сами знаете, что холопов принуждают к тяжёлой, грязной работе, обижают, продают, как скот, секут за провинности. Не боишься порки, Мирон?

Парень порозовел от смущения, но справился и тихо ответил:

– Нешто нам… Навыкша ужо, претерпим.

У меня пала челюсть от такого наплевательского отношения к своей судьбе. Ладно, Треня ещё недозрелый. Соображалка не в полную силу работает. Но, Мирон, почти взрослый парень.

Выкупить их на свободу у самого себя мог в любой момент, при этом заметно обогатив батянину казну. А нужны ли эти хлопоты? В моём личном государстве не будет никаких холопов. Сословность, конечно, оставлю в определённой степени, но с социальными лифтами, чтобы был у подданных стимул развиваться. Расти над собой.

Ладно, пусть и рабство остаётся. Есть же много подлых людишек, достойных этой участи – презренные жулики, воры, убийцы, клеветники и лжецы. И… есть ведь любители этого состояния – поклонники бесправия, унижений над собой, участники всяких ролевых игр, садомазо. Нельзя их лишать привычного кайфа. В будущем даже целыми странами станут заниматься такими играми. Имеется одна такая экзотическая, на Дальнем Востоке. К ней с высокой степенью неизбежности подгребается ещё одна, по виду весьма раскидистая держава. Её население с каким-то сладострастием выбирает для себя из всех предложенных вариантов самые скотские, самые невыносимые условия для жизни. Объяснить подобное можно только с позиции болезней мозга или его неразвитостью, наподобие детского инфантилизма.

Чего-то я слишком расфилософствовался, а гудцы терпеливо ожидали моего вердикта.

– Ладно, не грустите, парни, – хлопнул по своим коленям и поднялся. – Каждому дано вляпываться в неприятности. Так и быть, помогу вам по старой дружбе вернуть свободу и хорошо устроиться.

Гудцы тоже повскакивали. Мирон вдруг бухнулся на колени.

– Пояти нас с братом к се на службу, княжич Димитрие, – произнес он дрогнувшим голосом. – Тяжко нам во зле и оскуде житовати на свете белы без зды над главой.

Треня, чуть помедлив, тоже присоединился к брату. Что-то уж больно привычно у них стало получаться становиться на колени. Ну, как говорится: «Каждый выбирает по себе…»

Велел Агафону переселить ребят в свои покои и хорошо накормить. Вышли все вместе на княжеский двор, щурясь после потёмок подклети. Внезапно возник незнакомый дьяк с дежурным поклоном и пыхтя от усердия.

– Княжич наш предрагий… Нудма[665] тя налещил. Государь тя к се кличе.

Пора, значит, на думу тащиться и преть там до вечера. Направился переодеваться в отцову гардеробную. С помощью княжьих холопов откопал там классный прикид под свой размер – все белое из атласа с узорочьем, начиная от клобука до штанов. Какой я красавчик! Еще бы лошадь белую, да с золотой подпругой, и все страны покорно пали бы у моих ног. Или хотя бы все женщины в них. Вообще, внешний вид в политике и дипломатии много значит. Пора вводить элементы пиара. Теперь надо показаться отцу на глаза и выслушать очередное напутствие.

Застал его полулежащим в одной шёлковой рубахе на диване перед столиком, с расставленными уже таврельными фишками в начальной позиции. Здесь же на столе оказались кувшины с чем-то вкуснопахучим, сладости, орешки, ягоды и фрукты, включая персики и виноград. Как только купцам удавалось доставлять в далёкий Галич из южных стран такие нежные и прихотливые продукты без потери товарных качеств? У ног князя разлеглась и урчала Русана.

Батя поднялся, подошёл ко мне и неожиданно нацепил княжью шапку на мою голову. Затем отошёл подальше и придирчиво рассмотрел.

– Кой мой настольник лепый да величавый, – высказался он в итоге. – Поне на стол восприяй. И братово шевьё в пору пришлось.

Брательниковы шмотки оказались Дмитрия Старшего. Любил парнишка красиво наряжаться. Недаром он заработал от народа прозвище «Шемяка», что означало «красивый наряд».

В бронзовом зеркале отражался отпетый хулиган, по недоразумению напяливший на себя красивые одеяния. Отец тоже прочувствовал некий диссонанс в моём облике и послал дьяка за лекарем.

– Муж иноземны вящны приде, а зде вятшецы суть язвлены, яко шиши буйны.

Я был незамедлительно раскоронован, затем в ненавязчивой форме мне посоветовали раздеться до рубахи и расположиться за столиком на диване напротив.

– Так ведь дума сейчас будет. Бояре ждут… – не сдержал удивления.

– Пождут, не скиснут, – определил батя.

Ставку в игре назначили всего в один рубль. Отец двинул первым свою фигуру. Разговор вдруг последовал по неожиданной колее:

– Благодарен те, Дмитрие, за совет детельны дельма боярина Никитовича из Новугорода.

– С новгородцами в денежных делах всегда надо быть осторожней, – принял комплимент отца.

– Несуть пенязи. Боярину Василию ты советовал дати сынам моим княжение в Новуграде. Древле хотел с ними мир созиждити, но не ведал яко, – сообщил он с грустным видом.

– А как же так получилось, отец, что они отступились от тебя? – рискнул поинтересоваться.

Ответа долго не было. Князь глубоко погрузился в свои мысли и не смотрел на доску.

– На Москве бытие боярин Иван Всеволож. Злохитрен вельми, яко аспид. Рядит детели с государями иных столов. Он-то и распрял мя с сынами старшими.

– Это тот, который поставлен в Москве всем управлять, пока их князя нет в стране? Отец, я бы на твоём месте дружбы с ним добивался, а обиды все забыл. Ума высокого этот человек. Один из самых умных на всей земле русской, а то и на всём свете. Есть у него незамужняя младшая дочка. Пошли к нему сватов и жени на ней кого-нибудь из своих сыновей или сам женись. Боярин Всеволож Рюриковой крови, из смоленских князей, – сделал залихватское предложение и со стуком поставил фигурку князя на доску, объявляя шах главной фигуре – волхву.

Персонаж, подобный боярину Всеволожу, мог бы украсить любой приключенческий роман. Мастер далеко просчитанных комбинаций, он был гением в дипломатии, способным решить в свою пользу задачу высочайшей сложности. Как у любой неординарной личности, вокруг него всегда были явные и тайные враги, завидующие его успеху и ожидающие малейшей ошибки, чтобы свалить могущественного деятеля. Его дальнейшая судьба напоминала жизнь Робера Дартуа, одного из выдающихся деятелей Франции и персонажа исторического романа «Проклятые короли» Мориса Дрюона. В ближайшем будущем боярин Иван будет изгнан из-за интриг из Москвы и найдёт убежище у Юрия Звенигородского и Галицкого. Так же как и оскорблённый Робер Дартуа убедил английского короля Эдуарда III начать династическую войну против Франции, затянувшуюся потом на целое столетие, Иван Всеволож постарался разжечь конфликт между Галицким и Московским княжествами, превратившийся в двадцатипятилетнюю династическую войну. Перетянув этого деятеля на свою сторону именно сейчас, до поездки в Орду за ярлыком, князь Юрий мог устранить главный фактор, помешавший ему утвердиться на великокняжеском престоле.

– Боярин Иван дщерь сею остатню за Ваську, сыновца маво, хоче замуж выдати, – проговорил князь задумчиво. – Но глаголы теи детельны. Князь Тверской Борис Александрович дщерь брата покойна Юрия княжну Анастасию сватал ми единою. Аще сие сладится, с боярином теим Всеволожем такожде породнимся, бо унучка она его чрез дщерь Анну, жену Юрия.

Ого! А вот эта многоходовочка достойна продолжительных аплодисментов. Если отец предпримет такой красивый обходной манёвр, то московский временщик поневоле окажется нашим родственником. По здешним традициям ему придётся снизить накал враждебности к Юрию Звенигородскому.

– Одобряю всецело такое решение, отец. И князь Тверской в союзниках будет полезен. Невесту только нужно сюда привезти, чтобы посмотреть, оценить. Вдруг она жабой окажется, в бородавках. Сам ведь понимаешь, женщина в постели должна приносить не только пользу в хозяйстве, но и удовольствие, – наставительно произнёс и нарвался на внимательный взгляд отца.

– Ой, Митка! Давненько я тя не бивал пояском, шалопута.

– Устами младенцев глаголет истина. В Писании так сказано. А во-вторых, если вздумаешь пороть владетельного князя, то придётся тебе потом войну объявлять, – выпалил я скороговоркой.

– Ах, ты, клоп вонливы. Отичу родну бранью грозишь? Я те кажу брань! – шутливо заорал князь, вскочил и принялся гоняться за мной вокруг стола. Предпочёл ему не даваться. Кто знает, нахлещет мне на самом деле по нежным местам своими ручищами от полноты душевной. Нравы в этом времени просты сверх меры. Бедная котейка перепугалась и затявкала. Разорался сам в ответ:

– Это нечестно. У меня позиция выигрышная была, а ты её порушил. Бокалы из богемского стекла сейчас разобьёшь. Жалко же.

Запыхавшись, хитрющий князь сел, погрозил пальцем.

– Вот обженю тя на Степаниде, дщери боярина Акиндина Тешилова. Буде знать, яко брань отичу извествовати.

Девица эта в летах была притчей во языцех у дворовых острословов. Худа, костлява и высока непомерно. Женихи обегали её за версту, несмотря на обещанной папашей обильное приданное.

Разбитую партию на доске восстанавливать не стали. Начали новую.

– Тысяцкий мой Борис Васильевич глаголил, иже княжна Тверска ликом лепа паче. Кожа мраморна, власы белы, уста червлёны, очи блищат[666] яхонтами, – зачем-то описал свою потенциальную невесту отец.

– Себе красавицу неописанную отхватываешь, а мне подсовываешь кота в мешке, – шутливо высказался.

– Аще тако, ими се тверску красу, а я се боровску котею иму, – покладисто хмыкнул князь.

Какого лешего я язык свой болтливый опять вытащил наружу? История умалчивает, что далее случилось с этой Анастасией. Теперь мне, мелкому идиоту, уже никак не отвертеться от супружеских уз.

– Загадывать заранее не стоит. Мне ещё на войну надо сходить. Вдруг я там сгину героически, стрелой пронзённый. Жениться на княжнах не придётся, – задумчиво двинул вперёд фигуру князя.

– Глаголити сие сыну княжеску зазорно. Рюриковому семие требно быти вяще дубле ова простеца и не хоронитися от стразей. Зреть лихостям в очи требно с веселием, – внушительно заявил князь.

– Ладно, буду умирать весело, – вздохнул горестно.

– Боярин Семён Фёдорович досады порече ми, – снова отвлёк меня от позиции батя. – Дьяк Варфоломей людей его и ближников емле. На мужей вятши руцы вздымае без государева изволения. В узилище старея быва уморил. Мню, потщатился[667] я нарядити Варфоломея стареем доводны.

Ага, вот и тёпленькая пошла! Бросился на защиту итальянца:

– Как же без государевого изволения? Не ты ли сам велел ему найти убийц дьяка Алимпия? Дьяк Варфоломей не такой, как Единец. Неповинных сажать в темницу не будет. Улика у него есть против боярина Корцова. На месте преступления была найдена бусинка посеребрённая, оброненная убийцей. У боярина Протаса такие же должна быть на кафтане. Если он неповинен, то пусть явится и сам докажет свою непричастность к убийству Алимпия и к поджогу его усадьбы. Если бы не расследование Варфоломея, то мы не узнали об одной из причин убийства дьяка. Люди московские искали утерянный экземпляр завещания государя Василия II Дмитриевича, составленный в твою пользу. А документ, возможно, всё это время хранился у его помощника Алимпия. Всех дьяк сумел обмануть, но Всеволож его переиграл.

– Митрополит Фотей паки един свиток духовны брата маво таит, – вставил фразу государь.

– Ты обвиняешь Варфоломея в плохой работе? – продолжил я гневную речь, – А он ведь работает всего лишь пару дней при повальном саботаже его подчинённых. Дай ему срок, и он добьётся должного порядка в своём ведомстве, разваленного Единцом. Сможет заново восстановить прежнюю шпионскую сеть. Возможно, Кирияка убили его же подельники. Если бы он начал говорить, то многим из твоего окружения пришлось бы переселяться в узилище. Он развёл банды шишей на дорогах твоего княжества и вымогал у купцов мзду за охрану. А боярин Морозов ему в этом пособничал. Ты слушаешь только Семёна Фёдоровича и закрываешь глаза на многие его преступления. Намеренно или по недомыслию он вредил твоему государству, тебе лично…

В общем, я прошёлся ковровой бомбардировкой по Морозову. На батю страшно было смотреть, как он побагровел.

– Ми решати, кой есть требен, а кой досаден! – возмущённо рыкнул он, долбанув кулаком по столику.

Опять все башни на доске разлетелись. Ну, я хотя бы попытался помочь родителю.

– Без боярина Семёна мнозе державны ряды встанут, – уже потише объяснился князь.

– Разве только он один умеет головой работать? Попробуй какого-нибудь другого боярина на его должности. Сам убедишься, что многие люди достойны твоего доверия, но ты их не слушаешь. Некоторые даже воровать не станут.

– Зело ближен я к Семёну, – горестно покачал головой правитель.

«Не к боярину ты близок, а к боярышне. Видно, сильно боярская дочка запала в сердце стареющего верзилы. Как же он собирается жениться на тверской княжне?»

– Ты – правитель большой державы. На тебя народ смотрит, а ты… совладать с собой не можешь. А пороховое дело… – продолжил распаляться я. – Поручил ты Морозову наладить его. А он что? Взял, да и спихнул на Варфоломея, как что-то ненужное. Знания по зёрнышку нужно собирать, хранить и приумножать. Людей знающих ценить. А у тебя люди сплошь неграмотны и по церквам лбами о пол долбятся. Богородица с Николаем Угодником за вас будут емчугу добывать и пушки лить. Ещё нужно думать о повышении урожая и улучшения качества тканей, прочие товары создавать. Нам самим нужно производить, кроме пороха, и бумагу, и стекло, и орудия труда, и предметы роскоши.

– Матушка тея егда серчала, такожде очьми блищала, – вдруг расчувствовался отец. – Очи ея теи суть.

Я ему тут о делах великого масштаба загибаю, а он об очах моих размышляет. Чтобы сохранить баланс паучьих сил в отцовской банке, позволил себе пройтись таким же негативом по противоборствующей Морозову стороне – Жеховскому:

– Если бы у тебя по-прежнему работал боярин Плесня, то ты бы давно знал про то, что вятичи изгнали сынка князя Бориса и почему. Берёзу с семьёй видели в Кашине. Оттуда он выехал почему-то не в Галич, а в Новгород. А ты продолжай прислушиваться к Морозову и его приспешникам, авось так скоро и вовсе останешься без Вятского края. Господа новгородская его подберёт, раз он тебе без надобности.

Князь заново раскраснелся. Как раз в апартаментах появился Саид, и я с ним ушёл на косметические процедуры в гардеробную. Когда вернулся, батя велел мне топать к тронному залу в обход по многочисленным комнатам с переходами.

20

У бояр, ожидавших начала заседания думы, наверное, семь потов сошло. На лавке с моей стороны теперь сидело сразу двое Жеховских, отец и средний сын, поприветствовавшие меня с достоинством дрессированных медведей. Как только я занял своё место, величественно выплыл князь Звенигородский и Галицкий, разодетый по полной программе в лазоревую ферязь, пояс и коронную шапку, и церемонно прошёл к тронному креслу. Старец Паисий приступил к исполнению предначальной службы. По окончанию её поднялся боярин Морозов и сообщил князю, что бояре собрались и всё готово к началу заседания. Дьяки торжественно оповестили о приглашении в зал посла от эмира Булгарского Алибея.

К трону подступил преисполненный достоинства старик, тот, что мне встретился по дороге в монастырь. Поклонился и с сильным акцентом произнёс по-русски пожелание здоровья и долгих лет жизни всеславному и наимудрейшему государю Галицкому Юрию, его доблестным сыновьям и всехвальным близким. Неожиданно для всех присутствующих он отдельно восславил наидостойнейшего сына князя – Димитрия, защитника слабых и униженных, слава о великих подвигах которого достойна запечатления в сказаниях поэтов. На меня все воззрились, не исключая государя. С трудом сохранил покер-фейс, пытаясь не заржать.

Закончив приветственную часть, посол вытащил из поясной сумки свиток в кожаном футляре, опоясанном шёлковой лентой с висячей красной печатью, и протянул в сторону князя. Подошёл боярин Чешок, забрал послание из рук булгарина, церемонно разломал печать и отдал развёрнутый документ думному дьяку. Князь Юрий в это время протокольно спрашивал у посла о здоровье славного князя Булгарского Либея, его жён и детей.

Дождавшись разрешения, дьяк громогласно стал зачитывать текст послания. В нём эмир Великой Булгарии Алибей жаловался на злодейства вятских ушкуйников, пограбивших и разоривших прикамские городки. Он требовал от великого князя Юрия угомонить своих вассалов. Кроме того, эмир требовал от правителя Галича выплатить виру великую в десять тысяч рублей или же отдать в рабство две тысячи молодых и здоровых людей обоего пола согласно стоимости и ещё выдать для казни начальствующих лиц и зачинщиков вятских. Для исполнения этих требований эмир Алибей дал нам срок в три луны. Если же князь Юрий откажется их выполнять, то блистательный покровитель Великой Булгарии, султан и великий хан Махмуд-ходжа с силой бесчисленной из Закаменья вновь придёт на галицкую землю, предавая разорению города и веси, а вятская земля на веки вечные станет тихим улусом Великой Булгарии.

Посол выслушивал документ с горестным видом, вздыхая, будто внутренне сожалея о словах своего господина. Лицо князя Юрия медленно багровело.

– Мужи мнози вятши нудма сдержаша эмира от брани борза с тею, – попытался сгладить неприятное впечатление от ультиматума посол, – Рекоша ему, иже ты, государь, полюбие с Великой Булгарией стави наипаче вся, иже сам покарае злокоманов.

– Благодарю тя, друже наш, мурза Юсуф. Ведаю, мнозе тей содеяно ради полюбия наших держав, – сказал послу помрачневший князь, – Боярин Данила, вели передати нашему досточтимому гостю поминки.

Данилины клерки внесли в зал и положили перед троном шкурки соболей, бобров и лисиц. Поставили и раскрыли кованый сундучок, наполненный доверху серебряными монетами. Всё это было унесено вслед за послом по окончании дипломатической церемонии. На взгляд с моей колокольни, подарки лучше бы послу тишком сунуть. Зачем же так прилюдно унижаться?

Отец с досадой ударил по подлокотнику огромной ладонью.

– Не ожидал сяко нерадения от вятичей. Мнил, иже спина моя надёжно прикрыта в грядущей распре с московлянами. Уповал на пособление от булгар и черемис. Несть в моей казне серебра на виру требну. Ажно чрез урочну пору ратовати понуждены будем с Либеем.

– Киличеев нать в Казань слати. Замирятися чрез мурз и ближников с князем Булгарским. Негли московляне свару чинят. Я сам готов ехати овамо[668], – предложил боярин Чешок.

Прав наш дипломат. Волжская Булгария представляла собой конгломерат из множества княжеств, находящихся между собой в непрерывной вражде и лишь формально зависимых от правителя Казани. Часть из них в вопросах западной политики ориентировалась на Москву и примерно такая же часть поддерживала галицкого князя. Плюс придворная клика вокруг эмира, тоже разделённая примерно пополам. Если бы не ордынские ханы, назначавшие в зависимую Булгарию своих родственников султанами, эта страна давно бы разлетелась на мелкие кусочки. Понятно желание Алибея повысить свою значимость, проведя победоносную войну и увеличив свой домен. Хочет быть похожим на своего московского коллегу и напялить на себя лавры объединителя нации.

– Аще Либей помыслил Вятку пояти, от сея хотения не отступится. – словно подслушав мои мысли, горестно проговорил князь.

Загалдели бояре, кто призывал готовиться к войне, а кто рекомендовал откупаться. Выступил старец Паисий и предложил во избежание грядущих бед, совершить крестный ход в честь Рождества Богородицы и закладки нового храма на месте явления ангела в моём зловредном обличии. Договорились провести крёстный ход вокруг всего города. Я вылез и предложил заложить храм не на берегу озера, а на въезде в город. Ангел де своим явлением освятил не какой-то голимый кусок территории, а весь город Галич. А что, если сделать из въездной башни храм. Будет красиво и удобно. Есть же прекрасный образец храма-башни Острая Брама в Вильнюсе, ещё не построенный, кстати. Лишнее каменное сооружение только на пользу пойдёт городу. И красивое место от прожорливых попов будет спасено. Судя по загоревшимся глазам отца, моё предложение ему понравилось. Боярам было предложено обдумать эту идею.

Жеховские отчитались о подготовке к походу на мятежную Чухлому. Крепкотелый, удивительно похожий на отца, сын боярский Семён Осина сильно волновался, выступая перед боярской думой и самим государём. На вид ему было около двадцати пяти лет. Итак, подготовлена дружина всего-то из шести десятков воинов. Я возмущённо перебил выступление Осины, заявив капризным тоном, что раз была обещана сотня ратников, то и нужно не меньше. Если понадобится осаждать крепость, то таким малым числом не справиться с задачей.

– Воевода наш зван бысть в кремель для изволения детелей ратны, но года не нашед, – отозвался тысяцкий саркастически. – У унотого княжича мнозе овых детелей вящих.

– Мешкати не след, – поставил точку князь. – Прошед праздника повелеваю рать собрану вести в поход. Недостачу мужей войных в поместьях окрестны возместити мочно государевым словом. Небось послужильцами помещики не обеднеют.

Следующим получил слово дьяк Варфоломей. Сразу было видно по-европейски воспитанного человека. Говорил он обстоятельно. С торжеством в голосе дьяк сообщил о продвижении в деле убийства дьяка Алимпия. Назвал главным подозреваемым боярина Корцова и обратился к государю с соизволением его схватить. Среди бояр поднялся негодующий шум. Сторонники Морозова попытались оспорить сказанное новоиспеченным главой тайной палаты. Варфоломей нисколько не смутился и предъявил свидетельство обвинения – найденную мной на месте преступления серебристую пуговицу. Свидетельствовало в пользу этой версии также и то, что боярин Протас совершил побег.

– Не стёк боярин сей. У мя он в хоромах сидит, – крикнул боярин Морозов. – Кликните его семо, прииде абие.

В ожидании подозреваемого дьяк Варфоломей доложил о пойманных по княжеству разбойничьих ватагах и намеревался уже сесть, когда князь Юрий потребовал сведений о вятских событиях. Итальянец повторил то, что государь и так знал от меня. Его слова взбесили князя Жеховского. Он вскочил и заорал басом:

– Лжа сие есть! Блядит дьяк Варфоломей.

К нему присоединились сторонники. Гвалт зычно прекратил государь, велев тысяцкому сесть на место и замолкнуть. Весь красный до кирпичного оттенка князь Борис подчинился, но вскоре снова вскочил и принялся обвинять дьяка Коломнина в попустительстве московлянам, бесчинствующим в приграничных станах Ликурга и Шачебол.

Как известно, последний сын Дмитрия Донского Константин не получил удела. По просьбе его матери, княгини Евдокии, князь Юрий Дмитриевич, тогда Звенигородский, добросовестно передал ему эти две волости. Позднее Контантин поменялся этими землями на другие с братом Петром, князем Дмитровским. Когда Пётр внезапно скончался бездетным два года назад, эти уделы без согласования с родственниками конфисковало в свою пользу правительство московского князя. Вызванный таким шагом конфликт с князем Юрием завершился неурегулированным размежеванием и перешёл в стадию мелких пограничных стычек, поджога стогов, кровавых соплей и прочих метаний дохлыми крысами. Не проходило ни одного года, чтобы при сборе урожая не вспыхивал очередной конфликт.

На защиту своего приятеля тут же поднялся боярин Чешок. Он заявил, что пограничный конфликт в скором времени будет урегулирован дипломатическими средствами. Но, раз запахло кровью и прочими экскрементами, то князя-викинга подобными аргументами было не унять. Его предложения не сквозили оригинальностью. Кроме наказания Чухломы требовалось по его плану пройти огнём и мечом и по этим двум спорным волостям. Положительно этому вельможе неймётся затеять войнушку с Москвой при неясных перспективах. Был такой древнеримский сенатор Катон Старший, который на каждом заседании повторял:

– Карфаген должен быть разрушен.

Вот и князь Жеховской бухтел как попугай-паралитик при каждом удобном случае:

– С Москвой надо воевать!

Ещё принялся стращать высокое собрание коварными замыслами временного московского правителя Ивана Всеволожа, среди которых значился в самое ближайшее время запрет на провоз купцами хлеба в Галич через земли Московского княжества. Откуда тысяцкий брал такие сведения? Вообще-то это компетенция дьяка Варфоломея.

– За всеми лихами Москва стоит. Почнём не мешкая, княжата и Новуград нам пособят. Овы примешатеся[669], яко токмо мы Москву заятим. Справимся до просинца[670], прещатеся Либей с нами братися, – распалился князь Борис.

Какой-то резон в словах воинственного тысяцкого всё же имелся. Если блицкригом соорудить хотя бы простенькую, пусть даже кратковременную победу над Москвой, удастся вовлечь на свою сторону некоторых колеблющихся княжат. В коалиции будет легче отбиваться от Алибея. И Данила прав, предположивший, что воинственность эмира Булгарского куплена на московские деньги. С любой точки зрения, план авантюрный с многими «если». Князь Витовт ведь может не упустить случая поиграть мускулами. Месячишко надо выждать, до ожидаемой смерти могущественного старика.

– Млад князь Московски с соправцами днесь в Литве находится. Дед его князь Витовт пособит ему противу нас, ово несть? – подтвердил мои мысли боярин Данила. – С Москвою ратовати понуждены будем да со вся Литвою.

– Даст Бог, справимся. Не раз мы биваша литвинов, – проговорил тысяцкий хвастливо.

– Сколько русичей поляжет! – возмутился уже я.

– Воям суждено погибати во славу государеву. Бабы овых родят, – проговорил князь Борис, не ожидавший, что ему придётся обороняться и от моих наскоков.

– Если с Литвой начнём воевать, то до весны не управимся. Значит, Алибею придётся платить отступное. А он требует отдать ему все вятские земли и головы их правителей, среди которых ваш сын Дмитрий.

– Вятичи сами за ся постоят. Биваша они басурман не раз и в грядущем одолеют супостата. Либею главу сею спасати нать, – раздражённо возвысил свой голос князь Борис.

– Алибей с султаном Махмуд-ходжой совместно желает напасть. У Вятки не хватит сил им противостоять, – выдал новый аргумент. – Не до Москвы нам тогда будет.

Тысяцкий промедлил с ответом. Государь, наблюдавший за нашей перепалкой с живейшим интересом, пришёл ему на помощь:

– Почто бояре думны думы сеи не рекоша?

Заговорили все сразу оживлённо, перебивая друг друга. Большая часть бояр прекрасно понимали, что войну на два фронта Галичу не осилить, и высказывались за мирное разрешение конфликтов. Предлагали попытаться уговорить булгарского правителя смягчить свои требования. Один из думских даже посоветовал продать большую часть соляных варниц в Солигаличе, чтобы только откупиться от магометанина. Шапкозакидательские настроения сторонников Жеховского настораживали. Они уверяли, что если не вырвать корень проблем – плетущие коварные замыслы окружение малолетнего московского князя – не решатся иные сложности, в том числе булгарские.

Напоминали про недород. Если не решить проблему с завозом хлеба, то весной с высокой степенью неизбежности в Галицком княжестве случится голод. Морозовские сторонники отбивались вяло, обиженные на Варфоломея из-за боярина Протаса. Небольшая группка бояр, разделяющих мнение боярина Чешка, пыталась противостоять авантюрным замыслам сторонников войны, предлагая дождаться приезда из Литвы митрополита Фотия. События в Вятке усилиями викинга заболтались, отступили на дальний план.

Спор между боярами перерос в словесную рубку, яростную ругань. Кое-где начали хвататься друг у друга за бороды. По неписаным правилам этого времени такие действия считались тягчайшим оскорблением. Потом в княжьих кулуарах слуги будут оттирать полы от крови из разбитых носов. Князю даже прошлось прикрикнуть на разбушевавшихся бояр. Не думаю, что государь чего-то полезное вынес с этого балагана, но лично я неплохо развлёкся. Жаль, что у меня пока ещё не отросла борода и никто за неё не схватился. Забавно, бывшая ранее самой популярной на обсуждениях в думе тема «Чё там у литвинов», теперь же ни разу не возникла.

Ага, помяни беса… По просьбе государя боярин Чешок рассказал о происходящих сейчас событиях в Литве. Завтра для Руси должен состояться судьбоносный момент, который моими нечаянными стараниями осознал галицкий правитель и прочие понятливые деятели. Северо-восточная Русь получит возможность освободиться от владычества Золотой Орды, став при этом частью иного государства. Это как избавиться от головной боли при помощи гильотины. Исторически Русь проскочила эту развилку, сохранив государственность, свой язык, традиции. Но вдруг именно сейчас по-другому случится. Витовт получит корону и укрепит свою власть. Вассалы принесут клятву верности не только самому монарху, но и его державе.

Если подумать, договоры о вассальной зависимости подписали с Литвой не все княжества. Я ведь не энциклопедист какой-то, чтобы помнить каждую деталь. Братья князя Юрия, владельцы сильных княжеств – Углицкого и Можайского – стопроцентно ничего не подписывали и вполне могут потом возмутиться действиями своего московского племянника-сюзерена. Князья ростовские, как и ярославские, так называемые княжата, давно находились в такой крепкой зависимости от Москвы, что помыслить трудно о каких-либо их самостоятельных действиях. Но вдруг и среди них патриотические настроения проклюнутся. Ничего пока нельзя сбрасывать со счётов. Хотя с большей вероятностью Галицко-Звенигородское княжество могло остаться одним-одинёшеньким огрызком от всей Руси. Представляю себя сейчас на месте бати. Уж лучше бы он вообще ничего не знал.

Привели наконец-то боярина Корцова. Он подбежал к ступеням трона, исполнил земной поклон и принялся голосить о напраслинах, возводимых на него, родовитого боярина, безродным чужестранцем.

– Тея бусова еси? – рыкнул на него государь, прерывая слёзные излияния.

Боярин Протас как раз находился в модном кафтане с пуговицами в виде посеребрённых сфер. Дьяк Варфоломей с поклоном поднёс правителю улику. Князь поднялся и сошёл с тронного возвышения, сличая шарик в своей руке и бусинки на кафтане. Дьяк первым признал, что улика не соответствует оригиналу и боярин невиновен. Государь смерил главу тайной палаты тяжёлым взглядом и вернулся на своё место. Дума вынесла постановление дьяку Варфоломею выплатить виру боярину Протасу за обиду великую. Какую именно – по суду княжескому будет решено.

Появился дьяк из ведомства Чешка с озабоченным лицом, быстро подошёл к своему начальнику и что-то тихо ему сказал. Боярин Данила почему-то ошарашенно взглянул на меня и подскочил к государю, сунувшись к его ушам. Батя мой просиял и перекрестился, затем тоже взглянул в мою сторону. Я малость запереживал. Чего они там по мою душу затевают?

По знаку правителя думный дьяк зачитал указ о наделении меня уделом и мою крестоцеловальную клятву. Поднялся со своего места Паисий. Я встал перед ним на колени и поцеловал медный крест в его руках. Князь Юрий торжественно подписал пергамент гусиным пером на поднесенной дьяком дощечке, а я не менее торжественно подписал вассальную грамоту. Наши подписи заверили бояре Чешок и Турок. Вот я и князь, хоть и удельный. Буду карать и миловать, сколько моему величеству заблагорассудится. Мои руки держали бумаги с указом о даровании мне земель по рекам Унже и Меже, с их описанием и с перечнем принадлежащих мне вассалов. Из бояр был только один, остальные – дети боярские, числом восемь.

По обряду крестного целования, а по сути вассальной присяги, я признал себя «молодшим» по отношению к галицкому князю с формулировкой «чадо» и обязался выплачивать ежегодный выход со своих уделов, по первому зову приводить свое воинство и становиться рядом с сюзереном против его врагов. Приятным дополнительным бонусом оказалось обретение собственной усадьбы в городе, бывшей ранее за умершим боярином Кикиным. На этом наградительный запал у князя не исчерпался. Боярские регалии, усадьбы и земли в собственность получил сын боярский Семён Осина.

На клепсидре стрелки показывали, что мероприятие слишком затянулось и захватило не то что вечернюю трапезу, но даже часть последующего сна. За окнами давно уже разлилась чернилами ночь. Заседание думы завершилось объявлением о завтрашней пирушке, которую отец даст от имени нового князя. Присутствующие вятшие особы принялись поздравлять меня и других награждённых, обнимая и целуя троекратно в щёки. Отец окликнул меня и повелел пойти за ним. Как оказалось, вечерять[671] наедине.

– Яко ся чуешь, княже нов? – улыбнулся отец, когда мы с ним расположились за столом, – Исполнил я сей обет[672] дати исполу[673] сея княжества?

Ужин состоял из каш и озёрных рыб, приправляемые кувшинчиками любимых батей сортов вин.

– Справлялся я у людей сведущих. Земли, что мне в удел выделены, скудны и населены плохо, и маломальского города там нет. Трудновато мне станет с них выход тебе оплачивать, – захотелось мне немного повыёживаться. – Как боярин обыденный себя буду чувствовать, а не князем.

– Мнози князи русски без градов сеи уделы держа. Вон, князь Сицкий, да Судской, да Бохтюжский, да Новленский, да Курбский, и Заозерский тож – всяк без градов житиют и не забедуют. Стольны места их в весях стоят, – озадаченно высказался князь. – Земли окрест Галича единако[674] многоплодны. Аще смерд главой и руцеми креп, то и гобина на сякой земле изницае.

– Город бы мне какой-нибудь с ремёслами, ещё с урожаями там неблагополучно, – продолжил я наглеть.

Городов у отца осталось всего наперечёт: Чухлома да Солигалич, не считая столичного Звенигорода. Богатый Солигалич, производящий стратегический товар – соль, никто в здравом уме мне не отдаст. А Чухлома в сфере интересов боярина Морозова.

– Будет у тя град, да не един, – взволнованно произнёс батя. – Истинно пророчество тея по короне витовтовой. Не прилеща ея киличеи Сигизмундовы.

Так вот о чём они шептались с Чешком на думе.

– Отец, не стремись к войне. Израду князей можно использовать против них в глазах русичей. Вряд ли народ одобрит уход русских земель под латинян. С братьями своими возобнови отношения. Пообещай брату Андрею великое княжение Владимирское после себя, как и положено по старшинству. Без войны своих целей достигнешь, – попытался реализовать свой внезапно раздувшийся авторитет.

– У мя сил довле, дабы Ваське хребет преломити, – хвастливо заявил князь.

Надо признать, что определёнными козырями мой отец всё же располагал. Помимо ушкуйников-головорезов, подчинённых вяцкому князю, а также овчинных сил вассального черемисского кугуза Кильдебека, пособить бы могли дружественные булгарские мурзы. Многие из них ненавидели московских правителей. Определённую поддержку могли бы оказать крупные города, такие как Вологда, Великий Устюг, Кострома, Нижний Новгород, недовольные потерей многих своих прав и свобод. Могут оказать содействие живущие за счёт войн вольные степняки-казаки. Но лучше избежать их приглашения. Очень уж они любят издеваться над простыми русичами.

Отец поведал о характерах и возможных намерениях князей, могущих оказаться участниками в грядущем противостоянии с Москвой. Знал, какой князь и куда дышит, и не воспринимал в романтическом свете многих своих возможных союзников. Иногда подбирать объедки с московского стола кому-то окажется гораздо выгодней, чем следовать законам чести и достоинства.

Я не понимал, зачем батя обо всём этом рассказывает. Моё мнение он уже прекрасно слышал, и не раз. А с учётом булгарского фактора задирать москвичей и тем более поддаваться на их провокации не стоило бы. Может быть, он хотел, чтобы я выдал какое-нибудь чудесное нестандартное решение. Приятно ощущать такое к себе отношение. Собрался было раскрыть рот и выдать кое-чего из исторических сведений, которые могли бы обрадовать галицкого правителя, но тормознулся одной захватывающей идеей. Неплохо бы воспользоваться сложившейся ситуацией и отжать для себя вятское княжение. Всё дело в том, что недавно в далёких сибирских лесах произошла битва между сибирским ханом Махмуд-ходжой и юным ханом кочевых узбеков Абулхаиром. Покровитель и султан Булгарии проиграл битву и, вполне возможно, жизнь. В Казани должно быть ещё не узнали о таком исходе. Расстояние ведь немалые. Короче, некому будет помогать эмиру Алибею наказать князя Юрия.

Отец ведь всё равно будет снимать проштрафившегося вассала. Земли вятские там освоенные, плодородные, и климат более благоприятный. Даже пшеница там порой вызревает. Города стоят с людьми мастеровыми да торговыми, на верфях суда строятся. Княжеская власть там, конечно же, ограничена выборными на вече лицами, как в Новгороде, но даже оставшихся полномочий будет достаточно для безбедного существования. А если голову приложить, то можно какое-либо дельце с вятскими толстосумами раскрутить. Это с унжескими землями надо будет голову ломать, чтобы хоть как-то их освоить и что-то путное оттуда выручить. К тому же степень зависимости вассала часто бывает обратно пропорциональной расстоянию от владений сюзерена. Старшие сыновья князя Юрия это чётко доказали.

– Отец мой дорогой! – постарался придать голосу внушительность. – Позволь разумливому сыну тебе помочь. Я разрулю ситуацию и сделаю так, что эмир Булгарский к сроку сам тебе в дружбе начнёт клясться. Надо только, чтобы ты меня назначил князем Вяцким. Ты же всё равно сгонишь с места нерадивого вассала. Ещё мне понадобится умелый рядец, разбирающийся в дипломатии, и вся та рать, что на Чухлому собралась.

Князь нисколько не удивился моему предложению:

– Сказывай, сыне мой тей толк.

– Не всё благоприятно между эмиром Алибеем и султаном Махмуд-ходжой. Я просто знаю, за какие ниточки подёргать, чтобы расстроить намерения эмира, – сочинил на ходу отмазку.

– Добре, аще порядишь сию тугу, удел Вяцкий те в отчину вечну порекох, – постановил повеселевший князь. – И воев после Чухломы такожде ими дельма вящих теих ряды.

Про унжеские земли ничего не сказал. Ладно, пусть останутся довеском к моему вяцкому княжению. Чуть не позабыл про Кошака.

– Отец, от дьяка Алимпия остались холопы. Один из них, прозванием Селиван, мне чем-то понравился. Если можешь, подари его мне.

– Добре, сын, за пособы велия и советы хитренны дарую те тею полюбу, – согласился государь.

В моих покоях переминались и виновато улыбались гудцы в порванных одежонках и с синяками на мордахах, похожие на тощих ощипанных петушков. Ещё более были потрёпаны Ждан с Устином.

– Кто это так вас оприходовал? – естественно, поинтересовался у ребят.

– Прешася с челядинцами путны и умирились таже, – бодро соврал Мирон.

– Если кто вас станет обижать, сразу же мне говорите. Спуску дворцовым колобродам давать никак нельзя. Понятно? – сделал вид, что поверил им. Те покивали тыковками.

– Вас покормили?

– Благодарствуй, княжич. Поснидали мы, – благодарно заулыбались парни.

– Вот и славно. Идите, отдыхайте.

Гудцы остались на месте.

– А мы иже деяти у тя несмо казаны паки! – испуганно воскликнул Тренька.

– Мы с Устином вемы, яко заботити княжича, – тут же встрял Ждан.

– Сяки тяжания[675] вемы. Полы мыти, ество[676] сладити. Всё, что похочешь, содеем. Токмо изрекл, – зачастил, испугавшись, что я не правильно пойму его брата, Мироша.

– Дьяка Агафона призову. Он вам расскажет о дворцовых порядках. Сами тоже инициативу проявляйте. С другими холопами общайтесь, узнавайте.

– Иже нать правляти? – поинтересовался Треня.

Опять не то слово загнул не в ту степь.

– Слово такое, учёное из книг. Означает, что не надо бояться свой разум применять.

Парни с уважением посмотрели на меня. Однако пора было укладываться на боковую и заодно устроить маленькую пакость. Новичков отправил на ночёвку в общую холопскую, что внизу, в клети, велев им утром ко мне прийти. Дождавшись, когда гудцы уйдут, предупредил Ждана и Устина, что самой глубокой ночной порой приду к ним кровь высасывать. Захотелось де совой полетать-поухать.

Ночью долго не удавалось уснуть, обдумывая состоявшийся откровенный разговор с отцом. Москвичи при любом раскладе не оставят нас в покое. Потравят, как крыс амбарных. Историки пока не могут объяснить серию внезапных смертей близких родственников Василия III Тёмного. Князь Дмитровский Пётр, четвёртый сын Дмитрия Донского, уже скончался два года назад. Также неожиданно покинет бренный мир через два года Андрей Можайский, третий сын Донского. Ещё через два года настанет черёд Константину Углицкому, последнему сыну Донского, вместе с моим отцом, князем Юрием. Это если сохранится историческая канва событий. Моему телесному носителю – Дмитрию Красному – тоже предстоит умереть внезапно и странно, совсем ещё молодым человеком. Загадочна и сама смерть бывшего государя Московского Василия II, отца нынешнего великого князя. Неожиданно покинет бренный мир митрополит Фотий в следующем году. Лишь только кончина Дмитрия Шемяки не вызвала никаких сомнений. Описана в исторических документах. Отравлен он был в Новгороде агентами Василия Тёмного.

Кто в его окружении занимался этим неблаговидным промыслом? Может быть, сама старая княгиня Софья Витовтовна грешила так, избавляя своё любимое чадо от будущих опасностей. Все дяди, кроме князя Юрия, выказывали абсолютную лояльность московскому дому. Однако это их не спасло от смерти. Они были виновны самим фактом своего происхождения. Увы, разборки среди родственников нередки в истории разных стран. Слишком лакома власть. Выходит, чтобы выжить в этом времени, не получится затаиться невинной мышкой. Лучше трепыхаться и не давать себя в обиду. Уж если суждено погибнуть, так лучше в бою, глядя врагу в лицо…

21

Проснулся оттого, что кто-то осторожно тряс меня за плечо.

– Вставай, господине. Требно на заутреню грясти, – донеслось незнакомым голосом.

– Кому это требно? Кто это мне приказы вздумал отдавать? – спросонья пробухтел я.

Открыв глаза, обнаружил подле себя мужика средних лет в холопьей одежде и дьяка дворцового. За открытыми окнами – предрассветная темень. Голова была тяжёлой, не то от похмелья, не то от недосыпа, и отказывалась категорически отрываться от подушки. Во рту словно бы кто-то напаскудил от души.

– Квасу мне подайте, горло промочить, – мявкнул я, оттягивая момент выволакивания тела из постельки.

Корчажок был оперативно доставлен. Смочил нутро как следует и вдруг опомнился:

– А куда мои охламоны делись?

– Дык дьяк путны позвал их на тяжания.

М-да, проспал исполнение задуманного злодейства. Вскочил и потянулся за шмотками. Вспомнилось, что сегодня праздник великий, и заутреня, должно быть, в Паисиевом монастыре состоится. Атласное узорочье придётся отложить. Послал холопа за простолюдной шмотью. Оделся сам, невзирая на потуги мужика поучаствовать в процедуре натягивания на меня шмоток. Знакомить кого-то нового со своими телесными недостатками сильно не хотелось.

Гудцов нашёл случайно на кухне среди множества работающих здесь дворцовых холопов. Пиршество в честь меня предполагалось грандиозным, поэтому и согнали на работы всех, кого только можно, подняв до света. Бедолаги были по-прежнему в рваных одеждах и клевали носами на ходу.

– Почему вы здесь, а не в моих палатах? – ругнул слегка Мирона.

– Дьяк велел грясти на тяжание. Мы пошед, – ответил он.

– А чего это Треня морду заплаканную отворачивает?

– Дык нама покрестиша, – смущённо заулыбался Мирон, – яко сведаша, иже есмо новики.

– Что значит покрестиша? – не сразу врубился я.

– Посекоша нас зазорно. Дьяк хил бе, несть болезно, обаче студно зело нам, – раскрашенное синяками лицо парня залилось краской.

– Я этого дела просто так не оставлю, – озлился я. – Бросайте свои тряпки.

Ко мне подскочил небольшого росточка тщедушный мужичок с непременной узкой бородёнкой.

– Ты почто безрядно по кухне шастаешь? – грозно завопил он. – Плетей захотел.

Боже, неужели так трудно этим дуракам меня запомнить в лицо.

– Ты за кого меня принял, попугай ты потный? – проговорил и с силой отправил кулак в область солнечного сплетенья.

Дьяк с хеканьем согнулся.

Холопы отвлеклись от работ и с удовольствием стали наблюдать за экзекуцией своего начальника.

– Ты холопов моих посёк, ящер смердящий? – продолжил я аттракцион.

Поднял голову жертвы за бороду и врезал по сопатке. Глазёнки у дьяка пугливо забегали. Что-то он начал соображать.

– Тож дворецкий указал, – плаксиво произнёс дьяк.

– Моих холопов без моего позволения не трогать, иначе устрою так, что сам вновь холопом станешь, – поставил я последнюю точку ударом по зубам. – Пшёл вон, пёс шелудивый.

Взял какую-то тряпку и удовлетворённо оттёр руки от дьяцкой крови. Взглядом зацепился за Куфая и рядом стоящего Полутка, дарённых мне холопов.

– Все мои, кто здесь есть, бросаем работы и возвращаемся в свои каюты. А вы, поротая команда, собирайтесь. Со мной на службу поедете. Да одежонку свою рваную поменяйте наконец.

Княжий кортеж, должно быть, давно выехал со двора. Я опаздывал из-за разборок на кухне. Дьяк-распорядитель, занимающийся конюшенным хозяйством, огорчённо развёл руками в ответ на высказанное желание о возке. Как мне теперь до этого стоклятого монастыря добираться? Пришлось соглашаться на лошадей. Дворцовые холопы подвели мне вороного красавца-жеребца, который меня боялся ещё больше, чем я его. Тело вдруг само легко и сноровисто взобралось и уселось как надо. Само собой осозналось, как держать уздечку и как правильно управлять транспортным средством. От этих новых знаний нахлынула волна неописуемого облегчения. Мои подручные уже сидели на своих лошадках и ожидающе поглядывали на меня. Одежда на них осталась старая. Морозовские дьяки явно саботировали мои пожелания. Ну-ну, посмотрим. Подал знак гудцам следовать за собой и выехал за дворцовые ворота.

Оказалось, что ехать никуда не требовалось. Праздничная служба проводилась в городском храме Рождества Пресвятой Богородицы, что в паре шагов от дворца. Следовать простолюдному дресс-коду уже не было никакой необходимости, но переодеваться не хотелось. Я велел гудцам отвести лошадей обратно в конюшню. Ждать их не стал и пешком направился на службу. Отцу надо непременно попасться на глаза.

Молящихся в этот праздничный день в храме собралось очень много. С трудом протиснулся в храм, но подойти к вятшему сектору никак не получалось. Галичане недовольно зыркали, шикали, пихались локтями и награждали болезненными подзатыльниками. С мелкотой не было принято церемониться. Застрял в центре основного помещения среди потных тел, не в силах продвигаться дальше. Как я понял, только заканчивалась всенощная служба и должна начаться утренняя. Отец Паисий в сопровождении двух священников в голубых рясах вышел на амвон. После возгласия:

– Бог Господь, и явися нам, благословен грядый во имя Господне!

Запел снова жеребячьим голосом непонятные русскому уху кафизмы по-гречески. Неподалёку послышалось яростное пыхтение. Мои верные подручные Треня и Мирон продирались через толпу ко мне, терпеливо снося тычки от рассерженных горожан. Не догадались остаться в палатах. Добравшись до меня, разулыбались счастливо, раскрасневшиеся, потные, словно только что выигравшие соревнования по банному спорту.

Взошло солнце. Оно раскрасило через подсводные окна верхние стены храма. Нарастала духота и раздражение на бессмысленное времяпрепровождение. Я постарался отвлечься на мысли, навеянные вчерашним разговором с князем. Потом пришла идея потихоньку свалить вон с этого утомительного мероприятия. Ага, уйти теперь стало ещё сложней. Сзади наперло молящихся до состояния лёгкого одурения.

Внезапно заунывный вой священника прервал детский вскрик:

– Он зде, ангеле горни. Радуйтесь люди!

С клироса спасённая мною деваха Матрона направила свой указательный пальчик в мою сторону. Только теперь я обнаружил, что отражённые где-то вверху лучи теперь попадали точно в середину храмового пространства, где, собственно, я располагался. А, учитывая, что в освещённую зону попадали также рожи моих приятелей…

Внезапно стало как-то свободно вокруг. Людская масса расступилась и молчаливо уставилась на меня. Такие благоговейно тупые взгляды мне запомнились ещё с того памятного момента, когда пришлось спасать Матрону и вляпываться в святые. После первоначального шока люди принялись молиться на меня, вставать на колени, тянуться ко мне руками. Ломанулся прочь из храма и даже не запомнил, как оказался возле дворцовых ворот. Гудцы тенями держались со мной рядом. Вопросы не задавали, но в глазах их читалось то особенное торжество владеющих великой тайной. Дескать, мы давно знали, что княжич Дмитрий не какой-то там хухры-мухры.

– Я никакой не ангел, а обычных парень. Это чтобы вы знали, – уточнил на всякий случай, – у ангелов между ног ничего не должно болтаться.

– Христос, егда вочеловечшася, такожде приял срамоты телесны, – возразил мне Мирон.

Показал ему кулак, не желая длить физиологические споры, и попросил довести себя до палат. Участвовать в крестном ходе со своим засвеченным фейсом не представлялось возможным.

Во дворце оставалось какое-то количество дьяков и туча копошащихся в трудах холопов, готовящих грандиозный пир, все остальные были делегированы для участия в религиозных мероприятиях. Из бояр на хозяйстве оставили Чешка. Решил посетить новоприобретённого приятеля и скоротать с ним время.

Посольским палатам принадлежало отдельное строение в дворцовом комплексе. Послал быстроногого Трешу вызнать, там ли находится глава ведомства. Вскоре умнолицый боярин сам вышел встречать меня на крыльцо. Рвано-драных слуг решил оставить на дворе, чтобы не дискредитировали меня своим видом. Вслед за радушным хозяином вступил в его палаты.

Помещения за редким исключением были пусты. В кабинете главы ведомства расположился ещё один умнолицый министр, который из итальянцев. Снова наша славная троица неожиданно скучковалась.

На изящном лакированном столике стояли стеклянные фужеры, в которых плескалась рубиновая влага. Большая бутыль из тёмного стекла занимала центральное место, наряду с медной тарелью, доверху заполненной яблоками, виноградом и сухофруктами. Полный набор для приятного времяпровождения.

По знаку хозяина слуги принесли ещё один стул и приборы для меня. Приятели обсуждали возникшую на думе конфронтацию с морозовскими и жеховскими сторонниками. Дошли слухи, что боярин Семён с домочадцами уехал в свои поместья и обещал не появляться в Галиче до тех пор, пока со своей должности не будет сведён Варфоломей.

Дьяк старательно отводил от меня глаза. Видимо, сильно его задело фиаско на думе. Пообещал ему подарить какие-нибудь земли в своём уделе, когда сам более-менее там устроюсь. Итальянец повеселел.

Боярин Чешок вдруг захотел реванша в таврели. Деваться некуда – согласился. Раз хочет человек избавиться от лишних денег, не надо ему в этом благом деле препятствовать. Договорились на прежнюю ставку в три рубля. Принесли комплект игры. Право первого хода выиграл боярин.

– По теим глаголам свершилось, княже! – произнёс боярин со значительным выражением лица, свершив ход ратником. – Ляхи корону Витовта поятиша.

Весть прибыла голубиной почтой от одного из резидентов Чешка в Вильне. Ответно состроил свой фейс, ясно доносящий мысль, что по-иному быть не могло.

– Почто Витовт у ся тую корону не сотворит? – заинтересовался Варфоломей.

Не только галицкого министра беспокоила эта вызывающая странность в поведении могущественного монарха. Император Сигизмунд сам предлагал литовскому князю изготовить королевскую корону своими мастерами. С позиции своих прежних знаний и новых сведений, выявленных в этом времени, я смог сформулировать вполне судоходную версию возможных намерений Витовта.

А просто литовский монарх хочет оставить жирный след в истории, заодно укрепив свою ветвь наследования. Видит он после себя на троне дочь Софью или внука Василия. Для нынешних законов, традиций и порядков в Литве такое представить пока невозможно. Вот отец и решил акцией с коронами от главы Священной Римской империи переформатировать прежние устои, ликвидировать ставшие невыгодными правовые акты с Польшей и снизить значимость литовского боярства. Фактически он бы не только ликвидировал зависимость от Польши, но и создал абсолютистскую монархию европейского типа.

Данила принялся спорить, утверждая, что латынянин Витовт ни при каких условиях не отдаст трон православному наследнику. Легко согласился с ним, предположив, что княгиня Софья и её сынок поменяют своё вероисповедание. Градус спора возрос многократно. Боярин Чешок горячился, доказывая, что вся Русь в едином порыве отвергнет изменников, предавших веру отцов, а митрополит Фотий огласит на них анафему.

– Сам Фотий и поможет их перекрестить в католичество, – нагло заявил опешившему министру.

Расписал перед изумлёнными приятелями перспективы крестового похода против османов, который возглавил бы король Витовт. Ради этого проекта спасения своей родины грек Фотий готов был слить остатки Руси вместе со всем православием в ней. Высокостатусные церковники никогда не держались за свои догмы. Против османов выступили бы их извечные противники венецианцы и император Сигизмунд, являющийся по совместительству венгерским королём. Не исключалось участие в этом походе орд хана Улу-Мухаммеда. Молодому султану Мурату II пришлось бы тогда очень несладко. Османская империя, вполне возможно, могла бы прекратить своё существование, а Византийская – сохраниться. Витовт получил бы перед кончиной славу нового Александра Македонского, а слова «Россия» и «Русь» остались бы только в географических названиях и в титулатуре правителей огромной Литовской империи.

С другой стороны, новая держава могла бы получить иное, куда лучшее развитие. Более динамичное. Культурный код русичей никуда бы не делся. Не было бы такого давящего всё живое и прогрессивное московского самодержавия с лютым церковничеством, опричнинами и изоляционизмом. Если копнуть поглубже, то литовцы и многие прибалты гораздо ближе к славянам, чем кажется. Получили название от тотемного животного волка, что по-древнеславянски звучал «лют». Без польского влияния сохранились бы все древние традиции и язык. Даже религия была бы более дружественной для личности обычного человека. Не секрет, что Витовт и его кузен Ягайло тайно поддерживали отношения с протестантами-гуситами.

К концу спора и игры бояре были вынуждены согласиться с моими доводами, что византийцам нельзя верить и, тем более, спасать их увядающую империю. Что они своими прежними деяниями заслужили участь потерять в скором времени государственность. Второй Рим должен быть разрушен, а Третьему быть необязательно в Москве. Подумаем об этом как-нибудь на досуге.

Партию я, естественно, выиграл, обогатив бюджет будущего Волежского княжества ещё на три серебряных брусочка. Неутомимый боярин Чешок захотел развлечься ещё одной партеечкой, но мне вдруг надоели таврели. Решил позвать своих гудцов и заказать какой-нибудь концерт. Мироша с братом ожидали меня там, где их и оставил. Зря поставил слуг в оживлённом месте. Пока спускался с крыльца, наблюдал, как им приходилось исполнять унизительные ритуалы приветствия проходящим знатным особам. Яркую физкультурную программу ребята исполняли с ретивостью дрессированных собачек. Даже одна штанина в коленке у Трени порвалась.

– Мироша и Треша, не усердствуйте так сильно перед дворецкими. Так коленные чашечки недолго разбить. Вы же теперь самого князя Волежского ближние люди. Простого поклона для них всех будет достаточным, – разгрузил замороченных ребят.

Эх, одежду бы им поприличней. Позвал их за собой. Выслушав мои пожелания, музыканты почесали затылки и, попросив предоставить им чуток времени на подготовку, куда-то смылись. Бояре незлобиво посмеялись над видом моих слуг. Пришлось рассказывать про своих прежних слуг из дворцовых холопов, и как я их извёл страшилками про кровососущего вампира, превращающегося потом в филина.

– Молва средь людёв о волхвовании тея негли пошед, – укорил меня Данила.

Успокоил друзей, расписав в красках историю с явлением ангела в церкви в моём обличии и откуда взялся этот культ.

– Дык ты сам пришед ангела наместо? – с трудом поверил мне боярин Чешок.

Музыканты задерживались. Разговорился с Варфоломеем о дальнейшем следствии по убийству Алимпия и поджогу усадьбы, но потом ему захотелось послушать ещё раз исполненную мной ранее мелодию. Поиск инструмента в моих покоях поручили подвернувшемуся молодому подьячему. Рядец быстро вернулся с гитерном. Я погладил лакированный корпус и ударил пальцами по струнам, выдав задорные звуки.

Закончив исполнение, заметил возвратившихся гудцов с какими-то тряпками, взирающих на меня как на внезапно замироточившую икону.

– Позвольте вас, мои друзья, угостить творчеством знаменитого на просторах Руси Святой коллектива гудцов в составе Мирона Рака и Трени Зайца, – привлёк внимание приятелей к вошедшим ребятам.

Мироша, как увидел гитерн, даже затрясся. Дал вожделенную вещь ему в руки и предложил что-нибудь исполнить. Из-под изящных пальцев музыканта полилось «Эль кондор паса». Красивое, проникновенное исполнение. Никогда бы не подумал, что на гитерне она будет получаться не хуже, чем на флейте. Невероятно одарённый пацан. Ведь инструмента под рукой у него долгое время не было. Подключился Треня на своей свиристелке, выдав соло. Красивая мелодия не оставило равнодушными княжьих министров. Варфоломей был настолько потрясён, что выдавил из себя:

– Мадонна! Сие благолепно суть!

Мирону было приятно такое признание. Он благодарно поклонился слушателям. Предложил ему исполнить ещё чего-нибудь со своим невероятным тенором. Хотелось окончательно сразить своих соратников. Парень подумал и зарядил песенку из «Бременских музыкантов». В помощь ему вступил со своей сопелкой Треша. Желая мне угодить, Мирон постарался продемонстрировать все возможности своего голоса.

Снова разразились бурные восторги. Парень выдал широчайший улыбон до ушей и предложил почитателям своего таланта насладиться театрализованным зрелищем. Они с братом разыграли перед нами глуму про покладистого смерда и его сварливую жену. Ну, прямо сюжет про золотую рыбку. Только теперь муж обходился без её волшебной помощи, добросовестно исполняя изощрённые просьбы обожаемой супружницы. В этой истории смердиха стремилась вовсе не к высокому статусу, а норовила поскорее избавиться от своего мужа-простофили, чтобы оказаться в объятиях любовника. Роли мужа с приклеенной седой бородой и любовника с чёрной исполнял один и тот же Треня, а в роли его жены импозантно смотрелся Мироша. Он где-то раздобыл женский сарафан и морду свою размакияжил по принятой моде. Неплохо смотрелись грудки и сильно располневшая попа парня.

Не стеснялись подростки живописать на публике оргии. Тренька в роли любовника со своим поротым задком взбирался на разлёгшегося на столе в развратной позе партнёра. Тот моментально закидывал на спину братцу свои, далеко не женские, ходули. Стонал, жеманился и кривлялся Мирон так искусно, что я даже слегка напугался, ощутив к нему какое-то влечение. Финал этого действа сильно отличался от пушкинского. Муж наконец-то раскусил облико морале своей жинки и избил её палкой по пышной заднице очень немилосердно. Раскатал её в блин. Я чуть не умер от смеха. Бедный Мироша плохо расположил ветошь в штанах и заметно пострадал мягким местом. Почему-то эта сцена позволила мне сбросить морок и снова воспринимать своего друга нормально.

Представление позабавило, в особенности министров. Орали как ненормальные и кидались в актёров серебряными чешуйками. Я лично привык ожидать от актёрской игры несколько иных эмоций. Похлопал, конечно, ребятам, благодаря за представление. Старались же, черти, изо всех сил, нас развлекая. Мирошик, вон, улыбался сквозь слёзы, кряхтя и держась за заново избитый зад. Что делать, коль ужасный век, ужасные сердца. Нравится хроноаборигенам смотреть на избиения, страдания, грубые страсти. А актёрам приходится подлаживаться, чтобы заработать монеток побольше.

Вместе с тем, искусство обладает определённым воздействием на зрителей. Способно менять их вкусы и предпочтения. Из истории известно, что средневековые правители иногда нанимали менестрелей, чтобы пропагандировать среди низших сословий выгодное для себя мнение или опорочить противника. Администрация Василия III Тёмного с большим успехом использовала нечто подобное во время противостояния с князем Дмитрием Шемякой. Примером такой работы являлось сказание «Шемякин суд». Добротно сработанные пасквили на личность ненавидимого московским двором противника и его методы правления разносили по всем уголкам Руси специально нанятые скоморохи. Почему бы моему бате не опередить ядовитых родственничков и не начать такую информационную баталию против них немного раньше? И я со своей стороны накропал бы пару-тройку памфлетов против плешивого карлика и его злобной матушки. Материала для этого больше, чем достаточно. Здесь и возможное отравление им своего отца – великого князя Василия II, и тайное от народа принятие вассалитета перед католическим государством. Неплохо также переиначить сюжет про Шемякин суд. Мирон с братом организовали бы распространение информационных бомб в среде скоморохов. Возможно, удастся избежать длительной династической войны на Руси. Рухнул ведь Советский Союз под ударами информационных атак.

Через окна послышался шум. В дворцовом дворе стали появляться участники крестового хода. Благо, что они пришли, а то замучили бы бояре музыкантов. Наша творческая вечеринка, к великому сожалению моих приятелей, завершилась. Им нужно было возвращаться к своим обязанностям.

А княжий дворец гудел, как растревоженный улей. Челядинцы носились испуганными ланями, подготавливая торжественный пир в честь меня. Задняя часть пространства дворца между двумя теремами была перекрыта крышей наподобие манежа. Открытые галереи по периметру площади и парадный спуск по центру, не менее красивый, чем красное крыльцо, придавали особое великолепие этому месту. Торец манежа замыкала городская крепостная стена. Обычно здесь тренировались княжеские гриди. Теперь здесь обустроили пиршественные места для князя, его приближённых и самых знатных бояр. Столы и лавки расставлялись и в других дворах. Возможно, на пир будут приглашены и обычные горожане, участники крестного хода. Вот и славно! Банкет всё равно не за мой счёт.

Забавный инцидент произошёл в моих покоях. Мирон принялся совать мне заработанные своим творчеством чешуйки на том основании, что холопам деньги не нужны. Немного поорал на него, требуя прекратить сеансы самоуничижения. Заявил, что своих друзей рабами никогда не считал и не стану считать и что в скором времени постараюсь вернуть им свободу официально. Наругался всласть, после чего Мирон набрался наглости и встал на колени, умоляя обучить его модернтокинговой композиции. Зря только голосовые связки на него надрывал. Время до начала пирушки всё равно требовалось как-то убивать. Занялся обучением ребят непростой композиции на гитерне. Схватили мелодию быстро. Жаль, что голосом здесь пока нет возможности ничего исполнить. Не станешь ведь английский текст озвучивать? Неправильно поймут. Неплохо бы кавер на русском сделать.

Захватила идея выдать нечто с русским текстом, чтобы Мирон проявил своё неповторимое бельканто. Придумал научить его песенке из моей современности «Царевна». На Тренькиной сопелке изобразил рисунок мелодии. Теперь, когда освободился рот и младший гудец мог мне сносно аккомпанировать, напел своим мерзким голоском текст:

Полетела душа через край напролёт. Говорят: хороша царевна живёт!..

После заставил Мирона её исполнить своим тенором.

Появился Агафон, прервав наш творческий процесс. Он сообщил, что меня ждут в княжьих покоях. Заставлять друзей себе прислуживать было жутко неудобно. Переоделся сам в Шемякины шмотки и осмотрелся в бронзовом зеркале. Позорные отметины на фасаде были почти не видны. Чудодейственная мазь Саида помогла. Зато обильно высыпали прыщики. С такой мерзкой рожей только и остаётся мечтать жениться на какой-нибудь полуслепой княжне.

22

Во дворах дворца продолжалась предпраздничная суета, сопровождаемая стремительной беготнёй теремных холопов, покрикиванием дьяков, стуком молотков и ржанием лошадей прибывающих гостей. Приглашённые заполняли дворцовые галереи и ожидали там начало пиршества. Часть окон из княжьей трапезной выходила как раз на место праздника. Агафон провёл меня туда. Было интересно наблюдать церемонию восшествия в пиршественный зал знатных особ. Бирич громогласно называл имена приглашённых вельмож с перечислением их званий, регалий и прочих заслуг. Молодые стольники подходили к очередному вызываемому и со всем вежеством провожали к отведённому месту за главным подковообразным столом. За господином шли его домочадцы, ближние люди, прочие из числа свиты. Их усаживали за соседними столами.

В трапезную стремительно вошёл князь, взглянул на меня весёлым взглядом и поманил к себе.

– Сыне мой, в храме Рождества Богородицы ангел явлен бысть, на тя ликом схож. Яко сие мочно есть? – спросил и ожидающе уставился.

– Так я и есть тот ангел. Неужели не заметно? Поэтому требую, чтобы все передо мной ползали на коленях, воспевали хвалу и кормили виноградом, – ответил шутливо с долей сарказма.

Ей-богу, достала меня уже эта катавасия с ангелами.

– Шалопут ты, а не ангел, – не поверил князь, одарив меня подзатыльником и ощерившись довольно.

А у меня аж в глазах потемнело.

– Верно, я это был, а не ангел. Живой во плоти. Когда же ты поймёшь, что именно я девочку откачал, вывел из обморочного состояния. В монастыре научился спасать утопленников. Не было никакого знамения! – предпринял я ещё одну попытку достучаться до батиного здравого смысла.

– Последи сие потолкуем с тей, – высказался государь, кося шалыми глазами, – Поне те положен кромешны[677] выход, но я хочу, абы ты шед с ми купно[678].

– Конечно, отец, буду только рад, – поспешно согласился, опасаясь каких-нибудь ещё действий от любвеобильного папашки.

– Теи люди такожде пешат с ми ато, – добавил князь, посмотрев на Агафона.

Торжественный выход князя Галицкого и меня в виде его бело-рыжего хвостика состоялся при полном сборе приглашённой знати. Ожидавшие начало пиршества бояре шумно выражали восхищение от лицезрения своего любимого обширного правителя и его худосочного отпрыска. Я изо всех сил пытался приноровиться к медленному и величавому шествию государя. Беременные тараканы обзавидовались бы, наблюдая за моей грацией.

Если моей заслугой был только факт рождения в княжеской семье, то перечисление заслуг отца заняло значительное время. Ни одна военная кампания при правлении его брата Василия II Дмитриевича не обходилась без участия князя Юрия Дмитриевича Звенигородского. Его военными талантами приумножалась мощь и слава Московской Руси. Его попечительством возникли архитектурные творения Савво-Сторожевского монастыря, расписанные самим Андреем Рублёвым, а Галич был фактически заново перестроен и облагорожен. Надо отдать должное тому, кто придумал все эти церемониалы. Жаль, ещё бы какую-нибудь торжественную музычку неплохо приспособить.

Гуськом зашли в зал разнаряженные в яркокрасочную порть разносчики, держа на деревянных подносах красиво оформленную дичь, поросят и рыб всевозможных. Походили церемонным шагом с этой едой и скрылись. Я удивлённо уставился на отца. Чего это вокруг деется? Тот сидел спокойно, как ни в чём не бывало. Вспомнились двое из ларца, одинаковых с лица – персонажи из забавного мультика, ещё советского. Там они предлагали своему работодателю услугу поедания вместо него конфет и печений.

Вскоре вышли те же разносчики и поднесли каждому гостю тарелки с наваристыми щами. Я набросился хлебать вкусноту деревянной ложкой. Не успел дочерпать первую еду до дна, как её из-под меня выхватили и поставили другую, тоже вкусную. Раз пять совершилась перемена блюд и невольное путешествие по средневековой кулинарии.

Появились шустро двигающие виночерпии, разливающие по стеклянным бокалам пряно пахнущие напитки. Первый тост провозгласили, естественно, за князя Звенигородского. В голове зашумело. Меды оказались ядрёными весьма. Второй тост последовал за славных родичей князя Юрия – князя великого Дмитрия Донского и его супружницу, княгиню Евдокию Суздальскую. Третий тост оказался за нового князя удельного Димитрия Юрьевича, то есть меня. Я вдруг осознал, что если продолжу разгоняться в прежнем темпе, то просто рухну фейсом об тейблу.

Пришли каши, которые тоже принялись меняться. С мясными блюдами перемены закончились. Мясное выставлялось на больших медных тарелях. Пирующий своим ножом отрезал себе, сколько хотел, и далее действовал руками. Вилок ещё не придумали.

Стол усилиями обслуги теперь изобиловал разными пищевыми изысками. Тут и лебеди с перьями из запеченных яичных белков, тут и жареные поросята, держащие в пастях по жареной рыбине. Глазами все бы съел, но худощавый живот просил пардону. Другого мнения придерживались присутствующие здесь знатные персоны, у коих с развитостью животов было в порядке. Если кто не видел по телику убыстренную съемку поедания гусеницами капустных листьев, тому трудно объяснить, как сметались со стола в мгновения ока княжьи ништяковости. Разносчики неимоверными усилиями пытались восстановить статус-кво на столах. Тосты следовали один за другим с ужасающей скоростью. Хорошо, что кроме медов хмельных можно было заказать греческие вина.

Снова выпили. Пир подошел к тому моменту, когда присутствующие принялись громко общаться, хохотать, обсуждать свои неприятности и баб, гнусно петь.

– Отец, а почему гудцов нет. Никто не услаждает музыкой наши уши, – заинтересованно вякнул я, смачно рыгнув.

– Истину молвишь сыне. Эй, гудцов ато покличьте, – распорядился князь, хлопнув ладонями.

Желание князя было исполнено стремительно. Появился целый ансамбль пожилых бородачей в льняных разноцветных рубахах с дудками, трещотками и гуслями. Нечто подобное заунывное приходилось слушать в харчевне у торжища.

– Слушай, отец! А других гудцов у тебя нет? Эти уж больно скучны.

– Лепше сих в мавом княжестве не обрящешь, да и в самой Московии не явнет, – оспорил меня князь.

– Давай моих послушаем.

Подозвал разносчика и велел отыскать и привести ко мне немедленно Мирошу и Треню из палат. Пока ходили за моими холопами, пришлось, крепясь, выслушивать нытьё дворцовых музыкантов. Наконец явились Мирон и Треша в своих штопанных одежонках, с синяками на испуганных лицах, похожие на тощих ощипанных петушков. М-да, поздно давать задний ход.

– Кои гудцы у тя дранны да вапленны! – развеселился князь. – Теих руцей детели? Слыхивал, яко ты дьяка путна измордовал.

– Нет, я обычно не бью музыкантов, – мрачно вякнул в ответ.

По знаку князя, новые гудцы сменили старых в центре подковы перед нашим столом. Поклонились и принялись за свою работу. Раздались аккорды песни «Царевна». Хорошо впитали мелодию, черти. Молодцы!

– Ох и ладно гудят теи гудцы. Душу хитят. Поведаю[679], иже лишче моих оне, – согласился отец, – А певчий самого Арефия сладкогласа избысти. Сторжи их ми.

Дальше последовала новоизученная композиция с кастильскими мотивами. Увы, ребята немного сфальшивили от волнения. Не получалось должного драйва. Получилось что-то маршеобразное. Расстроенные гудцы решили реабилитироваться «Полетом кондора». Мужчины уловили танцевальные моменты и полезли плясать.

– Сия музыка от греков, – решил показать эрудицию отец, – вельми знатна и для ушес приветна.

Гудцы перешли к своим обычным композициям. Пирующие кто танцевал, кто бродил по залу или общался в компаниях по интересам, а кто дрых мордой об стол. Батя свалил куда-то по-тихому. Я в меру пьяный пошёл отливать в укромное место. Облегчившись, решил проветриться на свежем воздухе. Забрался на крепостную стену и стал прогуливаться, любуясь видами. Внизу за рвом среди посадских изб кипела своими радостями и печалями обычная предвечерняя жизнь. В закатных солнечных лучах вдалеке на холме светились купола Успенского монастыря. Только одно было не понятно: почему я должен гулять в одиночестве. Надо будет с Мироном обсудить это упущение. Коль захотел стать моим холопом, пусть обслуживает мои сексуальные потребности. Не сам, конечно, хех. Боже упаси! Заставлю его подкатить к холопке Соболице и подготовить её для встречи со мной. Такой красивый парень должен уметь уламывать женщин на ать-два.

Дошел до угловой башни. На забрале заметил группку местной золотой молодёжи, которая тоже веселилась на пиру. Среди богато одетых юнцов ожидаемо увидел скуластого главаря той шайки, с которой мне пришлось вступить в драку из-за Трени. В этой компании он тоже верховодил. Там же стоял сын боярина Чешка Глеб и пострадавший от моего травмирующего приёма рослый блондин с подвязанной рукой. Меня они сейчас не должны были заметить, но на пиру могли рассмотреть.

– Егда поидем на Чухлому с тей? – спросил кто-то главаря.

– Заутра на смотру государь готовность востязае и изрече изволение. Сказывают, Баламошка слезьми источался, иже воев мале доспеху[680]. Князь наш несмысла сея запнул[681] и велел войску выступати. Отич воев даст ми. Брате Сёмка мя десятником в рать учинит, – заявил главарь.

Догадался, что отвечавший на вопросы скорее всего являлся Ванькой по прозвищу Ивок, самый младший из сыновей князя Бориса.

– Мы все в тей десяток взыдем, – подобострастно вякнул какой-то малец.

– И я пошед с вами, аще бо холоп тей рудый ми шуйцу не преломил. Борзый каркодил ялся. Добре, иже мы его боярину Кирияку издаша. Ато из скота всяк дух выбье, – проговорил блондин с перевязанной рукой.

– Поидем с нами, Фонька. Послужильцев имешь. Братися сам не будешь. Узришь, яко мы люте на супостата прянем, дух родший явим, – продолжил выступать Иван. – Тятько преду мя на татар не пустил, тако ныне ся явлю.

– Молва витае, иже Баламошка войско поведе, – спросил кто-то.

– Несть сие, – замотал головой Ивок, – батюшка рече, государь де притворно Баламошку главою наял. Токмо тешити и казати его тамо будут. Брату мавому верховодити сим походом указано буде, зане ведае мастроту ратну.

– Просил маво отича поне бы едина послужильца дати. Тако он не дае да ми препинае. Высечи прещатеся, – прозвучал чей-то юный голос, – ино поиду с вами ратися.

Возникли шутливые возгласы. Подростки принялись подтрунивать над несчастным храбрецом. Я присмотрелся повнимательней и нашел ещё двух участников драки со мной. Сейчас они планировали более интересное развлечение – как станут громить целый город, убивать людей. Теперь я был рад, что не успел пока сдружиться ни с одним вятшим отпрыском-подонком.

– Холоп течны тей же руды, яко Баламошка и подобозрачен вельми. Зрел его купно с отичем надысь. Дьяк доводный сказывал ми, иже имена такожде единако. Димитрия обое. Холоп оны из поруба стече, а с ним израдник вящ. Государь осерчал и самого боярина Единца с места сверзил, – заметил низкорослый чернявый паренёк, один из моих противников в драке. – Аще Баламошку князем владельным содеяли, то в разум он взошед. Несть требно его Баламошкой нарекати.

– Рече, иже курей поече! – взорвался Иван. – Кой из него князь, аще библы чтит. Сие монасей радения. Людишек требно держати претно, в стразе. А он сам пристрашен[682] лишче. Татаровей тако перепал[683], иже два лета из монастыря носа не ял. С теим князем вся от него истечат. Инда мышами буде володети. Под батюшкиным крылом он кречетом красны хожде, аще его не стане, в монастырь стече паки. А ты, Дорошка, поиде отзде к Баламошке и смокай[684] его.

Малец принялся путанно оправдываться. Оказывается, не все среди этой компании подонки. Попадаются и вполне нормальные пацаны.

– Последи князя Юрия его старшим сынам Галич отыде, – заметил другой юнец.

– Не отыде. В обиде велия отец на тех сынов. Батюшко рече, иже нам Галич вращатеся[685], к истым володетелям сей земли. Юрий Дмитриевич сгонит отрока Василия с престола велия и сяде тамо. Брат мой Димитрий на Вятке ныне княжит. Отичу нашему Борису Васильевичу в Галиче сидети по праву. После них два стола княжеских нашему роду имутеся.

– Ну, даждь Бог, яко Калитины сошед с Галича. Ноли теим боярином стану, – мечтательно проговорил другой юношеский голос.

Лихо закручен сюжет. У князя Бориса обнаружились далеко идущие амбиции, если не врёт его сынулька. Хочет вернуть себе княжество Галицкое. Почему батя меня об этом не предупредил? А куда тогда его друг детства Морозов со своим внучком пристроятся? С одной стороны, хорошо, что Жеховской заинтересован в успехах моего отца. С другой стороны, в будущем он неизбежно станет моим лютейшим врагом. Ведь я оттяпал немалый кусок галицких земель.

По крайней мере, цели семейства Жеховских прояснились. Забавно, собрались на банкет в честь меня, пьют, гуляют и меня же поносят. Неприятно, конечно, узнавать, что молодёжная вятшая тусовка относится ко мне с таким негативом. Группка немалая такая получается.

На пиру в полупустом зале мои гудцы продолжали свой немудрящий концерт, хотя гости натанцевались, перепились и некоторой частью разбрелись неизвестно куда. Парни смотрели на остатки пиршественного изобилия голодными глазами, а Треня простецки шумно сглатывал слюну. Ребята, по-видимому, не успели перекусить перед выступлением. До пира никого ведь не кормили. Агафон сидел среди свитских вятших особ, окосевших от вина. Мордой в тарели пока не падали, но ситуация была близка к этому. Подсел к погруженным в глубокий анабиоз бородачам и помахал рукой гудцам, подзывая к себе. На столе оставалось ещё много всякой снеди, в основном кусковое мясо. Разносчикам велел принести для ребят каши, а для себя вина. Было приятно наблюдать, как гудцы споро работали челюстями, жмурясь от удовольствия.

Голова шумела, и зов природы понудил покинуть пиршество. Побрызгал на кустики у ограды, наслаждаясь сопутствующими ощущениями. Когда шёл, пошатываясь, в обратном направлении к своему месту, увидел в конце стола, где пировали дети боярские, двух подростков из группировки Ивка. Оба кидали на меня осторожные взгляды и о чём-то тихо спорили. С одним из них я уже был знаком более-менее, с Глебом Чешковым. Другого, невысокого и щупловатого черныша, узнал только что заочно. Он заступался за меня перед своими дружками. Кажется, его называли Дорошкой. Пора бы с ними сблизиться. Увидев, что я направляюсь к ним, парни неуклюже вскочили с лавки, низко поклонились и почти хором проговорили:

– Добра здравия те, благий княжич Дмитрие!

Был бы потрезвее, не стал так словесно испражняться.

– На пирах и в нужниках не кланяются, тем более Баламошке. Хотя какой я теперь Баламошка. Нет его больше, как и княжича. Растворились оба в тумане. Князем меня теперь нарекли, Волежским. Во как! – поднял со значением указательный палец. – Тебя-то я знаю, Данилыч. А с тобой давно хотел познакомиться и перетереть кое об чём.

Ребята переглянулись непонимающе.

– Дорошка я, Черняй, сын Глазунов, – назвался чернявый подросток.

– Мя Данилычем не рекли паки, – улыбнулся сын дипломата, – Глешкой се рекомах, ово Балясом. Тя мы не зазрили[686] Баламошкою николиже, княже Димитрей.

– Баляс и Черняй, готично! Меня можете Змеем прозывать. Имел в детстве такую погремуху из-за имечка. От Игоряна трансмутировало в Горыныча. Ну, а далее – понятно. Упс, я же Димоном тут должен числиться. Не берите в голову мои выражи… выражу… выражовывания. Блин, как же меня тут у вас растащило. Пойду-ка я, пока ноги носят, к своей кормухе.

Чего-то я действительно зарапортовался. Ребятишки на меня посматривали глазами приготовленного к кастрации кота. Глешик вдруг о чём-то вспомнил и колыхнулся задержать мой отход:

– Княже Дмитрие, отич рече ми, иже с тей в вяцки пределы ехати нать. Егда починати наряжатися?

– Княже, возьми мя с сей в поход такожде. Войским детелям казан, – взялся упрашивать меня Дорофей.

– Завтра, пацаны, обо всём поговорим. Сейчас у меня в голове тараканы бастуют. Завтра приходите.

Попрощался с донельзя удивлёнными бояричами рукопожатием. Догадались, что надо делать в ответ. А что? Пора хорошие традиции понемногу вводить в оборот.

Шумный пир близился к завершению. Знать понемногу стала разбредаться, если кто ещё мог шевелить конечностями. Душа уже ничего не воспринимала: ни вина, ни пищи, ни музыки, ни разговоров. Дико хотелось спать. Забрал сытых и довольных гудцов и побрёл в свою обитель.

Сны мне редко запоминались. Если же чего-то такое зацеплялось за остовы сознания, то только что-то порнушное. Возможно, если бы меня не разбудил Тренька со своей плутовской рожицей, то и этот сон тоже забылся. А приснились мне друзья – боевые собратья, оставленные в прежнем времени. В отряде каким-то боком затесались гудцы Мирон с Треней, необычно смотрящиеся в боевых камуфлягах. По сюжету сна мы все были оснащены почему-то луками со стрелами, мечами и дротиками, исторически правильно называющимися «сулицами». Ожидали в засаде чехов, в смысле – чеченов. Внезапно пришло осознание, что я совершенно не умею пользоваться раритетным вооружением. Даже по́том прошибло. Ещё больший шок сразил, когда у напавших врагов обнаружились обычные автоматы, гранатомёты и прочее вооружение моего времени. Сознание деловито спрогнозировало неизбежное пришествие полярного пушистого зверька. Оставалось только надеяться на чудо. Вовремя улыбчивая моська слуги вмешалась.

Тем не менее, много бы отдал только за то, чтобы этот сон стал реальностью, пусть даже с миллиардными долями шанса на выживание. Замучило фигляться в тощем теле принца-подростка с естественными для данного возраста комплексами и прыщами, с тупорылыми развлечениями и идиотскими ритуалами, с набором дремучего антуража. Сейчас вот надо, не выспавшись, вставать и тащить в отцову молельню свою многогрешную задницу. Просто потому что надо. В конце концев, я вам кто тут: ангел пресветлый, или где? Агафону надо будет наказать, чтобы из кожи вылез, но устроил бы скорейший переезд моей резиденции со всем штатом в усадьбу Кикина. Хотя там, как выяснил мой управитель, обитала боярская экономка, руководя немалым хозяйством. Постараемся с ней сжиться.

Зевая и почёсываясь, отвлёкся малость и забрёл невзначай в княжьи покои. Там столкнулся с пышнотелой тёткой, сидящей перед зеркалом в простом полотняном платье и расчёсывающей волосы. Присмотревшись, узнал в ней одну из банных купальщиц, сопровождавших князя. Какая-то очередная Акулька из немалого отцова гарема. Евпраксию, значит, из сердца вон? Как говорится: «Прошла любовь, завяли помидоры. Ботинки жмут, и нам не по пути…» Женщина с ужасом взглянула на меня и с визгом кинулась наутёк.

А папанька-то хитёр. Шифруется на шестом десятке, котяра. Не удивлюсь, если ему уже удалось настругать кучу мелких джигурдёнков. Было забавно с высоты случайных знаний наблюдать одухотворённое лицо князя, повторяющего слова молитв вслед за попиком. Нарушают христолюбы сами свои нормы и каноны, а потом о святости чего-то бормочут. В общем, мне дела нет до того, как здесь фигнёй маются. Пусть только моих тараканов не распугивают.

Напитавшись святыми вибрациями, мы молча разошлись по своим делам. Я лично до обеда собирался потренироваться до седьмого пота со своими гвардейцами на княжьем дворе. Не давал покоя сон. Выглядеть в чём-то неумелым было против моего характера.

Утренняя хладь под лучами не по-осеннему горячего солнца постепенно развеивалась. Приятно пахло сеном и деревянными стружками. В ленивый лай собак и другие уличные шумы вклинились звуки ударов деревянными клинками. Моё воинство пополнилось ещё дюжиной новиков, большей частью безусых унотов, оказавшихся в военном деле полными нулями. Зато старались они изо всех сил. Я вдобавок пригнал своих холопов мужицкого пола на пробу. Вдруг кто из них проявит бойцовские таланты. С луком я умел обращаться. Ночные страхи оказались напрасными. Мало того, к концу тренировки стало получаться попадать точно в цель с перестрела – расстояния в шестьдесят шагов. Невероятно удивил Мирон своим умением управляться с оружием. Подозреваю, что он был не только бродячим музыкантом.

Агафон с холопами пригнали подводы из оружейного конца с доспехами и мастерами. Кузнецам заплатили за подгонку кольчуг по размерам моих бойцов и меня самого. В бою амуниция не должна быть тесна или велика. После примерки эстафету насилия надо мной, на этот раз над мозговым веществом, принял Агафон. Невероятное количество информации свалилось на голову этого бедолаги. Предстояла куча дел, связанных с моим переездом в собственную усадьбу, опись дарёных земель, разборки с дьяками из поместной палаты, срочные поиски источников доходов. Кроме того, я озадачил его посылкой тайной делегации в Чухлому. Решил это сделать после услышанного разговора молодняка на стене. Вятшие дурики себя потешить собираются, в войнушку поиграть, а простые русские мужички своими жизнями за это должны расплачиваться. Агафон пообещал расстараться и подобрать пару самых понятливых рядцев для такой миссии, а я трёх-четырёх воев выделю им в охрану. Требовалось за короткий срок выявить причину возмущения чухломичей, нынешнее положение там разведать и обо всём доложить мне. Может быть, удастся убедить батю обойтись без крайних мер. К тому же Агафон узнал, что инспекционный смотр подготовленного к походу на Чухлому воинства государь приказал отложить на завтрашнее утро по просьбе участвующих в походе вятших особ. Многие ужрались вчера до полусмерти. Лекарь Саид замучился носиться по вельможным усадьбам.

Заявились ко мне, как и обещали, Баляс и Черняй. Обговаривали с ними в присутствии Агафона детали нашей предстоящей экспедиции. С обоими бояричами должны будут поехать боевые и тяжные холопы. Боярин Данила обещал выделить в помощь сыну ещё пару подьячих из своего штата. Мы с Агафоном схитрили самую малость и свалили на ребят, вернее на их папаш, часть забот по обеспечению общего контингента снедью и сопутствующими вещами. У Дорошки по причине разорения позапрошлогодним набегом его семьи будет всего три послужильца. Решили сделать его десятником и добавить в его боевую единицу моих воев. Чтобы не обижать Акима Сыто, распорядился присвоить ему чин сотника с прицелом на будущее.

23

Притопал дьяк путный и передал мне повеление от бати явиться к нему. В государевом кабинете находился молодой человек в невероятно красивых одеяниях. Князь Юрий на фоне этого блестящего великолепия казался скромным рядцем, случайно забредшим сюда с докладом. Не оставалось никакого сомнения, что я встретился с легендарным Шемякой. Интересно бы узнать, его уже называют в народе этим прозвищем? Думаю, что пока он довольствуется лейблом «Старший». Братец тоже посматривал на меня с нескрываемым интересом. Он поднялся навстречу и обнял меня с поцелуями.

– Брате мой ужичий[687]! Яко ты взрос, не узнати! Елико лет тя не зрел? Зримо, пяток есмь, – заговорил он приятным баритоном.

Обликом Дмитрий старший не был так же хорош, как его одежды. Невысокий, худощавый, широкоплечий, статью он заметно уступал отцу. Не особо красивое, но примечательное лицо, благодаря резким, волевым чертам и широко поставленным голубым глазам. Борода небольшая, европейская, напоминающая стиль эспаньолка, как у Бреда Питта. Каштановые волосы с лёгким рыжеватым оттенком волнами ниспадали до самых плеч. Такая причёска несколько противоречила современным русским канонам. С отцом он был схож каким-то животным обаянием. Такой минибатя, только с изящной фигуркой. Женщины там, в Москве, верно, штабелями укладывались перед ним.

Почему-то мне показалось, что мой тёзка был излишне напряжён, перебрасываясь словами на разные темы с отцом и потягивая из кружек сурожское вино. Брат рассказывал о своём житье-бытье в Москве, при дворе великого князя. У него и у брата Василия имелись там свои дворы с челядью и выездом. В их уделах заправляли всеми делами волостели, изредка наведываяся в Москву с деньгами и докладами. Не обошёл молодой и неженатый парень прекрасных обитательниц многолюдного города. По статусу князя он не мог свободно общаться с простолюдинками, но частенько применял мою методику вылазок в город в простом одеянии. Правда, я ещё не додумался посещать тайные блудилища, коих по Москве оказалось несметное количество.

– Ох, Митря! Мало я тя бивал ране. Взымешь хворобу прелестну и не оженити тя ноли, – вздохнул князь Юрий.

Поняв, что перегнул с рассказами о блудливых похождениях, братец моментально переключился на описания встреч с девами из знатных семей. До петровских ассамблей было ещё два с половиной столетия. Выручали в таком подходе церковные службы, брячины[688] и взаимные гоститва[689], на которых иногда можно было увидеть милое личико какой-нибудь московской затворницы.

Отец кисло воспринимал восторженные россказни зрелого по средневековым меркам мужчины, пытаясь переключить разговор на политические темы. Молодой человек неохотно отвечал на вопросы о жизни московской элиты, но кое о чём всё-таки поведал. Как было известно, в отсутствии малолетнего князя, его ближников и двух соправителей, находящихся с визитом в Литве, бразды правления в Москве держал третий соправитель – боярин Иван Дмитриевич Всеволож. Гений в дипломатии и в интригах, в хозяйственных делах, по мнению гостя, боярин Иван не блистал успехами. Следствием чего явились многочисленные жалобы от купцов и ремесленников на притеснения приказных дьяков. По Москве ходили слухи, что правитель не столько занят управлением, сколько сварами с другими боярскими родами, прежде всего с Добринскими и Кошкиными.

– Порушено пращурами нашими заповеданное право передавать стол по старшинству в роде. Сие к разброду ведёт, к непорядку, к боярской вольнице. Деи отроку мочно стояти во главе рода? – не сдержался Звенигородский князь, в ярости ударяя кулаком по столу.

Дмитрий старший горячо поддержал отца и сам обрушился с бранными словами на великого князя и его окружение. Особенно досталось боярину Ивану Всеволожу и сыновьям его. Де самоуправствуют они, бесчинства творят.

– Добре, – хлопнул руками по коленям отец. – Ступай, Димитрие, омовитися и почити с дороги. Брат тей младшой умолвитеся с ми и к те такожде приде.

Оставшись со мной наедине, спросил, кивнув на дверь:

– Иже мнишь о сием, Митря?

По правде говоря, я был сильно разочарован в Шемяке. Такая яркая историческая личность, а показался мне обыкновенным, примечательным только своими одеяниями человеком. Ожидал чего-то большего.

– Почему он надумал навестить тебя?

По словам отца, старший Дмитрий просил у него много денег, почти тысячу рублей. Якобы из-за сильной жары случился сильный недород в его маленьком княжестве. Люди будут зимой голодать.

– А почему он в Москве у многочисленных бояр помощи не просил или у своего брата Василия? – возник закономерный вопрос.

– Про сие вопрошай его самого, – пожал плечами отец.

Тут могло быть два варианта: либо парень банально промотался, либо его подослал к отцу московский временщик.

– Пусть тогда он женится на боровской княжне. А ещё заставь подсылым твоим стать на Москве, – предложил государю, – И княжество своё пусть под залог отдаст.

– А сребра толико отнуду яти ми? Боярину Никитовичу даннословил. Либею поминки готовити нать. В Орду такожде нать, – возразил отец.

Разговор как-то заглох, сидели некоторое время молча.

– Добре, ступай в мовню[690], разговорись с братом. Негли поведае те паки лишче, – предложил он.

Тёзка сидел в предбаннике ещё одетый, потягивая какой-то напиток из кувшина, ожидая, пока холопы растопят каменку для парной. Своих слуг оставил во дворе. Намеревался, что разговорю братца, выполню поручение отца и свалю из бани, будто бы опасаясь, что путные распорядители нагонят в мыльню толстых баб. Оголяться мне перед братом не хотелось по причине позорных следов. Подговорил банных холопов, чтобы не сильно торопились со своей работой.

– Брате мой, седи к ми, – снова заключил меня в объятия старший Дмитрий и принялся тискать. – Сказывай, яко ты бытиешь зде с отичем. А помнишь, яко мы на ловитву хаживаша купно к Москве реке? Ты детищ возгрив бысти паки. За нами, отроки, лещился присно. Отщетиша тя ноли повечеру. Мниша, иже утоп. Искаша обношь на реке с ребяты, а ты дома ялся. Яко мы на качелях катались, помнишь? Я тя раскатал до верха, а ты пал и главою убился. Гугнити[691] с тей годины стал. Отич мя побил яро ноли. Сести на мнозе не мог.

Парень засмеялся как-то легко, душевно. Никакой настороженности в нём уже не чувствовалось. Наоборот, сейчас я видел перед собой доброго и любящего брата. Даже стыдно стало за свои предположения, высказанные ранее отцу.

– Молва шед, иже главой ты хвор? – продолжил он. – Блядяша поди. Гугнил токмо зельне. Бывало, чаяшь, дондеже ты косно мысль глаголишь, и в томление влещиваешися. А ныне ты выправился. Глаголешь, яко вития[692] на торжище. Ладен стал. Ликом красным матушке уподобен. Деву пригожу те нать. Иму тя с сей в Москву, а то изокваснешь зде.

В кувшине оказался крепкий перевар, на вкус очень даже отменный. Брат вдруг взъярился и наорал на холопов, что они медленно работают. Мужички забегали шустрей.

– Ты сам как поживаешь в Москве? – поспешил переключить поток вопросов на него.

– Инде те вся поведаю, а то отичу час исполнь рекл о сием бытие в Москве. Язык ужо заболел, – увернулся от допроса брат. – Женити тя нудит, небось? Мя на Феодору Васильевну, княжну Рязанску спихивал. А она ликом травлена. Черти на ей горох молотили[693]. Нудма отлещился от сего, с братом Васькой ушед под руку государя Московска.

– Есть такое дело. Сватают за Машку Боровскую, – признался ему.

– Воно иже! – поразился брат. – И я же семо пришед по сему ряду. Такожде хочу к ней посвататися. Стара княгиня Елена Ольгердовна зельне скудна калитою стала. Готова за унучку Марию град Малоярославец с окрестью в приданное дати, удел вящший[694]. За сие мнит от долга сея избавитися. А у мя удел мал вельми, гобину не зрю. Долгов сеих мнозе.

– Не тревожься, братиш. Постараюсь уговорить отца тебе помочь, – заявил я.

– Добре, – просто согласился будущий Шемяка, улыбнулся и потрепал мои волосы. – Отич присно любил тя лишче мя с Васькой, но я такожде тя люблю.

И вдруг заорал зычно в сторону суетящихся холопов:

– Зачну совлещася[695]. Не уборзитеся[696] пещь запалити, пока порть на ми есть, болезновати будете сеими гузнами.

Я предупредил тёзку, что мыться с ним не стану.

– Не люблю купаться с толстыми тётками, – объяснил свой отказ.

– Не хоронися, мой утый брате, – хохотнул брат и саданул ладонью по плечу. – Управимся без женок дебелых. Буде нам радощно и удало.

Он подозвал одного из холопов и произнёс какой-то приказ. Я не разобрал ничего, а парень тут же умчался.

Как я ни пытался уйти, как ни вырывался, всё было бесполезно. Пришлось тоже раздеваться, горестно вздыхая и сгорая от стыда. Историческая персона, уже раздетая полностью, стояла, улыбаясь и ожидая меня. Фигурой он был похож на греческого бога Гермеса, сошедшего с Олимпа. Нет, скорее на козлоногого сатира, вышедшего из оливковой рощи после секса с нимфами, если принимать во внимание слегка кривоватые ноги, обильную волосатость и прочие детали ниже пояса. Его тело, источающее запахи пота и адреналина, было также покрыто множеством ссадин и синяков. Задышалось гораздо спокойней. Меня комментировать он тоже не стал, хотя заинтересованно разглядывал.

– Готов? Поидем ужо в мыльню, а то у мя гузно простыло, – заорал на меня сатир и, дурачась, толкнул вперёд.

Мы с грохотом и хохотом поскакали в парную.

– Где же бабы? – заинтересованно промявкал я, млея от предвкушения.

На такую сексуальную наживку, как мой братан, должны клевать только красотки первой величины. И мне, надеюсь, тоже что-нибудь откатится. Отцовы гренадёрши и прочие гиппопотамихи будут вспоминаться только у угасающих воспоминаниях.

– Не терпится? – поощрительно улыбнулся брат. – Поскору буде те лепше баб.

Я ещё не успел переварить в своём мозгу эти слова, как в мыльню ввалилась толпа голых парней, вопя, пихаясь, размахивая руками и прочими конечностями. Все без исключения выглядели ожившими статуями древнегреческих богов. Братец, точно, спецкастинг устраивал в свою команду. Бород почти у всех атлетов не было, только некоторые из них имели кое-какую поросль на своих лицах. У меня даже похолодело как-то там внизу, в кишочках.

– Чего это они сюда припёрлись? – прошептал я одеревеневшими губами, но брат услышал или просто догадался.

– Буде радощи! – проорал он, подмигивая шалыми глазами.

Данунах! Клял себя последними словами. Не зря свербело под копчиком. Чуть не наделал при всём честно́м народе в мыльной.

– У меня живот скрутило чего-то вдруг, братец, – сообщил тёзке слегка охрипшим дискантом, борясь с рвущейся на свободу массой.

– Иди, избременися[697] и ворочайся наопак. Мы тя на мнозе чаяти не будем, – ответил он, нетерпеливо суча руками.

Я вскочил и пулей вылетел из мыльни. Позади раздались жуткие крики. Началось! Даже не хотелось думать о том, что там могло твориться. Рука сама неосознанно совершила крестное знамение. В предбаннике накинул на себя холстину и проскочил в ближайший нужник. Вернувшись, принялся лихорадочно набрасывать на себя шмотки, вспоминая моменты общения с братом и злобно матерясь.

Когда посидел немного и успокоился, прислушиваясь к доносящемуся из мыльной рёву, вдруг жутко захотелось взглянуть на мужскую групповуху, хоть краем глаза полюбопытствовать. Для расширения кругозора, ясен пень. Осторожно приоткрыл дверь и заглянул.

В помещении происходила банальная драка. Голые атлеты боролись стенка на стенку. Махались руками, ногами, шмякались телами о деревянный пол, тискались в борцовых позах. Многие были уже окровавленными. Кое-кто отдыхал без сознания на лавках. Князя Дмитрия дивные атлеты возюкали так же немилосердно, как и всех остальных. С трудом узнал его с подбитым фейсом. Вместо жёсткого порно оказался всего лишь голый баттл.

– Ну, ты иде тамо закоснел, Митка? Иди к нам боронитися, – весело заорал брат, заметив меня.

– Сейчас, я скоро, – сообщил ему и бросился в предбанник снова раздеваться. Когда вернулся, сражение уже закончилось. Боги отдыхали, омывая боевые раны, сидя по лавкам и обсуждая варианты наказания проигравшей стороны. Предлагались самые жуткие глумления, которые только может вынести над собой душа русского парня. Против порки и прочих унижений уже я решительно возражал. Обрыдли мне эти все садистские штучки. Наелся ими в этом времени до печёнок. Однако свои варианты наказаний не предложил. Кроме как кукарекать под столом, ничего в голову не приходило.

Баб так и не позвали. Меня омывали и парили мужские руки. Даже взгрустнулось как-то, вспоминая банный разврат на прошлой недельке. Вариант, предложенный братом, тоже в чём-то прикольный, но если драться голышом, то лучше с бабами, пусть даже бегемотного типа.

С братом ещё немного потрепались дружески в предбаннике за бутылью терпкого сурожского вина, сидя в простынях. Его подручники быстро оделись и убрались, повинуясь нетерпеливому жесту своего начальника. Выспрашивал больше он, чем я. Интересовало его практически всё, что творилось за последнее время в этом далёком, затерянным среди болот и дремучих лесов Галиче, хотя город ему определённо не нравился. Прежняя батина столица – златоглавый Звенигород – по его словам, был во стократ лепше. А про Москву даже не стоило упоминать. Не заметил, как втянулся в разговор и рассказал брату о своих приключениях в образе холопа и о побеге из темницы с Фокой, о знакомстве с гудцами. Братец искренно сопереживал моему повествованию и смеялся до колик в животе, когда я описывал барственные замашки своего сообщника.

– Помню его по Звениграду, егда в отроках стрекал[698]. На вящшем месте у отича он сидел, – заметил брат и сильно огорчился гибели такого человека. – К се бы его приспел, аще он живый бе.

Рассказал он как в позапрошлом году принял в своём княжестве жену и детей Фоки, бежавших из разорённого разбойниками поместья. Вышегородский удел соседствовал с владениями боярина Плесни. Несколько позже батя конфисковал всю собину Фоки, а его семья так и осталась на попечении моего брата. Он выделил им для проживания и кормления земли и усадьбу.

Решил открыться брату о своём вокняжении и назначении воеводой. Поведал и о взаимоотношениях с Морозовым и с Жеховскими. Обсуждать рождение брата Семёна, остерёгся. Пусть с батей наследственные вопросы сам решает. С батиными ближниками у моих старших братьев в своё время также не сложились отношения. Доверять им мой старший брат категорически не советовал, питая особую ненависть к боярину Морозову. Моё возвышение его нисколько не впечатлило. Показалось, что он где-то даже посочувствовал мне. Конечно, разница есть – княжить в далёкой неосвоенной глуши или в населённых местах.

Дмитрий старшой посоветовал мне назначить на удел толкового волостеля, а самому как можно скорее перебраться в Москву и жить там полноценно. Он с воодушевлением поделился со мной впечатлениями о столичной жизни. Рассказал, как на Спас приезжали фрязины и глуму лицедейску показывали, да мусикию голосили лепо. Поведал о затейливых механикусах из земель немецких, о пышных ярмарках, где продавали ткани и камни переливчатые и тварей неведомых показывали из земель полуденных, персидских да синдских.

Где-то в потоке слов промелькнула мысль, что Москва в скором времени задавит Галич. Я спросил его напрямую:

– Если начнётся война Галича с Москвой, под чьи стяги ты встанешь?

Лицо брательника стало серьёзным. Он глухо произнёс:

– Отичу не премочь[699] правительницу Софью. За ней стоит могутна Литва.

И грустно добавил:

– Аще Галич не преклонитеся[700] Москве, отич вся собину отщети. И оружие претное ваше, немцы сотворяху, не пособит. Мы с братичем Василем шерт даваша государю Московску служити ему с честием.

– Дураки вы с братом Василием. И дядья ваши тоже. Подлое существо из сына княгини Софьи растёт, весь в матушку-литвинку. Всех своих родственников они оба попытаются на тот свет спровадить. Кого железом, а кого ядом. Да и прежний правитель Московский Василий Дмитриевич не своей смертью помер.

Зря я разорался так. Брат взглянул на меня, как на сумасшедшего. Понять его было не трудно. В княжеских семьях детям с молоком матери прививали жёсткий запрет даже на помыслы об убийстве какого-либо родственника, даже самого дальнего.

– Несмь супостат отичу сея, – мрачно высказался тёзка. – От епископа Ионы свиток ему прилещах. Советуе владыко отичу не прятися с боярином Всеволожем до возвращения митрополита в Москву. Святейший сможе утишити[701] ерохвоста[702].

Под конец встречи брат сам вдруг предложил поучаствовать своим отрядом в военной экспедиции на Чухлому. Сказал, что одного меня оставлять на таком поприще очень опасно. Его два десятка обстрелянных бойцов пришлись бы мне весьма кстати. Я с благодарностью принял помощь.

Отца застал в его рабочем кабинете в окружении дьяков и бумаг. Выпроводив за дверь рядцев, он пожаловался:

– Вельми требен ми боярин Семён. Яко десница[703] у мя отъяша.

– Разве среди твоих бояр и дьяков мало умных людей, способных заменить твоего дворецкого и так же лихо тырить деньги из казны? – опрометчиво возразил ему.

Государь сразу же насупился и буркнул:

– И ты такожде мнишь. Вотще[704] я тя послал к старшому брату. Иже паки он те рече?

Рассказал государю о состоявшемся разговоре с братом. Посоветовал пойти навстречу намерениям брата посвататься к боровской княжне. В его желании посредством брака прираститься новыми землями не было ничего зазорного. Сам же как-то говорил о своём желании помириться со старшими сыновьями. Вот пусть и мирится. Василию можно будет пообещать новгородское княжение. Государь меня выслушал, скептически кривясь и высказался:

– Инде ты разумом востр еси, инде буий[705] вельми, яко детищ возгривы. Брате тея в зернь зельне пенязь тощит. Подсылы рекоша. Прозакладал мнозе веси. По хороминам соромным порскает, яко пёс шал. Елико сребра ему не даси, вся не впрок.

Странно как-то. Что он ещё хотел вызнать о приехавшем сыне. Мои предложения по информационной войне князь воспринял с бо́льшим интересом. Пришлось рассказать ему байку о Шемякином суде, немного переиначенную. Отец смеялся до слёз над забавными решениями судьи-пройдохи. Потом надумал продолжить выторговывать у меня гудцов. Я сначала вежливо попытался закрыть эту тему. Имелась масса более важных дел. Толпа дьяков томилась в прихожей, ожидая окончания нашего разговора. Под конец я разозлился и высказал всё, что об этом думаю:

– Мироша и Треня для меня – лучшие друзья. Не каждый способен добровольно продать себя в холопы, чтобы только быть вместе со мной. Друзей не продают. Ты, отец, хочешь построить боголепное государство, а дозволяешь продавать безвинные христианские души, будто скотину какую-то. Добро бы врагов иноземных, а то своих же, русичей. Ошибся человек, не рассчитался с долгами. Так у тебя такие законы, что скоро свободных людей в княжестве не останется. Все закупами станут. Даже басурмане своих единоверцев не продают в рабство.

– Зри-тко, яко сын отича родша излаял. Законы ему худыми[706] мнятся. Аще рачения промеж вами, тако бы и рекл, – обиженно заворочался князь.

– Не о том говоришь, – досадливо качнул я головой. – Если хочешь Мирона к себе приблизить, даруй ему боярство, должность придворную. Есть же у тебя ловчие, постельничие, кравчие всякие. Пусть будут и певчие. Только на этих условиях я согласен расстаться со своими слугами.

– Воздвизати холопа до боярина спехом невместно. Вятши мужи галицки мя зазрят[707]! – возразил князь.

Устав со мной препираться, отец отпустил меня.

В своих палатах застал бывших слуг Ждана и Устина. Увидев меня, привычно упали на колени передо мной, вопя:

– Господин, иже хочешь с нами дей, но не гони нас!

– Вы есть холопы дворцовые, принадлежите князю Галицкому. У меня теперь свои холопы имеются, которые не предадут, не оболгут подлыми словами. К тому же вы отсутствовали на рабочем месте больше суток. Посему я решил вас уволить за нарушение трудовой дисциплины, – постарался объяснить им положение вещей, но меня не слушали и всякими уничижительными позами и телодвижениями пытались добиться расположения.

Ждан предложил мне пососать из себя сколько угодно кровушки. Даже шею подставил.

– Ато оне изостанутеся, княжич, – неожиданно вздумал заступиться за них добряга Мирон.

– Случилось слышать мне в харчевне, как эти шаврики всякие гнусности про меня вам в уши говорили. Баламошкой прозывали.

– Прости их, драгий Димитрие, ибо отроцы скудоумны. Посеки их и прости, – продолжил упрашивать Мирон.

Резон оставить гнусобесов был. Они знают тут все входы и выходы. Как слизни проныривают во все дыры. Пусть бы делились своим опытом с новобранцами. К тому же мне немного совестно заставлять своих друзей вытаскивать после себя продукты жизнедеятельности. Приходилось сейчас бегать во двор в общую отхожку. С гнусобесами я не особо церемонился. Вот только я теперь стал самостоятельным феодалом, и придётся выкладывать за этих бродяг отнюдь не лишние монеты. Стоит ли овчинка выделки?

– Ладно. Дам вам, злыдням, новый испытательный срок. Мирона для вас старшим назначаю. Слушать его, как отца родного. Если хоть что-то мне в вашей работе не понравится или Мироша мне даже одно слово не в вашу пользу промолвит, то сам ад покажется вашим спасением, – заявил, злясь на себя.

Вызванный Агафон доложил, что делегация из двух подьячих и четырёх воев уже отправлена в Чухлому. Парни молодые, сметливые, быстро разберутся в сути мятежа на месте, а насчёт символа нового государственного образования мой управитель ничего не сумел придумать. Я сам взял бумагу, перо и чёрными чернилами собственноручно нарисовал крылатую рысь в профиль. Русана как раз позировала мне, рассевшись под лавкой у меня в покоях. Рысь в последнее время полюбила наносить мне визиты. Даже сам испытал восторг от силуэта грациозного зверя с распростёртыми крыльями. Агафон заверил, что мастера сделают печати и вышьют стяги в течение дня в лучшем виде. Заскочил ещё на кухню пообщаться с искусным кухнарём Ермаком, создавшим качественный заменитель кофе. Озадачил его просьбой подобрать для меня личного повара из числа своих лучших помощников и не особо привередливого к походной неустроенности.

Дьяки нашли меня на кухне и передали повеление государя привести на трапезу гудков. Можно было об этом не упоминать. Они и так всегда, везде и всюду за мной таскаются со своими бандитскими рожами. Со шмотками теперь было в порядке – Агафон расстарался. Выглядели теперь вполне приличными холопами, если бы образ не портили покоцанные мордахи.

24

В трапезной все уже сидели за столом. Полный комплект ближников, минус боярин Морозов. Отец выговорил мне, что если в следующий раз опоздаю, то мне не достанется места. Ну и дела… Сам же звал.

По постному дню насыщались кашами конопляными с рыбой озёрной и киселями гороховыми. Вопреки ожиданиям, очередного сеанса кипения страстей не наблюдалось. Бояре разговаривали спокойно под тихую музыку моих музыкантов. Воинственное настроение князя Жеховского подутихло. Он переменил тактику и теперь уже обвинял своего старшего сына в разных грехах. Просил государя дать ему возможность самому покарать отступника. Князем Вяцким он просил назначить своего следующего сына Семёна Осину.

– У мя такожде сыновья имеются, – осадил его государь и кивнул на меня, – пусть Димитрей тамо володеет, аще тей немочий.

– Ты, Аникей, грамоты по сему ряду подготовь, – обратился он к боярину Турку.

У Жеховского изменилось лицо от такого решения правителя. Он пожёг меня некоторое время тяжёлым взглядом, но справился и стал спокойно докладывать о полной готовности к походу на Чухлому. Государь обрадовался этой вести и распорядился провести смотр воинства завтра с утра.

Обсуждали далее ультиматум эмира Алибея. Отца сильно беспокоили поставки зерна с приволжских житниц, вернее, их возможный срыв, если не удастся примириться с эмиром. С подачи Варфоломея решали возможность кардинального решения проблемы – устранения эмира. Резко же итальянец начал действовать, хотя ради мира и жизней тысяч галичан можно взять на душу такой грех и прикончить одного строптивца. Я отмалчивался, злясь, что не предупредил Варфоломея не касаться этой темы. Иные предложения могли бы обесценить придуманный мною план касательно Вятки. По высказываниям главного нашего тайных дел специалиста понял, что в окружении Алибея сейчас нет подсыла, способного осуществить такую акцию. Понадобится много денег и времени, чтобы завербовать и подготовить исполнителя. Впервые прозвучало сожаление, что нет теперь Фокия Плесни, способного сотворять чудеса в тайных делах. Когда Варфоломей закончил словоизлияния, государь, поглядывая ленивым котом, поинтересовался перспективами расследования надругательства над Евпраксией недельной давности. Сильно же гнетёт батю эта тема. Я слегка запереживал, соответственно вспотев.

Боярин Данила немного попортил настроение правителю. Его источники из Москвы сообщали, что поставленник Всеволож повелел на Унже заставы снарядить и пути основные торговые закрыть с юга и востока.

– На Москве люди бают, иже временщик хоче успети тя, княже Юрие, в смирение прилещити и сие в заслугу се поставити, – высказался Чешок, – Мнозе бояре и боярски дети указание получиша, яко пешити с сеими ратны людьми к Костроме.

– Жила черевна у Ивашки надорвётся, – рыкнул государь. – Мало того, иже люди его в порубежье гобины наши хитят, задушити нас хоче. Повелеваю заставы, кои явлены быти, сбивати.

– Спешит, боярин Всеволож, так как власти много на себя возвёл. Московская знать им недовольна. Пока вся власть в Москве сосредоточена в руках временщика, не нужно тебе, отец, давать ему повод для войны, – решил добавить в разговор свой веский дискант.

– Аще не мочно ми оберегати на сеих землях людей мирных, то несть требно быти князем над ими, – не согласился со мной отец.

– Никто не предлагает тебе оставлять галицких простых людей на произвол судьбы. Нужно действовать хитрее, использовать на порубежных землях банды подментованных шишей, как предлагал раньше боярин Коломнин. Пусть они там всех закошмарят до потери пульса. Не до провокаций станет москвичам, – снова высказался я.

Пришлось срочно объяснять присутствовавшим значение словечка «подментованный», притащенного из моего времени. Там ушлые менты прикармливали бандюганов, чтобы успешно рулить «порядком» на подведомственной территории и раскрываемостью преступлений. При феодализме разводить прикормленных бандитов не гнушались даже августейшие особы. Свои земли как-никак контролируются, население видит поддержание порядка должным образом и звонкая монетка от перепуганных купцов льётся в казну широким потоком. Одни плюсы со всех точек зрения в этих извращённых системах координат.

Трапеза закончилась под традиционные раскланивания. Я отпросился у государя, чтобы покинуть дворец. Захотелось побывать в своей городской усадьбе. Внезапно отец высказал пожелание пообщаться наедине с моими музыкантами. Мироша занервничал, покрывшись потом и устремив на меня испуганный взгляд. Я ободряюще подмигнул ему и попросил отца не забыть покормить голодных музыкантов. Уходя, оглянулся. Князь посадил холопов за один стол с собой. Надеюсь, апокалипсис сию же секунду не громыхнёт.

Зашёл в свои палаты и загрустил. Как-то пусто здесь станет без моих гудцов. Привык уже, что они всегда и везде со мной. С другой стороны, надо радоваться за друзей, если отец прислушается ко мне и их возвысит. М-да, не помогает… Распорядился гнусобесам подготовить для меня транспорт, а паре молодых и смешливых акимовских воев, дежуривших у покоев, сопроводить меня до новой резиденции.

Старый город распределялся на две неравные части из-за перепадов по высоте. Южная сторона, на которой располагался княжеский дворец и усадьбы самых знатных вельмож, высилась над северной, где стояли усадьбы менее значимых бояр, государевых дьяков и богатых горожан. За церковью Пресвятой Богородицы замощённая сосновыми брёвнами улица делала столь крутой спуск, что лошади при неосторожном движении могли упасть и переломать себе ноги. От нижней подошвы холма улица продолжала спускаться положе до двух городских ворот. Лошади привычно преодолели опасный участок, осторожно перебирая копытами. Люди на улице за редким исключением не встречались, предаваясь послеполуденному отдыху. Усадьба усопшего боярина Кикина расположилась в нижней части города сразу за спуском, укрываясь за постройками боярина Корцова Протаса, из числа морозовских приспешников. Внешне она выглядела богаче соседских строений.

Слуги открыли ворота, приняли лошадей. На красном крыльце нарисовался Агафон с озабоченным выражением лица. Вспоминая прочитанную попаданческую литературу, ожидал, что меня должны с почтением провести к крыльцу под руки, предложив испить корчагу кваса, которую я потом должен перевернуть и показать, что там выпито всё до капли. Ничего подобного не случилось. Агафон без всяких церемоний повёл меня в хоромы. Внутри было тоже простенько и без изысков, но чисто. Цветы и райские птицы на стенах отсутствовали. Вместо кусочков стёкол на окнах использовалась слюда. Комнат множество, можно разместить несколько многодетных семей. В одной из них обнаружил библиотеку, состоящую из трёх толстых книг в кожаных переплётах, стоящих на полке. Одна из них – Евангелие, другая называлась «Апостол», последняя – «Хождение Стефана Новгородца в Царьград». Судя по тому, сколько обычно стоили такие книги, боярин Алфей был средневековым олигархом. В спальне увидел печку обыкновенную, русскую и широкую кровать с множеством подушек.

– Клопов, тараканов нет? – сразу же обеспокоился.

– Агриппина, управница усопшего боярина, держит строго порядок в доме, – заверил мой управляющий.

Верно, даже мух не наблюдалось. В помещениях витал приятный травяной аромат с нотками псины. По комнатам лениво бродили две низкорослые комнатные собачки непонятной породы, напоминавшие немного корги. Агафон сообщил, что под управлением Агриппины имелась конюшня с четырьмя лошадями, свой выезд и даже свой шитик[708] в городском порту. В хозяйственных постройках располагались кузня, свинарник и курятник. Имелся просторный ледник для хранения продуктов и баня. На посаде старушка управляла скотным двором с выпасом для коров, овец и лошадей. Всё это хозяйство обслуживали холопы общим числом под три десятка. По государевой грамоте всё это теперь принадлежало мне.

Новых поселенцев экономка встретила поначалу настороженно, но когда узнала, что её не станут выселять и даже оставят при должности, очень обрадовалась и прониклась уважением к пришельцам. Надо будет познакомиться с этой замечательной управительницей. Сейчас она, должно быть, отдыхала. Поблагодарив Агафона за труды, отпустил его. Попросил только прислать мне в услужение девицу Соболицу. Дьяк понятливо заулыбался и удалился.

Пока ждал, меня вдруг охватило беспокойство. Это со мной всегда случалось, если я плохо подготовлюсь к встрече с девушками. Носки вдруг забуду поменять, или запах изо рта обнаружится. Носки, слава богу, теперь не носят, а вот с ротовыми полостями напряжёнка. Пока ожидал её, всё корил себя за поспешность. Надо бы сначала подготовить благоприятное мнение о себе. Красавца Мирона того же подослать и нажужжать ей в уши о моих прекрасных душевных качествах, которые не сразу видны бывают за внешними. Потом цветы-конфеты… или чем теперь принято знакомиться? Зеркало как назло попалось на глаза, вызвав ещё большее расстройство.

Она появилась незаметно, неслышно, как приведение. Глаза опущены долу, но уголки рта подрагивали, будто от гнева или неслышного плача. Остановилась посреди спальни, ожидая распоряжений. Я тоже молчал, жадно разглядывая её роскошную фигуру в простеньком бежевом сарафане. В моём времени она бы не слезала с обложек журналов «Плейбой» или «Пентхауз», сделала себе карьеру модели или актрисы. Боже, как несправедливо взрослому сознанию томиться в теле подростка!

Подождав какое-то время, девушка вздохнула тяжело и стала медленно развязывать лямки на плечах. Ну, не зверь я жестокий. Принуждать дам против их воли не в моих правилах.

– Собочка, хорошо, что пришла. Взбей подушки и иди к себе, – произнёс как можно ласковей охрипшим дискантом и чуть не расплевался от дурацкого имечка.

Наконец-то взглянула. Недоверчиво так, своими сияющими голубыми глазами. Принялась за работу, соблазнительно наклоняясь. Когда ушла, я снова подступил к зеркалу и стал критически себя разглядывать. Ну, прыщики… Ну, можно же убрать. У Саида что-нибудь для такой проблемы отыщется. Морда хоть и стала немного повыразительней, но ещё пока недозрелая, тупорылистая. Рост тоже не впечатлял. Какой же я всё-таки идиот! Припёрся сам сюда, чтобы потом героически отвергнуть супермодель. Бронзовое зеркало стоически выдержало удар. Рухнул, не раздеваясь, на кровать. Всё, забываем про женщин. Продержусь годик-полтора и только потом приступлю к их осваиванию новым телом. А пока пусть клетки тела всю свою энергию направят на рост и развитие в правильном направлении.

С горя спать не хотелось. Вышел на прогулку. Возле меня стали отираться два шустрых пацанёнка Содомко и Путилко, неуклюже предлагая свои услуги. Видимо, Агафон оставил холопам распоряжения на мой счёт. Я попросил их показать усадьбу. Потом прибежали местные холопы и сообщили, что к моей милости прибыли два рядца княжьих. Поспешил к красному крыльцу – вдруг отцу я срочно понадобился. Оказалось, что Мирон и Тренька меня потеряли во дворце и сильно перепугались. Завидев меня, бухнулись на колени и принялись убеждать меня не отрекаться от них.

– Разве князь не пообещал вас сделать вятшими людьми? – удивился я.

– Государь ласково с нами глаголил и винами добрыми угощал. Чин дворцовый сулил и деревеньку в дачу, – согласился Мирон.

– А вы что?

– Мы отказались… – шмыгнул он носом.

Вот как его охарактеризовать? С позиции среднестатистического жителя планеты он – дурак. Вернее, рак. Причем круглый. Ему джек-пот по жизни выпал. Сытая, безбедная жизнь, достаток сам в руки плыл, а он гордо отказался от всего ради дружбы со мной. С моей же позиции он – самый лучший и верный друг, очень порядочный и честный. Настоящий рыцарь, описанный в романах про средневековье.

А почему бы здесь, на Руси, не устроить такое же рыцарство, как в Европе? Существовали же героические витязи, судя по былинам. Воссоздам здесь рыцарское сословие со всеми красочными ритуалами и традициями. Первым рыцарем у полумифического короля Артура был раздолбай Ланселот, а у меня станет вполне заслуженно примерно такой же Мирон. Но я не я буду, если не позволю себе в удовольствии немного поглумиться над лучшими друзьями.

– Хотите остаться бесправными холопами? Ладно. Придётся вас обоих за любую провинность сечь больно по голым телесам на глазах у прекрасных девушек? – разорался на них притворно.

Не представлял раньше, что можно окраситься до такого оттенка красного, почти бордового, каким покрылись и тот и другой. А Мирошик бедный так вовсе облился потом, будто его окатили из шланга.

– Не нать дев красны… Мы тщатися[709] будем паче… – потерянно произнёс он.

У Треньки даже слёзки выступили на глазах. Наверное, клял себя последними словами, что не уговорил брата на княжеские посулы.

– Вы отказались от высокого положения при дворе князя Звенигородского ради дружбы со мной. Станьте тогда моими витязями, как рыцари при королевских особах в Европе, – торжественно заявил им.

Послал вертевшихся возле меня мальчишек к Акиму Сыто за двумя мечами. Побывавший в некоторых европейских странах Мирон знал о рыцарских традициях и зарумянился на этот раз краской удовольствия. Пока доставляли оружие, попытался вспомнить слова рыцарской клятвы. В разных исторических фильмах были подходящие эпизоды. Больше всего мне понравилась клятва из фильма «Царствие небесное».

Мечи были доставлены самими воями, пришедшими за десятником. Не доверил Аким оружие мелким пацанам, а скучающие парни заинтересовались готовящимся ритуалом. Я велел гудцам встать передо мной на колени и проговаривать слова вслед за мной осознанно, с полным пониманием последствий. Если душа воспротивится словам, то нужно сразу же подняться. Никто за это не посмеет их осудить. Парни опустились на колени передо мной посреди пыльного двора, и я начал торжественно вещать:

– Да не испытаю я страха перед лицом врагов своих. Буду идти прямо и смело, и Господь возлюбит меня. Всегда буду говорить только правду, даже если она приведёт к смерти. Всегда буду защищать беспомощных. B сём моя клятва.

Клятву верности своему господину решил опустить, пока не наделю их дачей со своей стороны. Парни с готовностью повторяли слова клятвы. Я смотрел на их строгие, с обострившимися чертами лица и верил, что они не отступят от этих слов ни на микрон.

– A это, чтобы лучше запомнилось.

Ну, да. Я повторил знаменитую оплеуху Балиана для новобранцев всё из того же фильма.

– Пусть это оскорбление станет для вас последним, оставленным без ответа. Вашими мечами нарекаю вас витязями.

Коснулся обнажённой сталью до каждого плеча парней.

– Поднимитесь, витязи! – приказал им.

Присутствующие на этом зрелище вои и холопы выразили одобрение возгласами и хлопками, хотя смысл действия остался им непонятен. Направил новообращённых витязей к кузнецу, снимать с себя рабские символы, а сам потопал в покои исполнить послеполуденный сон. Однако погрузиться в сонную негу никак не удавалось, как ни крутился. Полежал, подумал и решил нести свет образования в тёмные массы, а заодно себя чуток подразвлечь. Позвал своих бандюганов и принялся их обучать письму и счёту, рисуя знаки углём на дощечках. Мой Димон оказался неплохо продвинутым в древнеславянской письменности.

Сначала процесс шёл неплохо. Разучили гласные буквы и некоторые согласные по Евангелию. Заставил их рисовать, озвучивать слога. Затем пошли заплетыки. Ученики никак не могли сложить буквы в слова. Разорался на непонятливых отборным матом, психанул и выгнал братьев, убравшись обратно в опочивальню. Преподаватель из меня вышел никудышный.

Успокоившись, подумал, что отчасти сам виноват. Развопился как самка гиббона. Нефиг было изображать из себя ментора, коль никаких способностей к педагогике Бог не дал. Стоило пойти и извиниться перед своими вассалами, попавшими под каток моего характера.

В палатах обнаружил жаркую ссору моих рыцарей, грозящую перерасти в кровавую схватку. Братья орали друг на друга, потрясая кулаками, обвиняя в причинении своему обожаемому господину великой обиды. Мирон увидел меня, подскочил и рухнул на колени, моля не отказываться его обучать. Обещал проявлять больше старания в учёбе и просил бить себя как собаку, если он снова проявит тупость. Пришлось напомнить ему о рыцарской чести, запрещающей стоять на коленях, получать порку и прочие унижения, но парень продолжал вымаливать прощение в своём стиле. Хорошо, что прибыл дворцовый дьяк.

Мне были вручены дарственные грамоты на холопа Селивана. Пошёл смотреть приобретение. Кошак стоял перед крыльцом на коленях. Дьяк начал бурчать мне в уши информацию о холопе. Приказал отвести парня в баню, а дьяка зазвал в трапезную. Угостить того за хлопоты и пообщаться на разные темы.

Курсирующий челночно между дворцовыми палатами и усадьбой Агафон уверял, что во дворце меня не ищут. Вот и славно. Остаток дня проведу в своей усадьбе, отдохну от всех забот и условностей. Дал поручение управителю выпроводить с почётом задержавшегося и надоевшего до зубной боли пьяного дьяка.

Ещё одно поручение по выкупу слуг Ждана и Устина пока им не было выполнено. Платить за них серебром я не хотел, а предложенные на обмен кандидатуры холопов временному дворецкому Дионисию Фоминичу не нравились. Предложил своему администратору усилить предложение в два раза большим числом холопов. Агафон предложил мне взять пока других холопов. Не положено по статусу быть без слуг. Остановил свой выбор, естественно, на Кошаке. Хоть толково перебрёхиваться будет с кем.

Надо бы Варфоломея чем-нибудь потешить, заглушить невольную обиду. Зазвал витязей к себе и предложил провести репетицию с разучиванием композиции Каччини «Аве Мария». Захотелось ещё раз поразить итальяшку. Мирошик – молодчинка – вкурил суть вещи достаточно быстро. Голос его звучал просто божественно. Надо будет арендовать каменный храм для представления. Там акустика подходящая.

Прибыл всё-таки дьяк от отца, звать меня на вечернюю трапезу. Доигрался я в умняшку. Из одной крайности теперь попал в другую. Так никакого времени на личную жизнь не останется. Отказался ехать, сославшись на лёгкое недомогание. Через полчаса прибыл другой дьяк в сопровождении тщедушного монаха, оказавшегося к удивлению моему лекарем. Саид не смог прибыть. Заездили его вельможные больные. Позволил себя, горестно постанывающего, осмотреть, потрогать разные места. Лекаришко своеобразный попался. Покряхтел многомысленно и выдал склянку со святой водицей, которую мне требовалось принимать перед едой с молитвой. А ещё выдал какую-то щепку, якобы из животворящего креста, которую я должен буду прикладывать к больному месту, то есть к голове. Опять же с молитвой. Все эти артефакты оказались отнюдь не бесплатными. Пришлось раскошеливаться, чтобы доломать эту комедию до конца и получить у князя законный отгул.

На отвоёванном для себя ужине в своём кругу главным по статусу оказался я и по праву занял главное место за столом под образами. По принятым в этом времени традициям, женщины не допускались к совместным застольям с мужчинами, если только глава стола сам не разрешит иного. Я же не только разрешил, но и пригласил хозяйку усадьбы, послав за ней Трешу. Далее предстояло решать задачу со многими неизвестными – кого посадить ко мне ближе и по какую руку, а кого дальше. Приглашённые на ужин не садились за стол, ожидающе поглядывая на меня. Агафон пребывал в лёгком шоке, наблюдая приглашённых в трапезную гудцов. Решил рассадить всех согласно возрасту. По левую руку в порядке умаления уселись Агафон и Мирон, а по правую – Агриппина и Треня. Представил высокому собранию новых вятших особ – Мирона и Треню, ставших русскими витязями. Заодно объявил, что дьяк Агафон Звягинцев сын Парфёнов произведён в бояре волежские и вяцкие. Парень от полноты чувств зашатался и чуть не свалился на пол. Обещал клятвенно быть мне всегда верным слугой. Я со своей стороны сделал поправочку:

– …И хорошим другом!

Закончив с раздачей плюшек, приступил к пищеварительному процессу.

Старушка экономка на первый взгляд выглядела вполне ещё крепкотелой женщиной, с крупным добродушным лицом и приветливым взглядом голубых, чуть выцветших глаз. Она откровенно пялилась на меня с самого начала ужина, отчего я сильно смущался и периодически заглатывал еду не в то горло. Причина странноватого поведения хозяйки стала понятной, когда понемногу все разговорились. До её великовозрастных ушек добрался мерзкий слушок о моей неполноценности. Она, верно, ожидала от меня каких-то жутких беснований или попыток кого-нибудь укусить. А тут сидит такой милый мальчик, и даже ножкой не болтает. Разговоры на сложные темы, гад, поддерживает.

Слово за слово – удалось расположить старушку к себе. Она оказалась умна, наблюдательна и образована в некоторой степени. С ней было интересно общаться. Ужинать в создавшемся новом кругу мне понравилось гораздо больше, чем в обществе государя. Там всё время приходилось находиться в напряжении, ожидая каких-нибудь пакостей от его ближников. А здесь можно расслабиться, пошутить, посмеяться, рассказать анекдот под хмельную медовуху про Илью Муромца и Змея Горыныча. Ну, когда богатырь ехал на коне по пустыне три дня и сильно захотел пить. Увидел он озеро и лежащего возле Змея Горыныча. Муромец выхватил меч и храбро вступил в бой со змеем. Бились они день-второй-третий. Илья почти все головы отрубил. Последняя спрашивает:

– Ты чего, Илюшенька, драться-то полез?

– Пить хотелось…

– Ну, так пей. Кто тебе мешает?

Почему-то никто, кроме Мирона, не оценил мой юмор. Все только недоумённо и вежливо улыбались, когда гудец ржал, как жеребец на случке.

Удивительно, что несмотря жаркий вечер, в трапезной ощущалась прохлада, будто работал кондиционер. Это способствовало аппетиту, как и ассортимент еды на столе, состоящей в большей степени из замечательно приготовленного куриного мяса. Старушка раскрыла секрет прохлады. Она распорядилась принести из ледника ёмкости с охлаждённым рассолом и поставить их в светёлке над трапезной. Через специально проделанные отверстия холодный воздух опускался туда, где находились мы.

Предки научились длительно хранить продукты, используя водно-солевые растворы, и даже чего-то соображали о правильном процентном соотношении компонентов. Если уж у Агриппины эта технология используется, то в княжеском дворце тем более должны об этом знать. У Еремея надо будет не забыть поинтересоваться. А раз имеются возможности охлаждения и даже замораживания, то почему бы не попытаться создать мороженое. В виде замороженных соков это лакомство давно было изобретено в древнем Китае, Индии и Риме. Венецианский путешественник Марко Поло привёз в Европу из Китая в XIII веке рецепты мороженого на основе крахмала. Понятно, что ноу-хау этого вкусного десерта хранилось под большим секретом. Думаю, что энтузиаст своего дела Ермак не откажется поучаствовать в создании превосходнейшего кулинарного изделия.

Под конец застолья мои верные бандиты устроили концерт с музыкой, танцами и акробатическими номерами. На этот раз обошлось без сексуальных оргий и избиений задниц. Старушка была в полнейшем восторге от действа[710] и окончательно освоилась среди нас.

25

Как же прекрасно просыпаться в своих же собственных хоромах. Никто не будит спозаранку на молитвы. Спал бы так и дальше, если не княжьи обязанности. Моего пробуждения дожидались Агафон и витязи. Новый слуга Кошак полез помогать мне одеваться. Я уже отвык от этого сервиса и чувствовал только неудобство.

С управителем обдумывали разные вопросы, прежде всего добывание денежных средств и варианты переброски набранного административного аппарата и прочей челяди в предполагаемую столицу моего княжества. Решил оставить этого парня на своей должности. Предложенные боярином Фоминичем кандидатуры не впечатлили.

До Волегова от Галича легче и быстрее можно добраться водным путём на шитиках по рекам Нее и Нельше с двумя небольшими переволоками. Расстоянием примерно в семь поприщ. Места заселённые, кроме конечной части. Можно получить еду и безопасный ночлег. При следовании через Чухлому кратно повышалась безопасность при наличии собственного войскового подразделения, зато значительно увеличивались затраты, и перемещаться предстояло по владениям князя Жеховского. В итоге приняли решение ехать всем вместе с использованием затратного варианта. Женщин, детей и семейных холопов придётся оставить пока на попечение Агриппины.

Моя заготовка для герба Волежского княжества стараниями Мироши претерпела значительные изменения. Он сблизился с Агафоном и узнал от него о моём поручении. По факту мне теперь вполне годилась для стягов и печати символика Вятского государства. Там где красный лук со стрелой на жёлтом фоне. Но, если энтузиазм так захватил человека, то почему бы не дать ему проявить свои таланты. А они обнаружились у Мирона не только в музыке. Моего рыжего и крылатого зверика он превратил в льва золотого цвета, поставив на задние лапы в стилистике европейской геральдики. Язык и когти у него стали красными, фон лазоревым. Корону на голове, хвост витиеватый и крылья он также сделал золотыми. Чувствовалось, что парень владеет геральдической тематикой. Поохал, конечно же, восторженно, над творением, вогнав в краску художника, но попенял, что не согласовал со мной рисунок. Я вообще-то на рысь надеялся. Теперь поздно было чего-либо менять. Холопки Агриппины сработали стяг. Кроме того, для себя и брата Мирон заказал гербовые нагрудные накидки поверх военного снаряжения как у настоящих рыцарей в Европе.

В оставшееся до смотра время я хорошенько потренировался со своими гвардейцами, преподавая искусство метания ножей. Дождавшись Дорошки с его послужильцами, сразу же выдвинулся со своим воинством во дворец.

Манеж был ещё пуст. Послал ярко расшитого в восстающих львах Треню к сотнику Семёну, узнать, почему войска задерживаются. Витязь мой вернулся огорчённым. Облаяли его в кремеле и прогнали.

Подготовленный Жеховскими воинский контингент расположился в манеже только через час. Солнце уже высоко стояло в небесах. Хорошо, что крыша манежа давала тень. Мой личный сотник поставил бойцов в общий строй. Кроме сына боярского Дорошки ещё одним десятником по желанию Акима был назначен его боевой собрат – Трифилий Сипяга. Бойцов старшего брата не наблюдалось. Пришлось идти в гостевые апартаменты, занимаемые князем Вышегородским.

Брата застал в самый пикантный момент. Он полулежал на лежаке абсолютно голый в похабной позе. Обрабатывали его усердно три пышные матронессы из отцового гарема с очень довольными мордахами. Здесь же стояли и выступали молодые до безбородости гудцы в расцветках братова княжества. Целый вокально-инструментальный ансамбль молодняка с домрами и трещотками, с бубнами и сдвоенными жалейками.

– А, Митка! – заорал он, увидев меня. – Поди семо и сымай порть.

– Не до того сейчас. На смотре надо нам быть, – кинул ему укоризненно.

– Ми ненать быти овамо. Отич ми несть старей, – расслабленно проговорил тёзка.

– Ты же обещал мне быть со мной в походе! – завопил я.

– Прости, братка. Не поиду я с тей на Чухлому, ворочусь в Москву, – услышал в ответ. – Отич ми не пособит гобиной.

Постоял столбом, переваривая малоприятную новость. Голые и жирные тётки изгибались телесами, трясли тяжёлыми грудями и крутили необъятными задницами, призывно подмигивая. Музыканты лихо наяривали весёлые погудки. Я отдышался кое-как и сказал брату, что ни капельки не обижаюсь на его отказ, хотя кошки скребучие не преминули материализоваться возле моей трепетной души. Его дуболомы были бы серьёзным подспорьем в общении с Осиной. Побаивался я слегка предстоящих разборок с заносчивым сотником.

К смотру готовились где-то около восьмидесяти человек, вооружённых мечами, пиками, щитами каплевидными, одетых в кольчужные амуниции. Ратники были при своих конях, иногда со вторыми про запас. Кольчуга, аналог рыцарских доспехов, имелась у всех разная. У одного пластинчатая, у другого кольчатая. Кое у кого обнаруживался эрзац кольчуги – тегиляй – стеганый кафтан из тканей твердых сортов, наполненных железными вставками. Сотник Семён картинно прогуливался вдоль строя. Я рассчитывал, что он подойдёт ко мне и хотя бы извинится, но мужчина будто не замечал меня, впрочем, как и все остальные. Шлындает по двору какой-то мальчишка в знатной одежде, любопытствует. Развевались красные стяги Звенигородского княжества со святым Георгием и мой лазорево-золотой с крылатым львом.

Собранное Жеховскими войско состояло, кроме сотника, из пяти детей боярских, семи друзей в свите Ивана Ивка, тридцати шести повольников в качестве конных и пеших кметов и около двадцати пеших чадей. Остальные приходились на так называемых боевых холопов детей боярских.

Кстати, дети боярские – это всего лишь сословный ранг ниже боярина. Возможно, название произошло от того, что боярские регалии наследовал только старший из сыновей, остальным доставался чин пониже. Также назывались лица, получавшие поместья и прочие кормления в награду за службу от правителя, в отличие от бояр, владевших поместьями по отчине[711].

Пока гулял со своими рыцарями мимо подготавливающихся к смотру воев, натыкался глазами на знакомые лица. Вот самый младший из сыновей тысяцкого Ивок гарцевал во главе своего десятка. Увидел меня в приличном одеянии и выпучил зенки до предела. Ну, да. Не только вам можно рядиться в чужие одежды. А по поводу предательства ещё пообщаемся как-нибудь в укромном месте более плотно. Рядом с ним красовались на конях почти вся его банда мажоров. Даже Фонька с перевязанной рукой здесь присутствовал и поглядывал на меня с интересом. Смерил друзей презрительным взглядом и двинулся дальше. Однако боевых холопов и чади у младшего сына князя Бориса было гораздо больше, чем у других десятников. Ещё за одно знакомое лицо зацепился взгляд. С трудом узнал Тюху в воинском наряде. Он тоже меня увидел, но, видать, не захотел поверить своим глазам – оборванец вдруг превратился в богато одетого знатного вельможу с гудцами совместно. Глазастый Мирон его тоже усмотрел и, забывшись от волнения, схватил меня за рукав и принялся тормошить, приговаривая:

– Зри, княже, вон Тюха, израдник брыдлый[712], стоит.

– Вижу его хорошо, Мироша. Пусть он себе стоит, родине служит.

– Деи ты его за израду велию и всяк досаждения[713] изведаны не покараешь? – вытаращился на меня парень.

– Бог велел прощать врагов своих. Пусть он сам там на небесах разбирается – кому и что положено, – заявил я елейным голоском, следя за тем, чтобы мой витязь вдруг снова не брякнулся на колени перед моей неимоверной святостью.

Решил пока не объяснять Мирону, кто на самом деле на нас донёс.

Знакомые по харчевне вои вдруг засмущались и засуетились при моём приближении. Их старшина Никодим произнес, опустив глаза долу:

– Ты не серчай на нас, княжич Димитрие. Не ведали мы тя и зазрили напрасно.

– Коль вину свою признали, сие есть гуд, как говорят всякие загнивающие немцы. Проставитесь мне и моим друзьям в харчевне, так и быть прощу вашу оплошность.

Вои закивали и разулыбались облегчённо. Раздался возглас:

– Строй!

Заиграл горн. Ратники забегали и повскакивали на своих коней, выстраиваясь в чёткую линию. Пешие кметы и чади обосновались отдельной группой в конце строя. Причина этого переполоха стала понятной, когда на парадном крыльце показался князь Юрий в корзне багрового цвета, в сопровождении дьяков. Отец увидал меня и отдал распоряжение сопровождающим. Ко мне подбежали двое холопов, ведя под узду гнедую лошадь. Витязи помогли мне взобраться на неё, а сами заняли место в строю на лошадях позади Сыто. Я пристроился к отцу, сидевшему на своём любимом белом кабардинце.

Государь, тысяцкий и я выехали на середину строя. Вои восторженно приветствовали своего правителя, которому такое проявление чувств закалённых в бранных делах мужчин приносило заметное удовольствие. Далее наш кортеж медленно объехал строй. Навстречу выезжали последовательно все десятники и докладывали государю о состоянии своих команд. Князь хвалил их за хорошую подготовку. Закончив осматривать воинов и вооружение, удовлетворённый князь снова выехал на середину строя и произнёс:

– Головным воеводой ставлю над вами сына маво Димитрия, князя Волежска. Аще мя любы, же любы и его. Указую пешити не косно на град Чухлому и извести крамолу. Воевода, прави.

Я распорядился дать команду «вольно», которая интерпретировалась в:

– Расстрой!

Воины потянулись с манежа за ворота дворца под водительством десятников, а наша троица проследовала на совещание по предстоящему походу в малый тронный зал с большим дубовым столом посередине. Добавились сотники Осина и Сыто, а также дьяки с моим Агафоном. Я не отказал себе в удовольствии на правах воеводы пропесочить сотника Семёна и его папашу за подготовку к военной операции. Меня интересовала каждая мелочь в предстоящем походе: шатры, снабжение едой, лечение, вооружение, тягловая сила. Государь одобрительно покрякивал, а Жеховские пучили глаза и не могли понять, что я до них вдруг докопался с разной ерундой. Вои, по их мнению, сами всё себе организуют: и питание, и лечение, и ночлег. Короче, тыловое обеспечение здесь отсутствовало как явление. Еду намеревались реквизировать в попадающихся по пути селениях. Спать собирались где придётся. Кое-кто из детей боярских желал устроить из похода увеселительное мероприятие с гулящими девками и возами хмельного пойла. Категорически запретил любой разврат и пьянку, пока не будет выполнена державная задача.

Неожиданно для меня выяснилось, что воинство временно передано под управление тысяцкому для решения некоторых пограничных вопросов. Бойцы в полном вооружении побродят вблизи вражьей крепости Унорож, погоняют поджигателей стогов, посекут некоторые тиунские задницы и снова перейдут в полное моё распоряжение. Странно как-то. Я разве не сумел бы с этой операцией сам справиться? И почему меня об этом ставят в известность в самый последний момент? Вот пусть со своими шестью десятками оперируют там вдосталь, а моих бойцов не трогают.

Меня постарались убедить о наличии неких нюансов, с которыми может справиться только князь Борис. Ну, бате виднее. По мне использовать Жеховского для урегулирования конфликта с москвичами всё равно что тушить пожар бензином.

Следующее совещание состоялось с Осиной по его инициативе в переходах между палатами. Он на древнем диалекте посоветовал мне не лезть под руку знающим людям. Перед своим отцом я могу красиво соловьём распеваться, а вдали от столицы лучше бы мне заткнуться и не изображать из себя военачальника. В противном случае мне было обещано сильное огорчение. Если же я буду хорошо себя вести, то мне так и быть дадут покомандовать каким-нибудь своим десятком. Наглость этого кренделька меня потрясла настолько, что я не смог ему ничем возразить.

Заглянул на княжескую кухню к повару Ермаку. Мне нравилось беседовать с многосведущим в своём деле профессионалом, пробовать и одобрять его придумки. Кстати, благодаря моим подсказкам с кофием мужчина значительно повысил свой рейтинг среди дворцовой челяди. Однако мою просьбу он выполнять не спешил. Жмотничал отдавать кого-либо из своих учеников.

В средние века подготовка специалистов в любом ремесле была очень трудоёмким процессом. Приобретённые знания и умения мастера старались передавать только самым близким людям. Мастерство позволяло его обладателю чувствовать себя значимым. Диктовать свои условия. Я непринуждённо сообщил Ермаку, что уже нашёл для себя личного повара и собираюсь его научить приготовлению настоящего фрязинского мороженого. В Европе этот продукт умели делать исключительно только итальянцы. И как секрет муранского стекла, они хранили ноу-хау этого продукта под страхом жесточайшего наказания. Даже не ожидал от обычно флегматичного мужчины такого вулкана страстей, какой он выдал, умоляя меня отказаться от своего намерения. Ушёл, злясь на себя. Получилось, что я зачем-то тупо протроллил повара.

Из усадьбы прискакал на лошади помощник Агриппины с сообщением, что в моих палатах вдруг одновременно померли две собаки. Казалось бы, мало ли когда животное надумает сдохнуть. Но почему тогда сразу обе? Прискакал поспешно в свою резиденцию и прошёл к месту трагедии. Два мохнатых трупика лежали возле лужицы с разбившейся склянкой святой воды. Её мне передал странный лекарь. Ещё и денег тогда вытребовал, скотина.

По телу волнами забегали мурашки. Послал своего холопа в кремель за Варфоломеем. Он прибыл незамедлительно с двумя дьяками, сразу приступив к обследованию места преступления: трогали собак, обнюхивали почти высохшую лужицу. Я постарался описать приходивших ко мне дьяка и лекаря. С дьяком было сложней всего. Они все для меня были будто бы на одно лицо. Монах получился несколько выразительней.

Договорились с итальянцем, что государя в это дело не будем посвящать, пока не проведён в полной мере розыск. Наломать дров может в ярости босс. И так посматривает искоса из-за отсутствия результатов в деле об изнасиловании Евпраксии. Я высказал сомнение, что кто-либо смог такую обширную девушку обидеть. Она сама кого хочешь огорчит до невозможностев. А княжеские винные погреба пограбили дьяки дворецкого под шумок. Всё просто. Никаких шишей со стороны и в помине не было.

Не понимаю я иногда нового тайного министра. Чего ему стоит прижать какого-нибудь изворовавшегося путного дьяка к стенке и навесить на него изнасилование заодно. Варфоломеюшка желал разобраться в этом деле тщательно, предполагая какой-то политический подтекст. Пришлось поведать ему всё так, как было на самом деле, доверяя свою судьбу в руки новому другу. Сам знаю по паркуру, что когда под тобой ощущается твёрдая почва, то можно без опаски маневрировать.

До обеденной трапезы надумал претворить план мести повару Ермаку. Кухонными делами в моей усадьбе ведал некий холоп по имени Смирной. С ним самим, как и со многими обитателями кикинской усадьбы пока ещё не доводилось пересекаться, но блюда его по моим впечатлениям были ничуть не хуже ермаковских.

В просторном помещении с широкой печью по центру и множеством столов с кухонными принадлежностями трудилось шестеро холопов. Тщедушный и лысый мужичонка с окладистой бородой чертил кусочком угля на дощечке, одновременно рявкая свирепо на трёх поварят примерно моего возраста, носящихся по залу торпедами и чего-то таскавших из кладовки. Дородная женщина и молодая девица в глубине кухни совместно щипали и потрошили птиц. Меня не заметили или просто не удосужили вниманием.

Внезапно мужичонка разразился отборными ругательствами, подскочил к самому старшему поварёнку, схватил и оттаскал его за ухо. Какими только эпитетами, надо признать красочными, не награждал он провинившегося. Безрукое и бесполезное существо всего лишь просыпало соль. На этом пыл у ругателя не угас. Он что-то скомандовал пареньку, и тот, ещё ниже склонив пылавшее от стыда лицо, поплёлся к скамейке у окна, снимая на ходу штаны. Захотелось вмешаться, спасая бедолагу от позорной расправы:

– Повара Смирного могу лицезреть?

Мужичонка грозно повернулся ко мне и с недоумением уставился.

– На кой ляд я те требен, мухоблуд? – недружелюбно выразился повар, угрожающе помахивая прутом.

Не узнал, или забыл, или всё сразу… И чего это сразу мухоблуд? Может быть, тут у меня на усадьбе уже вовсю протекает классовая борьба. А я чего-то не в курсах. Хотел было что-то шутливое отморозить, как из глубины кухни выскочила баба и запричитала:

– Батюшка мой, се есть Димитрие-княже, господине наш!

Почему-то ей сразу поверили и повалились передо мной на колени. Похмыкал глубокомысленно, показывая, что воспринял должным образом холопское приветствие и жестом предложил всем принять рабочее положение. Повар весь искланялся и умолял простить своего раба, то есть себя. Обещал об этом подумать позже, а сейчас попросил обсудить со мной одну задумку. Вернее, две.

На просьбу выделить мне в поход лучшего своего ученика Смирной указал на поварёнка, которого собирался только что отхлестать прутом, и принялся его отчаянно расхваливать. Старшим сыном оказался он повару, по имени Гуляйко. И младшие поварята тоже оказались сыновьями Смирного. Узнав, что князь берёт его с собой в поход, пацан чуть не разревелся от счастья. Упал в ноги отцу и благодарил его горячо с целованием рук и прочих действий в патриархальном ключе. Братья его не скрывали лютой зависти. Затем Гуляйко переключился на меня, но я решительно остановил излияния пацанячьих благодарностей, заявив, что хочу поначалу испытать его мастерство. А именно – он должен сотворить продукт под названием «мороженое». Повар Смирной понял меня немного иначе. В зимнее время русичи замораживали молоко, смешанное с мёдом. Затем соскребали получившуюся сладость в виде стружек и лакомились.

Увы, этот вариант не годился, так как работал только зимой, когда и так холодно. Интересней мороженым угощаться в жаркую пору. Я вкратце обрисовал ситуацию вокруг этого продукта. За рецепт его изготовления короли в Европе готовы были отдать любые сокровища. Ингредиенты для мороженого в запасниках боярина Кикина имелись. Требовались тростниковый сахар, лёд, яйца куриные. Сахар хоть и был невероятно дорог и доставлялся купцами из далёкого Леванта, пользовался популярностью у высоких особ. А льда ещё много оставалось с прошлой зимы. Рассказал поварам примерно технологию производства, взяв с холопов клятву сохранять её в тайне. Отцу и прочим родным помогать не запретил. Велел сделать мороженое до вечерней трапезы.

Как раз подошло время дневной. Выехал вместе с витязями во дворец. Отца нашёл прогуливающимся по галерее. Он меня подозвал и ласково поинтересовался здоровьем. Пришлось покривить душой и вознести хвалу чудотворной щепке за скорое выздоровление. Батя наставительно произнёс:

– Сам чуешь, яко Господь силу сею явле, аще с молитвою и смирением к нему притекати.

Упросил его перенести наши посиделки куда-нибудь наружу из душных палат. Поглощение еды должно приносить не только пользу, но и удовольствие. По незнакомым переходам и лестницам добрались до прихожей перед основательной дубовой дверью, напугав дремавших здесь холопов. Откуда-то сбоку появился пожилой дьяк и отпёр дверь. Я впервые находился в этом кабинете и поэтому с интересом оглядел его. Сводчатые стены были большей частью заняты шкафами с полками, заполненными различными бумажными документами, книгами из пергамента и свитками. Остеклённые малыми фрагментами окна размещались со всех сторон, заливая помещение светом. Одно из таких окон было расположено на двери, возможно ведущей на какой-нибудь балкон, или гульбище по-нынешнему выражаясь. Оставалось предположить, что любящему комфорт бате захотелось устроить один из своих кабинетов в самом верхнем месте своего особняка. Теперь понятно, куда он пропадает, когда никто его не может отыскать.

У одного из окон стоял письменный стол, назначение которого угадывалось по письменным принадлежностям из бронзы и белым листам бумаги. Ещё более необычно смотрелся стоявший в другом углу круглый стол со стилизованными под звериные лапы ножками. Вокруг него располагались стулья с резными спинками. Батя, знать, наслушался от странствующих сказителей историй про короля Артура.

Немного не угадал с местом трапезы. Нашу компанию ближников вывели наружу за раскрашенную дверь. За ней обнаружился не балкон, а целый парадиз с резными колоннами, увитыми вьющимися растениями. Здесь же располагались небольшие деревца и кусты роз в деревянных кадках. Точка обзора возвышалась над крепостными стенами примерно на четверть высоты, и за ними красиво смотрелись пригородные лесистые холмы. Сам город был весь внизу, как на ладони. В дальней части балкона виднелась уютная беседка, больше похожая видом на пряничный домик. Туда мы все и направились за государём.

Пришлось немного подождать, пока носившиеся с подносами озабоченными лосями холопы накроют стол. Ближники и государь прогуливались по балкону, наслаждаясь окружающими красотами. Витязи мои расположились у беседки и наигрывали спокойные мелодии. Отец заинтересовался их красочными накидками. Рассказал ему, что произвёл своих музыкантов в сан рыцарей, а на их накидках изображён герб княжества Волежского. Про рыцарей правитель Галицкий знал много сказаний, начиная с легенд о короле Артуре, которую ему доводилось слыхивать в детстве. А я был впечатлён познаниями культуриста в литературе и в исторических событиях. Никак не вязался его образ громилы с широкой образованностью.

С овеваемой ласковым ветерком верхотуры хорошо просматривались выходящие через западные, рыночные ворота ратники. Колонна двигалась мимо торжища по улицам посада и выходила затем на дорогу к поселению кожевников. В конце двигались обозные телеги. Ратников провожали толпы зевак. Наверное, побросали все свои дела и высыпали на улицу. Не каждый же день по улицам города маршируют войска. Воспользовавшись отсутствием Жеховского, Чешок и Варфоломей предприняли новую попытку уговорить государя отказаться от лобовых военных столкновений в порубежье, предлагая дипломатию вперемежку с рейдовыми нападениями на враждебную территорию мелкими отрядами охочих людей. Батя упирался, рассматривая действия московских людей как оскорбление своей чести. Скрытая война казалась ему чем-то низменным, недостойным делом.

Стол в беседке был уже сервирован, но ближники не спешили занимать за ним свои места, следуя примеру государя. Хотелось и дальше прогуливаться по красивому балкону, держа в одной руке фужер с вином, в другой – куриную ножку. Один только боярин Турок залез в беседку и активно поглощал жареную репу с грибами. По моему настоянию уставших витязей зазвали за стол и угостили. Впрочем, они уже не так сильно смущались, как прежде. Сидели свободно, поблескивая глазами и внимая во все уши державному разговору.

Боярин Данила, чтобы разрядить возникшую напряжённость, стал рассказывать содержание очередного письма, доставленного голубиной почтой из Вильно. Корреспондент, скорее всего, был из числа приближённых литовского князя, потому что излагал события как очевидец. В городе поляков повсюду бьют. Раздаются звуки сабельных ударов, матершины, крики раненых и карканье ворон. В воздухе сильно пахнет войной. Сам государь Витовт с досады рукою державной на лик епископа Краковского печать постыдную возложил, отчего тот сразу же впал в великое смущение, печаль и бегство. Отец развеселился и стал обсуждать с главным дипломатом варианты развития событий в Литве.

Ближники стали расходиться, прощаясь и благодаря поклонами государя. Меня он снова задержал. Вместе мы спустились в его кабинет при тронном зале. Там мне была вручена грамота о даровании Вятского княжения. На бумаге уже имелись его подпись и подписи бояр Чешка и Турка. Я со своей стороны подписал новые грамоты по признанию вассальных обязательств и получил костохрустный обниманс с поцелуями взасос. За такой роскошный дар можно позволить немного поглумиться над собой.

Закончив с протокольными делами, отец огорошил меня новостью:

– Сыне, не взлази на верховодство ратью. Позволь княжборисову сыну утишити крамолу в Чухломе. А ты побывай в сея уделе. Аще похочешь, буде в рати с бережением. Кажи се мастроту ратну. Последи Чухломы поимешь всю дружину в собину се.

Обломилось моё военачалие. Мог бы сразу намекнуть про потешное назначение, не позорился бы тогда с дурацкими вопросами на военном совете. Интересно, а постольничество моё тоже будет таким же потешным? Заметив мою кислую мину, отец снова прижал к себе и высказал:

– Преду тянулся к библам, войны детели гонзах[714]. Не тужи, успеешь навоеватися. Мнозе котор на веку теим сбудется.

И чего я так распереживался, действительно? По сути, мне государя благодарить нужно, что не придётся биться задами со всякими осинами в одной берлоге. Трепать друг другу нервы. Своих дел предостаточно.

Батя посоветовал мне выступить в поход только после воскресенья, если останется желание поучаствовать в карательной операции. А ещё лучше, после праздника Крестовоздвижения, что в понедельник. Неизвестно, сколько дней Жеховские будут замирять порубежных селян. К тому же мне следовало дождаться своих посыльных из Чухломы с правдивой информацией, чтобы выстроить правильную стратегию. Сведениям подлого Единца я не доверял абсолютно. Ещё отец сообщил о приезде на днях давнего его приятеля – ярославского князя Фёдора Васильевича. Вместе можно будет поохотиться на медведей. Всё равно как разнообразить своё время – с медведями или без оных.

Бандюганы мою просьбу исполнили и слегка притормозили дьяка Варфоломея на выходе из дворца. Объяснил тайному министру, что желаю кое-что показать. Варфоломей, наверное, подумал, что я опять стану терзать его всякими следственными идеями и с кислой миной последовал за мной. Сели на лошадей, выехали за княжеские ворота и остановились возле каменного храма Рождества Пресвятой Богородицы. Служба в это время обычно не проводилась, но несколько горожан там тусовались, бурча перед иконами свои молитвы. Дьяк удивлённо вскинул на меня свои выпуклые глаза. Я жестом и улыбкой показал, что его ожидает нечто необычное.

Прошли ближе к алтарю. Почему-то подумалось, что в этом месте акустика должна работать лучше. Дал сигнал Мирону начинать. Раздались первые ноты «Аве Марии». Мирон пел а капелло взволнованным Бочелли, и лишь во втором акте Тренька осторожно подгрузился ему в помощь флейтой. Голос певца взлетал ввысь под своды храма ярко пылающей жар-птицей и опускался с высоты потерянным опереньем. Казалось, сам воздух в храме сгустился так, что стало трудно дышать. Люди вокруг падали на колени и рыдали. Варфоломей весь облился слезами и что-то шептал про себя. Не ожидал, что меня самого сможет потрясти этот концерт.

Пение закончилось. Я подождал, когда итальянец более-менее придёт в себя, и поволок за собой на выход. В полном молчании мы вышли из храма. Гудцы были тоже под сильным впечатлением. Боярин будто потерял способность соображать. Возможно, он был в глубочайшем шоке. Мне с витязями пришлось провожать его до усадьбы и сдавать на руки челядинцам.

Вернулись к себе. Витязи проводили меня до опочивальни и сами ушли отдыхать. Не спалось. Чем бы себя развлечь? Звать гудцов постеснялся. Пусть герои этого дня хоть немного отдохнут от меня. Поднялся и подошёл к распахнутому окну. Духота и скукота. Надо уезжать отсюда поскорей. Отравят тут или прирежут, как Алимпия, если раньше сам не умру от тоски зелёной.

Кошак с самого утра был каким-то вялым и неразговорчивым. Послал его за мячом. Опочивальня не такая обширная, как во дворце, но тоже просторная. Попинали с ним мяч друг другу. Потихоньку он начал оттаивать, даже улыбнулся пару раз. Понимаю паренька – самому пришлось пережить ужас княжьей пытошной. Заинтересовался он кругом своих обязанностей. Я предложил ему не заморачиваться на сей счёт. Иногда нужно что-нибудь сделать несущественное, но в остальном я пока что сам себя могу обслужить. Слуга мне в большей мере нужен только для статуса. Спросил у него, как он воспримет, если его я буду звать Кошаком. Парнишка благодушно согласился.

Тихий час в который раз вышел динамичным. Селиван показал себя ловким и сметливым в играх. Дальнейшие с ним развлечения прервал неожиданный визит брата. Никакого желания принимать каких-либо гостей, пусть даже родственников, у меня не было. После полуденного сна собирался снова просвещать своих рыцарей. Поспешил в свои покои переодеться в знатное бельё, бурча под нос матерные междометия.

26

Вышел вальяжно на крыльцо, соблюдая положенные церемонии. Обязанности подателя ендовы с хмельным мёдом возложил на распрекрасного в своей накидке Мирона. Не буду же я подсовывать разлюбезному братцу старую экономку. А холопка встретит – вообще урон чести. Тёзке же на все условности и традиции было абсолютно наплевать. Он сделал только один глоток и отставил посуду. Целоваться к Мирону, к счастью, не полез. Пошли не в хоромы, несмотря на мои уговоры, а принялись гулять по двору. Старшому хотелось осмотреть мою резиденцию, заодно и холопок заценить. Я малость запереживал и предупредил гостя, что не позволю у себя в доме озорничать. Брат отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, и заявил, что приехал вовсе не за этим.

Позади усадьбы располагался небольшой садик с беседкой и высохшим прудиком. Прошли туда, расположились в тени яблонь, и брат озвучил цель приезда. А хотел он поменять своих семерых музыкантов на моих двух.

– Тебя батя ко мне послал с этой миссией? – захотелось сразу прояснить моменты.

Пробурчал что-то неопределённое и продолжил упрашивать. Мои враз побледневшие витязи напряжённо следили за нашими переговорами. Успели, что ли, забыть, что получили уже свободу? Перед беседкой появились музыканты брата и принялись наигрывать что-то довольно сносное.

– А не будет жалко с такими умельцами расставаться? – прозондировал их близость.

– Почто сожалети о людях работны, – удивился старшой. – Овы явнут.

Меня очень заинтересовал необычный инструмент с мехами и деревянными трубками, звучащий как орган. Собственно, это и был орган, только ручной, прообраз шарманки. Одной рукой музыкант нагнетал воздух, другой нажимал на клавиши, извлекая звуки. Чего-то меня заставило обратить на этот инструмент своё внимание? Какая-то искра мысли озарила мою черепную коробку и затерялась где-то между извилин. Попросил брата показать вещицу поближе. По приказу своего повелителя ко мне с поклоном приблизился изящный паренёк и вежливо подал инструмент. Показал его действие и встал неподалёку, ревниво следя глазами за моими манипуляциями.

Его товарищи продолжали увеселять пирующих, пока я мучил клавиатуру, подбирая известные мне композиции. Простые звуки действительно напоминали шарманку и были гораздо сочней и глубже, чем у остальных инструментов. Никак не получалось изобразить что-то величественное, похожее на композиции Энигмы и Эры. Психанул и проиграл мелодию Интернационала. Ну, там где «Вставай, проклятьем заклеймённый…». Вот эта вещь почти с первого раза получилась. Увлёкшись новой игрушкой, не заметил, что приезжие гудцы прекратили выступление. Все теперь слушали только мою музыку. Витязи притиснулись ко мне ближе и внимали звукам, затаив дыхание.

– Яко мнишь, Митко, сменишь сеих гудков на моих? – снова начал зудеть брат, разрушив очарование момента.

Меня потихоньку начала доставать назойливость этой тёмно-рыжей гибсоновской репродукции. Высказался резко в том ключе, что гудцы мои уже нисколько не холопы. Им выдана вольная грамота.

– А из писцовы библы вычерк содеян бысть? – вкрадчиво поинтересовался Дмитрий-старший. – Поелику пошлина за них в казну отичеву не плачена, остаются оне холопы и очепья им на вые лещити требно, иначе течны суть.

Я кинулся спорить с братом, но он всё же оказался прав. Как в сказке – карета превратилась в тыкву, а моё княжение – в игрушечное королевство в песочнице. Таким же фейком оказалось, как и воеводство. Мне предназначалось выполнять всего лишь функции наместника отца, а не правителя на своих землях. Все мои решения не должны даже с гулькин нос противоречить отцовым указаниям. По сути, я просто должен немного подрегулировать денежные потоки, чтобы получать что-то в свой карман и кормиться с этого.

Брат со знанием описывал ситуацию, потому что когда-то в ней сам побывал. Юридическая формула «детищ княжескы» предполагала такие же права, какие имелись у обычного боярина. Государь мог в любой момент что-либо сделать с собственностью такого вассала и даже забрать себе всё обратно. Теперь понятно стало, из-за чего в большей степени произошёл конфликт старших сыновей с отцом. Боярин Морозов нагло вмешивался в дела их княжеств. Перейдя под крыло московского князя, они оба получили статус «брата меньшего» с большими правами.

М-да, обломились мои вожделения слегка покуролесить правителем лесистого края. Мирон и Треня с посеревшими лицами стащили с себя накидки. Оказалось, что я по-прежнему держу в руках музыкальный прообраз шарманки. И вдруг вспомнил, из-за чего захотелось рассмотреть эту вещь. Почему бы не создать звуковое оружие. Нет, я не замахиваюсь на библейские масштабы с иерихонскими трубами. Достаточно отпугивать лошадей. В битвах со степняками такой прибамбас очень даже пригодится. Показал гудцу забрать его от меня. А братец огорошил меня ещё одной сентенцией:

– Холопы теи без очепий с тамгами хождеют. Сие есть воровство и порушение княжеска права. Торговая казнь им прещае. Отич тей мочен абие слати семо стражников и имати теих гудков. Дажди ми их и упасёшь от стразей мнози.

Я почувствовал, будто мне прилетело по голове здоровенной дубиной. Как же я так лоханулся?! Сам собственными руками подставил верных друзей. Брат что-то говорил, но я его уже не слушал. Появился Агафон. Он внимательно выслушал моего тёзку, многозначительно кивая. Затем он подошёл ко мне и сообщил, что мне нужно отдать витязей брату, иначе их заберут стражники в узилище и подвергнут жестокому наказанию, как беглых холопов. Управитель обещал подключить все свои связи и спасти моих друзей. Пришлось с ним согласиться.

Мирон и Треня понуро ушли собираться, Агафон поспешно отбыл во дворец, а я убрался в свои покои, чтобы не видеть продолжение своего позора. Через некоторое время со двора раздался женский крик. Я подскочил к окну и выглянул. Моя челядь собралась во дворе у ворот и провожала бывших витязей. В Мирошу с рыданиями вцепилась Соболица, а он целовал её и гладил рукой, успокаивая. Их с усилиями разняли вои брата.

Захотелось дико напиться, чтобы заглушить в голове мрачные мысли. Представляю, как прикалывались надо мной Морозов с Жеховским, наблюдая церемонию моего вокняжения. А друзья-министры почему меня не захотели предупредить? Велел Кошаку принести бутыль вина. Посадил его возле себя и битый час ему доказывал, что глупее меня никого на свете не сыскать. Слуга почему-то упорно не соглашался с этой гипотезой. Признался, что с нашей первой встречи я ему понравился, хоть и показался немного странноватым. А после он увидел меня в богатом платье с главным сыскарём и пожалел, что помог мне когда-то. Теперь, видя, как княжий сын переживает о простых людях, он снова меня полюбил, как раньше любил только дьяка Алимпия. Очень Селиван сожалел, что враги погубили его бывшего хозяина. Обещал тот парню свободу дать.

Кошак рассказал мне о том, о чём умолчал в узилище. Он знал про тайный схрон Алимпия и после его гибели слазил туда, надеясь найти грамоту о своём освобождении и какие-нибудь деньги. Однако там лежало только много свитков. Грамоты парнишка не знал и решил перепрятать сундучок со свитками, чтобы потом найти надёжного человека и с ним не торопясь разобраться в написанном. Кошак был готов мне теперь довериться и показать новый схрон в лесу за городом.

Поневоле в разговоре коснулись темы убийства Алимпия, и кому это было нужно. Кошак вспомнил о взаимоотношениях дьяка со своим бывшим пасынком Агафоном. В последнее время они часто ругались. Пасынок обвинял Алимпия в преждевременной смерти своей матери и в своих бедах.

Вот уж никогда бы не подумал о такой версии дела. Агафон не из таких. А впрочем, почему я его так идеализирую? В произошедших проблемах с гудцами именно он виноват больше всех. Ни один начальник не в силах держать в поле зрения все детали контролируемых процессов и поневоле зависит от тех, кому делегирует часть своих полномочий. А если Агафон действует в моих интересах, то должен хотя бы предупреждать о таких правовых коллизиях. Ведь ездил же в поместную палату оформлять сделки. А что, если?

Меня вдруг поразила одна догадка. Я даже подскочил с лавки от возбуждения, немного напугав Кошака. В психологии имелся занятный пример, когда обитатели Карибских островов не видели приближающиеся к берегу Колумбовы каравеллы только потому, что их мозг отказывался фиксировать непонятные вещи. Я вспомнил, что видел во время пира на Агафоне рубашку, вернее, выступающий из зипуна воротник, украшенный жемчугами и серебряными шариками. Он её редко надевал, только по особым случаям.

Позвал Акима, приказав ему обыскать комнаты управителя и найти рубашку с жемчугами. Пяти минут не прошло, как я уже держал в руках праздничную рубашку Агафона. Моя версия подтвердилась. На краях воротника, в окружении мелких жемчужинок в виде двух цветочков, располагались пресловутые серебряные бусинки нужного размера. Имелась только одна. Вместо второй – пустое место. Распорядился арестовать управителя, как только тот вернётся из дворца. Его помощников-подьячих, рекрутированных из числа холопов Кикина, тоже велел посадить под замок. Кто знает, насколько они сблизились с Агафоном?

Навязанные мне музыканты так и стояли столбами там, где я их оставил. Велел сотнику взять на себя заботы по размещению новиков, а паренька с органом попросил задержаться и рассказать о принципе действия инструмента. Должен же человек, любящий своё дело, разбираться в них. Напрасные ожидания. Свёл тогда его со своим плотником Тихомиром и попросил срочно изготовить большие по длине органные трубы. Методом тыка им предстояло отыскать такую конструкцию органной трубы, при которой звук не станет слышим, но будет чувствоваться.

Теперь появилась возможность обратить всё своё внимание на сундук мертвеца. Взяли с Селиваном лошадей и в сопровождении двух воев поскакали к западным городским воротам. Тайное место им было устроено в лесу на склонах холма, позже названного Шемякиной горой, изобилующего норами и даже небольшими пещерами. Поблизости отсюда я когда-то валялся одурманенный и спасённый им же. Воев оставили на опушке, сторожась лишних глаз. Кошак сунулся в одну, неприметную снаружи среди кустов, пещерку и через минуту выбрался с деревянным ларцом примерно в две пяди длиной, лакированным, с резными узорами в арабском стиле. Открыли его, и я сразу принялся перечитывать документы. Грамоты на освобождение Селивана здесь не хранилось, зато среди расписок и малозначимых писем нашлись письма некоторых ближайших сподвижников боярина Морозова, свидетельствующие об их преступной деятельности против бати, вплоть до измены в пользу Москвы.

Один документ хранился отдельно, обвязанный шелковой тканью. У меня даже руки затряслись, когда разобрался. Нашлось утерянное завещание великого князя Московского и Владимирского Василия II, в которой брат Юрий Дмитриевич благословлялся всей его вотчиной, за исключением коломенских земель, московского жеребья и некоторых промыслов, которые отписывались сыну Василию и жене Софье. Перечислялись также предметы и убранство типа икон, поясов и посуды, имеющих высокую ценность, и кому их требовалось отдать. На документе стояли подписи митрополита Фотия, бояр Александра Андреевича, Феодора Ивановича, Симеона Феодоровича и Фокия Зосимовича. Последние имена мне показались знакомыми. Писана сия грамота была дьяком Алексеем Стромиловым.

Сидел некоторое время в растерянности, не зная, что предпринять. В мои руки попал джокер, и им требовалось грамотно распорядиться. Если бы не эксцесс с гудцами, не задумываясь, отвёз бате найденные документы. Теперь же решил подождать и посмотреть на его последующие действия. Пусть как хочет, так и возвращает мне друзей, тогда вернёт и моё расположение.

Сидевшему возле меня притихшему подростку сообщил, что грамота обельная на него не нашлась, но попросил его не расстраиваться. Пообещал, что после Чухломы самолично подарю ему свободу, если он сохранит тайну об этих свитках. Оставлять такое сокровище на волю случая посчитал неразумным. Решил перевести ларец в усадьбу, хотя и там хранить его было небезопасно. Кто знает, сколько соглядатаев вокруг меня крутится и нюхает воздух.

Прежде чем покинуть тайное место, взобрался с Кошаком на Шемякину гору. В голову влезла одна странноватая мысль. Хотел её проверить. Зачем Кошак, когда меня спасал, притащил именно сюда? Мог ведь оставить гораздо ближе. Загадка разрешалась просто – подземный ход. Спросил об этом напрямую. Парень сильно испугался и упал передо мной на колени, умоляя не губить его.

Ход под землю он обнаружил давно, в подполье усадьбы, проследив за хозяином. Когда дьяк ушёл на службу, Кошак взял масляную лампу и проник в тайный лаз. Внизу обнаружился тесный погребок, а в дальней его части стена была заделана плинфами[715], через щели которых просачивался тяжёлый воздух. Мальчик разобрал плинфы, и обнаружился ещё один лаз. Любопытство погнало его дальше. Худенький Селиван пролез в эту дыру и очутился в тёмном коридоре, высотой со взрослого мужчину. С тех пор Кошак по возможности стал путешествовать по подземелью, выбираясь на поверхность в неожиданных местах.

От Алимпия он однажды услыхал, что под городом тянутся подземные ходы, но простому люду знать про них запрещено под страхом смерти, и чтобы его господин не узнал о его проделках, придумал заходить вниз от колокольни храма Рождества Богородицы. Иногда в подземелье встречались люди, и мальчишка пытался не попасться никому на глаза. Я успокоил слугу и обещал сохранить его тайну, но попросил его впредь быть со мной честным.

Перепуганный Агафон уже дожидался меня под стражей. Увидев меня, бросился в ноги с воплями:

– Господине, почто люди тея безвинно мя имут?

– Потому что мой управитель, пользуясь доверием, обманул своего господина и не оформил должным образом ближних его людей.

– Несть вины ми! – утробно взвыл Агафон, – Рядцы холопьей палаты не успеша сладити вычерк, о коем речах бе. Гудцы поскору будут с тей, ово Господи поразит мя молоньей.

Управитель принялся лихорадочно креститься, продолжая страдать в голос и клянясь в верности мне.

– Ты убил дьяка Алимпия? – резко наклонился к нему. – Говори, не лги.

Мужчина отчаянно затряс головой, вопя слова отрицания. Я поднёс рубашку с бусинками и рассказал, что такую же бусинку нашёл возле трупа Алимпия. Глаза Агафона суетливо заметались. Как же я мог так обмануться в человеке?

Поняв, что отпираться бесполезно, мужчина стал рассказывать, захлёбываясь слезами и соплями:

– Во соботу пришед к дьяку Алипу после трапезы полуденной рядитися, зане володеша промысел рыбны. Очим бысть во гневе и хмеле, понеже стареем сотвориша ина, виняху в сем боярина Семёна. Тщился месть ему сотворити, свитки зазорны государю казати. Я пошед к дворецку и рех ему о сем. Преди[716] суда зашед в палаты, зрел сына боярска Воронца Лобана с холопом сеим. Они бияша Алипа. Я потек к ним спасати очима, обаче содеяти не мочно бе. Семён Фёдорович обещаху ми чин вящ и к те послал наятися.

Стал разбираться с ним по Чухломе. Предчувствие меня не обмануло. Никакого мятежа не существовало и в помине. В городе том лишь когда-то какие-то монахи-стригольники из Новгорода проповедовали своё еретическое учение, но жители не устраивали ничего предосудительного против властей. Морозов с Единцом явно задумали какую-то провокацию против Жеховских и, возможно, меня. Какую именно, Агафон не знал.

Посланные в Чухлому от моего имени люди на самом деле являлись морозовскими подручными. Велено им было затихариться, не показываясь на мои глаза, а потом сообщить мне известную уже версию событий.

Распорядился позвать Агриппину и её помощников, поручив им немедленно провести полный аудит агафоновской бухгалтерии. По результатам станет понятно, что делать с отступником. Ясно было только одно, что Агафон своего бывшего отчима не убивал, но невольно содействовал преступлению. Надо будет обсудить с Варфоломеем возможности перевербовки шпиона.

Мысли вернулись к ларцу с взрывоопасными свитками. Я его пока спрятал в прикроватном сундуке с бельём. Можно было целиком довериться Кошаку, но сердце было не на месте. Люди Морозова тогда просто не успели вытянуть важные сведения из подростка. А если вновь на него надавят или подкупят? В усадьбе документы тоже нельзя было оставлять, а довериться кому-либо из своего окружения теперь уже не решался. Вывезти их, но куда? Пока ничего не придумывалось.

Пришли Тихомир с Нечаем, тем самым органистом. Сокрушённо сообщили, что сделали несколько труб, одну даже в две сажени[717], и всё равно идёт звук. М-да, очередное фиаско в прогрессорстве не добавило мне оптимизма. Велел прекратить попытки.

Ужинать во дворце не планировал. Настроение не способствовало аппетиту. Однако пришлось туда тащиться, получив напоминание от присланного рядца. Кроме бати и меня на трапезе присутствовал тёзка. Государь заявился на ужин в самом прекрасном расположении духа и болтал со старшим Дмитрием об охоте. Я вяло жевал кашу конопляную с лосятиной, с нетерпением ожидая окончания трапезы и готовясь к тяжёлому разговору с батей. На душе было так паскудно, что хотелось выть.

Неожиданно и тихо появились в трапезной Мирон и Треня, одетые довольно нарядно. Поклонились и заиграли что-то медленное и печальное. На меня они даже не взглянули. Шеи их были свободны. От сердца отлегло – хоть не мучают моих друзей в узилище, но вопросов к государю прибавилось. Попросил жестом, чтобы мне дали свирель. Треня с поклоном поднёс мне инструмент. Исполнил рыбниковскую лирическую тему, выбросив из себя все накопившиеся эмоции. Когда закончил играть, в трапезной не было никого.

Отца нашёл в его любимой комнате с птицами. Вся его поза говорила о нежелании обсуждать со мной что-либо. Попросил его только прояснить для меня статус моих витязей.

– Сии холопы дарены ми сыном Димитрием-старшим, – лениво пророкотал батя, трепля порыкивающую Русану за ухо. – А Димитрие-младший отичу родшу отказал.

– Друзья они мне… – высказался я, преодолевая спазмы горечи.

– Будут оне в сытости и достатке проживати у ми в хоромах в дьяцком чине. Со временем выслужат у мя и волю, и чин вящ, и поместьица. О сём с тей толковали единою, – не меняя тона и позы, проговорил государь.

Дальше разговаривать на эту темы стало бессмысленным. Вспомнив допрос Агафона, закинул кое-какие мысли по Чухломе. Пытался убедить отца в ненужности военной операции против жителей города.

– Крамола хождет меж людёв чухломских. Аще они невинны и воле моей покорны, то ратитися противу воев моих не станут, – убедительно изрёк государь.

А вдруг он прав, а я нафантазировал себе то, чего может никогда не случится. Государь ведь обязан беречь жизни своих подданных. У сотника Осины, надеюсь, хватит ума не разорять город, если не окажется мятежа на самом деле. А крамолу пусть потом доводные дьяки Варфоломея расследуют. Коли так, то можно уже не спешить к своему войску.

Отвесил отцу прощальный поклон и удалился. Обиднее всего было из-за того, что я невольно обманул доверие близких мне по духу людей.

Во дворе у крыльца встретил прогуливающегося со своими дуболомами полупьяного братца. Глаза бы на него не глядели. Подошёл ко мне с наглой улыбочкой и принялся хвастаться, что отец обещал оказать ему помощь с женитьбой на боровской княжне. Кто бы сомневался? Поздравил его и хотел идти дальше, но тот продолжил приставания, навязываясь со всякими идиотскими предложениями, вроде участия в групповушке сегодняшним вечером. Я, с трудом сдерживаясь от желания заехать ему в пятак, просил по-человечески отвалить от меня. Придурок заслонил мне путь и принялся пьяно требовать, чтобы я на него не обижался, обещал помощь с походом на Чухлому. С трудом вырвался к ожидавшим меня у коновязи гвардейцам.

Группа Агриппины Харлампиевны к моему возвращению успела завершить проверку деятельности бывшего управителя. Обнаруженные растраты составили столь незначительную величину, что их смело можно было отнести к случайностям. Понятно, крендель не воровать ко мне нанялся, а шпионить. В моём бюджете накопилось всего двадцать два рубля, составленные из выигрышей в таврели и заначек кикинской экономки. Маловато будет! А может быть, и нет… Никакое правительство теперь никуда не требовалось перевозить и платить им зарплаты. Столица княжества станет простой боярской усадьбой и обойдётся обычными тиунами и прочей челядью. Только с содержанием воинов и холопов нужно будет чего-то решать.

Попросил добрую женщину взять на себя обязанности Агафона. Отказалась, но просила оставить её на хозяйстве городской усадьбы. Вместо себя предложила холопа Завьяла, верного и грамотного своего помощника. Мужчина был в годах и роста невеликого, но крепкий и лицом благостный. Особого желания стать управителем он не испытывал. Вот и хорошо. Назначать на властные должности нужно только тех, кто не рвётся их занять.

Из головы не выходил разговор с отцом. Зря я не рассказал ему о признаниях Агафона. Переиграл меня боярин Морозов в кулуарных комбинациях. Если не ехать, перебьют чухломцев ратники, как еретиков. Надо ехать. Отдал распоряжение готовиться к походу завтра с утра и послал гонцов к Дорошке и Варфоломею. К дьяку, чтобы оповестить того о своём скором прибытии к нему. Забрал с собой Агафона под охраной и выдвинулся к усадьбе главного сыскаря.

Варфоломей не удивился почти ночному визиту. Привык уже к неожиданностям с моей стороны. Но моё восклицание прямо с порога его заметно ошеломило:

– Готовься стать боярином, друг мой Бартоломео!

Я коротенько в паре фраз поведал всё, что накопал на Морозова и его ближников, умолчав только о Кошаке и его кладе. Думаю, что показаний Агафона будет вполне достаточно вкупе с умением галицких сыскных дел мастеров добывать информацию. Кстати, поделился мыслями насчёт использования моего несостоявшегося боярина в наших общих интересах. И без того выпуклые глаза итальянца стали как у мопса. Агафона поместили в поруб, где раньше до него томились холопы Алимпия.

Думаю, что на этот раз промаха не случится и коварный дворецкий сам угодит в волчью яму. Любишь расставлять ловушки для других – попробуй то же самое на своей толстобрюхой шкуре. В истории боярин Семён успел много чем напакостить моему отцу, пока его самого не прирезали мои старшие братья в набережных сенях кремлёвского дворца в Москве. Это произойдёт года через три, но игра уже будет проигранной. Вскоре Василий мелкий возвратит себе великое княжение. Надеюсь, теперь такой вираж в истории не повторится.

Перед сном прошёл к Акиму и попросил отрядить мне двух бойцов, и чтобы они меня подняли до зари, со вторыми петухами. А ещё ко мне вдруг напросилась Соболица. Теряясь в догадках, согласился принять её. Ничего не имел против того, чтобы взаимно утешиться в постели. Однако девушка быстро подошла к мне и опустилась на колени, умоляя взять её в послужильцы. Хочет де с господином своим в бой пойти. Если бы нормально соображал, то, может быть, и отказался. Пускать девицу-красу в воинский коллектив, всё равно, что курицу в вольер с лисами. Ошалевший от всего произошедшего в этот день, согласился.

С первыми брызгами рассвета я уже подъезжал со своим эскортом к воротам города. В руках держал обёрнутый полотном ларец и пару просмоленных палок. Город ещё спал, но на посаде уже стартовал очередной трудовой день. Было довольно туманно и неожиданно холодно. Расстался с провожатыми примерно в том же месте, когда посещал Галаню, велев им возвращаться в усадьбу. Направил коня в другую сторону, убедившись, что за мной никто не следит. Нужно было объехать город по восточной стороне и где-то у кремельского холма разыскать то место, где мы с Фокой выбрались на поверхность. Помнились там разрушенные хозяйственные постройки.

В тумане с трудом различались очертания деревьев и рельеф местности. Приходилось подниматься на пригорки и нырять с них вниз, будто в молочные озёра. Заря разгоралась всё сильнее. Ветер понемногу разгонял туман. Постройки увиделись издалека. Немного пришлось полазить по развалинам, чтобы найти полуразвалившуюся печь. Чтобы не пачкать одежду разделся до исподнего и забрался в устье печи. Зажёг факел трутом и спустился вниз по кирпичной лесенке. В прошлый раз успел заметить боковые отходы от основного лаза. Пройдя по одному из них шагов десять, упёрся в тупик. Здесь и запрятал свой клад. Выбрался из тайника и осторожно осмотрелся. Вроде бы никого поблизости не маячило. Вскочил на коня и помчался к месту сбора на поляне за восточным посадом.

27

Слышал где-то, что начинать большое дело с пятницы не рекомендуется, но ждать ещё хотя бы один день было выше моих сил. Дорофей со своими людьми и обозом уже ожидал в условленном месте. С ним находился его приятель Глеб, хотя я его не приглашал. Раз хочет молодой человек пощекотать свои нервы, зачем ему мешать. Его провожал отец. Приехал в возке с гербом в виде птицы с павлиньим хвостом. Зазвал меня туда побеседовать. Очень его беспокоило, что я государя не предупредил о своём выезде. Я толсто намекнул, что доброхотов сделать это за меня найдётся во множестве.

Рассказал министру о том, что выведал от Агафона по Чухломе. Морозов готов пожертвовать тысячами безвинных русичей, чтобы только свалить своего конкурента. Данила был вынужден согласиться со мной. Зачем-то пожаловался старшему другу на произвол отца, отнявшего у меня самых близких друзей. Выслушав все обстоятельства, боярин обратил внимание, что рабские ошейники холопы носят только по желанию господина. Многие дворцовые подьячие и даже некоторые дьяки являлись княжьими холопами, но символы рабства на себе не носили. Получается, что меня нагло обманули.

Данила поинтересовался наличием в моём воинстве священников. Когда я растерянно развёл руками, он показал на бочонкообразного попика, сидящего на телеге Глебова обоза. Будет де кому нас духовно окормлять. Переживать по поводу дополнительного рта боярин не дал, сообщив, что снабдил обоз съестными припасами на неделю вперёд, и передал мне в руки мешочек с пятью рублями на непредвиденные расходы, безвозмездно.

Подъехали мои гвардейцы. Агриппине пришлось расстаться почти со всеми лошадьми, командировать восьмерых боевых холопов и отрядить в моё пользование боярский возок с кикинским гербом в виде полумесяца вверх рогами. Среди моей команды неожиданно обнаружились Ждан с Устином. Агафон всё-таки успел их выменять, а я в вихре вчерашних событий не заметил возвращения своих слуг. Соболица в мужском одеянии выглядела миловидным стройным юношей. На всякий случай предупредил воев, что охолощу любого, кто к ней сунется с кобелиными намерениями.

Вот уж кого совсем не ожидал видеть, так это родного братца со своими олимпийцами во всеоружии. Подъехал ко мне с виноватым видом на боевом коне и деловито поинтересовался моим взглядом на его участие со своими людьми в походе. Ответил, что не возражаю, если он сообщит о том, кто слил ему информацию о моём отъезде.

– Калики синдски, – пошутил в ответ тёзка.

Кажется, что о моём отъезде не прознала только какая-нибудь глухая, тупая и парализованная собака под забором. Не удивлюсь, если из тумана не явится провожать меня обширная батина фигура. Набросился на брата с обвинениями в обмане. Брательник поначалу ушёл в отказ и несознанку, а после стал каяться. И так забавно он канючил, что поспешил согласиться, чтобы только прекратить представление для чужих глаз. Брат меня успокоил, когда высказал надежду, что отец наиграется новыми игрушками и сам согласится мне их вернуть.

Сотник Аким доложил о готовности выступать. Я пригласил бояричей и брата в свой возок, и колонна начала движение. Первое время ехали молча. Я представил спутников друг другу, но напряжённость не спадала. Бояричи посматривали на князя Вышегородского, старше их всего-то на три-четыре года, благоговейно и робко, как фанаты на рок-звезду. Тогда как он взирал на них, как рок-звезда с бодуна на надоедливых фанатов. Вчера, ясен пень, нажрался на радостях.

Решил спасать компанию анекдотами, ибо знал их много. А толку? Хроноаборигены в трудом что-либо вкуривали. Без вводной лекции о презервативах, гаишниках, пидорах, вовочках, минетах и прочих приметах моего времени излагать основной материал было сложновато. Да и с абстракцией у них наблюдался заметный напряг. После анекдота о мыши, вышедшей замуж за слона, который сдох, вместо смеха долго выясняли саму возможность половой жизни мыши со слоном. А в анекдоте про крокодила, которого звери судили за изнасилование и приговорили отрубить хвост до самой шеи, задумчиво похлопали ресницами.

Вспомнил детство и смехотворные загадки:

– Что можно снять с полностью голой женщины?

Глеб выпучил глаза, Дорошка залился краской, а тёзка громыхнул оглушительным смехом. Ещё сильней он заржал, когда узнал про ответ – голого мужчину. Стали просить ещё дать загадки.

– Что можно снять с полностью голого князя Вышегородского?

Старшой озадаченно поперхнулся.

– Пуд шерсти!

Мой возок чуть не развалился от оглушительного ржания трёх глоток, а брат даже вывалился на ходу из него. Поразвлекал соратников ещё несколькими загадками подряд и потребовал, чтобы все тоже участвовали. Вскоре это занятие меня изрядно утомило. Загадки попутчиков были какими-то дебиловатыми. Например:

– Маленький Дорофейко подпоясан коротенько.

Что означало – сноп. Какой признак даёт этот ответ? Пояс. Бред!

Мои загадки в свою очередь не догонялись уже их интеллектом. Три, три, три и три… Что будет? Неужели так трудно догадаться, что будет? Тем не менее, сверхзадача была выполнена. Общение наладилось. Каменные лица смягчились.

Из-за желания сохранить лошадей доехали до Тушебино только к обеду. Село было большим, богатым, принадлежащим боярину Аникею Турку. Здесь имелся храм и постоялый двор с харчевней. Я со своей свитой, братом и его дуболомами сразу же завалились туда обедать. Как раз у хозяина недавно побывали охотники и продали ему много всякой убоины. Нам досталась жаренная на огне лосятина, разнообразная дичь и тушёная требуха. Запивалось всё это вполне сносным вином. Как потом выяснилось, это была сикера местного производства. Ещё здешний хлеб показался мне очень замечательным. Велел Завьялу запастись им в дорогу.

Наевшись, я вдруг захотел спать. Гостинник[718] предоставил всем желающим комнаты. Брат потребовал женщин в постель. На это хозяин заведения только сокрушённо помахал руками. Разъярённый тёзка пообещал, что тот сам окажется в его постели, если не отыщет женщин. Мне лично хотелось только спать, и я не стал ожидать завершения этой драмы. Уплёлся в своё логово.

Разбудил меня Селиван с озабоченным лицом. Солнце уже опускалось за горизонт, оставляя после себя рдеющий закат. Я проспал до вечера. Но не это беспокоило. Упившиеся сикерой братовы дуболомы устроили в селе дикий погром с сексуальными оргиями. Пьяные, потные и полуголые жеребцы с оскаленными мордами вламывались в жилища селян и выволакивали оттуда сопротивляющихся женщин, дрались с местными мужиками. Где-то занялся пожар, освещая в нарастающей темноте беснующиеся фигуры. Отовсюду раздавались крики, ругань, детский плач.

Кинулся будить брата, дрыхнувшего одиноким в соседнем номере. С трудом его удалось растолкать. Он прочухался, глотнул ещё корчажок напитка и… присоединился к своим. Я снова его нашёл, когда он пыхтел над круглолицей молодкой. Ему помогал боец, удерживая женщину. Она молчала, но смотрела на всех с ненавистью.

– Брат мой, нельзя же так. Русичей ведь обижаете. Останови своих людей. Не дай Бог, кто-нибудь погибнет, – подскочил к нему.

– Пошед, Митка, отсель в собачье нырище, – рявкнул он и кинул в меня валяющуюся поблизости палку.

Вот он – гондон штопаный! Как же я снова обманулся? Поняв, что его не образумить, кинулись оборонять местных жителей от остальных озверевших бойцов. Бились кулаками и чем придётся. Не хотелось пускать в ход железо против своих. Дорошку ранили в плечо, сильно разбили лицо. Продержаться долго без подмоги против отборных атлетов было немыслимо. Последнее, что запомнилось – салют в тёмном небе из крутящихся искр.

Очнулся на лавке в зале харчевни с замотанной в посконь головой. Заметив, что я зашевелился, подскочил Селиван. Заулыбался как-то вымученно. Поправил подушку. Раненый Дорофей с бравым видом стоял здесь же, перевязанный лоскутами полотен. Глеб тоже был потрёпан изрядно. Их бывшую нарядной одежду теперь смело можно отдавать нищим. Голова моя была готова расколоться на куски от боли. На лбу нащупался огромный шишак. Попросил попить. Ждан тут же поднёс мне деревянный корчежец с холодной водой, будто бы знал заранее о моём желании. Стало немного легче.

– Эти где? – спросил тихим голосом.

Слуга понял меня и ответил:

– Ушед они. Смерды их прогнаша.

За открытым окном раздавались звуки позднего утра. Парень рассказал мне дальнейшие события после того, как из меня вышибло сознание прилетевшим камнем в лоб. Местные вдохновились нашим примером и стали активней сопротивляться пьяным насильникам. Молодые смерды ловко использовали пращи с увесистыми камнями. От одного косорукого мне прилетело. Не выдержав, бравое воинство обратилось в бегство. Погиб один смерд и с десяток было ранено, не считая изнасилованных женщин. Обыкновенными сволочами оказались олимпийские боги.

Головная боль понемногу отступила. Пора было отправляться в дорогу. Нас провожали всем селом, кланяясь и благодаря за помощь против лихоимцев. К счастью, они думали, что я со своими людьми не имел к буянам никакого отношения. Жаль, что братец убрался, а то бы высказал ему пару ласковых. А лучше бы треснуть князюшку по его наглой морде, пустить из его носопырки Рюрикову кровушку.

Обозные с попом схоронились на ночь в лесу, так что поклажа и лошади не пострадали. Я с бояричами теперь ничем от них не отличались, только поясами и сапогами. Красавчик Дорошка откровенно стыдился подлой одежонки и корил себя, что в спешке не сообразил взять подмену. Ехали далее неспешно, притихшие после вчерашних событий. Подростков расстраивало, что нас стало меньше. Если не считать обозных, то в строю осталось тридцать восемь штыков, то есть клинков. Да нас трое неплохих, как оказалось, вояк. Поблагодарил ребят за храбрость и решил их порадовать искусством. Потребовал у новых музыкантов домру. Долго нарабатывал руку для малознакомого инструмента и затем разродился задорной песенкой от «Песняров» – «До третьих петухов», почему-то вспомнившейся сейчас. После пережитых неприятностей захотелось чего-то жизнеутверждающего. Мои компаньоны заулыбались.

До Бушнево произошла мелкая стычка с лесными шишами по классической схеме с перегороженной упавшим стволом дорогой, молодецкими посвистами, коварными стрелами и звоном сабель. Сами виноваты, оторвались от обоза с основным отрядом и спровоцировали разбойничков на грех. Возок сопровождали всего шестеро бойцов с сотником и стягоносцем. Двое воинов были сразу поражены стрелами, остальные, спрыгнув с лошадей и обнажив мечи, бросились на врага. Я тоже выполз из возка размяться и уделал парочку сиволапых мужланов, непроизвольно используя новый тип борьбы – сабельно-рукопашный. Напавшие рассеялись по лесу, не выдержав атаки моих гвардейцев. Подъехала наша основная группа. Мы оправились, перевязали раненых, расчистили путь и двинулись дальше.

Деревня оказалась невеликой. И, хотя здесь также имелся постоялый двор с харчевней, задерживаться не собирались, надеясь заночевать в селе Глазунове, принадлежащем отцу Дорошки боярину Ивану Степановичу Глазунову. Когда проезжали мимо постоялого двора, заметил стоящего у крыльца невысокого худощавого мужчину. Что-то показалось в нём жутко знакомым. Он оглянулся на короткое мгновение и вошёл в избу. Не поверил своим глазам – очередная моя рыжеволосая копия. Макашка в Галиче остался, а здесь гуляет какой-нибудь Ивашка или Петрушка. Потрудился мой папа-карло на славу, настрогав кучу моих клонов. По одеянию на нём трудно было судить о статусе. Скорее всего, его семья принадлежала к деревенским богатеям. Князюшка согрешил с какой-нибудь местной селянкой и оставил ей на прокорм бастарда мешочек серебра.

За деревней не утерпел и остановил колонну. Захотелось поболтать со своей новой репродукцией. Договорились с Акимом, что дружина доберётся до Глазуново, дождётся меня там, отъестся, отбанится и заодно проведёт разведку обстановки у Чухломы, до которой осталось добираться совсем ничего. Я, взяв Кошака с собой, возвратился на постоялый двор.

В зале насыщалось наваристой похлёбкой и духовитой кабанятиной несколько проезжих разной сословной принадлежности, судя по одеяниям и осанкам. Копии моей уже не было. Корчемник подошёл к нашему столику и со странным смешком выразился:

– Яко борзо ты, Макашко, Паранку отъятил и во трезвие взошед.

Значит, всё-таки Макашка? Тогда чего он здесь околачивается? Вопросов появилось ещё больше. Узнал его номер, прошёл туда и нашёл абсолютно пьяного и голого рыжика, лежащего ничком на кровати. М-да, разговора с ним явно не получится, и никакой Парани поблизости не ощущалось. Однако спина у парня иссечена была также неслабо. Ещё одна удивительная деталь совпадения. Тварь Единец поработал однозначно. Чтобы его черти на том свете в микроволновке жарили. Вернулись обратно в трапезную с намерением дождаться там Макара и заодно подкрепиться. Только с Кошаком обнажили клыки, чтобы впиться в кабаньи бока, как кто-то нас окликнул. Двое хмурых, крепкого вида мужиков, одетых добротно, подзывали нас жестами.

– Ихати требно, – безапелляционно распорядился один из них.

Я немного растерялся. Доказывать, что я – не Макашка, неизвестно чем могло обернуться.

– Кой сей отрок есть? – строго спросил другой.

– Дружок мой лучший, Селиван, – проблеял в ответ.

– Комонь един вама[719] полеще, – кивнул мужик утвердительно.

Во дворе прислужник подвёл трёх лошадей. Я с Кошаком взобрались на рыжую кобылку и потрусили вслед за мужиками в лес. Я уже не сомневался, что попал к лесным разбойникам. Ехали шагом, километра с два, по едва заметной тропе.

Лагерь разбойников представлял собой глухую деревеньку, состоящую из беспорядочно разбросанных землянок, прячущихся среди холмов и деревьев. Поражало, что ни у одного жилья не было видать даже намёка на хозяйственные постройки, только общая конюшня, кузня да столовая под навесами, и собаки вокруг лениво прогуливались. Будто на турбазу попал.

Стал слезать с коня и чуть с него не упал. Ко мне спешил воскресший Фока. Или это тоже какой-нибудь клон его, всего лишь? Подскочил ко мне и радостно обнял с расспросами:

– Макарко, потешил сею удольку? А почто в ины порты нарядился?

Не дожидаясь ответа, обернулся к сопровождающим:

– Сказывай погляд, Хлюст.

– На Чухлому прошед дружина болярина Кикина, мужей в три десятка. В Бушневе не остояшася… – начал докладывать мой спутник.

Забавно звучала в его устах слово «чухлома» с ударением на первую гласную.

– Кикин Алфей усоп бездетен. Эх, дублий воевода был. Истинно его возок? – недовольно перебил его главарь.

– Роги овновы на дверце, – подтвердил разведчик.

Надо же, а я считал этот странный герб изображением чего-то мусульманского.

– В возке иный ежед, – высказался после раздумья Фока. – Корчемник иже рече?

– Угрим людёв спрошае сторожко. Не ведают оне, егда Деригуз дорогой сей поежде, ватаман.

– Добре, – отпустил мужиков Фока и кивнул на Кошака. – А сей унот кой есть?

– Друже Макашков. Срешася в харчевне, – пояснил Хлюст.

Фока уставился на Кошака и вдруг воскликнул:

– Селиванко, и ты зде! Ведомо ми, иже помер тей господин, друже мой. Зрю, не обелил он тя, очепье лещишь?

– Сбежал он, а ошейник снять не успел, – вклинился я в опасные расспросы.

– Ладом, огольцы, пешьте в кузню, оттоле в мовню, – распорядился главарь. – Я последи подшед.

– А кто такой Деригуз? – неосторожно поинтересовался.

– Тартыжи мнее, Макаша. Боярин се мразны Морозов есть, – ухмыльнулся Фока. – Плаче по ём топор мой.

Кузнец недолго возился с рабским ошейником Селивана. Вскоре он был выброшен с моей тамгой вместе в кучу мусора. Потопали затем искать баню. Деревянный сруб возле ручья был здесь, наверное, единственной наземной постройкой. Из щелей и приоткрытой двери валил пар, запах пота и густые мужские голоса. Возле дверей валялась всякая одежда, обувка и нехитрое разбойничье вооружение. Как-то не вдохновляло лезть в этот душистый натюрморт. Заробевший Кошак тоже не торопился раздеваться. С другой стороны, какая-никакая баня всё же нужна человеку. Не хотелось в ближайшее время начать издавать неэстетичные запахи.

Вздохнув, мы с Кошаком обнажили свои тощие телеса и забрели внутрь. Маленькие оконца, затянутые животной плёнкой, едва пропускали свет. Поначалу ничего нельзя было разглядеть. Когда глаза понемногу привыкли к темноте, проявились голые бородачи, моющиеся сидя на лавках и стоя. Они натирали себя чем-то тряпками и омывались потом водой из кадок. Периодически кто-то из них исчезал в устье большой печи.

Моющую смесь в посудине по запаху хозяйственного мыла определил как щёлок. Потянулся к ней, чтобы приступить к помывке, но рядом сидящий мужик посоветовал сначала пропотеть в печи. Кошак уже туда улез, меня не дождавшись. Оказалось, что мест там больше не имелось. Пришлось дожидаться, когда из горячей полости кто-нибудь выползет.

Сунулся в дышащее жаром отверстие. В печи было темно – глаз выколи и жарко невыносимо. Ориентировался на ощупь и весёлую ругань сидящих на корточках и парящихся мужиков. Слышалось тяжёлое дыхание и шлёпанье веников по телу. Жар исходил от каменных стенок и потолка, а под ногами располагался деревянный настил.

Нагревшись до точки закипания, решил выбираться из импровизированной преисподней. В помывочной поискал глазами Кошака, он раньше должен был выбраться. В дальнем углу происходила какая-то возня. Просунулся туда и почувствовал, что меня кто-то вздумал ощупывать. Оглянулся и увидел маслянисто-лыбящуюся бородатую рожу. Мужик сильно пнул меня под зад, и я оказался возле лежащего на лавке Кошака, удерживаемого сразу несколькими бородачами.

В бешенстве заорал истошно и, схватив первый попавшийся под руку предмет, кажется деревянный ковш, принялся колошматить им всех вокруг себя. Прилетало ответно по разным местам, очень сильно и больно, пока окончательно не потерял сознание. Очнулся от потока обрушившейся на меня ледяной воды.

– В буесть взошед Макашко. Пся бешена кусила его, поди[720], – послышался виноватый голос.

– Балия семо зовите поскору, – громыхнул голос Фоки.

Я еле разлепил веки. Всё лицо было в крови. Подвигал конечностями. Болели, но нормально слушались. Без переломов обошлось, кажется.

– Зри-тко, шелохается, – обрадованно воскликнул кто-то.

Меня осторожно обмыли и вынесли из бани на травку. Лекарь общупал всего, дал чего-то глотнуть и рекомендовал отнести в хату отлежаться. Оказалось, что Макашка квартировал в землянке атамана. Адъютантом, что ли, при нём прислуживал?

Долго отлёживаться в землянке побоялся. Фока может разговорить Кошака и случайно что-нибудь нежелательное узнать. И вообще, пора рвать отсюда когти. Погостили, побанились и будет. Выполз наружу. Кошак разгуливал неподалёку, беседуя с молодым рослым бородачом. Увидев меня, подошёл и спросил:

– Яко ты, господине, чуешь ся по здраву?

– Не называй меня господином, Кошак. А состояние моё – средней степени хреновости.

– Почто, Димитрие, боронитися в мовне зачал?

– Спасал я тебя, как и ты меня когда-то от стражников Единца. Мы же друзья, – не скрыл удивления я.

– Не нать мя спасати бесте. Нешто содеется с ми, с холопом, – как-то странно выразился он.

– Я же обещал тебе по возвращении из похода вытребовать у поместных дьяков грамоту обельную… – принялся оправдываться, но вдруг стало как-то пасмурно на душе.

Возможно, я сам для себя выдумал нового Кошака, наделив Селивана всеми его чертами характера, а он, быть может, с гнильцой в душе. Бывает так, что воспитанный в холопстве человек иногда не может изжить из себя мораль раба и воспринимает некоторые нормы извращённо.

– Тебе понравилось… – проговорил, с трудом подбирая слова, – здесь находиться?

Селиван промолчал.

– Можешь оставаться. Я поговорю о тебе с атаманом.

Я взобрался на один из холмов. Разбойничий лагерь копошился в обычных житейских заботах. У меня закралось в душе подозрение, что здешний контингент по численности будет не меньше моего отряда, а возможно, и воинства сотника Осины. По первым прикидкам выходило где-то около трёх десятков голов. А ещё на разведке или в селе под боком пышнотелых красавиц рассредоточены. Если, конечно, они ещё кого-нибудь здесь вдохновляют.

Фока только что закончил совещание со своими главными подручными и сидел на лавке, опершись на колени и задумавшись, спиной к столу. Я подошёл к нему, ожидая, когда он меня заметит.

– Иже требно еси? – наконец послышалось от него.

– Почему ты к шишам подался? Хотел ведь в Смоленск вернуться.

Вскинул удивлённо глаза, но ответил спокойно:

– Сведал, кои мужи в погибели семьи моей винны. Дондеже не покараю лиходеев, не утишуся.

– Морозов, что ли, Свербигуз который?

Фока криво ухмыльнулся:

– Деригуз его кликоша, но тей глагол такожде леп. Его и полюбника она…

Судя по моим устоявшимся впечатлениям, от этого боярина можно было нечто подобное ожидать, но представить эту тушу в качестве объекта чьего-либо вожделения было сложновато.

– …Князя нашего Юрия Димитриевича.

Вот уж не ожидал, что Фока произнесёт имя моего отца. Свечку, что ли, возле них держал? Хотя… Словцо могло иметь значение любимца, фаворита, но всё равно в неблаговидном контексте.

– Не знаю, кто тебе такую чушь мог в уши наплести, – взорвался я, – дружок твой Алимпий выдал меня Единцу, а ты ему веришь. Спроси Селивана.

– Не Алип ми сие рече. Покрал я Кирияка людьми сеими чрез подземье и вызнал вся. В томлениях[721] вор поведал, иже государь сам повелел злодеяти. После казнил скнипу злокозну умертием томны. Аще живый буду, отомщу погубителям, и Морозову злохитренну, и Юрию, князцу погану, и вся роду Калитину аспидову, – произнёс бывший боярин.

Говорил он, силясь, будто с трудом выдавливал слова из гортани выдыхаемым воздухом.

– Сочувствую твоему горю, Фока, но верить наветам Кирияка нельзя. Он мог злонамеренно опорочить своего государя, – решительно возразил ему. – Может быть, твоя семья всё ещё жива. Надо верить в лучшее.

– Несть боле моей семьи… – изменившимся голосом проговорил Фока. – Всех порешили убивцы. А ты, Макаша, ступай в опочивальню. Глава болит, чай?

И правда, передавать благую весть озлобленному человеку бесполезно. Не поверит. Оставаться в лагере шишей представителю семейства Калитиных становилось опасно. Макашка истинный может в любой момент нарисоваться. Прошёл к коновязи. Я ещё раньше заметил, что любой житель поселения мог спокойно отвязать любую лошадь и отправиться куда-либо на прогулку. Никаких постовых и сторожей не имелось. Запрыгнул на облюбованного конька и медленно поехал из лагеря. Найдя лесную тропу, припустил скотинку. Попадались едущие навстречу шиши, приветствовали. Просто поражаюсь беспечности военизированного подразделения. Вскоре выехал на дорогу. Вдали завиднелись домишки селян.

Корчемник участливо ахнул, увидев мою рожу. Я вякнул чего-то несущественное, специально упомянув его имя Угрим. Как я понял, мужчина видел меня заходящим в номер и снова упитым в стельку. Вдруг я являюсь трезвым, хоть и немного помятым. Хорошо же им живётся, людям Фоки – дорогое вино, бабы, адреналин. Всё – бесплатно.

Прошёл в номер. Макашка дрых, на этот раз приодетый нижней портью. Вернулся к корчемнику и попросил бумагу и перо. В письме Фоке сообщил, что его семья жива и здорова и ждёт встречи с ним в уделе князя Вышегородского. Подписался – твой друг княжич Дмитрий Юрьевич. Ещё приписал, что Селиван действительно является беглым холопом и попросил позаботиться о нём.

Ждать, пока мой двойник просохнет, не стал. Решил больше не тянуть кота за фаберже и растолкал его. Ошалевшему от сна подростку растолковал о чрезвычайной важности записки, которую требовалось передать атаману Фоке.

Пацан попытался некоторое время словить фокус и затем выдал что-то на тему пользы трезвости, а также опасности раздвоения личности. Я оставил его приходить в себя и прошёл к своему коню. У вертевшегося во дворе мальчишки выспросил маршрут к селу Глазуново и вскоре пылил на резвой кобылке по грунтовой трассе.

28

После топкого брода через узкую в пять шагов Вигу, дорога к селу уходила влево от основной трассы на Чухлому. По ней проехал примерно километра три по глухому смешанному лесу, пока за поворотом не показались избы. Село было небольшим, в двадцать дворов, и с приземистой церковкой. Глазуновская усадьба по виду мало чем отличалась от обычной крестьянской избы, выдавая скромный достаток её владельцев. Только здание было чуть побольше, крыльцо немного повыше и тын вокруг заметно покрепче. Запруда ручья возле банного сруба была вся заполнена гогочащими купающимися мужчинами. Скорее всего, там веселились мои бойцы.

Ворота сразу же открылись. На крыльце появился расфуфыренный Дорофей с радостной лыбой, в зелёном с вышитыми красным цветами кафтане, в бежевых штанах, синих сафьяновых сапогах и в мурмолке с цветастым пером. Его сопровождали несколько бородачей. Все, кроме хозяина, поклонились мне в пояс, он только в полкорпуса. Я кивнул в ответ и принял из рук подошедшей с поклоном пышнотелой девицы жбан с хмельным мёдом. Выпил его, вытер губы рукавом и поцеловал толстуху крепко. Та вдруг застыдилась чего-то. Девица оказалась дочерью местного тиуна. Никого из Дорошкиной родни сейчас здесь не было. Родители и сёстры жили сейчас в Галиче. В общем, промахнулся малость. Могли бы и намекнуть.

Обнял этого чернявого прикольщика крепко и сунул шутливо несколько раз кулаком по рёбрам. Всего несколько дней как с ним познакомился, а чувство такое, будто долгие годы с ним знался. Глеб обнялся со мной в комнатах. О боевых отметинах на лице предпочли не спрашивать. Какой пацан станет стесняться следов героизма на своём фасаде. Ребята дожидались меня, чтобы вместе сходить в баню. А мне бы туда век не ходить. Пришлось соглашаться.

Разделись в палатах до срачицы, обулись в кожаные шлёпанцы и потопали так втроём по сельской улице к запруде. Раздевалка стихийно организовалась перед входом в сруб, как у шишей, но мне не хотелось устраивать бесплатный стриптиз для местной публики и светиться своими недостатками. Пролез в сени и повыгонял оттуда балдеющих там бойцов. Собственно говоря, домывалась последняя партия воинов. Бояричи заволновались, увидав мою спину. Рассказал им про свои испытания в ордынском плену пару лет назад. Всё равно ощущалась какая-то неловкость. Пришлось сознаться, что именно я однажды в захудалой одежонке заступился за гудца на берегу озера. Побили мы тогда друг другу морды классно. Парнишки были в полнейшем восторге от моего искусства драки, хотя им изрядно досталось тогда.

Парилка здесь была устроена посеансово. Сначала в парной нагонялся пар, и люди парились, потом пар постепенно расходился, парная остывала, и люди начинали намываться, пока парильщик не приступал к новому сеансу. Распаренные парни выбегали окунаться к запруде, вызывая бешеный ажиотаж у собравшихся на отменное зрелище местных обитательниц.

Нас взялись парить крепкие бойцы из бывших гридей. Стегали почём зря нас, бедных унотов, что приходилось без памяти выскакивать из парной в бросаться в прохладу пруда, попутно поминая всех славянских богов, а ещё греческих, ацтекских, ну и великую матерь, естественно. Баня – это единственное место, где подчинённые могут измываться над своим начальством в самом прямом значении этого слова. С теорией происхождения моих отметин на спине теперь делились со всеми интересующимися Глеб с Дорошкой, попутно добавляя от себя красочные детали моих похождений. Не удивлюсь, если вскорости появится какая-нибудь былина обо мне или жизнеописание великомученика Димитрия.

Банные мероприятия завершились, когда солнце почти коснулось горизонта. Бойцы разбрелись на постой. Мы в нижней порти по вечернему холодку трусцой добежали до Дорошкиной усадьбы. Только оделись, как нас позвали за стол трапезничать. Есть не хотелось, только квасы хлебали зверски, слушая прибывших разведчиков от Чухломы, доложивших о наличии рати под стенами города. Опередил всё-таки Семён меня, надо поспешать. Отдал Акиму распоряжение завтра с рассвета выдвигаться нашим подразделением.

Дорога до Чухломы от села теперь пролегала по еле заметной тропе через густую чащобу по сильно холмистой местности. Я решил оставить в усадьбе свой возок и часть обоза, взяв только самое необходимое. Город появился неожиданно, когда перешли вброд невеликую в десять метров речку Ивановку и взобрались на её высокий берег. До стен было где-то метров восемьсот пустыря, поросшего кустарником и изрытого ямами. Тыновая ограда в три человеческих роста подпиралась снизу таким же по высоте земляным валом. С западной и южной стороны крепость была защищена неширокой речушкой Сандебой. С восточной стороны естественных преград не имелось, но стена с валом там была гораздо выше. Чухлома была в разы меньше Галича. Если бы не четыре башни, закреплявшие углы крепости, и две башни для проезда населения, а ещё небольшой посад из землянок вблизи озера, то можно было этот населённый пункт принять за огороженное тыном зажиточное село.

Рать Осины обложила крепость со всех сторон и казалась много большей по численности той, что покинула столицу. Возле стены валялись разбитые в щепки лестницы и какие-то предметы. Видимо, этот долбан, не проведя переговоров и не разобравшись в ситуации, сразу сунулся штурмовать и получил заслуженно по соплям. Людей только напрасно положил. Большая часть войска и шатёр командующего виднелись с восточной стороны осаждаемой крепости.

Поднявшееся из-за зубчатого горизонта солнце уже припекало, растапливая накопившуюся за ночь изморозь на траве. Я приказал Акиму расположиться лагерем возле места, где находились, и в сопровождении двух бойцов поехал наносить визит вежливости Осине. Военачальник ещё спал. Пришлось потоптаться возле его шатра, пока тот не надумал вылезать из своего обиталища, голым по пояс. Вслед за ним показалась румянощёкая девица, тоже в неглиже. Ойкнула, увидев меня, и скрылась в шатре.

– Здрав буди, княжич! – буркнул он, приветствуя меня без привычной враждебности.

Видимо, сложности в военной операции поубавили его темперамент.

– И тебе здравия, сотник! Как тут у вас идут дела?

– Добре тече детели… – зло процедил он сквозь зубы и мотнул головой в сторону стен. – Поскору заятим град крамольны.

– Горожанам предлагали сдаться? – поинтересовался, естественно.

– Несть требно сие, – лениво потянулся сотник и приказал одетому в военную шмоть худощавому мальчишке подать себе на спину воды из кувшина.

Пока Семён обливался холодной водой, удовлетворённо рявкая, я обдумывал как уговорить его на мирные переговоры с жителями. Осина словно почувствовал, о чём я собираюсь с ним диаложить, и, накупавшись, произнёс:

– Аще не будешь ми под руцы лезти, кажися мастротам ратны. Ово с нами купно ратися, мня мя стареем.

Я вернулся к своим людям и наблюдал с холма, как с восточной стороны начался штурм Чухломы. Ратники подтащили штурмовые лестницы и стали карабкаться наверх. К воротам подвезли осадный таран. Над зубчиками стены появились головы защитников города. На штурмующих полетели камни, стрелы, полилась горячая вода. Закричали раненые. К полудню штурм выдохся, но таран продолжал бухать в крепкие дубовые ворота города. Собрав раненых и убитых, ратники отступили в лагерь и, как ни в чём не бывало, стали собирать костры для подготовки еды. У многих в руках появились кожаные бурдюки с вином.

После обеда штурма не последовало, но начался интенсивный обстрел города стрелами с горящей паклей на конце. За стенами возникли серьёзные пожары, чухломичи отчаянно старались спасти деревянные постройки, заливая разгорающиеся очаги огня водой. Обстрел продолжался непрерывно несколько часов подряд, пока у галичан не кончились боеприпасы.

Аким подходил ко мне с вопросами о нашем участии в сражении. Я отбрыкивался ничего не значащими общими словами. Обстреливать новиков следовало бы, но так чтобы они потом не оставались в виде трупов. Привык, панимашь, ценить жизни боевых товарищей.

А после полуденного отдыха в главном шатре состоялся военный совет. Хоть меня и не приглашали, заявился туда сам с Акимом. Осина подёргал желваками, но промолчал. Выступали десятники, докладывали о понесённых потерях.

– Иже порече об исходе денном княж Волежска? – внезапно спросил меня Семён. – Почто люди тея в детелях ратны незримы беху.

– Мне, как воеводе, назначенному государем нашим Юрием Дмитриевичем, невместно отчитываться перед младшим по званию, – напомнил тем, кто слегка кое о чём забыл. – И я лишь ученик, смиренно постигающий у своих старших боевых товарищей искусство напрасно гробить своих воинов. Почему бы не направить к горожанам посланников, провести с ними переговоры, узнать о причинах бунта, решить проблемы миром. На худой конец, можно ведь взять город в осаду и дождаться пушек.

Обсуждать мои предложения сотник не стал. Объявил завтрашний день праздным и закрыл совещание.

Ближе к вечеру произошло несколько важных происшествий, сильно повлиявших на мою дальнейшую жизнь. Сначала меня нашли витязи Мирон с Треней, сбежавшие из дворца. Чуть не загнали лошадей, так спешили сюда. Шеи их были свободны, но статус беглых холопов они себе обеспечили. Несмотря ни на что, я был страшно рад видеть дорогие лица. Ещё сильней обрадовалась встрече с любимым Соболица. С воплями радости висла на шее у парня. Не стыдясь, целовалась с ним на виду у всех.

Несколько позже состоялось явление Тюхи. Я прогуливался по высокому бережку речки среди берёз в обществе витязей, слушая их рассказ о своём житье-бытье во дворце и последующем бегстве. Проворный Гуляйко готовил для моих бойцов кулеш. Запах варева доносился до нас, дразня ноздри и сбивая с мыслей. Внезапно спиной почувствовалось чьё-то присутствие. Обернулся. Между кустов стоял невысокий мужчина в одеяниях чади. Я махнул рукой, чтобы он подошёл поближе. Мужчина оказался подростком Тюхой. Витязи насторожились. Парень подбежал и сделал стойку.

– Ладно, не тянись, Тюха. Рассказывай, как поживаешь и что привело тебя сюда? – дружелюбно расспросил его.

– Истинно еси ты, Димитрие? – тихо поинтересовался парнишка.

– Не сомневайся, Тюха. В малую сумму ты меня оценил тогда в своей лодке, – повеселился я.

– Христопродавец! – возмущённо взвыл Мирон и шагнул к недоумевающему мальцу, сжав кулаки.

– Погоди, Мироша. Не он нас выдал Единцу, а Ванька Ивок. Помнишь скуластого?

Тюха, когда узнал, что его могли подозревать, расстроился чуть ли не до слёз. Ему тогда удалось подслушать разговор самого младшего Жеховского с Единцом, и он спешил нас предупредить, но не успел. И сейчас он поспешил ко мне предупредить, что готовится покушение. Лиц говоривших он не сумел рассмотреть, те находились в шатре. Поблагодарил от души смелого парнишку, и Тюха растворился среди кустов в тумане от речки.

Когда вернулся в свой лагерь, настигла ещё одна новость. Глеб протянул мне письмо от своего отца. Данила через сына предупреждал меня о возвращении в столицу боярина Морозова и о неожиданном сближении с ним дьяка Варфоломея. Государь теперь знает, кто посмел надругаться над его любовницей. Он удручён весьма скорым моим отъездом и намеревается в скором времени отозвать меня из войска. Старец Паисий принялся настаивать на подмене княжича. Дескать, я не тот Дмитрий, какого он знал и любил. Сыну своему умнолицый боярин советовал немедленно оставить меня и возвратиться домой в Галич.

Ну, что же, разумное предложение. Я обнял Глеба и пожелал ему благополучной дороги. Невольно оказался свидетелем жаркого спора бояричей. Дорошка не соглашался меня покинуть. Было, с одной стороны, приятно чувствовать такое дружеское проявление, с другой – не хотелось портить будущее парня. Однако и меня он слушать также не стал.

Ночью долго размышлял над своими дальнейшими перспективами. Батя всё-таки прислушался к моим недоброжелателям и слил меня, как и старших сыновей. Чего-то подобное от него ожидалось. А каким же гадом оказался Варфоломей! Даже не хотелось верить тому, что случилось. Пора настала переходить от режима высокостатусного лодыря к варианту жизни простолюдином и добывать кусок хлеба каким-нибудь ремеслом. Да хоть скоморошьим. Вон, какая у меня банда под рукой образовалась, кроме Мирона с Треней. Целый симфонический оркестр. А лучше взять, да и примкнуть к разбойникам Фоки, если он ещё не умотался к своей семье. Обещания в отношении меня он ведь старался выполнять, случайно приняв Макашку за своего сообщника по побегу.

Прежде чем устроить себе эскейп, стоило бы подчистить за собой хвосты. Никаких обязательств не давал чухломичам, но оставлять их на произвол судьбы и ненормального Семёна Осины с его ордой категорически не желалось. Никаких мыслей на этот счёт пока не было, кроме как попытаться ещё раз обратиться к благоразумию строптивого военачальника.

Глеб со своими людьми двинулись с первыми лучами солнца по дороге в сторону Глазуново. Попрощался с ним сердечно. Увидимся ли ещё когда-нибудь, и в каком качестве? Был он хмур и рассеян. С ним уехали его слуги, подьячие и поп.

Солнце поднялось довольно высоко. В лагере галичан праздновали Крестовоздвижение. Доносились возгласы попов. Раз великий праздник, дал всем своим бойцам отгул, и они сразу же потянулись на молебен. Пришлось и мне тоже туда тащиться. Службу проводили монахи из Аврамиева Покровского монастыря, что за озером. Судя по осуждающим возгласам в сторону города, церковники не последнюю руку приложили к организации похода против еретиков. После длительного и утомительного богослужения состоялся обед в режиме шведского стола, почему-то с постными блюдами, то есть абсолютно без хмельного. Я воспользовался случаем и подошёл к Осине с намерением убедить начать переговоры с жителями Чухломы. Тот в резких выражениях посоветовал мне не приставать к нему больше, а лучше пойти и почитать свои любимые библы или поиграть в игрушки. Стоявший рядом его младший брат Ивок со своими приятелями обидно засмеялись.

До вечера я бродил по окрестностям, сопровождаемый тремя витязями. Соболица считай супружница Мирона почти, а следовательно, тоже витязь в какой-то степени – витязица.

Осмотрел крепость со всех сторон и словил в голову одну интересную мысль. Надо будет только дождаться ночной темноты. Вернулся в свой лагерь и собрал военный совет в составе: Акима, Трефилия, Дорошки, Мирона и Трени. Придуманный мной план был таков. Под покровом ночи я в простой одежде, воспользовавшись навыками паркуриста и веревкой с крюком, должен проникнуть в крепость и попытаться открыть северные ворота. Моя дружина должна скрытно подобраться к ним извне и сразу же ворваться в город. Нейтрализовать предводителей и самых буйных не составит труда, остальные не станут сопротивляться. Своим отрядом я не позволю воинам Осины устраивать резню в городе. Слабым местом плана оставалась зависимость от моих успешных действий на стене с некоторой степенью риска, поэтому возражали почти все. Навязывали мне самых ловких воинов. Спорил с ними до хрипоты, пока не согласился на двух своих холопов – Марчка и Полутку. Во-первых, они оба – довольно рослые, длинные. А во-вторых, без раздумий станут делать то, что я им скажу.

Затем с рыцарями продолжил инспектирование деталей местности. Удивляло, что от северной стороны крепости до берега озера всего-то было пара сотен метров. Можно ведь использовать водную преграду как естественную защиту. Из истории известно, что когда князь Московский Иван I Калита первый раз присоединил к Москве Галичский край, он переселил часть москвичей в Чухлому. Крепость тогда была выстроена и с тех пор ни разу не обновлялась. Пара пушечек и день их работы решили бы проблему кардинально.

Наметил себе место проникновения. Самым низким тын показался у изгиба Сандебы. Воинство должно будет обойти крепость с запада, чтобы не заметили галичане, переправиться возле устья реки и затаиться у северных ворот. Если до утра ворота так и не откроются, то перейти в распоряжение Осины.

Я с витязями возвращался от устья Сандебы в свой лагерь. Вдруг кто-то бросился на меня и сбил с ног. Оправился и увидел, что на мне лежала Соболица, а изо рта её вытекала тоненькая струйка крови. В спину девушки вонзилась стрела. Рядом сидел и кряхтел Треня со стрелой в плече. Мирон бегал по кустам, размахивая мечом. Нападавшим удалось скрыться. Я прощупал сонную артерию девушки. Кажется, её уже с нами не было. Стрела, предназначенная мне, пробила её сердце. Подбежал Мирон, бросился перед погибшей любимой на колени и зарыдал в отчаянии, обнимая её и шепча ласковые слова. Было тяжело видеть такое безудержное горе. Во мне проснулся подросток и тоже заплакал.

Но надо жить дальше. Стонущего Треню попользовали старые и опытные наши воины. Вытащили стрелу и обработали рану каким-то составом. А Соболицей занялись участвующие в празднике попы. Отрядил Мирона взаимодействовать с ними и чтобы смог подольше побыть с бывшей невестой. Монахи согласились на уговоры похоронить девушку у себя на монастырском кладбище с особыми почестями, как павшую на поле боя. Крестильное имя у неё было Марфа. Так и будут написаны на могиле вместе два имени – Марфа Соболица.

Мирон попросил проводить тело к монастырю той печальной музыкой, что я исполнял на последней трапезе в княжьем дворце. Для милой Соболицы был готов сделать всё. Собрал вышегородских гудцов и дал им поручение как можно скорее подготовить композицию Рыбникова. Парни обрадовались, что я на них наконец-то внимание обратил и хорошо потрудились. Когда лодки с гробом Соболицы в сопровождении Мирона и монахов отплывали от берега, зазвучала рыбниковская «Лирическая тема». Красивая мелодия будто струилась по глади поверхности озера лёгким ветерком, отражалась и уплывала в неведомую даль. По лицам многих провожавших процессию воинов текли слёзы.

Аким усилил мою охрану и уговорил не показываться из своего шатра до вечера. Я и не думал возражать. Не хотелось, чтобы кто-нибудь снова пострадал из-за моей беспечности.

Закат сопровождался заметным похолоданием. Осень будто напоминала о своём присутствии. Преодолевать водные преграды моим бойцам станет некомфортно. Проблемы разрешил появившийся в сумерках Мирон, сообщивший, что пригнал от монастыря четыре лодки и оставил их близ устья реки Ивановки. Поблагодарил от души сметливого парня. Теперь мой отряд не будет заморачиваться с переправой, а десантируется с озера прямо к воротам. Я же с моими двумя молодцами отправился покорять стены крепости с другой стороны. Обозной прислуге велел свернуть шатры не позже ранней зари и скрытно удалиться в Глазуново.

29

Луна почти не светила своим убывающим обрезком. Лишь звёзды рассыпались по бескрайнему небосводу щедрой горстью бриллиантов. Подобрались к речке бесшумно. Я разделся полностью и ухнул по шею в обжигающе ледяную воду. Неожиданно здесь оказалось довольно-таки глубоко. Одежду в руках пришлось намочить. Зачем только раздевался. Постарался поскорей пробежать деревенеющими ногами по дну реки и выскочил на берег, дыша, словно загнанная лошадь. Растёр тело, помассировав ноги. Зубы не уставали выбивать пулемётную дробь. Поприседал, попрыгал. Мои спутники последовали моему примеру и теперь прыгали голыми со мною вместе. Представляю себе эту картину маслом со стороны. Надо было бы хмельного с собой прихватить, тяпнуть. Еле согрелись.

Верёвка и крюки не понадобились. Я напялил мокрые шмотки. Тощий Полутка залез на плечи более крепкого Марчка, а я вскарабкался уже на него. Руками дотянулся до верха тына, подтянулся и оказался на забрале стены. Своему сопровождению прошипел приказ оставаться на месте и ни в коем случае не лезть за мной.

Ожидаемых караульных на стене не было видно. Это удивило и насторожило. Выждал пару минут, стоя на месте с обнажённой саблей. Площадка у стены освещалась костром с сидящим неподвижно бородачом. Больше ничего в пределах видимости и слышимости не обнаруживалось. Осторожно продвинулся далее кошачьей походкой. Мне было важно поскорей унести свою задницу подальше от этого места и в простой одежде спокойно продефилировать через весь город к воротам. Спустился с забрала по наклонному полотну и направился в темноту улиц.

– Отнуду сякы отроче мокр ялся? – раздался насмешливый голос.

Я чуть не подпрыгнул от неожиданности. Возле меня материализовался улыбающийся мужик с энергичным лицом, короткой аккуратной бородой и добрыми глазами. Я брякнул первое попавшее оправдание:

– Не спится чего-то…

– Да ми такожде есмь, – согласился незнакомец и неожиданно предложил: – Ступай за ми, посохнешь.

Я пошел за странным мужиком и внезапно с ужасом осознал, что сарацинская сабля на поясе у простолюдина – это уже перебор. Это как если бы Штирлиц шёл по вечернему Берлину с красным флагом в руках. Отстегнуть и выбросить бы саблю, вдруг мужик не успел заметить. Жалко терять такую ценность, но придётся. Вляпался по самое оно. Не убивать же теперь доброглазого провожатого сзади подло?

Город состоял наполовину из землянок, наполовину из изб. Встречались и полноценные усадьбы. В одну из таких продвинутых хоромин мы проследовали. А мужик-то попался не простой. Прислуга с факелами открыла ворота.

– Сабельку сею знатну не тереби, порежися, – бросил через плечо провожатый. – А вот и моя лачужка.

С крыльца сбежала стройная светловолосая девушка в сарафане и летнике, обняла мужчину и выговорила ему, что тот не бережёт себя. Не оделся тепло. Меня ожог загадочный взгляд прекрасных глаз. Будто током электрическим шибануло. Встречал много красивых женщин, в основном здесь, в эту эпоху, но такой типаж редко встретишь даже в античные времена. Ушедшая Соболица сияла гордой, дерзкой красотой, а эта девушка обладала каким-то невыразимо нежным, хрупким очарованием.

– Строга есть дща моя Млада. Не спит, мя пожидае, – кивнул в её сторону незнакомец. – А ты, ёра[722], примай драгова гостя наша.

Девица стремглав кинулась внутрь дома и вскоре появилась с корчажком чего-то приятно пахнущего. С поклоном протянула подношение мне. Я выпил хмельной напиток с очень приятным и необычным вкусом. Робко клюнул красавицу в губы. Млада усмехнулась и одарила ответным жарким поцелуем. Я чуть не потерял сознание от восторга.

– Нелеть казити мальца! – шутливо погрозил ей пальцем отец.

Девушка прыснула смешком и убежала.

– Я тя древле узрел, на башне сидяху, – открылся незнакомец. – Власы так и блескочут златом на солнце. Убор их не скрывае. В приступах не братишься, бродишь с людями окрест кремля яко волк алчуши, знамо хитренность норовишь. Надысь стоял вскрай башни у изгиба Сандебы. Посему зде мнил взлазити. Зрел, яко ты в хладь речну с дружней сей курнался, векшей[723] прыскучей на заборол прянул. Доспел срети тя и в званцы зазвати.

– Если раскрыл меня, то почему не хватаешь? – буркнул я уныло.

– Почто ми отрока мокра ятити, руцы сеи калнити? – засмеялся мужчина.

Он повёл меня в покои, дал сухое и чистое бельё и велел переодеться. Я было засмущался, но хозяин внушительно высказался:

– Аки я нечист, ово степняк похотлив. Совлещи сею порть без сторожки.

Я переоделся, стараясь не показывать спину. Мужчина больше разглядывал мою грудь. Закончив с одеванием, получил приглашение проследовать в трапезную. На столе уже стояло нехитрое угощение – мясо, репа, зелень, вино.

– Рек мя людским прозовом Мантур. Родичи рекоша мя Доброгост. Старшина градской выборны есмь. Тя я добре помню детищ мал, с матицей сей княгиней Настасией семо приежаша на богомолье в Аврамиеву обитель. Отметки на персях теих явны, токмо ут лишче, яко шалопут. Ну, здравы буди, драгий наш княжич Димитрие, – сказав, хозяин встал и чинно поклонился.

Если уж инкогнито моё было так лихо раскрыто, не стал отнекиваться. Рассказал ему всю предысторию своего появления здесь и как меня обманул боярин Морозов, подослав своего приспешника, из-за чего мои посланники не добрались до Чухломы.

– Сей боярин есть аспид смагопыхны, – согласился Мантур, – Мати тея от него такожде вяще страдала. В монастырь чаяла ушед. С нею молвились мнози глаголы. Я ея отговаривал, дабы ради сына бытила в миру.

– Так был ли бунт в Чухломе и из-за чего Морозов так взъелся на ее жителей? – дошла очередь до главных вопросов.

– Которы в сих местах несть бе. Мужи чухломски смирны, тяжны и приветны суть, – начал неторопливо и веско пояснять Мантур. – Седмицу назад прискакал дьяк путны Вавила Желвин из ближников боярина Морозова с кличем, иже иде семо рать княжеска карати гражан за отступ от веры христианской. Люди зде овы верят в Христа, сие правда. Отступились крылошане сами от веры истой, животяху недобле пастырям. Мшелоимут, злословят, блуд сотворяют и содомию. Посему миряне отворачиваются от греховодников и к досюльным богам притекают. Преду бытиел в Новуграде и бех в сане священника. Панкратием мя рекоша ноли. Дал ми Господи узрети свет истины. Пошед с дружней обличати стяжателей и лихоимцев в лоне святой церкви окопахуся, яко скнипы. Извержен бех из сана, женился и гостем обильным стал. С родичами супружницы унука князя быва Галицка сошелся по единоверию. По их совету ушед с семьёй в Чухлому. В Новуграде нас стужаша[724] архиерейны люди. В Галиче княжил Борис Васильевич ноли, яко наместник тея отича. Нам с обещники никои не досаждаша, токмо игумен Аврамиева монастыря отче Иннокентий прялся с нами злостужно[725]. В остатни лета боярин Морозов нас пошлинами тощил[726] ковно[727]. Смердам окрестны он претил многажды лещити ко граду гобину сяку и торжити ею. Шишей напускал на гражан грабити. Ныне сотворена рать на побивание людей безвинны. Мню, княж Борису мы помеха велия сташа в пряниях с боярином Морозовым.

– Почему вы не ушли куда-нибудь, на Вятку, например?

– Ушед етеры[728], а нас Господь покрые, – спокойно ответил раскольник.

И дочуру свою ему не жалко. Никогда не понимал фанатиков, но в позе и взгляде Доброгоста сквозила какая-то абсолютная уверенность в своей правоте, что поневоле хотелось согласиться с ним во всём.

– Надо бы открыть северные ворота и завести мою дружину. Три десятка воинов там ждут, – попросил старшину.

– Ужо введоша, – коротко отреагировал он.

– А двое у угловой башни?

Мантур досадливо махнул рукой и признался, что про них забыл, но скоро исправит свою оплошность. Я напросился идти вызволять своих товарищей. Ребятам спустили верёвочную лестницу. Они влезли и немного испугались присутствию со мной незнакомых вооружённых людей. Потом успокоились, не видя проявления враждебности. Меня проводили к основной части отряда. Бойцы стояли спиной к запертым воротам, с обнажённым оружием, настороженно посматривая по сторонам. Я подошёл к ним с Мантуром и объявил:

– Вложите мечи в ножны. Нам предстоит защищать Чухлому.

Попросил старшину об одной услуге. Нужно будет сделать из листа жести правильную воронкообразную фигуру матюгальника, предполагая определённые агитационные мероприятия со стен Чухломы. Конечно, не собирался ни в коем разе пропагандировать стригольничество и что-то подобное, но прекратить братоубийственное противостояние русичей на религиозной почве было бы неплохо.

Моих солдат развели по избам на постой. Я обосновался в гостевых покоях усадьбы городского старшины. Ночью стало очень холодно. Никак не мог согреться под одеялом. Першило в горле. Встал, пробрался к печи и прижался к ней. Незаметно уснул. А утром меня обнаружили валяющимся на полу в неглиже около печи в лихорадочном состоянии. Пришёл в себя, когда в рот вливали какую-то отъявленную гадость. Стало немного легче. Пока болел, в разгорячённую голову налезло кое-чего полезного по акустике. Вспомнилась формула расчёта резонатора, неизвестно из какого учебника подцепленная. По ней длина органной трубы с частотами страха получалась около шести метров. Попросил срочно привести ко мне Мантура и Нечая. Предложил, чтобы сделали трёхсаженную трубу, а на отверстие мундштука желательно поместить четырехугольный раструб из жести.

День пролетел незаметно. Я постоянно забывался во сне. Ухаживала за мной Млада. На это ангелоподобное создание было невыразимо приятно смотреть, наблюдать за каждым её движением. Девица же находила удовольствие в подшучивании и издевательствах надо мной. Теребила за уши, щёлкала по носу. Пришлось шутливо пообещать её казнить за непочтение к княжьему сыну. Язык показала и убежала. Когда снова очнулся, Млада гладила мои волосы лёгкими касаниями, шепча непонятные слова и целуя лоб. Побоялся открыть глаза, чтобы невольно не прекратить сладостные мгновения. Штурм стен в этот день так и не состоялся, но огненный дождь горожанам Осина устроил.

Только на следующий день галичане дали нам штурм с утра. Я почувствовал себя гораздо лучше и решил пойти и разведать обстановку. Погода сменилась полностью на осеннюю. Стало прохладней, накрапывал мелкий дождь. Выгорело много зданий. Даже у Мантура часть усадьбы пострадала.

Он, кстати, приволок сработанный кузнецами рупор. Получилось даже лучше, чем ожидалось. Кроме громкости, голос мой приобрёл необычные баритональные оттенки. Музыканты доставили трубу иерихонскую, положили во дворе. Решил испытать девайс на сидящих высоко на крыше голубях. Лучше бы так не делал. Птицы взметнулись в воздух и устроили мне мощный дождь своим помётом. Сволочи пернатые – лучше и не скажешь! Озлившись люто на дурацких птиц, убежал в покои менять обгаженную одежду. Музыканты силились не засмеяться. Только бы попробовали. Назначил их военной обслугой нового вида оружия.

Пришли к стенам, а там уже кипела яростная схватка. Воякам Осины удалось залезть на стену в нескольких местах. Горожане вместе с моими бойцами пытались ликвидировать прорыв.

Я влез на башню и проорал:

– А ну, стоять и слушать меня.

Эффект получился невероятным. Многие из штурмующих попадали с лестниц, сражавшиеся выронили мечи и осели на пятые точки, завыли собаки.

– Я – князь Дмитрий Юрьевич и ваш воевода, приказываю галицким ратникам немедленно прекратить нападение на Чухлому и отступить. Город отныне в моих руках, а его жители под моей защитой. Приказываю схватить изменника Семёна Осину, его приспешников и поместить под стражу, – продолжил вещать внушительным голосом, не забывая про театральные паузы.

Нападение на город прекратились. Музыканты установили свой многометровый агрегат и принялись качать меха. Что-то в лагере галичан происходило, какая-то яростная возня. С забрала не было понятно. К вечеру возле северных ворот появилась группа воинов. Узнавались знакомые лица из десятка Никодима Ряпы – закадычные друзья Деменьша с Космыней, голосистый Понтя, злословный Онуфря. С ними были Тюха и весьма неожиданно Глеб. Ещё с дюжину незнакомых ратников. Они подавали сигналы, чтобы их впустили в крепость. Перешедшие на нашу сторону люди рассказали, что громовой голос произвёл на многих их бывших соратников ошеломляющее впечатление. Многие повольники предпочли дезертировать из войска, некоторые повредились умом, некоторые ослабли животом и испортили своё одеяние. У сотника Семёна почти не осталось войска.

Почти это сколько? Хотелось бы знать конкретно. Моих сейчас набралось под шестьдесят человек, да доброгостовых людей оружных – полторы сотни. По словам десятника Никодима, сотник Осина изначально привёл к городу примерно двести пятьдесят воинов. Если их стало меньше хотя бы вполовину, то есть смысл устроить набег на его лагерь и окончательно разбить незадачливого стратега. Послал Тюху в разведку. Когда он вернулся, не поверил сперва его словам. Лагерь Осины был абсолютно пуст. Шатры стояли, но людей нигде не было видно. Пришлось послать конную разведку, чтобы прочесали окрестности. Вероятнее всего, сотник Семён отступил в одну из окрестных деревень, чтобы там спокойно дожидаться помощи из Галича. Значит, действительно у него не осталось почти никого, если не считать тупого братца Ивка с его мажористыми дружками.

Получив известие об отступлении войск неприятеля от стен Чухломы, горожане заорали от радости, стали обниматься, танцевать, даже рыдать от счастья. Мантур пригласил всех к себе в усадьбу праздновать победу. Дождь продолжался, поэтому слуги поставили трофейные шатры во дворе и на улицах, расставили в них столы. Пирушка получилась не княжеская, с изысками, но душевная, с простыми кашами, мясом, рыбой, творогом и медами стоялыми. Хоть и постным был день, протестанты подобными мелочами решили не заморачиваться. Можно сказать, праздновали свой новый день рождения.

На волне ликования и у меня практически пропал противный кашель. Немного только давило в груди. Горожане славили больше всех меня, называя своим спасителем. Мантур утверждал, что ему давно было явлено пророчество, что град Чухлому спасёт от дьявольской рати золотой сын серебряной княгини и что это чудо надо прославить в веках. Команда моих гудцов и примкнувшие к ним витязи, вооружившись своими инструментами, веселила горожан до глубокой ночи. Даже не запомнилось, как добрался до постели.

В четверг пробудился поздно с больной головой. Пришли разведчики и доложили, что в ближайших населённых пунктах сотник Осина со своими приспешниками не найден. Вдруг он вообще в Галич умотал, поджав хвост. Меня всё равно не покидало беспокойство. Поделился своими сомнениями с Мантуром.

– Иже ты мнишь, княжич? – спросил он.

– Предлагаю переселиться всем городом куда-нибудь на восток. Мест там хороших для жизни много. Да ты и сам прекрасно знаешь про это по торговым делам.

– Довлете нас супостаты онде.

– Не до вас им потом будет. Война может скоро начаться. А останетесь здесь, всех вас ратники перережут как овец: и правых, и виноватых.

Мантур долго и пристально смотрел на меня, прежде чем высказать:

– Добре. Стягну вече градов, потолкуем.

На главной площади перед сгоревшим зданием волостеля и также пострадавшей деревянной церковкой Преображения Господне состоялся сход жителей. Выступал Мантур, стоя вместе со мною на уцелевшем крыльце хоромин. Многие, и прежде всего рыбаки, опасались сниматься с насиженного места в никуда. Чухломское озеро изобиловало ценными породами рыб, среди которых наиболее ценился золотой карась. Пришлось мне подключаться и объяснять, что в удел получил места по реке Унже, а там рыбы всякой видимо-невидимо. Официально я продолжал оставаться князем Волежским и даже Вяцким. Никто меня пока не развенчивал. Бумаги по княжению все со мной имелись в целости и сохранности.

Все дворы проголосовали за переезд единогласно. Старшина дал участникам переселения на подготовку пару дней. После схода закипела деятельность. Я послал гонца в Глазуново к Завьялу, чтобы он брал всех обозных, подводы, возок и прочее барахло и выдвигался к Чухломе. Мантур пригнал откуда-то свою флотилию торговых судов. Четыре лодьи качались на волнах у причала возле северных ворот под загрузкой всякого товара, в основном, мягкой рухляди. Он вывозил товар на сохранение к друзьям в Солигалич.

Как у матёрого купца, у него имелась нарисованная на пергаменте карта, довольно правдивая. Пришлось поломать голову над логистикой переселения. Надо ведь позаботиться о безопасности людей, их питании и ночлеге. Воспользоваться водными трассами – не вариант. Скоро зима нагрянет с морозами. Восточнее Чухломы по реке Виге лежали обширные земли князя Жеховского. Идти по ним, что гулять по минному полю. Обойти можно, но двигаться надо по дороге на Галич почти до самого города и немного не доходя, перескочить на дорогу по берегам реки Неи. Этим вариантом была стопроцентная вероятность натолкнуться на идущего встречным курсом карательного резерва. Ещё имелся маршрут строго на север в сторону Солигалича. У села Солда нужно будет сделать поворот под прямым углом на восток и по берегам реки Воча добираться до крупного села Судай, являющегося главной резиденцией князя Бориса. К сожалению, дорог в княжестве было мало, к тому же, представляющие собой только направления, вдоль которых более-менее удобно пробираться на телегах. По бездорожью лучше и не мечтать проехать. Можно, конечно, но с огромным трудом и затратами времени. Думали мы много и в итоге решили прогуляться всё же по минному полю, зато сэкономить время и средства. С нами ведь пойдут шесть десятков проверенных в деле воинов.

Банный день горожане перенесли с субботы на пятницу. Бойцы мылись по местам квартирования. Меня Мантур позвал в свою баню. Телосложением и мускулатурой он отдалённо смахивал на Фоку, только слегка суховатей. Меня он тоже поизучал и сильно удивился результату. Пришлось рассказать ему про татарский плен и измывательства Единца.

– Мнозе стразей те довелось пережити, – посочувствовал он.

После пребывания в парной мы сидели в предбаннике и отдыхали за ковшиком холодного сбитня после хорошей пропарки. Я поведал ему всю предысторию похода на Чухлому. Смерть Кирияки Единца Мантур воспринял с воодушевлением. Многим в княжестве этот типчик сильно досаждал. Ещё его сильно заинтересовало противоборство кланов Морозова и Жеховского и моё вокняжение на Унже и Вятке.

– Правил зде волостель из родших Морозова. Не давал ему я плутовати и над людом чухломски измыватися, – рассказал Мантур в свою очередь, – Добре, иже земли сеи будешь державити. Мы к те ноли прикрепимся.

Потом он вдруг схватил меня за плечи своими руками, прижал к себе и проговорил:

– Ты нас вся спас, Дмитрие! Мнишь, вся…

Надумали ещё немного попариться. Мантуру понадобилось дать какое-то распоряжение прислуге, и он предложил мне пойти и расположиться на лавке в парной, шутливо обещая вскоре прийти и спустить с меня всю шкуру. Я хихикнул и потопал в жаркую комнатку. Лёг на лавку на пузо. Через минуту скрипнула дверь, и мой партнёр вдруг почему-то обнял меня и стал целовать в шею. Этого ещё мне не хватало! Я с возмущением повернулся и встретился с глазами Млады. В следующее мгновение утонул в её объятиях. Боже, какое же у неё прекрасное тело! Верх совершенства! Чуть не потерял сознание от восторга. Ласкал и целовал каждый уголок этого совершенства, до которого мог дотянуться. Изнемогая от сильнейшего возбуждения, ворвался в желанную и податливую плоть.

Бежали минуты, часы, может быть даже годы, а я никак не мог насытиться внезапно свалившимся на меня наслаждением. Её плавные движения, её волосы, запахи, слова в горячем шёпоте:

– Любы мой…

Всё это пьянило и возбуждало сильней. Когда оба дошли до точки полного изнеможения, у меня даже отказали ноги. Не смог на них встать. Дурацкий организм мне попался. Хотя, понятно теперь, почему малолеткам запрещают ранний секс. Разладить ведь можно что-то в своём организме. Не, вроде бы ножные мышцы заработали. Ложная тревога. На измученную девушку старался не смотреть, чтобы снова не возбудиться… Нет, нет! Опять? Прости, милая – надо, очень надо.

Очнулся в постели, голодный как сто крокодилов. За окошком царила ночь. Кажется, дождь снова накрапывал. Захлопнул ставни и позвал кого-нибудь. Вбежал заспанный мужичок, поклонился. Поинтересовался временем и попросил принести себе чего-нибудь пожевать. Выяснилось, что на дворе глубокая ночь. Где-то между первыми и вторыми петухами. Слуга принёс творог, яйца варёные. Поблагодарил человека и отпустил. Съел принесённое и почувствовал, что нисколько не насытился.

Снова звать прислугу постеснялся. Решил сам чего-нибудь достать. Оделся и пошёл искать кухню. Повезло, вышел на правильное направление. На кухне мерцал свет. Кто-то там шоркал посудой. Внезапно показалась знакомая фигура в ночном халатике и наткнулась на меня. Млада шла и жевала кусок ржаного хлеба. Мы рассмеялись и долго не могли остановиться. Я снова стал её целовать. Она ответила. Я схватил и повалил Младу на кухонный стол. Начался новый раунд любовных игр до нового изнеможения.

30

В субботу на Трофимов день начался исход из Чухломы. На восток потянулся караван из повозок, стада домашних животных. Впереди ехали всадники десятков Трефилия и Никанора. Замыкали процессию десятки Дорошки и Глеба. Решил сына дипломата озадачить руководством воинского подразделения. Парень не скрывал, что был очень доволен назначению. Я следовал в возке за первыми десятниками во главе колонны. Мантур со своими людьми и имуществом находился в конце. Скорость движения колонны приноравливалась к самым медленным своим элементам – перегоняемым стадам.

Мне не моглось. Наверное, недолеченная простуда давала о себе знать или просто переел прошедшей ночью. За окном тянулись долгие вёрсты дороги. Смерды в стоящих на пути сёлах провожали нас недоумёнными взглядами. К концу дневного перехода достигли реки Виги и развернули шатры для ночлега. Слуги Ждан и Устин, словно соскучившись по своим обязанностям сидя в Глазунове, сноровисто готовили для меня ночлег.

В дальнейшем дорога продолжилась по берегам Виги. Остановились на обед в крупном селе Якша в харчевне. Тратить время на полуденный отдых не стали и двинулись дальше. Заночевали в маленькой в восемь дворов деревеньке Слуда. Меня немного знобило. Глотнул травяного отвара Млады. Вроде бы немного полегчало.

С рассветом двинулись дальше вдоль реки уже в северном направлении. Я перебрался с возком и людьми в конец колонны к Мантуру. На обед остановились в маленьком и красивом селе Савино, спрятанном посреди берёзового леса. Как ни странно, общепит тут тоже имелся. Харчевник был несказанно обрадован наплывом посетителей и расстарался обильным обедом, хотя есть мне совершенно не хотелось, а хотелось спать. Ужинать и ночевать решили в недалёком селе Судай, в котором располагалось поместье князя Бориса Жеховского.

Где-то через пару часов после короткого привала в Савино конное охранение сообщило, что за нами по пятам следует большая группа вооружённых всадников. Мы как раз пересекали чистое поле. Я распорядился готовиться к обороне и провести уточняющую разведку, чтобы определить хотя бы примерно численность противника. Переселенцам было предложено поспешать к темнеющему вдали полоской лесу.

Вернулись разведчики, высмотревшие Осину во главе отряда в две сотни конных ратников. Баланс сказывался не в нашу пользу с учётом того, что большинство воинов у нас были пешими. Приказал музыкантам расчехлить и подготовить иерихонскую трубу. Действие инфразвукового оружия мог оценивать только со слов очевидцев. В прямом бою это неуклюжее устройство могло и не сработать. Взобрался на коня и приказал своему воинству выстроиться в боевой порядок и приготовиться к битве.

Из пробитого дорогой устья в лесу выкатились первые точки и рассредоточились в боевое построение. Широким фронтом рать Осины стала приближаться к нашим рядам. Музыканты по моей команде принялись качать меха трубы. Действие устройства всё-таки проявлялось наглядно. Какие-то лошади останавливались, крутились, скидывали всадников и даже сами падали, но основная масса шли на нас неуклонно. Вдруг атакующие стали притормаживать свой бег и даже разворачиваться назад. В их тылу послышались какие-то крики и звуки сражения. Я дал команду:

– В атаку!

И, взмахнув саблей, пустил коня вскачь. Моя рать взревела на все голоса и бросилась на врага. Странными какими-то нападающие оказались. Боя не принимали, бросали сабли на землю и сдавались в плен, прося пощады. Часть воинства Осины шустро утекала по конопляному полю к лесу. Я сначала подумал, что они хотят ударить по горожанам и послал преследовать десяток Трефилия, но убегавшие удалялись по прямой траектории к лесу.

Нашими спасителями оказались лесные шиши Фоки. Маленький отряд менее пятидесяти голов напугал гораздо большую рать? Что-то не больно в это верилось. Ситуация прояснилась при допросе сдавшихся в плен. На людей Осины напал дикий страх, некоторые теряли ориентацию в пространстве, кое-кто даже обделался в штаны. Труба сработала.

Фока подъехал ко мне, улыбаясь.

– Ну, здравы буди, княжич Димитрие!

Слезли с коней, обнялись крепко. Я поблагодарил прежнего сообщника за помощь в нужный момент. Фока подманил кого-то взмахом руки. Передо мной появился бравый Селиван в разбойничьем прикиде. Обнялся с ним тоже. Предложил бывшему боярину Плесне стать заново боярином уже при моей особе. Фока обещал подумать и дать ответ скоро. Ему же надо съездить к семье, убедиться, что всё там с ними нормально. А пока договорились, что он со своими людьми проводит горожан до безопасного места. Может быть, и мне удастся с ним вместе сгонять в Вышегород.

Сотника Осину так и не нашли ни среди пленных, ни среди убитых. Снова сбежал, хороняка. По моей просьбе шиши обшарили близлежащие леса в поисках этого сотника. Жаль будет, если сгинет. Хоть и болван он, каких свет не видывал, потомками славен. Среди них окажется один из героев Смутного времени Прокопий Ляпунов. Насколько мне было известно, этот крендель ещё даже не женат. Зато братца его Ивка с мажористыми любителями приключений мои бойцы повязали. Что делать с ними, а также с немалой кучей пленных, решили оставить до Судая. Про судьбу своих бывших дружков подъезжали узнавать Глеб с Дорофеем. Я успокоил ребят. Сказал, что отпущу их домой в целости и сохранности, но сначала проведу с ними воспитательные действия.

В Судай притрюхали как раз к обеду. Село было защищено слабой тыновой оградой. Зато стоящая на отшибе усадьба Жеховского выстраивалась в хорошо укреплённый замок с башнями, рвом и крепкой деревянной стеной-городнёй. Строительные работы к нашему счастью ещё не были завершены, поэтому моё воинство без труда захватило объект. Да и защищать его было некем. Осина, верно, выгреб всех послужильцев для своих нужд. Вошли как победители в крепость под развевающимся стягом моего княжества. Я на подъёме от эйфории чувствовал себя отменно. Колобкообразный управитель, объятый ужасом, попытался было не пускать нас в усадьбу князя Бориса, но быстро передумал после того, как я предложил ему испытать на своих толстых чреслах свежий пучок осенней лозы. Распорядился, чтобы он с челядью быстро соорудил хорошую пирушку к вечеру. Всем был объявлен праздник и выходной до завтрашнего утра. Теперь осталось только соревнование с погодой.

Перед обедом велел собрать галицкую золотую молодёжь в большой гостиной усадьбы. Набралось семеро ребят. Не было только Афоньки со сломанной рукой. Наверное, разочаровался в военных игрищах и умотал домой. Двое стражников мялись у дверей. Пленённые подростки сидели по лавкам и тихо переговаривались, посматривая на меня испуганно. Я вышел перед ними и спросил:

– Кто сейчас стоит перед вами?

– Княжич Дмитрие… – пролепетал кто-то из них.

– Если я – княжеский сын, то зачем вы нападали на меня и моих людей?

Вопрос повис в пустоте. Все угрюмо молчали, склонив лица.

– А ещё вы называли меня Баламошкой, – припомнил злорадно, – Зато мне удалось вас поколотить. А тебя даже два раза.

Показал на Ивка.

– Егда сие бысть? – подскочил, словно ужаленный, крепыш.

– А помнишь, как вы толпой набросились на музыканта в лохмотьях у озера, а я его отбивал? Афоньке я тогда руку повредил чутка.

Парни замерли поражённо, стали переглядываться, затем загалдели:

– Несть мочно сие!

– Холоп течны тамо бысть…

– Холопа того старей доводны Кирияк ял…

– А кто меня посылал в нору вонючих крокодилов? – спросил насмешливо. – Вспомнили, как мелкий и тощий отрок пятерых здоровенных лбов уложил на землю? Это я был, а не беглый холоп.

– Ты нас сказнишь? – жалобно уточнил Ивок.

Он, наверное, догадался, что я узнал про его доносительство.

– Молодым не стыдно ошибаться. Стыдно не учиться на своих ошибках. Я уверен, что ты и твой брат Осина рано или поздно поймёте, что убивать людей просто так, для своего удовольствия, недостойно вятшему лицу, к тому же христианской веры. Есть много других интересных занятий, не связанных с убийствами людей и мордобоем…

В общем, я увлёкся и прочёл пацанам лекцию по своей любимой истории на тему различных игр. Подробно коснулся греческих олимпиад и рыцарских турниров. Постарался описать некоторые игры из будущего, типа футбола, баскетбола со ссылкой на некую загадочную страну Гиперборею. Кроме темы игр, поведал о великих научных открытиях древних египтян, греков и римлян, о семи чудесах света в древности. Ребята слушали завороженно, раскрыв рты.

Так и трындел им бесконечно долго, если бы внезапно не подкатила дурнота. Почувствовал, что меня снова начало лихорадить. Отпустил ребят, велев им всем быть на пирушке, а сам отправился болеть в опочивальню. Вдобавок навалился сильный кашель. Мантур и Млада срочно устроили мне банную терапию. Стало чуть полегче.

Пир организовали во дворе. Погода позволяла. Меня усадили на главное место и чествовали со страшной силой. А мне хотелось поскорей свалить обратно в койку. Никакой кусок в рот не лез. Рядом со мной восседали Мантур и Фока. Они-то и возглашали основную часть здравиц. Я заметил сидящих за отдельным столом группу мажоров под охраной. Велел убрать у них конвой. Внезапно вспомнилось, что Мантур как-то рассказывал мне о своём появлении в Чухломе. Что-то говорил о родстве с Жеховскими. Я попросил его осветить эту сторону своей жизни подробней. Оказалось, что его покойная жена Галина являлась родной сестрой князя Бориса Жеховского. Живя в Новгороде на положении архиерейных бояр, потомки галицких князей не гнушались смешивать кровь с оборотистыми купцами и промышленниками так же, как и с высокими особами иностранных держав.

Отец князя Бориса, он же внук последнего галицкого правителя Василий Васильевич, отхватил в жёны мангупскую принцессу Хару, дочь правителя крымского княжества Феодоро – Стефана Гаврана. Брак этот свершился по расчёту его отца Василия Дмитриевича – умелого новгородского дипломата, мстящего обидчику своего отца князю Московскому Дмитрию IV Ивановичу и сколачивающего против него коалицию враждебных государств. За действиями тверских и рязанских князей против москвичей чаще всего проглядывалась именно его фигура. Породнившись со Стефаном, Василий Дмитриевич через него сблизился с тёмником Мамаем, беклярбеком хана Белой Орды Абдуллаха, затем Мухаммед Булака. Отношения Орды с Москвой начали охлаждаться до начала открытого противостояния. После смерти прагматичного литовского князя Ольгерда на престол в Вильне взошёл настроенный враждебно к Москве Ягайло. Таким образом, к началу Куликовской битвы удалось сколотить коалицию из Белой Орды, великого княжества Литовского, генуэзского капитанства Готия, княжества Феодоро, княжества Рязанского, правителей мелких кавказских образований и буртасов против объединённых сил княжеств северо-восточной Руси, возглавляемых Москвой. Тверское княжество и Господа Новгородская соблюдали нейтралитет. Итогом победы Орды стало бы возрождение Галицкого княжества под управлением Константиновичей. Василий Дмитриевич даже соглашался на передачу ярлыка на великое княжение Рязани или любому другому княжеству, лишь бы добиться поставленных целей. Московское княжество подлежало полной ликвидации. Его территория должна была по частям растащиться по соседним уделам.

Планам коварного дипломата не суждено было сбыться. Он лично участвовал в Куликовской битве на стороне Мамая под стягом бывшего Галицкого княжества с единорогом и бесславно погиб. Там же погиб его свояк князь Стефан Феодорский. Окончил свою короткую жизнь на поле боя молодой хан Мухаммед Булак. Оставшись без ручного Чингизида, тёмник Мамай потерял легитимность в глазах ордынцев и был вскоре убит.

Внук последнего Константиновича Василий Васильевич не был таким же искусным дипломатом, как его отец. Мстить и пакостить московским государям он уже не пытался. Тихо и спокойно он служил Новгороду на дипломатическом поприще, любил свою красивую жену-гречанку, растил детей. А лет через двадцать пять благословил своего сына Бориса на служение великому князю Московскому Василию II Дмитриевичу.

Вот так причудливо сплетаются нити судеб. Осина, получается, пытался погубить свою двоюродную сестру Младу, не зная об этом. Попросил подозвать к себе Ивка и Младу. Парень подошёл ко мне с настороженным видом, напряжённый, как сжатая пружина. Показал ему на молодицу и спросил:

– Знаешь, кто это перед тобой?

Дождавшись отрицательных жестов, пояснил:

– Сестра она твоя, двоюродная по матери. В Чухломе жила.

Юноша онемел от удивления, тогда как Млада улыбнулась и потянулась обнять обретённого родственника. Я предложил им уединиться и пообщаться, сколько душам будет угодно, и сам тоже покинул пиршество. Немоглось.

Утром среды в опочивальне усадьбы Жеховских состоялось заседание боярской думы моего нового гособразования силами Фоки Плесни, сотника Акима, предводителя чухломичей Мантура и меня. В качестве тронного места использовалась деревянная кровать. Уже было понятно, что должен буду задержаться здесь, в Судае, подольше. Отлежаться до полного выздоровления. Колонну далее должны повести Мантур и Аким с десятками Трефилия Сипяги и Никодима Ряпа. Направление – село Жехово – бывшее ранее центральным имением князя Бориса. Далее от села на запад имелась дорога до реки Понга и по ней вниз по течению до впадения в реку Унжу, после чего двигаться вдоль Унжи на юг до села Кичина. В этом месте местные должны помочь переселенцам переправиться через реку на плотах, после чего углубиться в сторону километров на семь-восемь до моей усадьбы Волегово. Нужно было торопиться, чтобы успеть до морозов добраться туда и обустроиться.

Я своей властью распорядился реквизировать все транспортные средства и фураж в селе и усадьбе, а также четыре судёнышка – насада, стоящих в затоне неподалёку от замка. Здесь река у Судая была шириной в тридцать метров и достаточно глубока для судоходства. Часть переселенцев стоило бы перевести по воде до ледостава.

Бойцы Глеба и Дорошки, а также Фока со своими татями пока останутся при моей особе. Мажорам было решено выделить по два-три своих холопа-послужильца, чтобы они могли без проблем добраться до Галича. Остальных их холопов пока было решено задержать здесь на усадьбе. Усиливать своих недавних противников было бы неосторожным шагом. Попрощался с убывающими своими подручными и залёг в боковую позицию болеть.

Потянулись долгие осенние дни. Ожидаемо осталась со мной Млада, чего-то смыслившая в траволечении. Она поила меня чуть ли не каждый час разнообразной гадостью и всё чего-то нашёптывала на напиток, сидя у моего изголовья. Колдунью из себя изображала, чудачка. Однако мне становилось только хуже и хуже. Даже смеяться над ней не хотелось.

Мажоры почему-то не уехали. В четверг они все приходили меня проведывать совместно с Глебом и Дорофеем. Все держались дружески, улыбались. Ребята сокрушались, что раньше не знали меня истинного и напрасно обзывали Баламошкой. Весьма толсто намекали на желание научиться у меня приёмам рукопашного боя. Ивок был очень благодарен за найденную сестру. М-да, странная ситуация. Батя его зачем-то скрыл от сыновей наличие родственников в Чухломе. Хитро улыбаясь своим скуластым лицом, парень сообщил, что в окрестном лесу где-то должна проживать бабка-ворожея и что на её поиски уже отряжены поместные холопы. Расстались в самых дружеских чувствах друг к другу. Однако осенние холода усиливались. Согреться мне в постели никак не удавалось. Успеют ли переселенцы добрести хотя бы до Унжи до морозов?

Пятницу я целиком пропустил. Из-за высокой температуры впал в забытье. Очнулся только на следующий день с ощущением, что приход северного пушного зверька стал абсолютно неизбежным. В глазах всё плыло. С трудом сфокусировался на присутствующих лицах. Около меня переговаривались Млада, Фока и витязи. По их встревоженным взглядам понял, что положение моё аховое.

– Горожан надо довести до безопасного места, – прошептал с трудом.

Голос был настолько слабый, что сам себя с трудом слышал.

– С тею вкупе доидем, – убеждённо заявил Фока.

Попросил оставить меня с ним наедине.

– Видишь, друже Фока. Кончаюсь я… Не спорь со мной, – попросил его, видя, что он намеревался возразить. – Бери все дела в свои руки. Обещай, пока не обустроишь переселенцев в безопасном месте, не покинешь их. Завьялу скажу, чтобы тебя слушался. Всем моим холопам дай свободу…

Очнулся снова от того, что мою руку гладили и целовали. Млада сидела возле меня и горько плакала. Я тронул её щёку и улыбнулся, прошептав:

– Спасибо тебе, счастье моё!

Почувствовал, что кто-то стоит у изголовья. Там стояли пара моих верных рыцарей и пара не менее верных слуг Ждан и Устин. Тоже рыдали, не стесняясь слёз. Шутливо прикрикнул на всех, что нечего сырость в доме разводить, плесень одолеет. Попросил Мирона и Треню исполнить что-нибудь жизнеутверждающее. Мирон подготовил для меня сюрприз, исполнив «Историю любви» Френсиса Лея на трубе.

Октябрь какой-то уж очень холодный получался. Тело коченело, как ни пытался согреться. Музыка и голоса людей вдруг стали тише и заглохли. Осталось только это ощущение всепроникающего холода. Картинка перед глазами стала удаляться и размылась. Свет погас.

Эпилог

Кажется, я ещё жив. Вижу какие-то тени размытые, неявные, словно бы в тумане. Зрение вдруг сфокусировалось на отчего-то знакомом лице старой женщины. Где я мог её видеть? Да, не может быть! Это же бабка-знахарка из моего времени. Как она сюда залетела?

– Чуть не угробила такого статного молодца, дура я старая! – обрадованно запричитала старуха, заметив мои шевеления, – Дала тебе не тот напиток испить.

– А чем ты меня напоила? – поинтересовался.

– Мухоморы в сём снадобье сильные. Неподготовленный человек помереть может, – нехотя пояснила бабуля.

– А сколько времени меня здесь не было? – не удержался от важного вопроса.

– С получаса без памяти лежал, – с недоумением ответила знахарка.

Значит, никакого попадалова в средние века со мной не приключалось. Князь Юрий, боярин Морозов, Жеховской, гудки-витязи, осада Чухломы, Соболица, Млада – всё это только плод моего воображения. Даже жалко как-то стало. Вместе с тем накатила бурная радость. Я здесь, у себя дома, среди людей с понятным мне образом жизни и мыслей! Среди сотовых и компов, пива и чипсов, видеороликов и тусняка. Скоро увижу лица родных, друзей и любимых. Но сначала надо уговорить бабульку на поездку к моему другу. Знахарка Степанида согласилась почти сразу. Может быть, ей было стыдно за свою оплошность, да и обещанные деньги сыграли свою положительную роль.

Я скакнул на Федосее, вернее на его телеге до ближайшего Галича. Уговорил там одного частника на допотопном уазике вывезти старушку в Москву за пять косарей. Вечером этого дня я уже обнимался с Андрюхой в его квартире на одиннадцатом этаже в микрорайоне Медведково. Он был очень рад, что я привёз знахарку к его матери.

Посидели на кухне, распивая чаи с крыжовниковым вареньем и болтая о всякоразном. Насторожился, когда друг упомянул о тёще в контексте поедаемого варенья. Я ведь прекрасно помнил, уезжая за знахаркой, что он был абсолютно холост. Уж не мою ли Натаху он заграбастал по случаю? Андрей изоржался весь, сообщив, что он так маму своей невесты Светки называет. Свадьба скоро состоится, уже решено. А я должен быть его дружком там. Если только посмею отказаться, то моментально попрощаюсь со своим правым клыком. Ну-ну, помечтай.

По честнаку, меня теперь к Натахе не особо тянуло. Младу бы сюда. Как вспомнил её, так меня попросту затрясло. Жаль, что она оказалось всего лишь моим воображением. Стал расспрашивать другана о моих друзьях-подружках, вообще о жизни. Ничего ли тут не поменялось, пока я по костромским прериям шастал? Всё вроде бы осталось по-прежнему, в полном соответствии с тем, что я прекрасно помнил.

Ушёл с головой в обыденную повседневность со всеми необходимыми делами, планами, встречами, разборками и прочей суетой. Тот странный сон от мухоморного отравления стал постепенно забываться. Единственным последствием от него оказалось расставание с Натахой. Что-то в наших отношениях разладилось.

Однажды я со скуки полез дома в интернет. Захотелось вдруг почитать про главного персонажа своих приключений, по счастью только во сне – о Димоне Красном. Постой! Как же так? Не было теперь в истории Дмитрия Красного, князя Галицкого и Бежицкого, а был Дмитрий Святой, княжич, проживший всего четырнадцать лет, судя по годам жизни и смерти, совпадающим с происшедшими во сне.

У меня по спине табунами забегали мурашки. Стал присматриваться к тексту внимательней и уловил ещё несколько расхождений с известными мне ранее фактами. Юрий IV Дмитриевич правил в Москве дополнительно два года, а не два месяца, как я помнил из прежней истории. После его смерти великое княжение получил по лествичному праву следующий по старшинству брат, пятидесятидвухлетний Андрей IV Дмитриевич, который в моей истории должен быть мёртв, и трон тогда достался племяннику Василию Васильевичу. Через два года великий князь Андрей скончался, передав престол не по праву своему сыну Ивану. Должен был стать великим князем на этот раз Василий Васильевич. Князь Углицкий Константин Дмитриевич к этому времени также умер.

Началась долгая кровавая династическая война. На стороне сына старшего брата выступили дети Юрия Звенигородского – Василий Удалой и Дмитрий Шемяка. Им удалось совместными усилиями разгромить Ивана Андреевича. Он был схвачен и ослеплён захватившим трон Василием III Васильевичем. Брат Ивана Михаил Андреевич продолжил войну против Василия Васильевича и его союзников. Однажды ему удалось захватить в плен государя и ослепить его в отместку за брата, но престол остался у Василия, прозванного в народе Тёмным. В пятидесятых годах князь Михаил ушёл с семьёй в Литву, прекратив тем самым борьбу за великое княжение. Юрьевичи честно помогали Василию Тёмному в этой войне. Василий Удалой погиб в битвах, а Шемяка с установлением мира на русской земле был незаслуженно обвинён прежним союзником в «некой крамоле». У него отобрали все уделы и бросили в тюрьму в Вологде, где он и скончался. Его жена и сын бежали в Литву.

Я проверил дальнейшие исторические события. Они остались без каких-либо изменений, вернее, соответствовали всему тому, чего я о них помнил. Были и Иван Грозный, и Пётр I, и Гитлер со Сталиным. Есть такое явление – эффект Манделы. Это когда люди помнят то, чего не происходило в действительности. Видимо, от воздействия мухоморов у меня в мозгу придумалась другая история династических войн. Никогда больше не буду принимать в рот что попало.

Однажды друзья меня пригласили на рыбалку в Подмосковье. Бездельничая, забрели в местную церквушку. Среди икон бросился в глаза образ худощавого мальчика. Я не сомневался, что это был именно Дмитрий. Так и оказалось. Иконопись обычно весьма отдалённо изображает черты людей, но здесь черты Дмитрия давали сильное сходство с тем, кого я прекрасно помнил. Надо ли говорить о том, в каком шоке я пребывал и сколько литров пота из меня вылилось.

Вернувшись домой, сразу же задал поиск в интернете по Дмитрию Святому, княжьему сыну. Отыскались житии с описанием оживления утонувшей девочки и явления голосов ангельских в храме Рождества Пресвятой Богородицы в Галиче, спасения целого города Чухломы от набега поганых басурман. Княжич громом небесным напугал неверных, а жителей укрыл покровом, сделав их невидимыми. Хм, не оказалось еретиков, а также галицких охотников, возглавляемых сыновьями князя Жеховского.

После кончины тело мальца осталось нетленным, благоухало, мироточило и чудеса всякие сотворяло, людей от многих болезней исцеляя. Особенно хорошо излечивались всякие женские болезни и мужской простатит. Почитание святого Дмитрия Чухломского было широко распространено в православии даже в наше время. Его мощи хранились в монастыре Собора Пресвятой Богородицы близ села Коровье под Чухломой, куда непрерывным потоком шли паломники из разных мест. В честь него воздвигали храмы, писали иконы, возносили молитвы. Твою ж… Богородицу!

Оставалось только гадать: либо же мне приснилось всё это, либо я на самом деле проваливался в пятнадцатый век и наворотил там дел. И значит, Брэдбери ошибался со всеми своими бабочками.

Список древнерусских слов и малопонятных терминов

Баской – красивый, нарядный.

Бедне – трудно, тяжело, несносно.

Блазнити – обманывать, соблазнять.

Блазнь – обман, искушение.

Блистание – сверкание.

Божевольный – дурной.

Болий – больший.

Бранити – запрещать, оборонять, препятствовать.

Вадити – делать ложный донос, клеветать, обвинять, приманивать, привлекать.

Важно – тяжело, тяжко.

Ввергати – вбрасывать.

Велегласный – громогласный.

Велелетие – совершеннолетие.

Веление – указ.

Величатися – гордиться, хвалиться.

Вершник – верховой, едущий впереди верхом.

Вечор – вчера.

Взбранный, возбранный – чрезвычайно воинственный, храбрый.

Взиматися – подниматься.

Взятися – взяться, отвориться, совершиться.

Вина – причина, предлог, повод, обвинение, извинение.

Виталище – место жительства, жилище.

Владящий – обладающий, господствующий.

Влещися – брести, идти медленно, тащиться.

Вметати – ввергнуть, бросать.

Внимати – слушать прилежно.

Внове – недавно.

Вняти от – остерегаться.

Во благовремении – своевременно, когда нужно.

Воврещи – бросить во что-либо, ввергнуть, внести.

Водворятися – иметь жительство, пребывать, покоить.

Вожделети – сильно желать.

Возглавие – подушка, изголовье.

Возглядати – взирать, смотреть.

Воздети – простереть.

Возлежати – лежать, облокотившись.

Возмущение – смятение, бунт.

Возобразитися – принять образ, олицетвориться.

Возопити – закричать громко, с воплем воззвать о помощи.

Возставити – восстановить, поставить на прежнее место.

Воня – аромат, запах.

Вопреки – в ширину, против, напротив, поперёк.

Ворожити – колдовать, предсказывать будущее.

Воспросити – попросить.

Воутрие – на другой день.

Вперсити – внутрь себя принять.

Вперяти – устремлять, обращать внимание.

Впрямо – прямо, напротив.

Всевидно – всенародно.

Всезлобный – исполненный всякого зла, крайне пагубный.

Всеконечне – совершенно.

Вселукавый – самый коварный.

Всяко – совершенно, совсем, вовсе, отнюдь.

Вчиняти – учреждать, узаконять.

Вымесок – выродок.

Выспрь – вверх.

Вышний – верхний, свыше являемый.

Гаждение – порицание, хула, брань, ругательство, поношение.

Гибель – трата, расход, убыток.

Глаголемый – называемый, так называемый.

Гладовати – терпеть голод.

Глядати – смотреть, глядеть.

Гобзование – изобилие, довольство, многоплодие.

Гобзовати – быть богатым, изобиловать.

Годиться – дивиться, любоваться, засматриваться, глазеть, насмехаться.

Голова – начальник, руководитель.

Горший – злейший, худший.

Грудень – ноябрь.

Да – пусть, чтобы.

Давеча – недавно, незадолго до момента разговора.

Далечайше – гораздо далее.

Двизати – шевелить, двигать.

Двоица – пара.

Делатель – наёмный работник.

Держава – власть, государство, владычество, могущество.

Дерзословие – наглая речь.

Дерзостник – наглец, нахал.

Десный – правый.

Дивий – дикий, лесной.

Днешний – нынешний, сегодняшний.

Добльно – доблестно, храбро, мужественно, непоколебимо.

Довлесотворити – удовлетворить.

Доволный – достаточный.

Дозела – чрезвычайно.

Доколе – до какого времени, долго ли.

Доле – внизу.

Долу – вниз, в глубине.

Достижно – понятно.

Достоит – должно, надлежит.

Древодел – плотник, столяр.

Друзий – другой.

Дручити – удручать, томить, изнурять.

Дряселовати – быть пасмурным, мрачным, печальным.

Дряхлый – печальный.

Е – то, оное, его.

Егоже – которого.

Единаче ли – неужели ещё.

Единец – кабан.

Елень – олень, лань.

Елижды – сколько раз; всякий раз, когда.

Елижды аще – когда бы ни.

Еликожды – всегда как.

Елико-елико – через короткое время, очень скоро.

Елицы – которые, те, сколько их есть.

Елма – поскольку, насколько.

Емь – взявший, схвативший.

Естество – природа, сущность.

Ехидна – змея ядовитая.

Желовати – пожаловать.

Женитва – бракосочетание, супружество, брак.

Живити – спасать, сберегать, оживлять.

За еже – для того, чтобы.

Завет – условие, договор, союз, завещание.

Завсегда – постоянно.

Закоснение – замедление, задержка.

Закров – завеса, покров, покрывало.

Запинание – препятствие к успеху дела, враждебное действие.

Заповедати – предписывать, повелевать, объявлять, приказывать.

Зарадеться – обрадоваться.

Зарёв – август.

Зати – избавить, избежать.

Затулити – закрыть, спрятать, укрыть.

Затуне – даром, без причины.

Здати, зиждити – сооружать, строить.

Зелие – трава, яд, лекарство; порох.

Зепь – карман, мешок.

Зинуть – взглянуть.

Злый – злой, плохой, жестокий.

Знаемый – знакомый, близкий человек.

Зыбати – шевелить, двигать, качать.

Иждивати – проживать, тратить, издерживаться.

Изборати – побеждать, поражать.

Извет – донос.

Извыкати – научиться, познавать.

Изгибнути – погибнуть, пропасть, потеряться.

Издревле – издавна, исстари.

Измерети – умереть.

Изнемогати – ослабевать, терять силу, истомляться.

Изрядно – особенно, отлично; преимущественно, превосходно.

Изути – разуть, снять обувь.

Имамы – мы имеем.

Инамо – в другом месте.

Искони – издревле, вначале, всегда.

Искренний – ближний.

Исплести – сложить, составить.

Исполняти – наполнять, совершать.

Испытно – тщательно.

Истее – точнее, яснее.

Исход – конец, предел.

Ихже – которых.

Кацы – каковые, которые, какие.

Керасть – рогатая змея.

Ключитися – приключиться, случиться.

Кокош – курица.

Колико – сколько.

Колиждо – когда, как.

Колми – сколько.

Колми паче – тем более, особенно.

Королобый – тупой.

Красота – венец невесты из лент и цветов, символ девичества.

Крата – раз.

Креплий – крепчайший, сильнейший.

Кресати – извлекать огонь.

Ктому – впредь; затем; ещё; уже; более, сверх того.

Лай – хула, поношение.

Лежание – опочивание.

Лепота – красота, изящество.

Лествица – лестница.

Лечец – лекарь.

Лице – лицо, вид, человек.

Лишатися – нуждаться.

Любомудрие – философия.

Медвен – медовый.

Мездник – наёмник.

Мжа – мигание, прищур.

Мимотещи – идти мимо.

Мний – меньший, младший.

Мнозе – много.

На мале – на малое время, дёшево.

Набдевати – снабжать, наделять, хранить, беречь.

Наваждати – клеветать, подговаривать.

Наготовати, нагствовати – ходить без одежды.

Надходити – внезапно постигнуть, случиться.

Наздати – надстроить, укрепить.

Назирати – наблюдать, примечать.

Накрец – музыкант, играющий на барабане.

Наясне – наружу, открыто.

Не презри – не пренебрегай.

Не у – ещё не.

Невиновный – беспричинный.

Нежели – чем.

Нектому – более не, ещё не, уже не.

Немноть – немота.

Непщевание – мнение, подлог, выдумка.

Непщевати – размышлять, думать, придумывать, считать, извиняться, оправдываться.

Ни ли – разве не, неужели, или не.

Ниже – также не, даже ни.

Никакоже – нисколько, никаким образом, никак.

Ночесь – прошлой ночью.

Ныне – теперь, в настоящее время.

Облазнитися – впасть в заблуждение.

Обстояние – осада, беда, напасть.

Огневица – горячка, лихорадка с сильным жаром.

Огнепальный – горящий, пылающий, палящий.

Одержание, обдержание – владение, наследие.

Озлоблятися – гневаться.

Окрест – вокруг, около, кругом.

Онамо, онуду – там, туда.

Онема – им двоим.

Онех – тех.

Онсица – такой-то, он-то.

Ону – ту.

Ополчатися – сражаться.

Опять – обратно.

Остолбень – дурак.

Отвнеуду – снаружи.

Отити – отойти.

Откосненно – наискось.

Отнюдуже – откуда, почему.

Отрешатися – разлучаться.

Ошую – слева.

Палата – помещение в хоромах, учреждение.

Пардус – барс.

Паче ума – непостижимо.

Пенять – укорять, упрекать.

Печаловати – тужить, сетовать, печалиться.

Плоть – тело.

Поборати – защищать, побеждать; поражать, сражать.

Погибель – смерть, пагуба.

Погибох – погиб.

Поелику аще – сколько бы ни.

Полма – пополам, на две части.

Поприяти – содействовать.

Поряду – по порядку.

Посети – приди.

Поспешник – помощник.

Потребен – удобный.

Превыспренный – находящийся выше всего.

Прещение – угроза, страх, воспрещение.

Приложитися – присоединиться, уподобляться, сравнивать.

Пролетье – начало лета, пора до петровок.

Простый – прямой, правый, простой; стоящий прямо, несмешанный.

Прострети – положить, вытянуть, продолжить.

Пря – спор, ссора, тяжба, беспорядок.

Псоватый – на пса похожий.

Работа – рабство.

Работати – служить рабски.

Работен – покорен, порабощён.

Рак – дурак.

Речество – способность говорить.

Синглит – сановник.

Сиречь – то есть.

Слитком – с лишним.

Снабдевати – сберегать, сохранять.

Совопрошатися – беседовать, состязаться в споре.

Споды – группа, ряды, куча.

Страннолепно – необычайно, удивительно, дивно.

Странный – чужой, сторонний, необычайный.

Странь – напротив, против.

Стратиг, стратилат – военачальник, воевода.

Страшатися – пугаться.

Стужатися – скорбеть, печалиться.

Тако – так.

Таче – для того, также, тогда.

Томити – пытать, мучить.

Торг – торговля.

Труд – труд, делание дела с трудом, болезнь, страдание, мучение.

Труждати – смущать, беспокоить, досаждать.

Труждатися – трудиться, затрудняться.

Трус телесны – лихорадка.

Тщи – ни с чем.

Тяжатель – работник.

Тяжати – работать.

Уготоватися – приготовиться.

Уд, лихарь, мехирь – мужской половой орган.

Укроп – теплота.

Уне, унше – лучше, полезнее.

Унзати – втыкать, уязвлять, вонзать.

Унший – лучший.

Упование – надежда твёрдая, вера.

Утрыти – утереть.

Уяти – отнять, убавить.

Хорт, лют – волк.

Хупавый – ленивый, хвастливый, тщеславный.

Чало – чаялось, казалось.

Чествовати – уважать, прославлять.

Чикати – ударять.

Яве – явно, не скрыто.

Ясти – есть, кушать; ям – ем.

Примечания

1

Гнетуха – лихорадка.

(обратно)

2

Зле – худо, люто, тяжко, жестоко.

(обратно)

3

Живот – жизнь.

(обратно)

4

Отрок – мальчик от 7 до 12 лет.

(обратно)

5

Скудеху – скудные, недостаточные.

(обратно)

6

Камо – куда.

(обратно)

7

Ми – мне; мя – меня.

(обратно)

8

Пешити – идти.

(обратно)

9

Рещи – сказать, говорить, нарекать, обещать; рех (рекох) – я сказал; рек (рекл) – ты сказал; рече – он сказал.

(обратно)

10

Аще – если.

(обратно)

11

Вборзе – вскоре.

(обратно)

12

Ведати – знать, уметь, мочь; вем – я знаю; веси – ты знаешь; вемы – мы знаем.

(обратно)

13

Вестимо – конечно, само собой разумеется, да.

(обратно)

14

Василий II Дмитриевич, Юрий IV Дмитриевич – используется нумерация правителей по занимаемому престолу Владимирскому.

(обратно)

15

Леть – можно.

(обратно)

16

Пояти – взять, иметь.

(обратно)

17

Рекомах се – нареченный.

(обратно)

18

Одесную – справа.

(обратно)

19

Невежие – грубость, дурной тон.

(обратно)

20

Есмь – я есть; еси – ты есть; есмо – мы есть; есте – вы есть; суть – они есть; есть – он есть.

(обратно)

21

Оставити – простить, оставить, позволить.

(обратно)

22

Посреде – посередине.

(обратно)

23

Кой – какой, кто; коя – какая; кое – какое; кои – какие; кую – какую.

(обратно)

24

Потреба – нужда, потребность, случай.

(обратно)

25

Мнити – думать, предполагать, казаться.

(обратно)

26

Вятшесть – важность, знатность.

(обратно)

27

Идеже – где, когда; там, где.

(обратно)

28

Калность – грязь, нечистоты.

(обратно)

29

Зрети – смотреть, глядеть.

(обратно)

30

Длань – ладонь.

(обратно)

31

Яко – как.

(обратно)

32

Пряженец – пирожок.

(обратно)

33

Гость – купец.

(обратно)

34

Глаголати – говорить, рассказывать.

(обратно)

35

Бе, бысть – он (она, оно) был; бех, бых – я был; бехом, быхом – мы были; бесте, бысте – вы были; беху, бяху, беша – они были.

(обратно)

36

Езеро – озеро.

(обратно)

37

Седмица – неделя.

(обратно)

38

Рудь – кровь.

(обратно)

39

Наместо – вместо.

(обратно)

40

Лихое – зло.

(обратно)

41

Грясти – идти, шествовать.

(обратно)

42

Тужити – жалеть, печалиться, скорбеть, изнывать.

(обратно)

43

Сикера – хмельной напиток не из мёда и винограда.

(обратно)

44

Вар – горячая среда.

(обратно)

45

Тяжко – безжалостно, с трудом, худо, жестоко.

(обратно)

46

Сякий – такой.

(обратно)

47

Ядь – еда.

(обратно)

48

Поне – хотя, по крайней мере; так как.

(обратно)

49

Кроме зря – несмотря на это.

(обратно)

50

Пиво – питие, напиток.

(обратно)

51

Ладити – уметь, создавать, исправлять, ремонтировать.

(обратно)

52

Рыти – бросать, кидать.

(обратно)

53

Порещи – обвинить, укорить, осудить.

(обратно)

54

Окушатися – пробовать.

(обратно)

55

Уста – рот, губы.

(обратно)

56

Стерво – падаль, мертвечина.

(обратно)

57

Поругати – обесчестить.

(обратно)

58

Рожцы – мякина, используемая на корм скоту.

(обратно)

59

Снедати – съедать, закусывать, разорять, сокрушать.

(обратно)

60

Детищ – младенец, ребёнок (до 7 лет).

(обратно)

61

Вняти – услышать, обратить внимание; внемли, вонми – услышь.

(обратно)

62

Каяждо – каждая; коеждо – каждое; кийждо – всякий, каждый; коегождо – каждого.

(обратно)

63

Преду – ранее.

(обратно)

64

Днесь – теперь, сегодня.

(обратно)

65

Радощи – веселье, радости.

(обратно)

66

Лечба – лечение.

(обратно)

67

Ноли – тогда, почти, вплоть.

(обратно)

68

Драгий – дорогой, драгоценный.

(обратно)

69

Дозде – до сего дня, досюда.

(обратно)

70

Удесы – члены тела.

(обратно)

71

Слячен – скорченный, сгорбившийся.

(обратно)

72

Монаси – монах.

(обратно)

73

Даждь – дай, подай; даси – дашь.

(обратно)

74

Приобряща – польза, корысть.

(обратно)

75

Дващи – дважды.

(обратно)

76

Клир – духовенство.

(обратно)

77

Всяк – каждый.

(обратно)

78

Поелику – поскольку, потому что; так как, насколько.

(обратно)

79

Тягота, тягло – тяжесть, обременение.

(обратно)

80

Нарок – определённое, или назначенное время.

(обратно)

81

Изуведети – уразуметь, познать.

(обратно)

82

Безгодие – бедствие.

(обратно)

83

Многажды, множицею – часто, много раз, многократно.

(обратно)

84

Урок – уговор, плата, условие, наставление, указание.

(обратно)

85

Лещити – нести, тащить.

(обратно)

86

Пособити – помочь.

(обратно)

87

Велий – великий.

(обратно)

88

Гобина – богатство, урожай.

(обратно)

89

Нать – надо.

(обратно)

90

Лишче – сверх того, более.

(обратно)

91

Овый – иной, другой, некий.

(обратно)

92

Несть, несуть – нет.

(обратно)

93

Имати – брать, занимать, захватывать.

(обратно)

94

Крамола – бунт, мятеж.

(обратно)

95

Отщетити – потерять, сделать тщетным, пустым.

(обратно)

96

Калита – мешок с деньгами, казна.

(обратно)

97

Паче – более, выше, лучше.

(обратно)

98

Требе – потребно, надобно.

(обратно)

99

Паки – ещё, снова, опять.

(обратно)

100

Важество – достоинство.

(обратно)

101

Магометане – мусульмане.

(обратно)

102

Николиже – никогда, ни в какое время.

(обратно)

103

Препинати – мешать, препятствовать.

(обратно)

104

Весь – село.

(обратно)

105

Обаче – однако, впрочем, но, только, подлинно.

(обратно)

106

Коснити – медлить, мешкать.

(обратно)

107

Грамота размётная – извещение о расторжении договора, что означало объявление войны.

(обратно)

108

Дондеже, донележе – пока, до тех пор, пока.

(обратно)

109

Злохитренный – коварный.

(обратно)

110

Обитати – жить, пребывать.

(обратно)

111

Полошати – пугать.

(обратно)

112

Нырный – живущий в норах.

(обратно)

113

Тещи – течь, бежать, прибывать, умножаться.

(обратно)

114

Спех – поспешность, торопливость.

(обратно)

115

Молодший – младший, низший, вассал.

(обратно)

116

Отнуду – откуда.

(обратно)

117

Блядословити – говорить неправду, лгать.

(обратно)

118

Подсыл – шпион.

(обратно)

119

Грамота докончальная – соглашение, договор.

(обратно)

120

Полюбие – союз, дружба, любовь.

(обратно)

121

Грамота духовная – завещание.

(обратно)

122

Внегда – когда, в то время как.

(обратно)

123

Живый – живущий.

(обратно)

124

Аки – как бы, как будто.

(обратно)

125

Претися – спорить, тягаться.

(обратно)

126

Дерзати – сметь, осмеливаться, ободриться.

(обратно)

127

Сподручник – помощник, подчинённый.

(обратно)

128

Прещати – грозить, устрашать.

(обратно)

129

Ушеса – уши.

(обратно)

130

Чуяти, чути – чувствовать, слышать.

(обратно)

131

Велемудренно – высокомудренно.

(обратно)

132

Понеже – потому что.

(обратно)

133

Иже, яже, еже – который, которые, что, тот, где.

(обратно)

134

Лепо – пристойно, уместно, полезно.

(обратно)

135

Бытити – жить, бывать.

(обратно)

136

Селный – дикий, полевой.

(обратно)

137

Сице – так, таким образом.

(обратно)

138

Помале – вскоре, немного спустя.

(обратно)

139

Унзнути – воткнуть, вонзить.

(обратно)

140

Почити – уснуть, успокоиться.

(обратно)

141

Ово – или, либо.

(обратно)

142

Надысь – на днях, недавно.

(обратно)

143

Чудный – дивный, величественный.

(обратно)

144

Варити – предварять, упреждать, предостерегать.

(обратно)

145

Утый – тонкий, худой.

(обратно)

146

Ретивое – сердце.

(обратно)

147

Камы, камык – камень.

(обратно)

148

Остатний – последний.

(обратно)

149

Изостати – остаться где-либо.

(обратно)

150

Угрызнути – укусить зубами.

(обратно)

151

Детель – дело, деятельность.

(обратно)

152

Негли – может быть, пожалуй, неужели, авось.

(обратно)

153

Израда – измена.

(обратно)

154

Чингизид – ист.: потомок Чингизхана по мужской линии.

(обратно)

155

Почто – зачем, почему, для чего.

(обратно)

156

Благопотребный – угодный, необходимый.

(обратно)

157

Извествовати – подтверждать, уверять, объявлять, утверждать.

(обратно)

158

Отай – тайно.

(обратно)

159

Опричь – кроме.

(обратно)

160

Добре – хорошо.

(обратно)

161

Глагол – слово.

(обратно)

162

Чоботы – вид сапог.

(обратно)

163

Дельма – для.

(обратно)

164

Пагуба – бедствие, мор, смерть.

(обратно)

165

Внезапу – вдруг, нечаянно, внезапно, неожиданно.

(обратно)

166

Належит – должно, мне предстоит.

(обратно)

167

Собина – собственность.

(обратно)

168

Токмо – только.

(обратно)

169

Вдругорядь – в другой раз, заново.

(обратно)

170

Обрести – найти.

(обратно)

171

Алкати – голодать, сильно желать.

(обратно)

172

Бо – потому что, так как, ибо, поскольку.

(обратно)

173

Постольник – соправитель, заместитель.

(обратно)

174

Рядитися – сговариваться, устраиваться.

(обратно)

175

Темь – поэтому, итак, потому, для того.

(обратно)

176

Вся – все, всех.

(обратно)

177

Воспрянути – вскочить, вспрыгнуть, приходить в себя.

(обратно)

178

Сыновец – племянник.

(обратно)

179

Такожде – также.

(обратно)

180

Чаяти – ожидать, надеяться, уповать.

(обратно)

181

Порядие – порядок.

(обратно)

182

Кощуны – смехотворство.

(обратно)

183

Всеволодов стол – ист.: Всеволод Большое Гнездо, великий князь Владимирский, породитель многих княжеских родов на Руси.

(обратно)

184

Претворяти – изменять, переменить, дать чему-либо иной вид.

(обратно)

185

Купно – вместе, соединено.

(обратно)

186

Абие – тотчас, сразу.

(обратно)

187

Прочий – другой, остальной.

(обратно)

188

Зело, зельне – весьма, очень сильно, много.

(обратно)

189

Прилеплятися – приставать, липнуть к чему-либо, привязываться.

(обратно)

190

Радение – занятие, управление.

(обратно)

191

Библа – книга.

(обратно)

192

Мастрота – искусство.

(обратно)

193

Пособь – помощь.

(обратно)

194

Тщание – усердие, старание.

(обратно)

195

Деяти – делать, дею – делаю, произвожу, дея – делом показать.

(обратно)

196

Зело – очень, весьма.

(обратно)

197

Лепость – красота.

(обратно)

198

Водрузити – укрепить, утвердить.

(обратно)

199

Довлеет – достаточно, довольно.

(обратно)

200

Буесть – безумие, нечестие.

(обратно)

201

Унот – юноша.

(обратно)

202

Унук – внук.

(обратно)

203

Ато – пусть.

(обратно)

204

Блудилище – непотребный дом.

(обратно)

205

Злострастие – сильные и порочные страсти.

(обратно)

206

Рдети – краснеть.

(обратно)

207

Дроля – милый, дорогой, любимый.

(обратно)

208

Пререкати – прекословить, перечить.

(обратно)

209

Таже – затем, потом.

(обратно)

210

Яти – брать.

(обратно)

211

Тамо – там, туда.

(обратно)

212

Елика, елико – как, сколько.

(обратно)

213

Гриди – охрана, телохранители князя.

(обратно)

214

Вельми – весьма, очень.

(обратно)

215

Есень – осень.

(обратно)

216

Ревун – сентябрь.

(обратно)

217

Благий – хороший, добрый.

(обратно)

218

Потщитися – постараться.

(обратно)

219

Далечен – далекий, трудный.

(обратно)

220

Выспретися – вознестись.

(обратно)

221

Спекулатор – экзекутор.

(обратно)

222

Цельбоносно – целительно.

(обратно)

223

Благолепно – красиво, прилично.

(обратно)

224

Ино – то, в таком случае.

(обратно)

225

Пругло – силок, петля, сеть.

(обратно)

226

Верзитися – упасть.

(обратно)

227

Интродукция – лат.: внедрение.

(обратно)

228

Ин – другой, грядущий.

(обратно)

229

Чрево – брюхо, утроба, живот.

(обратно)

230

Злокозненный – исполненный злобы, лукавства.

(обратно)

231

Аскеза – греч.: самоограничение.

(обратно)

232

Хоромы – богатый дом, усадьба, дворец.

(обратно)

233

Рыскати – бежать быстро.

(обратно)

234

Борзый – быстрый.

(обратно)

235

Блюсти – сохранять, беречь, тщательно хранить.

(обратно)

236

Глад – голод.

(обратно)

237

Пуло – медная монета, номиналом в одну шестидесятую от деньги.

(обратно)

238

Вой – воин.

(обратно)

239

Далече – дальше.

(обратно)

240

Еда – разве, неужели, ли, или, нежели.

(обратно)

241

Напруг – жилистый, мускулистый.

(обратно)

242

Близна – рубец, морщина, складка.

(обратно)

243

Глумитися – издеваться; тешиться, получать удовольствие.

(обратно)

244

Егда – когда.

(обратно)

245

Задня – задняя часть тела человека, построек.

(обратно)

246

Исполнь – полный, наполненный, исполненный.

(обратно)

247

Закоснети – замедлить, долго оставаться.

(обратно)

248

Всуе – напрасно, тщетно.

(обратно)

249

Пенязь – монета.

(обратно)

250

Порть – одежда, кусок ткани.

(обратно)

251

Шевити – шить.

(обратно)

252

Рыбарити – ловить рыбу.

(обратно)

253

Прыскучий – быстрый.

(обратно)

254

Хулити – унижать, оскорблять, порицать.

(обратно)

255

Учревити – раскормить.

(обратно)

256

Ладом – хорошо, как следует.

(обратно)

257

Руце – две руки.

(обратно)

258

Буесловити – говорить срамно.

(обратно)

259

Отзде – отсюда.

(обратно)

260

Рудый – рыжий.

(обратно)

261

Единаче – в один раз, одинаково, равно, ещё.

(обратно)

262

Исторгнути – вырвать, вывести.

(обратно)

263

Сопец – музыкант, играющий на свирели.

(обратно)

264

Ратовати – воевать, сражаться.

(обратно)

265

Предстояти – защищать.

(обратно)

266

Зде – здесь.

(обратно)

267

Вящше – больше.

(обратно)

268

Пряжити – сушить, жарить, печь.

(обратно)

269

Скомрах – скоморох.

(обратно)

270

Дружня, дружина – компания, артель, товарищество.

(обратно)

271

Глумище – театрализованное представление.

(обратно)

272

Скураты – маски.

(обратно)

273

Вап – краска.

(обратно)

274

Иде – где.

(обратно)

275

Поимати – брать.

(обратно)

276

Умора – смерть.

(обратно)

277

Течный – бежавший.

(обратно)

278

Довлети – доставать, хватать, быть достаточным.

(обратно)

279

Хороняка – трусливый человек.

(обратно)

280

Рдеть – краснеть.

(обратно)

281

Студно – стыдно.

(обратно)

282

Стрази – страсти.

(обратно)

283

Очепье – цепочка, кожаный или металлический ошейник.

(обратно)

284

Тамга – таможенная пошлина с провоза товаров; знак, печать.

(обратно)

285

Выя – шея.

(обратно)

286

Люте – жестоко, тяжко, свирепо.

(обратно)

287

Овогда – иногда.

(обратно)

288

Гудец – музыкант.

(обратно)

289

Стрекати – побуждать, подскакивать.

(обратно)

290

Прилещити – принести, притащить.

(обратно)

291

Орати – пахать.

(обратно)

292

Мусикия – музыка.

(обратно)

293

Перси – грудь, передняя часть тела.

(обратно)

294

Прати – топтать, сопротивляться, давить, жать, попирать, угнетатью.

(обратно)

295

Лобзати – целовать.

(обратно)

296

Кудесы – чудеса.

(обратно)

297

Казати – наставлять, поучать.

(обратно)

298

Баять – говорить, сказывать.

(обратно)

299

Кощей – раб, пленный.

(обратно)

300

Городня – деревянные срубы для крепостных стен, заполненные грунтом.

(обратно)

301

Доводность – следствие.

(обратно)

302

Истый, истовый – тот самый, точный, подлинный, истинный.

(обратно)

303

Знамо – понятно, значит.

(обратно)

304

Исказити – испортить.

(обратно)

305

Вещь – явление, событие, дело, вещь, имущество.

(обратно)

306

Злонравный – дерзкий, упрямый.

(обратно)

307

Налести – найти.

(обратно)

308

Узы – путы, оковы.

(обратно)

309

Ряд – дело, порядок.

(обратно)

310

Учинити – назначить, устроить.

(обратно)

311

Вкупе – вместе, в то же время, зараз.

(обратно)

312

Собота – суббота.

(обратно)

313

Лишба – нужда.

(обратно)

314

Предуставити – предназначить.

(обратно)

315

Первее – прежде, сперва, вначале, наперёд.

(обратно)

316

Шлында – бродяга.

(обратно)

317

Клеть – помещение в нижней части здания, подвал, склад.

(обратно)

318

Подобозрачен – похожий внешне.

(обратно)

319

Послухи – свидетели.

(обратно)

320

Позде – поздно, не рано.

(обратно)

321

Восприяти – взять на себя.

(обратно)

322

Порскнути – быстро вскочить и убежать.

(обратно)

323

Назола – тоска, грусть, досада, огорчение.

(обратно)

324

Скоры – шкура, кожа.

(обратно)

325

Пущати – пускать.

(обратно)

326

Аспид – змей.

(обратно)

327

Злосердый – безжалостный.

(обратно)

328

Комонь – конь (боевой).

(обратно)

329

Претыкатися – ошибаться, спотыкаться, запинаться, грешить.

(обратно)

330

Зримо – понятно, ясно, видно.

(обратно)

331

Чин – порядок, устройство, сословие.

(обратно)

332

Талан – удача, счастье, судьба.

(обратно)

333

Спяти – повергнуть, опрокинуть, помешать.

(обратно)

334

Обажаемый – оклеветанный.

(обратно)

335

Противу, прямо – против, напротив.

(обратно)

336

Неделя – воскресенье.

(обратно)

337

Худогий – разумный, мудрый, умный, умелый, искусный.

(обратно)

338

Вдавати – поручать, передавать, доверять.

(обратно)

339

Супостат – враг.

(обратно)

340

Поскору – скоро, бегло.

(обратно)

341

Овоуду – с другой стороны, оттуда.

(обратно)

342

Сквозе – сквозь, через.

(обратно)

343

Ей – да, так, верно, истинно.

(обратно)

344

Срести – встретить.

(обратно)

345

Ерпыль – малорослый.

(обратно)

346

Колоброд – шатун, бездельник.

(обратно)

347

Шаврик – кусок дерьма.

(обратно)

348

Выпороток – недоносок.

(обратно)

349

Тартыга – пьяница.

(обратно)

350

Возгри – сопли.

(обратно)

351

Лаятися – ругаться.

(обратно)

352

Заутра – завтра, поутру, до восхода солнца.

(обратно)

353

Гузно – зад человека, задница.

(обратно)

354

Изуздитися – освободиться, получить волю.

(обратно)

355

Онде – там, в другом месте, таким образом.

(обратно)

356

Же – а, но.

(обратно)

357

Досюльный – давний, прежний.

(обратно)

358

Плюсна – стопа.

(обратно)

359

Овама, овамо – там, туда, в другое место.

(обратно)

360

Окресть – окрестность.

(обратно)

361

Нудити – принуждать, неволить.

(обратно)

362

Обвечеряти – ночевать, переночевать.

(обратно)

363

Калики – странники.

(обратно)

364

Чадь – младший военный чин, занимаемый обычно отроками, военная прислуга.

(обратно)

365

Борть – дупло дерева (здесь: пчеловодство).

(обратно)

366

Древле – некогда, когда-то, в древности, давно, в старину.

(обратно)

367

Тихий – кроткий.

(обратно)

368

Благопослушливый – послушный.

(обратно)

369

Дерзый – смелый, бесстыдный, дерзкий.

(обратно)

370

Ярый – раздражительный, сердитый, вспыльчивый, гневливый, жестокий.

(обратно)

371

Дщерь, дща – дочь.

(обратно)

372

Рекомый – прозываемый.

(обратно)

373

Василиск – дракон.

(обратно)

374

Блядь – ложь, обман.

(обратно)

375

Воздвигнути – поднять, возвысить.

(обратно)

376

Настольник – наследник престола.

(обратно)

377

Обильный – богатый.

(обратно)

378

На мнозе – на долгое время, дорого.

(обратно)

379

Инда – даже, так что.

(обратно)

380

Бывый – бывший.

(обратно)

381

Доблий – крепкий в добре, доблестный, храбрый, мужественный.

(обратно)

382

Горний – высший, небесный.

(обратно)

383

Докука – просьба, беспокойство, забота.

(обратно)

384

Мочно – можно.

(обратно)

385

Блудяшка – гуляка.

(обратно)

386

Строй – построение.

(обратно)

387

Око – глаз, очи – глаза, очеса – глаза.

(обратно)

388

Вежды – веки, ресницы.

(обратно)

389

Мжати – прищуриваться, жмурить глаза.

(обратно)

390

Корчаг – лохань.

(обратно)

391

Соблюща – то есть.

(обратно)

392

Болезновати – терпеть боль, страдать.

(обратно)

393

Спреч – здесь: сберечь.

(обратно)

394

Семо – сюда.

(обратно)

395

Любы – любовь.

(обратно)

396

Верзити – кинуть.

(обратно)

397

Скверна – нечистота.

(обратно)

398

Союз – связь, согласие.

(обратно)

399

Поречение – жалоба, обвинение, упрёк.

(обратно)

400

Бзырь – гуляка.

(обратно)

401

Торжник – торговец, меняла.

(обратно)

402

Суета – пустота, ничтожность, мелочность, бессмысленность.

(обратно)

403

Деи – разве, ужели.

(обратно)

404

Скнипа – вошь, блоха.

(обратно)

405

Секраты – недавно, только что.

(обратно)

406

Наяти – нанять, подрядить.

(обратно)

407

Волити – хотеть, желать, требовать.

(обратно)

408

Некосненно – немедленно.

(обратно)

409

На толице – в такое время, за такую цену, за столько.

(обратно)

410

Короста – гроб.

(обратно)

411

Сколий – червь.

(обратно)

412

Челядь – слуги, служащие.

(обратно)

413

Вскрай – по краю, близ, около.

(обратно)

414

Туга – скорбь, уныние, печаль.

(обратно)

415

Рачение – привязанность, страсть.

(обратно)

416

Оттоле – оттуда, с того времени.

(обратно)

417

Брань – война, битва.

(обратно)

418

Година, год – время, пора, час.

(обратно)

419

Засим – после этого, затем, далее.

(обратно)

420

Отроды – дети.

(обратно)

421

Шерт – клятва.

(обратно)

422

Кормление – правление, управление.

(обратно)

423

Котора – ссора, вражда.

(обратно)

424

Запятие – препинание, препятствие.

(обратно)

425

Отнелиже – с тех пор как, с того времени как.

(обратно)

426

Починатися – начинаться.

(обратно)

427

Младоумие – незрелость ума.

(обратно)

428

Ажно – так что, как вдруг.

(обратно)

429

Измлада – смолоду.

(обратно)

430

Киличей – посол.

(обратно)

431

Избытие – облегчение, спасение.

(обратно)

432

Возрастити – умножать, укреплять, вырастить, увеличить.

(обратно)

433

Узилище – тюрьма.

(обратно)

434

Дабы – чтобы.

(обратно)

435

Язвь – язва, рана, струп, ожог.

(обратно)

436

Дненощно – в течение целых суток.

(обратно)

437

Порный – сильный, здоровый; взрослый.

(обратно)

438

Метание – поклоны.

(обратно)

439

Всполох – всплеск, взрыв, внезапное явление.

(обратно)

440

Зане, занеже – так как, ибо, потому, потому что, поскольку.

(обратно)

441

Намёт – наскок.

(обратно)

442

Снабдети – сберечь, сохранить.

(обратно)

443

Влещи – тащить.

(обратно)

444

Срящь – неприятная встреча, нападение, зараза, мор, гадание, приметы.

(обратно)

445

Плежити – ползать на чреве, пресмыкаться.

(обратно)

446

Предварити – предупредить.

(обратно)

447

Куповати – покупать.

(обратно)

448

Тощить – уменьшать.

(обратно)

449

Пряния – раздор, неприятности.

(обратно)

450

Наущати – подговаривать, научать.

(обратно)

451

Ослаба – облегчение, льгота.

(обратно)

452

Непреемный – непрерывный, непрестанный.

(обратно)

453

Ток – поток, течение, струя.

(обратно)

454

Неже – нежели, чем.

(обратно)

455

Имже – тем, те; который, которым.

(обратно)

456

Бискуп – католический епископ.

(обратно)

457

Хотение – желание, воля.

(обратно)

458

Уведити – узнать.

(обратно)

459

Гласите, глашати – звать, призывать.

(обратно)

460

Единородный – единственный по рождению, один у родителей.

(обратно)

461

Обходимый – принадлежащий кому-то, свойственный.

(обратно)

462

Правота – правость, верность, справедливость.

(обратно)

463

Изволение – желание, решение, воля, совет.

(обратно)

464

Предстательство – защита, помощь, покровительство.

(обратно)

465

Избыти – освободиться, остаться в избытке, превзойти, спастись.

(обратно)

466

Новина – новость.

(обратно)

467

Казити – искажать, повреждать.

(обратно)

468

Навыкнути – приучиться, привыкнуть.

(обратно)

469

Пременение – перемена, изменчивость.

(обратно)

470

Еже – чтобы, что, в чём, которое.

(обратно)

471

Казатель, наказник – учитель, наставник.

(обратно)

472

Вычение – учение.

(обратно)

473

Преречить – перечить.

(обратно)

474

Молвити – заботиться, суетиться, волноваться, роптать.

(обратно)

475

Уповати – надеяться.

(обратно)

476

Послужильцы – боевые холопы.

(обратно)

477

Даточные люди – служащие ратно по призыву (обычно смерды).

(обратно)

478

Бирич – глашатай.

(обратно)

479

Повольники – вольные люди.

(обратно)

480

Дача – государев дар служилым людям.

(обратно)

481

Кухнарь – повар.

(обратно)

482

Ничтоже велие – ничего особенного.

(обратно)

483

Вресноту – вправду, поистине, действительно, по достоинству, пристойно.

(обратно)

484

Соприбывати – увеличиваться.

(обратно)

485

Смаговня – огнестрельное орудие.

(обратно)

486

Искус – проверка, испытание.

(обратно)

487

Растерзати – разорвать.

(обратно)

488

Даннословие – обещание, обязательство.

(обратно)

489

Чудитися – удивляться.

(обратно)

490

Толико – столько, так много, столь много.

(обратно)

491

Орь – конь работный.

(обратно)

492

В стразе – в страхе.

(обратно)

493

Еликий – кто; сколький, сколь велик, который.

(обратно)

494

Балий – колдун, заклинатель.

(обратно)

495

Прельщати – заманивать, обольщать, пленять.

(обратно)

496

Наяша – нанял.

(обратно)

497

Копань – яма.

(обратно)

498

Веда – знание.

(обратно)

499

Путный – дворцовый.

(обратно)

500

Чрез – через.

(обратно)

501

Взыгратися – веселиться, играть, скакать.

(обратно)

502

Приспети – поспеть, приблизиться, наступить.

(обратно)

503

Блукати – шататься, плутать.

(обратно)

504

Премудрость – высшее знание, мудрость.

(обратно)

505

Стропотный – упрямый, злой, строптивый; кривой, извилистый.

(обратно)

506

Впасти – попасть, упасть, ввалиться, подвергнуться.

(обратно)

507

Дуботолк – дурак.

(обратно)

508

Чинити – делать, составлять, поправлять.

(обратно)

509

Тщаниях – ни с чем.

(обратно)

510

Облазняхуся– впасть в заблуждение.

(обратно)

511

Выну – всегда, во всякое время.

(обратно)

512

Косно – медленно, не скоро.

(обратно)

513

Старей – начальник, старший.

(обратно)

514

Брещи – стеречь, хранить.

(обратно)

515

Мятущитися – мяться, переживать.

(обратно)

516

Мурмолка – шапка с отороченным краем.

(обратно)

517

Буди – будь.

(обратно)

518

Рядец – чиновник, делопроизводитель.

(обратно)

519

Изрекати – произносить, высказывать.

(обратно)

520

Злокоман – злодей, враг.

(обратно)

521

Застити – заслонять свет.

(обратно)

522

Лихва – прибыль, проценты.

(обратно)

523

Тафья – ист.: круглая шапочка.

(обратно)

524

Взимати – отнимать, снимать.

(обратно)

525

Пружатися – сопротивляться.

(обратно)

526

Щаул – зубоскал.

(обратно)

527

Иждение – издержка, трата, потеря.

(обратно)

528

Напрасно – внезапно, нечаянно, неожиданно.

(обратно)

529

Нарекованный – предопределённый, назначенный.

(обратно)

530

Преминати – достигать.

(обратно)

531

Взыскати – разыскивать, обыскивать, стараться найти.

(обратно)

532

Улучити – получить, достигнуть, застать, найти.

(обратно)

533

Ращати – растить, производить, порождать.

(обратно)

534

Отишие – тишина, одиночество.

(обратно)

535

Парити – летать, висеть в воздухе.

(обратно)

536

Художество – наука, причуда, выкрутас.

(обратно)

537

Спорина – прибыль, рост, изобилие.

(обратно)

538

Скрижаль – доска или таблица с написанным на ней священным текстом.

(обратно)

539

Гадание – загадка, неясность.

(обратно)

540

Косняти – касаться.

(обратно)

541

Изобнажати – обнаруживать, являть, открывать.

(обратно)

542

Абы – чтобы.

(обратно)

543

Угобзити – обогатить, одарить.

(обратно)

544

Вержение – кидание, бросание, метание.

(обратно)

545

Метатися – поклониться.

(обратно)

546

Воздвизати – поднимать, возвышать.

(обратно)

547

Клич – крик.

(обратно)

548

Смага – пламя, жар.

(обратно)

549

Братися – бороться, воевать.

(обратно)

550

Запаление – пожар, зажигание.

(обратно)

551

Рака – ковчег для мощей.

(обратно)

552

Почечуй – геморрой.

(обратно)

553

Множае – больше.

(обратно)

554

Дмение – надменность, гордость.

(обратно)

555

Епанча – широкий, безрукавный круглый плащ с капюшоном.

(обратно)

556

Единою – однажды.

(обратно)

557

Сретение – встреча.

(обратно)

558

Зауститися – замолчать, закрыть уста.

(обратно)

559

Золотые пояса – ист.: элита Новгородской республики.

(обратно)

560

Наместные дьяки – ист.: люди, выполняющие функции князя-наместника в Новгороде.

(обратно)

561

Вмале – вскоре, немного спустя, почти, едва.

(обратно)

562

Забедовати – жаловаться, плакаться.

(обратно)

563

Гласный (посадник) – ист.: выборный, в Новгороде посадника избирали только из числа 24 лиц, предварительно выбранных на вече.

(обратно)

564

Исперва – из древности, из начала, сначала, искони.

(обратно)

565

Супротивный – противник, враг.

(обратно)

566

Мнее – меньше.

(обратно)

567

Заедина – союз.

(обратно)

568

Вогулы закаменны – ист.: народы, жившие за Уральским хребтом.

(обратно)

569

Восперяти – возноситься мыслями, умом.

(обратно)

570

Ключимый – годный, хороший, полезный, случившийся кстати.

(обратно)

571

Гнушатися – считать гнусным, презирать.

(обратно)

572

Нама – нам двоим.

(обратно)

573

Снуждею – поневоле, насильно, по принуждению.

(обратно)

574

Оскудевати – истощаться, делаться скудным.

(обратно)

575

Вспять – назад, обратным путём.

(обратно)

576

Возвести – ввести.

(обратно)

577

Сотня – ист.: объединение новгородских купцов.

(обратно)

578

Понт – море.

(обратно)

579

Витальеры (виталийские братья) – ист.: прозвание балтийских пиратов.

(обратно)

580

Буяти – буйствовать.

(обратно)

581

Отлог – ущерб, урон.

(обратно)

582

Страшахуся – боясь.

(обратно)

583

Кормити – содержать, управлять.

(обратно)

584

Годе – угодно, приятно, подходяще.

(обратно)

585

Приметати – уступать, отдавать.

(обратно)

586

Секратый – свежий, новый.

(обратно)

587

Прозелит – лицо, принявшее иную веру.

(обратно)

588

Канути – исчезнуть, упасть, капать.

(обратно)

589

Еллин – грек.

(обратно)

590

Заходный – западный.

(обратно)

591

Досаждати – нанести кому-то обиду, оскорбление.

(обратно)

592

Сложити – уговорить, определить.

(обратно)

593

Излиха – очень сильно, чрезмерно.

(обратно)

594

Вдай – передай.

(обратно)

595

Обушие – мочка у уха.

(обратно)

596

Воня злая – смрад.

(обратно)

597

Дхнути – дунуть, дыхнуть.

(обратно)

598

Заяти – взять взаймы, занять.

(обратно)

599

Изборники – ист.: рукописный церковный журнал.

(обратно)

600

Частократ – очень часто.

(обратно)

601

Зиждити – сооружать, строить.

(обратно)

602

Наопак – криво, назад, вспять, обратно, вопреки, наоборот.

(обратно)

603

Созижди – сделай, сотвори.

(обратно)

604

Трикраты – трижды, три раза.

(обратно)

605

Претити – запрещать; скорбеть, смущаться.

(обратно)

606

Пробавити – продлить, сохранить, продолжить.

(обратно)

607

Чаяние – ожидание, надежда, упование.

(обратно)

608

Шалопут – бездельник, повеса.

(обратно)

609

Чреждение – угощение.

(обратно)

610

Завидети – завидовать.

(обратно)

611

Лоховати – глупить.

(обратно)

612

Присно – всегда.

(обратно)

613

Зда, здо – здание, крыша, кровля.

(обратно)

614

Инде – кое-где, когда-либо, или.

(обратно)

615

Преди – впереди.

(обратно)

616

Потворы – чародейство, колдовство.

(обратно)

617

Ссати – сосать.

(обратно)

618

Обнощь – ночью, всю ночь, в течение ночи.

(обратно)

619

Хой – обращение к молодому человеку.

(обратно)

620

Тать – вор, похититель.

(обратно)

621

Обещник – сообщник, товарищ.

(обратно)

622

Вскую – зачем, для чего, почему, за что, из-за чего.

(обратно)

623

Витати – обитать, пребывать, проживать, ночевать.

(обратно)

624

Радети – стараться, заботиться, оказывать содействие.

(обратно)

625

Мангуп (или Дорос) – ист.: столица готского княжества Феодоро в Крыму.

(обратно)

626

Приспешник – помощник.

(обратно)

627

Витальник, званец – гость.

(обратно)

628

Дублий – доблестный, храбрый, мужественный.

(обратно)

629

Правый – праведный, правильный, истинный, прямой.

(обратно)

630

Наипаче – в особенности, пуще, более всего, наиболее, преимущественно.

(обратно)

631

Претык – помеха, задержка, ошибка.

(обратно)

632

Отметати – отвергать, отрицать, отбрасывать, разорять.

(обратно)

633

Издетска – с детства.

(обратно)

634

Воз – за, вместо.

(обратно)

635

Лонись – в прошлом году.

(обратно)

636

Путесотворити – проложить дорогу.

(обратно)

637

Жребодаяти – делить по жребию.

(обратно)

638

Кляпышек – ист.: застёжки в виде цилиндриков.

(обратно)

639

Вознепщевати – подумать, предположить.

(обратно)

640

Привещевати – приветствовать.

(обратно)

641

Нужный – плохой.

(обратно)

642

Мшела – взятка.

(обратно)

643

Чести – считать, почитать.

(обратно)

644

Еликомощно – по возможности, сколько позволяют силы.

(обратно)

645

Напоследок – недавно.

(обратно)

646

Возврещи, возвергати – возложить, возлагать.

(обратно)

647

Невместно – негоже, неуместно, неприлично.

(обратно)

648

Помози – помоги.

(обратно)

649

Стяг – воинское знамя.

(обратно)

650

Изницати – возникать, появляться.

(обратно)

651

Нарочитый – знаменитый, известный, назначенный.

(обратно)

652

Честный – уважаемый, прославляемый.

(обратно)

653

Невеглас – невежда, простак, неученый.

(обратно)

654

Востязати – исследовать, испытывать, интересоваться.

(обратно)

655

Мухоблуд – бездельник, лодырь.

(обратно)

656

Халуга – закоулок.

(обратно)

657

Небось – вероятно, пожалуй, должно быть.

(обратно)

658

Курощуп – бабник.

(обратно)

659

Безгласие – немота, молчание.

(обратно)

660

Стягнути – собрать, обвязать, исцелить.

(обратно)

661

Последи – затем, в конце концов.

(обратно)

662

Новик – новичок, новобранец.

(обратно)

663

Пореватися – порываться, стремиться, двигаться.

(обратно)

664

Равный – согласный, достаточный, сходный во всем с другим.

(обратно)

665

Нудма – насильно, с трудом.

(обратно)

666

Блищати – сверкать.

(обратно)

667

Потщатися – поспешить, ускорить, усердно стараться.

(обратно)

668

Ов – иной, один.

(обратно)

669

Примешатися – присоединиться.

(обратно)

670

Просинец – январь.

(обратно)

671

Вечеряти – ужинать.

(обратно)

672

Обетование, обет – обещание.

(обратно)

673

Исполу – вполовину, пополам; частию.

(обратно)

674

Единако – согласно, одинаково.

(обратно)

675

Тяжание – работа, дело, пашня.

(обратно)

676

Ество – еда, кушанье.

(обратно)

677

Кромешный – внешний, запредельный; отдалённый, крайний.

(обратно)

678

Купа – кипа, груда, куча, ворох.

(обратно)

679

Поведатися – признаваться.

(обратно)

680

Доспети – сохранять, дожить, поспешить, собраться, приготовиться.

(обратно)

681

Запяти, запнути – остановить, задержать, обольститься.

(обратно)

682

Пристрашен – испуган.

(обратно)

683

Перепасть – испугаться.

(обратно)

684

Осмоктати – облизывать, обсосать.

(обратно)

685

Вращатися – обращаться, возвращаться назад, оборачиваться.

(обратно)

686

Зазрети – осудить, упрекнуть, заглянуть, заметить.

(обратно)

687

Ужичество – ближайшее кровное родство.

(обратно)

688

Брячина – пир.

(обратно)

689

Гоститво – званный приём.

(обратно)

690

Мовня – баня.

(обратно)

691

Гугнивый – заика, гнусавый, косноязычный.

(обратно)

692

Вития – красноречивый оратор, проповедник.

(обратно)

693

Черти на ней горох молотили – присказка, намекающая на рябинки на лице после оспы.

(обратно)

694

Вящший – больший, лучший.

(обратно)

695

Совлещися – раздеться.

(обратно)

696

Борзитися – спешить.

(обратно)

697

Избременяти – облегчать, выгружать.

(обратно)

698

Стрекати – побуждать, подскакивать.

(обратно)

699

Премогати – побеждать, преодолевать.

(обратно)

700

Преклонятися – склоняться, нагибаться, сгибаться.

(обратно)

701

Утишити – успокоить.

(обратно)

702

Ерохвост – задира.

(обратно)

703

Десница – правая рука.

(обратно)

704

Вотще – напрасно, попусту, тщетно, даром.

(обратно)

705

Буий – глупый, дерзкий, безумный.

(обратно)

706

Худой – плохой, злой.

(обратно)

707

Зазрети – осудить, упрекнуть, заглянуть, заметить.

(обратно)

708

Шитик – ист.: лёгкое парусно-гребное судно, чуть больше ялика.

(обратно)

709

Тщатися – стараться, усердствовать.

(обратно)

710

Действо – действие, представление.

(обратно)

711

По отчине – ист.: по наследству.

(обратно)

712

Брыдлый – гадкий, вонючий.

(обратно)

713

Досаждение – обида, оскорбление, позор.

(обратно)

714

Гонзати – избегать, убегать, спасаться бегством.

(обратно)

715

Плинфа – кирпич.

(обратно)

716

Поди – наверное.

(обратно)

717

Сажень – мера длины в 2,13 метра.

(обратно)

718

Гостинник – корчмарь, содержатель постоялого двора.

(обратно)

719

Вама – вам двоим.

(обратно)

720

Поди – наверное.

(обратно)

721

Томити – пытать, мучить.

(обратно)

722

Ёра – озорная, бойкая на язык.

(обратно)

723

Векша – белка.

(обратно)

724

Стужати – притеснять, угнетать, докучать, надоедать.

(обратно)

725

Злостужный – причиняющий большое беспокойство.

(обратно)

726

Тощить – тратить.

(обратно)

727

Ков – умысел, заговор.

(обратно)

728

Етер – некоторый, некто.

(обратно)

Оглавление

Пролог

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

Эпилог

Список древнерусских слов и малопонятных терминов Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg