«Комэск»

Комэск (fb2) - Комэск [litres] 2544K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Михаил Петрович Нестеров

Михаил Нестеров Сталинский сокол. Комэск

© Нестеров М., 2019

© ООО «Издательство «Яуза», 2019

© ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Моим родителям, моим бабушке и дедушке посвящается

Выражаю глубокую признательность коллегам и администрации форума «В вихре времен» за помощь в работе над произведением

Пролог

Стоял теплый солнечный весенний день 8 мая 2015 года. На лавочке в одном из скверов г. Санкт-Петербурга сидел человек средних лет и, глядя на играющих неподалеку малышей, улыбался и щурился на солнце.

Олег Андреевич Северов, сорока девяти лет от роду, подполковник авиации в отставке, пребывал в философском расположении духа. Виной этому была простая мысль – через три месяца ему должно исполниться пятьдесят лет. Полтинник, это такой рубеж, когда не грех оглянуться назад и подвести некоторые итоги. Этим он сейчас и занимался.

Олег родился в семье, в которой мужчины давно избрали своей профессией военную службу, не оставались в стороне и женщины. Отец был офицером спецназа военной разведки, мама военным медиком, бабушка во время войны служила переводчиком в армейской разведке. Дед, генерал-лейтенант в отставке, прошедший все войны и конфликты, начиная с Халхин-Гола, в воспитании единственного и горячо любимого внука принял живейшее участие, тем более что родители маленького Олега часто мотались по командировкам. Учеба в школе давалась легко – Олег и без того обладал быстрым и цепким умом, схватывал все на лету, очень быстро читал. Так что времени для занятий в спортивных секциях было достаточно, с подачи деда Олег посещал пулевую стрельбу и рукопашный бой. Секцию рукопашного боя вел для детей офицеров отставной инструктор под маркой начальной военной подготовки. Бабушка, хорошо знавшая языки, с раннего детства занималась с ним немецким и английским. Мальчик имел фонематический слух, что позволило ему в конечном счете иметь очень хорошее произношение, соответствующее нижнепрусскому диалекту. Школу с языковым уклоном Олег мог окончить с медалью, хотя такую задачу перед собой не ставил. Учительница по литературе в старших классах отчего-то его невзлюбила, ставила четверки за сочинения, ссылаясь на помарки в тексте – черновики Олег не любил, писал сразу в чистовик. Так что аттестат о среднем образовании получился очень неплохой, но на медаль не тянул, что его обладателя нисколько не расстроило.

По мере приближения последнего школьного звонка приходило время принятия решения – куда идти учиться. То, что он пойдет в военное училище, подразумевалось само собой, вопрос был в том, какую военную профессию выбрать. Редкий мальчишка не мечтает стать десантником, Олег исключением не был, занятия стрельбой и рукопашным боем прекрасно укладывались в эту идею. Но посещение секции парашютного спорта принесло неожиданный результат. На одном из занятий знакомый деда, занимающийся самолетным спортом, предложил прокатить его на учебной спарке. В этот день безвозвратно погиб будущий десантник Северов и родился летчик.

По окончании школы Олегу посчастливилось поступить в Качу, которую он и окончил в 1986 году, после чего был направлен для дальнейшего прохождения службы в 190-й истребительный авиационный полк и вскоре оказался в Афганистане, где уже находились в командировке оба родителя. Летал на «МиГ-23МЛД», работал по наземным целям, кружился с пакистанскими истребителями. Два года, проведенные на той войне, принесли ордена Красной Звезды и Боевого Красного Знамени, звездочки старшего лейтенанта и потерю отца, а также неожиданный опыт. Ни один «МиГ-23» в Афгане сбит не был, но пару раз Северова приземлили. Первый раз в качестве пассажира «Ми-8», пришлось отбиваться от наседавших духов и уходить к точке эвакуации. Помогли серьезная подготовка в училище и занятия в спортивных секциях еще в школьные годы. Второй раз «подбросили» на «Ми-24», бегать не пришлось, держали оборону у сбитой вертушки, пока не пришла помощь. Друзья подкалывали, что «Бог любит троицу», но обошлось.

В 1991 году страна, которой он принес Присягу, прекратила свое существование, но Олегу вновь посчастливилось, оказался на территории России. Глядя на творившееся кругом, получил предложение и принял решение, о котором впоследствии ни разу не пожалел, переучился на «Су-25», стал летчиком-штурмовиком. Вскоре началась Первая чеченская, в которой заместитель командира эскадрильи 461-го штурмового авиационного полка капитан Северов принял самое непосредственное участие. «Красные собаки» потерь не понесли, но Олег от всего происходящего испытывал сложные чувства, выразить которые в рамках цензуры было не так просто. А у самого Северова потери были, погибла мама, майор медицинской службы. Машина, в которой она ехала, была обстреляна боевиками. Дед с бабушкой пережили ее ненадолго. Так что очередная война принесла новый боевой опыт и разочарование в талантах и мудрости высоких руководителей армии и государства. Впрочем, Северов научился четко различать понятия Родины и государства. Государство – это люди у власти. Они могут продать и предать, не выполнить взятые ранее обязательства, они платят деньги за службу и считают, что имеют право превращать в бизнес все – службу Родине, науку, искусство, лечение и обучение людей. Северов решил для себя, что он служит Родине, преданность которой не может измеряться размерами зарплаты. И верил, что этот бардак закончится и понятия Родины и государства будут гораздо ближе друг к другу.

До начала Второй чеченской Олег окончил Военно-воздушную академию им. Ю.А. Гагарина и получил звание майора. Известие о ликвидации родного училища в 1998 году воспринял очень болезненно, но на общем фоне это не выглядело чем-то из ряда вон выходящим. Многие однокурсники давно покинули ряды ВВС, но Северов продолжал служить и верить, верить в необходимость своей службы, в абстрактное светлое будущее, в то, что он еще нужен своей стране и своим товарищам. Со сменой власти появилось ощущение, что долгожданные изменения начались. Вторая чеченская прошла не так, как Первая, и Северов стал думать не просто о службе, а о карьере. По крайней мере в августе 2008 года в Южной Осетии подполковник Северов был уже заместителем командира полка, а наличие двух орденов Мужества и ордена Святого Георгия 4-й степени в дополнение к советским наградам позволяло не теряться в общей массе заслуженных военных летчиков. Но все рухнуло в одночасье, когда случился конфликт с доверенным лицом самого Табуреткина и Олег стремительно вылетел на пенсию, нисколько не жалея о сделанном и сказанном, но навсегда простившийся с возможностью подняться в небо в кабине боевого самолета. Самое обидное заключалось в том, что здоровье как раз позволяло это делать без всяких ограничений. Медицина уже закрыла небо большинству однокурсников Северова, а он, не без оснований надеявшийся летать еще хотя бы несколько лет, вдруг остался не у дел.

Но повезло еще раз, нашел себя в самолетном спорте. Самых высоких спортивных званий не получил, все-таки уже за сорок, но в число сильнейших пилотажников входил. Неплохое знание двух языков облегчало общение на международных соревнованиях, по миру поездил изрядно. Пришлось даже принять участие в съемках фильма про летчиков-истребителей времен Великой Отечественной войны, взлетал, садился, изображал с коллегами воздушный бой.

В общем, грех было жаловаться на скучную серую жизнь, да и денег хватало. Была просторная родительская квартира, был спортивный мотоцикл Yamaha R6, была приличная машина – Toyota Camry. Вот только разделить все это было не с кем, так и не обзавелся семьей. Пока мотался по горячим точкам, учился, снова воевал, время шло, да и мечтающих выйти замуж за военного в постсоветской России изрядно поубавилось.

Вот и сидел отставной подполковник авиации, кавалер пяти боевых орденов в самом философическом настроении и смотрел на играющих детей. Чужих. И думал о том, что в одном был все это время не прав, в том, что откладывал личную жизнь на потом. Это потом давно наступило, а личная жизнь так и не наладилась. Нет, женщины были, но длительные серьезные отношения как-то не складывались. Так что оставалось лишь сидеть на лавочке и наблюдать за чужими детьми.

На следующий день будет 9 мая, День Победы, праздник, который в их семье всегда был самым главным. Дед и бабушка всю войну прошли во фронтовой разведке, бабушка демобилизовалась после Победы. На праздник к ним всегда приходили их сослуживцы, или они сами ходили к ним в гости и брали с собой Олега.

В преддверии праздника накатила меланхолия, что вообще с ним случалось крайне редко. По всему получалось, что свои пятьдесят лет прожил вроде бы не зря, а после себя что оставил? Впервые в жизни сердце зацарапала такая тоска, что Олег вдруг понял тех, кто с этой тоски пьет.

Отстраненно наблюдающий за беготней детей Северов увидел, что к лавочке на противоположной стороне аллеи подошел молодой человек со спортивной сумкой, но не сел, остался стоять, озираясь по сторонам. Выражение лица у него было откровенно глуповатое, и вообще он был похож на человека под воздействием наркотиков. Нарки не были, к сожалению, редкостью, и Олег уже отвернулся, когда услышал хлопок. Инстинктивно повернувшись на звук, он увидел, что по асфальту катится граната, а наркот смотрит на нее с идиотской ухмылкой. Отбросить? Не успеть, да и люди кругом. Значит, закрыть гранату собой! Никто еще не успел ничего понять, когда тело отставного военного летчика метнулось вперед и упало на катящуюся гранату. И за мгновение до того как боль вонзилась в тело, он успел подумать: «Спасибо тебе, Господи!!!»

Глава 1

Белое, перед глазами что-то белое. Белый потолок!?

Боль в груди, несильная, почти не беспокоит.

Слабость. Мысли путаются. Слышатся голоса, но слов не разобрать. Глаза закрываются. Сознание уходит.

Олег снова открыл глаза и посмотрел на потолок. Обыкновенный белый потолок.

«Значит, я жив, – подумал он. – Ерунда, я не должен быть живым. Это невозможно! И боль почти совсем ушла…»

Олег несколько раз отключался, то ли засыпал, то ли сознание уходило. Иногда он чувствовал присутствие рядом других людей, слышал их голоса. Кажется, ему делали уколы, давали пить.

Очередной раз Олег открыл глаза и снова увидел белый потолок. Он попробовал пошевелиться, и это ему удалось. Рука прошла по груди и животу, но никаких повязок или шрамов там не оказалось.

«Что это такое? Допустим, граната не взорвалась, я просто потерял сознание, поэтому на груди и животе нет шрамов. Так это что, я сомлел как институтка!?»

Покрутив головой, Олег осмотрел помещение, в котором находился. Несомненно, это была больничная палата, но она была довольно странной. Мысли в голове еще не приобрели ясность, поэтому Олег не сразу сообразил, в чем она заключалась.

Деревянные оконные рамы, деревянные табуреты, черная тарелка репродуктора, какие обычно показывали в старых фильмах.

«Раритет какой, как он только сохранился. Стоп. Вот что не так. Все выглядит как в старом кино. На тумбочке у кровати в белой металлической кювете лежат стеклянные шприцы. Давно нигде не используются многоразовые шприцы! Ретропалата, ощутите себя пациентом во времена строительства социализма. Бред».

Дверь открылась, в палату тихо вошла невысокая сухонькая старушка в белом халате с завязками на спине и белой косынке. Увидев, что Олег смотрит на нее, всплеснула руками и выскочила обратно за дверь.

Через некоторое время дверь снова открылась, в палату зашел мужчина лет 50 в таком же халате и белой шапочке, в очках, с небольшой бородкой клинышком.

– Так, молодой человек, как ваше самочувствие? – не дождавшись ответа, доктор, а это был, несомненно, доктор, спросил еще раз. – Вы меня слышите?

Ошеломленный Северов кивнул и прошептал:

– Нормально. Со мной все нормально. Где я?

– В больнице, товарищ летчик, где же еще? – удивился, в свою очередь, доктор.

К Северову начал потихоньку возвращаться голос, и он уже не прошептал, а прохрипел-просипел:

– Я вижу, что не в библиотеке! Что это за больница? Где она находится?

– Так-так! Очень любопытно!

Пока шла эта содержательная беседа, доктор проверил пульс, надел фонендоскоп и принялся прослушивать грудную клетку пациента.

– Прекрасно! Хрипов в легких почти нет, ты поправляешься!

– Что со мной? Как я здесь очутился?

Доктор озадаченно посмотрел на Северова.

– Любопытно! Значит, ты ничего не помнишь?

В мозгах наконец случилось очередное легкое прояснение, и Северов решил не торопить события. Надо подумать, проанализировать ситуацию, присмотреться.

Тем временем доктор тоже, видимо, решил не торопиться с выводами и спросил:

– Есть хочешь? Тебе бы не помешало подкрепиться.

Олег и в самом деле ощутил зверский голод.

– Да, очень хочу!

Доктор дал знак рукой кому-то в дверях, наверное, той самой старушке. Через некоторое время она появилась с чашкой горячего куриного бульона. Какой чудесный запах!

Доктор, мурлыча под нос что-то веселое, удалился, а Олег принялся за еду.

Старушка жалостливо на него смотрела, время от времени протирая ему рот салфеткой. Осилив бульон, Северов, наряду с приятной тяжестью в животе (глазами готов был съесть ведро бульона, но насытился и чашкой), ощутил и сонливость. Если раньше это больше походило на беспамятство, то теперь это была именно сонливость.

– Поспи, милок. Сон для тебя сейчас – лучшее лекарство.

С этими словами старушка удалилась, а Северов провалился в сон.

Пробуждение произошло, судя по положению Солнца и пению птиц, утром следующего дня. Не успел Северов толком проснуться, как, словно по волшебству, появилась та же старушка с тазиком и полотенцем.

– Давай-ка умываться, милок! А потом будешь завтракать.

Протерев лицо и руки Олегу влажным полотенцем, она покормила его вкусной манной кашей на молоке. Манную кашу Олег не ел лет сорок, не любил ее никогда, но эта оказалась очень даже ничего! Пока старушка уносила посуду, Северов принялся анализировать ситуацию.

Выглядело все откровенным бредом. В живых он не должен был остаться, граната – не новогодняя петарда. Но он жив и, судя по состоянию тела, весьма здоров. Что-то здесь не так. Обстановка-ретро. Это, во-первых. В разговоре доктор назвал Северова летчиком! Это, во-вторых. Откуда он может это знать? Хотя, если подумать, пенсионное удостоверение и документы из аэроклуба при нем были. А, обращение! Товарищ летчик! Кто же так станет сейчас говорить?

Дверь открылась, снова вошла старушка и принялась протирать тряпкой тумбочки и подоконник. «Начнем с простого», – подумал Северов.

– Скажите, а какой сейчас день?

– Так пятница уже! Ты в беспамятстве пять дней лежал. Мы уж думали, не осилит организм твой, помрешь…

«Так, была боль в груди, хоть и несильная. Голова побаливала, но не как при ударе или контузии. А сейчас вообще не болит, при травме головы так не бывает. Значит, какая-то простуда с высокой температурой. Пневмония?»

– А у меня что, воспаление легких было?

– Было милок, было. Доктор говорил, что очень сильно простудился ты, в ледяной воде долго был.

Видя недоумение на лице Северова, старушка подошла поближе и присела на краешек кровати.

– Ты что же, и правда ничего не помнишь? Ребятишки на плоту катались, да развалился плот-то у них. В воде они оказались, а вода-то ледяная! Потонули бы, верно, так ты в воду бросился и вытащил их. За одним нырял долго, но вытащил! А сам ты, как приятели твои сказали, совсем недавно от хвори оправился. Организм уже ослаблен был, вот и заболел ты так тяжело.

«Ну и дела, – изумленно слушал Северов этот рассказ. – Значит, никакой гранаты не было, а была река, из которой я каких-то пацанов доставал! Я сошел с ума, сбрендил, крыша уехала! Так, вода холодная, вернее ледяная. Ну да, май, потеплело недавно. Вода, конечно, очень холодная. Вот только откуда она в парке взялась?»

Северов провел рукой по подбородку. Странно, щетина, конечно, есть, но не то чтобы очень длинная. За пять дней должен зарасти намного больше. Может, в беспамятстве щетина растет медленнее? Блин, ерунда какая, при чем здесь щетина! Тело, похоже, вообще не его!

– Бабушка, а как вас зовут?

– Марья Петровна я, можешь просто баба Марья звать. Санитаркой я здесь работаю.

И тут в голову Северова пришла гениальная мысль.

– Марья Петровна, а газеты мне можно почитать? За пять дней много чего произошло, наверное.

– Хорошо, милок! – покладисто согласилась санитарка. – После обеда я тебе газет принесу.

На обед был куриный суп с клецками и пюре с вареным куриным мясом. И компот из сухофруктов!

После обеда снова потянуло в сон, и когда Олег проснулся, Марья Петровна принесла ему одежду – черные трусы и белую майку, а также небольшую пачку газет, и вышла. Северов неторопливо натянул трусы и не без внутреннего содрогания взял в руки газеты, уже примерно представляя, что он сейчас увидит.

Газета «Правда», пятница, 28 марта 1941 года.

Северов медленно встал и, преодолевая слабость, подошел к висящему у входной двери зеркалу. В зеркале перед ним предстал он сам, Северов Олег Андреевич, но на вид ему было лет двадцать, может, немного больше. И тело было на загляденье. Мускулатура была даже внушительнее, чем была у Олега в таком же возрасте раньше. Горой мышц он никогда не был, но силу имел приличную. По крайней мере скрутить пальцами толстый гвоздь мог. На марш-бросках тащил свой груз да еще помогал товарищам. В общем, долгие тренировки и правильные методики давали отличный результат. Да и проведя на пенсии шесть лет, Олег нисколько не расплылся, старая форма по-прежнему сидела на нем как влитая. А это тело ощущалось по крайней мере не хуже!

Олег вернулся и опустился на кровать. Получается, что он каким-то образом оказался в прошлом. То ли в прошлом его мира, то ли параллельном. Историю Олег знал неплохо, но не настолько, чтобы по нескольким газетам определить, есть ли существенные отличия. Пока их не видно. Ломать голову над тем, как произошло его перемещение, смысла нет. Все равно ничего не придумаешь и не изменишь. Да и зачем менять? Он жив, скоро будет совсем здоров, моложе на добрые три десятка лет! Правда, через три месяца начнется самая страшная в истории человечества война, но он офицер, он присягал государству, которое сейчас есть и которое будет бороться за свое существование. Он летчик, значит, он снова на СВОЕМ месте! Ему дан шанс, дана новая жизнь. Да, могут убить, можно не дожить до Победы, но ведь он уже умер там, в мае 2015 года, и сделал это добровольно и осознанно, спасая жизнь других. Да какая разница, доживет до Победы или нет. «Делай что должен, и будь что будет!» А что должен, подполковника Северова учить не надо!

Сердце стучало. Северов разволновался, как не волновался в минуту смертельной опасности. Прошло несколько минут, прежде чем он успокоился. Счастлив ли он? Да, счастлив! И ни о чем не жалеет!

Снова зашла Марья Петровна.

– Уже ходишь! Смотри, аккуратнее, слаб еще. Скоро доктор придет, осмотрит тебя.

– Марья Петровна, а как доктора зовут?

– Аркадий Андреевич он.

Тем временем в палату зашел Аркадий Андреевич.

– Здравия желаю, товарищ доктор!

– Ну вот, начал в себя приходить!

Доктор снова прослушал и осмотрел Северова и остался доволен.

– Дело идет на поправку! Неделька больничного режима тебе, конечно, еще необходима. А потом можно будет потихоньку возвращаться к обычным нагрузкам. Но не усердствовать! Вы, батенька, у нас прекрасный гимнаст, но не рвитесь сразу нагружать себя на полную катушку. Понятно?

– Понятно, Аркадий Андреевич!

Все это время доктор держал в руках медицинскую карту, в которую иногда заглядывал, а Северов старался прочитать, что же на ней написано. Наконец ему это удалось, на карте значилось «Северов Олег Андреевич», а также «инструктор Борисоглебской Краснознаменной военной авиационной школы имени В. П. Чкалова». Вот дела, зовут его так же, как и раньше. Уже легче!

А доктор, продолжая разглядывать пациента, говорил:

– Настраивайтесь, батенька, на прохождение медицинской комиссии, да-с! У вас была высоченная температура, вы без сознания лежали столько времени, так что комиссию придется проходить по всей строгости! А то еще угробитесь на своем «ишаке», а мы виноваты окажемся!

Вот это да! Сколько раз он примерял на себя различные ситуации из истории Великой Отечественной войны, и вот примерка становится реальностью. Опыт пилотирования у Северова был более чем приличный, налет в несколько тысяч часов и немалая часть из них за последние шесть лет на легких самолетах. Из авиапушки, правда, эти годы не стрелял, зато на службе в практике недостатка не было, помолотил из «ГШ-30-2» изрядно.

– Аркадий Андреевич, а мои сослуживцы в больницу заходят?

– Конечно, вчера заходили. Спрашивали, не очнулся ли ты. Я велел им передать, чтобы они завтра зашли.

– А заниматься мне можно? В смысле учебники читать? Если мне здесь еще неделю лежать, так лучше я готовиться буду к новому выпуску курсантов.

– Давление у тебя нормальное, температура тоже, голова не болит. Занимайся.

– Тогда попрошу ребят мне книги принести.

Остаток дня Олег провел в размышлениях о своей дальнейшей жизни. Ведь он носитель информации, которая может спасти много жизней и даже существенно изменить ход истории. Вот только как ее подать и кому. Написать письмо Сталину? Вот он сразу поверит, и будут они на пару государством рулить! Анонимно написать? Если бы Олегу до попадания кто такую историю бы рассказал, он бы поверил? Нет. Почему Сталин должен верить? Да, изложенные факты в свое время найдут подтверждение, но пока это случится. К тому же после подтверждения предсказаний его будут искать, да еще как! А когда найдут, что делать будут? Да закроют где-нибудь на веки вечные, чтобы не сболтнул ничего и никому, а то и в расход пустят!

Кстати, теорий по поводу перемещений во времени Олег знал несколько, хотя специально этим, естественно, не интересовался. Ну, с той, которая отвергает саму возможность перемещений во времени, все понятно. А вот с остальными… Если считать, что главную линию изменить нельзя, то что бы он ни делал, все останется как в его истории. Сомнительно и странно. С другой стороны, если изменения возможны, то будущее будет меняться, и в нем, возможно, уже не будет Олега Северова. Или будет, но совсем другой человек. А может быть, просто история пойдет по другой ветви.

Морочить себе голову размышлениями на эту тему Олег больше не стал. Все, что он читал, было в изложении писателей в их книгах, а не в работах серьезных ученых-физиков. Посмотрим, что будет. В любом случае раз он здесь, то история уже как-то меняется. И даже если он «самоликвидируется» прямо сейчас, то неизвестно, к каким последствиям это приведет. Ведь тот человек, в теле которого он сейчас находится, тоже оказывает на историю свое влияние.

И вот еще что. Он по-прежнему Северов Олег Андреевич и даже очень похож на самого себя в таком же возрасте. Так кто он сейчас? Родной брат у деда был, но, во-первых, он точно не Северов, потому, что это дед по линии матери. Во-вторых, он был танкистом и погиб под Прохоровкой. Причем весной 1941 года он ни в каком военном училище еще не учился. Может, еще были какие родственники? Может, и были. По линии отца родня была многочисленной, но малознакомой. То есть Олег знал, что у отца двоюродных и троюродных и прочих братьев и сестер много. У деда и бабушки по линии отца было по шесть-семь братьев и сестер только родных. А сколько двоюродных и троюродных, неизвестно, просто много. И практически никого из них Олег не видел, даже на фотографиях. Отец после школы поступил в военное училище и связи с многочисленными родственниками почти не поддерживал. К тому же Олег был очень похож именно на деда по линии матери, а на отцовскую линию совсем не походил. В общем, все эти размышления к результату опять не привели, поэтому Олег решил дальше голову не ломать, все равно ни к чему это не приведет.

Подумать следовало о другом. Как его амнезия скажется на дальнейшей жизни. Был один человек, а стал другой, с другими привычками, навыками, знаниями. Можно забыть, как сослуживца или подопечного зовут, но если раньше любил одно, а теперь это терпеть не можешь, то это внятно объяснить уже сложнее.

Олег встал и подошел к зеркалу. Была у него в прошлой жизни особая примета – четыре родинки под левой лопаткой образовывали правильный ромб, пятая находилась точно на пересечении диагоналей. Рассматривать спину было не очень удобно, но сомневаться не приходилось, родинки на месте. И что это ему дает? Тут Северов подумал, что это просто здорово, что есть такая примета, воспроизвести которую нельзя. Ведь по ней его можно однозначно идентифицировать! Есть, правда, нюанс – наличие таких родинок у нынешнего Северова. Если они появились после «вселения», то это совсем плохо. Напрямую спрашивать нельзя, так что с этим придется разбираться позже. А пока надо осторожно расспрашивать у однокурсников про свои привычки и вообще прошлую жизнь.

Утро принесло новые ощущения. Олег, покопавшись в памяти, понял, что какие-то обрывки воспоминаний прежнего хозяина тела все-таки присутствуют. Видимо, вчера он был слишком взволнован, чтобы это заметить. По крайней мере, как зовут начальника школы, преподавателей и своих курсантов, он вроде вспомнил. А еще он вспомнил, что в прошлом, 1940 году, окончил Борисоглебскую военную авиационную школу и, как лучший выпускник, был оставлен в ней инструктором. До поступления в школу жил в детском доме, не мог, правда, вспомнить в каком. Это тоже можно было записать себе в плюс, видеть чужих людей и считать их своими родителями непросто.

Следовало также озаботиться разными бытовыми мелочами, о которых человек обычно не очень-то задумывается. Чистить зубы не «Колгейтом», а зубным порошком не проблема, пользоваться, пардон, газетами вместо туалетной бумаги тоже придется привыкнуть. А вот с бритьем посложнее. Электробритв тут, наверное, нет, да и безопасную тоже найти не так просто. Остается опасная бритва, а к ней еще привыкнуть надо. В прошлой жизни Олег как-то нашел у деда прекрасный «Кобар Золинген». Ею, конечно, давно никто не пользовался, но Северову захотелось попробовать. Изрезался, разумеется, довольно прилично, но правильно держать научился. Беспокоило его другое, после бритья Олег привык пользоваться кремом, кожа была чувствительной. Брызгать на щеки одеколоном он не мог, лицо сразу будет напоминать по цвету спелый помидор, да и ощущения не из приятных. Порывшись в тумбочке, Олег никаких мыльно-рыльных принадлежностей не обнаружил. Придется спрашивать у товарищей.

Утром после завтрака в палату осторожно зашли три молодых человека в наброшенных на плечи белых халатах.

– Привет, герой-спасатель!

– Здорово, орлы!

Ага, невысокого сероглазого крепыша зовут Тарас, похожий на жителя Средней Азии, а он таковым и является, Бахадур, но все зовут его Борисом. Третий Севастьян, Савоська. Все трое были лейтенантами, Севастьян и Борис инструкторы, как и Олег, а Тарас, успевший поучаствовать в зимней войне с финнами, преподаватель. По возрасту они его немного старше, но в неслужебной обстановке они общались на равных.

– Тебе, Олежа, надо было не в летчики, а в моряки идти, – сразу подначил Тарас. – Ты, говорят, такой класс плавания показал, что местные обзавидовались.

– Тогда уж прямо в подводники, я вроде бы еще и нырял!

Все засмеялись, а Севастьян серьезно сказал:

– А вообще ты молодец! Знал ведь, что только после простуды, а все равно в ледяную воду полез.

– Давайте тему сменим, – попросил Олег. – Мне это купание и так боком выходит, еще медкомиссию проходить придется, так что хватит об этом.

Ребята рассказали, что к ним на днях заходил комиссар школы, Иван Пантелеевич, хвалил его, сказал, что Северов поступил как настоящий комсомолец и военнослужащий РККА. А чужая память подсказала, что Ивана Пантелеевича еще во время учебы расстраивала некоторая политическая пассивность Олега. Он старательно конспектировал первоисточники – труды Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, всегда правильно отвечал на вопросы по истории партии большевиков, но речи на собраниях говорить не любил, а от должности комсорга группы сумел вежливо отказаться.

Олег стал осторожно расспрашивать товарищей о последних события в школе, курсанты, иногда перебивая друг друга, рассказывали, передали ему привет от другого инструктора, капитана Евгения Алексеевича Курдаева. Друзья говорили о нем, как о требовательном, но справедливом человеке, хорошем, в общем, мужике. А Северов вспомнил, что тот учил летать его самого.

Ребята принесли ему зубную щетку, порошок, мыло, помазок, бритву и одеколон. Когда они ушли, Северов отправился бриться. В умывальном помещении, к счастью, никого не было, так что его ужимки никто не видел. Порезался, естественно, но решил объяснить это нетвердостью руки после болезни, если спросят. А вот насчет чувствительности кожи переживал зря. У этого Северова она к такому обращению была привычной, так что просто смыл остатки мыла холодной водой, и все. Жизнь налаживается!

Все следующие дни были посвящены в основном чтению принесенной литературы. Объем информации был не так уж и велик, тем более что некоторые вещи Олег и так знал. А может быть, сыграло роль то, что предыдущий «владелец» тела не был чужеродной личностью и его знания и умения частично «встроились» в сознание Олега. Кроме того, Олегу не терпелось приступить к тренировкам и «испытать» новое тело. Тем более что Аркадий Андреевич говорил, что Олег его удивил. Он очень быстро выздоравливал, восстановление организма шло просто рекордными темпами.

В течение недели друзья Олега заходили почти каждый день, хотя забот у них хватало. Из острожных расспросов Олег выяснил, что прежний владелец этого тела, если так можно сказать о почти самом себе, по привычкам и предпочтениям от него почти не отличался. Даже девушек предпочитал того же типа, хотя как раз на общение с противоположным полом у них времени оставалось мало. Но это даже хорошо, а то пришлось бы еще и с подругой объясняться. Попробуй, объясни своей девушке, которой сам не помнишь чего наговорил, почему не узнаешь и как будто видишь впервые!

С привычками Олег вроде бы разобрался, больших сюрпризов по крайней мере быть не должно, личности во многом совпадают. Сложнее со знаниями и умениями, но и тут есть лазейка. Прежний Северов плотно занимался самообразованием, много читал. Немецкий, например, неплохо знал еще до поступления в школу, а здесь стал учить английский. Языки курсанту давались легко, так что некоторых успехов он достиг, а интерес свой объяснял расширением кругозора. Англичане то готовились бомбить СССР, то рассматривали как союзников, но знание их языка лишним руководство школы не посчитало. К тому же есть еще и американцы, на том же языке разговаривают. Чужая память услужливо подсказала любопытную деталь. В каком именно детдоме воспитывался тот Северов, он не мог вспомнить, хоть убейся, но точно знал, что немецким с ним занимался настоящий немец, уехавший из Германии еще в 20-е годы, когда отношения между странами были приличными. В школе также было несколько немцев-детей, так что и прежний хозяин этого тела владел языком довольно свободно, не хуже нынешнего. Но располагался ли детдом в Поволжье, Олег сам так и не вспомнил. Северов также узнал, что к нему, из-за его довольно широкого кругозора, привычки много читать и успехов в учебе, в первый же месяц после поступления в школу приклеилась кличка «Профессор». На занятиях случалось ему даже озадачивать преподавателей своими вопросами.

«Молодец! – сам себя похвалил Северов. – Как будто специально «вселение» облегчил. А то было бы странно, если бы учился посредственно, а потом вылез из реки и стал весь такой умный».

Также заходили капитан Курдаев и начальник школы подполковник Туренко Евгений Георгиевич. О начальнике школы следует сказать отдельно. У курсантов он пользовался огромным уважением – Герой Советского Союза, боевой летчик, участник советско-финляндской войны 1939–1940 годов. Отцы-командиры справлялись о здоровье и выражали надежду на скорую выписку и возобновление обучения.

За неделю Северова смотрели несколько врачей, проверяли рефлексы, зрение, слушали легкие, назначали анализы. Консультации устраивал Аркадий Андреевич, он по-прежнему удивлялся непривычно быстрому выздоровлению пациента. Тем не менее все доктора текущим состоянием его здоровья были вполне удовлетворены.

А еще Олегу удалось незаметно посмотреть свою медицинскую карту. Вечером, когда дежурная сестра отвлеклась, а дежурного врача куда-то вызвали, Северов проник в ординаторскую и быстро пролистал документы. Сама начинка его не интересовала, только личные данные. Узнал свою дату рождения, действительно двадцать лет, в этом году исполнится двадцать один.

Наконец в понедельник 7 апреля Северов был выписан. Марья Петровна принесла ему форму. Не без волнения Олег облачился в гимнастерку и бриджи, намотал портянки и натянул сапоги. Дополняли картину шинель с голубыми петлицами с одиноким рубиновым кубиком и зимний суконный шлем. Тепло попрощавшись с Марьей Петровной и Аркадием Андреевичем и пообещав им больше не болеть, Северов направился в сторону учебного заведения. Санитарка подробно объяснила ему дорогу, да и городок был невелик, заблудиться сложно. Стояла тихая солнечная весенняя погода, которая настроила молодого человека на философский лад. Он размышлял над своей дальнейшей судьбой – будущей службой, участием в войне, а также над более близкими делами – прохождением врачебно-летной комиссии. Грядущей проверки здоровья Северов не опасался – судя по отзывам Аркадия Андреевича и по разговорам с курсантами и командирами, здоровье у Олега было отменное, никаких осложнений не наблюдалось. С работой инструктора было посложнее – все-таки Олег ни разу не летал на «И-16» и не стрелял из его бортового оружия. Придется попросить несколько полетов для восстановления навыков, но до выпуска всего ничего, его подопечные давно летают самостоятельно, а его задача – их действия на земле разбирать. Только тут тоже напортачить можно, ляпнуть что-нибудь не то. Тактику довоенных лет Олег себе представлял не очень хорошо. Так что приналег до выписки на принесенную литературу, освежал в памяти знания. Многое по ходу прочтения всплывало само, уже легче.

За этими размышлениями путь от районной больницы до школы прошел незаметно, и Олег не без некоторого волнения вступил под своды одного из самых знаменитых учебных заведений ВВС РККА – Борисоглебской Краснознаменной военной авиационной школы имени В. П. Чкалова.

Дальше события пошли значительно быстрее. Олег приступил к тренировкам. Упражнения на гимнастических снарядах дали неожиданный результат. В прошлой жизни Северов занимался на перекладине – подтягивание, подъем с переворотом, выход силы. В новой жизни Северов был, по рассказам сослуживцев, очень неплохим гимнастом, одним из лучших в учебном заведении. Объяснял это тем, что занятия гимнастикой развивают вестибулярный аппарат, позволяют легче переносить перегрузки. Особое внимание уделял мышцам брюшного пресса, где-то вычитал, что это особенно помогает переносить перегрузки. Немалое внимание брюшному прессу уделял и прежний Северов. Выполнение упражнений на брусьях и перекладине также получалось неплохо. Сначала Олег осторожничал, но дело шло быстро, тело словно само вспоминало прежние навыки.

В прошлой жизни Олег не оставил занятия рукопашным боем, хотя излишне не усердствовал, не десантник все-таки. Наложение личностей двух Северовых, пусть и с явным доминированием Северова из будущего, привело к тому, что он сейчас осваивал (или вспоминал?) навыки рукопашного боя с какой-то космической скоростью. Тело отзывалось на попытку воспроизведения движений так, словно Олег сделал не десять повторений, а тысячу. Гадать над этим феноменом он не стал, а решил через месяц предложить учебный поединок одному из командиров (только бы не ляпнуть «офицеров», здесь это до 1943 года будет не принято), который увлекался самбо и считался серьезным рукопашником.

Для прохождения врачебно-летной комиссии пришлось ехать в Воронеж. К счастью, туда же по делам на «У-2» летел один из коллег, который и взял Олега с собой. Как Северов и ожидал, комиссию он прошел без проблем. Доктора признали его годным без ограничений, здоровье у него действительно было отменное, а на то, что он не все помнит, Олег комиссии не жаловался. Теперь можно было приступать к полетам!

Поскольку перерыв в полетах был приличный, то Северов попросил вывозной полет на спарке «УТИ-4». Тут Олег еще раз убедился, что память прежнего хозяина частично присутствует. По крайней мере органы управления он находил быстро, руки сами ложились на нужные ручки и переключатели. Олег быстро разобрался с особенностями управления самолетом – сказался приличный налет на спортивных «Яках» и «Су» в прошлой жизни. Он также вспомнил слова, вычитанные в мемуарах военного летчика, начинавшего именно на «И-16». Тот написал, что летчик, уверенно освоивший «ишака», с легкостью справится с любым другим типом истребителя. Хотя повозиться пришлось, все-таки «И-16» по удобству управления ни в какое сравнение со спортивными самолетами начала 21 века не идет, но ничего, справился. После этого Северов с изрядной долей уверенности в себе приступил к тренировочным полетам. Сложнее оказалось со стрельбой по конусу, но и тут сориентировался, опять опыт прежнего владельца тела помог, так что к концу апреля Северов чувствовал себя в кабине «И-16» уверенно.

На праздновании 1 Мая на самом ближнем к городу аэродроме было решено устроить небольшое воздушное шоу – пролет эскадрильи с красными лентами (как сказали бы в 21 веке – баннерами) с изображением вождей мирового пролетариата, построение воздушных фигур из самолетов, пилотаж. Вот в группу пилотажников Туренко и решил включить Северова, о чем и сообщил ему за 10 дней до праздника. Впрочем, по времени выступление Олега было довольно коротким, и они с Туренко быстро пришли к соглашению, какую именно программу надо показать.

Все шло очень хорошо, но 29 апреля в школу неожиданно приехал генерал-лейтенант Павел Федорович Жигарев, первый заместитель начальника Главного управления ВВС РККА. Какие причины привели первого заместителя начальника ГУ ВВС РККА в тот день на аэродром, можно только гадать. Но вот пилотаж Северова он увидел и заинтересовался.

– Это кто у тебя, Евгений Георгиевич, такие фигуры крутит? – удивился генерал.

– Северов. Хороший парень, наш выпускник, инструктором оставлен в школе.

– Северов? А ну-ка давай его после полета ко мне.

Когда довольный Северов зарулил на стоянку, ему было велено немедленно прибыть на КП. Увидев незнакомого генерала (в лицо Жигарева он не знал), Олег быстро сориентировался и доложил:

– Товарищ генерал-лейтенант, младший лейтенант Северов по вашему приказанию прибыл!

Жигарев с интересом рассматривал прибывшего молодого летчика.

– Скажи-ка, Северов, рапорт на перевод ты подавал?

Олег хоть тресни не мог вспомнить, что за рапорт, но на всякий случай согласился.

– А ты как думаешь, навыков хватит, чтобы с настоящим врагом сражаться? Это тебе не курсантов учить!

На это Северов рассудительно ответил, что если у его выпускников такие навыки есть, так у него тем более найдутся. На самом деле подготовка у ребят была не так уж и хороша. Из-за высокой аварийности большое внимание уделялось взлету и посадке, элементам, где бились чаще всего. А на, собственно, воздушный бой времени оставалось не так много, как следовало бы.

Туренко сказал, что Северов прекрасно стреляет по конусу и занимается гимнастикой с целью тренировки выносливости и вестибулярного аппарата, а также не только хорошо пилотирует, но и занимается теорией.

Какое-то время Жигарев раздумывал, а потом подозвал одного из приехавших с ним командиров:

– Иван Васильевич! Размяться не хочешь?

– Всегда хочу! – засмеялся высокий майор с двумя орденами Красного Знамени на гимнастерке.

– Тогда проведи с младшим лейтенантом воздушный бой.

Два «ишачка» набрали три тысячи метров высоты и разошлись в разные стороны. Майор ожидал, что молодой летчик сразу кинется в атаку, но Северов решил проявить осторожность и присмотреться к манере пилотирования своего противника. Наконец, майор сам решился на атаку. Он имел большой опыт: участвовал в боях в Испании, на реке Халхин-Гол, в конфликте с белофиннами, так что в победе над недавним курсантом не сомневался. Однако Северов оказался трудной добычей. Оказаться сзади самолета Северова майор смог, но зайти в хвост на дистанцию открытия огня – нет. «Ишачок» Олега никак не хотел фиксироваться в прицеле, а когда майору удалось сблизиться и он уже считал, что победил, Северов выполнил размазанную бочку и сам оказался у него в хвосте. Противник к такому готов не был, не знали еще такого оборонительного маневра в 1941 году, и пока Иван Васильевич сориентировался, куда подевался Северов, он был «условно сбит».

Олег вылез из самолета мокрый, как мышь. Подошел майор и, стянув шлем, вытер потный лоб.

– Ну ты даешь! Что это было в конце? Как ты вывернулся!?

Не успел Северов ответить, как к ним подошел Жигарев.

– Удивил ты меня, младший лейтенант! По-хорошему удивил! – И тут же прищурился: – Парень ты симпатичный, небось от девушек отбоя нет. Жениться не собираешься?

Руководство ВВС РККА убедило Сталина, что для повышения боеготовности авиации необходимо присваивать выпускникам летных школ не лейтенантские звания, а сержантские. Это давало возможность держать молодых летчиков на казарменном положении и повысить общий уровень дисциплины. Правда, сами выпускники отреагировали на нововведение нерадостно. По крайней мере новые проблемы с дисциплиной это принесло, некоторые стали пить, нести службу спустя рукава. Так что вопрос Жигарева был не случаен.

– Никак нет, товарищ генерал-лейтенант! И в мыслях не было! Да и не до того мне, на общение с девушками времени не остается.

Жигарев одобрительно кивнул.

– Вот что, Евгений Георгиевич, – обратился он к Туренко, – рапорт о переводе решено удовлетворить. Фамилию услышал, вот и вспомнил, так что ждите, скоро бумага придет.

– Жаль, конечно, – вздохнул начальник школы. – Но я такое желание понимаю.

И обратился к Северову:

– Школа сделала тебя пилотом. Полк сделает летчиком. Истребителем можешь стать только сам!

– Запомни эти слова, парень! Желаю тебе стать истребителем! – Генерал крепко пожал Олегу руку, хлопнул по плечу и зашагал в сторону КДП.

В тот же день вечером Жигарев улетел обратно в Москву.

В честь праздника 1 Мая в городах, где стояли воинские части, проводился парад. Утром Северов с другими участниками полетов уехал на аэродром, а преподаватели и курсанты промаршировали перед трибуной, на которой разместилось руководство города. Затем был воздушный праздник, Олег показал свою программу, а его питомцы демонстрировали групповой пилотаж. По окончании праздника курсанты получили увольнительные до вечера, Северов с товарищами тоже решили прогуляться.

Ребята не спеша шли по городскому парку на берегу Вороны, обмениваясь впечатлениями о воздушном празднике, когда услышали за кустами какую-то возню.

– Отпусти руку! Пусти, говорю! Помогите! – Девушка явно отбивалась от кого-то. В ответ послышался смех нескольких парней.

Продравшись сквозь кусты, летчики увидели двух девушек в окружении восьми оболтусов лет 20–25.

В предвоенные годы авторитет человека в форме был очень высок, еще учась в школе, Олег читал книгу про генерала Петрова, написанную товарищем его сына. Тот вспоминал, как, поступив перед войной в военное училище, впервые вышел в увольнительную. В трамвае схватили парня, обвиняли его в том, что он пытался вытащить у женщины кошелек. Тот говорил, что ничего подобного не делал и что военный все видел. И курсант, семнадцатилетний парень, почувствовал, что от его слова зависит судьба этого человека, что будет так, как он скажет. Тот курсант сказал, что не видел попытки вытащить кошелек и парня отпустили.

И вот сейчас появление сразу четырех военных явно спутало гопникам карты. Задираться с военнослужащими было опасно даже при численном превосходстве. Тут сквозь кусты проломилось еще несколько человек, в том числе два милиционера. Один из них, пожилой старшина, оглядев открывшуюся картину, с усмешкой произнес:

– Значит, Гнутый, спокойно жить ты не можешь! Всё твоя кодла приключений ищет.

– Да мы что, мы ничего! Извиняйте, гражданин начальник, пойдем мы.

Гопота, косясь на военных и милиционеров, удалилась, а летчики наконец рассмотрели девушек. Они были примерно одного возраста с ними, может, чуть моложе, и тоже с интересом рассматривали ребят. Одна из них, бойкая русоволосая девушка, вдруг рассмеялась:

– Что, так и будем друг друга молча разглядывать? Меня Зина зовут, а это Галя.

Ребята тоже представились, после чего предложили проводить девушек к выходу из парка. Тарас, с явным интересом разглядывающий крупную Зину, предложил сходить в кино. Шла лента «Мужество» с актером Олегом Жаковым в главной роли, между прочим, про летчиков. Сверкающий белозубой улыбкой Борис подал руку миниатюрной Гале, и компания направилась в сторону кинотеатра.

Когда все вернулись в расположение, лица у Тараса и Бориса были мечтательные, Севастьян над ними беззлобно посмеивался.

После праздника жизнь в школе пошла своим чередом. Олег продолжил тренировки, бегал по утрам, качал пресс, занимался гимнастикой и т. д. Продолжались и занятия с подопечными курсантами. Удалось провести и поединок со старшим лейтенантом Задорожным, владевшим самбо на неплохом уровне. Северову приходилось осторожничать, чтобы не травмировать старлея – никаких средств защиты, естественно, не было. С Северовым-гимнастом Задорожный, безусловно, справился бы. Но с Северовым из 21 века, с его опытом и многими годами тренировок, все оказалось сложнее. А Северову надо было оценить свои навыки в поединке с настоящим умелым противником, и он убедился, что при необходимости постоять за себя сумеет.

Наконец 12 мая на утреннем построении был объявлен приказ нового начальника ГУВВС РККА генерал-лейтенанта Жигарева о переводе младшего лейтенанта Северова в распоряжение начальника ВВС Киевского особого военного округа генерал-лейтенанта Птухина. Кроме того, ему был предоставлен отпуск.

Весь следующий день был потрачен на оформление необходимых документов и прочую беготню.

Утром 14 мая Олег попрощался с друзьями, начальником школы, преподавателями и курсантами и отправился на вокзал. Сначала Северов хотел от отпуска отказаться. Никаких родственников у него нет, куда ехать? Да и начало войны не за горами. Но Туренко убедил его в обратном.

– Отпуск положен, значит, надо использовать. Служба в полку начнется, не до отдыха будет. Опять же неизвестно, как сложится дальше обстановка, ты же к западной границе едешь. А куда в отпуске податься, могу подсказать. Ты в Крыму был?

В Крыму новый Северов не был.

– Вот и отлично! Я в прошлом году отдыхал в Алуште. Записывай адрес и поезжай, не пожалеешь! Сейчас, правда, вода еще не очень, не июль месяц, но зато все цветет и пахнет. Позагораешь, а может, и покупаешься.

Северов подумал, что Туренко прав. Ну приедет он к месту службы раньше, и что? Придумает, как Германию победить? Самолеты станут лучше, летчики опытнее, командиры мудрее? Он не в состоянии ничего принципиально изменить, он может только вместе со своей страной биться с врагом, внести свой вклад в общую Победу. Так что адрес Северов взял.

На вокзале Олег еще раз посмотрел на себя в большое зеркало. Начищенные хромовые сапоги, темно-синие бриджи с голубым кантом и гимнастерка с голубыми петлицами, в которых расположены эмблемы-крылышки и по одному эмалевому кубарю. На левом рукаве также нарукавный знак с крылышками, на обоих рукавах – по одному узкому угольнику из золотого галуна на просвете из красного сукна. Портупея. Темно-синяя пилотка с голубым кантом. Кожаная полевая сумка-планшет. Красавец!

Подхватив чемодан со своими немногочисленными вещами, Олег в прекрасном настроении направился на посадку.

Глава 2

Северову было положено путешествовать в купейном вагоне, так что переезд до Новороссийска прошел с комфортом. До Алушты Олег добрался небольшим теплоходом, завернувшим туда по пути в Севастополь. По адресу, данному Туренко, находился небольшой чистенький домик в паре минут ходьбы до моря. Хозяйку звали Ирина Павловна, это была небольшая сухонькая старушка, удивительно похожая на Марью Петровну – санитарку из Борисоглебской больницы. Северов даже поинтересовался, нет ли у нее в Борисоглебске родственников. Оказалось, что нет.

Хотя была всего лишь вторая половина мая, вода оказалась не очень холодной, градусов шестнадцать-восемнадцать. Северов купался в охотку, немного являя образец кондового северного мужика, которому и льдины нипочем. Затем с удовольствием грелся на солнце. Для посещения пляжа Олег купил темно-синие плавки (ВВС!), но обнаружил, что на том участке берега, который он облюбовал для отдыха, людей практически нет. Довольно далеко, в нескольких сотнях метров можно было заметить таких же одиноких отдыхающих или небольшие, два-три человека, компании. То ли хватало других мест, то ли был еще не сезон. Впрочем, если бы народу на пляже было много, Олег поискал бы место потише. Толпу он не любил, толпа напрягала, а в таком тихом месте можно было расслабиться.

Ближайшими соседками Северова были две молодые женщины, судя по белой коже, откуда-то с севера. Ближайшими – это сильно сказано, до них было не менее ста метров, поэтому разнежившийся Северов не сразу сообразил, что соседки купальниками не заморачиваются. Через некоторое время Олег заметил, что девушки переместились чуть дальше, укрывшись за небольшой каменной россыпью. Летчик усмехнулся, специально заводить курортных романов он не собирался, хотя если случай представится…

Случай представился. Буквально на второй день своего пляжного отдыха, когда солнце уже клонилось к закату, Олег вдруг заметил, что одна из девушек вдруг забарахталась в воде. Видимо, свело судорогой ногу. Летчик быстро подбежал по пляжу поближе к незадачливой пловчихе и, бросившись в воду, несколькими мощными гребками доплыл до нее, бесцеремонно подхватил потенциальную утопленницу под мышку и потащил к берегу, благо до него было совсем недалеко. А потом подхватил на руки и понес к ее вещам. Подругу спасенной девушки так разморило на солнце, что она заметила Северова только тогда, когда он со своей ношей подошел прямо к их вещам. Она схватила платье и прикрылась им, глядя на них испуганными глазами. Олег усадил девушку на покрывало и спросил:

– С вами все в порядке?

Девушка энергично закивала.

– Точно? Моя помощь больше не нужна?

– Нет, нет. Большое спасибо!

– Если что, я буду вон там.

Он несколько мгновений разглядывал спасенную, затем повернулся и пошел к своим вещам. Девушка, а правильнее, молодая женщина, была стройной, русоволосой, сероглазой, лет двадцать пять на вид. Судя по состоянию живота, детей у нее еще не было.

Часа через полтора, когда Северов уже оделся, сбоку послышались легкие шаги.

– Я хотела еще раз поблагодарить за помощь. Чуть не утонула…

– Вода еще довольно холодная, всякое бывает, – поддержал разговор Олег.

– Даже не знаю, как такое получилось. Я ведь из Ленинграда, у нас там вода все лето немногим теплее и ничего. А тут… Еще раз спасибо.

Девушка Северову понравилась, разговорились. Ее звали Анна, ей действительно двадцать пять лет. Она работала на одном из ленинградских заводов после окончания техникума. Уже три года вдова – муж погиб на озере Хасан в 1938 году, детей они завести не успели. Снимала комнату она с подругой недалеко от домика, где остановился Олег, так что обратно с пляжа они шли вместе.

Вся следующая неделя пролетела в кружении чувств и страсти. Подруга Анны уходила на их прежнее место, а они уходили подальше, где люди почти не появлялись. Купались, загорали… Северов не был уверен, что Аня знает, кто такие нудисты, поэтому осторожно поинтересовался про отсутствие купальника. Аня ответила, что рядом все равно никого нет. Дома она тоже загорала и купалась, где людей мало, вот купальник и не нужен. Северов был не против такого здравого подхода. Весна, крымская чудесная погода, присутствие рядом красивой и ласковой молодой женщины привели его в приподнятое настроение. Ощущение, что все прекрасно, мгновенно испортила мысль о том, что Аня из Ленинграда. Города, который уже через полгода узнает, что такое блокада. И шансов пережить ее у Ани не так много. И здесь, в Крыму, через год будут немцы, и выживет ли добрейшая Ирина Павловна, неизвестно. А он, военный летчик и обладатель всего этого знания, ничего с этим поделать не может. Аня уловила смену настроения Северова и подумала, что это из-за нее. Но Олег уже справился с собой и задумчиво произнес:

– Ты ведь понимаешь, что скоро может начаться большая война?

– Ты что-то знаешь?

– Аня, я младший лейтенант, а не маршал! Это просто здравый смысл. Ленинград находится очень близко от границ, поэтому бомбить его будут очень сильно. Если ваше предприятие будут эвакуировать, непременно уезжай! Обещай мне!

Аня смотрела с удивлением и страхом:

– Ты все-таки что-то знаешь!

– Ну да! В Кремль вызывали и специально рассказывали! Я военный человек, командир, меня учили анализировать ситуацию. Я говорю о том, что может быть, а не о том, что обязательно будет.

– Но ведь наша армия…

– Аня, я лучше знаю, что собой представляет наша армия. Товарищ Сталин специально всеми силами оттягивает начало войны, чтобы армия успела перевооружиться. А наши враги стремятся этого не допустить. Это же просто и понятно. Еще раз повторяю, если война начнется, уезжай в эвакуацию! Обещай мне!

– Хорошо-хорошо, обещаю!

Аня надела платье и обернулась к Олегу:

– Пойдем, мне еще собраться надо. Скоро ехать, отпуск заканчивается.

Она не просила Северова писать, не стала давать ему свой адрес. Умная женщина, она понимала, что будущего у них нет и не может быть. Разница в возрасте, а он еще даже не знает, где именно придется служить. У них просто курортный роман, но она ни о чем не жалеет. Это была самая лучшая неделя в ее жизни. «А может, и в моей», – подумал Северов.

Перед расставанием Аня задумчиво сказала:

– Иногда мне кажется, что ты старше меня и что я у тебя далеко не первая, хотя ты точно не бабник.

Прижалась к нему и сказала:

– Прощай, провожать не надо.

Аня ушла, а Северов пошел собирать свои нехитрые вещи – завтра он тоже уезжал.

Рано утром, когда Северов прощался с Ириной Павловной, к ней постучался новый жилец – капитан-летчик бомбардировочной авиации с женой и маленьким сыном. Узнав, что Северов получил назначение в КОВО, посоветовал ехать в Севастополь:

– На аэродроме скажешь, что от капитана Каргина, тебя ребята на борт до Киева устроят. Самолеты туда часто летают, долго ждать не придется.

Капитан не обманул, Северов добрался до аэродрома около обеда и уже через пару часов вылетел в Киев на «ПС-84». До Киева добрались уже вечером, поэтому Северов переночевал на аэродроме, на диване в пустом домике для дежурной смены несуществующего пока полка ПВО. А утром прибыл, как предписано, в штаб округа за назначением.

На удивление Олега принял сам Птухин, который почитал бумаги и принялся расспрашивать, как получилось, что его вдруг перевели, летные школы с кадрами расстаются неохотно. Северов честно сказал, что ему ничего особо не объяснили, но, может быть, это потому, что он выиграл воздушный бой у майора, фамилии которого он не знает, только имя-отчество – Иван Васильевич.

Птухин призадумался, может, знал этого майора. Потом хлопнул рукой по столу:

– В общем, так! Служить будешь в 64-й авиадивизии, в 12-м истребительном авиаполку. Он базируется на аэродроме Боушев вблизи Станислава. Думаю, командир полка Герой Советского Союза майор Коробков Павел Терентьевич твои таланты оценит!

До аэродрома удалось добраться на машине, везущей из штаба какие-то тюки, и даже с попутчиком до самого Боушева, младшим политруком, оказавшимся на проверку новым полковым особистом. Миша Ногтев оказался не очень разговорчив, просто сказал, что назначен для дальнейшего прохождения службы в 12-й ИАП. Северову он понравился, чувствовались в нем спокойная уверенность и солидность, что не очень характерно для молодого человека лет двадцати двух – двадцати трех. Вскоре они забрались в старый «ТБ-3», который кряхтя взлетел и неспешно направился в Станислав с грузом запчастей для базирующихся там истребителей.

Город Станислав был довольно крупным городом, областным центром, имел около 200 тыс. населения, примерно 60 % населения составляли поляки, остальные в основном украинцы и евреи. Имелась также и довольно многочисленная армянская община.

Аэродром был расположен за южной окраиной города. На нем базировалось 66 истребителей «И-16» и «И-153» 12-го истребительного авиаполка. Пилотов было пока значительно меньше.

На аэродром «ТБ-3» приземлился уже в сумерках, поэтому Северов переночевал в полупустой казарме, а Миша пошел знакомиться с сослуживцами по особому отделу.

Наступило утро 30 мая, сияющий как медный пятак младший лейтенант Северов направился в штаб полка представляться майору Павлу Терентьевичу Коробкову. Герою Советского Союза, участнику боев против японских милитаристов на реке Халхин-Гол в 1939 году, похода советских войск в Западную Белоруссию 1939 года и советско-финской войны 1939–1940 годов.

Павел Терентьевич, серьезный черноволосый мужчина лет тридцати, внимательно изучив документы новоприбывшего летчика, небрежно бросил бумаги на стол и принялся разглядывать их обладателя.

– А скажи-ка мне, молодой да красивый, в школе тебе чего не сиделось?

– Я боевым летчиком стать хочу, а не инструктором всю жизнь оставаться, – попытался объясниться Северов. – Будет боевой опыт, можно его передавать. А сейчас мне что там делать?

– И как же так получилось, что тебя взяли и отпустили, такого перспективного?

– Почему отпустили, могу объяснить, – разозлился Северов, командир подозревает, что с его переводом в полк дело нечисто. – А могу и показать, если, конечно, посмотреть хотите!

– О как! Ну ты нахал! Но бить тебя я не буду.

И обратился к дежурному:

– Найди-ка мне командира первой эскадрильи!

– А бить меня вряд ли получится! – усмехнулся, в свою очередь, Северов.

В кабинет командира полка вошел крепкий светловолосый старший лейтенант:

– Вызывали, товарищ командир?

– Да, Василий! Вот прислали к нам из Борисоглебска целого младшего лейтенанта, грозу воздуха!

Северов хмыкнул, а комэск-1 удивленно спросил:

– После летных школ вроде сержантов дают?

– Вот-вот! Он там инструктором работал. Так что давай, проверь этого гения в воздухе.

Олега привели к новенькому зеленому «ишачку» без кока винта, в котором он определил тип 28 с двигателем «М-63». Двигатель отличался большей, чем «М-25», мощностью, но меньшей надежностью. А вот вооружение из двух 20-мм пушек «ШВАК» и двух 7.62-мм пулеметов «ШКАС» не могло не радовать.

– Принимай аппарат, – сказал комэск-1 и ушел к своему самолету, а к Северову подошел старшина лет под сорок, с седеющим ежиком когда-то черных волос и шикарными буденновскими усами.

– Старшина Новоселов Алексей Михайлович, можно просто Михалыч. Механик этого самолета.

– Младший лейтенант Северов Олег Андреевич.

Механик Северову понравился. Спокойный, рассудительный мужик. Видно, что добродушный, но с хитринкой. Наверняка в меру куркулистый, знающий себе цену. А Михалыч тем временем рассказывал:

– Аппарат в порядке. Все проверено, его заместитель командира полка капитан Червоненко сам облетал, хотел себе взять, да передумал. Говорит, к своему прежнему привык, а у этого вроде как движок ненадежный. А что в нем ненадежного? Я его с этими двумя обалдуями, – старшина показал на двух подошедших младших сержантов, – отрегулировал, проверил. Работает как часы!

Сержанты смиренно стояли в стороне, разглядывая нового летчика, но вид у них был очень шкодливый. Парням было лет по двадцать с небольшим, довольно высокие, жилистые, чем-то похожие друг на друга. Один из них открыл было рот, чтобы что-то сказать, но второй ткнул его локтем в бок, а Михалыч показал кулак. Северов хмыкнул и полез осматривать аппарат. Самолет ему понравился. Технику Олег чувствовал, как опытный конник чувствует характер лошади. После стандартной проверки он обошел вокруг истребителя, погладил «ишачка» по обшивке, прошептал несколько приятных слов, улыбнулся чувству, что самолет тоже ему рад и хочет скорее подняться в небо. Краем глаза поймал одобрительный взгляд старшины, видимо, Олег ему тоже понравился.

Наконец от самолета комэска-1 замахали руками, Северов надел поданный Михалычем новенький летный шлем и снова полез в кабину.

Олег взлетел легко, мотор тянул, самолет великолепно слушался рулей.

Заняв высоту 3500 метров, истребители разошлись в разные стороны и начали воздушный бой. Старший лейтенант был опытным пилотом, судя по ордену Красной Звезды, имел боевой опыт, но чтобы победить Северова, этого оказалось мало. На стороне Олега был не только немалый опыт пилотирования, но и известный на начало 21 века опыт воздушных боев, которого не имели пилоты 1941 года. А также великолепная выносливость и мощный мотор. Сесть себе на хвост Северов не дал. Видя, что противник использует виражи, стал работать на вертикалях, имея в виду также более мощный двигатель своего самолета. Олег его просто «перелетал», зашел, наконец, в хвост и не дал себя сбросить, хотя старший лейтенант очень старался.

Олег сел следом и вылез из самолета. На стоящего неподалеку комэска-1 больно было смотреть, однако Михалыч имел очень довольный вид, а сержантов прямо распирало от избытка чувств. К штабу начали подтягиваться летчики и прочий аэродромный люд. Подошел капитан лет тридцати пяти, габаритами и лицом похожий на известного Олегу по прошлой жизни Владимира Турчинского по прозвищу Динамит. Он имел немного оттопыренные уши и волосами был не так богат – коротенький ежик. С ним пришел худощавый жилистый старший лейтенант лет тридцати. По их движениям Северов предположил, что они рукопашники весьма высокого класса, так что скорее всего не летчики.

Тем временем комэск-1 подошел к Коробкову и стал что-то ему говорить, время от времени размахивая руками. Северов подошел поближе и стал ждать, когда командир полка сам его позовет. При его приближении комэск-1 развернулся к нему лицом и прекратил свой монолог, молча стоял и злобно смотрел на Олега.

– Подойди, чего там встал! В первую эскадрилью ты теперь не пойдешь!

– А дайте его мне, – попросил капитан лет тридцати, стройный блондин весьма аристократического вида.

– Бери! Младший лейтенант Северов, вы назначаетесь в третью эскадрилью!

И, не дожидаясь ответа, Коробков ушел в штаб, видимо, сильно переживал за Васю. Тот поплелся следом.

– Я комэск-3 капитан Ларионов Игорь Васильевич, – представился блондин. Его рукопожатие было крепким, а улыбка искренней.

– Северов Олег Андреевич.

– Завтракал?

Узнав, что Северов не завтракал и еще не разместился, Ларионов показал ему место в домике командного состава (летчики, имеющие выслугу менее четырех лет, согласно приказу НКО № 0362 от 22 декабря 1940 г., жили рядом в казарме) и повел Олега в столовую.

В эскадрилье должно было быть пять трехсамолетных звеньев, но из-за недостатка летчиков звеньев было три. Не успели они получить свой завтрак, состоящий из макарон с мясом и какао с булочкой, как к ним за столик присели замеченные Северовым ранее капитан и старший лейтенант. Познакомились.

Здоровяка капитана звали Олегом Петровичем Булочкиным, он был командиром БАО. Старлей назвался Денисом Авериным, командиром роты охраны.

– Скажи-ка, что ты имел в виду, когда сказал, что бить тебя вряд ли получится? – вдруг спросил Булочкин.

Пришлось сказать, что за себя он постоять сумеет, занимался рукопашкой довольно серьезно, можно сказать с душой.

– Мы тут тоже… хм… занимаемся понемногу. Подходи, если хочешь.

И тут Северов, неожиданно для себя, сделал маленькое открытие. Сидел бы да ел, так вздумалось макароны похвалить, люблю, мол, макароны по-флотски. Сидящие рядом уставились на него, как будто он на китайском заговорил, потом Булочкин поинтересовался:

– Ты что, на флоте служил? Когда успел-то?

Олег, что называется, подзавис. Пришлось наплести про знакомого, который на флоте служил и макароны с мясом так называл, дескать, как на флоте. Никто из присутствующих по морям не ходил, так что похмыкали, и все. А ведь еще в ранней молодости Северов читал у Пикуля в романе «Моонзунд», как из-за этих самых макарон, вернее, перловой каши вместо них, на Балтийском флоте случился бунт. И вот такая история получилась, блюдо есть, а названия привычного пока нет. Не ляпнуть бы еще чего, хотя как тут угадаешь.

Третья эскадрилья уже позавтракала и ждала командира около стоянки самолетов. Ларионов представил подчиненным нового летчика и сказал, что тот назначается к нему вторым ведомым. После этого отправил всех в тактический класс на плановое политзанятие, а Северова послал на склад за летным обмундированием и прочим положенным пилоту имуществом.

Где находится склад, Северов еще не знал, но рядом оказались знакомые сержанты-техники. Они и вызвались его проводить, заодно помочь дотащить вещи обратно в его комнату. Ребята назвались Глазычевым Андреем и Шведовым Павлом. Паша оказался очень словоохотливым и поведал, что комэск-1 Вася мужик неплохой, но последнее время зазнался, считал себя самым крутым летчиком после комполка, а тут такой облом. И от кого – зеленого новичка, можно сказать, вчерашнего курсанта! Комэск-3 Ларионов – хороший летчик и справедливый командир и, хотя официально числится сиротой, поговаривают, что дворянского рода, родители его в гражданскую то ли погибли, то ли его потеряли в той кутерьме. Так что красноармейцы сдали маленького Игоря в детдом, где он и вырос. Капитан Булочкин и старший лейтенант Аверин раньше служили то ли в военной разведке, то ли еще где, но точно не на кабинетной работе. И вышел у Булочкина конфликт с кем-то из большого начальства, отчего он оказался командиром БАО их полка. Вскоре к ним перешел и его бывший подчиненный Аверин. Петрович жутко хозяйственный мужик, у него всегда все есть, а интенданты его боятся как огня – за растрату или порчу имущества вывернет наизнанку. У обоих есть боевой опыт – Хасан, Халхин-Гол, финская. Имеют награды. У Петровича Красная Звезда и «ХХ лет РККА», у Дениса медаль «За отвагу», ну это Олег и сам видел. Роту охраны гоняют сами, теперь это настоящее противодиверсионное подразделение. В ней все старослужащие с реальным боевым опытом, их Петрович с Денисом сами собирали чуть ли не по отдельному человеку. Коробков этому не препятствовал, все-таки они стоят на территории, которая еще недавно была чужой. Националистов и прочих бандитов хватает. Инженер полка военинженер 3-го ранга Берг Яков Карлович в авиационной технике царь и бог, раньше он работал в каком-то КБ, его даже Михалыч очень уважает.

За этими разговорами они подошли наконец к складам. Северов выложил свой вещевой аттестат и получил летний полетный комбинезон, перчатки и даже пальто-реглан. Возвращаясь к домику, Олег встретил военинженера 3-го ранга, худощавого черноволосого мужчину лет тридцати пяти – сорока. Сержанты его представили как того самого Якова Карловича Берга, самого лучшего авиаинженера всех времен и народов.

Поскольку время наступило обеденное, все вместе направились в столовую. По пути Берг сказал, что командир БАО капитан Булочкин совершенно уникальный человек. В хозяйстве у него идеальный порядок, а питание личного состава налажено просто великолепно. С этим нельзя было не согласиться, кормили вкусно и разнообразно. Берг также рассказал Олегу, что поработал в КБ у Поликарпова и в Перми, у Швецова, а в войсках он недавно, с начала 41-го года. Яков Карлович посетовал, что квалификация многих техников невысока, из-за чего моторы бывают неправильно отрегулированы и не выдают заявленной мощности, а то и выходят из строя. Сказал также, что Северову с механиком повезло, старшина Новоселов – замечательный специалист, а Глазычев со Шведовым, несмотря на несерьезное отношение ко многим вещам, ребята очень грамотные и даже талантливые. А рядом с Михалычем и с ним, Бергом, быстро и охотно учатся.

Словоохотливый Яков Карлович что-то еще рассказывал про свою работу в КБ, но Северов слушал вполуха, вспоминая гарнизоны, где ему приходилось служить в прошлой жизни. Вдруг он уловил промелькнувшее слово «впрыск».

– Простите, Яков Карлович, что вы сказали?

– А, незнакомый термин услышал! Я говорю, что даже несправедливо получается. Принцип работы впрыска топлива известен довольно давно, причем первые опыты у нас в России еще перед революцией делали. И что имеем сейчас? Немцы его до ума довели, двигатели на «Мессершмитте» с впрыском идут, а у нас дело не ладится.

«Вот так поворот! – подумал Северов. – Не иначе придется в прогрессоры подаваться!»

Каждое лето маленький Олег проводил у бабушки с дедушкой в небольшом городке, на окраине которого у них был куплен дом с участком. Неподалеку располагался аэродром ДОСААФ, молодые ребята и девушки учились летать на легких самолетах и прыгать с парашютом. Из машин побольше там имелись пара «Ан-2» и старый «Ил-14», который в воздух практически не поднимался. Компания ребят, среди которых был и Олег, любила приходить к аэродрому и смотреть, как крутят фигуры пилотажа летчики и тренируются парашютисты. Северов уже тогда мечтал стать десантником и с нетерпением ждал, когда возраст позволит ходить в секцию парашютного спорта. Однажды они помогли пожилому мужику дотащить до стоянки самолетов какие-то коробки, за что тот разрешил им залезть в «Ил» и посидеть на местах пилотов. Мужчина спросил, не хотят ли они помочь ему в ремонте самолета. Трое отказались, возиться с техникой им было неинтересно, а вот Олег с приятелем согласились. Техник дядя Витя оказался не только хорошим специалистом, но и просто интересным человеком. Отставник, как и многие здесь, возиться с молодежью он любил и умел. Он занимался ремонтом двигателей «Ила», а ведь на нем стояли «АШ-82Т», дальнейшее развитие уже имеющихся сейчас «М-82» именно с впрыском топлива. Дядя Витя, в рамках поднятия общей грамотности населения, рассказывал ребятам об устройстве этого самого впрыска и истории развития знаменитого двигателя. Еще одним колоритным персонажем, помогавшим дяде Вите, был дед Паша. Если дяде Вите было под шестьдесят, то деду Паше было около семидесяти, если не больше. Руки он имел золотые, но отличался интересной особенностью, редким был матерщинником. Собственно, этим на Руси удивить трудно, но дед Паша не был банальным сквернословом, вставляющим мат через слово в каждую фразу. Нет, он изобретал новые слова для обозначения самых разных вещей, основой для которых были матюги. Иногда со стороны создавалось впечатление, что дед уронил себе на ногу кувалду или приложился обо что-то, а он всего лишь объяснял дяде Вите, как собирал тот или иной узел. Возились ребята все лето, почти полных три месяца, так что перебрали вместе с дядей Витей и дедом Пашей оба движка.

– Кстати, Яков Карлович! Общий принцип работы впрыска мне известен, но вот я думал на досуге…

В ходе беседы Олег изложил, как смог вспомнить, устройство впрыска на «АШ-82», попутно расспрашивая Берга об известных ему проблемах с впрыском. В конце разговора Берг на секунду завис, потом хмыкнул, быстро допил компот, попрощался и чуть ли не бегом направился к себе.

– Придумал чего-то! – уважительно сказал Глазычев. – Он периодически в КБ письма шлет, всякие улучшения предлагает.

После обеда Северов сел за изучение района, надо будет сдать зачет штурману полка.

Время шло, Северов освоился в полку. Зачет у штурмана полка по знанию района он получил быстро – сказалась хорошая память. Топливо было, поэтому полеты проводились ежедневно, а Олег стал внушать Ларионову, что работа истребителей парами гораздо эффективнее трехсамолетного звена. Обратил внимание на то, что при многих совместных эволюциях третий самолет явно не поспевает за другими. Ларионов раздосадованно махнул рукой:

– Думаешь, один ты такой умный? Я Коробкову об этом давно талдычу. Он, может быть, и сам все это не хуже нас с тобой понимает. Да тут случай был. Приезжал к нам в начале года какой-то чин из ГУВВС, полковник. Терентьич ему про пары самолетов и выложил, хотел как лучше, а получилось… В общем, московский гость такой скандал учинил, что я думал, все, будет у нас новый командир. Да еще базу идеологическую подо все подвел. Так что заикнись Коробков снова об этом, могут и под трибунал отдать. Вот так!

Тогда Северов зашел с другой стороны. В эскадрилье из шести летчиков приличными навыками пилотирования и воздушного боя владели всего три человека: Ларионов, Северов и лейтенант Алексей Бабочкин – ведущий второго звена, с которым Олег делил комнату в домике командного состава. Алексей участвовал в войне с финнами, имел боевой опыт, сбитый финский «Фоккер» и вообще, понравился Олегу вдумчивым подходом к любому делу и хорошей эрудицией. Лейтенант много читал, был приверженцем использования радиосвязи, прекрасно ориентировался на местности и выдумывал более эффективные способы управления авиационными подразделениями в бою. Северов рассказал ему в общих чертах о радиолокации и нанесении тактической обстановки на планшет. Этого оказалось достаточно, чтобы Алексей засел за подбор и изучение литературы по этому вопросу.

Итак, три летчика из шести имеют шанс потягаться с немцами, а остальные? Сержанты прошлогоднего осеннего выпуска. Минимальный налет часов, практически отсутствующие навыки стрельбы, неплохой моральный дух, но слабая дисциплина из-за перевода в состояние срочнослужащих. В полку с ними, конечно, занимались, но топливо появилось всего месяц назад, до этого экономили. Техника не новая, много времени тратится на ее ремонт и обслуживание, а, учитывая неважную подготовку технических специалистов, эти ремонты и обслуживание качество имеют соответствующее. Кроме того, со дня на день прибудут сержанты – выпускники летных школ 1941 года.

Северов предложил все-таки разбить эскадрилью на пары и отработать совместный пилотаж. Без докладов наверх, по-тихому. Комполка, конечно, все увидит сам, но, если Ларионов с ним поговорит, может сделать вид, что не заметил. А там, про себя добавил Северов, и война уже начнется, всего три недели осталось.

На такую авантюру комэск-3 неожиданно легко согласился, а Коробков обещал не замечать. Уважение к нему со стороны Северова возросло, он понимал, чем тот рискует, если что…

Еще одной новостью стало появление Берга с целой полуторкой какого-то оборудования. Оказалось, что он давно раздумывал над впрыском топлива и разговор с Северовым просто «сложил мозаику» в его голове. Он привез «М-63» с впрыском! Мощность около 1200 л.с.! В Станиславе локомотиворемонтный завод имел очень приличный станочный парк, так что за две недели Берг сумел довести до рабочего состояния свою модель впрыска, над которой колдовал с самого прибытия в полк. А Глазычев и Шведов, прозванные Олегом Винтиком и Шпунтиком, установили на его самолет радиостанцию с экранированной проводкой. От нее отказался, что характерно, комэск-1 Вася, мотивируя тем, что работает плохо, больше шумит, лишний вес. Прозвища прижились, а сержанты теперь в свободное время активно занимались физподготовкой вместе с ротой охраны. Олег и сам по утрам с удовольствием бегал с ними, занимался гимнастикой, силовыми упражнениями, а также рукопашным боем с Петровичем и Денисом. По просьбе Олега Винтик и Шпунтик сделали ему пару прекрасных метательных клинков и нож по типу собровских «Кобры» и «Акелы». Они были выполнены из прекрасной стали от швейцарского подшипника. Себе они сделали такие же, но из стали попроще, и теперь учились их метанию и ножевому бою. Сам Северов освоил работу с ножом еще в Афгане, научил капитан-разведчик, чье подразделение базировалось по соседству.

Свой «ишачок» с новым двигателем Олег облетал 12 июня и остался им очень доволен. Михалыч с ребятами поколдовал с его обшивкой, убрал, по возможности, все щели и неплотно прилегающие крышки. По замерам скорость получилась около 500 км/ч, точнее сказать было трудно. По сравнению с «Ме-109Е», а тем более «F», не очень впечатляло, но все же намного лучше серийных машин, особенно с «М-25».

Иногда на Северова накатывала тоска от того, что он ничего не может изменить, что погибнут миллионы людей, что почти никто из тех, кто его сейчас окружает, не доживет до Победы. Олег гнал эти мысли, занимал себя работой, но временами они вновь посещали его, особенно по ночам. И чем ближе к 22 июня, тем чаще.

14 июня, в субботу, командир полка дал личному составу выходной. Некоторые, собрав компанию любителей рыбалки, отправились во главе с комэском-1 Васей на какое-то его «особое» место. Часть, разбившись на две команды, устроила футбольный матч. А некоторые, в число которых входил и Северов, поехали в Станислав. Летчики разбрелись по городу, Северов решил посмотреть памятники архитектуры – единственную на Украине ратушу в стиле модерн, Коллегиальную церковь Пресвятой Девы Марии в стиле барокко и другие.

На следующей неделе начали прибывать выпускники летных школ, шесть из них пришли в третью эскадрилью. Теперь в ней было двенадцать летчиков – четыре трехсамолетных звена. К сожалению, отработать работу парами не удалось, совершили только пару вылетов. Еще несколько вылетов сделали в составе уставных трехсамолетных звеньев.

В четверг 19 июня Булочкин поехал в Станислав забрать прибывшее по железной дороге имущество БАО и дополнительное вооружение для роты охраны. Олег поехал с ним – Коробков хотел убедиться, что запасные приборы для истребителей именно те, которые были заказаны, накладки у снабженцев не были большой редкостью. Поэтому послал с ним первого попавшегося пилота – Северова.

В Станислав они приехали слишком рано, на складе их ждали только через пару часов, поэтому решили пообедать в соседнем ресторанчике. Полуторку, на которой они приехали, загнали в соседний переулок, чтобы не оставлять ее посреди улицы.

Когда Булочкин с Северовым подошли к машине после обеда, их внимание привлекло истошное карканье. Через двор, выписывая замысловатые пируэты, летела ворона. На ее спине, вцепившись когтями в шею, сидел маленький котенок. Ворона выделывала фигуры высшего пилотажа, которым позавидовал бы любой истребитель.

– Ну прямо Чкалов! – восхитился Петрович.

Тем временем ворона все-таки стряхнула маленького наездника, и тот свалился в куст смородины.

– Хорошо, что не в крыжовник! – прокомментировал Булочкин, а Олег полез в куст и вытащил оттуда брата-летчика. Котенок оказался короткошерстным с интересным серым волнистым окрасом. Его решили забрать с собой. Петрович предложил назвать котенка Валерой в честь Чкалова.

Приборы оказались нужными, и вскоре друзья вернулись в расположение полка. Валера поселился в комнате Олега.

В пятницу 20 июня Северов подошел к Булочкину:

– Петрович, отмени увольнительные своим людям в эти выходные!

– Чего вдруг?

– Не вдруг! Разговоры про действия диверсантов последнее время идут, к тому же нападение в выходной день дает больше шансов, что часть командиров будет отдыхать. Ведь никого из них на казарменное положение не перевели. Ну и самая короткая ночь.

Булочкин несколько секунд раздумывал, потом кивнул и ушел к себе, а Северов пошел к Коробкову и попытался набиться дежурить с субботы на воскресенье. Коробков отказал и, собрав комэсков, приказал выделить дежурное звено из второй эскадрильи и держать его в двухминутной готовности. В воскресенье многие летчики хотели поехать в Станислав на стадион, а Олег решил остаться на аэродроме.

Глава 3

Около половины четвертого Северов пришел в штаб. Дежурный что-то писал в журнале, дежурное звено находилось около машин. Это были три «Чайки» «И-153».

– Чего не спишь?

– Как обстановка? Связь есть?

Удивленный дежурный поднял трубку телефона. Тишина.

– Что это значит?

– Поднимай полк по тревоге! Вражеские диверсанты перерезали связь. Переходи на связь по радио! Посылай связистов на линию в сопровождении охраны!

Ошеломленный таким напором дежурный принялся отдавать приказания и послал за командиром полка.

Отделение из роты охраны аэродрома со связистами выдвинулось по линии для поиска повреждений. Роту охраны Булочкин поднял в ружье. В штабе появился командир полка.

– Ты что вытворяешь!? – разозленный Коробков напустился на Северова. – Я тебя под арест посажу, паникер!

В это время невдалеке раздались выстрелы, отделение охраны, ушедшее на линию, приняло бой с диверсантами. Им на помощь немедленно выдвинулось еще два отделения того же взвода. Немцы, не ожидавшие, что со связистами будут солдаты, да еще так хорошо обученные, сначала ввязались в бой, а потом попытались оторваться, но быстро были уничтожены подоспевшим подкреплением. Связисты исправили повреждение, и в штабе зазвонил телефон. В четыре часа из штаба дивизии сообщили, что немецкие самолеты пересекли государственную границу. Коробков немедленно дал команду на взлет дежурному звену, «Чайки», ревя моторами, ушли в начинающее светлеть небо.

Первым поднялся командир звена младший лейтенант Леонид Бутелин. Когда «Чайки» его звена набрали высоту, немецкие самолеты двумя группами уже подходили к Станиславу. «Юнкерсы-88» шли довольно низко, плотным сомкнутым строем – так легче вместе отбиваться от атак истребителей, тем более что своего истребительного прикрытия не было. Времени на построение атаки с задней полусферы не было, Леонид повел свое звено в лобовую атаку. Он решил сосредоточить огонь на ведущем первой группы, это должно подействовать на остальных и нарушить их строй.

«Чайки» его звена были вооружены крупнокалиберными пулеметами «БС» и двумя «ШКАСами» винтовочного калибра. Для бомбардировщика этого было маловато, но лучше, чем четыре «ШКАСа» на большинстве других «Чаек». Не обращая внимания на встречный пулеметный огонь, Бутелин прошил ведущий «Юнкерс» длинной очередью из всего бортового оружия. Пули попали в бензобаки, и охваченный пламенем бомбардировщик ушел к земле. Другие летчики его звена оказались менее удачливыми и, совершив боевой разворот, пытались атаковать «Юнкерсы» сзади. Это не такая уж легкая задача, тем более что пилоты не очень опытны. Оба истребителя были повреждены, но им также удалось повредить два самолета противника, один из них тяжело. Через некоторое время он упал.

Тем временем Леонид, совершив несколько атак, заметил, что один из бомбардировщиков второй группы совершает заход на бензохранилище. Младший лейтенант прекратил атаку и устремился к новой цели. Ему удалось совершить заход на бомбардировщик сзади, но пулеметы молчали – Леонид расстрелял все патроны. Тогда он увеличил обороты мотора, решив таранить врага. «Юнкерс-88» является скоростным бомбардировщиком, если бы он успел отбомбиться, догнать его на «Чайке» или «ишачке» не удалось бы. Но он шел с максимальной бомбовой нагрузкой, и Бутелин на полном газу настиг врага, винт его истребителя врубился во вражеский хвост. Леонид в спешке пристегнулся только поясным ремнем, а разница в скоростях была приличной – Бутелин боялся не успеть сорвать атаку на бензохранилище. От удара его бросило на прицел, летчик потерял сознание. «Чайка» Леонида рухнула на землю вместе со сбитым им немецким самолетом.

Для отражения налета сил было слишком мало, «Юнкерсы» вывалили свой груз на аэродром. Взлетно-посадочная полоса практически не пострадала, но больше десятка самолетов превратились в обломки. Пострадали дома командного состава, казармы, здание штаба.

Сразу после ухода вражеских бомбардировщиков третья эскадрилья в полном составе поднялась на прикрытие Станислава, звено первой эскадрильи ушло на разведку противника.

Северов шел сзади Ларионова метрах в ста, правее и выше метров на двадцать. Другой ведомый, сержант Зайченко, старался держаться поближе к комэску, так он чувствовал себя более уверенно. Остальные звенья шли клином, также в плотном строю. Кроме машины Северова радиостанции были только у Ларионова и Бабочкина, у других командиров звеньев были только приемники, а у рядовых летчиков не было и их. Все команды подавались покачиванием крыльев или взмахами рук.

Зона патрулирования находилась западнее Станислава, и эскадрилья успела набрать 3 километра высоты. Северов активно крутил головой, но атаку «Мессершмиттов» все равно прозевал. Две четверки сто девятых атаковали сверху со стороны солнца, Олег заметил их, когда разворачиваться навстречу врагам было поздно. «И-16» бодро порскнули в разные стороны, но, пока немцы разворачивались, быстро построились в оборонительный круг.

Игорь Ларионов не хотел рисковать. Если бы все пилоты в эскадрилье были уровня Бабочкина или Северова, можно было бы предпринимать активные действия. Наших было двенадцать против восьми, но Игорь понимал, что техническое и тактическое превосходство на стороне противника, поэтому решил действовать на контратаках. Это было оговорено заранее. Звено комэска-3 вышло из круга и резко развернулось навстречу ближайшей паре «Мессеров», а круг вновь сомкнулся. В лобовой атаке капитан поджег ведомого, а Северов и Зайченко отстрелялись по ведущему. Поврежденный «ишачок» сержанта пошел к земле, а немец резко спикировал и пошел на запад, оставляя за собой небольшой белый след, видимо, была повреждена система охлаждения.

– Молодец, Олежек! Минус два! – Ларионов был доволен.

Впрочем, радовался он зря. Подошли еще две четверки «Мессершмиттов». Игорь был опытным воздушным бойцом, но в таком бою помимо индивидуальных качеств важна тактика, необходимы управление и связь. А тактика была устаревшей, управления почти не было (не считать же наличие передатчиков на трех машинах и приемников еще на двух за полноценную связь).

Пилотаж пары Ларионов – Северов на гансов впечатление произвел. Сбить им больше никого не удалось, но еще два немецких истребителя, видимо, получив повреждения, вышли из боя и ушли на запад. Остальные предпочли не рисковать и, покружившись у оборонительного круга, тоже ушли.

Формально победа осталась за советскими летчиками, но Северов эйфории не испытывал. Во-первых, он понял, что, летая ведомым, вряд ли раскроет себя полностью. Его задача – держать хвост Игорю, приспосабливаться к его манере ведения боя. А она далеко не безупречна. Во-вторых, наши ходят плотным строем, по высоте не эшелонируются, связи нет, самолеты качественно уступают противнику. Последний фактор сам по себе не фатален, но вместе с первыми тремя…

Страха, сковывающего движения и мысли, у Олега не было – в прошлой жизни в него стреляли много раз, штурмовик собирает на себя аплодисменты из всего, что только может стрелять в данный момент. Равнодушно это воспринимать нельзя, но держать себя в руках, а иногда и выключать инстинкт самосохранения Олег давно научился. Однажды он посмотрел фильм «Первый рыцарь» с Ричардом Гиром в одной из главных ролей. На вопрос, как научиться быть настоящим воином, его герой отвечает, что нужно мастерски владеть оружием, предугадывать действия противника, а еще тебе должно быть все равно, жив ты или уже умер. В прошлой жизни Северов это умел, не разучился и сейчас.

Подходя к аэродрому, Северов предложил Ларионову оттянуться назад и прикрывать посадку эскадрильи. Он знал, что немцы любят ловить на взлете и посадке. Расчет оказался верным, пара «Мессеров» вынырнула с северо-востока, но, увидев развернувшееся на них прикрытие, шарахнулась в сторону и ушла.

До вечера Северов летал еще два раза примерно в тот же район. Первый раз ходили снова эскадрильей, никого не встретили. Второй раз работали парой с комэском, болтались на трех тысячах, видели, как примерно на пяти с половиной – шести на восток прошли три девятки «Юнкерсов-88». Потянулись было за ними, но, естественно, догнать не смогли. Охранение – четверка «Мессеров» – связываться с ними не стала, зато с высоты со стороны солнца спикировала еще четверка и чуть не завалила Игоря. Спас Северов, успел вывернуться с линии огня и дать очередь, заставив отвернуть ведущего атакующей пары. Ведомый был в менее выгодной позиции для стрельбы и доворачивать не стал, уклонился. Здесь не надо было пасти менее подготовленных пилотов, связь у пары Ларионов – Северов была, решили потягаться. Дотягались до дыр в плоскостях и хвосте, у Олега пару раз бахнуло по бронеспинке, но и гансы получили свою порцию незабываемых эмоций. Сбить никого не сбили, но подырявили всех четверых изрядно, жаль не нанесли серьезных повреждений. «Мессеры» разошлись – более пострадавшая пара ушла к земле, другая – на высоту. У наших кончался бензин и боекомплект, преследовать не имело смысла, шансов догнать не было.

Зайченко появился поздно вечером. Он посадил «ишачка» недалеко от места боя. Его ястребок при посадке серьезно пострадал, и сам он, помимо ранения в руку, тоже побился. Так что его направили в госпиталь, за истребителем ушла машина.

За первый день войны полк потерял только на земле более половины своих машин – тридцать шесть, в основном в первой волне налета. Была и вторая волна, уже днем, когда третья эскадрилья вылетала второй раз. Четыре самолета техники брались восстановить. Всего заявлено одиннадцать побед – другие эскадрильи тоже сделали по паре вылетов.

«Вот так обычно и бывает, – подумал Северов, – трах-бах, и в первый же день боевых действий половины полка нет. Все, как дед и его друзья рассказывали. Ладно, спать, потом будем воевать дальше».

Следующие дни прошли в напряженном ожидании новостей, вылетах на разведку и прикрытие Станислава, поисках вражеских диверсантов и спорах с начальством. Многие, особенно молодые люди, верили в быструю победу (ну да, малой кровью и на чужой территории), некоторые даже рассуждали о скорой пролетарской революции в Германии. Северов осторожно, чтобы не вызывать подозрений, разубеждал наивных и продвигал мысли о новой тактике, приводил примеры из последних воздушных боев, после каждого вылета проводил разбор действий. Вернее, выглядело все так, что разбор проводил Ларионов, но на самом деле все проходило с подачи Олега.

Между тем даже те немногие сведения, что поступали из дивизии, совсем не радовали. Потери были велики, немцы успешно наступали, связь и управление войсками были потеряны.

Северов не помнил во всех подробностях хронику боевых действий, представлял лишь общую картину и некоторые даты, типа взятия Минска или оставления Одессы. Пока все вроде шло без отклонений.

Однако уже на третий день войны третья эскадрилья на патрулировании шла этажеркой! Северов убедил Игоря в преимуществах нового построения, они долго обсуждали свои действия, а затем тренировались пешим по-летному всей эскадрильей. Конечно, отсутствие опыта и связи очень сильно сказывалось, но эффективность работы возросла.

Первое звено из четырех машин находилось на высоте около трех тысяч, с превышением на тысячу висело второе звено, тоже из двух пар, примерно на пяти – пяти с половиной находилась пара Ларионов – Северов. В эскадрилье были собраны «И-16» тип 28 с моторами «М-63», двумя пушками и двумя пулеметами. Стараниями Михалыча, под руководством которого работали другие техники, а также вездесущих Винтика и Шпунтика моторы работали как часы. За июнь удалось радиофицировать половину машин, так что все ведущие имели радиостанции. Берг нашел толкового специалиста по радио и добился его перевода в полк.

Первый же вылет в новой формации принес свои плоды. Подошла немецкая четверка, но работа по принципу ударил – убежал не получилась – их вовремя заметил Бабочкин. Еще одна четверка была намного выше, примерно на пяти тысячах, но на пяти с половиной был резерв – пара Ларионов – Северов. Их немцы не заметили, так как Игорь заходил со стороны солнца. В результате уработали троих: двух – звено Бабочкина, одного – Ларионов и Северов. И еще двое ушли поврежденные, этих гоняло нижнее звено. Правда, три машины были повреждены, их пришлось ремонтировать два дня. Коробков отнесся к докладу комэска-3 несколько недоверчиво, уж больно все выглядело гладко, 3:0 в нашу пользу. Но восторженные донесения очевидцев с земли и благодарность командира 64-й ИАД сомнения развеяли. Другие эскадрильи полка также воевали не без успеха, но и несли значительные потери. В первой эскадрилье осталось всего пять «ишачков», во второй и четвертой по шесть «Чаек», а в пятой – всего две. К тому же «ишачки» были тип 18 с четырьмя «ШКАСами», «И-153» с таким же вооружением. Действовали они в основном против бомбардировщиков, поэтому большим количеством сбитых похвастаться не могли, а сами несли потери от истребителей прикрытия и стрелков бомбардировщиков. Вообще, уничтожить даже истребитель из пулеметов винтовочного калибра не так просто, а уж бомбер – тем более. Но сбить два «Мессера», два «Юнкерса-87» и «Хейнкель-111» ребята смогли.

Только за 23 июня полк сделал 58 самолето-вылетов, на следующий день почти столько же.

Вечером 24 июня, когда третья эскадрилья ужинала, за стол к Олегу подсел Петрович. С аппетитом уминая картошку с мясом и хрустя соленым огурчиком, он посетовал:

– Диверсанты, сволочи, оживились! Ладно бы только немчура, так и местные возятся. Куда лезут, идиоты безмозглые? Их ведь гансы сразу прижмут, церемониться не будут.

– Поляки?

– Они! Что за нация такая? То с немцами дружат, то собачатся. Тут же нам гадят. Мы-то им что сделали? Сколько помню, они нас всегда ненавидели.

Северов кратко рассказал историю раздела Польши в восемнадцатом веке, заметив, что далеко не все поляки нас ненавидят до потери человеческого облика.

– Ну да, – вздохнул Петрович. Мужик он был, несмотря на прошлое, невредный и отходчивый. – Обидно только. Гоняли вчера группу диверсов, точно немцы. Всех уничтожили. Но они подранили поляка-подростка, полез за нашими спинами, посмотреть захотел, дурак. Ничего страшного, руку прострелили в мякоть, пустяки. Так когда уезжали мы оттуда, какая-то сволочь нам в спину стрелять стала.

– Вернулся?

– Да ну их, потом разберемся. Сразу было видно, у стрелка ни ума, ни опыта. Я к чему говорю. Если вдруг собьют, полякам не верь!

Северов кивнул, а сам подумал:

«Ты, Петрович, догадываешься, а я-то знаю! Так что за предупреждение и заботу спасибо, только я это уже проходил. По истории».

Усталый Олег удобно устроился на койке, под мышкой уютно мурчал котенок. Аэродром жил негромкой ночной жизнью. Заканчивался третий день войны.

Утром Северова послали на разведку в район Жолквы.

– У тебя машина – зверь! – сказал Коробков. – К тому же с радиостанцией. Пойдешь один, прикрытие дать не могу. Машин в полку мало, а дел много. Удачи!

После взлета Северов пошел по нижней кромке кучевых облаков, на высоте около полутора тысяч, внимательно осматривая горизонт. Вражеская авиация излишней активности не проявляла. Пару раз на севере на пределе видимости прошли небольшие формации бомбардировщиков с прикрытием, Северов на всякий случай уходил в облачность. Южнее Львова оборона Красной Армии проходила примерно по государственной границе, а вот севернее ситуация была значительно хуже. Оборону старались удержать по линии Рава Русская – Жолква – Броды – Луцк – Ковель. Получалось не очень хорошо.

Северов уточнил положение линии фронта, отметил движение моторизованных частей противника в общем направлении на юго-восток и развернулся в сторону своего аэродрома, когда с северо-востока показалась пара «Мессеров». Их явно вызвали наземные части, убегать было бессмысленно, поэтому Северов решил просто оттянуть их по максимуму к линии фронта и принять бой. Не получилось, с востока подходила еще пара. Олег энергично развернулся навстречу первой паре, гансы среагировали поздно – ведомый выпустил полосу черного дыма и пошел к земле. Короткая очередь из двух пушек прошла снизу по фюзеляжу и корню левого крыла. Боевой разворот навстречу второй паре, но «Мессеры» резко ушли вверх и, развернувшись, пытались атаковать сами. Олег виражил с максимальной перегрузкой, резкими маневрами сбивал противнику прицел. Его маневры не были ограничены защитой хвоста ведущего, перегрузки были такие, что немцы быстро сдулись и решили разорвать дистанцию, традиционно пошли на высоту. Северов, наоборот, ушел еще ниже. Обрадованные птенцы Геринга посыпались вниз, стремясь зайти Олегу в хвост. Тот дал им приблизиться, резким маневром ушел с линии атаки, немцы проскочили мимо и тут же пошли вверх. Но это было предсказуемо, поэтому ведомый получил несколько снарядов, задымил и ушел в сторону. Ведущий второй пары не угомонился и продолжил атаки. Северов дал зайти себе в хвост, выполнил размазанную бочку со скольжением и расстрелял его с короткой дистанции из перевернутого положения. Немецкий летчик вывалился из своего неуправляемого «фридриха», но парашют не раскрыл. Ведущий первой пары ушел не попрощавшись.

Расход топлива в воздушном бое значительно возрастает, но до аэродрома Олег дотянул. Напряжение отпускало, на смену возбуждению пришла усталость. Северов с трудом выбрался из кабины и присел на траву около крыла. Михалыч, не говоря ни слова, подал фляжку с холодной водой. Северов с наслаждением выпил несколько глотков и вылил остальное себе на голову.

Новоселов тем временем осматривал самолет, свежие пробоины свидетельствовали о воздушном бое. Подбежали Винтик и Шпунтик, подошли свободные летчики, начались расспросы.

– Видно, погоняли тебя, – сочувственно сказал подошедший Ларионов.

– Кто еще кого погонял! – усмехнулся Олег. – Две пары мастерились. Двоих приземлил, одного повредил и один ушел, гад.

Воцарилась тишина, потом Игорь осторожно спросил:

– Подтверждение есть? Над нашими позициями дрались?

– Подтверждения не будет, если только кто-то из будущих пленных расскажет. Дрались за линией фронта.

– Так что вы нам тут сказки рассказываете! Этак каждый по десятку побед с вылета привозить будет!

Все обернулись. Говорившим оказался капитан лет тридцати, полные губы кривились в пренебрежительной усмешке, большие, навыкате, светло-серые рыбьи глаза буравили младшего лейтенанта.

– Молчи, не связывайся, – успел прошептать Михалыч.

Олег понял, что это какая-то очередная знаменитость, поэтому не стал ничего говорить, не спеша поднялся и принялся разглядывать капитана. Знавшие Северова в прошлой жизни говорили, что взгляд у него в такие минуты становился очень тяжелый. Капитан, видимо, что-то почувствовал, глаза у него забегали, но он еще хорохорился:

– Я вам тут не дам очковтирательством заниматься! Я прослежу, чтобы все данные о сбитых перепроверялись! А вы, товарищ младший лейтенант, можете быть уверены, за вами я буду следить особо! Никаких наград за свое вранье вы никогда не получите! Это всех касается! Узнаю о подобных случаях, держитесь у меня! Я вам тут…

Незаметно подошедший Петрович так хлопнул оратора по спине, что тот хрюкнул он неожиданности и громко пукнул.

– Чего развоевался, Лева? У них через полчаса боевой вылет, а ты их недоверием обижаешь!

Лева смешался, видимо, Петровича побаивался, но потом опять встрепенулся:

– Времени достаточно! Я должен довести важную информацию! Лейтенант, принесите побыстрее мой портфель, я его оставил в штабе! – обратился он к стоявшему ближе всех Леше Бабочкину.

До штаба идти было неблизко, к тому же летчики были неприятно удивлены таким откровенным выражением недоверия и угрозами.

– Уже бегу, волосы назад, – пробурчал побритый наголо Алексей.

– Что?!

– Я говорю, разрешите выполнять!? – спросил Бабочкин.

– Выполняйте, и побыстрее!

Алексей повернулся и пошел в сторону штаба, довольно громко пробурчав:

– Пердун!

Не успел он отойти, как раздалась команда на взлет. Все исправные самолеты полка ушли в западном направлении. В «ишачке» Северова копались техники, а сам он направился в штаб за дальнейшими приказаниями. По пути его перехватил Булочкин. Капитан сжал локоть Олега и тихо произнес:

– Этот говнюк называется Лева Кольский. Сейчас он какой-то чин в штабе КОВО, вернее, уже Юго-Западного фронта. Не связывайся с ним, он тварь злопамятная и в разные двери вхожая. Крови может выпить много. Он будет тебя провоцировать, чтобы потом на тебя рапорты катать, и Коробков прикрыть не сможет, слишком высоко для него бумажки эти летать будут. Да и не до того сейчас. Воевать надо, а не подковерной возней заниматься. Понял меня?

Северов кивнул. На ровном месте прикопался, гаденыш, во задница какая!

Капитан Вальтер Оезау, командир III./JG3, стоял у капонира своего самолета и смотрел на проплывающие по небу облака. Сегодня в его душе что-то перевернулось. Когда он получил сигнал о пролете одиночного русского самолета, его захватил охотничий азарт. Он решил славно поохотиться, используя в качестве загонщиков пару лейтенанта Курта Штольца. Однако этот чертов русский вместо того, чтобы стараться убежать, развернулся им навстречу и срезал ведомого Вальтера, обер-фельдфебеля Лемке. А затем показал такой класс пилотажа, что Оезау, опытный воздушный боец, сразу понял – этот русский просто перелетает его, маневрировать с такими дикими перегрузками невозможно. Значит, надо разорвать дистанцию и уйти на высоту. Русский за ними не успеет, у него старый самолет, он потеряет скорость и станет легкой добычей. Но хитрый русский вверх не пошел, он пошел вниз. Тогда они развернулись и атаковали его, а иван опять их перехитрил и Штольц тоже лишился ведомого, тот был ранен, но до аэродрома дотянул. Злость затмила его разум, русский дал зайти себе в хвост и, когда бедняга Курт уже праздновал победу, каким-то невероятным способом вывернулся, сам зашел ему в хвост и сбил, демонстрируя превосходные навыки стрельбы из перевернутого положения. У Вальтера кончалось горючее, и он принял решение возвращаться. Хотя зачем обманывать самого себя, он просто ушел от этого страшного русского, который расправился с его ребятами, он вдруг понял, что ничего не сможет сейчас сделать и просто погибнет сам. Руки и ноги все сделали сами, когда гауптман опомнился, русский уже ушел, а сам он подлетал к аэродрому.

Сбоку раздался шорох, капитан Оезау повернул голову и увидел майора Гюнтера Лютцова, командира JG3.

– Вальтер, что случилось?

– Гюнтер, я не знаю, как это получилось! Я не знаю! Один русский, один! На старом «И-16»! Он сбил Штольца и Лемке, Дорн ранен. Он пилотировал с такими перегрузками, что мы ничего не могли сделать!

Оезау трясло, и Лютцов похлопал его по плечу:

– Ну, Вальтер, перестань! Ребят жаль, но это война. Пойдем, я угощу тебя хорошим коньяком.

На следующий день снова ходили эскадрильей, но на юго-запад. Немцы работали в тесном взаимодействии наземных войск и авиации, но Северов знал, что если эту связку нарушить, т. е. создать проблемы для вражеской авиации, то и наземные войска начнут пробуксовывать, замедлят темп наступления. Он же предложил использовать «Чайки» в качестве штурмовиков. Коробков предложение оценил, тем более что от всех авиационных командиров требовали наносить удары по мехколоннам противника. Третья эскадрилья использовалась как прикрытие и снова использовала построение – этажерку. Ларионов со своим ведомым как обычно были сверху, почти на 6 тысячах. В налет на вражеский аэродром они пошли с таким расчетом, чтобы начать штурмовку на самом рассвете. А перед вылетом на инструктаже Северов обратил внимание на то, что нужно стремиться в первую очередь уничтожать не технику, а летный состав противника. Самолет сделать проще и быстрее, чем подготовить летчика и дать ему набраться опыта. По данным авиаразведки, на полевом аэродроме около Перемышля базировалось несколько десятков самолетов из состава JG3 и SG1, «фридрихи» и «штуки».

Все получилось, почти как задумано. Сначала над аэродромом в утренних сумерках появились две девятки «СБ» и ударили по системе ПВО, которую затем дочистили «Чайки». С небольшим опозданием пришли еще две девятки и семерка «СБ», вывалившие свой груз по местам расположения летного и технического состава и стоянкам самолетов. ПВО было подавлено, истребители с других аэродромов еще не подтянулись. Непосредственно при ударе по аэродрому потеряли один «СБ» и две «Чайки». Два десятка самолетов были уничтожены, еще полтора десятка повреждено. Потери личного состава оценить было сложно, но активность вражеской авиации значительно снизилась на несколько дней.

Гансы отреагировали довольно быстро, и в районе Ходорова к отходящим «СБ» ринулось три четверки «Мессеров». Четверку, шедшую ниже всех, приняли «Чайки», а с остальными разбиралась третья эскадрилья. Немцы были опытными и злыми, ведомый Леши Бабочкина вышел в лоб, но немец, вопреки расхожему мнению, не отвернул, и два самолета превратились в огненный клубок. Это показало нашим, что гансы настроены решительно, а гансам – что русские вошли в то состояние, когда ценность собственной жизни уже не кажется значительной.

Олег в свое время читал, что на Восточном фронте немцы очень серьезно относились к опасности тарана со стороны русских самолетов, и не зря. В то, что при необходимости русский пойдет на таран, немцы верили и маневрировали с оглядкой на такую перспективу. Ларионов подловил ведущего одной из пар, Олег нанес повреждения двум особенно активным немчикам, пытавшимся добраться до комэска-3. «Чайки» сбили один самолет и повредили еще пару ценой двух своих. Остальные «И-16» третьей эскадрильи сбили одного и одного «Мессера» повредили, потеряв при этом еще одну машину. Итого 4:4 по сбитым, но у немцев поврежденными ушли минимум четыре самолета, и неизвестно, все ли добрались до своих аэродромов, не ранены ли летчики. С учетом того, что все «СБ», кроме сбитого над целью, добрались до своих аэродромов, не так и плохо.

Около полудня первая эскадрилья ходила на прикрытие наземных войск в район Львова. Из пяти «ишачков» вернулось два, но комэск-1 Вася Пильченко выпрыгнул с парашютом над нашими войсками, его обещали доставить в полк на следующий день. Командование постоянно требовало вести воздушную разведку, 12-й полк тоже посылал пары и одиночные самолеты, но успешными в смысле полученных данных такие вылеты были далеко не всегда, да и потери случались нередко. На Коробкова по связи вышел какой-то большой начальник из штаба ВВС Юго-Западного фронта. О чем они говорили, неизвестно, но Павел Терентьевич сделался красным как рак, какое-то время не мог говорить, только рубил рукой воздух. Потом залпом выпил кружку воды и обрел дар речи.

– Ну… Ну… Ну, мать его!!! Сам, пойду!!! Северов, со мной!

Почему Коробков взял ведомым Северова, а не своего обычного младшего лейтенанта Карпова, неизвестно. Видимо, потому, что Северов сцену разговора с высоким начальством наблюдал, хотя и издалека. И после этого сразу попался комполка на глаза, а Карпов в это время был около своего самолета на другом конце аэродрома. Как бы там ни было, на разведку вылетели парой.

Разведка района Яворов – Рава Русская – Червоноград удалась. Засекли передвижение артиллерии и мехколонн противника, но доставить эти сведения необходимо было лично. Радиостанции на самолетах были слабоваты, требовали частой регулировки, поэтому для связи друг с другом годились, но до аэродрома добивали не всегда.

Восьмерка «Мессеров» перехватила их сразу после того, как «ишачки» легли на обратный курс. Северов заметил подходящую с северо-запада группу вражеских самолетов издалека, когда они были еще маленькими точками на горизонте. Когда он оглянулся в следующий раз, стало ясно, что они замечены либо их противников наводят на них. В любом случае вражеские самолеты быстро приближались. У Коробкова был «И-16» тип 29, уступающий «фридриху» более 100 км/ч, самолет Северова был более скоростным, но и он не мог тягаться с «Мессером» в скорости. Да и не мог Олег бросить своего комполка и уйти.

Решение пришло сразу:

– Командир, гансов видишь?

– Вижу.

– Уходи со снижением. Я их задержу, успеешь перейти линию фронта.

– Я запрещаю! Олег, не дури! У тебя нет шансов!

– Это у них нет шансов! Счастливо, командир!

Несмотря на бравый ответ командиру, Северову было не по себе. Один против восьми, почти гарантированное самоубийство. Олег отстраненно подумал, что не успел провоевать и одну неделю из бесконечно долгих почти четырех лет. Жаль. Но отчаиваться рано, кое-что у него есть, крови, будем надеяться, он им попьет!

Северов резко развернулся навстречу радостным пилотам из JG3 и пошел вверх. Дело в том, что у него был для них сюрприз. Утром, после возвращения с задания, Берг продемонстрировал Олегу противоперегрузочный воротник, сделанный по подкинутой Северовым еще в начале июня идее. Идея заключалась в том, чтобы обеспечить летчику возможность выполнения фигур с отрицательными перегрузками, пережимая с помощью пневмосистемы кровеносные сосуды на шее. Такую систему Яков Карлович спроектировал и сделал с помощью Винтика и Шпунтика, а до полудня установил на «ишачок» Северова. Из чего он изготовил ошейник, Олег не понял, испытано ничего не было, так что оставалось только надеяться, что все работает как надо. Берг смастерил датчик ускорения, который должен включать-выключать клапаны пневмы, но на всякий случай вывел дополнительное ручное управление прямо на ручку. Небольшой баллон со сжатым воздухом должен был обеспечить несколько циклов работы воротника, так как собственной пневмосистемы на «И-16» не имелось. Когда в прошлой жизни Северов увлекался пилотированием спортивного самолета, то использовал подобное устройство, не кустарно изготовленное, конечно. Гансы этого еще не знают и не ожидают таких маневров!

Немцы были хорошими бойцами, умелыми и храбрыми (особенно восемь на одного!), но они привыкли к определенной схеме, шаблону, к тому, что может быть, а чего быть не может. Такого пилотажа, который продемонстрировал Северов, быть не могло. А если учесть, с какими перегрузками работал Олег, то предугадать его маневрирование было еще более сложно. Олег показывал, что пойдет вверх, а сам шел вниз. Показывал, что пойдет вниз, а сам шел вверх. Виражил так, что «ишачок» разворачивался практически на пятачке. Две пушки и два пулемета наносили фатальные повреждения изделиям Вилли Мессершмитта.

Если бы немцев было двое, Олег не сомневался бы в победе, какими бы крутыми экспертами они ни были. Если бы их было четверо, то был бы хороший шанс потрепать их и уйти. Но немцев было восемь, четыре пары, и настроены они были решительно. Казалось, «Мессеры» были повсюду, воздух кипел от снарядов и пуль. Резкий пилотаж и маневрирование с отрицательными перегрузками пока спасали от фатальных повреждений, пулеметные очереди хлестали по фюзеляжу и плоскостям, как по барабану. Несколько раз бахнуло в бронеспинку, «ишачок» содрогнулся от нескольких пушечных попаданий. Одна пуля пробила рукав, еще одна царапнула по ремню, появились дырки в бортах кабины и приборной доске. Но Северов не просто уклонялся от вражеских очередей, он атаковал. Олегу удалось быстро сбить одного и повредить другого «Мессера». Это показало гансам уровень противника, но им все еще казалось, что численное преимущество – небьющийся козырь. Остальные шесть попытались зажать его, перекрыв все пути возможного маневрирования, но невольно мешали друг другу. Северов ушел вправо, закрутил размазанную бочку со скольжением и расстрелял ведомого проскочившей мимо пары. После этого «рухнул» к земле, и, когда они привычно ринулись за ним, неожиданно ушел вверх и оказался выше немцев. Опустил нос, всадил очередь в ближайшего противника и пошел на вираж. Два ганса чуть не столкнулись друг с другом, Северов воспользовался их замешательством и повредил еще одного. Оставшиеся трое просто остервенели, но Олег уже подтянулся к довольно плотному облаку и нырнул в него, потом так же резко вынырнул и повредил еще одного, после чего снова ушел в облако, а потом к земле. Оставшиеся два его потеряли.

На аэродром Северов пришел, когда двигатель начал сбоить, буквально на последних каплях бензина. В самолете оказалось много мелких дырок от пулеметного огня и несколько больших, от авиапушек. К счастью, дыры были сквозные, ни один важный элемент конструкции не пострадал. Олег подумал, что это чистое везение. Когда тебя гоняют восемь «Мессеров», которые пилотируют опытные летчики, обойтись повреждениями обшивки и уйти живым и даже нераненым… Да, они были ошеломлены его обратным пилотажем и меткой стрельбой, но дальше этот номер вряд ли прокатит.

Когда размочаленный «И-16» Северова остановился у края летного поля, к нему бежали, казалось, все, кто был на аэродроме. Впереди огромными скачками несся Коробков, потом его обогнали шустрые Винтик и Шпунтик. Сзади поспевал Михалыч.

Комполка растолкал успевшую вперед молодежь и запрыгнул на крыло. Северов сидел, уставившись мутным взглядом в небо, по подбородку стекала струйка крови от прокушенной на перегрузке губы.

– Ранен? Куда?

Михалыч бесцеремонно протолкался вперед и залез на крыло с другой стороны кабины. Быстро осмотрел Олега и кабину и приложил к его губам фляжку с холодной водой. Северов сделал несколько глотков, взгляд стал более осмысленным, протянул руку, взял фляжку и, стащив шлемофон, вылил воду себе на голову.

– Нормально, командир. Фрицы у меня зачет по технике пилотирования с комиссией принимали.

– И чего? – спросил с земли любопытный Шпунтик.

– Вроде сдал…

Первыми прыснули от смеха Винтик и Шпунтик, потом захохотал Коробков, и вскоре все долго и дружно смеялись. Напряжение боевого вылета стало понемногу отпускать.

Когда Олег наконец вылез из кабины и спустился на землю, Коробков крепко пожал ему руку и тихо, но с чувством сказал:

– Спасибо, Олежка!

Боевой летчик, он прекрасно понимал, что значит остаться одному против восьмерки «Мессеров», прикрывая командира.

– Сбил кого?

– Командир, подтверждения не будет. Я 26-го доложил о сбитых, так Кольский разборку устроил. Не надо ничего писать, я прошу. Всем только хуже будет.

– Писать не буду, тут ты прав, к сожалению. Но все же, сколько?

– Двух точно в землю вогнал и четверых повредил. Насколько сильно – не знаю, не до того было.

– Охренеть!

– Товарищ майор! У меня доработанный двигатель, существенно большей мощности и не страдающий от перегрузок, противоперегрузочный воротник, пушки, а не четыре ШКАСа. Чудес не бывает, ну разве немного везенья.

– Хочешь сказать, что на твоем месте любой бы справился? – хмыкнул Коробков.

– Нет, конечно. Но на доработанном самолете хороший летчик вроде вас или Ларионова может добиться гораздо большего.

Майор Гюнтер Лютцов, командир JG3, мрачно пил коньяк. Совсем недавно этим коньяком он отпаивал капитана Оезау, успокоительно хлопал по плечу, старался приободрить старого товарища. Кто бы его сейчас успокоил и приободрил. Он не поверил Вальтеру, посчитал, что тот просто преувеличивает. И вот убедился сам. Черт дернул его лично вылететь на перехват двух русских, ведущих разведку на старых истребителях, которых сами иваны зовут «ишаками». С ним были лучшие летчики, настоящие асы, каждый из них стоит сотни этих немытых азиатов. Стоил… Двое погибли, еще один умер уже в госпитале, двое сильно побились при посадке. Один не дотянул до аэродрома, в бою не получил ни царапины, прыгнул с парашютом, но неудачно приземлился на лес – сломал руку и остался без глаза. Сам Вальтер чуть не столкнулся при маневрировании с ведущим другой пары. Русский устроил какой-то сумасшедший пилотаж, ни один самолет, ни один летчик в мире не может выполнять такие фигуры! Они в него попадали, но русский продолжал бой и сбивал его товарищей одного за другим. Этот унтерменш, недочеловек, тупое полуживотное на старом деревянном самолетике! И он ушел, они его потеряли, и, что еще хуже, ушел второй, который был с ним. Ушел еще до начала боя и увез с собой разведданные. Теперь придется объясняться с начальством, он станет посмешищем всего Люфтваффе! Ладно, это все лирика. Немытого азиатского аса надо уничтожить, ловить на отходе, устраивать охоту. Отомстить за свой страх, погибших и покалеченных камрадов. Лотар Келлер, Гордон Голлоб, Роберт Олейник, опытные и умелые бойцы, краса и гордость JG3 и всего Люфтваффе. Лютцов вздохнул, допил коньяк и велел соединить с майором Фогелем из Абвера.

Обстановка на фронте стремительно ухудшалась. Севернее Станислава немецкие войска значительно продвинулись на восток. Затем последовал удар из Румынии. Остатки 12-го истребительного полка были переброшены на полевой аэродром западнее Винницы. Северов знал, что это ненадолго, отступление будет продолжено, но эскадрильи полка действовали довольно удачно, применяя новую тактику. Конечно, сказывались невысокий уровень обучения летного состава и квалификация техников, отсутствие радиосвязи и устаревшая техника, но все же советские истребители представляли собой довольно трудную мишень для асов Люфтваффе. Коробков перешел на действия парами, эшелонировал боевые порядки по высоте. «Избиения младенцев» у немцев не получалось. За сбитые советские машины они платили своими. Командование полка стало уделять внимание маскировке аэродрома, на отходе истребители прикрывались как минимум четверкой – подловить наших на посадке стало для немцев проблемой.

Если Коробков летал на задание, то своим ведомым он брал, как правило, Олега. Если Коробков оставался на земле, Северов был ведомым у Ларионова. Это не способствовало увеличению личного счета, но Олег к этому и не стремился. Его задача – держать хвост ведущему. Есть возможность – сбивай, нет – держись за ведущим. Олег ни при каких обстоятельствах не нарушал этого правила, за что его очень высоко ценили комполка и комэск. Впрочем, пару сбитых лично и одного в группе он уже имел.

Кроме того, Северова стали чаще других посылать на разведку. У Олега был натренированный взгляд, он даже при беглом осмотре замечал множество деталей, которые ускользали от большинства других летчиков. Но у работы разведчика есть и обратная сторона – ввязываться в бой можно было только в самом крайнем случае. Это тоже не способствовало увеличению количества сбитых. К тому же Северова посылали, как правило, в одиночку. За его модернизированным «ишачком» стандартные угнаться не могли. На разведывательных вылетах Олег несколько раз нарывался на охотников, приходилось принимать бой, так как уйти от них было сложно – «Мессер» серьезно выигрывал в скорости. К его счастью, немцы охотились парами. Так что такие встречи закончились фатально еще для двух немецких летчиков, три самолета были повреждены. Ему их, естественно, тоже не записали.

– Разрешите, господин майор?

– Проходите, Фогель, присаживайтесь. Вам удалось что-нибудь разузнать?

Майор Абвера Густав Фогель удобно устроился в мягком кресле и раскрыл принесенную папку.

– Вы слишком много от нас хотите, Гюнтер, но удалось установить, что машина принадлежит скорее всего 12-му истребительному полку. А также, что это точно не командир полка Коробкофф. В авиационных полках русских много выпускников авиашкол, этот не исключение, и у нас нет сведений, что в его составе летает какой-то известный ас. Мы продолжаем собирать сведения. Вы же, в свою очередь, можете организовать на него засаду. По имеющейся информации, русские часто посылают на разведку одиночные самолеты.

– Да, пожалуй.

Лютцов плеснул коньяка в два пузатых бокала.

– Давайте за успех нашей охоты! Прозит!

– Прозит!

Когда Северов летал на разведку, он имел некоторое преимущество перед другими пилотами. Конечно, он не помнил точные места расположения немецких частей, но общую картину представлял себе неплохо. Иначе говоря, примерно знал, где и что искать. И чаще всего находил. Использование же радиосвязи позволяло оперативно информировать командование о результатах разведки. Если даже из полета не вернешься, сведения все равно будут получены. Поэтому Северов всегда обращал внимание на поддержание передатчика на своем самолете в рабочем состоянии. К сожалению, техника была не очень надежной, да еще подверженной боевым повреждениям. К тому же на расстоянии несколько десятков километров мощности передатчика уже не всегда хватало для устойчивой связи с КП полка.

Первая неделя июля – перебазирование на восток, на территорию за старой границей, колонны беженцев, вылеты на разведку и прикрытие своих войск, постоянно ухудшающаяся обстановка на фронтах. Северов общую картину знал, но помалкивал. Про успехи немцев в Прибалтике и Белоруссии говорили немного, без особых подробностей, больше догадывались, хотя о взятии Минска и тому подобных вещах знали. Энтузиазма все это не добавляло, но личный состав не предавался унынию. С одной стороны, грамотно построило работу руководство полка, с другой стороны – на излишние рефлексии не было времени. Полк таял на глазах, но задачи никто не снимал. Впрочем, Северов был совершенно уверен, что, если сравнить потери полка и его результаты с «его временем», здесь все было несколько лучше. Коробков на полную катушку использовал разбор полетов после каждого задания, если, конечно, пилоты были в состоянии это сделать. Иногда усталость просто валила с ног. Молодые летчики набирались опыта и за две недели многому научились. Совершая много боевых вылетов, те, кто остался в живых, сильно отличались от тех, кем они были перед началом войны.

Капитан Кольский, как выяснилось, про 12-й ИАП в целом и про младшего лейтенанта Северова в частности не забыл. Вечером 9 июля, попивая чай в компании Петровича и Берга, усталый Северов узнал, что на каком-то совещании Кольский поднял вопрос о недобросовестных коммунистах и комсомольцах, которые приписывают себе несуществующие победы. Привел их в пример, сделал именем нарицательным «всяких северовых».

– Оргвыводы, бала-бала… – бурчал Булочкин. – В общем, Олежа, будь осторожнее. Наш командир, да и командование дивизии тебя в обиду не дадут, но и они не всесильны. Станет заезжее начальство песочить, лучше молчи, не лезь на рожон. Ничего не докажешь, только себе хуже сделаешь!

– Да понимаю я! – вздохнул Северов. – Вот ведь попал, на ровном месте! Ладно, я спать.

Олег прошел мимо своего самолета, около которого колдовали Михалыч и Винтик со Шпунтиком, в палатку, выделенную третьей эскадрилье. Успел раздеться, но на койку падал уже по баллистической кривой. И уже не почувствовал, как за пазуху залез Валера и включил свою мурчалку.

Глава 4

Утром вылетели четверкой на прикрытие своих войск в районе Староконстантинова, Северов, как обычно, ведомым у Ларионова. По прибытии разогнали девятку «Ю-87», Ларионов сбил одного, остальные, побросав бомбы куда попало, ушли. Группу Ларионова связала четверка «Мессеров», они дали оттянуться своим пикировщикам и, пользуясь преимуществом в скорости, уклонились от боя. Северов отметил, что отбомбились немцы, похоже, по своим. Приятная неожиданность. Еще одной неожиданностью стала упавшая сверху пара охотников. Олег ее срисовал вовремя, но ударили они по паре Бабочкина, а его ведомый прошляпил, за что и поплатился. Дымящий самолет потянул к своим, благо совсем недалеко, а немцы попытались атаковать пару Ларионова, неудачно. Северов не дремал, но вернувшаяся четверка «Мессеров» была уже совсем лишней в этом раскладе. Впрочем, немцы явно осторожничали, наученные прошлым опытом. Кончилось тем, что Бабочкин пристроился к Ларионову ведомым. Олег был явно лишним, поэтому оторвался от них и отвлек пару гансов на себя. У немцев кончался бензин, они ушли, но своих Олег потерял.

Боекомплект был почти полным, стрелять пришлось мало, топлива хватало, так что Олег не очень беспокоился, просто пошел в сторону аэродрома. Связаться с Ларионовым не удалось, рация опять барахлила. Внимание Северова привлекло мельтешение самолетов немного в стороне от его курса. Похоже, четверка «Мессеров» наносила удар по наземной цели. Других самолетов противника Олег не заметил. Обычно немцы оставляли хотя бы пару в прикрытие на высоте. Но активность советской авиации была невысокой, к тому же до линии фронта было не очень далеко, так что они, видимо, сочли риск приемлемым.

Подойдя поближе, Северов понял, что они не штурмуют военную колонну, а расстреливают беженцев. Маленькие фигурки разбегались в сторону от дороги, метались прямо по ней. Около нескольких машин суета и метания были, как показалось Олегу, особенно бестолковыми. И тут он понял – это же дети, маленькие дети. Видимо, вывозили детский сад или младшие группы пионерлагеря или, может быть, детский дом. Твари, они не могут не видеть, кого атакуют!

За годы службы Северов привык не думать о том, сколько человек он лишил жизни. Штурмовик – смертоносная машина, сколько врагов он уничтожает за один заход, можно только догадываться, но не одного и не двух. А сколько Северов отправил на тот свет за свою военную карьеру, даже приблизительно не сосчитаешь, наверняка счет шел как минимум на десятки. Представители наземных войск рассказывали, что после авиаударов находили тела не только традиционных бородачей с когда-то горящими, а теперь навсегда потухшими глазами, но и арабов и негров, прибалтов и западенцев, людей вполне славянской внешности и явно похожих на благополучных англосаксов. Чаще мужчин, но попадались и женщины, скорее всего снайперы. Все они топтали землю его Родины, наживались на крови и смерти граждан его страны. Они были болезнью, заразой, а он – лекарством. После окончания Первой чеченской Северов, озадаченный своим равнодушием к смерти, имел разговор со священником. Вообще отношение к религии у Олега было сложным. Он не был ни истово верующим, ни воинствующим атеистом. Говорят, что на войне мало кто остается неверующим. Это справедливо. Но Олег отношения к религии не менял, считал, что вера в душе и в поступках, а не в количестве поклонов или крестных знамений. Встреча со священником была случайной. Олег довольно долго с ним беседовал, и старик-священник понял, что перед ним нечасто встречающийся тип человека-воина. На вопрос Северова, почему ему не снятся убитые им враги, почему он не испытывает душевных терзаний, тот ответил – так и должно быть, ведь ты воин божий, иди и выполняй свой долг.

Олег Северов не был бесчувственным человеком. Как и все сильные личности, он страдал от собственной беспомощности что-либо изменить, от невозможности спасти жизнь тем тысячам мирных людей, которые гибли сейчас от бомб и снарядов новых юберменшей, от невозможности предотвратить страдания тех, кто теряет в этой войне родных и близких, кто уходит с колоннами беженцев на восток и кто остается на оккупированной территории, тех, кто, недоедая и недосыпая, будет работать у станков и на полях, заменяя ушедших на фронт мужей и отцов. От этого можно было сойти с ума. От ненависти к этой сытой и уверенной в себе сволочи, которая уничтожает людей его страны. От осознания того, что из тех, кто начал воевать в сорок первом, до победы почти никто не доживет. От того, что скоро в осажденном Ленинграде сотни тысяч умрут от голода. От того, что те, кто сейчас из-за океана наблюдает за всей этой бойней, развязанной ими для очередного передела рынков сбыта, через полвека добьются своего и развалят СССР. Но он понимал также свое место в этой войне. Он много чего не может, он может лишь сражаться рядом со своими товарищами, он может вместе со всеми приближать победу. Ему даже легче, чем другим. У него нет в этой реальности родных, которых он может потерять, которые страдают. У него нет малой родины, растоптанной врагом. И в отличие от его товарищей, которые ВЕРЯТ в победу, он ЗНАЕТ, что они победят.

Но все это лишь слова, правильные слова. А когда на твоих глазах спокойно расстреливают детей, остаются даже не эмоции, только обрывки эмоций. И хочется только одного – убивать этих тварей, жечь, карать, остро жалея только о том, что боезапас не бесконечен.

Строить атаку от солнца времени не было, Северов просто ринулся на них, поджег ведущего второй пары. Немцы шарахнулись в стороны, но быстро сориентировались и навалились втроем. Раньше Северову везло, попадания в самолет не наносили фатальных повреждений. В этот раз лимит везения, видимо, кончился. Олег успел повредить еще один «Мессер», когда удачная очередь размочалила хвостовое оперение, затем «ишачок» затрясло – попадание в двигатель. Пришлось сажать машину на живот на поле рядом с дорогой. Посадка получилась жесткой, Северов подумал даже, что лучше было прыгнуть с парашютом. Хотя высота была маловата, да и поздно уже метаться. Олега спасло то, что немцы поистратили боезапас, штурмуя воинскую колонну дальше по дороге, да и топлива оставалось мало. Так что попали по уже лежащему истребителю Северова последней очередью и ушли домой. Правда, от этой очереди самолет загорелся, Олег едва успел выскочить из кабины. Боеприпасы ли кончились совсем, или гансы решили не рисковать, но больше атак не было. К тому же по дороге подошла полуторка с пулеметной установкой «М4», сбить никого не сбила, но дырок немцам навертела. Впрочем, «ишачок» и так превратился в пылающую груду обломков.

К стоящему неподалеку от обломков своего самолета Северову направилась группа командиров во главе с генерал-майором.

– Товарищ генерал-майор! Младший лейтенант Северов, 12-й ИАП. Выполнял в составе четверки прикрытие наших войск в районе Староконстантинова. В ходе воздушного боя оторвался от своих, возвращался самостоятельно. Заметил, что немцы штурмуют гражданских, атаковал. Время строить атаку с выгодной позиции не было. В ходе боя сбил один самолет противника и один повредил, сам получил повреждения и пошел на вынужденную.

– Молодец, настоящий сталинский сокол! Один против четырех! – Генерал пожал Олегу руку, его глаза сверкали. – Смотри, что делают, сволочи! Детей расстреливают! Детей!! Это кем же надо быть! Ведь видели же, что это не военные и даже не взрослые!

На груди генерала был орден Красного Знамени и медаль «ХХ лет РККА», и вообще, он производил впечатление человека сильного и уверенного в себе, но очень усталого.

Погрозив кулаком в сторону запада, генерал вздохнул:

– Ладно, победим – за все спросим! А тебе, лейтенант, справка нужна, подтверждающая сбитого. Сейчас мои штабные оформят. Еще раз спасибо. Аэродром твой где? Под Винницей? Филипчук! У нас в Винницу Колодкин не уехал еще? Ну, счастливо тебе, летчик! Получше прикрывайте нас!

Филипчук, хитроватого вида круглолицый старший лейтенант, через несколько минут вручил Северову справку за подписью командира 8-го стрелкового корпуса 26-й армии генерал-майора Снегова Михаила Георгиевича и посадил его в штабной автобус к группе командиров, старшим из которых был военинтендант 2-го ранга, видимо, тот самый Колодкин. Интендант буркнул что-то, то ли поздоровался, то ли был чем-то недоволен, но Олегу было это неинтересно. Напряжение боя спало, он ощутил сильную усталость, захотелось спать. Весь путь он благополучно продремал.

Ни Северов, ни Снегов не знали, что через месяц 8-й корпус попадет в окружение, а его командир, раненный в ногу и контуженый, попадет в плен.

До аэродрома Северов добрался уже под вечер, выспавшийся, но голодный как собака. Увидев, как навстречу к нему кинулись Винтик и Шпунтик, как счастлив был Михалыч, какие радостные лица были у Бабочкина, Булочкина и Аверина, Северов вдруг ощутил чувство, которое испытывает человек, вернувшийся домой к своей семье, к близким и родным людям. Подходили другие летчики, хлопали по плечу, по спине. С КП пришли Коробков и Ларионов, жали руку. Оказалось также, что ведомый Бабочкина, сержант Баградзе, посадил самолет неподалеку от аэродрома. Повреждения самолета не очень большие, летчик не ранен. Так что их четверка обошлась без потерь в летном составе, это командование полка радовало. Кроме того, немцы потеряли два самолета безвозвратно, вместе с пилотами. Не радовало Северова то, что его модернизированный самолет был уничтожен и теперь ему предстоит летать на серийной машине.

Но это будет завтра, а сейчас Олега увели в столовую, где накормили картошкой с мясом и напоили крепким чаем. Война войной, но за питанием личного состава Булочкин следил внимательно. Имеющиеся запасы и природная пронырливость старшины Тарасюка делали свое дело, пока питание было приличным. Старшина Тарасюк, хитрый хохол из тех, после которых евреям делать нечего, был в свое время спасен Булочкиным из какой-то мутной истории. Петрович про это дело никогда не распространялся, а Денис Аверин однажды сказал, что Булочкин вытащил Тарасюка из истории с хищением на военном складе, поскольку вины его не было. Как бы там ни было, благодарный старшина готов был ради командира в лепешку расшибиться.

В палатке, в которой Олег квартировал вместе с летчиками эскадрильи, к нему с воплями кинулся Валера. Котенок расположился на коленях у Северова и умиротворенно замурлыкал, а Олег принялся рассказывать о своих приключениях. Когда Олег шел от своего самолета к автобусу, делать крюк, чтобы посмотреть на разгромленную колонну, он не стал. Помочь он ничем не может, а вот злости и так хватает, через край уже. Вполне достаточно и того, что он видел с воздуха. Его слушали молча, сжимая кулаки. Долг гитлеровцев перед ними рос, а вот с его отдачей дело обстояло пока неважно. После того как Олег закончил свой рассказ, наступила небольшая пауза.

– Вот что, соколы, – сказал Ларионов, – чтобы долг вернуть, надо лучше воевать! А лучше воевать можно только умеючи. После каждого боя – непременно анализ, разбираемся до мелочей, все принимают участие. Еще раз внимательно изучите район боевых действий, чтобы ориентировку не терять! В бою ведомым не отвлекаться, держаться за ведущим! Особенно тебя, Каха, касается!

Баградзе виновато потупился. Был за ним грех. Отрывался от ведущего, невнимательно следил за обстановкой. Правда, и поплатился за это. Хорошо, что только машину повредили, а могли и убить.

Полк немного пополнили, количество эскадрилий сократилось до трех, но все равно в третьей было только шесть летчиков. Девятнадцать дней боев, потеря половины летного состава, отступление, все это наложило свой отпечаток на их души и лица. Все время после попадания в этот мир, особенно после начала войны, Олег часто сравнивал своих сослуживцев с коллегами из прошлой жизни (из прошлого будущего или из будущего прошлого, как правильно?). Сравнивал и ловил себя на мысли, что люди в форме, серьезно относящиеся к своей профессии, похожи. Не та ли самая сила, что бросала людей под танки с гранатой или миной в Великую Отечественную войну, заставляла их внуков в Афганистане или Чечне закрывать своим телом гранату, чтобы могли выжить другие солдаты. Не та ли самая сила, что не позволяла злым летом и осенью 41-го смириться с поражением, в девяностые держала людей в отсеках подводных лодок и поднимала на штурм позиций боевиков в горных аулах. Не та ли самая сила, что привела в мае 45-го в Берлин, тянула Россию из гиблого болота в начале двадцать первого века. Дед как-то сказал Северову: «Офицеры бывают действующие, в запасе и мертвые. Бывших офицеров не бывает!» Олег эти слова запомнил и жил по этому правилу. Тогда и сейчас.

Первым делом предстояло решить вопрос с самолетом. Олег рассчитывал получить 28-ю или 29-ю серию, ни того, ни другого не оказалось. Северову достался «И-16» тип 18 с мотором «М-62» и четырьмя «ШКАСами». Если летные данные были на уровне более поздних серий, то вооружение несколько удручало. Радиостанции или приемника тоже, разумеется, не было.

«Что ж, за неимением гербовой пишем на простой, – подумал Северов, похлопав по плоскости «ишачок» с номером 11 (сразу прозвал его «Барабанные палочки»). – Надо подумать, можно ли вместо «ШКАСов» поставить «УБ».

Перспектива путешествия по вражеским тылам стала гораздо более реальной, поэтому Олег вплотную озаботился экипировкой на случай, если придется прыгать с парашютом за линией фронта. Под его руководством одна из сотрудниц вещевого склада сшила ему разгрузочный жилет. Жилет был оснащен многими полезными вещами – ножами, аптечкой, компасом, солью, спичками и зажигалкой и много чем еще. У Олега нашлось несколько упаковок из-под мыльного порошка, они были цилиндрической формы с плотно прилегающими крышками. В них очень удобно поместились соль, смесь от собак, рыболовные принадлежности – несколько крючков и грузил, моточек лески и небольшой поплавок из пробки. Смесь от собак летчик сделал сам по совету бывалого Петровича, напополам смешав красный и черный перец (красного в чистом виде не оказалось) и какой-то табак, Олег никогда не курил и в них не разбирался. Северов пожалел, что пока нет возможности раздобыть компактный пистолет-пулемет, наш был неудобен из-за круглого магазина, а до известных Северову из прошлой жизни образцов было еще очень далеко. Зато запасливый Булочкин подарил небольшой бинокль, позаимствованный в свое время у одного финского офицера-диверсанта.

Между тем обстановка на передовой продолжала ухудшаться. Фронт опасно изгибался, 1-я танковая группа немцев рвалась к Киеву. Остатки полка получили приказ на перебазирование в район столицы Украины. Что будет дальше, Северов знал – прорыв танковых и моторизованных дивизий Вермахта из района Житомира на восток к Киеву и юго-восток в сторону Крыма. Перебазирование полка в район Борисполя выводило его из-под этого удара.

Применять авиацию немцы продолжали в полную силу, на прикрытие наших войск истребители полка вылетали часто, но в основном малыми группами – по четыре-шесть самолетов. Больше просто не было. Наплевав на возможные проблемы, Коробков полностью перешел на пары, хотя соседние полки продолжали использовать трехсамолетные звенья. Жирным минусом ситуации являлось отсутствие радиосвязи. Отсутствие управления в бою, невозможность перенацеливания, слабая служба ВНОС катастрофически понижали эффективность действий.

Эскадрилья Ларионова состояла, таким образом, из пары Ларионов – Северов и звена Бабочкина. В активе у Олега уже официально числилось три сбитых лично и два в группе, что являлось очень неплохим результатом. Он и сам чувствовал, что его боевой опыт истребителя растет, как растет и мастерство его товарищей. По крайней мере более эффективная тактика позволяла Коробкову иметь потери меньшие, чем в большинстве других авиаполков. У Ларионова уже было шесть сбитых лично и три в группе, у Бабочкина – четыре и два. Свой боевой счет открыл и Каха Баградзе.

Часто приходилось летать и на прикрытие своих бомбардировщиков. Северов такие задания очень не любил. Бомбоштурмовые удары наносились днем. Тактика прикрытия была довольно примитивной, действия бомберов после удара часто были ошибочными. Вместо сохранения плотных боевых порядков они уходили на максимальной скорости, растягиваясь и не давая возможности малочисленным истребителям прикрыть все подразделение. Да и собственные оборонительные возможности были невысоки – пулеметы винтовочного калибра имели существенно меньшую дальность эффективной стрельбы, чем авиапушки немцев. В таких условиях потери были очень высоки.

Через месяц после начала войны линия фронта вплотную подошла к Киеву. Из-за частых налетов полк рассредоточили. Третья эскадрилья перебралась на небольшую площадку в районе северо-западнее Бородянки. Это было обычное поле, которое стараниями Булочкина обзавелось землянками, капонирами для техники и прочими необходимыми атрибутами военного аэродрома. В процессе переездов с одного места на другое командир БАО захомячил две брошенные из-за отсутствия топлива зенитные 76-мм пушки, две 37-мм зенитки и даже один ДШК. А четыре счетверенки М4 были добыты еще до войны. Вопрос с боеприпасами пока решать удавалось, сложнее было с подготовленными расчетами. Но Петрович и тут выход нашел. Он сам и его делегаты выезжали на маршруты отступающих войск и выискивали нужных специалистов. Так что опытными наводчиками и командирами расчетов невеликое воинство укомплектовать удалось.

Рота Аверина понесла довольно значительные потери – активность немецких диверсантов была высокой, были потери и от налетов вражеской авиации. Пару раз приходилось отражать атаки прорвавшихся групп вражеской мотопехоты и мотоциклистов. С другой стороны, Аверин и Булочкин пополняли роту за счет отступающих. Брали не всех подряд, только солдат, хорошо обученных. Сманили даже несколько пограничников. Их часто использовал Миша Ногтев, работы по выявлению вражеской агентуры хватало. Впрочем, когда ушли далеко за линию старой границы, стало полегче – отношение местного населения было другим.

После обеда 23 июля на аэродроме неожиданно появился сотрудник НКВД, прошел в штаб, через некоторое время возникла суета, один из работников штаба рысью унесся к стоянкам самолетов, другой также бегом нашел Ларионова, что-то явно затевалось. Через некоторое время Северова вызвали к командиру полка.

– Товарищ майор, младший лейтенант Северов по вашему приказанию прибыл.

– Проходи ближе, – проворчал Коробков, вид у него был недовольный.

Присмотревшись, Олег обнаружил, что сотрудник НКВД имеет на петлицах три шпалы – капитан госбезопасности.

– Слушай приказ! После получения инструктажа идешь прямо к своему самолету, его сейчас готовят к вылету. В 17.30 взлетаешь, следуешь вот в этот квадрат, – комполка показал на карте квадрат недалеко от аэродрома, – встаешь в круг на высоте 3000, ждешь «ПС-84». Сопровождаешь вот по этому маршруту.

– Товарищ младший лейтенант, этот борт должен во что бы то ни стало дойти до места, ты понял меня? – проговорил капитан ГБ, до этого не проронивший ни слова.

– Так точно! Разрешите вопрос?

– Что у тебя?

– Если это так важно, почему я иду один?

– Нет топлива! – раздраженно сказал командир полка. – Совсем нет! В твой слили все, что наскребли. Подвезут ночью, как обычно, а надо сейчас! Много самолетов ремонтируется еще, только к утру сделают. А ты у нас летчик хороший, да и везунчик редкий. Или боишься?

– Не боюсь, просто уточнил. Разрешите идти?

Коробков отпустил Северова, но вслед за ним вышел энкавэдэшник.

– Провожу до стоянки.

«Заодно посмотрит, чтобы ни с кем не общался», – подумал Северов.

Шли они не спеша, самолет еще готовили к вылету, загружали боеприпасы.

– Хвалит тебя командир полка, не подведи.

Самолет Олега находился ближе к концу стоянки, капитан ГБ, проходя мимо истребителей, разглядывал их, а потом спросил:

– А кто у вас в полку на «ишаке» с номером 33 летает?

– Сейчас никто, а раньше я летал.

Они подошли к самолету Северова, около которого, кроме технарей, стоял Ларионов. Увидев подошедшего сотрудника НКВД, комэск представился:

– Командир третьей эскадрильи капитан Ларионов.

– Капитан, а сколько у него сбитых?

– Три лично и два в группе, – осторожно ответил Игорь.

– Ничего не упускаешь?

– В каком смысле? Эти победы подтверждены, у нас приписок нет.

– Да я не об этом. По данным разведки, летчик на «ишаке» с номером 33 сбил над территорией противника несколько самолетов, которые пилотировали известные в Люфтваффе специалисты, точное количество сбитых нам неизвестно. По всему выходит, что это самолет вашего полка.

– Он посмотрел на Серова: – Что скажешь?

– Ничего он не скажет! – Ларионов вкратце рассказал о Кольском и его происках. – Об этих сбитых я знаю, но доказательств у нас нет, поэтому Кольский и обвиняет его в приписках, целую кампанию раздул. Но мы эти самолеты и не просили засчитывать, лейтенант просто устно доложил.

– Ладно, давай готовься, время.

– Товарищ капитан госбезопасности, есть одна просьба. Если все-таки собьют, когда к своим выйду, то будут проверять.

– Конечно будут, как же иначе?

– А можно сделать так, чтобы ВЫ в курсе моей проверки были?

– Иди капитан, занимайся.

Когда Ларионов ушел, энкавэдэшник сказал:

– Меня Владимир Викторович зовут, Забелин. Замнаркома госбезопасности УССР. Выйдешь, попроси сообщить мне. Все, удачи тебе, младшой.

Северов стал быстро собираться, поверх комбеза надел разгрузку, проверил снаряжение. Подошел Михалыч.

– Опять ты к черту в пасть лезешь, – пробурчал он.

– Ладно, Алексей Михалыч, не ворчи. Слушай сюда! Если я из полета не вернусь, сильно не переживай. Вещички мои сохрани, о Валере позаботься. И за этими двумя обалдуями присматривай! – Северов кивнул в сторону Винтика и Шпунтика, возившихся с пулеметами его истребителя. – Они будут в танкисты рваться или в разведку. Не отпускай их. У парней талант, им после войны учиться дальше надо.

– Все сделаю, Олег, не сомневайся. Ты, главное, вернись!

– Я и на земле мишень трудная. Если в воздухе сильно не ранят, шанс есть.

Северов обнял старшину, похлопал по плечам Винтика и Шпунтика, доложивших, что боезапас полный, пулеметы проверены, и полез в кабину.

Транспортник Северов увидел минут через пять после прихода в квадрат ожидания, «ишачок» с номером 11 лег на новый курс.

По мнению Северова, все сложилось довольно удачно. Немцы их, конечно, перехватили. Служба наблюдения у них была поставлена неплохо, да и связь была налажена. Первая удача состояла в том, что на перехват пришла всего одна пара «Мессеров». Транспортник ушел еще ниже, прижался к лесу, а Олег связал боем обоих истребителей. Его ШКАСы выплевывали сто двадцать пуль в секунду, дырок у немцев хватало. Олегу удалось сбить один «Мессер», видимо, попал в летчика. Второй получил повреждение системы охлаждения и отвалил в сторону своего аэродрома. Пользуясь возникшей суетой, «ПС-84» благополучно ушел. Догонять его Северов не стал, его машина была сильно повреждена. Подошедшей еще одной паре «Мессершмиттов» даже не пришлось ставить точку в этом вопросе. Горящий «И-16», кувыркаясь, падал на землю, а Северов благополучно выпрыгнул с парашютом, не дожидаясь, пока в нем самом наделают лишних дырок (прощайте, «Барабанные палочки»!). Это была вторая удача. Затяжной прыжок удался, расстрелять его в воздухе немцы не смогли.

Когда Северов говорил, что на земле он мишень трудная, то совсем не лукавил. Выживанию на земле его учили хорошо, да и стимул был мощный. Пойманному летуну в Чечне могли шлем к голове гвоздями прибить, да и в Афгане местные не церемонились. Прекрасная физическая подготовка, неплохие навыки стрельбы и рукопашного боя, хорошее знание немецкого языка и знание общей обстановки давали шанс на выживание. Главное – осторожность и быстрота без торопливости.

Оказавшись на земле, Олег спрятал парашют, быстро определился на местности и побежал в сторону, противоположную фронту. Бегал младший лейтенант быстро, бежать мог долго. Сапоги, конечно, не кроссовки и даже не берцы, но они были правильно подобраны и хорошо разношены. Олег бежал легко, успел отмахать километров пять и пересечь небольшую дорогу, когда услышал за спиной шум моторов. За его спиной около роты гансов выгрузились из машин, развернулись в цепь и углубились в лесной массив, который Северов уже покинул. Олег поздравил себя с правильным решением. Собак он не видел, пока разберутся в том, что его в «загоне» нет, времени пройдет немало. А время, как известно, деньги. В смысле, жизнь. Эту фору он постарается использовать с умом и уйти еще дальше.

Неплохо было бы прибарахлиться каким-нибудь транспортом, лучше мотоциклом. Мечты, мечты… Дело было к ночи, надо было где-то пристроиться поспать. А завтра с новыми силами… Конец июля, ночи теплые. И надо завтра озаботиться пропитанием. До сумерек Олег отошел от места высадки немцев километров семь. Ночь спустилась быстро, но перед тем, как стемнело, Северов успел забраться на дерево и осмотреть в бинокль окрестности. Где-то на северо-западе почти у горизонта моргало несколько огоньков, видимо, какое-то небольшое селение. Больше никаких признаков жизни видно не было. Подумав, что утро вечера мудренее и что фрицы ночью по лесам в его поисках ползать не будут, Олег решил несколько часов вздремнуть. Силы завтра еще как пригодятся.

Четкого плана действий у летчика не было. Положение на фронтах и динамику развития ситуации он себе в общем и целом представлял. Выходить к линии фронта нужно было на восток или северо-восток. На юго-восток шло наступление механизированных частей противника, соревноваться с ними в скорости перемещения и лезть в эту кашу смысла не было, но Северов особого беспокойства не испытывал. Он был уверен в благополучном исходе дела с поправкой на случай. А здесь, кроме того, можно рассчитывать на лояльность местного населения. Все эти паскудные националистические настроения в этой местности широкого распространения не имели. Олег вспомнил об «Украинском государстве» и невольно поморщился. Интересно, он за это тоже воюет? Может, Забелину, если выжить удастся, кое-какие мысли подкинуть? Глядишь, не будут бандерлоги по Киеву с маршами ходить. Ладно, опять уплыл мыслью в далекое будущее.

Спал Северов очень чутко. Это было не какое-то специально развитое свойство, а просто особенность организма с самого детства. Как и врожденное чувство пространства. Даже будучи ребенком, Олег прекрасно ориентировался на местности, заблудиться в лесу никогда не боялся. А уж при наличии компаса и карты…

Четыре часа сна придали новых сил, хотя есть, конечно, хотелось. Надо озаботиться питанием. Северов еще раз забрался на вершину дерева и осмотрелся в бинокль. Никакой нездоровой активности поблизости не наблюдалось. Дорога, по которой приехали фрицы, шла, судя по карте, из Левкова в Кринички. На юге шла большая дорога, соединявшая Житомир с Белой Церковью, на севере – Житомир с Киевом. Движение по ним должно быть интенсивным, пересечь их трудно. Лесной массив, в котором укрылся Северов, был невелик, немцы могут прочесать его довольно быстро, если возьмутся серьезно.

Густав Фогель заночевал прямо в кабинете, работы было очень много, и идти никуда не хотелось. Сообщение о поиске сбитого русского летчика пропустил мимо ушей, вот когда поймают, тогда он и подключится. Уснул майор почти мгновенно, но поспать толком ему не дали, под утро разбудил взволнованный дежурный офицер:

– Господин майор! Господин майор! Срочное сообщение!

– Что случилось?

– Русские диверсанты совершили нападение на штаб 48-го моторизованного корпуса. Генерал Кемпф и ряд офицеров штаба убиты! Диверсанты уничтожены.

Сон моментально слетел с Фогеля, «мозаика» в голове сложилась. Истребитель летал не на разведку, он сопровождал транспортный самолет! Некоторые сведения на это указывали. У русских, как известно, большие проблемы с авиацией. Сильное прикрытие выделить не смогли и послали одного, но хорошего летчика. И он свою задачу выполнил! Истребители не заметили транспортника, русский сразу связал их боем. А транспортник с диверсантами на борту благополучно ушел, лететь ему было недалеко. Скорее всего именно он был сбит на обратном пути и упал здесь неподалеку, за Брусиловом.

Фогель велел выяснить подробности и сел завтракать. День обещал быть длинным.

Вскоре стали известны некоторые детали нападения. Диверсантов было немного, около взвода. Но охрана штаба 48-го корпуса была явно недостаточной. Предстояло небольшое перемещение, поэтому в составе охранения оказалось всего два взвода солдат. Когда подошло подкрепление из проходящей по близлежащей дороге части, все было кончено. Русских, конечно, уничтожили, уйти не дали, но это слабое утешение.

Майор хмыкнул. Сейчас полетят головы, но его это, к счастью, вряд ли коснется. Настроение стремительно улучшалось, абверовец стал натягивать сапоги и приказал подавать завтрак.

Пока Густав Фогель расправлялся с холодной курочкой, Северов тоже немного подкрепился. Он вышел на небольшой хутор, стоящий неподалеку от реки Ровец между Криничками и Туровцом. Понаблюдал немного, убедился в том, что немцев нет, подошел к хозяину, коловшему перед домом дрова. Вскоре они сидели за столом, завтракая вареной картошкой, непременным салом, свежими огурцами и свежевыпеченным хлебом. Внук хозяина, мальчишка лет двенадцати, вел наблюдение с большого дуба, высматривал немцев. От самогона Олег вежливо отказался, чем вызвал уважительное удивление.

– Спасибо, хозяин! Мне еще воевать.

– Что дальше делать думаешь? – Хозяин, крепкий еще мужик лет шестидесяти, вздохнул. – Понимаю, что трудно сейчас вам. Но когда же обратно вернетесь? Я с немцами в прошлую войну воевал, знаю, что противник он серьезный. А нам как же быть? Уходить поздно, да и куда? Дочка с мужем в Житомире работала, что с ними, не знаю. Как их бросить было? Так что делать будешь?

– Как что? К своим уйду. Я летчик, мне летать надо.

– Ну да, оно конечно. Только все дороги немаками забиты, едут и едут, окаянные. Как же ты пойдешь?

– Разберусь, отец.

– Вот как… А дальше-то что?

– Не могу тебе всего сказать, сам понимать должен. Просто верь мне, я знаю, что говорю. Немец силен, его сразу остановить трудно. Но нас не сломить! Никому это еще не удалось, не удастся и Гитлеру. Будут врать, что Москву взяли и Ленинград, не верь!

Удивленный хозяин слушал Северова, и сомнения уходили из его души. Этот совсем молодой летчик произвел на него сильное впечатление. Сам воевавший в Первую мировую войну, потом в гражданскую, он видел спокойную уверенность, за которой стоял не пылкий патриотизм молодости, а умение воевать. Жилет с гранатами и многими важными вещами, боевой нож, бинокль, все говорило о том, что перед ним хорошо подготовленный человек. Ему хотелось верить, что в Красной Армии много таких воинов, что скоро они придут назад и все заживут спокойной мирной жизнью, вспоминая войну как страшный сон, морок. Встряхнув головой, прогоняя мрачные мысли, хозяин велел жене собрать Северову в дорогу немного еды.

Олег заполнил флягу свежей колодезной водой, взял краюху свежего хлеба, небольшой шматок сала и кусок копченой колбасы, спрятал все это богатство в заплечный мешок и, сердечно поблагодарив хозяев, направился на северо-восток. В его планах было движение вдоль какой-нибудь небольшой дороги с не очень интенсивным движением, на которой можно перехватить мотоциклиста и завладеть столь нужным сейчас транспортом.

Лес тут был без подлеска, поэтому просматривался довольно неплохо. Северов осторожно передвигался от дерева к дереву, временами останавливаясь, чтобы прислушаться и осмотреться. Вскоре лес впереди начал редеть, скоро должна была показаться дорога, на которой Олег рассчитывал устроить охоту на транспортное средство. Северов тихо подкрадывался к краю леса, когда заметил впереди движение. Спрятавшись за довольно широкий ствол дуба, он рассмотрел троих подростков, быстро идущих в глубь леса и постоянно оглядывающихся. Они шли прямо на него, и Северов решил, что расспросить их будет нелишним.

Когда ребята подошли поближе, он вышел из-за дерева и, видя, что ребята готовы бежать от него, спокойно сказал:

– Я свой, стойте тихо.

Выглядел Олег весьма импозантно. Летный комбинезон, поверх него разгрузочный жилет, лицо вымазано сажей.

– Тихо, ребята, спокойно. Рассказывайте, что тут в округе происходит.

Мальчишки осторожно подошли поближе.

– А вы, дяденька, наш разведчик?

«Дяденька» был всего на несколько лет их старше, поэтому хмыкнул и ответил:

– А что, немецкие разведчики вот так по своим тылам ходить будут?

– Ну да, – вздохнул один из ребят, – это мы глупость спросили. А вы один, а то у нас тут такое…

И ребята, перебивая друг друга, рассказали, что вчера к ним в деревню приехали немцы. Они обошли хаты и нашли несколько раненых бойцов Красной Армии, оставленных какой-то отступающей нашей частью. Среди них была девушка, младший лейтенант. Ее, голую, вытащили на дорогу, долго топтали сапогами, потом закололи штыками. Вторую девушку, сержанта-санинструктора, облили бензином и сожгли заживо. Раненых бойцов, пять человек, тоже закололи штыками. Когда ребята рассказывали, как кричала горящая девушка, у них из глаз лились слезы, дрожали руки. Трупы немцы оставили на деревенской площади.

– А ночью наши жители вышли и похоронили бойцов. Немцы утром это увидели, сердились очень, всех жителей согнали на площадь, сказали, что будут расстреливать за неподчинение ихней власти. А мы убежать успели. Дяденька, а вы один? Помогите, расстреляют ведь наших, а у меня там мамка и сестренки младшие!

Северов сжал кулаки. Войны на Востоке всегда отличались жестокостью. Хоть не в пехоте воевал, но пришлось видеть вспоротые животы, отрезанные члены, снятую кожу и сожженных заживо. Не раз он по наводке с земли наносил удары по группам боевиков и моджахедов. А эта нечисть чем лучше? Да, он один, но пройти мимо нельзя, самому себе потом никогда не простишь.

– Я один, – проворчал Олег и, видя как поникли ребята, как надежда сменилась отчаянием, добавил: – Но вам помогу. Отвечайте коротко, четко.

И стал расспрашивать. Соваться нахрапом, без ума – себя погубить и людям не помочь.

Картинка постепенно прояснялась. Гансов было немного, двенадцать человек. На окраинах деревни стоят парные посты, так что на площади восемь человек при одном пулемете. Вообще-то у немцев один пулемет на отделение, ну да ладно. Один так один. Общий план деревни, где гансы стоят, где жители, где посты расположены, ребята нарисовали и объяснили.

Первым делом посты. Северов рассмотрел из укрытия, как они расположены, и убедился в том, что они не находятся в пределах прямой видимости с площади (эх, российская дорога, семь загибов на версту, на Украине так же). Близко к караульным были расположены довольно густые кусты, подобраться удалось вплотную. Фрицы дисциплинированно держали винтовки на плече, так что метательный нож в глаз одному, перерезал горло другому, одного поста нет. Когда Северов примеривался подбираться к другому, то обнаружил, что там никого нет.

Он решил, что солдат могли вызвать на площадь, вряд ли немцы просто так ушли с поста, у них с этим строго. Теперь Олег стал подбираться к площади, где были выстроены жители деревни, человек сто, напротив них расположились восемь фрицев, на незапряженной телеге стоял «МГ-34». Автоматы только у унтеров, у остальных карабины.

Летчику удалось подобраться к гансам метров на двадцать. Собак немцы первым делом перестреляли, и что за мода у них такая. Так что никто положение Северова не выдал. Внезапно он заметил неподалеку за кустами какое-то шевеление. Сначала Олег подумал, что это прячется кто-то из жителей, но, присмотревшись, заметил пару человек в форме и с оружием. У одного автомат, у другого винтовка. Олег подумал, что теперь понятно, куда девался другой пост. Его они пока не заметили, но познакомиться стоит, причем как можно быстрее. Летчик стал осторожно пробираться дальше, вскоре направленный в его сторону ствол винтовки показал, что он замечен. Северов продемонстрировал гранаты и готовность стрелять, до противника метров пятнадцать, даже для пистолета совсем недалеко. Попасть в жителей можно было не опасаться, Северов и неизвестные пока другие бойцы находились от противника сбоку.

Ну, с Богом! Полетели гранаты, вслед за ними Северов высунулся из-за невысокого плетня и начал стрельбу. Он немало занимался этим в прошлой жизни и вполне восстановил навык, к тому же расстояние было небольшим. Немецкие солдаты стояли так, что вести огонь им было неудобно, был риск попасть в своих, а времени рассредоточиться им никто не дал. Из кустов раздались короткие очереди из ППД и выстрелы из винтовок, редкие, стрелявших человек пять.

Все закончилось быстро, секунд за десять. Неизвестные помощники стреляли великолепно, ни один выстрел даром не пропал. Северову тоже было грех жаловаться. Жители деревни попадали на землю, некоторые со страху побежали, никого вроде не задело.

Из-за плетня поднялись шесть человек в зеленых фуражках.

– Пограничники, – подумал Северов, – серьезные ребята. Понятно, откуда такие навыки стрельбы.

Олег подошел поближе. Его настороженно разглядывали старший сержант, младший сержант и четверо бойцов.

– Младший лейтенант Северов, 12-й ИАП, – представился летчик.

– Старший сержант Мальцев, Владимир-Волынский, погранотряд, замкомвзвода, – ответил среднего роста беловолосый крепыш лет двадцати пяти.

Остальные пограничники выдвинулись на площадь и проконтролировали лежащих немецких солдат на предмет выживших, четверых добили. Завозившегося унтера Северов добивать не дал, переговорил с ним тихонько, потом прикончил ударом ножа в сердце.

– Летчик, значит, – скептически сказал младший сержант, почти точная копия Мальцева, только черноволосый, глядя на манипуляции Северова. И добавил, заметив его сравнивающий взгляд: – Да братья мы, двоюродные.

Северов посмотрел документы пограничников, показал свои. В это время рядовые сноровисто собирали трофеи. Один пистолет-пулемет «МР-40» с запасными магазинами и пистолет «Вальтер Р-38» Северов забрал себе. Второй повесил себе на шею младший сержант Гаврилов. Один из рядовых положил на плечо пулемет, другой взял ленты и высыпал себе в мешок найденные в подсумках у солдат патроны. Разжились и немецкими гранатами на длинной ручке.

– Все, уходить надо. В любую минуту подмога к ним может заявиться. За мной, – скомандовал Северов и легкой трусцой побежал на восток к недалекому лесу.

В лесу они повернули на северо-восток и какое-то время молча бежали в глубь леса. Пробежав километра три, Северов остановился.

– Привал, – объявил он. – Надо решать, что дальше делать будем.

– К своим выходить! – влез младший сержант Гаврилов. – Что же еще?!

– Поставлю вопрос иначе, – терпеливо сказал Олег. – Как будем выходить к своим?

– А у тебя что, место выхода не оговорено было? Обычно такие вещи при заброске заранее решают! – удивился Мальцев.

– Какая заброска, я летчик, вы же документы видели.

– Ну да, летчик! – опять встрял Гаврилов. – По всему видно, обычный летчик! Нам-то не втирай! От тебя разведкой за версту несет!

– А раз так, нечего ерунду говорить!

– Ладно, ладно! А ты, Петька, рот закрой и не лезь. Пограничник ты или балабол! Летчик, значит, летчик. И точка. А что делать, мы и сами не знаем. Немцев здесь уж больно много, скрытно передвигаться трудно. А засекут, все, хана. Что мы вшестером, всемером, – поправился Мальцев, – сможем? Будем потихоньку вперед идти, на восток. Может, удастся где через линию фронта просочиться.

– Ну, этот вариант от нас никуда не уйдет. А вот кого мы в той деревне расчехвостили, никто не обратил внимания?

Пограничники переглянулись:

– Пехота как пехота.

– Эх вы! Это наземные части Люфтваффе! А значит, здесь неподалеку есть аэродром. Учитывая недалекую линию фронта, скорее всего это небольшой аэродром подскока. А что это значит?

– Что там охрана невелика! – расцвел Мальцев.

– Да и не надо нам с охраной воевать. Нам надо к самолету пробраться и улететь.

– А если там только истребители будут? – скептически сказал один из рядовых, Гильмуллин.

– Аэродром там и правда для истребителей. Но унтер мне по секрету сказал (Гаврилов засмеялся), что сегодня к ним транспортный самолет должен прилететь, а под вечер уйдет обратно. Точное время он не знал. «Мессеров» там немного, всего две пары базируются. Аэродром только развернули, поэтому охраны немного, взвод, но рядом штаб пехотной дивизии, при нем рота охраны. Сегодня же вечером для усиления охраны прибудут еще два взвода при трех броневиках. В общем, если все так, то повезло нам сказочно. Когда охрану усилят, шансов пробраться к транспортнику незаметно почти не будет, а сейчас шанс есть. И расположен аэродром где-то здесь.

Северов достал карту и показал всем предстоящий маневр. Затем рядовой Гильмуллин залез на дерево и осмотрел окрестности.

– Не соврал немец, – удовлетворенно сказал он, слезши с дерева. – Я пару самолетов садящихся видел.

И показал, в каком направлении он их видел.

Подобраться удалось к самому летному полю, только ползти пришлось довольно долго и аккуратно. По темноте это было бы сделать гораздо проще, но тогда «тетушка Ю» улетит и вся затея лишится смысла.

Столь любимой немцами вышки с пулеметом еще не было, то ли не успели построить, то ли и не собирались. Подобраться удалось довольно близко, но у самолета все время кто-то суетился, таскали и забрасывали внутрь какие-то тюки, размещали их, ждали, пока принесут новую партию. Носили несколько солдат почему-то на руках, у КПП стояла машина, но ее не использовали. Наконец экипаж запустил двигатели, носильщики ушли, остались только члены экипажа, люк был открыт, около него возился с последним тюком один человек, скорее всего бортмеханик. В это время около КПП десяток немцев принялись играть в футбол и делали это очень азартно, вопили, махали руками, весело смеялись. Часовые на эту игру постоянно отвлекались, так что перемещение маленького отряда еще ближе, почти к самому самолету, они не заметили. Наконец, последний тюк был заброшен в «Юнкерс», немец тоже залез в него, но закрыть люк не успел, заскочил Гильмуллин, за ним следом Мальцев и Северов. Татарин полоснул по горлу бортмеханика, втроем они быстро скрутили немецких пилотов. Одному из часовых солнце било прямо в глаза, от второго люк был загорожен крылом самолета, так что быстрое проникновение остальных пограничников никто не заметил. Северов пробрался в кабину и стал разбираться с управлением. Вообще «Юнкерс-52» не очень замысловатая в управлении машина, только Олегу не приходилось водить транспортные самолеты. Но ничего, разобрался, увеличил обороты моторов и спокойно порулил на взлет. Некоторая суматоха поднялась, когда самолет уже оторвался от полосы.

Северов шел, низко прижимаясь к земле. Если на них сумеют навести истребители, шансов спастись не будет. Пограничники напряженно всматривались в иллюминаторы, по их словам, в стороне прошла пара истребителей, но транспортник они не заметили. Перед линией фронта Северов поднялся выше и нырнул в солидные кучевые облака. Болтанка была приличной, но линию фронта они пересекли! Теперь нужно не попасться своим, вот будет обидно, если собьют свои же.

Родной аэродром Северову удалось найти уже в сумерках, и он с ходу пошел на посадку, включив посадочные огни. Не хватало еще, чтобы орлы Булочкина расстреляли их из зениток, приняв за вражеский десант.

Наконец «тетушка Ю» остановилась, Олег выключил двигатели, погранцы открыли дверь.

– Сдавайтесь, гады! Отлетались! – заорал знакомый голос.

– А за пивком не сбегать? – поинтересовался Северов, растолкав погранцов в двери. – Чего орешь, Паша? Принимай лучше трофейный аппарат. И Ногтева позови, тут для него пара клиентов нарисовалась!

– Командир? – удивленно пробормотал Шпунтик и через секунду заорал еще громче, чем раньше: – Командир вернулся!!

Вскоре возле самолета были все: Ларионов, Булочкин с Авериным, Винтик и Шпунтик, довольный, как слон, Михалыч, Леша Бабочкин и другие летчики третьей эскадрильи со своими механиками. Миша Ногтев и пограничники увели немецких пилотов.

Напряжение понемногу отпускало, Олега обнимали, хлопали по плечу и по спине. А Северов неожиданно почувствовал себя счастливым. Он говорил себе, что идет война, что впереди еще много потерь и лишений, но потом понял, что много лет в прошлой жизни отказывал себе в небольших радостях. После потери родителей, оставшись один, теряя боевых друзей, он выработал в себе своеобразную защитную реакцию. Это была просто реакция на боль потерь. Хватит, все! Отказывая себе в ощущении счастья от близости своих друзей, он вредит только себе. Да, он может их потерять в любой момент, но от этого они не должны стать ему менее дороги.

Глава 5

Вскоре совсем стемнело, летчики, Булочкин с Авериным и Миша Ногтев собрались в довольно просторной избе неподалеку от аэродрома. Механики занимались с немногочисленными самолетами, но перед уходом с аэродрома Михалыч с чувством обнял Северова и сказал, что был убежден в его скором возвращении. Правда, он не ожидал, что тот обернется так быстро. Потом махнул рукой, шумно высморкался и пошел к капонирам с самолетами. Северов был очень тронут.

А сейчас он сидел за столом и рассказывал о своих действиях в тылу врага, одновременно анализируя их. Когда он рассказал, почему ввязался в бой с немецкими солдатами в деревне, у всех сжались кулаки. Эмоциональный Каха что-то пробормотал по-грузински, видимо, ругался.

– В общем, так, – подытожил Северов. – Первая удача была в том, что я не был ранен. С дырками во вражеском тылу много не навоюешь. Вторая удача, что оказался в лесу. В поле бы они меня быстро обнаружили. В-третьих, гансы не ожидали, что я так быстро выйду из района приземления. Это уже не удача, а правильный анализ ситуации и тренировки. В-четвертых, понимаю, что в деревне сделал глупость, но иначе не мог. А то, что погранцы рядом оказались, вот это еще одна удача. В-пятых, опять удача, что не обычная пехтура попалась, а из наземной службы Люфтваффе. Шли на аэродром подскока, унтер мне довольно подробно все изложил. Дальше было делом техники, но наличие транспорта – опять удача. В общем и целом везение при наличии умения!

– Тут ты прав! – сказал Булочкин. – Если бы ты соответствующей подготовки не имел, никакое везение бы не помогло. А что в деревню полез, сердцем понимаю, а умом не одобряю. С другой стороны, не пошел бы туда, и ребят бы не встретил, и про аэродром мог бы не узнать. Хотя, я уверен, вышел бы через линию фронта. Тебе бы в разведке служить, а лучше в кавалерии! Больно шустрый!

Все засмеялись, а Ларионов задумчиво проговорил:

– Надо бы учить летчиков, что и как делать, если тебя сбили над вражеской территорией. Это должно войти в курс обучения как отдельный предмет. А пока неплохо бы разработать что-то вроде пособия по выживанию на территории врага.

Северов подумал, что Игорь как всегда зрит в корень. Это потом, в его прошлой жизни, казалось, что идея вполне очевидная. А здесь об этом пока никто не думал. И еще надо попробовать создать что-то вроде аварийно-спасательной службы. На эту тему Олег решил поговорить попозже с Булочкиным и Авериным, когда сам обдумает некоторые вопросы.

Подошел особист и позвал Северова к себе. Миша успел доложить о пленных и занимался с пограничниками. Документы они при себе имели, служили вместе и знали друг друга, так что была надежда, что долго проверять их не будут. Из дивизии передали, что машина за ними и за пленными придет утром. А пока Ногтев подробно расспросил обо всем летчика, указал, какие моменты надо обязательно отразить в рапорте, и заставил его сразу написать. Особо он заставил отметить, что транспортник ушел дальше и за ним никто не погнался. На стоны Северова, что устал, что хочет спать и, может, лучше завтра, придвинул бумагу и сформулировал что-то типа «раньше сядешь – раньше выйдешь». Олег вздохнул и сел писать, Миша перечитал написанное, нашел, что поправить, и дал еще несколько листов бумаги. И так два раза. Когда Северов пообещал найти гранату и взорвать себя вместе с этой писаниной, Миша спокойно спрятал бумаги в сейф и пожелал Олегу доброй ночи, а сам продолжил работу с погранцами.

На следующий день снова пришлось принимать «новую» машину. Им оказался довольно потрепанный «И-16» тип 29 с двумя «ШКАСами» и одним «УБСом». Михалыч пообещал поколдовать с мотором, все-таки «М-63» особой надежностью не отличался, к тому же неизвестно, насколько квалифицированным был прежний механик. Все оказалось не так плохо. Двигатель был почти новый, видимо, поменяли совсем недавно. Оружие тоже в приличном состоянии, Винтик и Шпунтик, не особенно доверяя оружейникам, сняли пулеметы, лично вычистили их и смазали. Северов этот шаг оценил, у парней забот выше крыши, сами с ног валятся, но для него сделали. Он их от души поблагодарил, ребята даже засмущались. Михалыч отполировал многочисленные заплатки, некоторые поставил заново, проверил приборы и работу механизма шасси, отрегулировал двигатель. С некоторым удивлением Олег увидел на самолете номер 11. И снова здравствуйте, «Барабанные палочки»! Прошлый самолет с этим номером долго не прослужил, но Северов решил не переживать по этому поводу.

А еще Новоселов передал привет от Берга, тот отправил очередной пакет с предложениями по усовершенствованию. Когда Михалыч спросил куда, ответил, что куда надо, но Северов не сомневался, что его беседы с Яковом Карловичем даром не проходят. Тот, в своей обычной манере, сразу ничего не комментировал, некоторое время обдумывал. Иногда переспрашивал и уточнял кое-что, иногда к теме больше не возвращался. Но перед самым переводом третьей эскадрильи на полевой аэродром около Бородянки подошел сам и рассказал Олегу о содержании своих посланий и над чем работает сейчас. Получалось очень солидно. Берга Северову сам Бог послал. Якову Карловичу достаточно было обозначить суть, детали он додумывал сам, а некоторые вещи типа впрыска уже зрели в его голове. Берг не стал мелочиться и все послания направлял товарищу Сталину, справедливо рассудив, что тот сам разберется, кому поручить проверку и исполнение. Да еще и отчета потребует, не залежатся бумаги. По крайней мере, можно надеяться, что появятся более мощные авиадвигатели, «ШКАСы» перестанут пихать везде и перейдут на «УБ» и пушки, уделят большее внимание радиосвязи. Да мало ли что еще.

Проездом ненадолго заскочил Забелин, подробно расспросил о судьбе транспортника, но ничего нового Олег сообщить не мог. Немцы его не заметили, он ушел дальше, а вот долетел или нет, Северов не знал, сбили раньше.

Прошло несколько дней. Когда проверку Северова наверху быстро утвердили и допустили к полетам, Олег оценил настойчивость Миши. Дело можно было затянуть, тогда до сих пор сидел бы на земле. А если бы проверка была проведена недостаточно тщательно, то доследование могло бы вылиться не только в потерю времени. Неизвестно, кому бы его поручили. Так что Северов искренне поблагодарил особиста за качественно проведенную работу и возможность летать дальше.

А летали много, на сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков, на разведку, на прикрытие своих войск. Отсутствие радиосвязи очень удручало Северова и катастрофически снижало эффективность действий авиации. В третьей эскадрилье осталось четыре летчика, пара Ларионов – Северов и пара Бабочкин – Баградзе. Иногда Северов летал с Кахой ведущим, на земле как мог учил его и объяснял ошибки. Каха такие вылеты очень любил, и вообще как летчик-истребитель здорово вырос. По мнению Северова, Ларионова можно было смело ставить на полк, а Бабочкина – на эскадрилью. Они очень нравились Олегу своей личной храбростью и рассудительностью, умением анализировать, стремлением бить врага не удалью, а умением. Но Северов помнил, что скоро немцы продавят нашу оборону, войска будут отступать за Днепр.

За две недели каждый в их четверке записал на свой счет одного-двух сбитых, начальство в лице командира дивизии хвалило. От Бородянки эскадрилью перевели за Десну, к лесному массиву за селом Летки. Настроение у всех было не очень. Опять отступление, наших самолетов мало, немцы давят и давят, прут и прут. Олег не помнил в подробностях оборону Киева, идет ли все как в его истории или есть какие-то отличия?

Утром 8 августа пришел приказ сопровождать бомбардировщики, цель – Белая Церковь. В этот раз командование не поскупилось и к четверке Ларионова присоединились еще семь «Чаек» и пятерка «И-16». На две семерки «СБ» и пять «ДБ-3» вроде и немало, но, как обычно, бестолково. Ларионову под угрозой расстрела было запрещено отрываться от бомберов. Все его доводы, что у истребителей не будет ни скорости, ни высоты, были игнорированы. А новоиспеченный майор Кольский, сияя новеньким орденом Красной Звезды, пообещал лично разобраться, не попахивает ли тут преклонением перед немцами и неверием в гений товарища Сталина и передовую советскую технику. Впрочем, командир дивизии, досадливо поморщившись, словесный понос Левы оборвал и дал команду на вылет. Настроение, и без того поганое, было окончательно испорчено. И результат не заставил долго ждать.

Когда три звена «Мессеров» зашли со стороны солнца, Ларионов повел эскадрилью вверх, пытаясь занять более выгодную позицию, но там была еще четверка. Бой распался на фрагменты, единого управления не было. Защитить бомберы не удалось, немцы прорвались к ним практически сразу. Буквально через пару минут сверху свалились еще два звена «Мессеров», и стало совсем хреново. Три «Чайки» и два «И-16» пылающими клубками падали на землю, три «СБ» и один «ДБ-3» снижались, таща за собой дымные полосы от горящих двигателей. Три «Мессершмитта» уходили к себе на аэродром, запарили – повреждение системы охлаждения. Вражеские истребители разошлись в стороны и ушли на высоту. Затем два звена связали боем прикрытие, остальные снова набросились на бомбардировщики. Четверка Ларионова потерь пока не понесла. Разбившись на пары и оставив другие истребители разбираться самостоятельно, третья эскадрилья бросилась на защиту своих бомберов. Своей перегруппировкой немцы дали возможность Ларионову занять более выгодную позицию. Задачей эскадрильи было не сбить как можно больше истребителей врага, а просто не дать им помешать работать бомбардировщикам. Все это обсуждалось ранее на разборах полетов, все летчики, включая темпераментного Каху, это четко понимали. В результате эскадрилья не сбила ни одного самолета противника, повредила всего двух, зато бомберы успешно отработали по своим целям и развернулись на обратный курс. Зенитным огнем были сбиты еще два «СБ» и «ДБ-3», но от вражеских истребителей новых потерь пока не было. Те ушли из зоны зенитного огня и теперь снова подбирались к нашим самолетам. Северов отметил, что бомберы действуют гораздо более слаженно, чем обычно. Результаты бомбардировки не очень ясны, но отстающих не было. Все бомбардировщики шли плотным строем, поврежденные машины держались в центре. Прорывающихся к ним «Мессеров» они отгоняли дружным огнем стрелков. Но вражеских самолетов было слишком много для двух пар третьей эскадрильи. Вот вышел из боя Баградзе, его «ишачок» дымил и мог в любую секунду вспыхнуть. Почти сразу за ним ушел и Бабочкин, его истребитель выглядел как решето и с трудом управлялся. Гансы не бросились за ними в погоню, а продолжили атаковать бомбардировщики. Еще два «СБ» были сбиты и устремились горящими метеорами к земле. Стрелки зажгли один из «Мессеров», потом еще один. Оставшиеся бомбардировщики еще плотнее сомкнули строй. Ситуация становилась безнадежной. Если бы не бомберы, Северов с Ларионовым могли попытаться уйти. Получилось бы или нет, вопрос другой. Но бросить своих было нельзя. А скоро закончится боекомплект, да и топлива совсем немного осталось! Пулеметы Северова выплюнули последнюю очередь. Повезло, «Мессер», беспорядочно вращаясь, ушел к земле. Все, теперь только фиги из кабины показывать, таранить вряд ли удастся, не подпустят, это не бомбардировщики. На Ларионова заходит «Мессер», тот, похоже, его не видит. Сейчас бы очередь перед ним дать, да нечем. Олег сделал единственное, что оставалось в такой ситуации – закрыл машину командира своей.

Удар! Самолет сразу закувыркался в воздухе. Северов отстегнул ремни и вывалился из кабины, успев подумать, что будет очень хреново, если приложит плоскостью или хвостовым оперением. А вот им и не приложит – хвоста у самолета уже нет.

«И снова прощайте, «Барабанные палочки»! У следующей машины номер будет другой, хватит на парашюте летать! Я летчик, а не десантник! Блин! – крутилось в голове у Северова, пока он летел к земле. – Как в том анекдоте, пока летишь, такая хрень в голову лезет! Какая новая машина, ноги бы унести. Все, пора!»

Мастерство, как говорится, не пропьешь! Парашют раскрылся у самой земли, наполнился воздухом, и вскоре Северов уже стоял на ногах, прижимая к груди скомканное средство спасения. В воздухе он успел осмотреться, поэтому быстро утопил парашют в небольшом заросшем пруду, завернув в него камень, и побежал на северо-запад. Местность здесь была не лесистая, поля да кустарник, травища вымахала. Но проверять навыки гансов по поиску человека в пампасах Северов не стал. Нарисовалась какая-то тропинка в нужном направлении, по ней Олег и двинул, не забывая, впрочем, время от времени останавливаться, осматриваться и прислушиваться.

Вскоре он обнаружил пару немецких солдат, стоящих на развилке дорог, куда выходила и облюбованная Северовым тропа.

«Так, чего они тут делают, непонятно. Может, к поискам летчиков отношения и не имеют. В любом случае надо уходить за периметр оцепления, скоро солдат здесь будет намного больше».

Трава была густой и высокой, а навыки скрытного перемещения в прошлой жизни у него были неплохо отработаны. На летчике был, правда, не камуфляж, но и летный комбез на фоне травы ярким пятном не выделялся. На перемещение за спину солдатам ушло минут пятнадцать, после чего Олег пополз быстрее, временами замирая и прислушиваясь. Наконец ряд кустов скрыл его от вражеских солдат, и летчик, пригибаясь, побежал дальше.

«Так, что делать дальше? Хорошо бы раздобыть немецкую форму. Комбез снимать нельзя, в нем хоть и жарко, но ненадолго и издалека за своего сойду, пока не присмотрятся. А в нашей форме ущучат сразу, – размышляя подобным образом, Олег осматривал в бинокль окрестности. – Движуха есть, но пока далеко. Что здесь произошло, обнаружат не сразу».

Северов продолжал осторожно двигаться в нужном направлении. Высокая и густая трава скрывала его от противника, но она же и затрудняла наблюдение за местностью. Впереди снова показался ряд кустов, Олег осторожно пробирался сквозь них, когда неожиданно столкнулся нос к носу с немецким офицером. Молодой лейтенант, немногим старше его самого, справлял малую нужду на краю дороги, если так можно назвать просто накатанную в поле колею. Рядом стоял его мотоцикл. Северов сориентировался быстрее и успел хорошенько врезать гансу в челюсть, пока тот пытался вытащить пистолет. Место было довольно открытое, долго задерживаться было нельзя. Летчик закинул немца в коляску, предварительно связав ему руки припасенным заранее куском парашютной стропы, и поехал к виднеющемуся километрах в полутора небольшому лесу. Водил мотоцикл Олег неплохо, но в одиночку ехать на мотоцикле с коляской оказалось очень непросто, но он вскоре приноровился. Примерно в километре шла дорога, по ней иногда проезжали машины, к счастью, больших военных колонн видно не было. Сбитых летчиков должны искать, но, судя по всему, ищут их северо-восточнее. Туда уходили подбитые бомберы, туда тянули и наши истребители. К тому же Северов уже сместился северо-западнее точки своего приземления на пару километров. Подъехав к лесу, если, конечно, эту рощицу можно было так назвать, Олег осмотрелся, потом влез на сосну и осмотрелся еще раз.

«Ага, прочесывают местность! – В бинокль были видны фигурки солдат, цепью идущих в восточном направлении. – Я у них за спиной, этим надо пользоваться».

Летчик слез с дерева и быстро обыскал немца. Нашлись карта и документы на имя лейтенанта Фридриха Кнюпфеля, тоже, как ни странно, летчика. Пистолет оказался «Браунингом НР», прекрасно, замечательный ствол. Теперь Олег был «вооружен до зубов», целых три пистолета. «ТТ», «Вальтер» и «Браунинг». Разум подсказывал, что таскать такое их количество нет смысла, от чего-то надо избавиться. «ТТ» надо оставлять, «Браунинг» тоже, хотя бы из-за магазина повышенной емкости, но жаба задушила, оставил пока и «Вальтер». Немец очнулся, завозился и с удивлением воззрился на Северова.

– Что это значит?

– Ты идиот? Ладно, время дорого. Сейчас ты мне рассказываешь все, что знаешь о текущей обстановке. Играть в героя не получится, я тебе для начала глаз выну! – И Северов, скорчив самую зверскую рожу, на которую был способен, достал нож и поднес к его правому глазу. – Про Женевскую конвенцию и все такое даже не упоминай, вы напали без объявления войны, моих соотечественников уничтожаете тысячами. Все, я слушаю.

И Олег уколол Кнюпфеля чуть ниже глаза. Тот дернулся и, с ужасом глядя на острие ножа, заговорил. Выслушав немецкого летчика, Северов заставил того снять с себя верхнюю одежду, не без некоторого внутреннего отвращения ударил его в сердце ножом (лучше было бы пристрелить, но выстрел могли услышать) и призадумался. Солдатская книжка Кнюпфеля была без фотографии, довольно новая. Но в ней, по всем правилам, содержались персональные данные. А цвет глаз у немца тоже синий, как у Северова! И про цвет волос ничего не сказано, а то у немца они русые, а у Северова черные. Правда, возраст немецкого летчика – двадцать четыре года, а Северову только что двадцать один год исполнился, ну это не сорок и двадцать, мелочи. Так что можно воспользоваться. Кроме того, есть форма, по комплекции Кнюпфель чуть полнее, но рост, похоже, соответствует. А раздел его Северов для того, чтобы эту форму кровью не забрызгать.

Олег быстро переоделся. В целом сойдет. В плечах узковато, в талии свободно. Хуже было бы наоборот. Аэродром у них в районе Кожанки, отсюда километров двадцать пять по прямой. Стоит ли туда соваться? Конечно, нет, настоящего Кнюпфеля там прекрасно знают. Так что лучше будет изобразить офицера, посланного с поручением. До линии фронта километров сорок, на мотоцикле не так и много, но просто так кататься не дадут. Орднунг, мать его! Так что надо проехать поближе, а там, на мягких лапах да под покровом ночи, как учили… Только надо по дуге объехать, подальше от того места, где сбитых летчиков ищут. Береженого бог бережет, а небереженого немецкий конвой стережет!

Северов мысленно перекрестился, завел мотоцикл и поехал к дороге. Выехав на нее, он не спеша покатил в сторону Фастова, проехал его по окраине и двинулся дальше на север. Пару раз остановили патрули фельджандармерии, но новоиспеченный Фридрих Кнюпфель без проблем показывал документы и немного подгазовывал, чтобы тарахтение мотоцикла не выдало его не совсем правильное произношение. Вообще-то в прошлой жизни Олег на произношение не жаловался, да и в этой его учил настоящий этнический немец, но проверять как-то не хотелось, тем более что при обучении задача изображать природного ганса не ставилась. С жандармами он был мрачно немногословен и изображал человека, который озабочен и очень торопится. Олег догадался забрать у настоящего Кнюпфеля наручные часы, на которые демонстративно поглядывал.

Когда стало темнеть, Олег проехал небольшую деревню и остановился у ее края, если судить по карте, вроде Ветровка. Кататься ночью – не вариант. Останавливаться на ночлег вместе с фрицами – рискованно. С другой стороны, очень хотелось есть. Среди полезных вещей в жилете у Олега оставалось немного сухарей, но, если повезет, здесь удастся подкрепиться поосновательнее. Летчик понаблюдал за деревней, немцы через нее практически не ездили, никого определившегося на постой также не было видно. Наконец, он решился. Подкатил мотоцикл к крайней хате, осторожно постучал в окно.

– Кого черти носят? – судя по голосу, спрашивал человек пожилой, но не очень старый.

– Тихо, отец. Свои.

– Какие еще свои? – уже тише спросил хозяин хаты и стал открывать дверь.

Увидев перед собой немецкого офицера, мужик лет шестидесяти пяти отшатнулся, но Северов не дал ему ничего сказать и сделать, а, зажав рот ладонью, быстро втолкнул внутрь и прикрыл за собой дверь.

– Говорю же свои, не шуми, – и, видя недоумение хозяина, добавил: – Думаешь, в нашей форме тут ходить удобнее будет?

– Эге! – сообразил хозяин. – В хату заходи!

– Подожди, технику спрячу.

Олег закатил мотоцикл за сарай и прошел в дом, а хозяин выглянул из дверей, понаблюдал немного и снова закрыл дверь.

Когда Северов зашел в хату, сидевшая за столом пожилая женщина испуганно вскочила, но мужик шикнул на нее:

– Тихо, бабка! Человек по государственному делу!

И спросил у Олега:

– А тебя точно никто не видел?

– Вроде нет. Я специально с краю зашел.

– Ладно, хлопец. Меня Макаром зовут, бабку мою – Авдотьей. Да ты небось есть хочешь?

– Не откажусь, отец.

Макар махнул жене рукой и на столе появились миски с вареной картошкой, малосольными огурцами, хлеб и сало. Пока Олег подкреплялся, хозяин рассказал, что немцы в деревню не заезжали. Об этом можно было догадаться – собаки были целы. Правда, у Макара собака недавно умерла, а новую взять еще не успели – не до того. Вот в Бышеве немцы стоят, Макар сам видел издалека. Про другие деревни он не знает, сам не ходил, а селяне разное рассказывают, иной раз сомнение берет. Вот Микола говорил, что наших пленных гнали, много, очень много, не одну тысячу. Брешет небось. Он советскую власть не больно любил, вот и брешет.

Несмотря на голод, опытный Северов до отвала наедаться не стал, только заморил червячка. На недоумение хозяев с улыбкой пояснил, что на голодный желудок реакция лучше, и сердечно поблагодарил за еду.

Пока летчик слушал гостеприимных хозяев, раздался шум автомобильных моторов. В деревню со стороны Бышева въехала небольшая колонна машин – бронетранспортер Sd Kfz 251, грузовик и кюбельваген. Они заехали в деревню и остановились, тоже, видимо, решив переночевать. Из «БТРа» вылезли солдаты, из грузовика тоже выбралось несколько солдат, потом двое наших пленных вытащили еще одного. Пленных отвели в одну из хат, а солдаты стали прочесывать близлежащие дома. Офицеры остались стоять на улице, не спеша закурили.

В сгущающихся сумерках гансы не заметили предусмотрительно закаченный за сарай мотоцикл, на котором приехал Северов. Всю деревню немцы прочесывать не стали, выставили два поста и разошлись по хатам. В двух разместились солдаты, еще в одной – офицеры, пленных под охраной двух солдат заперли в сарае. Солдаты поймали пяток кур, разжились у местного населения салом, молоком и яйцами, застрелили несколько собак и принялись готовить ужин. Олег удовлетворенно отметил большую бутыль самогона, принесенную одним из немцев.

– Так! Имеем двенадцать солдат в бронетранспортере, восемь в грузовике, солдата и двух офицеров в кюбельвагене. Итого двадцать один солдат и два офицера. Разместились они в трех хатах. В первой девять солдат, во второй тоже девять, в третьей два офицера, пленные в сарае под охраной солдата и еще два на посту на улице около техники. Это плюс! Самогон принесли, еще один плюс! Посмотрим, как у вас с дисциплинкой! – думал Северов, наблюдая за происходящим через дыру в плетне.

Окончательно стемнело, немцы поели и стали укладываться спать. В хлам никто не упился, но некоторые набрались прилично. Один из офицеров вышел их хаты, подозвал унтера и пенял ему на это. Но сам он был тоже подшофе, а унтер убеждал, что те, кто несет службу, сухи как лист. Олег расслышал не все, больше догадывался, но и так многое в их диалоге было ясно. Потом унтер заорал, позвал обер-ефрейтора и грозил ему пальцем, а тот убеждал начальство, что все несут службу как положено. Северов хмыкнул – расслабляйтесь, ребята.

Что делать дальше, вот в чем вопрос. А впрочем, не вопрос! Сидеть дальше – хороший вариант, утром немцы скорее всего уедут. Вот только вполне могут найти мотоцикл Северова, его хорошо не спрячешь, да и таскать по темноте некуда. В сам сарай не закатить, дверь маловата, да и шум будет – наверняка дверь скрипит. А в светлое время его сразу увидят, он же просто за сараем стоит, достаточно во двор заглянуть. Уезжать сейчас – опять лишний шум. Надо невдалеке от часовых мотоцикл выкатывать. Так что некоторым гансам – прямая дорога в Вальхаллу, придется их убирать.

Олег вытащил из коляски мотоцикла свою одежду и переоделся, мазать кровью немецкую форму он не хотел, вдруг еще пригодится. В ходе наблюдения за часовыми и подслушивания их разговоров Северов понял, что их скоро сменят. Так и есть, ефрейтор вывел смену, стоять им, судя по разговорам, еще четыре часа. Подождав, пока все опять угомонятся, летчик перемахнул через невысокий плетень и подкрался к часовому, стоящему возле транспорта. Выждав момент, когда второй часовой зайдет за угол хаты, Олег ударил немецкого солдата ножом в сердце. Навыки не подвели, шума не было. Северов быстро сместился к хате и, когда второй часовой показался из-за угла, снял и его. Теперь часовой около сарая. Жаль, темно, можно было бы метательным ножом снять. А так риск слишком велик, если промах, ганс заорать успеет. Северов, пошатываясь и изображая пьяного, вышел из-за угла хаты и побрел к сараю, шумно сопя и бормоча заплетающимся языком:

– Эй, Клаус, Клаус! – Он слышал, как звали одного из солдат, – это я! Где здесь этот чертов клозет?

– Гельмут? Ну ты набрался, приятель! – Часовой засмеялся. – Вали отсюда, это сарай, а не клозет.

Прежде чем немец успел заподозрить неладное, Северов поработал ножом. Оттащив труп за сарай, Олег осторожно снял замок с двери сарая. Он был не заперт, просто наброшен на скобу.

– Эй! Просыпайтесь!

– Кто здесь?

– Тихо! Не шуметь! Выбирайтесь побыстрее.

Из глубины сарая, пригибаясь, подобрался человек.

– Вас трое, я видел. Третий идти может?

– Нет, это генерал Снегов, командир 8-го стрелкового корпуса. Он ранен в ногу и контужен.

– А вы двое в порядке?

– Да.

– Тогда берите его. И тихо! Несите генерала к бронетранспортеру.

Мужчина скользнул в глубину сарая. После короткой возни два человека вывели третьего, висевшего у них на плечах. Пока все было тихо. Они быстро переместились к бронетранспортеру, Северов открыл задние дверцы десантного отделения, полез внутрь. Ударился обо что-то коленом, зашипел от боли, развернулся, принял генерала. Его спутники тоже залезли, потащили Снегова в глубь корпуса. Пошарив руками в темноте, Северов понял, что он ударился коленом о какой-то ящик. Открыв его, Олег нащупал ребристые тела гранат «Ф-1». Вот это находка! Запалы лежали как положено, в двух запаянных банках. А вот и нож для их вскрытия. Шикарно! Северов быстро вскрыл банки с запалами.

– Подождите немного!

Олег выскользнул из бронетранспортера и поставил по растяжке на калитках у хат, где квартировали немцы. Потом быстро, насколько это возможно в темноте, пробрался к своему мотоциклу и выкатил его на руках поближе к немецкой технике, хотел сделать небольшой сюрприз в виде гранаты в коляске, но наглеть не стал, надо было уезжать и не медлить. Летчик забрался обратно внутрь бронетранспортера:

– Все, сейчас поедем! Один человек к пулемету. Кто знает «МГ-34»?

Один мужчина молча встал к пулемету.

– Подожди заряжать, сначала я движок заведу.

Северов достал фонарик, посветил место механика-водителя, прочитал надписи на табличках.

– Так, понятно. Поехали.

Двигатель завелся быстро, зарокотал сотней лошадей. Бронетранспортер дернулся и мягко покатил из деревни. Они уже выехали на дорогу, когда сзади раздался взрыв гранаты, затем еще один. Спидометр показывал около 30 км/час, но гнать в темноте быстрее Северов не стал. Отъехав немного, свернул с дороги направо. Судя по карте, где-то здесь начинался ручей или речушка. Надо было ее объехать, а то обидно будет застрять сразу по выезду из деревни. А ехать по дороге дальше Северов не хотел, там населенные пункты, гансов наверняка много.

Проехав несколько километров, Олег остановил машину и заглушил двигатель.

– Скоро рассветет, осмотримся и поедем дальше. А сейчас пора представиться. Младший лейтенант Северов, 12-й ИАП. Сопровождал бомбардировщики во время налета на Белую Церковь.

– Майор Панин, Иван Ильич, начальник штаба 297-го стрелкового полка.

– Капитан Рудаков, Матвей Васильевич, командир второго батальона 297-го стрелкового полка.

– А генерала я знаю. Встречал на шоссе в районе Винницы 10 июля. Меня сбили тогда, я на вынужденную рядом с ним плюхнулся.

– Это когда немцы колонну с детьми штурмовали? – спросил майор.

– Ну да!

– Генерал про тебя рассказывал. Ладно, что делать будем?

Северов помолчал немного, обдумывая ситуацию:

– Рация у них на этой машине, другой я не видел, но это ничего не значит. Здесь немецких частей как говна на ферме, связь быстро отыщется. Так что транспорт наш засвечен. Одиночные бронетранспортеры будут останавливать и проверять. На этой консервной банке много не навоюем. Так что идея такова – быстро вылезаем на большую дорогу и пристраиваемся к какой-нибудь колонне, пока перезвон не пошел. Двигаемся вместе с ней к линии фронта. По-немецки кто-нибудь говорит?

Начальник штаба кивнул:

– За коренного немца не сойду, но шпрехаю неплохо.

Капитан развел руками:

– Зато я финский знаю. В разведке служить хотел, учился.

– Все, решено. Идем на дорогу, по возможности захватываем пару гансов, пусть формой поделятся!

Северов снова переоделся в немецкую форму, решив изображать авианаводчика, едущего на передовые позиции. После короткого объяснения Олега капитан Рудаков сел за руль. Он быстро освоился с управлением, и бронетранспортер бодро покатил по полю в сторону дороги. Судя по карте – из Коростышева на Киев. Перед дорогой был небольшой лесной массив, так что в начинающихся утренних сумерках удалось выбраться на дорогу. Через некоторое время они догнали медленно ползущую колонну – роту Pkpfw III и несколько бронетранспортеров. Удача!

Колонна ползла медленно, дорога была прямая, просматривалась хорошо. Поэтому, когда Северов заметил стоящий у обочины мотоцикл, около которого курили офицер и унтер, пришлось встать немного боком, чтобы закрыть от уходящей колонны дальнейшее действо. Сзади ближе пары километров никого видно не было. Немецкого обер-лейтенанта и унтер-офицера быстро втащили внутрь, оглушили, раздели, затем убили ударом ножа в сердце. Майор надел форму обер-лейтенанта, капитан – унтер-офицера. По комплекции, конечно, не очень подошло, но около дела. Двинулись догонять колонну. Трупы выбрасывать сразу не стали, если будут искать и рядом найдут раздетых, быстро сориентируются. Изучили документы немцев, полезли в планшет офицера – карты! С нанесенной на конец вчерашнего дня обстановкой. Отлично.

От трупов удалось избавиться при переезде какой-то речушки вроде Бучи. Пока колонна неспешно переправлялась, спрятались в густые придорожные кусты. При переправе стоял пост, но шли в колонне, так что каждую машину не смотрели. Пронесло.

Колонна свернула куда-то влево, когда уже вовсю слышалась стрельба, до линии фронта было рукой подать. Поехали немного дальше, но были остановлены постом. Кругом сновали солдаты, невдалеке стояло несколько танков с работающими двигателями, так что раскрывать себя и идти напролом было нельзя. Очень кстати в небе нарисовалась девятка «лаптежников» под охраной четверки «Мессеров». Олег сделал знак Рудакову, чтобы погазовал, прибавляя шума, замахал руками, сказал, что ему надо скорее ехать дальше, пригрозил, что, если бомбы упадут на свои позиции, он фельдфебеля – старшего поста – сдаст с потрохами, а это верный расстрел. Тот, видимо, половину слов из-за тарахтения двигателя бронетранспортера и работы танковых моторов не расслышал, но смысл понял, струхнул, быстро объяснил, как лучше ехать, и даже по телефону кому-то позвонил, чтобы не задерживали, а показали дорогу. Попылили дальше, на развилке регулировщик указал, где штаб полка. Пришлось свернуть, но Рудаков останавливаться, естественно, не стал, а поехал дальше по танковой колее.

Пока все шло неплохо, хотя Северова потряхивало от волнения. Средь бела дня, кругом гансов полно, а они едут самым нахальным образом, да еще и генерала из плена везут! Кино и немцы!

– Переодевайтесь обратно в нашу форму, а то на передовой сначала застрелят, а потом разбираться будут! – крикнул Олег, стаскивая с себя немецкий китель.

Впереди разворачивалась довольно вялая атака на наши позиции. Самолеты не стали обрабатывать передний край и ушли куда-то в глубь нашей обороны, около роты немецкой пехоты под прикрытием трех бронетранспортеров и минометного огня неспешно шли по полю на наши позиции. Оттуда заработала пара «Максимов», несколько раз выстрелила противотанковая пушка, один из бронетранспортеров встал, остальные стали пятиться назад, пехота залегла. Рудаков развернул бронетранспортер задом к нашим позициям, а Панин принялся расстреливать из пулемета пятящуюся пехоту.

Из наших окопов наблюдали за этим действом, видимо, с некоторым удивлением, но стрелять по ним не стали, даже прикрыли огнем. А вот гансы опомнились быстро и перенесли огонь на медленно ползущий бронетранспортер. Рудаков остановил машину, все шустро вылезли и вытащили генерала. Снегов чувствовал себя плохо, не отошел еще от контузии. Голова кружилась, в ушах стоял шум, его пришлось тащить. Матвей Васильевич включил передачу, и бронетранспортер медленно пополз обратно к немецким позициям. Немцы сосредоточили свой огонь на нем и вскоре попали, но это дало возможность Северову и его товарищам подползти к нашим позициям поближе. Вскоре все четверо ввалились в окоп и оказались под настороженными взглядами пехотинцев.

– Кто такие? – требовательно спросил старший лейтенант, тыча наганом Панину в лицо.

– Железяку убери! Ты еще мне ее в рот засунь, чтобы говорить удобнее было!

Старлей ствол от его лица убрал.

– Вот так! Я майор Панин, начальник штаба 297-го стрелкового полка. Это капитан Рудаков, командир второго батальона моего полка. А это генерал-майор Снегов, командир 8-го стрелкового корпуса. Летун – младший лейтенант Северов, 12-й истребительный полк.

– Документы!

– К начальству веди!

– Сдайте оружие! Семченко, сообщи в штаб.

– Товарищ старший лейтенант, – обратился Панин, – врач нужен, генерал ранен, ему помощь необходима.

Тот кивнул и велел Семченко вызвать на КП полка врача. Оружие сдали, после чего капитан и майор подхватили под руки Снегова и окруженцы под конвоем трех красноармейцев и старшего лейтенанта двинулись в сторону командного пункта полка. Траншея была неширокой, идти с генералом на плечах было неудобно, поэтому двигались медленно. Северов шел после Рудакова и Панина, вынужденный подстраиваться под их шаг. Идущий за спиной Олега солдат, недовольный медленным продвижением, толкнул его между лопаток прикладом. Летчик решил не реагировать, смотрели на них не очень дружелюбно, а затевать свару в их положении – не самая лучшая идея. Солдат еще раз приложил Северова прикладом, на этот раз гораздо сильнее.

– Ручонки придержи! – сквозь зубы посоветовал разозленный летчик, идти быстрее он не имел возможности.

– Ах ты…

– Прекратить! – из бокового хода вышел высокий смуглый политрук. – Что происходит?

– Конвоирую задержанных на КП полка, комбат впереди идет.

– Ну так конвоируй. Бить задержанных команды не было!

Вскоре они подошли к командному пункту полка. Немцы тем временем угомонились, на этом участке фронта наступило небольшое затишье. Командный пункт располагался в обширном подвале какого-то каменного строения, принадлежность которого ввиду больших разрушений определить было сложно.

Старший лейтенант зашел в подвал и через некоторое время пригласил туда остальных. Коренастый полковник с седым ежиком волос и шрамом на щеке посмотрел на генерала и изменился в лице:

– Михаил Георгиевич! – и, видя, что Снегов не только не может стоять на ногах, но и с трудом воспринимает происходящее вокруг, скомандовал: – Положите его на топчан, и медиков сюда, быстро! – После этого, ни к кому конкретно не обращаясь, приказал: – Докладывайте!

Прежде чем кто-либо успел открыть рот, Олег четко доложил:

– Младший лейтенант Северов, 12-й ИАП. 8 августа сопровождал бомбардировщики, в районе Белой Церкви был сбит. Выходя к линии боевого соприкосновения, оказался в деревне Ветровка, где остановился на ночлег. Туда же прибыл немецкий конвой, сопровождавший пленных командиров. Ночью пленных освободил, угнали бронетранспортер. Продолжили движение в направлении Киева. В ходе рейда захвачены документы офицера связи 55-го армейского корпуса.

Северов достал из планшета документы и карты, подал их полковнику.

– Хм, Северов, посмотри на карту. Где Белая Церковь и где Ветровка? Что скажешь?

– Хорошо! Тогда подробно. После приземления совершил марш-бросок на северо-запад с целью выйти из зоны поиска. Обнаружил вражеского летчика, лейтенанта Кнюпфеля, допросил, уничтожил. Его документы вместе с остальными. Захватил мотоцикл, на нем поехал мимо Фастова на север, так и попал в Ветровку. Решил, что необходимо уйти подальше от района, где ищут сбитых летчиков, я там не один такой был. В деревне остановился в крайнем доме, хозяева Макар и Евдокия Самойленко. Примерно через час после моего приезда, около двадцати часов, в Ветровку въехал конвой – бронетранспортер, грузовик и кюбельваген. В грузовике везли пленных. Немцы разместились в трех хатах в центре деревни, пленных заперли в сарае, выставили охранение. Наблюдал, выявил график смены часовых. Оказалось три человека, возле техники, возле домов, где разместились на ночлег и у сарая с пленными. За это время пленных не допрашивали и не кормили. Часовых уничтожил, пленных вывел к бронетранспортеру, растяжки поставил.

– Какие растяжки?

– Граната «Ф-1» с привязанной к чеке веревкой, у меня их хватает – из парашютных строп. БТР завели, уехали. Выехали на дорогу из Коростышева на Киев, встали в хвост механизированной колонне, с ними доехали до передовой. По пути, чтобы захватить немецкую форму, взяли обер-лейтенанта и унтера, стояли на дороге, перекур сделали. Документы в нагрузку пошли. А дальше бойцы должны были видеть. К передовой подъехали, а тут немецкая атака. Мы на нейтралку выехали, гансов из пулемета причесали, БТР бросили и в наши окопы приползли. Вот, собственно, и все.

– И все? – засмеялся полковник. – Ты что, лейтенант, нас совсем за дураков держишь? Немцев перебил, по их тылам как у себя дома ездил! Что за чушь?

– Это не чушь! Я начальник штаба 297-го стрелкового полка майор Панин. Был взят в плен вместе с генералом Снеговым и командиром второго батальона капитаном Рудаковым.

– Личность капитана Рудакова могу подтвердить, мы вместе учились на курсах в 1939 году, – вмешался один из находившихся на КП командиров.

Вид у полковника был довольно скептический, но тут вмешался смуглый политрук, оказавшийся местным особистом.

– Товарищ полковник, я разберусь, это по моей части.

Северова, Панина и Рудакова вывели с КП и отконвоировали дальше в тыл, в приземистый барак, где и располагалась вотчина полкового особиста.

Майор Фогель пребывал в преотвратном состоянии духа. Как прекрасно все складывалось! Он смог убедить руководство дать ему возможность поработать с русским генералом и двумя командирами, которые постоянно находились при нем. Поэтому было решено перевести пленных не в лагерь, а в охраняемую резиденцию, где Фогель намеревался склонить их к сотрудничеству с непобедимым Вермахтом. И все полетело к чертям!

Майора ночью разбудил звук работающего двигателя, хотя никто и никуда ехать не собирался. Не успел он перевернуться на другой бок, предоставив возможность разбираться лейтенанту Кребсу, как раздался взрыв. Идиот Кребс, бросившийся с пистолетом в дверь, был убит – осколок гранаты разнес ему череп. Сам Фогель не пострадал, был только слегка напуган от неожиданности. Через несколько секунд раздался еще один взрыв. Зашедший ефрейтор, заикаясь от волнения, доложил, что трое солдат ранены, трое убиты. Пленные исчезли, угнан бронетранспортер. Фогель осторожно выбрался наружу, какое-то время тупо смотрел в темноту, потом приказал перевязывать раненых и укладывать их в грузовик. Поскольку один из оставшихся в живых солдат умел водить машину, ему было приказано ехать в Бышев, доставить раненых и вызвать подкрепление.

Прибывший со взводом солдат обер-лейтенант быстро сориентировался в обстановке и организовал преследование. Информация об угнанном бронетранспортере ушла на все близлежащие посты фельджандармерии. Анализируя имеющуюся информацию, обер-лейтенант обратил внимание Фогеля на то, что никаких сведений о заброске в данный район диверсантов либо просачивании группы окруженцев не имеется. Однако рядом с местом, где стоял бронетранспортер, был обнаружен мотоцикл с боковым прицепом, а это значит, что диверсантов было не более трех человек. Чтобы выяснить принадлежность мотоцикла, необходимо некоторое время, но, даже если это прольет свет на то, откуда взялись диверсанты, ситуация не изменится. Генерал похищен, увезен и переправлен через линию фронта.

Фогелю оставаться в деревне не было никакого смысла, поэтому он поехал прямо в Фастов. Поиски результатов не дали, но пришла информация о попытке прорыва на бронетранспортере к русским позициям. Бронетранспортер был уничтожен, но, по докладу командира полка, недалеко от штаба которого и произошел инцидент, группе русских удалось добраться до своих позиций. Сколько их было и понесли ли они потери, неизвестно.

У Фогеля после пережитого голова не соображала совершенно. Единственное, что пришло ему в голову, – от ответственности за побег пленных он должен отвертеться. Охрана была поручена покойному Кребсу, а работа майора должна была начаться позже, по приезде на место содержания этих пленных. Так что его недоработки здесь нет.

Снегова увезли в госпиталь, сказали – в Москву, а Северова, Рудакова и Панина перевезли в Бровары, где и допрашивали неспешно, видимо, пытались поймать на мелочах. Содержали их отдельно, чтобы не сговаривались. Все это было логично и правильно, но очень раздражало деятельного Северова. Он очень переживал за своих друзей. Добрались ли до своих Ларионов, Бабочкин и Баградзе? Как дела на аэродроме, живы ли Михалыч и Винтик со Шпунтиком? Живы ли Миша Ногтев, Петрович и Денис? Уже на следующий день Олега из «кутузки» выпустили, но оружие обещали вернуть позже. Если бы не регулярные вызовы к следователю, Олег от беспокойства за друзей уже на стенку бы полез. А так его методично проверяли, впрочем, без попыток силового воздействия. К тому же вопросы касались в основном Панина и Рудакова, их реакции на освобождение, их действий, разговоров и т. д. Про Снегова спрашивали мало, он всю дорогу лежал пластом и почти ничего не говорил, был в забытье.

Как бы там ни было, с утра до вечера Олег давал показания, уточнял детали, писал объяснительные. Теперь с ним занимался старший лейтенант госбезопасности лет тридцати пяти, с блестящей лысиной и небольшими черными усами, вежливый и спокойный. Северов вспомнил, что читал про зверства особистов в постсоветские времена, и мысленно усмехнулся. По крайней мере пока обращаются нормально, посмотрим, что дальше будет.

13 августа, когда Северов очередной раз пришел к следователю, в кабинете он увидел Забелина. Капитан госбезопасности сразу пожал Олегу руку:

– Живой! Везучий же ты!

Владимир Викторович был в хорошем настроении. Ему понравился Северов, он жалел, что тот не является его сотрудником, но переходить в НКВД не предлагал – понимал увлеченность небом. Когда ему доложили о появлении генерала Снегова, в рапорте промелькнула фамилия Северова. Согласно этому рапорту особых вопросов к лейтенанту не было, но капитан, направляясь по своим делам, решил сделать небольшую остановку в Броварах. Когда 23 июля из штаба 12-го полка доложили, что Северов не вернулся, все напряженно ждали дальнейших событий, было неизвестно, долетел ли до места транспортный самолет, он тоже пропал. Группа осназа на связь не выходила, но потом поступила информация, что задание они все-таки выполнили. И вот теперь летчик вышел, живой и невредимый, хотя сбивали его уже второй раз. Забелин уже успел посмотреть документы, никаких несоответствий выявлено не было.

– Во-первых, огромная тебе благодарность за тот транспортник! Все у нас получилось, хотя осназовцев погибших жаль. Золотые ребята были! Но работу свою они сделали, штаб 48-го корпуса немцев уничтожили.

Позже Олег узнал, что, оставшись без управления, противник не смог адекватно отреагировать на наше контрнаступление, наши части сумели отбросить противника и выйти на очень выгодные позиции, которые были ранее оставлены из-за ошибочных действий. Исправили ошибку, дали возможность лучше подготовить внешний обвод укреплений и нанесли немцам ощутимые потери, очень ощутимые. Из группы осназа в живых осталось больше половины, десять человек, но они не имели связи и вышли намного позже, чем предусматривалось планом, поэтому их сначала тоже записали в погибшие.

А капитан продолжал:

– Во-вторых, летчики, которых ты доставил, дали очень ценные сведения, мы сами не ожидали. Допросили их для порядка, а тут такое повылазило. Весьма осведомленные ребята оказались, много мотались по различным аэродромам, видели и слышали. Это дало нам возможность крайне ограниченными силами нашей авиации нанести серьезные удары по складам и скоплениям живой силы и техники. В общем, притормозили мы их серьезно. Я ходатайствовал перед твоим начальством, наградной лист на тебя оформили на орден Красного Знамени. Заслужил! Кстати, документы, которые вы с немца сняли, тоже ценности немалой. Но за Снегова тебе отдельное спасибо! Он очень талантливый генерал. В первые же дни войны отличился, дал немцам прикурить у Перемышля! Теперь подлечится и снова в строй. Думаю, ему теперь не корпус, а армию дадут. А что может армия при способном командующем, объяснять тебе не надо.

– А что с командирами будет, которые со мной вышли?

– Они в плену были. Сам понимаешь, проверяют их. Но дело к завершению, если и дальше все подтвердится, получат новые назначения. Вакансий хватает, черт возьми. Потери немаленькие. К тому же, сам понимаешь, есть разница – рядового из винтовки научить стрелять или командира батальона или полка обучить, грамотного да инициативного. Ладно, возвращайся в полк, летай дальше. Проверка закончена. Поеду, дел невпроворот, я же сюда мимоходом заскочил.

Перед уходом Забелина летчик попросил его сказать местным, чтобы вернули трофейное оружие. Отдавать «Браунинг» было жалко, а «Вальтер» пусть забирают. Без особого удовольствия Нigh Рower отдали, и Северов отправился в родной полк.

Глава 6

От Бровар до аэродрома было недалеко, к вечеру Олег добрался до своих. К несчастью, многие его плохие предчувствия оправдались. Остатками эскадрильи временно командовал Бабочкин, из летчиков остался только Каха и теперь Северов. За ужином Олег кратко рассказал о своих похождениях в тылу врага, ему же поведали, что в том бою были угроблены последние «И-16» третьей эскадрильи, но Ларионов, Бабочкин и Баградзе благополучно дотянули до наших позиций. Однако два дня назад Ларионова арестовали и куда-то увезли. Кольский сам приезжал, говорил, что теперь Ларионова точно расстреляют, уж он поспособствует. Обвиняют Игоря в больших и неоправданных потерях при налете на Белую Церковь, плохом прикрытии бомбардировщиков, а еще преклонении перед немецкой техникой и тактикой и т. д., даже в использовании пар вместо троек. А еще три дня назад Булочкин получил приказ срочно собрать технический состав и выдвинуться в распоряжение штаба ВВС. С тех пор о них ничего не было известно, но сегодня Бабочкину сообщили, что в составе сводного отряда они были направлены для эвакуации материальной части с полевых аэродромов, находящихся под угрозой захвата противником. Прорыв немцев был, как всегда, неожиданным. Так что Булочкин, Михалыч, Витник и Шпунтик либо убиты, либо взяты в плен. Короче, пропали без вести. Аверин вроде бы жив, но ранен и увезен в госпиталь. По крайней мере по описанию тот раненый похож на Аверина, а как на самом деле – неизвестно. Сообщивший Алексею об этом капитан из штаба ВВС лично Дениса не знал. Самолеты в эскадрилью вчера дали – четыре «И-153» с моторами «М-62» и четырьмя «ШКАСами». Состояние среднее, оставшиеся техники ковыряются, завтра машины должны быть готовы. Короче, хреново все.

Какое-то время Олег сидел молча, потом ушел на край аэродрома, где можно было спокойно побыть в одиночестве и, присев на ствол поваленного дерева, тяжело задумался. Случилось то, чего он больше всего боялся, он потерял самых дорогих сейчас людей, своих боевых товарищей, надежный тыл и опору. В масштабах той огромной войны, которая грохотала сейчас от Баренцева до Черного моря, эта потеря была обыденностью, одной из многих трагедий, которые уже случились и еще больше которых случится в ближайшие годы. Но это была его личная потеря, усугубившаяся ее масштабом. Фактически из самых близких друзей остался Леша Бабочкин. Каха был хорошим товарищем, но таким близким другом еще не стал. С этим надо было что-то делать, но что? Просто уничтожать гитлеровцев? Он и так этим занимается, и неплохо, особенно если судить по их реакции. Забелин, да, Забелин! Нужно попытаться связаться с ним, чтобы попросить за Ларионова! Должны же быть нормальные трезвые люди, а не типы вроде Левы Кольского, которые понимают, что Игорь сделал все, чтобы обеспечить прикрытие. Но где они? Пока Северов столкнулся с другими. Ведь больше Ларионова не сделал бы никто, особенно если учесть, что ему прямо помешали организовать это прикрытие сколь-нибудь грамотно. И теперь эти люди будут его судить! А в том, что осудят, Северов не сомневался. Иначе могут спросить с них самих, запретивших маневрировать и иметь преимущество по высоте, приказавших тупо пугать немцев одним своим видом, фактом присутствия. Значит, надо связаться с Забелиным, попытаться через него облегчить участь Ларионова и узнать, что же все-таки произошло с Булочкиным и другими. Может, есть более достоверная и подробная информация.

Настроение у Северова было поганое, но он на удивление быстро уснул, сказалось напряжение последних дней. Наутро на аэродром привезли авиабомбы, Бабочкин получил приказ на нанесение бомбоштурмовых ударов по вражеским колоннам и скоплениям солдат и техники. Летать было недалеко, так что день обещал быть насыщенным.

За завтраком Олег обговорил с Алексеем и Кахой дальнейшие действия. Договорились не лезть на высоту, а подходить на малой. На бомбы поставить замедление, чтобы не попасть под свои осколки, работать с горизонтального полета и на малой высоте можно довольно точно, главное – быстро выйти из зоны поражения МЗА. Поэтому вывалить все с первого захода и уходить. В принципе бомбить можно и с пикирования, под свой винт бомбы не попадут, они находятся под крыльями вне его площади. Но это сложнее, поскольку никакого бомбового прицела нет и требуется набрать высоту, так что решили не рисковать.

Подойдя к самолету, Северов с удивлением обнаружил на нем номер 11. Наваждение какое-то! Осмотрев машину, Олег устроился в кабине и стал ждать команды на взлет. Предстояло бомбить колонны немецкой мотопехоты, двигающиеся к передовой. Они с ребятами уже договорились, что пойдут по дуге, чтобы выйти к месту с запада. Координировать действия разных частей и совершать налет большими силами командование не стало. После взлета тройка «Чаек» на малой высоте ушла в направлении юго-запад и вышла в назначенный квадрат с запада, как и планировалось. Истребительное прикрытие противника висело восточнее и поспело к шапочному разбору, третья эскадрилья уже отбомбилась и уходила к линии фронта. Сбить маневренную «Чайку», пилотируемую опытным летчиком, – задача не из простых. Особенно когда таких летчиков три и работают они на предельно малой высоте. Через несколько минут боя наши оттянулись к своим позициям, а немцы ушли на свой аэродром. Сбитых ни с той ни с другой стороны не было. Больших повреждений друг другу также не нанесли.

После приземления быстро заправили самолеты, подвесили бомбы, загрузили патроны – и снова на взлет. Новая цель недалеко от прежней. На этот раз немецких истребителей не было, отбомбились хорошо. Конечно, шесть 50-килограммовых бомб – это очень мало. Но несколько вражеских танков было повреждено, бомбы легли хорошо.

Третий вылет был на мост через Ирпень в районе Жорновки. На этот раз Олег предложил бомбить с пикирования, но не всем, а ему одному. Леша с Кахой должны были попытаться положить бомбы с горизонтального полета, причем в основания моста на берегах. ПВО было достаточно мощным, и его по-хорошему требовалось подавить, но ничего со штабом ВВС, откуда приходили приказы, решить не удалось. Вылетайте немедленно, и все!

Снова зашли с северо-запада, параллельно дороге. Шли на предельно малой высоте, буквально касаясь винтами травы. Развернуть малокалиберные зенитки, прикрывающие мост, немцы не успели, ребята отбомбились хорошо. «ФАБ-50» бомба невеликая, но и мост был небольшой, не через Днепр же. Северов заранее полез на высоту и пикировал с двух тысяч, убрав газ полностью и следя, чтобы обороты мотора не зашкалили. Уже свалившись в пикирование, Северов увидел результаты удара своих товарищей и понял, что мостику конец. Но что бомбить? На второй заход идти категорически не хотелось. Но недалеко от моста Олег заметил несколько автомобилей, в том числе передвижные радиостанции. Очень похоже на какой-то штаб! Обе бомбы, а Олег взял ФАБ-100, легли в скопление машин. Попасть в небольшой отчаянно маневрирующий биплан не просто, поэтому Северов ушел из зоны зенитного огня, отделавшись всего тремя дырками в плоскостях.

Вылеты не занимали много времени, летать было недалеко, но все равно было уже за полдень. Время обеда. Летчики успели съесть по тарелке то ли густого супа, то ли жидкой каши, когда пришел очередной приказ из штаба. На этот раз удар наносился по скоплению войск противника на северном фланге обороны, в районе Козаровичей. Но лимит везения, отпущенный на день, кончился. Началось с того, что они не нашли никакого скопления войск в указанном районе. То ли их там и не было, разведка ошиблась, то ли информация пришла с опозданием и войска уже рассредоточились. Да какая разница! Связи нет, перенацеливание невозможно. Не успели сообразить, куда сбрасывать бомбы, как навалилась четверка «Мессеров». Юркие бипланы порскнули в стороны и, пока немцы разворачивались, Северов сбросил свои бомбы на позиции артиллерийской батареи. По крайней мере ему показалось, что это батарея. Куда свалили свой груз остальные, он не заметил. Дальше надо было оттягиваться в глубь своей территории, к гансам могло подойти подкрепление, нашим же ждать подмоги не приходилось. Одного «Мессера» удалось повредить. По нему попал сначала Северов, потом Бабочкин, но ничего серьезного, просто немного насыпали перца на хвост. Но немец, впечатленный и, видимо, испугавшийся за свою жизнь, неудачно сманеврировал и подставился Кахе, который своего не упустил. Дистанция была великовата, поэтому сбить не получилось, но немец запарил и вышел из боя. Остальные потянулись за ним. В моторе у Бабочкина начались перебои, так что разошлись к общему удовлетворению. Алексей с трудом дотянул до аэродрома, вердикт механиков был категоричен – движку каюк, надо менять. Обещали ночь не спать, но сделать, запасной двигатель имелся. Он, конечно, не новый, после ремонта, но это лучше, чем ничего.

Олегу и Кахе пришлось сделать еще вылет на прикрытие наших войск, но, к счастью, противника они не встретили. Да и что всерьез можно сделать парой устаревших истребителей, если появится одна-две девятки бомберов под прикрытием двух пар «Мессеров»? До бомбардировщиков им даже добраться не дадут. Так что поболтались в воздухе до полного расходования топлива и ушли домой. До вечера просидели в кабинах в готовности № 1 к вылету, но приказа не было. Северов все время думал, как ему найти Забелина, но это было делом очень трудным. Тот не сидел все время в кабинете, так что быстро не получится. Самым разумным было позвонить дежурному и попросить передать информацию. Олег надеялся, что Забелин простит его за такое прямое обращение в столь трудное время по фактически личному вопросу. Хотя какому личному! Спасение одного из самых результативных летчиков-истребителей и успешных авиационных командиров Юго-Западного фронта вовсе не личное дело младшего лейтенанта Северова!

Несмотря на напряженное положение на фронте, на следующий день их не стали поднимать ни свет ни заря, а дали поспать до восьми часов. После неспешного завтрака объявили готовность № 2, но около одиннадцати часов пришел приказ выделить одного летчика для разведки на северном фланге обороны. Полетел, естественно, Северов.

Погода для разведки была довольно удачной, плотная облачность с нижней кромкой 300–500 метров. Встреча с вражескими истребителями была маловероятной, всегда можно уйти в облачность, но все говорило о том, что погода будет меняться.

Олег шел по нижней кромке облачности, высматривая мехколонны противника. Вражеских истребителей видно не было, как, впрочем, и искомых мехколонн. Впереди, если верить карте, скоро должен был появиться Иванков. Северов обратил внимание, что нижняя кромка облачности снизилась до двухсот-трехсот метров и, похоже, будет прижиматься к земле и дальше.

Посты ВНОС у немцев сработали неплохо. Когда Северов подошел к Иванкову, его встретил плотный зенитный огонь. «Чайка» закрутилась над городом, Северов высматривал танки и мотопехоту. Несколько близких разрывов шарахнули почти одновременно, самолет закувыркался в воздухе, но Олегу удалось восстановить управление, хотя биплан чуть не ткнулся в землю. Следующим шагом было уйти в облачность, чтобы не добили. Ситуация усугублялась приличной болтанкой. Самолет плохо слушался рулей, приборная доска была разбита, но компас был цел, поэтому Северов решил двадцать минут идти курсом 140, а там определиться по местности. Осторожно вынырнув из облачности через двадцать минут, Олег с удивлением не смог найти никаких знакомых ориентиров, причем нижняя кромка облачности была уже на высоте полутора сотен метров. Особую пикантность придал обстрел из зениток, что заставило снова уйти в облачность. «Чайка» медленно лезла вверх, болтанка была сильной, и Северову вновь пришлось бороться с управлением, не давая машине свалиться на крыло. Тем более что из-за неработающих приборов никакого представления о реальной скорости Олег не имел. К счастью, работал авиагоризонт, так что полет в облачности без потери ориентации в пространстве был возможен. Правда, стало понятно, что компас показывал направление в тридевятое царство, а теперь и вовсе вывалился от тряски. Так что каким курсом он летит, Северов не знал даже приблизительно. Олег вновь осторожно стал снижаться, борясь с управлением, но показавшаяся наконец земля никаких ориентиров, позволяющих определиться на местности, не давала. Внизу показалась дорога, и Северов решил попробовать лететь вдоль нее до населенного пункта, может, удастся понять, где он находится. А если там наши (красный флаг на административном здании), можно сесть и просто спросить.

Показавшаяся на дороге небольшая колонна была явно немецкой и азартно лупила по многострадальной «Чайке» из всех стволов. Несколько пуль пробарабанили по обшивке. Углубиться настолько в нашу оборону за столь короткий срок немцы не могли, да и Днепр форсировать – задача не из простых. Значит, он ушел в глубь вражеской территории. Так что куда лететь, было уже все равно, он даже примерно не представлял, где теперь находится. Можно было лишь предположить, что ушел не на юг и не на запад, скорее всего на север, северо-запад. Дело в том, что под крылом появился лес, причем довольно густой и большой. Северов посчитал, что он может находиться уже в Белоруссии. А это не очень хорошо. Клин немецкого наступления стремился к Москве, по состоянию на 15 августа они должны быть уже далеко на восток за Смоленском, т. е. он в глубоком немецком тылу! Правда, в районе Жлобина примерно в это время шло контрнаступление силами 21-й армии, но сам-то он где? Пока это все просто рассуждения.

Мотор засбоил, потом снова заработал. Продырявлены баки? Запросто. Значит, надо искать место для посадки и желательно в достаточно глухом месте, чтобы гансы не сразу засуетились. Впрочем, на поиски времени особо и нет, мотор вот-вот встанет, а высота совсем невелика, в случае чего парашютом воспользоваться проблематично. Мотор окончательно обрезал, когда Северов посадил машину и подруливал к кромке леса. Прокатившись по траве, самолет встал. Олег проворно выбрался из кабины, огляделся и прислушался. Все тихо. Он шел на малом газу, мотор не ревел на всю округу, да и беглый осмотр с высоты населенных пунктов не выявил. Только деревня, которая находится километрах в трех от места его посадки. Кстати, там проходит и железная дорога. Так что не такой уж и медвежий угол здесь. Надо определиться с местом, это самое главное.

Олег прикрыл самолет ветками, чтобы хотя бы издалека не бросался в глаза, сменил летный шлем на бандану и кромкой леса пошел в сторону деревни. Из оружия имелись «ТТ» и «Браунинг НР», ножи, две гранаты «Ф-1». К «Браунингу» было два запасных магазина, к «ТТ» один.

До темноты было еще очень долго, часы показывали 13.30, так что, подобравшись к деревне поближе, Олег в бинокль внимательно изучил обстановку. Немцев в деревне, похоже, не было. По крайней мере никакой техники не было видно, немецкие солдаты по деревне не ходили и вообще, его пролет никакого интереса не вызвал, даже если был замечен. Полицаев гансы тоже, по-видимому, еще не завели. Подождав около часа, Олег осторожно подобрался к крайнему дому и еще около получаса наблюдал за обстановкой. Так и не увидев ничего подозрительного, летчик подошел к дому. Из дома вышла женщина, подошла к загону для птицы и принялась разбрасывать корм.

– Здравствуйте, – тихо сказал Северов, – не бойтесь. Я советский летчик, к своим пробираюсь.

От неожиданности женщина вздрогнула и обернулась. Ей оказалось на вид лет тридцать.

– Ой! Да иди в дом скорее, чтоб никто не видел!

Олег прошел в дом, женщина зашла за ним и плотно закрыла дверь.

– Выглядишь ты больно чудно, не похож на летчика.

– Крыльев, что ли, нет? – пошутил Северов. – Так по лесу ходить мешают, пришлось оставить.

Женщина улыбнулась:

– Есть небось хочешь?

– Если покормишь, не откажусь. Но сначала скажи, что за деревня, где я?

– Заблудился, что ли?

– Приборы разбило снарядом, летел в облаках неизвестно куда. Так где я?

– Деревня Дедное, Светлогорский район, Гомельская область.

«Ну точно, в Белоруссию залетел! И карты этой местности, естественно, нет. Не думал же никто, что так далеко заберусь!» – подумал Северов и спросил:

– А немцы заезжают?

– Нет. Деревня небольшая, три десятка дворов у нас всего. Вот в Светлогорске стоят. По железной дороге ездят. А к нам пока не приезжали.

Рассказывая, хозяйка поставила на стол тарелки, достала из печки горшок.

– Давай, летчик, поешь борща.

– Меня Олег зовут. А ты что, украинка?

– Ну да. Меня Оксана зовут, из-под Полтавы я. А муж белорус, – женщина тяжело вздохнула, – где сейчас мается? Как повестку получил, ушел, так ни слуху ни духу. Ни одного письма так и не получила.

– А наши через деревню проходили?

– Когда отступали? Нет. Это уж потом из Светлогорска люди наши вернулись, сказали, что там немцы теперь.

За обедом Оксана рассказала, что у нее двое детей, сейчас с дядей, младшим братом мужа, ушли на Березину ловить рыбу. Также объяснила, что в округе находится. Оказалось, что если пройти пару километров через лес, у кромки которого Северов оставил самолет, то будет дорога из Светлогорска на Жлобин. Немцы там часто ездят.

– Вот что, хозяйка! Есть ли тут люди надежные, которые болтать не будут?

Оксана кивнула:

– Есть такие! Я тебя поняла. Ты на улицу не ходи, не надо, чтобы тебя видели. Сегодня немцев нет, а завтра? Когда колхоз организовывали, обиженные были, как им не быть. Вдруг донесет кто. Я тебе сейчас кузнеца нашего приведу. Микола мужик надежный, ему и скажешь, какая помощь нужна!

Оксана убрала со стола и вышла. Олег тоже не стал сидеть за столом, а вышел на улицу и спрятался за сарай, приготовив оружие.

Через некоторое время с Оксаной пришел степенный мужчина лет сорока, здоровый как бык, неся с собой ящик с инструментом. Они зашли в дом, было слышно, как Оксана недоумевала, куда девался летчик. Убедившись, что следом никто не идет, Северов тоже зашел в дом.

Кузнец одобрительно хмыкнул на его предосторожность, протянул Северову руку и прогудел:

– Микола! Говори, чем помочь родной Красной Армии?

Олег рассказал, что оставил самолет неподалеку. По-хорошему, его надо уничтожить, но сжигать не хочется. Дым привлечет внимание, так что лучше будет его закатить в лес и хорошенько замаскировать.

– Хорошо! Я скажу своим, что по делам на станцию схожу, а ты иди к самолету, я туда приду.

Северов вышел из дома и снова из-за сарая пронаблюдал, как ушел кузнец, не было ли какого лишнего любопытства. Все было тихо, немногочисленные жители занимались своими делами. Через некоторое время кузнец вышел из своего дома и направился по насыпи железной дороги в сторону станции. Олег покинул свой наблюдательный пункт и направился к самолету.

Кузнец появился минут через двадцать после Северова.

– А что, починить аппарат не получится?

– Нет, повреждения серьезные, да и бензина нет.

– Ну, тебе виднее.

Вдвоем они развернули самолет хвостом к лесу и затащили его под деревья. Кузнец нарубил веток и они хорошенько замаскировали самолет. Пока они работали, Микола рассказал, что служил в Первой конной у Буденного, потом в пограничных войсках. А здесь кузнецом всего пятый год работает. Когда началась война, его сразу не призвали. А потом поздно было, немцы от границы быстро дошли, никто и не ожидал. Сам Микола решил, что если наши не вернутся, то будет сколачивать партизанский отряд. Оружие есть – брат жены припрятал несколько винтовок. Немцы разбомбили небольшую колонну наших отступающих войск. Шурин, живущий в Чирковичах, помогал хоронить убитых, заодно и оружием разжился. Труднее было с людьми. Нужны мужики не просто надежные, а опытные, отслужившие в армии. На примете есть несколько человек. Двое еще в гражданскую воевали. Кузнец хотел создать отряд небольшой, но боеспособный. А там видно будет.

За разговорами они закончили работу и направились обратно в деревню, Северов попросил кузнеца через пару дней ночью сжечь самолет, даже если немцы его и найдут, то он будет уже далеко, тот обещал. Микола предложил Северову переночевать у Оксаны, а уж завтра уходить. Идея показалась Олегу здравой, уходить на ночь глядя не было смысла. Если вдруг пожалуют фашисты, можно будет уйти в лес. Чтобы дети Оксаны не видели Олега, им было разрешено ночевать в доме дяди, на следующее утро они снова собирались на рыбалку.

Ночь прошла спокойно и, плотно позавтракав и положив в свой вещмешок немного соли, несколько вареных картофелин, луковицу, кусок сала и краюху хлеба, Северов поблагодарил Оксану и Миколу за помощь и гостеприимство и отправился в путь. Летчик решил дойти до станции и осмотреться. Ему очень хотелось раздобыть карту местности, да и транспортом разжиться было бы неплохо.

Идти было недалеко, около километра, поэтому Олег двигался медленно, осматривая окрестности в бинокль. Ничего подозрительного он не обнаружил и вскоре наблюдал за станцией из кустов, росших на берегу небольшой речушки. Станцией этот сарай называть, конечно, чересчур шикарно. Но не станция привлекла внимание летчика. За полотном дороги в поле находились наши пленные, около сотни, охраняло их два отделения при двух «МГ-34». Пленные сидели на траве, видимо, был сделан небольшой привал, поскольку выглядели они уставшими, некоторые были довольно сильно истощены и оборваны. Ловить тут было нечего, не бросаться же в одиночку на охрану, поэтому Олег последний раз с сожалением скользнул взглядом по печальной картине и уже собирался уходить, как его словно током ударило. Мелькнули «буденновские» усы, Северов нашел их хозяина, присмотрелся. Точно, Михалыч! А вот и Винтик со Шпутником рядом. Петрович сидел спиной, но его трудно не узнать, такие уши редко встречаются. Сердце у Северова учащенно забилось, он понимал, что теперь никуда не уйдет, просто не сможет. Извечный русский вопрос «что делать?» гвоздем сидел в голове, вот только ответа не было. Одному ничего не сделать, рядом нет никого… Никого? Кузнец же говорил, что у него несколько надежных людей есть, вроде все с оружием!

Обратно в деревню Северов бежал бегом, только пару раз остановился, чтобы осмотреться. По-прежнему все было тихо, небольшая деревня внимания оккупантов пока не удостоилась. Микола был у себя дома, когда к нему влетел встрепанный летчик и коротко, но очень эмоционально изложил свою просьбу.

– Пойми, не могу я их бросить вот так! Надо попытаться хоть что-то сделать! – закончил он свой рассказ.

Кузнец раздумывал недолго, кивнул и полез с сарай, вернулся с винтовкой и подсумком с патронами, а также парой гранат.

– С чего-то надо начинать, – сказал он. – Почему бы и нет! Иди, наблюдай, а мы скоро придем. Я понял, где тебя найти. И не волнуйся, мы быстро. Если что, догоним, колонна быстро не пойдет, не сможет.

Окрыленный Северов кинулся обратно. На поле ничего не изменилось, немцы грызли галеты под ненавидящими взглядами пленников, то ли ждали чего-то, то ли просто не торопились. Минут через десять сзади раздались осторожные шаги, Олег оглянулся и увидел Миколу, в зарослях угадывалась еще пара человек, больше никого видно не было.

– Нас десять со мной, – ответил кузнец на невысказанный вопрос. – У всех винтовки и патронов десятка по три. Есть пять гранат «РГД-33», все без рубашек. Мужики обращаться с оружием умеют, трое даже воевали, Хасан, финская.

Будущие партизаны подползли и принялись деловито рассматривать поле, план созрел быстро. Пулеметы немцы поставили на насыпи дороги, которая была немного выше уровня поля, метрах в пятидесяти друг от друга и метрах в тридцати от пленных, которые сидели довольно компактной группой. У одного пулемета, кроме расчета, находилось еще два человека, четверо стояли или прохаживались по охраняемому периметру, остальные восемь человек во главе с фельдфебелем находились рядом со вторым пулеметом. Эти стояли близко друг к другу, если удастся подобраться на бросок гранаты, должно накрыть хорошо. А подобраться шанс был, кусты росли довольно близко от насыпи, да и внимание конвоя было сосредоточено в большей степени на подопечных. Северов и еще три человека подобрались к первому пулемету, остальные поползли ко второму. Решено было кинуть в каждый расчет по две гранаты, одна оставалась, если придется добавить. Одновременно с броском гранат остальные должны были стрелять, стараясь в первую очередь вывести из строя расчеты пулеметов и фельдфебеля с «МР-40».

Мужики с винтовками расположились метрах в сорока от своих целей, а те, кто должен был бросать гранаты, стали подбираться поближе. По отмашке Миколы стрелки дали довольно стройный залп, полетели гранаты. Стрелять из пистолета на сорок метров Олегу не хотелось, поэтому он подобрался поближе. Когда раздался залп, а за ним взрывы гранат, оставшиеся в живых немцы довольно шустро скатились с насыпи вниз. Из расчета первого пулемета и стоявших рядом уцелел один солдат, из расчета второго – трое. Прежде чем они успели изготовиться к стрельбе, четыре партизана побежали вперед, стремясь преодолеть насыпь. Остальные держали ее на прицеле. Северов тоже побежал вперед, заметил голову в каске и направленный в его сторону ствол винтовки. Сзади раздался выстрел, пуля попала немецкому солдату прямо под каску, выстрелить он не успел, а Олег не успел испугаться.

Когда раздались взрывы и стрельба, часть пленных быстро легла, но некоторые сориентировались и бросились на ближайших конвоиров. Те не успели сделать больше двух выстрелов, как были сбиты с ног и убиты. Несколько человек кинулись к уцелевшим солдатам, залегшим у насыпи. Тем надо было контролировать и саму насыпь, и поле, что сделать втроем было нереально, буквально через минуту все было кончено. Было убито восемь пленных, трое ранено, получил пулю навылет в ногу и один из местных. Булочкин и остальные авиаторы находились ближе к центру, однако Петрович успел вскочить и даже почти добежал до немцев у насыпи.

– Петрович! Михалыч! – закричал Северов, его переполняла бурная радость.

Расхристанный Булочкин замер, оглядываясь, потом заметил бегущего к нему летчика, сделал несколько шагов навстречу и сгреб его в свои медвежьи объятия. Подбежали Михалыч и Шведов с Глазычевым и тоже полезли обниматься. Впрочем, опытный Петрович недолго предавался радости, отпустив Олега, он заорал:

– Бегом все в лес! Немцев туда же тащите! Быстрее!

Тех, кто не сразу сориентировался, подталкивали в спину более шустрые товарищи, и через пару минут о том, что на поле только что была колонна пленных, напоминала только примятая трава, не очень заметные со стороны следы крови и гораздо более заметные следы от взрывов гранат.

Не успели авиаторы поговорить, а остальные толком отдышаться, как со стороны Светлогорска показался дым, явно двигался железнодорожный состав. Прежде чем подойти к станции, он около полукилометра неспешно шел по полю, что позволяло его неплохо рассмотреть. Вагонов было немного, всего десяток, солдат, кроме охраны, видно не было. Впереди паровоза была прицеплена платформа, на которой укрывалось за мешками с песком шесть солдат с пулеметом, еще одна находилась в конце состава. Еще четыре солдата стояли на платформах, где под брезентом стояла какая-то техника, остальные вагоны были обычными товарными.

Оружие быстро разобрали освобожденные красноармейцы. К сожалению, один пулемет оказался сильно покорежен близким взрывом, зато второй не пострадал.

Следы взрывов были неплохо видны, не заметить их немцы не могут. Когда состав еще не был виден, один из местных, шустрый мужичок лет тридцати с небольшим, вдруг крикнул «готовьтесь!», ринулся к станции и заскочил в единственное окно, выходящее в сторону леса. Микола буркнул, что тот воевал в финскую в разведке, соображает быстро, поэтому в отряде будет у него заместителем. Винтовку бывший разведчик оставил, сунул сзади за пояс под пиджак «Парабеллум» фельдфебеля. Что тот задумал, стало ясно, когда он вышел из сарая-станции с красным флажком в руках и даже в потертой фуражке «железнодорожного образца».

Пока состав подходил, пятеро местных и десяток бывших пленников с оружием пробирались в зарослях, стремясь занять позицию поближе к платформе с охраной. Они взяли с собой пару немецких гранат на длинной ручке, у покойных конвоиров их с собой почти не было, только в ранцах у двух солдат нашлось три штуки.

Состав неспешно подполз к станции, немцы крутили головами, но вид стоящего «железнодорожника» их несколько успокоил. Унтер-офицер что-то спросил, из-за шипящего паровоза Северов слов не разобрал, на платформу полетели последняя оставшаяся «РГД» и колотушка, раздались винтовочные выстрелы, короткими очередями заработал трофейный пулемет. В конце состава тоже два раза бахнуло, стали стрелять.

На паровозе, кроме машиниста и кочегара, находились два немца. Одного из них, высунувшегося посмотреть на причину остановки, застрелил Булочкин, он забрал себе автомат фельдфебеля, второго неожиданно хряснул лопатой кочегар. Нападавших было немногим больше, чем охранников, но им на руку сыграла внезапность, половина вражеских солдат была уничтожена сразу. Однако остальные упорно отстреливались, сдаваться никто из них не собирался. Один умный, впрочем, нашелся. Когда все было кончено, оказалось, что охранник с платформы из середины состава уже почти добежал до кромки леса с противоположной стороны железной дороги. Численное преимущество сказалось, сказалась и накопленная за время плена злость, последние охранники были уничтожены.

До Светлогорска было километров пять, слышали там стрельбу и взрывы или нет, неизвестно, надо было собрать оружие и боеприпасы, быстро осмотреть содержимое вагонов и уходить. В вагонах оказались разные запчасти, в одном были винтовочные патроны, на платформах стояли полугусеничные артиллерийские тягачи. К большому сожалению, взорвать все это богатство было нечем, можно было только попытаться поджечь, в баках тягачей было немного бензина.

Деятельный Олег Петрович времени не терял. Не успели бывшие пленные отойти от горячки боя, как он рявкнул:

– Построиться в две шеренги! Командиры на правый фланг!

В Петровиче Северову нравилось многое, в том числе талант быть безумно убедительным. Никто не спросил, какого рожна он тут распоряжается, никуда его не послал. Все просто выстроились в неровные две шеренги, кто с надеждой, а кто и угрюмо глядя на новоиспеченного командира. Булочкин и Северов пересчитали людей, вышло сто пять человек. На правом фланге оказалось пять командиров: капитан, два лейтенанта, старший сержант и младший сержант. Петрович разбил всех на три взвода, назначил командирами капитана и лейтенантов, дал лейтенантам заместителями сержантов.

– Сейчас все быстро уходим, немцы ждать не будут. Остальное потом.

– Подождите, товарищи красноармейцы! – машинист паровоза подошел к Булочкину. – В Жлобине и Рогачеве ведь наши! Здесь уже недалеко осталось, километров двадцать до окраины Жлобина. Мы только не знаем, где фронт проходит.

– Петрович, давай людей по вагонам. Поедем к нашим на поезде! Все быстрее, чем по лесам ползать. Если будет сильный заслон на путях, уйдем в лес, будем стараться пробраться ночью, – предложил Северов.

Сзади показался дым, шел очередной состав. Времени колебаться не было, Олег успел попрощаться с Миколой, который со своими людьми тоже торопился вернуться в деревню, надо было срочно забирать семьи и уходить. Оружие у партизан было отечественное, так что немецкие патроны к нему не подходили, но Северов успел сказать Миколе, чтобы партизаны, перед тем, как зажечь самолет, взяли патроны, их несколько сотен, хватит надолго. Мужики забрали также один из трофейных пулеметов. Логичнее было бы отдать им немецкие карабины, но в суете уже не успевали, а сразу никто не сообразил.

Олег ехал на паровозе, следя за обстановкой впереди. Железнодорожники разогнали состав до максимальной скорости, а Северов заготовил простыню на длинной палке – подать знак нашим, чтобы не расстреляли при приближении.

Немцы такой пакости не ожидали, они рассчитывали на несколько поездов с живой силой, техникой и боеприпасами, поэтому железную дорогу не портили. Бронепоездов у наших здесь, к сожалению, не было. Наше командование, в свою очередь, знало, что бронепоездов у немцев нет, так что железку тоже не трогали. Когда состав проскочил станцию, на которой должна была проходить разгрузка, немцы решили, что машинист просто не знает, где надо остановиться. С артиллерией у частей 63-го стрелкового корпуса, занимавших Жлобин, было напряженно, поэтому немцы собирались разгружаться в непосредственной близости от передовой, помешать им возможности не было. Как только состав приблизился к нашим позициям, кочегар выхватил у Северова импровизированный флаг и, высунувшись из кабины, принялся им размахивать, не обращая внимания на стрельбу до конца не опомнившихся немцев. По составу отработали из нескольких пулеметов, в последний вагон даже попали из танковой пушки – недалеко от железнодорожного пути стоял Pkpfw III. Но остановить поезд уже не смогли, он заехал на территорию, контролируемую частями Красной Армии.

Машинист принялся неспешно тормозить, уходя из зоны действия вражеской артиллерии. Наконец, отойдя от передовой около километра, состав остановился. Все это время кочегар активно размахивал импровизированным белым флагом. К ним бежали красноармейцы, десятка три с ручным пулеметом, поэтому кочегар принялся с удвоенной энергией махать флагом. С Булочкиным все было оговорено заранее – командовать сначала будет Северов, как единственный человек, имеющий документы. С этим все командиры согласились. Олег выпрыгнул из локомотива, двери вагонов открылись, оттуда стали выбираться бывшие пленные. Летчик громко крикнул:

– Строиться у вагонов в две шеренги!

Когда красноармейцы подошли ближе к составу, все уже стояли в строю. К ним осторожно подошли два командира, майор и подполковник. Северов протянул подполковнику свои документы:

– Младший лейтенант Северов, 12-й истребительный авиационный полк, 64-я авиадивизия, Юго-Западный фронт. Сбит при выполнении разведывательного полета. При следовании к линии боевого соприкосновения встретил партизан, отбили пленных. Могу подтвердить личности четырех человек из их числа, все военнослужащие моего полка.

Несколько озадаченный подполковник посмотрел документы и передал их майору. Тот изучал их очень внимательно, потом, хмыкнув, отдал их Северову. Затем они подошли к строю, на правом фланге которого стояли Булочкин, Новоселов и Глазычев со Шведовым. Они представились, Северов подтвердил их личности. Затем подполковник и майор прошли вдоль строя, им представились командиры из числа бывших пленных.

Капитан Потапов оказался командиром зенитной батареи. Правда, от его батареи ничего не осталось, и его, с семью оставшимися в живых бойцами, пополнили еще несколькими людьми и сделали командиром противотанковой батареи из трех 45-мм пушек. Первый бой оказался последним, их просто смяли. Вместе с ним среди пленных оказалось трое его бывших батарейцев.

Лейтенанты Петров и Сидоров (анекдот, да и только, тем более что Сидорова звали Вовой) были командирами стрелковых рот, воевали с начала войны. Их батальон с батареей Потапова должен был задержать врага и дать развернуться у них за спиной свежей то ли бригаде, то ли дивизии. Большинство пленных красноармейцев были из их батальона.

Старший сержант Фильченко оказался командиром саперного взвода, а сержант Карпович – танкистом, наводчиком (командиром артиллерийской башни) из экипажа «Т-28». Карпович вообще казался шустрым малым, с его слов мог быть и механиком-водителем, да и обычную машину водить умел.

Все это время подошедшие с местными командирами бойцы держали бывших пленных на прицеле. Закончив первое знакомство, подполковник немного задумался, но из состояния размышления его вывел майор, толкнувший его локтем в бок. К ним подошел командир со шпалой старшего политрука, оказавшийся сотрудником особого отдела, подполковник и майор с видимым облегчением передали ему бывших пленных и Северова для дальнейших разбирательств. Олег еще раз подтвердил личности своих сослуживцев, особист выглядел хмурым и недоверчивым, поэтому Северов добавил, что его личность может подтвердить капитан госбезопасности Забелин.

Связь работала, поэтому другой деятельный сотрудник в звании старшего лейтенанта госбезопасности, находившийся при штабе 63-го корпуса, умудрился через пару часов получить подтверждение от Забелина. Олег настоял, чтобы Булочкина и техников оставили при нем. Полноценную процедуру проверки провести ни времени, ни возможности не было, Северову удалось убедить особиста, что этим можно будет заняться после выхода из окружения. Все равно остальных тоже надо будет проверять. А сейчас им всем выдали оружие и распределили по подразделениям.

Вооружение у окруженцев было в основном стрелковое. Остатки артиллерии были сосредоточены в месте прорыва обороны юго-восточнее Жлобина в районе станции Хальч. Танков Северов не видел, было лишь несколько бронированных тягачей «Комсомолец», вооруженных пулеметами. Но недалеко от позиций артиллерии Олег с удивлением обнаружил хорошо замаскированный танк «Т-28», причем целехонький. Оказалось, что и бензина полные баки, и боекомплект тоже полный, но гробина заводиться не хочет. Его даже с места нечем было сдвинуть, чтобы ближе к позициям подтащить. Перед уходом в прорыв завтра рано утром его решено взорвать.

– Взорвать всегда успеем! – сказал Булочкин и позвал Михалыча. – Бери Винтика и Шпунтика, посмотрите аппарат. Лучше на нем ехать, чем пешком топать.

Механики, дожевав картошку с мясом, которой с ними поделились копошащиеся рядом артиллеристы, полезли в танк. На «Т-28» стоит модификация авиационного двигателя «М-17Т» (Т – танковый). Винтик и Шпунтик с ним непосредственно сталкивались только в процессе учебы, Новоселов дело имел, но давненько. Но ребята они талантливые, может, и отремонтируют.

Северов с Булочкиным присели у танка и тоже немного перекусили.

– С самого начала мне вся эта возня с аэродромами не нравилась, – не спеша рассказывал капитан. – Кучи хлама какого-то, рыться в них в поисках полезного, когда по тебе уже полевая артиллерия работает, занятие бессмысленное. Нет, кое-что нашли и увезли. Оборудование, запчасти, немного боеприпасов и бензина. А вот для чего нужны были именно мы, непонятно. Бензин от воды любой отличит, станок от телеги тоже. А так, потери среди личного состава большие, а хорошего механика научить – это не пехотинца подготовить. Потом немцы в прорыв пошли, а нам даже винтовок не дали. Гаечным ключом немного навоюешь. Я из своего «ТТ» даже пострелять не успел. Взрыв рядом шарахнул, оглушило, землей присыпало. Пока выбирался, уже немцы кругом. А у меня даже пистолет куда-то улетел при взрыве, ремешок оборван. В ушах и голове гудит, шатает, немцев человек двадцать, штыками тычут. В общем, решил не погибать героически, а попытаться потом удрать. Тем более что ноги до вечера хреново держали. Хорошо еще, что Михалыча и ребят не побило, не ранило. Вот такая история. – И Булочкин тяжело вздохнул. – Не переживай, Олег Петрович. Ты все правильно сделал. А я как вернулся и узнал, что вы пропали, места себе не находил, чего только не передумал. Да еще на следующий день после вашего отъезда Игоря арестовали. Кольский, тварь, постарался. Обвиняют в больших потерях, преклонении перед немецкой техникой и тактикой. – Булочкин некоторое время молча сжимал кулаки, потом пробормотал: – Только бы выбраться отсюда, да к своим попасть! Есть у меня кое-какие связи. Кольского, конечно, мне за вымя потрогать не дадут, а вот Игорю помочь постараюсь. – Капитан немного помолчал, потом погладил ладонью броню: – Неплохой танк, это ведь не обычный «Т-28». На те я в финскую насмотрелся, слабовата у них броня оказалась. А этот с дополнительными экранами и пушкой помощнее. Даже если немецкие танки встретит, шанс есть.

Они еще некоторое время обсуждали завтрашний прорыв, несколько раз из моторного отсека вылезал Михалыч, матерился и залезал снова.

Наконец, уже после полуночи, старшина вылез из танка и устало сказал:

– Убил бы гада!

И погрозил кулаком куда-то в темноту. Как поняли Булочкин и Северов, это относилось к предыдущему ремонтнику. В это время зажужжал стартер и двигатель завелся. Его сразу заглушили.

– Работать будет. Горе-механики там такого наворотили, еще бы он у них заводился! Никакой квалификации. А Паша с Андрюшей молодцы, растут на глазах! – похвалил Новоселов Винтика и Шпунтика.

– Ладно, молодцы вы все! А теперь спать, – распорядился Булочкин.

Около половины третьего бойцы стали занимать позиции для атаки, которая была назначена на три часа ровно. Винтик и Шпунтик расположились в пулеметных башнях, Михалыч встал за заряжающего. На место механика-водителя уселся Карпович, а Потапов занял место наводчика. Узнав, что танк на ходу, Петровский поблагодарил механиков и назначил командиром кряжистого подполковника-танкиста весьма мрачного вида. Подойдя к танку, он какое-то время гладил его броню, потом вздохнул и молча полез внутрь.

– Эй, танкист, погоди! – Булочкин шагнул поближе и тихо продолжил: – Очень тебя прошу, не лезь на рожон, людей моих береги. Мне с ними еще воевать, а других таких нет. Сам видел, механики – золото. Ты уж постарайся.

– Не учи ученого, поешь… знаешь чего. Умные все.

– Ты не хами! – проникновенно сказал Булочкин. – А то я своих людей заберу. Понял меня?

– Не лезь, летун! – набычился подполковник. – Что делать, я и без тебя знаю, я полком командовал. И если бы вы, паразиты, меня лучше с воздуха прикрывали, я бы сейчас… Эх! – Он махнул рукой, лицо его исказилось как от боли. – Из всего полка я один остался! Один, понимаете! А все мои ребята там остались! – Подполковник махнул рукой на запад. – Железо новое сделают, а где я таких орлов найду? Последних семь человек уже здесь потерял, как пехота воевали.

– Значит, понимаешь меня, – заключил Булочкин. – А вот этому лейтенанту тоже не в пехоту бы, а в воздух. Ладно, удачи тебе, танкист.

Они пожали друг другу руки, подполковник снова полез в танк, а Булочкин с Северовым пошли на пехотные позиции. Петрович еще вечером разжился малой пехотной лопаткой и хорошенько ее наточил. Для технарей где-то нашел три «Нагана», отдал им. Корпус в обороне сидел долго, по меркам лета 1941 года, конечно. Потери были большие, в том числе среди комсостава. Так что «Наганы» и по горсти патронов для новоиспеченных танкистов выделили. Северов снарядил полные магазины для своих пистолетов, хотя парабеллумовские патроны у окруженцев были в дефиците.

Головного убора у Петровича не было, да и пооборвался он в плену изрядно, так что вид у него стал откровенно бандитский, пехотный лейтенант, командовавший ротой, сказал, что немцы числом до батальона от одного его вида разбегутся сами. На что Булочкин меланхолично ответил, что ему же, лейтенанту, работы меньше.

Неожиданно неподалеку авиаторы увидели знакомых лейтенантов, с которыми выходили из окружения. Петров и Сидоров получили под команду по полтора десятка бойцов каждый. Они находились в распоряжении одного из комбатов 510-го стрелкового полка. Правда, никаких конкретных приказов они не получили, просто должны были действовать вместе со всеми. Булочкин внушительно посоветовал им держаться поближе к нему, на что лейтенанты с радостью согласились. Ночной бой – штука сложная, они чувствовали себя не очень уверенно. Темно, местность совершенно незнакомая, командование и подчиненные тоже.

В предрассветной мгле плохо различимый командир сказал небольшую речь:

– Товарищи красноармейцы и командиры, твердо держите оружие. Каждой пулей, каждым штыком режьте, бейте немецких людоедов. Они вероломно ворвались в наш дом, убивают и старых, и малых. Храбро сражайтесь, и немцы побегут, а еще лучше, если они трупами лягут на нашей земле!

Сколько людей собралось вокруг, Олег не различал, но, похоже, не очень много для тех полков и дивизий, к которым они принадлежали. Похоже, несколько сотен человек, а всего прорывалось, наверное, несколько тысяч. Все, что осталось от 63-го стрелкового корпуса. Однако своими героическими действиями он сковал значительные силы немцев и задержал их продвижение на восток. Действия корпуса сыграли заметную роль в Смоленском сражении.

Незадолго до наступления началась короткая артподготовка. Через некоторое время штаб двинулся вместе с бойцами 154-й стрелковой дивизии в направлении деревни Рудня. В это время 61-я стрелковая дивизия значительно продвинулась на юго-восток, основные силы 154-й дивизии также ушли. Немцы, сначала отброшенные и решившие, что их атакуют танки, за которые они приняли тягачи «Комсомолец», опомнились и стали вновь смыкать кольцо окружения.

Леонид Григорьевич был спокоен, даже улыбчив, хотя было понятно, что улыбка эта предназначена для окружающих его бойцов и командиров. Сам же он пребывал в страшном внутреннем напряжении и прекрасно понимал всю тяжесть ситуации. Он считал себя ответственным за свой корпус, очень переживал из-за огромных потерь. Именно поэтому он решил не прорываться с основными силами дивизии, а идти с прикрывающими тыл подразделениями – батальоном связи и саперным батальоном.

Никто из наших командиров не знал, что перед наступлением один из жителей деревни Скепня, выказавший лояльность к немецкой армии, провел разведку и передал командованию 267-й немецкой пехотной дивизии сведения о готовящемся прорыве. За это он получил награду в виде денег, продуктов и водки. Поэтому, хотя прорыв оказался для части сил 61-й дивизии успешным, он привел к большим потерям среди красноармейцев и командного состава. Погибли начальник артиллерии корпуса генерал-майор Казаков, командир 61-й дивизии генерал-майор Прищепа и многие другие командиры и политработники. Попали в плен начальник штаба корпуса полковник Фейгин и начхим подполковник Козенко. Последний в плену добровольно сотрудничал с немцами. Многие бойцы и командиры пропали без вести.

Но все это будет известно потом, а сейчас Булочкин, Северов и лейтенанты Петров и Сидоров со своими солдатами двигались вместе с резервными подразделениями, обеспечивающими тыл 154-й дивизии. Сначала боестолкновений с противником почти не было. Впереди и по сторонам грохотала стрельба из стрелкового оружия, слышались взрывы орудийных снарядов. Уже совсем рассвело, когда подразделения вышли к деревне Скепня, где раньше располагался штаб 134-й пехотной дивизии противника. Он уже был разгромлен наступавшими ранее частями, захвачено шесть портфелей с документами. Теперь немцы вновь заняли Скепню, ее надо было снова атаковать.

В атаку поднялись все, от рядового до генерала. Хорошо обученный русский солдат в рукопашной схватке страшен. Своим презрением к смерти, своей стойкостью и отвагой. А в 41-м, да и в 42-м годах, когда ситуация становилась безнадежной, когда откуда-то из самой глубины души поднималось нечто, роднившее их с воинами Дмитрия Донского на Куликовом поле, гренадерами Суворова в его сражениях с турками, с солдатами Кутузова при Бородино, с пехотинцами 13-й роты 226-го Землянского полка при обороне крепости Осовец, немцы имели возможность убедиться в правильности утверждений тех, кто эти качества имел неосторожность проверять. Немногочисленные уцелевшие после русских рукопашных атак немцы потом пытались объяснить остальным, что такое русский пиздец, но им не очень верили. Пока не верили. Значит, предстоит доступно объяснять.

В атаку Северов и Булочкин пошли с остатками саперного батальона. В массе своей немолодые уже мужики, некоторые, наверное, еще в гражданскую воевали. Саперам положены карабины, штыков к ним нет. Но некоторые имели винтовки со штыками, пехота поделилась. А с патронами было совсем хреново. Зато у многих были топоры, у всех – малые пехотные лопатки. Рядом с Олегом кавказец, старший сержант лет тридцати восьми – сорока, оскалившись, вытащил из ножен дагестанский кинжал-каму, подмигнул летчику. Наконец прозвучала команда, и эта пестрая группа людей самых разных национальностей и вероисповеданий, которых всех вместе противники звали просто «русские», бросились объяснять супостату всю глубину своего огорчения.

Северов бежал вместе со всеми навстречу вражескому огню, орал, стрелял. Рядом огромными прыжками несся жилистый боец, в руке у него был топор, а на лице такое зверское выражение, что могло вызвать приступ диареи у слабонервного человека. Можно себе представить, как это все выглядело со стороны немцев. Летчик внутренне усмехнулся, вот он, господа, русский пиздец, извольте познакомиться. Ворвавшись в окоп, Олег вошел в раж – дострелял магазины и выхватил нож, времени менять магазин не было, да и свалка в окопе была такая, что существовала реальная опасность попасть в своих. Рядом шинковал новых завоевателей Петрович. Когда все было кончено, авиаторы обнаружили, что они вдвоем уничтожили десяток гансов, причем половину холодным оружием, а одного Булочкин, лишившись лопатки, просто задушил.

Кавказец умирал около вражеского окопа, он был прострелен четырьмя пулями.

– Подойди! – попросил он Северова. – Ты настоящий воин. Возьми кинжал. Бейте их за меня…

Он умер, не успев закончить фразу. Олег закрыл сержанту глаза, взял кинжал и вытер его об убитого немца, снял ножны. Кинжал был сделан, похоже, из прекрасного булата и даже украшен серебром.

Морщась от боли, подошел генерал, раненный в левую руку, Северову он показался знакомым. Дошло до него быстро – это был Петровский! В свое время Олег смотрел фильм «Битва за Москву», где его роль играл Юрий Яковлев. Сходство было весьма приличным, правда, настоящему Петровскому сейчас около сорока, а Яковлеву на съемках было уже за пятьдесят.

За первой линией обороны обнаружилась вторая, ее надо было срочно прорывать. Но Булочкин заметил, что Петровский поставил задачу атаковать командиру 154-й дивизии генерал-майору Фоканову, а сам двинулся севернее, чтобы обеспечить фланг атакующей группы. Бойцов с ним шло немного, человек двадцать, поэтому Булочкин помахал Петрову и Сидорову рукой, чтобы двигались за ним, и пошел следом за Петровским.

Не успели они дойти до деревни Руденка, как попали под огонь вражеской пехоты. Генерал упал на землю, на боку у него расплывалось красное пятно. С Петровым и Сидоровым оставалось десять солдат при одном ручном пулемете, да и тот с последним диском.

– Вова, прикрывайте нас огнем! – крикнул Булочкин и мастерски пополз к генералу.

Немцы накрыли группу Петровского плотно, в живых осталось меньше половины солдат. Они, отстреливаясь, стали отползать с дороги, намереваясь уйти в лес. Ситуация складывалась архихреновая, но в это время с тыла раздался звук мотора. Звук быстро приближался, судя по лязгу, по дороге шел танк. Это существенно добавило прыти отползающим солдатам, через несколько секунд они уже вломились в лес. Наш пулемет на какое-то время замолк, но потом заработал вновь. Северов и Булочкин быстро подползли к генералу и, подхватив под руки, тоже потащили к лесу.

В это время сзади выстрелила танковая пушка, на позиции немецкой пехоты вырос куст разрыва. Северов оглянулся, к ним подходил знакомый «Т-28», авиаторы радостно заорали.

Нескольких выстрелов из пушки и пары очередей из пулеметов хватило, чтобы остатки вражеской пехоты рассеялись. Танк подошел к стоящим на обочине командирам и остановился. Открылся башенный люк, из него показалась мрачная физиономия подполковника-танкиста:

– Давай на броню, надо отсюда убираться.

Дважды приглашать никого не пришлось. Когда раздался грохот приближающегося танка, солдаты, находившиеся с лейтенантами, тоже кинулись в лес. Задержка с пулеметом объяснялась тем, что первый номер убежал в лес, его сменил Вова Сидоров. С Петровым и Сидоровым осталось всего три человека из двенадцати, которые вышли из Скепни. Трое были убиты в перестрелке, остальные убежали в лес. Булочкин тоже время не терял, пока танк подъезжал, он успел перевязать Петровского. Подполковник вылез из танка, втроем они подняли генерала на башню и опустили его внутрь танка.

– Ну, куда поедем? – спросил Карпович, высовываясь из люка.

– А вот по этой дороге и поедем, – Булочкин показал на грунтовку, уходящую от Руденки на юг.

Подполковник согласно кивнул и закрыл за собой люк. Северов, Булочкин, Петров с Сидоровым и оставшимися тремя бойцами расположились на броне. Мотор зарычал, танк быстро поехал по дороге. Дорога была довольно ровная, а «Т-28» отличался плавным ходом, так что ехали, на взгляд Северова, километров тридцать в час, а может, и побольше.

Не успели проехать по дороге и километра, как навстречу выскочила легковая машина в сопровождении грузовика и двух мотоциклов с коляской. Увидеть перед собой советский танк, они явно не ожидали, да и новоиспеченный экипаж танка показал себя с самой лучшей стороны. Пулеметчики Глазычев со Шведовым прошили очередями грузовик, а Карпович раздавил пытавшиеся развернуться мотоциклы и ударил, но не раздавил «Кюбельваген» с сидевшими в нем офицерами. Булочкин с Северовым прямо с брони прыгнули в «Кюбельваген», убили водителя и находившегося на переднем сиденье унтера и обезоружили полковника и подполковника, сидевших сзади. Заодно треснули им пару раз по физиономиям, чтобы вели себя прилично. Подскочившие Петров и Сидоров выдернули немцев из машины и с помощью оставшихся на броне пехотинцев затащили их на танк. Тем временем Северов осмотрел машину, схватил полевые сумки офицеров и портфель и тоже полез обратно. Булочкин в это время страховал его, держа на прицеле прошитый пулеметными очередями грузовик, но никаких шевелений там не было. После этого капитан тоже заскочил на броню и танк поехал дальше по дороге, спихнув грузовик в канаву. Авиаторы кусками парашютных строп, имевшихся у Олега, связали пленников, уселись на них сверху и с комфортом продолжили свое опасное путешествие. Все заняло буквально полминуты.

Дорога проходила несколько в стороне от Скепни через небольшую деревушку. Если немцы там и были, у них хватило ума свое присутствие не обнаруживать. Проехали еще около пяти километров, когда слева показалось еще одно поселение. На этот раз недалеко от перекрестка обнаружилась пара Pkpfw II, которая своими 20-мм орудиями возжелала поковырять «Т-28Э». В один из них Потапов мастерски влепил снаряд метров с восьмисот еще до того, как тот успел выстрелить. Второй успел сделать два выстрела, пятясь назад. Один прошел мимо, второй попал в башню, отрикошетил от нее и снес голову одному из сидевших на броне пехотинцев, забрызгав всех кровью. Потапов вторым выстрелом снес двойке переднее колесо. Встряхнуло гансов, видимо, серьезно, так как они больше не стреляли. Подъехав поближе, Потапов третьим снарядом метров с двухсот продырявил противника, после чего тот тоже загорелся.

Справа от дороги обнаружилась позиция артиллерийской батареи. Ее следовало уничтожить, иначе немцы расстреляли бы танк сзади, как в тире. Потапов отлично стрелял из незнакомой ему пушки, ведь «Л-10» устанавливалась только на танки. Он засыпал батарею осколочно-фугасными снарядами, пулеметные башни поливали мечущихся артиллеристов, а Карпович вел танк на батарею. Две пушки были основательно покорежены попаданиями, еще две Карпович раздавил, оставшиеся в живых артиллеристы разбежались. Но несколько винтовочных выстрелов по танку все же раздались. Одним из них был ранен в руку лейтенант Петров. Булочкин, все так же сидя на немце, перевязал его. А танк поехал дальше.

Радиостанция на танке работала, поэтому удалось связаться со штабом нашей 232-й стрелковой дивизии, которая держала оборону впереди, у деревни Губичи. Немцев впереди было немного, здесь уже проходили прорвавшиеся части 61-й и 154-й стрелковых дивизий. Огонь вражеских пулеметов подавили совместными усилиями танковой пушки и дивизионной артиллерии. Но в результате обстрела танка вновь пострадал десант. Был убит еще один пехотинец, вторично ранило Петрова, пуля попала в икроножную мышцу навылет. Булочкин получил касательное ранение в левый бок и левую же руку. В общем, легко отделались.

Экипаж получил приказание по радио двигаться в глубь наших позиций, мимо Губичей в сторону деревни Еленец. На броню забрался старший лейтенант и стал показывать дорогу. Когда танк приехал в Еленец, там уже находились командир 154-й дивизии генерал-майор Фоканов и командир 232-й дивизии генерал-майор Недвигин, а также врачи для осмотра раненого Петровского. Леонид Григорьевич был в сознании, но говорить не пытался, только показывал глазами, что понимает, – Новоселов ему периодически комментировал происходящее.

Когда танк остановился, генерала Петровского осторожно вытащили из танка и быстро понесли в один из домов, где уже развернули операционную. Туда же с помощью Вовы Сидорова на одной ноге упрыгал Петров. Булочкин и Северов спустили с брони немецких офицеров и передали их штабным вместе с документами, после чего Петровича стала перевязывать статная молодая сероглазая фельдшерица. Она с таким откровенным восхищением смотрела на его покрытое тугими мускулами и старыми шрамами тело (для перевязки пришлось стянуть гимнастерку и нижнюю рубаху), что Олег Петрович даже застеснялся, что с ним случалось очень редко.

Из танка вылезли оставшиеся члены экипажа и подошли к Булочкину и Северову. Подполковник-танкист имел уже не такой мрачный вид. Еще бы, уничтожили два вражеских танка, артиллерийскую батарею, около взвода пехоты, взяли в плен двух старших офицеров Вермахта и документы. Да и экипаж показал себя с самой лучшей стороны. Карпович действительно оказался хорошим мехводом, хоть и был до этого наводчиком. Потапов великолепно стрелял из пушки, Шведов и Глазычев оказались хорошими пулеметчиками. А вместе с Новоселовым они хорошо отрегулировали зажигание танкового двигателя, теперь он работал как часы. Но танкист понимал, что экипаж в таком виде ему не оставят – летун заберет своих людей, да и правильно сделает. Авиамеханики должны готовить к вылетам самолеты, а не под броней в атаку ходить. Для этого другие люди должны быть. А вот Карповича и Потапова надо попытаться оставить при танке. Подполковник решил поговорить с генералами на эту тему. А пока он улыбнулся и сказал:

– Меня Михаилом Тимофеевичем зовут. Спасибо вам, ребята. Давно так хорошо не воевал! Душа радуется так воевать. Что дальше делать думаете?

– Я в экипаже останусь, – сказал Карпович, – я же танкист.

– И я пока останусь, если разрешат, – сказал Потапов. – Артиллеристов у них, наверное, своих хватает. Мне пока ничего не предложили, так лучше я с вами, чем в окопе сидеть. С этой пушкой еще получше разберусь, а то стрелять-то ладно, так ее еще и обслуживать надо.

– Вот и добро! – удовлетворенно сказал Михаил Тимофеевич. – У тебя, капитан, я твоих орлов не прошу, все понимаю. Я сам таких механиков никому бы не отдал ни за какие коврижки. Золото, а не люди, завидую белой завистью.

В это время к ним подошел генерал-майор Фоканов.

– Спасибо вам, ребята, за генерал-лейтенанта Петровского! Врачи говорят, что жить будет. Сейчас его самолетом эвакуировать будут. Сам товарищ Сталин им интересовался, так что буду вам представления на награды писать! Жаль только, немцев допросить пока не получается, переводчика нет. Да и батарею вы эту зловредную ликвидировали, тоже большое дело.

– Мы еще по пути два танка сожгли, «Т-2»! – похвастался Карпович.

– А немцев допросить мы поможем, – добавил Северов. – Я и Булочкин владеем немецким языком.

– Ладно, раз владеете, пойдем, допросим ваших языков.

Полковник оказался командиром 487-го пехотного полка Гансом Куртом Хоэкером, а подполковник – начальником штаба 267-й пехотной дивизии фон Тротом. Не генералы, конечно, но языки важные. Допрашивали их в разных комнатах, но Булочкин методами допроса хорошо владел, да и немцы попались породистые, не фанатики, так что обошлись без членовредительства. Полученные сведения и перевод документов дали картину по данному участку фронта и планам немецкого командования на будущее, поэтому пленных и документы, а также протоколы допроса необходимо было немедленно направить в штаб фронта. Решено было это сделать на том же самолете, на котором повезут раненого Петровского. Всех авиаторов тем же бортом собирались доставить в Москву, а там уже разберутся, что с ними дальше делать. Похоже, что перемещать с одного фронта на другой не будут, дадут новое назначение.

Глава 7

В вечерних сумерках прилетел «ПС-84», на который погрузили прооперированного Петровского и сопровождающих военврача и медсестру, пленных немецких офицеров с охраной из двух сотрудников НКВД, а также авиаторов 12-го ИАП. Перед этим был налет пикирующих бомбардировщиков и атака до батальона пехоты с поддержкой семи панцеров, которую отбили с большими потерями. Важную роль сыграл «Т-28», который был единственным советским танком на этом участке фронта. Из своей мощной по меркам лета 1941 года пушки он подбил две немецкие тройки, его пулеметы хорошо причесали атакующую пехоту. А самое главное, Михаил Тимофеевич заранее присмотрел запасную позицию, на которую и увел машину перед повторным налетом «лаптежников». Они перепахали его старую позицию, но новую не обнаружили. Перед вылетом авиаторы тепло попрощались с экипажем и лейтенантами Петровым и Сидоровым. В сгущающейся темноте транспортник оторвался от земли и, медленно набирая высоту, взял курс на восток.

Перелет проходил нормально, часа через три можно было надеяться на прибытие в столицу, но это Северова не очень радовало. Чем выше начальство, тем меньше оно склонно выслушивать подчиненных, да еще столь невысокого ранга. Олег очень не хотел получить назначение отдельно от Булочкина и остальных. К тому же ему очень хотелось продолжить службу с Бабочкиным и Баградзе, была надежда как-то помочь Ларионову. А как там будет в Москве, вообще неизвестно. Еще неясно, как отнесутся к людям, освобожденным из плена.

Размышляя над своим недалеким будущим, Северов ощутил, что самолет начал снижаться, и подумал, что идти на посадку рановато. Так и есть, из кабины выглянул второй пилот и сообщил, что Москва не принимает, они садятся на аэродроме города Клин. Причину он толком не объяснил, вроде бы над конечным пунктом замечены вражеские самолеты.

После приземления Петровского в сопровождении женщины-военврача 3-го ранга и медсестры с треугольниками сержанта медицинской службы Булочкин и остальные авиаторы перенесли в какое-то одноэтажное небольшое здание, пленных немецких офицеров тоже куда-то увели. Когда техники уже вышли из комнаты, куда доставили Петровского, тот открыл глаза и сделал Булочкину знак подойти к нему. Лоб раненого был покрыт испариной, дыхание было тяжелым, очевидно, перелет дался ему нелегко, но Петровский нашел силы сказать:

– Спасибо тебе, капитан! И остальным от меня благодарность передай. Я вам по гроб жизни теперь обязан. Они, товарищ военврач, меня от смерти спасли, а может, и того, что хуже смерти. От плена. Вытащили меня, раненого, из самых лап немецких, да из окружения вывезли.

Военврач покачала головой, а Олег Петрович улыбнулся и, спросив разрешение, вышел.

Авиаторам принесли немного поесть, каждому досталась тарелка теплого борща и пара кусков хлеба, а также кружка горячего несладкого чая. Немного, но лучше, чем ничего. После этого все немного вздремнули.

Разбудили их поздно, уже давно рассвело. Правда, снова покормили, на этот раз рисовой кашей с тушенкой. После этого пришел особист и стал вызывать всех по очереди, начав с Северова. Снова пришлось рассказывать о своем полете, как сбили, как отбили пленных, как вышли, вернее выехали, к своим. Снова тягомотина с уточнением деталей, попытками поймать на мелочах. Северов понимал, что это неизбежно, поэтому спокойно отвечал на вопросы. Особист про Забелина спросил сам, видимо, нашел в отчете своего коллеги. Через час сделал перерыв, вышел, как понял Северов, уточнить по поводу Забелина. После недолгого перерыва все началось сначала. Наконец, еще через пару часов Олега увели в другое помещение и велели ждать. Вскоре красноармеец принес нехитрый обед по принципу сыт не будешь, но и с голоду не умрешь. Так как делать было совершенно нечего, летчик завалился спать, предварительно попросив бойца, приносившего обед, раздобыть ему газет. Северова мучил информационный голод, советские газеты того периода – чтиво своеобразное, но другого все равно нет. Рядовой пообещал раздобыть к ужину и слово сдержал.

Рано утром Северова все тот же красноармеец отвел в приземистое здание, на входе которого стоял часовой. Сопровождающий показал часовому какую-то бумагу, тот пропустил летчика внутрь. Там Олега принял очень озабоченный лейтенант, сделал знак следовать за ним, подвел к одной из дверей, так же молча показал на нее и удалился.

В комнате находились старший батальонный комиссар с крылышками на рукавах гимнастерки и полковник с общевойсковыми петлицами. Высокое начальство обозрело вошедшего тяжелым взглядом:

– Летчик?

– Младший лейтенант Северов, 12-й ИАП.

– Двенадцатый? – Полковник озадаченно посмотрел на комиссара, видимо, о существовании такого полка слышал впервые.

– Юго-Западный фронт, – уточнил Олег.

– А сюда как занесло?

– Сбили, вышел в полосе Западного фронта.

– Ладно, Сергей Сергеевич, сейчас это не имеет значения.

Батальонный комиссар, прихрамывая, подошел поближе и заглянул Северову в глаза.

– Сам-то сбивал?

– Пять лично и три в группе.

Полковник вздохнул, как показалось Олегу, с облегчением, а комиссар улыбнулся и кивнул головой.

– Дело такое. Надо сопроводить транспортники в район Ленинграда, три «ПС-84» до Пушкина.

Хотя сказано было не в приказной форме, но таким тоном, что возражать не приходилось:

– Есть! Разрешите вопрос, товарищ батальонный комиссар?

– Давай свой вопрос, – буркнул тот.

– Мне бы хотелось потом вернуться в свой полк. Меня там не оставят?

– Обратно полетишь, тоже в сопровождение тебя поставят. Вернешься, тогда и поговорим.

Это было хоть что-то. Олег, конечно, подозревал, что после возвращения на другой фронт переводить не станут, пополнят его персоной какой-нибудь местный ИАП, и дело с концом. Но шансов вернуться к своим из района Москвы больше, чем из-под Ленинграда.

Около часа ушло на уточнение маршрута и прочие важные формальности, но когда Северов увидел свой самолет, то откровенно расстроился. Это был латаный «И-15бис», хозяин которого, как выяснилось, навернулся с крыльца и сломал ногу. Надо вылетать, но, как назло, нет ни одного свободного летчика. И тут кто-то вспомнил о «бесхозном» пилоте.

– Этак я до ступы с метлой долетаюсь, – проворчал Олег. – «Ишак», «Чайка», теперь «Бисова душа». Дальше на «И-5» пересадят.

Стоящий неподалеку батальонный комиссар усмехнулся, но ничего не сказал, понимал состояние летчика, только пожал руку и хлопнул на прощание по плечу.

Безоружные транспортники жались к самым верхушкам деревьев, Олег сначала хотел подняться немного выше, но потом от этой идеи отказался. Во-первых, небольшое превышение ничего не даст, на старом биплане с «Мессерами» не тягаться. Во-вторых, забираться еще выше тоже нет смысла, можно транспортники на фоне земли потерять. К тому же одиночный самолет гансы, если заметят, без внимания не оставят, так что Северов весь маршрут шел чуть в стороне на одной высоте со своими подопечными. Повезло сказочно, вражеские истребители так и не показались, и через пару часов все четыре борта благополучно сели на бывшем Детскосельском аэродроме. У транспортников были свои дела, а Северов направился на поиски местного начальства, представиться и уточнить свои дальнейшие действия.

Олег уже почти дошел до группы зданий, где собирался поискать это самое начальство, когда начался налет вражеской авиации. К счастью, недалеко оказались отрыты щели, в одну из них Северов и спрыгнул. Еще до того, как начали рваться первые бомбы, ему на спину кто-то свалился и, смачно матерясь, принялся возиться, стремясь, видимо, вжаться поглубже. Мужик был явно не очень тяжелый, средней комплекции, но приятного мало, да еще и земля сверху посыпалась, а снизу стала ходить ходуном, так что Олег чувствовал себя как хомяк в стиральной машине. Но ничто не длится вечно, закончилась и эта стирка. Сосед сверху выбрался, наконец, из щели и неожиданно легко за руку выдернул оттуда Северова.

В нарукавных флотских знаках различия Олег разбирался не очень хорошо. Стоящий перед ним летчик лет тридцати, а крылышки на рукавах кителя указывали на это, очень напоминал актера Евгения Леонова. Круглое добродушное лицо, лысина, ну очень похож, а уж когда заговорил, то Олег мысленно сразу прозвал его Винни-Пухом.

– Здорово, летун! Не помял тебя?

– Здравствуйте. Нормально все, главное, что гансы по нам промахнулись.

Оба засмеялись и принялись отряхиваться от земли и песка, который насыпался еще и за шиворот. Винни-Пух оказался морским летчиком в звании старшего лейтенанта, звали его Георгием Синицким.

– Можно просто Гоша, – жизнерадостно сообщил моряк и вдруг почесал в затылке. – Накрылся аппарат!

Проследив в направлении его взгляда, Северов обнаружил останки нескольких истребителей, среди которых был его собственный.

– Мой тоже. Немного налетал!

– Недавно получил?

– Несколько часов назад. Как же я теперь обратно вернусь?

Неторопливо беседуя, новые знакомцы отправились на поиски руководства. Оказалось, что старший лейтенант Синицкий возвращался в родной 5-й ИАП ВВС ВМФ после ранения, получил машину, потрепанный «И-16», который должен был перегнать на аэродром Лагсберг под Таллином. Перегнал…

– Как думаешь, смогу я обратно вернуться?

Гоша пожал плечами:

– Сейчас выясним. Хотя… Чует мое сердце и кое-что еще, ни хрена хорошего мы не узнаем!

Это самое «кое-что еще» Гошу не обмануло. Донельзя озабоченный младший лейтенант, назвавшийся дежурным, выслушал Синицкого, махнул рукой, мол, не до тебя сейчас. Летчик разозлился:

– Да мы тут между небом и землей зависли, до конца войны на этом чертовом аэродроме просидеть можем! А у меня приказ!

– А у меня что, открытки на Новый год?

– Кто это тут скандалит?

Истребители обернулись и увидели двух генералов, одним из которых был командующий ВВС РККА Жигарев, а второй, в морской форме, Олегу был незнаком. Но сориентировался Северов быстро. Большим знатоком истории Великой Отечественной войны он не был, но интересовался, довольно много читал, поэтому вспомнил, что в августе 1941 года наша авиация проводила налеты на Берлин, а командующий вылетал под Ленинград, чтобы лично контролировать это важное дело, поскольку, кроме авиации КБФ, привлекались и ВВС РККА. Точных дат Олег не помнил совсем, август, и все, но начало было неудачным, так что командующий мог прилететь разобраться. Тогда второй генерал, скорее всего, командующий ВВС КБФ Самохин. Это он и был, причем Гошу явно узнал:

– Что случилось, Синицкий?

Старший лейтенант уже взял себя в руки и объяснил ситуацию.

– Так что сами мы не разберемся, а время можно сколько угодно тянуть!

– Тянуть не надо, – согласился Михаил Иванович. – Сотников, ты где?

К генералу подошел мрачный морской летчик с нашивками майора (Олег с помощью Гоши разобрался в них, ничего сложного).

– Вот тебе пополнение, старший лейтенант Синицкий, может, не главный ловелас ВВС Балтфлота, но один из них точно. Можешь назначать его комэском, справится.

Пока майор разглядывал Гошу, генерал спросил:

– А ты, сухопутный, по какому делу?

– Младший лейтенант Северов, старший летчик 12-го ИАП, Юго-Западный фронт. Сопровождал транспортники, мой самолет уничтожен во время налета. Пытаюсь решить вопрос, как добраться в свой полк.

– Делать больше нечего, на другой конец фронта тебя гонять, – проворчал Жигарев. – Здесь тоже люди воюют. Михаил Иванович, ты только что помощи просил, вот тебе помощь. Забирай этого орла в новый полк. У тебя, орел, сбитые есть?

– Пять лично и три в группе. Товарищ генерал, а как же…

– Все, товарищ младший лейтенант! Вопрос решен! Сакаев, документы его посмотри, оформишь потом перевод как положено.

Тут командующий ненадолго замолк, разглядывая Северова, потом произнес:

– Лицо твое мне знакомо, а вспомнить не могу.

– Вы, товарищ генерал, к нам в Борисоглебскую школу весной приезжали…

– Точно, – перебил Жигарев, – ты рапорт на перевод подавал! Надо же, куда тебя занесло. Видишь, Михаил Иванович, какие кадры отдаю! А ты, младший лейтенант, не расстраивайся, можешь на повышение рассчитывать.

– И ты, Георгий, тоже нос не вешай! – добавил Самохин. – В Таллин тебя при таком раскладе смысла нет отправлять. Будешь в новом полку служить.

Высокий чернявый капитан посмотрел документы Северова, что-то записал в блокнот и ушел догонять генералов, так и не сказав ни слова. Сотников, наконец, смог представиться:

– Командир 4-го истребительного авиаполка ВВС КБФ майор Сотников. Формирую полк, с летным составом не густо, так что собираю с бору по сосенке. Пошли пообедаем, заодно о себе немного расскажете.

Расспрашивал майор большей частью Северова, поскольку работа 5-го истребительного полка ему была, в общем, неплохо известна.

– Вот слова про должность комэска звучат многообещающе, – протянул Гоша, но развить мысль не успел, его взгляд зацепился за приятные округлости девушки, ставившей на стол тарелки с супом. Вскоре лицо его расплылось в мечтательной улыбке, отчего он окончательно стал похож на мартовского кота. Сотников не удержался и хмыкнул, а Олег вспомнил слова Самохина про одного из главных ловеласов авиации Балтфлота. Похоже, не лишено оснований. Гоша масляными глазами следил за девушкой, но с аппетитом съел гороховый суп и принялся за второе, макароны с мясом.

После обеда отправились вместе с Сотниковым в штаб полка, небольшое одноэтажное здание на краю аэродрома. Формируемый полк пока дислоцировался здесь, в Пушкине. Вакансий хватало, обещанное пополнение задерживалось, с техниками, правда, было получше. Майор определил Синицкого командиром первой эскадрильи, а Северова к нему замом. На весь полк было десяток машин, все «И-16» тип 28, больше, чем наличных летчиков, так что новоиспеченный комэск со своим заместителем могут выбирать себе самолеты. Начальство обещало в самое ближайшее время выделить пилотов и технику, но пока по факту есть только три летчика, включая самого комполка.

Остаток дня Северов и Синицкий изучали район боевых действий (вернее, изучал Олег, а Гоша просто вспоминал, Низино от Пушкина не так уж далеко), но сначала выбрали себе машины. Старший лейтенант секунд десять помедитировал перед стоящими в ряд «И-16», потом уверенно ткнул пальцем в истребитель с номером 22, а Олегу приглянулся «ишачок» номер 12. Познакомились и с техниками, двадцать вторую обслуживал молодой веснушчатый паренек, сержант Иван Безбородов, а двенадцатую сумрачного вида старший сержант Волобуев, или просто Кузьмич.

Когда летчики отправились на ужин, полк, а вернее, первая эскадрилья неожиданно получила пополнение. Гоша вдруг завопил:

– Степашка! Ты откуда здесь?!

И принялся гладить небольшую дворнягу довольно потешного вида. Как объяснил Синицкий, это была коротколапая помесь бульдога и таксы, коричневого с рыжиной цвета, белой грудью и черными полосами. Степану было чуть больше года, Синицкий подобрал его маленьким щенком в Таллине, а когда был ранен, то оставил в Низино. Как Степа попал сюда, неизвестно, но рады были оба. Гоша с аппетитом поужинал, не забыл покормить собаку, выпросив для него остатки обеденных макарон, и принялся мурлыкать что-то девушке, которая приносила им тарелки с тушеной картошкой. Кончилось тем, что Северов ушел из столовой один и завалился спать в выделенной для первой эскадрильи просторной комнате, пока совершенно пустой.

Когда явился Синицкий, Олег не заметил, но утром вид у него был довольный даже во сне. Спал он тихо и безмятежно, только посапывал, зато Степан храпел за двоих, лежа кверху пузом у хозяйской кровати, периодически почавкивал и причмокивал и снова принимался выводить рулады. Северов вышел на улицу и немного размялся, а когда вернулся, комэск уже умылся и готовился идти на завтрак. Про ночные похождения Олег не спрашивал, а Гоша ничего не говорил, с задумчивым видом уминая пшенную кашу.

В этот день в воздух поднялись всего один раз, облетали машины и заодно патрулировали в районе аэродрома. «Ишачки» оказались неплохи, не ушатанные, но с одним существенным недостатком. Ни на одном самолете не было радиостанции, даже приемника. Это здорово будет затруднять управление подразделением в бою, но ничего не поделаешь.

В этот день начали наконец прибывать недостающий личный состав и техника. В полку теперь насчитывалось двадцать шесть истребителей, по двенадцать в каждой эскадрилье плюс пара управления. Сотников сказал, что изначально речь шла о трех эскадрильях, но людей пока нет. Летный состав был разномастным, с боевым опытом, правда, всего два человека, причем еще с Халхин-Гола. Остальные кто из запаса, кто из авиаполков ТОФа, кто недавно из летной школы. Новички попали в основном в первую эскадрилью, Олег ожидал возмущения со стороны Синицкого, но тот промолчал. Он вообще Северову понравился. На земле это был настоящий Винни-Пух, но в воздухе он преображался. Да и характер имел твердый, не боялся спорить с начальством, если считал себя правым. Оказался хорошим педагогом, умел объяснить подчиненным, что и как надо делать. Прекрасно летал и стрелял. А с Северовым они нашли общий язык и хорошо ладили, даже Степан, очень недоверчиво относившийся ко всем, кроме хозяина, считал Олега вторым по значимости человеком после Гоши.

Командирами звеньев из двух пар стали лейтенанты Ковин и Горобченко, тихоокеанцы, летчики довольно опытные, хотя и не участвовавшие ранее в боях, а вот остальные шесть пилотов были зелеными сержантами выпуска конца 1940 или середины 1941 года.

Ведомым Северова стал сержант Сергей Малинкин, романтичный юноша, отличник и шустрый малый. Соображал он быстро, но так же быстро и увлекался. Ведомый Синицкого, старший сержант Терентий Соломатин, был поопытнее, летал уже почти год, но был, наоборот, тугодумом. Соображал медленно, компенсировал это тем, что старался придерживаться правил. Северов и Синицкий настойчиво долбили, что главное для них удержаться за ведущим, не насбивать сразу тучу врагов, а для начала самим остаться в живых.

Тренировались пешим по-летному, Северов и Синицкий давали теорию, но несколько дней – это ничтожно мало. К тому же сколько теорию ни долби, в бою найдется человек, который что-нибудь сделает не так. Увлечется преследованием вражеского самолета и оторвется от ведущего, заблудится, зайдет в атаку под огонь оборонительных точек бомбардировщика, да просто растеряется. Вопрос был в другом – сколько таких ошибающихся останется в живых.

Война уже разделила этих ребят на живых и мертвых, только они еще не знают об этом. Не только командиры, но и сами летчики понимали, что враг очень силен, лучше оснащен и более опытен, но никто из них не показывал своего страха, они были полны решимости приблизить победу хоть на миг даже ценой собственной жизни.

Добавил «позитива» командир полка. Сотников сообщил, что налеты вражеской авиации на наши аэродромы 19–20 августа привели к значительным потерям, бывший полк Гоши выведен для получения новой техники, по слухам «ЛаГГ-3», так что на новый 4-й ИАП ложится большая нагрузка.

Между тем обстановка продолжала ухудшаться. 19 августа немцы захватили Новгород, а 20 августа – Чудово, перерезав железную дорогу, связывавшую Ленинград с Москвой. 21 августа противником был занят Светогорск, на Кингисеппском и Новгородском направлениях шли ожесточенные бои. Опубликовано обращение Главнокомандующего войсками Северо-Западного направления Маршала Советского Союза К.Е. Ворошилова, секретаря Ленинградского областного и городского комитетов ВКП(б) А.А. Жданова и председателя исполкома Ленинградского Совета депутатов трудящихся П.С. Попкова «Ко всем трудящимся города Ленина». Комиссар полка Степан Игнатьевич Коляда зачитал его на общем построении, его обсуждали весь вечер и следующий день. 23 августа Ставка разделила Северный фронт на Карельский и Ленинградский.

Ранним утром 24 августа все десять машин первой эскадрильи поднялись в воздух на прикрытие обороны советских войск на побережье Финского залива.

Леонид Григорьевич Петровский лежал на госпитальной койке и размышлял. Поправка его шла своим чередом. В Москве пришлось сделать еще одну операцию, загноилась рана на руке. Он боялся, что ее могут ампутировать, но все обошлось. Рана в боку заживала неплохо, хотя болела довольно сильно, но ее, видимо, сразу очистили как следует. Сначала состояние было такое, что он мог только лежать и думать, пытался размышлять над тем, что происходит, что сделал правильно, а что нет. Но даже эти мысли быстро путались, уплывали, генерал просто лежал и наблюдал дрожание листвы за окном, слушал звуки дождя. Однажды утром Леонид Григорьевич проснулся с ощущением, что в организме произошли изменения, будто за ночь у него прибавилось сил, даже голова стала работать яснее. Словно долго был под водой, в темной, холодной глубине, и вынырнул на поверхность, под теплое, ласковое солнце. Только сейчас он осознал, что был на самом краю, что его организм словно размышлял, продолжать ли дальше свой земной путь или все, слишком устал и нет больше сил. Силы нашлись, пока их хватало только на размышления, но он понял, что скоро сможет сидеть, потом ходить. И еще у генерала появилось ощущение, что его уход на грань небытия подарил, кроме страданий, новую способность. Многие вещи, сложные и неочевидные, вдруг стали видны как будто со стороны, ясно и отчетливо. Появились ответы на вопросы, над которыми Леонид Григорьевич мучительно размышлял еще до ранения. Ему вдруг стал понятен дальнейший ход событий этой войны, опасности, которые подстерегают его страну на этом пути, уже совершенные ошибки и те, которые есть опасность совершить.

Когда состояние стало немного лучше, у Леонида Григорьевича появилась обычная жажда деятельности. Просто так лежать, смотреть в потолок, читать художественную литературу, когда идет такая война? Когда так многое стало ясно и очевидно! Когда каждое утро организм говорил, что стал еще немного сильнее. Это выше человеческих сил! Когда Леонид Григорьевич понял, что вполне способен писать, то немедленно попросил принести ему бумагу и карандаш. Он писал сначала тезисы, потом переписывал в более развернутом виде, перечитывал, дополнял. Доктора пытались немного умерить пыл пациента, но убедились, что работа нисколько ему не вредит. Наоборот, генерал стал предельно сосредоточен, в точности выполнял все предписания врачей, а из своей работы словно черпал дополнительные силы.

А сам Петровский понял, что должен с кем-нибудь поделиться своими мыслями, ему нужен был оппонент, собеседник, с которым можно их обсудить. Он уже начал понемногу выходить из палаты и иногда виделся со своим соседом, тоже только начинающим поправляться после ранения. Им оказался Михаил Георгиевич Снегов. Его ранение в ногу оказалось серьезным, тоже пришлось делать целые две повторные операции и чистить рану. Да и последствия контузии тоже требовали лечения, хотя здесь успехи были гораздо лучше. В общем, на быструю выписку обоим рассчитывать не приходилось.

В холле, через который приходилось проходить на процедуры, висела большая карта европейской части СССР, около нее раненые останавливались и смотрели, иногда подолгу, думая о своем. Здесь и начал Леонид Григорьевич свой первый разговор со Снеговым. Потом Петровский дал ему прочитать некоторые из своих записок. Через пару дней разговор продолжился в палате у Петровского, раненая нога не давала Михаилу Георгиевичу долго стоять.

– Даже не знаю, что и сказать, Леонид Георгиевич. Очень неожиданно и очень интересно!

– Слушай, Михаил Георгиевич. Ты же понимаешь, что это только тезисы, в таком виде показывать это никому из командования не стоит. Поможешь мне сделать из этого толковую докладную записку?

– О чем разговор? Самому тут просто так сидеть невыносимо.

Все свободное время они посвящали обсуждению тезисов и составлению подробной докладной записки. По некоторым вопросам Снегов сразу соглашался, по некоторым спорил. Они уже окончательно перешли на «ты» и упразднили отчества.

– Леонид, да почему ты решил, что надо срочно начинать такие масштабные работы по танкам? Увеличение надежности, ресурса двигателей и трансмиссии, согласен. Наши «Т-34» и «КВ» существенно превосходят по боевым качествам немецкие машины.

– Подожди. Давай спокойно разберемся. Во-первых, сами танки. Легкие машины в большом количестве больше не нужны.

– Согласен. Только как временная замена при недостаточном количестве средних танков.

– А ты заметил, что немцы начали усиливать броню своих «троек» и «четверок»? И это по результатам кампании в Европе. Ты полагаешь, что они станут спокойно смотреть на превосходство наших новых танков и ничего не предпримут? Зимой они так шустро воевать не смогут, а что будет следующим летом?

– Ты полагаешь, что в следующем году надо ждать появления новых модификаций «Т-3» и «Т-4»?

– Это же очевидно. Первым делом они будут увеличивать толщину брони и ставить новые орудия. На «Т-3» уже появились 50-миллиметровые пушки вместо 37-миллиметровых, на «Т-4», я полагаю, пойдут по пути удлинения ствола, калибр 75 – миллиметров и так достаточно серьезный. Но в дальнейшем появятся более мощные танки. И мы должны начинать готовиться к этому уже сейчас, потом реагировать будет поздно, придется принимать пожарные меры. Еще вопрос, а сколько танков нам надо?

– Не без подвоха вопрос! Чем больше, тем лучше.

– Не думаю. При правильном использовании можно обойтись не таким уж большим числом, особенно если это не устаревшие легкие машины. Ну и правильно их использовать, а не посылать по одной-две машины на убой. Во-вторых, вот чего у нас явно не хватает, так это САУ. Противотанковых, зенитных. Ты «Т-40» встречал?

– Приходилось.

– И как машина?

– Да слабая откровенно, ну хоть плавает.

– Вот именно! А если на ее основе создать самоходные минометы? Или бронетранспортер на отделение пехотинцев?

Снегов сделал в своем блокноте несколько пометок.

– Это обговорим чуть позже. Теперь дальнейшие действия Вермахта. В том, что мы его остановим, не сомневаюсь. Зимой немцы активно воевать не будут, а мы, трезво глядя на вещи, не будем питать иллюзий, что окончательно победим еще до весны. Летняя кампания 1942 года, вот в чем вопрос!

– Да в чем вопрос-то?

– Где они будут наступать? По всем фронтам? Не верю, что у них сил хватит. Тогда где? Снова на Москву?

– Знаешь, Леонид, я над этим тоже думал. Нелогично это. С политической точки зрения это очень важно, а с чисто военной?

– Вот и я об этом же. Южное направление будет главным! Там нефть, там важная транспортная магистраль – Волга.

Генералы работали увлеченно, компенсируя этим свое вынужденное отсутствие на фронте. Вскоре стало ясно, что в одной записке изложить все невозможно или она будет огромной, как «Война и мир». Поэтому решили разделить на несколько документов по направлениям: новая тактика, предложения по вооружениям по родам войск, анализ действий немцев и их возможная перспектива. Нужна была информация, поэтому Петровский связался с исполняющим обязанности начальника разведывательного управления Генштаба Алексеем Павловичем Панфиловым, которого знал лично. Тот прислал старшего лейтенанта, который и стал быстро, каллиграфическим почерком оформлять докладные записки. А у дверей палаты стали круглосуточно дежурить ухорезы из подразделения фронтовой разведки Центрального фронта. Поставили в известность НКВД, вопросы были чисто военными, но безопасность обеспечивал именно этот наркомат. В палате появился сейф, ключ от которого хранился у начальника дежурной смены охраны. Им выступал командир в звании не ниже капитана – Панфилов к документам отнесся предельно серьезно, особенно когда нашел время заехать в госпиталь и Петровский со Снеговым изложили ему некоторые соображения.

Как-то вечером в середине сентября, когда работа над записками уже подходила к концу, генералы отдыхали за чашкой чая. Документы были уложены в сейф, старлей ушел отдыхать, госпиталь готовился отходить ко сну.

– Да, Миша, грандиозную работу мы с тобой завершаем. До чего жаль, что хоть за годик до войны многие вещи в голову не приходили.

Петровский вспомнил свое нахождение под следствием и помрачнел.

– Ничего, – примирительно сказал Снегов. – Лучше сейчас, чем позже. Наши ошибки слишком большой крови стоить будут.

Докладные записки в конце сентября легли на стол начальника Генерального Штаба РККА маршала Бориса Михайловича Шапошникова.

В прошлой жизни Олег родился и вырос в Ленинграде, окрестности знал, в общем, неплохо, ориентироваться это помогало, но одно дело ходить по земле, да еще несколько десятков лет вперед, другое – узнавать знакомые места с воздуха. Но ничего, проблем пока не возникало, да и участок фронта был невелик. От аэродрома до Петергофа лететь около 10 минут, рукой подать, но и немцам тоже. Именно в это время они стягивали под Ленинград силы, в том числе авиацию, так что встретить в воздухе противника – вероятность высокая.

Новички держались пока неплохо, жались, конечно, к ведущим, но это ничего, многие сначала так делают. Олег постоянно талдычил Малинкину, чтобы тот крутил головой, шарфик из парашютного шелка ему сделал, чтобы шею не натирал. Оглядываясь назад, Северов видел «ишачок» Сергея, висящий немного выше и правее, и очень надеялся, что ведомый его совету следует.

Девятку «Ю-87» первым заметил Гоша, покачал крыльями и повел эскадрилью за собой. Теперь противника увидели все, Олег представил, как обрадовались новички, но все было не так просто. Сверху находилась четверка «Мессеров», и Северов не сомневался, что сейчас подтянется еще звено.

Так и произошло, Северов и звено Ковина попытались оттянуть на себя прикрытие, а пара Синицкого и звено Горобченко атаковали бомбардировщики. Почти получилось, но немецкая подмога успела чуть раньше, пришлось бросить «штуки» и отбиваться. Будь ведомый у Олега опытным, он попытался бы перейти к более активным действиям, а так пришлось встать в круг. Опытный комэск оттягивался в глубь своей территории, если кого и собьют, так хоть в расположении наших войск сядет, но такая работа Синицкому была не по душе, да и Северову тоже. Видя, что бомбардировщики никто не атакует, немецкие истребители осторожничали, так что пока обошлось без потерь с обеих сторон, хотя попадания в самолеты были. Наконец «Мессеры» отстали, и «ишачки» развернулись к своему аэродрому. У Олега топлива оставалось больше половины, но некоторые «И-16» оказались, по-видимому, повреждены, летчики показывали жестами, что у них проблемы.

Когда эскадрилья села, пилотов встретил недовольный батальонный комиссар Коляда.

– Сорвать бомбардировку вы не смогли! – напустился он на Синицкого. – Надо было действовать решительнее, истребители вы или бабы беременные?!

– Успокойся, Степан Игнатьевич, – подошедший Сотников примирительно хлопнул его по плечу. – Рассказывай, Георгий.

– Да что рассказывать, – пробурчал расстроенный комэск. – «Мессеров» два звена в прикрытии, а у меня кто? Не сбили никого, и то ладно.

Коляда задохнулся от возмущения, но сказать ничего не успел, подошел техник и доложил, что три «ишака» на сегодня отлетались, хорошо, если до завтра успеют отремонтировать. Еще два сделают часа за два-три.

– Вот и повоевали…

Синицкий тяжело вздохнул, хотя прекрасно понимал, что отсутствие потерь среди летчиков само по себе неплохо, будет кому летать дальше.

Самолеты дозаправили, пополнили боезапас, летчики успели выпить по чашке чаю, когда Гошу вызвал комполка. Вернулся он быстро, озабоченно натягивая перчатки.

– Олег, пойдем четверкой. Ты, я и наши ведомые. Район Красногвардейского УРа, вот сюда. – Комэск ткнул пальцем в место на карте. – Все поняли?

Это он спросил у Малинкина с Соломатиным, сержанты энергично закивали.

Что услышал комэск от командования, Олег не знал, но догадаться было несложно, поэтому не удивился, когда тот, заметив вражеские самолеты, повел себя гораздо более агрессивно.

Построить атаку со стороны солнца не удалось, немцы их заметили раньше и перехватили еще до того, как «ишачки» смогли занять выгодную позицию. Становиться в круг Синицкий не стал, пары советских истребителей совершали энергичные маневры, приглашая противника вступить в бой на виражах, немцы, естественно, отказывались. Но Гоша маневрировал таким образом, что удалось смещаться в сторону «штук», две девятки которых готовились нанести удар по нашим войскам. Очень не хватало радиосвязи, но Олег угадал момент и вышел в лобовую на пару «Мессеров», дав возможность Синицкому оторваться и атаковать бомбардировщики. Если бы на «И-16» стояли четыре «ШКАСа», у пилота «Мессера» был шанс отделаться легким испугом, но у Северова были пушки, которые и превратили немецкий истребитель в пылающие обломки. Гоша тоже сбил одного, остальные бросились врассыпную, поскольку «Ю-87» взорвался на собственных бомбах. Атаку удалось сорвать, «Мессеры» тоже отстали и ушли за своими подопечными, а еще через десять минут показалась шестерка «И-16» второй эскадрильи и звено смогло вернуться на свой аэродром. Когда летчики пришли на КП с докладом, командир полка уже получил благодарность от наземных войск и встретил их с весьма довольным видом.

Время было обеденное, перекусили, после чего Гоша устроил разбор полетов. Сошлись на том, что во втором бою ведомые действовали неплохо. Несмотря на энергичные маневры, никто не оторвался от своих ведущих, стреляли много и, хотя ни в кого не попали, мешали немцам их атаковать.

Технари слово сдержали, возились всю ночь, но утром все самолеты первой эскадрильи смогли подняться в воздух.

Теперь, когда позволяла погода, делали по три вылета в день, а иногда и больше. Но осень готовилась вступить в свои права, а на Балтике она редко бывает сухой и теплой. Так что передышки тоже случались, но работы было много – прикрытие своих войск и кораблей, сопровождение штурмовиков, вылеты на перехват немецких бомбардировщиков. Опыт молодых летчиков рос, они все более уверенно чувствовали себя в воздухе, но без потерь не обошлось, хотя Синицкий изо всех сил старался их беречь. Как тут убережешь, когда на земле и в воздухе самое настоящее месиво… За две недели боев эскадрилья сточилась ровно в полтора раза, звенья Ковина и Горобченко теперь представляли собой пары. Гоша за это время записал на свой счет еще две машины врага, обе «Ю-87», а Олег сбил нахального «Мессера», решившего с ходу атаковать «ишачок» Терентия Соломатина, немного отставший от своего ведущего. Ковин тоже чуть не погиб, атакуя в лоб «Ме-110», который принял за бомбардировщик, ошибка не такая уж редкая для неопытных пилотов.

28 августа немцы заняли Тосно, до Ленинграда оставалось всего полсотни километров, на следующий день они подошли к Колпино, но взять его с ходу не смогли. 2 сентября была захвачена станция Мга. Олег помнил, что кольцо блокады вот-вот замкнется, настроения это тоже не добавляло. Ставка присылала грозные бумаги, выражавшие недовольство действиями местного командования, это Северов тоже из истории знал, но сейчас им об этом никто, конечно же, не говорил.

7 и 8 сентября погода была совсем нелетная, дождь, туман, так что удалось немного отдохнуть и выспаться. Пришедшая вечером 8 сентября весть об оставлении Шлиссельбурга повергла некоторых в уныние, стало понятно, что сухопутное сообщение окончательно прервано. Даже Гоша Синицкий стал совершенно неулыбчив, что за ним ранее не замечалось даже в самых тяжелых ситуациях. А 9 сентября самолеты полка перелетели на Комендантский аэродром, поскольку линия фронта вплотную приближалась к Пушкину.

Впрочем, настроение в полку можно было охарактеризовать как мрачную решимость, упаднические настроения были нехарактерны, да и батальонный комиссар Коляда старался изо всех сил, проводил политинформации, рассказывал о подвигах наших бойцов и командиров. Стремился он приводить примеры близкие, рассказал о подвиге танкиста старшего лейтенанта Зиновия Колобанова и младшего политрука Александра Панкратова. Несладко было всем, летчики заметили, что Степан Игнатьевич стал как-то уж совсем нервным и дерганым, но списывали это на переживания от неудач на фронте.

Между тем 10 сентября в городе на Неве должен был появиться человек, который насыплет песка в буксы Вермахта.

Утром эскадрилья в полном составе летала на сопровождение штурмовиков, которые наносили удары по немецким войскам, рвущимся к Пулковским высотам. Не успели дух перевести, как пришел новый приказ и пара Северов – Малинкин ушла в сторону Ладожского озера. Остальным тоже нашлась работа, но Олег взлетел первым и не услышал, куда их направили.

Облачность над Ладогой была не особенно плотной, поэтому транспортный самолет в сопровождении четверки «ЛаГГов» Северов заметил издалека. К ним явно пристраивалась пара «Мессеров», было понятно, что такой эскорт придан важному грузу или пассажирам, но немцы увлеклись и появление пары «ишаков» прозевали. Откровенно вялые действия «ЛаГГов» удивляли, но с этим пусть их начальство разбирается, а пока надо было отогнать немцев, тем более что они наверняка вызвали подмогу.

Убедившись в том, что других истребителей противника пока не видно, Северов свалился на врага из-под самой кромки облаков. «Мессеры» были намного ниже, поскольку транспортник и его сопровождение шли на бреющем над самой поверхностью воды. В последний момент ведомый ганс атаку заметил и резким маневром вывернулся, но ведущему Олег пушечную очередь всадил прямо в кабину и мотор. Короткий взгляд в сторону, куда ушел второй, и Северов расплылся в довольной усмешке, больше похожей, впрочем, на хищный оскал. Малинкин не растерялся, воспользовался тем, что немец сманеврировал в его сторону и удачно отстрелил ему хвост! Но расслабляться было нельзя, в любой момент могли подойти другие вражеские истребители, и Северов, покачав «ПС-84» крыльями, взмыл обратно под облака. То ли немцы все-таки никого не вызывали, то ли их просто не нашли, но больше никто на транспортный самолет не покушался, «ишаки» еще повисели над аэродромом, прикрывая его посадку, после чего тоже приземлились. Кого сопровождал такой солидный эскорт, Северов сообразил позже, когда объявили, что в командование Ленинградским фронтом вступил генерал армии Жуков Георгий Константинович, а еще через день Северову и Малинкину была объявлена благодарность за действия по прикрытию борта с важными пассажирами.

Глава 8

Дальнейшие события осмыслить Северов смог только намного позже, когда стали известны некоторые эпизоды и факты, а пока его занимала новая тактика действий пары истребителей, которую удалось опробовать в бою уже 10 сентября.

Первый разговор на эту тему состоялся у Олега с Гошей еще 7 сентября, во время вынужденного сидения на земле из-за нелетной погоды. Северов вспомнил, что в прошлой жизни читал про так называемую «текучую пару» истребителей, когда, в зависимости от обстоятельств, ведущий и ведомый могли меняться местами. С Сережкой Малинкиным такой номер бы не прошел, здесь должны действовать летчики высокого класса, но идея засела в голову и никак не отвязывалась. Тогда Олег решил поговорить с комэском. Тот сидел с остальными летчиками под навесом недалеко от столовой и, как обычно, травил байки.

– Вот как у тебя только с женщинами так ловко получается? – искренне недоумевал младший лейтенант Чучин, ведомый комэска-2 капитана Шаневича, высокий широкоплечий парень двадцати четырех лет. Кто-то засмеялся, а Синицкий с самым серьезным видом сообщил:

– А я слова женские знаю!

– Какие еще слова? – удивился Чучин. – Нет таких слов.

– Слова всякие есть, – заявил Гоша, – только их знать надо, а это не всем дано. Вот давай у Бадмы спросим.

Лейтенант Бадмацырен Доржиев, или просто Бадма, был бурятом и прибыл под Ленинград вместе с другими летчиками-тихоокеанцами.

– Вот скажи, Бадма, у тебя родственники в кавалерии есть?

– Есть, – закивал головой бурят. – Они у меня все там и служат, это я в пилоты подался.

– Тогда должен знать, есть специальное лошадиное слово?

– Конечно, есть! – опять закивал хитрый Бадма, уже сообразивший, что Синицкий просто развлекается. – Мой отец его знает и дед.

– Ну так скажи его нам! – хмыкнул Чучин.

– Во-первых, это слово тайное, его всем подряд не говорят. Оно от отца к сыну передается. Во-вторых, я его не знаю, я летчик, мне без надобности. Вот если бы был кавалеристом, отец бы мне сказал, а так нет, он его моему брату сообщил. А дядя мой, охотник, тигриное слово знал! Много кого у нас тигр в тайге задрал, а дядю никогда не трогал!

– Вот! – наставительно поднял палец Гоша. – Есть и женские слова, только женщина не лошадь, существо более сложное, тут одним словом не обойдешься.

– Да врете вы все, – махнул рукой Чучин. – Если знаешь, то мне по секрету скажи.

– Ха, больно надо. Ты вон какой молодой, высокий да симпатишный, тебе и без этих слов хорошо. А я вот не удался, да и лысина, опять же. А скажу я тебе слова, так ты у меня последних девушек уведешь!

После недолгих препирательств Синицкий что-то пошептал Чучину на ухо, после чего младший лейтенант ринулся в столовую, пробовать. Смачный шлепок был слышен даже сквозь шум дождя, Чучин пулей вылетел обратно, держась за ухо, а под навесом летчики так хохотали, что из дверей штаба показался недовольный Коляда, посмотрел, покачал головой, но под дождь не полез, махнул рукой.

Олег отозвал комэска в сторонку и принялся объяснять ему свою идею, но Гоша до конца не дослушал:

– Хм, а что, мысль-то может оказаться неплохой, раз нам обоим в голову пришла. Я ведь тоже над этим думал, еще когда мы с тобой вдвоем летали.

Пару дней обсуждали и прикидывали, а 10 сентября после обеда взлетели парой в район станции Мга, где должен был кружиться вражеский корректировщик «Хеншель-126». «Костыль» они не обнаружили, зато перехватили семерку «Ю-87» под прикрытием звена «Мессеров».

Вдвоем с Гошей они показали гансам класс воздушного боя. Винни-Пух был железным пилотом, его вестибулярному аппарату мог бы позавидовать сам Чкалов. Пилотировать с такими перегрузками и столь долгое время немцы не смогли. Потерь ни с той ни с другой стороны не было, но «штуки» изменили курс и ушли, отказавшись от бомбардировки позиций наших войск. У «ишаков» заканчивалось топливо, и Синицкий с Северовым тоже вернулись на свой аэродром.

Следующие дни летали много, погода позволяла. Четыре-пять вылетов в день были обычным делом, противников в воздухе тоже хватало, двойное численное преимущество немцев тоже было нормой, а нередко их было и втрое больше. Полк таял на глазах, в первой эскадрилье осталось всего пять самолетов, летчиков, правда, восемь. Соломатин и Ковин прыгнули с парашютами, а «ишачок» Малинкина пришлось списать, так сильно он был поврежден, да еще и загорелся после посадки, Сережка едва успел выскочить, даже комбез прожег.

12 сентября было тепло, ярко светило солнце, так что работать пришлось много, совершили шесть вылетов, после крайнего Северов с трудом выбрался из кабины. Не успел присесть у колеса, наскочил Степа, обслюнявил на радостях и помчался встречать хозяина. Хотя Олег сильно устал, в голову вдруг полезли мысли об Ане, их курортном крымском романе, о том, где она сейчас и успела ли эвакуироваться. Под эти меланхоличные мысли Северов и заснул.

13, 14 и 15 сентября показались одним днем, взлеты, посадки, между полетами перекусить, отключиться. Проснулся, то ли уже темнеет, то ли рассветает, снова «По машинам!» и в воздух. Машины им подкинули, так что летали все восемь пилотов. Появились в эскадрилье и новые потери, погибли ведомые Ковина и Горобченко, легко ранен Соломатин, остался в полку. Северов за эти дни сбил еще три машины, его общий счет вырос до десяти. Но даже это не радовало, так устал, к тому же неуспехи нашей армии на земле повода для восторгов не давали. Да, остановить немцев под Ленинградом удалось, но здесь и на других фронтах обстановка оставалась тяжелой.

Сотников, видимо, убедил командование, что полк нуждается в пополнении, 15 сентября пришли новые летчики и техника. И тут Северова ждал сюрприз. Синицкому присвоили звание капитана и назначили заместителем командира полка, должность до сих пор была вакантной. А командиром первой эскадрильи назначили Петра Бринько, Героя Советского Союза и одного из самых результативных летчиков первого периода Великой Отечественной войны. Северов абсолютно точно помнил, что тот в 1941 году погиб, но вот когда именно? Может быть, это назначение поменяло его жизнь и он останется в живых? Повышение Синицкого повлияло и на Олега, он был назначен исполняющим обязанности командира третьей эскадрильи. Расщедрившееся командование полка отдало ему Ковина и Горобченко командирами звеньев и Малинкина ведомым, компенсируя то, что остальные летчики были просто зелеными новичками. Но это был не последний и самый большой сюрприз.

16 сентября Олег запомнил надолго, потому, что когда утром Коляда довел до них сводку, Северов на некоторое время впал в ступор. А батальонный комиссар всего лишь объявил, что 15 сентября войска 54-й армии под командованием генерал-майора Кузьмы Максимовича Качанова нанесли серию внезапных ударов, нащупав слабые места в обороне противника, и освободили станцию Мга. Войска Невской оперативной группы Ленинградского фронта, воспользовавшись ситуацией, форсировали Неву в районе Невской Дубровки, захватили плацдарм на левом берегу и, развивая успех, ранним утром 16 сентября соединились с войсками 54-й армии.

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Вот тебе, бабушка, и Новый год! Что же такое произошло, что все так изменилось?» – размышлял Северов. Только позже он понял, как это случилось. Когда 10 сентября они с Синицким мастерились с «Мессерами», семерка «Ю-87» изменила курс и ушла на запасную цель, где и отбомбилась. В результате этого налета был ранен командующий 54-й армией маршал Кулик. На день раньше в Ленинград прибыла «расстрельная команда» в составе Булганина, Мехлиса и Мерецкова разбираться с отступлением 34-й армии. Коль скоро за дело взялся Лев Захарович, сомневаться в его исходе не приходилось, но Жуков проявил характер и продавил у Верховного назначение Качанова на 54-ю армию вместо Кулика. Пока Мехлис пытался рядиться с Георгием Константиновичем, а времени на дрязги у командующего Ленфронтом не было совсем, как и желания участвовать в этих разборках, Кузьма Максимович прилагал все усилия для реализации плана Жукова. Он прекрасно понимал, что еще раз такого шанса ему никто не даст и права на неуспех у него просто нет. Тщательно обговорив все вопросы с командующим Ленинградским фронтом, Качанов начал активные действия, и успех ему сопутствовал, Сталин дал команду дело против него закрыть, Мехлис уехал несолоно хлебавши. А сейчас войска соединившихся фронтов спешно занимали выгодные позиции и укрепляли рубежи обороны. Противника, не успевшего организовать сопротивление, удалось потеснить еще на десяток километров к югу, ширина полосы, соединявшей Ленинград с Большой землей, составила около тридцати километров.

Но желание противника побыстрее покончить с Ленинградом не уменьшилось, фон Лееб продолжал наступление, и 18 сентября немецкие войска вышли к Финскому заливу в районе Петергофа. Образовался Ораниенбаумский плацдарм, на защиту которого 4-й ИАП также регулярно выделял самолеты. Накал воздушных боев не спадал, значительное численное превосходство противника было нормой. Бой неполной эскадрильей против полутора-двух десятков истребителей, прикрывающих несколько десятков бомбардировщиков, стал обычным делом. К сожалению, недостаточная выучка молодых пилотов не давала им шанса на долгую жизнь в небе, буквально за несколько дней эскадрилья сточилась до шести машин, но эти шесть уже представляли серьезную проблему для Люфтваффе. В книге Эммануила Казакевича «Весна на Одере» автор показал роту, состоящую всего из трех десятков бойцов, которые названы им «бессмертными». Это самые умелые и удачливые солдаты, которые научились выживать, выполняя боевую задачу. Третья эскадрилья состояла из шести «бессмертных». То, что в их число попали Северов, Малинкин, Ковин и Горобченко, было, в общем, объяснимо, а вот то, что из молодого пополнения остались в живых именно эти двое, сержанты Алексей Лазарев и Владимир Шаров, можно было списать на чистое военное везение, судьбу, которая позволила им пока оставаться в живых. В первой и второй эскадрильях потери были не меньше, с учетом периодически появляющихся новых летчиков в них было восемь и пять машин соответственно.

Новоиспеченный заместитель командира полка, получив новую должность, нисколько не загордился, в общении оставался таким же простым, не забывая иногда беззлобно подшучивать над своими подчиненными, устраивая небольшие розыгрыши. Шутил он, впрочем, со смыслом. Классическая шутка про ведро компрессии была исполнена в отношении молодого летчика второй эскадрильи, который настолько плохо знал материальную часть, что все только диву давались. Степашка постоянно находился при хозяине, в нем открылся талант предсказывать появление вражеских самолетов. Если Степа вдруг с ворчанием удалялся в сторону ближайшего блиндажа или щели и забирался туда, значит, через несколько минут немецкие бомбардировщики будут в непосредственной близости от аэродрома.

Вражеская авиация предпринимала массированные налеты на город, на корабли Балтийского флота, поддерживающие огнем своих орудий обороняющиеся войска, на строящуюся ударными темпами железную и автомобильную дороги вдоль берега Ладожского озера, которые уже прозвали «Дорогой жизни». Немецкая артиллерия, даже дальнобойная, до них не доставала, зато Люфтваффе старалось вовсю.

«Текучую пару» пришлось забросить. Дело было не в том, что Синицкий стал меньше летать и больше заниматься управлением полком, а в том, что против значительно превосходящего противника она оказалась малоэффективной, особенно при его подавляющем техническом преимуществе. Несколько вылетов окончательно поставили крест на этой идее.

Полк относился к флоту, поэтому в конце сентября его основная работа заключалась в прикрытии кораблей. Пикирующие бомбардировщики немцев подходили большими формациями с сильным истребительным сопровождением, поэтому командование полка и комэски особое внимание молодых летчиков обращали на тактику. Объясняли, что задача состоит не в том, чтобы сбить как можно больше гансов, а в том, чтобы не допустить ударов по кораблям.

– Вот скажи мне, – обращался Гоша к Вове Шарову, – сколько «лаптежников» было в группе, которую мы разогнали вчера вечером?

– Много! – Вова даже зажмурился, восстанавливая картину боя. – Десятка два точно было, нет, больше.

– Больше, – согласился капитан, – три девятки их было. А вот теперь ответь, могли мы десяток сбить?

– Наверное, – протянул сержант. – «Мессеров» уж больно много было. Да, пожалуй, смогли бы.

– Если бы гоняться за ними стали, – уточнил Синицкий. – Только пока мы за ними гоняемся, остальные спокойно по кораблям отбомбились бы. Значит, задачу свою мы бы не выполнили!

Вова вздохнул, сбивать вражеские самолеты ему очень хотелось, но заместитель командира полка был очень убедителен. Гоша это заметил и усмехнулся.

– Эх вы, балтийские асы, гроза воздуха! Придет и на нашу улицу праздник, не бесконечны же у них силы. Будут и другие задачи, будете и вы асов Геринга щипать.

Последняя декада сентября запомнилась Северову круговертью вылетов на защиту кораблей Балтфлота, ведущих огонь по наступающим войскам противника. Поредевшие эскадрильи работали, сменяя друг друга в воздухе. Сбитых немецких самолетов было немного, но командование флотом регулярно объявляло полку благодарности за качественное прикрытие.

23 сентября Северов повел своих «бессмертных» на перехват целой армады вражеских пикировщиков, которые снова нацелились на «Марат». На этот раз их было восемь, с эскадрильей вылетела пара Синицкий – Соломатин, Терентий поправился после легкого ранения. Олег не стал болтаться на трех тысячах, а поднялся на пять с половиной, поэтому атака двух полных звеньев сразу нарушила строй противника, в котором образовались пробелы от сбитых. Отличились и оба «птенца», Шаров и Лазарев, сбивших по «штуке». «Лаптежники» заметались, два самолета столкнулись в воздухе, «Мессеры» остервенело набросились на «ишачков», но было уже поздно, атака сорвалась. Однако это еще не все, на подходе была вторая волна атакующих. Олег с Гошей научились понимать друг друга даже без радио, вот и сейчас Северов вышел в лобовую, гансы отвернули, а воспользовавшийся паузой Синицкий вывалился из свалки и ринулся на новую формацию бомбардировщиков. Что было дальше, Олег видел плохо, был слишком занят, чтобы рассматривать самолет Гоши, а когда очередной раз оглянулся, «ишачок» капитана падал, беспорядочно вращаясь, а недалеко от него падал «Юнкерс». В следующее мгновение «И-16» Соломатина врезался в другой самолет и обе машины также посыпались вниз.

Тут в немцах что-то сломалось, они поняли, что русские не остановятся ни перед чем и, видимо, решили, что оно того не стоит. Преследовать их было бессмысленно, ни топлива, ни боезапаса уже не оставалось. Внизу распустились бутоны парашютов, и усталый Северов не сразу сообразил, что два белых купола среди других означают, что Гоша и Терентий благополучно покинули свои разрушенные истребители.

Под вечер Синицкий вернулся один, Терентий был ранен, на этот раз тяжело, его увезли в госпиталь. За это время Олег успел слетать еще два раза, потерь в людях не было, но в эскадрилье осталось всего четыре относительно целые машины.

Тараны Синицкого и Соломатина получили ожидаемый резонанс, уже на следующий день вышли статьи в газетах, командование оформило наградные листы на орден Ленина Гоше и орден Красного Знамени Соломатину, но ходили слухи, что могут присвоить и Героя. Капитан к грядущему награждению отнесся очень спокойно, а в приватной обстановке признался Олегу, что отказался бы от любой награды взамен на сохранение жизни ведомому. Состояние Терентия было тяжелым, врачи всерьез опасались за его жизнь.

Еще через день, 25 сентября, Северов и сам совершил таран, правда, непреднамеренно. В воздухе была самая настоящая каша, «Ю-87» шли плотным строем, после нападения «ишаков» заметались, Олег уклонился от внезапно шарахнувшегося в его сторону «лаптежника» и чуть не столкнулся с другим, бросившимся от взорвавшегося на своих бомбах соседа. Воздушный винт истребителя с треском врубился в хвостовое оперение «штуки», его затрясло, Северов убрал газ и быстро снизился, выбравшись из общей свалки. «Юнкерс», беспорядочно вращаясь, падал неподалеку. Какое-то время Олег машинально летел неизвестно куда, потом начал соображать, чуть прибавил обороты мотора и довернул в сторону аэродрома. Осознание, что чуть не погиб, пришло минут через пять после самого тарана, но к моменту посадки летчик уже справился с собой и только чуть подрагивающие руки напоминали об инциденте. На «ишаке» требовалось заменить винт, в остальном он не пострадал. В рапорте Северов честно указал, что таран получился случайно, так что делать из него героя не стоит, хватит и Гоши с Терентием, на что Сотников сказал, что это не его ума дело, командование само оценит и решит. А вот Коляда на следующий день огорошил приказом 27 сентября отправиться на Кировский завод и выступить перед его работниками.

– Степан Игнатьевич, какое выступление? Я лучше в небе выступлю! Вон пусть Синицкий едет, он таран совершил, Героя получит, а я…

– Что у тебя за манера стала, приказы обсуждать, с командованием пререкаться! – завелся Коляда. – Тебе сказано, что делать, иди и выполняй!

Пришлось ехать. О чем говорить с заводчанами, Олег придумать не успел, выручил Гоша, который предоставил листок с данными по количеству вылетов и сбитым вражеским самолетам. Выслушивать многочасовые речи у людей времени нет, значит, надо сказать что-нибудь ободряющее, но конкретное, без лишних лозунгов, они и так делают все, что могут, и даже больше.

Олега подбросили до Балтийского вокзала, предстояло немного пройти пешком. Не успел летчик пройти и одного квартала, как начался артобстрел, люди бросились врассыпную, заметались, падали, сраженные осколками. Снаряды ложились кучно, при попадании в здания во все стороны летели обломки камня и кирпича. Северов бросился под защиту арки, закрывающей проход во двор, когда увидел мальчика лет семи, он стоял на коленях перед лежащей женщиной и закрывал лицо ладошками. И тут Олег сразу успокоился, с ним всегда так бывало, когда он видел кого-то, нуждающегося в его помощи. Летчик подбежал к ребенку и подхватил на руки, собираясь найти какое-нибудь укрытие, но женщина вдруг слабо шевельнулась, она была ранена, но жива. Северов перебросил мальчика через плечо, подхватил на руки женщину и на мгновение замер, соображая, куда бежать дальше. Из примеченной им арки махали руками какие-то люди, и Олег неуклюже побежал туда. В левый бок что-то прилетело, удар был такой, что летчик задохнулся от боли, но лишь немного сбавил скорость. Теперь ощутимо приложило по голове, потом еще раз, к счастью оба раза слева, а мальчик был на правом плече. Наконец арка, кто-то пытался подхватить ребенка, но тот вцепился Северову в шею, тогда Олега схватили за плечо и потащили в глубь двора, как оказалось, ко входу в убежище. Бок болел, было трудно дышать, к тому же ноша на руках, по шее и левому уху текла кровь. Плохо видя в полумраке, Северов споткнулся обо что-то и чуть не упал, но углядел сбоку лавку и опустился на нее, тяжело дыша.

– Давайте ее сюда, товарищ военный.

Женщину взяли и переложили на другую лавку две средних лет дамы, назвать этих интеллигентного вида женщин-бойцов МПВО иначе язык не поворачивался. Третья отцепила ребенка, прижала его к себе и тоже куда-то унесла.

– Давайте я посмотрю вашу голову, – произнес тихий молодой женский голос, к лицу Северова поднесли переносную лампу.

– Держи, не дергайся! – строго сказал тот же голос кому-то невидимому из-за света лампы в лицо.

– Я крови боюсь, – тихо ответил этот кто-то, по голосу девочка лет четырнадцати-пятнадцати.

– Привыкнуть давно пора, – проворчала первая девушка, ее руки ощупали голову летчика, потом в ход пошла влажная тряпка или марля.

Лампу, наконец, переместили вбок и Олег смог рассмотреть тех, кто оказывал ему помощь. Первой девушке было лет двадцать, второй, как он и предполагал, около пятнадцати, еще подросток. У обеих на рукавах были повязки с красным крестом, рядом на полу стояла открытая сумка.

– Спасибо, по-моему, ничего страшного. Скажите лучше, как женщина, жива?

– Жива, жива, доктор ее смотрит, – раздался голос из полумрака. – Хлопотливый какой! Сам-то как?

– Да что мне сделается, – хмыкнул летчик и поморщился от боли в боку. – У меня тут помощь посерьезнее, сейчас как новый буду.

– Не больно и старый, – тихо засмеялись в ответ, а старшая девушка недовольно произнесла:

– Сидите спокойно, товарищ летчик. Голова не пробита, просто кожа рассечена, хоть и глубоко. Сейчас я обработаю раны, а потом доктор посмотрит.

Чем она там обрабатывала, Северов не видел, но рану зажгло так, что он с трудом подавил желание громко выругаться, отделавшись нейтральным «Кхм!». Ну, раз череп цел, надо посмотреть, нет ли перелома ребер.

– Мне еще по боку приложило, посмотрите, не сломаны ли ребра, – попросил он.

На Олеге была авизентовая куртка, которую он носил вместо шинели, так было намного удобнее. Вообще-то она была положена танкистам и досталась ему по случаю, но рукодельный Ваня Безбородов пришил к ней голубые петлицы, и никто из начальства не обратил внимания на такое нарушение формы одежды. Куртку удалось стянуть, девичьи пальчики пробежались по ребрам, было очень больно, Северов опять сдержался, только засопел сильнее, но девушка все правильно поняла и успокаивающе сказала:

– Переломов нет, просто ушиб. Подождите, не одевайте, сейчас доктор посмотрит.

Подошел пожилой мужчина с очками на носу.

– Ну-с, что тут у нас? Прелестно, прелестно! В смысле, неплохо, но придется зашивать.

– Это вопрос?

– Нет, молодой человек, это утверждение. Лампу поближе. Так, волосы вот здесь и здесь уберите.

Другой пожилой мужчина, носатый и худощавый, несколькими ловкими движениями опасной бритвы превратил Северова в каторжника, у которого побрита половина головы.

– Придется потерпеть!

– Чего уж там, – как можно равнодушнее ответил Олег, – шейте, у меня еще дела.

Приятного мало, но кончилось и это мучение. Голова горела огнем, а девушка уже накладывала повязку. Ваты она не пожалела, и Северов подумал, что выглядит сейчас как безнадежно больной, фуражку точно будет не надеть. Пока доктор шил раны, девочка стояла рядом, кусая губы, и смотрела на это действо, так что Олегу пришлось временами ободряюще ей улыбаться.

Врач тем временем занялся ребрами и подтвердил, что ничего не сломано, но нажимал так, что летчик опять закряхтел.

– А вы молодец, терпеливый. Боль-то сильная, я ведь знаю, – вдруг одобрительно сказал эскулап и, церемонно попрощавшись, ушел куда-то в глубь подвала.

Девушки помогли летчику натянуть обратно одежду.

– Спасибо, милые. Давайте хоть познакомимся, меня Олег зовут.

– Я Марина, а это Даша, моя двоюродная сестра, – улыбнулась старшая.

Обстрел тем временем закончился, и народ стал выбираться из убежища. Женщину увезли в госпиталь, доктор сказал, что теперь ее жизни ничего не угрожает, должна поправиться. Мальчика забрала соседка, присмотрит за ним, пока мама на лечении.

Северов вздохнул. Когда убивают здоровых сильных мужчин, это тоже несправедливо, они чьи-то сыновья, мужья, отцы. Но раны, увечья и смерть маленьких детей вызывали у него душевную боль гораздо сильнее физической. Олег поймал себя на мысли, что если бы располагал атомными бомбами, то, пожалуй, шарахнул бы ими по Третьему рейху, пусть прочувствуют на себе, твари. И тут же подумал, что никогда бы этого не сделал, не стал бы убивать женщин и детей, пусть их отцы и мужья топчут сейчас его землю. Вот с этими юберменшами он посчитается, аллаверды по максимуму! А когда войдем в Германию, будем их детей из своих полевых кухонь кормить, такие уж мы есть, нас не переделать.

На проходной завода его встретил представитель парткома и проводил в цех, где находилось несколько сотен человек, судя по одежде, прямо от станков. Выступал мужчина средних лет в полувоенной форме, судя по шепоткам, известный заводчанам и являющийся работником обкома партии. Он говорил о положении на фронтах, о прорыве блокады и восстановлении сообщения с Большой землей. После него ведущий собрания предоставил слово младшему лейтенанту Северову, представителю «доблестной авиации героического Балтийского флота». Олег встал перед рабочими, чувствуя себя в этой дурацкой повязке на голове совершенно неловко. Сам он свой внешний вид определил как жалостно-комический.

– Товарищи! Я обращаюсь к вам от имени своих товарищей, от имени всех, кто сейчас борется с врагом с оружием в руках. Мы понимаем, что борьба сейчас ведется за само наше существование, за то, чтобы мы и наши дети не стали рабами, за то, чтобы у них было будущее. Вы можете быть уверены, мы не дрогнем, мы скорее умрем, чем сдадимся! 23 сентября в одном бою два летчика нашего полка, расстреляв боезапас, таранили вражеские самолеты. Враг в панике очистил небо, бежал с поля боя. Он еще силен, на него работает вся Европа, но и мы стали опытнее и злее, мы как сжатая до предела пружина, которая скоро выпрямится. Я вот тут записал, сколько мы вылетов сделали, сколько немецких самолетов сбили, а сейчас подумал, вы ведь и сами все видите, к чему эти цифры. Тыл для фронта, фронт для тыла. Пока мы вместе, нас не победить! Спасибо вам за ваш самоотверженный труд, товарищи!

В прошлой жизни Северов совершенно не умел говорить тосты и зажигательные речи, в этой, видимо, тоже.

– Товарищ Северов и сам позавчера совершил таран! – вдруг сказал работник обкома.

Олег поспешил отойти в сторону под улыбки заводчан, ему было очень неловко. Внезапно к нему бросился какой-то человек в спецовке, схватил за руку:

– Спасибо, спасибо вам большое!

– Да что вы, – оторопел летчик, а рабочего соседи похлопали по плечу, и он, еще раз тряхнув Северову руку, тоже стал выбираться из зала.

– Вы его жену и сына из-под обстрела вынесли, – сказал работник парткома, – ему уже сообщили.

Северов попрощался с работниками завода и направился к выходу. Пройдя через проходную, он зашагал в сторону Балтийского вокзала, но не успел пройти и двух кварталов, как нос к носу столкнулся с Мариной.

– Ой, это вы! Как голова, не болит, повязка не съезжает?

– Держится, но вид у меня дурацкий.

– Не дурацкий, а героический, – засмеялась девушка.

– Ну, раз вы смеетесь, точно дурацкий.

Собрание закончилось, из-за обстрела Олег сумел прийти на самый конец, так что теперь надо было пробираться обратно на аэродром. Для этого первым делом следовало вернуться к Балтийскому вокзалу. Марина тоже возвращалась обратно, так что пошли вместе. Она оказалась студенткой мединститута, хотела стать детским врачом. По дороге девушка поинтересовалась, почему его представили как морского летчика, ведь Северов явно сухопутный, форма-то не морская. Олег показал тельняшку и заметил, что душа у него теперь морская. Так, беседуя, они дошли до дома Марины, от него до Балтийского вокзала было совсем рядом.

По приезде в полк Северов был подвергнут тщательному осмотру полковым эскулапом, после чего он был отстранен от полетов на трое суток. Голова особо не беспокоила, а вот бок болел сильно, выплыл огромный великолепный синяк, так что доктор был прав, летать было бы очень затруднительно. А 29 сентября Сотников объявил, что полк должен получить пополнение и новую технику, для чего выводится в Кубинку, вылет завтра, 1 октября ранним утром.

Так что тридцатого не летали, приводили в порядок себя и технику, готовили ее к передаче в другой ИАП, хотя самолетов в полку и на полную эскадрилью не набралось бы. На следующий день, 1 октября, Сотников, взяв с собой все оставшиеся экипажи, отправился на ПС-84 в Кубинку за новыми машинами и пополнением.

Глава 9

Летели долго, забирая восточнее, чтобы исключить встречу невооруженного транспортника с вражескими истребителями, сопровождения не было, так что на месте были только после полудня. Пока улаживали формальности, личный состав пообедал. Кормили по тыловым нормам, так что молодежь досыта не наелась. Командир полка даже не понял, что дали на обед, мыслями он был на аэродроме. Какую технику дадут? Этот вопрос очень волновал его. Чтобы снова принять «И-16», в Подмосковье лететь не надо. Значит, новые самолеты, «МиГи», «ЛаГГи» или «Яки». Больше всего Сотников мечтал о «Яках», легкие, скоростные, маневренные. Мечта, а не истребитель.

Когда было получено разрешение, Сотников ринулся рассматривать новые самолеты. Мимо мордастеньких истребителей, похожих на сильно удлиненные «ишаки», он прошел, даже не обернувшись, его интересовали «Як-1». Эта машина представлялась ему каким-то летающим чудом, которая молнией носится среди врагов и сеет среди них смерть и опустошение. Вот и несколько «Яков» стоят в ряд, сияя новой краской. Подойдя к предмету своей мечты, он гладил его фюзеляж, трогал крыло, на лице его расплылась мечтательная улыбка. От этого занятия его отвлекло чье-то покашливание за спиной. Обернувшись, он увидел двух командиров в таких же, как у него, кожаных регланах, полковника и подполковника, с улыбкой его разглядывающих.

– Майор Сотников, командир 4-го истребительного авиационного полка ВМФ. Прибыл для получения новых машин и пополнения личным составом!

– Полковник Мороз, Штаб ВВС. Здравствуйте, майор. Что, нравится птичка?

– Не то слово, товарищ полковник! Очень хочется на таком воевать!

– А сами на чем воевали?

– На «И-16».

Подполковник тем временем листал документы, которые достал из своего планшета. Наконец, найдя нужный лист, протянул его полковнику. Тот, посмотрев на документ, сдвинул брови:

– Хм, майор. Не судьба тебе на «Яке» летать! Эти уже распределены, а новых до конца года не дадут. Занимайся пока комплектованием, а там и решать будем, какую технику полк получит.

Сотников растерялся:

– Как же так! Товарищ полковник, это, наверное, ошибка!

– Никакой ошибки, сам смотри! – И сунул под нос командиру полка бумагу. – Видишь, черным по белому написано! До Нового года, что ли, тебе тут сидеть, «Яки» ожидая?

В этот момент не было на свете человека более несчастного, чем майор Сотников. Когда он летел в Кубинку, ему уже рисовались картины, как он ведет целый полк «Яков» на врага, как горят вражеские истребители и бомбардировщики, как мечутся в панике вражеские пикировщики. Он видел себя в кабине этой замечательной машины, он пускал по врагу реактивные снаряды, очереди его пушки и пулеметов вдребезги разносили технику врага. И вот все это оказалось недостижимым и бесконечно далеким. Другие будут водить в бой эти стремительные самолеты, другие будут наносить по врагу неотразимые сокрушительные удары, а он, майор Сотников, будет по-прежнему коптить небо на своем «ишаке», нести потери и писать похоронки на своих мальчишек. Ах, до чего же несправедлива жизнь и тяжела его судьба!

Эти мысли, видимо, достаточно явно отразились на его лице, поскольку стоявший рядом Мороз в глубине души его пожалел, но вида не подал и сурово произнес:

– Ну-ну, майор! Что за упаднические настроения! Отставить эту мерихлюндию! Сейчас идите, размещайте своих людей в общежитии. Затем идите вон туда, – он показал на большое трехэтажное здание, – в комнате № 303 найдете капитана Михолапа. Он поможет вам доукомплектовать полк.

Мороз сделал знак, и подошедший младший лейтенант повел бесконечно расстроенного Сотникова к общежитию.

Домов, в которых проживали летчики, ждущие своего назначения, оказалось несколько. Бросив свои вещи, Синицкий, Бринько и Шаневич пошли искать знакомых, вроде видели кого-то издалека, время до обеда еще было. Олег и Сергей неторопливо разложили свои вещи и обсуждали дальнейшие перспективы, когда в дверь просунулась голова лейтенанта Суслина, по прозвищу, естественно, Суслик. Он был единственным оставшимся в живых летчиком второй эскадрильи кроме ее командира, капитана Шаневича. Суслик сказал, что он местность знает, так как бывал здесь раньше, и берется достать выпивку. Северов отрицательно покачал головой, Малинкин, вздохнув, тоже отказался.

– Ну и дураки! Когда еще будет возможность выпить в спокойной обстановке! Начальству сейчас не до нас. Начальство переживает.

Суслик ушел, а Олег стал показывать ведомому приемы защиты от ножа, вместо него была ложка. У Сергея неплохо получалось, они разогрелись и возились с большим удовольствием. Малинкин разошелся и стал размахивать ложкой, как саблей, со словами «а так, попробуй, отбери», Северов ложку выбил, и она попала прямиком в лоб открывшему дверь Синицкому.

– Хватит дурака валять! Зашибете командира! А если бы Сотников зашел?

В коридоре ржали Шаневич и Бадма, Гоша показал им кулак, а Степан звонко тявкнул.

– Пошли обедать, осназеры пернатые.

Хлебая гороховый супчик, Синицкий сказал, что он действительно нашел здесь знакомых. Гоша с завистью рассказывал, что некоторые получают «Яки», а кто-то даже «Пе-3». И лишь немногим не везет, как и им. Неизвестно, чем могут укомплектовать, а вдруг снова «И-16»?

Неторопливо хлебая суп и разговаривая, они не успели перейти ко второму – гречневой каше с небольшим количеством мяса, как за соседний стол сел Сотников и с грустью обозрел свой обед. Он тяжело вздохнул и принялся также медленно есть суп. Очевидно, почувствовав на себе взгляды своих летчиков, он повернул голову и тихо произнес:

– Посмотрел я личные дела, отобрал кое-кого. Но, ребята, в основном это совсем птенцы-желторотики. Нам таких уже давали, что дальше было, помните?

– А что, времени их учить совсем не дадут? – спросил Бринько.

– Обстановку на фронте ты сам знаешь. Чего спрашиваешь? – И майор снова вздохнул. – Кстати, а где Суслин?

Шаневич демонстративно уткнулся в тарелку:

– Здесь где-то…

– Ладно, всем отдыхать, пока возможность есть. Если что-нибудь натворите, выгораживать не стану! Вон, с третьей эскадрильи пример берите. Физкультурой занимаются, оружие регулярно чистят, языком немецким занимаются. Всегда полезное дело найдут. А некоторые другие, раздолбаи, только и ищут возможность водки или самогона хряпнуть! А уж как хряпнут…

Майор махнул рукой и ушел обратно в штаб, его ждали капитан Михолап и будущее пополнение. Летчики, негромко переговариваясь, стали выходить из столовой, когда Северова кто-то окликнул. Обернувшись, Олег с удивлением увидел Якова Карловича Берга.

Берг был очень обрадован, что видит Олега живым и почти здоровым. Они обнялись, инженер хлопал его по плечам, покосился на повязку на голове. Затем они медленно пошли в сторону аэродрома, Яков Карлович должен был идти туда по делу, а Северов решил его проводить, остальные же решили вернуться в общежитие.

Охрана проверила документы и пропустила к самолетам. Инженер рассказал, что вскоре после того, как Северова сбили третий раз, Берга вызвали в Москву. Его докладные записки действительно попали к Сталину, и теперь Яков Карлович занимался их реализацией. При Ставке ВГК образована специальная Комиссия по техническому перевооружению Красной Армии, в ее составе и работает Берг, теперь уже военинженер 2-го ранга. Олег кратко рассказал свою историю и посетовал, что теперь они всем полком будут ждать у моря погоды и получат неизвестно что, как бы снова не «И-16». Берг хитро улыбнулся:

– Помнишь наш разговор, что двигатель для «ЛаГГа» слабоват и что есть смысл попробовать на него мощную звезду поставить?

– Конечно, помню. Подождите, что, неужели сделали?

– Сделали! Инициативу, правда, Гудков проявил, сам Лавочкин все двигатель от Климова ждал, но потом понял и подключился. Вот, «ЛаГГ-5», первая партия. После фронтовых испытаний будем дорабатывать, а там и до крупносерийного производства дойдем.

– Что за зверь?

– Двигатель «М-82», пока 1500 сил, но Швецов работает, бо2льшая мощность не за горами. Конструкцию немного облегчили, так что скорость 600 км/ч на высоте, 520 км/ч у земли, потолок 9500 метров, дальность 750 км, скороподъемность 900 м/мин., вооружение – две «ШВАК» и два «БС».

– Сильно! – сказал Северов, а сам подумал, что для октября 1941 года это самое настоящее чудо.

Очевидно, построено, что называется, на живую нитку, дорабатывать и дорабатывать, но начало положено. Берг тем временем подошел к головастому самолету, похлопал его по крылу и неожиданно предложил Олегу посмотреть устройство кабины. Летчик посмотрел и впечатлился, конструкторы явно задумались не только над простотой производства, но и над удобством для пилота. А Яков Карлович рассказывал об усиленной бронезащите, увеличенном боезапасе и о том, что планируется значительно увеличить мощность двигателя и увеличить запас топлива, а также использовать больше металла в конструкции.

– Но, сам понимаешь, до этого еще ох как далеко.

Поделился Берг и направлениями других разработок.

– Одна их наших разработок «Су-2», новый «Су-2»! Слышал, наверное, что не очень его любят в войсках. Так ведь не зря же мы, дорогой ты мой, столько говорили еще там, в Боушеве, о модернизации нашей авиационной техники! Поставим новый двигатель, делаем на базе «М-82», но со впрыском и наддувом, мощность как раз около 1900 сил! Цельнометаллический самолет пока не получится, дефицит металла, да и бронекорпус сделать пока возможности нет, но защита экипажа будет, даже 20-миллиметровый снаряд не возьмет! И четыре пушки Б-20, проектируются на основе «УБ»! Кстати, помнишь, мы говорили о том, что между 20 мм и 37 мм пропасть и 23 мм не выход? Сейчас заканчиваем разработку 30-миллиметрового боеприпаса, а там и пушка не за горами! И пикировать самолет будет, получше их «Ю-87» получается! А сейчас готовится целая серия новых и модернизированных машин! Модернизируются пикировщики «Ар-2», создан новый «Ту-2». Завершаем «И-185», это новая отличная машина Поликарпова. А в перспективе и «ЛаГГ-3» выпускать перестанут, когда отработаем «ЛаГГ-5». И еще, Климов заканчивает работу над двигателем мощностью порядка 1500 сил! Все это пойдет на «Пе-2» и «Як-1». Кстати, тебе с «Ил-2» встречаться не приходилось? Их ведь сейчас обратно в двухместные переделывают, стрелок с «УБТ» за летчиком будет располагаться. Разумеется, все это будет не завтра, не раньше 1942 года, но работы ведутся, Ставка жестко контролирует. В других сферах тоже разработки ведутся, но я, сам понимаешь, не особенно в курсе.

Обнявшись на прощание с Бергом, Северов пошел к общежитию в хорошем настроении. Комиссия по техническому перевооружению РККА. Отлично! На прощание Яков Карлович предупредил, чтобы о содержании их разговора летчик никому не рассказывал, но это было лишним, что такое режим секретности, Олегу объяснять было не надо.

Суслин явился поздно вечером, глуповатая улыбка на лице и соответствующий запах ясно говорили о том, что лейтенант спиртное все-таки раздобыл. На вопрос коллег, как он умудрился уйти с охраняемой территории, тот важно ответил, что местность знает. Оказалось, что он не только нашел бутылку неплохой водки, но и познакомился с женщиной, немного старше себя, но оч-чень хорошей, и превосходно провел с ней время. В общем, не суслик, а орел. Суслика загнали спать и строго-настрого запретили показываться до утра.

На следующее утро Сотников собрал свое немногочисленное воинство и представил им невысокого, крепкого капитана со следами ожогов на лице и прихрамывающего при ходьбе:

– Капитан Галкин, Алексей Иванович. Назначен к нам начальником штаба. Летал на «СБ», участвовал в боевых действия на Халхин-Голе, в финскую, был на Северо-Западном фронте. Направлен к нам после госпиталя.

Галкин кивнул всем сразу коротко стриженной круглой головой:

– С летной работы списан. Надеюсь в дальнейшем пройти медкомиссию и летать вместе с вами. А пока буду начальником штаба.

По первому впечатлению он всем понравился.

Шаневич был очень обижен и даже не смог этого скрыть. Он искренне считал, что начальником штаба должен быть именно он. Сотникову на его обиду было… в общем, все равно:

– А ты, Кеша, не дуйся. Скажи лучше, когда твои орлы последний раз личное оружие чистили? А у Северова чистят регулярно. Ты порядок в комнатах своей эскадрильи видел? А теперь к нему или к Бринько зайди. Зарядку ты и твои подчиненные делают? Физическую форму свою поддерживают? А у них делают. Да, недавно начали, но ведь делают! Или, думаешь, я не знаю, что Суслик вчера вечером пьяный пришел? Хорошо еще, что его, дурака, не застрелили, когда он обратно лез. Вот бы ЧП нам, пожалуйста! Повезло, что комиссар еще не приехал, а то бы Суслик, да и ты с ним уже бы в пехоту воевать отправились. Так что, Кеша, не дуйся, а работай. Я вместе с вами летаю, так что и моя вакансия образоваться может. Вот и соответствуй! А теперь следующий вопрос – пополнение.

Сотников помахал рукой и с лестницы в коридор вошли летчики, десятка два. Некоторые имели вид бывалых пилотяг, их фуражки были лихо заломлены на затылки. Но большинство на вид были совсем молодыми, лет двадцать, наверняка это выпускники летных школ. Бывалые имели личное оружие, остальные его еще не получали. Все обратили внимание, что часть молодняка была в форме ВВС РККА, а не в флотской. Морской на всех не хватало, переведенным в пехоту и авиаторам стали выдавать обычную армейскую. Северов тоже имел только тельняшку, но и сам переодеваться не спешил, форму сухопутных ВВС считал более удобной, а начальство не настаивало.

– Значит, так. Имеем дополнительно восемнадцать пилотов. Делим так – в первую эскадрилью идет шесть, во вторую восемь, в третью четыре. Алексей Иванович, вот списки. Да, Северов, ты по-прежнему исполняешь обязанности комэска-3.

– Есть! – Олег был удивлен.

Младшие лейтенанты эскадрильями не командуют. Да и среди пополнения были летчики с более солидными званиями, пара старших лейтенантов имелась. Оба захватили финскую и воевали на этой войне почти с первого дня. Объяснение этому могло быть одно – в третью Сотников определил салажат. Так и оказалось. Сотников опытных летчиков, естественно, взял, но оставить на эскадрилье предпочел человека, которого хоть немного успел узнать и испытать в бою – младшего лейтенанта Северова.

Новичков Олег после недолгого разговора распределил по звеньям Вадима Ковина и Андрея Горобченко, потом побеседовал с каждым из новеньких, немного подумал и сел писать планы занятий. Малинкина он отрядил получать с пополнением личное оружие, летные комбинезоны, шлемы и прочие важные вещи. А уже на следующее утро третья эскадрилья дружно совершала пробежку и занималась гимнастикой на имеющемся спортгородке. Олег понимал, что времени нет совсем, поэтому стремился использовать каждую свободную минуту для занятия чем-нибудь полезным. На удивление легко Олегу удалось договориться в швейной мастерской, имеющейся на территории военного городка, о пошиве для своих летчиков разгрузочных жилетов. Военный городок был большим, на его территории было множество всяких складов, поэтому вскоре все обзавелись многими необходимыми вещами – компасами, зажигалками, перевязочными пакетами и т. д. Удалось даже раздобыть штык-ножи от «СВТ». Уже через несколько дней, кроме теоретических занятий и занятий пешим по летному, пристреляли и обслужили оружие, наточили штык-ножи, получили и максимально укомплектовали разгрузочные жилеты. Все втянулись в занятия, никто не роптал, понимали, что учатся самому необходимому, тому, что даст им шанс выжить в реальном бою. Командиры звеньев прекрасно понимали, что Северов знает, чему учит, поэтому не оставались в стороне, тоже занимались со своими подчиненными. К тому же Малинкин о Северове наговорил столько, что сначала новички подумали, что тот шутит. Но в ходе занятий стали подозревать, что тот их вовсе не обманывал.

Разговорившись с одним из местных работников, Олег узнал, что тот до войны был страстным охотником. Пришла война, стало не до охоты. Северов уговорил старика дать ему на время охотничье ружье, двустволку 16-го калибра. Вечером снарядили сотни две патронов с латунными гильзами и наутро, поставив в известность местное начальство, устроили на дальнем краю аэродрома стрельбы. В качестве мишеней бросали куски фанеры, которые летели, вращаясь, по довольно замысловатым траекториям.

Через неделю к ним неожиданно пришел полковник Мороз. Эскадрилья отрабатывала пешим по летному действия при нападении «Мессеров»-охотников, которых изображали летчики из сухопутного истребительного полка, также ожидающие своих новых машин.

– Всю неделю за вами наблюдаю. Молодцы, времени зря не теряете! Но уже сегодня будете получать новые машины. На освоение где-то две недели, потом на фронт. Обстановка осложняется, больше времени дать не можем.

К удивлению всех, полк получил новейшие «ЛаГГ-5», которые сначала планировали передать в сухопутные ВВС. Олег понял, что тут не обошлось без Берга. С ним Северов встретился еще пару раз, обсуждали перспективы оснащения самолетов новым радиооборудованием, в том числе бортовыми РЛС, а также необходимость разработки управляемых авиабомб.

Полученные самолеты облетали. Они понравились всем. По оценкам опытных летчиков, время виража у нового «ЛаГГа» было немного меньше, чем у «Мессера», скороподъемность тоже понравилась, хотя Северов считал, что Фридрих на вертикали шустрее. Летали много, но времени на подготовку хотелось иметь больше, намного больше. Все это очень напрягало Сотникова, такая ускоренная подготовка вылезет боком в бою, Мороз это тоже прекрасно понимал, но нарушить приказ командования не мог. Он максимально оттянул срок вылета на фронт и выделил бензин для тренировочных полетов, и это было все, чем он мог помочь полку. Олег выбрал себе машину под номером 77, Кузьмич его решение молчаливо одобрил.

Суслик умудрился еще раз сбегать к своей оч-чень хорошей женщине. Планировал сходить и еще разок, но приехал батальонный комиссар. У него с командиром полка состоялся довольно резкий разговор. Степан Игнатьевич был недоволен всем. И тем, что комполка оставил на третьей эскадрилье Северова, и пополнением из едва обученных сержантов, и тем, что дали, а Сотников согласился взять какие-то непонятные новые самолеты вместо более привычных «МиГ-3» или «ЛаГГ-3». Впрочем, руководство, к которому он ринулся изливать свою желчь, его не поддержало и посоветовало заняться делом. Тогда он решил сорвать злость на третьей эскадрилье, но и тут его ждал облом.

После обеда Сотников с комиссаром были вызваны к начальству, вернулся оттуда комполка быстро и один. В эскадрилье Северова был запланирован еще один вылет, звено Ковина должно было отработать сопровождение бомбардировщиков с отражением атаки истребителей противника. По окончании вылета разобрали подробно все действия и отправились в общежитие. Надо было готовиться к завтрашнему вылету на фронт.

Однако после ужина Сотников вызвал комэсков к себе. У него находился старший политрук лет тридцати, вида самого обычного, даже простецкого, но с такой хитринкой в глазах, с такой открытой улыбкой, что от одного его вида становилось как-то светлее на душе.

– Представляю вам старшего политрука Кречетова, Сергея Борисовича. Назначен в наш полк комиссаром. Батальонный комиссар Коляда переведен на другое место службы. – И, видя реакцию летчиков, добавил: – Не обсуждается! И, чтобы эту тему до конца закрыть, вот что. У него в августе вся семья под немецкими бомбами погибла. Мать, жена и обе дочки. Все разом. Так что не надо ничего говорить, и судить его тоже не надо.

Кречетов пожал руки комэскам, после чего все разошлись продолжать сборы. Известие о замене комиссара ни у кого сожаления не вызвало, Степана Игнатьевича не любили, а известие о том, что Кречетов будет летать вместе со всеми, вызвало уважение к нему еще до более близкого знакомства.

Северова беспокоило, что его новички все еще очень слабо подготовлены. Две недели – это очень мало, это просто ничто, ну, может быть, чуть больше, чем ничто. В безусловный плюс идет то, что ребята неплохо натренировались стрелять по движущимся мишеням. Они по графику каждый день проводили стрельбы «по тарелочкам», вроде бы научились правильно делать упреждение при стрельбе. Осталось закрепить на практике, но с этим уж точно проблем не будет, немцы такую возможность предоставят.

На следующий день, 24 октября, перелетели на новый аэродром недалеко от Волхова. Это тоже было неожиданностью, полку теперь предстояло защищать Дорогу жизни, узкий перешеек, соединяющий Ленинград с Большой землей, задача ответственная и даже почетная.

Пополненный технический состав был уже на месте, жилье было подготовлено. Третья эскадрилья разместилась в обычной большой избе, хозяева которой месяц назад уехали подальше от войны к родственникам куда-то на Южный Урал. Об этом сообщил словоохотливый дедок-сторож, дядя Поликарп, карауливший здесь все колхозное имущество сразу.

Погода в конце октября в средней полосе России редко бывает сухой и безоблачной, так что летать новичкам сразу пришлось в довольно сложных метеоусловиях. Северова порадовало, что зачет штурману полка по району боевых действий сдали все его орлы с первого раза, за что он их сдержанно похвалил.

На том же аэродроме базировались две девятки «Ар-2» 73-го пикирующего бомбардировочного авиаполка ВВС ВМФ, сведенные в эскадрилью. Командир полка Герой Советского Союза полковник Крохалев Анатолий Ильич находился с основным составом полка под Ленинградом, а здесь командовал капитан Агеев. «Ар-2» были еще не модернизированные, но, увидев их, Олег вдруг подумал, что летчиков, владеющих техникой ударов с пикирования, в ВВС не так много. А про «полбинскую вертушку» еще никто и не слышал, поэтому Северов решил ею озадачиться. Разумеется, в прошлой жизни Северова удары с пикирования неуправляемыми авиабомбами были обычным делом, но вот техника была совсем другая, прицельные приспособления, мягко говоря, очень сильно отличались. Собственно, про «вертушку» Олег помнил следующее. Бомбардировщики образуют над объектом замкнутый круг и затем поочередно, сохраняя между самолетами дистанцию около пятисот метров, пикируют на цель. Последовательность должна быть такой: когда первый самолет, сбросив бомбы, выходит из пике, второй уже пикирует, а третий только еще входит в пикирование. Когда Северов поговорил с Агеевым, тот понял его, что называется, с полуслова, два дня думал, обсуждал что-то со своими ребятами, а на третий начали отрабатывать на практике. Это Олег видел сам, поскольку летал с эскадрильей в сопровождении, шестерка непосредственного прикрытия и звено высотного.

В первый день ноября случился на аэродроме небольшой инцидент. Прибыл на аэродром лощеный майор из штаба Северо-Западного фронта, да не один приехал, а со своим догом. За какой надобностью он его, вернее, ее притащил, осталось невыясненным, но дог этот сразу напал на Степашку, который мирно ожидал хозяина около здания штаба. Степа пострадал бы очень прилично, если бы вообще остался жив, но, на его счастье, рядом оказался лейтенант Доржиев. Бадма вообще имел к живности особый подход, не растерялся и тут, быстро подскочил, схватил дога за хвост и резко дернул вверх, потом вниз, будто одеяло трусил. Дог от неожиданности Степашку выплюнул, а когда волна дошла до головы, аж зубами щелкнул. Буряту понравилось, тряхнул еще раз, схватил обалдевшую псину за шиворот, раскрутил и запустил в сторону ВПП. Полет был недолгим, но сопровождался вращением и эффектным падением. Когда Северов вышел из штаба, дог истошно завывал, сетуя на сломанный хвост, его хозяин вопил как резаный, Степашка, уткнувшись мордой в хозяйские брюки, громко жаловался на несправедливую жизнь, летчики возмущались. Посреди всего этого безобразия стоял невозмутимый Бадма, улыбался и щурил свои и без того неширокие глаза. Кончилось тем, что штабной уехал, так и не сообщив цель своего визита, видимо, что-то проверить собирался, народ постепенно успокоился. Олег посмотрел на Бадмацырена, тот имел вид весьма довольный, даже блаженный. Северов не утерпел, подошел к нему.

– Ты чего такой радостный? Дога за хвост подержал?

– Письмо из дома получил, больше месяца шло!

– И как дома, все хорошо?

– Да, нормально, не в этом дело. Вот послушай! У нас в соседнем селе живет бабушка Бэлигма, она очень старая и видит будущее. Не всем, но некоторым она его рассказывает. Вот брату деда предсказала, что его тигр в тайге задерет, так и случилось. А другому человеку, что тот утонет, так утонул. Мне она сказала, что я молодой погибну, давно, я еще в школе учился. А сейчас мне мама написала, что бабушка Бэлигма велела передать – судьба моя изменилась, я до глубокой старости доживу.

– А разве судьба может так измениться?

– Значит, может. Бабушка Бэлигма никогда не ошибается. Она сказала, что в наш мир пришел человек из будущего и изменил мою судьбу и судьбу других людей. Я не понимаю, что это значит, но прожить до глубокой старости совсем не против!

Хорошо, что Бадма был погружен в себя и лица Северова в этот момент не видел. Но Олег быстро с собой справился, хотя все обратили внимание, что он весь день рассеянный какой-то ходил, Сотников ему даже вылеты запретил, все допытывался, не произошло ли чего. А Северов даже вечером долго не мог уснуть, хорошо, что в ноябре ночи длинные, все-таки выспался. Решил, что при случае надо с этой женщиной поговорить, только что он узнать хочет, Олег толком объяснить даже себе не смог, с этим и заснул.

Между тем таких масштабных сражений в воздухе, которые были в августе-сентябре, больше не было. Как и в прошлой истории, немцы перестали штурмовать позиции советских войск под Ленинградом и перебросили часть сил на Московское направление. Но оставлять в покое Северную столицу они тоже не собирались, поэтому группировку Люфтваффе не только не ослабили, а, наоборот, усилили. Собственно, других способов воздействия на Дорогу жизни у них не было, артиллерия не доставала. Однако вместо массированных налетов противник стал применять сравнительно небольшие группы самолетов, которые почти непрерывно атаковали с разных направлений и в разных местах. Активизировались охотники, постоянно выслеживающие зазевавшихся пилотов, наносящие удар с высоты и сразу же туда уходящие. Они постоянно портили кровь нашим летчикам, потери были вроде невелики, но постоянны, так что авиаподразделения таяли медленно, но верно.

«ЛаГГ-5» показали себя неплохо, а уж по сравнению с «И-16» это вообще была песня. Пришлось, конечно, привыкнуть к несколько худшей маневренности, но скорость и скороподъемность давали новые возможности. Но они, к сожалению, добавить опыта молодым летчикам не могли, только увеличить шансы на выживание. В одном из первых же воздушных боев, произошедших над Ладожским озером, был сбит один из пилотов второй эскадрильи. Парня выловил из воды катер, но прошло слишком много времени, и он погиб от переохлаждения, Ладога начала октября не похожа на Черное море начала августа. А еще через три дня Кречетов вернулся из Ленинграда, где был по делам в политуправлении КБФ, но не приехал, а прилетел на небольшой летающей лодке, довольный, как слон.

– Вот, «Шаврушка»! – сказал он подошедшим однополчанам. – На более серьезные машины меня медицина не пустит, но я и на этой много пользы принести смогу. Когда бой над Ладогой будет вестись, я быстро к месту падения самолета подскочу и нашего летчика из воды выловлю!

Задумка всем очень понравилась, а Северов поделился мыслями об авиационной спасательной службе с Сергеем Борисовичем. Тому идея пришлась по душе, но он сразу честно признался, что со спасением на территории, занятой противником, есть большие сложности. Просто подскочить на «Ш-2» и забрать пилота можно, а вот со всем остальным проблема, некому пока заниматься формированием спасательных партий и учить их. Олег вздохнул и вспомнил Булочкина. Он писал в 12-й ИАП Коробкову, но ответа пока не получил, что с учетом перемещений обоих полков неудивительно. Вздох комэска-3 комиссар истолковал по-своему и заметил, что предложение учить летчиков навыкам выживания на территории противника лично ему очень нравится, так что не против, если Северов ему толково объяснит содержание этих занятий.

Время для обучения, в том числе и поведению в тылу врага, находилось, погода такую возможность предоставляла. Схватки в воздухе теперь случались не так часто, но отличались большой ожесточенностью. Хорошо обученных летчиков у немцев тоже хватало, но и для них не все было просто, русские быстро учились и совершенствовали свою технику.

Вдоль берега озера протянули железную дорогу, она подходила к Неве в районе впадения в нее Черной речки. Мост решено было пока не строить, слишком велика была вероятность его разрушения авиацией противника, работала переправа. Туда же подходила и автодорога. По этим путям шел основной поток снабжения Ленинграда, вывозилось гражданское население, дети и старики, чье нахождение в осажденном городе лишь подвергало их опасности и расходовало и без того невеликие ресурсы. Гансы долбили переправу, поезда и автомашины даже в том случае, когда было совершенно очевидно, что это беженцы. Попытки советской авиации противодействовать этим налетам наталкивались на грамотное сопротивление истребительного прикрытия ударных самолетов, но появление 4-го ИАП с его современными машинами внесло изменения в расклад. «ЛаГГи» новой модификации старались использовать для борьбы с вражескими истребителями, менее совершенные «И-16» и «И-153» боролись с бомбардировщиками. Такая тактика приносила свои плоды, но и нагрузка на орлов Сотникова была очень велика.

Пасмурным утром 5 ноября в полк неожиданно прилетел представитель ВВС КБФ, который от лица командования похвалил всех за хорошую работу и поздравил с награждением высокими правительственными наградами. Командир полка Сотников, его заместитель Синицкий, начальник штаба Галкин, замполит Кречетов, комэски Бринько и Шаневич, некоторые командиры звеньев, в том числе Горобченко и Ковин, были награждены орденами Красного Знамени. Еще пять наиболее результативных летчиков и штурманов наградили орденами Красной Звезды. В их числе был и Малинкин, сбивший к тому времени два самолета противника лично и пять в группе. А вот фамилии Северова не было. Обидно немного, но настроение у него было хорошим, Красная Армия показала гораздо более высокую эффективность, чем в аналогичный период прежней истории. И в этом есть доля его труда. А награды… Придет время и для наград.

Впрочем, у командования полка на этот счет было другое мнение.

– Товарищ подполковник, разрешите обратиться! – Сотников подошел к представителю ВВС флота после того, как личный состав был распущен.

– Что у тебя, майор? – удивился тот, глядя на расстроенное лицо командира полка.

– В списке награжденных отсутствует исполняющий обязанности командира третьей эскадрильи младший лейтенант Северов!

– Отсутствует, значит недостоин! У тебя и так почти весь полк наградили! Ты на другие полки посмотри. Твой полк отметили самым значительным образом! – И подполковник посверлил в небе поднятым указательным пальцем.

– Да нет же, товарищ подполковник! Именно Северов награды и достоин, не меньше любого из нас достоин! Его обязательно должны были наградить, это какая-то ошибка! – От волнения Сотников даже начал слегка заикаться.

Подошедшие Синицкий, Галкин и Кречетов поддержали своего командира.

– Ну, не знаю… Я, конечно, уточню. Всякое бывает, может, и напутали писарчуки чего! – Подполковник был удивлен таким единодушием командования полка. Видимо, этот младший лейтенант и правда достойный награды человек.

По такому приятному случаю не грех было и выпить немного, но все ждали команду на боевой вылет. Подполковник улетел поздравлять другой полк, а экипажи разбрелись по машинам. Северова все сочувственно хлопали по плечу, он отмахивался и поздравлял награжденных. Малинкин стоял рядом с самолетом с таким видом, будто случайно испортил своему командиру парадный китель, облив его чем-то жирным и дурно пахнущим.

– Командир, я даже…

– Да перестань ты! – Северов обнял своего ведомого. – Поздравляю тебя! Ты этот орден заслужил, так носи его с гордостью. Надеюсь, не последний.

Вылет прошел успешно, сбитых не было, хотя поврежденных хватало, снова технарям работа.

Впрочем, история с награждением получила неожиданное продолжение. Утром 7 ноября снова прилетел тот же подполковник, снова построили полк. Представитель ВВС фронта поздравил всех с праздником, 24-й годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции, и вручил Северову орден Красного Знамени, к которому Олег был представлен еще в 12-м полку. Перевод из кадров ВВС РККА в ВВС ВМФ внес небольшую путаницу, но разобрались. Он также объявил, что Северову присвоено очередное звание «лейтенант». А Сотникову по поводу представления командования 4-го полка сказал, что с учетом совсем недавнего награждения вопрос пока открыт.

После политинформации 8 ноября, когда Кречетов рассказал о проведенном в Москве параде, он попросил Северова задержаться.

– Хотел с тобой вот о чем поговорить. Сотников тобой очень доволен, всегда в пример ставит. Синицкий тоже хвалит. Агеев сказал, что ваш совместный труд ушел наверх и уже получил самую высокую оценку в Штабе ВВС ВМФ. Я за тобой наблюдал все время, что мы на фронте. С людьми ты умело работаешь, дисциплина в эскадрилье высокая, да и боевая эффективность неплохая. Ладно, я сейчас о другом. Ты ведь авторитетный командир, тебя и командование полка, и рядовые летчики уважают. А почему ты до сих пор не в партии?

Теперь уже озадачился Северов.

– Даже не знаю. Как-то не до того было. Но я понял, и не против. Если найду, кто даст рекомендации, подам заявление.

– Я дам, и командир даст. Значит, договорились!

Олег знал, что к этому шагу сейчас относятся очень серьезно. Человек, находящийся на самом переднем крае, рискующий ежедневно своей жизнью, не вступает в партию из карьерных побуждений. Это можно сделать только по убеждению. Убеждения у Северова были. Он давно понял, что изобилие джинсов на прилавках не стоит той уверенности в завтрашнем дне, на которое ее променяли. Да, жили небогато, но не было бомжей, беспризорников и безработицы. Да, были проблемы с эффективностью производства, со многим были проблемы, но школьное образование, например, было несравнимо лучше, чем в постсоветской России. Еще в 60-е годы в СССР была передовая медицина. Северов считал, что необходимо было бороться с недостатками, а не с тем, что было и так неплохим. И отношения между людьми были другими. Но над всем этим можно подумать позже, если повезет дожить до Победы. А сейчас все силы надо приложить к тому, чтобы она состоялась как можно раньше и с как можно меньшими потерями. Заявление он написал тут же, не выходя из штаба.

Была еще одна мысль, которую Олег обдумывал и хотел попытаться реализовать, наведение при помощи РЛС. Проблема была в том, что имеющиеся станции находились в районе Ленинграда, к тому же высоту цели они не определяли. Северов узнал, что в Ленинграде работает группа ученых, занимающихся проблемами радиолокации. Они были частью подразделения, которое возглавлял контр-адмирал Аксель Иванович Берг. В прошлой истории совет по радиолокации был организован только в 1943 году, а сейчас Берг, как и знакомый Северову его однофамилец, работал в Комиссии по техническому перевооружению Красной Армии. Принципы радиолокации Северову были неплохо известны, поэтому он нашел повод наведаться в город найти их. Олег обратился в штаб ВВС флота, объяснил, что хочет поделиться с учеными некоторыми своими мыслями, Самохин, узнав в чем дело, лично распорядился отвезти летчика к ним.

При встрече Северов сказал, что заинтересовался проблемой радиолокации еще до войны, и все такое, изложил идею о выделении отдельного канала для определения высоты цели и его сопряжения с дальномером. Никаких готовых решений, разумеется, не предлагал. Знать принципы работы РЛС на уровне начала 21 века одно, а историю вопроса – совсем другое. К тому же в условиях фронта заниматься выяснениями, на каком конкретном этапе исследований находятся сейчас наши ученые, довольно затруднительно. Тем не менее на какие-то полезные мысли Олег их, видимо, навел, выглядели они очень довольными.

«Вот и ладненько! – подумал Северов. – Наведение по РЛС дело очень важное, если удастся немного ускорить процесс, будет просто замечательно».

Когда Олег вернулся в полк, Кречетов дал ему новое поручение. Как кандидат в члены ВКП(б) он должен был пару раз в неделю делать политинформации для летного и технического состава. Это было нетрудно и, в общем, малообременительно, зато позволило сделать вывод о некоторых изменениях в сравнении с прошлой историей. Обычно Олег слушал политинформации вполуха, особенно не задумываясь о совпадении или несовпадении дат и событий. Его больше занимали чисто военные и технические вопросы, а тут пришлось немного разобраться.

То, что полноценной блокады Ленинграда нет, и вряд ли будет, Северов уже понял. Под Москвой немцы находились западнее и, похоже, сценарий похож с той разницей, что ближе сотни километров они к столице не подойдут. Да и Тулу оборонять не надо, тыл, и довольно глубокий. Киев оставлен буквально на днях, именно оставлен, значительную часть войск удалось из котла вывести. В прошлой истории Харьков был взят немцами в середине ноября, точнее Олег не помнил, а здесь, похоже, они его вообще не возьмут, по крайней мере в 1941 году, да и Мариуполь тоже. Как понял Северов, спокойно разбираясь с ходом боевых действий, изменения накапливались постепенно и к середине ноября были уже весьма заметными. Это не могло не радовать, но напряженности обстановки под Ленинградом нисколько не уменьшало.

Холодало, иногда шел снег, летали не каждый день, зато почти все вылеты приводили к столкновениям с противником. 18 ноября над Ладогой сбили Доржиева, но Кречетов на своей «Шаврушке» был рядом и выудил бурята из воды буквально через несколько минут. Бадма попал, конечно, в госпиталь, но доктора уверенно обещали, что он поправится, хотя еще немного, и замерз бы. Третья эскадрилья вновь состояла из шести «бессмертных», с подачи Олега их так за глаза и называли. Что интересно, опять три пары – Северова, Ковина и Горобченко. А все четверо сбитых остались живы, хотя и попали в госпитали с очень серьезными ранениями.

20 ноября вечером летный состав собрался в столовой, пили чай, поздравляли Петра Бринько с двадцать пятым сбитым. Капитан вылетел парой в район переправы, потом получил по радио приказ переместиться южнее. Пара немецких охотников пыталась воспользоваться излюбленной тактикой ударил-убежал, но, видя перед собой всего лишь двух противников, рискнула потягаться. Ведомый был неопытный и вскоре был подбит, потянул на свой аэродром, а разозленный советский ас решил поквитаться. «Зеленые задницы» были впечатлены уровнем его пилотажа и стрельбы, но было поздно, один из охотников горящим клубком падал на землю, а другой попытался оторваться, выведя Бринько под удар второй пары, подошедшей на помощь. Не тут-то было, Петр Антонович сбил еще одного, второго повредил.

– По почерку видно, летчики матерые, непросто с ними было! – Капитан отпил чаю из персональной кружки и блаженно прищурился, хорошо заварено, со смородиной и шиповником.

– Полкозы небось обратно привез, – подколол Синицкий.

Это было правдой, попусту стрелять Бринько не любил, даже после такого напряженного боя чуть меньше половины боекомплекта еще осталось. Олег вспомнил летний случай, когда для уничтожения двух финских «Фиатов» Антоненко и Бринько израсходовали всего два десятка патронов.

– Задницы у немцев теперь не зеленые, а красные! – хмыкнул Шаневич, все засмеялись.

«Зелеными задницами» пилотов JG54 прозвал Северов, да в нагрузку рассказал анекдот (– Девушка, дайте мне открытку, вон ту, с красной задницей! – Это не задница, а сердце. – Девушка, я хирург и знаю, как выглядит сердце. Дайте мне открытку с красной задницей!).

– А ты, Олежа, чего молчишь? – Бринько прищурился. – Устроил ты им баню!

– И заметьте! – наставительно сказал Синицкий. – Двух немцев ссадили без своих потерь, а дрались вшестером против двенадцати. Вот так надо воевать!

– Растут ребята, – кивнул Олег. – Так просто нас не взять.

А сам подумал, что и не такие асы бились, гибли, горели. И не всегда в воздушном бою, война впереди длинная.

– Чего вздыхаешь? – Гоша с хрустом разгрыз микроскопический кусочек сахара. – Все неплохо идет.

– Слушай, Олег, а правда, что ты летом на «ишаке» один против восьми «Мессеров» дрался, командира полка прикрывал? – вдруг спросил Бринько.

Северов удивился, он здесь об этом никому не рассказывал.

– Было дело, а откуда информация?

– Оттуда! – Петр ткнул пальцев вверх. – Жигарев нашему Самохину говорил, а сам от твоего прежнего командира слышал. Ты, говорят, не просто выжил, но и сбил чуть ли не половину.

– На сбитых там смотреть некогда было, – отмахнулся Олег. – Несколько приземлил. Разведка говорила, что не все долетели, просто повезло.

Все замолчали, задумавшись, вспоминая свои воздушные бои, когда смерть смотрела прямо в глаза. Сколько там умения, а сколько везения, кто знает…

А Северов подумал, что Бринько летчик замечательный, талантище, но как командир себя не очень проявил. Да тот и сам признавался, что летать, стрелять одно, а людей учить, с документами работать и все такое ему очень тяжело дается. Олег с ним подружился, а вот с комэском-2 Шаневичем особо доверительных отношений не было. Впрочем, их не было ни у кого, характер у него был сложный. Капитан сам как-то дистанцировался от всех, держался отдельно. Он полностью выкладывался в бою, был смел и умен, но при этом ни с кем не поддерживал дружеских отношений, ни разу не поговорил по душам. К этой особенности его характера все давно привыкли и приняли таким, как есть.

– Гоша, у тебя ведь семнадцать сбитых уже? – поменял Шаневич тему разговора. – Пора бы к Герою представлять!

Синицкий кивнул головой:

– Сотников сказал, что наградной лист в штабе ВВС флота оформляют.

– Будет у нас два Героя в полку, – улыбнулся Петр.

– М-да, сила! – невесело усмехнулся Гоша. – Шестнадцать машин осталось.

– В других полках не больше, – возразил комэск-2. – Да и работали мы побольше других!

– Ну чего ты считаешься? – разозлился вдруг Бринько. – У нас ласточки или у других? Ладно «ЛаГГ-3», так «ишаков» и «Чаек» хватает!

Тему закрыли. Полку действительно давали сложные задания, но это считали справедливым, техника ведь у них замечательная, да и пилоты опыта набрались.

В конце ноября Северов съездил в Ленинград, отвез документы в штаб, еще раз поговорил с учеными-локаторщиками. Прогресс у них наметился большой, вот только Олег не знал, насколько это отличается от его прошлой жизни и отличается ли вообще, в истории развития науки и техники у него имелись пробелы, просто не интересовался, когда чего изобрели. Отъезд был намечен на утро следующего дня, так что вечер был свободен, другое дело, что это не Питер начала 21 века, обстановка для прогулок не та. Тем не менее Олег прошел пару кварталов пешком, вглядываясь в лица немногочисленных прохожих. В ноябре 1941 года в осажденном Ленинграде в той истории вовсю свирепствовал голод, обстановка была крайне тяжелой, ледовая дорога еще не действовала. Сейчас же ситуация не была столь трудной, по Дороге жизни вывозили гражданское население, снабжали продовольствием. Не было тех ужасных норм выдачи хлеба, и Олег всей душой надеялся, что и не будет. Надежды Люфтваффе парализовать работу переправы через Неву не оправдались, транспорт, проходящий по Дороге жизни, также был неплохо прикрыт зенитной артиллерией и авиацией. Да и погода не баловала.

Занятый этими мыслями Северов задумался и вдруг нос к носу столкнулся с Мариной.

– Ой, извините! – Девушка его не сразу узнала. – Ой, это вы? Не узнаете, я вам голову перевязывала.

Сказала и смутилась, летчик улыбнулся.

– Узнал, конечно, Марина. Разве забудешь? Я тогда чуть фуражку не потерял, она на мне не держалась. И остальную часть головы достричь пришлось, а то я был на каторжника похож.

Девушка направлялась домой после работы в госпитале, и Олег без задней мысли вызвался ее проводить. У него с собой были три банки тушенки, полбуханки хлеба и еще что-то в мешочке, который сунул ему Синицкий, а также несколько вареных картофелин. Тащить это обратно он не собирался, как бы ни отличалось положение в городе от блокадного, лишними эти продукты никому не будут.

Добирались они довольно долго, и Марина изрядно замерзла в своем тонком пальтишке. Хозяйственный Северов сразу развел бурную деятельность. На первом этаже лежали несколько здоровенных чурбаков, расколоть их ни у кого не хватило сил. Эти чурбаки привез еще в конце лета один из жильцов на машине и затолкал под лестницу, а когда уезжал в эвакуацию, то просил Марину распорядиться этим богатством по своему усмотрению. Колун нашелся у дворника, тщедушного мужичка неопределенного возраста, который этот инструмент с трудом поднимал и в лучшие годы своей жизни. Колоть дрова Олег был не большой мастер ни в прошлой жизни, ни в этой, но справился, силушки хватало. Наколотые поленья летчик перетаскал в квартиру и сложил в прихожей, затопил небольшую печку и вскоре по комнате стало расходиться блаженное тепло. Порывшись в мешке, Олег нашел немного гречневой крупы и сварил кашу с тушенкой, потом поставил на печку чайник. По комнате распространился восхитительный аромат, Марина сидела у печки, грела руки и с улыбкой наблюдала за стараниями Северова. Вдруг в коридоре коммуналки раздались тихие шаркающие шаги.

– Это соседка, Зоя Францевна, старушка из дальней комнаты.

«Она просто почувствовала запах! – понял Олег. – У голодных людей обоняние обостряется».

А вслух сказал:

– Марина, может, мы пригласим ее с нами поужинать?

Девушка обрадовалась:

– Я сама хотела об этом попросить!

Зоя Францевна была такой сухой и маленькой, что Олег поразился, в чем душа держится. Старушка неторопливо и аккуратно ела кашу и вздыхала, потом, по-своему истолковав внимание летчика, произнесла:

– Я подумала, что мой Яша сейчас тоже, наверное, ужинает.

– Яков Антонович профессор математики, – сказала Марина. – Он уехал в эвакуацию в Среднюю Азию, а Зоя Францевна не успела, немцы тогда замкнули кольцо.

– Я не боюсь умереть, просто очень жаль, что Яша так далеко от меня. Но я не жалуюсь, я хожу в ясли и помогаю там ухаживать за детьми. Я очень люблю детей, но своих Бог не дал. Так хоть напоследок понянчусь с чужими. Спасибо вам, молодые люди, я давно так вкусно не ужинала.

Пожилая женщина ушла в свою комнату, а Марину совершенно разморило от тепла и сытости. Северов перенес ее на кровать и укрыл одеялом, а сам сел к печке и стал смотреть на огонь, пытаясь успокоиться. Ему было мучительно стыдно, что он такой сильный и румяный сидел рядом с этими усталыми и ослабшими от недоедания женщинами, не сказавшими ни слова упрека за то, что пустил нацистов сюда, к их родному городу, к самому их дому. Даже орден на гимнастерке почти физически жег грудь. Олег вдруг вспомнил, как вместе с Булочкиным ворвался в немецкий окоп у деревни Скепня в Белоруссии, как в холодной ярости резал немецких солдат своим ножом. Этот звук, когда клинок входит в чужую плоть, это выражение предсмертного ужаса в глазах врага хотелось увидеть и услышать снова, испытать чувство удовлетворения, которое возникает, наверное, у человека, отмывшего от грязи что-то важное.

Хотя уснуть удалось только под утро, проснулся Олег бодрым и полным сил. Девушка выглядела смущенной, не ожидала, что ее так разморит, но Северов тихонько посмеялся, легонько погладил ее руку и ушел, ему хотелось поскорее подняться в воздух на своем истребителе и дать выход душившей его ярости.

Путь на аэродром занял почти весь день, да оно и к лучшему, удалось наконец успокоиться. А перед этим сумел договориться, чтобы вместе с очередной партией детей вывезли и Зою Францевну. Сначала брать не хотели, она не являлась работником никакого детского учреждения, но Олег сумел, даже ни разу не повысив голос, внятно объяснить, почему это стоит сделать.

– Как съездил? – бодро спросил Синицкий. – Как в городе дела?

– Тяжело там, – вздохнул Северов.

И Гоша, смешной Винни-Пух и один из лучших летчиков ВВС Балтийского флота, хронический добряк и орденоносец, прекрасно его понял, виновато заморгал и тоже вздохнул.

К 15 декабря у Северова было уже шестнадцать сбитых лично, групповые он теперь принципиально не считал.

Утро началось как обычно, успели спокойно позавтракать, как вдруг прилетел Самохин и приказал построить полк. Генерал сказал короткую речь и поздравил капитана Синицкого с присвоением высокого звания Героя Советского Союза, вручил ему коробочки с медалью Золотая Звезда и орденом Ленина. Но это было еще не все. Лейтенант Северов и капитан Бринько были награждены орденами Красного Знамени, майор Сотников – орденом Ленина, а капитан Галкин и старший политрук Кречетов – орденами Красной Звезды.

Самохин только успел пожать руку комиссару, как подбежал дежурный и попросил генерала срочно пройти в штаб. Через пару минут Михаил Иванович вызвал в штаб командование полка и комэсков.

– Ситуация такая. Вот отсюда ведет передачу открытым текстом группа разведки. Они обнаружили склад, похоже на большие запасы топлива. Замаскирован отлично, мы там несколько раз летали и не заметили. Группа обнаружена, но готова обеспечить наведение на цель. Вылетать надо немедленно, каждая минута дорога. Имей в виду, надо еще прикрытие выделить штурмовикам, замечено вот в этом квадрате скопление вражеской техники. Вылет по готовности. На первую цель пойдет Агеев со своими, а у тебя, майор, кто?

Комполка не колебался ни секунды:

– «Бессмертные»!

– Кто?

– Третья эскадрилья, лейтенант Северов.

– Хм, добро!

– Товарищ майор, разрешите мне парой с третьей слетать? – вдруг спросил Бринько. – Шаневич и без меня справится.

Сотников раздумывал пару секунд, потом кивнул.

Когда летчики вышли из штаба, на аэродроме уже вовсю царила суета, на семерку «Ар-2», все, что осталось у Агеева, подвешивали бомбы.

– Петя, я пойду с бомберами на четырех с половиной, ты держись на пяти с половиной – шести. Будешь высотным прикрытием. Выше гансы сразу не полезут, а если попытаются, ты их там и встретишь!

Олег сунул коробочку с орденом технику и подошел к своему самолету. «ЛаГГ» был заправлен, боекомплект пушек и пулеметов полный. Олег обошел истребитель, похлопал по обшивке, пошептал ласковые слова. Самолет тоненько дзинькнул обшивкой, словно отвечая своему хозяину, Северов улыбнулся.

Все пошло наперекосяк почти сразу. Не успели прийти в нужный квадрат, как наткнулись на звено «Мессеров», прорвались, но противник быстро нарастил силы, и шестерка Северова оказалась в окружении целого штаффеля. А ведь надо было не просто похороводиться, а обеспечить прорыв семерки Агеева. Самохин орал по радио, просил продержаться еще немного, на помощь шли «ЛаГГи» 5-й ИАП и еще кто-то, но и этого «немного» у них не было. В пике над целью, которую ценой собственной жизни обозначила группа армейской разведки, вошли последние четыре бомбера. Один из них разметало попаданием зенитного снаряда в самом начале маневра, еще один посекло осколками близкого разрыва, Северову показалось, что он заметил, как фонарь штурмана закидало красным, из левого мотора выбросило фонтан пламени. Но летчик подкорректировал курс и спокойно-отстраненным голосом произнес:

– Прощайте, братишки!

На месте падения самолета вспух огромный пузырь огня, рычащий от ярости Агеев добавил туда все, что у него было подвешено, за ним отбомбился ведомый. «Мессеры» словно остервенели, но и балтийцы «дошли до кондиции». Пара Бринько уже несколько раз удачно срывала вражеские атаки, немцы действовали с оглядкой наверх, что сковывало им маневр. Три «Ме-109» врезались в землю, еще четыре ушли поврежденными, но оставшиеся девять не отставали. Ведомый Ковина тоже вышел из боя и потянул на аэродром, за ним последовал Малинкин, потом ведомый Бринько, но бомберам удалось оторваться на фоне земли. Вдруг немцы буквально порскнули в стороны и, прежде чем наши летчики успели понять причину этого маневра, заговорили вражеские зенитки.

Попасть летящей со скоростью более 500 км/ч малоразмерной цели – задача не из простых, но бывает и такое. Снаряд ахт-ахта взорвался в непосредственной близости от самолета Северова. Взрыв рядом, удар, острая боль в левом боку, обожгло, как огнем, левую скулу. Боль в левой руке, но рука действует. Машина плохо слушалась рулей, свалилась в пике и не сразу захотела из него выходить. Искалеченный «ЛаГГ» с трудом держался в воздухе, но Олег сумел набрать несколько десятков метров высоты. Молчала рация, разбиты многие приборы, Северов шел, ориентируясь по местности. Но двигатель тянул, и истребитель упорно полз к линии фронта. Боль в боку мешала дышать, накатывала слабость. Справа и слева показались другие машины, они прикрывали от возможных атак вражеских истребителей. Бринько в одиночестве продолжал держаться выше. Северов различал лица своих ребят за бронестеклами кабин, ощущал их тревогу и беспокойство. Чувство времени терялось. Олег всегда хорошо чувствовал время, без часов мог определиться с точностью до четверти часа, но сейчас поймал себя на мысли, что не знает, сколько длится этот полет. Казалось, что он летит уже час, а может, и больше. Хотя он понимал, что этого не может быть, не то что линия фронта, сам аэродром намного ближе. Но мысли уплывали, вдруг вспомнились дед с бабушкой, отец и мама. Олег вспомнил, как бежал по тропинке через поле, полное цветов. Ему было лет шесть или семь, он гулял с дедом и бабушкой теплым июльским солнечным днем около деревни, в которой у них был куплен дом. Они приезжали туда на лето, и маленький Северов проводил на улице все время, свободное от сна. Иногда приезжали отец и мама, тогда вся семья ходила на реку, дед и отец ловили рыбу, потом варили уху. Или ходили в лес за грибами, потом по всему дому разносился запах сушеных грибов. А теперь самые дорогие ему в той жизни люди, рядом с которыми он был так счастлив, стояли перед его глазами, бесконечно далекие, отделенные не только своей смертью, но и этой параллельной реальностью, стояли и сурово смотрели на него. И Северов понял, что он еще не готов к встрече с ними. У него еще есть здесь множество незаконченных дел, он еще не все сделал, что был должен. И когда он это понял, они вдруг улыбнулись ему и перед его глазами снова возникла разбитая приборная панель. Повернув голову, он увидел, как раскрывает рот, что-то крича, летчик одной из машин, номер он не мог почему-то различить. Потом Северов понял, почему тот кричит, прижимаясь лицом к фонарю. «ЛаГГ» с номером 77 скользил к земле, заваливаясь на левое крыло.

«Как хорошо бы найти станцию, где стоят эшелоны, полные этих нелюдей, этих юберменшей, вообразивших себя хозяевами моей жизни и жизней миллионов других людей! Зачем просто так падать на землю, когда это можно сделать с гораздо большим смыслом?» – вяло подумал лейтенант, но руки делали все сами, и машина снова выровнялась над самой землей, а затем опять полезла вверх.

С высотой пришла уверенность, что линию фронта удастся перетянуть, но судьба приготовила новый сюрприз. В кабине явно запахло дымом, самолет горел. Олег посмотрел налево, летчик, вроде Горобченко, отчаянно махал рукой, было понятно, что он показывает, чтобы Северов прыгал. Вдалеке проплыла деревушка с церковью, значит, линия фронта давно уже пройдена, можно прыгать. Но тут Северов понял, высота слишком мала, а он с трудом двигается и соображает. Подниматься хоть немного выше машина отказывалась категорически, значит, надо попытаться ее посадить. Кабина заполнялась дымом, надо открыть фонарь, но как это сделать? Левая рука плохо слушается, а правой рукой надо держать ручку управления. Но Олегу удалось удержать ручку левой рукой, правой после нескольких попыток он открыл фонарь. Дым сразу потянуло из кабины, но показались языки пламени. Левой рукой Олег закрыл от огня лицо, глаза защищали очки.

Вот и аэродром. Посадка с ходу, на брюхо. Истребитель тяжело проскреб днищем по снегу, оставляя за собой борозду и разбрасывая вокруг куски обшивки. К счастью, предупрежденные аэродромные службы уже держали наготове пожарную машину и сумели быстро подъехать и погасить огонь. Северов посадил машину с краю взлетно-посадочной полосы, так что своим самолетом не закрыл полосу другим. Один за другим садились самолеты, из них выбрались пилоты, бежали к тому месту, где из дымящегося самолета доставали Северова.

Комбинезон защитил летчика от ожогов, но его пришлось резать. Весь левый бок Северова был залит кровью, кровь текла также из раны на левой стороне нижней челюсти, заливая шею. Сознание уплывало, но Олег, увидев склонившихся над ним Ковина и Горобченко, прошелестел:

– Все сели?

– Все сели, все, командир! – закричал Горобченко.

– Отойдите, не мешайте! Расступитесь! – Врач решительно раздвинул стоящих кругом летчиков и механиков, за ним несли носилки.

Дальнейшее Олег помнил какими-то обрывками. Его перевязывали, везли, снова перевязывали, снова везли. Между перевязками и перевозками сознание пару раз включалось в операционной. Боль приходила и притуплялась, снова приходила и снова отступала. Иногда рядом слышались голоса, но Олег плохо понимал смысл сказанного, слова в голове не связывались в осмысленные фразы. Одно из включений сознания принесло ощущение, что левая рука затекла и не слушается, потом пришла мысль, что ее просто нет.

Окончательно Северов пришел в себя в поезде. Он не сразу сообразил, что мир вокруг покачивается и движется потому, что он находится в вагоне. Вместе со слухом и зрением вернулось и обоняние. В нос ударил запах хлорки, крови, каких-то лекарств, тот специфический запах, который царит в любом помещении, где лежит несколько десятков раненых людей, часть из которых не имеет шанса на дальнейшую жизнь.

Вагон был обычный, плацкартный, на удивление теплый. Северов лежал на верхней полке ногами к окну и мог наблюдать раннее утро за окном. Солнце вставало, ярко освещая заснеженное поле и лес. Пейзаж неторопливо проплывал за окном, снег блестел и искрился на лапах елей и сосен, висел на их ветвях. Олег физически ощутил запах морозного леса, тот легкий шум, когда снег тихо падает с ветвей деревьев и кажется, что по лесу кто-то идет. И он понял, что не умрет.

Летчик попробовал пошевелить пальцами рук и ног, и ему это удалось. Отозвалась и левая рука, та самая, про которую он думал, что ее больше нет. Это приободрило Северова, он попробовал покрутить головой, и это ему тоже удалось. Увидеть, кто лежит на нижних полках, Олег не смог, но соседа, вернее, соседку разглядеть смог. Это была девушка лет двадцати трех, русоволосая, коротко стриженная, с лихорадочным румянцем на впалых щеках. Сквозь перестук колес ясно доносилось ее хриплое дыхание.

В вагоне началась утренняя суета. По проходу заходил медперсонал, какой-то низкий женский голос отдавал распоряжения, стали просыпаться раненые. К Северову подошла женщина лет сорока, по-видимому, врач, и, перехватив его взгляд, улыбнулась.

– Очнулся, наконец. Молодец, теперь пойдешь на поправку! Как самочувствие?

Левый бок болел, но в целом Олег чувствовал себя сносно, бывало хуже. Он так и сказал:

– Могло быть хуже.

Голос был слабым, но врач услышала его и улыбнулась:

– Раз шутить сил хватает, значит, все не так плохо.

Женщина перехватила взгляд Северова, направленный на девушку, и вздохнула. Она ничего не сказала, но Олег и так все понял. И сказал:

– Я не умру.

– Конечно, не умрешь! Раз к нам попал, выздоровеешь.

– Вы не поняли. Я НЕ УМРУ!!! Не здесь и не сейчас! Я отомщу! И за нее тоже!

Эта длинная фраза отняла почти все силы, но летчик добавил:

– Я все вижу и чувствую. Она не доживет до следующего утра. А со мной не надо как с маленьким. Я не боюсь.

Врач с интересом посмотрела на Северова. Во время войны люди отчаянно хотят жить, это чувство намного сильнее, чем в мирной жизни. Потому что очень многие умеют преодолевать инстинкт самосохранения, загоняют свой страх в глубь сознания. И побеждает тот, кто сумел загнать свой страх глубже, чем это сделал противник. История показывает, что у нас это получается лучше, чем, например, у немцев. Но мы не нация смертников, в нас сидит генетическая память многих поколений предков, пришедших к мысли, что презрение воина к смерти есть шанс на жизнь для других людей. Мертвые сраму не имут! Для нас это больше, чем красивая фраза. Дед очень просто объяснил в свое время Северову смысл жизни. Человек живет для других людей, а не для себя. Обычный человек должен жить для своих детей, для своих близких, но для солдата этого мало. Солдат (тем более офицер) живет для людей, которых он никогда не видел и не увидит. И умирает для того, чтобы они жили. И не ждет за это награды, тем более денег. За деньги умирать бессмысленно. Тех, кому удалось жить для других в полной мере, можно с полным правом назвать святыми. Все не могут быть святыми, но каждый обязан хотя бы попытаться так жить.

Софья за свои тридцать семь лет насмотрелась на смерть других людей предостаточно. Говорят, что долго практикующие врачи становятся циниками. Некоторые становятся, но большинство просто видит смерть других гораздо чаще обычных людей. И переживают как все, только не показывают этого. А во время такой огромной войны на некоторые чувства просто не остается сил. Поток раненых, искалеченных, обожженных, в возрасте и совсем молодых, имеющих шанс на жизнь и не имеющих его. И все они проходят через руки женщины, которая не могла иметь детей, не могла дать новую жизнь и поэтому отчаянно старалась сохранить уже имеющиеся. И слишком часто не имела возможности это сделать. А люди в этом поезде отчаянно хотели жить. Кто-то, чтобы увидеть своих близких. Кто-то, чтобы отомстить за них. А многие потому, что их жизнь еще слишком недавно началась, и им хотелось еще очень много совершить и увидеть. Острое осознание ограниченности своих возможностей пришло в первые же дни войны, и сейчас душевная боль притупилась, как старая рана, к которой притерпелась, но которая будет с тобой до конца.

А этот совсем молодой лейтенант говорил о смерти, как человек, который преодолел ту планку, когда собственный страх совершенно управляем, находится под полным контролем и никогда не сможет помешать выполнить до конца свой долг. Эта спокойная уверенность вообще нечасто встречается у людей и обычно приходит с возрастом.

– Вспомни что-нибудь хорошее. Было же в твоей жизни что-нибудь хорошее. Скажи лучше, сильно болит?

– Терпимо.

– Я скажу, чтобы укол сделали. Отдыхай, ты заслужил.

Врач слегка похлопала Олега по правой руке и повернулась к девушке. Посчитала пульс, вздохнула и занялась ранеными, лежащими на нижних полках. О чем они говорили, Северов не слышал, он разглядывал проплывающий за окном пейзаж, вспоминал свое прошлое, своих родных, свое детство. Пришла медсестра, сделала укол, боль еще притупилась, он незаметно задремал. Спал он недолго, теперь пришла санитарка и покормила его жиденькой манной кашей, всего несколько ложек, но это только начало. Олег знал, что скоро силы начнут восстанавливаться.

Вечером снова пришла врач, осмотрела девушку, потом вдруг погладила ее по волосам. Когда она обернулась, Олег увидел, что по ее щекам катятся слезы.

– В этом нет вашей вины. Я знаю, что значит ощущать собственное бессилие изменить этот мир. Но мы все равно будем и дальше пытаться это сделать.

Женщина смахнула слезы и кивнула, этот летчик ее понимал.

– А кто она?

– Санинструктор. Ранили, когда вытаскивала раненых с поля боя. Удивительно, что до сих пор жива. Цепляется за жизнь, даже без сознания, но цепляется. А сделать ничего нельзя.

– Софья Михайловна, капитану-танкисту снова плохо!

Врач ушла, а Северов снова погрузился в полудрему, иногда выныривая из нее и снова вспоминая деда и бабушку, отца и маму. Олег заснул и не видел, как ночью тихонько подошла медсестра, попыталась померить пульс у девушки-санинструктора, позвала врача. Пришел мужчина-военврач, поднес к губам девушки зеркальце, накрыл ее простыней с головой.

Когда утром поезд остановился на станции, санитары стали выносить тела умерших, унесли и ее.

Через некоторое время станция осталась позади, санитарный поезд шел к Вологде.

Госпиталь, в который перевезли раненых, оказался недалеко от вокзала, ехали совсем недолго. Раньше здесь была, наверное, школа. Палаты были большими, по размеру подходящими для учебных классов. Северова поместили в командирскую палату рядом с большим окном. В него были видны одно- и двухэтажные деревянные дома, голые деревья и сугробы. Короткий ноябрьский день угасал, за окном тихо шел снег.

Все соседи Северова имели довольно серьезные раны, полученные относительно недавно, поэтому разговаривали между собой нечасто. В палате было шестнадцать коек, заполнены были все. Несколько человек лежали с ожогами, видимо, летчики или танкисты, никто не стонал, молча сопели и терпели боль. Три человека были особенно тяжелыми, они редко приходили в сознание, иногда что-то бормотали, наверное, в бреду. Сам Олег чувствовал себя неважно, поднялась температура, бок стал болеть намного сильнее. Сознание стало мутным, звуки доходили как сквозь вату, чувство времени размылось. Медсестра, проверявшая раненых, позвала к Олегу врача. Тот подошел, потрогал ему лоб, померил пульс и что-то отрывисто сказал. Северов не понял сказанного, но подошедшие санитары переложили его на каталку и привезли в операционную.

Очнулся Олег, когда на улице стало светать. Он лежал в другой палате, меньшего размера. В углу стоял стол, горела настольная лампа. За столом сидела женщина в белом халате и делала записи в журнале. Заметив, что Северов очнулся, подошла к нему. Зверски хотелось пить, но, видимо, было нельзя, так как она только смочила ему губы мокрой марлей и сделала пару уколов. Какое-то время она периодически тормошила Олега, не давая ему снова заснуть. Первое время он не чувствовал боль, потом она вернулась, но это была уже знакомая боль от самой раны. Летчик вяло подумал, что во время последней операции ему еще раз почистили рану в боку. В прошлый раз это сделали недостаточно тщательно, через некоторое время произошло нагноение, отсюда и температура. Пришедший через некоторое время хирург, здоровенный лысый дядька, осмотрел Северова и остался доволен. Температура спадала, на следующий день Олегу разрешили понемногу пить и перевели обратно в обычную палату. У подошедшего врача Северов попросил принести одежду.

– Ты куда собрался? – удивился доктор. – Тебе еще лежать и лежать!

– Завтра я встану, – спокойно сказал Олег. – Я сам могу ходить в туалет. А как мне пройти врачебно-летную комиссию? Куда надо для этого ехать?

Врач засмеялся.

– Ну ты и торопыга! Недельку надо полежать, а там видно будет. Пару месяцев ты у нас проведешь, тогда и посмотрим. Но по моему опыту могу сказать, после, собственно, лечения тебе еще отпуск будет положен для выздоровления. Так что если все будет хорошо, то весной можно попробовать и комиссию пройти. Но не раньше!

– Встану я завтра, а через недельку можно будет и о выписке подумать. Вот увидите.

– Завтра я тебе разрешу начать есть, юморист.

Врач похлопал Олега по здоровому плечу и ушел, а раненые стали с интересом его разглядывать.

– Ты откуда такой шустрый, малец?

– Я не малец. Лейтенант Олег Северов, 4-й истребительный авиационный полк ВМФ, командир эскадрильи.

– Слышь, Петя, коллега твой, летун!

– Я летчик дальней авиации, а он истребитель! – с достоинством ответил Петя, парень лет двадцати пяти, обритый наголо, со следами ожогов на лице.

Соседи принялись, как водится, расспрашивать, где воевал, с кем летал, Олег кратко рассказал про свои перемещения по полкам. Его слушали внимательно, не перебивая, а потом засыпали вопросами. Некоторые из соседей тоже попадали в окружение, но чтобы целых три раза выходить из вражеских тылов… Таким мог похвастаться только один человек, жилистый черноволосый капитан из армейской разведки. Сергей, так его звали, послушав рассказ Северова, задал несколько вопросов, после чего заявил:

– А ты не врешь! Я сначала подумал, что ты краснобай тыловой, уж больно невероятные вещи рассказываешь. Но сейчас вижу, нет, не врешь! Да и слышал я кое-что об одном деле. Ты ведь последний раз в полосе нашей армии выходил. Я около Губичей тогда не был, но мне ребята рассказывали.

– Подожди, а ты знаешь, что с экипажем танка дальше было?

– Знаю. Танк через три дня немецкие пикировщики покорежили, но экипаж не пострадал. Знаю, что капитан-артиллерист, Потапов, кажется, батарею под командование получил. Его к награде потом представляли, к ордену Красной Звезды. В конце сентября он уже артполком командовал, ранен был, в госпиталь увезли. Танкисты уехали новые машины получать. Подполковник танковой бригадой у нас в армии командовал, а сержант у него в экипаже был. Когда меня ранили, они живы были. Два раза из подбитых машин выбирались, легкие ранения были, но в строю оставались. Их тоже к наградам представляли, но к каким, я не помню.

Эти новости добавили Олегу хорошего настроения, и он незаметно выключился из разговора, а его соседи принялись с новой силой обсуждать свой фронтовой опыт, рассказывать всякие замечательные истории.

По настоянию Северова на следующий день ему принесли белье и больничный халат. Посмотреть на его потуги пришли оба врача. Шумного лысого здоровяка звали Владимир Александрович, а второго, небольшого роста – Валентин Сергеевич. Под их удивленными взглядами Олег пошаркал ногами в сторону туалета, отказавшись от помощи подскочившей санитарки.

Потянулось неторопливое больничное времяпровождение. Есть Олегу можно было все, без всяких ограничений. Кормили неплохо, можно надеяться даже на некоторое восстановление прежнего веса. Процедур немного – перевязки да смазывание швов на лице какой-то мазью. Массу свободного времени Олег посвящал неторопливым беседам с соседями по палате, чтению газет и художественной литературы из небольшой больничной библиотеки и размышлениям об авиационной спасательной службе. Свое нахождение в госпитале Северов решил использовать с толком и обдумывал структуру такой службы и основные принципы ее работы. Также прикидывал специальный курс выживания для летчиков, то, что в свое время не доделали с Ларионовым.

Новый год – один из самых любимых и важных наших праздников. А в этой жизни Северова Дня Победы еще нет, вовсю празднуют 1 мая и 7 ноября. Но Новый год тоже очень уважают. Администрация госпиталя расстаралась и смогла сделать раненым небольшой подарок, компот из сухофруктов и картошку с мясом получили все, кому это разрешали есть врачи. Олег, как и большинство других «постояльцев» госпиталя, это оценил. Можно себе представить, как нелегко было найти нужные продукты. Раненые очень тепло поблагодарили медиков и хозяйственников за заботу, а те были довольны, что подарок удался. Еще одним сюрпризом стал небольшой концерт в исполнении детей из окрестных школ. Тут уж расчувствовались почти все, как говорится, от мала до велика. У многих были дети, младшие братья и сестры. Раненые вспоминали свои семьи, дарили детям «сэкономленные» кусочки сахара, у некоторых даже нашлось немного печенья и конфет. В общем, вечер удался, довольны остались все.

Северов, видя оживление соседей, впал в легкую меланхолию. Вспоминал, как встречал Новый год в прежней жизни, с родителями, бабушкой и дедом. В той жизни он был страшно одинок, а что сейчас изменилось? Никто и нигде не ждет, даже всех друзей, которых успел приобрести в этом мире, и тех растерял, всех до одного.

В госпитале почти все ищут своих сослуживцев, Северов не был исключением. Когда он стал более-менее свободно ходить, то поинтересовался, много ли находится на излечении летчиков. Оказалось, что немало. К своему огромному удивлению, в палате на другом конце коридора нашелся Вася Пильченко – бывший комэск-1 из его бывшего 12-го полка. Бывший, потому, что у Васи не было ступни на левой ноге. Держался он неплохо, хотя было видно, что иногда на него накатывает жуткая тоска от осознания того простого факта, что он уже никогда не увидит солнце вровень с собой из кабины самолета. Олегу он искренне обрадовался, хотя раньше недолюбливал из-за того первого учебного воздушного боя. У Васи было уже семь сбитых и он небезосновательно метил в заместители командира полка после ожидаемого вскоре присвоения капитанского звания. Но дело было вовсе не в карьере, думать о ней во время такой войны не приходило в голову. Дело было в ощущении, что остался на обочине большой дороги, а твой полк, да и вся армия идут мимо, и ты уже никогда не сможешь занять свое место в строю. И даже осознание того, что теперь не надо рисковать своей жизнью, не приносило никакого облегчения. Василий был согласен рисковать, да что там, он согласен даже быть уверенным в том, что погибнет в бою, но снова, хоть недолго будет держать в руках ручку управления, снова нажмет гашетку и увидит, как трассеры впиваются в тело вражеского самолета, как он падает, объятый пламенем на землю, на которую его никто не звал. Северов прекрасно понимал его состояние, поэтому рассказал ему о Дугласе Бейдере (или Бадере, как тут переводят его фамилию?), безногом английском истребителе. Упомянул и о летчиках Первой мировой войны, Александре Прокофьеве-Северском и Юрии Гильшере. У Гильшера не было ступни левой ноги, а у Прокофьева-Северского правой ноги ниже колена, но эти люди летали, и не просто летали, а были очень результативными истребителями. Пильченко ухватился за эту информацию, как утопающий за спасательный круг.

Пильченко решил поговорить на тему протеза с врачами уже на следующий день и теперь увлеченно обдумывал новое дело. А вот его сосед, с интересом прислушивавшийся к их беседе, с подозрительным видом стал выспрашивать Олега, откуда тому известно про английского летчика, и все такое. Северов посмотрел на него как на идиота и осведомился, что секретного в этой информации. Тот ничего не ответил, но по выражению его лица Олег понял, что тема гондурасского шпиона будет иметь продолжение. Ну и хрен с ним! Очень может быть, что местный особист не полный кретин.

Спрашивал Олег у Пильченко и о судьбе своих друзей, но тот мало что мог рассказать. Сбили его два месяца назад, сначала пытались спасти ступню, не получилось, ампутировали, заживление шло медленно. Он тоже писал Коробкову и недавно получил ответ, но в нем Павел Терентьевич просто поддерживал своего бывшего подчиненного и передавал от всех привет. По датам Олег понял, что на его собственное письмо Коробков мог и ответить, а вот получить ответ до ранения уже не мог. В тот же день Олег написал и Коробкову, и Сотникову, но подумал, что с учетом скорости работы почты столько в госпитале не проваляется.

Ежедневный обход и перевязки становились определенным ритуалом. Владимир Александрович, появление которого предваряли трубные звуки в коридоре (насморк, в Вологде не диковина), мял швы, хмыкал, звал Валентина Сергеевича, они хмыкали вместе. Отпуская Северова, имели озадаченный вид. Что их так озадачивало, Олег не понимал. Заживление шло просто замечательно, раны болели все меньше, сил прибавлялось с каждым днем. Прогноз на собственное тело не подвел, более того, все шло даже быстрее, чем Олег рассчитывал. Наконец, когда через неделю сняли швы, Северов не утерпел и спросил:

– Уважаемые товарищи доктора! Я вижу, что вы оба чем-то озадачены, а чем, понять не могу. Ведь все идет прекрасно, заживает как на собаке! Что не так?

– Все не так! – Владимир Александрович снова шумно высморкался. – В том то и дело, что заживает намного быстрее, чем обычно! Так быть не должно. Нет, здорово, конечно. Мы за тебя рады, но это какая-то медицинская загадка. Мы с Валентином разгадать ее не можем.

– Да ладно, Вова! – устало сказал Валентин Сергеевич, он был после ночного дежурства, сделал две длинные сложные операции вновь прибывшим раненым. – Не напрягай парня. Это у нас загадка, а у него, наоборот, все отлично. Просто мы пытаемся понять, что вызывает такое стремительное, иначе и не скажешь, заживление. Представляешь себе, сколько людей мы спасем и вылечим, если с этим разберемся!

– Подождите, я подопытным кроликом быть не хочу! Мне обратно на фронт надо!

Тут даже Владимир Александрович засмеялся:

– На кролика ты точно не похож! Да никто на тебе опыты ставить и не собирается. При современном уровне медицинской науки нам, похоже, с этим не разобраться. Так что выздоравливай дальше. Понаблюдаем за тобой еще недельку, а там, кстати, и врачебно-летная комиссия будет собираться.

Хирурги объяснили Северову, что повреждений внутренних органов у него не было. Вся проблема была в двух вещах: в большой кровопотере и в том, что в рану попали осколки снарядов, кусочки обшивки самолета и материалов его одежды. Но все это они вычистили, и дело сразу пошло на поправку. И организм восстанавливался очень быстро. Олег это и сам чувствовал. На скудноватых больничных харчах он, конечно, не восстановил несколько уменьшившуюся мышечную массу, но очень надеялся в недалеком будущем это сделать. Начал потихоньку делать гимнастику, разминал мышцы и связки, делал дыхательные упражнения. И с удовольствием чувствовал, как тело отзывается на его действия. Разумеется, ни о каких полноценных тренировках примерно еще месяц не может быть и речи, но потихоньку нагружаться можно, только быстрее заживать будет.

Соседи по палате с интересом наблюдали за его небольшими тренировками, некоторые, с разрешения врачей, стали заниматься вместе с Олегом. В основном дыхательная гимнастика, конечно. Но были и такие, кто ворчал. Пара человек явно хотела задержаться в госпитале подольше, это было заметно. Страх смерти, нежелание возвращаться на фронт, иногда какое-то глухое отчаяние и тоска безраздельно владели ими. Собственно, на фронт не рвался практически никто. Просто у большинства было все в порядке с чувством долга, они хотели как следует вылечиться, чтобы снова бить врага, а не ползти в его сторону откровенными доходягами. К тому же существование в госпитале их несколько угнетало осознанием какой-то неполноценности по сравнению со здоровыми людьми, желанием доказать в первую очередь самим себе временность такого состояния. И даже стремлением к прежней идентификации. В госпитале ты просто ранбольной, вне зависимости от звания и прежней должности. Такой, как все. Не капитан или лейтенант, не комбат или комэск. «Товарищи ранбольные, на уколы!» И кто придумал это идиотское «ранбольные»? Жизненная энергия требовала выхода. Хотелось побыстрее поправиться, чтобы снова шагать по покрытой снегом земле, слушать тишину зимнего леса или пение птиц весной, улыбаться встречным девушкам, которые с интересом смотрят на тебя, такого сильного и геройского. Ощущать духовный резонанс с теми сотнями и тысячами людей в такой же форме, которые и составляют сложный единый организм твоей роты, батальона, батареи, полка. Чувствовать ответственность за их жизни и доверять им свою жизнь. Да, это и есть настоящая полноценная жизнь, даже если она окажется не настолько долгой, как хочется. И к тем, кто показывал свою слабость, относились со смешанным чувством брезгливости, презрения и, как ни странно, иногда жалости и недоумения. Как взрослый человек может себе такое позволить? Так распуститься, так бояться врага…

После старого Нового года (попробуй, объясни иностранцам, что это такое!) ранним утром Северов постучался в ординаторскую. Владимир Александрович сидел на диванчике с видом смертельно уставшего человека и отстраненно наблюдал в окно за сидевшими на соседнем дереве снегирями. Олег сразу оценил его состояние и стал тихо закрывать дверь, но хирург его заметил:

– А, летчик! Заходи. Про врачебно-летную комиссию спросить пришел?

– Да, но я в другой раз зайду, отдыхайте и извините за беспокойство.

– Ерунда. Главное, что все живы… Так, про комиссию! Будет в конце месяца, точно число не скажу. Я тебя запишу.

Олег поблагодарил Владимира Александровича и вышел, оставив хирурга хоть немного отдохнуть – тот всю ночь оперировал вновь прибывших тяжелораненых. И вот результат, никто из них не умер, он дал им шанс на дальнейшую жизнь.

Через несколько дней после разговора с Васей Пильченко о безногих летчиках на Северова наконец обратил внимание особист. Мужичок лет тридцати пяти, совершенно невыразительной внешности, похожий на тихого алкоголика с постоянно слезящимися глазами и красным носом. Сидел он в довольно холодном кабинете, поэтому был в фуфайке и валенках. Разговор начал вяло, как бы для проформы, но взгляд! Это был взгляд умного и хитрого человека, это был взгляд наводчика противотанковой пушки на приближающийся танк противника, взгляд снайпера, выжидающего, когда вражеский офицер высунется из окопа. Олег мысленно проклял и особиста, и не в меру бдительного ранбольного, чтоб ему укол неудачно поставили, да и вообще систему, в которой от своих ждешь неприятностей не меньше, чем от врага. Но ничего особенного не произошло. Особист со сложной и редкой для русского человека фамилией Иванов оказался нормальным мужиком. Через некоторое время, поспрашивав у летчика об источнике сведений, о службе, он усмехнулся и заметил, что формально он сигнал отработал. После этого разговорились уже как нормальные люди. Иванов получил место старшего оперуполномоченного особого отдела, работающего с тыловыми подразделениями, после тяжелого ранения и мечтал вернуться обратно на фронт. А воевал он тоже на Юго-Западном. Расстались, пожав друг другу руки и пожелав скорейшего выздоровления.

Кроме разминок и бесед с соседями, делать было нечего, поэтому свободное время Олег занимал чтением. В первую очередь читались, естественно, газеты. Они и сводки Совинформбюро по радио были основной пищей для рассуждений, особенно по вечерам. Северов перечитал первую часть «Порт-Артура» Степанова, «Хождение по мукам», «Аэлиту», «Гиперболоид инженера Гарина», первые две части «Петра Первого» Толстого. Олег в прошлой жизни где-то вычитал мысль о том, что жители прошедших эпох не являлись по сравнению с жителями конца XX – начала XXI века более тупыми. Просто они жили во время с гораздо меньшей информационной насыщенностью, поэтому медленнее соображали и гораздо хуже работали с большими массивами информации. Северов переместился всего на шесть десятков лет назад, поэтому сравнение было, наверное, не очень корректным. Лучше было бы сравнивать эпохи, разделенные сотнями лет. Но Олег, размышляя на эту тему, пришел к выводу, что зерно истины здесь имеется. По крайней мере по сравнению с большинством нынешних современников он соображал действительно намного быстрее и постоянно испытывал информационный голод, поэтому читал быстро и много.

Впрочем, его мысли занимала сейчас врачебно-летная комиссия, которую предстояло пройти, причем совсем скоро. И Олег очень надеялся пройти ее успешно, оба хирурга считали, что шанс у него неплохой.

И вот в конце января этот день настал. Олег сидел на скамейке в коридоре в ожидании вызова на комиссию, ждать скорее всего предстояло долго, поэтому он смотрел в окно на происходящую неторопливую жизнь и слушал пожилую медсестру тетю Глашу, рассказывавшую ему последние городские и прочие новости. Тетя Глаша была небольшого роста полноватой старушкой, словоохотливой, доброй и рассудительной. Сейчас ее мысли занимал старший внук, который попал в артиллерийское училище. Приходилось ему там тяжело, это читалось между строк его писем, хотя парень ни на что не жаловался, наоборот, письма были очень бодрые, даже слишком. Эта показная бодрость и настораживала тетю Глашу, хорошо знавшую характер внука.

– Ты вот тоже, не успел на ноги встать, уже снова на фронт просишься. Где это видано, после таких ран всего месяц прошел, и на тебе, на комиссию!

– Да хорошо у меня все, тетя Глаша! Наши врачи меня до комиссии допустили, значит, здоровье и силы есть!

– И где ты только берешь их, силы эти! – вздохнула тетя Глаша.

– А вы все и есть мой источник силы. Вы, Владимир Александрович с Валентином Сергеевичем, вот тот мальчишка, – Олег показал в окно на мальчика лет десяти, тащившего по снегу санки с каким-то кульком, – вы все!

Неожиданно Северова вызвали на комиссию одним из первых, и он пошел, провожаемый завистливыми взглядами тех, кто всерьез опасался ее не пройти либо был еще не допущен. Тетя Глаша перекрестила его вслед.

Как и ожидалось, члены комиссии были вполне удовлетворены его состоянием и озадачены очень малым сроком лечения. Проверка зрения показала полный порядок, динамометр Олег жамкнул от души, врачи заулыбались, объем легких оказался почти шесть литров. Читали его медицинскую карту, качали головами, снова читали. Терапевт, невропатолог, офтальмолог, отоларинголог, никто не имел никаких претензий. В качестве хирурга членом комиссии был Валентин Сергеевич, он кратко рассказал историю стремительного выздоровления пациента. Пока врачи обсуждали здоровье Северова, его личным делом завладел черноволосый капитан с хищным острым носом и орденом Красного Знамени на гимнастерке.

Члены комиссии еще пошушукались и выдали свое заключение:

– Годен без ограничений!

Счастливый Северов вышел, чтобы начать приятную процедуру сборов в дальнюю дорогу. Для начала Олегу отдали плотно набитый и хитро завязанный вещмешок. Развязав замысловатый узел, летчик с изумлением обнаружил свои швейцарские часы и бритвенные принадлежности, а также коробочку с орденами, вторую награду он так и не успел прикрутить. Затем Северов пошел получать одежду, и здесь его ждало жестокое разочарование. Обмундирование было чистым, но старым, солдатским. Кубики на петлицах пришлось нарисовать химическим карандашом. Вместо сапог он получил ботинки с обмотками, шинель была старой, да еще и обрезанной. А в этой шапке, наверное, еще кто-то из декабристов шел пешком из Санкт-Петербурга в Забайкалье. Рукавицы дали также старые, солдатские, с указательными пальцами. В общем, обрядили так, что можно идти прямо на паперть за милостыней – настоящий бомж. Белье, к счастью, выдали теплое, иначе зимой на морозе в такой одежке долго находиться без риска здоровью нельзя.

Северов простился с медиками, заглянул к особисту и Васе Пильченко. Последний с энтузиазмом ожидал протез. Олег пожелал ему удачи. Борис Полевой еще не написал свою «Повесть о настоящем человеке», но Северов верил, что у Пильченко все получится. Особист, критически обозрев наряд летчика, заявил, что такого гавроша лично он непременно остановил бы для проверки, так что сразу посоветовал запастись терпением и не возмущаться, если станут требовать документы. Пожелав хорошему человеку удачи, Северов направился на вокзал.

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg