«День, который не изменить»

День, который не изменить (fb2) - День, который не изменить (Академия хронопутешественников - 1) 753K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Борис Борисович Батыршин

Борис Батыршин ДЕНЬ, КОТОРЫЙ НЕ ИЗМЕНИТЬ

День, который не изменить Фантастическая повесть

I Летнее утро

Двух месяцев не прошло, как семья Серёжиных перебралась из шумного мегаполиса в Подмосковье, в этот утопающий в зелени городок. Здесь располагается знаменитый на всю страну Физический институт, и в нём Витиному папе — кандидату физических наук Петру Петровичу Серёжину — дали лабораторию. И не обычную, скажем, химическую. Хроноквантовую. Новому завлабу немногим больше тридцати лет, и он, как уверяют коллеги, вот-вот потрясёт мир открытием. И тогда… а вот что будет тогда никто объяснить не может. Отец, когда Витька пристаёт с расспросами, сыплет непонятными словами и рисует на бумаге разноцветные кривые. И сердится, когда сын не понимает.

А как его понять? «Временные потоки», «пересекающиеся мировые линии», «хроноквантовые пробои» — в школе это не проходят! Мальчик понял только, что работа отца связана с изучением времени. Дядя Саша Данилин, папин коллега, шутил, что «закончит наш Петюня исследование — и будем к динозаврам ездить!» А отец смущённо улыбался и добавлял: «главное, насекомых там не давить». Витька помнил фантастический рассказ, в котором охотник нечаянно раздавил в прошлом бабочку и этим изменил будущее. Отец, конечно пошутил: всем известно, что путешествий во времени не бывает.

В спальном районе, где раньше обитали Серёжины, детей старались не оставлять на улице без присмотра. Здесь же жителей немного, с соседями они перезнакомились в первые же дни. Благо, многие тоже работали в Физическом Институте. В Москве Витька редко выбирался на улицу. Да и зачем? Гулять толком негде: малышовые площадки с песочницами и качелями, чахлый скверик с облезлыми скамейками, ближайший парк в трёх остановках. А тут в конце улицы пруд, за ним перелески, луга. Когда-то на месте квартала была деревня; до сих пор в глубине одичавшего сада можно найти прогнившие брёвна развалившихся срубов и заросшие травой погреба.

Школа стоит на другом конце улицы. Витька пока там не был — начало августа, учёба начнётся лишь через три с лишним недели. Он впервые менял место учёбы и немного переживал: как-то встретят его на новом месте? Школу хвалили: факультативы по физике и математике ведут сотрудники Института, полно интересных кружков, а подготовка такая, что никакой ЕГЭ не страшен. Витю это устраивало — он твёрдо решил стать, как отец, учёным, но пока не знал, каким именно. Может, тоже физиком? Правда, в седьмом классе он не на шутку увлёкся историей, даже вступил в исторический кружок.

С будущими одноклассниками он уже успел познакомиться — на лугу за прудом, где ребята запускали радиоуправляемые модели самолётов. Там нет ни проводов, ни рекламных щитов, ни коварных воздушных завихрений от многоэтажек — раздолье, главное не загнать летучую машинку в кроны деревьев. А Витькиному квадрокоптеру и это нипочём, мальчик уже пять раз вытаскивал его из переплетения ветвей.

Вообще-то мини-беспилотник принадлежал Серёжину-старшему (он увлекался съёмками диких животных и ездил для этого со своим другом Данилиным в Сибирь и на Камчатку) но мальчик неплохо освоил управление и частенько брал отцовский квадрокоптер.

По вечерам Витя устраивался с игровой приставкой или с книжкой в гостиной, на кресле, краем глаза наблюдая, как отец разбирает бумаги. Мама сердилась: дома надо заниматься семьёй, а для работы есть лаборатория. Отец беспомощно улыбался и соглашался, но всё равно каждый вечер вытаскивал из кейса кипу папок, флешки и диски.

А сегодня суббота, родители собрались на пикник к Данилиным. Витьку тоже звали, но он отказался: шашлыки, конечно, дело хорошее, но торчать на даче, где ни одного ровесника, только сопливая малышня — скука смертная! Он, Витька, человек взрослый и может остаться дома один.

— Только не вздумай ходить в «МакДональдс»! В холодильнике котлеты с макаронами, поставишь в микроволновку…

Мама терпеть не может, когда он перекусывает в фастфудах. В Москве бороться с этим не получалось, зато здесь на весь город единственный «МакДональдс», да и тот в центре. Тащиться туда по жаре ради пары гамбургеров — охотников нет. Да и некогда, сегодня на лугу воздушные гонки.

В дверях комнаты появился отец, довольный, улыбающийся. Из сумки на плече остро пахнет уксусом и какими-то приправами — Пётр Петрович Серёжин славился не только научными достижениями, но и умением мариновать баранину для шашлыков. Витя сглотнул слюну — ему представились куски мяса на шампурах вперемешку с луковицами. И запах…

Он решительно помотал головой. Нет уж, дело прежде всего!

II Загадочный гаджет

Проводив родителей, Витя вышел на балкон. В такое утро, после ночного дождика, глупо торчать в комнате. Ожидается чего-то радостного и необыкновенного, впереди длинный день, и ещё не скоро позовут спать. А сегодня и вовсе не позовут — родители ночуют у Данилиных. Вот здорово!

Запиликал смартфон.

— Всё, Миха, предков отправил, скоро буду!

Это Мишка Сугорин, новый приятель и владелец модели двухмоторного бомбардировщика «Пе-2». Им предстоит учиться в одном классе — в 8-м «Б». Миша нетороплив, слегка неуклюж — широкие плечи, походка вразвалочку. Носит рубашки из серого домотканого льна и такие же штаны, которые он называет смешно — «порты». К такой одежде семью приучила Мишкина мама, поклонница старинных традиций. Она шьёт сама, не пользуясь швейной машинкой — вручную, иголкой с нитками! Мишка как-то пошутил, что матушка, была бы её воля, и лапти заставила бы носить.

Опаздывать не стоило. Витька в гонках не участвовал, его выбрали судьёй — мощная камера квадрокоптера позволяет обозревать трассу с большой высоты.

Гонки закончились быстро. Никому из участников не удалось пройти и половины дистанции, а три самолётика и вовсе врезались в землю.

— Надо будет поработать с виражами. А на прямых ты и так всех делаешь, как стоячих!

Витя, как мог, старался поддержать приятеля. Мишке не повезло — на крутом вираже его самолёт зацепил плоскостью куст. Когда ребята подбежали к месту падения, то увидели, что хвост несчастной «пешки» торчит из травы, подобно своему прототипу, сбитому зенитным огнём где-нибудь над Курском.

— Поработаешь тут! Правая плоскость пополам.

— Можешь квадрик погонять… — неуверенно предложил Витя.

— А толку? Управление другое, скорости нет…

Возразить было нечего.

— Слушай, а пошли ко мне? Посмотрим, что с крылом, может, склеим?

Крыло склеили. Мишка, пыхтя от напряжения, прилаживал на место деталюшки, а Витька стал бродить по квартире. Приятель не допускал чужие руки к своей драгоценной «пешке», да и работы на двоих не хватало. Котлеты с макаронами разогреты и по-братски поделены; литровая бутыль кваса пуста. Оставалось маяться от безделья, пока высыхает клей.

Он скуки Витя стал перебирать листки, оставленные отцом на столе. Графики, листки, сплошь покрытые колонками цифр и математическими значками, снова графики. А это что?

Плоский брусок размером с блокнот-еженедельник. Чёрный экран, на боковой стенке — панель с россыпью разъёмов, среди которых есть и Micro-USB. Какое-то колёсико, тоже металлическое… Прибор не походил ни на планшет, ни на смартфон. Может, внешний диск? Витька воткнул шнурок в ноутбук. Тут же появилось сообщение — «обнаружено новое устройство». Окошко висело непривычно долго, и мальчик уже пожалел, что рискнул подключить незнакомое устройство к компу. Хотя, отец крайне осторожен в отношении вирусов, защита у него первоклассная…

Экран наконец, мигнул, развернулось меню:

«Детектор-распознаватель хронопробоя активирован.

Включить программу распознавания?»

Есть!

Витька ткнул мышкой в квадратик с зелёной галочкой.

«Опознаны действующие хронопробои — 3. Показать список?»

Да, конечно, ещё бы не показать!

На этот раз в окошке высветилось:

1895 year ВС. Not available.

609 year AD. Not available.

1812 year AD. Available.

И ниже кнопка:

«Show location?»

По спине поползли щекотные капли. Он знал, что значат буквы ВС и AD — так в западной литературе принято обозначать исторические даты, «до нашей эры» и «нашей эры». Если верить гаджету, где-то рядом — три «хронопробоя», портала, «червоточины», или как их ещё называют фантасты? Одним словом — проход в прошлое. Причём, два недоступны, а вот третий — наоборот. И прибор предлагает его показать! Ничего себе… это что, игрушка такая?

Ладно, посмотрим, раз предлагают.

На экране возникла ГУГЛ-карта. Витька перетащил ползунок, и карта увеличилась, показав схему их городка. В саду, за прудом — рядом с их улицей! — кружочек с цифрой «три». Значит, это и есть «хронопробой»?

Витька ткнул курсором, карта сменилась. Теперь она стала совсем другой: стиль «ретро», стилизованные значки деревьев, церквушек, неровные полоски… река? А вот название: «р. Колочь». Речка петляет вдоль дороги, мост, дома — целая деревенька.

Витьку снова прошиб пот — на этот раз ледяной.

— Мих, бросай свой аппарат, смотри, что тут есть!

Над схематичным изображением деревеньки протянулась надпись тем же вычурно-старомодным шрифтом:

Сѣло Бородино

В углу карты — окошко-таймер:

25. 08.1812.

И рядом, помельче:

23.15.25.

Бледно-зелёные цифры мигали, отсчитывая секунды. Вечер, двадцать пятое августа, четверть одиннадцатого… а год?!

Ну ничего себе…

— Это что же, машина времени?

На этот раз карта возникла прямо на экране загадочного гаджета.

— Машин времени не бывает… наверное. — неуверенно отозвался Витька. — А эта штука находит следы… не знаю чего. Может, информационного поля?

Мишка с уважением посмотрел на приятеля, и тот, почувствовав успех, принялся развивать тему:

— Есть теория, что все события в мире оставляют след в информационном поле Земли. Их эта штука и ловит — те, что не растворились в общем потоке информации. Помнишь, в списке были ещё два «пробоя» в совсем древние времена? Они, наверное, «растворились», но не совсем — детектор их «видел», но нечётко. Потому и показал: «недоступно». А этот, в 1812-й год, доступен!

— Так мы сможем туда попасть? И увидеть живого Наполеона? — Мысль пришлась приятелю по душе. — Ух ты, пошли скорее, пока и этот не растворился!

Нужное место оказалось в заброшенном саду, слева от пруда. По границе давно сгнившего забора буйно разрослась малина с крапивой, и Витька подумал, что в глубине должны остаться ягоды — последние, перезрелые, самые сладкие, — и надо бы сюда наведаться. Интересно, а на Бородинском поле малина растёт?

Гаджет пискнул и задрожал, как мобильник со включённым виброзвонком. Витька сделал несколько шагов — дрожь стала слабее. Что ж, сыграем в «горячо-холодно»…

Мишка, уловив взгляд приятеля, полез в гущу кустов. И принялся ворочаться там, хрустеть ветками, словно медведь в малиннике! Августовская крапива жгучая, но Мишке нипочём: рукава и штанины длинные, это вам не футболка с бермудами. Витька пробирался по просеке, проделанной приятелем, шипя от боли, когда крапивный стебель задевал кожу.

Мишка замер.

Провал. Когда-то здесь был погреб, — осыпавшаяся по краям квадратной дыры земля, торчат гнилые доски. А внизу…

— Вить… голос приятеля сделался сиплым. — Это и есть пробой?

В глубине клубилось лилово-мутное НЕЧТО. Гаджет бешено вибрировал, и в этот момент ОНО выбросило туманное щупальце. Ребята стояли, как заворожённые, а в лиловой дымке, раскачивающейся на уровне лиц, вспыхивали и таяли цепочки огоньков. Они приковывали взгляд, манили, звали, затягивали…

Витька с Мишкой одновременно потянулись к лиловой диковине… и всё вокруг исчезло в беззвучной вспышке.

III Ночные костры

Ночь звуков. Непривычных — ни машин, ни музыки из динамиков, ни даже лая собак. Глухая какофония из конского ржания, тележного скрипа, металлического лязга. И голоса — они сливались в неясное бормотание, из которого ухо вылавливало отдельные фразы:

— … куды прёшь, храпоидол, не видишь, што ли, пораненный лежит! Креста не тебе нету!

— Васятка, воды принеси! И манерку[1] мою прихвати, для Бога прошу…

— Оно конешно, Евсей Иваныч, сукнецо у вас на шинели знатное, сносу ему не будет. А у меня корявое да редкое, аж просвечивает! Воры интенданты, истинное слово…

— … уланские квартирьеры[2] нас из изб взашей попросили, а мы обиделись — как же так, мы, небось, тоже в удобстве ночевать желаем! И пошли по мордасам хлобыстать, токмо держись! А ихнее благородие господин поручик и командуют…

Витька огляделся — вокруг костры, сотни, тысячи костров. Те, что поближе, весело трещат поленьями, стреляют угольями; вокруг огня вповалку лежат, сидят, стоят люди в мундирах, будто вышедшие из кадра исторического фильма. Дымы дальних костров сливаются в сплошную пелену, то тут, то там подсвеченную оранжевым. На чёрном небе не видно звёзд, словно в центре Москвы, где глаза слепят огни реклам, фары и уличные фонари. Но сколько же костров!

В темноте захрапело, ребята испуганно отпрянули. Прямо на них вынеслась оскаленная конская морда с чёрными, как крупные сливы, глазами навыкате. На лбу перекрещены ремешки, усаженные блестящими латунными бляхами, в пасти лязгает какая-то железяка, летят клочья пены.

— Эй, юноша, осторожнее, так и под копыта угодить недолго!

От костра подскочили двое. Конь мотал башкой, солдат похлопал животину по бархатному носу.

— Ты, Прохор, коня расседлай и поставь у маркитанта на коновязи. — распорядился всадник, соскакивая с седла. Офицер, понял Витька. Запылённые сапоги со шпорами, шпага, высокая, двуугольная шляпа под мышкой…

— Так что, вашбродие Сильвестр Иваныч, нашего полку прибыло! — отрапортовал другой солдат. — Двое нижних чинов глуховского полка; вчерась в деле коней побило, а один легко раненый. От своих отстали — известно дело, кавалерия, куды-ы им своими ногами! Я, покамест, велел покормить…

— Правильно велел, Оладьев. — кивнул офицер. — Глуховский кирасирский полк со второй дивизией, в резервах стоит. От нас это вёрст пять, а то и поболе. Пусть у нас посидят, случится оказия — отошлём. Говоришь, были в деле при Шевардине? Давай-ка их сюда…

— Сей же час позову, а вы присядьте к огоньку, сейчас хлёбово поспеет. А ну, расступись, дайте место господину прапорщику, притомились оне!

Ребят не заметили, а может, не обратили внимания. Велика важность — двое пацанов?

— Давай подберёмся, послушаем! — прошипел сквозь зубы Мишка. — Интересно же! За той хреновиной можно спрятаться…

«Хреновина» оказалась телегой, заваленной тюками грубой парусины и связками кольев. Витька опознал в них походные палатки — такие стояли за кострами, вперемешку с шалашами и навесами из жердей и соломы.

Из-под телеги торчали три пары босых ног, и доносился разноголосый храп. Рядом — пирамида, составленная из длинных, почти в рост человека, ружей. Гранёные штыки отсвечивали пламенем костра, замки (кремнёвые, это Витька точно помнил), аккуратно замотаны тряпицами. Часовой возле пирамиды опирается на мушкет, и прислушивается к разговорам у костра.

Увлечение историей не прошло бесследно. В кружке по случаю двухсотлетия битвы при Ватерлоо проводили викторину, и Витька, готовясь к ней, перелопатил массу материала. И теперь память сама подсовывала нужные сведения.

Русская армия, отступавшая от самой границы, от реки Неман, зацепилась за древнюю твердыню — Смоленск. Крепостные стены не в первый раз отражали нашествия с Запада, так что и в этот раз пришельцам пришлось заплатить за право прохода немалую цену. Армия под командованием Михаила Илларионовича Кутузова ещё некоторое время отходила к Москве, пока, наконец, не было выбрано место для сражения. Намеченная позиция перекрывала оба пути на Москву, и Старую, и Новую Смоленские дороги. Русские спешно возводили полевые укрепления — флеши[3], батареи, редуты[4] — а тем временем, на вынесенной впереди левого фланга позиции возле деревни Шевардино, разыгралась кровавая прелюдия к сражению. Наполеону был необходим этот высокий курган, чтобы устроить на его вершине командный пункт; русские же всеми силами старались выиграть время, чтобы успеть оборудовать основные позиции. Утром 24-го августа корпус Даву переправился через речку Колочу близ села Валуево, и шевардинское дело завязалось перестрелкой.

Бой за редут продолжался весь день двадцать четвёртого августа, и закончился лишь в темноте. Курган несколько раз переходил из рук в руки, но в итоге остался за русскими — приказ отойти был отдан уже ночью. Витя помнил, что весь следующий день, двадцать пятого августа, обе армии готовились к сражению, а наутро Бородинская битва.

У огня гудели голоса. Вскочившие при появлении офицера солдаты рассаживались по местам. Накрыли шинелью бочонок, заботливо расправили складки. Офицер кивком поблагодарил и уселся, пристроив шпагу между колен. Денщик принял у него шляпу, вручив взамен полотняную фуражку. Витька приметил, что и солдаты все, как один, в суконных фуражках-бескозырках.

— Дай-кось маслица, Осип! — попросил пожилой егерь. Он стаскивал клеёнчатый чехол с цилиндрического предмета. Это оказался кивер, точно такой, как в исторических фильмах: чёрная толстая кожа, плетёные шнуры, чешуйчатый подбородочный ремень. На лбу кокарда в виде гранаты с зажжённым фитилём. Витька пригляделся — в нескольких местах кивер продырявлен и старательно зашит.

Егерь, приняв у товарища склянку, нашарил в ранце тряпицу и принялся начищать головной убор. Ага, сообразил мальчик, эта штука вроде каски у современных солдат. Бескозырка — вместо пилотки или кепи, а кивер надевают в бою или на параде.

Мишка ткнул приятеля в бок.

— Помнишь Лермонтова? «Кто кивер чистил, весь избитый…»

Скрежетнул металл. Пожилой солдат по другую сторону костра, упёр в полено короткий клинок и теперь водил по лезвию точильным бруском.

— Круто! — восхищённо выдохнул Мишка. — Штык точит, как в стихах! И тоже усатый, гляди!

Обветренное лицо ветерана и правда, украшали висячие усы. Удивительно, подумал Витя, как много среди солдат людей пожилых. Впрочем, это понятно — служат по двадцать пять лет, вот и успевают состариться…

— Не штык это вовсе, а тесак — раздалось у них за спиной. — Пехоцкая полусабля, по уставу нашему брату положенная, понятие иметь надоть!

IV «Скажи-ка, дядя…»

Витька обернулся. Перед ними стоял солдат, тот, что докладывал прапорщику о прибившихся кавалеристах. Сухопарый, невысокий, лет, примерно сорока. Поперёк щеки — шрам, глаза весёлые, с хитринкой. Оладьев, припомнил мальчик. Офицер говорил с ним уважительно. Может, сержант? Какие звания были в 1812-м году? В голову ничего не приходило, кроме «генерал-аншеф». Нет, Оладьев хоть и выглядит заслуженным ветераном, но на генерала не тянет.

— Чтой-то вы тут околачиваетесь, сорванцы? — недовольно спросил солдат. — Это воинский бивуак, а не тятькино гумно! Ну-кося, докладайте, кто такие, и как сюды попали? И без врак, смотрите у меня!

И нахмурился, только глаза смотрели насмешливо. «Не сердится! Но отвечать всё же что-то надо, воинская часть, как-никак. Не дай бог, примут за шпионов…»

— Мы, товари… дяденька сержант, только хотели войско посмотреть! Мы ничего не трогаем, только ходим…

— Какой-растакой я тебе сержант? — возмутился Оладьев. — Нету такого воинского звания в расейском войске! Эвона, у них, хранцузов, сержанты, а я — как есть унтер-офицер двадцатого егерского[5] полка! Капрал, по старому. Осьмнадцать лет на царской службе состою, и медаль имею, за поход на шведский берег!

— На шведский? — удивился Мишка. — Так ведь с шведами воевали ещё при Петре Первом! Как же вы…

И прикусил язык, когда Витька пихнул его локтём.

— И-и-эх, умники, комар вас забодай! — Верно, при государе Петре Великом наше войско шведов било. А четыре года назад снова война приключилась, за Финляндское княжество. Князь Багратион повёл нас по льду на самую ихнюю столицу, город Стекольну[6]. А как мы туды пришли, сразу замирение вышло, а мне и прочим солдатам — медали!

— У нас в школе этого не проходили… — принялся оправдываться Мишка.

— Ну и дурнями выходят ваши учителя! — решительно заявил Оладьев. — Потому, должно знать о подвигах православного воинства! А, перво-наперво, о князе Петре Ивановиче Багратионе. Не человек, орёл: никого не боится, под землёй на аршин видит, солдатам отец родной!

— Так вашим полком Багратион командует? — продолжал допытываться Мишка, не обращая внимания на Витькины тычки.

— Ты, парень, смотрю, и вовсе из глухой деревни, коли такие вопросы спрашиваешь! — покачал головой капрал. — А говоришь — из Москвы… Да там, небось, кажинная собака знает, что князь Багратион — генерал от инфантерии и командует второй Западной армией! А наш полковой командир — их высокоблагородие подполковник Капустин Иван Фёдорович. Двадцатый егерский полк состоит в дивизии генерала Коновницына, в армии Барклая де Толли. Он-то немец, не то что, Пётр Иванович. Известное дело, министр, а уж солдату слова доброго не скажет. Ва-а-жной!

И сплюнул под ноги.

Не больно-то этого Барклая в армии любят, подумал Витька. А Мишка хорош: спал небось, на уроках истории, и теперь несёт всякую чушь! Это же надо придумать, Багратион — командует и полком!

Капралу, похоже, надоело беседовать с бестолковыми подростками.

— Ладно, огольцы, шагай за мной. Предоставлю вас ротному командиру. Да веселей гляди, он добрый, покормить вас прикажет. Небось, не едали солдатского кулеша?

Кулеш оказался похлёбкой из пшена с салом. Густая, наваристая — ребята не заметили, как одолели по целой миске. Давешний офицер принял гостей радушно, велел угостить из ротного котла, и сам с удовольствием хлебал ароматное варево.

Подражая солдатам, ребята подбирали хлебными корками остатки кулеша, когда капрал Оладьев привёл к костру ещё двоих. Высокорослые, широкоплечие, в белых мундирах и высоченных, выше колен, сапожищах. У того, что помоложе, рука замотана тряпицей и висит в петле.

— Вот оне, вашбродие Сильвестр Иваныч, приблудные!

— Пархом Жиленко, вахмистр третьей роты первого эскадрона Глуховского кирасирского полка! — браво доложил первый, вставая во фрунт.

— Фаддей Сковорода, рядовой! — раненый попытался вытянуться перед офицером, но вышло неловко — он скривился, на лбу проступили капли пота.

— Из малороссов,? — спросил прапорщик. Фаддей Сковорода кивнул. — Да ты садись, садись, вижу — болит рука-то. В деле ранен?

Егеря подсунули раненому глуховцу свёрнутую шинель. Тот присел, и принялся баюкать потревоженную руку.

— Так что это его штыком боднуло, вашбродие! — ответил за товарища вахмистр. — Это когда мы на ихнюю пехоту в атаку ходили.

— И как сходили? — поинтересовался прапорщик. — Слышал, успех имели чрезвычайный?

— Так точно, господин прапорщик! — прогудел вахмистр. Он остался стоять, возвышаясь над низкорослыми егерями, как водонапорная башня над дачными домиками. — Как есть, порубали в хузары[7], и три пушки взяли! Оне, хранцузы, нас со своими попутали, а когда опомнились, уж поздно: мы в ряды ворвались и пошли крошить палашами!

— Верно говоришь. — кивнул прапорщик. — Видите ли, братцы, во французской армии есть саксонский полк Цастова. У них каски похожи на наши кирасирские — из латуни, чёрной кожи и с гребнем. Вот пехота, наверное, и обозналась, на свою беду!

Егеря внимательно слушали командира. Видно было, что такие разъяснения для них привычны: прапорщик Яковлев следовал суворовской заповеди «Каждый солдат должен понимать свой манёвр».

— Так и было, вашбродие! — подтвердил вахмистр. — Как есть, обмишулились! Да и польские уланы[8], когда в пики пошли, нас видать, за драгун[9] приняли. Драгуны-то, они в зелёных мундирах. А у нас поверх колетов чёрные кирасы, по ночному времени не сразу и отличишь! Мы те кирасы недавно получили, уже на марше, вот поляки нас за драгун и приняли! А как пики по железу залязгали, тут-то и поняли, что промашка вышла. Повернулись, и давай драпать!

Солдаты засмеялись.

— А что, вы их догнали? — спросил кирасира тщедушный солдатик.

— Ты вон, возьми промежду ног жердину и погоняйся, ерой! — снисходительно отозвался кирасир. — Уланы легко конные, и наездники знатные. Знамо дело, поляки! Рази ж на наших битюгах за ними угнаться? Да и команды такой не было: мы, как улан отбили, сейчас стали перестраиваться, чтобы на пехоту ударить.

— Это ж сколько разных народов с антихристом ентим идут! — вздохнул тот солдат, что чистил кивер. — И поляки, и ещё двунадесять языков. Австрияки — и те с ними, иуды, перемётчики! А мы-то им против Бонапартия помогали, при Аустерлице! Сколько народу тогда полегло…

— Верно, Кошкин. — кивнул офицер. — Есть у Наполеона и австрийский корпус. Он со всей Европы проходимцев набрал. Кто только ему не служит — пруссаки, вестфальцы, вюртембержцы, итальянцы, саксонцы… Поляков поболе других: целый корпус под началом графа Понятовского. Их Наполеон считает лучшими своими войсками. Только Старую Гвардию выше ставит.

— Лучшие-то они, может и лучшие — упрямо набычился егерь. — А только глуховцы их всё одно, в обратку погнали!

— Да, кирасиры показали себя молодцами. — согласился прапорщик — Они и решили Шевардинское дело. В штабе рассказали: когда батальон Одесского полка попал под удар кавалерии Мюрата, князь Горчаков прибегнул к хитрости: велел в темноте ударить барабанам в поход, и кричать «ура», но дела не завязывать. А сам послал адъютанта навстречу кирасирской дивизии генерал-майора Дуки с просьбой поспешать на помощь.

— В точности так, вашбродие! — физиономия вахмистра расплылась в довольной улыбке. — Как адъютант их светлости до нас доскакал, мы сразу и пошли на рысях. А за нами Нижегородский кирасирский. Слава Богу, подоспели! Пока неприятель соображал, что к чему, пока для атаки строился — мы уже тут как тут! Задали перцу, приходи кума любоваться!

— А всё же, Шевардино отдали… — сказал щуплый рядовой, тот, что предлагал гнаться за уланами. — Как же так вышло, коли вы всех порубали?

— Ты рот-то закрой, Терентьев! — прикрикнул Оладьев. — Ишь, умник выискался! Раз начальство велело отступить, значит, замысел имеет, стратегию! Вон, наши сегодня цельный день флеши да рвы копают — а всё потому, что вчера у Шевардина неприятеля отбили. Пока он стоит, мы оборону изготовим и встретим супостата картечами да штыками! В битве, оно как бывает? Иногда и отступишь на шаг, зато после десять отмеришь вперёд!

Заскрипели колёса, всхрапнула лошадь. К костру подошли двое солдат. Один из них вёл в поводу лошадь, запряжённую в двуколку.

— Квартирьеры! — оживился Оладьев. — Што, отцы родные, водку привезли?

— А как же! — хохотнул тот, что держал поводья. — Кто хочет, робяты? Ступай к чарке!

Никто не шелохнулся. Сидящие у огня вздыхали, отворачивались. Седой егерь, почти старик, ответил за всех:

— Спасибо за честь! Не к тому изготовились, не такой завтра день!

И, шёпотом, едва слышно:

— Мать пресвятая Богородица! Помоги постоять за землю своя…

Солдаты снимали фуражки и размашисто крестились. Лицо прапорщика Яковлева сделалось торжественным, и Витька почувствовал, как к горлу подкатывается ком. Прав Мишка, прав, всё в точности по Лермонтову:

«…Мы ждали третий день. Повсюду стали слышны речи: „Пора добраться до картечи!“ И вот на поле грозной сечи Ночная пала тень.»

Вот она, ночь перед Бородинской битвой! И они, обычные школьники двадцать первого века, сидят у костра с русскими воинами и едят кулеш и слушают неторопливые, обстоятельные речи. А завтра по полю двинутся войска, загрохочут пушки и…

— Ну а вы, молодые люди, не расскажете, каким ветром вас сюда занесло? И одеты вы странно… Где это такие наряды в моде?

Витька встрепенулся, оторвал взгляд от кирасира. Ну вот, теперь придётся выдумывать! Прапорщик Яковлев — это не капрал Оладьев, тут лапшу на уши навешать будет потруднее. Дёрнуло же его надеть бермуды! Мишке хорошо, он в своей домотканине здесь, как родной. А ему-то как выкручиваться?

V Трудные вопросы

Мишка одёрнул рубаху и решительно шагнул вперёд:

— Good evening, officer! Our father — a British scientist. We would like to see the army, but…

Витька от неожиданности поперхнулся и закашлялся. Приятель уверенно говорил по-английски, и прапорщик слушал его с растущим удивлением.

— Погоди, погоди, не так быстро. Я ни слова не понял, уж прости. Вы чьих будете — англичане, голландцы? А ты, Оладьев, что ж не доложил, что иностранцев привёл?

— Так я ж думал, оне расейского подданства! — капрал с подозрением покосился на ребят. — Только что шпарили по нашенскому!

— Мы вполне владеем вашим языком! — Мишка перешёл на родную речь. — Но отец велел в разговоре с русскими офицерами непременно говорить по-английски, чтобы нас не приняли за… как это… за пейзан. Он уверял, что русские дворяне весьма расположены к британцам.

— Расположены, а как же, — усмехнулся офицер, и Витька подумал, что усмешка эта не слишком весёлая. — Так вы, значит, подданные Его Величества Георга Третьего? Понятно. Любопытно только, как вы оказались посреди бивуаков?

— Мой отец — британский историк, состоит при штабе вашего главнокомандующего. Мы с кузеном уговорили его взять нас с собой, хотели своими глазами увидеть доблестную русскую армию. И вот — заблудились. Вы нам поможете?

Мишку будто подменили: говорит уверенно, будто по написанному. И офицер ему верит! Витька незаметно показал приятелю большой палец — молодчина, давай в том же духе!

— Помочь-то мы вам поможем. Только куда ж сейчас, в темноте? Я и сам, признаться, дорогу не смогу найти, да и егеря мои заплутают. Вы у нас переночуйте, а утречком, пораньше, пока баталия не началась, я вас отошлю с вестовым к коновницынскому штабу. Пускай там думают, как вас к папаше переправить.

Витька торопливо, пока прапорщик Яковлев не передумал, закивал.

— Вот и ладушки. Оладьев, поищи, где юным джентльменам прикорнуть. Шинели им дай, что ли, а то ночи стоят холодные. Под утро, поди, туманы будут, как бы, не застудились…

— Всенепременно, вашбродие! — отозвался капрал. А ну, Тереньтьев, притащи из телеги с хурдой две шинели! Да смотри, хорошие бери!

Щуплый солдатик кинулся прочь от костра. Прапорщик продолжал разглядывать ребят. Теперь в его глазах светилось любопытство, будто у энтомолога, рассматривающего редкий экземпляр жужелицы.

— Вот вы говорите, что ваш батюшка учёный? Так может вы слыхали о «наступательных еростатах немца» Леппиха? Говорят, сам Государь это прожект одобрил, и будто бы князинька Михайла Ларионыч весьма на него уповает. Не рассказывал ваш батюшка о таком?

Витька снова поперхнулся. Аэростаты? Здесь? Что за бред?

Но Мишка не растерялся:

— Видите ли, сэр, если бы мы и знали, то не могли бы ответить. Военные секреты, сами понимаете… — и многозначительно улыбнулся. Витька еле сдержался, чтобы не рассмеяться — Мишка явно переигрывает.

Прапорщик извлёк из-за обшлага листок серой бумаги. Егерь посветил головнёй, и Яковлев принялся читать — медленно, старательно выговаривая отдельные слова. Солдаты слушали, затаив дыхание:

— … Здѣсь мнѣ поручено отъ государя было сдѣлать большой шаръ, на которомъ 50 человѣкъ полетятъ, куда захотятъ: и по вѣтру, и противъ вѣтра; а что отъ него будетъ, узнаете и порадуетесь. Если погода будетъ хороша, то завтра или послѣзавтра ко мнѣ будетъ маленькій шаръ для пробы. Я вамъ заявляю, чтобъ вы, увидя его, не подумали, что этоотъ злодѣя, а онъ сдѣланъ къ его вреду и погибели. Генералъ Платовъ, по приказанію государя и думая, что его императорское величество ужѣ въ Москвѣ,пріѣхалъ сюда прямо ко мнѣ и ѣдетъ послѣ обѣда обратно въ армію и поспѣетъ къ баталіи, чтобъ тамъ пѣть благодарной молебенъ и «Тебя, Бога, хвалимъ!».

— Писана сия афишка московским главнокомандующим графом Растопчиным. Правда, «наступательный еростат» никто не видел, но слухи ходят, что опыты производятся, и вот-вот он будет запущен. Что ж, дай-то Бог…

Видимо, решил Витька, эта байка пользуется здесь успехом. Что с них взять — тёмные люди, ни наук, ни образования. Электричества, и того нет. Хотя, будем справедливы, разве в двадцать первом веке мало диких слухов? И ведь люди верят! А этот Леппих, или как его там — обыкновенный ворюга и коррупционер. Наобещал с три короба, сунул на лапу Растопчину, получил казённые деньги и пилит их потихоньку, делая вид что строит воздушный флот. Тоже мне, нанотехнолог выискался… нет, ничего в этом мире не меняется!

Витькины мысли прервала вибрация в кармане. Быстрый взгляд на гаджет-детектор — красная батарейка, перечёркнутая наискось, тревожно пульсирует в уголке. А дальше что? Выбросит назад, в двадцать первый век, или они застрянут в прошлом без надежды на возвращение? Ведь электричество изобретут ещё очень нескоро.

Уходить? Ну ладно, они встанут, поблагодарят гостеприимных егерей и уйдут с бивака. А дальше что? Искать загадочный «хронопробой» и надеяться, что «выход» там же, где и «вход»? Но куда идти, где искать? Вокруг — костры, костры… Витька с ужасом понял, что не знает, с какой стороны они пришли. Одна надежда, что гаджет подскажет.

«Детектор» не подвёл. Вибрация, то слабела, то усиливалась, и наконец, приборчик заверещал, как зажатая в кулаке муха. На экране вспыхнуло: «Не двигаться!», замелькали цифры: 6…5…4…3…2…1…

Мальчик невольно зажмурился — по глазам ударил яркий дневной свет.

Они дома, это ясно: малинник, крапива, над головой — небо без единой тучки, а вдали шумит электричка.

— Слушай, провала нет! Куда он делся?

Яма осталась на месте, но на её дне уже не колышется загадочная лиловая муть. Витька поспешно извлёк гаджет:

— Я так и думал!

На чёрном стекле возникла надпись:

1895 year ВС. Not available.

609 year AD. Not available.

1812 year AD. Not available.

И ниже, по-русски:

Ждите. На повторный поиск хронопробоя понадобится 9 часов 37 минут. Вероятность нахождения — 68 %.

Начать поиск?

И две кнопки: зелёная галочка и красный косой крестик.

— Ничего себе! Значит, оно не насовсем пропало? — шёпотом спросил Мишка. — Можно снова туда?..

— Ну… наверное. Если повезёт. Сам видишь, шестьдесят восемь процентов только…

Цифры на экране дрогнули.

— Во, уже больше — восхитился приятель. — Подождём, когда будет сто, и пошли!

— Погоди… — Витя нахмурился. — Помнишь, эта штука кроме даты ещё и время показывала — четверть двенадцатого ночи?

Мишка пожал плечами.

— Не, не помню. А кстати, почему мы ничего там не снимали? Выложить на Ютюб — было бы реально круто!

— Да погоди ты со своим Ютюбом! — отмахнулся мальчик. — Я, когда мы подошли к этой дыре, нарочно время засёк. Было 12.37. А сейчас 14.42, как раз два часа и прошло, что мы просидели у егерей. Значит, время и там и здесь течёт одинаково!

— Какая разница, как оно течёт? Нажимай, уже почти девяносто пять!

Успеем ещё. Смотри: мы попали туда в четверть двенадцатого, а ушли примерно в половину второго ночи. Ещё девять с половиной часов на поиск. Значит — что?

— Что — «что»? Хорош выносить мозг, жми!

— Да подумай ты хоть немного! — заорал на бестолкового приятеля Витька. — Мы же окажемся там не раньше одиннадцати дня, так?

— Ну, так. — Мишка был явно озадачен. — Вот и классно, светло будет, фоток нащёлкаем! Селфи с кирасирами — кучу лайков соберём!

— Ты что, совсем соображать перестал с лайками этими? Одиннадцать дня, это самый разгар сражения? Представляешь, что там будет твориться?

— Точно! — Мишка яростно поскрёб макушку. — А может это в тылу, и никакого боя там не будет? Посмотри по карте, там место отмечено…

— Это вряд ли. Кирасиры вышли от Шевардино к биваку егерей, верно?

— Ну да. Капрал так и сказал, что они прибились, когда своих догоняли.

— Вот и я о чём! А как бы они вышли к егерям, если бы те стояли в тылу? Значит, бивак был в первой линии!

Мишка хлопнул себя ладонью по лбу.

— Ну я болван… Выходит, там будет самое пекло. Но ты, всё же, посмотри карту, вдруг мы ошибаемся?

Витька извлёк гаджет-детектор, но загадочный прибор отказывался работать. На экране упрямо мигала надпись: «Зарядите аккумулятор».

— Всё-таки сдох! Побежали домой, надо найти зарядку к этой штуке! А то настройки какие-нибудь сбросятся, и мы ничего не найдём!

VI Колонна с орлом

Зелёный сектор на экране — индикатор поиска, — медленно увеличивался. Часы в уголке экрана показывали два ночи. Мишка давно дрых без задних ног, а Витька никак не мог оторваться от ноутбука. Поисковик выдавал ссылку за ссылкой: старинные карты Бородинского поля и труды современных историков; списки дивизий, корпусов, батарей и воспоминаний участников сражения. Пора остановиться, подумал он, пока мозги не закипели. Худо-бедно, а картина сложилась, дальше он только запутается.

Итак. Утро 7-е сентября (26-го августа по старому, дореволюционному стилю). На левом фланге русской армии третий армейский корпус Тучкова перекрывает Старую Смоленскую дорогу, не позволяя полякам Понятовского обойти левый фланг русской армии. Между его позициями и флешами, занятыми дивизией Воронцова, стоит дивизия Коновницына, к которой относится и двадцатый егерский полк — тот самый, в котором служат прапорщик Яковлев и его солдаты.

Зря Мишка надеялся: полк не в тылу, а в первой линии, между Утицей и селом Семёновским. Егерям предстоит жаркая работа: им предстоит отражать яростные атаки Даву и Нея на флеши.

Ночь с 25-го на 26-е будет холодной, утро — ясным, прохладным, сырым. К рассвету над полем поднимется густой туман, но к половине шестого разъяснеется, выступит солнце. В 5.50 прозвучал первый выстрел: батареи Сорбье и Пернетти откроют огонь по русским флешам.

Витя прокрутил вниз страничку, щёлкнул по одной из ссылок:

Къ утру сонъ пролётѣлъ надъ полками. Я уснулъ, какъ теперь помню, когда огни одинъ за другимъ ужѣ снимались, а заря начинала заниматься. Скоро какъ будто кто толкнулъ меня въ бокъ. Мнимый толчокъ, вѣроятно, былъ произведенъ сотрясёніемъ воздуха. Я вскочилъ на ноги и чуть было не упалъ опять съ ногъ отъ внезапнаго шума и грохота. Въ разсвѣтномъ воздухѣ шумѣла буря. Ядра, раскрывая и срывая наши шалаши, визжали пролётными вихрями надъ головами. Гранаты лопались. Въ пять минутъ сражёніе было ужѣ въ полномъ разгарѣ. Многіе, вскочивъ отъ сна ночного, падали въ сонъ вѣчный. Взрытая выстрѣлами земля, всклоченная солома, дымъ и вспышки огня рябили въ глазахъ. Это вице-король Италіанскій повѣлъ свою знаменитую атаку на Бородино.

Таковъ былъ канунъ и начало великой битвы у насъ…

— Что это ты откопал? — Мишка отчаянно зевал. — Проснулся вот, никак теперь не засну… — Он наклонился, силясь разобрать непривычный шрифт: — Ничего себе! Это наш прапорщик писал?

— Нет, это из «Очерков Бородинского сражения» Фёдора Глинки. Наши на бивуаке под обстрел не попадут, их ещё отправят к флешам.

— А про Яковлева ничего нет?

Витька помедлил.

— Да… нашёл.

На экране возникла колонна из красного гранита, увенчанная двуглавым орлом.

— Это памятник 3-й пехотной дивизии генерала Коновницына. На постаменте — списки погибших. На юго-западной стороне постамента… вот, смотри.

На серой каменной плите значилось:

20-го Егерскаго, нынѣ

130-го пѣх. Петрозаводскаго полка.

Убиты:

Прапорщикъ Яковлевъ

и 28 нижнихъ чиновъ.

— Вот, значит, как… Не уберёгся прапорщик. Неужели и остальных поубивало? И капрала Оладьева, и Терентьева, и того, седого, с тесаком?

— Может и нет. — поспешил успокоить приятеля Витька. — Двадцать восемь убитых — это потери всего полка. А те, кто в роте Яковлева могли и уцелеть.

— Всё равно, жаль прапорщика… — вздохнул Мишка. — Слушай, а можно их как-нибудь отыскать?

Витя опешил:

— Отыскать? Ты как себе это представляешь? Бегать под ядрами и спрашивать: «дяденьки, вы не знаете, где тут рота прапорщика Яковлева» Мы на поле будем только в полдень, а к тому моменту флеши уже падут, и двадцатый полк будет драться за Семёновский овраг. Может, и Яковлева к тому времени уже убьют…

— Но попробовать-то можно? — не сдавался Мишка. — Надо же узнать, что с ними случилось? И потом, не обязательно самим по полю бегать!

— Не обязательно? Это как?

— А с воздуха! с моей «пешки»! Прицепим к моей «пешке» вторую камеру, я буду пилотировать, а ты наблюдай!

— Не прокатит. — покачал головой Витька. — У тебя управление далеко бьёт? Метров на триста?

— На пятьсот! Я его прокачал, иногда и дальше выходит!

— Всё равно, мало. К тому же, «пешка» твоя слишком быстрая, ничего толком не разглядим.

— Можно пониже спуститься, — предложил Мишка. — Проведу на бреющем, над головами. Солдаты услышат звук моторов, поднимут головы — тут-то мы лица и разглядим!

— Ага, и пальнут! Они же такого в жизни не видели, испугаются и начнут стрелять. Сотни ружей, хоть одно, да попадёт!

— Ну, это мы ещё посмотрим! Я зигзагом поведу…

Витька решительно помотал головой:

— Нет, не годится. Нельзя, чтобы они эту штуку видели. А то получится как с той бабочкой, помнишь?

— С какой ещё бабочкой? — удивился Мишка. — Не помню я никакой бабочки.

— Темнота! Это из рассказа фантаста Рэя Брэдбери. Между прочим, он в списке книг, которые задали летом прочесть.

— Делать мне нечего! — хмыкнул Мишка. — Учёба начнётся — начитаюсь, а сейчас вон, погода какая классная!

— Ну и зря! — менторским тоном изрёк Витька. — А то знал бы, что если раздавить в Юрском периоде бабочку, то из-за этого здесь могут выбрать не того президента!

— Да ладно? Круто! — восхитился Мишка. — Юрский период — это где динозавры?

— Да. Герой отправляется в прошлое на сафари, случайно сходит с тропы и… в общем, неважно. Главное: в прошлом нельзя ничего менять. Усёк?

— А как узнать, какую бабочку давить, чтобы у нас изменилось?

— Да при чём тут бабочка? — рассердился Витька. — Это же фантастика! На самом деле, может ничего и не изменится. А может, ты вообще на свет не родишься!

— Я? — опешил приятель. — Это ещё почему?

— А ты представь, что под «пешкой» окажется твой далёкий предок. Услышит он мотор, остановится, чтобы посмотреть вверх — а тут французское ядро! Если бы он не остановился — ядро бы мимо пролетело. После войны у него родился бы сын — твой пра-пра- и ещё сколько-нибудь раз «пра-» дедушка. А так он не родится — а значит, и тебя на свете не будет!

Мишка задумался.

— Нет, лучше не надо — наконец заявил он. — Обойдёмся без дурацких опытов.

— Знаешь, а насчёт «пешки» — это мысль. Только надо взять не её, а мой квадрокоптер. Он и зависать может, и камера мощная, с круговым обзором. К тому же, тихий — может повиснуть над головой, а ты ничего не услышишь. Не то, что твоя тарахтелка! Отец его к медведице с медвежатами подводил метров на двадцать, а те даже не замечали.

— А что, дело! — оживился Мишка. — Спрячемся где-нибудь и с воздуха рассмотрим, всё, что надо. Никакого риска!

— Так и сделаем! — Витя решительно захлопнул крышку ноутбука. — А сейчас давай спать, завтра трудный день.

VII Поле Бородина

Пушечный рёв ошеломлял. Ухо отказывалось улавливать в чудовищной какофонии боя отдельные выстрелы. Залпы, беглая стрельба батарей, грохот разрывов — всё сливалось в сплошной звуковой фон, который давил, пригибал к земле, терзая барабанные перепонки.

Слева, со стороны Утицкого кургана, где, Витька знал это точно, корпус Тучкова вот-вот сбросит с высоты поляков Понятовского, пушечная пальба была особенно частой. С другой стороны, из-за села Семёновское, ревели орудия Курганной батареи: там Милорадович строил войска в каре, ожидая атаки кавалерии. Грохотал Семёновский овраг, за которым Коновницын собирал потрёпанные полки, отошедшие с занятых неприятелем флешей.

Бивак яковлевских егерей оказался пуст, и было видно, что оставили его в крайней спешке. Стояли сцепленные оглоблями телеги, между чёрными проплешинами кострищ разорённые навесы, шалаши, кое-где — забытые палатки, брошенные.

Заросли кустов, раскинувшиеся впереди, занимала русская пехота. Оттуда неслась ружейная трескотня. Разглядеть можно только задние шеренги; время от времени между ними лопались гранаты, давая небольшие облачка белого дыма.

— Чего ждём? — Мишка дёрнул приятеля за рукав. — Пошли к телеге, оттуда и посмотрим!

Телегу Витя узнал — за ней они прятались в прошлый раз. Даже свёрнутые палатки и связки кольев остались на месте. Рядом знакомое кострище; вот чурбачок, на котором сидел прапорщик, а там они хлебали кулеш… Даже котелок сиротливо висит на жерди.

Телега давала какое-никакое, а укрытие, и Витька почувствовал себя увереннее. Он неплохо подготовился к вылазке — никаких бермуд и футболок, плотные походные штаны, берцы, серая куртка на пуговицах. За спиной брезентовый рюкзак: Серёжин-старший когда-то ходил с ним в походы. В рюкзаке кейс с квадрокоптером и прочий инвентарь: пульт дистанционного управления, запасные батареи, ноутбук. Мишка, снова облачённый в домотканые штаны и рубаху, волок на плече чёрную капроновую сумку. В сумке были: термос, двухлитровая бутыль «Святого источника», пакет пряников и аптечка — несколько индивидуальных пакетов и тюбик «Спасателя». Кто знает, как обернётся дело, может, и задержаться придётся? О заряде гаджет-детектора можно не беспокоится: аккумулятор полон, да и резервная батарея в наличии.

Мишка вытащил из сумки бинокль — двдцатикратник, встал в полный рост на телеге и принялся обозревать окрестности. Вид у него был чрезвычайно важный: будто это он, Мишка Сугорин, руководит войсками, а вовсе не его тёзка, князь Михаил Илларионович Кутузов.

Нет, это решительно никуда не годится!

Витька дёрнул приятеля за штанину, да так, что тот кубарем полетел на дно телеги.

— Ты что, офонарел? — прошипел Мишка, потирая ушибленный локоть. — Я из-за тебя чуть бинокль не расколотил!

— Лучше бы ты башку себе расколотил! Встал тут, как памятник… Не видишь — сюда идут?

К брошенному биваку приближалась пехотная колонна — примерно рота, прикинул Витька, человек двести. За ними пылят другие роты — наверное, выдвигается из резервов свежий батальон. Пропылённые, зелёные с красными воротниками, мундиры, белые панталоны. Ранцы, шинельные скатки через плечо, кивера, украшенные латунным изображением гренадки с горящим фитилём. Над строем колышется щетина штыков.

— Егеря? — шёпотом спросил Мишка. — Наши?

— Нет, у егерей мундиры целиком зелёные. А это обычная линейная пехота, даже не гренадеры. У тех кивера с султанами, а у этих — только репейки. Видишь, маленький кругляш спереди, на кивере?

— Ясно… — разочарованно вздохнул приятель. — а я думал, они где-то здесь…

Колонна поравнялась с телегой, офицер скомандовал привал. Солдаты устраивались на отдых: скидывали ранцы, снимали скатки, составляли в пирамиды ружья.

— Давай спросим про Яковлева, а? — предложил Мишка. — Если что, снова наплетём про папашу профессора. В тот раз поверили, и сейчас прокатит! Не может быть, чтобы офицер не знал…

Витька почесал кончик носа.

— Вполне может и не знать. А может и послать подальше. Они же на нервах, в бой идут, а мы — с расспросами…

— Ну и пошлёт, с тебя что, убудет? Или хочешь отсюда квадрик запускать? Вот тогда нас точно не поймут.

— А если он спросит, зачем нам Яковлев — что ответим?

— Что-что? Скажем как есть. Бродили ночью по лагерю, познакомились с русским прапорщиком, разговорились, и вот, теперь волнуемся за его судьбу.

— Неудачное время вы нашли для прогулок, джентльмены! — поручик Леонтович был озадачен появлением необычных визитёров.

— Неровён час, ядро залетит, маменьки ваши убиваться будут. Шли бы в тыл, а уж после сражения разыскивайте, кого угодно. А я помочь вам не могу, ибо не в курсе. Наш Брестский пехотный полк стоял на правом фланге, и теперь нас двинули сюда, на помощь Двадцать Седьмой дивизии.

Вот, опять, подумал Витька. Он ещё в прошлый раз заметил, что здесь не умеют беречь военные секреты. Первому встречному выкладывают всё: и номер части и боевую задачу! Хотя, будь они французскими разведчиками — что делать с этими сведениями? Рации нет, пока просочишься через русские линии, к своим, обстановка сто раз изменится. Да и какая разница неприятельскому командиру, Брестский пехотный полк против него стоит, или Витебский? Он и сам всё знает — все эти выпушки, петлицы, этишкеты, ясно указывают на воинскую часть. Здесь не привыкли скрываться: в атаку идут в полный рост, перед боем строятся шеренгами, пушки ставят на открытом месте…

— Мою роту отрядили в стрелковые цепи, уж очень вестфальцы давят с фронта на бригаду князя Шаховского. — продолжал поручик.

— Здесь, в Утицком лесу, против неприятеля выдвинут заслон, наши у самого утра перестреливаются с поляками и потерю имеют изрядную.

А ведь прав был Яковлев, решил мальчик, здесь любят иностранцев. Вон как Леонтович разоткровенничался — увлёкся беседой с «британскими туристами», забыв и о роте и о том, что совсем рядом гремит бой…

— Вы советуете нам уйти в тыл, господин поручик? — осторожно спросил Мишка. — Куда нам направиться, чтобы выбраться в безопасное место?

— Ступайте-ка вы, пожалуй, с ратниками. — ответил офицер. Вон они, выносят раненых из линии. Выведут вас к обозу, а там уж наводите справки о вашем знакомце. Ратники много народу перетаскали, может статься, что и знают, где сейчас Двадцатый егерский.

Ребята огляделись. То тут-то там бродили группки по два-три человека — простые мужики с топорами за поясом, будто вышедшие из дому для хозяйственных работ. Они волокли носилки, вели под руки раненых и покалеченных людей, тащили вёдра с водой. Ополченцы, догадался Витька. Только почему-то без оружия, с одними топорами — а ведь на картинках их всегда рисуют с пиками и вилами. А они, оказывается, служат санитарами.

— Смоленские и московские ратники. — подтвердил его догадку Леонтович. — Наряжены выносить раненых из-под пуль, из-под копыт и колёс конницы и артиллерии. Главнокомандующий позаботился: в армии, как в хорошем хозяйстве, всё разумно устроено. Солдаты воюют, а если поранило кого — надо скорее беднягу из боя вынести и доставить к лекарям. Вот ополченцы к этому и приставлены. Помогай им бог, люди беззаветные и добросовестные. У иного ядро над головой свистнет, а он только снимет шапку, перекрестится — «Господи помилуй!» — да и продолжит труды. Говорят, за войсками стоит тысяча двести подвод. Туда раненых и сносят, а уж потом переправляют в лазарет. И вы с ними ступайте, нечего вам в первой линии околачиваться!

Дробно ударили копыта: на галопе подлетел ординарец:

— Господин ротный начальник, вам велено повести колонну вон туда. — и махнул рукой в сторону низинки, откуда густо подымались ружейные дымки. — Господин майор Березинский просит: ради Бога, поспешайте, как можете, егерей жмут, и вот-вот опрокинут. На ваш батальон вся надежда!

— Ну всё, юноши, ступайте, не до вас теперь! — поручик кивнул на прощание и заторопился к стрелкам.

— Шинели катай! — донеслось до ребят. Не прошло и пяти минут, как роты одна за другой двинулись. Там, где отдыхали солдаты, землю устилали ранцы — в бой шли налегке, избавившись от всего, что могло стать помехой в штыковой схватке. Только, серые солдатские шинели были перекинуты через плечо; плотно свёрнутое сукно не раз спасала жизнь владельцам, которые после дела находили в нём застрявшие пули. Поручик Леонтович шагал в голове колонны, справа, отсчитывая такт: «левой… левой… левой…»

«Сколько ранцев останется к вечеру невостребованными?» — подумал Витя. Нехитрое имущество погибших разделят товарищи, а бесхозные отныне ранцы навалят в обозные телеги и повезут в тыл вместе с прочим ротным скарбом — «хурдой», как говорил Оладьев. Где-то он сейчас, жив ли?

VIII Дубина народной войны

Трое ополченцев-ратников волокли в тыл носилки с раненым стрелком. Они охотно взялись проводить ребят до обоза — «вагенбурга», как непонятно выразился старший по команде. Это был осанистый дядька с аккуратно подстриженной бородой, одетый, как и другие ополченцы, в серый суконный кафтан и шаровары. На голове — высокая шапка с большим латунным крестом, на котором выбита надпись: «За Вѣру и Царя» и вензель: буква «А» с римской единицей и императорской короной.

За поясом у ратника торчал длинный пистолет, украшенный перламутром. На плече он нёс то, что Витька издали принял за мушкет со штыком. Но оказалось, что это никакой не мушкет: деревянный дрын, которому придали вид ружья с прикладом. Ни ствола, ни замка не было в помине; вверху дрын заканчивался грубо выкованным остриём самого зловещего вида.

Арсенал других ополченцев оказался поскромнее. У одного из-за кушака торчал плотницкий топор, второй щеголял подозрительно знакомым предметом…

— Смотри… — прошипел Мишка. — Вон у того, рыжего — у него что, бейсбольная бита?

Витя пригляделся. Точно, бита, только покороче обычной. Толстый конец венчает гранёная чугунная насадка, в рукояти — дырка, через которую зачем-то пропущена скоба с крюком. Оставалось только гадать, что за спортинвентарь таскают с собой московские ополченцы.

А те не обращали на новых попутчиков никакого внимания — разве что поглядывали порой искоса. Они были заняты — увлечённо препирались друг с другом.

— Вы, брадобреи, народ известный! — говорил бито владелец. — Сплошь чёртовы ухваты, из аду головешки таскаете, и не обожжётесь!

— Дярё-ёвня — насмешливо отвечал тот, что с пистолетом. — Даром, что уж который год сидишь в Охотном ряду при лабазе, а всё понимания нету. Как был дярёвня, так и помрёшь! Наше дело тонкое, деликатное, мы к людям заботу имеем.

— Знаем, мы ваши заботы! Кум у меня в Тверской части околоточным — так он жалился, как опосля вашего бритья прыщами пошёл! Уж как маялся, горемыка, сколько льняного масла извёл…

— А неча ему, охальнику, чужеяду, безденежно бритьё наводить! — огрызнулся ратник. — Конешно, когда приходит даромовое зеркало[10], я бритву прямо держу, чтобы щека в раздражение пришла. Ничо, помается, вдругорядь поостережётся! Мало что ль, нашего брата на Сретенке, пущай вон, к другим идёт…

Витька гадал о чём идёт речь. Слова, вроде бы, знакомые, а вот о чём идёт речь — это от его ускользало. — судя по всему, брадобрей, парикмахер на старинный лад, — заметил недоумение мальчика:

— А вы барин, наших разговоров не понимаете? Не из московских, чай? А дозвольте узнать, как ваше святое имечко?

Узнав, что случайные спутники — британцы, «парикмахер» удивился:

— Энто как же вас занесло в наши Палестины? Нехорошее время выбрали, война у нас, вишь какое дело!

И, не дав «иностранцам» ответить, продолжил:

— Вы, аглицкие немцы, люди чудные. Сколько я вашего брата на Кузнецком повидал — простых слов не понимаете, лопочете не по нашему, всему дивитесь, быдто полудурки какие. Оно и понятно — поживи на острове, не таким сделаешься! Ехали бы вы домой, што ли…

Витька вспомнил, как в школе принимали делегацию из английского колледжа. Завучиха, весьма продвинутая дама, работавшая по программе обмена с неким российско-британским университетом, не знала, как угодить высоким гостям — улыбалась подобострастно, поддакивала — по-английски, разумеется. А тут — «полудурки», «лопочут»… никакого почтения к представителям самой культурной нации!

— Мы люди особые. — не умолкал «парикмахер». — На все руки мастера, оттого нас и выделили. Начальство уважило, в санитары произвело. Мы, ежели надо, и гостью приветим, пиявицу, значить поставим. Можно склад хозяйский потрепать — это, ежели живот от газов вздует, разминаем. Надо — кровь отворим, надо — копыта сравняем, это по нашенскому, мозоли срежем на ступнях. Кишки, опять же, лудить, зубы драть. Вот и выходит, что самое наше место при гошпитали. Вот, лекарскую сумку выдали!

И с важным видом похлопал атрибуту своей должности.

Ничего удивительного, подумал Витька, что «парикмахер», как смыслящий в медицине человек, назначен старшим санитарной команды. Он и рану промыть может, и перевязать, и наскоро сложить раздробленную ногу в лубки. Другие такими навыками не обладают.

Когда цирюльник притомился болтать, к беседе подключился ратник с «битой». Он пошёл в ополчение из охотнорядских сидельцев — был то ли сторожем, то ли приказчиком при лавке, торгующей съестным. Его загадочное оружие оказалось безменом, простейшими весами, на каких в лавке взвешивают товар. «Сиделец» охотно делился секретами своего ремесла:

— Вот, извольте, объясним. Крупу досыпать надо себе на пользу — на весах. Мясо можно за косточку в большом куске придержать.

Алтын какой-нибудь, а сколько из всего напрыгает! Тут и греха нет, зато товарец наилучший дадим!

Ребята рассмотрели таинственный артефакт. На железной рукояти выбиты поперечные бороздки разной длины — отсчитывать вес. Гранёная чугунная насадка заменяет гирю; к крючку на другом конце подвешивают товар. Безмен удобно ложился в ладонь — солидная штука, тяжёлая, ухватистая.

— Самое милое дело, при нашей-то должности! — разливался лабазный сиделец. — Слыхали, небось, загадку: «у деда под крыльцом висит дубина с кольцом, налита свинцом»? Безмен — он под рукой завсегда, а ежели тать ночью залезет, я его враз угомоню. И хранцузу голову расшибу, невелика хитрость!

И засмеялся, широко разевая рот.

Третий ратник оказался крепостным из подмосковного сельца. Он трудился в барской оранжерее: выращивал цветы и возил их по пятницам Москву, по заказам знатных господ — украшать залы к приёмам и балам. «Цветовот» больше отмалчивался, стесняясь своих бойких товарищей. Рассказал только, что «барин, как вышел царский манихвест[11], не медля ни дня, велел и дворовым мужикам, и деревенским, кто охоту имел, вступать в казаки».

«Казаками» называли крепостных подмосковных крестьян и городских обывателей, набранных в пешее ополчение. Оружие для них закупило московское купечество; начальниками полков поступали дворяне, из числа тех, кто не состоял на военной службе. Здесь, на Бородинском поле, до двадцати тысяч Московского и Смоленского ополчения. Ратники копали траншеи, возводили редуты и флеши, а в день битвы им было велено собирать и выносить раненых.

— А начальствует над московскими ратниками их сиятельство граф Ираклий Иванович Морков. — объяснил брадобрей. — Цельный енерал, ишшо при Ляксандре Васильиче Суворове получил Егория[12], за Очаков. В почтенных уже годах, но храбёр!

— А вы были в бою? — поинтересовался Мишка. — Или только раненых таскаете?

— Говорят, наши, московские ходили в атаку возле Утицы. — помедлив, ответил охотнорядец. — Под командой самого енарала Моркова. Хранцузов побили — страсть! А нас вот к санитарному делу приставили. Но ничо, начальство велит — пойдём в отражению и в грязь лицом не ударим. Оружие, небось, имеется!

— Рази ж это оружие? Барахло ломаное, почитай с позапрошлого царствования в амбары свалено! Пики да сабли ржавые, один мушкет на пять душ — куды ж это? Кузнецов по всей Москве рогатины ладить нарядили, а то б и вовсе пошли с пустыми руками…

И брадобрей пренебрежительно подкинул в ладони своё «недоружьё».

— Пороху, мушкетов мало, а какие есть — стрелять не годятся. Куды ж с ними? Кто смог — сам обзавёлся ружьишком или пистолью…

И погладил рукоять инкрустированного пистолета за поясом.

— Енто я на Сухаревке купил, с турецкой войны привезённый. Ничо, стрелит хорошо.

— Тока он его зарядить не умеет — ухмыльнулся охотнорядец. — Вчерась возился-возился, весь порох раструсил, а пистоля пшикнула, и всё! Поди, хранцуза пшиком напугай!

— Так на государевой службе науку батогами вбивают! Видал я пехоцкие учения на плацу, возле Лефортовских казарм: «Полку сдуй!» да «патрон скуси», да «заряд прибей…» Енто только накушавшись гороху запомнишь, а капралы, как попутаешь, сразу в рыло кулачищем лезут, Не-е-е, не надо нам таких наук! Мне пистолю знакомец зарядил, ратник, из егерей. Он сам охотник, с ружжом ловко управляется…

— Побитых воинов таскать — дело богоугодное. — подхватил лабазный сиделец. — Говорят, у хранцузов кого поранят — он так и лежит, где упал, али в тыл ползёт. А остальные через его перешагивают, как через собаку какую. Их, болезных, копытами да колёсьями пушечными давят. Редко который доберётся до лазарету и там кончится…

— Нашёл, кого жалеть! Небось в Бога не веруют, в церквы не ходют. Поделом вору и мука.

— Оно конешно. — согласился охонорядец. — А всё живое дыхание, тварь божья…

А неча без спросу на расейскую землю лезть! Кто ихнего анператора Бонапартия сюды звал? Небось, у нас свой царь есть, Богом помазанный. Нам чужих не надо!

Стрелок на носилках заворочался, захрипел: «ой, не могу, родненькие, худо. Водицы испить дайте, а то помру…»

Носильщики остановились, ратник наклонился к раненому с манеркой. Забулькало, жестяное горлышко застучало о зубы.

— Ты потерпи, страдалец… — тихо увещевал солдата брадобрей. Малую малость иттить осталось — во-о-он за теми кустиками ужо вагенбург. Взгромоздим тебя на телегу, шинелю подстелим — и езжай себе в гошпиталь. Коли Господь сподобит, выздоровеешь. А помрёшь — так батюшка вчерась говорил, что пострадавшие за отечество к праведникам в рай попадают!

Стрелок жадно хлебал воду. Ополченец дождался, пока он напьётся, хозяйственно обтёр горлышко манерки и повесил её на плечо, рядом с лекарской сумкой.

— А вы, чего встали? — прикрикнул он на носильщиков. — Давай, скорым шагом, неси пораненого героя! Да легче, храпоидолы, не видите — мучается человек, томно ему…

IX Нам сверху видно всё!

— Вот тебе и крестьянское ополчение! — хмыкнул Мишка. — По-нашему, эти трое — стилист-парикмахер, складской менеджер и флорист.

— Не, он скорее, цветовод. — возразил Витька. — Флорист — это тот, кто букеты составляет. А так, они все крестьяне: я читал, что сельские жители из подмосковных деревень ходили в Москву на заработки — это называлось «на промыслы», — и оседали насовсем. Как тот, охотнорядский.

— Гастарбайтеры, значит… — глубокомысленно заметил приятель. — Двести лет прошло, а всё по-прежнему. Только пробки появились, и Интернет.

Их высадили возле разорённой деревеньки, где размещался разъездной госпиталь. Сюда то и дело прибывали телеги и санитарные кареты. Многие раненые приходили сами, опираясь на ружья, поддерживая друг друга. Вот санитары извлекли из коляски генерала в богато расшитом золотом мундире. Тот охал, стонал, мотал головой, перевязанной окровавленной тряпкой — война не разбирала чинов.

В «разъездном госпитале» пользовали тех, чьи раны не терпели отлагательства. Легкораненых перевязывали на полковых лекарских пунктах; тяжёлых собирали для отправки в тыл, в главный временный госпиталь, один из трёх, развёрнутых при армии.

В дворе, сплошь заставленном порожними фурами, санитарными каретами, аптекарскими повозками, царила суета. Повсюду брань, стоны, вопли, полные мучительной боли; откуда-то доносится дребезжащий голос дьячка — отпевают тех, кому уже не помочь. Ополченцы, пробегая мимо уложенных в ряд тел, срывали шапки и крестились.

Ребята пробрались к амбару, приткнувшемуся в глубине двора. Внутри амбар был заставлен старыми телегами и санями, по углам громоздились порожние бочки. По лестнице, сколоченной их жердей, забрались на сеновал. Сена там почти не было, лишь возле узкого окошка уцелело несколько охапок. Остальное выгребли вездесущие фуражиры.

— Вот тут и засядем. — шепнул Витька. — Со двора нас не видно, а нам, сверху, неплохой обзор.

— А если найдут? Снова врать про папу-профессора?

— Почему бы и нет? Скажем, что испугались стрельбы и решили спрятаться. Ну, прогонят, невелика беда…

Мишка привычно поскрёб кончик носа.

— Я вообще не понимаю, что мы тут забыли. Раз решили искать егерей Яковлева — надо прятаться поближе к биваку, оттуда запускать квадрик. А мы вон как далеко! Это ж сколько лететь, никакой батареи не хватит…

— Хватит. — уверенно ответил Витька. — Запас хода до сорока минут, управление бьёт на десять кэмэ — всё поле в зоне доступа. К тому же, там повсюду войска. Прикинь — стоят батальоны, гусары скачут, пушки палят, а посреди всего этого два пацана сидят на травке и пялятся в монитор! Да нас, как увидят, сразу за рога и в стойло! А здесь хорошо, спокойно. Если кто и полезет кто на сеновал — услышим и спрячем всё лишнее.

На подготовку аппаратуры ушло минут двадцать. Витька опасался, что квадрокоптер, вылетающий из амбарного окошка, увидят, а потому было решено запускать его с крыши. Мишка пролез между жердинами, разворошил прелую солому, которой были устланы скаты, и пристроил беспилотник на самом коньке.

— Давай!

Негромко зажужжали моторчики, и первый в истории воздушный разведчик взлетел над Бородинским полем.

Вид сверху походил на кадры исторического фильма: прямоугольники пехотных батальонов, пушки, стоящие с правильными интервалами, отряды кавалерии. Витя вёл квадрокоптер метрах в пятидесяти над землёй, и с высоты люди и лошади казались раскрашенными фигурками, вроде тех, что выставляют в витринах магазинов, торгующих масштабными моделями.

— Ниже бери! — скомандовал Мишка. Он вглядывался в экран ноутбука, куда было выведена картинка с подвесной камерой. — Так мы никого не найдём, даже лиц не видно!

Витька опустил аппарат пониже. Он летел над головами солдат, но ни один из них не посмотрел вверх. Немецкий проходимец — или мечтатель? — Леппих так и не построил свои «наступательные еростаты», и никто здесь не ждёт удара с воздуха, не смотрят с опаской в небо. А жужжание моторчиков не расслышать в пушечном громе, накрывшем поле от края до края. Ни одно лицо не поднялось к камере: на экране мелькали кивера с разноцветными султанами, чёрные, с гребнями, драгунские каски, офицерские шляпы, квадратные шапочки-рогативки улан, головы, перевязанные окровавленными тряпицами — и снова каски, кивера, султаны…

Внизу проносился Семёновский овраг, сплошь затянутый дымами. Мелькнула шеренга знакомых тёмно-зелёных мундиров — егеря! Напротив, в полусотне шагов, щетинилась штыками неприятельская пехота. Вестфальцы, вспомнил Витя; поручик Леонтович говорил, что они жмут на русские части. Мишка провёл камерой вдоль шеренги, и в разрыве дымной пелены показались барабанщики. Они стояли на фланге батальона — четыре фигурки, такие маленькие на фоне рослых вестфальских фузилёров в белых с синими отворотами мундирах. Солнце сверкало на медных обручах громадных, в половину роста владельцев, барабанов.

Мишка приблизил картинку. Совсем мальчишки, понял Витька: самому рослому, на вид не больше тринадцати. И как они только таскают эти штуковины?

Со стороны русских егерей ударил слитный ружейный залп. Экран снова заволокло дымом, ребята увидели, как двое мальчишек валятся, роняя барабаны. Оставшиеся двое упрямо стучали палочками, будто не замечая гибели товарищей.

Витька зажмурился.

Что же это такое? Они что, одурели — детей на войну гнать? Эти барабанщики шли сюда через всю Европу вслед за своим Наполеоном. А зачем? Дома не сиделось?

Квадрокоптер, подчиняясь движению джойстика, завис над русским строем. Мишка проехался камерой по лицам.

— Можешь ещё ниже? Не видно ничего…

— Куда ещё ниже-то? — огрызнулся Витька. — По головам, что ли, ходить? Того гляди, за штыки зацеплюсь…

Квадрокоптер висел метрах в пяти над егерями. Неприятельский строй затянуло пороховым дымом — вестфальцы дали ответный залп. В русских рядах стали падать солдаты, офицер на фланге, вскинул шпагу, рот его открывался в беззвучном крике, и егеря, опустив штыки, всей массой двинулись вперёд. Вестфальцы качнулись навстречу и шеренги столкнулись. Ребята смотрели на экран, как заворожённые; видно было, как тёмно-зелёные мундиры смешались с белыми, застыли в неустойчивом равновесии, и вдруг вся спутанная масса пехоты отхлынула назад. Вестфальцы побежали, не выдержав удара в штыки.

А как же барабанщики? — с ужасом подумал Витя. Когда шеренги столкнулись, их наверняка затоптали, смяли: из такой мясорубки и взрослый не выберется, не то что тринадцатилетний пацан с тяжеленным барабаном!

Мишка в ударил кулаком по коленке.

— Всё, пустой номер. Никого мы в этой каше не найдём, глупо и пытаться…

Витька выдохнул — оказывается, всё это время он сидел, задержав дыхание. А егеря уже возвращались после контратаки, строились в шеренги…

Индикатор заряда показывал восемьдесят семь процентов — неплохо.

— Может, просто пролетим над полем, пока время есть? — предложил Мишка. — Поснимаем: вон какие кадры роскошные, Голливуд от зависти удавится! Представляешь, сколько налайкают, когда мы это всё выложим?

Этого Витя выдержать не мог.

— Никак не уймёшься? — заорал он. — Голливуд тебе, лайки? Прославиться захотелось?

После страшной сцены с барабанщиками, ему было дико, что приятель может думать о такой ерунде.

Мишка опешил — он не ожидал такой бурной реакции.

— А что тут такого? Все ведь снимают, а мы чем хуже? Как что-нибудь взорвут, или, скажем, авария — сразу народ с телефонами набегает, и через пять минут это всё в сети!

— Вот именно! Хочешь быть вроде этих хомячков? Ты глаза разуй, это же всё живые люди, а не пиксели! Не стыдно?

Мишке стало неловко. Он тут радуется эффектной картинке, а там, на поле, умирают люди. И не один, не два — сотни, тысячи!

— Нет, я всё понимаю. Но это ведь исторические кадры, верно? Не спецэффекты какие-нибудь, всё взаправду! Они, наверное, важны для учёных, для историков!

— Важны, важны… — пробурчал Витька. Он уже не сердился. — Ладно, пройдёмся над Семёновским, и дальше, к Курганной батарее. Скоро будет решающая атака французов, вот и снимай, сколько влезет!

— Дело! — обрадовался Мишка. — А обратно дорогу найдёшь? Вон что внизу творится…

— Ерунда! Вернём на автомате, но ДжиПиЭс, есть такая функция.

И осёкся. Они несколько секунд молча глядели друг на друга, а потом расхохотались.

— Ну я и болван! — сказал, отсмеявшись, Витя, — Откуда тут ДжиПиЭс, до первого спутника ещё полторы сотни лет…

— Да, придётся вести квадрик назад вручную. — вздохнул Мишка. — Сможешь?

— Попробую. Вообще-то это несложно: пересечём русские линии, и по ним на левый фланг. Если подняться повыше, госпиталь можно будет разглядеть по телегам. Эх, жаль светло, а то бы фонариком через крышу помигали…

— Ещё чего не хватало! — встревожился Мишка. — Ты что, собрался до ночи тут сидеть? Нет, мы так не договаривались…

— Это я так, для примера… — успокоил товарища Витя. — не волнуйся ты, найду я дорогу.

Он повёл квадрокоптер вдоль Семёновского оврага, забирая в сторону французских линий. И дальше, туда, где протяжно грохотали пушки Курганной батареи, Большого редута, батареи Раевского — так, по-разному, называют в книгах это укрепление, центр русской позиции в Бородинском сражении.

X Реквием Пятому полку

Нежаркое солнце щадит людей, затянутых в сукно, кожаные ремни, сталь. В его лучах тускло блестит шитьё на офицерских мундирах, императорские вензеля на ташках[13] гусар, латунные кокарды киверов. Увы, эту великолепную картину портит повисшая над полем пелена порохового дыма. И когда стреляют четырёхфунтовки[14] гвардейской конной артиллерии, стоящие напротив редута то дымные столбы из их жерл закрывают от камеры всё: и цепи вольтижёров, и блестящих кирасир генерала Коленкура, и конных егерей, что скапливались на фланге, по берегам Колочи.

Витька поднял квадрокоптер повыше, и картинка сделалась похожей на рельефный макет из музея. На таймере мигали цифры — 14.48. Сражение продолжалось больше девяти часов: давно сгорел дотла мост возле села Бородино, и лейб-егеря полковника Бистрома отбросили дивизию Дельзона прочь. Уже пали на русском левом фланге флеши. Уже получил смертельное ранение любимец армии Пётр Иванович Багратион, и в бою за Утицкий холм погиб храбрый генерал Тучков, возглавивший контратаку павловских гренадёр. Да и сам холм пришлось оставить, после того, как защитники флешей отошли за Семёновский овраг.

Французы, придя в себя после лихого рейда кавалеристов Уварова и платовских казаков, снова взялись за Курганную батарею. Она ощетинилась пушками в самом центре русских позиций, и Наполеон не сомневался, что здесь ключ к успеху всего дела. Понимал это и Кутузов, а потому свежие дивизии графа Остермана-Толстого спешили сменить корпус Раевского, растерзанный атаками Евгения Богарне. Дальше, у оврага, разворачивалась гвардия, Преображенский и Семёновский полки; с правого фланга подходили на рысях кавалергарды и конногвардейцы, чтобы занять место во второй линии.

Это всё теория, подумал Витька. Сухая хронология, строки из учебников и монографий, и писали их люди, которые в глаза не видели того, что разворачивалось перед ними сейчас.

Квадрокоптер пересёк ничейную полосу, завис над редутом и нырнул вниз, к штыкам остермановых гренадер. Экран вдруг затянуло густыми клубами дыма — внизу рванул зарядный ящик, подбитый французской гранатой. Аппаратик нещадно мотало из стороны в сторону, и Витька до крови прикусил губу, стараясь удержать его, не дать свалиться в разверзшийся ад — это полторы сотни французских пушек с фронта и флешей накрыли редут перекрёстным огнём. Не хватало ещё нарваться на шальное ядро! Беспилотник подпрыгнул, уходя из «зоны смерти», заполненной жужжащим в воздухе чугуном, и понёсся над рядами наполеоновских войск.

Мальчик скосил глаз в уголок экрана — полоска видеозаписи заполнена почти на треть. Отлично, места полно, надо только энергию для возвращения. Упавший аппаратик в этой сумятице нипочём не отыскать, даже если сойти с ума и самим отправится к Курганной батарее.

Кавалерийский корпус Коленкура разворачивался в боевые порядки. Первые ряды эскадронных шеренг блестели сквозь дымное марево металлом — это выстроился для атаки Пятый кирасирский полк. За их спинами подходила конница Ватье, чтобы перебраться через Семёновку ниже устья ручья и сбросить русскую пехоту, стоящую правее редута, в Горицкий овраг.

Направленный микрофон, спаренный с камерой, позволял вычленять из общего фона отдельные звуки. Мишка, работавший за оператора, нацелился на офицера, гарцевавшего перед строем эскадрона, и в наушниках возник гортанный голос, подававший отрывистые команды:

— A gauche convetion marche![15]

Шеренга стала разворачиваться влево. Офицер, обернулся, привстав на стременах. От стоящей вдали группы всадников к кирасирам галопом нёсся адъютант в роскошном белом кольбаке и голубом ментике, отороченном белым мехом. На скаку он махал рукой в сторону русских позиций и неслышно кричал.

Кирасирский офицер поморщился и повернулся к своим людям:

— Serrez vous range! Prepare pour charge![16]

По шеренге прокатилось движение. Кирасиры принимали влево, сокращая интервалы между всадниками. Минута — и всадники стоят стояли колено к колену, выжидающе глядя на офицера. Правофланговый, боролся с заигравшей некстати гнедой лошадью — та мотала головой и дёргала повод.

— Sabre a maine! Portez vous arme![17]

Палаши с лязгом вылетели из ножен. Адъютант подлетел к офицеру и, наклонившись, принялся что-то говорить; шагах в десяти лопнула пущенная с Курганной батареи граната, конь адъютанта, присев на зады, отпрянул, всадник еле удержался, вцепившись в гриву. Кирасир высокомерно усмехнулся, кивнул, опустил палаш к стремени и приподнялся в седле:

— Аи trot marche![18]

Шеренги двинулись; кирасиры держали клинки по-уставному, на плече. Кони шли ровно, всадники держались колено к колену, лишь игривая гнедая правофлангового всё норовила выйти из линии вперёд.

— Аи galope marche![19]

Ухнуло. Низкорослому вольтижёру, крайнему в ротной шеренге, мимо которой проходили кирасиры, показалось, что под ногами дрогнула земля, и он поспешно шагнул в сторону. Сверкающая сталью линия прянула вперёд, не теряя стройности. Всадник на гнедой лошади вырвался, было, на полкорпуса, но придержал, сохраняя строй.

— Charge![20]

Клинки разом взлетели, полыхнув на солнце: французы вытянули палаши перед собой, на уровне плеча. Впереди — рукой подать! — высилась Курганная батарея, но чтобы добраться до неё, надо было преодолеть ещё линии траншей, заваленные телами русских и французских пехотинцев, и подняться по склону к фасам[21] редута. В траншеях оставались ещё защитники — из-за изломанных рогаток, разбитых ядрами фашин вразнобой захлопали мушкеты кексгольмцев, перновцев, егерей. Но это не могло ни остановить, ни даже притормозить les hommes de fer[22] — что им жалкие ошмётки пехотного прикрытия! И в этот момент навстречу накатывающей лавине ударили пушки.

Залп по идущей тесно, колено к колену, стремя к стремени коннице произвёл тот же эффект, что и хорошо отбитая коса на росистом лугу. Снопы картечи прорубали бреши в рядах Пятого полка; кони, всадники летели на землю, и в эту кровавую кашу врезалась вторая эскадронная шеренга, державшая предписанную уставом дистанцию в два лошадиных корпуса позади первой. Кому повезло, сумели перепрыгнуть через груды изломанных тел; невезучие валились, давя упавших.

Поредевшая первая шеренга преодолела траншеи и докатилась до фасов. Орудия рявкнули ещё раз, в упор, когда ни единая картечина не пропадает даром, безошибочно находя живое, тёплое, дышащее. Не меньше трети эскадрона осталось на гласисе[23], но латная река уже обтекла курган и захлестнула редут с тыла. Камера транслировала на экран все подробности с невыносимой чёткостью. Будто сверхреалистичный фильм, в котором не экономили на спецэффектах. Вот всадник, не сумев сдержать осатаневшего коня, врезается в пушку и сминается о лафет, как картонная фигурка; вот голый по пояс канонир размахивает тяжёлым гандшпугом[24], каждым взмахом снося по французу; вот юноша-поручик, выставив перед собой шпажку, неумело тычет ею в напирающих врагов и падает под ударом палаша. Вот спешившиеся кавалеристы разворачивают пушку; в ногах у них путаются пустые ножны на длинных ремнях, клинки зажаты под мышками. На французов набрасываются закопчённые, перемазанные кровью люди с кирками и ломами, но рядом лопается граната, и страшную сцену затягивает клубами дыма и пыли.

Кирасиры Коленкура, сумевшие ворваться в редут, спешились, и теперь насмерть резались в орудийных двориках с артиллерийской прислугой. Их командир валялся сзади, в сгоревшей траве, пробитый ружейной пулей в лоб, и теперь французы свирепо жаждали одного: отомстить упрямцам, которые никак не хотят признать поражение и отдать эту batterie infernale[25]. То тут, то там закручивались водовороты из кирас, зелёных мундиров, белых рубах: батарейцы умирали на лафетах пушек, не желая отступать ни на шаг.

Витька, не в силах более смотреть на эти ужасы, дёрнул квадрокоптер вверх, метров на пятьдесят. Открывшаяся картина оказалась ещё страшнее: курган до самого подножия траншей был очешуен сверкающим металлом. Кирасы, каски зеркально отражали солнечные лучи вперемешку с языками пламени из пушечных жерл. Редут ещё жил; заваленный телами бонапартовых «железных людей», он казался огнедышащим чудищем, меж стальных чешуй которого обильно сочится кровь. А в укрепление врывались новые и новые всадники. Топча тела, густо устилавшие землю, они наскоро выстраивались, чтобы смести зацепившихся за обратный скат кексгольмцев — последний, страшный coup de grace[26] отборной французской кавалерии, нашедшей на Курганной батарее свою могилу.

XI Раздавить бабочку

На подножии кургана, обращённом в тыл русской позиции, щетинилась штыками зеленомундирная пехота — там строился для контратаки сводно-гренадерский батальон.

— Смотри! — локоть приятеля чувствительно ткнул Витьку в бок. — Вон там, позади строя! Ниже возьми…

Ловко орудуя приводами камеры, он поймал в перекрестье двух человек, стоящих позади линии батальонной шеренги. Витя пригляделся: офицер, стоит, опираясь на саблю; шляпы нет, голова замотана окровавленной тряпицей. Рядом — гусар, еле сдерживает тонконогую гнедую в белых чулках, лошадь. Она крутится, норовит шарахнуться в сторону, мотает башкой, рвёт повод. Интересно, чем Мишку заинтересовали эти двое?

Лицо гусара заполнило весь экран, потом картинка дрогнула, отъехала назад. Да это же мальчишка, понял Витя. Постарше тех барабанщиков, но всё рано, совсем пацан! Лет пятнадцать, не больше, безусый, и наверное, дико по этому поводу комплексует — гусары все, как на подбор, усачи. Но пижон: кивер заломлен на затылок, зелёный ментик с ярко-красными шнурами свисает с плеча, зелёные же чакчиры, на запястье болтается сабля на темляке. Зелёный с красным — это, кажется, павлоградские гусары? Юноша горячо втолковывает что-то офицеру, руками размахивает, чуть не зацепил свою же лошадь саблей… Собеседник, похоже, непреклонен — помотал головой и вытащил из-за обшлага мундира большой конверт.

— … Виктор, заклинаю тебя, скачи сей же час во вторую линию, передашь…

Надо же, ещё и тёзка!

Кому передать — этого ребята уже не расслышали: слова офицера утонули в грохоте батареи. Гусар засунул пакет в ташку, развернул коня.

Квадрокоптер бросило в сторону, картинка дёрнулась, перекосилась. Витя выровнял аппарат, развернул, обозревая склон кургана. Ему вдруг захотелось узнать, что будет дальше с пареньком-гусаром?

Давешний офицер уже хромал к стрелкам; юный павлоградец крутанулся на месте, поднял коня в галоп и поскакал прочь от батареи. Витька щёлкнул, задавая режим «следовать за объектом» и отпустил джойстик — теперь аппарат полетит сам, на безопасном расстоянии. Гусар принял правее, перешёл на рысь.

Мишка выругался — наперерез всаднику неслись трое. На головах шапочки с квадратным верхом, в руках пики с краснобелыми флажками.

— Поляки! — заорал Витька. — Уланы, те, что были при Шевардино! Помнишь, кирасир о них говорил?

Гусар, заметив погоню, пришпорил коня, и нёсся теперь карьером, припав к гриве. Уланы не отставали, один сильно вырвался вперёд. Видимо, лошадь у него каких-то немыслимых достоинств, подумал Витька: вот и гусар никак не может уйти в отрыв. Наоборот дистанция между ним и роковой пикой неумолимо сокращается.

— Догоняют! — взвыл Мишка. — Откуда они здесь, за нашими линиями?

— Откуда-откуда… от верблюда! Просочились! Вон, какая каша у редута… Увидели одинокого всадника, и приняли за адъютанта!

— Ордена решили заработать, твари! — с ненавистью процедил Мишка. — Эх, пулемёт бы сюда…

Паволградец видимо, понял, что уйти не удаётся. Он обернулся и вскинул пистолет. Ствол плюнуло огнём, с головы улана слетела рогативка, но всадник даже не шелохнулся. Ещё мгновение, и остриё достанет зелёный ментик, проткнёт, нанижет, как жука на булавку…

Витька бросил квадрокоптер вниз, навстречу оскаленной морде уланской лошади. Та испуганно прянула в сторону, поляк завалился вбок, силясь удержаться в седле, и тут летающая машинка с разгону ударила его в грудь. Картинка перевернулась, калейдоскопом замелькали небо, трава, сине-красный мундир, лошадиные ноги с блестящими подковами, и экран покрылся сплошными полосами помех.

— Всё… — Витька пощёлкал кнопками и отбросил бесполезный пульт. — Отлетались.

— Ты хоть сбил его с седла?

— Сбил, вроде. Сейчас, отмотаю чуток назад… точно, смотри — вон как покатился, вместе с лошадью!

— Класс! — выдохнул Мишка. — Теперь нипочём не догонят. А этот чёртов улан, чтоб он шею свернул… не, ну ты красавец, круто его уделал!

Витя откашлялся.

— Зря радуешься, между прочим. Выходит, мы её всё же раздавили.

— Кого? — удивился Мишка. — И потом, почему зря? Мы же спасли парня от верной смерти, улан его бы, как бабочку…

— Вот именно — как бабочку. — усмехнулся Витька и выжидающе посмотрел на приятеля.

Мишка открыл рот, судорожно сглотнул. Он, наконец, понял.

— Ёшкин корень… и что теперь будет?

— А я почём знаю? Вот окажемся дома, и увидим. Может у нас президент уже не тот, как в том рассказе!

— Скажешь тоже, «президент»! И вообще, мало ли что фантасты сочинят? Такого на самом деле не…

— …не бывает? А машины времени бывают? И хронопробои? Ты по сторонам оглянись — где мы с тобой находимся? Так, по твоему, бывает?

Мишка насупился — крыть было нечем.

— Ладно, полезли вниз, чего тут сидеть? Посмотри, водичка ещё есть? Пить хочется.

Витька извлёк из-под соломы бутылку «Святого источника». Воды осталось на самом донышке.

— Держи, допивай. Я вроде, видел во дворе колодец, надо бы воды набрать, а то нам ещё обратно топать. Ты хоть дорогу запомнил?

XII Махнём, не глядя?

— Слушай, может, подождём с возвращением?

— Не насмотрелся, ещё хочешь? Так выйди во двор, поинтересуйся! Там есть, на что посмотреть: трупы, руки-ноги отрубленные, кровища! — перед Витькиным взором стояли кошмарные сцены резни на Курганной батарее. — Нет уж, хватит с меня, пора сматываться…

— Ну… нехорошо ведь так! Поснимали и бегом домой, в сеть выкладывать? Сам же говорил про хомячков с айфонами! Вокруг люди воюют, дело своё делают, а мы, вроде как на экскурсии! Пошли, поможем чем-нибудь…

— Вот именно — своё дело! — заорал Витька. — Тебе что, мало этого гусара, хочешь ещё что-нибудь замутить? Приключений ищешь на свою… и на мою…? Нет уж, слезаем с чердака и валим отсюда, пока целы!

«Вообще-то Мишка прав, — подумал он. — До чего не хочется драпать вот так, тайком» Они через час будут сидеть дома, пить чай, рассматривать записи, а здесь люди кровью умываются? Противно, прав Мишка…

Стоп, оборвал он себя. Да стоп же! Всё это уже БЫЛО — и произошло больше двухсот лет назад. Они при всём желании, не могут ничего изменить, да и нельзя вмешиваться…

Но ведь они уже вмешались? Вот и разбирайся теперь…

На чердаке любом случае больше делать нечего — осталось упаковать ноутбук и прочее барахло в вещмешок и слезать. Лестница предательски скрипела, Витька то и дело испуганно замирал — сейчас услышат, подойдёт, спросят: «а что это вы, молодые люди, делаете на режимном объекте?»

Но окружающим было не до них. Раненые всё прибывали, и во дворе разъездного госпиталя творилось настоящее столпотворение. Всюду бегали ополченцы и санитары: кто с носилками, кто с вёдрами, полными воды, кто с охапками окровавленного тряпья. Суетился, отдавая распоряжения, полный человек в пенсне и кожаном фартуке поверх форменного сюртука — военный лекарь. Рукава его рубахи закатаны выше локтей; фартук, руки густо заляпаны красным. Одуряюще, резко пахло свежей кровью, болью, человеческим страданием. Витькины ноги вдруг сделались ватными, подкосились, к горлу подкатила тошнота. Он пошатнулся, но устоял — не хватало ещё хлопнуться в обморок на глазах у предков!

Навстречу бодро рысили трое ратников, катя перед собой тележки с ранеными. Ребята посторонились.

— Всё, Мих, не могу больше, мутит… — с трудом выдавил из себя Витька. — Пошли, колодец разыщем…

Колодец нашёлся в глубине двора, за аптекарской повозкой со снятыми передним колёсами. Возле него толпились люди — санитары, ратники ополчения с вёдрами и манерками Ребята выпросили у обозного солдата ведро и наполнили бутыль. Колодезная вода оказалась ледяной, и от неё сразу заломило зубы.

Рядом с колодцем, на коновязи, на кучах прелой соломы ожидали перевязки десятка полтора легкораненых, из числа тех, что пришёл своими ногами. Возле одного из них, рослого драгуна с разбитым лицом, валялось в пыли ружьё.

Мишка, увидав бесхозный ствол, оживился:

— Это ваше, дяденька? Можно посмотреть?

«Нашёл время!» — хотел одёрнуть Витька, но не стал. Они столько времени провели здесь, а до сих пор в руках не держали ни мушкета, ни сабли, ни даже завалящего тесака. Куда это годится?

А Мишка, похоже, обо всём забыл: как глаза разгорелись! Ружьё ему…

— Не, не моё. — поморщился драгун. — Мы его заместо носилок приспособили: намотали шинелишку и понесли товарища нашего. Не донесли, кончился — в живот был пораненый, картечью. Так-то мучился… А ружьецо это — хранцузский мушкетон. Видишь, погон слева, штоб на перевязь цеплять? Кавалеристы ихние с таким ездят. Только негодящий он, ложа пулей стукнута. Кому такая дрянь нужна?

Драгун сильно шепелявил разбитыми губами, то и дело сплёвывая в пыль кровавой слюной. Мишка поднял мушкетон и повертел в руках. Раза в два короче егерских ружей; на ложе сбоку привинчена длинная железная скоба — то самый «погон». Приклад и правда, расщеплён вдоль, изрядный кусок дерева напрочь вырван пулей. Интересно, спасло это владельца? Крови на ложе не видно…

— Если вам не нужно, можно я его себе возьму?

— Да бери, — великодушно разрешил драгун. — мне этого барахла не жалко!

И расхохотался, широко разевая щербатый рот. Другие раненые ему вторили.

Мишка подобострастно хихикнул. Ну и что, пускай разбит! Зато настоящий антиквариат, вещественное доказательство их приключений.

Драгун отсмеялся и принялся показывать, как обращаться с подарком:

— Во, гляди-кось, малец — энто ружейный замок хранцузской батарейной системы. Умеют они, нехристи, военную справу мастерить. Это, значить, курок. Сюды кремень ввинчен…

Он с натугой оттянул пальцем стальной молоточек. Тот встал на стопор со звонким щелчком.

— И что, теперь можно стрелять?

Мишка уже забыл обидный смех и заворожённо глядел на смертоносную игрушку. Он помнил, как ополченец-брадобрей сетовал на ружейную премудрость и старался запомнить каждое движение.

— Стреля-я-ть! Экой ты торопливый! Сначала, следовает открыть полку, вот эдак, — он откинул вперёд блестящую металлическую крышку замка, — потом сдуть, а там уже скуси патрон…

Мишка не понял:

— «Скуси патрон» — это как? Разве патрон укусишь, он же из металла?

Драгун привстал и потянулся к патронной сумке на широченном белом кожаном ремне, висящей на жердине. Порылся, достал скрученный из жёлтой бумаги цилиндрик длиной в полтора пальца.

— Вот он, патрон! Порох и пуля в гумагу завёрнуты, а гумага та салом пропитана, от сырости. А скусывать — энто чтобы пороху натрусить на полку. Затравка называется. Её искра от кремня зажигает, а от того ужо и заряд в стволе выстрел даёт. Пороху на затравку потребно самую малость…

Драгун сунул бумажный патрон в рот и скривился от боли — забыл про выбитые зубы.

— Брось, Федос! — недовольно буркнул другой раненый, судя по мундиру, артиллерист. Правая его нога, распухшая, как бревно, была аккуратно обложена дощечками и замотана лыком. — Не настрелялся, што ль? Кавалерия, одно слово! Неосновательный вы народ, несурьёзный!

— Зато вы, пушкари, сурьёзный, хоть святых выноси! — не остался в долгу драгун. — Жалко тебе? Пущай малец воинскому делу обучится, наука на вороту не виснет. На его век войн, небось, хватит.

Артиллерист пожал плечами и отвернулся. Драгун, кривясь от боли, кое-как отодрал уцелевшими зубами бумажную закрутку:

— Значит, скуси патрон, натруси затравку, полку закрой. Теперя порох надоть сыпать в ствол, да смотри — патрон-то в пальцах разомни, чтобы всё, до крупинки высыпалось! Потом гумагу с пулей в дуло, и шомполом — вот он, под стволом пристроен! — прибиваешь. Да смотри, лёгко, а то зёрна пороховые в мякоть подавишь, выстрела доброго не будет. Фукнет, зашипит, и всё!

Объяснения он сопровождал наглядными действиями: щёлкал крышкой полки, ставил оружие вертикально на разбитый приклад, прибивал пулю. Закончив, засунул шомпол на место и протянул заряженный мушкетон Мишке.

Тот с опаской взял смертоносную штуковину.

— И что, можно стрелять?

— Нет, ишшо рано, — покачал головой драгун. — Курок стоит на полувзводе, кремень искры не даст. Надо оттянуть до упора, а как встанет на полный взвод — вот тогда жми собачку, пали. Тока не здесь, баловство это, верно пушкарь говорит. Отойдёшь подальше, там стреляй вволю!

— Только смотри, не угоди в кого, — прогудел, не оборачиваясь, пушкарь. — И без ваших забав крови сколько пролилось, и ещё прольётся.

— Да, конечно, я осторожно! — заверил Мишка. — Мы пойдём тогда, стрельнём, а вы выздоравливайте, Бог вам в помощь!

Ребята засобирались — и правда, пора было и честь знать. Витька распрощался с ранеными и пошёл прочь от коновязи, а Мишка, воровато оглянувшись, спросил щербатого драгуна:

— Дядя Федос, а вы мне не дадите патронов, сколько не жаль? Хочу поупражняться, а нечем!

— Держи, чего их жалеть, чай не свои, казённые. — и сыпанул в подставленные ладошки десяток бумажных цилиндриков. — Учись, дело доброе. И смотри, постерегись, Аника-воин!

Мишка мотнул головой — «спасибо, дядечка!» — и кинулся вслед за Витей. И остановился, не сделав и трёх шагов.

— Забыл чего, малец? — поинтересовался хмурый артиллерист.

— Я дядечка… вот, держите! — Мишка сунул ему упаковки стерильных бинтов. — Перевяжете, а то когда ещё до вас очередь дойдёт! А это — мазь, заживляющий бальзам.

И добавил к бинтам «Спасатель».

— Чудно как-то… — артиллерист повертел в заскорузлых пальцах полосатый тюбик. — А мазь где же?

Ну конечно, сообразил Мишка, здесь, у них нет даже самой обычной зубной пасты, вот драгун и не понимает, что делать с подарком.

— Смотрите, — он открутил крышечку и выдавил на палец каплю остро пахнущей мази. — Понемногу выдавливаете и намазываете на рану. Это очень хорошее средство против заражения. Только надо сразу, пока не загноилось.

— Спасибо, сынок! — растроганно прогудел артиллерист. — оченно пользительно, ежели помогает от антонова огня[27]. Сколько раненых от этой напасти помирает — не счесть. Дай Бог тебе здоровья, поспешай, а мы уж тут как-нибудь подлечимся!

— Выздоравливайте! — крикнул Мишка и побежал вслед за Витькой, на ходу рассовывая по карманам подаренные патроны.

Витя ждал приятеля в паре сотен шагов от забора.

— Ну что, куда теперь? — спросил Мишка, тяжело дыша. Бежать с сумкой и мушкетоном было неудобно.

— Вообще-то, надо бы вернуться на бивак егерей и поискать хронопробой. Только кто его знает, что там сейчас творится? Наши ведь отступили и с флешей и с Утицкого кургана — а бивак как раз посередине! Если Брестский полк не удержал позицию, то сейчас там неприятель.

— Что же нам теперь ещё и к французам лезть? — встревожился Мишка. — Нет, я на это не подписывался! Пристрелят и фамилии не спросят.

Витька закусил губу.

— Да, пожалуй, не стоит. Тем более, они сейчас злые, из за больших потерь. Могут и шлёпнуть, не особо разбираясь, что к чему.

— Может, ночью? — предложил Мишка. — В темноте легче укрыться, да и не до того будет — после сражения наверняка примутся по всему полю раненых собирать. Сделаем вид, что мы тоже санитары, как-нибудь доберёмся!

Витя представил, как они в темноте пробираются по полю, заваленному мёртвыми телами, и поёжился.

— Что-то неохота. Да и заблудимся в темноте…

— Не заблудимся — уверенно заявил Мишка. — Детектор выведет, как вчера. Посмотри, кстати, что он там пишет?

Чёрная коробочка пискнула и ожила, на экране засветилось окошко:

Доступно функция «Экстренное возвращение»

Применить?

ДА\НЕТ

— Ух ты! — обрадовался мальчик. — Вовремя! Ну что, поехали? Мишка переминался с ноги на ногу.

— Слушай, а куда торопиться? Давай ещё тут побудем! Прикинь, этого же кроме нас никто не видел, и теперь уже не увидит.

— Это почему не увидит? Машина времени — вот она, работает. Найти хронопробой, и вперёд!

— Ну, мало ли… — пожал плечами Мишка. — Может, она в то же самое время больше не забрасывает?

— Может и не так, а может, и нет. К тому же, как ты собираешься смотреть? Квадрик мы расколотили…

— Можно просто так походить! Вон сколько всего мы видели своими глазами, без камеры? Ополченцы, Брестский полк, мушкетон, вот, подарили! А домотаются, кто мы — снова наврём про папашу-англичанина. Два раза уже прокатило!

Витька помотал головой.

— А в третий может и не прокатить. Нарвёмся на штабного, который точно знает, что при ставке Кутузове нет никакого англичанина — что тогда? СМЕРШа тут, конечно, нет, а вот жандармы найдутся. Нет уж, погуляли, и будет. Возвращаемся!

— Постой! — Мишка схватил его за руку. — А ты не боишься?

— Чего бояться? Написано ведь — «Доступно экстренное возвращение». Машинка умная, пока нас не подводила…

— Да я не о том! Сам же рассказывал про бабочку, помнишь? А если мы вернёмся, и там всё по-другому? Как в том фильме, забыл, как называется… там ещё профессор такой прикольный?

— «Назад в будущее». — кивнул Витька. — Ну да, вполне может и такое быть, мало ли чем эта история с гусаром обернётся?

— А я ещё раненым «Спасатель» отдал — нехотя признался Миша.

— Неудобно, понимаешь, нам всё объяснили, мушкетон подарили, а мы — «до свидания, нам пора!» Вот и решил хоть чем-нибудь помочь…

— Да ладно, понимаю. — махнул рукой Витя. — Я и сам, честно признаться хотел… Только что же, нам теперь здесь оставаться? Что-то меня не тянет жить в девятнадцатом веке.

— А что, забавно было бы. Мы же столько всего знаем — могли бы большие дела делать! Читал я одну книжку, так там мужик попал к Сталину и стал советовать, как войну выиграть. А Сталин его…

— Всё, хватит! — Витька решительно пресёк опасные идеи. — Возвращаемся! Не хватало ещё попаданцев из себя строить! Тоже мне, янки при дворе царя Александра…

И поспешно, пока сам не передумал, ткнул пальцем в зелёную галочку.

XIII Здравствуй, школа!

«День Бородина»

Открытый круглый стол по истории для учащихся 8-11 классов.

Состоится в малом актовом зале на 4-м этаже

Начало в 14.30

Приглашаются все желающие!

Объявление появилось в холле на первом этаже, и Мишка, увидавший его первым, немедленно помчался разыскивать друга. После короткого спора, состоявшегося на перемене между вторым и третьим уроками, было решено — идём!

Со дня визита в прошлое миновало больше трёх недель. Мушкетон опробован в дальнем лесу и спрятан на чердаке Мишкиного дома; выволочка за погибший квадрокоптер — согласно легенде, он был утоплен в пруду, — получена. Пётр Петрович два дня не разговаривал с Витей, демонстративно не замечая на его покаянной физиономии. На третий день в прокат вышли очередные «Звёздные войны», так что вечер отец с сыном провели в кинотеатре и потом допоздна обсуждали вести из «далёкой-далёкой галактики».

Мир в семье был, таким образом, восстановлен, тем более, что Серёжин-старший, похоже, так и не узнал о том, что сын брал гаджет-детектор. В понедельник отец, как всегда, пошёл на работу и забрал прибор с собой; спросить, когда он принесёт его снова, Витька не решался. Дорога в прошлое была закрыта, во всяком случае — пока.

Разумеется, они обсуждали свои приключения. Записи прокрутили не один десяток раз, изучили каждый кадр. Мишка в очередной раз предложил выложить в Интернет хотя бы десятисекундный ролик, но Витя и слышать об этом не хотел. Ещё раз опробовали мушкетон; Мишка как мог, починил приклад, и теперь оба научились заряжать оружие и обращаться с мудрёным кремнёвым замком. Жаль, подаренные драгуном патроны быстро закончились, да и кремень искрошился и постоянно осечки. Чем заменить его, и где взять чёрный порох, ребята пока не придумали, так что стрелковые упражнения волей-неволей пришлось отложить до лучших времён.

Каникулы, как всегда, закончились неожиданно. Витя познакомился с одноклассниками и потихоньку осваивался на новом месте. А на четвёртый день в холле появилось вот это объявление.

— Опаздываем! — нетерпеливо напомнил — Говорил же — пора, а тебе непременно надо сожрать все пирожки! Теперь точно не пустят!

— Пустят, куда денутся! — отмахнулся Мишка. — Он задыхался — пришлось бегом взлетать на четвёртый этаж, и это сразу после обеда! — Маркуша не вредная, да и не начнут они вовремя, вот увидишь…

Ребята выскочили с лестничной площадки в коридор, и Витя на бегу придержал тяжёлую створку двери. Уроки уже начались, не стоило лишний раз шуметь, тем более, малый актовый зал, в котором проходило мероприятие — вот он, в конце коридора. Хлопнешь дверью — там обязательно услышат.

Впереди, по коридору шли двое. Справа — классная руководительница их 8-го «Б», Татьяна Марковна по прозвищу «Маркуша». Витька ещё не успел присмотреться к ней, да и урок истории был только один. Зато сегодня предстоял сразу круглый стол, да ещё по такой теме! Совпадение? Может и так, мероприятия, посвящённые годовщине Бородина, проводят в школе ежегодно. И всё же, как говорил один мультяшный медвежонок, «это ж-ж-ж неспроста…»

Новые одноклассники Татьяну Марковну хвалили; правда, Мишка отозвался о ней как-то неуверенно. Покопавшись в Интернете, Витя узнал, что вне стен гимназии Маркуша ведёт бурную общественную деятельность, участвует в дискуссиях, конференциях, научных семинарах. И охотно приглашает разных историков и политологов в школу, выступить перед старшеклассниками.

Как вот сегодня.

Маркуше около сорока лет. Маленькая, полноватая, с широким лицом и растрёпанной короткой причёской, облачённая в толстовку с капюшоном, она семенила по коридору, с трудом поспевая за спутником. Тот выглядел не в пример презентабельнее, шагал уверенно, широко, слегка наклоняя голову к собеседнице. В руке мужчина держал планшет с надкусанным яблоком. Витя не мог видеть лица, но поручился бы, что ему не больше тридцати пяти лет.

Маркуша говорила на ходу, громко, взахлёб. Так старалась, что даже споткнулась, и спутник галантно подхватил историчку под локоть. А та будто не заметила, продолжала говорить, для пущей убедительности размахивая свободной рукой. Была у неё такая манера — она и на уроках бурно жестикулировала, излагая материал.

Витя прислушался.

Патриотическое воспитание — классные часы, внешкольные мероприятия и так далее, — всегда имеет военный уклон. Хорошо хоть «Зарницы» нет, как в советские времена!

Мужчина кивал в ответ на каждый жест собеседницы.

— Скажите, уважаемая Татьяна Марковна, а как к этому относятся дети?

У него был приятный, бархатистый голос.

— Сложно сказать, по-разному. Они же чувствуют фальшь! Я думаю, большинству на это просто наплевать. Да-да, не побоюсь этого слова — на-пле-вать. А нас вынуждают повторять всю эту лабуду про Александра Невского, Петра Первого, Бородино…

— Поня-а-атно… — усмехнулся мужчина. — Жуков, Сталинград и прочее, в том же духе?

— Именно, Евгений Николаевич! Но ведь патриотизм — она показала пальцами «кавычки», — да ещё и в таком виде, это просто ужасно! Школа не должна этим заниматься! Это не любовь к родине, это воспитание агрессии….

У Витьки вдруг нестерпимо зачесалось в носу и он, не сдержавшись чихнул. Маркуша споткнулась на полуслове и обернулась.

— Здрасьте, Татьяна Марковна! — зачастил Мишка. — А мы вот на круглый стол…

— Опаздываешь, Сугорин! А ты, Серёжин, тоже хочешь поучаствовать? Что ж, хвалю…

А она, похоже, не рада встрече. Вон, как скривилась, будто лимон лизнула…

Маркушин спутник, наоборот, продемонстрировал голливудскую улыбку. Что-то в этой улыбке Витку смущала. Слащавая она какая-то, вот что! Совсем не похоже на открытую улыбку капрала Оладьева. Или раненого драгуна, того, что подарил Мишке мушкетон. Или ополченца-брадобрея…

Впрочем, одёрнул он себя, глупо сравнивать обитателей девятнадцатого века с современным успешным интеллектуалом! А гость относился именно к этой категории: уверенный вид, айпад, пижонский галстук, приглаженные волосы. И улыбка — хоть сейчас на телешоу! Да, у такого готовы ответы на любой вопрос.

А ведь он мне не нравится, понял Витька. Не нравится, и всё тут!

Если гость это и заметил, то виду не подал. Он слегка кашлянул и обратился к ребятам:

— Что ж, молодые люди, надеюсь, мы с вами ещё успеем побеседовать. А пока простите, нам с вашим педагогом надо кое-что обсудить…

— Да, Сугорин, Серёжин, вы ступайте в зал, мы будем через пять минут. — раздражённо бросила историчка. — Только умоляю, не шумите, и так уже голова раскалывается!

Она раздражёно передёрнула плечами, повернулась и направилась дальше, по коридору. Мужчина шёл рядом, и Маркуша снова заговорила, размахивая руками. Ребята переглянулись, Мишка слегка пожал плечами.

Да, подумал Витька, ну и дела… Похоже, дискуссия предстоит бурная.

XIV О чём с вами говорить?

— Сегодня у нас в гостях известный писатель, историк, блогер и режиссёр Евгений Николаевич Опанасенко. Те, кто следит за медийным пространством, знает его по выступлениям в эфире одной популярной радиостанции. В своих книгах Евгений Николаевич приводит альтернативный взгляд на войну с Наполеоном. Мы с вами привыкли к иному толкованию этих событий, но давайте не будем забывать, что современный человек должен иметь и собственное мнение. И не страшно, если оно будет противоречить так называемым «прописным истинам», верно?

Собравшиеся — в зале сидели, по большей части, ученики девятого-десятого классов, но были и ребята помладше, — заученно закивали. Было ясно, что Маркуша произносит эти слова не в первый раз.

— Что ж, послушаем господина Опанасенко, а когда он закончит, обсудим! Просим, Евгений Николаевич!

Зал нестройно зааплодировал. Гость занял место на кафедре, улыбнулся профессиональной улыбкой опытного шоумена.

— Сегодня мы поговорим о войне 1812-го года. Её, как вы, конечно, знаете из учебников, называют «Первой Отечественной». Скажу сразу — редко какое из исторических событий обросло таким количеством легенд и лжи. Кому же понадобился этот двухсотлетний фарс?

Витька слушал. Перед его глазами проплывало поле, затянутое дымами, суровые лица русских солдат, щетины штыков, колышущиеся над киверами. Вот проносятся на карьере польские уланы, преследующие мальчишку-павлоградца, вот скрипят колёса телег, на которых везут в тыл раненых солдат…

Господин на трибуне говорил — гладко, без единой запинки. Ясно было, что речь эта произносится не в первый раз: каждое слово в ней давным-давно выверено:

— …люди несведущие вправе спросить: получается, русские проиграли? Да, отвечу я, причём проиграли позорно: имея перевес и в солдатах и в пушках, стоя на укреплённой позиции, к тому же сражаясь за «святую Русь»!

Докладчик не позволил себе модного жеста, «кавычек» — но Витька уловил, как непроизвольно дёрнулись вверх кисти рук.

— …Кутузов даже театрально пронёс икону Богородицы перед строем, но, как оказалась, и это не помогло! А вот у французов не было молебнов и попов, зато сражаться они умели. И, главное, хотели, чего никак не скажешь о так называемом «православном воинстве»! Исторические документы, которые я привожу в своей книге — их, кстати, власти скрывали все эти двести лет! — неопровержимо свидетельствуют: русские проиграли Бородинскую битву и оставили Москву не только потому, что офицеры и генералы плохо знали военное дело. Нет, ещё и потому что простые солдаты вовсе не рвались сражаться за «отечество»!

…стреляющий угольями костёр, вокруг него — солдаты прапорщика Яковлева. Из темноты раздаётся жизнерадостное «Ступай к чарке!», но седой егерь отвечает за всех: «Спасибо за честь! Не к тому изготовились, не такой завтра день…»

…десятки рук, вскинувшихся в крестных знамениях, и беззвучные молитвы: «Помоги, дай сил постоять за землю своя…»

К горлу снова, как тогда, у костра, подкатил тугой комок. Витька непроизвольно сжал кулаки.

— …скажите, как могли бы полторы сотни оголодавших, заморённых европейцев, все эти изнеженные французы, поляки, итальянцы, одолеть русскую армию, свежую, получавшую подкрепления, стоящую на своей земле, будь у русских солдат хоть малейшее желание драться?

…кирасиры шли на редут волнами, щедро устилая землю своими трупами. И картечь, бьющая в упор, не могла хотя бы притормозить натиск этой лучшей тяжёлой кавалерии Европы. Какими же воистину былинными богатырями, подумал мальчик, какими, без всякого преувеличения, героями были наши предки, если смогли остановить этих великолепных «железных людей» — храбрых, сильных, умелых, готовых без счёта платить своей и чужой кровью за каждый метр изрытого ядрами гласиса?

— …А разгадка проста: с одной стороны, солдаты — между прочим, вчерашние крестьяне, — никакого патриотизма не испытывали и сражаться за то, чтобы их и далее пороли на конюшне, не желали. А с другой — русские генералы заметно уступали в умении европейским!

Витя оглянулся. В зале недоумённо перешёптывались; кто-то наоборот замер, ловя каждое слово. Нескладный, длинный десятиклассник, сидящий в их ряду, старательно тянул руку; другой он придерживал на коленях толстенный том «Военные кампании Наполеона». Витька хмыкнул — не они одни готовились, есть ещё энтузиасты!

— …имея больше артиллерии, русские разместили её, так сказать, веером, их пушки стреляли по берёзам. — продолжал гость. По одной его интонации у слушателей должны были попасть всякие иллюзии насчёт военных талантов русских.

— …а Наполеон применил страшную военную хитрость — направил стволы только туда, где видел неприятельских солдат. И как это ему только в голову пришло? Одно слово — военный гений!

И сделал паузу, давая слушателям возможность оценить иронию. Те не подвели — по залу прокатились смешки.

Длинный десятиклассник не выдержал и вскочил.

— Скажите пожалуйста, можно я…

Маркуша встрепенулась:

— Сядь, Малков, все вопросы потом!

— Нет, почему же? — добродушно отозвался докладчик. — Я вижу, молодой человек давно тянет руку. Что у вас за вопрос?

Десятиклассник смутился, но быстро взял себя в руки.

— Вы только что сказали насчёт пушек. Но ведь шквальный огонь и массирование батарей — это нововведения, благодаря которым Наполеон всегда побеждал. А в других европейских армиях пушки распределяли равномерно, по боевым порядкам. Русские военачальники сделали так, как требовала тогдашняя военная наука!

— Это частности. — мгновенно отреагировал Евгений Николаевич. — И потом, что мешало всем этим Кутузовым, Багратионам, не раз, кстати, битым французами, учиться у победителей? Нет, они расставили пушки как попало, и те не причиняли французам никакого вреда!

…под перекрёстным огнём полутора сотен французских орудий Курганная батарея превратилась в огненный ад. Но этот ад продолжал изрыгать ядра, гранаты, выплёвывал снопы картечи, прорубавшие в рядах атакующих кровавые просеки. Нет, эти пушки стреляли не по берёзам, и доказательством тому были тела, кирасы, кивера, каски, сплошным ковром устилавшие подходы к редуту.

— И напоследок… — Евгений Николаевич сделал глоток из пластикового стаканчика минералки, деликатно кашлянул и продолжил:

— …и напоследок я развенчаю главный миф. Это, конечно, так называемое народное ополчение. Где же тот «русский дух», который всё побеждает? А нигде! Крестьяне, боясь, что их упекут в рекруты, скрывались в лесу. В итоге, сразу дезертировало почти семьдесят процентов!

…брадобрей купил на Сретенке пистолет на свои, не такие уж великие доходы. Приказчик-охотнорядец, не имея и того, засунул за пояс безмен, готовясь приветить с французами так же, как привечал полуночных татей залезших в лабаз. Они делали то, что было велено — по-мужицки добросовестно, обстоятельно. С шуточками и зубоскальством, или в угрюмом молчании, как тот крестьянин-цветовод из подмосковного имения. Они не прятались по лесам: пришли своей охотой, сетуя, что их, вооружённых топорами да рогатинами, с одним ружьём на пятерых, поберегли, приставили к мужицкой работе, а не бросили в самое пекло битвы.

— Что он несёт? — сдавленно прошипел Мишка. — Это же… всё же не так совсем, мы сами видели! Чего молчишь, скажи!

Витька разжал пальцы. На коже отпечатались красные следы от ногтей.

— Незачем, Мих. Ну о чём с ним говорить? Сам видишь, он всё вывернет по-своему. Или предлагаешь устроить скандал?

— Нет, я… — Мишка растерялся. — Но нельзя же это так оставить? Вон сколько народу слушает, и верит, между прочим!

Витя встал. Он обращался к Мишке, а не к докладчику — но не шёпотом, во весь голос, будто забыв о стоящем на трибуне.

— Верить можно любой ерунде. Но, если не хочешь, чтобы тебе вбивали в голову всяческий вздор — надо думать самому. И не слушать, кого попало.

В зале повисла гробовая тишина. Кто-то охнул, с заднего ряда раздалось «во даёт!»

— Ты что себе позволяешь, Серёжин? Немедленно сядь, мы с тобой после заседания побеседуем!

А, ладно, решил Витька. Будь что будет. В крайнем случае, попрошу родителей перевести меня в другую школу.

— Не буду я садиться, Татьяна Марковна. Я лучше пойду, хватит с меня этой альтернативной истории. Хороший жанр, не спорю, фантастика — это вообще интересно. Только надо честно предупреждать, о чём пойдёт речь, чтобы люди даром время не теряли.

Зал загудел. Несколько человек вскочили с мест, кто-то даже захлопал.

— Ты что, Серёжин, белены объелся? Ты соображаешь…

Витька не выдержал:

— Я-то соображаю! А вот этот… господин Опанасенко, или как там его — он понимает, что наговорил?

Евгений Николаевич постучал ручкой по краю кафедры, все взоры тут же обратились к нему. Он был опытен в словесных баталиях, и не потерял самообладания — по прежнему отечески, мудро улыбался бестолковому школьнику. Разве что, улыбка стал чуть натянутой.

— Я вас понимаю, молодой человек. Не каждому дано выйти за рамки косных теорий. Но давайте подумаем вместе — кому выгодно загонять вас в эти рамки? И тогда…

— …и тогда я с вами соглашусь? Не дождётесь. — отрезал Витя. Он будто вырвался на свободу из клейкой паутины. Тело стало лёгким, будто шарик, наполненный гелием.

— Как грустно, Татьяна Марковна, что ваши ученики мыслят столь… — господин тщательно выбирал слова, — …столь узко. Я полагал, что такой педагог как вы, способны привить широкий взгляд на историю.

Маркушу будто по липу ударили. Витя увидел, как в глазах исторички сверкнула самая натуральная злость.

— Вообще-то я только неделю здесь учусь. И Татьяна Марковна ещё не успела привить мне эту вашу… широту. Не повезло, понимаете ли…

В зале захихикали. Маркушино лицо пошло красными пятнами.

— Ты, кажется, куда-то собирался, Серёжин? — сказала она почти спокойно. — Мы тебя не задерживаем, можешь идти!

— Ну что вы, коллега, зачем же так! — господин всё ещё пытался демонстрировать аудитории свою толерантность. — Я уверен, мы с молодым человеком сумеем найти общий язык.

— Не найдём мы с вами общего языка. — пообещал Витька. — Да и вообще, о чём нам с вами говорить?

И пошёл к двери. Мишка тоже поднялся, неуверенно озираясь.

— А ты куда, Сугорин? — жалобно спросила Маркуша. Это прозвучало как «И ты, Брут!»

— Я, Татьяна Марковна… — ему на секунду стало жаль классную. Но за её спиной маячил на кафедре прилизанный господин, и Мишка решился: — Вы простите, но Серёжин прав, не о чем тут говорить!

Уже захлопывая дверь, Витька успел заметить, как поднимаются другие. Первым к выходу заторопился долговязый десятиклассник.

— Всё правильно — билось в голове. — Пусть сами думают, что мы им, няньки?

XV Надо просто подождать

— Ну мы и попали! Маркуша нам этого нипочём не простит. Живьём сожрёт, замучает придирками, теперь хоть на историю не ходи!

— Пусть придирается. Переживём как-нибудь. — безмятежно ответил Витька. Ему не хотелось думать ни о склоке, ни о мстительной историчке. День был на удивление лёгок, светел, прозрачен — лето в этом году никак не желало сдавать позиций.

— И всё же, я бы так не смог! — продолжал Мишка… — Когда ты встал — я решил всё, сейчас ты ему всё скажешь! А потом нас выставят вон, и родителей в школу…

— Нужен он мне! Я, когда понял, к чему он клонит, разозлился и собрался спорить. А потом подумал — зачем? Доказывать, что мы правы? Ему на наши доказательства плевать с колеса обозрения, ем надо, чтобы слушали и соглашались!

— Верно, конечно. — вздохнул Мишка. — Но всё равно обидно. Другие ребята не видели, того, что мы. Они и поверить ему могут…

— Может и могут, — пожал плечами Витя. — А может, и нет. Кто-кто не захотел слушать эту ахинею и ушёл. Значит, не все поверили. Как тот парень с книжкой про Наполеона. Кстати, ты его знаешь? Надо бы, познакомиться…

Они шагали в сторону Витькиного дома. Часы на перекрёстке показывали пятнадцать-ноль-ноль, и народу на улице было немного. Подъехавший к остановке автобус распугал гудком воробьёв, облюбовавших большой куст. Они снялись шумной стайкой и унеслись куда-то вверх. Витька проводил птах взглядом.

— А жаль, что эта история так быстро закончилась… сказал вдруг Мишка. — Всего-то два раза сходили. Ну, видео записали, мушкетон… А дальше что? Я вот подумал…

Он замялся, будто прикидывая: говорить или не стоит?

— Я подумал: если в институте придумали такую штуку, значит, они тоже путешествуют в прошлое? А почему тогда об этом никто не знает? Сенсация же!

— Может, засекречено? Всё же, такое открытие…

— Ага, конечно! Было бы засекречено — твой отец не таскал бы секретный прибор домой, а держал бы в сейфе, под охраной и сигнализацией. Что, скажешь, нет?

— Не скажу. И вот ещё что — помнишь, мы в первый раз подключали его к ноуту?

Мишка кивнул.

— Детектор создал на жёстком диске папку для синхронизации данных.

— Ну и что? — приятель пожал плечами. — Любой смартфон так делает.

— Верно! А когда я вернулся домой после Бородина, он снова подключился — автоматически, по вайфаю. Наверное, настройки такие были. И сбросил в папку дата-файл хронопробоя. Там и видеозапись есть, наши с тобой физиономии. Я только вчера обнаружил.

— Хочешь сказать, что в детекторе остались те же самые данные? — опешил Мишка. — Но тогда…

— Сообразил, наконец? Да, в институте всё знают. Они же наверняка просматривали память детектора!

— И отец ничего тебе не сказал?

— Тот-то ж и оно! А значит, он нарочно оставил эту штуку, чтобы я её нашёл…

— …и отправился в прошлое. — закончил Мишка. — а детектор не просто так был настроен на 1812-й год. Они это заранее спланировали! Только не понимаю, как отец решился тебя отпустить? Война ведь, опасно…

— Значит, не было опасно! — усмехнулся Витька. — Ты вспомни — только мы собрались искать хронопробой, тут же выскочила менюшка насчёт возвращения!

— Ну и что? — не понял Мишка. — Подумаешь, совпало…

— Ничего не совпадало! Я только сейчас понял: нас всё время слушали, и когда поняли, что мы снова собрались на передовую — сразу же приняли меры.

Мишка почесал кончик носа. Он всегда так поступал, когда возникала трудная проблема.

— Не выходит. Мы же могли не согласиться! Подождали бы до ночи и пошли…

— Тогда они ещё что-нибудь придумали бы! Скажем, сбой питания. Хлоп — детектор вырубается, и мы дома!

— То есть в первый раз с батареей — это было нарочно подстроено? Заряд вовсе не истощился, а нас просто вернули назад?

— Понял, наконец? Говорю же, не было никакого риска!

Некоторое время они шли молча.

— Знаешь, мне как-то не по себе. — заговорил Мишка. — Может, ты и прав, но всё равно, неприятно, когда тебя держат за подопытную крысу. Как хочешь, а это неправильно.

— А то я сам не понимаю! Только что делать-то? Спросить: «пап, ты меня нарочно в прошлое отправил, или это само собой получилось?»

Мишка немного подумал. Потом лицо его озарилось улыбкой:

— А давай сделаем вид, что ничего не произошло? Они, может, ждут что мы кинемся выяснять, расспрашивать — а мы ничего не будем делать!

— Да, и ничего не узнаем? Мих, ты подумай: а вдруг они ещё куда-нибудь оправятся, но уже без нас?

— И что ты предлагаешь? Заявить: «если не возьмёте нас с собой, выложим инфу о ваших фокусах в сеть?»

— Нет уж, не надо, — помотал головой Витька. — Но только сидеть просто так… Терпеть не могу ждать, когда от меня ничего не зависит!

— Ещё как зависит! — успокоил Мишка. — Мы ведь теперь настоящие путешественники во времени, не забыл? Не могут они просто взять и забыть о нас! Так что, не переживай, что-нибудь, да произойдёт. Думаю, уже недолго ждать!

Дорога на Березину Фантастическая повесть

I Поехали с нами!

Скандал на «круглом столе» всколыхнул всю школу. Да что там — школу! В Фейсбуке сразу же появились ролики, снятые во время заседания, и обсуждение вышло за пределы школьного сообщества. На следующий день об «отпоре, данном фальсификатору истории подмосковными старшеклассниками» упомянули на популярном ток-шоу, и слава возмутителей спокойствия из 8-го «Б» достигла немыслимых высот.

На переменках вовсю обсуждали выходку новичка; одноклассники хлопали Витьку с Мишкой по плечам, восхищённо говорили: «Ну, вы дали!» Учительская затаилась: педагоги упорно делали вид, что ничего не произошло, и лишь на уроках Маркуши нет-нет, да проскакивали ехидные намёки.

Но это нисколько не радовало самих виновников происшествия. Вроде бы, самое время пожинать плоды, наслаждаясь положением на верхней строчке школьного рейтинга — но нет, ничего подобного! Витя Сугорин и Миша Серёжин держатся замкнуто, пресекают любые попытки заговорить с ними о скандальном происшествии. Общаются только друг с другом, от расспросов уклоняются…

Пробить эту оборону удалось только Лёшке Долотову из 10-го «А» — тому самому долговязому знатоку артиллерии. Известный всей школе фанатичной страстью к военной истории, он глотал монографии и мемуары, регулярно выигрывал исторические викторины и олимпиады, посещал кружок при истфаке МГУ и даже состоял в клубе военно-исторической реконструкции. Маркуша разрешила ему свободное посещение истории и ставила пятёрки в четверти автоматом. Одноклассники же утверждали, что историчка боится Лёхиных вопросов и счастлива, если нахального эрудита нет очередном уроке.

Страничка Алексея Долотова в Фейсбуке была полна фотографий и видеороликов с исторических фестивалей. Вот он в старинном мундире, держит мушкет с примкнутым штыком; вот стоит в строю таких же, как и он, реконструкторов; вот прочищает банником ствол медной пушки.

Тогда, в актовом зале, ребята плохо разглядели неожиданного союзника. Долотов написал им вечером того же дня, когда пошла волна постов в соцсетях, предложил встретиться и поговорить. Витька, внимательно изучив его страничку, согласился.

Историческая встреча состоялась на следующий день, после уроков. После краткого обмена мнениями о заезжем светиле исторической науки (да что о нём говорить: гад, и всё тут!), разговор плавно перешёл на историческую реконструкцию. С этого момента они только слушали. Долотов начал с рассказа о состоявшемся на прошедших выходных «Бородине» — этот фестиваль проходил каждый год в первые выходные сентября. На поле «потешной» баталии выходило до тысячи человек — пехота, кавалерия, пушки. Лёха демонстрировал на смартфоне фотки и видеоролики, и ребята с удивлением узнавали кирасы и каски «железных людей», квадратные уланские шапочки и тёмно-зелёные мундиры русских егерей. А когда на экране замелькали в белые с синим мундиры, Витька невольно вздрогнул: вот-вот появится изломанная шеренга мальчишек-барабанщиков…

Он прикусил губу, до того хотелось вытащить из рюкзака планшет — «на, смотри, как это было на самом деле!» Мишка, угадав мысли друга, больно стиснул пальцами его руку повыше локтя.

В кадре разворачивалась русская кавалерия: пёстрые гусарские ментики, колеты и каски кирасир, алые казачьи полукафтаны — вперемешку, в одном строю. Шеренга то и дело ломалась, то один, то другой всадник вырывался вперёд или отставал от товарищей. До ощетинившихся штыками французов, доскакала уже нестройная толпа. Но вместо того, чтобы ударить с разгону, смять, раздавить, изрубить, конники закрутили вокруг «неприятеля» карусель. Они несильно звякали клинками по штыкам, а пехотинцы поднимали ружья повыше, чтобы, не дай бог, не поранить лошадь или всадника.

Полюбовавшись на эту «кавалерийскую атаку», Мишка хмыкнул и совсем было собрался отпустить что-то язвительное, и пришлось уже Витьке щипать друга за локоть. В конце концов, на фестивалях не место рискованным трюкам. Так ведь и поубивать друг друга можно!

— А это кто, павлоградские гусары? — Мишка ткнул пальцем в экранчик, где галопировали с полдюжины всадников в зелёных мундирах. После бородинских приключений он неплохо изучил русские мундиры.

— Они самые, клуб «Павлоградский гусарский полк», — десятиклассник посмотрел на них с уважением. — Зелёное мундирное сукно, приборный цвет красный. Вот уж не думал, что вы в этом разбираетесь!

— Тоже мне, бином Ньютона! — с деланным пренебрежением ответил Мишка. — Инфы в сети полно…

Ему польстила похвала нового знакомого.

— Кстати, с их мундирами есть одна забавная история. Смотрели «Гусарскую балладу»?

Мишка вопросительно глянул на друга. Так далеко его эрудиция не распространялась.

— Это где «жил-был Анри Четвёртый?» — Витька знал эту песенку. Отец в хорошем настроении часто её напевал.

— Да, верно. Там, когда поручик Ржевский встречается с героиней, переодетой в гусара, то спрашивает: «мундир у вас, конечно, павлоградский?» А она в мундире сумских гусар: серый ментик с красными чикчирами! Вот и наших павлоградцев все, кому не лень, изводят этой фразой. Они, как услышат — бесятся, за сабли схватиться готовы!

Мишка только хмыкнул. Он и понятия не имел, что «поручик Ржевский» — это не только персонаж из скабрёзных анекдотов.

— Наш клуб участвует на разных фестивалях, — продолжал Долотов. — На Бородино, в Малоярославеце, и даже в заграничных, например, на Аустерлице. Да вот, в конце сентября будет ещё один — «Вохонское сражение». В прошлый раз я не смог поехать, а сейчас обязательно выберусь. С нами поедут «трёшки» — это клуб из Новосибирска, «Третий гусарский полк Великой Армии».

— А павлоградцы там будут? — осведомился Витька.

— А как же? Это же их мероприятие, они там главные организаторы.

— Слушай, а можно с ними познакомиться?

— Да не вопрос! Поехали с нами на Вохну. В субботу в клубе собрание, приходите, решим…

— С вами? — Витя задумался. — У нас мундиров нет, ранцев всяких, ружей. Или нам зрителями ехать?

Он кривил душой: ружьё у них как раз было. Точнее — французский кавалерийский мушкетон. Приклад, правда, расщеплён пулей, но палит раритет исправно.

— Можно и зрителями. А можно подобрать для вас рабочую форму, поможете. Народу в расчётах всегда не хватает, дело найдётся. Предки-то отпустят? А то мы на три дня едем…

II Реконструкторы

Конец сентября баловал бабьим летом фанатов военной истории, съехавшихся на фестиваль со всей России. Утренний дождик прибил пыль, поднятую сапогами и лошадиными копытами. Воздух над излучиной речки и сосновым бором — прозрачнее хрусталя, и войска, выстраивающиеся на противоположной стороне плац-театра были отлично видны. В пелене порохового дыма мелькали парижские волонтёры в треуголках. На фоне бутафорских изб разворачивались уланы Великого герцогства Варшавского. За мостом, в ивняке, маячили серые с красным ментики Третьего полка.

Избам и часовенке с ярко-жёлтым куполом предстояло сгореть. Их построили специально для баталии и заранее обложили соломой. Перед обречённой «деревенькой», в траве то тут, то там торчат маленькие, сантиметров двадцати в, фанерные ёлочки — такими пиротехники обозначили закладки, чтобы кавалерия в пылу потешной баталии не вылетела на взрывы. Такое иногда случалось, и тогда приходилось ловить по всему полю ошалевших от страха лошадей без седоков.

Впрочем, взрывы, огонь — это тоже завтра. А пока пушки палят вполсилы, экономя порох для главного действа.

Офицер «трёшек» взмахнул рукой, приподнимаясь на стременах. Клинки разом взлетели: серые не крутили ими над головой, а дисциплинированно взяли «на плечо». Витька знал, что, перейдя на рысь, гусары вытянут сабли вперёд — так же, как делали это кирасиры Коленкура в той, настоящей битве…

Вот, сейчас! Ребята уже второй раз наблюдали эту атаку, репетиция шла с самого утра. В лощинке, куда нацелились гусары, колыхалась буро-сизая масса в крестьянских армяках и обшитых мехом безрукавках — павлово-посадские школьники изображали партизан Герасима Курина. Навстречу серо-алым хлопнули редкие выстрелы. «Партизаны» сгрудились, ощетинились частоколом двурогих свежевыструганных вил, фанерных кос, насаженных торчком, бутафорских пик.

Гусары приняли влево и пошли вкруговую, с замаха рубя по выставленным древкам. «Партизаны» пылко кидались на «супостатов», в запале стараясь ткнуть их своими дрынами. От дрючков и рогатин летели щепки.

— Чего встали? — рявкнул Красильников. — Давайте, поворачиваем!

Ребята кинулись к пушке. Витька, вместе с Лёшкой Долотовым и двумя «артиллёрами» подхватил хобот лафета, Мишка вцепился в спицы колеса. Навалились, крякнули, повернули: двадцатифунтовый единорог, самое большое орудие клуба, весил немало.

— С дороги! — закричали сзади. Витька обернулся и едва успел отскочить — вплотную к батарее проходили кавалергарды. Командир, высоченный дядька с закрученными до висков усами, принял вправо, остановился. Всадники в чёрных кирасах и белых мундирах выстроили шеренгу; за их спинами развернулись чёрные с серебром александрийские гусары.

— Вахмистр?

Из шеренги гусар выскочил невысокий, всадник, ладно сидящий на гнедой кобыле.

Кавалергард махнул рукой в сторону серых. Унтер кивнул, вскинул пальцы к киверу.

— Са-а-бли вон! Рысью — марш!

Эх, трубача нет, подумал Витька. А без него — что за атака! Никакого шика. По правилам следовало трубить к галопу, а потом — «марш-марш», и кавалеристы, выставив клинки, пускаются в карьер…

Всё это им объяснили вечером, у костра. Ребята слушали, невольно сравнивая собеседников с егерями прапорщика Яковлева, с ополченцами, с раненым драгуном. Результаты, увы, выходили не в пользу современников. Умом Витька понимал, что реконструкторы не виноваты: ни точностью в деталях обмундирования, ни знанием исторических реалий не заменить того, настоящего: ожидания битвы, близкой смерти, готовности пострадать за Отечество. Ну и манера говорить, разумеется: ребята осознали, насколько речь предков отличается от современного языка. Кое-кто из реконструкторов старательно подражал «старорежимной» как манере изъясняться, но разве почерпнутое в книгах и фильмах заменит опыт реальной жизни?

Жаль, не догадались тогда, на биваке включить аудиозапись, сокрушался Витька. Дали бы сейчас послушать — всё польза.

Ему, и правда, хотелось помочь. Кто ж виноват, что это им, двум восьмиклассниками, а не этим увлечённым людям выпало увидеть своими глазами Бородинское поле, настоящее, а не бутафорское сражение?

Репетиция шла своим чередом. Серые, закрутившись вокруг крестьянских «ежей», они не успели сплотить шеренгу и встретить неприятеля. Да и сами «партизане», воодушевлённые подоспевшей помощью, кинулись отбивать гусар от строя. Мальчишки окружали «французов» вопящей толпой, и те крутились на месте, отмахивая саблями тянущиеся со всех сторон древки.

Но часть «трёшек» всё же успели встретить кавалергардов лицом к лицу. Перед самой сшибкой кавалеристы заученно разредили шеренги, и картинно прошли сквозь строй друг друга «гребёнкой». Залязгали клинки, серые гусары разворачивали лошадей, чтобы ударить в спину кавалергардам. Но с фланга уже налетели чёрно-серебряные, прижимая серо-алых к партизанскому дреколью.

Пушка грохнула, выбросив двухметровый столб ватно-белого дыма. Бутафорский заряд был слишком слаб, и единорог, вместо того, чтобы откатиться на несколько шагов и зарыться хоботом в дёрн, лишь подскочил на высоких колёсах. Витька вспомнил, как отлетали назад тяжёлые орудия Курганной батареи, как номера налегали на канаты и гандшпуги, возвращая их на место…

Сейчас этого не требовалось: «артиллёр» опустил ёжик банника в ведро с водой, в два движения пробанил ствол. Другой закинул в жерло полотняный мешочек с порохом, добавил туго скрученный пучок травы, заменяющий пыж. Первый номер перевернул свой громоздкий инструмент, и прибойником — деревянным утолщением на обратной стороне банника — туго заколотил заряд в ствол.

Канонир ковырнул протравником — заострённым куском проволоки — в затравочном канале, досыпал пороха из жестяной пороховницы. Лёха Долотов, состоявший в должности фейерверкера, раздувая щёки, дул на фитиль.

— Па-а-а-берегись!

Витька отскочил от лафета. Долотов поднял пальник — жезл, на конце которого, в особом зажиме тлел фитиль, — и вдавил в затравку. Порох вспыхнул, рассыпая искры, пушка в очередной раз прогрохотала — низко, солидно, перекрывая ружейную трескотню, и несерьёзные «бабахи» четырёхфунтовок.

— А-а-атставить стрельбу!

Артиллеристы обернулись. К батарее скакал павлоградец в камуфляжной куртке поверх доломана.

— Лексей Борисыч, перерыв! Веди своих на бивак, обедать. Полтора часа отдыхаем, потом ещё один прогон!

Руководитель клуба, Алексей Борисович Красильников, маленький, толстенький, сущий гном, с вечной добродушной улыбкой на круглой физиономии — кивнул. Прислуга засуетилась возле единорога. Мишка волок на плече два деревянных рычага — правила, Витька подхватил деревянное ведро, в которое окунали при стрельбе банник. Надо бы зачерпнуть воды, а то всю расплескали…

Кавалеристы — и «французы» и «русские», — нестройной толпой, рысили к броду через ручей. Над палатками, за косогором поднимались дымки — в полевых кухнях варились щи и гречневая каша.

III Неотвеченный вызов

Нам дорогу б узнать, да повернуть, Только гонят нас на Березину. Вместо лета тепла — туман пурги, Видно, время выплачивать долги… [28]

Тренькала гитара; гусары и артиллеристы, «французы» и «русские» подпевали. Реконструкторы устроились вокруг костра: новосибирцы, москвичи, самые разные люди в мундирах, заглянувшие на огонёк и песни. По рукам пошла кожаная фляга, поленья шипели, стреляли угольками, над огнём повис котелок.

Парень в накинутом на плечи ментике и смешной шапочке-«бонэ», перебирал струны. Этот головной убор — фуражная шапка, предназначенная для ношения вне строя — напоминал Витьке гномьи колпачки из диснеевской «Белоснежки»: длинный треугольный «хвост», свисающий чуть ли не до плеча, заканчивался замызганной красной кисточкой.

Тренькнул мобильник. Витька завозился, нашаривая некстати оживший гаджет. На биваке не приветствовались высокие технологии. Хочешь поговорить по мобильнику — отойди в сторонку, не мешай остальным, не сбивай настрой!

Вите уходить не пришлось: экран заволокли лиловые разводы, потом замигала надпись: «неотвеченный вызов». Он пожал плечами и убрал «Самсунг» в сухарную сумку.

Эти сумки — белые, из грубого холста, на лямке через плечо, — ребята получили вместе с формой. В них, за неимением карманов на мундирах, таскали всякие необходимые мелочи: ложки, складные ножи, запасные кремни к ружьям, зажигалки.

А песня зазвучала снова:

…Что прикажет осипший барабан? Видно, лечь по осиновым гробам. Запылают огнём дрова моста, Видно, рай не построишь на крестах…

Витькины родители любили такие песни — Визбора, Городницкого, других бардов. Студентами, они ходили в походы и всегда брали с собой гитару. Здесь тоже костёр, гитара, пахнущий дымом чай, только вместо туристической романтики, байдарок, гор, геологов — другие темы.

…Ожидали от города ключи, А теперь вот — от голода кричи. Был заманчив мираж чужих границ, А теперь мы под стражей чёрных птиц…

— А я думал, что партизаны — обязательно снег, зима. — говорил Мишка. — В учебнике картинка: мужик в зимнем лесу, с вилами, за поясом топор. А сейчас бабье лето, в палатках можно спать!

Ребята решили провести ночь в «белом лагере», в парусиновой палатке, сшитой в по старинным образцам. В этом лагере свои порядки: здесь не ходят в «цивильной» одежде, не пользуются газовыми горелками, фонариками прочими благами цивилизации. Даже яркие упаковки продуктов и пластиковые пятилитровки с водой стараются поскорее убрать. А потому приходилось кутаться с от вечерней прохлады в шинели из грубого серого сукна. Их, вместе с замызганными полотняными штанами, короткими «рабочими» куртками и фуражками-бескозырками, выдали ребятам, как «нижним чинам» русской артиллерии.

— Насчёт зимы — это вы Эльдару Рязанову спасибо скажите… — ответил Трейяр, командир «трёшек». На самом деле его звали Вадим, но среди реконструкторов были в ходу «боевые имена», порой позаимствованные у исторических персонажей.

— С тех пор, как он снял «Гусарскую балладу» публика уверена, что Наполеон отступал от Москвы в сплошные метели и снегопады. Как же — «генерал Мороз!» А на самом деле, первые настоящие заморозки и пурга застигли их на Березине. Да вот, как раз песня об этом…

…Ледяная вода нам до колен, Как упорно тогда стоял Смоленск. Как прорвались к Москве — столице, но Кровь пустило из вен Бородино…

— И дело на Вохне, которое мы реконструируем, состоялось в начале октября. И погода была такая же. Холод, распутица — это всё было впереди…

— Я давно хотел спросить, а почему ваш клуб выбрал французов? Они же враги были! Разве мало русских гусар?

— Видишь ли, — усмехнулся Трейяр. — Давно, когда реконструкция только начиналась, иностранцы в СССР не очень-то ездили. Вот и пришлось разделиться на русских и французов. Баталию ведь не разыграть, если одной из сторон не будет?

Витька пожал плечами, потом кивнул. Действительно — какое сражение без противника? Всё равно что в футбол играть в одни ворота.

— Вот видишь! Многие клубы делают французов. Великая Армия — это очень интересная тема. Конечно, мы были врагами, но даже тогда и те и другие уважали друг друга за доблесть и воинское мастерство. Сам Наполеон после Бородина сказал:

«Французы заслужили право быть победителями, а русские заслужили право остаться непобеждёнными».

Котелок забурлил. Один из гусар стащил с головы бонетку, прихватилсуконной шапочкой закопчённую дужку и снял котелок с огня.

— А Третий полк тоже был при Вохне? — поинтересовался Мишка. — Раз уж вас позвали на фестиваль?..

Трейяр покачал головой.

— Он вообще не участвовал в русском походе — сражался в это время в Испании. А здесь на поле могут выйти любые клубы: зрители ведь не отличат наших гусар от французских. У всех яркие ментики, шнуры, кивера с султанами — какая им разница? В деле на Вохне из русской армии были только павлоградские гусары и казаки, да и то совсем немного. А на фестивале — сами видите, и пехота и артиллерия.

Ребята придвинулись поближе к Трейяру. Его было интересно слушать, новосибирец очень много знал и охотно рассказывал:

— С третьим гусарским полком связана ещё одна история. Кто-нибудь читал Конан Дойля, «Подвиги бригадира Жерара»?

— Всё треплетесь? — К костру подошёл комендант «белого лагеря», здоровенный дядька в мундире русского пехотного офицера.

— Трейяр, пошли людей за сеном, там целый грузовик привезли. В палатки накидайте, для тепла, пока не совсем ещё темно. Да поторопитесь, сейчас много желающих набежит!

Реконструкторы зашевелились, вставали от огня, накидывали на плечи плащи и шинели. Витька, обжигаясь, в три глотка допил чай и вскочил.

Пока таскали сено, стемнело совсем. На небо высыпали звёзды — удивительно крупные для конца сентября. Костёр прогорел; одни расползались по палаткам, другие дремали, закутавшись в плащи и шинели.

— Пошли, что ли? — предложил Мишка. — Вон, по той тропинке, она как раз выведет к биваку преображенцев.

Днём ребята познакомились с реконструкторами из этого клуба, и они звали, как стемнеет, заходить на шашлыки.

— Алексей Борисыч, мы отлучимся? — спросил Витька. — Нас в гости пригласили…

— Давайте, только чтобы к одиннадцати-ноль-ноль как штык в лагере. У нас строго — отбой, завтра день трудный, силы понадобятся.

— Да мы ненадолго, на полчасика! Лех, пошли с нами?

Десятиклассник помотал головой.

— Не, идите одни. Мне надо ещё пуговицы подшить, оборвал, пока пушки сгружали.

Три клубные пушки — двадцатифунтовый единорог, мортиру и шестифунтовку — привезли в разобранном виде, в кузове «Газели». Ещё одну, трёхфунтовую, должны были подвезти к вечеру.

— Ладно, мы скоро! — Мишка махнул приятелю рукой, и они направились в сторону леса. Витька выудил из «сухарки» фонарик. Дисциплинированно подождал, когда граница «белого лагеря» останется позади, и только тогда нажал на кнопку.

Фонарик мигнул и погас. Витька шёпотом выругался, зашарил ногтями по пластиковому корпусу. Тугая крышка никак не желала отщёлкиваться, и тут в сумке мурлыкнул мобильник.

Мальчик прижал фонарик подбородком, зашарил в сухарке. Странно — опять неотвеченный вызов. И лиловая блямба вместо заставки…

— Ну, чего ты возишься? — нетерпеливо крикнул Мишка. — Пошли уже, а то без нас все шашлыки съедят!

IV Встреча на дороге

Про фонарик он вспомнил в последний момент. Отец уже ушёл на работу, мама возилась на кухне, заворачивала сыну бутерброды в дорогу. Мальчик заскочил в отцовский кабинет, зашарил по полкам. Фонарика нигде не было. Витька принялся выдвигать ящики стола, и вдруг в самом нижнем, увидел выглядывающий из-под листка бумаги уголок смартфона.

Это был его, Витькин, «Самсунг». Неделю он назад начал глючить; попытка прогнать тестовые проги и антивирус, ничего не дали, и мальчик совсем уже собрался нести гаджет в сервис, но отец забрал его в институт, показать тамошним айтишникам. Наверное принёс и забыл отдать…

Фонарик нашёлся на полке. Витька сунул его в карман, сгрёб смартфон, поцеловал мать в щёку, закинул на плечо рюкзак и выскочил из квартиры.

Луна светила вовсю, светлая полоса песчаной дороги ясно выделялась на фоне кустов. За рощицей раздавались голоса, шумел мотор автомобиля. Но топать через лес страсть до чего не хотелось; решили дойти до большой поляны, откуда рукой подать до лагеря преображенцев.

Тьма навалилась внезапно — будто луну выключили, как электрическую лампочку. Витька споткнулся от неожиданности, в глазах замелькали фиолетовые полосы, замельтешили искры. И сразу пропали; снова песчаная дорога, кусты. И луна на месте, только светит тускло. Или, ему только кажется?

— Вроде, похолодало? — Мишка зябко повёл плечами. — Как бы дождик не начался, а то вымокнем завтра на поле. Вот и ветер, а ведь днём не было!

И верно — ветер гудел в кронах сосен, шелестел кустарником. И туман: стылый, сырой, лентами стелется между стволами. Откуда он взялся, ни с того ни с сего? Шума бивака больше не слышно, словно звуки унесло ветром…

— Слышишь, кто-то скачет! — вскинулся Мишка. — Сейчас спросим, как дойти до преображенцев!

Копытный дробот вырастал звончее, громче. Несколько мгновений — и из-за поворота появился всадник. Витька пригляделся, стараясь разглядеть его мундир. Эх, фонарик сдох…

Всадник повёл себя странно. Он никак не мог не заметить ребят, вместо того, чтобы окликнуть, подъехать, поднял коня на дыбы. Тот пронзительно заржал; в тусклом свете луны блеснула оружейная сталь, сталь.

— Хто такие будетя? — раздался хриплый голос. — Русския, што ль, люди? Служивыя? С какой полки?

Вопрос был самый обычный: далеко не всякий реконструктор мог с первого взгляда опознать мундир собеседника. Но в голосе всадника прозвучало что-то тревожное, студёное, как этот ночной ветер.

— Мы из батарейной роты, — отозвался Мишка. — В белом лагере стоим, с пушками. Вот, хотели прогуляться и заблудились!

«Батарейной ротой» именовался клуб, с которым они приехали на Вохонский фестиваль.

Всадника ответ несказанно удивил:

— Шо, правда, батарейцы? И при пушках? А у нас кажинная сабля на счету! Надоть немедля ихнему благородию штаб-ротмистру доложить. Хто в вашенской команде старшой-та?

— Красильников, Алексей Борисыч. — ответил Витька. Он удивился: неужели реконструктор не Красильникова? Известный ведь и в их кругу человек…

— Ох ты ж дярёвня — «Ляксей» да «Борисыч»! — засмеялся верховой. — Чину какого? Што мне, их благородию так и докладать, по отчеству?

Витька недоумённо посмотрел на друга. Мишка пожал плечами: Красильников носил офицерский мундир, но вот чин… Может, поручик?

Так и ответили.

— В деле, видать, были? — непонятно спросил тот. — Шо, старшого побило, коли поручик старшой над ротой?

Теперь Витька окончательно впал в ступор. Немолодой дядька-реконструктор вошёл в образ и теперь развлекается, разыгрывая зелёных пацанов? Странное занятие для ночной дороги… Мальчик хотел спросить — «а вы-то сам из какого клуба?» — и вдруг сквозь заунывный свист ветра донеслись глухие хлопки.

Всадник резко крутанул лошадь на месте. Ребята успели отскочить — оказывается, в поводу он вёл ещё одного коня, под седлом, к которому были привязаны то ли мешки, то ли свёртки.

Выстрелов больше не было. Незнакомец опустил ружьё, повернулся. Теперь хорошо был виден его костюм: синий кафтан-чекмень, заправленный в шаровары с алыми лампасами, высокая, смятая назад шапка синего же сукна с козырьком. Казак да и только; на вид лет сорока; борода чуть не до бровей, в уголках глаз — морщинки, словно от постоянной, с хитрецой, усмешки.

— Что случилось? — прошипел Мишка. Витька, не глядя, пхнул локтем — потом разберёмся, не до тебя…

А хто их, охальников знаеть? — отозвался казак, расслышавший вопрос. Он снова привстал на стременах, прислушался. Выстрелов больше не было.

— Ну, ин ладно! На удачу козак на конь садится, на удачу козака и конячка бьёть! Вот что, сынки, я слетаю, гляну, хто там шалит? А вы держите конячку, да и поспешайте дорогой, никуды не вертая, а я ужо вас сыщу!

Витьке оставалось только кивать. Он решительно ничего не понимал.

Казак швырнул Мишке поводья. Лошадь дёрнула головой, всхрапнула, и мальчик, побаивавшийся этих здоровенных, неуклюжих тварей, замер, сжимая в пальцах кожаный ремень.

— Вы, хлопцы, ступайте скоренько, а я сей же час догоню, вот те хрест! Оченно надо ваших батарейцев сыскать! То-то господину ротмистру радость!

И, уже скрываясь за поворотом, проорал:

— А конячку поберегите! Без коня козак, хоть плачь сирота! Дюже добрая, с драгуны взята, за такую господа ахфицера десяти рубли не пожалеють!

И растворился во мраке.

Некоторое время ребята обалдело смотрели друг на друга, на дорогу, где в песке отпечатались следы копыт, на вручённую на сохранение скотину. «Драгунская» лошадь помотала головой, всхрапнула и потянула к пучкам травы на обочине.

— Что… кх-х-х… что это было, а? — просипел Мишка. Он, не моргая, глядел вслед казаку.

— А чёрт его знает! — прошептал Витька. Говорить громко не хотелось.

Вдали хлопнули два выстрела. Потом, секунд через десять — ещё один.

— Развлекаются. Не настрелялись за день! — нарочито бодро сказал мальчик. — Слушай, может пёс с ними, с шашлыками? Пошли назад, расскажем всё Борисычу. Когда этот тип приедет — пусть расспросит, что за шутки такие дурацкие…

— А если не приедет?

— Куда он денется? Лошадь-то у нас! Тем более, она не его, а какого-то драгуна. Наверное, арендовал на конюшне, а казак пригнал…

— Что-то не видел я на поле драгун. — проворчал Мишка. — Гусары были, уланы. Кирасиры ещё, казаки…

— А ты что, наизусть все мундиры знаешь? — язвительно осведомился Витька. — И потом, может они только вечером, после репетиции подъехали, а казак — он как раз лошадь и ведёт, для завтрашней баталии. Увидел нас, решил приколоться. Логично?

Мишка неохотно кивнул.

— А раз так, пошли, а то я совсем замёрз! И вот что… подержи животину, а я в седло залезу, о'кей? Весь день собирался выпросить прокатиться — а то, поверишь, ни разу в жизни на коне не сидел!

— Будто я сидел! — буркнул Мишка. — Ладно, полезай, только держись крепче. А то разнесёт тебя по буеракам, не соберёшь…

V Кто так шутит?

— Слушай, а ты не заметил ничего странного? — спросил Мишка. — Казак этот — какой-то он…

— …неправильный? — подсказал Витька. — А ну уймись, скотина! Навязалась на нашу голову! Вот придём — жри сколько хочешь, хоть лопни! Сам тебе сена накидаю…

«Драгунская» лошадь, сделавшая попытку дотянуться до листьев ближайшего куста, на обочине, обиженно фыркнула. Витька так и не решился забраться в седло — вдруг и правда понесёт?

— Да нет, как раз наоборот. Слишком уж правильный. Видел, как он сидит в седле? Куда там реконструкторам!

— Точно! — подтвердил Витя. — И ещё, речь у него не современная. Будто он всегда только так и разговаривает…

— Так что, ты, значит, думаешь…

— Нет! — Витька отчаянно замотал головой. — С какой стати? У нас и детектора нет! Что мы, сами по себе и перенеслись? Ни предупреждения, ни хронопробоя, бац — и мы уже в прошлом? Нет, так не бывает!

И похолодел, припомнив мельтешение лиловых искорок.

«…и казак почти сразу после этого прискакал! И сразу похолодало, как тогда, на Бородино. Осень 1812-го года, если верить историкам, выдалась необычайно холодной…»

Мишка будто прочёл его мысли:

— Кстати, чувствуешь — опять потеплело! И ветра нет.

И верно! Сосны больше не гудели, из-за рощицы доносились весёлые голоса. Между сосен мелькнул оранжевый отсвет, и тут же растаял в ярком электрическом свете.

Драгунская скотина захрапела, замотала головой и неистово заржала, пятясь в кусты. Витька повис на поводьях, упираясь ногами, каблуки оставляли в песке глубокие борозды. ПАЗик приближался, и водитель, как назло, давил на клаксон, предупреждая замешкавшихся на дороге мальчишек.

Спасибо Мишке — в прыжке он вцепился в уздечку, и вдвоём они сумели привести окаянную скотину к повиновению. Лошадь будто взбесилась: то вскидывалась да дыбы, то принималась скакать и бить задними копытами по деревьям, да так, что отлетали куски коры. То с храпом пятилась — и вырвалась бы, если бы не влезла крупом в густой малинник. Метнулась, повалилась, забилась — ребята едва уворачивались от копыт. Встала; шерсть в налипшей хвое, седло с навьюченной поклажей съехало на бок, глаза выкаченные, бешеные, в багровых прожилках. Морда в пене, хлопья летят в стороны, повисая на кустах.

ПАЗик скрылся за поворотом, за ним протарахтел мотоцикл с чем-то громоздким на коляске. Драгунская скотина понемногу успокоилась и стояла, тяжело поводя боками. Шерсть её лоснилась, отсвечивая в лунном свете пятнами пота.

Мишка без сил опустился на кочку.

— Давай немного отдохнём, а? А скотобазу к дереву привяжи, чтоб её волки сожрали!

Витька обмотал повод вокруг сосёнки (коняга тут же опустила башку и принялась, как ни в чём не бывало, закусывать местной растительностью). Руки его тряслись, колени были как ватные.

— Одно хорошо — теперь ясно, что никуда мы с тобой не проваливались. А казак этот просто по-дурацки пошутил. Ничего, Борисыч устроит ему шуточки…

До лагеря добрались быстро. Автобус, который обогнал их на лесной дороге, уже был здесь. Рядом с ним медленно остывал большой мотоцикл. Четверо реконструкторов с гиканьем стаскивали с него пушечку. Колёс у неё не было — их привезли в салоне ПАЗика вместе с банниками, зачехлёнными ружьями и рюкзаками новоприбывших. Алексей Борисыч громко распоряжался, распределяя пополнение по палаткам.

— Не знал, что на мотоцикле можно увезти орудие! Сколько оно весит — полтонны?

— Килограммов двести. — отозвался хозяин мотоцикла, которого и в глаза и за глаза все звали «Сергеич». — Полтонны весит настоящая, бронзовая, а наша выточена из алюминия.

— Всё равно, много! — не согласился Мишка. — Это ж мотоцикл, а не внедорожник!

— Зато какой! — Сергеич похлопал стального друга по бензобаку. — «Днепр», военная модель с приводом на три колеса! Я его малость прокачал, движок теперь под пять десятков лошадок. Не машина — зверь!

Весь клуб знал, что Сергеич души не чает в своём моточуде. Оборудовал для участия в реконструкции на Отечественную Войну — недаром «Днепр», как и «Урал», вели свою родословную от тяжёлого армейского М-72, скопированного ещё до войны с военного BMW.

На фестивалях мотоцикл частенько работал тягачом: к нему цепляли пушки, и Сергеич малым ходом растаскивал их по позициям.

— А где Трейяр? — спросил Витька. — Мы лошадь привели, куда ставить?

— Точно! — опомнился от мото-угара Мишка. — Сергеич, с нами тут та-акое приключилось, не поверишь!

— «Трёшки» коней погнали. — ответил Долотов. — Как вы ушли, сразу поседлались и двинули.

Реконструкторы-кавалеристы на ночь ставили лошадей в большую конюшню на окраине посёлка.

— Они что, вас не догнали? — удивился Красильников. Он сидел возле автобуса на тюке с парусиновыми тентами. — Или вы напрямик пошли, через лес? Я же говорил — заблудитесь!

Мишка с Витей переглянулись. Никто их не догонял — во всяком случае, до встречи с казаком.

— Не, они не заблудились, — ухмыльнулся Сергеич. — Наоборот, лошадь где-то раздобыли!

Красильников с удивлением посмотрел на Витьку.

— Верно. Встретили на дороге казака…

Сбиваясь, он выложил всю историю — разумеется, не упоминая об их с Мишкой подозрениях. Ещё за психов примут!

Драгунская лошадь уютно похрустывала сеном. Снятое седло, висело на рогатке; рядом сушились тёмно-зелёный с широкой белой каймой вальтрап.

— Видали?

Сергеич ткнул пальцем в пару кожаных, смахивающих на перевёрнутые бутыли, чехлов, притороченных под передней лукой.

— Ольстры. — узнал Лёшка. — Седельные кобуры для пистолетов. Пустые?

— Если бы… — хмыкнул Сергеич. — Вот, держите!

И протянул пару пистолей с длинными гранёными стволами. Красильников взял один, второй сцапал Мишка.

— Ты, брат, полегче, — предупредил мотолюбитель. — Они заряжены.

Мишка ловко оттянул курок на полувзвод, откинул крышку полки и вопросительно глянул на Красильникова. Тот подумал, кивнул и направился к опушке. Оттянул курок, щёлкнул. Осечка.

Красильников чертыхнулся, попробовал снова. Безрезультатно. И ещё. Только искры из-под кремня.

— Лексей Борисыч, затравка отсырела! Я сейчас… — Лёха кинулся к палаткам. Красильников поднёс пистолет к глазам, близоруко сощурился.

— Если это и новодел, то отменный. Даже клеймо есть. Вот, смотрите:

«мастера Н. и П. Бутэ, Париж, Версальская мануфактура».

По верхней грани ствола тусклым золотом вилась замысловатая надпись.

— Кстати, пистолеты нарезные, — добавил Красильников. — Офицерские, седельная пара — игрушки дорогие, не для рядового.

Прибежал Лёха. На полку натрусили пороха, Красильников поднял оружие, сделал знак отойти и направил ствол на сосну. Кремень щёлкнул, на полке ширкнуло огнём, пистолет громко выпалил.

От дерева полетели щепки.

— Ох, и ни хрена ж себе! — обалдело произнёс Сергеич. — Он что, был заряжен пулей?

— Давай второй! — скомандовал Красильников.

Рядом с первой выщербиной появилась ещё одна. Лёшка ножом выковырял из дерева смятые свинцовые шарики.

— Ничего не понимаю… — нахмурился руководитель клуба. Таскать на фестивале оружие, заряжённое по-боевому? Это же подсудное дело.

— Морду за такое надо бить! — авторитетно заявил Сергеич. — А может, он был выпивши? Проспится — сам за голову схватится.

— А казак этот так и не появился! — сказал Витька. Ребята сидели возле импровизированной коновязи. — Полтора часа уже прошло, а говорил — «как только, так сразу»!

— Я бы тоже на его месте не торопился. — проворчал Лёшка. — Ничего хорошего его здесь не ждёт.

Долотов прав: незнакомый казак, мало того только забил в пистолеты настоящие пули (что, вообще-то попадает под статью Уголовного кодекса) — ещё и отдал опасные игрушки мальчишкам!

Красильников встал, отряхнул панталоны.

— Вот что, Сергеич. Седлай коня и скачи на конюшню. Сдашь животину, пусть выясняют, кто это у французов такой умный. Вальтрап-то французский?

— Да уж не русский. — подтвердил Лёшка. — Вензель, правда, какой-то непонятный. Должна быть буква «N», «Наполеон». Тут тоже латинская буква, но непонятно, какая. Сплошные завитушки!

— Вот и пусть разбираются. А пистолеты пока у меня полежат. Так что, Сергеич, сгоняешь?

— Да запросто! Только как я обратно? Топать версты три, а мне с утра пушки таскать…

— Дядь Лёш, а давайте я за Сергеичем сгоняю, на «Днепре»? — предложил Лёша. — Я умею, у отца на даче старый «Урал», я на нём все окрестности исколесил! Сергеич, разреши, ты же меня знаешь!

Красильников вопросительно глянул на мотовладельца. Тот пожал плечами — пускай, если охота.

— Ладно, езжай. Только возьми с собой Виктора и Мишу. Вы того казака узнать сможете?

— А как же! — обрадовался Витька. Он уже решил, что финал этой увлекательной истории обойдётся без них, и приуныл.

— Сергеич, твой пепелац четверых дотянет? — осведомился Красильников. — Кресла-то нет…

— Да запросто! Счас кину на решётку брезент — ребята лёгонькие, доедут в лучшем виде. Тогда я верхом через брод, а ты, Лёшка, по дороге. Крюк получится километра три, как раз одновременно и доедем. Только, уговор — не гнать! Лады?

VI Здесь водятся покемоны

На мотоцикле было удобно. Пожалуй, прикинул Витька, они на самом деле поместятся здесь вдвоём. Сергеич бросил на грузовую решётку свёрнутый брезентовый тент — не так мягко, как в коляске, но терпимо.

Кроме Самого Витьки, на решётке имелась тридцатилитровая канистра с бензином и жёлтый картонный ящик. «Там дымовые шашки — сказал хозяин „Днепра“, — пиротехники попросили с утра закинуть на батарею». Витька из чистого любопытства проверил: в коробке оказались три выкрашенные в армейский хаки банки, вроде консервных, но заметно больше.

Мотор оглушительно тарахтел — Сергеич явно сэкономил на современном глушителе, — но даже сквозь этот звук прорвалось настырное пиликанье «Самсунга». Да сколько ж можно, выругался про себя Витька, четвёртый пустой вызов за вечер! Вот не буду брать, и всё! Родители так поздно звонить не станут, а остальные — перебьются!

Смартфон поверещал и затих. Мотоцикл вскарабкался на песчаный откос, за ним пошла ровная дорога — та самая, на которой они встретили странного казака. Вот прикольно будет, подумал мальчик, если он попадётся навстречу. Езжайте, дорогой товарищ, за своей кобылой в лагерь и объясняйтесь с людьми постарше нас!

Ну что ты будешь делать! Опять вызов. Видимо, не отстанут… Витька сунул руку в сухарку и извлёк гаджет. Экран покрыт привычными пульсирующими разводами — точно, отцовские айтишники что-то напортачили!

А вот и новый глюк: сама собой включилась камера! А вот лиловые разводы никуда не делись, они сжались в маленькое пятнышко. Это напоминало популярную игру «Pokemon Go», только вместо анимешного монстрика, на изображение дороги наложена вот эта лиловая блямба.

Ну точно, вирус. Витька вздохнул — всё, пусть сервис разбирается, хватит с него доморощенных компьютерных гениев.

«Днепр» немилосердно швыряло в колеях, разбитых внедорожниками и грузовиками, и Витьке стоило немалых усилий удерживать в кадре «покемона». А что это за надпись мигает вверху экрана?

Детектор-распознаватель хронопробоя активирован.

Действующие хронопробои: 1.

1812 year AD.

Расстояние, м.: 27…23… 17…

— Стойте! — не своим голосом взвыл он, но треск прокачанного Сергеичем движка заглушил крик.

…9… 6…

Он заколотил кулаком по Лёхиной спине — поздно. Лиловая вспышка озарила экран, на миг сменилась контуром странной геометрической фигуры, в глазах вспыхнула летучая паутинка молний, и мотоцикл замер.

Витька сидел в неудобной позе, сжимая побелевшими пальцами смартфон. Картинка исчезла, лиловый «покемон» — тоже. Весь экран занимали теперь строки:

Повторный поиск хронопробоя: 72 ч. 37 мин.

Функция экстренного возвращения будет доступна через

46 ч.24 мин.

Вероятность срабатывания: 68 %.

Мишка наклонился, посмотрел на экран и присвистнул:

— Ничего себе! Значит, всё-таки оно?

— Оно. — Витька засунул гаджет в сухарку. — То самое, Мих. Слезай, приплыли…

— Парни, вы чего? — удивился Долотов. Он по-прежнему сидел на переднем сиденье «Днепра». — Что вы там за игры затеяли — «То — не то?» Поехали скорее, а то дождик начинается! Сергеич ждёт!

Витька поднял голову. Небо чёрное, угольное, звёзд нет, на кожу ложатся мелкие капельки. И снова холодно, как тогда…

«…осень 1812-го года, если верить историкам, выдалась необычайно холодной…»

— Лёх, ты только не пугайся, ладно? По моему, здесь нас никто не ждёт…

Б-бах! Б-бах Б-бсис!

Три выстрела ударили один за другим — совсем рядом, за поворотом.

Лёшка крутанул руль, луч фары ударил вдоль дороги. Витя машинально отметил, заметил, что колеи лесной грунтовки стали другими: не глубокими, со следами рубчатых протекторов а… другими. Будто этой дороги никогда не касалась автомобильная резина. Две светлые полосы, пробитые в траве, неглубокие, узкие…

«…ну да, здесь же ездят на телегах…»

В полосе света возникли три всадника. Чёрные каски с высокими гребнями, зелёные мундиры. У переднего, на рыжей поджарой лошади — ружьё. Держит вертикально, уперев прикладом в колено. Короткий, толстый ствол взблеснул жёлтым металлом.

Лёшка привстал в седле и радостно замахал кавалеристам.

«…он думает, что это свои, реконструкторы! Посидели у костра, употребили немного — и решили поскакать по ночному лесу, развлечься…»

Мотоцикл дёрнулся вперёд, и Витька едва успел вцепиться в знакомую скобу. Всадники прянули в стороны, вырываясь из луча, передний вскинул к плечу ружьецо.

Б-бах!

Что-то взвизгнуло между Витькиной головой и седоками. Лёха от неожиданности рванул руль влево. «Днепр», не успевший набрать скорость, въехал передним колесом в кусты и неспешно завалился набок. Все трое покатились в колючие заросли малинника.

Снова захлопали выстрелы — ближе, шагах в двадцати от места ДТП. В луче фары замелькали верхоконные. Давешний стрелок вскинул ружьё, держа, его как дубинку, за ствол. Из темноты наскочил всадник, ударил грудью коня, рубанул. Клинок скрежетнул по металлу, стрелок завалился, теряя каску, и тут фара погасла. В темноте, слышался лошадиный храп, лязг металла и громкая матерщина вперемешку с хриплыми воплями на незнакомом гортанном наречии.

Опять ударили выстрелы — раз, другой! — и схватка сместилась куда-то вбок. Потом раздался протяжный, полный мучительной боли крик, и всё стихло.

Ребята вылезли из кустов на дорогу. Остро воняло порохом, конским потом и ещё чем-то, кислым, незнакомым, тревожным. В кустах, на другой стороне дороги запуталась рыжая лошадь без седока. Ещё одна щипала поодаль травку. Повод волочился у неё под ногами.

А на дороге лежал человек. В темноте Витя не разобрал цвета мундира, но по каске, откатившейся на обочину, он опознал того, первого стрелка. Ружьё-коротышка валялось рядом, в траве.

— Что с вами? Ударились? Вам помочь? — Лёшка присел, осторожно потрогал за эполет. Никакого ответа. Вдвоём с Мишкой они приподняли человека, перевернули на спину — и со сдавленным криком отскочили.

Вместо лица — маска, залитая кровью. Густые волосы слиплись, тёмные капли падали с них на песок.

«… так вот, чем это пахнет…»

Мишка согнулся вдвое, его вырвало.

Лёшка обернулся. Физиономия бледная, меловая, ни кровинки.

— Парни… Что тут за беспредел, а? Его же убили!

Витька с трудом подавил нервное хихиканье. Приятно хоть в чём-то чувствовать себя на высоте положения.

— Лёш, я же говорил — не пугайся. Можешь, конечно, не верить, но мы уже не тут, а там.

VII Лут

Интересно, если бы Лёшке Долотову рассказали о провале во времени до стычки на дороге — он поверил бы? Да нипочём, решил Витька. Тележные колеи? Фигня, свернули не туда, мало ли кто тут на телегах катается? Погода резко изменилась? То ли ещё бывает! Сети не ловятся, ДжиПиЭс нет? Что-то не то с магнитосферой. А вам, парни, надо лечиться, пока не приехали за вами добрые дяди в белых халатах и не надели на вас длинные рубашки, рукава которых по странному капризу дизайнера завязываются на спине…

Но яростная, отнюдь не постановочная, сабельная рубка; пуля, ширкнувшая чуть ли не по волосам — это крайне весомые аргументы. Десятиклассник поверил сразу.

Главное подтверждение лежало посреди дороги, истекая чёрной кровью. Можно, конечно, заподозрить коллег по реконструкции в страсти к дурацким розыгрышам — но труп есть труп, какие уж тут шутки! Кое-как стряхнув оцепенение, ребята подошли поближе. Мишка держался позади — он только-только справился с ротными позывами и теперь вытирал рукавом рот.

— А ведь это не драгун… — сказал Лёшка, присев возле тела. — И даже не француз. Помните, я говорил, что вензель на вальтрапе какой-то странный? Я только сейчас вспомнил: это вюртембержцы, конные егеря. А вензель — это переплетённые латинские буквы «F» и «R» — «рекс Фридрих». «Рекс» — по латыни «король».

— Вюртембержцы? — удивился Витя. — Впервые слышу.

— Одно из немецких княжеств. — пояснил десятиклассник. — Единой Германии тогда ещё не было, она появилась только спустя полвека. Вместо неё была куча мелких государств — княжества, герцогства, королевства. Многие стали союзниками Наполеона и послали войска в Россию. Саксонцы, вестфальцы, или вот эти…

Витя припомнил тёмно-синие ряды вестфальских фузилёров на краю Семёновского оврага: белые с синими отворотами мундиры, уставленные штыки и мальчишки-барабанщики под градом русских пуль.

— Они и орали не по-французски, — продолжал Долотов. — Я сразу понял…

— Точно, по-немецки они орали. — уверенно заявил Мишка. — Я знаю немного, у меня мама переводчик с немецкого.

— Вот-вот, — подтвердил Лёшка, — При Наполеоне княжество Вюртемберг стало королевством, полк так назывался — «четвёртый королевский конноегерский». А конь, которого вы привели, наверное, принадлежал вюртембергскому офицеру.

Витька уже успел поведать товарищу о встрече на дороге.

— А почему казак его драгуном называл? — спросил Мишка. — Я точно помню: «драгунская конячка»!

— Из-за этого. — Лёшка кивнул на каску, сиротливо валявшуюся в колее. — Кожаная, с щетинным гребнем-«гусеницей». Такие же носят русские драгуны, вот казак и перепутал.

Мишка, словно мяч, поддал ногой каску — она, блеснув металлическим налобником, отлетела в кусты. Наклонился, поднял короткое ружьецо с раструбом на конце ствола.

— Странный какой-то мушкетон. Ствол не стальной, а из бронзы, и толстенный. С воронкой!

— Это тромблон. — объяснил Долотов. — Мушкетон для стрельбы картечью.

— Как в фильмах про пиратов? А раструб — чтобы картечины шире разлетались?

— Чтобы удобнее заряжать, сидя на коне. Представь: вокруг пальба, взрывы, конь вертится — поди, попади шомполом в узкий ствол! А с раструбом — раз, и готово!

Ну вот, началось, недовольно подумал Витька. Дай этим двоим волю, до утра проболтают! А если заявятся приятели убитого — что тогда делать? отстреливаться из этих самопалов?

— Хватит болтать, знатоки! Вытаскиваем мотоцикл из кустов, и валим отсюда! Найдём место поукромнее, вот там и облизывайте свои трофеи!

С мотоциклом пришлось повозиться. Перемазавшись, исцарапавшись, они кое-как выволокли тяжеленный «Днепр» на дорогу. Мишка, вполне освоившийся с обстановкой, стащил с убитого патронную сумку, открыл, удовлетворённо кивнул — полна коробочка патронов, скрученных из серой бумаги.

Подошёл Лёшка.

— Давайте лошадей поймаем, а? А то, как заведём движок, они сразу разбегутся!

Витька удивлённо посмотрел на десятиклассника:

— Зачем тебе эти зверюги? Ты что, умеешь ездить верхом?

— Так пистолеты же! У того коня в ольстрах была пара — а вдруг и у этих тоже? Это же четыре ствола!

— Лут[29] собираете? — хмыкнул Витька. Похоже, эти двое вообразили, что они в попали компьютерный квест, и намереваются предаться главной радости РПГ-шника — мародёрке. Удивительно, как быстро они забыли, что это не рисованный монстр, которого ободрать — милое дело, а человек. Только что жил, дышал, говорил — и вот лежит в пыли, и тёмная кровь скапливается в тележных колеях…

Витя поспешно отвернулся — его снова замутило.

Мишка тем временем забрался в кусты и принялся обшаривать ольстры рыжей лошади. Лёшка, громко ругаясь, гонялся за второй — животина металась из стороны в сторону, не давалась в руки.

— Да оставь ты её! — с досадой сказал Витя. — Тоже мне, приключенцы, смотреть противно! Кидайте на брезент барахло, и поехали!

Мишка торопливо сложил добычу: тромблон, пистоли в кобурах, саблю в металлических ножнах. Хотел прихватить кожаную каску убитого вюртембержца — но, увидев следы крови на разрубленном козырьке, отшвырнул и долго вытирал руки о траву.

Движок фыркнул, ровно затарахтел. Лёшка включил фару, и яркий луч выхватил из темноты придорожные кусты, стволы сосен, песчаные колеи. Так и не пойманная лошадь испуганно шарахнулась в сторону.

— А ну стой! Стой, сатаны, стрелить будем!

Испуганный десятиклассник крутанул ручку, двигатель заглох. Фара продолжала светить вдоль дороги, и в её луче один за другим появлялись верхоконные.

— Вот вы где, батарейцы! А мы вас цельную ночь по лесу шукаем!

Это был тот самый казак, что два часа назад вручил им с Мишкой «драгунскую» лошадь. Рядом с ним, на сером коне сидел гусар в тёмно-зелёном с красными шнурами доломане и ментике, накинутом на плечо.

Витька присвистнул от удивления, Мишка громко охнул. Они сразу узнали его, хоть гусар и прикрывал глаза перчаткой от яркого электрического света. Это был тот самый юноша-павлоградец, которого они спасли на бородинском поле от улан маршала Понятовского.

VIII Старый знакомый

— Куды коня дели, стервецы? — рявкнул казак. — Господин корнет, я им конячку отдал, драгунскую! Куды дели, сказывайте!

— Погоди ты, Ефремыч… — поморщился гусар. — А вы, господа, кто такие будете? И что это у вас за… механизм?

— Лампу-та потуши, глаза жжоть! — Казак щурился, отворачиваясь от фары. Они же не привыкли к такому яркому свету, сообразил Витя, в них же ничего, кроме свечей да керосиновых ламп. Или в 1812-м и керосина нет?

— Она, дяденька, сама… — Мишка выглядывал из-за Лёхиной спины, всем видом изображая раскаяние. За спиной он что-то прятал. «Пистолет?» — обмер Витька. С него станется…

— Убежала… — буркнул казак. — К животной с пониманием надоть! Эх, пропали мои десять рубли. Растяпы, а ишшо антиллеристы!

— Помолчите, наконец, урядник! — рассердился юноша-корнет. — Право же, невыносимо! Десять рублей каких-то, лошадь… а вы, юноша, так и не ответили. Кто такие, какой части? И поскорее, у нас мало времени!

Будто у нас много, подумал Витька. Хотя, чёртов смартфон, возомнивший себя детектором хронопробоев, обещал трое суток…

— Видите ли, господин офицер… — осторожно начал он. — Простите, не имею удовольствия знать вашей фамилии…

— Корнет Павлоградского гусарского полка запасного эскадрона Виктор Азаров! — отчеканил юноша. — С кем имею честь?

— «Корнет Азаров, мой приятель старый…» — не удержался Лёшка. Вот так сюрприз: первый встреченный гусар оказался однофамильцем рязановской киногероини!

Витька, не глядя, пихнул шутника локтём.

Брови корнета поползли вверх:

— Мы разве знакомы? Не припоминаю…

Витька громко откашлялся.

— Извините нашего товарища, корнет. Он вспомнил об одном приятеле, вашем однофамильце. Тот тоже в кавалерии и даже в одном с вами чине.

— Да, в Сумском гусарском! — легкомысленно добавил Долотов.

— Право же? Никогда не встречал. Сумцы были в деле двадцать шестого августа?

Витя вздрогнул.

«Точно, корнет ведь был при Бородине. И если пересекался там с сумцами? Ну Лёха, ну трепло!»

— Мы здесь с особым заданием, — Витя сделал значительно лицо и попытался подпустить в голос официальные нотки. — Простите, пришлось ввести в заблуждение вашего… э-э-э… урядника, мы не имели права открыть ему правду.

Мишкина физиономия вытянулась.

— Мы испытываем вот это… — он положил руку на руль «Днепра», — …средство передвижения. К сожалению, в темноте сбились с дороги.

«Главное — не замолкать, и не дать никому рта раскрыть. Ляпнут какую-нибудь глупость, расхлёбывай потом…»

— Да какая темнота, барин? — снова влез казак. — Вона, какая у их лампа, чисто солнышко!

Корнет коротко взглянул на урядника. Здоровенный дядька осёкся, стушевался, сдал коня назад. На ребят он смотрел недоброжелательно, тиская мушкетон.

«…курок-то на боевом взводе…»

А казак уважает Азарова, понял мальчик, даром, что тому не больше шестнадцати. И вряд ли дело только в чине: гусарский корнет невелика птица. Видимо, успел проявить себя…

Корнет подал коня вперёд, склонился к «Днепру».

— Весьма любопытно. Как вы это назвали — «средство передвижения»?

— Это назначение, господин офицер! А называется…

— Бицикл! — перебил Лёшка. — Это называется «бицикл»!

«…опять!..»

— Бицикл? Это значит — двухколёсник? Но простите, тут же три колеса?

— У самой машины — два. — поспешил Витька. — А это, сбоку — грузовая тележка, её можно отсоединить.

— Два колеса? — удивился корнет. — А вы не падаете? И что же, оно ездит без лошадей?

— Да, господин Азаров. И даже развивает неплохую скорость. По такой дороге — километров шестьдесят в час.

— «Километров?» Простите, я не вполне…

— Это такая мера длины — не унимался Долотов. — Километр, тысяча метров.

«…идиот, здесь меряют в вёрстах!..»

— Метр… — нахмурился Азаров. — Позвольте, это ведь эталон Парижской Академии?

«…ну вот, сейчас нас за шпионов примут…»

— …что ж, разумно. Наверное, и машину во Франции изобрели? Не подскажете, «километр» — это сколько в аршинах, я что-то запамятовал?

«…ф-фух, пронесло!! Ну да, здесь же культ всего французского, от мод до языка…»

— В версте один километр и шестьдесят шесть метров. Можно считать — одно и то же.

— Выходит, ваш «бицикл» делает по шестьдесят вёрст в час? Неслыханно, ни одна лошадь за ним не угонится!

— Это секретная машина. — значительно произнёс Витька. — И изобрели её не во Франции, а в России. А метры — потому что так удобнее делать чертежи. И вообще, корнет, вы и ваши люди ничего не видели!

— Ясно, — кивнул Азаров. Он сразу сделался серьёзным. — И куда же вы теперь? Здесь повсюду французские разъезды, а в Буньково стоит их авангард. Как бы вас не сгрябчили вместе с секретами вашими!

Витька пожал плечами.

— Тот-то и оно! — корнет назидательно поднял палец. — Как хотите, а я вас одних не отпущу. Поехали-ка с нами в Павлово. Это недалеко, вёрстах в семи. Представлю вас нашему начальнику, штаб-ротмистру Богданскому, а там видно будет.

Было видно, что корнет просто так не отцепится, раз уж ему втемяшилось отвести незнакомцев вместе с таинственным «бициклом» к своим.

— Хорошо, господин Азаров. Поезжайте вперёд, мы за вами.

— Ну уж нет, сударь мой. Вперёд поедет урядник с двумя казаками, за ним — вы, а я в ариергарде. Так спокойнее будет.

— Договорились! — весело отозвался Лёшка. — Он уже уселся в седло и поставил ногу на кикстартер. — Только лошадей покрепче держите, как бы не понесли с перепугу!

Движок «Днепра» ровно тарахтел. Впереди, в луче света, мелькали крупы казачьих лошадей. Они упорно отказывались приближаться к плюющемуся бензиновой гарью агрегату: храпели, вскидывались, рвали поводья. И даже казаки, отличные наездники, не могли справиться с перепуганными животными.

— Ну, что будем делать? Обратный «пробой» откроется суток через трое, не раньше.

— Попробуем экстренное возвращение? — предложил Мишка. Он мотался в седле, намертво вцепившись в дугу; за пояс у него был засунут трофейный пистолет. — Как в прошлый раз, помнишь?

Витька достал смартфон.

Повторный поиск хронопробоя: 72 ч. 02 мин.

Функция экстренного возвращения будет доступна через:

45 ч. 49 мин.

Вероятность срабатывания: 61 %.

«…а заряд надо поберечь…»

— Видишь? А было шестьдесят восемь. Вдруг не сработает? Хорошо, если просто не откроется — а то выбросит к динозаврам, или вообще распылит на атомы?

Витька обернулся: корнет держался сзади, шагах в тридцати. За ним рысил казак, ведя в поводу пойманных лошадей.

«…далеко, не услышат…»

— Сделаем так: сидим тихо, ждём. Трое суток ерунда, перетерпим. Да, а пистолет давай сюда, пока не вытрясло…

— Как, же, перетерпим! — Пистолет Мишка не отдал, наоборот, поглубже затолкал за пояс. — Вон, как корнет пристал с расспросами! Ну ладно, ему лапшу ты на уши навешал — а начальство? Надеешься, ротмистр твою туфту схавает?

Долотов наклонился к Витьке и проорал, перекрикивая треск мотора:

— А может, удерём? Дождёмся развилки, по газам — и пускай за нами гонятся?!

— Ага, а они смотреть будут и глазами лупать? Тебе-то, хорошо, ты впереди, пули не тебе достанутся. И потом, ты же слышал — вокруг французы!

— И ещё партизаны! — добавил Мишка. Он явно не рвался получить пулю в спину. — Этого… как его?..

— Герасима Курина — подсказал десятиклассник.

— Да хоть Шмурина! Нам что, и от них бегать? Фиг ты от местных мужиков спрячешься в их лесу! Поймают — говорить не будут, сразу топором по башке!

— Ну, как скажете… — насупился десятиклассник. — Я хотел как лучше.

— …а получилось как всегда! — не удержался Витька. — Ты Лёш, за базаром следи, ладно? Придумал корнета Азарова!

Мотоцикл подбросило на глубокой выбоине, Витька громко лязгнул зубами, едва не прикусив язык. В бок больно впился замок спрятанного под брезентом тромблона.

— Так что скажем ротмистру? — не унимался Мишка. — Минут через сорок приедем уже…

— Понятия не имею! — Витьке надоели пустопрожние споры. — Думайте, пока время есть! Но предупреждаю: говорить буду я. Вы, оба — чтоб ни слова дурацкого! Языки прикусите! Особенно к тебе, Лёха, относится.

«…интересно, а когда это меня успели выбрать главным?..»

IX «Мундир у вас, конечно, павлоградский?»

До села Павлова добирались долго. Азаров то и дело останавливался и высылал за поворот дороги урядника. И лишь убедившись, что отряд не попадётся на глаза, кому не надо, командовал «марш-марш!».

Небо на востоке быстро серело. К селу подъехали уже при свете, хотя смартфон, выставленный по времени двадцать первого века, показывал три ночи. Витьку так и подмывало, спросить у корнета «который час?», но он сдержался — никак не мог вспомнить, есть ли в начале девятнадцатого века карманные часы?

На опушке, откуда просматривалась окраина села, задержались в последний раз. Урядник поскакал вперёд, предупредить часовых, чтобы те не подняли тревоги при виде мотоцикла.

— Вы, корнет, состоите в запасном эскадроне? — спросил Витька. — Ваш полк здесь, под Москвой?

И прикусил язык: дислокация воинских частей уж точно составляет военную тайну. Во всяком случае, должна составлять.

Но Азаров думал иначе:

— Нет, Павлоградский полк состоит в армии генерала Тормасова. Мы набирали в подмосковных губерниях, рекрутов, а когда маршал Ней занял Богородск, нас подчинили начальнику Владимирского ополчения, князю Голицыну.

— И вас послали задержать Нея?

— Нет, друг мой, это всё мужики. Сбились в дружину самообороны, выбрали начальников — местных жителей, Курина Герасима и Егора Стулова, — и задали Нею перца! Он, вишь ты, разослали по деревням фуражиров, а мужички стали их разбивать. Маршал, ясное дело, осерчал и велел мужичков наказать. Да не тут-то было: Курин со товарищи успели собрать тысячи три пешего войска и с полтысячи верхоконных. Вооружены, конечно, дрекольем, но и ружья есть. Третьего дня распушили обоз в сельце Большой двор, взяли пленных, две обозные телеги, да ружей с десяток.

— Значит, эти крестьяне — герои? — спросил Витька. Он помнил, что рассказывал «известный блогер и режиссёр». — Раз сопротивляются маршалу Нею?

— Да уж герои, Аники-воины… — невесело усмехнулся корнет. — Мужички, как застали фуражиров врасплох, так сразу силу свою почуяли. Раньше-то жили тише воды, ниже травы, работу работали, в церкви молились. А тут — хватай топор, разбивай обозы, солдат режь! Ещё и с барышом останешься: лошади, телеги, барахлишко кой-какое. Ружья, опять же, немалых денег стоят. Вот и решили мужички: «как хорошо воевать, сразу и прибыток тебе, и почёт от властей и награда, глядишь, выйдет!» Супостаты сплошь в красивых мундирах, сукнецо, добрые шинели, башмаки юфтевые, сапоги, не всякий мужик такую одёжку себе построит. Как не повоевать, раз такая выгода!

— Выходит, они не Отечество защищают, а попросту грабят? — забеспокоился Мишка. Одно дело, когда подобные вещи говорит какой-то хлыщ, у которого за душой ничего, кроме айпада и либеральных идей, и совсем другое — этот корнет, участник Бородина. Поди такому не поверь!

— Мужики — они мужики и есть. — рассудительно заметил Азаров. — Жизнь тяжёлая, за каждый кусок держатся. Ежели такая оказия — почему не пограбить? Только ведь одни по избам сидят да в лесах, а другие сбиваются в дружины и бьют врага! Вот и выходит, что мужички вохонские, хоть и мародёрничают, а служат престол-отечеству и жизни на то не жалеют!

Мальчик с облегчением выдохнул: врал тот тип на круглом столе! А если и не совсем врал — то умолчал о чём-то важном, а это хуже прямого вранья. Да и сами-то они чем лучше? Вон как кинулись обдирать убитого вюртембержца… Чем не мародёрка? Ан нет — трофеи, по законам войны…

Корнет, меж тем, продолжал:

— Ну вот, отбили, значит, мужички Большой Двор. А дальше дело худо обернулось. Немцы — это вам не французы, народ основательный, злопамятный. В отместку спалили деревеньку Степурино, повесили местного жителя. Дружинники и их турнули, а потом забоялись — вдругорядь ведь и полк могут прислать, с пушками! Вот и явились Курин со Стуловым в Покров, к Борису Андреичу Голицину, просить помощи.

— И ваш эскадрон послали в подмогу?

— Не весь. Полковник Нефедьев, начальствующий над авангардом, выделил в помощь самооборонцам два десятка казачков Денисова полка да столько же гусар под командой штаб-ротмистра Богданского. Вот мы и явились — встали на постой в селе Павлове и рассылаем разъезды.

Витя ещё раз удивился — как легко корнет выкладывает первому встречному военные секреты! Он что, о шпионах не знает? Мальчик припомнил виденный в Интернете плакат времён Великой Отечественной: суровая женщина в платке прижимает палец к губам; внизу, огромными буквами: «Не болтай!». Наверное, здесь такие не рисуют.

Когда «секретные испытатели» вышли из избы, которую занимал Богданский, на улице совсем рассвело. Над трубами курились дымки, пахло свежевыпеченным хлебом и парным молоком. Село Павлово слыло богатым; здешние «экономические» крестьяне, сплошь занимавшиеся отхожими промыслами кто в Москве, кто в Богородске или Посаде, платили в казну денежные подати, но сами были свободны.

Это удивляло: с поэм Некрасова ребятам был знаком образ крепостного, подневольного землепашца, которого помещик властен продать, обменять на борзую собаку, запороть насмерть. И тут — корнет объяснил, что вообще-то в Российской Империи больше половины крестьян никогда не знали крепости. И кому теперь верить?

Беседа со штаб-ротмистром Богданским прошла по накатанной колее. Да, испытываем «секретную машину». Ах, никогда не видели? Неудивительно, её никто никогда не видел. И, кстати, велите подчинённым держать рот на замке… Как не бывает таких? А на чём же мы, позвольте спросить, приехали? Не понимаете? Зато граф Растопчин понимает, недаром не жалеет денег из казны на военные прожекты. Да, про «наступательный еростат» слышали, но ведь не всякий прожект удачен? У Леппиха не получилось, зато бицикл бегает, расспросите корнета, если глазам своим не верите. Да, «прожектов» много, работает целый секретный отдел, а вот какие именно — не штаб-ротмистрова ума дело. Да, им, всего по пятнадцать. Ну и что с того, коли Бог дал таланта? Нет, подробностей не будет — военная тайна, вы же офицер, должны понимать. Да, проверяли машину, заблудились, встретили урядника Хряпина, а потом и напоролись на разъезд конных егерей. Спасибо упомянутому уряднику и корнету Азарову — если бы не они, секретный бицикл мог бы достаться неприятелю. Разумеется, это господин штаб-ротмистр распорядился о разъездах… конечно, будет доложено, кому следует.

Азаровский денщик отвёл гостей на сеновал. Расстелили поверх соломы брезент, денщик приволок пропахшие конским потом попоны и пару суконных кавалерийских плащей. Мишка, воровато озираясь, засунул под солому заряженные пистолеты и тромблон. Витька сделал вид, что не заметил. В самом деле, а вдруг налетят французы? Вилами, что ли, от них отбиваться?

Скрипнула дверь, Витька обернулся. В дверях амбара стоял Азаров, босой, в полотняных рабочих штанах и доломане на голые плечи. В руке — листок бумаги.

— Да, братцы, дела отчаянные! Курин по деревням грамотки рассылает: вообразил себя новым князем Пожарским али Козьмою Минимым.

На грубой серой бумаге, пахнущей чем-то сладким, церковным, теснились строчки старинного полуустава. Витя вгляделся — не разобрать. Знакомые, вроде, буквы никак не складывались в слова.

— Дьячок вохонский писал, — пояснил Азаров. — Он у Курина вроде полкового батюшки, перед каждым делом молебен служит, на одоление супостаты.

Он повернул листок так, чтобы на него падали солнечные лучи из щелястой двери:

Любезныя друзья!

Вы народы Вѣры русской, вы крестьяне православны, вы стараетеся за Вѣру, умирайте за царя. Для чего жъ мы ѣсть крестьяне, чтобъ за Вѣру не страдать. Для чего жъ мы православны, чтобъ царю намъ не служить? Государь нашихъ сердецъ, что родной онъ намъ Отецъ, естьли онъ про насъ спознаетъ, безъ награды не оставитъ.

Ему отчаянно хотелось выпросить у корнета «грамотку». Ещё бы — исторический документ, не новодел. Но сдержался — неудобно.

— Приказано выслать к деревням Трубицине, Назарову и Бунькову отряды для рекогносцировки. Хочу предложить вам прогулку — заодно бицикл свой проверите в настоящем деле.

— А что, можно! — обрадовался Мишка. — Только начальник ваш не отпустит. Машину запер, караул приставил…

— Господин ротмистр не против. Ему теперь не до вас — скоро прибудет вохонская дружина, и велено заняться с ним экзерцициями. Это же толпа с дрекольем, а не воинство. Неровён час, Ней двинется из Богородска — как с ними воевать?

— Лёш ты как? — Витя повернулся к Долотову.

— Я — как скажут. Горючки полон бак и ещё канистра, двигло тянет. Хоть в поле, хоть на дороге, кого хошь уделаем, влёгкую!

Витька усмехнулся, заметив, как недоумённо хмурится корнет, силясь понять, о чём говорят новые знакомые.

— Тогда отставить сон! Лёха, выкатывай пепелац, мы за тобой. Повеселимся…

X На рекогносцировку

Отчаянно зевая, ребята по одному выбрались во двор. Здесь было оживлённо: носились люди, кто в гусарском доломане, кто казачьем чекмене, а кто и армячишке и лаптях. Возле коновязи урядник Прокопий Ефремыч, босой, в исподней рубахе поверх лампасных шаровар, чистил коню спину пучком сена. Рядом двое казачков поили лошадей из деревянных вёдер. Возле дверей амбара, куда пару часов назад закатили «Днепр», скучал гусар с мушкетоном. Увидав корнета, он встрепенулся и взял «на караул».

Из-за распахнутых воротин неслось разноголосое мычание — это проходило деревенское стадо. По случаю близости неприятеля, его охраняли трое дружинников с самодельными пиками, верхом на косматых крестьянских лошадках. Казаки провожали их обидными насмешками.

Мишка поднял айфон.

— А ты чего? — крикнул он Витьке. — Давай, снимай, вон какие ковбои!

— Не получится. — с сожалением отозвался Витька. — Батарея почти разряжена, а нам ещё пробой искать…

— Ну хоть глянь, что, что он показывает? Сколько уже прошло, часов пять?

— Около семи, я не засекал. Счас…

Он держал смартфон завёрнутым в носовой платок, а поверх него — в полиэтиленовый пакет. Рисковать драгоценным гаджетом, который один мог открыть дорогу домой, не стоило.

«Самсунг» пискнул, заставка, сменилась надписью:

Повторный поиск хронопробоя: 46 ч. 31 мин.

Функция экстренного возвращения будет доступна через

32 ч. 59 мин.

Вероятность срабатывания: 74 %.

Мишка поскрёб кончик носа.

— Что-то странно… сколько было в тот раз?

— Семьдесят два с минутами. Не обращай внимания, это как с загрузкой файла: сначала система пишет, что ждать неделю, через пять минут — три часа, а в итоге, закачивает за десять минут.

— Может, и эта штука ускорится?

— Может и ускорится. Вон, и вероятность экстренного возвращения выросла. Но всё равно пока мало.

— Ладно, — великодушно согласился Мишка. — Подождём. Сорок шесть часов — это меньше двух суток. Не страшно.

В углу экрана тревожно замигал значок батарейки.

— Я же говорил — разрядился!

За спиной застреляло, зафыркало. Лошади у коновязи вскинулись, все, кто был на дворе «штабной» избы испуганно обернулись. Из амбара выкатился «Днепр». За спиной водителя сидел бледный от напряжения Азаров.

Лёха развернул байк посреди двора, заглушил двигатель. Казаки и гусары по одному подтягивались — поглазеть на диковинку.

— Чаво столпились, православные? — зычно крикнул урядник. — Не видали самобеглыя коляски? Так она из самого Парыжу прикатилась, у Бунапартия отобрана, тяперя нас возит! Ближе не подходи, не велено! Кому сказано, Филька, осади! От тебе чесноком на полверсту разит — парыжская механизьма дюже нежныя, ядрёного духа не переносить, поломается! А тебе за енто хас-спадин штаб-ротмистр в самую твою бесстыжую морду хлестанёт, да я плетью добавлю, откель ноги растуть! А ну разойдися, кому сказано!

Витька так и прыснул:

— Самобеглая коляска? Так первые автомобили называли! Ну, Прокоп Ефремыч, ну провидец!..

Лёшка слез с мотоцикла, оставив корнета разгонять зевак, и подошёл к друзьям:

— А свой в лагере оставил. Миш, не дашь айфон на минутку? Я тут договорился, хочу гусарский мундир и амуницию в деталях отснять. Наши за такое видео что угодно отдадут: не хлам музейный, сто раз реставрированный, а самый что ни на есть оригинал, без переделок!

— Успеешь ещё, реконструктор! — осадил энтузиаста Витька. — Вон, казаки седлаются, давайте уже грузиться. Миха, ты свой огнестрел зарядил? Вот и тащи сюда, а то мало ли что!

Отъехав вёрст на пять, корнет скомандовал привал. Распустили подпруги; урядник послал казачков к ручью, «напувать» коней, а сам, с Азаровым и ребятами, устроился в тени большой липы. Её верхушку украшало гнездо аистов — неопрятная груда веток, метров полутора в поперечнике. Здесь много было этих птиц: они стояли бело-чёрными истуканчиками на стогах, на крышах изб, на высоких деревьях.

С отрядом отправились двоих проводников. Герасим сорокалетний дядечка, заросший дремучей проволочной бородой до самых глаз, в буром армяке, бесформенной крестьянской шапке и портах их полосатой ткани. Ноги, обутые в лапти с онучами, Герасим засовывал в верёвочные петли, заменяющие стремена. Седла тоже не было: всадник сидел на куске войлока, наброшенном на лошадиную спину — «охлюпкой», как выразился урядник. Вооружение составляла пика, сделанная из косы, насаженной торчком на жердь, и французского пехотного тесака, за неимением ножен, продетого в лыковую петлю.

Второй проводник, Игнат, павловский житель, был снаряжён побогаче. Лошадь под хорошим седлом; на голове красуется четвероугольная шапка красного сукна. Вместо армяка — гусарский ментик со споротыми шнурами. На вопрос урядника, зачем он испортил эдакую красоту, крестьянин объяснил: «мужики примут в золочёных шнурах за хранцуза, да и приголубят ослопом. Ничо, я шнурки енти бабе своей отдал, для рукоделья…»

Арсеналу Игната позавидовал бы любой ополченец: пика — не самодельная, а настоящая, уланская, на длинном красном древке с петлёй для руки. На поясе кривая сабля в облезлых ножнах, за кушаком турецкий, в перламутре, пистолет. Точно такой был у ополченца-цирюльника, с которым ребята встретились при Бородине.

Мишка тоже разглядел раритет:

— Дядя Игнат, а вы пистолю на Сухаревке купили?

Крестьянин успел похвастать, что часто ездит по торговым делам в Москву: возит платки и шали с шёлковой фабрички, которую держит в Павлове его кум, Иван Лабзин. «Мне доверие есть! Ни на копеечку обмана не будет!»

— Знам мы енту Сухаревку! — осклабился урядник. — Оне всею дярёвней в Москву ездили: как войско и жители от хранцуза ушли, по распоряжению ихней светлости графа Растопчина — поклялись на подводы, да и отправились грабить! Хужей ногайцев, ей-же Бог…

— Как же так? — удивился Мишка — В Москве неприятель, неужто не испугались, что схватят, отнимут лошадей?

— А чего им пугаться? К ихнему брату с уважением: везите в город хлеб, муку, говядину и прочия припасы — всё купим!

Игнат собрался ответить, но тут вмещался Лёшка:

— Скажите, вы в Москве были уже когда жители уже ушли, так?

— Ну, так. — подтвердил Игнат. На Долотова он смотрел с подозрением. — Не все, конешно, но ушли, сердешныя… кому ж охота под антихристом бедовать?

— Тогда, может вы знаете, кто поджигал город? Неужели и правда, по приказу графа Растопчина?

Игнат задумчиво поскрёб в бороде.

— Я, барин, вот что тебе скажу. Кады из городу жители уйдут — как ему не сгореть? Кто печку непогашену оставит, кто свечу обронит. Громы опять же, небесныя… Да и хранцузам к чему чужое добро беречь? Костры палят, печи топят вовсе без понятия, табаки курят. Обязательно должно сгореть!

— Значит, никто Москву специально не поджигал? — не отставал Лёшка.

— Да почём мне знать-та барин! — Игнат не знал, как отвязаться от настырного барчука. — Не видал я, вот и весь сказ! Оно конешно, в сердцах мог кто головню кинуть, чтобы добро, трудами нажитое, ворогу не осталось. А Москва, известно, из дерева строена, вот пал и пошёл!

— А вы тому палу и радёшеньки! — поддел мужика Хряпов. — Конешно, так грабить — оно способнее. А ежели спросють потом — так и сгорело, никто не брал. Москва большая, всё не сгорит, пограбить всем хватит: и мужичкам и хранцузам.

— И очень напрасно вы так говорите, Прокопий Ефремыч! — осторожно возразил Игнат. Урядника он побаивался. — Рази ж мы какие злыдни? Взяли, что брошено, не супостату же оставлять? Пущай, что ли, добро пропадает?

— Уж у вас ничаво не пропадёть! — ухмыльнулся урядник. — Люди наживали, а вам — дармовой прибыток!

— То-то вы, казачки, не грабите! Как по селу конными пройдёте — сейчас либо курёнку голову скрутите, либо поросёнка на рожон подденете! Чисто станишники!

— Ты, мил человек, говори-говори, да не заговаривайся! Вы кто таковы есть? Крепостныя! А мы люди вольныя, казаки! Мы — соль земли! Фамилие наше Хряпины, мы их Запорожской Сечи вышли! А как царица Катька Сечь разогнала — поселились в станице Мечетинская, и с тех пор служим престол-отечеству. На нас держава стоить!

— Так и мы вольные, а вовсе даже не крепостные! — обиделся мужик. — И село Павлово, и Вохна и прочие деревни Богородского уезда числятся казёнными! Мы царю-батюшке служим, а не барину!

— А коли служите — так что ж вы, охальники, за подводы таку деньгу ломили, когда жители из Москвы бежали? Верно говорят: кому война, а кому мать родна!

— Это мне-то мать родна? — взвился Игнат. — Хранцузы кума моего из деревне Сепурины, повесили до смерти! Да два двора спалили, а ты на меня лаешься, быдто я корысти ради, а не за веру стражаюсь!

— Вы за оружию взялись, когда почуяли, шо задницу припекаеть! А мы, казаки, по всякое время державу от супостаты бороним! И не токмо хаты свои и хурду, а всех хрестьян! Даже и таких негодящих, как ты и кумовья твои!

Игнат вскочил на ноги. От обиды он даже забыл об опаске перед казаком.

— А ежели, я те за пакостливые твои речи в рыло заеду — что скажешь?

Урядник посмотрел на ратника снизу верх, сплюнул, ухмыльнулся недобро. Встал, не спеша отряхнул шаровары от налипших травинок.

— А шо, можно и в рыло. Тольки, уговор, паря — потом чтобы обид не было. Я тя не задирал, ты сам задрался…

Мужик попятился — Хряпин навис над ним горой, — и положил ладонь на рукоять сабли. Заметив этот жест, казак насупился и шагнул вперёд, занося немалых размеров кулак.

— А-а-тставить, урядник! Под арест захотели?

Ребята обернулись. Азаров сидел, прислонившись к стволу дерева и смотрел на ссорящихся с неудовольствием.

— А ты… как тебя, Игнат? Ещё раз ссору затеешь — как бог свят, велю выпороть, и не посмотрю, «экономический» ты или ещё какой. Беги, лучше, поторопи с лошадьми. Сколько можно копаться?

Игнат кинулся выполнять приказание, но сабля запуталась в ногах, и он шумно повалился в траву. Урядник обидно захохотал.

— Прокоп Ефремыч, заканчивал бы ты жеребячество. — недовольно сказал корнет. — Несолидно это. Сейчас лошадей приведут — бери этого ироя, скачите до рощицы. Осмотритесь там, ежели тихо — шапку на пику нацепите, помашите. А то бицикл уж больно громко трещит; французы услышат, как бы не разбежались. С кем тогда воевать?

XI Орёл или решка?

— Их там до дури, — прошипел Мишка. — На огородах зачем-то пасутся. Картошку, что ли, выкапывают?

Разведчики — Азаров, урядник и Мишка с Витькой — притаились за трухлявым деревом, на самой опушке. До плетня рукой подать, французы на задах огородов хорошо видны и без подзорной трубы. Невооружённые, расхристанные, в шапках-бонетках. На выгоне щиплют травку стреноженные лошади, возле них, в стожке, дремлет, заложив руки за голову, солдат. Из сена торчит сабля в блестящих ножнах, на земле — пара бутылок. Рядом дрыхнет ещё один — прикрылся овчинным вальтрапом, только босые пятки торчат. На заборах сохнет пёстрое тряпьё.

Надо было взять бинокль, в который раз выругал себя Витька. Складной японский двадцатикратник, подарок дяди Саши Данилина на день рожденья. Что мешало сунуть в рюкзак? Как бы сейчас пригодился…

По ушам резанул пронзительный визг, ничуть не ослабленный расстоянием. Дверь сарая с треском отворилась, оттуда вылетело что-то мелкое, юркое. Следом выкатился верзила в полосатых, как матрац, портках и жилете на голое тело. Хрипло каркнул — камрады, копавшиеся на грядках, оставили своё занятие и кинулись на подмогу. Верзила по-крабьи растопырился, выпростал ручищи и пошёл в обход. Визг сменился недовольным хрюканьем.

— Поросёнка ловят — хихикнул Мишка. — Прям как в кино…

— Мишель, вы позволите? — Азаров показал пальцем на подзорную трубу. Он называл ребят на французский манер: «Мишель», «Виктуар» и «Алексис».

Обозрев задворки деревни, корнет опустил трубу, махнул рукой — назад! Витя кивнул, ткнул приятеля в бок — тот всё не мог оторваться от зрелища охоты на поросёнка, — и они на четвереньках попятились в лес.

Проползли шагов тридцать, до ельника; встали, принялись чистить заляпанные травяной зеленью и землёй штаны. Деревня отсюда не просматривалась, только гогот и поросячий визг пробивались сквозь завесу ветвей.

— Почему секретов-то нет? — удивлялся Мишка. Он обтряхнул с формы прошлогоднюю хвою, и теперь рассматривал дырку на рукаве: послюнявил палец, потёр ссадину. Совсем как малыш, разодравший в песочнице локоть.

— А зачем? — пожал плечами Азаров. — На дороге посты, разъезды. Деревня полна войск, местные об этом знают и не сунутся. А вообще-то вы правы, друг мой: слишком уж беспечны французы, мало их куринцы учили…

С дороги они свернули, не дойдя вёрст двух до деревни. К Бунькову вышли в три часа пополудни — злые, ободранные, грязные. Добирались долго, тяжело; волокли «Днепр» на руках через густой малинник, овраги, коровьими тропами. Азаров сто раз пожалел, что польстился на хитроумный агрегат — верхами бы добрались до места!

Мотоцикл и лошади спрятали в лощинке, в полуверсте от опушки. Дальше отправились пешком, а потом и ползком — и всё ради того, чтобы увидеть, как беспечные французы ловят в огороде поросёнка!

— Залететь бы в енту дярёвню с богородской дороги! — предложил урядник. — Оттеда, небось, не ждут, караулы все с обратно хода. Проскачем, шумнём, что надо увидим — и вася-кот!

— Не выйдет, — покачал головой Азаров. — Будь нас хоть с полсотни — тогда да, а малым числом увязнем. Французов в деревне как собак, с налёту не проскочим. Задавят нас, Прокоп Ефремыч…

— Ан не задавят! — сдвинул брови урядник. — Не ждут они отсель, вот шо любо! Пока опомнятся — вскрозь пролетим, и ло-о-ови конский топот!

Азаров посмотрел на схему деревеньки, которую прутиком нацарапал в пыли проводник.

— Артиллерия, обозы, у них вот здесь, на площади, больше негде. Одним глазком только глянуть, что там понаставлено! Если пушек хоть с пяток — значит завтра надо ждать неприятеля к Вохне, а то и к Павлову. Чего им время терять? День, много три — из Покрова подойдут войска Голицына, и тогда придётся воевать всерьёз. А вот если нет пушек — тогда дело другое, будут ждать подкреплений.

Витька кашлянул. Азаров понял глаза от схемы:

— Что-то хотите сказать, Виктуар?

— А если попробовать на мото… на бицикле? На дороге он быстрее любого коня. К тому же — сами говорите, испугаются французы! Пролетим деревню насквозь, как Прокоп Ефремыч предлагал, и всё рассмотрим.

Азаров с урядником переглянулись.

— А что, может и получиться… — неуверенно произнёс корнет. — Ефремыч, веди отряд назад, встретимся у ручья, где коней поили.

— Вы что, с нами собираетесь? — забеспокоился Витя. — Не надо — не угонитесь, отстанете. Мы лучше сами.

— Ну уж нет, юноша! — твёрдо сказал Азаров. — Рекогносцировка поручена мне, я сам должен всё увидеть. Вы уж, пожалуйста, найдите мне место.

Витька кивнул. Корнет прав: какие из них разведчики? А Азаров гусар, это его стихия…

— Значит, решено. Надо выйти на дорогу хотя бы в версте от деревне, со стороны Богородска. Машину потянем на руках, чтобы не встревожить французов раньше времени. Справимся, Ефремыч?

— Куды мы денемся? — буркнул казак. — Она, конешное дело, чижолая, а только и не такое таскали. Слышь, Гнат, скольки тута шкандыбарить?

— А ну, православный, навались!

Затрещали ветки. Казаки вместе с мужичками выволокли на дорогу тяжеленный «Днепр». Лёха забрался в седло, вывернул руль:

— Готово, можно ехать!

— Погоди минутку! А байк пока лучше в кусты приныкайте, ветками привалите. Мало ли кто на дороге покажется?

Урядник посмотрел на Азарова. Тот кивнул, и казачки снова впряглись в мотоцикл.

Витька развернул на колене пожелтевшую бумажку. Её извлекли из картонного ящика — того, что Сергеич вёз для пиротехников.

Три большие дымовые шашки армейского образца — неплохой сюрприз для солдат Нея. Ещё вопрос, решатся ли они броситься в погоню за тарахтящим чудом-юдом, извергающим густые клубы грязно-белого дыма?

Инструкция по применению ДМ-11 с прикатанной крышкой:

1) Проколоть отверстия в местах выштамповки: сначала центральное на глубину запала, затем боковые на глубину примерно от 20 до 80 миллиметров.

2) Вставить запал.

4) Зажечь запал резким трением тёрки (напр. спичечного коробка) о головку запала.

6) Отбежать на безопасное расстояние.

7) Находиться от горящей шашки не ближе 5 метров или в укрытии во избежание возможных разрывов шашек.

Спичечного коробка не было, зато имелась зажигалка — одноразовая, из прозрачного пластика, наполненная сжиженным газом. Витька не курил, но зажигалку носил с собой с тех пор, как прочёл в одной приключенческой книжке, что человеку в экстремальной ситуации необходимы две вещи: нож и источник огня.

Запал — деревянная палочка длиной в полтора пальца, обмазанная горючей смесью, была прилеплена к жестяному боку шашки полоской скотча. Вместо загадочной «проколки» подошло шило из швейцарского армейского ножа. А вот как быть с безопасной дистанцией?

Витька привязал к проволочной скобе на крышке кусок шнура, отмерил шесть метров, обрезал. Сойдёт: надо только дождаться, пока воспламенится дымовой состав.

— Мих, давай айфон. Корнет пусть разглядывает, чего ему надо, а я буду снимать. Потом, в спокойной обстановке, изучим…

— Это с какой стати — ты? — возмутился Мишка. — А мне, значит, трястись назад на этой кляче? Не-е-е, мы так не договаривались! Я и верхом ездить не умею!

— А я что, умею? А вчетвером тесно будет. Ты что, прокатиться хочешь, или дело сделать?

— Всё равно нечестно! — набычился Мишка. — Почему это я должен остаться? Это ты так решил? Тоже мне, начальник выискался!

— А как иначе? — возмутился Витька. — Я придумал, мне и ехать!

Он понял, что приятель упёрся всерьёз. Вон, как глаза блестят, губы поджал от обиды! А ведь верно: чего это он раскомандовался?

— Ладно, кинем монетку. Орёл — я еду, решка — ты.

Обрадованный Мишка полез в сумку. Витька искать не стал: все деньги остались в рюкзаке, на биваке реконструкторов.

Мишке надоело шарить в сухарке. Он вытряхнул её содержимое прямо на дорогу и принялся копаться в пыли. Витька сжалился:

— Да брось, всё равно ничего нет! У меня вот тоже ни монетки. Может, «камень-ножницы-бумага»?

Азаров удивлённо наблюдаем за их манипуляциями:

— Что, друзья мои, решили бросить жребий? Что ж, разумно. Вот, прошу…

На ладони Азарова лежала монета из белого металла. В лавровом венке надпись:

«Государственная российская монета».

Витька перевернул монетку. На оборотной стороне — имперский двуглавый орёл, по краю буквы: «полуполтинникъ, 1802 год». Ага, двадцать пять копеек…

Монетой уже завладел Мишка. Сложил ладони коробочкой, подул, долго тряс и наконец, хлопнул по запястью. Орёл.

Он повернулся и пошёл к мотоциклу. Азаров уже уселся на заднее седло и ощупывал пистолеты — Мишка, готовясь к рекогносцировке, повесил ольстры прямо на раму. Витька сел на сложенный поверх решётки брезент и завозился, устраиваясь. Так, шнур от дымовой шашки надо привязать заранее…

— На, держи! — Мишка протягивал айфон. — Только смотри, не урони. Может, и тромблон дать?

Витя удивлённо посмотрел на друга. Конечно, досадует, что не повезло; но — не обижается, даже самопал свой драгоценный готов уступить. Хороший у него всё-таки друг…

— Спасибо Мих, не надо. Мало ли, вдруг напоретесь на французов? Мне будет не до стрельбы — и снимать, и шашка эта… Вдруг одной не хватит, придётся на ходу новую зажигать?

— Ну, ладно, — не стал спорить Мишка. — Тогда — удачи вам!

XII Прорыв

Хвост задней лошади мелькнул в кустах и отряд, предводительствуемый урядником Хряпиным, скрылся в лесу. Витька видел, как сидел на азаровском коне Мишка — бледный, закаменевший от страха, он обеими руками вцепился в гриву. Бесполезный тромблон болтался на перевязи, колотил владельца по бедру.

— Ничего, — сказал корнет, перехватив Витькин взгляд. — Черкес конь послушный. Освоится товарищ ваш, невелика хитрость.

— Ну что, поехали?

Лёшка надвинул на нос старомодные очки-консервы, найденные в мотоциклетной сумке. Витька кивнул — в зубах он сжимал зажигалку. Долотов пнул педаль кикстартера, движок застрелял, «Днепр» резво принял с места.

До опушки версты полторы, подумал мальчик, караульные на околице не сразу услышат треск мотора. Интересно, а мушкеты у них заряжены?

Спиной он упирался в какую-то дугу, ногами в раму мотоцикла. Острая железяка впилась под лопатку, но приходилось терпеть: на ухабистой дороге трясло немилосердно, а руки-то заняты…

Так, вставляем… прижать локтём, чиркнуть зажигалкой… Запал зашипел, разбрызгивая искры, Витька вывернул шею, пряча лицо. «Днепр» швыряло на выбоинах, и вдруг лес кончился — впереди, шагах в тридцати из бурьяна торчали плетни деревеньки Буньково. На обочине солдат в синем с белой грудью мундире: кивер съехал на ухо, рот разинут, ружьё выронил. Стоит соляным истуканом, не отрывая глаз от выскочившего из леса страшилища.

Лёха что-то проорал, надавил на клаксон, «Днепр» пронзительно взвыл. Часовой, до которого осталось шагов десять, попятился и спиной полетел в бурьян. Запал догорел, из дырок густо повалил бело-жёлтый едкий дым. Банка обжигала руки, Витька немедленно вспомнил инструкцию: «… через 20–30 секунд с момента воспламенения возможен взрыв шашки, если не открыты отверстия для выхода дыма…». Он изо всех сил отшвырнул опасную банку предмет прочь, и она запрыгала по дороге на шнуре, волоча за собой непроницаемый шлейф.

Справа и слева летели заборы, из-за них появлялись лица — в бонетках, киверах, касках, рты распялены в крике. Ничего не слышно, всё забивает пулемётный треск мотоциклетного двигателя… Почему никто не стреляет, подумал Витька, должны ведь стрелять? — и тут «Днепр» подбросило так, что он чуть не вылетел на дорогу. Шлёпнулся, отбив копчик о какую-то трубу, и тут только вспомнил о Мишкином айфоне. Зашарил за пазухой, но мотоцикл снова тряхнуло, и Витька еле сумел удержаться.

Заборы вдруг расступились; из-под колёс метнулась в сторону фигура в синем с красными эполетами сюртуке, и они вылетели на деревенскую площадь. Лёха вывернул руль, объезжая тесно составленные обозные телеги. Колясочное колесо оторвалось от земли, Витька мгновенно покрылся ледяным потом — всё, сейчас опрокинутся…

Пронесло: десятиклассник и правда, лихо водил тяжёлый байк. «Днепр» обогнул составленные возле колодца повозки, нырнул под торчащую наискось оглоблю. Азаров, не успевший пригнуться, зацепился за неожиданное препятствие и чуть не вылетел с седла. Кивер покатился в пыль. Из-за телег разбегались солдаты, заполошно метались селяне, где-то визжала лошадь. Ещё одна, волоча за собой вывороченную из плетня жердину, скакала, высоко подкидывая зад, перед «Днепром» — жердина путалась в передних ногах. Сбоку хлопнул, наконец, выстрел, Лёха с опасным креном обошёл незадачливую скотину и бросил байк в проход между заборами на другой стороне площади. Витька, ухитрившийся извлечь айфон, поймал в кадр большую пушку на зелёном лафете. Рядом с орудием, задрав к небу оглобли, стоял длинный зарядный ящик. Азаров зашарил под седлом, извлёк из ольстров пистолет. Выпалил, кинул дымящуюся железяку Витьке — замок больно ударил по колену, — пальнул ещё раз. Целит в зарядный ящик, сообразил мальчик. Не дай бог попадёт — нас же взрывом и накроет…

Корнет не попал. А может, пуля не смогла воспламенить уложенные в деревянные ячейки картузы с порохом. Площадь, затянутая сплошной дымовой завесой, остались позади, и «Днепр», распугивая солдат, баб, мужиков, собак, вылетел на околицу. Здесь тоже был пост — солдаты в высоких гребнястых шлемах обалдело уставились на разведчиков. Двое кинулись прочь, третий вскинул ружьё, но замок дал осечку — мотоцикл пролетел мимо, обдав часового бензиновой гарью, и всё потонуло в едком дыму.

Шнур оборвался, больно хлестнув Витьку по лицу. Зелёная банка откатилась на обочину и застряла в траве, продолжая извергать густые клубы дыма. «Днепр» стремительно летел вперёд — на прямой дороге Лёха прибавил газу, ветер засвистел в ушах. Витька зашарил под брезентом, ища другую шашку, но это уже не требовалось — из завесы, расползавшейся далеко позади, никто не показывался.

— Ну всё, теперь не догонят! — яростно-весело проорал Лёха. — Нас не до-го-ня-я-ят!

— Нас не до-го-ня-я-ят! — подхватил Витька. Адреналин кипел в крови, выплёскивал пенной струёй, будто шампанское из бутылки. — Нас не до-го-ня-я-ят!

Азарову досталось крепко. Когда отъехали версты на две, Витька обратил внимание, что корнет клонится в сторону, будто во сне, шарит руками, пытаясь удержаться в тряском седле. Правая половина лица его была залита кровью; тяжёлые капли скатывались на доломан, оставляя на зелёном сукне чёрные пятна. Мотоцикл в очередной раз мотнуло, и Витька едва успел подхватить корнета.

До места доехали быстро. Загнали «Днепр» в кусты, стащили раненого с мотоцикла и усадили под липой — той самой, с гнездом аистов. Лёшка сбегал к ручью, зачерпнул бескозыркой ледяной воды. Витька старательно промыл корнету лоб и бровь. Азаров пришёл в себя и кривился при каждом прикосновении. Закончив процедуру, мальчик положил скрученную жгутом фуражку на лоб пострадавшему — белая ткань сразу стала пропитываться кровью.

— Теперь не отстирать… проворчал Лёшка. — Так и останется розовая.

Азаров отнял «компресс» ото лба, осторожно потрогал огромный желвак.

— Могло быть и хуже. Удар вскользь пришёлся. Была б та оглобля чуток пониже — не сносить мне головы. Хорошо, кивер спас…

Вот и Трейяр, вспомнил Витька, уверял, что кивер — это вовсе не нелепый головной убор, а надёжная защита для головы. «Кивер, — говорил новосибирец, — он не только саблю удержит, но и топор! Вон, какая кожа толстая — в пол-пальца, да ещё и железный обруч внутри!» Что ж, командир «трёшек» оказался прав.

Несмотря на то, что удар принял на себя кожаный козырёк, лоб Азарову рассекло солидно. Витя знал, что такие раны всегда сильно кровоточат, хотя и не представляют особой опасности. Но всё равно, смотреть на корнета, волосы которого слиплись от крови в неопрятный колтун, было жутковато.

— Может, спуститесь к ручью? — предложил он. — Промыть волосы, пока не запеклась, а то потом выстригать придётся…

Азаров кивнул, встал. Его шатнуло — чтобы не упасть, пришлось опереться о дерево.

— Нет, друзья, похоже, меня здорово контузило. Лучше я пока посижу…

— Сотряс у него, точно говорю! — шепнул Лёшка. — Как теперь в седле удержится?

— Как-нибудь, — буркнул Витя и сунул Дорохову свою бескозырку. — Сходи лучше, ещё воды принеси. Не видишь, плохо человеку!

От новой порции ледяной воды Азаров оклемался окончательно. Все трое устроились под липой, по мягкой подушке мха. Солнце медленно клонилось к закату, а остальные разведчики всё не появлялись. Витя начал волноваться — не дождаться бы, сидючи на холодке, неприятельского разъезда, — но Азаров успокоил: «Француз после нашего наскока нескоро в себя придёт. До завтра из деревни носа не высунет!»

От нечего делать, обсуждали лихое дело, припоминали злосчастную оглоблю.

— Глупо получилось… — сетовал корнет. — За всю летнюю кампанию ни царапины, даже при Бородине уцелел. А тут — такая нелепица! Лбом в телегу влетел! Сказать товарищам по эскадрону — засмеют!

— А вы правда были в Бородинском сражении? — осторожно спросил Витя. Пусть корнет сам заговорит на эту тему…

— Да, двадцать третьего августа я прибыл к Главной армии с депешей главнокомандующему от генерала Тормасова. При штабе только и говорили, что решено генеральное сражение — вот я и попросился остаться. Меня откомандировали к генералу Раевскому, адъютантом.

— И что, вы были на самой батарее? — восхитился Лёшка. Он знал о приключениях друзей и остро им завидовал.

— На самой. — подтвердил Азаров. — Я же был при генерале Раевском. А когда корпус за полным изнеможением отвели во вторую линию — шутка сказать, едва семь сотен в строю осталось из десяти тысяч! — меня послали с донесением к графу Остерману-Толстому. Когда я прибыл, кирасиры Коленкура заняли верхушку кургана, и гренадеры четвёртого корпуса готовились к контратаке. Я тоже попросился в дело, но не повезло — погнали назад с пакетом.

Витька как наяву, увидел, как пехотный офицер отсылает мальчишку-гусара в тыл, прочь от залитой кровью батареи, которую надо снова — в уже который раз! — отбить у неприятеля.

— Батарею пришлось отдать, — продолжал Азаров. — А Остерман-Толстой отвёл войска к позициям лейб-гвардии. А я на обратном пути чуть не попался уланам. До сих пор не пойму — как сумел уйти? Господь спас, не иначе…

Витька едва удержался от усмешки. Он-то знал, что остановило поляка, уже нацелившегося пикой в зелёный ментик.

За кустами фыркнула лошадь. Витя вскочил, присмотрелся и радостно замахал рукой — из леса по одному выезжали казаки урядника Хряпина.

XIII «Синенькая»

Возле крыльца штабной избы было полно народу. Сидел на перевёрнутой кадушке казак-караульный, с карабином поперёк коленей. Рядом чесали языки двое гусар в фуражках-бескозырках. Азаров кивнул Витьке с Мишкой — пошли, мол! — и распахнул дверь. Хряпин с казаками остался рассёдлывать лошадей, Лёшка с помощью азаровского денщика, закатил «Днепр» в амбар, приволок в ведре воды и принялся оттирать налипшую грязь.

В избе-пятистенке, которую занял штаб-ротмистр, было душно. Обитатели, тихий мужичок по имени Карп, его жена и трое детишек, перебрались в сени, и лишь младшенький, четырёхлетний Васятка сидел на печи с любопытством взирая на невиданных гостей — громогласных, важных, с саблями в нарядных мундирах.

Штаб-ротмистр расположился в красном углу, под иконами. На столе, поверх развёрнутой карты, в беспорядке набросаны трубка, кисет с табаком, пистолеты ташка с императорским вензелем. Рядом — тарелки с засохшими остатками ужина, манерка, оловянные кружки, винные бутылки. На другом столе, приставленном вдоль стены, корпел над затёртой тетрадью Лаврушка, приказчик местного купчика, взятый к штабу за грамотность. Перед ним на столешнице — чернильница с парой дурно очиненных гусиных перьев.

Писанины неожиданно много: записи мужиков, вступивших в «дружину», учёт трофеев, показания пленных и донесения разведчиков. А ещё — о всякий день слать депеши полковнику Нефедьеву и князю Голицыну, в город Покров.

Корнет доложил результаты рекогносцировки, отметив, что в Бунькове пушек всего две: большая двадцатичетырёхфунтовка и гаубица. Ротмистр черкнул карандашом на карте, задумался, попыхивая трубкой-носогрейкой. Над столом слоями стелился синий табачный дым.

Из сеней послышались шаги, сдавленная ругань, шумно что-то повалилось. Низкая дверь распахнулась, и в светёлку вошли двое мужиков-ратников. У одного за поясом торчали пистолет и топор; другой опирался он на французский мушкет. За их спинами возвышался под потолок урядник Хряпин.

Мужики перекрестились на иконы, степенно поклонились начальству.

— Так что, из Вохны мы. — начал тот, что с мушкетом. — Начальствует над нами Стулов, Егор — да вы, барин об ём, слыхали. Поутру ждали мы хранцуза — он и пришёл, аккурат к полудню. Стадо, ироды, угнали, да овец дюжины три. Мы как узнали — погнались, дали стражению. Оне, супостаты, за речку побёгли, а мы обоз взяли. Шашнадцать лошадёнок, осемь телег с хлебом. Видать, ишшо кого-то ободрали, нехристи!

— Побитых много? — спросил Богданский. Лаврушка старательно карябал в тетради, от усердия высовывая кончик языка.

— Не то, чтобы оченно много. — ответил второй мужик. — Хранцузов дюжина и трое до смерти, да поранено сколько-то. Раненых оне с собой увезли. А наши все живы, слава Богу, тольки четверых побило маненько. Один помрёт, наверное — как мы уходили, ужо собирались отходную читать…

— Молодцы. — кивнул Богданский, выглядывая в окно. — А это что, пленные? Уже разуть успели?

У амбара, под присмотром казаков мыкались трое — босые, в сине-белых ободранных мундирах.

— Оне, шерамижники! — закивал мужик с мушкетом. — Как жа не разуть? Оченно у их башмаки хорошие, юфтевые…

— Кто-кто? — удивился Витька. Они с наблюдали за беседой из дальнего угла. Мишка держал айфон, прикрыв гаджет ладонью — снимал для истории. — Как вы сказали, «шаромыжники»?

— Ну да, оне самые. Кады клянчат по дворам — курёнка, яички, молочка, опять же — так и лопочут не по нашенски: «шерами» да «шерами»! Шерамыги и есть, как их ишшо называть-та?

— А заместо денех вот енту дрянь сують! — второй выудил из шапки ком смятых купюр.

— Чем же они тебе не по нраву? — удивился Богданский, рассматривая одну бумажку на свет. — «Синенькая» и «синенькая», ассигнация в пять рублей. Али мало дали?

— Мне, вашбродие, энта байка известная! — прогудел из-за спин мужиков Хряпин. — Летом, аккурат перед Смоленском, наши донцы обоз хранцузский разбили. Так на одной телеге — таких бумажек пуд пять, не мене! Казачки, знамо дело, обрадовались и давай деньгу набивать — хто в шапку, хто за пазуху, хто в торока. Конешно, всё не растащили, кой-чего сдали по начальству. А им и говорить: обмишулились вы, станишныя, бумажки те неправильные, лукавыя! Их Бунапартий в Варшаве исделал, чтобы казну расейскую в разорение ввестить! Прямо на дворе всё и спалили. Многим они опосля попадалися…

— Как Бог свят, правда! — часто закрестился крестьянин, прижимая к груди шапку, из которой только что извлёк фальшивые ассигнации. — В запрошлую неделю ездили с кумовьями в Москву. Сено привезли, мучки, огурцов бочку, грибов солёных. Быстро расторговались: всё оне, супостаты похватали и платили энтими сгнациями по запросу!

— На Кузнецком будку поставили! — встрял второй. — А в той будке сигнации на серебро меняют — за серебряный рупь по синенькой, а то и по две! Кумовья, знамо дело, обрадовались — совсем-де ума решились шерамижники, деньгам счёту на ведают! — да и побёгли до дому. Кубышки выкопали, по сусекам наскребли у кого было серебришко, по соседям собрали — и обратное дело, в Москву, на Кузнецкий, в будку. Вертаются ввечеру, довольныя, пьяныя, с прибытками да барышами. А староста им и говорит: указ вышел, что синенькие те негодящие, и чтобы их ни в коем разе не принимать! А у кого те синенькие найдут, али, паче того, кто ими на базаре платить удумает — плетьми не отбалуешься, Сибирь за это выходит. Ох, и вой стоял по дворам…

И замолк, поймав иронический взгляд ротмистра: за торговлю с неприятелем грозили серьёзные неприятности…

— А вы, лапотныя, и рады хранцузу хлебушко везти? — недобро сощурился Хряпин. — Небось, дай он вам серебро, а не эдакое вот дерьмо — вы бы его со всем удовольствием встретили, хлебом-солью?

Мужики затравленно озирались — то на страшного урядника, то на ротмистра. Богданский глядел на них долго, махнул рукой:

— Ну их, Ефемыч, пусть идут…

— Шо, лапотныя, порты, замочили? — злорадствовал урядник, выталкивая ратников в сени. — Бога молите, шо ихнее благородие в благодушестве. А то быть бы заднице поротой!

— Неужели крестьяне только из-за фальшивок и поднялись на французов? — тихо спросил Мишка, дождавшись, когда за вохонцами закрылась дверь. — А я-то думал…

Витька сделал вид, что увлечён чем-то за окном. Говорить не хотелось — выходило, что пакостные теории «известного блогера и историка» подтверждались.

— Ну-ну, молодые люди, не надо так уж строго судить! — благодушно заметил ротмистр. — Сенька, поди, спали эту пакость!

Рябой денщик сгрёб со стола фальшивые купюры и стал заталкивать их в печь. Витька заметил, как он украдкой сунул пару бумажек за пазуху.

— Фальшивки эти ещё подпортят господам галлам обедню. — продолжал Богданский. — Прознают крестьяне, не станут продавать провизию да фураж — что французам останется? Только грабить. Вохонские уже взялись за вилы, скоро и другие поднимутся. А всё ассигнации поддельные! Нескоро теперь мужичок бумажным деньгам поверит, ох, нескоро!

В дверь постучали.

— Войдите! — отозвался ротмистр. На пороге возник Хряпин.

— Ну что, Прокоп Ефремыч, принял пленных?

— Принял, куды ж оне денутся. В погребе запер, казака приставил, пущай посидят. Как занадобятся — доставлю в наилучшем виде.

Ротмистр кивнул:

— Спасибо, Ефремыч, за службу. Вели им лапти найти, что ли… И ступай, повечеряй, пока время есть. Дел у нас ещё много.

Хряпин замялся.

— Тут такое дело, вашбродие. Хрестьяне привели одного молодца. Бають — разносил по дворы афишки хранцузския, да плёл, шоб мужички разбоя не творили, а в Москву припасы везли. Всё бы ничего, да он сдуру явился в Сепурино, а там хранцузы третьего дни два домы пожгли и когой-то пришибли. Сепуринския, как разговоры те услыхали — скрутили, побили по морде в кровь и приволокли сюды. Вона, дожидаются. Прикажете вести?

День катился к закату. Деревенское стадо возвращалось: недовольно мычали коровы, пастушок, парень лет пятнадцати, сонно настёгивал скотину кнутом. За ним, шагах в десяти, скакали две ошалевшие телушки, со дворов их лениво обгавкивали собаки. Конники, утром сопровождавшие стадо, куда-то подевались; рядом с пастухом шагал вразвалку только один мужик с казачьей пикой на красном древке. Свою лошадь, костлявую соловую кобылёшку, он вёл в поводу.

— Может, зря ротмистр пожалел этого типа? Повесили бы его, как предлагали мужики — и правильно. Предатель же! Помнишь, советский сериал про милицию? Там в сорок первом в Москве немецкие пособники листовки разбрасывали — так их прямо на месте расстреливали.

Они сидели на бревне возле амбара. Лёшка давно домыл мотоцикл и видел десятый сон. Ротмистр совещался с Азаровым и Хряпиным; пленные французы и изловленный вохонцами «пособник оккупантов» думали горькую думу в погребе, возле которого клевал носом караульный казак.

— Экий ты кровожадный! — усмехнулся Долотов. — А по-моему, Богданский прав. Делать ему нечего — со всякими проходимцами возиться! Отправил к Голицыну, в Покров: пускай там во всём разберутся и спросят с этого типа. Повесить, может, и не повесят, но каторга — это уж наверняка.

— И вообще, что это за методы? — притворно возмутился Витька. — Он, может, узник совести, борец с тиранией? Да, у него другая точка зрения — что ж теперь, вещать за это?

— Не… — ухмыльнулся Мишка. — Вешать будут не за это, а за шею. Перекинут через сук верёвку…

— Как ты можешь? Он, можно сказать, сделал европейский выбор, потянулся к общечеловеческим ценностям. Наполеон, понимаешь, свободу крестьянам несёт, передовую культуру, справедливую власть и всё такое, а русские варвары, этого не ценят, сразу за вилы. Что с них взять: ограниченные люди, варвары. Не доросли до цивилизации!

Ребята рассмеялись. Уж очень не походил московский купчик Ларион Смирнов — избитый, перепуганный, с руками, скрученными за спиной — на гладкого, хорошо одетого, уверенного в себе «известного блогера и историка», от которого они слышали эти слова.

Пора было готовиться ко сну. Мишка отчаянно зевал, Витька едва держался на ногах. Шутка ли — бессонная ночь, невероятные приключения, безумный выброс адреналина во время прорыва через село, занятое французами… нет, как хотите, а организм настойчиво требовал отдыха.

Устроились на сеновале: расстелили брезент, накидали поверх него шинели и попоны, выданные азаровским денщиком. Лаврушка приволок глиняную корчагу с квасом и полную корзину еды — тут же, на соломе и поужинали.

К накрытому столу явился Азаров. Он по приказу ротмистра допрашивал пленных, и те поведали, что в Бунькове ждут подкрепления. Поутру из Богородска должен прийти обоз, и при нём — артиллерия. На перехват отправили урядника Хряпина с дюжиной казаков и семью десятками конных ратников. Рассудили так — в уезде, охваченном восстанием, конвой будет держать ухо востро. А на подъезде к селу могут и расслабиться: опасность позади, до своих рукой подать! Тут, главное, действовать быстро: разбить обоз и уходить разведанной тропой, пока не подошло подкрепление. Французы в лесу преследовать не станут, уверял урядник, они его как огня боятся, за каждой сосной засада мерещится.

Корнет ушёл; Мишка сопел, свернувшись калачиком под попоной. Вите не спалось — может, перетерпел, сбил охоту? Лёха, успевший добрать сна в амбаре, выбрался под вечернее небо и присел рядом с товарищем. Десятикласснику хотелось обсудить наболевшее.

— И всё же — не понимаю! Ну ладно, в тот раз ты мог случайно наткнуться на детектор. Но теперь-то что? Раз твой смартфон действует так же — значит, его нарочно переделали! И софтом тут не обойтись, надо в железо лезть…

Возразить было нечего. Витьке и самому было ясно, что отец по каким-то своим соображениям устроил так, что его «Самсунг» превратился в детектор хронопробоев. Втянул сына вместе с его друзьями в непонятные эксперименты — ни слова об этом не сказал! А ведь дело-то опасное…

— …только не говори, что эта штука тебе попалась случайно! — продолжал Лёха. — Я так думаю, её нарочно тебе подсунули. Понять бы ещё — зачем?

Витя вытащил гаджет. Подумал немного — включать, или не стоит? — и нажал кнопку.

Повторный поиск хронопробоя: 32 ч. 49 мин.

Функция экстренного возвращения будет доступна через

26 ч. 01 мин.

Вероятность срабатывания: 61 %

— Не повезло, — покачал головой Лёшка. — Минус четырнадцать часов только.

Ребята надеялись, что «обратный отсчёт» на детекторе ускорится.

— Вероятность экстренного возвращения тоже упала. В тот раз было больше семидесяти, а сейчас — сам видишь. Чую, придётся ждать все тридцать два часа…

Ладно, — вздохнул десятиклассик. — Не везёт — значит, не везёт. Давай лучше спать, утро вечера мудренее. Так здесь, кажется, говорят?

XIV Пыряло с зубом

— Сомкнись!

По шеренге прошло шевеление. «Кавалеристы» — мужички в армяках, кафтанах, с самодельными пиками, — принялись осаживать лошадей, крутиться на месте. Один навалился на соседа крупом, лошадь подкинула, ударила задом. Раздались смачные ругательства, свистнула плётка.

— Эй, тетери, отставить! Ходи в стороны, по трубе сбирайсь по новой в шеренгу!

Кавалерийскими учениями руководил гусарский вахмистр — жилистый, невысокий дядька лет тридцати, с длинными, висячими усами на лице, пересечённым страховидным шрамом. На этот шрам подопечные вахмистра, крестьяне вохонской «конной дружины», взирали с особым почтением.

Протрубил горн, и всадники, толкаясь лошадьми, сцепляясь древками пик и переругиваясь, стали занимать места в шеренге. Вахмистр взирал на эту суету со скукой.

— Слухай сюды! — закричал он, когда шеренга худо-бедно выстроилась. — Когда даю команду «сомкнись!» — становитесь, чтобы всяк в строю касался стременем стремени соседа. Для того — принимать вправо, а отнюдь не влево. А ежели кто станет на месте крутиться и строй рушить — самолично плетью ожгу. Ясно, што ль? Гляди веселей, держись прямо, а то сидят, аки собака на заборе!

Вохонская конница производила экзерциции на широком выгоне за селом. Верховых набралось изрядно — сотни три. Богданский с утра разделил их на три «эскадрона» и отдал в выучку своим унтерам.

На левом фланге серо-бурой армячной шеренги мелькало салатово-красное пятно. Мишка. После вчерашнего перехода он всерьёз решил учиться верховой езде, для чего и попросился поучаствовать в учениях. Корнет возражать не стал и велел уряднику дать мальчику рыжую кобылу — ту, самую, зарубленного на лесной дороге вюртембержца. Хряпин было заспорил: «как жа так, вашбродие, оне и энту лошадку упустють, останусь с таком заместо десяти рублёв!» — но потом сдался и наточил Мишкину трофейную саблю. Гусары подарили новичку старый ментик, салатового цвета с красными шнурами, и зелёную суконную бескозырку с цифрой «10» на околыше. Теперь Мишка выделялся в строю вохонцев почти правильной гусарской обмундировкой; посадка, правда, заметно хромала, в плане верховой езды ему было далеко до крестьян.

— Как протрубят атаку — пики вниз и в галоп! Хто старшой на правом фланге — примечай, шоб поводья не бросали, а то левое крыло завсегда за правым не поспеет, ежели пуститься в карьер безо всякой сноровки. Поняли, што ль? Трубач — к атаке!

Выгон остался позади. У околицы пешие казаки под руководством штаб-ротмистра гоняли строем куринских ратников. В стороне, отдельно, постигали воинскую науку «фузилёры» — вохонцы, имевшие ружья. Оттуда неслись команды: «Взведи курок!» «Сдуй полку!» «Скуси патрон!» Витька вспомнил, как раненый драгун объяснял им хитрости обращения с мушкетоном.

«Пикинёры» — так штаб-ротмистр именовал пеших крестьян, — в армяках и лаптях с онучами, перемотанными лыковыми верёвочками, — отдыхали от трудной воинской науки. Разбрелись по околице, кучками прилегли в тенёчке, под заборами. Оружие свалили тут же, лишь кое-где составив, на солдатский манер, в пирамиды. Рядом с пирамидами лежали трофейные солдатские ранцы — предмет особой гордости владельцев.

Витька с Азаровым подошли поближе.

Крестьянский арсенал производил впечатление. В-основном, это были косы, насаженные торчком на жерди или пики, носившие следы молота деревенского кузнеца. В изобилии встречались вилы тройчатки и железные печные ухваты с выпрямленными и заострёнными дужками. Ничего похожего на «недоружья», которыми были вооружены ополченцы при Бородине, Витька не заметил. Зато топоры были у всех — мужики носили их заткнутыми за кушак. Некоторые насаживали широкие плотницкие топоры на длинные, выше человеческого роста, древка, превращая в импровизированные алебарды.

Хватало разномастных дубин, — обтёсанных колод, дрынов, усаженных зловещими гвоздями, страхолюдных палиц, вырезанных из цельного древесного корневища. Попадались во множестве самодельные «моргенштерны» — из утыканных гвоздями молотильных цепов, подков, а то и массивных амбарных замков, прицепленных ремнями к жердям. Названия у этих орудий были подходящие: «охряпник», «ошарашник», «окочурник». Один додумался провертеть дырку в рукояти кузнечного молота и привесил на пеньковой верёвке к полутораметровому дрыну. Назывался этот инструмент «оглоушник».

Куринцы, увидав, что «господа» проявили интерес к их оружию, охотно пускались в разъяснения: каким способнее пороть хранцуза, а каким — колотить по макушке. Витька примеривался к очередному орудию народной войны и всякий раз отмечал, что сделано оно с выдумкой, старанием и большим пониманием человеческой анатомии.

— А это как называется, дядечка?

— Енто, господин, пыряло с зубом. — пояснил крестьянин, польщённый интересом к своему «воинскому струменту». Ея Прокоп смастерил. Он кузнец добрый, он што хошь исделает.

Пыряло с зубом напомнило Вите хитроумную шаолиньскую алебарду. Изогнутое лезвие косы-литовки, к обушку которой приклёпаны остриями в разные стороны два серпа — так, что они образовали своего рода букву «X». Навесить шёлковые шнуры с кисточками — и можно вручать орудие китайскому монаху в шафранно-жёлтых одеяниях.

А вот это, к примеру, чем хуже? Зловещего вида мясницкий секач, насаженный на древко, отличался от китайского дадао разве что, грубостью отделки, да отсутствием металлических колечек на обухе. Витя припомнил, как папаин друг, дядя Саша Данилин, как-то заявил, что многое из экзотического восточного оружия — скажем, японские нунчаки, саи, боевые серпы — не что иное, как приспособленный для военных целей сельхозинвентарь. Судя по арсеналу куринцев, так оно и было.

XV «А мы направим пушечки…»

Со стороны села донеслось тарахтенье. Крестьяне вскакивали, крестились, жались к плетням. Они никак не могли привыкнуть к трескотной, смердящей «самобеглой коляске», и всякий раз, когда Лёха выкатывал «Днепр» из амбара, улицы пустели.

Мотоцикл, волок на прицепе орудие на большом зелёном лафете — его притащил отряд урядника Хряпина. Засада удалась: крестьяне сумели отбить три телеги с воинским припасом. А вот с пушками (при обозе тащились четыре орудийные запряжки и зарядные ящики) вышла осечка. Сопровождавшие обоз шеволежёры отбили артиллеристов, которых начали уже вязать куринцы, потом отогнали казачков, и тут чья-то удачно пущенная пуля угодила в зарядный ящик. Взрывом разметало две запряжки: поубивало лошадей и ездовых, поломало передки, одной пушке вдребезги разбило лафет. Испугавшиеся громового удара куринцы бросились в отступ; вюртембержцы же, не имея возможности утащить пострадавшие орудия, наскоро его заклепали и отошли к обозу. Поле боя осталось за русскими; Хряпин, прекрасно понимавший, что с минуты на минуту из Бунькова явится подмога, приказал: хоть на себе, хоть лошадьми, а утаскивать добычу в лес.

С трофеем пришлось намаяться. Орудие пёрли на руках, саблями и топорами расчищали проход в кустарнике, наскоро гатили заболоченные русла ручьёв. Надрываясь, перетаскивали многопудовую махину через овражки, подваживая[30] лафет гандшпугами и брёвнами.

Тем временем, посыльный с донесением доскакал до Посада, и вскоре оттуда явилась подмога — полсотни верховых во главе с Азаровым и Лёха на «Днепре». Тяжёлый мотоцикл пришёлся кстати: хобот орудия закинули на решётку, закрепили верёвками, и Долотов, под удивлённые возгласы спутников, поволок трофей по дороге.

«Днепр» хорошо справился с ролью тягача. Орудие шестидюймовая французская гаубица — весило около тонны, но прокачанный со штатных тридцати шести до полусотни лошадей движок легко тянул этот такой груз. Реконструкторы и раньше таскали мотоциклом свои пушки; правда, Сергеич не разгонялся, опасаясь раздолбать хлипкие самодельные лафеты. Но тут-то был самый настоящий, конструкции инженера Грибоваля: такой лафет мог выдержать и бешеный галоп конной артиллерии и долгие, в сотни миль, переходы по горным тропам и сотрясения и отдачи при многочасовой канонаде. Лёха, осмелев на ровной дороге, разогнался до тридцати километров в час. Гаубица громыхала на деревянных, окованных железом колёсах, то и дело рвала пеньковые верёвки. Приходилось останавливаться и крепить заново.

Оставалось решить, как приспособить трофей к делу. Отступая, шеволежёры заклепали орудие, загнав в запальное отверстие подковный гвоздь. Приказный[31] Анисимов — казаки звали его Анисимычем, — служивший раньше в батарейной роте, осмотрел гаубицу, хмыкнул и заявил, что так орудия не заклёпывают: «Оне, рукопомойники, ни ерша изнутре не загнули, ни шляпку не срубили. А раз так, „выдувать“ гвоздь выстрелом незачем, кузнец и так справится».

Шляпку зацепили клещами, и гвоздь медленно, упираясь, будто гнилой зуб из десны, вылез из запального канала. Зарядов в лафетном ящике нашлось всего шесть: две картечи в жестяных банках и четыре круглые гранаты.

Анисимыч предложил навертеть картузов из ружейного пороха, а на картечь пустить свинцовые пули. «Всё одно, вашбродите господин ротмистр, я из эдакой коротышки стрелять не обученный. Тута и возвышение надоть выставить, и всякая иная премудрость. Издали, навесом не получится, тольки зря бонбы раскидаем. А прямой наводкой — это со всем нашим удовольствием, приголубим Бонапартия!»

Лёха часа три проторчал в кузне. Прокоп ладил по его указаниям буксирное приспособление для «Днепра» — с цепью, серьгой и железным шкворнем. На поддон коляски взгромоздили лафетный ящик, гандшпуги, банник с прибойником и прочие необходимые предметы, так, что Витька едва помещался на своём привычном месте. На заднее сиденье втиснулся Анисимыч — усаживаясь на мотоцикл, он крестился, бормотал молитву и украдкой сплёвывал через плечо.

К гаубице приписали ещё трёх казачков — номерами, и местного мужичка-коновода. «Мото-артиллерию» опробовали на дальнем выгоне. Долотов лихо выкатывал на луг, разворачивал орудие; Витька с Анисимычем соскакивали со своих мест, сбрасывали. Спешившиеся «номера» отцепляли хобот, Лёха отъезжал на десяток шагов в тыл, глушил движок и бежал к гаубице, чтобы занять место фейерверкера.

Во время учений выпалили три раза половинными холостыми зарядами; вместо пыжей забивали комки пакли. Анисимыч для виду поворчал, но остался доволен. Велел только привязать к лафету канат в двадцать аршин длиной, прицепив другим концом к буксирной серьге. На Лёхин вопрос: «Зачем это?», ответил: «енто отвоз, чтобы драпать способнее. Как орудию на позицию выкатывают — сейчас с передка скидывают, запряжку подают в тыл, на длину отвоза. Ежели неприятель на батарею наскачет — орудию утаскивают волоком, штобы, значить, поскорее…»

На сём учения закончились. Анисимыч отправился отмеривать навески пороха и свинцовых пуль для картечей, а Лёха принялся гонять туда-сюда по сельской улице, распугивая кур, поросят и павловских жителей — надо было приучить коней к треску мотоциклетного движка. Витя пошутил: вот оно, средство против французской кавалерии. Увидав несущийся на них мотоцикл, неприятельские кони сойдут с ума и поскидывают всадников!

Азаров его разочаровал: в запале атаки, лошади не то, что мотора — залпа в упор не боятся, идут на штыки.

На выгоне запела труба.

— Отбой, — сказал Азаров. — Зашабашили учения.

Минут через пять их нагнал Мишка верхом на рыжей кобыле. Витя с удовольствием глядел на друга: весь в пыли, в конском поту, фуражка съехала на ухо, сабля в ножнах болтается у колена. Ни дать, ни взять — гусар!

— Вы бы, Михаил, отдохнули, — посоветовал корнет. — Поверьте моему опыту, завтра ноги будут болеть, будто их палками колотили. А день предстоит трудный, баталия!

Днём на военном совете решено было поутру выдвигаться к деревне Вохна. Лазутчики доносили, что французы после прибытия обоза зашевелились и, надо полагать, вот-вот выступят на Павлово. «Мото-артиллерии» вместе с казаками и павлоградцами предстояло сыграть роль резерва в предстоящем сражении. Курин, узнав что гаубица годна к стрельбе, предлагал выкатить её вперёд — «мужички, как увидят, что у нас тоже орудия имеется, сразу воспрянут!» — но Богданский решил иначе. Скудный боезапас следовало поберечь до решающего момента.

Из ворот «штабного двора» позёвывая, вышел навстречу Лёшка.

— А я «Днепр» уже поставил. — сообщил он. — Раму погнули этой дурой, Сергеич теперь голову снимет…

— Ты сперва доберись до Сергеича, — отозвался Витька. — Вот сдохнет мой «Самсунг» — что будем делать?

— Да, — вздохнул Долотов. — Тогда одно останется: с лозой ходить, как чудаки из «Космопосика». А что, чем хронопортал не аномалия?

— Тьфу на тебя! — возмутился Мишка. Он привязал рыжую у коновязи и теперь собирался её чистить. — Накаркаешь ещё, и придётся ходить прутиком! Ещё, пожалуй, за блаженных примут.

— Тогда уж сразу за колдунов! — хохотнул Витька. — Увидят и сразу этим… пырялом с зубом. Не посмотрят, что мы союзники.

— Эй, секретный! Ходи сюды, подмогнёте!

— Это Анисимыч. — сказал Мишка. Он в амбаре картузы снаряжает и картечи. Гусар да казачков прочь разогнал — они ж все с трубками в зубах, а там порох! Лаврушка азаровский заспорил, так он его сразу в зубы!

— И правильно! — кивнул Лёха. — Мы с Алексей Борисычем, как перед баталией садимся картузы набивать — специально ставим человека, чтобы не подпускал никого с сигаретой. Был уже случай: полыхнуло и троих сильно покалечило.

— А вы-то чем набиваете? — удивился Витька. Он был уверен, что артиллеристы-реконструкторы привозят готовые заряды с собой.

— Порохом, только не дымным, чёрным, а пироксилином. Пиротехники выдают артиллеристам дополнительные заряды для миномётов. Это такие колбаски из шёлковой ткани, их на хвостовик мины накручивают, для увеличения дальности. Вот мы их и потрошим.

— Ну, долго вас ждать, али мне тута так и околевать? — снова раздалось из амбара. — Ходи веселей, наболтаешься ишшо!

— Сейчас, Анисимыч, идём! — весело крикнул Витька, и они побежали к казаку.

XVI Артиллеристы, Курин дал приказ!

Все сражения начинаются утром, подумал Витька. При Бородино первая пушка выстрелила в 5.50 утра, и через четверть часа канонада гремела по всему фронту. А здесь не торопятся: уже семь ура, а вооружённые крестьяне только собираются на большом выгоне за околицей села Вохна.

Мужики расступались, давая дорогу лошадям, шарахались от мотоцикла, с почтением взирали на прицепленную к «Днепру» гаубицу. Витька встал, держась за плечо Анисимыча. За колышущейся щетиной пик, кос, дубин на телеге стоял высокий, с окладистой бородой, человек. Вокруг плотной толпой сбились мужики — суровые, с ружьями, и саблями, пистолетами.

— Сам Курин, — объяснил казак. — А енти, рядом с ним — дружки явонныя. Отчаянный народишко, разбойники!

Курин поднял руку, гомон толпы стал стихать. Витька ожидал, что голос у него будет зычный, низкий, как и полагается народному герою. Но Курин заговорил высоким, срывающимся тенором:

«Любезные друзья, постараемся за отечество своё и за дом пресвятые богородицы. Неприятель грозит наше селение предать огню, а нас в плен побрать и с живых кожи поснимать за то, что мы ему неоднократно упорствовали сражением!»

В ответ с церквушки задребезжал колокол. Мужики вокруг крестились, опускались на колени.

— Сегодня ж покров прествятый богородины! — Анисим привстал на сиденье и трижды обмахнулся крестным знамением. — Оно и хорошо: в такой день и драться веселей, и помирать лехше!

Курина на телеге сменил тощий попик в обтрёпанном подряснике; на плешивой голове — колпак-скуфейка. Борода — редкая, седая, — смешно торчала вперёд.

Когда он заговорил, на колени опустились все до единого мужики. Витька неуверенно огляделся: казаки с павлоградцами истуканами сидели в сёдлах, обнажив головы. Мальчик сдёрнул бескозырку, и тут только заметил Мишку: с непокрытой головой, в ментике, с саблей в блестящих ножнах, свисающей с пояса. Его рыжая кобыла щеголяла новым вальтрапом — зелёным, с красной каймой и вензелем: буква «А» и римская единица. Витька усмехнулся — где это приятель успел раздобыть павлоградскую амуницию?

Мишка покосился на соседа в строю, гусарского вахмистра, сделал, подражая тому, торжественную физиономию, перекрестился и весло подмигнул, поймав на себе Витькин взгляд.

А попик выводил:

«Скорый помощниче всех усердно к тебе прибегающих, святый благоверный великий княже Александре! Ты в житии твоём ревнитель и защитник православныя веры был еси: и нас в ней твоими к Богу молитвами непоколебимы утверди. Ты, победив полки супостата, от пределов Российских отгнал…»

«Ради наживы сражаются, говорите?» Витьке горло перехватило от гнева. Урядника понять можно, у казаков с крестьянами всегда нелады — но зачем историку, учёному, повторять весь этот вздор? Конечно, на войне всякое бывает: и грабежи, и мародёрство, и всякие зверства. И предатели находились, вроде купца Лариона Смирнова. Но чтобы всему народу приписывать одни только низкие, корыстные побуждения?

— Сие молитва святому благоверному князю Александру Невскому! — растолковал Анисимыч. — Крестьянам без молебна неможно. Люди они не воинския, как живот свой положить? А так — пропели молебен со акафистом, простились друг с другом, и с помощию божиею приуготовились!

Витька слушал и удивлялся: Анисимыч, разъяснявший артиллерийскую науку исключительно по-матерному, заговорил как тот попик, что читал с телеги молитву. И не он один: за всё утро мальчик не слышал от казаков ни единого бранного слова. Гусарского вахмистра, прищемившего ладонь пряжкой и в сердцах пустившего треклятую железяку по матери, пристыдили: «Негоже, Семён Васильич, в такой-то день сквернословить! Не токмо тело в чистое перед смертным боем обряжают, душу тож надобно в чистоте блюсти!»

Кавалерийский отряд (сорок сабель под командой штаб-ротмистра Богданского) затаился в рощице. За речкой, за торчащими то там, то сям стожками, высилась колокольня села Вохна. В селе осталось с полсотни мужиков, все безоружные — «воинские орудия» попрятаны по амбарам и сеновалам.

Задумка Курина не отличалась сложностью: неприятеля следовало пропустить в село и обрушиться на него с двух сторон. Для этого конные под началом Егора Стулова отошли за за речку Вохна, в деревню Меленки, а пешие Ивана Чушкина укрылись в лесистом Юдинском овражке. Им передали приказание: без команды сражение не начинать, сидеть тихо, ждать.

Однако, начальник французского авангарда оказался не так прост. Заняв в два часа пополудни деревеньку Грибово, он выслал к селу Вохна два эскадрона. Первый встал на околице, второй вместе с обозными телегами зашёл в село, и командир через переводчика потребовал старосту. На его зов вышел сам Курин.

Разговор не затянулся. Французский офицер стал требовать муки, круп, овса, обещал щедро заплатить. Курин же, прикинув численность «гостей», приободрился: полсотни кавалеристов в селе, да ещё столько на околице — о чём говорить, когда в засаде, помимо сорока сабель ротмистра Богданского, ещё пять с лишком тысяч! Французов повязали, лишь десятка два отмахались саблями от кос и прорвались к своим. Куринцы кинулись потрошить телеги, а со стороны реки, наперерез отступающим уже неслись с визгом и улюлюканьем стуловцы.

От неминуемого плена французов спасла пехота, выдвинувшаяся из Грибова. Крестьянская конница откатилась назад; Курин же, увидав свою ошибку, стал лихорадочно выстраивать рати. Численный перевес был на стороне крестьян, но с левого фланга уже выкатывались орудийные запряжки, а дальше разворачивалась шеренга конных егерей. Разозлённые потерями (из попавшего в засаду эскадрона ушли едва две дюжины) французы собирались атаковать вдоль дороги, опрокинуть мужицкую пехоту и войти в село. Но сначала, следовало поприветствовать лапотные дружины картечью.

Командир батареи не сомневался, что после первого же залпа противник кинется врассыпную. И тогда начнётся самое страшное для пеших в чистом поле — рубка бегущих. Вюртембержцы отменные рубаки, а кавалерийская сабля образца 1803-го года рассекает тело от ключицы до пояса…

Остаётся лишь гадать, почему французский полковник не позаботился о фланговом охранении. Может, дело в том, что раньше стычки с куринцами происходили в деревнях, в засадах, и ни разу — в чистом поле? А вернее всего, он попросту презирал противника, этих пейзан с вилами и дубинами, и не счёл нужным принимать обычные меры предосторожности.

За что и поплатился.

Штаб-ротмистр приподнялся на стременах:

— Пора! Трубач, «марш-марш»! Орудие — вперёд!

«Днепр» рванул с места. За ним тяжело катилась гаубица, за ней, позади, шагах в пятидесяти галопом шли кавалеристы Богданского.

Витька видел только прыгающую вверх-вниз стерню, клубы дыма, застилающие неприятельскую батарею, огневые столбы, то и дело выкидывающиеся из жёрл, деловито суетящиеся синие фигурки. Триста метров… двести… кавалерия отстала, скрылась в рощице, и Мишка скрылся вместе с ними. Сто пятьдесят метров… сто… Неужели не заметят?

Анисимыч хлопнул Лёху по плечу — пора! Тот резко вывернул руль, Витька кубарем слетел с коляски, а казак уже стаскивал на землю плетёный короб с самодельными картечами.

— Што стоишь? — прохрипел он. — Давай, берись, твою не туды!

И выдал такой загиб, что Витька только рот разинул. Куда подевалась недавняя благость?

Впрочем, сейчас точно не до неё. Номера ухнув, приподняли хобот. Лёха подал «Днепр» назад, соскочил и оскальзываясь на траве, кинулся к орудию, на ходу щёлкая зажигалкой. Фитиль никак не хотел разгораться и Лёха то дул изо всех сил, то принимался размахивать пальником, раздувая едва тлеющую искру.

Анисимыч присел у орудия, провернул горизонтальный винт, прищурился.

— Пали!

Номера отскочили; Лёшка, сделав отчаянное лицо, вжал огонь в затравку. Ударило так, что уши у Витьки заложило, в глазах поплыли разноцветные круги. Орудие отскочило назад, выбросив столб вонючего дыма.

— Накати!

Номерки навалились на колёса, возвращая гаубицу на место.

— Банить!

Дымная пелена поредела, открыв цель — французскую батарею. Граната лопнула с большим недолётом. У крайней пушки засуетилась прислуга, разворачивая орудие навстречу опасности.

— Да банить жа, тудыть тебя…! Шо раззявился, стервь?

Витька неумело сунул щётку банника в ведро. Ствольный канал у гаубицы ступенчатый — сначала надо пробанить мокрой щёткой узкую камору, предназначенную для порохового заряда, и только потом сам ствол. Схалтурить тут нельзя — оставишь в стволе тлеющие обрывки картуза, не потушишь недогоревшие порошинки, и заряд вспыхнет, едва оказавшись в жерле.

— Заряд!

Второй номер особым совком на длинной ручке запихал в камору картуз.

— Прибей пыжа!

Третий номер, неловко орудуя прибойником, заколотил туго скрученный комок пакли.

— Бонбу!

Первый номер, пыхтя от натуги, поднёс снаряд — круглую гранату, притянутую крест-накрест жестяными полосками к деревянному поддону-шпигелю. Анисимов сорвал с запальной трубки холщовый мешочек, присыпал пороховой мякотью, не дожидаясь, когда снаряд вложат в ствол, припал к орудию. Винт заскрипел, сдвигая клин под казённой частью, ствол чуть дрогнул.

На батарее бухнуло, над головами провизжало ядро.

«…пронесло!..»

— Пали!

На этот раз Витька догадался зажать уши ладонями и мог наблюдать, как чёрный мячик вылетел из ствола гаубицы, пролетел, волоча за собой струйку дыма, шлёпнулся в шагах в трёх от зарядного ящика и лопнул. Пару секунд ничего не происходило, потом громыхнуло, на батарее вспух огненный пузырь. Прислугу крайней пушки смахнуло, будто кегли; над дымной тучей разлетались, медленно вращаясь, какие-то клочья, доски, тележные колёса. Из пыли выскочили две лошади и понеслись прочь, волоча на обрывках постромок разбитый передок.

— В самый раз, растудыть их! — в восторге заорал Анисимыч. — Напрямки в евонный зарядный ящик! А ну, робяты, подкинем угольков Бонапартию!

Витька не помнил, как расстреляли оставшиеся бомбы; как били картечами по разбегающимся французским артиллеристам. В памяти отпечаталась пугающе ровная шеренга всадников в гребнястых касках, строящихся для атаки. Крик заряжающего: «энта последняя, боле нетути!» и напряжённое, побелевшее лицо Анисимыча, припавшего к прицелу. Громыхнуло, казак замахал руками, и мальчик едва успел увернуться от колеса: гаубица запрыгала на отвозе за «Днепром». Витька кинулся вслед, спиной ощущая накатывающихся конных егерей, а из леса, навстречу им, уже вылетали казаки с павлоградцами. Урядник Хряпин визжал татарином, шашка над его головой размылась в туманный диск. Лица гусар горели азартом, сабли вытянуты по уставу — вперёд, на уровне плеча. И Мишка верхом на летящей бешеным карьером рыжей…

«…куда, придурок? Спятил?..»

Вюртембержцы не принимали встречного боя, заворачивали, уходили прочь, настёгивая взмыленных лошадей.

Витька опустился в траву — ноги не держали. Сбоку набежал Лёха, тряс за плечи, кричал что-то восторженное. Анисимыч начальственно гудел будто сквозь слой ваты. Кто-то посадил Витьку на коляску, и «Днепр» привычно запрыгал по кочкам. В голове мохнатой ночной бабочкой билась одна-единственная мысль: «жив… жив… жив…»

XVII Запись в церковной книге

— Ты каким местом думал? — кипятился Витька. — Будённый, блин, красный кавалерист! Я, как увидел, что ты с гусарами в атаку пошёл — всё, думаю, капец, сейчас зарубят. Дурак ты, Мишка, вот что. Заигрался. Это ведь не реконструкция, это на самом деле!

Мишка виновато шмыгнул.

— Я что, не понимаю? С конём не справился! Гусары взяли в галоп, а эта скотина за ними! Я повод рву, а ей хоть бы хны! Зенки выпучила, ржёт, как ненормальная, и несётся!

Рыжая кобыла повела блестящим, чёрным, как слива, глазом — «наговариваешь, хозяин, не было такого!», — повела ушами и потянулась к пучку травы. Мишка дёрнул повод, рыжая обиженно фыркнула.

— … А что мне оставалось? Стиснули с двух сторон, кони озверели, ор, улюлюканье… А я саблю в первый раз в руках держу! Вахмистр вчера твердил: «главное оружие кавалериста — хлыст. Учись в строю держаться и на коне сидеть, а сабля — это успеется!» Ну, вытащил пистолет…

Витька вспомнил, как Мишка летел с павлоградцами в атаку: в левой руке повод, на запястье правой, сжимающей пистолет, болтается на темляке сабля. Рыжая стелется над землёй, морда в пене, гриву рвёт ветер…

— Я всего разок и выстрелил! — продолжал оправдываться Мишка. — Когда вюртембержцы стали поворачивать, ротмистр скомандовал «Стой!», и наши все начали стрелять. Ну и я пальнул…

— Хорошо хоть, не попал, — буркнул Витька. Его трясло от злости и страха за непутёвого приятеля. — Не хватало ещё убить кого-нибудь!

— Да-а-а! А вы, со своей пушкой? Хочешь сказать, тоже не попали?

— Это другое. Мы же не одни из неё стреляли! Лёха фитиль подносил, я банил, а целился-то Анисимыч!

— Не другое, а то самое! А ещё поучал меня — «только не раздави бабочку!» Вот она, бабочка твоя!

И кивнул на гаубицу.

— Да что ты к ней прицепился? — рассердился Витька. — Они бы и без нас обошлись. А чем пушку на поле притащили, мотоциклом или крестьянскими клячами — какая разница?

Отряд расположился на отдых в рощице, на краю поля. Дело было кончено. Куринцы, и без того воодушевлённые лихой атакой кавалерии и взрывом на вражеской батарее, всей массой кинулись на неприятеля. Ошеломлённые дружным натиском, французы попятились, огрызаясь нестройными ружейными залпами, потом, не выдержав, побежали. Крестьянам достались пленные, обозные телеги, немало оружия, в том числе и брошенные пушки. Конные сотни поскакали вдогон, а Курин принялся собирать растрёпанные рати. Над трофейной пушкой вздели церковную хоругвь; крестьяне сходились к этому штандарту — поодиночке, группками, целыми отрядами. Шли не спеша: дело сделано, куда торопиться? Вели раненых, перешучивались, искали знакомцев. Хвастали трофеями: хорошими плащами, ружьями, ранцами с крышками из коровьей шкуры, офицерскими шпагами. Над толпой повис гомон — не тревожный, как утром, а весёлый, беззаботный. Победа!

— Пойдёмте, друзья, послушаем сего вохонского Варрона?[32] Народ собрался, говорить будут, славить победою. А потом, как водится, молебен. Анисимыч, покарауль бицикл, незачем народ пугать…

— А шо ж не покараулить? — лениво ответил корнету приказной. — Вы уж не взыщите, а я дальше верхами. На ентой тарахтелке навовсе задницу отбил. Нет уж, робяты, казаку способнее на-конь. Но не боись, я от вас не отстану — тольки Ефремыч кобылу мою приведёть…

— Вот и хорошо, — кивнул Азаров. Он привязал Черкеса рядом с Мишкиной рыжей. Кобыла недовольно покосилась на незваного соседа и вдруг, вытянув шею, укусила за плечо. Черкес шарахнулся, визгливо заржал.

Корнет ожёг жеребца плёткой, тот обиженно заложил уши — за что?

— А ну, не балуй! Давайте-ка, я подпруги распушу, и пошли. Анисимыч, пригляди и за конями, хорошо?

— Я тоже, пожалуй, останусь… — сказал Лёшка. Он устроился в тенёчке, рядом с мотоциклом. — Ну их, эти митинги! Да и башка трещит от пальбы и криков. Я лучше перекушу. Анисимыч, присоединяйся!

И вытащил из мотоциклетной сумки свёрток, аппетитно пахнущий жареной курицей.

— А что, паря, дело! — обрадовался казак. — Война — оно, конешно да, а только и о брюхе забывать не след! Держи-кось манерку, у меня там квас брусничный. Холо-о-однай!

Витька, у которого с утра маковой росины во рту не было, с завистью поглядел на эти приготовления, вздохнул и поспешил за Азаровым.

Вокруг Курина уже успела собраться толпа. Увидев мундир Азарова, мужики расступались, срывали шапки, кланялись.

Предводитель вохонской дружины стоял на пушечном лафете, широко расставив ноги. За его спиной трепетал на пике пёстрый прапорец — личный вымпел крестьянского вожака.

Курин не спеша поклонился на четыре стороны, заложил большие пальцы за нарядный поясок, на котором висела кривая сабля, и начал:

— Как есть мой почтенный родитель, суворовский солдат, разве ж можно терпеть обиду от нехристя? Спасибо вам всем, соседи, да кумовья, друзья любезные, что постарались за отечество и за дом пресвятые богородицы…

И замолк, шумно переводя дыхание. Толпа внимала. Курин отёр лоб, и тут зрителей прорвало: в воздух полетели шапки, со всех сторон орали, надсаживаясь, стараясь перекричать один другого: «Слава! Слава! Почёт тебе, Герасим Матвеич! От всех местных жителей завсегда уважение!» Курин снова поклонился, поднял руки ладонями вперёд:

— Я сам, ополчася на антихристовых слуг, на коне, с саблею, которую родитель мой с турецкой войны привёз, своеручно отделил голову от плеч одному французской армии офицеру. И многие из вас так-то храбро сражались и причиняли неприятелю смерть и увечья. Ныне же вдохнём из глубин сердец и возблагодарим всемогущего Бога, что он нас избавил от зубов хищного волка!

Мишка сжимал кулаки, что-то шептал. По щеке, пробивая дорожку в пыли, ползла злая слезинка.

— Мих, ты чего?

— А пусть не говорят, что крестьяне французов били только чтобы пограбить! Ты же видишь, какие это люди! Как можно их грязью обливать ради каких-то там теорий?

Витька растерялся. Куда делся прежний Мишка — тот, что готов был влезть всюду со своим айфоном ради десятка лайков? Выходит, он его совсем не знает?

— Мих, да я с тобой согласен. Но ты прикинь: мы ведь и сами не сразу разобрались, хотя всё видим своими глазами. А что взять с наших горе-историков? Проверить-то ничего нельзя, вот и пишут ерунду всякую.

— Всё равно! — упрямо мотнул головой Мишка. Я бы их… да как они вообще смеют? Знают, что можно сочинять любые гадости, и им за это ничего не будет! А поставь этого… как его?

— Опанасенко. — подсказал Витька.

— Поставь этого Опанасенко перед вохонскими мужиками и заставь повторить то, что он плёл у нас в школе! Они бы дискутировать не стали…

Куринцы один за другим протискивались к батюшке, становились на колени, припадали к руке. Попик раздавал благословения и говорил, говорил — надтреснутым, слабым голосом, смешно задирая тощую бородёнку:

— Вы, сынки, побили рати антихристовы. Малая победа, а дорога ей цена! Здесь кончилась Бонапартова воинская удача! Помолимся, чтобы Господь и дальше давал православному воинству одоления на супостаты.

«Сынки» — среди них были и дядьки, разменявшие пятый десяток — ловили каждое слово. На их лицах не было и тени насмешки: слушали с истовой серьёзностью, часто крестясь, тиская в корявых ладонях шапки.

— И о том сделана запись в церковной книге, чтобы память о сём осталась и детям вашим, и внукам и всему будущему роду…

Рядом монашек в засаленном подряснике держал в обеих руках большую книгу. Витька прищурился, разбирая писаные церковным полууставом строки:

«Въ селѣ Вохне было сражёніе съ непріятелями, крестьянъ съ 42-мя казаками, и была ружейная пальба».

«Французовъ убили 27 человѣкъ, ранили 5 человѣкъ, въ плѣнъ взято 7 человѣкъ, октября въ первый день Покрова Пресвятыя Богородицы. О, Мати Божія покрыла и защитила насъ грѣшныхъ Своимъ Честнымъ Покровомъ; и тѣ врази и непріятели ушли изъ Москвы и отъ насъ въ тотъ 1812 годъ октября въ первый день, Покрова Пресвятыя Богородицы. А нашихъ, ни казаковъ, ни мужиковъ, ни одного человѣка, непріятели не убили и не ранили, а только у казачьяго начальника лёгкою раною лошадь подъ нимъ ранили…».

— Это у нашего ротмистра лошадь царапнуло пулей. — усмехнулся Азаров, когда они отошли в сторону. — А на самом деле среди мужиков и убитые есть и раненые, как без того? Да уж ладно, пусть остаётся, как написано. Такая победа, пускай радуются!

А со стороны импровизированной трибуны доносился голос Герасима Курина:

— Отсель, с берега речки малой Вохны, начинается им, нечестивым, дорога прочь, из рубежей православной богоспасаемой земли нашей!

— На Березину… — сказал Витька. Перед его глазами возник костёр на биваке реконструкторов, зазвучала песня, которую сочинят только через двести лет:

Нам дорогу б узнать, да повернуть, Только гонят нас на Березину…

— Куда? — переспросил корнет. — О чём это вы, Викруар?

— О дороге, про которую говорит Курин. Отсюда, с берегов Вохны — прямиком на Березину, и никуда французам с неё не свернуть…

— Почему именно на Березину? — удивился Азаров.

Витька замолчал, с опозданием сообразив, что сболтнул лишнее. Азаров выжидающе смотрел на него, и в этот момент на опушке леса звонко затрубил кавалерийский горн.

XVIII Нам пора домой!

Колонна шла крупной рысью. Мотались на ветру флжки на пиках, казачки затянули песню:

Ой, в тысяча семъсо-от девяносто пе-ервому ро-оку. Ой, пришёл указ вид нашей цари-ицы С Петербурху го-оро-оду, э-ээй! С Петербурху го-оро-оду…

— Это про Екатерину Великую — крикнул Лёшка, наклонясь к пассажиру. — А урядник её не любит: помнишь, говорил, что «царица Катька разогнала Запорожскую Сечь»?

Ой, шо пан Чепига-а, щей пан Голова-а-а-а-а-атый Зибрал своё во-ойско, войско запоро-ожско, Тай пыдвынул на Куба-анё, э-ээй. Тай пыдвынул на Куба-анё…

Витька не сразу услышал, как в сухарке замурлыкал «Самсунг». Вытащил: экран чёрный, никаких заставок, только мигает значок уровня заряда:

Функция экстренного возвращения: доступно

Время доступа: 11 мин. 47 сек

Повторный поиск хронопробоя: 703 ч. 12 мин.

Вероятность обнаружения: 1,3 %

И ниже:

Использовать функцию экстренного возвращения?

ДА\НЕТ

Витька подскочил, как ужаленный. Осталось меньше двенадцати минут, а потом… сколько это — семьсот три часа?

Впереди строем, с песней идут казаки. За мотоциклом рысят Мишка с Азаровым, за ними павлоградцы. Сбоку колонны, на гнедом жеребце — штаб-ротмистр. А ведь он неспроста поставил их в середину…

— Лёха, сделай вид, что мотор сломался. Прямо сейчас, некогда объяснять!

Долотов удивлённо посмотрел, кивнул, крутанул ручку. «Днепр» взревел, закашлялся и заглох.

«…молодец, с ходу врубился…»

Лёшка слез с седла и с озабоченным видом присел возле мотоцикла, открыл сумку и стал выкладывать на траву инструменты.

— С вашим бициклом что-то не так?

— Компрессия пропала, господин ротмистр. Наверное, от сотрясения при стрельбе.

— А исправить можно? — нахмурился Богданский. — Нам надо торопиться. Богородск надо брать с ходу, пока французы не закрепились.

Лёха прикинул.

— Минут двадцать. Раньше не управиться — надо жиклёры продуть и аккумулятор зарядить.

Витька удивился: какой ещё аккумулятор? Впрочем, с тем же успехом Лёха мог заявить, что надо менять стержни в реакторе…

— Да вы не переживайте, — продолжал Долотов. — От орудия всё равно никакого проку, зарядов-то нет! Езжайте вперёд, а мы починимся и догоним!

Пгодъехали Азаров с Мишкой. Мальчик недоумённо смотрел на друзей, Азаров улыбался уголками губ.

«…что-то тут не так…»

Богданский щёлкнул крышкой карманных часов.

— Ладно, ничего не поделаешь. Корнет, возьмите трёх казаков, останетесь с нашими друзьями.

— Конные за нами не угонятся, господин ротмистр! По ровной дороге мы раза в два быстрее, даже с дурой этой…

— Наш юный друг прав. — заговорил Азаров. — Незачем перед боем ослаблять отряд. Французов здесь нет, а следом идут пешие ратники. Если что — помогут. Езжайте, я пригляжу…

Спасибо, корнет, подумал Витька. Жаль, придётся и тебя обмануть…

И встретил виноватый Мишкин взгляд. Посмотрел на Азарова, снова на Мишку. Тот едва заметно пожал плечами.

Он всё ему рассказал, понял Витя. Ну Миха… Хотя, понять можно: вместе ходили в атаку, потом молебен, куринская речь — он и разоткровенничался. А вот сдаст их сейчас Азаров — и прощай, двадцать первый век. Богданский ни за что не отпустит.

Хотя — не похоже, что корнет собирается их выдавать. Скорее, наоборот — вон, как старается сбагрить ротмистра…

Замыкающий гусар скрылся за поворотом. На дороге медленно оседала пыль, поднятая двумя с лишним сотнями копыт. Лёшка проводил колонну взглядом и принялся собирать инструменты. Мишка с недоумением следил за его манипуляциями:

— Ребят, вы чего, а? Лёх, зачем этот цирк? Всё же работает!

Витька молчал, в упор глядя на корнета. Азаров широко улыбнулся.

— Не вините вашего друга, Виктуар. Вы ведь не сочли нужным ответить мне насчёт Березины, вот и пришлось обратиться к Мишелю.

Мишка насупился.

— Я думал, ты ему всё рассказал! Он меня спрашивает…

— О присутствующих в третьем лице говорить неучтиво, — с упрёком перебил Мишку Азаров. — Неужели у вас этому не учат?

Мишка поперхнулся и уставился на корнета. Витька с Лёшкой захохотали.

— Да ну вас, с шуточками вашими! Тут и без них мозги кипят…

Витя скосил глаза на смартфон.

…6-17… 6-16… 6-15…

— Признайтесь, корнет, вы ведь давно догадались что мы… ну, что мы не отсюда?

— Да как вам сказать? Были кое-какие сомнения. Я рассмотрел ваш бицикл: никогда не видел такой аккуратной работы! Но подумать, что вы из грядущего — так далеко моё воображение на заходило. До такого даже господин Свифт на додумался, а уж какой был затейник!

— Верно, — подтвердил Лёшка… — Впервые о машине времени напишет Герберт Уэллс.

«…если его не опередят. К примеру — вот этот корнет. А что — роман „Машина времени“, сочинение господина Азарова…»

Витька посмотрел на Азарова, будто увидел его впервые.

Мальчишка, не старше Лёшки Долотова, а ростом и вовсе ему по плечо. Но Лёшка сейчас вернётся в двадцать первый век, а корнету прямая дорога на Богородск. А дальше — на Малоярославец, на Вязьму, на Красное. А потом…

А потом — на Березину. Туда, где погибнут остатки Великой армии, а сам Наполеон едва ускользнёт с горсткой солдат.

«…я что, завидую этому корнету?..»

— Вы уж простите, — тихо сказал Витька. — У нас совсем нет времени. Если не уйдём прямо сейчас — останемся навсегда.

— Что, «экстренное возвращение» заработало? — обрадовался Мишка. — Сколько у нас времени?

Витька показал растопыренную пятерню.

— Всего пять минут? Жаль… а может, дождёмся нормального пробоя?

— Долго ждать придётся, целый месяц. Батарея столько не протянет.

— Это уж точно. — Мишка уныло почесал переносицу. — Ну, значит, пора.

— Простите друзья… — негромко произнёс Азаров. — А почему бы вам не остаться? Уверен, вашим знаниям найдётся применение.

Витька невесело усмехнулся.

— Вы бы знали, корнет, сколько наших соотечественников только об этом и мечтают! Целые книжки пишут, даже жанр такой появился — «попаданцы».

— Право же? — удивился Азаров. — Что ж, любопытно. Так я предлагаю…

— Нет. — мотнул головой Витька. — Нет, нельзя. Во-первых, мы не так много знаем, а во вторых…

— А во-вторых — родители! — перебил Мишка. — Если не вернёмся — не знаю, что с ними будет! Нет уж, мы возвращаемся…

Он спрыгнул с седла, нашарил в сухарке горбушку. Рыжая мягкими губами взяла хлеб с подставленной ладошки. Мальчик погладил кобылу по шее и вдруг обнял, прижался лицом к шерсти. Кобыла фыркнула и осторожно положила голову ему на плечо.

Азаров наклонился, потрепал рыжую по гриве.

— Удивительно, Мишель, как она к вам привязалась…

Мишка что-то буркнул и принялся тереть рукавом глаза.

— А значете что, — заявил Азаров, — забирайте-ка вы её с собой!

Мишка опешил:

— Куда ж я её дену? И вообще, мы живём на пятом этаже…

— Найдёте, куда. Чтоб такой молодец, да не сыскал дела коню и сабле? Станете лихим гусаром, верьте моему слову!

— Так Ерофеич заругается! — припомнил Лёшка. — Опять мы его без десятки оставим!

— Ничего, Алексис, с Ерофеичем я договорюсь. — успокоил Долотова корнет. — Так что, Мишель, берёте?

Мишка часто закивал головой, не отпуская шеи лошади. Глаза у него снова были мокрые. Рыжая благодарно потёрлась носом о меховую опушку его ментика.

— Ну всё, хватит сантиментов! — прервал идиллию Витька. — Миха, Лёха, две минуты осталось! Скидываем эту штуку, и поехали!

— Погоди! — Мишка бросился к коляске, схватил коробку и протянул Азарову. — Вот держите! Тут две дымовые шашки — помните, как в деревне, сработало? И ещё зажигалка, её надолго хватит, куда удобнее вашего огнива. А вот здесь — как с ними обращаться.

Азаров развернул листок.

— Странно написано, с ошибками…

— Нет, просто у нас другая грамматика, и даже алфавит! Видите тут нет буквы…

Витька дёрнул приятеля за рукав.

— Мих, хорош болтать, меньше минуты осталось! Давай, помогай!

Втроём они дёрнули вверх хобот лафета. Цепь держала крепко.

— Стоп! — Лёха схватился за шкворень. — Надо сначала выдернуть, иначе цепь не снимешь!

— Ну так выдёргивай! — заорал Витька. — сорок секунд!

Лёшка изо всех сил рвал гнутую железяку. Никакого эффекта.

— Заклинило… — прошептал он. — Да что ж такое… Сейчас я её гандшпугом…

И потащил с лафета окованный железом брус.

— Да бросьте вы, Алексис! — махнул рукой Азаров. — Тоже мне, сокровище! Не получается снять — забирайте с собой, я чай, не обеднеем без этого трофея!

Смартфон-детектор громко запикал. Прежняя надпись пропала, остались только меняющиеся цифры и значок — зелёная галочка.

…30… 29… 28…

Лёшка засунул гандшпуг в скобы, рванул напоследок цепь — та держала мёртво, — и запрыгнул в седло «Днепра».

…22…21…

— Двадцать секунд! — завопил Витька. — Миха, руку давай! Корнет, отойдите в сторону, как бы вас не зацепило…

Мишка подвёл лошадь к «Днепру». Рыжая прижимала уши, испуганно косилась на агрегат. Одной рукой он крепко держал повод, другую протянул товарищу.

…12… 11…

— Ну что, поехали? — Витька ткнул пальцем в экран. Электронный писк сменился громкими, тревожными сигналами.

Азаров на своём Черкесе стоял шагах в пятнадцати от мотоцикла.

…6… 5…

— Прощайте, корнет! — закричал Витька. — И помните: отсюда вам дорога на Березину. А дальше, через всю Европу, в Париж!

… 3… 2…

Корнет вскинул руку к киверу.

…1…

Лиловая вспышка перед глазами.

Провал.

Темнота.

XIX Вы нам поможете?

Эта была другая темнота. Не та лиловая муть, что заполняет промежуток между прошлым и будущим, а уютная темнота подмосковной ночи — с высыпавшими на небо звёздами, с отсветами костров за рощей, весёлыми голосами недалёкого бивака.

Щёлкнул тумблер, луч выхватил из темноты кусты, кусок обочины, накатанную рубчатыми протекторами колею. Рыжая кобыла испуганно всхрапнула и шарахнулась, закладывая уши.

— Лёх, ты чё, дурак? — закричал Мишка. — Вырвется — сам ловить будешь! Она в жизни не видела электрического света!

И ласково потрепал лошадь по лоснящейся от пота шее.

— Хорошая, хорошая… Видишь, даже взмокла с перепугу!

Успокоившаяся было рыжая снова дёрнулась, попятилась — в Мишкиной сухарке заверещал айфон.

— Вот блин, шагу не успели ступить, уже названивают!

— Михаил, в чём дело? — раздался голос Каретникова. — Сергеич уже третий раз звонит. Вы где там застряли?

Мишка чуть не выронил смартфон.

— Алексей Борисыч, я… мы…

Витька сделал страшные глаза и замотал головой.

— … я наберу через минуту, ладно?

Пальцы его, сжимавшие гаджет, дрожали.

— Здесь что, до сих пор ночь на воскресенье?

— Да, непонятно, — согласился Долотов. — Я думал, там время идёт так же, как здесь. Куда двое суток делись?

— А мне откуда знать? — огрызнулся Витька. — В прошлый раз так оно и было.

— Может, дело в детекторе? Доработали, поменяли настройки, теперь можно возвращаться в ту же минуту!

— Машина времени, версия вторая, прокачанная. — засмеялся Мишка. — А что, круто!

Витька поморщился.

— Прокачанная или нет — какая разница? Главное, никто не заметил, что мы пропали!

— Да… — согласился Мишка. — Иначе всех на уши подняли бы. И родителей и полицию…

— Вот именно! А так — всё спокойно. Подумаешь, задержались немного! Ещё бы эту штуку деть куда-нибудь…

И кивнул на прицепленную к «Днепру» гаубицу.

— А зачем её куда-то девать? — удивился Лёшка. — Выкатим на баталию — все от зависти сдохнут!

— Ага, и спросят: «где вы её взяли»? А мы что ответим? «Так мол и так, шли по лесу, а там пушка! Решили захватить, вдруг пригодится?»

— Точно! — опешил Мишка. — А ещё лошадь, оружие…

Он с досадой хлопнул рыжую по шее. Та мотнула башкой и обиженно покосилась на хозяина: «за что?»

— Борисыч ждёт, — напомнил Долотов. — Будем звонить, или нет?

Витька решительно забрал айфон:

— Алексей Борисыч, это Витя Серёжин. Нет, все целы, только мотоцикл, заглох. Что? Не знаю, Лёшка не может разобраться. Наберите Сергеичу, пусть он до нас доедет, ладно? Не, в лес не сворачивали, стоим на дороге. Хорошо, ждём…

— Ну, что он там? — шёпотом спросил Мишка.

Да ничего. — ворчливо отозвался Витька. — Ты чего шепчешь-то? И вот что, братцы: давайте думать, что будем врать.

— Смысл? — Лёшка махнул рукой. — Всё равно не поверят.

— Предлагаешь рассказать, как есть?

— А что остаётся? Доказательства имеются, сразу нас в дурдом не сдадут, будут разбираться.

— Ага, и к отцу полезут с расспросами? — Витька только сейчас осознал, в какую историю они вляпались. — А если эта штука секретная? Представляете, что начнётся?

— Точно! — подтвердил Мишка. — И здесь шум поднимется. Половина кинется в лес, искать хронопробой, а другая полезет в соцсети — делиться новостью.

— Ну всё, оставить панику! — решительно оборвал его Долотов. — Пока что никто ничего не знает, верно? Вот и незачем болтать. Расскажем только Красильникову, он дядька свой, с понятием, что-нибудь придумает. В конце концов, не украли же мы всё это?

— Вот такие дела, Борисыч, — тихо сказал Трейяр. — Так что сам решай — верить им, или нет.

Красильников испытующе посмотрел на новосибирца. Тот сидел на бревне — сухой, жилистый, в накинутом на плечи офицерском рединготе.

— Решать, говоришь? А сам-то ты веришь, или как?

Трейяр помедлил.

— Я, наверное, верю. Будь они постарше, я бы заподозрил мистификацию, а так… не могу представить себе, что пацаны на такое способны.

— А машину времени представить можешь?

Новосибирец поднял голову. Глаза у него были большие, чуть навыкате.

— Если нельзя, но очень хочется, то можно. Я сколько лет занимаюсь фантастикой, историческим фехтованием, ролевыми играми… может, всю жизнь жду чего-то такого?.

— Выходит, дождался? — усмехнулся Красильников.

— Может, и дождался. А как иначе объяснить вот это?

И кивнул на спрятанную в кустах гаубицу.

Как же нам повезло, что новосибирец встретил их вместе с с Сергеичем, подумал мальчик. Никаких смешков, никаких предложения позвать санитаров: выслушав сбивчивый рассказ, Трейяр обошёл вокруг орудия, попросил у Мишки саблю, затем отстегнул от седла «драгунской» лошади суконный чемодан и долго перебирал его одержимое. Закончив осмотр, распорядился: следовать за ним, не доезжая до бивака, свернуть в лесок, закатить гаубицу в кусты и ждать. На ходу мальчик пытался что-то объяснять, но Трейяр лишь качал головой и коротко отвечал: «потом».

Убедить Красильникова было сложнее. Борисович осмотрел при свете фары гаубицу, пошарил рукой в стволе, перемазался в пороховой копоти, близоруко щурясь, разглядывал каждую скобу, каждый винт, ощупывал выбоины на деревянных станинах. Открыл лафетный ящик, долго перебирал запальные трубки, паклю для пыжей, жестянку с салом, протравники, растирал в пальцах пороховую мякоть. После чего заявил: ничего подобного нет и у лучших европейских клубов. Бутафорией здесь не пахнет, один литой бронзовый ствол чего стоит! К тому же, из него недавно стреляли, причём чёрным порохом, и не каким-нибудь там бездымным.

— Ну, предположим, мы поверим. — сказал Красильников. — А дальше что?

Вопрос адресован не Трейяру, понял Витька. Вот и отвечай, раз такой храбрый…

— Я… я не знаю, Алексей Борисыч. Мы думали, вы поможете нам с лошадьми. Не можем же мы забрать их с собой!

— Не можете… — буркнул руководитель клуба. — а чем думали, когда сюда тащили? Это не мотоцикл, его в сарай загнал и забыл. А животное ухода требует.

Трейяр потрепал «драгунскую» кобылу по носу.

— Это, как раз, самое простое. У павлоградцев конюшня на два десятка голов, есть свободные денники. Я договорюсь, оставим лошадей им. А вы можете приезжать и учиться верховой езде.

— Хорошо хоть, насчёт вашего казака шум поднять не успели, — добавил Сергеич. — Объясняйся тогда, что это за лошади…

— А орудие? — спросил Лёшка Долотов. — Мы хотели в наш клуб…

— А что, я не против, — добродушно отозвался Красильников. — Расчёта, правда, нет… Лёш, раз уж ты с ней освоился — тебе завтра и командовать.

Десятиклассник вспыхнул от удовольствия.

Ещё бы ему не радоваться, подумал Витька. Наверное, предвкушает, как выкатит гаубицу на поле; как артиллеристы из других клубов будут ходить вокруг, восхищённо качать головами, спорить об достоверности всяких мелочей…

— Можно спросить? — не выдержал Мишка. Он давно порывался что-то сказать, но всякий раз замолкал, при виде угрожающей Витькиной физиономии.

— Я хочу завтра выйти на поле с павлоградскими гусарами. Мундир у меня есть, оружие тоже…

Трейяр скептически посмотрел на мальчика.

— А справишься? Баталия — это не покатушки. Там и убиться можно.

Мишка задохнулся от возмущения. Какие ещё покатушки? Он же ходил в настоящую атаку на самых натуральных наполеоновских кавалеристов! И осёкся, увидев, как Витька украдкой показывает ему кулак.

— Ну да ладно, — смилостивился Трейяр. — Мы, когда впервые на Бородино были верхами, тоже почти ничего не умели. Только — условие…

Он взял Мишкину саблю, обнажил клинок, попробовал пальцем кромку.

— Чтобы из ножен не вытаскивать! Она же как бритва, не дай бог, заденешь кого! Ты ведь не умеешь владеть клинком?

— Не, только немного стрелять. Из пистолетов, а ещё из этого. — и подбросил на руках тромблон. — А саблю я всего раз в руках держал.

— Вот и завтра стреляй. Кобыла-то выстрелов не боится?

— Ей вообще всё пофиг! — гордо заявил Мишка. — Кроме мотоцикла и электрического света.

Витька кашлянул, дождался, когда Трейяр и Красильников, повернутся к нему:

— Спасибо, конечно… Только нам-то что теперь делать?

— Это ты у нас спрашиваешь? — удивился новосибирец.

— А у кого же ещё? Я думал, вы нам поможете…

— И какая вам нужна помощь? — сощурился Красильников. — Лошадей и пушку мы пристроим. Что до остального — вы, как я понимаю, не хотите огласки?

— Не хотим. — подтвердил Витька.

— Мы, трое, ни слова об этом не скажем. — твёрдо сказал Трейяр. — Так, мужики?

Красильников и Сергеич по очереди кивнули.

— Расспрашивать мы вас тоже не будем. — продолжил командир «трёшек», — Захотите — сами расскажете… когда-нибудь.

С души у Витьке свалился камень. Ему сразу сделалось легко: здорово, когда рядом друзья!

— Обещаю! — сказал он, глядя в глаза новосибирцу. — Как только что-нибудь выясним — обязательно расскажем вам!

XX Люди в чёрном

— Зря мы Алексей Борисыча не послушались, — недовольно сказал Витька. — Вот проверят сейчас на рамке — кто будем делать?

Арендованный автобус высадил реконструкторов возле метро «Партизанская». Красильников, который сняв мундир, превратился из артиллерийского офицера в мягкого, добродушного педагога, напрасно уговаривал Мишку отправить свёрток с оружием в клуб. Увидев упрямый блеск в его глазах друга, Витька понял, что он нипочём не расстанется со своими трофеями.

Пистолеты, саблю, тромблон распихали по рюкзакам, и вот теперь никак не могли решиться подойти к рамкам металлоискателей на входе в метро. Вроде бы, вечер воскресенья, и кому нужны трое подростков, вернувшиеся, судя по объёмистым рюкзакам и запылённым бёрцам, из турпохода? К тому же, Мишкина суконная бескозырка указывала на любителя то ли исторической реконструкции, то ли на ролевика. К ним московская полиция давно привыкла: публика эта, хотя и шумная, но вполне законопослушная.

Но стоит сотруднику безопасности просветить рюкзак в специальном ящике — всё, пиши пропало. Остро отточенная сабля, кремнёвые пистолеты и тромблон со свежими следами пороха вызовут у правоохранителей вполне предсказуемую реакцию.

— Ладно, — вздохнул Лёшка Долотов. — пошли ловить тачку, а то уже совсем темно.

— Так ведь дорого! — запротестовал Мишка. — Ехать-то сколько! Пошли в метро, как-нибудь проскочим…

— Хочешь в полиции ночевать? — огрызнулся Витька. — Не послушал Колесникова — теперь молчи! Лёх, сколько у тебя денег?

Кое-как наскребли нужную сумму. Но таксисты или отказывались вести подростков в Подмосковье, или заламывали вовсе уж несуразные деньги.

— Эх, батарея села! — посетовал Долотов. — Сейчас бы заказали такси по интернету…

Остатки заряда смартфона израсходовали, просматривая снятые Мишкой ролики.

Очередная ярко-жёлтая машина отъехала прочь. Лёшка понуро обернулся к друзьям и развёл руками — снова облом!

Витька обругал себя — что стоило попросить позвонить у того же Красильникова? Отец был бы уже в дороге…

Взвизгнули тормоза. Шагах в пяти от них остановилась машина. Это была чёрная «двадцать четвёртая» «Волга» непривычно старомодная, совсем как в советских фильмах.

Витька не поверил своим глазам: первым на тротуар вылез его отец, заведующий хроноквантовой лабораторией, Пётр Петрович Серёжин. За ним — дядя Саша Данилин. Третьего он не знал.

— Ну, здравствуйте, приключенцы! — отец снял очки и принялся протирать стёкла. Он всегда делал так, когда волновался. — Кажется, нам есть, о чём поговорить?

Мишка побелел и стал пятился, стискивая кулаки.

Витя схватил его за плечо.

— Да не психуй ты! Это мой папа! Ничего плохого нам не сделают, верно?

— Верно. — Пётр Петрович водрузил очки обратно. — Простите, ребята, что так получилось. Я здорово перед вами виноват. Мы хотели предложить вам совершить прогулку в прошлое, а оно вон как обернулось! И кто тебя, спрашивается, просил шарить в моём столе?

Витька потупился. Вообще-то отец прав, лазить по чужим ящикам — занятие сомнительное…

— Ничего себе — «получилось!»… — буркнул Мишка, и вдруг понял: — Погодите, так вы сами хотели…?

— Мы изучили данные вашей первой вылазки, и оказалось, что вы, как никто другой, подходите для путешествий во времени. Какие-то особенности мозга, мы ещё не разобрались. К тому же… но об этом потом. А пока — Витя, дай-ка сюда твой «Самсунг»…

Он взял у сына смартфон и протянул Данилину.

— Так вот, о чём я? Мы решили послать вас в прошлое ещё раз — под нашим контролем разумеется. Саша разработал новый детектор в виде микрочипа, который можно встраивать в мобильные устройства. А тут как раз у тебя испортился смартфон и я решил воспользоваться случаем. Когда всё было готово, я принёс аппарат дамой и хотел попросить тебя позвать Мишу в гости. Посидели бы, попили чаю с тортиком, и я вам всё бы рассказал. Извини, Алёша, о тебе мы тогда ещё не знали…

Лёшка пожал плечами — что ж поделать, не знали, так не знали.

— Но вы собрались ехать на фестиваль, и я решил подождать. И если бы ты не полез ко мне в стол… Саш, покажи!

Данилин присоединил «Самсунг» к в портативной зарядке. Гаджет ожил, на экране высветилось незнакомое меню.

— Это настройки хронодетектора. — Он, как вы уже догадались, позволяет возвращаться почти в момент отправления. Это очень удобно, но есть и недостаток: раньше мы могли следить за вами в реальном времени, а теперь это стало невозможно: вы можете провести в прошлом несколько суток, а здесь пройдут считанные секунды. И мы не смогли бы вернуть вас принудительно, как в прошлый раз.

— Да-да, вы всё правильно угадали — улыбнулся Данилин, увидев, как вскинулся Мишка. — Никакого сбоя питания не было, просто вам намекнули, что пора возвращаться домой.

— Я обнаружил пропажу смартфона только вечером, продолжил отец, — И сразу позвонил Саше, попросил на всякий случай, заблокировать детектор. И тут выяснилось, что он не настроил удалённый доступ!

— Не хотел лишний раз лезть в систему. — виновато объяснил Данилин. — Ты, вероятно, заметил, что сматрфон подглючивает? Это как раз из-за детектора.

Мальчик кивнул, вспоминая лиловые разводы на экране.

— Догонять вас было уже поздно. Оставалось одно: позвонить тебе, во время разговора влезть в смартфон и отключить детектор. Но ты упорно не принимал звонки!

Вот тебе и «неотвеченные вызовы», подумал Витька. Ответь он тогда хоть на один — и не было бы никакого приключения!

— А тот хронопробой, на Вохне — вы знали о нём заранее?

— Нет, конечно, — ответил отец. — Иначе мы бы плюнули на всё и кинулись бы за вами. Действующие хронопробои, да ещё такие стабильные встречаются очень редко. И то, что вы оказались там в подходящий момент — чистой воды случайность.

— Хотя, может и не совсем, — вставил Данилин. — У вас установилась с тем временем какая-то особая связь. Пётр полагает, что дело в этом корнете, которого вы спасли.

— Именно так. — кивнул Пётр Петрович. — Но мы, к сожалению, не придали этому значения. И в результате всё пошло наперекосяк. Мы-то хотели, не торопясь, дождаться подходящего хронопробоя…

— Выходит, мы не прошли испытание? — огорчённо спросил Лёшка.

— Прошли, и наилучшим образом! — улыбнулся Данилин. — Можно сказать, на твёрдую пятёрку. Так что, добро пожаловать в нашу команду!

— В ком… кхм… в какую команду? — переспросил Витька. В горле у него вдруг запершило.

— В институте создана группа, которая будет готовиться к путешествиям во времени. Вы трое только что прошли отбор. Так что, поздравляю!

— Стоп, а как же Трейяр? И Красильников? Мы обещали им всё рассказать! Нет уж, если нас берёте — то уж и их тогда! Пап, они отличные дядьки, вот увидите! И в истории знаешь как разбираются? Закачаешься!

— Ну что с вами поделаешь? — развёл руками Пётр Петрович. — Придётся соглашаться. По правде говоря, это мы должны вас благодарить — ваши друзья очень нам пригодятся.

— Ты что, их знаешь? — Витькины глаза округлились от удивления.

Когда вы вернулись, устройство сразу скинуло нам записанные файлы. Мы даже испугаться не успели — поняли только, что вы были в прошлом, страшно рисковали, но всё, слава Богу, обошлось. Так что, ещё раз прошу у вас прощения. Ну, а пока вы ехали в Москву, мы, не торопясь, всё изучили. И разговоры ваши слушали, не буду скрывать.

— Подслушивали, значит… буркнул Мишка. — А у нас разрешения спросили? Я, может, не желаю!

На него посмотрели таким изумлением, что Мишка сразу понял, что сморозил что-то не то.

— Ты что, боишься? — сощурился Витька. — А когда в атаку скакал — не страшно было? Тоже мне, гусар…

Мишка поперхнулся от обиды:

— А сам-то, скажешь, не испугался? Устроили тут шоу… Я, как увидел — ну всё, думаю, капец, вылитые люди в чёрном! Сейчас достанут приборчик для стирания памяти, и…

Пётр Петрович и его спутники рассмеялся. Витька тоже хихикнул: мужчины и правда, были в строгих деловых костюмах, при белых рубашках и галстуках. Ни дать ни взять — охотники на инопланетян из знаменитой голливудской комедии.

— В общем, с вашими друзьями вопрос решён. — подвёл итог Пётр Петрович. — Если, конечно, они сами согласятся. А сейчас — садитесь в машину, хронопутешественники. Вшестером-то втиснемся?

Витька подхватил с тротуара рюкзак.

— Да не волнуйся ты, Мих! Помнишь, сам говорил — надо подождать и всё само собой разъяснится? Вот и разъяснилось!

Отец потрепал Витьку по голове.

— Иди уже… провидец!

Витька вдруг замер. Лицо его озарилось радостью:

— Пап, вы говорили, что у нас была какая-то связь с прошлым, через Азарова?

— Была, верно. Мы, правда, не вполне понимаем её природу этой связи, но что она была — это несомненно.

— А можно узнать, сейчас она тоже есть, или уже пропала? — Пётр Петрович улыбнулся.

— Что ж, почему бы и нет? Возможно, этим нам и предстоит заняться…

Москва, июль-декабрь 2016

Примечания

1

Манерка — солдатская жестяная фляга с крышкой в виде стакана.

(обратно)

2

Квартирьер — военнослужащий, направляемый по пути следования части для поиска и распределения мест постоя.

(обратно)

3

Флеши — полевые укрепления. Состоят из двух фасов длиной 20–30 метров каждый, углом в сторону противника.

(обратно)

4

Редут — укрепление сомкнутого вида, с валом и рвом, предназначенное для круговой обороны.

(обратно)

5

Егеря — Лёгкая стрелковая пехота. «Гренадеры и мушкетёры рвут на штыках, говорил Кутузов, а стреляют егеря».

(обратно)

6

Стокгольм.

(обратно)

7

Круши их в пёси, руби в хузары! — традиционный боевой клич русской кавалерии.

(обратно)

8

Уланы — род легковооружённой кавалерии, вооружённый пиками, саблями и пистолетами. Отличительным атрибутом улан был четырёхугольный головной убор (уланка, рогативка).

(обратно)

9

Драгуны — род кавалерии, способной действовать и в пешем строю. Драгуны, в отличие от других видов кавалерии, имели ружья со штыками.

(обратно)

10

Дармовое зеркало — бесплатный клиент, городовой, околоточный, староста и прочее мелкое начальство.

(обратно)

11

Манифест Александра I о сборе внутри государства земского ополчения. 6 (18) июля 1812 г.

(обратно)

12

Орден Святого Георгия, высшая военная награда Российской империи.

(обратно)

13

Ташка — плоская кожаная гусарская сумка, украшенная вензелем и номером части. Служила для хранения донесений, пакетов, карт.

(обратно)

14

Калибры измерялись по весу круглого чугунного ядра, отлитого по диаметру ствола. На вооружении были пушки калибром 4, 6, 10, 12 и 24 фунта.

(обратно)

15

(фр.) Изменить направление налево.

(обратно)

16

(фр.) Сплотить ряды! Приготовиться к атаке!

(обратно)

17

(фр.) Сабли в руку! На плечо!

(обратно)

18

(фр.) Рысью, марш!

(обратно)

19

(фр.) Галопом, марш!

(обратно)

20

(фр.) В атаку!

(обратно)

21

Фас — сторона укрепления, обращённая к противнику.

(обратно)

22

(фр.) — «железные люди»; так называл своих кирасир Наполеон.

(обратно)

23

Гласис — пологая земляная насыпь перед полевым укреплением.

(обратно)

24

Гандшпуг — рычаг из дерева крепкой породы, окованный железом. Служил для поворота орудийного лафета или хобота (задней части) пушечного ствола.

(обратно)

25

(фр.) адская батарея.

(обратно)

26

(фр.) решающий, смертельный удар, добивающий поверженного врага.

(обратно)

27

Антонов огонь — так в старину называли гангрену.

(обратно)

28

Стихи Е. Исакевича.

(обратно)

29

Лут (от англ, loot — «добыча») — любые предметы, выпадающие из «неигровых» персонажей онлайн-РПГ игр, которые игрок может забрать себе.

(обратно)

30

Подваживать — поднимать тяжести рычагом.

(обратно)

31

Звание младшего начальствующего состава в казачьих войсках; соответствовало ефрейтору.

(обратно)

32

Гай Варрон — римский консул, военачальник, выходец из низов.

Прославлен победой над Ганнибалом при Каннах в 216 г. до н. э.

(обратно)

Оглавление

День, который не изменить Фантастическая повесть

  I Летнее утро

  II Загадочный гаджет

  III Ночные костры

  IV «Скажи-ка, дядя…»

  V Трудные вопросы

  VI Колонна с орлом

  VII Поле Бородина

  VIII Дубина народной войны

  IX Нам сверху видно всё!

  X Реквием Пятому полку

  XI Раздавить бабочку

  XII Махнём, не глядя?

  XIII Здравствуй, школа!

  XIV О чём с вами говорить?

  XV Надо просто подождать

Дорога на Березину Фантастическая повесть

  I Поехали с нами!

  II Реконструкторы

  III Неотвеченный вызов

  IV Встреча на дороге

  V Кто так шутит?

  VI Здесь водятся покемоны

  VII Лут

  VIII Старый знакомый

  IX «Мундир у вас, конечно, павлоградский?»

  X На рекогносцировку

  XI Орёл или решка?

  XII Прорыв

  XIII «Синенькая»

  XIV Пыряло с зубом

  XV «А мы направим пушечки…»

  XVI Артиллеристы, Курин дал приказ!

  XVII Запись в церковной книге

  XVIII Нам пора домой!

  XIX Вы нам поможете?

  XX Люди в чёрном Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg