«Хроники тридцатилетней войны»

Хроники тридцатилетней войны (fb2) - Хроники тридцатилетней войны 333K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Николай Федорович Васильев

Николай Васильев ХРОНИКИ ТРИДЦАТИЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ

Глава первая. Финал старого самца

Санаторный срок, настоятельно рекомендованный недавно прооперированному профессору М-ского университета, доктору исторических наук Долгинову Алексею Михайловичу, подходил к концу, чему он, откровенно говоря, радовался. Нет, предписанные ему процедуры были эффективны и каждая по-своему вливала бодрость в исхудавшее за двухмесячное лежание на больничной койке немолодое тело. Однако после дневных процедур начинались "процедуры" вечерние, которые значительно снижали достигнутый терапевтический эффект. Много раз Алексей Михайлович клял себя за решение поселиться в двухместном номере, с компаньоном — "во избежание скуки". И подгадал: компаньон попался ему контактный и энергичный. Назвался этот 50-летний мужичок Борисом, категорически скрывая свое отчество ("меня никто еще по отчеству не зовет!"), потом объявил, что вечерний отдых в санатории должен быть активным и выставил на стол бутылку грузинского коньяка. Алексей Михайлович с сомнением хмыкнул, но пригубив первую рюмку, был приятно удивлен: почти как памятный ему с советских времен "Варцихе"! Приметливый Борис заулыбался ("Во-от! Мне в магазин его прямо из Грузии поставляют!") и начал рассказывать о себе, любимом. Первый флакон прикончили на середине этого рассказа (живого и довольно занимательного), и Боря извлек откуда-то его двойник. Профессор выставил протестующе ладонь, но сдался-таки под водопадом слов. В итоге едва заставил себя раздеться перед нырком в постель.

Вечер второй отличался от первого только тем, что в перерыве между двумя бутылками того же конька (его запас оказался у Бори феноменальным!) кореша сыграли с десяток партий в бильярд. На третий вечер Боря привел в номер еще двух мужичков и уговорил Алексея Михайловича расписать "пулю" — с непременным распитием того же прекрасного напитка. Префом закончился и четвертый вечер… И пятый…

Вечером шестого дня профессор категорически отказался от сидения в номере и двинул поначалу в бассейн. Днями он в нем уже плавал (в порядке обязательной процедуры), но вечером зашел впервые. В раздевалке он не без удовольствия осмотрел в зеркале свое длинное, похудевшее тело, потом скривился на лысину и подувядшую физиономию и, вздохнув ("Когда успел так постареть?"), вышел к бассейну. Тот был красиво подсвечен лампами, но посетителями не богат: два пузатых старичка поочередно плюхались в него со стенки, а в другом конце неспешно плавали три женщины лет за 50 — смутно ему знакомые, довольно симпатичные, но, увы, полноватые (качество, которое Алексей Михайлович совсем не любил в женщинах — и в молодости и особенно теперь, в пожилых годах). Нырнув с торца, он прошел эффектно половину дорожки кролем, но быстро запыхавшись, перешел на неспешный брасс. Проплывая мимо троицы женщин, окинул их взглядом (все три пристально его рассматривали), остался при прежнем мнении на их счет и повернул обратно. Доплыв до старичков, вылез на борт, посидел некоторое время в шезлонге, осознал всю скуку этого сидения и пошел под душ.

Вернувшись в номер, Алексей Михайлович переоделся в ансамбль из черной шелковой рубашки и черных же вельветовых джинсов (еле отбившись от приглашений картежников и выпивох) и двинул в танцевальный зал, где ежевечерне звучала музыка. Но был тотчас разочарован: в зале танцевали лишь две пары (одна женская), да на стульях сидело еще около десятка женщин. Формат их был все тот же: полноватые и возрастные. Взгляды женщин оборотились к застывшему в дверях довольно интересному мужчине, но тот постоял совсем недолго и пустился прочь. Куда? В бильярдную, больше некуда. Благо, что в ней оказалась пара игроков, с которыми и удалось скоротать вечер. Так что в следующие вечера пришлось вернуться в компанию к Борису.

Вдруг в субботу все в санатории переменилось: на два дня в него были запущены совершенно здоровые и преимущественно молодые люди с целью активного отдыха! По коридорам и парковым дорожкам забегали дети, а уж бассейн ими просто кишел. Мало отставали от них папы и мамы, а также пока бездетная молодежь. Алексей Михайлович тоже пошел погулять (в субботу лечебных процедур почти не было), с удовольствием вглядываясь в молодые женские фигурки и лица. Как вдруг за одним из поворотов аллеи он столкнулся лицом к лицу с аспиранткой своей кафедры, Лилечкой Заблоцкой!

— Лиля! — воскликнул, улыбаясь, профессор. — Ты какими здесь судьбами?

— Решила Вас навестить, Алексей Михайлович, — заулыбалась в свою очередь Лиля (стройная кареглазая брюнетка 28 лет, на которой взгляд завкафедры всегда непроизвольно останавливался). — Вы ведь запретили нам навещать Вас в больнице? Вот мы с Милой (сзади Лили притулилась еще одна молодая сотрудница кафедры, менее взрачная) и нагрянули в этот санаторий — пока Вы из него не уехали…

— В самом деле? Вы шутите, конечно. Но я рад вас видеть. Здесь, правда, не так уж весело…

— Это нас здесь не было! К тому же руководство санатория уверило, что по случаю выходных дней здесь будут организованы Малые олимпийские игры, в которых смогут участвовать только разнополые пары. Соответственно, я прошу Вас, Алексей Михайлович, взять меня к себе в пару. А Милочка за нас поболеет…

— Олимпийские игры? То есть надо будет бегать, прыгать, что-то метать и бросать? Я Вас категорически во всем подведу…

— Не волнуйтесь. Бегать и прыгать будем в мешках, бросать баскетбольный мяч в корзину, плаваете Вы здесь каждый день, наловчились поди? Будут еще стрелялки пейнтбольные и борьба пара на пару — тут я постараюсь нашу команду вытащить… К тому же главное не победа, а участие, а еще главнее, что мы будем проделывать это вместе. Правда?

При этих словах Алексей Михайлович вгляделся в хитро прищуренные Лилины глазки, и ему показалось, что в их глубине кроется некий иной, затаенный смысл. Позвоночник его враз оцепенел, во рту пересохло, и он еле сумел вымолвить: — Согласен, Лилечка.

Посмотреть на потешные соревнования пар собрались почти все пациенты и гости санатория. Криков и смеха было полно, но самим участникам было не до смеха. Всем очень хотелось победить, и потому розыгрыш каждого вида был полон борьбы и страсти. Дождавшись своей очереди в беге (оба участника в одном мешке), профессор предложил аспирантке схимичить и бежать ему одному — взвалив ее на плечо с наказом держать крепко края мешка. Трудно сказать, получила ли их пара преимущество по времени, но падений они избежали и оказались в итоге третьими. Это место они удержали и после бросков мяча в корзину: Лиля бросала не ахти, зато у Алексея Михайловича, игравшего в студенчестве в баскетбол за сборную института, сохранился хорошо поставленный "крюк", благодаря чему он занял первое место. Не подвел он и в плавании, но кроль вымотал его до крайности. Лиля, как и обещала, отлично отстрелялась в пейнтбол (хватило очков на двоих) и победила свою соперницу в борьбе — зато профессор вновь был "в мыле", так и не сумев одолеть более молодого брюхана. Все же третье место осталось за ними.

— Ура! — возликовала Лиля. — Это же медаль, пусть и бронзовая, пусть потешная! Алексей Михайлович, Вы мой герой и я обязуюсь Вас вознаградить. Как — сама придумаю, но после дискотеки. Вы ведь составите мне компанию на танцполе?

— Если отдышусь, Лилечка. Что-то у меня сердце закололо…

— Так, от болей в сердце я знаю древнеиндийскую мудру, — безапелляционно заявила Лиля. — Ставьте указательный палец на основание большого пальца, а концы большого, среднего и безымянного соединяете в щепоть. То же на второй руке. Минуты через 3 или 5 боль должна исчезнуть, ждите. Ждите, ждите… Ну как, прошло?

— И в самом деле прошло, Лилечка! — удивленно констатировал профессор. — Вот это чудеса…

— Не чудеса, а напрасно утраченное древнее знание о человеке, — сказала Лиля. — Пользуйтесь теперь, действует лучше валидола и нитроглицерина.

На дискотеке было в этот раз полно танцующих. Какое-то время Лиля и Алексей Михайлович подражали общему стилю (поднятые вверх руки при суетливом движении ногами), но потом Лиля подошла к диджею (вызвался быть им самостийно) и уговорила его объявить эксклюзивный танец — под дискету, которую ему подсунула.

— Внимание! — заговорил диджей. — Для любителей старины сейчас прозвучит рок энд рол! Предлагаю всем очистить танцпол и посмотреть, как танцевали наши предки!

Лиля же подошла к профессору и сказала: — Ну, Алексей Михайлович, покажите им класс, а я Вам попробую соответствовать. Вы ведь все еще помните?

— Смерти Вы моей хотите, Лиля, — ужаснулся профессор. — Я не танцевал рок лет двадцать!

— Это же совсем недавно. Ну, музыка пошла, берите меня за руку и крутите!

Из музыкального центра действительно понеслась в зал рвано-ритмичная американская музыка 50-х годов, под которую ноги Алексея Михайловича сами пошли в дерганый пляс, а руки потянули Лилю на себя, потом влево, вправо, за спину и вдруг выдернули ее из-под раздвинутых вовремя ног, перевернули и заставили напрыгнуть на поясницу, опрокинули деву к полу, вернули к груди и, оттолкнув от нее, вернули на танцпол. Потом полностью податливая Лиля перекатывалась через спину своего неистового партнера, вращалась юлой в кольце его рук и плясала, плясала, плясала… Большая часть этого танца прошла под плеск аплодисментов. Но вот танец закончился и Лиля, взглянув в счастливое, но измученное лицо Алексея Михайловича, потянула его к выходу из зала и дальше, дальше, дальше — пока не остановилась у своего номера. Быстро открыв ключом дверь, она втянула желанного мужчину в темную комнату и, прижав к стенке, впилась губами в его уста. Дальше она не говорила ни слова, а лишь проворно освобождала его от одежд и укладывала в постель. Затем сбросила все с себя и прямо-таки с урчанием стала вновь целовать его лицо и тело. Когда же ощутила подъем соответствующей части мужского тела, то разом оказалась в позе всадницы и начала активные поступательно-возвратные движения…

Тут стоит, пожалуй, уведомить читателя о характере хирургической операции, произведенной Алексею Михайловичу. Ему успешно удалили аденому простаты, но предупредили, что сексуальные контакты в продолжение месяца нежелательны. Впрочем, месяц был уже на исходе, да и, судя по значительной эрекции, секс уже вернулся в профессорское бытие. Ах, Лилечка, какой подарок ты мне сделала, страстью зажгла, к полноценной жизни вернула! Боже мой, какое счастье, какой прилив чувств! А-а-а!

Но вдруг профессор, только что переживший сильнейший оргазм, упал на грудь своей прелестницы и перестал слышать и видеть, чувствовать и дышать. Ошеломленная, несчастная Лиля бросилась искать дежурного врача, нашла его, но тот лишь констатировал смерть от обширного инсульта.

Глава вторая. Реинкарнация

Куда же устремляется душа, покинувшая тело на пике любви? Оптимист скажет, что в рай, пессимист отправит в ад, а скучный реалист потребует сначала обнаружить эту душу в пределах тела. Хитромудрые индусы настаивают на реинкарнации душ в тела различных животных и даже в людей (интернет полнится "документальными" воспоминаниями о прошлых жизнях). А современные фантасты недавно как с цепи сорвались и стали переселять души в людей разнообразных прошлых эпох — делая иногда оговорки об их функционировании в параллельных мирах Земли.

Так что же произошло с душой негаданного эротомана Алексея Михайловича? Она ощутила себя в сознании и теле молодого мужчины, только что воспрявшего ото сна посреди обширной старинной кровати с балдахином. Инстинкт подсказал молодцу, что в его организме что-то не в порядке. Особенно донимала голова, в которой уже роились совершенно непривычные мысли и эмоции.

— Was ist mit mir Los? (Что это со мной?) — вопросил мысленно мужчина по-немецки.

— Meine Seele hat sich zu dir niedergelassen (К тебе подселилась моя душа) — ответил тоже мысленно и тоже по-немецки быстро сориентировавшийся профессор, в числе многочисленных достоинств которого было также владение основными европейскими языками.

— Чья душа? — возопил в страхе реципиент. — Ты демон?!

— Нет, всего лишь твой отдаленный потомок. Я только что умер, и Богу было угодно поместить мою душу и разум в тебя. Не переживай, я легко уживаюсь с толковыми людьми.

— Мне не нужен никакой подселенец! — продолжал паниковать молодой человек. — Изыди, сатана!

— Неужели ты из тех, до кого истина доходит лишь после неоднократных повторений? Нас совместил вместе Бог, который к тебе явно благоволит — иначе зачем ему было награждать молодого пентюха развитым зрелым разумом, наполненным невероятными для вашего времени знаниями? Но уточним: какой сейчас идет год от рождества Христа?

— Тысяча шестьсот девятнадцатый, — буркнул реципиент.

— И мы с тобой находимся где?

— В Гейдельберге, — с той же миной дополнил мужчина.

— Ага, — быстро сориентировался историк. — То есть в столице Пфальца, которым ныне правит курфюрст Фридрих Пятый со своей английской женушкой Элизабет Стюарт. Или они уже отбыли в Богемию, на коронование?

— Нет, хотя письменное предложение из Праги поступило… — подтвердил сквозь зубы терпила.

— И, наконец, еще вопрос: как тебя звать-величать?

— Кристиан, сын фюрста Анхальт-Бернбургского…

— Чудесно! — враз вспомнил этот исторический персонаж Алексей Михайлович. — Ты уже ведешь свой подробный дневник?

— Откуда Вы знаете о дневнике? Я его никому не показываю…

— Напоминаю: я твой потомок и этот дневник объемом в 17 тысяч страниц в свое время проштудировал. Тем ты и остался знаменит в истории Дойчланда…

— И больше ничем? — не удержался от вопроса молодой человек.

— Ну-у, ты вскоре будешь храбро биться во главе своего полка с имперскими войсками под Прагой, но они вас все же опрокинут. Придется бежать к себе в Бернбург и выпрашивать прощения у императора Фердинанда. Потом ты женишься, а после смерти отца станешь править Анхальт-Бернбургом и отбивать атаки все тех же имперцев… Но это случится только в том случае, если мы с тобой будем сидеть сложа руки и полагаться на волю судьбы. Только я думаю, что Бог не зря подселил к тебе мою душу: нет, он надеется, что мы сможем повернуть колесо истории в другую колею. Очень уж долгой и кровавой стала начавшаяся в 1618 г битва католиков и протестантов в пределах Священной Римской империи…

Спустя час Кристиан фон Бернбург (в компании с Алексеем Долгиновым) прохаживался по большому залу Гейдельбергского замка среди многих других дворян в ожидании утреннего выхода курфюрста Пфальца и его амбициозной жены. Наконец с небольшого балкончика прозвучали серебряные звуки двух горнов, и высокие двери государевых покоев отворились, явив взорам присутствующих владетельную чету. Они стояли на пороге зала статные, молодые (по 23 года), улыбающиеся, в бархатных одеждах темно-синих тонов и с неизменными в ту эпоху обширными кружевными воротниками. Парикам они предпочли собственные волосы: почти черные, вьющиеся у Фридриха и рыжеватые у Элизабет. У обоих венценосцев были выразительные, "живые" глаза: у него зеленоватые, у нее серые. Его лицо было классических пропорций, которое почти не портили традиционные для 17 века усишки и козлиная бородка. В ее обличии бросался в глаза длинный, фирменный для Стюартов нос — но белый овал лица, яркие губы, лукавые глаза, брови в разлет легко компенсировали этот недостаток. О ее телосложении судить было трудно, так как она была в очередной раз беременна и уже на значительном месяце, но свой живот носила с большим достоинством.

Владетели Пфальца слаженно двинулись внутрь зала, милостиво кивая своим вассалам налево и направо, одаривая их улыбками и нигде не задерживаясь, пока не достигли невысокого сдвоенного трона в противоположном конце зала, где и упокоили свои попетты. Здесь к курфюрсту тотчас приблизился сановитый аристократ лет пятидесяти и стал ему что-то тихо говорить.

— Похож на тебя, — машинально отметил Долгинов.

— Немудрено, это мой отец, канцлер Пфальца, — с ноткой гордости рек Кристиан.

— Вот черт, я ведь про него много читал, мог бы и сам догадаться, — подосадовал подселенец.

— Только чертыхаться всуе не надо, мы не на поле боя, — сделал замечание реципиент.

— Я же не вслух богохульствую, — послал примирительную мысль профессор.

— Богохульствовать и мысленно не стоит! — дожал его малек.

— Ладно, скажи лучше, чего ради здесь собралось столько дворян?

— Сегодня состоится очередной суд курфюрста.

Глава третья. Курфюрстов суд

Через некоторое время зал преобразился: слуги внесли в него длинный стол и кресла для членов суда, а также стулья для всех присутствующих дворян и дворянок. Наконец герольд объявил слушание первого дела, в котором речь пошла об имущественном споре двух соседних баронств. Алексей Михайлович исправно пытался вникать в аргументы сторон, но вскоре в них запутался. Зато судьи, переговорив между собой, присудили одному из баронов некий луг, а второму отдали пристань на реке. Курфюрст одобрил решение кивком головы, и бароны пошли восвояси, покачивая головами, но, кажется, вполне удовлетворенные.

Дело второе вообще оказалось формальным, поскольку касалось вступления в наследство некоего риттера (рыцаря) в связи со смертью отца. Других претендентов на это наследство не оказалось, поэтому судьи проставили печать на документ, а курфюрст положил руку на плечо новоиспеченного рыцаря и тот занял место в зале среди других дворян.

Зато третье дело резко подняло градус интереса в зале: в нем граф Гуго фон Эрлих обвинил свою падчерицу Сюзанну фон Эттинген в прелюбодеянии и требовал наказать ее (и ее совратителя) по законам Каролины. Этот громогласный аристократ пятидесяти лет сразу стал Алексею Михайловичу отвратителен, в чем с ним согласился и Кристиан. Обвиняемую (скромно одетую симпатичную девушку лет шестнадцати) им очень захотелось защитить. Ее "соблазнителя" на суде не было ("он в бегах", пояснил залу один из судей), зато присутствовали два свидетеля со стороны опекуна: его кастелян и командир его "кригсгефольге" (дружины).

По словам истца в один из вечеров командир дружины, проходя мимо комнаты фреляйн Сюзанны, услышал в ней какие-то подозрительные звуки. Он поспешил сообщить об этом кастеляну, а тот — графу, после чего все трое ввалились в ту комнату и увидели прыгающего в окно недавно нанятого на службу риттера фон Баха, а в постели под одеялом — Сюзанну в одной ночной рубашке.

— Об одном жалею! — сказал в заключении своей речи Гуго фон Эрлих, — Что я не успел схватить этого негодяя и пронзить обоих прелюбодеев шпагой — как я проделал это 10 лет назад, когда застал "на горячем" мать этой шлюхи. Действительно, яблоко от яблони недалеко катится! Но надеюсь, что высокий суд все-таки лишит жизни ту, что я опекал в течение 10 лет и которая меня в "благодарность" невыносимо оскорбила.

Защитное слово Сюзанны фон Эттинген (из графского рода Швабии) фактически не состоялось: она начала было что-то говорить, но залилась слезами. Судьи стали перешептываться и перебрасывать друг другу какие-то бумаги.

— Я знаю, как ей помочь — инициировал мысль Алексей Михайлович. — Подойди к своему отцу и попроси наедине тебя выслушать.

— Вы так уверены в успехе? Прелюбодеев у нас никогда еще не оправдывали…

— Уверен. Иди, не теряй времени!

Кристиан пробрался за спинами зрителей почти к трону и, улучив момент, помаячил рукой отцу. Тот нахмурился, но подошел к сыну.

— Этот негодяй лжет, — заявил с ходу дублер Кристиана. — Похоже, что и жену свою он сгубил и падчерицу губит из корыстных соображений. Наверняка у жены было богатое приданое, которое с окончанием опеки над девушкой он может потерять. Поэтому он мог сам подстроить оба свидания с дамами, чтобы всех переколоть. Разве не похоже на правду?

— Что за бред? Впрочем, до свадьбы Гуго действительно был небогат, а приданое позволило ему жить на широкую ногу. Верно и то, что свадьба приемной "дочери" уведет остатки того приданого к ее мужу… Неужели можно быть таким злодеем?

— Его свидетели, конечно, пристрастны, но если их допросить конфиденциально, то могут обнаружиться несоответствия в их показаниях: по поводу одежд Сюзанны и этого риттера, наличия у него шпаги, обуви и так далее. Куда он кстати выпрыгнул? Или все-таки спустился по веревочной лестнице? Ну, а будет разнобой в показаниях, изменится и отношение судей к этому делу. Добьем же мы их требованием осмотра Сюзанны повивальной бабкой — если обнаружится, что она еще девушка, то и факта прелюбодеяния не будет. Помоги свершиться правосудию, отец!

— Хм, ты меня почти убедил. Дело действительно темное. Хорошо, я приму меры…

Наградой "дуалисту" явилось полное оправдание обвиняемой (после получаса допросов кастеляна и вояки и пятиминутного медицинского освидетельствования девы), а также обещание судей вернуться к двойному убийству 10-летней давности, совершенному графом фон Эрлихом. В довершение ко всему Сюзанна вывалила на судей признание о попытке опекуна принудить ее к замужеству с ним, которое она с негодованием отвергла — и получила взамен тот самый фарс с прелюбодеянием.

— Что же произошло у Вас с фон Бахом? — спросила ее курфюрстина.

— Он осмелился целовать мои руки, — засмущалась Сюзанна. — И я подумала, что этого достаточно для признания меня прелюбодейкой…

— Это очень похоже на библейскую историю о Сусанне и двух вожделевших ее старцах, — с улыбкой добавил канцлер. — Если бы не мудрое разбирательство пророка Даниила, быть бы ей казненной.

— Да, Ваше очередное вмешательство, Кристиан, в работу моего суда не позволило свершиться жуткой ошибке, — улыбнулся и курфюрст.

— Ihr Freund! (Ваше сиятельство!) В этот раз инициативу проявил мой повзрослевший сын. Я действовал по его подсказкам.

— Как там сказал этот фон Эрлих? Яблоко от яблони недалеко падает? Иногда даже негодяй может выразиться очень точно. Поздравляю Вас с таким талантливым сыном, фон Анхальт-Бернбург!

— Можно и мне высказать похвалу, мой повелитель? — спросила, улыбаясь, Элизабет. — Подойдите ко мне, молодой фон Бернбург.

Кристиан, сердце которого зачастило ("Ты что, неровно дышишь к курфюрстине?" — подивился подселенец), поднялся со стула, подошел к трону и со всем возможным изяществом поклонился первой красавице (так ему казалось) Пфальца.

— Я решила взять милую Сюзанну к себе во фрейлины, — сообщила ему доверительно Дама. — И потому очень Вас благодарю за то, что Вы первым распознали ее непорочную чистоту и сохранили ее для меня. Отныне и Вы будете ходить у меня в любимчиках. Вы рады?

— Очень рад, Ваше сиятельство. Очень (добавил уже Алексей Михайлович).

— А Вы куртуазны, Кристиан, — чуть удивилась уроженка Шотландии. — Я тронута. Можете идти.

Глава четвертая. Сводничество

Через несколько дней Алексей Михайлович вполне освоился и в новом теле и в новом времени. Шел конец сентября, который в средней части долины Рейна традиционно был еще теплым. Понукаемый подселенцем Кристиан вышел на плац, простирающийся перед Гейдельбергским замком, и, опираясь на парапет, по-новому оглядел лежащий внизу город: море красных черепичных крыш (реже серых сланцевых) над двух-трех- и четырехэтажными аккуратными домами, несколько церквей со стреловидными кирхами (где-то среди них затерялся и знаменитый университет), ладный каменный мост через неширокий Неккар и крутой зеленый отрог за ним. Оборотившись к замку, он с не меньшим удовольствием осмотрел его нарядный трехэтажный фасад (Фридрихбау) с просторными застекленными окнами ("Ох и посыплются они, когда враги подступят к замку со своими мушкетами и пушками!" — посожалел профессор), затем более древние и глухие стены замка с пятью башнями по углам ("Тут можно будет какое-то время пообороняться" — продолжил он).

— Когда это случится? — горько спросил Кристиан.

— Через три года. Если мы с тобой не подсуетимся и не сможем помочь Фридриху и обожаемой тобой Элизабет.

— Что я должен делать?

— Пока пойдем в сады. По такой погоде где-то там мы должны повстречать курфюрстину с ее фрейлинами. Думаю, мимо тебя она не пройдет…

Сады в "английском стиле" были разбиты с десяток лет назад восточнее левого крыла замка, на той же горной террасе, занимая не менее 10 гектаров. В самой дальней части садов был устроен кольцевой лабиринт, а рядом с ним росло множество нарочито хаотичных куп высоких кустарников, за которыми было легко прятаться желаюшим "пошалить" дамам и кавалерам. Элизабет Стюарт обосновалась на скамейке как раз в центре этого иррегулярного уголка сада и с покровительственной улыбкой наблюдала за игравшими в прятки фрейлинами. Кристиан, заметивший издалека пару фрейлин, вышел все-таки на местоположение курфюрстины неожиданно и замер как вкопанный.

— Ба, так это милый Кристиан к нам в компанию пожаловал, — чуть насмешливо отреагировала Дама. — Но по дороге сюда Вы, видимо, лишились языка и способны лишь буравить меня глазами?

— Простите меня, Ваша светлость, — еще более смутился Кристиан, но подпихнутый изнутри попаданцем, продолжил: — "Глаза — зеркало души" — сказал кто-то из мудрецов прошлого. А Ваша душа столь прекрасна, что я готов неотрывно смотреть в глубину Ваших глаз — ощущая при этом, что таю, таю и таю как лед под весенним солнцем…

— Вы что же, влюблены в меня, Кристиан? Это любовь сделала Вас таким красноречивым?

— Если Вы гневаетесь, я тотчас замолчу и удалюсь с Ваших глаз…

— И будете в этом удалении плакать? Пожалуй, еще постойте здесь и тайте дальше. Впрочем, дайте мне лучше Ваши руки: по своему опыту я знаю, что пожатья рук больше способны рассказать о чувствах мужчины. О-о! Да они у Вас просто пылают! А теперь и моя кровь всколыхнулась и резво побежала по всему телу! Бедный мальчик! Как мне Вас жаль: иметь такой пыл и не иметь возможности его утолить… Или Вы готовы овладеть мной на седьмом месяце беременности? Не сверкайте так глазами, я пошутила…

— Я не смею думать о плотской любви с Вами… Вы алтарь, на который я молюсь…

— Сейчас мы проверим, как Ваши мысли сочетаются с Вашим пылом. Сюзан!! Девушки, позовите сюда Сюзанну!

Наконец из-за кустарниковых куп показалась Сюзанна в окружении двух подруг и Кристиан (вместе с Алексеем Михайловичем) оторопел: она за эти дни чудо как похорошела, забыв, видимо, свои горькие дни и впустив в жизнь радости бытия. Впрочем, при виде Кристиана ее оживленное лицо внезапно сильно покраснело, а резвые движения стали вдруг скованными. Потупив глаза, она приблизилась к курфюрстине и сделала книксен.

— Что глазки опустила, резвушка? — спросила с доброй усмешкой Дама. — Это Кристиан тебя так напугал? Подай мне твои руки… В меру горячие. А теперь соедини свои руки с руками Кристиана. Постойте так, а я посмотрю… Что я вижу: вы стали похожи на две распускающиеся красные-красные розы! Теперь что угодно мне говорите, но Вы явно друг к другу неравнодушны. Идите пока, Сюзан и вы, девушки…

Оставшись с фон Бернбургом вновь наедине, Элизабет сказала:

— Что ж, Кристиан, я рада, что смогла найти себе замену в Вашем сердце.

— Это не так, Ваша светлость… — заикнулся все еще пунцовый молодец, но Дама его перебила:

— Этот вопрос мы с Вами закрыли. Предоставьте мне идти предначертанным путем и лучше подумайте о своем будущем. Вам уже двадцать лет, кровь в Ваших жилах, как я убедилась, бурлит и не дело продолжать лишать себя радостей любви. Почему бы Вам не жениться? К примеру, мы с Фридрихом поженились в 17 лет и ничуть об этом не жалеем. Я понимаю, что Ваш статус фюрста предписывает взять в жены дочь князя или герцога, но в среде европейской аристократии достаточно случаев, когда князья брали в жены и графских дочерей — особенно если их приданое оказывалось значительным. Так вот, судя по тому, как идет следствие по вновь открытому делу графа фон Эрлиха, ему не миновать смертной казни. А поскольку детей собственных он так и не заимел, то все его имущество по закону должно отойти приемной дочери, то есть Сюзанне. Притом у первого мужа ее матери, рано погибшего графа фон Эттингена, умер недавно единственный бездетный сын и имущество этого рода тоже перейдет к Сюзанне — так что она вскоре окажется очень богатой, завидной невестой. Стоит также вспомнить, что по матери она принадлежит к графскому роду фон Кауниц из Силезии, а этот род там очень влиятелен. Не отвечайте мне сейчас ничего, но устремите свои мысли в нужном направлении. Обещаете подумать?

— Обещаю, Ваша светлость, — вяловато сказал Кристиан.

— Я добавлю, что спокойного времени у нас осталось очень немного. Это секрет, но Вам я его доверю: в октябре весь наш двор отправится в Прагу, так как мой Фридрих практически согласился стать королем Богемии. Если в эти дни Вы будете искать встреч с Сюзанной, то я не стану чинить Вам препятствий. Ну а в Праге на всех нас навалится слишком много дел. На этом пока прощайте, пылкий юноша, — хохотнула Элизабет и махнула рукой в сторону замка.

На обратной дороге Кристиан и Алексей Михайлович вступили во внутричерепную дискуссию.

— Как она меня отбрила! — посетовал фон Бернбург.

— И правильно сделала, — проворчал профессор. — Упорствовать дальше в этой дури миннезингерской смешно. О земных радостях надо думать, а не фимиамами на алтаре себя охмурять.

— Сердцу не прикажешь! — упорствовал Кристиан.

— А ты попробуй! Разве Дама была неправа, когда подметила обоюдное волнение во время соединения рук с Сюзанной?

— Это от нее исходил сильный ток крови!

— И он тотчас породил волну чувств в крови твоей! Не спорь, я сам это ощутил…

— Не хочу даже спорить. Постойте, Вы ведь очень многое о моей жизни знаете… Скажите, когда я женюсь и на ком?

— Дай бог памяти… Году, пожалуй, в 1625, сосватают тебе дочь герцога Шлезвиг-Гольштейна, которая родит очень много детей. Но! Большинство из них будут иметь слабое здоровье и поумирают. В живых останется не более пяти, из поздненьких.

— Вы это не сейчас придумали?

— Лгать близкому человеку можно только в крайних случаях. А ближе тебя у меня никого нет и не будет.

— Ладно, прошу прощения. А эта Сюзанна… Она кажется очень здоровенькой…

— Мне тоже так показалось. А еще кажется, она в тебя уже влюблена.

— Вот влюбчивая какая: то риттера этого привечала, а теперь ко мне оборотилась…

— Все по законам природы: будучи под гнетом этого гада, потянулась к приличному молодому человеку; узнав, что на суде от смерти спас ее ты, воспылала признательностью к тебе. А то, что ты оказался еще симпатичным и знатным, превратило эту признательность в любовь. Так что, отвергнем Сюзанну в угоду женитьбе через 6 лет на худосочной герцогине? Или угодим будущей королеве Богемии, приняв сейчас из ее рук в жены богатую и здоровехонькую графиню?

Глава пятая. Соблазнение

Куй железо, пока горячо — эта максима в доказательстве не нуждается. Соответственно, заговорщики в тот же день переслали курфюрстине записку о согласии Кристиана стать женихом Сюзанны. Но в феодальные времена вполне могла родиться поговорка: человек предполагает, а отец человека располагает. Кристиан вдруг вспомнил об отце, всесильном канцлере, и пал духом:

— Отец никогда не согласится на невестку из более низкой прослойки общества! Я даже думаю, что он уже договорился с герцогом Шлезвиг-Гольштейна на мой брак с его пока малолетней дочерью!

— Никогда не говори никогда! Вообрази, что брак с Сюзанной — твое сокровенное желание и говори с этих позиций с отцом. Не забудь сказать, что твое желание совпадает с желанием жены курфюрста. Ладно, что я тебе подсказываю — мы ведь будем беседовать с Кристианом старшим вместе, там и сообразим, как его улестить…

Беседа сына с отцом состоялась вечером, проходила очень бурно и лишь выдержка Алексея Михайловича, раз за разом находившего убойные аргументы, помогла склонить пыжащегося фюрста к компромиссу. А прозвучал он так: брак должен быть отложен до получения Сюзанной всего ее наследства и если оно окажется невеликим, то и речи о браке быть не может. Что касается блажи Элизабет по поводу Сюзанны, то в ближайший год она будет занята по горло обустройством своих королевских дел — это ей канцлер гарантирует.

— Но нам с Сюзанной трудно будет встречаться и сдерживать страсть друг к другу, — воззвал сын к отцу.

— Я пришлю к тебе молодую и податливую горничную для сброса страсти. Ну, а Сюзанне стоит порекомендовать больше молиться и поститься.

Тем же вечером Кристиану передали записку от курфюрстины: "Милый Кристиан! Вы порадовали меня своей сговорчивостью. Но следует Вам сказать, что прелести Сюзанны не остались не замеченными при моем дворе и два графских сына и один действительный барон уже метут шляпами пыль перед ножками этой плутовки. И хоть я всей душой желаю Вам стать ее избранником, справедливость требует, чтобы Вы на равных участвовали в конкурсе на самого достойного жениха для графини фон Эрлих-Эттинген. Постарайтесь убедить в своей любви Сюзанну — и все разрешится тройным удовлетворением, то есть ее, Вашим и моим".

До сих пор все дни молодой фон Анхальт-Бернбург проводил довольно бесцельно, следуя общему потоку замковых событий: шел на утренний прием курфюрста, выполнял бессистемные поручения отца, участвовал в тех или иных церемониях или мероприятиях, иногда фехтовал, упражнялся в стрельбе или скакал на коне в компании других повес. Танцевать не любил — может потому, что медленные и вычурные фигуры танцев навевали на него скуку. Впрочем, иногда он заходил в городские таверны, где купчики, ремесленники и студиозусы танцевали более зажигательные танцы — вот там, случалось, отрывался. В тех же краях он научился смачно целоваться и тискать всласть девичьи и женские прелести, там познал и полные плотские утехи.

И вот теперь он должен был впервые заняться целенаправленным флиртом со светской дамой, балансируя на незримой грани приличий и соблазна.

— Стой там — иди сюда — сформулировал со смешком его будущее состояние попаданец. — Мой совет: наедине с дамой плюй на приличия, говори напропалую пикантные двусмысленности и пощупывай любые части ее тела, до которых дотянешься. А подвернется случай — целуй в губы, в шею, за ушками и даже в грудь. Но прежде всего — болтология и болтология.

— Хорошо, — сказал Кристиан. — Разделим обязанности: Вы будете за меня болтать, а я потискивать Сюзан и поцеловывать.

— Научился ты договариваться…

Излюбленным местом прогулок фрейлин был все тот же сад — даже если с ними не было курфюрстины. Однако возможности для уединения именно с Сюзанной не было, на первый взгляд, никакой: возле нее действительно всегда кучковалось несколько молодых дворян, говоривших наперебой. Что они говорили? Конечно, комплименты графине, остроты в адрес соперников, реже что-то вроде анекдотов… Иногда перепалки между парнями доходили до натуральной ссоры, но Сюзанна говорила "Прогоню…" и ссора вмиг утихала.

Когда на этом подобии собачьей свадьбы появился Кристиан, Сюзанна одарила его сияющей улыбкой, а дворянчики зло перекосились.

— Вы здесь случайно, Кристиан? — спросила невинно Сюзан.

— Нет, гнедиге фреляйн, — ответил устами Кристиана Алексей Михайлович, — я тоже хочу быть Вашим спутником на прогулках. Может быть, и моим анекдотам Вы посмеетесь от души, а иные рассказы расширят горизонт Ваших представлений о мире.

— Вы успели много путешествовать? — удивилась дева.

— Я успел прочесть много книг, где описаны другие города и страны. Впрочем, кое-где побывал и сам, например, в Русском государстве.

— А где оно находится?

— К востоку от Речи Посполитой. О ней Вы, думаю, слышали?

— Да. Там живут паны с длинными усами и хохлами на голове, с кривыми саблями и все в овчинных жупанах. А их паненки щеголяют в красных сафьяновых сапожках и среди них много ведьм, летающих на метлах.

— Вы очень похоже описали поляков, Ваше сиятельство.

— Да ты видел ли сам поляков, кандидат в князи? — нагло спросил один из будущих графских сыновей. — Я видел их в Дрездене: так они мало чем от местных дворян отличаются, только смешно пшекают. Ну и сабли действительно носят, навроде венгров.

— Или турок, — встрял барон. — Уж я-то этих басурманов вБелграде насмотрелся.

— А чем отличны жители Русского государства? — спросила Сюзанна.

— Эти русские — вообще отсталый народ, — проявил себя другой графский сын. — Они живут в глухих лесах, рядом с медвежьими берлогами или в деревнях, обнесенных плетнями, а молятся деревянным идолам.

— Увы, графиня, вряд ли в этом окружении мне удастся рассказать Вам о своем путешествии в Москву — столицу России. Только если Вы соизволите уединиться со мной в какой-нибудь комнате замка — например, в библиотеке.

— Ишь чего захотел, уединиться с ним. Мы все готовы с графиней уединиться…

— А я все-таки хочу услышать об этой Москве, — решительно сказала Сюзанна. — Спасибо, господа, что сопутствовали мне в прогулке, но сейчас я иду в замок.

По пришествии в замок Сюзанна прошла, впрочем, сначала к своей госпоже, а затем позвала Кристиана, ожидавшего в зале, в одну из комнат курфюрстины. Кровати в комнате не было, но стоял удобный диван, на котором пара и расположилась, чуть развернувшись друг к другу.

— Итак, я внимательно слушаю про Ваше путешествие, Кристиан, — лукаво улыбаясь, сказала Сюзанна.

— Милая графиня! Прежде чем рассказывать об этом утомительном путешествии, мне хочется поведать Вам свой сегодняшний, несомненно, вещий сон, в котором были только Вы и я. Вы в ослепительно белом платье сидели на скамье у хрустально чистого ручейка, а я стоял перед Вами на коленях — вот так, как сейчас встаю. Вы смотрели на меня ласково-ласково и вдруг пригладили мне волосы на голове, Тогда я осмелился взять Вас за руки (как сейчас беру) и стал их легонько целовать — сначала пальцы, потом запястья… А когда я поднял глаза к Вашему лицу, Вы чуть мне кивнули, и я понял, что могу поцеловать Вас в губы…

Тут Кристиан полностью перехватил инициативу у профессора и, присев рядом с девушкой на диван, стал нежно, но быстро целовать действительно подставленные ему губы, потом чуть более внятно и вот уже полностью впиваясь в них. Руки его само собой стискивали то бедра, то талию, то руки прелестницы, а вот уже и нежные холмики грудей. Их сладкие лобзания длились и усиливались, порождая в разнообразных частях тел вспененные волны страсти, которые препятствовали размыканию преступных (по кальвинистским понятиям) объятий. Вдруг (с подсказкой А.М.) губы Кристиана стали осыпать поцелуями трепетную девичью шею, а рука скользнула к еще более трепетному межножию — и Сюзанну потряс оргастический спазм. Из глаз ее вдруг полились слезы, которые любовник стал осушать своими губами, приговаривая:

— Я невероятно тебя люблю, милая, милая Сюзан! Прошу, стань моей невестой…

Глава шестая. Вояж в Прагу

В октябре 1619 года герои данного повествования оказались в обширной кавалькаде, сопровождавшей курфюрста Пфальца и его жену в их путешествии в Прагу. Путь был неблизкий (около 70 немецких миль по дороге через Нюрнберг и Пльзень, то есть около 500 км) и при средней скорости 4–5 миль в день (быстрее было нельзя — чтобы не растрясти беременную курфюрстину; к тому же в некоторых городах были встречи с собратьями по вере) на все путешествие устроители отвели больше 20 дней. Кристиан намеревался было держаться близ своей нареченной невесты (и, соответственно, курфюрстины), но папа-канцлер счел его достаточно расторопным и делегировал в группу квартирмейстеров, вынужденных продвигаться значительно быстрее и договариваться с местными властями о приемлемых условиях размещения на ночь и кормления не только аристократов, но и всех сопровождающих лиц. При этом Алексей Михайлович акцентировал внимание Кристиана на обеспечение полной безопасности владетельной четы — ибо на что только не способны обозленные клерикалы…

В итоге дорожные пейзажи мало глянулись и реципиенту и попаданцу (ну, скалы по берегам долин, ну, замки один другого древнее…), зато пункты ночевок просто впечатались в память. Вот Зинсхайм: рядовой городок, где владетелям Пфальца с большим трудом удалось приискать приличный дом, зато сопровождающих с помощью бургомистра разместили без проблем. Затем Хайльбронн, соляная столица Германии: ее бургомистр настоял, чтобы курфюрст и курфюрстина переночевали в подземном соляном зале, воздух которого явно обладает целебными свойствами. Оринген квартирмейстеры миновали, поскольку их ожидал в замке Нойнштайн сочувствующий граф Крафт фон Гогенлоэ. В Халле и Крайльсхайме пришлось оккупировать здания вокруг рыночной площади.

В Ансбахе курфюрст тормознулся на целый день, так как здесь правил его собрат по Евангелической лиге маркграф Иоахим Эрнст фон Бранденбург-Анбах, с которым Фридрих и его канцлер провели какие-то засекреченные переговоры. Зато в Нюрнберг заезжать не стали (его власти демонстративно абстрагировались от религиозных распрей и дали понять, что такие гости им нежелательны) и заночевали в Швабахе, подчиненном маркграфу Иоахиму. Небольшой Альтдорф порадовал приглашением на свадьбу сына одного из именитых горожан, которую по случаю хорошей погоды праздновали прямо на рыночной площади вплоть до утра. Новая дневная остановка произошла в Амберге, резиденции Фридриха в Верхнем Пфальце. Затем были горные городки Кеблиц и Плайштайн (в них мостились по всем домикам и сараям), потом уже чешский городок Страж (здесь многим пришлось ютиться в каретах и под ними), но за ним богатый город Пльзень, являвшийся оплотом католичества в Чехии и захваченный ныне войском авантюриста фон Мансфельда, нанятым год назад Фридрихом в сообществе с герцогом Савойи. Соответственно, в Пльзене тоже пришлось задержаться, так как выплаченные наемникам деньги подошли к концу, и надо было их чем-то умаслить.

Мансфельд Алексею Михайловичу не понравился: странной смесью самоуверенности и приторной угодливости перед будущим королем. Впрочем, он отдавал себе отчет, что в этой антипатии велика роль послезнания: виляния Мансфельда в ходе дальнейшей войны (вплоть до перехода на сторону противника) он помнил. Помнил и о контрибуции, взятой тем с горожан Пльзеня (150 000 гульденов). Теперь же оказалось, что эта контрибуция была именно сейчас согласована с канцлером и курфюрстом Пфальца — взамен выплаты жалования его 20-тысячной армии из казны. А что? Раз вам так хочется быть католиками в кальвинистской преимущественно Богемии — платите, бюргеры!

Впрочем, захваченный город жил довольно обыденной жизнью: в его многочисленные ворота бодро въезжали крестьянские телеги с разнообразными продуктами земледелия и животноводства, которые на оживленном рынке хорошо расторговывались, а взамен крестьяне закупали изделия кузнецов, горшечников, ткачей, сапожников и прочих ремесленников. Женщины и девушки рынка совсем не чурались, а ходившие меж ними солдаты рук не распускали — иногда лишь позвякивали кошельками и делали понятные намеки. Что ж, со времени штурма города прошел уже год и его ужасы успели подзабыться…

Но вот и Пльзень остался позади, а после тесных ночевок в городках Торжовице и и Ржевнице впереди осталась только Прага! В которую квартирмейстеры прибыли к полудню и, оповестив стражу у Пльзенских ворот о скором прибытии будущего короля чехов, порысили в сопровождении офицера к ратуше, в Старо Място. Бургомистр встретил их как родных и предложил занять обширное здание гостиницы Тын, которое заблаговременно распорядился освободить. При этом извинительно произнес:

— Конечно, Фридрих, его высокородная жена и их сопровождение будут вскоре жить в Градчанах, но до коронации это может быть воспринято некоторыми горожанами неправильно.

— В пути нам пришлось жить во всяких условиях, — улыбнулся Кристиан. — Покажите ваш Тын, и мы решим, не оскорбит ли он чувства наших сюзеренов накануне коронации…

В продолжение путешествия Кристиан мог видеться с Сюзанной только за ужином и в недолгие минуты перед коллективным отходом фрейлин ко сну. Лишь на дневках в Ансбахе и Амберге (в Пльзене не решились из-за снующих везде наемников) они смогли вместе прогуляться за городские стены в поисках укромных местечек — и нашли таковые! Конечно, их свидания ограничивались поцелуями и объятьями, но что это были за поцелуи, что за объятья!

— К вам стоило бы подключать провода и получать электрический ток! — подхихикивал профессор.

— Что еще за ток? — возмущался Кристиан. — Какие провода?

— Может в дальнейшем и узнаешь и увидишь… — туманно бормотал Алексей Михайлович. — А скажи-ка мне: вот вы с Сюзанной перед отъездом обручились в церкви и подарками обменялись, да еще в присутствии ее родственников из фон Эттингенов и твоих. Как же скоро вы должны сыграть свадьбу?

— В течение полугода — если что-то не помешает…

— Например, война?

— Или чума. Кстати, когда по Вашим данным к Праге придут враги?

— Через год, да и чумы пока не будет — так что вы должны успеть пожениться и даже зачать ребеночка. Хотя я на вашем месте начал бы репетиции прямо сейчас.

— Думаете, нам этого не хочется? Только если наш ребенок родится раньше 9 месяцев после свадьбы, попы могут объявить его незаконнорожденным, бастардом. Что может быть хуже для княжеского сына? Или даже дочери?

— Умолкаю пристыженно.

Глава седьмая. Рекрутский набор

4 ноября 1619 г. Фридрих V Пфальцский был торжественно коронован в главной чешской гуситской церкви святого Николая, что на Старомястской площади, а через несколько дней здесь же королевой Богемии стала Елизавета Стюарт. Начались всевозможные празднества, на которые свежеслепленный король не жалел денег — как привезенных из фатерланда, так и из чешской казны.

Кристиан в качестве одного их самых аристократических вассалов короля обязан был участвовать в этих увеселениях — тем более что в них с удовольствием окунулась Сюзанна. Зато душа Алексея Михайловича тосковала при виде утекавшего в никуда денежного потока — сколько на эти деньги можно было бы заказать мушкетов и штуцеров, сколько пушек отлить! По весне заахают канцлер с королем, обложат города и поместья дополнительными налогами и, тем самым, вызовут недовольство многих, очень многих своих подданных… Что ж, будем делать то, что можно уже теперь, то есть получить в подчинение Кристиана полк рекрутов и сделать его непобедимым.

В конце ноября, когда веселье в столице Богемии вошло в обычные берега, Кристиан смог напроситься на беседу к своему очень занятому отцу.

— Sehr geehrter Vater! (Уважаемый отец!) — начал он. — Все мы знаем, что император Фердинанд не оставит в покое Богемию и ее кальвинистского короля. То есть через полгода или год его войска вторгнутся в наши пределы. К этому моменту у нас должна быть боевая армия, способная отразить, а лучше разгромить интервентов. Наемники Мансфельда может и хороши, но постоянно требуют денег и немалых. Не лучше ли объявить рекрутский набор из своих подданных, которые будут знать, что кроме них защитить жилища и родных будет некому? Мне возражают, что солдаты должны быть хорошо обучены строю и приемам боя, а их с трудом усваивают бывшие крестьяне и ремесленники. Но перед нами есть пример Морица Оранского, который с армией из обычных бюргеров и пахарей в боях с хваленой испанской пехотой всегда одерживал верх.

— Действительно, голландцам удалось отразить испанских интервентов и даже заключить с ними длительное перемирие, которое через год заканчивается… У Морица есть какой-то секрет?

— Со мной им поделился за дружеской попойкой дворянин из прибывшего голландского посольства. Оказывается, в полках Морица мушкетеров значительно больше, чем пикинеров — так что в рукопашный бой они вступают очень редко: либо расстреливают на подходе своих противников, либо обращают их в бегство.

— Так все просто?

— Совсем не просто. Его полки разделены на батальоны по 400 человек, которые воюют поблизости, но обособленно. Каждый солдат в батальоне знает свой маневр, так как по ходу боя все время идут перестроения: передний ряд мушкетеров после залпа бежит в тыл колонны и занимается перезарядкой мушкетов, второй ряд делает то же самое, затем третий, четвертый, пятый, шестой… В итоге, когда бывший первый ряд выходит на линию огня, его мушкеты готовы к новому залпу. Такая круговерть обеспечивает очень высокий темп стрельбы и значительно прореживает пикинеров и мушкетеров противника. Свою лепту вносят пушки, которые скрыты до поры за пикинерами, но вдруг те расступаются перед ними для картечного залпа, после которого враг обычно бежит стремглав назад…

— Очень интересно… Я переговорю на эту тему с нашим командующим Турмом, да и с Мансфельдом надо посоветоваться…

— Есть поговорка: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Попроси Турма выделить мне один батальон в командование и через полгода я обучу его воевать в лучших традициях Морица Оранского. Одно условие: мушкетов в нем должно быть много, в соответствии с моей заявкой, а отдельный плутонг из наиболее метких стрелков следует вооружить штуцерами — для поражения издали офицеров и унтеров противника, а также пушечной обслуги.

— Твоя инициатива очень мне по нраву, сын. Из юноши ты делаешь широкий шаг к мужчине. Все что от меня зависит, я для тебя сделаю. Но и ты сделай, что обещал. В итоге можешь через полгода стать полковником…

— Ловко Вы изложили тактику Морица Оранского, Алекс, — радовался по пути к своим покоям Кристиан. — А она в самом деле такова?

— Примерно, да. Но мы дополним эту тактику еще и другими нововведениями, от которых имперцам станет совсем плохо. Например, понаделаем большое количество чугунных гранат с разрывом на мелкие осколки и будем метать их очень далеко, до 50 клафтеров (около 100 м). Сделаем особые пули, которые будут лететь в 2–3 раза дальше обычного расстояния. Темп перезарядки мушкетов и даже штуцеров доведем до 5–6 в минуту. Подумаю я об установке противопехотных мин, а также заградительных взрывов. Найдем управу и на конницу… В общем, идей много, осталось воплотить их в изделия, на которые, конечно, потребуются деньги и мастера. Так что к отцу тебе еще не раз придется ходить. Но результат все окупит…

Новую волну праздников принесло рождение королевой 18 декабря правопреемника Фридриха на богемском престоле, маленького здоровенького Руперта. Затем пришло Рождество, потом Новый год и праздник крещения. К делам государственным правители Богемии приступили в феврале. Впрочем, тут вопрос о создании специального батальона из рекрутов был решен быстро. Выполнили и заявку Кристиана по мушкетам и штуцерам — вот только состояние этих ружей было очень скорбным. После выбраковки стволов, проведенной Алексеем Михайловичем, осталось 120 мушкетов и 11 штуцеров. Турм после нажима канцлера прислал еще партию ружей, из которых пригодными были признаны 80 мушкетов и 8 штуцеров.

— Черт с ними, пока обойдемся этими, — скривился А.М. — Только их тоже следует довести до кондиции: стволы стволами, но к ним надо сделать кремневые спусковые механизмы быстрого действия. Приклады и цевье тоже кое-что значат. Да и мушки прицельные нужно поставить на стволы. Задействуем плотно полковых оружейников…

Пока же пошли принимать и оценивать рекрутов. Кого тут только не было: как по возрасту, так и по роду занятий на "гражданке". Выстроив батальон (400 человек, как договаривались) Кристиан приказал:

— Всем, кому меньше 20 лет — стройся в шеренги по левую руку от меня! Всем, кому от 20 до 30 лет — стройся по правую руку! Более старшие рекруты строятся напротив меня!

В итоге слева и справа оказалось человек по 150–170, а напротив — менее 100.

— Внимание! В каждой группе встать отдельно тем, кто служил в армии или участвовал в сражениях. Офицеры и унтер-офицеры подойти ко мне!

Служивших оказалось около 100 человек, из них 2 офицера (из старшей группы) и 12 унтер-офицеров (из второй и третьей).

— Господа офицеры! Займитесь учетом старшей группы по категориям: имя и фамилия, сколько лет, место проживания, род занятий, где, кем и сколько служил, имя прежнего командира. Молодые унтер-офицеры! Проверить выносливость первой группы рекрутов в совместном с ними беге вокруг плаца с разбраковкой по результатам! Прочие унтер-офицеры! Разбить вторую группу по соразмерным парам и проверить их умение бороться (можно с подножками); результаты тоже зафиксировать. После соревнований переписать рекрутов обеих групп по принятой схеме!

В конце дня инициаторы подвели итог: годны все, хотя слабосильных пришлось определить в подмастерья к сапожникам, портным, поварам и оружейникам (обслуги набежал целый плутонг, то есть взвод по нынешним понятиям). Выделилась и группа потенциальных стрелков из штуцеров — тоже плутонг. Прочих еще предстояло накачивать, тестировать и специализировать.

— Ну, так впереди еще весна и лето — а там, может, сами какую-нибудь наступательную операцию провернем… — поделился с Кристианом Алекс Долгинов.

Глава восьмая. Кратко о событиях 1620 года

В апреле 1620 г. в жизни Кристиана фон Анхальт-Бернбурга случилось два знаменательных события: он продемонстрировал выучку и мощь своего батальона перед высшими военачальниками богемской армии в присутствии короля и получил окончательное согласие отца на брак с графиней фон Эрлих-Эттинген. Последствием первого события стало присвоение ему звания полковника с наказом подготовить в кратчайший срок модифицированный полк, а также способствовать переподготовке еще нескольких полков. Ну а второе событие завершилось скоротечной свадьбой и медовым месяцем; впрочем, медовыми у супругов стали только вечера и ночи, дни же Кристиан был вынужден посвящать рекрутам…

Эротизм Сюзанны, разбуженный Кристианом еще в первые дни знакомства, получил, наконец, обильную пищу. После утренней толики любви она летала по коридорам королевского дворца в Градчанах (продолжая службу в качестве фрейлины королевы), к вечеру же томилась в ожидании прихода своего милого мужа. Едва дождавшись конца ужина, она брала его за руку и с умильной улыбкой тянула в сторону спальни. К чести подуставшего за день Кристиана, он подхватывал жену на руки и нес на ложе, неизменно испытывая вскипающее желание.

— Здоровый ты бык, Кристиан! — восхищался Алекс. — Час назад скакал из траншеи в траншею и с ног валился, а сейчас вновь будешь ломать под собой кровать и ведь доломаешь, в конце концов. Займи менее активную позицию, пусть женушка над тобой вьется, она ярость весь день копила…

— А семя из нее не выльется?

— Не боись, этих головастиков ты впрыскиваешь миллион, а для оплодотворения жены достаточно одного. Да и добился ты за эти дни, наверно, нужного результата. Впрочем, в мое время сексологи установили, что некоторые женщины могут зачать только при проникновении сзади. Поэтому пошепчись с Сюзанной и внуши ее кальвинистской душе, что животный способ придумал сам бог, а миссионерский — всего лишь человек…

Меж тем тучи над королем Богемии все сгущались. На совещание протестантских князей в Нюрнберге, собранном Анхальтом, прибыли только члены Евангелического союза, да и те наотрез отказались вмешиваться в дела Богемии. А курфюрст Саксонии лютеранин Иоганн Георг (на совещании его не было) из бывшего союзника переметнулся во враги, приняв участие в апрельском съезде Католической лиги в Мюльхаузене. В итоге 30 апреля император издал указ, предписывающий Фридриху Пфальцу до 1 июня выехать из Богемии — иначе он будет объявлен вне закона на территории Священной Римской империи. Внешние союзники тоже отвернулись: король Англии Яков Стюарт объявил, что ничего не знал о намерении своего зятя стать богемским королем; король Франции Людовик XIII, будучи католиком, заявил, что не потерпит во главе Богемии протестанта; король Швеции Густав II Адольф погряз в войне с Польшей, а король Дании и Норвегии Кристиан IV — в споре с Гамбургом; герцог Савойи Карл Эммануил I обиделся на Фридриха, так как сам метил в короли Богемии; властитель Трансильвании Бетлен Габор, совсем недавно осаждавший Вену, получил удар в спину от своего вассала венгра Другета и вынужден был пойти на усмирение Венгрии… Только Голландия под руководством Морица Оранского еще поддерживала Фридриха, но ограничилась выделением ему 50 тысяч флоринов ежемесячно и небольшого контингента войск.

В июле в сторону Богемии двинулись две 25-тысячные армии: одна из Баварии под командованием Тилли и вторая из Фландрии под командованием испанца Спинолы. Первая на некоторое время завязла в Австрии, где была вынуждена заниматься усмирением местных многочисленных протестантов, а вторая вдруг повернула на юг и пошла к Пфальцу. Мориц Оранский, связанный с испанцами перемирием до конца 1620 г, забил тревогу и обратился к рейнским фюрстам (те не откликнулись), а также к королю Англии — в итоге Яков послал для защиты земель зятя 2000 тысячи волонтеров под командованием сэра Горацио Вера. К середине сентября Спинола взял Майнц, Кройцнах и Оппенхайм, но Вера успел обосноваться в ключевых крепостях Франкенталь и Мангейм — на этих позициях они и остались до конца года, а в начале 1621 г. закончилось перемирие между Голландией и Испанией, и войска Спинолы отозвали во Фландрию.

Тем временем армия Тилли соединилась с небольшой имперской армией под командованием фландрского дворянина графа де Бюкуа и в конце сентября пересекла южную границу Богемии, подступив к Пльзеню, все еще занятому наемниками Мансфельда. Тот на переговорах стал вилять, но в город католические войска не пустил. Тогда имперцы оставили его в своем тылу и пошли в сторону Праги. В эти же дни протестантский курфюрст Саксонии во исполнение договоренности с императором напал на Верхнюю Лусатию (составная часть Богемии на границе Верхней Саксонии и Силезии) и взял без боя ее столицу Баутцен — правда, далее на Прагу не пошел.

Тилли же и Бюкуа на пути к Праге вдруг стали встречать небольшое, но очень досадливое сопротивление богемских войск: там разъезд рейтаров перестрелян, тут палатку с офицерами на ночевке кто-то сжег, вдруг взорвалось несколько пушек… У местечка Рокицан войска богемцев основательно преградили путь имперцам, но через несколько дней скрытно (ночной порой) отступили. Разъезды имперцев стали их разыскивать и обнаружили утром 8 ноября на Белой горе, прикрывающей с запада Градчаны. На состоявшемся совещании раненный граф де Бюкуа предложил обойти чехов с юга и заставить их покинуть наверняка укрепленные позиции. Однако Тилли и сам Максимилиан Баварский настояли на немедленной атаке.

Глава девятая. Сражение на Белой горе

Когда утренний туман рассеялся, имперским офицерам стал виден западный склон пологой горы, раскопанный кое-где карьерами, но в целом покрытый пожухлой травой. Богемские войска занимали самую вершину горы и, видимо, ее обратный склон, так как их, этих войск, было что-то очень мало. Расстояние до них было около 400 клафтеров (800 м).

— Далеко до них, — озабоченно сказал Тилли своему герцогу, — да и скакать рейтарам в гору. Предлагаю начать артиллерии, затем пустить вперед пехоту клафтеров на 300, а под их прикрытием сосредоточим рейтар.

— Действуйте, граф.

Взревели расставленные за болотистым ручьем полевые 1,5 тонные пушки, посылавшие ядра как раз на 400–500 клафтеров, к вершине горы. Ответ не замедлил себя ждать, причем пушки протестантов были, видимо, заранее пристреляны к местности — в результате то одно орудие католиков, то другое стали опрокидываться, прислуга поражалась какими-то странными взрывающимися ядрами, а вот и пороховой ящик в тылу артиллерийской позиции взлетел на воздух!

— Надо бы сменить орудиям позицию, — обеспокоился герцог.

— Не получится, — сквозь зубы сказал Тилли. — Откатишь пушки назад — им дальности не хватит, а через эту болотину вперед их не перетащишь. Пусть стреляют отсюда, у нас их осталось еще 10. А, дьявол, уже девять! Но не стрелять тоже нельзя, иначе их пушки будут палить по нашей пехоте! Кстати, терции — вперед! Пока их пушки заняты артиллерийской дуэлью…

Несколько квадратных терций, состоявших из пикинеров и заключенных внутри терций мушкетеров, двинулись вверх по склону. И сразу же из их передних рядов стали выпадать пикинеры: один, другой, третий…

— Не понял, из чего они стреляют? — возмутился Тилли. — Даже штуцеры на такое расстояние не бьют…

— Их штуцеры, видимо, бьют, — скривился герцог. — Скомандуй перейти на бег, чтобы уменьшить потери…

Терции двинулись вверх быстрее, но еще быстрее они стали терять бойцов. Вот уже пикинеры первых рядов напрочь выбиты, вперед выдвинулся ряд мушкетеров и, уперев в землю сошки, выстрелил по противнику. Тотчас же большинство стрелков упало под ноги двинувшейся вперед терции. Новая остановка, новый залп и новые обильные потери. Расстояние до противника составило уже около 50 клафтеров, как вдруг в порядках терций стали происходить многочисленные взрывы, которые быстро превратили наступающих солдат в разбегающихся во все стороны паникеров. Следовавшие за пехотой рейтары в черных кирасах пропустили беглецов и бросили своих коней в атаку, готовясь к знаменитому караколю (два-три выстрела в упор из пистолей в толпу пикинеров и ретирада в задние ряды колонны), но вдруг пехота противника упала на землю, и рейтары напоролись на густую пушечную картечь! А также многочисленные мушкетные пули, не разбиравшие, где всадники, а где кони! Вал из пораженных коней и людей мигом образовался перед позицией протестантов, а рейтары, которым повезло быть в задних рядах, помчались вниз по склону подобно предшествующим паникерам из пехоты.

К тому времени в имперской армии большинство полков еще не участвовало в сражении. Однако несущаяся вниз по склону горы лавина из разгромленных терций и рейтарских полков породила ужас в большинстве сердец резервников. К тому же из-за горы уже широко выметнулись венгерские гусары, прикрытые тарчами (скошенными легкими щитами) и воздевшие к небу сабли, желая вонзать их в бегущих врагов.

— Поляки, выручай! — вскричал Тилли и наперерез венгерским гусарам бросился полк польских гусар, защищенных кирасами и шлемами. Под прикрытием конной круговерти Тилли стал спешно отводить сохраненные полки. Однако из-за горы уже рысили рейтарские полки богемского короля, а также густо валили мушкетеры. Имперскому войску пришлось оставить противнику все пушки и обоз и стремительно отступать в сторону Пльзеня, теряя и теряя все новых бойцов. Путь отхода оказался роковым: Мансфельд исподтишка следил за перипетиями схватки имперцев с богемцами и в решающий момент вышел на перехват католиков. В итоге в его руках оказались и Тилли и Максимилиан Баварский вместе с остатками некогда грозной армии. Раненный граф де Бюкуа, как ни странно, ускользнул из ловушки и скоро объявился в Вене.

— Удивительно у тебя все получилось, Алекс, — рек признательно Кристиан. — А в прошлой истории я был ранен и попал в плен?

— Ну, бился ты как лев, все бы так сражались, глядишь, и отстояли бы Прагу от имперцев…

— Но сейчас у Тилли не было, по-моему, никаких шансов. И полевые пушки с бомбами большую роль сыграли и легкие полковые вовремя ударили картечью, а уж новые кремневые мушкеты с юбочными пулями довели скорострельность до 4–5 выстрелов в минуту. Как ты назвал эти пули?

— Пули Нейслера. Ты забыл, что они и летят в 2 раза дальше. В штуцерах же я применил пули Минье, что тоже резко повысило их скорострельность и дальность.

— А гранаты-то какой эффект оказали?!

— Да, разметали их терции на раз. Ну, и конечно, пращи помогли — шиш какой гренадер кинет гранату на 50 крафтеров.

— А траншеи? Имперцы видели перед собой только далеких пикинеров, а мы стреляли в них из более близких замаскированных траншей — как на охоте по уткам!

— Боюсь только, что наши секреты и секретики скоро станут достоянием многих — рты ведь очевидцам не заткнешь. Впрочем, можно заняться фабрикованием самых нелепых слухов, меж которыми достоверные рассказы затеряются. Для этого мы станем выпускать в Праге газету, тем более что в Кельне и Страсбурге газеты уже печатают. В ней будут, конечно, и достоверные новости, но дезинформация врагов — дело святое…

Глава десятая. Конец герцога Баварского

Мансфельду, конечно, хотелось вытянуть из герцога Баварского максимум денег или заполучить в свое владение небольшое баварское графство. Однако Кристиан (с А.М.) и его отец поставили наемнику жесткий ультиматум: выдать герцога немедленно королю Богемии, иначе Пльзень будет взят штурмом. В подтверждение этого в ту же ночь его Пражские ворота были захвачены спецгруппой егерского богемского полка. Мансфельд почесал затылок и смирился перед безусловной силой — тем более что ему оплатили, наконец, годовой контракт из войсковой кассы, найденной в обозе Тилли. Во избежание дальнейших эксцессов с наемниками в Богемии король срочно направил их на защиту Пфальца, переподчинив сэру Горацио.

Возвращение богемской армии в Прагу было встречено ликованием. Чехи враз забыли мелкие обиды, которые в изобилии причиняли им незадачливые король и королева. Фридрих принял Максимилиана уважительно, но свободу его ограничил аппартаментами в одной из башен Градчанского замка. Первое время они часто вместе обедали и много говорили на разные темы (в том числе и политические), но вскоре король отъехал в свой родной Пфальц (налаживать контакты с рейнскими князьями), посоветовав герцогу принимать иногда для беседы молодого Кристиана фон Анхальт-Бернберга. Того самого, что организовал поражение имперских войск на Белой горе. Что касается Тилли, то ему отвели скромную комнату в другом крыле замка — с правом общения только с тюремщиками.

Герцог пожелал увидеться с Кристианом уже через неделю после отъезда короля. Он сидел в кресле с суровым выражением на лице, вытянутость которого по вертикали подчеркивалась длинным вислым носом с горбинкой и клиновидной бородкой. Поперечные линии его физиономиии состояли из трех параллельных морщин на лбу и рыжеватых, загнутых кверху усов. Высокий лысеющий лоб 47-летнего мужчины обрамлялся черными с проседью волосиками. Глаза же у него были почти круглые, карие и с глубоко затаенной хитринкой. Войдя в гостиную, Кристиан поклонился, но почти как равный равному — хотя владения герцога были раз в 10 больше владений Анхальт-Бернбурга.

— Присаживайтесь, Sohn des Fursten fon Anhalt-Bernberg, — подначил Кристиана герцог. — Король Фридрих рекомендовал Вас как весьма занимательного собеседника. Мне здесь живется очень скучно, поэтому я отважился на это приглашение.

— Мне скучать не дают разнообразные дела, за обилие которых меня корит молодая жена. Но для беседы с Вами я выкроил чуток времени.

— Я слышал, что Вы скоро станете отцом?

— Дело идет к тому. Надеюсь, детей у меня будет еще много…

— А мне вот в жизни не повезло, я бездетен.

— Мне кажется, что бездетны вовсе не Вы, а Елизавета Лотарингская, на которой Вы имели несчастье жениться. У Вас ведь есть бастарды?

— Молодой человек! Ваше замечание некорректно!

— Очень прошу меня простить. Я хотел лишь сказать, что женитьба на молодой принцессе может одарить Вас все-таки наследником.

— Это похоже на совет избавиться от старой бесплодной жены…

— Все в руках Бога. Род Виттельсбахов отличается, вроде бы, завидным долголетием — в отличие от Лотарингов. И после 60 лет некоторые мужи заводят себе детей.

— Черт знает что! Вы упорно отвращаете меня от моей жены!

— Все, уже прекратил. Сменим тему разговора.

— Где находится мой верный Тилли?

— В этом же замке, но его жилище почти спартанское.

— Почему мне не позволяют с ним видеться?

— Для нас в этом нет смысла.

— Вот как… А обычная человечность в Богемии не в ходу?

— Вы не обычный человек, а могущественный политик. Ваш клюв нам удалось связать, но жало еще не вырвано. Поэтому будьте готовы к дальнейшим ужесточениям Вашего содержания.

— Вы осмеливаетесь мне угрожать? Я запомню это! И когда за меня заплатят выкуп, я постараюсь взыскать его лично с Вас, Кристиан Анхальт!

— Выкуп нам уже предлагают, это да. Только в некоторых случаях свободу узнику он не дает. Вам известна история герцога Норфолка, объявленного недавно папой святым? Король Англии заключил его в Тауэр по обвинению в государственной измене. Там он и умер, просидев 10 лет. Человек же был очень хороший, другому звание святого не дали бы… Вы верный муж и рачительный хозяин своей земли. Но Вы же и самый опасный противник короля Богемии и Евангелического союза. Думаю, Вы подходите под тот самый исключительный случай, при котором дать Вам свободу — это подписать себе смертный приговор. Так что посидите и подумайте, какие действительно веские гарантии добрососедства Вы можете нам предложить в обмен на выход отсюда.

— Мерзавец! Я расскажу Фридриху, какого гнусного собеседника он мне предложил!

— Другого собеседника у Вас многие месяцы не будет. Если все же захотите поговорить со мной, то я постараюсь откликнуться.

Выйдя от герцога, Кристиан подозвал к себе доверенного охранника и повелел вступить с герцогом в разговоры на бытовые и нейтральные темы. Буде же герцог поведет речь об устройстве его побега за груду денег, помяться с денек и потом согласиться.

Тем временем наступил февраль 1621 г, в котором Сюзанна благополучно разрешилась от бремени крепенькой девочкой, которую назвали Эрнестиной. Алексей Михайлович внимательно отслеживал ее развитие и настойчиво вмешивался при появлении признаков тех или иных заболеваний, "прописывая" ингаляции мятой или горячей картошкой, клизмочки, массажики и другие хитрушки, которые помнил со времен младенчества своих детей. То ли благодаря его усилиям, то ли по воле природы детские болезни обходили Эрнестину стороной. Спустя сорок дней в костеле святого Николая ее крестили (дав второе имя Августа), причем крестной матерью была сама королева, а крестным отцом — граф Турн.

Отлучка короля из Праги существенно затянулась. В один из дней охранник сообщил Кристиану, что герцог готов на побег.

— Замечательно! Скажи ему, что сложно будет выбраться только из самой башни, так как охранники на входе — цепные псы Анхальта. Придется спускаться на скрутках из разорванных простыней. Но у подножья башни герцога будет ожидать проводник, который укроет его до утра в своем доме, а затем вывезет за ворота города в карете монахинь-бенедиктинок.

— Простыни при спуске должны оборваться?

— Несомненно. Этот паук никогда не согласится жить в мире с кальвинистами Чехии…

Спустя неделю жители Праги узнали из первого номера "Пражской газеты" все подробности о трагической кончине герцога Максимилиана Баварского во время его авантюрного побега из королевского замка. Подозрения в помощи ему со стороны охранников не подтвердились.

Глава одиннадцатая. Схватка за богемское наследство и "Даешь Лусатию!"

Фридрих, курфюрст Пфальца и король Богемии, вернулся в Прагу в начале марта — весьма довольный состоявшимися переговорами с рейнскими князьями, которые после столь убедительной победы над имперцами, согласились во всем его поддерживать: и деньгами и войсками. Он встретился и с Морицем Оранским, который готовился к новой схватке с испанцами, и они договорились о взаимодействии при военных действиях в бассейне Рейна, причем в качестве жеста доброй воли Пфальц переподчинил слишком проблемных наемников Мансфельда голландцам. Попутно лютеранский курфюрст Саксонии, исподтишка захвативший Верхнюю Лусатию, был объявлен и голландцами и рейнскими протестантами агрессором.

И вот, прибыв в приподнятом настроении в Прагу, король узнал еще более сногсшибательную новость: его заклятого врага, герцога Баварии, больше нет!

— Теперь развернется схватка за Баварское наследство! — сообщил он своему канцлеру лежащий на поверхности вывод. — На которое могу претендовать прежде всего я, единственный курфюрст династии Виттельсбахов!

— Ваше королевское величество, — стал урезонивать его Анхальт старший. — Ранее Вы обещали какой-нибудь титул своему союзнику герцогу Савойскому, Карлу Эммануилу. Если он получит Баварию, то будет счастлив безмерно. А если нам удастся вернуть в Богемию Лусатию и, тем самым, прижать хвост курфюрсту Саксонии — тогда в Священной Римской империи возникнет, наконец, мощная альтернатива ортодоксальным католикам. И после кончины императора Фердинанда (а он старше Вас почти на 20 лет) именно Вашу кандидатуру поддержит большинство выборщиков. То есть, уступив сейчас герцогскую корону, Вы примерите позже корону императорскую…

— Пожалуй, Вы правы, Анхальт: в погоне за синицей можно прозевать журавля. А жаль: мой Верхний Пфальц так удобно граничит с Баварией! Савойя же всегда будет отделена от Баварии Альпами и упрямыми швейцарскими кантонистами. К тому же Карл Эммануил католик, хоть и вменяемый…

— Король Франции тоже католик, но он враг Габсбургов и потому мы всегда рассматриваем его как потенциального союзника!

— Получается, государственные интересы превалируют над конфессиональными?

— Конечно! Вот и мы пойдем вскоре отбивать у протестантского курфюрста Иоганна Георга нашу Лусатию. Причем поход нашей армии на Баутцен может превратиться при удачном раскладе в поход на Дрезден. И если мы взамен Баварии прирежем к Лусатии и Чехии несколько богатых саксонских графств, то такую рокировку можно будет посчитать удачной.

— А Вы уверены, князь, что нашей армии всегда будут сопутствовать победы?

— Мой сын уверяет, что всегда. Я думаю, что на поле боя действует много факторов "pro e contra" и потому победы у каждого полководца чередуются с поражениями. Главное, чтобы в итоге была выиграна война…

В последующие месяцы между государями немецкого мира и сопредельных стран завязалась активная переписка, в которой уточнялись состав и поддержка претендентов на богемский престол. Основными из них стали сын правящего императора Фердинанд (мать которого была дочерью предыдущего герцога Баварии), а также инфант Испании Карлос (дед которого по матери был герцогом Баварии). Мог участвовать взамен его племянник, сын короля Испании Филиппа III, но в конце марта из Испании пришла весть, что король угорел до смерти, сидя у камина; соответственно его сын стал новым королем, Филиппом IV, а Карлоса выставили на баварский трон. Шансы Карла Эммануила, герцога Савойского, формально были мизерны (в его далеких предках была дочь герцога Баварии), но Фридрих Пфальц объявил, что делает его своим правопреемником на баварский трон и готов поддержать силой оружия. Князья на краткое время возмутились, но закон в этом случае нарушен не был, и возражения их стихли.

Испанцы, пошушукавшись с австрийским Габсбургом Фердинандом II, сняли кандидатуру Карлоса взамен на будущую военную поддержку имперцев в войне Испании с Голландией. Зато герцог Савойский на полном серьезе готовился к войне. Но ему мешала пройти в Баварию через перевал Бреннер банда католиков-ортодоксов, захватившая в 1620 г. южноальпийскую долину Вальтеллину (и перебившая всех жителей-протестантов), причем руководил ей его бывший вассал Джакомо Робустелли. Карл вмиг заключил союз с Венецианской республикой, после чего войска Савойи и Венеции прошли в июне с обоих концов долину и перебили всех сопротивлявшихся. В результате в начале июля 1621 г. армия Савойи при поддержке волонтеров Венеции (всего 25 тысяч) спустилась с Альп к Иннсбруку и Зальцбургу, взяв их в осаду. Полевая имперская армия, которой руководил выздоровевший граф де Бюкуа, была еще в стадии формирования, а баварской армии не было как таковой (за исключением крепостных гарнизонов).

В те же месяцы армия Богемии, возглавляемая молодым Кристианом фон Анхальт-Бернбургом (а что, заслужил!) активно готовилась к вторжению в Лусатию. То есть пополнялась новыми мушкетами и легкими полковыми пушками на конной тяге, боеприпасами к ним, обмундированием и продовольствием, а также вела почти не прекращающиеся учения по отработке наступательных и оборонительных действий, причем во взаимодействии с кавалерией и артиллерией. Еще в Саксонию и Лусатию были засланы разведчики, призванные уточнить дислокацию войск противника и составить схематические карты местности. Нововведением стало использование разведчиками голубей для пересылки сведений в Прагу.

В тяжелой кавалерии по предложению Алексея Михайловича за образец были приняты кирасиры Зейдлица с их стремительной атакой плотным строем и ударом палашами, в легкой же — гусары Цитена, предпочитавшие атаки из засад. Создали еще два полка драгун, вооруженных карабинами. Два удовлетворительно обученных полка кирасир были отданы под командование Иоганна-Эрнста, герцога Саксен-Веймара, хорошо показавшего себя на Белой горе, а два гусарских полка — под командование его младшего брата Вильгельма, тоже там отличившегося. Тонкий расчет Алексея Михайловича заключался в том, что эти господа были родственниками курфюрста Саксонии, но одновременно его злейшими врагами, так как в 16 веке их предков (из Эрнестинской линии) император лишил почти всех владений в пользу Альбертинской линии, к которой и принадлежал нынешний курфюрст Иоганн Георг.

Наконец все приготовления были закончены и в начале июня подразделения богемской армии стали порознь покидать места постоянной дислокации и, по возможности скрытно, выдвигаться к северной границе Чехии, к местечкам Румбурк, Шлукнов и Шенов. Основной контингент своих войск (6 полков пехоты, артиллерию, полк драгун и полк гусар) Кристиан сосредоточил в Шлукнове, откуда шел прямой путь к Баутцену (25 км), по полку кирасир и гусар он разместил в Румбурке для стремительного налета на гарнизон городка Лебау, а в Шенове поставил заслон под командованием Иоганна-Эрнста (2 полка пехоты и по полку кирасир, драгун и гусар) против возможной контратаки саксонцев с запада, из Нойштадта, где стоял их сильный гарнизон (по 2 полка рейтар и мушкетеров).

Вдруг с голубиной почтой в Шлукнов (через Прагу, конечно) под вечер пришло сообщение от диверсантов, внедренных в Баутцен, о том, что ими сформирована группа лужицких сербов, готовых по сигналу ракетой взять штурмом ворота города изнутри и впустить богемцев. Кристиан, посовещавшись с Алексом, принял решение посадить к драгунам и гусарам по пехотинцу и двинуться легкой рысью к Баутцену с расчетом оказаться там перед рассветом. Прочим войскам выступать поутру, в том числе и на Лебау.

Отряд кавалеристов и пехотинцев пробрался к утру 10 июня в небольшую рощу на левобережье Шпрее, что на юго-западной окраине Баутцена, невдалеке от Дрезденских ворот крепости Ортенбург, занимавшей центр Баутцена. Кристиан, возглавивший отряд, велел пустить ракету. Та взмыла в воздух, впервые осветив утреннюю панораму города и ввергнув немногочисленных горожан-"жаворонков" в ступор. Спустя несколько томительно долгих минут за воротами крепости раздались стуки, звон оружия и крики, после чего створки ворот тяжело пошли в стороны, и из них выскочило несколько призывно машущих фигурок. Мушкетеры по приказу Кристиана побежали в крепость и стали подниматься на ее стены и очищать башни от стражи. Получив известие, что стены крепости под контролем, Кристиан пустил в крепость драгун с целью зачистки ее внутренних зданий; гусары же отправились зачищать обширное предместье. Впрочем, сербская "пятая колонна" не только захватила ворота, но и большинство квартир, где расположились саксонские офицеры — так что организовать достойное сопротивление богемцам оказалось некому.

Толпа из пленных саксонцев, захваченных в Баутцене, составила около 3 тысяч человек.

— А разведчики сообщали нам о 4 тысячах… — растерялся Кристиан.

— Остальные изловчились и сумели бежать, — остался равнодушен Алекс.

— Так что, отпускаем офицеров и унтеров под честное слово — не воевать более против нас?

— Именно так. Это будет нашей диверсией против Иоганна Георга: пошлет снова их против нас, погубит при повторном попадании в плен и будет проклят всем своим офицерством! А мы что: всего лишь сдержали свое твердое слово.

— А рядовых оставим в Лусатии, в батраках у местных жителей? Сбегут ведь…

— Куда? Обратно в рекруты? Пусть спасибо скажут, что мы их в свои ряды не припахали. Впрочем, кто-то обязательно сбежит домой, а кто-то и останется, приживется. Кстати, пора драгунский полк выслать в сторону Лебау: на перехват отступающих или на устрашение обороняющихся…

Когда небольшая колонна саксонских командиров (человек 120, при шпагах) скрылась за поворотом дороги на Дрезден, на главной площади Баутцена началось необычное представление: разбор пленных саксонцев в работники горожанами (и вдовыми горожанками) и местными крестьянами, слух меж которыми о небывалой халяве распространился со скоростью верхового пожара. Выбор фиксировался писцами городской ратуши в книгах прихода, после чего бывшего вояку вели в городской дом или везли на телеге в деревню. К вечеру разобрали больше тысячи (а за последующие два дня — всех).

К середине дня с юга подошел основной воинский контингент, а с востока примчались гусары с сообщением, что полк, оборонявший Лебау, сначала отстреливался, но с подходом с тыла драгун его командиры пали духом и сложили оружие.

— Сколько пленили? — спросил Кристиан у гусарского полковника.

— Около тысячи, с ранеными. Да еще с полсотни перебиты, — ответил Вильгельм и, уловив недоумение в глазах главнокомандующего, добавил:

— Мы-то их только попугали своими саблями, да за дома заставили попрятаться, а вот драгуны стали щелкать их из карабинов всерьез — издали, конечно.

— У нас потери есть?

— У меня пять убитых и десяток раненых. Столько же у кирасир. Они, кстати, сейчас прибудут сюда. Драгуны же целехонькие…

— Моя вина, — скривился Кристиан (и Алекс тоже). — Надо было туда мушкетеров вместо вас послать… Ладно, отправь в Лебау сообщение с курьером, чтобы доставили сюда саксонских офицеров и унтеров, а рядовых пусть разберут себе в работники местные жители. После этого драгуны должны вернуться в Баутцен.

Глава двенадцатая. Битва при Вилемове

Через пять дней намеренного сидения в Баутцене (кавалерия, впрочем, шерстила все городки Верхней Лусатии, где стояли небольшие гарнизоны саксонцев и была создана саксонская администрация) голубиная почта принесла Кристиану ожидаемые разведданные: из Дрездена по дороге на Баутцен вышла смешанная колонна войск (рейтары, гусары, мушкетеры с пикинерами) численностью около 12 тысяч солдат, полевая артиллерия в количестве 8 пушек и, конечно, обоз. Тяжелые пушки очень тормозили колонну, которая за первый день преодолела не более 15 км — хотя гусарские разъезды достигли городка Бишофсверда (около 20 км до Баутцена), за которым попали под обстрел егерского батальона, занявшего опушку лесного массива. (Было в богемской армии уже и такое подразделение, все бойцы которого имели на вооружении штуцеры, гранаты, метательные ножи и умели много чего — под стать натуральному спецназу).

В тот же день из Пирны в сторону Нойштадта выдвинулась более мобильная колонна войск (два полка кирасир и два полка рейтар), которые к концу дня вошли в этот городок, а наутро из него вышло уже 6 кавалерийских полков, которые направились на восток, явно намереваясь пересечь Рудные горы (границу с Чехией) в направлении Шенов-Шлукнов и далее, видимо, в обход на Баутцен, Два же мушкетерских полка, стоявших в Нойштадте, пошли с юга на Бишофсверду.

— Куда нам следует податься? — спросил мысленно Кристиан у Алекса еще в первый день саксонской активности. — К Бишофсверде или в Шенов?

— За Бишофсверду я спокоен: там лесной массив не даст саксонцам развернуться, и они будут вынуждены атаковать либо через неширокий (300 м) разрыв массива, либо делая большой крюк через Шемельн и Демиц или просто вдоль 20-метровой дороги, что совсем глупо. Поэтому поскачем вместе с нашим кирасирским полком на юг, в Шенов. Встретить же нарушителей границы лучше всего по дороге из деревни Лобендава в деревню Липову, где дорогу на водоразделе тоже перегораживает протяженный лес шириной до 300 м. Если же они побоятся этой дороги, то пустятся из Лобендавы в обход на юг через деревню Вилемов прямо на Шенов. Там кавалерии есть где разгуляться, но и мушкетерам будут укрытия: как в окрестных лесах, так и за деревенскими домами…

Выступив из Баутцена перед рассветом, в 3 часа, кирасирский полк сумел прибыть в Шенов к 7 часам.

— Каковы сведения наблюдателей? — спросил Кристиан у обманчиво флегматичного Иоганна Эрнста фон Саксен-Веймара.

— Рейтарский разъезд доскочил до Лобендавы, потом проверил дорогу через лес к востоку от нее, но далее продвигаться не стал, вернулся в деревню. Но вот новый голубь… Та-ак, что теперь пишут? Ага, к Лобендаве густо движутся и рейтары и кирасиры, но дальше деревни не идут, концентрируются.

— Кто у Вас там, в лесу?

— Драгуны, вдоль всей опушки. Я в это направление не очень верю, сам пошел бы в обход.

— Но вот же выстрелы пошли, да так густо!

— Да, видно короткий путь их поманил. А вот и очередной голубь! Точно, рейтарский полк пошел по лесной дороге. Послать туда мушкетеров, что ли?

— Не спешите, герцог. Полк драгун, укрытый в лесу, вполне может справиться с полком рейтар. Тем более с нашими карабинами. Ждите нового голубя.

Спустя четверть часа этот голубь явился с сообщением: "Вся масса кавалерии пошла на рысях на юг, к Вилемову".

— Что есть у Вас в районе Вилемова?

— Мушкетерский полк по обе стороны от прохода в лесном массиве. И гусарский полк в самой деревне.

— А здесь, в Шенове?

— Второй мушкетерский полк и кирасиры моего полка.

— Берите мушкетеров на коней к своим кирасирам и отправляйтесь рысью в Вилемов. Разместите мушкетеров в самой деревне, а сами готовьтесь к встречному бою с кирасирами врага. Мои кирасиры чуть отдохнут и вскоре тоже подтянутся к вам. Гусаров в бою пока не задействовать. Я с личной охраной побуду на голубиной почте. Не забывайте отправлять голубей.

Вскоре после отбытия герцога на позиции с запада, от Вилемова, донеслась дружная ружейная пальба. А от драгун прилетел голубь: "Рейтарский полк, с которым мы сражались, отступил к деревне. Граф фон Лобковиц". Тем временем пальба еще усилилась.

— Видимо, в дело вступил второй мушкетерский полк, — рассудил мысленно Кристиан.

— Видимо, — изрек Алекс. — Надо отправлять всех кирасир.

И отправили.

Вскоре прилетел голубь: "Мушкетеры очень хороши, но кирасиры рвутся мимо Вилемова. Шлите второй полк!"

Прилетел новый голубь от драгун: "Рейтары поскакали из деревни на юг, вслед за всеми. Что делать? Граф фон Лобковиц"

— Пусть скачут за ними и наносят удар в тыл, по обстановке, — подсказал Алекс. — Такие удары никто не любит.

Кристиан быстро написал записку и отправил голубя. А потом предложил: — Теперь сидеть здесь нет смысла, резервы исчерпаны. Скачем в Вилемов?

Вылетев на возвышенность восточнее Вилемова, Кристиан и его небольшой отряд (20 латных гвардейцев) остановились: отсюда очень хорошо просматривалась панорама битвы. На переднем плане бились грудь в грудь чернодоспешные кирасиры саксонцев (проскочившие за Вилемов) и светлокирасные богемцы — и было заметно, что богемцы вот-вот тех опрокинут. Их ряды были плотными и стройными, а палаши рубили направо-налево. Саксонцы уже, видимо, разрядили свои пистоли и теперь тоже махали палашами, но было это им явно непривычно. А вот и финал: строй саксонских кирасиров совсем рассыпался и они помчались кто куда, просто спасая свои жизни. Их преследованием занялись вынырнувшие из Вилемова гусары, а богемские кирасиры помчались в деревню, где черные рейтары гонялись за чешскими мушкетерами. На западной окраине Вилемова появились было саксонские рейтары нового полка, но вдруг они стали падать с коней десятками — вероятно, от выстрелов в спину подоспевших драгун. Да и засевшие в окрестных лесах мушкетеры стрельбы не прекращали.

— Ну вот, — молвил вслух Кристиан. — Наши солдаты и офицеры справились без нас.

Глава тринадцатая. Бойня у Бишофсверде

Хорошо после удачного боя отдохнуть у бивачного костра, вволю поесть и выпить пива да закурить трубочку. Но если солнце еще не достигло полудня, кони вполне способны рысить вдаль, а в 20 км отсюда войска собираются на новую, еще более важную битву, сердце истинного военачальника сделает выбор не колеблясь.

— Надо значит надо, — вздохнул Кристиан. — Да и уснуть нам иначе не удастся…

И уже после обеда ("Война войной, а обед должен быть по расписанию!") кирасирские кони понесли двойной груз (кирасир и мушкетеров) сначала к Нойштадту, а затем на север, к Бишофсверде, драгуны же сопутствовали им налегке. Ну, а гусары остались охранять пленных саксонцев, которых набралось опять под 3 тысячи — притом, что около 2 тысяч их пало убитыми или тяжело ранеными (и пара тысяч разбежалась).

К вечеру конное подкрепление соединилось с защитниками Бишофсверде, возглавляемыми Вильгельмом Саксен-Веймаром. Впрочем, городок богемцы отдали без боя подошедшему авангарду саксонцев, а сами сосредоточились вдоль его восточной окраины, в лесу и, в основном, за лесом. Общее количество обороняющихся составило около 12 тысяч, в том числе по 2 тысячи кирасир, драгун и гусар (против 14 тысяч у наступающих). Плюс 12 полковых пушек на конной тяге, которые предварительно были сосредоточены на северном фланге, напротив упомянутого прохода через лес. Пушки были защищены спереди и с боков от пуль и конницы наскоро сооруженными бревенчатыми стенками высотой в полтора метра, имевшими продольную амбразуру для стрельбы. Сзади же эти "капониры" не были огорожены — с целью быстрой эвакуации пушек.

Саксонские гусары провели с утра активный поиск противника и обнаружили за упомянутым северным проходом артиллерийскую позицию с легкими пушками и пехотным охранением, а на опушках леса — тех же егерей. Соответственно, к проходу было отправлено несколько терций пехоты, под прикрытием которых артиллеристы стали устанавливать тяжелые пушки. Возня с пушками длилась более часа. Но лишь только терции подались влево и вправо, обеспечивая артиллеристам сектор обстрела, как с южной опушки леса резко активизировалась штуцерная стрельба егерей, которые в считанные минуты оставили пушки без наводчиков и обслуги. Саксонская пехота бросилась к этой опушке и с немалыми жертвами со своей стороны оттеснила егерей вглубь леса. Артиллерийское начальство, жутко сквернословя, сформировало кое-как новую обслугу (с собой в роли наводчиков), но тут выстрелы штуцеров раздались с противоположной, далекой вроде бы опушки и окончательно лишили саксонскую армию пушечной поддержки.

Курфюрст Иоганн Георг, который сам руководил предпринятой экспедицией, двинул вперед пехотный корпус численностью в 6 тысяч — полагая, что легкие пушчонки врага не принесут ему больших потерь. Рейтар и гусар он пока придержал — вдруг понадобится пустить их в обход, через Шмельн. При этом курфюрст терзался досадой от того, что ранее повелел конному корпусу из Нойштадта идти на Баутцен, вместо того, чтобы помочь здесь, у Бишофсверде (хорошо хоть оттуда подошли два мушкетерских полка, тоже оставленные пока в резерве).

Пехота, одетая в традиционные для Саксонии полосатые сине-желтые куртки и штаны, втянулась в проход между лесными массивами и исчезла с глаз курфюрста. Вдруг впереди началась густая ружейно-пушечная пальба, не прекращающаяся ни на секунду! (Никогда Иоганн Георг не слышал еще такого темпа стрельбы). А вскоре из прохода повалила толпа обезумевших безоружных людей, которая стала рассеиваться в полях севернее Бишофсверде. Стрельба же стала утихать и почти прекратилась.

— Полковник! — подозвал взбешеный курфюрст командира гусар. — Узнайте, что там произошло и отловите мне несколько беглецов, желательно унтера или офицера.

Гусарский эскадрон поскакал к проходу, а второй пустился ловить дезертиров. Вскоре перед Иоганном Георгом предстала группка понурых пехотинцев различной степени расхристанности; был среди них и офицер.

— Ваше имя и звание? — обратился к нему гневно курфюрст.

— Барон фон Шлегниц, лейтенант мушкетеров, — с надрывом ответил беглец.

— Почему Вы бежали с поля боя?

— Моя рота легла там почти вся! За несколько минут! — закричал лейтенант. — Вы послали нас на бойню! В нас стреляли со всех сторон: в лоб терции и с флангов, из леса. Как охотники стреляют загнанных за флажки волков! Те, кто не побежал назад, остались лежать на том поле, убитые или раненые…

— Вы стреляли в ответ?

— Мы даже не видели толком своих противников. К тому же на наш один выстрел они успевали сделать десять!

— Их не могло быть в 10 раз больше…

— Наверно, они чаще стреляли.

— Что ж, лейтенант, Вашу участь я решу после боя…

Тут подскакали гусары, что разведывали участок боя.

— Ваше сиятельство! Все поле густо завалено нашими солдатами. Между ними ходят богемцы и, кажется, вытаскивают раненых…

— Это, наверно, мародеры!

— Нет, ими руководят офицеры…

Пользуясь отсутствием активности со стороны богемцев, курфюрст провел летучее совещание с оставшимися командирами.

— Мое мнение, — рубанул рейтарский полковник, — надо срочно отступать, так как пехоты у нас почти нет, а из пушек стрелять некому.

— Вы забыли, граф фон Пфлуг, — возразил полковник гусарский, — что в тыл богемцам сейчас заходит наша вторая кавалерийская группа…

— Хорошо было бы с ней связаться через ваших гусар, — парировал рейтар. — А то вдруг и этой группы уже нет?

— Уймитесь, граф, — поморщился курфюрст. — Но с Вашим предложением я согласен: пошлем два гусарских эскадрона разными дорогами сейчас же. И чтобы шли скрытно, в обход деревень. Найдете кавалерию, объясните полковнику фон Шляйницу наше положение и подтвердите мой приказ о быстрейшем ударе в тыл богемцам. Сами же срочно сюда. Ну, а нам надо занять оборону у Бишофсверде и ждать этого удара.

Глава четырнадцатая. Фиаско курфюрста Саксонии

Тем временем в основном лагере богемской армии, устроенном за Бишофсвердским лесом, Кристиан анализировал с Алексом донесения наблюдателей.

— "Два эскадрона гусар прокрались с юга и севера от шоссе в сторону Баутцена"

— У нас это называют: пойди туда, не знаю куда, и найди то, чего там нет, — усмехнулся Алекс.

— "Мушкетеры занимают дома на восточной окраине Бишофсверде, а рейтары с гусарами оттягиваются к его западной окраине. Туда же тащат пушки"

— Уходят в оборону, но надеются нанести одновременные удары с фронта и тыла. Пушки же им пока ненужные жаба бросить не дает. Хотя, может, курфюрст послал за новыми артиллеристами…

— Так что, беспокоить до вечера их не будем?

— Не стоит, своих бойцов жалко. Подстрелят еще кого-нибудь. Ночью наши кавалеристы их окружат, а утром мы им устроим театральное представление: авось, оно проймет их до печенок…

Утро 19 июня 1621 г выдалось в Лусатии опять солнечным и тихим. Впрочем, саксонцы встретили его невыспавшимися: всю ночь им мнилось, что к Бишофсверде походят ожидаемые черные кирасиры или, напротив, городок обходят богемские кавалеристы. Но вот в 5 часов на востоке действительно раздался многотысячный топот тяжелых коней, и со стороны Шмельна к окраине города галопом стали выезжать чернодоспешные кирасиры! Одна странность: они не спешили на встречу со своим круфюрстом, а встали в оцепление вдоль юго-восточной окраины Бишофсверде! А вот еще новость: с запада раздался очень похожий многотысячный конский топот и к городу подлетели галопом светлодоспешные кирасиры! Да еще в компании явно богемских гусар… А конные части к Бишофсверде все стягивались и стягивались: черные же рейтары, но богемские драгуны, гусары… А за ними потянулись и пехотные части, состоящие в основном из мушкетеров. Когда Иоганн Георг вполне осознал, что его деморализованное 8-тысячное войско находится в плотном окружении победоносных богемских частей общей численностью за 15 тысяч, он выехал со своими офицерами на восточную окраину городка и замер в ожидании. Кристиан не стал долго его томить и подъехал со своими полковниками навстречу, отождествив курфюрста с массивным господином средних лет, обладателем мясистого носа и спесивого выражения на лице.

— Позвольте представиться, Ваша светлость, — спрыгнул он с коня и отвесил поклон. — Кристиан, сын князя фон Анхальт-Бернбург, временно командующий армией Лусатии.

— Я не знаю никакой Лусатии, — буркнул курфюрст. — Есть германская область Лаузиц, южную часть которой Саксония взяла под свою опеку.

— Вас неверно информировали, Ваша светлость, и король Богемии Фридрих поручил мне донести до Вас, что Лусатия наряду с Силезией, Моравией и Чехией является неотъемлемой частью Богемии. Поэтому, я надеюсь, Вы заверите через меня моего короля, что более войска Саксонии на эту территорию не вступят?

— Территориальные споры, молодой человек, нахрапом не решаются, и потому никаких заверений я Вам давать не буду.

— В таком случае мне придется ограничить пока Вашу свободу — чтобы Вы, вернувшись в Дрезден, не подвергли Саксонию и Богемию риску нового военного конфликта. А далее все будет в руках Божьих и короля Богемии.

— Вы посмеете меня арестовать? Я имперский князь, особа неприкосновенная! Представляете, какие силы ополчатся на вашего короля в защиту меня?

— Представляю, Ваша светлость. Те же самые, что ополчились на него год назад.

— Вы будете преданы анафеме с амвонов церквей всех германских конфессий!

— Это вряд ли. Вильгельм фон Саксен-Веймар, уведите своего родственника и обеспечьте его охрану. А вы, господа побежденные офицеры, вденьте шпаги в свои ножны — иначе можете лишиться их с головой. Поверьте, лично с вами ничего страшного не случится. Вы, должно быть, слышали, что у меня есть традиция: попавших ко мне в плен в первый раз отпускать под обещание не обнажать против Богемии оружия, а попавших второй раз — уже не миловать?

Вечером, когда пленных и их вооружение рассортировали и переписали, а курфюрста успели (по голубиному донесению) поместить в одну из башен крепости Ортенбург, Кристиан, расположившийся в самом комфортном доме Бишофсверде, пригласил для беседы герцога Иоганна Эрнста фон Саксен-Веймара.

— Итак, герцог, — с ходу взял он быка за рога, — место курфюрста Саксонии пока вакантно. И Вы либо занимаете его сейчас, либо не занимаете никогда!

Обычно флегматичный герцог слегка покраснел и, выдержав паузу, возразил:

— Князья империи не примут меня в свои ряды. Тем более при живом курфюрсте. Да и Дрезден еще не в наших руках…

— Формальное право у Вас есть? Чем Эрнестинские Веттины хуже Альбертинских? Ведь если бы Иоганн Георг так и остался бездетным, эта линия должна была пресечься, и Вы само собой становились его преемником?

— Это так. Но он женился снова, и Магдалена Сивилла Прусская родила ему множество наследников.

— Которые все еще дети (старшему сыну 8 лет) и нуждаются в опеке. В Вашей опеке, герцог.

— Повторяю, курфюрст еще жив.

— Князья Евангелической унии уже осудили его как агрессора. А теперь он будет отбывать наказание в нашей тюрьме. Долго ли в неволе потерять здоровье и покинуть мир живых?

— Вот если это случится, детям назначат опеку — и, скорее всего, материнскую.

— По законам Саксонии женщина не может править страной, значит и регентом быть не может. Только дядя принцев, то есть Вы или кто-то из Ваших братьев. Вам ли этого не знать?

— Стать правителем Саксонии всего на 5 лет?

— За эти пять лет мы сообща наведем новый порядок в Священной Римской империи! То есть прижмем совсем этих католиков и выберем своего, протестантского императора. К тому времени границы многих немецких государств будут перекроены и даже названия их могут поменяться. Например, вместо Саксонии возродится Тюрингия в границах от Польши и Богемии до Пфальца и от Баварии до Бранденбурга. Кому же править в этой Тюрингии как не герцогу ее естественной столицы, Веймара?

— До чего легко у Вас, Кристиан, все получается. А ничего, что при этом перекраивании границ Ваше княжество Анхальт-Бернбург окажется поглощено либо Тюрингией, либо Бранденбургом?

— Ну, оно не исчезнет совсем, просто окажется в вассальной зависимости от курфюрстов. Причем, я предпочел бы иметь своим сюзереном Вас, будущий курфюрст Тюрингии.

— А как же Фридрих Богемский? Переживет ли он Ваше отступничество?

— Если бы можно было перетащить в Богемию мое будущее княжество, я бы это сделал — чтобы быть подальше от Бранденбурга. Но с географией не поспоришь, Иоганн. Зато Ваше географическое положение, повторюсь, наиболее благоприятно. Так что, соглашаетесь стать пока правителем Саксонии? Или мне обратиться к Вашему брату, Вильгельму?

— Рискну, пожалуй. Но мы с Вами все еще в Бишофсверде находимся, а не в Дрездене. Как нам его взять?

— Лучше хитростью. Что, если нам изобразить отступающее войско курфюрста?

Глава пятнадцатая. Дрезденские дебюты

Вот так получилось, что 20 июня Дрезден оказался в руках богемской армии, а Кристиан в сопровождении братьев Саксен-Веймар — в парадной зале резиденции курфюрста, занимавшей довольно мрачный, замкнутый со всех сторон трехэтажный замок в центре столицы. Навстречу незваным гостям в сопровождении пары фрейлин вышла величественная и все еще красивая рыжеволосая женщина лет 35 в пышном приталенном платье светлых тонов, рукавами буфф (с красными разрезами) и с обширным стоячим кружевным воротником — явно курфюрстина Магдалена Сибилла. Голубые глаза на ее белокожем лице были полны негодования, а яркие полные губы крепко сжаты.

— Как она мне нравится! — восхитился Алексей Михайлович.

— Да ведь это почти старуха! — удивился Кристиан. — Родившая то ли 9, то ли 10 детей!

— Разуй глаза, пацаненок! Где ты видишь морщины или другие признаки старости? В самом соку женщина. В общем, прошу, изобрази восхищение, так надо для дела!

Кристиан соответственно улыбнулся и изящно поклонился. Ему вторили и герцоги. Дама же спросила на грани вежливости:

— По какому случаю вы здесь, господа Саксен-Веймар? И что это за умильный господин с вами?

Иоганн открыл было уже рот, но Кристиан его опередил:

— Мы здесь, Ваша светлость, по случаю взятия Дрездена богемской армией. Я командующей этой армией, князь Кристиан фон Анхальт-Бернбург, а господа Саксен-Веймар — мои полковники. Предвосхищая Ваши следующие вопросы, сразу скажу, что Ваш муж нами арестован по обвинению в неспровоцированной агрессии против короля Богемии и заключен в тюрьму в ожидании будущего суда курфюрстов. Ваших детей возьмет пока под опеку их дядя, Иоганн Эрнст, герцог Саксен-Веймар. Вы же вполне свободны и вправе жить там, где Вам заблагорассудится.

Дама еще более побелела, чуть пошатнулась (ее тотчас поддержали фрейлины), но совладала с волнением и сказала:

— Вот, значит, как повернулась эта авантюра с Лаузицем… Бедный Иоганн, он так был в себе уверен…

Потом еще помолчала и спросила:

— Так я могу остаться здесь, со своими детьми?

— Очень было бы желательно, Ваша светлость, — сказал со всем почтением Кристиан и поклонился как можно ниже.

В последующие месяцы братья Саксен-Веймары были заняты тем, что "прибирали к рукам" саксонских аристократов и их земли, а попутно заменяли гарнизоны в крепостях и городах на богемско-тюрингские. Сначала саксонцы пытались сопротивляться, но их все же уговаривали, подкупали или (редко) решали вопрос ночным штурмом. Кристиан же, верный своей стратегии, обретался в столице (ему и его людям выделили два этажа в западном крыле замка) и контролировал процесс "тюрингизации" с помощью сети разведчиков и голубиной почты. С курфюрстиной он вначале почти не встречался, но "руку на пульсе" держал, то есть перлюстрировал ее корреспонденцию (да, нехорошо, но надо!) и, подкупив некоторых служанок, имел полные сведения о ее контактах за день. Итог: как жена она активно запрашивала тех или иных приближенцев мужа о его судьбе и выяснила все-таки, что он содержится в Баутцене; как сестра слезно советовалась с Анной (женой курфюрста Бранденбурга) и Марией (женой маркграфа Бранденбург-Байрета) — те сочувствовали и обещали мужнину помощь "в случае чего"; как "восхищенка" жаловалась королю Швеции Густаву Адольфу о своей беде — тот яро сочувствовал, но был связан по рукам и ногам войной с Польшей и потому… Что касается личных контактов, то они тоже затрагивали круг придворных курфюрста, не считая просто болтливых дам.

Одним из наиболее частых контактеров Магдалены, бывшим гофмаршалом Дитрихом фон Таубе Алексей Михайлович заинтересовался особо, усилил надзор и на тебе (!) — установил факт любовной связи шустрого барона 34 лет и курфюрстины. Дело, конечно, житейское, но оно нам надо в свете будущего приручения Магдалены? Соответственно, с этим выходцем из Эстляндии (надо же!) была проведена беседа, после чего он выехал на постоянное место жительства в замок Клаффенбах близ Хемница, где с 1615 г обосновалось его семейство.

И вот как-то в конце июля, под вечер, Кристиан послал записку курфюрстине с просьбой об аудиенции. Она согласилась на встречу, оговорив, что привыкла проводить теплые вечера в бельведере (а то он не знал об этом!). Кристиан застал ее в кругу фрейлин, но покосился на них и попросил именно об уединенном разговоре. Дама пожала обнаженными плечами и услала девушек в другой конец бельведера, после чего обратила вопросительный взгляд на легко, но франтовато одетого наместника.

— Мне доложили, что Вы подкупаете людей с целью узнать о местоположении Вашего мужа, — начал Кристиан, неопределенно улыбаясь. — Хотя проще было бы узнать о том же непосредственно у меня и без всяких денег.

— Никак не проще, — вздохнула дама. — Я оказалась бы у Вас, моего врага, в долгу.

— Я не могу быть Вам врагом. Перед красивой женщиной (а Вы изумительно красивы!) мужчина неотвратимо млеет. Пословица гласит: "Муж и жена — одна сатана", но в Вашем муже я вижу врага, а в Вас — только бездну, пугающую и прекрасную! И я готов, готов в ней утонуть…

После этих слов Кристиан (уступивший инициативу Долгинову, а сам морщившийся в уголке сознания) проник горящим, жадным взглядом в удивленно раскрытые очи матроны.

— В-вы надо мной шутите? — обрела голос Магдалена.

— Ни за что! Я трепещу под Вашим взглядом! И не смею опустить свой взгляд, потому что он начнет упиваться Вашими алыми губами, холеной шеей, роскошными лилейными плечами и даже проникнет меж этих объемных, трепетных грудей!

На этих его словах дама схватила уже протянутые к ней мужские длани и попыталась их оттолкнуть. Кристиан, провернув руки, перехватил женские запястья и продолжил пылкую речь, пожирая ее лицо глазами:

— Поверьте, мадам, с того момента, как я вас увидел, не было дня, чтобы я не думал о Вас. Сначала я себя урезонивал, говорил "Она замужняя женщина, мать, ты щенок в ее глазах". Но увидев Вас снова (а я часто за Вами подглядывал!), я чувствовал в себе подъем такой страсти, какой никогда ни с одной девушкой не испытывал! Я так устал с собой бороться! Сжальтесь надо мной, позвольте мне обожать Вас и хоть иногда сжимать в своих объятьях — иначе этот огонь сожжет меня…

Черты лица Магдалены, тоже во все глаза смотревшей на удивительно пылкого поклонника, смягчились, и она шепнула ему:

— Умерьте пыл, Кристиан! Я не подозревала, что суровый наместник таит в своей груди вулкан страстей! Больше ничего не говорите и уходите. Я же могу лишь обещать, что буду думать о Вас теперь по-другому…

Глава шестнадцатая. Счастливая Магдалена

Тем же вечером Кристиан вспылил:

— Я мечтаю каждый день о встрече с Сюзанной, а ты, значит, о постельных забавах с этой Магдаленой? И если она тебе уступит (а ты ведь вон какой настырный!), именно я буду ее тешить, нежить и пялить! Шайзе! Фердамте шайзе!

— Поверь, эти забавы могут сыграть большую роль в политике. Если мать будущего курфюрста Саксонии окажется нашей союзницей, то лучшего расклада и желать нельзя — пояснил Алекс.

— А как же быть с курфюрстом Тюрингии, которому ты все мозги прокакал?

— С Тюрингией то ли выйдет, то ли нет, а Саксония всем привычна…

Магдалена продержалась неделю, после чего Кристиану передали приглашение прийти вечером в ее покои (погода стояла дождливая). Она встретила его в гостиной, была одета в подобие глухой мантии, не стеснена корсетом и прислуживала ей одна фрейлина, уже пожилая.

— Я что-то плохо себя чувствую, князь, — извинилась курфюрстина после его почтительного приветствия — и потому кутаюсь, несмотря на тепло, в это покрывало. А о встрече с Вами я попросила потому, что до меня дошли слухи, будто мой муж тоже заболел?

— Хочу Вас разубедить, мадам: Ваш муж по сравнению с Вами здоров. Если верить донесениям моих служащих. А вот Ваша простуда меня пугает. Мне о ней тоже донесли, и потому я позволил себе принести надежное лекарство, которым меня лечила бабушка. Называется оно глинтвейн.

После чего стукнул в дверь и ему просунули в проем корзинку с бутылкой красного вина, керамическими кружками и какой-то ароматно пахнущей кастрюлькой.

— Про глинтвейн я тоже знаю, — сказала, улыбаясь, Магдалена. — Хоть пила его однажды и зимой.

— Летом его лечащий эффект еще лучше. У меня, кстати, все уже готово, осталось влить в кастрюльку с кипятком и пряностями вино.

И ловко влил его, распространив пряный запах по всей комнате. А потом разлил горячую жидкость по кружкам (прикрытым крышечками) и подал с поклоном одну "больной" даме. Вторую забрал себе, пригубил и сказал:

— Сказка! Такая благодать по груди и животу разливается!

Магдалена засмеялась и тоже начала пить глинтвейн. Уже спустя 10–15 минут ее смех стал почти непрерывным, лицо раскраснелось, а из-под мантии появились шея и полуобнаженные плечи. Фрейлина меж тем тихо ретировалась, что не осталось незамеченным Кристианом, Он (впрочем, уже Алекс) тотчас пересел к Магдалене, поймал ее руку и стал жарко целовать, начав с кисти и постепенно поднимаясь к обнаженному локтю и далее к плечу. Мантия в результате частично сползла, и стало понятно, что матрона одета под ней только в длинную ночную рубашку без рукавов. Одним рывком Алекс припал пылающими губами к ее устам, затем взметнул даму на руки и понес в спальню…

Поздней ночью Кристиан, полагая Магдалену спящей, решил, что пора идти в свои аппартаменты, и спустил ноги с кровати на пол, но был удержан ее рукой и голосом, полным нежности:

— Подожди, милый Кристиан! Я не могу, не хочу тебя от себя отпускать. Ты сделал со мной что-то такое, чего я за все время супружества не испытывала! Меня трясли такие волны и спазмы! А после них было так радостно, так хотелось взлететь в небо! Или бежать наперегонки как в детстве… Тебе было так же хорошо?

— Нет, Магда. Это дар Бога, которым он наделил только женщин. Мужчинам, ты ведь знаешь, присущ лишь миг наслаждения, после которого хочется передохнуть, а лучше поспать.

— Но ты со мной совсем не спал, а все нежил меня и нежил, подводя ко все новым пикам удовольствия. И делал это разнообразно, в отличие от других мужчин. Особенно мне понравились те ласки языком…

— Я так влюблен в тебя, Магдалена, что основным моим удовольствием стало сотворять удовольствие тебе. Когда ты рада, то я вдвойне рад. Поверь, это правда.

— Боже! Ты услышал мои молитвы, и я встретила, наконец, мужчину, с которым мне действительно хорошо! Сохрани его для меня на долгие дни!

— Магдалена, я ведь женат, — вяловато напомнил Кристиан.

— И ты приносишь своей жене такую же радость?

— Да, Магда, — продолжал рушить легенду о великой влюбленности партнер Алекса. — В нее я тоже влюблен и ее счастье тоже главное для меня.

— Как так? — озадачилась Магдалена. — Разве можно искренне любить двух женщин?

— Получается, что можно. Я вас обеих люблю. Только ее там, а тебя здесь.

— Бог может наказать тебя за двоеженство, Кристиан. Я так этого боюсь!

— Помолись за меня, Магдалена. Но прошу: не говори о нашей любви на исповеди. Некоторые священники нарушают ее тайну. Я знаю об этом по долгу службы.

Глава семнадцатая. Пражские проблемы

На юге Германии к осени 1621 г. разгорелась война между Австрией (поддерживаемой Испанией) и Савойей (с Венецией в друзьях). Армия Карла Эммануила взяла с потерями Иннсбрук, но вовсе осеклась на Зальцбурге и, оставив возле него заслон в 8 тысяч бойцов, подошла к столице Баварии Мюнхену. Баварские аристократы к тому времени все-таки собрали в Аугсбурге сводную армию в 15 тысяч рекрутов, а в обход Зальцбурга, по Дунаю к Регенсбургу подошли парусно-гребные суда с австрийскими войсками (еще 10 тысяч) и оба этих корпуса пошли к Мюнхену. Карл Эммануил, разведка которого оказалась на высоте, ловко сманеврировал и разбил австрийские войска на полдороге, возле Ландсхута, вынудив их бежать к Регенсбургу. В темпе он вернулся к Мюнхену, успев развернуться навстречу аугсбургскому ополчению. И началось осеннее Мюнхенское стояние равных примерно армий. Впрочем, к баварцам все время подходили новые отряды патриотов… Кончилось дело тем, что савойяры отправились на зимние квартиры в Иннсбрук и окружающие его городки и деревни, а баварцы вовсе разошлись по домам.

Той же осенью части богемской армии, заменяемые постепенно рекрутами из Тюрингии (вернее, Саксонских княжеств, руководимых теми или иными Эрнестинами), стали возвращаться в Прагу. С последним контингентом, уже в декабре вернулся и Кристиан. Смеющаяся Сюзанна, поддерживая большой живот, повисла у него на шее, не замечая виноватой мины на лице у миленка. — Эй, типус, — рявкнул мысленно Алекс. — Ну-ка подбери свои сопли и веди себя по-мужски! Тем более что все, что произошло в Праге, сотворил только я!

— У тебя своего члена нет! — рявкнул в ответ Кристиан, но ожил и заулыбался своей милой, родненькой жене.

На другой день Кристиана навестил отец, все еще канцлер Богемии.

— Что ты там набедокурил с курфюрстом Саксонии, сынок? — ласково спросил он. — И вообще со всей Саксонией?

— Я его временно изолировал в Баутцене, отец, — в тон ответил Кристиан. — И с Саксонией сейчас все нормально: жена курфюрста согласилась с необходимостью опеки детей, которую взял на себя их дядя Иоганн Эрнст. А чтобы никто из саксонцев не сомневался в его праве, он ввел в основные гарнизоны страны бойцов из своего Веймара и родственных герцогств.

— Все нормально… И сколько же времени нам задерживать Иоганна Георга у себя? В его случайную смерть теперь никто из князей Германии не поверит.

— Вот здесь я надеюсь на твои дипломатические способности и связи, отец. Добейся от князей лишения этого перевертыша статуса курфюрста и все проблемы Евангелического союза будут решены, а мы получим мощных союзников в середине Германии. Если же и герцог Савойский получит Баварию… Как там обстоят его дела?

— Никак. Все альпийцы впали в зимнюю спячку.

— Может, мне ему немного помочь? Разумеется, с наступлением весны?

— Это было бы неплохо, но только, если действовать инкогнито.

— Предположим, как венецианские волонтеры?

— Что ж, ты знаешь итальянский язык. Но не твои бойцы.

— Волонтеры мы будем от Венеции, а происхождением из разных концов Европы. Так подойдет?

— Так да. Но это будет потом, а завтра нам предстоит тяжелый разговор с королем.

— Раньше он с тобой на все соглашался…

— Это уже в прошлом. Фридрих стал старше, а после твоих побед и повального соглашательства рейнских князей самоувереннее. Того и гляди совершит какую-нибудь непоправимую ошибку. И не возразишь: так решил король! Подпевал же возле него уже хватает.

— А что королева? Она по-прежнему имеет на него влияние?

— Ее он слушает. Беда в том, что иногда ляпнет что-то без совета с ней или со мной, а потом соглашается: ах да, это я не совсем продумал! И еще взял манеру оправдываться: ведь так будет справедливо, не правда ли? Вот и тебя, я думаю, он распесочит: как Вы посмели арестовать курфюрста! Это против всех законов империи! Надо, действительно, поговорить сначала с королевой и, значит, сегодня! Сиди с женой и жди вызова к Элизабет.

В ожидании аудиенции Кристиан завел разговор с Сюзанной, которая все еще была в числе фрейлин.

— Королева опять беременна, причем срок у нее месяца на два позже моего. Она стала, по-моему, еще красивее, но и строже как-то. Часто смотрит на короля как бы со стороны и чуть насмешливо. А то еще снисходительно. Я на тебя, мой львенок, так смотреть не умею. Мне хочется на тебе повиснуть и греться в ласковых лучах твоих глаз. Только вот живот мешает…

— Рядом с королем много неприятных людей?

— Есть и немало. Особенно мне не нравится очень услужливый Вацлав Штернберк, владелец красивого замка, где неделю развлекал короля на всякие лады. Королева говорит, что раньше он там так же принимал господ из Вены и, значит, способен изменить еще раз…

Но вот время аудиенции настало. Кристиан, трепеща как встарь, вошел в малую гостиную королевы, низко ей поклонился, а разогнувшись, согласился с женой: и красива стала Элизабет до исступления его ума и куда строже.

— Здравствуйте, князь, — чуть улыбнулась все же королева. — Вы стали за эти полгода очень мужественны. Видимо, таким Вас сделали Ваши победы?

— Рядом с Вами, Ваше Величество, моя мужественность, как и всегда, стремительно тает.

— Это плохо. В моем окружении очень не хватает мужественных людей. Не смейте таять, вы можете мне в любой момент понадобиться.

— Слушаю и повинуюсь, Ваше Величество.

— И еще Кристиан! Не стоит называть меня наедине так выспренне. Я предпочитаю слышать из уст симпатичных мне мужчин просто "мадам".

— Это очень интимно, Ваше Величество. Но Ваше желание для меня закон, мадам.

— Учитесь Вы на лету. Так вот, завтра на встрече с королем Вам надо пройти по лезвию бритвы: да и нет не говорить, на острые вопросы давать скругленные ответы и нажимать на чудные перспективы Богемии в будущем. Дело в том, что мой львенок незаметно подрос и возомнил себя матерым львом — хоть по факту таковым пока не стал. Зато с ним стало трудновато ладить. Даже мне, а что уж говорить о придворных?

— Я Вас понял, мадам. Попробую Вас не разочаровать.

— Если Вам это удастся, Кристиан, то Ваш ранг в моей классификации мужчин подскочит почти до высшей планки…

"Не так страшен черт, как его малюют" — гласит украинская пословица. Против ожидания король явил милость к своему удачливому фельдмаршалу и даже одобрил арест курфюрста Саксонии: пусть посидит, без него переговоры с соседями идут куда легче. Тем более что за его освобождение никто голос особо не возвышает — кроме дружка закадычного, императора Фердинанда. Но его гнев нынче не так страшен, потому что он фактически изолирован в своей Австрии, на которую с востока давят Габор Бетлен и, потенциально, Турция, а с запада герцог Савойский.

— Успех герцога нам очень нужен, поэтому будущей весной, Кристиан, Вам придется отправиться, видимо, в Баварию, но под чужим именем и с наемной армией…

Глава восемнадцатая. Марш на Мюнхен

Всю зиму Кристиан и Алекс отбирали воинов в ряды отряда волонтеров и вооружали их новыми мушкетами и штуцерами (последним даже были приделаны оптические прицелы — хоть и на каждого пятого стрелка). Совершенствовалась и их выучка, в том числе по штурму крепостей с помощью лестниц. Егеря же обучались основам стенолазания (Долгинов хаживал в молодости в горы, да и стенолазанием баловался) с использованием молотков, клиньев, вкладышей и страховочных веревок с "карабинами" Когда наиболее ловкие из них научились взбираться на крепостные стены высотой до 20 м за несколько минут, стенолазание стали проводить ночью. В итоге в распоряжении Кристиана оказался десяток уверенных в себе ночных стенолазов.

Алексей Михайлович вспомнил тем временем о вращающемся пушечном снаряде, испытанном тем же Минье для гладкоствольных пушек, и попросил мастеров Пражского пушечного завода изготовить для полковых легких пушек несколько образцов. Эти цилиндрические снаряды были проточены вдоль несколькими канавками (для выхода пороховых газов), которые к голове снаряда плавно однотипно изгибались, что и обеспечивало его вращение. После ряда неудач и внесения модификаций нужные параметры снаряда были все-таки найдены — и как же далеко и точно он полетел! На расстояние 1000 шагов отклонение чугунного снаряда от центра мишени составило, в среднем, 1 ярд (то есть расстояние от кончика носа до большого пальца вытянутой руки), а при оптимальном угле возвышения снаряд улетал и за 2000 шагов. Соответственно, конная батарея пушек была укомплектована именно такими снарядами: шрапнельными или простыми болванками.

Мушкетеры составили ядро отряда (3 полка), а егерей подготовлено на один полк. В конную группу отряда включили по одному полку кирасир, драгун и гусар, а в артиллерийскую — те же 2 батареи из 12 пушечек. Маловат получился отряд для больших сражений (около 8 тысяч бойцов), но для вспомогательных операций на баварском театре годился.

За этими сборами быстро пришла весна, в начале которой Сюзанна родила долгожданного мальчика, которого назвали Эрдманом. В конце апреля девочка появилась у королевы, которая при этом едва не умерла и пообещала королю взять на год или два перерыв в родах. Впрочем, Кристиан узнал о бедах королевы по почте, так как был уже в пути к Дунаю. Шли его полки опять порознь и в стороне от крупных городов, вдоль юго-западной ветви Рудных гор (по маршруту Амберг-Швандорф-Кам-Фихтах-Деггендорф), сам же он двигался в авангарде, с егерями и вышел к Дунаю у Деггендорфа к 1 мая. Здесь в лесах у этой деревни пришлось ждать свои части еще 5 дней, но все пришли, по крайней мере, без потерь. К тому времени егеря заготовили плоты, на которых и переправили все войско за Дунай.

Далее пошли прямой дорогой на Мюнхен, причем через тот самый Ландсхут, По дороге им встречались отдельные отряды баварцев, но те, распознав в них чужаков, сами уходили в сторону от столь значительного войска. Продвигались они в давно освоенном темпе марш-броска (40 км в сутки) и прибыли к северному предместью города через 3 дня. Обнаружив между рекой Изар и собственно предместьем слабо залесенную просторную лужайку (в конце века здесь разобьют Английский сад), Кристиан отправил гусар на поиски противника и будущих союзников, а на лужайке организовал военный лагерь в дежурном варианте, то есть огородил рогатками периметр и наметил огневые пункты, меж тем как внутри лагеря солдаты устанавливали палатки.

Противник был обнаружен как в домах северного предместья (пленные показали, что это добровольцы из разных баварских городов и замков), так и, конечно, внутри городских стен. Савойцы тоже были уже здесь, но их сил хватило лишь на то, чтобы создать осадное полукольцо с юга и запада от города. Соответственно, герцог Савойи очень обрадовался неожиданному подкреплению и позвал его командира на завтрашнее совещание в свой лагерь.

Когда Кристиан в сопровождении своих заместителей барона фон Лобковица и графа Крайиржа вошел в просторную палатку герцога, то во время поклона взглядом выцепил стоявшего на первом плане маститого пожилого аристократа и обратился к нему по-итальянски:

— Buona salute, Vostra Signoria!

— Sei italiano? (Вы итальянец?) — поразился герцог. — Che sorpresa!(Какая неожиданность!) Da Venezia? (Из Венеции?)

— La mia squadra assunto dogi di Venezia (Мой отряд нанят дожами Венеции)

— Quanti soldati avete? (Сколько у Вас солдат?)

— Ottomila: moschettieri, cavaleria, pistole leggere (Восемь тысяч: мушкетеры, кавалерия, легкие пушки)

— Perfetto! (Прекрасно!)

— Vostra Signoria, posso parlare privatamente? (Ваша светлость, позвольте поговорить с Вами наедине?)

Герцог внимательно вгляделся в странного наемника, потом согласно кивнул и сказал:

— Signori! Lasci la mia tenda per un po (Господа, покиньте на время мою палатку)

Впрочем, один из охранников остался рядом с сюзереном.

— E sordo e muto (Он глух и нем), — пояснил герцог.

— В таком случае я раскрою свое инкогнито, — сказал по-немецки наемник. — Нас прислал к Вам на помощь король Богемии Фридрих. Мое имя Кристиан фон Анхальт-Бернбург.

Герцог облегченно рассмеялся и сказал тоже по-немецки:

— Фридрих сделал для меня много, а делает еще больше. Ваше же имя, Кристиан, теперь хорошо известно в военных кругах. Многие говорят: куда приходит Кристиан Анхальт, оттуда надо вовремя сбежать. И вот Вы здесь, у меня. Значит, победа будет за нами!

— Мюнхенцам бежать некуда, Ваша светлость. Крыса же, загнанная в угол, становится опасна…

Глава девятнадцатая. Штурм Мюнхена

В тот же день герцог и "венецианский кондотьер" объехали весь периметр мюнхенской крепости (Алекс по ходу делал схематические рисунки) и обсудили ее сильные и слабые пункты. Последних, по мнению герцога, было очень мало: крепость имела двойное кольцо стен высотой от 5 до 10 метров и очень много башенок в обеих стенах. Защитников у крепости вполне хватало: завидев группу рекогносцировщиков, солдаты высовывались из многочисленных амбразур и кричали что-то обидное, а некоторые стреляли наудачу из мушкетов. Некоторые пули шлепались по окрестным кустам и постройкам, потому аристократы сочли за благо разведку прекратить — все равно ее следовало провести повторно, не спеша и более профессионально.

Когда через 3 дня Кристиан представил Карлу Эммануэлю свой план штурма, тот недоуменно заморгал:

— Ваши егеря ночью поднимутся на обе крепостные стены со стороны реки, заблокируют их защитников внутри казематов и откроют одни ворота мушкетерам? Но как это возможно, стены же сплошные и ровные?

— Это не так, Ваша светлость, они сложены из камней и хоть оштукатурены, но давно, и щели кладки несложно нащупать. Мои молодцы этому обучены.

— Ладно, одни ворота будут взяты, но солдаты гарнизона их тоже могут заблокировать со стороны прилегающих улиц…

— На это понадобится время и немалые силы, отвлеченные с других участков обороны. Вашей задачей будет определить эти слабые участки и накинуться на стены с помощью лестниц. Предварительно закидав ров фашинами.

— Ну, тогда штурм у нас может получиться…

Однако человек предполагает, а Бог располагает. К северному предместью накануне штурма подошла новая колонна добровольцев, и тогда командир предместного отряда баварцев решил напасть на наглых венецианских кондотьеров, расположившихся у него под боком. И вот, когда стенолазы под покровом ночи уже овладели указанными им стенами, втащили по веревкам многочисленных егерей, а те заблокировали охранников в башнях и, перебив ножами привратную стражу, стали открывать ворота, обращенные к мосту через Изар, на богемский лагерь в предрассветной мгле внезапно напала орущая толпа пикинеров, мушкетеров и кавалеристов всех типов. К счастью, по настоянию Алекса лагерь был за эти дни обвалован и окружен рвом (в соответствии с римскими традициями), который даже заполнился грунтовой водой. Продолжала бдить и охрана из мушкетерской роты и пушкарей, а еще в лагере находились все 3 кавалерийских полка, приведенных в готовность, но собиравшихся вступить в сражение во втором эшелоне. Кристиан в это время был вместе с мушкетерскими полками перед воротами крепости, но услышав рев баварцев в районе лагеря, развернул один полк и помчался с ним назад.

Беспокоился он зря, выучка его бойцов оказалась на высоте. Пушки ударили по наступающим заранее приготовленной картечью, а мушкетеры охраны — беглым огнем. К ним вскоре присоединился полк спешенных драгун. А когда в спину толпе стали бить залпами мушкетеры вернувшегося полка, она дрогнула и побежала к себе в предместье. Тотчас из ворот лагеря ей вслед понеслись кирасиры с грозно поднятыми палашами, а подчисткой территории занялись гусары.

Когда Кристиан вернулся с мушкетерами к открытым воротам крепости, то на прилегающих улицах увидел лишь трупы противников. Оживленная перестрелка велась уже в глубине города. С разгоревшейся зарей стрельба и крики стали слышаться с южной и западной его окраин. Кристиан послал мушкетеров своего полка подняться на северную стену и продвигаться вдоль нее к западной стороне. Сам же велел найти ему командира егерей.

Полковник Черни — ловкий веселый чех — явился нескоро, но хорошо владел обстановкой:

— Прилегающие стены на 1000 шагов все наши, а вглубь мы вместе с мушкетерами продвинулись на 5 кварталов и дошли до ратуши. Сильно, как Вы и предупреждали, не торопимся, людей бережем, рукопашных схваток почти нет.

— Что значит "почти нет"?

— Ну, берем их в ножи кое-где, особенно в домах. А в основном, отстреливаем. В прицелы они видны очень хорошо, а думают, что спрятались…

— Хорошо, продолжайте в том же духе. Основное дело, думаю, сделано. Мой командный пункт будет в кордегардии у этих ворот.

Локальные схватки между баварцами и савойярами продолжались в городе целый день (особенно в районе резиденции герцогов баварских), но к вечеру прекратились. Кое-где возникли пожары (сами жители поджигали?), которые активно тушили победители. Кто-то успел снасильничать женщин и пограбить богатые дома, но Карл Эммануил пустил по городу особые команды, которые ловили мародеров и тут же их казнили. Сарафанное "радио" сработало и случаи мародерства прекратились.

Наутро герцог повелел всем жителям Мюнхена мыть и чистить свой город от следов сражения. А на другой день в кафедральном соборе Фрауэнкирхе при значительном стечении горожан состоялось торжественное богослужение (попы мюнхенские и туринские сумели договориться) по случаю наступления мира между католиками соседних стран под единым руководством герцога Савойи и Баварии Карла Эммануила. Amen.

Вечером того же дня обосновавшийся в Мюнхнер Резиденц герцог чествовал героев штурма, начиная от полковников, на грандиозном пиру, устроенном в самом шикарном зале дворцового комплекса, Антиквариуме — длинной просторной сводчатой галерее, расписанной в прошлом веке великими живописцами и уставленной в оконных проемах скульптурами всех правителей Баварии. Велеречивые тосты сопровождались торжественной музыкой и поднесением героям кубков с вином девушками из явно благородных семейств, которые потом усаживались рядом за стол. Кондотьеру Дженовезе (такова была личина Кристиана) досталась в соседки подвижная черноволосая фреляйн с именем Мари-Арлет.

— Вы, что, француженка? — спросил, улучив момент, Кристиан.

— А Вы точно итальянец? — парировала фреляйн и рассмеялась. Но потом все же пояснила: — Моя мать была родом из Нанси, отец же — фон Вимпфен. А Ваш немецкий чересчур хорош.

— Как Вы здесь оказались? — удивился Кристиан.

— Как все. Наши отцы или братья, а у некоторых мужья попали к вам в плен. Нам поставили условие: оказать вам внимание на этом пиру в обмен на их свободу.

— Вот так раз! Ловок герцог Карл Эммануил… А как широко Вы, фреляйн (или все же фрау?) понимаете фразу "оказать внимание"?

— Широко, — искривила рот Мари-Арлет. — Захочется герою, к примеру, любви — будет ему любовь… Но можно и просто об этой любви поговорить.

— А чего хочется на пиру Вам?

— Послушать, как вы будете похваляться своими подвигами. Вас вот герцог очень хвалил, когда я подносила кубок. Можно задать вопрос?

Кристиан в ответ пожал плечами и стал более пристально разглядывать девушку. А она продолжила:

— Вы действительно очень важный командир? Я никогда раньше с вельможами не разговаривала. Мой отец просто риттер. А Вы барон или граф? А вдруг герцог, только переодетый?

Кристиан рассмеялся и предложил:

— Давайте, Мари-Арлет, пока поедим, А то, слушая Ваши многочисленные вопросы, я останусь на пиру совсем голодным — так что будет уже не до любви. Да и Вы тем же рискуете…

Глава двадцатая. Из Мюнхена в Нойбург с "любовью"

Проснувшись утром в отведенном ему алькове, Кристиан обнаружил под одеялом рядом с собой обнаженную девушку.

— Мари-Арлет, — вспомнил он и сморщил лоб. — Я же вроде вчера отправил ее домой?

— Слаб ты, оказывается, на выпивку и подвержен амнезии, — хохотнул Алекс. — Она ушла, но вскоре вернулась: сказала, что боится идти домой через город, полный пьяной солдатни. Ну, мы с тобой ее и приласкали. А потом еще и еще…

— Опять ты меня в прелюбодеи затянул! — взъярился Кристиан. — И что я должен теперь с ней делать?

— Все путное уже сделано. Впрочем, проследи, чтобы ей вернули отца.

Вдруг девушка протерла глаза, повернулась к своему совратителю и сказала проникновенно:

— Моя самая великая мечта осуществилась: я была хоть одну ночь любовницей вельможи! Ваша похоть, и правда, сильно отличается от обыкновенной, она так прихотлива! Я вновь начинаю дрожать при одном воспоминании о том, что Вы проделывали со мной этой ночью, Ваша светлость…

— Что "мы" проделывали, чертов Алекс?!

— Да все, что мужчина может придумать за 4 часа обладания премиленькой девушкой, к тому же готовой к экспериментам.

— А почему она зовет меня "светлостью"?

— Потому что болтать надо меньше в пьяном состоянии. Она позавидовала подруге, которая попала в постель герцога, а ты тотчас очнулся и брякнул, что ей повезло больше: попасть в постель к князю.

— Но имени своего я ей не говорил?

— Не успел, ибо вновь предался Морфею…

В течение лета отряд кондотьера Дженовезе мотался по городам и замкам Баварии (наряду с другими отрядами савойяров) и приводил их к смирению и присяге Карлу Эммануилу. Жестокостей они не творили, но попытки вооруженного отпора гасили быстро и умело. Гарнизон мощного замка Бургхаузен, расположенного на границе Баварии с Австрией, на высокой крутой горе над Зальцахом (и бывшего когда-то резиденцией баварских властителей), очень верил в неприступность своего гнезда, но, оказавшись одним августовским утром под обстрелом снайперов, обсевших по кругу их собственные стены и башни, быстро пал духом и сдался. А в начале сентября часть отряда вышла к городу Нойбург в верховьях Донау — столице полузависимого от Баварии пфальцграфства Нойбург.

Его правителем к этому времени (это знали и Кристиан и профессор Долгинов) был Вольфганг Вильгельм, женатый на Магдалене Виттельсбах, сестре почившего в Праге Максимилиана Баварского. Этот правоверный лютеранин ради жены-католички и освободившегося в герцогстве Юлих-Бергском престола (столица Дюссельдорф, если кто не знает) стал в момент показным католиком. (Экое дело, ему примером гугенот Генрих Наваррский, ставший католиком ради короны короля Франции). У него был сын 7 лет, над которым он сильно трясся и потому в Тридцатилетней войне держал стойкий нейтралитет. Но формально он являлся вассалом герцога Баварии и потому герцог Савойский (а в скорой перспективе Баварский) желал получить подтверждение его верноподданнических чувств. Что, имея за плечами пфальцграфа Магдалену Виттельсбах, было маломаломаловероятно. Но может быть проныра Кристиан и тут с поставленной задачей справится?

Не желая пугать миролюбивого пфальцграфа (который даже стены крепостные вокруг города убрал!), Кристиан взял с собой лишь полк кирасир и роту егерей — первых для показухи, а вторых на всякий случай. Ну и голуби были у него всегда с собой: случится необходимость и через пару дней из Мюнхенского лагеря примчится все его войско. Когда кирасиры протрусили с юга через весь город к мосту через Дунай (егерям была дана команда разместиться в прибрежном лесу и себя не афишировать), то развернулись и постояли тихо, глазея на белоснежный графский замок (только крыши красные), построенный 70 лет назад в праздничном стиле ренессанс. После чего бравый кондотьер Дженовезе направился конно в сопровождении двух офицеров к его воротам.

— Передайте графу Нойбургу, что у ворот стоит кирасирский полк герцога Савойского, — зычно сказал он вышедшему из кордегардии офицеру. — Командир полка граф Кристофоро Дженовезе.

Офицер слегка поклонился, прикоснувшись к шляпе и молча ушел. Вернулся он через четверть часа, велел приоткрыть ворота и пригласил трио въехать внутрь — после чего ворота закрылись. Проследовав по широким и высоким лестничным пролетам и красиво оформленным коридорам вглубь замка, посетители вошли в шикарную гостиную с диванами, креслами и столами, обитыми сафьяновой кожей зеленого цвета — в тон зеленоватым же, но прихотливо раскрашенным тканевым обоям. Ее потолок имел, напротив, голубоватый цвет и был разделен резными балками на квадраты, из которых на золоченых цепях спускалось несколько 4-свечных люстр. Противоположная входной двери стена была разделена камином, а на смежных стенах висели большие венецианские зеркала.

Однако все убранство гостиной внутреннее зрение Кристиана расставило по местам задним числом, сейчас же он кланялся и говорил слова приветствия, а его глаза оценивали важного господина и еще более важную даму — явных владельцев Нойбурга. Те, в свою очередь, оценивали его и мельком — его офицеров. Господину было лет около 45, и в его обличье выделялся породистый прямой нос — все остальное (усы, бородка, прическа) было как у всех современников. Черноволосая дама была моложе (лет 35) и сразу притягивала к себе проницательным взглядом темно-карих глаз под эффектно изогнутыми черными бровями — все прочее в ее лице тоже было привлекательным, но замечалось потом. Впрочем, смотрела она на пришельца очень строго.

— Да, брат, Магдалена Баварская, пожалуй, покруче будет нашей Магдалены Саксонской, — подытожил первое впечатление Алекс.

— И тебе, конечно, захотелось кой чего от этой суровой дамы, — заранее скривился Кристиан.

— Ну, ты же тащишься от Элизабет Стюарт? Вот позовет она тебя, и ты перешагнешь через бедную Сюзанну…

— Не смей трогать королеву, циничный червь! Ползаешь в извилинах моего мозга и ползай, но знай меру!

— А то?

— А то спрыгну с башни вот этого замка и кончится твоя вторая жизнь!

— Напугал, ей богу напугал. Буду теперь тише воды, ниже травы…

Тем временем граф Вольфганг польстил кондотьеру:

— Мы наслышаны, сеньор Дженовезе, о Вашей способности принуждения строптивых баварцев к миру. Но мое графство — образец миролюбия, я предпочитаю не воевать с соседями, а торговать.

— Об этом я уже наслышан, Ваше сиятельство. Раз Вы так миролюбивы, то прошу соблюсти простую формальность: принести присягу герцогу Карлу Эммануилу как законному герцогу Баварии.

— Никогда! — встряла в беседу Магдалена Баварская. — Этот временщик из-за Альп вскоре уберется из нашего края, и место герцога займет по праву сын императора Фердинанда!

— Прав на Баварию больше у короля Богемии и курфюрста Пфальца Фридриха из рода Виттельсбахов. Но он пожелал переуступить его герцогу Савойи, в жилах которого тоже течет толика крови Виттельсбахов.

— Малая, очень малая толика! — презрительно скривилась графиня. — Так можно любого князька объявить нашим наследником!

— В Европе к настоящему времени развелось много законников, которые ловко трактуют права в пользу то одного, то другого сюзерена, затягивая судебные тяжбы на годы и десятки лет. Тогда господа прибегают к последнему праву — праву силы и прижимают главы законников к их столам. Сила в Баварии сейчас на стороне герцога Савойи — поклонитесь же ей!

— Никогда! — истово повторила графиня, взглянув при этом бешено в сторону мужа. Тот все же добавил:

— Не лучше ли подождать решения имперских князей по поводу того, кто вправе занять престол Баварии?

— Подождать… — картинно задумался кондотьер. — Решено! Я подожду вместе с вами в этом замке, а мои кирасиры — в городе Нойбурге, на полном вашем обеспечении. Есть у меня еще рота егерей, так она пусть побудет в районе вашего охотничьего замка Грюнау. Вы не против?

— Это верх наглости! — засверкала глазами графиня, но муж сказал:

— Вы ведь не шутите? Тогда мы склоняемся перед вашей силой. Для гостей у меня в замке есть аппартаменты, Вы и Ваши офицеры могут разместиться в них. Ну, или в любых других комнатах, по выбору, Впрочем, надеюсь, меня с графиней и нашего сына Вы не потревожите?

— Мои офицеры должны быть рядом с солдатами и поселятся в городе. Я же буду здесь с моими охранниками. Человек я общительный и потому с удовольствием присоединюсь к вашему обществу: за столом и всеми наличными развлечениями. Может, и вас как-то изловчусь развлечь?

Глава двадцать первая. Ревность как фактор любви

За общим столом семейство Нойбург собиралось, впрочем, лишь на обед. Завтракали его члены по новомодной привычке в своих комнатах, а ужинать дамы и вовсе не ходили — вредно, видите ли, для фигуры. Да, в замке, помимо хозяйки, жили временно еще три высокородные дамы, две из которых были племянницами графа по линии его старшей сестры, графини Саксен-Веймарской. Старшая племянница 24 лет, Анна София, была уже замужем за князем Олесницким (что в далекой Силезии), но Бог упорно не давал им детей и потому князь послал ее на воды под присмотром своей незамужней сестры Барбары Маргариты (27 лет), в давно известный Тельц на Изаре. На обратной дороге с вод племяшка заехала в Нойбург к любимому дяде и своей младшей сестре Доротее (21 год), которая жила здесь временами в ожидании замужества. В отличие от постоянно строгой графини Нойбург (Кристиан в другом состоянии ее пока не видел) эта спевшаяся троица жила день за днем в предвкушении приятных сюрпризов. И вот на тебе: в замок свалился на постой видный собой кавалер! Который оказался еще и очень галантным!

Кристиан действительно приложил все усилия, чтобы очаровать молодых женщин. В замковом саду под его руководством были сооружены высокие качели, которые он сам раскачивал, добиваясь восторженных визгов дам (втихаря прихватывая их за бедра). Популярную игру в волан модифицировал, заменив кожаное покрытие ракеток на решетчатое, из воловьих жил, и натянув сетку между играющими. В прятках теперь всегда водил он и, ухитряясь подглядывать из-под повязки, часто ловил дев в свои нескромные объятья. Вечерами в том же саду он стал аккомпанировать под гитару их пению, но более сам исполнял песни, которые называл то неаполитанскими канцони, то испанскими серенадами, а иногда пел и немецкие лидер. Например:

— Sagen Sie dem Madchen Ihrer Freundin (Скажите девушки подруге вашей)

Dass ich die gane Nacht vоn Ihre Traume (Что я всю ночь о ней одной мечтаю)

Dass alle Schonheit,n Sie Meil und auch schoner (Что всех красавиц она милей и краше)

Ich wollte Ihr zugeben, Ich habe keine Worte (Хотел ей в том признаться, но слов я не нашел)

Dass ich Liebe Ihre Augen schone Feuer (Очей прекрасных огонь я обожаю)

Dass ich mir das Schicksal anders nicht wunschen (Что я судьбы себе иной и не желаю)

Dass diese Leidenschaft an dich gebunden ist ich (Что страстью этой к тебе одной привязан)

Ich will dir alles geben und Luft zusammen atmen (Хочу я все тебе отдать и вместе воздухом дышать!)

Песню эту Кристиан (с подсказки Алекса) пел не без задней мысли. В вечернем воздухе его красивый и печальный голос разносился далеко по окрестностям замка, достигая, конечно, и опочивальни графини. За обеденным столом "кондотьер" вел обычно перекрестные беседы в фривольном стиле с молодыми дамами, но исподтишка бросал редкие острые взгляды на Магдалену и с удовольствием отмечал, что эти взгляды она улавливает. По лицу ее при этом пробегала иногда улыбка превосходства (мол, ты вот их улещиваешь, а стоит мне поманить пальцем…), которую она враз тушила.

— Но коготок-то вязнет, — ухмылялся Алекс.

— Ты всерьез рассчитываешь, что эта статуя способна на иные чувства, кроме ненависти и презрения? — удивлялся Кристиан.

— Она женщина, да еще осознающая свою красоту — этим все сказано. Будем трясти…

В первые дни Кристиан проводил вечера чаще с графом — сначала за бильярдом, потом они перекочевывали к камину, где, сидя в креслах, потягивали вино и беседовали на разные темы. Вскоре темы иссякли, а Кристиан понял окончательно два пункта относительно графа:1) его головой вертит шея графини 2) вялые взгляды в сторону графини означали, что частые встречи на брачном ложе остались в далеком прошлом, а может и вовсе прекратились.

— Так это замечательно! — потирал руки Алекс. — Свято место пусто не бывает.

Но осторожный опрос слуг и служанок, подкрепленный денежками, возможного фаворита у графини не выявил.

— Еще лучше: место вакантно и его следует занять. Тобой, Кристиан, тобой. А потом будем вить из графини веревки.

— Набожна она очень и по отношении ко мне насторожена. Я для нее враг и очень опасный.

— Ты будешь врагом, пораженным бациллой любви к ней, премудрой. Из такого врага тоже можно вить веревки. Но для этого она должна с тобой сблизиться. Радуйся, вектора ваших личностей направлены друг к другу

— А что, мужчина и женщина не могут поладить вне постели?

— Могут, наверно. Но через постель куда приятней.

— Это все теория. А как ты будешь расшевеливать ее чувства на практике?

— Через ревность, конечно. У нас под рукой три готовые к сексуальному контакту молодые женщины, вот к ним и начнем, первым делом, подкатывать…

Молодые дамы, чувства которых разнежились в компании с фривольным кавалером, действительно показывали внимательному мужскому взгляду на возможность перехода к объятьям, поцелуям и постельным страстям. Замужняя Анна София интриговала Кристиана наедине посредством глубоких взглядов и ухватываний за рукава, стеснительная Доротея часто краснела и трогательно замирала, когда попадалась ему во время пряток, а разбитная Барбара при малейшей возможности ловко подворачивала тити, шею и губы.

— Вот с Барбары и начнем, — решил Алекс, — тем более, ее спальня находится под спальней графини.

В тот вечер, расходясь на ночь, Кристиан сунул Барбаре в руку записочку "Пылаю страстью. Приду через час в окно". В назначенное время он спустился с чердака замка по веревке (заглянув по дороге в освещенное окно графини, которая, сидя в постели, что-то читала) и стукнул аккуратно в окно Барбары. Оно тотчас открылось, и великолепный кондотьер прыгнул прямо в объятья трепетной женщины. Зацеловав ее, истискав и утолив первую страсть (которая была неподдельной: застоялся жеребец без женщины), он приступил к более изощренным, длительным ласкам и через время попросил:

— Я обожаю женские стоны и крики! Они так меня подстегивают…

Предовольная Барбара отзывчиво застонала, заахала, а потом стала вскрикивать:

— Еще, милый! Сильней, жеребец! Задай мне жару! О-ой, я умираю…

И далее в том же духе (Крики ее и правда вливали энергию в ягодицы и чресла подневольного Алексу Кристиана).

Вдруг в дверь Барбары застучали, громко спрашивая голосом Анны-Софии (ее спальня была рядом):

— Что случилось, Барбара? Тебе плохо?

— Мне хорошо-о! — прокричала в ответ согрешившая дуэнья.

Кристиан же счел за благо быстро одеться и юркнуть к своей веревке.

Глава двадцать вторая. Цель оправдывает средства

На следующий день обед проходил в единодушном молчании, притом, что на Кристофоро Дженовезе часто бросали взгляды все женщины. Он же сидел гоголем и поглощал кушанья с завидным аппетитом. Недоумевающий граф спросил, почему из дам, обычно разговорчивых, слова нынче не выдавишь, и ему ответила только послушная Доротея:

— Мы, дядюшка, после обеда наговоримся.

После обеда, впрочем, общего разговора как-то не получилось, зато наедине каждая из молодых дам рвалась поговорить с Кристофоро. Первой это удалось Анне Софии, загнавшей Доротею и Барбару на качели.

— Скажите, Кристофор, честно: Вы были вчера в спальне Барбары?

— Конечно, нет, мадам.

— А она утверждает, что полночи предавалась с Вами любви.

— Она так говорит? Тогда, значит, был, хотя я думал сначала, что это Ваша спальня.

— Моя?! Вы шли ко мне?

— Да, Анна София. Мне показалось, что Вы меня не прогоните, ощутив, что я полон к Вам чувствами.

— Это ужасно! Шел ко мне, а оказался у нее! Как можно меня перепутать с этой особой? И потом, она показала нам Вашу записку.

— Эту записку она должна была передать Вам: она же ваша дуэнья.

— Вы глупец, Кристофор. Надо было улучить момент и отдать записку мне.

— Точно, я дурак. Но сегодня можно мне загладить свой промах и прийти к Вам ночью?

— После вчерашнего скандала? Боже упаси!

— Тогда завтра. Я очень хочу реабилитироваться в Ваших глазах, Анна София…

В ответ она сильно сжала ему руку и пошла к качелям.

Два последующих дня Кристиан провел в замке Грюнау, среди своих егерей. Те мигом организовали для его развлечения охоту на кабана, подвели матерого самца под выстрел и очень радовались, что командир не промазал. Он с удовольствием выпил с бойцами, сгрыз часть окорока, но вечером сел на коня и, в сопровождении охраны, пустился обратно, к Нойбургу.

В назначенный час он спустился по веревке к спальне Анны (окна графини были темными) и постучал тихонько уже к ней. Створки раскрылось, и женский силуэт в ночной рубашке спросил шепотом:

— Это Вы, Кристофор?

— А Вы Анна? Простите, что спросил. Опять боюсь ошибиться…

— Да. Входите быстрее. Найдете меня в кровати.

— Деловой подход, — хихикнул Алекс. — Похоже на повадки наших бизнес-вумен.

— Вот почему я всегда иду у тебя на поводу? — завел свою песню Кристиан. — У этой Анны Софии, поди, и помять-то нечего…

Впрочем, через несколько минут он нашел и Анну и ее пикантные прелести, а еще через полчаса довел быстро заводящуюся даму до состояния полной любовной истомы — когда всякая новая ласка вызывает в теле страстотерпицы сильный эротический отклик, перенести который без стонов практически невозможно. И стоны последовали, все более и более сильные. Кристиан же вошел в раж и довел любовницу до тех самых криков, которыми она рьяно возмущалась два дня назад. В дверь в этот раз никто не постучал…

Однако на следующий день с утра Кристофора пригласили к графине. Войдя в гостиную и разгибаясь после поклона, он наткнулся на ее жесткий и одновременно недоумевающий взгляд:

— Скажите мне, синьор Дженовезе, эти женские стоны и крики, которые я выслушивала два дня подряд, исторгнуты с Вашим участием?

— Да, Ваше сиятельство.

— Хм, даже не отрицает, наглец. Тогда другой вопрос: Вы что, стегали чем-то этих дам илиистязали по-другому?

— По-другому, мадам. Поясню: я очень ласков от природы, но ласки, накладываясь и множась, часто вызывают в женщинах на пиках удовольствия как раз такие стоны и даже крики…

— Что за ласки Вы имеете в виду? Это те самые, которыми обычно одаривают нас мужчины?

— Не совсем. Вы знаете что-то об Индии?

— Конечно. Необычная страна между Персией и Китаем, где ездят на слонах, чтут многих богов, женщины носят сари и там придумали игру "шахматы". Да, еще: до Индии дошел когда-то с войском Александр Македонский и частично ее завоевал.

— Неплохо для женщины. Так вот там помимо шахмат было создано руководство для юношей под названием "Камасутра", в котором подробно излагается, как влюбить в себя женщину и как ее ублажать. В тех самых шахматах есть 64 игровые клетки, а в "Камасутре" — 64 способа совокупления с женщиной.

— Господи Исусе! 64 разных способа? Я не могу себе это представить!

— Но это так, мадам. Я не знаю санскрита (это индийский язык), но картинки в этой книге просматривал и считал — их ровно 64.

— То есть те самые ласки, о которых Вы говорили, заимствованы из этой книги?

— В общем, да.

— И с помощью их Вы лишаете разума женщин, Вам доверившихся?

— Я пробуждаю скрытые чувства, которые в вас, женщинах, таятся, и чувства эти так хороши и сильны, что хочется кричать от радости.

— Я никогда не кричала на брачном ложе. Да и ласки мужские быстро надоедают, — призналась графиня и спохватилась:

— Идите, Кристофоро. Постарайтесь не досаждать мне больше по ночам. Уводите Ваших дам в другую часть замка…

Кристиан, однако, взглянул прямо в глаза графине и веско заговорил:

— Я знал, что крики дам дойдут до Вашего слуха. Мне хотелось заинтересовать Вас. Именно Вы желанны мне, что Вы давно поняли по моим взглядам. В Вас есть все, что мне нравится в женщинах: красота, сильный характер и костер чувств, который пока таится в Вашей душе и может вовсе не загореться…

— Что Вы такое говорите? — испуганным тоном прошептала графиня. — Мне много лет, я замужем и никакого костра чувств в себе не ощущаю…

— Для того чтобы он вспыхнул, необходим мужчина: сильный, умелый и великодушный. Испытайте меня, сегодня же, а после решите, нужны эти чувства Вам или нет. Решайтесь, мадам!

— Сегодня? Нет, я не могу! Не сегодня!

— Сегодня или никогда, — сказал жестко Кристиан. — Я нахожусь здесь только ради Вас. Герцог настоятельно зовет меня на участие в других делах, а я тяну время, надеясь на Вашу благосклонность. Умоляю, позвольте мне сегодня проникнуть к Вам через окно. А завтра будь что будет!

— Хорошо, — убитым голосом сказала графиня.

Глава двадцать третья. Костер чувств

Оказавшись в будуаре графини привычным путем, Кристиан увидел при свете единственной свечи ее бледное лицо в ореоле распущенных волос и с блестящими глазами — все остальное было скрыто одеялом. Он подошел к краю накрытой балдахином постели и сказал:

— Я прошу Вас об одном: доверьтесь мне. Мои действия все продуманы и направлены к одной цели: возродить в Вас огонек любовных чувств, а потом раздуть из него обещанный костер. Вы обещаете мне подчиняться?

— Да, — глухо сказала Магдалена.

— Тогда первым делом Вы должны посмотреть на мое обнаженное тело.

— Это запрещено церковными канонами! — испугалась женщина.

— Запрещено не так давно, меньше 100 лет назад, — парировал Кристиан. — Иначе Микельанджело не смог бы изваять статую Давида. Будем продолжать?

— Будем, — согласилась графиня.

Кристиан мигом разделся и, медленно поворачиваясь, дал ей себя осмотреть, а потом сказал:

— Ничего того, что Вы уже не видели, Ваше сиятельство. Или что-то Вас удивило?

— Твой член не так уж и велик, — поразила его неожиданным бесстыдством дама.

— Он еще подрастет, — заверил с улыбкой кондотьер. — Когда я увижу тебя обнаженной.

— Я не хочу, — вновь испугалась графиня.

— Но это необходимо, Магдалена. И мне и тебе. Поэтому раздевайся полностью и выбирайся из-под одеяла.

— Дева Мария! Прости меня грешную! — осенила себя крестным знамением дама, но просьбу выполнила и даже с перевыполнением: сошла с кровати и, встав напротив мужчины, медленно повернулась, дав себя осмотреть. При этом она заметила подъем того самого члена и довольно улыбнулась.

— Теперь ложись обратно, но на живот и положи голову на локти — я буду делать тебе массаж. И ничему не удивляйся, ничему не препятствуй…

Перед утром довольные, но страшно утомленные любовники вдруг уснули и проспали почти до обеда. На обеде же они старались друг на друга не смотреть, но чему-то непроизвольно улыбались, что было отмечено всеми прочими дамами, враз раскусившими подоплеку происшедшего. Граф же, как всегда, мало что понимал. В итоге Анна София даже не переговорила с неверным возлюбленным, а вдруг объявила о своем отъезде в Силезию. И через день уехала вместе с Барбарой.

Кондотьер подошел к ним перед отъездом и сказал:

— Простите меня. Мне надо было подобраться к графине, от которой зависит порученное мне дело. А с вами было весело. Не поминайте лихом.

— Бог простит, — суховато сказала Анна София, но вдруг из глаз ее брызнули слезы:

— Я так поверила в нашу любовь! Прощай, Кристофор!

Барбара же на выезде из замка озорно подмигнула предприимчивому кавалеру.

Изучение "Камасутры" графиней продолжалось и продолжалось. В качестве побочного следствия ее охватила страсть к переустройству замка, и она весь день летала по его коридорам, лестницам и комнатам. Зато ночью она ластилась к Кристиану и говорила:

— Повторение — мать учения? Так ты мне втолковывал? Так повторим все то, что мы проделывали вчера и добавим одно-два новых совокупления.

— В кресле, но вниз головой тебя вдохновит?

— Ой, вдохновит! А второе какое?

День на десятый от рождества новой Магдалины Кристиан огорошил ее известием, что должен все-таки отправляться в Мюнхен.

— Но предстать перед герцогом с пустыми руками я не могу. Разреши своему графу принести присягу Карлу Эммануилу…

— Ты негодяй, Кристофор! Специально меня совратил и теперь опять требуешь присягу! А потом только я тебя и видела!

— Магда, голубка, клянусь, что буду приезжать при малейшей оказии. Но без этой бумаги чертов герцог отправит меня в Венецию и денег за службу еще не заплатит.

— Неужели он может так сделать?

— Разлучить нас навсегда? Конечно. Ему уже 60 лет и романтические бредни его совсем не волнуют.

— Хорошо, будет тебе присяга. Но я ее с удовольствием порву, если ты мне изменишь — как Анне Софии и Барбаре. И что б навещал через каждые два месяца, но дней на десять. Иначе тоже порву…

— Обещаю, Магдалина Сибилла, моя нойбургская любовь!

Глава двадцать четвертая

В Мюнхене, куда Кристиан прибыл с отрядом к концу сентября, он решил не задерживаться и отправиться всем войском на зимние квартиры в Прагу — благо, серьезных противников у герцога Савойского в Баварии не стало. Но вдруг из Праги голубиной почтой пришло распоряжение канцлера, подписанное и королем: отправляться в Гейдельберг на усиление обороны Нижнего Пфальца, которому грозит испанская армия, под командованием генерала де Кордова, пришедшая из Брабанта.

Кристиан и Алекс, посидев над схематической картой Европы (приобрели в Праге пару лет назад), определили расстояние по прямой от Мюнхена до Гейдельберга (250 км) и наметили оптимальный маршрут для марш-броска: на Аугсбург, Ульм, Штутгарт, Хайльбронн и вот он, Гейдельберг — по дорогам около 300 км, то есть двигаться 7–8 дней. Что ж, погнали.

Корпус Кристиана подходил к Вислоху (что в 13 км от Гейдельберга), как вдруг его гусарский авангард повстречал на дороге вереницу беженцев — на телегах, реже в каретах, а более пеших, с узлами на плечах и детьми, влекомыми за руки. Оказалось, что это жители Гейдельберга, уже захваченного солдатами Кордовы, которые приступили теперь к штурму замка.

— Гусары! — вскричал Кристиан, — марш вперед и обеспечить полную разведку! Егеря! Начать марш-бросок! Кирасиры! Взять на конь мушкетеров и марш легкой рысью! Артиллеристы и все прочие тоже ускорить движение! Драгуны! За мной быстрой рысью!

Через полчаса драгунский полк достиг вершины лесистой горы, нависающей с юга над Гейдельбергским замком, у стен которого кишели испанцы: их мушкетеры вели оживленную стрельбу по верху стены, за зубцами которой прятались немногочисленные защитники, а пикинеры лезли на эти стены по лестницам. Некоторых из них сумели сбросить вниз, но кое-где они поднялись на стену и орудовали теперь своими пиками. С горы до испанцев было далековато, поэтому Кристиан велел драгунскому полковнику вести своих карабинеров ниже, к средней части склона и пулять в спины врагов оттуда. Сам же вернулся на дорогу, где как раз встретил кирасиров с мушкетерами. Соответственно, он послал мушкетеров на поддержку драгун, а кирасир выстроил для завершающей атаки вдоль стены замка, — создав из гусар цепочку наблюдателей. Отмашка от них скоро пришла, и кирасирская лавина помчалась к замку. Кристиан же остался ждать на дороге своих любимцев — егерей….

Стремительный разгром, который учинили богемцы у стен замка, заставил генерала Кордову устрашиться и отвести свои войска из города за Неккар. Оттуда он стал было методично расстреливать из пушек дома горожан, но Кристиан озадачил своих артиллеристов, и его дальнобойные пушчонки принялись выщелкивать одно орудие испанцев за другим. Через полчаса Кордова лишился всей своей артиллерии, а когда егеря, переправившиеся скрытно через Неккар, стали эффективно обстреливать из окрестных лесов его лагерь, счел за благо спешно уйти к Мангейму.

Только тогда богемцы, вымотанные 8-мидневным маршем, смогли, наконец, передохнуть, расположившись в домах, покинутых горожанами. Кристиан же в сопровождении охраны поехал к замку, фасад которого, как и предсказывал когда-то Алекс, зиял оконными проемами. Навстречу ему из парадного входа вышел седовласый офицер в непривычной взгляду форме, но его обогнала смутно знакомая Кристиану дама зрелых лет с блестящими от слез глазами и радостной улыбкой на губах:

— Это Вы, Кристиан?! Вы наш спаситель, явившийся в самый последний момент? Бог услышал мои молитвы и явил милость!

Тут Кристиан узнал, наконец, матушку Фридриха фон Пфальца, Луизу Юлиану Оранскую, которая продолжила свой панегирик:

— Вы так изменились за эти три года! Стали воплощением настоящего воина, полководца! Как они побежали от замка под ударами Ваших кирасиров! Солдаты Горацио защищали нас упорно, но их было так мало…. Вот, кстати, позвольте представить Вам сэра Горацио Вера, присланного с отрядом волонтеров королем Англии для защиты Пфальца. Воины его умелы и храбры, но их оказалось так мало!

Офицер снял шляпу и махнул ей перед собой, изображая приветствие — при этом сохраняя каменную морду лица. Кристиан спрыгнул с коня, подошел к сэру и протянул ему руку:

— Благодарю Вас, сэр Горацио за великую самоотверженность по защите мало знакомых Вам людей в чужой стране. А где же войска рейнских князей, которые первыми должны были встретить агрессора?

— Кордова разгромил их поочередно, — ответил англичанин с акцентом и легкой презрительной миной на лице. — Сначала маркграфа Баден-Дурлаха при переправе через Неккар, потом в том же стиле герцога Христиана Бранденбурга — у переправы через Майн. Нам же пришлось запереться в замке Гейдельберга.

— Для долгой обороны этот замок не годится, — извинительно улыбнулся Кристиан. — Слишком красив. Поэтому я очень торопился к вам.

— И пришли вовремя, — кивнул Горацио. — Но почему Вы не стали преследовать испанцев? Они могут перегруппироваться и вернуться сюда….

— Мы слишком устали, надо отдохнуть. Впрочем, мои гусары держат их в кольце и следят за каждым шагом.

— Их около 15 тысяч, а вас, вроде бы, вдвое меньше. Здесь вы взяли их врасплох. Теперь же Кордова будет осторожен и станет давить вас, маневрируя войсками.

— Мои войска значительно маневреннее, а каждый полк стоит его двух. К тому же он бит нами и будет готовиться не к победе, а к очередному поражению. Так и будет.

— Ваша уверенность бодрит. Лишь бы она не оборотилась опасной самоуверенностью….

Кристиан слегка пожал плечами, улыбнулся и оборотился к подзабытой владелице замка:

— Ваша светлость! В замке сохранились комнаты, пригодные для житья?

— Я не знаю, мы с Катариной сидели в последние дни в подвале….

Только тут Кристиан заметил стоящую у входа молодую женщину, в которой признал сестру Фридриха, Катарину Софию. Он тотчас направился к ней, поклонился и сказал:

— Простите, Катарина, мою невнимательность. Ваш брат шлет Вам через меня свой привет и заверения, что отныне в Гейдельберге все будет хорошо.

— А деваха-то вполне сексапильная, — взбодрился Алекс. — Странно, что, насколько я помню из истории, замуж она так и не вышла. Это сколько ей годков?

— Двадцать семь, — процедил сквозь зубы Кристиан. — Нацелился уже, стервятник. У нее с детства дефект речи, заикание. Вот и проходят женихи мимо.

— Г-гутен Таг, К-кристиан, — заговорила меж тем Катарина и заулыбалась. — К-как вовремя т-ты п-появился с-со своей армией! Я г-готовилась п-проститься с-с жизнью….

И показав кинжальчик, висевший в ножнах меж ее грудей, добавила:

— Я п-поклялась п-перед Б-богом, чт-то не п-позволю с-солдатам н-над с-собой над-другаться….

— Это ужасно, Катарина, — с преувеличенной серьезностью сказал Кристиан. — Самоубийц ни в рай не пускают, ни на кладбище. Во время я не опоздал!

И хохотнул своей шутке. Катарина тоже заулыбалась.

— Ах, молодежь, — вклинилась подошедшая Луиза Юлиана. — Ей уже весело….

Глава двадцать пятая. Лечение заикания

К вечеру благодаря усилиям мушкетерского полка, припаханного Кристианом на приведение в порядок Фридрихбау, десяток комнат стал пригоден для жилья. Одну из комнат хозяйка предоставила на постой Кристиану, вторую — сэру Горацио, а еще одну назначила быть аристократической столовой. Впрочем, первые две недели прибытия в Пфальц Кристиан провел за пределами Гейдельберга, атакуя армию Кордовы издалека (с большим для нее уроном и без потерь для себя) и гоняя ее по правобережью Рейна — сначала в Вальдхоф, потом в Зандхофен и Лампертхайм и, наконец, на левобережье, в Вормс. Но зря Кордова полагал, что отдохнет от преследования в Вормсе: богемцы переправились вслед, охватили его полукольцом с севера, затем проникли ночью в город и, активно проводя зачистку домов посредством гранат, выдавили испанцев из города в южном направлении, под пушки крепости Франкенталь, занятой отрядом англичан под командованием сэра Джона Борафа. В итоге Кордова решил, что досыта в Пфальце навоевался и двинул ускоренным маршем в Брабант, на зимние квартиры. Ну, а богемцы вернулись в Гейдельберг.

За две недели непрерывного ремонта под руководством Луизы Юлианы центральная часть замка почти восстановила внешний вид, в том числе свое остекление и отопление. На воссоздание интерьеров требовалось, конечно, куда больше времени. И денег. В комнате Кристиана мебели оказалось, впрочем, достаточно, хоть и разносортной. Столовая же была обставлена с изысканным вкусом, и за ее длинным палисандровым столом могло разместиться до 20 персон. Однако стол заполнялся лишь наполовину: кроме хозяйки и ее дочери, Кристиана, Горацио и гофмаршала фон Гольдбаха в замке отирались 2 графини и 3 баронессы из разоренных войной поместий — все в значительных годах.

— Чашки бьются, блюдечки остаются, — пробурчал по этому поводу Алекс. Кристиан промолчал, хоть и ему, уже привыкшему везде быть в центре внимания, компания старых вешалок не понравилась.

Поэтому он не слишком возражал, когда Алекс стал подталкивать его к Катарине. Тем более что повод для сближения, выдвинутый Алексом, был уважителен.

— В мое время от заикания вылечивают, — долдонил он Кристиану. — Хоть и не всех. И я читал, как это делать. Давай попробуем помочь деве.

— Чем заканчивается обычно твоя помощь, я знаю, — морщился Кристиан.

— Лечение это комплексное и одним из мощных факторов воздействия, действительно, является секс. Но его применяют обычно в конце лечения. Сначала же рекомендуют другие методы….

— Какие?

— Увидишь. Если согласишься помогать….

— Ну, делать здесь пока нечего. И в Прагу не отпросишься, король не поймет. Попробуем.

Катарина (довольно высокая для 17 века девушка, полногрудая, статная, золотоволосая, но несколько стеснительная) выслушала необычное предложение давнего знакомого спокойно, но потом спросила:

— Р-разве у Вас м-мало своих д-дел, К-к-кристиан?

— Сейчас как раз мало, Катарина. Мои бойцы на отдыхе, под надзором своих полковников, враги все расползлись по зимним норам — мне буквально нечего делать. Поэтому я с удовольствием с Вами попою и почитаю, а также потанцую. Хорошо бы еще поплавать, но очень уж вода в Неккаре сейчас холодная.

— Н-ну, я в-все р-равно не умею п-плавать.

— А я бы Вас научил. Ладно, не будем говорить о несбыточном. Предлагаю читать, петь и танцевать в большом замковом зале: там голоса очень звучны, места для танцев много, да и матушка Ваша может всегда посмотреть, тем ли мы с Вами занимаемся….

Дева мгновенно зарделась, но потом сказала:

— Я с-согласна, К-к-кристиан.

— Тогда идем туда сейчас и посвятим пару часов пению под аккомпанемент моей гитары.

И они пошли и терзали слух Алекса заунывными немецкими песнями: о двух звездочках на высоком небе, об эдельвейсе и о Боге, который дарит в рождественскую ночь подарки ревностным прихожанам…. Терапевтический эффект от пения однако был: Катарина в течение часа почти не заикалась при разговоре и радовалась этому обстоятельству как ребенок. Но во время ужина (за общим столом) Луиза Юлиана стала допытываться у дочери, чего ради она распелась в обществе мужчины и заикание к ней тотчас вернулось.

На другой день после завтрака Катарина отпросилась у матери погулять в Английском саду в обществе графини фон Вальдек, баронессы фон Гемминген и того же Кристиана. Мать нахмурилась, но отказать не решилась. В саду же Кристиан и Катарина стали заниматься странными упражнениями: разводить руки в стороны, вращать ими в плечах, сгибаться в пояснице и разгибаться, делать глубокие вдохи и резкие выдохи, приседать, отжиматься от скамейки и т. д. и т. п. Соглядатаи ничего не понимали, но и непристойного ничего не видели. А по возвращении в замок та же парочка устроилась в зале у окна за Библией и Катарина стала медленно читать вслух, а Кристиан тот же текст пробегал глазами.

— Что за странные занятия вы себе придумали, молодые люди? — спросила за обедом гранддама.

— Я слышал в Мюнхене от венецианцев, что чтение и пение, а также активные движения на свежем воздухе помогают некоторым заикам выправить речь, — соткровенничал Кристиан. — Полезны и танцы. Надеюсь, Вы позволите танцевать нам с Катариной в большом зале? Только понадобится еще музыкальное сопровождение….

— Я о таком не слыхивала, — растерялась Луиза Юлиана. — Но в Италии всегда были лучшие медики…. Ладно, делайте что хотите, а мы посмотрим, будет ли от этого толк.

Получив "зеленый свет" от высшей инстанции, молодая пара с удовольствием стала предаваться танцам, песням и разминкам, а, подустав, чтению книг. При этом танцы избирались Кристианом наиболее подвижные, Алекс же вносил в них элементы рок энд ролла, самбы и даже танго. Песни он тоже стал брать из привычного ему репертуара, переводя их на немецкий язык и чуть адаптируя к местной традиции. Например, исполнил "Песню студента-ваганта":

Auf der Seite der Frazosisch, auf fremden Planeten (Во французской стороне, на чужой планете)

An der Universitat muss ich lang studieren (Предстоит учиться мне в университете)

Wie traurig ich,Freunde, nicht mit Worten sagen (Как печалюсь я, друзья, не сказать словами)

Weinen, suse freundinnen, mit mir bitter Tranen (Плачьте, милые подруги, горькими слезами)

Stehe, halte das Paddel, durch ein Moment schwimmen (Вот стою, держу весло, через миг отчалю)

Mein Herz hat Schmerzen und grose Traurigkeite…. (Сердце бедное свело болью и печалью)

……………………………………………………………………………………………………

Сначала Катарина была ошарашена новинками Кристиана, но быстро вошла во вкус и вскоре распевала их наравне с автором — тем более что во время пения совсем не заикалась. Понравились и его танцы, придававшие ей все больше уверенности — как в движениях, так и в речи. Луизе Юлиане ни танцы, ни песни совсем не нравились, но ее дочь так бойко стала говорить, что она прослезилась и смирилась с методиками молодого фюрста Анхальта.

Меж тем сближение Катарины и Кристиана шло неспешно, но верно. Главное, что она привыкла ему во всем доверять. Танцы же, мельком очень контактные, порождали в молодых телах волны страсти, которые деву при всей их сладости стали смущать. И после очередного зажигательного танца она вдруг обратилась к своему гуру:

— К-кристиан! Вы стали очень с-смущать меня своими прикосновениями. З-зачем Вы это делаете?

Отвечать ей взялся, как всегда в таких случаях, Алекс:

— Вы можете мне не поверить, Катарина, но я таким образом готовлю Вас к заключительной стадии лечения. Уверенное владение речью характерно для уверенного в себе человека, который может управлять своими чувствами. Но о некоторых чувствах, а именно любовных Вы имеете очень смутное представление. И когда Вы с ними внезапно столкнетесь, Ваши страхи могут возобновиться и заикание вернется. Поэтому заключительная стадия лечения будет посвящена освоению Вами любовных, а вернее плотских чувств. Ведь любовь и плотское наслаждение хоть и ходят рядом, но могут овладевать человеком порознь. Этими плотскими страстями Вы и должны научиться владеть.

— П-потакание плотской похоти — с-страшный церковный г-грех!

— Которому предаются многие аристократы обоего пола, не говоря уже о простолюдинах. Более того, Катарина, грешат даже священники.

— Этот г-грех п-поразил к-католических иерархов, п-почему мы их и от-тринули!

— Увы, пресвитеры и пасторы тоже впадают в блуд. Я знаю о таких случаях, Катарина.

— Я н-не хочу об эт-том с-слышать!

Глава двадцать шестая. Любовь и разлука

— Вот тебе оплеуха, всезнающий Алекс! — зло рек Кристиан. — Столько наших стараний пошло псу под хвост!

— Да, жаль девочку. Так уверенно уже говорила…. Но млела ведь от твоих объятий! Проклятые попы, заморочили людям головы! Как вот теперь ее обратно в чувство приводить?

— Чувств у нее сейчас переизбыток и все отрицательные! А говорить слитно совсем не может….

— А давай уедем на пару недель? С инспекцией крепостей и городских гарнизонов?

— Это что-то изменит в ее отношении ко мне?

— Не знаю. Но тут мозолить ей глаза не стоит.

— Ну, поехали.

Поездка затянулась на 20 дней и была отчасти толковой: гарнизоны подтянул, ремонт крепостей проверил, с командирами личные контакты укрепил. Когда же Кристиан въехал в заснеженный двор гейдельбергского замка, то сердце явно зачастило: как то примет его прекрасная и несчастная Катарина? Он стал всматриваться в окна большого зала и вдруг боковым зрением узрел ее входящей в тот же двор, только со стороны Английского сада!

— Катарина! — воскликнул он невольно и, спрыгнув с коня, быстро пошел навстречу деве.

— Кристиан! — услышал он ответный вскрик и увидел, как она подалась ему навстречу. В объятья на виду у обитателей замка они не кинулись, но руками вцепились, а глазами просто ели друг друга.

— Катарина! — вновь сказал Кристиан. — Я так перед тобой виноват….

— Нет, — ответила чисто Катарина. — Все эти дни я поступала по твоим наказам: читала, пела, разминалась в парке и успокаивалась. И вот уже три дня говорю уверенно. Спасибо тебе, милый Кристиан! А еще мне очень хотелось с тобой потанцевать. Сегодня мы это можем сделать?

— Обязательно, милая Катарина.

В качестве танца-изюминки Алекс предложил танго "Кумпарсита", которое музыканты начали осваивать еще 3 недели назад. Вот Кристиан и Катарина встали в исходную позицию (бок о бок) и при первых энергичных тактах пошли вперед, тесно упираясь друг в друга бедрами. Ах, как живо побежала кровь по их жилам, как зарумянились щеки и засверкали глаза! А музыка все более гнала их по залу, заставляя совершать дразнящие полуповороты с проникновением колен в межножие друг друга. И плотно обхватывать бедрами те самые колени…. А вот они скользят по паркету, соприкасаясь трепетными спинами…. Теперь же ее спина льнет к его груди, а крутая попетта к животу…. Долго так они упивались взаимным трепетом, все повышая его градус, а после окончания танца Катарина шепнула:

— Научи меня всему, милый….

Тем же вечером Кристиан проник тайком в покои Катарины и, отринув все хитрушки Алекса, предался с ней любви.

Бесхитростная любовь, конечно, хороша, но быстро приводит к двум результатам: 1) становится известна всем окружающим 2) обрекает здоровых любовников на зачатие ребенка. Хорошо, что Алекс все же бдил и заставлял Кристиана проводить противозачаточные мероприятия: использовать дольки лимона перед сексом и уговаривать Катарину быстро-быстро мыться после него. Но счастливое выражение лица спрятать девушке утром трудно, а отследить любовников при наличии подозрения очень просто — в итоге Луиза Юлиана вскоре разоблачила свою дочь. Упрекать ее она не стала, памятуя слова пройдохи Кристиана о катастрофических последствиях любых упреков для речи дочери, не стала выговаривать и ему (хоть очень этого хотелось!). Зато вскоре с голубиной почтой из Праги Кристиану пришел приказ: передать войска в подчинение фон Лобковица и явиться на доклад королю. Проведя еще ночь в Гейдельберге в любовных утехах, перемежаемых слезами, Кристиан сказал Катарине последнее "Прости!" и пустился в путь на санях, укутанный шубами — в сопровождении личной охраны, конечно.

В первый день пути чувства его были сумрачны, во второй элегичны, но к вечеру возле замка Нойншайн его перехватил граф Гогенлоэ, возвращавшийся из какой-то поездки, и затащил в гости. Пить и есть у графа пришлось безмерно, выслушивая его восторженное изумление своими победами, а проснулся Кристиан в объятьях какой-то дамы — то ли родственницы графа, то ли жены??

— Ты куда смотрел, проклятый Алекс? — разбушевался Кристиан. — Тебя ведь опьянить очень трудно! Или опять пленился женскими прелестями?!

— И закосел в этот раз и, как следствие, пленился, — повинился профессор. — Видимо, дряхлею….

— Тьфу, старый козел! Не буду больше на тебя полагаться. А так ведь удобно было….

Дальше ехали с максимально возможной скоростью, отвлекались только на скромный ужин и сон в постоялых дворах и через 8 дней пути, в середине января, оказались в столице Богемии.

Глава двадцать седьмая. Преступление и наказание

Сюзанна встретила мужа очень недружелюбно. Вернее, вовсе не встретила, а заперлась в своих комнатах и на все умильные попытки Кристиана ее выманить отвечала тихими всхлипами.

— И что мне делать, проклятый сводник? — спросил бледный от переживаний фюрст.

— Вероятно, лечь спать под ее дверью, которая рано или поздно откроется.

Но до вечера было еще много времени, в течение которого фюрста решили потерзать другие важные люди. При этом королева опередила всех. Когда Кристиан предстал перед былым своим кумиром, то затрепетал как лист ольхи под ветром.

— Что Вы так бледны, князь фон Анхальт-Бернбург? — спросила Элизабет Стюарт, подойдя к нему почти вплотную. — Мне отовсюду шлют вести о Ваших амурных победах над весьма аристократическими дамами, и я решила воочию узреть такой образец мужественности и куртуазности. А увидела, простите меня, образец трусости!

— Ваше величество, — поспешно встрял Алекс, — эти искаженные вести дошли, к несчастью, до моей жены, доверчивость которой Вам известна. И мне не удалось разубедить ее в том, что я добивался через этих женщин лишь дипломатических целей Богемии.

— Постельная дипломатия? Прием не нов, но, все же, как Вы сумели убедить этих Магдален лечь с Вами в одну постель? Притом, что Магдалена Нойбург, урожденная Виттельсбах, всегда казалась мне железной леди….

— Я убедил ее, что она красива, но ее красота пропадает втуне рядом с никчемным мужем.

— Ловко, — хмыкнула Элизабет. — А у Магдалены Саксонской мужа Вы просто отняли?

— Мужа и еще любовника, мадам. Оказалось, что жить без плотской любви Магдалене некомфортно.

— Как и мне, увы, — вздохнула Элизабет. — Вы знаете Кристиан, что я теперь боюсь беременности и не пускаю в свою постель мужа?

— Откуда мне знать, мадам? Я ведь был вдали от Праги….

— Ну да, как это я забыла: Вы жили в Гейдельберге и от скуки соблазнили бедную заику Катарину. Или Вы и тут искали иную выгоду — например, стать зятем королю Богемии? А бедную Сюзанну свести в могилу через слезы, которые она лила тут неделю….

— Ничего я не искал! — прорвался через блок Алекса Кристиан. — Мне хотелось побороть ее заикание и я это сделал!

— А постель была обязательна?

— Она понадобилась Катарине для обретения уверенности в себе!

— В самом деле, ловкий волокита, — молвила королева и вновь вгляделась в глаза давно знакомого, но не вполне понятного уже мужчины. А потом спросила:

— А если бы Вам понадобилось втянуть в дипломатические игры меня — что бы Вы предприняли?

Кристиан набрал в грудь воздуха, чтобы напрочь отрицать такую вероятность, но Алекс пнул его мысленно в бок и начал говорить:

— Вы знаете, мадам, что я давно влюблен в Вас…. В молодости я думал, что мое вожделение к Вам совершенно невозможно. Сейчас, увы, я набрался циничного опыта, и мысль о постельной любви с Вами вышла из области невероятного в область допустимого. На вскидку я могу представить два пути к достижению моего желания. Первый будет базироваться на Вашем интересе к любовным отношениям. Ваш личный опыт уже богат, но не гарантирует, что где-то кто-то не вытворяет с женщинами чего-то принципиально иного, поразительного — как по форме, так и по силе чувств. Мой угол обзора плотских чувств, полагаю, шире Вашего, леди.

— Вы наглый тип, Кристиан, — сказала холодно королева. — А что за второй путь к моему телу?

— Он основан на Вашем желании защититься от беременности. Я могу показать Вам средство такой защиты, но только в интимной обстановке….

— Дважды наглец! Как я в Вас ошиблась! Подите прочь с моих глаз!

Кристиан низко поклонился и уже повернулся, чтобы уйти, но Алекс опять его тормознул:

— Ваше величество….

— Что тебе еще нужно, мерзавец?

— Одно средство защиты я Вам раскрою: в каждом месяце за 5 дней до обычного кровотечения и 5 дней после Вы можете безопасно принимать у себя короля…. Простите меня за неумную дерзость, мадам.

На выходе из покоев королевы Кристиана остановил гвардеец и повел на правеж к королю. Подле трона Фридриха сидел на стуле только канцлер Анхальт.

— Моя матушка мне сообщила, — без обиняков начал король, — что ты осмелился посягнуть на мою непорочную сестру Катарину. Это так?

— Я осмелился лечить ее от заикания и вылечил. Ее любовные чувства в этом рецепте были необходимы.

— А ты, значит, ничего не чувствовал? Лечил деву своим членом и лечил….

— Повторю, Ваше величество: так было надо. Видели бы Вы, как она радовалась, что может разговаривать как все….

— Где ты взял этот рецепт? — спросил вдруг отец.

— Мне дал его в Мюнхене один венецианец. В Италии многих так вылечивают: и дев и мужчин.

— Что, мужчин тоже лечат членами?

— Нет, с ними возлегают молодые женщины: жены или сестры.

— И сестры? Вот до чего католики дошли, — презрительно сказал Фридрих. А потом продолжил: — Так что будем делать, Анхальт, с моим лучшим полководцем и твоим сыном?

— Преступление налицо, но оно осталось фактически без последствий, — заговорил князь-канцлер. — Если не считать счастливое избавление Катарины от заикания и появления у нее шанса выйти замуж.

— Пожалуй, так, — удовлетворенно сказал король.

— Но разговоры об оскорблении семьи курфюрста идут. Чтобы они скорее прекратились, надо убрать с глаз долой основного фигуранта, то есть Кристиана. Полагаю, самым щадящим вариантом будет поручить ему обязанности посла в одной из стран Европы.

— Вы знаете французский язык, Кристиан? — спросил уже милостиво король. И после кивка и поклона бывшего преступника продолжил: — Тогда выберем Францию, убрав оттуда де Брока, который более печется об интересах Брабанта и Голландии, чем о Богемии и Пфальце.

Вернувшись в свою квартиру в Градчанах Кристиан узнал, что Сюзанну вызвала к себе королева. Пришла она домой поздно и взглянула на мужа молча, но когда Кристиан бухнулся перед ней на колени и уткнулся головой в ее ноги, бормоча неразборчиво покаянные слова, жена снова расплакалась и возложила ладони на его голову. Спать они отправились уже вместе.

Оглавление

Глава первая. Финал старого самца

Глава вторая. Реинкарнация

Глава третья. Курфюрстов суд

Глава четвертая. Сводничество

Глава пятая. Соблазнение

Глава шестая. Вояж в Прагу

Глава седьмая. Рекрутский набор

Глава восьмая. Кратко о событиях 1620 года

Глава девятая. Сражение на Белой горе

Глава десятая. Конец герцога Баварского

Глава одиннадцатая. Схватка за богемское наследство и "Даешь Лусатию!"

Глава двенадцатая. Битва при Вилемове

Глава тринадцатая. Бойня у Бишофсверде

Глава четырнадцатая. Фиаско курфюрста Саксонии

Глава пятнадцатая. Дрезденские дебюты

Глава шестнадцатая. Счастливая Магдалена

Глава семнадцатая. Пражские проблемы

Глава восемнадцатая. Марш на Мюнхен

Глава девятнадцатая. Штурм Мюнхена

Глава двадцатая. Из Мюнхена в Нойбург с "любовью"

Глава двадцать первая. Ревность как фактор любви

Глава двадцать вторая. Цель оправдывает средства

Глава двадцать третья. Костер чувств

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая. Лечение заикания

Глава двадцать шестая. Любовь и разлука

Глава двадцать седьмая. Преступление и наказание Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg