«Рождение нации»

Рождение нации (fb2) - Рождение нации [litres] (Конфедерат - 3) 1156K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Поляков (Влад Поляков)

Влад Поляков Конфедерат. Рождение нации

Из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса – волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков.

Николо Макиавелли

Пролог

США, Вашингтон, май 1862 года

Итоги сражения при Геттисберге произвели в Вашингтоне эффект разорвавшейся бомбы. И это было заметно везде: на улицах, в богатых домах, в Капитолии и даже в Белом доме. Страх! Именно он незримой вуалью накрыл город и не собирался развеиваться без веской на то причины.

Янки определённо было чего бояться! Полный разгром армии Мак-Клеллана при Геттисберге вызвал у вашингтонцев чувства, сравнимые с теми, что обуревали их после поражения при Булл-Ране. Но теперь всё обстояло куда хуже. Хотя бы потому, что Булл-Ран был в самом начале войны, первым по-настоящему крупным сражением, в котором возможно всякое. Сразу вспоминалась и неспособность командования конфедератов грамотно воспользоваться плодами той победы, она тоже переломила упаднические настроения в готовность продолжать войну. Зато в настоящее время…

Теперь разгром при Геттисберге при всём на то желании нельзя было выдать за случай, за единичную неудачу. С треском проигранное янкесами сражение оказалось лишь жирной чертой под теми проблемами, которые обрушились на США гораздо раньше. Потеря Калифорнии, восстание мормонов, и выход их из состава США с образованием собственного и уже признанного Конфедерацией государства Дезерет. Остановленная на полпути армия генерала Гранта опять же. И, в завершение всего, этот самый Геттисберг, где, подгоняемый приказами из Белого дома, командующий Потомакской армией Мак-Клеллан попытался остановить и, пользуясь превосходством в численности, разгромить Потомакскую же армию генерала Борегара. Известного полководца, одержавшего победу при Булл-Ране, но которому не дали ею воспользоваться.

Результат? Более двадцати тысяч убитых, свыше десяти тысяч в плену. От более чем пятидесятитысячной армии остались ошмётки, к тому же в большинстве своём лишившиеся боевого духа. Эти остатки армии только и могли отступить ближе к столице и начать оборудовать позиции в надежде, что им удастся остановить наступление конфедератов на Вашингтон. А правительство и лично президент Линкольн готовились в любой момент сняться с насиженных мест и переместиться в Филадельфию. Почему туда? Не столь наглядно, как Нью-Йорк, где под боком пароходы, в том числе и довольно скоростные. Некоторые из власть имущих обладали очень хорошо развитым инстинктом самосохранения, а значит, чувствовали, когда начинает пахнуть палёным и пора собирать манатки.

Определённые надежды у тамошнего истеблишмента оставались лишь на идущие на помощь части армии генерала Гранта, показавшего себя умелым военачальником, не чета Мак-Дауэллу, Мак-Клеллану и прочим. Но надежды – это одно, а реальность порой оборачивается чем-то совершенно иным.

Борегар не двинулся на Вашингтон, к которому стягивали все резервы и вообще части, не жизненно необходимые на других территориях страны. Он, отправив часть своей армии обратно – с ранеными, пленными и трофеями – рванулся к Гаррисбергу, этому важнейшему железнодорожному узлу. Добравшись же туда, устроил абсолютный хаос, уничтожая всё, связанное с железнодорожными путями и просто с промышленностью. Знающие люди не сомневались, столь серьёзное разрушение железнодорожного сообщения сделает доставку важных грузов с востока на запад более медленной, что в условиях ведущейся изнурительной войны являлось тяжёлым ударом… очередным из них.

Уничтожив всё, до чего дотянулись руки, и на что хватило имеющейся взрывчатки, части Борегара отступили, причём избегая каких-либо попыток продолжить активные действия. Казалось, что наступление не входило в его планы.

Так и оказалось. В наступление перешла не Потомакская армия Борегара, а Теннесийская Джексона. Помилуй бог, чего ей было не перейти, если большая часть армии Гранта снялась с позиций и двинулась на выручку столице? Теперь всем было понятно, что в самом скором времени под контроль Конфедерации перейдет не только отбитая было Грантом территория Кентукки, но и та часть штата, которая ранее поддержала федеральное правительство.

Стоило ли удивляться тому, что многие из власть имущих и финансовых воротил – особенно причастных к поддержке как собственно Линкольна, так и аболиционистских движений – всерьез задумались о скорейшей продаже имущества и эмиграции куда-нибудь в Европу. Явный признак неверия самой верхушки США в то, что удастся выиграть ту войну. А неверие верхушки и её действия никогда не оставались незамеченными теми, кто находится на более низких ступенях иерархии. Вот-вот могла начаться всеобщая паника, способная поставить жирный крест на самих США.

Вот в такой тревожной и грозящей окончательно выйти из-под контроля обстановке президент Авраам Линкольн принимал посла Великобритании, виконта Ричарда Бикертона Лайонса. Причём встреча состоялась по инициативе посла, настаивавшего на скорейшем её проведении.

Это было не совсем ожидаемо, но в то же время настраивало Линкольна на оптимистичный лад. Хотя бы потому, что виконт Лайонс был убеждённым сторонником того курса, который проводился нынешним президентом США. Отношение же британского посла к Конфедерации было явное, не скрываемое и весьма нелицеприятное для последней. Чего стоили эпитеты вроде «источник заразы для всего цивилизованного мира»! Лучшего посла от столь могущественной империи Линкольн и пожелать не мог. И вот теперь этот самый разговор. Разговор без присутствия посторонних лиц, в закрытом кабинете, что несомненно подразумевало его повышенную секретность.

Виконт стоял у камина, глядя на языки пламени, лижущие аккуратно нарубленные поленья, и изредка прикладывался к бокалу с хересом. Ну, а президент, выглядевший совсем усталым и измотанным от груза свалившихся на него проблем, сидел в кресле, смотря то на посла, то в окно, за которым накрапывал мелкий, противный дождь. Смотрел и ждал, когда же виконт Лайонс перейдёт от общих фраз о погоде, последних светских сплетен из Лондона и прочей чепухи к тому делу, ради которого тут появился. Шутка была в том, что посланник королевы Виктории не спешил, явно доводя его, Линкольна, до нужной кондиции. Обычное поведение дипломата, который заранее ставит себя в выигрышное положение перед собеседником, напоминая о необходимости встречи первым делом не для себя, для иной стороны. Что ж, сейчас Лайонс имел на это право, ведь не его страна явственно проигрывала в разгоревшемся пламени гражданской войны.

– Я вижу, что новости о семье лорда Пальмерстона вам сейчас не особенно интересны, господин президент, – тень ироничной улыбки на мгновение появилась и тут же исчезла с лица виконта. – Ваше право. Тогда оставим прелюдию и перейдём к тому, ради чего я попросил вас о встрече. Вы готовы к этому?

– Конечно.

– Это хорошо, – покинув, наконец, место около камина, посол подошёл к массивному, украшенному резьбой креслу из красного дерева, в котором и устроился, не забыв поставить на столик рядом как бокал с хересом, так и бутылку с этим же напитком. – Вы проигрываете войну Конфедерации, это очевидно.

– Граждане Соединённых штатов готовы, не щадя своих жизней, бороться с теми…

– Оставьте эту патетику, господин президент, – доброжелательные интонации в голосе Лайонса не обманывали Линкольна. По существу посланник королевы Виктории вёл себя как хозяин положения, без тени смущения перебивая его, президента немаленькой и обладающей значительным влиянием страны. И имел на то все основания. – Вы потеряли главный источник золота – Калифорнию. Немалая часть серебряных рудников – у отколовшихся от вас мормонов. Фабрики лишены дешёвого сырья из южных штатов, о хлопке и я вовсе молчу. Деньги в казне пока есть, но поддерживающие вас банкиры после недавних событий уже начинают переводить свои капиталы в Европу. А также, вместе с промышленниками, ищут покупателей на своё имущество в этой стране. Это факты, от которых нельзя отмахнуться. Не президенту!

Линкольн это понимал, просто хотел попытаться гражданским пафосом немного выровнять позиции. Не получилось. Он не был удивлён, потому как хорошо знал британского посланника. Умный, расчётливый, способный видеть возможности и использовать их к выгоде своей и империи. А значит, и прозвучавшие горькие, хоть и правдивые слова были не банальной попыткой сотрясти воздух громкими фразами.

– Вы правы, мистер Лайонс. Мы находимся в очень тяжёлом положении. Но это не значит, что я… что мы готовы сдаться на милость этого Дэвиса!

– Этого я бы не осмелился предложить, – вымолвил англичанин. – Я предлагаю другое: возможность не выиграть войну – это сейчас вряд ли возможно, – но сохранить имеющееся сейчас, а уже потом вернуть и потерянное. Не сразу, спустя годы, но вернуть. Иначе Борегар восстановит численность ослабленной после Геттисберга армии, Джексон двинет теннесийцев из Кентукки в Западную Виргинию, и спустя пару месяцев эти армии нанесут удар с двух направлений, имеющий одну конечную цель – вашу столицу. Основы стратегии, а Борегара нельзя упрекнуть в неграмотности.

В нескольких фразах обрисованная печальная перспектива заставила Линкольна содрогнуться. Уже потому, что была абсолютно реальной. И противопоставить этой надвигающейся реальности было просто нечего. Он только и мог, что спросить посла, словно провинившийся ученик строгого учителя:

– Вы же не просто так это сказали, Лайонс? Что вы предлагаете США от имени королевы Виктории?

– Не будем пока упоминать её имя. Пусть сейчас наш с вами разговор будет… просто беседой двух умных людей. Договор по результатам – это уже иное. И только от вас зависит, каким он будет и будет ли.

– Мне остаётся лишь слушать.

Опытный дипломат, виконт Ричард Лайонс не позволил даже тени испытываемых им эмоций отразиться на лице. Подобное было бы чрезвычайно неуместным, особенно сейчас, когда президент страны, ранее бывшей колонией Британской империи, по сути готов был сделать первый шаг к тому, чтобы преклонить колено перед бывшей метрополией. Не зря же от его «остаётся лишь слушать» веяло «остаётся лишь слушаться». Дипломату, умудрённому сложными переговорами, не привыкать улавливать тончайшие нюансы.

– Вы должны понимать, господин президент, что Великобритания не выступит открыто на стороне США.

– По каким причинам? Общественное мнение сложилось не в нашу пользу?

– Мнениями этого… общества довольно легко управлять, для того придумали большое количество способов. Не работает один, задействуются прочие. О нет, тут иное. Едва моя королева отдаст приказ хотя бы одной эскадре отправиться на помощь вам, как Россия тут же вышлет свои эскадры на помощь Конфедерации. Не из любви к южанам, а просто чтобы не дать усилиться нам. Испания тоже не останется в стороне, потому что Конфедерация пообещала им содействие в возвращении части бывших колоний. Успехи в Мексике убедили королеву Изабеллу в том, что это не просто слова. Опираясь же на Кубу и несколько мексиканских портов, Испания действительно сможет начать восстанавливать свою власть над бывшими колониями. Это давняя мечта их аристократии, которая теперь имеет шансы на осуществление.

Говоря это, Лайонс с трудом удерживался от недовольной мины. Ещё бы, ведь авантюра в Мексике, рассчитанная более на получение финансовой выгоды и ещё кое-какие политические дивиденды, переросла в нечто большее. Дело пахло уже не сменой власти в этой нищей стране с недомерка Хуареса на марионеточного монарха, который должен был стать подконтролен в равной степени Англии, Франции и Испании, а чем-то гораздо более масштабным. Попытка возрождения Испанской империи – это серьёзно. И подобное для его родины было крайне нежелательным вариантом.

Меж тем Линкольн, с ходу осознавший, что лёгкий путь получения помощи от Великобритании неосуществим, произнес:

– Если не военная помощь, тогда что?

– Политическая поддержка. Наша непременно. Очень возможно, что и со стороны Франции. Наполеон III, если его правильно попросить, не откажет моей королеве. Неограниченные поставки нужных для войны товаров, «добровольцы», которые легко окажутся в вашей стране со стороны нашей Канады. Наши доброжелатели в Конфедерации, имеющие влияние на окружение президента Дэвиса. И главное – наши советы.

– Англия ничего не даёт просто так. Чего королева Виктория попросит у США взамен?

Виконт Лайонс если и промедлил с ответом, то не более нескольких секунд. И это значило лишь одно – к разговору он хорошо подготовился, предусмотрев разные его пути.

– Для начала вы должны не только не мешать, но и посодействовать нашим финансистам в приобретении того, что готовы продать уже ваши соотечественники, господин президент. Также нас интересуют пакеты акций железных дорог, особенно планируемой вами трансконтинентальной. Порты тоже вызывают желание участия со стороны нашего капитала.

– Это может не понравиться тем, кто… – Линкольн сделал многозначительную паузу, предоставляя собеседнику возможность самому её закончить. И тот оправдал ожидания:

– После показательной казни Джеррита Смита, одного из их довольно тесного круга, люди, с чьей помощью вы стали президентом этой страны, напуганы. Они готовы поделиться в обмен на обещание безопасности и возможность продолжать усиливать своё влияние… в других местах. Земной шар велик, места пока ещё хватает.

Договорились. В смысле Британская империя и те персоны, которые стояли за ним, за Линкольном. Президент это понял разом, в одно мгновение. Следовательно, не стоило ему пытаться плыть поперёк бурного течения, подвергая себя огромному риску утонуть. Что до смены покровителей… Лучше уж так, чем проигрыш в войне и потеря всего, к чему стремился.

– В целом я согласен. Но нужно обговорить целый ряд условий.

– Обязательно. Ваши люди и мои составят устраивающий обе стороны – США и Великобританию – договор. Общую часть и ту, которая не будет доступна никому, кроме узкого круга доверенных лиц. Желаете ли вы выслушать первые рекомендации от её величества королевы Виктории, которые помогут вам не проиграть эту войну, господин президент?

Линкольн желал. Очень даже желал, будучи готовым ухватиться за любую соломинку, не то что за руку, протянутую могучей империей. Это он и выразил со всей возможной вежливостью, но не скатываясь в подобострастие. В ответ без малейшего промедления получил от посла Великобритании весьма неожиданный совет:

– Нужно искать у противника слабости, а найдя, наносить по ним удары, – начал издалека виконт Лайонс. – Британия всегда поступала именно так, и очень редко, когда подобный подход не приносил ожидаемых результатов. Не недооценивайте силу печатного слова, господин президент!

– Откройте газеты, виконт, – с печальным выражением на лице Линкольн сделал неопределённый жест, словно отмахиваясь от неизбежного. – Почти все статьи наполнены праведной ненавистью к Конфедерации и её президенту. Это длится с самого начала сецессии и поддерживает, по возможности, боевой дух. Но сейчас влияние прессы упало, умеющие думать видят, что мы проигрываем войну. Какой смысл отрицать это теперь, когда мы пришли к соглашению?

– Ваши газеты «залпируют» по тому месту, которое давно покинуто противником, уж простите за метафору, – чисто английская улыбка появилась на лице посла королевы. – Дэвис с недавних пор – это халиф на час, если вам знакомо это выражение.

– Знакомо. Только я не понимаю смысла сказанного. Дэвис – законно избранный президент. Известны и те силы, которые его поддерживают.

– Их время ушло, – сверкнул глазами Лайонс, на мгновение сняв маску дипломата, но тут же вернул её на законное место. – Война расставила всё по своим местам, вперёд выдвинулись не выбранные фигуры, а игроки, решившие использовать право железа и крови. Что им ваши выборы? Что им до мнимой неприкосновенности тех, кого не принято трогать в любой войне? Не думаете же вы, что это по приказу Дэвиса казнили Джеррита Смита и дерзкими ограблениями банков показали банкирам всю уязвимость власти денег!

– Ходили разные слухи.

– И цена им не больше потёртого шиллинга, – отмахнулся виконт. – Потомакская армия подчиняется исключительно генералу Борегару, но никак не президенту. Генерал Джексон верен ему же, а его теннесийцы готовы молиться на своего отважного генерала. Завоёванная полковником Станичем Калифорния вообще свободна от влияния кого-либо со стороны.

– Это имя мне хорошо знакомо. Он доставил множество неприятностей ещё с Чальстонской гавани.

Ричард Лайонс только и мог, что вздохнуть, глядя на сидящего перед ним президента США. А ещё подумать, что эти оторвавшиеся от метрополии провинциалы так и не смогли научиться разбираться в по-настоящему высокоуровневых политических интригах. Куда им! Только вслух он этого говорить не собирался, предпочитая медленно, шаг за шагом раскрывать перед Авраамом Линкольном подоплёку произошедшего.

– Это один из трёх, кто в самом скором времени выкинет Дэвиса на обочину истории. Пьер Гюстав Тутан де Борегар – армия. Френсис Пикенс, губернатор Южной Каролины – дипломатия и связи с хлопковой аристократией. Виктор Станич – оружейный магнат и… создатель тайной полиции, которая уже выкорчевала почти всех ваших шпионов. А вот наши ещё работают, на них он со своим верным оруженосцем, подполковником Джоном Смитом, накинуться то ли не успел, то ли не решился.

– Переворот? Во время идущей войны?

– И когда это кому мешало, господин президент? Если у тебя и союзников в руках большая и лучшая часть армии, тайная полиция и немалые деньги, то есть ли какие-то препятствия для взятия власти в свои руки?

– Воля народа… Демократия…

– Вы, американцы, носитесь с ней как с древней китайской вазой. А я вам говорю про ближайшую перспективу. Скоро будет выдавлен со своего поста нынешний военный министр в правительстве Дэвиса – Джуда Бенджамин. И это станет началом отстранения Дэвиса от власти. Поймите, генерал Пьер Гюстав Тутан де Борегар во главе Конфедерации – это приговор для США, господин президент. Вы это понимаете?

Линкольн только и мог, что кивнуть, соглашаясь со словами посланника королевы Виктории. Вздохнуть тяжко, налить себе полный стакан выдержанного виски и выцедить его, ничем не закусывая. И, после некоторых колебаний, отказаться от желания налить второй стакан… хотя бы неполный.

– Может, вы предупредите Дэвиса об угрозе?

– Это лишь ускорит события, – с ходу отмел предложение Лайонс. – Мы постараемся… избавить вас от двух главных проблем. Вы же, в свою очередь, должны будете пойти на решение, которое порадует часть ваших сторонников, но оттолкнёт других, не столь близких к аболиционистам.

– И это?..

– Прокламация об освобождении всех рабов на территории Соединённых Штатов Америки, включая те, которые объявили о сецессии. Без компенсаций владельцам, с объявлением о наделении их равными правами с белыми, включая избирательное.

Пустой стакан, который Линкольн вертел в руке, выскользнул и упал на ковёр. Глаза президента заметно округлились от изумления, достигнув отведённых природой размеров и даже попытавшись превысить возможное.

– Это… приговор. Мне тоже. Нью-Йорк, тот может и вовсе восстать!

– Вы умеете убеждать народ, потому и стали президентом, – Лайонс привычно сплетал слова во фразы, словно паутиной обволакивая ими собеседника. – Скажите им, что это вынужденная мера, что необходимо использовать всё возможное оружие против коварных южан-рабовладельцев, которые со дня на день войдут в Вашингтон, чтобы грабить и убивать. Чем более откровенна ложь, тем быстрее в неё поверят. Тем более если в ней есть доля правды. Войска конфедератов действительно могут в скором времени оказаться тут.

– Знамя либерализма… – невесело усмехнулся Линкольн. – Да, некоторые нас поддержат. Но что помешает Борегару поднять иное знамя, консервативное?

– Некому будет поднимать, господин президент. Я ведь сказал, что будут использованы наши шпионы и просто доброжелатели. Исчезнут Борегар и этот бешеный Станич – исчезнет и угроза. Дэвис – с ним вы договоритесь. Особенно когда там, на Юге, взбунтуются рабы, до которых доведут содержание вашей прокламации. Почти все священники из квакеров и баптистов, проповедующих неграм, симпатизируют идеям аболиционизма. И поднявшиеся беспорядки должны вынудить президента Дэвиса умерить аппетиты.

– Мир? Но на каких условиях? Я не хочу, чтобы меня вынесли отсюда на шесте, обваляв в смоле и перьях!

Линкольн спросил это у посла довольно скептически, понимая, что после прокламации о наделении негров гражданскими правами ему и так будет тяжело, а если ещё и мирный договор окажется не из лучших…

– Британия заинтересована в вас, господин президент. На длительное время заинтересована!

Виконт Ричард Лайонс не кривил душой. Империи действительно нужен был такой человек во главе США. В меру умный, талантливый оратор, готовый идти на компромиссы ради сохранения собственной власти. К тому же, однажды склонившись перед бывшей метрополией, такой человек сделает это и во второй раз, и в третий, с каждым разом всё меньше терзаясь по этому поводу.

Конфедерация. Даже если покушение на Борегара и Станича не увенчается успехом, её лидеров можно убедить остановиться. Вопрос лишь в том, на каких условиях получится это сделать. Британия всегда должна быть в выигрыше, независимо от вида карточной партии на большой доске и того, кто именно ей противостоит. Здесь виконт был абсолютно уверен, не допуская и тени сомнений по сему поводу.

Глава 1

КША, штат Виргиния, Ричмонд,

июль 1862 года

Безумная круговерть больших и малых дел. Именно этими словами можно описать месяц с хвостиком, прошедший с момента неудачного покушения на меня и Борегара. Или Борегара и меня, что не шибко важно, ведь от порядка слов суть не изменится. Всё это время что он, что я находились в Ричмонде, понимая, что нельзя выпускать из рук множество нитей, при помощи которых реально было держать ситуацию под контролем.

Контроль! Он сейчас был самым важным, просто жизненно необходимым. Мы буквально разрывались на части, стремясь не просто реагировать на происходящее, но и играть на опережение. Получалось? Как ни странно, в большинстве случаев ответ был положительным. Война по сути вот-вот должна была перейти в завершающую фазу. Теннесийская армия Джексона и часть Потомакской деловито выдавливали малые числом и скромные боевым духом подразделения янки из Западной Виргинии, предварительно проделав то же самое с Восточным Кентукки.

Почему не было более активного сопротивления со стороны северян? Ответ прост. Самые боеспособные части под командованием генералов Гранта и Шермана концентрировались в Мэриленде и частично в Пенсильвании, им явно была поставлена задача закрепиться на подготовленных рубежах и ни в коем случае не допустить прорыва армий Конфедерации в «старые штаты». Как ни крути, а именно они были главным и надёжным оплотом аболиционистов. Вдобавок им по любому требовалось прикрывать границу с мормонским Дезеретом и держать определённое количество войск в Орегоне, чтобы Нейтан Эванс и Уэйд Хэмптон Третий не вторглись из Калифорнии ещё и в Орегон. Янки ожидали ударов со всех сторон и делали чуть ли не самое худшее, что могли – переходили к жёсткой, пассивной обороне. Возражать против этого никто из умных людей не собирался, нам это было только на руку. Особенно учитывая тот факт, что мы даже не думали вторгаться в «старые штаты», понимая всю бесперспективность подобного.

Я не оговорился, именно бесперспективность! Сами подумайте, зачем нам гипотетическая возможность оказаться там, где нас очень сильно не любят, когда и без того есть проблемы, требующие решения? Конфедерация вовсе не ставила перед собой задачу поглотить США. Кусок был бы слишком жёстким, чересчур ядовитым. Вот пообкусать с краёв, изъять наиболее важные, ключевые территории – это совсем другое дело. Собственно, мы это уже сделали, прибрав Калифорнию, Миссури с Кентукки, изначально не поддержавшую сецессию западную часть Виргинии. Это был почти предел, дальше которого идти точно не стоило.

Вместе с тем требовалось поставить жирную точку в этой войне. Яркую, впечатляющую, чтобы ни у кого из вашингтонских бонз даже сомнения не было в том, что надо заключать мир, но не на своих, а на наших условиях. А для его заключения требовалось… Много чего требовалось, но одной из важных составляющих являлось наличие посредников. Зачем эта головная боль Конфедерации? Требовалось укрепиться в мировой политике, только и всего. Ради этого стоило немного потерпеть и, возможно, пожертвовать малой толикой полученного в результате успешных военных действий. И если ожидались уступки, то следовало позаботиться о том, чтобы было что уступать из откровенно лишнего. Отдавать стоит то, что самому на фиг не требуется!

Радовало меня то, что госсекретарь Роберт Тумбс, после нашего плодотворного с ним сотрудничества, охотно шёл на контакт, не отмахиваясь от предлагаемых ему идей. В том числе и от желания Борегара лично провести предварительные переговоры с послами таких держав, как Испания и Россия. Дескать, сначала такого вот рода неофициальные визиты, а потом уже в дело вступят дипломаты с ним во главе.

Нравились ли подобные инициативы президенту Дэвису? Конечно же… нет. Ему в последнее время вообще всё не нравилось, вот только сделать он уже мало что мог. Чего стоила хотя бы недавняя позорная, показательная отставка с должности военного министра его протеже – Джуды Бенджамина, и назначение… Нет, не назначение, а возврат в это кресло Лероя Уокера, сияющего, как начищенная корабельная медяшка.

Почему Дэвис это допустил? Он просто получил ультиматум от части генералитета с Борегаром во главе. И эта самая часть руководила наиболее боеспособными подразделениями, поддерживалась частью губернаторов и просто южной аристократии. Всем им осточертела откровенная слабость и неприспособленность президентского ставленника на совершенно неподходящем для него посту. А назначение кого-то нового… Ставить на тёмную лошадку никто не хотел, находить устраивающую всех кандидатуру тоже. Лерой Уокер, в противовес иным кандидатурам, был уже знакомой персоной, к тому же показавшей себя с лучшей стороны. Претензии части губернаторов по поводу излишней централизации власти? Так эти самые губернаторы не относились к числу поддерживаемых возглавляемым Борегаром высшим офицерством.

И совсем печальным событием для Дэвиса стала пусть осторожная, с оговорками, но поддержка партии Борегара стариной Ли. Тем самым Ли, на лояльность которого Дэвис так много поставил. Причины подобного афронта? Пусть Ли был во многих вопросах чересчур мягок, но он не мог не видеть, что именно наглые, на грани авантюризма действия Потомакской армии переломили ход войны в пользу Конфедерации. И это на фоне того, как назначенцы Дэвиса прогадили всё, к чему только смогли прикоснуться. У патриота Конфедерации, которым Ли являлся, просто не было иного выбора, кроме как поддержать ту силу, которая могла привести страну к победе. Невзирая на то что он во многом был не согласен с методами, которыми достигался конечный результат.

Власть, де-юре находящаяся в руках Джефферсона Дэвиса, ускользала у него из рук. Сначала этот процесс был почти незаметен, но после Калифорнии, истории с мормонским Дезеретом, Геттисберга наконец – всё стало очевидно. Не для простых людей, конечно, а для тех, кто был причастен к высокой политике. Дэвис понимал ситуацию, но что он мог сделать?

Ополчиться на Борегара, Джексона, меня и иных, чьи имена были чуть менее известны? Его бы разорвали в клочья собственные сторонники, наглухо отрицая возможность доставления неприятностей тем, кто был в нескольких шагах от того, чтобы выиграть войну. Другим и куда более опасным фактором являлось присутствие в Ричмонде и в окрестностях частей Потомакской армии, включая большую часть «Дикой стаи». Соседство таких частей тоже не способствовало агрессивным помыслам президента.

Сидеть на попе ровно и ждать, куда кривая вывезет? Так понятно куда – на обочину истории. Многие пробовали предоставить событиям возможность идти своим чередом в надежде, что всё рассосётся. Вот и рассасывалось всё, включая власть, а порой и голову. Дэвис понимал, что нынче не та ситуация, что его безопасности как таковой угрозы нет, с нашей стороны точно. Зато сидеть и тупо ждать закономерного финала ему явно не хотелось.

Оставалось лишь зондировать обстановку на предмет договорённостей, приемлемых не только для нас, но и для него самого. И, что особенно интересно, поводом для этого было выбрано неудачное покушение. Выражение обеспокоенности и обещание предоставить все ресурсы Борегару и мне. Соболезнования по поводу смерти друга лично мне. Статьи за подписью Дэвиса, призывающие «немедленно найти и покарать», в печати. В общем, это были явные сигналы к тому, чтобы начать договариваться. Странным было бы это не использовать к нашей выгоде, возможно обоюдной.

Мы и использовали, задействовав губернатора Пикенса как наиболее опытного в протокольных делах. Положение переговорщика в губернаторском статусе позволяло президенту Дэвису сохранять лицо. Ведь не было ничего сверхординарного в том, что один из губернаторов зачастил в президентскую резиденцию. Дело-то житейское по большому счёту. А уж какие темы поднимались во время разговоров – тут извините, посторонним знать не полагается. Темы, к слову сказать, были очень интересные. Дэвис понимал, что его репутация президента из-за последних неудач оказалась изрядно подмоченной, потому планировал просто относительно спокойно досидеть свой срок и остаться в истории как первый президент Конфедерации. Разве что питал определённые надежды насчёт того, что на предстоящих – как он думал – выборах сумеет протащить своего ставленника. Понимал, что у того же Борегара шансы куда как выше, но надежда – штука такая, порой совершенно иррациональная.

Пикенс же выполнял поставленную перед ним задачу, общими фразами и туманными обещаниями поддерживая в нынешнем президенте иллюзию, что всё будет происходить именно так и никак иначе. Ни слова лжи, но и правда преподносилась очень ограниченными дозами, да к тому же многослойно. Нужно было усыпить бдительность нынешнего президента, не дать догадаться раньше времени, что угрожает не ему лично – Дэвису-то как раз грозило лишь увековечивание в истории и долгая приятная жизнь, – а самой системе власти нынешней Конфедерации.

Исходя из готовящейся кардинальной перестройки, нам нужны были личные связи с монархами наиболее значимых и вместе с тем нормально настроенных к Конфедерации стран. Первым делом Испании и России. А выйти на собственно монархов реально лишь через их послов в КША. Послы, кстати, были присланы не абы какие, а действительно значимые, тем самым подтверждалась значимость нового государства в международной политике.

Императора Александра II представлял настоящий боевой генерал, Эрнест Густавович Штакельберг, многократно отличившийся в сражениях с кавказскими горцами. Человеком он был довольно прямолинейным, но вместе с тем умеющим разбираться в хитросплетениях дипломатических интриг. Понятное назначение в воюющую страну, чего уж там. Лично меня, равно как и Борегара, оно более чем радовало. Послу, разбирающемуся в военном деле, легко понять общую ситуацию и здраво её оценить. Ну, а убеждённому монархисту понятны будут некоторые намеки, которые должны прозвучать.

Испанская королева Изабелла выбрала в качестве своего представителя в Конфедерации родовитейшего гранда, Мариано Франсиско де Борха Хосе Хусто Тельес-Хирон и Бофор-Спонтина, герцога Осуна и Инфантадо. Обычное такое полное имечко для Испании, хотя в обычной обстановке сокращалось просто до Мариано Терьес-Хирон, герцог Осуна. Тоже, скажем так, человек, не чуждый сражениям. Карлистские войны, куда ж в Испании без них! Правда, от армейских дел он давно отошёл, сначала просто так проматывал огромное состояние, а с пятьдесят шестого и до недавнего времени делал это в России, куда был назначен послом. И уже оттуда его, выдернув как репку с огорода, переместили сюда. Видимо, таким образом королева Изабелла решила умерить его совсем уж неумеренное мотовство. Тут, в Ричмонде, особенно не размахнёшься, хотя герцог Осуна всё равно старался от всей души, устраивая один приём за другим, поддерживая привычный для себя образ жизни и уровень трат. Получалось с переменным успехом, но он верил в лучшее.

Был ли герцог Осуна пригоден для занимаемой должности? Как ни странно, да. Привыкшие видеть в нём исключительно транжиру и гедониста рисковали серьёзно разочароваться. И, само собой разумеется, подкупить подобного богача было нереально, что было немаловажным фактором в назначении герцога послом сначала в Россию, а теперь и сюда, в Конфедерацию.

Именно ему мы с Борегаром и собирались нанести очередной, очень важный визит. Важный хотя бы потому, что прежние были не более чем прощупыванием позиций.

* * *

Роскошь. Много роскоши. Именно это можно было сказать про особняк, который был куплен представителями герцога Осуна незадолго до того, как он прибыл сюда с верительными грамотами посла королевы Изабеллы. Прибыл на корабле, почти полностью заполненном теми самыми предметами роскоши, большей частью ещё и антикварными. Ими в кратчайшие сроки и заполнили купленный особняк. И именно там стали проводиться самые шикарные приёмы исключительно для узкого круга приглашённых.

Был ли я там? Конечно. Впечатлился ли увиденными диковинками, шедеврами живописи, антиквариатом? В меру, потому как излишняя пышность и помпезность не были особенно близки. А вот Борегару это было куда более симпатично. На вкус и цвет… все фломастеры разные, чего уж там. Нравится человеку стиль подобного рода – никаких вопросов, его в эти времена многие сильные мира сего предпочитали.

Сам посол Испании, Мариано Терьес-Хирон, встретил нас с показным радушием, с ходу предложил угоститься любым сортом вина из его обширных погребов, равно как и сигарами на любой вкус. Первое больше интересовало Борегара, ну а я предпочитал второе. Грешен, люблю хороший – но именно что хороший – табак. Тут главное не увлекаться, а в меру он вполне полезен как для расслабления, так и для стимуляции работы мозга.

Герцог Осуна любил поговорить о родной своей Испании, расписывая её красоты. Увы и ах, но это было необходимой прелюдией, если хотелось говорить с ним в максимально благожелательном состоянии. От этих речей он воздерживался лишь перед другими послами и главами государств. Мы же хоть и воспринимались им как весьма достойные его внимания гости, но до послов или правителей как-то не дотягивали.

Впрочем, плевать. Послушать о его солнечной и своеобразной родине было невеликим трудом, особенно если учитывать, что рассказывал он хорошо, красочно, да и в истории разбирался дай боги каждому. Недаром библиотека герцогов Осуна и Инфантадо считалась одной из лучших в мире. Вполне заслуженно считалась, некоторые экземпляры были и вовсе уникальными. Будет время и возможность – непременно попрошу разрешения сделать репринт с некоторых рукописных ещё творений. Которые там встречаются. И не рукописных также.

А потом разговор плавно переместился к цели нашего сегодняшнего визита. Если отбросить вежливость и словесные кружева, то Мариано Терьес-Хирон изволил любопытствовать, на предмет какого чёрта благородных донов принесло к нему, и что он будет с этого иметь не столько даже для себя, по причине богатства и пресыщенности, сколько для Испании. Хорошо, что этот ответ у нас имелся.

– Война скоро закончится, – посмотрев на Борегара и увидев едва заметный кивок, предлагающий именно мне начинать этот разговор, произнёс я. – Может, не в ближайшие месяцы, но в пределах года точно. Соединённые Штаты Америки потеряли слишком много важных для них территорий и солдат, да и боевой дух с недавних пор совсем уж не на высоте.

– Однако прокламация Линкольна об освобождении рабов на всех территориях наделала много шума. И тут, и в Европе.

– Много шума… из ничего. Именно так, если мне не изменяет память, говаривал великий английский драматург и поэт Вильям Шекспир, – улыбнулся я, вставая из кресла и делая несколько шагов к стене, где висела картина Гойи, изображавшая одного из предков нынешнего герцога в окружении семьи. – Гойя. Великий художник был. Особенно запоминаются его «Капричос». Пожалуй, именно они лучше всего способны охарактеризовать метания президента Линкольна.

Говоря это, я не мог не вспоминать довольно досадные беспорядки, которые просто не могли не начаться в Конфедерации. Хоть за последние месяцы мы изрядно проредили агентуру аболиционистов, да и прочих негролюбов окоротили не слабо, потенциал для бунтов оставался. Вот на него явно и рассчитывали Линкольн со товарищи, вбросив в массы прокламацию об освобождении рабов.

Начались… спорадические беспорядки. Их быстро и жёстко давили, особой угрозы они не представляли, ведь доступа к оружию и нормального руководства у негров просто не было. Резидентура янки того – или отловилась, или смылась, или сидела тихо, как мышь под метлой. В какой-то мере беспорядки оказались нам даже на руку, показывая некоторым благодушно настроенным семействам, что под боком у них постоянно есть змеи, способные укусить при первом представившемся случае.

– Беспорядки, – поднял вверх указательный палец герцог. – О них пишут везде.

– Укус клопа, – поморщился Борегар. – Клопов давят, и забывают об их попытках тебя задеть уже через несколько минут.

– Да, вы раздавили «клопов», – охотно согласился посол. – Но европейская пресса бурлит и истекает ядом, особенно в Англии, и немного меньше во Франции. Репутационные потери оказались велики.

Борегар смолчал, я же предпочёл парировать этот выпад:

– Всё равно никто не побежит кормить подыхающие Соединённые Штаты с ложечки питательным бульоном из экспедиционных корпусов и массовых поставок вооружений. К тому же мы верим помимо прочего в добрые отношения с королевой Изабеллой. Кстати, как обстоят дела в Мексике?

– Дева Мария благосклонно смотрит на нас с небес, – прищурился от удовольствия испанский гранд. – Войска маршала Прима, получив подкрепления из метрополии, идут на столицу. Но перед этим мы обезопасили себя от угрозы с юга. Орисаба пал, Оахака и Акапулько сдались без боя. Французы тоже… путаются под ногами. У Хуареса нет шансов победить. На нашу сторону переходят все, кого он попробовал ограбить. А опираться за всю эту мелюзгу без поддержки со стороны северного соседа… Он обречён, вопрос лишь в том, когда сам это поймёт.

– Что возьмёт от Мексики королева Изабелла?

– Веракрус, Матаморос, Акапулько с окрестными землями. Может, больше, но нам предстоят переговоры с будущим императором Мексики. Испании нужен дружественный монарх, не хочется его расстраивать.

– Конфедерация будет приглашена на эти переговоры?

Вопрос Борегара был задан с такими интонациями, что рассматривать его иначе чем в качестве констатации очевидного вряд ли имело смысл. И посол это хорошо понимал.

– Разумеется, генерал. Моя королева ценит вклад Конфедерации.

– А ведь мы планируем и другое приглашение, – закинул удочку я. – Переговоры о мире между нами и США. Согласитесь, посол, что окончание этой войны станет значимой вехой не только для этого континента, но и для Европы. Мы от всей души надеемся, что ваше королевство займёт на предстоящем конгрессе благожелательную по отношению к Конфедерации позицию.

– Президент Дэвис планирует собрать целый конгресс наподобие Парижского?

– Не совсем, – улыбнулся я, а Борегар кивнул, подтверждая, что мои слова – его слова. – Все мы понимаем значимость мистера Дэвиса в период становления Конфедерации, но сейчас он явно устал, ему нужен отдых и… менее тяжёлая и выматывающая работа.

В переводе на совсем уж понятный язык, мы только что сказали, что президент Дэвис скоро лишится всей своей власти. Открыто, не таясь, тем самым показывая, что не собираемся играть в прятки.

– И на объявленных выборах будет выдвинут…

– Никаких выборов, – отрезал я. – Игры в демократию хороши в меру, но если заиграться, то наступает что-то вроде того, о чем заявил Линкольн в своей прокламации. Семьям Юга не хочется, чтобы того, кто будет править, выбирали разные… непригодные для этого люди. Ведь так можно докатиться и до того, что в выборах, как вскоре в США, смогут принять участие те самые, родом из Африки. Мы хорошо понимаем риск повторения чего-то подобного в будущем, поэтому предлагаем стране решение, опробованное небезызвестным вам Наполеоном Буонапарте. И надеемся на поддержку королевы Изабеллы.

– Не со стороны, как в Мексике, а изнутри, – понимающим тоном вымолвил герцог Осуна. – Я понял вас. Даже не спрашиваю, кто это будет. Всё уже понятно. Но поддержка Испании в столь важном вопросе…

– Дорогого стоит, – подхватил Борегар. – И мы готовы предложить достойную плату. Обновлённая Конфедерация отдаст Испании доктрину Монро на золотом блюде.

Слово было сказано. И озвученное предложение не могло не заставить герцога Осуна отнестись к нему самым серьёзным образом. Доктрина Монро, этот краеугольный камень в дипломатических игрищах Нового Света, мешающая иным странам, кроме США, напрямую вмешиваться в дела стран на территории обеих Америк. И вот эту священную корову бросали прямо под нож Испании, тому самому королевству, которое имело больше всего интересов в своих бывших колониях.

– Королева Изабелла узнает об этом очень скоро. Я сегодня же отправлю секретаря посольства на вокзал, где он сядет на поезд до Норфолка. А там на посольском корабле к побережью Испании. Такие известия можно передавать только с доверенными людьми.

– Курьерский поезд будет ждать вашего человека. Равно как и надежная охрана, – подтверждаю я нашу заинтересованность в скорейшей доставке послания. – И вы можете сказать по поводу сделанного нашей стороной предложения…

– Королева внимательно его изучит и в скорейший срок ответит вам. Вместе с тем мне хотелось бы узнать о том, на кого ещё будет распространяться изменение доктрины?

– Испания и Россия, если сочтёт это необходимым для себя, – без промедлений отвечаю на действительно важный уточняющий вопрос. – Также надеюсь на то, что обе упомянутые в нашем разговоре монархии будут благосклонны к выдвинутым Конфедерацией предложениям на предстоящем конгрессе. Остаётся лишь место его проведения…. Куба – воистину райский остров.

– И это я тоже передам своей королеве. Она с пониманием отнесется к… высокому мнению о кубинских красотах.

Дипломат, ети его! Всем тоном даёт понять, что королеве Изабелле точно понравится крах доктрины Монро, да и выбор Кубы как места проведения конгресса тоже наилучшим образом скажется на потускневшем за последние десятилетия блеске короны испанских монархов.

Что до намёка на будущие действия, схожие с предпринятыми ранее Наполеоном I, то и тут Терьес-Хирон наверняка всё понял и обязательно доложит королеве Изабелле. О чём? О том, что скоро с КША может случиться метаморфоза, подобная той, которую запланировали проделать с Мексикой. Отличие, как уже было упомянуто в нашем разговоре, в том, что Мексику решили изменить извне, а Конфедерацию – изнутри. Результат один бес будет схожим и откровенно позитивным для многих европейских монархий. Они ведь после Французской революции и многочисленных последующих попыток изменения государственного строя с подозрением относятся к «рассадникам демократии». И тут я их более чем понимаю.

По сути главная часть визита к испанскому послу подошла к концу. Теперь надо было поприсутствовать ещё некоторое время просто для приличия. Побеседовать обо всём и ни о чём. Сама собой всплыла тема Реконкисты. Той, первоначальной, которая против мавров. Я тоже втянулся в разговор, благо кое-что помнил, а некоторые нюансы, доселе неизвестные, были весьма любопытны. В общем, неплохая оказалась возможность временно отвлечься от нынешних хлопот.

Интересным фактом было и то, что визит к Штакельбергу, послу России в Конфедерации, состоялся ещё вчера. Мы желали получить по сути то же самое, что и от Испании, но вот расплатиться собирались иным векселем. Каким? Куда более важным для России и лично императора Александра Николаевича. Обещание поддержки по вопросу уничтожения результатов Парижского конгресса по результатам Крымской войны. Иными словами, обещание полной солидарности в наплевательском отношении к нейтрализации Чёрного моря. Не на словах, а с возможным подписанием любого рода официальных бумаг главным лицом Конфедерации.

Риски для нас? Собственно, они практически отсутствовали. Британия изволила с недавних пор якшаться с янки. Франция… Пока что они слишком тесно были повязаны с нами по мексиканскому вопросу, так что по любому ограничатся лишь недовольными физиономиями. А ими, уж извините, меня точно не удивить и тем более не напугать.

Относительно же намёков русскому послу о скором изменении государственного строя Конфедерации… Здесь также были очень неплохие перспективы. Хоть император Александр II и не находился на столь твёрдых консервативных позициях, как его отец, незабвенный Николай I, но более чем чтил неприкосновенность монархии. Я-то помнил, как серьёзно он относился к ситуациям, когда полетели короны сначала с владетелей итальянских мини-монархий, а потом с такого же уровня значимости германских властителей. Александр Николаевич изволил серьёзно гневаться, вызывая дипломатов тогда еще прусского короля Вильгельма и его канцлера Бисмарка на ковёр и устраивая нехилый клистир с дохлыми ёжиками и молотыми кактусами. А ведь там не было образования, упаси боги, республик, лишь переход под власть другой короны, более значимой. В нашем же случае должно было произойти нечто совсем противоположное, то есть укрепление консервативного начала по ту сторону океана. Вроде и далеко, а всё равно приятно, да и с точки зрения пропаганды вполне своевременно. Дескать, революции в Европе проваливаются, зато монархии в не самых малозначимых странах восстанавливаются.

Генерал Штакельберг порадовал и иной новостью, на сей раз имеющей отношение к северной части американского континента. К совсем северной – к Аляске. Отправленные не столь давно образованной «Северной компанией» геологические партии подтвердили, что золото в указанных мной местах есть, причём во внушающем почтение количестве.

Получив же подтверждение, император высказал недвусмысленную монаршую волю. Она заключалась в том, что у компании Гудзонова залива требовалось купить те земли, где, по поступившим от меня сведениям, также находились залежи золота, столь нужного империи. Разумеется, покупка должна была совершиться до того, как начнутся первые шаги по разработке приисков. И, что особенно радовало, руководство компании охотно согласилось продать «Северной компании» интересующие оную земли за сумму всего лишь в триста пятьдесят тысяч фунтов стерлингов золотом. Обе стороны были довольны суммой, сроками сделки, процедурой перехода собственности. Но очень-очень скоро одна сторона, я точно знаю, взвоет нечеловеческим голосом от жалости к себе, рыдая горючими слезами. Более того, побежит жаловаться непосредственно королеве Виктории, что сюсеньку-малюсеньку злые русские дяди обидели, как последнего алеута на бусы и бочку спирта развели.

И что после всего этого стоит ожидать от Британии? Пакостей, разумеется. Забавный народ. Свято уверены в том, что только они могут подкладывать соседям жирных хрюкающих свинтусов, при этом не получая взамен столь же дурнопахнущие дары. Нет уж, что сами делаете, то вам бумерангами в обратку и прилетит.

Был ли я доволен результатами разговоров с двумя наиболее важными для нас послами? Вполне. И Борегар, на которого делалась главная ставка, тоже находился в приподнятом состоянии духа. Насколько это было вообще возможно в нынешней ситуации. Как ни крути, а война ещё продолжалась. Мы выигрывали, в том не было и тени сомнений, но грамотно провести эндшпиль сложной партии – это отдельное искусство. Особенно в тех условиях, когда к противнику неожиданно подкатил очень опытный советник, подсказывающий, как следует грамотно проиграть, сохранив при этом большую часть имеющегося потенциала с прицелом на среднесрочную перспективу.

Были ли меры противодействия? Частично да. Ну, а частично их предстояло сначала сформировать, а потом и пустить в дело. Увы, в этом Борегар мне ни разу не помощник. Зато старый друг Джонни – это совсем другое дело.

Глава 2

КША, штат Виргиния, Ричмонд,

июль 1862 года

Большая политика – это одно. Будни тайной полиции – совсем иное. Но без правильно организованной работы последней вся дипломатия быстро и качественно накроется звонким медным тазом. Проверено веками.

Вот поэтому в моём доме и собрался очень узкий круг тех, кто был необходим для того, чтобы завершающий этап войны прошёл так, как надо Конфедерации. И это были отнюдь не армейцы в полном смысле этого слова. В гости пожаловала верхушка уже вполне сформировавшейся за последнее время спецслужбы, основой которой послужила всё та же «Дикая стая». Ох, чую я, что именно на основе «диких» и выстроится местный аналог жандармерии, только куда более жёсткий к врагам внешним и внутренним.

Джонни – это само собой, ну куда же я без главного своего в этом деле помощника. Вилли Степлтон и Читем Уит – здесь чисто силовое крыло, армейцы и планировщики, но кто сказал, что операции по обезвреживания вражеской агентуры не нуждаются в таких специалистах. Мероприятия наподобие планирования действий диверсионных групп и организации бунтов в тылу врага – это тоже по их части будет проходить.

Маркус Шмидт, лечитель-мучитель, недавно получивший звание майора, а заодно и должность руководителя «отдела усиленного дознания». Иными словами, потрошитель не желающих разговаривать, вместе с тем оказавшийся неплохим знатоком человеческой психологии. Следовательно, его пришлось быстренько, но от всей души натаскивать на предмет основ оперативной работы, которые в этом времени были не так чтобы сильно развиты. И к настоящему времени он был уже… неплохо подкован, особенно на предмет завести допрашиваемого в логическую ловушку, после чего уже ловить на противоречиях. Пытки? Исключения ради, а не стандартной процедуры для, сугубо в тех случаях, когда без них не обойтись. Применяться должны не против всех подряд, как-никак у нас тут культурная и развитая страна, а не банановая республика.

Стэнли О’Галлахан, успешно выполнивший порученные ему задания, в результате чего сдавший не просто экзамен на профпригодность, но и получивший определённый сектор работ под своё начало. Покамест авансом, с чётким приказом повышать уровень своего образования. Имеющегося, при всём моём уважении к этому бывалому ганфайтеру, было недостаточно.

И Мари, Мария Станич, которую, раз уж её занесло в дебри секретной службы, требовалось натаскивать буквально по всем направлениям сразу. К числу её достоинств помимо ума и проверенности кровью стоило отнести абсолютное, без тени сомнений, доверие. Это дорогого стоит, с какой стороны ни посмотри.

А вот Елены сегодня не было, хотя в любой другой день непременно появилась бы. Просто так, за компанию с сестрой, ни на что особенно не претендуя. Сегодня же у неё разболелась голова. Дело житейское, абсолютно безопасное, но с головной болью сидеть на такого рода собрании сестрёнка не видела смысла.

Собственно, это были все, если не считать охраны за дверью и слуг, которые, впрочем, могли появиться исключительно по звонку и уж точно не по собственной инициативе. Но большего числа и не требовалось, многолюдство тут ни к чему.

Проклятье, чуть не забыл. Очень бы хотела появиться Вайнона, успевшая пойти на поправку после того злополучного ранения. Увы, не судьба, её тут не восприняли бы, сочтя появление девушки за мою блажь. И были бы правы. Мисс Вайнона Килмер пока не была готова к чему-либо серьёзному. Уровень развития не позволял. Пришлось ей мягко, без лишнего нажима пояснить – необходимо знать и уметь гораздо больше, а уж потом предъявлять обоснованные претензии на участие в действительно важных делах. Иначе… будут считать капризной фавориткой, пусть даже из вежливости вслух не произнесут. Подействовало, да ещё как! Дуться выздоравливающая юная особа не стала, лишь ещё сильнее укрепилась в желании как можно скорее достичь того уровня, чтобы быть достойной. Похвальная целеустремлённость!

– Вот мы и собрались, господа и единственная присутствующая здесь дама, – улыбнулся я, после чего, помахивая указкой из слоновой кости, подошёл к повешенной на стене большой карте США, Конфедерации и окрестностей, на которой разными цветами были показаны как первоначальное положение дел, так и нынешнее. Наглядность – наше всё! – Думаю, карта вам всем вполне знакома.

– Более чем, – проворчал Вилли, подтверждая очевидное. – Устрица уже на тарелке, осталось лишь открыть раковину. А раковина – это Вашингтон!

– К прискорбию вынужден заметить, что янки стянули к столице большую часть сил, Вилли. Лучше сначала ударить со стороны Индейской территории по Канзасу. И продолжать до тех пор откусывать по кусочку, пока у Линкольна не хватит ума пойти на заключение мира на наших условиях.

Вот всё верно говорит Уит, да только рассуждает с точки зрения военного, а не спеца по тайным игрищам разведок и контрразведок. Впрочем, от него я иного и не ждал. Возразил ему даже не Джонни, а моя сестра, обманчиво ласковым голосом, как она неплохо научилась за последние месяцы.

– В окружении Линкольна стало слишком много тех, кто связан с британским послом, виконтом Ричардом Лайонсом. Истерика в английских газетах, начавшаяся распродажа акций портов и железных дорог дельцам из лондонского Сити. Что это значит, Читем?

– Англичане решили поддержать США, мисс Мэри, что ж ещё!

– Верно говоришь. Значит, они смогут послать сколько угодно «добровольцев», да и корабли продать вместе с командами. Стой, не говори мне, что тогда наши союзники продадут корабли нам! – не дала она и рта раскрыть подполковнику Уиту. – Зачем нам нужны такие затруднения, если можно обойтись без них? Нужно всего лишь не затягивать войну, нанеся один удар в сердце вместо множества порезов.

– Ударов, Мари, ударов, – поправил свою помощницу и адъютантку Джонни, но сделал это очень мягко, с доброжелательной улыбкой. – Несколько ложных и один настоящий. Виктор, ты ведь сейчас покажешь это всем нам?

Вопрос, не подразумевающий иного ответа помимо положительного. Куда ж я денусь-то!

– Посмотрите, где у нас находится Вашингтон, – кончик указки упирается в местонахождение столицы США на карте. – Янки сейчас всеми силами пытаются сделать Потомак непреодолимым для нас. Речные канонерки, стянутые артиллерийские батареи, концентрация войск под командованием уже известных нам генералов Гранта и Шермана. Будем атаковать в лоб – кровью умоемся.

– Можно ударить от Винчестера и Харперс-Ферри в направлении на Балтимор, – в лучших традициях Вест-Пойнта, по книгам из библиотеки которого постигал военную науку, заметил Степлтон. – Это отрежет Вашингтон от поставок по железной дороге и создаст значительные сложности для его защитников. Поставки морем – сложно, долго, дорого.

– Хоть и сложно, а всё равно можно, – хмыкнул я. – Но ты прав, Вилли, это по любому лучше, чем пытаться перебраться через Потомак прямо близ Вашингтона, надеясь на удачу и расположение к нам высших сил. Допускаю, что отсекли мы столицу янки и прилегающие к ней территории. Дальше что? Какими будут их действия?

– Будут пытаться деблокировать. При поддержке тех войск, которые окажутся рядом со столицей и в ней самой. Нам будет сложно противостоять деблокирующим ударам, особенно одновременным с двух сторон, но преимущество в боевом духе и в вооружении нельзя не учитывать.

Я кивнул, соглашаясь со своим другом в частности, но не в целом. На то имелись веские причины, каковые я не собирался скрывать от собравшихся.

– Нужно создать Линкольну проблемы как на границах контролируемой его войсками территории, так и в глубоком тылу. К счастью, у нас есть возможности для того и для другого. Сначала к пограничным неприятностям для янки. Канзас! – я провёл указкой по границе между вышеупомянутым штатом и Индейской территорией. – Последнее время мы использовали некоторую часть индейских добровольцев в других местах, в то время как основные их силы были заняты всё больше тем, что патрулировали границу и собирались с силами. Что тут можно сказать? Собрались. Ярким тому доказательством является факт выдвижения на место вождя племени чероки Стэнда Уэйти вместо переметнувшегося на сторону Джона Росса. Уэйти уже неплохо успел проявить себя в действиях против той части индейцев, которые переметнулись на сторону янки, да и в пограничных сражениях показал себя грамотным командиром.

– Удар со стороны Индейской территории их собственными силами? – призадумался Уит. – Недостаточно!

– Верно. Зато при усилении индейцев техасской кавалерией получившееся соединение способно будет поднять шум и вынудить федеральное правительство предпринять хотя бы минимальные меры для отражения угрозы.

– Они могут просто бросить Канзас на произвол судьбы, – скорчила гримаску Мария. – Стратегически Канзас уязвим, он зажат между нашим Миссури и мормонским Дезеретом. Не забывай про это, Вик!

Растёт сестричка. И меня это откровенно радует. Вот уже и на подобных собраниях не просто слушает, но и высказывается вполне по делу.

– Мы всего лишь совмещаем несколько целей этим отвлекающим ударом, сестра. Отреагируют как подобает? Замечательно. Нет? Индейцы «пяти племён» не откажутся прирастить территорию своего штата за счёт Канзаса. Основная угроза всё равно будет не там, а далеко на северо-западном направлении. Джонни?

– Нью-Йорк, джентльмены и леди, Нью-Йорк, – радостно оскалился человек со сложной и запутанной биографией. – Прокламация Линкольна об освобождении рабов и представлении им равных гражданских прав порадовала аболиционистов, но возмутила многих умеренных. А в Нью-Йорке ситуация и без этой прокламации напоминала паровой котёл с заклёпанными клапанами. Пройдёт немного времени, и пар найдёт себе выход, просто разорвав этот котёл.

Джонни не преувеличивал. Нью-Йорк в это время являлся неким островом в море янки. Островом, где куда больше симпатизировали идеям Конфедерации, нежели всем этим долбаным аболиционистским вывихам мозга. Что и доказали не так давно – в этом году, уже в самый разгар войны – состоявшиеся выборы губернатора. На них победил Гораций Сеймур – яркий представитель Демократической партии, членов которой уже не называли иначе как медноголовыми. Сеймур был яростным противником войны, причём не стеснялся об этом заявлять при любом удобном и даже неудобном поводе, тем самым вызывая истинное бурление помоев среди истеблишмента США.

Неудивительно, что прокламация Линкольна вызвала как у губернатора, так и у его многочисленных в Нью-Йорке сторонников истинное неприятие и готовность всеми силами противостоять подобному потрясению основ. Нужна была лишь искра, чтобы воспламенить концентрированную горючую смесь. И именно это мы и собирались сделать. Как раз про варианты вызова искры говорил Джонни.

– Нью-Йорк должен запылать! – заявил Смит с яростным блеском в глазах. – Янки окончательно сошли с ума, предоставив нам возможность воспользоваться их ошибками. Губернатор Нью-Йорка Сеймур противостоит Линкольну исключительно политическими методами, но простые горожане могут зайти и дальше. Они понимают, что рабочих мест на всех не хватает, а равенство в правах даст возможность брать на работу вчерашних рабов. При этом плата за работу понизится, а нагрузка возрастёт. А ещё есть прибывшие мигранты, среди которых много ирландцев, немцев, есть и итальянцы. Многие из них не имеют пока гражданства… Зато после сочинённой Линкольном прокламации негры будут иметь, тем самым получая преимущество.

– Ирландцы взбесятся, я их хорошо знаю, – усмехнулся Читем Уит. – Они парни горячие.

– Не забудь о том, что донесли наши агенты, Джонни, – проворковала моя сестра. – Линкольн готовит массовый призыв в уменьшившуюся числом армию. И спрашивать о согласии уже не станут. Дают возможность заплатить откупной налог, но откуда деньги у нью-йоркской бедноты? Захотят ли они умирать под нашими пулемётами за чужие идеалы?

Ох, не захотят! Как не захотели и в известной мне истории. Тогда попытка массового призыва нью-йоркцев в армию вылилась в уличные бунты с поджогами, многочисленными жертвами и вводом войск федералов. Стоит заметить, что тогда это были стихийные бунты. А если на сей раз они станут управляемыми?

– Я помню, Мария, – кивнул Джонни. – Потому здесь и находится Стэнли О’Галлахан, уже доказавший, что он и его люди умеют действовать на вражеской территории. Казнь Джеррита Смита – его рук дело. Теперь он будет принимать участие в том, что должно начаться на улицах Нью-Йорка.

– Нужно кого-то убить? Но тогда уж в Вашингтоне, там наши главные враги.

– Не глупи, Читем, – отмахнулся я от замечания бывшего командира «луизианских тигров», а ныне командира просто «тигров» в «Дикой стае». – Нашим людям в Нью-Йорке нужно будет не убивать, а лишь возглавить восстание против прокламации Линкольна и его намерения призывать в армию всех нью-йоркцев, кто не имеет достаточно денег для того, чтобы откупиться. К счастью, у нас там уже хорошая сеть агентов. Связи с ирландской диаспорой тоже нельзя сбрасывать со счетов. Денег у них в условиях плохо складывающейся для янки войны стало ещё меньше, а кушать хочется всегда. Наши агенты порой подкидывают финансы, причём авторитетные люди знают, от кого именно идёт помощь, не дающая женщинам и детям чахнуть от голода.

– Нужны офицеры, знающие особенности городских боёв. И оружие. Много оружия.

– Правильные слова. Офицеров переправим под видом коммерсантов из Европы. Хорошо, что под боком столь удобная для нас Куба, а с Испанией хорошие отношения. Янки же никогда не рискнут ограничивать вход в свои порты кораблей под испанским флагом. Что до оружия… Будет назначена дата начала мятежа. Первым делом надо будет прорваться в порт, куда как раз в нужное время зайдёт парочка пароходов, загруженных старыми винтовками, которых у нас достаточно скопилось, да боеприпасами по паре сотен патронов на ствол.

– Старьё?

– Да, Вилли, именно старьё. Тогда юридически мы будем вроде бы и не при делах. Привезли испанские торговцы товар в виде устаревшего стрелкового оружия с целью продать янки по невысокой цене, так и что с того? Обычное дело, особенно если учитывать факт, что после недавних потерь оружие для США лишним не окажется. А там уж… удачное для участников бунта стечение обстоятельств.

– Всем всё ясно, но в то же время обвинить сложно?

– Верно подмечено, друг мой, именно так и должно быть. Нужно лишь тщательно подготовиться, и тогда всё получится.

Улыбки на лицах собравшихся. Идея явно им понравилась. Нью-Йорк и впрямь был специфическим местом, шансы на то, чтобы разжечь пламя мятежа, были неплохие. Однако были и белые пятна, на которые мне тут же и указали. На сей раз О’Галлахан как человек, понимающий, что его туда и запихнут.

– Нью-Йорк важен, это всем ясно. Разрази меня гром, мятеж раздавят! Достаточно пары бригад, а то и одной под командованием умелого генерала. Такие у янки есть. Хейнцельман, Ричардсон, которого вы, мистер Станич, отпустили под обещание. Но это не будет войной. Это будет подавление мятежа! Много их, таких генералов. Город долго не удержать. Простите, но я говорю как есть.

– А кто сказал, что город вообще можно удержать, голова болванкой? – фыркнул Джонни, никогда не считавший своего давнего приятеля особо одарённым по интеллектуальной части. – Нам нужно, чтобы на подавление мятежа перебросили часть войск. Желательно побольше. Не одну бригаду, а минимум две. И когда Нью-Йорк запылает, а на улицах сцепятся наши ирландцы с введёнными на их подавление полками… В этот момент мы и ударим, отсекая Вашингтон от других территорий.

– Всё верно, – подтвердил я. – Древнее правило гласит: «Разделяй и властвуй». Мы постараемся разделить вражеские силы, чтобы разбить каждую часть по отдельности. Что же до тех, кто отправится в Нью-Йорк, то опасность порученного им дела очевидна. Потому туда отправляются лишь добровольцы. Мы же постараемся их вытащить в любом случае. Своих не бросаем. Снижает напряжённость тот факт, что война при удаче нашего замысла закончится очень скоро. Давно пора вызволить наших ребят, которые в плену у янки.

Это я вспомнил про тех, кого буквально сдали в плен у Падьюки. Борегар, при полном содействии как президента, так и почти всего его кабинета, попытался было договориться об обмене пленными – было на кого менять, особенно после Геттисберга, – но был обломан в полный рост. Янкесы категорически не желали нашего усиления таким вот образом, а до своих им явно не было большого дела. Нет, прямо они не отказывали, понимая всю нежелательность предстать перед европейскими странами в амплуа страны, не заботящейся о своих попавших в плен солдатах, но развели такую переговорную волокиту, что сразу стало понятно – обмен если и состоится, то минимум месяцев через восемь-десять. Гадёныши, мать их так!

Впрочем, сейчас речь была о другом. О том, чтобы сконцентрировать в Нью-Йорке должное число опытных бойцов, умеющих в городских условиях дать прикурить не то что ополченцам, но и ветеранам. Не в качестве пушечного мяса, а как инструкторов и командиров младшего и среднего звена. Отбираться должны были те, которые своим появлением не вызвали бы подозрений. Из-за этого требовалось, чтобы О’Галлахан вновь открыл рот и озвучил то, что ему удалось сделать.

– Что насчёт наёмников, Стэнли? Многие ли согласились рискнуть за хорошие деньги?

– Больше половины из тех, кому это предложили, мистер Станич. Некоторые посчитали, что такой заказ слишком опасен, – вздохнул ирландец, явно вспоминая довольно длительные хлопоты по выходу на контакт со многими ганфайтерами и откровенным криминалитетом. Как самолично осуществлёнными, так и через посредников. Последнее случалось гораздо чаще, страна-то большая. – А согласившиеся прибудут в Нью-Йорк после получения вперёд первой части оплаты. Вы приказали не слишком торговаться, но такие деньги…

– Эти парни того стоят, Стэн. Тем более что работать предстоит вслепую, не зная цели. Ты ведь никому не проболтался?

– Клянусь святым Патриком и самой Ирландией!

– Верю, успокойся, я просто так спросил. А деньги… Скупиться во время войны значит собственноручно рыть себе могилу. Думаю, излишне напоминать о привезённых вами трофеях родом из глубин банковских сейфов? Они по любому перевесят наши затраты.

Тяжко вздохнул лишь Читем Уит. Остальные либо воздержались от проявления эмоций, либо просто кивнули или улыбнулись. Ощущалось, что почти у всех присутствующих успел произойти коренной сдвиг в психопрофиле, перестроивший сознание на приемлемость того, что раньше было не свойственно местным южным джентльменам. Долгое общение с циничным мной явно принесло плоды. О’Галлахан меж тем продолжил:

– Наёмники уже начали появляться в Нью-Йорке. Ждут только приказа… и новых выплат.

– Деньги они получат. Наши агенты по-прежнему работают, и большая часть вне подозрений. Пусть пока изучают город, знакомятся с будущими подчинёнными. Подготовку можно будет начать лишь незадолго до часа икс, тут спешить себе дороже станет. И то лишь с теми, кто точно не побежит доносить. Про нанятых романтиков большой дороги я и вовсе молчу, они вообще к этим делам не должны прикасаться. Вот начнутся беспорядки, тогда и будем их использовать. Не раньше! Доверия к ним у меня нет.

– И правильно, Виктор, – скривился Джонни. – Знаю я их, имел несчастье пробовать работать с ними на доверии. Больше не хочу.

Вот и я не хочу. Зато сам план обрёл не то что общий контур, но вполне конкретные черты. Оставалось назначить дату начала всего этого безобразия, но тут уж… Лучше ещё раз как следует подумать, взвесить все «за» и «против», да ещё состыковать с возможностями армии.

А ещё был флот. Флот Конфедерации, который к этому времени уже вырос из детских штанишек. Сделанная министром военно-морских сил Стивеном Мэллори ставка на броненосцы явно оправдывала себя. Эти нового класса корабли должны были сыграть важную роль на нынешнем, завершающем этапе войны. Хотя бы по той причине, что на их создании не экономили, использовали заказанные в Европе паровые машины высшего сорта и произведённую в окрестностях Ричмонда броню. Орудий для вооружения этих бронированных утюгов тоже не пожалели.

Орудия… С ними произошла отдельная, местами матерная история. Какая-то ну очень светлая голова предложила пойти по изначально порочному пути и использовать в качестве главного калибра гладкоствольные орудия системы Дальгрена чудовищного калибра. А это было тупо! По крайней мере, с моей точки зрения. Я помнил, что в знаменитом бою «Виргинии» против «Монитора» большинство ядер, особенно выпущенных из гладкоствольных орудий, просто отскакивали от броневого пояса. А это было недопустимо!

Так что Мэллори приходилось вдумчиво и настоятельно убеждать в том, что не стоит при создании нового типа кораблей использовать откровенно устаревшие орудия. И не совсем устаревшие тоже. С необходимостью установки нарезных орудий министр военно-морских сил и без того был целиком согласен, а вот относительно крайней желательности установки казнозарядных орудий… тут пришлось наглядно убеждать. Каким образом? Притащив на полигон обычные орудия Паррота и Брукса, а наравне с ними выставив казнозарядное орудие Уитворта. После чего показать пробивную способность этих трёх систем. Результат был, что называется, налицо! Да и точность «уитвортов» под сомнение никем не ставилась, чего стоит хотя бы неоднократное использование их в Потомакской армии именно для контрбатарейной борьбы. А велика ли разница между контрбатарейной борьбой на суше и стрельбой по вражескому кораблю на море? Верно, не слишком велика. В обоих случаях требуется не стрельба по площадям, а максимально точное попадание в цель.

Убедить удалось. Хотя тут сказался и тот факт, что Стивен Мэллори признавал моё прямое участие в развитии Конфедерацией настоящего флота, и вовремя, а не слабого его подобия с заметным опозданием, что было бы, позволь мы Дэвису со товарищи действовать по их усмотрению. Вышло бы именно так, как в родной для меня исторической ветви – тоскливо, печально и с заранее предсказуемым результатом.

Что же касается орудий для броненосцев, то тут следовало действовать в двух параллельных направлениях. Во-первых, требовалось как можно быстрее разместить заказ на поставку орудий Уитворта или Армстронга, причём морских и самого солидного калибра из имеющихся, то есть семидюймовых. Вместе с тем и от меньшего калибра отказываться также не стоило, лишними они точно не стали бы. Во-вторых, вправить мозг производителям орудий системы Брукса на предмет необходимости скорейшей переделки их из просто нарезных в казнозарядные, ориентируясь как раз на «армстронги» и «уитворты».

Было сделано как первое, так и второе. К сожалению, всем было понятно, что второе даст результаты значительно позже. А поскольку уповать на скорую и успешную доставку британских орудий как на единственный вариант лично мне не улыбалось, то как резервный выход предусматривалась установка имеющихся нарезных дульнозарядных орудий Брукса калибром двести восемьдесят миллиметров в качестве главного калибра.

Орудия – это хорошо. Но их расположение не менее важно. Вариантов оного было два: казематы и башни. И казематы в качестве основы мне ну совершенно не нравились. Вспомогательное – это другое дело. Зато в качестве платформы для главного калибра должны были быть исключительно башни. Вращающиеся, вестимо, с повышенной броневой защитой, как и полагается. Две, а не одна, носовая и кормовая, имеющие возможность вести не только погонный и ретирадный огонь, но и частично бортовой. Сперва частично, а потом и полностью. В дальнейшем же стоило подумать и о вспомогательных бортовых орудиях, на сей раз расположенных в казематах.

Сам я не был большим специалистом. Так, видел в своё время очень общие данные по структуре первых броненосцев, не более того. Но и этой скудной информации, как оказалось, было вполне достаточно для того, чтобы Мэллори воспринял оную всерьёз и начал дрючить работающих на вервях судостроителей на предмет скорейшего воплощения проектов в реальность.

Что тут сказать – воплотили! К лету 1862 года флот Конфедерации насчитывал три полностью готовых броненосца и один по сути находился на заключительных испытаниях. Плюс строились и другие, но говорить об их моментальном вступлении в строй покамест не приходилось. Заканчивать постройку боевых кораблей в авральном режиме… Не та сейчас была ситуация, совсем не та.

Четыре бронированных приземистых монстра. Первый, названный «Акулой», был своего рода прототипом, тестовым экземпляром, тем не менее, показавшим себя на ходовых испытаниях и тренировочных стрельбах весьма неплохо. Двухбашенный, причём в носовой стояли два 280-миллиметровых нарезных дульнозарядных орудия Брукса, а в кормовой, менее массивной, лишь одно 200-миллиметровое.

Броня была неплохая, особенно по условиям этого времени. Железная, кованая, двухслойная, общей толщиной в сто сорок миллиметров. Бронирование палубы и подводной части было однослойное, семидесятимиллиметровое. А вот башни… О, тут и вовсе не поскупились, доведя слой брони до двухсот пятидесяти миллиметров.

Разумеется, чтобы эффективно двигаться, подобному бронированному монстрику требовалась и подобающая начинка. И она была воплощена в двух горизонтальных паровых машинах прямого действия. Приводился в движение броненосец двумя винтами. Скорость по проекту должен был развивать около десяти узлов, на деле же, как оказалось, пределом было чуть больше восьми. Что поделать, массивность и некоторая, скажем так, угловатость прототипа сделали своё чёрное дело. Но даже со всеми родовыми болячками «Акула» должна была стать той ещё морской хищницей! Особенно в противостоянии с обычными кораблями янки.

Зато с орудиями Уитворта и Армстронга вышло… своеобразно.

Начать стоило с того, что Армстронг создал первое казнозарядное орудие довольно давно, в 1854 году. Но тогда шла война, военному ведомству Британии было не до экзотических новинок. Идею, как водится в подобных ситуациях, отодвинули куда подальше, до лучших времён. Вернулись к перспективной новинке лишь спустя четыре года, а ещё год спустя Армстронг наладил выпуск заряжающихся с казны орудий как в государственном Вуличском арсенале, так и на собственном заводе в Элсвике, близ Ньюкасла.

И начались… неприятности для новатора. Новые казнозарядные орудия стали обвинять во всём подряд: в сложности конструкции, дороговизне, неспособности большинства артиллеристов использовать такую систему. Из обвинений подтверждалась лишь дороговизна, но оно и понятно, ведь затраты на производство орудия более сложной конструкции не могли быть ниже. Таков закон логики и здравого смысла. Что до неспособности нормально использовать сложную технику… Знакомая песня! То ретрограды изволят доказывать превосходство штыка перед пулей, то ненужность самозарядных систем, то исключительное преимущество винтовок перед автоматическим оружием. Для меня в этом не было ничего удивительного. Знаем. Читали. И воочию видели! Протащить «спенсеры» тоже было непросто, равно как и пулемёты. Мне помогла полная финансовая независимость и готовность вложить из своего кармана огромные деньги в производство. А вот Армстронгу было куда сложнее.

На него выливались ушаты грязи. Причина? Откровенное тупоумие рядового и унтер-офицерского состава обслуги орудий. Эти раззвиздяи привыкли к дубовым, до ужаса примитивным дульнозарядным системам и категорически не желали перестраиваться. Обращались с тонкими механизмами так, словно это дубина первобытного дикаря. Неудивительно, что орудия порой не выдерживали столь варварского к себе отношения. Заклинивания снарядов, несколько разрывов в стволе… В общем, клиническое проявление некомпетентности и попытка переноса вины на производителя.

Стоило ли удивляться тому, что была собрана специальная комиссия, которая должна была сравнивать достоинства систем «уитворт» и «армстронг»? Точно не стоило. Забавным было лишь то, что орудия малых и средних калибров у обоих производителей были казнозарядными, а вот большие калибры… Тут Уитворт предпочёл использовать старую дульнозарядную вариацию. Именно к ней и было решено вернуться почти единогласно. И вообще, британцы решили, что ну их к чёрту эти дорогие казнозарядные орудия, созданные как Уитвортом, так и Армстронгом. Уитворт ещё мог утешаться тем, что его дульнозарядные системы армия продолжила заказывать. Зато Уильям Джордж Армстронг был откровенно раздосадован, практически в бешенстве от того, что его действительно превосходящую иные орудия систему изволили по сути выбросить на обочину. Вместе с водой британцы выплеснули и ребёнка!

Именно это его эмоциональное состояние сыграло на руку эмиссарам Конфедерации. Изобретатель согласился продать как уже имеющееся у него в наличии небольшое число крупнокалиберных, то есть семидюймовых, орудий, не считая орудий калибром помельче, так и разместить на своём заводе крупный заказ. Более того, за очень солидную сумму дал согласие на приобретение представителями Виктора Станича лицензии на ключевые узлы орудий его системы, но с непременными отчислениями с каждого произведённого в Конфедерации орудия. И у Уитворта купили лицензию на винтовой затвор. Это было действительно то, что стоило брать. Сама же полигональная система, используемая этим инженером, была откровенным хламом. Из всего интеллектуального багажа, приобретённого у Армстронга с Уитвортом, предстояло создать нечто приемлемое для дальнейшего использования. Не мгновенно, конечно, но ведь и расчёт был на перспективу.

Дорого? Да. Но оно того стоило. К тому же любые лицензии можно будет обойти, нужно лишь некоторое время, пока же пусть так, всё польза будет.

И польза действительно была! Имеющиеся девять семидюймовых орудий – равно как и несколько десятков полевых орудий Уитворта, в которых имелась большая нужда – были срочно доставлены в ближайший порт и экстренно отправлены в КША, а там и доставлены куда следует, то есть на верфи, где заканчивалась постройка броненосцев.

Девять орудий – это скромно. Весьма скромно. Особенно учитывая тот факт, что я не испытывал никаких иллюзий насчёт того, что коммерческие отношения с британцами будут устойчивыми. Потому и была покупка права на лицензионное производство! И рассчитывать стоило на худшее. На то, что эти орудия – всё, что удастся получить с Армстронга. Девять стволов на три броненосца. Ну, и возможность довооружения орудиями Брукса, хотя они явно были аналогом «осетрины второй свежести».

Три броненосца со специфическими названиями. Почему? Да просто министру пришло в голову, что называться они должны в честь наиболее важных и значимых побед Конфедерации в этой войне. Вот и получили корабли имена «Чарльстон», «Булл-Ран» и «Фолсом» в честь взятия форта Самтер в Чарльстонской гавани, победы при Булл-Ране и битвы при Фолсом-Лэйк, после которой пала Калифорния.

Корабли были разные. «Чарльстон» представлял собой по сути доведённую до ума версию прототипа. В отличие от «Акулы» у этого броненосца был менее угловатый контур, что сказывалось на максимально развиваемой скорости, доведённой таки до десяти узлов, да в кормовой башне было место для двух орудий. А каких именно… В носовую башню воткнули две семидюймовки системы «армстронг», а в корме разместились две двухсотмиллиметровки Брукса.

Что до «Булл-Рана» и «Фолсома», то это были уже совсем другие корабли, изначально рассчитанные не только на действия вблизи берегов, но и способные осуществлять океанские переходы. В теории. Проверять подобное покамест никто не собирался, больно рискованно, причём не имело особого смысла.

Три горизонтальных паровых машины прямого действия, три винта, те же две башни – носовая и кормовая – вот только башенными орудиями вооружение этих кораблей не ограничивалось. Имелись и два бортовых каземата, на три орудия каждый. Казематная броня была такая же, как и у пояса, то есть сто сорок миллиметров. Можно было и больше, но решили не переутяжелять и так тяжёлый корабль. Ведь скорость в четырнадцать узлов – на деле чуть больше двенадцати – была важным козырем, что ни говори.

По сути «Булл-Ран» и «Фолсом» были почти идентичны, настоящие серийные корабли. Только у «Булл-Рана» «армстронги» стояли в носовой и кормовой башнях, а у «Фолсома» лишь в носовой. Ограниченность имеющихся стволов, чего уж там. Два плюс два плюс четыре равно восемь. И одно орудие было использовано на полигоне. Для практических стрельб и обучения артиллеристов обращаться с новой для них системой. Нам на фиг не требовались несчастные случаи из-за слабой обученности комендоров. После обучения довольно несовершенное орудие было признано опасным для дальнейшей стрельбы. Что ж, тоже польза. Какая? Удалось наглядно удостовериться, что после определённого количества выстрелов в стволе появляются как признаки «расстрела», так и лёгкие трещины.

Остальные орудия? В кормовой башне «Фолсома» стояли 280-миллиметровые орудия Брукса, а в казематах обоих броненосцев – 200-миллиметровки той же системы. В общем, вполне достаточная огневая мощь как для боя с обычными небронированными кораблями противника, так и для противостояния броненосцам янки. Хотя с последними по нынешним раскладам планировалось воевать орудиями системы «армстронг», поскольку они обладали куда большим эффектом против брони, нежели нарезные, но не шибко мощные орудия Брукса, которым требовалась серьёзная модернизация. Благо с некоторых пор лицензии от самого Армстронга и Уитворта у нас имелись!

* * *

В общем, разговору о флоте было посвящено немало времени. Причина? Планировался вывод в море всех четырёх броненосцев с целью крупно напакостить в портах янки, потопив столько судов – торговых и военных – сколько получится. Ясно, что никакой блокады установить при всём желании не получилось бы. Перетопи мы весь флот северян, англичане спокойно снабжали бы своих новых-старых вассалов через канадскую границу. Однако лишить противника определённой части флота и портовой инфраструктуры уже большое достижение и сильный удар. Да и попробовать подогнать к Манхэттену броненосную эскадру, как только «дойдут сведения о неожиданном мятеже в Нью-Йорке» – это ж просто отлично получится.

Поэтому, ещё немного пообсуждав отдельные аспекты запланированного нью-йоркского мятежа и желаемое участие броненосной эскадры, мы временно отложили эту тему. У нас оставалась ещё одна, не менее важная. Какая? Покушение, в результате которого погиб Фил Мак-Грегор и была ранена очень близкая мне особа. То самое покушение, на заказчиков которого нам так и не удалось выйти. Исполнители были тупы как пробки плюс отличались религиозным фанатизмом, а значит… Нет, усилиями «доброго доктора» капитана Маркуса Шмидта их раскололи от головы до задницы, но это почти не помогло. Одноразовые инструменты, мать их так! Знали лишь внешность тех, кто их инструктировал, но ни подлинных имён, ни особых примет. Ни-че-го! Получалось, что лёгкий путь привёл в тупик, нам оставалось лишь двигаться по более длинному, ведущему неведомо куда и могущему занять огромное время. Только был ли у нас выбор? Увы и ах, выбора как раз и не имелось. Не бросать же всё это, право слово! Инстинкт самосохранения и чувство мстительности этого ни при каком раскладе не подпишут.

– Джонни, порадуй меня хоть чем-нибудь по расследованию этого проклятого покушения! – буквально взмолился я. – Нужна точка опоры, хоть какая-нибудь.

– Кое-что есть. Но такое призрачное и слабое, что я даже не уверен.

– Говори уже. Не тяни кота за хвост, а мне нервы.

– Двое выживших участников покушения – Иезекия Добкинс и Исайя Сандовал. Мы поняли, что думать они не умеют, поэтому просто заставили их вспомнить разговоры тех безликих наставников почти дословно. А потом Мария заметила интересную мелочь.

– Сестра?

– Их речь, Виктор. Она была особенной.

– Акцент?

– Акцента не было, – хитро прищурилась сестричка. – Зато были слова и общее построение фраз, которые янки редко используют. Такие слова и фразы… Это или англичане, или те, кто недавно оттуда перебрался.

Шестерёнки у меня в голове закрутились на максимальной скорости. Оно и понятно, нужен был лишь начальный толчок, чтобы всё завертелось, причём отнюдь не на холостом ходу. Покушение на меня с Борегаром, почти одновременно появившаяся прокламация об освобождении рабов и наделении их гражданскими правами. Завязки Британии с Линкольном и проникновение их дельцов на внутренний рынок США. Плюс очень похоже на тактику туманного Альбиона, заключающуюся в том, что нет человека – нет и доставляемых им проблем. Бритты уже неоднократно проворачивали такие вот интриги, порой успешно. И даже в случае неудачи они мало что теряли, потому как действовали, прикрывшись исполнителями. На официальном уровне им просто нечего было предъявить. Ну, а не на официальном… плевать они на такое хотели. Понимаю и уважаю такой подход, но спускать точно не собираюсь.

– Кажется, пришло время перейти на отлов британских шпионов. Их, я думаю, хватает на всех уровнях, в том числе и в самом правительстве и около него, – злобно усмехнулся я. – После той поддержки, которую бритты стали оказывать Линкольну, считать их дружественными или даже нейтральными мы не можем. Джонни?

– Есть кое-что, Вик, но это надо перепроверить.

– И всё равно мы внимательно тебя слушаем.

– Я про тех, кто близок к президенту Дэвису.

– Плевать… Нет, не плевать. Это даже лучше, потому как такие должны очень много знать. Кто?

Смит немного помедлил, собираясь не то с мыслями, не то с духом. Впрочем, пауза была недолгой, куда меньше минуты.

– Наш старый друг – Джуда Бенджамин. И собирающиеся рядом с ним генералы-неудачники вроде уже прославленных Флойда и Пиллоу, героев разгрома при Падьюке. Есть и другие, недовольные возвышением Борегара и Джексона.

– Крупная дичь!

– Но они непричастны к покушению.

– Даже не сомневаюсь. Однако лишь через них мы сможем полностью выявить паутину, которую сплели британские агенты. Опасную паутину, потому как играть на симпатиях к бывшей метрополии куда проще, чем на любви к неграм.

– Я жду приказа, Вик.

– Ждешь, значит, получишь. Усиленная слежка за персоналом британского посольства, вплоть до самого посла, сэра Роберта Бульвер-Литтона. Особое внимание к нашему другу – бывшему военному министру. Я должен знать, что он ест на завтрак, с кем спит и в каких именно позах. – Мария хихикнула, явно представив себе такие вот подробнейшие доклады. А зря, интимные дела порой могут помочь, особенно при давлении на объект. – Вроде в его доме большое количество прислуги из числа рабов?

Смит наморщил лоб, вспоминая, после чего произнёс:

– Верно, рабов хватает. Даже после всего случившегося он не услал их куда-нибудь… на плантации.

– Вот и используй их. Негры по своей сути продажны и легко поддаются правильным убеждениям. Пусть служат за страх и совесть.

– Совесть?

– За золото, которое служит средством для её покупки у им подобных. Фонды «Базы» полны?

– С избытком, – улыбнулся мой друг со смутным прошлым. – Хорошо, эти черномазые будут смотреть, слушать… Дьявол, да они будут докладывать, исполняя серенады тонким голосом за те деньги, которые я им предложу!

– Пожалей свои уши, Джонни, их пение отвратительно. Пару раз слышал, до сих пор в ночных кошмарах возвращается. Но не неграми едиными. Найди людей из бывшего окружения Бенджамина, которые затаили обиду. Сейчас они точно не будут ничего скрывать. Раскопай британские связи его родителей. Они точно есть, надо лишь как следует поискать.

– Я это знаю, Виктор.

– Просто проговариваю вслух, чтобы ничего не упустить, – улыбнулся я. – Сам понимаешь, в подобных случаях оно не вредно. И ещё, но уже с прицелом на будущее.

Джонни навострил уши, равно как и Мари. А потом и остальные серьёзно заинтересовались, едва я стал говорить.

– Нужно составить списки в свете надвигающихся событий, которые коренным образом изменят Конфедерацию.

– Какие и сколько?

– Два. Первый – те офицеры, которые имеют подозрительные связи с янки. Уже есть наметки, мы о них неоднократно говорили.

– Генерал Лонгстрит с его лучшим другом Улиссом Грантом и другие, не такие явные. Помню, – помрачнел Джонни. – Ты прав, за ними надо тщательно следить. Может, просто друзья, а может, эта дружба перевесит верность Конфедерации.

– Гражданская война – особая война.

В ответ на это и сказать-то было нечего. Война в пределах одной страны враждующих идеологий – то ещё явление. И собравшиеся понимали, что список необходим. Не для последующих притеснений, упаси боги, просто в качестве страховки. Группа риска, если можно так выразиться. Её в первый список. Со вторым, который только-только начнёт формироваться, и вовсе особая морока. Степлтон, тяжко вздыхая, повёл речь о нём даже раньше меня самого, тем самым несколько облегчая задачу.

– Сторонники республиканской формы правления – это ещё серьёзнее. Ведь они войдут во второй список, так?

– А как иначе, Вилли? – покривился Джон. – Тут и некоторые из губернаторов-сенаторов-конгрессменов крик поднимут. Господи, кого я обманываю! Многие закричат. Хорошо ещё, что армия на нашей стороне. Потомакская и Теннесийская точно. И штаты Южная Каролина, Калифорния и Джорджия, там губернаторы верны абсолютно. С другими – работать надо. И только после заключения мира, сейчас любые крики от сторонников «республики во что бы то ни стало» способны повредить.

– Потому и говорю, что списки – на перспективу, – ещё раз уточнил я. – В общем, давайте как следует пройдёмся по генералитету, сенаторам-губернаторам. Конгрессменов с влиятельными семьями Юга тоже в стороне не оставим. Составим, так сказать, приблизительный расклад в партии, которую нам придётся играть и выигрывать. Желательно, с минимальными проблемами. Ну что, начали!

Пошла работа. Долгая, нудная, но без которой не обойтись. Увы и ах, именно так выглядит большая часть работы секретных служб. Возня с бумагами, попытки вычленить из моря информации несколько важных фактов, чтобы потом на их основе создать верную стратегию действий, прямых или косвенных. И только потом начинается та самая работа плаща и кинжала, которой предшествует долгая предварительная работа. Раньше я знал это чисто теоретически, а вот теперь прочувствовал на своей шкуре практику. И ничего тут не поделать, жизнь такая… своеобразная.

Интерлюдия

США, Вашингтон,

конец июля 1862 года

Виконта Ричарда Лайонса совсем не радовала обстановка, складывающаяся вокруг США. Не внутри, тут-то он как раз был уверен в нерушимости своего влияния на президента, а именно вокруг. Конфедерация из возможного союзника, вероятного источника поставки ценных товаров за скромную цену, становилась проблемой. Точнее сказать, источником множества проблем в настоящем и ещё большего количества в предполагаемом будущем. И это были не пустые опасения.

Первым делом хлопок. Да, первоначальное решение продать только что зародившейся Конфедерации часть флота рухнувшей Ост-Индской компании было верным решением. Эти устаревшие лоханки составили основу зарождающегося флота и позволили на первых порах даже фактом своего присутствия избежать плотной блокады. И дать возможность не прерывать поставок хлопка на британский рынок. Сырьё! Именно оно загружало большую часть мощностей текстильных производств метрополии. Потому и последующие закупки как военных кораблей, так и машин представителями Конфедерации не вызвали никакого неодобрения как со стороны парламента, так и со стороны дельцов Сити. Все были заинтересованы в постоянных поставках от проверенного делового партнёра по невысокой цене.

Дальше – больше. Мексиканская авантюра, в которую его королева всё же решила ввязаться в расчёте на немалую политическую и финансовую выгоду, внезапно перестала быть таковой, перейдя в разряд военной операции невысокого риска. Почему? Исключительно по причине того, что та же Конфедерация устами своего госсекретаря Тумбса пообещала отрезать Мексике сухопутную связь с дружелюбно настроенным северным соседом. Ни для кого ведь не было секретом, что новоизбранный президент США Авраам Линкольн благоволит правителю Мексики Хуаресу и готов поддерживать его оружием, деньгами и советниками.

И снова обе палаты парламента, Сити, да и сама королева Виктория с радостью ухватились за возможность чужими руками таскать каштаны из огня. Хочет Конфедерация проливать кровь своих солдат для того, чтобы облегчить задачу Британии? Пусть. А требуемая плата совсем невелика – всего лишь признание КША и обмен послами. Всего-то!

Потом наступило просветление. Сперва частичное. Затем полное. Началось всё с того времени, как в Лондон стали поступать абсолютно трезвые, взвешенные, рассчитанные на перспективу доклады назначенного представлять интересы королевы Виктории посла в КША графа Роберта Бульвер-Литтона. Несмотря на довольно молодой возраст, он умел не просто смотреть, но и делать правильные выводы. А они не слишком радовали. Конфедерация явно не желала служить исключительно источником сырья. Свидетельством тому были начавшееся промышленное производство оружия, расширение судостроения, сталелитейного производства. Окрестности Ричмонда и вовсе становились промышленным сектором, безжалостно загаживая атмосферу, но производя всё больше и больше стали, чугуна, сопутствующих изделий. Да и у плантаторских семейств, наблюдающих за этим, возникали мысли создания ткацких фабрик, которые станут перерабатывать получаемое на их же плантациях сырьё. Отсутствуют станки? Препятствием это не посчитали, разумно решив, что на первых порах их можно закупать в Европе, благо выбор имелся. Со временем же и собственное производство наладить не составило бы больших проблем.

Это и само по себе настораживало, но оказалось лишь частью, а не целым. Вместо того чтобы перекрыть границу США с Мексикой, конфедераты захватили всю Калифорнию вместе с золотыми приисками. Сам захват являлся лишь военной составляющей. Политическая заключалась в склонении мормонов к мятежу и выходу их из состава США. Причём президент Дэвис имел лишь частичное отношение к завоеванию Калифорнии и абсолютно никакого к мормонским делам. Сей нюанс Бульвер-Литтон узнал из заслуживающих доверия источников, находящихся совсем близко от Дэвиса, после чего сразу же переслал шифрованные сообщения как в Лондон, так и сюда, в Вашингтон.

Необычные для американцев методы, тут сомневаться не приходилось. И сразу же разведка её величества королевы Виктории стала копать, выясняя истинных авторов происходящих изменений.

Искать долго не пришлось, потому как тайны из этого особой не делалось. Генерал Борегар, полковник Станич и примкнувший к этой парочке губернатор Южной Каролины Френсис Пикенс. Армия, тайная полиция и представитель хлопковой аристократии с дипломатическим опытом. Уже тогда был ясен состав нового центра силы. А вот что с ним делать – этого виконт Лайонс пока не знал. Точнее, не получил чётких указаний из метрополии. Там пока выжидали, решив не торопить события. Могучая империя не любила вмешиваться, не оценив как возможные риски, так и получаемые от прямого или косвенного вмешательства выгоды.

Но относительный, пусть и настороженный нейтралитет сменился на явно выраженное недовольство сразу после того, как стали понятны устремления триумвирата относительно внешней политики Конфедерации. Ставка на Испанию относительно помощи последней в восстановлении влияния, а то и власти над бывшими колониями. Контакты, страшно подумать, с Россией. И не просто разговоры, а передача лицензий на производство новейшего стрелкового оружия и нового слова оружейной мысли – пулемётов. В дальнейшем стоило ожидать ещё более тесного сотрудничества.

Подобного Британия никому позволить не могла! Стало очевидно – Конфедерации надо преподать урок. Но как? Резко перестроиться, заявив о полной поддержке США? Та же Россия просто из-за оскорблённого самолюбия царя Александра парирует любые действия флота империи. Поэтому действовать следовало тоньше.

Вот он и действовал, подготавливая почву для того, чтобы одним рывком перетянуть США, эту бывшую колонию, на сторону Британии в качестве младшего партнёра, по сути покорного вассала. Одновременно же, при помощи своего коллеги, графа Бульвер-Литтона, старался держать руку на пульсе политической и военной жизни Конфедерации.

Получилось ли? По большей части. Линкольн всеми лапами и даже головой охотно сунулся в расставленные на него силки, ему уже не ускользнуть. Банкиры Сити выражали полную удовлетворённость от того, к каким рынкам и на каких чрезвычайно выгодных условиях оказались допущены. Железные дороги, порты и верфи – это то, что просто не может не приносить большого и постоянного дохода.

Зато с делами внутри Конфедерации не получилось. Покушение провалилось, а Борегар со Станичем усилили охрану до такой степени, что к ним было не подобраться. Да и как можно англичанам подобрать ключи к охране, которая большей частью состоит из ирландцев? Отныне все надежды возлагались лишь на ту часть элиты Юга, которая была довольно тесно связана с британскими интересами. Взять власть её представитель не сможет, тут Лайонс здраво оценивал ситуацию. Но добиться скорейшего заключения мира на приемлемых для США – то есть Британии, которая отныне стоит за их спиной – условиях уже можно было надеяться.

Для этого требовалось как можно скорее организовать переговоры воюющих сторон, но с непременным – и лидирующим – участием Британии. Особенно важным фактором была скорость, ведь посол Британии в Конфедерации доложил о том, что Борегар и Станич наносили визиты в посольства Испании и России, причём стремясь сделать это без привлечения постороннего внимания. Опытному дипломату подобное поведение говорило о многом. Если нельзя предотвратить заключение мира на своих условиях, то надо постараться принять самое живое участие в переговорном процессе, настраивая других против победителя. Это удавалось Британии после наполеоновских войн и во время Парижского конгресса, где удалось вырвать из русских нейтралитет Чёрного моря, несмотря на то что война, по сути, окончилась ничем. Именно ничем, что бы там ни писала в мажорных тонах имперская пресса, выдавая желаемое за действительное, создавая у большей части народа иллюзию абсолютной победы. На деле только и удалось, что взять Севастополь, да и то не целиком! Зато показательная и многократная порка русскими турецкой армии, разгром посланных на Камчатку и Русский Север частей… Нет, война, чего уж самих себя обманывать, не была выиграна. Зато битва дипломатов увенчалась успехом, удалось надавить на юного Александра II, в том числе через влияние проанглийской и профранцузской партий при дворе русского оператора. Так почему бы вновь не повторить то, что не раз удавалось?

Придя к устраивающему его решению, виконт Ричард Лайонс заметно успокоился. А успокоившись, сел за письменный стол, придвинул к себе лист бумаги, перо с чернильницей и стал набрасывать черновик донесения, которое в самом скором времени будет отправлено в Лондон.

Российская империя, Санкт-Петербург,

конец июля 1862 года

Император Александр Николаевич Романов был одновременно и не в духе, и доволен. Подобное случалось с ним редко, но не было чем-то уникальным. Столь неоднозначное состояние накатывало на императора тогда, когда однозначно приятные известия, способные пойти на пользу как империи, так и лично ему, соседствовали с различными мелкими, но досаждающими неприятностями. На сей раз неприятность имела конкретное имя и обладала крайне высоким положением в официальной и неофициальной иерархии.

Вице-канцлер Горчаков, являющийся министром иностранных дел и доверенным лицом Александра Николаевича, с самого утра портил ему настроение. Хотя бы уж тем, что князь, известный своими взглядами, близкими к либеральным, ворчал относительно новостей, которые не так давно были ему переданы послом в Конфедеративных штатах Америки, генералом Эрнестом Густавовичем Штакельбергом. И это несмотря на всю их пользу для России в настоящем и интересных перспективах на будущее.

– Не пойму, чего вы брюзжите, князь, – в раздражении Александр II бросил в пепельницу окурок, но не попал. Коротко выругавшись, император вновь посмотрел на своего министра, стоявшего перед ним, невзирая на предложение сесть, и ласково, как он это умел, произнёс: – Александр Михайлович, дорогой вы мой, что такого опасного вы могли разглядеть в предложении, поступившем из Конфедерации?

– Дело не в самом предложении, ваше величество, – улыбка престарелого сатира, появившаяся на лице вице-канцлера, говорила знающим его о том, что один из опытнейших дипломатов Европы желал поделиться тайной подоплёкой, которая таилась под внешним слоем. – России предлагают взять на себя роль посредника и гаранта на конгрессе вроде Парижского. Но не одной России, а вместе с Испанией, с которой у нас давний и прочный нейтралитет. Тем самым нас ставят выше Англии и Франции, с которыми после Крымской войны отношения сложные.

– И это хорошо.

– Всё гораздо сложнее, ваше величество… Ох.

– Садитесь же, князь! – повысил голос император, видя, что его министр иностранных дел в этот день чувствует себя далеко не лучшим образом. – Я так хочу.

Изящный, но неглубокий – в силу возраста – поклон лицеиста, одноклассника Пушкина и иных весьма известных персон, стал выражением покорности монаршей воле. Царедворец с огромным стажем, он хорошо знал, как и когда себя вести. Порой стоило, невзирая на подкашивающиеся ноги, скакать козликом. Иногда же наоборот, выпятить наружу реальные и мнимые болезни, вызывая к себе сочувствие и толику опаски. Императорской опаски лишиться советника – одного из немногих, кому он привык доверять, а порой и соглашаться даже с тем, против чего изначально возражал.

Вот и сейчас, изображая измождённого возрастом и болезнями, вице-канцлер добился того, что отвлек часть внимания императора на своё здоровье. Разговор продолжился, но теперь оба – император и его министр – сидели.

– Вы ведь поняли, что именно между строк сказали генералу Штакельбергу двое настоящих правителей Конфедерации? – слабым голосом, но уже без ноток, заставлявших беспокоиться за здоровье, спросил Горчаков. – Не про мир, а про то, чем они хотят сделать свою Конфедерацию.

– Монархией, – пожал могучими плечами император. – Сначала Мексика, теперь вот и КША. Наигрались в республиканство. Монархия, как мне видится, будет не абсолютной, а конституционной, с парламентом… Похоже, они возьмут часть от британской системы, часть от прусской, как у моего дяди Вильгельма. Консервативное начало у этих конфедератов оказалось сильнее. Я рад. И обещают они много.

– Слишком много, ваше величество.

– И выполняют! – сверкнул глазами Александр. – Милютин и всё военное министерство оценили как винтовки системы «спенсер», так и эти новомодные пулемёты. Про золото Аляски не забывайте! Много золота, что важно из-за трат на перевооружение армии и проводимых мною реформ. Оказалось, что на Аляске есть не только пушнина. А кто-то, не хочу лишний раз вспоминать, предлагал избавиться от «ненужных земель за океаном». Мой отец, узнав про такое, про продажу земель с золотом, в лучшем случае выслал бы затейника в Сибирь… Нет, сразу на Камчатку! Вы же, Александр Михайлович, изволите про «слишком много обещает» говорить.

Министр почувствовал, что разговор пошёл несколько не в те сторону. И зная вспыльчивый характер самодержца, понял, что надо срочно отступить. Сдать часть позиций, но закрепиться на другой, более важной.

– Я не говорил, что надо отвергать предложение. Напротив, его следует принять, но с оговорками. Вашему величеству лучше заранее понимать, чего на самом деле хотят от нас Борегар со Станичем.

– Борегар хочет увенчать свою голову короной, примеры Наполеона и его родичей и прочих маршалов не дают покоя этому французу. Кроме короны желает получить нашу с Испанией поддержку. Королеве Изабелле отплатит отменой доктрины Монро, нам обещает поддержку в денонсации Парижского трактата. Гнева Англии в КША не опасаются, слишком далеко, а от Канады они отделены. Французский император воздержится от возмущений, ибо нуждается в помощи Конфедерации до тех пор, пока дела в Мексике не закончатся однозначной победой коалиции и гибелью либо изгнанием Хуареса.

– Вы верно описали общую картину, ваше величество. Как раз ту, которая и должна была появиться у вас после знакомства с докладом посла в Конфедерации.

– Мной упущено что-то важное? Тогда как мой министр вы должны сказать об этом. Я жду, вице-канцлер.

Горчаков, мысленно перекрестившись и обратившись к богу за помощью, решил рискнуть, выложив часть козырных карт:

– У Конфедерации появился политик, весьма необычный. И понять его игру мне не сразу удалось.

– Вы о Борегаре?

– Конечно нет! Борегар – это будущий монарх, любимый армией полководец и неглупый человек. Политик – это полковник Виктор Станич. Хотите говорить с тем, кто управляет – обращаться нужно к нему. Он хочет… стать тем, кем планирует оказаться знакомый вам Бисмарк, при этом не выходя из тени. Тайная полиция – это самый подходящий для него выбор. Власть, но не явная.

Говоря это, Горчаков понимал, что идея о превращении Конфедерации в монархию настолько пришлась по душе императору, что его не переубедишь. Вообще никак. Оставалось играть на нюансах, не давая возможности заокеанскому интригану получить от России всё желаемое.

– Обратите внимание, что Станич обратился только к нам и к Испании. Не к Британии, от которой он всеми силами дистанцируется, словно они не близки к очень многим семействам южных штатов. Вежливые, холодные, исключительно деловые отношения. С самого начала, я намеренно просил Штакельберга это проверить. Его люди подтвердили мои подозрения.

– Для нас это хорошо, – усмехнулся Александр II. – Возможно, сказывается его происхождение. Дед Виктора Станича выехал отсюда, опасаясь мести родственников, убитых им на дуэли. Серб… горячая кровь. Могли сохраниться симпатии, если дети воспитывались в русском духе.

– Могли, я не исключаю, – не стал противоречить императору вице-канцлер. – И как противовес устремлениям Англии в обеих Америках Станич может быть полезен. Но он почти столь же явно отстраняется от возможности завязать тесные отношения с Францией. Мимо этого тоже нельзя пройти.

– И снова Франция! Александр Михайлович, я понимаю ваши симпатии к этой стране, но далеко не все их разделяют. Видимо, полковник Станич тоже не восторгается видами на парижские бульвары. А почему он всё ещё полковник? Заслуги давно позволяют получить звание генерала.

– Видимо, чин для него не так важен, как настоящее влияние, – не стал акцентировать своё внимание на подобной мелочи Горчаков. И вновь принялся за своё, считаемое им наиболее важным: – Полная отстраненность от Англии. Незначительная, на грани необходимого, связь с Францией. Понимаю отсутствие внимания к Австрии, это государство ничем не может быть полезно Конфедерации. И с другой стороны, большая и понятная заинтересованность в Испании соседствует с непонятной, если не вникать, заинтересованностью в России.

Вице-канцлер готов был продолжать, ожидая любого знака со стороны Александра Николаевича, но вместе с тем отслеживал все движения монаршей особы, даже самые незначительные. Слишком хорошо он знал императора, что не раз помогало. Сейчас это самое изучение князя не радовало. Император становился веселее с каждой минутой, с каждой его, Горчакова, фразой. Монаршую особу совершенно не трогали намёки про Францию, он даже готов был немного иронизировать над симпатиями своего министра.

Не развивать тему милой его сердцу Франции? Горчаков не мог пойти на такое, разве что над ним нависла бы угроза опалы со стороны императора. Дело в том, что слишком давно, упорно, опираясь как на российских франкофилов, так и на немалую часть французской элиты, он всеми силами пытался затянуть Россию в союз с Францией. Именно в этой стране князь видел лучшее, по его убеждению, государственное устройство, на которое падал отсвет правления, приближенного к республиканскому. Вот только тех рек крови, которые пролились во время Французской революции, и большей частью уничтоженной физически аристократии видеть просто не желал. Или видел, но отбрасывал в сторону, как нечто вторичное. Почему так? Сразу вспоминалась связь князя с декабристами, ни для кого тайной не являющаяся, в последнее время и вовсе выставляемая князем напоказ. Крепости этой связи во время провалившегося бунта было недостаточно для того, чтобы быть причисленным к их движению, но определённый след с явственным ароматом либерализма тянулся ещё с тех самых пор. Потому предыдущий император, Николай Павлович, не благоволил Горчакову, обоснованно видя в нём возможный источник угрозы консервативной политике империи.

И уж тем более покойный Николай ни в коем случае не мыслил даже в теории рассматривать союз с одной из тех стран, которые продиктовали унизительные для империи условия мира на Парижском конгрессе. От Франции, которую Россия показательно выпорола во время Наполеона, и с которой сроду не было нормальных отношений. Испокон веков не было! Именно Франция была исконным и непрерывным союзником Османской империи в её вечных попытках укусить могучего северного соседа. Франция всеми возможными способами пакостила России, своему союзнику в Семилетней войне. Правда, в этом случае наравне с Австрией, но снимало ли это саму проблему нежелательности союза с государством, готовым предать сразу же, как только минует острая надобность в могучем северном союзнике?

А император Александр II временами бывал податлив, чем вице-канцлер беззастенчиво пользовался, проталкивая интересы Франции взамен государственных. Причём были они созвучны с нуждами России или нет – дело вторичное.

– Я вижу лишь выгоду моей империи от союза с Конфедерацией. Новое оружие, золото Аляски и новой земли, купленной у компании Гудзонова залива. Возможность показать, что мы давно оправились от проблем Крымской войны и вновь играем главную роль в «Европейском концерте». Обратите внимание, князь, не Францию с Англией позвали в качестве посредников представители побеждающей в войне стороны. Позвали нас! Ну, и Испанию тоже… Виктория, должно быть, распекает своего Пальмерстона, а Наполеон III, как только узнает, будет орать на своих министров, морщась от болей в почках.

– Нас затягивают в новый сверхконсервативный союз, ваше величество, – поморщившись от очередного нелестного упоминания о французском императоре, вымолвил Горчаков. – Если Бисмарк выстоит в противостоянии с парламентом и построит Пруссию по старым юнкерским замашкам на новый лад, то… Этот Станич и вашего дядю позовёт в новый «Священный союз монархов». Возглавляемая им тайная полиция уже вешает на столбах североамериканских аболиционистов, борющихся за права негров.

– Их негры, пусть сами с ними разбираются, – отмахнулся император, которого проблемы негров явно не волновали. – А окоротить разных гарибальди нужно. Последние месяцы я начинаю беспокоиться о польских губерниях… там становится неспокойно.

– Этот союз, которого ещё нет, но который может появиться в ближайшие пару лет, он способен поссорить Россию с некоторыми важными для нас государствами. Если мы не…

Тут Горчаков сдулся, словно воздушный шар, лишённый притока горячего воздуха. Император хоть и изображал внимание, но его мысли были где-то в стороне от произносимого сейчас вице-канцлером. Это значило, что надо было очень аккуратно и осторожно переходить от критики Борегара со Станичем к отмечанию их полезности. Несмотря на то что делать это князю ох как не хотелось. А иного выбора не было, Александр Михайлович чётко уловил монаршую волю, идти против которой напрямую он не собирался, понимая возможные последствия. Изображать тяжкую болезнь или с печальным лицом обращаться с просьбой об отставке? Иногда это могло сработать, но чутьё подсказывало старому, умудрённому дипломату, что на сей раз отставку могут и принять. И что тогда?

Впрочем, отчаиваться Горчаков не собирался. Если не вышло сразу убедить монаршую особу в пагубности ставки на консерватизм, то придётся идти обходными путями. В империи, слава богу, хватало тех, кто разделял стремление вице-канцлера к тесному союзу с Францией. А память о Крымской войне… Всё проходит, да к тому же иногда нужно идти на жертвы. Например, есть давний знакомец Бисмарк, который вполне способен через несколько лет восстановить военные мускулы Пруссии до такой степени, чтобы эта страна стала угрозой не только для Австрии Франца-Иосифа, но и для наполеоновской Франции.

Зачем это нужно было князю? С единственной целью – подтолкнуть Францию к союзу с Россией перед лицом прусской угрозы. А что она, то есть угроза, возникнет, в этом не стоило сомневаться. Рейнские земли и Эльзас с Лотарингией – это то, что не могло не стать целью для усилившейся Пруссии, тем более под руководством такого подающего надежды политика, как Отто фон Бисмарк. Не зря же он взял его под крыло и давал очень полезные в мире большой политики уроки. Инструмент готовят заранее, причём не один год. Только тогда можно достигнуть желаемого. Ах да, ещё нужно уметь ждать своего часа.

Именно это Горчаков и делал – готовился сам, готовил других и ждал. И всё у него получалось… до недавних пор. Потому как заранее предсказать подобный поворот событий в гражданской войне за океаном не мог, пожалуй, никто. По всем прогнозам, при отсутствии явного вмешательства других стран, должны были победить сторонники президента Линкольна. Хотя бы потому, что имелись куда большие людские ресурсы. Поддержка флота, имеющаяся на Севере промышленность и политическая поддержка либеральных кругов Европы. А вышло совсем не так, как ожидалось. Вместо торжества идей республики, либерализма и равенства налицо готовый вот-вот состояться триумф ультраконсерватизма и даже не реставрации – это было бы хотя бы понятно – а возникновения монархии в колыбели демократии. На этом фоне и мексиканская авантюра Франции с Испанией уже не казалась таковой. Происходящее за океаном откровенно тревожило вице-канцлера, заставляя готовить ответные меры. И кое-что он уже придумал. Для этого на предстоящем конгрессе следовало появиться ему лично, не доверяя столь важное дело никому из помощников.

Интерлюдия

КША, штат Виргиния, Хэмптонский рейд,

конец июля 1862 года

Когда почти все карты биты, сложно удержаться от соблазна выложить на стол последний козырь. Вот янки и попытались разыграть последнюю карту, которая хотя бы выглядела прилично. Флот! Не абы какой, а с использованием новейшего типа кораблей – броненосцев, коих к этому моменту успели построить всего три штуки. Или целых три – это ещё с какой стороны посмотреть! Пусть они и были пригодны лишь к плаванию около берегов, но ведь и океан пересекать им совершенно не требовалось. Противник рядом, не по ту сторону Атлантики.

«Монитор» и построенные по аналогичному проекту «Пассаик» и «Роанок». Последний был перестроен из одноимённого фрегата, отличался большими габаритами, но имел довольно большое количество недостатков, как выяснилось несколько позже. К трём новинкам стоило прибавить десять винтовых фрегатов и шесть канонерских лодок. По тому времени – весьма нехилая по мощи эскадра! Янки действительно могли рассчитывать на успешные действия. Могли и рассчитывали!

Правды ради, следовало заметить, что для отправки в море такой эскадры они собрали в кулак все самые мощные корабли. Как остававшиеся после битвы при Порт-Ройале, так и достроенные после неё. К ним добавились купленные в Британии суда. Мелочь вроде шлюпов в состав эскадры было решено не включать, ограничившись теми самыми канонерками как кораблями весьма специфическими, идеально подходящими для бомбардировки берега.

Рассчитывало командование флота исключительно на победу, но то ли не приняли во внимание, то ли недооценили тот факт, что военно-морской министр Стивен Мэллори уделял очень большое внимание постройке именно броненосцев. Хороших таких броненосцев, причём имел для этого куда больше возможностей, чем в прошлой исторической линии. Здесь ему вовсе не приходилось думать о том, где достать машины для броненосцев и как бы ухитриться найти нормальную броню в пристойных количествах. Плюс к его услугам были мощности имеющихся в Конфедерации верфей, не загруженных попытками на скорую руку переделать торговые корабли в хреноватого качества канонерские лодки.

Знали ли янки о том, что у Конфедерации тоже имелись броненосцы? Бесспорно. Но решили рискнуть, собрав в кулак все три броненосца и корабли сопровождения. Зачем? Показать собственному народу, новоприобретённым союзникам и просто всему миру, что силы для продолжения войны ещё имеются. На море тем более. И в качестве первой цели был выбран Портсмут. Точнее, не сам город, а ориентированная на строительство военных кораблей верфь, изрядно к тому же разросшаяся за последние полтора года, ставшая крупнейшей верфью Конфедерации.

Командующим Северной эскадрой янки был назначен контр-адмирал Луис Голдсборо, а броненосным отрядом руководил кэптен Джон Марстон. Опытные командиры, знающие своё дело и абсолютно верные идеям северян. Основная задача, которую поставил лично Линкольн перед контр-адмиралом, была проста, как мычание – бомбардировкой с моря привести в неработоспособное состояние портсмутскую верфь, одновременно уничтожив все вражеские суда, которые будут обнаружены. При этом командующий эскадрой был предупреждён, что ради выполнения цели эскадра может понести даже очень тяжёлые потери. Равно как и о том, что броненосцы – «Монитор», «Пассаик» и «Роанок» – представляют наибольшую ценность. Впрочем, это и так было известно любому человеку, имеющему отношение к флоту или… к финансам, которые выделялись на строительство этих самых броненосцев.

План атаки был заранее разработан, но как раз по причине предварительной подготовки нельзя было отбросить важную проблему. Как правило, на Хэмптонском рейде находился как минимум один броненосец конфедератов. Остальные же очень быстро могли подтянуться, разведя пары и выйдя из гавани. Министр Мэллори здраво рассудил, что столь важную верфь, как Портсмутская, надобно защищать серьёзными силами. А что может быть серьёзнее новейших кораблей? Ну, разве что когда к этим новейшим кораблям добавляются мощные форты и некоторое количество судов старого образца.

Впрочем, обвинить Голдсборо и Марстона в тупоумии не осмеливались даже их явные недоброжелатели. Нападение на Портсмут решили приурочить к тому моменту, когда оборонять город, порт и верфи будут лишь броненосцы конфедератов с минимальным количеством иных кораблей. Откуда должен был взяться такой момент? Проводка торговых караванов, которую необходимо было осуществлять. Разумеется, суда Конфедерации не сопровождали торговые корабли на всём пути, но начальный – и завершающий в обратном направлении – участки пути таки конвоировали. Во избежание нежелательных в океане случайностей, под которыми подразумевались корабли флота США, рыскавшие в поисках торговых судов, идущих в Конфедерацию или отплывающих оттуда в Европу.

Разведка у янки сработала неплохо. Голдсборо, получив информацию, сумел подгадать момент и нагрянул как раз тогда, когда помимо броненосцев у причалов имелись лишь три канонерки и винтовой фрегат. По мнению контр-адмирала, преимущества в небронированных кораблях должно было с избытком хватить для того, чтобы потопить или серьёзно повредить все броненосцы конфедератов, не говоря уже о других судах. Оставшиеся же форты… Зря, что ли, канонерки с собой прихватили?

А вот адмирал Джосайя Тэтнелл, уже показавший себя в сражении при Порт-Ройале, считал иначе. Причём имел для этого все основания. Он хорошо запомнил проводившийся на испытательном полигоне обстрел установленных на броненосцах броневых плит из орудий, которые были установлены на фрегатах и канонерках янки. Эти пробные стрельбы многое показали. Например, практически полную непробиваемость брони из орудий не совсем уж монструозного калибра. Да и калибр свыше двухсот миллиметров был опасен лишь в том случае, если выстрелы производились бронебойными снарядами и не с дальней дистанции. Но некоторые сомнения у Тэтнелла оставались. До тех пор, пока одна из канонерок специально не начала обстрел «Акулы» с целью провести окончательную «пробу пера в боевых условиях», как изволил выразиться имеющий крайне яркую и вместе с тем мрачную репутацию полковник Станич.

«Проба пера» удалась. Добровольцы, находящиеся в момент стрельбы внутри «Акулы», засвидетельствовали лишь очень неприятные ощущения, когда бомбы и обычные снаряды ударяли в броню и рвались на ней. Разумеется, было произведено лишь несколько выстрелов, но и этого было достаточно, чтобы убедиться в принципиально новых защитных качествах броненосных судов. И в практически полной беззащитности перед ними кораблей старого образца. Именно поэтому адмиралу Тэтнеллу было настоятельно рекомендовано при выборе между вражескими броненосцами и кораблями старых типов атаковать именно последние. А при стрельбе по броненосцам янки стараться бить ещё и по трубам с целью снизить им ход. К советам же Станича стоило прислушаться, события не столь далёкого прошлого успели это подтвердить.

Как бы то ни было, в десять часов утра двадцать девятого июля на Хэмптонском рейде появились первые корабли Северной эскадры янки. Находившиеся на боевой вахте «Чарльстон» и канлодка «Злобный» не могли не заметить приближение вражеской эскадры и, что было логичным в их положении, не собирались принимать неравный бой, предпочтя оттянуться назад. Сигнал тревоги был подан незамедлительно, побуждая оставшиеся три броненосца развести пары и идти навстречу незваным гостям.

Фрегату и канонеркам адмирал Тэтнелл, державший свой флаг на «Булл-Ране», приказал находиться в арьергарде, ни в коем случае не подставляясь под огонь броненосцев северян. Видевшим результаты пробных стрельб было ясно, что нанести сколь-либо серьёзный урон приземистым бронированным монстрам обычные корабли не в состоянии. Зато подставиться под огонь их огромного калибра пушек означало подвергнуть лишённые брони корабли почти стопроцентному риску утопления или выведения из строя.

Джосайя Тэтнелл был очень доволен теми сведениями, которые удалось получить благодаря откровенной продажности кое-кого из янки, имевших отношение к строительству броненосцев. Древнейшие человеческие пороки позволили разведке Конфедерации получить данные о том, какими именно орудиями вооружены броненосцы янки. И если «Монитор» и «Пассаик» имели всего по одной двухорудийной башне, то «Роанок»… О, на нём этих самых башен было три. Три двухорудийных, мать их так, башни! Правда, по примеру «Пассаика», каждая башня несла орудие совсем большого калибра и оружие поменьше. На «Мониторе» с «Пассаиком» все орудия были гладкоствольными плюс дульнозарядными, зато «Роанок» и тут выделился. В каждой его башне монструозный гладкоствол системы Дальгрена соседствовал с нарезным «парротом» меньших габаритов. Считалось, что таким образом низкий темп стрельбы «дальгренов» будет частично компенсирован «парротами». Была ли тут логика? Тэтнелл, равно как и командиры броненосцев, не знали, да и гадать не собирались. Им было достаточно того, что вооружение вражеских кораблей не являлось тайной, это давало некоторое преимущество. По крайней мере, на это всерьёз надеялись.

Два типа кораблей, две концепции. Ведь «Монитор» и «Пассиак» представляли собой тип малого броненосца с единственной орудийной башней, зато обладали – по крайней мере, по первому впечатлению – высокой маневренностью. Зато «Роанок», основой для которого послужил одноимённый фрегат, явно был рассчитан не на маневренный бой, а на продавливание вражеской обороны огнём трёх своих башен. Две концепции, и ни одна из них пока не доказала свое преимущество. Равно как и третья – та, которая использовалась при постройке броненосцев Конфедерации. Даже «Акула», являющаяся прототипом, не отличалась маневренностью, зато все четыре броненосца под флагом Тэтнелла обладали более высокой, в сравнении с броненосцами янки, скоростью, и изначально рассчитывались на мощь залпа. Вопрос был лишь в необходимости совмещения башенных и казематных орудий. И в готовом начаться сражении это прояснится.

– Янки не собираются атаковать только броненосцами, – произнес находящийся в рубке «Булл-Рана» Тэтнелл, обращаясь к командиру броненосца, кэптену Фрэнклину Бьюкенену, с которым они сражались ещё при Порт-Ройале. – Думают, что их фрегаты могут угрожать нам.

– Ошибкой надо воспользоваться!

Кэптен жаждал скорейшего начала сражения. Его воинственность и откровенная задиристость и были причиной того, что именно Бьюкенена Тэтнелл порекомендовал назначить командиром флагманского броненосца. Просьбу уважили, благо репутация у боевого морского офицера к этому моменту уже имелась, равно как и опыт военных действий на море. Так контр-адмирал получил себе и давнего знакомого, и действительно достойного командира, с которым у него всё было ровно и гладко. Хотя и на остальных трёх кораблях броненосного отряда командиры были под стать. «Акулой» командовал Кейтсби Роджер Джонс, назначенный уже потому, что он руководил большей частью работ во время постройки первого из броненосцев и идеально знал корабль и его возможности.

«Чарльстоном» командовал коммандер Рафаэль Сэммс, известный во флоте сорвиголова и любитель действий на грани и даже порой за гранью допустимого риска. Недаром в битве при Порт-Ройале он до последнего продолжал вести огонь из единственного уцелевшего орудия своей канонерки, напрочь игнорируя приказы выброситься на берег ради сохранения корабля. Подчинился лишь тогда, когда и впрямь затопление трюмов стало критическим.

Что же касательно последнего корабля отряда, «Фолсома», лишь самую малость уступавшего флагману, то на него поставили коммандера Джеймса Кука – офицера, склонного грамотно и чётко выполнять приказы, проявляя инициативу лишь в крайнем случае. Контр-адмирал Тэтнелл рассудил, что авантюрист абсолютный – то есть Рафаэль Сэммс – и честолюбивый, относительно юный офицер, также склонный к риску – лейтенант Кейтсби Роджер Джонс – пусть командуют малыми и более маневренными кораблями. А вот «Фолсом» с его повышенной мощью залпа пусть лучше окажется под управлением более предсказуемого офицера. В случае необходимости риска, коммандеру Куку и приказ отдать можно будет. Он его обязательно выполнит, без сомнений и колебаний.

И вот прогремел первый залп – один из фрегатов северян явно что-то напутал, разрядив пару своих орудий задолго до того, как выпущенные из них снаряды могли попасть хоть куда-то, помимо водной глади. Эти выстрелы можно было считать началом сражения, разворачивающегося на Хэмптонском рейде. Первого сражения, где сцепятся между собой новые, защищённые бронёй и отягощённые ею же корабли.

* * *

Как только прозвучали те самые, знаменующие начало сражения выстрелы, Джосайя Тэтнелл, имеющий довольно полное представление о возможностях своих кораблей, отдал приказ всем броненосцам увеличить скорость и атаковать фрегаты с канонерками, предварительно распределив цели. При этом стараться не сближаться с броненосцами янки. Причиной тому дальняя дистанция, при которой даже попадание в броню не несло никаких серьёзных последствий, помимо гула в голове у экипажа. Что до стрельбы по небронированным кораблям противника, командиры уже были проинструктированы – целиться следовало по уровню ватерлинии, с целью сделать много-много крупных дырок. От этого, как было замечено ещё в давние времена, корабли очень быстро делают большой бульк в направлении на дно морское. Или океанское… да хоть речное, невелика разница.

Подобный маневр поначалу вызвал недоумение у янки, но при этом оно было замешано на искренней радости. Броненосцы конфедератов приближались, но при этом не вели огонь по противнику! Совсем не вели! Зато по ним стреляли от души. Вот только результат этой самой стрельбы был печален для северян. Попадания ядер броненосцы переносили более чем достойно – те просто отскакивали от броневого пояса и тем более от башенной брони – бомбы же рвались на броне, не принося и вовсе никакого урона. Даже вмятин не оставляли.

До поры янки было весело. Зато как только четыре броненосца Конфедерации сблизились с выбранными ими целями – по одной на два броненосца, – игра в одни ворота закончилась. «Акула» и «Булл-Ран» принялись за фрегат «Миннесота», а «Чарльстон» с «Фолсомом» обратили пристальное внимание на «Конгресс». При этом большие броненосцы дали первый залп из трёх казематных орудий одного борта, после чего начали разворот, чтобы ввести и орудия другого. Да и во время этого самого разворота молчания не наблюдалось. Башни поворачивались, ожидая лишь благоприятного момента для открытия огня. А чисто башенные «Акула» с «Чарльстоном» стреляли по готовности и по необходимости.

Малая дистанция, высокий темп стрельбы из казнозарядных нарезных «армстронгов» плюс сдвоенный огонь по одной цели – неудивительно, что очень скоро напоминающий ниже ватерлинии решето «Конгресс» заваливался набок, а «Миннесота» отчаянно пыталась выйти из боя, дымя разгорающимися на её борту пожарами. Канонерка же «Онтарио», опрометчиво сунувшаяся слишком близко к «Чарльстону», сподобилась познакомиться с ещё одним оружием броненосца – массивным кованым тараном. Печальную жирную точку в короткой биографии канонерки поставил кованый зуб тарана, пропоровший ей правый борт. Собственно, канонерка ушла под воду менее чем через минуту после того, как «Чарльстон», высвободившись после таранного удара, отвалил в сторону.

Пущенная на дно канонерка, один тонущий и один из последних сил держащийся на поверхности фрегат – завязка боя складывалась явно не в пользу Северной эскадры. Совсем не в пользу северян, так как результативность стрельбы с их стороны была близка к нулевой. Вмятины на броневых плитах – это всё, чем пока они могли похвастаться. Броненосцы наглядно продемонстрировали, что на дальних и средних дистанциях корабли подобного типа практически неуязвимы для орудий не слишком великого калибра. Близкая дистанция даёт возможность хотя бы вмятины на броне оставлять в надежде на то, что некоторое количество попаданий в одну плиту даст желаемый результат. А подойти к ним вплотную – это надо ещё постараться. Ведь в скорости эти приземистые стальные уродцы совершенно не уступали паровым фрегатам, а то и превосходили их. Надежда Северной эскадры контр-адмирала Голдсборо была лишь на однотипные корабли эскадры, то есть на броненосцы «Монитор», «Пассаик» и «Роанок».

Понимали ли это контр-адмирал Луис Голдсборо и кэптен Джон Марстон? Безусловно. Именно поэтому и предприняли маневр, который должен был одновременно и связать броненосцы конфедератов боем с равно защищённым противником, и в то же время дать их эскадре возможность выполнить поставленную задачу, то есть уничтожить верфи Портсмута. Сделано это было не без изящества. Голдсборо, державший флаг на фрегате «Вашингтон», просигналил броненосцам эскадры, и те, нагло и показательно, стали выходить из боя, чтобы двинуться в направлении Портсмута, оставляя на растерзание конфедератам лишённые брони корабли. Дескать, кушайте искупительную жертву, а мы тем временем займёмся тем, ради чего сюда и пришли. Ну, а потом, когда закончим дела, к вам вернёмся. Надеясь на то, что орудия фрегатов и канонерок хоть немного убавят вам боеспособности.

Циничный, но очень грамотный расчёт, который по любому должен был принести преимущество Северной эскадре янки. Как в случае если бы броненосцы конфедератов проигнорировали уход трёх наиболее опасных противников, так и в случае если бы бросились за ними, тем самым поневоле оставляя без пристального внимания фрегаты с канонерками. Классический розыгрыш численного преимущества.

Джосайя Тэтнелл сразу понял суть предпринятого противником маневра. А увидев, сделал то единственное, что было верным ходом – разделил отряд броненосцев на две части. Малые броненосцы, то есть «Акула» и «Чарльстон», были оставлены разбираться с фрегатами. Ведущим был назначен коммандер Сэммс, как более приспособленный к таким вот рискованным авантюрам. Ну, а сам он на «Булл-Ране» в сопровождении «Фолсома» рванул на перехват броненосцев янки. Хорошо хоть, скорость немного превосходила вражескую.

Более высокая скорость «Булл-Рана» с «Фолсомом», превосходство в числе орудий – эти два фактора заставили броненосцы кэптена Джона Марстона очень серьёзно отнестись к надвигающейся на них угрозе. И использовать оба аспекта, которые могли помочь: более высокую маневренность и использование тактических схем «три на два» в свою пользу. Не самые сильные карты, но только их имело смысл разыгрывать в этом секторе разгорающегося сражения на Хэмптонском рейде.

Зато другой сектор… Луис Голдсборо понимал, что его броненосцы будут полностью поглощены битвой с такими же бронированными противниками, и им уж точно станет не до портсмутских верфей. А вот у фрегатов с канонерками шанс добраться до них оставался. Они могли добраться туда и хотя бы попытаться устроить большие проблемы, пусть и с двумя малыми броненосцами южан на хвосте. О полной победе речь уже не шла, а вот выполнить поставленную командованием задачу эскадра пока могла.

Решение было принято. Два броненосца северян просто физически не способны быстро разделаться с противостоящими им уже восемью фрегатами и пятью канонерками. Да, восемью, потому как «Миннесота» заботилась исключительно о собственном выживании, борясь не с врагом, а с пробоинами и пожарами.

Вот потому адмирал Голдсборо, находящийся на флагманском фрегате «Вашингтон», и отдал приказ всей небронированной части эскадры по возможности прорываться к Портсмуту. Особенно к верфям города. И лишь часть оставшихся сил задействовать на то, чтобы сдержать два броненосца южан – «Акулу» и «Чарльстон». Более десятка кораблей на одной стороне, и лишь два на другой – это многое значило.

Только не стоило скидывать со счетов и Рафаэля Сэммса, авантюрного склада характера, он готов был из кожи вон вылезти, лишь бы погромче о себе заявить. Пользуясь уже проверенной методикой таранного удара, равно как немалой скоростью и больше маневренностью – в сравнении с крупными фрегатами – своего «Чарльстона», он выбрал для себя очередную жертву. В этот раз ею оказался тот самый флагманский фрегат под флагом Луиса Голдсборо. Сэммс мыслил хоть и авантюрно, но вполне логично. Самая лакомая цель – вражеский командующий. Потопи или повреди до невозможности продолжать бой корабль, на котором тот находится, и как минимум поубавишь боевого духа остальным. Лишить эскадру командования – тоже весьма неплохо. И почётно для сумевшего это сделать.

«Акула» сейчас служила в качестве прикрытия, огнём из двух своих башен частично распугивая пытающиеся помешать «Чарльстону» корабли янки. Сам же Сэммс отдал приказ комендорам своего корабля стрелять исключительно по «Вашингтону», напрочь игнорируя другие корабли. Учитывая, что «армстронги» стреляли в более высоком темпе, то мало фрегату точно не казалось. В машинном отделении кочегары выжимали из машин всё, что те могли выдать, работая на пределе. Что тут сказать, Сэммс умел заразить жаждой боя всех, от старшего офицера до самого последнего матроса. За то и был ценим как министром Мэллори, так и контр-адмиралом Тэтнеллом.

Расстояние между броненосцем и флагманским фрегатом северян становилось меньше, ещё меньше… И плевать, что пара плит броневого пояса уже были покорёжены, а одна из двух труб, пусть и защищённая броневыми листами, повреждена осколками. Немного уменьшившийся ход не был способен серьёзно на что-либо повлиять. Теперь команде «Вашингтона» оставалось лишь молиться, чтобы получился маневр уклонения от вознамерившегося учинить уже второй за день таран «Чарльстона».

Помогают ли в сражении молитвы? Вопрос крайне спорный. Впрочем, как и результат таранного удара, всё же нанесённого «Чарльстоном» по чуть было не уклонившемуся от него фрегату. Броненосец ухитрился тараном вспороть корму «Вашингтона», заодно подчистую снеся последнему винт, но и таран, уже подвергшийся испытанию, не выдержал и банально обломился. Итогом стал лишившийся хода фрегат у янки и сломанный таран вкупе с разошедшимися броневыми листами на носу «Чарльстона». Лёгкая течь в трюме броненосца, также имевшая место быть, малость остудила даже авантюрную натуру Сэммса, признавшего, что таранных ударов на сегодня точно хватит.

Замешательство командиров кораблей Северной эскадры, вызванное проблемами у флагмана, закончилось, так толком и не начавшись. И всё из-за сигналов, которые появились на мачтах «Вашингтона». Адмирал Голдсборо приказывал не обращать внимания на проблемы у его корабля и выполнять поставленную задачу. Во что бы то ни стало, невзирая ни на какие жертвы.

Самопожертвование. Подобное нельзя было не оценить как друзьям, так и врагам адмирала. Он сознательно был готов принести себя в жертву, но дать возможность другим выполнить поставленную перед эскадрой задачу.

Добивать «Вашингтон», лишённый хода и хлебающий кормой воду, как пьяница дешёвое виски? Сэммс не собирался поддаваться азарту, видя, что остальные фрегаты и канонерки, исполняя приказ командующего, продолжают прерванное было движение к Портсмуту. Надеяться, что их смогут остановить фрегат, три канонерки и береговые батареи… Сказки только детям на ночь читать, а никак не ему, коммандеру с большим опытом.

Исключительно из-за понимания коммандером Сэммсом общего рисунка боя «Фашингтон» был оставлен в компанию «Миннесоте» – бороться за остатки плавучести и ждать, как сложится судьба сражения в целом. «Чарльстон» же, заметно снизивший скорость, теперь двигался даже чуть медленнее «Акулы», но направился следом за пытающимися оторваться кораблями янки. Хотя отрываться могли лишь фрегаты, но никак не канонерки, у которых скорость никогда не была сильной стороной. Они были по большей части платформами для орудий, только и всего. Вот и получали от щедрот сразу двух броненосцев, которые старались не столько потопить, сколько повредить, заставить сбавить ход до совсем уж неприличного минимума. А ответные залпы… Броненосцы уже успели показать слабую уязвимость огню с дальней и средней дистанций. Сближаться же по собственной инициативе, давая северянам шанс, они не желали.

Маневрирующая, грохочущая орудийными залпами стая кораблей постепенно смещалась в сторону Портсмута. Как раз туда, где на их пути должны были оказаться фрегат и три канонерки конфедератов. Они не могли рассчитывать остановить превосходящего числом и равного по боеспособности противника, но хоть немного задержать – это уж совсем другое дело. А уж когда подойдут два броненосца, да при поддержке береговых батарей и фортов… Шансы на то, чтобы не просто нанести серьезный урон северянам, но и не допустить повреждений верфей, были велики.

Пока эти части эскадр разыгрывали довольно запутанную шахматную партию, оставшиеся броненосцы уже успели сцепиться в жестоком бою на короткой дистанции. Под командованием лейтенантов Даны Грина и Джона Уордена «Монитор» и «Пассаик» кружились близ «Булл-Рана» и «Фолсома», пытаясь использовать свою маневренность, чтобы и попаданий избежать, и в то же время держать броненосцы южан под обстрелом. Более массивный и неповоротливый «Роанок» решил выступить главной артиллерийской силой броненосного отряда. Все три его башни вели огонь по флагману конфедератов, «Булл-Рану». Концентрацией огня на одном из двух вражеских кораблей кэптен Марстон пытался компенсировать недостаток орудий своего броненосного отряда. Как-никак десять орудий у него против двадцати у противника. Впрочем, бортовые казематные орудия южан на то и были казематными, что для стрельбы другим бортом требовалось развернуть корабль, а на это по любому требовалось время. Сей нюанс немного, но снижал их преимущество.

Джон Марстон очень досадовал по поводу того, что в Вашингтоне слишком поздно спохватились насчёт необходимости строить собственные броненосцы. Считали, что достаточно и простых кораблей, которые могут подавить новинки южан числом. Вот и результат. Для того чтобы справиться с броненосцем, его нужно было обстреливать очень долго, очень упорно и при этом опять же без уверенности в успехе. Только броня могла противостоять броне. И сейчас на трёх его кораблях лежала большая ответственность. Беда подкралась с неожиданной стороны. «Роанок» начинал вести себя… не слишком-то хорошо.

Ещё на испытаниях вскрылись существенные недостатки проекта. Поскольку его киль был килем обычного деревянного фрегата, то под действием огромной массы брони уже оказался не слишком подкреплён. Но это полбеды! При постоянной стрельбе деревянная основа прогибалась, и в трюмы начинала поступать вода. В последующих броненосцах, которые должны были строиться по схожей схеме, недостатки должны были устранить. Жаль, самому «Роаноку» это не слишком помогало. Был расчёт на то, что много и часто стрелять броненосцу не придётся. Наивный расчёт! В бою, тем более с серьёзным противником, от возможности вести огонь из всех орудий очень многое зависит.

Сегодня команда «Роанока» расплачивалась за огрехи инженеров-судостроителей. А ведь в броненосец ещё и рассчитанные на пробивание брони снаряды конфедератов порой попадали. Одно попадание, особенно удачное, пришлось точно в основание носовой башни. Снаряд проник внутрь буквально на последних каплях приданного ему ускорения, но и этого хватило как для отрыва пары броневых плит, так и для выхода башни из строя. Вроде её и можно было вновь ввести в строй, но не мгновенно. Починка в условиях боя – сомнительное удовольствие. Да и другие снаряды доставили хлопот – отлетели листы брони, повреждение корпуса. «Роаноку» приходилось совсем несладко. По большому счёту его спасало лишь то, что «Монитор» с «Пассаиком» всё же отвлекали на себя значительную часть внимания броненосцев Конфедерации.

«Монитор» и «Пассаик» – эти два корабля тоже успели вкусить от артиллерийских щедрот южан. Пусть их башни работали, и даже полноценных пробитий брони пока не случилось, но у первого броненосца хватало серьёзных прогибов брони, а у второго… То, что оставалось от трубы «Пассаика», способно было вызвать лишь сострадание. А это значило, что скорость броненосца, и так не слишком высокая, снизилась раза в полтора.

Положение броненосцев северян становилось совсем уж критическим, когда случилось то, чего ожидать точно не стоило. Носовая башня «Булл-Рана» словно бы содрогнулась изнутри. Из амбразур выплеснулись языки пламени, затем дыма… левого орудия больше не существовало, торчал лишь покорёженный огрызок. Случилось то, от чего система «армстронг» страдала чаще других систем – разрыв снаряда прямо в стволе.

Джосайя Тэтнелл молился и проклинал силы земные и небесные одновременно. Мало того что носовая башня вышла из строя, так ещё в носовом трюме началась течь. Помпы пока справлялись, но это именно что пока. Бой ведь продолжался, а его броненосец потерял не только весомую часть боевой мощи, но и дым от пожара застилал всё вокруг, мешая целиться остававшимся комендорам. К тому же не стоило забывать и о том, что пожар требовалось потушить как можно скорее. Ибо не дай бог огонь проникнет в расположенный внизу погреб боеприпасов. Тогда всё, конец!

Зато оставшаяся башня и казематные орудия «Булл-Рана» продолжали работать, избивая «Роанок» до полного непотребства. Возникало искушение полностью сосредоточить огонь на повреждённом корабле северян, но это было бы неправильным решением. Поблизости крутился и «Монитор», угрожающий один фактом своего существования. Про таранный удар с его стороны также забывать не стоило. Вдобавок орудия Дальгрена, которыми был вооружён «Монитор», несмотря на гладкоствольность, отличались большим калибром… 280-миллиметровые орудия – это по любому серьёзно. А 380-миллиметровки на младшем брате «Монитора», то есть «Пассаике» – это вообще печалило. Плевать, что «Роанок» был частично вооружён такими же орудиями, он был дальше и не столь поворотлив. Зато маневренность этих двух…

Снаряды уже попадали и в «Булл-Ран», и в «Фолсом», но пока обходилось. Относительно, конечно. Кэптену Бьюкенену докладывали, что броневой пояс в некоторых местах не внушает оптимизма. Плиты ведь держались на заклёпках, а они от ударов в листы брони могли и расклепаться. И вот-вот готовы были это сделать. На «Фолсоме» также возникли проблемы. Ближе к корме снаряд, выпущенный из монструозного орудия «Пассаика», врезался в борт чуть ниже ватерлинии, сумев проломить броню, бывшую в два раза тоньше брони «пояса». Результат – постепенно затапливаемый трюм. Среднее орудие правого каземата вышло из строя. Удачное попадание просто сорвало орудие Брукса со станка, сделав его дальнейшее использование в бою невозможным.

– Мы уничтожаем друг друга, – процедил Бьюкенен, глядя на то, как «Роанок» садится носом в воду, но продолжает стрелять. – Мы не так маневренны, и они этим… Господь всемогущий!

Контр-адмирал Тэтнелл ничего не сказал в ответ, лишь смотрел на то, как взлетает в небо единственная орудийная башня «Пассаика», а из глубины корабля в небо рвётся столб яркого даже днём пламени. Похоже, боги войны в эту минуту решили обратить своё благосклонное внимание на комендоров «Фолсома». А может, броненосец янки просто подошёл слишком близко к «Фолсому», надеясь со сверхблизкой дистанции двухорудийным залпом всё же проломить его броневой пояс.

Доигрались. Или заигрались, что не суть важно. Главное заключалось в том, что в «Пассаик» почти одновременно, с разницей в какие-то несколько секунд, попали три снаряда. Причём два были выпущены из нарезных «армстронгов» с хорошим пробивным действием. Какие именно из трёх попавших снарядов пробили башенную броню? Боги ведают. Но то, что проникнувший внутрь снаряд или снаряды смогли вызвать детонацию сначала поднятых из погребов пороховых зарядов, а потом и собственно снарядного погреба – это было очевидно.

«Пассаик» ещё сохранял ход, ещё управлялся, но было понятно, что это лишь агония. И находящимся на его борту стоило думать исключительно о своём спасении. Если как следует присмотреться, становилось очевидно, что броненосец довольно быстро погружается, пусть и сохраняя ровное положение. Агония. И спастись можно было, лишь прыгая за борт, потому как шлюпок на броненосцах пока как-то не предусматривалось.

– Всеми орудиями по «Роаноку»! – скомандовал Тэтнелл, мгновенно уловивший изменившуюся ситуацию. – Добьём его, «Монитор» будет почти не опасен.

Кэптен Бьюкенен только рад был. Сейчас, как ни крути, расстановка сил была два на два, пусть и с заметным преимуществом броненосцев Конфедерации в артиллерии. Да и о маневренности у «Роанока» говорить не приходилось. Борьба с течью, с пожарами, с кормовой башней, которая поворачивалась настолько медленно, что поневоле наводила мысль о серьёзных повреждениях – добить калеку представлялось занятием совсем не сложным. Особенно учитывая то, что «Фолсом» коммандера Кука тоже не собирался стоять в сторонке.

А что «Монитор»? Перед его командиром, лейтенантом Даной Грином, стоял выбор. Он ещё мог отступить, спасти для США хотя бы один броненосец из трёх. После этого боя всем становилось понятно, что именно броненосцы будут основой мало-мальски значимого флота. И горе тем, у кого их не окажется.

«Роаноку» уже не уйти, это было очевидно как офицерам «Монитора», так и большинству простых матросов. Нос просел, одна башня вышла из строя, вторая практически не поворачивается, скорость упала узлов до трёх, а про маневренность и говорить не приходится – единственный шанс на спасение у «Роанока» имелся лишь в том случае, если полностью прекратится огонь по нему. Но это было невозможно. По доброй воле конфедераты точно не откажутся от добивания повреждённого корабля. А надежда на помощь фрегатов… По всем признакам у той части эскадры и так хватало проблем. Им бы успеть дотянуться до верфей Портмута, где уж там приходить на помощь броненосцам.

Зато «Монитор» мог уйти хотя бы для того, чтобы не оставлять Вашингтон беззащитным. С его осадкой чуть более трёх метров он вполне мог войти в Потомак, в отличие от более глубоко сидящих броненосцев конфедератов. И оказавшись там, стать серьёзной, почти непреодолимой преградой для малых судов Конфедерации, тех же речных канонерок. Возможно, так и стоило бы поступить исходя из доводов разума. Но было ещё и понимание того, что сейчас сражение на Хэмптонском рейде проигрывается флотом США вчистую, позорно и показательно. А честь – не пустой звук.

Потом многие сойдутся на том, что именно уязвлённая гордость и подтолкнула лейтенанта Грина к тому, чтобы, игнорируя возможную опасность, выжать последние силы из машин «Монитора» и рвануться к «Булл-Рану» с той стороны, с которой обзор для офицеров броненосца конфедератов был затруднён дымом от так и не потушенного до конца пожара.

Командир «Булл-Рана» Бьюкенен и адмирал Тэтнелл оба заметили предпринятый «Монитором» маневр слишком поздно. Увернуться от таранного удара просто не получилось. А подводное бронирование не могло сдержать кованый стальной клюв броненосца северян.

Зато орудия могли стрелять. Залп кормовой башни, сделанный с расстояния нескольких метров, вскрыл рубку «Монитора», как консервный нож жестянку. Чуть позже и уцелевшее после тарана одно из трёх казематных орудий Брукса отплюнулось бронебойным снарядом пониже вражеской ватерлинии, окончательно приговорив «Монитор» к тому, чтобы тот разделил участь протараненного им «Булл-Рана». И тут броненосец получил ответный залп – бомбами, осколки которых, влетев в прорези рубки, изрядно проредили находящихся внутри. Не миновали они и Тэтнелла, которому нужна была срочная и квалифицированная медицинская помощь. Оказывать же её в таких условиях было попросту нереально.

Корабли тонули. С бортов обоих броненосцев сыпались за борт люди, благодаря небеса уже за то, что водичка летняя, тёплая. На выручку спешил «Фолсом», попутно провожая пальбой из всех орудия в далёкий последний путь «Роанок», из последних сил ковыляющий к берегу, чтобы приткнуться к нему для спасения всех находящихся на борту. С ним тоже было всё кончено. Выбор имелся разве что между сдачей броненосца в плен, попыткой продолжать отстреливаться, будучи посаженным на мель собственным командиром, и подрывом погребов после схода на берег команды.

В любом случае сражение броненосцев было закончено. По сути, его удалось пережить лишь «Фолсому», который остался относительно целым, пригодным к продолжению боя. Если не учитывать изрядно сократившийся боезапас ко всем орудиям.

Зато бой небронированной части Северной эскадры с защитниками Портсмута был ещё в самом разгаре.

Коммандеры Сэммс и Джонс вовсю использовали броневую защиту своих кораблей, хотя первый идти на таран уже не рисковал, а второй просто не был уверен в достаточной прочности своей «Акулы» – корабль-прототип, первый броненосец со всеми конструктивными особенностями. Проще говоря, Кейтсби Роджер Джонс не хотел рисковать, используя таранный удар. Он предпочитал артиллерию!

Но два малых броненосца против куда большего числа движущихся примерно с той же скоростью и устремлённых к конкретной цели кораблей… Остановить их было нельзя. Задержать же могли вставшие на пути эскадры четыре корабля Конфедерации, фрегат «Ричмонд» и три канонерки, настроенные потонуть, но задержать корабли северян.

И они выиграли время, которого хватило «Акуле» с «Чарльстоном» для того, чтобы подобраться с фрегатам северян на дистанцию гарантированного поражения. Начался не бой, а настоящая собачья свалка, где не было уже даже подобия правильного построения. Лишь желание одних остановить и потопить, а других, соответственно, прорваться к верфям, чтобы устроить там то, что «Содом со своею Гоморрой не творил».

Взорвался уже давно подожжённый раскаленными ядрами «Ричмонд», до последнего ведущий огонь по рвущимся к заветной цели фрегатам. Одна канонерка булькнула на глубину, так и не дойдя до берега, а вот второй таки удалось приткнуться на мелкое место. И лишь канлодка «Злобный» продолжала огонь из единственного уцелевшего орудия, по возможности скрываясь за корпусом окончательно сбавившего скорость вследствие снесённой на фиг трубы «Чарльстона».

Понятно, что потери были не только у конфедератов. Малоуязвимые броненосцы щедро дарили смерть и разрушение огнём из башенных орудий, не делая разницы между фрегатами и канонерками противника. В этом ограниченном пространстве Хэмптонского рейда и входа в Джеймс-Ривер было не слишком много места для маневров. Вот и тонули фрегаты, и горели канонерки, порой совмещая эти два вредных для корабля занятия. А выбрасываться на берег… Всем было понятно, что конфедераты скажут большое спасибо поступившим так янки, ведь фрегаты легко восстановить. В случае если и не восстанавливать, то уж снять с них орудия и паровые машины – самое оно для Конфедерации, которая пока эти важные товары в основном импортировала.

У «Чарльстона» давно закончились снаряды простые и бронебойные, оставались лишь разрывные бомбы, да и то лишь в кормовой башне. Запас боеприпасов у «Акулы» был чуток получше, но ещё четверть часа, и её погреба должны были исчерпать свои возможности. В башнях действовало лишь по одному орудию, от огня северян остальные вышли из строя; броневые плиты пояса одна за другой откалывались, обнажая уязвимые места первого броненосца Конфедерации. А корабли северян всё ещё присутствовали, хотя большинство из них, ещё держащихся на воде, и было побито. «Злобный», последняя живая канлодка, погрузившаяся в воду по самое не могу, едва-едва ковыляла к берегу, под прикрытие ещё целой береговой батареи. Батареям, к слову сказать, тоже неслабо досталось, канлодки северян сосредоточили огонь именно на них, игнорируя корабли, если была возможность выбора.

Коммандер Рафаэль Сэммс уже давно не надеялся ни на кого, кроме своего побитого корабля да ещё трепыхающейся и сохранившей неплохую скорость «Акулы». Тем большим удивлением для него стало появление «Фолсома», который на всех парах шёл им на помощь. Точнее не им, не им! Было понятно, что оставшиеся четыре фрегата и две канонерки северян не смогут справиться с двумя броненосцами. Максимум с одним, да и то вопрос, если, к примеру, тот же «Чарльстон» отползёт под прикрытие береговых батарей. Ну, так у них и была другая цель – разбомбить верфи, на которых сейчас достраивались новые, малые броненосцы с неглубокой осадкой, пригодные как для берегового плавания, так и для входа в реки вроде того же Потомака. То есть для подхода к столице США для последующего её обстрела, равно как и поддержки переправляющихся войск. И вот эту угрозу могли нейтрализовать прямо на стапелях. Допустить это – не смертельный, даже не опасный, но всё равно чувствительный, болезненный удар для Конфедерации.

«Фолсом» шёл это исправить, одновременно сигналя о том, что «Булл-Ран» потоплен, но и два из трёх вражеских броненосцев на дне залива, а третий… Третий выбросился на берег, и теперь лишь от его команды зависит, взорвут они его погреба или оставят ценный трофей. Впрочем, на последнее надеяться точно не приходилось.

Остаткам Северной эскадры пришёл конец. И всё, что они могли сделать – перед уходом на дно попытаться всё же дотянуться до верфи. Не уничтожить, так хотя бы частично повредить, помешать строительству.

Они это сделали. Лишь два фрегата из оставшихся четырёх смогли прорваться обратно, за пределы Хэмптонского рейда, пользуясь тем, что броненосцы Конфедерации добивали их менее везучих или более склонных к риску коллег. Преследовать «Чарльстон» не мог по причине отсутствия должной скорости и полного исчерпания боеприпасов. «Акула» тоже расстреляла почти все запасы. Ну, а «Фолсом» ухитрился уже под конец боя поймать пару очень неприятных подарочков с погибающих фрегатов северян. Результат – пробоина ниже ватерлинии и покорёженные винты, заставляющие думать прежде всего о риске затопления и последующего долгого и хлопотного подъёма с местных невеликих глубин.

В любом случае победившей стороне следовало частью пополнять запасы снарядов, а частью – в лице «Фолсома» – вставать на долгий и нудный ремонт. И ещё – хоронить командующего эскадрой, контр-адмирала Джосайю Тэтнелла. Немолодой адмирал потерял слишком много крови ещё до того, как его смогли перенести с погружающегося «Булл-Рана» на относительно целый «Фолсом», где был и врач, и помещение для оказания нормальной медицинской помощи. Спасти, увы, не удалось. И эта потеря была для Конфедерации как бы не более серьёзной, нежели ушедший на дно флагман броненосной эскадры.

Верфи Портсмута… Ну что верфи? Разрушенными их не могли назвать даже злейшие враги, но вот отрицать наличие повреждений и у друзей не получилось бы. Зато до строящихся броненосцев янки добраться не успели. Остальное было решаемо. Зато факт громкой, теперь уже морской победы никто уже не смог бы отрицать. Равно как и наглядную демонстрацию силы броненосных кораблей и крайней уязвимости судов, этой брони лишённых.

Глава 3

КША, штат Виргиния, Ричмонд,

август 1862 года

Подготовка к последнему, завершающему войну удару всегда занимает много времени. Так что ничего удивительного не было в том, что спешить с ударом по Вашингтону никто из нас и не собирался. Время сейчас работало не на янки.

Почему так? О, на то было много объективных причин. И начать стоило с самой что ни на есть банальной – экономики. Блокада отсутствовала в принципе, поэтому поставки хлопка, этого «мягкого золота», не только не прервались, а более того, были увеличены. Да, сейчас было не время переходить на политику обработки сырья и выходу на рынок уже готовой продукции, хотя первоначальные шаги для этого предпринимались. Закупка парка станков, выписка мастеров для обучения уже местных кадров, и всё в этом духе. Активная же фаза перестройки этого важного сектора экономики должна была начаться уже после войны. Сейчас не стоило шерудить палкой в муравейнике, а скорее даже в осином гнезде.

Отсутствие золотой подпитки из Калифорнии и из иных рудников, которые находились на границе Калифорнии с мормонским Дезеретом, также не прошло для Соединённых Штатов безболезненно. Война – очень прожорливое чудовище, требующее не только людей, но и денег на оружие, амуницию, провиант и многое другое. С недавних пор этот молох требовал от США того, чего там уже не имелось. Неудивительно, что эмиссары Линкольна пытались выпустить облигации займа с целью покрыть хотя бы первоочередные расходы. Только вот желающих их приобрести было не густо, а скорее совсем пусто. Люди, умеющие оценивать риски, видели, что дело янки откровенно печальное, а вкладываться в без пяти минут утопленника… гуманистов в мире финансов сроду не водилось.

В общем, подкармливали издыхающую экономику янки исключительно интриганы родом с туманно-коварного Альбиона. В аптекарских дозах, чтобы пациент не помер окончательно, но и не запрыгал этаким живчиком. Логично, что денежные вливания происходили не в безвозмездном порядке, а под неслабые проценты. Сити – такое Сити!

Ну, и битва на Хэмптонском рейде сыграла свою роль. Душевно так, показательно! Поражение уже не армии США, но флота. Того самого, который в начале войны обладал абсолютным преимуществом, да и потом по сути оставался большой угрозой. И что теперь? Сражение наглядно показало, что флот Конфедерации давно вырос из коротких штанишек, да и в технологическом плане совершеннее янкесовского. Доказательства? Броненосцы! Сражение два на три не в пользу КША с такими же бронированными противниками, а заодно противостояние двух других броненосцев значительно превосходящему числом небронированному противнику. Результат более чем достойный. Именно об этом и был разговор с министром по военно-морским делам Стивеном Мэллори, в гости к которому я прибыл в сопровождении пары десятков «диких». Они, кстати, перед дверями министерства не остались, лишь несколько, как и было положено по введённым мной и Джонни правилам. Большая же часть так и сопровождала меня внутрь, грамотно занимая позиции, держали всё и всех под контролем.

Возражения? Да упаси боги! Все помнили чуть не удавшееся покушение, в котором я был одной из двух основных целей. Вот и не удивлялись. Хотя некоторые власть имущие, включая собственно президента Дэвиса, пытались, скажем так, подавать голос по поводу чрезмерной озабоченности некоторых офицеров по поводу собственной безопасности.

Плевать! К тому же Стивен Мэллори к этим злопыхателям никаким боком не относился. И разговор был сугубо деловым, касающимся как результатов победы при Хэмптонском рейде, так и возможностей её развития в нечто большее. Не зря помимо собственно министра присутствовали два героя той самой битвы: кэптен Фрэнклин Бьюкенен и коммандер Рафаэль Сэммс. Кто же ещё, как не они, мог поддержать или опровергнуть предлагаемые дальнейшие действия, связанные с делами флота.

Им было что сказать. В настоящий момент они уже закончили доклады – каждый свой – о произошедшем во время выигранного сражения и даже успели ответить на вопросы. Вопросы министра, а не мои. Я покамест не спешил вмешиваться в беседу, понимая, что знания о собственно флотских тонкостях у меня практически отсутствуют. Зато общестратегическое направление – это уже другое дело. И возражать никто из присутствующих относительно моего права высказывать собственное мнение точно не будет. Опыт недавнего прошлого играл мне на руку. Хотя, надо заметить, ругань по поводу ненадёжности казнозарядных орудий Армстронга несколько опечалила. Скорострельность хвалили. А качество критиковали самым ругательским образом. Бывает, дело житейское. Тем больше поводов будет выпускающим орудия системы Брукса производствам скорее адаптировать эту модель под заряжание с казны. Благо и право использовать определённые узлы систем «армстронг» и «уитворт» было выкуплено у создателей.

И это вдвойне в тему уже потому, что больше орудий этих производителей мы в ближайшее время не получим. Причина? Коварные альбионцы, явно руководствуясь спущенным с королевских вершин приказом, заявили, что не могут выполнить заказ и расторгают контракт. Даже с выплатой неустойки, на которую обычно идут со скрипом, тянуть не стали. Деньги перевели в рекордные сроки, зато без комментариев. Тем более извинений. Словно в лицо швырнули по принципу «на, и подавись». М-да, показательное нежелание хоть самым малым способствовать победе Конфедерации. Удивляться тут было нечему, Британия чётко и ясно показывала, чью именно сторону принимает в этом конфликте. В чем-то это было даже хорошо, потому как выбивало почву из-под ног южан-англоманов. Теперь их голоса будут звучать настолько тускло и невыразительно, что просто прелесть, какая гадость.

Однако ближе к делу. Надо уже и мне включаться в разговор, пришла пора.

– Итак, джентльмены, что имеем по результату? – задал я вопрос и тут же начал отвечать. – У янки не осталось готовых броненосцев, но на их верфях строятся новые «мониторы» с «роаноками».

– «Роанок» – дерьмо! Только поэтому и не потонул сразу после выхода из порта, – жёстко, но убеждённо высказался Сэммс. – Обшили корпус фрегата броневыми плитами, а об устойчивости даже не задумались! Я после боя смотрел на то, что от него осталось. Хлам!

– Кстати, я так и не понял, что от него осталось?

– Довольно много, полковник, – улыбнулся Фрэнклин Бьюкенен. – Кэптен Марстон не смог взорвать броненосец, выброшенный им на берег, чтобы раненых спасти. Пороховые погреба затопило, а взорвать их по шею в воде… Только котлы и взорвали. Тем, что в башнях было.

Понимаю. От паровых машин ничего не осталось, зато сами орудия, а главное, корпус броненосца вполне годится в качестве трофея. Кстати…

– А что сам Джон Марстон?

– В плену, – радостно оскалился Рафаэль Сэммс. – Оставшиеся после сражения два фрегата янки с берегу подходить не осмелились, боялись, что их догонят и потопят. Потушившаяся «Миннесота» ещё того раньше ушла, едва управляясь. На ней и адмирал Голдсборо. Только какой он теперь адмирал, почти без кораблей!

– Битый адмирал, какой же ещё, – согласился я, но тут же уточнил: – Но проблем нам доставить способен, если верные выводы по итогам сражения сделать сумеет. Да и нам это полезно будет.

Вижу понимание в глазах Мэллори и Сэммса и лёгкое недоумение на лице Бьюкенена. Ладно, уточню, сейчас нужно осознание сложившейся ситуации всеми, а не частью.

– Янки будут из кожи вон лезть, но как можно скорее достраивать новые броненосцы. И загрузят этой работой все верфи. Достройка имеющегося, постройка с нуля, попытки купить бронированные корабли у единственной страны, которая в принципе способна им их продать.

– Британия…

– Верно, коммандер Сэммс, – ухмыльнулся я. – У королевы много… Знакома такая поговорка? Вот и отлично. Хотя сейчас у британцев не то четыре, не то шесть броненосцев, которые они могут рискнуть отправить через океан – остальные по сути лишь бронированные плавучие батареи, – но и этого будет достаточно, чтобы создать нам немало проблем.

– Франция.

– Понимаю вас, министр. Вы ведь наверняка не о том, что Наполеон III осмелится так сильно испортить с нами отношения, продав янки хотя бы пару броненосцев.

– Верно, Станич. Королева Виктория побоится продавать броненосцы, тогда Британия окажется ослабевшей на море, уязвимой перед давним своим соперником. В самом неприятном для нас случае британцы продадут лишь пару кораблей. И помогут янки в постройке собственных. Броня, паровые машины, орудия.

Тут только и оставалось, что согласиться. После недавних событий сомневаться насчёт истинного отношения Британии к Конфедерации мог только окончательно упёртый оптимист, причём с розовыми очками на глазах и с заткнутыми ватой ушами. Собравшиеся здесь к подобной категории явно не относились.

– После сражения на Хэмптонском рейде у нас впервые появилось преимущество на море, – Мэллори выглядел довольным, как паук, и я его хорошо понимал. – Это нужно использовать!

– Как только будут отремонтированы «Чарльстон» и «Фолсом», – вздохнул Бьюкенен. – Кораблю Сэммса особенно досталось. Но по рекам им не пройти, глубины там малые для всех трёх наших броненосцев.

– Нам это и не нужно. Целью, как только закончится ремонт, станет Нью-Йорк. Что до вхождения в реки… Для этого пара броненосцев с малой осадкой на портсмутских верфях и строятся. Они специально проектировались поменьше не то что «Фолсома», но и «Акулы» с «Чарльстоном», да и артиллерия не столь серьёзного калибра. Зато вполне могут зайти в Потомак и следовать аж до самой столицы янки. Поддержка высадки наших войск – именно то, что доктор прописал Аврааму Линкольну для скорейшего апоплексического удара.

Сэммс и Бьюкенен выражали своё согласие молча, подтвердив оное исключительно кивками, а вот министр озвучил весьма важный при этом раскладе вопрос:

– Сроки?

– А чем скорее, тем оно и лучше. Насчёт Нью-Йорка. Что до «прогулки по Потомаку», так это несколько позже, хотя… Лучше поторопиться с достройкой. Линкольн усиленно набирает в армию пушечное мясо. Слышали, наверное, о «свободных полках»?

Слышали, как же иначе! Свободные полки – это, я скажу, было что-то с чем-то. Выпустив прокламацию о всеобщем освобождении негров, Авраам наш Линкольн – явно по совету своих британских друзей – издал указ о создании полков, укомплектованных исключительно неграми. Рядовым составом, само собой разумеется. На все без исключения офицерские должности назначались белые. Из числа тех, которые не отмахивались от подобной «чести» всеми конечностями, представляя себя общую атмосферу подобных, кхм, подразделений. К слову сказать, из мало-мальски опытных офицеров на подобное не соглашался практически никто. По большей части убеждённые аболиционисты, у которых энтузиазма хватало, а вот со знаниями и опытом было куда как более скромно.

Откровенно говоря – и это признавали даже умные люди нам, на территории США – Линкольн ухитрился подложить самому себе довольно толстую и радостно похрюкивающую свинюку. Каким образом? Настроив против себя немалую часть белого населения Дэлавера и даже Мэриленда, не относящуюся к аболиционистской прослойке.

Тут ведь вот в чём собака порылась. Чтобы успокоить взбудораженное возможными переменами население рабовладельческих штатов, но таки не поддержавших сецессию Мэриленда с Дэлавером, была принята так называемая «резолюция Криттендена». Её смысл состоял в том, что война начата США ради объединения страны, и ни в коем случае не ради отмены «экстравагантного института» рабовладения. Данная резолюция требовала – не советовала и даже не рекомендовала, а именно что требовала – от правительства США не предпринимать действий против института рабства.

Вместе с тем всем умеющим как следует использовать мозг было очевидно, что данный документ составлялся и принимался исключительно для того, чтобы ввести в заблуждение как часть политиков Конфедерации – в этом направлении с хрустом обломились, – так и собственно население колеблющихся штатов. Последнее им удалось, дэлаверцы и мэрилендцы успокоились. И вдруг такой вот сюрприз, словно на голову даже не ушат воды выплеснули, а ведро с отборными помоями. Рабов освободить, причём без каких-либо компенсаций и даже намёков на оные. Одно это моментально поставило эти два штата, а особенно Дэлавер, на грань бунта. А тут ещё затея с созданием «свободных полков», в которые первым делом стали набирать именно бывших рабов из этих штатов. В этот момент солидный процент белого населения сильно пожалел о своём прекраснодушном оптимизме, который был проявлен относительно недавно. Не поддержали сецессию, поверили изначально лживой резолюции? Вот и получили справедливое воздаяние за глупость.

Жаловаться? Так ведь некому. Линкольн полностью сделал ставку на аболиционистов, причём на наиболее радикальную их часть. А попробовать переметнуться на сторону Конфедерации – поздно. Не в ситуации, когда на землях обоих штатов – Мэриленда особенно – огромное количество федеральных войск.

В общем, многих дэлаверцев и мэрилендцев откровенно коробило от осознания того, что их вчерашние рабы не просто одним фактом своего одномоментного и внекомпенсационного освобождения причинили солидные финансовые потери, но и стали представлять угрозу. Какую? Став не просто свободными неграми, а ещё и солдатами федеральной армии, вчерашние рабы становились опасностью, которую нельзя было не учитывать. Кто мог поклясться, что определённой их части не придёт в голову дезертировать с оружием в руках? А уж если в наверняка предстоящих федеральной армии сражениях эти самые «свободные полки» будут разбиты… Кто помешает им под шумок наведаться на земли бывших хозяев с вполне понятными целями пожечь и пограбить, пользуясь не просто наличием оружия, но и большим численным превосходством? Так что причины опасаться были отнюдь не слабые.

Министр Мэллори, равно как и Бьюкенен с Сэммсом, об этом могли лишь догадываться, мне же всё это было известно из вполне достоверных источников. И мои собеседники знали о том, что бросать слова в пустоту – не моё амплуа.

– Неужели Грант хочет перейти в наступление? И позволит ли ему это Линкольн?

– Не в наступление, министр. То есть не в полной мере наступление, – поправил я самого себя. – Сейчас в Вашингтоне больше всего хотят отодвинуть наши войска подальше от Потомака, чтобы их столица не находилась в пределах одного рывка наших армий. Как доносят наши люди, их самые смелые мечты не простираются дальше линии Винчестер – Форт – Ройал – Калпеппер – Фредериксберг. Но готовы удовлетвориться и выходом на линию Винчестер – Форт – Ройал – Манассас. Только тогда они будут чувствовать себя в относительной безопасности. Ведь для Линкольна допустить бои на улицах Вашингтона означает величайший позор и крушение почти всех надежд хоть на сколько-нибудь приемлемое завершение войны. Это будет уже не проигрыш, а абсолютный разгром, почти что капитуляция на любых условиях, диктуемых победителем.

– Понятно, – посуровел Мэллори. – Я лично буду контролировать ремонт пострадавших в бою броненосцев и достройку двух способных подняться по Потомаку. Была задержка с поставками броневых листов, но теперь у нас есть «Роанок» – то, что от него осталось. Это ускорит работы. Орудия тоже используем. Но сейчас я хотел бы спросить о поставках необходимых для флота материалов, особенно о требующихся для этого финансах.

Ну, всё, пошло-поехало. Министр Мэллори сел на любимого конька, а именно на тему о недостаточном финансировании военного флота. Я его хорошо понимал. Хотя Дэвис и отдал приказ своему министру финансов, Кристоферу Меммингеру, финансировать постройку новых кораблей, но требующиеся на это суммы… Стивену Мэллори их снова не хватало. Обычное и привычное дело. Следовало заметить, что никакого воровства и в помине не наблюдалось, особенно после того, как несколько особо хитрозадых личностей были показательно повешены и болтались в таком виде пару суток, пугая особо впечатлительные натуры своим откровенно препоганым видом и привлекая охочих до бесплатной кормёжки ворон.

Просто… для максимальной скорости постройки и качества оной требовались дополнительные финансовые вливания. И их источник был министру хорошо известен. Ну да, в качестве финансового донора вновь рассматривалась моя персона. Деньги не вымогались, просто Мэллори смотрел так проникновенно, что поневоле вспоминались персонажи вроде котика из «Шрэка» и прочие крайне внушительные персоны. А если серьёзно, то представители флота уже привыкли, что, случись какая-то проблема, можно обратиться за помощью к Виктору Станичу.

Это было более чем хорошо. Флот и армия, армия и флот – две основные силы, на которые должен опираться любой человек, желающий менять сложившуюся систему. И если в армии были Борегар с присными и военный министр Лерой Уокер, то флот – это министр Стивен Мэллори и перспективные командиры вроде Фрэнклина Бьюкенена и особенно Рафаэля Сэммса. Бьюкенен ведь, при всём моем к нему уважении, лишь грамотный исполнитель. Зато Сэммс – это чрезвычайно перспективная личность. К слову сказать, представления на повышение обоих в звании уже были подготовлены, а одно даже подписано – Сэммса, с коммандера до кэптена. Для того чтобы сделать контр-адмиралом Бьюкенена, требовалось согласие президента Дэвиса как главкома. И тут ещё большой вопрос, когда утвердит и утвердит ли вообще… до момента добровольного своего или не очень ухода.

М-да, Дэвис. Продолжая курс на конфронтацию, он успел недавно ещё раз взбесить Борегара. Каким образом? Временно отложив моё повышение в звании. Мотивировал это тем, что для юного возраста Виктора Станича звание полковника и так очень весомо. Мне-то было плевать по большому счёту, всё равно Дэвис скоро должен потерять всякое влияние. А вот Пьера это откровенно взбесило! Как и многих других офицеров Потомакской, Теннесийской армий и не только. Фронтовые офицеры очень не любят, когда одного из их среды показательно затирают, обходя заслуженными наградами. Ведь если с одним так поступают, то подобное может и на других перекинуться. Я это понимал, а вот Дэвис, похоже, не очень. Что ж, тем хуже для него и лучше для моих планов.

Насчёт просьбы Мэллори, то тут обещал посодействовать финансово, куда уж деться от чаяний флотских. Благо и взятая группами О’Галлахана добыча пока ещё имелась, и из Калифорнии вскоре должны были доставить первую действительно серьезную партию золота. А во время войны и тратить стоит именно что на войну. Любая жмотистость здесь по тебе же и ударит, причём больно и сильно, в самый неожиданный момент.

Можно было и покидать министерство. Разве что ещё с полчасика посидеть, послушать. Ну, и аккуратно так обозначить, что у меня тоже дел много имеется. Решено, так и сделаю.

* * *

Приехав домой, я думал отдохнуть в компании сестёр и, возможно, кого-то из близких друзей. Отдых необходим при любых раскладах, иначе и работоспособность падает, и нервы ни к чёрту. Да и экстренных дел вроде как не намечалось.

Ага, прямо щ-щаз! Стоило мне увидеть озабоченные лица самого близкого круга в составе Джонни, Вильяма и Марии… Любопытная мордашка Вайноны, которую выгонять из комнаты бесполезно, напоминала о не до конца восстановившемся здоровье и необходимости соблюдать постельный режим. Елена тоже была, но она-то не выглядела очень уж озабоченной. Скорее так, для порядку, разделяла общее настроение, и не более того. Ей куда больше был интересен Вилли, роман с которым явно перешёл в самую серьёзную стадию. И да, русскому языку она его даже сейчас учила!

Впрочем, не о том речь. Понимая, что меня лучше не томить ожиданием пакостных новостей, Джонни прямо с порога, когда ещё и присесть-то не успел, озадачил неприятным известием. Неприятным в плане внутренних событий, точнее даже связанных с аппаратными интригами нынешней власти.

– Дэвис решил показать, что у него ещё есть власть. Он… назначил Джуду Бенджамина министром финансов! Объявят через два, может, три дня.

После такого вот афронта мне только и оставалось, что сделать несколько шагов до ближайшего кресла и плюхнуться в него, всеми силами стараясь удержать рвущийся наружу многоэтажный мат. Нынешний… точнее уже прошлый министр, Кристофер Меммингер, конечно, звёзд с неба не хватал, но был вполне пригоден. Более того, вменяемой альтернативы как-то не просматривалось. Главное же, Меммингер был подчёркнуто нейтрален ко всем аппаратным играм вокруг и около. Теперь же ему выделили пинка под зад и посадили на его место не то что непрофессионала, а откровенно лишнего и даже вредного с учётом последних событий человека. Ведь мистер Бенджамин настолько сильно связан с английскими деловыми кругами, что просто-таки совсем ой!

– Значит, так, Джонни. Сам присаживайся, и другим на ногах стоять не стоит, потому как сил у меня что-то совсем не стало от подобного известия молотом по лбу. А мне стаканчик… не виски, Вилли, хватит скалиться! Чего-нибудь со льдом, жарко совсем после этих прогулок стало. Мозг тоже охладить надобно. И только после этого ты мне скажешь, чего хочет Джефферсон наш Дэвис добиться подобным бессмысленным и беспощадным ходом.

Что ж, несколько минут я этим финтом ушами выиграл. Они нужны были хотя бы для того, чтобы осмыслить столь неожиданную новость и быть готовым к дальнейшему разговору. Именно к разговору, а не к эмоциональным высказываниям. Сейчас они несколько не к месту окажутся. Ну, Дэвис, ну, зараза! Подобного выверта в его-то ситуации мало кто ожидать мог. Только вот есть у меня подозрение, что уже не он играет партию, а его играют как одну из карт. Кто? А для ответа на этот вопрос пока нет информации. Надеюсь, что Джонни мне её сейчас и предоставит.

Так, вот и сок, холодный, свежевыжатый. Хорошо. Подумал было и вторым стаканом себя побаловать, благо запотевший, только что с холода. Кувшин вот, рядом стоит! Потянулся было, но передумал. Лучше немного позже, а пока предпочту послушать мнение друга… друзей и родственников о неожиданной новости.

– Смысл этого назначения, Джонни, вот что важнее всего. Кому оно нужно кроме президента и самого Бенджамина?

– Слишком рано что-то утверждать, Виктор. Люди только начали выяснять одно и подтверждать другое. Я не могу быть уверен.

– Для начала хватит и гипотез, – возразил я, а Вильям поддержал меня в этом. – Например, гипотеза о том, что Дэвис просто пытается этим назначением показать свою значимость, хоть и маловероятна, но тоже нуждается в проверке.

– Уже не нуждается, – скривился мой друг и заместитель по тайнополицейским делам. – Бенджамин недавно встречался с Джоном Рейганом, генеральным почтмейстером, а также с прибывшим в Ричмонд «на лечение» бригадным генералом Лонгстритом.

– Встреча происходила в доме Бенджамина?

В ответ Джонни лишь довольно усмехнулся. Всё с ним ясно – встреча происходила именно там. А поскольку мы с ним в недалёком прошлом говорили о крайней целесообразности вербовки кого-то из тамошних черномазых слуг, то… Суть понял не только я, потому как Вильям поинтересовался, опередив меня:

– Что негры в головах своих принесли, в стремлении обменять слова на доллары?

– Самого разговора почти и не слушали, обрывки. Но и их оказалось достаточно. Все трое собравшихся хотели мира.

– И всё?

– Конечно нет, брат, – прошипела Мари, сейчас и впрямь напоминавшая дикую кошачью породу. – Все трое высказывали недовольство тем, куда движется Конфедерация как во внешней, так и во внутренней политике. Да, негры слышали только обрывки разговора, но Бенджамину не нравилось, что рвутся торговые связи с Британией. Генерал Лонгстрит сетовал на то, что усиливается власть даже не президента, а тайной полиции, что вот-вот будут нарушены «основные права граждан Конфедерации». А Рейган… пока мы ничего не знаем о его больных местах, но он поддерживал двух других, это точно.

Собрались пауки в одной банке. Однозначно не все, но троица наиболее значимых. Мой ближний круг не мог знать всего по понятным причинам, а вот для меня многие тайны для этого времени тайнами не являлись. Это я, если что, про однозначную опасность для наших планов всех трёх потенциальных, а может, уже и реальных заговорщиков. Собравшаяся и спевшаяся троица была, так сказать, готова предать Юг без особых душевных терзаний, что и сделала в знакомой мне истории. Не слишком ли я жёсток? Отнюдь!

Лонгстрит, он же один из лучших друзей наиболее, пожалуй, одарённого военачальника из числа янки, генерала Улисса Гранта. Сделал после окончания войны очень серьёзную карьеру, в том числе и дипломатическую, проклят многими бывшими соратниками за явное предательство прежних, как они думали, идеалов. Только сомневаюсь я, что они вообще там ночевали, идеалы эти. А вот другие – да, это вполне реально. Те самые, которые истинно демократические, янкесовские.

Генеральный почтмейстер Джон Рейган. Тоже тот ещё крендель! Долгое время жил в Техасе, хотя не был там рождён. А переехал туда в юношеском возрасте. Что любопытно, состоял в так называемой «Партии незнаек» – очень своеобразной структуре, занимающей ярко выраженную противоиммигрантскую позицию.

Казалось бы, что в этом плохого? Зато если присмотреться… Эта партия требовала сильно ограничить иммиграцию, но особенно из католических стран. Плюс исключительное использование английского языка. И вновь казалось, что это попытка создать из американской солянки вполне сложившуюся нацию. Только вот считать так было бы огромной ошибкой, хотя покупались многие.

Шуточка была в том, что к моменту президентской кампании Линкольна почти вся верхушка этой, кхм, партии охотно влилась в дружные республиканские ряды, выразив свою поддержку своре Линкольна, в том числе и по вопросам рабства. То есть ирландцы и германцы им сильно не нравились, а вот орды освобождённых негров в качестве граждан США не вызывали практически никакого отторжения. Неудивительно, что от них откололась некоторая часть сторонников, в основном из числа южан. Однако…

Вот то-то и оно, что «однако»! Нельзя было быть уверенным в том, что отколовшиеся от «незнаек» были столь уж убеждёнными сторонниками Конфедерации. Относительно самого Рейгана я и вовсе никаких иллюзий не испытывал, он ведь, находясь в Конгрессе, проявил себя последовательным сторонником единых США и вернулся в Техас лишь тогда, когда понял, что этот Штат стоит на явных проконфедератских позициях. Проще говоря, не хотел рушить карьеру, только и всего. Потому быстро перековался, сначала приземлившись во временном Конгрессе КША, а потом обратив на себя внимание лично Джефферсона Дэвиса. Хотя администратором был и впрямь неплохим – наладил работу почтового департамента КША, что было особенно важно во время войны.

Только профессионализм и надёжность – понятия разные. Очень разные. В лучших традициях своей бывшей партии Рейган исходил на навоз по поводу того, что всё большее влияние в Конфедерации начинают занимать те, кто к англичанам протестантского толку уж точно не относился. Борегар – потомок французских аристократов. Моя персона, от которой славянским духом за милю несло. Игры с индейцами – включение их в КША как полноправного штата. Интриги с мормонами и их Дезеретом, где протестантским духом точно не пахло. Ставка в новой гвардии, то есть «Дикой стае», как раз на буйную ирландскую вольницу, которая британцев ненавидела люто и искренне. И понимание того, что это не мимолётные веяния, а вполне чёткая позиция, которая будет лишь усиливаться и развиваться.

В знакомой мне истории Рейган сразу же после поражения Конфедерации очень, ну просто очень активно сотрудничал с победителями, заваливал техасцев открытыми письмами с настоятельными увещеваниями признать права негров, смириться и, как говорится, получать удовольствие от процесса. Зато был чуть ли не самой презираемой личностью у жителей «штата одинокой звезды».

Ну, и третий по порядку, а по влиянию, может, и совсем наоборот – Джуда Бенджамин, сначала бывший генпрокурором, затем военным министром, а теперь вознамерившийся и в финансы своё рыло засунуть. Англоман, убеждённый противник использования черномазых в войсках и просто крайне подозрительный в свете последних событий человек. О нём у меня давно иных слов помимо матерных не водилось.

Мари говорила, что мотивация Рейгана не совсем понятна. Что ж, я не стал тянуть и выложил всё то, что, по моему мнению, стоило от него ожидать. Равно как и больные мозоли генерального почтмейстера, на которых мы от души потоптались. И лишь после этого добавил о ситуации в целом:

– Если они и хотят мира, то мира особого. Двое из них – явные англоманы. Третий – поборник «демократических принципов» во что бы то ни стало. Следовательно?

– Британская партия. И им должно очень не нравиться сближение Конфедерации с Испанией и Россией, Вик, – тяжко вздохнул Степлтон. – Широкой поддержки в армии у них точно не будет. Пресса уже начинает метать в британцев громы и молнии. Отказ продавать нам орудия Армстронга и Уитворта. Скупка британцами акций железных дорог, портов и фабрик в США, постоянные встречи Линкольна с британским послом.

– Делаем всё, как и нужно, – подтвердил Джонни. – Бросать грязью в Британскую империю скоро станет признаком хорошего тона.

– Не совсем о том говорим.

– Хорошо, Вик. Будет снова «о том». Лонгстрит мало на кого сможет опереться. Только на озлобленных неудачников, которых выдвинули в генералы, а они или никак себя не проявили, или проявили совсем плохо. Он нужен другим только как наиболее известный из генералов, которые вообще готовы их слушать. Рейган с Бенджамином – вот кто по-настоящему опасны.

Прав Смит, чего уж там! Бенджамин – это прямой выход англичан на правительство Конфедерации. Он же никогда даже не думал скрывать, что видит будущее КША исключительно в тесной связке с Британией. Рейган… Тут сложнее. Но скорее всего, здесь очень серьёзные связи с республиканской партией через бывших «незнаек». Сам по себе этот администратор влиянием не обладает, лишён харизмы и вообще не обладает весомой группой поддержки. В отличие от Бенджамина.

Джуда Бенджамин. Он тут главный, однозначно. Главный, но не игрок, а всего лишь фигура. Игрок – это явно там, по ту сторону океана. Значит, надо действовать хоть и аккуратно, но в то же время не миндальничая.

– Этих трёх красавцев – в разработку как приоритетные цели. Совсем шикарно будет, если вскроются какие-то связи с британским посольством.

– Для министров это нормально.

– Понимаю, Джонни. Но ведь «нормально» – такое относительное понятие. Нужна вся информация, которую только получится добыть. А там уж будем её просеивать, выискивая подозрительное. Британцы знают, какой ложкой мешают закипающее дерьмо!

– А оно кипит?

– Кипит, Вилли. И булькает, источая омерзительный аромат. Королеве Виктории мало того, что её империя вот-вот получит США в качестве покорного вассала, она замахнулась на большее. Чую, что Британия хочет добиться мира, наиболее выгодного отнюдь не для нас.

Тут собравшиеся не были англоманами. Скорее уж жёсткими реалистами, понимающими, что любая игра в большой политике – это партия с нулевой суммой. Проще говоря, если кто-то выигрывает, то у кого-то в карманах сильно убавляется. А выходцы с туманного Альбиона не брезговали любыми приёмами, в том числе и откровенно шулерскими. С давних пор у меня имелось искреннее убеждение – против шулеров годятся любые приёмы, включая знаменитый «канделябром по башке».

– Кабинет министров расколот почти пополам, – сверкнула глазами Мария. – Лерой Уокер полностью поддерживает партию Борегара, Мэллори помнит, что не Дэвис помогал в строительстве флота. Госсекретарь Тумбс ничем не обязан, но на нашей стороне, поскольку видит, что успех во внешней политике связан вовсе не с Британией. Генпрокурор просто работает, он вне интриг. Остальные двое теперь – сторонники… Чего сторонники, брат? Не союза же с Англией! Этого сейчас не поймут.

– Они будут разыгрывать карту скорейшего мира, чтобы Конфедерация не превратилась из республики в диктатуру, – скривился Степлтон. – Рим, а из новой истории – революционная Франция и тогда ещё не император Наполеон Бонапарт. Наши враги не глупее нас! Они успели понять, к чему мы хотим привести страну. И будут препятствовать. Республика неустойчива. На неё проще влиять, выбранных сенаторов и конгрессменов удобнее покупать. А диктатора и особенно монарха купить сложно. Владетеля земель деньги не слишком интересуют, потому…

Хорошо выразился, аж добавить нечего! Кто ж спорит, что большинство выбираемых товарищей продавались оптом и в розницу, в том числе в самой Британии. Чтобы не ходить слишком уж далеко, достаточно вспомнить ситуацию, когда меньше века тому назад, при заключении мирного договора между Британией и Францией, французские послы от души покуролесили. Как? Да просто купив для себя наиболее выгодные условия мирного договора. Множество других примеров можно вспомнить, достаточно лишь открыть мемуары того или иного значимого дипломата. И это, на минуточку, в Британии, где власть парламента была неслабо ограничена монархией. Поэтому поднялся скандал, и продавшимся пришлось довольно кисло. Хоть и без фатальных последствий.

А если бы не было монаршего ограничителя парламентской продажности? Ответ прост – продавались бы совсем безоглядно, уж мне ли не знать! С крушением в начале XX века большинства монархий все эти «народные избранники» покупались оптом, в розницу, вразвес и целыми тушами! Тьфу на них, мразей подзаборных! Даже термин в тех же США придумали – лоббизм. Официальный такой подкуп «народно избранных». Нет уж, спасибо, не радует. При монархии, но конституционной, на них хоть какая-то управа имелась. А так… Видели, знаем.

– Молчишь. Задумался, что ли? И если да, то о чём?

– Именно, Джонни, задумался. Серьёзно, о вещах важных, довольно срочных. По теме раздумий вот что скажу. Нам просто необходимо вымазать любого из собравшегося трио в чём-то особо гадком и дурно пахнущем. А уж притянуть остальных двух – дело сложное, но реальное. Направления, которые не вызовут удивления и непонимания у общества, к счастью, известны. Это связи с Британией у Бенджамина, в том числе и финансовые. Дружба с Улиссом Грантом, по сути главным командующим у янки, у Лонгстрита. Сюда же можно прикрутить и зависть к успехам Борегара, если получится. Ну, и у Рейгана – крайне подозрительное прошлое в рядах партии «незнаек». Запомните, друзья мои, нам не нужно ловить всех, достаточно поймать лишь одну рыбку. Этого хватит!

– Мы постараемся, – за себя и Джонни ответила моя сестричка. – Ты лучше задумайся о том, что Дэвису пора на покой. С почётом.

– Привяжем любого из троицы к английскому послу или английским же шпионам… Можно и к янки, так ещё лучше. Вот тогда можно идти к Дэвису и вежливо, но настойчиво предложить уйти на покой во избежание худшего. Остальное и без того понятно.

– Борегара на царство? – усмехнулась Мария. – Это будет интересно.

Я лишь покачал головой, тем самым показывая, что не всё так просто, как хотелось бы.

– Не сразу. Сначала нужно будет сделать его кем-то вроде римского диктатора. А уж тогда, собрав в его и наших руках большую часть власти, можно будет переплавить временные диктаторские полномочия в постоянную власть монарха. Так не раз было в истории. Потому и повторить не так уж сложно. Нужно лишь выбрать наиболее подходящий для этого момент.

– Мы сделаем всё, что только сможем, – вымолвил Степлтон. – Но нужна поддержка не только армии, но и сенаторов с конгрессменами, и желательно губернаторов.

– Будем искать грязь.

– Это как?

– В переносном смысле слова, Вилли. Среди губернаторов, сенаторов, конгрессменов надо искать тех, кто замечен в связях с расхищением казённых средств, иных махинациях, связях с аболиционистами и прочие неприглядные дела-делишки. Тогда уж и начинать воздействовать на каждого из замаравшихся.

– Обнародовать, вынуждая уйти в отставку или и вовсе под суд?

– Не совсем. Точнее, не для всех. Некоторым, не замаравшимся в особенно грязных делах, можно просто предложить уйти по-хорошему, без шума. Например, по болезни. И поддержать выдвижение на своё место наших людей. Иначе – обнародование компрометирующих сведений, скандал и куча неприятностей. С губернаторами сложнее. Но поддержка Пикенса и Хэмптона нам обеспечена. Равно как и губернатора Джорджии.

– Индейская территория.

– Верно, Джонни! Она нынче тоже штат, а эти господа понимают, что мы для них куда более полезны, нежели нынешняя власть. Остальные же… С губернаторами придётся говорить по отдельности. Без давления, но серьёзно. А уж по итогам разговоров думать, что предпринимать в отношении каждого из них.

Ползучий переворот – вот что по сути было задумано. Заручиться поддержкой части важных персон, дискредитировать другую часть с целью протолкнуть на их место уже своих людей, верных и надёжных. Заключить временные союзы с колеблющимися. В общем, классические аппаратные игрища, столь хорошо известные мне по родному времени, но тут, в этой части мира и в этом времени, развитые не так сильно. Этим и предстояло воспользоваться! Армия – это необходимо. Но и без умения проворачивать интриги тоже не обойтись. Проверено временем.

Почти все разошлись, остались лишь Мари, Вайнона да моя персона. С Вайноной-то всё понятно – хотела что-то спросить. Мария… Достаточно было взгляда в её сторону, чтобы получить ответ:

– Мне интересно.

– Что именно, сестрёнка?

– То, до чего дойдёт в итоге эта маленькая мисс, – улыбка, адресованная Вайноне, показала отношение Марии. Впрочем, оно и без того было известно. – Хочет она многого, а вот сможет ли?

– Смогу!

– Желания мало, я успела это понять. Крови ты не боишься, решимости хватает. Только мы с тобой женщины, нам этого мало. Ум и хитрость. С последним у тебя плохо, ну да не всем дано. Развивай первое! И задавай вопросы, не стесняйся. Что ты хотела спросить у Виктора?

Заминка. Недолгая, лишь на несколько секунд. И вот юная чероки уже любопытствует:

– Почему многие так боятся монархии? Она, я думала уже, даст им возможности. Большие, чем вся эта… суета с выборами.

– Видишь ли, Вайнона, ты правильно подобрала одно из слов. Страх – вот истинная первопричина. Не неприятие монархии, не привычка к республиканской форме правления, а именно и только страх. Самые убеждённые противники до одури боятся, что перестанут играть роль те качества, благодаря которым легче всего добиваться денег, силы и подобия власти в разного рода демократиях.

– Обман тех, кто отдаёт голоса?

– Близко, но не совсем. Политика вообще искусство водить людей в заблуждение. Только монарх может обманывать иных правителей, интриговать против части собственной аристократии, опираясь на часть другую, более отвечающую его идеям и желаниям. Но лебезить перед избирателями всех видов и мастей, стремясь обещать златые реки, серебряные берега и все блага мира… Всё только ради того, чтобы выбрали на очередной срок именно его, а не другого, который тоже лишь обещает и обещает. Исполнять же обещание – это вовсе не обязательно. Легче придумать причины, по которым это не получилось. А потом снова обещать, что уж в следующий раз я не подведу, что виноваты происки коварных врагов, и всё в этом роде. Понимаешь?

Морщится девушка. И кивает. Дошли слова до цели, поняла суть. Тут ещё и Мария, многое повидавшая на допросах разного рода аболиционистов и просто активных сторонников США, решила керосинчику в огонь плеснуть:

– Вик верно говорит, но недоговаривает, чтобы тебя поберечь. В монархии опора – аристократия. Люди, которые знают, что такое честь и придерживаются… кодекса, правил. Не потому, что выгодно, а из-за того, что иначе в зеркало по утрам смотреть не смогут от отвращения. Те, кто сможет, боятся отторжения общества, стать париями. А без чести… Ты не была на Севере, иначе увидела бы всё своими глазами.

– Что?

– Лучше ты, брат. У тебя язык хорошо подвешен.

– Хорошо, – соглашаюсь я с Мари. – Пусть так. У янки важнее всего деньги. А честь, гордость… они постепенно размываются, как кусок сахара в чае. Вроде пока есть, но в скором времени и следа не останется. Только жажда наживы, стремление получить больше и больше золота, серебра, банкнот… И наверху те, у кого этого добра больше. Не сильные, не смелые, не гордые – просто богатые. Способные купить сладкоречивых болтунов, которые станут лить патоку в уши избирателей. Просто? Да. Но в простоте и сложность, ведь немногие верят в такую простоту.

Это было далеко не всё. Я говорил и дальше, хотя рановато оно. Лучше бы чуть позже, когда Вайнона окончательно бы поправилась, отошла от действительно серьёзного ранения. Но нет, так уж карты легли. Юная особа решила проявить повышенное любопытство, вот и понеслось. Недоговаривать или отмалчиваться в таких случаях и впрямь нельзя, тут Мари была права. Получилось, что получилось. Урок явно пошёл Вайноне на пользу, но ответы на одни вопросы несомненно породили десятки других. И на них отвечать тоже мне придётся. Не сейчас, несколько позже. Ладно, это дело по любому полезное, заодно и сам разложу по полочкам некоторые нюансы. Тут всё по принципу «три раза другому объяснил – сам что-то новое узнал из ранее известных фактов».

Интерлюдия

США, штат Мэриленд,

один из тренировочных лагерей к северу от Вашингтона,

начало августа 1862 года

Генерал Вильям Текумсе Шерман за последние пару дней понял одно – он ненавидит инспекционные поездки. Любые! Но эта была чем-то особенным. Запредельным. Увы, поскольку приказ поступил непосредственно от президента, то возразить ему было просто нечего.

Дело заключалось в том, что ему было предписано проинспектировать работу всех лагерей, где подготавливались солдаты для так называемых «свободных полков». Таким термином была названы те подразделения, в которых все нижние чины состояли из негров. По большей части из числа тех, которые совсем недавно, до президентской прокламации, были рабами в Мэриленде и Дэлавере. И именно из них делали ставку новые советники президента – к которым как он, так и генерал Грант, с определённых пор выбранный в качестве образца для подражания, испытывали неоднозначные чувства, среди которых светлых и радостных уж точно не просматривалось.

Затея с этими «свободными полками» с самого начала была не самой удачной. Нет, Шерман осознавал, что в условиях, когда перевес в войне не на твоей стороне, все средства хороши. Однако если средство неоднозначно, то использовать его следует с осторожностью. А осторожностью здесь и не пахло!

Сама идея была хороша: использовать далеко не самый лучший, но очень многочисленный и до сего дня не задействованный мобилизационный ресурс – негров, которых на территориях США хватало. Поставить офицерами тех белых, кто был либо убеждённым аболиционистом, либо готов смириться с командованием не самыми лицеприятными подчинёнными, взамен получив более высокое звание. Это было верным ходом – игра либо на идеалах, либо на честолюбии. Но вот всё остальное…

Начать с того, что «свободные полки» формировались и обучались в основном на землях Мэриленда, чье население с некоторых пор было всерьёз озлоблено на федеральную власть. Не всё, лишь та часть, с которой надо было бы считаться. А в Вашингтоне и особенно в Белом доме что-то явно упускали.

Более того, набирались пока что по большей части вчерашние рабы из числа подходящего возраста и физически развитые. Их мобилизовали, доставляли в один из лагерей, где сержанты под общим руководством офицеров вбивали в черномазых начальные основы военной премудрости. Получалось, по глубокому убеждению Шермана, так себе, но как пушечное мясо и это должно было сгодиться. Проблема была в другом.

Гражданские права этих… новобранцев. Если быть совсем уж точным – их иногда отпускали в увольнительные, чтобы, по словам столичных умников, «недавние рабы ощутили не только воздух свободы, но и могли осознать, что форма армии США, которую они носят, выводит их на новую ступень осознания».

Новая ступень! Если кто на неё и поднялся, так это жители Мэриленда, которых вид негров в форме армии США приводил в лучшем случае в состояние глубокого замешательства. А ещё как в Мэриленде, так и в Дэлавере очень сильно увеличились продажи оружия: винтовок, пистолетов, охотничьих ружей, револьверов. Торговцы оружием получали баснословные прибыли, но именно это наводило умеющих думать на очень печальные мысли.

Население стало вооружаться вовсе не из-за возможной угрозы со стороны конфедератов, о нет! Их пугали не дикси, а вчерашние рабы и просто свободные негры, которые внезапно оказались облачёнными в форму тех или иных полков федеральной армии. Народ США готовился защищаться от… собственных солдат. По крайней мере, в этих самых штатах. И на официальные власти некоторые люди даже не думали надеяться. Причины? Очевидные. Ведь эти самые власти по сути ограбили тех из них, кто владел двуногим имуществом, не предоставив в качестве компенсации ничего, помимо пустых трескучих слов.

Шерман был верен США, что и неудивительно, ведь он приходился потомком одному из отцов-основателей, а именно Роджеру Шерману. Но верность и готовность соглашаться со всеми решениями власти, включая неправильные – это разные понятия. Поэтому он не собирался молчать об увиденном. Более того, искренне надеялся, что его поддержит не только генерал Грант, но и другие военачальники, к примеру, Хейнцельман с Хантером и другие из числа сражавшихся при Булл-Ране и в иных местах.

Он уже побывал в двух лагерях, где готовили негров-новобранцев. И впечатления были примерно одинаковые. Обычные сержанты, офицеры из числа восторженных юнцов или прожжённых карьеристов, не сумевшие подняться иначе, чем рискнув взять на себя ношу командования неграми. Обе части были далеко не лучшими по воинским талантам. Но уж какие есть, выбирать особенно не приходилось.

И вот третий лагерь, размерами куда больший, нежели два предшествующих. Тут было запланировано обучить не полк, а бригаду из пяти полков с более чем полутысячей солдат в каждом. По окончании обучения командовать этим подразделением должен был полковник Джеймс Монтгомери, который тоже тут, в этом самом лагере, ожидал полного завершения подготовки, которое должно было состояться буквально на днях.

Именно полковник Монтгомери и встретил Шермана, прибывшего в сопровождении полуроты кавалерии. Сам Монтгомери произвёл на генерала неплохое впечатление, потому как хоть немного понимал в военных делах, да и повоевать успел, в отличие от некоторых других. Но одно дело, командир будущей первой особой Мэрилендской бригады, и совсем другое – её рядовой состав.

– Они полягут в первом же бою, полковник, – поморщился Шерман, высказывая своё мнение после того, как понаблюдал за обучаемыми новобранцами и попробовал оценить не только подготовку, но и боевой дух. – Вы же воевали, вы должны знать наших врагов. Побегут, потом лови их!

– Не побегут, – усмехнулся Монтгомери. – Не позволим!

– Слова! Какими бы идейными ни были ваши офицеры, это не спасёт при солдатах, которые с молоком матери впитали в себя страх перед белым господином. И сами по себе негры – очень плохие солдаты, они могут сражаться лишь при соотношении сил один к пяти в свою пользу, а то и этого может не хватить. Это не моё мнение, это проверено в многочисленных сражениях англичанами, французами, испанцами и прочими.

– Простите, генерал, я не так сказал. Они могут попробовать побежать, но их вынудят этого не делать. Сзади будут специальные роты, в чью задачу входит лишь одно – расстреливать повернувших назад. Прусский король Фридрих Великий поступал схожим образом. Он гнал в первой линии малонадёжные части, набранные из вчерашних пленных и бродяг, пойманных вербовщиками. А сзади стояли пруссаки, ветераны, пресекавшие любую попытку бегства.

– Жестоко.

– Другого выхода я не вижу, простите.

– Жестоко… но разумно. И необходимо, – кривовато улыбнулся Шерман. – Вы умеете думать, полковник, это похвально. И принимать решения, что похвально вдвойне. В двух лагерях, где я побывал раньше, было иначе.

Сильно иначе! Но этого Шерман говорить не стал, потому как не хотел даже вспоминать. Все-таки юные идеалисты, воспитанные в идеалах аболиционизма, плохо представляли себе настоящий мир и настоящую войну. То есть выйти на поле боя могли, равно как и отдавать команды. И вместе с тем никак не желали понимать, что «свободные полки» в принципе не были сопоставимы с полками той же Потомакской или Теннесийской армий южан. А вот этот самый Монтгомери был совсем другим. По этой причине генералу захотелось его проверить!

– Ответьте, полковник, какие задачи сможет выполнять бригада, формируемая тут?

– Смотря где, генерал, – уклончиво произнёс Монтгомери. – На каждый полк нужна хотя бы одна рота полного состава, которая будет его… поддерживать. То есть удерживать от бегства.

– Например, атака позиций Потомакской армии или оборона от атаки этих же подразделений.

Джеймс Монтгомери всерьёз призадумался, явно не желая предстать в глазах присланного высокого начальства не разбирающимся в своём деле человеком. Но и затягивать с ответом также не стал, понимая неуместность подобного.

– Атаку одного полка могут и выдержать. А атаковать сами… Только первой линией, когда позади не одна рота для сдерживания, а нормальные, внушающие страх и почтение полки. Только тогда они поймут, что впереди есть шанс, а позади – пуля или виселица. И то половина просто ляжет в траву, прикидываясь ранеными или мёртвыми.

– Невысокого вы мнения о своих солдатах, Джеймс.

– Зато я не витаю в облаках, как эти восторженные щенки, – скривился Монтгомери. – Но этих черномазых можно использовать иначе. Куда более эффективно.

– И как же? – всерьёз заинтересовался Шерман. – Говорите, мне интересно.

Собеседник генерала запираться не стал. Как-никак это была его инициатива.

– Негры плохо воюют, но если нужно сделать что-то… жестокое и гадкое, особенно в отношении белых – это они умеют и охотно будут выполнять любой приказ. В южных штатах шайки беглых рабов, пока их не отлавливают патрули, иногда учиняют такое, о чём лучше бы и не знать порядочному человеку. Это бывает редко, но только из-за хорошей работы патрулей и из-за умения почти всех южан обращаться с оружием и привычки носить его при себе. Но если неграм удавалось застать какой-либо дом врасплох, например, ночью, то… Вы меня понимаете?

– Понимаю, – брезгливо поморщился Шерман, но тут же взял себя в руки, осознавая, что смысл в словах собеседника есть. И немалый. – Но чего мы этим добьёмся? Если бы мы побеждали, тогда да. Навести страх, отбить у части желание поднимать оружие, только чтобы с ними не случилось нечто ужасное вроде налёта озверевших негритянских банд. К нашему несчастью, побеждают они, не мы!

– Смысл есть. Как только черномазые сожгут несколько особняков, предварительно разграбив их, ну и убьют сколько-то мирных жителей, без этого они не смогут, тогда им не будет обратной дороги. Я знаю этих южан. Их бешеный Борегар и его приближённые обязательно добьются принятия закона вроде того, что «негров в плен не брать, а расстреливать на месте».

– Зная Борегара, Джексона, Станича и прочих, уверен, на этом они не остановятся. Будут и после окончания войны искать тех, кто оказался причастен к такому.

– Нам-то что до этого?

– Верно, – согласился Шерман. – Это же не мы, а дикие черномазые, озверевшие от ощущения свободы и оружия в руках. А затем их можно будет напугать так, что бегство с поля боя покажется им не лучшим выходом. О сдаче в плен тем более не помыслят. Я доложу президенту о вашей идее, полковник. Только в более светлых тонах, он у нас хоть немного, но идеалист.

При последних словах генерал Вильям Текумсе Шерман невольно усмехнулся. Идеалистом Линкольн, конечно, не был, хотя и пытался им казаться. И так успешно пытался, что в это верили очень и очень многие. Но не он, с детства привыкший здраво оценивать мир вокруг. Это самое здравомыслие помогало ему как в мирной жизни, так и на войне. Он, в отличие от многих, понимал, что на войне все средства хороши. Даже те, от которых многие брезгливо воротили нос. Особенно эти… джентльмены. Потому в самом начале войны Шерман был уверен, что Конфедерация просто обречена на поражение. Кодекс чести южных джентльменов должен был стать ахиллесовой пятой.

Должен был, но не стал. Те, на кого они рассчитывали как на основных своих противников, то есть Дэвис, Джонстоны, Ли, Джексон, Брэгг и прочие, либо переставали играть важную роль, либо примкнули к новым лидерам, мыслящим и действующим совсем иначе. Порой даже более радикально, чем люди из окружения Линкольна. Только их стремления двигались в другом направлении, вот и вся разница. С такими врагами США оказались не готовы воевать. Хотели поймать морского окуня, а наживку проглотила большая белая акула. И теперь, раздосадованная разодравшим губу крючком, стремилась сожрать рыбака. Возможности для такого имелись.

Нужен был мир. Как можно скорее, но такой, чтобы удержать за собой не жалкий клочок от некогда великой, мощной страны, а хотя бы сколько-то приличную её часть. И ради этого можно было пойти на любые жертвы. Даже на использование таких вот «свободных полков», даже столь необычным и недостойным образом. Цель оправдывает средства.

Глава 4

КША, штат Виргиния, Ричмонд,

август 1862 года

Северяне всё-таки решились, ударили на опережение. Не бог весть какими силами, но отчаянно, стремясь во что бы то ни стало сместить линию фронта подальше от своей столицы. Главный удар армии янки под командованием Гранта был направлен на Калпеппер через Манассас, аккурат по нитке ныне лишившейся своего первоначального значения железной дороги.

Сразу же выяснилось главное – янки, не все, но многие, изрядно просели в боевом духе. Да и переть вперёд в полный рост на позиции Потомакской армии, усиленные не только артиллерией, но и большим количеством пулемётов… Мясорубка. Она же «бойня у Манассаса», как её позвали в газетах Конфедерации, США и европейских вскоре после того, как это сражение закончилось. Бригады армии Гранта были смешаны с землёй заранее пристрелявшимися и составившими карты стрельб батареями подполковника Джона Пелхама, который постепенно становился самым востребованным спецом по артиллерийским делам. Уже смешанных с землей, пылью и кровью, их причесали из пулемётов. И только потом, после всего случившегося, ударили парочкой кавалерийских полков, которые дорубали тех, кто уже побежал или просто выпадал из общих боевых порядков. Пехоте и делать почти ничего не пришлось, лишь поставить заключительную жирную точку, сблизившись на расстояние эффективной залповой стрельбы из «спенсеров».

Бойня. Более девяти тысяч убитых и пленных со стороны янки и менее тысячи убитых и раненых с нашей стороны. Как удалось узнать у пленных офицеров, Грант всеми силами упирался, не желая атаковать столь открыто и предсказуемо. Однако его подгоняли однозначные приказы из Вашингтона. Линкольн, правительство и Сенат с Конгрессом буквально бились в истерике, требуя во что бы то ни стало отодвинуть части Конфедерации от столицы. Отсюда и эта довольно прямолинейная атака и, что логично, с треском проигранное сражение.

Однако всё оказалось не так однозначно, как могло бы быть. Второй удар последовал лишь самую малость позже и направлен был на Винчестер. Не совсем логично, как мне тогда показалось. Грант уже получил несколько таких болезненных неиллюзорных звездюлей, что только и смог, что отползти обратно к Вашингтону, залечивать болезненные раны. А тут отчаянный бросок корпуса генерала Шермана на город, который сам по себе не представлял особенного интереса.

Прикрытое лишь одной бригадой направление – часть сил дёрнули к Манассасу, что было логичным – в этот момент считалось второстепенным. Неудивительно, что командир бригады отдал приказ, отбиваясь от наскоков авангарда янки, отступать к Форт-Ройалу на соединение с другими частями, чтобы уже совместными усилиями вразумить северян.

Разумные действия, его ни в чём нельзя было винить. И никто, вы слышите, никто его не обвинял. Предусмотреть случившееся было просто невозможно.

Чего мы не предусмотрели? Что в Винчестер войдут не только обычные части, но и «свободные полки», часть которых прикрепили к корпусу генерала Вильяма Текумсе Шермана. И что их то ли не сообразят контролировать, как пса на цепи, то ли просто не захотят этого делать…

Ночью город запылал как в переносном, так и в прямом смысле этого слова. Не только город, но и его окрестности. Жителям же, которые не догадались отступить вслед за частями КША, можно было только посочувствовать… некоторым посмертно. Пьяные, с оружием и с ощущением того, что они хозяева положения хоть на несколько часов, негры окончательно сорвались с резьбы. И выстрелы из револьверов и охотничьих ружей мало что могли изменить. Ведь когда прёт лишённая даже подобия человеческого облика толпа вчерашних рабов, остаётся лишь подороже продать свою жизнь, предварительно позаботившись о женщинах и детях. Подарив им лёгкую смерть, чтобы самим затем принять более тяжёлую, но зато с оружием в руках.

Кое-кто сумел вырваться из пылающего города. Немногие, но всё же. Часть отбили янки, которые в этом времени делали лишь первые шаги по дороге «либероидного оскотинивания» и «разъедающей мозг толерастии». Но многие погибли. Ну, как многие… Винчестер никогда не был большим городом, да и часть населения предпочла покинуть его, понимая, что в условиях войны лучше не оставаться в городе, куда войдут вражеские войска.

Резня в Харперс-Ферри, которая раньше казалась южанам верхом аболиционистской заразы, померкла раз и навсегда, сменившись кошмаром Винчестера. И плевать всем было на то, что корпус Шермана вымелся из Винчестера чуть ли не быстрее, чем получил первые пинки от подошедших сводных бригад из частей Потомакской и Теннесийской армий. Кровь пролилась. Не простая кровь, а кровь гражданских, которых как-то не принято было трогать. До сего момента не принято.

И разумеется, все газеты США заполнились заголовками об «отдельных эксцессах», о «недавних рабах, а ныне свободных людях, которые виноваты, но их можно понять». О том, что «наказание будет суровым, состоится суд». Только всем было ясно, что этих самых виновных вешать уж точно не собираются. Потому как параллельно в газетах были и высказывания о том, что жители Винчестера стреляли из окон по солдатам «свободных полков», и всё в подобном духе. Более того, набор в эти «свободные полки» не то что не сворачивался, он всё усиливался. Янки наращивали прослойку пушечного мяса этим явно пришедшимся ко двору способом.

– Они совсем сошли с ума? – вопрошал расхаживающий взад-вперёд по моему кабинету на базе Вильям. – Полки из черномазых – уже знак скорбных разумом, но после того, что эти негры устроили в Винчестере… Их всех надо повесить! Прямо рядом со сгоревшими домами. И пусть висят на радость воронам и другим стервятникам, пока верёвки не сгниют! Остатки пусть четвероногие падальщики дожирают.

– Повесим, не в первый раз, – усмехнулся из угла привычно подпирающий стену Джонни. – Но сначала я хочу понять. Вик?

– Уж ты-то, с твоим богатым опытом… Просто поправку на масштаб сделай, и сразу прояснится.

– Кровь… Точно, пролитая кровь! Они же хотят, чтобы мы открыли на черномазых из «свободных полков» охоту. Но мы не сможем этого не сделать. Нас не поймут.

Вот, как я и говорил. Теперь хватает легкого намёка, чтобы у близкого круга мозги работали схоже с тем, к чему я привык в своём родном времени. Но вот на то, что и у кое-кого из янкесов цинизма хватит на подобный фокус, я не рассчитывал. Уж точно не в столь сжатые сроки. Интересно, кто это там насколько умный? Надо будет выяснить, ведь паровозы следует давить, пока они ещё чайники.

– Они сами играют нам на руку, Джонни! Хотят привязать к себе черномазых? Пусть. Желают вызвать на Юге волну ненависти к «свободным полкам»? Извольте получить и расписаться. Они волну вызовут, а мы её оседлаем, словно норовистую кобылу.

– Как именно? – перестав мерить шагами кабинет и сверля меня взглядом, спросил Степлтон. – Один из уцелевших той ночью в Винчестере уже здесь, в Ричмонде, открыл стрельбу из двух револьверов по попавшимся ему на глаза неграм. И ни один суд сейчас не признает его виновным в большем, чем просто нервный срыв и нанесение ущерба… Господи, да с него и компенсацию-то требовать сложно! И это только начало, Виктор, только начало. Дальше будет хуже. Я слышал разговоры о том, что «надо перебить черномазых ещё до того, как они попробуют сделать это с нами». Плантаторам это не понравится. Опасно!

– Знаю. Но опасность и большой выигрыш всегда рядом находятся, – подмигнул я опешившему Вильяму. – Не зря ведь некоторое время назад я говорил журналистам, что негров после победы надо того, на север, в США. Но не просто так, а стребовав за каждую черномазую образину более чем достойную цену. Горе побеждённым! Затеяли войну, поставив целью освобождение негров? Получите их в подарочной упаковке, только оплатить не забудьте.

Джонни на несколько секунд прикрыл глаза. Беззвучно шевеля губами, после чего вымолвил:

– У нас в Конфедерации почти четыре миллиона негров. Пусть даже по тысяче долларов серебром или золотом за каждого… Четыре миллиарда долларов! Сколько лет янки будут это выплачивать?

– Много, друзья мои, очень много. Зато платежами такого рода мы на долгие годы в корне уничтожаем любую угрозу с их стороны. Жирок накапливаться не будет, который можно пустить на армию и флот. А Британия… Дельцы Сити и даже королева Виктория не будут с ложечки выкармливать тех, кто нужен им зависимыми и покорными вассалами. Нельзя забывать и про то, что отказаться от такой частично замаскированной контрибуции янки будет очень сложно. Как ни крути, а они официально объявили освобождение негров одной из целей войны. Хотели? Вот пусть и хлебают помои полной ложкой.

Говоря это, я вспоминал франко-прусскую войну. Ту самую, после которой разгромленная Франция была придавлена огромной контрибуцией и потеряла бы всякое влияние… не вступись за них, вопреки любой логике и здравому смыслу, Россия. Впрочем, случилось сие непотребство исключительно из-за интриг франкофила и откровенного агента французского влияния канцлера Горчакова.

Тогда контрибуции Германией всё же были получены, оказав благотворнейшее влияние на промышленный подъём рейха. И примерно подобную модель я рассчитывал применить и для нашего случая. Всё, что требовалось – завершить войну на громкой мажорной ноте. Например, тем же взятием столицы, к чему мы, собственно, и готовились.

Хорошо готовились, качественно. Послы Испании и России уже высказали своё согласие на проведение конгресса на Кубе, в Гаване. Разумеется, такое событие не могло состояться моментально, требовалось определённое время на подготовку. К тому же без участия Франции и Британии тоже никак не получалось обойтись. Обе эти страны имели немалые интересы в обеих Америках, а потому выключить их из переговорного процесса можно, но лучше не нужно.

Госсекретарь Тумбс вертелся, словно белка в колесе. Если раньше у него было просто очень много работы, то теперь он тонул в ней, одни уши виднелись, да и то краешком. Постоянное общение с послами, необходимость согласовывать разные мелочи. Однако… Переговоры в Гаване были назначены на десятое октября, но с одним условием. Каким? Никакого прекращения войны на время проведения переговоров, хотя янки от подобного были далеко не в восторге. Вместе с тем понимали, что это обязательное условие со стороны Конфедерации.

А конгресс обещался быть знатным! Разумеется, сами монархи и президенты туда отправляться не собирались, но вот своих министров иностранных дел пошлют все заинтересованные стороны. Как ни крути, а со времён Парижского конгресса это было самое значимое событие в мире дипломатии и высокой политики. По сути рушилась вся система, выстроившаяся в пределах американского континента уже довольно давно. С треском рушилась, угрожая похоронить под обломками интересы очень многих влиятельных персон. Вот они – персоны эти самые – и стремились хоть как-то смягчить урон, а может, и приобрести что-то иное взамен утраченных позиций. Что ж, некоторым это удастся, а вот другим будет мучительно больно за бесцельно потраченное время и усилия.

Впрочем, не совсем о том сейчас речь. Конгресс – дело особенное, к нему отдельно готовимся. А сейчас у нас более срочный вопрос, нежданным образом янкесами подкинутый. И эту опасную карту надо разыграть, стараясь даже из этих печальных событий выжать нечто полезное для своих планов.

– Вильям, Джонни. В газетах пока одни лишь эмоции и никакого чёткого курса. Это надо исправить, причём срочно.

– Основная идея? – оживился Смит. – Месть, временное затишье или что-то более интересное?

– Последний вариант. Любой негр, пойманный с оружием в руках или просто в форме армии США, будет непременно и незамедлительно повешен. В память о творившемся в Винчестере. Помимо необходимости этого шага и правильного восприятия подавляющим большинством населения Конфедерации, это подсыплет соли на раны Джуды нашего Бенджамина. Именно он не раз говорил о том, что негров хорошо бы и в нашей армии использовать.

– А может, это против него и применить? – хмыкнул Степлтон, садясь, наконец, в кресло и раскуривая тонкую сигару. – После случившегося подобное не поймут. Свидетелей таких его разговоров найти просто, он особенно и не скрывал свои убеждения.

Хм. Забавно, но судя по всему, нам сдали сразу две козырные карты, сами того не ожидая. Или даже три, если учесть ещё кое-что.

– Одобряю. Прямая атака на Бенджамина. В духе того, что бывший военный министр, а ныне министр финансов совсем недавно выступал за то, чтобы вчерашние рабы резали и жгли добрых американцев, выпуская на волю свою животную сущность. И рикошетом пусть статьи бьют по Дэвису. Ведь это он, наш президент, всеми силами старается удержать в своём кабинете столь странного и неоднозначного человека. Отсюда и вопросы вроде: «Что это такое, небрежность, наивность или умысел?»

– Это похоронит Бенджамина, – оскалился Джонни. – И заодно сильно ослабит Дэвиса. Отправит только что назначенного министра финансов в отставку – принародно покажет, что не умеет выбирать людей. Не отправит, будет ещё хуже. Легко получится заронить в людях подозрения в его верности Конфедерации. Он в любом случае проиграет.

Кто ж спорит. Некоторые люди вроде и пытаются сделать как лучше, вот только получается… как всегда. Это именно о Дэвисе. В известной мне истории человек банально прогадил всё, что у него было. Не из-за недостатка убеждённости в своём деле, а из-за опаски двигаться вперёд и окружать себя действительно одарёнными людьми. Но тут так уже не выходит. Его время не просто подходит, оно уже подошло к концу. И крушение Бенджамина станет той последней соломинкой, которая сломает хребет верблюду.

– Действуем. Спускайте с цепи все прикормленные газеты, а также все, которые действительно разделяют нашу точку зрения. Пусть поднимают крик до небес! И вбрасываем в конгресс закон о вооружённых неграх. Сейчас он пройдёт так же легко и гладко, как стакан виски по горлу опытного пьяницы.

– Наша причастность к закону?

– Явная и несомненная, Джон. Этот закон выбьет из-под Бенджамина кресло министра и заставит зашататься кресло под самим Дэвисом. В очередной раз. В последний. После этого он или уйдёт быстро и по-хорошему, или чуть медленнее, но по-плохому.

Смит лишь кивнул, показывая, что всё понимает, а вот Вильяму захотелось кое-что прояснить. Как оказалось, но несколько иной теме, хотя и смежной.

– Кто поедет на конгресс? Дэвису туда не надо бы. Это его укрепит. Поедет Борегар, наверняка госсекретарь, а может, и лично я. Но тут многое будет зависеть от творящегося в Нью-Йорке. Если ситуация окажется близка к запланированной нами, тогда точно поеду. Нанести завершающий удар.

– А здесь?

– Заместители Борегара. Джексон, полностью его поддерживающий. Пикенс, которому уже не соскочить с дилижанса. Вы, наконец. Просто конгресс слишком важен, там будет настоящее змеиное гнездо, с которым не так просто окажется сладить.

– Понимаю, Виктор. И желаю, чтобы у нас всё получилось.

– Поддерживаю, – хмыкнул Джонни. – Мы взлетели так высоко, что теперь или ещё выше, или…

– Никакого «или», – покачал я головой. – Нужно лишь верить в успех и делать всё для его воплощения в жизнь. Этот способ меня ещё ни разу не подводил.

Вот и что могли сказать мои друзья? На их памяти так всё и было. Особенно в последнее время, с того самого момента, как из откровенно провинциального Бэйнбриджа младшее поколение не самых крупных плантаторов и один авантюрист без роду-племени совершили резкий рывок на просторы большой политики и смертельной игры. Ну, а то, что авантюрист, родом совсем из других земель и времён, был главным инициатором… Эта тайна так и останется нераскрытой. Как говорится, у каждого демона есть собственный ад, куда нет хода даже Люциферу.

* * *

Информационная бомба рванула так, словно была начинена смесью особо мощной взрывчатки, множеством стальных шариков в качестве поражающих элементов и… немалой дозой особо едкого и вонючего дерьма. Последняя субстанция, к слову сказать, осела как раз на тех, на ком мы и планировали, а именно на Бенджамине и его братьях по разуму. Да и как иначе, если на то и был расчёт. Знание приёмов информационных войн XX и XXI веков давало ощутимое преимущество тут, где ещё только-только начинали использовать чёрный пиар. Это британские борзописцы уже давненько и довольно грамотно использовали печатное слово, а США… Отсталая провинция, по европейским меркам, особенно в делах, связанных с интригами и вознёй бульдогов под ковром.

Про Бенджамина рассказали практически всё, разве что пору счастливого босоногого детства пропустили, да и то по причине её полной бесполезности. И подано получившееся блюдо было с приправами из нынешнего времени, то есть многие его слова и поступки прогонялись через фильтр нынешней обстановки. Приём довольно нехитрый, зато действенный тут. Иммунитет у большинства читателей прессы к чёрному пиару практически отсутствует, особенно если всё грамотно оформлено. Пропаганда – штука великая. Надо уметь использовать сие оружие с собственной стороны и защищаться от подобного вражеского воздействия. А Джуда Бенджамин со товарищи сейчас являлись именно врагами, опасными для моих далеко идущих планов. Вот за это и огребли по полной программе.

Борегар, сразу поняв, что это может дать, довольно потирал руки в предвкушении дальнейших событий. Однако сам ограничивался лишь словами, понимая, что это больше моя епархия, в которой он не то чтобы очень хорошо разбирается. А дальше было внесение в Конгресс проекта закона о неграх в форме и с оружием в руках.

У этого законопроекта не было шансов… не пройти. Даже те, кто был на недостаточно радикальных позициях и в обычное время могли выступить против, сейчас вынужденно голосовали «за». Понимали, что в противном случае велик риск не то что полететь вниз по политической лестнице, но и одним чудесным утром обнаружить у дверей своего дома разъярённую толпу с чаном смолы и мешком перьев. Неплохая такая была в Америке традиция – вываливать особо прославившихся в смоле и перьях, после чего проносить через весь город как олицетворение позорища. Применялась хоть и редко, зато очень метко.

Кстати, об этом. В воздухе буквально реяла идея сотворить это с бывшим военным, министром, а ныне с министром финансов. Впрочем, тот благоразумно не показывался на улице, днюя и ночуя в своём рабочем кабинете. А до того, чтобы врываться в здания правительства, горожане Ричмонда ещё не дозрели. Вместе с тем стоило заметить, что предел был совсем рядом. Велик оказался контраст между ожиданиями от президента и реальностью. Пресса ведь окончательно была спущена с цепи и самозабвенно поливала грязью уже не только Бенджамина со сторонниками, но и самого Дэвиса.

О нет, президента не обвиняли в предательстве интересов Конфедерации. Тут играли более точно. Упирали на знаменитое высказывание Талейрана: «Это хуже преступления. Это ошибка». Дескать, если президент стал столь часто ошибаться и приближать к себе людей, от которых один только вред – прямой или косвенный, – то для воюющей страны подобный лидер является слишком большой роскошью. Припомнили то, что в выигранном сражении при Булл-Ране по сути именно Дэвис остановил победоносную Потомакскую армию от броска на Вашингтон, в котором тогда просто не было сил для отражения атаки. А также преступное небрежение насчёт флота в первые месяцы войны, когда лишь благодаря частным инициативам удалось закупить пусть устаревшие, но всё же пригодные для военных действий на море корабли, тем самым освободив верфи для работы над новыми броненосцами, а не для переделки старых корыт из торговых в псевдовоенные.

Вновь вытащили на всеобщее обозрение позор в битве у Падьюки, где назначенцы Дэвиса просто сдали в плен целую армию, банально струсив идти до конца. А перед этим показали себя полнейшими бездарями в вопросах тактики и стратегии. Ну, и про назначение Бенджамина военным министром взамен действительно талантливого организатора Лероя Уокера не забыли. Равно как и последующее неуёмное желание вернуть давнего соратника в правительство любой ценой. Оч-чень подозрительное в глазах простых людей в свете последних событий.

Умные люди в окружении Дэвиса и он сам хорошо понимали, с какой стороны идёт атака. Но что они могли сделать? Ровным счётом ничего. Борегар как герой войны и ёё символ был персоной неприкасаемой, равно как и люди из его окружения. Тронь одного, сразу встанет на дыбы армия. Вся армия Конфедерации, а не одна только Потомакская. Армии же Потомакская и Тенесийская де-факто полностью вышли из подчинения Дэвису, равно как и свеже завоёванная Калифорния, где у Ричмонда не было даже тени власти. А «золотой» штат уже перенаправил золотые потоки в казну Конфедерации, за короткое время став одним из главных доноров. Доходы оттуда даже на фоне общего экспорта хлопка выглядели крайне солидно.

Прибавить Южную Каролину, где губернатор Пикенс вежливо улыбался, благодарил администрацию президента за дельные советы, но делал всё согласуясь исключительно с интересами триумвирата. Джорджия, влиятельные семьи которой были склонны поддерживать выходцев оттуда, пробившихся на вершину, а не Дэвиса. Индейская территория, по сути уже штат Конфедерации, видящая в «Дикой стае», куда активно принимались воины-индейцы, очень интересную для себя возможность. Техас, наконец – особенная территория, крайне воинственная, склонная исключительно к силовым решениям, элита которой видела в Дэвисе не твёрдого лидера военного времени, а размазню-неудачника, промахи которого исправляются другими. Да и в других штатах для нынешнего президента обстановка была далеко не благостной.

Как ни крути, попытка силового решения проблемы была для президента практически невыполнимой. Хотя бы потому, что сосредоточенные в столице части Потомакской армии на его указания плевать хотели. Особенно «дикие», верные исключительно мне и готовые по одному слову устроить хоть арест президента, хоть расстрел всего Конгресса и кабинета министров. Им на них было плевать с высокой колокольни. Ирландцы, немного немцев, индейцы… и добровольцы из числа джентльменов Юга, готовых отбросить кое-что старое ради приобретения нового. Гвардия по сути своей.

Ах да, флот Дэвиса также не поддерживал, помня, что тот довольно пренебрежительно относился к их нуждам с самого начала. Учитывая же тщательно выстраиваемые отношения с министром Мэллори и флотской верхушкой… Можно было не сомневаться и в их поддержке наших планов. Начальных этапов точно.

Планов хватало. И устроенная сейчас волна народного гнева являлась ясным сигналом Дэвису о необходимости договариваться не когда-нибудь, а незамедлительно. Он пока судорожно размышлял над этой необходимостью. Но у нас, в отличие от него, были варианты. Реальные, а не теоретические.

Но не Дэвисом единым. Был надвигающийся Гаванский конгресс, имелся подготавливаемый нами бунт в Нью-Йорке. И с последним дела обстояли вполне неплохо. Нам снова помогли враги. Линкольн, сдуру ума, решил и там поживиться относительно пушечного мяса, планируя буквально со дня на день объявить призыв в этом городе многочисленных мигрантов из Европы. В городе, который, мягко сказать, очень прохладно относился к республиканской партии. В городе, немалая часть населения которого и до войны находилась в крайне стеснённых материальных условиях, а уж во время войны и вовсе обрушилась на самое дно финансовой пропасти. Неудивительно, что воевать с оружием в руках и помирать за интересы поддерживающих Линкольна финансистов они вовсе не хотели.

Зато у нас там были хорошие позиции. Агенты, вербовавшие тех же ирландцев для «Дикой стаи» и Потомакской армии в целом, параллельно выступали и своего рода благодетелями, жертвуя пусть не слишком большие, но всё же неплохие суммы на поддержку ирландской диаспоры Нью-Йорка. Этого было мало для нормальной жизни, но вкупе с остальными доходами хотя бы позволяло не голодать. Не альтруизм это был с нашей стороны, а расчёт на перспективу. Примерно такую, которая неотвратимо надвигалась со стороны Авраама Линкольна и его естественного желания пополнить поредевшие ряды своего войска.

С нашей же стороны в город стекались наёмники и оружие. Первые появлялись вполне открыто. Ну кто станет подозревать обычных ганфайтеров в чём-то действительно опасном? Они вечно колесили по стране в поисках заказов, а порой стекались и в крупные города на предмет отдыха, сбора в довольно большие группы ради выполнения каких-либо поручений, не всегда очень уж законных. Для властей это был привычный фактор хаоса. Ну, а откровенно криминальный люд… Они просто не светились, предпочитая вести себя тихо, как мыши под метлой. Но и их набиралось немаленькое количество.

Связать воедино шевеления в ирландских диаспорах, повышенную концентрацию ганфайтеров в Нью-Йорке и окрестностях, а также стекающийся в сей мегаполис криминальный народ? Помилуй боги и демоны, тут это вряд ли кому придёт в голову. А если и найдётся парочка опередивших своё время самородков, кто их слушать-то будет? Уж точно не утвердившиеся в чувстве собственной значимости заправилы янкесов. Они не раз доказывали свою негибкость и косность. Даже в делах военных, где требуется быстро приспосабливаться к меняющимся условиям ведения военных действий.

От Стэнли О’Галлахана приходили весточки, посланные окольным путём, через Кубу. Он уведомлял, что сил для того, чтобы оседлать начавшиеся волнения, уже хватит. Но вот насчёт того, чтобы самим начать восстание – тут, увы, требуется ещё как минимум несколько месяцев работы. Ожидаемо, чего уж там говорить. Хотя и расчёт как раз был на то, что в Вашингтоне просто не смогут пройти мимо такого до сих пор не задействованного источника призывников, как Нью-Йорк – этот город европейских мигрантов, о которых мало кто плакать будет, кроме их семей, да и то не всегда.

И расчёт, судя по всему, оправдывался. Зная ирландцев, стоило ожидать бунта при одной лишь попытке призвать их за крайне скромное довольствие новобранца, да ещё против воли. Оставалось лишь ловить волну, используя как костяк ганфайтеров и немногих засланных в Нью-Йорк «диких», а как довольно опасное, но всё же мясо – криминальный люд. Зачем вообще могли понадобиться последние? Для скорейшего выведения из числа активных противников полиции Нью-Йорка. Спалить дотла полицейские участки, суды и вообще большую часть властных структур – на это господа уголовники вполне годились. Уже потому, что у них были и личные счёты, и оплата сдельная. Правда мы, организаторы всей этой заварушки, понимали, что помимо аванса мало кому из них светит большой куш. Расходный материал, жалеть их никто не собирался, к тому же было дано специальное указание… Нет, не ликвидировать по миновании надобности, а просто затыкать ими самые опасные места. Но не явно опасные – тут большая разница.

Поставки оружия тоже шли своим чередом. Некоторое количество револьверов и винтовок удалось протащить в город, но их было мало для чего-то действительно масштабного. Зато в портах Кубы уже находились два корабля, гружённых стрелковым оружием, а именно винтовками устаревших систем. Теми, появление которых не вызовет явной и однозначной связи с Конфедерацией. К нужному моменту они просто должны будут оказаться в нью-йоркском порту, и «восставшие жители» захватят корабли, которые в тот момент будут нести на себе испанский флаг. Номинальными хозяевами кораблей и груза были испанцами, которые как бы решили заработать на продаже оружия одной из воюющих сторон. Стандартное прикрытие, но пренебрегать им не стоило.

«Восставшим» нужно было закрепиться на удобных для обороны рубежах, после чего… призвать на помощь Конфедерацию. Раньше об этом речи не шло, планировалось всего лишь отвлечение внимания от удара по столице, но теперь всё изменилось. Почему? Абсолютная победа флота Конфедерации в битве на Хэмптонском рейде дала возможность почувствовать себя хозяевами на море. А против парочки броненосцев с усилением из старых небронированных кораблей… М-да, тут янкесам банально нечем крыть. Особенно учитывая некоторые географические особенности Нью-Йорка. По сути это остров, со всеми его специфическими особенностями в глазах военного человека. Согласен, его отделяет от материка довольно узкая водная преграда, но факт остаётся фактом. Остров на порядок удобнее оборонять, это всем понятно. И не использовать подобный подарок судьбы было бы полным идиотизмом.

Дальше… Можно устроить этакий анклав, портовый город прямо у берегов враждебной страны. Реально использовать и как очень важный козырь в торгах по поводу заключаемого мира. В любом случае захват Нью-Йорка будет крайне важным, болезненным и очень унизительным для США событием. Унизительнее может оказаться лишь взятие собственно Вашингтона, которое также было запланировано, пусть и чуть позже, после отзыва в сторону Нью-Йорка части войск янки.

Неудивительно, что при всем этом круговороте планов и уже происходящих событий я не мог и думать о том, чтобы покинуть Ричмонд. Слишком много нитей, и все их следовало если не контролировать, но хотя бы наблюдать за их порой едва заметным шевелением. Да и ближний круг тоже был рядом, по уши окунувшись в многочисленные и действительно важные дела. Из дома на базу, оттуда с визитами к тем или иным важным персонам, то есть конгрессменам, генералам, близким к правительству людям. Твою же мать, а ведь я сейчас не имею значимого официального статуса! Хотя на деле всем понятно, во что превратилась «Дикая стая». В своего рода гибрид между гвардией и тайной полицией с функциями того же жандармского корпуса в России. Равно как всем ясно, что после потери власти Дэвисом неизбежен вывод уже существующей структуры на действительно официальный уровень со всеми полагающимися полномочиями. Вот и не считали зазорным и меня в гости зазывать, и самим у меня в доме появляться.

Интересно, что прошло всего два с небольшим года с момента моего тут появления. Время – субстанция абстрактная, сугубо относительная. Иногда бежит быстро, а иногда тянется лениво, не спеша, вызывая в памяти незабвенный образ беременной эстонской черепахи.

Только в этот день нагрянул Борегар. На базу нагрянул, весь возбуждённый, но в то же время скорее довольный, чем обеспокоенный. Я в это время находился в довольно обширной библиотеке, где подбирал необходимые для работы тайной полиции книги. Уж можете поверить, их было очень большое количество даже в середине девятнадцатого века. Не обязательных к изучению, но желательных для того, кто хотел действительно отточить свои навыки. Мемуары важных исторических персон, описания быта и нравов разных народов, а также книги, посвященные интригам близ престолов. С древности и до этих дней, что характерно.

Вот сюда даже не вошёл, а почти ворвался Пьер Гюстав Тутан де Борегар. И после небольшого обязательного вступления изложил цель своего появления в месте, где не слишком любил показываться:

– Дэвис прислал ко мне человека с письмом. Он хочет договориться.

– Тема разговора?

– Компромисс…

– Этого мало, – невольно усмехнулся я. – Он уже проиграл.

– Компромисс связан с мягкой передачей власти, – пояснил Борегар. – Травля в прессе одного из его ближайших помощников показала президенту, что он вот-вот рухнет, как подрубленное дерево.

– А вот это совсем другое дело! Только, уж прости за недоверие к людям, но во время нашего с ним разговора совсем рядом и почти рядом окажется большая часть «Дикой стаи».

Нынешний командующий армии и будущий правитель думал недолго. Понимал, к чему я подвожу.

– В Ричмонде и рядом полки моей армии.

– Понимаю. Но лишь у «диких» репутация отчаянных головорезов, готовых стрелять хоть в самого господа бога, если кто-то угрожает тем, кого они считают своими.

– Хорошо. Встреча завтра в полдень. У него в резиденции.

Я лишь кивнул, показывая, что понял и принял. Что ж, вот и ещё одна ключевая точка наметилась. Дэвис знает, что нам нужно, и от чего мы точно не откажемся. Но вот действительно ли он готов передать власть и отойти в сторону? Завтра и узнаем. И не приведи боги с демонами, если он решится попробовать разыграть силовой вариант!

Глава 5

КША, штат Виргиния, Ричмонд,

август 1862 года

Двадцать восьмое августа одна тысяча восемьсот шестьдесят второго года… Вроде бы и обычный день, ничем от прочих не отличающийся, но вместе с тем было в нём и нечто особенное. Что именно? Встреча с президентом Джефферсоном Дэвисом, по его собственной инициативе назначенная и нами принятая. Нами – это Пьером Борегаром и мной. Третьей составляющей триумвирата, губернатора Южной Каролины Френсиса Пикенса, в Ричмонде сейчас не было, хотя по телеграфу с ним связались, как без этого. И предупредили, что этот день будет чрезвычайно важным для всех нас. Равно как и о необходимости быть готовыми к тому, что придётся принимать довольно жёсткие меры для сохранения ситуации под контролем. Согласен, это был бы крайне нежелательный вариант, но учитывать его приходилось. Верь в лучшее, готовься к худшему. Только так можно избежать ударов судьбы и предотвратить большую часть урона, который могут тебе нанести враги всех мастей и оттенков.

С самого утра на улицах города появилось много, очень много людей в форме и с оружием. И некоторое число людей без формы, но в которых знающие люди узнавали тех же «диких», только в гражданской одежде. Совсем внимательные и вовсе могли уловить закономерность – большая часть представителей «Дикой стаи» контролировала дорогу от базы к президентской резиденции, причём у конечного пункта их концентрация была максимальной.

Всерьёз ли я опасался возможных эксцессов? Пожалуй, что нет. Но и полностью отбрасывать эту версию не имел права, ведь чужая душа – потёмки. Особенно душа человека, который вот-вот должен был потерять ту власть, которая у него ещё оставалась.

Борегар, я, охрана… много охраны. В этом составе мы появились у президентской резиденции, да и внутрь зашли почти в том же. Судя по всему, Дэвис понимал, что некто по фамилии Станич после покушения вообще не склонен верить людям, и без солидного количества парней с винтовками и револьверами в гости к слабо знакомым людям не ходит. К некоторым хорошо знакомым тоже, если быть честным с самим собой.

Нас встретили настороженно, но вежливо. Про настороженность всё ясно – «дикие» как-то не умели с ходу располагать к себе людей. Зато вежливость вроде как была хорошим признаком. А главное, не ощущалось присутствия в здании сколь-либо значимого количества людей, способных представлять угрозу. Похоже, Дэвис действительно решил выбрать мирное разрешение возникшего кризиса.

Мы следовали за одним из секретарей президента, которому было приказано проводить нас в кабинет Дэвиса, располагающийся на втором этаже. А одновременно «дикие» рассредоточивались по всему зданию, ведя себя максимально пристойно, но будучи готовыми к чему угодно. С нами оставалась лишь пятёрка телохранителей из числа особо быстрых и не склонных излишне задумываться. Ага, сержанты О’Ши и О’Рурк также присутствовали как многократно себя зарекомендовавшие.

Всё, пришли. Секретарь докладывает президенту, который сидит за письменным столом, заваленным бумагами, о нашем приходе. После чего, повинуясь приказу, удаляется, равно как и трое из пяти наших бойцов. Зато двое остаются, изображая собой безмолвные и неподвижные статуи.

Вежливые, но неискренние приветствия, пожелание присаживаться поудобнее. Несколько общих слов о том, что нас рады видеть и надеются на удачный исход переговоров. И лишь после этого Дэвис переходит к сути.

– Идёт война, а в столице вот-вот вспыхнут беспорядки. Это должно прекратиться.

– Должно, – охотно соглашается Борегар. – Потому вы нас и пригласили, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию.

– Вы, Станич и Пикенс стоите за всем происходящим. Будете отрицать? – Посмотрев на Борегара, затем на меня, Дэвис произнёс: – Нет, не будете. У меня с вами были разногласия, я признаю. Но все мы стремимся к одному – к победе в этой войне, которая уже близка. И к прочному миру. Тогда зачем же устраивать всё это в военное время? Перевыборы президента будут знаком нашей слабости, но не силы.

– Бесспорно, – тут уже вмешиваюсь я, потому как Борегар мог ответить чересчур грубо, а это не к месту. – Этап пусть ограниченного, но хаоса, столь присущего выборному периоду, Конфедерации не нужен.

– Тогда я не понимаю…

Сейчас поймёшь. И пусть тебе это не шибко понравится, но в логике моему предложению отказать не выйдет.

– Сложилась непростая ситуация, господин президент. Британская империя по сути превращает США в своего вассала, а Линкольн готов уцепиться даже за такое предложение, лишь бы не потерять всё. И заключение мира с США не решит и половины проблем. Нужно будет решить проблему негров внутри страны, укрепить границы, разобраться с мексиканской проблемой, гарантировать жизнеспособность Дезерета, этого буферного государства. И многое другое, причём при явном противодействии Британии и возможном – некоторых других стран. Для этого нужна твёрдая рука и вера народа в то, что Конфедерация сможет не просто выжить, но и стать сильнее прежнего. А ваш кабинет, уж простите, оказался частью пробританским и даже склонным к излишней мягкости в отношении нашего врага, Соединённых Штатов Америки.

– Мы подозреваем Джуду Бенджамина в связях с Британией, а Джона Рейгана в симпатиях к республиканской партии Линкольна. И у нас есть на то основания, – процедил Борегар. – Не для суда, но для подозрения. В вашем патриотизме никто не сомневается, но средства достижения цели недостаточны. И помощники не оправдали надежд!

Ох, ты ж! Не рано ли влез, Пьер? Чисто армейская прямота да в подобных случаях может быть излишне жёсткой, а потому плохо восприниматься. Мне хочется договориться, а не доводить конфликт до грани невозврата.

– Многие до сих пор не могут поверить, что Англия предпочла поддержать янки, – в голосе президента промелькнули оправдывающиеся нотки. – А ваши обвинения серьёзны, генерал!

– Пока только подозрения. Но они возникают не только у нас, но и у людей. Смола и перья уже готовы…

– Мистер Бенджамин с завтрашнего дня будет отправлен в отставку. И мистер Рейган тоже, если это успокоит людей.

– Немного успокоит, – согласился я. – Но скоро состоится Гаванский конгресс. К нему Конфедерация должна подойти максимально сильной, с твёрдыми, непробиваемыми позициями, чтобы наши недоброжелатели ничего не смогли сделать. Сможете ли вы выступить против Британии открыто и держаться этой позиции, несмотря на уговоры и прямые угрозы? А если даже и да, то выдержите ли то, что начнётся после?

– С Британией мы поссорились и вашими стараниями тоже!

И что? Он серьезно думал, что я буду это отрицать? Не-а, не буду. Более того, лишь подтвержу сей факт.

– Конечно, господин президент. Союз с Британской империей, желающей видеть нас исключительно в роли поставщиков сырья, нас не устраивал. И тот мир, который вы предлагали заключить с янки – тоже. Зато теперь он будет заключён под нашу диктовку – в тот момент, когда на улицах Вашингтона будут разрываться снаряды наших орудий. И горе побеждённым. У вас не хватило на это решимости, зато у нас она есть. Мы доказали это делами, они говорят за нас.

Дэвис мог взбрыкнуть, вот только… Ему говорили правду, и ничего кроме правды. Тщетные попытки уладить дело миром с северными нашими соседями привели лишь к утрате инициативы, и не более того. Генералы и дипломаты понимали, что войну можно было закончить ещё тогда, после Булл-Рана. Да категорическое нежелание президента ввязываться в авантюру с Калифорнией и мормонами также ни для кого секретом не являлось. И были иные, пусть менее известные события. Дэвис мог играть на публику, но врать самому себе смысла не имелось. Он не справился, а значит…

– Предлагайте своих людей на места министра финансов и главного почтмейстера. Я подпишу указы об их назначении. Это даст вам возможность контролировать всё правительство, дьявол вас побери! Я знаю, что министры Уокер и Мэллори смотрят вам в рот! И госсекретарь проводит внешнюю политику, угодную вам, а не мне. Генерал, полковник?

– Вы не хотите перевыборов, Дэвис, – впервые Борегар назвал президента не по должности, а по фамилии. – И я их не хочу. Станич и Пикенс меня поддерживают. У нас есть выход из этого тупика. Виктор…

– Передайте Борегару настоящую власть, господин президент. Настоящую – это значит с правами римского диктатора. Да-да, не удивляйтесь, в условиях войны и возможных осложнений с Британской империей это будет воспринято пусть и не восторженно, но с пониманием. Достаточно выступить перед Конгрессом, правильно расставить акценты, и тогда сложности разрешатся сами собой.

Удивление. Шок. И в то же время осознание того, что прозвучавшее было не бредом, а серьёзным предложением. И одно слово-вопрос:

– Зачем?

– Зачем это вам? Чтобы остаться в истории тем, кто сразу же после образования Конфедерации встал у штурвала, делая всё, что было в его силах. А сделали вы действительно много. Ну, а потом, поняв, что новое время требует сложных и болезненных решений, предпочли уступить управление тому, кто более других для этого подходил, – после небольшой паузы, отслеживая реакцию Дэвиса, я счёл нужным добавить: – Это не значит, что вы отойдёте в сторону от управления страной. Просто займёте иной пост. Значимый, но иной, где сможете приложить все свои силы во благо.

Лёд тронулся, как говаривал незабвенный великий комбинатор. В глазах пока ещё президента промелькнул огонёк интереса. Ведь не был наивным человеком и хорошо понимал, что власть ему не сохранить. Потому и торговался хотя бы за часть оной, соглашаясь стать во многом декоративной фигурой. А тут ему предлагали нечто похожее, но в несколько других декорациях. Вопрос был лишь в той цене, которую ему предложат. Не финансовой, конечно! Плюс на руку нам играл и тот факт, что Джефферсон Дэвис был человеком идейным, желавшим Конфедерации исключительно блага. Вопрос был лишь в путях и средствах, но не в самой сути. С такими вводными можно и нужно было работать.

Торг. Длинный, беспощадный, чрезвычайно утомительный. Но это было лучшим для нас всех вариантом, поскольку позволяло Дэвису сохранить лицо и остаться в истории не неудачником, но успешным государственным деятелем. Ну, а для нас… Право слово, мирная передача власти куда лучше её пусть частичной, но всё же узурпации. Учитывая, что мы контролировали одну часть конгрессменов, а Дэвис – другую, было более чем реально протолкнуть акт о передаче власти генералу Борегару с наделением последнего чрезвычайными полномочиями, по сути ничем не отличающимися от президентских и даже немного их превосходящих.

И не только это. В Конгресс наряду с этим планировалось одним пакетом передать на утверждение ещё несколько важных документов. Например, об официальном создании министерства тайной полиции и министерства внутренних дел. Плюс министерства промышленности и земледелия, которые также были более чем необходимы. Да и другие изменения во властных структурах, давно назревшие, но до которых то руки не доходили, то политической воли не хватало.

Зато у нас и руки загребущие имелись, и воли было более чем достаточно. Иначе не затевались бы все эти авантюры по получению полной власти над страной.

Плюс давно напрашивающаяся чистка армии от тех, с позволения сказать, генералов, которым и звание капитана давать было бы слишком щедрым подарком. Да, она наверняка вызовет недовольство определённых кругов, но одной Падьюки лично мне было более чем достаточно. Про Борегара я и вовсе молчу. Он при одном упоминании этого позорища сверкал глазами, шевелил усами и чуть не пускал дым из ушей от переполняющих его эмоций.

Стоило ли удивляться тому, что сидели даже не до вечера, а до утра, взбадривая себя кто литрами кофе, кто сигарами, кто сочетанием кофе, виски и кубинских сигар сразу. Зато достигнутое решение, всех более или менее устраивающее, стоило дичайшего нервного напряжения и бессонной ночи.

Доверие к Дэвису? Упаси боги от такого! До момента передачи власти он будет для меня главным объектом наблюдения, да и после – фигурой, нуждающейся в постоянном присмотре. Но политика – это искусство использовать не только союзников, но и противников, ставя их в такие условия, при которых они просто вынуждены прогибаться под твои желания. И это ни разу не готовность к компромиссу. Идущий на компромисс показывает свою слабость. Зато прогибающий идеологического оппонента под себя – демонстрирует силу. Только так и никак иначе, а остальное – скулёж духовных импотентов из будущего.

Результат – через пару-тройку дней должно было состояться выступление президента перед Конгрессом. А время до этого выступления будет целиком посвящено тому, чтобы и он и мы уведомили верных сторонников о том, что там будет и как нужно себя вести. Чем с большим перевесом будет утверждено это решение, тем легче будет в дальнейшем Борегару проводить несколько изменившийся курс. А от степени его успешности зависит и то, насколько легко его временная власть перерастёт в постоянную, уже монархическую. Это ступени, ведущие человека к короне, без них не обойтись.

Спустя сутки, пока все мы были по уши в делах, случилось неожиданное. Не опасное, скорее наоборот, просто подобного лично я даже не ожидал. Бывший генеральный прокурор, переведённый Дэвисом на должность военного министра, уволенный под давлением армии с этого поста и через некоторое время назначенный министром финансов, изволил учудить. Сей чуть ли не постоянный политический спутник президента, получив уведомление о том, что снимается и с нового поста, явно запаниковал. Наверное, сыграл роль и тот факт, что к моменту нашего разговора с Дэвисом присутствие «диких» поблизости от его дома и здания министерства финансов стало более чем заметным. Возможно, Бенджамин всерьёз опасался того, что его могут взять под белы ручки и препроводить на печально известную базу. Что поделать, репутация у «Дикой стаи» и у меня как её командира была, скажем так, весьма специфическая.

Как бы то ни было, запаниковавший Джуда Бенджамин, явно не надеясь на заступничество Дэвиса, стал искать пути к спасению. И первым делом послал курьеров туда, где, как он думал, эту помощь ему предоставят. В британское посольство. Формально в этом не было ничего особенного – он как пока еще официально не отрешённый от должности министр имел полное право встречаться с послами. Финансы государства – отдельная тема, к которой госсекретарь не всегда должен иметь отношение. Но то, что был послан не один курьер, а сразу три… Факт не мог не насторожить присматривающих за ним «диких».

Проследили за всеми тремя, а одного так и вовсе перехватили. Но не грубо, а с фантазией. Просто подкрались сзади и тюкнули по голове. Не сильно, так, для кратковременной потери сознания. Маскировки ради обшарили карманы, изъяв оттуда всё ценное для обычного уличного грабителя. И то самое письмо. Разумеется, ничего компрометирующего Джуду Бенджамина как такового там не водилось, но между строк можно было кое-что интересное прочитать. К примеру, беспокойство. И желание в самом скором времени посетить посольство по «важному разговору, касающемуся поставок хлопка и иных ценных товаров».

Донесение об этом прилетело на базу сразу, попав в руки Джонни. А тот, хорошо разбираясь с общеполитической обстановке, счёл, что нужна не столько шкура Бенджамина, сколько явные и неопровержимые доказательства его связи с Британией. И задействовал одного из своих информаторов. Как? Слил через него дезу насчёт того, что не сегодня, так завтра злобные Борегар и Станич вынудят Дэвиса вслед за отставкой завизировать и арест уже бывшего министра финансов.

Пуганая ворона куста боится. Вот и на Джуду Бенджамина, уже находящегося на грани полной и абсолютной паники, это подействовало по максимуму. Он решил бежать, спасая собственную шкуру. Но понимал, что добраться до побережья и сесть на корабль, оставшись при этом незамеченным – это из области сказок, рассказанных на ночь. А вот укрыться в посольстве, территория которого экстерриториальна – тут имелся хоть какой-то шанс.

Так и произошло. Прихватив с собой самое ценное и чад с домочадцами, бывший министр Конфедерации укрылся в посольстве страны, которая была с Конфедерацией в крайне сложных отношениях. Ну вот что ещё требовалось для того, чтобы с полным основанием утверждать, что Джуда Бенджамин с самого начала был тесно, очень тесно связан не просто с пробританской партией, а непосредственно с самой Британией?

Это был замечательный подарок, сравнимый с тем, который удалось получить, вынудив Дэвиса пойти на мировую на предложенных нами условиях. Ведь после столь явного доказательства предательства в высших кругах ещё легче будет выбить из Конгресса утверждение Борегара на вершине власти в обход всяких там всенародных выборов. Особая ситуация – особенная реакция на неё.

Посольство Британской империи в КША,

Ричмонд

Иметь своего человека в кабинете министров страны, где находишься в качестве посла – это просто замечательно. При таких райских условиях большая часть сведений, считающихся секретными, без особых усилий оказывается на твоём столе. А ещё имеется возможность влиять на политику этого самого государства. Старая добрая Англия давно использовала этот приём, то подкупая видных чинов в правительстве иных стран, то вынуждая их работать на себя иными способами.

В случае с Джудой Бенджамином угроз не требовалось. Совсем. Достаточно было играть на его симпатиях к Британии, ведь он сам родился на Виргинских островах, одной из британских колоний, откуда были родом и его родители. Пусть они перебрались в США чуть ли не сразу после рождения Джуды, но тёплое отношение к Британии у них сохранилось. На этом граф Роберт Бульвер-Литтон, назначенный послом её величества королевы Виктории, и разыграл партию. Сначала всеми силами изображая, что именно Британия является естественным и самым важным союзником Конфедерации. Потом, когда становилось ясным, что политика КША начинает двигаться в ином, нежелательном для Британии направлении, посол королевы Виктории всячески подогревал недоверие одного из министров кабинета Дэвиса к новым лицам, появившимся и заявившим о себе. К Борегару, Станичу, прочим. И это оказалось более чем эффективным ходом.

Плюс деньги. Плюс обещание полной поддержки со стороны Британии. И она, поддержка, последовала. Задействовав британскую партию, граф Литтон сумел навести президента Дэвиса на мысль, что его давнего приятеля Бенджамина, вынужденного покинуть пост военного министра из-за разногласий с наиболее авторитетными генералами Конфедерации, нужно держать рядом как друга и просто надёжного человека. И вот тут Джуда Бенджамин, к этому времени плевавшийся ядом и желчью в сторону «молодых выскочек» и «солдафонов-авантюристов», окончательно стал принадлежать Британии. Потому как в благодарность за помощь в возвращении министерского поста – пусть другого, но министерского – стал передавать очень ценные сведения.

Никаких преувеличений. Британия была очень рада узнать о серьёзном конфликте между старой частью элиты Юга и новой, концентрирующейся вокруг таких знаковых фигур, как Борегар, Станич, Джексон, и других, не столь ярких. Уровень боеспособности армии Конфедерации и развитие вооружений армии и флота тоже дорогого стоил. Затраты времени, денег и влияния на мистера Бенджамина уже окупились стократ. Роберт Бульвер-Литтон рассчитывал на долгое и продолжительное сотрудничество. Более того, его предложение своему «дорогому американскому другу» собрать вокруг себя группу единомышленников также не оказалось брошенным в пустоту. Связь Бенджамина с генеральным почтмейстером Джоном Рейганом и генералом Лонгстритом способна была создать мощный противовес партии Борегара. Склонные к союзу Конфедерации с Британией, симпатизирующие умеренным республиканцам, часть высшего офицерства, раздражённая тем, что их оттирают в сторону более талантливые собратья, чрезвычайно быстро растущие в чинах. Три человека – три ядра, притягивающие к себе всех недовольных складывающимся положением дел.

Могло бы получиться, но… Сначала доставили послание от Бенджамина, где его агент, явно находясь в состоянии всепоглощающего страха, писал, что президент Дэвис решил даже не договариваться с партией Борегара, а просто сдаться на их милость. И что он всерьёз беспокоится за собственную свободу и даже жизнь.

Глупо отрицать, причины для беспокойства действительно имелись. Недавно освобождённые указом президента Линкольна рабы, призванные в армию США и сведённые в отдельные полки, устроили резню в одном небольшом городе Конфедерации. Прокатившаяся в результате волна народного возмущения привела к принятию очень жестокого закона, а также к очень, очень сильному ухудшению отношения к тем, кто позволял себе высказывать мнения, хоть немного приближенные к тем, что господствовали в США. И Джуда Бенджамин оказался в числе этих людей из-за высказываемого ранее предложения освобождать тех негров, которые выказывают желание вступить в армию КША. Этого ему и не простили.

Посол понимал, что всё меняется, в том числе и настроение толпы. Особенно настроение толпы. Этот многоглавый и многогласый зверь идёт туда, куда его направят.

Однако случилось самое неприятное – Дэвис сдался «молодым волкам». А тот, кого лорд Литтон планировал использовать как лидера оппозиции, испугавшись, прибежал к нему спасаться. Сюда, в посольство. И сейчас лепетал что-то о том, что сразу после отправки письма вокруг его особняка стало совсем много «диких», да ещё и подслушанные слугами разговоры. Слугами! Важные разговоры!

Страх. Он порой затмевает способность мыслить даже не глупым людям, к которым относился Джуда Бенджамин. Роберт Бульвер-Литтон пусть приблизительно, но представлял себе, что и с какой целью было сделано. О чём не преминул сообщить своему уже бывшему шпиону в самых верхах КША, сидящему в кресле и дрожащему, несмотря на то что в нём же находились два стакана крепкого ямайского рома:

– Джуда, вы… Вы болван! Примчавшись сюда, вы как раз и показали, кем являетесь на самом деле.

– Но меня же могли… Нет, меня готовились арестовать!

– Вам послали того, кто передаст нужные слова, сам не понимая ведущейся игры. И вы вцепились в неё, как обезьяна в горсть орехов, которые внутри тыквы-ловушки. И как эта клятая мартышка будет верещать, но никогда не разожмёт лапу, даже когда охотник хватает безмозглую зверюшку на шиворот, так и вы до самого последнего мгновения не удосужились хотя бы немного подумать. Борегар со Станичем провели вас, как какого-то туземца.

Бенджамин продолжал пялиться на него полубезумными глазами. Хорошо хоть, трясся чуток поменьше, а то у графа Литтона сил не было смотреть на этого бесхребетного человека.

– Теперь ничего не изменить, мистер Бенджамин. Своим бегством вы расписались в предательстве. А созданная Станичем тайная полиция неплохо работает. Они будут допрашивать всех ваших друзей, приятелей, деловых партнёров. В том числе тех, на кого мы с вами рассчитывали. Рейган и Лонгстрит с этого момента битые карты. Им повезёт, если первого вообще не вышвырнут со службы, а второму позволят уйти в отставку по болезни. Вы разрушили всё, что мы пытались выстроить, Джуда.

– Но что же мне делать? Я не могу вернуться, меня… Меня повесят!

– Да-да, высоко и сразу! – усмехнулся посол Британии, наблюдая за тем, как от прозвучавших слов Бенджамин становится даже не белым, а серым от ужаса. – Ну, будет вам. Успокойтесь. Её величество Виктория не позволит повесить того, кто ей нужен.

– Я нужен? Моя благодарность, граф, не может …

Один жест, и вот уже Джуда Бенджамин замолк, опасаясь хоть самую малость разгневать того, от кого теперь зависела сама его жизнь. А граф Литтон напряжённо думал, что можно извлечь из сложившейся ситуации.

Конечно же, этого бывшего министра Конфедерации ни за что нельзя отдавать местным. Слишком многое он знает, ещё кое о чём догадывается. В качестве консультанта по происходящему в Конфедерации будет полезен ещё не один год. Но неминуемо не просто охлаждение отношений с КША, а просто арктическое их похолодание. Если только…

Если не сработает привычный подкуп – обмани. Не получилось обмануть – убеди. Не получилось убедить – торгуйся для минимизации ущерба. Эту истину с самого начала обучения дипломатическим каверзам вбивали во всех представителей дипкорпуса. И сейчас был как раз такой случай. Первая часть – насчёт подкупа – была заведомо невыполнимой. Глава тайной полиции КША полковник Станиц сидел не на мешке золота, а на горе из этого благородного металла. Оружейный магнат, совладелец золота Калифорнии. Нет, если кому-то из «молодых волков» понадобятся деньги, они скорее попросят у него, но уж точно не станут связываться с послом Британской империи.

Обманывать людей, за какой-то год с небольшим на пустом месте создавших грамотно работающую тайную полицию? Тут ещё кто кого в итоге обманет. Посол не желал рисковать, поэтому эту стадию тоже предпочёл пропустить.

Убеждение. Оно могло бы сработать, но раньше, пока Британия не показала всему миру, кого именно в этой войне она поддерживает. А убеждать в своём расположении тех, чьим врагам ты помогаешь, занятие для не самых умных людей, к коим британская аристократия никогда не относилась.

И что оставалось? Торговаться. Предмет торгов? Оставить у себя Джуду Бенджамина – его выдача была бы недопустимым для империи унижением, – но вместе с тем не окончательно испортить отношения с правителем Конфедерации. Не с Дэвисом, его звезда закатилась, с другим. Скорее всего, новым правителем станет Борегар, а поблизости окажутся Станич, Пикенс, Джексон, Хэмптон и иные.

– Соберитесь с силами, Джуда! – прикрикнул Бульвер-Литтон. – Вы нужны мне не трясущимся, а способным здраво мыслить и отвечать на вопросы. Сейчас вы будете подробно докладывать об обстановке в Конфедерации, а я – составлять отчёт своей королеве.

– Обязательно, граф, обязательно, – прикончив содержимое уже третьего стакана, чуток приободрился бывший министр и нынешний беглец. – Вы можете рассчитывать на мою готовность служить королеве Виктории, да хранит её Всевышний.

– Тогда начнём.

Придвинув к себе перо, чернильницу, положив перед собой лист качественной бумаги, граф Литтон приготовился задавать вопросы и записывать ответы. Да, записывать лично, поскольку такие сведения он предпочитал никому не доверять. Верно говорили германцы: «Что знают двое – знает свинья!» Вот он и собирался полностью исключить возможность распространения ценных сведений. Сам напишет, сам зашифрует, а курьеры повезут уже шифрованный текст, который смогут понять лишь немногие люди в метрополии. Очень немногие.

А из Бенджамина слова хлестали, как вино из дырявой бочки. И каждая капля, то есть слово, была куда ценнее вина. Послу приходилось то и дело останавливать Джуду. Задавать поясняющие вопросы, уточнять вроде бы малозначимые, но на деле могущие оказаться весьма полезными детали. Нет, не зря он принял решение защищать этого перебежчика! Чувствовалось, что, несмотря на страх, тот скрывает достаточно много. Про запас. И делает это так, чтобы он, граф Литтон, понимал суть происходящего. По принципу «до тех пор, пока не окажусь в полной безопасности – существенную часть приберегу». Понятное поведение, разумное. И с этим придётся мириться. Отсюда следовало, что нужно будет переправить бывшего министра Конфедерации на земли империи как можно скорее. А для этого требовалось… торговаться. К этому он готов. Предварительные переговоры можно вести уже сейчас, а к их окончанию и инструкции из метрополии подоспеют. Решено! Так он и поступит. И успокоившийся посол с новой силой вгрызся в источник сведений о КША, вытрясая из Бенджамина всё возможное… в данной обстановке.

КША, штат Виргиния, Ричмонд,

начало сентября 1862 года

Слава богам, демонам… и трусости некоторых представителей рода человеческого. Последняя иногда оказывается особенно полезной.

Странно? Вовсе нет, если как следует разобраться в сложившейся на начало сентября ситуации. Ведь именно то, что некто по имени Джуда Бенджамин почувствовал страх, переходящий в панический ужас, сильно помогло моим планам. Когда этот уже бывший министр – а ныне официальный предатель – бежал из своего дома в посольство Британии, под крылышко к графу Литтону, он так ничего и не понимал. Не осознавал того, что его спровоцировали на этот шаг, создав вокруг атмосферу максимального неблагоприятствования, вбросив дезу насчёт скорого и неизбежного ареста. И он попался на крючок! Прояви бывший министр Бенджамин твёрдость духа, и тогда далеко не факт, что ему что-то грозило бы в ближайшее время. Подозрения у нас были, зато насчёт доказательств как-то не слишком. А факт побега послужил отличным доказательством вины!

Идеальный момент. Вот мы его и не упустили, раскрутив к своей выгоде, если и не на сто, то уж точно на девяносто процентов. Имелись свидетели побега Джуды Бенджамина на территорию британского посольства. Не только «дикие», которых легко могли обвинить в предвзятости, но и абсолютно нейтральные, уважаемые в Ричмонде люди. Специально такими озаботились, готовясь к той самой провокации. Вдобавок жена в том же посольстве находилась, плюс самые ценные вещи вроде драгоценностей, денег и документов… исчезли. Умному достаточно, а дуракам умные объяснят.

И началось. Предательство министра, который с самого начала был с Дэвисом. Газеты, выливающие ушаты помоев уже даже не на Бенджамина – в его предательстве почти никто уже не сомневался – а на его единомышленников. В частности, на Джона Рейгана, которому припомнили пребывание в партии «незнаек» и дружеские отношения с находящимися на территории янки бывшими однопартийцами. Последовали и первые, пока осторожные выпады в адрес генерала Лонгстрита. Ничего конкретного, просто недоумение по поводу того, чем боевому генералу так приглянулась в последнее время компания Бенджамина и Рейгана.

Платили за музыку, конечно, мы, но вот посылаемые прессой сигналы были понятны как союзникам, так и противникам, да и нейтралы понимали, что в стороне остаться не получится. Не тот был случай. Потому и срочное, расширенное заседание Конгресса проводилось в довольно нервозной обстановке. Более того, под предлогом «особой ситуации» на улицах Ричмонда наблюдались вездесущие «дикие», равно как и отряды из иных частей Потомакской армии. Официальный предлог – поддержание порядка и предотвращение возможных выступлений сторонников предавшего Конфедерацию бывшего министра Бенджамина. На деле – страховка от маловероятного, но всё же возможного бунта части конгрессменов.

Что есть расширенное заседание? Довольно просто. По инициативе Борегара и моей собственной сенаторов КША пригласили в здание Конгресса, чтобы не терять времени даром. Обстановка, сложившаяся к этому дню, явственно намекала на необходимость срочных мер, а не на принятие решений обычным порядком.

Вот и собрались. Часть просто, а часть уже представляла себе, что им будут говорить и как следует на всё это реагировать. Но первым делом должно было состояться выступление пока ещё президента Конфедерации, Джефферсона Дэвиса. И оно состоялось. Сам Дэвис был далеко не в восторге от предстоящего ему, но он согласился с этим ещё до того, как стало очевидным предательство Бенджамина. Теперь же, после такого болезненного удара, его и без того шаткое положение стало и вовсе печальным. Оставалось лишь уйти по-хорошему. Да что там, предложенные нами условия превращались из хоть немного приемлемых в чрезвычайно щедрые. Одно дело, президент страны с неоднозначной, но всё же командой единомышленников. Совсем другое – президент, среди окружения которого один явный предатель, другой под подозрением и ещё неведомо сколько могут таить в себе нехорошие сюрпризы.

Просторный… нет, очень просторный зал всё равно казался забитым под завязку. Конгрессмены, сенаторы, особо важные приглашённые гости. Вот и Борегар под надёжной охраной из числа натасканных на защиту объекта «диких». В случае реальной опасности они должны пусть своими телами, но закрыть охраняемого. Пусть здесь к покушениям на публике толком не успели привыкнуть, но я-то хорошо помню, к чему они могут привести и как осуществляются. Потому предпринял некоторые меры противодействия. Да, по меркам начала XXI века они могут вызвать лишь скептическую ухмылку, но тут вполне новаторские.

Степлтона здесь нет, он снаружи, осуществляет общее руководство «Дикой стаей», которая сейчас почти вся на улицах Ричмонда и на охране особо важных объектов. Мари – на базе, готова при первой надобности принять в качестве «постояльцев» кого угодно, равно как и проследить, чтобы из них быстро и качественно выжали всю необходимую информацию.

Зато Джонни здесь. Совсем рядом, в полутора метрах стоит, осматривается. Мы, что логично, выбрали место не среди людей, а поодаль, но вместе с тем поближе к одним дверям. Так полезнее и удобнее. Не сидели, а стояли, наблюдая за тем, как собираются люди из числа тех, кто по сути решал в Конфедерации многие важные вопросы.

– Неприятностей быть не должно, – успокаивает не то меня, не то самого себя Джон, скользя взглядом по собравшимся. – Недовольные будут в меньшинстве. Пока в меньшинстве. До того времени, когда поймут…

– Что Борегар не собирается отдавать верховную власть, участвуя в недоразумении под названием «выборы президента», – усмехнулся я. – Спасибо, хватит. Довыбирались уже! Нам второй Линкольн не требуется, который снова устроит нечто непотребное. Для выборов будет парламент, чьей задачей станет ограничение власти монарха в пределах разумного. И конституция, которую тоже придётся малость подправить. Остальное – лишнее.

– Но это будет позже, Виктор.

– Верно. Сейчас пусть думают, что Дэвис передаёт ему власть на тот срок, который требуется для того, чтобы покончить с янки, заключить выгодный мир и преодолеть первый, самый сложный, послевоенный этап. Им невдомёк, что громкие победы под конец войны и крайне выгодный мир создадут под ногами Борегара столь прочный фундамент, что ему практически нечего будет опасаться. Если армия поддерживает, а народ доволен военной добычей – крикунам из числа любителей демократии не за что будет ухватиться.

Не опасался ли я вести подобные разговоры? Конечно же… нет. Вокруг исключительно верные бойцы, которые и так в курсе, разговариваем тихо. Не, нормально всё. А тут ещё Джонни на другую тему вопрос озвучил. Важный, кстати, спору нет:

– Что с Бенджамином делать будем? Он из посольства не вылезет!

– Торговать… его потёртой шакальей шкурой! Британцы нам его не отдадут, это будет унизительно.

– Тогда пусть сидит в посольстве, пока не помрёт от страха или старости. Хотя скорее от страха. Невеликой храбрости человек.

– Было бы забавно, – улыбнулся я. – Но мы лучше разменяем одного предателя на нечто более важное. Выпустим его за пределы Конфедерации.

– Нас не поймут…

– Временно выпустим. А потом, через год-другой, он помрёт. Тихо или показательно – это можно обсудить отдельно. В зависимости от того, что будет твориться в мировой политике.

– А мы вроде и не виноваты, да, Вик?

Я лишь коротко кивнул, подтверждая сей очевидный факт. В конце-то концов, ну какая нам разница, помрёт он здесь и сейчас или через какое-то время в краях далёких? Просто в первом случае есть определённые минусы. Не нужно сейчас портить отношения с Британской империей сверх определённой черты. Они и так приближаются к ней. А уж надвигающийся Гаванский конгресс и вовсе их испортит. На нём новым-старым вассалам империи под названием США ничего хорошего не светит. За оставшийся месяц с небольшим многое должно случиться. Сегодняшние события – это только начало, первая ласточка.

Однако и они – события, разворачивающиеся здесь и сейчас – крайне важны. Вот уже началось то, ради чего сегодня собрались. Дэвис витийствовал на трибуне, играя на нашей стороне уж потому, что иначе ему и вовсе ничего не оставалось, помимо громкого и показательного краха. Звучали слова о том, что Конфедерация стала куда сильнее, чем была при своём образовании. Что одержанные доблестными генералами победы переломили ход войны, но врага надо добить. Так добить, чтобы он ещё долго помнил боль и горечь поражений и даже в самых смелых мечтах не смел помыслить о повторении нападения.

Ага, вот он, переход от мажорных тонов к более мрачным. Связанным с тем, что изменники оказались в самом центре Конфедерации, подобравшись к власти слишком близко, ухитрились стать частью этой самой власти. Слова о собственной вине относительного неспособности рассмотреть и опознать врага, столь долго притворявшегося одним из своих. О понимании того, что хоть большинство аболиционистов там, в США, но ядовитая поросль осталась и здесь, на залитых солнцем землях Юга.

Опять славословия. На сей раз тем, кто боролся с заразой. О, это уже про нас, «Дикую стаю». Слова касаемо необходимости официально признать ту структуру, которая по факту уже давно и успешно действует, не имея лишь на бумаге статуса тайной полиции. Отдельные возмущённые возгласы быстро стихают, не успев толком и начаться. Кажется, до возмущающихся доходит, что сейчас подобные возражения почти аналогичны поддержке господ аболиционистов. Тех самых, которых в Конфедерации последнее время довольно часто на столбах вешают.

– Возмущения не будет, – шепнул Смит. – Они опасаются Борегара и побаиваются нас. «Дикая стая» заслужила мрачную славу тех, кто готов уничтожить любого врага Конфедерации. Хоть тут, хоть за границей.

– Джеррит Смит?

– Он, – нехорошо так оскалился Джон. – А теперь и Бенджамин враг. Многие уверены, что мы не успокоимся, пока не повесим его на первом попавшемся дереве. И очень не хотят висеть рядом.

– Проблема не в узаконивании тайной полиции, против этого они не пойдут. А вот передача власти Борегару помимо выборов…

– Большинство поддержит, Вик! Наши сторонники да те, кто верен Дэвису. С запасом хватает.

– Знаю. Просто не хочется, чтобы проигравшее меньшинство было очень уж крикливым.

– Обойдётся, – отмахнулся Смит, явно недооценивая возможные проблемы в дальнейшем.

М-да… Не всегда приятно наблюдать, как твои предчувствия оправдываются. Едва только часть собравшихся поняла, что предлагает Дэвис, как они подняли такой хай, что у ангелов головы заболели и демоны от столь громкого возмущения поморщились. Как говорится, мал попугай, зато орёт и громко, и противно! Хотелось заткнуть крикунов, но увы, не та ситуация. Оставалось лишь дать им вволю проораться, выплеснуть всё возмущение нарушениями устоев.

А затем начал говорить Борегар, приглашённый на трибуну лично Дэвисом. И началось. Генерал был не бог весть каким оратором, но ведь речь можно и заранее подготовить. Равно как и примерные ответы на возможные вопросы, которые будут заданы. Вот мы совместными усилиями и подготовились. Будущего правителя самым банальным образом натаскивали на те или иные ситуации. Не с целью добавить уверенности – она у него и так была ох какая нехилая – а как раз с целью избежать особо острых ситуаций. Сейчас прежде всего стоило проявлять дипломатичность. Генерал Борегар и проявлял, объясняя необходимость перехода власти от Джефферсона Дэвиса, первого – и надеюсь, последнего – президента КША к его персоне, не упоминая столь неоднозначные для собравшихся аргументы, как поддержка армии, тайной полиции и некоторых групп элиты Конфедерации. Сейчас Пьеру прежде всего следовало сохранять спокойствие перед лицом агрессивно настроенного меньшинства.

И ему, к моей радости, это удавалось. Обвинения в узурпации власти отводились простейшими доводами вроде той же необходимости «сначала разобраться с возможными шпионами Британии и янки, а уже потом переходить к долгим и утомительным дебатам». Это был весомый камень в огород господ конгрессменов и сенаторов, которые долго и нудно мусолили вопросы о жесткой реакции против аболиционистов и вражеской агентуры в целом. По сути, тот факт, что Джуда Бенджамин так долго резвился, будучи при полном доступе ко всем секретам Конфедерации, был и на их совести тоже. Не один Дэвис был виноват в случившемся безобразии.

Что до выпадов, касающихся его самого, семьи, морального облика и тому подобных попыток укусить… Генерал на то и генерал, чтобы пресекать подобное пусть и грубовато, зато искренне. Борегар самым примитивным образом предложил любому из любителей позлословить делом доказать, что вообще имеет право говорить в таком тоне. Хотя бы повоевать несколько месяцев, да при этом не угробить доверенную им часть, как это сделали некоторые… внезапно назначенные и уж точно не заслуживающие столь высоких званий.

Прозвучавший намёк на позорище при Падьюке заставил часть крикунов засунуть язык в задницу и сидеть молча. Так что к моменту, когда нужно было голосовать за предложенную Дэвисом передачу власти Борегару, шум малость поутих.

Шум-то поутих, но вот поправки… Стороны грызли друг друга, как стая ополоумевших от злости бойцовых собак. У каждой группы было своё видение ситуации. Главный же камень преткновения – срок передачи этих самых полномочий, особенно с учётом того, что война уже близилась к завершению. Однако сумели прийти к варианту, который большинством был сочтён компромиссным. В получившемся варианте Борегар должен был получить власть на срок до окончания войны с США и ещё на один год после – для того, чтобы разобраться с последствиями сей весьма тяжелой войны.

Устраивало ли это нас? Да более чем! Хотя бы потому, что следовать этому документу всё едино не собирались. Власть главное получить, а уж как её не лишиться – на то были конкретные планы.

Беспокоило только одно – уровень возмущения со стороны конгрессменов и сенаторов, оказавшихся в заметном меньшинстве. О, эти явные идеологические противники теперь будут следить за действиями Борегара и его окружения максимально пристально, стремясь найти любой повод для дискредитации в глазах «народа и его избранников». Наверняка имелись и те, которые поумнее. Те самые, понявшие, что сейчас лучше вести себя тише, дабы не привлекать лишнего внимания. Ведь удар с неожиданного направления всегда на порядок опаснее. Ничего, с этим тоже разберёмся!

А пока… мы победили. В ближайшие несколько дней состоится ускоренный процесс передачи власти от Дэвиса к Борегару, а вот после этого переходного периода можно будет активизировать первую часть того, о чём уже говорили в узком кругу. И я уверен, что нашим врагам это очень сильно не понравится!

Глава 6

КША, штат Виргиния, Ричмонд,

сентябрь 1862 года

Победа? Несомненно. Полная? Ни в коем разе! Если что, это я не про обычную войну, а войну на внутреннем дипломатическом фронте.

Борегар получил власть. Пусть пока временную, зато в объёмах, достаточных для скорейшего завершения войны правильным образом. Как это? Самая близкая аналогия – это когда противник не гордо приходит в зал, где будут проводиться переговоры о мире, а вползает туда из последних сил, заранее будучи согласным на большую часть выставленных ему условий. Подобному поведению очень сильно способствуют два фактора: уничтожение значительной части армии и захват крайне важных, по сути сакральных объектов на территории врага.

Именно этому и было посвящено первое заседание обновлённого кабинета министров, состоявшееся спустя всего три дня после голосования. Новый «исполняющий обязанности президента», по сути не многим отличный от диктатора времен того ещё, древнего Рима. Значительно обновлённый кабинет, в котором хоть и остались многие из старых членов, но и новых лиц прибавилось.

Неудивительно, что сохранили свои посты военный министр Лерой Уокер и военно-морской министр Стивен Мэллори, равно как и госсекретарь Роберт Тумбс. Иной расклад был бы полной нелепицей. С ними у Борегара были хорошие отношения. Они делом доказали, что не только находятся на своём месте, но и склонны проводить устраивающую новую власть линию.

Генпрокурор Томас Брэгг тоже сохранил свой пост. Хотя бы потому, что был профессионалом со способностями повыше средних, грамотно выполнял свою работу и не был ни разу замечен в симпатиях к врагам Конфедерации, как внешним, как и внутренним. Менять его означало внести помехи в давно и хорошо работающий механизм. Точно из тех же соображений на пост министра финансов вернули Кристофера Меммингера. Этот дотошный и педантичный немец, получив предложение вернуться к работе, лишь пожал плечами, криво усмехнулся и заявил: «Надеюсь, этот бездарь Джуда не успел за такой малый срок развалить то, что я создавал с того дня, как был назначен». И вот он снова тут, готовый добывать для КША как можно больше денег, при этом не протестуя против увеличения военных расходов. Очень полезное качество для министра финансов в военный период.

А вот остальные были людьми новыми. Свободной после отставки Рейгана оказалась должность главного почтмейстера, по сути отвечавшего за почты и телеграфы Конфедерации, весьма важная в настоящий момент. Плюс новые министерства, большую часть из которых требовалось создавать буквально с нуля. Какие именно? Стоило начать с тех, которым требовалось лишь придать официальный статус, то есть министерства тайной полиции и внутренних дел. В зону ответственности последнего должны были войти полиция, тюремное ведомство, пожарная служба и иные, менее значимые подразделения. Но тут-то ещё нормально. Требовалось лишь придать работающим подразделениям формальный статус и переподчинить единому центру.

Сложнее было с другими. Министерства промышленности, земледелия, транспорта. Их предстояло создавать с нуля, как ни печально признавать вопиющие факты. То есть сама промышленность развивалась, равно как и железные дороги. Про земледелие и говорить нечего, оно уже давно было более чем развито, хоть и требовало толчков в сторону прогресса. Но вот аппарата, который позволял бы грамотно всем этим руководить, как-то не существовало. Отсюда и куча хлопот, которые поневоле обрушивались на новоназначенных министров.

С кандидатурами на посты новых министерств всё было более-менее вменяемо. МВД временно возглавил Холуэлл Кобб – первый спикер временного Конгресса Конфедерации, спустя недолгое время после того ушедший в армию и неплохо воевавший под началом генерала Ли во время отражения попыток десантирования янки на побережье. Опыта было не так чтобы много, но авторитет имелся, да и желание работать присутствовало.

Пикенс получил министерство промышленности – крайне важное, которое требовалось не только держать под контролем, но и двигать развитие промышленности Конфедерации в нужном направлении. Абы кому такое не поручишь, вот и пришлось ставить туда бывшего дипломата и уже бывшего губернатора. Сам Пикенс не возражал, понимая, что новое министерство будет являться одним из ключевых в кабинете. Да и смена госсекретаря была несколько не к месту, потому как он полностью поддержал переворот.

Министерство земледелия вобрало в себя как хлопок, так и вообще всё, относящееся к сельскому хозяйству и животноводству. Тут случайного человека ставить было никак нельзя. Поэтому выбор нал на «технократа» – известного в то время агронома Эдварда Раффина. Бывший губернатор Южной Каролины Хэммонд уже привлекал его на предмет модернизации сельского хозяйства в штате, и кое-что было сделано. Однако на уровень масштабных реформ тому выйти просто не дали. Не в интересах северных штатов была тотальная модернизация южного сырьевого придатка. Зато теперь всё было совсем иначе.

Ну, и министерство транспорта, куда же без него! Здесь удалось привлечь настолько весомую фигуру, что я сам удивился. Питер Купер, создатель по сути первого из американских паровозов, знаменитого «Тома Тамба». На чём удалось поймать этого жителя Нью-Йорка, который вроде бы ни разу не южанин? Не деньгами, потому как он был весьма богат, да к тому же склонен к филантропии, направленной всё больше на систему образования. Но ещё он сильно не любил банкиров и корпорации, склоняясь к защите интересов мелких фермеров.

Вот на этом его и прихватили. На централизации власти в Конфедерации и сведении к минимуму роли частных банков. До такой степени прихватили, что несколько месяцев назад переговоры закончились успехом. Тогда ему ничего конкретного не обещали, лишь общее, довольно туманное, направление. Однако и этого хватило для переезда Купера КША. Он мог оказаться полезен. И оказался, заняв пост министра транспорта. Фигура в чем-то номинальная, зато более чем известная и авторитетная.

Такой вот кабинет министров образовался, чего уж там. А где кабинет министров, там и его заседания, порой весьма важные. Про первое и говорить нечего. Пятнадцатого сентября 1862 года оно и состоялось. Требовалось выяснить общее направление развития, ведь война-то шла к победному концу, об этом также не стоило забывать. Не ею единой.

Зато хватало других вопросов. В частности, на этом самом заседании хорошенько была проработана политика постепенного замещения сырьевого экспорта на экспорт более технологичной продукции. Ежегодное снижение поставок хлопка и замена его на ткань. Увеличение доли сталелитейной промышленности и строительства паровых машин для локомотивов и кораблей. Собственно судостроение, ставящее перед собой задачи не только обеспечения внутренней потребности, но и с возможностью поставки на экспорт. Хотя бы в страны Южной Америки, где нужда в кораблях имелась, а вот собственная промышленность была в откровенно паршивом или совсем никаком состоянии.

Министерство транспорта было жёстко озадачено необходимостью сразу же после войны заняться расширением сети железных дорог на территории Конфедерации. И первоочередной задачей должна была стать прокладка трансконтинентальной железной дороги, заканчивающейся в Сан-Франциско. Плюс ответвления от неё, которые планировалось дотянуть до ключевых городов Техаса, Луизианы и Арканзаса, где сейчас железных дорог – помимо одной в каждом штате – не водилось. Про Индейскую территорию, Аризону, Нью-Мексико и Калифорнию и говорить не приходилось, ибо там железных дорог отродясь не водилось.

Дорого и долго? Несомненно. Зато отдача обещалась крайне серьёзная, пусть и не моментальная. И никакой частной собственности относительно строящихся железных дорог! Более половины акций в руках собственно Конфедерации, а остальные – тут уже возможны различные варианты. Да и о постепенном выкупе контрольного пакета акций уже имеющихся железных дорого стоило задуматься. Медленно, шаг за шагом, без явного принуждения… Оно и не нужно, ведь у государства всегда есть возможность обернуть ситуацию в свою пользу, при этом не ущемляя прав собственности как таковых.

Бедный министр земледелия Раффин… На него помимо модернизации существующего свалилась ещё одна проблема – обеспечение Конфедерации продовольствием, производимым на собственных землях. А то сейчас, стыдно сказать, немалую часть приходилось закупать на Кубе, в Бразилии с Аргентиной и в иных странах. Перекос в сторону выращивания хлопка очень сильно ударил по возможности страны обеспечивать саму себя. Возникни ситуация блокады морских портов – как тогда, в привычной мне истории, – начался бы если и не голод, то крайняя скудость. Для воюющей страны подобное просто недопустимо.

Военное министерство также получило порцию головной боли, куда ж без этого! Причём одна из хлопот к собственно войне относилась не совсем прямо. Речь зашла о наградах, которых в Конфедерации как-то до сей поры не имелось. Армия была, отличившиеся офицеры и солдаты имелись во вполне достаточном количестве, зато орденов и медалей как не было, так и не появилось. Во всех цивилизованных странах есть, а в КША нет. С какой стороны ни посмотри, вопиющий непорядок. Вот и получил Лерой Уокер работёнку, которую, впрочем, наверняка перевалит на одного из своих помощников. Необходимо было разработать конкретные ордена для офицеров, медали для солдат, разобраться со степенями первых и с разделением на общие и приуроченные к какой-либо победе для вторых.

Хотя не всё было так сложно, как могло показаться. Вовсе не обязательно разрабатывать что-либо с ноля, если имеется возможность взять за основу уже существующую систему. Одну из европейских лучше всего. Испанскую, прусскую, российскую или французскую – это уже не сильно важно. Требовалось лишь выбрать точку отсчёта и переделать названия на реалии Конфедерации.

Смысл заниматься этим в военное время? Более чем серьёзный. Психология чистой воды. Полученные ордена и медали – признание заслуг человека, отличившегося на войне. Своего рода стимул к новым свершениям, выделение отличившихся на фоне прочих. И эти самые прочие, которые не лишены честолюбия и гордости, тоже желают получить тот или иной знак отличия, делая для этого то, о чём раньше могли не задумываться вовсе или задумываться не так сильно.

К слову сказать, в знакомой мне истории Дэвис так и не сподобился заняться этим вопросом. Причины? Тайна велика сие есть. А других слов у меня просто не находится. Цензурных, по крайней мере.

Затем обсуждение от орденов и медалей перешло к другой теме, не менее важной и тоже в некотором смысле связанной со стимулами работающих на благо Конфедерации. О той иерархической лестнице, которая в том или ином виде существует в любом государстве.

С армией-то всё было понятно, равно как и с флотом. Есть звания, которые показывают, кто кому подчиняется, равно как и проведены аналогии между армейскими и флотскими. А по гражданской линии, она же статская, всё было куда печальнее. Проще сказать, там и конь не валялся! Что делать? Практически то же самое, что и с наградами. Брать одну из европейских систем вроде «Табеля о рангах» или его прусского аналога и переносить на местную почву. Без подобной системы структурированное, подчинённое центру государство не выстроить. Особенно учитывая то, что Конфедерация скоро должна будет сменить форму правления. Ну, да пока об этом и не всем министрам ведомо, так и что с того? Всё едино создавать свой аналог «Табеля о рангах» надо. И создавать силами не одного из министерств, а представителям каждого. Общую комиссию организовывать с расчётом на то, что за ближайшие месяца три-четыре создадут на основе имеющихся аналогов нечто пристойное и передадут на утверждение Конгрессу. В общем, на том и порешили. И пошло-поехало дальше.

Обсуждения велись по разным темам, но все они были значимы, от всех нельзя было уйти. Только даже подобная тягомотина рано или поздно заканчивается. Вот и заседание кабмина в полном составе окончились. Свобода и отдых? Ха, как бы не так! Скорее уж первый акт закончился и начался второй, на котором остались лишь совсем уж избранные, то есть сам Борегар, Пикенс, Тумбс, да я с Джонни и Вильямом. Теоретически можно было бы оставить и военного министра вкупе с морским, но у них и так хлопот хватало. А госсекретарь по любому требовался. Дело-то, как ни крути, имело самое прямое отношение к дипломатии.

Откуда на заседании кабмина взялись Вильям и Джонни? Смит был по сути моей правой рукой в министерстве тайной полиции. Ну, а Степлтона без особых проблем удалось сосватать в качестве помощника Лерою Уокеру. На перспективу, так сказать. Впрочем, не о том речь.

– Ситуация с беглым министром должна решиться, – изрёк Борегар, находясь уже в положении не просто командующего армией, а лидера Конфедерации. – Мы можем вынудить Британскую империю выдать нам предателя?

– Не отдадут, – покачал головой Тумбс. – Это будет унижением для империи и переведёт наши отношения из недружественного нейтралитета в откровенно враждебные. Нужно ли нам это?

– Не нужно. Но и оставлять без последствий предательство нельзя.

– Точно сказано, без последствий нельзя, – слегка улыбнулся я. – Но весь вред, который он мог принести, уже случился. Зато мы можем использовать предателя как ценную карту при переговорах с британским послом. Пусть расплатятся за наш отказ от немедленных мер, за разрешение вывести эту благоухающую миазмами предательства тушу к себе в метрополию или в одну из колоний. И платить они будут не деньгами.

Борегар явно заинтересовался. Что до Тумбса с Пикенсом, то эти два дипломата уже поняли, куда я клоню. Опыт, однако. А тут ещё и Джонни добавил:

– Пусть даст показания, собственноручно написанные и заверенные как британским послом, так и Виктором, о всех своих связях с нашими общими врагами. Это окончательно отстранит от близости к власти тех, кого мы хотим убрать. Все эти Рейганы, Лонгстриты и прочие – от них будут шарахаться, едва завидят. Пусть станут как прокажённые.

– Не надо пытаться их судить! – припечатал Пикенс. – Никаких судов, только показания, факты, публикация в газетах. И ваша, Пьер, готовность не доводить дело до суда и тюрьмы.

– И намёк, что в случае попыток вновь приблизиться к реальной власти со старых показаний сдуют пыль, – слова госсекретаря Тумбса, тоже знающего толк в азах интриг.

И вот что Борегар мог сказать, услышав столь совпадающие в основе своей мнения? Ухмыльнуться и приказать:

– Начинайте! Но пусть это ничтожество Бенджамин даже не пытается показаться на улицах Ричмонда!

– Он не осмелится, – отмахнулся Степлтон. – Слишком боится за свою жизнь. Думаю, он и до ближайшего порта будет добираться в особом вагоне и под охраной англичан.

Посмеялись. Как иначе, ведь некоторые черты своего характера бывший трёхкратный министр правительства Дэвиса проявил очень ярко и неприглядно. Затем немного прошлись по предстоящим переговорам о заключении мира, но уже без особого огонька. Нервное напряжение последних дней оказалось слишком уж велико. Все банально хотели хоть немного, но отдохнуть. Потому и не засиделись особенно, разбредаясь кто домой, кто по своим делам, которых решать не перерешать.

А я… Тоже отдыхать, чтобы с утра начать сильно и больно пинать британского посла на предмет договорённостей по поводу беглого министра. И да, это уже дела не столько дипломатии, сколько тайной полиции. Предатели как раз по нашему ведомству проходят.

* * *

Три дня. Ровно столько потребовалось на проведение предварительных переговоров с британским послом, графом Робертом Бульвер-Литтоном. А потом пришло время полноценных переговоров. Что характерно, я легко согласился на место их проведения – британское посольство. Опасаться не стоило – Бульвер-Литтон не был идиотом, чтобы попытаться причинить вред как мне, так и любому другому, оказавшемуся на островке Британской империи в чужой стране. А вот с психологической точки зрения мне полезно было провести переговоры именно там. Очевидным являлось понимание, что сам Джуда Бенджамин из посольства и носа не высунет до заключения договорённостей относительно его судьбы. После же их достижения предпочтёт как можно быстрее и под охраной покинуть территорию Конфедерации.

Однако во избежание разного рода… глупостей со стороны второй договаривающейся стороны, рядом с британским посольством находилось немалое число «диких». Часть в форме, часть в штатском, но суть от этого менялась не сильно. Обычная игра на нервах противника, чтобы мысли шли в правильном, то есть нужном мне направлении. А сам я, в сопровождении двух сержантов-телохранителей, спокойно и без проблем вошёл на территорию посольства.

Пропустили, конечно, причём без какого-либо промедления. Личность моя была более чем известна, в том числе и в лицо, благо газеты успели расстараться далеко не один раз. И сам граф Литтон не мог не предупредить, что сегодня к нему прибудет именно такой вот гость – званый, но не из числа дружелюбно настроенных.

Неплохая, кстати, обстановка в посольстве, в этаком колониальном стиле. Индийские и африканские диковинки, охотничьи трофеи опять же. Вышколенный персонал, причём с собою привезённый. В некоторых посольствах местные жители работают, пусть и во внешнем слое, но тут к этому очень правильно подошли. Чужак на территории посольства – потенциальный шпион. А в шпионаже во всех его разновидностях бритты знают толк, потому и не подставляются по-глупому.

Британский посол принимал меня не в кабинете, а в бильярдной, которая явно использовалась и как комната для любителей просто выкурить сигару в достойной компании.

– Мистер Станич, рад видеть вас.

– Взаимно, граф. Хотя повод для нашей встречи довольно неприятный. Согласитесь, что когда два достойных человека, патриоты своих стран, вынуждены вести тяжёлый разговор из-за судьбы предателя – это не самое лучшее времяпрепровождение.

– Жизнь не состоит из одних лишь приятных впечатлений. Стакан хереса, виски, сигару?

– Благодарю, но нет, – отказался я. – С вашего позволения, закурю свою. Привык уже, знаете ли.

Не сигару, конечно, с ними у меня были сложные отношения по причине чрезмерной крепости. А вот сигариллы – другое дело. Закурив и расположившись в одном из кресел, я выжидающе посмотрел на усевшегося напротив британского посла. Пусть сам начинает разговор по делу. Так и случилось. Выдержав небольшую паузу, граф Литтон произнёс:

– Мы не выдадим мистера Бенджамина, и вы это понимаете. Поэтому пришли договариваться о компенсации за то, что он остаётся у нас.

– Всё верно. Но компенсация должна быть ценной. И ценность для тайной полиции в моём лице представляют вовсе не деньги, а информация.

– Списки работающих на нас людей в Ричмонде и иных городах вы тоже не получите.

– Само собой. Я бы на вашем месте ответил так же.

– И что тогда? – хмыкнул посол. – Наша помощь, касающаяся продвижения интересов Конфедерации в какой-то из стран Южной Америки? Об этом можно будет договориться, если в пределах разумного.

– Выстрел мимо мишени, граф. Мне нужна лишь возможность разговора с Джудой Бенджамином, но с непременным условием его правдивости. И его собственноручно написанные, заверенные лично вами показания о том, что он делал и с чьей помощью. Взамен же будет официальное помилование от правителя Конфедерации Борегара с обязательным условием в недельный срок убраться с территории страны.

Бульвер-Литтон призадумался. Пауза длилась секунд двадцать, не больше, что было хорошим показателем либо его ума, либо подготовленности к различным вариантам диалога.

– Хотите окончательно уничтожить оппозицию?

– Не физически, граф, лишь морально. Мы получаем политические трупы соперников. Вы же – столь нужного вам иудушку, который даже без платы в тридцать сребреников будет петь как канарейка, рассказывая всё ему известное о Конфедерации. В смысле о тех, кто ею теперь правит. Согласитесь, знает Бенджамин довольно много, поэтому сделка выгодна для нас обоих.

– Для министра тайной полиции вы откровенны.

– Лишь тогда, когда считаю это выгодным, посол, – улыбнулся я. – Да к тому же порой откровенность экономит время. А это довольно ценная субстанция, пусть и неощутимая. Итак, что вы решили насчёт сделанного вам предложения?

– Я буду присутствовать при разговоре.

– Само собой, – согласился я. – В конце концов, вы наверняка и так знаете обо всём, что будет сказано бывшим министром многих министерств. Прикажите доставить этого человека хоть сюда, хоть в любое другое помещение.

– А помилование, подписанное Борегаром?

Пожав плечами, я достал из внутреннего кармана скрученный в трубочку лист бумаги, развернул его и продемонстрировал Бульвер-Литтону. Убедившись же, что документ пусть бегло, но просмотрен, убрал обратно. Теперь у британского посла не должно было оставаться весомых возражений. Так оно и случилось. Позвонив в колокольчик, посол вызвал одного из своих секретарей, которому и поручил доставить в бильярдную мистера Джуду Бенджамина. Правда, предварительно предупредив того, что опасаться нечего, и что договорённости относительно его дальнейшей безопасности и выезда из страны достигнуты.

Оставалось лишь немного подождать. Ну, и поговорить о чём-то нейтральном. Или почти нейтральном, потому как граф Литтон предпочёл обсудить морскую тему, а именно преимущество броненосцев над обычными военными кораблями, не защищёнными бронёй. Понимаю, тема для Британской империи крайне интересная, особенно после первой в мире битвы броненосцев на Хэмптонском рейде, но вот мне выдавать ему сколь-либо ценную информацию не было ни малейшего резона. Вот и переливал из пустого в порожнее, всё больше описывая героизм моряков Конфедерации и пытаясь перевести тему на программу строительства броненосцев в Британии. Естественно, без какого-либо положительного результата. Так и развлекались до того момента, когда в бильярдную зашёл сам Джуда Бенджамин, выглядевший откровенно хреново: бледный, с затравленным взглядом, да ещё и нервный тик наблюдался. Похоже, моё тут присутствие его совсем не радовало, а напротив, ввергало в откровенную панику, с трудом сдерживаемую.

– Успокойтесь, Джуда, – скривился я. – Вот расскажете мне то, что я хочу знать, а потом можете спокойно и без препятствий с нашей стороны эмигрировать в столь любимую вами Британскую империю.

– Я буду присутствовать при разговоре, мистер Бенджамин, – деловым тоном уведомил своего бывшего агента граф Литтон. – Условия, выдвинутые Борегаром, я признаю приемлемыми. Успокойтесь, выпейте виски или коньяку, а затем начинайте отвечать на вопросы мистера Станича. А ещё приготовьтесь много писать. Нужны будут лично вами написанные показания. Вы готовы?

– Коньяк… Мне нужно.

– Верю, – кивнул посол. – Где здесь бутылки, вы знаете. И давайте уже приступим!

Против этого я даже не думал возражать. Что же касается Джуды Бенджамина, так его никто особо и не спрашивал. Пришлось только подождать, пока он сперва зальёт в себя первую порцию благородного напитка, а затем ещё и бутылку рядом с креслом на столик поставит. Чтобы далеко не ходить, когда вновь лекарство от паники потребуется. И началось.

Четыре с лишним часа пришлось прессовать объект, выдавливая из него нужную информацию каплю за каплей. И всё это в присутствии британского посла, который порой пытался то ограничить меня в выжимании сведений, то смещал акценты так, что не оставалось возможности получить кое-что из действительно важного. Оно и понятно, граф Литтон старался для своей страны, стремясь как можно меньше засветить тех приятелей и сообщников Бенджамина, которых Британия могла использовать против нас в дальнейшем.

Впрочем, даже получившийся результат меня вполне устраивал. Окончательное утопление Рейгана и Лонгстрита плюс уже их ближнего круга, полностью разделяющего высказанные теми идеи. Определённые тайны, обнародование которых могло бы сильно ударить по кое-кому из действующих конгрессменов и сенаторов. В общем, Джуда Бенджамин смог выкупить свой билет на выезд за пределы Конфедерации. Само собой, я не собирался намекать на то, что спустя некоторое – и не слишком продолжительное – время он станет для тайной полиции Конфедерации одной из целей, подлежащих непременной ликвидации. Будущая мишень должна быть спокойной, уверившейся в собственной безопасности. Тогда намного легче её… стереть. А уж тихо это произойдёт или показательно – зависит от многих факторов, мне покамест неизвестных.

Вот и всё. Показания бывшего министра написаны его собственной рукой, заверены мной и британским послом Робертом Бульвер-Литтоном. Именно то, что доктор прописал! Взамен же предателю Конфедерации была выдана полная индульгенция за подписью Борегара. И отсчёт времени пошёл. Разумеется, я не мог об этом не напомнить.

– Неделя, Джуда! Если твоя шакалья шкура окажется на земле Конфедерации после крайнего срока, я прикажу своим парням оттащить твоё уже мёртвое тело к чучельнику, после чего выставлю получившийся результат в холле базы. Ты меня понял?

Понял… Потому как даже не побледнел, а посерел и, что-то булькнув, умёлся из бильярдной быстрее, чем я успел что-либо добавить к уже сказанному. Мне же осталось вежливо попрощаться с Бульвер-Литтоном, после чего покинуть посольство, унося с собой ценную добычу. Очень ценную, учитывая даваемую ею возможности.

Собственно, с этим согласились все, кто увидел показания Бенджамина. Я говорю даже не о Джонни с Вильямом, тут-то всё без вопросов. Зато Борегар, Тумбс и прочие также признали, что подобные откровения бывшего министра и нынешнего предателя настолько «жареные», что лишь малую часть из оных можно кинуть прессе на поживу. Большую же часть показывать лишь очень узкому кругу лиц. Одним по причине необходимости держать обновлённую верхушку Конфедерации в курсе. Другим – для поселения в их душах «страха иудейского». Ведь хорошенько напуганный наличием такого компромата противник начинает вести себя подобно мышу под метлой – то есть тихо-тихо. Как раз это нам и требовалось от особо вредных представителей оппозиции в ближайшее время. Ну, а если кто-то из них предпочтёт слинять следом за Джудой Бенджамином… Право слово, воздух в Конфедерации чище станет!

Интерлюдия

США, Нью-Йорк, сентябрь 1862 года

Город полыхал! Сначала в переносном, а потом в самом прямом смысле. А всего несколько дней назад никто и представить не мог, что всё обернется таким вот печальным образом. Хотя нет, кое-кто мог. Некто Стэнли О’Галлахан. Бывший ганфайтер, не чуравшийся откровенно уголовных дел, но сумевший пару лет назад ухватить фортуну за хвост, после чего вознёсся к таким вершинам, о которых раньше и мечтать не мог.

Он-то знал, почему город погрузился в огонь сначала стихийного бунта, а потом вполне осмысленного восстания. Равно как и те, кто был под его началом. А ещё те, кто послал его сюда, снабдив средствами, помощниками и консультантами, оружейными поставками и прочими, крайне полезными вещами и знаниями.

Началось всё чуть больше недели тому назад, когда в Нью-Йорк прибыли – почти одновременно – приказы из столицы, а заодно и люди, которые должны были проследить за их исполнением. Что за приказы? Тут всё просто. Линкольн принял целый ряд законов, направленных на то, чтобы восполнить большие потери в войсках, причём сделал это довольно специфическим образом.

Закон о призыве, под который мог попасть любой мужчина в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти лет, почти сразу после принятия был опубликован во всех мало-мальски значимых газетах США. Планировалось дать населению возможность сначала воспринять сию новость, а потом уже и принять её как должное. Вот только были в законе и некоторые, скажем так, нюансы. Главный из них – «коммутационный платёж». Что это за зверь такой загадочный? На самом деле непонятным было только название, но никак не суть. Каждый, кто не желал отправляться на войну, имел право в тот момент, когда его уведомят о призыве, заплатить отступные, а именно триста долларов. Не обесценившимися на время войны бумажками подобного номинала, а серебром или золотом. Хотя можно было и банкнотами… по нынешнему курсу.

Излишне говорить, что заплатить подобную сумму могли далеко не все. Понимали это и в Вашингтоне, решив одним выстрелом убить двух зайцев. Каким образом? Во-первых, заработать на тех потенциальных призывниках, для которых три сотни – не великие деньги. Во-вторых, сам Линкольн и его окружение были не настолько наивны, чтобы не понимать, к чему может привести призыв в армию тех, кто их поддерживал из числа не слишком богатых и совсем не богатых граждан. Именно поэтому сеть призыва должна была пройтись по тем, по кому уж точно не будут рыдать полезные для республиканской партии люди. Кто именно? Негры и недавно прибывшие мигранты.

Сначала началось массовое создание и обучение «свободных полков». Некоторые оптимисты надеялись, что их боевые качества окажутся пусть не хорошими, но хотя бы приемлемыми для того, чтобы затыкать дыры и гнать негритянские части вперёд, под пули конфедератов.

Просчитались. Не во всём, конечно, но во многом. Да, удалось создать немалое число «свободных полков» и даже найти тех, кто – по убеждённости или зажав нос, ради званий и денег – согласится ими командовать. Только в боях эти части показали себя самым отвратительным образом. Без стоящих сзади «рот поддержки» негры при признаке малейшей угрозы бросали винтовки и бежали в тыл с такой скоростью, что догнать их могла разве что кавалерия. Зато «охранные роты», по сути при первых признаках паники стреляющие трусам в спины, помогли хоть как-то повысить пользу от новых частей. За это в Вашингтоне были благодарны генералу Вильяму Текумсе Шерману. Равно как и за ещё одну его затею, о которой мало кто знал, лишь высшее руководство страны. Ту самую, с помощью которой, используя знания об особенностях психологии недавних рабов, удалось привязать к себе «свободные полки» так крепко, что оторваться те просто не могли. Уж точно не после того, как в Конфедерации был принят закон о неграх в форме или с оружием.

Мотивация для этих самых «негров в форме» пусть немного, да повысилась. Страх попасть в руки конфедератов – тоже замена храбрости. Слабая, корявая, но за неимением лучшего годилась и она. И всё равно умным людям было понятно – на одном лишь призыве негров восстановить боеспособность армии просто невозможно.

Вот тут и должны были пригодиться недавно прибывшие в США европейцы: ирландцы, немцы, поляки, французы и иные, несть им числа. Денег на то, чтобы откупиться, у подавляющего большинства из них сроду не водилось. Да и их судьба не особенно волновала тех, кто родился и вырос в США. А город Нью-Йорк с его почти миллионным населением, немало долей которого были те самые прибывшие из Европы в поисках лучшей жизни, более чем подходил для того, чтобы стать надёжным поставщиком качественного призывного материала.

Судя по всему, в Вашингтоне опирались ещё и на то, что при первичном наборе добровольцев почти десять тысяч нью-йоркцев выразили такое желание и записались в армию. Прилив энтузиазма и патриотизма. Но затем были Булл-Ран и Геттисберг, не говоря уж о не столь значимых сражениях. После них воодушевление и вера в лучшее даже со стороны тех, кто поддерживал Линкольна и его партию, значительно упали. Чего уж говорить о сторонниках демократической партии, которые с самого начала относились к начавшейся войне без малейшего энтузиазма. Более того, выбранный в этом году губернатор Гораций Сеймур был явным и последовательным сторонником скорейшего прекращения войны с Конфедерацией. А победил он с ну очень заметным преимуществом!

Впрочем, кого боги хотят наказать, первей всего разума лишают. Явно недооценивая сложившуюся в Нью-Йорке атмосферу нелюбви к федеральному правительству и отсутствие поддержки ведущейся войны большинством жителей города, эмиссары Линкольна все же прибыли туда с однозначным намерением провести призыв, да ещё в количестве как минимум пары десятков тысяч человек. И это несмотря на предупреждения губернатора Сеймура о том, что город неспокоен, что обстановка на грани кипения и любое неосторожное действие после принятия закона о призыве может привести к взрыву.

Не послушались. Хотя понять президента и его министров было можно. Им требовалось пополнение для армии с минимальным ущербом для интересов их опоры в народе и элите. Поэтому в качестве искупительной жертвы были выбраны нью-йоркцы из числа ещё не успевших как следует укорениться в США. Разумно, логично… но в данной ситуации ошибочно.

Двадцатое сентября. Именно этот день стал первым днём знаменитого впоследствии Нью-Йоркского восстания. Тот день, когда прибывшие из Вашингтона чиновники и местные власти начали проводить собственно призыв. Оглашение имён призываемых должно было происходить на улице перед некоторыми из полицейских участков Нью-Йорка. Вполне подходящие места, учитывая то, что осуществляющие призыв правительственные чиновники осознавали, скажем так, недружелюбную реакцию как призываемых, так и их родных, близких, просто знакомых. Именно поэтому весь личный состав полицейского управления города с самого утра был не то что на ногах, но и готов к некоторым осложнениям.

Осложнения… они ведь бывают разные. Полиция рассчитывала на обычные проявления недовольства в виде криков, ругани. Самым серьёзным из числа возможных происшествий считалась возможность закидывания участка или нескольких участков камнями и гнилыми овощами. А вот к чему-то действительно серьёзному блюстители порядка готовиться даже не думали.

И зря. Для них зря, потому как О’Галлахан накануне вечером отдал своим людям последние приказы. Кому-то лично, кому-то через посыльных. Последнее особенно относилось к уголовному люду, ведь с ними он, по заранее полученным приказам, старался общаться как можно меньше и не лично. «Запомни, Стэнли, они – это мясо, расходный материал!» – говорил ему полковник Станич, знакомый ещё со времен того самого ограбления банка в этом городе. И он же рекомендовал ему беречь ганфайтеров как мастеров своего дела, способных сражаться как в поле, так и на городских улицах. Потому и оплата, которой их убедили участвовать, была… поражающей воображение многих. Хорошие наёмники – хорошая плата. И тут О’Галлахан был полностью согласен с полковником Станичем.

Но сначала была не их очередь. Сегодня работали именно те, кто был совсем по ту сторону закона. По крайней мере, сначала. И за одной их группой Стэнли наблюдал лично, находясь на некотором отдалении от места, где разворачивались события.

Девятый полицейский участок на пересечении Третьей авеню и Сорок седьмой стрит. Один из призывных пунктов, где сегодня должны были оглашаться имена части призываемых из числа тех, которые проживали в зоне ответственности именно этих полицейских. В собравшейся толпе немалую часть составляли выходцы из Ирландии, настроенные изначально враждебно.

Как ещё они могли быть настроены? Даже до начала войны между США и Конфедерацией их жизнь была далеко не сахар. Сейчас же она стала и вовсе отвратительной. Цены росли, зато оплата труда у некоторых не слишком, а у большей части и вовсе не думала подниматься. Капитализм с перекосом в олигархию во всей своей сомнительной красе, чего уж тут удивляться. Вдобавок и проводимая новым президентом политика в аболиционистском духе позволяла хозяевам фабрик нанимать негров, платя тем куда меньшие деньги. Прежние работники тупо увольнялись без особых причин. Точнее сказать, причиной могла послужить любая мелочь. Естественно, подобное не нравилось не только попавшим под увольнение, но и тем, кто пока ещё не потерял работу, пока же находясь под незримым дамокловым мечом. Негры же согласны были работать за куда меньшие деньги.

Их уже начинали не просто бить, но бить сильно, от души и с фантазией. И тем сильнее, чем больше их набегало в северные штаты. А набегало много! С учётом же того, что мало для кого в Нью-Йорке оставался тайной неудачный ход войны для США… В довесок к вышесказанному в последний год среди ирландской общины настойчиво и в то же время аккуратно продвигались мысли о необходимости хоть как-то отвечать на пренебрежительное к ним отношение. И не только в ирландской, если честно. Некоторые воспользовались услугами вербовщиков, отправляясь в армию. Но не армию США, а совсем наоборот, в армию Конфедерации, где и платили побольше, и давали выполняемые обещания. Почему выполняемые? Да хотя бы потому, что у многих был дальний родственник или на крайний случай знакомый, который, завербовавшись в армию конфедератов, кое-что приобрёл. Хотя бы возможность вывезти из Нью-Йорка свою семью.

Не была ли это ситуация «из огня да в полымя»? Вовсе нет. Хотя бы потому, что семьям до их отъезда приходили неплохие деньги. В случае же гибели сына или мужа также выплачивали небольшие суммы. Периодически, раз в пару месяцев. Небольшие деньги, но достаточные, чтобы не идти побираться. А это по нынешним временам многое значило. Равно как и помощь общине в целом. Тоже невеликая, но другие и вовсе не обращали на их нужды никакого внимания.

Поэтому тех, кто помогал, внимательно слушали. Не отмахивались, когда они объясняли, кто именно виноват в сложившемся крайне печальном положении. И уж тем более не собирались идти в армию янки, которым, если что, ничем не были обязаны. Стрелять в своих собратьев, воюющих на стороне конфедератов и зовущих их вслед за собой попытать счастья? Впитавшие с молоком матери клановость и обособленность от остального мира, наследники диковатых, буйных, но очень воинственных предков-кельтов, ирландцы впитывали очередную порцию ненависти. И её становилось настолько много, что она вот-вот должна была выплеснуться наружу. Последней каплей стал этот самый призыв. Точнее, оглашение списков призываемых, где было очень уж много ирландских фамилий.

Сначала раздались крики возмущения. Затем, что логично, полетели те самые гнилые овощи, дохлые крысы, камни… Звон разбивающихся стёкол заставил полицию начать стрельбу в воздух, что вынудило толпу отступить, но это и стало сигналом для тех, кто был внутри толпы, но не являлся частью оной.

Поджигатели. Во внутренних карманах каждого было по паре стеклянных бутылей с керосином, заткнутых пропитанной той же горючей жидкостью тряпкой. Им только и нужно было, что вытащить сии метательные снаряды, поджечь и переправить по адресу – в разбитые уже окна, внутрь участка. Что они и сделали, естественно, заранее получив неплохой аванс за риск.

Хорошо полыхнуло! Это Стэн О’Галлахан видел собственными глазами, наблюдая за тем, как девятый участок самым простецким образом горит вместе со всем содержимым. Со всем, но не со всеми, потому как полицейские, сперва отступившие внутрь, превращаться в барбекю в форме ну никак не желали. Вот и рванулись оттуда, открыв пальбу из револьверов уже не поверх голов, а просто куда придётся. Тут и пролилась на мостовую первая кровь. О’Галлахану было больно видеть, как падают на мостовую такие же ирландцы, как и он сам, но тут он ничего не мог сделать. Разве что то, что и должен был – отдать приказ ганфайтерам, ведь только приказа начинать они и ждали.

Сложность с ганфайтерами – для представителей полиции – была в том, что их, как бы это сказать, не воспринимали в качестве источников возможной угрозы. Слишком уж разительный контраст был между подпадающими под призыв бедняками, не так давно прибывшими в страну, и вот этими людьми. Хорошая, скорее даже богатая одежда, вопиющая о хорошем материальном положении. Показательная отстраненность от происходящего. Более всего они ассоциировались у блюстителей порядка с богатыми зеваками, явившимся посмотреть за призывом от нечего делать. Ну, может быть, ещё на журналистов, стремящихся продать свежий материал в одну из газет. И тут…

Под плащом очень хорошо прячется винтовка системы «генри», особенно если ей чуть укоротить ствол. Ну, а уж про то, чтобы прикрыть полами сюртука пару револьверов и вовсе говорить не приходится. А стрелять ганфайтеры умели и метко, и быстро. Те, кто не приспособился хотя бы к одной из этих двух составляющих, слишком быстро заканчивали работу. Как правило, оказавшись мирно лежащими в гробу. Излишне упоминать, что тут, в Нью-Йорке, собрались те, кто давно и успешно занимался своим ремеслом.

Были ли у полицейских девятого участка хоть какие-то шансы отразить неожиданную атаку? Разве что чисто теоретические. И вот уже пролилась кровь с другой стороны. Люди в форме и без, но относящиеся к представителям полиции и просто власти, падали на мостовую убитыми, ранеными, прикидывающимися мёртвыми в надежде избежать меткой пули.

А наёмники чётко и без эмоций выполняли то, за что им щедро платили – уничтожали цели. Им сказали – полицейские и представители власти, проводящие призыв, должны быть уничтожены. Плюс пообещали доплату за чистую работу. Это значило – живых не оставлять. Вот они и не оставляли, доводя работу до конца. Им было не привыкать к подобным заказам, этот на фоне иных смотрелся ещё более чем пристойно.

О’Галлахан, если быть честным, являлся таким же, одним из этой братии. Поэтому хорошо знал, что если работают мастера своего дела, то шанс уцелеть есть лишь у значительно превосходящих числом или же у таких же умельцев. А полиция… Это же не техасские рейнджеры и не ветераны «индейских войн». Уж в Нью-Йорке такие если и встречались, то несколько человек на весь город. Форму тут надевали совсем другие люди. И немалой их части сегодня суждено было просто умереть.

Видя, что девятого участка больше, по сути, не существует, а внутри разгорается весёлое яркое пламя, О’Галлахан отдал приказ ганфайтерам отступать. Что до первоначально собравшихся перед участком людей… Среди них было несколько тех, которые знали, что именно следует делать. Например, помочь раненым, указать места, куда их следует переместить, начать призывы к тому, чтобы забирать у убитых полицейских оружие и быть готовыми к тому, что всё только начинается. Понятно, что далеко не все рискнут взять в руки оружие. Вместе с тем, вот они, убитые полицейские и иные представители власти. Просто так это уже не оставят. А у О’Галлахана на сегодня были и другие дела.

Что за дела? Убедиться, что в других местах происходит то же самое. Не лично, поскольку бегать по всему городу было бы глупо, а через курьеров, место встречи с которыми было назначено заранее. Спокойное место, вдали от тех полицейских участков, на которые было запланировано напасть.

Впрочем, О’Галлахан изначально знал, что участки – это лишь средство завести толпу, а затем заставить полицию открыть огонь. Провокация с целью того, чтобы именно представители власти пролили первую кровь, разъярили собравшихся до такой степени, что трупы обидчиков были восприняты как нечто обыденное. Полковник Станич и давний знакомец Джон Смит, ранее звавшийся совсем иначе, это ему долго и тщательно растолковывали.

Более важными целями были арсенал, располагавшийся на перекрёстке Второй авеню и Двадцать первой стрит, полицейское управление города, а также резиденция мэра города и банки. Первый – оно и понятно. Оружие, причём в довольно большом количестве. Не то что оно было жизненно необходимо – в порту стояли шхуны «Мерседес» и «Санта-Лючия» под испанским флагом, в трюмах которых было достаточное количество винтовок и боеприпасов к ним, чтобы вооружить несколько тысяч мятежников – но лишить запасов оружия лоялистов, если те попробуют выступить на защиту федеральной власти, тоже полезно.

Полицейское управление являлось целью куда более опасной. Хотя бы потому, что в здании был как собственный арсенал, так и большое количество людей, умеющих этим самым оружием пользоваться. Потому его взятие не было запланировано как обязательное условия. Если получится прорваться внутрь, не встретив особенного сопротивления – великолепно. Нет? В таком случае отряд, выделенный для этой цели, получил приказ отступать, избегая серьёзных потерь. Правильный приказ, потому что большую его часть составляли наёмники, которые жертвовать жизнью ради каких-то идей не собирались.

Что до банков – удар по ним Станич приказал отдать на откуп тем, кто давно стоял по ту сторону закона. Их не стоило жалеть, и оказывать поддержку силами ганфайтеров и немногих просочившихся в город «диких» точно не следовало. Цель? Отвлечение внимания и мучительные стоны банкиров. Большего от налётов никто и не ждал.

Главная же цель – мэрия города. И тут стоящая перед штурмовыми отрядами задача была куда более сложная, чем просто «войти и разгромить». Как раз этого делать и не следовало. Мэр Нью-Йорка Фернандо Вуд нужен был живым, здоровым, а к тому же готовым идти на сотрудничество.

Болезненный бред? Вовсе нет, если как следует изучить жизнь это не самого обычного человека. А полковник Станич явно изучил во всех подробностях, после чего донёс свое видение до О’Галлахана.

Начать стоило с того, что мэр Вуд был давним членом демократической партии, открыто заявлявшим о симпатиях к Конфедерации и проповедуемым там идеалам. Более того, он был большим сторонником отделения города Нью-Йорк от США и объявления его «вольным городом», причём поддерживающим тесные связи с КША.

Ещё до образования конфедерации, аж в 1857 году, во времена первого избрания Вуда мэром, его обвиняли в бунте против федеральных властей и даже арестовывали. Тогда часть полиции поддержала мэра, другая часть федералов, и всё чуть было не кончилось стрельбой с большим количеством трупов. Но тогда до такого уровня дело так и не дошло, хотя банды Нью-Йорка были просто счастливы, видя, как полиция грызётся между собой и не мешает им проворачивать свои дела-делишки.

Потом был перерыв, а затем второе пришествие Фернандо Вуда в знакомое мэрское кресло. Демократия и её выборное право порой преподносят такие вот сюрпризы.

Неугомонный противник федеральной власти, Вуд буквально сразу после избрания, в январе 1861 года, бросил большой булыжник в уже малость успокоившееся болото городского совета. То самое предложение об отделении Нью-Йорка и заключении мирного договора с Конфедерацией. Реакция была, скажем так, довольно предсказуемой. Меньшинство поддержало. А большинство встретило сию инициативу истерическими воплями, угрозами или попытками высмеять столь экстравагантное предложение.

Однако время шло, ситуация менялась. Усиливалась Конфедерация, США же, напротив, лишь слабели. И в свете этого стремление Вуда сделать Нью-Йорк вольным городом становились откровенно опасными. Сместить мэра было слишком сложно, а вот окружить его преданными федеральной власти людьми – намного легче. Особенное внимание уделили полицейскому управлению, чтобы ни его глава, ни значимые персоны не испытывали и тени симпатий к нынешнему мэру города. Оправданное решение, чего уж скрывать.

Зато сейчас, когда эту самую полицию нанятые ганфайтеры весьма резво сокращали в численности и показывали, что люди в форме умирают столь же быстро, как и другие – ситуация в городе менялась. Именно в этих условиях Станич и приказал попробовать договориться с мэром Вудом по-хорошему. Пообещав ему то, к чему он так давно и безуспешно призывал – отделение Нью-Йорка от США. А уж будет ли это вольный город, часть Конфедерации или просто предмет торга на переговорах – решать отнюдь не ему. И не О’Галлахану, который вообще лишь орудие, но не организатор восстания.

Мэр был важен! Поэтому на Пятую авеню, где находилась его резиденция, были направлены самые лучшие и надёжные: большая часть просочившихся в город «диких», самые спокойные, умеющие держать себя в руках ганфайтеры и некоторое количество местных, но находящихся под полным контролем людей О’Галлахана. Местные нужны были ещё и по той причине, что именно они должны были символизировать «обращение простых нью-йоркцев к своему мэру» с определённой целью – защиты их от произвола федеральной власти с повышенными налогами, дешевеющими бумажными деньгами, призывом, вознёй с неграми и прочими явлениями, которые не нравились немалому числу жителей Нью-Йорка.

К слову сказать, именно к Пятой авеню он сейчас и направлялся. Нужно было лично убедиться в том, что лучший из имеющихся у него в распоряжении отрядов сумел выполнить задачу. А дальше… Дальше всё зависело исключительно от Фернандо Вуда.

США, Нью-Йорк, резиденция мэра,

сентябрь 1862 года

Уже не первый день у Фернандо Вуда было откровенно плохое настроение. А всё исключительно из-за инициатив Вашингтона. Нет, он давно привык к тому, что у федеральных властей в принципе отсутствует чувство меры и разговаривать с политическими противниками они давно разучились. С настоящими противниками во внутренней политике, а не с как бы противниками. Иначе не было бы ничего из числа того, что привело сперва к сецессии, а потом и к началу гражданской войны.

И вот очередное не самое умное решение – обширный массовый призыв из числа жителей Нью-Йорка. Того самого города, где симпатии к Линкольну, даже изначально бывшие не самыми великими, падали с каждым месяцем.

Он предупреждал как прибывших из столицы чиновников военного министерства, так и начальника полиции собственного города, Джона Кеннеди, о необходимости вникнуть в обстановку, не бросаться с головой. Помогло ли? Он надеялся, что да.

Надежды редко когда сбываются. Это он понял часов в одиннадцать, когда к нему в кабинет, забыв даже постучаться, ворвался Джек Гарфилд, один из его секретарей, юноша из хорошей семьи и с планами сделать карьеру. Вид у него был… страшный. Точнее, вид человека, который принёс страшные известия.

– Господин мэр, в городе бунт! – с ходу выпалил секретарь, жадно глотая воздух. – Атакованы полицейские участки. В двух не осталось никого. Совсем никого!

– Как это никого? Куда они делись? Говорите точнее.

– Все… убиты, – нервно сглотнул Гарфилд, но постарался взять себя в руки и продолжил: – Седьмой участок тоже сожжён, но там уцелели несколько человек. Говорят о том, что сначала в них кидали камни, потом бутылки с керосином. И как только они вынуждены были стрелять – по ним тоже стали. Другие люди, не эти, которых призывали. Хорошо одетые, вооружённые револьверами и многозарядными винтовками.

– Кто? – не позволяя себе терять присутствия духа, отрывисто пролаял Вуд. – Не говори, что банды. Они не посмеют.

– Не банды, – помотал головой Гарфилд. – Стрелки. Хорошие стрелки. Раненых не оставляли, добивали выстрелом в голову. А призывники, большей частью ирландцы, разбирали оружие убитых полицейских. И это…

– Это ещё не всё, я понял. Где ещё нападения?

– Арсенал захвачен, охрана убита или разбежалась. Нападение на управление полиции. Джон Кеннеди жив, атака отбита.

Фернандо Вуд набрал побольше воздуха в грудь, чтобы как следует наорать на секретаря за то, что тот лишь сейчас соизволил доложить, но вдруг в голову пришла мысль, которую не стоило так сразу отбрасывать. И он очень хотел оказаться неправым.

– Джек, скажи мне, что ты просто не хотел меня беспокоить раньше времени. Что эти нападения не были одновременными.

– Но они такими и были, господин мэр, – переступил с ноги на ногу секретарь, не отводя взгляда. – Никто ничего не понимает! Зато начальник полиции собирает всех своих людей. Тех, кто ещё жив, кто сегодня не должен был выходить на работу. И ещё важное… В Вашингтон уже телеграфировали или вот-вот телеграфируют. Этот бунт надо подавить.

Подавить бунт… Надо, но вот кем, какими силами? Про регулярную армию и говорить нечего, ополчение из города тоже было отправлено на помощь армии Гранта и достаточно давно.

Добровольцы? А из каких запасов их вооружать, если городской арсенал захвачен бунтовщиками? Попробовать отбить? Джон Кеннеди уже попробовал бы это сделать, будь у него уверенность, что подобный шаг не окажется совсем печальным для его людей. Тех, которые ещё живы. Сделать же это спустя некоторое время, собравшись с силами – значило отбить лишь само здание и в лучшем случае малую часть оружия и боеприпасов. Ведь бунтовщики, если их лидеры не глупы – а они явно не были глупы, учитывая успешность их действий – наверняка успели вывезти содержимое и сейчас начали распределять оружие среди своих сторонников. Количество сторонников явно окажется немалым. Мэр хорошо представлял себе нынешнюю обстановку в городе. Ту самую, которую федеральная власть так долго и тщательно накаляла, не обращая внимания на его многочисленные предупреждения.

С невесёлыми мыслями Вуд отдавал распоряжения, понимая, что промедление в сложившейся ситуации может сделать её ещё более опасной. Что можно было сделать? Послать сообщение в форты Нью-Йоркской гавани, поскольку именно в них было хоть какое-то внушительное число солдат. Уж половину там находящегося состава они могли выделить без того, чтобы серьёзно не снизить боеспособность.

Он успел, наряду с прочими, отдать и этот приказ. Более того, удостовериться, что его начали исполнять. Но тут случилось другое, совсем уж из ряда вон выходящее событие. Стрельба возле его резиденции. Крики, стоны раненых, приказы бросить оружие и не сопротивляться, если не хотят получить по паре пуль в голову. И вот менее чем через полчаса часть охраны убита и ранена, другая же часть, как и почти все гражданские, жмутся у стен, находясь под прицелом неразговорчивых людей с револьверами. Ну, а эти самые вооружённые люди полностью и целиком захватили как резиденцию мэра, так и его самого стороной не обошли. Хотя обращались с находящимися внутри очень даже учтиво. Даже с охраной, позаботившись о том, чтобы раненые получили необходимую помощь.

Вуд имел возможность убедиться, что захватившие его резиденцию люди делятся на две группы. Первая, менее многочисленная – те самые рабочие фабрик, порта и просто обитатели не самых лучших, мягко говоря, районов города, которые и должны были подпасть под призыв по задумке вашингтонских умников. Да, они были вооружены как винтовками, так и револьверами, но было видно, что пользоваться этим оружием умеют далеко не все. Хорошо пользоваться, конечно же, поскольку направить ту же винтовку в сторону цели, нажать на спуск и перезарядить – тут большого ума не требуется. Ну и, оказавшись в непривычной им роскошной обстановке, эти люди выглядели немного подавленными, чувствовали себя неуверенно.

Зато другая часть производила совсем другое впечатление. Хорошо одетые, спокойные, несуетливые. На обстановку им было плевать, на самого мэра и работников мэрии тоже. Зато оружие казалось естественным продолжением их рук. Более того, оно было не однотипным. Разные типы револьверов, винтовки системы «генри», двуствольные дробовики просто и дробовики со специально укороченными стволами. Патронташи, кобуры, петли для дробовиков и винтовок с внутренней стороны плащей или курток… Это могло означать лишь одно – к нему в гости пожаловали наёмники-ганфайтеры. Вуд был достаточно осведомлён об этой довольно своеобразной человеческой породе, хотя сам сталкивался с ними редко.

Зато имеющихся знаний хватало для понимания того, что это не их инициатива. Наёмники работают на того, кто платит. И платили точно не представители городской бедноты. Ищи того, кому выгодно! Именно так говорили во время его молодости несколько знакомых юристов. Услышав тогда, он запомнил сии слова надолго. Но кому выгоден бунт в Нью-Йорке? Впрочем, это он скоро узнает. Точнее, ему об этом скажут или хотя бы намекнут.

Откуда у Вуда была столь твёрдая уверенность, в том числе и относительно собственной безопасности? Хотели бы убить – им бы ничего не помешало. Ганфайтеры же парни простые: им платят – они выполняют работу. И никаких опасений относительно того, что после такого убийства им сложно будет скрыться. Под боком порт, в порту корабли. А с учётом того что флот США после разгрома на Хэмптонском рейде утратил превосходство на море и сам оказался в положении обороняющейся стороны, добраться до той же Конфедерации будет легко. Там в подобных бравых парнях всегда нуждаются. Если не в армии, то на границе с Мексикой или с мормонским Дезеретом. Да и в самом плохом случае – надсмотрщики на плантациях тоже требуются. Нет, пустить ему пулю в голову ганфайтеры бы решились по первому приказу.

Следовательно, приказа не поступало. Этого приказа, но не другого. То есть он нужен либо просто как важный пленник, либо с ним хотят поговорить. А вот кто и о чём? Спрашивать явно не стоило. Оставалось лишь ждать, и вряд ли это ожидание продлится долго.

Ожидание действительно не затянулось. Спустя ещё минут двадцать в кабинете, насчёт принадлежности которого Вуд уже не мог быть уверенным, появился новый визитёр. И тут опытный политик даже не знал, к какой категории его стоило отнести. В нём было слишком много общего с ганфайтером, берущим за свои услуги высокую плату. В пользу этого свидетельствовало оружие, взгляд, частично манеры. Однако без колебаний причислить его к этим господам мешали некоторые особенности. Например, другая часть продемонстрированных манер, которые этому человеку явно кто-то поставил – не изначальные, а приобретенные. Ко всему прочему и его поведение было поведением главного. И прозвучавшие слова это доказали:

– Господин мэр, простите за всё это, – слегка издевательская улыбка и ленивый жест в сторону окна, посмотрев в которое можно было увидеть следы стрельбы и пятна подсыхающей крови. Тела уже успели убрать. – Народ Нью-Йорка очень хотел поговорить с вами, а не с теми, кто прибыл из Вашингтона или был назначен оттуда.

– Не ожидал услышать такие слова от… бунтовщиков. Вы разрешите мне присесть, мистер…

– Это ваш кабинет, ваша мэрия. К вам пришли для откровенного разговора лишь добрые горожане, желающие посодействовать своему мэру в принятии важного и полезного для города решения. А я, Стэнли О’Галлахан, лишь помогаю им передать законной власти свои желания.

Опять улыбка, далёкая от естественной. Фернандо Вуд не мог этого не отметить. Говорить этого человека научили, а вот владеть лицом – не особенно. Зато сказанные визитёром слова показывали, что он, законно избранный мэр города, нужен этим бунтовщикам. Или не бунтовщикам? Здесь он не мог быть уверен.

– Чего желают «добрые горожане»? – не мог не поинтересоваться Вуд, правда лишь после того, как устроился в своём кресле и предложил устраиваться поудобнее и этому «представителю народа». – Погибли полицейские и чиновники военного министерства. В город будут введены войска, это неизбежно.

– Мы знаем, – кивнул О’Галлахан, занятый раскуриванием сигары. Довольно средней по качеству, из чего Вуд сделал вывод, что курит он этот сорт в силу давней привычки, а не из-за нехватки денег. Иначе не носил бы на руке перстень с изумрудом размером с воробьиное яйцо, да и золотая цепочка от часов как бы намекала на богатство вкупе с одеждой, пошитой у хорошего портного. – Оружие из захваченного арсенала раздаётся тем, кто готов взять его в руки и использовать. В порт, где стоят испанские шхуны «Мерседес» и «Санта-Лючия» с грузом винтовок и боеприпасов, послан отряд, который позаботится о том, чтобы проблемы с оружием совсем не было.

– То есть корабли не уйдут из порта?

– Конечно же, – улыбнулся О’Галлахан. – Ими командуют разумные люди.

Мэру пояснения не требовались. Кораблями командовали люди О’Галлахана. Ну, может, и не его, а тех, кто стоит за этим ирландцем, в глазах которого видна привычка убивать, не особенно раздумывая.

Ирландцы. В Нью-Йорке их находилось очень много, а настроения среди этого народа были далеки от любви к федеральной власти. В голове у Фернандо Вуда потихоньку начала складываться та самая головоломка. Но лишь начала, потому как многих её кусочков пока не хватало.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, – мягко, без нажима попенял мэр. – Чего хочет от меня народ славного города?

– Отсутствия никому не нужного призыва, – загнул на левой руке палец О’Галлахан, после чего продолжил: – Увольнения всех черномазых, которых фабриканты стали нанимать вместо добропорядочных горожан, пользуясь шансом платить меньше. Вообще приструнить этих думающих только о деньгах «золотых мешков»! И конечно, дать властям города набирать полицию не из присланных из других мест, а из своих, понимающих нужды Нью-Йорка.

Говоря всё это и поочерёдно загибая пальцы, собеседник мэра смотрел на заново избранного городского главу с этаким хитрым прищуром, словно оценивал его реакцию на сказанное. И понятно почему. Не во всём, но в большей части произнесённого чувствовались мотивы того, о чём неоднократно упоминал и сам мэр. Правда, эти его упоминания поднимались на смех не только в Вашингтоне, но и членами городского совета. И тут слышать подобное от головорезов, которые только что устроили бойню на улицах города, одновременно и неожиданно, и ожидаемо, если принять как данность не просто подготовленность бунта, но очень хорошую подготовленность. С далеко идущими целями.

– Это слишком похоже на…

– На ваши собственные слова, – расхохотался О’Галлахан, а находящиеся в кабинете его люди тоже откровенно скалились. – Знаю, будь я проклят! Народ, мистер мэр, требует лишь того, чтобы вы выполнили сказанное вами же. Почти. Главное же, что Нью-Йорк как вольный город – это хорошо звучит!

– Пары полков будет достаточно, чтобы разогнать толпу, многие из которой и с оружием обращаться не умеют. Но вы, мистер О’Галлахан, не кажетесь глупцом. И это означает… Что это означает?

– Значит только то, что вы не видите всего, мистер мэр, – О’Галлахан решил скинуть маску, показав лицо опытного убийцы-ганфайтера, лишь немного более холёного и выученного не только стрелять, но и думать. – Полиция ничего не может, её скоро додавят, если она не уберётся на тот берег. Горожане, у которых после участия в бунте и пролитой крови не осталось иного выхода, под началом опытных солдат начнут готовить город к обороне. Регулярной армии сложно вести уличные бои, а сразу применять артиллерию прибывшие войска не осмелятся.

– А потом?

– Потом да, решатся, – не стал спорить ирландец. – Но к этому времени «горожанам, восставшим против тирании Авраама Линкольна», придут на помощь, услышав призыв мэра восставшего города. И эту помощь нельзя будет назвать незначительной.

Повадки убийцы, наглость поступков, национальность самого О’Галлахана и немалой части его людей из числа тех, которых он успел увидеть. Рискованный план восстания и крайняя жестокость при расправе над полицией города. Да ещё намерение разыграть карту восставшего города при полной поддержке его, законно избранного мэра.

Сомнений не оставалось. Конфедерация. Это были действия не привычных джентльменов с Юга, а тех, кто постепенно замещал их в отколовшихся после сецессии штатах – той воистину дикой своры, то есть стаи. А если это были они, то спорить с ними опасно даже не для здоровья – для собственной жизни. Вуд вдруг ясно и чётко осознал, что при отказе стать мэром восставшего города его просто пристрелят. Или не пристрелят, но сделают так, что он будет лишь говорящей куклой, открывающей рот только по приказу. Такой судьбы ему не хотелось. Совсем. К тому же он с пониманием относился к декларируемым Конфедерацией идеям и не желал войны с самого начала. Более того, часто говорил об этом. Даже на официальном уровне, это ни для кого не было секретом. Поэтому…

– Город Нью-Йорк просит помощи у президента Конфедерации. Документ будет написан мной собственноручно и заверен уважаемыми в городе людьми.

– Их доставят сюда через пару часов, – осклабился О’Галлахан. – Вежливо доставят. Вы только скажите, кто именно сам и без проблем подпишет. Сложности никому не нужны.

– К сожалению, сложностей не миновать. В нью-йоркские форты уже послан сигнал о бунте. Они пришлют солдат. Тех немного, но они хорошо вооружены и под командованием опытных офицеров.

– Форты будут блокированы. Вышедшие оттуда солдаты попадут под обстрел и либо будут перебиты, либо вернутся. Вам не следует беспокоиться о подобных мелочах. Это наши дела.

– Конечно. Теперь о помощи. Когда она сможет быть здесь и в каком количестве?

Ирландец призадумался, после чего достал из кармана небольшую книжечку в кожаном переплёте. Полистал её, пожевал губами, пару раз затянулся сигарой и лишь потом произнес:

– Несколько дней. Из порта отправятся несколько кораблей. К Хэмптонскому рейду. Как только первый корабль пристанет к берегу, начнётся погрузка войск на транспортные корабли. Тем же днём они в сопровождении пары броненосцев и нескольких фрегатов и канонерок направятся сюда. Уверен, что несколько тысяч ветеранов под командованием одного из прославившихся генералов Конфедерации смогут защитить город. Город, расположенный на острове.

Мэр только и мог, что принять слова О’Галлахана как данность. И начать делать то, что требовалось от него в данной ситуации. Воззвание к жителям города само собой точно не создалось бы. Да и присутствие уважаемых горожан должно было быть и представительным, и надёжным одновременно. А таких следовало поискать. Впрочем, Вуд был уверен в том, что непременно справится. Ведь особого выбора у него и не было, если он хотел остаться мэром города, к которому успел привыкнуть и которому желал лишь добра. И добром в данном случае было помочь Конфедерации. Иначе от Нью-Йорка одни руины и останутся – парни вроде О’Галлахана просто так с улиц города не уйдут, цепляясь за каждую улицу, каждый дом. А уж когда прибудут транспортные корабли конфедератов в сопровождении стальных бронированных чудовищ…

Глава 7

КША, штат Виргиния, Ричмонд,

сентябрь 1862 года

Началось! Это стало ясно в тот самый момент, когда в мой кабинет на базе, ставшей главным зданием созданного министерства тайной полиции, влетел Джонни с радостной лыбой от уха до уха и заявил:

– В Нью-Йорке – бунт! Недавно к Хэмптонскому рейду подошли два корабля, на которых по несколько людей О’Галлахана. И сам мэр Нью-Йорка Фернандо Вуд просит Конфедерацию о помощи против «тирана Авраама Линкольна, приказавшего стрелять в собственный народ».

Тут можно было только встать, отбросив временно все документы, над которыми работал, подойти с шкафчику, где хранились напитки для гостей на все случаи жизни, да и вытащить бутылочку хорошего такого, коллекционного вина.

– Не пьянства ради, а только события для, – произнёс я, разливая вино в бокалы. Себе пару капель, Джонни побольше. – Знаю, что вино – это не твое. Но не виски же ради такого случая пить. Ну, за успех всех наших авантюр! Чтобы они из авантюр становились хорошо продуманными планами.

– Уже становятся, – выдохнул Смит, опрокинув залпом бокал. Никогда его не научить пить вино так, как подобает обращаться с благородным напитком. – Мэр согласился, что ему лучше оставаться здоровым и при власти, а не быть выброшенным на обочину или туда же, но с пулей в голове.

– Разумное решение. Но наблюдение за ним всё равно нужно установить. Постоянное, под видом охраны.

– Охрана уже при нём. Постоянная, из «диких», – подтвердил мой друг, криво улыбаясь. – И, Вик, нужно срочно отправлять в Нью-Йорк войска. «Диких» там очень мало, наёмники хотят заработать, а не погибнуть. А эти восставшие горожане… Они почти ничего не умеют. Ещё нужен лидер. Тот, кого знают, и кто будет знаменем восстания. Джексона бы!

Я скорчил скептическую мину, и этого оказалось более чем достаточно для того, чтобы остудить энтузиазм Смита. Он набулькал себе ещё один бокал, плюхнулся на стоящий у стенки диванчик и недовольно вымолвил:

– Знаю я, всё знаю и помню! Джексон после того, как Борегар стал во главе Конфедерации, командует объединёнными силами Потомакской и Теннесийской армий. И на Вашингтон армии двинутся под его командованием. Борегару теперь нельзя, он сидит в Ричмонде и без крайней необходимости никуда отсюда не денется.

– Ну вот, сам всё понимаешь.

Тяжкий вздох в ответ. Дескать, всё понимаю, но хочется поддаться соблазну простых решений. А вот мне даже думать о подобном нельзя. Да и участие в сражениях тоже, как я полагаю, закончилось. Тайная полиция как-то не предполагает, что её глава будет находиться на полях сражений, тем более в постоянном режиме. Для этого другие люди имеются.

К слову о тех самых людях. Армии Конфедерации теперь возглавляли люди, на которых Борегар мог рассчитывать полностью или почти полностью. Потомакской с недавних пор командовал Фрэнсис Бэртоу, а Теннесийской – Бернард Би. Ли оставался рулить Резервной, в задачи которой входила оборона побережья от возможных десантов янки. Пусть вероятность подобного и снизилась, но отнюдь не исчезла.

Также не следовало забывать о двух отдельных корпусах, которые хоть и не дотягивали до полноценных армий по штатному составу, но вполне могли таковыми назваться. Могли, но всё же им не стали присваивать подобный статус. Калифорнийским корпусом, также известным как Западный, командовал Нейтан Эванс. Это была та ещё сборная солянка! Костяк, конечно, составляла его прежняя минибригада и «Легион» Уэйда Хэмптона Третьего, ныне губернатора Калифорнии, но вот наросшее мясо было совсем иного состава. Золотоискатели-неудачники, наёмники из числа латино и индейцев, толика техасцев, которые предпочли сражаться на восточном побережье, а не близ Канзаса. Но уровень боеспособности этого корпуса был вполне неплох. По крайней мере, попытки янки прощупать крепость обороны Калифорнии со стороны Орегона пресекались быстро и жестко. Да и границу с Мексикой и мормонским Дезеретом части Восточного корпуса держали хорошо. Более того, успешно провели вытеснение мормонских отрядов с пограничных территорий – золотые рудники Невады – чуть к востоку. Практически без крови обошлось, что хорошо. Там ведь и требовалось всего лишь продемонстрировать Дезерету силу, показать, что Конфедерация – гарант существования мормонского государства и нечего пытаться наложить лапу на золотые рудники. Туда ведь мормонов и раньше не пускали федеральные власти, так что и нечего на вкусный кусок, ранее им не принадлежавший, пасть разевать. Вот и продемонстрировали. Именно так, как в данной ситуации и требовалось.

Ещё был отдельный Центральный корпус, частично базирующийся на Индейской территории, а частично расположившийся на землях Миссури. Его целью было обозначать постоянную угрозу Канзасу, а заодно парировать возможные попытки янки проникнуть на территорию Миссури. Командование же у этого корпуса было сложное, дуалистичное, если так можно выразиться. Заправляли всем генералы Стенд Уайти и Лоуренс Салливан Росс. Первый как верховный вождь чероки являлся весомым авторитетом для индейских частей корпуса. Второй же, довольно молодой, но успевший заявить о себе техасец, пользовался любовью техасских рейнджеров и мог худо-бедно контролировать душевные порывы горячих парней из «штата одинокой звезды».

Как эти двое уживались? Не без сложностей, но крупных свар не было, что уже радовало. Просто выделять индейские подразделения в отдельный корпус или же раздергивать их по всем корпусам и бригадам было бы не лучшим решением. А с техасцами давно соседствовали, привыкли, если так можно сказать. Вдобавок уровень безбашенности рейнджеров и краснокожих горлорезов более чем соответствовал.

Зато Нью-Йорк… Долго ждать нельзя, не та ситуация. Поэтому посылать нужно того, кто и близко, и одновременно известен как тут, так и там. Задача… не такая уж и сложная, если учитывать один нюанс.

– Ли ведь ещё тут, в Ричмонде?

– Да. Утверждает у Уокера развитие береговых фортов во всех значимых местах побережья. А ты что, его хочешь в Нью-Йорк отправить?

– Почему бы и нет? Ли хорош тогда, когда надо обороняться, не утруждаясь необходимостью переходить в наступление. Вот пусть и превращает Нью-Йорк в неприступный бастион. Известности же старому боевому коню не занимать. Добровольцы воодушевятся, увидев, кого им прислали в качестве командира.

– Это смело, Виктор, но мне нравится. А потом мы ударим по Вашингтону?

– Не сразу. Вот, посмотри сюда…

Сюда – это на карту, которая висела на стене. В неё постоянно вносились изменения, соответствующие самым последним известиям с фронтов. И сегодняшняя картина была более чем обнадёживающая. Пусть что США, что Конфедерация вытянулись от восточного побережья к западному, словно известные резиновые изделия, но у нас было довольно существенное преимущество. Какое? Дезерет мормонов, разместившийся на территориях нынешних Невады, Юты и Колорадо, а также откусивший немалый кусок от привычного мне Айдахо. Впрочем, сейчас это была часть территории Вашингтон. Для нас этот Дезерет не был враждебным образованием, и отвлекаться на охрану большей части границ с ним не стоило. А вот янкесы были серьёзно озабочены желанием Бригама Янга и его фанатичной своры захапать ещё и Небраску с её рудниками ценных металлов. На куски Орегона с Дакотой мормоны тоже откровенно облизывались. Мешало им лишь присутствие войск США. Зато если войска уйдут или сильно сократятся в числе, тогда мормоны непременно проявят естественный инстинкт подобрать то, что плохо лежит.

Зато на нас выкормыши Янга точно кинуться не осмелятся. По причине того, что без союзников им не выжить, а с США союза не получится. Они им не верят от слова совсем. Кто кому? В обе стороны.

Я смотрел на карту, а взгляд сразу цеплялся за уязвимые места нашего противника. Для начала – Канзас. С юга Индейская территория. С востока – мормоны. Ну, а на западе – штат Миссури, давненько взятый Конфедерацией под контроль. Наверняка находящимся там частям северян крайне неуютно осознавать собственное уязвимое положение.

И Орегон. Тот самый штат, с территории которого пытались прощупать на прочность наши части в Калифорнии. Кажется, пришла пора оказать засевшим там северянам ответные знаки внимания. Благо Хэмптон и Эванс сумели сколотить неплохой ударный кулак не из неумех-новобранцев, а из вполне натасканных солдат. Разношёрстность же тут точно не помеха.

– Хочешь ударить сразу в нескольких местах, отвлекая внимание? – высказал предположение Джонни. – Не рискованно ли будет?

– Отнюдь. Получится вторгнуться в Орегон и Канзас – хорошо. Нет – всё равно привлечём внимание янки к этим областям, не позволим им перебросить оттуда войска для защиты столицы.

– Из Орегона-то?

– Из Канзаса! Орегон слишком далеко, но беспокойство происходящее там всё равно вызовет. А мы будем наблюдать за происходящим, в том числе и в Нью-Йорке. Как только поймём, что пора – начнётся то самое наступление на Вашингтон, о котором мы столь часто говорили.

– Ты забыл ещё об одной ситуации, Виктор. Линкольн может пожертвовать Нью-Йорком, Канзасом и тем более Орегоном, рассчитывая на то, что на Гаванском конгрессе Британия не даст нам взять от остатков США слишком много.

– Не забыл. Помню я о коварных альбионцах. И знаешь, если после прибытия на остров Ли с подкреплением янки отступят, а заодно подарят нам хотя бы по половине Канзаса с Орегоном… Я сумею убедить Борегара плюнуть на взятие вражеской столицы. Потери того не стоят, а уж на конгрессе мы сумеем вырвать из глоток янки нужные нам условия.

Джонни лишь пожал плечами. Ну да, типа тебе виднее, а я тут так, погулять вышел. Ох, и жук он местами! Ладно, его не переделать. Впрочем, в относительно скором времени жизнь моего друга малость изменится. И об этом грех не напомнить.

– Кстати, как там Сильвия? Беременность нормально проходит, без осложнений?

– Для неё – нормально. А я дома ночевать стараюсь пореже, – понурился Смит. – Говорили мне, что на некоторых женщин это плохо сказывается, а я до конца не верил. Теперь верю.

То ли смеяться, то ли сочувствовать. Жена моего друга, чей разум был атакован гормональным взрывом, с недавних пор страдала резкими сменами настроения. То беспричинно радостная и весёлая, уже через полчаса она могла начать лить слёзы по самому пустяковому поводу или даже вообще без оного. Иногда гипертрофированное беспокойство за мужа, а иногда девушку буквально срывало с места то на прогулку, то к портному на примерку, во время чего она могла забыть обо всём и обо всех.

– Скоро пройдёт.

– Сам знаю. Вилли, как по мне, хуже. Он этот твой русский язык учит в свободное время, которого у него немного. Старается!

– Чем быстрее выучит, тем скорее сможет жениться на Елене. Хотя они и так почти всегда рядом, если возможность появляется. Я их ни в чём не ограничиваю. Ну, кроме детей до брака.

Джонни лишь усмехнулся, зная моё крайне скептическое отношение к такой штуке, как девичье целомудрие. А заодно решил подколоть на схожую тему:

– Сам-то ещё жениться не надумал? Да и Мария, на неё многие засматриваются.

– Сестра пусть сама выбирает как жениха, так и сроки.

– Так её сейчас больше сроки выполнения работ в министерстве интересуют! На кавалеров если и смотрит, то с такой улыбкой, что у некоторых слабость в ногах приключается.

– Слабаки ей и не нужны, – не мог удержаться я от улыбки. – Самому интересно, кого она выберет. Ну, а насчёт меня… Пока имеется постоянная и устраивающая меня пассия.

– Вайнона твоя… Но ты всё сам понимаешь.

– Понимаю. Не в моём статусе, особенно нынешнем. Жена должна соответствовать во всех смыслах. Только ты, Джонни, не забывай, сколько мне лет-то сейчас. Вот как малость остепенюсь, тогда и думать на сей счёт стану. И вообще, пусть сначала война закончится, а там посмотрим.

– Скоро закончится, – эхом отозвался Джонни и внезапно сменил тему: – Бенджамин-то уже уехал. В отдельном вагоне, почти как ценный дипломатический груз. Охраны было… как будто мешок с золотом везут, а не бурдюк с помоями.

– Эти, как ты выразился, помои для Британской империи ценнее, чем золото по весу оказаться могут. Хранитель важных тайн, с самого образования правительства Конфедерации вхожий во все министерства и сам возглавлявший три из них.

– Понимаю я, Вик! Но ты же сам сказал о необходимости выпустить его из страны. И ещё велел сразу не трогать, выждать.

– От своих слов не отказываюсь. Досадная необходимость договариваться, сам помнишь. Кстати, никого из прикормленных тобой людей вокруг Бенджамина не осталось?

Смит сокрушённо покачал головой.

– Увы, но все его здешние слуги тут и остались. Наверняка по совету этого Бульвер-Литтона. Англичанин куда умнее Бенджамина, не мог не понять, что среди слуг есть купленные нами.

– Ожидаемо, но всё равно печально. Тогда нужно не забыть отписать нашим людям в Лондоне, чтобы попытались выяснить его там место пребывания. Будем покупать тамошних слуг, если местные своё отыграли.

– Сначала найти надо.

– Найдём. Персона такого уровня не может не оставлять следов. И жить в тихой сельской глуши наш Джуда точно не согласится. Слишком любит красивую жизнь и блеск. Не в Лондоне объявится, так в одном из городов. Нужно лишь поискать, и он непременно найдётся. Пусть не сразу, но особой спешки всё едино нет.

Ещё немного поболтав, но уже на вольные и отвлекающие от работы темы, мы всё же вынуждены были вернуться к делам. Они ж, заразы такие, ждать не собирались. И если Джонни оставался тут, разгребать всё новые и новые вопросы, возникающие перед новосозданным министерством, то мне предстояло побегать по городу. Сначала Борегар, который должен был окончательно одобрить кандидатуру генерала Ли. Затем флотское командование требовалось озадачить, ну а там и самого старину Ли не то обрадовать, не то озадачить. И всё срочно, и всё без малейшего промедления. Обстановка не располагала к медлительности. Война явно входила в завершающую фазу. И этот эндшпиль требовалось провести как можно более эффектно и эффективно.

* * *

Хорошо всё прошло, гладко. Борегар не возражал насчёт того, чтобы сплавить Ли в Нью-Йорк. Он был убеждён, что в ближайшие месяц-другой этому конкретному генералу лучше всего будет находиться подальше от столицы. Ну, а компетентность Ли насчет ведения боевых действий от обороны никем и никогда не ставилась под сомнение. Да и доказал он это, успешно организовав оборону восточного побережья и сбрасывая в море десанты янкесов. В Нью-Йорке ему, если говорить откровенно, придётся выполнять почти ту же работу. Правда, в куда более сложных условиях, ну да кто сказал, что будет легко? Уж точно не я.

Визит к военно-морскому министру Мэллори тоже порадовал. Броненосцы «Фолсом» и «Акула» были полностью готовы к тому, чтобы выдвигаться в направлении Нью-Йорка, конвоируя транспорты с войсками. И не одни, а в сопровождении приданных им пары фрегатов и пяти канонерок. Последние были особенно уместны в качестве платформ для обстрела береговых позиций северян. Броненосцы же – это страховка на случай, если в Вашингтоне рискнут бросить к Нью-Йорку то, что ещё осталось от их флота.

Вести эскадру должен был сам Бьюкенен, с некоторых пор адмирал. Что до сорвиголовы Рафаэля Сэммса, то его «Чарльстон» хоть и мог уже выйти в море – точнее сказать, в прибрежные воды, потому как для именно морских переходов броненосцы покамест были почти не приспособлены – но для полной уверенности его стоило ещё подремонтировать. Зато помочь при отражении атаки он уже был в состоянии.

Также не стоило забывать о тех самых малых броненосцах, способных войти в Потомак и сослужить Конфедерации хорошую службу при штурме вражеской столицы. «Нарвал» и «Косатка» – в некотором роде младшие сёстры «Акулы», имеющие куда меньшую осадку. Хотя нет, скорее уж младшие кузины, потому как речные броненосцы было решено сделать с сочетанием носовой двухорудийной башни с 200-миллиметровыми нарезными орудиями Брукса и каземата. В последнем располагалось ретирадное орудие – 178-миллиметровка Брукса и по два 163-миллиметровых орудия Брукса по каждому борту. Тоже нарезные, само собой. Таран опять же имелся, ну да это было непременным атрибутом броненосных кораблей этого времени.

Скорость, надо признать, была не самым сильным местом этих кораблей. В лучшем случае семь узлов, ведь, несмотря на малую осадку, брони на этих творениях судостроителей Конфедерации хватало. Следовательно, пришлось делать их довольно широкими, чтобы они не сели слишком глубоко. Согласен, не самые идеальные характеристики, зато «Нарвал» с «Косаткой» могли подняться по Потомаку и не только обстреливать цели на суше, но и пободаться с противниками на воде. И я вовсе не о несчастных речных канонерках!

Про что тогда? Про речные броненосцы типа «Неошо», два из которых всеми силами достраивались на верфях США. Про другие два броненосца, которые можно было отнести к мореходным, думать даже не стоило – им до достройки в лучшем случае оставалось месяца три, да и то большой вопрос. Но вот два речных могли доставить массу проблем. Впрочем, тут уж ничего не поделать, лёгкой прогулки лично я даже не ожидал.

В любом случае разговор со Стивеном Мэллори закончился к взаимному удовольствию. Что до Ли, то этот старый вояка, получив от Борегара приказ, даже обсуждать его не стал. Кажется, он был рад тому, что появилась возможность не просто организовывать оборону побережья и сбрасывать в воду десанты янки – которых уже долгое время даже не намечалось – а поучаствовать в действительно серьёзном сражении. Наверняка уже сел на специально приготовленный для него курьерский поезд, отправляющийся в Норфолк. А оттуда до Портленда рукой подать. Ох, и наплачутся янки с таким противником!

Зато мне предстояло этим вечером разговаривать с госсекретарем Тумбсом по поводу неотвратимо надвигающегося Гаванского конгресса. С учётом складывающейся обстановки, лёгким он для нас точно не станет. Не из-за плохого положения Конфедерации, а совсем даже наоборот, то есть по причине фактически выигранной войны и заметно укрепившейся обороноспособности государства. Далеко не всем это нравилось.

Предчувствия, как и в большинстве случаев, меня не обманули. Роберт Тумбс, в ведомство которого я смог попасть лишь в шестом часу пополудни, был доброжелателен, вежлив, но настроен на долгий, тяжёлый разговор. Уже по той лишь причине, что знал – я непременно поеду на конгресс с ним за компанию, и это есть факт, не подлежащий изменению. Вот он и считал своим долгом обсудить нынешний расклад сил на мировой арене и те изменения, которые могут произойти до десятого октября.

Серьёзность сегодняшнего разговора была продемонстрирована уже тем, что посторонних людей вроде секретарей и прочих помощников не наблюдалось. Нет, они время от времени могли появляться, но лишь в качестве «подай-принеси-сгинь», и не более того. Только Тумбс, я, специально приглашённый на встречу Фрэнсис Пикенс и куча проблем, пути к решению которых предстояло наметить.

Вид у всех нас был откровенно измотанный. Неудивительно, ведь каждому приходилось либо выстраивать работу порученного направления буквально с нуля, либо вносить серьёзные изменения и дополнения. Плюс обычные, рутинные дела, которые ни на кого не переложить. Заместители – это хорошо, но надо отслеживать их работу, а вовсе не пускать дело на самотёк. Чревато.

– Меньше месяца осталось до отбытия на Кубу, – постукивая пальцами по столешнице, изрёк Тумбс. – Джентльмены, вы помните дату?

– Двадцатого октября начало конгресса, десятого мы со Станичем должны в одном из портов садиться на корабль. Прибыв за несколько дней до начала, можно будет завести разговоры с представителями стран-участниц, подойти к открытию конгресса уже подготовленными.

– Мы с вами опытные дипломаты, Пикенс. А наш юный друг будет смотреть на собравшихся с иного ракурса, сочетающего в себе дипломатию и взгляд главы тайной полиции. Это полезно. Особенно если вспомнить о тех, кто будет возглавлять делегации.

Ну как же, это я знаю! От Испании – маршал Хуан Прим, который на время конгресса возвратится из Мексики на Кубу. Хотя что это я! Он ведь уже не маршал, а самый натуральный вице-король «земель, что были утрачены короной в прежние тяжёлые времена». М-да, у Изабеллы явно хватило ума – или кто-то из умных людей подсказал – придать одному из наиболее талантливых и популярных своих военачальников такой стимул, что он теперь готов был рыть землю ногами, зубами и рогами, лишь бы соответствовать. Ведь должность вице-короля была как для него, так и для его рода ступенькой туда, куда далеко не каждый генерал и даже маршал может попасть.

К Конфедерации однозначно будет настроен сугубо положительно. Не только потому, что королева – к которой он до недавних пор относился не слишком верноподданнически – приказала, но потому, что видел пользу от союзных отношений. Война с Хуаресом после блокады сухопутной границы с янки шла без каких-либо серьёзных проблем. А была бы граница открыта? У-у, тогда его армии пришлось бы тяжко.

Зато от Российской империи делегацию должен был возглавлять такой франкофил и пройдоха, как светлейший князь Горчаков – редкостная либеральствующая пакость и давний агент французского влияния. Не имелось и тени сомнения, что он будет первым делом проводить политику, выгодную не России, а Франции. И об этом я обязан был сказать прямо сейчас.

– Министр иностранных дел Российской империи Горчаков, в отличие от своего императора, может быть недружественен Конфедерации, – предупреждая вопросы, я поспешил прояснить ситуацию: – Давний франкофил и либерал. Есть серьёзные подозрения, что при столкновении интересов России и Франции выберет интересы последней. А Франция…

Тумбс понимающе кивнул, с печалью в голосе вымолвив:

– Наполеон III раздосадован, что первую скрипку в Мексике играют не его французы, а испанцы вице-короля Прима.

– Но это разумно. Их больше, они опираются на Кубу как на базу снабжения. Артиллерия, транспортные корабли. Поставки продовольствия и боеприпасов – всё идёт от испанцев. Французы своё получат – порты, выгодные торговые соглашения. К тому же договор заключён, и королева Изабелла не станет его нарушать.

– Это так, Френсис, но надо помнить, кто такой Наполеон III и его болезненное тщеславие. Он уже пробовал заговорить о том, чтобы сменить ещё не возведённого на трон монарха с Максимилиана на кого-то из принцев Франции. Хотя бы из Орлеанского дома или французской ветви Бурбонов. Испания категорически воспротивилась, что неудивительно. Им нужна компромиссная, а не ориентированная на французского императора фигура.

– Нехорошо, – покачал головой Пикенс. – Раздосадованный Наполеон способен на любое коварство.

– Например, на тактический союз с королевой Викторией, – процедил я. – Эдуар-Антуан Тувнель, который, являясь министром иностранных дел, будет представлять Францию, известен как человек, умеющий договариваться. Как с друзьями, так и с врагами. И он не может не знать о том, что Горчаков впадает в экстаз при одних лишь словах «французские интересы». Особенно если напрямую с вредом его стране это не связано.

Сказанное очень не понравилось как Тумбсу, так и Пикенсу, но не принимать во внимание вполне явную угрозу интересам Конфедерации они не могли. Особенно учитывая тот факт, что интересы Британской империи должен был представлять не министр иностранных дел Джон Рассел, а лично премьер-министр империи Генри Джон Темпл Пальмерстон.

Это назначение и изначально не вызывало у меня ни малейшего энтузиазма, а уж теперь тем паче. Пальмерстон был более чем подкован в делах дипломатических, как-никак полтора десятка лет сам был министром иностранных дел. Опасный противник, умудрённый десятилетиями интриг, в большинстве своём успешных. Да и выигранные Британией войны, увенчанные блистательными мирными договорами, тоже были не просто так. И вот этот монстр от политики самолично прётся на Гаванский конгресс, наплевав на свой весьма почтенный возраст. Явно не просто так, а с вполне определённой целью. И гадать насчёт неё точно не приходится.

– Британии не нравится многое из произошедшего и того, что может произойти, – заметил Тумбс. – Хотя бы война в Мексике, зашедшая в неприятное для королевы Виктории русло. Она не хотела усиления Испании и новой Реконкисты.

– Зато они вновь делают США зависимыми от себя. Почти вассалом. А через пять-десять лет не исключено и вхождение в Британскую империю с каким-либо особым статусом, – подлил масла в огонь Пикенс. – Британия проглотит США, как удав мышонка.

Тумбс возразил, что это будет не так просто, и оба дипломата увлечённо заспорили о методах возможного противодействия как изнутри США, так и извне, со стороны государств, которым невыгодно излишнее усиление Британской империи. Спор был профессиональный. Оба участника были увлечены процессом и твёрдо стояли на своей позиции. Приятно послушать! И небесполезно, потому как нам, то есть Конфедерации, по любому придётся участвовать. Но это будет потом, а сейчас меня куда сильнее интересовала Мексика. Та самая, в которой война хоть и должна была продлиться ещё минимум год, но её исход был очевиден.

Хуарес проиграл! И это было ясно даже не по причине падения столицы, города Мехико. Вовсе нет, тут другое. Даже в чисто военном плане верные ему части вытеснялись к северу. Важные города-крепости один за другим открывали ворота перед армией вице-короля Прима или же брались штурмом, благо теперь в артиллерии и боеприпасах у испанцев недостатка не было. Поняв, что победы в Мексике не просто полезны, но ещё и возносят престиж её власти на доселе недостижимую высоту, Изабелла буквально завалила Прима всем необходимым. Армия снабжалась по высшим разрядам, да и посланные подкрепления состояли из ветеранов, умеющих воевать.

Неудивительно, что по последним сведениям испанская армия вышла на линию Масатлан-Дурранго-Сантильо-Монтерей! По сути, под контролем Хуареса оставались лишь северные территории, зато там он сидел весьма прочно. Чтобы окончательно его добить, нужна была оперативная пауза. Окончательно обосноваться на завоёванных землях, восстановить в тех случаях, когда это было необходимо, боеспособность городов-крепостей, упорядочить размещение гарнизонов. Ну и, само собой разумеется, не допускать возмущения мексиканцев, что также было ой как непросто.

А французы? Ну что французы… Вице-король Хуан Прим вёл себя очень грамотно, действуя исключительно в интересах испанской короны. То есть ставил французскую часть союзных сил в не самое выгодное положение, причём делал это так, что формально к нему просто невозможно было придраться. Будучи командующим, он многое мог сделать. И делал, то отправляя французские отряды в те места, где требовались карательные акции, то оттирая их с действительно важных участков. «Случайным образом» получалось, что французы несли довольно небольшие потери, но не играли значимой роли в ярких победах, а заодно население видело врагов прежде всего в них. В них, но никак не в войсках вице-короля Прима, к тому же разговаривающих на одном языке с мексиканцами и относившихся довольно дружелюбно к тем, кто вёл себя соответствующим образом.

В общем, французы получали то, что должны были получить по договору, но теряли Мексику как таковую. Даже ёжикам становилось ясно, что будущий монарх, если хочет уютно расположиться на троне, должен будет ориентироваться в первую очередь на Испанию. Ну, частично ещё и на северного соседа, то есть на Конфедерацию, которая по сути не только победила в войне, но и сделала это показательно, при полном преобладании над США. Императору Наполеону III подобное нравиться не могло.

С другой стороны, а что он мог сделать? Отозвать французскую часть войск? Испания в таком случае горячо его поблагодарит и сделает Мексику совсем уж зависимым от себя государством.

Надавить на выбранного в качестве будущего императора Максимилиана? Так он ни разу не француз, а совсем даже австриец. Габсбург, младший брат австрийского императора Франца-Иосифа. Последний к Наполеону III особых симпатий после с треском проигранной войны за Италию питать никак не мог. Так что давление на Максимилиана могло привести лишь к полному разрыву последнего с Францией и ориентацией в проводимой политике исключительно на Испанию. Ведь понятно, на чьих штыках будет держаться мексиканский трон.

Нет уж, Франция в Мексике выиграла, но далеко не такую сумму, на которую рассчитывал её император. А характер этого конкретного Наполеонида был сложный, да и с крушением даже части своих планов мириться он явно не желал. Следовательно, будет компенсировать частичную неудачу на Гаванском конгрессе. Гипотезы насчёт того, какие именно инструкции получит его министр иностранных дел… Право слово, тут можно было хоть анализировать, хоть гадать на кофейной гуще – результат был бы примерно одинаков. Наполеон III был порой совсем уж непредсказуем.

Примерно так я и выразился, тем самым прервав затянувшийся спор обоих дипломатов. Что Тумбс, что Пикенс восприняли моё не самое лестное высказывания о французском императоре с пониманием. Этот «парвеню», по меткому выражению некоторых европейских монархов, всегда доставлял дипломатам долгие и мучительные приступы головной боли именно своей импульсивностью и склонностью к неожиданным решениям. Нам оставалось лишь надеяться на относительное благоразумие французского императора, но готовиться к любым неожиданностям со стороны его представителя, Эдуар-Антуана Тувнеля.

– Мы забыли о главном, – цинично усмехнулся Пикенс. – О представителе США, госсекретаре Вильяме Сьюарде. Бывший соперник Линкольна, которого стоящие за нынешним президентом протолкнули в кабинет министров на значимую должность. Они с Линкольном ненавидят друг друга.

– Признаться, я думал, что он его уволит, когда США стали переходить под защиту Британии, – хмыкнул Тумбс. – Но её величество королева Виктория, как я полагаю, решила сохранить противовес нынешнему президенту.

– Немного не о том говорим. Я так и не могу понять, ожидать от этого Сьюарда агрессивного ведения переговоров, или он просто будет смотреть на лорда Пальмерстона и делать то, что укажут.

– Что заранее скажут, Виктор. И да, говорить ему это будет Пальмерстон. Без свидетелей. Дальше – лишь изложение чужих слов красивым голосом. Не нужно пытаться предсказать поведение того, кто не решает ничего.

– Тоже верно, – согласился я с Пикенсом.

С главами делегаций всё было ясно. Ну, относительно ясно, чего уж там. Зато общие контуры предстоящего мирного договора требовалось пусть не обсудить – это давно было сделано – но уточнить. Максимальные наши желания, красная черта, за которую точно нельзя отступать, ну и некая золотая середина, к которой придётся сводить процесс переговоров по итогу наверняка долгих и ожесточённых торгов. Поэтому я и произнёс:

– Давайте ещё раз пройдёмся по тому, что мы желаем получить по результатам мирного договора.

– Не помешает. И лучше начните вы, Роберт.

– Как пожелаете, джентльмены, – охотно согласился госсекретарь. – Все штаты, поддержавшие сецессию, включая Миссури и Кентукки, остаются в составе Конфедерации. Как и Калифорния, слишком ценная, чтобы даже подумать о её возвращении под власть янки.

– Мало!

– Я лишь прервался, но не закончил, Виктор, – по-доброму улыбнулся Тумбс. – Признание государства Дезерет, расположенного самое малое в этих вот границах, – на карте была очерчена территория, знакомая мне по прежней жизни Невады, Юты и Колорадо. – Если мормоны сумеют удержать большее, пусть. Нам это пойдёт только на пользу.

– Да, от Дезерета на конгресс собрался их самый главный фанатик. Лично Бригам Янг, – усмехнулся Пикенс. – Твердит о своей божественной миссии.

Мы с Тумбсом тоже не могли удержаться от улыбки. Умные люди понимали, что мистер Янг ни разу не фанатик, а лишь умело разыгрывает эту роль. Впрочем, это мелочи. Хочет лично появиться на конгрессе? Да на здоровье. Один бес в число договаривающихся сторон он не входит, присутствуя лишь для галочки. Все, включая его самого, это отлично осознают.

– К дьяволу амбиции главного мормона. Вернёмся к тому, чем торговаться будем, – постучал я пальцем по карте, возвращая разговор в прежнее русло. – Сейчас у нас для этого есть Западная Виргиния и возможность несколько отодвинуть границу от Вашингтона. Самую малость.

– Нью-Йорк, – одним словом Тумбс сказал достаточно много, хотя этим не ограничился: – Если генерал Ли сумеет удержать хотя бы часть этого острова, при нужде пожертвуем им, сбросив его, как козырного туза на стол.

– Не хотелось бы.

– Понимаю, Фрэнсис, мне тоже хотелось бы удержать за Конфедерацией этот остров прямо под боком у янки. Город, порт, морские ворота для множества прибывающих из стран Европы людей и товаров. Он важен.

– Тогда постараемся не отдавать, – пожал я плечами, не совсем понимая внезапно нахлынувший на Тумбса пессимизм. – Генерал Нейтан Эванс скоро атакует Орегон, с Индейской территории двинутся на Канзас части Центрального корпуса. Да и про более чем вероятный удар по Вашингтону забывать не стоит. Если удастся последнее, то любые попытки заставить нас вернуть Нью-Йорк будут лишены смысла. Особенно при том, что тамошние горожане сами нас позвали. Документы, подписанные мэром Фернандо Вудом тому лучшее доказательство. Пусть лучше торгуются за возвращение своей столицы или за Канзас с Орегоном. Отдавать ведь можно только то, что самим не слишком требуется.

Здоровый цинизм. Он, зараза такая, присущ почти всем политикам. А уж дипломатам тем паче. Так что ни Тумбс, ни Пикенс ничего против подобного подхода не имели. Торговаться взятой вражеской столицей куда лучше, чем полезным для Конфедерации Нью-Йорком!

Глава 8

КША, штат Виргиния, Ричмонд,

октябрь 1862 года

Нью-Йорк держался! Нет, генерала Ли послали туда не зря. Теперь ни у кого не было даже тени сомнений по сему поводу. Шерман бросал в мясорубку городских боёв всё новые и новые части, но решительного перелома достичь никак не удавалось. Ведь сначала нужно было переправиться через водную преграду, а этому препятствовали орудия на канонерках и фрегатах Конфедерации. Бросить же против них остатки своего флота… Нет уж, попасть под паровой каток двух броненосцев с уже обстрелянными командами желающих не находилось. Поэтому Шерману оставалось лишь отправлять присылаемые подкрепления в кровавую круговерть и надеяться на лучшее.

Хотя немалая часть из выделяемого «мяса» была теми самыми «свободными полками», а их жалеть генерал Вильям Текумсе Шерман точно не собирался. Главной задачей было придать им начальное ускорение, а уж оказавшись по ту сторону воды, негры просто вынуждены были сражаться. Понимали, что при попытке перебраться обратно на материк их будут расстреливать охранные роты, куда набирали тех, кто никаких симпатий к черномазым не испытывал. Ну, а в плен негров брать тоже не будут, Конфедерация хорошо помнила произошедшее в Винчестере.

В общем, всё шло именно так, как и было запланировано. Корпус генерала Шермана всеми силами пытался вернуть Нью-Йорк под контроль федерального правительства. Следовательно, уже не мог прийти на помощь Гранту без того, чтобы не опозорить США ещё и тем, что у них прямо из-под носа увели аж целый Нью-Йорк, а они с этим и сделать ничего не в состоянии.

Отвлекающие удары по Орегону и Канзасу тоже должны были показать свою пользу. Но не моментально, само собой разумеется. Там всё только начинало разворачиваться. Нам нужно было лишь следить за возможной переброской частей армии Гранта от Вашингтона. И если они рискнут отколоть ещё кусок сил, помимо тех, которые уже забрал и продолжал забирать Шерман, это будет шикарным подарком. А удар по Вашингтону всё едино должен был состояться, вне зависимости от происходящего на других театрах военных действий. Это решение было продавлено на заседании кабинета министров лично Борегаром. Его склонная к авантюрным и рискованным решениям душа просто не могла пройти мимо шанса – причём весомого – устроить парад армий Конфедерации по улицам поверженной вражеской столицы.

Возражал ли я? Нет. Во-первых, сам считал, что подобный финальный аккорд пойдёт на пользу Конфедерации. Во-вторых, понимал желательность столь громкого события для последующего перехода Борегара из состояния просто правителя в правителя постоянного, увенчанного короной. Ну, и про его эго забывать не стоило. Зато удалось уже от своего ведомства протолкнуть, скажем так, подготовительные мероприятия, которые должны были облегчить сражение за Вашингтон.

Прокатило. Тем более что Лерой Уокер и Стивен Мэллори поддержали почти во всём. Никаких могучих рывков в лоб, исключительно пошаговое наступление с использованием таких козырей, как преимущество в артиллерии, флоте, обычном стрелковом вооружении. Тактика огневого подавления во всей красе и по возможности сведение к минимуму боя на короткой дистанции. Этого добра и так может оказаться более чем достаточно на улицах Вашингтона, если, конечно, Линкольн не сдаст столицу сам, дабы не допустить разрушения символа своего государства.

Теперь оставалось лишь ждать. Чего именно? Момента, когда Борегар даст отмашку Потомакской и части Теннесийской армии начинать наступление на Вашингтон. Жаль только, что я в это время наверняка буду либо плыть в Гавану, либо и вовсе находиться там, участвуя в предварительном раунде переговоров.

Ну, а пока появилась, наконец, возможность собраться у меня дома и хоть самую малость почувствовать себя вне всей этой военно-политической кутерьмы. Я, сёстры, Джонни с Вильямом, вездесущая Ванесса, формально находящая тут как своего рода ученица и протеже – почти что узкий семейный круг. Разве что Сильвии, жены Джона нашего Смита не присутствовало, но по причине весьма уважительной. Токсикоз на беременных женщин нападает неожиданно и порой не отпускает несколько дней подряд. В общем, бедняжке было не до таких вот посиделок. Ей бы с собственным бунтующим организмом справиться.

Сначала просто отдыхали, беседовали обо всём и одновременно ни о чём, периодически поглядывая на дождь за окном, который то затихал, то снова лил как из ведра. Вообще, есть какая-то особая прелесть в том, когда сидишь дома, в тепле и уюте, а за окнами черт знает что творится. Забавы ради я подначивал Вилли пробовать говорить по-русски, что тот и делал, откровенно забавляя меня и сестёр пока что очень корявым построением фраз и жутким акцентом. Ну, да ничего, это лишь первые шаги в его изучении «великого и могучего».

– Ничего, Вилли, ты ещё в самом начале долгого пути, – подтрунивал я над другом. – Вот когда сумеешь понять смысл словосочетаний «ядрёна вошь» и «да нет, наверно», тогда и только тогда я буду за тебя спокоен!

Смех сестёр, кривоватая улыбка Джонни, наслышанного о сложностях русского языка, и обречённый стон субъекта, вынужденного продираться через дремучую чащу глаголов, падежей со склонениями и сложной игры интонациями. И ехидная Мария, вставившая свои пять копеек:

– Ты, Лен, жениха в свадебное путешествие по России пригласи. И сама землю наших предков посмотришь, и ему покажешь. Тогда он сразу поймёт, что, к чему и зачем.

Как ни странно, идея понравилась как Елене, так и Вильяму, хотя оба понимали, что шансы на её осуществление в ближайшее время не шибко велики. Не свадьбы, а именно что путешествия на другой континент. Пока что шла война, в начальный послевоенный период Степлтону однозначно будет не до поездок. Ну, а потом… Вот потом, вполне возможно, время появится. Только тянуть со свадьбой эти воркующие голубки точно не собираются. А Россию посетить и потом смогут, раз уж идея не просто появилась, но и засела в головах. К тому же военное министерство с некоторых пор имеет в Российской империи обширные интересы. Программа перевооружения, осуществляемая военным министром Милютиным, ага! Она и так шла полным ходом, но дел там ещё не на один год. Особенно учитывая тот факт, что и Адмиралтейство изволило начать почёсываться по поводу запуска программы строительства броненосного флота. А броненосцы, принявшие боевое крещение, есть только на этом континенте.

Как только речь зашла о путешествиях, оживилась Мария. Сильно оживилась, по той лишь причине, что очень хотела попасть на Гаванский конгресс. И не только она, Ванессе тоже спокойно не сиделось. Учитывая практически полное восстановление после ранения, энтузиазм и жажда действий из неё пёрли во все стороны. Вот только имелись существенные препятствия. В качестве полноправной участницы делегации, что одну, что другую, явно не воспримут, а туристов там не жалуют. Вместе с тем, отказывая такой своеобразной натуре, как младшая из моих сестёр, требовалось срочным образом придумать ей дело из числа важных. Важных не просто, а для неё, потому как иначе длительные обиды были бы обеспечены. Мне гораздо приятнее видеть её радостной и деловито-целеустремлённой, а не надувшейся, словно мышь на крупу. Пришлось импровизировать, буквально на ходу придумывая работу по профилю:

– Успеешь ещё по всяким конгрессам поездить. Потом, когда женщина в качестве официального лица перестанет вызывать яркую и, увы, далеко не положительную реакцию.

– Это ещё когда будет! А я…

– Да, именно ты, – прервал я готовую разразиться гневной тирадой Марию. – Ты у нас явление в своём роде уникальное. Женщина и вместе с тем занимаешь важное место в сложном механизме созданной нами тайной полиции. Не только де-факто, но и де-юре.

Тут я не лукавил. Моя сестра самым официально-бюрократическим образом была оформлена на службу в министерство тайной полиции. Шума это не вызвало хотя бы потому, что список сотрудников тайной полиции – не та бумага, к которой имеет доступ сколько-нибудь значимое количество народу. А из допущенных устраивать разборки с министром из-за того, что на значимой должности в министерстве тайной полиции трудится его собственная сестра, дураков не нашлось. Покамест это было исключение из правил, и именно по этой причине я продолжил, чувствуя, что ухватил очень перспективную тему:

– Все помнят, что мы хотим сделать из Конфедерации?

– Конституционную монархию, – хмыкнула Мария, гордо вздёрнув носик. – И сделаем!

– Я тоже на это рассчитываю. Но от парламента мы никуда не уйдём, да и не собираемся этого делать. А теперь посмотрим, кто имеет право голосовать у нас, а кто у янки. Особенно с недавних пор.

– Черномазые у них будут голосовать, – брезгливо скривившись, ответил Джонни, опередив всех прочих. – Наряду с остальными.

– Может, их ещё лет через двадцать и выбирать станут? Пусть черти Линкольна в аду вилами истыкают. Так, чтобы на голландский сыр похож стал!

Возмущается Степлтон, да от души! Хотя в возмущении явно слышатся наряду с гневом нотки иронии. Говорит, но сам не верит в сказанное, равно как и все остальные тут присутствующие. Зато я не просто верю, а знаю, что через полтора столетия США в моей ветви истории дошли до президента-негра и до реальной угрозы того, что белые люди станут не просто меньшинством, а меньшинством, которое априори виновато перед всеми подряд: неграми, педрилами, азиатами, зоофилами и прочими меньшинствами всех видов и оттенков.

Хм, нахлынули омерзительные воспоминания о прошлом, нечего сказать! Отбросив их подальше в глубины памяти и прикрыв незримую дверь, я сосредоточился на настоящем.

– Верно! Они дают право голоса неграм, изображая себя передовыми либералами и носителями прогресса. Только этим, сами того не понимая или не желая понимать, могут дать нам в руки целый набор козырных карт, которые обеспечат будущей монархии сильную и долговременную поддержку от обычных людей. От их половины точно. От прекрасной половины!

– Но женщины не… Вик, ты дьявол во плоти! – радостно расхохотался Джонни. – Если тебе удастся с помощью Боретара продавить через Конгресс и Сенат наделение женщин правом голоса на выборах, то тогда многие на Севере могут взять и повеситься от осознания собственной никчёмности. У них – наделённые правами негры. У нас – прекрасные леди, утончённые и изысканные. Контраст!

– Игра стоит затрат, – после недолгих раздумий согласился Степлтон. – Небольшой спад популярности среди консерваторов будет почти не заметен на фоне благодарности женщин. Но делать это надо после победы, на волне популярности Борегара!

– Бесспорно, – согласился я. – Ну а вы, сестрёнки, что скажете?

– Очень многие этому обрадуются.

– И никто не возразит, – дополнила слова сестры Мария. – Так вот что ты от меня хочешь, братик. Чтобы я начала узнавать, кто поддержит, кого можно убедить, а кого раньше времени и трогать не стоит. Я права?

– Целиком и полностью. Работы тут – непочатый край, и ты, как девушка умная, не можешь этого не понимать. Зато если справишься, мы можем получить очень многое. На длительную перспективу.

– Почему это «если»? – притворно возмутилась Мария. – Я обязательно справлюсь! Но не одна, мне нужны будут люди. И деньги.

Джонни, хмыкнув, неопределённо взмахнул рукой, прокомментировав:

– Люди! У нас их не так много, как хотелось бы. Нескольких выделю, а там сама крутись. Зато деньги – это пожалуйста, фонды полны.

– Денег мне, если что, и брат даст. А ты людей мне, людей выдели. И не идиотов, которые читать и то по складам умеют! Или того хуже…

Ну всё, пошло-поехало! Эти двое если зацепятся языками, то начнут споры как минимум на полчаса. Что на работе, что тут – разница невелика. Нравится им это, что ли? Хм, а ведь может быть и так. Поспорить с понимающим тебя человеком, умеющим приводить разумные аргументы – это дорогого стоит, сам знаю.

Сама же возможность наделения женщин правом избирать – это была мощнейшая идеологическая диверсия, направленная, что самое забавное, исключительно против врагов Конфедерации. Почему так? Да просто подобное новшество выбивало землю из-под ног тех, кто уже открывал или только готовился раззявить пасть против происходящего в КША.

Приятно использовать телодвижения врага против него самого! Очень приятно. Игра на контрастах – это всегда срабатывает, И Линкольн своим указом об освобождении негров и наделении их почти всеми гражданскими правами нам сильно помог. Вот возьмём и поставим рядом негра, вчерашнего раба с крайне скудным словарным запасом, в большинстве случаев полностью безграмотного, абсолютно чужеродного и совершено неприглядного с чисто эстетической точки зрения, и… Нет, не рядом, а в некотором отдалении – леди из семьи плантаторов или просто типичную южную мисс либо миссис средних лет. Кто вызывает на порядок больше симпатий и желания порадовать тем же избирательным правом? Думаю, что ответ очевиден.

А уж до какой степени порвётся шаблон у многих женщин-северянок, которые на полном серьёзе думали, что отстаивание прав негров – есть первый шаг к их собственным правам! Эх, красота да и только! И для воплощения в жизнь этой красоты нужно лишь грамотно провести предварительную работу с теми людьми, от кого это зависит. Вот Мария и начнёт прощупывать почву по сему поводу. Первым делом среди женской части высшего света столицы Конфедерации.

Просто прелесть! Мария сразу взяла сестру в оборот, и теперь обе они тихо шушукались, явно на предмет того, как бы им получше устроить это самое прощупывание почвы в преддверии будущей избирательной реформы.

– Если женский пытливый ум хочет устроить мужчинам не самый приятный сюрприз – будь уверен, Вик, они это сделают, – хмыкнул Степлтон, с некоей долей тоски взирая на обеих сестёр. – Ты выпускаешь джинна из бутылки.

– Только служить джинн будет нам, а враги от этого ещё наплачутся. Женщины – это великая сила. Нужно лишь понимать, куда её направить. Иначе… Полезет во все стороны, как тесто из кадки. Хлопот не оберёшься, но и обратно не засунуть.

Оба моих друга предпочли промолчать. Наверняка представили себе эту печальную картину. Зато Ванесса молчать не хотела, состроив жалобно-печальную физиономию:

– А я могу поехать на этот Конгресс? Не как я, а как тогда, когда пыталась в «дикие» попасть? Меня никто не узнает из посторонних.

Захотелось побиться головой о стену. Девушки порой такие девушки. Вот ведь специально выжидала наиболее подходящего момента. Дождалась, пока будет решена ситуация с Марией, и лишь после этого напомнила ещё и о своём желании. Отказать? Обижать не хочется. Мари-то придумал своего рода отступные, сумел ей найти интересное занятие. А этой что всучить как вкусную приманку? Загадка, да и только.

Друзья с трудом сдерживают смех, ограничиваясь понимающими улыбками. Лена и сдерживаться не пытается, смеётся от души. Мария же, хитрая бестия, смотрит с заметным ехидством то на меня, но на Ванессу. И слова её оказались весьма неожиданными:

– Умница, девочка. Набирайся опыта, он тебе не раз может помочь, – и уже обращаясь ко мне: – Пусть едет. Только переодетая, чтобы приличия соблюсти. А я её потом сама расспрашивать буду о том, как этот Конгресс проходил.

– Что она увидит-то? – усмехнулся я, попутно отмахиваясь от радостной чероки. – Ну, красоты Гаваны, важных европейских персон не с сильно близкого расстояния. Сама понимаешь, сестрёнка, в святая святых её никто не пустит. Я тоже.

– Увидеть можно и издалека, – не согласилась со мной Мари. – Женский взгляд – особенный. Пусть Ванесса посмотрит, мне полезно будет, ей тем более.

– Уговорила, языкастая. А ты, – указываю пальцем в сторону Ванессы, – если обнаружат, кто ты есть на самом деле, неделю сидеть не сможешь. Понятно?

Понятно ей, ага, прям щаз! Кивает, вся из себя такая довольная и воодушевлённая. Знает, чертовка, что задница по любому в сохранности останется – просто рука не поднимется выпороть, чай, взрослая уже, хоть местами и дурная. Эх, мля, фортуна! Связался с этим чертёнком, вот теперь и расхлёбываю. Хорошо хоть, Джонни помог, перевел разговор с женской линии, подняв совсем другую тему:

– Сегодняшние газеты читали?

– Недосуг было, а что?

– Да то, Вик, что «Северная компания», в которой ты долю имеешь, обнаружила золото в Русской Америке.

– Удивлён… аж на ногах не могу удержаться от изумления.

– Я не о том, – голос Смита был полностью серьёзным. – Тумбс не совсем понял важность случившегося, но ты-то! Английские лорды и их королева никогда не были тупицами. Поймут, что земли у компании Гудзонова залива купили не просто так.

Твою же мать! Туплю я сегодня, причём сильно. Если известия о найденном на Аляске золоте и покупка «Северной компанией» земель у компании Гудзонова залива уже связали в единое целое – наверняка связали, чего уж тут, – то у британцев появилось чёткое ощущение, что их цинично и с особой наглостью поимели, вырвав из лап загребущих очень жирный и вкусный кусок пирога. Более того, сделали это в присущей именно им манере, что уж совсем ни в какие ворота не лезло.

– Британцы озлобятся на Россию.

– И на тебя, Вик, – добавил Степлтон. – Ты владеешь двенадцатью процентами акций компании, это всем заинтересованным людям известно. Золото Калифорнии. Золото Аляски. Оружейные фабрики. Может состояться ещё одно покушение, теперь уже только на тебя.

– Потому и на улицу без охраны не выхожу. Чёрт бы побрал этих любителей устраивать покушения вместе с их клятым островом! – неожиданно накатил на меня приступ злости. – Неужели они так хорошо спрятали концы в воду, что извлечь их оттуда нет никакой возможности?

Этой вспышкой гнева я поневоле привлёк к себе внимание всех присутствующих. Особенно сестёр. Особенно Марии, которая внимательно посмотрела мне в глаза и сказала:

– Они знают своё дело и долго готовились. Не найти, разве что по случайности. Но если…

– Говори, сестра, не томи!

– Сначала скажи, ты действительно уверен, что они будут снова пытаться тебя убить?

– Да, уверен, – ответил я, не медля не секунды. – И это желание станет ещё сильнее, если уже не стало.

– Заставь их действовать, Виктор. Тогда, когда ты будешь готов, а они – нет. В удобное для тебя время и в подходящем месте. Пусть оно покажется им хорошим, удобным, а на самом деле это окажется ловчей ямой. Чтобы были лишь острые колья и рядом загонщики с ружьями, а тебя и близко не нашлось!

Женское коварство! Оно и само по себе имеет силу, а уж когда женщина проходит школу жизни в тайной полиции, да ещё заключающуюся не в простой работе с бумагами… Вот что тут скажешь? Хвалить надо! Ведь мог бы и сам догадаться, а как-то пропустил очевидное мимо разума. Зато мне взяли и напомнили.

– Умница ты у меня, сестрёнка. Уж будь уверена, ловушку им такую подготовим, что не смогут туда не сунуться. Достоверную настолько, чтобы ни одна живая душа не усомнилась!

– Это какую? – вскинулся Джонни. – Ты везде окружён «дикими», близко не подобраться. Перед людьми речи говорить не любишь, разве что журналистами, но их обыскивают, даже ножа не пронести, не то что револьвера или пистолета.

– А вот ты подумай, куда джентльмену не резон соваться с большим числом сопровождающих? Ну же!

Секунд пять стояла тишина. А потом Степлтон, кривовато усмехаясь, произнёс:

– Настоящий джентльмен не будет брать охрану туда, где у него назначено свидание с дамой. Охрана останется у дверей дома, и её будет немного. Внутрь может зайти только один человек, да и тот останется в прихожей. Не больше!

– Я готова! – вскинулась Вайнона. – Только скажите, где и когда…

– Да сиди ты спокойно, – отмахнулся Смит. – Знающие люди поймут, что с тобой общаться Виктор и дома может, что и делает. Другая нужна, к которой выезжать надо. Тогда есть шансы их выманить.

– А-а…

Успокоилась, энтузиастка. Оставалось кивнуть, подтверждая правильность высказанной другом гипотезы. Ну, и внести кое-какие уточнения.

– Знающим людям известна моя любовь к прекрасному. Особенно к прекрасным женщинам. Это не вызовет удивления. И ты правильно сказал Вайноне, что кандидатура должна быть… не свободна. Более того, быть необычной, такого рода, чтобы общество даже не подумало усомниться, что у Виктора Станича вспыхнула к ней безумная и непреодолимая страсть. Ко всему прочему муж у неё человек известный в Ричмонде должен быть. Что тогда?

– Тогда шансы станут высокими. Но риск слишком велик!

– А кто сказал, что к любовнице буду ездить именно я, а не похожий на меня человек, которого при помощи парика, грима и прочих инструментов актёрского мастерства можно сделать совсем уж похожим?

Шах и мат! Тот самый довод, против которого и возразить толком нечего. Двойник. Старая по моим представлениям фишка, которой в это время ещё не уделялось достойного внимания. Да и от двойника вовсе не требовалось быть безукоризненным, по большому-то счёту. Он не должен был притворяться мной перед знающими меня людьми, вовсе нет. Требовались лишь прогулки поздним вечером или ночью по улицам Ричмонда и пребывание в доме, где должно происходить свидание с псевдолюбовницей из высшего общества. Для создания ловушки и этого более чем достаточно.

– Ложный Виктор, не настоящая любовница, якобы обманутый муж. В этом спектакле будет хоть что-то настоящее? – усмехнулся Степлтон.

– Да. Убийцы, которых требуется обмануть, – сверкнула глазами Мария. – Этого хватит?

– Вполне, – кивнул Смит в знак согласия. – Мы начнём искать любовницу с её мужем. И после согласия станем распускать слухи, что у вас есть любовная связь. Осторожно, чтобы никто ничего не заподозрил. Дом для свиданий найдём. А похожего на тебя, Виктор, человека нужно подобрать из своих. Из «диких».

– Опасно. По сути вся «Дикая стая» становится в той или иной степени тайной полицией и подчинена моему министерству. Часть «диких» остаются только солдатами, но работающими по приказу министра в моём лице. Лучше уж кого-то из Потомакской армии.

– Хорошо. Может, ты и прав. И когда вернёшься с Кубы, декорации для спектакля будут готовы.

В этом-то я ни разу не сомневался. Джонни и другие сделают всё от них зависящее. Мне же выпадет другая часть работы – во время конгресса довести раздражение своей персоной у представителей Британской империи до такой степени, чтобы вынудить их предпринять вторую попытку устранения столь вредного для них человека.

Возможности для этого имелись. Какие? О, довольно широкие. Например, можно было ещё до официального начала конгресса начать переговоры с Испанией и Францией о поставках не хлопка-сырца, а уже готовой продукции. Российской империи это уже вряд ли требуется по причине постепенного завоевания Средней Азии, где тоже выращивался хлопок, причём в больших количествах.

Болезненный удар по ткацким фабрикам Британии – как раз то, что требуется для повышения градуса ненависти к моей персоне. Плюс показательное внимание к программе перевооружения русской армии да кое-какие предложения, касающиеся флота. Как в ту сторону, так и в нашу. Очень меня интересуют специалисты по морскому минированию! Да и артиллерия опять же, тут явно есть о чём поговорить.

В случае с Испанией – окончательные похороны доктрины Монро под громкую траурную музыку! И обещание содействия в начавшейся Реконкисте прежних колониальных владений. Не за просто так, само собой разумеется, но один факт возвращения Испании туда, куда британцы уже стали просачиваться, многого стоит.

Лорды взбесятся! Не говоря уж о Сити, которое и так несёт немалые финансовые потери, а уж в перспективе недосчитается и вовсе монструозных сумм. И никакое возвращение на орбиту зависимости от бывшей метрополии США их сильно не утешит. Они ведь всегда хотят больше… и ещё больше.

Так что наверняка начнут серьёзно рассматривать вариант с устранением моей персоны. И, как я надеюсь, сунутся в заботливо приготовленную ловушку. Вот тогда и посмотрим, кто есть ху в этой истории!

Глава 9

Куба, Гавана, октябрь 1862 года

Куба – воистину райский остров! Только в прежней жизни делать там было нечего. Разве только отравлять себе настроение, глядя на то, как изгадили великолепный остров-курорт, превратив его в один из заповедников коммунизмо-социализма. Тот самый, с тотальным дефицитом всего и вся, запретом на выезд из социалистического рая, отсутствием нормальных машин, современной бытовой техники… да и почти всех благ цивилизации. Ах да, ещё и с присутствием огромного количестве негров всех мастей и оттенков, заставить работать которых толком не мог никто. Филонили и портили всё, к чему прикасались, по своему обыкновению! Правда, порой изображая бурную деятельность трудового народа.

Так что тогда мне на Кубе делать было нечего. Спасибо, не прельщало проводить там отпуск. Зато тут я смог по-настоящему оценить как райский климат, так и красоты испанской колониальной архитектуры. В Гаване было что посмотреть, ведь, по мнению многих, она была колониальной столицей Испании. Знаменитая крепость Ла-Реаль-Фуэрса, Гаванский университет, являющийся старейшим в Новом Свете, множество католических храмов, способных восхитить и поразить своей красотой, несмотря на моё довольно циничное отношение к этой религии. И это лишь малая часть достопримечательностей всего одного города Кубы, пусть и самого значимого. По городу, особенно в сопровождении гида, можно было ходить неделями и при этом каждый день находить много нового и интересного. Особенно если в хорошей компании.

Можно было, но вот времени на культурную программу категорически не хватало. Стоило ли этому удивляться? Вряд ли, особенно учитывая то, с какой скоростью понеслись события в окружающем нас мире. Уже когда я покидал Ричмонд специальным курьерским поездом, идущим в Норфолк, вот-вот должно было начаться наступление на Вашингтон. Это не говоря о прочих театрах военных действий, оживившихся от границы Калифорнии с Орегоном и до продолжающихся попыток Шермана отбить Нью-Йорк – точнее то, что от него осталось – у генерала Ли, устроившего там настоящий укрепрайон.

В тот же день, когда госсекретарь Тумбс с полагающимся эскортом из дипломатов рангом пониже и я в сопровождении некоторого числа «диких» и одной персоной, под «дикого» маскирующейся, сошли на берег в Гаване, ситуация стала совсем уж весёлой и радостной. Для нас, но уж точно не для Линкольна в частности и США в целом. Наступление силами Центрального корпуса на Канзас пока буксовало, зато Калифорнийский корпус генерала Эванса, опрокинув попытавшихся его задержать на границе с Орегоном, рвался вперёд, стремясь быстро захватить мало-мальски значимые города штата. Проблема была лишь в том, что они были далеко от его южной границы. Однако достаточного количества войск, чтобы сдержать наступление Калифорнийского корпуса, у янки больше не было. То, что удалось наскрести, разбежалось в разные стороны, не в силах совладать с бывшей седьмой бригадой Потомакской армии, «Легионом» и новыми частями, набранными из головорезов, не сумевших поймать удачу за хвост на золотых приисках Калифорнии.

Лично я не удивился бы, узнав, что в ближайшие пару недель Эванс не только положит в карман Конфедерации столицу Орегона город Сейлем, но и Ньюпорт прихватит, и Юджин за компанию. Где остановится? Там, где приказано – на условной границе Орегона с территорией Вашингтон. Туда соваться точно не стоило хотя бы по той причине, что граница с Британской империй Конфедерации точно и даром не сдалась! Пусть уж США хоть какое-то время побудут этаким буфером, ограждающим нас от столь неприятного соседа.

Представители основных игроков ещё не прибыли, за исключением вице-короля Хуана Прима и госсекретаря США Вильяма Сьюарда. Ах да, ещё и Бригам Янг пожаловал. Однако сей субъект присутствовал на конгрессе лишь в качестве говорящей мебели. С ним стоило вежливо разговаривать, улыбаться, договариваться о послевоенном выгодном для Конфедерации сотрудничестве, но не более того.

Что до разговоров с госсекретарём Сьюардом… Право слово, не смешите мои тапки, в них от этого дырки образуются! Ни Тумбс, ни я не собирались разговаривать с представителем наших врагов вне рамок собственно Гаванского конгресса. Сам Сьюард также не испытывал желания вступать в задушевные беседы, игнорируя сам факт нашего тут присутствия. В общем, была полная и абсолютная взаимность.

Зато Хуан Прим и Пратс, граф Реус и виконт Брух, ранее просто маршал, а теперь целый вице-король, играл роль радушного хозяина. Равно как и генерал-губернатор Кубы, Доминго Дульче-и-Гарай, маркиз де Кастельфлорите. И оба ни в коей мере не уклонялись от разговоров как простых, так и посвящённых отношениям Конфедерации и Испании. Оба испанских гранда были в курсе, что доктрина Монро доживает последние дни, а Конфедерация готова поддержать Испанию во многих её притязаниях на бывшие колонии. Разумеется, при учете её, то есть Конфедерации, интересов.

Вице-король Прим особенно рад был поговорить о делах мексиканских, в которых принимал самое живое и непосредственное участие. Равно как и о будущем этой страны под властью Максимилиана Габсбурга. Ему не слишком нравилась эта компромиссная фигура, особенно с учётом того, что отношения с Францией у Испании последнее время стали не столь хорошими. Наполеон III осознал, что королева Изабелла как бы не собирается довольствоваться ролью младшего партнёра и предъявляет претензии на большую часть «наследства своих предков». Ведь испанская ветвь Бурбонов и французская – явления разные. А сам он и вовсе Наполеонид.

Октябрьский ранний вечер на открытой террасе резиденции генерал-губернатора Кубы был хорош. Осень на Кубе – это то же лето, разве что могут лить дожди, но кого это волнует, если капли на тебя не падают. Зато тепло, комфортно – благодать, да и только! Даже делами заниматься приходится, перебарывая собственное желание полениться. Вволю, от всей души. Знакомое явление для местных испанцев, чего уж тут скрывать.

Но Хуан Прим и Доминго Дульче-и-Гарай пригласили нас с Тумбсом не просто так посидеть на террасе и попить хорошо сваренного кофе. О нет, их интересовала политика, связанная как с завершением войны за Мексику, так и с дальнейшим продвижением Испании в Южную Америку.

– Доктрина Монро себя исчерпала, – говорил вице-король, любуясь морем, которое в свете клонящегося к закату светила выглядело действительно потрясающе. – Королева Изабелла рада пониманию Конфедерации. У нашего королевства давние интересы здесь, в Новом Свете.

– Мы помним про Тордесильясский договор, разделивший Новый Свет между Испанией и Португалией. Тогда два королевства действительно делили все земли обеих Америк, – улыбнулся Тумбс. – И договор, подписанный в Сан-Ильдефонсо века спустя. Он относился уже к Южной Америке, это было понятно. Затем были войны испанских колоний за независимость…

– Мы помним, – поморщился Дульче-и-Гарай. – Это были тяжёлые времена для нашей страны. Но теперь мы готовы, собравшись с силами, вернуть то, что Господь некогда даровал Испании.

Понимаю, на что намекает кубинский генерал-губернатор. На Марокканскую войну и аннексию Доминиканской республики. Проще говоря, на успешные действия Испании по восстановлению своего влияния на мировой политической арене.

Марокко. Навалять по первое число арабам из Марокканского султаната – дело нехитрое. Но вместе с тем подобная показательная порка помогла испанцам вновь ощутить несколько подзабытый вкус побед. И королева Изабелла грамотно этим воспользовалась, решив громкой славой военных побед приглушить бурлящее общество, немалая часть которого была ею сильно недовольна. Отсюда и подготовка, а затем и участие в мексиканской авантюре с возведением на престол Максимилиана Габсбурга. Как окружение Изабеллы, так и она сама понимали, что вернуть Мексику под власть испанской короны нереально. Зато получить благожелательного монарха на восстановленном престоле и откусить несколько портов в вечное пользование – совсем другое дело.

В знакомой мне с детства истории это не получилось по многим причинам. Здесь всё пошло по иному пути. Совсем по-иному. Куда лучше для Испании, чем могло бы быть.

Хотя одна проблема так и оставалась таковой. Я про аннексию Санто-Доминго, старой испанской колонии, известной ещё и под названием Доминиканская республика. По сути это была часть Эспаньолы, а у этой земли была та ещё история. Ещё в конце семнадцатого века по условиям Рейсвикского договора Испания передала западную её часть, а именно Сен-Доменг, Франции. И тогда Сен-Доменг стал называться… Гаити. За Испанией осталась лишь восточная часть Эспаньолы, то есть Доминикана.

Потом случились неприятности, названные Гаитянской революцией, когда взбунтовались тамошние негры-рабы, воспользовавшись творящимся во Франции безумием. Хорошо так воспользовались, творя то, от чего и современные мне фильмы ужасов не отказались бы. Через некоторое время испанские войска, расположенные на территории Доминиканы, попытались было вернуть Гаити под власть короны, но увы… Слишком мало было их, и слишком большая была толпа гаитянских негров. А подкрепления из метрополии, само собой разумеется, тогда никто не прислал. Известно, что творилось в Европе!

Новый договор Испании уже не с монархической, а с революционной, республиканской Францией, по которому Доминикана также была потеряна. Власть Франции, представители которой вели себя совсем уж бестолково. Через полтора десятка лет восстание испанского населения Доминиканы, которое хотело вернуться под власть короны, но увы и ах. Испанские короли того периода – что Карл IV, что пришедший ему на смену Фердинанд VII – были полнейшими ничтожествами, вызывавшими у аристократии и армии лишь чувство искреннего презрения. Последний и вовсе ухитрился прогадить почти все латиноамериканские владения.

Но речь не совсем о том. Доминикана! Этот символ полнейшего позора Испании в то время. Сначала формально бывшая часть Испании, но живущая без присланных метрополией чиновников – просто не удосужились по причине тотальной политической импотенции – провозгласила независимость по вполне понятным причинам. Вот только пару месяцев спустя туда вторглись банды гаитянского «короля». Без помощи Испании, брошенные на произвол судьбы… Это было печально. И события почти один в один напоминали то, что случилось с некогда богатой и процветающей Родезией более века тому вперёд. Той самой, которая стала называться Зимбабве.

Более двадцати лет безумия – именно так можно было охарактеризовать период гаитянского владычества. Но оно закончилось, когда орды безумных гаитянцев, славных разве что вудуизмом и звериной, тупой жестокостью, вымели за пределы Доминиканы как мусор. И спустя некоторое время, после попыток «королей» Гаити вновь захватить не до конца разорённую ими землю, президент – а по сути диктатор – Доминиканы Педро Сантана обратился с Испании, точнее к королеве Изабелле. Зачем? С просьбой принять Доминикану под власть короны. Стоит заметить, что схожие предложения он делал США и Франции, но безрезультатно. Изабелла же откликнулась, понимая, что это может дать в перспективе.

Были введены испанские войска, Сантану назначили генерал-капитаном. И это понравилось далеко не всем. И эти самые «не все» вот-вот готовы были не просто восстать, но и обратиться за помощью… к властям Гаити. Соседи-полудикари вновь готовы были спустить с поводка свои звериные орды, пользуясь тем, что до них у серьёзных игроков руки никак не дойдут.

Доминикана и Гаити. Гаити и Доминикана. Своего рода гордиев узел в миниатюре, который никто не мог решиться разрубить раз и навсегда. До сих пор не решился. И это было неправильно. Именно поэтому я и озвучил то, о чём некоторое время назад говорили как с Борегаром, так и с Тумбсом:

– Дон Прим, дон Дульче-и-Гарай. Конфедерация поддерживает желание Испании вернуть себе то, что ей принадлежало. С некоторыми оговорками, само собой разумеется. Мы не сомневаемся, что война в Мексике скоро будет окончена, Максимилиан взойдёт на трон, а Хуарес лишится и тех земель, которые пока ещё ему подвластны. Ну, а ваша королева получит полагающееся по договору, и, может, даже немного больше. Но речь не о Мексике, а о другой части земель, ранее тоже бывшей колонией Испании и недавно ставшей ею опять. Сложной земле, проблемной, готовой вновь отколоться. Вы понимаете, к чему я завёл этот разговор и о чём он?

– О Доминикане, – проворчал вице-король, скривившись, как будто в чашке вместо кофе оказался раствор хинина. – Сантану не любят, но смещать его с генерал-капитанской должности нельзя. Хотя о желательности этого говорят многие.

– Сантану поддерживают те, кто хочет власти короны. Против него в основном негры и мулаты, они хотят вернуться под власть «чёрных королей» Гаити.

– Теперь у них снова президент, дон Доминго, – усмехнулся Хуан Прим. – А, клянусь кровью Христа, нет никакой разницы, как они там называются! Но вы, дон Виктор, не просто так вспомнили о Доминикане. Я хочу знать причину.

– Гаити, а правильнее Сен-Доменг – вот эта причина. Богатая земля, хорошие гавани для флота. И ужасное население, которое во власти совсем лишнее. Да и в целом надо бы Эспаньолу… вернуть в подобающее этой земле состояние. Поделим нынешнее Гаити, кабальерос? После того, как мы закончим с США, а вы, соответственно, с Мексикой.

Нагло и цинично? Да. Глупо? Вовсе нет. Хотя бы потому, что серьёзная война всегда порождает людей войны, которые находят себя именно на полях сражений, воспринимая мир лишь в качестве перерыва между военными действиями. И такие люди нужны, ведь именно из них должна состоять немалая часть регулярной армии. Но чтобы они не заскучали, и чтобы добавлять свежую кровь, нужно что? Правильно, новые конфликты, желательно на безопасном расстоянии от границ страны. В качестве пробного шара неплохо подойдёт Гаити. Тут и польза для Конфедерации с точки зрения стратегии с геополитикой, да и с чисто экономической точки зрения лакомый кусок.

А Испания? Судя по лицам вице-короля и генерал-губернатора, им это явно по душе пришлось. Ведь на Гаити они покамест даже не облизывались, а тут им предлагают помощь – не сейчас, а в относительно близкой перспективе – от лица хоть и новорожденного, но успешно заявившего о себе государства. Как ни крути, армия у нас, у Конфедерации, показала себя с самой лучшей стороны, да и оснащённость более чем современная.

Однако Хуан Прим не был бы опытным военачальником и неплохим политиком, не заяви следующее:

– Королева Изабелла одобрит вторжение в Сен-Доменг, но только после того, как состоится коронация мексиканского императора и сторонники Хуареса будут окончательно разбиты.

– С предварительно заключённым договором о передаче Конфедерации части Сен-Доменга.

– Конечно же, дон Роберто, – кивнул, прикрыв глаза и едва заметно улыбаясь, вице-король. – Мы понимаем желание вашей страны получить порт, в котором будет базироваться флот в Карибском море, но император Франции может быть… расстроен. Он считает, что Гаити должен принадлежать Франции, но не нам и тем более не вам.

– Желания Наполеона III всего лишь его желания, – парировал госсекретарь. – Сен-Доменг хорошо делится между двумя, но третий тут окажется лишним.

– О, конечно! Я тоже так думаю, но считаю нужным предупредить.

Ну кто бы сомневался. Прим аккуратно «подбросил помоев на лопасти вентилятора», напоминая, что с Францией будут большие проблемы. Как будто это и без него непонятно! Но сначала нужно разобраться тут, насчёт мирного договора с США, которых однозначно будет поддерживать Британия, а возможно, и Франция. Хотя последняя далеко не во всём и очень осторожно. При слишком явной поддержке Наполеону III можно так шикарно наступить на хвост в Мексике, что взвоет, болезный, как та собачка, абсолютно нечеловеческим голосом.

С Испанией гораздо легче. Им нужен союзник вне Европы, а таким может выступить лишь Конфедерация. Нам доктрина Монро ни с какой стороны не нужна, да и испанские колонии или зависимые от этого королевства страны куда полезнее латиноамериканских банановых республик поблизости. От них шуму-гаму много, хлопот много, а вот пользы маловато будет. Зато Испания может стать очень полезным для нас союзником. И уже становится, откровенно-то говоря. Мексика тому свидетельство.

Нет, а что? Мы им помогли в войне с Хуаресом – заодно отжав у янки целую Калифорнию – а теперь они будут продвигать интересы Конфедерации на этом вот Гаванском конгрессе. И соскочить не получится – дела в Мексике не закончены. Хуарес откатился на север, но не разбит окончательно. Попробуют кинуть… Думаю, всем понятно, что тогда случится в особо грубой и циничной форме.

Впрочем, это так, перестраховка и не более того. Аппетиты королевы Изабеллы парой мексиканских портов не ограничиваются, у неё новая Реконкиста на уме. Наверняка вдохновляется примером предков, возвращавших захваченные маврами земли. Тут, конечно, не мавры, но земли Испания утратила. И хочет вернуть обратно, благо очень уж они богатые и выгодные со стратегической точки зрения. Тут предложение о захвате и последующем разделе Сен-Доменга как нельзя более в тему. Иные точки приложения сил тоже найдутся, несколько позже.

Хорошо поговорили с испанцами, продуктивно. Правда, потом Тумбс малость попенял мне на излишнюю циничную откровенность в духе незабвенного Макиавелли. Ну, так я и не думал отнекиваться. Порой именно такой подход помогает быстро и без проблем добиться желаемого. А мы добились.

* * *

Через пару дней после нашего разговора с Примом и Дульче-и-Гараем, словно сговорившись, в один день прибыли лорд Пальмертон и Эдуар-Антуан Тувнель, соответственно премьер-министр Британской империи и министр иностранных дел Французской. Последним, на следующее утро, шестнадцатого октября, в порт вошёл и корабль со светлейшим князем Александром Михайловичем Горчаковым.

Вот теперь точно все собрались. По идее, реально бы и начать, но протокол! Заранее объявили, что конгресс откроется двадцатого числа, вот и не станут торопиться без чрезвычайно веских причин. К тому же собравшиеся сначала хотели прозондировать обстановку на двусторонних встречах, а лишь потом приступать к общему разговору, с участием всех заинтересованных сторон. Благое намерение. Да и вполне естественно, чего уж тут скрывать. Только человек предполагает, а боги располагают. И расположение не то звёзд на небе, не то карт в раскладе оказалось крайне своеобразным.

Четыре часа ночи восемнадцатого октября – именно тогда меня разбудили стуком в дверь, и знакомый голос одного из телохранителей, сержанта О’Рурка, пробасил:

– Командир, тут на корабле новость пришла. Хорошая! Срочная!

– Сейчас открою, – помотав головой с целью малость прочухаться спросонья, ответил я.

– Кто там ещё? – Ванесса… Она и тут проскальзывала ко мне в постель, пусть и с куда большими предосторожностями, чтобы никто помимо «диких» из числа особо доверенных её не видел.

Так, в руке пистолет, который чисто на автомате извлёк из-под подушки. Привычка, однако! Если живёшь в мире, где многие хотят видеть тебя в гробу – можно даже без белых тапочек, – то подобная мера предосторожности как-то сама собой входит в привычку.

– О’Рурк с какой-то хорошей новостью. Прикройся хоть простынёй, не вводи добропорядочного ирландского католика во грех подглядывания.

Пошёл открывать, не выпуская оружие из рук. О’Рурк поймёт, этот ирландец сам ни разу не человеколюб, про доверчивость и говорить не стоит, она с ним и рядом не пролетала. А Ванесса, уже накрывшись простынёй по шею, бурчит:

– Где это О’Рурк порядочный католик? Разве на исповеди, и то не думаю. Все бордели в Ричмонде из тех, которые подешевле, обошёл. В двух скидку как постоянный клиент получил. Теперь тут по красоткам пошёл… А на меня смотреть не стал бы, даже будь я свободна, ему только с большой грудью нравятся. Рыжие больше всего!

Вот уж воистину неискоренимо женское любопытство! Казалось бы, на кой чёрт Ванессе подобные подробности? Ан нет, любит уши погреть по случаю и без, по необходимости и просто забавы ради. Ладно, это её личные забавы, меня они ничуть не напрягают. Открываю дверь… Ага, всё нормально, вот сержант, а вот и ещё двое «диких», штатный караул у дверей, ведущих в пару выбранных мной для себя комнат, кабинет и спальню.

– Говори уже, ради чего разбудил.

– Так новости же, – хмыкнул ирландец, встретив которого ночью не каждый человек без слабости в ногах обойдётся. – Вашингтон взят, генерал Джексон писал донесение Борегару, сидя в Белом доме, за столом Эйба Линкольна, там, где он на своих бумажках подпись ставил. И ещё фотографию сделали. Правда, не прислали… Зато письмо есть. Вот.

– Боги нас любят, О’Рурк! – произнёс я, забирая у того запечатанный конверт. – Пусть предупредят Тумбса, а я оденусь, и тоже к нему. Это многое меняет! Очень многое.

Сержант лишь пожал плечами. Дескать, командиру виднее. Ну да, для всех «диких» я так и оставался не министром, а командиром. И это было очень даже уместно и полезно. Ведь именно «Дикая стая» являлась самой надёжной опорой как для меня, как и для самых близких друзей. И постепенная трансформация изначально боевого подразделения в спецслужбу если что и меняла, то лишь в сторону дальнейшего развития этой самой опоры.

А новость…. Просто прелесть! Роскошный козырь на переговорах будет. Взятая вражеская столица! Да это самое взятие по сути приурочено к началу переговоров. Окончательно и без вариантов подконтрольный Вашингтон – зная генерала Джексона, иначе и быть не могло, он просто не стал бы хвастаться несуществующим успехом и даже наполовину выполненной задачей.

На скорую руку одевшись, я вскрыл конверт и при свете керосиновой лампы прочитал написанное почти каллиграфическим почерком послание. Там было много интересного, но по большей части радующего. Ванесса стояла у меня за спиной и тоже читала, пару раз не удержавшись от восторженных возгласов. Понимаю, эмоции при таком раскладе более чем естественные.

Радостью следует делиться. И поскорее, не затягивая. Так что, оставив Ванессу и попросив её или сидеть тихо, или аккуратно выскользнуть из моих комнат, я поспешил в комнаты, выделенные госсекретарю. Роберта Тумбса застал малость помятого, всклокоченного, с растрепавшимися волосами, но не скрывающего своего удовлетворения доставленным известием. А тут ещё и письмо ему в руки, чтобы полностью прочувствовал.

– Читайте, Роберт, оно того стоит. Я уже ознакомился, вам тоже это необходимо.

Госсекретарь вцепился в лист бумаги, как акула в сочный, истекающий кровью кусок мяса. Оно и понятно, такой козырь на переговорах для дипломата был манной небесной и улыбкой фортуны одновременно.

Читал Тумбс не очень быстро, внимательно изучал каждую строчку, тем самым давая мне время понаблюдать как за отражающимися на его лице эмоциями, так и просто погонять в голове мысли, впрочем, также связанные с полученными вестями.

Выработанная заранее стратегия сработала. Пока Шерман со своим усиленным корпусом пытался отбить Нью-Йорк у Ли, он был не опасен. Да и командующий армией Улисс Грант имел в своём распоряжении куда меньше сил, чем ему хотелось. Плюс наступление Центрального корпуса на Канзас. Туда не выделили подкреплений, явно опасаясь ослабить оборону столицы, но это не сильно помогло. Джексон, сконцентрировавший под своим начало почти всю Потомакскую и половину Теннесийской армии, ударил от Харперс-Ферри к Балтимору, тем самым отрезая столицу янки от железной дороги – главного пути доставки грузов и подкреплений. Силы же, задействованные в ударе по Балтимору, были таковы, что Шерману было бы весьма затруднительно их разбить, даже если б он оставил попытки вернуть Нью-Йорк, бросившись на подмогу Гранту.

И почти в то же время в Потомак вошли два речных броненосца – «Нарвал» и «Косатка». Цель у них была одна – расчистить пути через реку для частей Потомакской армии под командованием Фрэнсиса Бэртоу.

Что тут скажешь, задачу они выполнили. Противостоящие им кое-как забронированные речные канонерки держали снаряды полевой артиллерии, но никак не «подарки» от тяжёлых морских орудий. Единственный же боеспособный речной броненосец, курсирующий по реке, подвергся слаженной атаке «Нарвала» с «Косаткой» и, получив серьёзные повреждения, отполз вверх по реке, не желая достаться в качестве трофея или пойти на дно. Преследовать его не стали, ведь задача перед Рафаэлем Сэммсом, державшим флаг на «Нарвале», стояла совсем другая.

Обстрел позиций северян на их берегу реки начался. Хороший такой обстрел, качественный. Цель? Создать своего рода зону безопасности, чтобы частям Потомакской армии можно было спокойно переправиться и ударить по столице янки.

Противопоставить что-то серьёзное вошедшим в реку бронированным чудищам? Так ведь нечего! Залпы броненосцев крушили всё, до чего только могли дотянуться, а снарядов не жалели. Более того, как только у одного корабля заканчивались снаряды, он отправлялся на пополнение боезапаса, в то время как второй продолжал устраивать янкесам веселую и громкую жизнь.

Помешать собственно переправе Потомакской армии на ту сторону реки было банально нечем. Реально было лишь попытаться удержать город. Вот только был один ма-аленький нюанс. Какой? Движение частей Теннесийской армии Бернарда Би в направлении Балтимора. А как только Балтимор был бы взят… Вот именно, отступить стало бы весьма и весьма затруднительно. Разве что по воде, но и там засада. Броненосцы КША никто не отменял, равно как и простые, небронированные корабли. Более того, «Чарльстон» с «Акулой» уже резвились у побережья, показывая, что пытаться смыться по воде будет не самым умным решением.

У Линкольна со всеми его приближёнными было два варианта действий. Первый заключался в том, чтобы остаться и пытаться удержать столицу, но с высоким риском оказаться окружёнными. И второй – пока кольцо не замкнулось, попробовать вырваться по той же железной дороге в ту же Филадельфию. Выбран был… второй вариант. Хотя надо отдать должное – попытки сохранить за собой Вашингтон янки предприняли. Генералу Гранту было предписано удерживать столицу по возможности, но при условии совсем уж тяжёлой обстановки – отступать и прорываться через Балтимор.

Так и произошло. Линкольн с министрами и прочими «крайне важными персонами» ускользнул по железной дороге в направлении Филадельфии. Ну, а Грант остался защищать город, в результате чего получил по полной от закалённой во многих боях Потомакской армии. Генерал Бэртоу понимал, что это сражение может стать последним. И самым важным. Потому использовал все имеющиеся у него козыри. Какие? Поддержку флота, преимущество в артиллерии и стрелковом вооружении. Равно как и мобильные пулемёты, концентрируя их там, где они были нужнее всего. Ах да, ещё он не боялся применять артиллерию везде, где только можно, не останавливаясь перед возможным разрушением «исторически важных построек». Борегар специально дал ему такое разрешение.

Балтимор тоже был взят. Таким образом, армия Гранта оказалась в большом, просторном, но всё же мешке. И отступать ей было просто некуда, а рассчитывать на деблокирование… Право слово, нужно было быть весьма наивным человеком, чтобы надеяться на что-то подобное. У США просто не оставалось достаточного количества обученных солдат, чтобы его осуществить. Что до корпуса Шермана, то и там для северян не просматривалось особого оптимизма. Да, сам генерал с более чем половиной имеющихся у него сил двинулся в Филадельфию, с целью обеспечить защиту временной столицы. Но меньшая половина его войск осталась неподалёку от Нью-Йорка – игнорировать генерала Ли, этого опытного вояку, было бы верхом неблагоразумия.

Затем генерал Джексон сделал ход конём, опять же заранее согласованный. Предложил Гранту, армия которого могла ещё долго агонизировать во всё уменьшающемся «котле», убраться куда подальше. Хоть в ту же самую Филадельфию. Не под подписку, а с лёгким вооружением и возможностью продолжать воевать с Конфедерацией. Однако вся артиллерия и обозы должны были быть оставлены.

Беспроигрышный ход! Сначала Грант отказался, хотя и после размышлений. Но получил уточнение, что предложение остаётся действительным до тех пор, пока лично генерал Джексон не объявит оное утратившим силу. И уже спустя два дня Грант… согласился. Тогда, когда стало окончательно ясно – и Вашингтон ему не удержать, и прорваться за пределы кольца если и удастся, то с малой частью от всё еще довольно значимых сил его армии.

Всё. Конец. Финита ля комедия! Ну, или трагедия, потому как смешного в гражданской войне как-то не просматривается. Кстати, Тумбс закончил читать письмо, посмотрел на меня и сказал, тихо так, но внушительно:

– Война окончена. Пришло время дипломатов. Надеюсь, Борегар не поддастся желанию продолжить наступление.

– Войска остановятся. Центральный корпус получил приказ, что если будет взят Вашингтон, они останавливаются.

– А Калифорнийский корпус?

– Не далее границ Орегона, – сразу ответил я. – Нам не нужна общая граница с Британской империей.

– Хорошо, Виктор. Я рад. А вот спать нам долго не придётся. И сам конгресс начнётся если не сегодня к вечеру, то завтра утром. Ждать никто не станет.

– А подготовиться?

– Страх, – усмехнулся Тумбс. – Потеря столицы даст нам право говорить уже не о мирном договоре, а о капитуляции.

Я лишь улыбнулся.

– Мы не настолько наивны, чтобы пытаться сказать такое. Понятно, что тогда Британия объявит о защите того, что осталось от США. А ввязываться в противостояние с могучей империей – глупо в нашей ситуации.

– Зато и амбиции лорда Пальмерстона уменьшатся.

Это уж точно! Нет, мне определённо нравится эта ночь, грядущий день да и вообще мир вокруг. Удалось добиться намеченного в войне, теперь остается лишь зафиксировать результат на бумаге. И это будет последний акт войны между Севером и Югом. Войны, которая, пойдя по иному пути, закончилась совершенно другим образом.

Глава 10

Куба, Гавана, октябрь 1862 года

Как и предсказал Роберт Тумбс, первое заседание открывшегося Гаванского конгресса состоялось раньше намеченного на два дня, то есть восемнадцатого октября. Причина этого была всем понятна. А вот реакция оказалась разная. Паника среди представителей США во главе с госсекретарём Сьюардом. Крайнее неудовольствие столь резко изменившейся обстановкой со стороны лорда Пальмерстона. Откровенная растерянность французов, которые явно хотели получить какие-то дивиденды за свою поддержку позиции Конфедерации, но теперь… Теперь вопрос стоял скорее о том, чтобы дело не скатилось к банальной капитуляции остатков США.

Зато Горчаков был себе на уме, хитрец многогранный. Он как раз оставался абсолютно спокоен, поняв, что с падением Вашингтона более нет смысла интриговать в пользу Франции. Почему так? Да просто Наполеону III никаких бонусов не светило, помимо поддержки статуса одного из столпов Европы. Ну так и все участники конгресса, помимо воюющих сторон, это по любому получат.

Хуан Прим и Доминго Дульче-и-Гарай – испанцы являлись в настоящий момент самыми надёжными союзниками среди всех собравшихся. Помимо Бригама Янга, хотя главмормон играл тут сугубо декоративную роль. Ему подобная ситуация не особо нравилась, но фанатика из себя не разыгрывал, понимал, что тут это весьма неуместно. Молча сидел, слушал, готовился во всём соглашаться с госсекретарём Тумбсом и мной.

Председательствовал, на правах хозяина, генерал-губернатор Кубы. Тот самый Доминго Дульче-и-Гарай, маркиз де Кастельфлорите. Говорил, из уважения к большинству собравшихся, на английском языке, хотя мог бы и на испанском, протокол вполне позволял, да и переводчики рядом с каждым из нас имелись. Хорошие, доверенно-проверенные, из числа тех, которые долгие годы слушают, переводят и сразу же хоронят услышанное в глубинах своего разума. Впрочем, английский из числа собравшихся знали все. Для кого-то он был родным, остальные хорошо на нём изъяснялись. Что ни говори, один из универсальных языков и в этом времени тоже.

Дульче-и-Гарай сплетал слова во фразы с чисто испанской склонностью к витиеватости и красивым речевым оборотам. Делал это умело, раздражение своей многословностью не вызывая, находя приятные слова для всех, и никого явно не выделяя. Ответные слова от каждой из делегаций, затем напоминание о том, ради чего мы собрались. Всё это длилось довольно долго, чуть ли не пару часов. Зато потом перешли к тем условиям, которые выдвигала Конфедерация устами своего представителя, госсекретаря Тумбса.

– Конфедеративные Штаты Америки желают получить те территории, которые к настоящему времени находятся под нашим управлением. То есть все территории, поддержавшие сецессию, штаты Калифорнию и Орегон, а также самопровозглашённый штат Западная Виргиния, город Вашингтон и Нью-Йорк. Не штат, а сам город и прилегающие к нему островные земли. Это что касается территориальных претензий к США.

Эффект разорвавшейся бомбы. Самое оно, на него мы и рассчитывали. Ведь если хочешь получить сотню условных единиц, требуй двести. А потом долго и упорно торгуйся. Что мне, что Тумбсу было понятно, что взять всё завоеванное нам банально не дадут. Выражения лиц Сьюарда и лорда Пальмерстона как бы недвусмысленно намекали, что сейчас нам будет предложено урезать осетра и довольно сильно.

А кто там первым осмысленно реагировать начнёт? Сьюард или всё же Пальмерстон? Не, Сьюард, но лишь по причине того, что премьер-министр Британской империи предпочёл выждать, пока представитель будущего вассала королевы Виктории придёт в себя и начнёт осмысленно реагировать. Не зря же они чуть ли не день напролёт сидели. Общую тактику-стратегию вырабатывали.

– Это неприемлемо для США, мистер Тумбс! – протестующее и даже с некоторым надрывом заявил тот самый Сьюард. Казалось, ещё немного, и обличающе ткнёт перстом в сторону меня и собственно Тумбса, изображая Цицерона нового розлива. – Мы собрались, чтобы договориться о мире, а не выслушивать условия, которые так напоминают…

– Капитуляцию? – усмехнулся я, прервав замявшегося было госсекретаря США. – Не стесняйтесь этого слова, оно не является ни бранным, ни непонятным. А падение Вашингтона, вашей столицы, говорит о многом. И согласие Гранта оставить все орудия и припасы армии, сохраняя лишь стрелковое оружие с малым боезапасом, лишь бы вырваться из обреченного пасть города, тоже не пыль на ветру, а показание полного отчаяния самого, пожалуй, талантливого полководца вашей страны. Равно как и то, что флота у США почти не осталось, а порты либо захвачены, либо разрушены, либо заблокированы. Согласен, это ещё не капитуляция, но что будет, если наш конгресс… немного затянется?

– Не горячитесь, мистер Станич, мы все понимаем сложившуюся обстановку, но вам стоит быть помягче. Хотя я понимаю вас. Молодость… Мне бы ваши годы.

Пальмерстон. Умело пассировал жесткость сказанного мной, переведя на молодость говорившего. И ведь ничего обидного не сказал, напротив. Британские дипломаты всегда славились умением разруливать самые сложные ситуации. Хотя тут у них интересный и солидный противовес в лице князя Горчакова. Только тот покамест слушает, а не говорит. Ну, да его слова явно последуют, он молчать сверх необходимого не любит.

– Территориальные уступки возможны, – похвалил меж тем эстафету Тумбс. – Но для этого я изложу и другие требования. Как политические, так и финансовые. Уверен, что у Конфедерации как у победившей в войне стороны есть на то право.

– Право есть, – подтвердил Хуан Прим.

– Про аннексию слышали, господа. Пришла пора послушать о контрибуции, – скривил губы в саркастической усмешке Горчаков.

– Не совсем о контрибуции, Александр Михайлович. Можем обойтись и без неё. Не будем ставить посланника президента Линкольна в печальное положение. Заменим на некоторые «экономические интересы», о которых сейчас поведает мистер Тумбс.

Имя-отчество князя были произнесены без малейшего искажения и с должными интонациями, показывающими, что русским я владею полностью и абсолютно. Может, и мелочь, но полезно показать старому хитрецу, что один из двух представителей Конфедерации и по крови, и по духу именно что русский. Тумбс меж тем начал разворачивать и другие требования к проигравшей стороне, столь же жёсткие, пусть и несколько завуалированные мягкостью формулировок, но не содержания.

– Теократическая республика Дезерет признаётся независимым государством, а Конфедеративные Штаты Америки выступают гарантом независимости оной. Присутствующий здесь глава Дезерета мистер Бригам Янг, лидер Церкви Святых Последних Дней, может подтвердить своё согласие.

– Охотно подтверждаю! – заявил довольный, словно сытый паук, главмормон. – Только благодаря Конфедерации мы получили независимость от властей США, преследующих нас из-за того, что мы исповедуем немного иную ветвь христианства.

Спорить с этим известным специалистом по выворачиванию всего и вся наизнанку никто не стал. Хотя видно было, что Сьюарду очень хотелось сказать что-то малоприличное. Но сдержался. Интересно, может, только из-за прожигающего его взгляда лорда Пальмерстона? Оно и неудивительно было бы.

– Мы не желаем получить с США контрибуцию, – продолжал витийствовать Тумбс. – В знак доброй воли готовы даже отказаться от выплаты наших военных издержек! И делаем еще жест доброй воли, предлагая властям США возможность достигнуть одной из целей войны, которая была объявлена.

– Не уверен, что эта цель понравится президенту Линкольну, – хмыкнул Тувнель, министр иностранных дел Франции. Вроде и негромко, но так, чтобы его точно услышали. Провоцирует собравшихся, надеясь что-то с этого поиметь. Уважаю. – Мы слушаем вас, мистер Тумбс.

– Я говорю о прокламации об освобождении рабов на территории, которая теперь зовётся Конфедерацией, – широкая, радушная и абсолютно неискренняя улыбка дипломата. – Мы освобождаем из рабского состояния всех негров Конфедерации и передаём их властям США. Не сразу, а на протяжении временного периода, который будет оговорен здесь, на этом конгрессе. И конечно, власти США возместят убытки хозяевам этих самых рабов из расчета минимум тысяча долларов золотом или серебром за голову. Сроки выплат могут быть значительно растянуты во времени.

Шок и трепет. Трепет с шоком у Сьюарда, просто шок у остальных. Ну да, про это требование с нашей стороны не знали даже представители Испании. Почему? Такое требование надо было предъявлять исключительно в формате «дубиной по голове», чтобы точно не отвертелись и не попытались избежать озвучивания на этом конгрессе.

Сьюард хватал ртом воздух, лорд Пальмерстон шептался о чём-то со своим секретарём. Прим и Дульче-и-Гарай выглядели… ошеломлёнными, но уже начинали улыбаться, понимая, что представители США попались в довольно простую, но от этого не менее эффективную ловушку. Посланник Франции хмурился, поглядывая то на Тумбса, то на Сьюарда. А вот светлейший князинька Александр Михайлович мягко так, чуток укоряюще произнёс:

– В Конфедерации почти четыре миллиона рабов. Значит, контрибуция составит около четырёх миллиардов долларов золотом. Это слишком много. Вам самим так не представляется?

– Мы согласны получить эту сумму в рассрочку, князь, – обратился я вроде как и к Горчакову, но на деле ко всем сразу. – Уверен, что вы… то есть не вы лично, а финансисты из Российской империи способны дать несколько дельных советов президенту Линкольну насчёт того, как лучше всего будет осуществить выплаты, растянутые во времени. Что ни говори, а в России совсем недавно случилась Крестьянская реформа, которую Конфедерация, к слову, искренне поддерживает.

– Выкупные платежи – это другое. Родственное, но другое.

– Я понимаю. Просто уверен в компетентности финансистов вашей империи, считаю их одними из лучших в решении сложных вопросов. Ведь имеющийся опыт сотрудничества, в том числе и личный, говорит о многом.

Горчаков понимал, что я делаю. И хоть ему не сильно это нравилось, но возразить он просто не мог. Это явно пошло бы вразрез с указаниями Александра II. По сути, делая подобные реверансы в сторону Российской империи, показывая имеющиеся у Конфедерации и России общие интересы, я сильно давил на мозоль не только королеве Виктории, но и императору Наполеону III. Был бы светлейший князь один или только с единомышленниками-франкофилами… Но в том-то и дело, что рядом с ним были и другие чины министерства, которые относились к результатам Крымской войны именно так, как и должны относиться нормальные патриоты своей страны. И воспринимающие Францию как давнего и последовательного врага России – со времён очень далёких, как минимум нескольковековой давности.

Дождавшийся момента, когда Горчаков в обтекаемых выражениях выразит согласие с моими словами и добавит о возможности людей из министерства финансов империи дать те самые советы представителям США, буде те выразят подобное желание, лорд Пальмерстон переключил внимание собравшихся на себя.

– Мы услышали требования со стороны Конфедерации. Это то, что они желают получить. Теперь выслушаем другую сторону. Следует знать то, что они готовы отдать. Потом будем думать, как прийти к устраивающему всех решению. Пусть госсекретарь Сьюард выскажет позицию Соединённых Штатов Америки.

Против такой инициативы никто и не думал возражать. Обычная же практика. Пусть все и так примерно представляют желаемое обеими сторонами конфликта. Но одно дело, представлять, и совсем другое – услышать полностью официальную позицию, озвученную представителем государства. Тем более одна из сторон уже высказала свои требования.

Госсекретарь изволил сначала вилять, как уж на сковородке. Говорил про то, что до объявления сецессии Конфедерация и США были единой страной, что лишь досадное стечение обстоятельств и неготовность идти на компромиссы привели к гражданской войне… Шаманские пляски с бубном, не более того. Лично на меня они никакого влияния оказать точно не могли. Да и на других, я думаю, тоже не шибко действовали. Ясно было одно – представитель Линкольна собирается давить на сочувствие. Не на нас – поскольку это абсолютно бесполезно – и не на Британию, которая и без того готова помогать из-за вполне корыстных интересов. Расчёт исключительно на Францию и Россию, причём куда больше на первую. Как-никак либеральные веяния в этой стране весьма сильны, и даже император Наполеон III не всегда мог полностью их игнорировать. Наследие, мать её, той самой революции со всеми последовавшими за ней пакостями и гнусностями.

Я вежливо скучал, прилагая определённые усилия, дабы воздержаться от зевоты. Оживился лишь тогда, когда закончилось словоблудие и началась подача осмысленной информации.

– Мы готовы признать Конфедерацию в границах тех штатов, которые изначально поддержали сецессию, включая Миссури и Кентукки. США под давлением непреодолимой силы обстоятельств признают потерю Калифорнии и отделение Дезерета. Но Орегон, Западная Виргиния, Нью-Йорк и, конечно же, Вашингтон должны быть возвращены для достижения мира между нашими странами. И конечно, не может идти речи об уплате четырёхмиллиардной контрибуции.

Наглость, наглость, наглость… И ничего помимо неё. Интересно, как сильно надо дать янки по башке, чтобы у него включилось критическое восприятие реальности? Неужто требуется захватить все контролируемые ими территории и повесить президента вместе со всем его кабинетом министров и генералитетом за ноги вниз головой на центральной площади Ричмонда? Наверное, лишь тогда в их головах немного прояснится.

Вице-король Прим смотрел на Сьюарда как на дитятко неразумное. Горчаков тоже не посчитал нужным скрыть лёгкую усмешку, свидетельствующую о не самом большом уважении к подобному ходу. Дипломат от проигравшей с треском войну стороны не должен быть чересчур наглым. Это не помогает, а исключительно вредит, раздражая победителей и настраивая их на продолжение военных действий.

А ответил наглецу Тумбс. Он играл главную партию на переговорах, я же, по заранее обговоренной стратегии, должен был вмешиваться лишь в случае обострений или особо ключевых моментах. С моей точки зрения ключевых.

– Соединённые Штаты Америки хотят продолжить войну? Конфедерация готова, в том числе и прибавить к списку захваченных у вас земель территорию Вашингтон, лишив вас выхода к западному побережью окончательно. Ещё есть штаты Мэриленд – часть которого уже нами занята – и Дэлавер. Немалая часть населения этих мест сильно обижена на их законного президента, Авраама Линкольна. Он ведь разорил или приблизил к разорению многих уважаемых людей, освободив рабов и не дав их хозяевам никакой достойной компенсации. Я думаю, если даже провести там что-то вроде выборов, то их результат не понравится ни вам, ни вашему президенту. Это самые напрашивающиеся шаги при продолжении военных действий.

Правильно, Роберт! Мордой его да в вонючую лужу, как напрудившего посреди кабинета лопоухого щенка. И это вовсе не демарш, а вполне естественное вразумление чересчур много возомнившего о себе представителя государства, которое с треском проиграло войну, сдав даже собственную столицу в дополнение ко всем остальным неудачам.

– Не будем обострять ситуацию, – примиряюще улыбнулся Пальмерстон. – Мистер Сьюард немного погорячился, излагая позицию Соединённых Штатов. Это было их желание. Но оно, увы, им и останется.

– Показывает отношение Британии к своим новым союзникам, – недовольным шёпотом поделился мнением Тумбс. – Но даже британский премьер-министр понимает, что эти требования смешны.

– Все всё понимают. Только Сьюард надеется не пойми на что. И США уже не союзник, а вассал. Пока де-факто, но наверняка скоро станут и де-юре. Альбионцы, не просто так получившие прозвище «коварные», знают, как эти афёры проворачивать.

– Нельзя исключать…. О, что-то интересное, Виктор. Послушаем.

И верно, вместо Пальмерстона начал говорить Эдуар-Антуан Тувнель, напоминая о том, что Франция тут тоже не просто так присутствует. И он предлагал нам, представителям Конфедерации, в знак доброй воли отказаться от части претензий, тем самым усиливая претензии на оставшуюся часть. Конечно, это было озвучено в весьма элегантных формах, но суть всё едино оставалась неизменной.

– Хорошо. Пусть будет так, – изображая на лице вселенскую скорбь, откликнулся Тумбс. – Войска Конфедерации покинут Вашингтон и земли по ту сторону реки Потомак. Река – неплохая граница между нашими странами на этом участке. Но взамен пусть госсекретарь Сьюард прекратит изображать падающую в обморок юную леди при одном упоминании о компенсации за то, что мы освобождаем негров. В конце концов, именно это провозгласил чуть ли не важнейшей целью войны его же президент! Или Авраам Линкольн готов прилюдно дезавуировать собственные слова, признав, что весь его путь политика был пропитан ложью с самого начала?

Ещё один щелчок по носу. Унизительный, показательный, вытаскивающий наружу то, о чём все знали, но не говорили открыто. Даже Горчаков, явно не питающий, в отличие от своего императора, симпатии к Конфедерации, не удержался от замечания:

– Неприятность обещаний, даваемых народу, состоит в том, что иногда их приходится исполнять. Уважаемый мистер Линкольн слишком громко заявил о своём крестовом походе во имя освобождения рабов. В глазах всей Европы предложение Конфедерации будет воспринято как уступка, готовность избежать демонстративного унижения побеждённых. Не контрибуция, а компенсация за потерю столь ценного… ресурса. Тут вам, мистер Сьюард, можно торговаться лишь о цене, но не о самой оплате.

– Или обменять на часть земель, – это уже лорд Пальмерстон вновь напомнил о важности своего мнения.

Понявший, что тут не выкрутиться, госсекретарь США стал пытаться обменять готовность заплатить на возвращение Орегона, Западной Виргинии и, само собой разумеется, Нью-Йорка. Но и тут пришлось его довольно жёстко обламывать, параллельно отбиваясь от серьёзного давления Пальмерстона, осторожного воздействия Тувнеля и почти незаметных попыток поддержки последнего Горчаковым.

В конце концов, пришлось бросить им Западную Виргинию по принципу «на, и отвяжись». И сразу прекратились нападки по поводу Орегона. Зато в Нью-Йорк делегация США вцепилась как бы не крепче, чем запойный пьяница в утреннюю сильнопохмельную пору в полную бутылку виски. Попытки соблазнить увеличением сроков выплат за освобождение негров мало что дала. Пришлось пойти на шаг, использовавшийся на приснопамятном Парижском конгрессе. Да-да, объявить о нейтрализации Нью-Йорка в плане уничтожения береговых фортов и о невозможности захода туда военных кораблей Конфедерации. Плюс в качестве гарнизонов только обычные военные со стрелковым оружием, да и то в довольно ограниченном количестве. Таким образом ликвидировалась действительно опасная угроза, а именно возможность использования Нью-Йорка в качестве плацдарма для броска на континент.

Вот на это, пусть и с жутким скрипом, Сьюард вынужден был согласиться. Правда, лишь после откровенных намёков лорда Пальмерстона о желательности подобного шага. Коварный альбионец хорошо понимал, что нынешнее руководство Конфедерации ни за что не выпустит из своих загребущих лап столь важных торговый узел и морские ворота на континент. Не единственные, само собой, но одни из ключевых. Британия бы такой кусок из пасти точно не выпустила.

А на следующий день начались торги по поводу размера контрибуции. Ох, извините! По сумме выкупа рабов у Конфедерации – именно так это обозначалось в готовящемся мирном договоре, который давал Линкольну возможность хоть как-то сохранить лицо. Не перед умными людьми, а перед широкими аболиционистскими массами.

Торговались прямо как цыгане на лошадиной ярмарке, причём британская делегация, равно как и французская, всеми силами пытались сбить цену. Про штатовцев я и не говорю. Для них это был совсем уж важный вопрос, особенно учитывая печальное состояние их экономики, которая лишилась большей части довоенных поступлений.

Результат? Срок выплаты увеличили с первоначальных восьми лет до четырнадцати. Против этого лично я особо не возражал и сопротивлялся более для виду, хотя Тумбс сражался от души, считая, что деньги из пасти врага стоит выдёргивать незамедлительно. Ну, да тут у каждого свои представления, в чём-то даже правые. И сумма, к большому сожалению для министерства финансов, снизилась с тысячи долларов золотом за голову до восьмисот сорока. К тому же мы обязаны были представить численность рабов именно в нынешнее время, причём данные должны были быть подтверждены независимыми наблюдателями из той же Британии и Франции. Понимаю, вполне разумная страховка. Ведь популяция имеет обыкновение увеличиваться.

Плевать, и так было более чем неплохо. Особенно учитывая то, что мне удалось продавить один интересный нюанс, касаемый жителей Мэриленда и Дэлавера. Для тех из них, кто после всего случившегося пожелает перебраться в Конфедерацию, должна быть реализована программа выкупа всего имущества правительством США. Причём не по демпинговым ценам послевоенного времени, а по ценам нормальным, довоенным. И не бумажками, а златом-серебром!

Согласился Сьюард, явно не видя в этом особой проблемы. А зря. Ведь при некоторой, хм, агитации многие предпочтут убраться куда подальше с тех земель, где теперь черномазые в форме и с оружием спокойно шастают. И с неплохой суммой, полученной за своё имущество, выплату которой гарантирует военная мощь Конфедерации. Этим мы можем приобрести немалое число новых граждан, которые, ко всему прочему, очень сильно обижены на США.

Всё? Как бы не так. Неделя! Именно столько продолжались переговоры, на которых утрясали окончательные границы между США, Конфедерацией и Дезеретом, составляли собственно мирный договор, договаривались о восстановлении железнодорожного сообщения в приграничной полосе. Работы хватало, но это были уже чистой воды формальности, главное-то уже обсудили и пришли к приемлемому решению. Представители США всеми силами пытались это самое «приемлемое» не принять, но пришлось. Их главный ныне союзник, Британская империя, не могла не признать очевидного – Соединённые Штаты проиграли, причём с разгромным счётом. И теперь должны платить по счетам. Платить же будут много и долго!

Свершилось? Пожалуй, да. Мир точно не сможет стать прежним, слишком далеко зашли расхождения, чересчур сильно изменилась расстановка фигур на мировой доске. И США теперь точно не станут мировым гегемоном с повадками монстрика из низкосортного фильма ужасов. Что до кошмара XXI века под названием толерантность, то и она теперь вряд ли сумеет завоевать те позиции, которые были у неё в памятном мне времени, которому тут точно не бывать. Ведь в противостоянии Севера и Юга теперь победил Юг. А дальше… Дальше нужно эту победу закреплять.

Как? Выступив провозвестником идеалов, основанных одновременно на консерватизме с одной стороны, и на прогрессе с другой. Гибрид обещает получиться экстравагантным, но вполне жизнеспособным. Ведь подводные камни, попадающиеся на протяжении ближайших полутора веков мне хоть в определённой степени, но известны. Посмотрим, как оно всё получится.

Глава 11

Куба, Гавана, октябрь 1862 года

Конгресс – штука хорошая. Хотя бы тем, что позволяет наряду с основной заявленной целью добиваться и других, официально не объявленных. Основная задача была в заключении мира, и с этим всё было приемлемо. По сути мирный договор был почти готов, оставалось лишь согласовать несколько второстепенных вопросов и официально его подписать. Зато другие цели…

С Испанией в лице вице-короля Прима нам удалось договориться о взаимовыгодном сотрудничестве после завершения мексиканской возни. С Российской империей тоже хотелось бы выйти на ещё более глубокий уровень взаимопонимания, дающий обеим странам новые возможности влиять на мировую политику. Именно по этой причине Хуану Приму и Александру Михайловичу Горчакову были посланы предложения встретиться для обсуждения важных вопросов в таком вот узком составе. Благо заметно снизившийся уровень напряжённости позволял отвлечься и на иные дела, помимо мирного договора.

Встретились. Люди, опять же, были умные. Понимали, что это не просто разговоры, а предварительное зондирование почвы на предмет заключения важных соглашений. Причём тех, о которых другим участникам конгресса знать не требуется.

Горчаков был не слишком доволен подобной затеей, но и отказаться не мог. Как я понимаю, Александр II мог заранее приказать своему министру не отказываться от внимательного изучения того, что будет предложено. Ну, а в том, что всё услышанное будет передано без искажений, я не сомневался. Не по причине доверчивости, а лишь потому, что это же, но в письменной форме, будет доставлено императору Александру II уже по чисто дипломатическим каналам. В случае же несовпадения письма и того, что будет излагать Горчаков…Комментарии, я думаю, тут не требуются.

– Мы собрались здесь – ради чего? – Горчаков этим вечером особенно был похож на одетого во фрак и благоухающего изысканным французским парфюмом сатира. – Мир между США и Конфедерацией заключён, цель Гаванского конгресса достигнута.

– Да, достигнута, – охотно согласился я. – Но кто сказал, что только ради этого мы все тут собрались? Каждая сторона решает не одну свою проблему, а множество. Взять, к примеру, Британию. Лорд Пальмерстон так явно показывал, что США теперь под покровительством Британской империи, что я не удивлюсь, увидев лет через семь-десять, как над Белым домом звёздно-полосатый флаг меняется на знамя Британской империи. И ведь у нас нет особенных возражений. Пусть подавятся.

– Вы напоминаете мне одного моего знакомого, Станич…

– Неужто этот человек Отто Эдуард Леопольд фон Бисмарк-Шёнхаузен? Если да, то я искренне благодарен за подобную аналогию.

– Вы, как и он, склонны говорить то, что думаете, и выражаете свои мысли в чересчур откровенной для дипломата форме.

– Так мне можно, князь, я не дипломат, а министр тайной полиции. В моём деле без определённой доли грубости не обойтись.

– А если вернуться к цели нашего собрания?

Хочешь цель? Да не вопрос, князинька! Будет тебе цель, да не одна.

– Парижский трактат. Тот самый, об отмене которого говорили и посланнику Российской империи у нас в Ричмонде, да и уже наш посол в Санкт-Петербурге императору Александру II намекал. Конфедерация считает неправомерными и не обязательными к соблюдению как пункт о нейтрализации Чёрного моря, так и лишение России протектората над Сербией, Молдавией и Валахией. Мы готовы подписать декларацию о намерениях, чтобы придать словам официальный статус.

– Королева Изабелла согласна со сказанным, – подтвердил Прим. – И готова оказать Российской империи политическую поддержку в денонсации хоть отдельных статей Парижского трактата, хоть его всего.

– Как госсекретарь Конфедерации я подтверждаю полномочия мистера Станича, данные ему лично правителем Борегаром.

Вот и Тумбс сказал то, что и должен был, оставив Горчакова в оригинальном положении. Официальное предложение, последовавшее за неформальными намёками. То самое, от которого было невозможно отказаться, не получив от императора Александра II пинок не просто с поста министра, но и вообще со службы.

– Я обязательно передам императору ваше предложение, которое не оставит его равнодушным.

– Будьте в этом уверены, князь, – ухмыльнулся я, понимая выигрышность занимаемой позиции. – Тем более общая обстановка в Европе явно начинает клониться к шторму. Один только датский ребус чего стоит. И наивное стремление датчан удержать Шлезвиг и Гольштейн в составе своего королевства. А там… карточный домик. Особенно если этому не препятствовать. И в интересах как России, так и Испании, чтобы началось что-то серьёзное, отвлекающее внимание от всех от нас.

– Грохот орудий заглушает скрип гусиных перьев, – рассмеялся вице-король Прим. – Мы это уже успели понять.

– Бесспорно. Но не Парижским трактатом единым. Думаю, что и Испанию, и Россию заинтересует возможность долевого участия в постройке трансконтинентальной железной дороги через территорию Конфедерации. Нужен внешний капитал, без него будет довольно сложно реализовать проект в приемлемые сроки. Конечно же, более половины акций будет у правительства КША, зато остальные хотелось бы распределить между теми, с кем у нас дружественные отношения.

Привлечение иностранного капитала, но с политическим уклоном. Причём в строго отмеренных дозах, так, чтобы контроль оставался у государства. Довольно новый подход, но сулящий неплохие перспективы. Ведь железные дороги – по сути главные артерии страны в этом времени, именно по ним перемещаются войска, стратегические грузы, да и прибыль от них более чем существенная.

Отказываться от подобного? Нет уж, это вряд ли. Можно было быть уверенным, что хотя бы небольшое, но непременное участие обеих стран гарантировано. Хотя Горчаков и тут попробовал было вильнуть хвостом в плане расширения участников:

– Участие французского капитала могло бы значительно увеличить объём привлекаемых средств.

– Могло бы, – не стал спорить я. – Зато с политической точки зрения это было бы очень большой ошибкой. С учётом грядущей денонсации Парижского трактата особенно.

Проглоти пилюлю, князинька. А заодно уясни, что интересы Наполеона III на территории Конфедерации будут быстро и безжалостно пресекаться. Ведь где он, там и Британия появится. Да и сама по себе нынешняя Франция опасна ещё и тем, что внутри неё таятся болезни под названием «либерализм», «свобода, равенство, братство» и прочая зараза, на пути которой надо ставить жёсткий и надёжный карантин. С непременной высылкой. А порой и превентивным отстрелом особо опасных бациллоносителей.

Однако это ещё не всё. Была иная важная тема, которую хоть и обсуждали с представителями Испании, но и представителю Российской империи знать надобно. Я про доктрину Монро.

– Парижский трактат будет денонсирован в удобное императору Александру II время. А вот доктрина Монро лишилась силы уже сейчас. Испанское королевство, как я понимаю, уже готово использовать это к своему благу. Но то же самое мы предлагаем и вашему императору, князь. Я думаю, что несколько баз для флота России не помешают. Островные или же города-порты на побережье – это уже частности.

– И снова повторюсь. Я передам предложение императору.

– Даже не сомневаюсь, князь. Проблема в другом – Британская империя может получить доступ к Латинской и Южной Америке со стороны США. С точки зрения международного права они могут это сделать. США тоже неотъемлемая часть доктрины Монро. Предстоит сложная борьба за влияние к югу от Мексики, господа. И позиции Британии сильны, особенно финансовые.

– Сперва Мексика. Остальное потом, – сверкнул глазами Хуан Прим. – У испанской короны есть планы, как следует действовать. И мы готовы поделиться ими с теми, кто нас поддержит.

– А Россия продвигается в пески Туркестана, – напомнил я всем известный факт. – Пока осторожно, но я надеюсь, что перевооружение армии, особенно пулемётами, поможет ещё более эффективно наводить страх и ужас на дикарей. И беспокоить милордов, ведь приближение Российской империи к Индии, жемчужине британской короны, не останется незамеченным.

– Не боитесь, что хлопок Средней Азии обрушит цены на ваш?

Горчаков, чтоб ему пусто было. Вроде и в болевую точку укол, а мимо. Я не из тех людей, которые ставят финансы превыше всего. Это на англосакса могло бы подействовать да на француза. Ты ж знаешь, князь, что даже у моего тела славянские корни, что Станичи родом как раз из России и от корней не думали отказываться. Неужто надеялся, что я обамериканился? Зря.

– Досадная, но мелочь. В Конфедерации начинается переход экономики, связанный с частичным замещением экспорта сырья на экспорт готового продукта. Переработка хлопка, выгонка керосина из нефти, добыча золота и серебра с доставшихся рудников – всё это позволит не только не уменьшить доходы, но и существенно нарастить их в ближайшие годы. И, как уже было сказано, в некоторые проекты мы готовы пригласить союзные нам силы.

– Вернёмся к интересам Британии, – вздохнул Горчаков. – Я соглашусь с вами, что США может в скором времени частично, а то и полностью утратить независимость. Не при Линкольне, при следующем президенте.

– Скорее через одного, – вмешался Тумбс. – Продвинуть на этот пост совершенно никчёмного кандидата, который усилит послевоенную разруху, снизит доходы населения, не сумеет ничего сделать с нахлынувшей толпой негров. Следующий президент может быть избран под лозунгом воссоединения с Британией, которая одна только и способна вернуть гражданам США достойный уровень жизни.

Горчаков малость подумал и согласился, что и такое может быть. А затем пошло выяснение тех направлений, куда может сунуться Британия – как лично, так и опосредованно. В конце концов сошлись на мнении, что сначала большая часть сил будет направлена на постепенное заглатывание и последующее переваривание такого большого и вкусного куска, как США. Но это не значило, что остальные направления в Америке, Латинской и Южной, будут полностью заброшены. Вовсе нет. Просто, по своему обыкновению, англичане попробуют сначала использовать силу денег. Благо это они умели делать очень и очень неплохо.

Конкретика? Для неё было рановато, требовалось сначала прощупать обстановку в полутора десятках стран к югу от Мексики, а уж потом делать сколько-нибудь достоверные прогнозы. И вот тут наиболее серьёзные возможности были у Испании. Как ни крути, а в тех местах хватало людей, которые с большой симпатией относились к тем временам, когда те же Аргентина, Боливия и прочие страны были колониями могущественной Испанской империи. Следовательно, могли и поделиться толикой сведений о нынешней обстановке. Как на улицах, как и в коридорах власти.

Хуан Прим обещал задействовать все свои ресурсы. И тут его словам точно стоило верить. Вице-король хотел расширить свое вице-королевство. А там… Чем черти не шутят, когда боги спят. Конечно же, свергать монархию ему и в голову не придёт, зато приблизиться к ней совсем уж вплотную – это другое дело.

Вроде бы всё шло не то чтобы гладко, но без сюрпризов. И тут светлейший князь Александр Михайлович Горчаков изволил взорвать давно приготовленную… не бомбу, а петарду. То есть озвученное им предложение не было направлено против Конфедерации. Но вот неожиданным и шокирующим даже меня оно стало.

– Министр тайной полиции Виктор Станич, госсекретарь Роберт Тумбс, – заговорил Горчаков, предварительно поднявшись, тем самым придавая своим словам особую значимость. – Сказанные далее слова не принадлежат мне. Я лишь передаю то, что повелел мне Божиею поспешествующею милостию Александр, император и самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; царь Казанский, царь Астраханский, царь Польский, царь Сибирский, царь Херсонеса Таврического, царь Грузинский; государь Псковский и великий князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; государь и великий князь Новгорода и низовских земель, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондинский, Витебский, Мстиславский и всея северныя страны; повелитель и государь Иверской, Карталинской и Кабардинской земли и области Арменских; Черкасских и Горских князей и иных наследный государь и обладатель; наследник Норвежский, герцог Шлезвиг-Голштинский, Сторнмарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая.

Полное титулование государя Александра II – точно не просто так. И во время того, как Горчаков произносил титул государев, все собравшиеся вставали, согласно протоколу. Понятно было, что раз такой торжественный зачин, то и продолжение последует соответствующее.

– Что желает передать Конфедерации его императорское величество? – спросил я, жестом показывая Тумбсу, что тут уже больше моя компетенция. – Я уполномочен генералом Борегаром для решения очень многих дел, даже чрезвычайно важных.

– Император Александор Николаевич понимает, кто вы на самом деле, министр тайной полиции Станич.

– И кто же?

– Второе лицо после Борегара, его главный советник и, простите за откровенность моего императора, серый кардинал. Надеюсь, вас это не обижает?

А по глазам вижу, что князь очень хочет, чтобы я именно это и сделал. Что? Оскорбился или затаил обиду, как могли бы многие. Не на того напал, чтобы уязвить человека родом из XXI века, надо нечто большее. Подобное же недавно прозвучавшему меня нисколько не расстраивает, скорее даже воспринимается в качестве комплимента.

– Отнюдь. И я со всем вниманием слушаю то, что его императорское величество поручил вам, князь, передать мне, чтобы я сообщил об этом моему другу и соратнику, генералу Пьеру Гюставу Тутан де Борегару.

– Императору понятно ваше стремление преобразовать Конфедерацию в монархию. Понятно и то, что корона готовится на голову генерала Борегара. Это естественное и разумное желание, но оно будет сопряжено с огромными трудностями. Угодно ли вам выслушать, с какими именно?

– Бесспорно. И может, вы присядете, князь? Правила уже позволяют.

Горчаков согласился. Понимаю, возраст не самый юный, а тут ещё путешествие через океан, на Кубу, где климат, мягко скажем, не самый хороший для того, кто был урождён в России, да к тому же не в южных её губерниях. Тропики-с, что тут ещё сказать!

А после него и все остальные приняли более комфортное положение, нежели по стойке «смирно». Меж тем слова министра иностранных дел Российской империи зазвучали вновь, уже более конкретные:

– Генерал Борегар, невзирая на все его бесспорные заслуги, это представитель одной из пары сотен влиятельных в Конфедерации плантаторских семей. Он воспринимается ими благосклонно как президент, который скоро уйдёт, а на его место сядет кто-то другой. Но стоит ему надеть корону – он сразу станет объектом зависти. Они спросят: «Почему он? Чем мы хуже?» И по-своему будут правы. Это грозит новой смутой, уже со стороны вчерашних сторонников.

– Вы думаете, мы не примем меры, князь?

– Я уверен, что вы, господин министр тайной полиции, их уже принимаете. Не исключаю, что вам удастся не только короновать генерала Борегара, своего друга и соратника, – эти слова Горчаков выделил особо, так, что всем стали понятны его мысли и эмоции на сей счёт, – но и подавить смуту в зародыше. Зато Конфедерация станет слабее, чем могла бы быть. А император всея Великия и Малыя и Белыя Руси Александр Николаевич Романов предлагает вам лучший выход.

– Какой же?

– Тот, который собираются использовать в Мексике. Пригласить на создаваемый престол представителя одного из правящих домов Европы.

– Представителя императорского дома Романовых, я полагаю.

– Конечно, – теперь улыбка Горчакова наводила на мысли не о сатире, а об ожившей горгулье. – Именно это вам предлагает император Александр II. И ждёт ответа.

Да уж, это явно не идея самого Горчакова, тот бы на подобное просто не пошёл. Тут исключительно амбиции самого Александра Николаевича, вдохновлённого как неизбежным созданием монархии в Мексике, так и победой консервативного начала в войне между США и Конфедерацией.

И ведь логично всё излагает Горчаков, чего греха таить! Как сам Борегар, так и я, и иные из нынешней властной верхушки понимали, что без крови и смут корону на Борегара возложить не выйдет. Понимали, но условились считать это печальной, но неизбежной платой за уничтожение республиканской формы правления. Теперь же… появился иной вариант.

Обсуждали ли его? Было такое. Вот только решили, что побираться по дворам Европы было бы как-то недостойно страны, побеждающей в тяжёлой и опасной войне с изначально превосходящим противником. Но теперь на нас вышли желающие расширить влияние своего императорского дома тем, что один из его представителей займёт вновь создаваемый престол. И тот явно будет котироваться куда выше, чем мексиканский.

Предусматривалось ли подобное теоретически? Да. Здесь и сейчас? Конечно нет. Но правильно заметил Горчаков – по сути я действительно был тем самым серым кардиналом. И данные полномочия простирались достаточно широко. Принять предложение – нет. А вот выслушать и проработать гипотетический вариант – это вполне.

Однако! Это не мы просим, это нас просят, пусть и делают это в максимально парадном варианте. Следовательно, должны будут за это заплатить. Не деньгами, они не нужны. Системой сдержек и противовесов, которая позволит связать Россию и Конфедерацию прочными союзными отношениями, но вместе с тем не позволить монарху взять всю власть, пусть и в пределах планируемой конституционной монархии. Следовательно…

– Решать не мне. Не только мне, – уточнил я этот нюанс, о многом говорящий собравшимся. – Зато я имею право выслушать конкретные предложения и даже обсудить возможные встречные предложения уже с нашей стороны. Думаю, вы, князь, понимаете – восшествие на создаваемый престол представителя императорского дома Романовых, если таковое состоится, будет обставлено рядом условий. Император Всероссийский Александр не мог этого не предусмотреть.

– Он осознаёт, что монархия будет конституционной.

– Это само собой. Но лица, которые имеют реальную власть в Конфедерации, потому и решили менять форму государственного устройства, что не хотят лишиться власти в результате, прошу прощения за это слово, всенародных выборов. Нужны весомые гарантии.

– Милость государя, взошедшего на престол…

И многозначительная пауза. Дескать, вдруг представитель второй договаривающейся стороны такой болван, что купится на это.

– Князь, мы же с вами умные люди. Понимаем, что всё переменчиво в нашем мире. Тем более монаршая милость. Нужна крепкая связь между нами и домом Романовых.

Лицо старого дипломата осталось неизменным, но в глазах промелькнуло что-то, похожее на помесь досады и уважения. И одновременно готовность продолжать разговор. Похоже, этот вариант также был предусмотрен Александром II. Значит, и устраивающая компенсация должна быть заранее приготовлена.

– Эта, как вы изволили выразиться, связь будет распространяться лишь на правителя Конфедерации и его серого кардинала, – выложил на стол тот самый разрешённым императором козырь Горчаков. – Не больше.

– С домом Романовых – да. Но наделение подобающими титулами тех, кто играет важную роль в государстве, тоже должно быть обговорено заранее.

– Не составит затруднений, – отмахнулся светлейший князь от подобной, по его понятиям, мелочи, после чего перешёл к главной теме: – У генерала Борегара есть дети, вы, Станич, молоды и не женаты. Внучки покойного императора Николая Павловича ещё молоды, но объявление о помолвке возможно уже сейчас. Как и переезд в скором времени в Конфедерацию, которая станет новой империей.

– Браки не будут морганатическими! Они должны признаваться равнородными.

– Это возможно. Вы и Борегар благородного происхождения. Если переговоры пройдут успешно, в новообразуемом государстве ваши рода получат титулы, которые будут соответствовать законам Российской империи о равнородстве. И всё же?

– Щедрое предложение, достойное самого серьёзного рассмотрения. И сразу же по моем возвращении в Ричмонд Борегар о нём узнает, после чего будет принято решение. Однако мы обсудили связи, но пока не прозвучала кандидатура на создаваемый престол. Дом Романовых довольно многочисленный, есть разные варианты. И вы должны понимать, что некоторые могут показаться нам более привлекательными.

Горчаков понимал. И готов был выложить карты на стол, чтобы была выбрана устраивающая. Как я понял, Александру II было в общем-то не критично, кого именно выберут в качестве кандидата на заокеанский престол. Важен был лишь сам факт подобного выбора. Хотя предпочтения, я уверен, у него были. Ладно, будем посмотреть.

Тумбс, осознающий, что тут уже даже не дипломатия, а игра в престолы, самоустранился. Про планы создания монархии он, как и большая часть нового кабинета министров, знал, отторжения эта идея у него не вызывала, хотя и ярым сторонником тоже не был. Зато готовность работать на благо страны присутствовала, вне зависимости от формы правления. Именно это он, собственно, и делал, к тому же весьма успешно.

Испанцы же во главе с вице-королём Примом присутствовали как свидетели, союзники, но активно вмешиваться даже не собирались. И наверняка в должной мере оценили уровень продемонстрированного доверия.

Недоволен был лишь Горчаков, который выполнял поручение своего императора, но делал это без энтузиазма, лишь по обязанности. Ну, да и бес с ним! В данном случае он не больше чем транслятор воли человека, его сюда приславшего.

Пять кандидатур! Да, целых пять, Александр II явно решил не ограничивать нас в выборе. Три его младших брата, а именно Константин, Николай и Михаил. И родные сыновья, третий и четвёртый по старшинству – Владимир и Алексей. И обо всех я имел более чем достаточные представления.

Константин Николаевич, ныне наместник царства Польского. Человек либеральных взглядов, а одно это ставило жирный крест на его кандидатуре. И его попытка вести примирительную политику по отношению к начинающим бузить полякам… известно, чем обернулась. Не только мне, знающему историю своей родной ветки, но и здешним людям. Ведь его уже чуть не пристрелил один из польских радикалов, но это не повлияло в нужную сторону, великий князь один чёрт продолжал игры в либерализм. Вердикт – однозначно на фиг!

Николай Николаевич – человек известной храбрости, талантливый полководец и просто более чем достойный представитель дома Романовых. Всем был хорош, но… Я помнил, что лет через пятнадцать Николай Николаевич начнёт ударными темпами сходить с ума и остаток жизни проведёт в совершенно невменяемом состоянии. Одни историки винили в этом опухоль мозга, другие это опровергали, склоняясь к классическому душевному расстройству. Лично же для меня это послезнание было более чем достаточным для того, чтобы ни в коем случае не допускать такого рискованного выбора.

Младший сын Николая I – Михаил Николаевич Романов. Тоже более чем достойная и уважаемая историками личность, здоровый консерватор в делах политики, но склонный к использованию новшеств в иных сферах. Боевой офицер, отлично зарекомендовавший себя в Крымской войне. Да и потом, на Кавказе, должен проявить себя более чем достойно. Интересная кандидатура, но есть один нюанс – уже женат на принцессе Баденской и даже успел обзавестись аж тремя детьми.

Братья императора Александра II и его родные дети. Интересно, кого из них он хотел бы видеть на престоле? Меня терзали смутные сомнения, что дети были для него куда ближе и дороже. И если не один из них займёт престол, а двое – это явно будет ему как бальзам на душу.

Двое детей были представлены в качестве кандидатов на престол. И младший из них, Алексей Александрович, явно пролетал, аки фанера над городом Парижем. Отчего так категорично? Просто это был тот самый известный истории генерал-адмирал, получивший звучное прозвище «семь пудов августейшего мяса», являвшийся одной из главных проблем флота России на рубеже XIX и XX веков. Абсолютно бесталанный человек, тем не менее в силу происхождения добравшийся до высоких чинов. И ладно бы просто бесталанный. Именно с его подачи был принят «морской ценз», затрудняющий продвижение вперёд молодых и талантливых морских офицеров. Плюс патологическое неприятие новшеств, если они не были уже до этого обкатаны в других флотах. И нежелание вникать в по-настоящему серьёзную работу. Вообще, единственное, что интересовало этого человека – светская жизнь, да и то в основном вне пределов России. И вот на кой такое семипудовое добро нам нужно? Правильно, совсем не требовалось.

Зато Владимир Александрович – это совсем иной расклад. Пока что ему было пятнадцать лет, но уже сейчас были видны задатки сильного, волевого человека, умеющего повелевать. Чего стоит тот факт, что последний из российских императоров, серый и никчёмный Николай II, при одном лишь виде своего дядюшки впадал в состояние, близкое к паническому. Одна только аура силы и власти, исходящая от этого человека, отмечалась многими современниками.

Его таланты военачальника? Ничего особенного, но и назвать их плохими язык у историков не поворачивался. Держал в кулаке гвардию с 1884 по 1905 год, поддерживая высокую боеспособность и не допуская даже тени либеральных брожений. Что и было подтверждено во время революции 1905 года, когда он без тени сомнения отдавал приказы использовать гвардейские части для подавления мятежа. Не исключено, что если бы не его отставка по весьма надуманному поводу, то и дальнейшие события пошли бы по несколько иному пути.

В общем, для Конфедерации это был наиболее отвечающий требованиям кандидат. Да и отсутствие у великого князя в силу юного возраста не то что жены, но и потенциальной невесты играло на руку. Следовательно, именно он был необходим. Что до Борегара, то был у меня один козырь в рукаве, который позволял получить согласие последнего с ну очень высокой вероятностью.

– Великий князь Владимир Александрович, несмотря на юные годы, успел показать себя умным и талантливым юношей. Я склонен рекомендовать генералу Борегару обратить особенное внимание на его кандидатуру.

Похоже, я выбрал тот вариант, который был предпочтительнее прочих для Александра II, а вот для его министра иностранных дел был как серпом по одному месту. Наверняка надеялся на склонного к либерализму Константина, хотя и не рассчитывал на подобное, зная политические пристрастия новой верхушки Конфедерации.

– Когда император может получить ответ на сделанное предложение?

– В ближайшие недели, – не особо раздумывая, ответил я. – Тянуть в таких делах явно не следует. Не буду заранее обнадёживать, но вероятность принятия предложения императора Всероссийского достаточно велика.

Вот и ещё одни переговоры завершились не просто успешно, а с неожиданным бонусом, который ещё предстояло переварить. М-да, новый поворот относительно наших планов о создании монархии обещал стать очень перспективным и не сулящим серьёзных проблем. Если мне удастся убедить Борегара, в этом случае корона окажется не на его голове, но на голове… его дочери. Именно так, потому как её вполне можно было выдать замуж за будущего монарха, Владимира Александровича Романова. Сделать этот брак обязательным условием занятия тем создаваемого престола. Не абы какого, а по сути новой империи. Уж всяко могущественнее уже существующей Бразильской и вот-вот готовой образоваться Мексиканской.

И необходимость кое-что рассказать Ванессе. Неприятный, однако, выйдет разговор. Пусть я ничего ей в определённом плане не обещал, да и бросать не собираюсь, но… Предсказать поведение женщины в таких ситуациях невозможно. Остаётся лишь надеяться на лучшее.

Глава 12

КША, штат Виргиния, Ричмонд,

ноябрь 1862 года

Мир. Именно его мы привезли в Ричмонд. Ведь после того разговора с Горчаковым насчёт дел престольных прошло два дня, и мирный договор был подписан окончательно и бесповоротно. Это случилось двадцать шестого октября одна тысяча восемьсот шестьдесят второго года. Прошло почти два года с того момента, как было принято решение о сецессии, вскоре после осуществления которой была создана Конфедерация и началась война…

Декабрь 1860-го – октябрь 1862-го. Вот они, даты начала и завершения войны между Севером и Югом, между США и Конфедерацией. Те даты, которые теперь навеки вписаны в историю. А двадцать восьмого числа мы уже садились на корабль, который должен был доставить нас в Норфолк. Оттуда по железной дороге в Ричмонд, к Борегару и прочим, которые с нетерпением нас ожидали. Именно нас, а не известий. Те ушли как раз двадцать шестого вечером на наиболее быстром корабле. Кораблях… Во все стороны, во все столицы. Как ни крути, а столь важное событие заслуживало того, чтобы быть доставленным в самые сжатые сроки.

Мы прибыли немногим позже послания. Но что в Норфолке, что в Ричмонде нашу возвращающуюся с Гаванского конгресса делегацию встречали весьма и весьма торжественно. Ведь мы привезли не просто мир, а такой, который давал Конфедерации очень многое. Да и два года войны – не шутка для людей. Постоянная тревога за родных и близких, для находящихся близко к линии соприкосновения войск ещё и опасения потерять свой родной дом, землю… А с недавних пор ещё и постоянная опаска повторения Винчестерской резни. Теперь всё это кончилось. Резко, разом, окончательно. Поэтому нас и встречали радостные, ликующие люди с искренними улыбками на лицах. Лицах тех, кто ощущал хоть небольшую, но причастность к одержанной Конфедерацией победе.

Борегар, как оказалось, ещё вчера выступил как перед народом – по крайней мере, народом столицы, – так и в Конгрессе, и перед сенаторами. Простым людям было кратко и понятно объяснено, что получает Конфедерация по итогам войны. Конгрессменам и сенаторам же раздали копии этого самого мирного договора, после чего был проведён подробнейший разбор большого количества приобретений и малого числа потерь. Оно и понятно, тут ждать нашего возвращения точно не стоило, подобные вещи следует делать сразу, как только появляется возможность.

Моя дорога лежала прямиком к Борегару. Даже с сёстрами и двумя самыми близкими друзьями удалось лишь кратко побеседовать по дороге от главного ричмондского вокзала по президентской резиденции, где с некоторых пор проводил большую часть времени Борегар.

К нему я заявился в сопровождении лишь одного человека, а именно Джонни. Циничное отношение последнего к окружающему нас миру могло и пригодиться. К тому же, числясь по всем официальным бумагам моим заместителем, он, равно как и я, имел доступ к правителю Конфедерации в любое время дня и ночи. Тайная полиция всегда обладала особыми полномочиями, пусть её руководители старались ими не злоупотреблять. Умные руководители, само собой разумеется.

Святая святых, то есть рабочий кабинет, ранее принадлежавший Дэвису, а теперь Борегару. И довольный, как паук, его хозяин, искренне радующийся моему появлению. Приветствия, вопросы о поездке, здоровье. И сразу же меня, а за компанию и Джонни потащили к большой и подробной карте, на которой уже успели должным образом отметить границы Конфедерации, Дезерета и изрядно ссохшихся Соединённых Штатов Америки.

– Мы получили многое. Гораздо больше того, на что можно было рассчитывать в начале прошлого года. Дэвис хотел всего лишь удержать штаты, поддержавшие сецессию. А мы… – взгляд Борегара вновь устремился к карте. – Часть территории Нью-Мексико, Калифорния, Орегон, Миссури с Кентукки. И Нью-Йорк. Маленький по площади, но такой важный. Досадно, что получили его только как почти лишённую наших войск территорию.

– Янки упёрлись. И их можно понять, слишком уж роскошный был бы плацдарм для броска наших частей на континент. Они не захотели жить с ощущением остро отточенной стали у своего горла.

– Желания почти никогда не совпадают с возможностями целиком, – согласился Борегар. – Вот и Западную Виргинию удержать не удалось. Пусть там идеи Конфедерации не пользовались большой поддержкой, но лишней она не стала бы. Зато есть контрибуция.

– Не контрибуция. Выплаты за то, что мы дадим рабам пинка по ту сторону границы. И растянется это аж на четырнадцать лет.

– Дав возможность плантаторам постепенно заменить рабов на сезонных рабочих из той же Мексики или других стран, что ещё южнее, – добавил Джонни. – Убытков они не понесут. Восемьсот сорок долларов золотом за любого негра, который имелся на момент подписания мирного договора. Взрослых мужчин, женщин, стариков с младенцами. Это достойная компенсация.

Вполне достойная, тут я был согласен с другом. И более десятка лет для того, чтобы осуществить замещение рабов на наёмных работников – тоже вполне достаточно. А учитывая последние события, по поводу избавления Конфедерации от негров плакать мало кто станет. Да и время заставляет с собой считаться. Только делать это можно по-разному.

– Есть ещё один важный нюанс, прописанный в мирном договоре. Войска Конфедерации должны покинуть временно оккупированные территории до конца года.

– Да, всё так, – подтвердил Борегар. – Времени достаточно, чтобы сделать это не спеша.

– Вот тут вы не совсем правы, Пьер. Времени мало, если мы хотим прибавить к результатам войны ещё один небольшой плюсик.

– Вы сейчас о чём, Виктор?

– О том, что на территориях, которые сейчас подконтрольны нам, есть много ценного и нужного. И немногим менее двух месяцев – малый срок для вывоза всего ценного, что принадлежит не простым людям, а промышленникам, банкирам и самому государству янки. Проклятье, да с тех же паровозных депо можно вывезти много полезного. Станки и запасы сырья с фабрик, строительные материалы, те же верфи Балтимора могут многое дать нашему флоту. Зачем оставлять янки то, что можно использовать с выгодой для себя? Стоит напомнить и о Вашингтоне, где имеются вещи, представляющие скорее духовную ценность. Те же предметы искусства.

– Только не стоит перевозить в Ричмонд что-либо, напоминающее о демократии, – усмехнулся Джонни. – В свете создания монархии это будет неуместно.

Борегар расхохотался, по достоинству оценив чёрный юмор Смита. И не замедлил выразить своё согласие на вывоз всего ценного и полезного с оккупированных территорий. Уговаривать генерала не пришлось. А вот воспользоваться ещё сильнее приподнявшимся настроением стоило, переведя разговор на важную для будущего страны тему.

– Скажите, Пьер, принципиально ли для вас, увенчает корона именно вашу голову или же голову Лауры, вашей юной дочери?

Борегар пристально посмотрел на меня, осмысливая сказанное. Впрочем, пауза была короткой, ибо секунд через двадцать он произнёс:

– Не слишком важно. А вам, Виктор, похоже, решили сделать предложение. Испания или Россия?

– Россия. Личное предложение вам и мне от императора Всероссийского Александра. И вот что он предлагает…

Борегар слушал внимательно, не упуская ни единого слова. Временами уточнял то, что казалось не до конца понятным, или детали, касающиеся происходящего в России. Я же, по мере сил и возможностей, ему отвечал. Равно как и аргументировал своё мнение насчёт того, что на предложение стоит согласиться. Разумеется, на наших собственных условиях, часть из которых я уже озвучил князю Горчакову. Изменение было одно – не женитьба одного из сыновей Борегара на великой княгине императорского дома, а выдача замуж его дочери за Владимира Александровича Романова. Будущего монарха.

Наконец, тяжко вздохнув и хлопнув ладонями о столешницу, нынешний правитель Конфедерации произнёс:

– Приемлемо! Хотелось бы большего, но я не хочу рисковать, вызывая попытки восстать против «вчерашнего плантатора, одного из многих». Дом Романовых – всем известная династия, против такого монарха не смогут возразить. Есть только одно дополнительное условие. Я получаю пост премьер-министра, и меня с него нельзя будет просто взять и снять.

– Удобнее будет сразу ввести подобие российского «Табеля о рангах» и возвести вас в чин канцлера. Это сопоставимо.

– Ты лучше знаешь Российскую империю, сам разберёшься. Но обязательства должны быть расписаны так, чтобы их нельзя было нарушить.

– Мы с Тумбсом и Пикенсом постараемся, – поневоле улыбнулся я. – Но принципиальное согласие, пусть и с уточнениями наших требований, можно передавать российскому послу?

– Да, можно. Только не забывать о тайне.

– Куда ж без этого, – невесело усмехнулся я. – Хотя с учётом постепенной замены сенаторов и конгрессменов, совсем скоро можно будет проводить закон о смене формы правления в государстве.

– Через несколько месяцев, как и планировали. Пять, может семь. Тогда преимущество в голосах в обеих палатах станет подавляющим.

Форсировать и впрямь не стоило. К тому же предварительные этапы призвания на царство одного из дома Романовых как раз около полугода и займут. Тайные этапы, само собой разумеется. А вот затем можно будет протаскивать через Конгресс и Сенат закон об изменении формы правления, после чего сразу же, не давая как следует опомниться, вызывать сюда третьего сына ныне правящего императора Всероссийского. Торжественное такое должно быть событие, максимально пафосное, способное впечатлить всех и каждого. Ну, да я уверен, что так оно и будет. Как раз Александр II и постарается, ведь для него и для всей его династии это более чем значимое событие. До нынешнего времени не было случая, чтобы Романов занимал престол другого государства. Зато теперь такой шанс им представился. И императорский дом им точно воспользуется. А мы… Мы своё получим, пусть и в несколько замаскированной форме. Повлиять на шестнадцатилетнего паренька гораздо проще, чем на уже сложившегося взрослого человека. К тому же методики психологического воздействия родом из иных времен в этом могут сильно помочь.

После важного и оказавшегося более чем удачным разговора с Борегаром лично мне больше всего хотелось отправиться домой, но увы и ах. Следовало навестить посла Российской империи генерала Эрнста Густавовича Штакельберга. Таков был уговор – именно через него должен быть передан ответ на сделанное императором Александром II предложение. Вот именно в российское посольство я и направился, пообещав сёстрам, что буду дома не позднее, чем через несколько часов, то есть к вечеру.

Беседа с послом оказалась недолгой, но продуктивной. Генерал Штакельберг был осведомлен о сути сделанного предложения, что и неудивительно. От дипломатов такого уровня держать столь важный нюанс в тайне никто не собирался. Да и как удержать, если именно через него будет идти вся переписка между Зимним дворцом и резиденцией Борегара.

Реакция на уточняющие положения была сдержанной. Дипломат, хоть в прошлом и генерал, лишь заметил: «Похоже, императорский дом получит неожиданных родственников в Новом Свете». А помимо этого сделал довольно важный для нас подарок, пообещав поставлять мне как министру тайной полиции все имеющиеся сейчас и поступающие в будущем сведения, способные держать в узде тех или иных сенаторов и конгрессменов. Наверняка большая часть сведений будет дублирующей, но что-то новое должно обнаружиться.

Стоило ли удивляться? Отнюдь. С этого момента вопрос о преобразовании Конфедерации в монархию был нашей общей проблемой. И предложение помощи являлось абсолютно естественным ходом.

* * *

В общем, домой я попал лишь к вечеру, да и то чуть позже, чем рассчитывал. Заговорился с российским послом на темы важные, не очень важные и просто интересные. Зато когда всё же переступил порог дома, мало мне не показалось.

Друзья – это ладно, они имели представление о разумных пределах любопытства. А вот женская часть, то есть обе мои сестрички с Вайноной в довесок… Тут взывать к голосу разума значило то же самое, что разговаривать с каменной стеной. Им хотелось знать буквально всё. Причём это самое «всё» у них не так чтобы совпадало. Марию куда больше интересовали дипломатические нюансы и хитросплетения политических интриг. Елена любопытствовала относительно светской жизни в Гаване и насчёт испанских модных новинок. Вайнона… тут ещё сложнее. Вроде и объяснил ей ситуацию, и поняла всё, а осадочек остался. Теперь и выясняет, что там с моими будущими матримониальными планами. Осторожно так, но выясняет. И ведь ни одной не отказать в ответах, за прошедшее время все так сильно запали в душу, что ближе тут просто нет никого. Вот и остаётся баловать, холить и лелеять красоток, одна из которых к тому же ещё и с экстравагантным характером.

Стоило же сказать о по сути состоявшемся после одобрения Борегара договоре с императорским домом Романовых, как писку визгу и неземных восторгов со стороны сестёр было… хоть из дому беги. Вместе с тем я понимал их чисто девичьи восторги. Известно, что южанки из хороших семей всегда тянулись к образу жизни европейской аристократии, но мало кто мог всерьёз рассчитывать попасть в этот круг. И даже наши планы по созданию монархии были лишь полумерой. Да, монархия была бы признана, но к её, кхм, аристократии всё едино долгое время относились бы как к прибывшим из далёкой провинции.

Сейчас – другое дело. Приглашённый монарх неким образом переносил часть авторитета династии, к которой принадлежал, на новую почву. А если учесть договорённость насчёт замужества ещё и великой княжны дома Романовых – ситуация становилась совсем уж привлекательной для создания светского общества, признаваемого европейскими дворами. В моём же случае… Тут даже и говорить нечего. Вот обе сестры и радовались от всей души.

Вильям с Джонни реагировали более сдержанно, но полностью одобряли такой вариант установления монархии. Пусть властью придётся поделиться, зато и вероятность серьёзных проблем уменьшается на порядок.

А по такому случаю грешно было не отпраздновать. Даже мне, человеку почти непьющему, пришлось несколько раз приложиться к бокалу. Вино, конечно, а не виски, но всё равно голову слегка повело. Редкое для меня ощущение и не скажу что приятное. Но ситуация сложилась такая, что не откажешь.

Надо уметь отдыхать! В смысле отбрасывать на какое-то время все дела в сторону и вспоминать, что в жизни есть много чего хорошего и интересного. Вот и начали, закончив ближе к утру. Без серьёзной пьянки, скорее уж просто посиделки в узком кругу. Что до более широкого числа участников – так это в ближайшие дни. Офицеры из числа «Дикой стаи», торжества как минимум на несколько дней в честь победы в войне с участием как военной, так и гражданской верхушки всей Конфедерации опять же… В Ричмонд собирались съехаться губернаторы всех штатов, включая калифорнийского Уэйда Хэмптона Третьего. Этот так уже давненько выехал, поскольку Борегару требовалось кое-что обсудить с ним лично по поводу организации золотодобычи и закладки судостроительной верфи в Сан-Франциско. Плюс прокладка трансконтинентальной железной дороги опять же. В общем, собраться обещали практически все значимые персоны. Повод-то какой!

А вот Вайнона явно перебрала. Учитывая же слабую стойкость индейской крови к зелёному змию… Пришлось сгрузить на диванчик, поправить подушку поудобнее, да и оставить безмолвно присутствующей. Присутствующие отнеслись с пониманием.

Зато уже к следующему вечеру сама собой всплыла тема о той ловушке, которую собирались поставить на организаторов приснопамятного покушения на Борегара и мою персону. И тут меня порадовали тем, что первые две стадии подготовки завершены.

Для начала, моим друзьям и родственницам удалось найти как красавицу, на которую я мог бы запасть, так и мужа оной, которому можно было доверять, и который не полезет на стенку от того, что будут пущены слухи – позже опровергнутые – о связи его жены с Виктором Станичем. Красавицу звали Виктория ди Карино, в замужестве Пелхам. Ага, она была женой командира артиллерии Потомакской армии, полковника Джона Пелхама, с которым все мы были неплохо знакомы и находились в хороших отношениях.

Дама была южная, с горячей итальянской кровью, склонная к подобного рода… приключениям. Не к наставлению рогов мужу, а именно к приключениям вроде того, которое мы ей предложили. Что до самого полковника Пелхама, то он просто привык к взбалмошному характеру супруги, на которой женился около полутора лет назад. То скачки на лошади по ночному Ричмонду в не в самом трезвом виде с пальбой из револьвера в воздух и по вывескам, то появление на каком-либо приёме с благопристойной публикой в наряде, близком к тому, что носят девицы не сильно тяжелого поведения, то иные выходки хулиганского или экстравагантного толку – в общем, сей перспективный офицер Потомакской армии, ценимый лично Борегаром, давно махнул рукой на художества своей супруги. Разве что продолжал надеяться, что в ближайшее время его красавица перебесится и остепенится. Потому и против просьбы, озвученной Джонни, не возражал. Лишь проворчал, что: «Может хоть, после опровержения одной из её выходок удастся и другие объявить не бывшими в действительности».

Довели мужика! Сочувствую, конечно, но для нас эта ситуация подходила просто идеально. Я мог запасть на такую своеобразную особу. Она тоже могла соблазниться романом с моей персоной. Ну, и тайные встречи в такой ситуации – естественное явление.

– Нашли дом подходящий, удобный для такого рода встреч, – неспешно излагал Вилли Степлтон, довольный и расслабленный. – И для тайного наблюдения за ним, и от твоего дома до него тоже недалеко.

– Мой двойник?

– Похож он не очень, но когда в гриме и вечером, то не отличить, если не вплотную. Из «диких», со стороны я не решился человека привлекать. Стивен О’Рейли, рядовой. Особым умом не отличается, но приказы выполнять способен.

– А большего и не надо, – отмахнулся Джонни. – Ему не думать, а тебя, Вик, изображать. Только изображать придётся долго. Месяц, два, может, больше. Поэтому мы его в число твоих охранников добавили. Чтобы не было совсем никаких подозрений, что простой солдат из «Дикой стаи» то и дело оказывается у дома самого министра тайной полиции.

Молодцы. Больше и сказать нечего. Хотя нет, говорить пришлось довольно долго и душевно. Постарались ребятки так качественно, что за душу взяло. Ну, а время ожидания… Тут уж от нас мало что зависит. Слух в светское общество Ричмонда о моей связи с Викторией Пелхам запущен, остаётся ждать, пока рыбка клюнет. Равно как и поддерживать легенду, периодически пересекаясь с красоткой на тех или иных приёмах, но вести себя с подчёркнуто платоническим интересом. Вроде как маскирую совсем иную заинтересованность. Нудно будет – это да. Зато результат явно стоит затраченных усилий. Лишь бы вхолостую не сработать! Стоп, пустышкой эта обманка по любому не станет. Ложная любовница – всё равно след, на который будут выходить разные вызывающие наш интерес персоны.

– Братик, а обо мне ты совсем забыл, – притворно надула губки Мария. – Дал бедной девушке поручение, а поинтересоваться насчёт его выполнения никак не соберёшься. Нехорошо!

Ч-чёрт! Только сейчас и вспомнил, что действительно давал ей поручение прощупать вопрос относительного того, какую реакцию вызовет наделение женщин избирательными правами. Срочно отмазываемся от своей забывчивости в пользу иного варианта.

– Неужто я мог бы забыть, Мари? Просто какой смысл тебя в первый день после моего возвращения тревожить. Ждал, когда сама рассказать захочешь. И, как я понимаю, успехи уже есть?

– Пока не успехи, но и я старалась, и те люди, которых Джонни, скопидом, всё же выделил, – заметно воодушевилась сестра. – Сами женщины или хотят сильно, или немного, но точно не против. А вот с их мужьями гораздо сложнее. Но надежда есть! После указов Линкольна особенно. У него же негры право голоса на выборах получили, а такое сравнение… оно плохое. Неправильное, унизительное для любого джентльмена.

– Полагаю, ты уже начала подготовительную работу?

– Немно-ожко. По светскому обществу пошли слухи, а они распространяются очень быстро. А где столица, там и провинции подхватят через месяц-другой.

Я улыбнулся, услышав о действительно впечатляющих результатах работы сестры. Степлтон же заострил внимание ещё на одной детали:

– Этот закон лучше принимать одновременно с законом об изменении формы правления на монархическую. Пусть люди поволнуются один раз, а не несколько. Но польза от принятия закона будет большая!

Ещё бы. Единственная серьёзная проблема консерватизма в том, что он бывает чересчур закосневшим, не успевая реагировать на меняющийся мир. А реагировать требуется. Только не в либеральном стиле, когда разрешается всё и один за другим снимаются разнообразные запреты, а более тонко и умно.

По своему родному времени я сумел это не просто осознать, но и понять, как именно следовало бы поступать нормальным, разумным консерваторам. Некоторых «джиннов» действительно никогда и ни за что нельзя выпускать из бутылок. Вроде той же наркоты, легализация которой – путь в пропасть, верная дорога к деградации населения. А вот если с той же набившей оскомину проблемой абортов или с сексменьшинствами можно было решить куда изящнее. Вместо десятилетиями длящегося ломания копий консервативным кругам стоило бы воздействовать на фармацевтические компании с целью выработки нормальных противозачаточных, в том числе и мужских, а не откровенного хлама. И непременно оставить аборты по медицинским показаниям. Вдобавок включить в них ситуации, когда у плода обнаруживаются отклонения в развитии вроде физических деформаций или генетических искажений. Тогда и процентов девяносто конфликтных ситуаций удалось бы избежать.

Та же ситуация и с разного рода педиками. Не нравятся индивиду девушки, только на мальчиков глаза горят? Так на тебе два варианта: хирургический стол с переделкой в девочку тебя самого, или пинок за пределы нормального государства, основанного на естественных консервативных устоях.

Вот так и должны были бы действовать консервативные круги, но что-то изначально пошло не совсем верно. Отсюда и проблемы. Здесь же не только можно, но и нужно попробовать это исправить. Начать стоило как раз с предоставления женщинам права голоса. Хотя бы потому, что женщины частенько стоят на ещё более консервативных началах, нежели мужчины.

– Я вот о чем хочу спросить, Вик, – вывел меня из состояния лёгкой задумчивости Джонни. – Мир – это хорошо. Подготовка к созданию монархии тоже. Но есть и другие дела, не только те, которые касаются войны или нашего министерства.

– Есть, не спорю. Конфедерации нужно ещё быстрее развивать промышленность, судостроение, производство стали, паровых машин. Станки опять же, хотя бы для обработки хлопка. Хватит уже покупать всё это в Европе.

– За один-два года не справиться со всем этим.

– Само собой, Вилли. Только мы уже начали. Да и про строительство железных дорог, особенно трансконтинентальной, забывать не стоит. Пусть от Норфолка до Сан-Франциско протянется, да и боковые ветки от неё пойдут. А то нехорошо получается – «золотой штат», а добираться до него сплошное мучение. Несолидно как-то! И Уэйд Хэмптон Третий порадуется… Тоже весомый повод, не так ли?

Ага, тот ещё повод, поневоле вызывающий улыбку. Если же серьёзно, то дел и впрямь хватало. Только это были совсем другие дела, не связанные с выживанием Конфедерации. Когда над головой не нависает постоянная угроза, то и решать текущие проблемы становится гораздо проще. Вот они и будут решаться… при нашем непосредственном участии. Жизнь – интересная штука. Тут и сомневаться не стоит.

Интерлюдия

Британская империя, Лондон,

Букингемский дворец,

конец октября 1862 года

Добиться аудиенции у королевы для премьер-министра империи было делом несложным. Более того, Виктория и сама ждала возвращения лорда Пальмерстона с Гаванского конгресса. Сами результаты оного прибыли несколько раньше самого лорда, и она имела возможность подробно с ними ознакомиться.

Удовлетворили ли они её? Естественно, нет. Конфедерация получила слишком много, но это было не самой значительной проблемой для Британской империи. Гораздо худшим являлось уже не наметившееся, а более чем реальное сближение Конфедерации с Россией и Испанией. Складывающихся союзов, в перспективе способных ударить по Британии, королева не любила. Тем более одной из сторон союза являлась Россия – та самая страна, с которой у Британии почти никогда не было приемлемых отношений. Причин было много, все они являлись вполне разумными. И как раз поэтому требовалось что-то предпринимать. А вот что именно – насчёт этого ей и требовалось посоветоваться с лордом Пальмерстоном.

Пальмерстон прибыл в тот же день, как оказался в Лондоне. Её верный паладин поспешил предстать перед своей королевой, понимая, что текст договора и личные впечатления, полученные им во время Гаванского конгресса – явления не идентичные, а дополняющие друг друга.

Королева поражалась уникальной бодрости и цветущему виду своего премьер-министра, которому, если что, довольно скоро должно было исполниться уже восемьдесят лет. А он мало того что отлично себя чувствовал, но и сохранил непреодолимую – и не бесплодную, что служило предметом зависти многих аристократов почтенного возраста – тягу к женщинам. Вот и сейчас, привычно отвергнувший предложение сесть лорд Пальмерстон докладывал королеве о своих впечатлениях, расхаживая взад-вперёд и активно жестикулируя.

– Складывается новый и довольно необычный альянс, ваше величество. Россия, Конфедеративные Штаты Америки, Испания. Я позволил себе упомянуть участников альянса по убыванию их силы и значимости. Не исключено, что через год или чуть позже появится и четвёртый участник – Мексика, ставшая не республикой, а монархией. И монарх, Максимилиан Габсбург, будет очень сильно зависим от Испании и немного от Конфедерации.

– В чём необычность альянса, Генри? – как часто бывало в подобных случаях, без присутствия посторонних, королева Виктория обратилась к Пальмерстону по имени. – В истории случалось разное.

– Одна империя с интересами, связанными исключительно с континентальными делами. Одно королевство, в прошлом внушающее почтение всей Европе и владевшее большей частью Нового Света. И новорожденное государство, чьи стремления не до конца мне понятны, не похожее на ту страну, частью которой было раньше.

Премьер-министр выразился несколько замысловато, но королева его поняла, уточнений не потребовалось. Зато сразу возникли вопросы, которые она и озвучила:

– Кто в альянсе ведущий, а кто ведомые? И против кого он будет направлен?

– Ведущего не просматривается, но идея создания принадлежит исключительно Конфедерации. Интерес в перевооружении русской армии и золоте Аляски. Усиливающееся военное сотрудничество, поскольку Конфедерацию очень заинтересовали русские морские мины и кое-что из артиллерии. Паровые машины для флота, а точнее, их производство собственными силами. Всё это власти Конфедерации хотят получить и получат от русского императора. Касаемо Испании… Уверен, что Конфедерация будет наращивать численность броненосного флота. А флоту нужны базы. Куба, Пуэрто-Рико, Доминикана, может быть и что-то другое.

– Я не услышала, опасен ли этот альянс для нас?

– Россия – наш давний и неизменный противник. Конфедерация не хочет оставаться в тех рамках, в которых была бы нам полезна. И наша поддержка США уже привела к недружественному нейтралитету. В Испании наше влияние заметно упало с началом этой их новой Реконкисты. Вот если бы она оказалась неудачной…

– А она ещё может закончиться неудачей?

Лорд Пальмерстон поморщился, этот вопрос ему явно был неприятен. Точнее, не сам вопрос, а тот ответ, который он вынужден был дать. Честно, правдиво, ведь вводить в заблуждение королеву он не собирался.

– Война с Марокканским султанатом была простой. Но она напомнила испанцам, как сладок вкус победы и как приятно видеть врага, лежащего у твоих ног. Только поэтому они заинтересовались Мексикой. И они, и французы думали, что их с нами союз ставит перед собой целью поделить влияние в новой Мексике. Пойди всё по плану, проблема этой Реконкисты была бы решена.

Королева Виктория невесело улыбнулась. Уж она-то хорошо помнила, чем именно должно было обернуться вторжение в Мексику союзной триады. Втянуть в мексиканские дела наполеоновскую Францию и жаждущую восстановления прежнего величия Испанию, после чего… свести своё участие к минимуму. А то и вовсе выйти из союза, оставив две другие стороны разбираться со сложной затяжной войной. Ведь как королеве, так и её премьер-министру было понятно – начавшаяся гражданская война между США и Конфедерацией является большим подарком. Почему? Мексика в этой ситуации начинает казаться лёгкой целью, с которой можно делать всё, что душе угодно. На самом же деле – тот же Линкольн, избранный президентом США и находящийся в более чем хороших отношениях с мексиканским лидером Хуаресом, не оставит того без помощи. А в победе США в Британии тогда даже не сомневались. Думали лишь над тем, стоит ли сохранять Конфедерацию как слабую и зависимую от внешней помощи страну, или дать южанам проиграть окончательно.

Однако всё пошло совсем не так, как планировалось. Линкольну стало сперва не до особой помощи Хуаресу, а потом эта помощь и вовсе сошла на нет из-за потери Калифорнии, а значит, и общей границы между этими странами. Затем случился неожиданный ход дипломатов Конфедерации, которые обменяли дипломатическое признание своей страны на помощь в мексиканской войне. Весомую помощь, что ни говори. Дела в Мексике перестали быть тем, чем хотели их видеть в Британской империи – долгой и затяжной войной с неопределённым результатом, которая должна была ослабить Францию и отбить мечты о Реконкисте у Испании.

– План провалился, сэр Генри. Сколько ещё может продержаться Хуарес без помощи извне?

– Полгода. Может, год, если вице-король Прим будет наступать на север не спеша и после длительной подготовки.

– А в случае, если президент США морем начнёт поставки оружия и пришлёт волонтёров, сражающихся за республиканские идеалы?

– С нашей помощью, ваше величество? Своих денег у него нет.

– Конечно. Найти корабли несложно, деньги тоже. Убедить волонтёров проще простого, вы знаете, как это делается.

На лице лорда Пальмерстона отразились сожаления о несбыточном. И он поспешил объяснить это королеве:

– Увы, такие шаги не имеют смысла. Как только в Конфедерации узнают, что Хуаресу стали помогать, Борегар незамедлительно отдаст приказ, и закалённые двухлетней войной полки перейдут границу с Мексикой. И Конфедерация вновь прирастёт землями, на этот раз мексиканскими. Пусть лучше всё идёт так, как идёт.

– Досадно. Королева Изабелла ощутит себя сильной, захочет продолжить. Но что, если…

– Да, ваше величество?

– Попробуйте использовать недовольство Наполеона III тем, что не он теперь первая скрипка в делах мексиканских. Император очень чувствителен ко всему, что отдалённо может напоминать пренебрежение мощью Франции или его собственными интересами.

Пальмерстон задумался над словами королевы Виктории. Всерьёз так задумался. Франция была… неоднозначным партнёром в каких бы то ни было начинаниях. Зато если удавалось заставить эту в настоящий момент мощную страну действовать в интересах Британии, то результат был впечатляющим. Чего стоила одна лишь Крымская война! Да, Британская империя получила меньше желаемого, но без Франции поражение поддерживаемой из Лондона Оттоманской империи было бы делом решённым. А русские войска в Стамбуле – давний кошмарный сон всей британской аристократии.

– Переговоры между Испанией и Францией по Мексике, – улыбнулся премьер-министр. – Мы через своих людей посоветуем королеве Изабелле, как лучше всего дать Франции поменьше выгод от выигранной войны. При этом оставим своё присутствие в тайне. Пусть император Наполеон III увидит, что его отодвигают в сторону, меняя на Россию и Конфедерацию.

– И он снова вспомнит о союзе с нами. Я довольна, – милостиво кивнула королева. – Сделайте всё, что должно, Генри. Теперь к нашим интересам в США. Мы можем надеяться на скорое возвращение отпавшей от нас колонии?

– Несомненно! – Пальмерстон торжествовал, это был момент его очередного и как бы не самого значимого за всю карьеру триумфа. – Виконт Лайонс, наш посол в США, делал всё именно так, как ему было приказано. С некоторых пор президент Авраам Линкольн и почти всё его окружение видят в Британской империи единственную защиту от Конфедерации. Нашими банкирами скуплена большая часть акций железных дорог, портов, верфей и тех фабрик, которые того стоили. По ценам несомненно выгодным. Сити довольно и полностью покорно желаниям вашего величества. Такие возможности всего пару лет назад им и присниться не могли.

Благожелательное выражение на лице королевы, и вот премьер-министр продолжает отчитываться о результатах проделанной им и его людьми работы.

– Мы не сможем сразу вернуть США, превратить её в часть Британской империи без… промежуточных действий. Но они уже известны, мы готовы к ним.

– Какие действия, сэр Генри?

– Линкольн не удержится на второй срок. Его не выберут из-за проигранной им войны. Поэтому мы должны помочь занять пост президента США тому, кто ещё сильнее ухудшит политическое и экономическое положение страны, но при этом не будет пытаться разорваться отношения с нами, не бросится за покровительством к другой стране. К той же Франции!

– Ваши мысли интересны. Это будет человек, не имевший отношения к власти?

– Нет, ваше величество. Ничем не запятнанный человек придёт на место того, кто сменит Линкольна. Вот он-то и приведёт США обратно в империю. А ухудшать положение в США будет, если всё пройдёт так, как мы задумали, Ганнибал Гэмлин. Нынешний вице-президент, который стоит на радикально-аболиционистских позициях. Ведь через несколько месяцев в США начнут переселять бывших рабов из Конфедерации, взамен выкачивая из и так пострадавшей экономики огромные деньги. Но все эти вчерашние рабы будут получать полные гражданские права, в том числе и право голоса. И за кого им голосовать, как не за того, кто добился их освобождения?

– Тогда это будет Линкольн, нынешний президент.

– Да, он или его верный соратник. Его вице-президент. Но Линкольна можно убедить не выставлять свою кандидатуру. Он проиграл войну. Зато Гэмлин не имел явного отношения к принятию ошибочных решений.

Королева начинала полностью осознавать тот план, который был разработан лордом Пальмерстоном. Нашествие недавних рабов в страну, истощённую гражданской войной, и в этой войне проигравшую. Недовольство определённой части населения ордой не просто нахлебников, а нахлебников им совершенно чуждых. Одно дело, просто говорить о недопустимости рабства и равных гражданских правах, совсем другое – ощущать на себе ухудшение жизни из-за притока неквалифицированной рабочей силы, готовой работать буквально за еду и крышу над головой.

Демпинг! Простые белые люди в США просто взвоют от появления такого рода соперников, потому как хозяевам фабрик и владельцам ферм куда выгоднее будет нанимать таких вот дешёвых и неприхотливых, привыкших к тому, чтобы работать от восхода до заката.

Итогом будет крушение той довоенной системы, которая ещё как-то работает. И что самое главное, поначалу эти изменения будут незаметны. Через пару лет – заметны, но не очень, только умным людям и тем, кто уже успеет непосредственно пострадать от новых реалий. А в шестьдесят четвёртом должны состояться новые выборы президента, именно тогда истекает срок полномочий Авраама Линкольна. И тогда изменения примут необратимый характер, но будут не очень заметны. Негры-избиратели дружно проголосуют за того, кто делает на них ставку – например, за того же Ганнибала Гэмлина, после чего он с высокой вероятностью станет следующим президентом. Особенно если его поддержит Линкольн.

Но что-то беспокоило королеву Британии. А вот что… Внезапная вспышка озарения помогла найти то самое место, которое казалось ей слабым.

– Недовольные изменениями могут начать эмигрировать из США. В ту же Конфедерацию. Думаю, что генерал Борегар примет тех, кто не участвовал в боях против Конфедерации. Простых людей, далёких от того, что происходило на полях сражений и в сражениях политических.

– Обязательно примет, ваше величество! – радостно заулыбался лорд Пальмерстон. – Население Конфедерации сейчас чуть более шести миллионов, если не считать рабов, которых уже считать не нужно, они в ближайший десяток лет переберутся в США. Правительство Борегара уже переводит в свою сторону потоки эмигрантов из европейских стран. И очень заинтересовано в миграции из стран Латинской и Южной Америк. Испанцы с португальцами, плоды смешанных браков с индейцами.

– Неожиданно.

– Вовсе нет. Бывшая Индейская территория стала полноправным штатом Конфедерации, а индейцы и метисы получили права, равные белому населению. Это сильный ход. Он придаёт им уверенность, что не составит труда заместить негров на плантациях наёмными работниками из числа индейцев и метисов, которые будут прибывать в Конфедерацию.

– Но почему вы так довольны, Генри?

– Из США будут уезжать те, кто может взбунтоваться. Останутся лишь готовые принимать решения своего президента. Как о гражданских правах негров, так и о присоединении к нам. Нужно будет лишь показать, что присоединение к Британской империи облегчит их жизнь, даст нормальную работу, а негры займут подобающее место. Мы их… ограничим. Именно с такой программой пойдёт на президентские выборы уже наш кандидат, которого мы тщательно выберем, и позаботимся, чтобы он был послушен. Лет через семь-восемь США станет не вассальным государством, а чем-то вроде Австралии, только гораздо полезнее последней. Мне бы хотелось дожить до этого, увидеть, как воплотится в жизнь новая, самая значимая победа Британии в этом веке. Та победа, ради которой даже пушки заряжать не придётся!

Проникновенная речь премьер-министра не могла не впечатлить. Хотя бы потому, что королева Виктория понимала – лорд Пальмерстон уже стар и, невзирая на бодрость духа и тела, опасается, что может просто не дожить до того момента, когда задуманная им интрига позволит Британии избавиться от памяти о сокрушительном поражении почти вековой давности. Ведь отпадение от империи столь значимой колонии являлось первым и последним событием такого рода. И вот представился реальный шанс вернуть утерянное. Поэтому ей оставалось лишь подтвердить свою полную, абсолютную заинтересованность. И пообещать любую поддержку со своей стороны. Виктория чувствовала, что возвращение США в состав Британии способно оставить её в памяти потомков наравне с Елизаветой Тюдор. А такую возможность упускать никак нельзя.

Российская империя,

Санкт-Петербург, Зимний дворец,

ноябрь 1862 года

Император Александр Николаевич не слишком часто собирал столь необычный состав сановников, чтобы обсудить действительно важный вопрос. О сути сегодняшнего собрания догадывались почти все, но абсолютной уверенности не было ни у кого. Разве что у министра иностранных дел Горчакова, но недовольство последнего наводило на определённые мысли.

– Чем столь недоволен князь Горчаков? – спросил генерал-адъютант Николай Павлович Игнатьев у военного министра империи, графа Дмитрия Алексеевича Милютина. – В его министерстве всё хорошо обстоит. Гаванский конгресс снова показал, что с Россией нельзя не считаться. И союзник за океаном нам не помешает. Особенно в свете того, какую значимость приобрела Аляска и иные наши владения на том континенте. Золото нужно всегда.

– Александр Михайлович последнее время часто в печали пребывает, – усмехнулся Милютин. – Государь не так к нему расположен, как пару лет назад. А ещё и вы приглашены, бывший посол в Китае, благодаря стараниям которого Россия получила огромные территории на Дальнем Востоке, не затратив на эти приобретения даже фунта пороха. Только чернила с бумагой изведены были в большом числе. Князь видит в вас свою возможную замену, и ему, вестимо, это не нравится.

– Неужто?

– Напрасно удивляться изволите. Он франкофил. Вы, Николай Павлович, давний славянофил и не разделяете симпатии князя Горчакова к союзу с Францией и склонности к либеральному курсу.

Тут Игнатьев промолчал, а взгляд его непроизвольно скользнул по иным присутствующим, а именно по министру финансов графу Рейдерну, Михаилу Христофоровичу, и по морскому министру, адмиралу Николаю Карловичу Краббе.

– Два дипломата. Военный и морской министры да ещё министр финансов. Почему именно мы?

– Высокая политика, связанная с армией нашей и флотом, – ответствовал Милютин. – И на это будут нужны большие деньги, поэтому и Михаил Христофорович также здесь.

– Значит, то не слухи были…

– Вы сейчас о чём, Николай Павлович? Если о союзе с Конфедерацией и Испанией, то какие уж тут слухи, вся столица о том бурлит, во всех салонах только о том и разговоры, – произнёс подошедший адмирал Краббе. – Зато ежели о том, что нам предложили Парижский трактат использовать не как дипломатический документ, а в нужном чулане… Так я сам готов его в этом качестве применить.

Что Игнатьев, что Милютин не могли удержаться от смеха. Адмирал Краббе, наряду со всеми своими талантами и умениями, делавшими его человеком на своём месте, отличался неудержимой склонностью к разного рода похабщине. И к похабным шуточкам и поговоркам в том числе. Наибольшее внимание, что любопытно, они вызывали у одного из сыновей императора. Не цесаревича Николая Александровича, а второго сына, великого князя Александра Александровича. Тот уже в свои два десятка с небольшим наловчился при нужде выражаться таким образом, что и офицеры гусарских полков заслушивались.

– Парижский трактат – лишний и вредный! – припечатал Милютин. – И я, если мой голос будет важен, скажу государю, что его надобно денонсировать. Но не сейчас, а через пару-тройку лет, когда перевооружение армии позволит сражаться не устаревшим и даже не отвечающим духу времени, а новейшим оружием. Да и флот, Николай Карлович, тоже должен стать не только паровым, но и броненосным. Вот тогда и разорвём бумажку, трактатом именуемую. А уж как её дальше использовать, сами решайте.

Игнатьев, как умудрённый жизнью дипломат, лишь улыбнулся, хотя сама идея ни малейшего отторжения не вызывала. Парижский трактат опасно было рвать в клочья, не обладая поддержкой со стороны союзников. Их ведь у России со времён Крымской войны по сути и не было. А теперь могли и появиться. Испания в Европе. Конфедерация – там, за океаном. И значение последней было велико хотя бы потому, что там же располагались колонии Британской империи, которые, при сложившемся союзе, оказывались в уязвимом положении при попытке развязать военные действия. Да, в таком варианте можно было всерьёз задуматься о поправках в политическом курсе, которым двигалась империя. Тех поправках, от которых нынешний министр иностранных дел явно не пришёл бы в восторг.

Впрочем, Парижский трактат был всего лишь догадкой. А вот ради чего на самом деле их всех собрали здесь, ведомо одному лишь императору. Который, к слову сказать, как раз входил в небольшой зал, где они находились.

Выслушав от собравшихся заверения в верности и глубоком почтении, император не стал тянуть и с ходу обрушил на них причину, ради которой вызвал сюда в столь неожиданном составе.

– Господа! Произошло знаменательное событие для всего императорского дома Романовых. Один из моих ближайших родственников будет в скором времени приглашён занять престол в стране, которая не только важна в мировой политике, но и для нас весьма полезна. И эта страна – Конфедеративные Штаты Америки. – Переждав изумлённые возгласы, император добавил: – Излишне ли говорить, что услышанное вами не должно быть передано кому бы то ни было без моего на то дозволения?

– Мы поняли, государь, – за всех ответил военный министр. И тут же задал вопрос: – Но что привело к этому, бесспорно важному решению? И кто из великих князей примерит на себя новосозданную корону?

– Владимир Александрович, мой сын… – Видя лёгкое удивление в глазах слушающих его, император добавил: – Приглашён на царство именно он, а не другой. Правителю Конфедерации Борегару и его министру тайной полиции Станичу понадобился юный монарх, ещё ничем не успевший себя проявить в войне и политике. И не женатый.

– Позвольте, ваше величество…

– Да, граф, – кивнул Александр II, тем самым разрешая Игнатьеву говорить.

– Выходит, что вашему сыну уже нашли невесту?

– И это одно из их условий, – не слишком весело, но всё же улыбнулся император. – Владимир женится на дочери генерала Борегара, как только та достигнет шестнадцатилетия. А случится это в марте одна тысяча восемьсот шестьдесят шестого года от рождества христова. Будет составлен договор, который обяжет обе стороны выполнить всё, что в нём будет сказано. Конституционная монархия, женитьба великого князя Владимира Александровича на Лауре Тутан де Борегар. Также выход замуж одной из дочерей великого князя Константина Николаевича за министра тайной полиции Конфедерации Виктора Станича. И браки эти мы должны признать равнородными, таково условие. Средства этого оставляются на наше усмотрение.

Слова были произнесены, и это многое меняло. Теперь союз с Конфедерацией превращался из сугубо политического в династический. Более того, в союз между двумя монархами из одной династии – отцом и сыном. Крепкий такой союз, надёжный. А цена, которую предстояло заплатить…

Собравшиеся хорошо понимали, как именно можно обойти закон о морганатических браках. Тем более в столь своеобразной ситуации, как создание новой монархии. Купить графский или княжеский титул в германских землях можно было даже сейчас. Тем более что и Борегар и Станич происходили из довольно древних дворянских родов. У Борегара это подтверждалось документами из французских архивов, со Станичем же… Тут и выписки о дворянстве Российской империи, и сербские корни. В Сербии, с давних пор оккупированной Оттоманской империей, с происхождением сам чёрт ногу сломит. Легко повернуть дело так, чтобы вывести род Станичей от кого-то совсем уж знатного. Концов всё едино не найти.

Сам же факт обоих бракосочетаний членов дома Романовых и вовсе не вызывал возражений. Две свадьбы в обмен за корону? Как говорил Генрих IV Бурбон, «Париж стоит мессы!» И уж тем более империя за океаном стоит свадьбы… двух свадеб.

Видя реакцию своих приближённых, Александр II продолжил раскрывать карты, которые в настоящий момент имелись у него на руках:

– Более шести лет назад в силу непреодолимых обстоятельств я вынужден был смириться с договором, известным как Парижский трактат, – император поморщился при одном лишь воспоминании о постигшем его тогда унижении. – Но смирился я лишь до поры. До того мгновения, когда станет возможным разорвать его, тем самым вернув моей империи то, что принадлежит по праву. Особенно флот на Чёрном море! Господа, как только состоится коронация моего сына Владимира на заокеанском престоле, врагам нашим станет ясно, что Россия усилилась и стала опаснее, чем прежде. Потому повелеваю…

Александр II ещё раз обвёл взглядом немногих, кого он пожелал сейчас видеть, и продолжил:

– Вам, Николай Карлович, должно ускорить постройку новых судов, в том числе и броненосных. Англия с нами своими секретами делиться вряд ли будет, а вот из Конфедерации судостроители приедут. Башенные их броненосцы хорошо себя в боях показали. А мины наши их сильно интересуют. Вы уж позаботьтесь…

– Будет исполнено, ваше величество.

– Теперь вы, Дмитрий Алексеевич. Как мой военный министр позаботьтесь, чтобы перевооружение армии проходило в намеченные сроки. Понимаю, что для возведения новых фабрик оружейных деньги нужны, но на то есть министр финансов, здесь также присутствующий. Господин Рейтерн поможет, с учётом того что теперь будет ещё и золото из Аляски поступать в достаточном количестве.

– Пока его немного, государь, – напомнил Рейтерн. – Но через год-другой, по прогнозам, золотым рудникам Калифорнии месторождения на Аляске не уступят!

– Генерал-адъютант Игнатьев! Вы уже успели показать себя умелым дипломатом, способным добиваться самых сложных целей. Поэтому отправитесь сперва в Мадрид к королеве Изабелле, а потом в Ричмонд. Мне нужен согласованный союзный договор, узнав о котором королева Виктория трижды подумает, стоит ли пытаться на нас напасть. Любые средства, тем более финансовые, вам предоставят.

– Исполню всё, что будет в моих силах.

Игнатьев ничуть не лукавил. Он чувствовал, что успех этого предприятия позволит ему не перешагнуть на следующую ступень, а перескочить сразу несколько ступенек, оказавшись… Пока непонятно где, но гораздо выше своего нынешнего, и без того значимого при дворе положения. А ещё промелькнула мысль о том, что слова Милютина об обеспокоенности князя Горчакова совсем не лишены смысла.

– И наконец вы, Александр Михайлович, – обратился император к Горчакову. – Необходимо до самого последнего дня создавать видимость, что всё идёт как обычно, нет причин для беспокойства. Особенно у посланников Британии и Франции – тех государств, которые всеми силами постараются помешать нам отправить Парижский трактат туда, где ему и место – на свалку истории. Запомните, князь – я поручаю вам очень важное дело. Не подведите меня!

Последние слова были созвучны выстрелу с близкой дистанции. Тому, от которого не уклониться. И все окончательно поняли – позиции нынешнего министра иностранных дел князя Горчакова не то чтобы пошатнулись, скорее стали не такими незыблемыми, какими были раньше. Государь изволил не гневаться, но предупреждать, что с сего дня франкофильство министра будет рассматриваться исключительно как личная блажь, не долженствующая мешать служению Богу, царю и Отечеству.

Более того, стало понятно, что Российская империя с этого момента разворачивается, меняя курс. По сути императором было заявлено, что старые договоры объявляются всего лишь листами бумаги, испачканными чернилами. По крайней мере те из них, которые были России невыгодны. Наступило время новых договоров и особенно новых союзов. Близилось время перемен.

Эпилог

КША, Ричмонд,

декабрь 1862 года

Война редко заканчивается по одному лишь росчерку пера, поставленному на экземплярах мирного договора. Всегда находятся те, кто готов продолжать ставшие привычными сражения. Те, кто хочет отомстить недавним врагам за собственные потери, для кого эти мысли о мести важнее всего прочего.

Лично я это осознавал, потому и не собирался множить на ноль естественные душевные порывы. Вот перенаправить их в несколько иное русло – это другое дело. Например, на подготовку к новым сражениям с иными врагами – для людей обычных, не особенно выделяющихся на общем фоне. Для особенных же существовали и другие предложения. Например, дополнительные проверки на лояльность и неболтливость, после чего аккуратное введение в число кандидатов в «Дикую стаю». А уж для «диких» работы было более чем достаточно. В том числе связанной с подчисткой хвостов относительно официально закончившейся войны.

Именно! Официально-то мир наступил, но по факту вражда между Конфедерацией и США не то что не исчезла, её накал поднялся ещё на несколько… десятков делений. Злоба и ненависть проигравших и униженных этим самым поражением – воистину адский коктейль. Так что на смену явной войне должна была прийти тайная. Особенно учитывая тот факт, что с некоторых пор США стали по сути вассалом Британской империи. Британцы – и это признавали все – знают толк в тайных игрищах, в том числе и в силовых, направленных на физическое устранение неугодных им персон.

Ничего, мы тоже кое-что умеем. И целей у нас более чем достаточно. Предатели вроде беглого министра Джуды Бенджамина, сейчас отлеживающегося собственно в Британии. Сведения пока обрывочны – не то он в Ньюкасле, не то в Бирмингеме был замечен. Может, и оба этих следа ведут в пустоту, созданы исключительно для тех, кто попытается его найти. Кто знает! Но найти его по любому надо. А обнаружив – прикончить, по возможности показательно, дабы напомнить о недопустимости предательства.

Создатели «свободных полков» опять же должны получить каждый по свинцовому привету в лоб или любую другую часть тела, что в результате приведёт к фатальным для организма создателей последствиям. Да и сами участники этих самых «свободных полков», которые порезвились в Винчестере и в парочке других мест. Их тоже предстояло найти и прикончить. Работы тут будет очень много, она явно растянется на долгое время. Однако это необходимо для поддержания репутации «Дикой стаи» и создания образа, сформированного на основе данного подразделения министерства тайной полиции.

Впрочем, подобные операции – дело хоть и не отдалённого, но будущего. А пока продолжался качественный и планомерный вывоз всего того, что представляло ценность на временно оккупированных территориях США и не принадлежало обычным людям. Представители министерства транспорта особенно отличились. После того как было вывезено всё, относящееся к железной дороге, эти выдумщики стали… разбирать железнодорожную колею, начиная с Балтимора. Мотивировали тем, что рельсы – это тоже более чем ценный продукт, и что они будут куда лучше смотреться в качестве составных частей новой железной дороги на землях Конфедерации. И ведь не поспорить!

В общем, трофеи шли в закрома Конфедерации нескончаемым потоком. При всём при том от раскулачивания страдало лишь само государство под названием США да его, с позволения выразиться, элита. Более того, на временно контролируемой КША территории Мэриленда немалая часть местных жителей ещё и подсказывала трофейщикам, что и где лучше забрать. Аукнулось Линкольну безвозмездное освобождение рабов от местных хозяев и тем более включение их в состав армии США.

Вашингтон. Скажем так, если сравнить этот город с головкой сыра, то оставалась одна внешняя оболочка. Почти всё внутреннее содержимое было изъято в пользу победителей. Пусть старина Эйб возвращается… ну, не на пепелище, мы не варвары, а скорее в дом, где из всей обстановки остались лишь голые стены и разного рода демократические регалии. Специально было дано распоряжение не брать ничего, так или иначе связанного с отцами-основателями, достижениями республиканского строя и тому подобной заразой «свободы-равенства-братства». Этакое достаточно явное послание, пусть от души прочувствуют издёвку.

Зато в пределах Конфедерации налаживалась мирная жизнь. Правда, была она теперь несколько иной, нежели до войны. Нормальная, а не абы какая регулярная армия, усилившая роль центральной власти. Нахлынувшие заботы по обустройству новообразовавшихся границ – по полной программе с США и в более мягком режиме с Дезеретом, этим по сути зависимым от Конфедерации образованием.

Стоило отметить, что возмущённое ворчание губернаторов насчёт передачи части полномочий в Ричмонд оказалось куда тише, чем можно было ожидать. Похоже, и до них дошло, что излишняя самостоятельность на местах в условиях войны, скажем так, не особенно полезна. Угроза войны по-прежнему сохранялась, хотя и не в ближайшей перспективе. Простые люди это вряд ли понимали, но причастные к политической кухне – совсем другое дело. США как таковые уже не были угрозой – Эйбу Линкольну и его своре сейчас бы страну от скатывания в полное ничтожество удержать! Зато стоящая за нашим врагом Британская империя была полна сил, и от неё следовало ждать любых пакостей. Вот поэтому и отсутствовали особо громкие протесты со стороны губернаторов штатов по поводу ограничения их самостоятельности.

Важное место в планах занимала судостроительная программа, которую министр Стивен Мэллори продвигал с огромным энтузиазмом. Хороший броненосный флот – это как раз то, что требовалось Конфедерации в теперешних условиях. Флот, способный как отразить нападение потенциального противника, так и ударить в ответ. А для этого требовалось повысить – и значительно – мореходность броненосцев. Первые их варианты, увы и ах, подобным качеством ну совсем не отличались. И тем более не были способны выполнять крейсерские задачи. В общем, тут было над чем хорошенько поразмыслить.

Дел хватало у всех. У меня и Джонни – понятное дело. В мирное время у министерства тайной полиции хлопот как бы не больше, чем в военное. Мария – та же самая картина. Моя младшая сестра явно нашла себя и сворачивать с выбранного пути никуда не собиралась. Вот будущему супругу-то радость будет!

Вайнона грызла гранит науки, политики и вообще всего, на что только взгляд попадал. Девушка довольно резко повзрослела, стала более серьёзной, целеустремлённой. А от меня всё так же по возможности далеко не отходила. Чувства, что с ними поделать.

Что же касаемо Елены, так там царили полные совет да любовь с Вилли Степлтоном. Хотя собственно сама свадьба, по предварительным прикидкам, должна была состояться месяцев через восемь. Аккурат когда бедняга Вилли освоит родной для меня язык на вполне пристойном уровне. Успехи у него уже вполне пристойные, прогресс заметный, так что, может, и пораньше справится. Стимул-то ого-го какой присутствует!

Сам же Вильям продолжал вникать в дела военного министерства под присмотром и где-то даже наставничеством нынешнего министра – Лероя Уокера. Уокер понимал, что по сути готовит себе преемника. Не в ближайшие несколько лет, конечно, но факт оставался фактом. С другой стороны, а почему бы и нет? В конце концов, вырастить преемника с учётом собственных интересов и предпочтений тоже неплохой вариант. Особенно с учётом скорого изменения самой формы правления в государстве.

Насчёт изменений тоже не было поводов для печали. Не так давно от посла Российской империи генерала Штакельберга мы получили уведомление, что условия приняты, теперь ждут только нашего сигнала о готовности. И он должен был последовать уже через несколько месяцев. Вот только окончательно взять под контроль конгрессменов и сенаторов, дабы преимущество при голосовании было не обычным, а весьма впечатляющим. Простые же люди… После блистательной победы в войне, крайне выгодного для Конфедерации мирного договора и ничуть не ухудшившегося экономического положения никаких серьёзных протестов ожидать не стоило. Особенно по той причине, что республиканская форма правления южан неслабо разочаровала. Авраам Линкольн-то, как ни крути, был избран всенародно. И кто мог гарантировать, что подобный конфуз не повторится спустя пару поколений? Вот то-то и оно, что никто. Иметь же противовес малопредсказуемости народных избранников в лице ограниченного конституцией монарха – это было другое дело.

Жаловаться явно не стоило. Даже на чрезмерную загруженность, потому как постепенно увеличивающая эффективность работы министерства в целом позволяла выкраиваться вполне достаточное для нормального отдыха свободное время. Жизнь начинала входить во вполне пристойную колею, что после чрезмерного напряжения последних двух лет был как нельзя кстати. Но тут…

Ну вот как моя жизнь да без сюрпризов обойтись может? Увы, никак. Правда, на сей раз сюрприз был приятный.

– Они заинтересовались двойником! – выпалил ворвавшийся в мой кабинет на базе Джонни, сияющий, как начищенная медяшка. – На этой неделе он, тобой притворяясь, трижды посетил Викторию Пелхам в снятом на окраине Ричмонда доме. И все три раза за ним следили, причём делая это умело.

– И ты только сейчас об этом говоришь? Ну вот ничем тебя не исправить!

– А надо ли? – хмыкнул Джонни, подвинув себе полукресло и присаживаясь. – В первый раз мои люди вроде бы кого-то заметили. Второй раз заметили точно, но не могли сказать, охотятся на тебя или просто грабители жертву высматривают. Сам же знаешь, среди любителей чужого добра разные люди попадаются. Зато вчера вечером стало ясно, кто это, и чего они хотят. За ними даже проследили. Осторожно! Не зря я почти полсотни опытных людей в этой район стянул. Вели так, что не обнаружить, если не догадываться. Ну а откуда им, они же не думают, что там не ты, а приманка!

Отбрехался Джонни, надо отдать ему должное. Мне только и оставалось, что спросить у него:

– И как ты думаешь, когда они выйдут на тропу войны, как говорят наши индейские приятели?

– Они – никогда, Вик. Это же те, которые смотрят. Стрелять станут другие. Те, которые ничего не знают и даже под пыткой ничего не смогут нам рассказать. Так уже было, ты должен помнить.

– Помню. Тогда всех наблюдателей под наше наблюдение. И чтобы ни один не ускользнул, когда придёт время. Постараемся взять всех – стрелков и наблюдателей. А так и до тех доберёмся, которые всё это устроили.

– Конечно же, Виктор. Иначе нам до них не дотянуться, – согласился Смит. – Они все под присмотром. А «дикие» отмечают каждого, с кем виделись наблюдатели со вчерашнего дня. Мы их найдём. Если и не всех, то многих! Я не забыл про Фила Мак-Грегора.

Никто не забыл. Я тем боле. Не только о Филе, но и о ранении Вайноны, шрам от которого весьма часто наблюдаю. Равно как и про то, что до тех пор, пока нет однозначного понимания, кто именно объявил на нас охоту – не получится принять по-настоящему суровые меры. Те, против которых никто из обладающих реальной властью в Конфедерации возразить не рискнёт. Хотя бы по той причине, что иначе следующее покушение может быть организовано с целью его устранения.

– Когда, по твоему мнению, они нападут?

– Через один визит двойника к любовнице. Может, через два. Тянуть они не станут. Любовница может поменяться, а с ней и место встречи.

– Хорошо. Моё присутствие…

– Исключено! – взвился Джонни. – Их доставят в любое место – хоть на базу, хоть в казармы, хоть домой к любому из нас, перевязанных верёвками не хуже немецких колбас. Вик, прошло то время, когда мы сами могли бегать с «кольтом» в руке и отстреливать всех, кто на мушке окажется!

– И порой мне немного жаль.

– Мне тоже, – вздохнул друг, явно испытавший острый приступ ностальгии. – Но мы знали, куда идём. Теперь только командовать, но не участвовать без крайней необходимости. Сейчас не тот случай.

Убедил. Хотя не совсем верно сказано. Я и без его слов понимал, что находиться поблизости от места, где будет проводиться операция, мне точно не стоит. Риск ради риска… время для подобного давно уже прошло. Сейчас важна эффективность работы, а если цели можно добиться, оставаясь в тиши уютных кабинетов, то так тому и быть. Не война, чай! Обычная, можно даже сказать, рядовая операция по захвату вражеской агентуры. Сколько таких было, сколько ещё будет. И то, что эти конкретные агенты возжелали прикончить лично меня – нюанс, не более того, хотя и привносящий в работу большой такой личный аспект.

Так что сидим и ждём. Чего? Этой субботы или следующего вторника. Именно тогда по плану должны состояться визиты к любовнице. Вот и посмотрим, когда клюнет рыбка, уже привлечённая болтающейся на крючке наживкой!

* * *

В субботу так ничего и не произошло. Зато во вторник… Сначала я думал, что и тогда ничего не случится, ведь если бы нападение на двойника состоялось, то мне бы уже давно доложили. Однако всё оказалось не так просто. Известия о произошедшем поступили глубокой ночью, когда я тихо и мирно дрых под одеялом в собственной спальне. Ну а где мне было находиться, учитывая тот факт, что официально я не где-нибудь, а у любовницы? Правильно, отсыпаться дома, иначе никак. И вот стук в дверь спальни. Настойчивый такой, громкий. Хотя Вайнону он ни черта не разбудил. Спит, как убитая.

Понимая, что это не просто так, и стряхивая остатки откровенно дурного сна, я потащился к двери.

– Кого демоны с ангелами принесли?

– Меня, братец, – раздался в ответ малость насмешливый, но с нотками тревоги голос Марии. – Открывай!

Открыв дверь, я увидел, что сестра, не в пример мне, не абы как одета, а вполне пристойно. Более того, даже волосы пусть наскоро, но в причёску уложены. И это значило…

– Опять с пистолетами и револьверами по всей комнате, – улыбнулась Мари, гладя на лежащий на небольшом столике возле двери «ле-мат». – Весь дом в оружии! И твоё чудо индейское с теми же привычками.

– А сама-то!

– Ну а что я, всего два двуствольных «дерринджера», – ничуть не смутилась чертовка. – Самое малое, что должна носить при себе леди, которая большую часть времени проводит в министерстве тайной полиции.

– Револьвером обзаведись, чудо!

– Он большой и некрасивый. Пусть Вайнона твоя эти не приличествующие истинным леди предметы таскает. Но я подумаю, – в который раз обещала Мария, после чего посерьёзнела: – Новости как хорошие, так и не слишком, брат. Живыми взяли четырёх из семи участников покушения. И всех наблюдателей тоже.

– И что тогда плохого?

– Они не стреляли, они бросили бомбы. Как Орсини и его дружки в Наполеона III. От твоего двойника и почти всех находившихся рядом лишь обезображенные тела остались. Хорошо, что ночь, обычные люди не пострадали, их просто не было. Они… бросали бомбы из окон домов. Один дом им удалось снять, это мы знали. В другие просто вошли, связали хозяев. Ну и вот.

Твою же мать! Бомбисты. Вот их я в расчёт как-то не принял, хотя надо было. Ученички Бакунина и Мадзини уже доказали миру состоятельность теории бомбометания. Вот только я протупил малость, не подумал, что и сюда эта зараза добралась. Впрочем, в остальном всё было спланировано верно, да и сам факт наличия бомбистов не угробил операцию, а лишь привёл к печальным потерям среди части задействованной на поимку объектов группы. Сейчас же я не собирался толочь воду в ступе, поэтому спросил у Мари лишь самое главное:

– Где эти твари?

– На базе, конечно, где им ещё быть-то. Джонни рвёт и мечет, ведь потерять пять человек убитыми и четырёх ранеными – это для него сильный удар по самолюбию.

– Тогда и мне туда надобно, – решение было принято быстро, но воспылавшую энтузиазмом сестру пришлось малость окоротить: – А ты, радость моя, тут останешься.

– Но я…

– Я, Джонни, ты – да все в одном месте. Нет, ситуация того не требует. А вот сюда может кто-то по делам заявиться, может, даже важным. Так что оставайся ты лучше здесь. С пойманными бомбистами ещё успеешь поговорить, оставим тебе кусочек.

– Вы только кусочек и оставите… хорошо отбитого мяса, – проворчала Мария, не понаслышке знающая работы с такими объектами и сама неоднократно наблюдавшая за процессом вразумления особо неразговорчивых. – Вечно бы вам, мужчинам, показать своё превосходство над слабой, беззащитной девушкой.

Не выдержав, я от души рассмеялся. Мари – и вдруг слабая и беззащитная! Это после всего, в чём она принимала самое активное участие в последнее время. Самой-то не… Ага, улыбается, и личико довольное-довольное. Вот и хорошо. Значит, просто чувство юмора в очередной раз проявляется, довольно чёрного оттенка, надо сказать. Ну, да какая работа, такой и юмор, по себе знаю.

Оставалось лишь на скорую руку привести себя в порядок, разъяснить ситуацию Вайноне. Затем убедить её тут остаться по причине крайней нелицеприятности процедуры потрошения, одеться и в сопровождении десятка «диких» рвануть в сторону базы. Нутром чую, есть там с кем пообщаться. И задерживаться не стоит, потому как Джонни от избытка эмоций может начать со слишком уж активных методов допроса. В большинстве случаев оно и ничего, но встречаются и исключения из общего правила.

Прибыв на базу, я обнаружил творящуюся там суету, словно это был не то растревоженный муравейник, не то осиное гнездо в таком же состоянии. Неудивительно, учитывая творящееся в столице. Бомбистов Ричмонд до сей поры как-то не привлекал. Хорошо ещё, что сейчас всего пятый час утра, а сами взрывы произошли совсем уж ночью. Вот только уже этим днём по городу поползут слухи один другого краше. Этого надо избежать. Не замалчивать случившееся, а именно что пресечь расползающиеся слухи. Методика известна – рассказать правду, но немного подкорректированную. Снова не совсем так. Требуется правда, но со смещением в те нюансы, которые привлекут внимание общественности. Просто выпадут некоторые детали вроде того, что покушение было на меня, но пострадал двойник. На меня покушались, но грамотные действия охраны позволили и защитить министра тайной полиции, и одновременно захватить злоумышленников. Вот, самое оно!

Пока обдумывал эту мысль, ноги сами принесли меня туда, где находился Джонни. Ну а где он мог находиться, как не в подвальных помещениях, где были оборудованы специальные камеры для допросов, со всем полагающимся инвентарём и соответствующей обстановкой?

Поинтересовавшись у проносящегося мимо «дикого», где именно находится Смит, я последовал указанию и уже менее чем через минуту входил в один из допросных кабинетов. Тот из них, который являлся довольно цивилизованной версией, для персон, готовых сотрудничать. Та-ак! На жестком, накрепко привинченном к полу стуле сидел субъект явно итальянской наружности и сильно помятого вида. Понимаю, по морде он явно во время захвата получил, да не раз. Ноги прикованы к полу для пресечения попытки броситься на допрашивающего, а вот руки свободны. Более того, в одной из рук кружка с крепким кофе. Зная Джонни, это могло означать только одно – пациент не просто готов говорить, но уже это делает.

– Министр Станич, к нам в сеть заплыла очень необычная рыбка. Сама она мало что знает, но и скрывать что-либо не станет.

О как, мой друг максимально официален, то есть сейчас нужно именно это. Хорошо, пусть так. А вот объект смотрит на меня с такой чистой, незамутнённой ненавистью, словно я лично перерезал всю его семью, а потом ещё и на могилах станцевал прилюдно. Редко подобное видеть случается, крайне редко. Останавливаюсь в паре шагов от бомбиста и говорю, обращаясь к Джонни:

– А скажите мне, бригадный генерал Смит, что это арестованный с такой искренней ненавистью в мою сторону смотрит? Вроде как мы с ним друг другу не представлены. Пора бы это исправить.

– Это очень примечательная персона, министр! – искренне улыбнулся Смит. – Помните покушение на Наполеона III, совершенное в пятьдесят восьмом году под руководством Феличе Орсини?

– Помню, как же такое забыть можно. Революционеры-карбонарии, добивающиеся не то объединения Италии, не то просто ненавидящие всех монархов без исключения. Большие поклонники Гарибальди, который лучше всего смотрелся бы в петле или у расстрельной стенки. После покушения на Наполеона III сам Орсини отправился в рай для людей без головы… то есть был гильотинирован. Ещё одного вроде тоже на голову укоротили, а остальных двух приговорили к пожизненному заключению. Вот, пожалуй, и всё, что я сразу могу вспомнить.

– Познакомьтесь, министр. Перед вами сидит один из тех, кто должен был отбывать пожизненную каторгу на Острове Дьявола, но бежал оттуда с ещё несколькими головорезами явно не без помощи заинтересованных лиц. После чего перебрался в США. Итак, перед нами граф Карло Камилло ди Рудио, один из сообщников бомбиста Орсини.

Однако! Подобную персону я у себя в гостях увидеть никак не рассчитывал. Профессиональный бомбист, нацеленный лично на мою персону. А вот по какой причине, я пока не знаю, хотя догадываюсь. Ладно, проверим. Как это, так и кое-что другое.

– Как я слышал, бежать с Острова Дьявола весьма сложно. Без помощи извне и вовсе невозможно. Отсюда возникает вопрос, кто именно помог графу ди Рудио бежать, и с какой целью?

– Есть подозрения, что бежать ему помогли англичане. Его гильотинированный друг Феличе Орсини изготавливал свои бомбы, находясь в Англии, и ему, я так полагаю, не мешали. Если же англичане помогали одному из бомбистов, почему бы не помочь и другому? Умеющие кидать бомбы в нужную цель могут и в будущем пригодиться, да, ди Рудио?

Итальянец-революционер сначала сверкнул на нас глазами, но потом всё же ответил. Видимо, считал ниже своего достоинства запираться.

– Я не знаю тех, кто помог мне бежать. Бомбы для покушения на французского тирана изготавливались Орсини в Англии. И ему не мешали. Больше я ничего не знаю, а людей, нам тогда помогавших, не выдам.

– Это не интересует. Ты лучше вот что скажи, бомбист, кто тебя надоумил меня взорвать попытаться?

– Ты – враг республики, которая одной из первых свергла тиранию монарха и стала примером для других, – с пафосом простёр руку в моем направлении ди Рудио. – Мне предложили послужить той стране, которая позволила здесь поселиться. И я был готов отплатить добром за добро.

– Кто тебе это предложил?

– Не знаю, потому и выдать никого не смогу, – презрительно фыркнул итальянец. – Я сам настоял, чтобы мне не называли никаких имён. И тем, кого я учил делать и бросать бомбы. Они тоже ничего не знают. Не надо их пытать.

– Если они ничего не знают, то и в пытках нет смысла. Но тогда ты будешь говорить. Всё равно ведь ничего не знаешь, так что и предавать некого.

– А тогда что я сказать могу? Только то, что за мной придут другие. Что приговор врагам республики уже вынесен и будет приведён в исполнение. Тебе, Борегару, Джексону, Хэмптону и другим.

– Вот об этом с тобой и будут говорить, – ухмыльнулся я. – А ещё о твоей жизни, о том, что заставляет тебе подобных идти против своих. Про твоих дружков и их мотивы. Подробно будешь говорить, под запись, после чего подписывать.

– Это я могу сделать, – согласился бомбист с явным недоумением в голосе. – А что потом?

– Потом повесим. Или расстреляем, это уж можешь сам выбрать. Генерал, распорядитесь, чтобы вот этого вот ди Рудио, позор аристократического рода, увели.

Упомянутый изображал великого мученика, гордо идущего на голгофу. Да и бес с ним! Когда арестованного увели, я, с удовольствием отбросив официальный тон, произнёс:

– Редкая добыча, но для нас не очень полезная. Ничего не знает, потому как осмысленно отказался от знаний ради того, чтобы не выдать организаторов.

– Зато мы можем привязать его к англичанам. Косвенные связи, но для газет и их достаточно. Да и не только исполнители у нас сидят, есть люди более осведомлённые.

– А вот про них давай подробнее, Джонни, – сказал я, с огромным удовольствием расплываясь в кресле релаксирующей лужицей. Побудка посреди ночи всё же бодрости организма не способствует. – Но перед этим прикажи чаю принести. Сладкого и покрепче.

С этим проблем не могло возникнуть. Персонал базы знал мои пристрастия, равно как и остального начальства. Так что чай быстро доставили, причём такой, какой и требовалось: правильно заваренный, крепкий, одного из зелёных сортов, из Китая привезённый. Чай, что ни говори, то немногое, что действительно стоит приобретать у китайцев. Ну, а сахар и разносортная выпечка – это уж сугубо по вкусу, рядом на подносе стояло.

Лишь после того, как влил в себя пару чашек ароматного, крепкого и чрезмерно сладкого напитка для частичного взбодрения, почувствовал готовность продолжать заниматься делами. И Джонни это почувствовал, заявив:

– Четверо метателей бомб ничего не знают. Они такие же, как этот Карло ди Рудио, только янки. Их сюда переправили под видом наёмных специалистов из Европы. Документы у всех как настоящие. А может, действительно настоящие. Англичане такое умеют.

– В этом и не думаю сомневаться. Но что с другими, с наблюдателями?

– Очень интересные люди, Вик. Мы взяли девятерых, ещё несколько исчезли, и искать их, я полагаю, нет смысла. Нет, я прикажу разослать по телеграфу их описание. Но кому и когда это помогало, если ищешь настоящих шпионов, матёрых, опытных.

– А они действительно такие?

– О да! Четверо из арестованных. Остальные мелкая рыба, способная только выполнять приказы. А эти четверо ещё и думать умеют.

– Так быстро выяснил?

Джонни усмехнулся совершенно искусственной улыбкой, от уха до уха.

– Им есть что терять. А мне не хочется, чтобы гремели взрывы. Я тоже могу попасть под взрыв бомбы, а мне этого не надо, у меня жена, ребёнок скоро будет. Пойдём, посмотришь на кающихся грешников.

И не хочется, а надо. Не хочется лишь по причине, что сильно не люблю измордованных людей, пусть даже по морде в нашем заведении не бьют, предпочитая куда более эффективные и оставляющие меньше следов воздействия. Сочетание, так сказать, древних азиатских рецептов и тех, которые появились уже в двадцатом веке. Нашему главному доктору и одновременно допросных дел мастеру Маркусу Шмидту лично кое-какие ухватки советовал. Ну, а он, весёлый циник, прилежно записывал, уточняя нюансы, после чего проверял на практике и передавал опыт другим, которые становились специалистами ещё и в этой не самой лицеприятной области работы тайной полиции.

Да уж, картина редкостной неприглядности. Это я про представшее нам зрелище в одной из соседних камер, где приводили в состояние полной готовности к сотрудничеству одного из условных наблюдателей.

– Знакомьтесь, – усмехнулся Джонни, когда мы с ним зашли в камеру. – Роджер Старринг, главный среди тех, кто пытался вас убить, министр. Мои люди его немного утопили, потом несколько раскалённых игл использовали, и вот уже мистер Старринг захотел рассказать нам то, что мы захотим.

– А ничего, что он лежит, а мы стоим?

– Сам виноват, – усмехнулся Смит, глядя на распластанного на столешнице и прикованного к ней же человека. – Убежать пытался, подальше от нашего гостеприимства. Патрик, Дункан, переместите его в кресло. Ноги приковать, руки тоже.

Местные инквизиторы быстро выполнили приказ, и вот уже через пару минут с самой крупной рыбой из числа попавшихся нам можно было разговаривать. А если что не так… прикрепить обратно к столешнице и продолжить по-плохому тоже не велика проблема.

– Кто приказал меня убить? – не стал я ходить вокруг да около, обращаясь к Старрингу. – Ты ведь понял, что убежать не получится, а рассказать всё равно придётся. Вопрос лишь в том, насколько мучителен будет для тебя этот процесс.

– Понял, – с ненавистью уставился на меня пленник. – И как только мы перепутали! Взорвали не тебя, значит, а другого, кого ты за себя выдал.

– Умный!

– Да, умный, – вздохнул я в ответ на комментарий Джонни. – Других они не держат. И «они» – это явно не Линкольн со своей сворой, а люди куда опаснее. Да, Старринг? Ведь «у королевы много…»

Скривился, но не возражает. Понимает, что из него выбьют всё до последнего кусочка информации, а потом один бес перепроверят, допрашивая остальных из числа пойманных. А через полминуты, окинув взглядом печальную обстановку вокруг, заговорил:

– Никто не признает, что мы посланы убить министра чужой страны. Мы не состоим на службе короне, мы простые люди.

Заговорил. Слова цеплялись за слова, образуя фразы, а те в свою очередь складывались в полноценный рассказ. Не сказать, что он был для меня чем-то удивительным, но размах для этого времени впечатлял, чего уж там. Британская империя готова была не только к открытой, но и к тайной войне. Поэтому требовались люди, умеющие убивать сильных мира сего. Отсюда и совершённое на Наполеона III покушение, лишь по чистой случайности не увенчавшееся успехом. Просто недавний союзник был признан слишком усилившимся, и были опасения, что он вспомнит о планах основателя династии. Ага, о тех самых, про войну с Англией за господство на континенте.

Не получилось. Но даже неудачное покушение пошло на пользу Британской империи, насколько можно было судить. А поскольку самого Орсини гильотинировали, то британцы вытащили с каторги его помощника, который обладал теми же нужными им умениями. И засунули в США на предмет временного залегания. Оказалось, что место было выбрано более чем отвечающее обстановке. Разразившаяся гражданская война тому свидетельством. Сначала думали обойтись обычными стрелками, использовав их для устранения Борегара и моей персоны. Не вышло. Пришлось повысить ставки, пустив в дело бомбистов. Не абы каких, а под руководством сподвижника покойного Орсини, Карло ди Рудио. И тоже промах.

Будут ли новые покушения? Старринг не знал, но думал, что после второго провала его хозяева как минимум возьмут немаленькую паузу. И это было неплохо. Что же до наших дел…

– Ну что, Джонни, у нас получилось, – произнёс я, когда оба мы временно покинули допросную камеру, переместившись в более пристойное место. – Теперь можно и идти по той нити Ариадны, которую нам дал этот Старринг. Сначала до посла Британской империи в Вашингтоне, а потом и дальше.

– Сложно!

– Зато можно. Прощать покушение не принято. Но мы будем действовать куда тоньше. Без этих грубостей в виде бомб и прочей похабени.

– Но отомстим?

– Вне всякого сомнения! Только месть стоит подавать холодной.

Джонни, помолчав с полминуты, кивнул, показывая, что довод услышан и принят. Вот и отлично. Теперь осталось только сделать первый шаг по дороге, которая в конце концов приведёт нас к заказчику. И вот тогда кое-кто увидит одновременно и кузькину мать, и те позы рака, в которые можно поставить виновника торжества.

Приложение 1

Хронология цикла «Конфедерат»

1854, май – принятие закона Канзаса-Небраски, предоставляющий населению новообразованных территорий самостоятельно решить вопрос с узакониванием или запретом рабовладения.

1855, сентябрь – на территории Канзаса начинаются столкновения со смертельным исходом на идеологической почве между аболиционистами и сторонниками рабства.

1856, январь – президент США Франклин Пирс признает, что ситуация в Канзасе близка к революционной и представляет серьёзную опасность для целостности страны.

1856, 21 мая – отряд южан под командованием шерифа Сэмюэля Джонса нападает на оплот аболиционистов в округе, город Лоуренс.

1856, 24 мая – резня в Потаватоми, штат Канзас, осуществлённая отрядом под командованием фанатика-аболициониста Джона Брауна.

1856, июнь – события в Канзасе перерастают по сути в настоящую гражданскую войну, пусть пока ограниченную территорией Канзаса.

1856, август – отряды южан-добровольцев выбивают возглавляемые Джоном Брауном силы аболиционистов из их главного опорного пункта на территории Канзаса, города Осаватоми.

1856, октябрь – последние серьёзные отряды аболиционистов выдавлены южанами с территории Канзаса. Отдельные вспышки насилия после этого носят неорганизованный, спорадический характер.

1857, 4 марта – пятнадцатым президентом США становится Джеймс Бьюкенен, формально принадлежащий к поддерживаемой южанами Демократической партии, но на деле придерживающийся компромиссной, примирительной политики, которая не устраивала ни одну из сторон. Период временного затишья.

1859, весна – под давлением Конгресса, контролируемого северянами, продавливается конституция, запрещающая рабство на территории Канзаса. Подрыв доверия южных штатов к президенту Бьюкенену, который не предпринял активных действий против этого.

1859, 16–18 октября – попытка захвата группой Дона Брауна арсенала в Харперс-Ферри. Разгром аболиционистов войсками под командованием полковника Роберта Ли.

1859, 2 декабря – казнь Джона Брауна, которого аболиционисты Севера провозгласили своим символом и своего рода иконой. Раскол между северными и южными штатами становится практически непреодолимым.

1860, май – в тело молодого плантатора-южанина Виктора Станича, родом из Бэйнбриджа, штат Джорджия, попадает личность человека XXI века.

1860, 14 июня – ограбление Виктором Станичем и Джоном Смитом Национального городского банка Нью-Йорка, в результате которого был получен начальный капитал для реализации планов подготовки к войне между Севером и Югом.

1860, июль – прибытие в Бэйнбридж создателя первой магазинной винтовки Кристофера Майнера Спенсера, продавшего патент на своё творение Станичу и согласившегося занять пост главного инженера оружейной фабрики, которую начинали возводить близ города.

1860, сентябрь – из Нью-Йорка приезжают первые наёмники, которые, по планам Станича, должны образовать костяк формируемого им к началу войны подразделения.

1860, октябрь – на оружейной фабрике близ Бэйнбриджа начинается работа над созданием прототипа механического пулемёта (подобие системы «гатлинг»).

1860, 6 ноября – официально состоялись выборы шестнадцатого президента США. Им, как и прогнозировали все понимающие в политике люди, становится Авраам Линкольн, заручившийся поддержкой как Республиканской партии, так и не входящих в оную радикальных аболиционистов. Однако из почти тысячи избирательных округов южных штатов Линкольн побеждает… в двух. Начало массовых выступлений южан, отказывающих в доверии выбранному северянами президенту.

1860, 17 декабря – выход штата Южная Каролина из состава США.

1860, 20 декабря – официальное объявление о сецессии Южной Каролины.

1860, 24 декабря – попытка отряда майора армии США Андерсона перебазироваться в наиболее защищённый из фортов Чарльстонской гавани, расположенный на острове форт Самтер. И последующее уничтожение этого отряда наёмным подразделением под командованием Станича.

1861, 19 января – конституционное собрание в Монтгомери, столице штата Алабама, провозгласившее создание Конфедеративных Штатов Америки в составе Миссисипи, Флориды, Алабамы, Джорджии, Южной Каролины, Луизианы и Техаса. Монтгомери объявляется временной столицей Конфедерации.

1861, 29 января – представители вошедших в Конфедерацию штатов выбирают президентом Джефферсона Дэвиса.

1861, 5 февраля – Джефферсон Дэвис объявляет набор ста тысяч добровольцев в формирующуюся армию Конфедерации.

1861, февраль – получивший звание капитана Станич придаёт отряду наёмников официальный статус, преобразовав его в роту «Дикая стая». Создание на оружейной фабрике прототипа механического пулемёта.

1861, 4 марта – инаугурация Авраама Линкольна, шестнадцатого президента США.

1861, 10 марта – прокламации Авраама Линкольна о наборе ста пятидесяти тысяч добровольцев в армию США.

1861, 12–17 марта – Виргиния, а затем Северная Каролина, Теннеси и Арканзас объявляют о выходе из состава США и присоединении к Конфедерации. От Виргинии откалывается примерно треть территории, объявляющая о верности США и создании штата Западная Виргиния.

1861, вторая половина марта – на средства Станича и губернатора Южной Каролины Пикенса при содействии генерала Борегара закупаются корабли Британской Ост-Индской компании, которые должны составить основу флота Конфедерации.

1861, 21 апреля – попытка атаки Александрии, городка на южном берегу реки Потомак, 11-м нью-йоркским полком «Огненные зуавы». Попавший в организованную «Дикой стаей» засаду полк разгромлен в ноль, его командир и личный друг президента Линкольна полковник Элмер Эллсворт попадает в плен.

1861, 7 мая – Ричмонд официально становится столицей Конфедерации.

1861, июнь – начало работы «Дикой стаи» против «Подземной железной дороги» – разветвлённой сети аболиционистов на территории Конфедерации. Зарождается будущая тайная полиция КША, пока лишь в качестве части Потомакской армии генерала Борегара.

1861, июль – военным министерством Конфедерации приняты на вооружение магазинные винтовки системы «спенсер» и механические пулемёты.

1861, 15–16 июля – сражения при Булл-Ране между армией США под командованием Ирвина Мак-Дауэлла и армий Потомакской и Шенандоа под формальным командованием генерала Джонстона и фактическим генерала Борегара. После разгрома армии Мак-Дауэлла генерал Джонстон отказывается двинуть войска Конфедерации на столицу США.

1861, конец июля – присвоение Станичу звания полковника, преобразование «Дикой стаи» в отдельную бригаду.

1861, 3 августа – принятие Конгрессом США резолюции Криттендена.

1861, 6-11 августа – выход из состава США и присоединение к Конфедерации штатов Миссури и Кентукки. Отделение поддерживающего федеральную власть Восточного Кентукки.

1861, 16 августа – присоединение к Конфедерации Индейской территории на правах одного из штатов с уравниванием в правах индейского населения.

1861, конец августа – раскол среди индейских племён. Верховный вождь чероки Джон Росс, которого поддержала малая часть чероки и криков, а также большая часть семинолов, пытается увести своих сторонников в контролируемый США Канзас. Большая часть беглецов уничтожена индейцами, лояльными Конфедерации при поддержке техасских частей. Меньшая во главе с уцелевшим Джоном Россом укрывается на территории Канзаса.

1861, 17 сентября – сражение у границы Миссури и Иллинойса. Генерал Конфедерации Мак-Каллох вытесняет с территории Миссури войска генерала Натаниэля Лайонса, но эта победа признаётся пирровой. Потери войск Лайонса, отступившего в полном порядке, меньше, чем у двукратно превосходящих его в численности конфедератов.

1861, октябрь – захват одного из резидентов «Подземной железной дороги», выдавшего информацию о подготовке бунта рабов и одного из главных спонсоров – финансиста и политика Джеррита Смита, ранее, наряду с прочими, финансировавшего печально известного Джона Брауна.

1861, 9 ноября – отставка военного министра Лероя Уокера. На его пост президент Дэвис назначает своего давнего знакомого Джуду Бенджамина – личность, не пользующуюся в армии ни малейшим авторитетом.

1861, 21 ноября – Конфедерация получает признание себя в качестве состоявшегося государства от Испании, Франции и Британии в обмен на содействие последним в их интервенции в Мексику. Содействие заключалось в обязательстве обеспечить сухопутную блокаду Мексики со стороны Калифорнии, входящей в состав США.

1861, 8 декабря – высадка пятитысячной группы испано-франко-британских войск в Мексике, в порту Веракрус под общим командованием испанского маршала Хуана Прима.

1861, 13 декабря – для осуществления блокады Мексики со стороны Калифорнии выделена бригада из состава Потомакской армии под командованием Нейтана Смита, «Дикая стая» Станича и «Легион» Уэйда Хэмптона Третьего.

1861, 20–24 декабря – в Ричмонде проходит процесс по делу членов «Подземной железной дороги» и иных аболиционистов, готовивших бунт с привлечением рабов. Помимо прочих, заочно осуждён финансировавший эту затею Джеррит Смит, которому вынесен смертный приговор и объявлено, что любой патриот Конфедерации обязан привести его в исполнение при первой возможности.

1862, 5 января – попытка вторжения в Виргинию корпусов генералов Хейцельмана и Шермана, их столкновение с усиленной бригадой генерала Джексона и последующий откат обратно на территорию США. Запрет от президента Дэвиса выдвинувшемуся было на помощь Борегару развить одержанную победу в полномасштабное наступление.

1862, 11 января – попытка Южной эскадры флота США высадить десант у Порт-Ройала, Южная Каролина, предварительно подавив систему фортов. Сражение с флотом Конфедерации под командованием адмирала Джосайи Тэтнелла закончившееся вничью. Значительные потери в кораблях с обеих сторон, вынуждающие Конфедерацию временно – до прибытия закупленных в Европе кораблей – сосредоточиться исключительно на защите собственных портов.

1862, 27 января – переговоры с лидером Церкви Иисуса Христа Святых последних дней (мормонов) Бригамом Янгом, проведённые Станичем от имени командующего Потомакской армией Борегара. Предварительная договорённость о выходе мормонов из состава США и провозглашение ими независимого государства Дезерет, союзного Конфедерации.

1862, 9-10 февраля – сражение при Фолсом-Лэйк, Калифорния. Капитуляция генерала Ричардсона с условием, что его и других сдавшихся отпускают по домам под подписку о неучастии в дальнейших военных действиях, с сохранением личного оружия офицеров.

1862, 12 февраля – в Сакраменто, столице Калифорнии, происходит попытка поднять население против занявших город войск Конфедерации. При разгоне толпы задержан Томас Старр Кинг – проповедник и одновременно наиболее авторитетный и важны символ федеральной власти в Калифорнии, доверенное лицо Линкольна начиная с его предвыборной кампании, а главное, поверенный многих тайн президента.

1862, 14–19 февраля – захват Сан-Франциско, начало изъятия в пользу Конфедерации имущества поддерживающей федеральные власти элиты «золотого штата». Назначение Уэйда Хэмптона Третьего военным губернатором Калифорнии.

1862, 22 февраля – разгром армии Конфедерации при Падьюке, штат Кентукки. Джон Флойд и Гидеон Пиллоу – два генерала-назначенца – после проигранного сражения, сохраняя возможности для сопротивления, сдают в плен генералу США Улиссу Гранту более десяти тысяч солдат своей армии.

1862, 27 февраля – попытка взятия армией Улисса Гранта Форт-Донельсона. Части Конфедерации под командованием генерала Джексона останавливают продвижение Гранта на территорию Теннеси.

1862, 4 марта – убийство на территории США в собственном доме Джеррита Смита, видного политика и спонсора аболиционистов. Намеренно составлены доказательства причастности Конфедерации к этой смерти.

1862, март – взятие частями Конфедерации под контроль ключевых городов Калифорнии и границы штата с Мексикой. Перенос столицы Калифорнии в Сан-Франциско. Комбинация по переводу большей части золотодобычи Калифорнии под контроль Станича, Хэмптона и других высших офицеров. Договорённость о сотрудничестве оружейной компании Станица с военным министерством Российской империи о передаче патентов на производство «спенсеров» и механических пулемётов. Передача информации о золотых месторождениях Клондайка и Аляски за долю в акциях образующейся компании.

1862, 18 марта – выход населённых мормонами территорий из состава США и провозглашение Бригамом Янгом государства под названием Дезерет.

1862, 23 марта – в Мексике войска маршала Хуана Прима начинают осаду Пуэбло, второго по значимости после столицы мексиканского города.

1862, апрель – на оружейных фабриках Станича начинается производство динамита, полученного из уже известного в это время нитроглицерина. Создаются первые гранаты, обладающие достаточной убойной мощью.

1862, 28 апреля – падение Пуэбло в Мексике.

1862, 12–14 мая – Сражение при Геттисберге. Движущаяся к Гаррисбергу, одному из ключевых железнодорожных узлов, Потомакская армия под командованием Борегара вынуждена остановиться и принять бой, получив сведения о идущей на перехват армии Мак-Клеллана. В результате остатки разгромленной армии Мак-Клеллана откатываются к Вашингтону на защиту столицы.

1862, 17 мая – четыре бригады из состава Потомакской армии входят в Гаррсберг, где начинается уничтожение ключевого для северян железнодорожного узла.

1862, 21 мая – начало наступления Теннесийской армии генерала Джексона на временно утраченные Конфедерацией территории Кентукки, а также на Западную Виргинию. Отступление бригад Потомакской армии из Гаррисберга, во избежание столкновения с частями генерала Гранта.

1862, 26 мая – встреча Авраама Линкольна с послом британской империи виконтом Лайонсом. Предварительная договорённость о тайном союзе с лидирующим положением Британии.

1862, 3 июня – удар бригад Эрли и Бэртоу в направлении Чарлстона. Западная Виргиния, с целью соединиться с войсками Теннесийской армии.

1862, 9 июня – неудачное покушение на Борегара и Станича северянами, переодетыми в форму конфедератов.

1862, 12 июня – под давлением генералитета во главе с Борегаром президент Дэвис отправляет в отставку с поста военного министра Джуду Бенджамина и возвращает в министерское кресло Лероя Уокера.

1862, 14 июня – манифест Линкольна об освобождении рабов. Объявление о том, что война с этого дня ведётся не только за восстановление единства страны, но и за «гражданские права порабощённых с давних времён негров».

1862, 9 июля – войска маршала Прима начинают движение на столицу Мексики, город Мехико. Города Орисаба, Оахака и Акапулько также подконтрольны испанцам войскам, тем самым подтверждают покорность южной части Мексики испано-французским войскам.

1862, июль – предварительные договорённости о проведении мирных переговоров между США и Конфедерацией на территории Кубы с представителями России и Испании.

1862, 23 июля – морское сражение с участием броненосцев на Хэмптонском рейде. Северная эскадра США под флагом адмирала Голдсборо, включающая в себя броненосный отряд из трёх кораблей, совершает попытку прорваться к верфям Портстмута с целью уничтожить их, равно как и береговые форты. Им противостоит броненосная эскадра конфедератов под флагом адмирала Джосайи Тэтнелла из четырёх броненосцев при поддержке малого числа небронированных кораблей. В результате боя уничтожена большая часть небронированных кораблей северян и все их броненосцы, командир броненосного отряда кэптен Марстон оказывается в плену. В эскадре адмирала Тэтнелла один из четырёх броненосцев потоплен, два получили серьёзные повреждения, не допускающие их выход в море. Итог сражения – доказано тотальное превосходство броненосных кораблей, господство на море переходит к флоту Конфедерации.

1862, 3 августа – указ Линкольна о создании «свободных полков», укомплектованных солдатами-неграми и белыми офицерами.

1862, 8 августа – Джефферсон Дэвис увольняет с поста министра финансов Кристофера Меммингера и ставит на его место Джуду Бенджамина.

1862, 15 августа – «бойней у Манассаса» названо сражение, произошедшее у одноимённого города в Виргинии. Армия генерала Гранта, получившая приказ из Вашингтона, была брошена против подготовившихся к наступлению противника и обладающих подавляющим преимуществом в артиллерии частей Потомакской армии. Понеся огромные потери, части армии Гранта откатываются на исходные позиции.

1862, 16 августа – покупка Северной компанией от лица Российской империи у компании Гудзонова залива большей части принадлежащих последней земель, граничащих с российскими владениями на американском континенте. В эту самую покупку входит Клондайк и другие, менее известные золотоносные земли.

1862, 17–20 августа – бросок корпуса генерала Шермана на Винчестер, штат Виргиния, взятие города. Ночная резня гражданских, устроенная неграми «свободных полков». Отступление корпуса Шермана, понявшего, что основной удар в направлении Манассаса закончился разгромом гранта.

1862, 23 августа – внесение в Конгресс КША закона о неграх в форме и с оружием в руках с его незамедлительным утверждением.

1862, 28 августа – договорённость триумвирата (Борегар, Станич, Пикенс) с президентом Дэвисом об уходе того с поста президента и передаче полномочий генералу Борегару.

1862, 30 августа – бегство Джуды Бенджамина в посольство Британской империи.

1862, 5 сентября – выступление Джефферсона Дэвиса на совместном заседании конгрессменов и сенаторов. Официальная передача власти генералу Борегару на срок «до окончания войны с США плюс первый послевоенный год».

1862, 15 сентября – первое заседание нового правительства Конфедерации. Образование министерства тайной полиции под руководством Станича.

1862, 17 сентября – падение Мехико. Войска, остающиеся верными Хуаресу, отступают в северные штаты. Маршалу Хуану Приму присваивается титул вице-короля.

1862, 20 сентября – в Нью-Йорке вспыхивает бунт, подготовленный агентами Конфедерации. Поводом послужила попытка президента Линкольна провести массовый призыв, прежде всего ориентированный на малообеспеченные слои населения, не способные внести откупной взнос, прописанный в законе как альтернатива.

1862, 24 сентября – в порт Норфолка прибывают корабли из Нью-Йорка с просьбой от «восставших жителей города» о помощи, адресованной правительству Конфедерации и лично генералу Борегару. Для перевозки в Нью-Йорк частей под командованием генерала Ли формируется отряд из транспортных кораблей и прикрывающая их эскадра, в которую помимо прочих кораблей включены два броненосца. В Нью-Йорке восставшие против федеральной власти начинают вести городские бои с пока немногочисленными частями федеральной армии.

1862, 1 октября – высадка в порту Нью-Йорка частей Конфедерации под командованием генерала Ли делает взятие города для войск США куда более трудной задачей, чем представлялось сначала. Начало полномасштабных боевых действий со стороны подошедшего днём ранее корпуса генерала Шермана.

1862, 8 октября – начало наступления Калифорнийского и Центрального корпусов Конфедерации на Орегон и Канзас соответственно.

1862, 10 октября – эвакуация правительства Линкольна и его самого в Филадельфию.

1862, 13 октября – предварительные переговоры в Гаване представителей Конфедерации и Испании. Заключение договора о намерениях относительно захвата и последующего раздела Гаити, бывшей испанской колонии Сен-Доменг. Собственно вторжение намечено на период после завершения войны между Конфедерацией и США, а также после официального возведения Максимилиана на престол Мексики.

1862, 16 октября – падение Вашингтона. Генерал Томас Джонатан Джексон занимает ключевые здания столицы США.

1862, 18 октября – начало Гаванского конгресса, смещённое на два дня раньше намеченной даты из-за пришедшего известия о падении столицы США.

1862, 26 октября – подписание мирного договора между Конфедерацией и США. Конфедерация получила почти все завоёванные земли, за исключением Вашингтона с землями по северную сторону Потомака и Западной Виргинии. Нью-Йорк также перешёл под власть Конфедерации, но лишился бортов и возможности принимать военные корабли. США обязались заплатить завуалированную контрибуцию, выкупив у Конфедерации всех рабов по обговоренной цене с рассрочкой по времени. Мормонский Дезерет получил независимость, де-факто становясь вассальным Конфедерации государством.

1862, 4 ноября – правитель Конфедерации Борегар соглашается на сделанное императором Александром II предложение о том, чтобы на создаваемом престоле оказался не он сам, а один из представителей дома Романовых, великий князь Владимир Александрович. Главное условие – помолвка и последующая свадьба с Лаурой Борегар, дочерью генерала.

1862, 10 ноября – император Александр II объявляет узкому кругу приближённых о грядущем занятии представителем дома Романовых престола создаваемой на месте Конфедерации империи. Равно как и о предстоящей денонсации Парижского трактата при опоре на заключаемый с Испанией и Конфедерацией союз.

1862, 7 декабря – второе неудачное покушение на Виктора Станича. Захваченные исполнители и координаторы покушения дают министерству тайной полиции пройти вдоль нити, ведущий к истинным заказчикам покушений на правителей Конфедерации.

Приложение 2

Глоссарий

Аболиционисты – представители движения за отмену рабства и освобождение рабов. Помимо этой цели всеми силами продвигали равные права для белого населения и представителей иных рас.

Виги – политическая партия, проводящая интересы финансистов и крупных промышленников, поддерживающая либеральную идеологию.

«Вулканик» – неавтоматический десятизарядный пистолет с трубчатым магазином, первый в своем роде, позволявший отойти от револьвера как компактного, многозарядного и скорострельного оружия.

Гомстеды (закон о гомстедах) – изначально планировался закон, согласно которому каждый совершеннолетний американец мог получить из земель общественного фонда участок не более шестидесяти пяти гектаров после уплаты символического сбора в несколько долларов. В основной ветви истории закон вступил в действие в 1863 году. Он автоматически отсекал возможность его использования всеми, кто воевал на стороне Конфедерации, либо иными способами ей содействовал. По Гомстед-акту в США было роздано около двух миллионов гомстедов общей площадью около 285 миллионов акров (115 миллионов гектаров), что составляло около 12 % территории страны.

Дезерет – самоназвание мормонского государства, возглавляемого их духовным лидером Бригамом Янгом.

Демпинг – продажа товаров или предоставление услуг по искусственно заниженным ценам.

Доктрина Монро – принцип разделения мира на европейскую и американскую системы государственного устройства, провозглашение невмешательства США во внутренние дела европейских стран и, соответственно, невмешательства европейских держав во внутренние дела стран Западного полушария.

«Дэрринджер» – класс одно- или двуствольных карманных несамозарядных пистолетов с капсюльным замком. Используются патроны довольно большого калибра, например, 11,2 мм. У двуствольных модификаций запирающий рычаг размещен с правой стороны оружия и при повороте блокирует нижний выступ ствольного блока. Курок открытого типа. Положение бойка меняется за счет специального механизма, позволяя поочередно наносить удар по капсюлю сначала одного ствола, а затем другого.

«За неимением гербовой…» – полное выражение звучит следующим образом: «За неимением гербовой бумаги пишут на простой». Суть состоит в том, что в Российской империи для составления официальных документов по большей части использовалась так называемая гербовая бумага, причём разная для тех или иных случаев. Это был довольно удачный аналог взимания платы с населения за некоторые действия, и в то же время он неплохо ограничивал бюрократическо-волокитные порывы любителей множить кучу никчемных бумаг. Ведь за удовольствие развести ненужную писанину теперь требовалось платить из собственного кармана. Простая же бумага была вынужденной заменой в серьёзных случаях, когда не имелось другого выхода.

Карлистские войны – войны за испанский трон между наследниками, начавшиеся в 1833 году после смерти Фердинанда VII.

Коммандер – звание в военно-морском флоте, аналогичное капитану второго ранга.

Коммодор – звание в военно-морском флоте выше кэптена, но ниже контр-адмирала.

Коммутационный платёж – в США платёж, при вносе которого подлежащий призыву человек освобождался от военной службы.

Конформизм – психологическая склонность индивидуума к приспособленчеству при мало-мальски ощутимом на него давлении.

Кэптен – звание в военно-морском флоте, аналогичное капитану первого ранга.

Миля – британская и американская единица длины. 1 миля = 8 фурлонгов = 1760 ярдов = 5280 футов = 1609 метров.

Морганатический брак – понятие, введённое в Российской империи и ряде германских монархий для того, чтобы члены правящих домов не заключали браки с собственными подданными. При подобном браке супруг или супруга более низкого положения не получает такого же высокого социального положения.

«Наполеон» – дульнозарядное 12-дюймовое гладкоствольное орудие, созданное во Франции в 1853 году. Реальная прицельная дальность составляла 750–900 метров.

Парижский трактат – договор, подписанный после окончания Крымской войны между Россией и странами коалиции, куда входили пункты о нейтрализации Чёрного моря и лишение России протектората над Сербией, Молдавией и Валахией.

«Паррот» – тип нарезных дульнозарядных орудий калибром от трех до десяти дюймов. Создан в 1860 году. Прицельная дальность – от 1700 метров у трехдюймовок с заметным возрастанием у орудий более крупного калибра. «Парроты» также имели повышенную в сравнении с «наполеонами» пробивную способность.

Партия «незнаек» – партия, стоящая на очень специфических антимигрантских позициях. Её представители выступали за ограничения для всех граждан США, кто не мог доказать английского или шотландского происхождения. Особенно враждебно относились к католикам-ирландцам. Вместе с тем с началом гражданской войны большинство из них оказали поддержку президенту Аврааму Линкольну, тем самым показав, что недавние рабы-негры в качестве граждан им куда более симпатичны, нежели ирландцы, выходцы из германских стран и иные европейцы.

Партия свободы – политическая партия США в 1840–1848 годах, твёрдо стоящая на позициях аболиционизма.

Пиррова победа – победа, доставшаяся чрезмерно дорогой ценой. Порой может стать равной поражению.

«Подземная железная дорога» – тайная структура, существующая в США и осуществлявшая организацию побегов негров-рабов из рабовладельческих штатов Юга на Север. Несомненно, с началом гражданской войны использовалась северянами как шпионская сеть. Имела множество маршрутов переброски людей. «Подземная железная дорога» имела свою иерархию: на ней были свои «кондукторы» (старшие-сопровождающие в группах), «станции» (жильё, предоставляемое сочувствующими для беглых в пути для отдыха и укрытия). Разумеется, это делало «подземку» идеальным инструментом для шпионажа и создания разветвлённой агентурной сети. Наибольшее участие в организации принимали аболиционисты негры и мулаты, а также проповедники и активные участники таких направлений христианства как квакеры и баптисты.

Пуританство – ответвление протестантизма, требующее от последователей вести образ жизни, для которого характерны крайняя строгость нравов и аскетическое ограничение потребностей.

Резолюция Криттендена – заявляла, что война начата США ради объединения страны и ни в коем случае не ради отмены «экстравагантного института» рабовладения. Резолюция требовала от правительства США не предпринимать действий против института рабства. Однако большинству умеющих здраво мыслить было очевидно, что данный документ составлялся и принимался исключительно для того, чтобы ввести в заблуждение часть политиков Конфедерации. Она получила своё название от имени представителя Кентукки, Джона Криттендена.

Реконкиста – в данном контексте действия испанской королевы Изабеллы, направленные на восстановление власти короны над утраченными колониями.

Сецессия – выход из состава федеративного государства какой-либо его части или частей.

Сити – административно-территориальное образование со статусом «сити», церемониальное графство в центре региона Большой Лондон, историческое ядро Лондона. По сути это крупнейший деловой и финансовый центр в XIX веке. Банкиры и промышленники Британской империи, как раз и имеющие представителей в этом районе, во многом определяли политику империи, имея сильное влияние как на палату лордов и общин, как и на правящего монарха.

Суфражизм – изначально являлся движением за предоставление женщинам избирательных и иных гражданских прав, уравнивающих их с мужчинами (элементы имущественного права, права наследования, опеки и т. п.). Однако довольно большая часть лидеров суфражисток на первый план выдвигала равноправие всех народов и рас, тем самым почти полностью становясь идентичными движению аболиционистов.

«Туман войны» – термин, введённый в трактате «О войне» Карлом фон Клаузевицем, великим прусским военачальником и военным теоретиком для обозначения недостоверности данных о положении театра военных действий.

«Уитворт» – тип казнозарядного нарезного орудия, на порядок превосходившего по точности все остальные орудия, использовавшиеся в войне Севера и Юга. Также превосходило иные системы по дальности стрельбы. Являлось наиболее эффективным для контрбатарейного огня. Однако в сравнении с «парротами» было не столь эффективным против живой силы.

Унитарианцы – одно из множества ответвлений протестантизма.

«Штат одинокой звезды» – одно из названий Техаса, произошедшее от его флага, на котором, в отличие от флага США, изображена единственная звезда.

Янки – относилось к уроженцам так называемой Новой Англии, к вполне конкретной этнокультурной группе, характеризовавшейся не столько диалектом, сколько культурой и образом жизни. Начиная с периода преддверия войны между Севером и Югом, употреблялось южанами для обозначения противоборствующей стороны, то есть по отношению ко всем северянам, и носило пренебрежительный оттенок.

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Эпилог

Приложение 1

Приложение 2 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg