«Талисман для героя»

Талисман для героя (fb2) - Талисман для героя 1135K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Валентин Сарафанов - Наталья Сарафанова

Талисман для героя

Фантастика. Альтернативная история

Валентин Сарафанов

Наталья Сарафанова

Дизайнер обложки Валентин Сарафанов

© Валентин Сарафанов, 2018

© Наталья Сарафанова, 2018

© Валентин Сарафанов, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4490-3531-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

ЗАВОД

Не все персонажи и события вымышлены. Не все совпадения с реально живущими и жившими людьми случайны.

* * *

Яркий свет выхватывает из темноты стену из бревен.

Дверь распахивается. Входит десяток солдат с автоматами.

Конвой хватает нас и тащит к стене. На ней бурые пятна высохшей крови и следы от пуль.

Страха нет. Лишь злость на себя самого.

И черт же меня дернул поехать тогда на этот завод.

В тот день третьего июня две тысячи тринадцатого года я возвращался с озер Хакасии. Мне нравилось проводить там свои выходные летом.

Пустая дорога стелилась перед моим авто. Холмистая степь с редкими перелесками еще хранила в себе прохладу ночи. Древние курганы спали вечным сном. Над ними кружил одинокий коршун.

В салоне звучало «Авторадио».

Там на самом на краю земли

В небывалой голубой дали..

Песня группы «Пикник» полилась из динамиков в тот момент, когда дорога взлетела на взгорок, и с его высоты открылся великолепный вид на Красноярское море. Там за ним до самого горизонта волнами застыли горы. Вековая тайга накрывала их темным одеялом.

Резкий сигнал мобильника нарушил гармонию звуков и красок.

Звонил мой партнер по бизнесу Юра Мельников.

– Валера! Ты где?! – заголосил он истошно без каких-либо приветствий. – Не могу тебя второй день достать. Зачем мобилу выключаешь то?! Опять с озер возвращаешься?

– Ты же знаешь – я всегда вырубаю телефон на отдыхе, – ответил я. – Ну, что там у тебя? Докладывай уже. Снова дело на миллионы?

– Так точно! Я уже аванс срубил!

– И что за дело? – поинтересовался я.

– У людей стопор с разрешением на строительство. Причину не знаю. Может конкуренты постарались, или что ещё. Но я их убедил, что мы им непременно поможем. Они встретят тебя у входа в администрацию района, там, где у тебя хороший знакомый заместитель главы по капитальному строительству. Ну, ты понял. Езжай и смело в бой! В десять ровно ты там.

– Ну вот, здрасьте! – возмутился я. – Причин не знаешь, а уже убедил? Я ж не господь – бог, чтобы вот так просто с налета решать. Встреча в десять? Да? Уже через три часа?! Это же только на дорогу время, а я не в должной форме. На мне из одежды – шорты, майка, да кроссовки. Мне бы переодеться.

– Да будь ты хоть голый, но реши! – завопил Юра. – Пятьсот тысяч баксов! Пятьсот! Такого у нас еще не было! Очень крупная рыба на крючке! Сразу же выкладывают на блюдечке, если решишь! Аванс в сотню тысяч уже у меня! Я морально не смогу с ним расстаться. Прилип к рукам намертво. Умоляю! Я верю в тебя!

– Пятьсот тысяч зеленью? Ты ничего не попутал? Нет? Так бы сразу и сказал. Базаришь много, – проворчал я. – Все понял. Не дрейфь! Буду на месте вовремя. Все! Отбой связи!

Бросив мобильник на сиденье, резко втопил педаль газа. Километры на скорости пролетали мимо, как пули у виска. Пятьсот тысяч баксов – это хорошо! Это не рыба даже на крючке. Это целый кит на гарпуне!

Нарастающее вдохновение окрыляло, уверенность в том, что все получится – возрастала. Успею ко встрече вовремя и обязательно применю весь свой талант и опыт.

С Юрой Мельниковым мы уже не один год крутили неплохие дела. Помогали хорошим людям решать вопросы в строительстве объектов недвижимости – жилых домов, магазинов, производственных цехов и прочих всяких разных зданий и сооружений. Юра находил клиентов, а я решал, поставленные задачи.

Подобного рода услуги приносили хорошие деньги. Но кроме денег меня привлекала в этом деле возможность крепко зацепить клиента на крючок и получить от него заказ на проектные разработки, где я, как архитектор, в полной мере раскрывал свой творческий потенциал.

На хлеб с маслом хватало.

Но пятьсот тысяч баксов! Это… ну… ооочень крупный улов.

Интересно, в чем там проблема на этот раз?

* * *

Я успел! На место прибыл за пять минут до назначенного времени.

Знакомая площадь. Здание районной администрации в три этажа. Посреди площади гипсовый памятник Ленину, покрытый бронзовой краской. Правая рука устремлена вперед. Пальцы отбиты по чьей-то злобной воле еще в лихие девяностые. Вместо пальцев торчит ржавая проволока. Ленин с такой рукой напоминает Крюгера из фильма «Кошмар на улице вязов».

Выхожу из машины. Возле входа в администрацию топчутся двое в строгих деловых костюмах. Один из них коренастый, другой высокий, как баскетболист.

Смотрят мимо меня. Подхожу к ним.

– Здравствуйте. Вы не меня ждете? Я от Юры Мельникова.

Оба недоуменно окидывают меня взглядом. Судя по всему, мой вид им не внушает доверия.

– Назаров Валерий Викторович? – недоверчиво спрашивает коренастый. Его цепкие темные глаза буравят меня, подобно сверлам перфораторной дрели. Второй – высокий и худощавый пренебрежительно усмехнулся.

– Он самый, – отвечаю. – За мой видок извините. Только, что с дороги. Но, как гласит пословица – встречают по одежке, а провожают, вы сами знаете как. Уверен, что для вас важен результат, а не процесс. Не так ли? Что у вас за проблема? Кстати, мне к вам как обращаться?

– Геннадий Шотович Буров, – представился коренастый.

– Углов Сергей Владимирович, – назвался высокий.

Рукопожатия с их стороны были вялыми.

– Нам необходимо срочно получить разрешение на строительство Енисейского завода металлосплавов, – начал вводить меня в курс дела Буров. – Я руководитель дирекции стройки. Господин Углов представитель заказчика. Стройка намечена на территории бывшего Сибирского машиностроительного комплекса. Наша фирма выкупила там самый большой цех. Мы уже сейчас готовы начать стройку, но местная администрация тормозит с выдачей соответствующих документов. Вас рекомендовали, как человека, который может все.

– Все может только господь бог, – усмехнулся я. – У вас есть проект завода?

– Так точно, – по-военному отрапортовал Буров.

– Экспертизу прошел?

– Да.

– Хорошо. Вы подали заявление на выдачу разрешения на строительство?

– Да. Но нам отказали.

– Причина?

– Объясняют протестами граждан. Дескать, наш завод очень грязный, и местное население опасается за свое здоровье. Даже лозунг придумали «Яд-завод».

– Слышал об этих протестах. Но протесты граждан не являются основанием для отказа в выдаче разрешения на строительство в порядке, предусмотренном статьёй 51 Градостроительного кодекса.

– Для официального отказа у нас откопали нарушения в оформлении градостроительных планов. Там что-то где-то буквы и цифры не те и не так стоят, – пояснил Буров.

– Понятно. А что, этот ваш завод на самом деле весь такой насмерть ядовитый?

– Никак нет! Это абсолютно экологически чистый проект.

– Геннадий Шотович, – вступил в разговор Углов. – По-моему, мы не туда обратились за помощью. Все вопросы и рассуждения этого товарища не имеют никакого отношения к решению задачи. Предлагаю закончить этот беспредметный разговор.

– Закончить? И что ты предлагаешь?! – вскипел Буров. – Снова обращаться выше? И снова, как об стенку горох! Выше здесь у них ничего не решают.

– Но и этот гражданин я уверен ничего не решит, – парировал Углов. – Только время теряем.

– Мы уже кучу времени потеряли здесь! Нам остается теперь только на чудо надеяться, – процедил Буров.

– И это чудо явилось к нам. Вот оно, – иронично усмехается Углов.

– В общем, так господа – товарищи, – жестко прерываю их полемику. – Если желаете результата, то слушайте сюда. Сейчас мы пойдем в кабинет. Разговор буду вести я. Ваша задача – молчать и кивать.

Они уставились на меня, раскрыв рты.

– Если вас не устраивает такая установка, мы расходимся, как в море корабли, – добавляю я.

– Подождите, – остановил меня Буров. – Извините. Нервы ни к черту. Сами понимаете. Мы не местные, и не совсем ориентируемся в здешних правилах. С нас руководство грозится головы снять, требует сроки ввода еще вчера, а тут такое творится. Полный бардак и беспредел. Наши инвесторы уже готовы пойти на самые крайние меры. Но это плохой вариант. Очень плохой для всех. В общем, последняя надежда на вас, как на чудо. Действуйте, как посчитаете нужным.

– Другое дело, – кивнул я. – Пошли.

Вошли в здание администрации. Бывал я здесь частенько. Свой тут, можно сказать. Киваю охраннику. Сегодня Вова дежурит. Этакий громила с добрым лицом. В ответ приветливо улыбается мне.

– Это со мной, – поясняю.

– Проходите, Валерий Викторович, – открывает передо мною рамку.

Поднимаемся по лестнице.

Коридор. Дверь в приемную.

– Добрый день Леночка, – расплываюсь в голливудской улыбке и кладу на стол молодой секретарше заготовленную заранее шоколадку. – Шеф у себя?

– Для вас он всегда у себя, Валерий Викторович, – цветет и пахнет та. – Проходите, пожалуйста.

Ловлю на себе удивленные взгляды Бурова и Углова.

Заходим.

Первый заместитель главы администрации Урушев Степан Петрович сидит за столом и что-то пишет. При виде меня тут же встал и приветливо распахнул руки.

– Валера! Всегда рад тебе! Как тебя вижу, так будто твой дед передо мною молодой. Как же ты на него похож! Тот же светлый взгляд. Та же открытая улыбка. Будь как дома! Эти люди с тобой? Да? Заходите, товарищи! Располагайтесь!

Степан Петрович Урушев считал себя учеником моего деда по партийной линии еще в советские времена. Будучи аппаратным работником уже в современных административных структурах, Степан Петрович сохранил в себе в полной мере ту огненную искру, которая разжигала пламя в мартеновских печах и космических кораблях великой страны, ушедшей в прошлое.

Но ушедшей ли?

Она все еще здесь. Эта страна СССР осталась в людях. Она звучит во мне. Мой дед передал мне её великую энергию.

Он мастерски рисовал. Виртуозно играл на гитаре и пел. Он был воином, прошедшим путь от Москвы до Берлина.

Дед передал мне свой творческий всепобеждающий дух.

Земля ему пухом.

* * *

Чай на столе. Печенье. Обстановка, располагает к беседе.

Вводная часть разговора миновала. Говорил я. Буров и Углов молчали, как было условлено.

– Я понял тебя Валера, – кивает Степан Петрович. – Но дела такие, что кто-то подогревает народ и этот кто-то очень не хочет, чтобы этот завод тут был. Уже два многотысячных митинга прошли. Мы даже не знаем, как тут быть.

– Очень просто, – отвечаю. – Надо показать людям, что их ждет, если завод будет построен. Надо нарисовать картину будущего. Вы же бывший коммунист, Степан Петрович. Вы всегда звали людей за собой. Хотя почему бывший? Бывших коммунистов не бывает, если это истинный коммунист, а вы истинный коммунист.

– Да, да, – соглашается Урушев. – Я навечно коммунист и никогда не предам эти идеалы.

– Истинный коммунист работает на благо страны и народа, – продолжаю я. – Необходимо дать понять обеспокоенным гражданам, что данный высокотехнологичный завод станет благом не только для них самих, но и для их детей, внуков и даже правнуков. Ведь в действительности этот завод с большой буквы даст тысячи и тысячи рабочих мест, необходимые нашему региону поступления налогов в краевую казну, и мало того, завод станет образцом мировой промышленной архитектуры. Как сейчас, я уже вижу его корпуса из лучших строительных материалов, вижу завод-сад, по сути своей, среди зеленых газонов, красочных цветов и веселых фонтанов. Готов сам лично изобразить всеми средствами современной графики, каким он предстанет перед нами в недалеком будущем во всем своем великолепии. В довершение ко всему этому сделаю панорамный анимационный фильм с высоты птичьего полета. Надо будет запустить этот фильм на всех телевизионных каналах. И это будет потрясающе! Уверен, народ сам потребует строительства завода. Степан Петрович, вы же коммунист! Вы же всегда сами вели народ к светлому будущему, и он шел за вами. И сейчас мы должны снова повести народ за собой, а не какие-то там ничтожные противники строительства завода и всего промышленного развития нашей страны. Мы должны, немедленно, взять инициативу в свои руки.

– Прекрасно! – восторженно воскликнул Степан Петрович. – Будто твой дед через тебя говорит!

– Разговоров мало, – сказал, как отрезал я. – Картина картиной, но уже сейчас, сегодня, немедленно мы должны показать всем, что даст завод краю, городу и району. Уже сейчас дирекция завода должна профинансировать и оказать добровольную благотворительную помощь на благоустройство улиц райцентра. Люди уже завтра должны видеть реальный результат. Готовы профинансировать?

Поворачиваю голову в сторону Бурова и Углова. Они смотрят на меня, как на инопланетянина.

– Готовы? – спрашиваю.

В ответ оба дружно кивают.

– Они готовы, – утвердительно говорю я. – И еще. Надо обязательно заменить памятник Ленину на бронзовый. Тот, что сейчас стоит на площади – позор! Это не памятник. Это издевательство над памятью предков. Наши противники должны видеть, что идеи Ленина живы, и позволю себе продекламировать бессмертные стихи Степана Щипачева.

Полковник крепко этой ночью спал,

А на рассвете задрожал от страха,

Как прежде памятник в саду стоял,

Незримой силой поднятый из праха!

– Валера! Валера! – воскликнул Степан Петрович. Голос его дрогнул. Он рванулся из-за стола и ринулся ко мне с объятьями. – Валера! Ты мне сегодня словно новую жизнь дал! Я вновь почувствовал себя полным созидательных сил, как в те времена на стройках пятилетки. Товарищи! С такой молодежью, как Валера, я уверен в светлом будущем нашей страны. Товарищи, извините за задержку документов. Я сейчас.

Он расторопно идет к телефону. Снимает трубку.

– Рукосуев! Немедленно выдать разрешение на строительство Енисейского металлосплавного завода! Немедленно! Почему только завтра? Работница на больничном? Хорошо. Завтра. Но, ни днем позже. И сам лично отвезешь в дирекцию завода. Лично. Ты меня понял? Доложишь.

Положил трубку.

– Вот и все товарищи. В добрый путь.

Буров и Углов тупо сидят не двигаясь.

– Спасибо, Степан Петрович, – я крепко жму ему руку.

– Куда перечислить деньги на благоустройство и памятник Ленину? – робко подал голос Буров. – Сколько надо денег?

– Сколько не жалко, – отвечает Урушев. – Товарищи, я уверен, что вы очень серьезные люди и сами определите размер необходимой суммы. Номер банковского счета вам привезет товарищ Рукосуев вместе с документами.

Встреча заканчивается крепкими рукопожатиями.

– Заходи Валера почаще! – кричит мне вслед Урушев. – Ты, как луч света!

Выходим.

– До свидания Леночка.

– Удачи вам Валерий Викторович.

Спускаемся по лестнице.

– Пока, Вова.

– И вам всех благ, Валерий Викторович.

Выходим на крыльцо.

– Это было потрясающе! – восторженно восклицает Буров.

– Извините меня, пожалуйста, за мою изначальную бестактность, товарищ Назаров, – виновато произносит Углов.

– Все хорошо, – киваю я. – Обещанную сумму передадите моему компаньону.

– Да, да, конечно! – кивает Буров. – Но я надеюсь, что мы расстаемся не навсегда. Вы ведь хотели продолжить сотрудничество и нарисовать нам красивые картины нашего будущего. За отдельную плату, разумеется.

– Хотел, – соглашаюсь. – Мне даже интересно это сделать.

– Тогда добро пожаловать проехать с нами. Мы вам покажем место нашей стройки. Вы должны это увидеть. Там все и обговорим. По правде сказать, нам необходим такой высококлассный специалист, как вы. Мы готовы обсудить условия постоянного сотрудничества. Мы готовы взять вас на работу.

– Постоянного сотрудничества? – переспросил я. – Предпочитаю быть вольной птицей. Да и с дороги устал. Может мне лучше завтра к вам?

– На заводе там у нас отдохнете. У нас уже все условия созданы для полноценного отдыха. Не пожалеете, – настаивал Буров. Углов кивал.

Я пожал плечами. Сказать по правде, у меня давно было желание посмотреть, что стало с гигантской стройкой века советских времен. Что там сейчас?

– А поехали, – махнул рукой.

– Отлично! Держитесь за нами! – обрадовался Буров и направился к белому Ленд Крузеру.

Сажусь в свою машину. Еду за Крузаком. Настроение приподнятое.

Выезжаем из поселка на трассу. Через некоторое время по развязке сворачиваем налево и катим по северному обходу города. Кругом поля с перелесками. Дачные домики. Красота!

Через бортовой компьютер нахожу информацию о Сибирском машиностроительном комплексе. Читаю, время от времени отрывая взгляд на дорогу.

…строился как самый крупный комплекс тяжелого машиностроения в СССР. Проект завода разрабатывали 25 институтов.

Во время строительства были впервые отработаны многие технологические процессы, которые в будущем приняты на вооружение при возведении других объектов. Оснащался самой передовой зарубежной техникой, включая станки из Японии, Голландии и Швейцарии. Персонал проходил длительные стажировки на предприятиях других стран. На момент сдачи в эксплуатацию завод был самым современным предприятием машиностроения в СССР.

Общая площадь комплекса под крышей 830 тысяч квадратных метров.

От города специально ходила электричка до территории комплекса.

Производилась тяжелая техника для работы в карьерах.

По слухам, имелась подземная сборочная линия для производства танков.

В 1994г. комплекс был приватизирован, большая часть цехов брошена…

* * *

Катим по гладкой трассе с разделительной полосой. Еще пара-тройка километров, и затем сворот направо. Колеса затряслись на жестких выбоинах. Дорога здесь видно не ремонтировалась с прошлого столетия. Мы разминулись со встречным одиноким стареньким грузовичком, как бы вынырнувшим из советского времени, и медленно покатили через кочки и рытвины далее. По сторонам дороги раскинулись пустыри с чахлой травой. Вскоре справа потянулся высокий бетонный забор, а затем наш путь перечеркнул шлагбаум. За ним вдали прорисовался прямоугольный силуэт громадного сооружения. Это был один из цехов. Левее громоздился еще цех, затем еще и еще… Эти чудовищные по размерам сооружения ломали горизонт. Несколько высоких труб пронзали небо.

Шлагбаум приподнялся, и мы покатили дальше, уже по территории комплекса. По сторонам тянулся поросший бурьяном пустырь. Громада цеха надвигалась на нас, расползаясь вширь, и нарастая в высоту. Люди в этом пейзаже отсутствовали. У меня возникло ощущение, что мы попали на территорию сюжета постапокалиптической фантастики с видами гигантских останков погибшей цивилизации. Повсюду царило запустение.

Доехали до одного из цехов. Он закрыл собой половину неба.

Проехали мимо.

Миновали еще пару гигантских сооружений и, наконец, добрались до места.

Затормозили рядом с огромным цехом.

Буров вышел из Крузака. Углов остался в машине. Я тоже покинул автомобиль и остановился. Цех подавлял своей массой.

– И сколько же он в размерах? – невольно вырвался у меня вопрос.

– Более чем полкилометра на двести пятьдесят метров, – гордо ответил Буров. – Пока нам готовится стол, я проведу для вас короткую экскурсию. А потом мы отдохнем и поговорим заодно. Прошу.

Подобно Ленину с постамента он показывает рукой на широкую черную пасть ворот в стене цеха. Из них веяло запахами железа, электросварки и холодом. Я зябко повел плечами, шагнул в ворота и окунулся в ледяной полумрак. Странно. На дворе лето в разгаре, а здесь внутри – сама зима затаилась. Взор мой утонул в сумрачном пространстве, наполненном циклопическими конструкциями из металла, зигзагами крутых железных лестниц, ведущих куда-то вверх, эстакадами и нагромождениями непонятных форм под высокой кровлей.

Далеко в темной глубине, что-то искрило, натужно выл мотор какого-то механизма, откуда-то доносился металлический лязг, волнами эха гуляющий под высокими фермами перекрытий.

Я невольно ощутил себя мурашом в логове огромного чудовища.

– Разбираем ненужные конструкции и старое оборудование, – пояснил Буров, оглядываясь. – Не отставайте. Здесь легко заблудиться. Осторожно.

Да уж. Шагать надо было осторожно. В пыльном бетонном полу чернели широкие прямоугольные проемы. На ходу из любопытства заглянул в один из них и за густой теменью в нем не разглядел дна.

– Здесь будут энергетические установки, – Буров остановился и широко развел руками. – Это самый высокий пролет цеха. Сейчас мы заберемся наверх. Поднимайтесь за мной.

Карабкаемся по лестнице, плотно обвивающей стальными маршами объемную колонну. Ступени ржавые, перила тоже, впрочем, как и все вокруг. Под ладонями жесткий порошок коррозии.

После лестницы узкая эстакада. С нее сквозь чехарду стальных конструкций едва просматривается нижний уровень цеха. Сверху же через пыльное остекление световых фонарей на кровле пробивались тусклые дневные лучи.

Идем дальше и попадаем в помещение с чередой нагромождений из объемных металлических коробов. Под ними электродвигатели величиною с бочки. Рядом с ними непонятные для меня конструкции. Металлический пол гудит под шагами, и этот гул разносится далеко вперед, туда, где густой сумрак глотает гротескно-чудовищные формы всего этого интерьера.

– Это все уберем, – разводит руками Буров. – Здесь будет другое оборудование.

Он загадочно смотрит на меня.

– Что за оборудование? – заинтересовался я.

Буров не успел ответить. Где-то далеко внизу, что-то оглушительно жахнуло. По металлу конструкций пошло гулять долгое эхо, а затем тряхнуло так, что подкосились ноги, и я, откинувшись назад, ощутимо приложился затылком обо что-то твердое.

В глазах поплыло.

Глава 2

ТАНКИ

Сознания от удара я не потерял. Мой взгляд некоторое время блуждал среди сумрачных пространств под высокими стальными перекрытиями.

Поднялся, отряхнулся.

Что это было? Землетрясение? Авария?

Прикладываю ладонь к затылку. Пальцы нащупывают крупную шишку, но крови нет. Это хорошо.

А где мой попутчик?

– Буров! Вы где?!

Осмотрелся по сторонам. Никого. Странно.

– Геннадий Шотович!

Прислушался. Тишина звенела в ушах.

Что за черт! Куда все подевались? Работа по разборке конструкций и та прекратилась.

«Не слышны в саду даже шорохи», – пришла на ум известная песня из советских времен.

Нехорошая мысль ударила в голову – вдруг обворовали?! Схватился за карман на шортах. Фуу… отпустило – все на месте.

Пора искать выход.

Побрел в обратном направлении.

Шаги по железу гулко разносятся в тишине. Тусклый свет, падающий откуда-то сверху, путается во мраке. Пару раз пришлось пробираться почти на ощупь.

Добрался да лестницы. Очень хорошо! Сейчас спущусь вниз, а там и до выхода из цеха недалеко.

Спустился. Прошел немного и наткнулся на железную дверь. Из-под нее пробивался свет.

Толкнул плечом.

Дверь распахнулась. За ней меня встречает небо и солнце. Зажмурился от яркого света, а когда открыл глаза – увидел танки. Множество танков. Сотни. Они стояли предо мною ровными рядами железной фаланги.

Оторопел.

Откуда они здесь?

Танки вызывали невольное восхищение мощью и совершенством своих форм. В них проявлялась жуткая сила зверя, готового порвать все на своем пути. Сама смерть взирала на меня темнотой глазниц стволов, пряталась под тяжестью широких гусениц, и чернотой брони.

В свое время я отбывал срочную службу в мотострелковой части и с различной военной техникой был знаком не понаслышке. Но такой еще не встречал.

За спиной послышался протяжный скрип. Оглянулся. Дверь, через которую я выбрался на белый свет из цеха, закрылась сама собой. Потянул на себя, но она не поддалась. Похоже – защелкнулся замок. Все. Путь назад отрезан.

И куда мне теперь? Меня явно занесло на какой-то военный объект, а развал завода, оставшийся с советских времен – его прикрытие. Надо выход искать пока охрана не сцапала. Хотя мне скрывать нечего. Документы при мне. Я честный гражданин России. Пришел на экскурсию по приглашению. Тряхнуло, упал, ударился головой, очнулся – никого вокруг и тишина.

Пошел вдоль первого ряда танков. По ходу коснулся одной из машин. Ладонь ощутила холод металла, покрытого каким-то веществом. На краску не похоже. Скорее напоминает тонкий слой шершавого пластика.

Так незаметно для себя прошел с пару сотен шагов. Конца и края этого танкового строя не было видно. Резкий лязгающий звук прервал мое передвижение. Справа открылся широченный проем в стене цеха. Из него с металлическим грохотом вырвался танк и покатил на меня.

Едва успеваю отскочить в сторону.

Танк промчался мимо.

Не могу сдержать любопытства, направляюсь к проему и заглядываю в него. Не верю своим глазам, застываю столбом.

Предо мною фантастическое зрелище. Здесь под высокими пролетами ферм огромного цеха, границы которого теряются где-то вдали, происходит сборка этих самых машин. Работает гигантский конвейер. Процесс полностью автоматизирован. Тщетно пытаюсь разглядеть людей среди сполохов сварки и роя шевелящихся здесь и там различных механизмов. В цехе безраздельно властвует холодная точность автоматов и выверенная до долей секунды временная последовательность процессов.

– Стоять! Кто такой!? – раздался окрик за спиной.

Оглядываюсь.

В нескольких шагах от себя вижу двух индивидов. Будто из-под земли выросли. Крепкого сложения в камуфляжной форме они не вызывают во мне положительных эмоций. Сообразил – это охранники и не нашел ничего лучшего, как ляпнуть первое, что пришло на ум:

– Здрассте вам. Заблудился вот.

– Ты нам голову не морочь! – свирепый вид и грозный голос индивида с погонами лейтенанта на плечах не предвещал мне ничего хорошего. – Как попал сюда?

– Да черт попутал, наверное, – сокрушенно вздохнул я.

– Какой черт! Ты что несешь!

– Я все объясню. Меня пригласили на завод. Пришел на экскурсию. Тряхнуло, упал, очнулся – гипс…, тьфу блин, шишка на голове. Вот посмотрите, сами убедитесь.

– Паспорт!

– Что? Не понял.

– Паспорт предъяви!

– Паспорт? Сейчас. Вот, держите.

Я запустил ладонь в задний карман на шортах и достал паспорт. Лейтенант раскрыл его, некоторое время пристально всматривался в первую страницу, затем стал перелистывать. Исследование документа продолжалось примерно с минуту. Меж тем его напарник с лычками сержанта на погонах внимательно изучал меня суровым взглядом.

– Что за паспорт такой? – тупо спросил лейтенант.

– Обыкновенный, российский, – пожав плечами, ответил я. – А разве, что-то не так?

– Все не так. Пройдемте.

– Что не так? – возмутился я. – Там же все написано. А на завод меня пригласил товарищ Буров. Разве вы такого не знаете?

– Сообщник? Разберемся, – отрывисто, будто пролаял лейтенант.

– Какой сообщник? Я его первый раз увидел! Вы уточните. Буров Геннадий Шотович.

– Сначала с тобой разберемся.

– Только не вздумай бежать, – предупредил сержант и недвусмысленно поправил ремень автомата на правом плече.

Я отчетливо понял, что спорить с этими двумя биороботами – себя не уважать. Объяснять им что-либо бесполезно. Надо разговаривать с их начальством.

– Обыскать задержанного! – приказал лейтенант.

Сержант с рвением бросился выворачивать мои карманы. Изъял все – бумажник, ключи от квартиры, мобильный телефон, сорвал с шеи цепочку с моим талисманом, а затем ловким движением руки выхватил откуда-то из-за спины черный мешок и накинул мне на голову. Упаковал, так сказать.

– Спокойно. Не дергайся, – предупредил он.

Охранники подхватили меня под руки и повели куда-то.

Вели долго. Слышно было, как перед нами лязгают металлические двери.

* * *

Мой талисман – медаль моего деда «За отвагу».

Дед мало рассказывал мне о войне. На все мои вопросы о ней отвечал неохотно и коротко. Я знал, что он был пехотинцем. Знал, что эта медаль была у него первой наградой за взятие безымянной высоты возле поселка, название которого он сам не помнил.

По словам деда, эту медаль вручил ему сам товарищ Жуков.

В одном из боев вражеская пуля ударила деду в грудь, но угодила прямиком в эту медаль. Дед отделался большим синяком. Медаль спасла ему жизнь. После того случая он был уверен, что медаль, полученная им из рук самого товарища Жукова, оберегает от смерти и приносит удачу. Дед так и пронес эту медаль, покореженную безжалостным свинцом до самого Берлина.

У деда было еще много наград, но эту он считал самой дорогой для себя.

В день, когда мне исполнилось шестнадцать, дед подозвал меня к себе и вложил мне медаль в руку.

– С днем рождения, внук! – поздравил он меня.

На следующий день его не стало. Остановилось сердце.

С того времени медаль всегда была со мной.

Теперь у меня её забрали.

* * *

Мы остановились. С головы сдернули мешок. Взору предстали четыре стены без окон, невысокий потолок с квадратным плоским светильником по центру, массивный стол из темного дерева и пара крепких стульев.

Мелкие детали обстановки этого помещения не отпечатались в тот миг в моем сознании. В большей степени мое внимание привлек человек, сидящий за столом. Имея на плечах погоны полковника, он был серьезен, обладал массивной челюстью и тяжелым мрачным взглядом.

Этот взгляд ударил по моим глазам, будто таран.

– Задержан в третьем секторе, товарищ полковник! – доложил лейтенант. – Предъявил это в качестве паспорта. А здесь остальное его барахло.

Сержант выложил на стол мои вещи.

– Ты как попал сюда? – спросил меня полковник и раскрыл паспорт.

– Через дверь, – не моргнув глазом, ответил я.

– И где эта дверь?

– Там, где танки стоят. Товарищ полковник, я не хотел. Я случайно. Понимаю, что забрел на секретный объект. Но я не специально. Меня пригласили…

– Помолчи, – жестко произнес полковник, и занялся изучением паспорта. При этом его бульдожья челюсть все больше выпячивалась, а густые брови медленно, но верно ползли в направлении затылка.

Странно? Почему мой документ вызывает удивление?

Полковник отложил паспорт, раскрыл мой бумажник и вытряхнул на стол его содержимое. Наличных там было не много. Мятая тысяча, да несколько сторублевок. Деньги я предпочитал держать на карточке.

При виде денег у полковника отвисла челюсть.

– Это деньги, – на всякий случай решил пояснить я.

– Чьи деньги? – прохрипел полковник, разглядывая купюры одну за другой на просвет.

– Мои.

– Какой страны деньги?

– Как это какой? – ошарашено выдавил я. – Российские. А что? Разве фальшивые?

Полковник потер ладонью лоб, затем двумя пальцами потянул за цепочку с медалью.

– А это что такое? Ты зачем награду Родины на цепь подвесил? И что ты с ней сделал? Зачем помял? Как ты посмел глумиться над наградой, добытой кровью?

– Эта медаль спасла моего деда от пули, – пояснил я. – Мне дед эту медаль завещал. Верните мне её.

– Что ты мне тут сказки травишь! Пуля прошьет эту медаль и не заметит! Ты сам награду молотком помял, подонок.

– Может, какую и прошьет, а эту не прошила. Эту медаль моему деду сам товарищ Жуков вручил.

Полковник откинулся в кресле и некоторое время сидел неподвижно, сверля меня взглядом.

Я своего взгляда не отвел, выражая всем своим видом недоумение и возмущение.

– Тааак, – задумчиво произнес полковник. – Странный ты парень. На шпиона не похож. Настоящий шпион же не дурак. Он же не будет таскать с собою всю эту галиматью и ходить в таком виде. Золотарев, я правильно рассуждаю?

– Так точно товарищ полковник! – кивнул лейтенант, вытянувшись по стойке смирно. – Я тоже сразу обратил внимание на его странный вид в этих драных трусах.

– Это не трусы! – возмутился я. – Это фирменные итальянские шорты! А мой вид – это имидж настоящего творческого человека!

Наступило недолгое молчание.

– Мда, – промычал полковник. – Я всегда был против свободного применения копировальной техники. Раньше, когда всё регистрировалось вплоть до печатных машинок, такого идиотизма не наблюдалось. А теперь волю дали. Вот и результат. Психи сами себе документы делают, какие им заблагорассудится и деньги всякие рисуют при помощи фотожопов. Надо же! А на ксиве орла с двумя головами изобразил. Тебе, что снова при царе захотелось пожить? Советской властью не доволен?

– Какой еще советской властью?! – возмущенно вырвалось у меня. – Советская власть кончилась больше двадцати лет назад! А мой паспорт – это паспорт гражданина России! Я гражданин России!

После этих моих слов воцарилась продолжительная пауза.

– Точно, псих, – шепотом нарушил ее лейтенант.

– Псих, – кивнул полковник. – Ты посмотри на это.

Он ткнул толстым указательным пальцем в мою банковскую карточку на столе.

– Ты посмотри только Золотарев! Подобную фигню уже как лет двадцать отменили. А он её с собой таскает. Зачем? Золотарев, ты наличку, как в банкомате получаешь?

– По отпечатку пальца, – незамедлительно ответил лейтенант.

– А это еще что такое? – полковник ухмыльнулся. – Права на вождение? Какая херня! Золотарев, у тебя машина есть?

– Так точно, товарищ полковник! Москвич!

– И как тебя дорожная милиция проверяет, если на дороге остановит?

– Снимает информацию со зрачка глаза сканером на расстоянии, товарищ полковник!

– Вооот. А этот придурок в трусах с собой таскает всякое отжившее барахло. Он точно псих.

Я слушал этот разговор и недоумевал. Куда я попал? К сумасшедшим? Какой еще отпечаток пальца? Какой глаз?

– Конченый псих, – кивнул лейтенант.

– И вредоносный, – добавил полковник. – Советской властью не доволен. Я не раз писал докладную наверх, что надо периметр конструктивно усилить на восточном направлении, но воз и ныне там. Вот и результат. Психи атакуют режимный объект. А кто виноват?

– Не могу знать! – бойко отрапортовал лейтенант.

– Там всегда найдут виноватого, – мрачно ухмыльнулся полковник, указав пальцем вверх. – Вот сдадим мы этого придурка в органы, как положено. А они установят, что он полный кретин. И что тогда? Нас же на смех поднимут. Дескать, куда вы там смотрели. У вас уже дураки свободно по территории передвигаются. Это хорошо, если только на смех поднимут. А могут и погоны полететь.

– Могут, – кивнул лейтенант.

– А нам это надо?

– Не надо, товарищ полковник.

– Ты его где задержал?

– В третьем секторе.

– Эээ… Ты, что-то путаешь. За территорией ты его при патрулировании периметра задержал. Он пытался на завод пройти для устройства на работу. Но ты бдительность проявил. Обратил внимание на его этот вид в трусах. Молодец! Благодарю за службу! Ты все понял?

– Так точно!

– Сержант, ты тоже все понял?

– Так точно! Понял!

– Вот и лады, – удовлетворенно кивнул полковник. – Ты вот что, Золотарев. Забирай это его барахло, как доказательство полного сумасшествия, а его самого выводи за ворота и вызывай бригаду. Пусть его к себе забирают. Это их клиент.

– Так точно! Это их клиент! – решительно произнес лейтенант и ловко вновь набросил мне на голову черный мешок. Меня снова хватают с боков и ведут.

– Постойте! Куда вы меня тащите?! – возопил я.

– Не дергайся! – сказал, как отрезал лейтенант.

Мне ничего не оставалось делать, как подчиниться и послушно перебирать ногами. И вновь время от времени – лязганье дверей. В моей голове крутились бессвязные мысли. Что происходит? Куда я попал? Почему меня приняли за сумасшедшего?

Я не находил разумного объяснения. А может, мне просто снится кошмарный сон и стоит лишь проснуться… Внезапная мысль, подобно молнии, пронзила все мое существо. Блин… не может быть!

От этой мысли я даже остановился, но получил крепкий тычок в бок, после чего мое передвижение продолжилось в ускоренном темпе.

– Да. Человек рехнулся. Приезжайте быстрее. Куда? Сибирский машиностроительный. На проходную. Да, – услышал я отрывистые фразы лейтенанта. Понял – речь обо мне. Психушку вызывает.

– Послушайте, а какой сейчас год? – спрашиваю конвоиров.

– Точно дурак! – хохотнул сержант.

– Две тысячи тринадцатый, – пояснил лейтенант. – А тебе какой надо?

– А страна эта как называется?

– Крайний дебил, – сержант аж присвистнул.

– СССР называется, – вежливо пояснил лейтенант. – А ты Колян не раздражай клиента. А вдруг он буйный.

Ага, и заразный к тому же, – добавил Колян. После чего уже оба в голос заржали.

Мой мозг мгновенно вскипел. СССР, значит! Сказать, что я был в шоке – ничего не сказать. И еще эти ржущие дебилы. Казалось, еще немного, и я на самом деле сойду с ума. Вспомнился дед. Он часто напевал с утра пораньше бравурную песню:

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов полей и рек,

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек!

Одновременно хотелось смеяться и плакать. Я хотел попасть в эту страну.

Полный пипец! Я в СССР! В этом параллельном измерении великая страна не только не распалась на осколки и не прекратила своего существования, а, напротив, судя по увиденному мной, расцвела и обрела величайшую мощь.

– Кто это? – послышался чей-то вопрос.

– Рехнулся. Не выдержал рабочего темпа, – пояснил лейтенант. – Открывай. Сейчас за ним скорая прибудет.

Вновь лязгнула дверь. Меня провели еще немного и сдернули с головы мешок. Яркий свет ослепил. Я зажмурился. Вскоре открыл глаза. Увидел широкую площадь. По периметру лес. Посреди площади на мощном гранитном постаменте возвышается легендарный танк Т-34. Вдаль устремилась прямая, как стрела асфальтовая дорога. Далеко на горизонте просматривается большущий город.

Оглянулся. Позади высокие ворота в бетонном заборе. Меня вывели за территорию.

– Что это за город там? – поинтересовался я.

– Это Катманду, – ехидно пояснил лейтенант, а сержант не преминул хохотнуть.

Откуда-то сверху послышался нарастающий вой сирены и одновременно с ним пронзительный свист. Вскоре прямиком с неба на площадь рядом с танком вертикально приземлилась самая настоящая летающая тарелка. Она ярко мигала синими огнями.

Фантастика продолжалась. Волна восторга переполнила меня. Ведь я впервые в жизни увидел самую настоящую летающую тарелку.

Я готов был увидеть появление прекрасных роботов, могучих киборгов или зеленых человечков, но мои ожидания не оправдались. Из тарелки неспешно выбрались двое здоровенных детин с большим мотком веревки. Следом за ними ловко выпрыгнула молодая дама в коротком белом халатике.

– Быстро прибыли, – удовлетворенно хмыкнул лейтенант. – Молодцы ребята!

Вся эта компания приблизилась к нам и остановилась. Детины, будучи тоже в белых халатах и соединенные веревкой, напоминали собой сиамских близнецов. Они сумрачно и целеустремленно взирали на меня с высоты своего гигантского роста.

– Вызывали? – спросила дама.

– Еще как вызывали, – озабоченно произнес лейтенант. – Вот этот клиент здесь через проходную ломился на территорию завода, неизвестно по какой причине. На самом деле не помнит, в какой стране живет, какой сейчас год. Несет полный бред. И документы при нем самопальные.

– Неправда! – возразил я. – Меня не здесь задержали. Я к вам попал прямо на территорию завода из другого измерения. Там у нас Россия, а здесь Советский Союз. Я не сумасшедший. Я докажу. И по правде говоря, я очень счастлив, что попал сюда. Несказанно рад! Вижу, что у вас тут очень развиты технологии, если даже скорая помощь летает на тарелке. Это просто сказка! Здравствуйте, дорогие советские друзья и товарищи! Пламенный привет вам от граждан демократической России!

– Понятно, понятно, – ласково произнесла дама и широко улыбнулась. – Сейчас вы проедете с нами. Там все и выясним.

– Куда поедем? В сумасшедший дом? Но я не сумасшедший! Вы поймите…

– Как вы можете так говорить! – возмущенно прервала меня дама. – В нашей стране уже давно нет сумасшедших домов. Сумасшедшие дома есть только в странах загнивающего капитализма. А у нас в соответствии с постановлением Президиума Верховного Совета СССР и ВЦСПС от 17 декабря 1994 года организованы Центры психического оздоровления нации. Наша Партия и наше Правительство постоянно заботятся о психическом здоровье советского народа. Вас обязательно оздоровят, и вы снова вернетесь к общественно полезной деятельности. Все будет хорошо, молодой человек.

Она оглянулась, кивнула, и двое детин мгновенно подскочили ко мне, выхватили из рук конвоиров и набросили на меня веревку. По всему эти «сиамские близнецы» были профессионалами своего дела и за считанные секунды крепко обмотали меня с ног до головы.

Лейтенант попытался снова накинуть мне на голову мешок.

– Не нужно, – остановила его дама. – У нас гуманные методы.

В её руке, как по мановению волшебной палочки появился шприц.

– Да я не сопротивляюсь. Все нормально. Развяжите, – попытался возразить я против столь жесткого обращения.

– Мы вам сейчас укольчик сделаем, и все будет хорошо, – милым голосом объяснила дама. Не успел я дернуться, как игла пронзила мою кожу на левой руке, а уже вскоре мутная пелена заволокла мне глаза, и я откинулся в беспамятство.

Глава 3

ЦЕНТР ПСИХИЧЕСКОГО ОЗДОРОВЛЕНИЯ НАЦИИ

Очнулся я, привязанный за руки-ноги к железной койке и облаченный в серую больничную пижаму. Мутило. Во рту сухо, как с перепоя.

Блуждающим взором окинул помещение казарменного типа со множеством железных коек, поставленных в ряды, как те танки на заводе. На койках валялись и сидели люди в одинаковой серой, как и моя, униформе. Примерно два десятка обитателей этого места бродили вдоль проходов. Взгляд некоторых был сумрачен, у других же, напротив, излучал счастье. Их рот то и дело расплывался в довольной до умопомрачения улыбке. Пространство изредка наполнял истеричный хохот, дикие вопли, завывания. Кто-то по козлиному затянул «Из-за острова на стрежень» и тут же осекся. Вся эта удручающая глаз картина освещалась серым дневным светом, проникающим сквозь зарешеченные окна.

Однажды мне довелось получить впечатление о психушке в своем мире. Но не в качестве пациента. Туда я приезжал к своему компаньону по бизнесу. Он рехнулся неожиданно.

Перефразируя высказывание героя известного романа можно утверждать, что человек не просто может потерять ум, он может потерять ум внезапно.

Так и мой компаньон. Рехнулся внезапно. В один прекрасный день он объявил себя наследником престола турецкого султана. Возможно, что тут сыграл свою роль регулярный просмотр сериала «Великолепный век».

Прибывшая по срочному вызову бригада в мгновение ока упаковала «престолонаследника» и незамедлительно доставила его по месту назначения.

Мне же понадобилось срочно закрыть нашу совместную с ним контору. Для закрытия требовалась его подпись. Именно по этой причине я оказался в той психлечебнице.

В сопровождении и под присмотром двух санитаров прошел пять железных дверей.

Мой компаньон обитал в палате человек этак на сто. Меня узнал с трудом. Поначалу пытался подписать бумагу, как султан Сулейман, но после я его убедил, что для конспирации и маскировки от врагов Турецкой империи необходима его прежняя подпись. Компаньон согласился, хитро ощерился и приложил свою руку к документам, как было надо.

Я ушел, получив наяву представление о том, что такое палата для умалишенных. Она практически не отличалась от той палаты, где я оказался ныне. Разве что здесь, как символ советского мира торцевую стену палаты заполнял огромный плакат с изображением пары лиц мужского и женского полу на фоне земного шара. Их взгляд, устремленный вдаль, излучал счастье. На плакате красовалась надпись: «Ленин – наше знамя! Будущее за нами!».

– Господи, воистину благи дела твои. Не убоюсь с тобою превеликим ни диавола ни демонов премерзостных, – послышался совсем рядом со мной гнусавый голос. – И да пребудет твое благо со мною во веки вечные, и сгинут силы темные, и придет царствие твое.

Я повернул голову.

Голос принадлежал здоровенному детине с бритой головой. Сидя на соседней койке, детина монотонно покачивался взад-вперед и бормотал черт знает что. Заметив, что я обратил на него внимание, ощерился в радостной улыбке и пустил слюну.

Я дернулся, пытаясь освободиться.

– И не пытайся, – детина мерзко хихикнул. – Тут крутят крепко. Воистину. Буйствовал, да?

– Позови санитаров. Пусть развяжут, – потребовал я.

– Нельзя, – детина развел руками. – Мне боженька не велит.

– Эй вы там! Развяжите меня! – заорал я в потолок, ясно осознав, что с идиотом разговаривать бесполезно.

– Будешь шуметь, так тебе еще добавят. Уснешь надолго, – ощерился сумасшедший.

– Да мне плевать! – гаркнул я. – Эй!

– Не кричите, молодой человек, – послышалось над моим ухом справа. Повернул голову. Невесть откуда моему взору явил себя седовласый дедок в белом халате. Он участливо смотрел на меня сквозь крупные круглые очки, и был похож в них на старого доброго филина.

– Рад приветствовать вас, товарищ больной, в нашем образцово-показательном Центре психического оздоровления нации имени Седьмого всемирного фестиваля молодежи и студентов! – торжественно провозгласил дедок. – Я ваш лечащий врач. Здесь вам будет гарантирован полный комплекс процедур, обеспечивающих в исчерпывающей мере становление на путь психического здоровья и полноценного развития личности социалистического человека. Выпускники нашего центра работают практически во всех сферах народного хозяйства страны. Наша Партия и Правительство провозгласили лозунг – «Коммунизм – это полное психическое здоровье советских граждан». Наш центр, как вы уже наверняка успели заметить, оборудован по последнему слову техники. Он имеет три транспортных средства для оперативной доставки лиц, нуждающихся в оказании срочной и неотложной психической помощи. Это летательные аппараты вертикального взлета на реактивных двигателях. Такими новейшими аппаратами оснащаются только высшие правительственные структуры, элитные войска и еще мы – Центры психического оздоровления нации. Скажите, пожалуйста, у вас есть претензии к вашей оперативной доставке в наш Центр?

– Нет, – ответил я. – Развяжите меня. Я же не буйствовал. Да и не собираюсь.

– Очень хорошо, что у вас нет претензий! Отсутствие претензий – первый шаг к полному выздоровлению, – радостно потер ладони врач и присел на краешек кровати. – Вот мы сейчас с вами поговорим, вы ответите на мои вопросы, и только потом посмотрим, как нам с вами дальше быть. Вы согласны?

Кивнул в ответ.

Вот и славненько, – улыбнулся добродушно дедок. – А теперь скажите, как вас звать-величать, молодой человек?

– Назаров Валерий Викторович.

– Очень хорошо! А меня можете называть Феликс Эдуардович. Запомнили? Феликс Эдуардович. Скажите мне, Валерий Викторович, а где вы проживаете?

– Я проживаю… Я живу… Я… А как называется этот город?

– Красноярск, – ответил Феликс Эдуардович.

– Красноярск? Странно. А мне сказали, что это Катманду.

– Вас обманули. Назовите точный адрес вашего проживания, пожалуйста.

– Нет проблем! Россия, город Красноярск, улица Карла Маркса, дом двадцать один, квартира двести сорок два.

– Тааак, – задумчиво произнес Феликс Эдуардович. – Совпадает.

– С чем совпадает? – спросил я.

– С пропиской, указанной в паспорте, который вы весьма искусно изготовили. Но видите ли в чем дело. Дом с таким адресом имеет место быть в нашем городе, но квартира… эммм.

– Что квартира? – настороженно спросил я.

– Нет такой квартиры в этом доме. Там всего двести двадцать четыре квартиры. Быть может, вы вспомните, где проживаете на самом деле?

– Видите ли, в чем дело, – промолвил я в тон словами Феликса Эдуардовича и аж слегка приподнялся, натянув привязи, в попытке пояснить ему, что со мною произошло. – Понимаете ли. Я проживаю не совсем в этом городе. Я живу в параллельном мире. А сюда попал по непонятным для меня обстоятельствам. Здесь, как я понимаю, сохранился Советский Союз, а там в моем мире он распался. И сейчас я проживаю в России. И паспорт мой российский…

– Понятно, понятно, – прервал мои объяснения врач, участливо накладывая ладонь на мою грудь и тем самым заставляя меня вновь принять горизонтальное положение. – Все очень хорошо.

– Я не сумасшедший, – убежденно произнес я.

– Конечно, – кивнул Феликс Эдуардович. – Конечно вы не сумасшедший. Вы просто устали немного. Вам надо отдохнуть. Полежите у нас с недельку – другую, примите процедуры, а там посмотрим.

– Недельку—другую? – недоуменно спросил я. – Но зачем? Мне нужно немедленно, переговорить с компетентными людьми, занимающимися непознанными явлениями.

– Обязательно переговорите, – улыбнулся врач. – Тут у нас много таких. У вас будет о чем поговорить.

– Здесь таких много? – я растерянно повел глазами по сторонам.

– Много, – радостно улыбнулся врач. – Вам здесь будет очень интересно. Не сомневайтесь.

В тот миг, когда он произнес эту фразу, я отчетливо осознал, кто я есть для этого человека. Сумасшедший пациент и только. Все эти мои объяснения для него – бред больной фантазии и не более того. На его месте я вел бы себя точно так же, выслушивая россказни так называемого путешественника по параллельным мирам. Все мои дальнейшие слова в том же духе, лишь укрепят уверенность этого Феликса в моей невменяемости. Эх, надо было с самого начала придерживаться иной тактики разговора. Сочинить вполне вменяемую историю, чтобы убедить этого психиатра в моей адекватности.

Теперь уже поздно. Для него я псих. И ничто не переубедит его в обратном. А если так, то надо не просто играть, а талантливо и вдохновенно войти роль психа. Причем психа тихого, активно идущего на поправку, чтобы доверием прониклись – к койке не вязали и лекарствами поменьше пичкали. Решено – буду вести себя смирно, а там посмотрю, что делать дальше по обстоятельствам.

– Что же вы замолчали, молодой человек? – ласково спросил Феликс Эдуардович. – Расскажите еще, что-нибудь. Например, где вы работаете.

– Здесь я нигде не работаю, – ответил я.

– Как же так? Почему вы не работаете? В нашей стране нет безработицы, – насторожился врач.

– Не помню, почему я не работаю, но я обязательно вспомню с вашей помощью.

– Очень хорошо! – обрадовался врач. А какое у вас образование? Кто вы по профессии?

– Архитектор, – гордо ответил я. – У меня высшее образование.

– Прекрасно! – кивнул врач. А кто ваши родители?

– Родители? – я наморщил лоб. – Не помню родителей, но я обязательно вспомню.

– Похоже, частичная амнезия, – пробормотал Феликс Эдуардович. – А что вы помните?

– Помню, что я из России.

– И все?

– Да, все.

– Понятно. Вам надо хорошо отдохнуть. Здесь у нас спокойно. Вы со временем все вспомните. Мы гарантируем вам полное выздоровление.

– Очень хорошо, доктор, – удовлетворенно кивнул я.

– Мы с вами поладим, – участливо произнес Феликс Эдуардович, внимательно глядя на меня. – Обещайте мне, что будете себя вести хорошо.

– Непременно, доктор.

– Вот и ладушки, – с этими словами Феликс Эдуардович ловким движением рук профессионально освободил меня от привязей. – Можете встать. Погулять по палате. Но ведите себя хорошо. Иначе мы тут применяем жесткие меры. Здесь у нас строгий порядок.

– Хорошо, доктор, – нарочито радостно произнес я, принимая сидячее положение.

– Ужин у нас в семь вечера. Уже скоро, – произнес врач, после чего поднялся с кровати и степенно удалился к выходу из палаты-казармы. Возле выхода я заметил двух дюжих санитаров в белых халатах, восседающих на стульях и обращенных своими цепкими взглядами на пространство с умалишенными.

Гулять среди психов желания не было. Вновь прилег на скрипучую кровать и устремил взгляд в потолок, отчетливо сознавая, что нашел приключений на свою задницу.

– Эй, – послышался шепот справа. Я повернул голову. На соседней койке лежал парень примерно моего возраста. Его длинные темные волосы были спутаны. Глаза одержимо блестели.

– Господи спаси, господи спаси помилуй, господи, – часто забормотал сумасшедший слева, монотонно раскачиваясь.

– Заткнись! – прикрикнул парень, резко сел и погрозил кулаком. Сосед слева замолчал, но качаться не перестал.

– Он полный идиот и юродивый! – убежденно произнес парень. – Дошел до такой жизни в поисках бога. Пытался найти его в компьютере. Разобрал его. Но бога там не нашел и рехнулся окончательно. Будем знакомы. Меня Роман зовут по фамилии Дуров. А тебя, я слышал, Валерой кличут. Я твой базар с Феликсом просек. А ведь ты правду ему рассказывал.

Я промолчал. Не было желания общаться с сумасшедшими. Но Роман бесцеремонно пересел на мою койку.

– Я человека вижу, – таинственно зашептал он. – Сам я принц и воин с далекой планеты Оум. Оказался по воле злых сил в человеческом теле. Пытался несколько раз вернуться обратно на родину через параллельные миры, но неудачно. После последнего возвращения оказался здесь.

– Понятно, – ухмыльнулся я. – Ты иди, напиши письмо в организацию объединенных наций, что ты инопланетный принц. Тебя сразу выпустят отсюда. А теперь отстань. Отдохнуть хочу.

– Некогда мне писать. А эту организацию уже давно распустили за ненадобностью, – пояснил Роман.

Я внимательно посмотрел на него. По правде сказать, мне очень хотелось узнать, как можно больше об этом мире, но только не от сумасшедшего.

– Ты думаешь, что я ненормальный? – усмехнулся Роман.

– Нет. Ты попал сюда по ошибке. Если ООН распустили, то тебе надо обязательно накатать письмо в межпланетную правозащитную организацию. Иди и пиши срочно. Могу адрес подсказать.

– А, что? В твоем мире есть такая организация? – заинтересованно спросил Роман.

– Да, есть. Можешь мне письмо передать. Когда вернусь в свой мир, обязательно опущу его в почтовый ящик, что на углу моего дома, и твое послание дойдет по адресу. Тут же прилетят инопланетяне и тебя освободят.

– Идея неплохая, – согласился Роман. – Но тебе еще надо вернуться. А я так понимаю – ты не знаешь, как это сделать.

– Ты, главное напиши, а как уже вернуться это моя забота.

– В тот день, когда ночь новолунием зиждется, спустился ко мне ангел небесный и длань свою возложил на мое плечо левое, дабы демона согнать и наставить меня на путь истинный, – монотонно завыл юродивый. – И просветлел я разумом своим да сердцем воспылал…

– Да заткнись ты, скотина! – прошипел Роман.

– Ыгы, ыгы, Воистину так, и обрящется всё во веки веков и отныне, – пробормотал псих и затих.

– Как он меня достал! – Роман обхватил голову ладонями. – Среди ночи поднимается и вот такую пургу несет. С ума можно сойти! Я вернусь отсюда на родину полным идиотом. Как я буду управлять своим государством?

– Ничего страшного, – съехидничал я. – Психи зачастую и управляют государствами.

– Нет! – Роман в ужасе округлил глаза. – Как ты можешь такое заявлять! Ты не прав! Здесь на планете Земля великим государством СССР управляют достойные и мудрые люди! Великим вождем после Сталина стал гениальный полководец Жуков Георгий Константинович! Он сделал из этой страны величайшее государство мира. Теперь СССР весь мир в кулаке держит. Вот так.

Роман сжал кулак. В темных глазах его сверкнул огонь.

– А сегодня вождь этой страны – это Сергей Николаевич Жуков! – вдохновенно продолжил Роман. – Это внук Георгия Константиновича и мудрый вождь всего советского народа. Когда я вернусь на свою планету, то обязательно установлю дипломатические связи с СССР. А хочешь, я тебя возьму с собой? Вижу, что ты умный человек. Я назначу тебя своим первым советником.

– Не знаю. Надо все хорошо обдумать, – устало произнес я.

– Конечно, конечно, – закивал Роман. – Это очень серьезный шаг.

– Я протестую! Я решительно протестую против оскорбления чувств умалишенных! – неожиданно послышался истошный вопль из глубин палаты. – Я за срочное принятие закона о защите чувств и достоинства умалишенных! Я протестую!

Санитары стремительно сорвались с места и понеслись по проходу. У одного из них я успел заметить в руках объемную смирительную рубашку.

– Опять правозащитник Леха буйствует, – пояснил Роман. – Неизлечим.

– Мои братия и сестры по разуму! – забеспокоился юродивый. – Размышление есть попытка мыслей надсадных познать, то, что уму недоступно в силу помрачения полного. И тонет оный в ложном знании, как в жиже навозной, И кажется ему слепцу, что оный разумен да велик во познании своем, а на деле бельмами незрячими по сторонам крутит, да лбом твердым во стены долбится.

– Ужин! – послышался зычный вопль со стороны входной двери. Он спас меня от общения с сумасшедшими.

Я резко поднялся с кровати и направился на зов.

– Кашу не ешь! Понос прохватит! – послышалось мне вслед. – После ужина продолжим беседу.

Святый боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас! – раздались за спиной громкие возгласы другого сумасшедшего.

Глава 4

СТРОИТЬСЯ, ТОВАРИЩИ СУМАСШЕДШИЕ!

После ужина я решил обследовать территорию. Интересовала возможность побега отсюда. Кто знает, сколько здесь меня будут держать. Может вместо недельки – другой продлят мое пребывание здесь на неопределенный срок. Но я предпочитал определенность в жизни.

Первым делом лениво прогулялся по палате. Как бы, между прочим, подошел к окну, прикоснулся пальцем к решетке. Пришел к выводу – решетка сделана на совесть. Сквозь неё, мог бы «просочится» только терминатор самой последней модели. Кроме того, отметил, что за сумасшедшими наблюдали глаза нескольких видеокамер, установленных под потолком. Прямиком из палаты побег был невозможен.

Под предлогом похода в сортир, вышел в коридор. В конце коридора – железная дверь. Возле двери на страже здоровенный санитар со смирительной рубашкой на изготовке.

Дверь в сортир сразу направо. Он также был повсеместно напичкан видеокамерами. Их не было разве что в унитазах. Но побег через унитаз не входил в мои планы.

Демонстративно перед камерой справил малую нужду и вернулся в палату.

– Всем на выход, на вечернюю зарядку! – раздался призывный вопль.

Сумасшедшие зашевелились и потянулись к двери.

– Быстрее! Пошли! Пошли! – подгоняли их санитары.

Я влился в общий поток.

Прошел пять железных дверей.

Открытое вечернее небо. Большой двор. Высокий бетонный забор по периметру. За ним – стена густых деревьев. На заборе красный плакат с надписью: «Сумасшествие – не приговор». Колючая проволока. Вышки. На них санитары. Видеокамеры.

Как на лагерной зоне.

– Строиться! Строиться! – послышались команды.

Санитары сбили сумасшедших в толпу посреди двора.

– Добрый вечер, товарищи! – раздался громкий зычный голос, усиленный мощными динамиками. – Начинаем урок вечерней оздоровительной гимнастики. Встаньте прямо! Ноги вместе! Руки по швам! Вдох! Руки вверх! Выдох! Руки вниз! Вдох!

Сумасшедшие запыхтели, старательно выполняя команды.

С вышек ударили лучи света, сойдясь в перекрестие над толпой, и в воздухе проявились пейзажи просторных полей с перелесками, полноводной рекой и белыми облаками на синем небе.

«Голограмма», – догадался я.

– Во поле береза стояла, во поле кудрявая стояла…, – нежно запел женский голос.

Панорама сменилась березовым лесом. Там среди деревьев закружил хоровод девушек в кокошниках и длинных красочных платьях.

– Образ родины в наших сердцах! – ворвался в песню голос за кадром.

– Некому березу заломати, некому кудряву заломати…

– Товарищи! – воскликнул голос. – Вперед, ускоренными темпами на пути к обретению разума! Руки согнуть! Бег на месте! Все бежим на месте!

Сумасшедшие активно заработали ногами. Тем временем над толпой проявился объемный образ Ленина. Ильич был как живой в ореоле света. Он строго и назидательно взирал сверху.

– Наш великий вождь и учитель верит в вас! Он всегда с вами! – продолжил вещать голос. – Его разум – ваш разум! Его гений – ваш гений!

– Эээх, дубинушка ухнем! Эх зеленая саама пойдет! – завопил кто-то за моей спиной. – Аааааа. Бляяяя!

Оглянулся. Двое санитаров уже успели набросить смирительную рубашку на возмутителя порядка, запихали ему в рот кляп и поволокли.

А занятия продолжались.

– Присели! Встали! Присели! – командовал голос. – Товарищи! Дружными рядами к полному просветлению и оздоровлению!

Объемные картины над толпой плавно сменялись одна на другую. Над нами летели самолеты, шли по полю уборочные комбайны, плыли корабли в океане.

Играла торжественная музыка.

– Наклоны в стороны! Раз! Два! Раз!

В воздухе заколыхались полупрозрачные пейзажи каких-то городов, новостроек, счастливых и радостных лиц.

– Хлопки рук над головой в прыжке! Раз! Два! Три! Хорошо!

Зазвучал симфонический оркестр, и над умалишенными поплыли балерины из «Лебединого озера».

– Красота спасет мир! Под руководством Партии и Правительства обретем духовную и физическую красоту!

Балерины кружились в танце.

– На месте стоять! Раз, два! Восстанавливаем дыхание. Вдох! Выдох! Вдох!

Музыка затихла. Балерины растворились.

– Товарищи! Вечерняя зарядка закончена! Скорейшего вам выздоровления и возвращения на трудовой путь строителя коммунизма! Приятных вам снов, товарищи!

– В палату марш! Быстро! Быстро! – Засуетились санитары, подгоняя сумасшедших, как собаки отару овец.

* * *

Не спалось. Лежал на кровати, отрешенно уставившись в потолок. На соседней койке мирно сопел во сне Роман. После вечерней зарядки санитар профессионально выполнил успокоительный укол ему в задницу, тем самым избавив меня от выслушивания дальнейшего бреда сумасшедшего. Но надолго ли?

Мне были предложены какие-то таблетки. Сделал вид, что кладу их в рот и даже глотаю, запивая водой из стакана. Как только санитар отошел, тут же выплюнул их.

За окнами густела темнота. В палате-казарме жизнь к ночи потихоньку успокаивалась. Все реже слышались дикие выкрики, песнопения, чтение стихов и прочие проявления нездорового ума. Мой сосед-богоискатель тоже постепенно угомонился, перестав творить молитвы с призывами господними. Я же лежал обуреваемый мыслями.

Вот же чертовщина какая! Жизнь, вроде, улыбалась. И вдруг… на тебе! Ни с того, ни с сего такой совершенно нелепый, можно сказать, фантастический поворот событий.

Вопрос – что делать и как быть, не давал покоя. Может, все же попытаться сбежать? Пробраться на танковый завод, попробовать вскрыть дверь и вернуться обратно? Но охрана и здесь и на заводе крепкая. Да и вернусь ли я туда куда хочу? Вряд ли. Тем более я совершенно не знаком с самим механизмом переброски. Потому не стоит и пробовать.

Мысли одна хуже другой клубком змей извивались в моей голове. В попытке успокоится, невольно схватился ладонями за виски. С ума сойти! Аж, волком хотелось завыть.

«Тихо, Валера, тихо! – мысленно сказал я сам себе. – Бежать пока никуда не надо. Здесь в СССР тоже можно хорошо устроиться. В социалистическом обществе нет безработицы, и потому у каждого человека есть уверенность в завтрашнем дне. Не вечно же меня держать будут в этих застенках. К примеру, имитирую я собственное оздоровление, и в конце концов меня выпустят. А, может, и документы местные справят. Ты ж не буйный, Валера. Надо срочно выздоравливать. Для начала напрочь отринуть разговоры о параллельных мирах. Стать примерным сумасшедшим и как всегда радоваться жизни. Радость жизни – это всепобеждающая сила. Тебя выпустят, Валера, и ты найдешь здесь себе применение. Ты же талантлив, а талант всегда пробьет себе дорогу в любых параллельных мирах. Все будет хорошо».

Приняв решение, я моментально успокоился. Пора спать и видеть хорошие сны. Вскоре веки мои отяжелели. Как уснул, не помню.

И приснился мне неприятный сон. Вроде, как сидит за широким столом в большом кабинете сам товарищ Сталин, а я стою перед ним, подобно школьнику перед завучем. Кроме Сталина за столом еще с десяток каких-то людей. Присмотрелся – узнал среди них только Лаврентия Берию и Никиту Хрущева.

– Итак, гражданин Назаров из капиталистической России, что вы можете сказать по поводу своего участия в сознательном уничтожении СССР? – задает мне вопрос Сталин, раскуривая трубку.

– Я? Я ничего не могу сказать, – немедленно отвечаю. – В то время был еще маленький. Мне было… Пять лет мне было! Вот!

– Пять лет, – Сталин усмехнулся. – Не надо сваливать на возраст свою преступную бездеятельность.

– Преступную бездеятельность? Но разве малые дети могут быть преступно бездеятельными?

– Помолчите, гражданин Назаров! Пусть товарищи по партии скажут. Товарищ Берия. Вам слово.

Берия подскочил, как ужаленный.

– Товарищ Сталин! Из достоверных источников стало известно, что гражданин Назаров уже в четырехлетнем возрасте напевал разлагающие социалистический образ мышления песни так называемых вокально-инструментальных групп, таких как «Кино», «Наутилус-Помпилиус», «Алиса» и «ДДТ». Кроме того, он уже в этом возрасте предпочитал иностранную жвачку ирискам «Кис-Кис», предавался беспробудному потреблению капиталистической суспензии под названием «Кока-Кола», пренебрегая тем самым истинно социалистическим напитком «Буратино» и усиленно сосал «Чупа-чупс» вместо русских леденцов «Петушок на палочке». Таким образом, он уже в то время проявлял полное отсутствие патриотических чувств, неуважение к социалистическому образу жизни, историческим ценностям своей Родины, наследию отцов и дедов. Он виновен.

Берия сел.

– Откуда вы знаете! – выкрикнул я. – Вас в то время уже не было! Вас расстреляли!

– Меня? – Берия снисходительно ухмыльнулся. – Меня не могут расстрелять. Я всегда и везде живой. Я всегда с каждым и в каждом из вас. А вот ты, гражданин Назаров будешь расстрелян.

– А что нам скажет товарищ Хрущев? – обратился Сталин к Никите Сергеевичу, попыхивая трубкой.

– Мне нечего добавить к словам товарища Берии, – заявил Хрущев, став по стойке смирно. – Хочу только обратить ваше внимание, товарищ Сталин, что гражданин Назаров ничуть не раскаивается в содеянном. При этом не признает свою вину, что является отягчающим обстоятельством. Он вдвойне виновен.

– Да, что ты несешь! – возмутился я. – Это я-то виновен? Ты же сам предашь своего вождя! Ты же сам обгадишь нашу историю! Из-за тебя и начнется весь развал! Ты кукурузник! Крым отдал! Страну в голод загнал!

– Бред, – пожал плечами Хрущев.

– Кто еще желает высказаться? – спросил Сталин, загасив трубку.

Гробовая тишина в ответ.

– Очень хорошо. Итак, мы решили признать гражданина Назарова изменником Родины и расстрелять. Приговор привести в исполнение немедленно. Товарищ Берия. Прошу.

Берия вновь подскочил, и я увидел в его руке направленный на меня пистолет.

– Нет! – завопил я. – А где мое последнее слово! Товарищ Сталин! Они все предадут вас! Они все враги народа!

– Заткнись, гад! – процедил сквозь зубы Берия и блеснул очками. – Получай!

Пламя из дула. Разрывающий голову удар. Проснулся в холодном поту. Черт!

За окном светало. Наступало утро.

– Приснится же, – пробормотал я, озираясь по сторонам. В палате царил покой. Сумасшедшие спали.

Тишину нарушил громкий топот со стороны двери. В палату вошли несколько рослых людей в военной форме. За ними семенил Феликс Эдуардович в сопровождении двух санитаров.

– Подъем! Все подъем! Быстро! – завопил один из них.

Сумасшедшие заворочались. Кто-то протяжно завыл.

– Вот она кара небесная во второе пришествие! Ибо сатана не дремлет! – заорал набожный юродивый. – Армагеддон настал!

– Товарищи сумасшедшие! – зычно воззвал один из людей в форме с погонами майора. – Приказываю всем, построиться в шеренгу перед койками. Быстро! Время построения – одна минута. Время пошло!

– Вставайте! Вставайте! Быстро! Скоты! – завопили санитары и забегали меж коек, пинками и тычками поднимая психов. – Вставайте! Стройтесь, как есть! В трусах!

Я не стал дожидаться пинка, вскочил и послушно застыл перед своей кроватью. Справа от меня пристроился Роман, а слева, тупо бормоча, что-то про бога выпрямился столбом юродивый.

Прошла не одна минута, прежде чем санитарам удалось выполнить приказ майора и создать из психов некое подобие шеренги. Вид всей этой картины был карикатурно отвратителен и напоминал собою некий винегрет из полотен испанского художника Франсиско Гойи со своими чудовищно-гротескными персонажами из разномастных пародий на человеческие облики. Сумасшедшие топтались на месте. Некоторые тупо озирались по сторонам, иные же расплывались в идиотских улыбках, другие сумрачно набычились.

– Рааавняйсь! Смииирно! Вольно! – зычно скомандовал майор.

– Ура! – заорал кто-то из нестройных рядов. Майор сделал вид, что не услышал восторженного возгласа.

– Я майор Хромченков – начальник второго отдела Центрального районного военкомата, – представился он. – Завершается весенняя призывная кампания в доблестные и непобедимые советские вооруженные силы. Практически все новобранцы поступают в нашу великую армию с искренним желанием служить и стойко переносить тяготы военной службы. Практически все. Да.

– Слава КПСС! – послышался истошный вопль. – Да здравствует Марксизм-Ленинизм!

Из шеренги выбежал маленький тощий мужичонка.

– По врагам огонь! – завопил он. – Гранаты к бою!

Санитары, будучи начеку, тут же подскочили к нему, профессионально заломили за спину руки и поволокли за дверь.

– Смииирно! – вновь заорал майор, побагровев толстой мордой. – Товарищи сумасшедшие! Ставлю вас в известность, что практически все новобранцы желают нести службу повсеместно. Но, в наше социалистическое время, когда еще не добит змей мирового империализма, еще встречаются несознательные подонки, которые сознательно не желают отдаваться армейской службе. Они скрываются везде, где могут. Но у меня глаз наметан и зорок, и я выявляю таких мерзавцев на земле в небесах и на море. Уверен, уклонисты засели и среди вас, настоящих больных на голову. Посему предлагаю им добровольно сдаться, признаться в симуляции умственного помешательства с изъявлением своего желания отдать свой долг Партии и народу. Итак, кто желает служить?

– Я! Я желаю! Дайте мне двустволку! Я убью президента Соединенных Штатов! – раздались откуда-то из угла палаты хриплые выкрики, схожие с лаем собаки.

Майор поморщился, махнул рукой и медленно пошел вдоль шеренги психов, внимательно всматриваясь в их физиономии. В палате зависла мертвая тишина, нарушаемая лишь мерным звуком его шагов. Шаг за шагом, и майор поравнялся с юродивым. Здесь он и остановился.

– Имя, фамилия? – спросил он у юродивого.

– В превеликой благостии пребываю! – истошно заголосил юродивый. – Ибо, отходя по нужде крупной увидел я ангела небесного во сребре-свете озаренного, и оный длань свою распростер над водами и землями, поведав, что грядет господь, и возрадуются страждущие! Но не токмо…

Ощутимый тычок кулаком под дых заставил юродивого мгновенно заткнуться.

– Его зовут Анатолий по фамилии Кожура, но он выдает себя за преподобного Сержа Николаева-Ачинского, – пояснил подошедший ближе к майору Феликс Эдуардович. – У больного имеет место навязчивый бред, галлюциногенные состояния, скрытые и отчетливо проявленные комплексы. Шизофрения в ярко выраженной степени. Скорее всего, это последствия родовой травмы головного мозга…

– Головного мозга, говорите? – перебил врача майор. – Мозг – это не жизненно важный орган. Отсутствие головного мозга не входит в перечень заболеваний, препятствующих несению воинской службы. У этого кабана нет мозга! А зачем он ему? У него бицепс есть! Косишь, да? От армии решил закосить? А кто будет Родину защищать? Кто?

– Зоофилия есмь грех, – забормотал юродивый. – Даже ежели кто-либо из вас есмь зоофил – прелюбодей – скотоложник и с лошадью или же со козою да быком совокупление имел множественное, то господь простит сие при покаянии искреннем. Но для сего надобно на исповедь сходить во храм, или же поведать прилюдно о грехах сиих, а опосля молиться денно и нощно, дабы диавола из себя изгнать, ибо оный сатана вновь возвратит вас на грех искушения и соития со скотом.

– Складно чешешь! Политруком будешь! – ухмыльнулся майор. – Мы тебя быстро вылечим от соития со скотом! Бога и дьявола нет! Наши вожди Ленин и Сталин воистину и во веки веков! Аминь! А ты что тут делаешь?

Вопрос был обращен ко мне.

– Не знаю, – я тупо пожал плечами. – Вот доставили.

– Его доставили из режимной зоны, – пояснил Феликс Эдуардович. – Имел место быть бред. Частичная амнезия. Утверждает, что прибыл к нам из параллельного мира.

– Параллельного мира? – майор выпучил на меня рыбьи глаза водосточного цвета. – Не врешь?

Я промолчал.

– Язык прикусил, конспиратор, – ухмыльнулся майор. – Ничего. Пара марш бросков с полной выкладкой, и ты забудешь обо всех параллельных мирах.

– Вы его тоже хотите забрать? – спросил Феликс Эдуардович. – Но должен предупредить, что он не имеет каких-либо настоящих документов. При нем была только ксива странного образца. Витя, принеси его эту ксиву. Там у меня на столе она.

Один из санитаров ринулся в коридор и вскоре принес мой паспорт. Майор его лениво перелистал, после чего в упор глянул на меня.

– Итак, кто ты там на самом деле мне неинтересно знать. Вижу, что здоровенный бугай и симулянт. А в военный билет так и запишем данные вот с этой херни, – он помахал перед моим носом паспортом. – Поздравляю. Будешь исполнять почетную обязанность воина СССР.

– Мне уже двадцать восемь. Я вышел из призывного возраста. И я уже служил! – возразил я.

– Рано обрадовался. Призывной возраст в стране советов до тридцати лет. Еще послужишь, – махнул рукой майор и шагнул к моему соседу Роману.

– Ты кто тут? – спросил он.

– Я принц с далекой планеты Оум, – гордо произнес Роман. – Не трогайте меня. Иначе мои воины будут мстить.

– Твои воины? Будут мстить? – майор испуганно отшатнулся. – Кошмар! Я аж обделался со страха! А сам не хочешь стать воином и наводить ужас на врагов?

– Я был великим воином, – спокойно ответил Роман. – Но меня лишили моего истинного могучего тела и направили на вашу планету.

– Самые великие воины – это бойцы армии СССР. Из тебя сделают величайшего воина всех времен и народов, – майор раскатисто захохотал и направился далее вдоль шеренги психов. Пройдя ее до конца, он вернулся к нам.

– Этих троих симулянтов я забираю, – решительно заявил он.

– Господи! – возопил юродивый. – Токмо тебе ведомо воистину, кто идиот полный, а кто к просветлению идет, кто во грехе, как в навозе по уши погряз, а кто под живительной водой веры истинной омовение вершит. Господи вразуми…

Тяжелый удар под дых заставил юродивого согнуться пополам. Майор удовлетворенно потер ладонью правый кулак.

– Призывник Кожура, еще хоть одно слово про господа, и я буду просветлять тебя ногами, – грозно заявил он. – Ты меня понял?

– Ыыыы, дааа, – тяжело взвыл юродивый, с трудом распрямляясь.

– Должен предупредить всех троих. Попытаетесь сбежать, вас поймают. А за побег и уклонение от службы до пяти лет зоны. Вопросы есть?

Мы молчали.

– Вопросов нет. А теперь одеться и на выход бегом марш. Время пошло.

Глава 5

НАШ ПУТЬ НА ЗАПАД

Тяжело лязгнули железные двери. Военизированный конвой вывел нас на улицу. Снова тот же двор с вышками. Напротив бетонного крыльца, поросшего по трещинам сырым мохом, стоит микроавтобус цвета хаки с маленькими, будто бойницы окнами. Дверь его открыта.

– В машину! – скомандовал один из конвоиров.

Сиденья жесткие. Обтянуты черным шершавым дерматином. Воняло бензином. Мне досталось место возле окошка. Рядом уселся воин с планеты Оум он же Роман Дуров. Юродивый, он же Толя Кожура расположился позади меня. Конвой рассредоточился по свободным местам. Майор опустил свою широкую задницу на место рядом с водителем. Автомобиль фыркнул, забурчал двигателем и резко рванул с места.

Выехали за ворота. За окнами промелькнули ели, да сосенки, и вскоре мы вырвались на широкую городскую улицу, по обеим сторонам которой высились панельные многоэтажки. По ней сновали легковушки неизвестных мне марок и степенно катили автобусы. Будничный день вступал в свои права, и народ спешил по своим делам.

Я обратил внимание на полное отсутствие каких-либо рекламных щитов. Лишь изредка на нижних этажах домов встречались вывески с надписями «Гастроном», «Универмаг», «Кафе-бакалея», «Соки-воды». Красные плакаты с лозунгами «Народ и Партия едины!», «Мы к коммунизму держим путь!», «Слава КПСС!» и прочие атрибуты идейно-воспитательного содержания встречались повсеместно.

Да уж, этот Красноярск разительно отличался от того, в котором я жил в ином измерении. Я не узнавал его и не понимал, в какой части города нахожусь. Многоэтажная застройка, закрывала собой широту пространства. Это не позволяло мне зацепиться взором за окружающий природный ландшафт с его горными отрогами Куйсумского хребта и определить, свое местоположение. Но уже вскоре перспектива улицы впереди открылась видом на знакомый силуэт Караульной горы с часовней, венчающей ее вершину, и я сообразил, что мы подъезжаем к историческому центру города с западной стороны.

Миновали мост над железнодорожными путями.

Центр города встретил меня знакомыми старыми зданиями. Я узнал Проспект Мира. Но здесь, судя по вывеске, он имел название «Проспект Сталина». Пересекли проспект, несколько поворотов, и вскоре подъехали к трехэтажному зданию из желтого кирпича, в котором я узнал краевой призывной пункт. Он был точно такой же, как и в моем мире, откуда я в свое время направился в Вооруженные силы России. Перед микроавтобусом открылись железные ворота в бетонном заборе, и он въехал на широкий асфальтированный двор. На какой-то миг мне показалось, что я вернулся в свой мир, когда увидел все тот же плац в пределах периметра забора и маячащих на нем группами и поодиночке призывников, в ожидании отправки в войска.

– Выходим! – скомандовал майор и выбрался из автобуса. Мы не заставили себя долго ждать. Выбрались вслед за ним.

К майору подошел долговязый лейтенант с длинными, как у гориллы руками. Его продолговатая физиономия была похожа на морду коня в фуражке.

– Вот, – майор показал на нас. – Как и обещал. Орлы!

Лейтенант окинул нас критическим взглядом и удовлетворенно кивнул.

– Здесь документы на них, – майор отдал ему коричневую папку и показал на меня. – На этого только поддельная ксива есть. Данные с нее возьмешь.

– Разберемся, – ухмыльнулся лейтенант.

– Ну, бывай. С тебя бутылка, – майор хлопнул лейтенанта по плечу и нырнул в микроавтобус. Тот развернулся и выехал за ворота.

Лейтенант приблизился к нам. Его взгляд был мутен, неприветлив и не обещал ничего хорошего.

– Вас привезли из психушки, – произнес он пропитым голосом. – Я лейтенант Харченков. Со мной шутки плохи. Не советую больше симулировать. Сейчас вы пройдете со мной. Вам оформят военные билеты и выдадут сухой паек на дорогу. Шагом марш!

– А комиссия! Где медицинская комиссия! – нервно выкрикнул юродивый Кожура.

Лейтенант медленно обернулся.

– Какого хрена? Все комиссии вами давно уже пройдены наперед, – зловеще произносит он. – Все вы признаны годными к военной службе. Еще вопросы есть?

– Никак нет, – промямлил Кожура.

– Очень хорошо. Все за мной.

Мы гуськом тронулись за лейтенантом, вошли в здание сборного пункта и поднялись по лестнице. Всё здесь, так же как и тогда в моем мире в тот день, когда я покидал гражданку. Всё те же затертые множеством ног бетонные ступени, крашеные стены, серые двери и серые фигуры новобранцев в коридорах.

– На подстрижку, – лейтенант указывает на одну из дверей, – А потом ждите меня здесь.

За дверью комната с кафелем на стенах. Пара стульев. Возле них два хмурых бойца в клеенчатых фартуках ловко орудуют стригущими электрическими машинками над головами новобранцев. Стригут наголо. Процесс идет быстро. Минута – другая и подходит наша очередь.

– Мне не надобно сие, – гордо заявляет Кожура. – Я с детства предчувствовал свое предназначение истинного воина и подготовился заранее в лысом виде к несению воинской службы.

– Ты хорошо подготовился, – соглашается один из парикмахеров. – Пошел отсюда!

– Мне, пожалуйста, виски прямые сделайте, – нагло ухмыляется Роман.

Через пару минут мы лысые покидаем парикмахерскую. В коридоре напротив двери на скамье нас ждет Кожура. Мы садимся рядом с ним.

– Красавцы! – восторженно восклицает он. – Короче, ребята, мы встряли! Хана! Теперь от звонка до звонка! Да и хер с ним! Напишу из армии папаше с мамашей, что жив и здоров. А то они уже в трансе полном. Уверены, что их единственный сынок рехнулся напрочь. Пусть же обрадуются и возгордятся.

Таращусь на Кожуру. Удивлению моему нет предела. Это ж надо так уметь притворяться! Этот юродивый вел вполне себе адекватный разговор. Его помешательство, как водой в унитаз смыло.

– Так ты это что? Так ты в дурке откосить пытался? – спрашиваю я. – Ты не псих?

– Можно подумать, что ты псих? – хмыкает Кожура. – Придумал тоже! Пришелец из параллельных миров. Сам додумался, или кто подсказал?

– А он? – я мотнул головой в сторону Романа.

– Тоже симулянт! – уверенно заявил Кожура и хлопнул Романа по плечу. – Ты симулянт?

Роман, молча, кивнул.

– Выходит – вы уклонисты чертовы не желали служить Родине своей! – возмутился я. – И вот из-за таких как вы у нас СССР и развалился! Как вы могли так поступить? Я лично в своем мире отдал свой долг стране. Служил в мотострелковой части. И все потому, что не мог поступить иначе. А вы… Эх вы… У меня слов нет!

Кожура и Роман переглянулись. Кожура покрутил пальцем у виска. Роман пожал плечами.

Оба молчали, и я тут же сообразил, что в своем негодовании сморозил лишнего про свой мир. Иначе как сумасшедшим я и не выглядел в глазах этих негодяев. Да и что с ними разговаривать?

Больше ничего не сказал. Замкнулся в себе.

– Воистину пути Господни неисповедимы, – неожиданно забормотал Кожура. – И не судите, да не судимы будете, ибо каждый уже осужден свыше, и что день грядущий готовит нам, знает токмо отец наш небесный. Какими мы будем завтра не дано знать, ибо апокалипсис духовный грядет пред каждым из нас, и свет великий чрез устремление в духе святом может озарить душу грешную в каждый миг существа нашего.

– Заткнись, – Роман мрачно глянул на Кожуру. – Ты чего пургу опять несешь?

– Не знаю, – пожал плечами тот. – Обидно. Так все было хорошо. Феликс уже готов был справку выдать и тут на тебе! Да и ноутбук жалко. Сломал зря.

– Откуда из тебя вся эта хрень лезет?

– Не знаю, – Кожура снова пожал плечами. – Может быть потому, что у меня философский склад ума. Я прирожденный философ и могу часами размышлять о смысле жизни.

– В задумчивости над смыслом жизни можно реально рехнуться, – уверенно произносит Роман. – Долго нам еще тут сидеть? Я в сортир хочу.

– Сортир недалеко. За углом коридора, – я мотнул головой в сторону.

– А ты откуда знаешь? – удивленно спросил Роман.

– Он настоящий псих, – ухмыляется Кожура. – Ему свыше голос сообщает.

– Знаю по запаху, – объясняю я, припоминая, как посещал эту комнату в своем мире.

– А, понятно. Я сейчас.

Он срывается с места и скрывается за углом.

Дверь по соседству со скамейкой открылась, и в проеме показалась физиономия Харченкова.

– Все ко мне! А где…

– Он рядом в сортире. Приспичило, – пояснил Кожура.

– Тащи его сюда!

– Я тут! Тут! – Роман выскочил из-за угла, на бегу поддергивая штаны.

Вошли в просторный кабинет. За широким письменным столом возле окна сидит сумрачный ефрейтор. Стол завален стопками каких-то бумаг и папок. Правый угол стола занимает открытый ноутбук. На тумбочке принтер. На столе вижу свой паспорт и три красные книжечки. Это военные билеты.

– Садимся на стул по очереди, – буркнул ефрейтор, ткнув пальцем за наши спины, и достал из ящика стола фотоаппарат.

Я оглянулся. Справа от двери на фоне висящей на стене белой простыни стоит стул. Первым сажусь на него. Не сходя с места, ефрейтор наводит на меня объектив.

– Следующий!

После короткой фотосессии с нами, ефрейтор еще некоторое время тупо и долго колдует на клавиатуре ноутбука.

– Сычев, ты чего возишься? Давай быстрее! – торопит его лейтенант.

– Куда быстрее-то? Зачем? Солдат спит – служба идет, – бормочет ефрейтор.

– Я тебе посплю! О дембеле думаешь? Мыслями уже дома? Когда у тебя дембель?

– Этот призыв закончится, и домой.

– Через неделю, значит. Понятно с тобой все. Что будешь на гражданке делать?

– Сначала набухаюсь, отдохну пару недель, а потом работать пойду. Меня в райком комсомола обещают пристроить инструктором.

– Инструктором? В райком? Врешь, однако, – лейтенант недоверчиво скривил лошадиную физиономию.

– Чо мне врать-то? Я искренне предан идеям коммунизма. Ленина читал.

Принтер загудел. Из него медленно вылез лист бумаги с нашими фото. Ефрейтор аккуратно вырезал их, смазал клеем, прилепил в военные билеты и приложил на них печать.

– Все, – облегченно выдыхает он. – Держите, вояки. Храните их, как свои яйца!

Мы прячем военные билеты в карманы пижам.

– Пошли дальше! – приказывает лейтенант.

Дальше был склад. Здесь нам выдают армейские вещмешки с сухим пайком в виде черствой буханки серого хлеба, банки сгущенки и двух банок тушенки.

– Все стразу не жрать! Это вам на день, – предупреждает лейтенант. – Пошли дальше!

Дальше был зал ожидания с лежанками, обшитыми коричневым дерматином, обсиженными десятками лысых новобранцев. Здесь воздух был пропитан душным запахом пота, замешанного на хмельном перегаре. Лейтенант подводит нас к группе молодых людей в количестве восьми, устроивших на одной из лежанок импровизированный стол. На нем среди пластиковых стаканов, нарезки колбасы, банок с кильками, кусков хлеба и сала стоит початая бутылка водки.

– Вот, – лейтенант указывает на молодых людей. – Это ваша команда. Номер 114. Сидите тут и ждите оповещения. Отправка примерно через пару часов.

– Товарищ лей…, товарищ лейнетант, – заплетающимся языком выдавливает из себя один из участников застолья. При этот его рот блещет металлической фиксой. – А я не хочу в стройбат. Я желаю отдать Родине свою честь с оружием в руках. Можно меня…

– Можно Машку за ляжку, – прерывает его лейтенант. – Отставить разговоры! Бухайте поменьше! Чтобы у меня все на ногах стояли при отправке! Иначе поедете служить на южный берег Северной земли.

– Так точно, твердо стоять на ногах! – обладатель фиксы гордо вскидывает голову и, приложив правую ладонь к виску, провожает уходящего лейтенанта мутным взглядом, затем широко разводит руками.

– Присаживайтесь братаны! Меня Серегой зовут, а вот это Степан. Мы вместе с ним зону топтали. Тут мы все ребята серьезные. В натуре, кореша?

Все кореша дружно, как один закивали в ответ. Мы присаживаемся на лежанку.

– А вы откуда такие? – спросил Степан. – Вас будто прямиком с зоны пригнали. Но вы в странную робу вбились.

– Нас с психушки привезли, – пояснил Кожура.

– Так вы психи?

– Были, но уже вылечились.

– Ну, да! – Степан недоверчиво уставился на Кожуру. – Псих, это навсегда.

– Армия лечит все, – поясняю я.

– Точно, братан! – Серега хлопает меня по спине ладонью. – Армия – лучший доктор! Выпьем за армию!

– Выпьем, – соглашаюсь я.

– Степан! Еще три пластика!

Степан достал из-под лежака три стаканчика, и в них с веселым бульканьем потекла водка. Она теплая и противно застревает в горле.

– А куда нас повезут? Кто знает? – спрашивает Роман, прожевав кусок сала.

– В Благовещенск. В стройбат, – отвечает Серега.

– В стройбате деды лютые, – хмуро произносит Степан.

– Главное вместе держаться. Тогда мы всех дедов зажмем, – самонадеянно заявляет Серега. Точно я говорю, кореша?

Все опять дружно кивают.

– Зажмем, зажмем.

Некоторое время все сосредоточенно жуют.

– Опять Харя идет, – настороженно произносит Серега, глядя мне за спину. Я оглядываюсь. К нам приближается лейтенант вместе с каким-то коренастым широкоплечим сержантом.

– Вот, все что есть. Выбирай, – ухмыляется лейтенант.

Сержант цепким взглядом изучает нашу компанию. Его широкую грудь украшает краснознаменный гвардейский знак и еще несколько армейских значков.

– Вот эти в сером, – уверенно произносит он после недолгих раздумий.

– Их из дурдома привезли. Они симулянты, – предупреждает лейтенант.

– Мне пофиг. Я их забираю.

– Как скажешь, гвардеец, – пожимает плечами лейтенант. – Психи, подъем! Смирно!

Мы вскочили на ноги.

– Моя фамилия Сукорюкин, – представился сержант. – Вам выпала честь служить в краснознаменном гвардейском мотострелковом полку имени Ленинского комсомола. Следуйте за мной!

– А я! Я тоже хочу в гвардию! – завопил Серега.

– Четвертый лишний, – ответил сержант и направился к лестнице. Мы переглянулись и ринулись за ним.

Спустились во двор на плац.

– Команда 117 ко мне! – зычно крикнул сержант. – В две шеренги становись!

Примерно два десятка человек сбежались в центр плаца и построились в линию. Сержант оглянулся на нас.

– А вам что пинка под жопу? Быстро в строй!

Мы дополнили шеренгу по правому флангу.

Сукорюкин забрал у всех новобранцев военные билеты, сложил их в полевую сумку, затем вытащил из нее какие-то бумаги и, заглядывая в них, провел перекличку.

– Товарищ сержант! Товарищ сержант! – жалобно заскулил, кто-то из призывников. – А я… А мне в туалет…

– Отставить разговоры в строю! Раавняйсь! Смиирно! Налееву! Шагом арш!

Ворота перед нами открылись. Наш неровный строй покинул двор сборного пункта На миг остро пронзило ощущение, что я сплю. После дембеля на гражданке мне не раз виделись сны, где я вновь и вновь проходил армейскую службу. Вновь и вновь во снах я проходил эти ворота. Но теперь это был не сон. Это был бред. Мне вдруг стало весело. Еле сдержался от нервного хохота.

За воротами нас ждал небольшой автобус. Его двери были открыты.

– Прыгайте быстро! – скомандовал сержант.

В автобусе было жарко. За рулем сидел потный круглолицый мордоворот с погонами младшего сержанта и лениво потягивал пиво из бутылки.

– Все сели? – спросил он, не оборачиваясь, и бросил пустую бутылку через открытое окно на газон.

– Гони, – махнул рукой вперед Сукорюкин. – Времени в обрез. За полчаса доехать надо.

– Нет проблем. Держитесь крепче, – ухмыльнулся водила.

Двери автобуса закрылись, и он рванул с места. На повороте при выезде на улицу его ощутимо накренило.

Сидящий со мной по соседству Кожура весомо навалился на меня.

Автобус мчался по улицам, виляя задом и обгоняя авто. В нем все скрипело, хрипело и лязгало.

– Наш путь на кладбище! – послышался сквозь этот шум чей-то возглас.

– Отставить разговоры! – прикрикнул Сукорюкин.

Я не забывал смотреть по сторонам. Дома, машины, люди. Мы выехали из исторического центра с его старыми зданиями. Автобус покатил среди новостроек, и я снова перестал понимать, где мы. Вскоре выехали на загородную трассу. Водила втопил педаль газа на полную. Движок дико взревел, готовый взлететь из-под капота.

По сторонам дороги раскинулись поля с перелесками. Вдали просматривалась малоэтажная застройка каких-то поселений. Изредка на обочинах мелькали плакаты с разными социалистическими лозунгами.

Трасса с разделительной полосой была широкая. Справа промелькнул дорожный указатель с надписью «п. Емельяново». И это были знакомые для меня места. Мы ехали на запад.

Поселок раскинулся на километры справа от дороги своей малоэтажной застройкой с огородами.

Развязка в разных уровнях. Мы сворачиваем по ней налево и несемся дальше. Да мы никак в аэропорт рулим!

Не ошибся. Поворот направо. Дорога рассекает лес.

Жилые пятиэтажки справа. Слева широкая площадь с автомобилями. За ним стеклянное здание аэропорта. Само собой, что здесь оно не такое, как там у нас. Здание похоже на гигантский аквариум. По верхней кромке фасада надпись объемными красными буквами «Аэропорт Красноярск». Над входом в здание огромный портрет Ленина из цветной мозаики.

Проезжаем мимо, сворачиваем налево и через ворота в бетонном заборе выруливаем прямиком на летное поле.

Автобус останавливается возле большого серого самолета с красными звездами на бортах и крыльях. Самолет неизвестной мне модели. Его объемное брюхо в хвостовой части открыто. Неподалеку стоит пара вертолетов. Вдали виднеются еще несколько крылатых машин. Слышен звук реактивных двигателей. Пахнет керосином.

– Выходим! – командует Сукорюкин.

Мы выбираемся из автобуса.

– Загружаемся, быстро! – Сукорюкин показывает на зияющее чернотой нутро самолета. Мы взбегаем туда по широкому пандусу.

Внутри самолета все пространство доверху заставлено какими-то ящиками, тюками и контейнерами.

– А где? – недоуменно озирается по сторонам Кожура. – Где тут сидеть? Где кресла?

– А тебе, что? Салон люкс подавай? В нашей попутке вот на этой доске будешь сидеть, – Сукорюкин тычет пальцем на узкую деревянную скамью вдоль борта. – За пять часов полета не развалишься. Все лучше, чем на поезде в вонючем вагоне четверо суток пилить.

– А куда летим? – полюбопытствовал я.

– Наш путь на запад. Ленинград. Сертолово, – ответил он.

– А часть? Номер части какой?

– А тебе зачем? – насторожился сержант.

– У меня друг служил в Сертолово-2, – нашелся, что ответить я. – В мотострелковой части служил.

– Да, мы туда и направляемся. Военная часть 37551. Это наш двести семидесятый гвардейский мотострелковый Ленинградский Краснознаменный ордена Кутузова полк, – гордо ответил сержант. – Этот полк ведет свои традиции от Копорского полка, созданного еще царем Петром Великим более трехсот лет назад. Понял, куда ты едешь, симулянт? Мы там из тебя настоящего воина сделаем!

– Понял, – едва слышно ответил я мгновенно пересохшим горлом. Было от чего. Это была та самая часть, где я служил в своем мире несколько лет назад.

Глава 6

ЛЕНИНГРАД – ПИТЕР – СЕРТОЛОВО

Мы расселись в рядок на скамью, словно птицы на жердочке. Пандус медленно поднялся, подобно челюсти бегемота, и закрыл брюхо самолета. Иллюминаторов в его бортах не было и внутри стало темно, но темнота была недолгой. Под потолком тускло зажглись несколько ламп, превращая темноту в сумрак.

– Послышался свистящий звук реактивных двигателей. Самолет дрогнул, и я всем телом ощутил, как он медленно покатил по бетону.

Звук нарастал. Самолет остановился, корпус его задрожал, а затем рванул вперед так, что мы едва не слетели со скамьи.

Взлет.

Тряска резко закончилась. Звук двигателей ушел куда-то назад. Заложило уши, но вскоре отпустило.

Мы летим.

Впереди пять часов полета. Еще максимум часа полтора пути от Питера до Сертолово. Менее чем через семь часов я вернусь в часть, где служил. Но какая она здесь?

Интересно, какое оружие у местных пехотинцев? Все те же АК-47 или что-то новое? А что может быть тут нового? Этот автомат настолько прост и неприхотлив, что его трудно сделать лучше. Разве, что какое-нибудь лазерное оружие типа фантастического бластера? Помню, как от нечего делать мы, уже, будучи смотрящими на дембель, вечерами соревновались в разборке-сборке автомата на время. Я мог это сделать менее чем за двадцать пять секунд. Стрелял я тоже неплохо.

Впрочем, судя по тем черным танкам, которые я видел, вполне возможно, что и стрелковое оружие здесь уже другое. Может быть, и автомата Калашникова здесь никогда не было. А может и самого Калашникова этот мир не породил.

Ладно. Что гадать-то? Скоро узнаю. Все узнаю.

* * *

Историческая справка:

Сертолово (фин. Sierattala) – город (с 1998) во Всеволожском районе Ленинградской области. Центр муниципального образования Сертолово.

Слово Сертолово – «Sierattala» – финского происхождения, в переводе – «перемещенный», такое название обусловлено историческими событиями: переселением финнов в начале XVIII века поближе к Петербургу.

По данным 1862 года деревня Сертолово, расположенная при речке Безымянной, отстояла по Выборгскому почтовому тракту в 27 верстах от Санкт-Петербурга и относилась к Осинорощинской волости Санкт-Петербургского уезда. В деревне насчитывалось тринадцать дворов, в которых жили 32 человека мужского и 39 женского пола. Население было преимущественно финским.

В Осинорощинской волости находились также деревни Черная Речка, Лупполово, Дранишниково, Мендсари, Мистолово, Порошкино, Корабсельки, Юкки, Осиновая Роща, Дыбун, платформа Графская (ныне Песочная) и платформа Левашово. В деревнях Лупполово, Мендсари, Юкки, Дыбун имелись земские школы, а в Юкках, кроме того, был фельдшерско-акушерский пункт, в Графском – врачебная амбулатория. В 1939—1942 годах финское население было принудительно выселено.

В 1936 году начал строиться военный городок, состоящий из жилых районов Сертолово-1, Сертолово-2, Черная Речка, Осиновая Роща и Гарболово.

С сентября 1942 Сертолово оказался в блокаде. Для ведения боевых действий использовалась железнодорожная ветка. Во время войны застройка населенного пункта была сильно разрушена: в жилых районах Сертолово-1 осталось три, а в Сертолово-2 – два, четырех этажных 24-квартирных дома. Массовое жилищное строительство началось с 1952г. и особенно интенсивно – с 1966г. в основном для офицеров запаса. Строительство многоэтажных домов и зданий соцкультбыта началось в 70—80 годы.

В 1969 – 1974г.г. были оборудованы четыре скважины по улице Заречной, а в1977г. – подведена Невская вода. В октябре 1965г. началась газификация поселка. Подъем жилищного строительства сопровождался быстрым ростом населения: с1969 по 1989г. численность выросла на 12 тыс. и составила 15 тыс. чел.

В 1962 г. на базе цеха по распиловке древесины (КЭУ ЛенВО) был образован Сертоловский деревообрабатывающий комбинат. В 1965г., после введения новых цехов (столярного и металлоконструкций) он получил название Сертоловский деревообрабатывающий промышленный комбинат. Строительство осуществлялось в основном по проектам института «Военпроект-407».

27 октября 1998 года, Законодательным собранием Ленинградской области был принят областной закон №40-оз «Об отнесении посёлка Сертолово Всеволожского района к категории городов областного подчинения».

(«Леноблинформ»)

* * *

Тычок в бок справа заставил меня повернуть голову. Кожура украдкой совал мне пластиковый стакан.

– Держи. Добрые люди передали.

Молча мотнул головой.

– Тогда дальше передай.

Слева от меня сидел Роман. Он был последним в ряду.

– Не хочу, – отказался и он. – Я от водки в самолете блюю.

– Слабаки, – презрительно скривился Кожура и опрокинул стакан себе в рот.

– Откуда вонища! – послышался возглас Сукорюкина. В отличие от всех нас, он лениво валялся на объемном брезентовом тюфяке. – Кто бухает? Признавайтесь, суки! Что молчите? Кого бухим засеку, тот на очке в части сгниет, бля! Вы в колыбель революции летите! Чтобы все имели вид крутой и трезвый! Поняли? Кто не понял?

– Товарищ сержант! А нас на экскурсии в Ленинграде будут водить? – спросил кто-то из новобранцев.

– Ты мне зубы не заговаривай! Какие еще экскурсии?

– Я в Эрмитаже хочу побывать. Там, говорят, красиво.

– Ага, сейчас! – Сукорюкин отрывисто хохотнул, будто отрыгнул. – Экскурсии у тебя будут на учебное поле, строевой плац и стрельбище. Там тоже красиво. Красиво, когда мотострелковая цепь идет в наступление, красиво, когда строй солдат, как машина чеканит шаг, красивы трассирующие пули ночью. Вот это красота! Ты про все Эрмитажи с такой красотой забудешь!

– А увольнительные будут?

– Будут. Если будешь стрелять на отлично и выполнять все нормативы. Лучшие курсанты учебки у нас поощряются.

– А стрелять будем из автоматов? – не сдержал я любопытства.

– А из чего же еще? Автомат АК-47М. Это лучшее стрелковое оружие в мире.

– Что значит буква М?

– Модернизированный, значит. А что? Не терпится с автоматом по грязи поползать?

– Всю жизнь мечтал, – ухмыльнулся я.

– Мечты сбываются, – мрачно произнес, кто-то из новобранцев.

– Все! Отставить разговоры! – грозно произнес Сукорюкин и откинулся на тюфяк, – Командир спать будет!

– С автоматом, значит, ползать будем, – едва слышно пробормотал Кожура. – Вот же угораздило. Как же херово, что у нас в институте не было военной кафедры! Воистину пути господни неисповедимы. Время разбрасывать камни и время собирать оные. Всему свое время и время всякой вещи под небом. Время безверия и время веры великой. Какими мы будем завтра не дано знать, ибо апокалипсис духовный грядет пред каждым из нас и свет великий чрез устремление в Духе Святом может озарить душу грешную в каждый миг существа оного.

– Заткнись, и без тебя тошно, – прошипел Роман.

– Мне выплеснуться надо, а иначе совсем во мрачное расположение духа впаду, – пояснил Кожура.

– Держи свое говно при себе. Дебил.

– Дебилы это мускулы человечества, – пояснил Кожура, – А я мозг. Мне поговорить надо. Снять нервное напряжение, так сказать. Темные мысли одолевают. А вы все кругом непросветленные люди. Не ощущаете тонких эманаций духовного мира. Тебя вот Дуров из какого института выгнали на последнем курсе? Ты кто? Ты недоделанный и приземленный технолог по переработке древесины. Я же законченный философ по призванию и образованию. Но материализм в виде Марксизма-Ленинизма мне претит своим примитивизмом. Меня привлекают изысканные восточные учения, мрачные идеи Ницше, мистика Блаватской. Я ищу истину. А искание истины – величайший признак настоящего человека. Искание же славы – стремление превосходства в стаде.

– Ты не искатель истины, – возразил Роман. – Ты опасный идеологический апологет империализма.

– Да мне плевать, кто я. Главное, что мне это нравится. Я постоянно развиваюсь и вижу, как вокруг меня люди деградируют духовно. А духовно горбатого и могила не исправит. Кстати, а наш коллега по дурдому, кто по специальности? Ты кто? – Кожура ткнул меня локтем.

– Архитектор, – коротко ответил я.

– А где учился?

– В Красноярской архитектурно-строительной академии.

– Ничего себе! Ты учился в академии? А где такая у нас?

– Есть такая.

– Врешь. Я знаю, что у нас политех архитекторов готовит. Академии у нас нет. Что-то ты гонишь.

– Не хочешь, не верь, – отмахнулся я.

– И военной кафедры у вас не было, если загремел в армию?

– Не было.

– А в политехе военка есть. У меня знакомый оттуда. Он теперь лейтеха. Прошел сборы и лейтеха. И в армию не надо ходить. Вот же повезло. А ты гонишь, что-то.

– Он из параллельного мира. Там учился, – встрял в разговор Роман.

– А, дааа, – Кожура многозначительно закивал. – Точно, как же это я забыл. Ты же гость из параллельных миров. Там все возвышенно, одухотворенно и совершенно. Но никто не знает, что такое абсолютное совершенство, а я знаю. Абсолютное совершенство – это гармония дьявольского и божественного. И зачем же ты к нам сюда направился из этой абсолютной гармонии?

– Хотел от армии откосить, – пояснил за меня Роман. – Толя, завязывай с разговорами. Ты меня в дурдоме достал, а теперь здесь продолжаешь. Философ хренов. Утомил. Зря тебя симулянтом признали. Псих ты натуральный.

– Да, я псих, – согласился Кожура. – Но у психа есть преимущество. Знаете какое? Он не может сойти с ума.

– Почему? – тупо спросил Роман.

– Потому, что уже сошел, – Кожура свистяще захихикал. – А вам всем это еще предстоит. Но знайте, что правильно сойти с ума это большое искусство.

– Вообще-то, если точнее сказать, ты дурак, а не сумасшедший. Разницу понимаешь?

– Сам дурак.

На том беседа завершилась. Кожура резко сник, понуро склонив голову. Через пару минут его глаза закрылись, а нижняя челюсть расслабленно отпала. Вид он обрел во сне крайне дебильный.

– Жрать охота, – Роман посмотрел по сторонам. – Где бортпроводница? Почему нам не разносят ланч?

Я достал из вещмешка банку тушенки, сорвал за кольцо крышку и пальцами подцепил жирный кусок мяса.

Роман последовал моему примеру.

– Смирно!!! – раздался ни с того ни с сего истошный вопль Сукорюкина. Сержант резко подскочил на тюфяке и ошалело закрутил головой по сторонам.

Кожура проснулся и тупо вскинул голову.

– Приснилось что-то, товарищ сержант? – участливо спросил кто-то из новобранцев.

Сукорюкин только головой тряхнул и отмахнулся.

– Приятных вам снов, товарищ сержант.

* * *

Позади почти пять часов полета. Моя задница задеревенела на этой скамье окончательно, а позвоночник превратился в осиновый кол.

Кожура навалился на меня плечом и храпит мне в ухо. Пытаюсь его оттолкнуть, но он вновь и вновь тяжелым мешком падает на меня.

Роман сидит молча. Взгляд его отрешен.

Справа изредка слышится пьяный гогот. Сукорюкин спит, и некоторые новобранцы, пользуясь отсутствием должного контроля с его стороны, все же набрались до кондиции.

Самолет мощно качнуло раз, другой. Заложило уши. Похоже, что началось снижение.

Сукорюкин проснулся, приподнял голову и тупо смотрит по сторонам.

– Вставай! Хватит дрыхнуть! – я толкаю Кожуру плечом.

– А? Что такое? Какие санитары?! – вскрикивает он.

Касание колесами посадочной полосы. Рев двигателей на реверсе. Торможение. Остановка.

Двигатели стихли.

Брюхо самолета распахнулось, и в его нутро хлынул яркий дневной свет.

– На выход! – скомандовал Сукорюкин.

Выходим из самолета по пандусу, жмурясь от яркого солнца.

Я осмотрелся по сторонам. Мы на летном поле. Вокруг десятки разных самолетов. Вдали распласталось здание аэропорта, но вид у него иной, нежели аэропорт «Пулково» с его стеклянными световыми фонарями. Здешний аэропорт – это монументальное сооружение, напоминающее собой мощную гранитную крепость. Наверху этой крепости красуется объемная белая надпись: «Ленинград – город герой».

К Сукорюкину подходит капитан в черной летной форме.

– Как, гвардеец? Нормально долетели?

– Спасибо, товарищ капитан! Все ништяк!

– Ну, бывай! Передавай привет полковнику Звереву.

К самолету подруливает военный грузовик. Его кузов накрыт брезентовым тентом.

– К машине! – командует Сукорюкин.

Мы забираемся в кузов и рассаживаемся на деревянные скамьи.

– Круто, – пыхтит Кожура. – Транспорт подают прямо на летное поле, как членам политбюро. А где красная ковровая дорожка?

Сукорюкин сдвигает тент по заднему борту, полностью закрывая нам обзор. Слышится стук двери. Похоже, что сержант занял мягкое место в кабине.

– Вот же изверг. А я так Ленинград посмотреть хотел, – пробормотал Гоша Косицин. Тот самый новобранец, который спрашивал про экскурсии в Эрмитаж.

– Посмотришь еще. После дембеля, – ехидно произносит за моей спиной Вадик Павлов, пожелавший Сукорюкину приятных снов. У Вадика хорошо подвешен язык и за словом он в карман не лезет. Всю вторую половину полета он травил политические анекдоты.

Машина поехала.

Я тоже хотел бы посмотреть этот Питер – Ленинград, но видать не судьба сегодня.

* * *

Как я и предполагал, ехали мы чуть более часа. Все это время словоохотливый Вадик Павлов, не переставая, трещал анекдотами про армию, Ленина и Чапаева. Кожура и Роман тоже не отставали от него и травили анекдоты про евреев, немцев и русских. Все хохотали кроме меня. Я чувствовал, что сам попал в какой-то анекдот, и мне было не до смеха.

– А ты чего загрустил? – Кожура хлопнул меня ладонью по плечу. – Расскажи анекдот. Что знаешь?

– Я долго не думал и рассказал первое, что пришло на ум. Это был анекдот про Штирлица.

Никто не засмеялся.

– Кто такой Штирлиц? – спросил Кожура.

Я сообразил, что сболтнул лишнее, как тот Штирлиц из анекдота. По всему здесь не знали героя этого фильма, да и самого фильма тоже.

– Кто такой Штирлиц? – снова настырно спросил Кожура.

– Супергерой из параллельно мира, – решил отшутиться я.

– Не смешно, – скривился Кожура и рассказал анекдот о поручике Ржевском. Этот супергерой, видно по всему, имел место быть и в этом мире.

Глава 7

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Машина остановилась. Послышался лязг и скрип. Это открывались ворота. Машина вновь тронулась и проехала еще немного.

– Вытряхиваемся! – послышался голос Сукорюкина.

Новобранцы зашевелились на выход, перебираясь через скамьи.

Я перелез через борт кузова, спрыгнул на асфальт и с интересом закрутил головой по сторонам в ожидании увидеть знакомый пейзаж, но тщетно. Здесь все было ново для меня. Нас выгрузили возле серого здания со входом в виде массивной колоннады. Перед ней на высоком постаменте возвышается бюст какого-то военного деятеля в фуражке. Широкий прямой проезд от ворот контрольно-пропускного пункта уходит вглубь территории. По его сторонам деревья и стриженые газоны. За деревьями просматриваются какие-то строения.

Ничего узнаваемого. Может это еще не Сертолово? Хотя, нет! Вот они! Два четырехэтажных кирпичных дома за пределами военной части. Вижу их верхние этажи за высоким бетонным забором. Насколько я знаю эти дома еще довоенной постройки. Да, это Сертолово-2.

Дома те же. Все остальное другое.

– Неужели это все мое! – с нарочитым восторгом выдохнул Вадик Павлов и широко раскинул руки.

В это время с неба раздается давящий уши свист, и над нами стремительно проносится странный объект. Он похож на огромного летающего жука со светящимися крыльями. Объект тормозит, затем резко взмывает и скрывается за облаками. Все это действо длится какие-то секунды.

– Оба-на! – восклицает кто-то из новобранцев. – Это же Стикс – новый уничтожитель типа «земля – космос» с плазменным движком! А я читал, что он только в проекте.

– Такие уже в натуре есть, – гордо заявляет Сукорюкин. – Они с режимного аэродрома под Всеволожском взлетают. Тут еще и не такое увидите.

– А что увидим? Что? – наперебой спрашивают новобранцы.

– Коня в пальто, – ухмыляется Сукорюкин. – Все, отставить разговоры!

Мимо нас проходит строй солдат. Они с любопытством косят на нас глазами. Я обратил внимание на их форму. Гимнастерки и штаны однотонного цвета хаки. На ногах сапоги-кирзачи. На плечах красные погоны. Ремни с бляхами. На головах пилотки. Никаких тебе изысков в виде пятнистой расцветки, кепок с козырьками и всяких там карманов и наклеек.

– Откуда воины? – спрашивает идущий рядом со строем лейтенант.

– Это крутые бойцы из Сибири, – отвечает Сукорюкин.

К Сукорюкину подходит высокий кругломордый младший сержант, перекидывается с ним словами, после чего строит нас в колонну по два.

«Сейчас в баню первым делом поведет», – решил я и не ошибся.

Путь в баню пролегает через ворота контрольно-пропускного пункта.

– Слесарчук! – крикнул вслед младшему сержанту Сукорюкин. – После бани веди их в роту!

– А баня с бассейном? – интересуется Вадик Павлов.

– Да. И с телками, – ухмыльнулся Роман.

– Разговоры в строю! – прикрикнул Слесарчук. – Шагаем в ногу! А раз! Раз! Раз, два, три. Левой! Левой, бля! Бараны! Да я вас задрочу на плацу! Четче шаг! Левой!

Баранами мы подошли к одноэтажному кирпичному зданию. Это баня.

В предбаннике с деревянными скамьями и кабинками для одежды сумрачно и сыро. Дневной свет с трудом проникает сюда через мутные рифленые стекла узких окон.

– Вещмешки оставляем здесь в углу, – приказывает Слесарчук. – Они вам больше не понадобятся.

– А жратва! Как же жратва! – возмущается Гоша Косицин.

– Я сказал! – прорычал Слесарчук. – Делаем, как я сказал!

Захожу в моечную. В ней широкие деревянные скамьи. На них серые оцинкованные тазы, скользкие мочалки и куски желтого мыла. Старые медные краны на кафельных стенах. Пар, плеск воды, голые лысые люди.

Смываю с себя пыль моего мира. Вместе с ней вода будто уносит память о нем, и он начинает казаться мне смутным сном.

Опрокидываю на себя пару тазов воды и выхожу в предбанник. Там через квадратный проем в стене ефрейтор южной национальности выдает форму.

– Размер? – коротко спрашивает он меня.

– Пятидесятый, сорок третий.

Ефрейтор выдает мне форму с сапогами и ремнем, темно синие семейные трусы, белую майку, пару портянок и полотенце.

– Следующий!

– Товарищ ефрейтор, а у меня в трусах дыра! – возмущенно крикнул кто-то из новобранцев.

– Большая? – спросил ефрейтор.

– Большая! На заду!

– Очень хорошо! Будешь гадить, не снимая трусов! Свободен!

Я оделся, присел на лавку, привычным движением намотал портянки и сунул ноги в сапоги.

– Все смотрим сюда! Буду показывать, как портянки наматывать. Стелим эту хрень на пол. Все видят? – Слесарчук окинул строгим взором новобранцев. Его взгляд остановился на мне.

– А вы, что сидите, товарищ курсант?

– А все уже, – ухмыльнулся я.

– Что все? Засунул, как попало? Снимай!

Я сдернул сапог. У Слесарчука выпал глаз.

– Где учился?

– В обществе ДОСААФ, – снова нагло ухмыльнулся я и тут же подумал, а не сморозил ли чего лишнего.

– Как фамилия?

– Назаров.

– Курсант Назаров! Показывай всем!

Я провел урок по наматыванию портянок. Уже минут через десять этот процесс был освоен всеми новобранцами.

– Правильное наматывание портянок – это основа боеспособности бойца, – пояснял при этом Слесарчук. – Неправильно намотаете и останетесь без ног. Боец без ног – это не боец.

– А как же герой летчик Маресьев? – осторожно спросил Вадик Павлов.

– Что Маресьев? – нахмурился Слесарчук.

– Он без ног был. Прополз по лесам многие километры, а потом летал и бил врага. Без ног.

– Как фамилия?

– Павлов!

– Курсант Павлов! Вы тоже будете ползать километры по лесу в полной боевой выкладке, если зададите еще раз идиотский вопрос. Всем на выход! Строиться!

Строем, громко топая вразнобой сапогами, мы возвращаемся к воротам части. Слесарчук заворачивает наш неровный строй с основного проезда направо к трехэтажному сурового облика зданию из красного кирпича. Это казарма. За ней среди деревьев просматривается еще одно точно такое же строение.

Возле входа в казарму несколько бойцов лениво красят в белый цвет бетонные бордюры.

– Слева по одному на второй этаж бегом марш! – командует Слесарчук.

На втором этаже нас встречает дневальный возле тумбочки. На тумбочке черный телефон. Широкий коридор. По его сторонам двери. Одна из них за железной черной решеткой.

Новобранцы бестолково топчутся в коридоре.

– Туда, – дневальный показывает глазами на открытый дверной проем в конце коридора.

За проемом просторное помещение, с рядами двухъярусных коек, разделенных широким проходом. Над проходом перекладина турника на металлически стойках с растяжками. Всего рядов коек четыре, по два с каждой стороны прохода. Перед койками массивные табуреты. Меж коек тумбочки. У противоположной от входа стены на металлической стойке панель телевизора. Над телевизором портреты Ленина и Сталина в золоченых рамах. В боковых стенах оконные проемы, а меж ними портреты неизвестных мне личностей. Это спальное помещение. В воздухе букет из запаха кирзы, хлорки и солдатского пота. Здесь немноголюдно. С десяток бойцов сидят на табуретах и дружно начищают бляхи.

– Курсант Андрусь! – гаркает Слесарчук.

Одна из дверей в коридоре распахивается. Из нее выскакивает круглолицый румяный боец.

– Андрусь, раздай пополнению фурнитуру и принадлежности.

– Есть!

Андрусь выдает каждому из нас по паре красных погон, петлицы, металлические эмблемы со звездочками и колосьями, красную звездочку на пилотку и прочую мелочевку для приведения формы в должный уставной порядок.

– Садись! – Слесарчук указывает на табуреты.

Для начала мы приступаем к подшивке подворотничков. Показывает технику подшивки с важным видом курсант Андрусь. Выясняется, что служит он уже две с лишним недели в должности, аж самого каптера роты.

Контролирует нас Слесарчук.

Для меня весь этот процесс отработан до автоматизма. Иголка с ниткой просто летают в моих пальцах. Воротничок я пришил быстро и приступил к закреплению погон. Заканчиваю дела первым.

Надеваю гимнастерку.

– Что сидим, товарищ курсант? – уставился на меня Слесарчук.

– Все готово, товарищ гвардии сержант, – докладываю я, поднявшись с табуретки по стойке смирно.

Слесарчук недоверчиво осмотрел мою работу и удивленно уставился на меня.

– Курсант Назаров?

– Так точно!

– Быстрый вы, однако! Мне сообщили, что вы симулянт из дурдома. Это правда?

– Истинная правда, товарищ сержант!

– Это вас так в дурдоме подготовили к армии?

– Никак нет! Это внутреннее состояние. Я неожиданно почувствовал призвание к службе в вооруженных силах моей социалистической Родины!

– Ну, ну, – Слесарчук недоверчиво усмехается, пронизывая меня взглядом. – Если вы так, курсант Назаров, будете стрелять, как наматывать портянки и подшиваться, то у вас действительно прирожденное призвание к воинской службе. Я беру вас в свое отделение.

– Будьте уверены. Я не подведу! – браво отвечаю я.

– Проконтролируйте процесс, – Слесарчук указывает на новобранцев. – Помогите при необходимости.

– Есть!

С моей помощью весь процесс заканчивается в пределах часа.

– В две шеренги становись! – скомандовал Слесарчук. – Рааавняйсь! Смирно! Напрааву! На выход бегом марш!

На улице он вновь построил нас в колонну по два, привел на плац, остановил на его краю и развернул в шеренги. На плацу около сотни бойцов нестройной толпой под руководством пяти сержантов пытаются изобразить строевой шаг. Получается плохо. Бойцы идут извилисто и в разнобой.

– Как бык поссал, – недовольно кривится здоровенный, как шкаф старший сержант с широкими лычками на погонах

– Пополнение привел! – докладывает ему Слесарчук.

Сержант – шкаф лениво подходит к нам. На его лице играет добродушная улыбка, но холодные глаза не предвещают ничего хорошего.

– Здорово, бойцы! – снисходительно ухмыляется он.

– Здра, жла.. товарищ… – послышались из нашей толпы неуверенные возгласы в его сторону.

– Хреново даже для первого раза, – морщится он. – Слушайте сюда! Я заместитель командира второй роты старший сержант Братухин! С этого дня я для вас царь и бог! Я буду приказывать, вы будете выполнять. Вам выпала честь проходить обучение воинскому мастерству в гвардейском мотострелковом полку имени Ленинского комсомола. Ваше обучение продлиться полгода. Вас будут сношать здесь день и ночь, и вы станете настоящими воинами, способными выполнить любое задание Коммунистической партии и Советского правительства. По окончании учебки вам будет присвоено звание младших сержантов, после чего вы будете направлены в войска Ленинградского военного округа. Вопросы есть?

Братухин окинул нас взглядом удава, смотрящего на кролика. Мы молчали.

– Вопросов нет, – кивнул он и обернулся на сержантов. – Командиры! Разбираем бойцов!

Нас распределили по взводам. Я, как и обещал мне Слесарчук, попал в его третье отделение четвертого взвода. Вместе со мной в это отделение попал Толя Кожура, Роман Дуров, Вадик Павлов и Гоша Косицын.

Мы вливаемся в строй.

– Левой, левой! – командует Братухин. – Правое плечо вперед! Прямо! Левой! Как бык поссал!

Стало жарко. Солнце подошло к зениту. День кажется мне бесконечно долгим. Еще бы! Разница во времени Красноярска и Ленинграда составляет четыре часа. Там уже дело шло к вечеру, а здесь только подходило к обеду.

Словно услышав мои мысли, Братухин смотрит на часы, затем уводит роту с плаца и останавливает ее строй у входа в одноэтажное кирпичное строение под двускатной металлической крышей. Это столовая.

– Рота, стой! Направу! На месте бегом марш! Слева в колонну по одному в столовую бегом марш!

Забегаем в столовую. Здесь в большом зале расставлены ряды из десятков широких и длинных столов с деревянными столешницами, крытыми клеенками. Вдоль столов деревянные лавки. На каждом столе по две больших алюминиевых кастрюли. Здесь же чайник, половник, миски, ложки, широкая чашка с хлебом. За каждым столом умещается по десять человек.

Большая часть столов уже занята бойцами из других рот.

Рассаживаемся во второй ряд. Сержанты занимают отдельный стол.

– Раздатчики пищи встать! – командует Братухин.

Раздатчиком пищи будет тот, кому удается занять место на лавке посредине пятерки бойцов, обращенных лицами на выход. У раздатчика есть преимущество. Он может подложить себе больше еды.

Не все раздатчики выполняют команду.

– Садись, бля! Хайлом не щелкать! Встают все раздатчики! Иначе на плацу пыль жрать будете! Раздатчики пищи встать!

Встают все.

– К приему пищи приступить!

Я осмотрительно забираю себе сразу три куска хлеба. Здесь не кафе-ресторан и тарелка с хлебом опустошается на раз-два.

Раздатчик разливает черпаком по мискам жидкий суп. Миски быстро опустошаются и наполняются из второй кастрюли перловой кашей с тушенкой. Поглощаем все очень быстро, но чай выпить не успеваем. Звучит голос Братухина:

– Рота! Заканчиваем прием пищи! Встать! На выход строиться бегом марш!

Мы бежим на выход. В дверях стоит Сукорюкин. Я догадываюсь, зачем он стоит здесь. Он отвесит последнему выбегающему бойцу пинка.

После столовой роту вновь погнали на плац.

– Левой! Левой! Выше ногу! Левой! Рота стой! Правую ногу поднять!

Все бойцы послушно поднимают правую ногу с вытянутой ступней.

– Стоим!

Проходит минута, другая. Некоторые курсанты начинают покачиваться, затем заваливаются на соседей. Строй колышется.

– Опустить! Левую ногу поднять!

Вновь томительно тянутся секунды.

– Опустить! Вперед шагом арш! Левой! Левой! Правое плечо вперед!

После часа занятий на плацу роту делят по взводам. Наш четвертый взвод направляется в спортивный городок в глубине территории части. Здесь замкомвзвода он же командир первого отделения старший сержант Васильев проводит с нами занятия по силовой подготовке. По его команде мы поднимаем и опускаем гусеничные траки.

Васильев небольшого роста, но жилистый, сам легко и непринужденно орудует этой тяжелой железякой, глядя на нас с усмешкой. Вместе с ним командиры отделений младшие сержанты Тимощенко и Слесарчук тоже с удовольствием кидают железо.

Здоровенный Кожура тяжело пыхтит. Вадик Павлов негромко матерится. Непрерывное издевательство на жаре с железом продолжается примерно час, затем Васильев прогоняет нас пару раз по беговой дорожке вокруг спортивного городка.

После спортгородка возвращаемся взводом на плац, где отрабатываем приемы одиночного строевого шага, поворотов и разворотов на месте. Советские строевые приемы не отличаются от Российских. Я вновь невольно проявляю свои армейские навыки и замечаю, как Слесарчук, глядя на меня, переговаривается с Васильевым.

– Курсант Назаров! – окликает меня Васильев.

– Я!

– Ко мне!

– Есть!

Бегом направляюсь к нему и как положено, за несколько шагов до него перехожу на чеканный строевой шаг. Останавливаюсь, вскидываю правую ладонь к пилотке и вытягиваюсь по стойке смирно.

– Товарищ гвардии старший сержант! Курсант Назаров по вашему приказанию прибыл!

– Вольно, курсант! У вас хорошо отработаны строевые приемы. Где научились?

– У меня в школе была пятерка по военной подготовке, – нагло заявил я и снова подумал, а не сморозил ли чего лишнего.

– Мне сообщили, что в обществе ДОСААФ вы тоже преуспели, – ехидно ухмыльнулся Васильев. – Особо в освоении процесса наматывания портянок.

– Так точно! Готовился к службе!

– А зачем в психушке скрывались?

– Я не скрывался! Наоборот! Хотел работать на секретном военном заводе и приносить пользу Родине! Но меня не взяли, повязали и отвезли в дурдом. Спасибо майору Хромченкову. Вызволил и направил в доблестные вооруженные силы! Служу Советскому Союзу!

– Мда, – промычал Васильев. – Курсант Назаров!

– Я!

– Продолжить занятия!

– Есть!

После строевой подготовки наш взвод до ужина подметал территорию возле клуба и красил бордюры.

Ужин. Снова каша перловка с тушенкой. Компот из сухофруктов.

После ужина мы, прибывшие сегодня новобранцы, учимся застилать кровати и складывать форму на табуреты. Основная задача в данном процессе это идеально ровно натянуть одеяло на матрас. Я знал процесс досконально, но решил на этот раз не выделяться и притворился новичком в этом деле.

К девяти часам в спальном помещении собрался весь состав роты. Сержанты приказали курсантам выставить табуреты на центральный проход и сесть напротив телевизора для просмотра новостей.

С телевизора хлынула бравурная музыка. На экране проявилась панорама кремля с птичьего полета и красная надпись: «Время СССР».

– Здравствуйте товарищи! – произнес бодро хорошо поставленным голосом седовласый диктор в сером костюме. – Сегодня седьмое июня 2013 года. Генеральный секретарь коммунистической партии Союза Советских Социалистических Республик товарищ Сергей Николаевич Жуков встретился в ходе официального визита в Социалистическую республику Индия с председателем Индийской коммунистической партии…

Что? Меня аж вперед поддало к экрану. В Индии социализм? Во дела!

Я весь превратился в слух и зрение, жадно впитывая в себя каждое слово. В отличие от меня курсанты не обращали внимания на телевизор. Кто подшивал новый подворотничок, кто драил бляху, а иные просто спали.

Из этих новостей я узнал, что в СССР сегодня утром успешно проведен запуск беспилотного космического корабля с антигравитационным двигателем, что открывает необозримые перспективы к освоению космоса. Готовится к пуску первый термоядерный реактор на стройке энергетической станции нового поколения в Свердловске, а в Красноярске введена первая экологически чистая линия по производству марганцевых ферросплавов.

От промышленности не отставало сельское хозяйство. Повсеместно растут удои молока, производство мяса, а своевременно проведенная посевная компания гарантирует богатый урожай зерновых культур.

Неуклонно повышается культурно-образовательный уровень братских советских народов. Растет количество библиотек, домов культуры и клубов на селе. Экран телевизора изобиловал счастливыми лицами советских людей.

Судя по новостям в стране развитого социализма жизнь била ключом.

В отличие от СССР в странах загнивающего запада, судя по новостям, продолжался упадок со спадом производства, безработицей и духовной деградацией.

За всем этими новостями я не заметил, как прошел час.

– Рота! На вечернюю прогулку становись! – раздалась зычная команда со стороны двери.

Курсанты загрохотали табуретами, расчищая пространство для построения.

– Раавняйсь! Смирно! Вольно! На выход бегом марш на улицу строиться!

Командовал вечерней прогулкой Сукорюкин. Он прогнал роту строем до плаца и обратно.

Снова забегаем наверх в расположение роты. Там нас встречает Братухин и строит на вечернюю поверку.

Толкотня. Шум. Вскоре в казарме воцаряется тишина.

– Раавняйсь! Смирно! Аатставить! – Братухин устремляет жесткий взгляд куда-то в дальний правый конец строя. – Ты что там дрыгаешься? Сношаешься что ли? Раавняйсь! Смирно! Первый взвод! Андрусь!

– Я!

– Деркач!

– Я!

– Пашаев!

– Я!

– Лауринавичус!

– Я!

Да уж. Я невольно повел глазами по сторонам. Судя по фамилиям, похоже, что рота тут интернациональная. Со всех концов Союза новобранцев свезли.

– Картбаев!

– Я!

– Тамашаускас!

– Я!

– Стымковский!

– Я!

– Павлов!

Однако же! Все народы СССР здесь в едином строю!

– Назаров!

– Я!

– Купа!

– Я!

– Шихман!

Я!

– Гюльмисарян!

Международный слет какой-то. Полный интернационал! Кого только тут нет. Русские, украинцы, белорусы, литовцы, таджики, армяне, молдаване… Все здесь.

И я тоже. Русский из параллельного мира. Зачем я здесь?

Поверка заканчивается и начинается развод в наряды.

Из нашего взвода четверо попадают в наряд по роте. В их числе Кожура. Я пока избегаю этой участи.

– Рота! Вольно! Для подготовки к отбою разойдись!

Строй рассыпается. Кто-то устало садится на табурет. Кто-то идет в сортир.

– Рота, отбой! – раздается команда ровно в одиннадцать часов.

Я быстро скидываю с себя форму, укладываю её на табурет, ставлю рядом с ним сапоги и ныряю под одеяло в ожидании, что вот сейчас начнется тренировка «Подъем – отбой».

Но нет. Обошлось. В роте постепенно наступает тишина. За окнами еще светло. Близится время белых ночей.

Глава 8

ОРУЖИЕ И СТРЕЛЬБЫ

Подъем в семь. Одеяло требуется откинуть на спинку койки. Форма одежды номер два (голый торс). Утренняя пробежка с зарядкой в спортивном городке. Посещение туалетной комнаты. Ледяная вода из-под крана ломит руки. До завтрака уборка территории. За нашим взводом закреплена площадь перед клубом. Подметаем асфальт.

Завтрак в восемь.

После завтрака строевая подготовка на плацу. Здесь мы знакомимся с офицерским составом роты.

Командир роты старший лейтенант Сенцов изложил перед строем свое видение воинской службы.

– Вас будут здесь нещадно сношать вот эти бравые бойцы, – он указывает рукой на сержантов. – А вы будете крепчать. Я буду лично контролировать процесс. Тяжело в учении, легко в бою. Так говорил наш великий полководец Суворов. А бои не за горами. Империалистический зверь загнан в угол, чувствует свой близкий конец и готовится к своей последней смертельной битве. Но враг будет разбит и победа будет за нами!

Сенцов потряс в воздухе массивным кулаком и выпятил квадратную нижнюю челюсть, как бульдог, мрачно созерцающий поверженного противника.

– Вот так вот! – добавил он после непродолжительной паузы. – Братухин! Продолжайте сно… Продолжайте занятия!

После двух часов строевой подготовки наш взвод возвращается в расположение роты. Там пусто. Только дневальный стоит возле тумбочки, дежурный по роте сержант Кершис слоняется по коридору и два бойца тут же драят полы.

Строимся.

– Сегодня мы проведем первое теоретическое занятие по огневой подготовке, – объявляет нам старший сержант Васильев. – Изучим устройство автомата АК-47М, а также освоим его неполную разборку и сборку. Раавняйсь! Смирно! Направу! За оружием в оружейную бегом марш!

Решетка перед дверью в оружейную комнату предусмотрительно открыта дежурным по роте. Всем взводом забегаем за дверь и озираемся по сторонам. В просторной комнате три зарешеченных окна. Вдоль стен деревянные стойки с оружием. На них ряды вертикально стоящих автоматов, несколько ручных пулеметов и гранатометов. Все это тускло блестит чернотой вороненой стали.

Расхватываем стволы. Возвращаемся.

С интересом рассматриваю автомат. И что тут модернизированного? Не вижу отличий от того оружия с которым служил в России. Все, то же самое. Разве, что приклад не деревянный, а из черного пластика.

Несколько курсантов выносят из каптерки шесть раскладных деревянных столов. Пять столов устанавливают в ряд в проходе вдоль коек. Шестой ставят отдельно по центру прохода. Каптер Андрусь рысцой выбегает из оружейной с автоматом в руках и кладет его на этот стол. К столу подходит командир второго отделения младший сержант Тимощенко.

– Строимся в ряд перед столами. Оружие кладем на столы стволом от себя магазином направо, – приказывает Васильев. – Тимощенко проводите занятие.

Мы выполняем указание Васильева. Тимощенко берет в руки автомат.

– Товарищи курсанты, перед вами автомат Калашникова АК-47М. Это самое лучшее и самое распространенное стрелковое оружие в мире, – важно произносит он. – За 60 лет было выпущено более 70 миллионов автоматов Калашникова различных модификаций. По мнению многих экспертов, автомат Калашникова является эталоном надёжности и простоты обслуживания. Главный конкурент автомата Калашникова – американская автоматическая винтовка М16 была произведена в количестве всего-то около 10 миллионов штук. Сегодня вы будете ознакомлены с устройством и принципами действия этого оружия, освоите неполную его разборку и сборку, а также научитесь правильно ухаживать за оружием. Содержание своего оружия в должном порядке – это основа боеспособности воина. Итак, приступим.

Тимощенко рассказывает об устройстве автомата, подробно останавливаясь на каждой его детали. Мне все знакомо.

Я заскучал. Не терпится самому разобрать автомат, чтобы окончательно убедиться, что это практически та же самая модель оружия, с которой я служил в России.

Но Тимощенко не спешит перейти к практике и продолжает подавать теорию. Он рассказывает о системе прицеливания, переводе стрельбы одиночными в автоматический режим и еще несет какую-то пургу по технике безопасности.

Наконец теоретическая часть завершена.

– Вопросы есть? – спрашивает Тимощенко.

Вопросов нет, и мы переходим к практике – неполной сборке и разборке автомата.

– Делай как я, – говорит Тимощенко, ставит автомат вертикально прикладом на стол, отсоединяет магазин, затем передергивает затвор и нажимает на курок. Все повторяют.

Тимощенко, что-то нудно объясняет. Проходит не одна минута, прежде чем он переходит к следующим действиям и вынимает пенал из приклада, отделяет шомпол и снимает крышку ствольной коробки.

Я повторяю вместе с курсантами его движения и машинально продолжаю процесс. Через десяток с небольшим секунд разобранный автомат лежит на столе передо мною. Тимощенко тем временем добрался в своих действиях с объяснениями только до возвратного механизма.

Я тупо стою перед автоматом и замечаю на себе острый взгляд Васильева. Все это время он медленно прогуливался в стороне от нас вдоль ряда коек, а теперь остановился и смотрит на меня, как Мюллер на Штирлица.

Я вежливо улыбаюсь ему и пожимаю плечами.

Он подходит ко мне. Касается кончиком указательного пальца деталей автомата.

– Тоже все в школе проходил? – спрашивает.

– Так точно! – отвечаю.

– Собирай.

Я собрал автомат.

– Профессионально, однако. А на время за сколько сможешь?

– Не знаю. Секунд за тридцать.

Курсанты слышат наш разговор и с интересом косятся в нашу сторону. Тимощенко прерывает свои действия с объяснениями и подходит к нам.

– Что тут? – спрашивает.

– Курсант Назаров утверждает, что он крутой боец, – усмехается Васильев.

– Никак нет, товарищ старший сержант. Я этого не говорил. Мне еще многому надо учиться, – возражаю я.

– Отставить разговоры! – Васильев смотрит на часы. – Действуй по моей команде. Если соврал и не уложишься в тридцать секунд, то будет тебе три наряда вне очереди на скотный двор к свиньям. Понял?

– Так точно! А если уложусь? Увольнительная будет?

– Будет. На учебное поле. В окопы. Приготовиться! Внимание! Пошел!

Отделяю магазин. Передергиваю затвор. Нажимаю на курок. Руки работают на автомате.

Пенал выскакивает из приклада. Шомпол выбиваю ребром ладони. Крышка ствольной коробки, возвратный механизм, затворная рама…

– Бля, девять секунд, что ли? – слышу я удивленное бормотание Тимощенко, когда все части автомата разложены на столе.

Сборка. Собирать автомат сложнее, чем разбирать. Иногда случаются заминки. Бывает, как назло, какая-либо деталь никак не желает вставать на место.

На этот раз обошлось.

Присоединяю магазин и кладу автомат на стол.

– Сколько там? – спрашивает Тимощенко, заглядывая через плечо Васильева. Подходит Слесарчук.

– Что тут? – спрашивает.

– Сколько? Сколько? – нетерпеливо спрашивает Тимощенко.

– Двадцать пять общее время, – тупо отвечает Васильев и недоуменно смотрит на меня.

Все молчат.

– В школе так не учат, – уверенно произносит Васильев.

– Самоподготовка, – бодро объясняю я.

– Самоподготовка? У вас дома был личный автомат?

– Никак нет! Я в школе оставался после уроков.

– Допустим, что я вам поверил. А еще быстрее сможете?

– Потренируюсь и смогу, товарищ старший сержант! Готов служить отечеству!

– У нас примерно через пару месяцев состоятся соревнования между ротами. Вы будете участвовать.

– Рад стараться!

– Стреляете?

– Так точно!

– Посмотрим, посмотрим. Тимощенко, продолжайте занятия. Назаров, при необходимости помогите курсантам в освоении оружия.

Я помог освоить оружие Кожуре, Дурову, Павлову и еще нескольким курсантам.

– Ты настоящий псих, – пробормотал Кожура, когда ловким касанием пальцев я помог отделить ему затвор от затворной рамы.

* * *

После обеда вновь топчем всей ротой плац. Затем до ужина наш взвод копает ямы для столбов под новый забор на северной окраине части.

Ужин.

Подготовка к завтрашнему дню.

Просмотр новостей.

Вечерняя прогулка.

Вечерняя поверка.

Развод в наряды.

Тренировка «отбой-подъем» примерно с полчаса.

Отбой.

* * *

На следующий день после завтрака всю роту погнали на стрельбище в полной боевой экипировке. На курсантах бронежилеты и каски. Автомат на плече. На левом боку в сумке противогаз. На ремне фляжка в матерчатом чехле и штык-нож.

Надо отметить, что бронежилеты и каски здесь легкие. Такое впечатление, что в них нет ни грамма металла.

Рота строем вышла за ворота и прямиком направилась по грунтовой дороге через лес в южном направлении. Возглавлял роту сам старший лейтенант Сенцов.

Едва прошли по грунтовке пару сотен метров, как послышался голос Братухина:

– Рота! Расстегнуть воротничок и верхнюю пуговицу! Приготовиться к бегу!

Эта команда не предвещает никаких удовольствий. Разве, что радость мазохистам от изнурительного многокилометрового бега. Интересно, где тут стрельбище? Далеко? Судя по взятому направлению, я там уже бывал.

– Рота! Бегом марш!

Топот сапог. Пыль.

За четыре года я все же отвык от такого действа. Гражданка дает о себе знать. Но, ничего, бегу пока, хотя ноги тяжелеют понемногу. Становится жарко, и пот застилает глаза. Слышу вокруг хриплое дыхание.

Рота медленно растягивается по дороге подобно гигантской резинке на сотни метров.

– Не отставать! Не отставать! – орет Братухин. Он будто застоявшийся жеребец носится вдоль роты взад и вперед, подгоняя пинками отстающих бойцов. Ему помогают сержанты. Им хорошо. Они все налегке без оружия, бронежилетов и касок.

В спину мне пыхтит Гена Шихман из Одессы. Он плотной комплекции и ему приходится совсем несладко. Минута, другая и я не слышу его. Отстал.

Кожура держится чуть впереди меня. Вадик Павлов хрипло изрыгает матерную частушку. Весельчак, однако, в любой ситуации.

Километр, другой. Пересекаем асфальтированную трассу. Машины на трассе останавливаются перед бойцами с красными флажками в руках и пропускают роту. Бежим дальше.

Открытые ворота в решетчатом заборе. Рядом деревянная будка с бойцом.

Над воротами надпись: «Учебный полигон».

За воротами асфальтированный проезд. Бежим по нему еще с километр. По сторонам проезда поляны да перелески. Бойцы еле ноги волокут.

– Рота, шагом! – слышится команда.

Мы почти останавливаемся. Слышится шарканье сапог по асфальту.

– Шире шаг!

– Это писец полный, – тяжело выдыхает Кожура.

Дорога пошла на спуск. Справа от нее широкий и длинный водоем с песчаными берегами, а дальше за ним едва ли не до горизонта раскинулось поле.

– Эх, сейчас бы в этом озере освежиться, – мечтательно произносит Роман.

– Здесь военная техника освежается, – усмехаюсь я. – Впрочем, и бойцы тоже смогут освежиться, не раздеваясь, когда будут учиться преодолевать водные преграды. Нам это еще предстоит.

– А ты откуда знаешь? – Роман подозрительно косится на меня.

– Догадываюсь. Видишь следы от гусениц на песке?

– Аааа, даа, – кивает Роман. – Дедукция? Ты Шерлок Холмс?

Хмыкаю в ответ. Помню я это озеро. И поле это помню. Стрельбище здесь и танковый полигон.

Рота минует озеро. Справа от дороги раскинулось стрельбище. Далеко на горизонте виднеется темная кромка леса.

Братухин, останавливает роту вблизи одноэтажного кирпичного строения с остекленной вышкой. Это командный пункт стрельбища. Рядом с ним застыла в боевой готовности черная боевая машина пехоты. Сенцов с кем-то о чем-то коротко переговаривается по мобильнику, затем спешно с группой офицеров проходит внутрь командного пункта. Двое курсантов из первого взвода вместе с Сукорюкиным подходят к машине и выгружают из нее несколько цинковых ящиков с патронами.

– Рота разойдись! – командует Братухин. – Мы резво бросаемся в стороны. Так надо. Если разойтись медленно, то Братухин заставит строиться вновь раз за разом, пока команда не будет выполнена в должном темпе.

Несколько минут топчемся на месте, пока не звучат команды повзводных построений.

Васильев уводит наш взвод на правый фланг стрельбища. Кожура и Косицин несут цинк с патронами.

Останавливаемся по команде.

– Слушай меня внимательно, – говорит Васильев. – Сегодня стреляем одиночными из окопа по неподвижной мишени. Мишень поднимается на пять секунд. За это время вам надо выстрелить на поражение. Одна мишень – один выстрел. Дистанция стрельбы сто пятьдесят метров. Количество выстрелов – три. Все делаем четко и только по моей команде. Всё ясно?

– Так точно! – дружно отвечаем мы.

– Первое отделение – товсь. Курсант Асанов!

– Я!

– За мной на огневую позицию бегом марш!

Минут через пять над полем звучат одиночные выстрелы.

Пока очередники стреляют, Слесарчук рассказывает остальным курсантам взвода устройство кумулятивной противотанковой гранаты под названием «Одуванчик». Эта граната представляет собой массивную болванку с ручкой и напоминает собой большую толкушку для картофельного пюре. После изучения гранаты на смену Слесарчуку приходит Тимощенко и доводит до нас тактико-технические характеристики гранатомета «Шершень». Этот гранатомет способен поражать наземные и воздушные цели на расстоянии до пятисот метров и пробивать броню толщиной до 700 миллиметров.

Справа сквозь трескотню выстрелов слышен нарастающий свистящий звук. Все невольно поворачивают на него головы. Там вдоль берега озера несется черный танк. Несется, так, будто летит. Все во взводе, как завороженные смотрят на него. Даже Тимощенко замолчал.

Танк круто поворачивает к озеру и на скорости всем своим корпусом вспарывает воду. Вода взрывается крутой волной с каскадом высоких брызг, накрывая собой танк с башней. Озеро успокаивается, но уже через десяток секунд вздувается бугром у другого берега. Танк на той же скорости вырывается из воды, стремительно въезжает на крутой откос, резко останавливается и разворачивает башню в нашу сторону.

– Ахереть! – невольно вырывается у кого-то из курсантов.

Тимощенко понимающе кивает и довольно усмехается.

– Ты был прав, псих, – бормочет мне Кожура. – Здесь крутая купальня для танков.

– Курсант Назаров! На огневую позицию бегом марш! – слышу я голос Васильева.

Бегу в окоп. Сдергиваю с плеча автомат.

– Заряжай, – Васильев вручает мне три патрона.

Отсоединяю магазин. Заряжаю. Устанавливаю оружие на одиночную стрельбу, ставлю левый локоть на бруствер, укладываю цевье автомата на левую ладонь и прижимаю приклад к плечу. Докладываю:

– Курсант Назаров к стрельбе готов.

– Огонь, – командует Васильев.

Поднимается мишень в форме силуэта человеческой фигуры. Она едва заметна на фоне буро-зеленого пейзажа стрельбища.

Прицеливаюсь. Секунда, другая. Плавно нажимаю на курок.

Мишень падает.

– Есть одна, – комментирует Васильев.

Так же успешно поражаю остальные мишени.

– Курсант Назаров стрельбу закончил.

– Не соврал, – ухмыляется Васильев. – Стреляешь влет. Сомневаюсь я, что ты в школе и этому обучился.

– Талант у меня. Талант врожденный, товарищ старший сержант. Я же говорил вам. Талант и призвание.

– Талант, говоришь? Посмотрим, поглядим, как ты на ходу подвижные мишени косить будешь. А теперь пошел вон! На исходную бегом марш!

Я возвращаюсь в строй взвода.

По окончании стрельб Васильев зачитал нам оценки.

Только двое из взвода поразили все мишени и получили оценки отлично. Это курсант из Никополя Стас Стымковский и, естественно, я. Четверо поразили по две мишени. Семь по одной, в том числе Кожура. Остальные пустили пули в «молоко».

– Хреново, – подвел итог Васильев. – Надо тренироваться. Стрельбы проводятся два раза в неделю с усложнением задания. Отличники стрельбы возвращаются в часть на борту БМП. Остальные – бегом. Это чтобы стимул к учебе был. Назаров! Стымковский! К машине! Остальные направу! Бегом марш!

Кроме нас двоих в БМП набилось еще восемь отличников стрельбы из других взводов. Расселись на лавках вдоль бортов.

Здесь душно и жарко. Воняло соляркой. Но все же ехать лучше, чем бежать под палящим солнцем. Да и почетней.

Глава 9

ПОЛКОВНИК ЗВЕРЕВ

День за днем потянулись непростые армейские будни.

За это время я успел пару раз побывать в наряде по роте и один раз по столовой.

На стрельбище бегали всей ротой по вторникам и пятницам. Еще пару раз стреляли из окопа по неподвижным мишеням, затем задача усложнилась. Теперь уже три подвижные мишени являли себя сразу одновременно. Они медленно двигались в сторону. На их поражение давалось всего-то ничего – двенадцать секунд. А стреляли по-прежнему одиночными.

Надо признать, я стрелял успешно и всякий раз возвращался в часть на борту бронемашины.

Ежедневно мы занимались в спортивном городке, где помимо силовых упражнений с гусеничными траками, тренировались на турниках, шведских стенках, канатах и прочих приспособлениях для развития ловкости, и координации движений. После спортивного городка нас прогоняли по многу раз через полосу препятствий со всеми её барьерами, ямами с водой, крутыми лестницами, скользкими бревнами и колючей проволокой.

Курсанты заметно окрепли. Их бледные еще до недавнего времени физиономии покрылись бронзовым загаром, а упитанный Гена Шихман потерял в своей комплекции более десяти кило.

Каждый день посещали плац.

По вечерам зубрили устав.

Два раза в неделю занимались на учебном поле, где имитировали оборону от условного противника, атаку на укрепления и штурм населенного пункта.

Однажды хмурым дождливым днем мы выдвинулись на это учебное поле во главе со Слесарчуком.

Со стороны Финского залива дул пронизывающий холодный ветер. На поле было сыро и грязно.

Слесарчук пару раз развернул нас в цепь. Хорошо помесив сапогами влажную глину, на ура мы взяли окопы условного противника. Меж тем погода совсем испортилась, и хлынул проливной дождь.

– Ну, нах! – махнул рукой Слесарчук. – Переждем под навесом.

– Навес здесь на кромке учебного поля был сооружен для проверяющего начальства из штаба дивизии. Под навесом стояли скамьи, а сам он размещался на взгорке, с которого обозревалось все учебное поле.

Мы ринулись под навес. Но едва расселись по скамейкам, и Вадик Павлов приступил было к рассказам анекдотов, как послышался звук мотора и к нам лихо подрулил малый колесный бронированный вездеход модификации «Скиф».

– Полкан, – выдохнул Слесарчук, – Становись!

Мы высыпали под проливной дождь и построились в две шеренги.

– Равняйсь! Смирно!

Из вездехода выбрался командир полка Зверев и окинул наш строй лютым взглядом.

– Товарищ гвардии полковник! Четвертый взвод второй роты проводит занятия на учебном поле! – зачастил Слесарчук. – Взвод отрабатывает…

– Отставить! – прорычал Зверев. – Что здесь происходит!? Я вижу, как вы тут отрабатываете. Под навесом жопы прячете!

– Так ведь дождь же сильный, – промямлил Слесарчук.

– Дождь? – Зверев криво ухмыльнулся. – Ждёте, пока солнышко выглянет, значит? А враг тоже будет ждать? Когда он в атаку пойдет, вы тоже под навес от дождя смоетесь? А ну марш все на поле! Вспышка справа!

– Мы упали ничком в грязь.

– Ты сержант тоже с ними падай. Что стоишь? Или хочешь, чтобы тебе ударная волна башку снесла? Перебежками вперед марш! Вспышка слева!

Мы то и дело падали в грязь и лужи. Передвигались перебежками. Ползли.

Холодно, мокро и противно. Сырая гимнастерка прилипает к телу. В сапогах хлюпает вода.

– Вспышка справа! Ползком! Перебежками! Вспышка слева! В атаку, вперед!

Не знаю уж, сколько времени Зверев так измывался над нами, но в какой-то момент я вдруг ощутил жар. Сырой холод отступил. Жар поднимался изнутри, наполняя собой все тело. И вот я уже с удовольствием ловлю лицом на бегу капли прохладного дождя и падаю в холодные лужи. Непогода мне нипочем. Усталости, как ни бывало. Полные воды сапоги кажутся легкими тапочками, автомат как перышко, а мокрая гимнастерка приятно освежает тело.

Похоже, что не я один ощутил подобное.

– Нас сношают, а мы крепчаем! – весело прохрипел Кожура. – Ура! За Родину! За Сталина!

– Ура! – громко вопит Вадик Павлов.

– Урррааа! – рычат курсанты, в очередной раз, накатываясь цепью на окопы.

– Закончить занятия! – приказывает Зверев. – В две шеренги становись!

Мы построились. У всех морды красные, как после бани. Он гимнастерок идет густой пар.

Дождь закончился, и выглянуло горячее солнце.

– Ну, как сынки, – усмехается Зверев. – Хорошо стало?

– Так, точно, товарищ полковник! – вразнобой, но бодро отвечаем мы.

– Хорошо! Помните же всегда! Самая большая победа – это победа над собой. Победите себя и победите любого врага. Хорошо все делали! Молодцы! Благодарю за службу!

– Служим Советскому Союзу! – дружно, как один гаркнули мы.

Командир садится в вездеход и уезжает.

– Уф, пронесло! – Слесарчук выжимает пилотку. – Разойдись! Снимайте сапоги. До обеда сушимся здесь.

* * *

Вечером того же дня я был вызван в штаб полка.

– Бегом! – придал мне ускорение старший сержант Братухин.

Рванул в штаб, на бегу соображая, зачем это я понадобился лично полковнику Звереву.

Штаб занимал полностью весь верхний пятый этаж учебного корпуса. Длинный коридор с дверями из красного дерева. В конце коридора под стеклом знамя полка. Возле знамени – часовой. Слева от него дверь в кабинет командира.

Вечером здесь было безлюдно и тихо.

– Полкан здесь? – спросил я часового. Тот едва заметно кивнул.

Я постучал в дверь, раскрыл её и вошел в кабинет.

Меня встретил большой портрет Сталина в золоченой раме на противоположной от входа стене

Зверев сидел под портретом в кресле из красной кожи за широким столом и что-то изучал в раскрытой серой папке. Слева от Зверева высились напольные часы в виде Спасской башни кремля, правый от него угол занимал массивный сейф цвета хаки высотою в человеческий рост. На сейфе белел гипсовый бюст Ленина.

Ряд стульев вдоль стены. На стене ряд портретов неизвестных мне личностей.

В кабинете сумрачно. Вечерний свет осторожно проникает сквозь окна меж плотных штор и мягко обволакивает аскетичную обстановку интерьера.

– Товарищ полковник! Курсант Назаров по вашему приказанию…

– Садись Назаров, – прервал меня Зверев, не отрывая взгляда от папки, и указал рукой на ряд стульев.

Я сел посреди ряда.

Бой напольных часов возвестил, что еще один час времени канул в вечность.

Зверев наконец-то обратил внимание на меня. Надо отметить, внешность его совершенно не соответствовала фамилии. На вид это был добродушный человек, эдакий румяный блондин с глазами василькового цвета. Но за этим внешним добродушием, крылась стальная хватка. И все в полку знали, что чем более он добродушен, тем больших гадостей от него надо ждать.

– Назаров, говоришь? – широко улыбнувшись, приветливо произнес он.

– Так точно, товарищ полковник! – бодро воскликнул я, вскакивая со стула.

– Сиди, сиди, – мягким движением руки он возвратил меня в сидячее положение. – Молодец ты курсант Назаров! Молодец! Мне доложили о твоих успехах. Сообщили, что с автоматом ты обращаешься на ура, строевая у тебя отменная, портянки мотаешь одной левой. Боец, что надо. Образец, можно сказать, для подражания. Все, как один, в голос говорят, что ты крутой боец, Назаров!

– Служу Советскому Союзу! – бодро и придурковато вскрикиваю я.

– Служишь, служишь, – Зверев ухмыльнулся. – Сибиряк?

– Так точно!

– Из Красноярска?

– Так точно!

– Да, бывал я в Красноярске по молодости. Красивый город! Природа красивая. А сам-то, где там проживаешь?

– На Стрелке, – уклончиво сообщил я.

– На Стрелке, значит. Место хорошее. А родители где?

– Мать умерла два года назад. Отец погиб в девяносто шестом.

– Жаль. А я хотел благодарственное письмо им направить. Жаль. Девушка есть?

– Нет.

– Жаль. Странно у такого орла и девушки нет. Странно. Не может быть.

– Да вот так вот уж получилось, – пожал я в ответ плечами.

– А родственники? Дядьки, там, тетки?

– Дядька есть. В деревне где-то. Адрес не помню. Давно виделись.

– А сестры? Браться?

– Нет. Я один в семье.

– Один? – взгляд полкана засветился недоверием. – А мне донесли, что ты симулянт из психбольницы. Говорят, что ты там утверждал, что прибыл сюда из параллельного мира. Но ведь это же неправда. Ерунда какая-то.

– Ерунда, – кивнул я.

– Вот и я подумал, что ерунда. И не поверил этим россказням. Симулянты у нас тут бывали, но такими крутыми бойцами не становились. Ты же не симулянт?

– Никак нет.

– И это правильно! – Зверев стукнул кулаком по столу. – Молодец!

Я напустил на себя довольный вид, но сам внутренне насторожился. В этих похвалах Зверева чувствовалась нарочитость, а за внешним восторгом крылся какой-то подвох. И чего он до меня докопался с моей личной жизнью?

– Да, жаль, что у тебя никого из родственников не осталось, кому сообщить можно о твоих успехах, – задумчиво произнес Зверев. – А если на работу сообщить? В коллектив. Пусть гордятся, что такого защитника Родины воспитали. Ты где работал?

– Наша фирма развалилась четыре месяца назад. Некуда сообщать.

– Что значит развалилась? – Зверев удивленно поднял брови. – Фирмы разваливаются там, у капиталистов, а у нас в социалистическом обществе такого не может быть. Что-то ты не то говоришь.

Я понял, что сморозил лишнее.

– Не развалилась. Ликвидировалась. Мне предложили новое место, но я решил устроиться на завод.

– А тебя с завода отправили в психушку, – уточнил Зверев.

– Так точно. Я хотел приносить пользу родине, работая на этом заводе и создавая лучшие танки в мире. Но теперь я хочу остаться в армии. Здесь мое призвание.

– Да ты что! – восторженно воскликнул Зверев. – Так ты похоже еще на сверхсрочную желаешь?

– Так точно.

– Очень хорошо! Родине нужны такие бойцы! Ты предан Родине и Партии?

– Так точно! Предан всецело!

– Так держать! А сам-то беспартийный?

– Беспартийный. Но рад буду влиться в ряды борцов за дело коммунизма.

– Очень хорошо! Рад был с тобой познакомиться, боец Назаров. С удовольствием пожму твою руку.

Зверев встал, вышел из-за стола и протянул мне ладонь.

Я вскочил и ответил на рукопожатие. Оно было крепким и долгим.

– Иди, служи Назаров нашей великой Родине. Я надеюсь на тебя, – торжественно произнес Зверев, не отпуская мою руку и в упор, глядя в мои глаза.

– Постараюсь оправдать ваши надежды, товарищ полковник. Разрешите идти?

– Иди.

Он наконец-то разжал свою ладонь. Я, как положено, взметнул руку к виску, четко развернулся и строевым шагом направился к двери.

– Назаров! – окликнул он меня уже на выходе. Я обернулся.

– Совсем забыл за разговором Назаров, зачем я тебя вызывал. Ты же архитектор, да?

– Я кивнул.

– Архитекторов обучают рисованию, там живописи всякой?

– Так точно.

– Очень хорошо. Надо красочно плакаты на учебном поле на фанерных щитах нарисовать с изображениями образцов зарубежной военной техники. Сможешь?

– Смогу, но мне нужны баллончики с краской.

– Баллончики? А, может, просто кистями покрасишь?

– Можно и кистями, но из аэрозольных баллончиков получится красивее. Спрей-арт получится.

– Чего? Чего? – насторожился Зверев. – Это что такое?

– Ну, это картины такие, которые рисуются с помощью аэрозольных баллончиков. Получается спрей-арт.

– Слова, однако, мудреные, – мотнул головой Зверев. – Ну, да ладно. Будут тебе баллончики. Зам по тылу подполковник Хейфец самого черта из-под земли может достать. Он эти баллончики завтра добудет. Что еще нужно?

– Картинки, с которых срисовывать можно.

– Будут тебе и картинки. Надо нарисовать за неделю семь плакатов. От занятий тебя освобождаю. Все понял?

– Так точно!

– Свободен!

Я вышел за дверь.

* * *

Уже на следующий день подполковник Хейфец вызвал меня на учебное поле. Я прибыл туда бегом, благо до поля было всего-то около километра пути. Там меня встретили семь фанерных щитов размером три на два метра каждый, установленные в ряд на металлических столбиках. Тут же рядом со щитами меня поджидал сам подполковник Хейфец и два бойца с ним из первой роты.

– Курсант Назаров по вашему приказанию прибыл! – бодро доложил я.

– Вот, – Хейфец показал на щиты. – Фанера водостойкая. Никакой дождь не возьмет, а это краска.

Он указал пальцем на объемный деревянный ящик возле своих ног, который был с верхом наполнен разноцветными баллончиками.

– Краска самая разная. Хватит этого? – спросил Хейфец.

– Должно хватить, – ответил я.

– Если не хватит, они еще принесут, – он мотнул головой в сторону курсантов и протянул мне черную кожаную папку. – А здесь картинки с текстом.

– С текстом? – переспросил я. – Про текст ничего не было сказано. Для текста мне нужны трафареты. Лучше пластиковые.

– Будут и трафареты, – кивнул Хейфец и ухмыльнулся. – В нашей армии есть все. Под какой размер трафареты?

– Разные. От двух до пяти сантиметров.

– Будут к вечеру, – гордо заявил Хейфец, а пока приступай, боец. Чтобы время ты тут зря не терял, обед тебе доставят лично, как Кутузову на Бородинские высоты. Вечером краску заберут вот эти два бойца, чтобы ночью тут её не сперли. Завтра утром ты снова должен быть здесь. Все понял?

– Так точно.

– Действуй.

Хейфец удалился вместе с бойцами. Я остался один. Светило солнце. В траве стрекотали кузнечики. Дул легкий ветерок.

Итак, что у нас там за картинки, с которых я должен сделать увеличенные репродукции?

Открыл папку. В ней было семь качественных фото военной техники блока НАТО. На них красовались боевые самолеты, танки, боевые машины пехоты. На каждом фото имелись тексты с тактико-техническими характеристиками боевой единицы.

Уж как эти фото и кем были добыты, остается только догадываться. На первом фото был запечатлен в полете истребитель шестого поколения США «Дракон-117». В нижней части фото были приведены тактико-технические характеристики этой боевой машины. Я с интересом углубился в их чтение и вскоре узнал, что для этого самолета не требуется взлетно-посадочной полосы. Он может взлетать и садиться вертикально на любую подходящую под его габариты площадку.

Самолет выполнен из композитных материалов, обеспечивающих легкость и высокую прочность конструкции.

Имеет высшую степень энергетической защиты от прямого попадания зенитных ракет и других средств ПВО.

Максимальная скорость – 3250 км/час.

Дальность полета – 3500 км.

Боевой радиус – 1300 км.

Практический потолок – 25000 м.

– Мда, – промычал я, припоминая характеристики современных боевых самолетов из моего мира. Они значительно уступали этой боевой машине.

Информацию о типе двигателя, боевой массе, характеристиках вооружения я бегло окинул взглядом и углубился в изучение боевых возможностей здешнего советского боевого истребителя СК-37, которые были приведены тут же для сравнения.

Характеристики этого самолета были выше американского.

– Ну, еще бы, – хмыкнул я. – Советская техника – лучшая техника в мире.

Со следующего листа прямо на меня направил свой ствол немецкий танк «Ягуар – 83». Я также просмотрел и его характеристики. Узнал, что танк имеет турбореактивный двигатель мощностью 1200 лошадок и может передвигаться по бездорожью со скоростью до 80 км в час, на дальность до 600 км без дозаправки. Его броневая многослойная защита обеспечивает полную неуязвимость при попадании снарядов от большинства гранатометов и кумулятивных гранат. Танк невидим для радиолокационного обнаружения.

Машина несомненно крутая, но характеристики советского танка ИС-72 «Тайфун», приведенные тут же, снова на порядок выше. «Тайфун» обладал большей огневой мощью, броневой защитой и скоростью.

Так я просмотрел все семь картинок и узнал, что советская военная техника, будь, то самолет, танк, боевая машина пехоты, зенитно-ракетная установка или же прочее вооружение на порядок мощнее, чем оружие капиталистического мира, и что коварный враг обязательно будет разгромлен наголову, если посмеет оскалить свои гнилые зубы на великий советский народ.

Итак, с какой картинки мне начать?

Выбрал боевой истребитель. Но мне не понравился фон, на котором он был запечатлен. Эдакое мирное синее небо с белыми облачками. Полная райская идиллия. Мне захотелось изменить антураж и внести в картину свое творческое начало. Решил изобразить боевую машину как бы в военной обстановке на фоне красно-багрового заката со свинцовыми облаками и серыми дымами, застилающими горизонт. Решено, и я первым делом примерно за полчаса покрыл красками всю площадь щита, как задумал. Отошел, полюбовался и приступил к изображению самого истребителя. Уже через час в общих контурах боевая машина была нанесена на картину. Оставалось проработать детали, и тут я сам себе приказал остановиться.

Стоп, Валера. Если так дело пойдет, снова поставишь рекорд – в три дня закончишь всю работу. А оно тебе надо? Хочешь снова побегать на стрельбище и ходить в наряд по роте? Не надо. Здесь хорошо. Воздух свежий. Тепло. Обед тебе будут носить. Чем не курорт? Не спеши. Пора отдохнуть.

Только хотел было прилечь на траву, как вдруг позади послышался тонкий детский голосок:

– Дядя, а ты художник?

Оглянулся. Двое мальчишек лет семи и пяти стояли передо мной. Оба бронзовые от загара в синих шортах и белых майках.

Я решил, что это, скорей всего, братья.

– Ты художник? – повторил вопрос старший мальчишка.

– Да как сказать, – пожал я плечами. – Не совсем так. Я архитектор.

– Архитектор? – мальчишка недоверчиво хмыкнул. – Архитектор дома всякие придумывает, а не служит в армии.

– Наверное, ты прав, – согласился я. – Но со мной произошел особый случай. А что вы тут делаете одни? Здесь военное учебное поле и может быть опасно.

– Мы знаем, что здесь опасно, – серьезно произнес старший. – Но мы с детства научены презирать опасность. Мы же будущие защитники Родины. А наш папа уже защитник Родины.

– Вот как? А кто ваш папа?

– Наш папа прапорщик. Он служит в этом полку. Его фамилия Токовой. А мы здесь недалеко живем в Сертолово-1.

Я уважительно кивнул. Мне доводилось встречаться пару раз с этим прапорщиком. Он вел у нас занятия по рукопашному бою.

– У вас крутой папа, – отметил я.

– Да, мы его сыновья! – гордо подал голос младший. – А это ты американский самолет Дракон нарисовал?

– Да, его, – кивнул я и немного удивился, как это пятилетний пацан по контуру мог распознать боевую воздушную машину. – А ты откуда знаешь?

– Я знаю всю военную технику стран НАТО, – гордо заявил малыш. – И не только стран НАТО, но и всю военную технику нашей страны.

– И я знаю, – добавил старший. – Этот самолет…

Он без запинки доложил все его основные тактико-технические характеристики.

– Ну, вы даете! Молодцы! – восхитился я и показал издали картинку с танком «Ягуар». – Что на это скажешь?

– Я скажу! Я! – выкрикнул младший. Он тут же назвал модель танка и бодро перечислил его боевые возможности.

– Вы крутые бойцы! – я поднял большой палец. – Истинные дети своего отца! Автомат АК-47М можете разобрать и собрать?

– Можем, – ответил младший. – И собрать и стрелять можем. Ну, да ладно. Некогда нам тут с тобой разговоры вести. У нас дела на стрельбище. Ты рисуй, а мы к тебе еще завтра придем. Пока.

– Пока, – сказал я им вслед.

Дети деловитой походкой направились по грунтовой дороге, а потом свернули на лесную тропинку.

Я продолжал смотреть им вслед. Да, уж. Из таких детей вырастут настоящие бойцы. Эти уж точно не забавляются играми на компьютере. Им не нужны виртуальные стрелялки. Они всё видят в реальности и готовы к ней с ранних лет.

И взгляд у них уже далеко не детский.

Глава 10

ДЕНЬ СВОБОДНОГО ТРУДА

Свой художественный труд я закончил в срок.

Двум маленьким братьям, что меня посещали каждый день, моя работа понравилась.

На всех плакатах я изобразил войну.

К примеру – танк с подбитой гусеницей на фоне багровых отблесков пожарищ. Вдали узнаваемо просматривался силуэт статуи Свободы.

У боевого самолета горело крыло, а из кроваво-красной мглы проступало нагромождение небоскребов, которые характерны для городов США.

Для каждой единицы техники я выбрал свой антураж, где можно было опознать главную страну капиталистического мира. Само собой, я с вдохновением изобразил на одной из картин полуразрушенный купол Капитолия.

На всех плакатах крупно протрафаретил слова крылатой фразы: «Кто с мечом к нам придет от меча и погибнет».

Работу принимал сам командир полка Зверев в сопровождении штабных офицеров.

– Это полный……! – Зверев восторженно изрыгнул долгий мат, который был много выше по этажности небоскребов, изображенных на одном из плакатов.

Офицерский состав незамедлительно разразился восторженными возгласами, которые я здесь воспроизвести не могу.

– Ты круче, как его там? Этого самого… о, вспомнил – Левитанк! – так Зверев проявил свои познания в живописи и мощно хлопнул меня ладонью по плечу.

– Левитан, – не преминул поправить я, не стерпев искажения фамилии мастера русского пейзажа.

– Да какая разница, – махнул рукой Зверев. – Молодец! Мы это все командиру дивизии покажем. Это гениально! А тебе я даю отпуск в Питер. Завтра же на целый выходной субботний, да еще праздничный день.

– Товарищ командир. До присяги не положено в отпуска, – подал голос кто-то из офицеров.

– Я решаю, что положено, а что нет, – жестко заявил Зверев. – Хейфец! Выпишешь бойцу Назарову документы на отпуск.

– Так точно, – охотно ответил Хейфец и показал мне при этом большой палец. – Товарищ полковник, у нас еще есть подобный фронт работ – стрельбище. Может, мы и дальше на нем задействуем бойца Назарова? Красок у нас много.

– Пока не надо, – решительно мотнул головой Зверев. – Пусть боец Назаров продолжит свою военную подготовку и повышение воинского мастерства. Из него получится, я уверен, выдающийся боец. Точность нанесения краски в живописи сравнима с точностью попадания пули в цель. Пусть боец Назаров станет великим боевым мастером, а после учебки мы его оставим здесь в полку. Вот тогда он и проявит свой талант по полной, как в живописи, так и в обучении молодых бойцов. Я правильно говорю, товарищи офицеры?

– Так точно! Так точно! – охотно закивали все.

* * *

На следующее утро после завтрака подполковник Хейфец в штабе полка лично выдал мне отпускное удостоверение и один рубль деньгами.

– На обед в Питере, – пояснил он. – Это аванс. Ну, хорошего тебе отдыха, гений живописи.

Это был аванс от положенной курсанту ежемесячной армейской зарплаты размером в три рубля. Месяца службы еще не прошло. Никто из нас зарплату не получал, а мне вот Хейфец выдал целый рубль. На этот рубль можно было купить пяток пирожков с мясом и стакан чая.

Я расписался в ведомости о получении денег, покинул штаб и, будучи в парадной форме, прошел через контрольно-пропускной пункт части.

Автобусная остановка была тут же рядом. Она же – конечная. Автобус отсюда ходил до платформы Песочная. Там можно было сесть на пригородную электричку и уехать в Питер на Финляндский вокзал.

Автобус подрулил минут через десять.

Пассажиров было не много.

Ехал я бесплатно. Бойцам срочникам положены такие привилегии.

В своем мире я катался по этой дороге не раз, но в этом ехал впервые и с интересом смотрел по сторонам. Постепенно пришел к выводу, что пейзаж за окнами мало отличался от моего мира. Разве, что здесь отсутствовали коммерческие рекламные щиты на обочине. Вместо них изредка встречались плакаты с лозунгами коммунистического толка типа «Народ и Партия едины!».

Поначалу дорога шла среди леса, затем слева показались многоэтажные дома Сертолово-1.

Пересекли Выборгское шоссе.

Снова лес и застройка по сторонам невысокими домами.

Платформа Песочная. Бетонная эстакада вдоль железнодорожного полотна со станционным павильоном. Лес. Небольшие домики среди деревьев.

Вышел из автобуса.

В павильоне ознакомился с расписанием электрички. Мне предстояло ждать её недолго.

Электричка подошла через четверть часа.

Людей в вагоне было раз, два и обчелся. Я сел возле окна, и мимо меня поплыл пейзаж Питерских пригородов.

Справа лес, слева небольшие дома.

В вагоне звучало радио. Через динамики бодро изливались советские песни, призывающие к беззаветному служению делу коммунизма и обещающие светлое будущее. Между песнями кратко звучали новостные сводки об очередных достижениях на фронте строительства коммунистического общества.

После станции Левашово застройка домами потянулась по обе стороны дороги, а вскоре уже явно проступили признаки большого города в виде длинных бетонных заборов, крупных цехов, складских корпусов и неизвестных для меня заводов.

Я смотрел по сторонам и одновременно узнавал и не узнавал, казалось бы, знакомые мне пейзажи. Медленной волной нахлынули ощущения присутствия в каком-то странном сне. Бывало ранее, что в своих сновидениях я путешествовал по знакомым мне местам, но на эти места наслаивались какие-то иные картины из другого, незнакомого мне места и времени. Я блуждал в них, как в дебрях лабиринта, пытаясь выбраться из их сетей, но запутывался все более и более, пока мне не удавалось проснуться.

Так и сейчас меня настигло ощущение присутствия в таком же сне.

Я даже встряхнул головой в надежде, что вот сейчас проснусь, и вся эта картина мира иллюзий схлынет и растает, как утренний туман, но тщетно. Призрачный ансамбль миров продолжал монотонно проплывать за окнами электрички, и мой взор отрешенно блуждал по нему.

После Парголово вид за окном окончательно обрел черты большого города. Электричка проехала по виадуку над широким шоссе, сбавила скорость и медленно покатилась среди пейзажа с высокими домами, снующими по улицам автомобилями и людьми, спешащими по своим делам

Казалось бы, город, как город и люди, как люди. Но было в этом городе нечто колдовское что ли. Да, я не раз бывал в нем в своем мире и уезжал из него. Но здесь и сейчас он как бы существовал одновременно во многих мирах, притягивал меня своей чарующей магией, обволакивал и, казалось, дарил мне еще один шанс остаться в нем. На этот раз навсегда.

– Останься тут, останься тут, – звучало в стуке колес.

«Может, и останусь», – произнес я мысленно. – Время покажет. А пока…».

А пока вот он Финляндский вокзал.

При выходе с электрички меня встретило грандиозное монументальное панно с барельефным изображением вождя мирового пролетариата.

На перроне было многолюдно. В поисках входа на станцию метро, повертел головой по сторонам. Мне не терпелось как можно скорее попасть в центр Питера и погулять по Невскому.

Нашел вход, спустился по эскалатору. Само собой, что проезд для меня в метро также был бесплатный.

Красота! Можно целый день кататься по городу, разве что не в такси.

Уже вскоре я был в сердце города на Невском. Выйдя со станции на главный проспект города, прямиком попал в эпицентр грандиозного массового мероприятия. Вся улица вдоль и поперек была запружена многотысячной толпой, двигающейся сплошным потоком в одном направлении и в едином порыве в сторону шпиля Адмиралтейства. Над толпой во множестве развивались красные флаги и транспаранты. Вдохновлял все это шествие бодрый марш, бравурно и мощно исполняемый духовым оркестром.

Людская река властно подхватила меня и повлекла за собой.

Впрочем, я и не сопротивлялся. Мне было все равно, куда устремить свой шаг, но все же из любопытства я решил уточнить, что это за шествие.

– Что за демонстрация? – спросил я пожилого человека в сером плаще и широкой кепке.

Тот глянул на меня, как на инопланетянина.

– Странный вопрос, товарищ солдат! – возмутился он. – Разве вы не знаете, что сегодня всенародный светлый летний праздник, который называется «День свободного труда».

– Свободного труда? – переспросил я, и вспомнил, как еще совсем недавно замполит Ломодуров рассказывал нам об этом празднике, который был учрежден самим товарищем Жуковым. Этот праздник символизировал собой свободный труд без какого-либо принуждения или же материального интереса. Этот труд должен был нести в себе творческое начало, которое обязан в себе взращивать каждый советский человек.

– Конечно! – бодро воскликнул я. – Мне известен этот праздник! Кто же не знает этот праздник! Этот праздник знает весь мир!

– Конечно, его знает весь мир! – подтвердил человек в кепке. – Потому мне и показался странным ваш вопрос, товарищ солдат.

– Вы, наверное, не так поняли, – решил оправдаться я. – Мне хотелось узнать, куда идет эта демонстрация.

– Всем известно, что из года в год она направляется к площади перед Зимним дворцом! Вы, наверное, с Луны свалились! – удивленно воскликнул человек в кепке.

– Ой, что это?! – воскликнул я, указав пальцем ему за спину. Тот отвернулся, чтобы посмотреть, а я воспользовался моментом, чтобы скрыться в толпе.

Колонна тем временем притормозила, заворачивая направо к Дворцовой площади. В пространстве между зданием Адмиралтейства и Зимним дворцом блеснула водная гладь Невы. При виде открывшейся картины, я невольно замедлил шаг, да так, что меня своим напором чуть толпа не опрокинула. Но если честно, было от чего не только притормозить, но и остолбенеть. Передо мной открылось невероятное зрелище! Прямо посередь реки, напротив Стрелки Васильевского острова взметнулся к небу чудовищно огромный монумент высотою метров за двести – не меньше. Это была статуя Ленина во весь свой гигантский рост. Вождь мирового пролетариата решительно простер свою правую руку на Зимний дворец.

Потрясенный увиденным, я выбрался из толпы. Тут же устремился к реке, чтобы лучше рассмотреть этот грандиозный памятник и вскоре застыл у парапета набережной. Отсюда можно было разглядывать этот колосс в подробных деталях.

Статуя стояла на массивном постаменте. Его стороны заполнялись барельефными изображениями фигур рабочих, революционных матросов и солдат со знаменами, плакатами и штыками наперевес. Все они устремлялись в едином порыве по направлению ленинской руки.

Я смотрел на монумент и пытался понять, из чего он выполнен. Сама статуя, цвета красного гранита, равно как и барельефный постамент не имели на своей поверхности каких-либо стыков и смотрелись как единый каменный монолит. Работа впечатляла своим качеством и композиционным решением. Игра воды в Неве и плывущие над статуей облака создавали впечатление, что она движется. Мне даже в какой-то момент показалось, что подобно «Каменному гостю» Пушкина, эта статуя прямо сейчас шагнет с постамента, и от этого шага Нева выйдет из берегов.

– Потрясающе! – невольно вырвалось у меня, и я представил, как этот монумент выглядит ночью, освещенный мощными прожекторами. То, что он освещался в темное время суток, у меня не было никаких сомнений.

В небе послышался нарастающий рев моторов, и над памятником пронеслись три истребителя «СК-37». Они разошлись веером в стороны, затем почти вертикально ушли в небо и закрутили фигуры высшего пилотажа.

Вот «кобра», за которой последовал «колокол». Крутое пикирование и «чакра» с выходом в «горизонтальный нож».

Позади меня толпа на площади разразилась восторженными возгласами, а самолеты продолжали своё виртуозное воздушное представление.

Это было завораживающее и гипнотическое действо. Самолеты кружились над памятником, и мне казалось, что он своей гигантской рукой дирижирует их полетом.

Я бы еще долго разглядывал это грандиозное великолепие, если бы меня не отвлек милиционер.

– Молодой человек! – строго окликнул он меня. – Проходите на митинг! Организованно проходите на площадь. Сейчас там все будут слушать речь первого секретаря обкома партии Ленинградской области товарища Романцева. Проходите!

Я не мог не послушаться и вскоре влился в толпу. А она уже плотно заполнила все пространство перед Зимним дворцом. Напротив его кованых ворот высилась трибуна, обтянутая красным кумачом. На трибуну поднимались какие-то люди в серых костюмах и шляпах. Один из них взмахнул рукой.

– Уррраааа!!! – взорвалась вся толпа на площади.

– Это товарищ Романцев? – спросил я у девушки с комсомольским значком на белой блузке.

– Да! Да! – радостно ответила она. – Урррааа!

Ликующие возгласы еще некоторое время гуляли над площадью и постепенно затихли.

– Товарищи! – зычно начал свою речь товарищ Романцев. – Поздравляю вас с пятидесятой годовщиной великого советского праздника «День свободного труда»!

Толпа вновь проявила бурю восторга. Романцев поднял руку. Народ затих, после чего товарищ Романцев продолжил речь:

– Товарищи! Под знаменем Ленинизма-Сталинизма вперед к победе коммунизма! Да здравствует Коммунистическая партия СССР – неиссякаемый источник наших великих побед! Коммунизм не за горами! Его солнце уже встает над горизонтом истории!

Товарищ Романцев говорил вдохновенно. Своей пламенной речью он убеждал народ в том, что благодаря свободному созидательному труду советские люди год от года живут все лучше и лучше и день за днем приближаются к коммунизму. При этом он не раз благодарил лично товарища Жукова за проявление отеческой заботы к каждому советскому человеку. Речь товарища Романцева то и дело прерывалась бурными аплодисментами и закончилась в конце длительной овацией.

Вслед за товарищем Романцевым ярко выступали представители рабочего класса, крестьянства и людей умственного труда, как их назвали здесь. Все они также горячо благодарили товарища Жукова за проявление отеческой заботы и мудрое руководство советским народом на пути к коммунистическому обществу.

Последней выступила маленькая девочка лет семи. Она прочла стишок про Ленина и великую Коммунистическую партию:

– Мы за Лениным идем, строим коммунизм мы вместе…

Дальше я не запомнил.

На этом митинг завершился, и были объявлены массовые гуляния.

Вновь бравурно зазвучал духовой оркестр, но уже вскоре бодрый марш сменился мелодией вальса, и сотни, а затем и тысячи людей закружились в классическом танце.

– Потанцуем, боец! Белый танец! – раздался звонкий возглас за спиной.

Оглядываясь.

Та самая девушка в белой блузке с комсомольским значком на груди глядит на меня смело и озорно из-под темной челки. Она симпатичная, и я ничего не имею против.

– Потанцуем! – охотно соглашаюсь.

Наши ладони соприкасаются.

Никогда раньше не танцевал вальс, но тут меня понесло! Незримая волна подхватила и закружила в потоке музыки. Я, словно, растворялся в этой волне, ощущая бесконечное духовное единение с тысячами и тысячами людей этого города. Их радость и счастье наполняли собой пространство площади и растекались по Невскому проспекту и набережной Невы.

– Тебя как звать, солдат? – вот так без комплексов запросто спросила она меня.

– Валера.

– А меня Жанна. Я штатная корреспондентка телеканала «Комсомольская правда». Здесь в командировке на съемках вместе со своими ассистентками. А ты в отпуске?

– Да.

– Давно служишь?

– Меньше месяца.

– Всего-то? А впечатление, что ты матерый воин. Рука у тебя крепкая. За что увольнительную заслужил?

– За служение музе творчества.

– Это как? – её и без того большие глаза с интересом распахнулись синими озерами.

Я рассказал, как было дело.

– Да ты творческая личность! – восторженно восклицает она. – Я тоже. Ты на один день здесь?

– Да.

– И я на один. Вот подготовим свой репортаж и обратно вечерним поездом в Москву.

– А мне вечером в часть.

Некоторое время вальсируем молча.

– А ты хорошо танцуешь! – улыбнулась она.

– Первый раз танцую вальс.

– Скромничаешь. Но скромность не всегда украшает мужчину.

– Настоящий мужчина в украшениях не нуждается, – ухмыляюсь я. – Разве, что в красивой женщине рядом.

– О, да ты просто поэт! Красиво сказал! Я запомню. А вот и мои ассистентки.

К нам танцующей походкой приближаются блондинка и шатенка. Как и Жанна обе в белых блузках при комсомольских значках.

У блондинки видеокамера на плече. У шатенки в руке микрофон.

Музыка стихает. Наш танец заканчивается.

– Ты время даром не теряешь, – улыбается блондинка,

– Праздник же! – смеется Жанна. – Знакомьтесь. Это Валера. А это Света и Тома.

– Очень приятно, – кивают девушки.

– И мне, – отвечаю я.

– Ну вот, – обращается Жанна ко мне. – Нам пора. Многое надо еще успеть заснять, а то солнце упустим.

– Да, – встревает шатенка Тома. – Сейчас у Адмиралтейства сам товарищ Романцев будет давать пресс-конференцию. Надо успеть.

– Да ты что! – восклицает Жанна. – Бежим! Пока, солдат, пока! Спасибо за танец!

Она быстро уходит вместе со своими спутницами и вскоре исчезает в суете праздника.

Как мимолетное виденье…

Вновь заиграла музыка. На этот раз ритмичная. Народ весело заплясал под слова задорной песни.

Ай-люли, ай люли! Это новый танец

Ай-люли, ай люли! Он не иностранец…

Я только хмыкнул. Выходило так, что эта знакомая мне мелодия Людмилы Лядовой существовала в двух мирах.

Люди танцуя, бодро подпевали и подскакивали.

Ай-люли, ай люли! Легче всех заботы.

– Пойдем на Марсово поле! – послышался вдалеке чей-то ликующий призыв. – Там будет концерт Ленинградских исполнителей песни!

– Нет! Лучше на Мойку! Там будет конкурс рисунка на асфальте! – раздался восторженный женский возглас.

Вокруг меня возникло направленное людское движение. Оно подхватило меня, и я не заметил, как очутился вновь на Невском проспекте. Автомобильные потоки на время праздника перекрыли, и люди свободно гуляли по проезжей части. Лица их светились искренней радостью и полной уверенностью в завтрашнем дне.

В небо то и дело гроздьями и поодиночке поднимались разноцветные воздушные шары.

Так я дошел до Казанского собора. Здесь на площади перед ним была устроена выставка советской сельскохозяйственной техники с десятками тракторов и комбайнов, а далее вдоль проспекта возле Гостиного двора выстроились торговые палатки с сувенирами в виде матрешек, разноцветных деревянных петушков и прочей национальной атрибутикой.

В саду Аничкова дворца раскинулся эдакий цирк под открытым небом. Здесь демонстрировали свое мастерство жонглеры, акробаты и конные наездники. Детей веселил рыжий клоун.

Иногда я сворачивал на боковые улицы, где так же было многолюдно. На одной из них я заметил, как милиция заботливо так загружает в автофургон пьяного гражданина. Перебрал чуток. С кем не бывает. Праздник же.

Перекусил сырными бутербродами с чаем у одной из торговых палаток и направился далее по волнам праздника.

Время бежало на этих волнах, и я не заметил, как приблизился вечер. Неожиданно со стороны Финского залива рванул не по-летнему холодный шквалистый ветер, и, вскоре, седые набухшие дождем тучи наползли на небо.

Я поспешил куда-нибудь под крышу.

А вот и первые капли дождя застучали по асфальту. Но я успеваю нырнуть в дверь магазина под названием «Советская книга».

Магазин небольшой. Возле прилавка, спасаясь от непогоды, топчется с десяток людей. За прилавком на фоне стеллажей книг, сидя на стуле, скучает пожилая продавщица. В крупных круглых очках она похожа на седую сову.

Я подошел к прилавку и с интересом окинул взглядом полки. Какие книги продают здесь? После недолгого изучения ассортимента, пришел к выводу, что запас художественной литературы здесь очень скуден. Преобладает в основном идейно-политическая и учебная тематика. И это хорошо.

Дело в том, что с тех пор, как я обосновался этом мире, мне всегда хотелось узнать главное – как развивался здесь СССР, и что послужило причиной не просто сохранения его единства, но и обретения могущества во всех сферах своего влияния на мировой арене. Основным информационным источником здесь для меня стал экран телевизора. Но уже вскоре его новостные сводки со всеми этими вестями с полей и фабрик стали мне не интересны. Они были строго дозированы, однообразны и потому не давали полной картины дня.

На политзанятиях главенство отдавалось идеологической составляющей, направляемой на подготовку воина в русле духовно-патриотического воспитания.

Меня же интересовали факты исторического плана.

Иногда я пытался выудить их при случае в разговорах, но получал зачастую недоуменный взгляд или вопрос:

– Ты что в школе не учился?

После чего я замыкался в себе, успокаиваясь тем, что, в конце концов, рано или поздно и так все узнаю. И вот, наконец, похоже, такой момент настал.

– Простите. Меня интересует история СССР, – потревожил я покой продавщицы. – Что вы можете порекомендовать мне?

Продавщица, окинув меня недовольным взглядом, лениво поднялась с места, и направилась к стеллажу с книгами. Не глядя, вытащила с полки одну из них, и молча положила передо мной на прилавок. Книга была большая, толстая и в красочном переплете. Она так и называлась «История СССР»

Всем своим существом я ощутил, что за обложкой этой книги, как за потайной дверцей, кроются многие ответы на все мои вопросы и потому жадно схватил её.

И не ошибся.

Просмотр страниц книги, начиная с периода революции в России и заканчивая серединой прошлого века, не выявил каких-либо особых различий в историческом развитии миров. Но вскоре далее я наткнулся на следующую информацию:

Иосиф Виссарионович Сталин скончался 5 марта 1953 года. На следующий день состоялось совместное заседание ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР, где было утверждено новое распределение полномочий между высшими руководителями страны. Совет Министров возглавил Г.М.Маленков. Его первыми заместителями были назначены Л.П.Берия, возглавивший МВД СССР, Н.А.Булганин, ставший руководителем единого Министерства Обороны, а также В.М.Молотов и Л.М.Каганович. Председателем Президиума Верховного Совета СССР был избран К. Е. Ворошилов. Н.С.Хрущев возглавил Секретариат ЦК КПСС.

26 июня 1953 года Лаврентием Берия была предпринята попытка осуществления государственного переворота. По его приказу в Москву вводятся части Дивизии Имени Дзержинского. Ранним утром того же дня Л.А.Маленков, В.М.Молотов, Л.М.Каганович, К.Е.Ворошилов, Н.А.Булганин и Н.С.Хрущев арестованы.

Лаврентий Берия объявляет о создании Государственного комитета чрезвычайного положения (ГКЧП), ложно обвинив в попытке развала СССР лично Н.С.Хрущева.

Руководство генерального штаба вооруженных сил СССР не поддерживает ГКЧП. Вечером 26 июня по приказу маршала Советского Союза, главкома сухопутных войск Г. К. Жукова в Москву вводятся части Кантемировской и Таманской дивизий. В Москве проходят вооруженные столкновения. В ночь с 26 на 27 июня командование Дивизии Имени Дзержинского объявляет о прекращении боевых действий в одностороннем порядке.

Лврентий Берия арестован, предан суду и расстрелян.

После ликвидации путча Георгий Константинович Жуков 28 июня 1953 года на совместном заседании ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР наделяется полномочиями верховного главнокомандующего вооруженными силами СССР и Генерального секретаря ЦК КПСС…

Я в задумчивости потер ладонью лоб. Выходит, что Роман не фантазировал тогда в сумасшедшем доме при разговоре со мной, и Георгий Жуков на самом деле возглавил государство после Сталина. Не Хрущев.

Получалось, что точка расхождения миров случилась в 1953 году.

И что же было дальше?

Я жадно продолжил чтение, перелистывая страницы и выхватывая глазами основную хронологию событий этого мира.

Следуя курсу И.В.Сталина, ХХII съезд КПСС принимает программу неуклонного повышения благосостояния советского народа.

Блок НАТО наращивает свою экспансию, создавая военные базы на территории стран Европы и Азии. СССР в ответ создает мощный ядерный щит на своих границах и территории стран социалистического лагеря, формируя оптимальную по экономическим вложениям систему обороны…

1956 год. СССР запускает первый искусственный спутник Земли.

1958 год. СССР запускает первый космический корабль с человеком на борту Владимиром Комаровым.

– Вон оно как! – невольно вырвалось у меня. – Запустили раньше на три года. Выходит, что тут Комаров первый в космосе? А где же Гагарин?

18 мая 1959 года. Неудачный запуск американского космического корабля с человеком на борту. Космонавт погиб…

1960 год. США продолжает наращивать военную мощь, затрачивая огромные средства на создание новых видов вооружений, развитие военных баз и поддержание марионеточных режимов стран Азии и Латинской Америки.

СССР проводит политику оптимального развития своего военного потенциала, уделяя основное внимание повышению уровня жизни советского народа и тем самым показывая странам всего мира преимущества социалистической системы по сравнению с капитализмом. В противоположность тому в странах капиталистического мира, где подавляющая масса материальных средств направляется на гонку вооружений, уровень жизни основной массы населения снижается…

1963 год. Народная социалистическая революция в Афганистане. Заключение договора о дружбе и сотрудничестве с СССР и Социалистической республикой Афганистан.

Я удивленно хмыкнул. Выходило так, что Афган не создал проблем для СССР здесь.

1966 год. Полет советского космического корабля «Мир-3» на Луну с экипажем из трех человек на борту. Первым человеком, ступившим на поверхность Луны, был советский космонавт Юрий Гагарин.

– Так вон он где Гагарин, – я довольно кивнул. – Во всех мирах первый! А, может, он здесь жив и по сей день?

– Молодой человек! Молодой человек! – донесся до меня строгий голос. – Магазин закрывается. Конец рабочего дня. И здесь вам не библиотека с читальным залом. Вы или берите товар, или возвращайте.

Я вскинул голову. Кроме меня и продавщицы в магазине уже никого не было.

– Сколько стоит? – спросил я.

– Там написано на обложке восемьдесят копеек.

– Черт, – я досадливо почесал затылок. – После сырных бутербродов и чая у меня оставался полтинник.

– Может, сбавите цену. У меня только пятьдесят копеек.

– Цены не я устанавливаю. Цену устанавливает Центральный дом печати. Так бы сразу и сказали, что денег нет, – проворчала продавщица, забирая у меня книгу.

– А есть, что по истории СССР, но подешевле?

– Нет! – решительно заявила она, блеснув очками. – Другой книги по истории СССР нет и быть не может. Эта книга создана лучшими историками СССР и прошла тщательный контроль в компетентных органах. Зарубежные идеологи пытаются извратить нашу историю, но истинную правду не скрыть. И только эта книга несет истинную правду. Странные вопросы вы задаете, однако, молодой человек. А еще защитник родины. Как же вас там воспитывают в армии, если вы не понимаете таких простых вещей? Нет у нас другой истории кроме той, что в этой книге! Нет!

– Извините, – пробормотал я и направился к выходу.

Дождь закончился. Между домами пробивалось низкое солнце. Наступила пора возвращаться.

С сожалением вздохнул. Мое чтение прервалось на интересном месте. Но главное я все же узнал. Установил причину и временную точку разделения миров. Мало того, в этой книге нашел ответ на мучивший меня вопрос, почему в моем мире развалился СССР, а здесь нет. Ответ прост – человеческий фактор. Все остальное рано или поздно узнаю.

Вот и всё. Пора ставить точку в моей увольнительной. Точкой стала бутылка пива «Балтика», купленная мною на оставшиеся деньги.

Осушил её на скамейке в каком-то скверике и направился к станции метро.

Так завершился мой однодневный отпуск в Питере. Это был прекрасный день!

Глава 11

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Каждое утро ровно в семь вместе с командой «Рота подъем!» врывался в голову и выбрасывал нас из койки гимн Советского Союза, громогласно льющийся из динамика над входом клуба.

Союз нерушимый республик свободных

Сплотила навеки Великая Русь.

Да здравствует созданный волей народов

Единый, могучий Советский Союз!

День пролетал, как один миг, наступал вечер, и я проваливался в глубокий сон, чтобы утром вновь услышать:

Славься, Отечество, наше свободное,

Дружбы народов надежный оплот!

Знамя советское, знамя народное

Пусть от победы к победе ведет!

От победы к победе ведет. Здесь учили побеждать самих себя. День за днем нас старались превратить в машины для выполнения приказов.

Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,

И Ленин великий нам путь озарил:

Нас вырастил Сталин на верность народу,

На труд и на подвиги нас вдохновил!

Советский человек рожден для подвига. Основная битва еще впереди. Капиталистический мир сломлен, но не уничтожен. Последний оплот капиталистического мира – Америка в союзе с Великобританией, Японией и еще рядом стран, где правит политика голого чистогана, готовится к войне. Битва будет жестокой. Но когда? Через год? Месяц? Завтра? Ты должен быть готов к битве с врагом. В любой миг должен быть готов, не задумываясь, отдать жизнь свою за великую Родину. Ты всегда должен.

Так нам внушал здесь на политзанятиях наш ротный замполит старший лейтенант Ломодуров. Он рассказывал нам о героях, самоотверженно отдавших жизнь во имя победы. Убеждал нас с огнем в глазах, что человек рожден для подвига, как птица для полета.

В конце каждого занятия Ломодуров останавливался на теме африканского государства Матубу. Это была его излюбленная тема. На первом же занятии он подробно рассказал нам, как после краха мировой колониальной системы в Центральной Африке образовалось социалистическое государство Матубу.

– Всему миру это небольшое по своим размерам государство, понимаешь ли, показало настоящий пример высокого национального самосознания народных масс и всего прогрессивного человечества, – гордо заявил нам замполит. – Истинный пример победы заразительных по своей сути передовых революционных идей! Это, своего рода, символ свободы, равенства и братства всех народов Земли!

Мне вдруг захотелось после подобных слов вскочить на стул и крикнуть громкое, троекратное Ура. Еле сдержался. А замполит, меж тем, продолжил свою лекцию вдохновенно и самозабвенно:

– Народ Матубу взял твердый курс на построение коммунистического общества! За годы социалистического развития рост уровня жизни простых людей Матубу вырос многократно! Народ в Матубу жил мирно и счастливо… до некоторого времени.

Затем взгляд замполита заметно помрачнел, после чего он поведал нам, как вероломно путем военного переворота и при поддержке империалистических сил к власти в Матубу пришла военизированная фашистская хунта во главе с генералом Тонтугеем.

Этот генерал объявил себя пожизненно избираемым президентом и заявил, что приведет народ Матубу к истинному счастью.

Но передовому и свободолюбивому народу Матубу не по душе пришелся путь, предложенный генералом Тонтугеем и его приспешниками. Народ Матубу восстал и создал Социалистический фронт народного освобождения, который вот уже много лет самоотверженно ведет вооруженную борьбу с военной хунтой.

Повстанцы контролируют северо-западные территории страны.

Под гнетом хунты остался юго-восток Матубу.

Народный фронт возглавляет национальный герой Бубу Дондо. Это истинный революционер и коммунист. Борьба идет с переменным успехом. Но, по словам замполита – военная хунта обречена на поражение.

На каждом занятии замполит докладывал нам о военно-политической ситуации в Матубу, с воодушевлением рассказывая нам об успехах повстанцев, когда те занимали тот или иной город. Когда повстанцы отступали под натиском армии Тонтугея, замполит утверждал, что это тактические уловки революционеров с целью перегруппировки сил и последующего перехода в решительное наступление.

– Народный фронт победит! – восклицал замполит. – Победит, потому, что борется за светлые идеалы человечества, за правое дело. Идеологическая составляющая фронта носит принципы, заложенные нашими вождями Лениным и Сталиным.

На этой громкой ноте он заканчивал каждое занятие, и мы сонные и отдохнувшие выходили из клуба, где нас встречали песни патриотической направленности. Неудержимой волной они изливались из того же громкого динамика, что и гимн СССР на протяжении всего дня – от самого рассвета до заката, вернее, от подъема до отбоя.

Большинство из этих песен я услышал здесь впервые. Они были неуловимо схожи с песнями, которые любил исполнять мой дед. Бывало, он брал в руки гитару и за рюмкой водки одухотворенно выдавал очередное музыкальное диво советской эпохи. Он же и научил меня игре на этом инструменте. Порой мы исполняли песни дуэтом. От них исходила какая-то особая энергетика великих свершений. Четкий текст впечатывался в мою память, а музыка сама через мои пальцы легко ложилась на гитарные струны.

Здесь были другие песни, но они тоже звали на подвиг.

Частенько клубный динамик выдавал на полную катушку бодрый марш «Броня крепка и сила правды с нами». Уже через пару дней своего пребывания здесь, незаметно для себя самого, я то и дело напевал текст этого незамысловатого местного патриотического хита.

Да, уж. Броня здесь была крепка. На занятиях по технической подготовке в учебном корпусе, мы изучали тактико-технические характеристики различных единиц боевой техники армии СССР и войск потенциального противника. Само собой, что основным противником для СССР была Америка и страны НАТО.

Занятия проводились в классах учебного корпуса с техническими устройствами, способными создавать объемные изображения самых разных видов вооружений. Они были настолько реалистичны, что казалось, будто к ним можно притронуться.

На этих занятиях я каждый раз отмечал, что военная техника в этом мире намного более продвинутая. В частности, в составе авиации присутствовали летательные аппараты способные вести боевые действия, как в приземном воздушном пространстве, так и с выходом в космос.

Дистанционно управляемая боевая техника без экипажа также имела место быть.

Велась разработка и внедрение боевых роботов.

В один из походов на стрельбище нам довелось увидеть стрельбу из испытательного образца плазменного противопехотного гранатомета «Сполох». Эта штука внешне была похожа на АГС-17 и также устанавливалась на треногу. Но в отличие от гранат она стреляла плазменными импульсами. Эти самые импульсы выбрасывались примерно с секундным интервалом из ствола гранатомета и разрывались над землей на установленном диапазоне дистанции. Разрыв над землей на высоте примерно три метра от неё обеспечивал полное поражение живой силы противника. От этого разрыва невозможно было спастись, как от обычной гранаты, прижавшись к земле, и при ковровом покрытии поля боя на нем уничтожалось все живое.

Да, уж. Здесь явно преуспели в создании смертельных игрушек.

Надо было видеть эту штуку в действии. Со звуками, схожими с хлопками пробок, исторгнутых при вылете из бутылок с шампанским, она накрывала сплошным огнем дальнюю кромку поля на расстоянии в километр и более, как в кадрах жестокого фантастического блокбастера.

Доброе советское кино нам показывали по воскресеньям вечером в клубе. Надо отметить, что все просмотренные мною фильмы были сделаны на высоком профессиональном уровне без дешевого сортирного юмора, бандитской чернухи и прочей наигранной шелухи.

Неизвестные мне актеры играли роли достойно и мастерски. Сюжеты были жизненны и продуманы. Имели место быть и комедии, и боевики, и серьезные темы из жизни. Вместе с тем практически в каждом фильме звучал идеологический подтекст о преимуществах советского образа жизни над насквозь прогнившим западом, но он не мешал основному действию фильма.

Иногда на экранах мне встречались знакомые лица. Я видел Вячеслава Тихонова, Евгения Леонова, Валерия Золотухина. Однажды я даже увидел Владимира Высоцкого. На вид ему было лет за шестьдесят. Позже я узнал, что в этом мире Высоцкий жив и по сей день. Но вот незадача! Он не сочинял здесь песен и стихов, будучи заслуженным актером и кинорежиссером.

Фильмы, как и люди здесь разные, но с просмотра каждого из них я всегда выходил с хорошим настроением, и никогда у меня не возникало ощущение, будто я поел тухлятины, как это нередко бывало со мною при просмотре фильмов из моего прежнего мира.

Я жадно ловил любую информацию об этом мире в желании узнать, а что же здесь было дальше после полета Гагарина на Луну. Не раз я сожалел о том, что потратил деньги в тот день своего отпуска на потребу желудку и не смог купить книгу по истории СССР. Но я твердо знал, что настанет время, и я узнаю всё.

Шли дни, и в один из дней я получил ответы о дальнейшей истории этой страны.

Дело было так.

Заболел каптер Андрусь. Подхватил простуду с температурой, и его упаковали в санчасть. Вместо него Братухин временно определил меня, и на несколько дней я стал хозяином каптерки вместе со всеми ее полками, заваленными ротной амуницией.

Сам я от занятий был временно освобожден, и у меня появилось море свободного времени. Порой от нечего делать я просто слонялся по расположению роты, тупо глазея на разного рода плакаты на стенах с изображениями румяных бойцов, радостно переносящих тяготы воинской службы. Время от времени выходил на улицу, сидел на скамье у входа в казарму, лузгал семечки и возвращался обратно. Короче – бил баклуши.

Отлучаться куда-либо на удаление от казармы мне было не велено. В любой момент я мог понадобиться Братухину или еще кому из командного состава роты для выдачи какого-нибудь ротного барахла.

В расположении роты более десятка помещений разного назначения. Помимо спального помещения, сортира, оружейной, штабного кабинета и каптерки здесь имелся склад с бронежилетами, касками, вещевыми мешками, противогазами, приборами ночного видения, переносными средствами связи и другими техническими приспособлениями бойца-мотострелка. Этот склад находился в личном ведении Братухина. Рядом с дверью склада размещался вход в бытовое помещение, где стояли гладильные доски, висело большое круглое зеркало на стене с отражением табурета и тумбочки. Здесь местный парикмахер курсант Пашаев из Ташкента время от времени оказывал бойцам услуги по стрижке волос. За бытовой комнатой в противоположной стороне по коридору от спального помещения размещалась так называемая «Ленинская комната» с десятком столов и разного рода плакатами на стенах типа «Смерть мировому империализму!». Эта комната почти всегда пустовала. Разве, что по ночам сержанты играли там в карты.

В этой комнате я приноровился дремать после обеда, устраиваясь спиной на трех составленных вместе стульях и прячась за широким столом в дальнем от входа углу комнаты.

В один из дней такого моего пребывания в казарме, я заглянул в Ленинскую комнату, чтобы предаться отдыху и обнаружил там на первом столе от входа знакомую книгу. На обложке красовалась надпись: «История СССР».

В отличие от магазинного экземпляра она была немного потрепана и даже подверглась художественной правке. Портрету Ленина на обложке кто-то аккуратно ручкой с синей пастой пририсовал фингал под правым глазом и рога. Смельчак, однако! За такое творчество здесь можно схлопотать не слабо.

Откуда она здесь? А, неважно. Я схватил книгу и быстро нашел то место, на котором мое чтение было прервано строгой продавщицей.

Итак, что там было дальше после полета Гагарина на Луну?

1967 год. Финансовый и экономический кризис стран капиталистического мира. Спад производства…

1968 год. Социалистическая революция в Израиле.

Я аж присвистнул. В Израиле социализм наступил! Это же потрясающе! И что там было дальше?

Советское правительство решительно поддерживает коммунистов братского Израиля.

Американские реваншисты направляют в Средиземное море пятый морской флот с целью оказать военное давление на молодое социалистическое правительство Израиля, но вооруженные силы СССР подняты по тревоге и приведены в состояние повышенной боевой готовности. Советское правительство предупреждает американских агрессоров о самых серьезных последствиях опрометчивых и провокационных происков с их стороны.

Напряжение нарастает. Вооруженные силы США также приводятся в состояние полной боеготовности. Мир стоит на пороге новой войны.

Генеральный секретарь коммунистической партии СССР товарищ Жуков лично разговаривает по секретному каналу связи с президентом США Гарри Поттером. Разговор был коротким. Содержание разговора строго засекречено. После этого разговора в США немедленно отменяется состояние полной боеготовности вооруженных сил, и американский морской флот разворачивается в направлении Гибралтарского пролива на выход из Средиземного моря.

Я ухмыльнулся. Круто, однако, поговорил Георгий Константинович с этим Поттером! Без боя победил!

С Израилем понятно. СССР отстоял свой братский народ. И что там дальше было в истории?

1969 год. Отделение Аляски от США. Создание государства Демократическая республика Аляска.

1970 год. Начало строительства моста для автомобильного и железнодорожного транспорта через Берингов пролив.

– Мощно! – я восторженно поднял большой палец. Соединение мостовой переправой Евразии с Америкой – поистине исторический момент. В моем мире об этом лишь мечтают.

1971—1972 год. Мощный экономический рывок стран социалистического лагеря.

1973 год. Торжественное открытие автомобильного и железнодорожного моста «Азия – Америка».

– Вот это темпы! За три года построили!

1974 год. Все прогрессивное человечество переживает кончину выдающегося политического деятеля генерального секретаря Коммунистической Партии Советского Союза, верховного главнокомандующего вооруженными силами СССР, генералиссимуса Георгия Константиновича Жукова…

– Жалко мужика, блин! Вечная память.

1975 год. Завершение строительства северной железнодорожной магистрали «Мурманск – Норильск – Берингов пролив».

– Хорошо, – пробормотал я удовлетворенно и продолжил изучение книги далее, цепко выхватывая глазами самые главные моменты и вехи истории.

1976 год. Начало строительства канала «Сибирь – Средняя Азия» для переброски стока Сибирских рек в засушливые районы Казахстана.

1977 год. Завершение строительства в СССР развитого социалистического общества. Партия и Правительство Советской страны берут курс на построение коммунизма.

1978 год. Завершение первого этапа строительства канала «Сибирь – Средняя Азия» для переброски стока Сибирских рек в засушливые районы Казахстана. Первая чистая вода Сибири разлилась и напоила живительной силой сухие степные просторы.

1978 год. Завершение строительства железнодорожной магистрали Красноярск – Норильск.

1980 год. Упразднение Организации Объединенных наций. По инициативе СССР создается Ассамблея Независимых Государств (АНГ)…

1985 год. Новый экономический кризис капиталистических государств.

1987 год. По инициативе СССР, Китайской народной республики, Народной республики Индия, социалистических стран Европы создается Союз Независимых Государств (СНГ)…

1989 год. Военная интервенция войск США в Ирак.

1990 год. Поражение войск США в Ираке.

– Вломили им там все же, – довольно ухмыльнулся я.

1991 год. Первый полет Советско-Китайского космического корабля на Марс с международным экипажем из пяти человек на борту.

– Круто, однако!

1992 год. Успешное возвращение международного космического экипажа с планеты Марс.

1994 год. Создание международной социалистической космической базы на Луне.

1996 год…

– Каптер! Назаров! – отвлек меня от чтения громкий клич Братухина.

Я вскочил и ринулся в коридор.

– Где ты шляешься? Беги быстро в столовую! Заберешь там жратву и еще кое-что. Там все уже приготовлено. Отнесешь это в баню и передашь ефрейтору Зейналову. Только быстро!

– Для кого жратва? – поинтересовался я.

– Не твое дело! Быстро давай!

Ринулся в столовую. Там меня ожидал объемный пластиковый контейнер на ремне. Ремень ощутимо нагрузил мое плечо.

Зейналов встретил меня у входа в баню.

– Что так долго! Полкана и проверяющих уже сушняк задавил!

– Там полкан? – спросил я.

– Да. А вместе с ним полковник Богданов и майор Бурцев из штаба дивизии.

– Желаю им хорошего отдыха.

Отдал контейнер и спешно вернулся в роту в желании продолжить чтение. Но книги в Ленинской комнате уже не было. Кто-то прибрал. Скорее всего, замполит Ломодуров, которого я встретил на входе в роту.

Жаль. Хотелось бы дальше почитать. Но ничего. Постепенно узнаю все. Не последний же день я здесь.

Глава 12

ПРИСЯГА, ОБКАТКА ТАНКАМИ И МАРШ-БРОСОК

Прошел месяц службы, и настал день воинской присяги.

Присягу мы заучили наизусть. Вот этот текст:

Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников.

Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству.

Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооруженных Сил, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся.

Ярким солнечным утром весь полк в полном составе из шести учебных рот выстроился на плацу. Все как один в парадной форме и с оружием. Перед каждой из шести рот, установлены столы, накрытые скатертью пурпурного цвета. На каждом из этих столов красовалась папка цвета революционного кумача с золоченым гербом СССР и текстом присяги внутри. Торжественно оформленный текст, придавал особую значимость церемонии посвящения салаги в ранг военнослужащего.

Согласно установленному ритуалу, вызываемый к присяге, обязан подойти к столу, взять в руки текст и уверенно произнести его во всеуслышание.

Под бравурные звуки полкового оркестра на середину плаца было вынесено боевое красное знамя полка и Государственный флаг СССР. Командир полка полковник Зверев произнес с трибуны пламенную речь, вдохновляющую нас на подвиги. Он напомнил нам, что принятие воинской присяги есть почётная и ответственная обязанность, которая возлагается государством на военнослужащего по защите Отечества и его конституционного строя, после чего оркестр вновь бравурно проиграл часть какой-то маршевой мелодии, затем резко смолк, и процесс принятия присяги пошел.

Я ждал своей очереди, и у меня в голове крутилась назойливая мысль. А не предам ли я свою родину Россию, приняв присягу воина СССР?

Вспомнив, что в моем мире Россия является правопреемницей СССР по всем международным обязательствам и долгам, успокоился. Решил, что предательством с моей стороны здесь и не пахнет и даже наоборот – осознал себя правопреемником великой страны, присягу которой должен принять сейчас.

Моя очередь подошла ближе к полудню.

Произносил присягу, словно песню пел.

Весь процесс принятия присяги затянулся до обеда, после чего полк под звуки оркестра прошелся строем по плацу и направился в столовую.

После обеда мы вновь переоделись в полевую форму, дабы и далее стойко переносить в ней все тяготы и лишения воинской службы.

* * *

На следующий день после завтрака Братухин построил роту в казарме.

– Сегодня будет обкатка танками, – объявил он. – Советую сходить заранее в сортир по большому, чтобы потом не наложить в штаны.

Раздались нервные смешки.

– Отставить смех! Десять минут на сборы. Выходим с полной выкладкой и с оружием.

Роту погнали на учебное поле. Там возле кромки леса нас поджидали четыре танка. По танку на каждый взвод. Их пригнали из танкового батальона, который располагался в Сертолово-1.

Танки едва слышно рокотали двигателями. Танкисты, сидя на броне, снисходительно поглядывали на нас.

– Товарищи курсанты! – зычно воззвал к нам перед строем наш ротный Сенцов. – Сегодня у вас ответственный день! Сейчас вам предстоит пройти психологическую подготовку на выдержку и самообладание в обстановке, максимально приближенной к боевой. Пред вами стоят лучшие образцы мировой бронетехники – танки ИС-72 «Тайфун». Танки имеют необитаемую башню, многофункциональную пушку, и тианитовую маскировочную защиту. По своим тактико – техническим характеристикам эти танки превосходят лучшие образцы бронетехники стран блока НАТО и покрывают их как бык овцу!

– Сегодня эти быки покроют нас, – пробормотал Кожура.

– Сегодня эти танки накроют вас! – продолжил Сенцов. – Но вы не овцы! Вы бойцы доблестной советской армии. Представьте, что на вас идет не этот танк, а вражеский Абрамс или Леопард. Вражеские танки поражаются кумулятивной гранатой «Одуванчик» спереди в крышку люка водителя и сзади им в движок. Всем понятно?!

– Короче, спереди и раком, – прокомментировал Кожура, а Вадик Павлов коротко, но громко хохотнул.

Васильев показал ему кулак.

– Товарищи курсанты! – продолжал Сенцов. – Вы будете укрываться в окопе по четыре человека. Танк пойдет на вас. Вы подпустите его на расстояние броска гранаты. Потом метким попаданием в крышку люка водителя поражаете танк. Вжимаетесь в окоп и ждёте, пока танк пройдет над вами. Затем решительным броском ему вслед поражаете гранатой силовую установку, а попросту говоря двигатель. Вопросы есть?

– Гена, хорошо, что ты сбросил вес и похудел, – ухмыльнулся Вадик Павлов и подмигнул Гене Шихману, – а иначе твоя толстая задница в окоп не влезла бы и была бы покрыта на полную.

– Чего? Чего? – тупо спросил Шихман, не расслышав.

– Отставить разговоры, – прошипел Васильев.

Сенцов завершил свою пламенную речь. После чего наш взвод вышел на исходную. Метрах в ста перед нами едва просматривался короткий окоп.

– Мерный рокот танковых моторов пронизал нарастающий свист. Бронированные машины рванулись с места, быстро пересекли поле и развернулись в нашу сторону.

Васильев вызвал первую четверку. Курсанты под присмотром Слесарчука взяли в ящике по паре муляжей гранат, бегом направились к окопу и скрылись в нем. Там их в десятке метров от окопа уже поджидал Тимощенко с белым флажком в руке.

Курсанты от других взводов тоже изготовились к встрече танков.

Возле окопов поднялись четыре белых флажка, и танки пошли. Нет, они не шли. Казалось, что они летели над полем. Звук их двигателей нарастал и давил на уши.

– Бамм! Бамм! – послышались глухие звуки, и над полем взметнулись облака сизого дыма. То взрывались ширасы – пиротехнические заряды, имитирующие взрывы артиллерийских снарядов.

Танки приближались на скорости курьерского поезда, но метров за пятьдесят до окопов резко сбросили прыть и медленно поползли далее. Техника безопасности все же, какая-никакая должна быть. Вдруг у кого-то нервы сдадут, и кто-то из окопа сиганет, да прямо под танк на скорости, а тот его на гусеницы и намотает.

Летят гранаты.

Раздаются резкие щелчки. То взрываются запалы на муляжах гранат при ударе о броню.

Танки минуют окопы. Снова щелчки запалов. Танки разворачиваются и уже мимо окопов вновь направляются на дальний край поля.

Первые четверки от взводов возвращаются на исходную позицию.

– Ну как? Как? – наперебой спрашивают их бойцы.

– Круто! – гордо поднимает большой палец вверх узбек Асанов из Самарканда. – Мало! Еще хочу!

К окопу направляется вторая четверка нашего взвода. В нее попал Кожура и Вадик Павлов.

Все повторяется.

Я попадаю в шестую четверку.

Бегу в окоп. Его стенки укреплены массивными бревнами. Изготавливаюсь. Танки приближаются. Взрывы ширасов. Дистанция броска. Бросок. Я попадаю в заданную зону.

Вжимаюсь в окоп. Шум двигателя давит барабанные перепонки. Комья земли с бруствера валятся на каску и спину. Секунда, другая, и жаркое брюхо танка проползает надо мною.

Распрямляюсь. Бросок. Есть попадание! Прямиком в очко, как выразился Вадик Павлов.

Выбираюсь из окопа. Вижу, что по соседству с нами заминка. Ротный, что-то гневно орет. Слышен сплошной мат. Один из курсантов из третьего взвода не выдержал и рванул из окопа наутек от танка. Теперь наряд по сортиру ему обеспечен. Кто это там такой? Всматриваюсь, но не могу разглядеть за мутью дымов от ширасов.

Еще два захода и обкатка завершилась.

Васильев объявляет оценки.

– Назаров! Два! – ухмыляется он.

– За что? – возмущаюсь. – Я же в очко попал!

– В очко, – смеется Васильев. – Да пошутил я. Отлично, Назаров!

Кроме меня пятаки схлопотали в нашем взводе Роман Дуров, Вадик Павлов, Стас Стымковский и всем на удивление Гена Шихман.

– А ты крут, однако! – с неподдельным удивлением произнес Вадик и хлопнул Гену по плечу.

– Случайно получилось, – скромно улыбнулся тот.

* * *

Прошла еще неделя. Два раза за это время мы отстрелялись по движущимся мишеням, еще раз над нами грохотали танки. После присяги мы стали заступать в караул.

На стрельбище бегали резво. Никто не отставал. Сказывались регулярные тренировки.

В середине июля наша физическая мощь и выносливость были испытаны по полной на марш-броске.

Двадцать километров по пересеченной местности в полной экипировке со штурмом высоты. В марш-броске участвовал весь личный состав роты, включая офицеров.

Все курсанты получили по тридцать холостых патронов. Зарядили магазины. Залили фляжки водой. Приготовились.

С раннего утра солнце уже припекало вовсю. На небе – ни облачка.

Едва рота вышла за ворота части, как послышалась команда Сенцова:

– Расстегнуть воротнички и верхние пуговицы! Рота! Бегом марш!

И началось.

По дороге бежим недолго. Сворачиваем за Сенцовым в лес и, ломая кусты, вырываемся на широкую, заросшую высокой травой, просеку. Трава путается под ногами, изредка в ней попадаются трухлявые пни.

Впереди кто-то запинается и падает. На него наваливаются сзади кучей-малой. Бряцают автоматы. Слышны крики:

– Мать – перемать!

Топчем просеку примерно километр, затем сворачиваем вправо и попадаем на болото с кочками и вязкой жижей. Месим сапогами грязь. В спину мне хрипло дышит Картбаев из Ташкента. Он маленький. Метр с кепкой, как говорят. Угораздило же его в пехоту угодить. Ему бы в танке сидеть в самый раз, а он тут с автоматом болото топчет. Рядом с ним бежит его земляк Мусаев. Тот наоборот высокий под два метра, но худющий, как жердь.

Впереди меня топчет мутную жижу Вася Муха из Полтавы. Той самой Полтавы, где царь Петр шведов наказал. Вася Муха по образованию инженер-электронщик. На гражданке ремонтировал сложную бытовую технику, а вот теперь грязь на болоте месит. И хорошо месит! Прет, будто киборг какой! Молодец! Только брызги из-под сапог летят.

Справа от него мощно рассекает жаркий воздух Юра Прокопьев. Он актер кино. Успел в каком-то фильме сыграть лейтенанта советской армии. Лейтенанта-то сыграл, а теперь простым рядовым тут службу несет. Вот такие дела.

Надо отметить, что наш взвод в основном укомплектован ребятами с высшим или незаконченным высшим образованием. И кого тут только нет! И юристы, и учителя, и агрономы. Были два ветеринара, но их в санчасть нашего полка определили. Теперь они наших солдат лечат.

Мда. Наш взвод, наш полк, наши солдаты. Похоже, что я тут совсем уже прижился. Человек привыкает ко всему. Вот и я привык. Такое ощущение появилось, что жил я в этом мире с рождения, только забыл о том, а мир, из которого я прибыл не более чем сон и желание возвращаться в этот сон у меня с некоторого времени почти угасло.

Я ведь даже стал подумывать о том, как буду жить здесь после армии. Здесь нет безработицы, и все специальности всегда востребованы. Но работа по специальности мне, похоже, не светит. У меня нет диплома местного образца. Только запись в личном деле бойца, что у меня высшее образование и по специальности – я архитектор, да и та на основе больничной карточки дурдома, это доктор дурдома Феликс так записал с моих слов. А если бы я сказал, что я космонавт?

Впрочем, работа по специальности меня больше не привлекает. Есть перспектива в армии остаться на сверхсрочную. А почему бы и нет? Останусь. Может, и до генерала дослужусь.

До генерала? Размечтался ты, однако, Валера, размешивая грязь на болоте. Нашел место, где мечтать. Беги, давай.

Бежать долго не пришлось.

– Рота! Шагом марш! – послышалась команда.

Болото осталось позади. Пару минут идем ускоренным шагом по пыльной дороге, а затем звучит команда «газы».

Натягиваю противогаз на голову.

– Бегом марш!

Вот оно! Вот где наступает истинное просветление! Когда от жары цветные круги в глазах, когда душный воздух с хрипом врывается в пересохшую глотку, когда не чувствуешь ног и двигаешься вперед на непонятной, доселе неведомой тебе силе, которая дремала до того где-то в глубинах тебя темным зверем.

– Отбой!

Срываю противогаз. Жадно глотаю воздух.

– Шагом марш!

Недолгая передышка, затем снова бег.

Сколько километров позади? Сколько еще впереди? Солнце жарит нещадно. Под бронежилетом парилка с мокрой гимнастеркой.

Пересекаем вброд мелкую речку. Некоторые бойцы специально падают в воду, чтобы охладиться. Зря это они делают. В мокрой насквозь одежде труднее бежать

Бежим дальше среди леса. Здесь не так жарко, но под ногами противно пружинит и скользит мокрый мох.

Снова шаг.

Лес заканчивается. Впереди широкое поле. Вдали холм.

Команда к боевому построению. Наш взвод уходит резко вправо и разворачивается в цепь.

– Бегом!

Цепью накатываемся на холм. Его склоны покрыты густой высокой травой. С вершины слышны выстрелы.

– Огонь! – командует Васильев.

Мы стреляем холостыми. Рядом со мной разрывается взрывпакет.

– Ты убит! – хрипло вопит мне со злорадной улыбкой Кожура. У него засучены рукава гимнастерки, и он похож на откормленного солдата вермахта.

Наш взвод первым врывается на вершину холма. Здесь в качестве нашего условного противника засел в траве взвод из первой роты.

– В рукопашную! – орет кто-то!

– Сдаемся! – орут перворотники.

Вскоре подтягиваются и другие взвода. За ними лениво взбираются офицеры во главе с Сенцовым.

Рота толпится на холме. С его вершины хорошо обозреваются окрестности. Примерно в километре виднеется поселок. Это Сарженка. От него на юг местность чертит дорога.

– Противник уничтожен, – довольно хмыкает Сенцов. – Всем на дорогу – строиться!

Рота вразброд медленно и устало бредет к дороге.

– Картбаева нет! – кричит кто-то.

– Ищите, – командует Васильев.

Мы рыщем по склону холма и вскоре находим Картбаева лежащим в высокой траве. Выбился из сил маленький бедняга. Не выдержал атаки и в полуобмороке тупо поводит глазами по сторонам.

Двое бойцов подхватывают его под руки и волокут к дороге. Он геройски пытается самостоятельно перебирать ногами, но получается плохо. На дороге мал помалу он приходит в себя и уже передвигается без посторонней помощи, но тут сваливается, как пулей сраженный его земляк Мусаев.

Его тоже подхватывают под руки.

Подъезжает боевая машина пехоты. Все офицеры усаживаются в нее, и она укатывает в облаке пыли.

Рота остается на дороге без офицерского состава и медленно бредет по ней. Каких-либо команд не слышно и все передвигаются, кто как может. Постепенно рота растягивается на беспорядочные группы и вереницы бойцов. Некоторые из них устало присаживаются прямо на обочину, чтобы хоть чуток отдохнуть.

В небе проносится пара уничтожителей «Стикс». Я уже не обращаю на них внимания. Они тут почти каждый день летают.

Меня нагоняет Роман. Он держится бодрячком.

– А ты круто смотришься, – отмечаю я.

– Еще бы! – громко восклицает он. – Во мне проявляется истинный воин с планеты Оум. Мне даже здесь начинает нравиться вот так преодолевать себя!

– И мне нравится! – слышится за спиной бодрый возглас. Нас настигает Кожура. – Круто, братва! Я так круто себя еще не ощущал!

– Беги, давай. Да, прав был майор Хромченков, когда утверждал, что для службы в армии мозг не нужен, – Роман ехидно ухмыляется.

– Да, не нужен! – Кожура подскакивает козлом. – Как хорошо жить без мозга! Не, ребята! Я побежал! Ноги меня сами несут!

Он срывается и уносится вперед, туда, где вдали уже виднеются крыши казарм. До них примерно километр. Дурной пример заразителен, и мы с Романом, не сговариваясь, тоже решаем сделать спурт на финише и бегом устремляемся вслед за Кожурой.

Глава 13

РАСКОПКИ

Через день после марш-броска наше отделение направили на раскопки.

Мы знали, что неподалеку от нашей части с начала лета работали археологи из Питера. Там они раскапывали какое-то древнее поселение. По их просьбе в порядке шефской помощи командование полка регулярно направляло им на подмогу бойцов, для выполнения черновых работ по снятию верхнего слоя грунта. После чего уже сами археологи аккуратно и скрупулезно своими кисточками, и разными скребками выцарапывали из так называемого культурного слоя разного рода древние предметы исторической ценности.

Побывавшие на раскопках бойцы рассказывали, что золота там нет. Только кости и какие-то глиняные черепки, от которых эти самые археологи приходили в дикий восторг.

– Адэржимые луди, – так о них отозвался курсант первого отделения нашего взвода туркмен Абдулла Пашаев.

Впрочем, курсанты ходили на раскопки с удовольствием. Археологи кормили солдат хорошо из своей собственной полевой кухни и работой особо не загружали.

Раскопки велись приблизительно в километре от нашей части. К ним от шоссе на Сарженку вела грунтовая дорога.

Настала очередь посетить это место и нашему отделению.

Во главе со Слесарчуком мы направились туда с бодрой песней сразу после завтрака, и уже вскоре были там.

Площадка раскопок располагалась на широченной поляне, которая была перерыта примерно на треть. В тени леса притаились несколько палаток археологов, а сами они уже копошились на площадке.

Нас встретил загорелый жилистый дедуля в красных шортах.

– Здравствуйте товарищи советские бойцы! – радостно поприветствовал он нас. – Очень хорошо, что вы прибыли. Мы вас заждались.

«Еще бы, – подумал я. – Бесплатная рабсила».

– Разрешите представиться. Аркадий Владимирович Лебединский. Профессор. Заведующий кафедрой археологии, этнографии и музеологии Ленинградского исторического института и одновременно с этим руководитель данных раскопок. Вам, друзья мои, предстоит принять участие в уникальнейшем процессе. Здесь, понимаете ли, сокрыто наидревнейшее поселение. Прошу вас пройти за мной.

Произнеся эту речь, дедуля с места рванул в карьер. Скорости его движения могла позавидовать гончая собака. Мы едва поспевали за ним.

Наконец он финишировал и показал перед собой указательным пальцем:

– Вот здесь. Это фронт ваших работ.

Фронт представлял собой квадратный участок со сторонами шагов в двадцать, и старательно обозначенный по углам деревянными колышками.

Тут же лежал десяток штыковых лопат и пара носилок.

– Вам надлежит, товарищи бойцы, снимать грунт на глубину полметра и не более, только очень аккуратно, – строго предупредил нас профессор. – Грунт складывайте на носилки и переносите ближе к лесу. Если что вдруг найдете, то сообщайте немедленно.

Товарищ Лебединский, а что мы можем тут вдруг найти? Что здесь раньше было? – спросил Вадик Павлов вкрадчиво.

– Очень хороший вопрос, молодой человек! – воскликнул восторженно профессор. – Здесь согласно нашим первоначальным находкам, а также научным гипотезам, тысячелетия назад жили люди еще неизвестной нам цивилизации человека древнейшего. Всё, что угодно тут можно найти. Все что угодно! Работайте, друзья мои, работайте.

С этими словами он на скорости удалился в сторону палаток.

– Работайте, – ухмыльнулся Слесарчук, отошел к лесу и завалился в тени на траву.

Мы лениво, разобрали лопаты. День обещал быть жарким, и работать желания не было.

Лично я после часа работы ни шатко, ни валко снял дерн на площади двух квадратных метров. Рядом со мной пыхтели с лопатами Кожура и Роман. Они поначалу работали молча, а потом приступили к обсуждению молодой девицы из археологов, которая дефилировала поодаль в купальнике бикини.

– Ишь, расходилась тут, как на пляже, – ухмыльнулся Кожура. – Как думаешь, Ромка, какой у нее размер лифчика? Даже издали видать, что не меньше четвертого.

– Это у тебя Толик воображение разыгралось, – хихикнул Роман. – Едва ли третий будет, если не второй.

– А на спор давай, что четвертый, – предложил Кожура.

– Поспорить то поспорим. А как ты проверишь?

– А пойду и спрошу.

– Так уж и спросишь?

– А чего? Да запросто! Спорим!

– Да спорим, а на что?

– На десять пинков.

– Отстань, придурок. Мне больше делать нечего, как только тебе пинки ставить. Об твою чугунную задницу можно ногу сломать.

– Что? Зассал спорить? Воистину.

– Отстань.

– Валера, скажи, что он спорить зассал, – Кожура дернул меня за рукав.

Я выпрямился, воткнул в землю лопату, вытер пилоткой пот со лба и кинул взгляд по сторонам. Девица продолжала медленно прохаживаться по площадке и что-то время от времени записывать в тетрадку. Археологи копошились. Бойцы взвода лениво шевелили лопатами, а Слесарчук спал в траве, открыв рот.

Я посмотрел на небо в желании увидеть там облака, которые закроют жаркое солнце.

– Блин! А где? – послышался удивленный возглас Кожуры. Я обернулся.

– Ромка, ты где? Где? – бормотал он, бестолково озираясь.

Я удивленно замер. Роман пропал. Вот еще пару секунд назад я его видел краем глаза. Он долбил лопатой сухую землю. Теперь его здесь нет. Но где же он?

– Вот, – прошептал Кожура и протянул руку перед собой, указывая на землю. Я посмотрел в направлении руки и увидел в земле черную дыру.

– Там, – прошептал Кожура и осторожно шагнул к дыре, встал на карачки и заглянул туда.

– Ромка! – позвал он.

Я тоже подошел к дыре, склонился над ней, но кроме темноты ничего там не рассмотрел.

– Ромка! – снова уже громче завопил Кожура. Его вопль привлек внимание бойцов. Они остановили работу.

– Что там? – поинтересовался Гоша Косицын.

– Дуров провалился, – растерянно ответил Кожура.

– Как? Как провалился? – все бойцы медленно направились к дыре.

– Назад, – остановил я их. – Не подходите. Провалимся запросто. Надо какую-нибудь жердину длинную выломать и туда засунуть. А я спущусь.

– Это древняя шахта, – уверенно заявил Вадик Павлов. – Я слышал, что тут золото добывали. Она может на сотни метров под землю уходить.

– Что ты за херь несешь! Под Питером золота никогда не было, – возразил Кожура.

– Что тут за митинг мальчики? Что случилось? – послышался ласковый женский голосок. Все разом оглянулись. К нам приблизилась та самая дамочка в купальнике.

– Ого! – воскликнула она, увидев дыру в земле, и наклонилась над ней.

Да уж. Грудь ее размером не меньше четвертого повисла над дырой и едва при этом не выпала из лифчика.

– Туда Ромка провалился, – пояснил Кожура, все это время не сводивший глаз c участка тела, едва прикрытого лоскутом ткани этой мисс бикини.

– Ромка – это ваш боец? – поинтересовалась она.

– Да, да, – закивали все разом.

– Всем отойти! – голос дамы стал металлическим. Она отпрянула от дыры и замахала руками. – Аркадий Владимирович! Аркадий Владимирович! Профессор! Быстрее сюда!

Подошел, протирая глаза и зевая, Слесарчук.

– Что за шум?

– Вот, – Кожура указал на дыру. – Там Дуров.

– Окопался, что ли? – тупо спросил Слесарчук. – В работе переусердствовал?

– Провалился, – пояснил я. – Его спасать надо! Вытаскивать. Может он там уже кони бросает, а мы тут топчемся.

Подбежал профессор Лебединский. Увидел дыру, разинул рот, растопырил руки и застыл.

– Товарищ профессор, там наш боец сидит, – пояснил Слесарчук и, сунулся было, к дыре.

Лебединский резко встрепенулся, так, будто ему в лоб заехали кулаком.

– О, черт! Назад! Отойти всем дальше, еще дальше! – завопил он и засуетился на месте. – Леночка! Собирай всю команду! Всем сюда с веревками! У нас там где-то лестница была! Пусть захватят! И фонари! Фонари не забудьте!

– Он погиб, – мрачно произнес Гоша Косицин. – Жалко парня.

– Хайло захлопни, – процедил Кожура. – Ромка не может погибнуть в какой-то дыре. Воистину!

– А что он молчит? Почему голоса не подает? Он глубоко упал и разбился, – тупо пробормотал Гоша.

– Я тебе сейчас морду разобью! – вскипел Кожура.

– Заткнитесь, идиоты, – приказал Слесарчук.

– Да что вы там топчетесь, господа! – голос профессора дал петуха. – Рысью сюда!

Подбежали трое археологов. Один из них худенький маленький очкарик с трудом тащил на плече металлическую лестницу. Другой специалист раскопочных дел тоже худой, но высокий был налегке. Замыкал эту тройку пухленький крепыш с фонариком и мотком веревки.

– Вы заставляете себя ждать! Чего так долго тащитесь?! – вскипел Лебединский.

Троица молча и одновременно пожала плечами, выставившись на дыру.

– Чего стоим? Полезайте туда. Хотя, нет! Давайте веревку и фонарик. Я сам туда полезу. Вы своими копытами все артефакты мне тут затопчете, – проворчал Лебединский.

– Аркадий Владимирович, это опасно для жизни! – воскликнула мисс бикини. – Вы представляете неоценимую ценность для науки. Пусть Шура лезет. Он не представляет никакой ценности.

– Еще чего! Сама лезь. Ты вообще ноль с минусом для науки, – огрызнулся очкарик.

– Она бюстом не пролезет, – ухмыльнулся высокий.

– Разрешите мне спуститься, – предложил я.

– Нет, боец, – мотнул головой Лебединский. – Твое дело быть на передовой поля битвы. Здесь же передовая науки. Там может быть нечто неизведанное нам, которое при непрофессиональном обращении погибнет. Здесь я и только я могу быть первым. Но ты мне поможешь. Держи крепко.

С этими словами он передал мне конец веревки, а сам, раскручивая моток, осторожно подошел к дыре и посветил туда фонариком.

– Вижу дно, – доложил он. – Метра три до него будет. Можно по лестнице спуститься. Шурик, подавай туда лестницу. Только осторожно.

Очкарик трусовато приблизился к дыре и запихал в нее лестницу. Будучи метра четыре длиной она почти вся скрылась под землю.

– А ты говорил шахта, – ухмыльнулся Кожура, оборачиваясь к Вадику Павлову.

– Это могила, – прошептал тот, широко раскрыв глаза.

Профессор ступил на лестницу и ловко ногами вперед проскользнул в дыру. По всему видать опыт в таких делах он имел большой.

Томительно тянулись секунды.

Шло время, но из-под земли не подавалось признаков жизни.

– Может это дыра в параллельный мир? – пробормотал Гоша Косицин. – И они там все исчезают туда.

– Ага, прямо туда, – нервно ухмыльнулся Кожура и многозначительно взглянул на меня.

Конец лестницы дрогнул, а затем из дыры показалась лопата, зажатая в руке. Следом за лопатой из-под земли появилась физиономия Романа. Он повел глазами по сторонам и медленно выбрался на белый свет.

– Живой! Живой! – обрадовано загалдели бойцы.

Роман, молча воткнул лопату в землю. Взгляд его при этом был устремлен вдаль.

– Ромка, ты как? Ничего не ушиб? – спросил его озабочено Кожура.

Роман встрепенулся и уставился на него мутным взором.

– Курсант Дуров! У тебя все в порядке? – настойчиво спросил Слесарчук. – Курсант Дуров! Вы меня слышите?!

– Слышу, товарищ сержант, – Роман неожиданно расплылся в счастливой улыбке. – Все хорошо, товарищ сержант!

– А что там было? Курсант Дуров!

– Да кто его знает, – махнул рукой Роман, – может просто карстовый провал. Вы тут в таком множестве не топчитесь. Карстовые провалы они коварны. Могут многих поглотить.

– Чего? Чего? Что за карстовый провал? – насторожился Слесарчук.

– Это такая пустая промоина под землей, – охотно пояснил Роман. – Грунтовая вода её размывает, и образуется пустота. Вот эта пустота и нашла меня.

– Мутно ты как-то рассуждаешь, Дуров. Скрываешь что-то.

– Да ничего я не скрываю. Темно было. Спецы разберутся, что там на самом деле.

– Да врет он все! – заявил Вадик Павлов. – Слушайте анекдот. Солдат провалился в сортир…

Вадик не успел рассказать анекдот.

– Всем отойти! Всем! – раздался истошный вопль профессора Лебединского, который успел выбраться из дыры, пока мы тут выясняли у Романа, что там, да как.

– Что там, товарищ профессор? Могила царицы Нефертити? – игриво спросила мисс бикини.

– Нет, Тутанхамон, – ответил он, опалив её сквозь очки безумным взором буйнопомешанного. – Я сказал, всем отойти! Это всех касается, всех, без исключения!

Все послушно попятились.

– Что-то нашел, – пробормотал Вадик Павлов. – Что-то из ряда вон.

Профессор, убедившись в том, что все отошли подальше, поспешил уйти в сторонку, трясущейся рукой достал из кармана шорт мобильник, потыкал в него пальцем и поднес к уху. Говорил он тихо, так чтобы никто ничего не расслышал. При этом профессор активно жестикулировал свободной рукой, по всей видимости, убеждая кого-то в чем-то.

Разговор был короткий. Вернув телефон в карман, профессор вновь подошел к нам.

– На сегодня раскопки закончены, – заявил он внезапно изменившимся хриплым голосом. Бойцы, спасибо вам. Возвращайтесь обратно.

Затем развернулся и обратился к археологам:

– Товарищи! Всем до единого оставаться в лагере.

– Отделение в колонну по два становись! – скомандовал Слесарчук.

Мы тут же побросали лопаты там, где стояли и охотно построились. Солнце вошло в зенит и жарило нещадно. Работать под его палевом не было никакого желания.

При возвращении в часть бойцы все еще пытались выведать у Романа, что было в этой яме, но тот в ответ только отшучивался:

– Поскользнулся, упал, очнулся – гипс.

Откуда он мог знать эту известную в моем мире крылатую фразу? Ума не приложу.

* * *

Мы были последними, кто принимал участие в раскопках. Бойцы нашей части больше не привлекались к шефской помощи. Роман несколько дней ходил, как мне казалось, сам не свой. Он не всегда реагировал на приказы командиров и был замкнут. Слесарчук направил его в полковую санчасть на предмет обследования специалистами для выяснения наличия возможных повреждений частей тела и головы в результате падения.

Романа осматривал сам начальник санчасти капитан Гагаринский, который не просыхал сутками в результате потребления медицинского спирта. Ассистировали ему два санитара – ветеринара.

В результате обследования они ничего явного в изменениях организма пациента не нашли, но все же решили оставить Романа на несколько дней при санчасти и назначить ему процедуры трудотерапии в виде подметания дорожек и мытья полов.

Похоже, что трудотерапия была универсальным способом лечения всех болезней, и по возвращении из санчасти Роман обрел свой былой облик. Он вновь стал общительным, а иногда улыбчивым, но все же порой я ловил себя на мысли, что его поведение теперь какое-то не натуральное и внешне наигранное, а за ним тщательно скрывается нечто иное, не от мира сего, которое иногда проявлялось в его взгляде – ледяном и темном, как бездна вселенной.

– Слушай, тебе не кажется что с Ромкой что-то не так? – обратился ко мне с вопросом как-то Кожура.

– Возможно, – кивнул я. – Он не такой, как раньше. Но человек имеет право меняться.

– Он наверняка там что-то видел в этой яме, – прошептал Кожура и настороженно оглянулся. – И это что-то его изменило. В нем как будто что-то проявилось такое, что сидело в нем. Понимаешь, Валера, я сам иногда чувствую в себе нечто, что прячется во мне. Это что-то очень древнее. Ты думаешь, я симулировал свое помешательство? Как бы, не так. Я просто открывал как бы дверцу в себе, и оно проявлялось. Но открыть эту дверцу полностью я опасался. Вдруг это нечто захватит меня, и я забуду сам себя. Но я знаю, однажды, настанет время, и я перестану бояться. Как мне кажется, Ромка перестал бояться. Ты понимаешь меня, Валера?

Я кивнул.

– Да. В каждом из нас живет кто-то чужой.

– Нет, ты не понимаешь меня, – огорченно махнул рукой Кожура. – Потому, что боишься. В этой жизни мы больше всего боимся не смерти, не болезни, не боли. Больше всего мы боимся себя. Мы боимся себя изначальных без маски. Воистину.

Я снова кивнул.

– Рота! На вечернюю прогулку становись! – прервал нашу беседу зычный возглас Братухина.

* * *

В один из дней сразу после завтрака весь полк построили на плацу. Само собой, последовали команды – равняйсь, смирно, вольно.

На плацу собрался весь офицерский состав во главе с полковником Зверевым, а с ними еще какой-то гражданский.

Ба! Да это же профессор Лебединский собственной персоной! На этот раз он был в строгом деловом бежевом костюме и шляпе.

– Товарищи, бойцы! – громогласно произнес Зверев. – Сегодня к нам в полк прибыл руководитель археологических раскопок профессор Лебединский. Он желает выразить вам слова благодарности. Прошу, товарищ профессор.

Лебединский шустро вышел на середину плаца, снял шляпу и отвесил нам низкий поклон.

– Здравствуйте, товарищи! – воскликнул он. – У меня нет слов! Меня переполняют чувства! От себя лично и от всей археологической общественности выражаю искреннюю благодарность лично товарищу Звереву и всем вам за неоценимую помощь в проведении раскопок. Благодаря вам сделано выдающееся научное открытие. Найдено уникальное захоронение воина – викинга. Захоронение очень богатое. Там покоился не простой воин. Судя по доспехам и прочим артефактам, которые мы там обнаружили, это конунг – вождь! Захоронение обнаружил ваш соратник, боец вашего полка Роман Дуров. Именно он, рискуя собственной жизнью, первым обнаружил эту находку.

– Рискнул, ага, – пробормотал Кожура мне в затылок. – Как в сортир провалился и чуть не обделался. До сих пор ходит, как в штаны наклал.

От лица нашего института и от себя лично выражаю благодарность Роману Дурову и вручаю ему именной знак «Почетный археолог»! – громко прокричал профессор и достал из внутреннего кармана пиджака маленькую красную коробочку.

– Нифигасе, – завистливо пробурчал Кожура.

– Курсант Дуров! – прорычал Зверев.

– Я! – отозвался Роман.

– Выйти из строя!

– Есть!

Роман четким чеканным шагом вышел на середину плаца. Тут же бравурно грянул полковой оркестр.

Лебединский нацепил на гимнастерку Романа какой-то знак. Долго пожимал руку.

– Служу Советскому Союзу! – бодро выкрикнул Роман.

– Молодец! Орел! Лев! – рассыпался в похвалах Зверев.

– Всех приглашаю в музей! Всех приглашаю в Русский музей через месяц. Там вы сможете лицезреть артефакты. Всех благодарю! Всех! – восклицал Лебединский.

По команде Роман вернулся в строй. Когда он проходил мимо меня, я успел бегло рассмотреть знак на его груди. Он был похож на небольшую медаль.

Уже в расположении роты мы все подробно рассмотрели награду. Это был металлический кружок, подвешенный за ушко к планке с чеканной надписью: «Почетный археолог» На кружке рельефно была изображена лопата и кисть.

– А ты говорил, что там ничего нет. Брехун. Поздравляю. Теперь ты рыцарь лопаты и кисточки. – Кожура пожал Роману руку, а тот лишь холодно усмехнулся в ответ. Что-то с ним явно было не так.

* * *

В пятницу нас как всегда погнали всей ротой на стрельбище для ведения огня с ходу.

В этом упражнении боец с автоматом по команде начинает пешее движение. В какое-то время на стрельбище на расстоянии примерно пары сотен метров от него поднимается мишень с очертаниями человеческой фигуры. Она стоит пять секунд. Боец волен продолжать движение, чтобы сократить дистанцию или немедленно остановиться и стрелять. Боец может стрелять очередями или одиночными на выбор. При стрельбе очередями у него остается меньше патронов на поражение следующей мишени.

При поражении мишени боец продолжает движение и перед ним поднимается следующая цель. На этот раз стрельба по ней производится с упором локтя на колено.

Третий этап упражнения заключается в задаче поразить стоя две подвижные мишени за десять секунд.

Если боец на каком-либо этапе не успевает поразить мишень за установленное время, то он прекращает выполнение упражнения.

Мы выполняли это упражнение уже пять раз, но редко кому из бойцов удавалось поразить все мишени. Мне это удалось сделать три раза, и я был пока лучшим из роты.

Кожуре ранее пару раз удавалось добраться до третьего этапа, но он всякий раз промахивался.

Роман всегда сливал стрельбу на первом этапе.

Сливал всегда, но только не в этот раз.

Стреляли мы, направляясь навстречу мишеням редкой цепью, по пять человек. Роман попал в пятерку вместе со мной. Он шел справа от меня.

Я уверенно прошел первый этап, вышел на второй, поразил мишень с колена, ринулся вперед, чтобы по возможности сократить дистанцию с целью на третьем этапе. Отстрелял удачно. Поставил оружие на предохранитель, развернулся, направился на исходную и с удивлением заметил Романа. Тот тоже возвращался с третьей позиции стрельбы.

Неужели он все мишени положил?

Так оно и вышло. Роман положил все мишени.

На этот раз все мишени поразил и Кожура

В следующие стрельбы Роман снова положил их все. Тогда мы были в разных пятерках. Отстреляв по полной, некоторое время я наблюдал, как Роман, будто киборг-терминатор уверенно вгоняет все пули в цель.

Кожура тоже показал высший класс.

Что-то изменилось в этих симулянтах после того марш броска, а особо в Романе, после раскопок.

* * *

В ночь с пятницы на субботу состоялись ночные стрельбы. Стреляли трассирующими пулями. Цель обозначалась мигающей лампочкой размером с ноготь, но излучения яркого. Такой размер сводил к минимуму попадание в нее пулей. Но, все же такие случаи редко, но бывали. Калаш оружие точное и в руках мастера творит чудеса.

На этот раз мастером оказался Кожура. За последнее время он бил цели отменно наравне со мной и Романом.

Стрельбу пришлось прекратить на полчаса, пока лампочку не заменили.

Надо заметить, что мои друзья по сумасшедшему дому делали здесь успехи равно, как на стрельбище, так и на спортплощадке, на полосе препятствий и в рукопашном бою.

Кстати о рукопашном бое.

По понедельникам в первой половине дня наш взвод, как правило, занимался в спортгородке два часа отработкой приемов рукопашного боя.

Тренировал нас прапорщик по фамилии Токовой. Тот самый Токовой, чьи малые сыновья каждый день приходили ко мне на учебное поле, чтобы посмотреть на мою художественную работу. Токовой представлял собой настоящий образец крепкого коренастого индивида. От него всегда разило перегаром, и нередко в том винегрете приемов из карате, самбо и прочих изысков боевых искусств, которые демонстрировал прапорщик, проявлялся стиль «Пьяный кулак».

Глядя на него, я пришел к выводу, что китайцы присвоили себе авторство этого стиля. На самом деле «Пьяный кулак» это стиль исконно русского происхождения.

Надо заметить, что прапорщик дело свое знал. На вид ему было лет сорок. Мы знали, что он участвовал в Бразильско-Аргентинском конфликте десять лет назад и там же обучился бразильскому джиу-джитсу.

Глаз у него был наметан.

– Занимался раньше? – спросил он меня при нашем знакомстве на первой тренировке.

– Коричневый пояс, каратэ стиль шотокан, – ответил я и по удивленным глазам прапорщика понял, что сморозил, что-то не то.

– И где это ты себе пояс отхватил, сынок? – ехидно спросил он. – У нас в советской стране нет поясов. У нас разряды и мастерские звания. А ну-ка покажи, на что способен.

Пришлось мне на глазах всего взвода доказывать, что я не зря три года кулак об макивару набивал.

Но вышло так, что зря.

Прапорщик уделал меня за полминуты. Я не заметил, как очутился на земле, сбитый с ног молниеносной подсечкой.

– Неплохо держался, – хмыкнул прапорщик. – Другие тут и десяти секунд не стояли. Толк из тебя будет. Но забудь все, чему учился раньше и слушай меня. Такому ты нигде не научишься. У меня тут группа продвинутых ребят набралась. Есть желание заниматься дополнительно?

Я поднялся и кивнул.

– Тогда приходи в пятницу после ужина сюда же. Кто еще желает дополнительно заниматься? Ты желаешь? – спросил он Романа. – Из тебя тоже может получиться настоящий боец.

– Мне это не надо, – Роман улыбнулся, и его глаза превратились в лед.

– Может и не надо, – кивнул прапорщик и повернулся ко мне. – А ты приходи.

Я пришел. Кроме меня здесь было еще пять человек.

Прапорщик тренировал нас жестко. Впрочем, не тренировал в обычном смысле слова. Обладая молниеносной реакцией, прошибающей силой удара и непредсказуемой техникой боя, он попросту избивал нас поочередно и вместе каждый раз. Когда я высказал недовольство тем, что он ошибочно видит во мне мазохиста и не обучает никаким приемам, то получил ослепляющий удар в лицо, откинувший меня навзничь.

– Запомни! Тебе не нужны чужие приемы боя, – назидательно произнес он, поставив ногу мне на горло. – Усваивая чужие приемы боя, ты теряешь свою индивидуальность и убиваешь себя истинного. Вся сила в тебе. Ты должен обрести свои приемы боя. Я тебе помогу в том. Либо ты будешь испытывать боль, либо проявишь себя. Вставай!

Я встал. Избиение продолжилось.

Через неделю на тренировку не пришли два бойца. Еще через неделю я остался с прапорщиком один на один.

Шло время. Я все еще получал синяки и рассечения. В роте смотрели на меня с усмешками. Избиения продолжались, и вот однажды во время одного из таких издевательств после очередного сшибающего с ног удара во мне будто что-то взорвалось и подкинуло упругой пружиной. Я вдруг ощутил себя сгустком силы, подобной шаровой молнии. Молниеносно отбив серию ударов прапорщика, отпрыгнул назад, и тут же испугался этой силы. Она мгновенно затухла, спряталась где-то внутри за барьерами моего рационального начала. Я вспомнил слова Кожуры о страхе самого себя.

Прапорщик прекратил атаку и усмехнулся.

– Проявился, – произнес он. – Проявился и испугался самого себя истинного. Ничего. Главное, что ты ощутил это состояние истинной силы. Оно к тебе вернется. Иди, отдыхай. Тренировка закончена.

Прапорщик оказался прав. Это состояние вернулось ко мне. Уже через несколько дней я мог управлять им и достойно встречал атаки своего инструктора. При этом мне казалось, что руки сами отбивают удары, не касаясь соперника, будто окутанные невидимыми силовыми полями. Но порой, когда все мое тело растворялось в этих полях и начинало терять форму, я внутренне напрягался и возвращался в привычное мне состояние. Страх полностью потерять себя все еще был в силе.

– Боишься, – усмехался прапорщик. – Боишься потерять разумное мироощущение. Боишься потерять чувство материальности. Запомни – материя – это ничто. Материя – это иллюзия. Энергия это все. Энергия это все, что тебя окружает. Все эти формы, что ты видишь, это не более чем проявления и метаморфозы энергии. Ты сам энергия. Твоя энергия взаимодействует с другими энергиями мира. Она взаимодействует со всей вселенной. Чем более ты владеешь собой, тем сильнее влияешь на мир. Тот, кто всецело властен над собой, тот властен над всем миром и становится богом.

– Богом? – переспросил я? – Каким богом? В СССР бога нет.

– Бог есть, – возразил он мне. – Но не тот, который обитает за переплетами религиозных трактатов.

– А какой он? – поинтересовался я и вместо ответа получил ощутимый удар ногой по печени.

– Зачем тебе мои пояснения? – загадочно усмехнулся прапорщик. – Однажды ты его явно почувствуешь сам, как ощутил этот удар. А теперь не отвлекайся на пустые философские измышления, курсант!

Я стиснул зубы и, молча, продолжил учебный бой.

Мы увеличили количество занятий и тренировались в лесу, на скалах, на болоте, в развалинах зданий. Он учил меня биться с завязанными глазами и скрученными веревкой руками.

Он учил меня выживать в любой ситуации.

В середине июля наши тренировки прекратились. Как потом мне и стало известно, прапорщика перевели куда-то на север под Мурманск в какую-то особую команду.

На его место пока никто не пришел.

Глава 14

ФИЛЬМ И ПОКАЗНЫЕ ЗАНЯТИЯ

В первый день августа полковник Зверев построил весь полк на плацу и объявил, что с сегодняшнего дня и всю неделю в части будут проходить съемки документального фильма под названием «Комиссары». Фильм снимается под руководством заслуженного деятеля искусств СССР знаменитого советского режиссера – документалиста Алексея Учителя.

– Сейчас для съемок фильма будут названы лучшие бойцы нашего полка, – объявил командир. – Они покажут в кадрах этого кинофильма, на что способны советские мотострелки. Товарищ Гречишников, огласите список лучших воинов нашего полка.

Начальник штаба полка подполковник Гречишников заглянул в лист бумаги и зычным голосом озвучил фамилии курсантов.

Я оказался первым в этом списке. Вторым был Роман. Третьим оказался Кожура. Всего же в список попали около пятидесяти бойцов из разных рот и взводов.

Уже вскоре мы в полном боевом облачении прибыли на учебное поле. Над полем курились черные дымы, а на его краю урчали двигателями пять боевых машин пехоты «Харза-117М». Это были самые новейшие модели боевых машин. Насколько я знал, они даже еще не вошли в серийное производство. Откуда они здесь?

Эти «коробочки» благодаря своему вооружению и маневренности, могли успешно вести борьбу с тяжелой боевой техникой, воздушными целями и живой силой противника.

Всем нашим воинством руководил командир второго взвода нашей роты старший лейтенант Улямаев. Он построил нас в две шеренги у кромки леса.

Вскоре на дороге, ведущей из части, появился бронированный вездеход командира полка. Вслед за ним катился небольшой автобус. Вездеход и автобус остановились напротив нашего строя. На борту автобуса крупными синими буквами красовалась надпись: «Ленфильм».

– Смирно! – завопил Улямаев при виде командира полка, вышедшего из вездехода. – Товарищ полковник! Лучшие бойцы полка имени Ленинского комсомола построены. Все, как один готовы показать свои способности и навыки военного искусства, обретенные в нашей доблестной части, не только советскому зрителю, но и всему миру!

– Вольно! – небрежно махнул рукой Зверев и торжественно вскинул голову. – Товарищи бойцы! Сейчас вы перед объективами кинокамер покажете боевое развертывание и атаку советских мотострелков. Вы должны смело пойти в атаку так, чтобы у зрителей дух захватило от полной уверенности в том, что советские воины сметут на своем пути любого врага. После высадки из машин на ходу вы устремитесь вперед в едином порыве…

Пока он говорил, из автобуса вышла съемочная группа из семи человек. Среди них сразу можно было определить главного. Он был одет в простой спортивный костюм, но в отличие от всех остальных, загруженных тем или иным оборудованием для съемок кино, был налегке.

Окинул взглядом поле. Что-то сказал человеку с кинокамерой на плече, и тот направил её объектив в нашу сторону.

Съемки начались.

Вот уж не думал я никогда, что стану героем фильма.

Кинокамера обвела своим цепким глазом наш строй, а затем нацелилась на Зверева.

– Товарищи бойцы! – радостно воскликнул тот. – Представляю вам гениального советского кинорежиссера товарища Алексея Учителя вместе с его творческим коллективом. Ура, товарищи!

– Ураааа! – дружно завопили мы.

– Товарищ режиссер! – продолжил Зверев. – Перед вами грозные советские пехотинцы. Они сделают все, чтобы ваш фильм вызывал восторг у советского зрителя и гордость за свою великую армию. Они выполнят любое ваше указание, и пусть наш советский народ проникнется полной уверенностью, что он под надежной защитой.

Режиссер подошел ближе к нам. Он был роста чуть ниже среднего и приветливо улыбался. В тот миг меня посетило ощущение, что я уже где-то видел этого человека. Но где и когда? Ничего на ум так и не пришло. Дежавю?

– Здравствуйте, товарищи, – произнес он мягко и спокойно.

– Здравия желаем, товарищ режиссер! – громогласно выдали наши глотки.

Зверев показал нам большой палец. Молодцы, дескать. Так держать!

– Товарищи, – снова заговорил режиссер. – Прежде чем начать съемку основных сцен, я расскажу вам, что за фильм я намереваюсь сделать вместе с вами. Этот фильм о наших советских комиссарах. Наш великий вождь товарищ Ленин говорил: «Там, где наиболее заботливо проводится политработа в войсках и работа комиссаров, там больше побед». Эту фраза, товарищи, будет эпиграфом к нашему фильму. Я называю его наш, потому что каждый из вас своим участием в его съемках внесет в него неоценимый вклад.

Режиссер говорил, а я словно видел уже начало фильма. Видел, как под торжественную музыку на огненно-красном фоне экрана, будто из глубины давних годов проявляются на экране слова товарища Ленина, и торжественный голос диктора произносит их. А затем сквозь пламя гражданской войны проносится конница всадников революции с саблями наголо.

– Я намереваюсь снять фильм о тех комиссарах, которые вели революционные полки в годы гражданской войны, – как бы в подтверждение моих мыслей продолжил режиссер. – О тех политруках, которые поднимали в атаку на врага батальоны против нацистских оккупантов и о современных политработниках, проводящих кропотливую ежедневную работу среди вас по воспитанию несгибаемого духа советского воина. В качестве современного героя в фильме будет представлен заместитель командира первой роты вашего полка по политической части старший лейтенант Шаров. А вы покажете, как сказал товарищ полковник, свое боевое мастерство. Я уверен, что у нас всё получится, и мы справимся здесь за неделю. Сегодня у нас день масштабных сцен. Сейчас наша съемочная группа расставит оборудование в нужных точках для съемки, и мы уже скоро приступим к ней. Вы пойдете в атаку. Желаю вам успехов, товарищи.

Режиссер закончил речь.

– Да, они пойдут в атаку! – торжественно произнес в свою очередь Зверев, потрясая крепким кулаком.

И мы вскоре пошли в атаку. Загрузились в машины пехоты, и они рванули вперед. По команде на ходу покидаем их и тут же разворачиваемся в цепь.

Огонь при атаке ведем холостыми патронами, но мне кажется, что мой автомат бьет настоящими пулями, а сам я иду навстречу коварному врагу.

На уши давит грохот взрывов. И пусть вокруг нас рвались не настоящие снаряды, а ширасы, но я всем своим нутром в тот миг почувствовал, как это оно идти в атаку.

Впереди нас поперек поля вспыхивает полоса огня. В прыжке преодолеваем жаркий заслон, ныряем под линию колючей проволоки, ползем под ней по-пластунски, вновь поднимаемся и устремляемся вперед.

Атака удалась на славу. Второго дубля не потребовалось.

Когда вернулись на исходные позиции, нас встретил довольный режиссер и полковник Зверев.

– Я же говорил, что это настоящие орлы! – громогласно зарычал Зверев. – Богатыри!

– Хорошо, очень хорошо, – кивает режиссер. – Товарищи бойцы! Благодарю вас за проявленное мастерство. На сегодня съемки закончены, а завтра мы продолжим.

– Служим Советскому Союзу! – гаркнули мы в ответ на заслуженную похвалу.

– В колонну по четыре становись! – скомандовал Улямаев. – Раавняйсь! Смирно! Шаагом ааарш! Песню запевай!

– Дружно шаг, солдаты! Враг бежит от нас! Нас ведут комбаты! Выполним приказ! – звонко выдал запевала из второго взвода нашей роты Айтжан Асанов.

– Ура! Ура! Стремительно и смело! Мы к победе на пути! Мы за правое дело! С нами Ленин впереди! – вдохновенно подхватил весь строй.

* * *

На следующий день с утра, когда наш взвод перед завтраком подметал площадь перед клубом, к нам заявился сам полковник Зверев.

– Смирно! – завопил Слесарчук.

Все побросали метлы.

– Отставить, – спокойно сказал Зверев и подошел ко мне.

– За мной, Назаров. Поговорить надо.

Я отошел за Зверевым в сторону.

– Тебе задание будет. Знаю, что ты справишься, – уверенно произнес Зверев.

– Готов выполнить любой приказ, – бодро заявил я.

– Готов, значит, – ухмыльнулся Зверев, – Сегодня будут очередные съемки. Мне нужен боец, который прыгнет на движущийся танк со второго этажа дома. Ты должен прыгнуть на танк.

– Зачем? – тупо спросил я.

– Затем, что это эффектно для кадра. Боец прыгает и прикладом автомата имитирует, что он сбивает оптику, затем накрывает плащ-палаткой смотровую щель механика водителя, а потом спрыгивает с танка и бросает в него гранату. Ты это сделаешь.

Я тупо пожал плечами.

– Что жмешься? Кишка тонка? – ехидно спросил Зверев.

– Нет, – мотнул я головой. – Сделаю, но пару раз потренироваться надо. – Одного не могу понять. Зачем прыгать со второго этажа на танк, сбивать оптику, накрывать эти щели-амбразуры, когда можно сразу сверху кумулятивной гранатой этот танк нае.., извините, жахнуть. Не понимаю.

– Не понимаешь? – ухмыльнулся Зверев. – Все очень просто. Фильм делается для зрителя, а зритель должен быть потрясен. Гранату можно кинуть, но не тот эффект будет. А вот когда зритель увидит нашего советского солдата, который самоотверженно, как орел с неба атакует сверху танк, тогда он будет потрясен до глубины души. Надеюсь, ты понял?

– Так точно.

– Ты должен потрясти зрителя.

– Будет сделано, товарищ полковник!

– Молодец! – Зверев хлопнул меня ладонью по плечу, так, что у меня подогнулись ноги. – Готовность после завтрака в восемь тридцать в полной боевой выкладке. Как понял?

– Есть готовность в восемь тридцать в полной боевой выкладке.

– Свободен!

* * *

Бутафорский поселок в виде нескольких малоэтажных домиков вдоль короткой улицы прятался за леском на лужайке по соседству с учебным полем. Это был тренировочный сектор полка для отработки приемов боя в условиях населенных пунктов.

Домики, из старого кирпича и бетона, выглядели, как после мощного артобстрела. Проваленные крыши, с обгорелыми стропилами, пустые глазницы окон, покрытые копотью стены, создавали гнетущую обстановку разрушенного войной поселения. Даже в хорошую солнечную погоду здесь было мрачно.

Сегодня здесь было мрачно вдвойне. Небо нависло тяжелым свинцом туч, и накрапывал мелкий дождь, а над домиками стелились черные дымы от подожженных автомобильных покрышек.

Съемочная группа скрывалась от непогоды в автобусе. Неподалеку от автобуса стоял на изготовке танк ИС-72 «Тайфун» и негромко урчал двигателем.

Полковнику Звереву погода была нипочем. Он мужественно стоял в брезентовом плаще, под пронизывающим, не по-летнему, холодным ветром. Рядом с ним топтался взводный Улямаев и еще несколько офицеров из нашей роты. У кромки леса строем застыли бойцы.

– Готов? – спросил меня Зверев.

Я был готов, но меня не покидало ощущение какой-то незавершенности предстоящей сцены. Я видел в ней несовершенство композиционного решения, как в некой архитектурной конструкции, которая могла бы стать идеальной при условии её должного оформления.

Решение пришло, как молния.

– Что молчишь боец? Или струсил? – спросил Зверев.

– Никак нет, товарищ полковник. Но у меня есть предложение.

– Какое предложение? – насторожился Зверев.

– Надо обогатить сцену.

– Главное не обгадить, – усмехнулся полковник. – Как это?

– Если уж поражать зрителя, так на полную, – решительно заявил я. – Надо чтобы в кадр попало не только уничтожение танка, но и ликвидация экипажа. Танк задымит после моего броска гранаты. Правильно?

– Конечно, задымит, – согласился Зверев. – Там дымовая шашка загорится.

– Этого мало, – мотнул я головой. – А что с экипажем?

– А что с экипажем? – переспросил Зверев.

– Когда у танка подбит двигатель, то экипаж, как правило, остается жив. Правильно?

– Да, жив. Но может быть контужен, но жив, – согласился Зверев. – Ты к чему клонишь, боец?

– К тому, что, как только я брошу гранату, и танк задымит, из него начнет выбираться экипаж. И вот тут в сцену должны включиться еще два бойца. Они вместе со мною вступают в рукопашную схватку с танкистами и побеждают их. Это будет заключительная сцена, ставящая точку в победе над врагом.

– Неплохо, – Зверев снял фуражку и задумчиво почесал затылок.

– И еще, – добавил я. – Перед тем как мне запрыгнуть на танк, он должен выстрелить на ходу. Стреляет само собой холостым, но должен выстрелить обязательно с огнем из дула.

– Зачем? – спросил Зверев.

– Это повышает напряженность момента и показывает мощь боевой машины, которую мне предстоит укротить, – пояснил я.

– Согласен, – кивает Зверев. – Только так и не иначе. Пойду и сообщу режиссеру твою задумку.

– Подождите, товарищ полковник! Предлагаю бойцов экипажа противника все же не уничтожать, а взять живыми. Это будет проявлением гуманизма со стороны советских воинов. Мы ведь за мир? Правда?

– Точно! – соглашается Зверев.

– Если мы за мир, то должны взять экипаж в плен. Ведь вражеские солдаты – это простые люди на гражданке – рабочие и крестьяне. Империалистические силы толкают их на войну. А их ждут дома жены, матери и дети. Мы должны врага взять на исправление, а потом вернуть домой просветленным человеком.

– Правильно, Назаров! Молодец! Мыслишь идеологически верно! Так тому и быть!

Зверев прошел к автобусу и скрылся в нем. Вскоре вышел обратно, а за ним вывалила вся съемочная группа. Режиссер торопливо поспешил ко мне.

– Это вы придумали сцену? – спросил он.

– Киваю.

– Великолепно! Мы будем снимать крупным планом. У вас несомненный талант сценариста молодой человек!

– Кого ты возьмешь себе для сцены? – спросил подошедший Зверев.

– Кожуру и Дурова, – не задумываясь, ответил я.

– Хороший выбор, – одобрил Зверев и обернулся к строю бойцов. – Кожура и Дуров, ко мне!

На инструктаж ушло минут пять. Кожура и Роман одобрительно кивали. Бойцы экипажа танка охотно согласились сыграть роль врага, но видно было, что у них нет желания быть побежденными. Похоже, что будут сопротивляться.

– По яйцам не бить, – предупредил нас Зверев. – На исходную бегом марш!

Я ринулся к двухэтажному кирпичному дому. Кожура и Дуров скрылись по соседству с ним за забором.

Съемочная группа рассредоточилась по местам.

Решено было снимать без предварительной тренировки. Если, что не получится сразу, то будет второй дубль, а если надо, то и третий и четвертый.

Я забрался на второй этаж и выглянул из окна. Танк стоял на исходной позиции метрах в ста от меня.

Великолепно! Никогда не предполагал и даже не мечтал о том, что буду играть главную роль в фильме.

– Внимание! Полная готовность! – раздался голос режиссера. – Начали!

Послышался свистящий звук двигателя, и танк двинулся вперед.

Идет быстро. Не промахнуться бы, блин!

Приближается. Я изготовился.

Выстрел!

Из дула вырывается пламя. Потрясающая мощь!

Танк поравнялся с домом, не снижая скорости.

Прыгаю чуть вперед по ходу танка.

Ноги пружинят и будто прирастают к броне.

В правой руке автомат, в левой плащ-палатка.

Танк движется дальше.

Имитирую разбивание оптики прикладом, накидываю плащ-палатку на лобовую броню и эффектно с кувырком приземляюсь.

Танк движется, но уже через миг замедляет ход. Бросаю ему вслед гранату.

Танк задымил. Открываются люки. Из них, как большие черные тараканы выскакивают танкисты.

Немедленно из-за забора, как черти из табакерки, выпрыгивают Кожура и Роман. Они вступают в рукопашный бой.

Бросаюсь им на помощь.

Мы эффектно имитируем удары ногами, болевые захваты и прочие приемы из арсенала ближнего боя.

Уроки прапорщика Токового не прошли даром. Я провожу быструю подсечку круговым ударом ноги. Противник падает. Нейтрализую его, имитируя удар раскрытой ладонью в горло. Кожура и Роман тоже показывают, на что они способны.

Бой завершен. Враг повержен и взят в плен.

Раздаются аплодисменты. Нам рукоплещет съемочная группа и режиссер.

– Браво! Браво! – слышатся возгласы.

– Молодцы! Молодцы! – зычно грохочет Зверев.

Второго дубля не понадобилось.

* * *

В эту же ночь снимались ночные стрельбы трассирующими пулями, где я, Кожура и Роман также проявили себя, метко поражая цели. В следующие дни были съемки с форсированием водной преграды колонной боевых машин пехоты на марше, штурмом высоты и рукопашным боем в окопах.

В последний день съемок режиссер решил запечатлеть на камеру празднование дня рождения рядового Юры Прокопьева, для чего в полковом кафе был организован стол для чаепития с булочками.

Обычно в дни рождения бойцов поздравляли коротко их командиры с пожеланиями хорошей службы, но на этот раз решили для фильма снять хорошую добрую сцену, где замполит Шаров поздравляет виновника торжества в теплой, почти домашней обстановке.

Юра Прокопьев на гражданке был профессиональным актером кино. Успел сняться в нескольких фильмах. В последнем из них он сыграл лейтенанта советской армии, после чего его загребли в эту же армию простым рядовым.

Вот такие интересные нити событий плетет ткачиха по имени Жизнь.

Теперь он играл роль самого себя.

Я участвовал и в этих съемках, где напился чаю и поел свежих булочек.

По окончании съемок режиссер Алексей Учитель благодарил нас и обещал пригласить на премьеру фильма, которая должна состояться в октябре этого года.

Но я так и не увидел этот фильм.

* * *

Вторник следующей недели выдался на славу. Вся наша съемочная команда участвовала в показных учениях, где мы демонстрировали перед военной делегацией из Аргентины свое воинское мастерство.

На огневом поле был устроен самый настоящий фейерверк из гранатометов, минометов и прочего стрелкового оружия.

Боеприпасов не жалели. Лично я выпалил два автоматных рожка боевых патронов.

Апофеозом показа стал наш трюк с танком.

Я снова прыгал на броню, как орел на добычу. Но на этот раз я прыгал с одинокого дерева, которое росло на краю огневого поля. А затем мы снова бились с бойцами экипажа в рукопашную и брали их в плен.

За нашей безупречной работой наблюдал сам командир дивизии генерал Сакалаш.

Иностранные гости были в восторге.

Генерал Сакалаш лично пожал мне руку и сказал, что в начале сентября в дивизию ожидается военная делегация из Мексики, и мы должны будем показать иностранцам всю свою великую мощь.

– Так точно, товарищ генерал! Всё покажем, как есть! – уверенно заявил я.

Но игра под названием «Жизнь» решила иначе.

Глава 15

ШТАБ БАТАЛЬОНА

В начале августа наш ротный Сенцов пошел на повышение. Ему дали звание капитана и должность командира батальона. Его предшественник на этом месте капитан Лисин удостоился перевода в штаб дивизии, который размещался в Парголово.

Командиром роты стал уроженец Татарстана старший лейтенант Улямаев.

Власть сменилась за один день.

На следующее утро Братухин приказал мне срочно прибыть в штаб батальона.

– Комбат вызывает!

Я незамедлительно направился к учебному корпусу, где на втором этаже размещался штаб, теряясь в догадках, зачем понадобился.

Сенцов встретил меня, сидя за широким письменным столом, на котором ничего, кроме раскрытого ноутбука, не было.

Я, как положено, приложил ладонь к виску.

– Товарищ гвардии капитан! Курсант Назаров…

Сенцов небрежно отмахнулся.

– Давай без формальностей, курсант. Присаживайся. Дело есть.

– Видишь, – продолжил он после того, как я устроился возле стены на одном из стульев.

– Что? – спросил я.

– Это говно кругом, – он показал пальцем на стены. Они были на половину высоты неровно облицованы квадратной белой кафельной плиткой. Кое-где плитка отслоилась, обнажив за собой серый цемент. Выше плитки стены пучились отстающими слоями синей масляной краски.

– Точно, говно, – огласился я.

– Здесь раньше сортир был, – ухмыльнулся Сенцов. – В соседней комнате пара унитазов еще осталась. Может Лисину и все равно – где сидеть, но я считаю, что штаб батальона гвардейской части должен выглядеть достойно. А ты как считаешь, курсант Назаров?

– Согласен! – кивнул я. – Командир батальона не должен сидеть сутками в сортире.

– Хорошо сказал! – Сенцов коротко хохотнул и мрачно нахмурился. – Здесь три комнаты. Две из них проходные. Мне что от тебя надо, Назаров. Ты круто рисуешь. Так круто, что прославился на весь полк, а может и на дивизию. Ты согласен, что круто рисуешь?

– Так точно.

– Красивые проекты с картинками можешь рисовать вот на этой штуке? – он ткнул пальцем в экран ноутбука.

– Могу.

– Нарисуешь мне, как это называется, интарь…, индурь…

– Интерьер, – подсказал я.

– Да, он самый. Внутренности короче. С перепланировкой стен. Чтобы красиво было и солидно. В советском стиле. Чтобы стены были и потолок достойные. Мебель расставь. Ну, ты понял?

– Понял, – кивнул я.

– За сколько времени нарисуешь?

– Да дня за три. Но мне программа нужна специальная.

– Есть тут программа. Вася Муха, наш великий спец загрузил. Короче бери эту штуку, – он вновь ткнул в ноутбук. – Располагайся в соседней комнате, где унитазы. Там стол есть. От занятий я тебя освобождаю. Вопросы есть?

– Есть. Я могу нарисовать все, что угодно. Но какими материалами и средствами вы располагаете?

– Любыми в пределах разумного, кроме золота, серебра и драгоценных камней, – самодовольно заявил Сенцов. – Ты рисуй, а там видно будет. Короче, приступай.

Он подтолкнул мне ноутбук. Я жадно схватил его обеими руками и вышел в соседнюю комнату, где было пыльно и сумрачно. Кроме пары разбитых унитазов там присутствовал старый стол с остатками лака на поверхности и табурет.

Уселся за стол, установил ноутбук, предусмотрительно подключив его к розетке, и жадно уставился на экран. Впервые в этом мире мне в руки попал компьютер. Признаться, я немного погорячился, самоуверенно заявив, что без проблем выполню задание комбата. Ведь я не знал, какая в этом компьютере операционная система и графическое программное обеспечение. Смогу ли я разобраться в нем?

Но уже минут через пять я убедился, что смогу выполнить задание. Операционная система была схожа с Windows, а графическая программа мало отличалась от Архикада.

Прежде чем приступить к работе, проверил соединение с интернетом и не без удовольствия отметил, что оно присутствует. Итак, мне выпал очередной случай пополнить свои знания об этом мире. Для виду, набросав кое-какие линии на экране с цветовыми пятнами, вышел в поисковик, и тут же погрузился в информационные потоки всемирной паутины.

Впрочем, вскоре я убедился, что всемирной ее вряд ли можно назвать. Поисковая программа называлась «Инфо СССР». Видно, что вся информация в ней жестко фильтровалась. Какие-либо зарубежные сайты отсутствовали напрочь. Погуляв по сайтам, я наткнулся на портал с той же самой книгой «История СССР». Продолжил чтение и обнаружил, что с началом двадцать первого тысячелетия в мире резко возросла гонка вооружений, а в 2008 году мир снова стоял на краю ядерной войны, когда войска США вторглись в Иран, пытаясь воспрепятствовать в этой стране развитию в ней атомной энергетики.

На стороне Ирана выступил СССР и высадил свой десант возле Тегерана.

Конфликт разрешился личной встречей лидеров двух ведущих держав.

– Историей интересуешься? – услышал я одобрительный возглас возле уха и аж вздрогнул от неожиданности. Обернулся. Надо мною нависла грузная фигура заместителя командира батальона по политической части майора Кравцова. Увлеченный жаждой познания я и не заметил, как он вошел сюда.

– Так точно! Повышаю свой идейно-интеллектуальный уровень! – нашелся, что сказать я и вскочил на ноги.

– Сиди, сиди, – снисходительно произнес Кравцов, ладонью придавливая мое плечо и заставляя вновь присесть. – Это хорошо. А то, как некоторые тут заимеют компьютер, так сразу норовят куда-нибудь не туда заглянуть. И мусор всякий в голове культивируют и воспроизводят безобразие. Вот, гляди. Только, что изъял у одного бойца.

Он достал из кармана потрепанную записную книжку.

– И чего тут только нет. Сплошная похабщина. Стихи пошлые. Вот, например, это. Похоже, что это песня. Ты только послушай, какие куплеты! Лежала я на пляже, мне дурно стало даже, как вдруг ко мне подходит кавалер. Он мною восхищался, в любви мне признавался, наверно познакомиться хотел, Он взял меня за груди…

Кравцов читал стих с упоением, будто артист на сцене. Его толстая красная морда лоснилась. Он читал куплет за куплетом, а его рот при этом все более расплывался в сальной улыбке.

Туда-сюда – обратно

И стало мне приятно

И наше дело общее пошло

Кравцов завершил стих и дико захохотал. Я тоже захохотал. Идиотизм заразен.

– Эй! Вы что там ржете? – послышался возглас Сенцова

– Повышаем свой политический уровень! – крикнул, икая от смеха Кравцов.

– Не мешай архитектору работать! Иди сюда!

– Работай, боец! – Кравцов хлопнул меня по плечу и удалился. Через пару минут в соседней комнате раздался громкий хохот.

– Нет, ты послушай, послушай, – донесся до меня голос замполита, – Лежу я как большая, за ним я наблюдаю, хотела только руку приподнять, как вдруг он вынимает… Аа.. Хаа, ха, ха!

Я продолжал шарить по интернету. Но ничего более интересного из событий в мире не нашел. На всей планете Земля, как бы наступило затишье. Но затишье бывает перед бурей.

Пора начинать работу. Мне не составило труда накидать общий план помещения, затем я приступил к разверткам по стенам. Размеры я видел на глаз. Шаг несущих стен был стандартный – шесть метров. Ширина комнат – четыре метра.

Примерно через час ко мне заглянул комбат.

– Назаров, я тебе второй ключ на столе оставил. Будешь уходить на обед или еще, куда, так обязательно запирай штаб.

– Есть, товарищ капитан!

Хлопнула дверь. Замполит и комбат ушли. Наступила тишина. Я продолжил работу. Дело спорилось. Графическая программа была то, что надо, уже с готовыми шаблонами для оформления интерьеров. Если оно так и дальше пойдет – смогу уже к завтрашнему вечеру закончить всё. А мне это надо? Пожалуй – нет.

* * *

На второй день утром в штаб заявился курсант из первой роты по фамилии Креш. Он был писарем при штабе.

– Ты что тут делаешь? – спросил он, увидев меня.

– Задание комбата, – ответил я.

– Какое еще задание? Никак писарем устроился вместо меня?

– Бери круче, – ухмыльнулся я.

– Что круче? – насторожился Креш.

– Я главный архитектор сортира.

– Издеваешься? Да?

– Истинная правда.

– Да иди ты, – Креш отмахнулся. – А где комбат?

– Не пришел еще.

– Подождем, – Креш присел на стул, достал сигарету и закурил.

Хлопнула входная дверь. Пришел комбат.

– Ты чего приперся? – спросил он, увидев Креша, и скривился при этом брезгливо.

– Службу нести, товарищ капитан! – бодро доложил Креш. – Меня выписали. Я здоров!

– Пошел вон! Мне тут с мандавошками не нужны! Бегом марш на плац!

– Товарищ капитан! Меня вылечили подчистую!

– Пшел! Под Мурманск отправлю!

Креша, как ветром сдуло.

– Мудак! Это же надо, – помотал головой Сенцов. – Его Лисин в увольнительную всего один раз отпустил. Так он из увольнительной мандавошек припер. Скотина! И еще наглости хватило сюда заявиться.

– Командир. Ты чего кипятишься? – спросил зашедший в дверь Кравцов.

– Да вот без писаря мы остались.

– А это тебе чем не писарь? – Кравцов показал на меня. – По клавиатуре он круто долбит.

– Может и писарь, – кивнул Сенцов. – Будешь писарем?

Я отрицательно мотнул головой. Отдохнуть здесь несколько дней, еще куда ни шло, но просиживать в этом полумраке недели и месяцы – желания не было.

– Не хочешь, – усмехнулся Сенцов. – Вижу настоящего воина. Наслышан я о твоих подвигах. Да и сам видел. Хорошо. Будь по-твоему. А кто сможет? Кого знаешь?

– Гена Шихман сможет.

– Почему ты так решил?

– Он еврей с Одессы.

– Железная логика! – комбат коротко хохотнул и тут же схватил трубку телефона.

– Дежурный по роте! Это комбат Сенцов! Курсанта Шихмана ко мне!

* * *

Работу я закончил, как и обещал через три дня. Смотреть результат собрался весь командный состав батальона.

– Вот эту дверь надо заделать, а здесь дверь пробить, – бодро докладывал я, показывая шариковой ручкой на экран ноутбука.

– Зачем? – тупо спросил комбат.

– Мы получаем приемную комнату и два раздельных кабинета, – пояснил я. – В одном кабинете будете сидеть вы, товарищ комбат, а другой для офицеров батальона. Там будет сидеть начальник штаба, заместитель по технике и заместитель по политической части. Да, и еще снабженец прапорщик Хруленков.

– Прапорщик там сидеть не будет, – возразил начальник штаба старший лейтенант Чухров. – Прапорщик должен постоянно рыскать, как волк за добычей, чтобы снабжать батальон. Правильно я говорю?

– Так точно, – ухмыльнулся прапорщик и дыхнул густым перегаром. – Мы постоянно рыщем в поиске.

– А кто в приемной будет сидеть? – спросил заместитель комбата по технике майор Бычищев. Он дорабатывал последний год до пенсии и ничего не делал, кроме, как считал дни до дембеля. За три дня своего пребывания здесь, я не раз слышал, как Сенцов выговаривал ему, что тот мягко сказать бездельничает.

– Писарь будет сидеть, – ответил я.

– Шихман! Ты слышишь! Тебе отдельный кабинет будет! – комбат оглянулся на Гену, который скромно сидел в углу на стуле, поблескивая стеклами очков.

– Рад стараться товарищ капитан!

– Хорошо! А здесь что? – спросил комбат, вернувшись к монитору.

– Здесь мебельная стенка из красного дерева. Вот она как выглядит на развертке, – я нажал кнопку мышки и показал следующую страницу.

– Солидно, – кивнул комбат. – По стенам тоже красное дерево?

– Так точно. Красный цвет мирового пролетариата. Красный цвет боевого знамени, водруженного нашими воинами над рейхстагом.

– У Гитлера тоже было красное знамя, – пробурчал замполит.

– Что ты несешь, – процедил Сенцов. – Я тебя в органы за это сдам, как неблагонадежного.

– Здесь на стене портреты Ленина, Сталина и Жукова, – продолжал рассказывать я и показал следующую страницу.

– Хруленков! – комбат повернулся к прапорщику. – Все видишь?

– Так точно!

– Все материалы и детали этого интер…, интур…

– Интерьера, – подсказал я.

– Да, его самого. Все материалы и детали должны быть в наличии.

– Уже в наличии, – самодовольно хмыкнул Хруленков.

Я показал еще несколько картинок, и мой проект был принят на ура.

– Назаров! Будешь руководить работами, – заявил, как отрезал Сенцов. – Подберешь себе в роте работников. Человека четыре не больше. Сроку тебе на реализацию твоего проекта две недели. Все понял?

– Так точно, товарищ капитан! – бодро ответил я, понимая, что возражать бесполезно.

* * *

В бригаду я взял Кожуру, Романа, Вадика Павлова и Васю Муху. Вася был нужен для проводки электрики.

Прапорщик Хруленков обеспечил нас инструментами на полную. В нашем распоряжении появилась дисковая электропила, электролобзик и электрорубанок. В материалах недостатка не было.

Работали мы ни шатко и ни валко и в основном в присутствии офицеров, которые появлялись в штабе ненадолго утром и под вечер. Часов в восемь вечера они покидали штаб, а мы предавались отдыху. Кожура, Роман и Вадик чаще всего сразу после ужина заваливались спать здесь же на полу штаба, расстелив старые бушлаты, и спали до утра. На вечернюю поверку мы не ходили. Командование роты знало, что мы выполняем срочное задание Сенцова и нас не беспокоило.

Гена Шихман откуда-то раздобыл старую гитару и бренчал на ней, напевая разные песни из одесского блатного репертуара. Чаще всего он исполнял песню «Я с детства был больной ребенок».

Всю песню я так и не запомнил, но первый куплет врезался мне в голову, как заноза вместе с неровным фальцетом Гены:

Я с детства был больной ребенок

Я больше матери страдал

Когда мне не было и года

Я с подоконника упал…

Вася Муха, при исполнении этой песенки почему-то всегда истерично хохотал.

Закончив очередной концерт, Гена тоже ложился спать на бушлаты, а утром докладывал комбату, что работал без устали всю ночь, но зависал компьютер.

Пару раз за неделю Гена смог скатать в увольнительную в Ленинград, якобы за новыми программами для увеличения быстродействия ноутбука.

После увеличения производительности компьютера у Гены перестал печатать принтер. Для ремонта принтера Гена вновь получил у комбата увольнительную.

Я не сомневался, что после ремонта принтера у Гены вновь зависнет компьютер.

Через неделю мы закончили два кабинета и перешли в приемную. Сенцов был доволен нашей работой. Хруленков завез в его кабинет мебель, и комбат поселился там – в красных стенах за новым столом из красного дерева под портретами Ленина. Сталина и Жукова.

На следующий после заселения день замполит привел в штаб курсанта Деркачова из второго взвода нашей роты. Своим обликом он напоминал суслика на задних лапах и отличался постоянными жалобами сержантам на свое здоровье с непрерывным желанием залечь в санчасть, а несколько дней назад удрал в самоволку. Его искали по всем окрестностям, а нашли неподалеку на учебном поле в одном из бутафорских домиков.

– Почему вы самовольно покинули часть?! – зарычал на него комбат.

Деркачов молчал.

– Это тот самый, у которого я книжечку записную с похабщиной отобрал, – пояснил замполит и захихикал.

– Понятно. Извращенец значить похотливый, – ухмыльнулся Сенцов. – В то время, когда все бойцы нашего краснознаменного полка достойно переносят все тяготы военной службы, вы Деркачов занимаетесь онанизмом, почитывая похабные стихи из своей записной книжки, а после и вовсе решили сбежать, чтобы удовлетворить свои низменные потребности с проституткой.

– Он женатый человек, – снова пояснил замполит.

– Женатый? Очень хорошо! – Сенцов потер ладони. – Шихман! Печатай письмо за моей подписью его жене, что этот дезертир был все это время у проститутки.

– Я не был у проститутки! – возмущенно возразил дезертир.

– Неееет, вы были только у проститутки. И не возражать! – прорычал Сенцов. – Вы дезертир. И могли быть только у проститутки! А проституция в нашей стране уголовно наказуема. Будучи у проститутки, вы стали соучастником уголовного преступления. Я так и сообщу вашей жене. Пусть знает, какой у нее защитник отечества. Кравцов, позаботься о том, чтобы этого мудака перевели из нашего полка подальше на север. Пусть он там северных оленей сношает.

– Будет сделано! – бодро отозвался замполит и захохотал.

– Я не был у проститутки! Не был! – завопил дезертир.

– Пошли! – Кравцов развернул Деркачова и коленом под зад направил его к двери.

– Не был! – послышался эхом отчаянный возглас уже в коридоре.

– Скотина, – процедил Сенцов сквозь зубы. – Хруленков!

– Тут я! – отозвался прапорщик.

– Ты все приготовил к вечеру?

– Так точно! В лучшем виде.

– Хорошо. Начнем в восемь.

* * *

Вечером руководство штаба провожало старшего лейтенанта Чухрова к новому месту службы в Тихвин.

Нас привлекли к накрытию стола в кабинете комбата. Собственно, никакого накрытия и не было. Под присмотром Хруленкова Вадик Павлов, Роман и Кожура принесли из полковой столовой чашку с кусками вареного мяса, нарезку соленой трески, кастрюлю отварного картофеля и пару буханок черного хлеба.

– Обязательно принесите зеленый лук, – напутствовал их перед этим замполит. – Зеленый лук благотворно влияет на половые органы.

Зеленого лука в столовой не оказалось. Принесли пару луковиц репчатого.

Выставили все на стол.

Хруленков достал из сейфа несколько бутылок водки. Комбат протянул мне одну.

– Идите. Там в приемной расслабьтесь. Позовем, если будете нужны.

Что такое одна бутылка водки на шестерых? Только понюхать. Мы уничтожили ее за один заход и сидели молча.

Из соседней комнаты все громче и громче доносились пьяные возгласы.

– Коллектив! – послышался вопль Хруленкова. – На новом месте ищи коллектив! С ним не пропадешь. Без коллектива ты никто, а с коллективом ты все! Ищи коллектив!

Послышался голос замполита, затем хохот.

– Туда, сюда обратно! Ахаа, хааа!

Замполит снова читал похабные стишки из блокнота.

Примерно через час Сенцов и Кравцов нетвердой походкой покидают штаб. До двери их провожает Хруленков.

– Товарищ, капитан. Товарищ комбат. Да я за вас на пулемет лягу. Клянусь, – бормочет он тупо.

– Не надо на пулемет. На жену ложись, – бросает ему напоследок Сенцов.

– Бойцы! – вопит Хруленков в нашу сторону. – Пошли, выпьем!

Все мы заходим за ним в кабинет комбата. Здесь густо накурено. На столе пустые чашки, кастрюли и бутылки. Остался только хлеб. Водка тоже кончилась, но Хруленков достает из сейфа бутылку, заткнутую пробкой из газеты. В бутылке какая-то красная жидкость.

– Я это говно не пью, – отмахивается Чухров.

– Я тоже, – мотает головой Бычищев.

Все мы тоже отказываемся. Мало ли там что в этой бутыли.

– Ну и дураки, – обиженно бормочет прапорщик. – Это же самогонная наливка собственного производства. А я выпью!

Он наливает себе полный стакан и стоя медленно высасывает тягучую жидкость. Видно, что это ему удается с большим трудом. Его покачивает. Пару раз он замирает, как бы прислушиваясь к себе, его передергивает при этом, но он упорно продолжает процесс. Едва только стакан опустошается, как мощная судорога проходит по его телу. С булькающим утробным звуком изо рта прапорщика истекает мутная красная жижа и вновь наполняет стакан до краев. В жиже плавают куски хлеба и еще какая-то дрянь из желудка. Хруленков тупо смотрит на стакан секунду-другую, а затем вновь вливает его содержимое себе в рот.

– Какой героизм! – нарочито восторженно произносит Вадик Павлов. – С такими воинами мы непобедимы.

Хруленков роняет пустой стакан, садится на стул, некоторое время смотрит перед собой остекленевшими глазами, а затем с громким утробным воплем обильно выблевывает содержимое своего брюха прямо на штаны капитана Чухрова.

Тот резко вскакивает с трехэтажными матами, срывает с головы Хруленкова фуражку и пытается ей стряхнуть со штанов блевотину.

– Хорошо проводили! – комментирует Павлов. – Будет что вспомнить.

На том проводы заканчиваются. Чухров с Бычищевым подхватывают прапорщика под руки и волокут его на выход.

– Обновили кабинет, – ухмыляется Вася Муха. – Я блевотину убирать не буду. Пусть Шихман подтирает. Он тут писарь официальный, а мы временщики.

– Еще чего! Я что с подоконника упал!? – возражает Шихман.

– Жребий тянем, – предлагаю я, достаю из коробка, оставленного кем-то из офицеров на столе, шесть спичек и обламываю одну из них.

– Тяните.

Короткая достается Кожуре. Тот недовольно мотает головой, а я только развожу руками. Жребий есть жребий. Все справедливо.

Через полчаса в штабе все чисто. Но ночевать в нем не остается никто. Все идут в роту.

* * *

Реконструкция штаба закончилась в установленный срок.

– Всем увольнительные дам, – обещает нам довольный Сенцов. – После полевого выхода все пойдете. А потом еще каждому неделю отпуска дам. Назаров, тебе далеко до дома?

– Далеко, товарищ капитан. Очень далеко.

– Ты из Сибири, вроде, как я слышал?

– Да, вроде, как оттуда.

– Я тебе аж две недели отпуска дам. Молодец, сибиряк! Благодарю за службу!

– Рад стараться. Служу Советскому Союзу!

Глава 16

ГРАНАТЫ, ПАРТИЗАНЫ И ПРОЧЕЕ

Полевой выход назначен через неделю.

Что такое полевой выход?

Это тот же марш-бросок, только трехдневный, да еще с разными там подвохами в виде атак условного противника и атак на условного противника.

После полевого выхода курсант становится истинным бойцом. Так говорит Сенцов.

Перед полевым выходом неделя была насыщенной на события. Во вторник состоялись очередные броски боевых наступательных гранат в окоп. Разлет осколков такой гранаты до двадцати пяти метров.

Бросок выполнялся от заградительной, сложенной из бревен стенки, высотою за два метра. Окоп был примерно в тридцати метрах от нее.

Курсант должен бросить гранату и постараться попасть в окоп, после чего укрыться за стенку. Взрыв звучит секунд через пять.

Процесс контролировал сам ротный Улямаев, будучи рядом с каждым курсантом во время броска.

Курсанты бросают гранаты по очереди. Кто хорошо, а кто похуже. Отлично, если угодил прямиком в окоп. Хорошо, если попал на бруствер. Тройка, если граната упала в пределах трех метров от окопа.

От взрыва моей гранаты фанерные фигуры условного противника взлетели в окопе метров на пять вверх.

Гена Шихман умудрился бросить гранату на десять метров от себя. Может быть, он был чересчур смелым?

Бросил и застыл столбом, глядя на гранату.

Секунда, другая…

Улямаев резко толкает Шихмана за стенку. Тот летит мешком, спотыкается и зарывается носом в землю. А Улямаев…

Я еще не видел, чтобы люди прыгали так высоко и далеко с места. Прыжок Улямаева был подобен полету балеруна над сценой с раскинутыми в шпагате ногами. Это было круто.

Взрыв грохнул одновременно с благополучным приземлением Улямаева за стенкой.

– Мать, перемать!

Я еще никогда не слышал, чтобы так мощно и многоэтажно люди выражали свои эмоции. Литературных слов не было. Лишь в конце длинной матерной тирады из уст ротного прозвучало одно единственное цензурное слово. Это была оценка Гены Шихмана за бросок гранаты:

– Кол!

Смелее, чем Шихман гранату никто не бросил.

Улямаев был очень злой и заставил всю роту возвращаться в часть бегом.

* * *

В среду мы играли в партизан. Но не в тех, которые в лесу прячутся и в засадах сидят, а в других. Для тех, кто не знает про таких партизан, поясню, что так называют отслуживших в армии резервистов, которых призывают с гражданки на военные сборы.

Наша игра в партизан заключалась в том, что мы должны были обеспечить их прием и боевое развертывание.

В боевом развертывании участвовал весь полк. Даже писарь штаба Гена Шихман не избежал этой участи.

Для приема партизан в глубине леса имелся так называемый пункт сбора. Это было сооружение из бетонных стен, типа большого свинарника, наполовину врытого в землю. Его крыша по бревенчатым стропилам давно уже провалилась так, что внутренности этого военного объекта были открыты небесам нараспашку.

Наш взвод должен был принять этих самых партизан в этом бараке. Приемка заключалась в выдаче им военной амуниции. Мне досталась роль выдающего вещевые мешки.

Выдача должна была производиться из-за длинного дощатого прилавка. Напротив прилавка на земляном полу стояли десятки низких деревянных скамеек.

К вечеру у нас все было готово к боевому развертыванию. Рядом с бараком дымила походная кухня. Суета улеглась. Стало тихо, и я прилег за прилавком на кучу обмундирования.

Над остатками стропил крыши в темнеющем небе зажигаются звезды. В лесу тихо шелестит листва, изредка щебечут птицы.

Мне нравилась здешняя природа. Какое-то спокойствие в ней и умиротворяющая простота. А еще севернее под Выборгом – вообще сказка.

Там блюдца озер прячутся среди леса. Огромные валуны, поросшие мхом, хранят в себе тайны древних скандинавских сказаний с гномами, эльфами, орками и другими волшебными существами.

В России я бывал там на трехдневных военных учениях. Теперь я здесь. В другой стране и другом мире.

Лежу навзничь, раскинув в стороны руки. Звезды надо мною такие яркие, что кажется, будто до них можно дотронуться рукой.

Звезды. Сколько их там? А рядом с ними планеты. Наверняка там есть жизнь. Быть может на какой-то из планет, кто-то также как и я смотрит в мою сторону? Только вот странно получается. Для меня он на небе. А я для него где? Тоже на небе? Получается, что так. Выходит так, что все мы на небе, и нет в этом мире ничего кроме неба.

С этими мыслями я не заметил, как крепко уснул. Проснулся в полной темноте, выглянул из-за прилавка. Прямо в бараке горит костер. Вокруг него собрались бойцы. Бренчит гитара.

– Я с подоконника упаааал, – слышится фальцет Гены Шихмана и хохот Васи Мухи.

Поднимаюсь и подхожу к костру.

– Дай сюда, – протягиваю руку.

Гена тупо смотрит на меня.

– Хватит падать с подоконника. Давай сюда инструмент, – настойчиво говорю, забираю гитару и сажусь на край прилавка.

Не знаю, что на меня нашло, но мне сегодня захотелось показать хоть малую часть того мира, из которого я пришел. Пусть это будет в песне.

Тронул пальцами струны, и гитара отозвалась. Проиграл короткое вступление и…

На войне, как на войне:

Патроны, водка, махорка в цене..

Почувствовал, как все затихли и замерли. Когда спел второй куплет, то краем глаза заметил, как к костру подтягиваются бойцы. Ударил крепче по струнам и продолжил тяжелым ритмом:

Комбат-батяня, батяня-комбат..

Не знаю, почему я решил выдать здесь именно эту песню группы «Любе». Что-то шло изнутри меня. Может быть тоска, таившаяся внутри меня, и сожаление о том мире, который я утратил, прорвались наружу этой песней.

Не знаю. Бывает так, что человек совершает действия, которые ему самому непонятны до конца.

Мне стали подпевать. Подпевали все громче и громче. При этом я отчетливо слышал во всем множестве голосов фальцет Гены Шихмана.

Я закончил. Последний аккорд растаял в тишине вечернего воздуха.

– Мда. Круто, – нарушил эту тишину голос Сенцова. Мы все и не заметили, как он подошел.

– Встать! Смирно! – завопил Васильев.

– Сидите! – Сенцов как бы придавил нас ладонью. – Отдыхайте бойцы. Курсант Назаров! Это чья песня? Откуда она?

Я не стал что-либо придумывать и сказал, как есть:

– Это песня из моего мира, товарищ гвардии капитан.

– Из вашего мира? – комбат усмехнулся. – Мне известно, что вы имитировали помешательство в дурдоме. Продолжаете вновь прикидываться?

– Никак нет, товарищ комбат. Скажу точнее. Это песня неизвестных здесь авторов.

– А где эти авторы известны?

Я молчал.

Впрочем, мне безразлично, откуда она, – махнул рукой комбат. – Песня хорошая. Патриотическая. Но какая-то не совсем советская. Наверное, потому не желаете признаваться в собственном авторстве?

– Это не моя песня, товарищ комбат.

– Похвально. Скромность украшает, – комбат махнул рукой. – Продолжайте отдых.

– Давай, выдай еще что-нибудь. Давай, – наперебой загалдели бойцы, когда комбат удалился в темноту.

– Жрать охота, – произнес я, передал гитару Шихману и направился к походной кухне, но…

– Эй, Назаров! – окликнул меня Васильев. – Приказываю тебе спеть!

– Голодная душа приказам не подчиняется, – нагло ответил, я, не оглядываясь.

Возражений не последовало.

* * *

Партизаны прибыли под утро. С гвалтом, матерщиной и хохотом они вывалили пьяной толпой из пяти автобусов. Многие из них едва держались на ногах.

Прежде всего, им надо было переодеться в военную форму, а гражданскую одежду спрятать в вещевые походные мешки.

Мешки выдавал им я. По соседству со мной Вадик Павлов выдавал старые гимнастерки со штанами.

Пьяные партизаны переодевались с трудом. Прямо напротив меня мучился с формой маленький худющий резервист. Он напился до скотского состояния и, похоже, что даже не соображал, где находится. Усевшись мимо скамеек прямо на землю, он стянул с себя все до трусов, тупо посмотрел по сторонам и снял трусы, после чего взял штаны и попытался натянуть их себе на голову. Запихал правую руку в штанину, затем сунул голову туда, где должна быть задница, и на том застопорился. В таком виде он сидел примерно минуту, после чего стянул штаны с головы, взял их обеими руками, долго рассматривал, перевернул и вновь потянул на голову. С завидным упорством он делал это раз за разом, и в этом действии присутствовало непоколебимое упорство на фоне абсолютного до крайней тупости спокойствия.

Ему помогли обрести вид бойца двое его соратников, после чего поволокли на выход. Зрелище было не из легких. Всем этим воинам предстояло участие в атаке вместе со всем нашим полком на безымянную высоту.

– Всем за мной! Ура, товарищи! – послышался призывный клич замполита нашего батальона. Ему выпала трудная доля командовать этим стадом.

С гиканьем стадо рванулось через лес, чтобы в условленной точке соединиться с основными силами нашего полка.

Наш взвод в атаке не участвовал. Мы остались на месте.

Примерно минут через десять до нас донеслись взрывы ширасов и редкие выстрелы холостых патронов. Затем наступила тишина.

Над лесом взошло солнце. Мы возвращаемся в полк. Навстречу нам редкими группами и поодиночке попадаются партизаны. Они проветрились от водки на свежем воздухе и теперь устало, молчком бредут к автобусам, успев переодеться в гражданскую одежду. Чуть далее на поляне свалена в кучу военная форма. Несколько бойцов из первой роты охапками закидывают её в кузов грузовика.

Так закончились боевые сборы резервистов. Противник был повержен и разбит наголову.

* * *

В пятницу взвода нашей роты соревновались меж собой в эстафете. Соревновались на беговой дорожке спортивного городка.

Эстафета состояла из четырех этапов.

В первом этапе участвовали по два бойца от каждого взвода. Один из бойцов подхватывает ноги другого бойца, тот принимает упор лежа и передвигается на руках как можно быстрее по беговой дорожке. На середине дистанции бойцы сменяют друг друга.

На этом этапе бойцы нашего взвода стали вторыми.

На следующем этапе, где бойцам надо было как можно быстрее напялить на себя общевойсковой защитный комплект с противогазом и пробежаться в этом облачении, наш боец скатился на третью позицию.

– Херово, – пробурчал Васильев и с надеждой взглянул на меня и Стымковского. Со Стымковским я должен перетащить условно раненого. Таковым являлся самый маленький курсант нашего взвода Картбаев.

Нас учили переносить раненых на замке рук, сцепленных парой бойцов. Бойцы при этом перемещались боком. Ноги у них заплетались и запинались одна об другую. Передвигались бойцы медленно.

Я предложил Стымковскому иной способ. Первую половину дистанции Картбаева тащит он. Я бегу налегке рядом, а затем принимаю ношу на себя. На том и порешили.

Стымковский взвалил мешком Картбаева себе на загривок и рванул так, что уже через сотню метров вышел на второе место.

Середина дистанции. За секунду Картбаев перескакивает на меня. Я бегу, обгоняю лидеров, которые тупо в паре перебирают ногами по дорожке, и опережаю их метров на пятьдесят.

Эстафету у меня подхватывает Саша Сахнов. Он тащит на спине ящик из-под минометных снарядов. В ящике песок и его вес за сорок килограммов. К середине дистанции к Сахнову опасно приближается боец третьего взвода уроженец солнечного Дагестана по фамилии Алиев. Сахнов нажимает и ему удается пересечь финишную черту первым.

Ура! Мы победили!

– Кто придумал такое извращение с переноской раненого? – спрашивает Васильев с довольной ухмылкой глядя на меня и Стымковского. – Впрочем, можно не отвечать. Я уверен, что это Назаров.

– Вы правы, товарищ старший сержант! Это Назаров извращенец, – хихикает Стымковский.

– Неправильно! Неправильно! – пытаются опротестовать результат соревнований бойцы из других взводов. – Они раненого переносили неправильно!

– Это не запрещено, – спокойно отвечаю я. – А что не запрещено, то разрешено.

– Интересная фраза! – удивленно хмыкает Васильев. – Откуда такая?

– Сам не знаю. В голову взбрело откуда-то, – пожимаю я плечами.

Странный вы человек, Назаров, – задумчиво произносит Васильев. – Будто не от мира сего.

Он был прав, как никогда.

* * *

В субботу прошел первый урок вождения техники. Мы учились управлять боевой машиной пехоты «Харза – С17». Занятия проводил сам заместитель командира полка по технической части подполковник Стрельцов.

Прежде всего, он прочитал нам перед строем вводную лекцию, где отразил все тактико-технические характеристики этой машины.

– Товарищи бойцы! – торжественно рыкнул он. – Сегодня вам предстоит освоить на практике лучшую боевую пехотную машину мира, стоящую на вооружении в армии СССР! Эта машина – средоточие новейших технологий и научных разработок советских ученых и конструкторов. Она – само совершенство. Посмотрите на эти формы! Они устремлены вперед, как формы красавицы спортсменки на беговой дистанции! Машина готова порвать, как финишную ленточку на своем пути любого противника. Она оснащена…

Я знал, чем оснащена эта машина. Мы не раз изучали её тактико-технические характеристики в учебных классах.

Я запомнил их.

Боевая масса – 17.8 т.

Экипаж – 3 чел.

Десант – 10 чел.

Тип брони – композитная, многослойная.

Толщина лобовой брони – 35 мм

Активная защита – плазменная

Типы огневых установок:

– многофункциональная гладкоствольная пушка «Харибда»

– ракетная установка «Малышок»

Двигатель турбореактивный мощностью 800 л.с.

Скорость по шоссе – 110 км/час.

Скорость по бездорожью – до 80 км/час

Запас хода по шоссе – 700 км

Предельный подъем – 40 град.

Преодоление водных преград – плавающая (скорость на воде – 15 км/час.)

Машина способна эффективно поражать бронетехнику, воздушные цели и живую силу неприятеля.

Стрельцов заканчивает лекцию.

– Кто первый желает прокатиться? – спрашивает. – Кто смелый?

– Курсант Назаров! – немедленно отзываюсь я.

– Курсант Назаров! Выйти из строя! К машине!

Сажусь на место штурмана. Справа от меня сержант—инструктор из автобатальона.

Двигатель уже работает.

Передо мной панель управления с приборами и штурвал, похожий на чьи-то рога. Может самого черта? Такой штурвал я в руках еще не держал.

Я управлял боевыми машинами, но в них на месте штурвала были рычаги.

Здесь другая система.

Передний и боковые обзоры в машине открываются через толстые бронированные стекла. Вид не как в автомобиле, но обзор хороший. Задний вид передается от телекамеры на экран дисплея. Дополнительные три дисплея поменьше, обеспечивают ночное видение. А вот и локаторный круглый экран. Он имеет функцию обзора местности в инфракрасном режиме.

Эта тачка очень даже навороченная. Посмотрим, как она себя на ходу поведет.

Справа от меня рычаг переключения передач. Здесь автоматическая коробка. Под ногой две педали.

– Управлял раньше какой-нибудь техникой? – спрашивает сержант.

– Да, – отвечаю. – Имел опыт.

– Посмотрим, что за опыт, – говорит сержант. – Слева педаль тормоза. Придави, я установлю передачу.

– Позвольте я сам, товарищ сержант.

– Ну, рискни, – разрешает тот.

Давлю на тормоз и аккуратно устанавливаю рычаг на скорость. Мягко отпускаю педаль, и машина плавно трогается.

Прямо, как легковушка!

Придавливаю акселератор. Скорость увеличивается.

Впереди грунтовая дорога среди леса.

Добавляю скорости.

Машина не едет – плывет. Взлетает на взгорок, как на волну и круто пикирует.

Притормаживаю.

Сержант одобрительно кивает.

Снова взгорок, поворот направо. Вырываемся из леса на широкое поле. Это танковый полигон. Он весь испахан гусеницами.

Машина чутко слушается меня. Я сливаюсь с ней и чувствую эту великую мощь.

С ходу, не снижая скорости, преодолеваю окопную траншею.

– Да ты мастер, – сержант показывает большой палец. – Давай на эстакаду. Только аккуратно!

Направляю машину на бетонные плиты, которые трамплином бегут вверх.

– Скорость! Сбрось скорость! – вопит сержант.

Но меня уже охватил восторг, и я прибавляю.

Машина врывается на эстакаду и отрывается в воздух.

– Ааа, бляя! – вопль сержанта смешался с нарастающим свистом двигателя.

На какой-то миг чувствую себя прыгуном с трамплина.

Секунды полета растягиваются в вечность. Время как бы останавливается, а затем срывается вдаль бешеным конем.

И вновь контакт с землей.

Вдавливаюсь в сиденье.

Скорости не снижаю. Не могу. Не хочу. Не желаю терять непередаваемые ощущения, где я чувствую себя терминатором.

Неожиданно двигатель зачихал, заглох и машина остановилась.

Машинально продолжаю давить на педаль.

– Это я остановил, – хрипло выдохнул сержант. – Аварийное отключение систем.

– Зачем? – спрашиваю. – Так было круто.

– Курсант Назаров, здесь тебе не гоночные трассы. Вижу, что водишь ты мастерски, но рисково. Это дорогая техника. Ты её угробишь, а мне отвечать. Вон из кабины!

Я выбрался из машины. Сержант сел за штурвал.

– Пешком дойдешь! – крикнул он мне и сорвал машину с места.

Добравшись до исходной точки, я узнал, что мне проставлен кол за вождение.

Так я впервые получил низкую оценку.

Вскоре она была исправлена на отлично. Дело в том, что учебная машина оснащается видеорегистратором. Съемки его просмотрел подполковник Стрельцов. Он был в восторге от моих гонок.

– Скорости не сбрасывай на виражах! Только так научишься побеждать! – заговорил он стихами перед нашим строем, потрясая кулаком. И откуда он узнал слова советской песни из моего мира?

«В жизни тоже будет много поворотов. Надо их учиться преодолевать», – мысленно продолжил я текст.

* * *

Наступило воскресенье двадцать пятого августа – последний день перед полевым выходом.

По воскресеньям у нас подъем на час позже. Вместо утренней пробежки мы вытряхиваем матрацы. Вытаскиваем их на улицу на газон напротив казармы, но обычно не трясем, а заваливаемся на них, чтобы подремать еще хоть немного.

Некоторые засыпают крепко. Их потом пинками будят сержанты.

По воскресным дням в полку нет занятий по боевой подготовке. Но курсантам отдыха не дают, привлекая к трудовой деятельности. Братухин не раз говорил, что безделье порождает надсадные мысли, а замполит нашей роты лейтенант Ломодуров часто повторял, что лучшее средство для духовного совершенствования и просветления – это копка ямы для сортира.

Солдат не должен думать. Солдат должен исполнять. Самая большая бородавка – это голова. Так говорил Сенцов.

Копали мы здесь много и часто. Копали канавы, ямы для заборных столбов, окопы на учебном поле. Сегодня после завтрака нашу роту погнали на это поле. Здесь нам была поставлена задача – освободить часть поля от десятков камней-валунов, мешающих проходу гусеничной техники. Избавлялись мы от камней способом, как бы сказал Васильев, извращенным.

Камни мы попросту похоронили лопатами.

Выкопали рядом с валунами ямы, спихнули в эти ямы камни, а затем засыпали их землей с выравниванием. Примерно через пару часов участок поля был чист от камней.

После обеда до самого вечера наш взвод перебирал картошку на овощном складе. Гнилой картофель мы складывали в мешки на корм свиньям. Свиньи жили на скотном дворе на северной окраине территории полка.

После ужина смотрели кино в клубе. Содержание его я не запомнил. Спал.

Вечерняя поверка. Прогулка. Отбой. Сон без снов.

Глава 17

ПОЛЕВОЙ ВЫХОД

И снова та же самая просека, да вот только на этот раз мы передвигаемся по ней не просто бегом, а с имитацией наступательного боя, то ползком, то перебежками. Взвода передвигаются с интервалами метров через сто. Наш взвод идет последним. Ритм передвижения рваный, и дыхание быстро сбивается.

Но мы теперь выносливые ребята. Нас так просто не утомить. Недавно был случай с Васей Мухой. Во время тренировки на спортивном городке Вася вступил в пререкания со Слесарчуком. Что там у них произошло, я так и не понял. Что-то Слесарчуку не понравилось в словах Васи. Недолго думая, Слесарчук наказал Васю десятью кругами пробежки по полковому стадиону, а это почти пять километров.

Но что такое пять километров для тренированного бойца, бегущего налегке? Вася бежал с наслаждением. Изредка он подпрыгивал козлом, размахивал руками, орал какие-то песни. На седьмом круге он нарочито подгибал и волок за собой ноги, поворачивался спиной, имитируя потерю ориентации, тупо раскрывал рот и закатывал глаза.

– Как я зае… (из уважения к литературному языку не могу здесь воспроизвести полностью, то, что он приговаривал при этом).

Закончив десятый круг, Вася, как ни в чем ни бывало, чеканным строевым шагом подошел к Слесарчуку.

– Ваше приказание выполнено! – доложил он бодро. – Готов выполнить любой приказ командиров и начальников.

– Силен, однако, – скривился в ухмылке Слесарчук. – Любой приказ выполнишь? Хорошо. На полевом выходе понесешь пулемет.

Рад стараться! – радостно заявил Вася.

Слесарчук выполнил обещание, и Вася несет пулемет. Эта штука тяжелее автомата будет раза в два с лишним. Но Вася только улыбается.

После просеки рота разделилась. Теперь у каждого взвода свой маршрут по карте с задачей выйти в условленную точку в заданное время. Но времени мало. Наш взвод спешит и бегом сворачивает с просеки вправо в густой лес. Нас ведет Васильев. Офицерский состав роты на этот раз предпочел не делить с нами все тяготы и укатил к месту дислокации взводов на боевой машине пехоты.

Примерно час мы ломимся через лес, затем выбираемся на грунтовую полевую дорогу. По сторонам дороги высокая трава. Стрекочут кузнечики. Над нами плывут облака. Кругом мир и покой.

Идем быстрым шагом. Васильев изредка заглядывает в карту и смотрит на часы. Похоже, что движемся в графике.

Я успеваю смотреть по сторонам. Вокруг раскинулись поля с перелесками. Вдали блестит речка.

Вьется пыль под сапогами…

Снова сворачиваем в лес. Под ногами мягко пружинит зеленый мох.

– Змея! – дико орет кто-то из бойцов. – Бей ее!

– Отставить! – останавливает его Васильев.

– Так она же ядовитая, товарищ старший сержант!

– В боевой обстановке боец не должен обращать внимание на всякую хрень и орать благим матом, привлекая внимание врага, – строго говорит Васильев. – Курсант Кичатов! Два наряда вне очереди!

– Есть два наряда вне очереди, – безразлично отвечает Кичатов. Ему не привыкать. Этот курсант не вылезал из нарядов по разным причинам. То он не побреется вовремя и со щетиной на щеках объявится на командном смотре на плацу, то сапоги у него грязные.

Я вижу змею справа от колонны. Извиваясь, она скрывается в траве. Это крупная гадюка. Ползи, ползи дальше тварь.

Я не боюсь змей. Наоборот, они у меня вызывают восхищение своей грацией, изяществом рисунка на коже и совершенством формы. В них таится дикая древность и холодная сила.

– Бегом марш!

То бегом, то шагом, то через лес, то через поле, вдоль ручья да по тропинке примерно через час выходим на широкую поляну. Здесь стоят большие брезентовые палатки. Возле них бойцы из нашей роты. Дымит походная кухня. На опушке леса притаились четыре боевые машины пехоты.

Это ротный лагерь и пункт назначения по карте.

Неужели все на сегодня?

Похоже, что все. Дальше каждое отделение нашего взвода ставит свою палатку. Земля внутри палатки устилается толстым слоем елового лапника, поверх которого укладываются шинели.

Чистим автоматы.

Кичатов скидывает бронежилет, но тут же получает еще один наряд вне очереди на этот раз от Слесарчука.

– Мы в боевой обстановке, – рычит Слесарчук. – Враг не дремлет и может открыть огонь в любой миг. Вам жить надоело, курсант?

В походной кухне получаем обед в котелки, набиваем до отвала животы, после чего заваливаемся рядом с палатками на траву. Но не все. Кое-кого из бойцов сержанты отправляют в боевое охранение лагеря.

Я лежу навзничь, раскинув в стороны руки. Надо мной синее небо с облаками. Стрекочут кузнечики. Щебечут птицы.

Красота!

Долгого отдыха не получилось. Улямаев объявляет построение и сообщает, что потерялся второй взвод под командованием старшего сержанта Болтовского. Связь со взводом есть, но они не знают, где находятся.

– Бараны! – недовольно рычит в адрес потерянного взвода Улямаев.

На карте обозначается квадрат возможного нахождения взвода, и мы, развернувшись в длинную цепь, бредем через лес.

Изредка стреляем в воздух одиночными холостыми, но только ворон распугиваем.

Через пару часов находим взвод километрах в пяти от лагеря на краю болота. Улямаев матами кроет Болтовского. Обещает его отправить под Мурманск, а тому видать уже все до лампочки. Только ухмыляется тупо. У него дембель через пару месяцев. А сам он из мест совсем недалеких. Из Выборга. Может быть, он уже невольно и направился в свои края. Кто его знает?

Возвращаемся в лагерь под вечер уставшие и грязные. Отдыха не получилось. А завтра самый трудный день. Предстоит марш-бросок с боями на сорок километров.

Снова чистим автоматы, ужинаем и заваливаемся спать в палатки.

Нам разрешают скинуть только сапоги и каски. Автоматы устраиваем себе под бок.

Комфорта – ноль. Не знаю, как там другие, но лично я проваливаюсь в сон без сновидений.

* * *

Ночь проходит, как один миг.

Утром просыпаюсь от рева самолетных двигателей.

– Подъем! – прорываются сквозь рев истошные крики сержантов. – Воздушная тревога!

Выбегаем из палаток и бестолково топчемся. Кто-то забыл прихватить оружие и рвется назад в палатку. Кто пытается намотать портянки и обуться. Над нами в небе заворачивают фигуры высшего пилотажа два боевых истребителя типа «Тайфун». Истребители разделяются. Один уходит вертикально в небо и зависает коброй, другой стремительно пикирует на нас, имитируя атаку с пуском ракет.

– Заградительный! – орет Братухин.

Мы всей ротой падаем навзничь на землю, устремляем стволы вертикально вверх и палим в воздух очередями.

Истребитель выходит из пике и проносится над нами на высоте сотни метров. Не знаю, насколько уж эффективен этот прием так называемого заградительного огня для поражения этой боевой машины. Но мы применяем его. Нас так учат здесь. Но я понимаю, что в настоящем бою, даже при таком поражении самолета, мы будем уничтожены его ракетами.

Самолеты уходят за горизонт.

– Отбой воздушной тревоги! – оповещает Братухин. – Полчаса на сборы и завтрак!

Весело начался день!

Через полчаса рота строится в колонну, с места бегом устремляется через лес, вскоре выбирается на широкое поле и разворачивается в боевой наступательный порядок

– Бамм! Бамм! – слышатся глухие разрывы издалека. Над полем взлетают дымы ширасов, а от дальнего края поля навстречу нам двигаются пять танков.

– Рота ложись! Ложись! – слышатся команды над полем.

Мы падаем ничком.

– Гранатометчики к бою!

В каждом взводе по три гранатометчика, по одному в каждом отделении.

Гранатометчик нашего отделения литовец Лауринавичус встает на одно колено и кладет на правое плечо гранатомет «Шершень».

Танки приближаются на расстояние поражения гранатомета.

– Огонь!

Гранаты летят в цель. Они учебные и не представляют опасности для боевых бронированных машин.

Танковая атака успешно отражена. Танки разворачиваются и уползают в лес. Рота поднимается и продолжает движение развернутым строем через все поле. На краю поля у кромки леса останавливается, строится в походную колонну, начинает движение и разделяется по взводам.

Наш взвод сворачивает в лес на грунтовую дорогу. Бежим по ней, взбивая пыль. Над нами проносится боевой вертолет «Призрак».

Снова какое-то поле. На его правом краю невысокий холм с пологими слонами. Над холмом медленно поднимается бурое грибовидное облако. Слышится нарастающий гул.

Блин! Да это же имитация ядерного взрыва!

– Вспышка справа!

– Мы падаем ничком головой от взрыва. Лежим.

Проходит минута, другая.

– Отбой ядерной атаки!

Поднимаемся на ноги. Бурый гриб превратился в размытое облако.

– Газы!

Напяливаем на головы противогазы.

– Бегом марш!

Бежим. Клапаны противогазов протяжно хрюкают. Дышать через фильтры тяжело. Было дело, когда некоторые бойцы удаляли эти клапаны, чтобы обеспечить прямой приток воздуха под маску. Но после того, как наши сержанты пару раз загнали нас на учебном поле в окопные блиндажи, кинули туда дымовые шашки и заперли двери, никто более не решался рисковать здоровьем.

Лучше потерпеть с десяток минут бега в противогазе, чем кашляя на карачках выползать из задымленного блиндажа.

Мы терпим и добегаем до окраины небольшого поселка.

– Шагом! Отбой газовой атаки! – командует Васильев. Хорошо ему вместе со Слесарчуком и Тимощенко. Сержанты без противогазов бегут. Они в свое время отбегали.

Сдергиваем противогазы. Из них выливается почти по стакану пота. Идем медленно.

– Шире шаг! – командует Васильев.

Из-за косых заборов тупо выглядывают местные аборигены.

– Урррааа! – слышится истошный вопль. Нас нагоняет какой-то грязный тщедушный мужичонка в рваной тельняшке и семейных черных трусах. Он всклокочено бородат. На его ногах кирзовые сапоги, а на голове офицерская фуражка без кокарды.

Поравнявшись с первым рядом взвода, он переходит на строевой шаг и подносит правую ладонь к фуражке.

– Здравствуйте товарищи бойцы! – истошно орет он. – Красная армия всех сильней! Несокрушимая и легендарная!

– Привет верховному главнокомандующему! – браво отвечает ему Васильев, а Слесарчук и Тимощенко раскатисто ржут как кони.

– Как жизнь боевая? – спрашивает Васильев.

– Слушайте сводки с фронта! – исходит радостным воплем мужичонка. – Сегодня самолет Илья Муромец вывалил свою огромную боеголовку и спустил все на вражеский город! Наши доблестные генералы несколько раз ввели свое огромное войско в самый центр вражеской армии! Великобритане и англичанцы не устоят! А мы.. Мы только одним выстрелом можем превратить Хиросиму в Нагасаки! Ура!

– Это же дурак, – уверенно и громко заявляет Вадик Павлов.

– Да? А как ты догадался? – усмехается Слесарчук. – Но не скажи. Это же Филя. Он местный мудрец и супервоин. Он тут бойцов нашего полка вот уже скоро как десять лет подряд встречает и наставляет на путь истинный. Филя, выдай мудрость!

– Ха! Ха! – хохотнул дурак. – Кому приятно узнать, что он скот? Крупный поголовный скот. Мелкий поголовный скот. Истинный скотобоец! Ваше скотоподобие! Свиноматерь! Одна голова все же лучше, чем две жопы. Хи-хи.

– Молодец! – похвалил его Слесарчук.

– Керосин, соляра, нутряной газ, – продолжил дурак нести чушь. – По образу и скотоподобию! Пришел, увидел, пристрелил. Прочистка мозга сантехническим вантузом. Недорого. Полное просветление и светлый путь! Ура, товарищи!

– Воистину! – неожиданно заорал Кожура. – Смиряю! Имеются смирительные рубашки всех размеров и фасонов! Цены договорные!

– Разговоры в строю! – прикрикнул Васильев. – Шире шаг!

– И не показывайте мне тут свой семипудовый мозг! Чем тверже лоб, тем мягче мозги! Воистину! – вошел в раж дурак. – В бескрайней плоти нашей партии сокрыта мудрость великая! Слава КПСС!

– Все, Филя! Иди домой! Тебе в сортир пора, – отмахнулся Васильев.

– Хочешь похудеть? Заведи глистов! Дебилы – это мускулы человеческого общества! Ленин! Партия! Комсомол! – продолжал вопить дурак, семеня рядом со взводом. – Игого, поет лошадка! Баллада о жеребце! Ты в битве победил оленя, теперь его рога твои! Несите добро людям!

– Бегом! – скомандовал Васильев

– Премного благодарен! Премного, мои братия по разуму! – истошно завопил и прибавил вслед за нами прыти дурак. – Благодарю за беседу премудрую! Гы, гы, гы! Под знаменем марксизма-ленинизма вперед к победе коммунизма! Эть! Пэнь! Эть! Пэнь!

– Быстрее! – поторопил нас Васильев. Мы прибавили темп, и дурак мало-помалу стал отставать.

– Коммунизм грядет! За родину в огонь! Отхожу по нужде крупной! – вопил он нам вслед. – Эх, вся наша партия да, да! Моя огромная глиста!

На окраине поселка он совсем отстал. Спектакль-бенефис закончился, и снова по сторонам дороги потянулись поля с перелесками. Иногда нас обгоняют редкие машины, и мы вдыхаем полной грудью пыль из-под их колес.

– Шагом, – скомандовал Васильев и закашлялся.

Медленно бредем по обочине, глотая пыль. Изредка прикладываемся к фляжкам с водой. Васильев время от времени разговаривает с кем-то по спутниковому телефону.

Спутниковый телефон, это хорошо, но для надежности связи есть еще портативная походная рация. Этот аппарат величиной в два кирпича тащит за спиной курсант Асанов.

– Привет, дохляки! – слышится бодрый клич.

Нас бегом нагоняет третий взвод во главе со старшим сержантом Кершисом.

– Чего тащитесь? – на обгоне ехидно спрашивает он.

– Тише едешь, быстрее будешь, – отвечает Васильев.

– Ага, быстрее, – Кершис коротко хохотнул через плечо. – В жопе.

Но смеется тот, кто смеется последним. Обогнав нас метров на сто, бегуны резко тормозят и топчутся на месте. Что-то там не так. Поравнявшись с ними, мы видим, что у них свалился от усталости боец. Его подхватывают под руки и волокут, матерясь. Боец тупо перебирает ногами.

– Убитый раненого тащит! Гы, гы, гы, – злорадствует Вадик Павлов.

– Бегом! – с ухмылкой командует Васильев, и мы со свежими силами устремляемся вперед, оставляя третий взвод далеко позади. Бежим примерно пару километров и снова шагаем.

Переходим по мосту тихую неширокую речку. За ней путь нам пересекает большое стадо коров. Животные бредут плотно и медленно. Мы вынуждены остановиться. Пастуха поблизости не видать. Возможно, что прилег отдохнуть где-нибудь под кустом в тени, да и заснул.

Васильев, не желая терять время на вынужденную остановку, палит в воздух из автомата, надеясь разогнать стадо в стороны. Куда там! Животные даже ухом не ведут и тупо продолжают движение.

– Вот же скоты! – Слесарчук опрометчиво пинает в зад одно из животных. Животное останавливается и разворачивается на Слесарчука. Тот пятится.

– Это же бычара! – выдыхает Васильев.

Да, это точно бык. Здоровущий такой – в самом расцвете сил.

Бык роет копытом землю. Глаза его наливаются кровью. Проходит секунда, другая и эта огромная животина бросается на нас тараном.

С воплями рассыпаемся в стороны.

Бык останавливается, топчется на месте и яростно фыркает.

– Ну, я тебе сейчас! – Слесарчук достает из кармана взрывпакет, поджигает фитиль и бросает в быка. Тот шарахается от взрыва и, подняв хвост, бежит к своим коровам.

– Эй, бойцы! Вы чего тут шумите!

Из леса появляется мужик на гнедой лошади. В руке у него длинный кнут. Это пастух.

– В корриду играем, – недовольно отвечает Слесарчук. – Твоя скотина тут разбушевалась, дядя.

– И кто кого? – усмехается мужик. – Я вижу, что эта скотина приказала вам разойтись.

– Битва закончилась ничейным результатом, – отвечает Василев. – Слушай, товарищ стадный командир, а далеко ли еще отсюда до Лесной Поляны?

– Еще километра четыре по дороге, – машет рукой пастух. – А вы, никак, заблудились?

– Гвардейцы не могут заблудиться, – гордо отвечает Васильев. – Гвардейцы врага сами могут ввести в заблуждение. Взвод! В походную колонну становись! Шагом марш!

– Броня крепка, и танки наши быстры! – орет нам вслед пастух и ловко щелкает кнутом.

Мы двигаемся дальше. Снова бежим и вскоре минуем небольшой поселок. Судя по дорожному указателю, это и есть та самая Лесная Поляна, о которой спрашивал Васильев пастуха.

Время близится к обеду. Неплохо было бы подкрепиться, но Васильев гонит нас без остановок, все более взвинчивая темп.

Над нами низко пролетает вертолет. Вдали из-за леса поднимаются черные дымы.

Васильев все чаще переговаривается по спутниковому телефону.

Сворачиваем с дороги направо в лес в сторону дымов и натыкаемся на старинные каменные развалины, поросшие травой и кустами. Тут Васильев приказывает остановиться.

– Привал, – говорит он.

Мы все валимся там, где стояли, не чувствуя ног. Проходит минута, другая.

Васильев изредка посматривает на часы и прикладывается ухом к телефону. Говорит тихо и коротко. Можно разобрать только отдельные слова. Точка сбора. Время. Атака. Готовность.

Слышится звук вертолета, но саму машину не видно за густыми кронами деревьев.

– Товарищ старший сержант, мне по нужде крупной сходить надо, – заявляет Кичатов.

– Обойдешься, – отмахивается Васильев.

– Товарищ сержант! Мне приспичило!

– Очень хорошо! Будешь газовой атакой противника побеждать!

– Товарищ сержант! Я уже атакую!

– Три минуты. Время пошло, – презрительно произносит Васильев. Кичатов срывается с места, как спринтер со старта и скрывается в развалинах.

Вернулся в пределах отведенного времени со ржавой каской в руке.

– Вот нашел там, – показывает на развалины.

Каска советская. В ней пулевое отверстие.

– Положи, – строго произносит Васильев. – Тут много такого. Бои здесь были не слабые. Бывало, что мы и кости находили.

Он снова смотрит на часы, а затем прикладывается к телефону.

– Так точно! Есть на юго-запад. Так точно…

Слушая его, я решил, что скоро мы будем атаковать, и не ошибся.

– Взвод! В колонну по два становись!

Выполнение этой команды стоит всем нам больших усилий. Ноги будто ватные.

– Быстрее! Шагом марш!

Идем через лес и по команде разворачиваемся в цепь. Выходим на широкое поле. Здесь на кромке леса Васильев нас останавливает. Над полем дымы от взрывов ширасов. Вдали за дымами примерно в километре от нас возвышенность. Туда и будет атака.

Стоим. Ждем.

Справа из-за леса взлетает красная ракета.

– Вперед! – командует Васильев.

Быстрым шагом цепью движемся через поле.

Нарастает вой, давящий уши. Над нами проносятся ракетные снаряды и разрываются на возвышенности. Грохот настоящих взрывов раскатывается над полем.

Вот это да! Неплохой спектакль нам тут создали! А если какой из снарядов не долетит и по нам жахнет? Всяко же может быть. Да и черт с ним!

Справа вижу еще одну атакующую цепь. Это еще какой-то взвод. Отсюда не разглядеть какой.

Дымы от взрывов полностью накрыли высоту.

– Бегом! По высоте огонь!

Бежим в дымы. На ходу палим перед собой холостыми.

Над нами проносятся два истребителя. Затем над полем появляется штурмовой вертолет «Бурун». Он наворачивает над нами широкие круги.

– Рррраааа, – доносится слева боевой клич. Вижу пехотную цепь по левому флангу, а за ней еще одну. Вся рота идет на высоту.

Взбираемся по склону, изрытому снарядами.

За спиной слышу звук вертолета. Оглядываюсь. В сотне метров от нас низко над полем завис транспортный вертолет «Шмель». Из его брюха один за другим выпрыгивают бойцы. Десант никак?

– Противник с тыла! – слышится чей-то возглас.

Разворачиваем цепь и движемся на десантников. Стреляем. Они стреляют в ответ и отступают, а вертолет набирает высоту и улетает.

Над полем взлетает белая ракета.

Все. Отбой. Мы победили. Смотрим вокруг. Потерь нет? Где Картбаев? На этот раз он здесь. Усталый, но на ногах. Где Мусаев? Тоже тут.

Через поле катится боевая машина пехоты. Останавливается на высоте. Из машины выбирается офицерский состав роты вместе с комбатом Сенцовым. К нему подбегает Братухин, что-то докладывает. Сенцов хлопает Братухина по плечу. Однако, доволен комбат!

– Красота! – довольно восклицает Вадик Павлов, снимая каску вместе с пилоткой и вытирая ладонью пот со лба. – Основной этап позади. Завтра протопаем с десяток километров, а потом и в отпуск, как обещал комбат.

– Мало ли, что он на ком обещал, – мрачно ухмыляется Кожура. – Мое духовное просветление, наступившее опосля сего физического напряга, и прочищенный командами командиров мозг, подсказывают мне приближение свыше некого необратимого рокового события. Воистину.

Как ни странно, в его словах прозвучала истина, в чем я скоро убедился.

Вертолет «Бурун», что все это время кружил над полем, снижается и касается земли в полусотне метров от нас. Дверца в его борту открывается и оттуда резво выпрыгивает полковник Зверев.

– Рота! Повзводно в две шеренги становись! – истошно орет Сенцов.

– Становись! – хрипит Братухин.

– Становись! Становись! – разносятся команды над полем.

Рота построена. Я стою в первой шеренге.

– Раавнясь! Смирно! – вопит Сенцов и строевым шагом направляется к Звереву.

– Товарищ командир полка! Вторая рота первого батальона…

– Отставить! – машет рукой Зверев. – Вольно!

– Вольно! – командует Сенцов.

– Спасибо за службу, товарищи бойцы! – благодарит нас Зверев.

– Служим Советскому Союзу! – дружно отвечаем мы.

– Товарищи бойцы! – продолжает Зверев. – По поручению Генерального штаба Вооруженных сил СССР я уполномочен сообщить вам, что правительство США, несмотря на значительные разногласия во внешней и внутренней политике между нашими государствами, приглашает трех лучших бойцов нашего гвардейского полка для участия в боевых соревнованиях воинов стран НАТО в штате Аризона.

– Ё-мое, – бормочет Вадик Павлов.

– Все бойцы у нас лучшие, – гордо и самодовольно заявляет Зверев. – Но есть среди вас один боец, который лучший из лучших. Он скромен, смел, обладает воинской смекалкой и по призванию истинный боец! Истинный, да! Он крутой боец и покажет этим империалистическим салагам, как надо воевать. Этот боец среди вас! Кто он? Скажите мне!

– Назаров это! – вопит, кто-то из строя.

– Назаров! Назаров! – раздаются крики, а уже через, какие-то секунды мою фамилию дружно вопит вся рота.

– Точно! Это Валерий Назаров! – надсадно орет Зверев. – Боец Назаров! Выйти из строя!

Я подчиняюсь приказу. Зверев подходит ко мне и с замаха хлопает меня по плечу.

– Богатырь! – гордо заявляет Зверев. – Гордись! Тебе строй пред врагами держать! Тебе отпор давать! Тебе за Родину отвечать!

Я тупо стою по стойке смирно. Что это? Зачем? Зачем мне это надо? Какая еще Родина? Какая Америка? Я не хочу! Какого черта?

– Товарищ полковник, товарищ командир, я не знаю, я не достоин, – тупо бормочу я. – Есть другие бойцы. Я не тот, кто вам нужен. Я не готов.

– Молчать! – заорал Зверев. – Молчать! Скромность украшает человека! Но истинный мужчина украшений не носит! Я приказываю тебе защитить честь страны! И никаких возражений! Здесь не возражают! Это приказ! Выполнять приказ!

– Есть выполнять приказ! – нарочито бодро и браво выкрикиваю я.

– Так-то лучше будет! – хмыкает Зверев. – А соратниками тебе будут два крутых бойца. Они были когда-то вместе с тобой симулянтами в психушке, но в нашем полку обрели истинный путь воина. Кожура!

– Я! – отзывается Кожура.

– Выйти из строя!

– Дуров!

– Я!

– Орлы! – восторженно вопит Зверев. – Три богатыря! Вот они, воины великой страны! Они покажут империалистическим агрессорам, что, где и почем! Они не подведут! Ура!

– Урррааааа! – истошно орет вся рота.

– Воистину пути господни неисповедимы, – многозначительно произносит Кожура.

– Вы срочно направляетесь в расположение полка, – заявляет нам Зверев. – На подготовку к отбытию в США один день.

К нам подкатывает боевая машина пехоты.

Глава 18

МАТРЕШКА С ВОДКОЙ

Сборы наши были не долги, сродни боевой тревоге. Но прежде с нами провел разъяснительную беседу замполит роты Ломодуров. Перво-наперво он сообщил, что зеленый свет на проезд за рубеж дан нам на самом высоком уровне в результате личной договоренности Президента США и генерального секретаря ЦК КПСС Сергея Николаевича Жукова.

И далее Ломодуров торжественно заявил, что все это вместе взятое накладывает на нас огромную ответственность.

– Вы должны помнить ежечасно и ежесекундно, что едете туда вовсе не на прогулку, а в качестве представителей великой страны, – назидательно заявил он и окинул нас грозным взглядом, как бы, оценивая нашу боеготовность к решению поставленной перед нами задачи.

– США нам не друг, – продолжил Ломодуров. – Они, так сказать, там наш противник. И если они пригласили нас туда, то это не значит, что они нам друг. Это хуже врага. Это наш заклятый друг. Помните! Это значит только одно – они хотят усыпить нашу бдительность и, таким образом, проверить нашу боеготовность. Вот. Они будут там смотреть во все свои перископы и бинокли, как мы тут повышаемся. И мы должны им показать это. Мы должны им показать все! И я уверен, что мы покажем. Я буду там, рядом с вами и вместе мы покажем им кузькину мать! И еще! Всем держать язык за зубами. Болтун – находка для шпиона. Вы все поняли?

– Так точно, – лениво кивнули мы.

– И еще очень важная политическая новость, которую только, что сообщили по каналам ТАСС, – патетически вскинув голову, продолжил замполит. – Товарищи! Только что стало известно, что Фронт народного освобождения Матубу перешел в решительное наступление на хунту. Вооруженные революционные отряды успешно продвигаются на юг. Вне всякого сомнения, хунта будет разбита. Ура, товарищи! Решающая битва еще впереди, но я уверен, что победа будет за нами… вернее за народными массами.

Он еще много чего говорил о необратимости мировой социалистической революции, о повсеместной победе коммунизма на планете Земля и счастливом будущем человечества, а мы стояли перед ним втроем по стойке смирно, пока Кожура не уснул стоя и не свалился прямо перед замполитом лбом об пол.

Ломодуров резво в испуге прыжком отскочил назад.

– Что? Что такое! – завопил он.

– Извините, товарищ старший лейтенант, – забормотал Кожура поднимаясь. – Утомился вот в обстановке полевого выхода! Прилег отдохнуть.

– Издеваешься!

– Никак, нет!

– Два наряда вне очереди!

– Так не успею же. Завтра утром отправка.

– Тогда в сортир! Почистить все очки до хрустального блеска!

– Есть, – буркнул Кожура и пошел отбывать наказание.

* * *

Рано утром, на рассвете в новой с иголочки полевой форме доставили нас вездеходом командира полка на военный аэродром под Всеволожском и высадили прямо на летном поле. Мы глазам своим не поверили. Перед нами персональный борт командующего Ленинградским военным округом.

Его совершенные формы сочетали в себе стремительность сокола и мощь беркута.

Боевые характеристики этого самолета «Сварог – С500» были засекречены, но я знал, что он обладает сверхзвуковой скоростью, мощным вооружением, многофункциональной защитой и способен выполнять самые различные боевые задачи.

Заходим на борт в пассажирский отсек мест на тридцать. Широкий проход. По его сторонам кресла из натуральной белой кожи. Широкие иллюминаторы из бронированного стекла.

– А здесь круто! – восхищенно обмолвился Кожура, устраивая свою задницу в одном из кресел. – Мне нравится эта поездка.

С нами летел замполит роты, в качестве руководителя делегации и, ясно дело, для присмотра.

После того, как мы расселись в отсеке, он решил с нами вновь провести политбеседу и приступил к этому делу с налету. Чего только не нес. Выпучив глаза, он поведал нам обо всех ужасах капитализма и его потаенных ловушках, в число которых, само собой, входили уловки с американскими проститутками. По словам замполита, они стоят там на каждом углу, на самом деле являя собой замаскированных агентов ЦРУ, которые во время полового сношения выведывают у ничего не подозревающих клиентов важные государственные секреты и мало того вербуют их для шпионской деятельности против собственного отечества.

– Руссо туристо! Облико морале! – невольно вырвалось у меня негромко, но замполит услышал и прервал свою речь.

– Что? Что вы сказали, товарищ Назаров? – настороженно спросил он.

– Это в переводе с языка испанских революционеров означает, что русский солдат обладает самым стойким моральным обликом в мире, – пояснил я. – Вы можете не волноваться за нас, товарищ замполит. Мы идейно закаленные бойцы. Нам не страшны американские проститутки. Они нас не достойны.

– Точно, товарищ Назаров! Вы правильно все поняли. Так держать! – закивал замполит. – Товарищи бойцы, мы сейчас будем взлетать. С кресла не вставать без нужды. Только в сортир.

После этих слов он достал из обшарпанного портфеля бутылку коньяка. Открыл. Жадно отхлебнул.

Взлетаем круто, аж уши плотно заложило.

Полет выравнивается. Замполит несколько раз прикладывается к бутылке и резко засыпает.

Летим налегке. Весь наш боевой скарб, включая оружие и боеприпасы, коими нас с лихвой и под завязку снабдил комполка Зверев с напутствием – показать этим заокеанским недругам настоящий советский боевой фейерверк, был помещен в грузовой отсек.

Полет предстоял без промежуточных посадок.

Роман с Кожурой о чем-то лениво переговаривались, а я прильнул к иллюминатору. За ним под крылом самолета пестрым лоскутным одеялом проплывала земля. Усталость от полевого выхода и сборов прессовала меня катком, заставляя смыкать тяжелые веки, но заснуть не удавалось. Радостные мысли одолевали меня. Вот уж не думал, не гадал, что побываю в Америке. Все-таки хороша жизнь, и жить хорошо! Главное это правильно принимать решения и верно оценивать все жизненные обстоятельства, и тогда судьба вознаградит тебя сполна.

Я чувствовал, что стою на верном пути и весь мир открыт предо мною.

Это здорово! Это прекрасно! Это истинная гармония!

Каток усталости все же постепенно придавил мои мысли, заставил сомкнуть веки и погрузил в глубокий сон. Проснулся я от ощущения какой-то беспокойной возни в салоне самолета.

Неподалеку от меня топтался летчик. Он склонился к замполиту, что-то ему говорил, а тот тупо смотрел на него сонными глазами цвета болотной жижи. Летчик изредка нервно тряс головой и разводил руками.

– Какого хера?! – прорвался сквозь шум двигателей возглас замполита. – Да ну на хер!

Он вскочил и ринулся в кабину пилотов. Летчик поспешил за ним. Примерно через пару минут замполит выскочил из кабины обратно в салон. Его красная пьяная морда выражала тупое недоумение. Он склонился раком, выглянул в иллюминатор сначала по правому борту, затем по левому, выпрямился и забегал взад-вперед по проходу меж креслами, как крыса в клетке. Свои пробежки он сопровождал отрывистой матерщиной.

Во время очередного такого забега на сверхкороткую дистанцию его жесткое бедро ощутимо задело плечо спящего Кожуры.

– А! Что! Где?! – завопил Кожура, разбудив тем самым Романа, сопящего с ним по соседству.

– Прилетели? – сонно поинтересовался тот.

– Ага! Прилетели! – гаркнул замполит, останавливая пробежку. – Прилетели в задницу!

– Что случилось, товарищ старший лейтенант? – поинтересовался я.

– Ничего не знаю! – мотнул головой замполит. – Все. Гуд бай, Америка. Мы возвращаемся.

– Как это гуд бай?! – возмущенно выкрикнул Кожура. – А я хотел по Бродвею прогуляться!

– Ничего не знаю, товарищи бойцы! Ничего! – замполит растерянно развел руками. – Уполномоченный офицер армии США сообщил по рации, что по чрезвычайным непредвиденным обстоятельствам военные учения отменяются. Аэропорт назначения закрыт, и нас сажают на какой-то запасной для дозаправки. А потом мы должны немедленно вернуться.

– Ураа! – завопил Кожура. – Вернемся и в отпуск поедем! На хрена нам эта Америка! На хрена Бродвей!

– Точно! На хрена, – поддержал его Роман.

– Вы ведете себя не патриотично, товарищи бойцы, – мрачно произнес замполит. – Вы ведете себя эгоистично и недостойно облика советского воина. О вашем облико морале я доложу командованию по возвращению.

Самолет качнуло, и у меня заложило уши. Похоже, что мы пошли на посадку.

– Вам бы в кресло присесть, товарищ замполит. Да еще пристегнуться не мешало бы, – посоветовал Роман. – А то, как бы чего. Не навернуться бы на ваших неустойчивых ногах.

– Ты на что намекаешь, боец? – злобно спросил замполит. – Да я… Да я…

Самолет ощутимо качнуло, замполита повело в сторону, и он едва не рухнул в проход, но уцепился руками за спинку кресла, мешком свалился в него, устроил там свой зад и затих.

Я бросаю взгляд в иллюминатор в желании увидеть Америку, но земля закрыта плотным слоем облаков. Интересно, что там такое произошло? Почему нас возвращают?

– Товарищи советские бойцы! – резко встрепенулся и вскочил замполит. – Мы прибываем на военный аэропорт вооруженных сил армии США! По неизвестным причинам все изменилось вдруг. Возможно, что это уловка империалистического врага. Где бы мы ни находились, мы находимся на территории врага и должны быть при полном боекомплекте и начеку. Наш дух и тело должны быть мобилизованы! Все следуем за мной в грузовой отсек для вооружения. За мной шагом марш!

– Этого только не хватало, – бурчит Кожура.

Мы спускаемся в грузовой отсек. Там за стальным люком кроется целый арсенал. Автоматы, гранатометы, ручные пулеметы, бронежилеты.

– Полный боевой комплект и готовность, – командует замполит и первым напяливает на себя бронежилет.

Полный боевой комплект – это бронежилет, каска, автомат, штык-нож, четыре автоматных рожка с патронами, три наступательные гранаты, три оборонительные гранаты, индивидуальная аптечка, противогаз и походный сухой паек в вещмешке.

Покидаем грузовой отсек во всеоружии. Замполит кроме автомата на правом плече навесил себе на левое плечо гранатомет «Шершень». Эта штука может эффективно поражать, как наземные бронированные, так и воздушные цели, летящие на низкой высоте.

Самолет приземляется. Его колеса жестко трясутся на посадочной полосе.

– В колонну по одному становись! – приказывает замполит и топчется перед закрытой бортовой дверью. В левой его руке большая цветастая матрешка, а в правой бутылка водки.

– Дурак, – слышу я негромкое слово от Кожуры в адрес замполита.

Мы покидаем кресла и направляемся к выходу.

– Слушай мою команду! Товарищи советские бойцы! Выходить только по моей команде! За мной ровным строем и в ногу! – инструктирует нас замполит. – Нас будут встречать враги! Они должны видеть, кто и как мы это тут!

– Товарищ старший лейтенант! А нас не учили по трапу самолета ровным строем ходить! – возражает Кожура.

Замполит отмахивается от него, как от мухи.

Самолет остановился. Двигатели взревели и затихли.

По салону из кабины пилотов пробирается командир экипажа.

– Как долетели бойцы? – спрашивает он нас.

– Обалдеть! – отвечает Кожура.

– Так держать! – усмехается командир и открывает дверь перед замполитом, которая раскладывается в трап. Мы спускаемся по нему гуськом и ступаем на бетон.

– Стой, раз, два, – командует замполит, но мы уже и без того остановились.

Перед нами в полусотне метров среди пожухлой травы и редких кактусов распласталось одноэтажное серое строение типа большой дощатый сарай. Над сараем высится мачта антенны. На ней уныло повис рваный звездно-полосатый флаг. Неподалеку от сарая в траве затаилась ржавые остатки какой-то бронетехники времен эдак, еще второй мировой войны и куча еще какого-то железного хлама. Вся эта рухлядь огорожена по периметру косыми столбами, за которые зацепились обрывки гнилой колючей проволоки.

За сараем раскинулись холмы с причудливыми черными скалами.

И ни одного небоскреба.

Вот вам и Америка.

Замполит тупо смотрит на сарай, а мы озираемся по сторонам. На поле ни одной живой души. Самолетов тоже не видно, кроме нашего.

Рванул жаркий ветер с пылью. Потрепанный флаг на мачте встрепенулся и тут же сник. Замполит с матрешкой и водкой в руках тупо топчется на месте. По трапу тем временем сходит экипаж самолета.

– Ни хрена себе, кино! – восклицает один из пилотов. – И где тут керосин?

Дверь сарая медленно со скрипом распахивается. На белый свет лениво выбирается здоровенный смуглый детина. Его мускулистое тело прикрывают только шорты камуфляжной расцветки. На ногах шлепанцы на босу ногу.

– Хэллоу рашен! – хрипло вопит он, оскалив зубы в подобии улыбки, направляется к нам еще что-то выкрикивая по – своему.

Замполит объявляет готовность номер один. Наставляем стволы в сторону потенциального врага.

Детина не обращает на стволы внимания, подходит к замполиту, гордо вскидывает правую ладонь ко лбу и что-то говорит. Замполит оглядывается и бестолково разводит руками. Дескать, не понимаю ни хрена. К нему на помощь приходит командир экипажа. Он довольно бойко и продолжительно изъясняется с детиной, после чего этот местный абориген разводит руками разворачивается, возвращается к сараю и скрывается за дверью

– Бля, – вырвалось у командира экипажа.

– Что-то хреново все, похоже, – пробормотал Кожура, немного понимающий по-английски.

– Что он говорит? Кто он такой? Кто? – нетерпеливо допытывается замполит.

– Он хер в пальто, – пояснил командир. – А если точнее, то он сегодня и охранник этого заброшенного аэропорта, и диспетчер, и командир всего этого барахла одновременно. Его двое напарников два дня назад уехали в город за провизией, обещали вернуться еще вчера, но, похоже, что застряли у проституток. Он сам здесь уже пять лет, и все это время сюда только два раза летали самолеты. Он ничего не знает, что случилось и почему наш самолет направили сюда. Авиационного керосина здесь нет. Он ничем не может помочь. Возможно, что керосин есть в городе. До него тридцать миль. Он там, за холмами по дороге. Тут одна дорога. Связи с городом нет. Машины у него нет. На ней уехали его бойцы. Вот и все.

Замполит некоторое время тупо таращит глаза, затем ставит матрешку и бутылку с водкой на землю.

– И что теперь? Как мы вернемся? – спрашивает он отрывисто.

– Не знаю, – мотает головой командир. – У меня топлива едва ли на час полета.

– Очень хорошо! Связывайся с американцами. Пусть нас выводят на аэродром, где есть топливо бл…! Да я сам сейчас свяжусь, бл..!

Замполит достает из кармана мобильник и лихорадочно тычет в него пальцем, подносит его к уху, а затем вновь взрывается громким матом.

– Что связи нет? – ухмыляется командир.

– А ты как догадался? – злобно спрашивает замполит. – Давай, попробуй через свою рацию выйти на наших, или еще на кого там.

– Не получится. У меня связь почему-то вырубилась на подлете к этой дыре.

– А почему ты сразу мне не сказал? Это же непорядок!

– А ты не спрашивал.

– Вот ведь как оно тут, товарищи бойцы! – возмущенно восклицает замполит. – Вот она зверская и коварная морда империализма (матерщина)! Ну, ничего. Мы отомстим за их проделки (матерщина)! Мы еще им покажем за все и как (небоскреб матерщины)!

– Надо в город ехать! – решительно заявляет бортмеханик. – Транспорт у нас есть.

– Какой транспорт? – спрашивает командир.

– Тот самый, – бортмеханик мотает головой в сторону самолета.

– Ты рехнулся? – усмехается командир. – Как ты представляешь советскую боевую машину на дорогах вражеского государства? Это же международный конфликт!

– Да мне похер это государство! – машет рукой бортмеханик и направляется к самолету.

– Вы это о чем товарищи? О чем вы? – вмешивается в разговор замполит.

– Сейчас увидишь, – ухмыляется командир. – Такси будет подано.

Не прошло и минуты, как с металлический скрежетом в хвостовой части самолета медленно, подобно челюсти огромного крокодила опустился пандус. Послышалось урчание двигателя, и по пандусу на белый свет из нутра самолета выкатилась малая боевая машина пехоты.

Похожая спереди на маску Дарт Вейдера из «Звездных войн», эта машина имеет четыре колеса на толстых шинах, плоскую башню с малокалиберной пушкой, пулеметом и ракетной установкой на четыре реактивных снаряда.

В машине открывается бортовая дверь.

– Садитесь! Прокатимся! – слышится голос бортмеханика.

– Это правильное решение! – машет кулаком в воздухе замполит.

Кожура первый направляется к машине.

– Назад, воин! – останавливает его замполит. – Вы все трое бойцов остаетесь здесь для охраны советского самолета! Охранять советское имущество, как самое дорогое, что есть! Наш самолет – это территория СССР. Стоять тут как на границе Родины. Следить в оба и стрелять, что ни попадя! Я с экипажем уезжаю в город. Мы там покажем этим американцам, как мы тут и что и зачем! Мы им покажем, как надо обращаться с советскими гражданами!

Он пытается забраться в машину, но ему мешает длинный гранатомет. Он снимает это грозное оружие с плеча и передает Кожуре.

– Держи, боец!

С этими словами он скрывается внутри машины. За ним следует командир экипажа и второй пилот. Машина взревела двигателем, выпустила густое облако выхлопного газа в нашу сторону, рванула с места и вскоре скрылась из виду.

– Смылись, – процедил Роман. – А нам тут сидеть в этой дыре.

– А мы хорошо посидим, – ухмыльнулся Кожура, положил гранатомет на землю и подобрал бутылку водки. – Сообразим на троих?

Я и Роман выражаем молчаливое согласие.

Устроились мы, рассевшись прямо тут же на траве неподалеку от самолета, и достали из вещмешков закуску. Вместо стаканов под водку Кожура приспособил половинки матрешек.

– А может, американца позовем? – предложил я.

– Еще чего! – возразил Кожура. – Обойдется. Водки мало. Давайте за нас. Чтобы все у нас было о кей!

Выпили, закусили сухим пайком. Налили по новой и снова закусили на этот раз плотно и продолжительно.

– Хорошо сидим, – довольно произнес Роман и погладил себя по брюху.

– Да, неплохо, – согласился Кожура. – Но Валера сегодня молчаливый какой-то? Ты чего, Валера? Скажи, что-нибудь. Давай, тост. За что выпьем в третий раз?

– Третий тост за любовь, – ухмыльнулся Роман и выдавил из бутылки остатки водки по матрешкам. – Давай, Валера. Скажи нам, что-нибудь обнадеживающее про любовь.

– Любви не существует. Есть только гармония. Она правит миром, – убежденно сказал я.

– Любовь это и есть гармония, – поправил меня Кожура. – Воистину. И я верю в это.

– А я вообще ни во что и никому не верю! – заявил Роман.

– Как это? – выпучил на него глаза Кожура. – Как это можно ни во что не верить? Ты всегда такой был, или стал таким с тех пор, как в ту дыру свалился? Кстати, может, все же расскажешь, что ты там видел? Какой он там был этот викинг?

– Ничего не видел. Там темно было, – ответил Роман, и взгляд его превратился в лед.

– Как это ничего? Ты же там долго сидел. И молчал. Чего молчал-то?

– А что мне орать, что ли?

– Врешь! Ты там что-то видел. Что?

– Темноту.

– Какую еще темноту?

– Отстань.

– Я-то отстану. Но как же ты живешь без веры?

– Я предпочитаю знать, а не верить, – убежденно заявил Роман.

– А если не знаешь, тогда что? – продолжал допытываться Кожура.

– Тогда я предполагаю. То есть считаю это в какой-то степени возможным.

– И ты не веришь ни одному из людей?

– Не верю.

– И мне не веришь и Валерке?

– Я надеюсь на вас.

– Круто, однако! Вместо веры он надеется. Хотя…, – Кожура грустно вздохнул. – Может ты и прав по-своему. А я вот верю. Воистину. И в сумасшедшем доме я не притворялся. Там моя душа свободу обрела и слово вещее возымела. В сумасшедшем доме можно истинным быть, а здесь надобно, как все строем ходить и делать, как все. А я верю, что создатель всего есть и он внутри нас. Но мы не слышим его. А он любит нас, и я хочу выпить за эту любовь.

С этими словами он опрокинул водку в себя. Роман молча кивнул, и тоже выпил. Я присоединился к ним, затем откинулся на спину и погрузил взор в высокое небо. Там плыли безразличные к людской суете белые облака. Плыли, не зная границ между странами. Где-то они превратятся в темные тучи и прольются на землю…

Глава 19

АМЕРИКАНКА

Солдат спит – служба идет. Заснул я, как в черную яму провалился. Проснулся от толчка в плечо.

– Вертолет! – слышу возглас Романа.

Вскакиваю. На уши наваливается глухой пульсирующий звук. А вот и сам источник звука – штурмовой американский вертолет «Удав». Пролетел низко так над нами. Провожаем его настороженными взглядами.

Вертолет меж тем разворачивается и держит курс мордой прямо на нас. Мне это не нравится.

Вспышка по правому борту.

– Воздух! – успеваю крикнуть и бросаюсь ничком на землю. Взрывная волна катится по спине.

– Хана! – слышу сквозь грохот пронзительный вопль Кожуры.

Снова взрыв, и я врастаю в землю. Еще взрыв и еще.

Горячий ветер, пыль и песок на зубах.

Внутри закипает злоба.

Переворачиваюсь на спину, передергиваю затвор автомата. Вертолет проносится надо мною. Отчаянно выпускаю ему вслед длинную очередь. Тому хоть бы что. Пули для него, что горох для стенки, но я продолжаю нажимать на курок, пока не опустошаю весь рожок.

Вертолет уходит. Надолго ли? Вскакиваю, озираюсь, оцениваю обстановку.

Из обломков сарая, как кенгуру выпрыгивает американец. Он стремительно несется зигзагами по полю, падает, вскакивает, бежит на карачках, как собака и пропадает за дымовой завесой.

Самолет цел и невредим. А где Кожура и Роман?

– Эй! Где вы?!

– Тут! – слышу я в ответ.

Они выбираются из кучи металлолома возле сарая. Живы и здоровы. И когда только успели туда сигануть?

Подходят ко мне.

– Это война, – уверенно говорит Кожура.

Отсоединяю пустой автоматный рожок.

– Воевать будем, – недобро усмехается Роман.

Присоединяю к автомату полный рожок. Делаю это нарочито спокойно, а внутри горячей волной продолжает кипеть злоба и бурлящий протест ко всему происходящему.

Для чего я здесь? Чтобы бездарно подохнуть? Подохнуть, как собака? Да, ни за что!

– Валера! Валера! – будто сквозь вату доносится до меня голос Кожуры. – Ты-то что молчишь? Скажи, что-нибудь! Что будем делать? Что?

Передергиваю затвор и загоняю патрон в ствол.

– Что делать будем? – не смолкает Кожура.

Не отвечаю – смотрю вдаль. Там на равнине далеко за взлетной полосой виден шлейф пыли. Его взбивает стремительно несущийся в нашу сторону автомобиль.

Снова рокот вертолета. А вот и он сам выныривает из дымной мглы. Летит за автомобилем на низкой высоте.

– Возвращается, сука, – угрюмо произносит Роман.

– Смываемся! – вопит Кожура.

– Стоять! К бою! – командую я, и подбираю брошенный Кожурой гранатомет.

Рядом с автомобилем взметнулся черный всплеск взрыва, затем еще один. Слышатся пулеметные очереди.

Автомобиль катится зигзагами и останавливается неподалеку от нас. Это армейский внедорожник. Весь правый борт его разворочен. Над капотом дым.

Вертолет заходит на круг, разворачивается и летит в нашу сторону.

Вскидываю гранатомет на плечо. Прицеливаюсь.

Выстрел…

Есть попадание!

Так тебе бля! – вопит Кожура и подпрыгивает.

Вертолет крутится на месте, дымит, а затем боком жестко прикладывается к земле, рассыпая в стороны лопасти винта. Из вертолета, как тараканы выскакивают какие-то люди. Бегут к нам цепью. Их более десятка.

Слышны выстрелы. Пули взбивают рядом с нами фонтанчики пыли.

– Ложись! – скомандовал я. – По цепи врага очередями огонь!

Стреляю спокойно, как на стрельбище по движущимся мишеням.

Нескольких наших очередей достаточно, чтобы проредить цепь врага и повернуть его вспять. Наступила тишина.

– Все целы? – спрашиваю.

– Нормально, – отвечает Кожура.

– У меня фляжку с водой пробило, – сообщает Роман.

Некоторое время лежим неподвижно, затем поднимаемся.

Вертолет дымит. Смотрю в сторону джипа.

Раскрывается дверь со стороны водителя. Из нее медленно выбирается человек в военном камуфляже. Он шатается, бредет в нашу сторону, спотыкается и падает, неуклюже заваливаясь на правый бок.

Я подбегаю к нему, взваливаю на спину и бегу обратно. За спиной грохот и огонь. Взорвался бензобак.

Опускаю человека, кладу на землю.

– Телка! – вырывается возглас у Кожуры.

Да это женщина. Белобрысая, на вид лет под сорок. Она ранена. Ткань на левом плече почернела от крови.

– Йа вам не телка, – хрипло произносит она, окидывая нас мутным взглядом. – Йа майор американской армий Шейла Турман. А вы рашен? О, да вы рашен. Вы прибыть на соревнований?

С этими словами она пытается подняться, но тщетно. Только кривится от боли.

– Лежите, мадам! – строго говорю я. – Сейчас мы обработаем вашу рану. Лежите тихо.

Достаю штык-нож, распарываю ткань. Черт! Плечо порядком разворочено. Нехорошая рана. Похоже, что в ней крупный осколок и возможно, что засел глубоко.

Раскрываю аптечку. Накладываю, как могу повязку. Бинты мгновенно пропитываются кровью.

– Сенькью. Йа плохо говорить по-русски, – едва слышно говорит тем временем Шейла – Нас учить говорить на язык наш противник. Йа плохо учить. Но вы меня понимайт?

– Да, – киваю я. – Что происходит?

– Большой террорист, – с трудом отвечает Шейла. – Они захватить база ракетно-авиационной эскадрилья с техника и теперь наносить ряд удар везде, где подряд. Я боевой офицер спецназ особой групп по особым заданий и следовать по тревоге из отпуск в мой часть. Решила срезать дорога по прерий. Меня атаковать террорист. От имени американский командований я благодарить вас за решительный действий и помощь в борьба.

– Ни хера себе кино, – бормочет Кожура.

Я задумчиво чешу лоб. Террористы, значит. Замполит нам на занятиях не раз утверждал, что терроризм присущ капиталистическому обществу, как крайняя реакция людей на ужасные несправедливости жизни в обществе голого чистогана. Таких людей используют в своих корыстных целях крайние подонки, делая из них зомби и направляя везде, где можно для реализации своих гнусных замыслов.

Террористы, значит тут. Вон оно как. Попали мы, однако.

– Однако воистину и во веки веков полный писец, – тупо мотает головой Кожура.

– Еще не полный писец, но может стать полный, если террорист запустит ядерный бомба куда-нибудь. Но скорее всего они будет выдвигать требований, – пояснила Шейла. – Террорист – это величайшее зло. А вы готовы к борьбе с террорист?

– Мы уже вступили в борьбу, – я махнул рукой в сторону обломков вертолета. – А тебе в больницу надо. Как тут у вас скорую помощь вызвать?

– Здесь никак, – отвечает. – Здесь связь нет. Дыра тут. Брошенный аэродром.

– Вся ваша Америка оказывается сплошная дыра, – вмешивается в разговор Кожура. – Вот уж не думал, что в нашем современном мире может быть такое захолустье.

– Помолчи! – прерываю его, – говори поменьше. – Думай! И ты Ромка думай, что делать. Если её срочно в больницу не доставить, то она умрет от потери крови.

– Да и черт с ней! – машет рукой Кожура. – Она наш враг! Она это американский империалистический солдат! Они сами тут виноваты в той каше, которую заварили! А мы должны охранять самолет. Мы должны оставаться рядом с самолетом, строго исполняя приказы командиров и начальников! Так гласит присяга! Иначе нас постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся!

– Замолчи, дурень! – прерывает его Роман. – У меня есть план. Мы останемся с самолетом. Но мы полетим на нем. Топлива на час полета, но нам хватит, чтобы вылететь из этой дыры и найти подходящий аэродром.

Я и Кожура тупо сморим на Романа. В своем ли он уме? Кто поведет самолет?

– Кто поведет самолет? – спрашивает Кожура.

– Я поведу, – отвечает Роман.

– Ты умеешь?

– Я когда еще в школе учился, то ходил в авиакружок и пару раз управлял кукурузником. Там механика, а здесь на этом самолете, я уверен, автоматика. Тот, кто летал на механике, запросто полетит на автоматике.

– На кукурузнике?! – Кожура нервно хохотнул. – Во дурак! Не зря у тебя фамилия такая. Ты еще скажи, что дирижоплем управлял. Не, я с тобой не полечу. Я не самоубийца!

– Заткнись! – вскипел Роман. – Я тебе харю разобью!

– Все, прекратить! – гаркнул я. – У нас нет другого выхода. Дуров! Поведешь самолет! Кожура! Помоги перенести раненую!

Подхватываем Шейлу, заносим по трапу в самолет. Усаживаем в кресло. Откидываю его спинку, чтобы раненой было удобнее.

– Извините, мадам, – виновато бормочет Кожура. – Херню спорол. Нервы ни к черту.

– Это да, бывать и херня, – едва слышно шепчет Шейла. По всему видать силы покидают ее.

Складываем оружие в проходе.

Роман идет в кабину пилотов.

– Оставайся с ней, – говорю Кожуре.

Следую за Романом. Захожу в кабину. Там два кресла. Напротив них штурвалы. Роман уже сидит за одним из них. Устраиваюсь по соседству. Кресло мягко подхватывает меня, обтекая объемами. На расстоянии вытянутой руки широкое лобовое стекло. Отмечаю прекрасный обзор. Ищу глазами какие-либо приборы, тумблеры, кнопки, рычажки. Но их нет. Что за черт!? Под лобовым стеклом на месте приборной панели лишь продолговатый глянец экрана от борта до борта.

И все.

– Мда, – мычит Роман. – Это явно не кукурузник. Похоже, что здесь полностью сенсорное управление. Попробуем.

– Он решительно тычет указательным пальцем в экран. Тот вспыхивает по всей площади серебристым светом, и на нем проявляются какие-то значки.

– Внимание идентификация! – раздается громкий мужской голос со звеняще-металлическим тембром. – Приложите ладонь к дисплею.

– Писец, – бормочет Роман. – Это бортовой интеллект. Он допускает к управлению только ограниченный круг лиц, на которых запрограммирован.

– Приложите ладонь к дисплею, – настойчиво повторил голос.

– Прикладывай, – говорю я. – Может, прокатит.

Роман приложил ладонь.

Прошла секунда, другая, третья…

– Идентификация не подтверждена.

– Бл…, – выругался Роман. – Он не пропустит нас.

Тупо смотрю на панель со значками. Не пропустит, значит? И что теперь? Сидеть тут? До каких пор?

Во мне нарастает негодование. Оно вскипает пенной волной, и я ощущаю в себе ту энергию, которая проявлялась во мне во время тренировочных боев с прапорщиком Токовым. На этот раз я не боюсь.

– Послушай ты! – рычу зверем. – Немедленно допускай нас к управлению сука! Ты бл… мудак еб……..

Я крыл непрерывным матом, не помня себя.

– Идентификация подтверждена, – послышался голос.

– Что? – выдохнул я. – Повтори, что ты сказал!

– Идентификация подтверждена. Приветствую на своем борту новый экипаж! Готов выполнить любой приказ!

– Своего узнал, – прошептал Роман.

– Ты кто такой, сволочь? – спрашиваю.

– Я бортовой многофункциональный координатор. Управляю самолетом, контролирую пространство и систему защиты, веду автоматический огонь по целям.

– Чего же ты, падла, не стрелял по цели, когда нас тут вертушка накрывала почем зря?! – возмутился я. – Затаился тут, гнида!

– Попрошу не оскорблять! Стрелять не было команды. Да и вас на вшивость проверял.

– Ага, вот так да?! – взревел я.

– Да вы молодцы! Сами справились. Герои.

– Ладно, – успокоился я. – Ближе к делу! Вопрос – взлететь и сесть сможешь?

– Так точно! Все сделаю сам!

– Сам? Нам не надо будет управлять?

– Никак нет.

– А для чего штурвалы?

– На случай выхода меня из строя, что практически невероятно.

– А мы для чего здесь?

– Для принятий решения, подтверждения команд и управления мною. Но в особых случаях я могу не подчиниться вам и принять решение самостоятельно.

– Скажи ему, чтобы двигатели запустил, – прошептал Роман.

– Запускай двигатель!

– Есть запустить двигатель!

Послышался свистящий звук.

– Круто! – выдохнул Роман, восторженно глядя на меня.

– Двигатели запущены. Разогрев две минуты семнадцать секунд, – доложил голос. – На время прогрева прослушайте гимн советской авиации.

В кабину ворвалась песня:

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!

Преодолеть пространство и простор…

Я слушал песню и тупо смотрел перед собой. Там за лобовым стеклом догорали обломки сарая. На земле валялся американский флаг. Вдали громоздились скалистые горы.

Песня резко обрывается.

– Готов к движению, товарищ командир, – докладывает координатор. – Сканирование пространства показывает наличие свободной взлетной полосы. Разрешите движение и взлет.

– Валяй!

Самолет медленно двинулся с места и покатил.

– Топлива на пятьдесят восемь минут полета при оптимальном режиме, – сообщил координатор.

– Взлетай, взлетай, а там разберемся.

– Так, точно. Разберемся.

Самолет вышел на исходную, развернулся и остановился.

– Прогрев двигателей минута двенадцать секунд.

– Да понял я уже, понял.

Двигатели взревели, и вскоре самолет резко рванул с места, как конь на старте.

Отрыв. Крутой взлет. Земля остается внизу. Впереди облака и небо. Резко заложило уши.

Роман сидит, вцепившись в штурвал, и смотрит вперед остекленевшими глазами.

– Отпусти баранку, – говорю я. – По всему без тебя тут обойдутся.

– Не могу, – мотает тот головой. – Я не верю, что он сам летит.

– Отпусти. Это тебе не кукурузник.

Роман разжимает ладони.

– Блин! Полный автопилот! – восторженно восклицает он.

– Определите курс, – требует координатор.

– Курс? А черт его знает, – отвечаю. – Нам нужен ближайший обитаемый аэродром. – Сможешь найти?

– Так точно. Включаю всеобщее сканирование местности. Есть информация. До ближайшей подходящей посадочной полосы триста пятьдесят километров. Примерное время подлета двадцать минут.

– Что за полоса? Какой там город?

– Нет информации о городе. Там нет города.

– А что там?

– База ТХ – 120.

– Это что такое?

– Кодовое название ракетно-авиационной эскадрильи потенциального противника.

– Американская значит. Очень хорошо! Двигай туда, – приказываю я.

– Есть двигать туда, – отзывается координатор. – Выхожу на эшелон. Перехожу на сверхзвук.

Чувствую, как меня вдавливает спиной в кресло.

Перед лобовым стеклом чистое небо. Внизу плывут облака.

– Ромка! Да ты волшебник! – слышится за спиной восторженный возглас. – А я чуть было в штаны не наклал!

Оглядываюсь. В дверях физиономия Кожуры.

– Это не я, – объясняет Роман. – Это Валера активировал автопилот. Мы на автопилоте летим.

Он сбивчиво и с восторгом объясняет, как все было.

– Это магия, – уверенно говорит Кожура.

– Какая еще магия? – спрашиваю.

– Самая настоящая. Я где-то слышал, что русский мат – это изначальный язык всех языков. Праматерь, так сказать. На нем творились заклинания. Владеющий в совершенстве русским матом мог творить чудеса. Вот ты и сотворил.

– Не болтай ерундой, – отмахиваюсь я.

Но Кожура не унимается.

– С русским матом воины шли в атаку на врага, и тот в страхе бежал, – продолжал рассуждать он. – Владеющий матерным языком, может изъясняться на нем в любом уголке земного шара, и его поймут без труда. Матерный язык велик и могуч.

– Хватит пороть чушь! Лучше скажи, как там американка?

– Нормально. Держится. Но крови много теряет. Все плечо пропиталось.

– Иди к ней. Разговаривай. Подбадривай.

Кожура послушно уходит.

– До точки маршрута двести миль, – сообщает координатор. – Высота полета четырнадцать тысяч двести метров. Скорость – две тысячи сто километров в час. Температура воздуха за бортом минус сорок восемь градусов.

– Спасибо за информацию, – благодарю я и откидываю голову на спинку кресла.

Глава 20

ВОЗДУШНЫЙ БОЙ

– Американка отключилась! – раздался возглас Кожуры.

– Совсем? – спрашиваю.

– Пока нет. Пульс есть, но очень слабый. Похоже, что недолго протянет.

– Черт! Эй, координатор! Долго еще лететь?

– Сто семнадцать километров. Время до посадки двенадцать минут.

– Ты по-английски шпаришь?

– Так точно. Я шпарю на ста двенадцати языках мира.

– Свяжись с американской базой. Сообщи, что у нас тяжело раненый. Пусть подготовят всё для встречи.

– Попытка связи была. База не отвечает.

– Почему?

– Нет информации.

– Этого еще не хватало, – бормочу я. – Может, там тоже никого нет?

Экран по всей площади вспыхивает багровым огнем. Резкий пульсирующий звук врывается в кабину.

– Атака неизвестного противника. Ракета земля-воздух. Время подлета семнадцать секунд, – сообщает координатор безразлично.

– Какая еще ракета? – заволновался за моей спиной Кожура.

– Включаю активную электросиловую защиту с маневрированием, – докладывает координатор.

Самолет резко валится вправо и вниз, так, что я едва не вылетаю из кресла.

Слышу за спиной шум. Оглядываюсь. Кожура во весь рост расстелился в проходе.

– Иди к американке! – кричу.

Он ползет на карачках между сидений.

Самолет круто уходит вверх, и меня вдавливает в кресло. В голове пульсирует кровь.

– Баммм! – слышится грохот взрыва где-то в стороне.

– Ракета нейтрализована, – поступает сообщение.

Полет выровнялся.

– Прямо по курсу зарегистрированы точки ракетных комплексов высшей степени готовности. Опасность для борта – первая степень. Прикажете уничтожить?

– Что за точки? Чьи точки? – спрашиваю.

– Само собой, что американские, – встревает Роман. – Если мы их уничтожим, это будет война с Америкой.

– Тогда они уничтожат нас, – возражаю я. – Надо связаться с командованием этой базы.

– Нет связи с базой, – сообщает координатор. – Прикажете уничтожить точки?

– Нет! – решительно возражаю я. – Только при повторной атаке.

– Повторная атака, – сообщает координатор, и самолет вновь уходит в сторону.

И снова немыслимые виражи в воздухе, и снова грохот взрыва в стороне, а потом еще одного.

– Ракеты нейтрализованы, – поступает сообщение. – Время подлета к базе – шесть минут двадцать секунд.

– Если они по нам стреляют, то они уничтожат нас на земле, – обеспокоенно говорит Роман.

– Прикажете уничтожить цели? – снова запрашивает координатор, и тут в кабину врывается английская речь.

– Включаю синхронный перевод, – сообщает координатор.

– Внимание! Внимание! Борт советского самолета! Ответьте немедленно! Я командующий ВВС национальной гвардии США полковник Блэкмор!

– Я рядовой Назаров! Рад вас слышать, полковник! У нас на борту раненый майор армии США. Подготовьте скорую помощь у посадочной полосы.

– Рядовой Назаров! Вы направляете самолет на базу, захваченную террористами! Немедленно поворачивайте! Немедленно! Иначе террористы направят ядерный заряд на Нью-Иорк! Поворачивайте!

– Приплыли! – процедил сквозь зубы Роман. – Валера, крути кино назад.

– Эй, координатор. Тормози, – приказываю я. – Выбирай другое место для посадки.

– Другого места нет, – последовал ответ. – Нет в радиусе возможной дальности полета, исходя из резерва топлива. – Разрешите атаковать цели.

– Полковник, – говорю я. – Слышали? У нас нет возможности повернуть. У нас нет выбора. Мы атакуем базу. Поддержите нас всеми средствами.

– Вы с ума сошли! – слышится вопль. – Они сбросят ядерный заряд! Это конец!

Я мрачно усмехаюсь. Этот переводчик не только точен в выражениях, но еще передает эмоциональную окраску фразам.

– Что происходит!? – слышу за спиной крик Кожуры.

– Иди в салон! – рычит в ответ Роман. – Не отвлекай командира!

– Вижу воздушную цель! – сообщает координатор. – Идет на нас. Идентифицирована. Это истребитель «Дракон – 117». Атакует. Ракета «Блю Стар».

Вижу впереди вспышку.

– Ракета нейтрализована, – докладывает координатор, и в тот же миг прямо перед самолетом проносится истребитель, резко уходя вверх.

– Свиделись, – ухмыляюсь я, вспоминая картинку, которую рисовал на учебном поле.

– Уничтожить его!

– Есть, уничтожить!

Самолет немного встряхивает. Вижу ракету. Она уходит в небо. Далекая вспышка.

– Цель ликвидирована, – докладывает координатор.

– Поворачивайте немедленно! – прорывается в кабину вопль. – Иначе мы уничтожим вас!

– Заткни его, – приказываю координатору.

– Есть заткнуть.

В кабине на короткое время становится тихо.

– Командир, вы должны это слышать, – нарушает тишину координатор. – Включаю точный перевод двусторонних переговоров.

– Послушайте! Остановитесь! Это не наш самолет! Это советский самолет! Он не подчиняется нам! – врывается голос в кабину.

– Мне все равно, чей это самолет! Если он не будет уничтожен вами в течение минуты, мы активируем запуск ядерных зарядов на Вашингтон и Нью Йорк.

– Все будет сделано! Самолет будет сбит нашей новейшей ракетой Патриот Стар!

– Вот же сволочи! – возмущенно восклицает Роман. – Они ведут переговоры с террористами и идут у них на поводу!

– Заткни их! – приказываю я координатору. – Собака лает – ветер носит.

– Есть заткнуть! Докладываю обстановку. На базе противник. Средства ПВО в полной готовности. Семь истребителей в полной готовности. При упреждении их атаки вероятность победного исхода семь к одному. Прикажите уничтожить немедленно?

– Стой! Мне нужны их ядерные точки. Сможешь обнаружить?

– Я уже запеленговал их. Пять шахт с ракетами. Две ракеты приведены в полную боевую готовность. Командир! Атака с нового азимута!

Экран передо мною заливает багровый свет.

Самолет заваливается на левый борт.

– Американцы по нам бьют! – вопит Роман.

– Хрясь! – прямо перед кабиной вспышка.

Удар.

Самолет встряхивает.

– Попытка проникновения через активную защиту. Нейтрализована. Повреждений – ноль, – сообщает координатор.

– Отлично! – похвалил я. – Теперь приказываю атаковать шахты. Надо заблокировать вылет ракет.

– При атаке на шахты в комплексе с атакой на средства ПВО и самолеты вероятность победного исхода один к одному. Прикажете атаковать?

– Да!

Самолет встряхивается. Вижу веер ракет, уходящих вперед потом еще один и еще.

– Встречная множественная атака! – сообщает координатор. – Маневр невозможен. Включаю гиперактивную защиту.

Впереди самолета словно молнии засверкали.

– Атака нейтрализована. Цели противника уничтожены. Иду на посадку.

Самолет пробивает облака.

Впереди взлетная полоса среди дыма и моря огня.

Шасси касаются земли. Слегка трясет. Слышен рев двигателей на реверсе. Самолет сворачивает на рулевую дорожку и останавливается.

– Прибытие, – докладывает координатор. – Какие будут дальнейшие приказания?

Я не отвечаю. Предо мною разрушения, пожары и дым. Горят какие-то здания, покореженный металл, разбитые самолеты. Здесь нет места живым.

Это все сделано по моему приказу. И куда теперь? Кто спасет американку? Мы летели зря?

– Товарищ командир. Полковник Блэкмор просит связи с вами, – сообщает координатор.

– Соединяй.

– Рядовой Назаров! Рядовой Назаров! – вновь прорывается в кабину голос. – Это полковник Блэкмор. Вы приземлились? Прошу доложить обстановку.

– Да пошел ты на хер полковник! Ты пытался сбить нас! Ты хочешь третьей мировой войны? Ты её получишь, тварь!

– Прошу принять искренние извинения! Искренне прошу! Нервы ни к черту! Сами понимаете! Стоял вопрос жизни и смерти нации. Террористы нас держали за яйца. Выражаю искреннее восхищение вашей техникой, отразившей атаку нашего лучшего ракетного комплекса. Слава богу! Выражаю бесконечное восхищение! Ваш удар был молниеносен! Наши технические средства показывают, что террористы нейтрализованы. Это так? Это действительно так? Умоляю вас принять наши извинения и доложить обстановку.

– Извинения принимаются, – снизошел я. – Здесь война в Крыму, все в дыму, ничего не видно. По нашим данным противник полностью уничтожен. Пусковые шахты ядерных ракет нейтрализованы. Нам срочно нужен врач для вашего бойца.

– К вам направляюсь я лично с вертолетной группой спецназа и бригадой медиков. Уже через пять минут мы будет там.

– Ну, вот и славно! – говорю я.

Связь с полковником завершается.

– Координатор!

– Слушаю вас и готов выполнить любой приказ, товарищ командир!

– Слушаю и повинуюсь. Так говорил джинн из сказки, – усмехаюсь я. – Ты круче джинна. Благодарю за службу!

– Служу Советскому Союзу!

– Мы выходим. Держи периметр. При малейшей опасности – огонь на поражение.

– Есть держать периметр!

Встаю с кресла и выхожу в салон. За мной следует Роман.

– Жива еще! – радостно сообщает Кожура. – Она крепкий орешек!

Шейла без сознания. Пульс слабый, но ровный.

– На выход! – командую я.

Подбираю автомат, открываю бортовую дверь, выхожу на трап, ступаю на землю. Настороженно вглядываюсь в дымы по сторонам.

Следом за мной выходит Роман. Он тоже при оружии.

Слышен рокот. В дымном мареве проступают темные точки. Они увеличиваются.

Семь вертолетов закладывают вираж над аэродромом и приземляются. Это американские десантные вертолеты «Анаконда». В тот же миг из них выскакивают бойцы, рассыпаются в разные стороны и пропадают в дымах, а в воздухе на подлете видны еще вертолеты.

Один из них приземляется рядом с самолетом. Борт открывается. Оттуда выскакивает группа людей с носилками.

Показываю рукой на трап.

Двое из них забегают в самолет и вскоре выносят оттуда Шейлу. Кладут на носилки и загружают в вертолет. Тот взмывает и пропадает в небе.

На трап выбирается Кожура. Спускается. Подходит к нам.

Вокруг суета. Прибывает третья вертолетная группа.

По периметру самолета устанавливается оцепление.

Вижу группу бойцов. Они приближаются к нам. Во главе группы высокий худощавый военный. Судя по серебряным орлам на погонах зеленого кителя это полковник. Рядом с ним невысокий пухленький человек в штатском.

– Никого не пускать в самолет, – приказываю я и вскидываю автомат.

– Стой! Кто идет!

– Бест оф зе бест! – восклицает полковник, отдает честь и еще, что-то говорит по-своему.

– Меня зовут Джон, – представляется штатский. – От имени правительства США полковник Ричи Блэкмор выражает лучшим из лучших бойцам СССР искреннюю признательность, огромное восхищение, а также великую благодарность. Вы спасли жизнь воину США. Вы спасли Америку от ядерного удара! Вы уничтожили террористов и самое главное – вы ликвидировали главного террориста мира самого Удава Бен Драгона! Вся Америка рукоплещет вам! Полковник лично доложил о вас Президенту, и Президент желает вас видеть в Белом доме немедленно. Сейчас за вами прибудет спецборт и доставит вас в Вашингтон.

Мы тупо переглядываемся. Кожура пожимает плечами. Роман недоверчиво хмурится.

– Рядовой Валерий Назаров, – представляюсь я, вскидывая ладонь к каске. – Спасибо, но мы не можем принять ваше приглашение. Наш долг воина – охрана самолета. Это приказ нашего командования.

– Ваше командование скоро будет здесь. Они немного заблудились тут у нас. Мы их подобрали и полагаем, что они будут не против вашей поездки. А вот и они.

Перед самолетом приземляется вертолет «Ирокез». Из него выскакивает замполит и летчики.

– Товарищ старший лейтенант! Ваш приказ выполнен! Самолет в целости и сохранности! Вынуждены были принять бой. Потерь нет, повреждений техники нет, – доложил я.

Замполит стоит столбом и смотрит на нас, словно видит зеленых человечков с другой планеты. У летчиков тоже глаза на лбу.

Джон что-то негромко говорит замполиту. Тот тупо кивает, потом подходит к нам вплотную, жмет руку каждому.

– Молодцы, молодцы, – приговаривает шепотом, потом хватается за карман на штанах, выхватывает телефон и подносит его к уху.

– Да, товарищ полковник! Так точно, товарищ полковник!

Передает телефон мне!

– Здорово, сынок! – слышу знакомый голос полковника Зверева.

– Здравия желаю! – отвечаю.

– Ну, вы и молодцы там! Порадовали! Не посрамили честь советского воина! Орлы! Чудо – богатыри!

– Старались, товарищ полковник.

– Ну, все! До скорого возвращения! Сегодня бутылку водки за вас выпью без закуски! Привет лично от меня Президенту США!

Связь закончилась. Возвращаю телефон.

В небе слышен рев моторов. На посадочную полосу приземляется большой белый самолет.

Полковник, что-то говорит.

– За вами борт, – поясняет Джон. – Прошу!

Смотрю вопросительно на замполита. Тот кивает.

Закидываю автомат на плечо.

– Ноу, ноу, – мотает головой полковник. – Сорри.

– Вам надо оставить оружие и боеприпасы, – говорит Джон.

– Еще чего! – ухмыляюсь я.

– Извините, но у вас нет разрешения в соответствии с законом США на свободное ношение оружия, – поясняет Джон. – Закон, есть закон.

– Мы можем оставить оружие только по приказу своего командира, – решительно возражаю я.

– Сдайте оружие, бойцы, – говорит замполит. – Да и бронежилеты с касками тоже снимите. Надо показать свое искреннее миролюбие перед Президентом США.

Складываем автоматы возле трапа вместе с запасными рожками и гранатами, снимаем бронежилеты и каски.

– Плиз! – полковник показывает рукой на самолет.

Направляемся к трапу в сопровождении полковника и Джона. На ступенях оборачиваюсь на советский борт. Машу ему рукой. Мне в этот миг показалось, что на его крыльях мигнули огоньки.

Заходим в самолет.

Шикарный салон. Широкие иллюминаторы. Мягкие кресла. Стол. Тут же портативный бар. На столе бутылка виски и рюмки.

Садимся.

Полковник открывает бутылку, разливает виски по рюмкам и что-то торжественно говорит.

– За дружбу американского и советского народов, – переводит Джон.

За такое нельзя не выпить. Виски приятно обжигает горло.

Полковник снова наполняет рюмки, и мы пьем на этот раз за здоровье Президента США и Генерального секретаря ЦК КПСС.

– Ол райт! Ол райт! – кивает полковник и опять наклоняет бутылку.

– Я тут хочу сказать, – решительно произносит Кожура. – Я хочу сказать, что наш создатель подарил нам всем эту землю не для войн, не для того, чтобы люди убивали, не для того, чтобы на этой земле лилась кровь. Он подарил нам эту землю, чтобы все люди на ней были счастливы, жили в мире и согласии, чтобы каждый человек был счастлив, жил без страха за завтрашний день, был уверен в своем будущем и был спокоен за своих детей и внуков. Я хочу мира и процветания для всех людей на планете Земля.

– Ол райт! Ол райт! – восклицает полковник, так, будто без перевода понимает все, что сказал Кожура и наполняет рюмки.

Бутылка пустеет, и полковник достает из бара вторую.

– Сенькью. Ноу, ноу, – мотает головой Кожура, и что-то пытается сказать на английском.

– О, иес, – кивает полковник и возвращает бутылку в бар.

– Что он сказал? – спрашиваю я Джона.

– Его английский желает много лучшего, – усмехается тот. – Но я так понял, что ваш соратник заявил, что должен предстать перед Президентом Соединенных Штатов со светлой головой, потому что желает ему сказать очень многое.

Я и Роман вопросительно смотрим на Кожуру.

– Да, я хочу поговорить с Президентом и обсудить с ним многие вопросы мировых проблем на трезвую голову, – заявляет тот с гордым видом.

– Толик, ты в своем уме? – Роман нарочито таращит глаза. – Тебе лучше молчать. Иначе ты по дурости своей развяжешь третью мировую войну.

– Я хочу предотвратить третью мировую войну, – нагло заявляет Кожура.

– Ты пьяный сумасшедший.

– Сам дурак.

– Заткнитесь вы оба, – одергиваю я их и чтобы увести разговор в сторону прошу Джона рассказать, что-нибудь об Америке.

– О, да! – охотно отзывается он на мою просьбу и начинает свой рассказ издалека о тех далеких исторических временах, когда отважные отряды переселенцев пересекали горы и прерии, стремясь на дикий запад за лучшей жизнью.

Я смотрю в иллюминатор. Самолет взлетел и оставил позади дым битвы, в которой мы победили.

* * *

Америка плывет внизу среди редких облаков. Наш путь от солнца навстречу ночи. Проходит немного времени, и земля внизу медленно утопает в синем густеющем сумраке. Постепенно всё там погружается в сплошную темень, и только россыпи множества огней больших и малых городов, будто отражения звезд на небе сигналят о присутствии в этой тьме миллионов человеческих жизней.

На столе остатки ужина, который нам доставили с приветливыми улыбками две стройных дамы в синих юбочках и белых блузках с прическами а-ля Мерилин Монро.

Доставили и удалились куда-то в хвост самолета.

Летим молча. Утомились от всех этих событий, и сил на разговоры нет. Полковник клюет носом и время от времени гордо вскидывает голову. Так он борется со сном. Похоже, что желает показать советским воинам, какой он стойкий оловянный солдатик. Джон, уже в который раз лениво перелистывает с начала до конца какой-то журнал. Кожура сидит и тупо смотрит перед собой, Роман изредка прикладывается к тарелке с креветками, а я просто смотрю в иллюминатор.

Там из темноты под крылом самолета медленно проявляется море огней.

Джон наконец-то оставил в покое журнал, положил его на стол, посмотрел на часы и бросил взгляд в иллюминатор.

– Прибываем, – сообщил он. – Под нами столица Америки.

Море огней ширится. Я уже вижу освещенные улицы, дома, автомобили, но самолет кренится на заворот, и столица остается в стороне.

Приземляемся.

Я полагал, что нас поведут через здание аэропорта, потом повезут по ночному городу на авто, и мы увидим ночную жизнь американской столицы, но мои надежды не оправдались.

Мы вышли на трап. Вдали светится огнями здание аэровокзала со множеством самолетов, а прямо перед нами крутит лопастями вертолет с открытой бортовой дверью.

– Это президентский борт, – пояснил нам Джон. – Добро пожаловать.

Перед трапом топчется бодренький индивид в синем костюме, весь такой гладкий и опрятный, похожий на манекен.

– Хэллоу! – приветливо машет он нам рукой и при сходе нас с трапа жмет каждому руку. Что-то оживленно говорит.

– Это помощник Президента Ричард Барли, – поясняет нам Джон. – От имени Президента он рад приветствовать вас и просит пройти на борт.

Устраиваемся внутри вертушки. Озираемся. Тут комфортно и просторно. В салоне широкие обзорные окна.

– Интересно, да? – усмехается Джон. – Эти мягкие кресла из кожи крокодила впервые в истории придавлены задницами советских солдат. Да и я здесь тоже не бывал, впрочем, как полагаю, и полковник Блэкмор.

Он наклоняется к полковнику и что-то ему говорит. Тот мотает головой.

– Он тоже не бывал, – сообщает нам Джон. – И теперь очень горд оказанным доверим со стороны Президента и лично вам, за тот поворот судьбы, в котором он имеет честь принимать участие благодаря опять же вам.

– Не надо оваций, – небрежно отмахивается Кожура. – Мы скромные бойцы.

Вертолет отрывается от земли.

Летим низко. Под нами одна за другой проплывают улицы, освещенные фонарями с невысокими домиками. По улицам катят редкие автомобили.

Пересекаем реку. За ней дома немного повыше. На улицах видны цветные огни реклам.

Ричард Барли, что-то говорит по-своему, разводя руками.

– Как вам нравится Вашингтон? – переводит Джон.

– Нормальный город, – кивает Роман.

– А где небоскребы? – возмущенно спрашивает Кожура.

– Небоскребов тут нет. В столице США издавна запрещено строить здания выше купола Капитолия, – поясняет Джон.

– Вот, черт! Какая же это столица Америки! – презрительно хмыкает Кожура. – Небоскребов тут нет. Смотреть не на что. Деревня какая-то!

– Заткнись, идиот, – бормочет ему на ухо Роман.

Вертолет закладывает вираж. Вдали справа виднеется освещенный купол Капитолия. Слева по борту проплывает Монумент Вашингтона.

А вот и сам Белый дом. Он ярко освещен. Перед его входом на широкой поляне десятки людей.

Вертолет снижается и мягко касается полозьями ровного газона.

Бортовая дверь открывается, мы выходим и жмуримся от ярких вспышек фотокамер. Здесь десятки фото и телерепортеров напирают на цепь из полицейских, а те едва сдерживают их.

Мистер Барли широко повел рукой, что-то выговаривая при этом.

– Добро пожаловать в сердце Америки. Президент ожидает вас, – перевел Джон.

Мы взошли на высокое крыльцо, сопровождаемые вспышками фотокамер и проникли в это сердце Америки через двери, предусмотрительно распахнутые перед нами какими-то двумя людьми в ослепительно белых костюмах.

За дверями на нас обрушился яркий свет вестибюля.

Мистер Барли стремительно ведет нас по красной ковровой дорожке, и наши пыльные кирзачи мягко утопают в ней. Полковник Блэкмор и Джон едва поспевают за нами.

Надо заметить, что мы хотели почистить сапоги еще в самолете и просили для этого гуталин, но полковник Блэкмор заявил, что Президент желает видеть нас такими, какие мы были на поле боя. Он желает чувствовать исходящий от нас дух победы.

Ну, как тут можно было возразить? Мы шли по Белому дому, и на наших усталых физиономиях лежал дым взрывчатки, на погонах копоть сражения, а на штанах Кожуры и Романа вдобавок крупные пятна ржавчины от кучи металлолома.

Похоже, что выглядим мы очень круто.

Поднимаемся по лестнице. Поворачиваем налево. Перед нами открытая дверь. Заходим. За дверью большой зал, залитый ярким светом. Здесь десятки людей выстроились вдоль одной из стен. Вспышки фотокамер. Бурные аплодисменты

Посреди зала широкий овальный стол. Вокруг него стулья с пурпурной бархатной обивкой.

Останавливаемся. К нам подходит человек, а за ним еще компания из десятка людей. В этом человеке я узнаю Президента США Арнольда Шварценеггера. Да, уж. В моем мире он сделал политическую карьеру до губернатора штата, а здесь стал Президентом Америки.

Железный Арни ослепительно улыбается и по-свойски хлопает нас по плечам крепкой рукой. Что-то говорит. К нему подходит человек в военной форме. Он держит перед собой золоченый круглый поднос, а на нем блестят какие-то три крупных значка.

– Господин Президент выражает вам искреннюю благодарность за проявленные мужество и героизм, – переводит Джон. – Господин президент желает видеть вас в рядах вооруженных сил США. Он готов вам предложить хорошие контракты и ждет вашего ответа немедленно.

Мы переглядываемся.

– Спасибо, нет! – решительно заявляет Роман. – Я предан Родине.

– Я предан Родине и Партии, – вторит Кожура. – Спасибо за доверие, господин президент.

Я, молча, мотаю головой.

Джон переводит. Арни понимающе кивает, а затем берет с подноса значки, крепит нам на гимнастерки и крепко жмет наши ладони своей мозолистой рукой. Похоже, что он и по сей день не бросает свои тренировки с гантелями и штангой.

За проявленный героизм и доблесть в бою господин Президент награждает вас медалями Серебряная звезда, – пояснил нам Джон. – От имени народа Соединенных Штатов господин Президент выражает вам искреннюю признательность и благодарность. Он рад видеть вас Белом доме. А теперь он просит вас выйти на балкон по другую сторону Белого дома для встречи с народом Америки. Прошу вас.

Идем за Президентом и выходим на балкон.

Нас встречают восторженные крики. Перед нами внизу многотысячная толпа в свете прожекторов. Над толпой какие-то плакаты и множество разноцветных воздушных шаров.

Президент что-то говорит» Толпа скандирует.

– Вам надо сказать речь, – наклоняется к нам Джон. – Кто будет говорить?

– Я! Я скажу! – немедленно вызвался Кожура.

Роман хватается за голову, а Кожура уже тем временем пробрался к микрофонам.

– Товарищи! – завопил он. – Привет братскому народу Америки от братского советского народа!

– Он пьян, – обреченно бормочет Роман. – Пьяный дурак, это конец света.

– Товарищи! – продолжает Кожура. – Воистину и во веки веков наша дружба нерушима! Все мы живем под небом единого создателя. Оный для мира и счастья нас сотворил. И не воевать нам надобно, а нести свет добра всем народам земли! В нашем единении счастье мира зиждется!

– А неплохо городит, – хмыкнул Роман.

– Все мы люди. Все мы счастья жаждем! – продолжал Кожура свою пламенную речь. Переводчик еле успевал за ним. – Каждый из нас на эту землю пришел для созидания, но не для разрушения. И каждый из нас волю творца вселенной может нести. Возьмемся же за руки! Пойдем же вместе!

Притихший, было, народ взорвался радостными криками.

– Пойдем же вместе к светлому будущему, ради жизни на земле. И сгинет смерть! И отрутся слезы! И радость воцарится во веки веков!

– Аминь, – пробормотал Роман.

– Уфф, – выдохнул Кожура и рукавом отер пот со лба.

Народ неистовствовал. В небо летели гроздья воздушных шаров.

Под гром оваций мы покидаем балкон.

Президент жмет нам руки.

– Господин Президент хотел бы о многом поговорить с вами, но к сожалению сложная обстановка в стране, вызванная последствиями террористических атак, вынуждает его лично быть во главе контроля за происходящим, и он не может уделить вам времени более, – сообщает нам Джон. – Мы тут организовали для вас шикарный банкет, но ваше высшее руководство требует вашего скорейшего возвращения. В аэропорту вас ждет президентский борт. Он доставит вас на родину.

Джон умолкает, а Железный Арни, широко улыбаясь, по очереди вновь жмет нам руки, разворачивается и спешно удаляется в сопровождении своей свиты из гражданских и военных лиц.

– А как же. Как же. Это все? Я же хотел поговорить с Президентом с глазу на глаз, – возмущенно бормочет Кожура.

– Ты и так уже всё сказал, – Роман показывает Кожуре большой палец.

Мистер Барли указывает нам рукой на дверь. Все. Аудиенция закончена. Мы вновь идем по ковровым дорожкам. Нас сажают в вертолет, и мы снова летим над ночным Вашингтоном.

В аэропорту вертолет приземляется рядом с огромным Боингом. На его борту флаг США.

Мистер Барли, полковник Блэкмор и Джон прощаются с нами перед трапом крепкими рукопожатиями и американскими улыбками.

– Мне поручено сообщить вам, – таинственным голосом говорит Джон. – На ваше имя открыты счета в ведущем банке США. На них перечислены средства в размере пять миллионов долларов на каждого. Это благодарность от всего американского народа за уничтожение главного террориста мира и спасение Америки.

– Пять миллионов? – переспросил Кожура и закашлялся.

Джон кивнул.

– Кроме того, – продолжил он. – В конгрессе выдвинута инициатива об установке вам памятника.

– Надгробного? – испуганно спросил Кожура.

– Ну что вы говорите! – возмутился Джон. – Надеюсь, что надгробия вам еще долго не понадобятся, и вы совершите еще множество подвигов. А это вам на память. Самое читаемое печатное издание в США.

Он протягивает нам три глянцевых журнала с яркими цветными обложками. На обложках наши физиономии крупным планом.

– О! Круто! – восторгается Кожура. – Дембельский альбом!

Мы машем на прощание руками и всходим по трапу.

– Хэллоу! – улыбается нам при входе высокая блондинка с объемной грудью.

Нам не до объемной груди. В просторном салоне свинцовая усталость кидает нас в мягкие кресла.

Я не помню, как мы взлетели. Уснул и спал всю дорогу.

Глава 21

ЗДРАВСТВУЙ СССР!

Меня разбудил Роман.

– Прилетели.

Лениво тащимся на выход. За бортом самолета нас встречает серый дождливый день.

– Гуд, бай, – провожает нас блондинка на трапе.

Спускаемся. Прямо перед трапом стоит полковник Зверев, распахнув руки, и с улыбкой шире этих рук.

– Богатыри! – восторженно вопит он. – Победители!

– Мы пытаемся, как положено по уставу приветствовать командира, но он машет руками и по очереди обнимает нас.

– Молодцы! Молодцы!

Тут же рядом стоит его бронированный полковой вездеход.

– В машину, в машину, – подталкивает нас Зверев.

Располагаемся на заднем сиденье. Зверев устраивается на свое место рядом с водителем Муратом из Туркмении.

– Здарова байцы! – широко лыбится Мурат и протягивает нам ладонь.

– Поехали, – хлопает нетерпеливо Зверев его по плечу.

Машина срывается с места и катится по летному полю.

Охранник возле открытых ворот в бетонном заборе вскидывает ладонь к голове и вытягивается в струнку.

Выезжаем на шоссе.

– Рассказывайте, – оглядывается на нас Зверев. В его глазах, не прикрытое любопытство. – Рассказывайте все по порядку. Ну, чего молчите? Кто смелый?

Кожура и Роман смотрят на меня. Пожимаю плечами.

– А что рассказывать? Сели в какую-то дыру. Потом этот вертолет стреляет по нам. Я его подбил. Потом отбили пешую атаку. Видим, раненая американка. Мы ее отвезли на самолете. По ходу дела уничтожили всех террористов. Вот и все.

– Все? – изумленно спрашивает Зверев. – Да это я и без тебя знаю из газет и телевизора. Ты мне подробности, подробности расскажи глазами очевидца, так сказать.

– Подробности? – я вновь пожимаю плечами. – А какие подробности? Взрывы, огонь, пыль на зубах. Плохо помню.

– Ну ладно, – машет Зверев рукой. – Там вас в части уже корреспонденты ждут. Они из вас все подробности выжмут. А как там Президент?

– Президент, как Президент, – неохотно отвечаю. – Мы с ним долго не беседовали. Он нас наградил и ушел.

– Мда, – мычит Зверев, глядя на наши медали. – Впервые в полку имени Ленинского комсомола будут служить бойцы с американскими наградами. Блин! Что за черт!

Слышится нарастающий вой сирены. Нас обгоняет и прямо перед нами тормозит милицейский автомобиль, заставляя Мурата крутануть руль и остановить машину на обочине. Из автомобиля выходят двое блюстителей порядка и направляются к нам.

– Бойцы, что случилось? – грозно спрашивает их Зверев через открытое боковое окно.

– Извините, товарищ полковник, приказано остановить, – хором сообщают они, прикладывая ладони к фуражкам.

– Кто? Кто приказал? – возмущается Зверев.

– Приказано ждать.

– Кого ждать?

Вместо ответа они смотрят в небо. Слышится нарастающий рокот, и я вижу вертолет. Это военный вертолет новейшей конструкции типа «Смерч». Он круто идет на посадку и касается лапами-опорами земли неподалеку от нас.

Часть борта вертолета открылась. Из него выходят какие-то люди. Приближаются к нам.

Первым идет человек в длинном плаще из черной кожи. За ним пятеро крепких ребят в черных кожаных куртках, галифе и сапогах. У каждого из них по большой кобуре на боку. Эдакие чекисты времен революции.

Зверев выходит из машины. Человек в плаще подходит к нему. Они о чем-то говорят. Зверев кивает.

Человек в плаще подходит к нам

– Товарищи бойцы, вам надлежит немедленно выйти и следовать за мной молча, – произносит он голосом, похожим на хруст льда.

Мы повинуемся. Словно под гипнозом в сопровождении чекистов идем за человеком в плаще.

– В машину, – командует он.

Забираемся внутрь вертолета. Там с десяток кресел, как в микроавтобусе. Наружный обзор раскрывается через круглые боковые иллюминаторы и прозрачную поверхность кабины управления, где за штурвалом сидит пилот. Он тоже в чекистской черной куртке.

Рассаживаемся молча, без вопросов. Облик этих людей не располагает к разговорам.

Чекисты занимают места по соседству с нами. Человек в плаще садится справа от пилота.

Борт закрывается. Всем телом ощущается легкий толчок, и вертолет плавно взлетает, набирая скорость. Горизонт расширяется. Вскоре земля скрывается за слоем облаков, а через некоторое время шум двигателей затихает. Лишь слышно, как потоки воздуха монотонно шумят, облизывая снаружи борта летающей машины. Но что вращает ей винт? Какое устройство?

Я смотрю в иллюминатор. Судя по тому, как под нами стремительно проносятся облака, скорость у вертолета, как у реактивного самолета.

Кожура и Роман тоже, как и я прильнули к иллюминаторам. Чекисты сидят с каменными лицами. Человек в черном плаще о чем-то время от времени тихо переговаривался с пилотом.

Полет продолжается недолго. Вертолет резко идет на снижение и пробивает облака. Под ними раскинулся огромный город. Вижу высокие башни с красными пятиконечными звездами на вершинах, стены из красного кирпича над темной лентой реки.

Да это же Московский кремль! Быстро же мы долетели сюда из Ленинграда на этой чудо – технике. Нас доставили в столицу? Но зачем?

С любопытством разглядываю Москву сверху. Неподалеку от кремля высится грандиозное здание с огромной статуей Ленина на вершине. Во дела! Это же Дворец Советов на месте храма Христа Спасителя. Выходит, что его все же построили здесь. Да уж. Этот колосс затмевает своими размерами и величием любой небоскреб Америки.

В моей памяти всплыли отдельные параметры этого сооружения. Насколько я помнил из лекций по истории советской архитектуры, этот дворец высотою 420 метров должен был стать самым высоким зданием в мире и различим человеческим глазом на расстоянии до 70 километров.

В моем мире ему не суждено было воплотиться в реальность, но он построен здесь, и я теперь его вижу с километрового расстояния во всех подробностях. Облицованный ослепительно белым мрамором, он сияет, как горный заснеженный пик в солнечных лучах. На его вершине статуя Ленина стометрового роста из блестящего монель-металла.

Потрясающий вид!

И что здесь еще интересного? Вижу много зеленых пространств. Успеваю заметить, что здесь нет строгих форм зданий Нового Арбата. Вдали просматриваются сталинские высотки со шпилями.

– Я борт семнадцать, борт семнадцать, – раздается голос пилота. – Готов к посадке. Разрешите доступ.

Вертолет закладывает вираж.

– Подтверждение принял… Так точно… Иду на посадку, – слышатся отдельные фразы.

Осматриваю кремль с высоты. Привычный вид. Те же башни, стены, храмы, дворцы, площади.

А вот и нет. Не все здесь, то же самое, что в моем мире. Здесь нет Государственного кремлевского дворца. Оказывается, на его месте сохранились древние постройки. Насколько я помню из курса истории архитектуры одно из них – это старое здание Оружейной палаты, построенное в начале девятнадцатого века. Выходит, здешние власти более бережно отнеслись к историческому наследию и не стали громоздить в самом сердце столицы каких-либо новых сооружений.

Пока я разглядывал кремль с высоты птичьего полета, вертолет резко взял влево и по низкой траектории пересек периметр крепостных стен со стороны Москвы реки. Оставив справа колокольню Ивана Великого, он замедлил полет, плавно опустился и коснулся опорами брусчатки площади напротив колоннады входа старого здания Оружейной палаты.

Борт открылся.

– Выходим, – командует человек в плаще.

Мы покидаем летучий агрегат и ступаем на древнюю брусчатку, озираясь по сторонам. Здесь безлюдно.

– За мной, – коротко бросает человек в плаще и направляется к широкому крыльцу.

Поднимаемся по ступеням. Чекисты следуют за нами. На крыльце двое из них забегают вперед и открывают тяжелые двери из темного дерева.

Заходим внутрь. Здесь просторный вестибюль, залитый электрическим светом. Прямо от входа широкая лестница. Перед ней пара чекистов. Они расступаются в стороны, пропуская нашу процессию.

Поднимаемся по лестнице на второй этаж. Там пустынный коридор со сводчатым потолком, красной ковровой дорожкой и монотонным строем дверей.

Идем в конец коридора. В его торце высокая двустворчатая дверь. За ней кабинет со столом под зеленым сукном из Сталинских времен и ряд стульев возле левой от входа стены. Справа от входа закрытая дверь под коричневой кожей. За столом еще чекист. Я отметил про себя, что лица у этих всех чекистов как на подбор на один типаж. Клонируют их тут, что ли?

– Чекист окидывает нас взглядом и вскакивает со стула.

– Доложи, – приказывает ему человек в плаще.

– Тот шустро скрывается за дверью. Вскоре возвращается и, молча, кивает.

– Заходим, – командует нам человек в плаще.

За дверью огромный кабинет. В нем сумрачно. На окнах плотные пурпурные портьеры. Их мрачно дополняет полированный черный стол, протянувшийся вдоль стены. За столом сидят какие-то люди. На стене тускло блестит разнообразное холодное оружие. Здесь десятки сабель, дюжина прямых мечей, витиеватые алебарды, щиты с чеканным узором на поверхности. Тут самая настоящая оружейная палата.

Далеко от входа на паркетном полу раскинулся массивный стол из темного дерева. Из-за стола поднимается человек. Все сидящие мгновенно встают по стойке смирно. Человек приближается к нам. Я его где-то видел ранее. Но где?

Товарищ Первый! Ваше приказание выполнено! Бойцы доставлены в полном составе! – бойко доложил человек в плаще, и я мгновенно вспомнил, где видел хозяина этого кабинета. По телевизору видел не раз. Это был ни кто иной, как сам Сергей Николаевич Жуков. Да, это он. Крепкий, коренастый. В своего деда пошел. Значит, нас доставили к первому лицу государства. Зачем? Что бы это значило?

– Благодарю. Свободен, – негромко произносит Жуков.

– За нашими спинами мягко без шума затворилась дверь.

Жуков пристально разглядывает нас. Взгляд у него, будто рентген. Люди возле стола тоже не сводят с нас взглядов.

Жуков выдерживает паузу, как хороший актер на сцене, а затем:

– Здравия желаю, товарищи бойцы! – громогласно приветствует он нас.

– Здравия желаем товарищ Верховный главнокомандующий! – дружно отвечаем мы.

– Вот товарищи, перед вами настоящие герои, – произносит Жуков, с гордостью в голосе. – Простые советские солдаты. Такие и до Берлина еще раз дойдут, если понадобится. Да, что там до Берлина. До Вашингтона дойдут. Верно я говорю, товарищи бойцы?

– Так точно, товарищ Верховный главнокомандующий, – в голос отвечаем мы.

– Дойдем! Еще как дойдем! – добавляет Кожура. – Если будет ваш приказ, через океан пешком по воде пойдем, аки Иисус Христос!

Среди людей, стоящих по стойке смирно, послышались нервные смешки.

– Неплохо сказано, – улыбнулся Жуков. – От Коммунистической партии Союза Советских Социалистических Республик, от имени всего Советского народа и от себя лично выражаю вам благодарность за проявленные героизм и мужество в боевом деле. Молодцы. Показали им там, что значит советский воин. Манохин!

– Я! – подал голос худой высокий человек.

– Немедленно заведи на них всех персональные личные дела и на первой же странице запиши мою личную благодарность.

– Так точно! Уже отдал приказ, как положено. Дела заведены!

Жуков небрежно махнул левой ладонью, и все стоящие послушно сели как дрессированные собаки.

– Шаев!

Из-за стола немедленно поднялся грузный человек в военной форме с погонами маршала СССР. Я его тоже видел по телевизору. Это был министр обороны.

– Что скажешь?

– Молодцы ребята! – изрыгнул он зычно.

– Ты тоже молодец, – усмехнулся Жуков. – Таких героев взрастил! Мне лично Президент Арнольд Шварценеггер позвонил и распинался в благодарностях. У них там вся страна гудит в восторге от наших солдат. На первых страницах всех журналов их фотографии. Но почему ты их с оркестром не встретил?

– Виноват, товарищ Первый!

– Само собой, что виноват, – усмехнулся Жуков. – А вот твой подчиненный полковник Зверев лично встретил американский борт с нашими бойцами. Приказываю немедленно повысить полковника Зверева в звании и назначить командиром дивизии. В Парголово как раз место освободилось. Об исполнении доложить.

– Так точно. Будет исполнено, – бодро закивал Шаев.

– Но этого мало, – покачал из стороны в сторону указательным пальцем Жуков. – Ты должен определить этих бойцов в лучшие войска, где они смогут проявить все свои способности в полной мере.

– Так точно! Я их направлю в кремлевский полк!

– Нет, – Жуков поморщился. – Парады не для них. Направь их в команду Омега.

– В команду Омега? Но там нужна специальная подготовка, товарищ Первый.

– Они ее уже получили. Уверен, они дадут фору многим бойцам из этой команды. Я прав, товарищи?

– Так точно, несомненно, – наперебой загалдели сидящие за столом.

– Хорошо! Отлично! – кивнул Жуков. – Садись Шаев. А теперь торжественная минута. Товарищи бойцы! За мужество, отвагу и героизм Родина награждает вас орденами Боевого Красного Знамени. Товарищ Бруевич, ваш выход.

Из-за стола поднялся тщедушный сгорбленный человек. Он приблизился к Жукову, держа в руках золоченый поднос. На подносе лежали три ордена Боевого Красного Знамени.

Сидящие за столом все, как один встали. Под их аплодисменты товарищ Жуков лично по очереди каждому из нас прикрепил награды на гимнастерки. Сопроводил вручение наград крепким рукопожатием. В заключение поздравил:

– От лица Партии, Правительства и от себя лично поздравляю вас товарищи бойцы с высокой наградой. Спасибо за службу!

– Служим Советскому Союзу! – гаркнули мы в один голос.

– Хорошо! А теперь, товарищ Зберовский!

– Я! – встрепенулся полноватый и весьма жизнерадостный с виду человек в элегантном светло – бежевом костюме.

– Поручаю вам, товарищ Зберовский, как члену Политбюро и ответственному куратору информационной системы СССР по вопросам идейно-политического развития, организовать для наших героев культурно – развлекательную программу по Москве, с посещением достопримечательностей различного рода, где они смогут пообщаться с прессой, народом и просто развлечься, и отдохнуть. Поместите их в лучшую гостиницу! Приказываю приступить к исполнению поставленной перед вами задачи немедленно.

– Будет сделано, товарищ Первый! – по-военному вытянулся в струнку товарищ Зберовский. – Разрешите исполнять?

– Да, – кивнул Жуков. – Товарищи! Проводим наших героев аплодисментами и пожелаем новых подвигов на благо нашей великой страны!

Все дружно захлопали в ладоши. Зберовский приблизился к нам и показал на дверь.

– Рад стараться товарищ Генеральный секретарь! – завопил Кожура на выходе.

В сопровождении товарища Зберовского мы вышли на улицу. Возле крыльца нас ожидал большой черный лимузин. Панели из красного дерева, инкрустированные позолотой и обитые черной кожей сиденья, призванные служить украшением для данного вида авто, напоминали собой убранство катафалка.

Устраиваемся в широкие кресла. Зберовский усаживается впереди нас рядом с водителем.

Плавно, как по воде, выезжаем из кремля через Спасские ворота. Перед нами, сверкая мигалками, едет милицейский автомобиль, позади еще один. По бокам пара мотоциклистов. Не понятно – то ли охраняют, то ли сопровождают, то ли еще что. При выезде на Красную площадь головная машина включает сирену.

Смотрю по сторонам. Все мне здесь знакомо. Тот же храм Василия Блаженного, здание ГУМа. Тот же мавзолей. Хотя тот, да не тот. Вместе с надписью: «Ленин» на нем красуется и надпись: «Сталин». Не вынесли, значит, в этой стране из мавзолея тело вождя народов.

Доезжаем до Тверской. Надо же. Эта улица здесь по-прежнему носит имя писателя Горького. Сворачиваем налево и катим вдоль Александровского сада. А теперь можно и присвистнуть! Прямо по курсу рвет облака статуя Ленина на вершине Дворца Советов. Его вид снизу ошеломляет своими размерами.

Сворачиваем направо, и я теряюсь, не узнавая той Москвы, в которой часто бывал в командировках и которую знал вдоль и поперек не понаслышке. Но это было в моем мире, а теперь… предстояло знакомство с новой Москвой в совершенно незнакомом для меня облике.

Едва отъехали от Кремля, мотоциклисты по бокам лихо развернулись и умчались в неизвестном направлении, авто заднего сопровождения отстало, а вскоре и вовсе потерялось. Но вперед смотрящий с мигалкой и сиреной остался, лихо прокладывая нам путь через перекрестки с красными сигналами светофоров.

Улицы широченные. По сторонам, навороченные классическими архитектурными формами, дома и домищи. Просто ужас великолепия! Богатая отделка гранитом и мрамором. Мощеные естественным камнем тротуары. Множество людей и машин. Но тесноты на дорогах нет. И при всем при этом – полное отсутствие рекламных щитов.

– Бывали в столице? – спрашивает нас Зберовский.

– Нет, нет, – мотают головами Кожура и Роман.

– Нет, – отвечаю. – Не бывал я здесь.

– Очень хорошо. Будет на что посмотреть. Сейчас отдохнете в гостинице, приведете себя в порядок, а потом вам предстоит весьма насыщенная программа.

Переезжаем мост. Справа высится здание со шпилем. Наконец-то! Узнаю его. Строилось оно, как гостиница Украина. Смотрит множеством своих окон через Москву – реку на красивый ландшафтный парк. На миг впадаю в ступор, задаваясь мысленно вопросом, а где Дом Правительства. И тут же мысленно бью себя ладонью по лбу. Ты же в другом мире дурашка.

Милицейская машина притормаживает. Мы обгоняем её, объезжаем гостиницу и, минуя шлагбаум с охранником, въезжаем во внутренний двор. Здесь нас ожидает дама средних лет. Она дымит сигаретой. Плотно облегающие нижнюю половину фигуры черные кожаные брюки, в сочетании, с белоснежной блузой с широким жабо на высокой груди и очками с круглыми, затемненными стеклами на глазах придают даме определенный шарм, но вместе с тем заставляют насторожиться. Словно перед вами и не женщина вовсе, а чистой воды – очковая кобра.

Выходим из машины.

Отбросив сигарету в сторону, «кобра» направила остроносые туфли на высоком каблуке в нашу сторону и выставилась на нас, словно на мышей.

– Вручаю вас в хорошие руки, – ухмыляется Зберовский. – Это начальник отдела агитации и пропаганды Министерства культуры СССР товарищ Котикова. Прошу любить и жаловать. Она вам все организует, как надо. Так ведь, Елена Викторовна?

– Так точно, уважаемый Виктор Соломоныч, – бодро отвечает ему Котикова. – Вы же знаете, что я всегда делаю всё как надо в лучшем виде.

Взгляд Зберовского при этих словах становится сальным, и я понимаю, что тут имеют место быть не только рабочие отношения.

– Здравствуйте, товарищи бойцы, – приветствует нас Котикова хорошо поставленным командирским голосом. – Следуйте за мной. Разрешите идти, товарищ Зберовский?

– Идите, напутственно машет тот рукой и глупо улыбается.

Мы идем за Котиковой.

– Вам предоставлены лучшие апартаменты гостиницы, – по пути сообщает нам товарищ Котикова. – Родина по достоинству благодарит своих героев. В этих апартаментах останавливались премьер-министр Индии, председатель народной партии Болгарии, король Испании и многие другие видные зарубежные государственные деятели. Строительство гостиницы Октябрьской начато в 1953 году по проекту лучших архитекторов страны. Всего над проектом работали более двух тысяч человек.

Товарищ Котикова говорит монотонно, как робот без запинки вещая нам историю создания этого сооружения. Она не прерывает речи даже когда мы попадаем через служебный вход в роскошные гранитно-мраморные интерьеры с фресками на потолках. Также, не переставая, она говорит и в шикарном лифте с зеркальными стенами. При выходе из лифта рассказывает об открытии гостиницы в 1957 году. Похоже, что наша экскурсия по Москве с её достопримечательностями уже началась.

Да, но почему она назвала гостиницу Октябрьской? Не попутала ли? Я не мог не уточнить данного факта из любопытства.

– Извините, товарищ Котикова. Можно вопрос?

– Да, пожалуйста.

– Как вы сказали, называется эта гостиница?

Котикова укоризненно смотрит на меня.

– Товарищ боец, гостиница называется Октябрьская. Так её назвал лично сам Георгий Константинович Жуков. Это известно всем еще из школьной программы. Вы плохо учились в школе?

– Извините, забыл, – я задумчиво почесал голову, припоминая, что название Украина в моем мире дал этому зданию Хрущев. Теперь все понятно. Здесь он не в силах был этого сделать.

– Итак, товарищи, жить будете здесь, – Котикова останавливается у высокой двустворчатой двери из темного дерева с массивной бронзовой ручкой. – Заходите.

Войдя, мы застыли столбами. Внутри все блистало роскошью. На полу красные ковры. Стены из белого мрамора. На высоком потолке фрески, с изображениями счастливого трудового народа с серпами, молотами в руках и снопами пшеницы под безоблачным синим небом.

– Здесь три спальни, столовая, гостиная, ванная с сауной и бассейном, – начала пояснять Котикова, открывая перед нами одну дверь за другой. Стол вам уже накрыт. В баре – холодильнике напитки. Можете чуток расслабиться, но прошу знать меру. Вечером у нас очень серьезное мероприятие, и вы должны быть в лучшей форме. Я надеюсь на вашу социалистическую сознательность. Обязательно примите ванну и переоденьтесь в чистое. Свежее белье и новая форма в шкафу. На отдых вам отводится восемь часов. Из номера не выходить, иначе вас остановит охрана. Это сделано в государственных интересах. Я временно покидаю вас. До встречи вечером, товарищи бойцы.

С этими словами она вышла и закрыла за собой дверь.

Мы долго топтались возле входа, озираясь по сторонам. Первым из ступора вышел Кожура.

– Надо бы разуться, – пробормотал он, стягивая сапоги. Размотал портянки и, восторженно озираясь по сторонам, пошел по ковру.

– Копыта вымой сперва, – посоветовал Роман.

Глава 22

ПОЛНОЕ ИНТЕРВЬЮ

На широком столе разнообразие съестного.

Жадно накидываемся на еду. По ходу дела обсуждаем события.

После утоления первого голода сбрасываем потную одежду и моемся под массирующим душем. Пыль Америки уплывает в канализацию.

В шкафу свежее белье. Новая парадная форма. Кожаные ремни. Яловые сапоги.

Примерили. Все точно впору.

Пора второй заход за стол сделать и награды обмыть, – предлагает Кожура и направляется к огромному холодильнику «Зил – Москва». Дергает за ручку. Дверь не открывается.

– Черт! Что за фигня! Заперто!

– Ты его матом покрой, – ухмыляется Роман.

Кожура упорно дергает ручку.

Подхожу к холодильнику. Осматриваю дверцу. Дверца, как дверца. Ничего необычного. Догадка приходит, как вспышка. Вспомнилось, как в моем мире багажники некоторых автомобилей открывались ногой.

– Внимание! Фокус-покус! Сим-сим, откройся!

Провожу кончиком ступни под дверцей, и она плавно сама собой распахивается.

– Это как это? – таращится на меня Кожура.

– Волшебство, – ухмыляюсь я. – А вообще-то это сделано для удобства. Когда обе руки заняты, а надо дверцу открыть.

– Как это действует? – спрашивает Роман.

– Через датчик движения внизу, – отвечаю.

– А ручка тогда для чего?

– Наверное, здесь есть система перевода на открывание ручкой. Кому как удобнее.

– Да ну всю эту систему! – машет рукой Кожура и лезет в холодильник. – Вы посмотрите, что тут!

Холодильник заполнен до отказа разнообразнейшими напитками.

И чего тут только нет! Коньяк, бренди, виски, ром, текила, джин… и еще много всяких, о которых лично я даже и не слышал и во сне не видел.

– Глаза разбегаются, – пробормотал Кожура. – С чего начнем?

– А спирт есть тут? – спрашивает Роман, заглядывая в холодильник. – Награды чистым спиртом надо обмывать.

Кожура тут же приступил к разбору бутылок.

– Есть спирт! – вскоре радостно воскликнул он. – Спирт питьевой! Производства фабрики «Рот фронт».

Сели за стол. Положили награды в большой граненый стакан, Кожура заполнил его до краев и протянул мне.

– Валера, давай. Ты у нас командир. Тебе первому речь держать.

Беру стакан в руки. В нем американские медали вместе с советскими орденами. Вспоминаю свой талисман. Где он сейчас? Наверное, вот также когда-то мой дед обмывал со своими фронтовыми товарищами свою первую награду.

Моего талисмана нет со мной. Как же ты мог такое допустить, Валера? А ведь ты дрался за него.

* * *

Это было лет пять назад.

Тогда я еще был салага в Российской армии. Случилось так, что на мой талисман обратил внимание заместитель командира первого взвода сержант Кулиш. Это был детина под два метра ростом с кулаками, как капустные кочаны. Он постоянно докапывался до новобранцев и учил их уму-разуму самыми разнообразными способами, причем доставал не только солдат своего взвода, но и всей роты.

– Что это у тебя? – задал он вопрос, когда наш взвод забежал в роту после утренней пробежки в форме одежды номер два.

– Талисман. Дед подарил.

– Это же хрень какая-то битая. Снимай! И чтобы я больше этого не видел.

Я, молча, мотнул головой.

– Ты чо не понял, дух! Снимай, я сказал!

– Почему?

– Потому, что по уставу не положено всякую хрень таскать на цепи.

– А крестики положено по уставу таскать? – я указал пальцем на грудь Кулиша.

В роте наступила гробовая тишина. Под сотню человек замерли, устремив взгляды в мою сторону. Спорить с Кулишом было равносильно самоубийству.

Первый удар я пропустил. Пролетел меж кроватей и крепко приложился затылком к полу. В глазах все поплыло. Сквозь туманную муть медленно проявилась физиономия Кулиша. Он наклонился и рванул медаль деда с моей шеи.

Тут во мне будто, что взорвалось и подбросило пружиной. Я вскочил на ноги.

Кулиш шел от меня, покручивая талисманом на порванной цепи.

– Эй, – окликнул я его. Он обернулся.

Бью с разбегу в прыжке ногой в лоб. И как я достал на два метра? Сам не понял.

Он грохается на пол, роняет талисман, но тут же вскакивает, трясет головой и кидается на меня.

Дальнейшее помню плохо.

Помню кровавую маску вместо его рожи, и как меня оттаскивали от него.

Позже выяснилось, что я сломал ему нос и выбил два зуба. Сам отделался фингалом под глазом, и рассеченной губой.

А потом были разборки. Поначалу меня хотели отдать под суд за избиение старшего по званию. Но, спасибо нашему ротному. Он разобрался, узнал из-за чего была драка и доложил обо всем, как есть командиру полка. Тот замял дело.

Я был наказан пятью нарядами вне очереди, а Кулиша отправили дослуживать на север в Алакуртти.

– Молодец, – говорил мне ротный. – Правильно все сделал. Не посрамил память деда. На такую медаль молиться надо.

С тех пор он регулярно предлагал мне остаться на сверхсрочную.

– Что тебе делать на гражданке? – задавал он мне один и тот же вопрос. – Ну, будешь ты работать в какой-нибудь конторе. Может быть, свою фирму откроешь. И что с того? Ты же настоящий боец. В тебе кровь воинов. Ты должен остаться.

– Не люблю войну, – отвечал я. – Хочу мирно созидать.

– Зря, – говорил он. – Но ты подумай все же.

Я даже и не подумал.

Медленно тянулся день за днем, и наконец, настал мой срок.

Падал пушистый снег. Я уходил на дембель.

– Не передумал? – спросил ротный, подавая мне руку на прощание.

Я, молча, мотнул головой.

– Ну, бывай, архитектор. Что-то сдается мне, ты еще вернешься сюда.

* * *

– Валера! Ты чего тормозишь! Тост давай!

Настойчивый голос Кожуры выталкивает меня из потока моей памяти. Поднимаю стакан.

– Поздравляю вас, симулянты! Мы на правильном пути! Желаю вам и себе в скором времени обмыть звезды героев!

Делаю большой глоток. Холодный спирт пьется как вода. Передаю стакан Роману.

– За нас, – коротко говорит тот и прикладывается к стакану.

– За мир во всем мире, – торжественно продолжает Кожура. – И пусть эти американские и советские награды в одном стакане станут его символом.

– Хорошо сказал, – Роман показывает большой палец.

Кожура допивает остатки спирта, после чего мы возвращаем награды на парадную форму.

Резко звонит телефон на тумбочке. Роман берет трубку.

– Да. Да, все хорошо. Да, полный сервис. Нет. Все хорошо. Спасибо.

Возвращает трубку на место.

– Администраторша звонила. Спрашивала, не надо ли еще чего.

– И ты сказал, что не надо, – ухмыльнулся Кожура. – А надо было телок заказать. Не догадался ты, дурачок.

– Сам козел, – огрызнулся Роман. – Я давно знаю, что у тебя пустая башка. Холодильник открыть не мог.

– Лучше пустота в башке, чем говно, – парирует Кожура. – А ты своим рождением осквернил этот мир, воистину.

По уже заведенной привычке они лениво переругивались.

«Опять старая песня», – подумал я, вставая с дивана. Подхожу к окну. За ним с высоты десятков этажей открывается вид на Москву-реку и Новоарбатский мост, или, как его тут зовут. Не знаю. Никакого Нового Арбата здесь нет.

С этого моста в моем мире стреляли танки. Мне было тогда совсем мало лет. Я смотрел расстрел «Белого дома» по телевизору и принимал это за увлекательную игру.

Выстрел. Танк судорожно дергается, и через миг – черное разрывается на белом.

Мост. Танки. Дым.

Мост, Танки…

Двумя годами ранее рухнул Советский Союз. Здесь, вернее там были тысячи людей. Они отстаивали свободу. Ликовали и радовались. Наверное, так радуется птица, которую выпустили из клетки. Радуется простору и высокому небу. Но птица долго прожила в клетке, слишком долго. А на воле надо самой добывать пищу, надо спасаться от хищников, надо выживать. За волю надо платить. Проходит время, и птица вспоминает, как безопасно и спокойно было в той клетке. В ней всегда был корм и вода. И птице хочется в клетку обратно. Но нет больше прежней клетки. Она выброшена на свалку… На свалку истории.

Мдя, что-то я в философию ударился. Зачем это тебе, Валера? Зачем тебе эти надсадные мысли? Все хорошо! Все прекрасно! Ты смотришь на социалистическую Москву с высоты этажей лучшего отеля. У тебя здесь прекрасное будущее. Если так дело пойдет и дальше, то наверняка погоны генерала тебе обеспечены. Не думай, не размышляй. Иди вперед!

– Эй! Валера! – слышу за спиной голос Кожуры – Ты, что там увидел?

Не успеваю ответить. Дверь в гостиную без стука открывается, и в неё, как ни в чем не бывало, входят три девицы в строгих серых брючных костюмах. На левых лацканах комсомольские значки.

– Здравствуйте, герои! – бодро заявляет одна из них. – К вам можно?

– Еще как можно! – немедленно активизировался Кожура, вскакивая с дивана. – Располагайтесь, будьте как дома! Проходите! Проходите!

Я удивленно вскидываю брови. Это же Жанна! Та самая, с которой я вальсировал в Ленинграде. А вместе с ней её ассистентки.

– Здравствуй, воин! – приветствует меня лично Жанна. – Вот и встретились мы с тобой вновь!

– Вы знакомы? – выпучил глаза Кожура.

– Конечно! – кивает Жанна. – Для тех, кто видит нас впервые, сообщаю – я корреспондентка телеканала «Комсомольская правда». Меня зовут Жанна, а это мои ассистентки Света и Тома.

– Здравствуйте! Здравствуйте! – повторяют Света и Тома. – Очень приятно. Очень.

– Мы пришли взять у вас интервью, – объявляет Жанна.

– Чего, чего? – тупо спрашивает Кожура.

– Взять интервью, – повторяет Жанна.

– Ха! Взять интервью это звучит так сексуально! – заржал Кожура, как конь.

– Прошу без пошлостей, товарищ боец. У нас мало времени. Девочки, приступаем.

– Вот так сразу? Без предварительных ласк? – Кожура отстраняется в нарочитом испуге.

Тома вытаскивает из сумочки микрофон. В руках у Светы, как по волшебству появляется портативная видеокамера.

– Кто из вас сбил вертолет? – спрашивает Жанна.

– Он, он, – Кожура и Роман указывают на меня пальцами.

– Очень хорошо! Я так и думала! Валерий, еще тогда на площади я почувствовала твою крепкую верную руку. Итак, бойцы, садитесь все вместе на диван.

Усаживаемся в рядок. Жанна пристраивается рядом со мной, так, что её округлые коленки касаются моих ног.

Света сует мне микрофон под нос. Тома вскидывает камеру.

– Товарищи телезрители! – бодро произносит Жанна. – Сегодня мы встречаемся с героями нашей великой страны, достойными сынами своего народа и отечества лучшими воинами планеты Земля, которые дали мощный отпор мировому злу и победили терроризм на корню. Они ответят на наши вопросы и расскажут нам, как все было. Свой первый вопрос я задаю герою, метко сбившему вертолет, начиненный террористами. Это Валерий Назаров. Здравствуйте Валерий!

– Здравствуйте, – отвечаю я.

– Скажите, пожалуйста, что вы чувствовали в тот миг, когда направляли ствол своего орудия на врага?

– Направлял ствол своего орудия, – пробормотал Кожура и неожиданно громко захохотал. Света и Тома хихикнули.

– Товарищ боец, – строго произнесла Жанна. – Прекратите это. Тут нет ничего смешного.

– Да я ничего, я так, – пожал плечами Кожура и коротко хохотнул.

– Итак, что вы чувствовали? – снова спросила Жанна. – Вы чувствовали гордость за Родину? Вы чувствовали, что стоите на рубеже, который должны защищать?

– Чувствовал, – кивнул я.

– Очень хорошо. А как вы это чувствовали? В чем это выражалось?

Я тупо пожимаю плечами.

– Выражалось в выражениях, – пояснил Кожура. – Он выразился вслух в своих чувствах, когда прямиком вертолету засадил. Я сам все слышал и видел.

– Я тоже, – подтвердил Роман.

– Так, – кивнула Жанна. – А что было дальше?

– Вертолет нае…, ой, извините, упал, воистину, – незамедлительно ответил Кожура. – А из него выскочили эти террористы с оружием. Они начали по нам херачить, извините, стрелять, ну а мы по ним. Часть их положили, а часть смылась в прерию.

– Очень хорошо, – Жанна на секунды задумалась. – Нам известно, что вы спасли офицера армии США. Расскажите.

– Этот офицер был телкой, – бодро сообщил Кожура. – Она была ранена. Мы не могли оставить американскую телку в беспомощном состоянии. Ребята, я верно говорю?

Я и Роман, молча, кивнули.

– Мы героически отстояли телку и потом занесли ее в самолет, – продолжил Кожура. – А потом на этом самолете разъе…, ой, извините, раздолбали всех остальных террористов.

– Очень интересно, – Жанна широко открыла глаза и придвинулась ко мне так, что я ощутил своей ногой её упругое бедро.

– Да, очень интересно, – согласился Кожура. – Дамы, а не заняться ли нам более интересным делом. Лично, я обещаю, что будет очень интересно. А ты Ромка обещаешь, что будет очень интересно? А ты, Валера, как настроен на то, чтобы у героев страны и всего мира взяли интервью по полной под бокал хорошего виски, рома, мартини и прочего пива?

Роман нагло хмыкает. Я одобрительно киваю.

– А вы наглецы, ребята, – с нарочитым возмущением произносит Жанна.

– Наглецы, наглецы, – кивают Света и Тома.

– Так вы против полного интервью? – удивленно спрашивает Кожура.

– Пожалуй, что нет. Не против, – отвечает Жанна.

– Не против, не против, – мотают головами ассистентки.

– Но вы все равно, наглецы, – добавляет Жанна.

* * *

– У тебя есть девушка?

– Нет.

Она поворачивается на бок, обнимает меня и внимательно смотрит мне в глаза.

– Не может быть. У такого героя и нет девушки?

– Девушкам не нужны герои. Им нужны подкаблучники, – нахмурившись, отвечаю я.

– Ты не прав. Настоящим девушкам нужны герои, а я настоящая девушка. Какой у тебя номер телефона?

У Жанны в руках мобильник. Изготовилась позвонить. Похоже, что она меня круто берет в оборот.

– У меня нет телефона. Нам запрещены телефоны.

– Запрещены? Тогда напиши мне письмо. Напишешь?

– Зачем? Мне еще служить и служить. Ты собралась ждать меня?

– Да, собралась. С таким героем судьба сводит только раз. Ты мой герой.

Невесело усмехаюсь. Какие знакомые слова. Как под копирку.

Воспоминания нахлынули на меня безжалостной холодной волной.

* * *

Вика была первой красавицей в нашем учебном потоке.

Мой герой. Так она называла меня.

Мы поженились на последнем курсе академии. Клялись в вечной любви.

Менее чем через полгода мне пришла повестка на призывную комиссию.

– Мой папа может сделать тебе белый билет. Зачем тебе эта служба? – отговаривала она меня.

– Настоящий мужчина должен стать бойцом, – отвечал я. – Ты же хочешь жить с настоящим мужчиной?

– Я тебя и так люблю, какой ты есть, – говорила она. – Ты мой герой.

Меня призвали осенью.

Мы писали друг другу письма, разговаривали по телефону.

За полгода до дембеля письма от неё стали приходить все реже и реже, но я не придавал тому большого значения, считая дни до окончания службы.

Последнее письмо ударило меня, как пуля в сердце. Я не верил, что так может быть.

Домой ехал в тайной надежде.

На звонок в дверь мне ответила тишина. Открыл замок ключом, который бережно хранил и пронес через всю службу. За дверью меня ожидала пустая квартира.

В тот вечер я напился до чертиков, и словно что-то надломилось во мне. Так ломается спичка на коробушке, зажигаясь зыбким огоньком. Огонек прогорел и рассыпался на холодном ветру забвения.

* * *

– Ты не веришь мне? У тебя печальный опыт? Расскажи, кто она была?

– Никто.

– Она бросила тебя?

– Она ушла. Ей нужен был не такой, как я.

– Ну и дура!

Она достает из сумочки листок бумаги и ручку. Записывает.

– Держи. Не потеряй. Там еще мой номер телефона. Если сможешь – позвони. Напиши мне обязательно. Я буду ждать.

Кладу листок на тумбочку рядом с кроватью.

– Расскажи, как там в Америке. Как там люди? Какие города?

– Я мало видел Америки. Страна, как страна. Люди, как люди. Две ноги, две руки. Голова.

– Ничего себе мало! Самого Президента видел!

– Президент это не люди.

– Все равно, тебе очень повезло. А я только в Болгарии была и в Чехословакии в командировке. Но разве это заграница? А так бы хотелось увидеть своими глазами Америку и то, что у нас тут говорят про эту страну.

– А что тут говорят?

Она кладет мне голову на плечо и вкрадчиво шепчет:

– Будто не знаешь сам. Нам всем со школы говорили, что Америка – это страна без будущего. Простые люди там живут в нищете, а богачи жиреют. Нам говорили, что Америка и весь капиталистический мир скоро развалятся.

– Может быть, и развалятся.

– Обязательно развалятся, – убежденно заявляет она. – Будущее только за коммунизмом. Наша страна осуществила прорыв в научных достижениях. Мы опережаем капиталистический мир. Я очень рада, что вношу свой вклад в дело строительства светлого будущего всего человечества. Я всегда…

Её монолог оборвался на полуслове пронзительным звуком. Сигналил мобильник.

– Да, – отвечает она. – Да, товарищ директор. Интервью еще берем. Материал будет к вечеру.

– Это мой начальник, – поясняет она, закончив разговор по телефону. – Строгий мужик. Очень хорошо, что он меня направил сюда. Я вновь встретилась с тобой. Скажи, а я тебе нравлюсь?

– Да, – я провожу ладонью по жесткому ежику её волос. – Ты мне сразу понравилась тогда еще на площади. Но не обещай меня ждать. Пусть будет, как будет. Хорошо?

– Хорошо, – грустно улыбается она. – Не буду обещать. Но ждать все равно буду.

– Откройте! Откройте! – послышался настойчивый голос и стук в дверь.

Я вскинул голову. Это же товарищ Котикова. Неужели уже прошло восемь часов? Как быстро летит время!

Жанну подбросило.

– Блин! Где мои брюки!

Стук в дверь не прекращается.

Вскакиваю с кровати. В соседних спальнях слышится возня. Мне одеться за сорок секунд – дело плевое. Сказываются тренировки. А вот Жанна долго возится. Всё это время стук в дверь не прекращается.

– Выбегаем в холл. Там уже топчутся Кожура и Роман. Растерянно мечутся Света и Тома.

– Быстро в гостиную, – шипит Жанна. – Садимся. Берем интервью.

Рассаживаемся на диване. Девочки достают аксессуары.

Из коридора доносятся голоса, затем слышно, как в замке поворачивается ключ. Дверь распахивается, и в неё врывается товарищ Котикова, а за ней, какая-то тетка в малиновой юбке и белой блузке. Судя по нагрудной табличке, это дежурная по этажу. Увидев нас, обе резко останавливаются.

– Итак, уважаемые бойцы, – спокойно произносит Жанна. – Кто из вас может рассказать о встрече с Президентом США?

– Я! Я могу! – Кожура поднимает руку.

– Что здесь происходит? – возмущается Котикова. – Товарищ Ложкина, вы как сюда попали?

– Тссс, – Жанна прижимает палец к губам. – Товарищ Котикова, мы выполняем ответственное задание. Уже сегодня вечером интервью с этими героями пойдет в эфир.

– Интервью? – Котикова подозрительным взглядом окидывает гостиную. – Кто вас сюда пустил без аккредитации? Впрочем, не рассказывайте. Давно известно, что вы, товарищ Ложкина просочитесь в любую задницу без мыла. Но почему была заперта дверь?

– Сами понимаете, – развела руками Жанна. – Мы не желали, чтобы при столь ответственном интервью, нам кто-то мешал.

– А почему не открывали?

– Ну, вы же не представились через дверь. Мало ли кто там мог ломиться?

– Ну, ну, – усмехается Котикова. – Будете продолжать свое интервью?

– Да, нам еще надо немного времени. Минут пятнадцать.

– Десять, – сказала, как отрезала Котикова и обернулась к тетке в малиновой юбке. – Свободна.

Та исчезла за дверью.

– Десять, так десять, – кивнула Жанна. – Итак, уважаемый боец, расскажите нам о встрече с Президентом США.

– Ну, это этот президент США всяко разно меньше чем наш товарищ Жуков, – незамедлительно заявляет Кожура. – Да и вообще этот Белый дом такой маленький весь. Не то, что наш этот кремль воистину. Мне там не очень было. Не впечатлило очень. У нас тут круче все. Вот. Москва это потрясно! Одним словом, США не дотягивает до СССР, как Моська до слона. Вот так!

– А вы, что скажете? – Жанна обращается к Роману. – Вы такой немногословный. Расскажите, что-нибудь.

– А что рассказывать? – Роман пожал плечами. – Война – это плохо.

– Да, война – это плохо, – соглашается Жанна. – Наша Партия и Правительство всегда выступали за мир во всем мире. Вы это хотели сказать?

– Да, да, он это хотел сказать, – трясет головой Кожура. – Мы за мир во всем мире! Да здравствует миролюбивая политика Центрального комитета КПСС и лично товарища Жукова!

– Прекрасно! – восторженно восклицает Жанна. – Скажите, товарищи бойцы, я уверена, что вы с ранних лет мечтали пойти служить в наши доблестные вооруженные силы. Расскажите нам, как вы пришли в нашу армию. Я полагаю, что вы добровольно пришли в военкомат, чтобы отдать свой долг Родине. Я права?

– Гы, – Кожура расплылся в улыбке идиота. – Вы не правы. Нас забрали в армию прямиком из сумасшедшего дома.

– Это как? Что вы там делали?

– Мы симулировали сумасшествие.

– Зачем?

– Чтобы не попасть в армию.

– Это что? Правда?

– Воистину! – торжественно изрекает Кожура. – Истинная правда! Нас октябрят и пионеров с раннего детства учили говорить только правду и ничего кроме правды.

В воздухе повисло молчание. Все недоуменно уставились на Кожуру.

– Ну, это-то ты врешь, – встревает в разговор Роман. – Ты это за себя только говори. Это ты симулировал. А вот Валера на самом деле попал к нам из параллельного мира, оттуда, где СССР развалился. А его приняли за сумасшедшего. Да и я с некоторых пор окончательно уверился в том, что в сущности являю собой великого воина с планеты Оум, попавшего на Землю в новой телесной оболочке.

– Сказать по правде, я тоже посланник высших миров, – серьезно и гордо заявил Кожура. – И прибыл сюда для очень важной миссии, а вот для какой еще пока не знаю. Но мне будет все поведано в свое время воистину.

– Это шутка? – недоуменно спрашивает Жанна.

– Нет, это не шутка, – серьезно заявляет Роман. – Валера, ну подтверди, что все это правда. Расскажи, что прежде чем попасть в нашу армию, ты уже прошел подготовку бойца в своем параллельном мире. Иначе, как ты мог у нас вот так стать быстро крутым воином. Я-то сразу об этом догадался. Расскажи им все как есть. Открой им глаза.

– Не, надо, – мотает головой Кожура. – Они не поверят. Ничьи глаза нельзя раскрыть насильно. Шутим мы.

– В общем так, бойцы, – решительно вмешивается в нашу беседу товарищ Котикова. – Я понимаю, что вы герои, и звуки медных труб славы вскружили вам голову. Но это не дает вам права на подобные выходки. Прекращайте этот цирк и не вздумайте во всеуслышание заявить этот бред, когда будете говорить с народом. А вы товарищ Ложкина не вздумайте пустить это в эфир. Иначе за секунды вылетите с работы и более того за сто первый километр. Вам понятно?

Жанна, молча, кивает, глядя на меня широко открытыми глазами.

– Все, собирайтесь, поехали, – строго произносит Котикова. – Нас ждет мероприятие.

– Мы с вами, – голосом, не терпящим возражений, заявляет Жанна.

– На вас не рассчитано, – отбривает её Котикова.

Глава 23

ДВОРЕЦ ВСЕХ ВРЕМЕН И НАРОДОВ

– Итак, товарищи, мы сейчас едем с вами в Большой зал Дворца Советов на заключительный большой концерт, посвященный Седьмому всесоюзному патриотическому слету молодых строителей коммунизма, – торжественно объявила нам товарищ Котикова, когда мы уселись в машину. На этот раз нам подогнали черную «Чайку» с мигалкой.

Жанна со своими ассистентками пристроилась на своем красном авто неизвестной мне модели следом за нами.

Поехали.

– Товарищи, – незамедлительно приступила к вещанию зычным голосом товарищ Котикова. – В самом сердце нашей великой Родины на берегу Москвы-реки ударным трудом многих тысяч людей возведен величайший памятник архитектуры всех времен и народов, лучший образец мирового зодчества и полета конструкторской мысли, средоточие волеизъявления всех наций нашей многонациональной страны. Это здание Дворца Советов. Как говорил корифей советской архитектуры, академик Иофан, Дворец Советов представляет собой памятник великому гению социалистической революции Владимиру Ильичу Ленину. Этот памятник отображает в веках величие и героику нашей социалистической эпохи. Как по своей идее, так и по архитектурному замыслу, данное здание не имеет аналогов ни в прошлом, ни в настоящем, да и в будущем вряд ли мир создаст что-либо подобное. Сочетание грандиозного сооружения высотою в 420 метров с монументальной 100-метровой статуей Ленина дает совершенно новый тип архитектурного памятника, в котором архитектура и скульптура представляют собой неразрывное целое, единый, идейно насыщенный художественный образ.

На столицу опускались сумерки. Мы ехали по улицам, а товарищ Котикова продолжала без запинки с чувством, толком и расстановкой свою речь:

– Товарищ Иофан предвидел, – продолжала она вдохновенно, – что в истории мирового зодчества Дворец Советов займет совершенно особое место. И свершилось! Дворец широко распахнул двери для народных масс в дни всенародных торжеств, революционных празднеств, общественных событий, в дни работы высшего органа социалистической демократии – Верховного Совета. Во всем своем архитектурном облике, во всей своей внутренней структуре – убранстве, художественной обработке – Дворец Советов говорит о народе, о его культуре, о его власти в стране, сбросившей с себя цепи капиталистического рабства и утвердившей новый, единственно достойный человека строй – строй социализма. Дворец Советов отражает своей идеей, всем своим содержанием и обликом сущность первого в мире социалистического государства рабочих и крестьян.

Товарищ Котикова похоже обладала феноменальной памятью. У нее в голове будто засел жесткий компьютерный диск с терабайтами информации и выходом на всемирную сеть интернет. Она шпарила текст без остановки.

Благодаря ей, я освежил информацию из лекций по истории советской архитектуры. Котикова поведала, что в Большом зале может разместиться аж 22 тысячи человек. Диаметр зала аж 140 метров, а высота 100 метров.

Она успела с восторгом доложить, что в объеме этого зала мог бы уместиться объем одного из самых высоких небоскребов Америки.

Больше она ничего не успела рассказать. Мы приехали. Все остальное я уже увидел своими глазами.

Дворец Советов предстал вблизи во всем своем величии. На широких ступенях перед его монументальным входом толпились сотни молодых людей. Вход был похож на портал египетского храма со скульптурными группами революционных матросов, солдат, рабочих и крестьян. Во главе всего этого ослепительно сиял золотом герб СССР. Я посмотрел наверх. Статуя Ленина на фоне темнеющего неба, будучи освещенная прожекторами, показалась мне чудовищным призраком. Все происходящее со мной вдруг потеряло реальность и поплыло куда-то. Звуки пробивались, будто через ватное одеяло. Мне показалось, что вот сейчас это все окружение схлынет в небытие, как сон, и я вернусь в свой мир. Ощущение иллюзорности происходящего не покидало меня, и вместе с тем к нему примешивалось чувство, что я теряю себя, как личность. На какой-то миг я забыл, кто я и как сюда попал, после чего ощутил, что меня поглощает это гигантское сооружение своим нутром.

Нутро его предстало предо мною монументальными колоннами, арками и высокими сводами в стиле и красках русской храмовой архитектуры. Но вместо фресок, изображавших в храмах жития святых и прочей церковной атрибутики, здесь повсеместно присутствовали картины в стиле социалистического реализма, изображающие счастливых советских людей, созидающих светлое будущее. Везде и повсеместно имели место быть красные звезды с серпами и молотами.

Все это жуткое великолепие обрушилось на мою голову, подобно чудовищным декорациям какого-то гротескного спектакля, где мне была предоставлена роль маленькой куклы-марионетки. Я брел как в тумане.

Кто-то дернул меня за рукав.

Я встрепенулся, озираясь по сторонам. Передо мною открылся амфитеатр, заполненный тысячами и тысячами людей. Откуда-то сверху из-под высокого купола снисходил золотистый свет. Рядом со мной озирались широко раскрытыми глазами Кожура и Роман. Товарищ Котикова трясла меня за руку.

– Товарищ Назаров, – прошипела она мне в ухо. – Вам предоставлена особая честь. Вы будете говорить речь.

– Какую еще речь? – насторожился я. – Мы так не договаривались. Что я должен говорить?

– Вот здесь все написано, – Котикова сунула мне в ладонь несколько листов бумаги. – Прочитаете с чувством и выражением, когда вас всех втроем вызовут на сцену. Прочитаете строго по тексту и ни одного слова больше. Вам понятно?

Я нехотя кивнул.

К нам подбежал какой-то мелкий бодрый индивид в черном костюме.

– Пожалуйста, будьте любезны, сюда. Сюда, пожалуйста, товарищи, – он показал рукой на свободные кресла в ряду. – Вот здесь. Вот здесь у нас места для почетных гостей.

Кресла были рассчитаны на широкие задницы, любящие мягкое.

Мы сели близко к высокой сцене. Прямо перед нами раскинулся тяжелыми складками широкий пурпурный занавес, с цветастым гербом СССР по центру. Свет вскоре померк, и вслед за этим занавес медленно раздвинулся, открыв жерло сцены. Там в десятки рядов один за другим выстроились сотни людей в черных костюмах, белых рубашках и красных бабочках на шее. За ними на постаменте высилась скульптурная группа из гордо стоящих человеческих статуй со знаменем.

Раздались аплодисменты.

На сцену к микрофону уверенной поступью вышли двое ведущих концерта мужского и женского полу. Мужчина был в строгом костюме цвета мокрый асфальт. Эдакий рослый джентльмен. Дама, будучи роста тоже не малого, несла на себе бежевое платье до полу. Оно стянуло её талию так, что живот и грудь выползли к подбородку.

– Товарищи! – зычно произнесла дама. – Концерт, посвященный седьмому всесоюзному патриотическому слету молодых строителей коммунизма, разрешите считать открытым.

– Композитор Матвей Глейзер, стихи Севастьяна Долгого. Слава Партии родной! – объявил джентльмен четко поставленным густым баритоном.

Хор грянул.

Песня была, что-то там про Партию, Ленина, светлый путь и высокие рубежи.

После песни, кого-то торжественно награждали на сцене.

Потом снова пел хор.

Потом снова награждали.

Потом была песня про Родину.

Хор пел долго, после чего степенно удалился. Грянула буйная музыка, и на сцену выскочили танцоры в красных сапогах и косоворотках, к ним прибавились плясуны в разноцветных шароварах и вышиванках. Они скакали и прыгали. Потом к ним добавились еще танцоры в папахах и черкесках. Потом еще какие-то плясуны в чалмах и халатах. Потом еще и еще. От многоцветных красок и мельтешения на сцене, от громкой музыки, давящей на уши я впал в ступор, погружаясь в какой-то туман. Он заискрился вокруг меня

разноцветьем, и я будто поплыл куда-то. Впереди меня проявился длинный световой тоннель. Я медленно иду по нему, не ощущая под собой опоры и чувствуя себя невесомым.

Из света справа и слева от меня проступают какие-то темные формы. Я стараюсь понять, что это такое, но тщетно. Они изменчивы и мутны.

– Чужой, чужой, чужой, – отчетливо слышится чей-то хриплый возглас, похожий на карканье вороны.

– Он наш, наш, наш, – шипит кто-то змеей.

Продолжаю двигаться вперед и вижу перед собой старую дверь из красного дерева. Открываю. За дверью кабинет. В нем стол, стулья, пара кресел. На окнах тяжелые занавеси. Все какое-то старомодное столетней давности.

За столом сидит человек и что-то пишет перьевой ручкой на листе бумаги. Обмакнул ручку в чернильницу и снова пишет, не обращая на меня внимания.

Я кашлянул, чтобы показать свое присутствие.

– Пгисашивайтесь товагищ Назаров, пгисашивайтесь, – произнес человек картаво и тут я обратил внимание, что он очень похож на вождя мирового пролетариата. Ну вылитый Ленин, будто только, что из мавзолея.

– Пгисаживайтесь, – уже более настойчиво произнес человек. – Да, не удивляйтесь. Я Ленин. Очень гад видеть вас здесь.

– Да, но как это возможно, – осторожно произношу я, присаживаясь на краешек стула. – Вы же умерли. Давно умерли.

– Непгавда, – возразил он, закончил свою писанину, положил ручку на массивный письменный прибор и глянул на меня хитро так. – Непгавда, я вечно живой и буду жить, пока живут идеи коммунизма. Очень гад, очень гад. Чайку не желаете?

– Спасибо нет.

– А водочки? За встгечу.

– Я при делах. Не пью.

– Похвально, похвально. А я выпью.

Он достал из ящика стола рюмку и початую бутылку водки. Наполнил рюмку и опрокинул ее в рот, даже не поморщившись.

– Вы правда Ленин? – недоверчиво спросил я. – Или это розыгрыш?

– Вся наша жизнь это гозыггыш, – ответил он уклончиво. – И смегть это гозыггыш вдвойне. А если сегьезно, то жизнь – это школа, а смегть – выпускной бал. Так, что, как хотите, так и понимайте. А я настоящий Ленин и вечно живой. Итак, должен сообщить вам товагищ Назагов, что вы на пгавильном пути. Вы воин коммунизма. Вы пегвопгоходец, несущий коммунистическую истину. Да это так всенепгеменно! Вы наш человек, и я вам буду помогать на этом нелегком пути. Нет! Этот Иосиф все же погядочной сволочью оказался. Еще тот мегзавец. А меня еще Наденька пгедупгеждала, что он полная скотина. Но все же он пгавильный скотина. Понимаете, в чем дело, товагищ Назагов, вся истогия учит нас, что интеллигенция это говно нации. Они же такие сволочи. Они пгиспособленцы. Но вы Назагов не говно. Это точно.

– Благодарю за высокую оценку, товарищ Ленин.

– Не надо благодагностей. Идите.

Он снова схватил ручку, окунул ее в чернильницу и начал что-то лихорадочно записывать.

– Идти? Куда? – я покрутил головой по сторонам.

– Туда, – Ленин, не глядя на меня, ткнул ручкой в сторону двери. – Идите, мне надо габотать. Газве вы не видите, что я занят. Мне надо закончить габоту под названием «Два шага впегёд, один взад».

– Удачи в работе, – пожелал я ему, поднимаясь и направляясь к двери.

– И вам удачи на вашем гегоическом попгище. Я лично буду напгавлять вас на истинный путь. Ступайте.

– Назаров! Назаров! – донеслось до меня откуда-то далеким эхом.

Голос был знакомый, но я не мог вспомнить, кому он принадлежал.

– Назаров!

Черт! Это же товарищ Котикова! Но откуда она здесь?

– Назаров!

Что-то ощутимо встряхнуло меня, а затем все вокруг поплыло и медленно сгинуло, будто зыбкий занавес, а за ним проявилась иная, но уже знакомая мне картина.

– Назаров! – уже четко пробился ко мне возглас Котиковой. Он протаранил грохот музыки и радостных возгласов, плещущих со сцены от танцоров.

Я недоуменно крутанул головой. Оказывается, я просто заснул, отключился, отрубился от всего этого шоу-действа, и мне привиделся весь этот бред.

– Назаров, – шипит мне змеёй Котикова. – Прекратите спать. Сейчас ваш выход. Где бумага, которую я вам давала?

Я наклоняюсь и поднимаю из-под ног листки, выпавшие из моих рук.

Бешеные танцы народов мира закончились, смолкли аплодисменты, и наступила тишина.

На сцену вышли ведущие концерта.

– Товарищи! – громогласно исторгла из себя дама с грудью под подбородок. – История нашей могучей родины славится великими героями от Александра Невского до Александра Матросова. Позвольте вам представить героев сегодняшнего дня, которые в минуту испытаний достойно встретили вероломного врага и одержали победу над ним. Они это сделали там, где были бессильны все солдаты сильнейшей империалистической державы мира. Вы все уже знаете из наших советских новостей о трех наших богатырях. Подобно своим легендарным былинным предкам Илье Муромцу, Добрыне Никитичу и Алеше Поповичу они грудью встретили врага. Это лучшие воины нашей страны. Я прошу их выйти сюда на сцену. Встретим же наших героев аплодисментами.

– Вперед! Вперед! – скомандовала нам Котикова.

Под бурные и продолжительные аплодисменты мы вышли на сцену.

Я почувствовал на себе многие тысячи взглядов.

– Товарищи! Герои перед вами! – завопила дама.

Огромный зал неистовствовал, аплодировал, скандировал.

– Слава! Слава! Слава!

Мне показалось, что рушится купол.

– Товарищи! – истошно вопила дама. – Слово предоставляется лучшему из этих богатырей, гвардии пехотинцу, орденоносцу и герою Валерию Назарову! Тише товарищи!

– Ваше слово, товарищ маузер, – произнес Кожура мне под ухо стихами Маяковского.

Публика постепенно затихла.

Я раскрыл бумажку с речью и бегло окинул взглядом. Там не было ничего нового. Все те же слова о Родине, Партии, победе коммунизма во всем мире.

Читать начал без всякого энтузиазма. Несколько раз запнулся, поперхнулся. Продолжил и почувствовал, как меня пробирает пот. Я не мог это читать. Это было не мое. Неужели я, творческий человек из другого мира, которому дан шанс обратиться с высокой сцены к народам великой страны, буду говорить не свои слова? Во мне все протестовало, и одновременно с этим взыграло желание выдать на этой сцене нечто, что может запомниться этой публике на всю жизнь. Я хотел им сказать очень многое. Я желал им сказать простыми словами, в какой великой стране они живут и хоть как-то передать привет от людей моего мира, тех людей, которые жили в СССР и помнят свою страну, или родились позже, но все равно знают о ней, как о величайшей державе планеты Земля.

Я замолчал и посмотрел в зал. Границы его терялись где-то там далеко в сумраке вместе с этим морем людей, и я почувствовал, что на меня смотрит весь этот мир. Он смотрит на меня многими тысячами глаз и ждет. Что я могу ему сказать? Лучше песни ничто не скажет.

Оборачиваюсь к ведущим.

– Мне нужна гитара.

– Гитара? – переспрашивает меня растерянно дама. – Зачем?

– Мне нужна гитара, – настойчиво повторяю я.

– Хорошо, – кивает джентльмен, удаляется за сцену и вскоре выносит гитару.

Все это время народ в зале сидит тихо, затаив дыхание.

Я беру гитару в руки, наклоняюсь к микрофону и обращаюсь к публике по-простому:

– Друзья! Слова в прозе, это хорошо. Но мне хочется спеть вам песню, которую, я уверен, никто из вас здесь не слышал. Певец я не ахти, но все же надеюсь, что вам понравится.

Касаюсь пальцами струн, пробуя настройку. Все нормально. Инструмент хороший. И что же мне им спеть? Поначалу я хотел им выдать, что-нибудь эдакое веселое из нашего современного репертуара. Но решил, что люди тут идейные и могут не понять. Немного перебрал в памяти и решил остановиться на военном репертуаре. Беру аккорды и выдаю первый куплет песни Баснера и Матусовского.

Дымилась роща под горою,

И вместе с ней горел закат…

Эту песню чаще всего любил петь мой дед под рюмку водки, подыгрывая себе на гитаре.

Весь зал затаил дыхание.

Я пел впервые перед многотысячной публикой и почувствовал, что мне это нравится. Это было круто. Я пропел еще куплет и еще.

Да, это было потрясающе. Мой мир проникал сюда через энергию песни. Я почувствовал, как через меня соединяются миры

Как будто вновь я вместе с ними

Стою на огненной черте —

У незнакомого поселка

На безымянной высоте.

Вот и все. Песня закончилась.

Некоторое время зал звенел тишиной, а потом взорвался шквалом аплодисментов.

– Браво! Браво! – прорывались сквозь них восторженные возгласы.

Я снял ремень гитары с плеча.

Зал не унимался.

– Еще! Еще! – требовала публика.

Я оглянулся.

Кожура и Роман показывали большие пальцы. Круто, дескать. Джентльмен и дама оторопело смотрели на меня. Не знали, что сказать, ведь я по сути дела сорвал строго установленную свыше программу концерта.

Да, я понимал, что программа здесь строго согласована с вышестоящим начальством, а я вот так нагло и просто взорвал весь этот процесс. Но я не видел возражений, а публика требовала продолжения. И я решил продолжить военную тематику песней Высоцкого.

От границы мы землю вертели назад —

Было дело сначала…

На последних куплетах весь зал встал и хлопал в такт, а потом требовал еще.

Мне пришлось немного напрячь свою память, и я выдал «За того парня». Пока исполнял эту вещь, вспомнил еще песни советского времени, которые пел вместе с моим дедом.

Кто же мог знать, что его уроки мне пригодится здесь.

Зал аплодировал и не отпускал меня, а я вошел в раж и спел «С чего начинается Родина», поднял на уши зрителей песней «Яростный стройотряд», разбавил лирической «Любовь, комсомол и весна», и полным апофеозом попытался завершить свой концерт крутой вещью под названием «И вновь продолжается бой».

Зал безумствовал и требовал продолжения. Тогда я решил рискнуть и сменить репертуар на более современный и лирический, чтобы немного успокоить публику. Я запел «Там на самом на краю земли» из репертуара группы Пикник.

Зал стих.

Я допел первый куплет, и подумал, что вдруг пою не то. Вдруг они не поймут.

Зал затаился.

Там ветра летят, касаясь звезд,

Там деревья не боятся гроз…

Они молчали. Неужели не примут?

Последний аккорд растворился в тишине. Я снял гитару с плеча.

Они молчали, и это молчание показалось мне вечностью, а потом… Потом я был оглушен овациями. Все в зале, как один повскакали с мест. В меня полетели букеты цветов. На сцену ринулись люди, но были остановлены бдительной охраной. Нам пришлось уходить в сопровождении двух серьезных молодых людей какими-то длинными коридорами через служебный выход, где нас встретила товарищ Котикова. Глаза у нее были по столовой ложке и метали молнии.

– Товарищ Назаров! Что за выходки! – накинулась она на меня. – Как вы посмели! Вы ослушались! Вы понимаете, что вы натворили! Вы нарушили программу концерта, утверждённую самим Центральным комитетом Партии! Это конец! Во всем обвинят меня. Обвинят в том, что это я все подстроила. Или не уследила. Меня исключат из Партии и уволят с позором. И вам тоже конец товарищ Назаров! Вас отправят в дисциплинарный батальон. Все рухнуло. Зачем вы это сделали? И что это за песни?

– Вам они не понравились? – осторожно спросил Кожура.

– При чем здесь понравились или не понравились! – возопила Котикова. – Эти песни не утверждены на исполнение! Откуда эти песни?!

– А всем очень понравились, – спокойно сказал Кожура. – Крутые песни. Молодец, Валерка! Так держать!

– И мне понравились, – добавил Роман.

– Может быть, песни и не плохие, – уже спокойнее произнесла Котикова и прикурила трясущимися руками сигарету. – Но все равно, мне конец.

– Извините, хотел как лучше, а получилось как всегда, – подал голос я.

– Что за дурацкая фраза! – возмутилась Котикова. – И всё тут как-то по-дурацки.

Послышался звук мобильника.

– Ну, вот и всё, – обреченно заявила Котикова, глядя на экран. – Уже звонит сам товарищ Зберовский. Да. Слушаю вас товарищ Зберовский. Да. Так точно. Я уже сделала им выговор. Что? Не поняла? Сам товарищ Первый?

Глаза Котиковой округляются.

– Да, да. Рада стараться. Что? На повышение? Спасибо, товарищ Зберовский.

Она долго молчит. Потом прячет телефон в карман.

Мы выжидающе смотрим на нее.

– Вот, что бойцы, – говорит Котикова дрожащим голосом. – Поздравляю вас, товарищ Назаров. Прямую трансляцию концерта смотрел сам товарищ Первый. Он в восторге. Он сказал, что такие таланты как вы надо всемерно поддерживать. Вся трансляция концерта записана. Завтра ваши песни будет петь вся страна. Вот так, товарищ Назаров. И еще. С завтрашнего дня я не начальник отдела. Меня назначают заместителем министра культуры СССР.

– Поздравляем вас, товарищ Котикова! – дружно, как один восклицаем мы.

– Назаров, вы талант. У вас прекрасные песни. Вы гениальный автор и музыкант.

Мне ничего не оставалось, как только скромно пожать плечами. Да простят меня авторы песен. Не мог же я сказать правду.

– У вас есть еще песни?

– Есть.

– Очень хорошо! Мы завтра же вечером организуем ваш концерт в концертном зале «Родина».

– Завтра не получиться, – возразил я. – Завтра по приказу товарища Первого мы должны отбыть к месту дальнейшего прохождения службы.

– Ах, да, – помрачнела Котикова. – Жаль. Но ничего. Все впереди. Сейчас мы захватим гитару, поедем в гостиницу, и вы споете мне все песни, которые знаете. Я хочу услышать их первой.

– Что-то горло заболело, – скривился я. – Как бы голос не сорвать. Давайте, как-нибудь в другой раз.

– Хорошо, – неохотно согласилась Котикова. – Только никому кроме меня не пойте своих новых песен. А я буду продвигать ваш талант поэта, композитора и певца. Договорились? По окончании вашей службы в армии я организую вам концертный тур. А ваши друзья умеют петь? Бойцы, вы умеете петь и играть?

– Я на барабане шпарю неплохо, – тут же отозвался Кожура.

– Я на губной гармошке умею, – отозвался Роман. – И подплясывать могу.

– Очень хорошо! У вас у всех блестящее будущее! Я из вас сделаю ансамбль. Сейчас вас отвезут в гостиницу, а завтра у нас будет экскурсия по Москве. В машину!

Мы ехали по ночной Москве. Мой взгляд отрешенно скользил по огням неоновых ламп.

Послание из параллельного мира удалось на славу.

* * *

Время было далеко за полночь, но нам не спалось. Как только мы вернулись в гостиницу, и за нами закрылась дверь, Кожура и Роман накинулись на меня с вопросами.

– Теперь-то ты Валера не отвертишься! – заявил, глядя на меня в упор Кожура. – Теперь-то мы точно знаем, что ты пришелец из другого мира. Или ты будешь нам тут лапшу на уши вешать, что сам все сочинил? Ты это Котиковой можешь заливать, но не нам.

– Рассказывай, – потребовал Роман.

Я устало опустился на диван.

– Может, завтра?

Они подсели с боков.

– Рассказывай, рассказывай.

Я понял, что мне не отвертеться.

– Что вы хотите знать?

– Все. И еще песен хотим.

– Тогда мне нужна гитара.

Кожура поднял трубку телефона.

– Организуйте гитару в номер. Срочно. Через пять минут? Устроит. Ждем.

Гитару доставили в номер в обещанное время.

Я начал свой рассказ с песни «Перемен» Виктора Цоя.

– Вот так у нас захотели перемен, – пояснил я после песни и продолжил рассказ.

* * *

Нажрались мы изрядно. Я рассказывал и пел разные песни. Они слушали, затаив дыхание. Иногда переспрашивали, а потом опять слушали.

Потом я устал.

– Я хочу в твой мир, – решительно заявил Кожура, когда я закончил рассказ.

– И я тоже, – тряхнул как конь головой Роман.

– А давай прямо все вместе сейчас рванем, – предложил Кожура. – Доберемся до Красноярска и через ту дверь на заводе выйдем в параллельный мир. Слушай, Валерка! Поехали! Рискнем! Чего время-то терять? Ты чего тут забыл-то? Или ты не собираешься возвращаться? Ты тут припух?

– Не знаю, – ответил я. – Поначалу я хотел вернуться, а потом решил, что пусть будет, как будет. А вышло хорошо. Герои мы. Мировая слава. Деньги в Америке. В особую команду нас направляют. А возможно, что нас отзовут и концертные туры организуют. Чем не жизнь? Красота! Разве не так?

– Валера, ты меня извини, но я не согласен с тобой, – возразил Роман. – Ты несешь какую-то пургу. Попал в наш мир и выходит, что приспособился. Да? Ты что не понимаешь, что ты особенный? Тебе дано какими-то, может быть, неведомыми силами пройти, как ты сам говорил, темные пространства и проникнуть сюда. Ты думаешь для того, чтобы устраивать здесь свое благополучие? Ха! Ха! Как бы, не так! В этих мирах ничто не происходит случайно. Тонкие невидимые нити событий и явлений проникают друг в друга, создавая причудливую ткань, зачастую непонятную. Результаты отдельных, казалось бы, на первый взгляд незначительных событий, могут в дальнейшем дать толчок к очень серьёзным последствиям, словно незаметное движение маленьких снежинок перерастает в горную лавину.

– Во, завернул круто, воистину! – восхитился Кожура. – Да тебя понесло спьяну свыше, прагматик и логик. Не ожидал от тебя такого проявления высшего разума. Но не о тебе речь. Скажу о Валере. Я полагаю, что он проводник. Кто такой проводник? Это такой человек, который может проникать в параллельные миры через порталы. Другие люди не могут, а он может. Таких людей очень мало. Валера проводник, воистину. Ты проводник и проведешь нас в другие миры.

– Вы пьяны, ребята, – невесело усмехнулся я. – Я никуда отсюда не пойду. Мне здесь нравится. Все. Спать пора. Давайте я напоследок исполню вам песню Сергея Шнурова. Очень хорошая жизненная песня. Называется эта песня «Я сделан из мяса».

Роман и Кожура согласно кивнули.

Я ударил по струнам.

Они мне подпевали.

Потом я отрубился.

Глава 24

ВЫСТАВКА

Наутро я был разбужен громкими воплями.

– Вставай! Вставай! – толкал меня в плечо Кожура. – Там по телеку твою песню поют!

– Какого черта, – пробормотал я. Голова гудела от перебора.

– Вставай! – Кожура тянет меня за руку.

Шатаясь, выхожу в гостиную. Там с широкого экрана крепким профессиональным звуком под оркестр прет песня «И вновь продолжается бой». На фоне красных флагов хор пионеров звонко выдает куплет за куплетом.

– Круто! – восторженно восклицает Кожура.

Из соседней комнаты выползает Роман с опухшей физиономией.

– Вы чего тут?

Он тупо смотрит на телевизор.

– Началось! – гордо комментирует Кожура. – Вот оно проникновение параллельных миров в действии! А ты кто Валерка? Ты кто такой? Ты же проводник! Понимаешь, ты это? Ты проводник параллельных миров! Воистину!

Раздается стук в дверь.

– Откройте!

Это товарищ Котикова.

Роман, как был в одних трусах, открывает дверь. Впрочем, мы все в трусах.

Котикова, заходит в номер, как к себе домой. Наш вид её ничуть не смущает. Она шумно втягивает носом воздух.

– Бухали?

– Немного, – ухмыляется Кожура. – Отмечали наш и ваш успех.

Она бросает взгляд на телевизор. Там пионеры запели «Яростный стройотряд».

– Я же говорила, – расплывается в улыбке Котикова. – Вся страна будет петь! В общем так. Вам пятнадцать минут, чтобы собраться. Я буду в машине у служебного входа. Мы едем на Всесоюзную выставку достижений социалистического труда. Потом обед и экскурсия по Москве. В 17—00 у вас отправка к месту назначения. Все понятно?

– Так точно!

* * *

Едем. День солнечный, яркий. Впереди милицейская машина с сиреной и мигалкой.

Перекрестки проезжаем без задержек.

Ловлю себя на мысли, что это не та Москва, которую я знал в своем мире. Это совсем другой город.

По пути товарищ Котикова уже успела рассказать нам, что выставка, куда мы направляемся, создавалась изначально по решению руководства страны, как Всесоюзная сельскохозяйственная выставка. Она была торжественно открыта 1 августа 1939 года.

Котикова долго и обстоятельно рассказывала об истории создания этой выставки, о зодчих, которые её проектировали. Когда она рассказала об архитекторе Олтаржевском, которого арестовали по обвинению во вредительстве, просчетах в архитектурном решении павильонов, серости и мрачности внешнего облика, а также их постановки в плане в виде православного креста, я сообразил на какую выставку мы направляемся. В моем мире она существует, как Всероссийский выставочный центр, а в советское время называлась Выставкой достижений народного хозяйства.

Всю дорогу Котикова без устали и запинки вещала нам о выставке, и что мы там можем посмотреть.

Я слушал её через пень-колоду. Моя голова гудела, как бубен. Настроение отрешенно-тупое. Сказывался перебор. С удовольствием сейчас отлежался бы до обеда в тишине и спокойствии. У Кожуры и Романа, судя по их мутным взглядам и мрачным физиономиям состояние не лучше моего.

Едем на этот раз долго. Котикова говорит без умолку. Хочется заткнуть уши и закрыть глаза.

Наконец, приехали.

Знакомый классический вход с колоннадой. Проезжаем прямиком в него. За входом широкая аллея, которую замыкает главный павильон с высоким шпилем. Подкатываем к нему и останавливаемся.

Выходим из машины.

К нам подходит пухленький лысый человек в сопровождении девушки в национальном русском костюме с кокошником на голове. На кокошнике красным бисером блестит серп с молотом.

– Здравствуйте! Здравствуйте, товарищ, Котикова! – расплывается человек в улыбке. – Поздравляю вас с повышением! Желаю дальнейших успехов! Здравствуйте, товарищи герои!

– Здравствуйте, товарищи бойцы! – произносит девушка громко хорошо поставленным голосом. – Разрешите представиться. Я экспериментальный киборг третьего поколения. Имя Василиса. Я ваш экскурсовод. Мой головной диск хранит информацию обо всем. Я всегда готова ответить на все ваши вопросы.

Тупо смотрю на девушку. Она киборг? Не верю.

Кожура мычит, что-то нечленораздельное.

– Это шутка что ли?! – удивляется Роман. – Эта Василиса Прекрасная из сказки – киборг?

– Она правда киборг, – вмешивается лысый человек. – Это одно из передовых достижений нашей советской науки и техники. Василиса не просто киборг, она экспонат сама по себе, и одновременно с этим – экскурсовод по экспонатам. Три в одном, можно сказать! Со своей стороны, позволю себе представиться. Я генеральный директор выставочного комплекса товарищ Здоровец. Можете обращаться ко мне по-простому Семен Аркадьевич.

– Семен Аркадьевич, а потрогать этот прекрасный экспонат можно? – ухмыляется Кожура.

– Можно. Василиса, сделайте так, чтобы вас потрогали.

– Киборг протягивает руку. Кожура осторожно прикасается к ней.

– Теплая, – удивленно говорит он. – А я думал, что как труп будет.

– Все как натуральное, – гордо заявляет товарищ Здоровец.

– Так уж и все? – нагло спрашивает Кожура. – А можно в другом месте пощупать?

– Мальчики, прошу без пошлостей, – шипит Котикова. – Итак, товарищ Здоровец. Какая у нас сегодня программа?

– У нас очень интересная программа! Очень! – радостно потирает руки Здоровец. – Для начала мы поедем в самый конец выставки в павильоны сельского хозяйства. Посетим павильон скотоводства. Там мы посмотрим на элитные породы коров и свиней. Увидим наяву достижения генной инженерии в этой области, а далее по мере возвращения посетим различные павильоны, в том числе павильон космонавтики, выставку информационных технологий и само собой выставочные комплексы наших союзных республик. Кроме того, мы посетим наш сказочный город – парк развлечений Лукоморье.

Он широко машет рукой, и к машине, откуда ни возьмись, сами собой подрулили большие русские сани с крутыми полозьями. Сани были роскошные, цветасто разукрашенные с широкими поперечными скамьями. Они парили в воздухе на высоте примерно полметра, но приблизившись к нам, плавно опустились.

– Перед вами, товарищи бойцы, автоматизированное транспортное экскурсионное средство для самых дорогих и уважаемых гостей, – торжественно пояснил Здоровец. – Прошу садиться.

– Езжайте, мальчики, – махнула рукой Котикова. – У меня дела неотложные, да и каталась уже я не раз. Встретимся здесь к обеду.

В компании товарища Здоровца и киборга Василисы мы расселись на скамьях.

– По щучьему велению, поехали, – произнес Здоровец. Сани приподнялись и плавно тронулись с места. Движок этой самоходной штуковины, похоже, прятался где-то под днищем. Он негромко урчал, как сытый кот.

Сани выехали, а вернее вылетели на широкий бульвар с большими фонтанами. По сторонам его высились разнообразные здания богатые красочным декором, архитектурными формами и скульптурными композициями.

Сани летели над газонами, чтобы не беспокоить пешеходов, а они в большинстве своем не обращают внимания на это средство передвижения. Похоже, что оно было для них здесь привычным явлением.

– Товарищи, бойцы. Мы начинаем нашу экскурсию с центральной планировочной оси комплекса, – заговорила, словно запела, Василиса Прекрасная. – По обе её стороны вы можете созерцать великолепные здания разнообразнейшей архитектуры. Это павильоны народов СССР. Возведены они в результате масштабной реконструкции выставки в девяностых годах прошлого столетия по проектам лучших мастеров советской архитектуры. Каждый павильон несет в себе, в своем интерьере и внешнем облике ярко выраженный колорит национальной архитектуры. Их мы обязательно посетим на обратном пути.

– Товарищ киборг, – бесцеремонно прервал её Кожура. – Поясните, пожалуйста, на каком принципе основана функция этого необычного средства передвижения? Мне, как профессиональному философу это очень интересно.

– С большим удовольствием, товарищ боец, отвечу на ваш вопрос. Основой для передвижения этого прекрасного средства «Сани летите сами» является антигравитационная подушка, – пояснила Василиса. – Подушку создает компактный ядерный реактор, расположенный под днищем. Данная антигравитационная подушка может приподнимать средство передвижения на высоту, до одного метра над землей и тем самым дает возможность передвигаться по полному бездорожью. Управление осуществляется автоматизированной системой быстрого реагирования. Здесь же…

– Стоп, стоп, стоп! – вновь прервал её Кожура. – Ядерный реактор? Вот тут рядом прямо под нами? Извините, а у нас потом все будет хорошо со здоровьем и прочими функциями организма?

– Все будет хорошо, – ответила Василиса. – Реактор абсолютно безопасен благодаря гениальным технологическим разработкам советских ученых. Уже скоро такие реакторы получат массовое повсеместное применение в отечественном автомобилестроении. Выполненные на их основе средства передвижения в ближайшем будущем вытеснят полностью колесные автомобили. При этом будут осуществлены поистине революционные преобразования в строительстве дорог, которые за ненадобностью на них качественного асфальтового или бетонного покрытия будут переустроены с применением намного более дешевых и долговечных материалов, показывающих только направление, но не несущих, какую-либо нагрузку. Это будут вечные дороги. При этом будет полностью ликвидирована аварийность за счет внедрения автоматизированной системы быстрого реагирования.

– Круто! Воистину круто! – неподдельно восхитился Кожура.

– Да, круто! – изобразил в свою очередь восхищение товарищ Здоровец. – А скоро вы увидите не менее удивительные вещи. К примеру, вот здесь. Перед вами дворец космонавтики и образцы наших лучших космических кораблей.

Пока мы беседовали, «Сани летите сами» успели миновать аллею с павильонами союзных республик и приблизились к грандиозному сооружению. Оно представляло собой сочетание разнообразных по размерам геометрических образований, соединенных волей конструктора в единую пространственную композицию. Поверхность их не имела определенных цветовых характеристик, контрастируя друг с другом. Таинственная чернота космоса таилась в глубине пространственных структур, а выступающие конструкции, напротив, излучали свет.

Обилие на сооружении окон по типу иллюминаторов разной величины, светящихся панелей и множество других устройств непонятного назначения создавали иллюзию прибытия на землю инопланетного космического корабля.

– Перед вами великолепный Дворец космонавтики! Построен в окончательном облике в две тысячи восьмом году, – продолжила свою лекцию Василиса. – В своих разнообразных формах он выражает великую бесконечность вселенной и бескрайнюю множественность её проявлений. Этот дворец сочетает в себе синтез современных технологий и передовых достижений архитектурного конструктивизма.

Как бы в подтверждение её слов пространство над дворцом заиграло всеми красками северного сияния. Часть неба над нами потемнела до космической черноты, и на ней проявились множественные яркие звезды, а затем эта чернота исторгла из себя нечто продолговатое по форме. Оно медленно двигалось к нам и по мере приближения у меня невольно возникало ощущение, что я реально попал в фильм «Звездные войны» и наблюдаю флагманский корабль какого-нибудь фантастического космического флота.

Множество людей на площади перед Дворцом космонавтики подняли головы и, как завороженные, застыли на месте.

– Перед вами флагман научно-космического флота Страны Советов – орбитальная околоземная станция «Генералиссимус Георгий Жуков», – пояснила Василиса. – Это его объемное изображение. Флагман имеет длину триста сорок метров. Внутренний рабочий объем обитаемых отсеков пятьсот пятьдесят тысяч кубических метров. Экипаж триста восемьдесят человек. С флагмана могут осуществляться запуски межпланетных космических кораблей не только на планеты солнечной системы, но и за ее пределы.

Пока Василиса рассказывала нам о флагмане, сани медленно продолжали свой путь.

Изображение флагмана растаяло и сменилось другой картиной. На ней присутствовали два космических корабля. Они сближались.

– Вы видите стыковку марсианского посадочного модуля с базовым комплексом после первого полета на планету Марс, – пояснила Василиса. – На обратном пути мы здесь остановимся и увидим другие образцы нашей космической техники в действии, а также посетим сам Дворец космонавтики. А сейчас мы следуем дальше в павильон скотоводства.

– А что там интересного в этом павильоне скотоводства? – спросил Кожура. – Может, мы лучше здесь все-таки остановимся?

– Там интересно, – ответила Василиса. – Наша Партия и Правительство уделяют первоочередное внимание обеспечению советского народа доброкачественной и здоровой пищей. Мясомолочная продукция в советском обществе абсолютно экологически чиста в отличие от грязной пищи, произведенной на основе технологий капиталистического мира, где все направлено на извлечение максимальной прибыли. Эта прибыль извлекается путем применения в сельском хозяйстве токсичных удобрений и кормовых добавок для скота. Они обеспечивают быстрый рост животных, но вместе с тем их мясо и молоко оказывают очень вредное влияние на людей, вызывает у них смертельные заболевания, и зачастую, приводят к слабоумию.

– К слабоумию? – Кожура задумчиво почесал голову. – Черт! А я много съел, когда меня угощали в Америке. Что теперь?

– Не беспокойся. Тебе уже это не повредит, – хохотнул Роман.

«Сани летите сами» обогнули Дворец космонавтики. Звездное небо с космическими кораблями осталось позади, а впереди блеснула водная гладь небольшого пруда.

– Товарищи! Мы прибыли на территорию выставочного кластера, где размещены павильоны скотоводства, кролиководства, птицеводства и других направлений советского сельскохозяйственного производства! – торжественно провозгласила Василиса. – Как я уже говорила, благодаря неустанной заботе нашей Партии и Правительства и лично товарища Жукова наш советский народ полностью обеспечен вкусной, разнообразной и здоровой пищей. С вашего позволения, мы пешком прогуляемся здесь вдоль вольер с животными.

Сани опустились на землю, и мы вышли из них.

Откуда-то издали донеслось протяжное мычание, затем истошно заголосил петух. Легкий ветерок с примесью запаха навоза едва шевелил листья на деревьях.

Народа здесь было не так много, как на центральной аллее. Люди, похоже, больше интересовались техническими достижениями, нежели производством пищевых продуктов. Возле металлического сетчатого ограждения, куда мы подошли, топталась мамочка с мальчишкой. За ограждением задом к нам стоял здоровенный пятнистый бычище.

Ой, что это!? – воскликнул мальчишка и указал пальцем чуть ниже зада огромной скотины. Там едва ли не до земли между копыт быка висели огромные яйца.

Мамаша не ответила.

– Пойдем, – она потянула мальчишку за руку.

– Ну, мама, – загнусил пацан. – Что это там?

– Это признак мужской силы, – серьезно пояснил Кожура.

– Пойдем, пойдем, – заторопилась мамочка, зыркнув на Кожуру, и потянула мальчишку поскорее прочь.

– Товарищи! Прощу внимания, – неожиданно громко воскликнула Василиса. – Перед вами лучший образец советского скотоводства. Это бык-производитель мясной породы Красный октябрь. Данная порода выведена в результате кропотливой селекции советскими генными инженерами. Бык неприхотлив в содержании, морозоустойчив и всегда готов к спариванию. Вес быка тысяча четыреста килограммов. Рост в холке два метра.

На голос Василисы бык повел ушами и медленно повернулся в нашу сторону. Некоторое время он стоял тупо, а затем подался вперед.

– Держись подальше от ограды, Толик, – усмехнулся Роман. – Он явно тобой заинтересовался. Тебя же предупреждали, что он всегда готов к спариванию.

– Ты явно ему завидуешь, – парировал Кожура.

– Счет равный, – хохотнул я. – А вообще-то впечатляет эта махина. У нас таких нет.

– Где это у вас? – поинтересовался товарищ Здоровец, все это время скромно стоявший позади нас.

– В нашем колхозе, – не задумываясь, ответил я.

– Да, это так, – кивнула Василиса. – Представители этой породы есть во многих колхозах и совхозах страны. Но не в каждом колхозе есть такие чемпионы. Этот бык лауреат международных выставок и медалист.

– Прямо как мы сейчас, – усмехнулся Кожура.

– А сейчас мы пройдем к вольеру свиноводства, товарищи, – объявила Василиса. – Прошу за мной.

Мы потянулись за ней, прошли немного по дорожке и вышли к загону со свиньями. Их там было пять штук. Это были какие-то чудовища, а не свиньи. Огромные, как бегемоты, они валялись на земле, не обращая внимания на зрителей.

– Это свиньи породы Запорожская, – пояснила Василиса. – Выведены на Украине. Очень неприхотливы в содержании. Морозоустойчивы. Неразборчивы в кормах. Могут питаться даже опилками и другими отходами деревообрабатывающей промышленности. Размножаются быстро. Одна свиноматка приносит зараз до тридцати поросят. Пройдемте дальше товарищи.

Дальше мы вышли к павильону, где гуляли крупные овцы, обросшие длинной шерстью до земли, посетили кроликов, вышли к пруду с утками и гусями, после чего вернулись к саням.

Здесь Василиса доложила нам о преимуществах социалистических методов сельского хозяйства над капиталистическим способом производства пищевой продукции. Она рассказала, что в СССР, благодаря неустанной заботе Партии, Правительства и лично товарища Жукова, создана структура крупных агропромышленных комплексов. Эти комплексы представляют собой систему взаимосвязанных отраслей народного хозяйства, целью которой является полное обеспечение населения страны качественными и разнообразными продуктами питания, а также изделиями из сельскохозяйственного сырья.

Василиса, что-то там ещё много говорила о формировании агропромышленного комплекса, координации отраслей народного хозяйства и не уставала часто повторять о преимуществах социалистического способа ведения сельского хозяйства над капиталистическим.

Я слушал не внимательно. Устал от обилия информации.

Потом мы вновь сели в сани, что летают сами, и они вывезли нас к огромному зданию по типу древнегреческого храма Парфенон. Только в отличие от Парфенона это здание было раз в десять больше его. Высокие дорические колонны ослепляли белизной мрамора. За ними блестели стеклянные витражи.

На фризе главного портала в изобилии теснились скульптурные барельефы, изображающие все тот же трудовой народ. Под барельефами красовалось золотом объемные буквы, сложенные в название: «Дворец советской архитектуры и градостроительства».

Поднимаясь ко входу по широким ступеням антаблемента, я задумался. Почему у нас нет Дворца Российской архитектуры? Вопрос к самому себе остался без ответа.

Перед входом мы остановились.

– Итак, товарищи, мы сейчас войдем поистине в храм советской архитектуры, – торжественно произнесла Василиса. – В стране советов развитию и формированию красивой и благоприятной для жизни простого трудового человека среды уделяется исключительное внимание. Руководствуясь фундаментальным принципом диалектического материализма, что бытие определяет сознание, наша Партия и Правительство уделяют повышенное внимание эстетическому качеству окружающих человека пространственных характеристик. Воспитание гармонично развитых личностей невозможно осуществить среди уродливых форм и агрессивной среды, которую человеческое сознание будет впитывать ежедневно и ежечасно и реагировать на это проявлениями агрессии, депрессивного состояния и духовной деградации, что сегодня и наблюдается в капиталистическом мире, где формообразование архитектурных форм подчинено политике откровенного чистогана. Как результат того – рост преступности, психических заболеваний, проявлений агрессии и деградация в целом капиталистического общества.

– Воистину это от Творца мира идет, – бесцеремонно вмешался в монолог Кожура. – Воистину красота – это отражение в зримых формах, звуках или же словах души Творца вселенной. Проявляющие красоту в этом мире уже бессмертны, как проводники Творца. А созерцая ее, люди приобщаются к Творцу, познают его душу, и тогда в их душах начинает звучать музыка души Творца и через это они обретают путь бессмертия. Чрез красоту спасение обретается и духовное очищение.

– Простите, это вы о чем? О каком таком творце вселенной идет речь? – Насторожился Здоровец. – У нас в нашей стране творцом является советский народ. Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать, молодой человек.

– Не я говорю сие, а чрез меня оный вещает, – назидательно произнес Кожура. – Человек воистину духовный красоту творит, но знание о том приходит ему от Творца всевышнего. И текут мысли в сем устремлении мирно и спокойно в гармонии превеликой и проявляются красотой в формах зримых, да в звуках гармоничных. Только так и не иначе, воистину. Но бывает умы буйные и активные в ложном знании своем и в иллюзии мудрствования, и блудят они в трех соснах…

Похоже, что Толика понесло не слабо на этот раз. Видимо под впечатлением всего увиденного здесь он решил блеснуть своим духовным развитием. Вчера поздним вечером, когда я рассказывал о своем мире, он неоднократно встревал в разговор с подобными речами, но Роман его быстро осаживал, хотя сам несколько раз затевал разговор о планете Оум.

– Подождите, подождите, молодой человек, – нахмурился Здоровец. – Я как человек партийный и атеист не могу позволить здесь разводить подобные речи о каких-то там творцах вселенной и намеках на чей-то буйный ум. Вы, похоже, тут нам о боге толкуете? Но бога нет!

– Да, я подтверждаю, что бога нет! – решительно заявила Василиса. – В моем информационном блоке нет сведений о каком-либо творце вселенной. Значит, его нет.

Кожура невесело усмехнулся, но ничего не сказал в ответ.

– Шутит он, – махнул рукой Роман. – Это он так по-своему выражает восторг увиденным. А у меня лично просто нет слов.

– Товарищи, пройдемте далее, – предложила Василиса. – Жаль, что я не могу испытывать чувство восторга, но уверена, что вы все потеряете дар речи, после того, как увидите, что там внутри.

Внутри сразу после входа мы увидели панораму огромного макета какого-то красивого города со зданиями, дорогами, бульварами и рекой. Все было выполнено настолько реалистично, что складывалось впечатлений созерцания панорамы с высоты птичьего полета. Иллюзия достоверности дополнялась незаметным переходом материальных объемов в голографические перспективы, уводящие к горизонту, где по синему небу плыли облака, и медленно таял след от самолета.

По улицам этого города ехали маленькие автомобили, а кое-где они просто плыли на небольшой высоте по воздуху, и я сообразил, что это и есть те самые модели новых транспортных средств на гравитационной подушке.

– Лепота! – восторженно воскликнул Кожура. – Я в восторге!

– Перед вами вид образцового социалистического города, – пояснила Василиса. – В нашей советской стране большое внимание уделяется качеству градостроительной среды с её эстетическими и материальными функциями. Вся система советского градостроительства построена на обязательном соблюдении четких норм и правил, которые разработаны ведущими научно-исследовательскими центрами страны. В отличие от капиталистического мира, где основным мерилом застройки является выгода…

Василиса опять вошла в свой репертуар. Она много рассказывала о диких принципах застройки западных городов и превращении их в каменные джунгли. Затем она плавно вырулила на преимущества советского зодчества. Она рассказывала, что в советское градостроительство основано на комплексном подходе, при котором люди наряду с качественным и комфортным жильем получают развитую систему с объектами культурно-бытового обслуживания в пешеходной доступности от своих квартир.

Я изучал историю советской архитектуры на лекциях по градостроительству. Основной планировочной единицей жилой застройки в советской системе являлся микрорайон, который возводился комплексно с детскими садами, школами, продовольственными магазинами и спортивными площадками. Норма зеленых насаждений строго соблюдалась. Объекты периодического спроса, такие, как клубы, универмаги и поликлиники размещались за пределами жилой застройки на специально выделенных участках для общественных центров.

Система советского градостроительства сохранилась здесь в полной мере, судя по этому макету города и словам Василисы. Они не представляли для меня новизны. Я отвлекся и немного отошел в сторону, чтобы лучше рассмотреть архитектурное решение общественного центра. Это был градостроительный комплекс, выполненный в едином стиле и композиционной идее. Но не успел я в подробностях оценить это гармоничное, на мой взгляд, решение, как ко мне приблизились молодые люди. Это были две девушки и худенький парень в очках и белой бейсболке. Эдакий «ботаник». Девушки были совершенно одинаковые. Близняшки.

– Иизвините, – робко произнес, немного заикаясь парень. – Это вы? Дда?

Я непонимающе уставился на него.

– Это он, – уверенно заявила одна из девушек. – Точно он.

– Этто вы, – уже уверенно произнес парень. – Вас зовут Валерий. Ввы пели вчера во Дворце Советов. – Разрешите ппознаакомиться. Юрик.

Он протянул мне руку. Я машинально пожал его ладонь.

– А я Рита, – представилась девушка. – А она Юля. Мы близняшки.

– Правда? – я нарочито удивленно поднял брови. – А я думал, что здесь на выставке уже клонируют людей.

Девчонки рассмеялись. Ботаник сохранил серьезный вид.

– Ввы талант и герой, – заявил он. – Я ххочу брать с вас пример и тоже, когда пойду в армию стану ггероем. Пойду служить этой осенью.

– Тебя не возьмут с твоим зрением, – возразила Рита.

– Ввозьмут, я линзы вставлю, – упрямо произнес ботаник. – Скажите, уважаемый Валерий. Что ннужно для того, чтобы стать героем? После ваших песен я твердо решил умереть зааа Родину.

Я внимательно посмотрел на него. Шутит или говорит серьезно? Нет, похоже, что не шутит. Взгляд жесткий, глаза сильно увеличены очками.

– Умереть?

– Да!

– Зачем? Человек рождается, чтобы жить. Чтобы построить дом, воспитать детей. Чтобы…

– Это буржуазная идеология обывателя! – резко возразил ботаник. Он даже перестал заикаться. – Человек рожден для подвига!

– Человек рожден для жизни, – спокойно сказал я. – Когда ты это поймешь, твоя жизнь станет настоящим подвигом. Удачи тебе.

Я направился в сторону Василисы.

– Постойте, – окликнула меня Рита. – Можно автограф? Пожалуйста.

Она протянула мне блокнотик и ручку.

– И мне, и мне, – повторили Юля и ботаник. Юля подала мне мою фотографию из какого-то журнала, а ботаник снял бейсболку.

Я исполнил их просьбу, и они радостные пошли в сторону выхода, где затерялись среди посетителей.

Мои мысли смешались. Этот мирный с виду парень был готов умереть за Родину после моего концерта? Но разве я пел с целью призыва людей на смерть? А может быть он не один такой, вот так воспринявший эти песни? Может быть их сотни? Тысячи? Миллионы тех, кто видел это в прямой трансляции? И все они теперь хотят умереть? Да, ну, ерунда. Может этот ботаник просто не в себе. Может он псих настоящий, и у него есть справка. Конечно, есть справка. У него глаза сумасшедшего.

Придя к таким выводам, я уже хотел было вернуться к своей компании, которая продолжала топтаться неподалеку, но кто-то легко коснулся моего плеча. Я оглянулся и удивленно поднял брови. Это была Жанна. Мы расстались с ней вчера вечером на выходе из гостиницы.

Некоторое время я тупо смотрел на нее, пытаясь сообразить, зачем она здесь, случайная ли эта встреча в огромном городе, или она специально искала меня.

– Здравствуй, – приветливо сказала Жанна. – Почему такой серьезный? Ты не рад мне?

– Рад, но больше удивлен, – ответил я.

– Не беспокойся, – она грустно улыбнулась. – Навязываться парням не в моих правилах, хотя ты мне очень нравишься. Я пришла поговорить про другое. Давай присядем.

Мы сели на свободную скамейку, каких было много здесь для отдыха посетителей. Жанна настороженно глянула по сторонам, будто чего-то опасалась, потом внимательно посмотрела на меня, как будто увидела первый раз.

– Что случилось? – спросил я.

– Пока еще не случилось, – ответила она. – Но рано или поздно случиться. Поэтому ты должен исчезнуть.

– Как это? Куда исчезнуть?

– Куда угодно. Если у тебя получится вернуться, то возвращайся.

– Куда мне надо вернуться?

– Обратно в свой мир. Твои друзья вчера говорили правду. Ты пришел из другого мира.

– Они шутили.

Она вновь украдкой взглянула по сторонам, потом достала из сумочки сигарету и закурила.

– Ты куришь?

– Редко. Когда нервничаю. Я редко нервничаю. Профессиональные корреспонденты должны всегда сохранять спокойствие, но это не всегда у меня получается, особенно сейчас. Я не хочу, чтобы тебе было плохо. Но если ты промедлишь, то тебе будет очень плохо.

– Почему?

– Потому, что у тебя здесь нет прошлого.

– С чего ты взяла?

– Я профессиональный корреспондент. У меня связи. Я умею добывать информацию и навела справки о тебе по своим каналам. У тебя здесь нет никого.

– И что с того?

– А с того, что если бы ты был незаметным рядовым гражданином, то и ничего страшного, но ты стал очень известным. А на всех известных людей здесь в спецорганах заводят досье, где собирается полная информация о человеке от его рождения до сего дня. Где он учился, где работал. Собирается информация об его родственниках, о его дедушках, бабушках и даже прабабушках. Понял?

– Понял.

– Ничего ты не понял, – Жанна постучала легонько мне по лбу пальцем. – У тебя здесь никого нет. Понял? Они это быстро вычислят, и все.

– Что все?

А, то, что ты возник здесь неизвестно откуда, да еще тебя поймали на секретном заводе. Они признают тебя шпионом и расстреляют.

– Ну, ты и скажешь. Мое сердце предано делу Партии и народа, – торжественно заявил я. – Мне поверят, что я не шпион. И кроме того меня лично наградил сам товарищ Жуков. Я нахожусь под его покровительством.

– Жуков – это марионетка, – невесело усмехнулась Жанна. – Здесь работает система, безжалостная, как машина. Жукову сообщат, что ты шпион, который пытался проникнуть в ряды высшего руководства страны, и Жуков лично подпишет приказ о твоем расстреле. И вообще, здесь не верят никому. Здесь даже на самого Жукова есть досье.

– Извини, но мне пора, – я крутанул головой по сторонам. Василисы с компанией не было видно. Пока мы беседовали, они успели куда-то запропаститься. И где их теперь искать?

– Валера, постой, я помогу тебе скрыться. Я могу тебе сделать новый паспорт. У меня связи. А если захочешь, мы вместе поедем туда и пройдем в твой мир. Мне душно здесь. Я хочу вырваться отсюда, из этой страны, где всех заставляют ходить строем и одинаково думать. Я хочу..

– Как ты можешь так говорить! – возмущенно прервал я Жанну. – Ты еще недавно мне тут убежденно говорила о преданности Родине и верности идеалам коммунизма. А теперь ты готова предать эти идеалы? Так или не так? Вот так и у нас предатели этих идеалов все разрушили разом. Все, что завоевывалось народной кровью, строилось и приумножалось, растащили по личным карманам. Такую страну под откос пустили!

– Успокойся, мой герой, – она положила ладонь на мою руку. – Я не предавала идеалы. Но ты ворвался в мою жизнь подобно ветру с далеких океанских просторов, за которыми таятся неведомые берега. Ты принес мне лепестки цветов, растущих там, голоса птиц там живущих. Вчера ты пел песни из своего мира. Я запомнила. Там ветра летят, касаясь звезд, там деревья не боятся гроз…

Она замолчала.

– Океаном бредят корабли, там на самом на краю земли, – продолжил я.

– Вот и я теперь, как тот корабль, брежу этим океаном. Твоим океаном. Ты изменил меня в одночасье, – прошептала Жанна. – Все, что еще недавно казалось мне великим и бесспорным, теперь представляется мизерным до ничтожности. Ты раскрыл мне другие миры. Если ты погибнешь, то умру и я. Уходи, пожалуйста. Возвращайся в свой мир. Здесь тебе грозит смертельная опасность. Уходи, и пусть ты будешь далеко, но я буду знать, что ты жив.

Её голос задрожал. Она выронила сигарету.

– Да не волнуйся ты так. Все будет со мной хорошо, – попытался я успокоить её. – Да это правда. Я из другого мира. Но меня случайно сюда занесло. Если бы мне знать, как вернуться, то меня бы давно тут не было. Прости, но я не сказочный принц и не могу тебя забрать в свое королевство. Но если смогу, когда-нибудь забрать, то заберу. Обещаю. А пока буду жить тут, и чему быть, того не миновать.

– Дурачок, – она грустно улыбнулась. – Ты еще не понимаешь, куда попал. Здесь человек – винтик без гаечки.

– Как это без гаечки, – ухмыльнулся я. – Ты моя гаечка, а я твой винтик.

– Фу, как этот пошло, – она рассмеялась. – Ладно, может быть, я преувеличиваю в своих страхах, и все действительно будет хорошо.

– Конечно, все будет хорошо! – кивнул я и ободряюще улыбнулся. – Уже все хорошо!

– Ты мне позвонишь?

– Обязательно, когда у меня будет телефон.

– Я буду ждать, мой герой. Я готова ждать тебя всю жизнь.

– Товарищ Назаров! – послышался откуда-то издали взволнованный возглас товарища Здоровца. А вот он и сам семенит короткими ножками.

– Товарищ Назаров! А мы вас потеряли! Ну, нельзя же так! Я уже было хотел по местному радио объявлять вас в поиск! Здравствуйте, товарищ Ложкина! Так это вы, значит, украли нашего гостя.

– Здравствуйте, товарищ Здоровец! Как бы я хотела, чтобы этот гость украл меня и забрал с собой, – расплылась в улыбке Жанна. – Пока, мой герой.

Она поднялась со скамьи и ушла не оборачиваясь.

* * *

До обеда на обратном пути мы посетили планетарий и, уже было сани, понесли нас ко Дворцу Единения народов, где нам обещали показать нечто удивительное и необычное, но наша экскурсия прервалась звонком телефона товарища Здоровца.

– Да, да. Так точно! Есть! – начал он говорить непонятно с кем по-военному изменившимся голосом. – Все будет так, как сказали.

– Нам необходимо вернуться ко входу. Срочно, – сказал он, и сани, увеличив скорость, резво понеслись вдоль главной аллеи.

Выезжаем за пределы выставки. Сани останавливаются перед тремя крепкими хмурыми индивидами в серых костюмах. За ними шеренга из десятка серьезных ребят в черной униформе с калашами наперевес. Чуть поодаль серая машина-фургон и черный микроавтобус с тонированными стеклами

– О, блин. Да тут целый почетный эскорт, – бормочет Кожура. – К чему бы это?

Мы выходим из саней.

– Назаров? Кожура? Дуров? – спрашивает один из серьезных людей.

Молча, киваем.

– Руки вытянуть перед собой.

Мы подчиняемся, и наши запястья мгновенно сковываются наручниками.

– В чем дело? – дергается Кожура. – Вы кто такие?

К нам подбегают ребята в черном. Обыскивают, срывают награды и снимают ремни. Затем подхватывают под руки и волокут к фургону.

Глава 25

АГЕНТ ЦРУ

Я не споткнулся ни разу, но почему-то упал.

Не помню, в какой песне я слышал эти слова. Вспомнил их сейчас. Занесла же нелегкая в этот СССР. И зачем это надо было? Кому надо? Да, уж. Поток жизни не предсказуем. Вот он его новый поворот. Что он нам несет? По всему – ничего хорошего. Права была красотка Жанна, предупреждая меня об опасности.

Тусклый свет фонаря с потолка фургона. Мы сидим рядком вдоль борта на жесткой лавке. Напротив нас четверо конвоиров в черном. Сидят и следят за каждым нашим движением. Нас и конвоиров разделяет крепкая решетка.

Разговаривать запрещено.

Кожура поначалу пытался выразить возмущение, но получил хорошую зуботычину и затих, прикусив разбитую губу.

Мда, не ожидал я, что меня так быстро вычислят. Хотя, чего я ждал и медлил? Дурак. Если простая корреспондентка по своим каналам смогла разузнать обо мне практически все, то, что уж говорить о спецах щита и меча. Подобные задачки они, как семечки щелкают. Наверняка их ищейки уже в курсе, что в этой стране нет следов моего прошлого. И для них это значит только одно – я ставленник другого государства. Из этого следует, что я шпион. Другого объяснения они не приемлют. Именно это мне и предъявят. Так и есть. Жаль друзей своих, что в эту историю они вляпались по моей вине. Они-то здесь не при делах.

Возможно, что тут еще приплелись происки замполита Ломодурова. Не исключено, что этот скользкий тип, уже успел донести куда следует и выдать нас за угонщиков самолета. При этом, наверняка, приукрасил эти деяния, заявив о нашей возможной связи с вражескими спецслужбами, и теперь нас будут прессовать по полной, как врагов народа.

Здесь нет моратория на смертную казнь. Поставят к стенке, как пить дать. Не хотелось бы вот так закончить свое путешествие в СССР.

Машина резко тормозит. Лязгает щеколда на решетке. Открывается дверь фургона.

– Выходим по одному! – слышится зычный голос. – Первый пошел!

Первый с краю это я. Выбираюсь наружу. Озираюсь. Взгляд скользит по хмурым лицам бойцов из конвоя, упирается в угрюмые кирпичные стены по периметру тесного пространства. В стенах небольшие оконца с решетками. Над головой лоскут серого неба.

Рычит собака. Черная немецкая овчарка. Глаза холодно блестят. Я отлично знаю эту породу. В детстве у меня был такой же пес. Он был лучшим другом для меня. Я точно знал – если хозяину угрожает реальная опасность, овчарка немедленно бросится на его защиту. При этом собака не станет размышлять, во сколько раз соперник превосходит ее в силе или размере – бесстрашие «немца» почти легендарно. И я точно знал – им нет равных в выслеживании и поимке преступников.

Этот пес мне не друг. Я для него преступник.

Моросит холодный дождь.

* * *

В маленькой комнате под сводчатым потолком и серыми стенами без окон из всей мебели только стол, при нем стул, да табурет, накрепко прикрученный к полу. На столе объемная картонная коробка и лампа, которая слепит мне глаза.

Сижу на табурете. За моей спиной два дюжих конвоира.

За столом на стуле субъект мелкого роста, прилизан и сгорблен. Эдакая крыса в сером костюме.

– Фамилия? Имя? – спрашивает вкрадчиво.

– Назаров Валерий, – отвечаю.

– Это настоящие фамилия, имя?

– Настоящие. С рождения. Не менял.

Субъект подается в мою сторону, будто принюхивается, затем откидывается на спинку стула и складывает ладони-лапки на животе.

– Я старший следователь по особо важным делам комитета государственной безопасности СССР, – тихо произносит он. – Моя фамилия Разнарядков. Мне тут все всегда говорят только правду. А если кто-то пытается говорить неправду, то очень недолго. Вы меня поняли?

– Понял. Но прежде хотел бы знать, в чем меня обвиняют. Почему я здесь?

Разнарядков гадливо улыбается и кивает конвоиру.

Тот выходит и вскоре возвращается, вталкивая в кабинет человека. У него сплошной синяк во все лицо. Я с трудом узнаю в нем того самого полковника с танкового завода, который упек меня в психушку.

– Это он? – спрашивает Разнарядков и тычет тонким, как глиста пальцем в мою сторону.

Полковник смотрит на меня одним глазом. Второй полностью закрыт лиловой гематомой.

– Не слышу! Это он?

– Да, – едва слышно отвечает полковник.

– Как ты мог, будучи опытным воякой, способствовать проникновению на вверенный тебе режимный объект вражеского шпиона и диверсанта? – вкрадчиво спрашивает полковника Разнарядков. – Как ты мог затем отпустить его? Ты с ним заодно?

– Никак нет! – мотает головой полковник. – Я его не знал! Виноват! Я проявил халатность! Но я его не знал!

– Врешь, мерзавец, – ласково произносит следователь. – За сколько тебя купили?

– Я не вру! Я предан делу Партии и народа!

– Ты его знаешь? – спрашивает меня Разнарядков, мотая головой в сторону полковника.

– Знать не знаю и знать не хочу.

– Как это не знаешь? Ты же с ним встречался на заводе, как у тебя было запланировано в задании.

– Да, встречался. Но никакого задания не было. Я шел устраиваться на работу, а меня задержали и приняли за сумасшедшего. Я хотел приносить пользу Родине, а он, гнида, упек меня в психушку. Я его тогда первый раз увидел и последний.

– Ха! Да вы спелись, однако! – ухмыльнулся Разнарядков. – Вот же твари. Агенты ЦРУ.

– Я не агент ЦРУ! – завопил полковник. – Гражданин следователь! Я преданный коммунист! Я оступился! Но я искуплю! Я искуплю! А он… Я не знаю, кто он. Я принял его за идиота! Он был в трусах и нес какую-то херь! Видели бы вы его сами и все эти его вещи дурацкие. Но я искуплю! Искуплю!

– Уведите его, – брезгливо поморщился Разнарядков.

Полковника выпроводили за дверь.

Следователь опрокидывает картонную коробку и вытряхивает ее содержимое на стол. Я вижу свои шорты, майку и прочие вещи.

– Это твое?

Киваю.

– Хорошая маскировка, – ухмыляется Разнарядков. – Да, под идиота все это вполне может прокатить. Но вот только не этот аппаратик.

Он берет в руки мой мобильник.

– Как ты объяснишь, что вот это устройство не имеет своих аналогов? Экспертиза показала, что этот аппарат индивидуального изготовления. Для чего тебе аппарат индивидуального изготовления, работающий на специализированной частоте? Это же шпионский спутниковый передатчик. Я прав?

Мотаю головой.

– Отпираться бесполезно, – ухмыляется Разнарядков. – Картина предельно ясна. Замаскированный под сумасшедшего ты проник на завод с заданием снять на фотокамеру, вмонтированную в твой аппарат секретные объекты и передать их через спутниковую связь врагам. Но ты не успел. На телефоне ничего нет. Он пуст и его карта пуста. А может все же успел? Успел передать и все стер? Отвечай?

Я тупо морщу лоб. Телефон пуст? Но как это может быть. Там же номера и фото разные имеются. А может… А может все стерлось при моем переходе сюда? Вполне возможно, что это так.

– Что молчишь? Успел передать или нет?

– Ничего я не передавал. Все не так, как вы говорите.

– Все так, – уверенно заявил Разнарядков. – Мы выясним, успел ты передать сведения или нет. Это вопрос времени. И мы знаем, что было дальше. Дальше тебя задерживает охрана и ведет к тому самому полковнику. Полковник принимает тебя за сумасшедшего и отправляет в дурку. При этом он нарушает все инструкции и порядки. Нарушает по халатности или все же осознанно с целью покрыть свои преступные деяния? Ты с ним заодно? Вы были заранее в сговоре?

– Полковник не виноват. Я уже говорил, что мы первый раз встретились на заводе.

– Врешь! Я прав! – неожиданно взрывается Разнарядков. – Я уверен, что вы в сговоре. Но наши люди бдительны, и нам этот факт стал известен. Что ты на это скажешь? Отвечай!

– Это очень хорошо, что ваши люди бдительны, – активно киваю я. – Бойцы невидимого фронта всегда стоят на страже Советской Родины. Слава КПСС! Да здравствует Марксизм – Ленинизм!

– Не надо косить под идиота, – мотнул головой следователь. – Ты же серьезный человек, Назаров, или как там тебя на самом деле. Я ведь был там во Дворце Советов. Видел твое выступление. Ты показал себя во всей красе. Я еще тогда почувствовал, что за тобой что-то стоит. Что-то в тебе есть такое не наше. Уж слишком велико твое влияние на массы. Твои песни взбудоражили умы. Но это не допустимо. Мало того, что ты шпион, ты еще идеологический детонатор. Но никому не будет дозволено ломать сложившийся уклад социалистического образа жизни. Ни-ко-му.

– Хотел как лучше, – пожимаю я плечами. – Даже в мыслях не было кого-то будоражить.

– Я уверен, что эти песни сочинили за бугром, – ухмыляется Разнарядков. – Вроде как на первый взгляд тексты правильные, но только на первый взгляд, а подтекст скрытый так и сквозит. Чего стоят слова. Эээ, как его там… И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди… Ммм..

– И Ленин такой молодой, и юный октябрь впереди, – подсказываю я. – И что тут такого? Где тут скрытый смысл?

– Как это где? И вновь продолжается бой! Это что? Какой ещё такой бой? Где? С кем? И при этом юный октябрь впереди. Это как? Опять революция впереди? Призыв к новой революции в СССР?

– Ну, не знаю, – вновь пожал я плечами. – А вообще-то зря я спел тогда. Решил крутизну показать. Вот и угораздило.

– Не угораздило, – мотает головой Разнарядков. – Ты действовал по плану. Мы проверили всё. У тебя нет родственников в нашей стране. Ты здесь нигде не работал, не учился, не женился и не сношался.

– Ну, это я возражаю, товарищ следователь! – бесцеремонно прерываю я его.

– Я тебе не товарищ, – взрывается Разнарядков. Я для тебя гражданин.

– Хорошо, гражданин следователь. – Хочу выразить протест.

– Какой еще протест? Ты хочешь возразить? Ты хочешь сказать, что сношался? – он коротко хохотнул.

– Не… не. Я не о том, – решительно мотаю головой. – Хочу лишь заметить, как в ваших рассуждениях рвется логическая цепочка вашей доказательной базы. Неужели вы полагаете, что шпионов и диверсантов забрасывают на чужую территорию без хорошо изготовленных документов и без правдоподобной легенды? Неужели их засылают в таком виде, чтобы их сразу заметили, как попугаев в стае ворон? Вам это не кажется странным?

Разнарядков некоторое время тупо смотрит на меня и трет ладонью лоб.

– Вам это не кажется странным, гражданин следователь? – повторяю вопрос. – Разве так выглядят настоящие шпионы?

– А ты я вижу, подкован в этом деле, – щурит глаза Разнарядков. – Не морочь мне голову! Да, документы шпионам готовят, и легенда у них есть. Но это стандартный прием. С тобой же решили иначе. Ты должен был скосить под сумасшедшего. Поистине, гениальное решение! Но нас не проведешь.

– Да, – киваю. – Не проведешь. Но я и не пытаюсь никого провести. Кстати, а разве попадание в сумасшедший дом карается законом? Разве служба в рядах Вооруженных сил СССР уголовно наказуема?

– Не придуривайся, – махнул рукой Разнарядков. – Твое попадание в сумасшедший дом было запланировано. Из него тебя забирают в армию. Там уж, будучи ранее прошедшим хорошую подготовку во вражеских учебных центрах, ты показываешь себя отличным бойцом с перспективами на сверхсрочную, а дальше с возможностью внедриться в профессиональные ряды Советских Вооруженных сил с продвижением по службе. При этом ты вербуешь себе двух агентов. С ними ты познакомился в сумасшедшем доме. Это идеологически неустойчивые элементы, симулянты и уклонисты от службы в армии мерзавцы Кожура и Дуров.

– Эти люди совершенно ни при чем! – решительно возражаю я. – Из симулянтов армия превратила их в истинных воинов.

– Еще как при чем, – цедит сквозь зубы Разнарядков. – Эти субъекты охотно идут на сговор с тобой, за обещание сладкой жизни в Америке. Вместе вы вынашиваете планы по подрыву основ советской власти, маскируясь под бойцов советской армии. Проходит время и тебе сказочно везет. Всю вашу троицу за успехи в боевой и политической подготовке направляют в США. Там ты запускаешь вражеских лазутчиков на борт секретного советского самолета. Более того, применяя его вооружение, ты раскрыл все его технические характеристики и тактические возможности. Теперь американская разведка знает, что один наш самолет может запросто уничтожить любой вид американского оружия, как раз плюнуть! И вот что самое главное! Ты на советской военной технике оказываешь помощь вражескому государству в уничтожении террористов и по существу спасаешь это самое государство от прямого ядерного удара. Если бы террористы реализовали свои планы, то силы Америки были бы напрочь и необратимо подорваны. Враг нашего врага – наш друг! Террористы в данном случае были нашими друзьями. Ты уничтожил нашего друга. Ты сыграл на руку США. Ты враг СССР. Это неоспоримо. Дальше вас всех везут прямиком в ваше логово, где вы получаете новые инструкции для своей подрывной деятельности.

Я слушаю Разнарядкова и отчетливо понимаю, что влип. Это следак для себя уже все решил и уже состряпал дело. Мне кирдык. Это ясно. Но надо сделать все возможное, чтобы спасти моих ни в чем не повинных соратников.

– А, может быть, вам не просто везет? Может и ваш командир полка полковник Зверев, что отправил именно вас в Америку, тоже твой сообщник? – вкрадчиво спрашивает Разнарядков. – Он твой сообщник? Я верно излагаю?

– Какой командир полка? Полковник Зверев совершенно ни при чем, – возражаю я. – Всё это очень интересно, что вы говорили, но не имеет никакого отношения к истине. Понимаю, вы полны рвения в желании раскрыть масштабный шпионский заговор. Давайте не будем тратить ваше драгоценное время. Я вам посодействую и подпишу любую бумагу с так называемым чистосердечным признанием. Готов взять всю вину на себя. Но только на себя одного! Друзья мои Кожура, и Дуров – они тут совершенно ни при чем. Это правда! Я их не вербовал. Они не враги СССР и еще пригодятся для защиты своей Родины. Славные ребята. Бейте меня, режьте, что угодно делайте, но против них я ничего не скажу. Вместе с тем подыхать у расстрельной стенки у меня самого нет желания. Я с большим удовольствием положил бы свою жизнь с пользой для дела. Но видно не судьба.

Разнарядков откинулся на стуле, прищурил глаза и некоторое время смотрел на меня, не отрываясь холодным изучающим взглядом. В воздухе зависла гнетущая тишина.

– Интересный вы человек Назаров, – наконец произнес он. – Скажу прямо – вызываете восхищение и уважение. Люди, которые сюда попадали, почти сразу же превращались в ничтожную слизь. Они были омерзительны. Но с вами приятно вести беседу. Мне нравится, как вы держитесь, и мне лично не хотелось бы вашей смерти. И также мне не хочется смерти для ваших подельников. Должен сказать, что они тоже ведут себя достойно. Но факты – вещь упрямая. А что было на самом деле, мы сейчас узнаем в мельчайших подробностях от вас самих.

Он кивает конвоирам, и те прихватывают меня с боков.

– Бить и резать мы вас не будем, – нарочито ласково говорит Разнарядков. – У нас очень гуманные передовые методы, которые позволяют сделать разговорчивым даже коня.

Скрипит дверь. Из-за моей спины появляется здоровенный детина в белом халате с чемоданчиком в руках. Он ставит его на стол, открывает. Я вижу в его руках шприц, наполненный бесцветной жидкостью.

– Рукав ему закатайте, – произносит детина басом.

Чувствую жесткое прикосновение иглы, а уже скоро жаркая волна разливается по телу и кружит голову.

– Действует, – произносит детина. – Можете задавать вопросы.

Я мотнул головой. Она будто по ветру полетела. Стало легко и хорошо. Ха! Ха! Сывороткой правды меня решили взять. Ну да ладно. Сейчас все выложу, как на духу.

– Кто конкретно тебя сюда послал? – послышался откуда-то издалека голос Разнарядкова

– А хер его знает, – ответил я, расплывшись в счастливой улыбке. – Знал бы, так меня тут не было. Этот мудак Буров потащил меня на завод.

– Кто такой Буров? Резидент?

– Какой еще резидент? Мудак он. Встречу и харю набью. Он потащил меня на этот завод, будь он неладен. А потом я очутился в этой вашей стране. Она там у нас развалилась, а тут еще живет.

– Где это у вас?

– Там у нас в нашем мире.

Я испытывал удивительную эйфорию. Мне было совершенно все равно, что со мной будет. Это было великолепно.

– Ваш мир – это Америка?

– Нет, это параллельный мир. Я попал к вам из него. И песни, которые я пел они все из того мира. Сейчас ещё спою. А мне все пох…! Я сделан из мяса! А самое страшное, что может случиться – стану пидарасом!

– Замолчи! Где была твоя явочная квартира? Быстро говори адрес.

– Моя квартира? Моя квартира по адресу город Красноярск, улица Карла Маркса дом 21 квартира 241.

– Нет там такой квартиры.

– Так это в моем мире, а не в твоем. Я к вам прибыл из России. Там к СССР большой лохматый писец пришел. Развалился СССР в моем мире. Все республики, как одна отпочковались – своим путем пошли. Россия же провозгласила себя правопреемником СССР. Все долги на себя взяла и свои и республик, ушедших под крыло запада. А долгов было немало. И там ей очень трудно, но она стоит, и выстоит. А я не шпион. Я из России. Я из другого измерения. А давайте я вам еще спою. Петь хочется, сил нет! Вдох глубокий! Руки шире! Не спешите, три четыре. Бодрость духа грация и пластика…

– Замолчи! Как твое настоящее имя?

– Валера мое имя. Я с рождения Валера Назаров. Знаете что такое Валера? Валерий – это римское имя Валериус, что значит будь здоров, будь силен. А я здоров и силен. Во мне сейчас бурлит кровь римских легионеров. Я чувствую себя круто. Скажите, что за настойку вы мне ввели? Я сейчас счастлив, как никогда.

– Мощно держится, – удивленно произносит детина. – Еще дозу закатить? Хотя опасно. Сердце может не выдержать.

– Не надо, – словно сквозь вату доносится до меня голос Разнарядкова. – Он ничего не скажет. Это фанатик. В камеру его.

Меня подхватывают под руки и волокут куда-то. Сквозь мутную пелену в глазах едва различаю сумрачный коридор. Лестница вниз, дверь. Она открывается предо мной. За ней темнота.

* * *

В тесной одиночной камере глухие бетонные стены дышат холодом. Я лежу на жестком топчане, уставившись в потолок. Тишина давит на уши.

Часов у меня нет, и я не могу определить, сколь долго пребываю здесь, но мне кажется, что очень долго.

Мысли бурно распирают мне черепную коробку в поисках выхода из той тупиковой ситуации, в которую я попал. Жанна была права. Я попал под каток проверки моей личности. По ходу дела вскрылась оплошность службы безопасности завода, а как уж она вскрылась, тут уж приходилось только догадываться. Может быть, этот лейтеха сдал своего начальника, чтобы продвинуться по службе, а может какой осведомитель доложил. Черт его знает. Короче, тайное стало явным.

Все эти вещдоки с моими шортами, майками и прочим барахлом можно объяснить моим сумасшествием. Но как объяснить мой телефон, который при детальном рассмотрении действительно не имеет аналогов в этом мире? Вот они и расценили его, как некий шпионский аппарат индивидуального изготовления, сопоставили факт моего пребывания с ним на секретной территории, и я для них мгновенно стал агентом иностранной разведки. Все остальное с их домыслами о вербовке агентов, нашем сотрудничестве с Америкой и планами по разрушению СССР – это полный бред.

Впрочем, какие выводы еще они могли сделать? У них работа такая выявлять врагов всегда и везде. Этот следователь Разнарядков бодро отчитается о раскрытии масштабного шпионского заговора и пойдет на повышение. Он уже все для себя решил. Моя правдивая песня о параллельных мирах здесь совершенно не прокатит. Мне конец, и кончат меня здесь без сомнения. Да и черт со мной! Жаль только, что со мной кончат двух ни в чем неповинных, хороших ребят. Где они сейчас? Может быть, из них ногами выбивают признание? Да уж, здесь из кого угодно могут сделать кого им угодно.

И ведь ничего нельзя сделать и что-либо объяснить. Полный идиотизм. Да, Валера. На этот раз ты проиграл.

Черт! Холодно здесь.

Я вскочил с топчана и забегал из угла в угол камеры, чтобы согреться.

* * *

Лязгнул засов. Дверь распахнулась.

– На выход! – послышался командный голос.

Поднимаюсь на ноги. Выхожу. За дверью четыре конвоира.

– Привет, – нагло улыбаюсь им. – А когда здесь кормить будут?

– Иди! – один из них толкает меня по сумрачному коридору.

– Вас так много на меня одного, – ухмыляюсь я и получаю весомый удар прикладом в спину.

– Заткнись, гнида!

Иду дальше молча. Двое конвоиров шагают впереди меня. Двое дышат в затылок.

Несколько раз нам навстречу попадаются какие-то люди в блеклых одеждах напоминающие собой крыс.

– Стоять! – всякий раз при встрече с ними приказывали конвоиры и тут же утыкали меня лбом в шершавую стену.

Спустились по лестнице.

Снова коридор. Большая железная дверь справа.

Входим. За ней широкое помещение без окон под сводчатым потолком

Справа от двери возле стены скамья. На скамье сидят Кожура и Роман. У Кожуры синяк под левым глазом. Во всю правую щеку Романа красуется багровая ссадина. Рядом с ними несколько охранников с автоматами. В нескольких метрах от скамьи стол под красным материалом. За ним мрачный тип в старомодном бежевом кителе сталинских времен лениво перелистывает стопку бумаг. На столе черный допотопный телефон. Неподалеку от стола в углу на стуле военный с погонами майора.

Слева от меня помещение утопает в темноте.

Конвоиры усаживают меня на скамью рядом с Кожурой и Романом.

Переглядываемся. В их глазах нет страха. Лишь мрачная обреченность и холодная пустота.

– Не разговаривать, – предупреждает один из конвоиров.

Человек за столом отвлекается от очередного листка бумаги и поднимает на нас тяжелый взгляд. Наверное, так смотрит палач на свою жертву.

– Я судья по чрезвычайным закрытым делам. Моя фамилия Бешенцев, – представляется он. – Вы находитесь в зале приговоров. Мне переданы материалы по результатам следствия, и я буду вершить правосудие. Итак, из результатов детального расследования, очевидно, что агент буржуазной разведки под вымышленным именем Валерий Назаров, имитируя облик сумасшедшего, проник на территорию режимного объекта с целью детальной фотосъемки секретных материалов и передачи их посредством индивидуального прибора через спутник врагам. Совершив задуманное, агент пытался ликвидировать прибор, но во время совершения данного процесса был обнаружен охраной секретного объекта.

Судья читал текст по бумажке. В принципе он мало отличался от того бреда, что излагал мне следователь Разнарядков, но вместе с тем в нем имелись новые детали.

– Как следует из правдивых показаний пособника агента – начальника охраны объекта полковника Зуева, настоящее имя агента Индиана Джонс.

– Что за бред! – решительно вырывается у меня. – Индиана Джонс – это известный герой американских боевиков. Его играет знаменитый актер…

От удара прикладом в затылок голова идет кругом.

– Подсудимый! Еще раз откроете рот без разрешения, вам залепят его скотчем, – предупреждает меня судья. – Итак, по сговору полковника Зуева и агента ЦРУ Индианы Джонса последний был направлен в центр психологического оздоровления нации. Далее…

Судья порет несусветную чушь. Все это было бы умопомрачительно смешно, если бы не было так печально. Он в деталях зачитывает, как я завербовал Кожуру и Романа, как по сговору майор Хромченков направляет нас в армию. Он читает, читает, читает, и я перестаю вслушиваться в его слова. Да и зачем? Я прекрасно сознаю, что весь этот спектакль всего лишь фарс. Какой суд? Здесь нет ни прокурора, ни адвоката. Здесь нет свидетелей. Нет вещественных и документальных доказательств. Так называемый судья, дочитает все эти записки сумасшедшего и огласит приговор.

Мне казалось, что все это происходит не со мной. И само это действо напоминало собой какой-то театр теней полного абсурда.

– На основании изложенного чрезвычайный закрытый суд СССР полагает вину обвиняемых в тяжких преступлениях против государства СССР полностью доказанной и неопровержимой, – донесся потусторонним эхом до меня гнусный голос. – Подсудимые, вам предоставляется последнее слов. Подсудимый Дуров, вам есть, что сказать суду?

– Есть! – мрачно отзывается Роман, поднимаясь со скамьи. – Все, что тут происходит это полный бред! То, что вы тут несли – чушь несусветная! Это не суд, а судилище.

– Подсудимый, подбирайте выражения! Я лишаю вас слова! – гневно рычит судья.

– А что тут подбирать! – выкрикивает Роман. – Я был в сумасшедшем доме, но даже там не видел такого умопомрачения, как у вас здесь.

– Заткните его! – вопит судья.

– Уже молчу, – ухмыляется Роман, присаживаясь.

– Враг народа, истинный враг народа, – бормочет судья, вытирая платком потную шею. – Подсудимый Кожура! Ваше последнее слово!

– Мое слово от того кто свыше всех нас, – важно заявил тот с гордым видом. – Он выше всех и над всеми. Он над всеми мирами, которые есть, были и будут. Только он ведает что грядет. В сих мирах ничто не происходит случайно. Тонкие нити событий переплетаются и созидают незримую ткань мироздания. Я верю, нет, я знаю, что воин Валерий Назаров прибыл к нам из другого мира, и прибыл не волею случая, а по посланию высшему, ибо так оно и есть. Да, он агент, но не агент вражеской разведки, а истинный агент Создателя миров. Он Воин Создателя, и если вы его убьете, то совершите преступление перед человечеством, как некогда совершил его Понтий Пилат, отдав на крест Иисуса Христа. Это говорю вам я, будучи в миру Анатолий Кожура, а по наречению свыше Серж Николаев-Ачинский.

– Прекратите нести херню! – рявкнул судья и стукнул по столу кулаком. – Замолчите!

Кожура замолчал. Дальше судья предоставил слово мне.

– Мои друзья невиновны, – произнес я. – Отпустите их. Все, в чем вы тут обвиняете их это неправда. Да, я агент ЦРУ. Да, мое имя Индиана Джонс. Все обвинения в мой адрес признаю. Но я действовал в одиночку. Никого не вербовал. Никого не склонял к измене Родины. Отпустите Кожуру и Дурова. Отпустите подполковника Зуева. Майор Хромченков тут тоже ни при чем. Полковник Зверев не при делах совершенно. Я все делал один.

– Понятно, – кивнул судья и вытащил из стопки бумаги листок с заранее заготовленным текстом. – Подсудимые встать для оглашения приговора! Именем Союза советских Социалистических республик все подсудимые признаются виновными в тяжком преступлении по статье 65 Уголовного кодекса Российской Советской Федеративной Социалистической республики и приговариваются к высшей мере наказания – смертной казни через расстрел. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и приводится в действие незамедлительно.

Яркий свет выхватывает из темноты стену из бревен.

Дверь распахивается. Входит десяток солдат с автоматами.

Конвой хватает нас и тащит к стене. На ней бурые пятна высохшей крови и следы от пуль.

Страха нет. Лишь злость на себя самого.

И черт же меня дернул поехать тогда на этот завод.

Стою лицом вплотную к бревнам. Справа от меня Кожура, слева Роман.

– Простите, братва, – говорю негромко.

– Спасибо пришелец, – отвечает Роман. – Благодаря тебе, я покидаю этот мир, зная, что есть другие миры. До встречи в иных измерениях.

– Воистину так, – добавляет Кожура.

– Приготовиться! – слышится команда.

Безжалостно клацают автоматные затворы.

– Отставить! – раздается за спиной.

Слышу, как позади о чем-то отрывисто и негромко переговариваются.

Медленно оборачиваюсь. Вижу ряд солдат. Они опускают стволы. Наша казнь отменяется? Надолго ли?

Автоматчики, вешают стволы на плечо и вереницей удаляются за дверь.

Судья, собрав бумаги со стола, шустро выскакивает за ними.

К нам приближается майор, а с ним еще человек. Это следователь Разнарядков. Появился тут, как черт из табакерки.

– Хорошо, хорошо, – цедит сквозь зубы следователь. – Держались хорошо. В общем так. Тут кое-кто желал закончить жизнь достойно при деле. Гуманное Советское Правительство пошло навстречу этим пожеланиям и предоставило вам всем возможность искупить свою вину. А посмертно или нет – все в руках госпожи удачи. Действуйте, майор.

– За мной, – командует тот.

Мы следуем за ним в сопровождении четырех конвоиров. Снова череда длинных сумрачных коридоров, лестниц, железных дверей, и наконец, тот же самый двор среди угрюмых стен, куда нас доставили на фургоне. Над головой темное ночное небо. Двор освещается фонарями. На этот раз здесь нет фургона, нет конвоиров. Посреди двора стоит аппарат, похожий на боевую машину пехоты без гусениц. Вместо гусениц у него опоры-полозья, как у вертолета.

Возле аппарата стоят люди в военной форме. Один из них в длинной серой шинели до пят с погонами подполковника. С ним пятеро крепких ребят в пятнистом камуфляже с малыми автоматами «Катран».

Лицо подполковника худое и бледное, будто посмертная маска не выражает эмоций. Взгляд холоден, как у змеи.

– Исполнение вашего приговора отложено, – произносит он голосом робота. – Вы поступаете в мое распоряжение.

Крепкие ребята окружают нас и грубо заталкивают в тесный кормовой отсек, отделенный от кабины глухой переборкой. Скамеек здесь нет. Мы рассаживаемся на холодном металлическом полу, согнувшись и упершись затылками в потолок.

– Не разговаривать, – предупреждает нас один из них и с лязгом закрывает за нами дверь. Становится совсем темно, как в гробу.

Слышен жесткий лязг бортовых дверей, затем всем телом ощущаю легкий толчок, как в лифте, который двинулся наверх. Похоже, что машина взлетела. Но каких-либо звуков работающих двигателей не слышно. Лишь потоки воздуха монотонно шумят, облизывая снаружи ее борта.

Куда она летит?

А не все ли равно. Неизвестность все же, на мой взгляд, лучше, чем пуля в затылок.

Глава 26

ПОДОНКИ ВРАЖЕСКОГО ТОЛКА

Темно здесь. Темно и тихо. Только воздушные струи снаружи машины продолжают свою монотонную музыку. Поначалу я пытался глазами хоть что-то различить в этой темноте, но тщетно. Взгляд тонул в черной бездне. Через некоторое время сомкнул веки и откинулся затылком на холодный металл.

Машина летит ровно, без качки и воздушных ям. Мы сидим молча, как было приказано. В сердце звенящая пустота, а в мыслях раз за разом урывками прокручиваются кадры судилища. Что это было? Заранее запланированный фарс, или сказочное везение? Я не верил в чудеса, а это было похоже на то. Как с медалью деда, что спасла его когда-то от пули.

И что нас ждет впереди?

– Господи, да возблагодарю тебя за благость великую, за наше спасение чудесное, – тихо забормотал Кожура. – О, великий вседержитель мира. Преданы мы делам твоим благим и будучи воинами твоими светлыми готовы идти на силы темные, не жалея жизней своих, ибо знаем, что нет смерти для оных, а токмо возрождение сызнова для дел великих. И да пребудешь ты в сердцах наших, и дашь нам силы всесокрушающие зло и всесозидающие благо. И да будет так во веки веков!

– Ты что? Рехнулся? – настороженно спросил Роман.

– И да пребудет сила твоя в нас, и да проявится, и пробьем мы стены оные, как прах и восстанем из мертвых так, что содрогнутся миры и убоятся темные, – продолжал взвывать Кожура. – Слушайте, ребята. Я вот, что думаю. Мы круто держались, ребята. Согласитесь, что круто. Не наклали в штаны. Я не знаю, что нас ждет, но главное, что мы еще живы, и что бы ни было дальше, нам надо всегда быть вместе и в жизни, и перед лицом смерти. Согласны?

– Здраво завершил, – согласился Роман. – А я уж было подумал, что у тебя крышка слетела окончательно. Немудрено. На волосок от смерти прогулялись. Но в жизни не важно, сколько раз ты лег спать, важно сколько раз ты встал.

– Ага. А еще важнее сколько раз у тебя встал, – нервно захихикал Кожура.

– Да, это самое важное! – коротко хохотнул Роман. – А я вам так скажу прямо сейчас. Я точно знаю, что смерти нет, и мы рождаемся много раз. Я это окончательно узнал тогда, когда в ту яму провалился. Помните, как это было?

– Еще, бы, – ответил Кожура. – Может, таки расскажешь уже, что там увидел. Или кого встретил?

– Может, и расскажу, – загадочно произнес Роман. – Расскажу, пожалуй. Вы должны знать. Так вот профессор говорил, что это захоронение древнего викинга. Но я там увидел… Я там… Короче там стоял трон, а на нем сидел мертвый воин. Лицо его скрывало забрало в виде маски. Эта маска изображала морду хищного зверя с клыками. Доспехи воина были чёрные пречёрные. Я как увидел, так меня будто кувалдой по голове стукнуло. Такие же воины в таких же доспехах приходили ко мне в моих снах. Это были воины с планеты Оум. До того дня я до конца отказывался верить в то, что они реальны. А в тот день передо мною будто вся вселенная открылась. Выходило так, что эти воины бывали здесь, и где-то далеко в космосе существует на самом деле планета Оум. Моя планета Оум. Вот так ребята. Хотите верьте, хотите нет.

– А почему бы и нет? – тихо произнес Кожура после некоторого молчания. – Все возможно. Хотя Ромка может, быть ты там головой стукнулся, и тебе в сумраке это почудилось все. Я того тоже не исключаю. Лебединский же говорит, что там был богатый викинг. А он спец в этих делах.

– Почему бы и нет. Все возможно, – гнусаво передразнил Кожуру Роман. – А я вот теперь точно знаю, что мы все с других планет. Мы странники космоса. Мы все инопланетяне, только забыли это. Я вам ребята одно скажу. Не бойтесь ничего, не бойтесь своих воспоминаний.

– Тут я согласен полностью, – тихо произнес Кожура.

– И еще я вам скажу, – добавил Роман. – Я вспомнил перед расстрелом клятву воина. Мы всегда произносили её перед боем, стоя лицом к лицу с врагом. Она звучит так: «Вижу я глубину корней Древа жизни моего. Вижу я в глубине той отца своего. Вижу мать свою и сестер с братьями. Вижу предков моих всех до единого. С ними великая сила моя. Они призывают меня. Зовут занять место рядом с ними. В чертогах Дворца небесного. Там, где вечно живут герои».

– Круто, – прошептал Кожура. – Аж, мурашки по коже пошли. Выходит, ты сам себя там встретил?

Ромка в ответ кивнул.

– Мощно, – огласился я, а сам задумался. По всему Роман не придумывал и не фантазировал. Он практически повторил клятву викинга из кинофильма «Тринадцатый воин». Но откуда он мог знать её? В этом мире этого фильма нет. Выходило так, что откуда-то знал. А может быть он и вправду возрожденный?

Некоторое время летим молча.

– Валера, – снова слышу шепот Кожуры. – А все-таки хорошо, что ты из параллельного мира. Если я подохну, то с мыслью, что параллельные миры существуют.

– Валерка не случайно сюда попал, – убежденно заявил Роман. – У него миссия, как и у меня.

– Насчет тебя я не знаю, а вот у Валеры здесь точно миссия, – согласился Кожура. – Только вот я не знаю, какая она. И пока он эту миссию не выполнит, он здесь не умрет. А мы к нему приставлены. И потому я был уверен, что нас не расстреляют, и ничуть не боялся. Может быть он сюда послан, чтобы и здесь СССР развалить.

– Я не знаю, насчет развала здесь, но по мне хорошо, что он хотя бы там развалился, – жестко заявил Роман. – Ничего хорошего в этом СССР нет. Нас тут чуть не кончили почем зря, и еще неизвестно, что с нами будет. Будет хорошо, если он и здесь развалится.

– Я согласен! – громко сказал Кожура.

– Эй, вы там! – послышался грозный окрик из-за переборки. – Базар прекратить!

Мы замолчали.

Аппарат качнуло, и у меня заложило уши. Похоже, что началось снижение. Через некоторое время моя задница ощутила толчок. По всему полозья машины коснулись какой-то твердой поверхности. Вскоре послышался лязг, кормовая дверь распахнулась, и в нее ворвался свет.

– Выходим! – послышалась команда.

Выбираюсь первым, озираюсь. Нас доставили из ночи в день на широкую бетонированную площадку. По периметру площадки под серым небом громоздятся хаосом всевозможных объемов какие-то гигантские сооружения. Здесь жесткие грани кубических конструкций, над ними и рядом с ними переплетаются гигантскими кишками какие-то трубы и громоздятся огромные шары.

Над всем этой фантасмагорией форм высится черная, как уголь-антрацит, чудовищных размеров башня без окон и каких-либо проемов.

Кожура и Роман, выбравшись на белый свет, также, как и я, топчутся на месте и настороженно осматриваются.

Наше короткое знакомство с окружающим пейзажем грубо прерывается толчками в спину. Конвоиры ведут нас к угрюмому серому зданию в три этажа с маленькими окнами, похожими на бойницы. Возле входа в здание нас встречает группа людей в военной форме.

– Товарищ Третий, все трое доставлены, – коротко докладывает подполковник одному из них с погонами генерала – майора.

– Почему не по инструкции? – спрашивает тот и окидывает нас взглядом маленьких глазок на толстой кабаньей морде. – Почему не соблюдается режим секретности?

– Так все равно скоро подохнут, – спокойно ответил подполковник.

– Инструкцию надо соблюдать, – жестко произнес генерал.

– Так точно, соблюдать инструкцию, – кивает подполковник. Конвоиры профессионально, будто фокусники, выхватывают откуда-то из недр своего камуфляжа черные мешки и накидывают их нам на головы.

Меня крепко подхватывают под руки и ведут куда-то. Ощущения мне знакомы. С мешком на голове я уже ходил.

Лязгают двери. Ступени лестницы вниз. Снова двери.

Останавливаемся. Затем слышится гул. Похоже, что едем в лифте. Долго едем. Выходим. Снова лестница. Лязг двери. Останавливаемся.

С головы снимают мешок. Вижу перед собой огромный, круглый в плане зал под куполом, сравнимым с цирковым. Пол в зале черный, как уголь антрацит. Посреди этой черноты четко выделяется красный круг метров пять в поперечнике. На нем стоит боевая машина пехоты «Харза-03». Ржавая рухлядь. Эта модель уже лет двадцать, как снята с производства. Возле неё копошатся несколько людей в серой униформе.

Осматриваюсь. Кожура и Роман тут же рядом и тоже крутят головами по сторонам. За нами стоят бойцы и подполковник. Группа военных во главе с генералом подходит к машине. Генерал о чем-то разговаривает с одним из людей в сером, затем вместе с ним подходит к нам.

– В общем так, подонки вражеского толка, – произносит он и недобро ухмыляется. – Наш советский гуманизм дает вам возможность стать первопроходцами. Вы будете участвовать в эксперименте и станете первым экипажем, который совершит перелет за тысячи километров отсюда методом энерго… Это, как его…

– Энергоинформационной трубы, – подсказывает человек в сером.

– Да, короче в трубу вылетите, – кивает генерал с недоброй усмешкой. – Перелетать будете вот в этой технике. В ней вы попадете на Камчатку. Обязательно попадете. Да.

Он коротко хохотнул. Военные тоже.

– Но вот в каком виде попадете? – продолжил он. – Вот в чем вопрос. Шанс, что попадете живыми один из десяти. Мы не собираемся в этом деле рисковать жизнями достойных граждан СССР, а тем более жизнями животных. Для роли подопытных собак подходите вы. Если останетесь живы, то станете героями, и гуманное советское правительство по достоинству оценит ваши заслуги. Возможно, что вас не расстреляют, а повесят. Вам все ясно, гниды?

Генерал говорил с удовольствием. Он явно наслаждался своей речью, пронизанной ненавистью и пренебрежением к врагам народа.

– Если эксперимент пройдет в штатном режиме, то это позволит нашим вооруженным силам мгновенно сбрасывать десант на головы врагов в любой точке земного шара и одерживать победы повсеместно.

– Разрешите вопрос, – подал голос Кожура.

– Валяй, собака вражеская, – кивнул генерал.

– Труба – это очень интересно, – вкрадчиво произнес Кожура. – Но хотелось бы знать, а на Камчатке нас будут встречать с хлебом – солью?

– Да, и с водкой. Еще есть вопросы?

– Есть. До нас кто-нибудь уже перемещался?

– В одиночку да. Это были собаки и обезьяны. Последний раз переместился убийца – сексуальный маньяк, приговоренный к вышке. Он остался жив, но сдурел и оглох. И у него теперь не стоит и никогда не встанет, – генерал и военные истерично загоготали.

– Хорошая перспектива, – кивнул Кожура. – А мы полетим натощак? Жрать охота.

– Обойдешься, – махнул рукой генерал. – Натощак это хорошо. Меньше шансов, что обдрищитесь.

Снова истеричный гогот.

– Весело тут у вас, – хмыкнул Кожура. – И это правильно.

– Хватит веселиться, – жестко произнес генерал, и его кабанья физиономия обрела серьезную монументальность. – Приступить к отправке экипажа!

Конвоиры подхватывают нас под руки, волокут к машине и заталкивают в нее через кормовую дверь. Мы снова уселись в рядок, только теперь уже на жесткой скамье.

Дверь за нами с лязгом закрылась.

– Внимание! Минутная готовность! – послышался громкий голос с тембром терминатора.

– Все будет нормально, все нормально, ребята, – забормотал Роман.

– Начинается обратный отсчет, – равнодушно сообщил все тот же голос. Десять, девять, восемь, семь…

– И да пребудет с нами сила Создателя! – взвыл Кожура

– Пять, четыре, три…

– Поехали, – шепчу я.

– Два, один…

Под ногами через железо проступил свет, как от электрической сварки.

– Старт!

Ледяной холод бьет в сердце. В голове, будто что-то щелкает, глаза погружаются в темноту, а вскоре я вновь вижу свет. Холод отступает. Впереди меня длинный световой тоннель. Я медленно иду по нему, не ощущая под собой опоры и чувствуя себя невесомым.

Короткий полет. Всем телом ощущаю соприкосновение с жесткой поверхностью. Лежу ничком. Пытаюсь приподняться, опираясь на руки, и чувствую на спине, что придавлен чем-то тяжелым. Пытаюсь освободиться. Кто-то мычит за спиной. Это Кожура. Он навалился на меня всей тушей. Выбираюсь из-под него. Вокруг сумрак. Свет едва пробивается через бойницы в бортах. Кожура встает на карачки и трясет головой. Рядом навзничь лежит Роман и медленно шевелит руками.

Сажусь на скамью. Озираюсь.

Где мы? Нас уже переправили? Так быстро?

Какая разница переправили, или нет. Главное, что живы.

– Никто не помер? – спрашиваю.

– Я не знаю, – отвечает Роман, поднимается и садится на скамью напротив меня.

– Высшая справедливость в этом мире заключается в том, что все смертны, – изрекает Кожура, продолжая стоять на карачках.

– А высшая несправедливость в том, что мы ещё живы, – ухмыляется Роман. – Но где встречающие? Где восторженные овации с оркестром?

Как бы в ответ на его вопросы за броней послышалась отдаленная отчетливая трескотня.

– Что это? – насторожился Кожура. – Это же стрельба.

Трескотня усилилась, а потом жахнуло так, что машину тряхнуло.

– Бля! – Кожура ринулся к кормовой двери и попытался открыть её. Хрен-то там! Она накрепко заперта снаружи. Впрочем, стоило бы удивляться. Враги народа должны сидеть за крепкими запорами.

Стрельба продолжается. Слышен грохот взрывов.

– Это не Камчатка, – уверенно заявляет Роман.

Кожура бьет в дверь ногами.

– Выпустите! Выпустите нас!

Снаружи послышались гортанные возгласы. Говорят что-то. Не по-русски.

– Слышите! Это чукчи! – уверенно заявил Кожура. – Или ненцы! Да, мы на Камчатке!

– Лучше бы это были алеуты, – подал голос Роман. – Аляска для нас всяко разно лучше.

Раздался лязг, и кормовая дверь распахивается. В отсек хлынул яркий дневной свет.

Кожура первый ринулся на выход.

Мы выбрались наружу и остолбенели. Над нами серое небо в дымах. Развалины домов вдоль улицы. На ней воронки от взрывов, битый кирпич и осколки стекла. Воздух жаркий, удушливый.

Перед нами четверо бойцов в пятнистом камуфляже с калашами наперевес. Все, как на подбор – чернокожие. Физиономии неприветливые, можно сказать людоедские.

Это явно не Камчатка.

– Рашен! – злобно вопит один из них и вскидывает автомат.

Раздумывать некогда. Промедление – смерть.

Сила, которая просыпалась во мне во время боев с прапорщиком Токовым, взрывается неудержимой волной.

Ухожу с линии поражения вниз и в сторону. Подсекаю противника с разворота круговым ударом ноги. Тот падает навзничь. Роняет автомат. Бью в горло на поражение открытой ладонью. Подхватываю оружие. Кувырок. Стреляю очередью. Двое падают, как подкошенные.

Остался один противник. Он пятится. Лихорадочно пытается передернуть затвор, затем бросает оружие и с громкими воплями убегает вдоль улицы.

Поднимаюсь.

На земле неподвижно лежат трое.

Кто такие? Куда мы попали?

Кожура и Роман стоят столбами и смотрят на меня так, будто увидели в первый раз.

– Это было круто! – восхищенно выдыхает Кожура.

– Что стоите! Подберите стволы! – приказываю я.

У одного из поверженных бойцов за поясом пара противотанковых гранат. Забираю их. Тоже пригодятся.

Мощный взрыв неподалеку заставляет нас упасть.

Вжимаюсь в землю. По ушам бьют звуки автоматных очередей. Вокруг зачавкало пыльными фонтанчиками.

Мы под обстрелом на открытом пространстве. Похоже, что нас занесло черт знает куда, в какой-то очаг боевых действия. Бьют из окон дома, что в сотне метров от нас.

Раздумывать некогда. Передергиваю затвор и даю беглую очередь в ответ. Кожура с Романом подбирают трофейное оружие и тоже стреляют.

– Танк! – вопит Кожура.

Прямо на нас по улице со стороны огневой точки неизвестного противника катит танк.

– Быстро в дом! – мотаю головой на провал выбитой двери.

Ныряем туда.

Вижу лестницу на второй этаж. Забегаю по ней. Какая-то комната. Обгорелые стены. Выбитое окно.

Взрывная волна отбрасывает меня от него.

Слышу лязг гусениц, стрельбу. Выглядываю на улицу. Наша боевая машина пехоты разворочена прямым попаданием снаряда, как консервная банка. Танк совсем близко. Это «Абрамс 112С».

Захотелось прыгнуть на него, как на съемках фильма. Вовремя останавливаюсь. Здесь не место для показухи.

Бросаю гранату.

Звук взрыва бьет по ушам.

Выглядываю. Танк остановился и дымит.

Открываются люки. Из них выскакивает экипаж. Их трое. Тоже чернокожие.

Пристрелить, что ли, как положено?

Вскидываю автомат и вспоминаю свои же слова, что у солдат дети и прочие родственники, которые ждут их дома.

Пусть живут, твари.

Они убегают зигзагами вглубь улицы, а оттуда… О черт! Как тараканы из щелей полезли. Двигаются перебежками профессионально. Ведут огонь. По стене дома зацокали пули.

Да кто же вы такие, падлы!

– Кожура! Ромка! – кричу. – По противнику огонь!

Они уже стреляют без моей команды. Противник залег. Но надолго ли?

Снова встают. Свистят пули и цокают по стенам. Огонь такой, что невозможно высунуться из окна. Сижу под подоконником. Вскидываю автомат и стреляю не глядя.

Щелчок затвора. Все. Патроны закончились.

Кожура и Роман еще стреляют, но вскоре затихают и они. Надо уходить.

Сбегаю вниз.

– Смываемся, быстро!

Выскакиваем из дома пригнувшись, но плотный огонь прижимает нас к земле.

Вижу вражеских бойцов. Они приближаются. Над нами свистят пули.

– Ррааа!!! – накатывается с другого конца улицы вместе со стрельбой.

– Противник с тыла! – кричит Кожура.

Вижу десятки людей. Если это противник, то мы в полном окружении.

Приближаются. На руках у них красные повязки. А те, что стреляли по нам убегают.

Враг нашего врага наш друг. Так говорил следователь Разнарядков. Хотя, кто знает. Может и эти по нам пальнут не задумываясь. Друга надо встречать с достоинством, а врага тем более.

– Встаем, – говорю я.

Поднимаемся, стряхиваем пыль.

Толпа людей окружает нас. Все чернокожие. Одеты они, кто во что горазд. Кто в военном камуфяже, а кто в джинсах и майке. Но оружие имеет каждый. В основном это калаши.

Далекие выстрелы не стихают. Изредка накатываются взрывные волны.

Людей вокруг нас все больше.

– Рашен! Рашен! – слышны восторженные крики.

К нам подходит здоровенный черный детина в военном камуфляже с калашом наперевес.

– Бумудондо! Тараманда! – рычит он, расплывается в улыбке, а затем замирает, будто видит чертей и раскрывает рот так, что тяжелая челюсть ложится на грудь. Некоторое время он тупо смотрит на нас, а затем что-то вопит по-своему и размахивает руками.

Толпа вооруженных людей при этих его словах, взревела в едином порыве и бросилась приплясывать.

– Что? Что он там несет? – обеспокоенно спрашиваю я Кожуру.

– Ни хрена не понимаю, – отвечает тот.

Детина машет рукой. От толпы отделяется щуплый темнокожий очкарик в камуфляжных шортах, бронежилете на голое тело и с автоматом Калашникова наперевес. Он подходит к нам, здоровается по-русски и почти без акцента говорит, что бойцы освободительной армии узнали в нас лучших советских воинов, которые победили террористов в Америке. Многие бойцы видели вас по телевизору, очень рады и воодушевлены той помощью, которую оказал им Советский союз, прислав сюда лучших воинов мира.

– Ваша отважная кинжальная атака в тыл противника помогла сломить его оборону здесь на главном направлении, – торжественно говорит очкарик. – Наши силы во главе с самим товарищем Дондо обратили врага в бегство. Теперь путь на дворец генерала Тонтугея открыт! Уже скоро многострадальный народ Матубу будет свободен!

Я обалдел. Мы в Матубу? Мы в той самой стране, о которой нам постоянно трещал на политзанятиях замполит Ломодуров? Мы в Африке?

Вспомнились детские стишки Корнея Чуковского.

Маленькие дети!

Ни за что на свете

Не ходите в Африку,

В Африку гулять!

Кожура и Роман тупо стоят столбами, а очкарик продолжает восторженную речь, размахивая руками.

– Ты откуда так по-русски шпарить научился? – прерывает его Кожура.

– Меня зовут Дубо. Я учился в Московском государственном университете, – гордо заявляет очкарик. – Закончил его с отличием. Я физик твердого тела, а теперь командир доблестного отряда Гепард (далее – матерщина).

– Похоже, что ты и в исконно русском народном преуспел, – ухмыльнулся я.

– Да, да! – кивает Дубо. – Это очень хороший язык! Здесь его многие знают. Этот язык помогает нам побеждать.

Он что-то говорит детине. Тот кивает, скалит белые зубы и в ответ тут же с большим удовольствием выдает нечто на своем языке вперемешку с матерными словами. Надо заметить, что матерщина звучит без акцента.

Это сам товарищ Дондо! – гордо говорит Дубо. – Он наш командир и ведет нас к победе

– Так это вы и есть тот самый товарищ Дондо? – удивленно спрашивает Кожура.

Детина кивает, будто понял вопрос и достает из широченных камуфляжных штанин спутниковый телефон.

– Да, это и есть товарищ Дондо, – подтверждает Дубо. – Он хочет немедленно поблагодарить ваше руководство за неоценимую помощь в лице лучших воинов всех времен и народов, оказанную нашей армии.

– Пока не надо! Не надо! – решительно мотаю головой. – Это секретная операция.

– Понятно, – многозначительно кивает Дубо и что-то говорит товарищу Дондо. Тот прячет телефон в штаны.

К нему подбегает крепкий бородатый боец. Что-то сообщает. Товарищ Дондо тоже что-то говорит и показывает на нас пальцем.

– Наши бойцы оттеснили силы генерала Тонтугея и полностью очистили город, – переводит нам Дубо. – Остатки хунты засели в стенах дворца. Мы подтягиваем к стенам все наши силы и уже через час пойдем на решительный последний штурм. Вы пойдете во главе атаки и поведете наших воинов. Уже все здесь знают, что вы в наших рядах и готовы вместе с вами порвать врага, как лев гиену.

– Спасибо за доверие, – киваю я. – Нам надо переговорить в стороне, чтобы скоординировать план секретной операции.

– Конечно, – понимающе говорит Дубо.

Мотаю головой Кожуре и Роману. Отходим в сторону.

– Я вот что думаю братва, – тут же негромко говорит Кожура. – Нас не по адресу забросило. Так пусть они нас не найдут. Хорошо, если они решат, что мы испарились при переправке. Хорошо если подумают, что мы погибли. Понимаете? Если они так решат, то нас больше нет. Надо рвать когти отсюда, как можно скорее. Я не собираюсь идти в атаку за каких-то там черножопых Дондо.

– Когти рвать? – Роман задумчиво чешет голову, – Если рвать, то из этого мира. Теперь мы тут лишние. А что, если попытаться пробраться в Красноярск на тот самый завод и уйти в другой мир. Валера, ты согласен?

– Да, надо смываться отсюда, и как можно быстрее, – соглашаюсь я. – Уверен, что в этой машине был спрятан маячок, и наше местоположение уже определено. Не исключено, что уже сейчас сюда направляется по воздуху группа захвата.

– Машина взорвана и сгорела, – возражает Кожура. – Наверняка маячок уничтожен.

– Машина стояла здесь целой и невредимой не долго. Но чтобы засечь её по спутнику, достаточно секунд, – поясняю я.

– Да, ты прав, – кивает Кожура. – Но не стоять же тут и ждать пока нас снова повяжут. Я поддерживаю Ромку. Надо в Красноярск пробираться и уходить в другой мир.

– У нас нет гарантий, что мы попадем через ту дверь в другой мир, – высказываю я сомнения. – И путь в Красноярск далек и опасен.

– Тогда в Америку надо уходить, – решительно заявляет Кожура. – У нас там деньги. Заживем, как надо.

– Это предательство Родины, – возразил Роман.

– Это Родина предала нас, – процедил Кожура.

– Родина предать не может. Предают люди.

– Как хочешь, лично я буду прорываться в Америку. А ты, что скажешь, Валера?

Я не успеваю ответить. Вижу, как к нам приближается невесть откуда взявшаяся старая чернокожая женщина. Она сгорблена и седа. На ней потрепанное длинное платье с цветными африканскими орнаментами. Вместе с ней идет, держась за руку, маленький худенький мальчик лет четырех. На нем лишь коротенькие шортики. Женщина подходит к нам.

– Рашен, рашен, – шепчет она. Что-то говорит по-своему. Хватает меня за руку и опускается на колени.

– Рашен. Рашен.

Мальчишка подходит к Кожуре и обнимает его за ноги.

Стою остолбенело. Кожура тоже не шевелится. Роман недоуменно бросает вопросительный взгляд на Дубо, стоящего поодаль с группой бойцов.

– Они благодарят вас! – кричит Дубо. – Благодарят за свое освобождение! Они верят в вашу великую силу!

– Встаньте, встаньте, прошу вас, – я поднимаю женщину с колен. Она обхватывает ладонями мое лицо и что говорит улыбаясь. В глазах слезы. Это слезы радости.

– Все хорошо, все хорошо, – говорю я.

Мальчишка отпускает Кожуру и обхватывает ноги Романа. Тот гладит его по голове.

– Все будет хорошо, – говорю я женщине. Она словно понимает меня, кивает, медленно отходит назад, не сводя с меня взгляда, склоняет голову, поворачивается и уходит. Мальчишка бежит за ней, что-то радостно крича.

Мы провожаем их взглядами.

Эта картина бьет по нервам. Старая женщина и ребенок на фоне войны.

Некоторое время смотрим друг на друга.

– Зачем они здесь появились? – мотает головой Роман. – Теперь я не смогу… Я не смогу. Нет. Я не смогу уйти. Черт! Проклятье! Я не смогу!

Кожура обхватывает руками голову и что-то нечленораздельно мычит.

– Я не смогу быть бегающей крысой, – уже спокойно говорит Роман. – Я воин с планеты Оум. Воины не сбегают с поля боя.

– Это было знамение свыше, – говорит Кожура. – Нас наставили на путь истинный. Мне страшно. Мне очень страшно, братва. Но я теперь тоже не смогу уйти.

Я, молча, киваю, и они понимают меня без слов.

– Вижу я глубину корней Древа жизни моего, – тихо произносит Роман.

– Вижу я в глубине той отца своего, – продолжает Кожура.

– Вижу мать свою и сестер с братьями, – подхватываю я.

– Вижу предков моих всех до единого! – громко говорим мы все вместе. – С ними великая сила моя! Они призывают меня! Зовут занять место рядом с ними! В чертогах Дворца небесного! Там, где вечно живут герои!

Глава 27

ПОСЛЕДНИЙ ШТУРМ

Здесь настоящее пекло. Не сговариваясь, мы скинули парадные кители, чтобы не подохнуть от теплового удара.

Пополнили боеприпасы.

Пошли вдоль улицы в авангарде.

Впереди нас только товарищ Дондо и Дубо.

За нами россыпью идут многие сотни бойцов, двигается техника – боевые машины пехоты, военные джипы с пулеметами, пара старых танков советского производства.

Выдвигаемся на исходную для штурма.

Все вокруг дышит войной. Дома подобны гнилым черным зубам в гигантских челюстях. Остовы сгоревших легковушек. Тощая собака перебежала дорогу.

Канонада и выстрелы не стихают.

Так, вот она, какая Африка.

Африка ужасна,

Да-да-да!

Африка опасна,

Да-да-да

Не ходите в Африку, дети никогда!

Виден конец улицы. Останавливаемся. Дальше идти опасно. Перед нами простреливаемое пространство – широкая площадь. Она сплошь усеяна воронками от взрывов, поваленными обгоревшими деревьями и телами людей.

Среди этой картины смерти потрясающим великолепием возвышается Дворец диктатора – его последний оплот. Нижняя часть его скрыта за серой угрюмой стеной. Она предельно уродлива в своем жутком контрасте с совершенством форм дворца из белого и черного мрамора. Шпили его высоких башен и ажурных сводов, словно взрывают из бездны веков суровый камень древних крепостных стен.

Архитектор был гениален. Он отразил в этих формах всю мощь вселенной.

Как я успел выяснить, дворец, где засел генерал Тонтугей – национальная гордость страны. Выстроен в начале девятнадцатого века французскими колонизаторами на священном месте африканских народов, где издавна высились башни древней крепости. Кто и когда возвел её – не знает никто. Существовала легенда, что крепость построена посланцами с небес. По замыслу архитектора дворец органично включил в себя эту крепость, в результате чего на свет появилось творение достойное называться чудом света. В нем гармонично сочетается стиль европейского ренессанса и национальных мотивов народов черного континента.

Поскольку диктатор Тонтугей жутко боялся собственного народа, то сразу же после захвата власти он немедленно приказал спрятать дворец за пятиметровой стеной из монолитного железобетона. Стена представляла собою мощное фортификационное сооружение. В ней могли укрываться огневые расчеты для ведения через амбразуры пулевой и крупнокалиберной стрельбы.

По данным разведки за стеной приготовились к битве две с половиной тысячи вооруженных до зубов, фанатично преданных генералу бойцов.

Они готовы драться до последнего.

О добровольной сдаче речи не велось.

Вариант долгой осады до измора противника отпадал. По данным разведки диктатор вел переговоры с правительством США об оказании ему военной помощи.

Время шло на часы. Промедление – смерти подобно.

Повстанцы стянули для штурма около шести тысяч бойцов. Но их численное превосходство уравнивалось мощью оборонительных сооружений врага.

Товарищ Дондо о чем-то переговаривается с Дубо, затем с группой бойцов оба направляются к искореженному взрывом грузовику в конце улицы. Мы следуем за ними. Под прикрытием грузовика осматриваем площадь и оцениваем пути штурма дворца.

– Посмотри, – Дубо протягивает мне бинокль. – Только сильно не высовывайся. Снайперы работают.

Смотрю. Вижу в стене множество амбразур. В них стволы пулеметов. На гребне стены за толстым бетонным парапетом затаились бойцы хунты. А вот и ворота. Они в башне. Их проем закрыт толстой стальной плитой. На башне живая сила с пулеметами. Лобовая атака здесь через открытое пространство – полное безумие даже после мощной артиллерийской подготовки. Снаряды не нанесут существенного урона противнику.

– По нашим данным там десятки пулеметов и минометов, – поясняет Дубо. – Мы рассчитываем сосредоточить огонь самых мощных орудий на одном участке стены и проломить её. Одновременно с этим по всему фронту ударят минометы. По дворцу бить не будем. Это национальное достояние. Гнида Тонтугей прикрылся им. Но нам главное через стену прорваться, и мы это сделаем, после того, как проломим её. Большие потери неизбежны. Не менее тысячи бойцов ляжет перед стеной. Но все мы готовы умереть за свободу.

– Умирать не надо, надо побеждать, – говорю я, продолжая смотреть в бинокль. Да, уж. Суровое сооружение. В этих укреплениях нет слабых мест. Потери под кинжальным огнем врага будут огромны. Если атака будет отбита, сил на второй штурм не хватит.

Возвращаю бинокль.

– Так выглядит Дворец небесный. Уже скоро я займу место в его чертогах, – мрачно пробормотал Кожура. – Дымом бренным вознесусь.

Дымом бренным… А что если… Решение вспыхнуло, как молния.

– Есть старые автомобильные покрышки? – спросил я тут же Дубо. – Надо много покрышек.

– Зачем? – недоуменно вскидывает он брови.

– Подожжем их и создадим дымовую завесу. Ветер нам благоприятствует. Покрышки горят густым дымом. Под его прикрытием бойцы прорвутся к стенам. Враг не сможет стрелять прицельно, и наши потери будут гораздо меньше.

– Круто! – восхитился Дубо и что-то быстро залопотал на своем языке товарищу Дондо. Тот бросил на меня восторженный взгляд, показал большой палец, и тут же отдал какой-то приказ бойцам. Те засуетились и со всех ног рванули назад по улице.

– Ты гениален, командир, – ухмыльнулся Кожура. – У меня появился небольшой шанс еще немного задержаться в этом мире, хотя здесь не очень уютно.

Товарищ Дондо машет рукой. Возвращаемся, дескать.

Отходим от машины.

– Атаковать будем с трех улиц после того, как проломим стену, – поясняет нам Дубо. – Уже скоро подвезут покрышки. В городе этого старья полно. А пока для бодрости духа бойцы хотят устроить небольшой концерт.

Послышался гулкий удар, а затем раскатисто зазвучала барабанная дробь.

Неподалеку группа бойцов ударила в джембе – африканские ударные музыкальные инструменты.

Все черное воинство вокруг всколыхнулись и пошло в танец, что-то гортанно выкрикивая и встряхивая оружием.

Ритм поначалу был медленный. Все бойцы монотонно колыхались ему в такт. Большой барабан в руках огромного воина задавал темп. Ему раскатисто вторили малые инструменты.

– Тамбатамба! – изредка хрипло рычали хором бойцы. – Марабамба!

Нечто дикое и древнее медленно всплывало из глубины вечности в этом танце с каждым ударом барабана. Оно нарастающее пульсировало, разливалось в жарком воздухе и незримо заполняло собой все вокруг.

– Харрааа! – завопили воины, и ритм барабанов словно взорвался. Все вокруг закрутились в полном неистовстве. Я сам едва не пошел было в пляс, да опомнился. А Кожура вскинул автомат и дико заорал нечто нечленораздельное. Роман оскалил рот в довольной улыбке.

– Харрааа! – продолжали вопить воины.

Первобытная дикость предков вырывалась из них наружу неудержимой волной. Она готова была разорвать врага.

– Харрааа! – заорал Кожура.

– Ррааа! – подхватил Роман.

– Харрааа! – рвалось к небесам неудержимым рыком из тысяч глоток.

Большой барабан ударил в последний раз, но воинственный клич не смолкал. Прошло некоторое время, прежде чем воины смогли успокоиться, после чего наступило затишье.

– Мощно! – восторженно выдохнул Кожура. – Я словно заново родился.

– Это боевой танец наших предков, – гордо пояснил Дубо. – С ним мы не раз побеждали врагов.

Товарищ Дондо махнул рукой. Из глубины улицы медленно выползли три мощных тягача. Они тащили за собой железнодорожную грузовую платформу. Платформа перемещалась на танковых гусеницах. На ней была установлена чудовищно огромная пушка.

– Это главное орудие немецкого линкора времен второй мировой, – с гордостью заявил Дубо, словив мой удивленный взгляд. – Наши умельцы приспособили его для сухопутных сражений. Теперь орудие мертвого диктатора воюет против нового диктатора.

Тягачи выволокли пушку на исходную позицию в конце улицы. На платформу залезла группа бойцов и приступила к наводке орудия на цель. Ствол пушки медленно повернулся в нужном направлении, немного опустился и замер.

Рядом с пушкой выставили четыре миномета.

Один из бойцов, что-то прокричал. Товарищ Дондо молча кивнул.

– К стрельбе готовы, – пояснил Дубо.

Послышался звук моторов. По улице к нам приближались три грузовика. Их кузова доверху были заполнены автомобильными покрышками.

Бойцы засуетились, шустро опустошая кузова. Оттаскивали покрышки в самый конец улицы, сваливая их в кучи рядом с подбитым автомобилем.

Товарищ Дондо тоже активизировался. Он что-то гортанно орал кому-то по спутниковому телефону.

– Держите, – Дубо протянул нам тряпки, смоченные водой. – Когда пойдем в атаку через дым, закроете рот и нос. – Уже скоро. Сейчас начнется артподготовка. Потом подожжем покрышки и рванем вперед.

– Чем-то воняет, – брезгливо сморщился Кожура, нюхая тряпку.

– Тебе дали местную портянку, – хохотнул Роман. – В ней экзотический запах Африки. Он активизирует скрытые силы организма.

Кожура на эти слова только рукой махнул.

Тряпка действительно воняла тухлой рыбой, и я отложил это «грязное дело», надеясь проскочить сквозь дымы без нее. Вообще-то могли бы почетным советским гостям и противогазы выдать. Но тут по всему такой роскоши не было.

Бабахнуло неожиданно.

Минометы ударили враз, и через секунды дворец скрылся за дымами от взрывов.

Снаряды по крутой навесной траектории били в стену, ложились перед ней и за ней. По самому дворцу не стреляли. Берегли национальную гордость.

Неожиданно, как гром с неба, жахнула пушка линкора. Впереди поднялся столб огня, но результата выстрела за дымами не было возможности рассмотреть.

Хунта отстреливалась беспорядочно и не прицельно. В основном плевалась из минометов по площади. Пару раз крепко жахнуло перед покрышками. Немудрено. Как же тут можно пристреляться под таким огнем.

Снова долбанула пушка. Столб огня впереди.

Пушка била раз за разом. Справа и слева ей вторили, пробиваясь через минометную канонаду другие крупные орудия с соседних улиц.

Все это время товарищ Дондо непрерывно переговаривался с кем-то по телефону.

– Есть брешь в стене! – сообщил Дубо. – Воздушная беспилотная разведка доложила.

– У вас есть дроны? – удивился Роман.

– У нас все есть для победы! – гордо ответствовал Дубо.

Артподготовка постепенно закончилась. Минометы всколыхнули воздух еще пару раз, и наступило затишье.

Дым от взрывов медленно рассеивался. Проявилась стена. В ней зияла добротная пробоина до земли в десяток метров шириной.

Повстанцы облили покрышки бензином и запалили их. Вскоре жирный черный дым потянулся шлейфами над площадью и постепенно накрыл её полностью.

В небо взвилась белая ракета.

– Тумба дохунда! – завопил товарищ Дондо и первым ринулся в бой. За ним рванул Дубо. Я также резво взял со старта, равно как и Кожура с Романом. За нами хлынуло все воинство.

Краем глаза сквозь дымную мглу успеваю заметить, как с соседней улицы вырвался еще поток воинов.

– Рррааааа! – раскатилось над площадью.

Едкий дым ударил по глазам, пробился в нос и глотку. Закашлялся. Попытался повязать тряпку на бегу. Узел развязался, и её как ветром сдуло.

Несусь, можно сказать, вслепую. Дым такой густоты, что и в пяти шагах ничего не разберешь.

Грохот взрывов. Свист пуль. Хунта кроет огнем площадь наугад.

Перепрыгиваю через павших. Их много. Эх, блин! Сейчас бы сюда оператора с кинокамерой. Крутой вышел бы фильм. Это вам не на учебном поле снимать.

Кожуру и Романа потерял из виду. Живы ли? Нет?

Товарища Дондо и Дубо тоже не видно. Если ад существует, то он такой, как здесь. Повстанцы мелькают в дыму, подобно чертям.

А вот наконец-то и стена проступила в дымной мгле. На ней солдаты хунты. Стреляют в упор.

Даю очередь веером по верху стены. Успеваю заметить, как с неё падают враги.

Вижу пролом. Устремляюсь туда. Там тесно от повстанцев. Все это воинство подобно бурной реке, стремящейся через узкую пробоину в плотине.

Эта река подхватывает меня и выносит за стену.

Здесь нас встречает перекрестный кинжальный огонь. Хунта бьет пулеметами из окон дворца и с гребня стены. Бойцы косятся десятками.

Мгновенно соображаю, что надо ликвидировать линию вражеского огня с тыла. Иначе всем хана.

Рвусь на стену по каменным ступеням. За мной ринулись повстанцы. Взбираюсь наверх. Повстанцы за мной по пятам. Сталкиваемся лицом к лицу с врагами, и закипает рукопашный бой.

На меня с рычанием кидается боец. Рожа оскалена. Эдакая горилла в военной форме.

Уклоняюсь от пудового кулака и бью с кругового удара прикладом в рожу. Боец откидывается. Добавляю ногой в живот. Он падает со стены.

Наталкиваюсь на какого-то негра. Ха! Да это же Кожура! Закоптился под дымом. Таращит глаза на меня, словно видит в первый раз. По всему я тоже почернел.

Нервно ржет.

На него несется со спины длинный детина с кривым тесаком.

– Сзади! – кричу я.

Кожура инстинктивно пригибается. Я стреляю. Противник падает.

Битва на стене продолжается.

Выстрелы, вопли, взрывы гранат. Кровь.

Свистят пули. Они косят, как повстанцев, так и врагов.

Стреляют с башни, где ворота. Там на её вершине засели пулеметные расчеты.

Возле башни на стене кипит жаркая схватка.

По стене через мясорубку боя пробиваюсь к башне. Кожура рвется за мной.

Мы поспеваем вовремя на помощь к повстанцам. Под нашим общим натиском бойцы хунты через проем отступают внутрь башни.

Бросаю туда гранату, чтобы очистить путь.

Взрыв.

Ныряю в проем. Перескакиваю через неподвижные тела.

За спиной схватка закипает с новой силой. Откуда-то подоспело подкрепление хунты. Эти твари защищают башню, как звери свою нору. Еще бы. Это хорошая высотная огневая точка, с которой простреливается все пространство до самых стен дворца.

Вопит Кожура. На него сзади кинулся и повис вражеский боец. Кожура скидывает его, валит и пинает сапогами по голове, пока тот не затихает. Я тем временем шарю глазами в сумраке. Где тут путь наверх? Вижу каменную крутую лестницу. Взбираюсь по ней. Вижу люк. В нем клочок неба. Забрасываю туда гранату. Жду секунды, пока она взорвется, и кидаюсь наверх. Выскакиваю через люк на открытую площадку, готовый стрелять во все, что движется. Здесь четыре мертвых тела в крови. Два пулемета и миномет.

Следом забирается Кожура.

Оцениваю сверху обстановку. Стена очищена от врага. Но повстанцы под кинжальным огнем со стороны дворца. Он в паре сотен метров. В окнах мешки с песком. Стволы пулеметов.

Повстанцы залегли. Прячутся за стволами деревьев, прижимаются к земле.

Подбираю пулемет. Даю длинную очередь по окнам. Со вторым пулеметом ко мне присоединяется Кожура. Стреляем, пока не заканчиваются патроны.

Огонь со стороны дворца ослабел. Повстанцы поднялись и пошли вперед. В первых рядах товарищ Дондо, Дубо и Роман.

Мотаю головой Кожуре. Спускаемся, дескать.

Сбежали вниз. Устремляемся ко дворцу. Из его окна вновь ударил пулемет. Но людская волна неудержимо катится дальше.

Передние ряды бойцов прорываются к стенам дворца и забрасывают окна гранатами. Пулеметная стрельба затихает, и вся волна повстанцев накатывается на дворец.

Вместе с ней врываюсь через окна в его стены. Здесь дымный полумрак. Битое стекло на мраморе пола. Мертвые тела. Темная кровь и кинжальный огонь.

Грохот взрывов, выстрелы, свист пуль, дикие вопли – все это сливается многократным эхом в некий свирепый потусторонний вой. Здесь ярость смешалась с ужасом. Здесь властвует зверь. Он рвется из меня наружу, и я чувствую его великую силу.

На бегу меняю опустевший рожок. Стреляю перед собой.

Широкая лестница. Мертвец на перилах. Разбитая статуя на ступенях.

Вместе с бойцами бегу наверх. Там огромный зал. Статуи. Картины на стенах. Дым. Горят занавеси на разбитых окнах.

Взрыв гранаты. Удар в правую сторону груди.

Бегу дальше вместе с бойцами.

Широкая дверь с золочеными створами.

Заперта.

Кто-то из бойцов высаживает её из гранатомета.

Хочу бежать дальше, но ноги становятся ватными. Все вокруг плывет.

Опираюсь на стену и медленно сползаю по ней на пол. Вижу на нем кровь.

Чья это кровь? Откуда?

Блин, это же моя кровь. Черт! Я ранен!

Сижу на полу, прислонившись спиной к стене. В груди справа пульсирует нарастающая боль. Опускаю глаза. Кровь возле правого плеча. Много крови.

– Валерка! – прорывается сквозь грохот боя крик Кожуры. Вижу его чумазое лицо.

– Валерка! Ты что? Ранен? О, бля!

– Нормально, все нормально, – с трудом говорю я.

– Тебе в больницу надо! Пошли!

Он помогает мне встать и подпирает меня плечом. Тащит меня.

– В больницу, больницу, – бормочет.

– Какая тут больница, – усмехаюсь я. – Ты еще скорую попробуй вызвать.

Откуда-то из мрака и дыма прямо на нас вырывается Роман.

– Тонтугея повязали! – радостно вопит он. – Капец хунте! А что это вы тут? Командир! Что с тобой?

– Помоги, – хрипит Кожура. – Не видишь?

Роман подпирает меня слева. Оба тащат меня дальше. На какое-то время отключаюсь. Очнулся уже вне стен дворца. Лежу на траве. Надо мною мглистое серое небо. Вокруг молча стоят бойцы. Рядом со мной сидят Кожура и Роман.

Вижу сквозь пелену товарища Дондо. Он что-то орет в спутниковый телефон. Тут же Дубо бестолково топчется.

– Валерка. Очнулся. Слава небу, воистину! Сейчас за тобой вертолет прилетит. Он тебя в лучшую больницу доставит, – сообщает мне Кожура.

– Потерпи, командир, потерпи, – вторит Роман.

– Уходите, – шепчу я непослушными губами. – Рвите когти. Мы выполнили, то, что должны были сделать. Мы свободны. Уходите немедленно.

– Нет, нет, – решительно мотает головой Роман. – Мы вместе поклялись быть. Мы не уйдем без тебя.

– Мы не уйдем, – повторяет Кожура. – Воистину.

– Дурачки, – я усмехаюсь через боль. – Мне все равно не жить, а вас повяжут, и вам конец. Уходите, я вам приказываю.

– Мы все будем жить, – уверенно заявляет Кожура. – Мне было откровение с неба.

Откровение с неба? Какая ерунда! Я смотрю в это серое равнодушное небо. В нем кружат стервятники. Они чуют смерть. Предки этих тварей кружили здесь тысячи и тысячи лет назад. Пройдут еще тысячи лет, и уже потомки их здесь будут также кружить под этим равнодушным серым небом.

Они будут кружить, но здесь не будет меня. И будет ли здесь человек? Что будет здесь через тысячи лет? Может пустыня? Что есть жизнь человеческая? Капля дождя, падающая с небес в океан вечности. Вот и все откровение.

Я смотрю в небо. Оно постепенно темнеет. Наступает вечер. Заканчивается еще один день.

Стервятники забеспокоились. Их монотонный полет по кругу нарушился. Они рванулись в стороны, а в небе прямо надо мною в густой синеве облачной пелены проступил светлый круг, а затем из него вниз заструился поток мягкого света.

– Сила небесная! – завопил Кожура.

Черное воинство вокруг меня всколыхнулось. Послышались удивленные возгласы. Тем временем в потоке света проявилась яркая огненная звездочка. Она быстро увеличивалась в размерах.

«Это предсмертный бред», – решил я. – Так не бывает.

Мое тело стало легким. Оно словно растворилось в этом свете с небес. Куда-то плыву медленно и плавно. Свет постепенно меркнет, и я погружаюсь в кромешную темноту.

Глава 28

ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ

Тьма поглотила меня целиком и полностью и несет в неизвестном мне направлении. Попытки затормозить и зацепиться хотя бы за что-то не дают результатов. Остается одно – отдаться на милость тьме, не роптать и ждать. Черт её дери! Куда меня несет?! Холод и неизвестность наводят ужас. Так и до паники недалеко. Но нет! Надо сосредоточиться, вспомнить, понять – зачем я здесь. Почему не чувствую тела? Ответ приходит мгновенно. Ранение, встревоженные лица друзей, потом свет с небес и тьма. Видимо смерть моя пришла. И как только вспомнил, тут и началось. Понесло меня винтом, словно, водоворот какой в стремнину ринулся. Ох, и тяжко мне пришлось в тот момент. Сознание меркнет, ком к горлу подступает. Страшно, аж, жуть! Ну, думаю – кранты, и тут вдруг – свет в конце тоннеля забрезжил. За него и держался. Можно сказать, чудом зацепился, как в анекдоте про Штирлица, чему был несказанно рад.

Слышал я раньше про подобное, да и читал рассказы, так называемых, возвращенцев с того света, которые перенесли клиническую смерть. К слову сказать, я считал их откровения бредом сумасшедших, а теперь вот сам лечу по тоннелю навстречу неизвестному.

По мере приближения к свету, ощущения заметно меняются. Крутящий момент постепенно переходит в плавное движение по большому кругу и о, радость! Начинаю чувствовать руки и ноги и само тело в целом. Но такая легкость в нем. Непрекращающееся ощущение полета. И радость, и счастье! И сияние вокруг, что пронизывает все как вовне, так и внутри.

Красота! Вижу свою ладонь. Она светится изнутри какой-то лучистой теплой энергией.

Все ощутимее чувствую тело. Оно звенит силой.

Кстати, я же был ранен. Опускаю глаза на грудь. Шевелю рукой. Боли нет. Будто заново родился. Можно сказать – готов к труду и обороне!

Искрометное сияние постепенно меркнет, и на смену ему приходит привычное глазу мироощущение.

И вижу я вновь над собой ясное, высокое, синее небо.

Озираюсь по сторонам.

За моей спиной высятся суровые скалы. Прямо передо мною широкое водное пространство. Оно гладкое, как зеркало и без искажений отражает снежную горную вершину, а на ней ослепительной красоты дворец.

Он будто соткан из воздуха с облаками и растворяется в небе. И сам я отражаюсь в тот же озере в парадной форме, при американской медали и советском ордене. И это хорошо. Предстану пред высшими силами в лучшем виде. Доложу, как положено, что рядовой Назаров по вашему приказанию для дальнейшего прохождения службы на тот свет прибыл.

Интересно, куда меня тут определят? В какое подразделение небесного воинства? Ха! Ишь, чего захотел! В армию Всевышнего? Фантазер, ты Валера.

Добро пожаловать, чертенок, – слышу до боли знакомый голос, поворачиваю голову и вижу деда своего. Он стоит на каменной гряде. Подхожу ближе.

Это и впрямь мой дед собственной персоной. Он в военной форме пехотинца образца Великой Отечественной. На плечах погоны капитана. Вся грудь его в орденах и медалях. За спиной, на ремне гитара.

– Дед, ты?! Живой?! – восклицаю, не веря своим глазам.

– Здравствуй внучек, – произносит он приветливо. – Живой, не живой, – кто его знает. Главное, что нам представилась возможность вновь встретиться и немного поговорить от души.

– Привет дед, я скучал по тебе, – делаю шаг навстречу. Обнимаемся крепко, по-мужски.

– Ты молодец! – похлопывает дед меня по плечу, глядя в глаза. – Вырос, возмужал. Рад за тебя!

– Дед, скажи, если я здесь… с тобой то это значит… помер я, а это тот самый Дворец небесный?

– Он самый, – кивает мне в ответ дед. – Там, где вечно живут герои. Но это не значит, что ты помер. Так…, можно сказать, заглянул на огонек.

В его глазах промелькнули озорные искорки. Таким я помнил его в своем раннем детстве.

– Дед, я не смог сохранить твой талисман. У меня забрали его.

– Талисман? – дед разжимает ладонь, и я вижу медаль на цепочке. – Вот твой талисман. Держи.

– Спасибо. Но откуда он у тебя?

– От верблюда, – хитро усмехается дед. – Бери и не задавай глупых вопросов.

Забираю талисман и надеваю цепочку на шею.

– Ну, вот теперь ты готов к дальнейшим свершениям, внучек. Теперь ты нашел себя.

– Нашел себя?

– Жизнь для того и течет своим потоком, чтобы каждый человек в нем нашел самого себя. Нашел свое истинное предназначение. Ты нашел себя. Ты воин, и я горжусь тобой.

– Спасибо! Я просто внук своего деда!

– Хорошо сказано! А теперь о главном. Тебе предоставлено право выбора. Ты можешь остаться в этом высшем мире. Здесь тоже хватает проблем, и доблестные воины тут нужны. Но ты можешь вернуться назад, чтобы сделать лучше тот мир. Преобразуя тот мир, ты изменяешь этот. Итак, что скажешь на это?

Выбирал я недолго. Не мог я остаться здесь. Там мои друзья. Что с ними? Наверняка их снова упрятали в подвалы. И я должен спасти их, во что бы то ни стало.

– Дед, я очень хочу остаться с тобой, но мой воинский долг заставляет меня вернуться. Мне надо вернуться, – отвечаю я решительно.

– Не сомневался в твоем решении! – гордо восклицает дед. – Итак, все идет, как надо! Ты вернешься. Но у нас есть еще немного времени. Давай внучек, вспомним былые года и споем дуэтом хорошую советскую песню. Какую песню хочешь спеть перед чертогами Дворца небесного?

– Дед, какая еще песня? Мне так много хочется тебе сказать.

– Еще скажешь, когда придет время, а сейчас песня и только песня. Так надо, внук! Это откроет тебе дорогу к родному порогу. Выбирай.

Я задумчиво почесал голову и выдал первое, что пришло на ум:

– Шел солдат.

– А давай! – дед перекинул гитару со спины на грудь, ударил по струнам и запел:

Полем вдоль берега крутого,

Мимо хат,

В серой шинели рядового

Шел солдат

– Шел солдат, преград не зная. Шел солдат друзей теряя, – подхватил я.

Наши голоса вознеслись высоко, и словно хор небесный грянул вместе с нами.

Словно прирос к плечу солдата

Автомат

Всюду врагов своих заклятых

Бил солдат

Бил солдат их под Смоленском

Бил солдат в поселке энском…

Нашу песню эхом подхватили скалы. Подул ветер. По зеркалу воды побежала рябь.

Шел солдат слуга Отчизны,

Шел солдат во имя жизни,

Землю спасая,

Мир защищая

Шел вперед солдат!

Последние слова бессмертной песни поэта Матусовского на музыку композитора Соловьева-Седова растворились в тишине. Замерло все вокруг. Вода превратилась в зеркало, затем это все медленно поплыло, теряя свои очертания.

* * *

Прозрачный, как стекло потолок. За ним в черноте космоса медленно плывет планета Земля. В синей пелене вижу лоскутное одеяло Африканского континента.

По сторонам гладкие стены. Справа овальная закрытая дверь. Слева какие-то приборы. Меня с ними соединяют провода.

В моей голове еще звучит песня.

Подо мною узкая лежанка. На мне серая пижама.

Где я? Во Дворце небесном?

Пытаюсь приподняться, но тело словно налито свинцом, а в правой стороне груди пробивается тупая боль.

Бесшумно открывается дверь. Входит человек. На нем белый халат. Бородка клинышком. Цепкий взгляд.

– С возвращением, товарищ Назаров, – говорит он приветливо. – Как вы себя чувствуете?

– Неплохо, – отвечаю. – Но тело, как свинец. – А вы кто?

– Я ваш врач. Майор космических войск. Моя фамилия Родин. Тяжесть в теле у вас после пребывания в капсуле невесомости, куда вы были помещены для восстановления. Только в ней вас можно было вытащить с того света. Теперь все опасности позади, и мы поместили вас в систему искусственной гравитации с коэффициентом ноль пять. Постепенно гравитация будет повышаться до единицы. Скоро начнете бегать.

– Спасибо. Я в космосе?

– Да. Вы на флагмане космического флота СССР. Добро пожаловать! Это «Георгий Жуков».

– Жуков? – переспрашиваю, и в моей памяти возникает грандиозная картина на выставке народного хозяйства СССР с объемным изображением огромного космического корабля.

– Да. Это самый совершенный космический корабль современности.

– Вы меня вернули к жизни, чтобы расстрелять или отправить на новый смертельный эксперимент?

– Ну, что вы такое говорите. Насколько мне известно, у нашего руководства в отношении вас другие планы.

– Где мои друзья? Они живы?

– С ними все в порядке. Впрочем, вам сейчас всё объяснят.

Врач уходит.

Вскоре дверь вновь открывается. В неё заходит генерал-лейтенант военно-космических сил. Не верю своим глазам. Прямо передо мной Буров Геннадий Шотович собственной персоной. Тот самый Буров, что уговорил меня на экскурсию на тот самый завод в моем родном городе.

– Здравия желаю, товарищ Назаров! – бодро приветствует он меня с порога.

Мой мозг мгновенно вскипает. Какого черта? Что происходит?

На допросе в застенках КГБ я обещал при встрече набить ему морду. Это желание мгновенно вспыхивает с новой силой. Мне пофиг генеральские погоны на нем. Но это эмоция. Разум тушит её, подсказывает мне, что возможно именно сейчас я получу ответы на все интересующие меня вопросы. Беру себя в руки.

– Здравствуйте Геннадий Шотович! – расплываюсь в притворно – приветливой улыбке. – Спасибо вам за веселую экскурсию по параллельному миру. Сколько я вам должен за проезд?

– Ха! – коротко усмехается Буров. – Поручик Ржевский говорил, уходя от проститутки, что гусары денег не берут!

Он встряхивает, подобно кудеснику, правой рукой, и позади него проявляется ореол едва заметного свечения.

Буров подгибает ноги, принимает сидячее положение и зависает в пространстве.

– Последняя наша разработка, – поясняет он, заметив мой удивленный взгляд. – Гравитационное кресло. Удобная штука. Можно присесть где угодно и когда угодно. У нас много такого всего. А теперь к делу! Сразу возьму быка за рога и со всей прямотой заявлю, что это не мы направили вас сюда. Тут свою роль сыграл случай. Паразитарные поля, будь они не ладны, подхватили вас и понесли черт знает куда. Можно сказать, на верную погибель понесли. Но вы живучий чертяка, товарищ Назаров! Молодец!

– Не надо мне зубы заговаривать. Какие еще паразитарные поля? Какой еще случай? Говорите конкретно и по существу.

– Как вы разговариваете со старшим по званию! – неподдельно возмутился Буров.

– Ага, вы еще прикажите по стойке смирно встать, – нагло ухмыляюсь я. – Мне уже давно пофиг все звания и чины.

– Вот этим своим пофигизмом и пробивной натурой вы мне тогда и приглянулись, товарищ Назаров. Далеко пойдете. Да, далеко, но с нашей помощью.

– Куда уж дальше то?

– По пути бесконечности вселенной, – загадочно произнес он. – Итак, то, что я вам сейчас скажу это абсолютно секретная информация. Я представляю собой совершенно секретную структуру, созданную лично самим Георгием Константиновичем Жуковым еще в семидесятые годы прошлого века. Мы над системой безопасности страны. Наша структура предельно закрыта. Кто к нам вошел живым, выйдет только мертвым или в ином качестве. Вам понятно?

– Пока мне понятно, что ничего не понятно. И почему я вам должен верить? Кстати, вы передали деньги моему компаньону?

– Конечно. Мы серьезные люди.

– Чем можете это подтвердить?

Буров усмехнулся и вытащил из кармана мой мобильный телефон.

– Позвоните своему компаньону.

– Как позвонить? Прямо отсюда?

– Именно так. Мы восстановили на вашем телефоне всю информацию и настроили на связь между мирами.

Беру телефон. Набираю вызов Юры Мельникова и вскоре отчетливо слышу его знакомый голос.

– Валера? Это ты? Ты куда потерялся?

Некоторое время ошарашено слушаю его возмущенные возгласы. Неужели такое возможно? Телефонная связь между параллельными мирами?

– Что ты там молчишь?! – орет мне в ухо Мельников.

– Юра, это ты? – спрашиваю тупо.

– Я! Конечно, я! А ты думал, что головка от буя? Я тебя убью при встрече! Тут у меня столько клиентов с крючка сорвалось без тебя. Ты где? Скоро будешь? Или мне твою долю можно пропить? А ты молодец! Задачу решил, как надо!

– Тебе все деньги передали?

– Конечно! В тот же день! Крутые и обязательные ребята! А впереди у нас еще море работы. Мне надо срочно с тобой встретиться. Когда сможешь?

– Не знаю. Пока не знаю. Я тебе позвоню, когда вернусь.

– А ты где?

– В космосе.

– В космосе? Каком еще космосе? Ты, что наркоты наглотался? Косяк забил? На тебя не похоже. Хватит придуриваться. В общем давай, не кашляй. Рад был слышать. Жду звонка. Пока.

– Пока.

Связь заканчивается.

– Фантастика, – говорю я. – И, что отсюда можно звонить на любой телефонный номер того мира?

– Конечно, – ухмыляясь, кивает Буров. – Роуминг безлимитный. Можете оставить телефон себе. Но в следующий раз не злоупотребляйте информацией при разговоре. Вас могут принять за сумасшедшего или наркомана. Итак, после разговора со своим компаньоном вы мне верите?

– Я никому не верю. Предпочитаю знать.

– Это правильно, товарищ Назаров! Никому верить нельзя. Мне можно, как говорил герой известного фильма из вашего мира. Но обо всем по порядку. Итак, готовы ли вы узнать великую тайну?

– Валяйте, – пожал я плечами.

– Отлично! Итак, в КГБ о нашем глубоко засекреченном подразделении знает крайне ограниченный круг лиц. Мы занимаемся разведкой параллельных миров. Наша цель – новые технологии Они необходимы нам, как воздух для окончательной победы над проклятым империализмом и построения светлого коммунистического общества во всем мире.

– То, что я видел на выставке в Москве и вообще это…

– Да, да, – гордо закивал Буров. – Во многом это наша заслуга. Мы в постоянном поиске. Два года назад нами был открыт ваш мир. Он не представлял для нас технологического интереса, и мы уже было хотели прикрыть ваш проект, как вдруг выясняется, что из вашего мира открывается множество путей к другим вселенным. Ваш мир – перекресток миров. Но для открытия путей необходимо создание мощного портала в вашем мире. Разведка определила лучшую площадку. Эта площадка по соседству с городом Красноярском, на территории бывшего Сибирского машиностроительного комплекса.

– Так называемое лучшее место силы, – уточнил я.

Именно так! – подтвердил Буров. – Решено было под прикрытием строительства там металлосплавного завода разместить портал для перемещения. Именно с этой целью первая группа наших специалистов под моим непосредственным руководством переправилась в ваш мир, где и приступила к документальной подготовке по реализации данного проекта.

– И вы заключили предварительный договор с краевым правительством на международном Красноярском форуме на строительство завода металлосплавов?

– Да, – кивнул Буров. – Мы создали компанию по строительству под громким названием, «Союзрегионстрой». Эта компания заручились поддержкой ваших властных структур. Все шло по графику. Но мы не учли одного. Мы не учли той беспредельной безответственности, что царила повсеместно в ваших региональных структурах власти в части исполнения уже достигнутых договоренностей.

Видно было по всему – возмущению Бурова не было предела. Он вдруг взмахнул кулаками, вскочил, метнулся туда – сюда, как бы выпуская пар. Угомонился. Провел рукой. Ореол вокруг его задницы вновь засиял, образуя кресло, и он опять присел в него.

– Помню тот случай, – произнес я. – Скорее всего, поступила команда свыше крутить кино обратно, якобы под давлением народных масс.

Да, – раздраженно бросил он. – При этом джинн народного возмущения был выпущен из бутылки. Но дело даже не в этом. Как же вы могли там пустить коту под хвост все достижения великой страны? Как же допустили проникновение к вам этой капиталистической чумы? Эта болезнь обрела у вас чудовищно уродливые формы суррогата из остатков социализма и дичайших проявлений капитализма со всей его ложью, безответственностью и пренебрежением к человеческой жизни. Как такое могло произойти?

– Наверное, потому, что наш Георгий Константинович Жуков был не так решителен как ваш, и знамя власти ухватили не те люди, – предположил я.

– Да не в Жукове дело, – махнул рукой Буров. – Вернемся к нашим баранам. Короче. В один из дней все договора по строительству завода были аннулированы. Ваши краевые власти прямым текстом публично заявили, что нашего проекта на территории края не будет. Никогда! Все попытки выйти на высшее руководство страны не имели успеха. Проект остановился. Нам оставалось одно – пойти на крайние меры.

– Что за крайние меры?

– Военное вторжение! Мы намеревались разрубить этот гордиев узел одним решительным ударом. Я сам лично с большим удовольствием готовил данную операцию, и сказать по правде у меня поначалу очень чесались кулаки. Группа вторжения была в полной боевой готовности. Но мой разум усмирил эмоции, да и все понимали, что война – это рассекречивание миссии, возможное взаимное применение ядерного оружия и уничтожение жизни на планете. Но у нас не было иного выхода. Время шло на часы. Мы надеялись только на чудо. И чудо произошло.

– Понимаю, – кивнул я. – Зрители в говне, артисты в говне, и тут появляюсь я на белом коне и в белом фраке.

– Потрясающе сравнение! – Буров раскатисто захохотал. – Именно так. Вы решили нашу проблему дипломатическим путем и спасли свой мир от большой войны. Мы были потрясены вашими способностями.

– И предложили сотрудничество?

– Да.

– И отправили меня черт знает куда.

– Нет! – решительно мотнул он головой. – Это была чрезвычайная ситуация. В тот день по специальному каналу в ваш мир осуществлялась переброска оборудования для первой энергетической установки портала. Но произошла авария.

– С паразитарными полями?

– Так точно! Вы были захвачены ими. Наши специалисты потеряли вас и сочли погибшим.

– Я живучий. И я прорвался в ваш мир.

– Да, вы попали в наш мир и неплохо устроились в нем. Так неплохо, что ваше фото попало на обложки газет и журналов. При очередном плановом возвращении я узнал вас на них, и мы немедленно запустили операцию по вашей доставке на нашу базу. Но нам стало доподлинно известно, что вас арестовали по совершенно надуманному обвинению, успели засудить, вынести расстрельный приговор и поставить к стенке. Тут же выясняется, что вас от расстрельной стенки заграбастали наши же структуры, которые занимаются разработкой телепорта – перемещения объектов в пространстве. А потом эта новость, что вы попали в Африку. Полный бред!

– Ха! – невольно вырвался у меня короткий нервный смешок. – Получается, что это ваши люди спасли нас от пули и кинули в смертельно опасный эксперимент.

– Да, наши, – ответил он. – И это была удача для вас. Вы выжили. И мало того помогли разгромить хунту. Вы истинные герои! Я уполномочен сообщить, что всем вам присвоено звание Героя СССР.

– Во, как! Служу Советскому Союзу! Из врагов народа в герои! Это круто!

– Да, вы герои. Мы доложили товарищу Первому, что все было так и задумано. Что изначально была запланирована высадка нашего десанта в Африку для оказания помощи братскому народу Матубу. Товарищ Первый остался весьма доволен.

– Всегда рад радовать товарища Первого.

– Очень хорошо! Эксперимент завершился практически удачно, а технические проблемы с точкой назначения уже вскоре будут решены. Телепорт состоялся. Это позволит в дальнейшем высаживать десант мгновенно в любую точку земного шара. Поздравляю вас!

– Спасибо. И что теперь будет дальше?

– А дальше вы снова должны помочь нам, – в голосе Бурова зазвенел металл. – У нас снова возникли проблемы. Вы обещали нам сделать потрясающую презентацию завода для формирования общественного мнения. Но без вас наши, так называемые специалисты, сделали откровенную херню. Процесс стал неуправляемым. На площади вышли тысячи и тысячи возбужденных людей. Чтобы хоть как-то успокоить протестующие народные массы, власти вынуждены были уволить вашего Степана Петровича Урушева, который выдал нам разрешение на строительство. Оно отменено по указанию свыше. Теперь вы должны решить задачу уже на краевом уровне и снова спасти свой мир.

– На краевом уровне? – я задумался.

– Да, на краевом, а если понадобиться, то и на федеральном. Не исключено, что вам предстоит встреча с самим Президентом.

– Но я не господь бог и не чародей.

– Пока, да, – согласился он. – Но я уверен – вы им станете. Вы лучший из лучших воинов СССР. Вы достойны стать лучшим в мире. Вам в помощь будут ваши соратники Кожура и Дуров вместе со всей великой мощью Страны Советов.

– Вы вернете меня назад?

– Да, чтобы вы помогли нам построить портал. А дальше… А дальше вместе со своими двумя соратниками вы пойдете к неизведанным мирам в высоком качестве разведчика параллельных миров. Вы всегда и повсюду станете первым на острие всяческих атак. Вы лучший.

– Ясно дело, – усмехнулся я. – Как говорится – без меня, меня женили.

– И вам в помощь вот это! – не обращая внимания на мою иронию, Буров тычет пальцем мне в грудь.

Опускаю взгляд и вижу свой талисман на цепочке.

– Я лично вам это вернул, – поясняет он. – Я узнал, что вы очень этим дорожите. Мощная вещь! Мне известна эта история. Уверен, что эта медаль спасла вас при внештатной переправке сюда.

– А вот за это огромное вам спасибо! – произношу я, можно сказать, от души. – Эта медаль приносит удачу.

– Несомненно, – улыбнулся в ответ генерал. – Носите на здоровье! Итак, товарищ Назаров, вы согласны работать на нас?

– Разве у меня есть выбор?

– Практически нет. Если вы нам не поможете, то неминуемо военное вторжение. А это значит неотвратимая ядерная катастрофа. Вам это надо? Неужели после того, как вы спасли Америку и освободили от диктатора многострадальный народ Матубу, вы откажетесь спасти свой мир? Вы откажетесь от пути по бесконечным мирам вселенной?

– А что Кожура и Дуров? Мы поклялись держаться вместе.

– Они готовы идти в иные миры, но только под вашим началом.

– Я должен с ними переговорить.

– Нет проблем, товарищ Назаров.

* * *

Мой взгляд окунается в незатейливую обстановку комнаты среди стен, покрытых старыми обоями, где в потрескавшейся амальгаме зеркал на створках темного шкафа отражаются настенные часы с застывшим маятником, старое кресло, а на столе отвернулся своим экраном от окна монитор компьютера. На стене в рамке портрет моего деда. С низкого потолка свисает люстра из трех круглых плафонов. Горит лишь один. Его лампочка нервно пульсирует, изготовившись перегореть и создавая тем самым эффект мерцающего прикосновения тонких щупалец своих лучей, к окружающей обстановке, кажущейся нереальной.

Я дома. Здесь мой рубеж возврата.

– Так вот где вырос мой герой, – тихо произносит Жанна, слегка касаясь кончиками пальцев портрета деда на стене. – Это он?

– Да.

– Ты вылитый дед.

Жанна здесь со мной. Я выполнил свое обещание и забрал её в свое королевство. Генерал Буров, он же агент Мастер, он же Джокер, он же Медведь понимающе пошел мне навстречу. Он сказал при этом, что настоящая женщина, а тем более талантливая журналистка, будучи рядом с мужчиной, вдохновит его на великие подвиги

Под грифом «Совершенно секретно» Жанна начнет записывать здесь хроники событий. По словам Бурова, рано или поздно им будет дан зеленый свет, и все люди узнают о тех знаменательных днях, о великих открытиях и смелых первопроходцах, которые делают миры лучше.

Переправа сюда из СССР и обратно теперь не составляет труда. Канал связи налажен. Ударными темпами завершается строительство Центра под кодовым названием «Перекресток миров». Я решил проблему легко. Вместо так называемого завода металлосплавов прикрытием для Центра теперь будет цех с экологически чистой линией по производству строительных материалов и конструкций для малоэтажного строительства по передовой технологии объемного компьютерного моделирования. Из них фирма «Союзрегионстрой» займется возведением прекрасных зеленых пригородных поселков. Крепкая семья в полноценной архитектурно-градостроительной среде – главный лозунг этой фирмы.

А на подземном уровне цеха под строгой охраной бойцов команды Омега разместится сам Центр.

Архитектурно-планировочное и объемно-пространственное решение под новый технологический процесс разрабатывалось коллективом опытных советских специалистов под моим руководством. Дизайн-проект благоустройства территории и цветового решения фасадов делал я лично. Все было оформлено быстро. Вслед за этим последовала грандиозная презентация с привлечением широких слоев общественности города и края. Само собой, что секретная часть проекта осталась за кадром.

Мероприятие прошло на ура.

На презентации меня поздравил Губернатор края и пожелал фирме «Союзрегионстрой» успехов в своей деятельности на благо России.

Президент страны поздравил нас по прямой линии онлайн и обещал лично приехать на открытие цеха.

После презентации я лично переговорил с Губернатором по вопросу восстановления в должности Степана Петровича Урушева – соратника моего деда по партийной линии. Уже на следующий день Степан Петрович вновь приступил к работе.

Итак, все идет как надо. Мы здесь. Нам нужен этот мир, и мы не позволим уничтожить его. Пройдет время, и мы прекратим здесь все войны.

И пойдем дальше.

Я подхожу к Жанне, обнимаю за плечи.

– Итак, с благополучным прибытием тебя, моя принцесса в мой дворец. Надо отметить это событие. Здесь поблизости на набережной есть уютное кафе. Там играет хорошая музыка. Подают старое доброе вино.

Она оборачивается ко мне, и мой взгляд утопает в её глазах.

* * *

Тианитовый бронежилет, портативный автомат Катран, шлем с воздушной маской и полный комплект подручных средств, что может пригодиться боевому разведчику параллельных миров.

Со мной мой талисман.

Справа от меня Кожура, слева Роман. Мы стоим плечом к плечу перед порталом в иное измерение. Он подобен огромному экрану телевизора размером с футбольные ворота. О том мире, куда мы идем ничего не известно. Мы первопроходцы. Что нас ждет там?

Я больше не Валерий Назаров. Мое кодовое имя Спаситель.

– Равняйсь! Смирно! – громогласно звучит команда. – К прослушиванию пролетарского гимна товсь!

Грянула песня:

Вставай, проклятьем заклеймённый,

Весь мир голодных и рабов!

Именно я предложил напутствовать разведчиков миров этим международным гимном трудового народа под названием «Интернационал». Мое предложение вдохновило самого товарища Жукова и лично было одобрено им.

Никто не даст нам избавленья:

Ни бог, ни царь и ни герой.

Добьёмся мы освобожденья

Своею собственной рукой.

Огромный хор самозабвенно гремел из мощных динамиков, а мы подпевали, вытянувшись в струнку. Казалось, гимн разрывает пространство и время, заполняя собой вселенную, и тем самым открывает нам путь.

И если гром великий грянет

Над сворой псов и палачей, —

Для нас всё так же солнце станет

Сиять огнём своих лучей.

Гимн закончился, и чернота портала покрылась волнами красного света.

– Готовность полная! – звучит команда. – Обратный отсчет! Десять, девять…

Я вновь вспоминаю тот день, который перевернул всю мою жизнь.

– Шесть, пять четыре…

Он был будто вчера.

– Три, два, один…

Портал вспыхивает ярким светом.

– Вперед! – звучит команда.

Я делаю шаг…

* * *

С того самого дня, который перевернул всю мою жизнь, прошел уже не один год. Но я помню тот день так, будто это было вчера…

Было еще много бурных и стремительных, как ураган, событий, было много моментов на грани жизни и смерти, но это уже совсем другие истории.

А сколько еще предстоит…

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg