«Его Высокоблагородие»

Его Высокоблагородие (fb2) - Его Высокоблагородие 1639K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Вячеславович Башибузук

Александр Башибузук Его высокоблагородие 

ПРОЛОГ

Украина. Херсон. СИЗО

1 февраля 2015 года. 20:00

В маленькой двухместной камере на узкой кровати полулежал худощавый мужчина возрастом около сорока пяти лет и читал какую-то книгу с изображенным на ее обложке средневековым рыцарем.

Любой знаток уголовного бытия сразу бы подметил в камере некоторые моменты, мягко говоря, прямо противоречащие режиму содержания в следственных изоляторах. Если небольшой современный холодильник, душевая кабинка и плазменная панель на стене еще были доступны для обычных зэков, правда с большими оговорками и конечно же только в случае их финансовой состоятельности, то вот ноутбук и мобильный телефон, открыто лежащие на столике, уже ни в какие рамки не лезли.

Да и сам обитатель камеры никак не олицетворял собой расхожий образ заслуженного сидельца. Умное, располагающее к себе симпатичное лицо, очки в тонкой золотой оправе, аккуратно подстриженная борода-эспаньолка — он больше всего был похож на научного работника, уровня кандидата или даже доктора наук, за какие-то непонятные провинности угодившего в лапы правосудия. Вполне возможно, даже по ошибке.

Но, несмотря на свой интеллигентный внешний вид, Говоров Александр Вячеславович никакого отношения к науке не имел. Разве что своей кличкой Академик и тем, что получил в свое время два высших образования.

В реальности Академик был профессиональным мошенником и одним из наиболее виртуозных карточных катал[1] на постсоветском пространстве. И вообще, довольно уважаемым в криминальном мире авторитетом. Хотя никогда и не принадлежал ни к какой из преступных группировок, будучи убежденным одиночкой.

В данный момент Говоров был арестован украинским судом по запросу Следственного комитета России, в рамках целого букета уголовных дел с общим ущербом в несколько миллионов долларов, и дожидался своей экстрадиции на родину.

Впрочем, надо отметить, что в связи с некоторыми политическими событиями и еще парой моментов вероятность этой экстрадиции была довольно мала.

Неожиданно залязгали замки, после чего с пронзительным скрипом отворилась массивная металлическая дверь. На пороге камеры появился высокий статный, но уже начавший полнеть, абсолютно лысый мужчина с шикарными казачьими усами и в камуфлированном бушлате с погонами полковника.

Он спокойно вошел внутрь, кивком приказал постовому закрыть дверь и притворно строго громыхнул басом:

— Рядовой Говоров, не понял, что за расслабуха?

— Не весели, Леха... — небрежно ответил Академик, потом отложил книгу, неспешно встал и крепко пожал руку полковнику. — Ну что там?

— Да все нормально, — улыбнулся посетитель. — Документы уже пришли из Киева. Как и следовало ожидать, в экстрадиции отказано. Да ты и сам, наверное, уже все знаешь. Завтра с утра пораньше тебя освободят. Уж извини, оформить сегодня просто не успели. — Полковник присел на нары и извлек из внутреннего кармана обычную армейскую фляжку. — Давай пропустим по чуток...

— Ты же знаешь, Леш, я не пью, — поморщился Говоров. — Что-то в последнее время мотор сбоить начал. Вот и сегодня целый день на колесах сижу.

— Так положено, Сашка, — неожиданно серьезно возразил полковник. — Надо помянуть...

— Кто? — коротко поинтересовался Академик.

— Леха Симонов и Виталька Сидоренко... — тихо сказал Алексей и протянул ему наполненную коньяком стопку.

— Как это случилось?

— Под Донецком. В один день... — опустив глаза, ответил полковник. — Леха за наших воевал, а Виталька за ваших... за сепаров. Может, они друг друга и убили. Теперь из нашего отделения только мы с тобой остались...

Академик молча кивнул и с каменным лицом опрокинул в себя стаканчик.

— Вот так... — полковник тоже выпил. — Ну ладно, хватит об этом. Все там будем. Что читаешь?

— Да так, — пожал плечами Говоров, — попаданчество. Закинуло мужика в Средние века, вот и крутись как можешь. Почитай, новая жизнь с чистого листа. Неожиданно интересно.

— А ты бы хотел так? — неожиданно поинтересовался Алексей. — Ну, новую жизнь с чистого листа?

— Ты знаешь... — Говоров на мгновение задумался. — Наверное, хотел бы.

— И что, по-другому прожил бы? — улыбнулся полковник.

— Да, по-другому, — спокойно ответил Говоров. — Совсем по-другому. По крайней мере, постарался бы.

— Не верю, — скептически покачал головой Алексей. — Я ж тебя как облупленного знаю. Но... пусть тебе такая возможность представится. Искренне желаю...

Замначальника управления Государственного департамента Украины по вопросам исполнения наказаний в Херсонской области полковник Охрименко Алексей Иванович действительно хорошо знал своего собеседника. Очень хорошо. Потому что вырос с ним в одном дворе, ходил вместе в школу, вместе ушел в армию и в одной части с ним выполнял в Афганистане интернациональный долг. Это уже потом они поступили в разные военные училища и их пути разошлись, но отношения Александр и Алексей поддерживали всегда. Даже когда оказались, как говорят, по разные стороны баррикад.

Им было что вспомнить, но разговор не продлился долго. Полковник хотя и занимал второй чин в департаменте, все же не мог так злоупотреблять своим положением. Он условился с Говоровым, что тот навестит его после освобождения, и ушел.

Академик лег на шконку, закинул руки за голову, закрыл глаза и крепко задумался.

Слова Лехи о новой жизни как-то очень сильно его задели. На самом деле, несмотря на то что сейчас он имел всё: деньги, авторитет, любых женщин, Говоров не был доволен своей жизнью.

— А ведь все начиналось правильно... — шепнул Академик и, помассировав область сердца, потянулся к коробочке с таблетками. — Начиналось лучше некуда...

Законченная с отличием школа, служба в армии; не в самых зубодробительных войсках, но в Афгане пришлось настреляться вдоволь, потом военное училище. Да не простое, а политическое, с правильным расчетом на карьеру. Казалось, все идет по накатанной дорожке, но...

— Сука... — Говоров наконец выковырял из облатки таблетку и, скомкав упаковку, забросил ее в угол. — Фуфло, кругом одно фуфло...

А потом, прямо на выпускном банкете Говоров искалечил человека и сел в тюрьму на долгие шесть лет, а там во всей красе проявились уже совсем другие его таланты. Криминальная жизнь затянула и больше не отпустила. Академик пробовал вырваться, даже стал опять учиться, но все тщетно. Нет, в чем-то такая жизнь его все-таки устраивала, но не о том он мечтал с детства.

— А о чем ты мечтал? — зло буркнул Александр сам себе. — О чем?..

Неожиданно сердце пронзила сильная режущая боль. Говоров попытался встать, дотянуться до кружки с водой и навзничь упал на пол. Когда постовой его заметил и вызвал врачей из санчасти, было уже слишком поздно...

ГЛАВА 1

 Черное море. Нейтральные воды.

Пароход «Димитрий».

19 января по старому стилю. 1920 год. 21:00

Сознание вернулось мгновенно. Не открывая глаз, я по инерции положил руку на левую сторону груди и облегченно вздохнул: боль бесследно прошла, сердце билось уверенно и ровно.

— Надо бы серьезно подлечиться... — буркнул я сам себе и перевернулся на бок, в надежде еще немного вздремнуть. — Так и сдохнуть недолго. Что за?..

Рука вдруг наткнулась под подушкой на что-то твердое, по ощущениям напоминающее какой-то продолговатый металлический предмет.

— Не понял... — я резко сел и недоуменно уставился на увесистый пистолет на своей ладони.

Компактный, плоский, матово отблескивающий идеальным черным воронением, со скупой, но элегантной серебряной гравировкой на затворе, с костяными щечками на рукоятке, немного похожий внешним видом на «Тульский-Токарев» — пистолет всем своим видом намекал, что он настоящее боевое оружие. Как бы в подтверждение этого от него вкусно пахло оружейным маслом и едва уловимым кислым ароматом пороха. Мгновенно сказалось увлечение оружием, память сразу же определила марку пистолета — находка оказалась кольтом Model 1908 Pocket Hammerless под патрон .380 ACP

«Недавно в деле был... — я машинально выронил ствол на постель и лихорадочно быстро стер с него простыней отпечатки пальцев. — Паленый, сука!»

Находка никак не укладывалась в голове. Откуда? Вопрос решался через уважаемых людей, с самим министром внутренних дел, и решился благополучно. Но к чему такой прогон? Еще хотят лавэ сбить? А это уже откровенное кидалово. За такое спросят даже с министра. Хотя в этой богом забытой стране сейчас можно на что хочешь нарваться. Что делать?..

Неожиданно кровать плавно качнуло. Я вырвался из раздумий и глянул по сторонам. И чуть не потерял сознание от ошеломления. Вместо камеры я находился...

Узкая койка, привинченная к полу, небольшой откидной столик, выглядывающий из-за зеленой плюшевой занавески круглый иллюминатор в начищенной латунной оправе, на стене какой-то архаичный прибор, очень смахивающий на барометр...

Судя по всему, я нахожусь в каюте на каком-то судне. Причем это судно в движении — корпус едва заметно дрожит от вибрации двигателя. Тут не перепутаешь: плавали, знаем.

— Что за фуфел? — я мигом слетел с койки, рванул занавеску и заледенел, разглядев в полумраке серую, подернутую рябью морскую гладь. — Стоп... Думай, думай, поц пришибленный... Получается... получается, что пока я валялся в беспамятстве с приступом, меня уже освободили и теперь... теперь увозят морем в Турцию?

От сердца немного отлегло, потому что подобный ход событий планировался. Правда, в других временных рамках, но...

Я случайно глянул в небольшое настенное зеркало и в очередной раз оторопел. Нет, не оторопел, а едва не рехнулся, потому что... Да потому, что из него на меня смотрел совершенно незнакомый человек.

Угрюмая заспанная морда с резкими, рублеными чертами, короткая прическа на пробор, узкая щеточка аккуратно подстриженных усов под немалым носом с хорошо заметной горбинкой, мощная бычья шея распирает воротничок со старомодными закругленными кончиками, под мятой белой свободной сорочкой угадываются покатые борцовские плечи, жилетка из муарового шелка, часовая цепочка сложного плетения свисает из карманчика.

Машинально вытащил часы... Ого, «Лонжин», три крышки, репетир, платина? Нет, все-таки серебро, зачерненное под старину. Тут не перепутаешь, раритетный аутентик, однозначно. Российский двуглавый орел, герб значитца... и гравированная надпись: «За отличную стрельбу». Ничего не понял. Часы, конечно, знатные, тут не поспоришь, минимум полтос зеленых президентов сейчас стоят, но откуда они у меня? Братва подогнала? Странно...

Продолжая себя исследовать, я вытащил за цепочку скрытый под рубашкой крестик. Тоже не мой. У меня новодел, а это... Золото червонное, сам очень простой, можно даже сказать, грубого вида. С какими-то рунами на гранях. И явно не стилизация под старину, в этом я немного понимаю. Кабы не пятнадцатый-шестнадцатый век. Если еще не древнее.

Засунув крест обратно, я опять уставился на свое отражение. Нет, не я, однозначно не я. Это факт. Мало того, судя по виду, тип моложе лет на двадцать, если не больше.

— Блядь... — я в первый раз за много лет выругался матом. — Что за хренотень?

Мужик в зеркале слово в слово синхронно повторил мои слова. Находясь на грани сумасшествия, я для чего-то подмигнул ему и тут же получил в ответ то же самое.

— Ты — это я?.. — вопрос, заданный отражению, оказался абсолютно лишним, потому что и так было понятно: мужик в зеркале — это я и есть. То есть не я, но...

— Капец... — не в силах справиться с самоидентификацией, я приземлился на кровать. — Точно рехнулся. Или под какой-то дурью галюны ловлю.

Нет, а что я должен чувствовать, убедившись, что какая-то нечистая сила сперла мое родное тельце, взамен подсунув чужое? Моложе, здоровее, но чужое. Не, так не бывает. Значит, на самом деле рехнулся. Веселенькое приключение получается. Так, надо бы для начала взять себя в руки.

Что мы имеем? Я уже не в Херсонском централе — и это уже хорошо. Идем дальше. Моя пятидесятидвухлетняя, хорошо траченная молью тушка куда- то исчезла, сменившись молодым здоровым телом с брутальной мордой. Это, мягко говоря, необычно, но тоже неплохо, потому что мозги Говорова Александра Вячеславовича остались при мне. Вроде пока все, остальное надо прояснять.

— Ну что же, приступим... — я встал и первым делом шагнул к порогу каюты, где обнаружил, что дверь заперта на массивный засов с моей стороны.

После чего опять отправился к зеркалу, но не дошел до него, остановившись перед столиком.

— Надо же... — я взял в руки полупустую бутылку с этикеткой, ненавязчиво сообщавшую, что это коньяк производства поставщика его императорского двора некого Шустова. — Классно под старину сработано. Или настоящий раритет? А на вкус? Надеюсь, у этой тушки с мотором все в порядке...

Не удержавшись от соблазна, набулькал немного янтарной жидкости в простую граненую стопку и осторожно пригубил. Опасения оказались напрасными — коньяк оказался на вкус довольно неплох, вновь приобретенное тело тоже среагировало должным образом — сумбур в голове потихоньку стал утихать.

— Гм, недурно... — я остановил взгляд на охотничьем ноже финского типа с оправленной в серебро роговой рукояткой и откромсал им кусок сухой колбасы, лежавшей на вощеной бумаге рядом с бутылкой. — Из оленины, что ли? Весьма...

После чего, дабы завершить гастрономическое наслаждение должным образом, я поискал глазами курево и взял со стола плоский портсигар черненого серебра, опять же с накладным гербом. Нажал на овальную кнопку, выточенную целиком из фиолетового камня, и обнаружил, что внутри пусто. Не понял, где сигареты? Кто выкурил?

И сразу же наткнулся взглядом на початую коробку с папиросами.

— Что тут у нас? — глянул на картинку, украшенную рельефными медалями каких-то выставок, и прочитал вслух, с каждым словом охреневая все больше и больше: — Папиросы крученыя, фабрики И. К. Соколова, Царь-Пушка, Санкт-Петербург, двадцать пять штук — пятнадцать копеек? Чего?.. — не веря своим глазам, я оторвал от пачки клочок акцизной марки. —

1916 год... тысяча девятьсот шестнадцатый? Да ну нафиг?!! Да они за сто лет давно бы уже в пыль превратились...

Вот тут до меня наконец-то стало доходить. Конина и курево образца начала прошлого века, древний пистоль, архаичный прикид, да все вокруг не такое — явно несовременное!

Срочным порядком употребил еще пару глотков коньяка, потом крутнул колесико серебряной бензиновой зажигалки, украшенной замысловатой монограммой, подкурил папироску и глубоко затянулся.

— Черт... — причудливый клубок дыма поплыл по каюте. — Неужели так бывает по жизни? Вот это сподобился...

Сразу вспомнился разговор с Лехой, где я выразил желание все начать с чистого листа, как в книге про бедолагу, занесенного неведомой силой во Францию пятнадцатого столетия.

— Типа боженьке в уши, да? — поинтересовался я у Николая Чудотворца, смотревшего на меня суровым печальным взглядом с дешевой иконы на стене. — С какой-такой радости? За какие заслуги? Ты уж не гневайся за дерзость; я не жалуюсь и не ропщу, просто немного охренел от такого пассажа. Кстати, на каких условиях? Помнится, что я обещал завязать. Так вот, я серьезно подумаю над этим. Ну, что скажешь?

Никола ничего не ответил мне, вместо этого в дверь деликатно постучали и вежливый голос сообщил:

— Прошу прощения, капитан приглашает вас к себе в салон.

— Позже, — неожиданно грубо рыкнул я в ответ. — Сейчас я занят.

И подивился небрежным господским ноткам в своем голосе. М-да... а паренек, в которого меня занесло, явно не из рабочего класса. Неужто из графьев?

— Извините... — настойчиво, но по-прежнему вежливо возразил голос за дверью. — Мне поручили срочно сопроводить вас, дело не терпит отлагательства. Возможно, в скором времени придется покинуть корабль.

Одновременно с его последним словом судовая машина стихла.

«Вот же попадалово, — ругнулся я про себя. — Этого еще не хватало. Но ладно, как раз разузнаю, куда мы направляемся, да проясню ситуацию в целом. Не могу же я постоянно сидеть в каюте...

— Сейчас...

Покрутил в руках пистолет, немного поколебался и сунул его сзади за пояс, прикрыв жилетом. Потом вдел ноги в полуботинки и открыл дверь.

— Что случилось?..

Стоявший на пороге плотный кудрявый парень в затертой матросской форменке приветливо улыбнулся, а затем от души врезал обмотанной тряпкой трубой прямо мне по голове.

Несмотря на то, что удар пришелся слегка вскользь, я не устоял ногах и рухнул как подкошенный на пол. Голова отчаянно кружилась, сильно тошнило, но каким-то чудом остался в сознании.

— Шмонайте и вяжите этого ферта, — как сквозь туман доносились уверенные команды. — Каюту запереть, ключ сюда. Чтобы не было лишних базаров при дерибане. Живо, живо...

Меня быстро, но небрежно охлопали, потом туго стянули чем-то руки, после чего хриплый прокуренный голос негромко доложился:

— Готово, Мирон. Чистый аки младенец.

— Рыжий, вяжи его и в кают-компанию к остальным, — распорядился Мирон. — Лютый, Панас, Петруха, вы со мной. Будем брать Шмуклеровича с его лярвой. Да тише, тише, идиоты, не топайте как бегемоты...

— Подъем, морда буржуйская, — меня как пушинку за шиворот вздернули на ноги. — Ужо отольются тебе слезки рабочего класса. Похлебаешь ртом дерьма вдосталь...

Я благоразумно промолчал и, едва перебирая конечностями, побрел в направлении полученного в спину тычка. Морда буржуйская? Слезы рабочего класса? Как-то это неубедительно прозвучало. Переигрывает фраер, явно переигрывает. Тут дело пахнет банальным гоп-стопом. Но все равно, вот как это называется? И стоило огород городить с переносом в другую ипостась, чтобы тут же угробить обновленца руками негодующего пролетариата. Спасибо! От души благодарен. Сука, как чердак болит...

Через десяток шагов я наконец немного пришел в себя и немедленно грохнулся на пол, чтобы глянуть, кто выступает за конвоира. И чуть не заорал в голос, когда провалившийся в кальсоны пистолет ткнул меня стволом в мужские причиндалы.

— Чегой-то ты квелый какой-то... — в поле зрения появился весь бугрящийся мускулами коротышка с побитой оспой красной рожей и огненно-рыжими волосами. — А ну вставай, буржуйская морда! Вставай, говорю, иначе получишь пулю в башку... — Рыжий больно ткнул меня стволом револьвера в скулу. — Слышишь, что говорю?..

«Рамсы попутал, дырявый?! На кого клавиши щеришь, сявка?». — Внутри меня плеснулась дикая ярость.

Но тут же прошла. Не время и не место. Ничего, позже сочтемся.

— Уже-уже... — бочком, стараясь, чтобы пистолет не вывалился из штанов, я встал на ноги.

— То-то же! — довольно реготнул конвоир и еще раз пнул меня. — Шевели ходулями...

Через несколько шагов мы подошли к трапу, ведущему на верхнюю палубу. А возле него наткнулись на двух парней, в такой же матросской робе, как у остальных представителей «пролетариата», конвоирующих здоровенного и широкого как шкаф мужика в длинном сюртуке купеческого типа. Заросший курчавой бородищей словно медведь, мужик был мертвецки пьян, едва стоял на ногах и люто благоухал ядреной смесью одеколона, спиртного и копченой колбасы с чесноком. Бородач выглядел настолько забавно и безобидно, что ему даже не стали связывать руки.

— Геология это вам... ик... — едва ворочая языком и грозно тараща глаза из-под кустистых бровей, вещал он. — Это вам не хухры-мухры, а точная наука, епть! Неучи! А кто свидетельствует, что матушка Земля плоская — еретики! Гореть им в геенне огненной! Прости мя, Господи! Боже, ца-а-аря хра-а-ни!!! — закончив с «точной» наукой, затянул он и начал торжественно осенять всех крестными знамениями.

После некоторой заминки бородача все-таки протолкнули по трапу наверх, после чего, вместе со мной, наконец подвели к двустворчатой двери из красного дерева. Рядом стоял на посту длинный и нескладный, совсем юный матросик с какой-то архаичной фузеей у ноги.

— Ага. Еще два буржуя, — ломающимся баском довольно протянул он, большим ключом с замысловатой бородкой отпер амбарный замок и распутал цепь на ручках двери. — А ну заходи, пережитки прошлого. И тихо мне. Услышу хоть словечко, пущу пулю в лоб не задумываясь!

— Так их, Сява, так... — хохотнул рыжий и вслед за бородатым любителем геологии втолкнул меня в кают-компанию.

«Очередная “хата”, — грустно подумал я, остановившись за порогом. — М-да... и в новой жизни не смог избежать. Видать, судьба такая. Ну что, сидельцы, принимай заслуженного арестанта...»

Сидельцев в кают-компании оказалось ровно пятнадцать человек. Пятеро матросов разного возраста, шестой — пожилой мужик с сильно разбитым лицом и в форменной морской тужурке, еще один помоложе, в такой же, только, судя по рантам на рукавах, рангом пониже, и восьмой — носатый еврей с печальными как у Моисея глазами, в белой поварской куртке. Эти сидели в рядок на полу возле стены. Напротив расположилась закутанная в пуховую шаль очень важная с виду пышная матрона с пунцовым от злости брылястым лицом, а к ней прижимался козлобородый, сухонький мужичок в сюртуке и подштанниках. Рядом пристроился еще один дородный мужчина в шитом золотом бархатном халате, с расчесанной на пробор шикарной седой бородой. Завершали счет две девчушки, лет по пятнадцать возрастом, в ночных рубашках и хлюпающий носом мальчик вполовину младше. Эти жались, как цыплятки, к удивительно красивой даме с припухшими заплаканными глазами, одетой в роскошный пеньюар нежно-кремового цвета.

У всех, включая детей, были связаны руки.

Бородатый геолог купеческого вида, пьяно бормоча, примостил седалище там же, где стоял, подперев дверной косяк широченной спиной, и тут же захрапел, а я, немного поразмыслив, направился к повару, возле которого было немного свободного места. Кроме того, он показался мне самым вменяемым из всех. Толком не знаю почему, возможно из-за того, что взгляд носатого был не такой затравленный и потерянный, как у других. Хотя и полный вселенской печали.

— Приживайтесь, присаживайтесь, пожалуйста, — кок сразу гостеприимно подвинулся. —Ай-ай, эти шлемазлы таки вам рассадили голову, штоб им жаба титьку давала. Ойц, пардоньте, ради бога, а я не представился. Самуил Эныкович Вейсман — кок, то есть повар, если по сухопутной терминологии. Вот уже двадцать пять лет как.

— Очень приятно... — буркнул я ему. Пытаться достать пистолет со связанными за спиной руками даже не стоило пробовать, поэтому я решил сначала немного прояснить ситуацию. — Слышь, Эныкович... а где это мы?

Ничуть не удивившись абсурдности вопроса, кок охотно и быстро доложился:

— Товаро-пассажирский пароход «Димитрий». Принадлежит или принадлежал, увы, не знаю, как правильней сейчас сказать, акционерному обществу «Шмуклерович и компания». Следовали в Константинополь, чтобы доставить туда всех здесь присутствующих достойных людей, еще нескольких пока отсутствующих, и самого владельца парохода, господина Шмуклеровича с супругой, чтоб ему пусто было.

— А я как сюда попал? — я осторожно пошевелил затекшими пальцами. — Уж извини, Эныкович, как по башке дали, все забыл.

— Вы прибыли вчера ночью на извозчике, — невозмутимо ответил еврей, — имели короткую беседу с хозяином этой лоханки, после чего для нас сразу нашелся уголь, а вы закрылись в каюте и больше не выходили. С рассветом мы ушли из порта на внешний рейд, где приняли на борт остальных. Это был еще тот гармидер. Дамы верещали, как моя покойная Сонечка, когда узнала, что я хожу к Сарочке. Как я понял, Шмуклер решил провернуть свой гешефт, взяв за круглую денежку вам попутчиков.

Кока вдруг перебил сухонький мужичок, испуганно жавшийся к дородной даме.

— Замолчите! — испуганно зашипел он, истерично тараща глаза. — Нас всех из-за вас убьют. Предупреждали же, чтобы молчали...

Но и он не договорил, потому что схлопотал локтем в бок от матроны, лязгнул зубами и жалобно заскулил, роняя слезы на палисандровый паркет.

— Казимир Карлович Малевич с супругой, Дорой Ипатьевной, — ничуть не смутившись, прокомментировал еврей. — Лучший адвокат в городе. Был. Если бы вы знали, как он вел процессы! Это песня, а не...

— Понятно, — оборвал я его. — Что случилось?

— Команда взбунтовалась, — горестно вздохнул Вейсман. — А заводилой у них Мирон Ковалевич, машинист наш. Говорил я господину капитану, чтоб гнал поца этого, ан нет, не послушался Алексей Иванович. Некем было заменить. Он самый опасный из всех. И еще рыжий, Хвалько Валентин. Остальные так, бакланы...

— Сколько их? Чем вооружены?

— Семь голов. Вооружены?.. — кок наморщил лоб. — Револьверы есть точно. И винтовка, кажется. Одно.

— Почему их так мало? Где остальная команда?

— Так и пароходик небольшой, — снисходительно объяснил Самуил. — К тому же команда в сильном некомплекте. Уже давно. Еще пятеро матросов, капитан, второй помощник и я, ваш покорный слуга, отказались брать грех на душу. Вот и все.

— Понятно. Грызи.

— Простите? — У еврея полезли глаза на лоб.

Я слегка развернулся и пошевелил кистями:

— Живо.

— Но...

— Тихо! — рядом со мной вдруг оказался любитель геологии. От бородатого по-прежнему дико разило перегаром, но в глазах уже не было даже следа опьянения, совсем наоборот, они стали колючими и цепкими, как у злой сторожевой собаки. Он обвел остальных пленных грозным взглядом, прижал похожий на сардельку палец к губам, а потом шепнул мне: — Я все сделаю...

Вот это новости. А как талантливо изображал бухого в стельку. Красавец, ничего не скажешь. Недолго думая, я подставил ему руки, не переставая следить за входом в кают-компанию.

За дверью раздавались звуки губной гармошки. Силуэта постового через витражные стекла двери заметно не было. Ага, где-то в стороне музицирует, фраерок А что, может и прокатить. В любом случае выхода другого нет. Как-то мне не хочется проверять на себе гуманность этих рэволюционэров. Обчистят до нитки и в воду. Пролетариат, он такой пролетариат...

Уже через пару секунд руки были свободны. Я быстро залез рукой в штанину и вытащил пистолет. У всех в кают-компании сразу полезли глаза на лоб, но тут же вернулись обратно, после демонстрации внушительного волосатого кулачища купчины.

Так, что тут у нас? Ага, два предохранителя, курок скрытый. Защелка магазина неудобная, быстро не перезарядишься. Впрочем, нет у меня запасного магазина. А вообще хорошая машинка. Оружие я люблю и знаю, правда, с практическим его применением у меня совсем неважно. Особенно с пистолетами. Так, постреливал по случаю, но не часто. И не по людям. С «калаша» садил в свое время, по бородатым в Афгане, и даже попадал, но это было очень давно и успело почти забыться. Да и не люблю я по людям стрелять. Не моя это специализация. Но тут ничего не поделаешь, да и дурное дело вспоминается быстро. Так что вперед, Академик, тебя ждут великие дела. Эх, не по масти мне становиться мокрушником, но ладно...

Я быстро проверил магазин, облегченно выдохнул, обнаружив, что он полный, после чего загнал патрон в патронник.

Теперь план действий. Часового надо убирать однозначно. И желательно тихо. Дальше посмотрим по ситуации. Главное, не ввязаться в перестрелку, патронов у меня всего семь, особо не разгуляешься.

— Зовут как?

— Александр Николаевич Даценко, значитца, мы, — отчего-то упоминая себя во множественном числе, сообщил бородатый громила, обдав меня жутким перегаром. — Купеческого сословия. Состоим в первой гильдии.

— А геология? — не удержавшись, поинтересовался я.

— Уважаю я сию науку, — строго сообщил купец. — Ибо землестроению основой оная.

— Понятно. Обезвредишь постового, когда он войдет сюда? Только все надо сделать тихо

— Угум-с... — солидно кивнул купчина. — Сделаем в лучшем виде.

Я проследил за тем, как он занял место около двери, и тихонечко переполз к жене адвоката.

— Дора Ипатьевна. Тут такое дело. Надо бы покричать. Жалобно, испуганно, чтобы часовой зашел внутрь.

— Что вы себе... — пискнул козлобородый, но увидев ствол пистолета перед носом, опять заткнулся.

Матрона мгновение промедлила, внимательно заглянула мне в глаза и кивнула.

— По сигналу... — я обаятельно ей улыбнулся, переместился на свое место, приготовился взять на прицел дверь и жестом дал команду начинать.

Дама гулко прокашлялась, помассировала себе горло и, глубоко вздохнув, запричитала неожиданно густым басом:

— Ой-ой, помира-а-аю!!! Пама-а-агите, люди добрые! В грудях дави-и-ит. Ж-жеть, мочи прям нет. Ой-ей, помира-а-аю... Дайте воды, водички-и-и дайте...

В ее голосе было столько жути и страданий, что даже я проникся. Видимо, постовой гармонист тоже, потому что уже через секунду он влетел в кают-компанию и, воинственно потрясая своим винтарем, заорал:

— А ну заткнись, курва старая...

На слове «старая» фраза закончилась, потому что купец с размаху шваркнул парня по темечку кулаком. Сверху вниз, как молотом.

Постовой утробно хрюкнул и с жутким грохотом рухнул на пол.

Я про себя зло выматерился и метнулся к двери. Вот же... Тебе бы быков на бойне глушить, а не часовых снимать. Громила хренов...

К счастью, в коридоре никто так и не появился. Я уступил место Александру Николаевичу, уже вооружившемуся древней винтовкой системы Бердана № 2[2], и быстро обшмонал постового.

У него, помимо винтаря, еще нашелся длинный мясницкий тесак и тяжелый как топор «смит-вессон», той самой, «русской» [3] модели.

— Это мой, — тихо сказал капитан. — Отобрали, сволочи.

— Вы в состоянии помочь нам? — я переломил револьвер, проверил патроны в каморах барабана и закрыл его опять.

Моряк поморщился и отрицательно мотнул головой. Да, тут не поспоришь, отделали его на славу. Едва дышит, наверное, ребра поломаны, да и лицо всмятку, опухло так, что глаза в щелочки превратились.

— Я помогу, — с готовностью вызвался второй помощник. — Вебер Илья Ипполитович. Стрелять обучен.

Я немного поколебался, перерезал ему путы на руках и сунул «смит-вессон» рукояткой вперед. Морда решительная, в глазах злость, вроде как должен справиться.

— Вы как? — я глянул на матросов.

— Поможем... — ответил самый пожилой из них, лысый как яйцо худой мужик в измазанном маслом рваном тельнике. Остальные молча закивали. Особого желания у них на лицах не светилось, но и на том ладно.

— Хорошо, держи, — я предал лысому тесак. — И освободи всех. Илья Ипполитович, ваша с матросами задача охранять женщин и детей. До тех пор, пока мы не вернемся. Забаррикадируйтесь здесь и ждите.

— А если вы не вернетесь? — с кислой рожей переспросил адвокат. Его жена с досадой хлопнула руками по бедрам, совсем было уже собралась осадить муженька, но ее опередил белобородый в халате.

— Постыдились бы. Живо прекратите! — презрительно рыкнул он на Казимира и, уже обращаясь ко мне, спокойно сказал: — Позвольте представиться, действительный статский советник, Илларионов Георгий Иванович. Вы не обращайте на него внимания, молодой человек. Делайте свое дело, а мы тут сами справимся.

Я кивнул и посмотрел на Вейсмана.

— Самуил Эныкович, нам будет нужен проводник по кораблю.

— Почему сразу я? А без меня никак? Веиз мир! И что я с этого буду иметь, кроме дырки в голове? — сразу возмутился кок, но все-таки встал. — Мало нам гембеля... Ну никуда без старого еврея. Хорошо, хорошо...

— Вы со мной? — поинтересовался я у купца.

— Угум-с... — ответ любителя геологии оказался предельно кратким.

— Тогда вперед...

Но, прежде чем я покинул кают-компанию, сорвалась с места дама в пеньюаре. Она быстрым шагом подошла, торжественно перекрестила меня, скромно чмокнула в лоб и, опустив глаза, застенчиво прошептала:

— Я Вера... Вера Александровна Соломина. Мое сердце с вами, мой герой...

Ее девочки прощально замахали мне ручками, а пацан скорчил рожу и показал язык.

М-да...

Когда мы вышли в коридор, я поинтересовался у кока:

— Самуил Эныкович, где взбунтовавшиеся матросики могут сейчас быть?

— Я вам что, провидец? Уверяю, совсем нет, — сварливо хмыкнул повар и тут же, по своему обычаю, сменил гнев на милость: — Но могу подумать. Машина не под парами, судно в дрейфе, таким образом, могу предположить, что на мостике никого нет. Тогда где эти шлемазлы? Где, где... П-фе... Конечно же всем кагалом курвят Шмуклера на предмет лавэ, которое он снял с пассажиров за спасение от красных.

— И много взял? — не задать этот вопрос я просто не мог.

— С меня пять тысяч, — угрюмо буркнул купец. — Золотом...

— А с Кази шесть, — тут же наябедничал еврей. — Только французскими франками и британскими фунтами. Я слышал, как он жалился своей мадам, что Шмуклерович обобрал его до нитки.

— Где деньги передавали?

— На борту, а где же еще, — повар ухмыльнулся. — Как я понял, Шмуклер в фатерлянд больше возвращаться не собирается. Думаю, с остальных взято в примерных размерах. Вот только в какой валюте, увы, не знаю. Но уж точно не теми смешными резаными бумажками. Изя ни за что не продешевит. Еще тот поц.

И тут же раздраженно отвел пальцем от себя ствол берданки, которым Даценко ненавязчиво тыкал его в бок.

— Я вас умоляю, уважаемый, уберите в сторону свой винт. Мне еще не хватало на старости лет схлопотать лишнюю дырку в моем драгоценном организме.

Купец с шумом втянул в себя воздух, показалось, что он сейчас разорвет еврея на клочки, но любитель геологии поступил совсем иначе. Он просто сунул свою берданку Самуилу Эныковичу в руки, потом оглянулся по сторонам и рывком выдрал внушительное не ошкуренное березовое бревно, подпирающие какую-то трубу под потолком в коридоре. Тут же просветлел лицом и играючи взял деревину наперевес.

Вылитый Илья Муромец, етить...

Так и пошли воевать. В авангарде я с пистолетом, за мной купец с дубьем на плече, а арьергардным порядком следовал похожий на попугая Гошу еврейский кок с древней фузеей.

Черт знает что и сбоку бантик.

Да-да, это как раз тот случай.

ГЛАВА 2

Черное море. Нейтральные воды.

Пароход «Димитрий».

19 января по старому стилю. 1920 год. 23:30

Как ни странно, но мы без всяких приключений обрались почти до самой каюты хозяина парохода. Видимо, хреновы повстанцы так увлеклись, «курвя» Шмуклеровича на лавундер, что абсолютно забили на предосторожности.

Как и что делать дальше, я даже себе не представлял. В любых вариантах развития событий расклады рисовались не в нашу пользу. Но...

— Тихо!.. — мне вдруг послышались какие-то странные звуки. А если быть точней, цокот дамских каблучков по деревянному полу. Еще одна пассажирка?

Словно догадавшись о моих мыслях, Вейсман энергично закивал.

— А ну стоять! — за поворотом в основной коридор громыхнул хриплый голос того самого рыжего фраера, что конвоировал меня. — Куда намылилась? Ко мне иди, цыпа...

— Иду уже, иду... — в ответ раздался хныкающий плаксивый женский голосок. — Вы же меня не убьете? Ну пожалуйста...

— Это смотря, как себя вести будешь, — глумливо хохотнул парень. — Ты смотри, пропустили в спешке такую красавицу...

Сразу после этих слов раздались два едва слышных щелчка, а потом что-то тяжелое глухо упало на пол. Не понял?

Я осторожно выглянул и увидел в коридоре высокую стройную женщину в парчовом длинном халате, осторожно трогающую вышитой бисером меховой тапочкой распростертое на полу неподвижное тело. На голове у нее был намотан массивный тюрбан из пушистого махрового полотенца, в правой руке она держала объемистую сумку, а в левой поблескивал маленький никелированный пистолетик.

Вейсман вдруг громко чихнул — и в то же мгновение меня взяли на прицел. Двигалась дама на удивление проворно.

— Свои... — громко выдохнул я, на всякий случай отпрянув назад. С такой станется, влепит пулю и даже не спросит, как зовут. — Свои, говорю, опустите оружие.

— Свои, свои, — с готовностью подтвердил кок, с опаской высунув свой нос из-за угла. — Я вас сегодня кормил супчиком из кефали с раковыми шейками...

— Ой! — обрадованно охнула женщина и, причитая на ходу, стремительно метнулась к нам.

— Я уже шла в каюту из туалетной комнаты, а тут эти негодяи. Один... потом второй... Я так испугалась, так испугалась... К счастью, по чистой случайности в сумочке оказался мой браунинг...

— Простите... — я внимательно заглянул девушке в лицо. — Так вы уже двух... того...

— Ага... — дама истерично всхлипнула, несколько раз хлопнув длинными ресницами. — Мне та-а-ак страшно. Вот... — и вытащив из сумочки двумя пальцами еще один «смит-вессон», протянула его мне.

Надо сказать, несмотря на текущие по щекам дорожки слез и припухшие веки, выглядела она очень симпатично. Смуглая кожа, большущие карие глаза, носик с едва заметной горбинкой, ярко очерченные алые губы, выпавший из-под тюрбана на висок волнистый иссиня-черный локон — скорее всего, к славянской крови примешивалась добрая толика кавказской, а возможно, даже латиноамериканской.

— Простите, — незнакомка вдруг очаровательно потупилась, успев оценивающе стрельнуть на меня глазами, — я не представилась. Княгиня Кетеван Орбелиани.

— Все потом, — я с трудом оторвал от нее взгляд, забрал револьвер и передал его Даценко.

— Присоединяйтесь. Без команды даже не вздумайте палить. И ни шага в сторону.

Княгиня скорчила обиженную рожицу и пристроилась к нам в арьергард. Но замыкающей побыла недолго, потому что хитрый кок еврейской наружности как бы невзначай совершил сложный замысловатый маневр и опять оказался позади всех.

Нет, в самом деле, черт знает что. С более странной компанией мне никогда не приходилось ходить на дело. Хотя справедливости ради надо сказать, что я по жизни одиночка и почти всегда работаю один.

С трупа удалось разжиться почти новеньким «солдатским»[4] наганом с полным барабаном и десятком патронов россыпью. Княгиня, как там ее, видимо с перепугу, снайперски точно влепила ему одну пулю прямо в глаз, а вторую в переносицу, так что теперь рыжий выглядел не очень фотогенично.

О том, что каюта Шмуклеровича уже близко, засвидетельствовали звонкие вопли, эхом раздававшиеся в коридоре.

— А-а-а!!! Бабушку свою лапай, халамидник коцаный!.. — как пожарная сирена вопила какая-то женщина. — Штоб тебе хавло попрыщило, жертва аборта...

— Циля Абрамовна, — пояснил Вейсман и сладострастно причмокнул пухлыми губами. — Не женщина, а просто вулкан Везувий. И знаете, я за нее совершенно спокоен.

— Да отдай ты этим шлемазлам ключ... — в унисон женскому голосу заливался мужской тенор. — Они ж тебя изнасилуют...

— Твои слова да Богу в уши, может? дождусь на старости лет немного счастья... — верещала дама. — Нет у меня никакого ключа! Насилуйте на здоровье, штоб у вас цыцюрки поотпадали...

— Из его каюты, кроме как в коридор, другие выходы есть? — у меня в голове начали формироваться зачатки плана.

— Нет, — мотнул патлатой головой кок.

— Значит, слушайте сюда. Надо сделать так, чтобы эти идиоты выскочили наружу... — Я быстро изложил диспозицию и распределил личный состав по местам. — Николаевич, давай...

Купец довольно ощерился, хекнул и, мощно замахнувшись, врезал своим бревном по переборке.

Громыхнуло так, как будто пароход врезался в айсберг.

Гомон в каюте мгновенно стих, но почти сразу возобновился.

— Что за дела?!!

— Да нас на банку снесло, идиоты!

— Какая здесь банка, малахольный!..

— Давай на мостик!..

— Сам иди, нашел дурака!..

Я досчитал до трех, высунулся из-за угла, приготовился стрелять, рассчитывая, что матросики выскочили в коридор, но никого там так и не увидел. Блин, стратег хренов. Ну что же, пойдем длинным путем...

— Эй, малахольные, отзовитесь, — я позаимствовал у купца «смит» и пальнул в приоткрытую дверь Шмуклеровича. Пуля с треском эффектно выломала кусок филенки, а в каюте моментально наступила полная тишина, почти сразу же нарушенная торжествующим и неимоверно ехидным голосом Цили Абрамовны:

— Ага, халамидники, а я таки говорила, что будет вам кадухес на всю морду!

— Заткните пасть этой лярве!.. — бешено заорал Мирон и наглым тоном поинтересовался:

— А кто говорит такой смелый?

— Кристобаль Хозевич Хунта, — процедил я в ответ. — Но я сомневаюсь, что тебе, вшивик, о чем- то говорит это гордое имя. Слушай сюда, даю ровно три минуты, чтобы сдаться всем своим кагалом. В этом случае я посажу вас в лодку и отправлю домой. В противном — можешь сразу начинать себя отпевать. Троих твоих мы уже отправили на тот свет.

— А не боишься, что мы начнем пластать пархатых на ремни? — подпустив истерики в голос, выкрикнул Мирон.

— О чем бы ты ни подумал, фуфлыжник, я сделаю это раньше... — я про себя улыбнулся, какие же они все-таки предсказуемые. — Мне плевать на Сруля и его мадам. Режь на здоровье. Но знай, что через час к этой лоханке пришвартуется миноносец ВСЮР[5] и тогда, вместо букетов цветов, к тебе полетят гранаты. Нет? Ну и пес с тобой.

— Мля, я всегда знал, что это левая затея, — обреченно просипел чей-то голос в каюте.

— Заткнись, сука!.. — взвизгнул Ковалевич. — Он нас на понт берет...

— Да пошел ты... — раздался звук глухого удара, после чего у меня очень вежливо поинтересовались: — А какие гарантии, господин Хунта?

— Мое слово. Как рассветет, валите на все четыре стороны. Но уже без своего пахана. Рожайте быстрей. Мне недосуг долго с вами переговариваться. Сначала выбрасываете стволы, потом выходите сами и, не дожидаясь напоминаний, со всем удобством устраиваетесь мордой вниз.

— Мы согласны! — почти сразу же ответили из каюты. Энергично и с большим желанием ответили. Тут же в коридор полетело оружие, следом выбросили бессознательную тушку Мирона, а уже за ним появились сами матросы.

— И таки мы победили... — уважительно глядя на меня, закивал Вейсман. — Преклоняюсь, господин фон Нотбек. Это было красиво, чтоб я так жил.

— Кто? — по инерции переспросил я и тут же сменил тему разговора. — Самуил Эныкович, надо быстро накормить народ чем-то горячим и выдайте им по чарке. Можно по две. Для снятия нервического напряжения. Но сначала определите пленных в какую- нибудь темницу. Хотя можете их использовать по назначению. Кочегарами, что ли. Александр Николаевич, нам с вами предстоит выкушать немало коньяка, но это чуть потом. Сначала помогите повару. Капитану передайте, чтобы разводили пары и возвращались на прежний курс. Я с ним поговорю позже. Приступайте, господа. Княгиня, я восхищен вашим мужеством. Увидимся за завтраком.

«А мне... — я про себя улыбнулся, шагнул в каюту и закрыл дверь на замок. — А мне предстоит завершить начатое этими сиротами. В самом деле, нельзя же пропускать такой шикарнейший гешефт...»

Семейство Шмуклеровичей смирно сидело, привязанное к креслам. Израиль Львович, полный пожилой коротышка с целой копной курчавых с проседью волос и расквашенным багровым носом, при виде меня как-то странно потупился взглядом. Циля Абрамовна, импозантная роскошная женщина, несмотря на возраст все еще сохранившая свою красоту, совсем наоборот, глаз даже не думала опускать, внимательно рассматривая меня.

— Израиль Львович, Цецилия Абрамовна... — подчеркнуто вежливо я поздоровался с семейством, демонстративно прошел мимо них, сел за письменный стол и положил на столешницу пистолет.

При стуке металла об дерево хозяин парохода сильно вздрогнул и зачастил скороговоркой:

— Господин фон Нотбек, наша признательность вам не будет знать границ. Право слово, мы очень сожалеем за те неудобства, что причинили вам эти негодяи...

Я его почти не слушал, прокачивая взглядом семейку. Евреи... Нет, я ничего не имею против этой нации. Совсем наоборот, даже преклоняюсь пред присущей им предприимчивостью и умом. В самом деле, изумительные и интересные люди. Но работать по ним всегда сложно. Для начала, силой выбивать что- либо из евреев почти всегда бесперспективное занятие, а перехитрить их тоже достаточно трудно. Сами подумайте, этот народ как никто другой столько натерпелся за тысячелетия своего существования, что уже генетически впитал в себя гигантское терпение, потрясающую изворотливость и жуткое упрямство. Да, согласен, при наличии свободного времени, горячий утюг или паяльник могут дать чудесные результаты, но это не наш метод. Нет, тут нужен особый подход. Ну что же, приступим помолясь...

— Вы наш благодетель! — продолжал заливаться соловьем владелец парохода. — Даже не знаю, что бы мы без вас делали...

— Господин Шмуклерович! — лязгнул я голосом, прервав Израиля Львовича. — Уважаемые люди охарактеризовали вас как в крайней степени порядочного человека. И знаете, я им поверил. Но уже начинаю понимать, что меня сознательно обманули. Хотя не исключаю варианта, что эти люди сами сильно ошибались...

Я неплохо владею одесским «диалектом», но сейчас, чтобы не ставить себя на один уровень с клиентом, отказался от него и перешел на сугубо официальный язык.

— Господи боже мой! Да что вы такое говорите! — оскорбленно взвился Шмуклерович. — Георгий Владимирович, право слово, я не понимаю, за что я навлек на себя вашу немилость!

«Ага, Георгий Владимирович фон Нотбек, — машинально отметил я про себя. — Ну наконец-то я хоть что-то про себя узнал. В принципе, ничего так. Солидно...»

Но озвучил совсем другую фразу:

— Израиль Львович, вы прекрасно знаете, что выход из Одесского порта был строго запрещен всем судам без исключения, кроме военных кораблей. Не напомните мне, каким таким загадочным образом вы его покинули?

— Ну... — слегка смешался еврей. — Это вы предоставили мне разрешение за подписью коменданта гарнизона. Но при чем здесь...

— Потрудитесь вспомнить, где вы нашли уголь в достаточном количестве для перехода в Константинополь? — я опять оборвал судовладельца. — Это при том, что угля в порту наблюдался неимоверный дефицит.

— Опять вы, Георгий Владимирович... — уныло согласился Шмуклерович, скорее всего, уже догадавшись, к чему я клоню.

Его жена внимательно слушала нас, но не вмешивалась в разговор. Я не спеша встал, аккуратно перерезал на ней веревки, после чего вернулся за стол и с легкой насмешкой поинтересовался у Израиля Львовича:

— И что же я получил в ответ? Не трудитесь, я сам отвечу. Черную неблагодарность, вот что я получил в ответ.

— Изя... — наконец нарушила молчание Циля Абрамовна. — Рассчитайся с человеком, как положено. Он таки зашел с правильной стороны, — неизвестно откуда, жестом фокусника она извлекла ключ и положила перед мужем на стол, а потом нервными, злыми движениями принялась его развязывать. — Держи. И больше так не делай, иначе ты сделаешь меня вдовой гораздо раньше, чем я планировала.

— А что я, что я... — пристыженно заныл Шмуклерович. — Я так и собрался сделать. Но... но не успел...

— Цецилия Абрамовна, — я встал и совершенно искренне поклонился женщине. — Преклоняюсь пред вашей мудростью и красотой. Надеюсь, вы не пострадали?

— Этот шухер таки не стоит даже ваших слов, — пренебрежительно отмахнулась еврейка. — В свое время меня грабил сам Япончик, а это, я вам скажу, на самом деле было что-то с чем-то. Правда, Миша был очаровательно культурным человеком, примерно таким, как вы, только чуть красивше на лицо, но не то что эти халамидники. Не хотите, господин фон Нотбек, капельку пейсаховки? Моя мама, а она была святой женщиной, я вам точно говорю, научила меня делать настоящую пейсаховку.

— Не откажусь, Цецилия Абрамовна, — я с улыбкой кивнул женщине и пристально посмотрел на потирающего запястья рук Шмуклеровича. — Израиль Львович, думаю, нам пора приступить к делам. Для начала озвучьте точную сумму, полученную вами с каждого пассажира, а потом аккуратно отсчитайте от нее семьдесят процентов в мою пользу.

— Божечки... — схватился за сердце судовладелец. — Да лучше бы меня ограбили эти босяки. Ни боже мой, сорок и точка. Смею напомнить, это таки пока мой пароход.

— Если бы не я, эта ваша посудина... — я углядел на столе коробку с сигарами и, позаимствовав одну из них, аккуратно откусил ее кончик специальной гильотинкой, — эта ваша посудина, максимум через неделю была бы реквизирована красными. Смею напомнить, совершенно бесплатно. А что было бы лично с вами, я вообще не представляю. Кстати, слышали, что у большевиков все общее? Нет? Да-да, даже женщины. Шестьдесят пять и только из огромного уважения к вашей прекрасной супруге. И я еще не упоминаю о скромной премии в мой адрес за ваше спасение, а также о штрафных санкциях за срыв оплаченной доставки к месту назначения. Хотите, я позову этих несчастных и спрошу, кого они считают виноватым в произошедшем? Интересно, нет ли у них желания потребовать свои кровные назад? Ну что вы, что вы, Израиль Львович, не надо хвататься за сердце, меня это совершенно не трогает. А кто меня хотел кинуть? Александр Сергеевич Пушкин или некий Шмуклерович? Ай-яй-яй... Не стыдно?

В общем, я немного поигрался с клиентом и великодушно согласился на шестьдесят процентов от общей суммы. Нет, конечно же, при таком количестве козырей в моей колоде, его можно было обобрать как липку, но я никогда так не поступаю. Фигурант должен расставаться со средствами охотно, да еще считать вас при этом благодетелем. Примерно так и получилось.

Ювелирные изделия, румынские леи, турецкие лиры и еще какую-то экзотическую резаную бумагу я безжалостно отверг. Французские франки тоже. В Европе бушует послевоенный кризис, обмен на золото все прекратили, курсы валют скачут как сумасшедшие и дальше будет только хуже, поэтому я остановился на родных золотых червонцах, а также британской и североамериканской валюте. То есть самой устойчивой на данный момент. В итоге я получил увесистый мешочек с российскими золотыми монетами разного номинала, общим весом два килограмма четыреста двадцать два грамма, восемьсот фунтов стерлингов и полторы тысячи долларов. И да, все-таки турецких лир взял немного, всего тысяч пять — внушительную

стопку купюр, перевязанную шпагатом. На мелкие расходы. В Царьград следуем или куда? А там светить рыжьем и твердой валютой явно не стоит.

Неплохо получилось, особенно учитывая то, что годовой доход в триста пятьдесят фунтов дает возможность жить в Британии совершенно безбедно. Хотя да, было бы лучше, если Шмуклерович набрал побольше пассажиров. Но, увы, он просто не успел, потому что, как выяснилось, я поставил ему жесткие временные рамки. Но все равно хитрый евреец не прогадал, загрузив трюм разным товаром, который надеялся толкнуть в Константинополе по сходной цене. Кстати, Константинополь он собирался сделать своей базой, так что исключать возможность дальнейшего сотрудничества не стоит. Шмуклерович торгаш матерый, прожжённый, хотя и хитрый как змей, но в общем-то порядочный мужик. А я своего будущего пока никак не вижу. Вообще никак. Так что, сами понимаете.

Словом, в итоге все остались довольными друг другом.

— Рад был знакомству, — я вежливо поклонился семейной чете. — Увы, но вынужден откланяться.

— Изя, тебе таки не кажется, что Георгий Владимирович слегка изменился с того самого момента, как эти шлемазлы приложили его по голове? — озадаченно хмыкнула Циля Абрамовна.

— Да-да, моя роза, — Израиль Львович как раз тянулся к графинчику с пейсаховкой, но заметив, что жена обратила на него внимание, мгновенно отдернул руку. — До сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю, как он обещал меня пристрелить при нашей первой встрече. А потом вспороть мой драгоценный живот и повесить сушиться как карася.

А я мгновенно насторожился. Это косяк. И немаленький. Черт его знает, каким был по жизни прежний хозяин моей тушки, но уж точно не флегматичным добряком. А я уже успел во всю ивановскую засветить свою реальную натуру, что может вызвать некий когнитивный диссонанс у людей, общавшихся с реальным Георгием Владимировичем фон Нотбеком. Надо бы вести себя поосторожней. Одно утешение, что на этом пароходе, с момента посадки и до бунта экипажа, я успел пообщаться только со Шмуклеровичами. Но ладно, думаю, должно пронести...

ГЛАВА 3

Черное море. Нейтральные воды.

Пароход «Димитрий»

19 января по старому стилю. 1920 год. 01:50

Распрощавшись с хозяевами, я отнес ценности к себе в каюту, потом быстро пробежался

по пароходу, убедился, что все уже в порядке, и облегченно выдохнул. Пленных наградили лопатами и приставили к углю, пары уже развели, и судно наконец-то встало на прежний курс. Море волновалось умеренно, на мостике управлялся второй помощник с одним из матросов, пассажиры разбрелись по своим каютам, а Самуил Эныкович колдовал на камбузе. Александра Николаевича Даценко я не нашел; по словам Вейсмана, он вооружился еще парой бутылок водки и заперся у себя. Ну и ладно, не до общения мне сейчас.

Обязав кока притащить чего-нибудь жидкого и горячего, я убрался обратно в каюту. Поискал халат, не нашел его, обмотался простыней и метнулся в корабельную туалетную комнату, благо по коридору никто уже не шатался. Нечего людей шокировать, чай не двадцать первый век на дворе, а вовсе начало двадцатого. Далеко не пуританское время, но все-таки.

Приняв контрастный душ, я окончательно пришел в себя и путем тщательной ревизии личных вещей принялся прояснять темные провалы в личности прежнего обитателя тела.

Во внутреннем кармане пиджака отличного английского сукна, явно пошитого на заказ руками умелого портного, помимо бумажника обнаружился украшенный двуглавым орлом «заграничный паспортъ», выданный в тысяча девятьсот семнадцатом году, министерством иностранных дел уже несуществующей Российской империи. А из него я узнал, что дворянин, между прочим целый барон, Георгий Владимирович фон Нотбек первый, родился десятого сентября тысяча восемьсот девяностого года в славном городе Санкт-Петербурге. То есть Петрограде,

— Дворянская морда, значится... — я невольно улыбнулся, плеснул в стакан коньяка и подкурил очередную папиросу. — Славно, славно. Так-то оно по себе почти ничего не значит, но в Европах, где еще дворянство котируется, баронский титул вполне может помочь ассимилироваться и войти в высшее общество. Датчанин? Швед? Скорей всего, ведет свой род из тех иностранных военных, массово поступавших на службу во времена Петра и Екатерины. Ничего удивительного. Матушка Россия приняла немало иноземцев, ставших в дальнейшем образцовыми русскими. И вознаградила по достоинству. В том числе дворянскими титулами.

Фон Нотбек, Нотбек... Где-то я слышал эту фамилию... И не упомню сразу. Но ладно, может, вспомню со временем. Надо приниматься за бумажник.

Визитки... пара пятисотрублевок с царем-батюшкой Петром, который под номером один, шесть потертых купюр по пять фунтов стерлингов и три новенькие банкноты по пятьдесят франков. Немало, но и немного... Стоп, в тайном кармашке что-то лежит. Ага, две золотые российские монеты достоинством по пятнадцать рублей. Все равно мало. Но о финансовой стороне я уже позаботился. На первое время хватит.

Несколько раз затянулся, подошел к зеркалу и сбросил с себя простыню. Ага... Рост около метра восьмидесяти пяти, вес... где-то девяносто килограммов. Может, чуть больше. Фигура пропорциональная, ширококостная, правда слегка заплыла жирком. Но барон явно не чурался физических упражнений. Бокс, борьба? Скорее всего последнее. Хорошо развиты грудные, широчайшие и трапециевидные мышцы, руки и ноги мощные. С мужским хозяйством тоже все в порядке. А что? Один из главных параметров. Ха... неплохо я разменялся. Стоп... а это что такое?

Я поднял руку и повернулся к зеркалу левым боком, на котором просматривался рваный длинный шрам. Ага... осколочное. Хорошо тушку порвало. И однозначно ребра переломало. Но уже давно, не менее пяти лет прошло. А вот и пулевое, касательное. С внутренней стороны бедра, чуть повыше колена. Примерно той же давности...

— Воевал, значит? Просто обязан был воевать. Времена такие... — я опять закутался в простыню и вытащил из встроенного в переборку шкафа два кожаных чемодана с объемистым кофром. — В каком полку? На каком фронте? Вот сейчас и узнаем...

В кофре теплые вещи. Кожаная куртка на стриженом волчьем меху, свитер крупной вязки под горло, пара фланелевых рубашек, вязаная шапочка, шарф и гетры, высокие ботинки на толстой подошве, подбитые мехом перчатки с крагами. Добротно, но явно не на одесскую погоду. Хотя в море, на верхней палубе, может пригодиться. Еще шмот, опять одежда... М-да, большим шмоточником ты был, Георгий Владимирович. Впрочем, как я. Добротная качественная одежда — это моя слабость. Ладно, с кофром все понятно. Что в чемоданах?

Еще один костюм, только темно-серый, в тонкую светлую полоску, дюжина рубашек и комплектов белья, галстуки, джемпер шотландской шерсти, твидовый пиджак, еще одни брюки... Опять одежда. Смокинг, что ли? И еще костюмы... Да, видно, ты на себя средств не жалел. Все отменного качества, явно дорогущий шмот. Что еще? Дорожный мужской несессер... Да тут столько всего, сразу и не разберешься, для чего эти ножнички, щипчики и щеточки. Одеколон. «Imperiale Guerlain»? Слышал о таком, французский. И запах приятный: терпкий, с легким налетом хвои. Одобряю, барон. А это бритва «Золинген»? Круто. И как таким чудовищем бриться? Надеюсь, совладаю. Идем дальше. Пара коробок папирос «Царь-пушка» и... и еще стволы. Куда ж без них по нынешним временам...

В чемодане лежали еще два пистолета. Первый — можно сказать, легендарный «Браунинг» модели 1903 года. Тоже явно нерядового исполнения, со щечками из кости и гравировкой. Хороший ствол. И кобура отличной телячьей кожи в комплекте присутствует. Вот только магазина всего три. Два полных и один пустой. И две упаковки по двадцать патронов калибра 9x20, производства фирмы «Норма», с десятипатронной пачкой «маслят», уже калибра 0.380, того же производителя. Все в кассу, все пригодится. Надо будет при случае опробовать.

И второй, уже карманный кольт, модели 1908 года. Скорее всего, из комплекта к тому, который я нащупал под подушкой, когда очнулся, так как отделка у них практически одинаковая. Точно! Вот и парная коробка из красного дерева. С запасными магазинами и принадлежностями. Несерьезная эта американская игрушка, калибр вообще микроскопический, но ладно. Может, и пригодится.

Я немного покрутил пистолеты в руках, зарядил их и отложил в сторону, а потом снова принялся за досмотр, наткнувшись на самом дне чемодана на жестяную коробку из-под сигар «La Habanera».

— А вот здесь, надо думать, все самое интересное. Черт... даже как-то не по себе становится, — я налил себе еще коньяка, положил находку на колени и, немного поколебавшись, снял крышку. — Да... что и следовало ожидать...

В коробке сверху лежали ордена и медали, аккуратно завернутые во фланелевые тряпочки. Я неплохо разбираюсь в наградах царского периода, даже коллекционировал в свое время, поэтому опознал их без особого труда.

— Нагрудные знаки... Мальтийский крест выпускника Пажеского корпуса, Кульмский крест Егерского лейб-гвардии полка, «За отличную стрельбу». А это уже медали: «100 лет Отечественной войны 1812 года», «300 лет дома Романовых»... — я бережно брал награды из коробки и аккуратно выкладывал их на одеяло. — Получается, ты, Георгий Владимирович, выпустился из Пажеского прямо в лейб-гвардию? Подпоручиком или поручиком? А вот и «Станислав» и «Анна» третьих степеней. Все офицеры в царское время начинали с этих орденов, потому что награды от царя-батюшки раздавали строго в определенном порядке; по соответствию чину, старшинству орденов и старшинству их степеней. Но не всегда, в военное время могли наградить вне очереди и вне положенного чина. Дальше что у нас идет? «Станислав» второй степени с мечами на шею. Думаю, как раз начало Первой мировой. Позже в наградных гляну. А это? Орден Владимира четвертой степени с мечами и бантом? Однако... Ого! Орден Почетного легиона! Хотя что «ого». Очень много русских офицеров им награждено. А вот и бельгийский кавалерский крест Леопольда II с мечами. Когда ты успел, Георгий Владимирович? Твою мать! Что? Георгий?!! Орден святого Георгия четвертой степени? Даже не знаю. Это примерно как получить звезду Героя Советского Союза, не меньше. Учитывая, что Егерский лейб-гвардейский полк, если не ошибаюсь, из всего своего участия в боевых действиях, провел десять месяцев на переформировании, просто выдающийся результат.

Отчего-то разволновавшись, я подкурил папиросу и осушил стакан с коньяком. Даже не знаю, что сказать. Настоящий фон Нотбек выслужил эти награды своей храбростью и кровью, а мне... Мне они достались по наследству. На халяву, считай. Неудобно как- то. Да, я ненавижу государственную машину со всеми ее инструментами, натерпелся вдосталь, но уважение к некоторым вещам у меня в крови.

Немного поколебавшись, я стал доставать со дна коробки, аккуратно завернутые в пергаментную бумагу и перевязанные шелковым шнурком какие-то документы.

— Божьей милостью, мы, Николай Второй... — прочел я тисненный красивым витиеватым шрифтом заголовок. — Все ясно, наградные свидетельства...

И не остановился, пока не перечитал все, что было. Потом сделал несколько затяжек, оперся спиной об переборку и закрыл глаза.

Неожиданно появилась картинка с рядом невысоких холмов, сплошь окутанных чадным дымом, через который сверкали частые огненные вспышки, густые ряды колючей проволоки, дымящиеся среди них воронки, множество окровавленных трупов...

Видение было настолько реальным и живым, что я даже воочию ощутил вонь сгоревшего тротила, перемешанную со смрадом мертвечины. И невольно открыл глаза, потому что стало очень страшно.

Потом с силой провел ладонями по лицу, словно прогоняя наваждение, и вслух пообещал:

— Извини, Георгий Владимирович, твои награды я носить не буду, недостоин я такого. Но сохраню как свои. Это обещаю.

Сразу на душе стало как-то легче, и я попробовал систематизировать полученные сведения.

— Так... Что нам ясно? Немного. Родился, учился, холост, богат, прошел героический боевой путь, в семнадцатом году вышел в отставку по состоянию здоровья, хотя на данный момент здоров как бык. Больше ничего. Следов пребывания в Белом движении никаких. Связь с «красными» тоже никак не прослеживается. Вообще никак. Упоротый монархист и плюнул на всё после отречения Николая? Это подтверждает то, что ушел он из армии второго сентября семнадцатого, после провозглашения России республикой. Или занял нейтралитет? Ни вашим, ни нашим, я сам по себе? Черт его знает. Но это, по крайней мере, странно. Если не сказать большего. Странно потому, что разрешение на выход из порта и команда на загрузку судна углем дано командованием ВСЮР. И это ради одного-единственного пассажира. Но в штабе просто-напросто послали бы подальше такого, пускай даже заслуженного, отказника. Или вообще, под конвоем отправили бы в окопы рядовым. Уголь и морские транспортные средства в Одессе сейчас на вес золота. Со дня на день начнется эвакуация, а тут на тебе, такая щедрость. Разве что барон выполняет тайную миссию. Миссию... Какую? Квартирмейстером, договариваться о размещении войск и об их снабжении? Так это уже поздно делать. Тогда для чего его посылать в Константинополь, за пару дней до общей эвакуации? Или Константинополь — это только промежуточный пункт? Ни хрена не понимаю...

Я встал, прошелся по каюте и неожиданно заметил на полу маленький клочок бумаги. При ближайшем рассмотрении он оказался обгорелым уголком какого- то документа. Расследование сразу зашло в полный тупик.

— Сжег все, что связывало его с ВСЮР, сразу после того как судно отчалило? Забил на свою миссию? Но это прямое предательство. Не верю...

Еще немного поломав голову и доведя себя до жесточайшей мигрени, я решил пока плюнуть на разгадку тайн личности барона фон Нотбека и занялся сортировкой финансов, выбитых из Шмуклеровича. Знаете, гораздо приятней занятие.

Золото оказалось в монетах разного номинала; я даже нашел пару ужасно редких донативных[6] монет в 25 рублей, чеканенных в честь коронации Николая Второго, и старинные екатерининские двухрублевки. Такие вообще на аукционе можно задорого продать. Гораздо дороже номинала. Возился с ними с удовольствием, потому что нумизматика, да и все, что связано с деньгами, одно из моих увлечений. И это увлечение здорово успокаивает меня. Кроме того, такие знания совсем не мешают профессии. Иногда даже помогают.

Часть средств отделил на расходы, а остальное тщательно упаковал и стал подыскивать место, куда их спрятать. Как говорится, темна украинская ночь, но сало нужно перепрятать. Мало ли что...

Но не успел, потому что в коридоре раздались шаги.

— Кто? — я накрыл сверток одеялом и снял пистолет с предохранителя.

— Я... Кто еще? — из-за двери раздался испуганный голос Вейсмана. — Таки вы просили жидкого и горячего, а теперь хотите меня пристрелить? Вейз мир, какая черная неблагодарность...

— Сейчас... — не убирая пистолета, я открыл дверь. — Проходите Самуил Эныкович.

Кок быстро перешагнул порог и ловко принялся сервировать столик. Старый еврей вырядился в белоснежную куртку, лихо заломил поварской колпак и теперь выглядел как настоящий шеф-повар престижного ресторана. И смотрелся на удивление свежо, словно благополучно пережил историю с захватом корабля у себя на камбузе.

— Это таки утиный бульон с крутонами, Георгий Владимирович, — не останавливаясь, тараторил он, расчетливыми движениями сгружая с подноса судки и тарелки. — Не бог весть шо, но, если бы вы знали, какого селезня я пустил под нож. Этот был не селезень, а настоящий лебедь, я вам точно говорю. С меня за него содрали на Привозе сумасшедшую цену, как будто эта гордая птица несла золотые яйца. Ой-вей... ну кто заливается коньяком под колбасу в такое время? Вы что, совсем себя не любите? Я уберу, и не возражайте. Капелька водочки под горячий грибной жульен, вот что вам надо...

Я на него смотрел и невольно улыбался. От присутствия кока в каюте запахло домашним уютом, у меня даже поднялось настроение. В Вейсмане было что-то такое ветхозаветное, домостроевское, невообразимо симпатичное и притягательное, увы, совершенно уже утерянное у современных людей.

— Таки все... — Самуил Эныкович смахнул белоснежной салфеткой пылинки со стола и приглашающе поклонился. — Прошу присаживаться, Георгий Владимирович. Кушать подано.

— А вы мне не составите компанию? — мне не хотелось, чтобы повар уходил, и я плюнул на предполагаемый баронский гонор фон Нотбека.

— Простите, таки нет... — отрицательно крутнул носом Вейсман. — Но я с удовольствием немного потрындю с вами за жизнь. Не стесняйтесь, не надо, я просто обожаю смотреть, как люди кушают мои блюда.

Я улыбнулся, развернул маленький сверток из оберточной бумаги и подвинул его к повару:

— Это вам, Самуил Эныкович.

— Гм... — старый еврей удивленно вытаращил глаза на столбик пятирублевых золотых монет и пачечку банкнот. — Простите, но за что?

Я чуть было не ляпнул про «честную долю», но сдержался и, тщательно подбирая слова, объяснил:

— Все просто, Самуил Эныкович. Совершенно неожиданно наше безнадежное мероприятие по усмирению бунта на корабле принесло мне некоторые финансовые дивиденды. И я решил поделиться ими с полноправным участником баталии, то есть с вами.

— А-а-а... — догадливо протянул кок. — Таки вы поговорили за жизнь со Шмуклером? — еврей ловко убрал деньги в карман, встал и отвесил мне торжественный поклон. — Вы благородный человек, ваша милость. Вот уж никогда бы не подумал. И не вздумайте обижаться на старого Самуила. Но что вы не кушаете, кушайте, а то я подумаю, что вам не нравится...

Бульон действительно оказался просто великолепным, а ледяная водочка под жульен из «польских», как выразился Вейсман, грибов, вообще пошла как божья роса. К тому же старый кок оказался очень интересным собеседником.

— И что вы думаете, эти мои сыночки, вместо того, чтобы пойти по стопам своего знаменитого отца и готовить людям еду, записались в рэволюционэры... — огорчительно всплескивал руками Самуил Эныкович. — Стыд и позор на мою седую голову. Что скажут люди? Что скажет ребе Кацнельсон! Как хорошо, что моя Сарочка не дожила до этого дня. Но представляю, как она с небес костерит этих шлемазлов. А что будет, когда красные уйдут? Я таки разругался с Ариэлем и Мишей вдрызг.

— Не уйдут красные, — я махнул последнюю рюмку водки и с удовольствием осознал, что наконец расслабился. — Они пришли очень надолго. Просто ваши сыновья умеют держать нос по ветру. Не ругайте их. И помиритесь обязательно.

— Вы так думаете? — Вейсман склонил голову набок и посмотрел на меня из-под кустистых бровей.

Я чуть не рассмеялся, потому что кок вдруг стал удивительно похожим на старого облезлого попугая, сидящего на жердочке.

— Я не провидец, Самуил Эныкович. И тоже ненавижу большевиков. Но я умею сопоставлять одни вещи с другими. Так что возвращайтесь в Одессу и учитесь жить по-новому

— Вы знаете, я тоже все больше так думаю, — Вейсман уважительно закивал. — Вы умный человек, господин фон Нотбек. Но вам пора немного отдохнуть, потому что через пару часов уже рассветет. Я сам вас разбужу к обеду. И не волнуйтесь, ничего с этой старой лоханкой не случится...

Выпроводив повара, я почувствовал, что совсем осоловел, но решил лечь только после того, как спрячу деньги. Во время еды мне бросилась в глаза закрытая декоративной решеткой отдушина и, вооружившись финкой вместо отвертки, я принялся вывинчивать из нее винты. Не бог весть какой тайник, но на первое время сойдет.

Закончив, просунул внутрь руку, чтобы проверить, куда ведет воздуховод, но неожиданно наткнулся на какой-то небольшой предмет.

— Здравствуйте... — я уставился на жестяную коробочку из-под каких-то сладостей. — Золото, брыльянты?

Отсутствие пыли на находке услужливо подсказывало, что коробку спрятали в трубу совсем недавно. Кто? Фон Нотбек?

Тихонечко скрипнув, поддалась крышка. Внутри лежал маленький ключик на тоненькой витой цепочке и простенький дешевый блокнотик.

Я быстро его перелистал и обнаружил, что все листы чистые. Кроме самого первого, с несколькими короткими рядками цифр, написанными мелким убористым почерком.

— Шифр? Номера банковских счетов? Ключ от банковской ячейки? Знаешь, что, любезный Георгий Владимирович... — я недолго подумал, сложил находки в коробку и засунул ее обратно.

— Вот как- то твои тайны меня уже утомлять стали. Все потом...

Спрятал туда же сверток с деньгами, быстро привинтил крышку обратно и завалился на койку.

— Нет, чтобы зафитилить меня в кого-нибудь попроще, скажем, богатого, еще не старого рантье, или... к примеру, коннозаводчика, так нет, всунули в донельзя загадочного барона в эмиграции. Вот же... Но все равно спасибо...

К своему дикому удивлению, сам факт переноса меня почти не беспокоил. Да, бредово выглядит, но черт побери, я сам мечтал прожить свою жизнь заново, так какого теперь стрематься. В двадцать первом веке меня ничего не держит. Семьи так и не завел, детишки, может, и есть, но я их никогда не видел. Мало того, оставаться там было довольно опасным делом. Очень уж я насолил некоторым влиятельным людям. Так что все в тему. Пользуйся на здоровье выпавшим шансом. И не важно, что все будет происходить в прошлом. Какая разница? Так даже интересней. И вообще, может, это мне снится. Вот проснусь и опять окажусь в Херсонском «централе», в своей камере на «красном» корпусе[7]. Хотя да, сон интересный. Жалко, что в нем я не успел поближе познакомиться с этой княгиней. Как ее там... Но ладно, ладно...

Поплотней закутался в одеяло, повертелся немного, устраиваясь поудобней, и под едва заметную качку парохода мгновенно заснул.

ГЛАВА 4

Черное море. Нейтральные воды.

Пароход «Димитрий»

20 января по старому стилю. 1920 год. 10:00

Едва проснувшись, даже не открывая глаз, сразу понял, что чуда не произошло, и я все так же нахожусь в каюте парохода «Димитрий».

Вместо стука дверок «кормушек»[8] и вечно недовольных голосов «попкарей»[9] слышалось потрескивание и скрип переборок, сильно разбавленные шумом волн за бортом, а вместо дребезжания колес тележек баландеров, развозивших по камерам утреннюю пайку, где-то внизу мерно урчала и строптиво порыкивала паровая корабельная машина. В запарке вчерашнего дня я как-то до конца не понял, что нахожусь уже совсем в другой эпохе, и только сейчас эти звуки помогли мне наконец осознать реальную действительность.

Нет, страшно не было, совсем наоборот, замерев на кровати и закрыв глаза, я в буквальном смысле наслаждался этими новыми ощущениями.

Полежав немного, не глядя нашарил на табуретке часы и нажал на кнопку, открывая их крышку. Под звуки маленьких колокольчиков, исполнявших какую- то замысловатую, но приятную мелодию, фигурные стрелки показывали на циферблате ровно девять часов утра.

Несмотря на то что я проспал всего несколько часов, тело переполняла непривычная бодрость. Шишка на голове все еще слегка побаливала, но в целом ощущения были самыми положительными.

— Ага, когда тебе за полтинник, подобное скорей всего исключение, а не правило... — незлобно проворчал я, рывком встал и, поплескав в лицо холодной водичкой из тазика, уставился на свою новую физиономию, отражающуюся в зеркале. — Стоп... какие пятьдесят, дружище. Тридцать и точка. Пора бы и привыкнуть.

Есть хотелось уже просто невыносимо, потому я стал быстро приводить себя в порядок.

Зубная щетка оказалась с натуральной щетиной и костяной ручкой, но все равно довольно привычного вида, зубной порошок — тоже вполне обычный, поэтому с чисткой зубов удалось справиться быстро. Хуже пришлось с бритьем, потому что опасную бритву я никогда не использовал, к тому же теплой воды не было, но все равно результат оказался довольно положительным.

Закончив с туалетом, я собрался одеваться, разложил гардероб на кровати и слегка озадачился.

— Хм... Как бы какой-нибудь дресс-код не нарушить... — провел взглядом по одежде и решил особо не заморачиваться. Фланелевая рубашка, свитер под горло с рисунком в косую клетку, вельветовые свободные бриджи в крупный рубчик, застегивающиеся под коленом на манжеты, вязаные гетры в тон свитеру и высокие замшевые ботинки на толстой подошве. А, ну да, клетчатую кепку забыл, точь-в-точь как современные «хулиганки», только в крупную клетку. Вот как бы и все. Тепло, простенько, но элегантно. И к фигуре с мордой лица идет.

Черт его знает почему, но никакого отторжения к моде начала двадцатого века я не почувствовал. Тем более, с некоторой натяжкой, она вполне была бы уместна и в современное время. Да и нравится мне, честно говоря.

Слегка освежился одеколоном, уже совсем собрался выходить из каюты, но вовремя спохватился и подвесил на поясной ремень кобуру с браунингом. Военного образца, массивная, неудобная, но ладно, пока и так сойдет. Потом у какого-нибудь кожевенного мастера оперативку себе закажу.

— Со стволом спокойней будет... — глянул на себя в зеркало последний раз, остался довольным и отправился завтракать.

В кают-компании пока еще никого не было. Никого, кроме второго помощника капитана, клевавшего носом над пустым чайным стаканом в подстаканнике.

Услышав скрип двери, он поднял воспаленные глаза, увидел меня, поспешно встал и вежливо поздоровался:

— Добро утро, Георгий Владимирович. Пользуясь случаем, хочу лично поблагодарить вас за вчерашнее...

— Пустое, Илья Ипполитович. Я спасал в том числе и себя, — я тактично перебил помощника и заглянул ему в глаза. — Вам бы поспать...

— Я справлюсь, — спокойно возразил Вебер и, слегка замявшись, продолжил: — У меня есть к вам одна просьба, Георгий Владимирович.

— Смелее.

— Для пассажиров будет срочное и важное объявление. Они уже извещены об этом и скоро здесь соберутся. Но Александра Николаевича Даценко нет в своей каюте. Мне сообщили, что он на верхней палубе. Увы, к сожалению, у меня не хватает команды даже для обслуживания машины, а для того, чтобы использовать матросов в качестве посыльных — тем более. К тому же никого из них нет под рукой. Не могли бы вы... — второй помощник опять замялся. — Право, мне неудобно...

— Сходить за Александром Николаевичем? — подсказал я ему. — Схожу, отчего бы нет. Только прихвачу чего-нибудь потеплее в каюте.

— Прошу, ради бога осторожней! — уже мне в спину крикнул Вебер. — Волнение моря пока еще умеренное, но ветер крепчает с каждой минутой...

— Не беспокойтесь...

Я быстро надел куртку, застегнул ее на все пуговицы, натянул вязаную шапку на голову и поднялся наверх. Постоял немного перед дверью и решительно повернул штурвал. В самом деле, почему бы не проветриться.

— Твою же мать!.. — Едва шагнул за порог, сильный порыв ветра мгновенно отвесил мне хлесткую плюху, словно залепив по лицу мокрой тряпкой. — Ну ничего себе погодка...

С покрытого свинцовыми зловещими облаками неба срывался колючий мокрый снег, пронзительно завывая в оснастке, ветер яростно срывал с черной воды клочья пены и нес их дальше над бушующей поверхностью моря. Неспешно переваливавшийся на волнах пароход натужно скрипел всеми своими сочленениями, от того став очень похожим на старого

умудренного жизнью великана, отправившегося на свою последнюю прогулку. Вся эта картина выглядела настолько мерзко и неуютно, что в буквальном смысле заставляла стыть кровь в венах.

— Мля... где ж я тебя искать буду? — я невольно вздрогнул, на мгновение представив себя очутившимся в воде, постоял немного на палубе, привыкая к пронизывающему холоду, поглазел на валившие из длинной трубы клубы иссиня-черного дыма и, судорожно цепляясь за леер, полез по трапу на надстройку, решив, что сверху быстрей обнаружу сумасшедшего любителя геологии.

Но мне повезло, искать долго не пришлось, поднявшись наверх, я сразу наткнулся на застывшую, словно каменная статуя, мощную фигуру в насквозь промокшем длинном драповом пальто. Александр Николаевич стоял, намертво вцепившись в поручни побелевшими от холода руками, его сбитая порывом ветра шапка валялась на палубе, чудом застряв в леерах, вода стекала ручейками по слипшимся волосам, но он этого не замечал и, словно заледенев взглядом, неотрывно смотрел на море.

Не решаясь завести разговор, я стал рядом с ним и вдруг понял, что купец смотрит в сторону уже скрытой за горизонтом Одессы.

— Я уже очень давно не пил, — неожиданно сказал он. — Софьюшка моя говорила, мол, буйный и шумный. Не нравилось ей, когда я такой. Вот я и старался не прикладываться к бутылке. Даже пообещал перед тем, как отправил ее с детишками в Европу, что завяжу начисто. Но не сдержал свое слово. А знаешь почему? — купец повернул ко мне мертвенно-бледное лицо. — Да потому что обидно мне... — он ненадолго замолчал и с надрывом выкрикнул, показывая рукой

в сторону берега: — Там моя земля. Моя, понимаешь. Ее еще мой прадед у своего помещика выкупил. Жилы рвал, но из холопов в люди вышел. Ни дед, ни мой отец, ни я никогда никого не обманывали. Делали так, как завещано было. Сами недоедали, но работникам все до копеечки выплачивали. Всего своим потом достигли. Кто другим мешал точно так же? Почему тогда они хотят у нас все отнять? Разве так можно? Не по-людски это...

— Почему сразу со своими не уехал?

— Думал, что как-то все образуется... — опустил голову Александр Николаевич. — Да и родная земля не отпускала. Как представлю себе, что на чужбине мыкаюсь, словно ножом в сердце. Волком выть хочется. Тянул до последнего. Потом записался воевать с этими. Но еще хуже стало. Свои же они. Ледащие, юродивые, шаромыжники, но свои. На одном языке говорим. Одна кровь в жилах течет. Как можно родную кровь проливать? Может, когда-нибудь опомнятся они?

Я сразу не нашелся, что ему ответить. Да и что тут скажешь. Когда в твой дом приходят грабители, ты не интересуешься их национальностью, ты просто защищаешь себя и своих родных. И плевать, что бандиты- соотечественники. В свое время я так и не нашел слов для оправдания людей, бездарно прогадивших царскую Россию, как не смог понять и простить людей, в свою очередь профукавших Советский Союз. Хотя в симпатиях к царскому режиму, а тем более к коммунистам меня очень трудно заподозрить. Просто за державу обидно. Так что мне тебя искренне жаль, Александр Николаевич, действительно жаль, но только как человека, а ситуацию, в которой ты оказался, я просто не понимаю.

— Никогда, Саша, никогда они не опомнятся... — я взял купца под локоть и с силой дернул на себя, отрывая его руки от поручней. — Идем. Надо жить... Ради детей своих жить. Неважно где, но жить...

Думал, что он будет сопротивляться, но Александр Николаевич беспрекословно, словно маленький ребенок, пошел за мной.

Все пассажиры уже собрались в кают-компании. Надо сказать, выглядели они прескверно, сильно измученными и настороженными, если даже не сказать подозрительными. Видимо, Вебер до сих пор не объяснил им причины экстренного сбора. Впрочем, это не касалось княгини. Она, совсем наоборот, выглядела прекрасно и откровенно рассматривала меня.

Я помог снять пальто купцу, сориентировал его по направлению к столу, потом разделся сам и тоже присел. Вейсман тут же поставил передо мной тарелку со стопкой горячих пышных оладий, блюдца с вареньем и сметаной, пристроил к этому великолепию розетку с отблескивающим словно лед колотым сахаром, кувшинчик сливок, а сам в почтительной позе застыл рядом с исходящим парком кофейником в руках.

Остальные пассажиры тут же дружно наградили меня ревнивыми и недовольными взглядами, видимо, старый повар даже не подумал уделять им столько внимания.

«В задницу... — я про себя ухмыльнулся и подвинул свою чашку к Самуилу Эныковичу. — Все идите в задницу. Вам до этого старого мудрого человека, как до Пекина в известной позиции. Научитесь сначала правильно расставлять приоритеты...»

Лампы с узорчатыми абажурами, покачивающиеся под потолком на витых цепочках и отбрасывающие мягкие причудливые тени на немного выцветшую обивку стен, накрахмаленная белоснежная скатерть, изящная посуда, божественные ароматы еды — все это, особенно на фоне бесчинствующего снаружи шторма, причиняло мне настоящее наслаждение, и я даже забыл, для чего нас пригласил второй помощник. Но он не преминул напомнить.

— С великим сожалением, — твердо отчеканил Вебер. — Я вынужден вам сообщить, что Алексей Иванович Мальцев сегодня утром скончался. Сразу же после последнего его слова Дора Ипатьевна всхлипнула, но тут же прикрыла рот платочком. В кают-компании повисло тягостная тишина. Замолчали даже дети, еще мгновение назад ссорившиеся по каким-то пустякам.

Второй помощник обвел пассажиров пристальным взглядом и продолжил:

— В связи с этим прискорбным событием, обязанности капитана я принимаю на себя. Мои полномочия подтверждены владельцем судна. Он сам занял пост первого помощника и сейчас находится в рубке вместе со своей супругой.

— Я извиняюсь... — неожиданно высказался Малевич. — Но позвольте поинтересоваться, какое это имеет к нам отношение? Меня интересует итоговый результат, а не то, кто будет крутить штурвал вашей посудины. Будьте любезны, избавьте нас от подробностей и доложите, когда мы прибудем в Константинополь...

— Я не договорил! — резко прервал адвоката Илья Ипполитович. — И с вашего разрешения все-таки продолжу. Так вот, в связи со вчерашними событиями, некомплект экипажа стал совсем критичным. Пятеро матросов — это всего лишь одна, да и то сильно урезанная смена в машинном отделении, чего явно недостаточно, так как нам идти до крайней точки маршрута еще почти двое суток. Мало того, я буду вынужден постоянно отвлекать кого-нибудь из них на охрану бунтовщиков, так как они наотрез отказались работать... — Вебер вдруг посмотрел на меня. — Георгий Владимирович, пленные утверждают, что вы обещали их сегодня отпустить. Это так?

Взгляды пассажиров снова дружно скрестились на мне. Ну-ну, смотрите сколько влезет. Я своего слова нарушать не буду. Ни при каких обстоятельствах.

— Это так... — спокойно подтвердил я и невозмутимо отпил глоток из чашки.

— Что?! — в буквальном смысле взвыл адвокат. — Отпустить этих мерзавцев? Да по ним петля плачет!

Остальные промолчали, но их лица явно нельзя было назвать особо приязненными.

— Помнится мне, — вдруг очень спокойно сказал Вейсман. Голос повара был полон невообразимого ехидства. — Некого Семку Упыря, загремевшего на цугундер за очень похожие художества, вы, Казимир Карлович, называли в суде заблудшим отроком, вышедшим на большую дорогу из-за тяжелого детства. Не так ли?

— Но это... — адвокат запнулся и проблеял: — Это... совсем другой случай.

— Не переживайте, Илья Ипполитович, — я наконец решил, что пора немного разрядить ситуацию. — Вопрос с бунтовщиками будет урегулирован немедля. К всеобщему удовлетворению. В первую очередь, к нашему удовлетворению. Можете продолжать.

— Не смею сомневаться в ваших словах, Георгий Владимирович, — вежливо кивнул Вебер.

— Значит, перейдем к следующему вопросу. Увы, я буду вынужден освободить Самуила Эныковича от обязанностей судового кока и перевести его на должность рулевого. Уверяю, с его-то морским опытом, он справится без особого труда. Думаю, оставшиеся пару суток мы вполне протянем и на сухом пайке. Продуктовый склад я прикажу открыть для общего доступа.

— Слушаюсь! — немедленно отчеканил Вейсман и вытянулся во фрунт. — Разрешите приступать, господин капитан!

На лице старого еврея появилось гордое и торжественное выражение. Мне показалось, что он даже стал выше ростом.

— Пустое, — высказалась Дора Ипатьевна. — Я займусь готовкой. — Она в очередной раз пихнула локтем своего мужа, опять собравшегося влезть в разговор, и обратилась к многодетной мамаше: — Милочка, вы не поможете мне? В последнее время я на ноги немного ослабла. Да и вашим девицам полезно будет поучиться.

«Девицы» немедленно радостно запрыгали и принялись яростно спорить, кто из них быстрей научится готовить.

— Да-да, конечно, помогу... — поспешно согласилась Вера и окинула неприязненным взглядом княгиню, откровенно забавляющуюся сложившейся ситуацией.

Княгиня вернула ей взгляд, добавив изрядную толику надменности, и воскликнула:

— Место повара уже занято, но я тоже хочу быть полезной. Могу... могу, к примеру, разносить кофе и еду мужчинам. Или что-нибудь в этом роде.

— Дожились... — вдруг язвительно проворчал действительный статский советник. — Преступников отпускают на волю, жиды рулят кораблем, а княгини подвизаются официантками. Мир окончательно сошел с ума. Тогда и я не вижу оснований оставаться нормальным. Уголь кидать в топку, увы, я уже не смогу, но не откажусь от любой другой посильной работы. С этим... — он презрительно указал своей бородой на адвоката, — на пару.

Я все эти разговоры слышал краем уха, потому что сосредоточился на оладьях и кофе. А еще потому, что мне было глубоко плевать. Буду — не буду... Как говорил капитан Николаенко, мой командир взвода в училище: хиба хочешь — мусишь. А я прослежу, чтобы каждый на этой лоханке приносил максимальную пользу. То бишь находился на своем месте. И не важно, будет ли это место судовой парашей или кочегаркой. Тьфу ты, развели бодягу лишенцы. Сука...

Кстати, купец тоже начисто проигнорировал прения, слопал поднос выпечки, о чем-то коротко справился у Вейсмана и куда-то опять ушел.

— Очень рад, что все образовалось... — облегченно выдохнул Вебер. — Корабль недавно вышел из ремонта, угля достаточно, а шторм вряд ли продлится долго, так что все у нас получится... — он почти искренне улыбнулся пассажирам и подошел ко мне. — Георгий Владимирович, можно полюбопытствовать, каким образом...

— Сейчас узнаете, — я с сожалением мазнул взглядом по пустому блюду, смахнул салфеткой крошки с брюк и встал. — Вынужден буду позаимствовать немного вашего драгоценного времени. Проводите меня к пленным. Револьвер при вас?

— Да... — кивнул Вебер. — Он теперь всегда при мне. А зачем? Неужели вы собрались... — Глаза новоиспеченного капитана округлились. — Но это... это...

— Что это? — не сдержавшись, резко и зло поинтересовался я у него. — Что вам мешает расстрелять бунтовщиков? Убеждения? Страх? Смею вас уверить, подобных чувств в вашем отношении у них не возникло бы. Ведите уже...

— Этим и отличается порядочный человек от бандита! — гордо, но немного неуверенно ответил Вебер. — Нам сюда, Георгий Владимирович.

— Порядочность — понятие довольно относительное... — пробурчал я, но не стал продолжать, чтобы не шокировать капитана окончательно. — Успокойтесь, Илья Ипполитович, не буду я никого расстреливать. Разве я похож на убийцу?

— Нет, нет, конечно... — поспешил ответить Вебер. Но прозвучало это очень ненатурально.

«М-да... Значит, похож. Ну и ладно...» — хмыкнул я про себя и вдруг спохватился:

— Да, совсем забыл. Распорядитесь задраить все люки на верхнюю палубу и заклинить их изнутри. Кроме того, через который мы выведем преступников. И еще. Хоть какая-нибудь мастерская на корабле есть? Отлично. Прикажите срочно изготовить кандалы. Самые примитивные, но с цепью достаточной для передвижения и работы. Возле топки, к примеру. Замки не нужны, будет достаточно заклепать их наглухо.

— Сделаем. Но всю ответственность я с себя снимаю... — огрызнулся Вебер, но перечить мне не стал. И это правильно.

Вот что за человек? Ага, типичный представитель «кровавого» режима. Нет, конечно же жизнь из многих таких дурь уже повыбила, но этот до сих пор трахнутый на голову. Но ладно, мне по большому счету плевать. Главное, в Царьград меня довези, а там хоть по деснам лупись со своими блудными матросиками.

Бунтовщиков содержали на баке, в какой-то каморке, которая, по словам Вебера, называется шкиперская кладовая. У ее двери флегматично пускал дым из трубки пожилой матрос с берданкой.

Увидев нас, он неторопливо поднялся и отрапортовал:

— Господин капитан, происшествий не произошло. Но смущают ироды всячески. Агитирують, значиться. И лаются поносно. Старший матрос Жмудь.

— Молодец, Иван Ильич! — горячо поблагодарил Вебер матроса. — Я знаю, голубчик, что на тебя можно положиться.

«Голубчик? Сука, если он меня так назовет, выбью зубы на хрен...» — про себя пообещал я и приказал:

— Открывайте. Илья Ипполитович, отойдите на пару шагов и возьмите на прицел дверной проем. И взведите курок на револьвере, прости господи... Ильич, ты тоже будь готов палить из своей фузеи.

Как только открылась дверь, пленные дружно подались вперед, но увидев направленное на них оружие, сразу же отшатнулись обратно.

— В чем дело? Почему отказались от работы?

— А кто нас обещал сегодня отпустить? — нервно выкрикнул Мирон, шепелявя распухшими разбитыми губами, и обернулся к товарищам, словно ища у них одобрения.

— Отпустить?.. — переспросил я. — Хорошо.

Шторм все продолжать крепчать: палуба уже ходила ходуном, а корпус звонко гудел от ударов волн. Даже я, полный профан в морском деле, прекрасно понимал, что уходить сейчас на шлюпке — это верная смерть. А они — тем более должны это понимать. Идиоты? Вряд ли. Значит, просто качают права. Ну-ну...

— Прямо сейчас и отпущу. По одному выходим наружу и становимся на колени, мордой к переборке, держа руки на затылке. Живо!

— Зачем? — осторожно поинтересовался Мирон.

— Как зачем? Опускать буду... — я хмыкнул и словно нехотя поправился: — Вернее, отпускать. Сейчас выведем вас на верхнюю палубу — и до свиданья. Шлюпку сами спустите, но учтите, стопорить ход из-за вас никто не будет. Я свое слово держу.

— Но... — промямлил Мирон. — Там же...

— Э, нет, господин хороший... — вдруг выступил вперед один из матросов. — Так не выйдет. Потопнем же. Лучше стреляй на месте.

— Отказываетесь, значит?

— Отказываемся! — дружно и охотно согласились пленные. — Чай, не умалишенные.

— Ладно, будем считать, что я свое слово сдержал, — я старался говорить спокойно и безразлично. — Вы понимаете, если пароход будет тонуть, никто вашу камеру открывать не будет? Просто не успеем. Вижу, что понимаете, значит, слушайте мое следующее предложение...

Вопрос удалось уладить очень быстро. Не окончательно, но работать они будут. И без кандалов. А потом посмотрим. Может, и отпущу в Константинополе. Или отдам на расправу Шмуклеровичу. Как настроение будет. А Мирон все-таки остался в камере. Знаю я таких людишек, так что пусть посидит. Надо только приказать замуровать дверь намертво, чтобы постового не выставлять.

Что дальше?

А дальше началось такое...

ГЛАВА 5

Черное море. Мыс Калиакра.

Пароход «Димитрий»

22 января по старому стилю. 1920 год. 18:00

Етить... — я тяжело опустился на скамью в душевой и, взбрыкнув ногами, сбросил

растоптанные заскорузлые ботинки. — Ну ни хрена себе...

Почти двое суток нас болтало по волнам, как дерьмо в проруби. Уходя из шторма, пришлось дать полный ход, но кочегары больше двух с половиной часов у топки не выдерживали. А когда пароход развернуло бортом к волнам, я уже вовсе попрощался с жизнью. Пришлось отбросить принципы, напялить на голое тело матросскую робу и упасть на лопату в пару к Александру Николаевичу. Знаете, личные принципы — дело такое, весьма относительное. Как говорится, жить захочешь и не так раскорячишься. И отработали, правда, у меня такое чувство, что... что сейчас сдохну.

Не знаю, каким чудом, но мы уцелели. При всей своей либеральной придурковатости Вебер оказался опытным специалистом и все-таки вывел «Димитрия» к берегам Болгарии, после чего спрятал пароход от ветра за мысом Калиакра.

— Да уж... — я разделся, крутнул здоровенный бронзовый кран и встал под ледяные струи воды. — А-а-а!!! Ух, мля... а могли и потопнуть к епеням. Или... — Встал в театральную позу и, энергично отмахивая рукой в стиле Маяковского, отбарабанил:

Среднего роста, плечистый и крепкий,

В драном пальто, без ботинка и кепки,

Кортик и браунинг есть у него —

Больше не взял он с собой ничего.

Рядом княгиня, в чулках на подвязках,

Платье — утопло в минуту развязки,

Сгинуло вместе со всеми в пучине...

Жмется бедняжка, от страха к мужчине.

Ну, а мужчина снимает рубашку,

Знает, что надо согреться бедняжке.

Кто уже в теме, скажите-ка, а ну-ка:

Что дальше будет...[10]

Да, вот есть у меня такая придурь. Стихоплетствую порой. По поводу и без повода. Литературный талант, етить. Помню, в свою первую ходку братве помогал писать в стихах письма «счастья» заочницам, так к каждому второму бабы на свиданки приезжали...

— Браво, барон, браво!.. — за моей спиной вдруг раздался приятный женский голос.

— Простите... — я быстро развернулся и уставился на княгиню Орбелиани. Кетеван, или как я ее уже успел окрестить, Катерина, стояла в дверях, прислонившись плечом к косяку, и иронично похлопывала ладошкой об ладошку. В отличие от остальных пассажиров, она избежала жутких последствий качки и, как всегда, выглядела великолепно. Даже в банном халате. Н-да... особенно в нем.

— Продолжайте, продолжайте, мне нравится... — абсолютно не смущаясь, княгиня в упор рассматривала меня. — Поразительно! Ничего подобного я еще не слышала. Что там дальше?

— Ну... — я слегка усмехнулся, в свою очередь, без стеснения уставившись на мелькнувшую в разрезе халата стройную и белоснежную Катькину ногу. — Извольте... — и совсем уже собрался блеснуть талантом, как вдруг, почувствовав неладное, скосил глаза вниз и с ужасом увидел, как мой детородный отросток стал наливаться могучей силой, прицеливаясь прямо в княгиню. — Гм, Кетеван Ираклиевна...

Видимо разглядев то же самое, что и я, Кетеван вдруг заразительно рассмеялась и ускользнула в предбанник. Уже оттуда донесся ее веселый голос:

— Не буду вас смущать, Георгий Владимирович, домывайтесь. Но поспешите, если через несколько минут я не встану под душ, за себя не ручаюсь...

Чертыхаясь про себя, я включил горячую воду и стал быстро намыливаться. В голове мелькали чередой веселенькие картинки совместного времяпровождения с Катериной свет Ираклиевной, но приступить к действу я никак не решался. Сударыня, не соблаговолите ли разрешить мне потереть вам спинку? Не будете вы так любезны... Или... Тьфу, мля, хрень какая. Никогда не испытывал сложностей с женским полом, как в молодости, так и в зрелом возрасте, господи, да какие с ними могут быть сложности, но вот тут что-то того-этого... Вроде как не шмара, а вовсе княгиня, опять же время, полное условностей и предрассудков, ну вы понимаете. Понятно, что бабы, за исключением внешней обертки, по натуре все одинаковые: хоть в пятнадцатом веке, хоть в двадцать первом, но получать по мордасам не хочется. А эта... эта вообще может пулю в пузо пустить. Дамочка резкая, с нее станется. Но хороша, жучка, ей-ей хороша...

Кое-как домывшись, я словно римский патриций завернулся в простыню, гордо шагнул в предбанник уже готовый доминировать, но тут же недвусмысленным жестом был выпровожен в коридор. А еще через мгновение на двери ванной комнаты звякнула щеколда, надежно преграждая мне путь к заветному телу.

«Черт... Ладно, вроде как бордели еще никто не отменял... » — я про себя чертыхнулся, совсем уже собрался к себе, но тут послышался голос княгини: — Барон, я буду совсем не против, если вы, после того как стемнеет, пригласите меня на прогулку по верхней палубе... — И после небольшой паузы она добавила: — Конечно же, если эта мерзкая качка наконец прекратится.

— Мадам, считайте, что вы уже получили приглашение... — не задумываясь ответил я. И тут же слегка ошалел. Хотя нет, «слегка» это не тот термин, описывающий мое состояние. Дело в том, что первая часть фразы из уст княгини прозвучала на французском языке, который для меня равнозначен монгольскому или, к примеру, армянскому. То есть ни тот, ни этот я ни хрена не понимаю. Но Катерину прекрасно понял, мало того, вполне уверенно ответил на том же языке.

Откуда?

Уже в каюте пришло понимание, что это шалости бывшего хозяина моей новой тушки. Остаточная память или что-то около того. Откуда мне знать французский, если я всю жизнь учил английский, как в школе, так и в училище с университетом. А вот дворяне в это время как раз просто обязаны были шпрехать на нем, как на своем родном. Неплохо-неплохо, даже не подозреваю, как это действует, но вполне может пригодиться. Может, еще чего вспомню? Вполне вероятно, потому что некие подвижки в этом деле уже заметил. Что-то неуловимо мелькает в памяти, но, увы, пока без всяких шансов на уверенное толкование. Ладно, время покажет. Да и не самое главное это, меня вполне устраивает, что новоприобретенное тельце под полным контролем, да и с осознанием своей личности проблем нет.

Быстро переоделся, сменив бриджи с ботинками на свободные брюки и полуботинки, после чего отправился на верхнюю палубу хоронить капитана. Вопрос назрел, потому что заиндевелый хладный труп в холодильнике вызывал жуткую истерику у дам.

За мысом ветра почти не чувствовалось, но море в бухте все-таки волновалось и пароход порядочно болтало. К счастью, мне досталось тело с приличным вестибулярным аппаратом, и качка переносилась вполне уверенно. То есть меня не тошнило, но все равно передвигаться по ускользающей из-под ног палубе еще то удовольствие.

Все уже собрались. На церемонии присутствовал только экипаж «Димитрия», Израиль Львович с супругой и я с Александром Николаевичем Даценко. Пассажиры после шторма своим внешним видом очень напоминали живых мертвецов, вдобавок жутко смердевших блевотиной, и к самостоятельному передвижению были категорично неспособны, а бунтовщиков я опять запер в кладовку. Княгиня просто не пришла. Без каких-либо объяснений.

Все произошло быстро. Зашитое в брезент тело с привязанным к ногам прогоревшим котельным колосником положили на доску, Илья Ипполитович прочитал молитву, доску опрокинули, и кокон с легким плеском упал в черную, слегка фосфоресцирующую воду. После чего Вебер, я и Даценко по разу пальнули в воздух — все-таки капитан пал в бою. А затем засвидетельствовали произошедшее в бортовом журнале своими подписями, как свидетели. Вот как бы и все. Банально и просто. Впрочем, это к лучшему. Сострадать и проникаться моментом я как-то не готов. Больше всего на данный момент меня волнует совсем другой вопрос.

— Самуил Эныкович...

— Слушаю вас, Георгий Владимирович, — в отличие от меня, кок принял похороны близко к сердцу и настроением не блистал.

— Тут такое дело. Не могли бы вы устроить на верхней палубе... гм... легкий ужин на двоих. Ничего особенного не надо, так... И да, кроме меня будет присутствовать дама...

— Таки вы собрались устроить романтическое свидание? — иронично прищурился Вейсман. — Эх, молодежь... В свое время я покупал кулек семечек и этого таки хватало, чтобы разговеться. Но хорошо, хорошо, есть у меня бутылка шампанского и чуточку шоколада. Сделаю. Зайдете ко мне попозже.

— Буду очень благодарен, — я облегченно выдохнул и подошел к Веберу. — Илья Ипполитович, что дальше?

— До утра постоим на рейде, — устало ответил капитан. — Людям надо отдохнуть. До мыса Туркели, входа в Босфор — сто тридцать две мили. Шторм скоро окончательно утихнет, так что малым ходом предполагаю быть на входе в Босфор к послезавтрашнему утру. Проход самого пролива — отдельная история. Все будет зависеть от наличия свободного лоцмана. Карантин я тоже не исключаю. Кстати, что вы решили с пленными? Работали они исправно, возможно, стоит рассмотреть вопрос помилования?

— Горбатого могила исправит, — не сдержавшись, буркнул я Веберу, больше адресуя этот эпитет ему, чем пленным. — Но я подумаю.

И быстро свалил внутрь, морально готовиться к бурному коитусу под сенью звезд. Хотя нет, точнее к романтическому ужину, потому что со случкой пока все сложно. Может и не выгореть.

А внизу меня неожиданно подкараулил Казимир Карлович. Адвокат выглядел из рук вон скверно, мерзко подванивал, но глаза у него светились азартной настойчивостью.

— Милейший Георгий Владимирович... — старикан цепко ухватил меня под локоть и повел по коридору. — У нас! — Малевич внушительно выделил это слово. — У нас возникли некоторые соображения по поводу владельца судна. Не будете ли вы так любезны выслушать меня?

— Буду. Любезен. Так. — Адвокат вызывал у меня искреннее омерзение, но предполагаемая тема разговора могла быть интересной. — Слушаю вас.

— Дело в том, что Шмуклерович нарушил условия нашего договора о транспортировке пассажиров в Царьград, — четко и размеренно стал докладывать Казимир Карлович. — При том, что финансовые обязательства нами были исполнены в полной мере...

В общем, пересыпая свою речь юридическими терминами, адвокат предложил мне вступить в сговор, для того чтобы выбить назад из владельца «Димитрия» половину платы за проезд. Гм...

Солидно кивая, я выслушал Малевича и в свою очередь поинтересовался: — Насколько вы продвинулись в вербовке сторонников, Казимир Карлович?

— Все, кроме купца и княгини Орбелиани! — внушительно отрапортовал старикан. — Но я уверен, они примкнут к большинству. Ваше же участие обречет наше мероприятие к окончательному успеху. Мы же, ради бога не примите за оскорбление, готовы скинуться вам на некоторую премию. Ну же, решайтесь.

— И какими же методами вы собираетесь... гм... требовать возмещения?

— Самыми решительными! — отрубил адвокат и словно Наполеон засунул руку за отворот заблеванного сюртука. — Моральные терзания здесь ни к чему! Если потребуется, привлечем матросов. За малую плату они вытряхнут из стервеца все что угодно.

— А потом из вас. Вытряхнут. Все до копейки, — небрежно заметил я. — Ну уж нет. С матросами пока погодите.

— Да... — смутился Малевич. — В данном случае вы правы.

— Вы уже разговаривали со Шмуклеровичем?

— Да, мы беседовали. Но я не озвучивал сути претензий, просто слегка разведал его настроение. Но каков будет ваш ответ?

— В принципе, я испытываю симпатию к такому решению проблемы... — важно и неопределенно покивал я головой. — Но надо тщательно обдумать некоторые моменты. Посему попрошу вас пока ничего не предпринимать. Сами понимаете, тщательная подготовка — залог успеха. Я с вами свяжусь, Казимир Карлович.

— Отлично! — потирая руки, адвокат умчался к себе в каюту.

А я хмыкнул и направился к Шмуклеровичу. Ну в самом же деле, это просто праздник какой-то.

Шел и рассуждал про себя: «Дерьмо людишки, не люблю таких. Ведь по лезвию ходили, радуйтесь, что живыми остались, забудьте про шкурные интересы, ан нет, едва ожили, сразу вонь пошла. Со стороны никого не надо, сами себя сожрут. Проучить вас, что ли? Очень просто. Достаточно будет сориентировать в правильную сторону классовую ненависть матросов. И конечно же возглавить протестное движение. Весело будет, ой весело! Хотя... Нет, не буду. Пообещал же...»

Шмуклерович мирно ужинал. Со своей распухшей и посиневшей мордой он смотрелся страшновато, но вполне бодро хлебал из расписной миски какой-то супчик, блаженно щурясь после каждой ложки.

Увидев меня, владелец парохода энергично вскочил и радушно заголосил:

— Георгий Владимирович, проходите, дорогой, проходите. А я тут ужинаю, знаете ли. Циля, роза моя, принеси приборы господину фон Нотбеку...

— Увы, вынужден буду отказаться, — состроив скорбную физиономию, я присел на стул и тяжело уставился на судовладельца.

— Что? Что случилось? — сразу заволновался Шмуклерович. — Ой-вей, ну за что мне все эти напасти? Господи, Георгий Владимирович, не томите, говорите уже...

— Пассажиры собираются потребовать вернуть им половину стоимости проезда. Сами понимаете, из-за чего... — мрачно доложился я. — Откуда я это знаю? Все просто, только что Казимир Карлович попытался склонить меня на их сторону. Даже премию обещал, если помогу вас ободрать как липку. И да, они уже все сговорились.

— А я думал, чего этому козлу надо... — задумчиво протянул Израиль Львович. — Крутил тут бороденкой, елозил как вошь на гребешке, так ничего толком не сказал и сбежал. Теперь все сходится... — и вдруг зло выпалил: — А вот хрен ему по всей морде! От мертвого осла уши они получат! Засужу мерзавцев! У меня связи в Константинополе. Да я...

— Помолчи, Изя! До Константинополя еще добраться надо! — рыкнула на него Циля Абрамовна и сразу же перевела беседу в конструктивное русло, поинтересовавшись у меня: — Георгий Владимирович, что таки вы ответили этому шлемазлу?

— Пообещал пристрелить, — безразлично пожал я плечами. — Что я еще мог ответить? За кого вы меня принимаете?

— За благородного человека! — поспешил уверить Шмуклерович и облегченно выдохнул. — Нет, ты смотри, какие мерзавцы. Я давно подозревал!

— Помолчи, наконец, — опять осадила его жена. — Георгий Владимирович, с этим все равно надо что-то делать. Они так просто не успокоятся.

— Дело осложняется тем... — я сделал внушительную паузу, — что мне неизвестно, насколько расширился заговор. Этот мерзавец упоминал матросов. Сами понимаете, при достаточной финансовой заинтересованности их благонадежность мгновенно испарится. За Вебера я спокоен, но на него особо рассчитывать не стоит. А если эти идиоты выпустят бунтовщиков...

— Я таки получу удар... — судовладелец хватанул ртом воздух. — Ой, Циля, тащи мои капли.

— Да заткнешься ты или нет?! — в сердцах рявкнула на него жена и пристально посмотрела на меня. — Господин фон Нотбек, что вы нам посоветуете?

— Даже не знаю... — покачал я головой. — Разве что...

— А если? — Шмуклерович чиркнул ребром ладони по горлу.

— Вы предлагаете мне убивать женщин и детей?

— Нет, нет, конечно же нет! — замахал руками Израиль Львович. — Но что-то надо делать. Помогите нам, умоляю. Мы вас отблагодарим...

«Куда ты денешься... » — подумал я и внушительно сказал: — Хорошо, хорошо. Я могу попробовать. Есть одна задумка...

От хозяина парохода я сразу направился в каюту Малевичей. Дора Ипатьевна отсутствовала, поэтому я без помех поговорил с адвокатом.

— Думаю, вам срочно придется отказаться от вашей затеи.

— С какой это стати? — воинственно вздернул бороденку Казимир Карлович.

— С такой. Шмуклерович давно в курсе ваших планов и успел предпринять некие меры. Видимо, кто- то успел проболтаться. По его первому сигналу вас и остальных пассажиров арестуют, а в Константинополе сдадут в руки властей как бунтовщиков. Матросы у него на хорошем жалованье и церемониться не будут. Устраивает вас такая перспектива?

— Мерзавец! — с невообразимой злостью процедил Малевич. — Кровопивец! Но вы, вы-то, Георгий Владимирович...

— А что я? — пожал я плечами. — Увы, одному мне со всей командой не справиться. И кто потом будет управлять пароходом? Разве что вы мне окажете вооруженную поддержку. Как насчет этого? Я дам вам парабеллум!

— Ну уж нет, увольте! — Малевич шарахнулся от меня как от прокаженного. — Я не военный человек. Ладно, пусть подавится, жид пархатый!

— Этого мало... — я огорченно улыбнулся. — Вас он в любом случае собирается преследовать. Сами знаете, евреи очень мстительны.

— Пфе... Это дело не будет иметь ни малейших судебных перспектив... — презрительно хмыкнул адвокат. — Я разобью все доводы обвинителей в пух и прах!

— Господи, да кто говорит об официозе? Мешок на голову и в море. Делов-то... — сочувствующая улыбка мне всегда удавалась. — Нет человека, нет проблемы. Да-да, все так серьезно...

— Господи! — ахнул Малевич. — Неужто...

— Да-да... — я взял его за отворот сюртука и легонько потянул на себя. — Идемте, будем извиняться. И не надо перечить, я выступлю вашим поручителем. Да, неприятно, но другого выхода попросту нет...

В общем, в очередной раз все уладилось к всеобщему удовлетворению. Малевич имел очень бледный вид, Шмуклерович — совсем наоборот, торжественный и кровожадный. Я был удостоен материнского поцелуя от Цили Абрамовны, после чего позволил уговорить себя принять скромный презент в виде двухсот фунтов стерлингов.

Все как всегда. Если бы вы знали, сколько людишек попались в свое время на такой нехитрый трюк, то просто ахнули бы. Для начала какой-нибудь «красивый пассажир» получает совершенно беспредельный дикий наезд. После чего, естественно, бежит к своей «крыше», которой исправно платит звонкую монету за защиту. «Крыша» надувает щеки: «Чта? Хто? Порвем нах!» и конечно же берется разобраться. И разбирается, правда, по ходу действия дело всегда обрастает сложностями, за которые уже надо доплачивать. В итоге все образуется, все довольны, и, как правило, «пассажир» даже не догадывается, что наезд был организован его же собственной «крышей». Особенно хорошо эта схема действует, когда фигурант чувствует за собой какие-нибудь «бока». А в данном случае мне даже ничего организовывать не пришлось. М-да... человеки всегда странными были. И будут. Но мы-то, бескорыстные помощники, всегда готовы подставить страждущим свое плечо. Как говорил мой учитель, дядя Митя Старицкий, он же Митя Мамант, интиллигентнейший человек, между прочим: «...людям всегда надо идти навстречу, даже если они об этой встрече пока не подозревают...»

Пребывая просто в прелестном настроении, я умудрился вытащить на верхнюю палубу небольшой столик со стульями, получил от Вейсмана бутылку шампанского «Veuve Clicquot» с коробкой шоколадных конфет «Санъ-Женъ» от фабрики товарищества «Эйнемъ» и совсем уже собрался приглашать ее светлость на променад, как наткнулся в коридоре на Веру Александровну Соломину со своими чадами. Многодетная мамаша была похожа на свежеобращенного зомби, а вот ее отпрыски, плотно укутанные в пуховые платки, напоминали собой жизнерадостных медвежат.

— Георгий Владимирович! — страдальчески простонала женщина. — Умоляю вас, спасите меня!

— Что случилось, Вера Александровна? — я уловил внимательный взгляд детишек, уставившихся на коробку конфет, и спрятал ее за спину.

— Прошу, погуляйте с моими малышами на верхней палубе! Нет, я вас умоляю!.. — заламывая руки, пролепетала она. — Им нужно подышать свежим воздухом, а я... Я сейчас умру. Да-да, не спорьте, умру и все.

«Нет! — коротко ответил я. — Нет, нет и еще раз нет».

Ответил, но только про себя. Потому что отказать мне просто не хватило духу.

ГЛАВА 6

Черное море. Мыс Калиакра.

Пароход «Димитрий»

22 января по старому стилю. 1920 год. 21:00

- Хорошо... – скрипя зубами я кивнул. Нет, это реальная подстава! Зачем мне дети? Нет, они мне совершенно не нужны. Я их... боюсь, что ли. Скорее опасаюсь, но сути это не меняет. Мля, накрылась свиданка.

— Я так благодарна вам, так благодарна... — Вера Александровна совершила разворот кругом и живенько припустила по коридору, напоследок бросив: — Не спешите их возвращать, пусть надышатся как следует.

Вот не понял; какая-то непонятная у нее улыбка была. Торжествующе-стервозная, что ли... Или около того. Ну ладно, поздно пить боржоми, когда почки отвалились.

Дети без команды переместились ко мне.

— Как зовут? Называемся по очереди.

— Федор... — недовольно буркнул мальчик и отвернулся.

— Анна Михайловна Соломина, — быстро присела в книксене девчушка с торчавшей из-под платка тоненькой косичкой.

— Вера Михайловна Соломина, — представилась ее точная копия, вплоть до бантика на косе. И тут же наябедничала: — Я старше! На целый час!

— Враки, нет я! — тут же возмутилась ее сестра.

— А ну тихо! — как можно строже приказал я. — За мной. Ни на шаг не отходим. И да... вот вам... — скрепя сердце открыл коробку и выделил малышам по конфете в яркой обертке. — Всё, на большее не рассчитывайте. Шагом марш...

Про себя чертыхаясь, подошел к каюте княгини. Выдохнул и коротко постучался. Мля, вот что я ей сейчас скажу?

Дверь отворилась почти без промедления, на пороге появилась Кетеван. Короткий опушенный каракулем полушубок, туго стянутая широким кушаком талия, лихо заломленная каракулевая шапочка, очень похожая на папаху, бриджи и щегольские сапожки — выглядела она донельзя импозантно и очаровательно. Я даже засмотрелся на мгновение.

Кетеван удивленно заломила бровь и ехидно поинтересовалась:

— Барон, а когда это вы умудрились обзавестись потомством?

Ответить я не успел.

— Это не наш папа! — с вызовом сообщила Аня. — Наш папенька приедет в Константинополь позже. Когда красных победит. Он полковник. Вот!

— Георгий Владимирович нас только выгуливает, — тем же тоном поддержала сестру Вера. — Потому что маменька его попросила. Не надо его ругать! Он очень добрый и не жадный!

— И вообще, мама красивее вас... — пискнул Федор и по своему обыкновению отвернулся.

В свою очередь, я просто развел руками. А что тут скажешь?

— Возможно, малыш, возможно, — не стала огорчать мальчика Кетеван и неожиданно улыбнулась мне. — Признаюсь, ни один из моих кавалеров не догадывался приводить на рандеву детей. Это такая изощренная тактика, Георгий Владимирович? Но ладно, идемте уже...

— Идемте, — вздохнул я. — За мной, мелочь... то есть, малыши...

Шторм уже полностью прекратился, а небо очистилось от туч и красиво сверкало россыпями звезд. Пароход словно скала неподвижно застыл на воде, очень похожей на черное зеркало, вдали таинственно чернела громада мыса Калиакра. Все это ненавязчиво склоняло к романтике, но... Но дети прилежно выполняли мои приказы и даже ни на шаг отходить не собирались. Вашу мамашу...

— Одну минутку, — я быстро усадил малышей за столик, сунул в карман несколько конфет, а саму коробку подвинул к детишкам. — Вперед, лопайте. Будете себя вести смирно и тихо, завтра получите большую плитку шоколада. Со стульев не слезать. Если чего захотите, позовете. Я рядом...

После чего подхватил бутылку с бокалами и вернулся к княгине, стоявшей у борта парохода.

— Увы, отказаться у меня не хватило духу... — я открыл шампанское, наполнил бокал и передал его Кетеван. — Уж простите...

— Пустое, — тихо сказала княгиня, не отрывая глаз от фосфоресцирующей воды. — Мне импонирует ваша ненапускная мягкая доброта. Но готова поспорить, внутри вы совсем другой. Жесткий, если не сказать жестокий и коварный. Причем все эти качества каким-то странным образом мирно уживаются между собой. Я угадала?

— За встречу... — я не стал ей отвечать и сменил тему разговора. — Вы грузинка, Кетеван?

— Только наполовину, — слегка улыбнулась княгиня. — Мать у меня была грузинкой, да, а отец сваном. Знаете такую народность?

— Я бывал в Сванетии... — ляпнул я, совершенно упустив тот момент, что это происходило в моей прежней ипостаси. — Очень красивые места. Очень гордый и... очень своеобразный народ.

— Дикий! — расхохоталась Кетеван. — Вы это хотели сказать? Не стесняйтесь, так и есть. Да, мы очень дикие. Так что опасайтесь меня. Итак, давайте побыстрей покончим с формальностями. Ненавижу условности. Я уже почти два месяца вдова, следую во Францию, в свое имение, которое мой покойный муж, по счастливой случайности, еще не успел проиграть в карты.

— Соболезную...

— Не надо, — очень серьезно сообщила княгиня. — Не вздумайте. Терпеть его не могла. Продолжим. Я сравнительно богата, обожаю лошадей и верховую езду, охоту, драгоценности и красивое оружие. Ваша очередь. И учтите, я не терплю фальши.

— Пажеский корпус, гвардия, война, ранение и отставка, — спокойно перечислил я. — Охота, оружие, история, книги, красивые женщины. Не женат. Вот, пожалуй, и все. Политические предпочтения не упоминаю, так как они могут вам показаться противоречивыми.

— Похоже, вы искренни... — протянула Кетеван, оценивающе глядя на меня. — Мне нравится. Налейте еще шампанского. Хоть одна конфета уцелела? Обожаю сладкое...

— А как же. Три... нет, четыре штуки.

— Три моих, одна ваша. Не молчите, говорите...

И говорили. Знаете, в зрелом возрасте, да и в юношеском, я всегда относился к женщинам с сугубо практической стороны. Нет, увлечения были, но очень кратковременные и без всякой сопливой возвышенной романтики. Просто не видел в длительных отношениях ничего, кроме вероятных проблем. А проблем я всегда старался избегать.

Но в общении с княгиней даже не пахло романтикой. Обычный, ничего не значащий разговор уважающих друг друга собеседников. Но, черт возьми, мне все равно не хотелось расставаться с ней даже на минуту. Иронично язвительная, даже в чем-то циничная, удивительно умная, с очаровательной темпераментной мимикой и жестикуляцией, княгиня дико притягивала к себе. Даже поймал себя на мысли, что еще немного, и я влюблюсь в Кетеван без памяти. Не знаю, почему так происходило: может быть, это остатки сознания фон Нотбека проявляли себя, а может быть, я действительно еще не встречал такую женщину. Но, как бы там ни было, остатки здравомыслия все еще оставались на месте, и, обнаружив, что дети слопали все конфеты и мирно задремали прямо за столом, я очень порадовался возможности прекратить свидание. Хватит, хорошего понемногу. А бордель с умелыми девочками окончательно снимет наваждение. Должен же быть в Константинополе бордель?

Кетеван взяла на руки Федора, я подхватил Анну и Веру, после чего мы вернули ребятню мамаше, которая уже передумала умирать и вовсю резалась в преферанс с Дорой Ипатьевной и Цилей Абрамовной. Вот же курица! Впрочем, какое мне до нее дело.

Перед тем как разойтись по своим каютам, мы задержались в коридоре.

— Мне хорошо было с тобой... — Кетеван в первый раз за наше общение обратилась ко мне на «ты».

— Мне тоже... — я ответил чистую правду.

— В таком случае, — княгиня говорила очень серьезно, даже без малейшей тени жеманства, — в таком случае тебе не стоит закрывать свою каюту на замок сегодня ночью.

Сказала и быстро ушла. Я постоял мгновение, смотря ей вслед, и тоже отправился к себе. Раз так... ну что же, не имею привычки отказываться от таких предложений.

Быстро вымылся, выкурил пару папирос и завалился в постель. Сам себе казался спокойным, но сердце бухало словно у пятнадцатилетнего пацана, который наконец стянул трусы с упрямой подружки, наотрез отказавшейся расставаться со своей девственностью.

Время тянулось словно резина, мне уже начало казаться, что слова княгини мне просто послышались, но наконец-то в коридоре прошелестели едва слышные шаги. Тихонечко скрипнув, дверь отворилась, на пороге появился женский силуэт, похожий в свете ночника на призрачное видение.

В голове звякнули колокольчики, предупреждая о каком-то несоответствии, неправильности происходящего, но когда Кетеван сбросила пеньюар и шагнула ко мне, я забыл про всё...

ГЛАВА 7

Бывшая Османская империя. Константинополь.

Пароход «Димитрий»

24 января по старому стилю. 1920 год. 13:00

Двое суток пролетели как во сне, мы просто не могли оторваться друг от друга. Конечно же

наша связь не осталась тайной для остальных пассажиров, женщины просто исходили негодованием и желчью, но мне и Кетеван было плевать на все и всех. Это было похоже на одержимость, на наваждение, но... Но пришло время, и все рассеялось

без следа.

— Как это произошло?.. — Каждое слово отдавалось в голове диким звоном, и я невольно обхватил ее руками. Мысли разбегались, словно перепуганные тараканы.

— Сегодня рано утром она сошла на берег вместе со всем своим багажом, — сочувственно покивал Самуил Эныкович. — И передала вашу просьбу, Георгий Владимирович, не будить. Мол, выспится, сам встанет. А мне что, жалко? Таки и не будил. Думаю, дело молодое...

— Но когда вы не встали к обеду... — подхватил Шмуклерович. — Мне... — он быстро глянул на жену и сразу поправился: — Нам! Нам стало ясно, что дело тут нечисто. Ай-ай-ай, кто бы мог подумать? Меня с ней свели такие уважаемые люди...

— Помолчи, Изя! — как всегда одернула его Циля Абрамовна. — Не видишь, господину фон Нотбеку и так плохо. Поздно уже причитать... — и обратилась уже ко мне: — Георгий Владимирович, вы бы проверили свой багаж. Да-да... от таких, прости господи, прошмандовок ничего другого ожидать не приходится. А мы пойдем, не будем мешать.

Чета Шмуклеровичей дружно потянулась к выходу. За ними вышел Вейсман и тихо прикрыл за собой дверь.

Я немного посидел без движения, потом взял в руки кружку с горячим травяным отваром, приготовленным Самуилом Эныковичем. Настой оказался невообразимо гадким на вкус, но как ни странно боль потихоньку стала уходить, и я наконец привел свои мысли в относительный порядок.

Так... В Константинополь «Димитрий» пришел вчера вечером и стал на рейд в акватории порта. Мы благополучно прошли таможню и паспортный контроль, после чего решили не выходить в город на ночь глядя и переночевать на пароходе.

— Что дальше? — я встал и стал пережидать, пока пройдет головокружение. — А дальше эта сука что-то мне подсыпала в шампанское, и я вырубился. Зачем? Глупый вопрос.

Неожиданно пришло понимание, для чего Кетеван настояла на свиданиях у меня, хотя, по неписаным правилам этого времени, именно мужчина должен посещать женщину.

Окинул каюту внимательным взглядом. Вещи я собрал еще вчера, но следов того, что в них рылись, заметно не было. Все в полном порядке. Странно...

Быстро проверил багаж и обнаружил, что пропало все золото, а валюты, на первый взгляд, осталось всего третья часть. Если не четвертая. Оружие, коробочка с орденами и документами, бумажник с деньгами, пачка турецких лир, а также другие ценные вещи были на месте. Теперь надо проверить только захоронку в вентиляции. Золото я вчера вытащил из нее, а коробочка с ключом и блокнотом все еще оставалась там.

К счастью, до тайника княгиня не добралась. Впрочем, по большому счету эти счета и ключ мне ни к чему. Все равно ничего про них не знаю.

— Проехали... — я встал и слегка пошатываясь направился в душевую комнату. Злости не было. Была дикая обида на самого себя. Твою же мать, меня, Академика, как последнего лоха, прокатила какая-то сучка! Раздухарился, фраерок, пустил слюнки на сиськи, думал, что Бога за бороду держишь, так теперь нечего скулить. Ладно, Земля не имеет форму чемодана, она круглая, поэтому рано или поздно еще свидимся. Но не думай, жучка, что тебе все сойдет с рук.

Ледяная вода окончательно привела меня в порядок. Голова была странно пустая, но уже не болела. Хлебнув коньяка из фляжки, я принялся одеваться. На пароходе не хотелось оставаться даже лишней минуты. Почему? Да потому что я считал его очевидцем своего позора.

Легкие полуботинки, черные брюки, белая батистовая рубашка и жилет. Повозился немного, вставляя запонки в манжеты, после чего повязал галстук и прихватил его серебряным зажимом с отделкой из сколов бриллиантов. Накинул однобортный твидовый пиджак, а поверх него надел пальто из тонкого драпа. В самый раз, и не холодно будет. На улице явно не тропики. Все оружие спрятал в чемодан, так как Шмуклерович предупреждал вчера, что любой патруль из оккупационных сил вполне может устроить личный обыск. А с ними договориться гораздо труднее, чем с местными полицейскими. Да и зачем мне стволы? Ни с кем я пока воевать не собираюсь. А если точнее, вообще не собираюсь.

Багаж оставил в каюте и пошел прощаться с хозяином парохода и Вейсманом. Никого видеть не хотелось, но хорошие отношения с людьми, особенно в незнакомой стране, это тоже капитал, причем немалый. Так что придется стерпеть.

Повар как всегда гремел кастрюлями на камбузе.

— Самуил Эныкович...

— Таки вы уезжаете? Берегите себя... — кок смахнул слезинку рукавом поварской куртки и крепко обнял меня. — Таки вы пришлись мне по душе. Если задержитесь в городе, приходите чуточку потрындеть за жизнь со старым евреем.

— Обещаю, Самуил Эныкович... — я похлопал старика по плечу и ушел. Черт, никогда не замечал за собой сентиментальности, а тут чуть ли не на слезу прошибает. Не иначе наследие фон Нотбека пробивается. Да и ладно, Вейсман действительно мировой старикан.

Прощание с супругами Шмуклерович прошло быстро и в деловом формате, после чего я отправился к себе, вынес вещи на верхнюю палубу и совершенно неожиданно наткнулся на Александра Николаевича Даценко. Купец был совершенно трезвый и какой-то одухотворенный, что ли.

— Уезжаете? — он по-медвежьи облапил меня. — А я вот еще недельку поживу на «Димитрии», дождусь попутного парохода и махну в Марсель. Найду своих и отправлюсь дальше.

— Куда?

— В Америки... — спокойно ответил Александр Николаевич. — Парагвай или Аргентину. Видно будет. Там землицы много. При земле жить легче. А родина там, где земля твоя. И пусть только попробует какая сволочь отобрать ее у меня...

Я заглянул ему в лицо и понял, что в этот раз он действительно перегрызет глотку любому, кто покусится на его новую родину.

— Держите, — вложил ему в руку скрученные в трубочку банкноты. — От меня, на обзаведение, так сказать.

— Дык я же... — Даценко смущенно улыбнулся. — Я же успел кое-какой капиталец перевести. Зря вы это, Георгий Николаевич.

— Пусть будет, — я едва подавил в себе вспыхнувшее раздражение. Дают — бери, бьют — беги. Что за люди... Не буду же я тебе объяснять, что это честная доля за потрошение Шмуклера. Раньше отдать не успел, потому что случая не было. Правда, она в несколько меньшем объеме, чем я планировал, но, увы, после художеств княгини моя платежеспособность сильно снизилась.

— Может, со мной? — с надеждой поинтересовался купец. — Вдвоем оно сподручней.

— Нет, у меня здесь дела, — отказался я и отошел в сторону, чтобы прекратить разговор. Не до того мне.

В бухте вокруг стоящих на рейде кораблей сновало множество различных мелких суденышек. Громко орали чайки и бакланы, сражаясь за отбросы, плывущие по воде. Остро пахло солью, рыбой и чем-то еще, очень смахивающим на падаль. На берегу раскинулся утопающий в зелени Константинополь. Кстати, вполне европейского вида город, если не учитывать

торчащие кое-где среди деревьев и крыш домов тонкие башни минаретов. Впрочем, эта часть города по определению не может быть азиатской, потому что расположена на европейском берегу пролива.

Итак, классика попаданческой литературы: наступил тот самый момент, когда вселенцу наконец-то придется определиться по жизни.

— Так в чем дело?.. — я достал папиросу, вставил ее в мундштук и полез в карман за зажигалкой. — Определяйся давай.

М-да... С чего бы начать? Для начала, меня совершенно не колышет то задание, с которым Георгий Владимирович фон Нотбек отправился в Константинополь. Тем более я ничего о нем не знаю. Нет, кое- какие выводы сделать можно, но... Но не нужно. Как бы это кощунственно ни звучало, на грызню красных и белых я плевал с высокой колокольни. Или, если учитывать местные реалии, — с высокого минарета. Даже если вдруг свихнусь и все-таки сунусь, увы, ничем существенным помочь белым не смогу. Реалии таковы, что им сейчас сможет помочь только Господь Бог. Да и то вряд ли он захочет заморачиваться. Возвращаться в Россию — тоже не собираюсь. Нет, для процветания, так сказать, в рядах, я достаточно подкован в коммунистической казуистике, но уж извините, нет никакого желания в разгар карьеры оказаться на Соловках или вообще на том свете. Так что лесом. Хотя могло бы получиться интересно. Я улыбнулся и тихонько продекламировал.

Лев Захарыч вручает петлицы

И рекомендует поторопиться.

Финны напали, чтоб сдохнуть, паскудам!

Надо агрессору дать по заслугам.

Браунинг верный и кортик точеный,

Бывший мошенник и заключенный,

Потом эмигрант, и нарком, и зэка Грудью своей остановит врага!

Рядом — жена-комиссарша-княгиня,

Едет герой на войну на машине.

Звезды в петлицах горят у него,

Больше не скажем о нем ничего...[11]

— Тьфу, мля... — от упоминания чертовой княгини настроение опять упало. — Какая в задницу жена? — Я сплюнул за борт и окрикнул вахтенного: — Любезный, как мне попасть на берег?

— Так мы уже местную лайбу вызвали для вас, — охотно подсказал матрос. — Скоро подойдет. Только больше пары курушей турку за перевозку не давайте.

— Благодарю. — Я опять задумался. О чем речь шла? Ага... В общем, геройствовать на почве изменения исторических реалий, как это делают персонажи очень многих писателей, творящих на популярной ниве попаданческой литературы, я категорически не собираюсь. Вообще геройствовать не собираюсь. Почему? Во-первых, моя тушка состоит из обычной плоти и совершенно не застрахована от повреждений различными острыми предметами, во-вторых, я не обладаю никакими выдающимися талантами в области техники, военного дела и прочих полезных для попаданца наук, в-третьих... В общем, причин много, поэтому я озвучу самую главную — я не идиот.

Вот наследие фон Нотбека, в виде ключика от банковской ячейки и номеров счетов, мне вполне интересно, и ими я займусь обязательно, но позже, уже после того как устойчиво стану на ноги. Каким образом?

Все просто — собираюсь заняться банальной инвестиционной деятельностью, благо довольно хорошо знаю, какие проекты получат развитие в этот период времени. Вполне достойный план, к тому же не требующий геройских подвигов. И вообще, каких-либо особых телодвижений. Все мирно и тихо, именно так, как я люблю. Понятно, Европа тонет в послевоенном кризисе, а в Америке грядет Великая американская депрессия[12], но возможности приподняться все равно есть.

Надо сказать, я уже успел наметить кое-какие первые шаги, но благодаря собственному ротозейству теперь в эти планы придется внести коррективы. Сто пятьдесят фунтов, триста долларов, пять тысяч турецких лир и сто французских франков, с двумя российскими золотыми империалами — этого вполне хватит для того, чтобы безбедно прожить несколько месяцев, пускай даже год, но категорически недостаточно, чтобы успешно стартовать и быстро добиться результата. Следовательно, требуется добыть стартовый капитал. И Константинополь для этого не самое худшее место.

— И что я знаю о Константинополе этого времени? — я увидел приближающуюся к пароходу колоритную посудину с длинной трубой, чадящую сизым дымом, выбросил папиросу в воду и спрятал мундштук в портсигар. — И вообще о Турции в частности?

Немало знаю, так как всегда любил историю. Великая Османская империя распалась. От нее уже откусили все что можно и теперь собираются денацифицировать вообще. В Анатолии бодается с греками Кемаль-паша, тот самый будущий Ататюрк, Отец нации, но ничего существенного он пока добиться не может. Константинополь оккупирован войсками Антанты[13], а сам султан, Мехмед, какой-то там по счету, падишах и повелитель правоверных в одном лице, не имеет никакой реальной власти и сидит затворником в Ильдиз-Киоске. А всем правят французы и бритты. Да, все это следствие того, что турки поставили в Первой мировой войне не на ту лошадку.

Но данные факты никак мне не мешают. Константинополь сейчас просто наводнен дельцами разных масштабов и разных национальностей. То есть моими основными клиентами. Кстати, русских тоже очень много — волна эмиграции нарастает с каждым днем. Богатых из них тоже немало. А через некоторое время, когда эвакуируется Крым, их станет еще больше. Опять же, можно особенно не заморачиваться и банально заняться «каталовом». Это не так-то просто, серьезная игра требует серьезной подготовки, но, в принципе, вполне возможно. А для начала нужно осмотреться...

Через пару минут к борту «Димитрия» пришвартовалась небольшая фелюга. Матросы переправили на нее мой багаж, а сам я спустился по штормтрапу.

Колоритный пузан, в красной феске на бритой наголо башке, быстренько протер банку[14] платочком, жизнерадостно осклабился и показал мне три пальца.

— Три? Нет... — я отрицательно покачал головой. — Один... — потом припомнил турецкий счет, который выучил, играя в нарды с азербайджанцами и добавил: — Бир куруш! И не сольдо больше. Понятно?

— Э-э-э... — огорченно протянул турок. Но согласился. И достаточно быстро доставил меня к причалу в Пера-Галата[15]. Ловко причалил, получил монету, а потом любезно выгрузил мой багаж на берег.

«Можно считать, что первый этап эпопеи благополучно закончился... — про себя буркнул я. — Конечно, не особо благополучно, но все-таки закончился. А вот что будет дальше, увы, пока толком неизвестно. Ладно, для начала надо где-то пристроить свое тельце и хорошенько все обдумать. Такси. Черт, какое такси? Извозчика надо взять и попросить порекомендовать спокойный отель. Ага, попросить. На турецком языке... Твою мать... »

Едва я успел шагнуть на твердую землю, как ко мне ринулась целая толпа разнокалиберных мужиков типичной османской наружности. Набег выглядел довольно угрожающе, но, к счастью, я быстро разобрался, что им надо.

Почтенного возраста и совсем юнцы, толстые и тощие, прилично одетые и в живописных обносках, все как один в красных фесках, они яростно орали, перебивая друг друга, и тыкали пальцами в разнообразные транспортные средства на копытной тяге, надо понимать, выступающие в Константинополе за такси.

«Вот же уроды!» — Извозчики так напирали, что, честно сказать, я даже растерялся. И уже совсем собрался заехать самому рьяному в морду, как гомон заглушил резкий гудок автомобильного клаксона.

Водители кобыл сразу же ослабили осаду. А потом и вовсе стали разбредаться по сторонам, при этом громко ворча и часто повторяя словосочетание «урус шайтан». В их тоне странным образом сплетались злость и уважение, сдобренные доброй толикой страха. По крайней мере мне так показалось. Интересно...

Освободителем оказался невысокий коренастый усач с образцово-показательными «кавалерийскими» ногами. Несмотря на то что извозчики упоминали какого-то «уруса», русским парень не выглядел, совсем наоборот, скорее всего турком. Или около того. Выглядел он очень эффектно, можно даже сказать авантажно. Высокие шнурованные ботинки почти до колен, кожаные галифе, кожаная тужурка с множеством карманов и кепка-восьмиклинка с авиационными очками-консервами — я даже принял его за какого-то летчика, по ошибке заплутавшего в порту.

— Мessieurs! Буду иметь честь доставить вас по назначению за умеренную плату! — заявил парень на отличном французском языке. После чего показал мне рукой на свое транспортное средство: — Прошу!

В его жесте было столько достоинства и гордыни, что я ожидал увидеть по крайней мере какой-то лимузин правительственного класса.

Но разглядел всего лишь какой-то облезлый рыдван, похожий на карету, к которой зачем-то присобачили двигатель внутреннего сгорания.

Я не особый знаток автомобилей начала двадцатого века, но все-таки сумел определить, что это не что иное, как «Фиат Бреветти» первой или второй модели. Как? Все просто: об этом свидетельствовал логотип на решетке радиатора.

Время и обстоятельства не пощадили предка итальянского автопрома, вдобавок счастливый владелец украсил авто многочисленными галунами, плюшевыми занавесочками, витыми шнурами и фестонами, от чего почтенное транспортное средство стало похоже на похоронный катафалк. Хотя да, на фоне двуколок и пролеток местных извозчиков «фиат» смотрелся транспортом будущего. Да и сам водитель излучал своим видом просто непоколебимое превосходство.

Попробовал прокачать его по внешности, но ничего опасного для себя не определил. От «кожаного» фонило показательной разухабистостью и удалью, но никак не лихими намерениями. А еще военной косточкой, но едва заметно. Впрочем, особой веры самому себе у меня сейчас нет. Княгиню-то «прохлопал» образцово-показательно. Не знаю, что тому виной, может, отличие эпох, а может, просто чуток ошалел от «переноса» и расслабился, но факт есть факт.

Немного подумав и на всякий случай поискав глазами вероятных встречающих настоящего фон Нотбека, я принял предложение. Особой альтернативы на самом деле нет. Местные куда больше подозрительны. К тому же, как по заказу, он пообещал доставить меня в приличный и недорогой пансион. Ладно, будем надеяться, что пронесет.

Водила быстро загрузил багаж, вежливо закрыл за мной дверцу в салон, после чего с полуоборота заводной ручки завел авто, залихватски бибикнул клаксоном, заставив отпрыгнуть, словно газель, увешанного кувшинами уличного торговца водой, и вполне уверенно погнал машину по узенькой улочке.

На всякий случай я незаметно переместил свой кольт из кофра в карман. Не пригодится и ладно, но так я себя уверенней чувствую. Да и перестраховаться не мешает.

— С прибытием, Георгий Владимирович...

От неожиданности я едва не вздрогнул. Все-таки не пронесло... Нет, я прекрасно понимаю, что фон Нотбек отправился в Константинополь по заданию и, вполне вероятно, его должны были встречать, но то, что встречающий будет под прикрытием, оказалось для меня новостью.

М-да... Ну и что же отвечать? Судя по тому, что водила полностью проигнорировал вполне обычную для шпионских игр комбинацию пароль-отзыв, он меня знает лично. Либо абсолютный непрофессионал, что вполне обычно для белой разведки этого времени.

— Мы с вами виделись в ставке главнокомандующего, — продолжил водитель, распугивая прохожих гудками и продираясь по лабиринту узких улочек. — Но, скорее всего, вы меня не запомнили. Разрешите представиться, штабс-капитан Синицын Алексей Юрьевич.

«Однозначно дилетант. За языком не следит совсем. Вряд ли профи стал бы раскрывать свою настоящую фамилию и звание, — подумал я. — Даже если знаком лично с фигурантом. Но маскируется под таксиста просто виртуозно. Природный талант? Откуда он? Какая-нибудь группа агентурной разведки при военном представителе Генштаба ВСЮР? Или все-таки из дипломатической службы при Особом совещании? У белых было столько разведподразделений, что все и не упомнишь. Простой эмигрант, подвизающийся таксистом, и решил просто поболтать со знакомым по Белому движению? Оба варианта совсем некстати. Хотя второй предпочтительней... »

— Мы уже начали беспокоиться, когда вы не сошли на берег в день прибытия, — Синицын играючи разбил мое предположение о случайности. — Впрочем, его превосходительство все равно не смог бы вас вчера принять...

«Его превосходительство? Кого здесь могут так титуловать?.. — от лихорадочно путавшихся мыслей у меня дико разболелась голова. — Неужто сам Врангель? Твою же... Да, как раз он в Константинополе. Пока не у дел, но скоро отбудет в Россию и сменит Деникина на месте главнокомандующего. Насколько я помню. Черт, знал бы, выучил бы наизусть историю Белого движения. И для какого хрена я ему понадобился? Письмо передать? Но как назло, фон Нотбек сжег все документы. Может, устное сообщение? Или что-то еще? Интересно, когда вычислят подмену, пристрелят сразу или сначала переломают все кости? Клятый барон, вспоминай, черт бы тебя побрал! Синицын, ты тоже не молчи. Говори, выбалтывай всё!»

Тем временем машина проскочила мимо какого- то дворца, хорошо просматривающегося за деревьями и высоким забором. Как назло, в своей прошлой жизни я ни разу не был в Турции и теперь пялился на окружающие пейзажи как баран на новые ворота. Смотрел, но ничего не видел. Заунывный вой шарманок и вопли торговцев вразнос, в изобилии шастающих по улице, доносились до меня лишь изредка, да и то каким-то невнятным фоном. Да и хрен бы с ними, не тем голова занята. Думай, думай, кто и зачем мог тебя послать к Врангелю? Врангель, Врангель Петр Николаевич, генерал-лейтенант. Боевой командир, признанный тактик. На данный момент в отставке. С Деникиным, нынешним главнокомандующим, мягко говоря, Врангель имеет некоторые разногласия, однако пользуется большой поддержкой среди высшего командования ВСЮР. В итоге, после Одесской катастрофы, Деникина сместят, а его пост займет как раз Петр Николаевич. Причем его кандидатура будет принята членами Военного Совета почти единогласно. Стоп... а если я связной между «черным бароном» и его сторонниками? Глупо было бы думать, что Врангель не мониторит события в Ставке. Так что вполне может быть. Кто там у нас? Шмеллинг... тьфу ты, то есть Шиллинг, Арбузов, Игнатьев... Думай, думай, барон! Драгомиров! Точно, Драгомиров Абрам... Михайлович, что ли? Увы, точного отчества не помню. По некоторым данным, главный лоббист возвращения Врангеля. Если я действую от имени этих людей, то их послание может звучать только так: Петр Николаевич, собирайтесь, все готово для смещения Деникина. Понятно, что не дословно, но примерно в этом смысле. Почему послание передано со связным, со значительной затратой ресурсов, а не телеграфом, к примеру? Тут все просто. У Деникина своих верных людей тоже немало, а связь с нарочным значительно усложняет перехват. Увы, ничего другого в голову не приходит. И, скорее всего, уже и не придет.

— Слежки нет, — заглянув в боковое зеркало, довольно сообщил штабс-капитан. — Георгий Владимирович, я вас сейчас высажу. Вон там... — Синицын ткнул рукой по курсу машины. — Идите прямо в парадное, там вас встретят и препроводят к его превосходительству. А после беседы снова подберу и отвезу на постой. Багаж пусть остается у меня.

Через пару минут он припарковался к тротуару возле очень старого на вид дома с облезлыми колоннами.

Я выдохнул, вылез из машины и на ватных ногах потопал к двери.

Охо-хо... Как говорится: человек предполагает, а Бог располагает. Ладно, главное делать уверенную морду. Не из такого выпутывался. Опять же, «черного барона» вживую увижу...

ГЛАВА 8

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Квартал Харбие.

24 января по старому стилю. 1920 год. 13:00

За дверью меня встретил подтянутый молодой человек с бесстрастным холодным лицом. Несмотря на идеально сидевший костюм, в его облике хорошо просматривалась военная выправка. Впрочем, чему тут удивляться, откуда у генерал-лейтенанта, пускай даже находящегося в формальной отставке, возьмется гражданский секретарь-референт. Или порученец, что в общем-то почти одно и то же.

— Розен Александр Генрихович, — коротко и сухо представился встречающий. — Прошу следовать за мной, Георгий Владимирович.

Я молча кивнул и поднялся по широкой лестнице вслед за ним на второй этаж, по пути на всякий случай прикидывая свои шансы к отступлению. Но выводы последовали неутешительные, потому что окно в конце коридора оказалось заперто на ставни, а возле входной двери сразу нарисовалось двое крепких молодцев. Одеты они были в гражданское платье, но надеяться на то, что охранники не вооружены, было бы совсем глупо. К тому же дом выглядел нежилым и его комнаты могли быть заперты.

«Ладно, во всяком случае, меня пока еще никто не расстреливает взводом на рассвете, — подумал я, держась на шаг позади Розена. — Но, судя по всему, Врангель и его люди здесь инкогнито. С какой такой стати? Не секрет, что барон все время находился под колпаком союзнической разведки, пристально следившей за каждым его шагом. Не хочет, чтобы они узнали о контакте именно со мной, или общая конспирация? Может, противостояние с Деникиным так далеко зашло? Помнится, какого-то генерала как раз в это время в Константинополе шлепнули. Правда, вот не помню, чьим он сторонником был. М-да... Тут только гадать можно. Увы, я совсем не историк и даже не знаток истории Белого движения. Особенно этого периода времени. Но посмотрим, скоро все и так станет ясно... »

Порученец остановился перед массивной двустворчатой дверью, коротко стукнул по створке костяшками пальцев, после чего отступил в сторону, пропуская меня.

— Его превосходительство ждет вас.

Я уже успел полностью успокоиться, поэтому без колебаний шагнул вперед. В самом деле, чего бояться, отбоялся уже свое.

Врангель получил свое прозвище, «черный барон», за то, что никогда не расставался с черкеской черного цвета. Но высокий худощавый мужчина с легкой проседью в волосах, вставший при виде меня из кресла, был одет в темно-серый гражданский костюм. Впрочем, я опознал его без труда — слишком уж приметная была фигура у будущего главнокомандующего Вооруженных сил Юга России. Да и лицо ни с каким другим не спутаешь.

— Рад встрече, Георгий Владимирович, — Врангель крепко пожал мне руку и показал мне на стул. — Присаживайтесь. Как добрались?

— Без особых проблем, ваше превосходительство, — действуя больше по наитию, я дождался, пока барон сядет, и только потом присел сам.

— Георгий Владимирович... — едва заметно поморщился Врангель. — Я знаю о вашей жесткой приверженности субординации, но давайте обойдемся без нее. Без «особых» проблем это значит, что они все-таки были?

— Взбунтовалась команда парохода, — я не стал скрывать случившееся, потому что этот факт было проверить достаточно легко. — Но проблему удалось решить.

— Зная вас, я в этом даже не сомневаюсь... — усмехнулся барон.

«А фон Нотбек, оказывается, парень с репутацией... — мельком проскочила у меня мысль. — Неужто расстреливал красных пачками? Весело... »

Но отвлекаться на размышления по этому поводу не стал и полностью сосредоточился на разговоре с Врангелем. Учитывая то, что барон знает меня лично, любая оговорка может стоить очень дорого. Пока справляюсь, но все очень быстро может измениться.

— Нет ли в происшествии следов умысла... — Врангель неопределенно показал взглядом за свое плечо.

— Исключено. Банальный разбой, — коротко и четко ответил я. И сразу же сделал небольшой задел на тот случай, если у меня потребуют какое-нибудь письменное послание. — Но предосторожности я все равно принял.

— Хорошо, — одобрительно кивнул «черный барон». — Рассказывайте, Георгий Владимирович. Я обладаю информацией из Одессы, но ваш рассказ может быть полней.

— На момент моего убытия полным ходом шла подготовка к эвакуации. Что случилось дальше, я не знаю, но могу предполагать... — сделав небольшую паузу, я мысленно перекрестился и продолжил: — Что все уже закончилось или скоро закончится. Весьма неблагоприятным образом.

На самом деле я ничем не рисковал, высказывая такое предположение. Во-первых, если Врангель имеет связь с командованием, то он уже и сам все знает, во-вторых, именно такой исход открыл ему путь на пост главнокомандующего.

— Увы... — с искренней горечью сказал барон. — Увы, ваши предположения оказались правдой. Но хватит об этом. Что вам передал для меня...

У меня сразу похолодело сердце, перед глазами все поплыло, а виски налились тупой болью.

— ...Абрам Михайлович... — голос Врангеля доносился как сквозь ватную подушку. Неожиданно, одновременно со звонким щелчком в ушах, в голове появилась картинка какого-то кабинета с сидящим за столом крепким, абсолютно лысым мужчиной с погонами генерала от кавалерии и орденами «Святого Георгия» четвертой и третьей степеней на кителе.

Генерал сосредоточенно набивал трубку табаком и мерно, чеканя каждое слово говорил:

— ...Совет будет собран сразу же после прибытия войск и командования в Севастополь. Возможно, несколько суток понадобятся на решение организационных проблем. С вопросом инициации отставки главнокомандующего и новой кандидатурой на его место уже все решено. Полного большинства у нас не будет, но голосов хватит с лихвой. Не думаю, что Деникин будет противиться, есть сведения, что он сам уже склоняется к тому, чтобы отойти от дел. Предупредите Петра Николаевича, что Деникин скорее всего отменит свое решение на назначение его военным помощником по представлению Николая Николаевича Шиллинга, но это уже никакого значения не имеет. О решении Совета мы телеграфируем в Царьград сразу же после его окончания. Передайте Петру Николаевичу, пусть будет готов отбыть...

— Георгий Владимирович, вам плохо? — Видение исчезло, и до меня донесся встревоженный голос «черного барона». — Что с вами?..

— Все в порядке... — я с силой провел ладонями по лицу. — Все уже в порядке, Петр Николаевич. Просто во время бунта на пароходе меня основательно приложили по голове.

— И это наложилось на вашу давнюю контузию... — понимающе сказал Врангель. — То-то я смотрю, что вы сами на себя не похожи. Надо бы вам основательно подлечиться.

— Всему свое время, Петр Николаевич... — я секунду помедлил, собираясь с мыслями, после чего слово в слово передал барону слова Драгомирова.

Дальнейший разговор можно опустить. Барон задал мне несколько вопросов, я на них вполне уверенно ответил, так как эпопею с эвакуацией Одессы вполне сносно помнил из литературы. Правда, украинского атамана Сокиру-Яхонтова, которому Шиллинг передал оборону города, я назвал Сокирой-Гапоновым, но этим только развеселил барона.

От сердца немного отлегло, я уже посчитал, что основная беда меня миновала, когда Врангель сказал:

— Георгий Владимирович, я знаю, что вы будете настаивать на своем возвращении в Россию, так вот, я принял решение...

Я в буквальном смысле ошалел. Какая Россия? Кто будет настаивать? Я? Что я там забыл? В штыковую ходить на красных? Сейчас, прямо разбежался. Дай только выйти за порог. Это только в книгах попаданцы с места в карьер с головой окунаются в какие-нибудь авантюры. Уподобляться не собираюсь. К счастью, здравомыслие всегда было и есть моей сильной стороной.

— ...принял решение отказать вам в этом, — барон наконец закончил фразу.

Ситуация недвусмысленно намекала, что вот в этот самый момент мне необходимо возмутиться. Но одновременно внутреннее чувство подсказывало, что делать этого не стоит. Поэтому я промолчал, при этом, в меру своих скромных актерских способностей, изобразив на лице лишь только легкий налет недовольства. И знаете, скорее всего, угадал с эмоциями.

Не услышав протестов, Врангель удовлетворенно кивнул.

— Я знал, Георгий Владимирович, что вы отнесетесь к моему решению с пониманием. Но, уверяю, скучно вам не будет. Вы возглавите в Константинополе особую контрразведывательную группу.

Барон замолчал и проницательно заглянул мне в глаза, как будто хотел насладиться произведенным эффектом.

Ну-ну... а нет никаких эмоций, Петр Николаевич. Почему? А плевал я на твой приказ. А вот вопросы есть. Но только потому, что их задал бы любой толковый офицер на моем месте. А выбиваться из этого образа мне нет смысла. Пока нет.

— Подчинение группы?

— Вне юрисдикции нашего военного агента в городе... — четко сформулировал ответ Врангель. — Увы, в последнее время к нему накопилось множество вопросов. К тому же меня не устраивают существующие институты разведки в нашей структуре. Пока считайте, что подчиняетесь мне лично. Дальше посмотрим.

— Задачи?

— Контрразведывательная деятельность во всех ее смыслах, — заключительную часть фразы Врангель намеренно выделил и с легким намеком продолжил: — Не мне вам объяснять, что надо понимать под этой задачей. Бывшая Османская империя и Константинополь, в частности, входят в зону наших стратегических интересов. А здесь черт знает что творится. К примеру, красные почти в открытую ищут подходы к Кемаль-паше и султану Мехмеду, ведут свою пропагандистскую деятельность и выпускают паршивую газетенку. При этом заигрывают с Британией и Францией. К тому же я склонен думать, что наши союзники ведут даже не двойную, а тройную игру. Со всем этим надо разобраться и как можно скорее навести порядок.

Я довольно сильно озадачился вопросом: а кем же на самом деле был фон Нотбек? Но виду не подал. Потом разберусь. Или не разберусь. Мне все равно.

— Полномочия?

— Самые широчайшие, — отрезал барон. — Главное — наши интересы.

— Группа...

— Уже сформирована. Один из них, штабс- капитан Синицын. Ваш заместитель. При нем еще несколько человек.

— Финансирование? — этот вопрос я хотел задать первым, но благоразумно удержался. А что? Просто обожаю финансирование. И чем оно щедрее, тем я больше его люблю.

Врангель досадливо поморщился:

— С этим пока сложно. После того, как я приму должность, прикажу выделить специальную статью расходов. Хотя и на первое время кое-какие средства найдутся. Мой порученец уже уведомлен. Вопросы связи и другие интересующие вас моменты обсудите тоже с ним. Перед моим отъездом я с вами еще увижусь. Рад был встретиться, Георгий Владимирович.

Врангель встал, крепко пожал мне руку, после чего на пороге возник Розен, своим появлением засвидетельствовав, что аудиенция окончена.

Это все, что ли? А штатная и организационная структуры? А методы и направленность работы? А дипломатическое прикрытие, в случае эксцессов? Не говоря уже о способах эксфильтрации. Нет, я не профи ни разу, но точно знаю, что подобные вещи должны обговариваться гораздо тщательней. Или фон Нотбеку достаточно было только вкратце обрисовать задачу, сказать «фас» и больше ни о чем не беспокоиться? Странно, барон мне показался серьезным человеком, правда несколько самодовольным и порывистым. А вообще, идея неплохая. Вот только организация, как всегда у нас, того, хромает. А исполнение... До исполнения, думаю, не дойдет. Стоп... а если Врангель вот таким незатейливым образом от меня просто отделался? А что, в рамках каких-нибудь подковерных игр вполне возможно. Ладно, пойду, поболтаю с Розеном. О финансировании. Что всяко-разно приятней, чем гадать на кофейной гуще.

Однако, как мне показалось, личный порученец Врангеля знал о назначении еще меньше своего начальника. Он выдал тысячу французских франков, дал контакт для связи и пообещал, что окончательно в курс дела меня введет штабс-капитан Синицын. И всё. Хотя нет, не всё. Еще пообещал, что все необходимые документы мне выдадут в день отъезда Врангеля в Севастополь.

М-да... Удивительная безалаберщина творится, товарищи. Хотя какого хрена я возмущаюсь? Все складывается просто отлично. Но все-таки меня разбирает просто дикое любопытство: а кто же на самом деле фон Нотбек? Ладно, может, когда-нибудь и узнаю. А пока пора встретиться с Синицыным. И вообще, мне спешить некуда, так как в любом случае планировал слегка задержаться в Турции. К тому же тот же штабс может оказаться просто кладезем нужной информации о Константинополе.

Едва, я вышел через черный ход, как меня подобрал Синицын на своем драндулете. По своему обычаю, шугнув досужих прохожих клаксоном, штабс-капитан в обличье таксиста снова виртуозно вписался в запутанный лабиринт узких улочек.

— Георгий Владимирович, — крутя баранку, он умудрялся на полном ходу следить за дорогой, коситься на меня и одновременно болтать, — я искренне рад возможности служить под вашим началом.

— Послужим... — сдержанно буркнул я в ответ. Увы, совершенно незнаком с нюансами субординации среди офицерства этого времени, а лажать по пустякам очень не хочется. Так что лучше отмалчиваться и больше слушать.

— Сейчас заскочим в один ресторанчик, там восхитительно готовят кефаль по-гречески!.. — язык у Синицына не останавливался ни на минуту. — Отужинаем, потом я вас отвезу в пансион к тетушке Афендуле. Лучшего места для постоя не придумаешь. Чисто, уютно, тихо и, главное, в спокойном квартале. Она понтийская гречанка, наш язык знает, а готовит — просто пальчики оближешь...

Штабс-капитан причмокнул губами и тут же, бросив руль, рванул обеими руками рычаг ручного тормоза. «Фиат» резко дернулся, заскрипев всеми сочленениями корпуса, пошел юзом, но все-таки тюкнул радиатором под зад неспешно шествующего по самой середине улицы раскормленного ишака, на котором важно восседал солидный тучный турок в феске и бурке.

Несчастная животина от неожиданности присела, навалила кучу на мостовую, а потом, оглашая улицу истошным ревом, помчалась по улице галопом, словно Усейн Болт по олимпийской дорожке. Чудом удержавшийся в седле всадник, завывая белугой, стал нещадно лупить своего питомца каким-то дрыном, но так и не смог остановить обезумевшего скакуна. М-да... Как говорится, Стамбул город контрастов.

Проводив взглядом скрывшихся за поворотом потерпевших, Синицын смущенно заявил:

— Простите, Георгий Владимирович... Тормоза ни к черту, а жалованье... того-этого... Вот, коплю помаленьку, а народец нынче прижимист...

Я покосился на уже начавших собираться зевак и скомандовал:

— Разберемся. Поехали, да смотрите опять никого не задавите, — а потом, дождавшись пока штабс- капитан заведет свою «Антилопу Гну» и тронется с места, поинтересовался:

— Какой у вас опыт работы в разведке, Алексей Юрьевич?

— Ну... — Синицын заметно стушевался. — Курсы контрразведывательной работы при Генштабе и полгода здесь. — И, скромно потупив глаза, добавил: — А так я авиатор...

— Понятно... — я про себя тяжко вздохнул. — Как я понял, группа находится на нелегальном положении?

— Так точно, господин капитан!

— Следовательно, ни о каких совместных посиделках в местах общественного доступа и речи быть не может. Везите меня сразу в пансион. Там и поужинаем. И забудьте словосочетание «так точно». Навсегда. Меня именовать только по имени-отчеству, — удержаться от порции нравоучений я так и не смог. — Надеюсь, понятно выражаюсь?

— Как прикажете... — пристыженно буркнул Синицын.

— Уже лучше, Алексей Юрьевич. А теперь ознакомьте меня вкратце с составом группы и с вашими достижениями на почве профессиональной деятельности.

Вот даже сам не знаю, зачем мне это надо было. Из интереса, что ли? Впрочем, в рассказе моего новоявленного заместителя оказалось немало полезного. Весьма полезного. А после того, как я ознакомлюсь с наработками Синицына и его компании в полной мере, будет еще больше. А информацией никогда не надо пренебрегать. Ее много не бывает.

Пансион оказался довольно большим домом в окружении старого фруктового сада на самой окраине района Пера. Хозяйка, сухонькая опрятная гречанка лет пятидесяти пяти, за плату в сто пятьдесят лир в месяц сдала мне двухэтажный флигель со всеми удобствами, то есть ванной комнатой и клозетом. Правда, при этом я полинял еще на сотню, так как выяснилось, что Синицын задолжал эту сумму хозяйке, состоящей у него на учете, то есть числящейся агентессой. Деваться особо было некуда, штабс мог вполне знать, что я получил финансирование на группу, поэтому пришлось погасить задолженность. Кстати, он сам проживал в этом пансионе, только в гораздо более скромных апартаментах. А если точнее, в пристроенном к дому сарайчике, переделанном в жилую комнату. Кроме нас, других постояльцев в пансионе не оказалось, так как основной наплыв клиентов был летом.

На ужин тетя Афендула подала полное блюдо очень вкусной морской рыбешки — барабульки, запеченной с овощами, большую миску греческого салата со свежайшей фетой и кувшинчик подогретого хиосского вина с пряностями. Все было до такой степени вкусно, что мы не остановились, пока не подмели все до крошки. Не знаю, как здесь в ресторанах кормят, но подозреваю, что даже современным признанным шеф-поварам куда как далеко до этой сухонькой женщины с лицом иконописной святой.

Разговора с Синицыным не получилось, я осоловел от еды и отправил его к себе, а сам ополоснулся холодной водичкой и завалился на роскошную перину.

Сегодняшний день забрал у меня все силы, но сон почему-то не шел.

Рядом с кроватью едва заметно мерцали угли в старинной жаровне, через приоткрытую форточку доносился щебет каких-то птичек в саду, изредка прерываемый гудками судов, проходящих Босфор, а с портрета, висевшего на стене, на меня смотрел суровый горбоносый мужик с лихо закрученными усами, в российской морской форме времен героического сидения на Шипке[16]. Как успел мне объяснить Синицын, это отец хозяйки, Папаконстанти Панайот Пантелеевич, геройски павший при взятии на шпагу какой-то турецкой посудины. Ну да, сразу видно, герой без страха и упрека. Были же люди в свое время. Не то что сейчас. То есть не сейчас, а потом. Тьфу ты, совсем запутался с этими хронокатаклизмами.

— Ладно, пора спать... — я потушил керосиновую лампу, поудобней пристроил подушку и задумался.

Ну что же, еще один денек прожит. К счастью, сегодня обошлось без бунтов и клофелина. Или чем там меня траванула эта сучка. Но без «открытий чудных» не обошлось. Что я еще узнал про себя новенького? Немного. Как оказалось, я контуженный в голову герой и имею какое-то отношение к контрразведке, причем с солидной репутацией на этой ниве. Вполне возможно, с весьма сомнительной репутацией, если с точки зрения красных. Что дальше... Лично знаком с Врангелем, был до сего времени связным между его сторонниками и самим бароном, и еще, как мне кажется, присутствие Георгия Владимировича фон Нотбека в Ставке Вооруженных сил Юга России по каким-то причинам нежелательно. Вплоть до того, что «черный барон», даже еще не вступив в должность главнокомандующего, организовал для меня место новой службы. Вот как бы и всё.

— Да... — я повернулся на спину и прислушался к птичьим трелям за окном. — Ну и что будешь делать, загадочный барон?

Впрочем, ответ лежит на поверхности. Прямо как в том анекдоте про гаишника. А тут еще зарплату платят? А я думал, ствол и палку дали, крутись сам как сможешь. Точь-в-точь про меня. Врангель, сам того не ведая, дал мне в руки инструменты, с помощью которых можно провернуть кучу приличных гешефтов. Грех не воспользоваться.

Пожалуй, для начала выдам жалованье страдавшим от безденежья агентам из моей... гм... группы. Будем считать это выгодным вложением в дело. А потом посмотрим. Никогда не любил спешить...

ГЛАВА 9

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Пера.

25 января по старому стилю. 1920 год. 08:25

— Благодарю вас, Афендула Панайотовна... — я слегка недоуменно уставился на

столик, заставленный едой. Горячие лепешки, свежий овечий сыр, ветчина, фигурные завитушки темно-желтого, почти коричневого сливочного масла на блюдце и, как декор к этому великолепию, блюдо с порезанной мелкими ромбиками пахлавой

и большущая чашка кофе с присыпанной корицей плотной пенкой. Впечатляет, знаете. Если она меня собирается так кормить каждый день, да еще всего за пятьдесят лир в месяц, я уже согласен.

— Можешь называть меня тетей Афиной... — слегка грубоватым голосом сказала гречанка. Говорила она по-русски с сильным акцентом, но предложения строила правильно, хотя иногда и ошибалась в окончаниях слов.

— Спасибо, тетя Афина... — я тоже улыбнулся хозяйке, отпил глоточек кофе и оторвал ломоть от лепешки. — Очень вкусно!

— Все съешь! — довольно закивала гречанка. — Молодой, сильный, надо много кушать... — и неожиданно добавила: — На моего покойного сына, Ставро, очень похож. Вечером приду, погадаю тебе на кофе... — хозяйка постояла немного, ласково смотря на меня, и пошла к выходу. Уже у двери обернулась и сказала:

— Там этот, Лексей, к тебе хочет. Сейчас пустить или потом, когда все съешь?

— Пусть заходит... — я едва не расхохотался. С такой хозяйкой можно чувствовать себя как у Христа за пазухой.

Тетя Афина с сожалением вздохнула, словно удивляясь моей неразумности, и ушла. А через минуту в комнату ворвался Синицын.

— Присаживайтесь, Алексей Юрьевич, позавтракаем вместе... — я показал ему рукой на стул.

— Благодарствую, Георгий Владимирович! — довольно заявил штабс-капитан и потянулся к лепешкам. — М-мм... вкусно тетка Афендула готовит. А вот у меня с самого утра маковой росинки во рту не было. Значится так, людей я оповестил, часам к пяти вечера соберутся здесь неподалеку, в лесочке. Как вы и приказывали, под видом совместного пикника. Подходы там издалека просматриваются, так что неожиданных гостей, буде такие случатся, заметим заранее. Все наши наработки я привез... — Синицын мотнул головой в сторону солдатского вещмешка, который он оставил у порога.

— Хвалю, Алексей Юрьевич, — я привстал и взял с прикроватной тумбочки бумажник. — Скажите-ка мне, когда вы последний раз жалованье получали?

— Уж и не упомню, — Синицын забавно наморщил лоб. — Месяца три назад последний раз было. Вроде бы... — и, спохватившись, добавил: — Но мы же все при работе. Внедрились, так сказать. Не голодаем.

— Это хорошо, что не голодаете... — я методично стал выкладывать банкноты на скатерть. — Вот триста франков. Это на всех. Раздадите по своему усмотрению. А это вам лично... — я подвинул ему тоненькую пачечку купюр. — Мне удалось выбить некоторую сумму из руководства, но не факт, что получится еще раз. Скорее всего, точно не получится. Так что придется перейти на самоокупаемость.

— Это как? — Синицын быстро убрал деньги.

— Представьте себе, что вы совершаете длительный рейд по тылам врага... — я ожидал этот вопрос и уже приготовился к нему. — Свои патроны и провизия уже закончились, но поставленная вам задача находится только в стадии исполнения. Ваше решение?

— Естественно, буду пользоваться трофейными, — быстро ответил Синицын. — А как же иначе?

— Правильно, Алексей Юрьевич, — я снисходительно кивнул. — Теперь примерьте эту ситуацию к нашему положению. Или стоит прекратить работу из-за банальных трудностей со средствами?

— Ни в коем случае! Что с бою взято — то свято! — горячо отозвался штабс-капитан. — Я вас понял, Георгий Владимирович. Но как быть с отчетностью?

— Придумаем что-нибудь, — я ободряюще ему улыбнулся. — Кстати, а как вы попали в контрразведку из летного состава?

— Это печальная история... — Синицын сразу угрюмо понурился.

— Говорите, не стесняйтесь.

— Демонстрировал пилотаж на бреющем, во время инспекции великого князя Александра Михайловича... — Штабс-капитан ненадолго замолчал. — Самовольно демонстрировал. И оборвал стойку шасси об крышу наблюдательной вышки. И конечно же из-за этого немного поломал «Фарман» при посадке. После чего был навсегда отстранен от летной работы и сослан...

— Алексей Юрьевич досадливо прихлопнул ладонью по столу. — Сослан в контрразведку. Князь так и сказал: сего шалопая к аэропланам больше не подпускать, но изыскать ему другую службу, где он от горячности избавится... Вот... изыскали... Писал я прошения, писал, да все без толку. Уже того великого князя и в помине нет, ан нет. Застрял я здесь накрепко. Хотел самовольно сбежать, да как-то втянулся. Теперь только во сне летаю.

— Не огорчайтесь, Алексей Юрьевич, — утешил я его. — Может, и в реальности полетите.

В самом деле, авиатор в группе лишним не будет. Мало ли. Случаи разные бывают. Если придется рвать когти, лучше не придумаешь. Хотя будет лучше, если он не пригодится.

После завтрака штабс-капитан отправился по своим делам, а я стал изучать оперативные наработки группы. И честно говоря, был приятно удивлен. Не знаю, каким был летчиком Синицын, но как контрразведчик он оказался вполне на своем месте. Продуктивно организовать работу группы непрофессионалов — это дорогого стоит. А он это сделал. Для начала все члены группы были очень грамотно трудоустроены, что позволило охватить очень перспективные для разработки группы населения в Константинополе. И самое главное, ему удалось локализовать с очень большей степенью вероятности британскую, французскую, американскую, большевицкую и польскую нелегальные резидентуры. И даже в какой-то мере отследить их контакты. А наблюдение о том, что все эти резидентуры прекрасно осведомлены друг о друге, мало того, вполне мирно сосуществуют и даже пользуются одними и теми же агентами, вообще достойно отдельной премии. Нобелевской.

— Молодчага, парень... — я оторвался от бумаг, почесал за ухом громадного огненно-рыжего кота с совершенно родным погонялом Василий, припершегося ко мне на огонек, и подошел к окну. — На своем ты месте, штабс-капитан Синицын. На своем... — протер ладонью запотевшее стекло и удивленно ахнул. — Вот те раз...

На заднем дворике пансиона колола дрова статная и высокая, одетая во все черное женщина. Несмотря на то что она занималась явно неженским делом, все получалось у нее на удивление складно и ловко. Да так, что я даже залюбовался. Колун на длинном прямом топорище высоко вздымался, замирал на мгновение в крайней точке, потом стремительно падал и с треском разваливал узловатый пенек. Когда женщина нагибалась за поленьями, длинная свободная юбка соблазнительно очерчивала ее сильные ноги и крепкий зад. От каждого движения веяло силой и мощью. Лица незнакомки видно не было, но отчего-то мне показалось, что она должна быть очень красива.

— Размяться самому, что ли?.. — Я достал из портсигара папиросу, вставил ее в мундштук, но потом передумал курить, набросил куртку, сменил домашние туфли на ботинки и вышел из комнаты.

Для чего? Конечно же развеяться и подышать свежим воздухом. И познакомиться с аборигенкой. Тоже нужное дело, учитывая, что новое тело уже прямо требует женской ласки.

Услышав шаги, женщина стремительно обернулась, но увидев меня, тут же смущенно прикрылась кончиком платка. Но я все-таки успел разглядеть смуглое лицо с большущими миндалевидными глазами. Женщине, а точнее девушке, было едва ли больше двадцати пяти лет.

— Как тебя зовут, красавица? — я остановился, не доходя до нее пары шагов.

Не ответив, девушка резко отвернулась от меня.

— Не понимаешь по-русски? Меня зовут Георгий. Ге-ор-гий. А тебя?

— Ясмин... — не оборачиваясь, едва слышно прошептала незнакомка.

— Не бойся, — я сделал шаг вперед. — Помочь тебе?

— Она не понимает твоего языка, — за моей спиной вдруг раздался голос тетушки Афины.

— Она тоже гречанка, но местная, фанариотка[17]. Помогает мне по хозяйству.

— А какой язык понимает?

— Турецкий и греческий. Совсем немного валашский... — хозяйка пансиона нагнулась, поставив на землю корзину с зерном, и медленно выпрямилась, придерживая поясницу рукой. — Но она не будет возражать, если ты ей немного поможешь, — гречанка неожиданно подмигнула мне и что-то сказала Ясмине на греческом языке.

Девушка сразу же шагнула вперед и, опустив глаза, подала колун. На ее красиво очерченных, полных губах мелькнула легкая улыбка. Как мне показалась, слегка язвительная улыбка.

На что ты намекаешь, милая? На то, что я не справлюсь? Ну-ну...

Но, как быстро выяснилось, колоть эти чертовы пни оказалось не такой уж легкой задачей. Не знаю, как Ясмина с ними справлялась, но я очень быстро взмок и был даже вынужден сбросить свитер и рубашку. Но со временем приноровился, и дело все-таки пошло на лад — куча дров постепенно стала превращаться в аккуратную поленницу. Я так разошелся, что даже не заметил, как время подошло к обеду.

— Хватит на сегодня... — с улыбкой заявила хозяйка пансиона. — Сейчас кушать будешь... — она показала рукой на столик под развесистым грецким орехом в уголке двора.

— Как скажешь, тетушка Афина, — я с силой вогнал топор в колоду и с наслаждением потянулся.

Холодный воздух приятно пах дымком, выглянувшее из-за облаков солнышко добавило красок в окружающую действительность, сделав ее удивительно яркой и красивой. Все мускулы приятно ныли, но одновременно с этим тело наполняла прямо перехлестывающая через край бодрость. Черт побери, если бы вы знали, как это прекрасно стать опять молодым!

— Просто замечательно! — я невольно улыбнулся своим мыслям. И тут же, спохватившись, оглянулся по сторонам. Размять косточки и порадоваться жизни это, конечно, очень неплохо, но выходить из образа респектабельного богатого денди тоже не дело. Хотя, черт его знает, как они, эти денди, развлекаются в свободное время. Может, и дрова колют...

К счастью, двор окружал высокий забор, сложенный из дикого камня, а других постояльцев в пансионе не было, так что я немного успокоился. Тетка Афина явно не из сплетниц, а Ясмина...

Гречанка уже стояла передо мной с перекинутым через плечо домотканым полотенцем. В одной руке она держала ведро с теплой водой, а второй показывала мне большой и почерневший от времени деревянный черпак.

— Сольешь мне? — я невольно залюбовался девушкой. Ясмина была довольно красива, но какой-то немного грубоватой и даже дикой красотой. Ее фигура не поражала изяществом, хотя высокая грудь, тонкая талия и сильные, крепкие ноги смотрелись очень гармонично и привлекательно.

— Нэ...[18] — коротко бросила гречанка и в подтверждение кивнула.

— «Нэ» это да? Хорошо.

Мытье много времени не заняло, после чего я досуха растерся полотенцем, оделся и с удовольствием пообедал прямо на воздухе, слопав большую миску какой-то огненно-острой чесночной похлебки из баранины со свежим домашним хлебом. Ясмина подавала мне еду, но присесть за стол отказалась наотрез, несколько раз категорично заявив «охи»[19].

— Охи так охи... — я не стал настаивать, выкурил папиросу и убрался к себе в комнату разбираться со списками перспективных к разработке персонажей. Девка, конечно, хороша, спору нет, но делом за меня заниматься никто не будет. Да и не уйдет никуда она. Хотя с этим надо поосторожней, народец здесь дремучий, «зарэжут и фамилии нэ спросят».

Над бумагами я просидел почти до того самого времени, когда за мной пришел Синицын, но зато в голове уже успели оформиться кое-какие мысли. Можно даже сказать, появились наметки некого плана. Образцово-показательно оправдать доверие и, чем черт не шутит, может даже, выманить под это дело из него еще каких-нибудь ништяков. А попутно немного разбогатеть, посмотреть личный состав в деле и заявить себя как мудрого и авторитетного «пахана».

— Заявить? — я в очередной раз удостоил Василия своим вниманием, откинулся на спинку стула и задумался. — Ну что же, попробуем...

На самом деле, можно устроить веселенькую жизнь всем без исключения в Константинополе. Но вот тут намечаются некоторые трудности. Личный состав по своим убеждениям заточен только на «красных», но вот незадача, я сам не очень настроен громить большевицкую резидентуру. Нет, вовсе не пылаю к ним симпатиями, однако на подсознательном уровне все же считаю «краснопузых» своими. Впрочем, как и «белых». Да, как бы это странно ни звучало, но так оно и есть.

Остаются бритты, французы, итальянцы, поляки, армяне с греками да «кемалевцы» с всякими прочими румынами и болгарами, все скопом вполне вольготно чувствующие себя в этом городе. Вот как раз этих я совершенно не прочь хорошенько тряхнуть. Однако нацелить личный состав на первых четырех будет тоже нелегко, так как все они проходят под категорией «союзники». Да и греки с армянами, если исходить из их вероисповедания, вроде как тоже свои.

Были бы под моим началом кадровые матерые контрразведчики, для которых главное полученный результат, так нет, имеющиеся в наличии «кадры» на таковых совсем не походят и будут руководствоваться в работе исключительно эмоциями и убеждениями. Попробуй их замотивируй нужным образом.

А если... если устроить грандиозный шухер и столкнуть всех фигурантов лбами друг с другом? К примеру, вот так: пшеков с красными, греков. болгар и армян с «кемалевцами», а потом натравить их всех на бриттов и лягушатников, скинув инфу, что антантовцы как раз и являются провокаторами. А что, очень перспективно выглядит. Сложно, конечно, но невыполнимых задач не бывает. Опять же, надо учитывать, что помимо меня с группой здесь работают другие белые контрразведчики. Надо бы припомнить все, что я читал о разведке этого времени. Твою же мать! Сто процентов, без Коминтерна здесь не обошлось! А Коминтерн — это деньги, просто громадные средства, которые вбухивались в становление революционного дела во всем мире. В том числе и в Турции. Есть один маркер! Н-да... опасно, конечно, ребятки еще те, но в любом случае мне никто не помешает после дела взять да уйти «по-английски». Ладно, пора собираться. И да, не буду пока свои замыслы личному составу выдавать. На первой встрече придется обойтись обычным знакомством. Вот прощупаю господ контрразведчиков, потом поглядим...

ГЛАВА 10

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Пера

25 января по старому стилю. 1920 год. 16:10

Перед походом на пикник пришлось опять переодеваться. Ну не могу же я изменять образу сноба, англофила и модника? Шмоток фон Нотбек с собой взял столько, что только развешивать

их в шкафу пришлось целый час. Так что с выбором особых проблем не случилось. Недолго подумав, я остановился на рубашке в тонкую голубую полоску, светло-сером пуловере с вырезом галочкой, серых шерстяных брюках, полуботинках из темно-рыжего кордована[20] на шнуровке и твидовом однобортном серо-бежевом пиджаке английского покроя с рисунком типа fish-bones[21]. То бишь в «елочку». Экипировку завершил габардиновый утепленный темно-синий плащ, шарфик и шляпа-федора[22]. Часы на цепочке убрал в футляр, а вместо них надел наручные серебряные Longines со светящимся циферблатом и стрелками.

— Вроде и не сильно формально... — я покрутился чуток перед зеркалом, остался собой доволен, подвесил к брючному поясу финку в ножнах и кобуру с браунингом, распихал по карманам портсигар с папиросами и зажигалку Flamidor, после чего вышел на двор.

К месту встречи добирались мы совсем недолго, но большую часть пути пришлось пройти пешком, так как дорога быстро превратилась в едва заметную тропинку, петлявшую среди замшелых валунов в довольно густом буковом лесу, раскинувшемся на пологом склоне какой-то горы.

Очень скоро почувствовался запах дыма, а еще через пару минут мы вышли на небольшую полянку. В ее центре, на курящихся дымком углях стоял закопченный мангал, на котором жарились нанизанные на прутья куски мяса. Рядом, за раскладным столиком сидели несколько человек: молодой парень в потертом матросском бушлате, пожилой усатый мужик в брезентовом плаще и котелке, а третьей была молодая женщина в старомодном пальто и с повязанной платком головой. Они о чем-то между собой тихо разговаривали и пока нас не замечали. Я уже собрался попенять Синицыну за такую беспечность, как из кустов бесшумно появился еще один, щегольски одетый и атлетически сложенный гигант с наганом в левой руке, выглядящим в его лапище как детская игрушка.

Парень был реально большой, на целую голову выше меня и почти в полтора раза шире. А учитывая, что я в своем новом теле совсем не дохляк, сами представьте этого великана. И еще он был красив, той самой вызывающей брутальной мужской красотой, которая просто убойно действует на женщин.

— Опять ты, Егор Наумович, со своими пластунскими ухватками, — недовольно пробурчал Синицын. — Дождешься, пальну не глядя.

— Да какие там пластунские, Алексей Юрьевич, — парень добродушно улыбнулся. — Мне до настоящих пластунов, как от Дона до Москвы...

«Сотник Тетюха Егор Наумович, оперативный псевдоним “Самсон”, — процитировал я про себя заметку Синицына о своем сотруднике. — Двадцать шесть лет, коренной донской казак из богатой родовитой семьи, потерял в боях с большевиками практически всех родственников. Дядьку, перешедшего к красным, расстрелял лично. Придерживается твердых монархических убеждений, искренне ненавидит большевиков. Умен, образован, но несколько порывист и прямолинеен. В Константинополе выступает с силовыми цирковыми номерами и участвует в турнирах по борьбе. Пользуется большим успехом у женщин, в том числе турецкой национальности, а также у дам из высших слоев христианской диаспоры в Константинополе... »

— Вы уж простите меня, господин капитан, — теперь Тетюха обращался ко мне. — Мабуть напужал, так то не со зла...

Как мне показалось, сотник намеренно коверкал слова, к тому же в его голосе слышалась хорошо различимая подначка. Ершистый, говоришь? Ну что же, посмотрим...

— Меня трудно напугать, козаче, — я первый протянул ему руку и, лишь слегка тиснув лопатообразную кисть, сразу отдернул назад, благополучно избежав «богатырского» рукопожатия, которым хотел ответить казак. — И называть меня «господином капитаном» не стоит. А вот Георгием Владимировичем будет в самый раз.

Сотник окинул меня цепким оценивающим взглядом и, улыбнувшись, пожал могучими плечами: мол, как прикажете, я человек дисциплинированный.

Далее процесс знакомства пошел без запинок и лишних рассуждений.

— Аглая, — первой представилась девушка и крепко, по-мужски пожала мне руку.

Где-то около двадцати пяти лет, худенькая, можно даже сказать хрупкая, с простеньким лицом и невыразительными глазами, она выглядела очень непритязательно. Ничего отталкивающего в ее внешности не было, но и ничего привлекательного я тоже в ней не нашел. Словом, типичная серая мышка. Да и одевалась она так, словно хотела подчеркнуть свою серость.

— Георгий Владимирович, — я приветливо улыбнулся девушке, а про себя опять процитировал сведения из досье Синицына: «...подпоручик Суровцева Аглая Викторовна, оперативный псевдоним “Стрелка”. Двадцати трех лет от роду, дворянка, воспитанница Смольного института благородных девиц, проходила службу в Первом женском батальоне смерти, участвовала в боях при местечке Крево, была ранена, за героизм награждена “солдатским” Георгием четвертой степени. В семнадцатом году, перед самым расформированием женских подразделений, была произведена в обер-офицерский чин. Политические взгляды неопределенные, но искренне ненавидит большевиков. Образцово дисциплинированна, при необходимости с людьми сходится легко, склонна к излишней жестокости. Есть основания подозревать ее в скрытом мужененавистничестве, вызванном застарелой душевной травмой. Работает телефонисткой на городском коммутаторе, в том числе, обслуживающем посольский район...». Н-да, суровая девица. Но место работы очень полезное.

— Игнашевич Антон Васильевич, — как-то вяло представился высокий худой парень в матросском бушлате.

— Георгий Владимирович.

Для меня этот парень удивительным образом ассоциировался с известным всем персонажем из фильма «Брат-2» с погонялом «Фашист». Та же длинная нескладная фигура, такое же вытянутое «лошадиное лицо» и флегматичная манера речи. Впрочем, и в его характеристике от Синицына было указано много сходных черт характера. Как там... Ага... «...вольноопределяющийся, мещанин, оперативный псевдоним “Пуля”, по политическим взглядам — социалист-революционер, с легким уклоном в анархизм, к “красным” испытывает ничем не объяснимое пренебрежение и презрение. Талантливый механик, фанатично увлекается оружием, с женщинами робок, обладает хорошо развитым чувством конспирации. Работает в порту в мастерской по обслуживанию судовых котлов, имеет разветвленные связи в местной контрабандной среде...». Словом, веселенький типус.

— Степан Ильич, значитца, — последним со мной поздоровался неприметный аккуратный мужичок лет пятидесяти. Он несколько раз суетливо тряхнул мне руку и с легким налетом подобострастия проговорил: — Рады, значитца, Георгий Владимирович. Очень рады...

Сизый нос картошкой, пышные бакенбарды, слегка помятое, совершенно невыразительное лицо хорошо пьющего человека — вахмистр Пуговкин, носивший оперативный псевдоним «Барчук», имел совершенно незапоминающуюся обычную внешность.

Но, судя по досье, он стоил всех нас вместе взятых и был единственным в группе профессионалом с солидным опытом работы в Отделении по охранению общественной безопасности и порядка[23]. В той самой легендарной «охранке», наводившей истинный ужас на всяких революционеров и бунтовщиков, покушавшихся на святая святых Российской империи. Синицын характеризовал Пуговкина исключительно в превосходной степени, отмечая великолепное знание оперативной работы, наружного наблюдения и способность к полному перевоплощению. Правда, очень сетовал на полную безынициативность подчиненного, совершенно непонятные политические взгляды и его удручающую склонность к алкоголизму.

Вот как бы и все с кадрами. Н-да... Неуправляемый казачина, склонная к жестокости мужененавистница, оружейный маньяк-анархист, списанный с летной работы воздушный лихач и жандарм-алкоголик. И все как один темные лошадки. Однако веселенькая компания досталась. Интересно, кто из них приставлен за мной присматривать? Ну не может, чтобы такового

не нашлось в группе. Казак? Вряд ли... Сам Синицын? Или жандарм? Скорее всего. Впрочем, не буду гадать. Разберемся в процессе.

Я присел на услужливо поданный Пуговкиным стул, немного помолчал, а потом начал говорить:

— В первую очередь хотел бы сказать, что я впечатлен вашими результатами. Действительно впечатлен, потому что вы сделали очень много, несмотря на тяжелейшие условия работы. Однако пришло время выходить из спящего режима и приступать к активной работе. Санкция руководства на это есть.

Я специально упомянул «активную» работу и замолчал, чтобы проследить за реакцией членов группы. И она не замедлила последовать.

— Давно пора! — первым высказался Тетюха. — Краснопузые уж вовсе раздухарились. Прямо сами напрашиваются.

Суровцева и Синицын молча кивнули, поддерживая сотника.

— Проведем акцию? — возбужденно вскинулся Игнашевич. — Если что, у меня все готово!

Пуговкин скептически на него покосился, но промолчал.

— Это хорошо, что у вас все готово, — я одобрительно кивнул парню. — Но вернемся к этому вопросу немного позднее. Алексей Юрьевич, вы довели до личного состава мое предложение обеспечить финансирование для полноценной работы самостоятельным образом?

— Так точно, Георгий Владимирович, — четко доложился Синицын.

— Очень хорошо. Сразу оговорюсь, речь не идет о банальном изъятии денежных средств. Все операции будут совмещены с нашим основным профилем работы. Прошу высказываться, господа. Егор Наумович, начнем с вас.

— Почему бы нет? — спокойно хмыкнул казак. — Что может быть прелестней бороться с краснопузыми за их же деньги. Я за.

От остальных тоже никаких возражений не последовало. Честно сказать, я был немного удивлен дружным и горячим одобрением моей идеи. Мне раньше казалось, что белогвардейские офицеры должны быть более... высокоморальными, что ли? Хотя в данном случае эта моральность с лихвой заменялась преданностью делу. Народец не только не разбежался от безденежья, а даже платил агентам из своих кровных. А это дорогого стоит.

— Ну что же, тогда приступим к планированию операций. Господа, а почему сидим, как на... — я едва не ввернул слово «партсобрание», но вовремя прикусил язык, — как на похоронах? Кстати, у меня еще осталось немного «шустовского», — на свет появилась фляга с коньяком. — Или среди боевых офицеров затесались семинаристы?

Некий ледок, державшийся между нами с самого начала встречи, растаял окончательно. Печеная баранина оказалась вполне пристойной, хотя и переперченной, припасенный Синицыным кальвадос — тоже весьма неплохим, так что налет формальности в общении между нами значительно поубавился, хотя и не исчез окончательно. Но это как раз неудивительно, учитывая состав участников пикника.

После того как первая порция шашлыков исчезла в желудках, появились предложения по изъятию средств.

— Нелегальное казино в Галате... — как бы невзначай высказался Игнашевич. — Завсегдатаи весьма состоятельные люди. Один купец Амбарцумян чего стоит... — парень заметил, что на нем дружно скрестились взгляды остальных членов группы, и поспешно добавил: — Что? Однозначно он сочувствует красным. И остальные... того, тоже...

— Презираю богатеньких нуворишей, — спокойно, но с хорошо заметными нотками ненависти в голосе проронила Суровцева. — В этих тварях нет ни капли совести. Заигрывая с красными, они всего лишь надеются выторговать себе теплое местечко. Мрази...

— Это да, — глубокомысленно поддакнул вахмистр. — Удивительно продажный элемент. Я хорошо знаю это место. Приглашали туда музицировать. Да и сейчас порой предлагают. Хозяин некто Ахмед Дювалье, француз персидского происхождения. Очень мутная личность. Не исключено, что он имеет какое-то отношение к французской или британской разведке. А возможно, к обеим сразу. Кстати, туда порой заходят люди из польской и красной резидентур. И офицеры в высоких чинах из оккупационных миссий, а постоянные клиенты — это зажиточные торговцы и разного рода сомнительные дельцы.

— Тогда акция отпадает, — с сожалением покачал стаканом Тетюха. — Союзники. А жаль.

— Хочу заметить, что у нас нет союзников, Егор Наумович.

Сотник недоуменно посмотрел на меня:

— Это как так, Георгий Владимирович?

— Все банально, Егор Наумович, — я не спеша достал портсигар и выбрал себе папиросу. — Все они, британцы, французы, поляки, да все как один, поддерживают нас, в первую очередь преследуя свои интересы. Будет им выгодно поддерживать красных, уж поверьте, они в тот же момент забудут про нас. Но в любом случае союзникам прямо вредить никто не собирается, так что не вижу особых препятствий. Но, конечно же, надо будет все хорошенько обдумать и взвесить. Кстати, было бы очень неплохо осмотреться прямо на месте. Посещение казино свободное или по приглашениям?

При упоминании этого шалмана я едва не сделал стойку, как легавая собака. Чуйку не пропьешь, как говаривал один мой хороший знакомый, между прочим, начавший свою «трудовую» карьеру еще при Сталине.

— Казино маскируют под частный клуб, — презрительно скривился вахмистр. — Кого попало туда не пускают. Только по рекомендациям.

— Я, возможно, смогу достать приглашение... — вдруг сообщил сотник, слегка смутившись при этом. — Ну... я слегка знаком с одной дамой... а она... в общем, попробую.

— Очень хорошо, Егор Наумович. Займитесь этим, пожалуйста. И еще, это уже для всех. По моим сведениям, в Константинополь прибыл очень опасный агент большевиков. Это женщина, может представляться княгиней Кетеван Орбелиани. По возможности, ее необходимо как можно быстрей идентифицировать. Не сомневаюсь, что ее переброска сюда связана с некими важными планами красных... — я как можно тщательней описал свою попутчицу. — А теперь пройдемся по резидентурам. Начнем с поляков. Степан Ильич — это ваше направление. Что можете сказать о направленности их работы?

— Значитца так, — вахмистр гулко откашлялся. — Помимо официальных представителей «двуйки»[24] при посольстве, поляки имеют в Константинополе хорошо разветвленную нелегальную сеть. Руководит ею Кшиштоф Опольский, владелец антикварного магазина на улице Алтым-Бакал. На данный момент они работают в основном по красным...

За обсуждением планов мы дотянули едва ли не до сумерек. Ребята из группы уже засиделись без дела и просто фонтанировали предложениями. Все, за исключением вахмистра Пуговкина. Этот ограничивался правкой и критикой чужих идей, но сам ничего не предлагал, видимо в совершенстве познав за годы службы мудрую истину, что инициатива порой дрючит самого инициатора. Впрочем, все его советы были очень толковыми и дельными. А вообще, я остался доволен встречей. Личный состав бодр, дерзок, инициативен, открыт к новым идеям, словом, бравые ребятки. Прямо то, что доктор прописал. Правда, все они со своими тараканами в голове, так кто ж без греха. К тому же мне с ними не всю жизнь валандаться. Пара дел и разбежались.

А еще, скорее всего, мне все-таки удалось сойти за настоящего фон Нотбека. То есть подмены никто не обнаружил. Вроде как не обнаружил. Но особо радоваться пока рано. Думаю, уже завтра о нашей беседе станет известно Врангелю. Или еще кому-то, мне пока неизвестному. Вот тогда и посмотрим.

Ну а напоследок меня слегка ошеломил Игнашевич. Хотя «слегка» это еще мягко сказано.

— Оружие какое надо, Георгий Владимирович? — таинственно понизив голос, поинтересовался эсер. — Могу достать.

Расслышав его, Суровцева тут же прыснула смехом, на мгновение превратившись из серенькой мышки во вполне привлекательную девушку. Тетюха с Пуговкиным тоже не стали скрывать улыбки на лице. А Синицын раздраженно крякнул и погрозил Игнашевичу пальцем. Видимо, увлечение эсера стало уже среди группы притчей во языцех.

— Смейтесь, смейтесь... — беззлобно огрызнулся Игнашевич. — Оружие кушать не просит. Опять же, на свое жалованье я только ноги могу протянуть, а эти «пукалки», как вы выражаетесь, меня кормят. И не только кормят, но и позволяют хоть как-то обеспечивать работу по основному профилю. Так как, Георгий Владимирович? Намедни я разжился десятком отличных итальянских «беретт» последней модели. Могу одну презентовать с сотней патронов. Отличный пистолет, между прочим. У меня вариант с усиленной боевой пружиной, так что люгеровский патрон они переваривают без проблем.

Разочаровывать парня не хотелось, поэтому я вполне серьезно поинтересовался у него:

— А что еще есть у вас?

— Ну всё, теперь Пуля с уха не слезет, — махнул рукой Пуговкин. — Вы как хотите, я пошел. Мне еще всю ночь музицировать. Аглая Викторовна, вас проводить?

— Не откажусь, Степан Ильич...

К ним присоединился Тетюха, а Игнашевич напросился прокатиться на авто. А пока мы к нему шли, как всегда флегматично, но с огоньком в глазах начал перечислять:

— Начнем с пулеметов. На данный момент есть шесть штук. Три «льюиса»[25] и три «браунинга»[26]. Новенькие, почитай еще в масле. Жаль, что системы под разный патрон, но с боеприпасом никаких проблем нет. По ящику на ствол присутствует. Надо будет, еще достану.

— Подождите, Антон Васильевич, — я вдруг почувствовал необходимость несколько осадить оружейника. Все это хорошо, но я как-никак командир группы, следовательно, вся «движуха», в том числе оружейная, должна быть под моим контролем. — А теперь по порядку. Что это за оружие? Ваше личное или арсенал группы? Либо из фонда ваших, гм, коммерческих дел.

— Ну... — эсер слегка опешил. А Синицын довольно кивнул, выражая всем своим видом полное мое одобрение. Мол, так его, так. Давно пора к порядку призвать извращенца оружейного.

— Смелее, Антон Васильевич, — пришлось подбодрить эсера, потому что он совсем стушевался. — Я не собираюсь ничего запрещать, мало того, в некоторой степени даже одобряю ваше увлечение, но порядок есть порядок.

— Мое личное... — явно волнуясь, выдавил из себя Игнашевич. — И одновременно арсенал группы. То есть, при необходимости, я все предоставлю к общему пользованию. Ну а как? Пришлось озаботиться на всякий случай, хотя и команды не было... — он метнул в Синицына мстительный взгляд.

— Хорошо, — я одобрительно ему кивнул. — Продолжайте, а позже предоставите мне полный список своей коллекции. И покажете при случае. Признаюсь, сам неравнодушен. Ну, что там дальше?

— Непременно покажу! — Игнашевич сразу воодушевился. — Есть что посмотреть, право слово. Не пожалеете. Значитца, продолжим. Три ящика французских ручных бомб F-1[27] с новыми запалами, столько же британских системы Миллса[28] и ящик наших гранат, системы Рдултовского[29] образца четырнадцатого года. Динамит с разными взрывателями, тоже присутствует в товарном количестве. При желании, могу бомбомет достать за недорого. Если у меня кон- тактик у британцев. Только за пару недель предупредите.

— Ты, Антон Васильевич, прям бомбист какой... — не удержался Синицын.

— А вот прикажет Георгий Владимирович взорвать к чертям собачьим красного резидента, — с достоинством отпарировал Игнашевич, — так пожалуйте, уже все готово. Что там еще у нас есть? Ага... Четыре штуки немецких МП-18[30], тоже новенькие. И не спрашивайте, как я их достал. Та еще история. Патроны к ним я не считал, где-то ящиков десять-пятнадцать лежат.

— МП-18? — переспросил машинально я, не сразу сообразив, что это за оружие.

— Так германские, с автоматическим огнем, — снисходительно пояснил Игнашевич. — Maschinenpistole, то есть, если перевести дословно — пулемет-пистолет. Очень неплохая штука, если работать на короткой дистанции. Эдакий маленький пулемет, но под люгеровский патрон. Стрелять на приличную дистанцию из него бесполезно, а до сотни метров одно загляденье. Их мало у немцев было, так что, может быть, вы просто не сталкивались на фронте.

— Сталкивался, — в целях соблюдения авторитета отца-командира пришлось опять осадить эсера. — Какие магазины у этих ваших трещоток? Уже коробчатые, на тридцать два патрона или «улитки» от «артиллерийского» Люгера?

— Улитки, — ответил Игнашевич, с уважением глядя на меня. — Ага, «троммельмагазины», они самые. Коробчатых я еще и в глаза не видел.

— Понятно. Продолжайте. Как там у вас с винтовками?

— Винтовок мало, — всерьез огорчился парень. — Всего одна, «манлихер» с пятикратной оптической трубкой Фукса. Да и эту я нашел по заказу Аглаи Викторовны. Вот как-то я не подумал. А что, надо? Могу достать сколько угодно. Но не точно таких «манлихе- ров», их здесь и в помине нет. Простых хватает, и карабинов, и винтовок.

— Подумаю. — М-да, классический случай оружейного маньячества. Куда, на хрен, столько стреляющего железа? Вообще, я считаю, что если в деле дошло до пальбы, значит, оно провалилось. Но в данном случае уже ничего не поделаешь. Пусть его.

— Зато с пистолетами и револьверами полный порядок! — гордо продолжил Игнашевич. — Все, что сейчас в мире используют, все у меня есть! Даже два Штейра P16[31] с автоогнем и пара «артиллерийских» «люгеров»[32] с барабанными магазинами. Хотите Штайр? Или Люгер?

— Я поклонник систем Браунинга, — не подумав, ляпнул я — и сразу же понял свою ошибку. Но было уже поздно. Закрыть рот Игнашевичу не удалось до самого пансиона. К счастью, мы туда быстро приехали.

Едва переступил порог своей комнаты, как сразу навалилась дикая усталость. Нет, не физическая, а моральная. Но ничего удивительного в этом нет, чай, не туристом шляюсь по Стамбулу, а считай — разведчиком-нелегалом подрабатываю. Как в буквальном смысле, так и в переносном. Одно неверное слово и хана, провал со всеми веселенькими последствиями. Только вот разведчиков перед внедрением не один год готовят, учат всякому полезному, а мне приходится выползать только на своем опыте и интуиции.

— Штирлиц, мля... — буркнул я без особой злости своему отражению в зеркале и поплелся переодеваться в домашнюю одежду. Больше всего хотелось принять сотку другую чего-нибудь горячительного и завалиться в кровать с книжкой. Про попаданцев. Подсказки поискать. Как дальше быть; письма Сталину писать, либо забить на это дело.

После ужина пришла хозяйка пансиона выполнять свое обещание: гадать на кофе. А почему бы и нет?

— Не трогай, я сама сделаю, — гречанка ловко покачала потемневшей от времени фарфоровой чашечкой и пристроила ее кверху донышком на блюдце. — Вот так надо. Не боишься? Всю правду про тебя увижу.

— Слегка опасаюсь, тетя Афина, — после слопанного подноса пирогов с начинкой из сыра с зеленью я пребывал в весьма расслабленном состоянии и не придал никакого значения словам хозяйки. Пусть гадает, правда обо мне из прошлой жизни уже неактуальна, а о нынешней я и сам бы рад узнать. — Кстати, а где Ясмина?

— Понравилась тебе она? — гречанка внимательно на меня посмотрела.

В мягком полумраке комнаты, освещенной только керосиновой лампой, хозяйка вдруг показалась мне настоящей цыганской гадалкой. Впечатление подчеркивало ее суровое лицо с рубленым профилем, старинные серьги в чуть оттянутых мочках ушей и особым образом повязанный платок на голове. Хотя, скорее всего, все это тут ни при чем, а вот кувшинчик с медовухой, просто ошеломляющей крепости, употреблённой мной за ужином, очень даже при чем.

— Хорошая девочка.

— Да, хорошая, — сказала тетя Афина. — Красивая, здоровая, сильная и умная. Ясмина уже три года как вдова. Муж был рыбак, утонул в море, но детей они не успели нажить. Видишь, она до сих пор траур носит. И будет носить всю жизнь. Так у нас положено. До того времени, как второй раз замуж выйдет. Но с женихами сейчас совсем беда. А за кого попало она не хочет. Кстати, ты ей тоже понравился.

— Что же теперь мне делать? — я интуитивно почувствовал, к чему клонит тетя Афина.

— Такой большой и не знаешь? — гречанка весело рассмеялась. — Почему я должна тебя учить? Все просто. Тебе нужна женщина, а ей мужчина. Но не торопись. Дай ей возможность сдаться достойно. Только не пробуй Ясмину купить, все равно не получится. Гордая она очень. Но ладно, хватит об этом. Не маленький, сам разберешься. Так, Георги... — она внимательно заглянула в чашечку, недоуменно покачала головой и сказала: — Странно... Никогда такого не видела. Получается, что прошлого у тебя нет. Как будто стертое оно у тебя. А будущее... — хозяйка пансиона немного помолчала и неожиданно засобиралась: — Пойду я. Не люблю таким, как ты, гадать. Очень сложно. Много у тебя дорог. А ты стоишь на перекрестке и сам еще не знаешь, куда пойдешь. Слушай свое сердце — и выберешь правильный путь...

Я подождал, пока она соберет посуду и уйдет, разделся, потушил лампу и наконец лег.

— Выберу, конечно, тетя Афина. Куда же я денусь. Вот только какой он, этот правильный путь?

ГЛАВА 11

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Пера

28 января по старому стилю. 1920 год. 09:15

Пару дней я почти не выходил из дома, тщательно изучая добытую группой информацию.

Руководство за это время никак не проявило себя, хотя сомневаться в том, что о моем предложении обеспечить группу средствами для работы самостоятельно уже было доложено по инстанции, было бы крайней глупостью. Ну не может быть по-другому.

Впрочем, все к лучшему.

— Вот приглашение на один вечер на имя Корфа Георгия Арсеньевича, — Синицын выложил на стол маленький квадратик. — Тетюха уже запустил через баронессу Теодаракис необходимую легенду, так что готовьтесь к определенному интересу к вашей персоне. Ваше умение находить общий язык с красными определенно заинтересуют многих постоянных посетителей этого... этой...

— Не стесняйтесь, Алексей Юрьевич, — я взял в руки приглашение и машинально провел пальцем по золотому тиснению на мелованном картоне. — Вы хотели сказать — этой помойки? Увы, наша профессия начисто исключает чистоплюйство, так что незазорно будет покопаться даже в помойке.

— Вы правы, Георгий Владимирович, — согласно кивнул Синицын. — Но возник еще один неожиданный нюанс.

— Какой?

— Вам придется явиться туда с дамой.

— С какой стати?

— Увы, таковы условия вечеринки, на которую вы приглашены, — извиняющимся тоном сообщил штабс-капитан.

— Ну и где ее взять? Даму эту? В борделе напрокат позаимствовать?

Синицын вежливо улыбнулся и пожал плечами.

Вот тут, честно говоря, я нешуточно озадачился. Можно было бы Ясмину принарядить, девка на диво красива, но из нее простолюдинка прямо выпирает, да и общаюсь я с ней в основном жестами. А без коммуникации со спутницей в таком деле явно не обойтись. Остается только...

— А если...

— Вы об Аглае Викторовне? — штабс-капитан скептически покачал головой. — Боюсь, это не лучший вариант. Скорей всего, она откажется, так как категорически не выносит подобную публику. Опять же, вряд ли у нее найдутся подходящие наряды и драгоценности. А это очень немаловажный фактор.

— Что значит «откажется»? — рявкнул я в лучших традициях гвардейского офицера. — Живо ее сюда. А с нарядами и драгоценностями разберемся. На какое время приглашение? На девять вечера? Успеем. Чего на меня смотрите, штабс-капитан? Вперед! Стоять. Сначала забросите меня на пристань, а потом сами приезжайте туда же вместе с Суровцевой.

Через полтора часа я уже стоял на палубе «Димитрия». Шмуклерович отсутствовал, обтяпывая на берегу какие-то свои гешефты, но, к счастью, его жена оказалась на месте.

— О! Таки вы в добром здравии! — Циля Абрамовна откровенно обрадовалась мне. — Но присаживайтесь, присаживайтесь, поговорим за жизнь, пока я буду поить вас кофием.

— Я к вам по делу, Цецилия Абрамовна.

— Ну вот... — притворно вздохнула женщина. — А я только собралась пообщаться с интересным молодым мужчиной, пока муж договаривается там за какую-то мануфактуру, так сразу «по делу».

— Вы просто прелесть, Цецилия Абрамовна, — я бережно взял ее кисть в свои руки. — Я с большим удовольствием приударил бы за такой шикарной женщиной, но боюсь, ваш муж застрелит меня прямо в голову. И таки да, на его месте любой бы поступил бы точно так же.

— Вы отъявленный льстец, Георгий Владимирович, — жена судовладельца ласково мне улыбнулась. — Ну ладно, говорите уже, что вам надо?

— Самую малость. Надо пристойно одеть одну молодую женщину. Кто, как не вы, сможет это сделать? Я мог бы попробовать сам, но, увы, не знаю ни одного модного женского салона в Константинополе. Выручайте, ради бога!

— Для чего одеть? Светский раут, поход в ресторан, повседневные наряды? — Циля Абрамовна сразу засыпала меня вопросами. — Сколько вы на это выделяете денег? И самое главное, кто для вас эта девица?

В общем, все уладилось самым благоприятным образом. Я сдал Циле Абрамовне злую как тысяча диких кошек Аглаю, вручил ей двести пятьдесят франков на расходы, поручил Синицыну обеспечить дам транспортом, после чего сам отправился пройтись по Константинополю. А если точнее, мне очень хотелось посетить букинистическую лавку, под прикрытием которой обосновался один из красных резидентов, некто Фуляр Матфей Борухович. Дело в том, что, покопавшись в памяти, я случайно вспомнил о некоем, почти легендарном персонаже большевицкой разведки, как раз примерно в это время торговавшем старыми хасидскими книгами в Истамбуле. Да-да, я именно о нем. Может, и совпадение, но проверить не мешает. И чем черт не шутит, может как-нибудь и нахлобучить легенду. Ничего личного, просто обожаю схлестнуться с достойным противником.

А вообще, красных разведчиков в городе находится неприлично много. И мне совсем не помешало бы разобраться, кто из них работает от Разведупра, а кто от Иностранного отдела ВЧК[33]. Или Региструпра[34]? Увы, не помню, переименовали уже эту контору или нет. Да и не особо важно это. А ведь есть еще Коминтерн[35], представляющий для меня особый интерес. Конечноvже финансовый интерес. Другими я никогда не руководствуюсь. Ну... почти не руководствуюсь.

Но, к сожалению, по каким-то причинам лавка на улице Галип-Деде оказалась закрыта, и я решил прогуляться в антикварный магазинчик на улочку Алтын- Бакал. Уже к полякам. Благо она располагается недалеко.

Тихонько звякнули серебряные колокольчики на дверях из почерневшего от времени дуба...

Знаете, я очень люблю антикварные магазины. У меня даже сложился некий стандарт подобных заведений. Мягкий свет, плотно зашторенные окна, слегка потертая, словно присыпанная пылью мебель и непередаваемый запах старины. И непременно пожилой сутулый продавец с взлохмаченной седой шевелюрой, в старомодных очках и нарукавниках.

Так вот, в этом заведении все соответствовало моим пожеланиям, кроме самого продавца. Антиквар оказался коренастым моложавым мужиком лет пятидесяти пяти, с лихо закрученными усами и короткой прической ежиком. Правда, в нарукавниках и очках. Но, честно говоря, он немного не соответствовал обстановке и лучше бы смотрелся в полковничьем военном мундире. Впрочем, мои впечатления находились очень недалеко от истины. Согласно данным Пуговкина, глава польской резидентуры Кшиштоф Опольский был кадровым военным и закончил в свое время Геодезическое отделение Николаевской академии Генштаба Российской империи.

Увидев посетителя, он не спеша встал с кресла-качалки, подошел к прилавку и обратился ко мне на правильном французском языке, правда, слегка проглатывая окончания слов.

— Приветствую вас в моем заведении. Ищете что- то конкретное или забрели просто посмотреть?

— Пожалуй, просто посмотреть, — небрежно ответил я ему и невольно поежился от внимательного, цепкого взгляда продавца. — Обожаю антикварные лавки. В них тебя словно обнимает история.

— Браво, — антиквар почтительно склонил голову. — Браво. Пожалуй, я сам лучше бы не выразился. Узнаю истинного ценителя. Разрешите представиться, Кшиштоф Опольский, хозяин сего заведения.

— Корф Георгий Арсеньевич.

— К вашим услугам, господин Корф... — польский резидент тут же перешел на русский язык.

— Я немедля раскрою для вас свою сокровищницу. Имеете какие-нибудь предпочтения?

— Увы, я немного стеснен во времени. Но... — я сделал вид, что слегка задумался. — Пожалуй, не откажусь ознакомиться со старинным холодным оружием, если оно у вас присутствует.

Не знаю, зачем это было сказано, тем более что-либо покупать в мои планы не входило. Да, спору нет, в душе я заядлый коллекционер, но в данном случае, скорей всего, захотелось просто немного прочувствовать поляка.

— Конечно же присутствует, — с достоинством ответил Опольский. — Прошу вас...

Коллекция у него действительно оказалась впечатляющей. Некоторые экземпляры могли удовлетворить спрос самого взыскательного покупателя, но я тщательно изображал равнодушие. Хотя особо стараться не пришлось; в самом деле, на хрена мне сейчас все эти железяки? Да и денег особо нет шиковать.

Но когда он принес из подсобки небольшой сверток из зеленого бархата и развернул его на прилавке, я невольно судорожно сглотнул.

— Пружинный итальянский стилет, работы прославленного мастера Джузеппе Маури из Кампобассо, начало девятнадцатого века... — антиквар нажал на кнопку, и тут же, со звонким клацаньем, хищно блеснув сталью, из рукоятки выскочило длинное и узкое лезвие. — Длина клинка шесть дюймов, материал — дамасская сталь, форма — классический «байонет». Отделка ручки — черненое серебро и буйволиный рог. Состояние — близко к идеальному. Просто возьмите это чудо в руки, и вы не захотите его мне отдавать.

И действительно не захотел, даже несмотря на то, что чертов поляк заломил за стилет несусветную сумму в десять фунтов стерлингов. Впрочем, я его все- таки выторговал за семь и ничуточки не пожалел. Такой и для постоянной носки не помешает, благо пользоваться «мессерами» я умею совсем неплохо. Финка неплоха, но слишком массивна, а этот даже в обыкновенном кармане никто не заметит.

А вот сам поляк оказался очень опасным типом. Жестким, колючим и хитрым, как змей. Такой, в случае необходимости, завалит, даже не моргнет. Я подобные моменты очень хорошо чувствую. А еще очень не понравилось, как он при общении постоянно заглядывал мне в лицо, словно пытаясь вспомнить, где видел раньше. И самое пакостное, я сам ничего вспомнить из прошлого фон Нотбека не могу.

А еще больше информации к размышлению появилось, когда я обнаружил увязавшегося за мной от самой лавки «хвоста» — турецкого мальчонку лет двенадцати в замызганной овчинной кацавейке мехом наружу и обязательной феске на бритой наголо башке. М-да... этого еще не хватало.

Впрочем, очень скоро улицу заполонила длинная процессия дервишей в юбках, очумело крутящихся под дикий грохот барабанов, и мне удалось незаметно оторваться от соглядатая.

Убедившись, что «хвост» отрублен чисто, поймал извозчика, проехал до соседнего квартала, там пересел на другую пролетку и благополучно добрался до пансиона. Аглая с Синицыным еще не появились, и, наскоро пообедав, я начал готовиться к походу в казино.

Первым делом тщательно выбрился, попутно немного подняв себе настроение тем, что умудрился ни разу не порезаться. Потом плеснул в бокал коньяка, закурил и присел в кресло немного поразмыслить.

«Итак, что мы имеем? В первом, скверном варианте, пшек меня все-таки узнал. Что особо не удивительно, так как он в прошлом русский офицер и мог со мной пересекаться где-нибудь на маневрах или на фронте, к примеру. Или где-то там еще. Но, если и была встреча — то только мимолетная, так как хорошего знакомого антиквар не вспоминал бы столь долго. Во втором варианте, довольно неплохом, он меня не узнал, но все равно из-за чего-то насторожился и решил на всякий случай послать мальчонку проследить. Есть еще третий вариант, он же самый пакостный. Капитана фон Нотбека слил с потрохами кто-то из посвященных в мое назначение. И поляк, естественно, сделал стойку, опознав в посетителе резидента русской контрразведки. — Я отпил из бокала, погладил взобравшегося ко мне на колени котяру и продолжил: — Ну и что из всего этого следует? А ничего. Во всяком случае, никакого смысла отменять поход в казино я не вижу. Каких-то личных счетов у меня с ним, скорее всего, нет, к тому же мы, то есть белые, полякам на данный момент не враги, так что вряд ли меня сразу станут валить. А значит, как вариант, вполне можно будет еще раз ему подставиться. Для начала игры. Какой? А вот пока не знаю. Видно будет. Ладно... Где эта чертова Стрелка с Синим?..»

Суровцева и Синицын появились к половине седьмого вечера. Штабс был обвешан множеством коробок и пакетов, а Аглая выглядела слегка обалдевшей. От злости, совсем недавно сочившейся из нее крупными каплями, не осталось ни следа. Со своим неизменным платком она уже рассталась, заменив его шляпкой, похожей на перевёрнутый ночной горшок, который зачем-то обшили по краю мехом и присобачили к нему пучок перьев. Ее затертый редингот[36] тоже исчез, сменившись расклешенным кашемировым балахоном, несимметрично отделанным по подолу и воротнику каким-то пушистым мехом с очень длинной остью. Гм... Персидский тушкан или шанхайский барс? Откуда деньги, Зин? Неужто грохнули всю сумму?

— Быстро приводить себя в порядок... — начальственно рыкнул я на нее, справедливости ради отметив, что дева все-таки похорошела. — Я попросил хозяйку помочь вам.

— Георгий Владимирович... — Аглая виновато улыбнулась. — Цецилия Абрамовна просила передать, что вы остались должны ей пятьдесят три франка.

— Что?

Но вопрос не нашел адресата, потому что Суровцева уже сбежала из моей комнаты. Вот же...

Синицын потащил груду коробок вслед за ней, а я тоже принялся одеваться. Мля... как же меня задолбали эти подтяжки для носков...

Но справился быстро. Итак, белая рубашка со стоячим воротничком и черными пуговицами, серебряные квадратные запонки с перламутром, смокинг с шелковыми лацканами и лампасами на брюках, часы «Лонжин» на цепочке, черная бабочка, платочек ей в тон и черные туфли-оксфорды из кордована. И конечно же немного одеколона «Империал Герлен».

Американский клон бельгийского браунинга поместил в жилетный карман, а стилет устроил в рукаве, выпросив для подвеса шелковый шнурок у тетки Афины. Заставят сдать ствол, так хоть не совсем безоружным останусь. А в свете последних событий это немаловажно.

Повертелся перед зеркалом и решил, что выгляжу образцово-показательно. Прямо настоящий барон. Теперь осталось только спутницу дождаться. Опять приземлился в кресло и достал папиросу.

На глаза случайно попалась колода карт, которую по моей просьбе привез Синицын. Машинально взял ее в руки, пару раз вольтанул и, чертыхнувшись про себя, отложил в сторону. Плохо, очень плохо. Понимание игры никуда не делось, но мои нынешние руки придется тренировать не менее полугода. А одного глубокого знания теории может не хватить, так что придется воздержаться от серьезного «каталова», пока опять не приведу своих «кормильцев» в нужную кондицию. Тьфу ты, сапожник без сапог. Хотя со всеми повадками из прежней жизни придется рано или поздно заканчивать. Не для того мне судьба дала второй шанс, чтобы я снова пустился по старому пути. Добуду стартовый капиталец и хватит. Нет, твою же мать, ну где там...

Неожиданно скрипнула дверь, я поднял глаза и увидел на пороге незнакомую девушку.

Очень симпатичную девушку.

Дева слегка помялась и, потупив глаза, нерешительно шагнула в комнату.

Нет, я, конечно, узнал свою подчиненную Суровцеву, но, черт побери, Стрелка изменилась до такой степени, что я сначала даже не поверил своим глазам.

Для начала Аглая оказалась обладательницей великолепной фигуры, правда несколько андрогинного типа, то есть без особых выпуклостей, но ее ногам и осанке позавидовала бы любая современная модель.

Длинное платье из темно-синего муарового шелка со свободной талией и черным кружевным палантином, причудливо укрепленным на плечах, необыкновенно шло ей, делая образ удивительно романтичным. Правда, волосы, волосок в волосок уложенные волнами во что-то наподобие прически «паж», ставшее очень симпатичным мертвенно-бледное лицо и кроваво-красная помада, нанесенная «бантиком» на губы, придавали этой романтичности некий зловещий, можно даже сказать, вампирский оттенок.

— Ну как, Георгий Владимирович? — со слегка истерическими нотками в голосе поинтересовалась Суровцева. Мне показалось, что еще чуть-чуть и она расплачется.

«Вот же дурища, такие достоинства прятала... » — подумал я, но рассыпаться в комплиментах не стал и скупо похвалил:

— Хорошо, Аглая Викторовна.

— Спасибо, Георгий Владимирович, — облегченно пискнула Суровцева.

— Где взяли драгоценности? — Девушке очень шел старинный по виду гарнитур из ожерелья, сережек и перстня с впечатляющими рубинами.

— Мои личные... — тихо ответила девушка. — Это все, что осталось мне от мамы...

— Сочувствую. А что у вас в сумочке? — В глаза бросилось, что ее небольшой ридикюль что-то распирает изнутри. Да и выглядел он сильно увесисто.

— Вот... — Аглая сунула руку в сумочку и вытащила из нее здоровенный «люгер».

— Вы что, с ума сошли?

— Без оружия не пойду! — категорично заявила Стрелка, свирепо сверкнув на меня глазами.

— Да ради бога. Но почему тогда не корабельное орудие? У вас же под боком Игнашевич. Подобрали бы что-нибудь компактное.

— Я привыкла к этому... — смущенно заявила Суровцева.

— М-да... — я поколебался, вытащил из жилетного карманчика и отдал ей свой маленький кольт. — Вот, держите. И смотрите, не про... не потеряйте, в общем. Пока присаживайтесь. Алексей Юрьевич, докладывайте.

— Все готово, — Синицын внушительно откашлялся. — Пуговкин со своей... как ее... джаз-бандой, уже в казино. Он вооружен и взял с собой кое-что для вас. Ну, на всякий случай. Музыкантов не досматривают. Я с Тетюхой и Игнашевичем будем снаружи неподалеку. Ежели последует «хвост» или какие другие осложнения, прикроем без вопросов.

— Хорошо, Алексей Юрьевич. Будем надеяться, что прикрытие не понадобится. Теперь такой вопрос, Аглая Викторовна. Какова вероятность того, что вы встретите в казино своих знакомых?

— Почти равна нулю, — спокойно ответила Суровцева. — Это не мой круг общения. Мое высшее начальство там может присутствовать, но такая вероятность тоже мала, к тому же оно почти никогда не удостаивает рядовых сотрудников своим вниманием. Так что вряд ли кто-нибудь меня узнает.

— Отлично. Но в любом случае вам придется сменить имя и фамилию. Скажем...

— Ниссен, — быстро сказала девушка. — Ниссен Аглая Германовна. Так звалась моя бабушка.

— Хорошо, Аглая Германовна. Идем дальше. Вы будете играть роль моей спутницы, без точного определения статуса. Но с некоторым намеком на близкие отношения...

Закончил я инструктаж ровно в половину девятого вечера. После чего мы присели на дорожку и отправились в казино...

ГЛАВА 12

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Галата

28 января по старому стилю. 1920 год. 21:55

Казино располагалось в трехэтажном особняке, построенном в стиле псевдобарокко, окруженном небольшим садом и высоким забором с фигурной ковкой. Внешне ничего не намекало на то, что здесь находилось игровое заведение, никаких вывесок, а все окна были плотно закрыты ставнями. Что и неудивительно, Константинополь как-никак мусульманский город, где под строгим запретом все азартные игры. Понятно, турки сейчас здесь не хозяева, но хотя бы внешне приличия соблюдаются.

Перед воротами прохаживалась пара охранников в штатском, тут же переминались с ноги на ногу несколько солдатиков в британской форме под командованием сержанта. Несколько подальше от них мялась группа французских зуавов[37] в фесках и синих кушаках.

— Какие-то чины из оккупационного корпуса пожаловали... — шепнул Синицын и лихо подкатил к воротам.

Один из охранников быстро проверил по списку приглашение, после чего сопроводил меня с Аглаей к парадному входу. Синицына с машиной за забор не пустили, отправив ждать господ к другим автомобилям и экипажам, куда-то в переулок неподалеку.

На входе в особняк охраны не было вообще. Во всяком случае, я ее не заметил. Зато внутри нас встретил солидный пожилой мужик во фраке в сопровождении пары лакеев в белых куртках.

— Добрый вечер, мадам! Добрый вечер, месье! Меня зовут Франсуа Амьен! — щеголяя парижским грассированием, представился он. — Чрезвычайно рад приветствовать вас! Могу я попросить ваше...

Я напрочь его проигнорировал, сначала сгрузил лакею свое пальто и перчатки, помог раздеться Аглае и только потом сунул французу приглашение.

— Рад приветствовать вас, мадам Ниссен, месье Корф, в нашем заведении. Чувствуйте себя как дома, — Амьен вежливо поклонился. — Я проведу вас с вашей спутницей к баронессе Теодаракис. Но прежде вынужден рекомендовать оставить у охраны оружие, если таковое имеется. Смею уверить, здесь совершенно безопасно.

Так как он обращался именно ко мне, а не к Аглае, я с чистым сердцем признался, что оружием не обладаю. А стилет... Ну какое это оружие? Так, яблочко почистить.

Естественно, как джентльмену, мне поверили на слово и даже не подумали ничего проверять. А потом появилась та самая баронесса Гортензия Теодаракис, она же «Горгона», устроившая мне приглашение. Хотя, скорее всего, баронесса даже сама не догадывалась, что состоит на связи у Тетюхи под таким псевдонимом. Сотник использовал ее втемную, пребывая в статусе любовника. Но от этого ценность баронессы как агента ничуть не падала.

И знаете, я даже слегка позавидовал казачине. Экую бабенку отхватил, чертяка!

Крепкая спортивная фигура, смуглая кожа, огромные изумрудные глаза, буйная грива иссиня-черных волнистых волос — она действительно слегка напоминала Горгону и выглядела просто великолепно. Даже несмотря на то, что, судя по всему, возраст баронессы уже давно перевалил за отметку сорока лет. Правда, ее внешний вид слегка портило дикое обилие драгоценностей и несколько кричащий наряд, но, в общем-то, все это вполне гармонично укладывалось в облик горячей страстной южанки.

Гречанка стрельнула глазами в Аглаю и остановила взгляд на мне, задержав его на чуть большее время, чем определяли приличия. После чего быстро бросила на французском языке:

— Баронесса Гортензия Виолетта Теодаракис. А вы, как я понимаю, тот самый загадочный товарищ моего Егория?

Последние слова баронесса произнесла с нежным придыханием, что выдало с головой ее глубокую привязанность к сотнику, и одновременно с некоторой хозяйской небрежностью, словно относя его к своему имуществу.

— Он самый, баронесса, — я обозначил поцелуй на протянутой руке Гортензии. — Георг Корф. Разрешите представить, моя спутница, Аглая Ниссен.

— Рада знакомству, госпожа баронесса, — Суровцева по всем правилам исполнила книксен.

— Ой, да бросьте, — отмахнулась женщина и по- дружески приобняла ее. — Теперь я вижу, кто увел сегодня прямо из-под моего носа платье в салоне мадам Жизель. И признаюсь, оно вам удивительно идет. Гораздо больше, чем шло бы мне. Итак, я представлю вас своим друзьям. Но хочу сразу предупредить, девиз нашего клуба: эксцентричность, эксцентричность и еще раз эксцентричность. Отбросьте предрассудки и чопорность в сторону. Они у нас не в моде. Непосредственность и неординарность гораздо в большей цене.

— Тем лучше, — вдруг пролепетала Суровцева. — Мне надоело сдерживаться, когда вдруг возникает желание ущипнуть своего мужчину за задницу.

На мгновение повисла пауза.

Я похолодел. Да что там, Аглая сама испугалась того, что ляпнула, и смертельно побледнела.

Твою ж мать! Конечно, время переломное, все нравственные устои прямым ходом маршируют кобыле под хвост, но это уже слишком.

Неожиданно баронесса весело расхохоталась. Отсмеявшись, она промокнула кружевным платочком уголки глаз и заявила:

— Прелестно! Вижу, что вы с нами очень быстро сойдетесь. Браво, браво! Аглая, вы будете не против, если я украду вашу шутку? Честное слово, я сегодня взорву ей все женское общество Константинополя. Ну пожалуйста, пожалуйста!

— Не буду возражать, — прошептала Суровцева. — Могу еще...

Я облегченно выдохнул и про себя пообещал выдрать как сидорову козу клятую Аглаю. Хотя о чем это я? Умница девка, в момент прочувствовала ситуацию. Талант, однако. Пожалуй, надо будет даже премировать ее какой-нибудь мелочишкой. На шляпки и булавки.

— Ну идемте, идемте!.. — поторопила нас баронесса. — Признаюсь, я уже немного растрезвонила о появлении новых интересных людей в нашем обществе, так что не стоит медлить с вашим представлением.

Честно говоря, внутри казино мне очень понравилось. Уютный антураж в стиле позднего модерна[38], шикарная мебель из дорогого дерева, картины работы интересных мастеров, витражи, пастельные мягкие цвета в декорах — чувствовалось, что хозяин заведения не пожалел денег и нанял хорошего специалиста по интерьерам.

Надо сказать, что заведение оказалось в первую очередь клубом, хотя уютный игровой зал на несколько столов все-таки присутствовал.

Публика... а что публика...

— Рады знакомству...

— Очень приятно...

— Рады знакомству...

— Очень приятно...

Все они были отменно вежливы и вели себя показательно нейтрально, но во взглядах все же просматривался неподдельный интерес. И да, Синицын угадал, среди посетителей затесалось несколько высших офицеров оккупационного корпуса, в частности полковник Стенли, заместитель военного коменданта Константинополя. Но баронесса нас с ними не знакомила, так что перемолвиться словечком не удалось.

Суровцева блистала идеальными манерами и смотрелась на фоне усыпанных драгоценностями и одетых по последней парижской моде местных дам более чем достойно, но чего это ей стоило, я мог только догадываться. Не знаю, что пережила Аглая в прошлом, но сейчас в ее глазах плескались мучительное страдание и дикая ненависть ко всем окружающим нас людям.

А я мысленно облизывался, чувствуя себя лисом в курятнике. Несколько человек из досье Синицына я уже опознал, даже прикинул схемы работы с ними, но решил пока не торопить события и подождать, пока фигуранты сами сделают первые шаги. А они их сделают, уж будьте уверены. Если не сегодня, то в следующее посещение этого богоугодного заведения уж точно.

Представив нас своему кругу, баронесса забрала Аглаю и куда-то утащила ее, напоследок намекнув мне, что народ собрался далеко еще не весь и все самое интересное начнется позже.

Я слегка послонялся по клубу, послушал музыкантов под руководством Пуговкина, развлекавших народ легкими джазовыми мелодиями, подхватил у официанта бокал отменного шампанского и переместился в игровой зал. В самом деле, ну а куда еще мне перемещаться?

Итак, все вполне обычно. Три стола для блэкджека, по два для покера с баккарой и две французские рулетки. Неплохо, неплохо. Думаю, пора бы мне уже слегка отметиться. Но только слегка, потому что честным образом крупно обыграть казино фактически невозможно. Слишком уж многое здесь завязано на банальном везении. А вот поднять немного денежек вполне по силам даже обычному игроку. Тут главное обладать чувством игры и иметь чувство меры. Без этого никак.

Я подошел к кассе и разменял десять фунтов стерлингов на фишки по фунту и еще десятку на цветные пестрые кругляши номиналом по шиллингу.

Игровой зал пока еще был полупустой, но возле одного из рулеточных столов все-таки уже собралось несколько человек. Три солидных хорошо подвыпивших господина, явно неевропейской наружности в фесках, но в смокингах, явно задавшихся целью выиграть, но не вполне понимающих, как это сделать, и четвертый, довольно молодой французский офицер. Эдакий еще безусый юноша с взглядом горящим, в парадном лейтенантском мундире. Вот этот как раз был совершенно трезв и воплощал в жизнь какую-то игровую тактику, но, судя по побледневшему лицу, не очень преуспевал в этом.

Н-да... стратегий и тактик игры в рулетку множество, порой весьма сложных, даже основанных на математических расчётах. Не буду спорить об их достоинствах, но я просто знаю, что классный крупье по своему желанию забрасывает шарик в любой из секторов игрового поля на свое усмотрение в четырех случаях из пяти. И конечно же никогда не станет попадать в чрезмерно загруженный фишками участок. А этот дилер, судя по всему, как раз относится к мастерам своего дела. Поэтому вопрос, куда ставить, для меня уже решен.

Я понаблюдал немного за игрой, глянул написанные мелом на дощечке лимиты ставок и скромно примостил пять одношиллинговых фишек в сектор из четырех цифр, на наименее занятом участке игрового поля.

— Ставки сделаны, господа! — крупье элегантным отточенным движением запустил шарик по колесу.

С легким жужжанием костяной кругляш метнулся по бортику из полированного красного дерева, несколько раз звякнул, подскакивая словно живой по перегородкам, на мгновение замер и, окончательно угомонившись, наконец провалился в ячейку.

— Десять, черное, четное, господа! — хорошо поставленным голосом объявил крупье и аккуратно поставил хрустальный маркер на пустой квадратик рядом с моей фишкой.

Турки возбужденно загомонили, одна из их ставок все-таки цепляла выигрышный номер. Тот факт, что они одновременно с этим проиграли раз в десять больше своего выигрыша, османов, похоже, совсем не беспокоил. Французский офицер остался внешне бесстрастным, но по плеснувшейся в глазах злости стало ясно, что и в этот раз фортуна благополучно его миновала.

Дилер умело сгреб фишки с проигравших номеров к себе в базу, а затем, виртуозно отсчитав выигрыш, подвинул его лопаточкой ко мне.

«Ну вот, что и требовалось доказать. Не бог весть какой приемчик, но при должном везении бабла слегка срубить можно. Тридцать пять шиллингов, почти два фунта чистого дохода... » — машинально отметил я и подвинул крупье фишку чаевых. Никогда не жмотничаю и другим не советую, потому что понятие ответной благодарности персонала тоже реально. Ну что, продолжим?

Через сорок минут игры мой капитал увеличился на шесть фунтов с небольшим, после чего, посчитав свою миссию выполненной, я решил прерваться и немного осмотреться. Гораздо больше рулетки меня интересовало место, где игроки играют сами с собой без участия казино. Аглаи все еще не было видно, и ноги сами принесли меня в бар. Ну а куда еще?

Едва сделал заказ, как рядом со мной у стойки приземлился лейтенантик. Сказать, что он был опечален, это ничего не сказать; по юной, еще неиспорченной армейскими пороками мордашке в буквальном смысле бродили тучи.

Я молча поприветствовал его бокалом с коньяком Lafontainе десятилетней выдержки.

Француз пришел в себя, цапнул рукой поданную барменом рюмку мятного ликера, ответил мне тем же и представился:

— Эмиль де Лувиньяк, лейтенант армии Французской республики.

— Георг Корф.

— Вы немец? — мгновенно насторожился Эмиль.

Я мягко улыбнулся:

— Русский, месье лейтенант, русский. Хотя, если углубиться в мое генеалогическое древо, пожалуй, там сыщется датский след.

— Прошу прощения, месье Корф, — француз слегка смутился. И тут же вежливо сподхалимничал: — Мне очень понравилась ваша тактика игры...

Между нами завязался достаточно приятный непринужденный разговор, во время которого я дал лейтенанту несколько советов игры в рулетку и одновременно выведал, что он служит во французском штабе оккупационного контингента, где занимается банальной бухгалтерией. А еще то, что де Лувиньяк собирается сегодня непременно крупно выиграть, а на рулетке просто разминался.

— Это обыкновенная математика, — с жаром втолковывал он мне. — Не более того. А я, между прочим, закончил математический факультет Сорбонны. Так что, граф Сальваторе будет сегодня повержен в пух и прах.

Первым моим желанием было образумить раздухарившегося юношу, больно уж пришелся он мне по душе своей чистой наивностью, но уже через мгновение я взял себя в руки и мысленно обругал последними словами.

«Совсем рехнулся, идиот. Не иначе перенос так подействовал. Какая, в задницу, симпатия? Работать за тебя кто будет? Тебе что, контакт в штабе лягушатников помешает? Да еще и бухгалтер? Да тут вообще шикарная делюга рисуется, так что пусть проиграется до нитки щегол, а потом возьмешь его тепленького и даже не укаканного...»

— Знаете, месье Георг, я приглашаю вас! — завершил свою мысль лейтенант. — В качестве моего секунданта. Где-то через час начнется большой покер, и я уже в заявке. Очень интересный состав участников наметился.

— Почему бы и нет. Кстати, расскажите мне об этом графе Сальваторе.

— О! — восхищенно воскликнул Эмиль. — Это великий игрок! Он даже...

После его рассказа у меня наметились некоторые смутные подозрения. Ну что же, посмотрю обязательно.

Наконец появилась Аглая. Лейтенант мгновенно сделал на нее стойку, разве что слюни не пустил. Впрочем, он куда-то сразу умелся, оставив нас наедине.

— Как вы? — я подал девушке бокал с шампанским. — Держитесь?

— Держусь... — едва заметно кивнула Суровцева. — Уже лучше. Дамы здесь интересные, если не сказать больше.

— Вы умница...

Тем временем в клубе произошли некоторые изменения. В главном зале быстро соорудили сцену, а вышколенные официанты как-то разом исчезли, сменившись не менее предупредительными молодыми красивыми девушками в костюмах восточных одалисок, почти не скрывавших их прелести. Пуговкин со товарищи сменили репертуар, вовсю наяривая разухабистые мелодии. Откуда-то потянуло сладким дымком гашиша, а народ вокруг оживился, явно в предвкушении чего-то интересного, и стал усиленно налегать на шампанское.

Но дождаться этого «интересного» мне было не суждено, потому что опять объявился де Лувиньяк и потащил нас с Аглаей в приватные игровые комнаты. Правда, госпожу Ниссен на полпути опять перехватила баронесса. И это к лучшему, потому что дам рядом с игроками не оказалось вовсе. Для наблюдателей было устроено нечто трибуны, откуда они могли беспрепятственно следить за игрой, но приближаться к столу не участвующим в розыгрыше строго запрещалось.

Я подошел к столику с напитками, набулькал себе коньяка и устроился в удобном кресле. Ну что же, глянем, как тут «катают».

За столом находилось четыре человека. Лейтенант, еще один игрок, некто баронет Алекс Фицлан, по виду записной щеголь, явно не страдающий от нехватки финансов, третий — солидный и лысый как яйцо мужик, представленный как Чезаре Д’Ампьяццо, и собственно граф Сальваторе. Жгучий брюнет, со щегольской бородкой клинышком и брутальной мордой, типично испанской наружности.

Играли по-крупному, разыгрывался пятикарточный холдем[39], и первые круги ничего необычного не происходило. Удача больше склонялась к Эмилю и итальянцу, уверенно контролирующим игру. Я пристально наблюдал за испанцем, но ничего необычного не заметил и уже было заскучал, как вскоре в игре наметился определенный перелом, а в действиях графа появились очень хорошо знакомые мне признаки.

«Итак... парень катала, вне сомнений... — неспешно рассуждал я. — Причем высококлассный. Даже виртуоз, сказал бы. И с головой, потому что, по словам Эмиля, разводит здесь лохов уже около трех недель. Лейтенант и иже с ними практически обречены. Но “граф” работает с колодой, словно она крапленая, а точнее, “косая”[40], то есть особым образом подготовленная. Но как? Колоды меняют после каждого круга, причем каждый раз вскрывается новая. А подносит их служитель казино. Получается, парень катает на одну руку с заведением? Уж простите, не верю. Не вижу никакого смысла для хозяина, потому что, если все выйдет наружу, его репутация рухнет без всякого шанса на восстановление. Тем более обычное казино дает ему гораздо больше. Тогда что? Как вариант, сговор испанца с кем-нибудь из обслуги. Или каким-то образом он умудрился подсунуть сюда для закупки целую партию “заряженных” колод. Н-да, молодец, ничего не скажешь».

Тем временем все шло к логическому завершению. Итальянец благополучно слился, банк вырос до размера примерно трех тысяч фунтов, граф все повышал ставку, а Эмиль со щеголем ее упорно поддерживали, видимо получив в раздаче хорошие комбинации. Идиоты...

Все закончилось очень ожидаемо. Как скоро выяснилось, испанец раздал себе флэш-рояль, против стрит-флэша у Эмиля, а Алекс Фицлан совершенно по-идиотски «пхнул» с двумя парами.

На этом партия для лейтенанта завершилась. Де Лувиньяк хмуро поблагодарил партнеров за игру, сунул в карман оставшиеся последние пару фишек и быстрым шагом ушел из игровой комнаты. А к оставшемуся за столом графу присоединились новые игроки.

«Эй-эй, ты куда, парень... — предчувствуя недоброе, я поспешил вслед за лейтенантом. — Даже не думай, щенок... »

ГЛАВА 13

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Галата

28 января по старому стилю. 1920 год. 23:30

Выскочил в коридор и почти нос к носу столкнулся...

Как всегда, очаровательная, княгиня Кетеван Орбелиани направлялась в игровую комнату под

руку с каким-то полным невысоким мужиком восточной наружности, но не турком, а скорее всего арабом или персом.

Увидев меня и явно узнав, она ни на йоту не изменилась лицом и спокойно прошла мимо.

Первым моим желанием было засадить ей «перо» под лопатку. Но это желание так и осталось неисполненным. Почему? Да потому, что я никогда не иду на поводу у своих эмоций. К тому же здесь эта тварь могла себя чувствовать совершенно безопасно, так как шансы завалить ее прямо в казино без последствий для себя практически равнялись нулю. Опять же, из меня киллер, как из того французика катала. И вообще, смерть это очень просто для нее. Есть гораздо более веселые способы отомстить.

«Ладно, сука... Теперь никуда не денешься... » — я мысленно сплюнул и вышел в главный зал.

Здесь уже полным ходом шло веселье. На сцене с лихими взвизгами дрыгал ногами кордебалет, а посетители подбадривали их громкими криками, судя по всему, вдоволь набравшись спиртного и наркоты. От показной чопорности и благопристойности не осталось и следа. Чувствовалось, что пройдет еще немного времени и здесь начнется настоящая оргия.

Я поискал взглядом лейтенанта, не нашел его, но увидел Аглаю, которая, судя по всему, сама искала меня.

— Мы можем уйти отсюда? Пожалуйста... — горячо прошептала Суровцева, мертвой хваткой вцепившись мне в руку. — Я сейчас убью кого-нибудь...

— Соберитесь!.. — жестко оборвал ее я и вывел из зала в коридор. — Вы не институтка в конце концов, а боевой офицер.

— Слушаюсь, — девушка виновато опустила глаза.

— Не видели здесь молодого француза в парадном армейском мундире?

— Он, кажется, вышел... Туда. А что...

— За мной... — я рванул ручку на двери и выскочил на открытую террасу.

Де Лувиньяк застыл как каменная статуя около перилл. В его опущенной вниз правой руке что-то металлически поблескивало. Услышав позади шаги, он резко обернулся, прицелился в меня из маленького револьвера и очень спокойно, мертвым безжизненным голосом сказал:

— Не подходите, Георг! Вы все равно уже ничего не сможете изменить.

— Еще как смогу, — я сделал пару шагов к нему. — Не дурите, Эмиль...

— Нет, со мной все уже кончено, — француз стал поднимать револьвер к виску.

— Тряпка! — меня вдруг опередила Суровцева и как коршун налетела на Эмиля. — Настоящая тряпка! — В ее руке замелькал сложенный веер, с треском обрушиваясь на лейтенанта. Она остервенело лупцевала его, выкрикивая сквозь слезы: — Да что ты понимаешь в жизни, щенок? Что? Что ты понимаешь?..

Ошеломленный напором Эмиль выронил оружие на каменный пол и неподвижно стоял под градом ударов, даже не думая о сопротивлении.

— Тихо, тихо... — я подобрал револьвер и быстро вклинился между ними. — Госпожа Ниссен... Да хватит уже, черт побери! Вы же его совсем измордуете...

Аглая неожиданно обмякла, быстрым шагом отошла от нас и, нервно вытащив из сумочки пахитосу, щелкнула зажигалкой.

— Кто она? Кто она вам, умоляю, скажите! — не отводя взгляда от девушки, завороженно прошептал Эмиль, не замечая стекавшей с разбитой губы струйки крови. — Месье Корф...

— Вот же, прости господи... — я сунул ему свой платок. — Вам не об этом надо думать. Ну... Что случилось, Эмиль? Какого хрена вы собрались себе выпустить мозги?

— Я...

— Что, не свои деньги проиграли?

— Да... — с трудом выдавил он из себя.

— Сколько?

— В пересчете на британские фунты тысяча двести... — лейтенант потупил глаза. — А послезавтра ревизия. Это каторга... Семья никогда меня не простит...

Вот тут уже пришла очередь мне самому озадачиться. На первый взгляд, все как бы просто. Погасить долг, а потом тянуть из него информацию, либо сбить в десять раз больше, благо заведует французик несоизмеримо большими суммами. А дальше пусть стреляется, дурачок. Но дело в том, что нет у меня сейчас таких денег. И вряд ли появятся в нужный срок. Вот же незадача. Хотя есть один вариант. Правда, спорный.

— Я решу ваш вопрос, Эмиль.

— Но зачем? — лейтенант с недоверием уставился на меня. — Зачем вы будете помогать мне?

— А вам не все равно? — рыкнул я ему прямо в лицо. — Помогаю и все. Потом рассчитаетесь. Или что-нибудь придумаем. Обещайте мне, что ничего не сделаете с собой до утра. Я жду! Недосуг мне с вами долго возиться.

— Обещаю... — тихо прошептал француз. — Я даже не знаю, как вас благодарить...

— Рано пока благодарить, — сварливо заметил я и приказал Аглае: — Госпожа Ниссен, присмотрите за ним, прошу вас.

А сам вернулся в казино. В любом случае с «графом» пришлось бы разбираться, так как левый «катала» мне здесь без надобности. Я думал сделать это немного по-другому, но так тоже должно получиться.

Но первым делом нашел уединенное место и проверил оружие Эмиля. Ага... пятизарядный карманный револьвер типа «Бульдог». Точную модель, увы, не знаю. Ствол длиной два с небольшим дюйма, производитель... а бог его знает, вроде как бельгийский, но игрушка качественная, дорогая, даже рукоятка с накладками из слоновой кости. И калибр солидный, миллиметров одиннадцать, если не больше. Сойдет. А для того, чтобы «шпилевого»[41] на испуг взять, тем более.

Спрятав револьвер в карман, я отправился искать баронессу Теодаракис и нашел ее в танцевальном зале.

К счастью, Гортензия оказалась во вменяемом состоянии, правда, расширенные зрачки свидетельствовали, что без кокаина или гашиша все-таки не обошлось. Увидев меня, она небрежным жестом отослала какого кудрявого красавчика, увивавшегося рядом с ней, и, поигрывая голосом, поинтересовалась.

— Ну как, Георгий, вы нашли себе здесь развлечение по вкусу?

— Мне здесь нравится, баронесса, — ответил я чистую правду.

— А мне скучно, — пожаловалась гречанка. — Увы, Егорий наотрез отказывается появляться со мной на публике. Может, воздействуете как-нибудь на него? Кстати, а где ваша спутница?

— Я оставил ее с Эмилем де Лувиньяком. Мальчишка от чего-то жутко фрустрирует.

— Опять, наверное, проигрался вдрызг, — пренебрежительно фыркнула баронесса. — Но мальчик хороший, не испорченный, из богатой семьи. И наивный, как пятнадцатилетняя девчонка. Кстати, вы танцуете танго?

Гм... танцую ли я танго? Конечно же танцую.

— О да, мадам...

Надо сказать, Гортензия оказалась прекрасной партнершей, да и я тоже не ударил в грязь лицом, так что, когда закончился тур, нам рукоплескал стоя весь зал. Но не это главное, главное в том, что пока мы танцевали, я узнал очень многое о «графе» Сальваторе. И о спутнике княгини Орбелиани. Но на данный момент меня больше интересовал именно шулер.

Баронесса высказывалась о нем в крайне пренебрежительной степени, так как испанец игнорировал дам и пользовался популярностью у молодых аристократов, по некоторым признакам увлекающихся содомским грехом. А появился здесь по приглашению того самого Алекса Фицлана, какого-то мелкого дипломата из британского посольства в Константинополе. Который, дабы удержать возле себя брутального испанца, проигрывал ему ежедневно немалые суммы.

Хм, заднеприводные? Не ожидал. Ну что же. Пока все в масть. Работаем...

«Катала» проводил время в баре, рядом с ним терся его любовничек и еще пара поклонников.

Я пристроился у стойки, взял бокал с коньяком и негромко бросил ему в спину:

— Я впечатлен, граф, тем, как вы делаете «ласточкин хвост».

— Простите, — испанец резко развернулся и уставился на меня. — Мы представлены друг другу?

— Нет, но это и неважно.

— Кто это? — капризно поинтересовался у него Фицлан.

— Помолчите, Алекс, — резко бросил ему испанец. — Я ненадолго отлучусь.

После чего не оборачиваясь пошел в направлении туалетных комнат. Я через паузу последовал за ним.

Зайдя в туалет, он резко бросил:

— Итак, что вам надо?

Я спокойно закрыл дверь на защелку и обернулся к нему:

— Как вы думаете, сеньор Сальваторе, что будет, если охрана опознает в вас шулера?

— Да кто вы такой? — в голосе испанца послышалась угроза. — И кто вам поверит? Это бред сумасшедшего.

Я покачал головой и, коротко замахнувшись, ткнул кулаком его в солнечное сплетение. Все получилось, как надо, тело фон Нотбека не подвело, испанец мешком осел на пол. На узорчатую плитку звонко брякнулась наваха с костяными накладками на рукоятке, выпавшая из его рукава.

— Парень, ты, видно, плохо понял меня? «Резаные» колоды очень просто определить. С кем ты на одну руку мылишь?.. — я отбросил ногой нож и приставил револьвер к его голове. — Говори, иначе твои мозги смешаются с дерьмом.

— Что вам... вам... надо... — судорожно пытаясь втянуть в себя воздух, просипел шулер.

— Отвечай на вопрос, — сухо щелкнул взводимый курок. — Как ты подсунул в казино «бумагу»[42]? Сколько колод?

— Один из пит-боссов[43] помог. Генри... Генри Фаулер его зовут... Двести колод... Осталось едва ли десятая часть... — лихорадочно зашептал испанец. — Я поделюсь, поделюсь с тобой...

— Куда ты денешься. На колени, мордой к стене... — я отступил на шаг, подобрал наваху и сунул ее себе в карман.

Испанец мгновенно выполнил мое требование. И не стоит удивляться такой покладистости. Практически все шулера имеют аналитический склад ума, так что Сальваторе прекрасно понимает, что все козыри сейчас не у него на руках. Доказать шулерство особого труда не составит, после чего «графу» одна дорога — на корм рыбам в Босфор. Но перед этим испанец реально позавидует мертвым, потому что с такими, как он, в казино никогда не церемонились. Выход один — договариваться.

— Сколько сегодня «поднял»?

— Четыре с небольшим тысячи, — быстро ответил испанец. — Забирай все. Только отпусти.

— Деньги уже обналичил?

— Да. Они при мне, во внутреннем кармане.

Я взвесил в руке толстую пачку пятидесятифунтовых банкнот, помедлил немного и тихо сказал:

— Так уж и быть. Но сейчас немедленно покинешь казино, и чтобы утром твоего духу в Константинополе уже не было. Узнаю, что задержался в городе хотя бы на лишний час... В общем, ты меня понял. Теперь приведи себя в порядок и выходим. И не дай бог...

— Клянусь святой Марией Мадридской! — торжественно пообещал Сальваторе. — Никаких лишних движений, сеньор. Вы поступаете со мной по-человечески, и я не отплачу черной неблагодарностью.

— Вперед.

Я все-таки ожидал каких-нибудь фортелей с его стороны, но, к счастью, испанец оказался не дураком. Быстро и спокойно попрощался со своими знакомыми, попросил меня вернуть наваху, так как она принадлежала еще его деду, получил ее, а взамен отдал массивный серебряный перстень-печатку очень старинной и искусной работы с большим черным опалом, ограненным в виде прямоугольника. После чего покинул казино.

Конечно, можно было обчистить «графа» полностью, изъяв все, что он намутил здесь за все время пребывания, но это означало совершать лишние телодвижения: покидать казино, ехать к нему на квартиру, да и вообще грозило осложнениями. Так что я решил не беспредельничать, тем более парень честно здесь отработал и застолбил это место первым.

В общем, все прошло как по маслу, разве что Алекс Фицлан едва не прожег во мне дыру своими неприязненными взглядами. Да и плевать. Ничего, придет и твоя очередь, парень. От такого «крючка», на котором ты будешь долго и смирно сидеть, никто отказываться не будет.

Проводив «графа», я вернулся на террасу. Где обнаружил, что Аглая с Эмилем о чем-то разговаривают, не отрываясь глядя друг на друга, при этом уже звонко стуча зубами от холода. Ну и как это понимать? Ну хват, на ходу девку отбирает. Хотя, чур меня, чур, с такой девицей не особо удивишься, если проснешься без башки.

Увидев меня, Аглая быстро отошла в сторону и опустила глаза, словно устыдившись своего поступка. Лейтенант было ринулся вслед, но сдержался и с надеждой на меня уставился.

— Итак, месье де Лувиньяк, средства для оплаты вашего долга я изыскал. Но не скажу, что это было сделать легко.

— Господи... — Лицо француза побледнело. Мне даже показалось, что он сейчас грохнется в обморок.

— Да угомонитесь уже, Эмиль! — я резко его одернул. — Когда вам надо вернуть деньги? И в какой валюте?

— Крайний срок послезавтра утром. Валюта не имеет значения. Я позаимствовал из средств, выделяемых для Второго бюро[44], так что их все равно пришлось бы конвертировать в российские золотые монеты... — начал бодро рапортовать лейтенант, но на последних словах резко замолчал, видимо поняв, что сболтнул лишнего.

Естественно, я очень заинтересовался упоминанием французской разведки, но виду не подал и поспешил успокоить Эмиля:

— Мне неважно, где вы их взяли. Требуемую сумму вы получите завтра, скажем, в пятнадцать ноль-ноль. Где вам будет удобно встретиться?

— Можно в кондитерской «Нисуаз». Она недалеко от площади Таксим... — пролепетал Эмиль. — Я там часто бываю... — он вдруг застенчиво потупился. — А мадемуазель Аглая с вами будет?

«Точно, запал щегол на девку. Даже не удосужился поинтересоваться, на каких условиях получит деньги... » — про себя отметил я. И тут же жестко обломал француза:

— Нет, не будет... — А потом, едва не рассмеявшись при виде жуткого разочарования на лице Эмиля, добавил: — Но я не буду возражать, если вы договоритесь с ней сами о встрече. Мадемуазель Ниссен со мной связывают только дружеские чувства. Можете считать, что я ее опекун. И хватит здесь торчать. Не хватало, чтобы мы все дружно подхватили простуду. И вообще, думаю, что вам пора домой, Эмиль. Не переживайте, все будет хорошо. Можете напоследок перекинуться парой слов с мадемуазель Аглаей и до свидания...

Вот как-то так получилось. Вполне неплохо, как я считаю. Думал, что на сегодня все интересное уже закончилось, но не тут-то было...

— Барон... — позади меня прозвучал бархатный женский голос. — Значит, я была права, когда рассчитывала встретить вас именно здесь.

Я резко обернулся. Кетеван до этого момента нигде не было видно, и я уже подумал, что она успела сбежать, но как оказалось, ошибался.

— Вы еще злитесь на меня, Георгий? — умильно улыбнувшись, поинтересовалась княгиня.

Я не ответил.

— Не стоит, — Кетеван состроила огорченную рожицу. — Я была вынуждена. К тому же я все верну. Очень скоро. Ну не будете же вы меня убивать за такую мелочь. Что, будете?

— Зачем тебе это было надо? — стараясь не выдать свою гадливость, спросил я.

— Что зачем? — княгиня вдруг заговорила серьезным жестким тоном. — Хватит валять дурака, Георгий. Ты прекрасно понимаешь, что я пыталась найти ключ и твою часть номеров счетов. Но не нашла, так как ты их надежно спрятал. А времени полностью перерывать каюту не было — чертов кок стучал в дверь так, словно наступает второе пришествие. Да, вот так. По крайней мере, я честна с тобой. А деньги взяла, потому что действительно оказалась в сложном финансовом положении. И учти, что с капитаном Навроцким ты уже никогда не увидишься. Разве что на том свете. Скажу больше, теперь ты не сможешь снять со счетов даже полушки, так как его ключ и его часть номеров счетов сейчас находится у меня.

— Ты его убила?

— Нет! — резко ответила Кетеван. — Думай, что хочешь, но это не я. А вот где сейчас находится Зиберт, я примерно догадываюсь. Так что, сам понимаешь; убивать меня либо причинять какой-то вред тебе сейчас никакого смысла нет.

Меня как будто по голове кувалдой стукнули. Получается, я должен был где-то встретиться с какими-то Зибертом и Навроцким, для того, чтобы...

— Ты реально думаешь, что о тайных резервных счетах покойной императорской четы никто, кроме тебя и твоих товарищей, не знал? — язвительно продолжила Кетеван. — Не глупите.

— Советую как можно быстрей объясниться, — выдавил я из себя. — Кто убил Навроцкого?

— Послезавтра, — отрезала княгиня. — Здесь же. У меня как раз появится дополнительная информация. А пока, извини, я не могу продолжать разговор. И не пытайся меня выследить. Все испортишь...

Она быстро отошла в сторону и смешалась с посетителями.

Я едва не выругался в голос. Нет, для меня не было секретом, что рядки цифр в блокноте — это номера банковских счетов, на которых должны лежать значительные средства, но из-за недостатка информации знание это было абсолютно абстрактным. А теперь, когда выяснилось, что за деньгами, а значит, за мной уже охотятся, стало как-то не по себе. И это еще мягко сказано. Из огня да в полымя. Вот же мля...

Настроение испортилось окончательно, и я едва дождался окончания вечеринки. Проследить за княгиней и ее спутником, неким караимским богатым промышленником Исмаилом Юсуфовичем, как назло не получилось. Караим отправился домой один, а Кете- ван как будто испарилась. Вот же зараза...

После того, как мы дождались на соседней улице Пуговкина, я выдал всем по сто фунтов. А в ответ на слегка недоуменные взгляды пояснил:

— Удалась одна оперативная комбинация. Мелочь, но пригодится. Побалуете своих агентов премиями и себя не забудьте. Отчитываться не надо, расходуйте на ваше усмотрение. Но это не всё. Необходимо срочно снять в Константинополе две конспиративные квартиры. Одну прямо в городе, желательно в его европейской части, а вторую — на окраинах. Но чтобы они были обязательно с подвалами и запасными выходами. Кто займется?

— Думаю, Степан Ильич справится, — подсказал Синицын. — У него есть связи в определенных кругах.

Пуговкин в подтверждение его слов солидно кивнул.

— Хорошо, Степан Ильич, займитесь немедля, — вахмистр получил пятидесятифунтовую купюру. — Вот деньги. Оплатите аренду сразу на несколько месяцев. Особо шиковать не стоит, но квартиры должны быть оборудованы всем для автономного проживания. Теперь задание для вас, Антон Васильевич... — я обернулся к Игнашевичу. — Вашей задачей будет сделать в этих квартирах закладки оружия с боеприпасами. Не увлекайтесь, бомбометов не надо, но для силовой акции, к примеру, все должно быть приготовлено. Из расчета на семь-восемь человек. И да, запас провианта обеспечить не забудьте. Что требуется, докупите. Двадцати фунтов хватит? Отлично. Теперь вы, Алексей Юрьевич...

Синицын мгновенно подобрался:

— Слушаю, Георгий Владимирович.

— Есть возможность купить для нас еще одну машину? Желательно с закрытым кузовом. И сразу же спрятать ее до поры до времени.

Штабс-капитан слегка растерялся, но быстро справился с собой и обрадованно заявил:

— Конечно же, Георгий Владимирович. Как раз продается почти новый «фиат». Но он обойдется не меньше чем в пятьдесят—шестьдесят фунтов. А спрятать не проблема.

— Отлично, — я передал ему деньги. — И измените внешний вид автомобиля. Перекрасьте, к примеру. Теперь следующий вопрос. Я не сомневаюсь, что при необходимости мы справимся с любой силовой акцией, но на всякий случай не помешает подобрать три-четыре опытных надежных человека, обученных обращаться с оружием. Не всегда целесообразно светиться, а этих парней можно будет использовать втемную. За деньги, естественно.

Пуговкин одобрительно закивал. Видимо, самому совать голову под пули ему совсем не улыбалось.

— Такого добра сейчас хватает. И все с боевым опытом, — спокойно высказался Тетюха. — Я подберу людишек. Есть уже на примете. Рисковые парни, свои, станичники, джигитуют у нас в цирке. За червонец зайца в поле загоняют. Пятеро их. Как раз.

«Вот на хрена оно мне все надо? — мысленно поинтересовался я сам у себя. — По-хорошему, валить отсюда надо. Но... с другой стороны, никто и никогда не мог похвастать, что выдавил Академика из делюги. Я свои дела еще не закончил. А вот когда закончу, тогда и посмотрим... »

Но озвучил совершенно другое:

— Отлично, Егор Наумович. И сразу отвечу на вопрос, который вы все хотите мне задать. Да, это начало серьезной работы. Мы должны быть готовы ко всему. Хватит штаны просиживать.

Заводись, Алексей Юрьевич. Коньяк кто будет? И еще... Степан Ильич, у меня завтра запланирована встреча...

Суровцева осталась не охваченной поручениями, потому что ее я успел проинструктировать еще в казино. Задачей Аглаи будет держать Эмиля на коротком поводке. Не скажу, чтобы она особо обрадовалась, узнав об этом, но и не шипела как кошка. Все же, видимо, паренек ей тоже пришелся по душе.

В пансион попал с рассветом. Наскоро вымылся, завалился в постель и опять вернулся мыслями к чертовой княгине.

Теперь все стало на свои места. Убежденный монархист фон Нотбек и два его товарища, вполне возможно, такие же фанатичные сторонники царского строя, каким-то образом получили информацию о средствах покойного царя-батюшки, хранящихся где-то за границей. Затем ключи от ячеек, или от одной ячейки, были поделены, а номера счетов разделены на три части. Хрен его знает, зачем, возможно просто для страховки. Потом пути фон Нотбека и Навроцкого с Зибертом разошлись, но перед этим они договорились где-то встретиться. Что дальше... Дальше все просто. Фон Нотбек тянул службу до тех пор, пока ему это не надоело, после чего воспользовался командировкой в Константинополь и решил отвалить на сторону. Иначе я никак не могу объяснить тот факт, что он уничтожил все, что связывало его с ВСЮР.

Что последовало далее, тоже ясно как божий день. Настоящий фон Нотбек никогда бы не сошел на берег там, где его ждут, но липовый барон, то есть я, об этом не знал и попался.

Ладно, попался так попался, тут уже ничего не поделаешь. Но самое хреновое то, что теперь, без этой сучки, я до средств покойного царя не доберусь. А опять связываться с ней может быть весьма чревато. К тому же, кроме нас, еще кто-то охотится за деньгами. Что делать? А хрен его знает...

Так и заснул, не найдя ответов на этот вопрос.

ГЛАВА 14

Бывшая Османская империя. Константинополь. Пера

29 января по старому стилю. 1920 год. 11:00

Лег в пять, встал в двенадцать часов дня, вроде как выспался, но все равно чувствовал себя

как выжатый лимон. Что и неудивительно, с такими-то раскладами. Сомневаюсь, что на счетах

лежат пара десятков червонцев, там миллионы, а на такие суммы претенденты всегда найдутся. И вряд ли будут вести себя благородно в живой очереди. А меня, по сути левого персонажа, сожрут и не подавятся. Возникает законный вопрос: а на хрен мне это надо?

— Отдать ключ с номерами этой курице и забыть все, как страшный сон? — вырвалось у меня вслух. — Один черт не прокатит, потому что, судя по всему, обо мне уже знают, и так легко спрыгнуть не получится. Ладно, в любом случае придется встречаться с княгиней. Вот не верю я, что она работает сама на себя. А пока займусь насущными проблемами.

После пары чашек крепчайшего кофе, ледяного душа и плотного завтрака самочувствие немного улучшилось. Времени до встречи с французом еще хватало, и я решил сходить к сапожнику, проживавшему неподалеку от пансиона. По словам тетушки Афины, дед Сандро, кстати, по национальности лаз, как знаменитый Дата Туташхия, шил сапоги и чувяки чуть ли не самому султану Мехмеду, и лучшего мастера в Константинополе еще надо было поискать. Ну, если самому султану, думаю, с кобурами для пистолетов справится.

Сопроводить меня к мастеру взялась Ясмина. Девушка ради такого дела принарядилась в национальный женский греческий костюм, украсила себя множеством ожерелий из монет и смотрелась куда лучше, чем расфуфыренные светские красотки со вчерашней вечеринки. И вообще, чудо как хороша девка. С такой осанкой и величавой поступью ее любой современный модельер с руками бы оторвал. Кстати... а почему бы и нет? Приодеть деву, маленько вышколить и можно брать с собой, для начала хотя бы прогуляться по городу. Гм... а неплохая мысль. Какое-никакое, а развлечение.

— Пойдешь со мной на прогулку по городу?

Ясмина вопросительно повела бровью.

— Н-да... увы, греческого не знаю... — на всякий случай я повторил вопрос на всех известных мне языках.

Гречанка кивнула и совершенно неожиданно для меня ответила на вполне понятном французском:

— Могу пойти с тобой.

— Вот те раз... — я слегка обалдел. — Откуда знаешь язык?

— Работала нянькой в семье у французского торгового представителя, — спокойно ответила девушка. — Хорошо не знаю, но немного выучила.

— А почему раньше на нем не разговаривала? — я передразнил ее. — Только «не» да «охи». Хитрая ты. На губах Ясмины заплясала лукавая улыбка:

— А зачем тебе все сразу знать?

— Я не люблю загадок.

— Я люблю, — отрезала девушка и показала на забор из дикого камня, за которым в окружении оливковых деревьев виднелся солидный дом. — Вот, здесь живет он. Я сейчас позову его...

Честно говоря, я опасался проблем с языковой коммуникацией и даже нарисовал чертежи, но дед Сандро, низенький суровый старикан с вислыми как у запорожца усами, изборожденным морщинами лицом и неожиданно молодыми озорными глазами оказался куда как понятлив. Он тщательно обмерил пистолеты, глянул в чертежи, задал пару наводящих вопросов через Ясмину, показал мне образцы кожи, а потом заявил, что готовую работу завтра к вечеру можно будет забрать. Заломив при этом несусветную цену, эквивалентную двум фунтам стерлингов. Правда, после ожесточенного торга скостил ее до одного. Но тут ничего не поделаешь, без толковых кобур, особенно в свете последних событий, мне не обойтись.

На обратном пути Ясмина еще раз удивила меня.

— Я люблю... — она слегка запнулась, подбирая слова. — Стрелять... Да, стрелять. У меня дома тоже есть оружие. Большое ружье. Только совсем старое. Вот так заряжать надо... — девушка изобразила руками, как засыпает порох в ствол и уплотняет шомполом заряд. После чего вдруг очень смутилась и даже прикрыла лицо кончиком платка.

— Все правильно показала, нечего стесняться, — подбодрил я ее. — Хочешь, я выберу время и пойдем куда-нибудь постреляем?

— Хочу! — очень быстро согласилась гречанка. — Сегодня? Я знаю хорошее место. Никто не услышит.

— Сегодня? — я щелкнул крышкой часов. — Ну не знаю... Если вернусь пораньше, вечером можно будет пойти.

— Буду ждать, — пообещала девушка и до самого пансиона не проронила ни словечка. А я поймал себя на мысли, что очень хочу разобраться с Эмилем как можно раньше, чтобы все-таки успеть прогуляться с Ясминой. Вот пришлась к душе девка, и все тут.

Синицын забрал меня в два часа дня и высадил недалеко от площади Таксим. Остальной путь я собрался проделать пешком. Да, погулять, черт возьми. В прошлой жизни не удосужился в Стамбуле побывать, так в этой наверстаю. И конечно же проверить, не болтается ли за мной «хвост». Ну ладно, куда тут нам? Ага, туда...

Я сориентировался, так и не заметил страхующего меня Пуговкина, и не спеша двинулся по улице Кеддей Кебир, что в переводе с турецкого означает Главный Проспект.

Константинополь — невообразимо колоритный город, тут есть на что поглазеть, но голова у меня была занята исключительно предстоящей встречей. Вроде все просто, француз плотно сидит на крючке, но одновременно с этим может возникнуть множество осложнений. Несмотря на то что парень не от мира сего, у него все-таки присутствуют личные принципы. А ну как упрется рогом, мол: не буду в агенты записываться, лучше стреляться и все тут. На таких, как он, особо не надавишь. Верней, надавить-то можно, вот только результат может быть прямо обратным. Но посмотрим по обстоятельствам, хорошая импровизация была всегда моим коньком. Охо-хо... тяжел хлеб разведчика... Но знаете, в этом что-то есть. В чем-то это занятие нравится мне. Несмотря на то что понятиями нравится — не нравится я всегда руководствуюсь в последнюю очередь. И есть еще один момент. Раньше, еще в прежней своей жизни, мне было как-то плевать на возню красных и белых. У меня есть личные причины недолюбливать как первых, так и вторых, но вот как-то неожиданно в последнее время я начал испытывать совершенно необъяснимую дурацкую симпатию к Белому движению. Не иначе какие-то убеждения фон Нотбека все-таки передались вместе с его тушкой. Идиотизм, да и только. Но ничего, думаю, сию слабость мы успешно преодолеем.

Под предлогом поглазеть на витрину антикварной лавки я остановился и незаметно проверился. Ну... вроде как «хвоста» нет. Правда, в такой толпе выявить слежку архисложно. Черт, а где вахмистр? Синицын говорил, что он уже на месте. Ага, а вот и он. Изображает слегка подпившего персонажа. И достоверно изображает, черт побери. Старая школа. Хотя да, Пуговкину в этом плане что-либо изображать особо не надо. Он всегда под легким хмельком.

Идем дальше. Вот же черт, чуть ли не строевым вышагиваю. Рука так и тянется шашку придержать. Надо бы изжить, а то бывшего офицера во мне куда как легко опознать. А это что?

Я неожиданно обратил внимание на довольно колоритную парочку: очень солидного, упитанного мужичка в черном европейском костюме-тройке и молодую стройную женщину в глухом платье-фирадже и чадре, все-таки открывавшей часть миловидного личика. Судя по всему, это была жена этого турецкого господина.

Дама как вкопанная застыла перед витриной, не отрывая глаз от расположенных на ней манекенов в европейских шикарных женских нарядах по последней моде. Мужик что-то ей вполголоса выговаривал и пытался увести за собой, но жена раздраженно отбрасывала его руку и не обращала на мужа никакого внимания. Турок покраснел лицом, пыхтел как паровоз, но ничего сделать не мог. Закончилось все тем, что дама все-таки скрылась за дверями салона, а мужик, приглушенно бурча, покорно поплелся за ней.

«Да, братец, мода страшная сила, — про себя хохотнул я. — Подожди еще чуток. Вот придет к власти Кемаль-паша, так он вообще запретит чадру носить. Где-то лет так через пять, если не ошибаюсь. Прогресс, етить его в душу... »

К кафе я добрался без приключений, то есть вроде как без «хвоста». Немного постоял около входа, потом шагнул внутрь. Втянул в себя волшебные запахи свежей выпечки, опознал за дальним столиком Эмиля и наконец соизволил обратить внимание на метрдотеля, почтительно застывшего рядом со мной. И после короткого диалога с ним направился к бухгалтеру.

— Рад видеть вас, Эмиль.

— А тоже рад, месье Корф, — лейтенант на удивление был спокоен, но при этом трагически печален. — Честно говоря, я не до конца верил, что вы придете.

— Отчего же? — я отвлекся, заказал официанту шоколадные трюфели с кофе-мокко и строго посмотрел в глаза Эмилю. — Не стоит меня оскорблять недоверием, месье де Лувиньяк.

— Простите меня, месье Корф, — лейтенант ничуть не смутился. — У меня нет причин вам не доверять, но, увы, по складу ума я математик. А математическая вероятность благополучного разрешения моей ситуации ничтожно мала. К тому же я изыскал всего две причины, по которым вы мне можете помочь.

— И каковы же эти причины?

— Первая — вы, Георг, неисправимый альтруист, что сейчас встречается очень редко, — печально доложил француз. — И вторая, как по мне, наиболее вероятная. Вы руководствуетесь совершенно иными причинами, увы, совершенно не бескорыстными. А так как с меня особо нечего взять, что вы не можете не знать, ваш интерес лежит в области моей служебной деятельности. И знаете, что... — Эмиль ненадолго замолчал, подбирая слова. — Знаете, я бы предпочел, чтобы вы руководствовались именно второй причиной, месье Корф.

Честно сказать, я немного насторожился. Вот хрен его знает, что творится у него в башке. Тут хитрые комбинации разрабатываешь, чтобы склонить пациента к сотрудничеству, а он сам на вербовку напрашивается. И вполне при этом искренен, я в таком почти не ошибаюсь.

— И почему же?

— Так проще, — слегка нервно бросил Эмиль. — Отдать вам долг в обозримом будущем все равно не получится, что для меня совершенно неприемлемо. А во втором случае я этот долг как-нибудь смогу отработать. Так чем вы руководствуетесь, месье Корф?

— Держите уже... — вместо ответа я передал ему под столиком пакет с деньгами. — Смелее, смелее, я не буду заставлять вас продавать душу. Кстати, как идут дела с мадемуазель Аглаей? Как по мне, вам удалось произвести на нее впечатление.

Эмиль вспыхнул, потупился и через паузу выдавил из себя:

— Я ее люблю, месье Корф.

— Рад за вас, Эмиль. А как насчет ее чувств по отношению к вам?

— Мне показалось, что я ей тоже небезразличен.

— А вы не спешите?

— Нет! — решительно заявил лейтенант. — К тому же мадемуазель Аглая является одной из причин, по которой я хотел бы с вами сотрудничать.

— Объяснитесь.

— Мне надо много денег для того, чтобы увезти ее отсюда, — нехотя буркнул Эмиль. — И вы должны помочь мне с этим.

— Я? Должен? И каким же образом? Дать еще? Сколько?

— Вы меня неправильно поняли... — смутился де Лувиньяк. — Но сначала ответьте: в чем ваш интерес помогать мне?

— Это некая смесь альтруизма и трезвого расчета, — очень неопределенно намекнул я. — Не буду отрицать, корысть тоже присутствует.

— Вот и хорошо... — облегченно выдохнул француз. — Так слушайте. Вот прямо сейчас я попробую рассчитаться с вами. Я уже говорил, что взял деньги из средств Второго бюро. Так вот. Они предназначаются некому Саиду Шамилю, внуку какого-то вождя, в свое время боровшегося с Россией. Сто тысяч рублей в золотых червонцах наличными, для организации восстания против большевиков на Кавказе.

Вот на этом моменте я насторожился. Даже не знаю, что сказать. Нет, как раз паренька понять можно. Де Лувиньяк вполне резонно просчитал, что во мне благотворительностью и не пахнет, а значит, надо исходить из противоположного — месье Корф — шпион. И особой альтернативы тут нет: либо бодро маршировать на каторгу в Кайен, либо стреляться, либо брать деньги у меня, что отсрочит первые два варианта или вообще исключит их. Так к чему тогда разводить экивоки и корчить из себя несгибаемого оловянного солдатика, если можно продаться как можно дороже. И заодно сорвать куш. Ведь на тот свет и в тюрягу очень не хочется. И ничего тут особенного нет, обычный здоровый цинизм. Опять же, любовь где-то рядом ходит. А она порой заставляет совершать вещи еще безумнее. Но меня настораживает совершенно другой момент. А не подстава ли это, от того же Второго бюро? Причем с одинаковой вероятностью могут ловить как меня, так и любого другого шпиона. Используя лейтенантика в роли эдакого живца. Может быть даже втемную. Надо бы поостеречься.

— Зачем вы мне это говорите? — небрежно поинтересовался я.

— Потому что понимаю, вам это должно быть интересно, — невозмутимо заметил лейтенант.

— Увы, я вас разочарую. Я не имею никакого отношения к большевикам.

— Но... — француз откровенно растерялся. — Я думал...

— Вы меня удивляете, Эмиль. Едва вылезли из одной беды, как лезете во вторую, — по-отечески пожурил я его. — Но, так уж и быть, выслушаю вас. Может, и помогу советом, к примеру. Ну что там?

— Есть возможность эти деньги перехватить, — пристыженно прошептал лейтенант. — Но я сам не смогу, нужна будет помощь. Готов предложить шестьдесят процентов.

— Каким образом перехватить? — я проигнорировал последнюю фразу Эмиля.

— Все достаточно просто... — уверенно и четко ответил лейтенант. — Послезавтра к полдню я поеду забирать золото в банк, для того чтобы потом передать его офицерам из Второго бюро. С собой для охраны я обычно беру двух солдат при сержанте из комендатуры. Но с этим постоянно проблемы, потому что капитан Бланкар отказывается выделять своих людей. Я уже даже жаловался вышестоящему начальству, но это мало помогает. Капитан, из вредности своего характера, все равно упирается как осел. Видите ли, он ненавидит штабных крыс, перебирающих бумажки, вместо того чтобы нормальным образом нести службу. Мерзкий тип, одним словом. А я, между прочим, участвовал в боях на Сомме...

— Не отвлекайтесь Эмиль.

— Да-да, месье Корф... — закивал лейтенант. — В общем, уже были случаи, когда я ездил в банк без охраны. И в этот раз можно устроить так, что Бланкар мне никого не даст. Для этого мне будет достаточно слегка с ним поскандалить. То есть за деньгами мне опять придется поехать только с водителем. Он вооружен, конечно, но ничего собой не представляет как боец.

— И что вы предлагаете? — я старательно отдавал инициативу лейтенанту.

— Очень простой план, — де Лувиньяк понизил голос. — Фактически мы останемся беззащитными перед разбойниками, буде таковые решат ограбить машину. Естественно, я буду сопротивляться, как лев, возможно даже получу несколько легких ранений, но воспрепятствовать злоумышленникам не смогу. Все устроится, как надо. Капитана Бланкара разжалуют к чертовой матери, люди из Второго бюро останутся с носом, а я получу дисциплинарное взыскание, но не

более того. И самое главное: о том, что я езжу в банк за деньгами по пятницам, знает едва ли не весь французский оккупационный контингент. То есть искать источник утечки информации фактически бесполезно. Ну как вам?

— Даже не знаю, что вам сказать... — я сделал вид, что нахожусь в шоке от откровений Эмиля. А на самом деле уже про себя просчитывал вероятность провокации Второго бюро в этом деле. И постепенно приходил к выводу, что эта вероятность достаточно мала. Почему? Да потому что смысла никакого нет городить такие сложности. Для чего? Зачем? Взять шпионов на горячем? Глупо, очень глупо. Им должно быть ясно, что во время операции может пострадать сам де Лувиньяк. К тому же попробуй просчитай, где на маршруте вероятные злоумышленники будут брать машину. И какими силами. Словом, вероятность подставы равна нулю. А это значит, что... гм... гоп-стоп не мой стиль, но не скажу, что я категорически отрицаю такой способ отъема ценностей. Порой ничего лучшего выдумать просто невозможно. Но тут появляется другая сложность. Сам я такую операцию не осилю, а для того, чтобы привлечь моих архаровцев, потребуется придумать достойную легенду. Все же, как ни крути, французы союзники, а деньги предназначаются для ослабления красных. То есть экспроприация косвенно наносит ущерб Белому движению. И что же им сказать? Деньги предназначаются для большевиков? Глупо, не поверят. Тогда что? Хотя... а почему бы не сказать правду...

— Месье Корф, — продолжал разглагольствовать Эмиль, — уж извините меня, ну не верю я в то, что вы не представляете интересы большевицкой разведки. Как там мне говорил Франц? ЧВК? Или ВЧК?.. Увы, не помню. Но и неважно. Иначе вам не было бы никакого смысла выручать меня. И знаете, я вполне симпатизирую русским революционерам, потому что революционный дух в крови у каждого француза...

— А вы не боитесь, что я вас сдам с потрохами Второму бюро? — пристально заглянув ему в глаза, поинтересовался я у него. На самом деле я уже почти все решил, просто захотелось проверить на подлинность его эмоции. На таком люди обычно и прокалываются.

Но никакой фальши так и не заметил. Эмиль смертельно побледнел, закусил губу и даже потянулся рукой к кобуре. Пришлось успокаивать. М-да... получается, либо он гениальный актер, либо... А почему бы и нет. Пожалуй, рискнуть можно.

— Эмиль, не стоит ломать голову над тем, к какой разведке я принадлежу. Все равно не угадаете. Да и не к чему это вам. Что могу сказать... Я подумаю. А пока давайте пройдемся по деталям. Точное время, маршрут и так далее...

Я опасался, что меня задержат сразу после окончания разговора с де Лувиньяком. И даже слегка удивился, что этого не произошло. Слежки тоже не оказалось, что и подтвердил Пуговкин.

Домой добирался пешком, по пути заскочив на пароход к Шмуклеровичу, для того чтобы хорошенько расспросить его о княгине. Нет, конечно же, сразу после случившегося я уже допрашивал его, но, как мне кажется, старый еврей кое в чем приврал. Или не сказал всей правды.

И как очень скоро выяснилось, я не ошибся. Оказывается, эту женщину судовладельцу фактически навязали, без всякой оплаты, в командно-приказном порядке. Причем люди, которым Шмуклерович отказать не мог — это были весьма уважаемые члены еврейской общины города.

— Если они захотят... — со вздохом развел руками Израиль Львович. — Меня не пустят в Одессе ни в один приличный еврейский дом. Да что там, в синагогу тоже не пустят. А оно мне надо? Вот и взял.

— А как они узнали, что вы уходите в Константинополь?

— Так я сам сказал. Понимаете, думал, коммерцию какую провернуть. А что, эта барышня опять вам делает проблемы? Вот же... А еще грузинская княгиня...

— Пфе... — презрительно фыркнула Циля Абрамовна. — Ладно, Георгию Владимировичу простительно, но ты, ты-то совсем слепой, что ли? Она такая же княжна, как я прынцесса. И грузинка тоже липовая.

— А кто, Циля Абрамовна? — поинтересовался я у супруги судовладельца.

— Еврейка конечно! — всплеснула руками Циля Абрамовна. — Но хорошо разбавленная другой кровью. А матушка у нее точно была из наших. Эх, мужчины, мужчины...

В общем, все немного прояснилось и одновременно еще больше запуталось. В самом деле, кого могут поддерживать уважаемые еврейские господа? Ответ очевиден, правда, очень расплывчат. Конечно же они поддерживают того, кого на данный момент им это выгодно делать. А вот кого, увы, не знаю. А то, что Кетеван еврейка, вообще ни о чем не говорит. Кроме того, что княжна она липовая. Скорее всего.

Зато, как ни удивительно, на «Димитрии» я нашел подтверждение тому, что операция Второго бюро, по переправке внука Шамиля на Кавказ, совсем не выдумка. Как оказалось, под это дело подрядили пароход Шмуклеровича. И даже уже загрузили на него кое-что из грузов; в частности, мануфактуру. Нет, конечно же Израиль Львович точно не знал, кого повезет в Батум — это я уже сам сопоставил некоторые известные мне факты, полученные от Эмиля и Шмуклеровича. Ну что же, доброго пути. Вот только совсем не уверен, что рейс состоится. Во всяком случае, я очень постараюсь, чтобы так случилось.

ГЛАВА 15

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Пера

30 января по старому стилю. 1920 год. 17:00

Отправив Синицына собирать личный состав на срочную сходку, я побрел пешим порядком домой.

Штабс обернулся быстро, благо никто из бойцов сегодня не был на работе. Правда, пришлось народ ждать, так как я запретил их везти сюда в одной машине. Но к пяти часам вечера все уже собрались на том же месте, где мы встречались первый раз. Все, кроме Аглаи. Потому что ее я решил на всякий случай не ставить в известность об операции. Мало ли что. А вдруг действительно пришелся по сердцу ей малахольный французик.

— Итак, господа. Вырисовалась одна очень интересная операция, благодаря которой мы сможем обеспечить себя средствами для долгого времени автономной работы. Это будет банальная экспроприация, — я замолчал, внимательно всматриваясь в лица личного состава, и, убедившись, что на них нет никаких эмоций отторжения идеи, продолжил: — Но есть несколько моментов. Экспроприировать средства придется у союзников. А если точнее, у французов.

Мне самому эта идея не особо нравится, потому и решил посоветоваться с вами.

— О какой сумме идет речь? — как бы невзначай поинтересовался Тетюха.

— Сто тысяч золотых рублей наличными.

— Етить... — сотник даже присвистнул. Синицын и Пуговкин не проявили никаких особых эмоций, но было видно, что количество денег их тоже потрясло.

— Эти деньги они выделяют Саиду Шамилю, внуку того самого Шамиля, для того чтобы он поднял мятеж против красных на Кавказе, — невозмутимо продолжил я. — Цель, конечно же, благородная, и я никогда не стал бы препятствовать ей, но дьявол, как всегда, кроется в деталях. Истинная цель Франции навсегда отторгнуть Кавказ от территории России, для того чтобы создать там марионеточное государство. Понимаете, сами декларируют целостную поддержку, а за спиной спокойно готовятся расчленить нашу родину. Признаюсь, вот как раз этот момент мне очень не понравился. Но, как уже говорил, никаких решений я принимать самостоятельно не собираюсь. Высказывайтесь, господа.

— Твари... — презрительно сплюнул сотник. — Воронье. Еще труп не остыл, а они уже слетаются глаза выклевывать.

— Никогда! — неожиданно строго и серьезно высказался Пуговкин. — Никогда мусью и иже с ними не желали России добра. Всегда люто ненавидели и только ждали момента, чтобы вцепиться в глотку. Я им Севастополь еще припомню. Там два моих деда полегли. Если хотите слышать мое мнение — я за. Как по мне, пусть уж Россея будет под красноперыми, но неделимая. Вот так-то... — хмуро закончил он и с вызовом посмотрел на Синицына с Тетюхой.

— Нехорошие слова говоришь, Степан Ильич, — медленно процедил сотник. — Обидные. Пусть под красными, да?..

В воздухе повисла тяжелая пауза. Я уже приготовился вмешаться, но тут казак закончил фразу.

— А знаешь... — с грустной улыбкой вдруг сказал он. — Вот тебе за Севастополь обидно, Степан Ильич, а мои деды и прадеды с этим самым Шамилем рубились. Кто полег, кто нет, но завещали они сыновьям своим и внукам впредь за те земли жизни своей не жалеть, потому что там каждый камешек, каждая тропка русской кровью политы. Так что нехай. Красных мы рано или поздно сковырнем, но я не хочу, чтобы шамилевское отродье опять волю взяло. Порвем хранцузов, мать их ети. Я — за.

— Собственно, я тоже не против, — осторожно высказался Синицын. — А что, если все же взять на сию операцию санкцию командования?

— Оное начальство, — ехидно ответил ему Тетюха, — за союзниками хвосты заносит и лебезит напропалую. Так что сам подумай, Алексей Юрьевич, что тебе ответят. Да еще загонят перца под шкурку, чтобы неповадно впредь было о таком задумываться. Понятно?

— Нешто мы в собственный карман? — поддержал его вахмистр. — На дело ведь.

— Да, Алексей Юрьевич, — я решил, что пора самому вступить в разговор. — Ответ руководства будет однозначным. Я же имею карт-бланш на самостоятельное принятие решений практически по всем вопросам. И ответственность тоже возьму на себя. Но никто, повторю, никто из начальства пока не должен знать об этой операции... — и с намеком добавил: — Вы мне можете гарантировать это?

— Могу, — после некоторой паузы ответил Синицын. — За себя я отвечаю.

— А я за себя, — немедленно отозвался Тетюха.

— Ручаюсь, — несколько торжественно высказался Игнашевич. Даже руку к сердцу приложил.

— Ишь что удумали... — вахмистр покачал головой. — Надо бы вас, охальники, сдать куда следует... — и тут же широко улыбнулся. — Да шучу я, шучу. Где я, а где начальство. Но дело серьезное, Георгий Владимирович. Тут сто раз надо отмерить, а потом уже резать.

— Отмерим, Степан Ильич, — облегченно выдохнув про себя, пообещал я ему. — Значит так...

Обсуждение было очень конструктивное, довольно бурное, но не особо продолжительное. А к его завершению как раз поднялся именно тот вопрос, о котором мне не особо хотелось задумываться.

— Что будет с французиком? — поинтересовался сотник. И сразу же уточнил: — После того как.

Взгляды всех присутствующих сошлись на мне. И я уже прекрасно знал, какого ответа они от меня ждут. Дело в том, что оставлять Эмиля в живых будет несусветной глупостью. Конечно, можно его подранить, выставив героем, но даже это не даст никаких гарантий, что ребята из Второго бюро рано или поздно на него не выйдут. Так что, как бы он мне ни был симпатичен, вывод напрашивается один.

— Француз лишний, — коротко ответил я. — Хвосты рубим вчистую. Именно поэтому я не пригласил сюда подпоручика Суровцеву. Не особо верю, что у нее какие-то чувства к лейтенанту, но потенциальное слабое звено надо сразу исключать.

— И я не верю, что она такая, — поддакнул Игнашевич.

— Я не такая, я жду трамвая, — насмешливо протянул Тетюха, явно поддразнивая эсера, но еще до того, как тот возмутился, добавил: — А я что, я ничего. Аглая Викторовна дама суровая, но всяко-разно может случиться.

— Бабы они существа загадочные, — умудренным тоном подтвердил вахмистр. — Ну что, на сегодня всё?

— Да. Завтра у нас всех очень много дел.

Пропустив по сложившейся уже традиции по паре глотков коньяка, мы разошлись. Домой я попал уже затемно, так что о том, чтобы пойти пострелять с Ясминой, уже речи быть не могло.

Гречанка было насупилась, но очень быстро оттаяла, когда я подарил ей никелированный дамский револьверчик и коробку патронов к нему, которые по моей просьбе притащил Игнашевич.

— Это мне? — не скрывая восхищения, прошептала Ясмина, глядя на подарок, словно я презентовал ей бриллиантовое колье.

— А кому еще? Тебе, конечно.

— Спасибо, Георгий! Ты... ты... — девушка не договорила, быстро чмокнула меня в губы и немедленно зарделась, по своему обычаю прикрывая лицо кончиком платка.

— Что такое, Ясмина? — я шагнул к ней и взял ее за руку. — Почему ты стесняешься?

Гречанка вдруг прыснула смехом и ответила:

— Мама так научила. Она говорила, что перед мужчиной всегда надо делать вид, как будто глупая и стесняешься. Такие им нравятся. Так это?

— Нет, не всем. Я глупых не люблю. И не надо притворяться. Я этого еще больше не люблю.

— Зачем подарил? — пытливо заглянув мне в глаза, спросила Ясмина. — Нравлюсь тебе?

— Да... — я осторожно положил ей руки на талию и притянул к себе. — Сейчас покажу, как...

— Потом покажешь, — девушка ловко вывернулась и отскочила на шаг назад. — Не сейчас.

— А когда?

— Когда? — с хитрой улыбкой переспросила гречанка. — Когда я сама захочу, чтобы ты показывал. Я уже не против, но пусть будет немного позже. Когда еще сильней захочу.

— Тебя так отвечать тоже мама научила?

— Нет. Это я сама придумала, — расхохоталась Ясмина, юркнула к двери комнаты, а уже на пороге добавила: — Буду умной, как тебе нравится.

Ну, что скажешь. Пусть будет как будет.

Больше ничего примечательного до утра не случилось. Я плотно поужинал и отлично выспался, а вот на следующий день пришлось повертеться как белке в колесе. Для начала мы тщательно изучили маршрут движения машины с золотом, наметили позиции и пути отхода, распределили роли, а потом даже отрепетировали операцию, используя вместо авто де Лувиньяка «Антилопу Гну» Синицына. Как нельзя кстати Пуговкин уже снял одну из квартир, и она оказалась в очень подходящем месте, вполне пригодная, как исходный пункт сосредоточения перед делом. Игнашевич к обеду завез туда арсенал оружия, целую кучу одежды и даже кое-что из театрального грима. Так что мы даже успели примерить к себе новые образы. Провозились почти до самого вечера, но вроде как справились.

А потом пришел черед подготовки к другому делу, не менее опасному и важному. Какому? Конечно же к обеспечению моей сегодняшней встречи с княгиней, черт бы ее побрал. Чует мое сердце, без подлян не обойдется, но тут уже ничего не поделаешь, потому что надо с этим разобраться раз и навсегда. Но вроде как справились. Правда, пришлось повозиться, уговаривая казака наконец-то выйти в свет со своей баронессой.

— Понимаете, Георгий Владимирович, — недовольно бурчал сотник, — я там себя буду чувствовать, как не пришей к кобыле хвост. Не мое оно. Опять же, я при бабе буду, а не она при мне. Так-то с ней я не против, скажу прямо, справная бабенка, с понятиями правильными, но...

— Егор Наумыч, сам подумай, — дожимал я. — А кто меня подстрахует внутри? Степан Ильич? Так он в передвижениях там ограничен. Музыкантам только в их комнату да в сортир разрешают отлучаться. А Алексею Юрьевичу и Антону Васильевичу вообще в казино хода нет. А встреча у меня важная, в обеспечение очень далеко идущих планов. Так что...

— Уволь ты меня, Владимирович, от этого дела... — продолжал ныть казак. — Вот же напасть. Я лучше...

— Сотник Игнашевич!

— Я, господин капитан! — мгновенно присмирел Тетюха.

— То-то же... — удовлетворенно рыкнул я. — Прикажу, в бордель строевым пойдешь.

— Дык, туда я завсегда согласен...

— Разговорчики. Марш сообщать баронессе радостную весть.

В общем, все решилось.

Для того чтобы привести себя в образцово-показательный вид, много времени не понадобилось, и к десяти часам вечера я уже был у парадного входа в казино. К счастью, дама в комплекте для визита уже не требовалась, поэтому Суровцева была сегодня избавлена от повинности меня сопровождать. Да и не смогла бы она, так как работала на коммутаторе в ночную смену. Баронесса, по итогам нашего первого посещения сего богоугодного заведения, выхлопотала мне карточку ассоциированного члена клуба, так что никаких препятствий уже не возникло.

Все началось обычным образом. Я избавился от пальто, шарфа, шляпы и перчаток, сгрузив их слуге, придал себе окончательный лоск перед зеркалом и вальяжно потопал к входу. Ну, где ты, матушка княгиня?

— Месье Корф... — без Амьена и в этот раз не обошлось. — Я рад снова видеть вас. Сегодня замечательная программа, уверяю, вы останетесь довольными. Но я вынужден напомнить вам о требовании сдать все имеющееся оружие.

— Я не ношу с собой оружие, месье Амьен, — слегка оскорбленным тоном ответил я ему.

— Заведение выражает вам свои извинения... — француз прискорбно склонил напомаженную голову. — Но, в связи с присутствием на сегодняшнем вечере некой важной особы, пожелавшей остаться инкогнито, требования безопасности ужесточены. Буду вынужден предложить вам пройти досмотр. Уверяю, это касается всех сегодняшних посетителей, а не лично вас. Заведение с удовольствием компенсирует вам моральный ущерб.

— Это черт знает что... — раздраженно буркнул я, но требованию подчинился и проследовал в комнату охраны. Где меня очень поверхностно и тактично досмотрели. И, естественно, ничего не нашли, потому что пистолета я собой не взял, а пружинный стилет был спрятан так, что его бы не нашли даже зубры прапора на приемке в «Матросской Тишине»[45], а не то что эти фраера.

Все это меня очень насторожило, если даже не сказать большего. Но что-то подобное я все-таки предполагал и успел приготовиться, поэтому не стал отказываться от встречи с Кетеван.

Но ее пока не было видно. Пуговкин со товарищи наигрывали унылые менуэты, а народ, как и в первый раз, вел себя довольно сдержанно. Среди них фланировали баронесса Теодаракис с Тетюхой. Гортензия вся цвела и пахла, гордо представляя своим знакомым сотника, а казак, судя по злой морде, едва сдерживался, чтобы не послать всех подальше. Но выглядел очень импозантно и внушительно. Да, не обидел боженька детину внешностью и статью.

«Терпи, казак, атаманом станешь...» — хохотнул я про себя, прошелся мимо музыкантов, различил едва заметный кивок вахмистра и уже совсем было собрался проникнуть в служебный коридор, где в туалете для обслуги вахмистр сделал закладку с оружием, как позади послышался спокойный женский голос:

— Барон, если бы вы знали, как я рада вас видеть.

Я про себя чертыхнулся, обернулся к княгине и невольно отметил, что она выглядит просто сногсшибательно. Отороченное мехом темно-бордовое бархатное платье в пол со свободной талией, не скрывало очертания шикарной фигуры, а тщательно подобранные драгоценности идеально подчеркивали ее природную красоту.

— А ты рад меня видеть? — Кетеван капризно надула губки и шаловливо стукнула меня по плечу сложенным веером. — Фу, как не стыдно. А я думала, нас что-то связывает.

— Нас связывает мое желание свернуть тебе шею, — вежливо улыбаясь, ответил я. — Итак, у тебя совсем немного времени.

— Положительно, ты отвратительный невежа, — недовольно скривилась княгиня. — Ну хорошо, хорошо. Идем в бар, там есть приватные кабинки.

Заказав для себя коньяка, а для Кетеван дайкири, я достал сигариллу из портсигара и закурил, давая возможность княгине заговорить первой.

Она тоже раскурила длинную пахитоску, выпустила пахнущее мятой облачко дыма, откинулась на кожаную спинку кресла и очень серьезным тоном сказала:

— Да, Георгий, я прекрасно понимаю, что виновата перед тобой. Но все-таки предлагаю забыть о том досадном недоразумении и соединить свои усилия в поисках третьего ключа.

— Для начала тебе придется рассказать все, что ты знаешь, — небрежно бросил я ей. — В противном случае разговор у нас не получится.

— Тебе самому не справиться! — резко заявила Кетеван. — К чему эти сложности?

— Ну что же. Как я уже говорил, разговор не получился. Свободна.

— Ты знаешь, — не сводя с меня глаз, зло процедила княгиня, — Навроцкий всегда говорил, что ты редкостный ублюдок. Когда я познакомилась с тобой, подумала, что он наговаривал на тебя из личной ненависти, но теперь вижу, что Аркадий был прав.

— Надо понимать, что ты все-таки решила говорить? — я сделал вид, что пропустил ее слова мимо ушей.

— Что ты хочешь знать? — нервно бросила Кетеван.

— Всё, с самого начала.

— Хорошо...

После того как она начала рассказывать, вся эта история наконец стала проясняться. Конечно, многие пробелы все-таки остались незаполненными, но общая картина все-таки сложилась

Как оказалось, перед самым своим арестом императрица выбрала трех человек из круга своих доверенных лиц, к которым относился и барон фон Нот- бек, вручила каждому из них по ключу от банковской ячейки в швейцарском банке и по фрагменту номера счета, открытого на предъявителя, уже в другом банке. Тоже швейцарском. С поручением снять средства и употребить их во благо царской семьи, буде такая надобность случится. Любым способом, на усмотрение доверенных лиц. В ячейках лежали пароли, подтверждающие доступ к счетам, но получить доступ можно было, только соединив эти пароли. А на самом счете должно было лежать около миллиона британских фунтов. Но это не всё. Исходя из какой-то своей логики, царская супруга выбрала фанатично преданных лично ей персонажей, отъявленных монархистов по сути, но при этом жутко ненавидящих друг друга. Очевидно, предполагая, что такие уж точно не сговорятся и не прикарманят денежки.

Но плану не суждено было исполниться. Увы, для меня осталось неизвестным, по каким причинам так случилось. Никто не успел ничего снять, а царскую семью уконтрапупили большевики. В последнюю свою встречу Зиберт, Навроцкий и фон Нотбек договорились встретиться в Париже и ждать там друг друга сколько потребуется. Для того, чтобы наконец- то снять деньги и конечно же употребить их на дело борьбы с большевизмом. Тьфу ты, идиоты.

Но опять в планы вмешалась суровая реальность. Капитан Навроцкий был ранен, стал инвалидом и застрял в Петрограде. Мало того, вконец опустился, подсев на кокаин. По версии Кетеван, она все это время была близка с ним и именно от него узнала о счете. Затем Навроцкий благополучно отбросил копыта, Кетеван, естественно, прибрала ключик и номера к рукам, но тут выяснилось, что сведения утекли еще к кому-то, а затем к большевикам, и на нее открылась настоящая охота. М-да...

— Неужели ты думаешь, что я тебе поверю?.. — я сделал глоток коньяка и мерзко улыбнулся, начав оправдывать характеристику, данную фон Нотбеку его товарищем. — Но не суть. Как ты меня нашла?

— Искала и нашла! — зло бросила Кетеван. — Это как раз было нетрудно. Гораздо трудней было попасть на тот же пароход. Всё? Ты удовлетворен?

— Нет, не удовлетворен. Кстати, ты настоящая княгиня? Или...

— Это важно?

— Ты права, неважно. Что с Зибертом?

— Я знаю, что с ним. И знаю, где он, — уже спокойно сообщила Кетеван. — Но как ты догадываешься, ты об этом ничего не узнаешь. До определенного времени. Не надо считать меня дурой.

— Ты именно дура, девочка моя, — я снисходительно ухмыльнулся. — По одной-единственной причине. Счет уже давно пустой. Нет там ничего. Ни копеечки.

Зачем я так сказал? Для того, чтобы спровоцировать Кетеван на какие-то действия и узнать, от кого она выступает. А потом решить вопрос с этими людьми раз и навсегда.

— Как нет? — глаза Кетеван зловеще блеснули. — Ты же не мог их сам снять.

— Конечно же это не я их снял, Кетеван Ираклиевна... — я сделал паузу и заговорил только тогда, когда княгиня стала напоминать приготовившуюся к броску ядовитую змею. — Это сделали банкиры покойной царицы. Они помещали средства, они же и предусмотрели дополнительную возможность их снять. Откуда я это знаю? Неважно. Но я знаю это точно, поэтому давно избавился от ключа. Всё?

Некоторое время мы молчали. Первой заговорила княгиня. Очень спокойно, не проявляя эмоций:

— Ну что же, я примерно догадывалась о подобном развитии событий. Конечно, жаль потраченных усилий, но жизнь продолжается, и я не собираюсь ее тратить, гоняясь за миражом.

— Здравая мысль, — заметил я. — Придерживаюсь такого же мнения. Кстати, что там с моим золотом?

— Я верну, — обаятельно улыбнулась Кетеван. — Очень скоро. У меня дела пошли на лад. Давай встретимся здесь же... скажем, через неделю. Ты еще будешь в Константинополе?

— Думаю, да.

— Тогда я не прощаюсь, — княгиня встала и ушла, напоследок бросив: — Береги себя, Георгий.

— Пока-пока... — я проводил ее взглядом, очень надеясь, что Кетеван на выходе из казино попадет в руки Синицына и Игнашевича, после чего не спеша докурил сигариллу и потом решил снова попытаться достать оружие из тайника. Но опять не успел...

ГЛАВА 16

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Пера

30 января по старому стилю. 1920 год. 23:00

Месье Корф! — Амьен прямо излучал доброжелательность, хорошо разбавленную почтительностью. — Как я уже упоминал, заведение очень ценит своих клиентов. Месье Дювалье просит о встрече с вами, для того чтобы лично вручить ценный памятный подарок. Мне

поручено сопроводить вас к нему.

«Вот те раз... — подумал я. — Сам хозяин казино? Прям ценный памятный подарок? Надо же, какое уважение...»

Вот только лепить горбатого будете кому-нибудь на стороне. Очень неуклюже, господа. Только идиот не связал бы сегодняшний «досмотр» на входе с вот этим самым «приглашением». Тем более Гортензия сегодня обмолвилась в разговоре со мной, что хозяин заведения убыл в Ниццу. Ну и? Что это может быть? А хрен его знает. В любом случае, если приглашают — то на разговор. Хотели бы повязать — уже давно бы повязали. А вообще, как-то странно все это. Захеры Кетеван? Французы? Но не пойти не получится. Ладно, посмотрим...

— С удовольствием, месье Амьен, — я легким кивком подтвердил свое согласие и пошел вслед за французом. И с удовлетворением заметил, что сотник внимательно смотрит на нас. Уже хорошо, значит, один не останусь, тем более Тетюха тоже знает, где закладка с оружием.

Амьен провел меня служебным коридором, поднялся на третий этаж и остановился перед украшенной резьбой дверью. Легонько стукнул по ней костяшками пальцев и отступил в сторону.

— Прошу вас, месье Корф.

В богато обставленном кабинете, за массивным столом из мореного дуба сидел худощавый высокий мужчина в смокинге и с розой в петлице. Увидев меня, он встал, на его породистом лице с тонкими нервными чертами проявилось непонятное выражение, больше похожее на театральную маску.

Я шагнул через порог. И тут же мне в затылок уткнулся холодный металлический предмет.

— Без глупостей! — прошипел кто-то за моей спиной. Кто-то, для кого французский был родным языком. — Дернешься, вышибу мозги.

«Все-таки лягушатники, черт бы их побрал... — мелькнуло у меня в голове. — Но как они вышли? Эмиль раскололся?.. »

— Уж извините, месье Корф, за такой нерадушный прием, — мужик за столом издевательски ухмыльнулся. — Но мы все исправим, обещаю.

Я осторожно повел глазами по сторонам, пытаясь определить, сколько человек в комнате. И облегченно выдохнул, потому что помимо худого с розой и того, что стоял у меня за спиной, в кабинете находился еще один охранник казино, которого я опознал по черному костюму в тонкую светлую полоску, и Франсуа Амьен. Никого, хотя бы приблизительно напоминавшего оперативников из Второго бюро, не было.

«Что это за поц? — задался я вопросом. — Хозяин казино в Ницце. Значит — это может быть только начальник охраны, Серж Полански. Но какого хрена ему надо?»

— Кто ты такой? — стараясь говорить спокойно, спросил я у него. — И какого черта тебе надо?

— Кто я? — худой ухмыльнулся. — Это уже неважно. Ничего личного, месье Корф. Вы мне безразличны. Я просто выполняю просьбу моих хороших друзей. Объясняться будете уже с ними... — и коротко бросил: — Пакуйте его.

В тот же момент мне завернули руки, украсили запястья наручниками, а на голову натянули мешок из плотной черной ткани.

— Ну, где там Вилли и Жан? — послышался голос хозяина кабинета. — Они давно должны были взять его подружку...

Но не договорил. Потому что в кабинет кто-то влетел и приглушенно забубнил, между словами подвывая, словно от боли:

— Она ушла, Серж! Ушла! У-у-у, сука... Эта ведьма прострелила Алексу башку, а мне бедро — и ушла. Ее ждало авто в переулке...

— Дерьмо! — зло выругался Полански. — Но ладно, хоть этого взяли. Тащите к черному выходу. А ты перевяжись, идиот...

«Какая-такая сука?.. — озадачился я. — Моя подружка... гм... Неужто Кетеван? Ну да, больше некому. Мля, да это таинственные охотники за счетами царской четы! Твою ж мать! Это не просто хреново, это... Глупо как... Черт, одна надежда на сотника... »

Приказы выполнялись четко и безукоризненно. Мне подбили ноги, подхватили за локти и куда-то потащили, словно мешок с картошкой. А уже внизу, после небольшой заминки, закинули в автомобиль. Какой-то урод, не особо церемонясь, поставил на меня ноги и скомандовал водителю на... Черт побери, на польском языке!

— Давай, Яцек, быстрее. Рудый и так будет в ярости, что эту курву прохлопали, так что не стоит злить его больше.

«Поляки? А эти каким хреном здесь? Получается, пшеки тоже участвуют в охоте за счетами? Вот же ж, млять...»

Поездка оказалась совсем короткой. Очень скоро машина остановилась, меня таким же порядком перебазировали в какой-то дом и спустили в подвал, где посадили на стул, предварительно освободив от всего содержимого карманов. Стилет и в этот раз не нашли. Но никакой пользы из этого я извлечь не мог, так как со скованными руками достать его было невозможно.

Мешок слетел с головы. Я зажмурился от яркого света, а когда проморгался, увидел перед собой...

Кшиштофа Опольского, того самого антиквара. Польский резидент был одет в домашний халат и выглядел не выспавшимся; на его лице словно застыла недовольная гримаса. Но своего раздражения он не выдал и доброжелательно поздоровался со мной.

— Доброй ночи, господин фон Нотбек... — резидент не очень искренне улыбнулся и ехидно поинтересовался: — Или вас лучше называть господином Корфом?

Я проигнорировал вопрос и, покрутив головой, убедился, что в подвале больше никого нет. На полках стояли какие-то домашние соленья в банках, в углу бочки, от которых шел вкусный аромат укропа и квашеной капусты с огурцами, а на потолочных балках висели связки колбас. Знаете, такая домашняя, уютная обстановка, причем насквозь родная — славянская.

— Сами коптите, пан Опольский? Или с родины передают?

— Не будем отвлекаться, господин фон Нотбек... — недовольно поморщился поляк.

— Не будем так не будем, — покладисто согласился я. — Тогда озвучьте, какого хрена вам от меня надо, уладим все вопросы и разойдемся.

— Думаю, вы сами уже все поняли, Георгий Владимирович, — спокойно сказал Опольский.

— Увы, нет.

— Не надо юродствовать! — в голосе антиквара проскользнули стальные нотки. — Объясните мне, с какой целью вы встречались сегодня в казино с агентом Коминтерна Александрой Коэн?

— Я сегодня со многими женщинами встречался, — я безразлично пожал плечами. — Какая из них Коэн? Неужто баронесса Теодаракис? Вы говорите, агент Коминтерна? Вот это да... Кстати, а кто такой Коминтерн? Или что?

Я беззастенчиво валял дурака, пытаясь как можно дольше потянуть время. В свое время мне пришлось побывать на очень многих допросах, так что искусства валять ваньку было не занимать.

Тут главное не переборщить, потому что при такой тактике тебя досрочно начинают бить по почкам. Но вот в данном случае вроде как до этого самого неприятного момента еще порядочно времени.

Беспрекословно отдавать ключ и фрагмент номера счета я даже не собирался. Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: после того как поляк получит искомое, моя жизнь не будет стоить даже полушки. На хрена ему такой свидетель?

— Баронесса Глория Ракоши, княгиня Кетеван Орбелиани, графиня Милица Джуканович... — явно уже теряя терпение, объяснил антиквар. — Наконец, товарищ Волкова Александра Алексеевна и Александра Коэн. У этой женщины очень много обличий. Теперь поняли, о ком я, Георгий Владимирович? Давайте все- таки наладим плодотворное общение. Иначе придется прибегнуть к другим методам. Меня интересуют ключ от банковской ячейки в Цюрихе, с фрагментом пароля к одному хорошо вам известному счету.

— И всего-то?

— Всего-то, — легко согласился поляк.

— Что будет после того, как я вам отдам искомое?

— Ничего, — пожал плечами Опольский. — Пожелаем друг другу доброго здоровья и вас отвезут, откуда взяли.

— Увы... — я с глубоким искренним сожалением вздохнул. — Не получится. Почему? Да потому, что я уже отдал все той самой... как вы говорите, Волковой?

— Вы начинаете злоупотреблять моим терпением, — с угрозой процедил поляк. — Я сейчас позову своих парней, и они быстро развяжут вам язык. У них очень большая практика общения с русскими пленными.

— Толку все равно никакого не будет. Я все отдал, потому что счет уже давно пустой, пан Опольский.

— Как пустой? — в глазах резидента плеснулось недоверие.

— Да так... — я ему нагло улыбнулся и повторил версию, в свое время изложенную Кетеван. — Уж поверьте, в противном случае я с Зибертом и Навроцким давно бы снял деньги.

И тут я прокололся или просто скверно сыграл, увы, точно не могу сказать. Опольский мерзко ухмыльнулся и заорал:

— Яцек, Войтех, ко мне. Для вас появилась работа.

Дверь в погреб мгновенно отворилась, и на пороге нарисовались два молодца. Их габариты не сулили для меня ничего хорошего.

— Хорошо, хорошо! — я сразу сменил наглое выражение лица на покорную испуганную гримасу. — Я все скажу. Но ключ не при мне, конечно же. Он спрятан в надежном месте. Я покажу или нарисую подробный план.

— Я и не рассчитывал, что он будет при вас, — довольно прокомментировал антиквар. — Но пока погодим с ключом. С какой целью вы встречались с Коэн?

— Она каким-то образом завладела ключом Навроцкого и уговаривала меня соединить свои усилия в поисках Зиберта. Я взял время подумать. Но, черт побери, я даже не подозревал, что она из Коминтерна.

Поляк удовлетворенно кивнул. Видимо, сказанное мной подтверждалось известными ему сведениями. Затем последовало несколько вопросов, главным мотивом которых была моя связь с Кетеван. Я сразу же приврал, что договорился с ней встретиться на следующей неделе, прекрасно понимая, что выторговываю свою жизнь ровно до этого времени. На Тетюху с ребятами уже почти перестал надеяться. Мало ли как там сложилось. Буду пробовать выкарабкиваться сам. Главное, чтобы наручники сняли, а там поглядим...

В скором времени разговор опять вернулся к ключу.

— Конечно спрятал... — я опасливо оглянулся на молодцев у себя за спиной. — Но могу показать, где. Поехали. Кстати, пан Опольский, а можно убрать ваших... гм... людей от меня.

— Надо же... — поляк презрительно скривился. — Боевой офицер, а на расправу жидковат оказался. Нет, нельзя убрать. Так где ключ?

— Дома, закопан в саду, — я ему назвал адрес нашей конспиративной квартиры. — Но сами вы его не найдете.

— Кто еще кроме вас там живет?

— Никого. Служанка приходящая. Ключ от дверной калитки у вас на столе лежит. От самой квартиры, рядом с ним. Вон тот, с бородками. А вы меня точно отпустите? — я довольно натурально всхлипнул.

— Отпустим, отпустим. Рисуйте схему... — антиквар брезгливо подвинул мне лист бумаги и карандаш.

— Зубами?

Поляк поморщился, поинтересовался у своих людей, обыскивали ли они меня, а потом дал команду снять наручники.

Я демонстративно потер запястья, потом опустил руки вниз и потряс кистями, словно ускоряя приток крови к ним.

Вот тут надо сделать отступление. Я категорически отрицательно отношусь к убийствам. Мало того, считаю, что совершенно непозволительно форшмачить мокрухой свою масть. Да, было дело, случалось резать людей, но убивать своими руками — никогда. Афганистан не в счет, потому что на войне совсем другие правила. Но жизнь такая сука, что иногда приходится наплевать на свои убеждения. В общем, как- то так. Пора...

Я слегка потянул большим пальцем петельку в рукаве. В ладонь немедленно съехал нагревшийся от тепла тела стилет. Звонко щелкнула пружина, выбрасывая лезвие.

И сразу же, не вставая, я загнал его в пах стоявшему за моим левым плечом поляку. А потом, под аккомпанемент истошного визга, с оттяжкой выдернул клинок, вывернул кисть и обратным движением вбил его по самую рукоять во внутреннюю часть бедра второму охраннику.

Опольский вытаращил на меня глаза, вскочил, но тут же, натужно хрипя, осел, потому что после моего пинка тяжелый стол прижал его к стене.

Я сразу же отскочил на шаг, держа стилет наготове. Войтех, коренастый здоровяк с грубым лицом, больше приличествующим портовому грузчику, скорчился на полу в позе эмбриона и тихо монотонно выл, прижимая обе руки к паху. Ни о каком сопротивлении он уже не думал. Яцек, такой же большой, как его товарищ, но с детским, симпатичным лицом, лежал без сознания. Из его бедра толчками выхлестывалась кровь, образовав под парнем порядочную лужу.

— Вот же уроды, мля! — я быстро обыскал их, забрал пистолеты, вооружился одним из них, новеньким «люгером», загнал патрон в патронник, а потом, заметив, что пан Кшиштоф пытается вылезти из-за стола, отправил его в глубокий нокаут, саданув в челюсть носком ботинка.

И едва не пристрелил Игнашевича, ворвавшегося с истошным воплем в погреб с МР-18 наперевес.

— Руки в гору, мать вашу!!! Ой... — он опустил ствол пистолета-пулемета и нервно хихикнул.

— Я смотрю, вы уже сами тут... того-этого...

— Ух, етить... — с восхищением присвистнул Тетюха, спустившийся вслед за эсером. — А могёшь, Владимирович. Могёшь...

Последним в погребе появился Синицын. Он сразу же отправил Игнашевича на пост наверх, а потом поинтересовался у меня:

— Как вы, Георгий Владимирович?

— Нормально... — я внезапно почувствовал, что ноги перестали держать и плюхнулся седалищем на табурет. — Как... как вы меня отыскали?

— Егор Наумыч предупредил, потом мы проследили за машиной. А дальше... — штабс-капитан ткнул пальцем в потолок. — Приняли решение войти в дом, успокоили еще одного и сюда. Но вы уже сами справились. Вот только не пойму, какого пса пшеки так раздухарились?

— Вот это мы сейчас и узнаем... — я тщательно вытер стилет пиджаком одного из охранников, положил его в карман, надел наручники на еще бессознательного польского резидента и с размаху засадил ногой ему в бок. — Вставай, пан Кшиштоф. Нас ждут великие дела.

А вы, ребята, на шмон, то есть обыскивать дом. Все ценное и интересное сюда. Живей, парни, живей. У нас сегодня еще куча дел. И аккуратней, аккуратней, пальчиков не оставляем. Подождите... Вот ключи...

Парни мгновенно умелись исполнять приказание. А я посадил Опольского на стул и присел сам напротив него. Чувствовал себя препаршиво. В воздухе стоял тяжелый запах свежей крови и мочи, вызывавший судорожные рвотные позывы. Голова кружилась, а на душе... на душе творилось такое, что словами не передать. Труп истекшего кровью Яцека и сучивший в предсмертной агонии ногами Войтех настроения не прибавляли.

— Пристрели его... — прохрипел антиквар, с ненавистью уставившись на меня. — Пристрели, не будь курвой...

Я наотмашь двинул поляка рукояткой «люгера» по морде, потом не спеша собрал свои вещи со стола, разложил их по карманам, опять усадил Опольского на стул и тихо поинтересовался:

— Я что, сам к вам в гости напросился, пан Кшиштоф?

— Я совершил ошибку... — поляк говорил, не поднимая головы. — Судя по тому, что в вашей компании господин Синицын, вы и есть тот новый русский резидент. Я угадал? Если бы я знал, то никогда бы не нарушил правила игры и плюнул бы на приказ...

— Чей приказ? Что за приказ?

— Каковы мои шансы?

— Если вы ответите на все мои вопросы, быстрая и легкая смерть. В противном случае сами понимаете. Никто вас не заставлял лезть туда, куда не надо.

Опольский поднял голову и прошептал:

— Я буду говорить...

Разговор с Кшиштофом Опольским получился непродолжительным, но очень содержательным. Если вкратце, он действительно не знал, что я резидент нелегальной контрразведывательной группы Юга России. Хотя все-таки опознал как фон Нотбека во время моего злополучного визита в антикварную лавку. Но лишь потому, что месяц назад ему поступила ориентировка на меня, с указанием подробных примет и задачей изъять у фигуранта ключ с фрагментом номера счета, после чего ликвидировать. Впрочем, такая же ориентировка поступила и на Кетеван, а также на Зиберта. Зиберт на глаза полякам не попался, а вот меня

и княгиню найти все-таки удалось. Больше ничего по делу царских счетов он не знал.

Честно говоря, особых оснований верить поляку у меня не было, мелькнула даже мысль устроить допрос с пристрастием, но стремительно приближалось утро, поэтому пришлось игру закончить.

Пан Кшиштоф просил пистолет с одним патроном, но конечно же никто ему ничего не дал. Такие красивые жесты только в кино бывают. Я бы, например, выпустил эту пулю в кого угодно, но не в себя, а потом хоть трава не расти. Так что поляка просто пристрелили. Кто? Даже не знаю. Я отдал приказ, вышел из подвала, а когда вернулся, все уже было кончено. Подозреваю, что это сделал Тетюха, потому что по каким-то личным причинам он ненавидел поляков едва ли не больше красных.

Обыск в доме тоже оказался весьма результативным. В скрытом за антресолью сейфе нашлась большая коробка со старинными восточными драгоценностями, много коллекционных золотых монет, общим весом до полукилограмма и двадцать пять тысяч франков купюрами разного достоинства. Ну и помимо этого, шифровальные таблицы, личные дела агентов и прочие явки с паролями. И к вящей радости Игнашевича, довольно неплохой арсенал оружия, на который он сразу наложил лапу. В том числе великолепный штучный бюксфлинт[46] фирмы «Франкотт» с двумя парами сменных стволов, в коллекционном чехле из кожи какого-то африканского животного. Но этот трофей, по праву командира, я все-таки отбил у оружейного маньяка, хотя и отдал ему потом на хранение.

Деньги я быстро разделил, выдав по полторы тысячи франков каждому, включая вахмистра и Суровцеву, остальное, том числе драгоценности и монеты, оставил в фонде группы. То есть у себя.

Неплохо меня похитили, да? Хотя ну его к черту такие приключения.

В итоге мы замаскировали акцию под банальное ограбление и под вопли уже проснувшихся петухов быстро смылись. Домой попал опять под утро. Покемарить удалось всего пару часов, после чего выдвинулся на конспиративную квартиру. Ну а как? Кто за нас французов будет на гоп-стоп брать?

ГЛАВА 17

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Район Ортакей.

31 января по старому стилю. 1920 год. 09:00

— Я говорю, фартовый он. То бишь везучий. И его везение нам передалось, — убежденно бубнил Игнашевич. — Видишь, как все закрутилось.

— Фарт, фарт... ненадежная вещь этот твой фарт... — отвечал Тетюха. — Везение как пришло, так и ушло, а вот духовитость дана от рождения. Ежели ты без куража, без духовитости, дык и фарт свой прошляпишь. А духовитые и фарт под себя подомнут. Сам знаешь, как он под Стоходом, в пятнадцатом, с простреленной ногой егерей в атаку повел. И таки заняли траншею...

Я как раз поднимался по лестнице, но расслышав разговор своих соратников за неплотно прикрытой дверью, остановился. В атаку? С простреленной ногой? Однако не дружил ты с головой, Георгий Владимирович. Но ничего, теперь твое тельце в надежных руках. Я такие фортели выкидывать не собираюсь.

— Фарт, кураж... — пародируя казака и эсера, насмешливо протянул Пуговкин, — эко вы заладили. Ежели без царя в башке, без толку все это. Вот что я вам скажу, Владимирович прежде всего с головой своей дружит. Понятно? И хватит уже... — Вахмистр неожиданно сменил тему: — Э-эх... я бы сейчас отведал московского калача. Знаете, того, что по пятачку, от пекарни Прыткова на Разгуляе. Поджаристого, хрустящего! Да с вологодским маслицем коровьим. Э-эх...

Кулинарная тема нашла живейший отклик.

— А я бы белужинки отведал, да с хренцом и красным винным уксусом, — вступил в разговор Синицын. — Я всегда за ней на Немецкий рынок в Москве-матушке заходил. За полтину такой добрый шмат давали. Целый день сытый ходишь. А еще...

— Щей со снетками...

— Гречишных блинцов с икоркой паюсной...

— Стюдня говяжьего...

«Снетки, белужинка... — неожиданно разозлившись, про себя проворчал я. — Хрен вы сейчас раздобудете в Москве тех снетков. А белужинки если и найдешь, то за такие бабки, что жрать расхочется. Мля, все просрали полимеры... »

И открыл дверь. И подивился, насколько преобразились контрразведчики. Игнашевич стал жердяистым шкетом неопределенной национальности, в замызганной кацавейке из козьего меха наружу, просторных линялых шароварах и разлезшихся чувяках, надетых на толстые вязаные чулки. Синицын и Тетюха облачились в толстые моряцкие бушлаты и вязаные шапочки, превратившись то ли в матросов торгового флота, то ли в рыбаков. А Пуговкин представлял собой неприметного турецкого старикана с вислыми, как у запорожца, усами и в облезлой шубейке из овчины. Ничего не скажешь, мастерски личины сменили. Молодцы.

— Здравия жела... — начал было Игнашевич, но, наткнувшись на мой взгляд, сразу же поправился: — Здравствуйте, Георгий Владимирович.

Я со всеми поздоровался за руку и стал тоже переодеваться.

— О чем говорили, господа?

— Вестимо, — хохотнул Пуговкин. — О том, что откушать бы. Первейшая тема на чужбине. Тоскует организм по родному едову.

— Ага, — поддакнул Игнашевич. — А вы, Георгий Владимирович, что бы отведали, из родного-то?

— Французской булки... — брякнул я, с отвращением рассматривая стоптанные сапожки из козлиной кожи. — Да чтоб хрустела, хрустела... — и сразу оборвал тему: — Где мое оружие?

Свои стволы я не собирался светить, поэтому приказал эсеру подготовить замену.

— Вот, извольте... — Игнашевич достал из кобуры точно такой же, как у меня «Браунинг М1903», только в рядовом исполнении. — К нему три полных магазина по десять патронов и два штатных. Не беспокойтесь, эту партию патронов я опробовал, осечек не должно случиться. Да и сам пистолет работает как часики.

— Благодарю... — я загнал патрон в патронник, поставил пистолет на предохранитель и отложил в сторону. После чего взял со столика накладную бороду и растерянно повертел ее в руках. — Ну и как ее лепить?

— Это мы быстро, — Пуговкин встал. — Вы присядьте, Георгий Владимирович, присядьте...

Уже через десять минут на меня из зеркала смотрел жутко колоритный типус весьма подозрительной наружности. Неопределенного цвета, подпоясанная кушаком хламида из верблюжьей шерсти с остроконечным клобуком, из-под которого выглядывали красные припухшие глаза и спутанная седая борода, нищенская холщовая сумка через плечо и сучковатая клюка — больше всего я был похож на бродячего дервиша.

Н-да... видок еще тот. Хотя, надо признаться, образ получился донельзя удобный. Подобных персонажей на улочках Константинополя хватает, толпа относится к ним с благоговением и, главное, ни один патруль не вздумает проверить. Себе дороже, народ и линчевать может за такое надругательство над святым человеком. К тому же никакая странность в поведении сторонним наблюдателям не бросится в глаза. Что с них возьмешь, с дервишей этих.

— Пахнете вы... — недовольно шмыгнул носом Пуговкин. — Уж сильно приятно. А надоть...

— Ослиным дерьмом, что ли? Ну уж нет, увольте. Господа, что у вас с оружием?

С оружием у господ контрразведчиков оказалось совсем непатриотично. Пуговкин продемонстрировал британский револьвер «веблей», Тетюха достал массивный «маузер», Синицын — «люгер», а Игнашевич, приоткрыв полу не по размеру большой кацавейки, явил висевший на перевязи германский пистолет-пулемет. Правда, без магазина. Надо понимать, что магазин он еще куда-то засунул. Вот же маньячила. Но нормально. Не на войну идем. Если получится, как задумано, стрелять вообще не придется. А если... В общем, тогда нам и пулеметы не помогут. Но будем надеяться на хорошее.

Под горестные взгляды эсера я безжалостно срезал крышку кобуры, потом подумал и повесил ремень с ней через плечо, наподобие патронташа-бандольеро. Сверху набросил бурнус, опять перепоясался, повертелся перед зеркалом и остался доволен. Пистолет ни с каких ракурсов не просматривался. Неудобно, конечно, но сегодня к вечеру закончит работу кожевенник, а пока и так сойдет. Вот вроде и все.

— Готовы? Готовы. Присядем на дорожку...

С квартиры выбирались поодиночке, через разные выходы. Времени до акции оставалось всего около сорока минут, но и идти тут было совсем недалеко, поэтому я особо спешить не стал. Иду себе да иду, по сторонам глазеть не забываю и старательно изображаю из себя усталого путника. И тихо радуюсь, потому что, собственно, «машкерад» мой вполне удался. Встречный народ реагирует как должно. То есть турки с почтением кланяются, европейцы с брезгливостью воротят носы, но, в общем-то, никто особого внимания не обращает. Вот и ладненько.

Так и добрался до места, где уселся, опершись спиной на стену кофейни, и принялся хрупать сушеные финики, одновременно фильтруя обстановку. Место здесь чрезвычайно удобное для засады: улочка сужается, и для того, чтобы проехать, обязательно придется снизить скорость до минимума, а путей отхода столько, что любая погоня заблудится. А дальше дело техники.

Так, что тут у нас? Ага... мальчишки разносят жаренные в меду пончики, два водоноса примостились, как и я, на перекус, какой-то турок неспешно сгружает с ишака ящики с апельсинами. Еще какая-то публика... Зараза, а многовато свидетелей получается. Так... а это передвижная шашлычная, что ли? Точно, жарят кебабы и тут же продают прохожим. Один пузатый усач рубит топориками баранину, замешивает фарш, а второй, почти его близнец, только шире в плечах, лепит мясо на палочки и пристраивает их на мангал. И плевать им на красномордого швейцара в шитой золотом ливрее у входа в богатый ювелирный магазин, свирепо корчащего недовольную рожу. Восточная непосредственность, етить. Но не суть, главное в том, что никаких признаков засады на нас я не вижу. Вряд ли французы привлекли бы для этого дела аборигенов, а европейцев здесь как-то не наблюдается. Вернее, они есть, даже немало, но все прохожие. Бредут по своим делам, на месте не останавливаются. Впрочем, оно и к лучшему, конечно. Хотя какая-то неясная тревога меня слегка гложет. Вот только ее причин пока выявить не могу. Но посмотрим. Если что, сверну акцию без особых колебаний.

Ага... а вот и Синицын с казаком. Пристроились пить кофе у уличной кофейни. Меня видят, а значит, сигнала не пропустят. Где чертов эсер? А вот и он, на моей стороне улицы, набрал себе пончиков и лопает, присев на парапет. Пуговкин не просматривается, но так и было задумано — у него своя миссия.

Зараза, а вкусно пахнет печеная баранина. А я как раз сегодня толком не завтракал...

— Al ata, Allah’in adiyla, yuce ve merhametli [47]

Я поднял голову и увидел одного из шашлычников, протягивающего мне завернутый в лепешку кебаб. Вот же, мля? И как реагировать?

Но особо размышлять времени не было, поэтому я молча, но с достоинством, принял угощение. Турок еще раз поклонился и отошел. Но вот его пытливый, пронизывающий взгляд мне очень не понравился. В голове сразу же зазвенели колокольчики тревоги.

Своей внутренней интуиции я привык доверять, поэтому тут же решил отменить акцию.

«На хрен! Лучше перебдеть, чем недобдеть... » — уже встал, чтобы подать знак контрразведчикам, но тут из- за переулка показался легковой «ситроен», на котором Эмиль перевозил деньги.

Внутренняя тревога сразу нашла свое подтверждение. Во-первых, на правом крыле у авто трепыхался французский трехцветный флажок, что было маркером отмены акции. А во-вторых, за «ситроеном» следовал небольшой грузовичок с солдатами в открытом кузове.

Подавать сигнал не было смысла, потому что соратники уже сами все видели.

«Ну что же, так даже лучше... — с легким разочарованием подумал я и машинально откусил кебаб. — Зато теперь я на все сто уверен в том, что Эмиль лоялен. Ладно, что-нибудь еще придумаем. Гм... а вкусно, черт побери... »

Развернулся и не спеша пошел по улице. Но тут, совершенно неожиданно, за спиной прозвучали хлесткие, резкие звуки выстрелов.

«Твою же мать!..» — с перепугу я выронил на тротуар лепешку с мясом и метнулся в переулок. Но быстро опомнился, затормозил, осторожно выглянул из-за угла и в буквальном смысле остолбенел.

Тот самый шашлычник, что подарил мне кебаб, с двух рук палил из маузеров, всаживая в «ситроен» пулю за пулей. Было четко видно, как разлетается блестящими искорками лобовое стекло, а сидящий на переднем сиденье Эмиль судорожно дергается, очень похожий на марионетку, которой управляет перепивший кукловод. Марионетку с очень удивленным лицом.

Второй турок, помощник первого, широко расставив ноги, короткими очередями стрелял из «льюиса», выцеливая грузовичок. Ему составляли аккомпанемент водоносы, в упор расстреливающие из пистолетов пытавшихся выскочить из кузова солдат.

Грузовик вильнул и на скорости с грохотом въехал в стену, немедленно окутавшись паром из разбитого радиатора. Чудом увернувшийся швейцар рыбкой нырнул за каменную цветочную клумбу возле входа в свою лавку. Звонко лопнула и осыпалась стеклянными брызгами на тротуар витрина кофейни. Всю эту катавасию оттеняли своими истошными воплями прохожие, прыснувшие по сторонам, словно перепуганные муравьи. Синицын, Тетюха и Игнашевич общей панике не поддались и, как только прозвучали первые выстрелы, скрылись в подворотне в мгновение ока. Да... боевой опыт не пропьешь...

«Ну ни хрена себе? — здравый смысл подсказывал, что надо как можно быстрее сбежать, но что- то все-таки меня удерживало на месте. — Ну и кто? Дашнаки? Кемалисты? На армян и греков они мордами не смахивают, так что точно сторонники Кемаль-паши... »

На мгновение показалось, что с французами все уже покончено, но тут задняя дверца «ситроена» распахнулась и из нее кубарем выкатился какой-то мужик в штатском. Лежа на спине он вскинул револьвер и сразу же влепил пулю в грудь турку с маузерами.

Шашлычник пошел боком, выделывая ногами замысловатые коленца, потом выронил оружие и ничком рухнул на мостовую.

Француз быстро перекатился и дважды пальнул в зазевавшегося пулеметчика, убив того на месте.

Но на этом успехи стрелка закончились, потому что кто-то из турок так же снайперски точно прострелил ему голову, превратив ее во что-то наподобие лопнувшего перезрелого арбуза.

Но несколько солдат все-таки уцелели — из-за грузовика послышались частые ответные винтовочные выстрелы. Кемалисты залегли и начали яростно отстреливаться.

А еще через мгновение неподалеку послышались тревожные трели свистков — на помощь уже спешила полиция и патрули оккупационных войск.

Блистательно начавшееся нападение в итоге свелось в банальную перестрелку, без всякой надежды на положительный результат. Для турок. Для французов как раз все обошлось сравнительно благополучно.

«Ур-роды, мать вашу! Сука, как же некстати. Нет, это надо же было так обгадить всю малину. Ни себе, ни людям. Хрен с ним, с золотишком, все равно операция для нас срывалась — а вот Эмиля жалко. Да, как человека — тоже, но в первую очередь — как агента. А так все хорошо начиналось. Тьфу ты... — Я сплюнул и, про себя матерясь, свалил в подворотню. — Ну а что здесь ловить? Сука, и кебаб не доел... »

Сзади вдруг послышался тяжелый топот. Я машинально оглянулся и не поверил своим глазам. Не поверил, потому что на меня несся один из водоносов. На одной из его штанин расплывалось темное пятно, он хрипло дышал и сильно прихрамывал. В левой руке турок держал маузер, а правой тащил небольшой брезентовый мешок. Очень тяжелый мешок, потому что водонос едва его удерживал.

Увидев меня, он вскинул пистолет.

Я даже не успел испугаться, только почувствовал, как по спине побежали капельки холодного пота и инстинктивно, можно сказать, по наитию, состроил гневную рожу. А потом вдобавок погрозил кемалисту своим посохом. И чуть не помер со страха при этом. А ну как пальнет, террорист хренов.

Не знаю, что тут сыграло, моя зверская морда или простая почтительность, но ствол тут же опустился. Турок что-то извиняюще пробормотал, перехватил мешок поудобней и похромал себе дальше.

На улице все еще продолжалась пальба. Видимо, кто-то из оставшихся кемалистов все еще отстреливался, прикрывая отход своего напарника. Ну что же... Решение напрашивается само по себе.

Я оглянулся по сторонам, потом в два шага догнал турка и с размаху засадил ему клюкой по башке. Мужик утробно хрюкнул и, вмиг обмякнув, повалился на землю.

— Саечка за испуг тебе, братан... — я примерился, еще разок двинул его по голове, только теперь ногой, а потом взвесил в руке опломбированный банковскими сургучными печатями брезентовый мешок.

Внутри его что-то глухо позвякивало, а весил трофей где-то килограммов тридцать — тридцать пять. Эмиль говорил, что общий вес золота должен бы составлять около семидесяти пяти килограммов, а значит, осман ухватил ровно его половину.

— Нормально... — я поместил трофей в джутовый мешок, который лежал у меня в суме, перекинул его через плечо и скрылся в проулке.

Но не успел пройти даже десятка шагов, как навстречу вылетел совсем молоденький французский солдатик.

— Стоять на месте, дед! — заорал азартно он и вскинул винтовку.

«Вот же млять!..» — я про себя выругался и повторил ритуал — то есть опять состроил гневную рожу и погрозился клюкой.

Но, в отличие от турка, на французика пантомима не подействовала. Вообще никак не подействовала.

— Что ты там бормочешь, старый пень? — презрительно скривился солдат, сдвинул на нос кепи и ткнул мне стволом в грудь. — А ну показывай, что тащишь!

«Прости меня, Господи...» — я переступил, становясь боком, с кряхтеньем поставил мешок на землю и, выпрямляясь, снизу-вверх ткнул лягушатника набалдашником посоха в подбородок.

Звонко лязгнули зубы, солдатик приглушенно взвизгнул и, бросив винтовку, обеими руками схватился за челюсть.

«Да, братик, сочувствую, прикушенный язык — это реально больно... » — Клюка опять взмыла в воздух и с глухим стуком опустилась французу на затылок.

Убедившись, что правки не надо, я на всякий случай пнул его сапогом в висок, подхватил с земли трофей и быстрым шагом пошел по улочке.

По пути встретилось несколько человек, но, увлеченные обсуждением все еще продолжавшейся пальбы, они не обратили на меня никакого внимания.

К счастью, запряженная осликом небольшая двухколесная тележка, с гордо восседавшим на облучке вахмистром, оказалась на месте — то есть в глухом безлюдном проулке.

Походя, я сбросил ношу в телегу и негромко пробормотал:

— Трогай, братец...

— Угум-с... — без лишних слов Пуговкин притрусил мешок сеном, опять взобрался на свое место и тряхнул возжами. — Но, залетный...

Осел пошевелил мохнатыми ушами, неохотно поднапрягся и потащил поскрипывающую всеми сочленениями повозку. Ну а я сам побрел на конспиративную квартиру.

Куда вскоре благополучно и добрался.

ГЛАВА 18

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Район Ортакей.

31 января по старому стилю. 1920 год. 14:00

—Но как? — Игнашевич не мог оторвать взгляда от брезентового мешка, опечатанного сургучными печатями. — Как у вас получилось, Георгий Владимирович? Ведь...

— Ведь нас кто-то опередил, — продолжил за него Синицын. — Правда, не знаю кто.

В отличие от эсера, штабс-капитан вел себя гораздо сдержанней.

— Может быть, дашнаки[48]? — предположил вахмистр. — Еще те головорезы.

— Нет, — мотнул головой сотник. — Турки это. Я их за версту различу. Кемалисты, они самые. Видать, информация о золоте не к нам одним ушла. Но все- таки, как вам удалось, Георгий Владимирович?

— Повезло, — коротко ответил я. — Пока один из них отстреливался, второй ухватил мешок, после чего сделал ноги. Ну и наткнулся на меня в переулке. Дальше, думаю, объяснять не надо?

— Не надо, господин капитан, — ухмыльнулся казак, подбрасывая на ладони складной нож. — Ну что, глянем? Может, гаек каких вместо золотишка французики отсыпали.

— Вряд ли, — возразил ему Синицын. — Если готовилась провокация с живцом, на прикрытие поставили бы больше людей. А так, скорее всего, просто лейтенант не смог избавиться от охраны.

— Вскрывайте, — приказал я сотнику.

Клинок с треском вспорол шнуровку на мешке. Тетюха засунул внутрь руку, помедлил, злорадно улыбаясь, а потом жестом фокусника извлек несколько небольших увесистых колбасок, завернутых в пергаментную бумагу, через которую хорошо просматривались грани монеток.

Я облегченно выдохнул. Нет, в подставу я не верил. Не верил по уже озвученным штабс-капитаном причинам. Не ждали франки нападения, иначе бы турок перебили в самом начале заварушки. Да и не стали бы они так рисковать своими же людьми. Впрочем, по последнему пункту я не особо уверен. Контрразведка всегда была грязным и не особо гуманным делом.

Пуговкин взял на себя обязанности бухгалтера и после виртуозно проведенного пересчета сухим казенным тоном объявил, что в мешке находятся монеты разного номинала на общую сумму ровно в пятьдесят тысяч золотых рублей.

— Етить! — восхищенно высказался Тетюха. — Я столько одним разом в глаза никогда не видел.

— И я тоже... — поддакнул ему Игнашевич, осторожно перекатывая в пальцах тускло отблескивающий кругляш. — На эти деньги можно... Э-эх... можно так развернуться...

— А я видел и больше, — спокойно пожал плечами вахмистр. — Когда... — но тут же запнулся и добавил: — Неважно, когда.

Синицын среагировал очень ожидаемо. Штабс- капитан, не скрывая своей озабоченности, заявил:

— Это все хорошо, господа. Но ведь придется оприходовать эту сумму. А как? Командование быстро все сопоставит. И тогда...

«А вот хрен тебе... » — подумал я. Но озвучил совсем другое: — Значит, придется немного погодить с оприходованием, Алексей Юрьевич. Если что, проведем несколькими суммами. И под разные операции. Возможно даже разными валютами.

— Разве что так, — штабс мигом успокоился.

— Именно так. Но об этом подумаем позже. А пока поздравляю вас, господа, с благополучным окончанием операции. Но... на самом деле поздравлять нас не с чем... — я сделал паузу, подождал, пока на физиономиях соратников окончательно утвердится недоуменно-обиженное выражение, и только после этого продолжил: — Плохо работаем, господа. Очень плохо. Это касается всех, в том числе и меня. Увы, по всем показателям, эту операцию мы провалили. С треском провалили. И только лишь по счастливой случайности избежали окончательного позора. Будем делать выводы...

Честно говоря, меня все устраивало. Минимум телодвижений — и барыш в кармане. Что еще надо для полного счастья? Но если уж играть сурового и мудрого командира — так играть его до конца. М-да... вжился, называется. Привычный к начальственным выволочкам личный состав воспринял критику должным образом: то есть изображая на мордах величайшее внимание и искреннее раскаяние. Но я прямо чувствовал, что их распирает один очень насущный вопрос. Какой? Конечно же: а перепадет ли чуток золотишка в виде премии? Ну что же, совсем не удивлен. Во-первых, все люди, а во-вторых, я их и так порядочно развратил внеплановыми дотациями, и собираюсь развращать дальше. Для чего? Опять же существуют два ответа. Я всегда делюсь с подельниками, это, так сказать, мой принцип, а вторая причина тоже весьма банальна — подчиненные весьма неохотно сдают и подсиживают щедрого начальника. Ну как ты сдашь, если сам уже давно соучастник его невинных шалостей. Как-то так. Но хватит разглагольствований.

— Думаю, господа, вам положена некая премия. На личные нужды и на оперативные расходы. Скажем... в размере пятисот рублей золотом каждому. Но вся сложность в том, что французы сейчас будут отслеживать в обороте любую российскую валюту, поэтому светить червонцы нецелесообразно. Немного позже я озабочусь их безопасной конвертацией, а премию выдам франками, благо некий запас у нас имеется. Возражения? Тогда, перед тем как перейти к следующему вопросу, можно пропустить немного коньяку. Антон Васильевич...

— Уже озаботился, — эсер подскочил и достал из шкафчика бутылку. — Вот. Французский «Реми Мартин». Сам не пробовал, но говорят, сущий нектар. Я взял целый ящик.

— Покажите... — я взял коньяк и невольно хмыкнул, потому что Игнашевич где-то разжился элитным «ХО». И похоже, не поддельным, а настоящим: — Хм... и во сколько вам он обошелся?

— Ну... — эсер слегка смутился. — Я не покупал. Скажем так... Им со мной расплатились за некую услугу. Фактически произошел обмен. А сам коньяк, скорей всего, затерялся при разгрузке какого-то корабля.

Синицын укоризненно покачал головой:

— Антон Васильевич. Смею предположить, эти ваши коммерции не имеют ничего общего со служебной необходимостью.

— Жить-то как-то надо? — беззлобно огрызнулся Игнашевич. — Ведь сам я не ворую...

— Разливайте, — скомандовал я, предупреждая возможные трения. — Кстати, здесь найдется укромное место, чтобы спрятать золото? Пока не уляжется суматоха, перебазировать его куда-либо будет неразумным.

— А как же, — эсер подал мне наполненную рюмку. — В подвале я оборудовал небольшой тайничок. Там же лежит оружие с боеприпасами.

— Отлично. Ну что, господа, с почином...

Коньяк действительно оказался весьма неплох. Но мы позволили себе употребить всего одну бутылку. Почему? Да потому что на сегодня, а верней, на завтрашнее раннее утро, была запланирована еще одна акция. Дело в том, что до сих пор осталась не оборванной одна ниточка, связывающая меня с разгромленной польской резидентурой. И эту ниточку требовалась как можно быстрее оборвать.

Мы обговорили дальнейшие действия, после чего разошлись по своим делам, условившись встретиться здесь же в двадцать ноль-ноль, как раз перед наступлением комендантского часа. В том, что он будет введен, никто из нас не сомневался. Пуговкин отправился договариваться об еще одной конспиративной квартире, а верней — целом доме в азиатской части Константинополя, а Синицын как на крыльях полетел покупать вторую машину. Тетюха и Игнашевич свои цели не озвучили, ну а я поплелся домой, для того чтобы банально вымыться, поесть и отоспаться. К тому же надо было наконец забрать у кожевенника готовые кобуры.

Для конца января погода стояла более чем приличная, поэтому решил прогуляться к пансиону пешим порядком. Благо идти предстояло всего около полутора километров. А свой маршрут спланировал так, чтобы пройти мимо антикварной лавки пана Опольского. Нет, ну интересно же: сработал наш ложный след или нет?

Однако ничего понять не удалось, потому что магазинчик оказался банально закрыт. А это, с довольно большой долей вероятности, позволяло предположить, что поляка до сих пор никто не хватился. А если хватились, то паники еще не подняли. Да и кому панику поднимать? Как я уже успел узнать, местная полиция — учреждение довольно специфическое, если не сказать больше. Но посмотрим. Поляки в любом случае работали в тесном контакте с оккупационными спецслужбами, а этих ребят недооценивать явно не стоит.

— Нет так нет. Горевать не буду... — пробормотал я и направился дальше, искоса поглядывая на солдатиков оккупационных войск.

Французские зуавы в алых фесках, английские «томми аткинс»[49] в плоских как блин касках и даже итальянские берсальеры[50], щеголявшие перьями на шляпах — патрулей на улицах стало гораздо больше. Они расхаживали по улицам и выборочно задерживали людей, преимущественно восточной внешности. Видимо, турок, которого я шарахнул по башке, все- таки умудрился смыться.

С местной публикой никто не церемонился. В случае малейшего неповиновения в ход шли приклады и дубинки, после чего потерявшего способность держаться на ногах самостоятельно персонажа куда-то уволакивали.

Особенно свирепствовали чернокожие французские солдаты. От этих доставалось всем подряд, даже женщинам и европейцам.

Чтобы переждать суматоху, я направился к парикмахерской, на вывеске которой был изображен колоритный пузатый усач, почему-то в поварском колпаке, но с громадными ножницами в руках. Уже взялся за начищенную латунную ручку двери, как меня кто-то сзади схватил за рукав.

Я немедленно обернулся и увидел здоровенного негритоса в форме французского зуава.

— Куда твоя ходить? Документы давать! — кривя лицо в злобной гримасе, с чудовищным акцентом орал чернокожий. — Быстро давать!

Его товарищ, такой же африканец, только размерами поскромней, довольно сильно двинул меня прикладом в грудь. Видимо, для ускорения выполнения команды.

«Охренел, сука чернозадая?!!» — я едва не врезал ему в иссиня-черную морду, но сдержался и заорал по-французски:

— Смирно, обезьяны черномазые! Кто командир, мать вашу?

Африканцы растерянно выпучили глаза и немедленно приняли строевую стойку, звякнув о мостовую прикладами своих винтовок Бертье.

— Что здесь происходит? — к нам тут же подскочил немолодой полноватый лейтенант.

— Это я у вас хочу спросить, лейтенант, что здесь происходит? — я сделал четкий полуоборот к нему. — Что позволяют себе ваши подчиненные?

— Лейтенант Жискар, — французский офицер не особо смутился и небрежно откозырял мне. — С кем имею честь?

— Кавалер ордена Почетного Легиона, барон фон Нотбек... — исходя желчью и презрением, представился я. — Вот мои документы!

На лице лейтенанта сразу прибавилось почтительности. Он быстро пролистал паспорт, вернул его, а потом еще раз приложил руку к своему кепи.

— Приношу свои извинения, барон, за этот досадный инцидент. В случае вашего неудовлетворения извинениями вы можете подать жалобу моему командованию... — было видно, что французу явно не по себе.

— Я удовлетворен... — буркнул я, сбавляя тон. — Ну и солдаты у вас...

— Африканцы, из наших колоний, сенегальцы, — извиняющимся тоном пояснил француз. — Дикие совсем. Но порка понемногу делает из них людей.

«Очень скоро вы начнете каяться перед этими дикими... — со злорадством подумал я, — платить и каяться. Жаль, ты уже не увидишь, как будут гореть машины в Париже... »

— Сочувствую. А что случилось, лейтенант?

— Было нападение на наших солдат, — охотно объяснил француз, — есть убитые.

— И кто осмелился?

— Кемалисты. И одному из нападавших удалось сбежать. Господи, да что же это такое... Простите меня, барон... — лейтенант повел взглядом, увидел, как его подчиненные начали тиранить еще одного европейского господина, и, придерживая рукой кобуру, побежал к ним.

Я постоял немного, передумал стричься и быстрым шагом отправился дальше. В квартале, где располагался пансион, все было спокойно, так что домой удалось добраться без происшествий. Горячий душ и печенная на углях камбала с орехово-чесночным соусом окончательно вернули настроение, а пару часов крепкого сна, со свернувшимся в клубок в моих ногах Василием, восстановили мне силы.

Проснувшись, я откушал просто божественной пахлавы с кофе, после чего в сопровождении Ясмины отправился к кожевеннику.

Не знаю, шил ли он сапоги султанам, но с моим заказом справился образцово-показательно. Кобуры из отлично выделанной буйволиной кожи получились на загляденье, а пистолеты сидели в них как влитые. Правда, пока немного туговато, но это не страшно, думаю, со временем все разработается.

Ясмина не забыла о моем обещании, поэтому на обратном пути отвертеться от пострелушек не удалось. Тем более что предусмотрительная девушка догадалась прихватить с собой целую сумку разных вкусностей и пообещала гастрономическое наслаждение на фоне природы. Какой дурак будет отказываться? Да я и сам уже давно хотел опробовать свое оружие. С такой жизнью не сделать это было бы просто идиотизмом.

Гречанка привела меня в заброшенный полуразвалившийся форт, расположенный на берегу моря.

— Вот здесь никого нет, — она ловко спрыгнула с замшелого куска обвалившейся кладки и быстро извлекла из-под расшитого цветными узорами кожушка свой револьверчик. — Можно стрелять сколько хочешь. Здесь только коз пасут...

— Подожди, Ясмина... — я осторожно забрал у нее из руки оружие. — Вот смотри. Когда достаешь, никогда не держи палец на спусковом крючке. Можешь случайно выстрелить.

— Хорошо, не буду, — очень серьезно пообещала гречанка. — Научи меня.

— Чему?

— Всему, — в глазах Ясмины блеснули веселые искорки. — Я еще много чего не знаю.

— Научу... — я расставил вдоль стены булыжники. — Отойди... ага, еще на пару шагов... Начинай слева...

Скажу сразу, собой я остался доволен. Тушка фон Нотбека обладала верной рукой. Видно, стрелок он был не из последних. Да и я сам никуда свои теоретические навыки не растерял. Из всего оружия больше всего понравился кольт, тот что Pocket Hammerless модели 1908 года. Отличный пистолет, чем-то напоминающий мне родной ТТ, только удобней в хвате. «Большой» браунинг оказался тоже весьма неплохим орудием, но тяжеловатым и немного громоздким. Что и неудивительно: никакого пластика, сплошной металл. Ну а самый мелкий представитель моего арсенала — ни на что, кроме как на оружие последнего шанса, не годился. Впрочем, в другом амплуа я его использовать и не собираюсь.

Ясмина очень быстро расстреляла все свои патроны, приуныла, но, когда я разрешил ей воспользоваться своим «малюткой», быстро воспряла настроением и добила уже мой боезапас. Н-да... тут никаких патронов не напасешься. Хотя — пусть ее. Не жалко.

— Я очень хорошо стреляю? Да? — с некоторой долей неуверенности поинтересовалась девушка.

— Очень неплохо. Но надо чаще стрелять. Тогда вообще отлично получится.

— Принесешь мне еще патроны? — гречанка стала доставать из сумки плошки с едой и раскладывать на валуне, застеленным чистым полотенцем. — Вот, сама готовила. Здесь красиво. Вкусно будет кушать...

— Принесу.

— Надо выпить, — Ясмина плеснула из маленького бурдюка в глиняный стакан терпко пахнущего вина кроваво-красного цвета и подала мне.

— За что будем пить?

— Сам придумай... — хихикнула гречанка. — Ты же мужчина.

— Тогда за тебя... — я опрокинул в себя стакан, подождал, пока выпьет Ясмина, а потом крепко поцеловал ее в сладкие от вина губы.

Гречанка вздрогнула, замерла, а через мгновение очень неумело ответила мне. А когда мы наконец оторвались друг от друга, застенчиво пряча глаза, спросила:

— Ты очень добрый ко мне. Почему?

— Почему я должен быть злой?

— Ответь... — потребовала гречанка, добавляя в стакан вина. — Оттого, что хочешь меня как женщину?

— И это тоже.

— А что еще? — Ясмина доверчиво прижалась ко мне. — Хотя не надо, не отвечай. Время покажет. Целуй еще...

И целовал. Но ничего большего она мне не позволила. Впрочем, я не особо настаивал. Давно уже не подросток протубертатного периода и прекрасно понимаю, что подготовка к действу может приносить не меньше удовольствия, чем само действо. В общем, пока меня все устраивает.

Остаток вечера провел за изучением документов, изъятых у поляков, и систематизацией данных, полученных группой. И наброском будущего доклада Врангелю. Надо же как-то зарисоваться уже в должности резидента. И да, мысли о том, что вполне пора прихватить золотишко и свалить куда подальше, никуда не делись. Но я решил сделать это немного позже. Почему? Да потому что спинным мозгом чувствую — время еще не пришло. А к девяти часам вечера покинул пансион и без происшествий добрался до конспиративной квартиры.

Вся группа, за исключением Суровцевой, тоже была на месте.

Под потолком комнаты витали клубы сизого папиросного дыма, переливаясь причудливыми цветами в мягком домашнем свете керосиновой лампы. Синицын, Пуговкин и Игнашевич резались за столом в картишки, а сотник, вальяжно развалившись на диване, лениво перебирал струны гитары, повязанной по грифу шикарным атласным алым бантом. Увидев, как я вошел, все собрались встать, но я жестом их остановил.

— Пока отдыхайте, господа. Только форточку приоткройте, дыма столько, что топор вешать можно. Что нового?

— Грешат на кемалистов лягушатники, — язвительно сообщил Тетюха. — Весь город на уши поставили, окаянцы.

— Аресты идут полным ходом, — добавил вахмистр, лихо шлепнув картой об стол. — И пальба была, сам слышал. Видать, кто-то не очень хотел арестовываться.

— У нас очень мало сведений по кемалистскому подполью, — задумчиво морща лоб, сказал штабс- капитан. — Хотя, думаю, оно уже разгромлено французами.

— Не знаю, как насчет всего подполья... — Игнашевич скрипнул форточкой и обернулся ко мне. — Но их ячейку в доках точно прихлопнули. Восемнадцать человек арестовали.

— Пусть резвятся, — я снял пальто и присел в кресло-качалку. — Чай у нас здесь присутствует? Кстати, что по полякам?

— Мой человечек в городской полиции... — вахмистр поработал насосом, подкачав керосин в примусе, а потом поджег горелку и брякнул на него очень древний с виду медный чайник. — Сообщил, что трупы вчера вечером обнаружили. Но дело сразу забрали англичане. А как у них, увы, неизвестно. Может, Стрелка чего узнала. Я завтра с ней встречаюсь. И да, дом я снял. Небольшой, но с конюшней и садом. В очень удобном месте. На отшибе. Уже можно обживаться. Всего сто лир в месяц.

— А я машину приобрел! — гордо сообщил Синицын. — Это я вам скажу, не авто, а...

— Очень хорошо, Алексей Юрьевич. Не сомневаюсь, вы выбрали очень хороший автомобиль, — я его тактично прервал. — Но к этому мы вернемся чуть позже, а пока обсудим предстоящую акцию. Егор Наумович...

Сотник небрежно отложил жалобно зазвеневшую струнами гитару и сел на диване.

— Серж Полански возвращается к себе домой только после того, как проконтролирует сдачу выручки у кассиров в казино. Это обычно случается к четырем часам утра. В половину пятого — в пять он выезжает домой на своем автомобиле. Сам, без охраны. Иногда с ним бывает какая-нибудь девушка из кордебалета. Спиртным не увлекается, предпочитает гашиш и кокаин. Поговаривают, что он прилично работает ножом. Бывший офицер французского Иностранного Легиона. А вообще, серьезный тип. Гортензия говорила, что его побаивается сам хозяин заведения.

— Квартира у него на последнем этаже трехэтажного дома, — продолжил эсер. — Здесь, совсем рядом. Пару минут ходьбы проулками. Ночью парадное там закрыто. Его запирает портье, а сам уходит к себе в каморку. У всех жильцов есть ключи...

— Очень хорошо. Нам желательно попасть к нему в квартиру, но в случае невозможности Полански надо просто убить. Без особого шума. Если что, будем импровизировать. Уже на месте сориентируемся. Ну что, по капельке коньяка к чайку, господа офицеры? Во что играем? В подкидного? Н-да...

ГЛАВА 19

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Район Пера

01 февраля по старому стилю. 1920 год. 10:00

Операция сорвалась.

Полански прикатил домой в сопровождении четырех вооруженных охранников, в бук-

вальном смысле прикрывавших француза своими телами до того самого момента, как он дошел до парадного входа особняка.

Признаюсь, шансы у нас все-таки были, даже весьма немаленькие, потому что Игнашевич находился на позиции со своей трещоткой очень близко и мог, при должном везении, положить их всех одной очередью, но я все-таки отменил операцию. Дело в том, что француз появился уже к восьми часам утра, когда улица была полна народу и любая стрельба могла повлечь за собой кучу ненужных жертв. Да и патрули союзников никуда не делись. А устраивать бойню в самом центре Константинополя в мои планы не входило.

В общем, не сложилось.

Скорей всего, Полански уже связал гибель поляков с моей персоной и ждал возмездия. Так сказать, справедливой ответки за подлянку. Ну что же, этого и следовало ожидать, так как француз не показался мне глупым человеком. Стало ясно, что в ближайшем обозримом будущем таким способом мы его не достанем, поэтому я не стал переносить акцию на последующие дни и скомандовал отбой.

«Что дальше делать будешь, твое высокоблагородие? — думал я, неспешным шагом возвращаясь в пансионат. — Хотя для начала не помешало бы хорошенько проанализировать ситуацию. Итак, что мы имеем... В первом варианте, прекрасно понимая, что отсидеться ему не получится и рано или поздно его достанут, Полански поднимает на уши свои связи в спецслужбах и сливает им информацию, что поляков пришил я. Господина Корфа начинают искать и первым делом выходят на баронессу Теодаракис, потому что именно она рекомендовала его в казино. А вот тут может выйти совсем неоднозначно. Гортензии, в свою очередь, меня рекомендовал ее ненаглядный Егорий, которого, скорей всего, она ни за что не захочет подставлять. И все — на этом месте ниточка рвется, потому что баронесса, с ее гигантскими связями в руководстве оккупационного контингента и в высшем свете Британии с Францией, мало кому по зубам.

Ладно, допустим, каким-то способом на меня все- таки вышли. И что? И опять ничего. Во-первых, Полански подставится сам, потому что история с похищением выплывет наружу, а во-вторых, можно будет самому перейти в наступление, списав все на немотивированные действия польской разведки. По факту, дружественной Югу России. Скандал выйдет грандиознейший. Особенно если я намекну, что пшек держал на крючке одного высокопоставленного офицера из союзнической миссии и получал от него важнейшую развединформацию. Хм... а получается не все так плохо, как казалось с самого начала. Но посмотрим, ближайшие пару дней все покажут. В любом случае с Сержем надо что-то решать...»

Приободрившись, я наконец вернул себе желание воспринимать окружающую действительность и сразу же наткнулся взглядом на витрину с манекенами в шикарнейших женских нарядах. Оформленная затейливыми виньетками вывеска гласила, что сие заведение есмь не что иное, как «Салон парижской моды» мадам Жизель Дюшамп. Именно той мадам, у которой одевались практически все дамы из европейского высшего общества Константинополя.

«Н-да... а почему бы и нет?»

Немного поколебавшись, я толкнул входную дверь в салон.

Мелодично звякнули колокольчики.

В салоне, обставленном элегантной вычурной мебелью, было пусто. В воздухе стоял легкий аромат слегка приторных женских духов, разбавленный запахом свежезаваренного кофе и... и пахло собакой. А точней, смердело.

Сама собачка, пушистая, как мне показалась, даже завитая, миниатюрная болонка с повязанным на шее розовым бантиком, обнаружилась возле большущего раскидистого фикуса, стоявшего в углу. Псина как раз задирала свою заднюю лапку и старательно мочилась на кадку.

Увидев меня, она залилась визгливым лаем, впрочем, не прекращая отправлять свои потребности.

— Бабетта, на кого ты лаешь, моя сладкая? — в салоне появилась полноватая дама в домашнем халате, с портняжным метром, висевшим на шее, и с чашечкой кофе в руках. Ой... — увидев меня, она слегка смутилась. — Ой, простите меня. Я как всегда забыла запереть дверь. Вы, очевидно, ошиблись? Магазин мужской одежды господина Брамса на другой стороне улицы...

— Нет, не ошибся, мадам Дюшамп, — я улыбнулся даме в ответ. Несмотря на то что даме было далеко за сорок, выглядела она просто обворожительно, олицетворяя собой хорошо выдержанную временем красоту.

— Даже так? — хозяйка очаровательно и лукаво улыбнулась. — Ну что же, мой бутик в вашем распоряжении, господин...

— Берг. Алекс Берг.

— Чашечку кофе?

— Пожалуй не откажусь...

Салон я покинул где-то через час, полиняв на двести пятьдесят франков задатка. Но зато мадам Жизель к завтрашнему полдню пообещала мне доставить в указанное место все, что может потребоваться молодой даме для того, чтобы, собственно, выглядеть как «дама». Что за дама? Ясмина, конечно. За каким чертом оно мне надо? Сам не знаю. Надо — и все. И вообще, стал замечать, что очень сильно поменялся после момента попадания в барона. Не то чтобы я был в восторге от этого, но все еще остаюсь самим собой.

Следующую остановку сделал уже в мужском салоне, где заказал себе новый смокинг, взамен безнадежно офоршмаченного кровью гордых, но уже покойных шляхтичей.

Ну а затем нанес визит вежливости господину Шмуклеровичу с супругой. Надо же проверить, сорвали мы планы франкам или нет.

Как очень скоро выяснилось, что все-таки сорвали. Рейс в Батум откладывался на неопределенное время, что повергло Израиля Львовича в нешуточное уныние.

— Нет, это возмутительно! — сварливо бурчал он. — Я уже набрал команду и пополнил запасы. И что теперь? Никому нельзя верить, никому.

— Думаю, вы что-то придумаете. Опять же, надо понимать, что неустойка...

— Пустое... — еврей быстро сменил тему разговора. — И таки да, Георгий Владимирович, просто замечательно, что вы зашли к нам.

— Что так?

— Ну, во-первых, — Шмуклерович состроил умильную рожу, — мы вам всегда рады!

— А во-вторых? — Ну... — судовладелец явно смутился. — Тут такое дело... Мне поручили...

— Передать вам письмо... — закончила за него Циля Абрамовна, попутно окинув мужа строгим взглядом. — Вот... — она вышла из комнаты, через мгновение вернулась и передала мне маленький розовый конвертик.

«Кетеван? — слегка удивился я, уловив легкий жасминовый аромат, исходящий от запечатанного сургучом письма. — Ну и дела... »

— Увы, мы не знаем, от кого оно, — поспешил высказаться Израиль Львович. — Но поручение исходило от таких людей... — лицо еврея стало торжественно скорбным. — Что мы просто не могли отказаться...

— Ну что же, гляну на досуге, — я спрятал письмо во внутренний карман пиджака. — Кстати, Израиль Львович, тут сорока принесла на хвосте, что вы можете устроить выгодный обмен валюты? Так ли это?

— О каких суммах и о какой валюте речь? — еврей сразу подобрался и стал напоминать пойнтера в стойке.

— Суммы значительные. Весьма. А валюта... гм... любая. Доллары, франки, фунты стерлингов, золото. Туда, обратно и так далее.

— Я могу поспособствовать, — Шмуклерович солидно кивнул. — Причем выступить гарантом сделки. За совершенно незначительные проценты.

— Отлично. Думаю, в очень скором времени я обращусь к вам... — обменявшись с хозяевами парой ничего не значащих фраз, я поспешил откланяться. И уже в шлюпке, переправляясь на берег, вскрыл послание.

«Милый Жорж, — округлым убористым почерком писала Кетеван. — Браво, браво, я знала, что ты без особых проблем уладишь ту неожиданную неприятность с представителями известной нам страны. Увы, это отголоски дела, о котором я упоминала, и ничего с этим пока не поделаешь. Очень хочу тебя увидеть, но стеснена во времени и в обстоятельствах. Но, думаю, наша встреча очень скоро состоится. Не забывай заходить к нашим гостеприимным знакомым, связь через них на данный момент самая надежная. Твоя Кети.

P.S. Целую!

P.P.S. Еще раз целую! С известным тебе инициатором наших неприятностей поступай как знаешь. Но учти, он уже пожалел о своей глупости и ищет примирения.

P.P.P.S. Целую, целую, целую! Не вздумай никуда деваться из города...»

— М-да... — я разорвал листик бумаги на мелкие клочки и выбросил их за борт. — Ну что же, поглядим, посмотрим. В любом случае уезжать я пока не планирую.

Ясмины дома не было, и после обеда я опять засел за документы. Но как следует поработать не смог, потому что примчался Синицын.

— Георгий Владимирович... — штабс по своему обыкновению слямзил из плетеной корзинки на столе рогалик, откусил его половину и, только прожевав, продолжил: — Новости появились.

— Излагайте. Да не давитесь всухомятку. Налейте себе молока.

— Угу...

Если вкратце, Синицын сообщил, что Полански через баронессу ищет выходы на меня, чтобы загладить миром досадное происшествие. Гортензия уведомила об этом Тетюху, причем взяла на себя обеспечение безопасности встречи. Видимо, Серж сумел ее убедить в искренности своих намерений.

— Встретиться предлагают у баронессы в имении, сегодня в семь часов вечера, — подвел итог штабс- капитан и озабоченно добавил: — А нет ли здесь какого-нибудь умысла?

— Пока не знаю... — я слегка задумался. Ну что же, сведения, полученные от Кетеван, подтвердились. Серж оказался здравомыслящим человеком, реально оценил обстановку и понял, что мириться будет самым выгодным вариантом. Интересный расклад получается. От мертвого франка мне никакого проку нет. А вот от живого...

— Ну что же, Алексей Юрьевич. Поедем на встречу. Только вы и я. Игнашевича с Пуговкиным беспокоить не будем. Сотник уже там будет? Не думаю, что франк выкинет какой-нибудь фортель. Кстати, как там дела у его высокопревосходительства? Договаривайтесь о встрече. Пора явить на свет наши достижения. Вы ешьте, ешьте. А я пока соберусь.

Итак... Черный костюм-тройка или... Пожалуй, будет сборный вариант — встреча ведь неформальная. Черные брюки, серый твидовый пиджак и тонкий свитер из шотландской шерсти под горло. Полуботинки, пальто... нет, обойдусь плащом, на улице сегодня не холодно.

Кольт в кобуру под мышку, два полных магазина к нему в специальные кармашки. «Мелкого» американца на лодыжку, а стилет устроится в специальном карманчике.

А если озаботиться бронежилетом скрытого ношения? Конечно же, керамических защитных пластин я не изобрету, но большинство пистолетных и револьверных патронов сейчас не отличаются особой пробивной способностью, так что можно будет обойтись вкладышами из клееной кожи, либо тонкими стальными. Гм, а почему бы и нет? Пожалуй, займусь экспериментами в свободное время. Так... вроде всё...

Вилла баронессы располагалась на берегу моря, далеко за городом, и к ней мы добрались уже в сумерках. Встретила нас сама Гортензия.

— Я рада, что вы приняли предложение, — гречанка была непривычно собранна и деловита. — Уверяю, Серж уже раскаялся в своем глупом поступке. И да, можете быть спокойны. Здесь вам ничего не угрожает.

— У меня нет оснований сомневаться в ваших словах, но в чем ваш интерес, Гортензия? — я проводил взглядом парочку как на подбор коренастых охранников, явно греческой наружности, вооруженных короткими двустволками, прогуливавшихся по дорожкам сада.

Баронесса приостановилась и заглянула мне в глаза.

— Скажем так, меня связывают с Полански некие взаимовыгодные отношения. Исключительно деловые. И я не вижу смысла в их прекращении.

«Интересно, какие же?.. » — подумал я про себя, но озвучил совсем другое.

— Пожалуй, я не против уладить инцидент, но насколько можно верить вашему протеже?

— У Сержа очень мало принципов... — усмехнулась гречанка. — Но если он дает слово, то будет держать его даже перед виселицей. Так что в этом плане вы можете быть спокойным. Идемте...

Баронесса Теодаракис привела меня в каминную залу, оформленную в средневековом рыцарском стиле. Тут же приоткрылась незаметная дверца в стене, и выглянул сотник, показывая, что он наготове.

Через минуту в зал вошел Серж и сел напротив, на диван. В первую нашу встречу он вызвал резкую антипатию у меня, что, впрочем, и неудивительно, но вот сейчас ничего подобного по отношению к нему я не испытывал. Черный костюм в тонкую серую полоску, белая рубашка с темно-бордовым шейным платком, умное лицо с тонкими чертами и пронзительные серо-стальные глаза, холодные как лед. Еще бы им вертикальный зрачок, точно выглядели бы как у змеи. У меня в моем нынешнем обличье глазки почти такие же, только голубые. Так сказать, нордические. Выглядит Серж совершенно спокойным, хотя чувствуется, что он слегка не в своей тарелке. Что тоже вполне нормально.

Баронесса Теодаракис подкатила к нам столик с напитками, после чего молча удалилась.

— Я пригласил вас на встречу, чтобы уладить возникшее между нами недоразумение... — Полански заговорил первым.

— Каким же образом? — я достал папиросу из портсигара и раскурил ее.

— Любым приемлемым, — коротко ответил начальник охраны казино. — Да, я совершил ошибку и готов дать вам удовлетворение.

— Интересно, а с чего вы взяли, что я собираюсь вас преследовать?

— Я до сих пор толком не знаю, кто вы, — усмехнулся француз. — Но предполагаю, что будете. Во всяком случае, так бы поступил я сам. Поляки уже расплатились за свою ошибку, а я не люблю ошибаться дважды подряд.

— Не имею никакого отношения к случившемуся с поляками. Кстати, а что с ними случилось?

— Месье Корф... — Полански покачал головой. — Мы все взрослые люди. Итак, чего вы хотите?

Я немного помолчал, делая вид, что занят исключительно курением, а потом коротко ответил:

— Ничего, месье Полански. Ничего.

— Как вас понимать, месье Корф?

— Мне ничего от вас не надо... — через паузу повторил я.

— Так просто? — француз великолепно владел собой, но по его лицу все-таки пробежала тень недоумения.

— Да, так просто. Все ошибаются, в том числе и я. Но не будем спешить. Давайте поговорим, выпьем, наконец.

— Вы меня удивили. Но пусть будет так... — Серж согласно качнул головой. — Я верю вам, месье Корф. Виски, коньяк, водка?

— Коньяк. И все-таки, с чего началась эта история? — я взял бокал и небрежно отсалютовал французу.

— Ну что же, я отвечу вам искренне... — на лице француза промелькнула досадливая гримаса. — Известные вам господа ввели меня в заблуждение. Можно даже сказать, обманули.

— А что вас с ними связывало?

— Фактически ничего... — пожал плечами француз. — Я познакомился с месье Опольским на почве увлечения раритетным холодным оружием. Отношения поддерживал, но старался не сходиться близко. Это не в моих правилах, к тому же я сразу заподозрил, что он имеет какое-то отношение к разведке своей страны.

Чувствовалось, что Полански что-то недоговаривает, но я не стал дожимать его.

— Так вот, — продолжил француз — Где-то с месяц назад он пообещал мне уступить скимитар[51] четырнадцатого века из своей коллекции. Но взамен попросил оказать помощь в поисках нескольких людей. А именно: вас, правда, как Георгия фон Нот- бека, и некоего Александра Зиберта. Объяснив тем, что вы мошенники и задолжали ему большую сумму денег. Признаюсь, я согласился, так как давно положил глаз на скимитар, к тому же должники, как бы это сказать... — Полански хищно улыбнулся. — Должники — это в некотором роде моя специализация. В общем, первое ваше посещение казино мои ребята прошляпили, а дальнейший ход событий вы примерно знаете.

— А женщина? Та, что подстрелила ваших охранников и скрылась.

Француз поморщился и нехотя ответил:

— На нее совпали заказы. Месье Опольского и... еще одного лица, имя которого, увы, я не могу вам сказать. Правда, поляк добавил ее в список всего пару недель назад. Позже вас. Но как вашу сообщницу. Что из этого получилось, вам тоже известно.

— А этот Зиберт, вам не попадался?

— Мелькнул в Константинополе такой человек, — совершенно неожиданно для меня признался Серж. — Но сразу же пропал. Он заложил в ломбард одного еврея кое-какие драгоценности, но не стал их выкупать. Имя свое он не называл, но хозяин опознал его по приметам. К сожалению или к счастью, уж не знаю, приходил Зиберт в ломбард за день до того, как был объявлен в розыск.

— Какие приметы? — как бы невзначай поинтересовался я.

— У него на кисти левой руки отсутствуют два пальца: мизинец и безымянный, а на левой стороне лица хорошо заметные следы осколочного ранения... — доложился Полански. — К тому же он рыжий. Огненно-рыжий. Согласитесь, не часто встречающиеся в такой комбинации приметы. Но дальнейшие поиски ничего не дали. Впрочем, я особо и не старался.

В голове немедленно появился образ худощавого рыжего мужчины с бородкой, скрывавшей изуродованную щеку. Он был одет в парадную форму капитана лейб-гвардии Преображенского полка и смотрел прямо мне в лицо. В глазах лейб-гвардейца было столько презрения и дикой ненависти, что я быстро прогнал видение и перевел разговор на другую тему.

— Так чем было вызвано ваше желание решить дело миром? Насколько я знаю, подобные поступки не в вашем стиле.

— Как раз в моем... — Полански слегка иронично улыбнулся. — Я до сих пор жив только потому, что сначала думаю, а потом делаю. За редким исключением. Дело развивалось следующим образом. О том, что поляки отправились в ад, я узнал вчера. Почти в тот же момент, как их нашли. Связать их смерть с вами, сами понимаете, особых трудов не составило. Признаюсь, сначала мне хотелось слить всю известную мне информацию в полицию, но некоторые факты заставили меня повременить с этим.

— И какие же?

— Во-первых, дело забрали англичане, с которыми я не имею и никогда не буду иметь дел... — с легким презрением отчеканил Полански. — Во-вторых — я никогда не поставляю сведений полиции. И наконец, после сопоставления некоторых фактов — мне стало ясно, что никакими долгами тут и не пахнет, а поляки меня обманули. Вот по каким причинам я не задействовал свои связи среди официальных структур. Устранить вас своими силами можно было уже не успеть, а значит, остался один вариант — договариваться. Поэтому я принял все возможные меры предосторожности и обратился к Гортензии за посредничеством, так как подозревал, что она найдет способ быстро на вас выйти.

— Ваши четыре бодигарда смотрелись довольно неуклюже, — я не смог удержаться и подколол француза. Одновременно давая понять, что в своих выводах он не ошибся.

Полански тут же с легкой улыбкой вернул мне подачу:

— Как бы охранники ни смотрелись, я до сих пор жив. А это значит, свою роль они исполнили. Итак, вы удовлетворены, месье Корф?

— Да.

— И все-таки я могу для вас что-нибудь сделать? — Полански открыто посмотрел на меня. — Так сказать, во ознаменование нашего мирового соглашения.

— Пожалуй... — я слегка задумался. — Пожалуй, можете. Найдите для меня Зиберта. Но не чувствуйте себя обязанным, это обыкновенная просьба.

— Хорошо, — через легкую паузу сказал Полански. При этом мне показалось, что он облегченно вздохнул. — Найти и... Что дальше?

— И всё. Найти и сообщить мне. Не более того.

Вот даже не знаю, для чего я это сделал. Как говаривал персонаж одного из моих любимых писателей: не иметь миллион и иметь миллион — это уже два миллиона. Больно уж сумма завлекательная, для того чтобы просто взять и отказаться от нее. В любом случае я не собираюсь форсировать ситуацию. Поглядим, что из всего этого выйдет. А вдруг получится?

Мы еще немного поговорили с французом, как мне показалось, даже пришлись друг другу на почве увлечений, затем он подарил мне бутылку жутко раритетного арманьяка «Тенарез» производства 1880 года с большой коробкой дорогущих кубинских сигарилл «Гурка», после чего я откланялся. На ужин не остался, хотя Гортензия активно меня к этому склоняла. Тоже та еще штучка эта баронесска. Совсем не удивлюсь, если она имеет какое-то отношение к спецслужбам. Но пусть ее. Время и место такое. Разведка на разведке и разведкой погоняет.

Дома опять засел за доклад Врангелю и все-таки закончил его к десяти часам вечера. Правда, пару раз пришлось переписывать. Ох уже эти «яти», черт бы их побрал. Но ничего, в итоге справился, остаточные рефлексы хозяина тушки помогли.

Лег около двенадцати ночи. Но заснуть долго не мог. Даже не помогла ударная доза коньяка. От нечего делать стал размышлять, что бы я, как нормальный попаданец, пользуясь своими знаниями из будущего, мог бы сделать для... Для белых конечно же. Красным помогать не надо. У них и так все в порядке. Г-м... и что же?

Организовать производство какого-нибудь чудо-оружия из будущего, должного повергнуть в шок и трепет красных? Для этого надо знать конструкцию этой вундервафли. А это не ко мне. Да и производственные мощности со специалистами где возьмешь? То есть этот вариант сразу мимо.

Насоветовать командованию белых чего умного? И чего же? Из меня стратег, как из козы барабанщица. Опять пролет.

Тупо выбить путем терактов высшее звено красных? Тоже не поможет. У них резервов хватает. Сразу новые вожди нарисуются. Да еще получше прежних.

Всё не то. Пожалуй, надо начать с того, что сейчас творится на фронте. А на фронте все плохо, хуже некуда. Ростов вроде как уже сдали. Екатеринослав — насколько я помню — тоже. Да много чего белые сдали и в полном беспорядке откатываются к Новороссийску. В войсках полный разброд и шатание, если не сказать больше. При избытке снаряжения, амуниции и боеприпасов — до солдат все это не доходит. Хоть какая-нибудь организация тылового обеспечения вообще отсутствует. Авторитет Деникина как командующего упал ниже плинтуса. Донская и Кубанская армии, состоящие в основном из казаков, то и дело выходят из его подчинения. Единственной реальной боеспособной силой остается только Добровольческая армия. Но ее возможности весьма скромны.

Если подвести итог, становится совершенно ясно, что Белое движение на этом направлении бесповоротно обречено. Вот если бы нашелся человек, способный организовать и повести за собой людей...

Кто там у нас из высшего командного звена рулит? Кутепов, Шкуро, Сиротин, Мамонтов, Драгомиров... Слащев вроде еще... Нет, все не то. Отрицать не буду, они боевые командиры, возможно даже талантливые в военном деле, но ни один из них не годится на роль командующего. На вторых ролях, особенно при хорошем руководстве, за милую душу. Но только не как самостоятельные фигуры.

Остается Врангель. Этот да, способен. Но он сейчас в Царьграде прохлаждается, потому что вопрос с его назначением пока не решен. И когда будет решен, бог весть. Я этот момент как-то запамятовал. Но вроде как скоро.

Семимильными шагами грядет Новороссийская катастрофа. И предотвратить ее не сможет никто. Разве что сам Господь Бог. Хотя... А если там нарисуется барон? Весь в белом, так сказать. И грамотно организует эвакуацию? Но не заблаговременно, а в самый последний момент, чтобы все успели проникнуться ситуацией и попрощаться с жизнью. Это ему добавит такого авторитета, что с головой хватит для того, чтобы даже самые упоротые скептики уверовали в него как в избавителя и спасителя. И боевого духа войскам добавит.

М-да... а интересный вариант вырисовывается. Впрочем, сугубо фантастический. Для того чтобы организовать толковую эвакуацию, нужен транспорт. Много транспорта, так как группировка белых насчитывает около двадцати пяти тысяч штыков. И это не считая тяжелого вооружения с боеприпасами.

В реале пришлось обходиться теми посудинами, что нашлись в Новороссийском порту, да жалкой помощью союзников. Чего явно не хватило.

Уж не помню, сколько войск удалось увезти, но едва ли треть от общего числа личного состава. Если не меньше. Остальные пробивались сами. А тех, кто не смогли или не захотели, попросту вырезали красные.

Где барон еще кораблики возьмет? То-то же.

Так что даже нечего голову ломать. Ничем я помочь не могу. Хотя, если чисто гипотетически рассуждать...

Неожиданно в коридоре послышались тихие шелестящие шаги.

Все стратегические планы моментально вылетели из головы. Я сразу припомнил, что забыл запереть дверь в комнату, и сунул руку под подушку. Рубчатая рукоятка кольта удобно устроилась в ладони. Сухо клацнул автоматический предохранитель.

Пригревшийся в ногах Васька блеснул зелеными глазищами, успокаивающе мякнул, царапнул когтями плед и опять затих.

Не вставая, я приготовился стрелять. Но сразу опустил пистолет, так как догадался, кто это может быть.

Тихонечко скрипнула дверь. В дверном проеме возник женский силуэт. Я молча лежал, не в силах оторвать взгляда от просвечивающего через тонкую ткань смуглого тела.

Ясмина сделала несколько неуверенных шагов и застыла посередине комнаты. Еще через мгновение она повела плечом, перешагнула через соскользнувшую с нее ночную рубашку, наклонилась, придерживая рукой свои вьющиеся крупными кольцами, пахнущие ромашкой волосы, робко прикоснулась

— Ты ждал меня?

— Ждал.

— Ты хочешь меня?

— Хочу.

— Тогда бери...

ГЛАВА 20

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Район Пера

2 февраля по старому стилю. 1920 год. 11:00

Не люблю увлекаться эпитетами в превосходной степени, но то, что произошло этой но-

чью, иначе как волшебным безумством не назовешь. И дело не в каких-либо сверхординарных

умениях Ясмины, совсем наоборот, в делах плотской любви она была дремучей, как средневековая монашка, хотя и оказалась настоящим фонтаном страсти.

Просто... просто мы пришлись друг другу, как... как... В общем, пришлись. Увы, более связно ничего сказать не могу. Да и особого желания мудрить с определениями нет.

Но, едва в окне забрезжил рассвет, Ясмина воспользовалась тем, что я слегка задремал, и без всяких объяснений, тихо, как мышка, сбежала из комнаты.

Впрочем, я не придал сему факту какого-либо особого значения. У женщин в головах порой такое творится, что мужику проще сделать вид, что он ничего не замечает. До тех самых пор, пока дама сама не решит поделиться с ним проблемой. А может, здесь обычаи такие. Как ни крути, даже несмотря на то что гречанка вдова, ее связь со мной попадает под категорию «блуд обыкновенный» и подлежит всеобщему порицанию. Поэтому и смылась, пока все спят.

В общем, не стал по этому поводу фрустрировать, плотно позавтракал, тщательно оделся и отправился с визитом на «Димитрий».

Дело в том, что вчера, в процессе размышлений на тему: что бы я мог сделать, ежели захотел бы как- нибудь изменить исторический ход событий, совершенно случайно вскрылась одна интересная возможность. Какая? Естественно, слегка заработать. Раздумывать о судьбах мира — это хорошо, но и жить- то на что-то же надо?

Да, средств у меня хватает. Это уже вместе с перекраденным золотишком. Но бросить все и свалить я как раз пока не могу. Не попрешься же на пароход с чемоданом золотых монет, для того чтобы сделать день таможне. Их надо конвертировать, а для того, чтобы безопасно это сделать — потребуется время. И немалое. Так что пока сидим в Царьграде.

К счастью, владельцы оказались на месте. То есть — на пароходе. А пароход, соответственно, на рейде. Не знаю, может, я действительно пришелся чете Шмуклеровичей по душе, или они просто чувствовали некую выгоду в отношениях со мной, но приняли очень радушно.

На столе появилась куча вкуснейшей выпечки, производства кока Вейсмана, и конечно же знаменитая пейсаховка Цили Абрамовны.

Прикончив первый кусок яблочного штруделя, я отложил приборы, откинулся на спинку стула, достал портсигар и со значением посмотрел на Израиля Львовича.

Почувствовав, что затевается важный разговор, еврей немедленно изобразил подчеркнутое внимание.

— Израиль Львович, у вас случайно нет в Новороссийске знакомых? Либо родственников? Словом, таких людей, которым вы могли бы доверять?

— Есть, — коротко ответила за него Циля Абрамовна, подвигая мне хрустальную пепельницу. — Мои родственники. Двоюродная сестра с мужем и взрослые племянники.

— Сейчас вообще никому нельзя доверять... — ворчливо прокомментировал судовладелец. — А позвольте поинтересоваться: о чем вообще речь?

Жена наградила его уничижительным взглядом, но смолчала. Видимо, отношения Израиля Львовича с ее родственниками не особо ладились.

Я сделал паузу, раскуривая сигариллу, выдохнул дым, а потом буднично сказал:

— Намечается эвакуация города.

— Что вы говорите? — всплеснул руками еврей. — Но...

— Никаких «но», — отрезал я. — Вопрос уже фактически решен. А народ, по своему обычаю надеясь, что беда минует, ринется спасаться в последний момент. И конечно же мест на всех не хватит, потому что эвакуация будет проведена из рук вон плохо. Так что, сами понимаете...

— Понимаю... — Израиль Львович скрестил руки на пухлом животике и закрутил большими пальцами стремительную «мельницу». На его лице отобразилась ожесточенная мыслительная деятельность. — Понимаю... Вы, Георгий Владимирович, предлагаете помочь людям. По подобию того, как вышло в Одессе? Но это сложно. Очень сложно. Пароход могут реквизировать под воинские нужды. Просто так, за здорово живешь. И тогда весь гешефт накроется медным тазом.

— Да, сложно... — кивнул я еврею. — Но, как вы прекрасно знаете, зарабатывать большие деньги всегда нелегко. При должном планировании и тщательной подготовке все получится, а опасность окупится сторицей. Но, сами понимаете, речь идет не о перевозке пары человек. И никто не предлагает вам идти прямо в порт. Людей можно будет принимать на внешнем рейде, вдалеке от города. Как вы это уже делали раньше. Таким образом мы снизим опасность до минимума.

— Сколько у нас времени? — прищурился судовладелец.

— По моим расчетам, эвакуация произойдет где- то через месяц. Плюс-минус пару дней.

— Думать надо, думать... — еврей ожесточенно поскреб щетину на подбородке. — Конечно, дело интересное... но...

В итоге мы остановились на том, что Израиль Львович немедля отобьет депешу в Новороссийск своему человеку, в которой обяжет его начать подготовительную работу. И уже исходя из полученных результатов, будет решаться судьба операции.

Потом, как бы невзначай, я поинтересовался у Шмуклеровича, сколько надо будет судов для перевозки ориентировочно пятидесяти тысяч человек, к примеру, из Новороссийска в Севастополь. И главное, какие финансовые затраты это за собой повлечет, если учитывать, что посудины пойдут из Константинополя. Спрашивал для своего интереса, потому что привык тщательно прорабатывать все свои идеи, даже если никогда не собирался воплощать их в жизнь.

Не доверять ответу у меня не было оснований, так как Израиль Львович, можно сказать, сызмальства занимался судоперевозками. Но его ответ еще больше убедил меня в мысли не соваться в это дело. Почему? Да потому, что всей моей наличности, даже учитывая золотишко, просто не хватит, чтобы снарядить нужную «армаду» судов.

Увы, даже самые благостные идеи порой разбиваются о прозу жизни. Разве что кто-нибудь оплатит сей безумный прожект. Но опять же, для поисков спонсоров надо время, а его остается совсем уж немного. Так что не хрен даже голову ломать. Похоже, попаданец Сашка Говоров ну никак не отметится в исторических глобальных хрониках. Вот и ладно.

Хотя... можно еще натолкнуть на нужную мысль самого Врангеля... Ну что же, а вот это как раз можно попробовать. Нет, все-таки хлопотное дело это попаданство. Вечно в голову лезут дурные мысли о переустройстве мира.

По завершению разговора с Шмуклеровичем, он вручил мне очередную маляву от «княгини» Орбелиани. В которой она назначала мне встречу на завтрашний день. Ну-ну... неужто должок решила вернуть? Ну что же, сходим. Может быть интересно. Только если она рассчитывает, что я припрусь без прикрытия, то глубоко ошибается.

Встреча с Врангелем была запланирована на завтрашний день, соответственно на сегодня больше никаких важных дел в городе не было, поэтому я отправился домой, предварительно посетив парикмахерскую и портного, для первой примерки нового смокинга. В самом деле, куда без него настоящему джентльмену? Н-да... имуществом я оброс уже порядочно. Жалко будет, если придется неожиданно рвать когти и все бросить. Есть у меня дурная привычка привыкать к вещам. Хотя жизнь дороже. И без штанов за милую душу рванешь. По пути в пансион попалась ювелирная лавка, где я прикупил за совершенно смешные деньги старинный серебряный гарнитур с гранатами, сделанный в восточном стиле, состоящий из сережек, кольца и ожерелья.

И в очередной раз охренел от себя. Нет, я на женщин никогда не жалел денег, но все мои траты были целесообразные. То есть взамен определенных услуг. И не обязательно постельных. В моем ремесле женщина порой играет немаловажную роль. Во-первых, мужик при даме, как бы странно это ни звучало, вызывает больше доверия. Во-вторых, в большинстве случаев женщина, особенно если она красивая, отвлекает от спутника внимание. В-третьих, их можно использовать втемную, потому что при всей своей природной практичности дамы более впечатлительны и под-вержены манипулированию, чем мужчины. Да много разных причин, по которым дама может пригодиться.

Но вот в данном случае... черт... неужто влюбился? Тьфу ты, как по-идиотски звучит. Не было такого еще со мной. Увлечения были, особенно в юности, но любви — нет. Но посмотрим. Будем считать, что траты целесообразные. Может, и пригодится девка. Как раз по вышеуказанным причинам.

К тому времени в пансион уже должна была явиться модистка, и я предвкушал увидеть Ясмину в новом обличье. Но не тут-то было. Нет, мадам Жизель прибыла, да еще не одна, а в сопровождении двух помощниц и приволокла с собой впечатляющую груду коробок, коробочек, футляров, футлярчиков, пакетов и даже пару ящиков. Но к примерке почему-то еще не приступила, а сидела с теткой Афиной и пила кофе, попутно болтая с ней и с аппетитом поглощая ореховое печенье.

Я покрутил головой и, не обнаружив Ясмины поблизости, задал модистке законный вопрос:

— Ну и?..

— Не хочет, — ответила за нее хозяйка пансиона и с легкой насмешкой добавила: — Закрылась на кухне и не выходит.

— Да-да, так и есть... — подтвердила мадам Жизель и с хрустом разгрызла очередную печенюшку. — Можно подумать, я ее во власяницу приехала одевать. Диковатая девчушка, уж простите меня, месье Берг. Хотя типаж шикарный! Из нее получится...

Я не дослушал француженку, круто развернулся и потопал к кухне. Постоял пару секунд перед дверью и слегка стукнул по филенке костяшками пальцев.

— Выходи.

— Охи! — последовал моментальный ответ.

— Почему?

— Не хочу и все! — зло выпалила гречанка.

— Ну как хочешь... — я развернулся и, нарочито топая ногами, сделал несколько шагов на месте.

— Ну и уходи! — теперь к злости в голосе Ясмины добавилась едва заметная плаксивость. — Только скачала скажи, зачем тебе все это?

Я вздохнул про себя и ответил вопросом на вопрос:

— С каких это пор молоденькие девушки стали прятаться от красивых нарядов?

— С таких! — отрезала девушка. — Ответь сначала!

— Как сама думаешь?

— Ты так хочешь отблагодарить меня за то, что я пришла ночью! — выпалила гречанка. — А я... я приходила не ради этого... нет!

— Ты ошибаешься... — я прислушался к ее голосу и понял, что Ясмина злится по-настоящему, без малейшей капельки притворства или кокетства.

— Нет!

— Да. Я заказал все это еще вчера. Днем. До того, как ты пришла. Откуда я мог знать, придешь ты или нет? И вообще, женщина. Ты меня начинаешь злить. Еще немного, и я вышибу дверь, а потом потащу тебя силком на примерку.

— Не надо вышибать... — пискнула Ясмина. Через мгновение клацнула щеколда и дверь отворилась. — Не надо меня тащить... — гречанка по своему обыкновению прикрыла свое смущенное лицо кончиком платка. — Но зачем? Я тебе что, не нравлюсь такой, какая есть?

— Нравишься... — я шагнул в сторону и пропустил ее вперед. — Еще как. Но сейчас все приличные дамы одеваются именно так.

— Я приличная! — возмущенно вскинулась гречанка.

— Не сомневаюсь. Марш на примерку!

Дальнейшее действо было скрыто от моих глаз, потому что модистка с помощницами уединились с Ясминой и наотрез отказались пускать посторонних. То есть меня. Ох уж эти женщины...

За это время я успел пообедать, выпить пару чашечек кофе под сигару и прогуляться в саду. И даже попасть под допрос тетушки Афины.

— Зачем тебе это? — строго поинтересовалась хозяйка пансиона.

— Вы что, все сговорились?

— Нет, не сговорились, — не смутилась женщина. — Рано или поздно ты уедешь, а она останется. Спишь с ней — спи — это полезно для тебя и для нее. Но не заставляй понапрасну надеяться. Не дури голову девушке.

— Я не заставляю. И ничего не обещаю. В любом случае врать ей не собираюсь. И уезжать пока тоже.

— Смотри мне!

— Смотрю, смотрю.

Хозяйка пансиона шутливо погрозила мне кулачком и отправилась в комнату, где творилось таинство перевоплощения. А я уселся на скамейку под ореховым деревом и, смакуя подаренный арманьяк, раскурил очередную сигариллу из того же презента. Больно уж по вкусу мне они пришлись в таком сочетании. Наверное, если бы я захотел, легко бы смог бросить курить. Да и пить, пожалуй, тоже. Но дело в том, что такого желания у меня не нашлось. Как в прошлой жизни, как не находится и в этой. Вкус табака в сочетании со вкусом коньяка на языке, приятное щекотание в горле и легких, теплая волна, распространяющаяся по всему телу, — все это приносило мне освобождение от повседневного нервного напряжения и давно превратилось в личный маленький ритуал, в котором была важна каждая его составляющая. Может быть, когда-нибудь... Хотя вряд ли. Ведь имею я право на свои слабости?

С подворья открывался чудесный вид на Босфор, в свежем, вкусном воздухе чувствовался запах дымка и свежевыпеченного хлеба, щебетали воробьи, ссорясь из-за крошек, вокруг заунывно надрывались муллы, творя молитву на минаретах, а у меня на душе было удивительно спокойно. Пожалуй, и не упомню в себе такого умиротворения. Даже как-то странно, учитывая тот переплет, в который я попал. Но пусть. Жаловаться не собираюсь. Да и не на что. Все пока устраивает.

Наконец примерка закончилась. И... и начался показ мод, на который я уже был торжественно приглашен. Мадам Жизель мою просьбу обеспечить Ясмину всем необходимым восприняла буквально и притащила только одних шляпок штук десять. Не говоря об остальном. Так что пришлось терпеть, пока все это шмотье мне продемонстрируют.

Ну что могу сказать... Не скажу, что новая одежда сильно изменила гречанку. Она осталась той же гордой красавицей Ясминой, только теперь превратилась из простой крестьянки в элегантную даму. И новая прическа очень идет. Слава богу, не додумались обрезать ее шикарную гриву, а просто привели волосы в порядок и уложили по-другому. Только вот не знаю, какой она мне больше нравилась. Вроде как в прежнем облике. Хотя и в этом неплохо. Очень даже не-плохо.

Правда, все это великолепие обошлось мне в довольно круглую сумму, но что сделано — то сделано. Надеюсь, затраты со временем оправдаются.

— Ну что... — я отступил на шаг, глянул на часы, а потом ободряюще улыбнулся гречанке. — Как говорится, новые наряды надо срочно выгулять. Куда желаете отправиться, госпожа Янопулос?

Ясмина от удовольствия зарделась, потупилась, качнув вуалеткой на шляпке, а потом тихо прошептала:

— В цирк хочу...

Я чуть не расхохотался. Цирк? Цирк, черт побери? Нет, чтобы в ресторан или в кино, то есть в синематограф, как его сейчас называют. Н-да...

Впрочем, чего я хочу от простой крестьянки. Не будешь же портить торжественность момента. Придется идти, хотя я цирк просто терпеть не могу. К тому же, судя по афишам в городе, вроде там сегодня показательное выступление моего сотника. А если точнее, Самсона Константинопольского. Так звучит его творческий псевдоним.

— Ваше желание будет исполнено, госпожа Янопулос.

Сказано — сделано. Через час мы уже подходили к высокому куполу шапито. По пути Ясмина жутко нервничала, но держалась все-таки просто великолепно. Гордая осанка, величавая походка, полный достоинства взгляд — даже самый взыскательный наблюдатель не смог бы опознать в ней простолюдинку. И самое удивительное — она смотрелась естественно. Как будто всю жизнь носила дорогущие наряды. Правда, бледностью от волнения могла сравниться с мертвецами. Но ничего. Пообтешется. К хорошему привыкают быстро.

Встречные дамы окидывали ее весьма ревнивыми и неприязненными взглядами, а мужчины, особенно восточной национальности, так вообще едва шеи себе не сворачивали. От восторженных возгласов их удерживало только мое присутствие.

А вот цирковое представление... Сказать, что оно меня разочаровало — это ничего не сказать. Потрепанные, словно побитые молью клоуны, орущие скабрезные шутки, при этом громко пускающие ветер через приделанные к задам дудки, тощие замученные животные... Мля, мне так хотелось, чтобы облезлый лев сожрал бравого усатого дрессировщика, гаркающего на питомца таким басом, что животина вздрагивала всем телом. Но не случилось. Подкачал царь зверей.

Некую надежду на улучшение настроения дала юная симпатичная девчушка, исполнившая удивительно милую пантомиму, чем-то смахивающую на знаменитый номер Олега Попова с солнечными зайчиками, но ее сменил с гимнастическим этюдом квартет упитанных теток в полинялых трико, удивительно похожих на трудовой коллектив публичного дома не самого высокого пошиба во главе с самой бордель-маман.

Тьфу... ненавижу цирк...

А вот Тетюха со своим показательным выступлением впечатлил. Публика вообще зашлась в восторге. Казачина играючи гнул железные ломы, жонглировал тяжеленными металлическими шарами, которые не каждый еще поднимет, а в завершение разбросал как котят восьмерых здоровых мужиков. Правда, в представлении здорово была представлена показуха, но все равно мощь сотника впечатляла.

Ей-ей, не позавидую тому безумцу, кто осмелится сойтись с ним в рукопашной схватке. Уж я точно сто раз подумал бы, перед тем как это сделать. Кстати, желающих из публики тоже не нашлось, хотя зазывалы обещали кандидату за победу пятьсот лир.

В общем, если подытожить, вечер должен был быть испорчен. В гробу видал такое представление. И он был бы испорчен, если бы не Ясмина со мной рядом. Она так искренне радовалась, что и я немного отмяк. И не мог дождаться того времени, когда окажусь с ней наедине.

Совершенно неожиданно на обратном пути мы встретили вахмистра Пуговкина. Бывший жандарм фланировал на набережной под ручку с улыбчивой, пухлощекой дамочкой, явно славянской наружности, на самом деле оказавшейся этнической немкой — Пульхерией Карловной — правда, русского происхождения. Парочка смотрелась очень гармонично, выглядела совершенно счастливой, и мне сразу стало ясно, что их связывает не только знакомство и дружба.

А вот новости он сообщил мне не самые лучшие. Как выяснилось, вахмистр встречался с Суровцевой

— Скверно выглядит наша Стрелка, — озабоченно сообщил он.

— А именно?

Пуговкин склонился ко мне и со значением сказал.

— Под черной меланхолией дамочка. На грани истерики. И под кокаином. Да-с... Выпытывала, не мы ли отправили на тот свет французика. Не нравится мне это, Георгий Владимирович. Выбрали бы вы время да пообщались с ней. Она человек порывистый и нервический. Как бы не наломала дров.

— Обязательно пообщаюсь, — пообещал я ему. — Завтра вечером. Скажем, после двадцати ноль-ноль. На конспиративной квартире в городе. Передайте ей. Вас я тоже хочу там видеть.

А сам довольно сильно озадачился. Чувствую, хвачу я со Стрелкой еще лиха. Н-да... тяжелый завтра день складывается. Сначала встреча с Врангелем, потом с княгиней. А тут еще с чертовой институткой разбирайся.

Но посмотрим. А пока домой...

ГЛАВА 21

Бывшая Османская империя.

Константинополь.

Район Пера. 3 февраля по старому стилю. 1920 год. 07:00

Ясмина, так же, как и вчера, ушла с рассветом, пояснив, что таким образом заботится о своей репутации. Я не стал удерживать гречанку, да и не до нее мне было, честно говоря.

Дело в том, что вчера, возвращаясь домой, мы встретили на набережной одного довольно странного нищего. Весь в пыли, одетый в жуткие лохмотья, он представлял собой довольно жалкое зрелище. Ничего в этом примечательного не было, подобные персонажи встречаются в Константинополе на каждом углу, но этот попрошайка выделялся тем, что не просил милостыни, как множество ему подобных, а просто сидел и наигрывал на дудочке мелодию, в которой я неожиданно опознал «Полет Валькирий» Вагнера.

Слегка проникнувшись, я бросил ему в миску несколько мелких монеток. Нищий что-то непонятно забормотал, благодарно кивая, и одновременно спрятал от меня свое лицо, и так почти до глаз закутанное в рваный башлык.

Особого внимания я на это не обратил, мало ли что, может, человек еще не до конца потерял свой стыд, но какое-то внутреннее чувство все-таки не давало мне покоя весь обратный путь до пансионата.

А под самое утро пришла неожиданная разгадка.

Почти на сто процентов этот попрошайка и Зиберт — были одним человеком. Этим и объяснялось то, что нищий прятал от меня лицо и кутал его в рванину, маскируя свои приметы. А еще одной подсказкой стала мелодия. Откуда-то из глубин остаточной памяти всплыло воспоминание, что Вагнер был его любимым композитором.

Разгадка принесла множество вопросов, на которые я стал лихорадочно искать ответы. А что, если местом встречи был назначен Константинополь, и фон Нотбек не прибыл на явку? Тогда, если он меня опознал, то какого хрена прятал свое лицо? Не хочет быть узнанным, потому что чувствует с моей стороны опасность? Какую? Ожидает, что я попробую завладеть его ключом и частью номеров счета? Но без меня он в любом случае не сможет снять даже копейки... Гм... в та-ком случае сам по себе напрашивается вывод, что Зиберт в свою очередь планирует то же самое, но уже в моем отношении. Вот же курица эта императрица. Какого хрена подписывать на дело людей, которые не переваривают друг друга? Чтобы они глотки друг другу за золотишко перегрызли? Тьфу, идиотка царственная...

— Не многовато собралось жаждущих твоей кровушки, барон? — буркнул я своему отражению в зеркале. — Поберечься бы надо, дружище...

Немного поразмыслив, решил сориентировать на Зиберта своих архаровцев вместе с бойцами Сержа Полански, после чего принялся готовиться к сегодняшним встречам. К десяти часам утра я уже был у того же особняка, в котором встречался с «черным бароном» в первый день своей константинопольской эпопеи.

Все повторилось: охрана на входе, потом секретарь-референт отвел меня в кабинет с Врангелем.

Будущий верховный главнокомандующий принял меня довольно сухо. Судя по его мрачному лицу, он был сильно не в духе. Проигнорировав приветствие, барон тряхнул мне руку, показал на кресло напротив себя, подвинул ко мне пепельницу по столешнице, после чего без лишних слов взялся за папку с рапортом.

И не прерывался до тех пор, пока не прочитал последний лист. Затем неспешно достал портсигар, подкурил папиросу, глубоко затянулся и только после этого произнес первые слова с момента нашей встречи.

— Впечатлен, Георгий Владимирович, — говоря, Врангель ни на йоту не менялся в лице, оставаясь таким же хмурым. — Впечатлен... Учитывая, что работа была проделана за столь мизерные сроки, результат просто великолепный.

Я просто промолчал, решив не влезать с ремарками.

— Особенно... — барон звякнул голосом, — сведения о работе некоторых наших офицеров из миссии Юга России в Константинополе на разведку других сторон. Уверяю, все необходимые меры будут нами приняты.

— Не сомневаюсь, ваше высокопревосходительство.

— Кстати... — будущий верховный главнокомандующий прищурился и заглянул мне в глаза.

— Недавно я узнал, что кто-то вырезал под корень почти всю польскую резидентуру. Соответствующие службы союзников грешат на красных, но... — Врангель сделал паузу и неопределенно махнул сигаретой, оставившей за собой причудливое облачко дыма в воздухе, — зная вас и учитывая подозрительно большое внимание, уделённое полякам в докладе, склонен думать, что к этому безобразию приложили руку вы, Георгий Владимирович.

Я ждал этого вопроса и давно приготовился к ответу. Вряд ли за упомянутое «безобразие» мне что-то будет, к тому же иногда не надо ждать, пока начальство само найдет повод для выволочки, и лучше предоставить его самому. Опять же, исключать вариант того, что кто-то из моего личного состава уже «набарабанил» — тоже не стоит. Так что ответ последовал честный.

— Вы удивительно прозорливы, ваше высокопревосходительство. Да, так и есть. Но я не стал доверять сей момент бумаге и собирался доложить вам о произошедшем устно.

— Жду пояснений... — сухо бросил Врангель.

— Увы, фактически это была самооборона, — я вкратце обрисовал ситуацию, конечно же не упомянув об истинных причинах моего похищения. — Таким образом, у меня просто не было выхода. К тому же, даже если бы меня отпустили, сами понимаете, прощать такое...

— Дела-а... — озадаченно протянул Врангель. — И что же их сподвигло?

— Не что иное, как банальный гонор и желание уязвить своих бывших хозяев. К тому же у меня сложилось впечатление, что профессионализмом там и не пахло. Случайные люди в разведке.

На лице барона, наконец, появилась довольная улыбка, но очень быстро пропала. После чего я удостоился выволочки. Впрочем, фактически номинальной и больше похожей на тщательно замаскированную похвалу.

Далее Врангель приказал референту организовать чаю, и мы за ним просто поболтали. Не как подчиненный и начальник, а вполне по-дружески — об всем и ни о чем. Но в итоге разговор все равно соскользнул к положению на фронтах. Барон рассказал мне последние новости и в завершение, не скрывая досады, добавил:

— Боюсь, нас ждет еще одна катастрофа. И я отсюда, увы, никак не смогу ей воспрепятствовать.

— Можете... — совершенно неожиданно для себя ляпнул я. Или не я, а фон Нотбек, но это уже не важно, потому что слова все-таки прозвучали.

— И как же? — с выраженными скептическими интонациями поинтересовался Врангель. А потом сострил, видимо намекая на какой-то эпизод из предыдущего общения фон Нотбека с ним.

— Совет всех расстрелять, увы, в данном случае неприменим.

Я вежливо улыбнулся на шутку, внутренне выдохнул и решил все-таки развить тему. В любом случае ни хрена не получится, так хоть попробую. Заодно докажу себе, что даже при всем своем желании отдельно выраженный попаданец ну никак не сможет повернуть историю вспять. Чтобы в дальнейшем себе голову не забивать ерундой.

— Отбросить красных от Новороссийска вы действительно не сможете. А вот предотвратить катастрофу, лично организовав образцовую эвакуацию войск в Крым, вполне можете. Правда, для этого вам будет нужно самому прибыть в Россию с транспортами. Таким образом решите несколько задач. Во-первых — спасете людей и сбережете ресурсы для дальнейшей борьбы. Во-вторых — вдохнете в них веру в вас и желание сражаться. И наконец — вопрос рокировки на посту верховного главнокомандующего решится сам по себе, потому что после такого афронта Деникин сразу же уйдет в отставку.

Врангель молча выслушал, нервно подкурил сигарету, встал, сделал несколько шагов по кабинету, а потом резко развернулся ко мне:

— Георгий Владимирович, вы хотя бы представляете, какое количество судов понадобится для полной эвакуации? Где я их возьму? К тому же мое самовольное прибытие в Новороссийск будет очень похоже на прямой переворот. Как офицер, я не могу на это пойти.

— Речь идет о судьбе России... — спокойно сказал я. — Поэтому моральную сторону дела можно сразу отбросить в сторону. Ваше прибытие объяснится не чем иным, как банальным нежеланием оставаться в стороне, когда десятки тысяч людей обречены на гибель. А что до судов... Да, ваше высокопревосходительство, представляю. Действительно, тоннаж понадобится впечатляющий. Но есть несколько достаточно реалистичных способов его собрать.

— Излагайте, Георгий Владимирович, — генерал опять вернулся за стол.

— Для начала у вас есть Черноморская эскадра. А это уже почти половина нужного водоизмещения. Если не две трети.

— У меня ее пока нет... — сухо заметил Врангель.

— Думаю, при желании вы сможете оказать влияние на командующего флотом, для принятия нужного вам решения, — так же сухо парировал я.

— Деникин недавно уволил вице-адмирала Ненюкова и контр-адмирала Бубнова, — раздраженно бросил генерал. — А на Герасимова у меня нет никаких рычагов влияния.

Удержаться, чтобы не выругаться, мне удалось с трудом. Герасимов? Кто такой? А я что-то думал, что командует эскадрой адмирал Саблин. Н-да... промашка вышла. А перепроверить даже не додумался. Ну ладно, попробую выкрутиться.

— В любом случае, ваше высокопревосходительство, в морском ведомстве хватит трезвомыслящих людей, чтобы склонить нового командующего к решению послать силы эскадры для эвакуации войск из Новороссийска. Хотя бы часть кораблей. Но, как я уже говорил, это только один из способов решения проблемы. При должном манипулировании союзниками они тоже могут помочь с эвакуацией своими судами. И выделить средства для фрахта недостающего тоннажа. Мы им пока нужны, так что можно этим воспользоваться.

— Не думаю, что командующий союзническими силами в регионе, генерал Миллс, пойдет нам навстречу, — опять возразил мне Врангель. — А если пойдет, то формально.

— Значит, надо сделать так, чтобы пошел, — вырвалось у меня.

— Георгий Владимирович... — барон покачал головой. — Ваша инициатива похвальна, но, увы, в данных условиях совершенно нереалистична. Нам остается уповать лишь только на то, чтобы сам Деникин отнесся к ситуации с благоразумием.

— У Миллса, как у любого человека, есть свои слабости, — я решил так просто не сдаваться. Почти целый час давил на честь офицера, взывал к патриотизму, приводил экономические выкладки, словом, как мог пытался переубедить барона. Даже намекнул, что могу сам изыскать часть средств на фрахт. Но... безуспешно.

— Сосредоточьтесь на своих задачах, Георгий Владимирович, — Врангель прервал меня. — И, в конце концов, решите вопрос с этой паршивой большевистской газетенкой. А я обещаю, что обдумаю ваше предложение.

В общем, меня тактично послали. Вот как это назвать? Специально ждет провала Деникина? Похоже, так. Ну и хрен с тобой, «черный барон». Варитесь сами в своей каше. А я еще удивляюсь тому, что белые проиграли. Хотя, а чего я ждал? Что Врангель безоговорочно примется исполнять мои советы? Ага, сейчас, прямо разбежался. Тьфу! Да чтобы я еще раз...

Решив больше никогда не совать свой нос в ход исторических событий, я поплелся домой, скорректировав свой маршрут так, чтобы пройти мимо того места, где вчера видел Зиберта. Зачем? Не то чтобы я особо надеялся, что из этого выйдет какой-нибудь толк, но в любом случае с тайнами фон Нотбека, надо сказать, весьма опасными тайнами, надо было что-то решать. На хрена мне на гриве такие заморочки?

И внутреннее чувство не подвело, нищий оказался на месте и точно так же наигрывал на своей флейте Вагнера. Только теперь уже другую тему из оперы «Путь в Вальхаллу». Он явно ждал меня, не стал прятать лицо и заговорил первым.

— Смотрю, ты как всегда прекрасно выглядишь... — в тоне Зиберта прозвучала хорошо различимая издевка.

— А ты не очень, — я нащупал в кармане пальто монетку и бросил ее ему в миску.

— Благодарствую, господин хороший, — нарочито юродствуя, заблажил нищий. — Дай вам боженька здоровья... — а в промежутке между причитаниями шепотом поинтересовался: — Почему не пришел на встречу?

— Забыл. По дороге сюда получил по голове от взбунтовавшихся матросов и частью потерял память. Контузия сказалась.

Зиберт недоверчиво сверкнул на меня глазами:

— Всё забыл?

— Боюсь, разочарую тебя. Не всё. Далеко не всё.

— Хорошо. Сделаем так... — нищий поднял на меня глаза. — Отойди от меня, погуляй невдалеке по набережной. Где-то минут через пять я соберусь уходить. Ты иди на расстоянии за мной. Приведу тебя туда, где можно будет поговорить без помех. Знаю, ты мне не доверяешь. Да и я тебе — тоже, но неожиданностей не будет. Нам надо очень многое обсудить.

Я без лишних слов кивнул и отошел в сторону. Ну что же, побеседуем. Несмотря на то что Зиберт не скрывал неприязни ко мне, особой опасности от него не чувствовалось. А чуйке своей я доверяю. На самый крайний случай оружие при себе, как-нибудь отобьюсь.

Немного подудев, нищий ссыпал мелочь из миски в карман, закинул на плечо котомку и, сильно прихрамывая, углубился в узкий переулок. Я пошел следом, стараясь не потерять его из виду.

Примерно через час я уже почти запутался в лабиринте константинопольских улочек, но наконец компаньон фон Нотбека привел меня к черному входу какого-то двухэтажного дома, выглядевшего так, словно он был слеплен из десятка сараев размером поменьше. Потом он отпер дверь и остановился, поджидая меня. Я ускорил шаг, но тут же притормозил, гадая, как переправиться через большую зловонную лужу, раскинувшуюся через весь переулок. Пока обходил, потерял его из виду, а когда наконец переправился...

— Твою ж мать! — выдохнул и тут же подался назад, потому что увидел, как нищий уже без движения лежит на земле, а рядом с ним находятся трое крепких мужиков, смахивавших на портовых грузчиков, переодетых в приличное гражданское платье. Двое из них, судя по лицам, скорее всего европейцы, стояли на стреме, а третий, смахивающий рожей на азербайджанца или армянина, быстро рылся в котомке Зиберта.

Сначала я подумал, что резвятся парни Сержа Полански, но тут же отбросил эту версию, так как сам запретил причинять вред своему компаньону. А француз ни за что не стал бы самоуправствовать. Версия о банальном ограблении тоже отпала, потому что вряд ли кто-нибудь станет грабить обыкновенного нищего. Да и не похожи нападавшие на криминальный элемент. Уж этих-то я сразу бы опознал. Остается только... Вот же черт! Неужто люди Кетеван? Или товарищи из Региструпра? Что, впрочем, почти одно и то же. Или еще кто... Н-да... И что же делать?

Пока размышлял, грабители, очевидно не найдя искомого, подняли слабо постанывающую жертву на ноги и, изображая из себя заботливых друзей и подвыпившего собутыльника, потащили его в дом.

Первым моим желанием было как можно быстрее свалить отсюда куда подальше. Но потом, немного поразмыслив, я передумал. А если это не молодчики княгини, а совсем другие персонажи? Тогда они после Зиберта прямым ходом примутся за меня. Ну уж нет. Опять же не дело, если заветный ключик уплывет на сторону. Золото Российской империи должно принадлежать только России. Или мне. Больше никому. Тьфу ты, прям бронзовею на ходу.

Еще раз все взвесив, достал из кобуры на щиколотке пистолет, положил его в карман и шагнул к черному ходу. Постоял немного, после чего переступил порог.

Внутри мерзко воняло мышиным дерьмом и кошачьей мочой. Ободранные стены терялись в полумраке, едва освещаемые солнечными лучами, с трудом пробивавшимися через замызганное мутное оконное стекло. Откуда-то сверху доносился плач маленького ребенка и визгливый пьяный женский голос, что-то бормотавший на непонятном мне языке.

«Сука, опять мараться кровушкой придется... — проскочила в голове унылая мысль. — Но это дело нехитрое. Стоит только начать. Потом хрен остановишься... »

С планом накрыть неизвестных грабителей в квартире Зиберта я сразу расстался и опять вышел на улицу. Черт его знает, где он живет. В какую дверь ломиться? Опять же, из меня штурмовик, как из баклана законник Вряд ли они будут уходить через парадное, поэтому встречу здесь. Мой «малыш» палит тихо, авось не поставлю на уши весь квартал. Уже после того как...

«После чего? — спросил я сам у себя. — После того, как они выпотрошат Зиберта? И отправят его на тот свет? — и тут же ответил: — Ну а как? Уж извини, барон. Спешить на помощь непонятно кому я точно не буду... »

Как назло, дико разболелась голова. В висках застучала кровь. Затылок словно сжали в тисках. Я в голос выматерился и полез в карман за фляжкой с арманьяком. После пары глотков боль притупилась, но настроения не прибавилось, а даже наоборот. Испорченное Врангелем еще с самого утра, оно стало совсем мерзким. Что не удивительно. А какое оно должно быть, если учитывать то, что в самое ближайшее время мне предстоит завалить трех человек. То-то же...

Осмотревшись, я выбрал позицию и встал за покосившимся заборчиком, через щели которого была прекрасно видна дверь черного хода из особняка. Но ждать пришлось довольно долго, видимо, Зиберт не горел желанием отдавать ключ от банковской ячейки.

Наконец дверь отчаянно скрипнула и отворилась. Сжимая в кармане рукоятку пистолета, я шагнул из своего убежища. Но вместо убийц наткнулся взглядом на появившуюся из дома потрепанную женщину, чья профессия прямо выдавалась ярким кричащим макияжем на одутловатом, некогда красивом лице.

Увидев меня, проститутка мгновенно встрепенулась, приняла соблазнительную позу и на ломаном французском языке прохрипела:

— Месье, не угостите даму чашечкой кофе?

— Месье не пьет кофе... — я ей сунул несколько лир. — А ты выпей...

— А если...

— Вали отсюда, кошка драная.

Больше ремарок не последовало. Проститутка быстро выхватила у меня из руки купюры и, опасливо оглядываясь, припустила по переулку. Едва она скрылась за поворотом, из дома появились убийцы. Почему «убийцы»? В том, что Зиберт уже гостит на небесах, я даже не сомневался.

Ну, пора...

Шагнув навстречу, я высадил в них весь магазин.

У первого, бережно придерживающего свою кисть, замотанную в окровавленный платок, над правой бровью появилась аккуратное темное пятнышко. Словно наткнувшись на невидимое препятствие, он остановился и с недоуменным выражением на лице стал оседать на землю.

Я не успел заметить, куда попал во второго, но он тоже упал, прижимая руки к лицу.

А третий...

Черт...

В третьего я промазал.

Мужик взревел и, матерясь по-русски, как таран ринулся вперед. Еще мгновение и он снес бы меня с ног, но я удачно сбил в сторону протянутые руки, ухватил его за пальто и, используя инерцию, швырнул через бедро. Все получилось, как по учебнику, амбал кубарем полетел по грязной мостовой и врезался в стену дома.

А потом... Потом я сделал то, что даже в страшных снах не мог ожидать от себя.

Времени вставлять новый магазин в пистолет не было, достать второй из кобуры я тоже не успевал, потому что мужик уже встал на колени и полез рукой за пазуху, явно за оружием.

В общем, в два шага подскочил к нему, поймал сзади сгибом локтя под подбородок, уперся коленом в спину, дернул на себя, задирая голову, а потом резким рывком в сторону сломал громиле шею. Сломал, как кукле. Как будто делал это уже не раз.

Мля...

Мужик засипел, сильно дернулся и затих. В воздухе густо запахло человеческим дерьмом. Я быстро отпустил обмякшее тело, случайно заметил потеки слюны у себя на рукаве, судорожно борясь с позывами рвоты, выдрал из кармана платок и стал стирать их.

Закончив, машинально оглянулся, не заметив свидетелей, облегченно выдохнул, пересилил себя и стал быстро обыскивать трупы.

Револьвер...

Еще один...

Жменя монеток...

Папиросы...

Складной нож...

Бумажник...

Мля, только жидкая пачечка лир...

— Сука, где же он?!! — уже почти отчаявшись, я нашел во внутреннем кармане пиджака последнего трупа маленький кожаный кисет и сразу же нащупал через тонкую кожу очертания ключа. — Есть...

К счастью, в переулке никто так и не появился, и мне удалось уйти незамеченным. Ну... по крайней мере, так показалось. В глазах все плыло, башка ничего не соображала... Тут уж не до особой внимательности. Словом, кто его знает.

Поплутав немного по улочкам, я вышел к набережной. Свежий морской воздух немного привел меня в порядок. Головная боль прошла, даже захотелось есть. Я углядел небольшой рыбный ресторанчик и зашел туда перекусить. Заказал официанту порцию печенной на углях ставриды и кувшинчик хиосского вина, после чего закурил и достал из кармана кисет.

Как и ожидалось, внутри лежал ключ от банковской ячейки и листочек с частью номера счета.

«Интересно, стоишь ты всего того дерьма, в которое я уже вляпался и еще вляпаюсь... — подумал я и спрятал кисет обратно в карман. — Но посмотрим. Поздно уже каяться... »

Перекусив, еще немного погулял по набережной и избавился от маленького браунинга, тайком выбросив его в воду. Не знаю, как сейчас обстоят дела с криминальной экспертизой, но от «мокрого» ствола лучше избавиться. К счастью, свой карманный кольт я оставил дома и заменил его пистолетом, позаимствованным у Игнашевича. Было бы жалко выбрасывать наследство, доставшееся после перевоплощения.

Свежий морской воздух окончательно привел меня в себя, после чего я направился на встречу с Кетеван, которую она назначила в кафе-кондитерской «Нису- аз». Да-да, в той самой, где я встречался последний раз с покойным Эмилем. Н-да... не очень хороший символизм получается.

Сначала думал привлечь своих людей для прикрытия, но потом передумал. Могут возникнуть лишние вопросы, да и место людное, так что вряд ли княгиня решится на какие-либо эксцессы. Ежели что, буду пытаться справиться сам.

Кетеван уже была на месте. И как всегда выглядела великолепно. Черт побери, шикарная женщина. Этого у нее не отнимешь. Хотя, как мне показалось, она была чем-то встревожена. Впрочем, если я пострелял именно ее людей, это и неудивительно.

— Итак?

— Ты не рад меня видеть? — Кетеван лукаво улыбнулась. Правда, несколько натянуто.

— Очень рад... — я вернул ей улыбку. — А если ты принесла деньги, то моей радости вообще не будет границ.

— Приземленный ты человек, Жорж, — огорченно вздохнула княгиня и, поставив бокал с вином на стол, подкурила пахитоску.

— Так как?

— Принесла, принесла... — Кетеван достала из ридикюля узкий конверт и подвинула его ко мне. — Здесь чек на предъявителя на полторы тысячи фунтов стерлингов.

Честно сказать, вот тут она меня удивила. Уж извините, в человеческую порядочность в ее лице я просто не верю. Впрочем, даже у самого последнего негодяя могут быть принципы, которые он не нарушит ни при каких обстоятельствах. Живой пример — это я.

— Фальшивый?

— Еще слово, и я тебя застрелю прямо здесь, — жестко отрезала грузинка. — Ты перегибаешь палку.

— Извини, больше не буду. Всё? Так я пошел? Или оплатить твой счет?

— Нет не всё, — с каменным лицом процедила Кетеван. — А счет позже оплатишь. Как ты догадываешься, речь пойдет о твоем ключе... — княгиня сделала паузу и резко бросила: — И о ключе Зиберта.

Я постарался изобразить на своем лице максимальный скептицизм. Нет, интересно, она уже точно знает, что ключ у меня или только предполагает?

— Какое отношение имеет ключ Зиберта ко мне?

— Хватит юродствовать, Жорж, — пренебрежительно заметила княгиня. — Не притворяйся идиотом, тебе не идет.

— И все-таки.

— Я все видела сама, — язвительно улыбнулась Кетеван. — Ломать живым людям шеи... фу... Но... признаюсь, ты выглядел очень впечатляюще... — княгиня нарочито похотливо ухмыльнулась.

Сказать, что я удивился, это значит ничего не сказать. Я просто охренел... Значит, громилы, отправившие на тот свет несчастного Мишеля, были ее людьми. Но где? Где, черт побери, она пряталась? Неужто в той халупе, чьи окна выходили прямо... Мля... То-то я постоянно чувствовал чей-то взгляд на себе. Или проститутка? Черт, это надо было так прошляпить...

— Чего ты хочешь?

— Да, теперь у тебя два ключа, — спокойно начала Кетеван, — но они без третьего совершенно бесполезны.

— И что?

— Объединимся. Верней, тебе просто придется со мной объединиться, чтобы из затеи с царским золотом что-то получилось.

— Нет.

— Ты хорошо подумал? — очень серьезно переспросила княгиня. — Не глупи. Вместе с золотом ты получишь в придачу меня.

— Тебя? Ну уж нет. При желании пообщаться со змеями я могу сходить в террариум.

— Глупо... — поморщилась Кетеван. — Очень глупо. Мой ключ тебе не достанется в любом случае. Забирать твои силой мне тоже не улыбается. Патовая ситуация складывается, ты не находишь?

— Хорошо. Я подумаю.

— Думай быстрее, — раздраженно бросила княгиня. — Времени у нас в обрез. Впрочем, надеюсь, ты примешь правильное решение. Кстати... — Кетеван язвительно улыбнулась. — Интересно, чем она тебя взяла? Я о твоей пейзанке. Как там ее? Ясмина? Нет, ну правда. Или ты больше любишь пахнущих навозом деревенских глупышек?

— Если с ее головы упадет хоть волосок...

— Можешь не продолжать, — усмехнулась княгиня. — Портить с тобой отношения не входит в мои планы... — она сделала паузу и с явным намеком добавила: — Однако девчонку побереги.

Я про себя выматерился и процедил:

— Говори.

— На тебя уже обратили внимание, мой дорогой, — после некоторого раздумья сказала грузинка. — Причем как на резидента белой контрразведки и доверенное лицо Врангеля. И учти, им известно, что ты имел или имеешь какое-то отношение к зарубежным счетам царской четы. Ничего конкретного они не знают, но пойдут на всё, чтобы узнать больше, так как за царскими миллионами сейчас идет настоящая охота. А эти люди, увы, особой щепетильностью не страдают.

— Кто? Красные?

— Ненавижу это название... — брезгливо поморщилась Кетеван. — Белые, красные... фу, какая банальность. Хотя да, ты не ошибся — это они.

— С какой это стати ты ставишь палки в колеса коллегам? — прямо и жестко поинтересовался я. — Решила сыграть в свою игру? Или подковерная возня между ведомствами?

— Много лишних вопросов, — невозмутимо ответила княгиня. — Просто считай, что я твой ангел- хранитель. Итак, каково твое решение? Объединяемся?

В чем-то Кетеван была права. Других вариантов на пути к царскому золоту у меня нет. Либо объединяться, либо каким-то образом добывать ее ключ. Что довольно непросто и грозит нешуточными осложнениями и хлопотами. Конечно, можно бросить к чертям собачьим затею со счетами, но это тоже не вариант. Особенно когда до финала осталось совсем немного. Гораздо проще согласиться на сотрудничество, благо таким образом она станет моим союзником. До определенного времени, конечно.

— Допустим.

— Значит, в самом ближайшем времени нам предстоит небольшой тур по Европе... — Кетеван удовлетворенно кивнула. — Но, к сожалению, я пока не могу покинуть Константинополь. Думаю, у тебя тоже есть незавершенные дела. К тому же нам еще кое-что здесь предстоит.

— Нам?

Вместо ответа Кетеван без тени эмоций посмотрела мне в глаза. Честно сказать, смотрелась она сейчас немного жутковато. Особенно подчеркивал впечатление бокал красного как кровь вина у нее в руках. Ну чистая вампирша. Меня даже передернуло.

— Нам? — повторил я вопрос. — Мне кажется, ты сильно спешишь, девочка.

— Именно нам. От моего предложения, Жорж, — княгиня хищно улыбнулась, — ты просто не сможешь отказаться. Но озвучу его я только завтра...

После разговора с Кетеван я сразу помчался в пансион. По пути костеря себя самыми последними словами. Черт, всю свою жизнь старался не заводить близких отношений с бабами, чтобы не вешать на шею лишний балласт, и тут на тебе. Единственный раз отступил от правил и сразу же получил жуткий головняк.

К счастью, с Ясминой пока ничего не случилось — она возилась на кухне, колдуя над какими-то хитрыми сырными пирогами для меня. Я не стал ее отвлекать и вышел во двор к тетушке Афендуле.

— Что-то не так, Георгий? — обеспокоенно поинтересовалась она. — Выглядишь встревоженным.

— Ничего особенного... — соврал я. — Просто обстановка в городе неспокойная. Союзники перегибают палку с мусульманами. Как бы погромы христиан в ответ не начались.

— Это такая же наша земля, как и их! — зло высказалась хозяйка пансиона. — Но будем надеяться, что Господь избавит.

— Надеяться стоит, но лучше самим о себе позаботиться. Я не всегда бываю дома, поэтому надо нанять пару надежных охранников с оружием. Найдутся у тебя такие? Я сам буду оплачивать их работу.

— Что, так плохо? — По лицу тетушки Афины пробежала тревога. — Я вроде ничего такого не слышала.

— Могу ошибаться. Но перестраховаться не мешает. Так как?

— Найдутся... — быстро кивнула гречанка. — Младшие сыновья Ираклия, соседа нашего. Христо и Ставро. И оружие у них есть. Ружья... ну... такие, с двумя дулами. За еду и вино будут тут сутками сидеть.

— Отлично. Договаривайся прямо сегодня. И еще... сделай так, чтобы Ясмина хотя бы неделю никуда не выходила из пансиона. Пусть дома пока побудет. Хорошо? Неспокойно мне на душе...

Переговорив с хозяйкой пансиона, я вернулся на кухню и, подкравшись к Ясмине, склонившейся к духовке, осторожно обнял ее сзади.

— Георгий... — недовольно протянула девушка. — Я же в муке, измажешься...

— Как узнала? — прошептал я, чмокнув гречанку в висок, прикрытый пушистым локоном.

— А кто еще здесь может быть? — удивилась Ясмина, прижимаясь ко мне всем телом. — И только ты пахнешь... м-м-м... вкусно так...

— Оружие при тебе?

— Конечно, — хохотнула девушка и, взяв мою руку, положила себе на грудь. — Вот здесь лежит.

— Молодец... — похвалил я ее, нащупав револьвер за лифом. — Всегда носи. Так мне спокойней будет.

— Ну все, все... пожалуйста... — смутилась Ясмина. — Вечером... а ты пока руки мой, скоро кушать будем...

После ужина я вышел на веранду и, усевшись в плетеное кресло с чашечкой крепчайшего кофе и сигариллой, решил в спокойной обстановке немного поразмыслить. Над текущей ситуацией, так сказать. Итак, что мы имеем?

Оснований не верить Кетеван у меня нет. То есть красные меня однозначно вычислили.

Напрашивается вопрос, а как? Кто-то из ближайшего окружения Врангеля слил информацию? Вполне может быть. Однако о моем месте обитания, а также о Ясмине у «черного барона» никто не знал. Впрочем, это объясняется довольно легко — красные могли банально проследить за мной, а затем сделать оперативную установку. Но опять же, это маловероятно, потому что слежку я нутром чувствую и обязательно заметил бы топтунов. Если, конечно, они не специалисты экстра-класса. Но такие у красных вряд ли найдутся. А если найдутся, то не в Царьграде. Скверно, очень скверно... Стоп... а если на большевиков барабанит кто-то из моих? Хотя это уж совсем из области теорий заговоров. Да-с... вывод один — валить надо. И как можно быстрее. И подальше. Слишком уж горелым попахивает. Обжечься можно.

Наметив себе план ближайших действий, я переоделся в менее формальную одежду и отправился на конспиративную квартиру. Разбираться с Суровцевой.

По пути несколько раз тщательно проверился, но никакой слежки не обнаружил. Странно... По логике событий за мной сейчас должны таскаться с десяток топтунов. Но ладно.

К черному ходу в особняк мы подошли одновременно с Пуговкиным.

— Там уже должен быть Тетюха, — сообщил вахмистр, доставая ключ из кармана. — Я ему тоже сообщил.

— Хорошо, — я еще раз оглянулся и ступил на лестницу.

— Казачина наш... — продолжил бывший жандарм, поднимаясь вслед за мной, — грит, что знает, как наставить на путь истинный Стрелку. Может, и найдет парень слова для вразумления дамочки. Сами знаете, с бабами он умеет обращаться. Вот и пришли, Георгий Владимирович. Только вы пожестче с ней, пожестче. Неча сопли распускать...

— Посмотрим...

Скрипнула створка входной двери, я шагнул внутрь, прошел через коридор и замер как вкопанный на пороге залы.

Воздух в комнате был густо пропитан запахом табачного дыма, спиртного и... и запахом крови...

ГЛАВА 22

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Район Пера-Галата

03 февраля по старому стилю. 1920 год. 18:00

— Грусть и тоска безысходная, — поскрипывая иголкой по пластинке, вещал граммофон голосом Михаила Вавича. — Сердце уныло поет...

— И никто эту грусть... грусть глубокую... ни за что никогда не поймет... — жалобно подпевала Суровцева, сильно фальшивя и через слово с хлюпаньем отхлебывая из бутылки, которую она держала в левой руке. В правой дымилась сизым дымком папироса.

Стрелка сидела на кресле в разорванной и сползшей с одного плеча, почти полностью заляпанной бурыми пятнами нижней рубашке, некрасиво растопырив и закинув ноги на стол.

Чуть поодаль от нее, на полу распростерлось громадное тело Тетюхи, в одном исподнем, со спущенными до колен подштанниками. Вся его грудь была покрыта зияющими, еще пузырящимися кровью ранами, а чуть пониже ключицы торчал загнанный по самую гарду штык-нож от австрийской винтовки.

— Матерь божья! — ахнул позади Пуговкин.

Услышав его, Суровцева медленно повернулась и уставилась на нас пустыми глазами.

— А-а-а... пришли... — мертвым безжизненным голосом протянула она. — А мы тут... развлекаемся...

— Она вне себя... — шепнул вахмистр.

«Я что, слепой?» — про себя зло рыкнул я. Но сдержался и смолчал.

— Присоединяйтесь, господа! — радушно махнула рукой Аглая и растянула бледные губы в кривой улыбке, больше похожей на трупный оскал. — Я люблю, когда... когда много мужчин...

«Он что, насиловать ее полез? — мелькнула у меня мысль. — Типа вразумлять? Господи, какой идиот. Чего не хватало? Могуч, красив, бабы на шею косяками вешались, а теперь превратился в холодную вонючую тушку. Стоп... хотя нет. Вон ее платье и его костюм, аккуратно сложены на стульях. Что за на- хрен? Получается, Аглая была не против? Дала, а потом заколола? Совсем с катушек девка слетела. Идиотизм какой-то... »

— Тихо, тихо, Аглаюшка... — успокаивающе приговаривая, вахмистр сделал шаг к ней. — Все уже закончилось... Успокойся, милая.

Воспользовавшись тем, что он закрыл меня от взгляда Суровцевой, я быстро достал пистолет из кобуры и сунул руку с ним в карман.

— На месте! — вдруг взвизгнула Аглая и, выхватив откуда-то свой «люгер», прицелилась в Пуговкина. — На месте, сказала, твари!

— Назад, вахмистр! — тихо скомандовал я.

Пуговкин немедля отступил и стал рядом со мной.

— Говорите, подпоручик... — приказал я Аглае, пока не совсем понимая, что делать дальше. — Не надо ничего скрывать. Что случилось?

— Тогда... — словно в трансе глухо забормотала Суровцева, — тогда нам не дали оборонять Зимний... Разоружили и заперли всех в казармах... А потом туда пришли они... — Стрелка жалобно всхлипнула, — ротного сразу застрелили, а нас... нас насиловали до самого утра. Не знаю, сколько их было... Но когда я приходила в себя, видела все новые и новые рожи. Смердящие тухлой капустой и портянками похотливые рожи... Быдло, холопы, мерзкая чернь!!! Я умоляла, просила смерти. Заклинала всеми святыми... И один матрос все-таки сжалился, ткнул штыком...

Суровцева рванула рубашку, приподняла маленькую грудь и показала розоватое пятнышко давно зажившего шрама.

— Но я выжила... — очень спокойно прокомментировала она. — Господь не принял меня к себе. Даровал жизнь... жизнь и страдание за прегрешения мои. Я терпела и ждала прощения. И оно пришло в лице этого милого мальчика Эмиля...

Лицо Суровцевой судорожно кривилось, из глаз лились слезы, прокладывая дорожки по засохшей крови на щеках, тело сотрясала крупная дрожь, но пистолет она держала уверенно и твердо, целясь в нас с Пуговкиным по очереди.

«Валить тебя надо, дуру... — лихорадочно думал я, косясь на “люгер”. — Вот только можно не успеть. Девка с такого расстояния ни за что не промахнется. Ну, вахмистр, отвлекай внимание! Шевельнись или скажи что-нибудь. Ан хрен, застыл как статуя. Ладно, как переведет ствол на тебя, буду стрелять. Извини, другого выхода нет... »

— Но вы убили его! — как раненая волчица взвыла Аглая. — Твари, твари! Вы не его, вы меня убили! Я все знаю, знаю! Будьте вы прокляты!..

Ее узкая маленькая кисть напряглась на рукоятке. Палец выбрал свободный ход спускового крючка...

По спине пробежали ледяные мурашки, я приготовился нырком уйти в сторону, но вместо этого, совершенно неожиданно для себя рявкнул:

— Смирно, подпоручик Суровцева! Смир-р-но!!!

Аглая сильно вздрогнула, по ее лицу пробежала растерянная гримаса, а в глазах плеснулось дикое удивление.

— Отставить, подпоручик! — продолжил орать я. — Сдать оружие!

Суровцева, не обращая на меня никакого внимания, недоуменно оглянулась, остановила свой взгляд на трупе Тетюхи, жалобно всхлипнула, а потом...

Потом уперла ствол «люгера» себе в висок и нажала на спусковой крючок.

Резко стеганул выстрел. Из головы Стрелки вырвалась струя крови и косыми брызгами плеснулась на обои, образовав алый узор, напоминающий рассыпавшийся букет цветов. А сама Аглая медленно осела на пол.

— Мля... — только и смог я сказать.

— Етить... — сипло выдохнул Пуговкин, сделал пару неуверенных шагов, рухнул на диван и принялся массировать себе грудь с левой стороны. — Етить... стар я уже для таких фортелей. Чуть кондратий не обнял...

— Держись, Ильич, держись, — не чувствуя ног, я подошел к нему, сунул фляжку с коньяком, а потом проковылял в коридор и, слегка приоткрыв дверь, прислушался. — Вроде тихо...

— Дык, Владимирович... — пожаловался вахмистр, сделав глубокий судорожный глоток. — Я уже вдругоряд при такой экзерциции присутствую. В семнадцатом позвал меня полковник Пантелеев к себе в кабинет и грит: давай, Степан Ильич, пропустим по маленькой. А глаза у него такие тусклые, тусклые. Как у мертвяка. А я что, раз начальство приглашает, чего отказываться? Значитца, выпили. А он так печально молвит: ты посиди, Ильич, посиди, с тобой не так страшно будет. Нырк рукой в ящик стола, хвать револьвер и бабах себе в башку... А башковитый мужик был, ой башковитый. А вишь как перекрутило. Что с людьми деется? Вот скажи мне, Владимирович? Стрелка-то понятно, после такого кто хошь умом тронется. А чего нашему казачине не хватало? Как дал себя провести? Зачем на девку полез?

Пуговкин покосился на распростертое тело Аглаи, сплюнул на ковер, а потом размашисто перекрестился.

— Убраться бы здесь надо... — буркнул я, оставив без ответа вопросы вахмистра. — Смердит как на бойне.

— Э, нет! — строго поводил пальцем бывший жандарм. — Нельзя, Георгий Владимирович. Завтра с утречка появятся здесь Синица с Пулей, пусть сами глянут. Чтоб недомолвок не было. А если мы почистим картинку, невесть что могут подумать. А потом все вместе уберемся да трупы вывезем.

— А что, действительно могут подумать?

— Могут — не могут, а озаботиться стоит, на всякий случай, так сказать, — убежденно сказал вахмистр. — Опять же золотишко блазнит, может показаться, что мы сами лишних устранили. Ни к чему это.

Ночевать с трупами под боком не улыбалось, но в предложении жандарма был свой резон, поэтому я согласился. Мы перебазировались в другую комнату, в целях снятия нервического состояния, как выразился Пуговкин, опустошили бутылку коньяка, после чего вахмистр завалился спать в кресле, а я принялся осваивать диван по праву старшего по званию. Но заснуть сразу не смог. Что не особо и удивительно. Всегда считал себя бессердечной сволочью, но в данном случае чего-то расклеился. И дело не в том, что я успел сблизиться с Суровцевой и Тетюхой, как раз нет, просто сама ситуация стала жутко чернушной. Особенно на фоне довольно благополучного начала моей эпопеи в тушке фон Нотбека. Как говаривал уже упомянутый мной дядь Митя Мамант, если запахло керосином, то это может означать всего две ситуации: либо тебя собираются травить как вшу, либо попросту собираются сжечь. Н-да... а так все хорошо начиналось. Впрочем, ничего непоправимого еще не случилось.

Первым делом надо перебазировать отсюда золото. Завтра же. После чего прикажу остальным членам группы залечь на дно. Сам поступлю таким же образом. Пока не найду новое пристанище, перекантуюсь в пансионате, а потом растворюсь в городе, потому что явка у тетки Афины уже спалена. Пара оболтусов с двустволками вряд ли помогут, если кто-то серьезный соберется накрыть хату. В общем, думаю, все должно получиться. А потом слиняю вместе с Кетеван в Европу. Главное, решить за это время вопрос с обменом золота. Стоп... а Ясмина? Вот же...

В диком раздражении сел и закурил. Ясмина, Ясмина... Вот что с тобой делать? Хотя... надо с ней сначала поговорить, а потом уже решать. Девка строптивая, так что неизвестно, как среагирует.

Только начал засыпать, как опять появилась смутная тревога, показалось, что пропало золото. Ключ от сейфа был только у меня, но на всякий случай я все- таки спустился в подвал и проверил тайник. К счастью, подозрения оказались беспочвенными, но спокойствия мне это особого не добавило.

В общем, ночка выдалась еще та. Заснул с рассветом, проспал всего полтора часа и проснулся весь разбитый, словно побывал под паровозом. В квартире к этому времени уже смердело как на скотомогильнике, а открывать настежь окна мы не решились, чтобы не поставить на уши досужих прохожих и соседей.

К девяти утра наконец заявились Синицын с Игнашевичем.

Честно говоря, я побаивался, что соратники могут не поверить в описанный нами ход событий, но, к счастью, никто сомнений не высказал. Во всяком случае, внешне. Мне даже показалось, что они были готовы к чему-то подобному. Впрочем, могу и ошибаться, мне сейчас постоянно всякая хрень мерещится. Картинка-то наглядная. Тут не надо никаких дедуктивных методов, чтобы догадаться, что произошло на самом деле.

После недолгого совещания трупы зарыли в подвале, после чего дружно принялись ликвидировать следы произошедшего. Управились к обеду, а потом я объявил, что забираю золото для конвертации.

— Я тоже это могу сделать, причем по очень выгодному курсу... — как бы невзначай бросил Игнашевич. — Фунты стерлингов, франки, доллары, любая валюта. Как раз хотел предложить.

Мне очень не понравилось его выражение лица. Нервное и какое-то уж чрезмерно решительное. Словно он собрался настаивать на своем варианте до конца. Что за хрень? А я еще радовался, что мне досталась такая команда. Стойкие оловянные солдатики, без гнильцы в душе.

Н-да... разочарование за разочарованием. Правильно вахмистр сказал, не одну душу золото сгубило. Ну ничего, будем выходить из ситуации. Этому щеглу я укорот быстро найду. Если... если, конечно, его не поддержат другие...

— В этом нет нужды, Антон Васильевич, — спокойно ответил я.

— Быстро и с гарантией... — упрямо продолжил эсер.

Пуговкин сделал вид, что не слышит, о чем идет разговор, и как бы невзначай передислоцировался поодаль от стола, на котором лежали мешки с монетами. А вот Синицын...

Штабс с непонятной гримасой на лице вдруг резко бросил Игнашевичу:

— Подожди, Антон Васильевич, к золоту мы еще вернемся. Пускай сначала Георгий Владимирович ответит на несколько вопросов.

— Вам придется объясниться, Алексей Юрьевич. — Такого поворота событий я не ожидал, и только чудом умудрился внешне этого не выдать. Твою же... Проспал сучонка! Хотя надо отдать ему должное. Ничем не выдал себя, пока рыл под меня, сука мутная.

— У меня есть веские основания подозревать, что вы не тот, за кого себя выдаете... — жестко заявил Синицын и одновременно со своим последним словом достал из кармана пистолет и направил его на меня.

Игнашевич промолчал, с явным удивлением уставившись на Синицына.

— Интересно девки пляшут, — протянул Пуговкин и добродушно, но со стальными нотками в голосе посоветовал штабс-капитану: — Ты, Юрьевич, поосторожней с такими обвинениями. Не ровен час, ответить придется. И убери, убери пистолетик-то.

Синицын внешне не стушевался, но пистолет все- таки опустил.

— Ну и? — чувствуя в штабсе некую неуверенность, с легким пренебрежением поинтересовался я. — Озвучивайте, Алексей Юрьевич. С удовольствием развею ваши сомнения.

А сам лихорадочно пытался сообразить, на чем прокололся. И раз за разом приходил к неутешительному выводу, что погореть мог на очень многом. Впрочем, паниковать рано. Я не на одном «правилове» побывал в своей прежней ипостаси. И тебе, фраерок, не ровняться с теми волками, что меня «править» пытались.

— Вы, наверное, забыли, Георгий Владимирович, что мы с вами лично были знакомы еще до вашего прибытия в Константинополь? — язвительно поинтересовался Синицын. — И неоднократно встречались. Не изволите напомнить, где и при каких обстоятельствах?

— Не изволю, — отрезал я. — Вы сами упоминали о курсах при Николаевской академии Генштаба. Я же, увы, почти ничего не помню о событиях того времени, так как моя застарелая контузия, вследствие травмы, полученной при прибытии сюда, усугубилась частичной потерей памяти. И вам это прекрасно известно, Алексей Юрьевич.

Игнашевич с Пуговкиным ожидающе уставились на Синицына.

— Известно, известно... — с улыбкой закивал головой штабс-капитан. — Я предполагал подобное. Поэтому и не поднимал этот вопрос сначала. Но как вы объясните то, что его поведение совершенно не похоже на поведение настоящего капитана фон Нотбека? — Синицын обратился к эсеру с вахмистром. — Да, он не так говорит, не так пьет, не так курит, черт побери, да у него даже походка изменилась. Не говоря уже об образе мышления. Будь здесь настоящий капитан лейб-гвардии фон Нотбек, ни одного красного в городе уже не было. Одни трупы. А кто уцелел, забыли бы навсегда дорогу в Константинополь. Уж я-то знаю...

— Это говорит всего лишь о том, что Георгий Владимирович прекрасно осознает, где и в каком качестве он находится... — сухо перебил Синицына Пуговкин. — В отличие от некоторых. Я не раз повторял и повторю еще. Контрразведка это тебе не по небу на этажерке рассекать и не в атаку с сабелькой наперевес ходить. Работа разведчика — в первую очередь лицедейство и сдержанность в поступках. На фронте будешь трупами раскидываться, а здесь головою больше работать надо.

— Дык, контузия опять же может быть... — неожиданно поддержал его Игнашевич. — У нас прапорщика Милютина как шваркнуло, так он как очухался, сразу на непонятном языке заговорил. То ли китайский, то ли еще какой. Даже глаза косить начали. И стал коньяк ведрами хлестать. Хотя всегда блевал с него дальше, чем видел.

— А девка его? Ясмина та, — Синицын даже не подумал сдаваться. — Да настоящий фон Нотбек ни одну бабу к себе, окромя блядей в борделях, не подпускал. Убежденный холостяк был.

— Дурак ты, Юрьевич... — вахмистр снисходительно покачал головой. — Уж извиняй меня, но дурак. Сие чувство речется любовь и рано или поздно случается с каждым. Вот возьми меня. До таких годков дожился, а нет, окрутили. И радуюсь, да-с, ибо мужик без бабы рядом, как хрен без яиц, Господи прости. Так-то. И тебя сия участь не минует со временем.

— Это точно, — опять поддакнул Игнашевич, отчего-то смутился и покраснел.

— Пускай так! — зло буркнул Синицын. — Но и это не все. Настоящему фон Нотбеку даже в голову бы не пришло скрывать трофейное золото от непосредственного руководства. Тем более проводить с ним сомнительные махинации.

— Опять двадцать пять... — хмыкнул Пуговкин.

— Так вроде никто и не скрывает, — удивленно наморщил лоб Игнашевич.

— Господа... — я слегка прихлопнул ладонью по столу, привлекая к себе внимание. — Мне, конечно, лестно ваше заступничество, но уж позвольте самому ответить на вопросы Алексея Юрьевича. Благодарю. Ну что же, похвально, похвально, штабс-капитан. Вашей наблюдательности можно позавидовать. И вы совершенно правильно высказали свои сомнения, ибо было бы гораздо хуже, если между нами поселились недоверие и недомолвки. Итак, кто же я, по- вашему?

— Не знаю, — упрямо мотнул головой Синицын. — Но не фон Нотбек это точно.

— Возможно, красный шпион в гриме? — предположил я. — Не изволите проверить мой парик? Ладно, не кривитесь. А теперь внимательно меня слушайте. На первый ваш вопрос я уже ответил, а что до смены моего поведения, так я сознательно изменил свои некоторые привычки, так как одно дело командовать ротой в бою и совсем другое дело заниматься нелегальной разведкой. Хотя и контузия тоже сказалась, в некотором роде. Но признаю, утопить красных в крови мне до сих пор невыносимо хочется. А трупов вы еще дождетесь. Уверяю. Теперь о золоте. Скажу честно, подобное против всей моей сущности, но, увы, поступать таким образом меня вынуждают обстоятельства. В первую очередь осознание того, что все усилия пропадут даром, если мы просто отдадим трофей. Как говорится, жизнь такая, не мы такие. Да что я вам говорю, уверен, вы сами все понимаете. И самое последнее...

Я встал, не спеша подошел к Синицыну и от души врезал ему под дых. А потом склонился над упавшим на колени штабс-капитаном и процедил:

— А это за «девку». Еще раз услышу подобное, вспорю пузо и повешу сушиться на солнышке, как карася. Теперь узнаете меня, Алексей Юрьевич?

Не знаю, возможно, я угадал с фразой, либо подобное поведение было характерно для фон Нотбека, но Синицын отчаянно закивал и просипел, хватая воздух ртом, как рыба на суше:

— Д-да... п-прошу извинить меня, господин капитан... Бес попутал. П-право, я не хотел... Готов дать вам любое удовлетворение. Прошу перевода из резидентуры. Хоть на фронт...

— Обойдетесь. А здесь служить кто будет? Считайте, что ваши извинения приняты, — сухо ответил я ему, помедлил секунду, потом четко развернулся и шагнул к Игнашевичу. — Теперь вы...

Эсер, не спуская с меня взгляда, шарахнулся назад и гулко хлопнулся спиной об стену.

— Что за фортели, Антон Васильевич? За каким чертом вам понадобилось влезать в дела с золотом? Деньги нужны? На обмене заработать решили? Отвечать, вольноопределяющийся! — прикрикнул я, в упор посмотрев на Игнашевича.

— Я... я...

— На сделку требуется? Или задолжали кому? Сколько?

— Триста золотых рублей... — с мрачной решимостью ответил эсер. — С возвратом. На дело надо.

— Хорошо, — буднично сказал я, делая вид, что потерял интерес к нему. — Но из подотчетных денег вы не получите ни копейки. Я ссужу из личных средств. На возврат — месяц. По целевому использованию — отчитаетесь письменно. Устраивает? Вопросы? А теперь, общая команда, становись!

Соратники немедля выстроились у стенки по ранжиру. Игнашевич, принявший образцово-показательную строевую стойку, за ним все еще скрюченный Синицын, а замыкающим пристроился самый низкорослый Пуговкин, смотревшийся довольно комично с выпущенной из штанов нательной рубахой до колен.

Я прошелся вдоль строя, отметил, что личный состав ест слегка очумевшими глазами начальство, то есть меня, и только потом, старательно копируя своего ротного в военном училище, начал говорить. А точнее, рычать, аки зверь лесной:

— Что, господа офицеры, совсем распустились? Доброго отношения не понимаем, командир вам уже не тот, личные делишки проворачиваете, на дисциплину хрен положили... Блядь, сущие дети, и от них отличаетесь только размером хрена и возможностью неограниченно жрать водку. Ну ничего, я вас научу родину любить, мать вашу. Кто не желает служить под моим началом, шаг вперед.

«Господа офицеры» дружно уткнулись взглядами в пол.

— Надо понимать, что желающих нет? Хорошо, значит, будем заново учиться службу служить...

Вспомнил все известные армейские завороты, выдумал несколько новых, но в конце концов выдохся и распустил просветленный личный состав. Будя, переигрывать тоже не стоит.

Домой меня подкинул Синицын на своем тарантасе. А вот по пути в пансионат произошел еще один разговор с ним.

— Отпустите меня, ради Христа, Георгий Владимирович... — тихо и угрюмо попросил штабс-капитан.

— Еще раз, — занятый своими мыслями, я сразу не понял, о чем ведет речь Синицын.

— Отпустите меня, говорю! — уже с нотками злости произнес штабс-капитан. — Отпустите...

По инерции я было собрался взгреть его за такое вопиющее нарушение субординации, но различив в голосе Синицына жуткое отчаяние, передумал.

— Куда, Алексей, тебя отпустить? Остановись, остановись, говорю. Вот так... Теперь давай поговорим. И без чинов.

— Не могу уже... — штабс-капитан дернул ручной тормоз и обернулся ко мне. — Понимаешь, не могу...

— Если ты о сегодняшнем недоразумении, то забудь.

Синицын медленно покачал головой:

— Нет, я не о том.

— А о чем?

— Уйти я хочу. Давно хочу. Нет мочи уже. Летать хочу, жить своей жизнью. Думаешь, отчего я на тебя сегодня накинулся? Потому что дурею. Вот почему. Не мое это...

— Похлопотать о переводе в действующую армию?

— Нет... — тихо, но твердо сказал Синицын. — Скажу честно. Разочаровался я. Не верю. Ни в нас, ни в красных. Вообще ни в кого. И класть свою голову неизвестно ради чего тоже не хочу. А теперь хочешь казни, хочешь милуй...

— Так чего ты от меня хочешь?

— Просто скажи, что отпускаешь... — с мольбой в голосе попросил штабс-капитан. — Тогда я не буду считать себя дезертиром. Оправдаюсь перед своей совестью.

— Допустим. Что собираешься делать дальше?

— Уеду. В Европу... — убежденно зачастил Синицын. — Стартовый капитал у меня теперь есть. Куплю самолет, открою свое дело. Это для начала...

Выслушав, я задумался. Ну что тут скажешь... Толку от него теперь никакого не будет, при таком-то настроении. Сломался человек... Хорошо, что нашел в себе силы признаться. А мог бы наворотить дел. Так что почему бы и нет, тем более что наше взаимовыгодное сотрудничество подходит к концу. Хватит. Наслужился и я уже досыта. Пора осваивать другие угодья.

— Ладно, Алексей. Я понимаю и отпущу тебя. И денег подкину на обзаведение. Но чуть позже. Наклевывается одна операция, где ты можешь пригодиться как водитель. После нее уходи. Договорились?

Словно не веря своим ушам, Синицын удивленно мотнул головой.

— Ты действительно сильно изменился, Георгий. Я думал, пристрелишь меня. На крайний случай по морде дашь.

— Вы чем-то недовольны? Мне изменить решение?

— Никак нет, господин капитан! — радостно отрапортовал Синицын. — Разрешите продолжить путь?

Вот и ладно. На самом деле я просто перестраховался, никакой операции не планировалось, разве что только та, что могла предложить Кетеван. Но пусть немного подождет. А вдруг пригодится? А потом пусть катится на все четыре стороны.

— Продолжайте.

За воротами пансиона уже дежурили два здоровенных молодых детины, заросших бородами до самых глаз. Уже что-то. Вид угрожающий, охотничьи двустволки присутствуют, так что сойдут на первое время. А там посмотрим.

Добравшись до своей комнаты, я быстро вымылся, переоделся в домашнее, потом спустился во двор ужинать.

— Устал, да? — Ясмина стрельнула глазами по сторонам и обожгла меня поцелуем. — Но ничего, сейчас поешь и отдыхать будешь.

— Подожди. Я хочу поговорить с тобой.

— Хорошо, — Ясмина послушно села на стул рядом со мной, аккуратно расправила передник на коленях и сложила руки на нем, как примерная школьница. — О чем?

— Я скоро уеду.

— Езжай, — спокойно сказала гречанка. — Но знай, я тебя буду ждать. Столько сколько надо. Пускай даже очень долго.

«Ну вот... Не теряйся, болван! — резанула в мозгах мысль. — И врать не надо. Она уже все сама поняла. Скажи, что вернешься при первой возможности и все. Ну зачем тебе этот груз? Опомнись, мудак...» — Но сказал совсем другое:

— Не надо ждать. Хочу, чтобы ты поехала со мной.

— Ты точно этого хочешь? — переспросила Ясмина, смотря мне в глаза.

Я прислушался к себе и понял, что действительно хочу:

— Да, точно.

— Значит, поедем вместе, — просто и спокойно сказала гречанка. — А теперь ешь.

— Ты не хочешь знать, куда?

— Мне все равно. Главное, что с тобой, — улыбнулась Ясмина и тут же переспросила: — А в Европу мы поедем?

— Нет, — отрезал я. — На Аляску. А потом в Антарктиду. — И тут же рассмеялся, разглядев на лице Ясмин искреннюю озадаченность. — Шучу. Поедем, конечно. И в Америку тоже. Разве что Англию и Россию, пожалуй, пока пропустим...

ГЛАВА 23

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Русский ресторан «Бивуак»

04 февраля по старому стилю. 1920 год. 11:0

— Итак?

— Повторяешься, Жорж, — сухо бросила Кетеван. — Ты уже вторую нашу

встречу начинаешь с одной и той же фразы.

Обычно холодно-ироничная, княгиня в этот раз выглядела довольно встревоженной и раздраженной, что ей совершенно не шло. Впрочем, при этом она все равно была как всегда элегантна и красива.

— Ты нервничаешь, Кет. Что случилось? Неужто нелады с коллегами по службе. Так это и неудивительно. Я бы удивился, если бы у тебя с кем-то были хорошие отношения.

— Ты угадал, — как ни странно, Кетеван не стала язвить и огрызаться в ответ. — Да, у меня есть определенные проблемы. Кстати... ты привлекал своих людей к обеспечению наших встреч? Перефразируя: кто- нибудь из них знал, что ты встречаешься со мной?

— Зачем это тебе?

— Затем, что о наших встречах стало известно моему непосредственному руководству, — с недовольной гримасой сообщила княгиня. — Причем это было подано в весьма негативном ракурсе. С моей стороны утечки не могло быть. Значит...

— Намекаешь, что...

— Да, скорее всего в твоей группе есть «крот», — спокойно ответила Кетеван. — Повторю твое любимое словечко: итак?

— Привлекал. Но только в нашу первую встречу. О последующих никто не знал, — ответил я, лихорадочно ломая голову над тем, кто мог оказаться иудой.

Черт! Получается, за исключением покойного сотника и не менее мертвой Суровцевой... Ну да, все остальные. Вернее — кто-то один из них. А если учитывать, что красным уже давно известно обо мне и о Ясмин, гарантия наличия предателя в группе почти стопроцентная. Весело... Синицын? Нет, не он, однозначно. Тогда Игнашевич? Пуговкин?

— Все совпадает, — кивнула Кетеван.

— Можешь узнать, кто?

— Нет, — княгиня отрицательно покачала дымящейся пахитоской. — Информация к моим поступила со стороны. Из другого ведомства. К тому же сейчас я не в том положении, чтобы привлекать к себе внимание и докапываться до источника.

— Хорошо. Я разберусь. Вернемся к нашему делу. Что за предложение у тебя?

— Завтра вечером на «Восточном экспрессе»[52] в Вену убывает курьер с алмазами на сумму примерно в четыреста тысяч фунтов стерлингов, — четко и лаконично доложила Кетеван. — Исходя из этой информации, ты, скорее всего, уже догадался, в чем состоит мое предложение.

— Уголек в топку мировой революции? — машинально поинтересовался я, пытаясь осознать реальность предложения. Однако... Но ничего странного. Насколько я помню, именно таким образом Коминтерн и действовал. Неприметные одинокие курьеры перевозили громадные средства для революционных организаций всего мира. Не жалел дедушка Ленин средств для того, чтобы взорвать Европу изнутри. Но ничего не получилось. Впрочем, это уже совсем другая тема.

— У тебя есть какие-либо нравственные проблемы? — невозмутимо съязвила Кетеван. — С каких пор?

— Почему я?

— Сама я не справлюсь.

— Ты не поняла вопроса. Почему именно я? Не забыла, что мы с тобой, мягко говоря, непримиримые идейные противники?

— Ты — и идейный? — княгиня весело расхохоталась. — Жорж... Так можно и до смерти рассмешить. Я тебя раскусила еще во время нашего милого путешествия. Признаюсь, я сначала даже подумала, что обозналась, так как уж очень сильно разнились полученные мной характеристики капитана лейб-гвардии Георгия Владимировича фон Нотбека с тем, что я увидела в реальности. Но не суть. Считай, что я нашла в тебе родственную душу. Так понятней?

— Ты сильно ошибаешься. Но хорошо... — я про себя выматерился от злости. — Почему ты думаешь, что я тебя не кину. То есть не обману с этими алмазами.

— Не забывай, у нас есть еще одно совместное дельце в Европе, — мило улыбнулась Кетеван. — Так что обманывать меня нет никакого смысла. Ну что, согласен?

— Курьер от Коминтерна?

— Ты опять задаешь лишние вопросы.

— И ты на них ответишь. В противном случае я откланяюсь. Итак, вопрос задан.

Княгиня пронзила меня взглядом, а потом зло бросила:

— Да.

— Ты принадлежишь к тому же ведомству?

— Не твое дело.

— Мое. Не слышу.

— Да.

Через силу, в буквальном смысле вытягивая клещами каждое слово, я все-таки разговорил княгиню. Черт, вот же прицепилось. Какая она к черту княгиня? Впрочем, неважно. В общем, картина прояснилась. Если вкратце, то у Кетеван начались серьезные проблемы среди своих. С чем это было связано, она умолчала, но по намекам я понял, что это связано с некоторыми структурными изменениями в Коминтерне. А если точнее, эти изменения были обычной внутриведомственной грызней за влияние. В общем, как умная женщина, не будучи отягощенной идейными предрассудками, она не стала ждать, когда проблемы станут критическими, и решила красиво уйти, попутно опустив родную организацию.

— Не боишься, что...

— Меня никаким образом не свяжут с пропажей алмазов, — не дослушав вопроса, ответила Кетеван. — Тебя — тоже. Мы с тобой просто отсутствуем в логической цепочке предстоящего расследования по факту случившегося. Конечно, если не проколемся на самой операции.

— Кто курьер?

— Ты еще не дал согласие.

— И не дам, пока не узнаю все детали.

— Думаю, ты уже согласился, — убежденно заявила княгиня. — Хорошо, я отвечу на твои вопросы, Жорж. Имя курьера — Рудольф. Рудольф Майер. Немец. Настоящего его имени никто не знает. Это очень опасный человек. Отличный стрелок, виртуозно владеет холодным оружием.

— Час от часу не легче.

— Я все продумала. В самом поезде работать бесполезно: скорее всего, Рудольф закроется в купе и будет допускать туда только стюарда. Но есть выход. Он сейчас снимает номер в отеле «Пера-Палас». Руди очень умен и предусмотрителен, но при этом патологически скуп. И у него есть слабость. Эта слабость — экзотические молоденькие девочки. И сегодня на девять вечера он как раз сделал заказ. А в «Пера-Палас» проституток поставляет... Угадай, кто?

— Гм... Я что, обязан знать всех сутенеров в Константинополе?

— Но одного ты уж точно знаешь, — весело хмыкнула Кет. — Вернее, не простого сутенера, а их босса, как говорят американцы.

— И кто это? Неужто...

— Вот именно. Серж Полански собственной персоной.

— Так вот для чего я тебе понадобился.

— В том числе... — Кетеван деловито изложила свой план. — Понятно? Все просто.

— Далеко не просто. И не факт, что он согласится.

— Попробовать стоит. Не получится, тогда будем думать с поездом.

Я задал несколько вопросов, после чего задумался. И было над чем. Черт... это много. Очень много. Заманчиво. Однако, если учитывать, что предложение делает Кет, вся эта заманчивость быстро улетучивается. Опять же, с Коминтерном бодаться — это вам не Шмуклеровичей на лавэ разводить. И в Антарктиде в случае чего не спрячешься. Вопрос реализации экспроприированного тоже не из легких. На сбыте, кстати, все и палятся. Но план реален. Чертовски реален. С такими деньгами можно спокойно начинать новую жизнь. В Америке, к примеру. А с моими знаниями можно вообще не париться насчет всяких разных Великих депрессий.

На царские миллионы пока рассчитывать не приходится, там все вилами на воде писано. А тут реальная делюга. Насчет подляны от Кет можно пока не беспокоиться. На данный момент я нужен ей точно так же, как она мне. Ну так что, ваше высокоблагородие? Последнее дело и на покой.

И решился.

— Согласен.

Далее последовало обсуждение деталей, после чего я покинул ресторан и, проверившись, направился на «Димитрий» навестить Шмулеровичей, по вопросу обмена французского золота. А уже оттуда со всех ног помчался в казино к Сержу.

Француз лаконично показал на кресло и подвинул по столу ко мне коробку с сигарами.

— Чем обязан, Жорж?

— Насколько мне известно, Серж, ты... — я подробно изложил суть вопроса. Конечно же умолчав об истинных целях операции

Полански ненадолго задумался, потом не спеша раскурил сигару и только после этого сухо ответил:

— Я могу тебе помочь, Жорж. Но, как ты понимаешь, эта услуга немного выходит за рамки дружеского одолжения.

— Твои условия? — честно сказать, я и не думал так просто получить согласие. Не ребенок все же, должен понимать, что возможное разбирательство может коснуться и его. А это проблемы. Не думаю, что они выльются во что-то серьезное, но тем не менее.

Полански облокотился на стол, опять немного помедлил, а потом, скривив губы в улыбке, сказал:

— Помнится, ты великодушно отказался от моих обязательств. Так вот, теперь я освобождаю тебя от твоих. Мы в расчете, Жорж. Считай, вопрос решен. У тебя будет ровно двадцать пять минут. Но не минутой больше. И да, есть некоторые нюансы, которые тебе желательно соблюсти...

Н-да, такое дорогого стоит. Ну что же, Серж, рад, что не обманулся в тебе. Но рассыпаться в признательности не стал, а просто кивнул ему. Если судьба сведет еще раз, найду, как отблагодарить.

Из казино я отправился прямо на квартиру к Кетеван.

Мелодично тренькнул звонок. За дверью послышался частый цокот каблучков, после чего она отворилась, и я увидел на пороге... Черт, я увидел симпатичную японку с набеленным лицом, миндалевидными глазами, с высокой причудливой прической и в расшитом золотыми драконами длинном халате.

— Чего застыл? — буркнула восточная красавица голосом Кетеван. — Заходи быстрей.

Я шагнул внутрь и, пребывая в слегка растерянном состоянии, невольно оглянулся. Несмотря на полную непрезентабельность района и небольшие размеры квартирки, внутри царила изысканная роскошь.

Дорогая мебель из ценных пород дерева, лепка и позолота, хорошие картины на стенах, ковры, в которых ноги утопали по щиколотку, все это свидетельствовало о том, что владелица привыкла жить на широкую ногу. Правда, эта роскошь дезавуировалась жутким бардаком. Везде валялась разбросанная одежда, на туалетном столике громоздилась гора косметики, а вершиной беспорядка являлись шелковые ажурные чулки, висевшие на настенном светильнике.

— Что? — смутилась Кетеван и, сдернув чулки, спрятала их за спину. — Горничную и служанку, как ты понимаешь, я нанять не могла. Ну, договорился?

— Да.

— Я и не сомневалась! — довольно заявила княгиня. — Ты кого хочешь уговоришь. Снимай пальто и располагайся. Время у нас еще есть. Кофе будешь?

— Буду. И вообще, я перекусил бы слегка... — с легкой насмешкой бросил я, решив подтрунить над ней. — Понимаешь, целый день на ногах, проголодался как волк...

— Я что, на кухарку похожа? — искренне возмутилась Кетеван. Но тут же сменила гнев на милость: — Ну хорошо, хорошо, сейчас чего-нибудь поищу на кухне.

Я внутренне содрогнулся, представляя, что она может там найти. Н-да... хозяйка из нее, как из козы танцовщица варьете. Не траванула бы по недомыслию.

Но реальность оказалась вполне сносной. Через десяток минут Кет внесла полную миску исходящего парком, одуряюще пахнувшего супа-харчо и горку порезанного на ломти свежего лаваша на доске.

И слегка самодовольно пропела:

— Не ожидал? Уж что-что, а готовить я умею. Но не очень люблю. Вчера было время, вот и решила вспомнить бабушкины рецепты. Хватит таращить глаза, mon cher[53]. Ешь, и будем гримироваться. А потом переоденешься. Я взяла смелость приобрести для тебя кое-какую одежду, для полной схожести с сутенером. Надеюсь, впору будет.

Харчо оказался на удивление вкусным, правда, слегка пересоленным. Перекусив, я разделся до пояса и уселся перед туалетным столиком.

Кетеван критически прищурилась:

— Нет, накладная борода не пойдет. Заметно будет. Просто подбреем усы и нанесем немного грима. После дела их сбреешь, смоешь краску и все. А вот парик подберем. Да-да, только так...

Через час я изменился до неузнаваемости. Тонкие усики стрелочками, как у будущей звезды синематографа Кларка Гейбла, парик, серый костюм в широкую черную полоску, пестрый кричащий шейный платок и трехцветные штиблеты с пристегивающимися на пуговицах гетрами — сука, вылитый сутенер. Или около того. Да и хрен бы с ним. Главное, теперь никто во мне фон Нотбека не узнает.

— Очень хорошо! — склонив голову к плечу, Кетеван внимательно рассматривала творение своих рук. — Теперь моя очередь переоблачаться. Поможешь, милый?

— Сама справишься.

— Фи, как невежливо... — насмешливо хмыкнула княгиня. — Тогда иди на кухню и не подсматривай.

Когда я вернулся, Кетеван окончательно перевоплотилась в японку, в самом настоящем кимоно с громадным бантом на спине и в деревянных сандалиях, похожих на скамеечки. Гета, что ли, называются такие?

— Где ты выкопала все это?

— По случаю достала... — хихикнула грузинка. — Нравится, да? Что у тебя с оружием? Могу поспособствовать, — она кивнула на большой саквояж, стоявший на диване.

— Гляну, — коротко ответил я, не испытывая большого желания заимствовать чужое оружие. Браунинг в подплечной кобуре, два магазина к нему на поясе в кармашках, стилет, как всегда, в рукаве. Должно хватить. Хотя... почему бы не полюбопытствовать?

В саквояже оказалось несколько пистолетов с револьверами, преимущественно карманной носки, и коробки патронов к ним. Я повертел в руках французский «саваж», потом остановил свой выбор на небольшом «маузере» модели 1910 года, выделявшемся от остального оружия явно нерядовой отделкой. Щечки на рукоятке из рога оленя, идеальное воронение, явно ручная подгонка деталей — неплохой стволик, причем с магазином на девять патронов, что уже немаловажно. А вот и запасной магазин к нему. Пожалуй, заберу. Жаль, что кобура на щиколотку осталась дома. Но ничего, в кармане неплохо устроится.

— Этот возьму.

— Хорошо, бери. Ты машину водишь?

Я внутренне содрогнулся, но кивнул. Управление у нынешних шарабанов просто жуть, а улочки в Константинополе — это вам не американские хайвэи. Но должен справиться.

— Тогда повторим нюансы...

Повторили. После чего присели на дорожку и спустились через черный ход во двор, где в небольшом сарайчике обнаружился почти новенький «Форд» модели «Т».

Для того чтобы его завести и стронуть с места, потребовалось немало времени. Сука, кто бы мог подумать, что вместо педали «газа» у этой таратайки педаль «задний ход». Но при помощи Кет справился и вполне бодро порулил по улочкам к отелю. Все уже было обговорено, так что путешествие происходило молча. Мандраж? Ну не знаю. Меня чуток подергивало, а вот Кет являла собой ледяную статую. Ну и выдержка у дамочки. Обзавидоваться можно.

Через тридцать минут «фордик» припарковался позади отеля. Не став глушить машину, я направился к служебному входу. Кетеван как привязанная поцокала сандалиями за мной.

Итак, на часах без пяти девять. Ровно в девять двадцать приедут настоящие сутенеры, а значит, у нас в запасе чуть больше двадцати пяти минут.

— К кому? — бой на входе изумленно вытаращился на японку.

— В тридцатый номер, — угрюмо буркнул я в ответ.

— А где Жюль?

— Не твое дело, — не церемонясь, я сдвинул плечом парня и шагнул внутрь. — Веди...

— Как прикажете, — бой состроил обиженную рожицу и припустил по лестнице.

Вскоре он остановился возле скромной двери, украшенной бронзовым номером «30». Деликатно стукнул в нее костяшками пальцев, сверился с записной книжкой и почтительно отрапортовал:

— Господин Майер, к вам прибыл заказ.

— Минутку... — через небольшую паузу ответил глухой мужской голос.

Бой подмигнул Кетеван и с намеком протянул ко мне руку.

— Свободен, — я бросил ему монетку в пять лир и с удовлетворением понаблюдал, как паренек умчался по коридору. Беги, малыш, беги. Жизнь стоит гораздо дороже этой серебрушки.

Клацнул замок, дверь отворилась, и на пороге номера возник коренастый, слегка полноватый и лысый как яйцо мужичок в потертом халате. Он смахивал на добропорядочного отца семейства, если бы не цепкие ледяные глаза, больше приличествующие рептилии, а не человеку

Правую руку Майер держал в кармане. Я невольно поежился, вспомнив характеристику, данную курьеру Кетеван.

— Я заказывал персиянку... — проскрипел он на ломаном французском, царапнув взглядом по Кетеван и остановив его на мне. — А это...

— Японка, — угодливо подсказал я. — Настоящая редкость. Куда там остальным. Не можем же мы подсунуть вам залежалый товар.

Кет прочувствовала момент, склонилась в церемонном поклоне и что-то ласково пропела, предположительно на японском.

— Сколько? — недовольно буркнул немец. — Я не буду платить больше.

— По той же цене...

— Хорошо, заходите, — сдался Майер. — Сейчас я расплачусь...

И шагнул в сторону, пропуская нас в номер.

Ну вот... Считай полдела сделано. По сведениям Кет, Руди держал алмазы в номере, следовательно, никакого смысла оставлять его живым не было. К тому же он уже совершил непростительную ошибку, недооценив Кетеван и сосредоточив все внимание на мне. А по нашему замыслу, первый шаг делала именно она.

Толстая дверь и стены не пропустят в коридор звук выстрела из малокалиберного пистолетика, а на таком расстоянии не имеет большого значения, пуля какого калибра пробьет затылочную кость.

Ну...

Майер как раз подставил спину мнимой японке.

Кет мгновенно выудила из складок кимоно свой никелированный браунинг.

«Большие деньги всегда притягивают много крови... — как-то отстраненно подумал я в это мгновение. — Вот еще один труп образовался. И сколько их еще будет, бог весть... »

Но вместо резкого выстрела раздался тихий щелчок осечки.

Черт!

Дальнейшие события проскочили для меня чередой кадров, словно в замедленной съемке.

Немец мгновенно качнулся в сторону, уходя с прицела, и в прыжке сбил Кет с ног мощным пинком. Браунинг заскользил по вощеному паркету и улетел под стол.

Разворачиваясь, Руди выхватил из кармана халата кургузый револьвер, но выстрелить не успел, потому что я подскочил к нему, перехватил руку и подсечкой сбил с ног. Потом переступил, заламывая кисть, и выбил оружие, резко ткнув костяшками кулака в тыльную сторону запястья.

И в тот же момент схлопотал в висок каблуком домашней туфли. Курьер каким-то загадочным образом исхитрился ударить меня ногой из лежачего положения.

В глазах все поплыло, я невольно отшатнулся и выпустил немца. Руди крутнулся, ловко, словно кошка, вскочил на ноги и схватил со столика нож для колки льда.

Я не успевал достать пистолет, поэтому отскочил назад и вытряхнул из рукава свой стилет.

Ножевой бой всегда очень скоротечен и очень редко приносит чистую победу, конечно, если противники хотя бы примерно равны по силам. А Майер оказался сильным бойцом. Если бы в его руках был клинок с режущим острием, то даже не знаю, чем бы все закончилось.

От первых ударов я ушел просто чудом, финтанул в полуразвороте, резанул в ответ с оттяжкой по предплечью, сбивая его с темпа, потом поймал Руди на противоходе и трижды подряд загнал стилет ему в печень.

Курьер сипло выдохнул и повис на мне, медленно оседая вниз.

— Блядь... — я отбросил его от себя, неожиданно почувствовал сильную боль в плече, машинально сунул руку под пиджак и, вытащив назад, недоуменно уставился на покрытую нереально яркой кровью ладонь. Во рту моментально пересохло, тело резко охватило слабостью. Боясь потерять сознание, я шагнул назад и, упираясь спиной об стену, сел на пол.

— Ты ранен? — голос Кетеван доносился словно через ватные затычки в ушах. — Не молчи, говори...

— Все нормально... — через силу выдавил я, мотнул головой, прогоняя туман в глазах, сорвал с шеи шарфик, затолкал его под рубашку и прижал к ране рукой. — Ищи саквояж.

Саквояж, саквояж... сука, мысли штормит, сосредоточиться не могу. Да, именно саквояж. Простенький такой, потертый. Кет божилась, что сведения верные...

Кетеван шагнула к шкафу, рванула дверцы, выругалась, упала на колени, заглянула под кровать и растерянно зашарила глазами по номеру.

— Ну, где он?

— Спокойней. Обойди номер по часовой стрелке, методично заглядывая во все подходящие места. Не суетись... — я с трудом сфокусировал взгляд на циферблате наручных часов.

Десять. Осталось всего десять минут. Плюс еще время, за которое настоящий сутенер доберется до номера. Потом конец. Придется уходить по колено в крови...

— Есть!

Я поднял глаза и увидел, как Кет показывает мне саквояж, больше похожий на видавший виды школьный портфель.

— Проверь.

— Уже. Всё на месте!

— Господин Майер, господин Майер... — совершенно неожиданно за дверью раздался голос того самого боя. — У вас все нормально? Я слышал какой-то шум...

Я даже не успел выматериться от досады. Кетеван мгновенно подобрала свой пистолет, метнулась к двери, распахнула ее и, ухватив за лацкан ливрейной курточки, втянула оцепеневшего от недоумения парнишку в номер. Потом с неожиданной силой толкнула его к стене, уперла пистолет в тощую грудь и несколько раз нажала на спусковой крючок.

Тихо взвизгнув, паренек стал оседать на пол, оставляя на обоях кровавую полосу.

«Сука... — подумал я невольно. — Вот и воспользовался шансом начать все сначала. Ага, новая праведная жизнь во искупление прежних грехов. Твою ж мать...»

Было ли мне его жалко? Пожалуй, нет. Никто не просил парня совать свой нос туда, куда не надо. Лишь только собственная глупость и желание заработать еще пару монет. Так что...

— Идти можешь? — Кет обернулась, ее глаза сверкнули огнем. — Жорж!

Я понял, что если сейчас не встану, навсегда останусь в номере.

— Да.

— Бери, и уходим, — она сунула мне в руку портфель и подтолкнула к выходу. — Возьми меня под руку. Буду тебя поддерживать. Живо...

Уже в коридоре мы нос к носу столкнулись со степенной пожилой парочкой. Сухой, отчаянно усатый старичок, судя по выправке, бывший военный, замедлил шаг и восторженно вытаращился на Кет, но его спутница, чопорная старушенция в старомодной, но все еще шикарной шляпе, увенчанной пучками страусиных перьев, презрительно хмыкнула и потащила супруга дальше, словно буксир пустую баржу.

Я про себя облегченно выдохнул, уже успев попрощаться с почтенной парой. Вот и славно. И так грязно сработали. А Кет не стала бы церемониться и с этими.

Коридор...

Горничная в накрахмаленном кружевном переднике...

К счастью, пальто черного цвета и кровь на нем не очень заметна. Особенно в свете тусклых ламп. Черт... Еще один служка в шитой серебром малиновой ливрее. Ничего не замечают или делают вид?

Лестница...

Млять, не упасть бы...

Наконец, дверь!

Холодный воздух ударил в лицо. Сразу стало гораздо легче. Сознание перестало уплывать, очертания предметов снова наполнились резкостью.

«Ну не мое это... — стучало в голове. — Не мое. Так всегда бывает, когда путаешь рамсы и берешься за дело не по масти. Напортачил, как дворовой гопник, как левый фраер, твою мать... »

Едва мы выскочили во двор, как к служебному входу подкатил черный «ситроен». С водительского места вышел худой высокий мужик в сером пальто и, тщательно делая вид, что не замечает нас, открыл пассажирскую дверцу, выпуская девушку в пестром восточном наряде и с прикрытым покрывалом лицом.

«Успели, сука... — подумал я, с трудом перебирая ватными ногами. — Успели... »

— Я поведу... — прошипела Кет, заталкивая меня в машину. — Живо... — потом сбросила деревянные сандалии и прыгнула за руль.

Едва я угнездился на сиденье, «фордик» дернулся и во всю мощь своих двадцати лошадиных сил рванул с места.

Я быстро схватил опасную бритву и несколькими движениями сбрил щегольские усики, каким-то чудом умудрившись не порезаться. Потом смочил платок спиртом из бутылочки и стал стирать с лица грим.

Но тут Кет не справилась с управлением и на повороте зацепила торговые ряды на какой-то площади. Пришлось бросить все и уцепиться обеими руками за переднее сиденье.

С грохотом отлетела в сторону тележка с тыквами. Вовремя отскочивший в сторону уличный торговец визгливо заблажил, грозя нам вслед кулаком. Пузатый водонос в расшитой узорами меховой жилетке оказался не таким проворным и, лязгая многочисленными бронзовыми стаканчиками на сбруе, покатился по мостовой. Истошно заверещали прохожие, разбегаясь по сторонам. Не знаю, что они подумали, но взбесившийся тарантас с его мертвенно-бледным водителем в саване за рулем, наверное, смотрелся как колесница апокалипсиса с самим Иблисом на облучке. Или как там мусульманского дьявола называют?

— Какого хрена?! — рявкнул я, шипя сквозь зубы матюги при каждом толчке. — Угомонись, ты сейчас полгорода передавишь...

Кет послушно сбавила ход, и я получил возможность наспех стянуть раны. Как выяснилось, клятый курьер, помимо того, что насквозь пробил мне трапециевидную мышцу, едва не зацепив подключичную артерию, так еще повредил бок, правда не серьезно, вскользь. И когда успел? Я в пылу схватки ничего не заметил. Ну хоть жив остался.

Наконец Кетеван загнала машину в узкую улочку, к счастью пустынную, после чего мы принялись лихорадочно переодеваться.

С шипением полыхнула спичка. Промасленная тряпка огненным метеором полетела в салон. Едва мы свернули в переулок, как позади в небо взвился окутанный чадным дымом столб пламени.

В квартале поднялась паника, сознательные граждане ринулись тушить пожар, так что на этом фоне нам не составило особого труда смешаться в толпе, а потом доехать на трамвае до квартиры Кетеван.

По лестнице Кет в буквальном смысле втащила меня на себе. Едва переступив порог, я без сил повалился на диван. Сил не осталось даже сбросить пальто. Кетеван заперла дверь и вошла вслед за мной в комнату. Я только сейчас заметил, что ее лицо искажено гримасой боли, а сама она сильно прихрамывает и держится рукой за бок.

— Что с тобой?

— Пока не знаю... — качнула Кет головой и достала из серванта бутылку виски. — Бок сильно болит. Наверное, ребра сломаны.

Мне тут же стало немного стыдно. За все это время Кет ничем не выдала, что ей больно. Железная баба, черт побери. Сложись по-другому обстоятельства, пожалуй, я... Хотя о чем тут говорить. Обстоятельства уже сложились и пересмотру не подлежат.

— За тебя! — Кет отсалютовала мне бутылкой и сделала пару глотков прямо из горлышка. — Если бы не ты...

— Если бы да кабы, во рту бы выросли грибы... — я отобрал у нее бутылку и основательно приложился сам. — Бывает.

— Бывает, — послушно согласилась Кет и, хихикнув, попросила: — Помнишь, как ты в туалетной комнате на корабле стихи декламировал? Можешь еще?

— Ну не знаю... — я немного подумал и выдал:

Смотрит герой на заснеженный лес,

Смотрит и думает: Вот же залез!

Если б я знал, что так будет печально,

Лучше бы, может, я раньше отчалил?

В море утоп бы, замерз бы на поле,

Иль в эмиграции... или в Херсоне?

Сразу бы помер — иль в рай, или в ад!

А так вот болтаться — чем виноват?

Вот же накаркал, мол, шанс чтоб сначала.

Словно один раз прожить было мало.

Вот и допрыгался, дери его мать...

Нет бы попроще чего пожелать!..[54]

— Браво, браво! — Кет захлопала в ладоши и весело расхохоталась. — А при чем здесь заснеженный лес?

— Не знаю, к слову пришлось, — я сделал еще глоток и отдал виски Кет.

— Ты хотел начать все сначала? — уже серьезно поинтересовалась она.

— Да... нет... — неожиданно смешался я. — Не знаю. Может быть...

— Мы еще вернемся к этому разговору, — пообещала Кет и, прикоснувшись к моему плечу, сказала: — Сильно он тебя? Давай посмотрю...

После перевязки стало легче. Гораздо легче. Не знаю, в чем дело: в ее ласковых умелых руках либо в профессионализме, а может, в опустошенной бутылке виски, но боль в ранах почти утихомирилась, а головокружение стало потихоньку проходить.

Потом я помог ей туго стянуть поврежденные ребра, после чего мы наконец-то занялись трофейным портфелем.

Признаюсь, в своей прошлой жизни я имел дело с драгоценными камнями, но такое количество алмазов увидел в первый раз. Впечатляет, знаете ли. Но пока эта кучка похожих на стеклянное крошево камешков является не более чем источником смертельных проблем и ровным счетом ничего не представляет в финансовом выражении. Разве что только гипотетически. Но посмотрим. Не выбрасывать же почти сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. Пускай пока еще виртуальных.

Камни оказались расфасованы в маленькие мешочки, на которых был проштампован знак Государственного казначейства Российской империи, количество штук и общий вес в каратах. Так что, когда дошло дело до дележки, никаких проблем не возникло: мы поделили добычу ровно пополам.

— Что дальше?

— Дальше, — задумчиво протянула Кетеван. — Дальше мы с тобой через неделю отправимся на пароходе в Марсель. Билеты я закажу завтра.

— Мне заказывай два билета. Денег не жалей. Отдам.

— Возьмешь ее с собой? — возмущенно фыркнула грузинка, сразу став похожей на дикую кошку.

— Да, — не стал я отказываться.

— Хорошо, — неожиданно легко согласилась Кетеван. — Но тебе придется оставить девчонку где- нибудь в Европе, пока мы не решим вопрос.

— Я подумаю над этим.

— Уйдешь сейчас или останешься? — Кет заглянула мне в глаза.

— Пойду... — с некоторым усилием отказался я. Перспектива ковылять куда-либо в таком состоянии даже пугала, но оставаться здесь ночевать не хотелось еще больше. Можно проснуться и обнаружить свою голову в тумбочке рядом с кроватью. Нет уж, увольте. Хотя... если честно, первоначальная злость на Кет уже куда-то ушла. Исправилась она, что ли. Но настороженность все равно осталась и останется навсегда. Так что домой.

— Как хочешь, — с деланой безразличностью пожала плечами Кетеван. — Но чаем я тебя все-таки напою. А еще у меня есть целая корзинка сладостей от кондитерской Чизелли. Шоколадные эклеры и бомболони у них просто волшебны. Будем восполнять твою кровопотерю.

Настроение не располагало к задушевным беседам, но разговор начался как-то сам по себе. Не по моей инициативе.

— Что ты будешь делать после того, как мы опустошим царский счет? — Кет поставила стакан на поднос и потянулась за портсигаром.

— Для того чтобы снять средства, надо, чтобы они были там, откуда ты их собираешься снять, — назидательно ответил я ей. — Как ты думаешь, почему царская семья мертва? Вся семья, без исключения, вплоть до малышей. При том, что красным было бы гораздо проще договориться и выторговать за их жизнь немало преференций для себя.

— Царь был для русского народа объектом священного поклонения, — уверенно ответила Кете- ван, — своеобразной иконой, способной всколыхнуть массы и опять повести за собой. А его смерть просто убрала очень сильный источник раздражения для толпы. Так что в любом случае Николая нельзя было оставлять в живых. Ни его, ни его наследников.

— Ты сильно ошибаешься... — не скрывая своего раздражения, возразил я. — Его просто приказали уничтожить. А мотивом приказа были те самые гигантские средства, аккумулированные на зарубежных счетах. Кое-кому была очень выгодна смерть последнего русского самодержца, как раз для того, чтобы прикарманить его миллионы. Да что там, миллиарды — это если учитывать средства, вложенные в экономику некоторых стран. А отдали этот приказ именно те, кто устроил кровавую мясорубку под названием революция. И это совсем не веками угнетаемый русский народ. Думаю, ты сама догадываешься, о ком речь. Таким образом, далеко не факт, что на счетах найдется хотя бы пара копеек.

На самом деле, я толком не представлял, по каким причинам большевики отправили в расход царя и его семью. Черт его знает почему; не одно копье историками и иже с ними по этому поводу сломано. А Кет я озвучил ту версию, которая больше подходила к нашей ситуации. Чтобы сильно губу не раскатывала.

— Может быть, ты и прав, — задумчиво согласилась Кет. — Но проверить стоит. И все-таки чем ты займешься? Ну не верю я, что капитан фон Нотбек опять с головой окунется в безнадежную борьбу с красными.

— Не знаю, — делиться своими намерениями с ней у меня не было никакого желания. — Время покажет.

— А я устала от всего, — неожиданно искренне сказала Кетеван. — Очень устала. Ты точно сейчас хочешь уйти?

— Да. Так будет лучше для нас обоих.

— Тогда иди, — сухо отрезала Кетеван. — Я буду здесь вплоть до самого отплытия. За билетами можешь зайти завтра пополудни.

Признаюсь, по возвращению в пансион я ожидал более эмоциональной встречи от Ясмины. Черт побери, а какая реакция должна быть со стороны женщины, если любимый мужчина целый день шлялся непонятно где, а вернулся весь в дырках и едва живой? Правильно, бурная, плавно переходящая в скандал. Я даже приготовил отповедь в стиле: знай свое место, женщина.

Но никакой истерики, причитаний, слез и прочих проявлений женской эмоциональности не последовало. Ясмина обработала мне раны какой-то пахнущей алоэ мазью, наложила свежие повязки, забрала в стирку окровавленные вещи, а потом как ни в чем не бывало подала ужин. И все это без каких-либо комментариев на тему случившегося.

— Ты почему молчишь? — не выдержал я.

— Не молчу... — быстро отозвалась она и налила мне в бокал темно-красного густого вина.

— Вот, выпей. Когда потерял много крови, полезно такое пить.

— Злишься?

Ясмин потупилась и смолчала.

— Говори.

— А как ты думаешь? — ответила она вопросом на вопрос. — Конечно, злюсь. Но не на тебя.

— А на кого?

— На того... — гречанка показала пальцем на проглядывающие из-под моего халата бинты.

— На того, кто это сделал, — тут она добавила несколько экспрессивных выражений на греческом языке, яростно сверкнула глазами и зловеще пообещала: — Убью его! Застрелю прямо в сердце! Только скажи, где его найти.

Я невольно улыбнулся.

— Что ты смеешься? — возмутилась гречанка. — Не веришь?

— Верю, верю, — поспешил я ее успокоить. — Но нет нужды. Я сам справился.

— Хочу как можно быстрей уехать отсюда, — неожиданно призналась Ясмина. — Если с тобой что-нибудь... В общем, не переживу этого.

— Через неделю уедем. А пока буду стараться, чтобы со мной ничего не случилось.

— Обещаешь, что будешь осторожным?

— Да. Насколько это возможно.

Глаза гречанки вспыхнули радостью, она крепко поцеловала меня в губы и шепнула:

— Верю тебе. А сейчас ложись спать.

Лег, конечно, потому что уже практически терял сознание от усталости. Да и литр красного вина, употребленный для поправки здоровья, бодрости никак не добавлял. Правда, с желанием сразу заснуть я расстался еще загодя; слишком многое надо было обдумать и сопоставить.

Для начала...

Стоп, о чем это я?

А-а-а, вспомнил, о вариативности личностных намерений...

Да что за идиотизм?

Почему идиотизм? Считай, как в колею попал. Теперь только вперед, влево-вправо уже не вырулишь...

Тут я понял, что скатываюсь в откровенный бред, и сразу же провалился в сон.

ГЛАВА 24

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Пера

5 февраля по старому стилю. 1920 год. 09:00

Проснулся я около девяти утра, а если точнее, то меня разбудила Ясмина. Утренняя пере-

вязка прошла благополучно. Раны закрылись, воспаления не было, да и чувствовал я себя довольно неплохо. Довольно неплохо, но только для того, чтобы нежиться в кресле-качалке в саду под зимним солнышком. Однако подобное времяпровождение, по крайней мере до вечера, мне не светило, потому что на одиннадцать часов дня на «Димитрии» была назначена встреча для обмена золота в свободно конвертируемую валюту. Кто же знал, что меня разделают как бог черепаху? А отмена рандеву может быть воспринята неоднозначно, так что придется идти.

Верней — ехать.

После долгих раздумий я исключил Синицына из списка предполагаемых «засланных казачков» и решил привлечь его к мероприятию. Ну не может он быть красным шпионом, не складываются факты против него, интуиция моя тоже молчит. Так

что рискну. Да и выхода особого нет. В моем нынешнем состоянии с тридцатью с лишним килограммами золота особенно не порысачишь.

Оделся неофициально, в вольном стиле, а сверху набросил свой темно-синий габардиновый плащ. Пистолеты и стилет привычно устроились на своих местах.

Н-да... в своей прошлой жизни я сторонился оружия, как черт ладана, а сейчас без него чувствую себя голым. Но ничего. Будем считать, что просто приспособился к ситуации. Тем более уже ничего изменить нельзя. По крайней мере, в данный момент.

Синицын присутствовал при завершающей части экипировки и конечно же заметил, что я ранен. Но молчал, не решаясь поинтересоваться, видимо решив, что, как потенциальному дезертиру, ему уже не положено знать, что случилось с командиром. И от этого явно страдал, пребывая в мрачно-угрюмом состоянии. Пришлось немного успокоить штабса, сымитировав прежнее доверие.

— Вчера вечером по дороге в пансион кто-то напал, — я глянул в зеркало, поправил шляпу и принялся натягивать перчатки. — Отбился, но... В общем, пару порезов заработал.

Синицын сразу оживился.

— Грабеж или?..

— Не знаю, Алексей Юрьевич. Пока не знаю. Всякое может быть. Ну что, с Богом?

Мы присели на дорожку, после чего отправились на «Димитрий». Куда благополучно и прибыли, правда, пересев на набережной из машины в развозной катер, присланный с парохода.

— Георгий Владимирович, — Шмуклерович был тожественно серьезен, словно на похоронах любимой тещи. — Все уже на месте. Вашего спутника попрошу остаться здесь.

Я взял чемодан у Синицына и, стараясь не выдать прострелившую плечо боль, шагнул в каюту владельца парохода, возле которой застыло два незнакомых мне матроса с короткими карабинами Ли-Энфилда у ноги.

Ну что же, поглядим, с кем придется вести дело. Сделку гарантировал сам Шмуклерович, причем гарантировал своей жизнью и имуществом, так что кидка я не особо опасался.

Существовал еще шанс на то, что вмешается какое-либо третье лицо, к примеру, те самые французы, в лице своего Второго бюро, но тут уж ничего не поделаешь, так как вариант сделки с кем-то другим увеличивает риск кратно.

Горбоносый старик в длиннополом старомодном сюртуке привстал с кресла и коротко кивнул мне. Он был так тощ и стар, что смахивал на сушеную воблу, провисевшую на сквозняке сущую вечность. Однако живые умные глаза под пушистыми кустистыми бровями свидетельствовали, что патриарх еще вполне дееспособен.

Стоявший за его плечом курчавый пухлощекий крепыш, одетый во вполне современный костюм, скопировал приветствие своего спутника. Вполне уловимое сходство во внешности позволяло предположить, что это его родственник. Возможно даже внук. Или правнук.

Я ответил таким же кивком и подвинул ногой чемодан к центру каюты, демонстрируя, что готов приступить.

— Прошу, господа, — деловито начал Израиль Львович. — Можно начинать.

Сам обмен происходил довольно тривиально. Старик не участвовал в процессе, взирая на него из кресла, Шмуклер тоже остался наблюдателем, курчавый крепыш взвешивал монеты на сложных ювелирных весах, попутно проверяя некоторые из них реактивами, ну а я бдительно следил за действом, покуривая сигариллу.

Монеты пересчитали, взвесили, перевели вес в тройские унции, а потом озвучили итоговую сумму в американских долларах. Ободрали как липку, конечно, но на другой результат, учитывая обстоятельства дела, рассчитывать не приходилось. В итоге, за вычетом комиссионных Шмуклеровича, я стал обладателем довольно скромной суммы в двадцать тысяч долларов с небольшим. Правда — это по меркам двадцать первого века скромной, а по нынешним временам весьма и весьма приличной. Даже более того.

Вот так все и случилось. Без всяких неожиданностей, обыденно и мирно. Даже как-то неинтересно.

Две пачки стодолларовых купюр удобно устроились у меня в карманах, после чего Синицын завел свой «фиат», и мы отправились домой. По пути я приказал ему остановиться и купил у оборванного турчонка франкоязычную газетенку. В первую очередь интересовало вчерашнее происшествие, так что первые листы со светской хроникой и мировыми политическими сплетнями я пролистал не читая. Скупая заметка об убийстве в отеле «Пера-Палас» нашлась на последней странице.

«Очередное жестокое убийство! — гласил заголовок заметки. — Источник в полиции заявляет, что убийство было совершено с целью ограбления. Согласно показаниям свидетелей, его совершила женщина азиатка, предположительно японка, и ее сообщник европеец, предположительно славянин, скрывшиеся на авто неопознанной марки, обнаруженной позже в трущобах района Галата. Отрабатывается версия причастности обслуги заведения. Хозяин отеля

пообещал привлечь к расследованию детективов “Агентства Пинкертона”. Комендант гарнизона приказал взять под охрану все отели европейской части Константинополя... »

Пинкертон, говорите. Ну-ну... Полански не выдаст, так что вычислить могут разве что по авто. Машин на данный момент в городе с гулькин нос, на первый взгляд может показаться, что это сделать довольно просто, но Кет говорила, что автослед приведет полицию в тупик. Оснований не доверять ей у меня нет, так что в добрый путь. Пусть ищут. В любом случае через неделю меня уже здесь не будет.

Предвкушение вкусного обеда и последующего отдыха с оригинальной версией «Трех мушкетеров» Дюма 1890 года издания с шикарными иллюстрациями, купленной по случаю в букинистическом магазинчике, привело меня в полностью благодушное настроение. На этом фоне я выделил Синицыну двести долларов на обзаведение, великодушно благословил его на предстоящее дезертирство, а сам побрел искать Ясмину.

— Где, где... — недовольно буркнула тетка Афина, быстрыми движениями разбрасывая курам зерно. — Я отошла к соседке, а когда вернулась, ее уже не было. Христо сказал, что она за бараниной и сыром на рынок пошла. Уже три часа нет. Наверное, по магазинам ходит. А обед кто готовить будет? Разбаловал ты ее совсем, Георгий.

— Как ушла? — заорал я. — Я же просил никуда ее не отпускать.

— А она никого и не спрашивала. Я отошла к соседке, а когда вернулась, ее уже не было, — озадаченно сообщила хозяйка пансиона. — Георгий, что случилось? Господи...

— Не знаю пока, тетя Афина, — вне себя от злости, я все-таки постарался сбавить тон, чтобы не пугать женщину. — Пока не знаю. Но переживаю. В городе черт знает что творится.

— Не поминай нечистого всуе, Георгий! — одернула меня хозяйка, потом всплеснула руками и достала из кармана передника небольшой пакет. — Ой, совсем забыла. Вот это передали для тебя. Где-то час назад какой-то незнакомый молодой парнишка принес.

Я выхватил из ее рук письмо, шагнул в сторону и вскрыл конверт. На листке хорошей мелованной бумаги, мелким убористым почерком было написано несколько строчек на французском языке.

«Уважаемый Георгий Владимирович, не переживайте, с Вашей знакомой все в порядке. Она решила погостить у нас несколько дней. Советуем не предпринимать необдуманных решений, в противном случае мы будем вынуждены нарушить законы гостеприимства. Настоятельно рекомендуем Вам прогуляться сегодня в шесть вечера по набережной в районе причала Кабаташ. С Вами встретятся и передадут последующие инструкции. С уважением, Ваши искренние доброжелатели».

— Что-то нехорошее? — встревоженно поинтересовалась гречанка. — Связано с Ясминой?

— Все будет хорошо... — словно в трансе пробормотал я и, не оборачиваясь, пошел к себе.

— Все будет хорошо, тетя Афина. Обещаю...

Добравшись до своей комнаты, я закрыл дверь, вылил в себя стакан коньяка и лег на постель. Дикая злоба и первоначальная растерянность очень быстро сменились холодным расчётливым спокойствием.

Что мы имеем?

Ясмину похитили — это факт. Кто это сделал, пока неизвестно, но очевидно, этим неизвестным что-то надо от меня. Что именно? Похищенные алмазы? Далеко не факт — потому что камни со мной пока связать невозможно. Золото франков? Опять маловероятно, так как французы не стали бы городить огород и попросту взяли бы и арестовали фон Нотбека. Ключи?

Гм... Вполне возможно. Кетеван как инициатор похищения отпадает, потому что именно она предупреждала меня о таком варианте развития событий. Разведка красных? Черт... скорее всего...

Что делать? Отдать искомое? Однако шансов на то, что Ясмину вернут, никаких нет. Да и меня прихлопнут походя. Одним махом ликвидируют потенциального мстителя и идейного противника.

Тогда какой выход?

Можно, конечно...

«Плюнуть на все и уехать, — подсознание подсказало, пожалуй, самый простой выигрышный вариант. — И забыть все как страшный сон... »

— А потом плеваться, видя свое отражение в зеркале, — ответил я сам себе вслух. — Поздно, слишком поздно. Если бы месячишко назад... А сейчас просто не смогу.

Поломав голову, я решил сначала получить требования похитителей, а потом уже готовить ответку. Время пока терпит. А там видно будет.

— Алексей Юрьевич, — выйдя во двор, я толкнул ногой дверь в каморку Синицына. — Ты...

Штабс сидел за столом и мрачно смотрел на початую бутылку водки с наполненной стопкой.

Повернув ко мне голову, он выдавил из себя:

— Хочу нажраться, а не лезет, зараза...

— Отставить нажираться! — рявкнул я в ответ. — Пока послужишь еще. Слушай приказ: немедленный сбор. Чтоб к девяти вечера все наши здесь были. Исполнять!

— Так точно, господин капитан! — враз просияв, отрапортовал штабс и, вскочив, грохнулся макушкой об притолоку. — Твою ж мать...

— Побереги голову, Алексей, — я хлопнул его по плечу и пошел собираться на встречу.

Через два часа уже прохаживался по набережной. Остро пахло морем и жаренной на мангалах ставридой, надрывались зазывалы, предлагая совершить увлекательную прогулку на Принцевы острова, но я ничего этого не слышал, незаметно обшаривая взглядом фланирующую публику.

Особой надежды на то, что со мной встретится лично кто-то из похитителей, не было, скорей всего передадут письмо с каким-нибудь мальчишкой, но все равно без наблюдателей со стороны не обойдется.

— Бей-эфенди, бей-эфенди... — рядом со мной появился мальчик лет тринадцати, в довольно приличной турецкой народной одежде. Попрыгивая от нетерпения, он сунул мне продолговатый узкий конверт, а левой рукой ткнул в сторону прогуливающийся публики.

Я взял у него письмо и, нарочито долго шаря по карману в поиске мелочи, еще раз прошелся взглядом по набережной.

Кто?

Этот господин в сером пальто, с матросской трубкой в зубах?

Или толстый рыхлый усач, провожающий взглядом всех дам без разбора?

Носатый хлыщ в щегольском кожаном реглане и кепке-восьмиклинке с прикрепленными к ней очками-консервами?

Стоп!

Щеголь неожиданно встретился со мной взглядом, сразу же отвел глаза и, сев на велосипед, быстро покатил прочь, искусно лавируя среди прохожих.

Приметный тип. Но так одеться на операцию может только полный идиот.

— Кто передал? Кто? — я ссыпал горстку мелочи в протянутую руку мальчика и пальцами изобразил на своей шляпе очки. — Этот? С такими круглыми?

— Евет, евет[55], бей-эфенди... — закивал паренек, вежливо поклонился мне и вприпрыжку умчался.

«Что и требовалось доказать, — хмыкнул я. — Фраерок. Но тем лучше. Что тут у нас?»

А потом отвернулся к морю и вскрыл письмо.

«Уважаемый, Георгий Владимирович, — почерк был идентичен тому, каким было написано первое письмо. — Мы готовы обменять Вашу знакомую на находящийся у Вас ключ от банковской ячейки и фрагмент номера счета. Обмен произойдет в крепости Румелихисар у главной башни в двадцать два часа вечера завтрашнего дня. Вам надлежит явиться туда одному и с интересующими нас предметами. В случае нарушения условий Вы никогда не увидите Вашу знакомую. Надеемся на Вашу благоразумность. С уважением, Ваши искренние доброжелатели».

— Ключи все-таки... — я не спеша достал из портсигара сигариллу и подкурил ее. — А точнее — один ключ. Значит, о том, что второй тоже у меня, они не знают. Ну и как поступить?

После недолгих раздумий я направился к Кетеван.

— Пришел все-таки, — улыбнулась грузинка. — Проходи, раздевайся, сейчас кофе поставлю. Билеты на пароход уже у меня. Нужно обговорить несколько моментов.

— Не спеши, — я бросил печатки в шляпу и положил ее на полку в прихожей. — Не до того мне.

— Что случилось? — Кет резко обернулась.

— Ясмину украли.

— Я же тебя предупреждала, — неожиданно зло бросила Кетеван. — Кто украл? Что хотят?

— Предположительно твои коллеги. Хотят ключ и фрагмент номера счета, — коротко отчитался я и, стараясь не растревожить раны, присел на диван. — Вот последнее письмо. Передавал его посторонний мальчик, но я все-таки заметил того, кто ему это поручил. Такой длинный, слегка сутулый. Ходит в кожаном реглане и кепке с автомобильными очками. Морда смазливая, нос семитский.

— Около тридцати лет? — быстро переспросила Кет, читая письмо. — Уши оттопыренные?

— Этого возраста. Уши... точно не заметил, он быстро скрылся на велосипеде. Хотя, похоже, что так.

Кетеван подняла на меня глаза и слегка озадаченно протянула:

— Вот оно что...

— Говори, кто это?

— Алексей Банадюк, — с непонятной усмешкой ответила Кет. — Здесь находится как Франц Гей. Редкостная мерзость. В Константинополь прибыл недавно, креатура одного из заместителей начальника Региструпра. При всем бардаке и общем непрофессионализме в органах красной контрразведки, способных и порядочных людей все-таки большинство, особенно если учитывать царские кадры. Этот же вопиющее исключение. Подл, мстителен, самовлюблен, вдобавок еще отъявленный содомит и интриган. Правда, умен и хитер, этого у него не отнимешь.

— Получается, Ясмину украли люди из Региструпра?

— В этом и странность, — Кетеван с сомнением покачала головой. — Я не думала, что они пойдут на это. При всей своей революционной безапелляционности — люди в константинопольской резидентуре подобрались порядочные и умные. Разве что на эту операцию дал санкцию по своей инициативе кто-то из главного руководства.

— Уже не важно, порядочные они или нет, и кто дал санкцию, — не сдержавшись, рыкнул я.

— Не я переступил черту. Где могут содержать Ясмину? Сколько их?

— Секундочку, mon cher... — в глазах Кет плеснулась ирония. — Не подскажешь, с какой это стати я должна тебе помогать? Да еще спасать свою соперницу.

— Чего ты хочешь?

Кет плавно встала с дивана, элегантным балетным па обернулась ко мне и жестко проговорила:

— Как насчет того, чтобы сделать окончательный выбор, mon amour?[56] Я помогу тебе и вытащу эту пейзанку из дерьма, в которое она влезла по своей глупости. Но после этого ты окончательно с ней распрощаешься и останешься со мной.

— Нет.

— Тогда... — Кетеван картинно развела руками.

— Но я могу отдать тебе ключи от банковских ячеек, — изобразив отчаяние, выпалил я.

— Ключи? — с недоумением переспросила Кет и, словно не веря, заглянула мне в глаза. — За эту девку?

— Придержи язык. Да, ключи. Все равно я не верю в эти миллионы. Но отдам только в случае реальной помощи.

— Ты рехнулся, милый?

— Тебе не все равно?

— Впрочем — да, теперь все равно, — Кетеван презрительно фыркнула. — Хорошо, я помогу тебе. Но если обманешь...

— Ты сама знаешь, что не обману.

— Знаю, — кивнула Кет. — Ладно, решено. Я попробую это сделать. Но если что-то пойдет не так, может понадобиться помощь твоих людей. Для того чтобы спасать уже меня.

— С моими людьми проблема. Я еще не знаю, кто...

— Никто, — перебила меня Кетеван. — Информация ушла не от них, а от кого-то из окружения Врангеля. Это я уже знаю точно. Значит так...

После обсуждения деталей я покинул квартиру Кет, тщательно проверился, затем поймал извозчика и доехал до пансиона.

Все уже собрались в каморке у Синицына. Времени оставалось в обрез, поэтому обошлось без вступлений:

— Кто из вас докладывал обо мне руководству? Я с пониманием отношусь к служебным обязанностям, но в данном случае все эти доклады, после получения, прямым ходом переправлялись к красным. В результате сегодня украли Ясмину и теперь шантажируют меня. Кто, мать вашу за ногу? И главное кому?

Синицын опустил голову и тихо признался:

— Я докладывал. Капитану Земцову...

Следующим, совершенно неожиданно для меня, прозвучал голос Пуговкина:

— И я. Тоже Земцову. Но за акцию по золоту франков ни-ни. Как договаривались.

Вслед за ним отозвался Игнашевич:

— Ему. Но всего разок. И не по золоту.

— Мля, — выдохнул я и, столкнув эсера с табурета, сел сам. — Вот же...

— Ты уж извини, Владимирович... — начал было вахмистр.

— Заткнись.

— Уже, — быстро согласился Пуговкин. — Молчу как рыба.

— А если, — вскинулся Игнашевич, — если мы все поправим? Отобьем девушку и красноперым начистим рыло. А потом и до Земцова дело дойдет.

— И то дело! — поддержал его вахмистр. — Каюсь, напортачили. Сами и исправим.

Синицын промолчал, так и не подняв головы.

— Уроды, — беззлобно буркнул я. — Всех на фронт. На колючку. Под шрапнель. Но хорошо. Сегодня ночью пойдем воевать. Игнашевич, с тебя оружие. Германские трещотки пойдут. Да патронов побольше возьми. И еще чего сам сочтешь нужным. Гранаты, к примеру. Штабс-капитан Синицын, отвезите вольноопределяющегося, а потом свободны. Вы, вахмистр, пока останетесь со мной.

Синицын поднял глаза и хрипло выдохнул:

— Как прикажете, господин капитан. Но я с вами пойду.

— А если подумать?

— Нет, — мотнул головой штабс-капитан. — Уже решил. С вами. До конца.

— Хорошо.

Эсер с Синицыным обернулись довольно быстро.

— Э-э-э... Ты чего притащил? Бомбометы? — смотря на объемистые баулы, поинтересовался я, уже пожалев, что дал свободу выбора Игнашевичу. Этот оружейный маньяк вполне мог и полковушку с боекомплектом притащить.

— А надо было? — насторожился эсер. Но при виде моего лица тут же осекся и принялся расшнуровывать сумки. — Значитца так. Это пистолеты-пулеметы. Вот магазины к ним. Думаю, по одному запасному хватит. Только они пустые, уж извините, чтобы пружина не села, но снарядить недолго. Патронов я взял с избытком. А это... — в руках Игнашевича неожиданно появился дробовик со стволом, взятым в дырчатый кожух. — Прошу любить и жаловать, «Винчестер» образца 1897 года. Магазинный дробовик двенадцатого калибра. Перезарядка происходит движением цевья. На коротком расстоянии даст фору любому автоматическому оружию. Если штурмовать здание, лучше не придумаешь. Коридоры будет подметать картечью, как метла. К сожалению, всего один. С вашего позволения я его себе возьму.

— Дальше, — поторопил я эсера. Если дело касается оружия, этот помешанный может часами заливаться как соловей. А время идет. Нам еще надо успеть добраться до комендантского часа на другой конец европейской части Константинополя.

Следом за дробовиком из баулов появились британские гранаты, «люгеры» с улиточными магазинами и даже жуткие гибриды траншейных тесаков с кастетами непонятного производителя. А в завершение эсер начал извлекать из отдельной сумки германские каски, те самые штальхельмы[57] с рожками и нечто, очень напоминающее средневековые доспехи.

— Что это за железо? — недоуменно поинтересовался Пуговкин и щелкнул пальцем по одной из пластин, выкрашенной в мышиный цвет.

— Германские штурмовые кирасы! По случаю достал, — с гордостью заявил Игнашевич, ловко влез в доспех и сразу стал похож на длинного нескладного рыцаря, с какой-то стати напялившего клетчатые штаны и пиджак. — Ни один револьвер и пистолет даже в упор не прошибет. Да, тяжеловато, но оно стоит того.

Синицын тут же приладил ему на голову шлем и буркнул:

— Попался бы ты мне на фронте.

Пуговкин с восхищением поддакнул:

— Вылитый Ганс. Етить твою наперекосяк.

— Что? — бурно возмутился эсер. — У меня шкура не казенная. Вы как хотите, а я...

Желания веселиться у меня никакого не было, да и раны как-то некстати разболелись, поэтому рык вышел очень натуральный:

— Отставить смехуечки, господа офицеры. Прикажу, ночные горшки на голову напялите. Живо пакуйте все в машину и отправляемся.

«Господа офицеры» сразу же заткнулись и умелись исполнять приказ. А когда я вышел вслед за ним из каморки, появилась тетя Афендула.

Гречанка шагнула ко мне и коротко спросила:

— За Ясминой едешь?

— Да.

— Храни тебя Господь, сынок! — тихо сказала гречанка и истово перекрестила меня почерневшей от старости иконой. — Я буду молиться за вас. — Потом надела мне на шею небольшую ладанку, подтолкнула к машине и сурово добавила: — А когда привезешь ее, сразу побей. Чтоб запомнила науку. Но не при всех. А теперь иди...

ГЛАВА 25

Бывшая Османская империя.

Константинополь.

Галата. 5 февраля по старому стилю. 1920 год. 21:30

— Па-а-апрошу предъявить документы! —категорично заявил усатый коренастый капрал и важно положил руку на кобуру.

Его подчиненные, три высоченных худых негритоса, отчаянно мерзли на разыгравшемся ветру, пританцовывали вокруг нашей машины и, судя по всему, служебного рвения своего командира ну никак не разделяли.

Я про себя выругался. Это же надо было, благополучно добравшись почти до самого места, прямо лоб в лоб столкнуться в переулке с клятым патрулем французских зуавов. И что теперь? Документы в любом случае показывать нельзя. Голимое палево. Особенно если придется разбираться с красными наглухо. Валить французиков тоже не вариант. Народу еще полно на улочках, чисто не уйдешь, по-любому кто- нибудь заметит. Вот же непруха...

— А в чем дело, капрал? — спокойно поинтересовался Синицын. — До комендантского часа еще полчаса.

— Служба, месье, — француз немного сбавил тон, — чертова служба. Так что...

— Может, вам немного согреться в подходящей таверне? — миролюбиво заметил штабс-капитан. — Да пропустить по стаканчику горячего винца со специями. Готов ссудить коллеге пару франков... — не выходя из машины, Синицын вложил в руку капралу купюру.

Француз крутнул головой, строго рыкнул на негров, заставив их моментально принять строевую стойку, потом вежливо откозырял нам и не спеша продолжил свой путь.

— Молодец, — сдержанно похвалил я штабса и с неожиданной ностальгией вспомнил общение с гаишниками в своей прошлой жизни.

— Да чего уж, — скромно отозвался Синицын, со скрежетом переключил передачу и рванул с места. — С лягушатниками и итальяшками всегда можно договориться. А вот с бриттами...

— Ага, — поддакнул Игнашевич. — Эти свои ребята. А англы — сволочи. Такое впечатление, что они остальных за людей не считают. Надменные — куда там.

— Чуждые людишки, — со вздохом высказался Пуговкин. — Другие. Все беды в мире от них. Правда, как в рыло дашь, вся спесь разом слетает. Помню, как в десятом году...

За разговором мы не заметили, как добрались до окраин Галаты. Машина попетляла по улочкам и затормозила в узком переулке.

— Прибыли, — доложился Синицын и ткнул рукой в окошко в двухэтажный особняк. — Вроде здесь.

Запущенный дом выглядел нежилым, однако на втором этаже через щели в ставнях проблескивал огонек. Из подворотни его не было видно полностью, поэтому я вышел из машины, осмотрелся, прогулялся на улице, изображая подвыпившего обывателя, а потом вернулся в салон.

Личный состав дружно уставился на меня в ожидании инструкций.

— Наша задача, — я поерзал на сиденье, стараясь устроиться так, чтобы не беспокоить раны, потом продолжил: — Наша задача дождаться полночи. Ровно в полночь из здания должны вывести Ясмину и передать ее нам. Если этого не случится, придется войти в дом и убить всех, кто там находится. Предположительно трех человек. Они вооружены легким стрелковым оружием, поэтому не будут представлять для нас особой опасности. Ясмина скорее всего находится в подвале. Возможно, там с ней будет еще одна женщина. Внутри будем действовать по обстоятельствам. На данный момент — это все, что я могу сказать. И еще, так как операция немного выходит за рамки служебных обязательств, после дела всех вас ждет материальное поощрение. А теперь экипируемся, господа.

Закончил говорить и невольно скривился от своей насквозь казенной речи. Но соратники все восприняли как должное.

— Сделаем, — с готовностью согласился Игнашевич. Было видно, что ему не терпится пустить в ход свой дробовик.

Синицын просто кивнул, оставаясь внешне спокойным, а вот Пуговкин всем своим видом демонстрировал, что ему совсем не улыбается лезть в заварушку. Но никаких ремарок и возражений от него не последовало.

Экипировка много времени не заняла. Кираса сильно давила на рану, так что я от нее отказался, вооружился пистолетом-пулеметом и перекинул через плечо сумку с тремя гранатами.

Личный состав вооружился по полной, даже каски напялили и теперь позвякивали железом при каждом движении.

Потянулось тягостное ожидание. На улице стояла непроглядная тьма, небо плотно затянули облака, в щелях заборов свистел ветер, и как назло, где-то неподалеку принялась завывать какая-то собака.

Особого волнения я не чувствовал, но места себе все равно найти не мог. Трясло так, что зубы невольно стали отбивать чечетку. Дико захотелось вылакать фляжку с коньяком до самого дня, но я только отхлебнул глоток, потом решительно спрятал ее в карман. Не хватало еще бухим под пули лезть. И так в башке все крутится, как на качелях.

Наконец стрелки на часах показали ровно полночь. Я уставился на особняк, ожидая, что вот прямо сейчас его двери распахнутся и на крыльце появятся женщины. Каким образом Кет собиралась решить вопрос по-хорошему, я не знал и, честно говоря, мало верил в это, но очень хотелось обойтись без стрельбы. Черт с ними, с загубленными душами, их и так достаточно, но мысль о том, что при заварушке может пострадать Ясмина, вызывала откровенное страдание. Права была тетка Афина. Вот вытащу клятую девчонку, а потом вздую так, что неделю спать на животе будет.

— Десять минут первого... — тактично напомнил Синицын.

— Вперед.

Через минуту мы уже находились около бокового входа в особняк. Я прислушался, а потом дал отмашку Пуговкину. Вахмистр ловко просунул ломик в щель и одним рывком взломал дверь.

Первым вошел Игнашевич с дробовиком наперевес, за ним Синицын, потом я, а уже за мной бывший жандарм. Черт его знает, как правильно штурмовать здания, так что приходится импровизировать.

Узкий пыльный коридор, полная тишина, нарушаемая только скрипом половиц под нашими шагами. Не понял?

Дом пустой?

Обманула, сука?

Скрипнул от злости зубами и...

И едва не пальнул в спину эсеру с испуга, когда впереди раздался голос Кетеван.

— Эй-эй... — весело крикнула она. — Я вас слышу. Не стреляйте, пожалуйста. Право слово, уже в этом нет нужды. У меня просто остановились часы, и я пропустила нужное время. Договорились? Жорж, ты меня слышишь? Пусть твои люди останутся на улице, а ты иди ко мне.

Я недолго поколебался, жестом руки отправил соратников за дверь, а сам шагнул вперед.

Кет встретила меня в скрытой полумраком гостиной, освещенной только слабым светом керосиновой лампы.

— Где Ясмина?

— Твоя женщина здесь, — спокойно ответила Кетеван и небрежно поправила шляпку. — С ней все в порядке.

— А что с похитителями? — я задал вопрос и только потом заметил на полу возле дивана неподвижное тело. Там лежал тот самый велосипедист, только сейчас он был не в кожаном пальто, а в одном нательном белье. Почему-то нежно-розового цвета. Как там его? Банадюк, что ли?

Кет пожала плечами:

— По-хорошему договориться не удалось. Какие- то проблемы?

— Нет проблем.

— Принес?

— Да, принес. Но сначала Ясмина.

— Ты мне не доверяешь? — с нескрываемым сарказмом поинтересовалась Кет.

— И никогда не доверял.

— Хорошо, иди за мной, — Кетеван взяла керосиновую лампу, прошла в боковой коридор и отперла одну из комнат. — Вот она.

Ясмина лежала на кровати, спеленатая простынями как младенец, а поверх еще обвязанная веревками. Услышав, что кто-то вошел, она стала бешено извиваться и мычать сквозь заткнутый в рот кляп. Но добилась лишь только того, что свалилась на пол и только после этого затихла.

— Сущая дикарка, — с восторгом прокомментировала Кет. — Между прочим, одного из этих дураков пристрелила она. Только не понимаю, откуда у нее взялся револьвер? А-а-а, я догадалась...

— Держи, — я сунул ей ключи на цепочке, а сам поднял Ясмину и опять водрузил ее на кровать.

— Секундочку, — в руке Кет появился пистолет, взяв меня на прицел, она шагнула из комнатушки и мгновенно захлопнула дверь за собой. — Побудь здесь немножко, пока я проверю, не обманул ли ты меня. Если обманул, пожалеешь. Если нет, через пять минут можешь сломать дверь и уйти со своим сокровищем, куда сам пожелаешь. Она хлипкая. Дверь, а не твоя девка. Пока...

Я невольно улыбнулся и сел на кровать рядом с Ясминой. Потом вытащил из ее рта кляп.

— Георгий! Ты пришел! — радостно завопила гречанка. Но тут же прикусила губу, испуганно смотря на меня.

Я молча развязал Ясмину, подождал ровно пять минут, а потом сильным пинком вынес дверь из петель. Кетеван в гостиной не было. Передав пленницу своим, я методично обошел дом и нашел еще два трупа, с простреленными головами. Одного убили выстрелом в затылок, а второму пуля угодила в глаз, на выходе выломав здоровенный кусок черепа. Скорее всего, именно его ухлопала гречанка, так как тело уже успело сильно окоченеть. В отличие от остальных, еще теплых, которые, судя по всему, были на счету Кет. Странно все это, если не сказать больше.

Создается впечатление, что похитители прекрасно знали Кете- ван и совершенно не ожидали, что она будет их убивать. Но ладно, дело сделано, все остались довольны, так что нечего голову ломать.

Уже в пансионате я подождал, пока Ясмина зайдет ко мне в комнату, потом запер дверь и достал из шкафа ремень.

— Георгий! — испуганно пискнула гречанка и отскочила к стене. — Не надо, прошу тебя...

— Скажи мне хоть одну причину, по которой я не должен спустить с тебя шкуру?

— Ну... — Ясмина потупилась, потом медленно повернулась ко мне спиной, нагнулась и уперлась руками в спинку кровати. — Я виновата, правда. Так что бей...

Я чертыхнулся и опустил ремень.

— И побью. Зачем ушла из пансиона?

— Извини...

— Говори, а то передумаю.

— Сыра хотела купить, — всхлипнула Ясмина, испуганно оглядываясь. — А еще к тётушке Ефимии зайти. За травой, отвар сделать, промывать раны тебе. Я же не думала...

— Что дальше было?

— Когда шла обратно, меня затащили в машину и придушили. Очнулась уже в том доме, –-начала объяснять гречанка. — Я сразу вытащила револьвер и выстрелила в одного. В такого коротышку, лысого. Кажется, попала. После этого меня побили немного, связали и закрыли в комнате. Потом я слышала, как они говорили за дверью, мол, пускай она сама решает, отпустить меня или убить...

— Кто «она»?

— Не знаю. Они называли ее «товарищ Александра».

Вот тут до меня всё наконец-то дошло. Все осколки догадок наконец сложились в стройную красивую картинку. Черт... Получается, похищение Ясмины организовала сама Кетеван. А потом она сама и «освободила» ее. При этом, заметая следы, ликвидировала своих сообщников. Как-то так. Нет, несколько непонятных моментов все-таки остаются, к примеру: с какой стати она меня предупреждала о похищении, но их понимание уже не особо важно. Ай да красавица! Вот честно, просто умница. Впрочем, я тоже не лыком шит.

— Ну что же, один-один, госпожа Орбелиани, — хмыкнул я в голос и отбросил ремень в сторону. — Чувствую, наша новая встреча не за горами.

— Что-то не так? — Ясмина нерешительно повернулась ко мне. — Почему ты смеешься, Георгий? Ты уже не злишься на меня?

— Не злюсь.

— Правда.

— Правда. Но еще хоть раз...

— Клянусь, никогда!!!

— Вот и хорошо. Чуть позже нажалуешься тете Афине, что я тебя побил. Да, ремнем. Что? Я просто не хочу ее разочаровывать. А сейчас иди, накрывай стол. С друзьями пить буду...

И пили, всю ночь. Было за что. А уже в одиннадцать утра меня разбудил не менее похмельный Синицын и обрадовал, что капитана фон Нотбека сегодня на час дня вызывает к себе генерал Врангель. Мол, вчера забыл в запарке сообщить.

Уже было собрался послать и его и Врангеля куда подальше, но потом передумал. Ладно, встречусь последний раз. Не убудет.

Пришлось отливаться холодной водой и, едва протрезвев, ехать на встречу с «черным» бароном.

Вот какого хрена ему надо?

А ларчик открывался просто.

— Георгий Владимирович... — барон поморщился, глядя на мое помятое лицо, отвел взгляд и заговорил ровным уверенным голосом: — К сожалению, вследствие вопиющих просчетов в командовании, дело в Новороссийске движется к окончательной катастрофе. Я не могу оставаться в стороне в такую трудную минуту и решил организовать эвакуацию наших войск в Крым. План уже разработан, и вам придется предпринять некоторые действия в его обеспечение...

«Что? — признаюсь, у меня чуть глаза на лоб не полезли от такого афронта. — Не охренел ли ты, господин барон? Нет чтобы сказать “я подумал над вашим предложением и решил...” или “я решил принять ваше предложение...”, этот урод полностью упускает тот момент, что именно я надоумил его поступить таким образом. Твою ж мать, простите за мой французский. Он, видите ли, разработал план и милостиво разрешил мне его обеспечить... »

— Мы обладаем некоторыми суммами, — продолжил чеканить Врангель. — Однако они совершенно недостаточны. Вам придется изыскать недостающие средства в срочном порядке. Со сметой на расходы можете ознакомиться у моего порученца. Далее, реакция командующего союзническими силами в регионе, мягко говоря, неоднозначная, так что вам придется найти способ убедить его. Вы что-то подобное упоминали, не так ли? Однако ваши действия никоим образом не должны быть сопоставлены со мной. И еще...

«Знаешь, барон... — думал я, изображая внимание, — что-то мне кажется; вот ни хрена у тебя не получится, даже если с эвакуацией дело выгорит. Командующий без своих подчиненных не более чем ноль без палочки. А с таким отношением все очень скоро положат на тебя большой и толстый. Что реальные события и показали. Мало быть стратегом и тактиком, надо быть еще хорошим командиром. Так что... »

— Георгий Владимирович. Вы поняли, что вам предстоит сделать в первую очередь? — голос барона явно попахивал недовольством.

Я вынырнул из раздумий, пару секунд помолчал, а потом равнодушно сказал:

— Я подумаю, ваше высокопревосходительство. Подумаю над тем, что можно сделать.

Генерал с хорошо заметным недоумением уставился на меня. Видимо, он совсем не ожидал такой реакции.

— Разрешите приступать?

— Приступайте, — холодно бросил Врангель. — Попрошу отчитываться о проделанной работе каждый день.

— Как прикажете, ваше высокопревосходительство...

Покинув барона, я прошелся пешком по городу и остановился в небольшой уютной кофейне на набережной.

Чувствовал себя на удивление хорошо. С моря дул легкий соленый ветерок, светило яркое солнце, а раздражение, просто переполнявшее меня во время встречи, сменилось полным спокойствием. Я наслаждался удивительно вкусным кофе и неспешно размышлял о своем будущем.

С этого момента меня в Константинополе уже ничего не держит. Денег для новой жизни хватает с избытком. Осталось только рассчитаться с соратниками и решить, каким образом попасть в Европу. А дальше... Дальше видно будет. Спокойная и неспешная жизнь с любимым человеком, что еще надо? Правда, рано или поздно меня опять найдет Кет, с ключами-то я ее все-таки кинул, но это уже будет совсем другая история...

«Эй-эй, подожди... — вдруг стрельнула мысль в голове. — Какой покой? Какая спокойная жизнь? Не забывай; тело-то у тебя новое, а натура и мозги остались старые. Да ты сопьешься от скуки через полгода. Придумал тоже. Сам подумай, чем ты занимался после того, как сменил обличье? Воспользовался шансом? Хрен там. И сейчас не сможешь. Ну-ка, встряхнись и займись делом. Пни историю под зад, к примеру. А что, достойная задача. Главное, какой-нибудь благородный мотив придумать. Врангель оборзел? Ты что, армейские истины забыл? Он начальник — ты дурак, и наоборот. Совсем заносить станет “черного барона”, найдешь нового главнокомандующего. Не получится, ну и хрен с ним, зато шухеру наведешь. И как всегда на лавэ поднимешься. Самое время, чтобы половить рыбку в мутной воде. Движуха, только движуха. Вперед, твое высокоблагородие, тебя ждут великие дела... »

— А вот хрен!.. — буркнул я в голос, бросил на столик несколько монет и вышел из кафе. — А вот хрен...

А по дороге домой с ужасом понял, что внутренний голос в чем-то был прав.

ЭПИЛОГ

Мощная громада корпуса гигантского линкора как нож масло резала свинцовые волны. Рядом, неукоснительно соблюдая ордер, шли несколько кораблей меньшего размера, в которых искушенный наблюдатель мгновенно опознал бы крейсера и эскадренные миноносцы.

А вслед за ними, подобно спешащим за квочкой цыплятам, значительно отстав и не соблюдая никакого строя, шла целая армада гражданских разнокалиберных судов, которую возглавлял сравнительно небольшой угловатый пароход с гордым названием «Димитрий».

На носу парохода стоял коренастый молодой мужчина в кожаной черной куртке на волчьем меху и вязаной матросской шапочке. Левой рукой он крепко держался за леер, а правой прижимал к себе удивительно красивую статную женщину в пушистом меховом манто и меховом берете, из-под которого выбивались иссиня-черные вьющиеся волосы.

— Георгий, как ты говорил, называется город, куда мы плывем? — не отрывая глаз от бушующей поверхности моря, прошептала женщина.

— Новороссийск, Ясмина, — коротко ответил мужчина. В отличие от своей спутницы, он смотрел не на воду, а на линию горизонта, на которой уже стали проявляться призрачные очертания береговой черты.

— Новороссийск... — медленно, тщательно выговаривая каждую букву, повторила Ясмина.

— Красиво звучит. А что мы там будем делать?

— Мы?

— Хорошо, что ты будешь делать? — весело рассмеявшись, поправилась женщина.

Мужчина тоже улыбнулся и ответил:

— Знаешь, милая, по официальной версии, буду спасать людей. Правда, совсем не уверен, что мне это надо делать.

— Ой, Георгий, не лукавь, — Ясмина прижалась к мужчине и нежно поцеловала его в щеку. — Я уже успела понять, что ты никогда ничего не делаешь просто так. И она была права.

Капитан лейб-гвардии барон фон Нотбек никогда не совершал бессмысленных поступков. Как в своей прежней ипостаси, так и в нынешней. Просто он любил ставить перед собой задачи, требующие сложных неоднозначных решений. Но не всегда хотел признаваться себе в этом.

Конец первой книги

Примечания

1

Катала — на уголовном жаргоне — шулер, игрок в карты

(обратно)

2

Винтовка Бердана № 2 — состоявшая на вооружении в Российской империи во второй половине XIX века, однозарядная винтовка под унитарный патрон центрального воспламенения с металлической гильзой и дымным порохом, с продольно-скользящим затвором, калибра 4,2 русской линии, что соответствует 10,67 мм.

(обратно)

3

4,2-линейный (10,67-мм)револьвер системы Смита-Вессона (русская модель) — американский револьвер, использовавшийся в армии США и Российской империи в XIX веке. Револьвер имеет переломную рамку, обеспечивающую извлечение стреляных гильз при наклоне ствола вниз.

(обратно)

4

«Солдатский наган» — модификация револьвера Нагана одинарного действия, требующая ручного взведения курка после каждого выстрела.

(обратно)

5

Вооружённые силы Юга России (ВСЮР) — оперативно-стратегическое объединение белых войск Юга России в 19191920 годах, в ходе Гражданской войны. Образованы 8 января 1919 года в результате объединения Добровольческой армии и армии Всевеликого Войска Донского для совместной борьбы против большевиков.

(обратно)

6

Донативные монеты, иначе подарочные (лат. dono — дарю) — монеты, выпущенные не для регулярного обращения, а для раздачи их в виде поощрения или в связи с каким-либо событием. Отличаются от настольных медалей чеканкой по монетной стопе, иногда с обозначением номинала.

(обратно)

7

«Красный корпус» — так называют один из корпусов Херсонского СИЗО, старой постройки, построенный из красного кирпича.

(обратно)

8

Попкарь (жаргонизм) — постовой, коридорный надзиратель.

(обратно)

9

Кормушка (жаргонизм) — специальное отверстие в двери камеры для передачи еды заключенным.

(обратно)

10

Стихи Алексея Штейна.

(обратно)

11

Стихи Алексея Штейна.

(обратно)

12

Великая американская депрессия (1929-1939) — самый масштабный экономический кризис в истории США.

(обратно)

13

Антанта (фр. entente — согласие) — военно-политический блок России, Великобритании и Франции. Создан в 19041907 годах для противостояния Германии и ее союзникам. На момент повествования Россия уже выбыла из союза.

(обратно)

14

Банка — скамья, сиденье на мелких беспалубных судах.

(обратно)

15

Пера-Галата (Бейоглу) (тур. Beyoglu) — район в европейской части Стамбула (Константинополь), окружён водами Босфора и бухты Золотой Рог.

(обратно)

16

Шипка — горный перевал на Балканах. С этим перевалом связан один из ключевых и самых известных эпизодов русско- турецкой войны 1877-1878 гг.

(обратно)

17

Фанариоты — исторически собирательное название этнической греческой элиты в Османской империи, селившейся в районе Фанар в европейской части Константинополя.

(обратно)

18

Нэ (греч) — да.

(обратно)

19

Охи (греч.) — нет.

(обратно)

20

Кордован, кордовская кожа — дубленная долгим растительным способом, высококачественная кожа с крупа лошади. Отличается мягким естественным блеском и повышенной износостойкостью.

(обратно)

21

Fish-bones (англ.) — буквально кости рыб. У нас этот рисунок называется «в елочку».

(обратно)

22

Шляпа-федора (англ. fedora) — шляпа из мягкого фетра, обвитая один раз лентой. Поля мягкие, их можно поднимать и опускать. На тулье имеются три вмятины.

(обратно)

23

Охранное отделение (полное наименование Отделение по охранению общественной безопасности и порядка, просторечное охранка) — название структурных органов департамента полиции Министерства внутренних дел Российской империи, ведавших политическим сыском. В системе государственного управления Российской империи в конце XIX — начале XX века они занимали одно из важнейших мест,

(обратно)

24

Второй отдел Генерального штаба (1918-1928) и Главного штаба (1928-1939) Войска Польского, «Двуйка» (польск. «Dwojka») — польская военная разведка в 1918-1939 годах. Отдел разведки при этом называли офензива, а контрразведки — дефензива.

(обратно)

25

Пулемёт системы Льюиса (англ. Lewis gun) или просто «Льюис» — британский ручной пулемёт времён Первой мировой войны. Был создан в 1913 году.

(обратно)

26

Браунинг M1918 (англ. Browning M1918), полное название Browning Automatic Rifle или аббревиатура BAR (с англ. — «Автоматическая винтовка Браунинга») — автоматическая винтовка или легкий ручной пулемёт конструкции Джона Мозеса Браунинга, а также одноимённое семейство автоматических винтовок, которые состояли на вооружении армий разных стран мира в течение XX века.

(обратно)

27

Ручная осколочная граната F-1 (фр. Fusante № 1) — ручная граната дистанционного действия, предназначена для поражения живой силы противника в оборонительном бою, Серийное производство гранаты началось в 1915 году во время Первой мировой войны. Принята на вооружение французской армии в мае 1915 года.

(обратно)

28

Граната Миллса (англ. Mills bomb) — британская ручная осколочная граната, первая в истории британской армии. Разработана в Великобритании в 1915 году морским инженером и взрывотехником Уильямом Миллсом. Предназначена для поражения живой силы в оборонительном бою, цели достигает за счёт броска рукой человека.

(обратно)

29

РГ-14 (Ручная граната Рдултовского образца 1914 года) — ручная осколочная граната, созданная перед самой Первой мировой войной капитаном артиллерии Владимиром Иосифовичем Рдултовским на основе конструкции его предыдущей гранаты — РГ-12.

(обратно)

30

MP-18 (нем. Maschinenpistole 18) — немецкий пистолет- пулемёт конца Первой мировой войны. Родоначальник многих пистолетов-пулемётов.

(обратно)

31

Steyr Hahn M1912 M.12 — самозарядный пистолет производства Австро-Венгрии. Модификация M12/P16 обр.1916 г. имеет возможность ведения огня очередями, магазином на 16 патронов и отъемную деревянную кобуру-прикладом.

(обратно)

32

«Артиллерийская модель» — вариант 9-мм пистолета Люгера, так называемый пистолет-карабин, получивший название Lange Р08 (LP 08), был принят 3 июня 1913 года на вооружение частей Пруссии, Саксонии и Вюртемберга.

(обратно)

33

(обратно)

34

Региструпр — Регистрационное управление Полевого штаба РВСР. Первый центральный орган военной агентурной разведки РККА и первый центральный орган военной контрразведки. В апреле 1921 года преобразовано в Разведывательное управление Штаба РККА (Разведупр) с включением в него отдела войсковой разведки.

(обратно)

35

Коммунистический Интернационал (Коминтерн, III Интернационал) — международная организация, объединявшая коммунистические партии различных стран в 1919-1943 годах.

(обратно)

36

Редингот (англ. redingote coat) — длинное приталенное пальто широкого покроя.

(обратно)

37

Зуав (фр. zouave, от Zwawa — название племенной группировки кабилов) — изначально название элитных частей лёгкой пехоты французских колониальных войск. Внешней особенностью зуавов служили короткие куртки, шаровары и головные уборы восточного типа, например турецкие фески.

(обратно)

38

Модерн (от фр. moderne — современный) — художественное направление в архитектуре, декоративно-прикладном и изобразительном искусстве, наиболее распространённое в последнем десятилетии XIX — начале XX века. Отличительными особенностями модерна является отказ от прямых линий и углов в пользу более естественных, «природных» линий, расцвет прикладного искусства.

(обратно)

39

Пятикарточный холдем — одна из разновидностей покера.

(обратно)

40

«Косая» колода (скошенная, клиновая) — особым образом подготовленная колода для шулерской игры, где у некоторых карт одна сторона шире противоположной стороны.

(обратно)

41

Шпилевой (жарг.) — игрок, шулер.

(обратно)

42

«Бумага» — общее название крапленых карт.

(обратно)

43

Пит-босс — распорядитель в зале казино.

(обратно)

44

Второе бюро/Второе управление Генерального штаба Франции (фр. Deuxieme Bureau de l’fitat-major general) — орган военной разведки ВС Франции в 1871-1940 гг.

(обратно)

45

Матросская Тишина — следственный изолятор № 1 города Москвы. Имеет такое название в связи с тем, что расположен на улице Матросская Тишина.

(обратно)

46

Бюксфлинт (нем. Buchsflinte, от Buchse — «винтовка» и Flinte — «ружье») — тип двуствольного оружия, где стволы представлены разными калибрами: один — гладкий (для дроби), а второй — нарезной (для пули). Иногда бюксфлинт называют «двойник».

(обратно)

47

Al ata, Allah’in adiyla, yuce ve merhametli (тур.) — Прими, отец, во имя Аллаха, всемогущего и милосердного.

(обратно)

48

Армянская Революционная Федерация (АРФ), Дашнакцутюн — «Армянское революционное содружество» — одна из старейших армянских политических партий. Была создана в 1890 году в Тифлисе, действовала на территории России, Османской империи (Турции), Ирана, США, ряда стран Европы.

(обратно)

49

Томми Аткинс, чаще просто «томми» — прозвище простых солдат вооруженных сил Великобритании. Прозвище широко используется еще с XVIII века.

(обратно)

50

Берсальеры (итал. Bersaglieri, от bersаglio — «мишень») — стрелки в итальянской армии, особый род войск, элитные высокомобильные пехотные части. Созданы в 1836 году. Отличительной особенностью формы берсальеров являются птичьи перья на головном уборе.

(обратно)

51

Скимитар, также симитар и сцимитар — обобщённый европейский термин для различных восточных сабель.

(обратно)

52

Восточный экспресс (фр. Orient-Express) — пассажирский поезд класса «люкс» частной компании Orient-Express Hotels, курсирующий между Парижем и Константинополем (Стамбулом) с 1883 года.

(обратно)

53

Mon cher (фр.) — мой дорогой.

(обратно)

54

Стихи Алексея Штейна.

(обратно)

55

Evet (тур.) — да

(обратно)

56

Mon amour (фр.) — мой любимый

(обратно)

57

Штальхельм (нем. Stahlhelm, стальной шлем) — пехотная каска, которая под этим названием ассоциируется прежде всего с вооружёнными силами Германии с 1916 по 1945 год, Заменив во время Первой мировой войны пикельхельм, позже штальхельм стал одним из наиболее узнаваемых атрибутов солдат вермахта. Сделанный из никелевой стали, шлем имел боковые рожки, назначением которых являлись вентиляция и крепление дополнительных защитных пластин; пластины мало использовались из-за их большого веса, а вентиляционные отверстия солдаты были вынуждены зимой примитивно заделывать.

(обратно)

Оглавление

Александр Башибузук Его высокоблагородие 

  ПРОЛОГ

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ГЛАВА 4

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10

  ГЛАВА 11

  ГЛАВА 12

  ГЛАВА 13

  ГЛАВА 14

  ГЛАВА 15

  ГЛАВА 16

  ГЛАВА 17

  ГЛАВА 18

  ГЛАВА 19

  ГЛАВА 20

  ГЛАВА 21

  ГЛАВА 22

  ГЛАВА 23

  ГЛАВА 24

  ГЛАВА 25

  ЭПИЛОГ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg