Annotation
Второй том альт-исторической саги «Никто кроме нас». Корабельная группа Карпенко-Одинцова завершила свой рейд по японским орским коммуникациям стоит на пороге грандиозных событий. Впереди Порт-Артурский канкан, шоу которое благодарные зрители запомнят надолго. Подвиги надо совершать тогда, когда на тебя смотрит начальство. Итак, музыканты прибыли – танец начинается.В оформлении обложки использован фрагмент картины“Гибель японского броненосца «Хацусе» на русских минах 2 мая 1904 года”Часть 5. Порт-Артурский канкан
14 марта 1904 года 08:15 по местному времени. Окрестности Порт-Артура, 20 миль юго-западнее Ляотешань. Боевая рубка БПК «Адмирал Трибуц» Полный вперед – пока, правда, без форсажа. На таком режиме, при работе всех четырех турбин, «Трибуц» способен разогнаться до двадцати четырех-двадцати пяти узлов. Он и разогнался, на лаге двадцать четыре с половиной. По широкой дуге, обходя соединение Того, вместе с «Быстрым» движемся на юго-восток. Именно там, в тылу его кильватерного строя, и начнется атака века. До начала боя осталось совсем немного времени, в рубке стихли даже приглушенные разговоры. Карпенко взял в руку микрофон общекорабельной трансляции. Сейчас его услышат на всем корабле на всех боевых постах. – Товарищи, друзья, боевые соратники, офицеры, мичмана, старшины и матросы. Смотрите, перед нами Враг, позади Россия. Россия всегда будет за каждым из нас, какой бы год ни стоял на дворе. Да и Враги тоже у нее были и будут всегда. Теперь наступил момент проверить, не зря ли Родина вооружила нас и поставила в строй для своей защиты, на что мы способны в черный для России день? Вон дымит японская эскадра, построенная на деньги англичан и американцев, ими же оснащенная и обученная. Японцы пришли сюда убивать наших русских людей, наших прадедов и прапрадедов. Напомню – они напали как Гитлер, без объявления войны, ночью атаковав наши корабли, а на следующий день блокировали в Чемульпо «Варяг» и «Кореец». В наших руках оружие возмездия, способное затоптать врага в морскую пучину. Но запасы у нас ограничены, а враги многочисленны, поэтому прошу – не приказываю, а прошу – максимально точно исполнить свои обязанности. Выполнить свой боевой долг на «отлично», чтобы каждый снаряд или торпеда попали точно в цель. Никогда еще у вас не было более придирчивых проверяющих. Помните, что малейший наш огрех может нам дорого обойтись. У врага оружие не учебное – боевое. А мне даже страшно подумать, что может сделать с нашим кораблем двенадцатидюймовый, или даже восьмидюймовый снаряд. Товарищи, с нами Бог, наше дело правое, победа будет за нами. Не подведем наших предков, нашу многострадальную Родину и наш народ… Карпенко вытер рукой лоб – он все-таки строевой командир, а не оратор. Но помог текст, который составил Одинцов, ну и от себя тоже кое-что удалось добавить. А времени остается все меньше и меньше, до исходных позиций еще около пяти минут. А кстати, вон и Одинцов – стоит на правом крыле мостика и показывает большой палец, понравилось, значит. Ну ладно, он же не лезет в мои военно-морские дела, а я не буду лезть в его политические. А то при толерастии с либерастией слишком много народа возомнило себя великими политиками и ломанулось покорять политические Олимпы. * * * 14 марта 1904 года 08–35 по местному времени. Окрестности Порт-Артура, 25 миль юго-восточнее Ляотешаня. Боевая рубка эсминца «Быстрый» Капитан первого ранга Иванов Михаил Владимирович Японская эскадра вытянулась поперек моря цепочкой коптящих утюгов. Четко следуя плану операции, мы вслед за «Трибуцем» легли на курс параллельный курсу японской эскадры на сорок пять кабельтовых мористее и с отставанием по дистанции в семьдесят кабельтовых. Напряжение в боевой рубке росло с каждой секундой. Вот пришло время и с гортанным кавказским акцентом звучит команда моего командира БЧ-2 капитан-лейтенанта Гараняна, – «Снаряд осколочно-фугасный, взрыватель на фугас! Товсь!» – Вот уже расстопорены механизмы наведения артиллерийских башен и торпедных аппаратов. План боя и характеристики целей введены в БИУС, а оттуда переданы в СУАО. Операторы, привстав от напряжения, нависли над своими пультами. С каждой секундой приближается рубеж открытия огня. Шестьдесят кабельтовых для «Трибуца» и шестьдесят пять для нас. Шестьдесят – шестьдесят пять кабельтовых, это примерно половина максимальной дальности обеих артсистем, что АК-100 с «Трибуца», что АК-130 с «Быстрого». Траектории при этом весьма настильны, рассеивание невелико, а подлетное время снарядов около семнадцати секунд. Сто тысяч лошадей несут «Быстрый» над волнами в брызгах пены и свисте ветра. Опять это упоение атаки, кружащее голову, как в тот раз. Осталось десять кабельтовых, семь, пять, три, два, один… Отсюда, из рубки, мне была видна только полусферическая крыша баковой башни и концы стволов, наведенные на врага. – Огонь! – сказал я негромко, но так что услышали все, кто находился в рубке. – Огонь! – И вспыхнуло пламя и ударил гром. Десять бесконечных секунд орудия посылали во врага снаряд за снарядом; и вот все смолкло, все двадцать восемь фугасных снарядов – на траектории. Отсчитывая по себя секунды, я поднял к глазам бинокль. Первой жертвой, попавшейся нам в зубы, был бронепалубник «Иосино» или «Ёсино», хрен их япону маму разберет, как они это произносят. Там про нас еще даже не знают и не ведают. Стволы орудий поставлены на ноль и находятся в диаметральной плоскости. А смерть уже отсчитывает последние секунды, первые снаряды уже прошли вершину траектории и подобно снежной лавине катятся на японцев. Какая чушь лезет мне в голову, подумал я, не забывая исправно отсчитывать секунды. На слове «шесть» японский крейсер скрылся за стеной разрывов. А сверху, подобно каракулевой шапке, распускались цветы разрывов зенитных снарядов, выпущенных с «Трибуца». – Попал! Ай, попал, молодца, ребята! – в восторге закричал Гаранян. – А ну, поправку, и дай ему еще! Опали водяные столбы, ветер снес назад дым от взрывов, и стало видно, что Гаранян не ошибся. Три огромные дыры в борту; из одной валил густой дым, разгорающегося в угольной яме пожара. Первая труба завалилась на бок и держится на честном слове, удушливый угольный дым волнами ползет по палубе. Также сильный пожар в корме, сверкает подобно бенгальскому огню – похоже, загорелись картузы первых выстрелов, сложенные у кормового орудия главного калибра. Скорее всего, были и еще попадания просто не столь заметные. – Вторая! – выкрикивает Гаранян, и снова орудия на десять секунд превращают весь мир вокруг в сплошной грохот и пламя. Жадно всматриваюсь через бинокль в силуэт японского крейсера. Мне кажется, или он, все-таки кренится на левый борт? Не знаю, а вот пожар в угольной яме явно разгорается и через пробоину уже не только валит дым, но и выбиваются ревущие языки пламени. Как и пожар в корме. Истекли положенные секунды, и цель снова накрыло стеной разрывов. Что это? Над злосчастным японским крейсером поднимается огромное грязно-серое облако перемешанного с дымом пара. Крен на левый борт уже заметен невооруженным глазом и продолжает нарастать, кроме того, этот «Иосино» замедляет ход и садится носом. Значит, есть еще парочка (или больше) немалых подводных пробоин, куда сейчас десятками тонн вливается забортная вода. Нет, точно не жилец… Отдаю команду: – Гаранян, четвертая дробь, перенос огня на третью. До третьей еще далековато, до рубежа открытия огня больше минуты, поэтому жадно всматриваюсь в заваливающийся на борт вражеский крейсер. Его крен уже закритический, и спасти его не теперь не сможет и сам господь Бог. Кроме того, под воду ушли практически все пробоины левого борта, пламя и дым пожара сменились столбом густого пара. Еще немного – и, потеряв остойчивость, «Иосино» переворачивается кверху днищем, подобно большой снулой рыбе. А мы уже накатываемся на следующего «клиента». По схеме это должен быть крейсер «Такасаго». Там уже заметили конфуз, постигший подельника и явно забегали, засуетились. Куда–то, примерно в нашу сторону, даже бухнула кормовая восьмидюймовка. Недолет кабельтовых двадцать пять, да и точность прицеливания оставляет желать лучшего. Но время его существования в этом мире уже истекло. «Трибуц» и «Быстрый» пересекли невидимую черту, и снова заговорила наша артиллерия. Конец японского крейсера был быстрым и ужасным – в районе кормовой восьмидюймовки, на десятки метров вверх, ударил радужный фонтан кордитного пламени. Именно так в нашей истории в мае сорок первого погиб британский линейный крейсер «Худ». Все остальные повреждения, нанесенные нашими снарядами этой японской «собачке», меркли перед тем, что натворил снаряд, который в нужном месте, под нужным углом пробил борт, две внутренних переборки, и рванул в кормовом погребе ГК. Внутренние герметичные переборки и клинкетные двери рассчитаны на сопротивление давлению забортной воды, а не раскаленных до трех тысяч градусов пороховых газов. Волна огня – такая, какую любят снимать в голливудских фильмах – должна была прокатиться у него от кормы до носа, выжигая внутри все живое и неживое. Гаранян только глянул в мою сторону, я опустил бинокль и кивнул – и он сам задробил стрельбу. Тратить боеприпасы фактически уже на труп корабля не имело никакого смысла. Пока до открытия огня по следующей нашей цели оставалось около двух минут, я перевел бинокль в голову японской кильватерной колонны. Японский адмирал уже должен был понять, что хвост его колонны кто-то нагло убивает. И точно – вверх по мачтам побежали сигнальные флаги… Ну… то, что это будет поворот на левый борт на восемь румбов, это к гадалке не ходи, но какой? Последовательно за флагманом, или все вдруг? Пес их разберет, эти японские сигналы. Хотя, насколько я помню, у японцев дело с исполнением команд поставлено четко, так что через минуту с небольшим узнаем… Есть! «Микаса» ворочает влево, а все остальные пока идут прежним курсом. Карпенко не ошибся – адмирал Того выбрал самый консервативный вариант маневра, чем, в принципе, и подписал себе смертный приговор. А мы пока вернемся к нашим баранам – до рубежа открытия огня по крейсеру «Читосе» остались считанные секунды. Интересно, что о нас думает контр-адмирал Дэва, который несет свой флаг на «Касаги»? Ведь мы для него выглядим как крейсера первого ранга с фантастическим весом минутного бортового залпа. Ведь на его крейсере на один борт может бить шесть орудий со скорострельностью шесть выстрелов в минуту и весом снаряда в двадцать четыре килограмма. Вес минутного бортового залпа – восемьсот шестьдесят пять килограммов. Обе башни «Быстрого» в минуту выбросят к цели сто восемьдесят снарядов весом в тридцать шесть килограмм, минутный вес бортового залпа при этом составит шесть тонн четыреста восемьдесят килограмм. И вот появившаяся неведомо откуда Немезида уже сожрала два крейсера и подбирается к третьему. Все, время – очередь! Согласно предварительному плану, рубеж открытия огня для «Читисе» и «Касаги» составлял уже по сорок пять и пятьдесят кабельтовых соответственно. На такой дистанции процент попаданий приближается к пятидесяти процентам, а это двенадцать-тринадцать снарядов в залпе. Кроме разрывов прямых попаданий, превративших быстроходный крейсер в хромающую развалину, несколько высоченных водяных столбов встают у самого борта, что может означать обширные подводные пробоины. Тут я понимаю, что мы с Карпенко несколько переложили японцам сладкого. Они и половину предложенной нами порции съесть не могут. Я колеблюсь, задробить вторую очередь или нет, но японец начинает валиться на борт, когда снаряды уже в пути, и остается только сожалеть о напрасно потраченных боеприпасах. Нет, кажется, Гаранян самостоятельно прервал очередь и вместо семи стволы выпустили только по три-четыре снаряда. Перевожу бинокль вперед и успеваю заметить, как от «Трибуца» к замыкающему строй броненосной эскадры японскому тяжелому трехтрубному крейсеру тянется белая полоса кавитационного следа от торпеды «Шквал». Три трубы – значит, «Якумо», немец по происхождению. Карпенко заранее передал нам карточки опознавания японских и русских кораблей. И так же, как с Одинцовым, мы раскладывали политические пасьянсы, точно также с Карпенко раскладывались пасьянсы тактические. Но кто бы он ни был, он уже покойник, пусть ему это пока и неизвестно. От «Шквала» спасения нет – ни в наши времена, ни тем более сейчас. Перевел бинокль на «Читосе» и успел увидеть, как он ложится на борт – здесь уже все. А адмирал Дэва на «Касаги» решился – ложится в левую циркуляцию с явным намерением идти на сближение. А вот фиг вам, господин контр-адмирал! Хлопаю по плечу Гараняна: – Армен Ашотович, цель номер один, огонь немедленно! Сопровождение цели ведется непрерывно, команду мою слышат и операторы, и поэтому, не успел командир БЧ-2 отрепетовать, как загрохотала артиллерия. Все, чего сумел добиться Дэва – это поставить свое корыто к нам левым бортом на пятидесяти кабельтовых. А еще немного сбить наводку по дальности. На этот раз все попадания были или в надстройки, или в верхнюю часть корпуса. Перебитая взрывом, рухнула за борт фок-мачта, один из снарядов попал под первую трубу и теперь там разгорался пожар от раздробленных в щепу шлюпок. Из дыр в трубе удушливый дым стелился вдоль палубы. Кроме этого, носовой каземат взрывом нашего снаряда и детонацией боекомплекта был вывернут практически наизнанку. Но подводных пробоин не было, и «Касаги» продолжал циркуляцию. Когда до него дошла следующая очередь, он был к нам уже в ракурсе «три четверти». Прицел был уже снижен и снаряды били или в борт над ватерлинией, или, при небольшом недолете, ныряли, чтобы взорваться под водой под днищем или у борта. А вот этого варварского обхождения ослабленный корпус японского крейсера не перенес. Когда опала пена от взрывов, японский крейсер быстро уходил носом под воду, как подводная лодка при экстренном погружении. С этим все. Перевожу взгляд вперед. Успел! В бинокль видно, как «Шквал» выпущенный с «Трубуца» попадает под кормовую башню в… у крейсера две трубы, значит это «Асама», а куда же потерялся «Якумо», в которого Карпенко стрелял первым? Значит, пока я разбирался с «Касаги», он успел получить свою порцию и полностью утонуть. Жаль, не удалось за его гибелью наблюдать самому. Так быстро может утонуть только корабль, разломившийся пополам по миделю от взрыва котлов. Ну уж тот же процесс в исполнении Асамы я пронаблюдаю с удовольствием – взрыв боевой части «Шквала» и последующая детонация погребов оторвали убийце Варяга корму, и теперь он погружается в воду, задирая нос высоко в небо. А «Быстрый» уже ложится вслед за «Трибуцем» в правую циркуляцию, на контркурсах разворачиваясь левым бортом к японской броненосной эскадре, торпедный аппарат уже наведен на цель – вот он, момент истины. Того всей своей броненосной тушей влез в расставленную для него ловушку. Все готово. Мой командир БЧ-3, кап-три Шульц – из немцев один из последних (если не последний) на нашем флоте. На всю жизнь запомнил его слова: «Мой пращур, рижский дворянин, дал присягу еще Петру Алексеевичу – служить России, и за себя и за свое потомство. И вот мы, Шульцы, уже триста лет не изменяли этой присяге, ни в четырнадцатом, ни в семнадцатом, ни в сорок первом. И не изменим никогда, пока существует наш род и Россия…» В общем, если в природе и бывает идеальный командир минно-торпедной боевой части, так это он, Андрей Федорович. Залп рассчитан до миллиметра. В нашем прицеле «Микаса» и «Асахи». Команда «Пли!» – две огромные темно-зеленые рыбины одна за другой ныряют за борт. Оглушающий, постепенно стихающий, рев и белые кавитационные следы, тянущиеся к броненосцам-жертвам. «Трибуц» тоже дал залп, только следы его торпед плохо видно. Ну ничего, посмотрим на результат. А ведь все шесть японских броненосцев – не более чем жертвенные барашки, предназначенные на заклание на алтаре бога справедливости. В руках у Шульца тикает секундомер, в рубке все замерли… Вдруг носовую часть «Микасы» подбрасывает сильнейшим подводным взрывом прямо под башней ГК. Мгновение спустя детонирует боекомплект – и в дальнейшем об адмирале Того можно будет забыть. Хотя взрыв «Шквала» под килем для броненосцев в пятнадцать-тринадцать тысяч тонн не лечится в любом случае, драже без детонации БК. Окидываю взглядом японский кильватер и вижу картину, которая мне как медом по сердцу – все броненосцы взрываются и тонут. Ну, слишком мала дистанция и слишком неуклюжа цель, чтобы при прицеливании под первую трубу «Шквал» мог отклониться больше, чем на тридцать метров в ту или другую сторону. А там или один из двух погребов ГК рванет, или котлы. Ибо взрыв четырехсот килограмм ТГА выносит напрочь по двадцать–тридцать квадратных метров обшивки днища и как спичку ломает стальную балку киля. Нет, пленных сегодня будет явно минимум. Я поворачиваюсь к своим офицерам – именно сейчас, в этом бою, эти люди стали мне своими; и, кажется, это будет самый лучший день моей жизни. Именно сейчас я ощутил то единство, которое и называется боевым братством. Как жаль, что в тот самый момент когда я обрел это ощущение единства, я должен буду его снова потерять. Ибо дальнейший мой путь не с ними, а в далекий и таинственный для меня Санкт-Петербург тысяча девятьсот четвертого года. Но Одинцов прав, эту работу лучше всех смогу сделать только я. Но хватит об этом, а сейчас… я беру в руку микрофон громкой связи. – Товарищи офицеры и матросы, говорит командир. Мы победили, японская эскадра полностью уничтожена! Благодарю всех за отличную боевую работу! – Ура! Ура! Ура! – минуту по боевым постам и переходам перекатывается восторженный рев. Ведь большая часть команды не видела того, что творилось наверху. Они слышали команды, обращенные только к ним, и видели показания приборов. Не более двух десятков человек подобно мне наблюдали сражение во всей красе. А посему… В рубку заходит мой замполит, стряхивая со штормовки водяные брызги, в руках у него цифровая полупрофессиональная видеокамера. Так сказать, сохранили момент для истории. Потом я узнал, что по распоряжению Карпенко с «Трибуца» тоже велась съемка, аж двумя камерами – с левого крыла мостика, и на корме из под вертолетной площадки. Именно со стоп-кадров этой камеры художник Верещагин и напишет свою знаменитую картину – Атака «Быстрого». * * * 14 марта 1904 года 08–35 по местному времени. Окрестности Порт-Артура, 25 миль юго-восточнее Ляотешаня. Боевая рубка БПК «Адмирал Трибуц» Капитан первого ранга Карпенко Сергей Сергеевич Ну вот и все! Мы целых две недели готовились к этому моменту, и вот он настал. Сейчас мы, распахнув пинком дверь, начнем творить историю, начисто стирая старый ее вариант. Я сам не заметил, как сдвинул фуражку на затылок – не до этого; истекают последние секунды Старой Истории. Пока наше вмешательство было минимальным – вспомогательный крейсер, канонерка и старый бронепалубник почти ничего не решают на весах истории, как мало что решают несколько захваченных или потопленных пароходов с военными грузами. Для Японии это неприятно, но терпимо. Сейчас же мы замахнулись серпом на самое дорогое, что есть у Японской империи – ее Первую боевую эскадру. Это после разговоров с Одинцовым у меня прорезался этакий стратегический взгляд, возможность оценивать далекие последствия принимаемых решений. Через остекление рубки мне хорошо видны обе орудийные башни, их стволы чутко сопровождают свою цель. Вот Трибуц пересекает некоторую невидимую черту, и они начинают молотить, выбрасывая на траекторию снаряд за снарядом. На первом этапе операции «Трибуц» только ассистент при «Быстром». Он двигается в нашем кильватере и его артиллерия обладает значительно большим могуществом, чем наши стомиллиметровки. Наблюдая гибель «Иосино», а потом и «Такасаго», я все мучился сомнением, а не слишком ли толстый слой шоколада в нашем сникерсе? Особенно впечатляла гибель «Такасаго», который сгорел как спичка, подобно «Худу». Но в бою уже поздно менять планы, да и видно, как командир «Быстрого» оперативно дробит стрельбу по уже пораженным целям и переносит их на следующие. Значит, значительного перерасхода боеприпасов не будет. К тому же адмирал Того повел себя совершенно предказуемо, последовательно повернув влево, в сторону открытого моря. Ну, значит, о нем можно пока не беспокоиться – никуда он не денется с подводной лодки. Когда «Быстрый» расправлялся с «Читосе», моя БЧ-3, под шумок, засадила «Шквал» по «Якумо». И тут взбесился «Касаги»; то есть, конечно, взбесился не крейсер, а контр-адмирал Дэва, который уже остался без своего отряда, но для стороннего наблюдателя все это выглядело весьма странно… Маленький крейсер начал закладывать левую циркуляцию, стремясь сблизиться хоть с кем-нибудь из нас на контр-курсах в ближнем бою. А на один борт у него могут бить две восьмидюймовки и три стодвадцатимиллиметровки. И тут уже нам есть шанс схлопотать свое золотое попадание. Я уже было хотел потратить на этого бузотера один «Шквал». Это примерно то же, что стрелять по оленю из гаубицы. Но «Быстрый» не подвел. Он буквально загнал этот «Касаги» под воду двумя очередями своих орудий. А мы тем временем взяли на мушку и пристрелили «Асаму». Честное слово, пока я глазел, как «Быстрый» разбирается с «Касаги», как-то успел утонуть «Якумо». Мой ком БЧ-3, кап-три Шурыгин, который не глазел по сторонам, а командовал торпедной атакой, потом мне сказал, что у «Якумо» «Шквал» рванул ровно под котлами, отчего тот разломился пополам и затонул как топор. Да и на камере, которой снимал Одинцов, весь процесс по хронометражу занял секунд тридцать, не больше. Угу, зато процесс погружения «Асамы» с оторванной кормой, строго вертикально носом вверх, я наблюдал воочию и с превеликим удовольствием. А наш «Трибуц» уже закладывал правую циркуляцию, становясь к японской броненосной эскадре левым бортом. А она, милая, вытянулась в нитку и, форсируя машины, пытается выскочить из мышеловки. Наверняка механики уж и котлы заклепали? Ну что же, господа японцы, чем дальше в лес, тем злее партизаны. Вот мой командир БЧ-3 уже откинулся от пульта – а раз так, значит, все введено в БИУС и что-то менять, это только портить. Успеваю повернуть голову и увидеть, как подобно пингвинам с айсберга один за другим ныряют в воду тяжеленные «Шквалы», ложась на курс атаки и вспенивая воду кавитационными следами. Все, ставки сделаны, рулетка крутится. * * * 14 марта 1904 года 08–35 по местному времени. Окрестности Порт-Артура, Золотая гора Наблюдательный пункт Первой Тихоокеанской эскадры. Лейтенант Соболевский приник к окулярам цейссовского бинокля. Артиллерийские офицеры с поврежденных двадцать шестого января кораблей согласно графику дежурили на наблюдательном пункте флота. Сегодняшняя команда из офицера и трех матросов-сигнальщиков была с броненосца «Цесаревич». Этой ночью японские брандеры опять попытались заградить проход на внутренний рейд, и, очевидно, идущий сейчас к берегу японский флот прибыл проверить результат ночной попытки. Навряд ли Того полезет под снаряды Электрического утеса, – думал лейтенант, вглядываясь в японские броненосцы, похожие на огромные угольные утюги. Сегодня к Порт-Артуру пришла вся эта проклятая Первая Боевая эскадра – шесть эскадренных броненосцев, два броненосных и четыре бронепалубных крейсера. Лейтенант переводил бинокль с одного японского корабля на другой – ничего особенного. Остался самый последний из бронепалубных крейсеров, и тоже ничего необычного. Лейтенант опустил бинокль. «Можно смотреть на японский флот хоть час подряд, но так ничего нового и не увидеть… – подумал он с раздражением. – Проход япошкам загородить не удалось, русская эскадра выходит на внешний рейд. Вот пришел Того, а дальше все будет как в предыдущие его визиты – ляжет в дрейф за пределами дальнобойности береговых батарей, пару часов нервы потрепет и уберется восвояси. Электрический Утес уже давно научил японцев не совершать необдуманных поступков. И сегодня тоже все будет как обычно…» – Ваше благородие, – прервал его размышления голос сигнальщика, – а что это там такое, вроде бы следы как от кораблей, а кораблей-то и нет… – Где, Акимушкин? – лейтенант осмотрел горизонт. – Ничего не вижу… – Да вон же, ваше благородие, – матрос показал пальцем, – прямо за крайним японцем и чуть левее, у самого горизонту… Соболевский поднял к глазам бинокль. – Ну и глаза у тебя Акимушкин, прямо как телескопы! Там же больше восемнадцати миль будет. Действительно, белые полосы кильватерных следов есть, а больше ничего – ни дымов, ни кораблей… Да нет, мелькает что-то, только не разобрать… И скорость у них побольше двадцати узлов… Лейтенант еще пытался разглядеть смазанные силуэты в мелькании теней и бликов, как там, посреди этого хаоса, часто засверкали яркие вспышки, сливаясь в четыре пульсирующих огня. И тут, как-то в одночасье – может, бинокль сам навелся на резкость – но из путаницы пятен и бликов прорезались два низких острых силуэта крейсеров. Лейтенанту казалось, что они просто летят над волнами. А вспышки могли быть орудийными выстрелами; но пушка не может стрелять с такой скоростью! Лейтенанту не приходило в голову ничего, кроме картечницы Нордфельда, увеличенной, к примеру, до калибра стодвадцатимиллиметровой пушки. Совершеннейшая глупость… он еще отгонял от себя этот, совершенно кошмарный образ, как вдруг Акимушкин закричал: – Вашбродь, концевой япошка под обстрелом! Соболевский успел вскинуть бинокль и увидеть, как вокруг японца встает стена водяных столбов; судя по силе взрывов, снаряды были не меньше чем восьмидюймовые. Были и прямые попадания; за японцем потянулась густая полоса жирного дыма, выбивающегося откуда-то с невидимого для лейтенанта борта. Казалось, что этот бронепалубник только что побывал в бою не меньше чем с эскадрой. – Сереж, – окликнул он мичмана-дальномерщика, своего сослуживца, – определи, будь добр, столько до тех двух крейсеров? Одновременно он пытался разглядеть их флаг, но все равно выходило, что если уж эти корабли открыли огонь по японскому крейсеру, то флаг должен быть русским, ну, или… черногорским. Больше государств, ведущих войну с Японской Империей, на земном шаре не имелось. Кстати, черногорский военно-морской флаг тоже синий, Андреевский крест на белом поле, и от русского его никак нельзя отличить из-за полной идентичности. Пока лейтенант размышлял, мичман Константинов, приникнув к визиру, крутил ручки настройки дальномера Барра и Струда. – Василий Петрович, очень трудно определить, он весь расплывается, но где-то кабельтовых сто семьдесят, сто восемьдесят… – А до концевого японца? – лейтенант опустил бинокль, давая глазам отдохнуть. Секунд двадцать мичман молчал, а потом… – Василий Петрович, а японца-то уже нет, утоп паскуда! – Как утоп?! – лейтенант Соболевский вскинул взгляд к горизонту – и точно, и невооруженным глазом было видно, что японских бронепалубных «собачек» стало на одну меньше. А неизвестные крейсера явно нацеливались на следующую. – Акимушкин, – окликнул лейтенант сигнальщика, – вызывай телефонную станцию флота. – а сам еще раз вгляделся через бинокль в размытые силуэты. Таинственные крейсеры уже приблизились, но все равно было еще слишком далеко, чтобы разглядеть флаг даже в восьмикратный цейсовский бинокль… разве что лишь то, на кормовой надстройке головного крейсера был нарисован огромный Андреевский флаг, отчетливо видимый даже с такого расстояния. – Ваше благородие, – Акимушкин протянул лейтенанту телефонную трубку, – станция на проводе. Соболевский начал лихорадочно соображать, какими словами он будет докладывать капитану второго ранга Никольскому… потом вздохнул, взял трубку и произнес: – «Берег», я «Гора», совершенно отчетливо вижу, как с направления норд–ост японскую эскадру атакуют два весьма быстроходных крейсера под Андреевским флагом, странной конструкции. На данный момент ими уже потоплен один бронепалубный крейсер японцев. Так точно, господин капитан второго ранга, потоплен. После второго массированного обстрела восьмидюймовыми снарядами перевернулся через левый борт и затонул. Да, так точно, на головном атакующем крейсере Андреевский флаг, виден достаточно отчетливо… В настоящий момент эти крейсера ведут обстрел следующего японца в линии… Никак нет, господин капитан второго ранга, я не пьян… В этот момент над морем взлетел в небо многосаженный факел жаркого кордитного пламени, который уже был виден всем – от адмирала Макарова до последнего палубного матроса. * * * 14 марта 1904 года 08–37 по местному времени. Окрестности Порт-Артура, в 15 милях на траверзе горы Крестовая. Мостик бронепалубного крейсера «Касаги». Контр-адмирал Дэва пребывал в раздумьях. Очередной бесплодный выход к Порт-Артуру, в котором еще некоторое количество дорогого кардифского угля сгорит в топках броненосцев и крейсеров, но ничего не решится. Судя по тому, что русские корабли выходят на внешний рейд, операция по перекрытию прохода в очередной раз провалилась. Пусть у Макарова и вдвое меньше кораблей, но опираясь на орудия крепости он может нанести Первой боевой эскадре если не поражение, то неприемлемый ущерб. Проклятый Электрический Утес – еще ни разу японские корабли не уходили из-под него без пары десятидюймовых подарков от русских артиллеристов. Он один стоит хорошего броненосца, тем более что Золотую гору невозможно потопить. Полет мысли адмирала был прерван отдаленными глухими звуками взрывов и отчаянным криком сигнальщика: «Ёсино» горит!» Дэва-сан решил, что после возвращение на якорную стоянку он обязательно накажет смерда, оборвавшего его мысль, за несдержанность. А сейчас он взял из рук адъютанта бинокль и направил свой взор в конец строя. «Ёсино» действительно горел, причем так, будто уже не меньше часа находился в тяжелейшем бою. В бинокль был виден вполне ощутимый крен, и густые клубы черного дыма, вырывающиеся из не видимых отсюда пробоин в левом борту. Иногда среди дыма сверкали багровые языки ревущего угольного пламени. Именно так христиане изображают ад… «Но как же так? – растерянно подумал контр-адмирал, – всего пять минут назад все было нормально. И кто же его обстрелял, совершенно никого не видно? И, самое главное, чем?!» Недоумения адмирала рассеялось тогда, когда среди волн засверкали вспышки выстрелов. Причем эти вспышки были такими частыми, что сливались прямо в какую-то вольтову дугу. «Вот они…» – подумал контр-адмирал, разглядывая узкие хищные силуэты, покрытые неровными, серо-голубыми треугольными пятнами в тон неспокойного моря. Не успело сердце адмирала ударить и пятнадцати раз, как вокруг и без того поврежденного «Ёсино» встали столбы воды. Взрывов было много, и их сила соответствовала шести-, а то и восьмидюймовым японским снарядам. Чуть позже снова докатился приглушенный грохот. Каким-то краем сознания контр-адмирал отметил, что снаряды рвутся не сразу… всплески от их падения встают несколько в стороне от борта, а вот пенные столбы взрывов поднимаются по оба борта обреченного крейсера, хотя гуще все-таки под левым. Значит, эти снаряды, хитрое изобретение злобных северных варваров, при недолете падают в воду, взводят взрыватель, и, пока горит замедлитель, успевают пройти под днище корабля и лопнуть там, наподобие маленькой морской мины. Нацеленные правильно, падают в воду у самого борта и, ударяясь в борт ниже ватерлинии, рвутся, нанося ужасные подводные пробоины в самом уязвимом месте. А перелеты попадают в борт и надстройки, вызывая разрушения и пожары. Какие злобные западные демоны надоумили русских на этот разрушительный прием? У адмирала даже мгновенно сложилось название – «Стрельба на недолетах». А вот «Ёсино» обречен, его крен уже превысил тридцать градусов, и до опрокидывания вверх килем остались считанные секунды. А эти морские хищники, пожиратели плоти японских моряков, приближались к следующему кораблю отряда – «Такасаго». – Передайте на «Микасу», – ровным голосом сказал контр-адмирал Дэва сигнальщику, – «Атакован русскими крейсерами, веду бой. Прошу Вашего разрешения выйти из строя и контратаковать противника на контркурсах». Не успел сигнальщик нанизать флаги на фал, как и у «Такасаго» вышло время его жизни. Сначала контр-адмирал увидел, как по русским с сильным недолетом выстрелила его кормовая восьмидюймовка. А ведь это орудие страдало от отсутствия точности, а не дальнобойности; значит, русские каким-то образом вели огонь с совсем уж запредельных дистанций. Потом на «Такасаго», как и раньше на «Ёсино», обрушился смертоносный шквал русского огня и металла. Только конец его был куда более скорый и страшный. Откуда-то с кормы (скорее всего, из элеваторов подачи боеприпасов к восьмидюймовому орудию) в небо рванул столб радужного пламени высотой больше сотни футов. Про себя Дэва заметил, что так может гореть только кордит. Несколько секунд спустя до корабля докатился громовой свист и рев, в котором контр-адмиралу слышался торжествующий хохот демонов, получивших сегодня богатую жертву. Меньше чем за пять минут контр-адмирал лишился половины своего отряда, а русские крейсера и не думали останавливаться. В бинокль был видно, что теперь стволы их орудий наводятся на «Читосе». Это не морские хищники, нет, это два крейсера-убийцы, выбравшие сегодня жертвой его отряд. «Почему же молчит Того?» – с отчаяньем думал Дэва, понимая, однако, что несправедлив к своему командующему – просто тот еще не успел ответить, слишком уж медленен разговор с помощью сигнальных флагов. Вот над мачтами «Микасы» поползли какие-то флажки… – Господи контр-адмирал, – подошедший сигнальщик поклонился, – вице-адмирал Того дает вам свое разрешение. – Поздно, – с горечью произнес Дэва, наблюдая, как «Читосе» исчез за стеной разрывов. – Теперь у меня остался только мой флагман «Касаги». Но долг самурая тяжел как гора, а смерть легка как перышко. Идэ–сан, – обратился он к командиру крейсера, – передайте на машину, пусть дадут самый полный ход, да – и пусть инженер-механик надежно заклепает клапана, сдается мне, их уже не придется расклепывать. Рулевому лево на борт, циркуляция на шестнадцать румбов с минимальным радиусом. Идем в атаку на контркурсах. Я надеюсь, вся команда этого доблестного корабля готова умереть за своего императора? Так, как уже сделали их товарищи на «Ёсино», «Такасаго» и «Читосе»? – ответом ему был крик «банзай!» собравшихся на мостике офицеров. Крейсер уже ложился в циркуляцию, когда марсовый закричал: – Головной русский крейсер выпустил мину! Идет на «Якумо»! «Какая может быть мина за восемьдесят кабельтовых? – пренебрежительно подумал Дэва, – этот смерд совсем помешался от страха смерти…». Потом вдруг со стороны послышался нарастающий шум, будто приближается курьерский поезд, и контр-адмирал все-таки глянул в море, остолбенев от увиденного. То, что с дьявольским грохотом и воем молнией пронеслось под водой мимо борта его крейсера, оставляя позади себя не тоненький след пузырьков, а широкую быстро тающую вспененную колею, никак не могло быть миной Уайтхеда. Никакая самодвижущаяся мина никогда не сможет двигаться вдесятеро быстрее самого быстроходного корабля; ничто, сделанное руками человека, не сможет вот так вспарывать воду, будто бритвой. Впервые адмирал почувствовал обреченность. «Мы воюем с демонами, а их победить нельзя. Это конец…» С болезненным любопытством контр-адмирал наблюдал, как тянулся к «Якумо» белопенный указующий перст. Вот он воткнулся в борт прямо под средней трубой – и исполинский взрыв разломил лучший броненосный крейсер Объединенного Флота пополам. Это было последнее, что Дэва-сан видел в своей жизни, потому что на «Касаги» уже обрушился рой русских снарядов. Взрывная волна от фугасного снаряда, перебившего фок-мачту у основания, подбросила бесчувственное, кувыркающееся тело адмирала далеко вверх, а потом с размаху шлепнула его о холодные воды Желтого Моря. Теперь контр-адмирал Дэва был мертв – он унес в свою морскую могилу все свои мысли и догадки. Вообще из личного состава третьего боевого отряда этот день не пережил ни один человек. А события продолжали катиться дальше, как катится вниз горная лавина. * * * 14 марта 1904 года 08–48 по местному времени. Окрестности Порт-Артура, 20 миль юго-восточнее Ляотешаня. Боевая рубка БПК «Адмирал Трибуц» Капитан первого ранга Карпенко Сергей Сергеевич. – Ну, с Богом, Андрей Александрович, держите кулаки… – Я вдруг неожиданно перекрестился. – Чтоб, как говорится, «в сторону не вильнула»! Через остекление рубки было видно, как тянутся к японским броненосцам кавитационные следы шести «Шквалов». Четырех – от «Трибуца» и двух – от «Быстрого». Промахнуться «Шквалом» с такой дистанции и по такой цели было принципиально невозможно, а все волнение было только от нервов. Слишком много всего было вложено именно в этот момент. Кажется, у коллег товарища Одинцова эта фаза операции называется «момент истины». Вон он стоит, снимает на видеокамеру исторический момент. Тем временем в рубке мерно щелкает секундомер в руке капитана третьего ранга Шурыгина. Все замерли в напряжении. Как и положено, первыми дошли «Шквалы», выпущенные «Быстрым» по двум головным японским броненосцам. Сначала, через одну минуту тридцать семь секунд, «Микаса» буквально подпрыгнул вверх – сначала от взрыва «Шквала» под носовой башней ГК, а потом и от взрыва боекомплекта. Массивная туша с полуоторванным носом легла на левый борт, перевернулась кверху килем и, сверкнув в воздухе бешено вращающимися винтами, камнем затонула. Жирное черное облако шимозного и угольного дыма траурной пеленой накрыло место последнего упокоения вице-адмирала Того и почти тысячи японских моряков. Старший флагман эскадры пережил младшего меньше, чем на пять минут. «Асахи» получил свое через восемь секунд после «Микасы». Вода столбом встала с обеих сторон корпуса прямо под второй трубой. Секунду спустя броненосец окутался паром – от сотрясения лопнули соединения паропроводов и трубки котлов. А затем холодная морская вода ворвалась в топки, и взрыв котлов довершил работу боевой части торпеды. Высоко вверх взлетели обломки машин и механизмов, фрагменты палубы и раструбы котельных вентиляторов. А потом море расступилось и поглотило японский броненосец, как будто его и не было. Еще пара секунд – и рвануло почти так же под котельным отделением броненосца «Фудзи», третьего в колонне. Над японским кораблем поднялось черно-белое облако дыма и пара. Первоначально повреждения затронули только котельное отделение, и поэтому команде, отчаянно боровшейся с нарастающим левым креном, казалось, что все еще обойдется… Но несколько секунд спустя каким-то образом вода проникла и в носовую кочегарку – грохнул еще один взрыв и, кренясь все быстрее, броненосец перевернулся кверху днищем, показав всем огромную дыру, в которую свободно мог въехать поезд. Через восемь секунд после «Фудзи» со страшным грохотом взорвался броненосец «Ясима», четвертый в колонне. «Шквал» поразил его под кормовую башню ГК. Броненосец «Сикисима» был поражен в район кормы, за башней ГК. Я представлял себе тяжесть повреждений – уничтожены рулевые машинки, оторваны или перекручены лопасти винтов, выгнуты гребные валы и рассыпались подшипники. И, кроме того, пробоина, через которую строем и не нагибаясь промарширует рота солдат. Кажется, сегодня его судьба стать русским трофеем. Вот и из-под кормы замыкающего броненосца поднялась разъяренная взрывом вода. «Хацусе» (а это был он) теряя ход и садясь поврежденной кормой, повалился в теперь уже неконтролируемую левую циркуляцию. Судя по всему, его руль оказался заклинен в положении левого поворота, а действовала только правая машина. Такое впечатление, что на «Шквале» была неправильно установлена глубина хода, и он взорвался у борта, а не под днищем. Но все равно броненосец был обречен. Все, что он мог делать, это бессмысленно кружить на месте. Крен с десять градусов на левый борт хоть и не был критическим, но напрочь исключал артиллерийскую стрельбу. Однако с этим геморроем разбираться уже Макарову, а я пас, свою работу мы сделали. За все время боя японская эскадра не произвела ни одного выстрела главным или хотя бы средним калибром. – Ну, вот и все, товарищи, – я пригладил волосы и снова надел многострадальную фуражку, которую мял в руках «всю дорогу», – адмирала Того больше нет, и его флота тоже. Затем кто-то подал мне микрофон и я продолжил, уже во всеуслышание: – Товарищи, офицеры, мичмана, старшины, матросы… Сегодня вы выполнили свою задачу, сегодня вы молодцы! Слышите, вы все сегодня молодцы! Объявляю всей команде благодарность перед строем. * * * 14 марта 1904 года Утро. Внешний рейд Порт-Артура. Мостик бронепалубного крейсера 1-го ранга РИФ «Аскольд». Присутствуют: Вице-адмирал Степан Осипович Макаров – Командующий Тихокеанским флотом РИ Капитан 1-го ранга Николай Карлович Рейценштейн – командующий крейсерским отрядом Порт-Артурской эскадры Капитан 1-го ранга Константин Александрович Грамматчиков, – командир крейсера Полковник Александр Петрович Агапеев – начальник военного отдела штаба Тихоокеанского флота РИ Лейтенант Георгий Владимирович Дукельский – флаг офицер адмирала Макарова К вице-адмиралу Макарову подошел его флаг-офицер, лейтенант Дукельский. – Ваше Высокопревосходительство, Степан Осипович, разрешите обратиться? Срочная депеша с Наблюдательного поста флота на Золотой горе! – Слушаю, лейтенант, – кивнул Макаров. – Сообщают, что с юго-востока к Артуру подходит японский флот: отряд из шести броненосцев и двух броненосных крейсеров, за ним в кильватере крейсерский отряд контр-адмирала Дэва из четырех бронепалубных крейсеров. – Поднять сигнал, броненосцам ускорить выход в море, – бросил Макаров Дукельскому и повернулся к капитану первого ранга Рейценштейну. – Вот видите, Николай Карлович, ваши крейсера уже на внешнем рейде, а броненосцы едва ползут. Медленно выходит эскадра, медленно! Вице-адмирал Макаров повел биноклем, осматривая горизонт. – Раз, два, пять, восемь, двенадцать… – произнес он. – Господа, адмирал Того вытащил сюда весь свой флот. А у нас после сегодняшнего конфуза с «Севастополем» и «Пересветом», сил ровно вдвое меньше. На три наших броненосца у Того шесть, на один наш броненосный крейсер у Того два, на два наших бронепалубных крейсера у Того четыре… – Степан Осипович, – огладил бороду Рейценштейн, – а разве вы не берете в расчет «Диану»? – А разве «Диана» – крейсер? Она, что может бегать наперегонки с японскими «собачками», как «Новик» или «Аскольд»? Потеря «Боярина» и «Варяга» – вот это и в самом деле потеря для отряда крейсеров… А две ваших сонных богини, Николай Карлович, даже японских броненосцев не догонят. У тех проектная скорость на полузла больше. И, соответственно, уже их поймает всяк, кому не лень. А это для крейсера смертельно. Так что, Николай Карлович, для ваших «богинь» надо придумывать какой-то новый класс кораблей. А то название «тихоходный крейсер» звучит как «сухая вода», или «жареный лед»; такие корабли в настоящих условиях годятся только гардемаринам для практики, и только… Неизвестно, что еще хотел сказать адмирал Макаров, весьма кстати раздраженный сегодняшним происшествием со столкнувшимися броненосцами, медленным выходом эскадры, да еще и не выспавшийся после ночного аврала с отражением набега брандеров. Только вот в восьмидесяти кабельтовых от «Аскольда» над одним из японских бронепалубных крейсеров внезапно встал столб пламени в несколько десятков саженей высотой. – Константин Александрович, – Макаров повернулся к командиру «Аскольда», – дайте-ка мне ваш бинокль… – минуту он молча наблюдал за японской эскадрой, потом опустил бинокль. – Господа офицеры, кто-нибудь может объяснить, что происходит? – Степан Осипович, – ответил Рейценштейн, не опуская бинокля, – ясно только одно – кто ведет бой с отрядом бронепалубных крейсеров. И они уже уменьшили этот отряд на две единицы… Степан Осипович, гляньте сами – концевой японский крейсер под обстрелом. Такое впечатление, что по нему бьёт целая эскадра, не меньше трех десятков стволов калибром в восемь дюймов. Причем под накрытие японца взяли с первого же залпа, и кучность выше всяких похвал. А вот стреляющих почти не видно, они на самом горизонте, ясно вижу вспышки выстрелов, но нет никаких дымов. Да и стрельба какая-то странная, скорострельность как у картечницы… Макаров снова поднял бинокль к глазам. – Пожалуй, вы правы, Николай Карлович – скорострельность и кучность удивительная, да и отсутствие дымов приводит в некоторое недоумение… как же тогда они движутся? – Степан Осипович, – обратил на себя внимание Грамматчиков, – эскадра Того последовательно поворачивает на зюйд. – Неужели? – Макаров перевел бинокль на отряд японских броненосцев, где точку разворота проходил уже второй броненосец линии. – По-моему Того чем-то сильно напуган, хотя не знаю, что могло напугать эдакого наглеца. Обратите внимание, броненосцы идут полным ходом, и даже, возможно, при заклепанных клапанах… К адмиралу подошел лейтенант Дукельский. – Ну, что вам еще лейтенант? – спросил Макаров. – Опять депеша с Золотой Горы? Дукельский кивнул. – Читайте… Лейтенант прокашлялся. – Совершенно отчетливо вижу, как с направления норд–ост японскую эскадру атакуют два весьма странных быстроходных крейсера под Андреевским флагом. Их скорость составляет порядка двадцати пяти узлов, на данный момент ими уже потоплен один бронепалубный крейсер японцев… – Да-с, лейтенант, запоздала ваша депеша, – покачал головой капитан первого ранга Грамматчиков, – поглядите сами, юноша, под обстрелом уже четвертый и последний японский бронепалубник… – командир Аскольда не успел закончить свою мысль, когда над морем взметнулся грязный бело-желтый фонтан взрыва. – Это «Якумо», господа, – сквозь зубы процедил Рейценштейн, – был взрыв чего-то не пойми чего под средней трубой. Пудов двести пироксилина, не меньше. Потом взорвались котлы, корабль разломился пополам и затонул… Не успел он закончить, как с моря донесся утробный вздох взрыва – «Г-Р-А-А…» – Отлично, Николай Карлович, отлично! Да вы поглядите, какой красавец! – в дальномерной сетке бинокля адмирал наблюдал идущий в атаку «Быстрый» – стремительный силуэт, белый бурун под форштевнем, и развернутые на врага ведущие беглый огонь башни. – Ведь и действительно, у головного крейсера на кормовой надстройке крупно нарисован андреевский флаг. Константин Александрович, передайте по эскадре поднимать пары до предельных, «Новику» немедленно выйти на разведку, «Аскольд» и «Баян» за ним. Броненосцы находятся в готовности, дать полный ход. Господа офицеры, пока там кто-то воюет, мы тут прохлаждаемся, как в театре смотрим спектакль из партера. Стыдно должно быть… В этот самый момент, прервав адмирала, над морем поднялся огромный черный столб дыма. Секунд через двадцать докатился и глухой рокот. Капитан первого ранга Рейценштейн перевел бинокль на место взрыва. – На «Асаме» взрыв кормовых погребов главного калибра, полностью оторвана кормовая часть, быстро тонет. Степан Осипович, у Того остались только броненосцы! – Мясо съедено, осталось разгрызть кость, господа! – возгласил Макаров. – Николай Оттович уже начал, и мы за ним, с Богом! В пяти кабельтовых от «Аскольда» по воде уже скользил узкий силуэт «Новика», с каждой секундой набирая ход. Ветер отбрасывал за корму густые клубы жирного угольного дыма и трепал большой алый боевой флаг с косым Андреевским крестом. Вслед за «Новиком», приняв право на борт, со своего места тронулся и «Аскольд». Встречный ветер, как старый приятель, привычно толкнул адмирала в лицо. Он с удовольствием наблюдал, как, вытянувшись в нитку, японские броненосцы на всех парах удирают от Порт-Артура на юг. Оставался только вопрос – что это за два неизвестных крейсера под русским флагом, сумевших нанести японцам такое чувствительное поражение? Второй из них чем-то напоминал «Богатыря» немецкой постройки… скорее, общим принципом компоновки вооружения главного калибра, не больше. И что это за длинные короба, наклонно установленные на обоих крейсерах перед боевыми рубками? Для чего эти решетчатые мачты, и почему над трубами нет дыма? Ничего, осталось совсем немного – сначала один, а затем и другой крейсер заложили правую циркуляцию, расходясь с японскими броненосцами на контркурсах левыми бортами. Адмирал снова взялся за бинокль. – А это что за трубы у них на борту, сейчас развернутые в сторону японцев – неужто минные аппараты? И тут Макаров увидел, как один за другим из аппаратов головного крейсера в воду нырнули четыре длинных заостренных предмета. Вода в месте падения вскипала, и в сторону японской эскадры тянулся четкий, но быстро тающий белый след. Даже на глаз скорость движения ЭТОГО под водой ставила в тупик. Уходя от Порт-Артура, японский кильватер был развернут к «Аскольду» кормой – не самый лучший ракурс наблюдений. Фактически вице-адмирал Макаров и его офицеры видели только «толстую задницу» замыкающего броненосца, а все остальные скрывались за его жирными дымами. Так что всем им не было видно в деталях, что произошло, когда «сверхмины» дошли до своих целей, но фонтаны воды, столбы дыма и пара не оставляли сомнений, что японские броненосцы вполне разделяют судьбу своих броненосных крейсеров. Особенно впечатляла подброшенная высоко в воздух взрывом многотонная башня главного калибра одного из броненосцев. И то, как она, кувыркаясь, будто детская игрушка, шлепнулась в воду, подняв тучу брызг. – Господи Исусе, всеблагий и всемогущий, спаси нас и помилуй! Командир «Аскольда», изумленно крестясь, в оцепенении смотрел, как в облаках дыма, пара и пламени гибнет краса и гордость японского флота. Секунд сорок спустя докатилось громовое «ГР-А-Х-Х», которое еще долго перекатывалось над морем. А по русским кораблям прокатилась волна громового «УРА». В воздух взлетели офицерские фуражки и матросские бескозырки. Впервые за всю эту бестолковую войну японский флот сам оказался в роли безнаказанно расстреливаемой жертвы. После гибели «Варяга» и «Корейца», «Енисея» и «Боярина», после повреждения «Ретвизана», «Цесаревича» и «Паллады» военная фортуна повернулась к русским лицом, а к японцам, соответственно, задом. Макаров повернулся к Дукельскому. – Лейтенант, передайте на броненосцы – отставить выход в море. Господа, теперь там, в принципе, и крейсерам делать нечего, все уже сделано до нас. – Степан Осипович, – произнес Рейценштейн, – глядите, два японских броненосца не утонули, может, все-таки…? – Николай Карлович, – ответил Макаров, – обратите внимание на их крен – да они же беспомощны, аки младенцы. Если надо, их и наши крейсера минами добить смогут, даже Того, который вертится как оглашенный. Так что сделаем вот так – «Новик» произведет разведку. Вирену на «Баян» передать – пусть принудит оставшихся на плаву японцев спустить флаг, если откажутся – добить артиллерией. «Аскольд» выдвигается навстречу к этим неизвестным русским крейсерам. Уж очень мне все это любопытно, господа… Тем более что они и сами идут к нам навстречу. – Ваше превосходительство, а что мы будем докладывать в столицу, Государю Императору? Молчавший до этого полковник Агапеев задумчиво смотрел на приближающиеся неизвестные корабли. На их бортах, размалеванных разноцветными треугольниками в серо-голубой гамме, ярко светились выписанные белой краской крупные цифры полуторасаженной высоты. Пятьсот шестьдесят четыре у головного, и семьсот пятнадцать у замыкающего. И что бы вообще значила вся эта нумерология? – Александр Петрович, – ответил Макаров, – а вот это будет зависеть, от того, ЧТО мы узнаем от командиров этих «индейцев»… – Степан Осипович, – обратился к адмиралу Дукельский, – с наблюдательного поста на Ляотешане сообщают, что с юго-запада, из-за Ляотяшаня к Порт-Артуру подходит группа из восьми транспортов в сопровождении двух больших миноносцев. * * * 14 марта 1904 года Утро, Батарея Электрического Утеса Капитан Николай Васильевич Степанов – командир батареи. Поручик Борис Дмитриевич Борейко. Примечание: в сухопутной артиллерии того времени дистанции измерялись в саженях, одна сажень = 2,1336м. – Эх, Борис Дмитриевич, Борис Дмитриевич. Ну не пойдет днем Того на расстоянии выстрела от нас. Вы его уже столько раз огорчали. – Ну а вдруг? Готовым к неожиданностям надо быть всегда… – Поручик Борейко поднял бинокль к глазам. – На дальномере? – Восемь тысяч двадцать. – Вот видите, Борис Дмитриевич. Да и курс его почти чисто на запад – мимо нас идет. – А вы, господин капитан, не думаете, что хоть не сам Того, так крейсера его рискнут нас пощупать? Подлетят, дадут пару залпов и сбегут, пока мы возимся. Да и артиллеристам нашим тренировка нужна, пусть в любую минуту готовы будут. На дальномере? – Семь тысяч девятьсот двадцать. – Да, Николай Васильевич, этот подлец пройдет от нас примерно в тринадцати верстах, а потом и отвернет мористее. Наша эскадра уже выходит на внешний рейд. Но следить за ним надо, конечно, чтобы не учинил какой каверзы. – Ваше благородие господин капитан! – крикнул наблюдатель. – У япошек легкий крейсер горит, крайний в колонне. Офицеры одинаковым движением вскинули к глазам восьмикратные цейсовские бинокли. – Не вижу причины пожара… – недоуменно проговорил Степанов, – Разве что… ага, да они под накрытием, родимые… Но кто же их? – Николай Васильевич, – окликнул командира Борейко, – гляньте, мористее, прямо за японцами, почти у самого горизонта. Видите? Там вроде корабли, но их очень трудно обнаружить, они как-то сливаются с морем. – Ну и глаза у вас, Борис Дмитриевич, как у орла! – отозвался Степанов. – Но до чего же хитро придумано, ни за что не увидишь, а увидишь – не прицелишься, мелькает все время. Затаив дыхание, офицеры наблюдали, как вроде бы из пустого места засверкали вспышки выстрелов. – А ведь концевой японец-то утоп! – с удивлением протянул поручик Борейко, – ну дела-а! Что это у них там за пушки, молотят как из картечницы, а снаряды как бы и не восьмидюймовые… Интересно было бы глянуть, хоть одним глазком. Смотрите, Николай Васильевич, опять накрытие! Вот окропил так окропил! И как кучно! Ох! Что это там горит, неужто в пороховой погреб гостинец засадил? Офицеры молча наблюдали, как заживо сгорает японский крейсер. – Эй, на дальномере, – поручик достал из кармана свой блокнот и секундомер, – братец, замерь-ка мне дистанцию до концевого японца, а потом вон до того пятнистого. – До японца, вашбродь, семь тысяч пятьсот… до этого, который в пятнах, примерно двенадцать тысяч. – Почему примерно, болван? – вспылил поручик. – Расплывается, вашбродь, дистанцию точно не ухватишь, – извиняющимся голосом ответил солдат, уже предчувствуя огромный кулак поручика. – Сейчас посмотрим, чего у тебя там расплывается! – разозлился тот. – А вы, Николай Васильевич, не сочтите за труд, засеките время между выстрелами и попаданием. – И, передав командиру секундомер, поручик Борейко широким шагом направился в сторону дальномера. – Э, Борис Дмитриевич, – махнул рукой капитан Степанов, – вы не очень там свирепствуйте, может, оно и в самом деле расплывается… Тот молча махнув рукой, да так, что было не понять, соглашается поручик с капитаном или наоборот. Борейко подошел к дальномеру. – Николай Васильевич, а ведь действительно, до этой шельмы дистанцию точно не ухватишь! Ну ладно, братец, не серчай – вот тебе полтинник, выпьешь за наше с капитаном Степановым здоровье. А как там у вас, Николай Васильевич, время засекли? – Пятнадцать секунд, Борис Дмитриевич, – ответил капитан Степанов, – у меня получилось четыреста тридцать саженей с секунду… а это почти вдвое от скоростей снарядов наших пушек. – Дела-а! – протянул поручик Борейко и тут же спросил: – Николай Васильевич, думаете, сунется к нам Того? – Да навряд ли, – вяло пожал плечами капитан Степанов, – вон их головной броненосец уже в открытое море отвернул. Бегут они, Борис Дмитриевич… Меня сейчас другое интересует – кто это там такой дерзкий вцепился им в хвост? Ведь они сейчас и четвертый бронепалубник приговорят – сами же видели, два залпа и на дно; а некоторым и того много было. Считайте, что эскадра Того с сего момента остаётся совершенно без легких крейсеров…. – Николай Васильевич, – снова спросил Борейко, – вы думаете, это союзники… французы или, может, немцы? – Запомните, Борис Дмитриевич, на всю жизнь, – довольно резко ответил Степанов, – Никому мы, русские, не нужны и не интересны, кроме нас самих. Оставьте на этот счет всякие иллюзии легче будет жить. Все хотят с нас только чего-нибудь взять, а вот что-то дать взамен, так извините. Так что для меня несомненно – команда этого корабля русская, или, как минимум, на русской службе. Меня другое волнует – откуда они взялись? Ведь здесь их никто не ждал. Иначе бы нас уж, наверное, предупредили, чтоб сдуру не обстреляли своих. А тут не было ни гроша – и вдруг алтын. Вот, глядите – и четвертая «собачка» тоже утопла, как я вам и говорил, остался Того без легких крейсеров… И как раз в этот момент взорвался, разломился пополам и затонул японский трехтрубный броненосный крейсер. – Интересно, что это было, Николай Васильевич? Если это самоходная мина, то сколько взрывчатки надо, чтоб вот так, напополам, разломить крейсер? В минном пироксилине, к примеру? – Борис Дмитриевич, минный пироксилин не предел мечты, вы о тротиле что-нибудь слышали? А это в четыре раза мощнее. У японцев шимоза, или мелинит – что в три раза мощнее по отношению к пироксилину. На глаз взрыв должен был быть пудов двести пироксилина, или пятьдесят тротила. Но это все теория, Борис Дмитриевич, ни одна мина не пройдет такую дистанцию. – Теория?! Вон, глядите, Николай Васильевич, эта ваша теория уже второй крейсер топит непонятным способом. Или вы думаете тут нечистая сила? – Свят-свят-свят, Борис Дмитриевич, Бог с вами! – Шучу я, Николай Васильевич, был бы у вас отец священник, вам бы тоже черти под каждой кроватью мерещились. Иван! – медведем заревел Борейко, – бутылку водки и две стопки – тут такое деется, а мы с господином капитаном тверезые до неприличия. Чую я, Николай Васильевич, что эти наши таинственные друзья уже оставили нас без работы. Того сломя голову мчится отсюда на свою базу, портки стирать. Ибо запах от них уже непереносим. – Борис Дмитриевич, – ответил командир батареи, – готов с вами поспорить на месячное жалование, что Того никуда не убежит, просто не дадут ему убежать. Что помешает этим крейсерам использовать то, что утопило броненосные крейсера, против броненосцев? После такого впечатляющего первого акта драмы обязательно будет второй – короткий, но решающий! – Ваше благородие, – оторвал их от беседы крик наблюдателя, – господин капитан, во-о-он те два крейсера заворачивают к нам. – Не заворачивают, а ложатся в циркуляцию, балда! – проворчал Борейко. – Похоже, расходятся с японцами на контркурсах. Эх, сейчас бы минами, только вот дистанция великовата. Только сейчас заметил – вроде ход хороший, а дымов не видно. Даже самый хороший уголь не может гореть без дыма. Интересно, Николай Васильевич, что это за корабли? – Знаю не больше вашего, Борис Дмитриевич, – капитан Степанов пожал плечами, – наверное, еще чуть-чуть – и все будет ясно. Они уже завершили разворот. – Николай Васильевич, гляньте – вроде моряки говорили, что от самоходных мин на воде остаются следы, но не такие же. Это СЛЕД, будто черт хлыстом по воде ударил. Да и между этим кораблем и самым близким японцем никак не меньше десяти верст. – Шесть следов, Борис Дмитриевич. Каждой твари по паре, и как быстро идут! Сейчас, сейчас! Сдается мне, вот они – настоящие КОЗЫРНЫЕ ТУЗЫ! – Поздно, Николай Васильевич, по крайней мере, для двух броненосцев, им уже не увернуться. На батарее все замерло, даже несчастный, забитый Заяц понимал, что именно приближается к японским броненосцам. Шесть козырных тузов, СМЕРТЬ! Ахнуло почти одновременно. Броненосцы взрывались и тонули по очереди, будто догорал некий бикфордов шнур. Правда, два последних остались на плаву, но у одного был оторван кусок кормы, а другой бессмысленно кружил на месте, к тому же сильно накренившись и осев в воду. – Вот и постреляли! – Прошептал наводчик первого орудия, вытирая вспотевшее лицо, когда последний из затонувших японский броненосец исчез под водой, – конец адмиралу Тогову. – Не знаю, что это было и кто это был… – поручик встряхнулся, приходя в себя. – Но, братцы – ура тому, кто это сделал. Морякам, Богу, черту, сатане – неважно. Ура! – Ура! – высыпавшие на бруствер солдаты кричали и подбрасывали вверх шапки. – Не богохульствуйте, Борис Дмитриевич. Кстати, бог и дьявол здесь ни при чем. – А ход без дымов? – Ну, тут все просто, слышали про германского изобретателя и инженера Рудольфа Дизеля? Прапор наш рассказывал, что по Волге уже ходит танкер с его машинами внутреннего сгорания. Жаль, нет его сейчас на батарее, не видел всего. А так, наверняка это пробный корабль с такими машинами, построенный где-нибудь в Сан-Франциско. В Америке это так – плати деньги и строй что хочешь. А как война началась – вооружили, чем было, и к нам. Это же надо – такая громадина, а скорость как у миноносца. Точно наш, Николай Васильевич – Андреевский флаг прямо на кормовой надстройке нарисован. Так что, ура морякам. Стало быть, Борис Дмитриевич, – развеселился Жуковский, – нет больше у Японии броненосцев, да и адмирала Того больше нет! Теперь война совсем другая пойдет. – Это вы, Николай Васильевич, совершенно правы, а за это не грех и выпить. Иван! – Слушаю, вашбродь? – вытянулся в струнку вестовой. – Давай ишшо, что есть, за упокой души адмирала Того. – Вы это, Борис Дмитриевич… – сказал Степанов, – не увлекайтесь. Остаетесь за старшего, а я поеду в управление артиллерии, доложу генералу. Пусть Василий Федорович тоже порадуется, это надо же – моряки разом утопили весь японский флот. – А Стессель, – сплюнул Борейко, – пусть подавится своей желчью. Он флотских крайне не любит, и такая их громкая победа будет ему как серпом поперек пуза. А русские крейсера «Аскольд», «Баян» и «Новик» уже неслись на всех парах к тому, что осталось от японской эскадры. – Ну, Борис Дмитриевич, победа-то какая! Смотрите, японцы белые флаги выкинули, два броненосца теперь наши. Теперь мне непременно надо ехать, пусть все управление артиллерии порадуется. * * * 14 марта 1904 года 10–15 по местному времени. Окрестности Порт-Артура, 10 миль южнее Золотой Горы. Боевая рубка БПК «Адмирал Трибуц» – Ну вот и все, Пал Палыч, отвоевались. – Карпенко повернулся к Одинцову. – Как мы и договаривались, я свою работу сделал. Что дальше? – Дальше как положено, Сергей Сергеевич, медленно прогулочным ходом сближаемся с «Аскольдом» – на нем, кажется, адмиральский вымпел. Да сойдись с ним правыми бортами, так потом проще будет. Когда ляжем в дрейф, Иванова сюда, пора снова делать из него дипломата и выдвигать на исходные. Да, пора дать команду на «Вилков», чтобы выходили на сцену, только на «Бутоме» пусть триколор вместо андреевского флага подымут, чтоб не было лишних вопросов… – сказал Одинцов, а про себя подумал: «А чтоб я знал, что делать?! Будем неизбежно импровизировать – и прорвемся, не зря же говорят, что нахальство второе счастье. Но об этом пока помолчим…» – Сергей Викторович, – обратился Карпенко к командиру БЧ-4, – передайте на «Вилков», чтоб выполняли план «А», уже пора. Да и насчет «Бутомы» Павел Павлович прав, так что пусть меняют флаг на торговый. – Он взял в руки микрофон, – Михаил Владимирович, как только ляжем в дрейф, будьте добры при полном параде прибыть на «Трибуц». Намечается маленький саммит, ваше присутствие обязательно. – После этого командир «Трибуца» переключился на внутреннюю связь: – Степан Александрович, с победой тебя…. – И вас также, Сергей Сергеевич… слушаю вас? – Всей свободной от вахты команде – форма одежды парадная, пусть в кубриках и на постах приберутся. Время на исполнение – полчаса…. Гости у нас ожидаются, Степан Александрович, не ударьте в грязь лицом. Самого вице-адмирала Макарова Степана Осиповича ждем…. – Так точно, Сергей Сергеевич, будет исполнено, не подведем! – Ну вот, Сергей Сергеевич. – отвлек Карпенко Одинцов, – и я пойду, мне тоже желательно приобрести парадный вид. На внешнем рейде Порт-Артура медленно сближались «Аскольд» и «Трибуц». «Новика» Макаров отослал посмотреть, что это за корабли появились в туманной дымке на западе, обогнув Ляотешань. До встречи эпох оставались считанные минуты. * * * 14 марта 1904 года 09–30 по местному времени. Внешний рейд Порт-Артура. Мостик бронепалубного крейсера 1-го Ранга РИФ «Аскольд». Вице-адмирал Степан Осипович Макаров – Командующий Тихоокеанским флотом РИ. Капитан 1-го ранга Николай Карлович Рейценштейн – командующий крейсерским отрядом Порт-Артурской эскадры Капитан 1-го ранга Константин Александрович Грамматчиков, – командир крейсера Полковник Александр Петрович Агапеев – начальник военного отдела штаба Тихоокеанского флота РИ Лейтенант Георгий Владимирович Дукельский – старший флаг офицер адмирала Макарова. – На машину, малый ход, – бросил капитан первого ранга Грамматчиков в переговорную трубу и повернулся к адмиралу Макарову. – Подходим, Степан Осипович, что прикажете? – Константин Александрович, ложитесь в дрейф на траверзе у этого, пятьсот шестьдесят четвертого… Макаров внимательно разглядывал очертания незнакомого корабля, скрадываемые неровными треугольными пятнами. Основное его внимание привлекли эти удивительные скорострельные пушки в башнях и счетверенные минные аппараты примерно двадцатидюймового калибра. Решетчатые мачты привлекли его внимание еще раньше, но тут он интуитивно догадался, что их назначение каким-то образом касается радио. Выяснение назначения восьми коробчатых установок, имеющихся на обоих кораблях, адмирал благоразумно отложил до встречи с командирами этих крейсеров, потому что гадай не гадай, ничего умного не нагадаешь. А вот то, что на боевом корабле не бывает ничего лишнего, он помнил хорошо. Наконец адмирал вышел из состояния созерцания. – Константин Александрович, пусть сигнальщики запросят у них название и порт приписки. Никогда даже слыхом не слыхал о подобной конструкции, но результат впечатляет. – Братец, – обратился командир «Аскольда» к стоящему рядом сигнальщику, – слышал, что сказал господин вице-адмирал? Исполняй! Сигнальщик замахал флагами…. * * * – Степан Осипович, но это же ваша же идея – быстроходный безбронный крейсер? – сказал адмиралу капитан первого ранга Рейценщтейн. – А тут вам сразу два проекта, у одного мощнейшее минное вооружение, у другого артиллерийское. – Нет, Николай Карлович, ни о чем подобном не слышал. Идея идеей, но до ее исполнения было как отсюда до «шпица» пешком. И кроме того, эти корабли оказались значительно совершеннее предложенных мною проектов – возьмем, к примеру, «Новик». Что-то общее видно, но не очень. В этот момент на мостик «пятьсот шестьдесят четвертого» вышел сигнальщик и неуверенно замахал флажками в ответ. – Ну-с, братец? – Макаров повернулся к сигнальщику, когда продолжавшаяся почти четверть часа передача была закончена. – Ваше высокопревосходительство, – ответил тот, – ОНИ сообщают: «Порта приписки и названия в Российском Императорском Флоте пока не имеем. Выступили в боевой поход сразу по завершении ходовых испытаний и загрузке боезапаса. Место постройки является тайной особой государственной важности. Имеем самостоятельное задание. В виду чрезвычайной секретности и корабля, и установленного на нем вооружения, а также для сведения к минимуму круга осведомленных лиц, готовы для установления взаимодействия принять на борт командующего Тихоокеанским флотом вице-адмирала Степана Осиповича Макарова в сопровождении флаг-офицера Дукельского. Возможно присутствие командующего Порт-Артурским отрядом крейсеров капитана первого ранга Николая Карловича Рейценштейна и полковника главного штаба Александра Петровича Агапеева. Вся прочая информация будет передана на борту пакетом лично в руки его высокопревосходительству вице-адмиралу Макарову. Командир крейсера». – Свободен, братец! И забудь, что видел и слышал, и ни матери родной, ни священнику на исповеди не проговорись! – адмирал коротким жестом отпустил сигнальщика и повернулся к офицерам. – Ну-с, господа! Чувствуете себя готовыми приобщиться тайн? Ведь без тайн здесь точно не обошлось, поскольку кораблей подобной конструкции нет ни в британском, ни во французском, ни в германском флотах. Ну-с господа, жду вашего ответа. У лейтенанта выбора нет, а вам самим решать – знать вам нечто, что в дальнейшем, возможно, осложнит вам жизнь, или нет. А пока, – адмирал повернулся к Грамматчикову, – Константин Александрович, распорядитесь спустить на воду адмиральский катер, пусть на веслах будут самые неразговорчивые матросы. Думается, я и в самом деле сам должен посетить эти таинственные корабли. Только вот, господа, сделаем это без особых церемоний, так сказать, по-домашнему. Ну что, господа офицеры, вы приняли решение? – Степан Осипович, – хмыкнул в бороду Рейценштейн, – позор ведь, если вы пойдете, а мы останемся. Приглашение, так сказать, было сделано «с оглашением». И потом, еще никто не мог сказать, что представитель рода Рейценштейнов боится опасностей и трудностей. Конечно же, я с вами. – Хорошо, Николай Карлович, хорошо, я так и думал. – Макаров повернулся к Агапееву, – А в вас, Александр Петрович, я и не сомневаюсь, ибо знаю вас давно. Вы ради пользы дела и к черту в зубы пойдете. – Пойду, Степан Осипович, – ответил Агапеев, – но только после вас. – Ну, вот и отлично! – усмехнулся в бороду Макаров, и повернулся к Грамматчикову, – ну как там с катером? – Не извольте беспокоиться, Степан Осипович, осталась пара минут. – А крут к врагам командующий этим… отрядом. Всех уничтожил, никому уйти не дал. Понятно, что именно ему поручили это секретное дело. Только интересно, кто это? По возрасту из однокашников моих должен быть… Контр-адмирал, капитан первого ранга? С Балтики, с Черного моря? любопытно, любопытно… Да-с, а как он с командой… как Эссен или Вирен? – Да уж, канкан впечатлил… – поежился Грамматчиков, – юбки японцев по воздуху так и летали. Не хотел бы я попасть под удар этих мин… – Командир «Аскольда» кивнул на торпедные аппараты «564». – Если их удар смертелен для броненосца, то что бы они сделали с «Аскольдом»? Вон «Якумо» как спичка переломился. – Константин Александрович, – Макаров резко развернулся в его сторону, – оставьте этот тон. Эти корабли воюют на нашей стороне и несут наш флаг! Пока я командующий, никто не будет вести подобных разговоров без особых оснований! Это неблагодарность, господин капитан первого ранга, стыдитесь! – Потом его голос смягчился: – Простите меня за эту вспышку, у вас все равно нет никаких оснований для таких слов. – Господа, глядите! – Рейценштейн показал на моторный катер, который отошел от борта второго крейсера и с невероятным проворством преодолел пять кабельтовых. В катере, кроме матроса-рулевого, были только три офицера в парадной форме; на солнце блестели золотые погоны. – Ну-с, господа, раз ТАМ все в сборе, значит, и нам пора, – вице-адмирал пожал руку Грамматчикову. – Раз катер, наконец, готов, значит, и мы пошли. Вы же тут на досуге помозгуйте, чего значит сей зверь тигра. А потом сравним ваши соображения и наши наблюдения. – Действительно тигра, выглядит устрашающе, – ответил Грамматчиков, – но вот в линейном бою эта окраска не будет иметь никакого значения, как две этих смешных пушечки. Так что действительно крейсер – может быть, как дальнейшее развитие концепции «Новика». Быстроходный, безбронный, с дальнобойными и мощными самодвижущимися минами, применение которых не требует входа в зону поражения вражеской артиллерии… – Константин Александрович, я же сказал, ПОТОМ! Кстати, ваш «Аскольд» в линейном бою тоже ноль без палочки, и тоже чистый крейсер. Так что это еще и ваши родственники… – с этими словами адмирал спустился по трапу с мостика, оставив командира «Аскольда» в одиночестве. «Так! – подумал тот, – поразмышляем! Любит же Степан Осипович задачки задавать. Дал задание подумать, а потом проверит, сумел я сделать правильные выводы или нет. Ну-с, Константин Александрович, и чего теперь подсказывает вам ваша знаменитая интуиция? Скорость! Эти корабли, оба, созданы для скорости; посмотрите на их клипперные формы – даже когда они лежат в дрейфе, они будто летят вперед. Они не созданы драться в линии, они созданы преследовать и догонять. Так что Степан Осипович прав – насчет линии я действительно сказал глупость. На корме оба имеют ровную площадку, приподнятую над палубой, прямо какой-то плац. Назначение этой площадки нам непонятно, как и этих наклонных металлических ящиков, но про них мы пока думать не будем. Как и о тех фигурных штуках, что у них на мачтах. Тут никаких аналогий нет, и все, что приходит на ум, это имя Николы Тесла. Все же я думаю, что это корабль для атаки, на манер наших миноносцев. Примененное с ужасной эффективностью – минное оружие подтверждает эту версию. Может, по проекту такие корабли задумывались для действий большими волчьими стаями… Да нет – против кого нужна большая стая таких кораблей? Кораблей, каждый из которых одним махом способен вынести прочь эскадру броненосцев, не нужно много – один, ну максимум два на флот. Потом на деморализованного противника навалятся свои линейные силы и добьют окончательно. Меня больше всего интересует другое. У вице-адмирала Того не было столько броненосцев, сколько только на «564» имеется минных труб. И заметьте, каждая мина попала в цель, причем по жизненно важным местам, в трех случаях поражены артпогреба и в трех – котлы. Мина, попавшая в корму, просто оторвала броненосцу пятнадцать-двадцать сажен корпуса. И мы, и японцы выстреливаем по десять-двадцать мин, чтобы попала только одна; и то она калечит, а не топит корабли. А тут один минный залп двух кораблей в корне меняет ход войны. Но, в принципе, это мог быть и один – тот, который у них флагман, ему просто надо было переменить подбойный борт, что с его скоростью нетрудно, ведь он может ходить вокруг броненосцев, идущих полным ходом как подле стоячих. А эти снаряды! Вопросы вызывает все… Насколько я вижу, у артиллерийского крейсера двух орудийные башни калибра примерно пять дюймов… нестандартно, надо сказать. Но вот снаряды рвались минимум как восьмидюймовые, попадали в цель без пристрелки, я уже молчу о кучности и скорострельности этих орудий. У этого крейсера вес минутного бортового залпа, как у броненосца. На каждый бронепалубный крейсер они потратили менее двух минут, мой начарт специально засекал. Я даже не представляю, как это возможно сделать. Но, ЭТО ЕСТЬ – значит, это возможно сделать. Мне представляется, что назначением таких кораблей может стать перехват и уничтожение вражеских линейных эскадр вдали от своих берегов. Даже страшно подумать, какой, например, разрушительной силой могут обладать вон те наклонные ящики и решетчатые мачты. Может это все-таки пресловутые излучатели Теслы? Не знаю, больше ничего в голову не приходит. * * * 14 марта 1904 года 09–30 по местному времени. Окрестности Порт-Артура, 10 миль южнее Золотой Горы. Боевая рубка БПК «Адмирал Трибуц» «Аскольд» движется нам навстречу. Он, рожденный на грани веков, красив своей особенной красотой. На верней площадке мостика стоит группа из нескольких офицеров. Карпенко разглядывает их в стационарный бинокль. Вот этот дородный, с бородой и есть Макаров… Так, на мостик «Аскольда» вышел сигнальщик и начал размахивать флажками. – Что он от нас хочет, Сергеич? – спросил стоящий за спиной Карпенко Одинцов. – Запрашивает название и порт приписки… – Карпенко хмыкнул. – Если я отвечу им правду, то они решат, что я сошел с ума, ибо прекрасно знают все корабли, базирующиеся на Владивосток. Ну, что действуем по плану, никаких изменений не будет? – Да, – Пожал плечами Одинцов, – не стоит что-то менять и рисковать. Если просочится информация, откуда мы, то спокойной жизни уже не будет. Даже наоборот, будет очень беспокойная. – Так, я отвечаю – порт приписки засекречен, выполняю свое задание и т.д. по списку? – Да, – кивнул Одинцов, – действуй так, как решили. Ну, а тут мы уже поговорим и посмотрим. После того погрома, что ты устроил сегодня, тебе поверят, и еще как. И не рвись под прямое подчинение Макарова. Сам он вроде ничего, но это по книгам; а как оно реально мы еще не знаем, тем более что над ним есть три величайших идиота в истории нашего флота. Во-первых – генерал-адмирал Алексей Александрович, младший брательник Александра Третьего и дядя нынешнего царя. Во-вторых – Главнокомандующий флотом вице-адмирал Рожественский. Этот и просрет войну на море. В-третьих – это морской министр Авелан. Запах Цусимы еще не почуял? – Почуял… – ответил Карпенко недовольным голосом, – что же тогда остается, только вольное пиратство? – Никак нет, будем зарегистрировать «Трибуц» и «Быстрый» как вспомогательные крейсера, тогда они попадают в подчинение к Великому Князю Александру Михайловичу. Колоритнейшая, надо сказать, личность – Великий Князь Сандро, и кроме того, он находится в оппозиции к генерал-адмиралу и всем этом умникам под Шпицем. – Под каким Шпицем? – не сразу понял Карпенко. – А, адмиралтейство… – Привыкай, здесь это самый ходовой мем на флоте… – ответил Одинцов. – Но есть один замысел. К сожалению, мы не сможем вытащить сюда Макарова помимо его свиты. Невместно адмиралу наносить визиты в сопровождении только одного флаг-офицера. Так, что лучше всего назвать капитана первого ранга Рейценштейна и полковника главного штаба Агапеева, Правда, флаг-офицер лейтенант Дукельский в любом случае последует за своим шефом, а это не есть гут. После того как Степанов в своем Порт-Артуре написал, что в доме у этого Дукельского было целое шпионское гнездо, меня гложут смутные сомнения. И вроде бы сам он вне подозрений, но сболтнет что-нибудь при любовнице и служанке – и все, прощай, тайна. И подружка у него, по Степанову, специфическая была – из богоизбранных. – Ерунда, – возразил Карпенко, – Степанов Степановым, а реал реалом, а вот это и есть главное. Если что, Михалыч и компания их враз раскусят. Наша же задача – чтобы этот Дукельский в ближайшее время не смог вернуться в Артур. А потом, если про него правду писали – завербовать его и пропихнуть через него «дезу», что, мол, никакие они не «попаданцы», а честные русские американцы. И тебе в масть будет, и поверят легче, поскольку будут знать, что этот источник в «теме». – Молодец, Сергей Сергеич, – хмыкнул Одинцов, – изящный маневр, в стиле Дюма и Пикуля, я и не подумал! Ты давай, вызывай сюда Иванова и его командиров БЧ два и три. Не исключено, что их высокопревосходительство пожелают, чтобы им представили всех героев дня. Встретим их вчетвером, а потом при необходимости подключим остальных. Макарова и всех, кто с ним, вербуем с ходу. Все равно интерьеры здесь у тебя на местные никак не похожи. Такого сейчас ни в Британии нет, ни в Штатах, ни в Бразилии. – Хорошо… Сергей Викторович, – обратился Карпенко к командиру БЧ-4, давайте сюда сигнальщика. Текст я сейчас подготовлю. И вот еще что, Степан Александрович – всех свободных от вахты офицеров соберите на всякий случай в кают-компании, а особенно командиров БЧ. Всю команду собирать не будем, пусть во всем чистом находятся на боевых постах. Чтоб по кораблю без дела никто не шатался. Это вам не наш Авакянц, тут марку вдвойне держать надо. Вахтенный встретит Макарова и компанию у трапа правого борта и проводит в мою каюту. – Разумно, Сергей Сергеевич… – Одинцов задумался, – но чего-то не хватает. Сегодняшний день начался так брутально! Надо поддержать настрой… – Ну, что тут у нас? – это в рубку вошел майор Новиков. – Кончилась наша одиссея? – Все только начинается… – сказал Одинцов и вдруг застыл. – Сергей Сергеич, Александр Владимирович, есть идея! После твоего, Сергеич, сегодняшнего «Балета Смерти» самым подходящим ходом будет создание впечатления, что мы – это жесткая, сверхэффективная организация. Они же о нас ничего не знают! Хотя по сравнению с местным бардаком на наших кораблях царит просто железная дисциплина и идеальный порядок. А если им кто-нибудь проболтается, что мы за неправильную болтовню либераста чуть за борт не выкинули, и что он, бедолага, сейчас сидит у нас на цепи аки собака – тогда мы вообще станем помесью Тайного Приказа и Испанской Инквизиции. Александр Владимирович, будь добр парные посты морпехов в парадном черном. Немного устрашающего боевого грима в тигровой раскраске не вредно. Ничего, что у тебя всего одно отделение, сделай что можешь. По пути следования Макарова должна быть такая мизансцена, как в ставке Гитлера в «Семнадцати мгновениях весны» – только зиговать, пожалуй, не надо. Согласен, Сергей Сергеич? – А почему нет, впечатление первое дело… – принял игру Карпенко. – Вопрос – кто мог не моргнув глазом утопить целый флот? А вот такие и могли. Пусть немного мураши по кожице у Макарова побегают. Сделаешь, Владимирыч? А я своих тоже настропалю не хуже, будут летать четко по уставу… Новиков кивнул. – Ну, тогда все товарищи, цели определены, задачи поставлены, за работу, чтоб жить стало лучше, жить стало веселее!. * * * 14 марта 1904 года 10–50 по местному времени. Внешний Рейд Порт-Артура, 10 миль южнее Золотой Горы. Бронепалубный крейсер 1-го Ранга РИФ «Аскольд» и БПК «Адмирал Трибуц». Гребной катер, как и положено в торжественных случаях, спустили с правого борта «Аскольда». Теперь суденышку о восьми парах весел предстояло обогнуть оба корабля, чтобы пристать к такому же правому борту «пятьсот шестьдесят четвертого». Шестнадцать матросов мерно налегали на весла. Когда подошли к корме «пятьсот шестьдесят четвертого», чтобы ее обогнуть, прочли выбитое бронзовыми буквами прямо под надстройкой название корабля, но обстановка яснее не стала. Надпись гласила – «Адмирал Трибуц». Со страшным скрипом в мозгах и адмирал Макаров, и сопровождавшие его офицеры пытались хоть что-нибудь вспомнить об этом человеке, и какое отношение он имеет к России. Несмотря на все усилия, у них ничего не получалось. Огибая широкую транцевую корму, увидели прикрепленный там герб Российской Империи. В нем тоже было что-то неправильное. Вот и правый борт «Адмирала Трибуца» – трап на своем месте, спущен со стороны кормы сразу за минными аппаратами почти до уровня воды. Трап как трап, с большими буквами, гласящими то же самое, что и надпись на корме. Лейтенант Дукельский пропустил вперед адмирала, старших офицеров и вслед за ними поднялся на палубу. Глаза сразу резанула безукоризненная чистота. Их встречал вахтенный офицер – судя по погонам, лейтенант. Ничего знакомее погон и, может быть, фуражки, Дукельский в его облике не увидел. Хотя погоны наводили на мысль о безусловной русскости офицера, так как только в российской армии и флоте для обозначения чинов используются комбинации звездочек и просветов. Почти сразу за спиной офицера стояли ДВОЕ – кондуктор и квартермейстер; это все, что Дукельский смог понять по лычкам на их погонах, во всем остальном даже нельзя было сказать, солдаты это или матросы. Они походили на обычных нижних чинов или унтеров не больше, чем львы на домашних кошек. Сбитые на ухо черные береты, жесткие загорелые независимые лица, перечеркнутые черными полосами, придававшими им выражение необычайной свирепости. «Прямо индейцы на тропе войны», – подумалось флаг-офицеру. Глаз ухватил и полоски тельняшек в распахнутых воротах черных кителей, и многочисленные значки на левой стороне груди. Шок добавлялся оружием незнакомого облика, больше всего похожего на сильно укороченные карабины с толстыми гладкими стволами, которые неизвестные бойцы держали непривычно – не на плече, а поперек груди. Особо бросились в глаза белые перчатки на их руках, обычно принадлежность офицерской формы…. Но долго впитывать впечатления Макарову с офицерами не дал вахтенный. Как талантливый режиссер, он уловил тот момент, когда стоящие в карауле морпехи перестали притягивать к себе внимание. Вахтенный лейтенант с «Трибуца» откозырял. – Ваше превосходительство, господин вице-адмирал, господа офицеры! Командующий корабельной группой и командир нашего корабля, капитан первого ранга Карпенко, ждет вас в своей каюте. Разрешите вас проводить? Макаров только молча кивнул, пронимая, что получивший команду младший офицер будет действовать четко в рамках инструкций. Противное может быть только при наличии на борту бардака, но, судя по первым ощущениям Макарова, бардак на этом корабле отсутствовал начисто. Он пока не мог понять, какого типа тут дисциплина – палочная или сознательная. Ну не похожи были встреченные им люди на забитых палочной дисциплиной людей. Коридоры и переходы корабля оказались ярко освещены белым светом из светильников незнакомого типа, закрепленных на подволоке. Это не было похоже ни на что известное ни Макарову, ни офицерам, хотя адмирал совсем недавно прибыл прямо из окрестностей столицы, из Кронштадта. Но и там такое не было известно – ни в частных домах, ни в служебных присутствиях. По дороге им встретилось еще три парных поста таких же тигроподобных, накачанных бойцов. Один – у лестницы. ведущей вниз и таблички БЧ-5, другой – у двери с надписью БЧ-1, а третий – непосредственно у капитанской каюты. Было такое ощущение, что такие посты стоят здесь на каждом шагу. Один раз им навстречу попался матрос, видимо, спешащий по служебным делам. Ибо когда он посторонился и отдал честь, вахтенный автоматически откозырял ему в ответ. В мозгах у Макарова щелкнули какие-то шестеренки. Вот оно – идеальное соотношение субординации и человеческих взаимоотношений, где одно не отрицает другого. Примерно ту же идеологию исповедовал капитан второго ранга Николай Оттович фон Эссен, да и боевая результативность его «Новика» тоже была выше, чем по эскадре в целом. Адмирал сделал себе в памяти заметку – вызвать к себе шебутного кавторанга и отдельно с ним поговорить, может, он лучше других поймет этих пришельцев. Щелкнула дверь в капитанскую каюту, часовые отдали честь. Внутри – ничего привычного, вся мебель утилитарная, из прямых углов и без всяких украшений. Приоткрытый иллюминатор занавешен шторкой, отчего в каюте гуляет легкий ветерок. Командующий стоял почти сразу перед дверью, надетый на нем черный мундир морского офицера с золотыми погонами не узнать было невозможно. Только вот вахтенный сказал «капитан ПЕРВОГО ранга», а гости читали на погонах: «капитан ВТОРОГО ранга». Чуть позади командующего стояли еще трое. Один был высокий, худой, седоволосый, с умным лицом и волевым взглядом бледно-голубых глаз. Мундир и погоны на нем были такие же, как у командующего, а выправка говорила гостям, что это такой же, как они, кадровый морской офицер. Второй, тоже высокий, но плотный, стриженный под короткий ежик, с жестким и волевым взглядом серых глаз, был чем-то похож на африканского носорога, одетого в партикулярное платье. В нем тоже проглядывала военная косточка – и гости понимали, что офицерский мундир сей господин носил не один год. Третий, среднего роста, коренастый, с кривым шрамом поперек щеки и в мундире – почти таком же те, что были на расставленных по всему кораблю бойцах. Только погоны у него были офицерские, с двумя просветами и одной большой золотистой звездой. Командующий корабельной группой сразу козырнул, представляясь вошедшим. – Здравия желаю, ваше превосходительство. Разрешите представиться, командующий корабельной группой, командир Большого противолодочного корабля «Адмирал Трибуц», капитан первого ранга Карпенко Сергей Сергеевич. Степан Осипович, я вижу, у вас и у сопровождающих вас офицеров сразу появилось множество вопросов, но позвольте, сначала я закончу. Я надеюсь, привилегию хотя бы быть выслушанными вашим высокопревосходительством мы заслужили? – Хорошо, Сергей Сергеевич, – кивнул адмирал Макаров, – продолжайте. – Для начала, Степан Осипович, должен поставить вас в известность, что через некоторое время к внешнему рейду Порт-Артура должны подойти небоевые корабли моей группы – Большой Десантный Корабль «Николай Вилков» и Большой Морской Танкер снабжения «Борис Бутома», а также суда различной национальной принадлежности, арестованные за перевозку военной контрабанды в пользу Японской Империи. Я надеюсь, призовой суд будет к ним справедлив. Вот список, Степан Осипович. – Карпенко протянул Макарову лист бумаги с крупно отпечатанным текстом. Адмирал вгляделся в текст и брови его поползли вверх. – Господа… Господин Карпенко, оказывается, не просто грамотный и хладнокровный командир, но знатный флибустьер. Его группа задержала аж шесть торговых кораблей с безусловно военными грузами. Особое ему спасибо от флота за британский пароход «Маргарита». – А что там за груз, Степан Осипович? – поинтересовался Рейценштейн. Адмирал Макаров молча показал каперангу листок, ногтем отчеркнув одну строчку. Рейценштейн так же молча кивнул. – По этому вопросу все? – Макаров отдал листок Дукельскому, – лейтенант, ступайте. По прибытии на «Аскольд» выйдете на связь с Николаем Оттовичем и передадите ему мое распоряжение обеспечить встречу и сопровождение каравана… Что-нибудь еще? – Ваше превосходительство, разрешите представиться – командир роты морской пехоты, майор Новиков Александр Владимирович. В связи с передачей задержанных за контрабанду судов в вашу юрисдикцию есть просьба – как можно скорее сменить моих людей в караулах. У меня рота уже неделю размазана на десять объектов, люди вымотались до предела. – Степан Осипович, – добавил Карпенко, – основную причину того, что замену караулов нужно произвести немедленно, мы изложим вам чуть позже. – Хорошо, господа! – Макаров снова повернулся к Дукельскому. – Лейтенант, обеспечьте передачу на «Цесаревич», «Ретвизан», «Палладу» моего распоряжения в течение часа выделить по две караульные команды из тридцати матросов и одного офицера. Данным караульным командам принять под охрану суда, указанные в переданном вам списке арестованных за военную контрабанду. До заседания призового суда отконвоировать арестованные суда на якорную стоянку в Западном бассейне. Сход членов их команд и пассажиров до выяснения их статуса в суде запрещен. Об исполнении доложите мне лично. – Одну минуту, господа… – Карпенко снял трубку телефона. – Вахтенный? Лейтенант, немедленно зайдите ко мне в каюту. Секунд через тридцать в каюту вошел давешний лейтенант с повязкой вахтенного. – Вызывали, товарищ капитан первого ранга? – Товарищ лейтенант, – Карпенко игнорировал недоуменные взгляды Макарова и его офицеров, – проводите лейтенанта Дукельского до трапа, чтобы он не заблудился. Все ясно? Можете идти. Когда Дукельский вышел, Карпенко продолжил: – Господа, теперь, когда одна насущная проблема решена, позвольте вам представить командира эсминца «Быстрый» капитана первого ранга Иванова Михаила Владимировича. О причинах, заставивших меня назвать эскадренным миноносцем фактически крейсер первого ранга, я скажу чуть позже, до этого момента осталось совсем немного. А пока должен представить вам последнего, или даже в какой-то степени первого, члена командного состава группы, политического руководителя нашей экспедиции Одинцова Павла Павловича. А теперь буду с вами предельно откровенен. Чтобы рассеять у вас все старые вопросы, а заодно вызвать миллион новых, должен вам сообщить, что корабль, на котором вы находитесь, был, или будет, построен восемьдесят пять лет тому вперед. Если вас не убедило сегодняшнее, с позволения сказать, сражение, то прошу… Карпенко нажал клавишу стоящего на столе ноутбука и, то, что офицеры считали репродукцией картины Айвазовского в массивной раме темного стекла, вдруг изменило картинку. Теперь там было движущееся изображение якорной стоянки в бухте Золотой Рог. На якорях стояли такие же корабли, как и тот, в котором они находились. Донесся крик чаек и плеск волн. Все цветное, яркое, донельзя реалистичное… Это было похоже на чудо, на колдовство, и гости едва смогли сдержать удивленное «Ах!»; и лишь приглушенный вздох пронесся по каюте. – Господа, – продолжил Карпенко, – этот фильм снят во Владивостоке, в нашей базе в бухте Золотой Рог, в августе две тысячи семнадцатого года, перед нашим выходом в последний поход. Вот вы, Николай Карлович, – обратился он к Рейценштейну, – совсем недавно из Владивостока. Узнаете место? – Так, так… – встряхнувшись, Рейценштейн подошел к экрану, – Степан Осипович, так точно… Это якорная стоянка напротив морзавода. Сейчас ровно на этом месте стоят «Богатырь», «Россия», «Громобой» и «Рюрик». Вот, смотрите, город видно. Таких домин сейчас и в Питере с Москвой не строят, а тут весь город такой. Не берусь сказать про сто лет, но… – Да, Сергей Сергеевич… – адмирал снял фуражку и вытер лоб платком, – убили вы меня наповал. Но то, что сразу честно все сказали, это хорошо, за это спасибо… И за Того, мерзавца, тоже спасибо, этим вы не только меня порадовали сегодня… Но, Сергей Сергеевич, действительно вопросов миллион, не знаю с какого и начать… – Степан Осипович, – сказал Карпенко, – давайте сделаем проще. Мы с товарищами будем излагать вам свое кредо, медленно и не торопясь, а вы, если вам что-то непонятно, будете задавать вопросы… – Хорошо, Сергей Сергеевич, давайте попробуем по-вашему, – ответил Макаров. – Мы вас слушаем. – Господа, давайте начнем с насущных вопросов текущего момента, с того, что называется «ближе к телу», – начал Карпенко. – Во-первых – не подлежит обсуждению то, что все мы здесь – верные присяге офицеры. Не смотрите, что Павел Павлович в штатском, просто в их ведомстве не принято носить мундир на службе. Их там так и зовут – люди в штатском. Наше вступление в войну есть исполнение присяги и долга перед Россией. Дело еще и в том, что существующее в двадцать первом веке Российское государство автоматически находится в состоянии войны с Японской империей. В исторические коллизии, в результате которых возникло такое положение дел, мы пока вдаваться не будем. Просто примите это к сведению. Во-вторых – в нашей истории Российская Империя эту войну японцам проиграла, с чего и началась череда бед. В результате ряда вызванных поражением в этой войне ошибок во внешней и внутренней политике Российскую Империю в одна тысяча девятьсот семнадцатом году постиг такой бунт, что на его фоне Пугачевщина показалась бы мелкой шалостью. Выиграли же от этой войны Японская и Британская империи, и немножечко САСШ. Начало тому, чтобы предотвратить такой исход событий, было положено сегодня. Но это только начало. Политические вопросы мы здесь и сейчас обсуждать не будем, это тот вопрос, которым должен заниматься непосредственно Государь Император. Наша с вами работа заключается в том, чтобы Россия вышла из этой войны победительницей, с минимальными людскими потерями и финансовыми затратами, укрепив свое политическое влияние в мире… – Сергей Сергеевич, а в чем были причины поражения России в той войне? – спросил полковник Агапеев, – ведь наши и их возможности несоизмеримы. – Александр Петрович, – вместо Карпенко начал отвечать Одинцов, – небольшая поправка – в значительной мере решающей фазой войны была война на море, а здесь у России и Японии был почти паритет. Если Япония проигрывает войну на море, то о войне на материке нельзя и говорить – следовательно, для нее война проиграна. Поэтому ставка была сделана на победу любой ценой. Первым их шагом было нападение до объявления войны – у России сразу в строю стало на два крейсера (один потопленный и один поврежденный) два броненосца меньше. Количественный баланс сил на море перешел на сторону японцев. Плюс разделение сил между Владивостоком и Порт-Артуром. Плюс отсутствие боевой подготовки в армии и на флоте. Питерские умники не понимали, что если японский флот и армия проводят учения в условиях, приближенных к боевым, то это уже означает войну, которая начнется в ближайшей перспективе. А у нас корабли не плавали и не стреляли. Крайне низкая подготовка проявилась и в истории с гибелью «Енисея» и «Боярина», и в сегодняшнем случае с «Севастополем» и «Полтавой». А тут мы сами помогли японцам. Баланс сил еще больше сместился в их сторону. Кстати, все, что происходило до восьми часов тридцати минут сегодняшнего дня, было и в нашей истории. Вся эта шарманка крутилась и здесь, пока мы не пришли и не поломали ее. Это все вам в общих чертах известно, после всех событий паритет превратился в двукратное превосходство японцев. Вам понятно? Дальше пойдут события, которые здесь еще не произошли и уже не произойдет. Катастрофа тридцать первого марта – когда броненосец «Петропавловск» подорвался на выставленной японцами минной банке и после взрыва котлов мгновенно затонул. На его борту находился вице-адмирал Макаров со штабом. Самое обидное то, Степан Осипович, что береговые артиллеристы доложили вам, что видели в том районе неизвестные миноносцы, но вы решили, что это были свои. Вот к чему приводит нарушение техники безопасности. После вашей гибели, Степан Осипович, с балансом сил на море стало совсем плохо. У Японии Того, у России никого. Адмирал Витгефт неплохой штабист, но задачу ему жестко должен ставить человек со стратегическим мышлением. Фон Эссен, Григорович, Эбергард, и тем более Колчак – пока только личинки флотоводцев. Наместник Алексеев, имея два броненосца против шести японских, запер флот на внутреннем рейде под предлогом того самого баланса, который был в пользу японцев. Того только того и было надо. Простите за каламбур. Начался десант второй и третьей японских армий в бухте Бицзыво. Армейское командование вело себя до того пассивно, что чуть ли не с радостью дало блокировать Порт-Артур с суши. В этот момент Япония уже фактически выиграла войну; то, что кровь лилась еще целый год, это уже была агония. Русская армия отступала, отступала, отступала. Панический страх окружений, боязнь принять хоть какое-то самостоятельное решение. Ввод сил в бой мелкими порциями. Принцип ступенчатого создания резервов доходил до того, что от дивизии полного состава вражеские позиции суммарно атаковал один батальон, а остальные силы находились в резервах различных уровней. А потом была Цусима. Адмирал Рожественский привел вторую Тихоокеанскую эскадру на бойню в Корейском проливе, где она и была полностью уничтожена при минимальных потерях японцев. Все делалось так, будто Куропаткину, Рожественскому и компании победа в этой войне была не особенно нужна, а вот для Японии ставки были очень велики. Ибо для Японии в этой войне не может быть ничьей – либо она завоюет Корею и Маньжурию, либо ее экономику ждет коллапс. Это я вам говорю, чтобы вы понимали, что движет Японией. Ею движет жажда колоний, она совершенно осознанно выбрала британский путь развития, и теперь ей нужны колонии. Ее заводы и фабрики нуждаются в дешевом сырье и рабочей силе. А британские банки, которые выдали японским заводам кредиты на развитие, нуждаются в том, чтобы японская промышленность процветала и смогла вернуть им эти деньги сторицей. А чтобы не быть голословным, господа, я предоставлю вам всю историческую литературу по этому периоду. – Господи, страсти-то какие! – адмирал Макаров перекрестился, – и как, простите, Павел Павлович, мы можем избежать столь ужасного развития событий? – Ну, мы уже начали, Степан Осипович, – Одинцов пожал плечами, – вот уже час, как японцам до господства на море, как до Луны пешком. А дальше броненосцы должны ходить, а артиллеристы стрелять. Крейсера должны прерывать торговлю, не ввязываясь в драку с мистером Камимурой. Пусть он сам за нами побегает, сукин кот. Армия Куроки, что успела высадиться в Корее, должна быть блокирована всеми русскими силами по реке Ялу с суши и флотом с моря. Вон стоит полковник Агапеев – ну ведь учили же его чему-то в академии? Если не хватит тактики и стратегии девятнадцатого века, обратитесь к майору Новикову – он с отличием окончил академию в веке двадцать первом, и весь опыт войн двадцатого века в вашем распоряжении. А все остальное – это, простите, политика и просто не местный масштаб. А вообще, господа, запомните и передайте остальным – все будет хорошо! Повторяйте это каждое утро, как индус мантру. Сергей Сергеевич… Карпенко с Одинцовым переглянулись и кивнули. – Степан Осипович, – медленно проговорил Карпенко, – мы, конечно, с вами еще не раз встретимся и о многом поговорим, но сейчас нам от вас нужна помощь… – Ну-с, господа, если это, конечно, в моей власти… – задумчиво ответил Макаров. – Во-первых – требуется легализовать наши корабли, придав им статус вспомогательных крейсеров. На охоту за негодяями будет ходить один «Трибуц», но статус пусть будет у всех. – Нет ничего проще, – огладил бороду Макаров, – вызову сюда капитана порта с его регистрационной книгой, он и оформит все за четверть часа, никаких проблем, господа. Что еще? Карпенко вздохнул. – Мы не хотели бы базироваться в Порт-Артуре – там у вас, Степан Осипович, простите за сравнение, шпионов всех держав как блох на бродячей собаке, и жандармы вообще мышей не ловят. А у нас тут, как видите, плюнуть нельзя, чтобы в секрет не попасть. Мне трудно даже вообразить, что будет, если хоть намек на информацию о нашем происхождении просочится в Лондон, Париж или Берлин. Да Государя живьем заедят просьбами, требованиями и ультиматумами с пожеланием поделиться информацией. Для всех – корабли построены в Америке на частной верфи, там же обучены команды. А базироваться нам лучше всего на островах Эллиот, там пока еще сидят японцы, но не пройдет и шести часов, как мы их оттуда выкинем. – Что, господа, прямо сейчас и в поход на Эллиоты? – удивился Макаров. – А чего ждать, Степан Осипович? – пожал плечами Карпенко, – сейчас они пока и не подозревают о том, что их эскадры больше нет. Ударим врасплох, сил надо будет втрое меньше. Так ведь, Александр Владимирович? – Конечно, – кивнул Новиков, – пока будем собираться и идти, уложу своих спать, к моменту десанта все будут как огурчики. Я бы Александру Петровичу посоветовал бы пойти с нами – хоть посмотрит, как серьезные люди десант высаживают и на берегу воюют. – Господа, – адмирал Макаров дернул себя за бороду, – была не была! Не только Александр Петрович, но и Степан Осипович хочет посмотреть, как вы там воевать будете. Наверняка будет не хуже, чем сегодня утром. Надеюсь, «Аскольда», «Новика» и пары миноносцев хватит? – Ваше превосходительство, – ответил Одинцов, глянув на часы, – давайте об этом чуть позже, а сейчас время обеденное, так что, Степан Осипович, просим Вас с нами отобедать. Сергей Сергеевич нас покормит чем Бог послал – так сказать, без разносолов, на каждый день. В кают-компании Макаров попросил представить ему тех офицеров, что командовали сегодняшним боем с японской эскадрой. К нему подвели четырех офицеров – одного капитан-лейтенанта и трех капитанов третьего ранга. – Ну-с, господа, начнем сначала, – прищурился Макаров, – кто из вас артиллерист? Кто так быстро топил японские крейсера, что вице-адмирал Макаров не успевал пальцы загибать? Вперед шагнул невысокий чернявый офицер. – Я, тов… вашэ высокопрэвосходытельство, капитан-лэйтэнант Гаранян, командыр БЧ-2 на эсминцэ «Быстрый»… – БЧ-2, Степан Осипович, это ракетно-артиллерийская боевая часть, – пояснил Карпенко, – по вашему уставу его должность называется Начальник артиллерии. – Молодец, Гаранян! – Макаров пожал ему руку. – Что-нибудь еще сказать хочешь? – Капытан третьего ранга Бондарь с «Трыбуца» тоже стрелял. Мы их вмэстэ топылы. – И капитан третьего ранга Бондарь тоже молодец… – Макаров повернулся к Карпенко, – Сергей Сергеевич, объясните, пожалуйста, будьте добры, систему ваших званий, а то я путаюсь… – Нет ничего проще, Степан Осипович. Самое младшее офицерское звание – лейтенант. Бывают, конечно, младшие лейтенанты, но это только через понижение в звании. Чин мичмана же совсем странный – зависший между младшим командным составом (по-вашему, кондукторами) и офицерским корпусом. Так вот, по старшинству после лейтенанта: старший лейтенант, капитан-лейтенант, капитаны третьего, второго и первого рангов… потом как у вас контр-адмирал, вице-адмирал и адмирал флота. – Мысль понятна, велик разрыв между лейтенантом и кавторангом, – Макаров задумался. – Вот и мой Дукельский староват для лейтенантов, а у вас он, к примеру, в каком звании мог быть? – Капитан-лейтенант, скорее всего… Степан Осипович, я смотрел российскую табель о рангах – и капитан-лейтенанты, и капитаны третьего ранга в Российском флоте существовали, но были упразднены во время двадцати пяти лет сплошного мира. Вижу в этом руку одного известного министра финансов, желающего как можно большему числу российских офицеров платить лейтенантские оклады. – Хорошо, Сергей Сергеевич, но вернемся к вашим офицерам, а то нехорошо заставлять людей ждать, да и на столах все стынет. – Макаров повернулся к стоящим чуть в сторонке двум офицерам. – Как я понимаю, оба капитаны третьего ранга, красавцы! Кто из вас двоих «Микасу» срезал, как утку влет? Знаю, что и мины у вас и быстроходнее, и дальнобойнее, и точнее наших, но все равно это надо уметь! – Ваше высокопревосходительство, командир БЧ-3 эсминца «Быстрый», капитан третьего ранга Шульц. Но мы только «Трибуцу» помогли слегка, у него на весь броненосный отряд в залпе труб не хватало. А на двоих у нас как раз вышло. А что «Микасу» потопили, так нам, как замыкающим, на контркурсах как раз и выпало бить по головным броненосцам. Там промахнуться сложно было – цель жирная, неповоротливая как утюг, к тому же полную скорость уже набрала. Деваться им в любом случае некуда было. Макаров кивнул и перевел взгляд на его соседа. – Командир БЧ-3 Большого противолодочного корабля «Адмирал Трибуц», капитан третьего ранга Шурыгин. Ну что тут сказать. Ваше высокопревосходительство, увидел, прицелился, выстрелил! Работа у нас такая. Брови Макарова поползли вверх. – Слышал, Николай Карлович? Работа такая! Если бы у нас было достаточно таких «работников», вот бы флот был! А вам, господа, выражаю свое адмиральское удовольствие и благодарность за отлично проделанную работу. Молодцы! Я вас более не задерживаю. Все время обеда прошло в задумчивом молчании; Макарову и его офицерам было о чем подумать, а Одинцов с Карпенко не мешали ему, просто молча ждали. В самом конце обеда, уже отодвинувшись от стола и вытирая губы салфеткой, Макаров произнес: – Благодарствую, господа. Но вот все же, Сергей Сергеевич, Павел Павлович расписал тут такую полосу несчастий для нашего флота и армии, а в чем же была скрыта причина? Послушаешь его и получается, что все наши адмиралы и генералы с началом войны в одночасье поглупели? – Скорее не поглупели, нет, – ответил Одинцов. – Из-за тех двадцати пяти лет мирной паузы, что прошли между концом русско-турецкой и началом русско-японской войны, в армии и на флоте сильно размножились офицеры мирного времени. Они совершенно не способны вести боевые действия, принимать грамотные тактические и стратегические решения, но зато блистают на смотрах, маневрах и балах. Вы-то сами, Степан Осипович, как исключение из общего правила, а остальные-то вполне ему соответствуют. Некоторые не умеют мыслить категориями военного времени, а некоторые и не хотят. Ну и личность командующего тоже играет роль – один соберет вокруг себя штаб из подхалимов и блюдолизов, а другой – из гениев маневренной войны и мастеров таранного удара. А вот личности командующих зависят уже от Верховного, хотя бывает так на так. И Великие Люди бывают падки на лесть. Так что, Степан Осипович, мы не только поменяли знак баланса на противоположный, но и еще дали вам некоторое время на обучение команд всему тому, что они должны знать и уметь, а также на переформатирование офицерского корпуса. Вот вы, Александр Петрович… Вот вы как считаете со своего главштабовского насеста – если японская армия в Корее будет блокирована с моря нашим флотом, и никакие японские десантные операции в нашем тылу будут невозможны, наличных войск, уже находящихся в Маньчжурии, хватит на удержание фронта по реке Ялу? – Наверное, хватит… – полковник Агапеев в задумчивости побарабанил пальцами по столу. – Нет, господа, точно хватит, особенно если стянуть туда все три восточно-сибирских стрелковых корпуса и оборудовать оборонительные позиции… Усилить артиллерию. Сформировать ту самую тяжелую артиллерийскую бригаду, орудия для которой вы нам доставили. Майор Новиков прищурился: – Александр Петрович, вы после обеда никуда не пропадайте, я вам дам одну книжку, «Боевой устав пехоты» называется – прочтете и поймете, как можно построить оборону так, чтобы обойтись двумя корпусами, а один иметь валентным. А вообще, давайте поговорим с вами ровно через сутки, в это же время. После того как вы понаблюдаете за тем, как действуют мои бойцы и ЧТО они могут в бою. Может, тогда у вас появится ориентир, какой должна быть просто пехота, какой – штурмовая пехота, а какой – десантно-штурмовая пехота. – И в чем же разница, Александр Владимирович? – неожиданно заинтересовался разговором Макаров, сделавший Агапееву знак не возражать, а молча послушать. – Все просто, Степан Осипович – обычный стрелок-пехотинец, сидя в обороне, должен уметь метко стрелять – особо подчеркиваю, в противовес нынешней манере вести стрельбу залпами. Причем даже ружейный огонь должен быть организован с перекрестным фланкированием, а если в систему пулеметы добавить – так и вообще замечательно. На ротные опорные пункты – Максимы, а на взводные – ручные пулеметы Мадсена. В атаке стрелок-пехотинец должен будет пробежать тысячу или полторы тысячи шагов – да так, чтобы не быть убитым или раненым. А затем вступить в штыковую схватку с таким же, как он, пехотинцем вражеской армии и выйти из нее победителем. За рамками остается артиллерийская поддержка наступательного прорыва и ввод в прорыв крупных кавалерийских соединений. Но если на пути у атакующей пехоты встанут долговременные оборонительные сооружения или банальный населенный пункт, то обычная пехота будет нести неоправданные потери, или даже вообще не сможет выполнить задачу. Потери тут главное слово. Убитый или искалеченный солдат не сможет участвовать в следующих боях, не сможет увеличить свой опыт и боевое мастерство. Это не русские солдаты должны умирать за своего Императора – нет, за своего Императора бессмысленно и толпами должны умирать японские солдаты. А русские солдаты должны их убивать во славу России. Поэтому нужна штурмовая пехота, обученная бою в стесненных условиях с применением скорострельных пистолетов-пулеметов, ручных гранат, обученная приемам рукопашного боя с применением подручных средств, вроде личного шанцевого инструмента. Это бойцы, которые опережают противника в скорости движения, быстроте реакции и мощи удара. Это должны быть солдаты, действующие в соответствии с первой Суворовской заповедью – «Не числом, а умением»; они незаменимы при прорыве линий обороны и штурме или обороне городов. Даже в обычных стрелковых бригадах и полках первые роты батальонов надо готовить как штурмовые. Отдельной разновидностью штурмовой пехоты являются горные стрелки. Ну, там своя специфика – что препятствия на местности среди которых надо вести бой, не искусственные, а естественные. А десантно-штурмовая пехота должна быть подготовлена и снаряжена на голову выше, чем просто штурмовая, поскольку у десантников тыла нет, а врагов хоть отбавляй. Может оказаться и по взводу на одного бойца. В этот момент все ощутили слабый толчок. – Ага, – Карпенко посмотрел на часы, – мой старший ошвартовал «Вилков» по левому борту, будут перезаряжать аппараты левого борта. Не желаете ли глянуть, Степан Осипович? – Да вы еще спрашиваете, Сергей Сергеевич, – оживился Макаров, – безусловно, желаю! Показывайте. – Да, господа, – майор Новиков встал из-за стола, надевая фуражку, – раз «Вилков» уже ошвартован, то вынужден откланяться. Дела. Александр Петрович, если будете неподалеку от Степана Осиповича, то обязательно пришлю вам с бойцом обещанную книжку. Палуба «Трибуца» встретила адмирала Макарова деловой суетой. По левому борту был ошвартован странный корабль, по всем признакам напоминающий грузовой пароход, если бы не пятнистая окраска и артиллерийская установка на надстройке. Один из трех огромных грузовых люков был уже раскрыт, и вскоре стрела подъемного крана извлекла оттуда нечто, больше похожее на гигантский четырехсаженный керн, чем на самодвижущуюся мину. Прямо на глазах у Макарова матросы ловко перецепили это чудовище на кран-балку «Трибуца» и начали подводить его к минному аппарату. – Сергей Сергеевич, – вдруг встрепенулся Макаров, – а где же у нее винт, и почему такая странная заостренная форма? И вообще, как это работает? – Степан Осипович, подробностей я и сам не знаю, это военная тайна, но, по сути, это подводная ракета, использующее для «смазки» явление суперкавитации. Во время подводного «полета» почти все ее тело находится внутри вакуумного пузыря, в воду погружены только кончик носа с водозаборником и кавитатором и концы хвостового рулевого оперения, которые сейчас находятся в сложенном состоянии. Скорость – двести узлов, дальность этой новейшей модели «Шквал-М» – сто двадцать кабельтовых, боевая часть – двадцать пять пудов взрывчатки, в полтора раза превосходящей по мощи тротил и в десять – влажный пироксилин. Вес самой гидрореактивной торпеды – сто семьдесят пудов. Макаров задумался. – Сергей Сергеевич, но это же смертный приговор линейному флоту… – Не совсем, Степан Осипович, – ответил Карпенко, – от этого оружия есть способы защиты, сводящие риск к приемлемым величинам. Не будем сейчас вдаваться в подробности, но они есть. Но вы мыслите в правильном направлении. В наше время броненосные линейные корабли вымерли как динозавры. А во-о-о-н там, видите, на «Быстром» наклонные такие контейнеры? Там то, что уничтожило линейный флот начисто. От этого оружия защита так и не была придумана… – Вы меня интригуете, Сергей Сергеевич, – заинтересовался адмирал Макаров, – мне даже не верится, что можно создать что-то еще более убийственное и смертоносное. Ну-ну, говорите, не томите… – Степан Осипович, вы про ракеты Засядько помните? Макаров кивнул. – Гениальный был человек. Так вот, там далекие потомки его боевых ракет, система П-270 «Москит», американское прозвище «Солнечный ожог». Дальность полета – от ста тридцати пяти миль по высокой траектории на высоте двенадцать верст до шестидесяти пяти миль на высоте от трех с половиной до пяти саженей над водой. Активно-пассивная радиолокационная головка самонаведения. Вероятность попадания в цель – выше девяноста девяти процентов. Скорость полета – в три раза быстрее звука. Полубронебойная боевая часть весом девятнадцать пудов, из которых половина взрывчатка в полтора раза мощнее тротила. – взгляд Карпенко стал предельно серьезным. – Ваше высокопревосходительство, господин вице-адмирал, и вы, господа офицеры, знайте, что таких ракетных снарядов – абсолютных убийц броненосцев – у нас всего восемь штук, и разбрасываться ими по пустякам резону нет. Еще имеется двенадцать снарядов примерно того же класса, но летящих с дозвуковой скоростью и на этом с абсолютным противокорабельным оружием все. Но если настанет черный день и понадобится вся помощь, какую мы можем оказать России – вот тогда мы и выложим на стол этот козырь, не раньше. Во избежание утечки информации к нашим европейским «партнерам» о самом существовании такого рода оружия (не говоря уже о его точных характеристиках) должно знать как можно меньше народу. – Разумно, Сергей Сергеевич, разумно… – адмирал задумчиво огладил свою окладистую бороду. – Если вы собрались устроить свою якорную стоянку на островах Эллиота, то в случае, если какой неприятельский флот подойдет к Порт-Артуру, он, сам того не подозревая, окажется под прицелом этих штук. Николай Карлович, как вам сама идея? Капитан первого ранга Рейценштейн пожал плечами. – Звучит фантастично, в стиле Войны Миров мистера Уэллса или всяких технических чудес месье Жюль Верна. Но ведь мы сегодня уже видели вполне реальные чудеса, пусть и с привычно выглядевшими самодвижущимися минами и пушками… Почему бы и нет, может быть вполне возможно. Степан Осипович, у меня только один вопрос… После потопления эскадры господина Того какой вражеский линейный флот превосходящей силы может оказаться на ближайших подступах к Порт-Артуру? Россия вроде больше ни с кем не воюет… – Господа, если не воюет сегодня, значит, может воевать завтра, – Карпенко кивнул в сторону Одинцова. – Павел Павлович вам все объяснит, именно он спец в политических хитросплетениях, и я склонен доверять его умозаключениям. – Господа, отнеситесь к моим словам серьезно, – начал Одинцов. – Давайте рассмотрим, какие интересы у какой стороны есть в этой войне… Для России эта война оборонительная, на нее напали. Для Японии эта война агрессивная, она нуждается в Корее как первой колонии на материке, о чем я вам еще говорил. Для Великобритании эта война – средство ослабить Россию, своего конкурента в европейских делах, а ослабленную и униженную сделать своим союзником, чтобы русские солдаты погибали за британские интересы. Для Франции эта война – способ опутать Россию своими кредитами, чтобы сделать ее зависимой от себя. Для Германии… ну просто не знаю, господа. По моему глубокому убеждению, даже говоря о дружбе, кайзер Вильгельм преследует сугубо Германские интересы. Во-первых – всю войну Германия продавала оружие и снаряжение Японии. Во-вторых – его помощь России заключалась в проводке кораблей из Балтики, на Тихий океан. То есть он помогал убрать подальше от себя потенциально враждебные корабли. Хотя особого недружелюбия тоже не высказывалось. Правда, не надо забывать, что Германия – союзник Австро-Венгрии, а это еще тот антирусский гадюшник. Как говорили в мое время, «с кем поведешься, так тебе и пусть!». Теперь рассмотрим ситуацию, воплощение которой мы должны добиться через три-четыре месяца. Японский флот полностью уничтожен, до последнего миноносца, армия окружена в Корее и капитулировала. Русский флот господствует в прибрежных водах Японии и блокировал все торговые коммуникации. На островах голод, империя созрела для безоговорочной капитуляции на тех же условиях, что и в сорок пятом году нашей истории… – И какие же это были условия? – прервал Одинцова полковник Агапеев. – Условия? – покачал головой Одинцов. – Слушайте. Пятнадцать лет оккупации. Уничтожение Империи и создание «на ее материальной базе» нового государства с системой управления типа «конституционная монархия». Запрет иметь военную промышленность. Запрет иметь армию, за исключением территориальных сил самообороны. Запрет иметь военно-морской флот, за исключением сторожевиков береговой охраны. Запрет иметь колонии, от Японии были отторгнуты все территории, не входящие собственно в Японские острова. Короче, победители в той войне сделали все, чтобы больше никогда самураи не могли выползти с войной в мир. – Жестоко! – ответил Агапеев и поинтересовался: – И что Япония, впала в ничтожество? – А вот ничего подобного! Когда выяснилось, что если ее защиту обеспечивает патрон-оккупант и тратиться на армию не нужно, то их промышленность развернулась вовсю. Япония завалила весь мир своими дешевыми и качественными товарами. После той войны стабильно была второй-третьей экономикой мира. Любое, самое дорогое сырье всегда дешевле самых дешевых готовых товаров. Нам здесь тоже было бы желательно проделать нечто подобное, но сейчас мы не об этом. Что произойдет, когда в Лондоне и Париже выяснят, что Россия в результате этой войны нисколько не ослаблена, а, наоборот, усилилась? Что акт о капитуляции составлен так, что британским банкам должно уже несуществующее государство, а нынешнее новорожденное невинно, аки младенец. Вот тут-то Антанта может и взбрыкнуть… Макаров и офицеры удивленно переглянулись. – Какая Антанта? – выразил общее недоумение полковник Агапеев. – Примерно через неделю Франция и Великобритания объявят о подписании договора «Сердечного согласия», который урегулирует их взаимные противоречия и создаст базу для совместных действий по всему миру. Франция вела эти переговоры втайне от России и пошла на подписание договора, когда стало ясно, что война для России пошла неудачно, и опасаться мести преданного союзника не надо. По моей пока предварительной оценке примерно пятнадцатипроцентная вероятность на совместные англо-французские действия против России, и около пятидесяти процентов я дам за то, что бритты будут действовать самостоятельно. Вот в этом случае возможна попытка высадить в Корее англо-французский десант, чтобы она не досталась этим русским варварам. А если там будут уже русские солдаты, двух-трех кратно превосходящая объединенная эскадра может объявиться с ультиматумом в окрестностях Порт-Артура. И после первого же их выстрела они станут вполне законной добычей. Надеюсь, что этого не случится, но готовиться-то надо к наихудшему… Адмирал Макаров прервал дискуссию и с самым серьезным видом произнес: – Сергей Сергеевич, Павел Павлович, я вас понял. Опасения ваши небеспочвенны, а предосторожность весьма разумная. О прочем же у нас еще будет возможность поговорить, и не раз. А пока разрешите откланяться, а то мы тут разговариваем, а вы к походу готовитесь… Макаров указал кивком головы на матросов, быстро, но без суеты, загружающих в артпогреб длинные сто миллиметровые унитары взамен расстрелянных в бою и добавил: – А у нас, как говорится, и собаки не кормлены и кони не запряжены… – Степан Осипович, – Карпенко улыбнулся, – ваши-то кони всегда запряжены, но у нас есть еще два вопроса, которые надо решить пока Вы здесь… Макаров кивнул. – Во-первых – вот на этом БДК находится поручик пограничной стражи Иванько, сопровождавший во Владивосток груз корабельной оптики. Не очень большой груз, у японцев мы больше отняли… Пока мы здесь, на рейде, мы должны передать поручика вместе с его грузом вам, не тащить же его на Эллиоты. Мы даже не будем выгружать контейнер, только подайте хоть какую посудину, на палубу которой можно было бы его опустить. – Хорошо, Сергей Сергеевич, – вздохнул Макаров, – вы сегодня как Никола Угодник на рождество – уж думаешь, что мешок пуст, а вы опять тянете из него плюшевого зайца. Вернувшись на «Аскольд», я отсигналю на берег, чтобы выслали буксир с баржей. Не улыбайтесь так – этот буксир у нас знаменит, его команда пошустрее иных миноносцев оборачивается. Кстати, а контейнер большой? – Примерно две сажени на пять, и семьсот пятьдесят пудов весу, – ответил Карпенко. – С «Вилкова» контейнер на баржу погрузят бортовым краном за несколько минут. Но это еще не все зайцы, есть еще один – маленький, но, поверьте, ценный… – Ну-с? – поднял бровь Макаров. – Надеюсь, это действительно последний заяц? А то за сегодняшний день я разучился удивляться, а ведь, как говорится, слишком много хорошего тоже плохо. – Да нет, на сегодня это последний подарок… Вон он, – Карпенко махнул рукой, подзывая к себе кого-то с «Вилкова». – Ваше высокопревосходительство, разрешите вам представить капитана второго ранга Степанова, офицера службы РТВ Тихоокеанского Флота. Из нашего времени, разумеется. Подошедший Степанов козырнул. – Его специалисты, – продолжил Карпенко, – собрали из остатков той аппаратуры, что закинула нас сюда, несколько комплектов флотских радиостанций, совместимых с нашей системой связи. Попробуете и убедитесь, как это удобно. А идти без надежной связи на совместную операцию так и вообще нежелательно. – Хорошо, Сергей Сергеевич, связь – это я понимаю. – Макаров задумался. – Господин капитан второго ранга, много ли вам надо времени на установку вашего устройства? Степанов ответил: Ваше высокопревосходительство, надо примерно полчаса, чтобы собрать бригаду с инструментом, а потом два-два с половиной часа на монтаж. – Степан Осипович, – добавил Карпенко, – наверное, мы вас не будем задерживать. Как только у капитана второго ранга будет все готово, я дам ему катер для доставки оборудования и бригады на «Аскольд». Кстати, Василий Иванович, кого пошлешь на задание? – Лейтенанта Злобина и двух старых мичманов, – ответил Степанов. – Не делайте такие глаза, Степан Осипович, – улыбнулся Карпенко, глядя на удивленного Макарова, – у нас мичман – это не самый младший офицерский чин, а нечто вроде вашего прапорщика при адмиралтействе. Только там всего две ступени – мичман и старший мичман. А выражение «старый» значит, что он уже прослужил лет двадцать и ему скоро в отставку. Но это все так, лирика, просто среди команды ходят разные разговоры про нравы в этом времени. И не дай Бог, возникнут конфликты с офицерами «Аскольда» на почве разного понимания уставов, или паче того рукоприкладства. Не хотелось бы начинать совместные действия с чего-то такого, но предупредите, пожалуйста, там Константина Александровича Грамматчикова, чтобы он провел работу со своими офицерами. Мы, Степан Осипович, здесь как одна семья, своих не бросаем, а за обиды мстим. Иначе нам никак… – Понимаю, Сергей Сергеевич, понимаю, – кивнул Макаров, – сам таких дантистов не люблю. Константина Александровича я предупрежу, но просветите – если что, мстить будут люди Александра Владимировича? – Да нет, – улыбка Карпенко была больше похожа на оскал, – зачем его люди и зачем мстить? Мстить – это для врагов, а тут будет воспитательный процесс. Просто кто-то из трех его лейтенантов, чтобы все было по кодексу чести, вызовет бузотера на дуэль на любом оружии и – убить не убьет, но грамотно сделает инвалидом на всю жизнь. В целях рекламы, так сказать, и предотвращения рецидивов. Но это, ваше высокопревосходительство, только в самых тяжелых случаях. В этот момент к группе офицеров подошел незнакомый Карпенко морской пехотинец. – Ваше высокопревосходительство, – козырнув четко по своему уставу, обратился он к Макарову, – разрешите обратиться к господину полковнику Агапееву? Макаров улыбнулся в бороду. – Разрешаю, братец. – Господин полковник, – боец повернулся к Агапееву и отдал честь, – майор Новиков просил передать вам эти книги. – Он протянул полковнику два томика карманного размера, обернутых в плотную бумагу. – Разрешите идти? Агапеев рассеянно кивнул, раскрывая первую книжку. – Александр Петрович! – вывел его из созерцательного состояния голос Макарова, – у вас еще будет время приобщиться к сим сокровенным знаниям, а сейчас нам пора. Загостились, пора и честь знать. Мы еще сюда вернемся и продолжим свое знакомство с местными чудесами, а пока у нас есть неотложные дела. * * * 14 марта 1904 года 10–25 по местному времени. Внешний Рейд Порт-Артура, 10 миль южнее Золотой Горы. БДК «Николай Вилков». Майор морской пехоты Новиков Александр Владимирович. «Вилков» встретил меня бьющей фонтаном жизнью. Из настежь раскрытого трюма подъемный кран медленно поднимал ее убойное высочество подводную ракету «Шквал-М». С высокого мостика «Аскольда» за сим действом, раскрыв рот, наблюдала кучка офицеров; и к гадалке не ходи – командир, старший офицер, начарт и минный офицер. Последнему наверняка в этот момент оставалось только нервно глотать слюну. Ну и пусть глотает, мне не до него. А на палубе «Аскольда» матросики усиленно симулируют важную трудовую деятельность, а сами во все глаза пялятся на нас, пятнистых и ужасных. Цирк, да и только, а мы в нем главные клоуны. По спущенному с левого борта трапу поднимались мои первые бойцы – группа, которая контролировала рефрижератор. Веселые, загорелые; на одном плече автомат, на другом десантный рюкзак. Сержант Цыплаков рапортует: – Тащ майор, объект сдали нормально, с местными конфликтов не было… Ага, как же, с моими поконфликтуешь. На их добрые лица посмотришь – и сразу всяческое желание отпадет. Нет, местные ребята явно тоже не задохлики, но с моими никакого сравнения. А сержант продолжает: – Тащ майор, отделение в полном составе, больных нет, отставших нет, происшествий нет! Отвечаю: – Молодец, Цыплаков, давай быстро в кубрик, оружие почистить, амуницию в порядок привести и отбой до особого распоряжения. Сегодня вечером у нас будет настоящее дело – это вам, ребята, не жирных купцов гонять. Отправил этих вниз, а сам продолжил встречать остальные группы. Последними прибыли группа лейтенанта Жукова с англичанина (ну того, который с оптикой) и группа старлея Рагуленко с германца, который гаубицы перевозил. Причем прибыли одним катером, и не просто так, а с шумом и помпой. Если все остальные шли, никуда не торопясь, на пятнадцати узлах (побыстрее, чем местные паровики, но не радикально), то этот герой поставил катер на редан и прилетел на пятидесяти узлах… Я представляю стук падающих на палубы челюстей господ офицеров, наблюдающих, как катер, полный людей, мчится, задрав нос и едва касаясь воды кормой. А рядом с рулевым в рост стоит некто в мундире с закатанными рукавами, сдвинутом на затылок берете и большой сигарой в зубах. Где он взял эту сигару-то? Неужто у дойчей конфисковал? Поднимается, значит, Слон по трапу, а вблизи все это выглядит еще брутальней. Ну, то, что рукава мундира до локтя закатаны, это ладно – что тельник видать, это нам положено. О берете и сигаре я уже говорил. А вот дымчатые солнцезащитные очки и улыбка без двух зубов шесть на девять, на разбойничьей загорелой роже – это вам не халам-балам. И тут я вспомнил его второе погоняло, ну когда он еще капитаном был – «герр гауптман»! Точно, такого на улице встретишь – не глядя на другую сторону перейдешь. А ведь японцам с ним не на улице, а бою встречаться придется; командир он хоть куда, и бойцы за ним и в воду и в огонь. Жуков рядом с ним – как скромная благородная девица, хотя тоже растет мальчик. За эти две недели чуть заматерел, взгляд стал жестче, а рука тверже. Но все равно понятно, кто устроил эти гонки. Бойцов я отпустил, дождался, пока спустятся по трапу в низы и спрашива: – Какого рожна, товарищи офицеры, вы устроили это морское родео? Кому были нужны все эти полеты на метле под куполом цирка? Что, нельзя было спокойно, как все прочие люди, прибыть, не привлекая к себе особого внимания? Что значит – «мы опаздывали»? Из-за чего? Что значит – «сменщик дотошный попался»? Но принял?! И, надеюсь, без предварительного морского купания? А то я тебя знаю – утопишь человека и глазом не моргнешь. Значит, так, орлы! Вам полчаса на «привести себя в порядок» – и оба в мою каюту. Дело у нас сегодня вечером, надо захватить японскую базу на островах Эллиота. Вот мы и будем думать, как брать эти самые острова. Только думать надо быстрее, а то ты, Слон, застрянешь на «Вилкове», и хрен тебя потом на ходу на «Трибуц» переправишь. Отпустил я товарищей офицеров и спустился в свою каюту. Так, вот он «Боевой устав пехоты» а это что рядом? Мля! Так это же «Глубокие операции» Триандафилова. Так сказать, труд Иоанна Предтечи всей стратегии двадцатого века. Так, аккуратно заворачиваем в плотную бумагу… У одной книжки на обложке год печати восемьдесят второй, у второй – девяносто шестой. Нефиг светиться. Вручил в коридоре первому встреченному бойцу и послал его в направлении «Трибуца», разыскивать полковника Агапеева. А сам открыл ноутбук, раскрыл пакет тактических карт и погрузился в размышления над проблемой Эллиотов. – Разрешите, товарищ майор? – в дверь вдвинулся лейтенант Жуков. – Там это… Слон, простите, старший лейтенант Рагуленко, сказал, что сейчас будет. – Заходи, Костя, заходи, – я оторвался от дисплея ноутбука, который гипнотизировал уже минут пятнадцать, – будем думу думать, как супостата одолеть. По всем расчетам, на исходные мы выйдем почти на закате, а сам бой будет проходить фактически ночью. Вот глянь – видишь, на этих двух маленьких островах то ли строятся, то ли уже вооружаются по две двухорудийные двенадцатидюймовые батареи. Я разговаривал с кап-три с «Трибуца», который в наше время был фанатиком истории этой войны, и все свободное время проводил на Цусимском форуме. Схема японской базы на островах Эллиота, кстати, тоже от него. Так он сказал, что новых длинноствольных скорострельных двенадцатидюймовых орудий у японцев не было даже на ЗИП для броненосцев. Значит, у них там к монтажу намечены пушки предыдущего поколения, типа один-два выстрела в минуту и шесть километров дальность. Но пока мы не возьмем эти батареи, ни один корабль не подойдет на эти самые шесть километров. Теперь смотри дальше… В этот момент в дверях нарисовался Слон, опять при полном параде, при закатанных рукавах, сигаре и солнцезащитных очках. – Разрешите, товарищ майор? Это мы, мышицы! Ага, вот именно слово «мышицы» к Слону подходило больше всего. Мне осталось только вздохнуть. – Влазь, животное! Ну и где ты шлялся сейчас? Бабы здесь отсутствуют как класс, за исключением нескольких синих чулков, которые на рожу пострашнее Ксюши Собчак. – Дык ведь, – замялся Слон… – Отставить, давай к делу! – пришлось повторить ему то, что уже рассказал лейтенанту Жукову. – Так, вот смотрите, между островами якорная стоянка. Вчера ночью при разведке с вертолета вот здесь были засечены стоящие на якорях корабли. Вот эти мелкие отметки – скорее всего, номерные миноносцы, а точки покрупнее – это суда снабжения. Но самая главная цель не здесь. Вот тут, на большом острове у основания мыса, есть пометка «телеграфная станция», а это, скорее всего, обозначает штаб базы и склады МТО. Ну не будут их большие начальники далеко бегать к пункту связи. Так, короче, объектов куча и разбросаны они, дай боже, по трем островам и одной якорной стоянке. Как все это связать в один узел? У кого какие соображения? – Товарищ майор, – поднял руку Жуков, – так у нас же… так мы же перед самым этим походом получили ротную тактическую систему управления, даже опробовать ее не успели. Видели, в кубриках такие большие ящики сложены? Там три БПЛА, ноутбуки для управления ими и для тактики… – Постой, товарищ Костик, а куда же ты раньше молчал? – на мгновение я даже потерял дар речи; видно, сегодня не только Макарову суждено получить свои ништяки. – Скрывал от командира?! – Товарищ майор, да забыл я о них как-то… – оправдывался лейтенант. – Да и что бы мы с ними делали в море? – Действительно, в море нам этот комплект и нафиг не сдался, – я повернулся к старшему лейтенанту. – А ты что молчишь, Слон? – А я че, герр майор, я ничего… Ты мне пальцем покажи, чего сделать нужно, а уж я – камня на камне… – Пальцем, значит… смотри. Твоя цель – штаб, атакуешь группой в составе двух отделений. Самый толковый твой сержант возглавит… В этот момент в дверь постучали. – Да! – недовольно отозвался я. – Войдите! В двери нарисовался боец, судя по всему, из последнего призыва – присутствовала в нем еще некоторая необмятость и лопоухость. – Товарищ майор, вас там на палубе спрашивают… – Кто спрашивает-то? – не понял я сути вопроса. – Да это, полковник какой-то, из местных… – замялся боец. «Ага, – подумал я, – из местных полковников мне известен только один – Агапеев. Что-то он рановато, или, пока суть да дело, не выдержал испытания любопытством на разрыв и удрал от Макарова? Ну-ну!» Однако вслух бойцу я, конечно, сказал нечто иное: – Значит так, вьюнош! Сейчас ты ракетой взлетаешь на палубу, подходишь к тому полковнику, и вежественно строго по уставу, приглашаешь его к нам. Только вместо «товарища» говори «господин», не дорос он еще до товарища. Потом медленно и степенно провожаешь его к моей каюте. Здесь представляешься строго по уставу и исчезаешь с моих глаз, чем дальше, тем быстрее. Все понятно? Боец энергично кивнул. – Исполняй! – Ну-с, товарищи офицеры, будем знакомиться с местным коллегой?! А ты, Костя, метнулся за своим ноутом, пусть будет для комплекта! Слон покачал головой. – Жаль, у нас нет крупномасштабной карты этих островов Эллиота. Представь себе картину – сидим над картой, где обозначен каждый куст, и думаем, как мы будем их штурмовать. – Погоди, Слон, – остановил я его, – дождемся полковника. Вроде он головастый, и жаль, что погиб тогда с Макаровым. А так, может, с будущим начальником генштаба сейчас ручкаться будешь? Задатки у него есть, да еще мы ускорения придадим… Лейтенант успел вовремя – того времени, что боец ходил за полковником, ему хватило, чтобы принести из находящейся по соседству каюты ноутбук, развернуть его и сбросить мне пдф-файл с описанием тактической системы, в ответ получив от меня крупномасштабную карту островов. И вот боец приводит полковника, а у нас картина маслом. Под потолком слоями плавает дым от слонячьей сигары. Вообще-то курит тут только он один, но одной этой сигары, наверное, хватило бы для постановки дымовой завесы средней мощности. На столе стоят два прибора непонятного назначения, и над ними склонились офицеры в странных полуморских, полуармейских мундирах. Да и еще старший лейтенант Рагуленко, как я уже упоминал, на неподготовленных людей производит весьма сильное впечатление. – Добрый день, господа, – произнес полковник Агапеев, с любопытством впитывая в себя устроенную нами мизансцену. – Еще раз добрый день, Александр Петрович! – отозвался я. – Позвольте представить вам моих офицеров. Командир первого взвода лейтенант Жуков Константин Петрович, в реальных боях еще не бывал, но подает надежды… Костик, как в кино про «Адъютанта его превосходительства», склонил голову и щелкнул каблуками. – Командир второго взвода, старший лейтенант Рагуленко Сергей Александрович, старый битый волк, руки которого по локоть в крови врагов России. – Слон только задумчиво кивнул, будто отвечая своим мыслям. – Проходите, Александр Петрович, а у нас тут в разгаре военный совет, методом мозгового штурма ломаем голову над проблемой штурма островов Эллиота. Вот, смотрите… – я повернул к нему ноутбук экраном, – это то, что там понастроили японцы к июню месяцу, в нашей истории, разумеется… Вот четыре двенадцатидюймовые артиллерийские батареи, орудия, само собой, устаревшие, может даже из китайских трофеев, поскольку известно, что современных у них не было даже на замену поврежденных стволов. Вот здесь, на острове Да-Чанг-Шан Дао, была отмечена телеграфная станция, а значит, поблизости находится и штаб. Вот не спрашивайте, откуда нам это известно, но под берегом этого острова, именуемого Хаз-Ян Дао, стоят на бочках два отряда номерных миноносцев, а чуть дальше на якорях – транспортные пароходы снабжения. Значит, так – предварительный план такой… Наш объединенный корабельный отряд подходит к островам с южного направления. Отражение контратаки японских номерных миноносцев – это дело моряков. Скорее всего, у японцев под парами будет находиться только один из двух отрядов миноносцев… сразу после их потопления мы спускаем на воду катера – два с «Трибуца» и два с «Вилкова». – Я посмотрел на лейтенанта Жукова. – Костя, твои вот эти два маленьких острова, прикрывающие ворота на внутренний рейд. На Хаз-Ян Дао пойдешь сам, для второй группы, которая пойдет на Су-ли Дао, подбери опытного сержанта, например, Бычкова. У берега пусть будут осторожны, особо не гоняют, судя по спутниковым снимкам, – я вывел на экран ноутбука детальную карту берега, – там мелко и много крупных валунов, которые могут даже обсыхать в отлив. Теперь слушай меня внимательно… Это твое первое дело, но ты особо не форси. Мне тут не нужны не только двухсотые, но и трехсотые. Напорешься на серьезное противодействие – лучше отойди и вызови «Трибуц», пусть они сперва на пару с «Быстрым» перекопают там все артиллерией вдоль и поперек. Бычкову сам объяснишь то же самое. Понял? – Костя кивнул. – Теперь с тобой, Слон. Точнее, сначала с твоей второй группой. На нее желательно поставить Цыплакова, парень вполне зрелый. Его задача – миноносцы на якорях, те, что не затонут после артподготовки, и транспортные пароходы. В случае оказания сопротивления прикажи ему никого не жалеть. Твоя же цель – остров Да-Чанг-Шан Дао и расположенный на ней штаб. Идешь чуть позади катера Бычкова и проскакиваешь мимо заграждения на скорости, когда он уже вступит в бой и японцам будет не до тебя. Дальше, после высадки, атакуешь штаб, в темпе, не дав этим козлам опомниться. Александр Петрович, – повернулся я к Агапееву, – на эскадре или в крепости есть надежные офицеры, владеющие японским языком? – полковник отрицательно махнул головой, – тогда в плен бери по возможности старших офицеров, они-то обязательно владеют английским, а уж наши особисты убедят их говорить. Кстати, тебе могут встретиться рыжие «японцы» совсем не азиатского вида, этих брать только живьем. Да, вот еще что – там же могут быть склады МТО, все должно достаться нам в целости и сохранности. Ну а остальное сам знаешь… Товарищи офицеры, вы свободны… Слон, пока не мы не отшвартовались, пришли кого-нибудь, пусть получат у лейтенанта Жукова ПНВ, камеры, рации и прочие причиндалы тактической системы. Свое пока поберегите, Бог даст, пригодится. Так, Костя, зайдешь ко мне через часок, будем развертывать КП. Когда мои лейтенанты вышли, я повернулся к Агапееву. – Ну как вам, план, Александр Петрович? * * * 14 марта 1904 года 12–35 по местному времени. Внешний Рейд Порт-Артура, 10 миль южнее Золотой Горы. БПК «Адмирал Трибуц». Капитан первого ранга Карпенко Сергей Сергеевич Ну вот, вроде все в сборе. «Быстрый», «Вилков», «Бутома» и оба МРК заняли свои места в походном ордере. На «Иркутск» по звукоподводной связи отсигналено, чтобы был готов к походу, а также что в укромности Эллиотов введем наш чемодан «без ручки» в надводном положении на якорную стоянку и замаскируем. Полчаса назад со мной на связь вышел адмирал Макаров. Значит, наши РТВшники уже закончили работу и, так сказать, наладили оперативный и официальный канал связи. Видно, у адмирала накопилась куча вопросов, которые жгут ему язык. Вообще, если верить тому, что историки написали про Макарова, мы с ним два сапога пара. Оба не признаем половинчатых решений, оба склонны к атакующей тактике, оба в критической обстановке будем бороться до последнего. Но отвлеченные разговоры в сторону; на «Вилкове» в катер грузят еще один комплект радиооборудования, на этот раз для «Новика», монтировать его придется уже в пути. Времени до начала похода осталось ровно для того, чтобы забрать специалистов с «Аскольда» и высадить на «Новик», а потом надо будет быстро-быстро поднимать катер на борт, ибо время выйдет, совсем. Так что ни мне, ни Макарову сейчас не до долгих разговоров, у него тоже вполне себе стадо баранов. Когда я узнал, кто возглавит отряд миноносцев, который будет нас сопровождать, то чуть не упал. Лидером группы из трех миноносцев – «Страшного», «Сильного» и «Расторопного» – будет, конечно же «Страшный», потому что командует им аж целый капитан второго ранга, Юрасовский Константин Константинович, при том, что командиры двух других миноносцев просто лейтенанты. Но смотрю на часы – время на разговоры почти вышло… Связываюсь со Степаном Осиповичем, получаю «добро», они тоже готовы. Ну, с Богом! Рукоятка машинного телеграфа переложена на «Малый ход» – и «Трибуц» медленно сдвигается с места. Вслед за нами движение начинает «Быстрый»… За ним на свои места пристраивается «Вилков» и «Бутома». Теперь с нами больше нет тягучего хвоста из арестованных пароходов. Даже какая-то непривычная легкость в теле образовалась. Пока наш курс направлен прямо в Золотую Гору, но вот рулевой перекладывает штурвал вправо – и после плавной циркуляции нос корабля направлен уже в открытое море, туда, откуда сегодня утром здесь появилась армада Того. Пока идем на восьми узлах, в пяти кабельтовых мористее нас второй кильватер из «Аскольда», «Новика» и трех миноносцев. Все время хочется назвать их эсминцами, но рано – не доросли еще детки. Все, походный ордер сформирован, сводная эскадра легла на условленный курс. Короткий обмен мнениями с «Аскольдом» – и добавляем ход до шестнадцати, по скорости нашего «Бутомы». Как там говорили викинги, идя на врага: «Берегись – я иду!» Степан Осипович в откровенном восторге от новых возможностей радиосвязи. Ну ничего, подождем, где-то на полпути до островов Эллиота «Новик» в эфир должен выйти. А пока все в норме, эскадра на курсе, обороты машин номинальные, противника не видно, погода приемлемая, все катится как положено – а значит, есть время немного позасорять эфир, то есть поговорить на интересующие темы. Таем более что кроме Иванова на «Быстром» и Ольшанского на «Вилкове», нас никто и не слышит. Ну разве что господь Бог, но ему для этого радио не обязательно. Как я понял, сейчас со мной говорил Макаров-кораблестроитель, которого интересовали перспективы кораблестроения в свете привнесенных нами новшеств, так сказать, «разговор на перспективу». А Макаров-флотоводец пока взял тайм-аут для оценки ситуации. А Степан Осипович все говорил о своем, больном: – Да, Сергей Сергеевич, думал я, своими супер-минами вы весь класс броненосцев под монастырь подведете. Ну на кой черт, спрашивается, строить эти громоздкие, неповоротливые утюги, если их можно убить с одного выстрела… – Есть такая возможность, Степан Осипович, – ответил я, – но, скорее всего, мой ответ будет «пока нет». Во-первых – пока мы можем воспроизвести только парогазовые торпеды, а у них и труба ниже и дым пожиже. Во-вторых – эскадра Того не имела правильного охранения из эскадренных миноносцев, способного предотвратить нашу атаку или атаку подводных лодок – еще одного врага линейного флота. И только со временем, когда появится оружие, которое точно бьет с загоризонтных дистанций и которому безразличны броня и размер – только тогда броненосцы будут обречены на вымирание, как только таких снарядов станет достаточно. Но до того еще минимум тридцать-сорок лет. Но все равно с сегодняшнего дня линейный флот утратил позиции абсолютного гегемона, и пострадает тут больше всего Британия – именно у них самый большой броненосный флот и утрата им пусть части боевой эффективности будет воспринята наиболее болезненно. Изменится весь геополитический баланс в мире. Хотя эти вопросы больше по ведомству господина Одинцова, это им приходится считать стратегические и геополитические балансы. Э-эх, – Макаров на минуту задумался, – Сергей Сергеевич, будьте любезны, Вот вы сказали про ракеты «Быстрого», но на вашем корабле стоят такие же штуки, расскажите, будьте добры, что это такое? – Все просто, Степан Осипович, мы с «Быстрым» как раз из разряда кораблей эскорта. Мы в основном против подводных лодок. А «Быстрый» в основном против надводных кораблей. Мины наши способны за своей целью на глубину идти. Но все это ближняя оборона, а вон эти, как вы их назвали, «штуки» – это восемь ракетных снарядов «Раструб-Б» предназначенных для поражения подлодок на расстоянии до пятисот кабельтовых. Каждый такой снаряд у себя в брюхе несет самонаводящуюся противолодочную мину. По надводным кораблям не очень хорошее оружие, хотя есть и такой режим. Вот проделаем маленькую модернизацию, и можно будет применять, но только по небронированным целям. – А почему, Сергей Сергеевич? – не понял Макаров. – Почему именно по небронированным? – Степан Осипович, этот снаряд не имеет бронебойной головной части, а только фугасную. И вся модернизация будет заключаться в извлечении самодвижущейся мины и замещении ее равным количеством взрывчатки с сохранением центровки. А мину мы используем позже, по прямому назначению. Пусть взрыв получится и очень мощным, но это будет взрыв снаружи корпуса корабля, а не внутри, как в случае с «Москитом». Хотя крупные бронепалубные крейсера, которых у англичан тоже достаточно, он будет уничтожать на раз. – Понятно! – ответил адмирал Макаров и перевел тему разговора: – Сергей Сергеевич, вы только что сказали, что и вы и «Быстрый» – это эскадренные миноносцы сопровождения. А водоизмещение? На мой глаз, у вас где-то от шести до восьми тысяч тонн. Это совсем уж не миноносец, а крейсер первого ранга получается. – Степан Осипович, всю первую половину двадцатого века боевые корабли будут набирать водоизмещение. Потомки известных вам эскадренных броненосцев наберут до шестидесяти–семидесяти тысяч тонн водоизмещения и будут вооружены девятью орудиями единого калибра в шестнадцать дюймов. И это при крейсерской скорости хода в тридцать узлов. Но это динозавры, уже вымершие к моему времени по указанным вами же причинам. Появилось мощное и дальнобойное оружие, способное уничтожать сверхдорогие артиллерийские корабли с безопасной дистанции. Крейсера успели набрать водоизмещения до двадцати пяти-тридцати тысяч тонн при тех же скоростях до тридцати пяти узлов. Ну а корабли водоизмещением в шесть-восемь тысяч тонн – это эсминцеподобные корабли разного назначения, как, например, наш, предназначенный для охоты за подводными лодками за пределами прибрежных вод. Поэтому мы так и называемся – Большой Противолодочный Корабль. Правда, в последнее время гулял слух о начале проектирования серии универсальных эсминцев до двенадцати тысяч тонн водоизмещения, но это только слух. Адмирал Макаров жадно впитывал информацию. – Сергей Сергеевич, вы сказали, что потомки броненосцев будут вооружены девятью орудиями единого калибра; скажите, что такое единый калибр и как можно разместить на броненосце девять орудий? – Ну, во-первых, единым называется главный калибр при отсутствии среднего. Кстати, в качестве противоминного калибра на таких кораблях используются орудия калибра сто двадцать-сто тридцать миллиметров. Как главный калибр на «Быстром». Из расчета два ствола противоминного на один ствол единого. Они же зенитные орудия для отражения атак летательных аппаратов. А на второй вопрос, тут рисовать надо… Встретимся – покажу картинки. Вы про «Мичиган» слышали? Американцы строят броненосец очень интересной конструкции, так называемая линейно-возвышенная схема… Это когда вторая башня расположена сразу за первой и выше ее, а на корме аналогично. Это уже чистый линкор, поскольку имеется возможность соединить все орудия в одном бортовом залпе. Есть еще дредноутная схема, кстати через год англичане должны начать строить свой «Дредноут» – вот там тоже единый калибр, но все башни на одном уровне, ромбом, и бортовой залп в четыре пятых от полного. По крейсерам могу сказать только то, что они будут развиваться в том же направлении, только иметь меньший калибр орудий, меньшее бронирование и водоизмещение, и большую скорость. И так же, как нынешние броненосные крейсера типа «Асама» некоторые называют броненосцами третьего класса, так и будущие линейные крейсера можно смело назвать линкорами второго класса. Все предназначено для боя в линии, для концентрации огня по одной цели. Поэтому линейно-возвышенная схема довольно быстро вытеснит дредноутную… – Конечно, – хмыкнул Макаров, – никто не захочет возить с собой балласт. Да и ваши пушки, хоть и малого калибра, все равно установлены по этой самой линейно-возвышенной схеме… – Мал да удал, Степан Осипович, – улыбнулся я, – на Эллиотах, Бог даст, мы их вам в деле покажем. Канонерку и вспомогательный крейсер мы именно пушками уничтожили, но кто не видел, тот не поверит. И причем пушками «Трибуца», а не «Быстрого». Да и два отряда японских эсминцев этой ночью тоже ими. Один выстрел в секунду и дальность в сто тридцать кабельтовых – это вам не воробей чихнул. – Посмотрим, посмотрим, Сергей Сергеевич. Вы лучше скажите, что вы с господином Одинцовым дальше делать собираетесь? – Степан Осипович, детально об этом надо говорить с самим Павлом Павловичем, но в общих чертах план таков. Базироваться на островах Эллиот – это раз. Зарегистрироваться вспомогательными крейсерами – это два. Прервать судоходство на японских морских коммуникациях – это три. Помочь вам внести в существующие корабли кое-какие мелкие усовершенствования – это четыре. Это, так сказать, по моей, военно-морской части. По линии майора Новикова можно было бы попробовать передать опыт двадцатого века частям сухопутной армии, чем он, кстати, сейчас вполне активно занимается с полковником Агапеевым. Сейчас пока теоретически, а вот вечером будет практический показ скоротечной десантной операции в стиле конца двадцатого века… Нет, вру, Степан Осипович – при крупных десантах они у нас прямо на плавающих боевых машинах десантировались, как вспомню – аж мороз по коже… Ну, тогда пусть пока будет малый оперативный десант, все равно кое-что прояснит. Но самый главный вопрос – на господах Одинцове и Иванове. Именно капитану первого ранга Иванову ехать в Санкт-Петербург и прорываться в высшие эшелоны власти, но об этом лучше разговаривать с самим Павлом Павловичем. Если хотите, я попробую вызвать его в рубку. – Хорошо, Сергей Сергеевич, вызывайте, – услышал я и, закрыв трубку рукой, шепнул стоящему рядом вахтенному лейтенанту: – Пошли кого-нибудь за Одинцовым, скажи – «Макаров на связи, хочет говорить». А Макаров тем временем, на минуту замявшись, продолжил: – Что-то я, Сергей Сергеевич, никак не пойму, кто из вас там командир? У меня как бы в глазах двоится – то получается, что вы, а то, что господин Одинцов… Я вздохнул. – Все очень просто, Степан Осипович – из всех политических приемов я знаю только «апоплексический удар табакеркой», коим побороли не то Павла Первого, не то Петра Третьего. А сии приемы в двадцатом веке нанесут куда больше вреда, чем пользы. А вот общение с Павлом Павловичем явно пойдет высочайшей фамилии на пользу, тем более что она не исчерпывается государем-императором или, к примеру, генерал-адмиралом. Но подробнее об этом с самим Павлом Павловичем. В то же время он очень мало понимает в военно-морском деле, и пока все идет хорошо, он ни в коей мере не будет вмешиваться в мои распоряжения. ТАМ, в две тысячи семнадцатом, положение было примерно таким же. Команда Тимохина под руководством Одинцова, осуществляла эксперимент, корабли моей группы и рота морской пехоты были им приданы как транспортные средства и для охраны-обороны. Видите ли, когда существует полное согласие в поставленных целях, то иногда и не важно, кто из нас главный. Я, например, над этим вопросом по большей части даже и не задумываюсь. О, кстати, вот и Павел Павлович идет. Одинцов взял у меня трубку и произнес:– Добрый день, Степан Осипович, я вас внимательно слушаю? – Павел Павлович, – ответил Макаров, – меня смущают слова Сергея Сергеевича, о неких ваших политических планах, при этом он наотрез отказался разговаривать об этом без вас. Можно об этом немного поподробнее? – Степан Осипович, – ответил Одинцов, – мои политические убеждения просты и ясны, и я совершенно не собираюсь их скрывать, более того, они и есть моя работа. Изложить? – Будьте любезны, Павел Павлович, – с любопытством в голосе произнес Макаров. – Ну, значит так, Степан Осипович, – начал Одинцов, – во-первых – анализ всей истории России – как той, что известна нам обоим (то есть до начала двадцатого века), так и той, что в нашей истории протекала после этого момента – говорит о том, что наибольших успехов Россия добивалась при сильном правителе с неограниченными полномочиями, который бы ставил стране задачи на десятилетия и на века. Да что там говорить про успехи – при отсутствии этого простого фактора Россию постигали великие потрясения. Так что абсолютная монархия есть наиболее подходящая для нас форма правления. А то, что государи не всегда соответствуют занимаемой должности – это вопрос особый, ибо обе остальные формы правления в виде различных форм коллегиального управления аристократии, или представительной демократии, ставили страну на грань гибели и обычно назывались Смутой, с большой буквы. Так что менять форму правления или свергать династию у меня никакого желания нет, ибо это как раз и вызовет тот Хаос, которого мы собираемся избежать. По счастью, в самой сердцевине династии существуют точка опоры – это вдовствующая императрица Мария Федоровна. Сейчас она мало вмешивается в политику, но это только из-за недостаточного понимания того, куда все катится. Если ее просветить о мрачных перспективах нынешнего правления, то она сама приложит все силы к исправлению ситуации. А ведь это умная и волевая женщина, которая может собрать в своих руках значительную власть. Но, Степан Осипович, подробности чуть позже, и уж точно не по радио. Вот все, что касается вопроса власти в России. Есть еще два кита – внешняя политика и экономика… Продолжать? – Да-с, Павел Павлович, ошарашили вы меня… – протянул Макаров. – Значит, вы не разделяете воззрений наших либеральных мыслителей? Всяких радений о благе народном? – Степан Осипович, либерализм и народное благо никак не совместимы, даже совсем наоборот, – парировал Одинцов, – эти деятели знают только свое собственное благо – для себя, любимых. Ознакомитесь с историей нашей России после одна тысяча девятьсот девяносто первого года, вам тошно станет. Там этих гнид было как блох на бродячей собаке. А вот народное благо – оно нормально идет не по разделу власти, а по разделу экономики и промышленности, которые как раз и процветают при сильной и разумной власти. – Продолжайте, продолжайте, Павел Павлович, весьма интересно… – Макаров закашлялся, – я аж заслушался. Одинцов подмигнул мне и продолжил: – Степан Осипович, вопрос внешней политики прост как три копейки. И изложил его четко и ясно государь император Александр Третий. У Росси нет никаких союзников, кроме ее Армии и Флота. Для любого иностранного государства союз с нами – лишь средство достижения их меркантильных интересов. Когда интерес достигнут, союз выбрасывают на помойку, до следующего раза. Поэтому – только политика равноудаленности от различных европейских держав в треугольнике Германия – Франция – Великобритания. Германия, которая могла быть нам хоть отчасти союзной, враждебна нам из-за своего союза с крайне враждебной Австро-Венгрией и проблемы лебенсраум – жизненного пространства. Отчего-то некоторым немцам кажется, что найдут они его путем завоеваний на Востоке, но там земля для них есть только под могилы. Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет. У французов к России вполне утилитарный интерес – им надо, чтобы русские солдаты сражались вместо них с Германией. Свое выживание на карте мира они хотят купить ценой русской крови. С Великобританией вообще все просто – им кажется, что мы способны столкнуть их с позиции мирового гегемона. И они тоже хотят, чтобы русские солдаты умирали за британские интересы. А мы способны потеснить их как мировую сверхдержаву, в этом меня убеждает весь опыт двадцатого века. Только вот стране придется напрячь все силы, как при Петре Великом, чтобы привести наши военные, политические, экономические возможности в соответствие с нашим потенциалом. Конечно, я умолчал про САСШ, но их вы можете приравнять к Великобритании, тот же гадский менталитет. Вам все понятно, Степан Осипович? – Да уж, Павел Павлович, – протянул Макаров, – излагаете вы живо… Наши англо, франко, германо и прочие филы вас предадут анафеме и сожгут живьем. А что вы скажете о развитии нашей промышленности, а то мы сейчас без заграницы даже приличного корабля построить не можем? – Степан Осипович, не только промышленность, но и сельское хозяйство, и образование, и транспорт нуждаются в быстром и радикальном улучшении. Дело в том, что военная промышленность, которую вы имеете в виду, опирается, как на фундамент, на массовую промышленность, производящую товары для народа. А откуда ей взяться, если народ беден и может позволить себе купить крайне мало товаров. И то, самым массовым покупаемым товаром является водка. А сие уже творится от безысходности. Говоря о народной бедности, мы упираемся в крестьянство, которое составляет подавляющую часть российского населения и его культурно-цивилизационный костяк. В России, как наследство крепостного права, сложилась парадоксальная ситуация. К востоку от Уральских гор много земель и мало народу, к западу от тех же гор много народу, но мало земель. Если даже раздать все помещичьи земли крестьянам, как за то ратуют революционеры, то радикально это ситуацию не улучшит, даже наоборот. Очень быстро плотность населения опять вырастет до критического уровня и все начнется сначала, только свободной земли уже не будет. Поэтому первой и основной задачей государства является выравнивание плотности населения на пригодных для сельского хозяйства землях Империи с резким увеличением товарного производства продуктов питания. А вот уже на этой базе можно будет и развивать промышленность. Потому что как только крестьянину будет чем платить за товары, к нам потянутся со своими заводами иностранные фирмы, особенно если высокие таможенные пошлины сделают производство в России более выгодным, чем импорт готовых товаров. И, кроме того, мы могли бы взять на себя производство некоторых полезных изделий из нашего времени – конечно, тех, которые поддадутся копированию на данном уровне производства, чем сделать Россию мировой законодательницей технологической моды на столетие вперед. Но это пока так, наметки в общих чертах. Если хотите, можем подробнее поговорить на эту тему отдельно, а по технологиям, которые мы могли бы внедрить в ближайшее время – при участии профильных специалистов. – На мой дилетантский взгляд, звучит вполне разумно, Павел Павлович, – отозвался Макаров. – Из всех вопросов меня отдельно интересуют те новшества, которые могли бы быть применены на флоте, вроде ваших этих радиостанций. – Хорошо, Степан Осипович, только по вопросам нужд флота вам лучше обращаться к Сергею Сергеевичу, он тут более компетентен и знает нужных вам людей в составах своих команд лучше меня. – Хорошо, Павел Павлович, у вас что-то еще? Одинцов прокашлялся. – Степан Осипович, не знаю, предупреждали вас или нет, но сейчас к Порт-Артуру должен подъезжать личный поезд Наместника Алексеева. И не надо ходить к гадалке, чтобы предположить, что, узнав о событиях сегодняшнего бурного утра, он возьмет свой любимый «Баян» и с максимальной скоростью помчится вслед за нами. Так что, как только закончим с островами Эллиота, надо будет собраться и обговорить ситуацию. Степан Осипович, вы должны понять, что я совершенно не собираюсь разыгрывать вас втемную, но попытки обойти Наместника могут слишком дорого нам всем обойтись. Наоборот, если вы сможете совместно работать в одной команде, то это резко улучшит моральный климат в крепости и на эскадре. У Наместника много разных недостатков, но он не предатель России и не гнида, а это значит, что с ним можно вести дело. Макаров немного помолчал, и я и Одинцов знали о взаимной неприязни между ним и Наместником, но надеялись, что эти два непростых человека смогут перешагнуть через нее ради пользы дела. – Я подумаю, Павел Павлович, и как вы правильно сказали, мы еще это обговорим. А то тут мне докладывают, что на «Новике» на мачту уже поднята антенна, а это значит, что скоро к нам присоединится Николай Оттович. А мы тут разговариваем о вещах вроде бы непозволительных для непосвященных, так что давайте отложим наши специальные разговоры до личной встречи. – Хорошо, Степан Осипович, до встречи. Одинцов передал трубку мне и вышел из рубки.
Часть 6. Здесь наш новый дом 14 марта 1904 года 15:05 по местному времени. Железнодорожный вокзал Порт-Артура Поезд Наместника Алексеева прибыл почти строго по расписанию. Все было как обычно – ковровая дорожка, духовой оркестр, толпа встречающих. Но Наместник на Дальнем Востоке адмирал Алексеев шестым чувством царедворца чуял что, что-то было не так. Во-первых, праздничный перезвон церковных колоколов. Наместник Дальнего Востока, адмирал и прочая, прочая, прочая, был о себе довольно высокого мнения, но вряд ли так встречали именно его. Во-вторых, из окна вагона наблюдались толпы празднично одетых обывателей, стекающиеся к набережной, так что Порт-Артур сегодня напоминал разворошенный муравейник. Из чего адмирал Алексеев сделал вывод, что сейчас его будут радовать…. – Ваше высокопревосходительство, гляньте… – Адъютант указал на набережную, где из катеров и шлюпок выгружали на берег толпу понурых японских матросов. – Значит, у Макарова все-таки получилось побить макак! Интересно, какие потери по эскадре? – сказал Наместник своему адъютанту лейтенанту фон Боку, проходя к выходу из вагона. – Все выясните по возможности быстро и доложите. На перроне его встретил начальник морского отдела штаба эскадры контр-адмирал Молас. – Ваше высокопревосходительство, имею честь доложить, что подошедшая сегодня утром к Порт-Артуру японская эскадра полностью уничтожена. Наши корабли повреждений в бою не имеют, потерь в командах нет. Под конвоем двух вспомогательных крейсеров доставлены шесть пароходов с военными грузами, предназначавшимися японцам. – Погодите, контр-адмирал, кто из нас сошел с ума? – Наместник замер на месте, осмысливая услышанное. – Как это может быть, что японская эскадра полностью уничтожена, а наши корабли вовсе не имеют повреждений? Или макаки сами затопили свои броненосцы? – Никак нет, ваше высокопревосходительство, не сами. Не могу знать, как там точно было дело, в момент боя я находился в штабе, но вице-адмирал Макаров оставил для Вас запечатанное сообщение с указанием вручить лично в руки. Контр-адмирал сунул Наместнику пакет так, будто тот жег ему руки. Наместник сломал большие сургучные печати и разорвал плотную бумагу. Короткий текст, написанный рукой самого Макарова, гласил: Его высокопревосходительству адмиралу Алексееву Е. И., Наместнику Императора Всероссийского на Дальнем Востоке, от Командующего Тихоокеанским Флотом Российской Империи вице-адмирала Макарова С. О., лично в руки, конфиденциально. В восемь часов утра сего дня к внешнему рейду Порт-Артура подошла японская эскадра в составе шести броненосцев, двух броненосных и четырех бронепалубных крейсеров. По причине того, что противник имел над нашей эскадрой двойное преимущество, я не решился его атаковать. В восемь часов тридцать минут появившиеся в тылу японской эскадры два неопознанных корабля под Андреевскими флагами вступили в артиллерийский бой с замыкающими японский строй бронепалубными крейсерами. В результате массированного и невероятно точного артиллерийского обстрела с недоступных для японцев дистанций все четыре японских бронепалубных крейсера были потоплены в течении десяти минут. Наблюдательный пост флота на Золотой Горе предоставил полный хронометраж. После бронепалубных крейсеров невыясненным нами способом (предположительно новой разновидностью самодвижущихся мин) потоплены: броненосные крейсера «Асама» и «Якумо» и броненосцы «Микаса», «Асахи», «Фудзи» и «Ясима». Броненосцу «Сикисима» взрывом самодвижущейся мины оторвало пятнадцать сажен кормы с винтами и рулем. Броненосцу «Хацусе» мина угодила в борт, оборвала левый вал и заклинила перо руля в положении лево на борт, что вызвало неуправляемую левую циркуляцию. Оба оставшихся на плаву японских броненосца были небоеспособны и под угрозой расстрела со стороны нашей эскадры спустили флаги, после чего их командиры и старшие офицеры совершили обряд сеппуку. В настоящее время ведутся работы по спасению кораблей от окончательного затопления… Дочитав страничку послания до конца, Наместник рассеянно сунул листок в карман. «Эта бумага – верх недоговоренностей, поэтому надо начинать разбираться самому», – подумал он и, пожевав губами, он повернулся к Моласу. – Так, адмирал, что там еще? Я же понимаю, что вы чего-то не договариваете! – При выходе с внутреннего рейда столкнулись и получили повреждения броненосцы «Севастополь» и «Пересвет». В командах потерь нет, по предварительному докладу капитана над портом, корабли нуждаются в доковом ремонте или подведении кессона. – Ах ты кусача вошь, все-таки капнули дегтем в мед! – Наместник огляделся по сторонам. – Почему здесь нет самого адмирала Макарова – он что, ранен или, хуже того, убит? – Ваше высокопревосходительство, адмирал Макаров на крейсере «Аскольд», в сопровождении крейсера «Новик» и миноносцев «Страшный», «Сильный» и «Расторопный», отбыл вместе с прибывшим сегодня вспомогательными крейсерами к островам Элиота. Согласно последнего сообщения адмирала Макарова, целью рейда является захват японской маневровой базы, с тем, чтобы воспрепятствовать дальнейшим действия вражеского флота в этих водах. Причины, заставившие его так поступить, должны быть изложены в письменном рапорте, который я Вам только что передал. – Посмотрим… Наместник Алексеев снова вытащил на свет письмо Макарова. Точно, на обратной стороне было продолжение: Как выяснилось после встречи с командирами неизвестных кораблей, это были построенные в САСШ на частные средства по русскому проекту прототипы быстроходных крейсеров первого ранга. В этой атаке впервые применялись новые быстроходные дальнобойные самодвижущиеся мины конструкции русского изобретателя Тимохина. В результате грамотных и решительных действий опытных команд этих кораблей, полностью использовавшей преимущества своего нового оружия, японская эскадра прекратила свое существование. В связи с необходимостью окончательно очистить ближайшие воды от японского присутствия и для организации места базирования для полностью секретных кораблей убыл к островам Элиота в составе группы кораблей: крейсеров «Аскольд» и «Новик», миноносцев «Страшный», «Решительный», «Стерегущий», вспомогательных крейсеров с номерами «564», «715» и «081», а также судна обеспечения «Борис Бутома». Вице-адмирал С. О. Макаров. «Так… – подумал про себя Наместник, – вот оно что – одни из порта выйти не могут, косорукие бездельники, другие – герои, приходят и вместо них воюют, эскадры топят!!! Понятно… Когда броненосцы не могут без приключений даже выйти на внешний рейд, то чего ждать от таких вояк?! Так обязательно надо выяснить, что там к чему, история пахнет Большой Тайной. Неужели Сандро все-таки разыграл свою карту? Предупреждал всех, предупреждал, а когда его слушать не стали, взял и приготовил козырь в рукав. И сейчас бросил его на стол?! Сильный ход!» Алексеев снова сунул письмо Макарова в карман. – Значит так, господин контр-адмирал – быстро найдите мне очевидцев всех сегодняшних событий – только тех, что сами что-то видели, а не только слышали от кого-то. Опросите команды купцов, которых привели с собой эти «вспомогательные крейсера», может, всплывут какие интересные факты… И найдите мне среди пленных макак кого-нибудь, кто хоть немного говорит по-русски. Хочу послушать их мнение, как они дошли до жизни такой. И передайте на «Баян», чтоб высылали катер – если гора не идет к Магомету, то Магомет сам пойдет к горе. А Мы пока подождем в здании вокзала. – Ваше высокопревосходительство, в штаб доставлен лейтенант с «Цесаревича», находившийся в момент боя на наблюдательном посту на Золотой горе. Ему, наверное, было видно лучше всех…. – Давайте его сюда… нет, лучше сразу на «Баян»… Побеседовать с ним можно и в пути. И туда же всех, кого еще успеете найти из очевидцев… – Ваше высокопревосходительство, куда? – опешил от неожиданности контр-адмирал Молас. – Вслед за вице-адмиралом Макаровым и таинственными вспомогательными крейсерами на острова Элиота. Слишком серьезное это дело и название «вспомогательный крейсер» для кораблей, которые вдвоем и не напрягаясь потопили целую броненосную эскадру, мне кажется просто насмешкой над здравым смыслом. И еще – я просто обязан телеграфировать об этом случае Государю Императору, но как это делать, если я не увижу все своими глазами? «И, кроме того, – подумал Алексеев, – такие новости вызывают ливень наград и монарших милостей и надо успеть пробиться поближе к центру событий…» Американцы они там или нет, но наместник чувствовал, что при надлежащей подготовке знакомство с этими людьми может принести ему в будущем большие политические дивиденды. Они же фактически выиграли войну, хотя, может быть, сами этого до сих пор не осознают. Наместник никогда не катался по морю на гавайских досках, но что такое «оседлать волну», он чувствовал интуитивно. Час спустя броненосный крейсер «Баян», отчаянно дымя всеми четырьмя трубами, двинулся на восток в сторону островов Элиот. Кочегары в поте лица скармливали раскаленным топкам одну тонну угля за другой – Наместник не собирался плестись по морю экономическим ходом. А внизу, в адмиральской каюте, сам он заворожено выслушивал фантастический рассказ флотского лейтенанта о сверхскорострельных и сверхточных пушках и сверхметких самодвижущихся минах. Те рассказы, что неделю назад или даже вчера в обычной обстановке вызвали бы усмешку, теперь воспринимались совсем по другому. «Может быть все что угодно! – крутилось в голове у Алексеева, – главное – не упустить свой шанс…» * * * 14 марта 1904 года 17:37 по местному времени. Окрестности маневровой базы японского флота на островах Элиот. Боевая рубка БПК «Адмирал Трибуц» Капитан первого ранга Карпенко Сергей Сергеевич До японской базы на островах Элиот осталось около пятнадцати миль. Мы подходим к ней со стороны садящегося в море солнца. Японские наблюдатели нас еще не обнаружили или принимают за возвращающуюся эскадру Того, потому что среди японских кораблей пока не наблюдается никакой суеты. Уже сорок минут операторы радаров «Трибуца» и «Быстрого» наблюдают японскую якорную стоянку. Отметки кораблей на радаре можно пересчитать по пальцам – жалко, что этого не видит Степан Осипович. Вот эти восемь совсем маленьких отметок как раз там, где их и нанесли на карту вертолетчики. Наверняка это те два отряда номерных миноносцев по четыре вымпела, которые числились в Первой боевой эскадре у Того. Так, вот еще рядом четыре отметки покрупнее… а это что за хрень? Свиридов о таком не докладывал! Упс! Столько событий, память совсем дырявая стала. Это тот самый отряд истребителей в четыре вымпела, что участвовал в попытке закрыть проход этой ночью. Так, а это что за прекрасная маркиза у самого входа на внутренний рейд? Для трампа мало, для миноносца велико. Так это, наверное, то самое авизо «Тацута», любимая посыльная посудина Того. Собралась куда-то бежать с донесением? А вот и черта с два! А вот это точно на внутреннем рейде восемь единиц на якорях – от трех до восьми тысяч тонн. Скорее всего, пароходы снабжения, между прочим, с грузами для первой боевой эскадры японского императорского флота. Где-то здесь, в шестидесяти кабельтовых от островов, должно быть заграждение из двух ниток якорных мин. Только узкий зигзагообразный фарватер безопасно ведет к якорной стоянке. Наш ГАК «Полином» увидит эти мины где-то с дистанции в десять кабельтовых. Пора бы уже приводить эскадру в боевое положение. Я взял в руки трубку. – "Аскольд", на связи "Трибуц". Карпенко, до исходного рубежа атаки двадцать кабельтовых. Будьте добры вызвать в рубку Степана Осиповича и играйте тревогу, через семь минут мы начинаем. Эфир ответил: – «Трибуц», на связи «Аскольд», Грамматчиков, вас понял, боевая тревога. – Удачи вам, Константин Александрович, и с Богом! – сказал я, а про себя подумал: «Лишь бы сдуру по своим не попали из своих допотопных…». А вообще у нас с «Быстрым» огневой мощи как у десятка «Аскольдов». Но миссия имеет еще и воспитательную цель – показать, «как надо», не глядя со стороны, а так сказать, непосредственно участвуя. – Спасибо, Сергей Сергеевич, к черту! – ответил Грамматчиков. Но я уже не обращал внимания на слова, сосредотачиваясь на предстоящей задаче. Самое главное – стоит ли обстреливать позиции японских батарей? Они построены? Вооружены? Снаряжены? После некоторого размышления я решил открыть огонь при первых признаках целенаправленного шевеления на позиции. А тем временем солнце багровым шаром упало почти к самому горизонту. Есть! На экране ГАКа высветились одна за другой две нити минных заграждений; искать проход некогда, дежурный отряд номерных миноносцев уже движется к выходу с внутреннего рейда. Вызываю «Аскольд»: – «Аскольд», ваш курс ведет к опасности – прямо по курсу, в девяти кабельтовых, минное поле. Будьте осторожны. – «Трибуц», я «Аскольд», у аппарата капитан первого ранга Грамматчиков. Вас понял! – «Аскольд», на связи Карпенко. Примите чуть вправо, и заткните уши. Сейчас мы их будем тралить! Не успел Грамматчиков ничего переспросить, как «Трибуц» взял градусов на двадцать вправо и с левой установки РБУ-6000 огненными каплями, одна за другой, полетели четыре реактивные бомбы. Описав дымную дугу, они упали, подняв высокие всплески, на ничем не выделяющийся участок моря. Несколько секунд было тихо, потом с ужасным грохотом вода встала верникально. – «Аскольд» это «Трибуц», удалось подорвать два-три букета, – Карпенко глянул на планшет, – проход шириной примерно в кабельтов, пристраивайтесь в кильватер за «Быстрым». – «Трибуц», вас понял. Грамматчиков не догадался прикрыть трубку рукой, и я услышал, как он говорит Макарову: «Откуда они взялись, Степан Осипович? Сунулись бы мы сюда на радостях сами, потеряли бы крейсер. Ведь там и в самом деле не меньше трех букетов, из пяти мин каждый, было…» «Константин Александрович, не гневите Бога, будьте любезны. Он и так даровал нам сегодня куда больше, чем мы заслуживали. Для вашего же благополучия, как верноподданный Императора Всероссийского, примите к сведению «американскую» версию и везде подтверждайте. Ибо все, что сверх того, смогу поведать вам только с личного соизволения Его Величества.» «Как вам будет угодно, Степан Осипович, но думать то вы мне не запретите…» «Думайте что угодно, Константин Александрович. Но, во-первых – вас люди слушают, понимать надо. А во-вторых – смотрите внимательно, разворошили мы осиное гнездо, вон японские миноносцы на встречу спешат…» И в самом деле, отряд номерных японских миноносцев уже миновал вход на внутренний рейд и начал быстро разгоняться в сторону приближающихся русских кораблей. За маленькими стопятидесятитонными корабликами потянулись длинные хвосты черного дыма. Их командир повел свой отряд прямо поверх минных полей, должно быть, зная, что заграждение выставлено на куда более крупную дичь, а его миноносцы с их двухметровой осадкой никак не смогут потревожить выставленных мин. Все было бы так, но и я тоже знаю свое дело не хуже его, а может и лучше. Поэтому, когда японский миноносный отряд проходил минное заграждение (на несколько кабельтовых южнее того места, где «Трибуц» уже проделал проход) снова заработал реактивный бомбомет, на этот раз с правого борта. Карпенко повторил свой трюк с тралением, но на этот раз море над минным заграждением не было пустынно. Короче, японцы шли строем пеленга. Головной, №69, успел проскочить и отделался, можно сказать, легким испугом. Средние, №67 и №68, просто исчезли, поглощенные взрывами, а концевой №70 на полном ходу врезался в стену воды, поднятую сдетонировавшими минами. Через мгновение его полузатопленный корпус мелькнул среди пенных водоворотов на месте подрыва. Еще секунда – и о номерном миноносце №70 больше никто и никогда не услышит, кроме разве что морских археологов. Но и флагманский №69 тоже недолго радовался своей удаче, восемь кабельтовых – дистанция прямо-таки пистолетная для пушек «Трибуца». Я даже не стал просить «Быстрый» включиться в работу – незачем. Будь он в чуть более удобном ракурсе, то вообще бы обошелся шестьсот тридцатым комплексом, а так АК-100, так АК-100. Очередь осколочно-фугасными снарядами и четыре разрыва в воде, и один на мостике у японца. Еще одна очередь со второго орудия, и снова накрытие. На этот раз снаряд попал в носовой торпедный аппарат. Взрыв – и только густое облако черного дыма, как отлетевшая душа погибшего миноносца. – Ах ты, мать-перемать, …, …, – судя по витиеватости и разнообразию эффектных междометий, Грамматчиков не сдерживал эмоций. – Степан Осипович, и что вы скажете на этот раз? Две очереди – два накрытия, и это, заметьте, безо всякой пристрелки. А темп стрельбы? Молотят как картечницы, право дело… – Константин Александрович, повторю вам то же, что и говорил ранее. Просто принимайте все как есть и не задавайте лишних вопросов, со временем привыкнете. – Теперь понятно, почему на нем только два орудия. По темпу стрельбы, меткости и фугасному действию снаряда они равны примерно двадцати нашим пушкам калибра шесть дюймов – то есть в артиллерийском бою этот корабль превзойдет и «Аскольд», и «Новик», вместе взятые. Я… – Кхе-кхе, Степан Осипович… – вынужден был я прервать столь увлекательный диалог, – там эта маленькая мерзавка «Тацута» пытается от нас сбежать. Не могли бы вы попросить Николая Оттовича сходить и прекратить это безобразие? К югу от нас минных полей нет, путь свободен. Мы со своей стороны немного собьем ей прыть… – Хорошо, Сергей Сергеевич, я распоряжусь, – ответил Макаров, – я даже не буду спрашивать, как и чем вы достанете цель, которая в шестидесяти кабельтовых от вас. – Ерунда эти шестьдесят кабельтовых; могли бы и пушкой, но не будем, пушки пригодятся для других целей, глядите…. За трубами «Трибуца» вспыхнуло багровое пламя. Одна за другой в темнеющее небо поднялись две ракеты зенитно-ракетного комплекса «Кинжал». Радиокомандная система наведения точно вывела их на удирающий авизо. В конце концов, стрельба по скоростной морской цели – это один из штатных режимов. Обе боеголовки разорвались в непосредственной окрестности котельного отделения и натворили немало дел. Изрешеченные осколками трубы и вентиляторы, лопнувшие от сотрясения паропроводы, удушливый черный дым, сочащийся по палубе из огромной дыры в первой трубе. И пожар – да-да, на верхней палубе вспыхнул самый обыкновенный пожар. Скорость сразу упала узлов до четырнадцати, и вскоре «Новик» смог присоединиться к забаве со своими стодвадцатимиллиметровыми орудиями. Еще несколько минут – и всем стало ясно, что «Тацута» обречена. Или гибель, или плен – третьего не дано. Хулиганистые комендоры «Новика» с азартом превращали изящный кораблик в бесформенную груду железа, пылающего от носа и до кормы. Тем временем «Трибуц» и «Быстрый» открыли беглую стрельбу из обоих орудий по стоящим на якоре вдоль берега большого острова японским эсминцам (или, как их тогда называли, «истребителям»). Кочегары в отчаянной спешке пытались разогреть холодные котлы, но у них не было шансов, потому что вместе со стомиллиметровыми снарядами «Трибуца» на японцев обрушились куда более мощные фугасные снаряды с «Быстрого». Сначала по одному, а потом и группами, японские матросы начали прыгать в воду и пытаться доплыть до острова, который был от них не более чем в кабельтове. Взрывы снарядов продолжали убивать и контузить людей прямо в воде. Вскоре бегство обрело массовый характер. Японские матросы не хотели умирать стоя на якоре, когда нет возможности нанести дополнительный ущерб врагу. Картина стала напоминать артиллерийский расстрел безоружных. – Дробь стрельбе! – я понял, что с миноносцами покончено и дальнейший обстрел есть лишь пустая трата снарядов. – Степан Осипович, давайте разделимся. Сейчас с «Трибуца» и «Вилкова» будет выброшен десант, который возьмет под контроль острова и утихомирит бегающих по ним японцев. А Вы на «Аскольде» вслед за десантными катерами возьмите под контроль вон те пароходы. Сдается мне, там запасы для всей эскадры Того. – Хорошо, Сергей Сергеевич, только вы не увлекайтесь. На стоянке еще не все японские миноносцы затонули; одна мина, выпущенная полоумным самураем – и… вы сами говорили, что ваш корабль абсолютно безбронен. – Степан Осипович, мы примем меры. На те миноносцы, что не затонули, тоже будет высажен десант. В принципе, Степан Осипович, наша военно-морская работа сделана – все корабли противника выведены из строя; все дальнейшее проходит по ведомству майора Новикова. Так что устраивайтесь поудобнее и смотрите представление. Где вам еще покажут такой цирк? Несколько минут спустя с бортов «Трибуца» и «Вилкова» было сброшено по два десантных катера. По одному катеру пошли на малые острова, прикрывающие вход на внутренний рейд. Один катер нацелился на большой остров, на котором располагались угольная станция и телеграф. А четвертый по широкой дуге рванул к полузатопленным корпусам японских миноносцев. Вслед за катерами, нащупывая безопасный путь сонаром, на внутренний рейд вошел «Трибуц», ведя за собой «Быстрый» и «Аскольд», который сразу направился к сгрудившимся в кучу пароходам. Вскоре с островов донеслись резкие щелчки винтовочных выстрелов из «арисак» и приглушенное татаканье автоматов. Пару раз резкой скороговоркой отметился Корд. В темнеющее на глазах небо взмыли осветительные ракеты. На юге море освещалось ярким костром по имени «Тацута». Когда матросы с «Аскольда» в шлюпках устремились к своей добыче, команды пароходов снабжения повели себя как благоразумные некомбатанты и даже пальцем не пошевелили для побега или сопротивления. Уже поздно ночью, в полной темноте, радары «Трибуца» и «Быстрого» засекли одиночный корабль, водоизмещением в шесть-восемь тысяч тонн, приближающийся к островам Элиот со стороны Порт-Артура. Немного подумав, адмирал Макаров направил для выяснения миноносец «Страшный», на котором только что закончились работы по радиофикации. * * * 14 марта 1904 года. 17:40 по местному времени. Окрестности маневровой базы японского флота на островах Эллиот. БДК «Николай Вилков» майор Морской пехоты Новиков. На палубе – строй морских пехотинцев, четыре отделения, первая и вторая тактическая группы. Бойцы в полном боевом – камуфляжи, каски, бронежилеты, из карманов разгрузок торчат снаряженные магазины сорокопятки. Лица размалеваны боевым гримом. Прохожусь вдоль строя, рядом со мной идет полковник Агапеев, на его лице ужас и сомнение одновременно. Перед строем, так же обмундированные, застыли командиры групп – лейтенант Жуков и старший сержант Бычков. Настроение брутальное. Еще раз оглядываю строй и поднимаю руку, призывая к вниманию. – Товарищи бойцы! Сейчас вы пойдете в свой первый настоящий бой на этой войне. Это не полигон и не компьютерная игра, это война. А японский солдат – он и в начале века был вполне серьезным противником. Они без колебаний готовы отдать свою жизнь за своего императора, так давайте же поможем им в этом. В бою будьте собраны и предельно внимательны, прикрывайте друг друга, как вас учили. Каждый японец с оружием в руках должен быть уничтожен. Исключение касается только старших офицеров, но на этих двух островах таковые вам вряд ли встретятся. Если японец бросит оружие, то уже вам решать, брать его в плен или пристрелить. Но если вы его в плен все же взяли, он неприкосновенен. Да не забывайте контролировать свою работу – у этих узкоглазых стрекозлов есть противная привычка прикидываться мертвыми, а потом стрелять в спину. А посему не пожалейте патрона для контрольного выстрела в голову. Так, вот еще что – возможно, строительство оборонительных сооружений ведется силами некомбатантов. Обращаю особое внимание, с голов гражданских лиц не должен упасть ни один волос. Ну, вот вроде и все. Удачи вам, ребята, и чтоб все вернулись! С Богом! По катерам! – махнув рукой в спину бойцам, бросившимся к своим местам в катерах, я повернулся к полковнику Агапееву: – Ну-с, Александр Петрович, как вам? – Жутко, Александр Владимирович, – поежился тот, – уж не знаю, как вы воюете, но смотреть на ваших людей страшновато. Прямо пиратские головорезы из авантюрных романов – Дрейк, Морган… – Александр Петрович, – усмехнулся я, – вы попали в точку. Именно головорезы! Когда я посылаю их на поле боя, я жду от них, что они выполнят задачу и все вернутся назад, живыми и здоровыми. А для этого им надо быстро и с гарантией убить всех вооруженных врагов. Но довольно об этом, пойдемте вниз, на мой КП. – Подождите, Александр Владимирович, – Агапеев удержал меня за рукав, – а что это делают ваши люди? Я обернулся. На очистившейся палубе два моих сержанта-контрактника из разведгруппы закончили собирать два мини-БПЛА и теперь готовили один из них к запуску. – Александр Петрович, – я повернулся к Агапееву, – вы в детстве бумажных голубей запускали? Так вот, это вроде тех голубей, но только побольше и с моторчиком… В это время двигатель на БПЛА чихнул и завелся ровным гудением. Сержант размахнулся и запустил в полет «голубя-переростка». Полковник смотрел на эту картину, от удивления приоткрыв рот. – Александр Владимирович, и зачем это? – только и мог сказать он. – Идемте ко мне на командный пункт… – Времени уже совершенно не оставалось, и я повлек полковника за собой. – По дороге все объясню. Видите ли, Александр Петрович, во все времена, начиная с Александра Македонского и кончая генералом Скобелевым, полководцы мечтали увидеть поле боя с высоты птичьего полета. В наши времена эта мечта осуществилась. На каждом, с виду игрушечном, аэроплане установлен электронный глаз, который и будет передавать нам вид сверху поля боя. Эти аппараты способны держаться в воздухе три часа и улететь от места запуска на тридцать верст. Короче, нам хватит. В моей каюте, временно превращенной в командный пункт, на столе стояли три ноутбука. Два были из комплектов тактического управления взводами, а третий управлял полетом БПЛА. За всеми тремя ноутбуками сидели мои сержанты-контрактники из разведгруппы. Увидев меня, они вскочили. – Товарищ майор… – Вольно, ребята, – я пробежался взглядом по дисплеям ноутбуков, – как обстановка? – Пока все по плану, товарищ майор! – отрапортовал прапорщик Нечипренко, – канал связи с «Трибуцем» и «Быстрым» установлен и проверен. БПЛА идут по заранее запланированному маршруту, над целью будут на пять-семь минут до штурмовых групп. Движение катеров со штурмовыми группами соответствует графику. Ага, БПЛА прошли над японскими батареями. Та, что справа от прохода, построена, но не до конца вооружена – орудия завезены, но еще не собраны. А на той, что слева, еще идет заливка фундаментов и брустверов. В общем, наши корабли могут не опасаться внезапного залпа в борт, о чем я и сообщаю Карпенко, еще раз убедившись, что на батареях все спокойно (то есть, конечно, какие-то личности там суетятся, но ничего страшнее «арисак» у них нет). Тратить на это корабельные снаряды – чистое расточительство, тем более что в сгущающейся тьме тактическое преимущество будет полностью за моими бойцами. – Отлично, братцы! – я еще раз глянул на дисплеи. – Ну-ка, выведите мне картинки с камер командиров тактических групп… – Ага, все смотрят куда надо – на цель, один Жуков назад оглядывается. Беру в руку гарнитуру: – Костя, ты куда вылупился, твоя цель впереди, а ты на «Вилков» оглядываешься, непорядок! Тебе до десантирования две минуты, а ты о чем думаешь? Ну-ка, быстро повернул голову куда надо! Лейтенант еще называется, вот вернешься – выдеру как сидорову козу! Все, время вышло, у самого берега островов катера резко сбросили ход; через командирские аудио-каналы было слышно, как гулко загрохотали «Корды», прижимая обороняющихся к земле. А тех, кто не желал прижиматься, превращая в неаккуратный фарш. Там временем два других катера, с группами старшего лейтенанта Рагуленко, миновали вход на внутренний рейд и стали расходиться – один, направляясь к притопленным миноносцам, а другой – к большому острову. Бой вступил в свои права. А беспилотники тем временем, набирая высоту, пошли вдоль островов к дальним от прохода батареям, сканируя по дороге местность. Примерно посередине и одного и другого острова в кадр попали странные сооружения, сверху похожие то ли на загоны для скота, то ли… похоже, что скот-то двуногий. Надо предупредить командиров групп, чтобы не устроили там лишней пальбы. На островах Хаз-Ян Дао и Су-ли Дао разгоралась перестрелка. «Корды» пока умолкли, на время перебазирования с катеров, но десант уже достиг берега, поэтому в разговор вступили «Печенеги» и РПК. Японцы живо отстреливались из «арисак», но разница была в том, что японский солдат стрелял «примерно туда», а мои бойцы, используя ПНВ, били точно в цель, отправляя воинов микадо одного за другим к предкам. В инфракрасную камеру к Жукову попал момент, когда над недостроенным орудийным бруствером картинно, с саблей наголо, поднялся японский офицер. Секунда – и на этом потомке камикадзе скрестились три или четыре двухпатронные очереди. Это ребята явно от неожиданности. Офицер рухнул как статуя Саддама, и больше не поднимался. Еще пара минут – и кое-как организованная оборона обвалилась и бой перешел в фазу истребления бессмысленно сопротивляющихся и в прочесывание позиций. Так, времени прошло всего ничего, а «Трибуц» уже миновал проход и вошел на внутренний рейд. Беспилотники тем временем дошли до концевых батарей, зафиксировали суету на огневых (примерно до взвода пехоты) и повернули в сторону большого острова. Мгновение поколебавшись, я вызвал «Быстрый». – Михаил Васильевич, вы сильно нам поможете, если немедленно нанесете огневой удар шрапне… простите, зенитными снарядами по целям три и четыре. Расход – по пять-шесть снарядов на цель. – Нет проблем, Александр Владимирович, – ответил Иванов, посмеиваясь; я слышал, как дальше он командовал своему командиру БЧ-3: «Армен, носовая башня – цель три, кормовая башня – цель четыре, зенитными, очередь по четыре снаряда на ствол, высота подрыва пять метров. За Родину! Огонь!» Несколько мгновений ничего не происходило, потом камера бокового обзора с одного БПЛА показала, что носовая башня эсминца бьет почти в упор по батарее на острове Су-Ли Дао – там разрыв на разрыве, облака то ли пыли, то ли дыма4 картина на тему «есть ли жизнь на Марсе?». А вот кормовая башня, цель которой на Хаз-Ян Дао, стреляет… почти вверх, по-зенитному. И тут до меня дошло, что цель слишком близко и прикрыта островом, а корабельное орудие не гаубица, на уменьшенном заряде стрелять нельзя. Чего на заводе в унитар отвесили, на том снаряд и полетит. Вот и исхитрился артиллерист «Быстрого» достать японцев через стратосферу. Снаряды летели, наверное, четыре-пять минут, но результат был тот же, цель была накрыта и утонула в облаках разрывов. Окидываю взглядом всю картину. Слон достиг своего берега по-тихому и теперь, развернувшись в цепь, скрытно продвигается в направлении китайской деревни, где находятся угольные склады и предполагается штаб базы. Цыпа миноносцы взял, почти – остался только один. И, судя по всему, он дословно выполнил мой приказ и миноносцы брал уже без японцев… Доклад – сначала Жукова, а потом и Бычкова – подтвердил мою догадку, странные сооружения оказались тем, что я в них и подозревал – загонами для двуногого скота. Сделано попроще, чем в ведомстве Гиммлера, но ничего, эти ребята еще учатся. Все дальнейшие действия с этими лагерями я приказал отложить до утра, а пока не оставить на этих островах ни одного живого японца. * * * 14 марта 1904 года. 17:55 по местному времени. Окрестности маневровой базы японского флота на островах Элиот. БПК «Адмирал Трибуц» старший лейтенант Морской пехоты Сергей Рагуленко (Слон). – Ну, товарищи бойцы, командованием перед нами поставлена задача – захватить штаб маневровой базы. Расположен он на большом острове, а посему, не отвлекаясь на прочее цели, которыми займется другие, выдвигаемся на полной скорости к оконечности мыса. При проходе разрешаю пулеметчикам немного пострелять по японцам из турельных «Громов», чтобы они не постреляли по нам из своих «арисак». Именно ради этого пулеметы и вернули с танкера на катера. Головы по дурости не подставлять и в рукопашную зря не лезть. Если какой самурай схватится за свою фамильную железку, то быстро пристрелите его и идите дальше. На все прочее наплевать – главное задание. Все ясно? Ну, тогда в катер и вперед! Стою на носу, сзади от меня пулеметчик; оборачиваюсь – целей пока нет, но он все равно шарит стволом по горизонту. В войну еще не наигрался? Вот будет ему сейчас война и немцы! В лицо летит соленая водяная пыль, хоть скорость далеко не полная, всего двадцать узлов. Но и так достаточно; по воде плавает всякая дрянь, и вполне можно напороться на пустую бочку или бревно. Но, для местные моряков это, наверное, все равно что цирк на воде. По правому траверзу оставляем недостроенную японскую артиллерийскую батарею. Там суетятся какие-то непонятные личности в японской армейской форме. С нашего катера в их сторону летит несколько коротких очередей из «Корда», немедленно нас поддерживает катер Цыплакова. Пока мы отвлекаем внимание и японцы пытаются с нами перестреливаться, оставшаяся незамеченной группа Бычкова высаживается на берег чуть в стороне от батареи и без единого выстрела. Судя по звукам внезапно вспыхнувшей перестрелки, им удалось незаметно полуокружить батарею и сблизиться с японцами на дистанцию выстрела из подствольного гранатомета. Мы немедленно прекращаем стрельбу и растворяемся в темноте. Катер Цыплакова отворачивает влево, в сторону полузатопленных миноносцев, а нам прямо – к предполагаемому месторасположению японского штаба. Проходим еще с две мили – и вот наша цель. Катер заблаговременно сбрасывает скорость и тихонько подходит к берегу. Ребята с матюками прыгают по колено в холодную воду. Пока шли сюда, совсем стемнело – ну так нам и надо; надвигаю на глаза ПНВ, ребята синхронно повторяют мой жест. Экипированы-то мы как для самого настоящего десанта, без шуток. Для местных мы сейчас, наверное, выглядим как выходцы из ада. Почти прямо перед нами должен располагаться сигнальный пост; направляю туда пару Кисы, с командой все быстро зачистить и присоединиться к нам. Еще неизвестно, сколько их там при штабе. Киса с напарником исчезает в вязком зеленоватом тумане, а я веду остальную группу дальше. Туда, где сейчас японцы строят телеграфную станцию и именно где-то там должен располагаться штаб. Ага, нашли, здесь они! Здание телеграфа пока не достроено и там никого нет, но в рыбачьей деревне чуть левее какое-то подозрительное шевеление. Насколько я помню японские порядки, все китайские рыбаки вместе с семьями наверняка покоятся с перерезанными глотками в какой-нибудь яме неподалеку. Которую сами же и выкопали. Что поделаешь, теорию про недочеловеков придумал совсем не Гитлер, тут она уже давненько в ходу. Ну как еще может обосновать свое превосходство маленький, но гордый островной народ перед громадной континентальной империей? Так вот – только так. Особенно если эта империя временно находится в упадке, а маленькие, но гордые сидят на иностранном допинге. А тут еще одна континентальная империя нарисовалась, еще более громадная. И опять мешает маленьким, но гордым насиловать, жечь, грабить и убивать… Выбрасываю из головы ненужные мысли, тем более что сзади нас догнал Киса со своим альтер эго. Жестом показывает, что на посту было четверо – прикончили всех. Ну и ладно, хрен с ними. Охватываем деревню с трех сторон. В тыл к японцам посылаю пулеметчиков с «Кордом» и еще две пары снайперов. Их задача, если противник побежит вглубь острова – положить всех. Снайперы должны, в случае обнаружения офицеров – бить по ногам, чтобы по возможности взять в плен. Только не верю я в это, все равно ведь зарежутся, сцуки. Подходим поближе – точно, никаких китайцев в бамбуковых шляпах, одни японские зольдатики в их идиотских кепи. Суетятся, бегают, тащат какие-то ящики. Интересно, они что, решили, что смогут смыться с подводной лодки? Остров, он и есть остров – семнадцать километров в длину и два в ширину. За пару дней выловим всех. Особенно когда предки уйдут к себе в Артур и в воздух можно будет поднять вертолеты. Ну все, дистанция пистолетная, да и японцев не так уж много – не намного больше, чем нас. Ага, понятно, куда таскают эти ящики – туда, вглубь острова, решили в холмах отсидеться. Значит, там документы, которые пытаются спрятать. Ну все, понеслась! Вскидываю к плечу автомат и бью короткой очередью по паре японских солдат, волокущих очередной ящик. Передний согнулся пополам и рухнул на песок, а задний, бросив ящик, судорожно сдергивает из-за спины свою арисаку. Ну-у нет! Вторая очередь – и еще один японец отправляется на свидание со своей богиней Аматерасу. Кричу что-то нечленораздельное и бегу вперед, стреляя во все, что шевелится. Прошли всю деревню насквозь – в результате из полусотни японцев выжил только один, предположительно офицер. Ему шальная пуля попала в правую руку, и он не смог вспороть себе живот. Пожилой, матерый волчара. Остальные мертвы, в том числе и те четверо, что покончили с собой, чтобы не попасть к нам в плен. У меня один боец ранен в бедро и один в предплечье… Еще несколько – слава бронежилетам – отделались легким испугом и синяками. Ну не берет местный револьвер наш тяжелый бронежилет даже в упор. Эту истину японцам еще предстоит усвоить. Как закончилась стрельба, начали прочесывать деревню уже по-серьезному… И тут, смех и грех, в нескольких домах нашли японский походный дом терпимости. Ну не могут благородные самураи, чтобы без женского общества… Ну, вот им, наверное, и выдавали сюда билетики – в порядке очереди или в качестве поощрения. Отдельно «дамы» для господ офицеров, отдельно для унтер-офицерского сословия – эти попроще. Основной контингент – кореянки, нахватали девок по деревням в окрестностях Чемульпо. Хотя, похоже, есть и несколько японок – скорее всего, профессиональных шлюх. Когда стрельба началась, их вышибалы наружу повыскакивали со своими револьверами – там их наши ребята и положили за компанию с остальными. А девки умнее поступили – упали на пол пластом и лежали тихо, как мыши под веником, стараясь не отсвечивать. А я вот теперь стою среди них, как дурак, и думаю, какими словами я об этом майору докладывать буду? Опять, скажут, Слон отличился – бордель в плен взял. * * * 14 марта 1904 года 21:05 по местному времени. Окрестности маневровой базы японского флота на островах Элиот. Мостик крейсера «Баян» Командир «Баяна» Вирен стоял на мостике своего корабля рядом с Наместником Алексеевым. Никто не мешал их беседе они были там только вдвоем, если не считать офицера для поручений, застывшего в дальнем углу вне зоны слышимости тихого разговора. Этикет, так сказать. – Подходим, Ваше высокопревосходительство, – капитан первого ранга Вирен опустил бинокль, – миль пятнадцать осталось… На горизонте метались лучи прожекторов и изредка вспыхивали зарницы разрывов. – Ваше превосходительство, – донесся зычный крик сигнальщика с марсовой площадки, – миноносец на встречном курсе, сигналит… – Чего сигналит-то, болван? – отозвался Вирен, известный всей эскадре своим грубым отношением не только к нижним чинам, но и к младшим офицерам. – Позывной дает – «Страшный» это… и еще: «ваш курс ведет к опасности, впереди через двадцать кабельтовых минное поле». – «Страшный»… там, кажется, командиром капитан второго ранга Юрасовский? – наморщил лоб Наместник Алексеев. – Насколько я помню, это очень добросовестный и осмотрительный командир. Вирен выдернул заглушку из переговорной трубы. – Машина стоп! Малый назад, средний назад, полный назад… Внизу, в рубке, вахтенный офицер отработал команды на машинном телеграфе; всех шатнуло вперед, крейсер начал ощутимо замедлять свой ход. Когда скорость упала до минимума, и казалось, что сейчас корабль вот-вот пойдет задним ходом, Вирен скомандовал: «Стоп машинам!» – после чего крейсер лег в дрейф точно там, где и было запланировано. Через пятнадцать минут на мостик «Баяна» взбежал возбужденный до предела капитан второго ранга Юрасовский. – Здравия желаю, Ваше высокопревосходительство! – он резко остановился, увидев Наместника Алексеева. – Вы подвергли себя ужасной опасности – до кромки минного поля отсюда не больше десяти кабельтовых. Вице-адмирал Макаров прислал наш миноносец, чтобы мы провели «Баян» безопасным фарватером. Тут неподалеку протралены два прохода в минных полях. – Кем протралены, Константин Константинович? – вмешался в разговор Вирен. – С вами не было ничего похожего на тральные суда… – Удивительная история, Роберт Николаевич – на подходе к японской базе головной вспомогательный крейсер сначала предупредил о минных заграждениях, потом выстрелил по нему летающими бомбами, похожими на ракеты Засядько. И что самое интересное – сразу сумел подорвать два букета. И второй раз повторил это, когда на нас строем пеленга пошли в атаку дежурные японские миноносцы, остальные-то в это время стояли на якорях без паров. – Ну-ка, господин капитан второго ранга, об этом поподробнее… – заинтересовался разговором Наместник Алексеев. – Я за сегодня столько занимательных рассказов прослушал, не откажусь и от вашего. – Ну, ваше высокопревосходительство, нам плоховато видно было, мы в строю, считай, последними шли – дальше нас только их танкер, этот «Борис Бутома». Только вот, как я разумею, этот «Трибуц» обстрелял минное заграждение точно в момент, когда над ним проходили японские миноносцы. Подорвалось, кажется, три букета. Два средних в строю миноносца просто пропали, подрыв был прямо под ними, а может, и их мины в аппаратах рванули, не знаю. Говорят, шимоза штука подлая… Концевой на полном ходу влетел в столб воды от взрыва и, кажется, перевернулся. А головного они пушками взяли. Вы не смотрите, Ваше Сиятельство, что это всего лишь два орудия в башнях, но бьют они часто, как картечница Нортфельда, и точно, пристрелочных выстрелов не было, сразу пошли накрытия, причем фугасными снарядами… – Вот, а говорите, что плохо видели… – Наместник повернулся к Вирену. – Ну что скажете про такие чудеса, Роберт Николаевич? – Накрытие без пристрелки с первого залпа – это уж точно из области чудес, да и с этим минным полем не все чисто. Даже если у них и была карта минных постановок, она не может быть настолько точна, чтобы можно было тралить заграждение артиллерией или вот так, летающими бомбами. Не может быть такого! Но все равно это так похоже на то, что мы уже наблюдали под Артуром… Летающих бомб не было, это да, но вот удивительно меткая и быстрая артиллерийская стрельба там тоже была, наблюдал самолично. – Роберт Николаевич, а может быть, то, что мы слышали от ваших марсовых – что минную атаку на Того этот крейсер проводил с семи-восьми миль? И попал всеми минами, не было ни одного промаха. И лейтенант с наблюдательного поста на Золотой горе докладывал о метком и быстром артиллерийском огне с огромных дистанций. И число попаданий, знаете ли, примерно в одну треть всех снарядов, тоже, по мнению современной артиллерийской науки, считается невозможным. И все это невозможное громоздится кучей на этих кораблях. Мне сложнее найти там обыкновенное, чем невиданное. И что все четверо, по словам очевидцев, идут почти без дымов – это на фоне дела сегодняшнего утра право такие мелочи… – Наместник махнул рукой. – Ну что молчите, господа офицеры? Когда я слышу о чем-то подобном, невероятном, но вполне очевидном, что я должен думать, а? – Наверное, Ваше высокопревосходительство, вы имеете в виду правило перехода количества в качество, прямо по философии Гегеля? – переспросил Юрасовский. – Если на этом корабле собрано такое количество невероятных новшеств, то и причина, и способ его появления здесь может оказаться особенно невероятным… – Константин Константинович, вы хоть сами-то поняли, чего сказали? – буркнул Вирен, – от слов «невероятное» уже голова кружится. – Так, господа, мы с вами не на богословском диспуте! – прервал разговор Наместник. – Вы, капитан второго ранга, что должны были делать? Провести нас через минные поля, так проводите. И кстати, что там за иллюминация на островах? – С ИХ вспомогательного судна «Николай Вилков» высажена рота ИХ морского десанта, и теперь они ловят там остатки японского гарнизона. Тут японцы почти стационарную базу начали строить, со своим гарнизоном, так что охота в разгаре. – Ладно, ступайте, – Алексеев отпустил Юрасовского и повернулся к Вирену: – А вы, Роберт Николаевич, тоже займитесь своими командирскими обязанностями, а с невероятным будем разбираться при ближайшем его рассмотрении… Через час с небольшим, проследовав за «Страшным», «Баян» бросил якорь на внутреннем рейде бывшей японской базы, в непосредственной близости от двух кораблей незнакомой конструкции. Стрельба на берегу к тому времени почти прекратилась, и только где-то в глубине большого острова время от времени звучали одиночные выстрелы. Наместник с мостика обозревал окрестности. Вон скупо освещенные стояночными огнями «Аскольд» с «Новиком», как овчарки отару овец, зажимают в угол несколько явно торговых пароходов. Рядом с ними еще один «пришелец» – судя по обводам, тоже купец, только вот над надстройкой флаг не иностранной державы, а Доброфлота. Вон, скорее всего, тот самый «Николай Вилков», стоит почти под берегом большого острова. Рядом с ним еще два корабля размером поменьше «Новика», но намного крупнее даже самого крупного истребителя. Алексеев перевел взгляд на предположительно крейсер первого ранга, стоящий по соседству на якоре. Как и на всех боевых кораблях этой эскадры, его корпус и надстройки были окрашены неровными треугольными пятнами и полосами, ломающая контуры силуэта, две орудийные башни в носу, странные решетчатые мачты, непонятная плоская надстройка в корме… И рядом с ними – что-то черное, продолговатое, с торчащим вверх плавником, будто всплывшая подремать на поверхность китовая акула размером с броненосец. – Ну-с, Николай Робертович, они? – спросил Алексеев, указывая на корабли. – Они, ваше высокопревосходительство, – тяжело вздохнул Вирен, – да вы и сами видите – эдакое-то размалеванное чудо ни с чем не перепутаешь. * * * 14 марта 1904 года 21:10 по местному времени. Окрестности маневровой базы японского флота на островах Эллиот. БПК «Адмирал Трибуц» Павел Павлович Одинцов. Сегодняшний день выдался бурным, да и вечер ему под стать. Два часа назад на связь вышел майор Новиков и, не моргнув глазом, доложил о захвате стратегического объекта – японского походно-полевого борделя… Смягчающим обстоятельством было то, что инициатива завести здесь эту службу принадлежала не майору Новикову, который доложил о захвате. И даже не старшему лейтенанту Рагуленко, который этот захват произвел. А, очевидно, самому мистеру Того или кому-то из его ныне покойных помощников. Но вот его же сообщение о наличии на всех трех основных островах объектов, подозрительно напоминающих гитлеровские рабочие концлагеря в миниатюре, было куда серьезней и наводило на мысль, что строили базу совсем не японцы, или японцы, но заключенные. Разбирательство с этим вопросом было благоразумно отложено на утро, все равно в темноте там ничего не сделать. Терпели полтора месяца, потерпят и еще ночь. Но утром разберемся; если там согнанные на работу корейцы – это одно, а если японские зэки, так совсем другое. Мысли о русских пленных у меня не возникло, потому что у японцев просто еще не было достаточного количества пленных, а потом, Россия – это европейская держава, и учинять что-либо подобное против ее подданных начинающие международные людоеды просто не рискнут. А что касается борделя… «Ну и Бог с ними», – подумал я и вдруг меня осенило. Я-то ломал голову, как организовать в пункте постоянного базирования приемлемый соцкультбыт, как говорили в советское время. У меня здесь находятся высококвалифицированные врачи и инженеры, некоторые из них настоящие ученые, кроме того, имеются подготовленные гражданские и флотские техники. Эти люди были согласны на спартанско-минималистские условия жизни в походе, но не стоит и пробовать заставлять их жить так же на берегу. Теперь есть кому их обстирывать, обштопывать, кормить и укладывать спать. А мне от них потребуется полная отдача, да и не только от них, а от всех и от каждого кто составляет наш коллектив. Кое-что мы получим как вспомогательные крейсера за те пароходы, что привели в Порт-Артур. На первое время хватит. Дело в том, что во вспомогательные крейсера зачислены только «Трибуц», «Быстрый» и «Вилков» со своими командами – вот им пока и идет жалование и снабжение продовольствием. Хорошо еще, что, расставаясь с австралийским рефрижератором, мы на всех кораблях до упора забили морозильные камеры австралийской бараниной. Здесь нам в руки достались продовольственные запасы Того, правда, состоящие в основном из риса. Ничего, будет чем кормить местных рабочих, которые все равно понадобятся нам при строительстве базы и военного городка. Нам надо строиться, строиться и еще раз строиться. Черт, лишь бы в лагерях были корейцы, а не японские уголовники, тогда у нас сразу будет рабочая сила! Хорошо хоть, от Того в наследство остались стройматериалы – и те, что складированы на берегу, и те два парохода стоящие на якорях, один с английским цементом и гвоздями, а другой с отличными канадскими пиломатериалами. О-о-х! Еще и проблема дележки трофеев, и проблема реализации той их части, которую мы не можем использовать в натуральной форме. Вот в данном случае, кроме двух пароходов со стройматериалами, на внутреннем рейде островов Элиота захвачены четыре угольщика, груженые кардифом и два парохода с фугасными снарядами, снаряженными шимозой и пороховыми зарядами британского образца к ним. Завтра надо будет попросить у Степана Осиповича в обмен рефрижератор с бараниной и обмундирование с сапогами с немецкого трампа. В случае если на стройке у японцев работали корейцы, можно будет их одеть-обуть и еще останется. Новиков вроде докладывал, что его бойцы видели в лагерях много женщин и подростков. В упор не помню, как японцы наказывали в уголовном порядке эти категории населения, но ожидать можно всего. Потом, когда все кончится, надо будет посоветоваться, где и чего будем строить. Вообще-то лучше всего было бы начать с бани – так сказать, и культура, и гигиена… Мысли вернулись к походному дому терпимости. Одна там беда, Рагуленко доложил, что из трех с лишним десятков женщин трое или четверо выглядят не как кореянки, а как японки. Это я их не различу, а местные запросто. Что-то не хочется оставлять среди нас лицо японской национальности… Морпехи, когда гонялись за разбежавшимися по острову японскими зольдатиками, нашли яму, доверху заполненную обезглавленными телами. Спросите, как нашли, отвечу – очень легко, по запаху – она так воняет! Но не пополнять же мне ее содержимое этими японками, будь они неладны… И что мне с ними теперь делать? Отправить в Артур с другими пленными? А много ли будет этих пленных? Ребята Новикова разошлись от души и помогли японским солдатам и офицерам почти поголовно умереть за своего императора. Посадить в джонку, дать бутылку воды, кусок хлеба и послать на все четыре стороны? Держать под стражей до конца войны или пока не помрут? Только вот решение о том, как с ними быть, надо будет принять до утра. Смотрю на часы – 21–35 по местному времени. Только что на связь вышел командир «Страшного», кавторанг Юрасовский, сообщение для адмирала Макарова: – На «Баяне» к нам в гости прибыл самолично его высокопревосходительство Наместник Императора Всероссийского на Дальнем Востоке адмирал Алексеев. Во как длинно. Что услышал Макаров, услышал и радист на «Трибуце». А дальше… Карпенко дураков и безынициативных не держит, и в двадцать первом-то веке «Трибуц» постоянно был в «боях и походах», и все закрутилось по инстанциям. Радист – старшему смены, старший смены – командиру БЧ-4, а тот уже Карпенко… ну и, естественно, Карпенко – мне. Ну, для меня этот визит сюрпризом не был, и Степана Осиповича я тоже предупредил. Понятно, зачем этот солидный государственный деятель прибежал сюда как мальчишка, вместо того чтобы с достоинством сидеть во дворце и ждать доклада. Пряники-с! А от Макарова он может ничего и не дождаться, были прецеденты. Да и мы утром слишком сильно пошумели, чтобы он мог усидеть в Артуре – ведь в первую очередь Наместник Алексеев – это политик, и только потом адмирал. Очевидно, что как только «Баян» бросит якорь, Наместник пожалует к нам в гости… Карпенко со мной согласен. Если Алексеев прибыв сюда лично, думая, что выиграет у Макарова темп, то он просто не в курсе того, что мы со Степаном Осиповичем обо всем уже заранее договорились. Но вот сам по себе Наместник Алексеев для нас и значительно интереснее, и намного опаснее, чем Командующий Флотом. Наместник может нам все порушить или, наоборот, вывести нас сразу на высшие сферы, минуя всех посредников. А посему, возможно, сейчас случится самый важный для нас бой во всей этой кампании. Мы уничтожили ударные силы японского флота, захватили их базу, но если мы не сумеем закрепить эти военные победы политическим результатом, то тогда все было зря, по крайней мере, для нас лично. В 21–55 «Баян» бросил якорь в трех кабельтовых от нас по правому борту, через три минуты последовал запрос ратьером. – К вам следует Их высокопревосходительство Наместник… Ага, адмирал Алексеев пошел напролом. – Так, Пал Палыч, решайся! – Карпенко дрожащими руками закурил сигарету. – Этот Алексеев, как ты выражаешься, из Первой Категории, ни одна наша легенда не выдержит проверки на таком уровне. Я сделал все что смог, теперь твоя очередь. С курсантских времен не переношу общения с начальством, и чем оно дальше, тем для меня лучше. С Макаровым еще как-то проще было, он нам, можно сказать, социально близкий. А тут… – Карпенко махнул рукой, – всегда я с ними немею и дураком становлюсь. – Не бзди, Сергеич, прорвемся! Иванова зови, это его епархия. Караул к трапу, все прочее, как если бы ты комфлота с официальным визитом встречал. И самое главное, не суетись! Все делай в два раза медленней, чем хочется, меня самого мандраж бьёт, но раз надо, так надо. * * * 14 марта 1904 года 22:15 по местному времени. Якорная стоянка японского флота на островах Элиот. Борт крейсера «Баян». – Андрей Августович, – наместник Алексеев смотрел в сторону «Трибуца», стоящего на якоре в пяти кабельтовых от «Баяна», и нервно комкал в руках пару перчаток, – вы поверите, что это смогло утопить целую эскадру? И не получило в ответ ни царапины? А ведь и утопило, и не получило, медицинский факт-с! Вы помните, с каким ужасом тот японский матрос кричал про крик морского дракона? Флаг капитан штаба наместника, капитан первого ранга Эбергард молча кивнул. – То-то же, Андрей Августович! И эта просьба при визите ограничиться минимумом сопровождающих… «по причине наличия большого количества секретов особой важности»… хотя там был Макаров с капитаном первого ранга Рейценштейном, полковником Агапеевым и со своим флаг офицером Дукельским. И если этого выскочку там не съели, значит – дай-то Бог – и меня не съедят. – Алексеев перекрестился. – Ваше Сиятельство, – с жестким немецким акцентом проговорил Эбергард, – а может, вам вообще не ехать на этот корабль? Может, мы с лейтенантом фон Боком… – Э, нет, немец, перец, колбаса, чего захотел! Я гнался за ним как сумасшедший от самого Артура, а ты говоришь «не ехать». Война, так несчастливо начавшаяся для России, вдруг в одночасье оборачивается блистательной победой. Что я должен отписать Государю? Что не знаю ни тех, кто эту победу российскому флагу добыл, ни того, откуда они взялись? Макаров-то свою телеграмму в Петербург уже отправил, еще днем. Нет, несомненно, это судьба, божий перст, так сказать. Так что ехать придется, не иначе. И ты, Андрей Августович, со мной собирайся, может, чего своим острым немецким глазом и приметишь. Вот Роберт Николаевич сообразил катер на воду спустить да на буксир взять, когда мы еще из-за мин остановились. И все, готово, пожалте на борт – ждать, пока пары разведут, не надо. И не надо так нервничать, Андрей Августович, Макаров с компанией вернулись с этого корабля целыми и невредимыми. И разве не достаточная гарантия Андреевский флаг? И еще – с нами пойдет дежурный адъютант, лейтенант фон Бок, уж он-то точно не испугается странного… – Если будет способен держаться на ногах, – усмехнулся Эбергард. – Он слышал краем уха ваш разговор с Юрасовским и сделал из него свои выводы. Теперь в поисках храбрости уничтожает запасы Смирновской в буфете «Баяна». Видел я его там полчаса назад. Думаю, что он уже дошел до последней кондиции. – Тогда, наверное, вы правы, – вздохнул Наместник, – лучше пойдемте туда вдвоем. Катер мягко коснулся нижней площадки трапа. Трап – это первое что показалось Адмиралу Алексееву странным, причем два раза. Во-первых, он, как ни напрягал память не мог вспомнить такого «Адмирала Трибуца», а во-вторых, эта надпись была с грубой орфографической ошибкой – отсутствовали твердые знаки на концах слов… адмирал Алексеев вспомнил разговоры об изменении орфографии и удалении из нее «лишних букв». Но по сравнению с тем, что было дальше, эти несчастные буквы оказались сущей мелочью. Когда Наместник поднялся на палубу, его поразил яркий свет, ударивший в глаза. Даже со стороны было видно, что корабль освещен невообразимо ярко, но вот вблизи казалось, что ночь превратилась в день. Таких светильников, дающих яркий, ровный, почти дневной, свет, адмирал Алексеев не видел никогда. И кроме того, его встречали… Вдоль борта было выстроено около десятка то ли солдат, то ли матросов самого устрашающего вида. Офицер в такой же земноводной форме скомандовал: – Равняйсь! Смирно! Равнение на середину! Одна звезда на погоне с двумя просветами – такого звания не было в русской армии и на флоте, Наместник Алексеев это помнил точно. «Да ведь им, – подумал он, – убить кого – словно чихнуть, сразу видно, головорезы, как есть головорезы, только связок скальпов на поясе не хватает для общей картины. Но вот мундиры… мундиры сидят на них как влитые, явно носят их не один год, значит, это и не ряженые…» Притом несообразностей уставного характера и на рядовых, и на унтере, и на стоящих чуть в стороне двух офицерах в явно морской форме, было столько, что на ум приходила мысль не о нарушении Устава, а о каком-то другом Уставе, к примеру, сербском или болгарском, близкородственном русскому, но другом. Алексеев вспомнил про Черногорию, объявившую войну Японии. Да нет же, ерунда; если исходить из того, сколько мог стоить только один корабль с новейшим оружием такой мощи, а тут их два, да еще два вспомогательных, которые тоже не просты, да еще два сверхистребителя, да еще та огромная «акула, которая скромно притаилась в тени большого «купца» под доброфлотовским флагом, таким образом выходило, что вся эта эскадра в деньгах может оказаться и подороже самой Черногории с Сербией в придачу. Загадка, однако. Паузу прервал морской офицер с погонами капитана второго ранга. – Здравия желаю, ваше высокопревосходительство, командующий сводной корабельной группой, командир Большого Противолодочного Корабля «Адмирал Трибуц», капитан первого ранга Карпенко Сергей Сергеевич, – слова «ваше высокопревосходительство», как показалось Алексееву, он произнес несколько небрежно. – Корабль находится в боевом походе, так что не обессудьте за аскетизм церемонии… На этом фоне диссонанс погон и произнесенного звания прошел почти незаметно. Наместник только отметил, что такие погоны ЗДЕСЬ у капитана первого ранга… Встреться ему эти люди в другом месте и при других обстоятельствах, ох и насиделись бы они в холодной за свой маскарад. Но данное место и данные обстоятельства говорили за то, что никакой это не маскарад, а самая настоящая реальность. Покойный адмирал Того мог бы засвидетельствовать это лично. И Наместник сломался; нервное напряжение полутора месяцев несчастливой войны, когда он ежечасно и ежеминутно ждал сообщения – об очередной неудаче армии или флота или об очередной подлости из Петербурга. Потом суматошный, нервный сегодняшний день, наполненный смесью эйфории от нежданной блистательной победы и ожидания встречи с чем-то несбыточным и волшебным, которое нарастало с каждой минутой. И вот он достиг того, к чему стремился – и не знает, что ему говорить, ибо не понимает тут почти ничего. – Господа, – неожиданно тихим голосом сказал Наместник, – может, кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? – Объяснить? – переспросил тот, что назвал себя капитаном первого ранга Карпенко, – Хорошо, можно и объяснить, ваше высокопревосходительство. Только сначала позвольте представить вам моих товарищей по общему делу… Наместник устало кивнул. – Представляйте, господин Карпенко, но объяснения потом должны быть исчерпывающими. Вперед шагнул высокий седоволосый офицер, затянутый в такой же, как и у Карпенко, мундир, причем Наместник нутром чувствовал, что мундир носили и его отец, и дед, и прадед… порода, одним словом. – Ваше высокопревосходительство, – отдал тот честь, – дозвольте представиться – капитан первого ранга, командир эсминца «Быстрый» Иванов Михаил Васильевич. Офицер, командующий караулом, козырнул Наместнику. – Ваше высокопревосходительство, дозвольте представиться – командир роты морской пехоты, майор Новиков Александр Владимирович. В данный момент бойцы моей роты заканчивают ликвидацию остатков гарнизона японской маневровой базы на островах Элиот. – Майор кивком головы изобразил поклон. – Честь имею! Из тени позади Карпенко вперед шагнул рослый мужчина в штатском. – Ваше высокопревосходительство, руководитель всего этого проекта Одинцов Павел Павлович. Алексееву этот человек, массивный как скала, чем-то неуловимо напомнил покойного Государя Александра Третьего – наверное, царь-Миротворец тоже выглядел бы так, если бы брил бороду. Выдержав паузу, Одинцов произнес: – Ваше высокопревосходительство и вы, господин капитан первого ранга, как старший по должности с принимающей стороны, прошу проследовать в корабельную кают-компанию, где вам будут даны исчерпывающие объяснения. * * * 14 марта 1904 года 22:25 по местному времени. Окрестности маневровой базы японского флота на островах Элиот. Кают-компания БПК «Адмирал Трибуц» Павел Павлович Одинцов. Сказать, что Наместник Алексеев был в шоке, это значит ничего не сказать… Все-таки дизайн «индустриальный модерн», характерный для второй половины двадцатого-начала двадцать первого века, изрядно отличался от модных поветрий тысяча девятьсот четвертого года. Мы еще не успели дойти до кают-компании, а гости уже были поражены… Ну хоть убей меня, но никто из местных побывавших у нас внутри не поверит в «американскую версию». Просто мозги у местных устроены немного иначе. Поэтому всех непосвященных в тайну придется держать подальше от кораблей. – Прошу Вас, Ваше высокопревосходительство, располагайтесь! – широким жестом Карпенко пригласил Наместника войти. – И хоть в кают-компании есть свой господин, мой старший помощник, он не будет в обиде, что я на некоторое время узурпировал его права. Как говорится, «в силу чрезвычайных обстоятельств». – Карпенко открыл встроенный в стену бар, по-морскому «погребец». – М-м-м, Ваше высокопревосходительство, вы что предпочитаете – русская водка, коньяк, виски? Тем временем Наместник с любопытством оглядывал интерьер кают-компании. Большой стол посередине, погребец и пианино в углу были знакомыми атрибутами. Но вот повсеместный на этом корабле яркий свет, непривычный дизайн мебели, состоящий из одних прямых углов, и большой прямоугольник темного стекла на стене – там, где на корабле российского флота повесили бы хорошую копию Айвазовского – вводили Алексеева в недоумение. – Ах да! – обернулся он, – коньяк, пожалуйста! – «Наполеон» сгодится? – Карпенко достал из погребца пузатую бутылку и пару стаканов, – Александр Владимирыч, Михаил Васильич, помогите… Новиков с Ивановым добавили на стол еще четыре стакана и вазочку с нарезанным лимоном из холодильника. – Господа, наш разговор не предназначен для лишних ушей, пусть даже и наших младших офицеров, а потому не обессудьте за самообслуживание. – Ну-ка, господин Карпенко, дайте-ка сюда бутылку, – Алексеев протянул руку, – никогда такой не видел, интересно… – Разумеется, пожалуйста, – ответил Карпенко. – Ну-ка, ну-ка… – Алексеев с любопытством разглядывал этикетку; первое, что привлекло его внимание – фирменная голограмма. Недоуменно хмыкнув, он начал читать надписи: – Франция – это понятно; кстати, господа, объясните, а что такое Европейский союз? – его брови поползли вверх, – «…из винограда урожая две тысячи второго года!» – Наместник рассеянно поставил бутылку на стол, – как это возможно, господа? – Очевидно, возможно… – сухо ответил Карпенко, разливая коньяк по стаканам, – когда Всевышний шутит, это не всегда смешно! Пока не до смеха японцам и отчасти англичанам. Что будет дальше, пока не знаем. Как человек в таких делах опытный, порекомендую вам стаканчик коньячку. А на правах хозяина позвольте предложить соответствующий тост: «За победу русского оружия!». Выпили, Алексеев глубоко вздохнул, и покрутил головой. – Вкус, знаете ли, господа, какой-то не такой, Наполеон-то Наполеон, да не тот… Кстати, что вы имели в виду, когда сказали, что вы человек опытный? – Ваше Высокопревосходительство, а как вы думаете, было приятно из две тысячи семнадцатого года безвозвратно провалиться в тысяча девятьсот четвертый? Узнать, что никогда не увидишь родных и друзей? Вы же сами были командиром, представьте, что вас, вместе с кораблем – во времена Екатерины Великой? А на дворе шумный, блистательный и бестолковый бабий век… Суворов, Потемкин, Ушаков, куртизаны и партизаны. – М-да! – передернуло Алексеева. – Сравнения у вас, господин Карпенко… Но, возможно, вы и правы, – он плеснул себе еще коньяка на два пальца в стакан и, поморщившись выпил, – и, кстати, господин Карпенко… – он указал на плазменную панель, – а это что у вас такое? Карпенко кивнул: – Одну минуту, Ваше Высокопревосходительство, Павел Павлович… начинайте. Я-то понимал, что это мой звездный час – или пан, или пропал. Конечно, мозг Наместника в данный момент изрядно размягчен коньяком, обстоятельствами сегодняшнего дня и всем прочим цуцвангом, в который его загнали недруги… Но и дураком он тоже не был, а посему будем держаться как можно ближе к истине. Я открыл ноутбук, на который пока никто не обратил внимания – «…ну коробка и коробка, а что там внутри – может, сигары?» – Итак! – я стукнул по клавише «Enter», запуская презентацию, – год две тысячи семнадцатый, Владивосток. – На плазменной панели возникло изображение бухты Золотой Рог с стоящими у причалов кораблями, среди которых было легко узнать нашего «Трибуца» вместе с тремя его близнецами. – Российский Тихоокеанский Флот готовится к большим маневрам… – на экране появился строй кораблей, возглавляемых гвардейским ракетным крейсером «Варяг». – В ходе маневров должен был быть испытан новый прибор, позволяющий маскировать целые эскадры от всех средств наблюдения, – на экране – палуба «Вилкова» покрытая двумя полосами антенных эмиттеров. – Наша группа должна была совершить тысячемильный переход под прикрытием маскировки, а остальная эскадра, следуя в отдалении, должна была проверять ее качество. – Появилась карта похода с проложенным маршрутом. – Потом должны были состояться боевые стрельбы, и поэтому на том корабле, где был смонтирован прибор маскировки, перевозился второй боекомплект для всей эскадры. Это корабль несуществующего в тысяча девятьсот четвертом году класса – Большой Десантный Корабль, который предназначен для перевозки к вражескому берегу десанта вместе с артиллерией и прочей техникой. Большие помещения для людей и большой грузовой трюм. После того как был собран маскирующий прибор, в трюме осталось много свободного места и флотское начальство решило, что корабль повезет еще и боеприпасы… Эбергард с Алексеевым переглянулись, и Наместник кивнул – этому веку тоже была свойственна мелочная экономия в мирное время. Сама же демонстрация презентации не вызвала у наших гостей особого шока. После того как братья Люмьер четыре года назад совершили принципиальный прорыв, показав свое «прибытие поезда», такие демонстрации воспринимались довольно спокойно. Присутствовало, конечно, некоторое удивление в связи с качеством цветного изображения и наличием звукового сопровождения, но не более того. – Двое суток все было нормально, но потом налетел тропический циклон. В корабль с работающим прибором маскировки попала сильная молния, наш профессор назвал ее «супермолнией». – Фотография эмиттерного поля на палубе «Вилкова» – одна сторона обгорела и оплавилась, вторая просто испарилась. – Очевидно, в этот момент мы и попали в тысяча девятьсот четвертый год. По счастью, в результате этой аварии наши корабли почти не пострадали, было всего лишь несколько жертв, не способных принять такое положение вещей. Установив свое место и время, мы сразу двинулись в сторону Порт-Артура с цель принять участие в Русско-Японской войне. Но не все так просто, господа. Точнее, все совсем не просто! Дело в том, что между тысяча девятьсот четвертым и две тысячи семнадцатым годом лежат две Смуты, каждая из которых по трагизму ничуть не уступает Смуте конца шестнадцатого и начала семнадцатого веков. Это, конечно, совершенно отдельная история, но корни первой Смуты, из-за которой рухнула династия Романовых вместе с Российской империей, лежат как раз в этой несчастливой войне и ее последствиях. Сейчас мы пытаемся изменить завязку той истории, силой своих кораблей переломив ход войны на море. Сегодня в результате действий кораблей, которыми командуют сидящие перед вами офицеры, Японский императорский флот утратил господство на море и маневровую базу в окрестностях Главной Военно-Морской Базы Российского Императорского Флота на Тихом Океане. Дальнейший ход этой войны теперь в ваших руках. Если вы сумеете использовать полученную паузу для ремонта кораблей, обучения команд и подвоз боеприпасов, тогда война на море (а значит, и вся Русско-японская война) завершится победой России. Если нет, тогда все было напрасно. Но надо понимать, что победа в этой войне – не самоцель, это только первый шаг на долгом пути к предотвращению грядущей катастрофы. Вы должны знать, что будет, если катастрофы не избежать… Империя падет вместе с династией, отколются окраины, а в стране разгорится пятилетняя Гражданская война, которая унесет почти двадцать миллионов жертв. Еще два миллиона: офицеры, дворяне, техническая и творческая интеллигенция эмигрируют за границу, где будут влачить жалкое существование. А нынешнего русского императора с семьей новые якобинцы просто расстреляют без суда и следствия в подвале дома купца Ипатьева в Екатеринбурге… – на экране появилась сцена расстрела царской семьи из фильма «Романовы – венценосная семья». Дождавшись конца сцены, я продолжил: – Господа, все это, конечно, реконструкция, сами бандиты никаких съемок не делали, но они оставили подробные воспоминания, по которым и был снят этот фильм. А вместе с царской семьей – кто раньше, а кто позже – будут убиты миллионы русских людей… офицеров, казаков, крестьян, интеллигентов… Господа, я попросту молчу о вашей личной судьбе, хотя, поверьте, в ней тоже не будет ничего приятного… Дрожащими руками я взял из лежащей на столе пачки сигарету и с трудом прикурил. Каждый раз, когда я думаю об этом, меня ужасает не судьба семьи господина Романова, а те «прочие» миллионы жертв, которые он утащил за собой в могилу. Так и рэволюсионеры две тысячи семнадцатого года стремились разжечь в России такой же пожар. А вот хрен им на лысый череп! Наместник Алексеев сидел молча, глядя перед собой – не знаю, о чем он думал и думал ли в данный момент вообще. На лице капитана первого ранга Эбергарда не дрогнул ни один мускул, но именно преувеличенное самообладание и выдавало ту степень потрясения, которой подверглось его сознание. – Господа, это ужасно… – хрипло проговорил Наместник, чуть дрожащей рукой выливая остатки коньяка себе в стакан, – получается, что все, что мы делаем, делаем зря? Кругом суета сует и мрак беспросветный. Я не буду спрашивать доказательств ваших слов, наверняка они у вас есть. Хотя я страстно желаю, чтобы вы ошиблись, и этот кошмар не случился. Но я же вижу, что вы сами верите в то, что говорите. Человека с моим опытом не обманешь. Ну-с, господин Одинцов, что вы скажете на это? – Всю свою сознательную жизнь я на государственной службе… – я потушил сигарету в пепельнице, – кое-какой опыт имею. И смею вас заверить – не все так безнадежно. Так, разгром эскадры Того уже снял часть остроты вопроса, но, возможно, добавит для России давления со стороны Англии; для точной оценки пока мало данных. Изменить историю можно, я уверен. Что же касается Вас, то принести пользу стране, прославиться как умелый и мудрый управитель Дальнего Востока и заодно наказать людей, интриговавших перед вами. Ведь, как установили историки в мое время, Ваши недоброжелатели в Петербурге и виновники проигрыша России в Русско-Японской войне суть одни и те же люди… А впрочем, Ваше Превосходительство, поступайте как знаете. В вашей воле принять нашу помощь или нет… – Я понимал, что меня «понесло», но уже не мог остановиться. – Невыносимо обидно за Державу, которую раз за разом, на протяжении сотни лет, втаптывают в землю и свои, доморощенные враги, и лощеные европейские господа. Наместник поднял голову – кажется, он принял какое-то решение. – О том, что, как и почему произошло за сто последующих лет на планете, мы с вами можем поговорить как-нибудь в дальнейшем. А сейчас, господин Одинцов, мне интересен день сегодняшний… – Голос его окреп, похоже, он постепенно приходил в себя после удара. Я тоже подобрался, на этот случай у меня была заготовлена вторая часть презентации. – Ну, Ваше Превосходительство, вот как раз именно здесь и сейчас находится источник всех дальнейших бед России. Поражение в Русско-Японской войне опустило во Внешней Политике авторитет страны так низко, что с нами совершенно перестали считаться. А внутри страны вспыхнула серия бунтов, подавление которой растянулось на два года. Чтобы избежать такого развития событий, сейчас желательно окончательно разгромить Японскую империю – в кратчайшие сроки и при минимуме переброшенных из европейской части России ресурсов. И принять все необходимые меры, чтобы дело не кончилось новым «Берлинским конгрессом» и плоды победы у России опять банально не украли. – На экране появилась карта Дальнего Востока. – А нашим трофеем в этой войне, как минимум, должна стать Корея и Курильские острова. Не мы начали эту войну и не мы произвели аннексию нейтрального государства. Теперь, увы, нам придется после победы аннексировать ее у бессильной Японии. Это не только предотвратит усиление Японии за счет ограбления этой несчастной страны, но и даст нам незамерзающие порты и возможность экспансии в страны азиатско-тихоокеанского региона, а также пару миллионов трудолюбивого, легкообучаемого, лояльного населения. Вы уж извините, но мы с товарищами знаем, как легко интегрируются корейцы в русскую среду. Их в нашей истории достаточно много бежало от японцев. И в то же время для нас являются проблемой не желающие интегрироваться китайцы, что ставит вопрос об их вытеснении из границ Манжурии и заселение ее русским и корейским населением. Так же были бы нежелательны какие-то поползновения на чисто японскую территорию, потому что удерживать в повиновении тамошнее население будет крайне проблематично. Но необходимо потребовать в качестве контрибуции оборудование с их военных заводов. Вместе с рабочими – у них же практикуется пожизненный найм, и работник просто прикован к станку. Заключить контракты на пять или десять лет с возможностью продления. Только вот продлить контракт можно будет, только выучив русский язык и крестив себя и свою семью в православие. Заводы можно размещать во Владивостоке, в Корее и на Квантунском полуострове, основная рабочая сила – корейцы. Оккупировать же можно разве что остров Окинава. Они там считают себя отдельной нацией и очень недолюбливают японцев. Например, подошел бы режим протектората с арендой военно-морской базы. Только вести себя наши матросы и солдаты должны приличнее, чем американцы в нашей истории после сорок пятого. Наместник одобрительно прищурился – известно, что он был совсем не травояден и при этом вполне патриотичен. Предложенный план действий при успехе возносил бы его на недосягаемую высоту. – Весьма похвально, господин Одинцов, столь разумной программы я не слышал со времен государя Александра Третьего. Я бы мог поспорить насчет дифирамбов, которые вы пели корейцам, но, может, вам в будущем виднее, этот вопрос можно рассмотреть и позже. А вот то, что если Корея будет нашей, она никак не сможет усилить Японию – это вопрос наиважнейший. Ибо если оставить все как есть, то микадо попробует нас на прочность еще раз – через пять-семь лет, помощники найдутся. Теперь скажите, какими средствами вы собираетесь достигать столь замечательного результата? – О средствах, Ваше Превосходительство? Хорошо! Только давайте так – о военных аспектах пусть говорят господа офицеры, а я добавлю, какие политические шаги потребуется предпринять. Ведь каждый должен заниматься своим делом, вы не находите? В конце концов, двое из присутствующих здесь в нашем времени закончили Академию Генштаба, а один – военно-дипломатическую академию. Наместник молча кивнул. Карпенко подошел к ноутбуку и вывел на экран карту Дальнего Востока – от Камчатки до Тайваня с севера на юг и от Пекина до Токио с запада на восток. – Итак, господа, – произнес он, – сейчас окрестности Порт-Артура очищены от противника полностью. На настоящий момент первая боевая эскадра японского объединенного флота под командованием вице-адмирала Того целиком уничтожена. В строю остается вторая боевая эскадра, базирующаяся на Сасебо, под командованием вице-адмирала Камимуры (чуть позже мы вернемся к этому господину) и третья боевая эскадра разнородных сил, или «смешной флот», как его называют сами японцы, под командованием вице-адмирала Катаоки, который в настоящий момент базируется на Цусимские острова. Но это положение имело место на начало войны. По имеющимся у нас данным адмирал Камимура вместе с четырьмя броненосными крейсерами в настоящий момент заперт в гавани на Цусимских островах, а корабли «смешного флота» участвовали в сопровождении транспортов с десантом и сейчас за завесой из противоторпедных сетей отстаиваются в Чемульпо. – Постойте, господин Карпенко, – удивленно спросил Наместник, – интересно было бы узнать, кем блокирован господин Камимура на Цусимских островах и может ли он попытаться оттуда вырваться? – Вырваться-то он может, – ответил Карпенко, но исключительно только на морское дно. Блокирует его там наша подводная лодка типа «Щука-Б», вот полюбуйтесь, настоящий подводный крейсер. Двенадцать тысяч тонн подводного водоизмещения, восемь тысяч тонн надводного, скорость под водой до тридцати узлов, четыре минных аппарата калибра двадцать один дюйм и четыре аппарата в двадцать пять дюймов. Про погром в Токийском заливе, который ввел Японию в шок и трепет вы, надеюсь, слышали? Так вот исполнила все это именно эта подводная лодка, и она же так напугала японцев, что они приказали всем своим крупным кораблям в окрестностях Японии, спрятаться в базах за противоторпедной защитой. Так же и Камимура, стоит ему высунуться из-под прикрытия сетей гавани, как и он сам и его крейсера становятся гарантированными покойниками. Вам уже известно, что сделали сегодня под Порт-Артуром наши самодвижушиеся мины с такими же крейсерами как и в его эскадре. Но «Щука» хороша против крупных кораблей, а мелочь, вроде джонок, на которых сейчас в основном везут солдат в Корею, мимо нее пролезает. Не могли бы вы, ваше Высокопревосходительство, отдать Владивостокскому отряду крейсеров перестать зря коптить небо, а выйти в море и навести в Корейском проливе, такой идеальный порядок, чтобы мимо них из Японии в Корею не сумела бы проскочить даже мышь. Такой приказ, господин Карпенко, – я непременно отдам, кивнул Наместник, – а теперь давайте, рассказывайте дальше. – Высадка первой армии генерала Куроки в Чемульпо, – продолжил Карпенко, – должна быть завершена через два дня. Это шестьдесят батальонов пехоты при ста девяноста восьми орудиях и некотором количестве кавалерии, которые медленно, из-за весенней распутицы, продвигаются в сторону реки Ялу, куда выйдут примерно через месяц. Их линии снабжения пока проходят исключительно через Чемульпо. Фузан или Мазанпо далеко, через них протяженность сухопутных путей снабжения увеличивается почти вдвое, а Цинанпо еще не занят японцами и пока лежит в стороне от основного пути их продвижения. Такова расстановка японских сил. У нас в Порт-Артуре боеспособны три броненосца и четыре крейсера, и еще четыре крейсера базируются на Владивосток. На суше один стрелковый корпус базируется на Артур, два на Маньчжурию и еще один на Владивосток, но его мы считать не будем. Охрана Приморья – отдельная задача. У японцев отмобилизована армия, примерно вдвое превышающая русские силы на Дальнем Востоке. Но дело в том, что по большей части она пока на Островах. И задача нашего флота в том, чтобы она там и осталась, или вместо Маньчжурии попала бы на дно морское… Тогда с армией Куроки, что уже переправилась в Корею, три наших корпуса справятся, особенно если противник будет начисто лишен снабжения. – При нашем господстве на море японская армия в Корее будет просто обречена на поражение, – сказал Наместник и одобрительно кивнул. – Кстати, вы что-то отдельно хотели сказать про вице-адмирала Камимуру? Слушай, Андрей Августович, слушай, вполне здравые мысли. – Вице-адмирал Камимура, – продолжил Карпенко, – а точнее, возглавляемая им эскадра, мешает установлению нашего господства в окружающих Японию морях. Необходимо спланировать отдельную операцию по ее уничтожению. Считаю необходимым после проведения интенсивной боевой учебы привлечь к этому делу все исправные броненосцы, которые подойдя к японской базе, раскатают крейсера Камимуры сосредоточенным огнем своих двенадцатидюймовок. Конечно же, операция будет планироваться и проводиться при нашем непосредственном участии. Только вот то оружие, которым были утоплены броненосцы Того, желательно сохранить на случай обострения международной обстановки и вмешательства в конфликт третьей силы, к примеру британцев, или даже их же в союзе с французами. Таких быстроходных гидрореактивных торпед, делающих по двести узлов, у нас еще двадцать две штуки, и еще двадцать четыре электрических торпеды для этих же аппаратов, но более тихоходных, их скорость пятьдесят узлов. Зато они имеют систему самонаведения по кильватерному следу или шуму винтов. Такое богатство лучше не разбазаривать. При грубом подсчете одна торпеда равна одному потопленному или выведенному из строя броненосцу. Алексеев с Эбергардом ошарашено переглянулись. Мысль, что «Трибуц» и «Быстрый» имеют возможность в несколько приемов перестрелять весь британский линейный флот метрополии, требовала для них отдельного осмысления. – Так что, ваше высокопревосходительство, разговор об уничтожении эскадры Камимуры лучше отложить до момента завершения боевой подготовки на эскадре и завершения ремонта кораблей имеющих легкие повреждения. Вот сидящий рядом с вами Андрей Августович в нашей истории, когда был командующим Черноморским флотом (с тысяча девятьсот десятого по тысяча девятьсот пятнадцатый годы), так выучил подчиненных ему артиллеристов, что три устаревших русских броненосца, имея двадцать процентов попаданий из главного калибра, в бою у мыса Сарыч под Севастополем так дали прикурить новейшему немецкому линейному крейсеру «Гебен», что тот смог убраться восвояси только потому, что изначально превосходил русские корабли в скорости на двенадцать узлов. – Наместник Алексеев недоверчиво покосился на своего флаг-офицера, щеки которого порозовели, весь он подтянулся и приосанился. – В то же время в «эпохальном» сражении британского и германского флотов у Доггер-банки, окончившегося вничью, англичане имели один процент попаданий, а немцы два процента. Так что, господа, учить, учить и еще раз учить! А уже потом, прошу прощения, господа, подойти к этой Цусиме и четырьмя-пятью броненосцами поиметь господина Камимуру классическими для этого времени методами как дешевую вокзальную шлюху, прикованную «браслетом» к трубе паровой батареи. При этом, если грамотно все спланировать, то можно будет превратить эту операцию во что-то вроде генерального наступления на море. – Должен заметить, – вступил в разговор майор Новиков, – что после уничтожения эскадры Камимуры и установления нашего господства на море содержание стрелкового корпуса в Порт-Артуре является бессмысленным. Было бы полезнее десантировать его на Чемульпо, взять Сеул, и таким образом отрезать Куроки пути отступления. Два корпуса с фронта, один с тыла, отсутствие снабжения и враждебное население – надолго Куроки не хватит. А если после захвата Сеула официально объявить российский протекторат над Кореей… – Хватит, господа, – прервал обсуждения Наместник, – десант – мысль, конечно, здравая, но, может быть, выгоднее захватывать не Чемульпо, а Мазанпо – тогда мы получим глубоководную базу для операций в ближней к японским островам зоне, а при нашем господстве на море Чемульпо, как и любой другой порт, все равно будет бездействовать. Или, может, даже попытаться захватить Цусиму… Но там дополнительная сложность в виде береговых укреплений и постоянного гарнизона. Кроме того, Цусиму потом надо будет вернуть, а Мазанпо по плану господина Одинцова, который мне крайне понравился, все равно перейдет под юрисдикцию России… Карпенко, Иванов, Новиков и Одинцов дружно переглянулись, ведь Наместник, вопреки расхожему ангажированному мнению советских историков, совсем не был дураком, как не был и внебрачным сыном императора Александра II. – Браво, Ваше высокопревосходительство, гениально! – я почтительно склонил голову, – о таком варианте широкой блокады мы с господами Карпенко и Ивановым даже и не подумали. – Наместник Алексеев благосклонно кивнул. – Только вот, прежде чем вдаваться в подробности, давайте решим с Вами как с представителем Высочайшей Власти на Дальнем Востоке, некоторые организационные вопросы. И не беспокойтесь, наше сотрудничество будет взаимовыгодным в самом широком смысле слова – и для Российской империи в целом, и для Дальневосточного Наместничества, и для вас лично, в плане хоть карьеры, хоть материального благосостояния. – Ну-с, господин Одинцов, – прищурился Алексеев, – излагайте свои организационные вопросы. – Во-первых – во избежание широкой огласки нашего происхождения мы бы хотели обосноваться на этой бывшей японской маневровой базе. Но встает вопрос материальный, что называется, шкурный. Строительство и содержание базы требует материальных средств. Для их законного получения и для подведения юридической базы под наши действия необходимо решить вопрос со скорейшей регистрацией, ну, скажем Акционерного общества «Россия-2017», на которое и будут записаны наши корабли и все находящееся на их борту имущество. Акционерами этого общества должны стать все, кто прибыл с нами из будущего. На счета этого общество и должны поступать средства в счет нашей доли от захваченной нами военной контрабанды. Ваше высокопревосходительство, у меня здесь больше тысячи душ, и я ответственен за них перед Богом и своей совестью. На данный момент у нас ни кола, ни двора, и все хозяйство придется начинать с нуля. Наместник кивнул. – Вполне разумный шаг; конечно, многим будет непонятно, почему вы сделали совладельцами всех, включая нижних чинов, но, в конце концов, это не мое дело. Я дам соответствующее поручение своему присяжному поверенному в Мукдене, и он решит вопрос в кратчайшие сроки. А что касается выплат за перехваченную военную контрабанду, то, может, выдать вам от лица его Императорского Величества каперский патент? Тогда вы будете самостоятельно реализовывать свою добычу и вносить в казну установленный процент. Правда, выдача таких патентов давно не практиковалась, но юридических препятствий этому нет. Пусть гордые бритты для разнообразия сами поедят того, чем кормят других. Я кивнул головой. – Хорошо, ваше высокопревосходительство, продолжим. Во-вторых – для реализации производства технологических новинок – конечно, тех, которые можно произвести при данной технологической базе – несколько позже необходимо зарегистрировать еще одно акционерное общество, в котором по одной трети голосов будут принадлежать вышеупомянутой «России-2017», Фонду Развития Дальнего Востока и Фонду Будущих Поколений. Фонд Развития Дальнего Востока, который займется вопросами заселения и устройства подчиненных вам территорий, вам придется учредить при Дальневосточном Наместничестве. Фонд Будущих Поколений, который мы попросим учредить Ее Императорское Величество Марию Федоровну, возьмет на себя вопросы финансирования перспективных научных исследований. Именно здесь, на Дальнем Востоке, желательно построить новейшую промышленную базу, которая совершит переворот в технологиях. Таким образом, формально коммерческое предприятие, минуя госбюджет, будет заниматься стратегическими вопросами развития России. Алексеев огладил бороду. – Господин Одинцов, это второе общество, вы сказали, надо будет учредить несколько позже? – Да, ваше высокопревосходительство, – ответил я, – сначала должны быть организованы его составные части. – Понятно, господин Одинцов, – Алексеев внимательно посмотрел на меня, – и, кстати, давайте без чинов, называйте меня просто Евгений Иванович. Господа офицеры из будущего, вас это тоже касается, раз уж у нас пошел такой разговор. Продолжайте, Павел Павлович. – В-третьих – поскольку большинство вопросов, которыми нам придется заниматься, выходят даже за вашу, Евгений Иванович, компетенцию, непременно потребуется вплотную заняться петербургской политикой. Кроме того, мы считаем необходимым во всех подробностях известить Государя Императора обо всем произошедшем здесь. По моим подсчетам, он уже шесть часов мучительно ищет ответ на вопрос «что это было?», поскольку телеграмма Степана Осиповича в опасении иностранного шпионажа была верхом недоговоренности. Но известить надо только его, а не весь мир, поэтому передача информации по телеграфу не подходит. Мы с вами могли бы направить в Петербург совместную миссию из одного вашего доверенного офицера, может, даже Андрея Августовича, присутствующего здесь капитана первого ранга Иванова, нашего крупнейшего специалиста в военной радиосвязи капитана второго ранга Степанова, и ответственного за безопасность миссии специалиста в области государственной безопасности старшего лейтенанта Мартынова. Также мы планируем отправить вместе с миссией оборудование для организации прямой радиосвязи между Санкт-Петербургом и Порт-Артуром. – Конечно, миссию придется отправлять литерным поездом? – Алексеев прищурился, уже обдумывая, кого он направит вместе с пришельцами (ведь человек должен быть доверенный и ему абсолютно верный) и то, как участие в этом деле укрепит его положение при дворе. Получалось, что позиции его станут для завистников почитай что неприступными. – Хорошо, Павел Павлович, этот вопрос будет решен в течении двух-трех дней. Продолжайте. – В ходе этой миссии мы планируем посвятить в главную тайну Государыню Марию Федоровну. История оставила о ней сведения как о здравомыслящей женщине с твердой рукой. Только она сумеет уберечь Государя от тех ошибок, которые он сделал в нашем прошлом. Там были еще кошмары, кроме тех, о которых мы уже поведали вам, и которые ни за что не должны повториться. Если не сумеет она, значит, не сумеет никто. Для этой цели мы отправим с миссией все имеющиеся у нас материалы по этому периоду истории. – Разумно, господа, разумно. Одобряю ваш выбор. Я распоряжусь, чтобы миноносец «Страшный» не уходил в Артур, а остался пока здесь. На нем, как будет все готово, вы и отправите своих людей вместе с грузом. Что еще? – Евгений Иванович, срочно необходимо решить вопрос с социальным статусом наших людей. Во-первых – необходимо зарегистрировать их российское подданство, во-вторых – признать звания офицеров с выдачей соответствующих документов. И в-третьих – весь наш рядовой и унтер-офицерский состав по уровню базового образования и военной квалификации подпадает под нынешнее положение о «прапорщиках по адмиралтейству». Это необходимо, в том числе, и для успеха Миссии, направляемой в Санкт-Петербург. Люди, которые туда отправятся, должны иметь абсолютно легальные документы, удостоверяющие их статус. – Хорошо, Павел Павлович, представьте списки капитану первого ранга Эбергарду – я подумал и решил оставить его при вас своим представителем. Еще вопросы есть? – Самый последний – хотелось бы знать, как и в какой форме мы получим призовые выплаты за уже захваченную нами военную контрабанду? Кроме того, нам нужно продовольствие. От японцев здесь, кажется, осталось несколько тысяч корейских рабочих, точнее разберемся утром, а их нужно каждый день кормить. Они нам очень пригодятся при строительстве и обслуживании базы. Алексеев кивнул. – Кое-что я смогу выделить из своих сумм, ибо министерство финансов у нас крайне неповоротливое, и ждать официальных выплат придется довольно долго. Насчет рабочих посчитайте, составьте списки, зачислим на довольствие… Вообще, если дело пойдет через Государя и Марию Федоровну, и господин Коковцев забегает как ошпаренный… – последние слова Алексеев процедил сквозь зубы. – Кстати, вы и сами могли бы заработать определенные суммы, начав производство хоть каких-то штучек из будущего. – Наместник кивнул на плазменный экран. – Вопрос с мастеровыми можно решить довольно просто. – Ваше Превосходительство, сами по себе вот такие плазменные экраны появятся лет через девяносто-сто. Активной работой мы могли бы сократить этот срок до тридцати лет, и вообще сделать Россию родиной всех технологических новинок. Выпуск чего-то можно будет начать через полгода, а чего-то – через два года. Для этого нужно основывать здесь целый научный институт и собирать сюда лучших инженеров и учеников наших ученых. Кроме того, здесь это можно сделать без широкой огласки, а открытие такого заведения объяснить вашим желанием поспособствовать развитию наук и промышленности в России. – Это, как я понимаю, вопрос не завтрашнего дня? Тогда нам с вами беседу пора заканчивать, уже сильно за полночь. Вернувшись на «Баян», Наместник допоздна засиделся со своим флаг-капитаном, обсуждая минувший день. И хоть капитан первого ранга Эбергард за все время пребывание на «Адмирале Трибуце» не сказал и двух слов, но зато все помнил и все видел. * * * 15 марта 1904 года 07:35 по местному времени. острова Элиот, остров Хас-Ян Дао. Павел Павлович Одинцов. Кто сказал, что утро бывает добрым? В гробу я видал такую доброту. Как только взошло солнце, сразу стала очевидна глубина нашего грехопадения. Лишь только рассвет рассеял ночную тьму, майор Новиков разослал по островам парные наряды – нанести на карту брошенные японские объекты. Нанесли! Ближайший к нашей якорной стоянке – остров Хас-Ян Дао (ну и название, язык сломать можно). Японцы строили тут две двенадцатидюймовые береговые батареи. И рабочую силу держали тут же. Рабочая сила – это громко сказано. Навесы от солнца и дождя, камышовые циновки, какое-то тряпье… и несколько сотен человек (на глаз количество оценить не удается) – все женщины и подростки обоих полов. Ко мне подошел капитан госбезопасности Ким. – Всех взрослых мужчин из их селения убили еще там, в Корее, – лицо его было серым, – и уже здесь – всех, кто уже не мог работать… там, между холмами есть место… рубили головы – и в яму. Да, вот оно как оказывается – фашисты не у НКВД научились делать лагеря смерти, а вот у этих своих союзников, солнечных человеков. – Значит так, Максим Оскарович, возьми капитана третьего ранга Баева с «Трибуца», капитана третьего ранга Косолапова с «Быстрого», старшего лейтенанта Мартынова с «Вилкова» – и все мне здесь запротоколируйте, чтоб, если что, и для Нюрнбергского трибунала хватило. Потом сдай все свои дела Баеву, будет у тебя другой фронт работ. Достаю свою рацию – ту самую, по которой только с Вадимом да Дашуней можно связаться. Послал вызов, услышал в динамитке ее «Алло» – и перехватило горло. – Даш, привет, как поживаешь, солнышко? Соскучилась? Есть и для тебя работа, непыльная. – Тоска – сил нет! – Дарья вздохнула. – Но если ты сказал, что надо… – Даша, слушай меня внимательно. Найди Льва Борисовича Шкловского, пусть собирает всю свою медицинскую команду. Скажи ему, что предстоит особо грязная работа в условиях, близких к скотским. Да, у Тимохина забери всех его женщин, пригодятся. Высылаю за вами катер… И еще – считай себя снова в рядах… пахать тут придется по-черному. Я повернулся к майору Новикову. – Александр Владимирович, будь добр, отправь один из своих катеров на «Вилков». Надо забрать несколько человек. По хорошему, тут нужна аэромобильная бригада спасателей МЧС со всем своим барахлом – но увы! А посему, не имея гербовой, будем писать на бересте… – Хорошо! – Новиков тяжело вздохнул, – а ведь мои ребята как ту яму нашли – так все, пленных не брали. Старший лейтенант Рагуленко едва того полковника смог у них отбить. Злы они теперь, раньше такое только по зомбоящику и видели… – Сейчас наши особисты все запротоколируют, сделают какие надо фотографии… Черт, местных надо к расследованию привлечь. Как я понимаю, на каждом острове свой лагерь и своя братская могила? – Скорее уж сестринская… – криво ухмыльнулся Новиков. – Да, лагеря на всех трех островах, около трех тысяч человек. Сколько захоронено, установить точно невозможно, тела засыпались негашеной известью. Мы, конечно, не копались, но нижние ряды должно было уже разъесть полностью. На большом острове взят под охрану склад продовольствия – в основном рис и пшеничная мука, есть сушеное мясо. Неплохо бы вернуть обратно австралийский рефрижератор, их же откармливать надо – смотри, на солнце насквозь просвечивают. – Есть у меня такая мысль… – Я пробежался взглядом по кораблям, бросившим якорь неподалеку от острова. – Смотри, на «Аскольде» катер спускают, неужто у нас гости? – Наверное, – пожал плечами Новиков, – кого там нелегкая несет, никак самого Макарова? – Почему нелегкая? Вполне себе легкая. Ну-ка дай! – я взял у него бинокль. – Точно, Макаров – эту бороду не с чем не перепутаешь. – У Алексеева тоже борода не слабая. – Новиков вернул себе бинокль. – А вот и на «Вилков» катер пошел… Ты с этими корейсями что делать собираешься? – Ну, раз мы их, получается, освободили, значит, мы за них и отвечаем, пока они сами на ноги не встанут. – ответил я. – А чтобы мы вместе с ними ноги не протянули, то и они тоже должны вкалывать на общее благо. Как-то так. Я вот что думаю – нам это строительство батарей и что тут они еще строили – по барабану. Так что с малых островов людей надо убирать. На большом острове нужно общежитие для рабочих, дома для специалистов и офицеров, госпиталь, баня, клуб, штаб, склады… потом нужны будут мастерские и лаборатории для наших технарей. Работы море, просто стройка века. Петр Первый Петербург так же основывал… Потом нам реально нужны сотни рабочих рук, поварихи, официантки, уборщицы… кстати, слышал, что корейцы рождаются с сапкой в руках… Сейчас весна, подсуетимся, будем с овощами, как минимум. Да и рыбную ловлю можно было бы организовать; не в бухте, там все-таки броненосцы на якорях стояли и все загадили, а вокруг… – Подсобное хозяйство собираешься завести? Ну-ну… – покачал головой Новиков. – Хотя, может, и правильно – будет здесь уютное гнездышко, штатские, да и не только они, перестанут головами направо налево вертеть. – Во-во! Знаешь, хороший офицер, как и инженер, должен жить лучше Абрамовича. Раз уж пользы от него во много раз больше. – Ничего не имею против, – рассмеялся Новиков, потом стал совершенно серьезен, – но давай не будем так далеко забегать… Сейчас тебе срочно надо организовывать службу тыла. Мы, офицеры, люди военные – рейд, атака, оборона… в хозяйственном смысле мы тебе не помощники. А как мы в базу вернулись, так нас надо обогреть, накормить, в баню сводить, да спать уложить… и не в одиночестве. Ибо положено. Ну так как, есть кандидатуры? Не хотелось бы с местными связываться… Я вздохнул. – Дашу хочу назначить, она в бой рвется, а какой там бой, с ее-то ранением? Да и к тому же рабочий контингент в большинстве женский, мужик не справится. А в замы к ней Кима-особиста – он язык знает и вообще; так ему будет удобнее саму базу пасти, на предмет контршпионажа, будет у человека привычная работа. И еще одного рекомендовали – старпом на «Бутоме», хозяйственный, сил нет. Вот втроем они нам базу и поднимут. Ферштейн? – Ферштейн! – Новиков прищурился. – Смотри, Пал Палыч, гонки! Катера от «Вилкова» и «Аскольда» отошли одновременно, только «Вилков» в два раза дальше, а наш катер быстрее. Интересно, кто вперед? – Ты это… тому, кто за штурвалом, по ушам бы надавал, а то не время гонки устраивать, да еще с самим Макаровым. Это мы знаем, что для «Редана» двадцать узлов – прогулочный шаг, семейная экскурсия. А у местных паровой катер больше восьми не сделает, и не надо тыкать им этим в нос. Кому надо, те знают. – Ну, Павел Павлович, – присвистнул Новиков, – сейчас будет цирк – твоя Даша свой мундир надела. И, судя по бликам, при всех регалиях – зря ты ей сказал, что она снова в рядах… Сейчас у местных мужиков глаза на лоб вылезут, женщина в офицерском мундире – тут это чудо похлеще внезапно взорвавшихся японских броненосцев… – Да-с, Александр свет Владимирович, идем, полюбуемся… – мы не спеша спустились с пригорка. Слава всем богам, Даша надела практичный полевой камуфляж, а не парадку, которую она, кстати, тоже постоянно возит с собой. Ну, тоска у человека по прошлой жизни. Так, поднимается по берегу, через плечо Вадиков «Кедр». Разумно, мало ли какие недобитки могут попасться ей на пути. За ней Шкловский, потом этот кавказец, капитан медслужбы (помню только, что зовут как ингушского прэзидента – Юнусбек), а ними два фельдшера из их команды и рыжая Алла с двумя своими девочками. Все нагружены битком набитыми медицинскими сумками. Замыкает процессию Джек Лондон, от любопытства вертящий головой как сова, то есть на триста шестьдесят градусов. Ничего, сейчас у него оптимизма-то поубавится. Ехал на войну просвещенных по-европейски японцев с русскими дикарями, так пусть посмотрит, чего стоит их просвещенность и чем она пахнет. Чуть в стороне к берегу причалил катер с «Аскольда». Кто там? Так, Макаров, Рейценщтейн, Дукельский… А этот капитан первого ранга, очевидно, Граматчиков. Господа офицеры уставились на Дарью, ну не знаю как на что. Даже Степан Осипович как-то потерял солидность. Ситуация, одним словом! Итак, леди, ваш выход. А Даша молодец, надела на себя лицо эдакой Снежной Королевы, богини войны. Небрежно откозыряла нам с Новиковым – ну, я-то в штатском, пришлось пожать ей руку. – Товарищ … Одинцов, старший лейтенант Спиридонова по вашему приказанию прибыла. – Вольно! За Дашей подошел профессор Шкловский. – Добрый день, Лев Борисович… Значит так, в трехстах метрах, за пригорком лагерь принудительно мобилизованных японской армией корейских рабочих. Основной контингент – женщины и подростки обоих полов. По предварительным оценкам, имеет место гуманитарная катастрофа. Кстати, это не единственный лагерь, на других островах еще два. Старший лейтенант Спиридонова назначается комендантом всего этого бедлама. Профессор, вам, и вашим людям необходимо оценить общее состояние людей и спланировать мероприятия, необходимые для их реабилитации. Постарайтесь выявить тяжело больных, хотя предполагаю, что их будут от вас скрывать, потому что японцы больных убивали. Не торопитесь делать детальную сортировку, все равно будем переводить всех на большой остров. Морскими пехотинцами в холмах обнаружена незакрытая братская могила. Все понятно? Дарья кивнула с холодным выражением лица. – Разрешите приступать? – Подождите… – к нашей группе подошли Макаров с Рейценштейном и Дукельским. – Добрый день, Степан Осипович, позвольте представить вам профессора медицины Шкловского Льва Борисовича. Не смотрите на его погоны, он полковник медицинской службы, и это не мешает ему быть хорошим врачом. Одну минутку, профессор… Я отвел удивленного Макарова в сторонку. – Степан Осипович, поймите, сейчас я вынужден действовать так, как действовал бы в своем времени, иначе меня не поймут мои люди, да и сам я не могу по-иному… – Постойте, Павел Павлович, о чем вы? – удивился Макаров. – На островах обнаружены лагеря для корейских рабочих, там содержатся женщины и подростки. Предварительным следствием установлено, что их мужчин убили прямо в их селении в Корее. Здесь тоже обнаружена братская могила с большим количеством тел. Убивали больных и ослабевших… – Не может быть, Павел Павлович… – охнул Макаров, – в наше цивилизованное время такое варварство? – Степан Осипович, там сейчас работают наши офицеры контрразведки, составляют протокол осмотра. Чтоб, если что, доказательств хватило бы и на международный судебный процесс. Хотел вас попросить, чтобы ваши офицеры, у кого нервы покрепче, присоединились к ним при осмотре и также подписали итоговый протокол. – Хорошо, Павел Павлович, с вашего позволения, я схожу, сам гляну… – Макаров вытер лоб платком. – Николай Карлович, идемте со мной, и вы, лейтенант, тоже, – Степан Осипович посмотрел на Дукельского. – Александр Владимирович, – обратился я к Новикову, – пусть кто-нибудь из ваших парней проводит Степана Осиповича и господ офицеров в лагерь, а потом к могилам… 15 марта 1904 года 10:05 по местному времени. острова Элиот, остров Хас-Ян Дао. Павел Павлович Одинцов. Сказать, что Дарья была в ярости, это не сказать ничего. – Паша, я хочу видеть свежие трупы тех, кто это сделал. Причем всех до последнего. Их отстреливать надо, как бешеных собак, люди такого не сотворят. Гитлер еще пацан в коротких штанишках, а тут это дерьмо в полный рост! – Даш! – я огляделся вокруг – вроде поблизости были только все свои. – Эти уроды и не предполагали, что эти острова могут быть захвачены. Поэтому и развернулись во всю широту души. А так для всего мира они белые и пушистые. А это не так. Чтобы испортить им праздник, нужно все делать официально… Совместная комиссия, шум в мировой прессе, международный суд… Нужно уничтожить не отдельных ублюдков, а всю Японскую Империю. Этот мир еще узнает, что такое высокие технологии в Политике. Ну, Даша, не плачь, конечно, жалко тех, кто не дождался, но ты подумай – такой кошмар в Корее был сорок лет, а потом семьдесят лет затяжной гражданской войны. И на Север, и на Юг без боли смотреть нельзя, обе половинки изуродованы. А ведь такой замечательный народ – он, что, не достоин мира и покоя? – Макаров идет, – Даша вытерла слезы и снова надела на лицо маску неприступной валькирии. – Он и его офицеры там так на меня смотрели… как на марсианку какую. – Что поделаешь, последний документированный случай вроде твоего – это тысяча восемьсот двенадцатый год, кавалерист-девица Дурова… ты у нас вообще гренадер-девица и чудо пречудное, диво предивное… – Последние слова я произнес уже шепотом. Адмирал спускался по тропе, сбоку под локоток его поддерживал Дукельский. Степан Осипович был в шоке – ну непривычны люди в этом времени к таким зрелищам. Японцы пока только внедряют новые веяния в мировое сознание. Кстати, их союз с Англией и зверства британских солдат против мирного населения в англо-бурской войне как-то подозрительно совпадают по времени. Уж не поделились ли самураи опытом зачистки Хоккайдо от народности айну? Хорошенький себе был геноцид, не хуже трагедии племен американских индейцев… – Ну что, господа, посмотрели? Вот оно – одно из лиц двадцатого века, лицо невинно умученных… Но первым мне ответил не адмирал, а лейтенант Дукельский: – Господин Одинцов, неужели все это могли сотворить такие цивилизованные люди? – Господи! – ответил я, – Георгий Владимирович, есть люди, на которых культура как овечья шкура на волке, явление поверхностное, а внутри они были и есть истинные африканские людоеды… ну или полинезийские. Да и цивилизация у них только для своих, а все остальные – варвары, которые должны или быть их рабами, или умереть. – Павел Павлович, все это, конечно, злодейство масштабов невообразимых… – адмирал Макаров тяжело вздохнул, – но что мы-то тут можем сделать? – Прямо тут ничего, – вздохнул я в ответ, – потому что зацепили мы только самый краешек ужаса. А вообще-то можете. Можете сражаться так, чтобы загнать этих… обратно к ним на острова, чтобы они и нос боялись с них высунуть. Можете постараться убить их как можно больше, а выживших загнать в плен на каменоломни и рудники. Вы много чего можете, господин адмирал… Макаров отвел меня чуть в сторону. – Скажите, Павел Павлович, а такое у вас обыденно случается? Вот я заметил, что ваши люди этим совершенно не потрясены. Возмущены – это да, некоторые разозлились до бешенства, но и бешенство это какое-то особое, холодное. Но вот потрясения нет. И доктора ваши, и солдаты неестественно спокойны. – Не скажу, что такое обыденно, – ответил я, – но потрясения действительно не вызывает, все-таки слишком уж часто случается. В Африке такое постоянно. В Сиаме один правитель так половину своего населения извел. Пол Пот, мать его! Балканы, это само собой. Кавказ наш, Кавказ турецкий, резня армян… А вся беда начинается тогда, когда один народ начинает считать себя выше прочих, а правители тому способствуют. Макаров молча отвернулся в сторону моря, я понял, что сейчас лучше оставить его в покое, дать переварить информацию. Я тоже отошел вместе с Дашей в сторону и спросил: – Ну, как там? – Ужасно, Паша! – почти простонала моя любимая. – Грязь, вши, тряпье вонючее, сплошная антисанитария – ничего нет, люди голодные, много больных. Скажи, во что ты меня втравил? Я погладил ее по плечу. – Милая, я втравил тебя в то, что я не могу поручить никому другому. Где я еще возьму женщину с командирским характером, не могу же я поручить это дело мужику? Это крайне важно, тебе будут помогать Ким и – как его – этот старпом с «Бутова». Но политику определяешь ты и только ты. Только ты отвечаешь за то, чтобы мы не нанесли новых ран тем, кто и так уже пострадал. И в то же время у нас здесь не курорт, все трудоспособные должны вносить свою лепту… короче, сама поймешь со временем, как балансировать на жердочке. – Ладно, если так надо, я справлюсь… – Даша кивнула, – значит, говоришь, перевезти на большой остров? Товарищ майор, поможете? А то местными шаландами я их до ишачьей пасхи возить буду… И еще – там ваши ребята не докладывали насчет складов? А то раз военно-морская база, пусть и временная, то должны быть и склады. Продовольствия, инструмента всякого, вещевого довольствия… Новиков кивнул. – Продовольственный и вещевой склад точно есть, Слон докладывал. А зачем вам вещевой склад, товарищ капитан? – Ну как зачем?! Вы видели, во что превратилась их одежда? Я так понимаю, тут они еще и уголь на корабли грузили. – Дарья покачала головой. – Я бы тем тряпьем и пол мыть не стала! Надо одеть их в новое и чистое, пусть на первых порах это и будут робы японских матросов. Я решил повести итог столь плодотворной дискуссии: – Добро! Александр Васильевич, окажи товарищу Дарье всю возможную помощь, помоги с перевозкой людей, выдели пару отделений для поддержания порядка… Действуйте, короче! Я сжал голову руками – ну вот, этот вопрос хотя бы начал решаться, да и Дарья теперь будет занята и перестанет чувствовать себя «бесплатным приложением». Надо только проследить, чтобы она не стремилась делать все сама, по ее неопытности может такое произойти. И поскорее обучить этих жертв японской военщины русскому языку, тут Кима надо напрячь, он у нас точно двуязычный. – Степан Осипович, – отвлек я адмирала Макарова от каких то своих размышлений. – Здесь у нас все, машина завертелась! Теперь надо бы поговорить о делах наших в несколько расширенном составе, в присутствии Наместника Алексеева… – Я вздохнул. – Только вот как вас вместе собрать, ума не приложу. Разве что на четыре часа пополудни объявить торжественный обед в честь разгрома Того… туда и пригласить вас да Алексеева? – Пригласить-то можно, и приглашение он примет, он еще ни разу от обеда не отказывался… Только вот зачем вам это, Павел Павлович? – А затем, Степан Осипович, что хватит вам собачиться и тем всякую шушеру под Шпицем тешить. Идет война, и в первую очередь должны стоять интересы Державы, а уж потом и личные амбиции. Потом гонором меряться будете, а сейчас дело делать надо. – Наверное, вы, как всегда, правы, Павел Павлович! Если что, могу прислать кока с «Аскольда», он знает вкусы Наместника. – Буду вам премного благодарен, Степан Осипович, сейчас я свяжусь с Карпенко, пусть посылает приглашение. И вам тоже пришлем официальное приглашение, чтобы все было одинаково. * * * 15 марта 1904 года 15:15 по местному времени. острова Элиот, кают-компания БПК «Адмирал Трибуц». Павел Павлович Одинцов. После моего разговора с Карпенко в план операции «Банкет» были внесены изменения. Посоветовавшись со Степаном Осиповичем, мы послали приглашения не только адмиралам с их флаг офицерами, но и всем капитанам первого-второго ранга. Да, это мероприятие, что называется – «и людей посмотреть, и себя показать». Встречая вместе с Карпенко гостей возле трапа, удалось заранее, тет-а-тет, согласовать позиции и с Алексеевым, и с Макаровым. Конечно, пришлось нелегко, но удалось протолкнуть в адмиральские умы мысль отложить распри на послевоенный период. Все победы в Петербург и лично Николаю Второму будут представляться как спланированные штабом Наместника Алексеева и блестяще осуществленные флотом под личным руководством адмирала Макарова. В военное время всем хватит и подвигов, и наград. На обед с нашей стороны собралась наша руководящая четверка, а также все заместители командиров и командиры боевых частей «Трибуца», «Быстрого», «Иркутска» и «Вилкова». Со стороны Тихоокеанской эскадры были капитаны первого ранга: командир отряда крейсеров Рейцейнштейн, командир крейсера «Аскольд» Грамматчиков, командир крейсера Баян Вирен, флаг-капитан Штаба Наместника Эбергард, и капитаны второго ранга: командир крейсера Новик Эссен и флагман отряда миноносцев Юрасовский. Дукельский остался на Аскольде, ибо и без него у адмирала Макарова хватало сопровождающих. Официальную часть обеда начал Наместник Алексеев. – Господа, сегодня мы собрались, чтоб чествовать команды кораблей, добывшего для России перелом в этой войне. Но перед тем как продолжить, вынужден попросить всех присутствующих дать слово офицерской чести, что все сказанное здесь они унесут с собой в могилу. Тот, кто не желает давать такое слово, может незамедлительно покинуть это собрание… – Наместник обвел взглядом длинный стол, по одну сторону которого сидели тихоокеанцы две тысячи семнадцатого года, а по другую – тихоокеанцы года тысяча девять сот четвертого. – Что ж, раз желающих покинуть нас не видно, то продолжу… Уже сутки вся эскадра гадает, как была достигнута эта блистательная, но неожиданная победа. Более того, уверен – об этом сейчас гадает весь мир. Господа, корабли, пришедшие нам на помощь, пришли издалека. Причем преодолели они не только мили морского пространства, но и годы… Сто лет тому вперед, господа офицеры. В свое время в салонах было много разговоров о сочинении британца Херберта Уэллса «Машина времени»… но не будем вдаваться в лирику. Только скажу одно – никто из здесь присутствующих в ТОТ раз не опозорил звания русского офицера, и никто из нас не умер в своей постели. Как оно сложится на ЭТОТ раз, зависит только от нас самих. Будем делать что должно и да свершится что суждено. Подробности будущей истории огласке не подлежат, и на эти вопросы вам никто не ответит. Будьте уверены только в одном – МЫ знаем многое, хотя, к сожалению, и не все. А теперь давайте выпьем за победы русского флота – и сейчас, и во все времена… Офицеры выпили стоя. Капитан первого ранга Рейценштейн встал, привлекая внимание. – Ваше Высокопревосходительство, значит, теперь эти корабли будут присоединены к моему отряду крейсеров? – Нет, Николай Карлович, не будут… принятие в состав флота даже одного боевого корабля – процедура сложная и требующая большого количества времени. Кроме того, возникают некоторые бюрократические сложности с оформлением бумаг, которые даже я не в силах ускорить. Мною принято решение поддерживать с господами потомками отношения союзнические, пользоваться их помощью и советами, но решения принимать исходя из своего разумения. – Алексеев натужно улыбнулся. – И Степан Осипович со мной согласен. База же их будет здесь, на этих островах, подальше от лишних глаз. А эти корабли уже оформлены как вспомогательные крейсера, что (и это немаловажно) выводит их из-под влияния умников под Шпицем. А теперь, господа офицеры, давайте на некоторое время забудем о делах и отдадим должное мастерству кока и тонкости букета вин – весьма своеобразных, кстати. После этих слов Наместника присутствующие офицеры оживились и приступили к трапезе, по совету адмирала Алексеева, отдавая дань блюдам и винам будущего. Некоторое время в кают-компании был слышен только стук столовых приборов о тарелки и тихие голоса, обменивающиеся мнениями. Но вот, когда процесс насыщения подошел к концу, Наместник Алексеев встал, призывая к вниманию. – Господа офицеры! – веско сказал он. – Мы собрали вас не только для того, чтобы отпраздновать победу, но и для того, чтобы спланировать еще одну операцию. Мы с адмиралом Макаровым решили… – офицеры ошарашено переглянулись, – ввести в постоянную практику рейды наших крейсеров на японские морские коммуникации. Корабли, прибывшие из будущего, показали нам пример. Для выполнения этой задачи создаются две смешанные отряда. Первый отряд – это «Трибуц», «Аскольд» и «Новик». Второй отряд – «Быстрый», «Баян» и «Диана». Указанные отряды будут попеременно патрулировать на японских коммуникациях в Восточно-Китайском море. – Ваше высокопревосходительство, – встал капитан второго ранга фон Эссен, – я бы посоветовал вместо тихоходной «Дианы» вытащить из Владивостока «Богатыря». В конце концов, Владивостокская эскадра может крейсировать у берегов острова Хоккайдо, а «Богатырь», пока внимание японцев отвлечено на «Россию», «Рюрик» и «Громобой», может пойти вокруг Японии на соединение с первым рейдовым отрядом. Уж какого-никакого угольщика господин Карпенко для него в тех водах поймает. – Разумно, Николай Оттович, – кивнул Алексеев, – но, впрочем, это детали. Кто еще хочет высказаться по этому вопросу? – Ваше высокопревосходительство, – поднялся капитан первого ранга Вирен, – а почему бы нам не навязать Камимуре бой на уничтожение? Тогда наше господство в этих водах станет окончательным. – Ваше высокопревосходительство, – встал Карпенко, – позвольте мне ответить на этот вопрос Роберта Николаевича. Алексеев кивнул, и Карпенко начал выводить сведения о японском флоте на плазменную панель. – Господа офицеры, второй по мощи эскадрой объединенного флота Японии являлась вторая эскадра вице-адмирала Камимуры, – начал он комментировать. – В настоящий момент она включает в себя четыре броненосных крейсера однотипных с крейсером «Асама», английской постройки, и четыре бронепалубных крейсера «Нанива», «Акаси», «Такачихо» и «Нийитака», а также два отряда истребителей и два отряда миноносцев. – Карпенко по очереди выводил основные ТТД японских крейсеров. – Базируется эскадра на базу Сасебо. В нашем прошлом Владивостокский отряд крейсеров пытался прорваться в Порт-Артур на соединение с основными силами, но в бою в Крейском проливе потерпел от японцев поражение. Крейсер «Рюрик» погиб в бою, «Громобой» и «Россия» вернулись во Владивосток… Встал капитан первого ранга Рейценштейн. – «Рюрик», «Громобой», «Россия», а где в это время был «Богатырь»? – А «Богатырь», Николай Карлович, еще до похода из-за ошибки штурмана в тумане выскочил на камни, – ответил Карпенко. – Крейсер простоял в доке до конца войны. Продолжим. Мы сейчас не будем разбирать тот бой. Причина неудач кроется как в численном перевесе противника, недостаточной подготовке команд русских крейсеров, так и в их конструкционных недостатках. Мы пойдем другим путем… Во-первых одновременно с крейсерскими операциями будем вести интенсивную учебу команд. Все, что из-за господина Коковцева было упущено в мирное время, придется экстренно наверстывать в военное. А вот месяца через два, когда квалификация наших моряков сравняется с японской, а может и превзойдет ее, тогда милости просим господина Камимуру на ковер – поборемся. А в настоящее время сражение даже объединенного Владивостоко-Артурского отряда крейсеров с японской эскадрой при непредсказуемом результате приведет к неоправданным потерям в личном составе и повреждениям в материальной части. Или же основную работу должны будут сделать «Трибуц» с «Быстрым» за счет невосполнимых здесь боеприпасов, а русский флот так и не обретет опыта, необходимого для отражения угроз в бурном и кровавом двадцатом веке. Да и то оружие, которым мы уничтожили броненосцы Того, лучше приберечь на черный день. А вдруг в войну на стороне Японии ввяжется Британия, или даже вместе с Францией… Офицеры зашумели… Я встал со своего места. – Тихо, господа, лучше вспомните что было четверть века назад, после русско-турецкой войны тысяча восемьсот семьдесят восьмого года… Шум утих. – Вспомнили? Когда джентльмен не может выиграть, он меняет правила. Что в таких случаях положено иметь под рукой? Правильно, тяжелый медный подсвечник! Им в случае необходимости можно будет врезать джентльмену в лоб так, чтоб он с вами в жизни больше в карты играть не сел… ибо чревато. Я сел. – Господа, – продолжил Карпенко, – если какому-то из русских кораблей будет грозить гибель или тяжелые повреждения, я, ни секунды не колеблясь, пущу в ход самое тяжелое вооружение, невзирая ни на какую экономию. Это принципиально. Ну и, кроме того, не забывайте психологию. У нашего корабля уже есть определенная репутация. Японцы знают, что неважно, один их корабль оказался в одном с «пятнистым демоном» квадрате моря, или целая эскадра – все они пропали бесследно… Наличие в крейсирующих отрядах таких «пятнистых демонов» приведет их в ужас. А еще если таковой демон будет не один? Если ваше командование будет не против, я предлагаю перекрасить по аналогичной схеме все крейсера, но начать с «Новика». Что не отберет у них ни узла скорости, и ни грамма огневой мощи, но зато затруднит противнику расчет дистанции до них и прицеливание. Для достижения полного эффекта их котлы можно было бы перевести на отопление нефтью, но это можно сделать только после войны… кстати, в нашей истории таким путем пойдут британцы. Смешанное угольно-нефтяное отопление, когда в походе на экономичном ходу корабль жжет уголь, а в бою нефть. Но это уже ненужные сейчас детали. – Господа офицеры, – снова встал Наместник Алексеев, – все ясно? Теперь насчет перекраски «Новика»… Господин Карпенко, а почему начинать с «Новика»? – У него три преимущества… Малый размер, высокая скорость и лихой командир. Камуфляжная окраска только усилит три этих качества. Именно исходя из этих соображений, «Новик» идеально подходит для непосредственного взаимодействия с нашим «Трибуцем». – Слышали, Николай Оттович, вы создаете кораблю отдельное преимущество… – усмехнулся Наместник. – Кажется, у Степана Осиповича было намерение перевести вас командиром на броненосец… Я, пожалуй, поддержу господина Карпенко и задержу ваш перевод до конца войны. В качестве командира корабля, на котором будут испытываться некоторые новинки будущих времен, вы гораздо ценнее. На лице Эссена друг друга сменял калейдоскоп эмоций: гордость, обида, разочарование, любопытство… – Ваше Высокопревосходительство, – добавил Карпенко, – если «Новик» не вернется в Порт-Артур вместе с «Баяном», «Аскольдом» и миноносцами, а останется здесь, то мы попробуем снять с «Вилкова» станцию артиллерийской наводки и установить ее на «Новик». По идее, тогда он должен почти сравняться с нами по контрминоносной борьбе в ночное время и при плохих погодных условиях, а «Вилков» теперь все равно не более чем плавбаза… – Разумно, Сергей Сергеевич, – одобрительно кивнул Наместник, – так и сделаем. И вот еще что, господа. Я тут с утра наслушался рассказов, как в ночное время рота морской пехоты под командованием майора Новикова буквально вымела японский гарнизон с островов Элиота… И поскольку этому полезному умению можно научить, то приказываю всем кораблям первого и второго классов направить свои десантные роты вместе с штатными пушками Барановского в распоряжение майора Новикова для формирования бригады морской пехоты. Майора Новикова представляю к званию подполковника морской пехоты со старшинством в сем чине с сего дня. Всех кадровых офицеров роты морской пехоты повысить в звании на два чина, также со старшинством с сего дня… всех прибывших ОТТУДА морских пехотинцев представляю к званиям прапорщиков по адмиралтейству с правом входа в кают-компанию… Господин подполковник, в какие сроки вы сможете подготовить людей и что вам для этого надо? Новиков, теперь уже подполковник, встал: – Поскольку на обучение поступают не новобранцы, это несколько ускорит учебный процесс; правда, минусом будет то, что учебный центр еще предстоит построить. Месяца в два, я думаю, мы уложимся; к середине мая, ваше высокопревосходительство, сможете принимать бригаду. – Господин Новиков, экзамен будете сдавать японцам, та скорость, которую задали нам господа Карпенко с Одинцовым, не терпит пауз. Вы лучше скажите, чем лучше вооружить новых бойцов? Мосинские трехлинейки, наверное, будут не совсем подходящими… – В Дании уже выпускается ручной пулемет Мадсена – необходим один ствол из расчета пяти человек. Еще двое из этой пятерки должны быть вооружены двадцатизарядными германскими пистолетами Маузера образца тысяча восемьсот девяносто девятого года. Еще троих из пяти нужно вооружить трофейными винтовками «Арисака», если трофеев не хватит, то тогда винтовками Мосина. Общее количество потребного вооружения я представлю после составления полных списков личного состава. Кстати, за два месяца можно было бы наладить выпуск запалов к ручным гранатам. Очень полезное оружие, особенно при нашей специфике. – Хорошо! – Алексеев кивнул Эбергарду и тот записал что-то в свой блокнот. – Кроме того, я жду от вас списки особо отличившихся офицеров и, как там у вас говорят, «бойцов». По такому поводу, как сегодня, орденов жалеть не стоит. Господин Карпенко, вас это тоже касается – все, кто принимал участие в уничтожении эскадры Того, обеспечивал переход из центра Тихого океана к Порт-Артуру, захватывал призы и вступал в бой, должны быть представлены к наградам, никто не должен быть забыт. Все звания всех офицеров вашего корабля приводятся к соответствующим званиям в Российском императорском флоте. Капитаны третьего ранга и капитан-лейтенанты станут капитанами второго ранга. Старшие лейтенанты и лейтенанты останутся в лейтенантских званиях. Мичманы останутся мичманами, но у нас это офицерский чин. Также считаю необходимым в связи с ценность и уникальностью вашего корабля всем кондукторам и матросам присвоить звания подпоручиков и прапорщиков по адмиралтейству. Всем офицерам и прапорщикам с сего дня будет начисляться соответствующее их званию жалование. Господа, с моей стороны это аванс; надеюсь, вы не подведете ни меня, ни Государя. * * * 15 марта 1904 года 20:55 по местному времени. острова Элиот, Писатель и журналист, Джон Гриффит Чейни, он же Джек Лондон Отправляясь в эту командировку, я был готов пойти на любой риск, чтобы иметь возможность непосредственно окунуться в события, которые взбудоражили весь мир. Я просто не мог остаться в стороне. Я хотел слышать свист пуль, видеть лица солдат, наблюдать бои. Что ж – все это теперь имеется у меня в избытке. И остается лишь радоваться и изумляться, что мне выпал редкий шанс стать участником невероятных событий, попав в самую их гущу. Война! Вот она – перед моими глазами. Я жадно наблюдаю, как русские бьют японцев, я с предельным вниманием слушаю все то, о чем они мне рассказывают, эти пришельцы из будущего. И чем больше я общаюсь с ними, тем лучше понимаю истинное положение вещей и логику событий, касающихся этого противостояния в частности и мировой истории вообще. Когда-нибудь, когда у меня будет свободное время, а все впечатления стройно улягутся в голове, я еще осмыслю все то, что узнал в течение этих дней. Я напишу массу статей и очерков о том, что происходило со мной, я опишу тех людей, с которыми довелось столкнуться, я поделюсь с американскими читателями своими чувствами и мыслями… Но сейчас мое дело – наблюдать, смотреть широко раскрытыми глазами, вникать в происходящее так глубоко, насколько это возможно. Я практически постоянно веду записи в своем блокноте – и в нем едва хватает места! Но насчет бумаги я не переживаю с тех пор, как одна из русских женщин была настолько добра, что подарила мне толстую тетрадь с тонкими листами прекрасного качества; на обложке были изображены яркие тропические рыбки, которых я с удовольствием разглядывал в свободные минуты, дивясь технологиям будущего в отношении печати и полиграфии. Вообще мне хотелось узнать о будущем побольше. К сожалению, и Одинцову, и Гуленко было не до того, чтобы устраивать для меня экскурсы в двадцать первый век. Но я надеялся, что однажды пришельцы все-таки поделятся со мной «сокровенными знаниями», и терпеливо ждал этого момента. Но скучать мне, собственно, не приходилось. Да, я оказался любимцем Фортуны и действительно очутился на русско-японской войне – можно сказать, в самом ее жерле. Но война эта – совсем не такая, какую я предполагал увидеть. Пришельцы из будущего решительно вступились за своих предков и теперь наносят вражескому флоту потерю за потерей. Да, у них есть такая возможность – оружие будущего обладает точностью и мощью – можно представить, как происходят войны ТАМ, в их времени… Наверняка людей можно уничтожать тысячами и десятками тысяч. Наблюдая за тем, как русские разделываются с японцами, я преисполняюсь неким трепетом. Я понимаю, что в нашем мире больше нет подобной силы… Но иногда непроизвольно закрадывается в мой разум мысль – а правильно ли это? Ведь для них, людей из двадцать первого века, история уже написана. Они ничего не изменят в своем мире… Справедливо ли это, что русские побеждают японцев с заведомым преимуществом? Честная ли это война? Впрочем, я приблизительно знаю, что бы мне ответили сами пришельцы – «Честно – защищать свое отечество любыми способами. Честно – уничтожать агрессора. Честно – выполнять свой долг в соответствии с воинской присягой. Война же вообще не подпадает под такие категории, как «честно» или «нечестно»». И все же, когда я наблюдаю, как дерутся русские за свое отечество – не мучаясь сомнениями, с твердой верой в правильность своих действий, в святой уверенности, что они несут благо не только своему народу, но и миру – у меня захватывает дух… Тогда я чувствую неуемное кипение вечно изменчивой жизни, слышу поступь Истории и неразборчивый шепот Мироздания, готового поделиться своими тайнами… Я наблюдаю не только за событиями, но и за людьми. Человек! Что может быть интересней? Сколько в нем всего – эмоций, чувств, идей, планов, надежд… А если этот человек еще и из будущего? Честно говоря, я никогда глубоко не задумывался над идеей проникновения из одного времени в другое. Я, бывало, даже посмеивался над теми, кто на полном серьезе обсуждал возможность создания машины времени. Но вот теперь убедился, как глубоко заблуждался… Но признал я это заблуждение с радостью. Итак, я вращаюсь среди совершенно удивительных людей. Они не похожи ни на кого из тех, кого я знал раньше. Но не без удовольствия я обнаружил в этих людях все то, что предполагал в «русском человеке», образ которого возник в моем сознании на основании произведений русских классиков. И главная их черта – это, конечно же, тяга к справедливости и стремление сделать мир лучше… Конечно, военные (а именно с ними я в основном и контактирую) – достаточно специфическая разновидность людей, но все же в них не может не присутствовать все то, что свойственно народу вообще. Да, эти русские солдаты кажутся иногда грубоватыми и циничными, но в то же время можно только преклоняться перед их принципиальностью и верностью идее. Их кажущаяся простоватость оборачивается смекалкой и умением почувствовать подвох, а суровость часто скрывает под собой великодушие и способность к сопереживанию. Я очень счастлив, что оказался среди этих людей. Ведь я так мечтал побывать в России, чтобы проникнуться ее духом… А вот интересно – ТАМ, в их истории, мне удалось воплотить эту мечту? Отчего-то я не спрашиваю их о своей персоне. Мне как-то не по себе (как, наверное, и любому человеку) от мысли, что на самом деле я уже умер… Хотя интересно, конечно. Может быть, однажды и спрошу… Да, наверняка я это сделаю. Что-то не так в моей биографии – потому что та женщина с красными волосами и странным именем Алла, которая подарила мне тетрадь, смотрела на меня с выражением какого-то легкого сожаления и беспокойства… Жаль, что никак не удается с ней толком поговорить. Кажется, она стесняется своего английского. Он, конечно, и вправду ужасен, но ведь это такой пустяк по сравнению с возможностью душевно поговорить! Впрочем, у меня такое чувство, что для разговоров еще настанет время… Я многое повидал в жизни, не раз был на волосок от гибели, на моих глазах умирали люди, я часто становился очевидцем жестокости и несправедливости… Бывало, злые ветры дули в моей судьбе, и было страшно, и отчаяние накатывало ледяной волной, грозя накрыть с головой и унести в темную пучину… Но в такие моменты любовь к жизни приподнимала меня над миром со всеми его скорбями. И сама жизнь – звонкая, блистающая, торжествующая – пела мне свою песнь; и легкие крылья ее увлекали меня дальше, и все дурное оставалось позади; а впереди, в дымке легкого тумана, уже загорались новые маяки… Но я не знал, что предстоит мне испытать в самом скором времени. Это было то, что не шло ни в какое сравнение с виденным мной ранее. Это было то, что навсегда оставило оттиск в моей душе – и это воспоминание будет жечь подобно огню, будет взывать к отмщению – я сделаю все, все, чтобы этого не повторилось; я поведаю об этом миру, я расскажу об этом везде, где только смогу… Мы сошли на берег острова после того, как русские уничтожили на нем всех японцев. На этом маленьком клочке суши нам предстояло провести какое-то время. Нам сказали, что тут остались лагеря пленных – и теперь предстояло решить, что делать с этими людьми, но сначала им следовало оказать любую посильную помощь. Конечно же, некоторая перемена обстановки и возможность проявить какую-то деятельность вызвали во мне бурный энтузиазм. Женщина, возглавлявшая нашу группу (тех, кто отправлялся в лагеря пленных), была прекрасна в своей военной форме. Я никогда не видел ничего подобного, и даже не предполагал, насколько привлекательно может выглядеть леди, одетая по-военному. Хоть сама форма была непривычной для моего глаза, сидела она на ней ладно. Я подумал, что, должно быть, в будущем у женщин есть право служить в армии – и не мог не одобрить этот факт. Я никогда не считал, что представительницы так называемого «слабого» пола действительно слабее мужчин, и всегда являлся сторонником равенства между полами. Прекрасное будущее! Жаль, что не могу заглянуть туда хотя бы на минутку… Кроме этой леди по имени Дария, в нашей группе присутствовали все остальные женщины; их было трое, и среди них – моя рыжеволосая знакомая. Также было с дюжину мужчин, среди которых я определил по крайней мере одного врача. Как я понял, наше задание называлось «гуманитарной миссией». Нам предстояло позаботиться о бывших пленных. Когда мы направлялись к лагерю, я не очень представлял, что увижу там. Но когда мы наконец оказались возле бараков, меня передернуло от ужаса – худые, изможденные люди стояли возле своих убогих жилищ, глядя на нас с выражением угрюмой обреченности. В воздухе витал запах нечистот. Я даже предположить не мог, что японцы могут так ужасно обращаться с людьми. Они еле стояли на ногах. Грязные, оборванные, они, казалось, не ожидали уже ничего хорошего. Все эти люди был азиатами – скорее всего, корейцами. Мой взгляд сразу же подметил, что это были только женщины и дети. Женщины и дети! А где же мужчины? Этот вопрос остался для меня открытым. Дария, которая сначала, побледнев, молча разглядывала этих людей, вдруг засуетилась. Она отдавала какие-то команды; женщины и четверо мужчин из нашей группы стали подходить к бывшим пленным. Один из «наших» мужчин, имеющий признаки явной принадлежности к тому же народу, что и эти несчастные, о чем-то спрашивал их на их языке – и вот они, немного оживившись, стали что-то рассказывать. И тут я услышал: – Эй, Джек! Пойдем-ка… Один из тех мужчин, что стояли отдельно, поманил меня рукой – и мы все вместе направились в сторону небольшого холма. Пока мы его огибали, в мои ноздри все явственней проникал такой знакомый и отвратительный запах… запах мертвой человеческой плоти, который ни за что не спутаешь с каким-либо другим. Мужчины переглядывались между собой и все больше мрачнели по мере приближения к цели. И вот мы пришли. Все, что воспринимало сейчас мое сознание, было похоже на кошмарный сон. Мы стояли на краю большой ямы. Смрад шел из нее… И я знал, что уже никогда не смогу забыть ни этот запах, ни это зрелище… В яме, сваленные в кучу, лежали обезглавленные трупы. Трупы не солдат. Женщин и детей! Ни в чем не повинных – видимо, из числа тех пленных, которых мы только что видели. «Не может быть! – кричал мой разум, дергаясь в конвульсиях ужаса, – ведь мы живем в цивилизованном мире! Это дело рук японцев?! Как же они могли?» Но действительность говорила – да, могли. Да, именно японцы совершили это невиданное зверство. Так ведь если они вершат такое, то не только здесь… Сколько еще таких вот страшных могил по островам? Вдруг вспомнились мои собственные сомнения, правильно ли поступают пришельцы, вмешиваясь в эту войну. И разум воскликнул: «Правильно! Пусть теперь весь мир узнает о том, что здесь творится! Чтобы никогда, никогда не повторилось этого впредь!» Бледные, потрясенные, сдерживая приступы тошноты, смотрели мои спутники в эту яму. И в этом безмолвии, когда душа каждого созерцающего плакала о душах невинно убиенных, замученных женщинах и детях, вырастало незримое облако холодной и чистой ярости против тех, что посмели попрать все человеческое… Нет, не должно быть им пощады! Закрыв глаза, я слышал плач и стоны тех, чьи останки сейчас лежали передо мной… 16 марта 1904 года 09:00 по местному времени. острова Элиот, остров Да-Чан-Шан Дао. Павел Павлович Одинцов. Прямо сцена из исторического боевика. Вытоптанный пыльный плац перед флагштоком – только позавчера ночью ребята майора (а теперь подполковника) Новикова сорвали отсюда японское «солнце с лучами». Теперь на этом плацу коробками выстроены команды «Трибуца», «Новика», «Аскольда», «Баяна». Точнее от местных выстроены «лучшие из лучших», которые заслужили эту честь. Ведь крейсер первого класса это 700–800 человек команды, второго – пятьсот. У нас на «Трибуце» при таком же водоизмещении всего двести восемьдесят пять человек, включая тридцать офицеров и шестнадцать мичманов, а на «Быстром» двести девяносто шесть при двадцати пяти офицерах и сорока восьми мичманах. А на следующем поколении кораблей при возросшей боевой мощи команда должна уменьшиться до сотни человек. Что же, автоматизация рулит. Напротив строя установлена трибуна – да-да обычная фанерная переносная трибунка, как неотъемлемый атрибут корабельного хозяйства. Но в лабазах наших замвоспитов не только эта трибунка… Каждый уважающий себя политработник еще с советских времен стремится иметь микрофон, усилитель, флеш-плеер, колонки… короче, можно открывать дискотеку. А так как здесь верх сервиса – это танцы под гарнизонный оркестр, то на этой установке можно было бы заколотить немалые деньги, или немалую популярность в народе. Но, не для того это, не для того… Вот два офицера с «Трибуца» и два с «Быстрого», при полной парадной форме, подносят к флагштоку свернутый флаг. Это капитаны третьего ранга Бондарь и Шурыгин, два Андрея, командиры боевых частей два и три с «Трибуца», а так же капитан-лейтенант Гаранян и капитан третьего ранга Шульц – соответственно, с «Быстрого». Вот в полной тишине полотнище зацеплено, кап-три Шурыгин берется за фал. Именно он рассчитал и выпустил по японской эскадре смертоносный веер из гидрореактивных торпед «Шквал-М». И в этом момент над замершим плацем, над головами моряков из прошлого и будущего, поплыли разрывающие душу звуки «Прощанья славянки». Внутри все защипало, захотелось вытянуться в нитку, и чтоб душа развернулась широко-широко. Так это мы люди привычные, а местные вообще на грани транса. Вон у Степана Осиповича слеза по щеке побежала. Над плацем разнесся зычный голос капитана первого ранга Вирена: – Шапки долой! И все, в том числе и наши современники, обнажили головы. На какое то время этот плац как бы превратился в храм под открытым небом. Да, это сильное оружие, не слабее ракет и торпед. Только ракеты и торпеды бьют по врагам, а музыка по своим, чтоб стали друзьями. Стихли последние аккорды, белое полотнище с косым синим крестом развевается на фоне бледно-голубого весеннего неба. – Павел Павлович, – шепотом спрашивает Макаров, утирая непрошенную слезу, – что это было? – «Прощанье славянки», – так же шепотом отвечаю я, – сильнейшая вещь на все времена. Один молодой офицер, перед уходом на фронт, написал эту мелодию за одну ночь. Он не написал ни одной музыкальной строчки ни до ни после. Только «Прощанье славянки». Вы верующий человек, делайте выводы сами. Макаров замолчал, задумавшись. После «Прощанья славянки» «Боже царя храни» откровенно не впечатлял… – Скажите, – тихонько спросил меня Наместник Алексеев, – а эта музыка – это гимн России в ваше время? – Нет, ваше Высокопревосходительство, это гимн тех, кто идет сражаться за Россию и понимает, что может вернуться «на щите». – Понятно, – кивнул Наместник, тогда тем более… – что «тем более», я так и не узнал, потому что Наместник поднялся на трибуну. – Господа, сегодня мы собрались здесь, чтобы поднять наш военно-морской флаг над этим маленьким кусочком земли, в знак того, что мы отсюда никуда не уйдем. А также для того чтобы вручить награды тем, кто в трудный для Отечества час пришел ему на помощь и нанес врагу сокрушительное поражение… А дальше была приятная, но нудная процедура вручения крестов, анненских темляков, новых погон… Оказывается, по приказу Наместника «Страшный» ночью на полном двадцати пяти узловом ходу обернулся до Артура и доставил все необходимое, а также двадцать пять тысяч рублей золотом, как аванс в счет премиальных за захваченные призы. Ибо стоимость контрабандных грузов на всех шести пароходах перевалила за астрономическую сумму в полтора миллиона золотых рублей. И это не считая самих судов, которые тоже подлежали конфискации и продаже с аукциона. Краем глаза замечаю, что среди фанз начинают собираться кучки Дашиных подопечных. Теперь они умыты, одеты в новенькие робы японских матросов, кое-как пригнанные по фигурам, и вообще стали похожи на людей, а не на персонажей фильмов ужасов. Стоят и смотрят, очевидно, понимая, что на их глазах творится что-то важное. А уже после конца церемонии случилось нечто. Когда все уже расходились, к Новикову подошла кореянка средних лет и с поклоном протянула цветок. Скромный полевой цветок – один из тех, что во множестве распустился среди холмов с приходом весны. А Новиков почему-то перекрестил ее и вставил цветок в нагрудный карман кителя. Вот так, значит – может, у нас что-то из этого получится. И тут я понял, что, скорее всего, мир уже не будет прежним; будет он лучше или хуже, но теперь это наш мир, и мы за него отвечаем.
Часть 7. Утро нового мира 14 марта 1904 года, Обстановка в мире. Не успел рассеяться дым сражения, а телеграф уже разносил шокирующую новость по миру. Быстрее всех по проводам бежала срочная телеграмма вице-адмирала Макарова. Вслед за ней торопились сообщения дипломатов, шпионов, корреспондентов. Так же быстро новость облетела все военно-морские базы Российской Империи. На рассвете яростным грохотом холостых залпов салютовали этому известию Севастополь, Кронштадт, Свеаборг и Гельсингфорс. На бесчисленных железнодорожных станциях Российской Империи паровозные гудки приветствовали известия из-под Порт-Артура. Стреляли в воздух в казачьих станицах и горских аулах. Когда произошло сражение, в Европе была еще глубокая ночь. Сенсация поднимала с постели главных редакторов крупнейших газет мира. Грохот взрывающихся японских броненосцев из-под Артура за считанные часы докатился до Москвы, Санкт-Петербурга, Берлина, Вены, Стамбула, Парижа, Лондона, а по трансатлантическому кабелю и до Нью-Йорка. В Москву телеграмма пришла на рассвете, и город проснулся от праздничного перезвона сорока сороков. Мальчишки-газетчики наперебой кричали «Блистательная Победа Русского Оружия», «Адмирал Макаров утопил весь японский флот», «Сокрушительный удар по Японии», «Победа Порт-Артурской эскадры»… И даже хмурое мартовское небо на мгновение блеснуло майской голубизной. Ликовали Севастополь, Одесса, Киев, Санкт-Петербург и Кронштадт…. Над кораблями Российского императорского флота гремели холостые залпы и волнами прокатывалось громовое матросское «Ура». * * * 14 марта 1904 года, 06:15. Царское село, резиденция Е. И. В. Николая II. В шесть часов утра в Царском Селе еще стояла тишина, волны людского ликования пока бушевали где-то вдалеке. Только со стороны Кронштадта ветер доносил глухое, чуть слышное, ворчание далеких залпов. Императора Всероссийского новость застала в гимнастическом зале, где он с исступлением терзал тело упражнениями. Лакей внес конверт на серебряном подносе. – Срочная телеграмма от вице-адмирала Макарова, Ваше Императорское Величество. У Николая потемнело в глазах. Война, которую ему обещали как маленькую и победоносную, уже обернулась множеством мелких, но досадных поражений, сопровождавшихся потерями в кораблях и жертвами среди личного состава. Николай уже давно не ждал хороших новостей с этой войны. «Наверное, это очередное поражение или просто несчастье», – подумал он. Отложив в сторону тяжелые гантели, Император с замиранием сердца разорвал конверт. Отпечатанные буквы прыгали в глазах, не желая складываться в слова. Наконец, немного отдышавшись и успокоившись, Император Всероссийский сумел прочесть: – Сего дня, марта четырнадцатого числа одна тысяча девятьсот четвертого года от Рождества Христова, нашим флотом была одержана блистательная победа над эскадрой вице-адмирала Х.Того. Японский флот понес значительные потери в кораблях. Потоплены четыре эскадренных броненосца, два броненосных и четыре бронепалубных крейсера. Получив тяжелейшие повреждения, спустили свои боевые флаги два японских эскадренных броненосца. Наш флот потерь в кораблях не имеет, людские потери незначительны. Также настоящим доношу, что корабли с тактическими номерами «564», «715» и «080», построенные на частные средства в Северо-Американских Соединенных Штатах, и танкер сопровождения прибыли на внешний рейд Порт-Артура совершив по пути из Сан-Франциско крейсерскую операцию. В ходе крейсерства были уничтожены вспомогательный крейсер, канонерка и бронепалубный крейсер, а также два японских парохода с грузами, не представляющими ценности для нашего флота. Шесть судов под американским, британским, германским и итальянским флагами доставлены в Порт-Артур. По неподтвержденным данным, при прорыве ближнего блокадного дозора уничтожено восемь японских миноносцев. Означенные выше корабли американской постройки, принявшие также самое деятельное участие в уничтожении эскадры Того, зачислены в списки крейсеров вспомогательного флота. Командующий Тихоокеанским флотом вице-адмирал С. О. Макаров. Император прочел телеграмму и, глубоко выдохнув, мысленно возблагодарил Всевышнего за чудо. Потому что иначе как чудом такую победу назвать было нельзя. Японский флот потерял двенадцать отборных вымпелов, а русский ни одного. Забыв про отложенные гантели, Самодержец Всероссийский прошел в свой кабинет. «Однако, странно, – думал он, – что нет подобной телеграммы от Наместника Дальнего Востока адмирала Алексеева. Во-первых, надо запросить, что ему лично известно про эту победу Макарова над японской эскадрой. Во-вторых, вызвать сюда Сандро и поручить ему выяснить по своим каналам, что это за построенные каким-то толстосумом в САСШ корабли без названий, а только лишь под номерами? Наверняка по результатам испытаний намеревался запродать их казне. В-третьих… – император задумался, – а в-третьих, несомненно, прослеживается связь между этими самыми кораблями и разгромом японской эскадры…. Только вот почему Макаров не написал об этом прямо и не указал типы кораблей! Наверное, опасается шпионажа. Если так, то надо послать в Порт-Артур какое-нибудь доверенное лицо выяснить все достоверно…» Император Всероссийский подошел к высокому окну. В парке, нагло рассевшись на голых ветвях деревьев, черные вороны оглашали окрестности своим траурным карканьем. Знают, подлые, что сейчас ему не до них. Мысль вернулась к проблеме, кого бы послать в Порт-Артур, да так, что если это действительно окажется важным, не предал бы и не разболтал. Только двум людям в своем окружении он мог доверять безоговорочно – Сандро, троюродному дяде, ровеснику, другу детства и мужу сестры Ксении, а также любимому младшему брату Мишкину… Решено! Николай взял два листа плотной веленевой бумаги с императорским гербом и собственноручно написал две записки. На звон серебряного колокольчика вошел давешний лакей. Император протянул ему два конверта. – Великому Князю Александру Михайловичу и Нашему брату Михаилу. Срочно и лично в руки. * * * 14 марта 1904 года, 08:00 Царское село, резиденция Е. И. В. Николая II. Его Всероссийское Императорское Величество Николай Второй, по домашнему Ники, вышел к завтраку, сжимая в руке пачку газет и ворох телеграмм, будучи в прекраснейшем расположении духа. Александра Федоровна с немым вопросом привстала со стула навстречу мужу, без удержу болтающие царские дочери притихли. Как бы отвечая на невысказанный вопрос, Император бросил на стол Санкт-Петербургские Ведомости кричащим заголовком вверх: «День Славы Русского Оружия, у Порт-Артура потоплен японский флот». – Вот, дорогая Аликс, дождались и Победы! И какой Победы! Ты можешь подумать, что газеты, как обычно, наполовину приврали, но в этот раз это не так. Ты подумай, дорогая, какой удар по Японии! – Все никак не можешь простить и забыть? – Аликс положила голову мужу на плечо. – Ведь прошло уже тринадцать лет… – Забыть? Нет, дорогая, такое не забывается! Но вот сейчас МЫ чувствуем себя почти отомщенными. Почти – потому что хочется загнать этих наглых выскочек туда, откуда они вылезли. В средневековье, в каменный век, в пещеры! – щека у императора дернулась, – подумаешь, эскадра – мелочь, а приятно. Надо будет только найти того, кто это сделал и наградить по-царски… – А разве Макаров… – глаза Императрицы широко раскрылись в недоумении. – Т-с-с, дорогая, – император прервал жену на полуслове, – МЫ ничего не говорили, а ты ничего не слышала. Зато вот, смотри! Поздравительные телеграммы – от кузена Вилли, от французского президента, даже старый лис Франц-Иосиф прислал пару строк. Молчат Лондон и Вашингтон, но этим уж точно радоваться не с чего… А вот дорогая, и рапорт от Макарова, только что расшифровано. Во-первых, газеты не врут, возле Порт-Артура взорваны четыре японских броненосца, и два спустили флаг, потоплены два броненосных и четыре бронепалубных крейсера. Тело адмирала Того не найдено, его флагманский броненосец «Микаса» взорвался и затонул меньше чем за минуту. Всего Япония потеряла двенадцать кораблей и больше пяти тысяч моряков. Наши потери совсем ничтожны, два убитых и восемнадцать раненых матросов… Аликс снова молча посмотрела на мужа выразительным взглядом ничего не понимающей девочки. Помедлив несколько мгновений, Император сказал: – Видишь ли, милая, там есть какая-то тайна. Нет, японские броненосцы утонули надежно и больше не всплывут. Но вот то, как они утонули, вызывает вопросы. Телеграмма Макарова – это шедевр недоговоренности, будто он боится выдать посторонним какой-то секрет. Но так и намекает Нам, чтобы мы заинтересовались. Эту странность его телеграммы МЫ можем отнести только к ненадежности наших телеграфных линий и качеству шифров. МЫ уже приняли решение отправить для расследования в Порт-Артур Сандро и маленького Мишкина. А теперь, дорогие мои девочки, давайте завтракать…. * * * 14 марта 1904 года, 16:15. Царское село, резиденция Е. И. В. Николая II. Рабочий кабинет Е. И. В. Николая Второго – Здравствуй, Ники, что случилось? – Великий Князь Александр Михайлович быстрым шагом вошел в кабинет. – Объясни мне, будь любезен, к чему такая срочность? – Здравствуй, Сандро, нет, это ты мне объясни, какое отношение ты имеешь к вот этому? – Николай Второй протянул лучшему другу детства телеграмму Макарова. – Вон там, читай – … корабли с тактическими номерами «564», «715» и «080», построенные на частные средства в Северо-Американских Соединенных Штатах … и … корабли американской постройки, принявшие также самое деятельное участие в уничтожении эскадры Того, зачислены в списки крейсеров вспомогательного флота. Но и это еще далеко не все! Дядя в бешенстве, он считает, что ты украл у него победу. Вот, час назад доставили из Адмиралтейства и Военного Министерства. – Император Всероссийский протянул Александру Михайловичу еще пачку телеграмм. Дочитав сообщение Макарова, Александр Михайлович отложил его в сторону. – Ники, смею тебя заверить, что не имею ко всему этому никакого отношения. Никакой постройки боевых кораблей с Североамериканских Соединенных Штатах через мое ведомство не проходило. Но я был бы счастлив, если бы это было не так… Тем временем Александр Михайлович быстро раскладывал на столе другие телеграммы. – А теперь дай я посмотрю, что тут еще, точнее кто тут еще? Так, телеграфировал Великий Князь Кирилл Владимирович, добрался, значит. Что же он пишет?… Так, … по словам лейтенанта … лично наблюдавшего … беглый и крайне меткий огонь орудий калибром не менее восьми дюймов … потопление японских малых бронепалубных крейсеров за две-три минуты… ход в двадцать пять узлов без дымов, неуставная пятнистая окраска, затрудняющая обнаружение и прицеливание, прошу наказать командиров за нарушение формы окраски… – Александр Михайлович отложил телеграмму и вытащил из кармана портсигар. – Да-а, в этой семейке все не от мира сего… А мне бы хотелось глянуть, хоть одним глазком, на такой вспомогательный крейсер с восьмидюймовыми орудиями и его чудо-окраску, что мешает противнику целиться… Что тут у нас еще? – Великий Князь сунул в угол рта незажженную папиросу и продолжил перебирать телеграммы. – Генерал Белый – в управление артиллерии, так рапорт капитана Степанова, командира батареи №15… угу, все то же самое, только не просит никого наказать. Саперный капитан, барон Лиллье, телеграмма Куропаткину лично. Стессель, опять же Куропаткину. Поручик пограничной стражи Иванько, прибывший в Порт-Артур на борту одного из «американцев», телеграфировал лично Витте. Так, отбыл из Сиэттла на шхуны «Святая Маргарита», первого марта сего года шхуна перехвачена группой боевых кораблей под российским флагом. Груз и сопровождающих приняли на вооруженный транспорт… Команда русская, но не совсем… А как это, интересно – быть русским, но не совсем? Много иностранных, да и просто непонятных словечек и выражений. Вот, Ники, читай – перекрасились они уже в море, захватив на японском транспорте груз корабельной краски… Смотри ты, прямо авантюрный роман, куда там Буссенару… – чиркнула спичка и в воздухе поплыл ароматный дым. – Знаешь что, Ники, заинтриговали меня эти корабли из Америки, ох заинтриговали. Но то, что к моему ведомству они отношения не имеют, даю слово. Тут дело, может, не столько в новинках техники, а в стиле, что ли? Все, кто это видел, пишут, что все случилось очень быстро, да так, что они только потом все поняли и осознали. А представь, каково было Того? У него же не было никакого потом. Его корабли убивали один за другим, а он, судя по этим телеграммам, просто впал в ступор и не нашел ничего лучшего, как банально сбежать с тем, что осталось. И тут его подловили. Когда «американские» крейсера расходились с японскими броненосцами на контркурсах левыми бортами, корабли Того вдруг начали взрываться и тонуть один за другим. Что это было – самоновейшие самоходные мины, способные пройти шестьдесят кабельтовых за полторы минуты (как утверждают те, кто наблюдал за боем с Золотой горы) или какие-нибудь «лучи смерти» – в принципе, это неважно. Меня другое интересует. Откуда взялись настолько обученные и с большим боевым опытом команды? Вот тайна так тайна. Где в мире в последнее время были морские сражения? Знаешь, Ники, дай мне отпуск от службы месяца на два, поеду я в этот Порт-Артур, посмотрю на все своими глазами. – Нет, Сандро, никакого отпуска от НАС ты не получишь. Тут все значительно серьезнее… Перед твоим приходом я пробовал подсчитать, сколько же золотых рублей, по самым скромным оценкам, может стоить эта мини-эскадра. Получалась ошеломляющая цифра в двадцать пять миллионов. И это в случае, если часть боевой эффективности проистекает из того, что ее команда имеет высочайший уровень подготовки. А если все дело в новой технике, а уровень подготовки команд средний, тогда цену кораблей можно удвоить, утроить и учетверить. Астрономические деньжищи – на них можно построить целый флот обычных броненосцев, впрочем, который, если судить по данному случаю, может быть без проблем утоплен парочкой таких вот «вспомогательных крейсеров». Если к этому случаю не имеет никакого отношения ни Адмиралтейство во главе с дядей Алексеем, ни твое Управление портов, то МЫ хотим знать, КТО это, ЧТО это, ЗАЧЕМ это, и КАК дальше с этим быть. В Управлении передай все дела кому-нибудь из своих помощников, а сам скажись больным и сообщи, что едешь на воды для поправки здоровья. Поедете в Порт-Артур литерным поездом вдвоем с братцем Мишкиным… В этот момент по коридору часто-часто застучали каблучки. Император с Великим Князем недоуменно переглянулись. Через мгновение дверь распахнулась. – Здравствуйте, мальчики! – на пороге кабинета стояла Великая Княгиня Ольга Александровна. – Сандро, куда это вы собрались вместе с моим любимым братцем Мишкиным? А впрочем, я все слышала. Ники, если хочешь сохранить что-то в тайне, то не надо так кричать. Я всего лишь гуляла в парке под вашими окнами, и то уже в курсе всего, что вы говорили… – Мужчины сконфужено переглянулись. – Значит так, братец Ники, в Порт-Артур поедут три твоих посланца, а не два, иначе, клянусь, я все расскажу Мама и она запретит Мишкину ехать. Впрочем, Ваше Императорское Величество, – она присела в шутливом книксене, – Вы можете официально поручить мне провести инспекцию тамошних госпиталей. – А что скажет твой муж? – чтобы скрыть смущение, Николай взял из портсигара великого князя папиросу и чиркну спичкой. – Ты ведь уже не девочка, а замужняя дама. – А этот … – тут с нежных уст Великой Княгини слетело такое слово, которое воспитанным девушкам и дамам знать не полагается, – ничего даже и не заметит. Все, что его волнует – это его мальчики и карты! – тут она покраснела. – Мы даже еще ни разу не спали вместе. Историческая справка: при повторном выходе замуж В. К. Ольга оказалась девственницей. Тут через неплотно прикрытую дверь из коридора снова раздались шаги, на этот раз мужские. А весьма специфическое мелодичное позвякивание говорило, что это наверняка кавалерист. Дверь широко распахнулась – на пороге стоял их Императорское Высочество Великий Князь Михаил Александрович. – Здравствуй, Ники, извини, что опоздал, всю дорогу скакал во весь опор! – его взгляд остановился на Ольге. – О, сестренка, а ты здесь что делаешь? – Я, братец, как видишь, не опоздала, хоть и меня вовсе и не звали, – отпарировала та. – Ну, Ники, просвети нашего непутевого братца, а то он решит, что мы собрались его женить… Взгляд Михаила на мгновение стал испуганным. – Не волнуйся, братец, – ухмыльнулся Император, – до такого изуверства мы еще не дошли. А вот послужить Нам тебе придется. Прощайся со своими дружками-гусарами, пассиями-актрисками, и собирайся вместе с Сандро и Ольгой в дорогу до Порт-Артура. – Николай Второй перехватил восторженный взгляд Ольги. – Да, сестренка, Мы приняли – твой ультиматум и сдаемся на милость победителя. Может, так даже будет лучше, твой женский глаз увидит то, на что Сандро и Мишкин просто не обратят внимания. Так что, дорогие мои, немедленно собирайтесь – и завтра, в крайнем случае, послезавтра выезжайте литерным в Порт-Артур. Вы должны выяснить все подробности этой туманной и чрезвычайной истории и известить меня. Я просто чувствую, что над этим делом висит какой-то мистический ореол. Я вас надеюсь. А теперь идемте, нас, наверное, заждались к чаю… А потом у меня еще экстренная встреча с германским послом, дядя Вилли уже начинает прощупывать почву. * * * 15 марта 1904 года, 17:05 г. Санкт-Петербург, Николаевский Вокзал. Сумрачно, с серого неба сеется мелкий петербургский дождик. Карета остановилась у Императорского подъезда вокзала. Перед тем, как кучер распахнул дверцу, Великая Княгиня Ольга опустила на лицо густую вуаль. Первой из кареты выскочила горничная Ася, и как только Великая княгиня ступила на землю, раскрыла над ее головой большой черный зонт. Следом из кареты выбралась компаньонка Великой Княгини Елена Вольдемаровна Берг; этот тип высохших старых дев позже получит собирательное прозвище «географичка». Елена Вольдемаровна в прошлом действительно обучала юную Ольгу разным наукам, в том числе и географии, и вот теперь, чтобы потом злые языки не мололи чего лишнего, откликнулась на просьбу своей порфирородной ученицы составить ей компанию в дальней поездке по государственным делам. Глубоко вздохнув, компаньонка открыла свой собственный зонт и, обходя по пути лужи, широко зашагала вслед за Великой Княгиней. Стояла та самая промозглая погода межсезонья, когда зима уже ушла, а весна еще не торопилась придти. Сморщенные сугробы, покрытые толстым слоем паровозной копоти, скромно притаились с северной стороны стен и заборов. Пахло дождем, дымом и раскисшим навозом. Ольга Александровна сморщила нос и перешагнула порог Царских Покоев вокзала. Ася тут же сложила зонт и скромно встала к стенке, стараясь не попадаться на глаза местным завсегдатаям и работникам. При виде воркующих как голубки, Сандро и Ксении, лицо Ольги озарила непроизвольная радостная улыбка. Ксения же спрятала свое заплаканное лицо в складках шинели мужа, ухватившись за его руку так, как утопающий хватается за соломинку. Присутствующие деликатно старались не замечать семейной сцены расставания. Обычное дело – морской офицер отъезжает на войну в Порт-Артур или Владивосток, а любящая жена его провожает. Сандро, увидев Ольгу, молча прижал к губам палец. Ольга поняла, эти последние минуты их и только их. Через широкие двери со стороны перрона в Царские Покои вошел знакомый Ольге поручик двенадцатого Ахтырского гусарского полка в знаменитом с Отечественной войны двенадцатого года коричневом доломане. – Ваше императорское Высочество, ваш багаж погружен, караул в сборе, отставших и заболевших нет. Командир взвода поручик Андреев. – Вольно, поручик! Как вас по имени отчеству? – спросила Ольга, жестом подзывая к себе компаньонку и служанку. – Виктор Геннадьевич, – молодой офицер аж покраснел от удовольствия; Ольгу в полку обожали, чуть ли не боготворили. – Так вот, Виктор Геннадьевич, – улыбнулась Ольга, – у меня к вам просьба. Проводите, пожалуйста, в вагон мою компаньонку и служанку. Надеюсь, славные гусары не уронят своей чести галантных кавалеров? – Никак нет! – вытянулся в струнку польщенный поручик. – Сударыни, попрошу следовать за мной. Освободившись от опеки компаньонки, Ольга вздохнула свободнее; одно дело проявлять эмоции среди людей своего круга, и совсем другое выплескивать их на окружающих. В кончиках пальцев, затянутых в тонкие перчатки, закололо. Ну почему этой курице Ксении достался ТАКОЙ муж, а ей судьба и брат Ники приготовили вместо мужа египетскую пытку династического брака с мужеложцем? Но, как говорится, улыбаемся и машем, улыбаемся и машем. Не с стоит портить сестре и Сандро последние минуты перед расставанием. Но человек предполагает, а Господь располагает. Широко распахнулись выходящие на площадь двери Царского покоя, и вместе с брызгами дождя, внутрь подобно бомбе влетел высокий молодой человек в мундире поручика лейб-гвардии кирасирского полка. Путаясь ногами в полах длинной кавалерийской шинели, он широким шагом направился к замершим в объятиях друг друга Сандро и Ксении. Следом денщик, сгибаясь, тащил два огромных чемодана. – Пр-ривет, сестренка, – остановился он напротив Ольги, – а где твой багаж? – Уже в поезде, отправила со своими ахтырцами. – Не удержавшись, Ольга, как в детстве, показала брату язык. – О-о! – только и смог простонать Михаил, – а я не догадался, и таскался с этими проклятыми чемоданами по всему городу как последний дурак. Антошка, тащи чемоданы к поезду, там наши тебе покажут что куда. Обернувшаяся на шум Ксения широко раскрытыми глазами смотрела на мокрого, расхристанного брата. Потом заметила затянутую в темное дорожное пальто Ольгу и еще крепче прижалась к супругу. На путях простуженным басом трижды крикнул паровоз и Сандро отстранил от себя жену. – Пора! Он уходил от нее, затянутый в черную шинель флотского офицера, а следом шли Ольга и Михаил. Время прощания для Ксении истекло, наступило время ожидания, длинное как вечность. Еще одна Ярославна проводила своего князя Игоря на извечную войну на рубежах Руси. Поезд стоял у платформы, укрытый от дождя полуцилиндрическим шуховским навесом. Вдоль вагонов цепочкой вытянулись вперемешку ахтырцы и кирасиры. При виде сразу двух принцев крови и одной принцессы солдаты взяли на караул. Поручик Андреев подошел к Великому Князю Александру Михайловичу отдать рапорт. – Вольно, поручик, – Александр Михайлович оглядел строй, – солдат в вагоны, отправляемся! Где к нам присоединится литера Б? – На станции Тосно, ваше Императорское Высочество, – отрапортовал поручик, – еще утром убыли туда и ждут на запасном пути. Александр Михайлович щелкнул крышкой брегета. – Без трех минут шесть, пора! Еще раз над перроном разнесся гудок паровоза, лязгнули сцепки вагонов. Великий Князь поднялся на подножку и наблюдал, как шагает вдоль набирающего ход поезда поручик. Вот с ним поравнялся вагон охраны и, пробежавшись несколько шагов, поручик вскочил на подножку, уцепившись за поручни. Еще минута – и поезд с лязгом миновал выходные стрелки станции. Впереди был путь, примерно равный четверти окружности земного шара. Позади оставался Санкт-Петербург, любящая жена и дети; вся та жизнь, которую он потом будет вспоминать с приставкой «ДО». * * * 15 марта 1904 года, 20:00. Поезд литера А, купе Великого Князя Александра Михайловича Стучали колеса на стыках, литерный поезд несся по российским железным дорогам, не останавливаясь на время большее, чем нужно для замены паровоза. За Тосно к литерному А, который вез непосредственно членов императорской фамилии, их сопровождающих и охрану, присоединился литерный Б, в котором были кони двух кавалерийских взводов, запас фуража и все, что необходимо солдату в походе. Оба литерных вместе занимали перегон, и Литерный Б следовал за литерным А примерно в полуверсте позади. Время от времени на крупных станциях они обгоняли воинские эшелоны, которые уже тонким ручейком текли на Дальний Восток. Великий Князь Александр Михайлович зажег лампу и сел перебирать последние бумаги, полученные с нарочным на Николаевском вокзале. В том числе там были и престранные заявки Наместника Алексеева. С этим тоже придется разбираться. Великий князь быстро помечал в блокноте: ружья-пулеметы Мадсена под русский винтовочный патрон, в количестве четырехсот штук. Пистолеты Браунинга 1903 года, переделанных под патрон Борхард-Люгера и с удлиненной рукоятью, тоже в фантастическом количестве трех с половиной тысяч штук, с запасом патронов по тысяче штук на ствол. Также было отдельное требование срочно заказать в Германии два десятка тонн тротила, пятнадцать тонн гексогена, и пять тонн алюминиевого порошка. Ради всех святых, что такое гексоген, для чего он нужен и зачем ему алюминиевый порошок, который должен стоить на вес золота? Но не надо ходить к гадалке, чтобы понять, что это требование не самого Наместника Алексеева, а тех людей, которые прибыли якобы из САСШ и теперь обосновались на островах Элиота. Что там написано в начале заявки на оружие «Для вооружения формируемой в Порт-Артуре бригады Морской пехоты»… Да, три тысячи пистолетов Браунинга – это не шутка; они что там, решили каждого нижнего чина вооружить браунингом? И чем им не нравятся винтовки Мосина? Великий Князь вздохнул и отложил эти бумаги в отдельную папку на обложке которой каллиграфическим почерком его адъютанта Лендстрема было выведено «Элиотъ». Кстати, тут же подшита телеграмма командующего Квантунским укрепрайоном Стесселя, которую Великий Князь определил не иначе как «ябеда». В ней сей «доблестный военачальник» неизвестно с какого бодуна объявил четырнадцатого числа об утоплении русского флота. Сообщал, что адмирал Макаров и Наместник Алексеев связались со странными людьми, приплывшими из Америки, и, очевидно, злоумышляют против особы Государя Императора, поскольку их корабли бросили якорь не в Порт-Артуре или в Дальнем, а на отбитой у японцев базе на островах Эллиот. Великий Князь усмехнулся – господин Стессель навсегда испортил себе карьеру той телеграммой, но зерно истины в его доносе есть…. Причем самым странным было то, что Макаров и Алексеев не игнорируют друг друга, как обычно, а, наоборот, вместе бывают на этих островах. С этой странностью тоже придется разобраться; байку про коня, осла, и трепетную лань в одной упряжке Великий Князь помнил хорошо. Кто там такой знаток душ человеческих, что сумел совместить несовместимое? Про злоумышление на особу государя императора, конечно, глупость несусветная, а все прочее требует настоятельного внимания. Нет, глаза слипаются, да и поздно уже… Александр Михайлович аккуратно завязал все папки и убрал их в саквояж, потом позвонил в колокольчик, вызывая своего старого слугу Филимона, чтобы все подготовил к отходу барина ко сну. А тем временем мир грохотал газетными заголовками, поступали соболезнования на имя Микадо от британского парламента и безвестного российского студента. Агентство Ллойда еще раз после Токийского погрома резко взвинтило страховые ставки для грузов и кораблей, направляющихся в Японию. Курс японских бумаг на биржах, и так уже сильно упавший, стремительно покатился вниз как санки со снежной горы. Пошатнулись частные американские и британские банки, выдавшие правительству Микадо крупные кредиты. Дипломаты готовили демарши, а военные меняли свои планы. Планета вступила в другую эпоху. Еще ничего не было предрешено, но на англосаксонский мир уже повеяло сквознячком, как от двери, приоткрывшейся в сырой могильный склеп. * * * 16 марта 1904 года 10:15 по местному времени. Владивосток. Внутренний рейд. Флагман Владивостокского отряда крейсеров броненосный крейсер «Россия», адмиральский салон. Присутствуют: командир ВОКа – контр-адмирал Карл Петрович Иессен; командир крейсера «Россия» – каперанг Андрей Парфенович Андреев; командир крейсера «Громобой» – каперанг Николай Дмитриевич Дабич; командир крейсера «Рюрик» – каперанг Евгений Александрович Трусов; командир крейсера «Богатырь» – каперанг Александр Федорович Стемман; офицер связи Наместника Алексеева – мичман Сергей Константинов. – Итак, господа, – произнес контр-адмирал Иессен, – наконец-то прояснилась Порт-Артурская история. Сражение, о котором писали газеты, действительно имело место и наш флот под командованием адмирала Макарова действительно одержал в нем блистательную победу, а японский под руководством адмирала Того, соответственно, потерпел сокрушительное поражение. Все прочее, что понаписано, что в желтых газетенках, что в солидных столичных газетах, является явной выдумкой ушлых репортеров, которые сами не только не видели того самого сражения, но даже никогда не были в Артуре. Все значительно проще, господа, и значительно страшнее… После этих слов в адмиральском салоне наступила гробовая тишина. – В каком смысле страшнее, Карл Петрович? – спросил каперанг Стемман. – А в таком, – ответил Иессен, – что Порт-Артурская эскадра победу, конечно, одержала, но сама к этой победе не имела ровно никакого отношения. Все сделали совсем другие люди, расстрелявшие японскую эскадру, будто пироги каких-то дикарей, частыми и очень точными залпами в стремительной атаке на скоростях на каких у нас обычно ходят миноносцы. Контр-адмирал кивнул в сторону скромно стоявшего в сторонке мичмана Константинова. – Вон стоит молодой человек, – сказал он, – который был непосредственным свидетелем той головокружительной схватки и сможет поведать вам эту историю, так сказать из первых уст… – Ах вот оно что, – протянул Стемман, окинув мичмана пристальным взглядом, – в таком случае понятно, почему юноша в столь нежном возрасте очутился в компании старших офицеров. Ну что же, мичманец, рассказывайте, как все было, и кто там топил японские корабли? – Мичман Константинов, – быстро сказал контр-адмирал Иессен, – помимо всего прочего привез нам приказ за двумя подписями сразу Наместника Алексеева и адмирала Макарова срочно сниматься с якорей и выступать в поход. Впрочем, об этом чуть позже, когда Сергей закончит свою повесть. – Да, молодой человек, – сказал каперанг Дабич, – начинайте же скорее, мы все в нетерпении. – В тот день, – волнуясь и оттого немного заикаясь, сказал мичман, – мы с лейтенантом Соболевским и нижними чинами стояли на дальномерном посту флота на Золотой горе. Заступив перед самым рассветом, мы видели в направлении почти прямо на юг зарницы как от грозы, хотя небо было полностью безоблачным. Потом оказалось, что это через ближний блокадный дозор прорывались корабли, идущие к нам на помощь… Мичман рассказывал и господа офицеры будто собственными глазами видели как летели по вспененному морю на скорости в двадцать пять узлов невиданные «пятнистые» крейсера под Андреевским флагом, как горели, взрывались и тонули, перевернувшись через борт, японские «собачки», броненосные крейсера и сами броненосцы, до которых дотянулись широкие пенные следы невиданно смертоносных самодвижущихся мин. – Вот так оно и было, господа, – подвел итог контр-адмирал Иессен, когда мичман Константинов закончил свой рассказ, – а о том, что писали в газетах – забудьте. Победили макак не мы, победили потомки, которые великодушно подарили нам эту победу. Стыдно должно быть, господа, стыдно, будто мы какие-то косорукие неумельцы, которые не смогли справиться с какими-то азиатами. – Да, дела-а-а, – протянул командир крейсера «Рюрик», каперанг Трусов, – действительно стыдно. Но что же мы в таком случае, господа, можем сделать, для того чтобы поправить это положение? Адмирал Иессен кивнул. – Господа, – с серьезным видом сказал он, – выиграно только одно сражение, а отнюдь не вся война. Нам еще предстоит показать всем и в том числе японцам, что любая страна напавшая на Россию будет разгромлена вдребезги, и ее капитуляцию мы будем принимать только на обгорелых руинах ее столицы. А теперь слушайте совместный приказ Наместника Дальнего Востока адмирала Алексеева и командующего Тихоокеанским флотом вице-адмирала Макарова. Командующий Владивостокским отрядом крейсеров вытащил из-за отворота мундира сложенную вчетверо бумагу, развернул ее и, прокашлявшись, с торжественным видом принялся читать: «Владивостокскому отряду крейсеров в самые кратчайшие сроки следует в полном составе выйти из базы и следовать в Корейский пролив для оказания помощи подводному крейсеру «Кузбасс» в полном блокировании оного. При этом вспомогательному крейсеру «Лена» иметь на борту добровольцев из числа моряков Доброфлота для формирования призовых команд.» – Кроме всего прочего, господа, – добавил контр-адмирал Иессен, убрав приказ обратно во внутренний карман мундира, – Евгением Ивановичем и Степаном Осиповичем мне рекомендовано списать нынешнего командира «Лены» кавторанга Павла Карловича Тундермана на берег, на любую должность не связанную с ведением боевых действий, назначив вместо него лейтенанта с «России» Николая Готлибовича Рейна. Заметьте, рекомендовано, а не приказано. Очевидно, что это какие-то веяния, так сказать, «оттуда», из будущего. Бог с ним, с капитаном второго ранга Тундерманом, мне кажется, что он и так ни рыба, ни мясо, но интересно, что Андрей Парфенович может сказать о лейтенанте Рейне? – Лейтенант Рейн, – ответил каперанг Андреев, – с одной стороны безудержный хулиган, а с другой стороны, человек острого ума, твердого характера и весьма здравомыслящий в критических ситуациях. – Ну вот и замечательно, – подвел итог этому разговору командующий Владивостокским отрядом, – даже вспомогательный крейсер в военное время, это не институт благородных девиц и хулиганство входит в прямые обязанности его командира. Тем более, что насколько я понимаю, «Лену» по нашему прибытию в Корейский пролив от отряда отделят и дадут ей самостоятельное задание. Быть может, это случится не сразу, но все таки случится. Есть у меня такое предчувствие, потому что иначе, зачем заботиться о замене командира, ибо с перевозкой к месту охоты за транспортами призовых команд справился бы не только капитан второго ранга Тундерман, но и вообще кто угодно лишь бы он не был в нашем морском деле полным неумехой. – Карл Петрович, – спросил командир «Громобоя» каперанг Дабич, – а как же мы будем блокировать Корейский пролив, если там совсем рядом на Сасебо базируется эскадра адмирала Камимуры, в составе которой четверо асамоподобных крейсеров. Шесть наших восьмидюймовок в бортовом залпе против шестнадцати японских, это не то соотношение сил, которое можно назвать приятным. Нет, приказ мы выполним, как и подобает офицерам русского императорского флота, но все же хотелось бы знать, не на безнадежное ли предприятие посылают нас Наместник вкупе с адмиралом Макаровым. – Нет, Николай Дмитриевич, вовсе не на безнадежное, – ответил контр-адмирал Иессен, – О Камимуре вы можете и вовсе не беспокоиться, потому что когда рядом ходит зверь тигра, собаки сидят в своих будках и даже не гавкают. А тигра в данном случае это как раз тот самый подводный крейсер «Кузбасс» и любой вражеский корабль, который попробует подойти к нему на расстояние в пятьдесят кабельтовых будет немедленно и гарантированно потоплен. Так что, если завидев нас, Камимура вылезет из своей перекрыто противоминными сетями щели, то там же его и похоронят вместе со всей его эскадрой, так сказать, чтобы другим было неповадно. А сейчас, господа, разъезжаемся по своим кораблям и начинаем готовиться к походу, время, сами понимаете, не ждет. Уже завтра рано утром наш отряд должен быть в море и на максимально возможной скорости двигаться на юг. Подводный крейсер потомков штука конечно, невероятно могущественная, но в силу особенностей своей конструкции останавливать и досматривать вражеские суда не может только топить, поэтому рядом с ним будем незаменимы уже мы. Единственно, кого я ненадолго попрошу задержаться для отдельного разговора, это будет Андрей Парфенович. Есть у меня для него несколько приватных слов и одно специальное поручение. * * * 16 марта 1904 года 14:05 по местному времени. острова Эллиота, остров Да-Чан-Шан Дао. Павел Павлович Одинцов. Час назад «Аскольд», «Баян», «Новик» и два миноносца ушли в Порт-Артур, отчаянно дымя всеми трубами. Вместе с ними отправились все японские пароходы, груз которых нельзя было использовать для оборудования нашей базы. Даже пришлось немного поторговаться и с адмиралом Макаровым и с Наместником Алексеевым, но договорились обо всем. Кроме того, нам обещали прислать долю от наших старых трофеев в натуральной форме. К примеру, совсем не лишним будет австралийский рефрижератор с грузом мяса. И вновь сформированную бригаду морской пехоты и рабочий персонал базы надо будет кормить при двойной норме мяса в рационе. Кроме него, мы получим с германского трампа «Киль» две тысячи комплектов обмундирования и обуви. Но это все мелочи. Теперь, когда у нас есть твердая почва под ногами, нам наконец пора разобраться со своей внутренней ситуацией. Дневное солнце уже неплохо припекает и трава на склонах холмов начала зеленеть. А это знак, что было бы неплохо собрать всех пришельцев из две тысячи семнадцатого года и ввести их в курс дела, проинформировать о сегодняшней жизни, политическом моменте, дальнейших перспективах и положении с хлебом насущным. Чтобы люди не волновались и не распространяли диких слухов. Сейчас именно это мы тут уже и делаем. Горизонт еще запятнан дымами уходящей Порт-Артурской эскадры, а на зеленой травке холмов начинают собираться люди. С «Трибуца», «Быстрого», «Иркутска», двух МРК, «Вилкова» и «Бутомы» их перевозят десантными катерами. На кораблях остались только стояночные вахты и расчеты радаров. Почти восемь с половиной сотен человек народу, а те, кого здесь нет, все услышат по общей трансляции. Чуть в стороне кучкой собрались Дашины подопечные; им, конечно, тоже интересно, но все же для них пока ничего не будет понятно. «Страшный» остался при нас на якорной стоянке, чуть дальше полузатопленных японских миноносцев, но рядом с нами его командир, капитан второго ранга Юрасовский. Понятное дело, все наши действия вызывают у предков бешеный приступ любопытства. Но они вежливы, это самое любопытство удовлетворяет только один человек. Мизансцена организована по тем же правилам, что и у древних греков. Народ на склоне холма, оратор, то есть я, внизу. Всем все замечательно видно и слышно… Смотрю на волнующееся людское море. Действительно море – больше половины народа в темно-синих робах военных моряков с «Трибуца», «Быстрого», «Бутомы». Еще сотня в черных кителях морских пехотинцев. На плечах вчерашних рядовых и сержантов новенькие погоны с одним просветом и одной или двумя звездочками. Почти у всех солдатские кресты Св. Георгия. У некоторых морпехов, кто отличился в абордажах, даже по два. Для них мои слова не будут пустым звуком, они уже мобилизованы, собраны и готовы к дальнейшим боям, победам и соответствующим наградам. Чуть в сторонке стоят люди из групп профессоров Тимохина и Шкловского. Их тоже в достаточной степени удалось заинтересовать перспективами. Вчера вечером зашел к ним на огонек вместе с Макаровым и Алексеевым. Как только будет готово здание, будет у нас микробиологическая лаборатория; лучшее возможное оборудование в дополнение к тому, что мы привезли с собой, будет немедленно заказано в Германии. Зачем был нужен группе Шкловского микробиолог? Спросите чего полегче; говорят, должен был изучать мутации микроорганизмов внутри Маскировочного Поля. Зато теперь мы впереди планеты всей, и не только в микробиологии. Сам профессор – специалист по поражениям центральной нервной системы, есть довольно неплохой хирург и терапевт, между прочим, со стажем преподавания в вузах. И без того немаленький уровень российской медицинcкой науки должен скакнуть на недосягаемую высоту. Медики мобилизованы и готовы к работе. С группой Тимохина тяжелее – с «Туманом» покончено, но есть перспективы в области радиодела и смежных наук. А иногда не только смежных. Например, та девочка, которая им считала изменение формы поля при смещении эмиттеров, теперь будет делать нам математическую модель экономики России. С тем расчетом, чтобы, когда надо будет приступить к прогрессорству, мы уже понимали, что к чему и почему. Самая ненадежная часть нашего общества – это гражданские моряки с «Бутомы». Для них перспективы ясны – судно будет превращено в плавучую нефтебазу. Кого-то мобилизуем во флот, кто-то будет работать в мастерских по адаптации нашей техники к местным технологиям, но это не все и не сразу. Остается тот мерзкий осадок из людей, которые пошли в море за длинным рублем и только за ним. Им наплевать на слова «Родина», «честь», «патриотизм», они с радостью продадут все и вся за бочку варенья и корзину печенья. Ну, ничего, сейчас наш закон прост до примитивности, и при выявлении мы будем таких людей просто убивать – как говорится, ничего личного, только работа. А поставил я на нее особиста с «Быстрого» по прозвищу Копатыч. Я набираю в грудь воздуха и… была не была! – Товарищи! Мы собрались здесь, чтобы решить, как нам быть дальше. Такое собрание было невозможно в походе, поскольку там каждую минуту и секунду мы были на тропе войны. Сейчас же можно чуть расслабиться, но только чуть. Поскольку еще ничего не кончилось, а все самое интересное только начинается. Да, мы благополучно дошли, да, уничтожили эскадру Того. Да, мы нашли место, где можем относительно свободно сойти на берег. Да, местные власти к нам вполне благосклонны, и, чего бы там ни писали истории, царские сатрапы оказались вполне вменяемыми людьми. Но впереди у нас огромное, непаханое поле проблем… Впереди у нас война, и причем не одна. Войну с японской империей мы, считай, почти выиграли, пусть даже не все это понимают. Без первой боевой эскадры возможности японского флота катастрофически сократились. Теперь наши корабли совместно с Артурскими крейсерами должны взять Японию в плотное кольцо морской блокады, а при случае и выбить у них вторую эскадру. Тогда и японский флот перестанет играть в войне хоть какую-нибудь роль. А именно этим мы займемся в следующих походах совместно с крейсерами Первой Тихоокеанской Эскадры. А без флота и при отсутствии снабжения умрет и японская армия на Корейском полуострове. Но в чем же тогда проблемы, спросите вы? А проблемы в самой России. В ее политической системе, военно-феодальная часть которой была надломлена более ста лет назад Указом о вольности дворянской, а буржуазная часть продажна и, открыв рот, смотрит на запад. Все так называемые «революционные силы» являются иностранными агентами, при полном политическом бесправии народа. В одних российских губерниях остро не хватает пахотной земли, в других крестьян. В стране не хватает средств на научные исследования и образование народа, на борьбу с эпидемиями, и в то же время огромные деньги тратятся в Ниццах, Баден-Баденах и на Лазурных берегах. Но! Россия – наша Родина-мать, даже за много лет до нашего рождения. И исправляя пороки, мы должны быть бережны, чтобы не допустить смуты. Все знают, как мы были готовы поступить с человеком, который желал продать наши общие секреты англосаконским банкирам. Желающие смуты, берегитесь, ответственно заявляю, что участь ваша будет незавидна. Но это не значит, что мы очарованы хрустом французской булки, совсем нет. Только мы убеждены, что проблемы и недостатки России надо врачевать эволюционным путем. Шаг за шагом, без лишней крови. Если революция – то только и исключительно сверху. Пусть даже будет большой террор по образцу тридцать седьмого года, все равно жертв у него будет на два порядка меньше, чем у самой гуманной гражданской войны. Если какая-то война неизбежна, то ее следует выиграть с минимальными потерями. Это позиция, не подлежащая обсуждению, никаких революций снизу, только сверху. Абсолютно ни к чему, чтобы на радость иноземным владыкам русские люди убивали друг друга. Но отложим в сторону далекие перспективы и перейдем к нашим ближним делам. Ведь, кроме войны с Японией и борьбы со смутой, есть и более насущные вопросы. Во-первых – мы остаемся здесь, на этих островах. Здесь, подобно Петру Первому, будем закладывать свой город. А что – место здесь не пустое, есть оборудованная стоянка для кораблей, и к тому же эти острова находятся вне юрисдикции местных властей. Во-вторых – за захваченные торговые пароходы с военной контрабандой нам положено вознаграждение в сумме, равной миллиону золотых рублей. Это очень большие деньги. Столько просто нет в Порт-Артуре. Сегодня утром нами был получен аванс в двадцать пять тысяч рублей золотом. Поверьте, и это немало. Деньги пойдут на закупку продовольствия и стройматериалов для строительства нашего городка. В конце концов (и это очень скоро) у каждого из вас будет отдельный дом. Пока не налажены элементарные бытовые условия, жить будем как при военном коммунизме, но как только получится организовать регулярное снабжение, начнем выдавать зарплату. Да-да, теми самыми царскими золотыми рублями. Я думаю, никто не будет протестовать против того, что мы с Сергеем Сергеевичем зарегистрировали акционерное общество «Белый медведь», где акционерами числятся все те, кто пересек границу между две тысячи семнадцатым и тысяча девятьсот четвертым годами. Долю в этом АО нельзя продать, пропить или потерять, также ее не смогут отобрать за долги. Не будем повторять ошибки Исава – первородство не продается. Поверьте, скоро любой из вас будет жить не хуже местных королей. Конечно, для этого придется много и тяжело работать. В настоящий момент, пока идет война, мы живем за счет того, что наши военные моряки и морские пехотинцы фактически грабят Японию и ее торговых партнеров. Но война скоро кончится и нам надо подумать, за счет чего мы будет существовать дальше… Оглянитесь вокруг себя, подумайте, какие из вещей, привычных нам в веке двадцать первом, но неизвестных в начале века двадцатого, мы могли бы начать производить в обозримом будущем. Конечно, это не касается военного снаряжения и оружия, а только предметов быта и роскоши. Ну, и к примеру, медикаментов… Еще в пути группа медиков профессора Шкловского начала разрабатывать приспособленную к местным условиям технологическую карту для получения пенициллина. Не надо вам объяснять, сколько человеческих жизней способен спасти этот вроде бы простейший антибиотик, а так же то, сколько денег способно принести нам его производство. Будьте уверены, вся его группа, включая местных девочек, которые сейчас моют пробирки, будет в скором времени очень уважаемыми и очень обеспеченными людьми. И так во многом; к примеру, налаживание совместного с фирмой Нобеля производства судовых дизелей большой мощности, по образцу двигателей «Бориса Бутомы» и «Николая Вилкова». Да в принципе это может быть что угодно, хоть мятная зубная паста… только ее надо будет сперва запатентовать. Вот как-то так мы и будем жить, не забывая, что на нас на всех лежит ответственность изменить историю России и избавить ее от череды бед и катастроф. Должен сказать, что никто из вас без работы не останется, и будет эта работа соответствовать вашему образованию и интеллекту. Собачьих парикмахеров и демократических журнализдов, слава Всевышнему, среди нас нет. – Народ на склонах холма сдержанно засмеялся. – А всем прочим специалистам мы сумеем дать работу по профилю или достаточно близко к тому. Но вкалывать придется по стахановски – предупреждаю сразу, дармовых пряников не будет. Над толпой, там, где стояли моряки с «Бутомы», поднялась одинокая рука. – Товарищ Одинцов, можно вопрос? – Приятель, будь добр, выйди вперед, чтобы тебя все видели, и говори… – ответил я. Через толпу протолкался низенький крепыш. – А как будет с местными, которых вы берете на работу? –спросил он. – Им тоже положена какая-то доля? Я ответил: – Ну, с местными вопрос сугубо индивидуальный, тут все по заслугам. Это вам такая честь дана по праву рождения, а им ее надо заработать. Но и тех из вас, кто не будет вносить свой вклад в общую копилку или будет вести асоциальный образ жизни, тоже будем выкидывать из акционеров к чертовой матери. И может даже, на тот свет. Ну, у кого еще есть вопросы? – А когда мы получим первую зарплату? – вышел вперед один из приятелей крепыша. – А где вы здесь видите магазины? – я обвел рукой окружающие холмы. – Пока не обустроена инфраструктура базы, у нас коммунизм. Вы сыты, одеты, обуты, а зарплата начисляется на ваш счет. Когда мы построим здесь магазины, клубы и прочие заведения для обмена ваших денег на товары и услуги, тогда вы все получите сполна. – А какая это будет зарплата? – не унимался приятель. – Мы сейчас с товарищами изучаем этот вопрос, но могу сказать одно – вы будете получать в два-три раза больше чем, скажем так, наши соседи. Но это только в том случае, если у нас получится все то, о чем я говорил раньше. Деньги с неба не падают, тем более деньги из настоящего золота. У кого что еще? Из рядов моряков «Быстрого» вышел невысокий матрос. – Иванько, вчера матрос, а с сего дня прапорщик. Я не мастер говорить, наводить АК-130 у меня выходит лучше. Но я скажу. Товарищ Одинцов, спасибо вам за это, – он постучал пальцем по новенькому погону прапорщика, – приятно сознавать, что когда мы сойдем на берег, никакой дантист не сможет дать мне или моим приятелям в рыло. – Товарищ Иванько, – ответил я, – это не я, а Наместник Алексеев присвоил вам эти звания. – Товарищ Одинцов, как говорили на родине моего деда в Одессе – не делайте мне смешно. Если бы вы хорошенько его не попросили, то ничего бы и не было. Ну, дали бы пару цацек и отмазались. Ведь так? Молчите? А вот мы вчера на берегу с аскольдовскими пересеклись и обстановку перетерли. Так что в курсе, кто кого и как мордует. И георгиевских кавалеров, между прочим, тоже лупят почем зря. И про порядки на «Баяне» у Вирена нам известно, и про то, что творится на «Новике» у Эссена. Думаем, ну все, хана, сиди теперь на этих Элиотах и носа не высовывай. А утром раз – и новые погоны! Товарищ Одинцов, я не могу говорить за всех, только за себя и немного за парней из своей БЧ. Но как могу – скажу. Если какая тварь пасть свою поганую на вас откроет – порву! В клочья и напополам! А парни поддержат! – он развернулся к толпе. – Так ведь, ребята? Строй одобрительно загудел. Я вздохнул. – Пока рвать никого не надо, вы лучше в море японцев рвите. – Это само собой, но вы имейте в виду. Тогда у меня еще один вопрос. – Иванько показал в сторону бухты. – А правда, что только «Трибуц» будет на охоту ходить, а мы на якоре стоять? – Это вопрос уже не ко мне, а к товарищу Карпенко. Я отошел в сторонку, давая ему слово. Карпенко нервным движением снял фуражку. – Нет, первоначальное решение было неправильным, мы будем нести вахту в японских водах по очереди, тройками. Первая тройка – «Трибуц», «Аскольд», «Новик» – выйдет в район патрулирования примерно через неделю. Еще через десять дней мы вернемся, и тогда настанет ваша очередь в компании «Баяна» и «Дианы». Без дела никто не останется. Когда достроим поселок и разгрузим «Вилков» от запасов и людей, и он пойдет в дело, на берегу сидеть не будет никто. – Спасибо, товарищ капитан первого ранга за разъяснения; все прочее, как мы понимаем, это уже военная тайна. Только вот тут ребята спрашивают – с девочками местными знакомиться можно, или как? А то вот товарищ Спиридонова наших ребят от их общаги гоняет нехорошими словами, аж повторять стыдно… – В строю одобрительно заржали. Я поднял руку. – Знакомиться можно, но только вежливо и с обходительностью, и чтоб последствия знакомства были по взаимному согласию, а не так, чтобы хвать за волосы и – «сейчас я буду тебя сильно любить!». И еще, все личные дела с «девочками» в нерабочее для них время – после семнадцати ноль-ноль. С завтрашнего дня все обслуживание береговой базы начнем перекладывать на их плечи. – Да мы что, мы тоже понимаем, что уголовный кодекс, ептить, уважать надо. У меня все, товарищи командиры. Иванько отдал нам честь и вернулся к своим. Я проводил его взглядом. Еще неизвестно, сколько провокаций со стороны мелкой кучки несогласных пресек этот Иванько, когда пообещал «порвать всех» и основная масса моряков его поддержала. И теперь надо ожидать попыток побега. Я тяжело вздохнул и поднял руку. – Еще вопросы есть? Нет… Хорошо. Тогда последнее объявление – сегодня вечером на острова доставят тысячу штук офицерских наганов с патронами. Товарищи новопроизведенные прапорщики и подпоручики, получите и извольте научиться пользоваться, ибо офицер без оружия – все равно что без штанов. Со временем закажем для вас в Бельгии пистолеты Браунинг№3. А вот теперь мы можем считать, что наше собрание закончено, товарищи. Не смею вас задерживать. Михалыч шепнул мне на ухо: – На «Трибуце», «Быстром» и даже «Вилкове» все О`кей, а вот на «Бутоме» – там вольница, как на челне Стеньки Разина; они все же гражданские, мы с ними еще наплачемся… – Знаю, ерунда все это, – так же тихо ответил я ему, – загрузим работой по полной, некогда будет дурью маяться. «Новик» именно они реконструировать будут. А кто воду мутить начнет – вали без разговоров. Красивую жизнь я им устрою, не без того, но вот и вкалывать за нее все будут как пчелки, включая и нас с тобой. А кто вкалывать не хочет – будет плавать и рыб кормить, таков закон естественного отбора по отсеву дураков и лентяев. Народ с митинга расходился слегка обалдевший, а в моей каюте на Трибуце уже лежала коробка с девятьюстами двадцатью пятью именными долевыми контрактами. Все, что ты делаешь – учили меня в свое время – делай хорошо и делай до конца. * * * Тогда же и там же. Виктор Позников Итак, я больше не заключенный. Уж не знаю, почему они решили выпустить меня на берег, но мою свободу почти не ограничивают. Правда, эта свобода в пределах острова примерно двух километров в ширину и десяти в длину и деться тут совершенно некуда. И поэтому, разумеется, хожу я ровно и дышу тихо. Кажется, моя так сказать свобода следствие того, что за меня поручилась Алла Викторовна. А может, и нет – черт его знает… Но как-то теперь мое отношение к ней изменилось. Не такая уж она равнодушная сука, как мне казалось раньше. Пожалела меня, пришла приободрить… А мне и вправду легче стало, и я даже чуть устыдился своей выходки. Вообще с того ее визита мысли мои начали меняться. Непроизвольно. Не знаю, почему – наверное, моя психика пыталась прийти к какому-то балансу. Я могу лишь строить предположения, что так бывает в тех случаях, когда удается избежать близкой смерти. Пока я еще и сам не разберусь в хаосе своих мыслей, но надеюсь, что скоро они обрисуются и выстроятся в строгий порядок. А пока я с немалым удивлением выслушал программную речь господина Одинцова, ибо иначе его выступление расценить было невозможно. Как всегда у таких людей, в его построениях было изложено громадье планов при желании облагодетельствовать все человечество, или хотя бы всю группу попаданцев, включая даже тех быдловатых морпехв. Я всегда считал, что вкусный пирог жизни, должен делиться только между лучшими людьми, к которым относил и себя, а всем остальным должны доставаться объедки и крошки с нашего стола. А вот теперь, когда я лишен даже минимальной доли положенной рядовому матросу или солдату (во всем виновата моя проклятая несдержанность), я вдруг подумал, что может и раньше я ошибался насчет своей принадлежности к числу лучших людей. Ведь точно также как Одинцов, от дележки пирога меня могли отодвинуть и мои бывшие соратники по борьбе с «кровавым режимом», но только не по идейным, а по меркантильным соображениям. Мне ли не знать, какая там шла грызня за западные гранты и прочие источники финансов, вплоть до мелких пожертвований разных доброхотов. Ведь каждый вождь несогласных хочет вкусно есть, сладко спать и водить в рестораны шикарных баб и соратники в этом деле ему отнюдь не соратники, а лютые враги. Одним словом, человек человеку волк или как-то так. * * * 16 марта 1904 года 18:35 по местному времени. острова Эллиота, БПК «Адмирал Трибуц». экс командир ЭМ «Быстрый» капитан первого ранга Иванов Михаил Васильевич. Все, пора в дорогу. Сидим в каюте у Сергея Сергеича Карпенко теплой компанией. Присутствуют, во-первых, группа направляемая в Санкт-Петербург: ваш покорный слуга, капитан второго ранга Степанов Василий Иванович, наш спец по РТВ, и начальник особого отдела БДК «Николай Вилков» Мартынов Евгений Петрович. Рядом с нами сидит наш Вергилий, наш проводник по одна тысяча девятьсот четвертому году, Эбергард Андрей Августович. Хотя какой это ад – вот если бы мы водили наших друзей отсюда по две тысячи семнадцатому году, вот это действительно было бы путешествие по аду. Короче, Андрей Августович едет с нами в Санкт-Петербург проводником, и живым рекомендательным письмом от Наместника Алексеева. Напротив нас четверых сидят Павел Павлович Одинцов, Сергей Сергеевич Карпенко, Александр Владимирович Новиков в новеньких подполковничьих погонах, и ИО командира «Быстрого» Антон Петрович Никольский, мой бывший старший. Группа отъезжающих и группа остающихся. – Значит так, товарищи, – Одинцов обвел взглядом нашу группу. – Андрей Августович, не делайте такое лицо, вам присваивается дополнительное воинское звание товарищ со старшинством в сем чине с сего дня. А то как же иначе, сами посудите? Мы посылаем с вами своих товарищей через страну, коя никак им не знакома. Как там у Пушкина было сказано – ни ступить, не молвить не умеют. Это вам не Нью-Йорк задрипанный, где, если у тебя в кармане есть тугая пачка долларов, ты можешь хоть кукарекать. Это Российская империя самого начала двадцатого века, где хруст французской булки заглушается звоном кандалов. Шучу! Но, как говорили в наше время, в каждой шутке есть доля шутки. Короче, Андрей Августович, на вас взаимодействие с местными властями и скорейшее проталкивание нашей миссии к Санкт-Петербургу при минимуме конфликтов. Ответственность приравнена к таковой при выполнении боевой задачи. Теперь вы, товарищ Иванов, ваша работа начнется при встрече со следующими людьми. Великий Князь Александр Михайлович, он же Сандро, и Императрица Мария Федоровна. Эти два члена Дома Романовых способны самостоятельно осознать важность той информации, которую вы им предоставите. Тогда же Андрей Августович доставит в Царское село, Государю, пакет с донесением, совместно составленным адмиралом Алексеевым и вице-адмиралом Макаровым. Для отправки вместе с вами упакован весь набор литературы на бумаге, а также картриджи к электронным книгам и флешки с текстами, видео– и аудиоматериалами. Каждый из вас везет свой ноутбук, кроме того, вам выделены бывший сервер управления системы «Туман», три ноутбука, и две электронных книги, ранее принадлежавших погибшим членам нашей экспедиции. Теперь к вам, товарищ Степанов. Вы в этой экспедиции у нас не только наладчик дальнобойной КВ радиостанции, что само по себе немаловажно, но и главный прогрессор в области электроники и связи. Вакуумная лампа накаливания с титановой нитью будет изобретена только через полгода, так что ваша задача изобрести ее – лампу, заполненную азотом – под наш родной цоколь, а также электронные лампы, диод и триод. В «соавторы» возьмите кого-нибудь из питерских светил, в этом вопросе, я думаю, вам поможет Великий Князь Александр Михайлович или Императрица Мария Федоровна. Во дворец на Миллионной частенько захаживают светила отечественной науки. Это только то, что необходимо сделать в первую очередь, чтобы наша деятельность с радиофикацией флота никому не бросалась в глаза. Ну, еще, конечно, на основе новоизобретенных радиоламп – простейшие линейные усилители, правительственная связь, аппаратура частотного уплотнения и прочее, что только сумеете. В принципе, на флешках у вас есть все схемы ламповой аппаратуры и часть полупроводниковой до середины семидесятых. Теперь к вам, товарищ Мартынов. Ваше дело – безопасность миссии, нам не должны помешать никакие иностранные шпионы, эсэровские террористы или местные гопники. При нападении на любого члена миссии убивайте без разбора, здесь так принято – человек в форме и при оружии имеет право стрелять в преступников на поражение, а уж если он при исполнении… Короче, все ясно? На месте любой ценой уберегите Государя, Марию Федоровну, Великого Князя Михаила и Великого Князя Александра Михайловича с семьей. В ответ на наши действия с английской стороны предполагаю возможность заговора с целью уничтожить верхушку Дома Романовых и привести к власти нужных им людей – например, кого-то из Владимировичей. Но это так, детали, которые вам на месте будут видны яснее. А теперь, товарищи, вопросы. – Павел Павлович, а как быть с формой одежды? – спросил я, – в нашей форме из начала двадцать первого века мы здесь как медведи на ярмарке. – Этот вопрос должны были решить люди Наместника, – Одинцов кивнул в сторону Эбергарда, – Андрей Августович? – Господа (или если вам будет угодно, товарищи), Павел Павлович любезно предоставил мне ваши размеры одежды, которые, как я понимаю, имеются в ваших личных делах. По этим размерам мои подчиненные заказали одному Порт-Артурскому портному, который обшивает большую часть офицеров, три мундира с соответствующими погонами. Сегодня утром мне сообщили, что мундиры построены и портной ожидает нас для окончательной примерки и подгонки. У меня к вам, Павел Павлович, встречный вопрос. Когда я буду на приеме у Государя, что мне ему сказать о моих товарищах? Ведь, как говорится, шила в мешке не утаишь, и лгать Императору Всероссийскому – не самое безопасное занятие. А он непременно ими заинтересуется. Он уже два раза присылал телеграммы с запросами – и его высокопревосходительству Наместнику Алексееву, и его превосходительству адмиралу Макарову. Пришлось телеграфировать, что они не доверяют конфиденциальности телеграфа, и в связи с этим высылают фельдкурьера с подробнейшим донесением. Я думаю, что в Царском селе нас ждут с нетерпением. Одинцов на минуту задумался. – Андрей Августович, тогда цепочка должна выглядеть так – Великий Князь Александр Михайлович, Государыня Императрица Мария Федоровна, и только потом Государь Император. В противном случае, мы рискуем получить телегу впереди лошади. Вы знаете, что когда Господь создавал Марию Федоровну, а особенно ее характер, то затратил на нее столько стали, что хватило бы на постройку небольшого крейсера. И еще – ее батюшка, король Христиан, называл принцессу Дагмару «моя умная дочь». Я думаю, что если наша торпеда дойдет до Аничкова дворца, судьба России будет в надежных руках. У нее огромное влияние, в том числе и на Государя, которым она не пользуется только по причине полной неосведомленности о могущих наступить тяжких последствиях нынешней политики. – Понятно, – кивнул Эбергард, – никогда не думал, что придется заняться политикой. – Андрей Августович, сейчас наступает такой период, что если вы не занимаетесь политикой, то тогда политика займется вами. – Возможно, Павел Павлович, вам лучше знать, – Эбергард захлопнул толстый блокнот, в который делал пометки карандашом. – У меня все. – Андрей Августович, – поднял голову Мартынов, – а какие силы выделены его высокопревосходительством для охраны миссии? – Взвод матросов с винтового клиппера «Гайдамак», – ответил Эбергард. – Боевая ценность корабля равна нулю, поэтому части его команды привлекают к различным поручениям. – Ну вот и хорошо, а то я опасался, что это будут безлошадные моряки с «Боярина» или «Енисея», – резюмировал Мартынов, – у меня тоже все. – А почему вы, Евгений Петрович, такого нехорошего мнения, о командах этих кораблей? – немного обиженным тоном спросил Эбергард. – Андрей Августович, – вместо Мартынова ответил Одинцов, – история с гибелью «Енисея» и «Боярина» весьма туманна, а в конторе, где служит Евгений Петрович, чтобы не обжечься на молоке, дуют на воду. Если всем все понятно, то давайте закругляться. Товарищи отбывающие, у вас есть еще полчаса для сбора личного багажа и погрузки на «Страшный». Всего вам хорошего и успехов. Он встал и по очереди пожал всем нам руки. После него начали прощаться и остальные офицеры, остающиеся здесь. У них тоже немало работы. Одинцов будет плести свою паутину с Алексеевым и Макаровым. Карпенко по очереди с Никольским будут ходить на японские коммуникации с целью обдирания их как липок. Новиков будет обучать свою бригаду морской пехоты нового строя практике воевать, а полковника Агапеева – теории современной войны. Впрочем, без работы по специальности не остался почти ни один из наших современников из две тысячи семнадцатого года. * * * 16 марта 1904 года 19:45 по местному времени. острова Элиота, миноносец «Страшный». капитан первого ранга Иванов Михаил Васильевич. Уходят во тьму, проваливаются во мрак за кормой редкие огни. «Страшный» через ночь идет в Порт-Артур. Поднимаюсь на мостик к капитану второго ранга Юрасовскому. На миноносцах типа «Сокол» нет штурмана, и командир ведет свой корабль сам, даже если это надо делать в полной тьме, имея из приборов лишь компас да лаг. Никаких тебе навигаторов, не изобретен еще даже привычный для нас гирокомпас. Они и погибли тогда, отстав от группы такой же темной ночью. Юрасовский будто прочитал мои мысли. – Михаил Васильевич, скажите, это правда, что «Страшный» должен был скоро погибнуть? В принципе, ответить можно – Юрасовский входит в тот круг офицеров, которым дозволено знать, что мы из будущего, но их знания о возможном будущем ограничиваются началом Первой Мировой Войны. Ну, незачем пока им знать о семнадцатом годе и последующих событиях. Отвечаю: – Константин Константинович, в нашей истории миноносец «Страшный» героически погиб утром тридцать первого марта в неравном бою с четырьмя японскими миноносцами и двумя скоростными бронепалубными крейсерами. Когда были разбиты все орудия и погибли все офицеры, трюмная команда открыла кингстоны и пустила «Страшный» на дно, не сдав его в плен. После того боя четыре новых миноносца в Российском Императорском флоте были названы: «капитан второго ранга Юрасовский», «лейтенант Малеев», «инженер-механик Дмитриев», ну и, конечно же, появился новый «Страшный». Такая вот историческая справка. Но это все было давно и неправда, ибо уже на дне и те два крейсера и те четыре миноносца, а вы ходили и ходить будете. – Спасибо, Михаил Васильевич, – сказал Юрасовский, – конечно, странно узнавать о своей несостоявшейся смерти, но утешает то, что никто из нас не опозорил ни чести мундира, ни своего имени. Дальше мы молча стояли на мостике и думали каждый о своем. Я вспоминал вчерашнюю ночь, когда Алексеев, Макаров, Эбергард и Рейценщтейн смотрели премьеву сборного фильма «20 век – великий и ужасный». Банальная презентация, со схемами и графиками, перемежающаяся кадрами из документальных или художественных фильмов. Оказывается, девочки из группы Тимохина начали собирать этот триллер еще с того момента, когда мы решили идти к Порт-Артуру и участвовать в этой войне. Шесть с лишним часов материала, способного любого вывести из равновесия. Потому и так лоялен Эбергард. Такое будущее ему не нравится не только потому, что он офицер и дворянин, но и потому, что в нем, согласно замыслам Британии, Россия и Германия дважды сходились в смертельной схватке. А это значит, что каждый немец с русским подданством должен был решить для себя, за кого он – за Россию или за Германию. А это все равно что у ребенка спросить, кого он больше любит – папу или маму… В этом будущем все должно быть не так, нам нечего делить с немцами в Европе. Остается только один вопрос – необходимо развести Германию и Австрию, а последнюю толкнуть в объятия Антанты. После чего разделить лоскутное одеяло с немцами – им Австрию и немецкие области Чехии, России все остальное. Но пока это только теория. За размышлениями о будущем три с половиной часа пролетели незаметно. Я даже не стал уходить вниз, в предоставленную нам каюту – кто его знает, может, я больше никогда не поднимусь на мостик боевого корабля. К Артуру подошли около одиннадцати часов ночи. Вошли на внутренний рейд, предварительно обменявшись опознавательными сигналами с миноносцами дозора и крейсером «Диана». У набережной нас уже встречал незнакомый мне мичман. – Мичман Приходько, – представил Эбергард молодого человека, – командует сводным взводом матросов, назначенных к вам в охрану. – Очень приятно, – сказал я, пожимая руку мичману, – скажите, молодой человек, а как вас по имени-отчеству? А то одной фамилией обходиться – чересчур официально получится. – Сергей Прохорович, я, – смущенно произнес тот, – и что же вы, господин капитан первого ранга, по имени-отчеству ко мне? – Вне строя – да! А в официальные моменты, не обессудьте, воинским званием и фамилией обходиться придется. Ну, говорите же, говорите, по глазам вижу, что-то сказать хотите… – Тут это… как стемнело, какие-то типы вокруг состава крутиться начали, ну мои ребята даже пальнули пару раз, в воздух. Потом стихло все. Я, господа, надо сказать в сомнение пришел и портного вместе с подмастерьями и мундирами сюда доставил… Сейчас и отправимся, а они пусть прямо в поезде подгонку делают. Потом в Дальнем или даже в Мукдене высадим, обратно со встречным вернутся. Только им денег надо дать, а то крик будет. – Молодец мичман! – из-за моей спины выдвинулся Мартынов, – правильно сообразил! Сколько ему надо, в смысле денег? – Двадцать рублей, господин лейтенант. – Держи, – Мартынов передал мичману два желтых кругляшка с профилями последнего русского императора. – Вот так-то, Андрей Августович, утечка где-то была. – Как можно, Евгений Петрович, мои офицеры все надежны, – возмутился Эбергард. – Это, должно быть, совпадение. Мартынов отозвал его в сторону. – Андрей Августович, времени у нас мало. Ваш портной часом не еврей? – Да, а какое это имеет отношение… – не понял Эбергард. – Очень простое, – пожал плечами Мартынов, – если был бы китаец, то это японская разведка и нити тянулись бы в Токио. А раз еврей – значит, разведка британская, нити тянутся в Лондон, а на подхвате всякая революционная сволочь. Тут еще околачивается некто, по британскому паспорту, Сидней Рейли, на самом деле одесский мещанин Соломон Розенблюм, тот еще гад. Но это не он – тот под лесоторговца работает и тоньше. А этот портной, скорее всего, просто информатор. Так что, Андрей Августович, план вашего мичмана к безусловному и немедленному исполнению. Константин Константиныч, – обернулся он к Юрасовскому, не будете ли так любезны предоставить десятка два матросов для переноски багажа? И столько же с винтовочками – постоять в прикрытии. А потом мы вас больше не задерживаем. Возвращайтесь на Элиоты и доложитесь капитану первого ранга Карпенко и господину Одинцову… В общем, все обошлось. Сгибаясь под тяжестью баулов и ящиков, матросы со «Страшного» дотащили наш багаж до вагонов. Никто на нас не напал, но Мартынов, осмотрев окрестности в ноктоскоп, заявил, что за нами наблюдают – очень плотно и очень внимательно. Отправив всех нас в вагон, Мартынов ждал, пока закончат погрузку, и вот, как только последний ящик был втащен в тамбур, Мартынов вскочил на подножку и крикнул машинисту: – Трогай! Как только поезд двинулся с места, из росших вдоль дороги кустов бабахнуло насколько револьверных выстрелов. В ответ ударили трехлинейки матросов со «Страшного». Минуты через две перестрелка утихла так же внезапно, как и началась. А поезд, стуча колесами на стыках, набирал ход. Впереди было десять тысяч километров пути до Санкт-Петербурга… * * * 16 марта 1904 года, около полудня. Поезд литера А, где то между Тверью и Москвой Вагон-ресторан Мимо вагонных окон под стук колес один за другим пролетали телеграфные столбы. Природа была в том удивительном состоянии, когда с полей снег почти сошел и прятался белыми пятнами только по оврагам и канавам. Кое-где деревья уже начали одеваться зеленоватой дымкой лопающихся почек. Но обедающих совсем не радовали красоты природы, скорее, наоборот. Михаила после вчерашнего откровенно мучило похмелье. И если к завтраку он совсем не выходил, то к обеду все-таки появился в вагоне-ресторане и теперь уныло ковырялся ложкой в тарелке с чем-то постным. Великая княгиня Ольга, наоборот, была деланно весела и умело поддерживала светский разговор ни о чем с Карлом Ивановичем и Еленой Вольдемаровной. Но даже неискушенному человеку было видно, что ее мысли витают где-то вдалеке. Великий Князь Александр Михайлович перечитывал утренние московские газеты, купленные Карлом Ивановичем на вокзале в Твери. Ничего! То есть, нет – газетных статей, посвященных «Чуду под Порт-Артуром» меньше не стало, тема была еще горячей. Но теперь, через двое суток после самих событий, от констатации фактов газетеры перешли к домыслам и вымыслам. У Александра Михайловича в саквояже лежал ворох телеграмм, которые перекрестно подтверждали друг друга и несли куда более подробную и полную информацию. И что из этого следует, господа? Цензура? Безусловно! В газеты пока не просочилось ни одной мелкой подробности произошедшего – вроде пятнистой окраски или отсутствия дымов, в то же время особенно муссировалась версия подрыва японской эскадры на крепостном минном поле. Об «американских крейсерах» писалось вскользь, и то не везде, лишь только как о проведших крейсерскую операцию против японской торговли. Со вздохом Александр Михайлович свернул газеты и, кивнув стоящему возле стола навытяжку официанту, встал из-за стола. – Ну-с, друзья, не пора ли нам немного поработать? Михаил только вяло отмахнулся: – Сандро, я пас, и все равно я в ваших морских делах ничего не понимаю, да и мигрень-с мучает. Лучше я пойду полежу… – Ступай, Мишкин, ступай, – Великий Князь повернулся к своему адъютанту. – А у вас, Карл Иванович, голова не болит, составите мне компанию с Порт-Артурской головоломкой? – Никак нет, Александр Михайлович, тем более что мы уже закончили, – Карл Иванович галантно поклонился дамам. – Прошу извинить меня, сударыни, дела-с! Следом из-за стола поднялась Великая Княгиня Ольга Александровна. – Сандро, я пожалуй тоже составлю тебе компанию над этой головоломкой. Ты забыл, у меня тоже есть мозги, и не хуже, чем у маман. — Компаньонка попыталась возразить, но Великая Княгиня ледяным тоном отпарировала: – Елена Вольдемаровна, ступайте в свое купе, будьте любезны. Мы расследуем это дело по поручению моего брата, Государя Императора, оно составляет государственную тайну и является крайне конфиденциальным. Или вы думаете, что муж моей сестры на пару со своим адъютантом покусятся на мою невинность? Ступайте же! * * * Четверть часа спустя. Купе Великого Князя Александра Михайловича – Сандро, ну ей-Богу, – Ольга с улыбкой отложила газеты, – не помню, из какой пьесы эта фраза, но звучит она так: «… но мы же с тобой умные люди, мы же все понимаем правильно…» Репортер, он человек маленький – чего увидел, о том и написал… И вот приходит в редакцию «Ведомостей Московского Градоначальника» телеграмма – вроде той, что дал кузен Кирилл в Адмиралтейство или генерал Белый в управление Артиллерии – и что бедному редактору делать? Он же скажет: «Этого не может быть, нас подымут на смех, это же Жюль Верн какой-то писал!» – и все перепишет в меру своего разумения. Два корабля НЕ МОГУТ за четверть часа уничтожить целую эскадру. Вспомогательные крейсера НЕ МОГУТ топить броненосцы… – Ее Высочество права, – вступил в разговор Карл Иванович, – я тут выписал факты, которые присутствовали во всех имеющихся у нас сообщениях. И все эти факты невероятны, и в то же время очевидны, поскольку люди, которые их сообщили, имеют определенную репутацию и заслуживают доверия. Вот смотрите, ход без дымов при скорости в двадцать пять-двадцать семь узлов отмечают все. Мне даже сложно сказать, какой тип машин способен дать такой эффект. Но это только цветочки. И артиллеристы, и моряки отметили частый и убийственно точный огонь артиллерии. По всплескам и разрывам в воздухе скорострельность была грубо оценена как сто выстрелов в минуту для каждого из кораблей. При этом при ближайшем рассмотрении оказывается, что у одного корабля две одноорудийных четырехдюймовых башни, а у другого тоже две башни, но двухорудийных пятидюймовых. Скорострельность на ствол получается вообще невероятная – сорок-пятьдесят выстрелов для четырехдюймовок и двадцать пять-тридцать для пятидюймовок. И невероятная дальность, точность и кучность огня. Правда, это может быть объяснено длинной стволов; те, кто видел эти корабли вблизи, оценивают ее в шестьдесят-семьдесят калибров. И еще – при максимальном калибре в пять дюймов наблюдатели оценивают разрывы снарядов как восьмидюймовые или даже десятидюймовые… и подобное на каждом шагу. Пятнистая окраска, каковую не применяют ни в одном флоте, но которая сильно снижает заметность корабля, а вместе со скоростью и полностью бездымным ходом – и вовсе получаются настоящие «летучие голландцы». Да японцы их увидели наверняка только тогда, когда уже попали под накрытие. И самое главное, Ваши Императорские высочества… Скорость, быстрота всей операции в целом. Что можно успеть сделать за четверть часа? В морском сражении за четверть часа не успеть НИЧЕГО! Командующий эскадрой успеет послать запрос младшему флагману и, может быть – может быть, я подчеркиваю – получит ответ. И вдруг, оказывается, что существуют корабли с соответствующими командами, которые за четверть часа способны уничтожить одну из лучших в мире броненосных эскадр. Это все равно что вместо ходьбы мы будем все время бегать. И как бегать! Пока вы ночью отдыхали, я тут немного посчитал темп движений… Получилась невозможная цифра, на этих кораблях все делается в десять-двадцать раз быстрее, чем обычно. Это уж точно Жюль Верн, или, точнее, Герберт Уэллс. И что из всего этого следует, Ваши Императорские Высочества? А то, что в такой рассказ, состоящий из одних невероятных нелепостей, не поверит ни один здравомыслящий человек… Великая Княгиня Ольга вдруг вздрогнула: – Карл Иванович, постойте! Вы сказали набор невероятных нелепиц, а потом произнесли фамилию сочинителя Герберта Уэллса… скажите, в нашем флоте какие есть два самых лучших крейсера – один полегче, другой потяжелее – но вроде одного размера? – Наверное «Аскольд» и «Баян», – пожал плечами Карл Иванович, – а зачем…. Сначала Великий Князь Александр Михайлович внимательно слушал своего адъютанта. Железная скандинавская логика подводила к какому-то странному выводу. Все, что произошло – невозможно, но факт, оспорить который тоже невозможно. А теперь, затаив дыхание, смотрел на Ольгу. – Сандро, – обратилась она к нему, – представь, пятьдесят лет назад англо-французский флот осаждает Севастополь. Огромное количество британских и французских кораблей бомбардируют севастопольские форты. И вдруг появляются «Аскольд» и «Баян»… Сандро, результат был бы точно таким же, и точно так же никому не понятным. Вражеский флот был бы потоплен, но никто бы не понял, как это можно сделать. Карл Иванович, что говорит ваша природная обстоятельность? – Это, конечно, все объясняет, – замялся Карл Иванович, – кроме одного, как такое перемещение могло произойти… Великий Князь Александр Михайлович пришел в себя. – Так, ни слова больше! Ольга, ты сравнила наш случай с Крымской Войной. В Крымской войне мы потерпели поражение, от которого оправлялись четверть века. Каким же должно быть поражение сейчас, чтобы Господь решил нам помочь таким способом? – Он повернулся к Великой Княгине. – Ольга, дорогая, я не верю в Уэллсовскую Машину из Хрусталя и Золота. Я православный человек и верю, что для Него нет ничего невозможного, и что Он любит Россию. А посему вот вам мои распоряжения. Больше на эту тему разговоров не вести – ни с кем, даже с Великим Князем Михаилом! Карл Иванович, я сейчас подготовлю несколько телеграмм, отправите их с первой же узловой станции. И молитесь, друзья мои, молитесь за нашу Россию, чтоб пережила все и стала еще краше. * * * 17 марта 1904 года 05:35 по местному времени. острова Эллиота, якорная стоянка у острова Да-Чан-Шан Дао. БДК «Николай Вилков» подполковник Морской пехоты РИ Александр Васильевич Новиков. Рассвет встает холодный, рассвет встает седой. Только что вышел на палубу из душной каюты. Над водой стелятся клочья тумана, леерное ограждение покрыто мелкими каплями воды. Наш БДК стоит на якоре у самого берега острова, в маленькой бухточке у основания мыса. Дно здесь обрывисто идет на глубину, продолжая под водой склон горы, и поэтому якорная стоянка всего в полукабельтове от берега. Но долго наслаждаться красотами природы мне не дали. Сзади неслышно подошел вахтенный. – Товарищ подполковник, с «Трибуца» сообщают, что с юго-запада приближается группа кораблей – «Аскольд», «Новик», «Страшный» и еще два грузовых трампа… С «Аскольдом» установлена связь, командует отрядом капитан первого ранга Рейценштейн. – Спасибо, лейтенант. Я еще раз окинул взглядом гладь моря, где солнечные лучи уже начали разгонять туманную пелену. И тут все очарование природы было начисто уничтожено звероподобным криком дежурного по роте, горным обвалом донесшимся из низов: «Р-рота, подъём!» Секунд пять было тихо, потом из люков стали выпрыгивать бойцы, одетые по форме номер два – то есть берцы, камуфляжные брюки, голый торс, бандана. После захвата островов рота как-то без особого распоряжения перешла на полевую форму одежды. Последним на палубу выбрался Александр Петрович Агапеев. В отличие от ребят, он был в галифе и гимнастерке. Вот уже третий день господин полковник стойко перенимал опыт армии двадцать первого века, упорно деля с нами все занятия и тренировки. И если в среднем хроноаборигены были и закаленней, и физически крепче наших современников, то на фоне моих парней они откровенно меркли. Не хватало элементарной подготовки. Без команды парни повзводно построились на палубе. Я сохранил структуру, которая сложилась на момент захвата островов. Три взвода из четырех отделений и спецгруппа усиления под моим личным командованием. Все равно для четвертого взвода, который до присоединения к нам лейтенанта Буткова с «Быстрого» был третьим, не было командира – ну не получился из старшины взводный. Короткая команда – и парни с гиканьем спускаются по сброшенным с борта канатам в пришвартованные внизу трофейные шлюпки, и я вместе с командирами – вслед за ними. Полковник Агапеев, по причине недостаточной подготовки, пока спускается по шторм-трапу. Шлюпок всего десять, по числу отделений, и половина из них – это первый взвод и одно отделение усиления, достигают берега в несколько гребков. Остальные гребут вдоль берега, там примерно через четыре мили есть небольшой причал. Высадившись на берег, строю своих в колонну по два; тропинки здесь узкие, местность, можно сказать, горная, так что по два в самый раз. Командую: – Сто метров бегом, сто метров шагом, бегом – марш! Вообще-то это называется волчий скок, примерно по этой методе по любой пересеченной местности быстро передвигались отряды викингов, при этом не имея лошадей. Пробегаем мимо деревни; еще позавчера утром она была пустой, а сегодня тут полно народу – корейские женщины среднего возраста и моложе; дымятся очаги, на которых готовится нехитрая снедь. Пахнет дымом, готовящейся пищей и … не могу понять, чем. А кореянки выходят к тропе, по которой мы только должны будем пробежать, и кланяются нам, прижав правую руку к груди. Командую: Сто метров строевым! Блин, тропа кривая, косая, как тут строевой изобразишь, лишь бы не навернулся кто. Но ничего, обошлось. Оттрубили сто метров, деревня позади осталась – и снова бегом. Два километра позади осталось – считай, четверть пути – перешли на схему два-один, это когда двести метров бежать, сто идти быстрым шагом. Гляжу, полковник-то весь вспотел, мокрый, хоть выжимай. Нам-то ничего, ветерок голый торс обдувает, прохладно, пота почти нет, а он что, стесняется, что ли? Не знаю, такие времена, такие нравы. Примерно за километр до конца маршрута разминулись со вторым взводом; ребята, еще бодрые, бегут навстречу колонной. Еще несколько минут – вот и шлюпки. Бойцы гребут, а мы с полковником можем поговорить. Он усталый, как выжатый лимон, но довольный. Сегодня его не пришлось в конце тащить за руки, как вчера и позавчера, сегодня он добежал сам. Чуть отдышавшись, он начинает разговор: – Уф, Александр Владимирович, умереть же можно! А вы свежий, будто перед завтраком по бульвару прогулялись. И бойцы ваши – вон гребут, а сами шутят и смеются. Я понимаю, что у вас подготовка такая… Я отвечаю: – Александр Петрович, это действительно прогулка… а вот если то же самое, но при полной выкладке и с оружием, а за спиной мешок с песком пуда на три… – А это еще зачем? – не понимает Агапеев. – Александр Петрович, а вы уж и забыли заветы нашего общего тезки Александра Васильевича Суворова? – удивился я. – Что если тяжело в учении, то легко в бою! Сами же наблюдали, как восемь отделений морпехов, как волки овец, вырезали четырехкратно превосходящий их японский гарнизон, и сами не имели даже раненых. Конечно, техника, мощное оружие, то да се, тоже играют не главную. Главное – это подготовка вкупе с воинским духом. А вообще можете записать в свой блокнот и всем цитировать. Тактическая триада: современная и качественная техника и оружие – это раз, физическая, тактическая, и огневая подготовка бойца – это два, воинский дух всей армии, от солдата до главнокомандующего – это три. Если все три составляющие на высоте и численность армии адекватна задачам, то она непобедима. Агапеев вздохнул: – Александр Владимирович, будьте любезны, скажите, недостатки в какой части вашей знаменитой триады вызвали в вашей истории поражение России в этой войне? – Значит так, Александр Петрович, – начал я, – попробую объяснить на пальцах. Во-первых – технически русская армия и флот были примерно на общеевропейском уровне. И поэтому японские армия и флот не имели над нами превосходства. Во-вторых – по уровню боевой подготовки мы резко уступали японцам. Четверть века мирной передышки вывели в тираж всех тех офицеров, кто нюхал пороху на Балканах, Кавказе или Средней Азии. Остались их слепые подражатели, не понимающие, что с изменением технических возможностей вооружения должна меняться и тактика. Это то, что касается подготовки генералитета и старших офицеров, подготовка младших офицеров и рядового состава сильно пострадала от экономичных действий господина Коковцева. В общем, войну русская армия и флот встретили неподготовленными. Японцы же перед войной проводили одно учение за другим. В-третьих – боевой дух у японцев был очень высок на всех уровнях, от рядового солдата до главнокомандующего. В русской армии и флоте боевой дух высок на уровне солдат, матросов, младших офицеров. Чем выше, тем больше гнилья – трусов, подхалимов, безинициативных бездарей. На вершине пирамиды глупости и предательства – Стессель, сдавший Порт-Артур, Куропаткин, сливший Маньчжурскую кампанию, и Рожественский, угробивший русский флот при Цусиме. – Да-с, невесело… поскучнел Агапеев, – ну и что же вы предлагаете? Не вы лично, а Вы как господа Одинцов, Карпенко, Новиков, Иванов… – Иванов вчера вечером уехал в Питер, – буркнул я, – между прочим, как раз решать эти вопросы на высочайшем уровне. Он у нас бывший дипломат, и я думаю, что у него это получится. И ни в коем случае нельзя допускать до практического управления армией генералов и адмиралов, подобных Рожественскому, Куропаткину, Небогатову и многим другим, несть им числа. А предателей, подобных Стесселю и Фоку, необходимо судить и прилюдно казнить, чтоб не позорили русский офицерский корпус и генералитет. А самое главное, найти замену дуракам и предателям, в основном в сухопутной армии. На флоте есть Степан Осипович Макаров, Карл Петрович Иессен, сразу за ними следуют будущие русские адмиралы Эбергард, Рейценштейн, фон Эссен, Григорович, и даже Колчак, который сейчас всего лишь лейтенант. А вот в армии, кроме Романа Исидоровича Кондратенко, доброго слова и сказать-то не про кого. Герои будущих войн или в совсем малых чинах, или еще дети. А тех же генерал-лейтенантов как собак нерезанных, дивизиями командуют. Дивизия – это генерал-майорская должность, а в военное время так и вообще полковничья. Но, Александр Петрович, давайте прекратим дозволенные речи, мы уже прибыли… – Над нами нависал борт БДК. – Ну вы уже знаете, сейчас мыться-бриться, потом завтрак, а после него тактические занятия – «подготовка оборонительных позиций роты». * * * 17 марта 1904 года 08:45 по местному времени. там же, БДК «Николай Вилков» подполковник Морской пехоты РИ Александр Васильевич Новиков. Занятия отменяются, у нас гости! На внутреннем рейде бросают якоря «Аскольд», «Новик», знакомый нам до боли австралийский рефрижератор «Принц Альберт», и германский «Киль». Последний облеплен людьми в черных форменках, как банка варенья муравьями. Елы-палы, сколько же их там?! Ага, кроме черных форменок, еще и армейские белые гимнастерки… Как понимаю сборная солянка – явно Наместник Алексеев расстарался, у адмирала Макарова власти бы не хватило, загнать к нам пехотных ваньков. Но нет худа без добра – надеюсь, среди них найдутся строевые унтера-инструктора штыкового боя с мосинкой. А то мои парни спецы по калашу, а как эдаким дрыном работать – бог его знает. Ловлю за рукав Слона-Рагуленко. – Товарищ капитан, занятия отменяются, у нас пополнение! Так что геморроя хватит на всех! Сейчас найди мне прапорщика Качура, надо экстренно решать вопросы размещения, питания, организации наконец! – капитан ушел, а я задумался: «У них, что там, в Артуре, свербит в одном месте что ли? Еще же не готово ничего!» Но ничего, глаза боятся, а руки делают – машина завертелась. По счастью, прапорщик не успел отбыть на берег, на инвентаризацию трофейных японских складов. Ему даже японская документация помочь не могла, поскольку черт их разберет, эти иероглифы. Временный лагерь решили разбить на пологом склоне холма над тропой вглубь острова, чуть дальше китайской деревни. Армейские палатки британского образца из плотного брезента защитного цвета на складах были, но, увы, наш прапорщик их еще не инвентаризовал. Еще десяток таких палаток, рассчитанных на тридцать-сорок человек, остались там, где на островах размещались японские гарнизоны. Имелись там и чугунные печки, и разборные железные кровати. В общем, у нас в принципе было все, чтобы разбить лагерь, не было ясно только, сколько этого всего. Так что пока ничего нельзя было сказать точно. Оставив Андрея Борисовича заниматься любимым делом, то есть разруливать хозяйственный аврал, я двинулся на поиски того, кто бы мне объяснил в деталях, что же все-таки происходит. Когда новоприбывшие начали съезжать на берег, бороду лопатой Николая Карловича Рейценштейна я увидел издалека. Ну-ну, вот кто командует этим бедламом. Через десять минут рота во главе со мной была уже на берегу. Будущие курсанты вели себя так, как ведет себя любая временная воинская часть без единого командования. Матросы и солдаты группками расползались вдоль берега, закуривали цигарки и негромко переговаривались. Я подошел к Рейценштейну. – Здравия желаю, Николай Карлович, это вы сегодня командуете этой отарой баранов? – Здравия желаю, Александр Владимирович, – мы пожали друг другу руки, – ну почему сразу баранов? – Во время моих кавказских приключений довелось наблюдать, как ведут себя натуральные бараны в отаре, когда собак рядом нет. Тут тоже можно подумать, что офицеры исчезли как класс! Кстати, Николай Карлович, и сколько их здесь? Рейценштейн поднял глаза вверх. – Так, все три запасных батальона Порт-Артурского гарнизона – четвертый, третий и седьмой, в сумме две с половиной тысячи штыков. Мы оставили только ротных и взводных командиров, прапорщиков, подпоручиков и поручиков, а всем старшим офицерам нашли другие должности. Кроме того, от флота выделено по одной абордажной роте от каждого корабля первого класса, а также команды «Боярина» и «Енисея». Всего полторы тысячи штыков. Итого около четырех тысяч нижних чинов и унтер-офицеров при ста семидесяти офицерах. – Отлично, Николай Карлович, отлично, – усмехнулся я, – теперь у меня есть возможность выбора! И, кстати, а как это Стессель расщедрился на запасные батальоны? Рейценштейн усмехнулся в бороду, – А его высокопревосходительство уже наполовину прочел ту книжку про наши дела, что дал ему Павел Павлович. Вчера вечером из Мукдена приехала следственная комиссия, с полуночи Стессель под домашним арестом и ему еще долго будет не до этих батальонов. Приказ о их переводе подписан Наместником. Александр Владимирович, а что вы имели в виду, когда говорили о возможности выбора? – Сейчас увидите, прикажите господам офицерам построить свое воинство, – я обвел рукой толпящихся у дороги солдат и матросов. – Потом официально передадите командование мне, и можете наслаждаться зрелищем высшего пилотажа. – Чем-чем, наслаждаться? – не понял Рейценштейн. – Словечко из наших времен, означающее, что вы не пожалеете, что видели это зрелище. Давайте я об этом чуть попозже расскажу… Строили это воинство не меньше получаса – что ж, лиха беда начало. Но вот, наконец, образовался какой-никакой строй. На левом фланге – матросские роты в черном, на правом – солдатские роты в белом. Появилось желание в следующий раз построить их в шахматном порядке, для равномерности, так сказать. А потом все равно к выпуску, закажем им новую форму, похожую на нашу. И будут все одинаковые… В это время господин капитан первого ранга толкнул короткую речь, по смыслу примерно так, что он завез их на эти острова и сдает новому командиру. А это человек легендарной свирепости и героизма будет делать из них таких же героических бойцов, а теперь слово предоставляется… Я шагнул вперед. – Значит так, господа кандидаты… Да, да, кандидаты, вы не ослышались! Честь стать нашим курсантом надо еще заслужить. Все вы – и офицеры, и унтер-офицеры, и рядовые матросы и солдаты – должны пройти отборочный цикл подготовки, после которого каждый четвертый рядовой или унтер-офицер вернется в свою часть или на свой корабль. Успешно пройдя этот этап, вы будете переформированы уже по штату бригады и получите право называться курсантами. После чего незамедлительно приступите к основному циклу подготовки, после завершения которой будут произведены экзамены. И те, кто успешно их сдаст, будут назначены на должности, соответствующие их званию. Учить и тренировать вас будут мои бойцы со специальной подготовкой. Вы должны слушать их как родного отца, потому что они знают то, что сделает из вас таких же быстрых, умелых и беспощадных к врагам бойцов. Все понятно? В ответ – только угрюмая тишина, типа: «Куда нас завез этот бородатый Сусанин с немецкой фамилией?» Но ничего, привыкнут! А пока надо направить людей вслед за товарищем прапорщиком на японский склад, за инвентарем, для устройства лагеря. Тренировки начнем завтра-послезавтра, а пока исключительно хозяйственная жизнь. Тем более что еще десять дней будет продолжаться Великий Пост, а пока бойцы не разговеются, применять серьезные нагрузки противопоказано. А пока будем строить штурм-полосу и полосу препятствий, спортивный городок с турниками, лестницами и канатами. Также необходимо нормальное стрельбище… Ну и потихоньку начнем вводить новичков в спортивную форму, как-то так. Свою же роту я решил использовать как инструкторов при подготовке, а потом не размазывать по бригаде, а так и оставить разведывательно-диверсионной ротой. * * * 18 марта 1904 года 06:05 по местному времени. острова Эллиота, якорная стоянка у острова Да-Чан-Шан Дао. БПК «Адмирал Трибуц» Капитан первого ранга Сергей Сергеевич Карпенко. Уходим в море на рассвете, причинять неприятности японскому микадо и британским банкирам. Вы нас еще не знаете? Так вы нас еще узнаете! Это вам, мистеры, не в прошлый раз, теперь мы идем веселой компанией – «Трибуц», «Аскольд» и «Новик». И с нами «Сунгари», бывший «Киль» – оказывается, призовой суд конфисковал его за наглую перевозку военной контрабанды, а название присвоили в честь погибшего в Чемульпо вместе с Варягом парохода. Весь день и всю ночь его окончательно освобождали от остатков японского груза. Весь запас японской амуниции был шлюпками перевезен на береговые склады, и теперь «Сунгари» идет в балласте, если не считать грузом две с половиной сотни моряков русского торгового флота, которые составят призовые команды для захваченных кораблей. Как вспомню, как мы мучались в прошлый раз – жуть берет. А теперь, если корабль задерживается, то команде шлюпки на воду, и греби к ближайшему берегу, а на их место своих. Вышли из внутреннего рейда и легли на курс. Скорость четырнадцать узлов. Для нас это экономический ход, для «Новика» с «Аскольдом» почти экономический, а вот для несчастной «Сунгари» почти предельный. Оглядываюсь. Прямо за нами, в пяти кабельтовых, идет «Аскольд», за ним угадывается «Новик», и лишь в самом конце «Сунгари». Над морем поднимаются в небо черные столбы угольного дыма. Ветер клочьями сносит их в сторону далекой, почти на горизонте, полоски земли. Местные корабли ходят не только на угле, их топливо это еще и пот десятков кочегаров, лопатами забрасывающих уголь в ненасытные пароходные топки. Для меня это так же дико, как если бы грузовик двигался, потому что водитель крутит педали. Наши инженерные гении из БЧ-5, особенно с «Быстрого», обещали подумать, что тут можно сделать, чем помочь предкам. Работали же в мое время угольные ТЭЦ безо всяких кочегаров. Рейценштейн Николай Карлович на связь выходит регулярно. Ну, это у него с непривычки к оперативной связи. Больше всего его нервирует то, что мы нагло идем охотиться прямо на японский задний двор. Ах, не вышел бы Камимура! Ну, выйдет – и что с того, удерем! Правда, «Сунгари» с ее четырнадцатиузловым ходом и все трофеи жалко. Но и от этого геморроя есть противоядие – в трюмах «Трибуца» хранятся двадцать шесть донных мин. Еще двадцать две штуки имеются на «Быстром». Тут звучали предложения раскурочить весь этот золотой фонд, а взрывчаткой снарядить мины «Уайтхеда» для «Новика», но фиг им! Этим старьем все равно трудно во что-нибудь попасть, а вот донные мины из конца двадцатого века есть настоящая вундервафля. Во-первых, траль не траль местными тралами, все одно толку не будет – как лежала голубушка на дне, так и лежать будет. Во-вторых, ее мощи хватит, чтобы отправить на дно любое местное корыто, хоть бы и броненосец. Значит, решено – как войдем в район оперирования, первой же ночью направлю оба вертолета к Сасебо – пусть отложат свои яйца на фарватере; и японцам тоже будет интересно жить. Выхожу на связь: – «Аскольд», капитана первого ранга Рейценштейна, пожалуйста! После полуминутного молчания «Аскольд» отзывается: – Здесь, капитан первого ранга Рейценштейн. – Николай Карлович, – говорю я ему, – должен вас обрадовать, Камимура никуда не выйдет в ближайшее время. Я понял, как сделать так, что он будет очень сильно занят. – Ну, ну, Сергей Сергеевич, – недоверчиво хмыкнула трубка. – И как же, позвольте узнать? – Вы спрашиваете, как? – Я ухмыляюсь про себя. – Есть средства! Организуем ему увлекательное приключение, так что вы не волнуйтесь! Мы еще те фокусники-иллюзионисты. Вы еще не всех зайцев в нашей шляпе видели! – После истории с адмиралом Того я вам охотно верю… – Рейценштейн немного помолчал. – И что же, опять будет что-то в этом духе? – Нет, не столь брутально, Николай Карлович, Павел Павлович против, надо чтобы Япония успела набрать еще кредитов. А если мы их начнем слишком быстро истреблять, то им никто денег не даст. – Я подумал и добавил: – Но в один броненосный крейсер, или даже в два, если он не особо умен, эта история Каммимуре обойдется точно. Да, Николай Карлович, через час у нас тренировка в «слепой стрельбе». Отключился, а сам думаю: «Вот блин, все никак не могу привыкнуть что словосочетание «Николай Карлович» обозначает вполне приличного человека, с тяжелым нордическим характером, офицера и дворянина, а не позорище по фамилии Сванидзе-Вонидзе! Вот что жизнь-то с людьми делает, какие фамилию-имя-отчество тебе родители дали, такую и носи с гордостью и не позорь…» «Слепые стрельбы» начались не через час, а где-то около полудня. Что это значило? В БИУС «Трибуца», как это обычно бывает на учениях, вводились характеристики условной цели. Потом данные этой цели считывались, офицер из БЧ-2 на ноутбуке решал задачу по наведению на эту цель орудий «Аскольда» или «Новика» и передавал дирекционный угол и дальность соответствующему старшему артиллерийскому офицеру, а уже тот вводил их в систему центральной наводки своего корабля. Для чего это нужно? Так Российский Императорский Флот при нашей минимальной помощи сможет стрелять ночью или в тумане. А пока это еще и тренировка дисциплины комендоров, чтоб не бабахали куда попало, а четко и не торопясь выполняли команды. Ага, как же, размечтались! Первый бортовой залп «Аскольда» лег в стороне от условной цели, да еще и с приличным разбросом, второй был не лучше. Начали разбираться. Выяснилось – единственный оперативный навигационный инструмент, это магнитный компас, но он в таких делах врет плюс-минус лапоть, а в результате при стрельбе на двадцать пять кабельтовых отклонение от цели может составить пять-семь кабельтовых. Наши штурманы предложили вместе с данными на залп передавать текущую поправку к магнитному курсу. После этого получилось нечто уже похожее на накрытие. Потом ту же процедуру повторили с «Новиком». Проблема была еще и в том, что тренировки тренировками, но РАЗНЫЙ вес снарядов и пороховых зарядов убивает всю точность. И если пороховые заряды еще можно откалибровать на аптекарских весах, то вес снарядов изменению уже не подлежит. И все равно каждый день по четыре часа артиллеристы будут отрабатывать это упражнение, надо чтобы процесс наведения орудий по системе централизованной наводки был заучен ими до автоматизма. И тогда они убедятся, что даже днем, когда цель в пределах прямой видимости, стрельба по нашим данным будет точнее, чем на собственный выпуклый глаз. Теперь надо, чтобы нам подвернулось какое-нибудь японское корыто, по которому можно было бы пострелять. Ничего, вот завтра будем проходить мимо Чемульпо, там и постреляем. Вроде бы переброска в Корею войск 1-й армии генерала Куроки еще не закончена. Да, я дал Николаю Карловичу очень простой, но действенный совет. Пусть вечерняя чарка будет только на одном из двух кораблей – на том, который в этот день показал лучшие результаты в стрельбе, а на другом пусть будет день трезвости. Так сказать, соцсоревнование. И сохранять такой режим до тех пор, пока оба корабля не станут успешно выполнять нормативы. * * * 18 марта 1904 года 10:15 по местному времени. Корейский пролив. Флагман Владивостокского отряда крейсеров броненосный крейсер «Россия» Контр-адмирал Карл Петрович Иессен Вместе с мичманом Константиновым тогда два дня назад к нам, на флагман Владивостокского отряда, прибыли несколько больших ящиков, а при них три человека из будущего, два мокрых прапора и их командир, лейтенант Злобин, представившиеся специалистами по радиосвязи. А в ящиках, которые они привезли с собой, находились разобранные передающий и принимающий радиоаппараты нового типа. Но об этом до того момента пока мы не покинули Владивосток, не знал никто кроме меня, командира «России» каперанга Андрея Парфеновича Андреева и его старшего офицера кавторанга Владимира Ивановича Берлинского. Владимир Иванович лично отобрал из команды десяток особо неболтливых и при этом грамотных матросов, в дальнейшем помогавших гостям из будущего в растяжке антенны и прокладке кабельного хозяйства. И вот теперь в боевой рубке России на стене болтами закреплен ящик, через который можно выйти на связь с шестью абонентами. Во-первых – со штабом Наместника на берегу. Во-вторых – со штабом Макарова на «Петропавловске». В-третьих – если будет необходимо, со штабом потомков на островах Эллиотта. В-четвертых – с их лидером первого отряда «охотников» крейсером первого ранга «Адмирал Трибуц». В-пятых – с лидером второго отряда «охотников» крейсером первого ранга «Быстрый». В-шестых – с тем самым подводным крейсером «Кузбасс», с которым мы должны встретиться в Корейском проливе. Правда, на эту тему я беседовал уже не мичманом Константиновым, а с лейтенантом Злобиным, как с человеком более осведомленным в возможностях своей техники. Как оказалось, связь по радио с подводным крейсером возможна только в том случае, когда он хотя бы выставил над поверхностью моря свою антенну, а во всех остальных случаях он нас просто не услышит. Кстати, именно от него я узнал, что ночной погром в Токийском заливе, от которого японцы не могут отойти уже две недели это тоже все тот же «Кузбасс», который проник ночью в святая святых Японской империи и похулиганил там ничуть не хуже лейтенанта Рейна, и обломки от этого хулиганства японцы не разгребли еще до сих пор. Впрочем, подводный крейсер уже сам несколько раз выходил с нами на связь, при этом над нужным каналом связи загоралась яркая лампа, а сам ящик начинал издавать громкие и крайне противные гудки. Последний раз это случилось еще рано утром на подходе к проливу, и теперь матросы-сигнальщики с напряженным вниманием вглядывались в горизонт. То, что они, да и все мы увидели, в тот момент, когда рассеялся утренний туман, одновременно нас и обрадовало и возмутило. С одной стороны буквально забитый джонками и каботажными пароходиками пролив являл собой то, для пресечения чего мы сюда и прибыли, а с другой стороны – почему там кто-то плавает, если мы против. Первым не удержался и бросился пресекать вражеские перевозки лейтенант Рейн на «Лене». Японцы на джонках, увидев, что их атакует всего лишь каботажный пароход, принялись отстреливаться от него из винтовок, но тут же убедились, что пароход достаточно неплохо вооружен и не зря называется вспомогательным крейсером. В ход пошли не только баковая и ютовая шестидюймовки «Лены», как и все ее четыре бортовые трехдюмовки, но и установленные на крыльях мостика два пулемета «Максима», которые способствовали максимально быстрому переселению японских солдат из этой скорбной юдоли в обитель их праматери богини Аматерасу, или во что они там верят. Впрочем «Лена» недолго занималась этой охотой в полном одиночестве. Вскоре к ней присоединились и остальные корабли отряда, после чего поверхность пролива быстро очистилась и от заполнявших ее ранее джонок и мелких пароходиков в двести-триста тонн. Впрочем, у нас в любом случае не было никакого выбора, ведь только некомбатантам в таких случаях должна быть предоставлена возможность к спасению, а люди в форме не обладают в этом смысле никакими привилегиями. Брать в плен мы их не могли, у нас просто не было где держать несколько тысяч пленных. Правда по некой негласной договоренности мы не брали грех на душу и не атаковали джонки и каботажные суда, решившие вернуться обратно к японскому берегу. Перед нами была поставлена задача пресечь перевозки японских войск через Корейский пролив, и мы ее выполняем в меру наших возможностей, но никто и никогда не приказывал нам убивать как можно больше японских солдат, как это сделали бы англичане, которые всех кроме себя считают варварами и неполноценными людьми. Подводный крейсер «Кузбасс» всплыл уже тогда, когда все уже почти было закончено, и последний из пароходов не пожелавших спустить флаг и шлюпки, или повернуть обратно, уходил на дно железным колом. С первого взгляда было понятно, что этот «Кузбасс» предназначен только и исключительно для подводной войны, а потому имеет такую рыбо, а точнее китообразную форму корпуса, совпадающую со своим прототипом даже блестящим цветом мокрой черной кожи и совсем не имеет никакой артиллерии. Ну чисто кит-убийца, или как говорят по-другому – косатка. Что касается самого всплытия, то оно случилось достаточно прозаично. Сперва на поверхности моря появился бурун, который начал расти все больше и больше, потом из воды показалась рубка, похожая на гигантский спинной плавник рукотворного китообразного, потом все больше и больше и вот подводный крейсер уже весь на поверхности. Проходит меньше минуты, над мачтой уже развевается Андреевский флаг, а сам подводный крейсер лег в дрейф совсем близко от «России». Тут же раскрывается люк и на палубе появляется множество людей одетых в светло-синюю униформу и оранжевые жилеты, при этом господ офицеров по внешнему виду никак нельзя отличить от нижних чинов. Ну что же, Андрей Парфенович уже приказал спустить на воду восьмивесельный ял, так что идем знакомиться. Этот с виду не очень страшный подводный корабль сумел так запугать Камимуру, что тот не высунул носа из гавани даже при виде того погрома, который мы учинили, на трассе, которую он был поставлен охранять. А посему это крайне нужное и очень важное знакомство. 18 марта 1904 года, утро около 10-ти часов. Поезд литера А, где то между Нижним Новгородом и Екатеринбургом. Коридор вагона Великих Князей. Тук-тук, тук-тук – стучат колеса по стыкам. Здесь, в заволжских степях, весна уже вступила в свои права, и мимо вагонных окон величественно проплывали зазеленевшие поля и луга. Время от времени показывались небольшие березовые рощи, тоже покрытые нежно-зеленым пухом новорожденных листьев. Великий Князь Александр Михайлович вышел в коридор. У вагонного окна стояла Великая Княгиня Ольга и задумчиво смотрела вдаль, кутаясь в теплую шаль. Последние два дня Александр Михайлович совершенно не узнавал свою племянницу. Куда-то делась ее беспечная веселость, Ольга стала задумчивой и неразговорчивой, часто подолгу смотрела в окно, будто хотела найти там ответы на какие-то свои вопросы. Один раз Александр Михайлович слышал через перегородку, как она долго разговаривала со своей горничной. Он не понимал, какие общие темы для разговора могли найтись у принцессы из дома Романовых и малограмотной деревенский девушки, в обязанности которой входило расчесывать принцессе волосы и содержать в порядке ее белье. Вот и сейчас Великая Княгиня Ольга опять, как загипнотизированная, неподвижным взглядом смотрела через окно. Великий Князь привлек ее внимание деликатным покашливанием. Ольга повернулась на звук, не прекращая кутаться в шаль. – Ах, это ты, Сандро, ты меня напугал… Великому князю даже показалось, что его племянница больна, слишком уж неестественным был ее вид. – Скажи, Ольга, может, тебе нездоровится? Ты так странно себя ведешь, что я уже начинаю беспокоиться за тебя… – Нет, Сандро, не больна, а если больна, то не телесно… я просто не знаю, как сказать. – Скажи, что гнетет тебя, скажи как можешь, как умеешь, но сначала пройдем в мое купе – неуместно на серьезные темы говорить, стоя в коридоре. – Хорошо, Сандро! – как зомби, Ольга прошла за Великим Князем и села на диван. – Понимаешь, Сандро, я долго думала после того разговора. И пришла к очень нерадостным выводам. Сандро, мы стоим на краю пропасти… нет, мы, беспечные пассажиры поезда под названием Российская Империя, на всех парах мчимся в эту пропасть. В нашей собственной семье царит пир во время чумы. Одно то, как Ники вырвал у нашего умирающего отца согласие на его брак с Алисой Гесссенской… Господь не простит ему этого и возмездие грядет. Маман бьется днем и ночью, выбиваясь при этом из сил, над поддержанием единства и благопристойности в нашей семье. Я хочу помочь ей, но не знаю как. Но кто из Романовых, за исключение Государя, способен приносить стране пользу только одним своим существованием? Наверное, только ты и Маман. Мишкин в двадцать шесть лет все еще великовозрастный ребенок, Ники откровенно тяготится своим положением, и если бы не Аликс, которая хочет быть только императрицей, давно бы передал престол младшему брату. Про дядю Алексея я тебе ничего говорить не буду, ты и сам все прекрасно знаешь. Владимировичи – крысиная семейка, недаром Папа лишил их прав на престол. Да и все прочие Романовы тоже спят и видят, как влезть с ногами на трон моего отца. – Великая Княгиня ненадолго замолчала, видно размышляя, стоит ли говорить дальше. – Сандро, я вот подумала, а ведь если в Порт-Артуре люди действительно из будущих времен, то они знают о нас все. Вся наша жизнь, которая должна будет случиться, записана у них в книгах. Ведь мы Романовы, а не провинциальные мещане Сидоровы или Петровы. И сейчас там кто-то сидит, листает страницы толстых томов и думает, с кем иметь дело, а с кем не стоит. Ведь он должен знать нас лучше, чем мы сами. Ведь им должна быть известна вся наша жизнь. И я думаю, может там, в их прошлом, я могла совершить какой-то непростительный грех. Ведь я молода, хочу любви, семьи, детей. Мой брак, мой брак приговаривает меня к смерти старой девой, спасибо любимому брату Ники. Смешно – я не могу позволить себе того, что может обычная крестьянка или мещанка. Я завидую глупышке Ксении, потому что у нее есть ты, и я не знаю, на какие преступления я буду готова лет через десять-пятнадцать, когда молодость и красота будут, как песок, уходить сквозь пальцы. И мне страшно, Сандро – вдруг ТАМ я сделала нечто такое, что обрекло меня на вечное презрение людей и проклятие бога. Вдруг меня сочтут нечистой тварью, ради своей похоти готовой на все. В конце концов, эти люди из будущего вольно или невольно посланцы божьи. И они будут карать одних, и миловать других. Именно за этим они здесь. Я долго молилась, но не получила ответа. Значит ли это, что меня пока взвешивают или исчисляют или обо мне просто забыли? Я знаю, что они абсолютно беспощадны к своим врагам. Вспомни описание сражения – каждый раз они не оставляли японцам шансов не только на победу, но и на элементарное выживание. Не сочти меня сумасшедшей, но я тебе скажу. Мы никогда не вернемся в ту Россию, из которой уехали три дня назад; я чувствую, что она будет меняться, и очень быстро. К добру ли, ко злу – но прежней России больше не будет. Да мы и сами должны будем ее менять, чтобы не оказаться отброшенными на обочину истории. Еще раз повторю, Сандро, мне страшно – за себя, за нашу семью, за нашу страну… Мне уже хочется перевалить этот непосильный груз на железные плечи Маман. Она сможет решить, что нам делать и во что верить, а я не знаю, смогу ли я пережить все это. В темном туннеле яркий свет, мы стремимся к нему и не знаем, то ли это выход, то ли встречный паровоз… Сказав это, Ольга заплакала. Великий Князь Александр Михайлович отвел Великую Княгиню в ее купе, сдав с рук на руки Елене Вольдемаровне, Асе и анисовым каплям. А сам долго стоял у того самого окна, курил и смотрел на проплывающую мимо Россию. «Может махнуть рукой на все, развернуть литерный и вернуться в Санкт-Петербург, признав, что тяжела шапка Мономаха, – думал он, и сам себе возражал: – Нет уж, вперед и только вперед; если вино налито, надо его пить. От того, что, несомненно, является рукой Божией, не спрятаться и в Австралии. Значит, идти ему навстречу с открытыми глазами и высоко поднятой головой…» * * * 18 марта 1904 года 20:10 по местному времени. Где-то между Мукденом и Читой, поезд Наместника Алексеева Капитан первого ранга Иванов Михаил Васильевич. В глухой, как наброшенное одеяло, тьме, за окном проплывают невидимые маньчжурские сопки, воспетые в бессмертном вальсе. Темень, хоть глаз выколи, лишь изредка блеснет во мраке огонек. В купе горит местная лампочка, угольная нить накаливания, тусклый розоватый свет. На столике ноутбук, массивный самодельный преобразователь превращает постоянный ток вагонной сети в привычные двести двадцать вольт на пятьдесят герц. На экране ноутбука схема – интриги Царского Села. Этой программой по анализу политических структур со мной поделился Одинцов. Здесь вся информация, которую нам удалось найти в книгах и на компьютерах кораблей, плюс то, чем успел или пожелал поделиться Наместник Алексеев. Яркая многоэтажная пирамида, составленная из разноцветных узлов, при нажатии на которые выскакивают карточки на соответствующих лиц, завораживает своей сложностью. Значительная часть узлов красного цвета – это балласт, который надо отсечь, чтобы Россия не свалилась в ад. Это и императрица Александра Федоровна, и генерал-адмирал Алексей Александрович. Другие карточки желтые – это значит, что этому политическому или государственному деятелю необходимо применить свою энергию на пользу России, а не во вред. Самым славными представителями этой славной плеяды являются Витте и Столыпин. Зеленых карточек совсем мало, а синих всего две. Вдовствующая императрица Мария Федоровна и Великий Князь Александр Михайлович… и усе! Стук в дверь. – Михаил Васильевич, можно к вам? Эбергард! Быстро убираю пирамиду с экрана, и закрываю крышку ноутбука. – Пожалуйста, входите, Андрей Августович! Эбергард садится за столик напротив. – Добрый вечер, Михаил Васильевич, не спится? – Не спится, Андрей Августович, не спится, – вздохнул я. – Вот гляжу за окно и вижу – пустыня. Ни огонька. И дело совсем не в отсутствии привычного в нашем времени электричества, в такую ночь и огонек коптилки или лучины будет виден за много верст. А ведь по ту сторону Урала земли не хватает, мужики буквально на голове друг у друга сидят. А ведь Россия – страна крестьянская, и этим все сказано. Да и не удержать нам этих краев, если не получится заселить их русским населением. Солдат только раздвигает границы, и лишь мужик способен их закрепить. – Не все так плохо, Михаил Васильевич, – возразил Эбергард, – действуют же программы переселения – Сибирь, Дальний Восток, Туркестан. – Да, ну, Андрей Августович, вы забываете, откуда я пришел? Все это есть, но этого мало, ничтожно мало! Одна десятая или даже одна двадцатая часть от потребного. Необходимо в разы больше! Это должна быть стратегическая боевая операция с тщательным планированием и тыловым обеспечением. Андрей Августович, скажу вам сейчас, и буду повторять всегда и всем… Богатство государства исчисляется не миллионами золотых рублей – это только тень, которую отбрасывает настоящее богатство. Богатство государства составляют производство хлеба, мяса, молока и яиц. Люди в первую очередь должны есть. Если вы не можете накормить страну своим продовольствием, то рано или поздно случится бунт. Это мы тоже проходили. Но, это продовольствие не должно производиться в огромных латифундиях, как об этом мечтает большинство наших доморощенных западников. Просто в этом случае продуктов будет производиться ровно столько, сколько можно продать за границу, а страна все равно останется голодной. И доход от этой деятельности получат единицы толстосумов, а крестьянство останется нищим. А рано или поздно это опять бунт. А если вы по примеру римских императоров будете изымать у богатых часть хлеба и бесплатно раздавать его бедным, то взрастите такую люмпенизированную чернь, что мир содрогнется. Только один путь может оказаться спасительным – и то я говорю «может», потому что его в России не пробовали. Необходимо не разрушать общину, к чему нас призывают либералы и западники, а всемерно укреплять ее, превращая в некое подобие сельскохозяйсвенной артели. Вы уж извините, Андрей Августович, но Россия – не Германия и не Англия. И климат другой, и менталитет народа. Хотя вы, немцы, молодцы – можете среди нас жить, французы и британцы, за редким исключением, от нас просто убегают. – Михаил Васильевич, – Эбергард замялся, – а много ли в ваше время было в России моих соотечественн? Павел Павлович дал мне в дорогу кое-какие книжки, но там об этом пишется крайне мало. – А что бы вы хотели? Две Русско-Германские войны, по странному капризу англосаксов именуемые мировыми. Реки пролитой крови на полях сражений, и не только. Слово «немец» стало синонимом слова «враг». Пять миллионов убитых русских солдат в первой войне, двадцати семь миллионов во второй… – Двадцати семь миллионов?! – переспросил ошарашенный Эбергард. – Как?! – Все очень просто. Через тридцать лет от сего момента один австрийский художник-недоучка Адольф Шилькенгрубер провозгласит теорию превосходства немецкой расы над всеми остальными. Сверхчеловеки и недочеловеки. Из этого вырастет такая война, что наши сегодняшние приключения покажутся кадетскими учениями. Из двадцати семи миллионов погибших русских только семь с половиной пали в боях. Еще два с половиной миллиона были замучены в германском плену. Все остальные – это женщины, дети, старики, уничтоженные германской государственной машиной на оккупированной территории. Ваши соотечественники, как стая саранчи, прорвались до Царицына и Петербурга. Ну и после всех этих подвигов, сами понимаете… нет, никто немцев не истреблял, они просто уехали. Первый раз немцы уезжали из России после семнадцатого года. Из Прибалтики – в тридцать девятом-сороковом. Ну а потомки тех, кто тогда остались, почти все выехали после девяносто первого года. Остались единицы, вроде моего командира минно-торпедной части. Но, Андрей Августович, не берите в голову. Все мы считаем, что эти войны с их жертвами нужны были только и исключительно англосаксам и еврейскому банковскому капиталу. Не будет этих войн за британские интересы – не будет и всего того, что я сейчас вам живописал. И эту мысль необходимо продвинуть в самые высокие головы. А пока, извините, что-то мне спать захотелось. – Тогда позвольте откланяться, Михаил Васильевич, приятного вам отдыха… У самого порога Эбергард снова обернулся. – Если вы не прочь, то я обдумаю ваши слова, и мы продолжим этот разговор завтра, на свежую голову… * * * 19 марта 1904 года 01:55 по местному времени. На траверзе Чемульпо, удаление 20 миль, БПК «Адмирал Трибуц» Капитан первого ранга Сергей Сергеевич Карпенко. Проходим траверз Чемульпо – шапки долой, минута молчания. То же самое происходит на «Аскольде» и на «Новике». По включенному радиоканалу с «Аскольдом» сначала была только тишина, потом донеслись слова молитвы. Я представил себе освещенные только огнями свечей лица матросов, священника, размеренно читающего молитву – и мороз пробрал по коже. Умеют же предки! Сделал знак дежурному связисту переключить канал «Аскольда» на общекорабельную трансляцию. Я и раньше не очень-то жаловал атеистов-толерастов, а теперь окончательно прочувствовал, что вся эта публика – чистый яд для России. Надо будет потом, после похода, пожать этому батюшке руку и поговорить. Не знаю, может, я какой неправильный, но никой благодати и умиротворения я не почувствовал, наоборот, в душе загорелась жажда утопить с концами как можно большее количество японцев – к примеру, кишащий солдатами войсковой транспорт. Молитва окончена, надеваю фуражку. Конечно, будут еще и венки на воду, и залп в воздух, но это позже, уже после войны. Это надо делать там, где «Варяг» сражался один против шести в безнадежном бою. А сейчас возникает жуткое желание отсалютовать по врагу. Но лезть ради этого в мешанину мелей и проливов – спасибо, не надо. Тем более что, судя по показаниям радара, на рейде всего два судна. Идем дальше. Курс на Шанхай, будем вызволять застрявший там «Маньчжур», после чего направим его в помощь броненосным крейсерам ВОКа блокировать Корейский пролив. * * * 19 марта 1904 года 13:25 по местному времени. Забайкалье, не доезжая до Читы, поезд Наместника Алексеева Капитан первого ранга Иванов Михаил Васильевич. Приближаемся к Чите. Горы еще вчера вечером были тоненькой полоской на горизонте, а сегодня вот они – рядом. Судя по карте, мы уже покинули Маньчжурию и теперь находимся на территории Российской Империи. Еще три дня – и Байкал. Насколько я помню – байкальские туннели еще не готовы, так что придется переправляться вплавь на пароме или по льду, если он еще крепок. Во время обеда в вагоне-ресторане ко мне подошел капитан первого ранга Эбергард. – Михаил Васильевич, не уделите ли вы не немного времени для продолжения вчерашнего разговора? – Безусловно, Андрей Августович, через полчаса вас устроит? Конечно, по русскому обычаю было бы приятнее поговорить прямо тут, за обедом, да еще заказать графинчик смирновской… Но мы договорились, что во избежание утечек за пределами своих кают НИКАКИХ рабочих разговоров мы вести не будем. Вот так. И теперь капитан первого ранга Эбергард, как и вчера вечером, снова сидит напротив меня. Дымятся в пепельнице, недокуренные, его папироса и моя сигарета. И снова разговор о больном для нас обоих – о судьбах мира, о России и о Германии. Мне-то проще, я русский и просто обязан любить Россию и ненавидеть ее врагов. Те, кто думают – иначе не люди, а бешеные мутанты и подлежат безусловному истреблению. Но в душах русских немцев навсегда поселен горький дуализм Россия-Германия. Мальчик-мальчик, ты кого больше любишь – папу или маму, Германию или Россию, ты кто – немец или русский? И как страшно и обидно ребенку, когда ссорятся папа и мама… Как тяжело человеку, когда две его родины сходятся в смертельной схватке. И добро бы, если бы причина войны была стоящей, так ведь нет, стравили как боевых псов. А кому надо, чтоб поссорились папа и мама, у кого нужда в русско-германской истребительной войне? Конечно же, такая нужда имеется у англо-саксонского дяди, это необходимо ему, чтобы ограбить весь мир и править им. И глядя в глаза капитану первого ранга Эбергарду, я медленно, в стиле гипнотизера, говорю: – Андрей Августович, несмотря ни на что, у меня нет зла на сегодняшних немцев. Они пока еще вне того зла. На протяжении всей истории Российской империи мы были двумя сторонами одной медали, соединялись в одном государстве, как соединяются углерод и железо в одном клинке. Приезжая к нам на время, немцы по большей части оставались навсегда, женились в России и заводили детей. Две самые боеспособные нации в мире два раза за двадцатый век воевали во взаимоистребительных войнах. А теперь, Андрей Августович, подумайте чего надо немцам от России? Лебенсраум? Да пожалуйста! От Петра Алексеевича и Екатерины Алексеевны заведено так – приезжайте и селитесь, только берите российское подданство. Мы двое суток ехали по землям, на которых пока не живет никто! Сейчас едем по земле, где населения как в какой-нибудь Лапландии – два человека на квадратную версту. Да Германия просто растворится в России, как кубик рафинаду в стакане с горячим чаем, вздумай все немцы дружно переехать к нам. Так что же нам делить? Нечего! Венские банкиры и прусские юнкера жаждут власти над миром и в первую очередь над Россией, им ночами снятся бескрайние латифундии и славянские рабы. А вот шиш! Прав был Бисмарк – такие мечты плохо кончаются. Они кончаются страшным разгромом, Германия способна блестяще выиграть отдельные сражения, а потом наступает перелом, Россия сосредотачивается, и немцы с треском проигрывают войну. А теперь представьте, что мы будем воевать на одной стороне с Германией… – Эбергард встрепенулся. – Тогда нет такой силы, которая смогла бы остановить нас в сухопутной войне. Франция, что такое Франция? Даже один на один с Германией это всего лишь смазка для штыка. Но, мы вас умоляем, не надо никаких бредней про расу господ и назначение править миром. Будьте скромнее. Чем вы тогда лучше тех же самых евреев, которые три тысячи лет талдычат о своей богоизбранности и регулярно бывают за это истребляемы? Но это, Андрей Августович, так, задача на перспективу. Сейчас главное – не допустить втягивание России в антигерманскую Антанту и достойно ответить Франции за ее предательство России в этой войне, а с другой стороны, необходимо расшатать союз Германии и Австро-Венгрии – лоскутного одеяла Европы. Если работать над этой задачей, то нет ничего невозможного, и мы избежим того тупика, в который Россия и Германия попали в нашей истории двадцатого века, судьбы миллионов еще не рожденных немцев и русских находятся в наших руках… Я замолчал, давая собеседнику очнуться. Эбергард медленно приходил в себя. – Михаил Васильевич, что это было? Я пожал плечами. – Андрей Августович, вы задали вопрос, а я всего лишь высказал то, что наболело на душе, не более того. Он медленно произнес: – Я был как во сне, но теперь мне все ясно. Я, конечно, не кайзер Вильгельм, но теперь могу сказать, что судьба Германии – в союзе с Россией. У меня есть по ту сторону границы с Рейхом влиятельные родственники и знакомые. Я постараюсь донести до них ту картину будущего мира, которую вы мне представили. Конечно, пока мы не можем победить Британию на море, но у нее столько колоний и стран-сателлитов, до которых русские и немецкие солдаты смогут добраться по суше. А теперь позвольте откланяться, сейчас я чувствую острую необходимость побыть наедине с собой. Он вышел, а я сижу у окна, смотрю на проплывающие мимо горы, покрытые лесом до самой вершины, и думаю: «Не учинил ли ты, Михаил Васильевич, сейчас нечаянно новой мировой войны? И уж не знаю, как немцы с русскими, а уж миллионы французов, а особенно француженок, проклянут тебя на корню, если узнают… – И сам себе отвечаю: – А нечего было выбирать себе такую власть, которая лжет и предает так же естественно, как дышит. Франция демократическая страна, значит, последствия политических ошибок правящей элиты должны равномерно распределяться по всей массе электората. Как-то так! Селяви! * * * 20 марта 1904 года 05:15 по местному времени. На траверзе Шанхая, удаление 20 миль, БПК «Адмирал Трибуц» Капитан первого ранга Сергей Сергеевич Карпенко. Для того чтобы вызволить из неволи канонерку «Манджур» сперва было необходимо привести к общему знаменателю один из трех японских бронепалубных крейсеров типа «Мацусима», который подымливая единственной трубой стоял на якоре на границе трехмильных территориальных вод, откуда ему приходилось караулить злосчастный «Манджур». Такая скромность объяснялась тем, что в отличие от якобы нейтрального Чемульпо, где японцам удалось подловить «Варяга» с «Корейцем» в Шанхае главную шишку держал так называемый международный комитет представляющий интересы англо-американских колонизаторов, ссориться с которыми Японской империи пока было преждевременно. Таким образом, устаревшая русская канонерка-стационер пряталась в гавани Шанхая, а не менее устаревшие японские крейсера в три раза большего водоизмещения по очереди ее караулили. Ну просто идиллия. Безлунная ночь вполне способствовала тому, чтобы подойти к противнику на любое необходимое для того расстояние и прикончить одним единственным ударом. Только вот тратить на стоящее на якоре корыто торпеду из двадцать первого века мне показалось до крайности неправильным, а при попытке потопить врага нашей стомиллиметровой артиллерией должен был быть слишком большой расход снарядов. Но по счастью в нашем отряде был не один «Трибуц». «Аскольд» с «Новиком» вполне могли бы затеять со старушкой «Симой» артиллерийскую дуэль и даже выиграть ее, но во-первых – в ночи русские комендоры были такими же слепыми как и японские, а во-вторых – в ходе такой дуэли русские корабли обязательно получили бы повреждения, а их команды понесли бы потери, потому что перед войной все три крейсера этого типа проходили службу в учебном отряде. Что-что, а стрелять из своих стодвадцатиммиллиметровок артиллеристы всех трех «…сим» умели, что касается пушек-монстров, то стрелять из них не умел никто и они так и закончили свою почти сорокалетнюю службу, так ни во что и никаким образом не попав, несмотря на три минувших войны. Но раз на раз не приходится и рисковать очень не хочется, а потому утопить старушку желательно быстро, прежде чем она начала огрызаться. Первый из таких способов это наша торпеда под днище, которая должна будет развалить инвалида напополам, и второй способ это две или три торпеды местного производства в борт, хотя устаревшей и не очень большой лоханке может хватить и одной. Специалист по местным торпедам, сиречь, самодвижущимся минам, у нас кавторанг Николай Оттович Эссен командир крейсера 2-го ранга «Новик». Нет, топить старушку «Симу» должны местные и это однозначно, так что все же «Новик» и его железный командир, кторый и в огне горит и в воде не тонет. Но тут опять же возникают два вопроса. Как в полной темноте грамотно вывести «Новик» в торпедную атаку, с учетом того, что перед пуском мин ему придется закладывать циркуляцию? Как избежать обнаружения «Новика» на полном ходу, с учетом того что при форсировании машин из труб снопами будут лететь искры в полной темноте заметные очень издалека? С другой стороны зачем «Новику» форсировать машины, если цель стоит неподвижно и ни о чем не подозревает. Подойти на экономической для «Новика» скорости в восемнадцать узлов и на проходе выписать японцам две мины с одного борта. Если будет недостаточно, то развернуться на циркуляции вокруг не стрелявшего борта и выписать еще две. В крайний случай, в самый разгар атаки, выписать по цели из реактивного противолодочного бомбомета с запасом, очередью в три-шесть бомб. Так мы и поступили, но только вышел у нас и смех и грех. «Адмирал Трибуц» тихонечко вышел на рубеж атаки из бомбомета шесть тысяч или меньше. «Новик» по широкой дуге обошедший наш маленький отряд и рванулся в стремительную, но равномерную атаку. Вот они уже на рубеже открытия огня, и реактивные бомбы, оставляя за собой длинный огненный след, одна за другой уносятся к цели. Но тут нас ожидает неожиданный конфуз, потому что два взрыва бомб звучат нормально, а третий такой сокрушительной силы, что все сразу понимают, что случился «лаки шот» и вместе с бомбовым погребом японского корабля, мы попали в историю. * * * Тогда же. Шанхай, внутренний рейд, Канонерская лодка «Манджур» Командир канлодки капитан второго ранга Николай Александрович Кроун. Сокрушительный взрыв среди ночи и вспышка взрыва, озарившая полнеба, кажется, разбудили весь Шанхай. Но не успело улечься вызванное этим инцидентом беспокойство, как вдалеке показался идущий со стороны моря вверх по реке Янцзы стремительный корабль, светящий вперед и по сторонам себя боевым прожектором. Обнаружив «Манчжур», этот корабль изменил курс и начал приближаться к нам, постепенно сбрасывая скорость. И вот когда он был совсем рядом, я наконец-то опознал в корабле нашего старого знакомого «Новика», а в бородатом мужчине на его мостике капитана второго ранга Николая Оттовича Эссена, который отчаянно машет мне рукой в которой зажат какой-то пакет. – «Новик», – подумал я, – на скорости, да еще и ночью вполне мог прорваться в Шанхай мимо японского блокадного заслона. Но потом я вспомнил этот взрыв, и решил, что вполне возможно, Николай Оттович счел недостаточным просто так пробежать мимо вражеского крейсера и не отработать по нему минным залпом с одного борта и как это у него водится, он конечно же попал и не просто попал, а так, что на японском крейсере сразу взорвались бомбовые погреба, или детонировал минный аппарат. Нет, вчера вечером на мое имя поступила телеграмма, одновременно отправленная Наместником Алексеевым и адмиралом Макаровым, которая гласила: «Быть готовыми к прорыву в течении 3-х суток с сего дня» но я не думал, что это произойдет так быстро. Вот совсем уже замедливший ход «Новик» бросает якорь, на воду спускают новомодный бензиновый катер, который мчит к нам, разгоняя волну и распространяя вокруг себя аромат бензинового угара. И вот пакет уже у меня в руках, я отчаянно разрываю плотную бумагу и при свете электрической лампы вчитываюсь в каллиграфически ровные строчки написанные рукой секретаря Наместника. Мне и моему «Манджуру» предписывается убыть сперва во Владивосток, где принять под командование отряд номерных миноносцев, а потом всем вместе и дальше к Камчатке и Курильским островам. У японцев там нет боевых кораблей, поэтому никто не помешает мне на корню пресечь развившийся в тех краях хищнический промысел, а также самое настоящее пиратство и бандитизм. Следовать туда, я должен буду отдельно от освободившего меня отряда, но ничего, не маленький не заблужусь. * * * 20 марта 1904 года 10:25 по местному времени. острова Элиот, остров Да-Чан-Шан Дао. подполковник Морской пехоты Александр Васильевич Новиков. Сегодня с утра на внутреннем рейде островов Элиота очень оживленно. К нам пришли корабли 1-й Тихоокеанской эскадры, не находящиеся в ремонте или в походе. Это броненосцы «Петропавловск», «Победа», «Полтава», крейсера «Баян» и «Диана». Как пошутил товарищ Одинцов: «Начались морские учения «Особая Миссия – 1904». С эскадрой прибыли также и Наместник вместе с командующим флотом. Что же пусть приходят. За три дня удалось сделать немало. Разбит палаточный городок, построен пищеблок, пока под открытым небом. Под парусиновым навесом – солдатская и офицерская столовые. От нарядов на кухню я с облегчением отказался, поскольку Дарья Михайловна прислала туда своих «девочек». И вот ведь змея – самых молоденьких и миловидных поставила на раздачу. И вот представьте – подходит к раздаче Ваня из Рязани, отстоял очередь человек двадцать, протягивает свой котелок. Да не фельдфебелю усатому, и не бабе-артельщице, раскормленной как племенная свиноматка, а восточной красавице, одетой, впрочем, с претензией на русскость – в белый фартук поверх темно-синей японской матроски и белый же платочек, по-девичьи повязанный под подбородком. И все – готов Ваня, не привык он к столь сильным впечатлениям. Сердце – тук! ёк! И туман в глазах. А красавица полный котелок с поклоном протягивает… Ну чем не тысяча и одна ночь? В офицерской части еще круче – сервис как в фешенебельном Сеульском ресторане сто лет тому вперед. Официантки пока во все тех же матросках и фартуках, но говорят, что скоро будет униформа. Все быстро, четко, аккуратно и молча. И когда Дарья успела их так вышколить – непонятно; или это у них в крови? Ну и, естественно, где люди пищу принимают там они должны… В общем с удобствами, которые во дворе, пока напряг, но мы над этим работаем – еще пара дней и нормативы будут выполнены. Но я отвлекся. Как только корабли бросили якоря, Наместник немедленно съехал на берег. Нельзя сказать, что наше хозяйство его сильно восхитило, но и неудовольствия не вызвало. Обычный полевой лагерь, тем более собранный по большей части на трофейном имуществе. На тот момент, когда его высокопревосходительство обходили мое хозяйство, большая часть кандидатов работала на оборудовании полосы препятствий и штурмового городка. Стрельбище было уже готово, с рядами ростовых мишеней для винтовки на восемьсот и триста метров, и поясных на шестьдесят метров. Также был оборудован тир для стрельбы из короткоствольного оружия на пятьдесят и двадцать пять метров. В ходе оборудования стрельбища возникло недопонимание с некоторыми пехотными офицерами, которые были уверены, что из винтовок надо стрелять залпами, а целиться необязательно. Пришлось на пальцах объяснять прописные истины, а парочке особо упрямых поручиков выписать обратный билет. Ибо нефиг! Споры спорами, а приказы надо выполнять! Но вот, значит, и высокое начальство… Рапортую, как умею: – Ваше высокопревосходительство, вверенная мне сводная учебная бригада морской пехоты занимается оборудованием полевого лагеря и учебного полигона. На настоящий момент разбит палаточный лагерь, оборудованы пищеблок, солдатская и офицерская столовые. Из элементов учебного полигона полностью закончено стрельбище и тир. Кандидаты приступили к контрольным стрельбам. – Ну-с, Александр Владимирович, замечательно! – Наместник Алексеев повернулся к своей свите. – Обратите внимание, господа офицеры, всего за три дня такой результат! А ну, Александр Владимирович, признавайтесь, палаточки-то откуда взяли? – Трофейные, ваше высокопревосходительство, – отвечаю я, – как и котлы в пищеблоке и много чего еще. У меня такой начальник службы тыла, что ржавого гвоздя не выкинет, все в дело приспособит. – Хорошо, хорошо, – Наместник огляделся вокруг, – а не пройтись ли нам на ваш полигон, посмотреть, как там идут работы? А, Александр Петрович… – увидел он выходящего из штабной палатки полковника Агапеева. – И как ваша жизнь с этими головорезами? Загорели вы слегка, румянец появился – не бедствуете, однако… Ну да, до полигона два километра – а тут ни лошадей, ни джипа, чтобы возить начальство. Как они будут, с эдакой комиссией, пешком добираться по пересеченной местности? Но выяснилось, что я, оказывается, слишком плохо думал о Наместнике… За полчаса мы с Агапеевым да Наместник со свитой довольно бодрым шагом добрались до полигона. Может быть, все дело в том, что вся жизнь светского человека проходит на ногах. На всех этих балах, приемах, аудиенциях и прочие мероприятиях публика СТОИТ! Сесть предлагают только самым немощным старикам. Я к чему это говорю – большая часть генералов-пузанов из «арбатского округа» умерла бы, не пройдя и полпути до полигона. Но, короче, пришли. А там строительство вавилонской башни в разгаре. Одни ров роют, только земля с лопат летит. Русского солдата учить копать не надо – любят это земляное дело мало, но когда припрет, роют как кроты.. Те, что до службы плотниками были, сколачивают из бревен и досок стандартный макет двухэтажного дома. Вот-вот поднимать будут, ямы под столбы уже вырыты и цемент в корыте замешан. Вон столбы ставят и колючую проволоку натягивают. Поснимали все, что японцы на лагеря для рабочих пустили и еще на складе мотки нашли… И еще творят нечто, непонятное даже мне, но тут распоряжается Слон, и я не вмешиваюсь – он в учебных делах куда больший дока, чем я. Чуть в стороне деталь пейзажа, более-менее понятная местным – ряды мишеней для отработки приема штыкового боя. Такие же мишени будут включены и в состав штурмовой полосы для отработки комплексных навыков. Осмотрев эту, с позволения сказать, стройку века, Наместник повернулся ко мне: – Ну, Александр Владимирович, и когда вы думаете закончить? – Дня через четыре, ваше высокопревосходительство, если делать все тщательно. К тому времени мы как раз закончим нулевой цикл подготовки. – Ну-ка поподробнее, – оживился Наместник, – про этот «нулевой цикл». Да вы не бойтесь Александр Владимирович, господа офицеры все свои. А кто лишнее болтать будет, язык вырежу и собакам скормлю. – Это значит, что, во-первых, все кандидаты пройдут осмотр у врача, который должен провести первичный отсев. Во-вторых, с первого дня начались щадящие подготовительные физические тренировки. Вот, Александр Петрович не даст соврать, что если я сразу нагружу новичков физическими упражнениями как своих старых бойцов, то на следующее утро они не смогут встать от мышечной боли. Кроме того, на стрельбище мы проверяем способности кандидата к стрельбе. Рядовой состав стреляет из винтовки Мосина, а офицеры из личных наганов. Предварительный цикл тренировок рассчитан на десять дней, как раз до кануна Светлого Праздника Пасхи. На Страстную субботу произведем отсев тех, кто не прошел отбор состоянию здоровья и физической форме, и сразу после праздника приступим к первому циклу основных тренировок. – Ваше высокопревосходительство, из первоначально прибывшего контингента в состав штурмовых батальонов не попадут около тысячи рядовых и унтер-офицеров и порядка половины офицеров. Первые два отсева безвозвратные – то есть не прошедшие отбор вернутся в свои части и на корабли. Это те, кто непригоден к нашей службе по физическим кондициям и состоянию характера. Из тех, кто не пройдет третий и четвертый круг, будут сформированы комендантская рота, батальон огневой поддержки, полевая служба тыла. Кроме того, Александр Петрович взялся помочь сформировать штаб бригады. – Ну, ну Александр Владимирович, – проворчал Наместник, – надо ли так жестоко, может. пусть послужит, пооботрется! – Мы с вами, ваше высокопревосходительство, люди военные, а посему должны оперировать точными данными, а не слухами, которые, возможно, до вас уже дошли. А по делу – если, к примеру, боец или офицер в боевой обстановке не выдержит марш-броска или рукопашной схватки, то, мне, как командиру, его придется после боя хоронить, а вместе с ним двоих-троих погибших из-за его неумения. С кораблей нам спихнули большое количество, мягко сказать, неудачников. Возьми, о Боже, что нам не гоже… Хотя неудачник на корабле вполне может стать героем в морской пехоте, поэтому отсев проводится аккуратно в несколько кругов. Конечно, тренировки великое дело, но боевого коня не сделать из трепетной лани или разжиревшего борова. Кстати, пока мы отсеяли только тех, кто не проявил желания осваивать нашу науку побеждать. Что же, мы вернем их туда, откуда они к нам прибыли. Но их ничтожное меньшинство, а с остальными мы еще будем работать. – Действуйте, Александр Владимирович, действуйте. Пока у вас неплохо получается, по крайней мере, все заняты и порядок отменный. А Государь Император оценит по достоинству и подвиги, и рвение! Тем временем мы подошли к стрельбищу, на котором до взвода стрелков стреляли из винтовок. Алексеев, заинтересовавшись, остановился. – А вы тут что-то интересное придумали… Знаю я, что в америках всякие новинки изобретать горазды. Показывайте, показывайте. – Прошу вас, вот сюда, пожалуйста, ваше высокопревосходительство… Для винтовки четыре упражнения – стрельба стоя, стрельба с колена, стрельба лежа, и стрельба из окопа полного профиля. На каждое упражнение выделяется по пять патронов. Основные – два последних вида стрельбы, применяющихся при неподготовленной и подготовленной обороне. Стрелять стоя или с колена имеет смысл только тогда, когда от вас удирает негодяй шпион и вам неважно, останется ли он жив – лишь бы не убежал. Сейчас этот взвод проходит первичные стрельбы, и результаты будут записаны в карточку каждому кандидату. А вообще, посетите нас еще раз, ну скажем, через недели три… мы тогда уже сформируем постоянные подразделения и приступим к спецподготовке, вот тогда будет виден хотя бы промежуточный результат. – Вы правы, Александр Владимирович, господа пойдемте в штаб, нам еще многое надо обсудить… Наместник повернулся и зашагал по тропе обратно к лагерю, вслед за ним потянулась свита. Мы с Агапеевым шли чуть поодаль от погруженного в думы Наместника. Дальнейший разговор произошел уже в штабе, после чая по всем правилам восточной церемонии, который нам наливала умопомрачительной красоты кореянка. Это подарок штабу бригады от любезной Дарьи Михайловны, чтобы мы перед местными шишками с сервисом не позорились. А какие девочки – тихие, скромные, глаз в пол… Наместник даже размяк, да немудрено с непривычки – местный сервис сильно не дотягивает до стандартов двадцать первого века. А Даша тут ставит дело, как в пятизвездочном отеле, где-нибудь в Сеуле. Отодвинув в сторону чашки, выложили на стол бумаги. Для начала Наместник Алексеев сообщил, что на «Диане» прибыли все двадцать четыре пушки Барановского, имеющихся на эскадре. С таким же количеством пулеметов «Максим» сложнее, станки-треноги для них сейчас срочно изготавливают в мастерских Порт-Артура по предоставленным нами эскизам. Наместник со вздохом проводил взглядом официантку, которая выносила поднос с чайными принадлежностями. – Хороша, чертовка! Ну а ладно. Александр Владимирович, давайте ваше штатное расписание, посмотрим, что у вас получилось…. – Общее расчетное количество личного состава в десантно-штурмовых батальонах бригады – две тысячи девятьсот человек. В том числе две тысячи пятьсот шестьдесят человек рядового состава и двести пятьдесят шесть унтер-офицерского. Взводных командиров потребно шестьдесят четыре, ротных шестнадцать и батальонных четыре. Состав и структуру штаба уточним с полковником Агапеевым особо. Средства усиления в виде пулеметов «Максим» и десантных пушек Барановского будут сведены в дивизион огневой поддержки, состоящий из четырех шестиорудийных батарей и четырех пулеметных рот, также включающих по шесть пулеметов «Максим». Исходная рота входит в состав бригады как разведывательно-диверсионная рота специального назначения. Вот сводное штатное расписание. – А какова тактика применения? – Наместник заинтересованно разглядывал таблицу. – Ведь такое количество артиллерии и тем более пулеметов Максима… ах, да вы же еще и пулеметы Мадсена заказали… Такого нет нигде, насколько я знаю. – Пока нет, Евгений Иванович. Стоит нам один раз показать чудо, как все страны начнут обезьянничать. Бригада морской пехоты предназначена для высадки с кораблей в тылу противника. Предполагается, что при этом этот противник будет иметь подавляющее численное преимущество. Отсюда и такое количество огневых средств. Всю эту орду банально надо будет убить, или они убьют нас. В первом эшелоне высаживаются десантно-штурмовые батальоны, имеющие задачи по захвату и зачистке плацдармов, их дальнейшего расширения и объединения. Во втором эшелоне высаживается дивизион огневой поддержки и обеспечение со штабом. Это так, навскидку, каждая операция должна быть проработана отдельно. Возможны операции без обороны плацдармов и соответственно без высадки дивизиона огневой поддержки. Предположим захват некоторого объекта и его уничтожение – более тщательное, чем это могла бы сделать артиллерия, с последующим возвращением на корабли. Для орудий Барановского необходимы гранаты и картечь. Главное, чтобы все это было доставлено к нам до намеченного срока начала операции. Вот на этом листе расчеты по расходу всех видов боеприпасов в ходе предполагаемой операции по захвату базы Мазампо…. – Ого, да тут солидно! – Наместник нахмурился. – А это точные расчеты? – Ваше Высокопревосходительство, это минимальные расчеты. Напоминаю – предполагается, что бригада будет вести бой минимум при пятикратном превосходстве противника в живой силе… Говорю вслух, а про себя думаю: «Да, теперь придется приучать их воевать не за счет людей, а за счет плотности огня… это же сколько сил потратить придется, даже Алексеев, хоть и вник уже в тему, все равно мнется. А скажи ему про норматив маршала Жукова в сто килотонн снарядов на погонный километр вражеского фронта при прорыве обороны, человеку вообще плохо станет…» Продолжаю: – Да, ваше превосходительство, поскольку бригада не имеет штатного тяжелого вооружения, на начальной фазе операции и при удержании плацдарма понадобится помощь артиллерии флота. Что из-за недостаточного могущества существующих фугасных гранат к шести-, восьми-, десяти– и двенадцатидюймовым орудиям потребует изготовления специальных боеприпасов, в которых бы взрывчатое вещество, желательно тротил, занимало бы не меньше одной трети от веса снаряда, а желательно и половину. Война – дело дорогое, да и тот, кто не хочет кормить свою армию, в том числе и боепитанием, тот будет кормить чужую. – Золотые слова, надо будет Государю Императору сказать при случае. А то некоторые тут экономисты распоясались… Попал я, значит, не в бровь, а в глаз – их всех тут тоже Минфин прижимает? Кто там у них сейчас? Одинцов говорил, что какой то Коковцев… Наверняка такая же сволочь, как и Кудрин с Силуановым. Жаль, Иванов с компанией уже убыл, надо было ему про снабжение отдельную бумагу составить. Что-то уже в животе бурчит… Я глянул на часы. – Ваше Высокопревосходительство, может, отобедаем, а то время… как говорится – война войной, а обед по расписанию… – Да, господа, – Наместник тоже щелкнул своими карманными часами, – показывайте, где у вас тут могут покормить хорошего человека. Офицерская столовая – на отрытом воздухе, под белоснежным тентом… Да, нагло экспроприированное японское имущество. Очередная миловидная девушка, сливающая Наместнику воду из кувшина…. Нет, эти соблазны можно описывать до бесконечности. И этот обед из блюд корейской кухни вперемешку с русской был тоже весьма своеобразен, такого Наместнику наверняка пробовать не приходилось. – Да, господа, – покончив с обедом, Наместник вытер губы салфеткой, – вы тут шикарно устроились. Может, и мне к вам перебраться? Шучу, шучу, но вот своего управляющего к Дарье Михайловне пришлю обязательно – как это там ваш Павел Павлович говорит: «на стажировку», кажется? За сим позвольте откланяться, у меня еще намечены встречи-с. 20 марта 1904 года, утро. Узловая ж/д станция Омск. Поезд литера А, Вагон Великих Князей. Последний раз лязгнули вагонные буфера, состав встал. Проводник постучал в дверь: – Ваше Императорское Высочество, станция Омск, стоим один час. Великий Князь Александр Михайлович глянул на часы – по питерскому времени четыре пятнадцать, а сколько в Омске? Едем, едем – по три раза на дню часы переводить надо. Надо спросить местное время у любезного Карла Ивановича. А вот и он! Карл Иванович вошел, как всегда в наглухо застегнутом на все пуговицы мундире. Упавший через вагонное окно солнечный луч, сверкнув, отразился от толстых стекол сильных очков – напоминание о неудачной попытке отремонтировать манометр корабельной машины. – Доброе утро, Ваше Императорское высочество, – склонил Карл Иванович голову в поклон, и тот же луч–озорник высветил блик на его уже довольно обширной лысине, – Омск, будем стоять один час. – Знаю, дорогой Карл Иванович, – Великий Князь взял со стола заполненные бланки телеграмм, – будьте любезны, пошлите Филимона, пусть отправит. И проверит, нет ли нам чего-нибудь до востребования. Да и пусть купит свежих местных газет. – Будет сделано, Александр Михайлович. Карл Иванович вздохнул и вышел в коридор. – Филимон?! – донеслось до Великого Князя, и пару минут спустя он наблюдал из окна взапуски припустившего к вокзалу лакея. – Сандро, можно к тебе? – в дверях купе стояла Великая Княгиня Ольга, одетая как для променада. – Не составишь ли ты мне компанию прогуляться по перрону, а то хотела попросить Мишкина, а тот еще спит. Вчера, бесстыжий, допоздна резался с гусарами и кирасирами в карты, теперь его и из пушки не разбудишь… Ольга склонила голову, ожидая ответа.
– С превеликим удовольствием, Ваше Высочество! – Александр Михайлович подумал, что, действительно, неплохо было бы пройтись по перрону, нагулять аппетит перед завтраком. – Да и погода-то какая?! Солнышко, весна! – Да, весна, – согласилась Великая Княгиня, спустившись с подножки вагона, и взяв Александра Михайловича под руку. – Куда пойдем, Сандро? Вдоль перрона уже редкой цепью стояли кирасиры с гусарами, как занавесом, отсекая праздную публику от литерного поезда. – Давай до паровоза и обратно… Внимание Великого Князя привлекла кучка воробьев, которые по весеннему времени, с азартным чириканьем, решали свои воробьиные дела. – Демократия! – сказал Великий Князь с легкой усмешкой, кивком указав Ольге на воробьиное вече. – Шуму много, а толку? Великая Княгиня слегка улыбнулась из-под вуали; сегодня она выглядела уже значительно лучше. Александр Михайлович подумал, что хоть они с Ксенией и родные сестры, но совершенно не похожи – ни внешне, и ни по характеру. Ольга будто взяла у Марии Федоровны и Государя Александра III всю сталь их характеров. Взять только этот ее брак – другая бы давно или бы напропалую изменяла мужу или валялась бы в истерике. А вот Ольга держится как железная. Только вот это ее фактически побег в Порт-Артур… да и тот, давешний, разговор. Значит, кипят и в этой милой головке страсти нешуточные. Дошли до паровоза и повернули обратно. Солдаты в оцеплении, когда мимо них проходили Сандро и Ольга, становились во фрунт и прищелкивали каблуками, а она их приветствовала легкими кивками. Александр Михайлович знал, что в Ахтырском гусарском Ольгу любили, чуть ли не боготворили – и офицеры и рядовые гусары. И вот сейчас он с легкой улыбкой наблюдал этот ритуал выказывания обожания своему «предмету». Но Бог мой, что это? Филимон несется сквозь толпу публики, рассекая ее, как атакующий миноносец волны. Да что случилось-то такого – туда бегом, обратно бегом… Прибежал, запыхался, дышит как твой паровоз, картуз на ухо сбился – хорошо, не потерялся. – Вот, Ваше Императорское высочество! Последняя была! – и протягивает свернутую газету, недоумевая, что же там такого интересного. Александр Михайлович разворачивает хрустящий, пахнущий свежей типографской краской, лист. И остолбеневает! Прямо на развороте статья, крупными буквами заголовок «НОВОСТИ С ТИХООКЕАНСКОГО ФРОНТА». Под заголовком крупно – четыре грубо отпечатанных фотографии и подпись «Вспомогательные крейсера, построенные в Северо-Американских Соединенных штатах», дальше статья: «Мичман Н, уроженец нашего города, доблестно сражающийся с японцами на крейсере «Баян», прислал в нашу газету эти невероятные фотографии и описание исторического боя, в котором была уничтожена японская эскадра…» Великая княгиня через его плечо смотрит на фотографии, и ее лицо медленно розовеет. – Сандро, это оно? – Я думаю, да! – Александр Михайлович резким движением сложил газету пополам – да так, будто драгоценная статья со всеми фотографиями могла выскочить и убежать. Потом сунул в потную ладонь Филимона цельный золотой червонец. – Держи, милейший, заслужил! – и, оглянувшись, добавил: – Карла Ивановича в мое купе, скажи, как по боевой тревоге! Прогулки были немедленно забыты, и Александр Михайлович с Великой княгиней, быстрым, но не нарушающим приличия шагом направились к вагону. Газета лежала на столе, как неприятельский солдат на допросе. Статья, правда, ничего нового не поведала; она максимально точно повторяла то, что Великому Князю и Карлу Ивановичу уже и так было известно из служебных телеграмм. А вот фотографии… Хоть и были они мутными и отвратительного качества, но изображенные на них корабли приводили Карла Ивановича в состояние шока. Он водил по газете крупной лупой, вопросительно хмыкая в особо избранных местах, потом отбросил лупу и выдохнул: – Невероятно, Ваши Высочества! Ничего похожего на что-нибудь привычное! Александр Михайлович начал объяснять Великой Княгине Ольге: – На боевом корабле каждый элемент имеет свой смысл и свое назначение, там нет места ничему лишнему. Бывают устаревшие детали конструкции, включаемые в проект по традиции, вроде парусного вооружения на крейсерах типа «Паллада», но эти чудачества Шпица можно хотя бы объяснить. А тут корабли внешне на три четверти состоят из элементов непонятного назначения и выглядят для опытного глаза как нагромождения нелепостей. И при этом показывают выдающуюся боевую эффективность. И при этом знакомые нам с Карлом Ивановичем элементы сильно искажены. Ну кто, спрашивается, будет заключать пятидюймовые пушки в башню, да еще и такой странной сферической формы? А вот это что за маленькие башенки? Да там же внутри и ребенок не поместится, а орудие в ней какое – картечница? Минные аппараты, причем четыре трубы вместе, а калибр – не меньше двадцати дюймов… Впервые вижу, как Карл Иванович поднимает вверх руки. Сдается мне, Ольга, твоя гипотеза начинает сбываться с пугающей очевидностью. Теперь и мне совершенно понятно, что эти корабли явно не от мира сего. – Сандро, четырнадцатого числа сего месяца у Порт-Артура в воду рухнул очень большой камень, и во все стороны кругами побежали волны, – Великая Княгиня кивнула на газету, – и это только первая из них, причем я совершенно уверена – будут еще! Гугукнул паровоз, лязгнули буфера, в окне поплыл назад перрон Омского вокзала. Литерный А двинулся дальше, на восток, навстречу громыхающей канонаде Русско-Японской Войны… * * * 20 марта 1904 года 17:25 по местному времени. острова Эллиота, БДК «Николай Вилков». Павел Павлович Одинцов. Только что ушел Наместник Алексеев. Да, это настоящий зубр административных интриг, но и за Россию вообще и за Дальний Восток в частности он болеет по-настоящему. Оказывается, ему пришла телеграмма от руководства фирмы Русский Нобель. Пишут, что не нуждаются в услугах самодельных изобретателей. Ну и флаг им в руки и барабан на шею. Нужно срочно вытаскивать в наши пенаты господина Тринклера, его патент наиболее близок к нашей конструкции. Патентовать и доводить до ума. Ничего, Наместник и сам разозлился от их хамства, обещал помочь найти толковых инженеров. И за это господин Алексеев хочет долю лично себе (деньгами) и подведомственному Дальнему Востоку – чтобы первые заводы по выпуску двигателей располагались где-нибудь здесь. В принципе, выпускать судовые двигатели и не строить под них корабли – это нонсенс, так что придется изыскать возможность для постройки судостроительного завода. Но пускать его в дело… Тут же появятся еще желающие. В конце концов договорились так. Во всех предприятиях связанных с выпуском ништяков из будущего тридцать пять процентов будет принадлежать попаданцам – это в конце концов все-таки наша интеллектуальная собственность. Еще тридцать пять процентов отдаем Фонду Будущих Поколений, который, предположительно, будет курировать Мария Федоровна, и оставшиеся тридцать процентов Фонду Развития Дальнего Востока, курируемого самим Алексеевым. По самым скромным прикидкам, денежный оборот будет огромным, но и затраты тоже не маленькими. Зато, имея в числе акционеров таких людей, как Наместник Алексеев и Императрица Мария Федоровна, можно не опасаться набегов высокопоставленных стервятников. Найти бы нормального управленца и переложить на него эти коммерческие дела. Это сейчас, когда все только начинается, пока терпимо. А как дойдет до стадии производства, да не по одной линии, а по нескольким? Нет, чем быстрее я свалю с себя этот груз, тем лучше. Надо оставить только общий контроль… Так, запускаю на ноутбуке программу, в которую, пока мы были в пути, Даша ввела анкеты всех наших соотечественников из две тысячи семнадцатого года. Ввожу в строку поиска слово «бизнесмен» – в ответ большая ФИГА – ну откуда в нашей честной компании такой кадр. Ввожу слово «экономист» – так, попал… Лисовая Алла Викторовна, семьдесят пятого года рождения… Второе образование – экономический факультет МГУ, в группе Тимохина числилась старшим научным сотрудником, но выполняла в основном административно-хозяйственные функции… Снимаю трубку переговорного устройства. – Вадим… – Он исполняет обязанности моего секретаря, с тех пор как Даша погрузилась в бурную деятельность на берегу. – Найди мне на «Вилкове» или на острове Лисовую Аллу Викторовну… Да, я жду ее для занимательной беседы. Когда вопрос решится, обязательно доложи время прибытия. Ну вот и все, что-то у меня еще было… Сегодня утром Новиков жаловался, что его курсанты в основном неграмотные; и какие из них морпехи, если они приказ не прочтут и донесение написать не смогут – а это категорически непорядок. Вопрос надо решать, и немедленно, пять дней мы уже упустили. Не надеясь ни на что, ввожу в строку поиска «педагог»… И, что самое удивительное, получаю ответ – Кислюк Константин Владимирович, педагогический университет, учитель химии, физики, математики… Так, этого тоже вызываем для разговора. С организационными вопросами вроде пока все. Там же, полтора часа спустя. Лисовую нашли первой, в настоящий момент коллектив Тимохина был привлечен к обустройству базы. Вот на острове ее и разыскал Вадим. Одета в потертые джинсы и такую же куртку, подтянута, неплохо выглядит, и не скажешь что ей уже сорок два. Вообще, давно пора переезжать на берег, только для этого все-таки необходимо построить городок. А как выяснилось, нам остро не хватает плотников. Во время сегодняшнего визита пришлось просить Наместника Алексеева посодействовать. Ну, для него это слишком мелко, но он все записал и обещал помочь… прислать роту саперов. После разгрома японского флота строительство сухопутных укреплений перестало быть экстренным делом и появилась возможность освободить некоторые саперные части. Наверняка с ротой прибудут и «любопытные глаза», чтобы присматривать за нашими телодвижениями. Что-то я задумался, а дама ждет – нехорошо… – Садитесь, товарищ Лисовая, – я кивнул на стул, стоящий напротив моего стола, – или предпочитаете быть госпожой? – Спасибо, – она аккуратно сложила покрасневшие и исцарапанные руки на коленях, – Слушаю вас. – Алла Викторовна, есть мнение назначить вас на должность Генерального директора создаваемого нами акционерного общества. Цель – конвертировать наш интеллектуальный потенциал в материальную форму, конечно, за исключением изделий военного назначения. У вас же, кажется, экономическое образование, и в группе по «Туману» на вас больше были возложены административно-хозяйственные, а не инженерно-научные вопросы. – Да, но… – растерянно привстала Лисовая. – И не вздумайте отказываться, Алла Викторовна, ваша кандидатура на эту должность практически единственная. И назначение уже решено, мной лично! Вот материалы по двум проектам, – я пододвинул к ней папки по антибиотикам и двигателям. – Приступайте к работе. Только вот что – у нас крайний дефицит людских ресурсов, так что административная структура создаваемой корпорации должна отличаться максимальным минимализмом, простите за оксюморон. И вообще, постепенно начинайте готовить сотрудников из местных, возьмите самых обучаемых. – Я черкнул несколько слов на бумаге. – Вот это передадите Дарье Михайловне, и скажете, что у вас теперь самостоятельная работа. Она поможет с помещением и парой помощников. А уж дальше сами. Не успела раскрасневшаяся от оказанного доверия Лисовая выйти, прижимая к себе папки с материалами, как в дверь снова постучали. Это был дас ист херр Кислюк. Значит, он пришел давно и Вадим его придерживал, ожидая исхода разговора с Лисовой. Так-так… – Значит, Кислюк Константин Владимирович, шестьдесят шестого года рождения, член ЛДПР, окончил педагогический университет в девяносто первом… Ну-с, господин Кислюк… – я поднял взгляд, – или лучше товарищ? Родина нуждается в вас и в ваших знаниях… особо нуждается. Имея в виду ваше педагогическое образование, если мысль назначить вас должность директора школы для взрослых. Вон у Новикова две трети курсантов из матросов неграмотны, рабочий персонал корейской национальности тоже надо бы русскому языку нормально научить и по грамотности до приемлемого уровня подтянуть. Чтоб не ломали язык через «твоя-моя», а разговаривали нормально. С ними нам неоценимую помощь оказывает товарищ Ким, но будет лучше, если они нормально выучат язык и перестанут нуждаться в посредниках. – Понятно, Павел Павлович, – Кислюк встал и прошелся по каюте взад-вперед, – только вот моя специализация немного далека от ликбеза. Но как директор… – бормотал он себе под нос. – Берусь! Только вот что – если верить Степанову, автору «Порт-Артура», в городе есть так называемая Пушкинская Школа для взрослых. Благоволением властей она не пользуется, Стессель третирует их как может. Вот если бы оттуда увести трех-четырех учителей начальных классов… – А что, Константин Владимирович, Наместник Алексеев оставил мне Страшную Бумагу, по которой я могу мобилизовать любого, кто не завязан на оборону или государственные функции, а значит, эту самую Пушкинскую Школу я могу забрать целиком и на корню. Я решу вопрос с Юрасовским, и завтра с утречка вы отправляетесь на «Страшном» в Порт-Артур… Чтобы там с вами никто не спорил, возьмите у Новикова сопровождение. Одного взводного и двух-трех морпехов, лишним не будет. Они там сейчас все офицеры, будет весьма солидно. – Ну, тогда, Павел Павлович, пойду я готовиться. И к завтрашней поездке, и вообще к возобновлению педагогической карьеры. Только вот еще что – было бы неплохо грамотным надбавку к жалованию установить, а за успехи в обучении – премии. Тогда и желания учиться будет побольше. – Мы подумаем, Константин Владимирович, а сейчас извините – дела. 21 марта 1904 года 05:45 по местному времени. острова Элиот, миноносец «Страшный». Капитан Морской пехоты РИ Сергей Александрович Рагуленко (Слон) Комбриг наш, Новиков Александр Владимирович, поднял меня сегодня ни свет ни заря. Собирайся, говорит, герр гауптман, есть особо важное задание. Тут надо до Порт-Артура сбегать, Товарищ Одинцов просил меня оказать содействие одному человечку. Честно говоря, это и в наших интересах тоже. Да, говорит, с собой возьми троих-четверых «наших» прапоров для солидности. Ознакомился я с заданием, дорогие товарищи, и слегка офонарел. Это надо же! Поступить в распоряжение новоназначенного директора вечерней школы – это раз. Проследовать на миноносце «Страшный» в Порт-Артур и, используя мандат Наместника Алексеева, мобилизовать на службу преподавательский состав Пушкинской школы – это два. Ну, в-третьих, о противодействии местных властей можно не беспокоиться, генерала Стессель отстранен от должности и мается под домашним арестом. Еще на первый день знакомства Одинцов подсунул Наместнику роман Степанова и некоторые исторические документы, и вот теперь от Стесселя и компании только так летят пух и перья-с. Алексеев – это еще тот танк! И сейчас этот погром в самом разгаре, ревизионная комиссия-с свирепствует, Стессель на время расследования отстранен от всех дел, его обязанности комкора и коменданта Квантунского укрепрайона временно исполняет генерал-майор Кондратенко, обязанности коменданта крепости генерал Смирнов, а в остальном заходи кто хочет, и бери что хочет. Короче, Полярный Лис в своем репертуаре – подкрался незаметно, блин. Генеральше тож не повезло, читал Порт-Артурскую гезетенку «Новый Край» и офигевал, чем она там наказывала бедных сироток, что были у них на воспитании, а в самом деле в услужении… полуметровой линейкой! И свидетельства доктора приложены. Как я чувствую, съедят его с потрохами, не дожидаясь конца войны. И телеграмма эта вполне дурацкая про потопленный русский флот – это надо же было так облажаться?! Короче, этот Кислюк оказался мужичком среднего роста, моложавым, плотным, но не разжиревшим. На висках седина, хотя это не особо заметно. Неплохой коричневый гражданский костюм наших времен и галстук со шляпой. Ну точно большой начальник. Из нагрудного кармана торчит платок, все точно по этикету. Мы же одеты в свое повседневное, правда, с новыми погонами, стиль – сюр. Портупеи, пистолеты на поясе, правда, в сумках у новоиспеченных прапоров притаились АКСУшки. Бандитизма в Артуре хватает – и китайского, и родного, расейского, так что огневая мощь не повредит. Взял с собой проверенных своих ребят из второго взвода. Сержанта «Цыпу» (теперь подпоручика, в миру Юрия Цыплакова) и рядовых с прозвищами «Дот» и «Вест» (теперь прапорщиков, а в миру Василия Ротова и Александра Ветерка). Погрузились мы на «Страшный» перед самым рассветом. Пути до Артура на полных ходах около трех часов. Капитана второго ранга Юрасовского Карпенко проинструктировал крайне просто – дойти до Артура, ждать в гавани нашего возвращения, доставить обратно на Элиоты несколько человек и груз, ну и нас, родимых, не забыть. Снялись с якоря с первыми лучами солнца. Ну идти на миноносце, после БДК – это, я вам скажу, что-то с чем-то. Хотя до нас довели, что высаживать десанты мы будем как раз с таких «Соколов». Карпенко вспомнил, что в Великую Отечественную десанты выбрасывали в немецком тылу с торпедных катеров. А нынешние миноносцы – это самое близкое, что есть в нынешнем флоте к торпедным катерам сороковых годов. Скорость почти такая же, только водоизмещение и осадка великоваты. Но все же лучше, чем японцы у Бицзыво на шлюпках. Только вот качка блин, даже при относительно спокойном море. А сами миноносники привычные – вон, ходят по палубе как по твердой земле. И во прикол – кто с нами пообщался, тому это даром не прошло. Стоим, значит, на палубе под мостиком, держимся за леера, наслаждаемся морской природой (благо от скорости угольную копоть назад уносит), и вдруг слышим краем уха как мичман Акинфиев обращается к своему командиру Юрасовскому: – Товарищ капитан второго ранга… И смех, и грех. Мои прапора чуть не заржали в голос. Надо будет споймать юношу один на один и объяснить, что право на «товарища» надо еще заслужить – и ему, и его командиру. Хотя, если вспомнить, как они тут погибли в ТОТ раз, так может, они уже и заслужили. Ведь отдали же свою жизнь, не задумываясь, до последней капли крови. Худо ли бедно, но к часам десяти утра добрались до Артура. Капитан второго ранга Юрасовский отправил вместе с нами к школе мичмана Акинфиева. – Андрей Михайлович, будьте добры, проводите господ офицеров до Пушкинской школы, а то они не местные. – Константин Константинович произносил это с легкой улыбкой, уже кажется, каждой собаке известно, что мы не местные. – С вами будет надежнее. С борта, ошвартовавшегося у бочки, с миноносца спустили шлюпку и через несколько минут мы уже были на набережной Старого Города. Идти пришлось где-то полчаса. Улицы пыльные, на вид как заштатный Усть-Урюпинск. Честно говоря, ни Старый город, ни Новый впечатления на меня не произвели. Группа из пяти офицеров и одного гражданского целеустремленно шагающая куда то по своим делам, не вызвала ни у кого любопытства – слишком обыденным стало это явление с началом войны. Вопросы могла вызвать разве что не совсем обычная черная форма с местными погонами армейского образца, но как-то обошлось. Вот если бы мы прогулялись по городу ближе к вечеру, когда улицы заполняются гуляющей публикой, тогда да – нездорового внимания было бы гораздо больше. По дороге почти не разговаривали. В школу вошли колонной по два, гулко топая берцами по деревянным ступеням. Картина маслом – солдаты победоносной армии занимают поверженный город. В небольшом одноэтажном здании было как-то слишком не по-школьному пустынно. Внезапно распахнулась одна из дверей и навстречу нам вылетела слегка растрепанная дама с некоторой претензией на вторую молодость. – Господа офицеры, да как вы посмели!!! Вперед вышел господин Кислюк. – Госпожа Желтова? – произнес он ледяным тоном, и дама растеряно кивнула. – Ознакомьтесь! – он сунул в нос директорше Большую Страшную Бумагу от Алексеева. – В связи с военной необходимостью учительский персонал вашей школы считается мобилизованным. У вас есть час на сбор вещей. Время пошло. Миноносец ждет. Раз – и дама застыла как окаменевшая, прямо немая сцена… На шум выскочила еще одна девица, прямо как с картинки из учебника – белая кофта, платок, черная юбка до пят – ну точно училка. Уперла руки в боки извечным русским народным жестом. – А вы, простите, кто такой будете, господин хороший? Ну все, проснулось осиное гнездо, зажужжало, вон кто-то еще топает – сейчас заклюют. Тут герр Кислюк разворачивается и выдает своим командным тоном: – По распоряжению Наместника Дальнего Востока Пушкинская школа объявляется закрытой, а весь персонал мобилизованным. С этого момента я ваш новый начальник! – Как так мобилизованные? – завопила девица. – Да где это видано?! Ах, вам там баб не хватает, за нас взялись, охальники?! И тут я со своими парнями грохнул таким хохотом, что чуть не повылетали стекла. – Слышь, товарищ капитан, – ржал Цыпа. – Ага, размечталась! Вот приколола, юмористка! Счас, уссусь компотом, сил моих нет. Да им не в школе учить, им только в Камеди Клаб выступать. От нашей парадоксальной реакции крикливая барышня заткнулась, покраснела и больше не произнесла ни слова. Ошарашено крутил головой мичман Акинфиев, посмеивался в кулак Кислюк. А ничего мужик, врубился в юмор. Смеялись минут пять, честно. Стоило только представить этих сушеных вобл рядом с теми корейскими красавицами, что ходят там мимо нас каждый день и час… Ну совершенно они неконкурентоспособны, никак. В конце у Кислюка смех перешел в кашель, прокашлявшись, он сказал: – Уважаемые дамы. Никто вас по первой древнейшей профессии использовать не собирается. Дело в том, что при формируемой бригаде морской пехоты открывается вечерняя школа. Командир бригады требует, чтобы все его бойцы были грамотными. И добиться этого необходимо в кратчайшие сроки. Тут у вас, смотрю, с учениками не густо, а там их у вас будет примерно четыре тысячи. В конце концов, вы ехали сюда, чтобы учить людей грамоте, ну так учите ж. Мы с товарищами офицерами… – Постойте, господа, то есть вы сказали, товарищи… – Желтова обессилено прислонилась к стене. – Миноносец, говорите, а поплывем мы на острова Элиота? Никто из наших начальников и не додумается солдат и матросов грамоте обучать. Так вы и есть те самые… – Самые, самые… – проворчал я. – А тебя, Цыпа, я прибью как-нибудь нечаянно, и вас, Константин Владимирович, это тоже касается. Блин, болтун – находка для шпиона! А вас, сударыни, я попрошу собраться как можно скорее, время не ждет. – Так, сейчас, одну минуту. Господи, что же это деется!? – заметалась заведующая школой. – Леля, Оля, собирайтесь скорее, копуши несчастные! Остальные учительницы бросились увязывать какие-то книжки и прочее школьное имущество. – Чего это они, товарищ капитан? – шепнул мне на ухо Цыпа. – Свихнулись что ли? – Слухи о нас, наверное, разные ходят… «Аскольд» в базе побывал, вот Артур и гудит как растревоженный улей, а кроме аскольдовских, нас еще братва с миноносцев в деле видела. Да и «Новик» перед походом здесь пару дней продуктами да углем пополнялся. Успели, наверное, наболтать всякого разного. Ну вот – прошло минут сорок, и дамы собрались, оставляя здание школы на бородатого сторожа. Ничего, моя бывшая за хлебом вдвое дольше собиралась. Я-то думал, что для переноски вещей придется послать за матросами со «Страшного», а тут оказалось несколько жиденьких стопок книг, коробка с мелом, свернутая карта да глобус. Фсе. Личные вещи – сиротский фанерный чемоданчик. Да, беда с образованием в Расее, беда. Мои парни беспощадно отобрали у дам все тяжелое, операция захвата удалась на славу – учительницы даже и не пикнули. Даже мичман Акинфиев взял в левую руку связку книг. Но обратно мы шли дольше – дамы в длинных до земли юбках не успевали за нашим размашистым шагом, пришлось немного притормаживать. Немного – это раза так в два. Давненько вот так с женщиной не ходил, отвык. По пути на нас глазели все кому не лень – ага, человек в штатском и пять офицеров сопровождают куда-то учительниц «с вещами». Хотелось бы послушать, о чем они шушукались, когда мы проходили дальше… явно же шел за нами какой-то шепоток. На миноносце проблем не было, почти. Только боцман чего-то ворчал про «баб на корабле». На Элиотах сдали пополнение на руки любезной Дарье Михайловне, передав указание товарища Одинцова – «приютить, накормить, обогреть, приодеть». Кислюк с ними по службе общаться будет, а в быту Дарья Михайловна их добрый ангел. Представляю, какой у учительниц был шок, ведь поселили их в том кубрике на «Вилкове», где уже жила женская часть коллектива с НПО «Радиант».
Часть 8. Встреча на Байкале 22 марта 1904 года, полдень. ж/д станция Байкал. Поезд литера А Определённо начинаются самые дикие места. Вот уж сорок вёрст ни одного полустанка, лишь угрюмые утёсы да мрачный заснеженный лес. Дорога прорублена в скальных склонах вдоль крутого берега Ангары. Последние вёрсты в сплошном тумане, река парит. Значит, лёд здесь уже сошёл. Александр Михайлович оторвал взгляд от вагонного окна. Не соврал, видно, начальник дистанции, как бишь его? Забыл, ну да Бог с ним. Сегодня паром-ледокол «Байкал» совершит первый рейс после суровой зимы, дабы доставить царский литерный поезд на восточный берег. Да, здесь, за тысячи верст от ближайшего моря, ходит по озеру гигантский ледокол в четыре тысячи тонн водоизмещением, размерами уступающий лишь знаменитому «Ермаку». И не простой ледокол, а железнодорожный паром, связующий собою два отрезка Транссибирской магистрали, обрывающиеся пока что на берегах Байкала. Несколько лет назад о нем в восторженных тонах писали во всех газетах. Построен он был в Англии, фирмой Армстронга, собирали его здесь по частям. Только вот оказалось, что мощности этому гиганту все же не хватает, чтобы преодолевать здешние льды, и посему зимою паром стоит у причала. Служит лишь маяком для тысяч троечников, что всю зиму возят грузы через озеро. Порт Байкал, теснящийся на небольшой террасе под крутою сопкой, встретил Великих Князей пронизывающим ветром. Приехали! Парящая вода простиралась лишь в сторону истока Ангары, сам Байкал был скован льдами. На ледяной глади виднелись десятки людей, лошадей, саней. Чёрные цепочки бесконечных обозов уходили за горизонт. Пути на станции оказались забиты товарными вагонами, платформами с камнем, строительным лесом и сортовым металлом. На западном участке Кругобайкальской дороги, от порта Байкал до Култука, сейчас вовсю кипит работа. К осени он должен быть отстроен, тогда и надобность в переправе отпадёт, а ведь там одних тоннелей необходимо построить аж сорок штук. Помимо прочих, там работают итальянские и албанские каменотёсы; каково им, к сибирским холодам вовсе непривычным? Встретивший важных персон начальник Байкальской переправы, инженер-механик Заблоцкий, на вопрос о готовности парома лишь обескуражено развёл руками. – Увы, ваше императорское высочество. Паром «Байкал», согласно депеше из Иркутска, сейчас обкалывают ото льда, к обеду закончат, и он будет готов развести пары, как мне приказано. Но… боюсь, состояние льда может не позволить… – Постойте, нас заверили в том, что паром полностью готов к открытию навигации! – Паром готов, ваше высочество, – обреченно произнёс Заблоцкий. – Если угодно, пожалуйте в царский салон. Я сейчас же распоряжусь начинать погрузку состава. Но должен вам сообщить, толщина льда уже в трех верстах от порта достигает двух аршин и даже более, что совершенно непреодолимо без применения динамита. Это займет много времени. Вот если постоит солнечная погода, дней десять, тогда льды ослабнут-с… – Десять дней ожидать здесь? – воскликнул Михаил. – Это невозможно! К тому времени мы должны непременно быть в Порт-Артуре, а не в Порт-Байкале. – Позвольте, Станислав Александрович, – Александр Михайлович начинал сердиться. – Если лёд до сих пор настолько толст, отчего же тогда закрыта ледовая железнодорожная переправа, которая, насколько мне известно, действовала в течение зимы? – Так ведь лёд, ваше императорское высочество, сначала у берегов слабеет, уж две недели как под берегом вагоны колесами в воду уходить стали, едва не опрокидывались. На море же лёд подвижки имеет-с. От ветров, а тем паче от землетрясений. – Неужто здесь бывают землетрясения? – удивился Михаил. – Бывают, ваше императорское высочество, – отвечал Заблоцкий, оживляясь. – В январе ударило, так вместе со льдом порвало и пути, на сотню сажен сорвало. Мы уж и бревнами трещины укрепляли, которые поперек путей, и на двухсаженные шпалы путь перекладывали. В феврале, как войну объявили, иной день до двухсот двадцати вагонов на восточный берег переводили. Пока снова не ударило, в конце февраля, тогда уж вдоль путей трещины пошли, на двадцать вёрст. Путейцы перепугались, ушли с перегона, ни в какую не вернуть было. Покуда солдат не прислали. Мы после еще шестьдесят пять одних только паровозов на восток перегнали, по частям – котёл отдельно, тендер отдельно. А двенадцатого числа снова трещины, одна другой больше. Вот движение и прервалось. С четырнадцатого пути разбирают, и большая часть переправы уже разобрана. – Н-да… – протянул Великий Князь, прищурившись в сторону далёких гор, синеющих над ледяным простором. – Препятствие. Сорок вёрст, если не ошибаюсь? Ничтожное вроде бы расстояние… – Осмелюсь предложить вам, ваше императорское высочество… – начал Заблоцкий. Великий Князь и Наследник враз вопросительно обернулись к нему. – С востока, на станцию Танхой, буквально через час также прибывает литерный поезд. Нам телеграфировали перед самым вашим прибытием. И его пассажиры неминуемо столкнутся с подобною же проблемой, с отсутствием железнодорожной переправы. Посему вернейшим будет для вас пересечь Байкал на санных повозках и воспользоваться их составом… – Да, что ж, это разумно. Но постойте, кто бы это мог направляться сюда с востока литерным поездом? – Это личный поезд их превосходительства наместника Алексеева… – И что, Наместник оставил свой пост в военное время? – удивился Михаил. – Никак нет, Ваше Высочество, – поклонился Заблоцкий, – до Санкт-Петербурга следует флаг-капитан Наместника Эбергард-с, в сопровождении группы офицеров. Наверное, с секретным рапортом Государю. – Сандро, не иначе, это ОНИ, – хриплым голосом произнесла Ольга, зябко прячущая руки в соболиную муфту. Александр Михайлович почувствовал на мгновение, как сердце застучало где-то высоко, прямо под горлом. Нервно сглотнув слюну, он кивнул. – Я тоже так думаю, по срокам очень похоже… Сейчас Великий Князь повторно испытал тошнотворное желание развернуть поезд и бежать… бежать куда глаза глядят, лишь бы не смотреть в глаза страшному будущему. Он справился с этим желанием усилием воли, почти таким же, каким пехотный командир поднимает себя из окопа навстречу ливню пуль и остриям вражеских штыков. Только ради того, что бы следом за ним поднялась ревущая «Ура» плотная солдатская масса, ощетинившаяся штыками русских трехлинеек.. – Сандро, кто они? – только сейчас Александр Михайлович расслышал недоумевающий вопрос Великого Князя Михаила. – Те самые, за которыми мы едем, – ответила вместо него Ольга, – ты потерпи еще немного, Мишкин, и скоро сам все узнаешь. Александр Михайлович кивнул и повернулся к путейскому чиновнику: – Милейший, вы нас уговорили. Прикажите заложить сани и телеграфируйте на тот берег, что мы выезжаем. – Да, – Ольга остановила уже собиравшегося бежать Заблоцкого, – не сочтите за труд, передайте поручику ахтырцев, чтобы мою Звездочку тоже заседлали. Все, любезный, можете идти. Спустя полчаса возле литерных поездов начался сущий бедлам. Кирасиры и гусары выводили из вагонов поезда литеры Б застоявшихся лошадей и тут же их седлали. В подогнанные сани грузили взятый с собой в дорогу запас фуража и нехитрых ветеринарных снадобий. В воздухе стояло лошадиное ржание и неизбежный в таких случаях во все времена солдатский мат. Возле поезда литеры А было немного потише и мата почти не наблюдалось, но сцена «пожар в бедламе во время наводнения» повторялась и здесь. Ибо все те вещи, которые в дальней дороге были аккуратно разложены по полкам, теперь были безжалостно вывернуты наружу для дальнейшей перевалки их в сани. Елена Вольдемаровна восседала на санях Великой Княгини, как курица на гнезде, а взмыленная Ася все таскала и таскала туда свертки, коробки, узлы… Молоденький гусар подвел Великой Княгине уже оседланную кобылу. Вручил повод, заученным движением подставил сложенные в замок сильные руки, и Ольга птицей взлетела в дамское седло. Похлопала по белоснежной шее лошадь; в ответ та покосилась на нее большим добрым глазом. Потом наклонилась к гусару и тихонько сказала что-то ему на ухо. Парень покраснел и, спотыкаясь, бросился к вагону принять у Аси очередной баул. А Ольга с высоты седла погрозила Елене Вольдемаровне сложенной плетью. Ну не заладилось у нее с самого начала поездки с этой немкой, и чем дальше, тем больше; вызвала она в Ольге глухое раздражение, если не злобу, своей мелочной придирчивостью к нижестоящим, скупостью и занудливой педантичностью. Не прошло и часа, караван тронулся в путь. Первым на лед вступил головной дозор из ахтырцев, потом длинная вереница саней, замыкали колонну кирасиры. Часть ахтырцев умчала далеко вперед, останавливая все встречные и попутные повозки. Возницы беспрекословно сворачивали в сторону, освобождая путь их высочествам. Крестились, стоя у саней, ломали шапки, пытаясь углядеть цесаревича, который японца бить поехал. Провожали взглядом Ольгу (невиданное ведь дело – царевна в седле) и снова крестились. Во льду вдоль санного пути вешками торчали телеграфные столбы, слегка зарыжевшие от солнца, иные уже немного покосившиеся. Весеннее солнце пронзало лед, не топя его, но нагревая любой посторонний предмет, вокруг которого за день возникала лунка с водой. Много накладок, костылей и болтов валялось вмерзшими в лед, виднелись во льду шпалы и брёвна. Рельсы действительно были сняты. Михаил нагнал сани с чемоданами и постучал ямщика по спине: – А скажи мне, любезный – правда ли, что вагоны на тот берег лошадьми возили, а не паровозами? Ямщик окаменел было от неожиданности, но совладал с собой, и, повернувшись в пол-оборота, поспешно ответил, крестясь рукавицей: – Истинно правда, вашевысоко…императр…ско… – И сколько ж лошадей двигало каждый вагон? – Четыре поначалу запрягали, вашевысоко…пре… сво… – Не может быть! Четыре лошади тянули вагон?! – Истинно так, а после и вовсе двумя приноровились, вот крест святой, вашевысокимператр…ско…. Через каждые шесть вёрст встречались при дороге избы для обогрева, манящие дымком из труб. Полоска берега позади почти сравнялась с горизонтом, а горы впереди всё не становились заметно ближе. Часа через три достигли станции Середина – несколько больших изб, среди которых имелся и буфет. Как на приличной станции – отдельно для господ, отдельно для пассажиров третьего класса. Остановились погреться, испить чаю с коньяком. Двинулись далее, ускоряя шаг лошадей – до восточного берега желательно было добраться до темноты. На полпути, утомившись, Ольга спрыгнула с седла и, отдав повод коноводу, забралась в сани под медвежью полость согреть озябшие ноги. Ася, увидев, что Великую Княгиню бьет дрожь, вдруг придвинулась и взяла ее озябшие и посиневшие тонкие пальцы в свои горячие руки. Разумеется, тонкая кожа дамских кавалерийских перчаток ни в коей мере не спасала от пронизывающего сырого ветра. Ольга придвинулась еще ближе к горячему боку девушки, постепенно отогреваясь в блаженном тепле. Заметив неодобрительный взгляд Елены Вольдемаровны, Ольга в диком раздражении потянулась к лежащей поверх медвежьего полога плети, представляя себе, как она сейчас ткнет рукоятью в эту узкую щель рта, как брызнут наружу окровавленные обломки зубов. Госпожа Берг отшатнулась в ужасе от своей бывшей порфирородной ученицы, превратившейся вдруг в разъяренную пантеру. Но удара не последовало. Ася положила свою руку поверх руки Ольги. – Не надо Ваше Высочество, не надо, ей же будет больно… Ольга расслабилась, приступ злобы прошел, она только молчаливым кивком поблагодарила девушку. В дороге никаких разговоров не вели, каждый думал о своем, да и посторонних ушей вокруг было слишком много. Великий Князь Михаил молча ехал на своем вороном Громе, неподвижно вглядываясь в горизонт, и висящий на его боку прямой палаш задумчиво похлопывал жеребца по лоснящемуся боку. Михаила мучили мысли о том, чего же такого вдруг узнали Ольга с Сандро и что неизвестно ему? Он проклинал себя за чрезмерное увлечение картами и коньяком, из-за чего дорога казалась короче, но по этой причине какие-то важные известия, кажется, миновали его уши. Южный берег показался, когда солнце уже низко стояло, а подошли к нему уже почти в сумерках. Там, где санный путь сильно задирался вверх, стояла почти неразличимая в полумраке группа фигур в шинелях. И вдруг, будто приветствуя путников, маяком вспыхнул яркий бело-голубой огонь фонаря. Не похожий ни на красноватое свечение местных электрических фонарей, ни на ацетиленовые и керосиновые лампы, он звал и манил к себе свой нездешностью. На санный путь упал яркий сноп света, делая малейшие детали необычайно выпуклыми и заметными. В испуге заржали лошади ахтырцев, прянув в сторону от неизвестного и, возможно, опасного света. А Александр Михайлович даже приподнялся в санях, чтобы лучше разглядеть происходящее. Потом свет погас и через мгновение вспыхнул снова, уже не такой яркий, но захватывающий куда больший круг. – Все, Николай Карлович, приехали! Великий Князь, отстегнув медвежью полость, стал выбираться наружу… * * * 22 марта 1904 года, около полудня. ж/д станция Танхой. Поезд Наместника Дальнего Востока. Капитан первого ранга Иванов Михаил Васильевич. Лязгнули буфера и поезд встал. Все, путь кончился, дальше рельсы упираются в горный кряж, в котором еще только будут пробиты байкальские туннели. Временный ледовый зимник уже не действует, вон сложенные в штабель шпалы, а вон и уже покрывшиеся тоненькой плёночкой ржавчины рельсы. Приехали! После короткого разговора с капитаном первого ранга Эбергардом мичман Приходько, придерживая рукой болтающийся кортик, убежал в сторону здания станции. А мы, старшие офицеры, тем временем вышли из вагона погреться на солнышке и покурить. Андрей Августович в последнее время ходит сам не свой. Конечно, это понятно, в России офицеры – что армии, что флота – после конфуза на Сенатской площади стремились находиться вне политики, а тут человек попал в самый эпицентр тех событий, которые в ближайшее время в корне изменят Россию, да и весь мир. И вот сейчас он думает-сопоставляет, как все то, что он узнал от нас, соответствует его чувству долга и присяге. Ничего, сдюжит, Эбергард человек сильный. Не успели мы докурить, как смотрим – мичман обратно бежит. Надо ему сказать, чтобы завязывал с этой беготней, несолидно для офицера. Ведь теперь он не курсант (по-местному «гардемарин»), а настоящий офицер. Подбегает к Эбергарду, да так запыхавшись, что и выговорить нормально не может. – Г-господин к-капитан п-первого ранга, к нам едет… – Ревизор? – это лейтенант Мартынов не удержался от шутки, тоже еще один большой мальчишка. – Никак нет, господа, хуже! – не понял юмора мичман. – Три часа назад от станции Байкал в нашу сторону направились Его Императорское Высочество Великий Князь Александр Михайлович, Его Императорское Высочество Великий Князь Михаил Александрович, Ее Императорское Высочество Великая Княгиня Ольга Александровна… Здесь они сядут на наш поезд и направятся в Порт-Артур. А мы по санному пути пересечем Байкал и на их поезде продолжим путь в Санкт-Петербург. Эбергард повернулся ко мне: – Михаил Васильевич, вы такое хоть предполагали? – Андрей Августович, это значит, что… – я вовремя остановился. – А вообще, давайте пройдемте для разговора в салон-вагон, а то вот у мичмана сейчас голова лопнет от любопытства, а это вредно для здоровья. Молод он еще знать подробности этого дела. – Хорошо, Михаил Васильевич, – Эбергард повернулся в сторону салон-вагона, – только вот мичман у нас тоже баклуши бить не будет. Мичман Приходько, что хотите делайте, но ваши матросы должны иметь вид ДОСТОЙНЫЙ для встречи лиц, принадлежащих к Императорской фамилии. Чтоб все было как на Императорском смотре в Корпусе! – Когда мичман убежал, Мартынов хмыкнул: – Теперь ему некогда будет задумываться. Кстати, кто знает, когда Их Высочества и сопровождающие их лица должны прибыть на наш берег? – Точно не могу сказать, но быстрее, чем до темноты, им Байкал не пересечь. – подумав, ответил Эбергард. – Тогда ближе к вечеру выставим одного матроса поглазастее на берегу, и противник не застанет нас врасплох. А теперь, господа-товарищи офицеры, давайте исполним мудрое указание Андрея Августовича и пройдем в салон-вагон. – Эх, Евгений Петрович, язык у вас без костей, – вздохнул Эбергард. – А в моем деле, Андрей Августович, если не смеяться, тогда плакать надо, а слезы при моей профессии – это яркое указание на профнепригодность. Так вот, продолжая пикироваться, мы вошли в салон-вагон. – Итак, – начал я импровизированное совещание, – у кого какое мнение, что именно мы должны рассказать и показать Великим Князьям? – Михаил Васильевич, можно мне сказать? – раздался в наступившей тишине голос лейтенанта Мартынова. – Я тут не имел других занятий, как перечитывать ту библиотеку, которую вы с Павлом Павловичем собрали для меня по нашим Санкт-Петербургским фигурантам. Особенно меня интересовали члены Дома Романовых. Фигуры положительные и не очень. Большинство из них оставили в истории след в виде разного рода литературных произведений, дневников и мемуаров. Конечно, это могли сделать те, кто пережил Революцию и Гражданскую войну. И на основе своих впечатлений могу сказать, что Государь Император смог собрать сильнейшую интеллектуально, и при этом безусловно преданную ему команду. Андрей Августович, вы не обижайтесь, у нас нет вашего врожденного пиетета перед абсолютной монархией, нам много лет скорее внушали обратное. Но сейчас Император Николай Второй вырос в моих глазах на целую голову. Ему бы только решимости побольше в благих делах, да устойчивости против всяких голосов, что гудят в уши и днем и ночью… Ага, это он про Александру Федоровну, муху гессенскую, а то кто еще может дудеть в уши по ночам отличному семьянину Романову Николаю Александровичу… Мартынов перевел дух и продолжил: – Великий Князь Александр Михайлович и Великая Княгиня Ольга оставили после себя мемуары. Великий Князь Михаил, как вечный запасной на императорский трон, старался быть в политическом плане как можно более незаметным. – Почему вечно запасной? – потер лоб Эбергард, – вроде Павел Павлович говорил, что Александра Федоровна этим летом должна родить Государю Наследника… – Ох, Андрей Августович, тут все прямо как в сказке у Пушкина – «Родила царица в ночь, не то сына, не то дочь»…Только у Пушкина это был поклеп, а в случае с Цесаревичем Алексеем страшная правда. Родная мать подарила ему не только жизнь, но и страшную наследственную болезнь – гемофилию! Фактически, на протяжении последующих тринадцати лет, этот ребенок мог умереть в любой момент от потери крови. Его мог убить любой порез, царапина или внутренний разрыв сосудов при малейшем ударе. В любой момент Великий Князь Михаил мог снова оказаться наследником, и на этот раз без вариантов, ибо Алексей был последним ребенком в семье Николая Второго. Короче, так, товарищи и господа – у этих троих есть достаточный ум, сила воли преданность России. Поэтому предлагаю открыть им ровно столько же информации, сколько было открыто Наместнику Дальнего Востока адмиралу Алексееву и Командующему Тихоокеанским Флотом вице-адмиралу Макарову. Имея всю возможную информацию, эти люди смогут принести России куда больше пользы, как если бы мы оставили их в неведении. Их сознательное сотрудничество может решить вопрос, будет наша миссия успешна или нет, в самом широком смысле слова. Я за полную откровенность со всеми тремя Романовыми, но только без секретарей, адъютантов и прочих прихвостней! Разговор в формате три плюс один плюс три. Этим самым одним, как бы посредником, должны стать вы, Андрей Августович. Мы еще надеемся увидеть вас с эполетами как минимум вице-адмирала и занимающим пост начальника службы боевой подготовки Российского Императорского Флота… – Ладно, Евгений Петрович, ваше мнение ясное и однозначно аргументированное, – сказал я, – а вот что нам скажет любезный Василий Иванович? – Любезный Василий Иванович возражений не имеет, – ответил капитан второго ранга Степанов, – и если можно, хотел бы добавить, что в ТОТ раз Александр Михайлович неплохо зарекомендовал себя в деле шефства над новорожденными военно-воздушными и автобронетанковыми силами. Я думаю, в ЭТОТ раз он сможет начать раньше и сработать эффективнее. Конечно, у Великой Княгини Ольги не все благостно обстояло с политической линией в эмиграции в тридцатые-пятидесятые годы, но не нужно забывать контекст. Раны, нанесенные нашему народу Гражданской Войной, не все зажили и в начале двадцать первого века, а в те времена они просто зияли и кровоточили, особенно в стане побежденных. Я за предложение товарища Мартынова! – Ваша очередь, Андрей Августович, – кивнул я Эбергарду. – Ах, в этом собрании у меня тоже есть голос? – впервые с начала разговора улыбнулся Эбергард. – Ну что же, мое мнение ясно и однозначно, и исходит оно из того самого пиетета перед Государем-Императором, на отсутствие которого сослался Евгений Петрович. Конечно же, я за то, чтобы открыть пред посланцами Государя всю имеющуюся информацию без утайки. Это мой долг, как офицера Русского императорского Флота. – Спасибо, Андрей Августович, – чуть улыбнулся я, – поскольку мы вместе в одной команде делаем одно дело, то право голоса у вас было с самого начала этого путешествия. Об этом вам ясно сказал Павел Павлович, когда назвал вас товарищем. Теперь мое слово… последнее! По прибытии кортежа их Императорских Высочеств на станцию Таванхой, здесь, в этом салон-вагоне, состоится наша встреча с Великим Князем Александром Михайловичем, Великим Князем Михаилом и Великой Княгиней Ольгой. Ответственный за организацию встречи – капитан первого ранга Эбергард. Ответственный за информационно-методические материалы технического характера – капитан второго ранга Степанов. Ответственный за информационно-методические материалы общественно-политического характера – лейтенант Мартынов. Вам, Василий Иванович, подготовить для передачи Великому Князю Александру Михайловичу один ноутбук, а Великому Князю Михаилу и Великой Княгине Ольге по одному букридеру с соответствующим наборами литературы. В общем, все, Военный Совет предлагаю считать закрытым! * * * 22 марта 1904 года, поздний вечер. ж/д станция Танхой. Поезд Наместника Дальнего Востока. Капитан первого ранга Иванов Михаил Васильевич. Караван Великих Князей показался на горизонте незадолго до заката. Это было роскошное зрелище. Во-первых, там было десятка два, а может и больше, саней, которых сопровождало около полусотни всадников. Кавалеристы головного дозора были одеты во что-то нестандартное, желто-коричневое. – Евгений Петрович, глянь-ка… – я передал бинокль Мартынову. – Кто это там, впереди, в коричневом? Минуты две лейтенант вглядывался во всадников, потом опустил бинокль. – Головные – это Ахтырские гусары, над полком шефствует Великая Княгиня Ольга, а замыкающая группа из гвардейского кирасирского полка, Великий Князь Михаил сейчас там должен взводом командовать. Итак, тут все просто, по-домашнему, охрана тоже вся своя, никакого лейб-конвоя и прочих заморочек из Царского Села. Интересно, кто там такой умный? Неужели Великая Княгиня Ольга? – А почему не Великие Князья Александр Михайлович или Михаил? – не понял Степанов. – О! Великий Вопрос! – лейтенант поднял вверх палец. – Модус Операнди не подходит. У Великого Князя Александра Михайловича «своей» вооруженной силы нет, в Управлении Портов, которым он заведует, числится ноль штыков. Кроме того, будь у него возможность выбирать, он взял бы людей из гвардейского флотского экипажа. А таковых здесь не видно. Великий Князь Михаил всегда был, мягко выражаясь, безалаберен и невнимателен к мелочам, что сначала сгубило его политическую карьеру, а потом и жизнь. По мне, так идея сделать из него Государя Императора Михаила Второго отдает маниловщиной. Не морщитесь, Андрей Августович, нынешний Государь Всероссийский никогда не чувствовал в себе сил управлять огромной Российской Империей и обещал Семье, восходя на престол, что отречется в пользу Михаила, как только тот станет полностью совершеннолетним, то есть достигнет возраста в двадцать один год. Вот уже четыре года как это событие наступило, но даже Государыня Императрица Мария Федоровна, яростно любящая своего младшего сына, кажется, отступилась от этой идеи. Да, Михаил справедлив, прям, честен, храбр, и ни за что не стал бы вымучивать у умирающего отца разрешение на ранее запрещенный брак. Но на этом положительные свойства заканчиваются и начинаются отрицательные, прямо препятствующие ему стать Великим Государем. Он импульсивен, морально неустойчив, необязателен, неаккуратен и безалаберен… Достаточно? А вот Императрица Ольга Первая – это, господа-товарищи, будет что-то с чем-то! Я уже заранее в нее влюблен – как в будущую Государыню, естественно. Она полностью лишена тех отрицательных качеств, которыми в избытке наделены ее братья. Она также справедлива, честна, милосердна, как и Михаил, но кроме этого она вдумчива, выдержана, морально устойчива, последовательна. Ее разум и воля, безусловно, имеют власть над инстинктами и гормонами. Как и ее брат Николай, она способна создать крепкую семью и не баловать светскую хронику скандалами и изменами. А ведь моральный облик Императорской семьи тоже важен для устойчивости власти в России, ибо у Монарха или Монархини не может быть личной жизни. – Евгений Петрович! Господин лейтенант! – не выдержал рассуждений Мартынова возмущенный Эбергард. – Вы, вы… – … ведете изменнические разговоры? Ведь так! Это вы мне говорите – человеку, который родился в одна тысяча девятьсот восемьдесят пятом году и точно знает, к чему привел Россию нынешний курс? Нет, Андрей Августович, в России все всегда зависело от первого лица, даже безотносительно к политическому строю. И Первое Лицо точно так же принадлежит России, как и Россия ему. В противном случае все кончается катастрофой. И с недавних пор вы тоже входите в очень узкий и очень закрытый клуб лиц, на котором фактически лежит ответственность за будущее России и Мира как минимум в течении ближайшего полувека. И тут хороши все средства, особенно те, что являются легитимными и минимально повредят социальную ткань общества. И не далее как несколько часов назад вы сами проголосовали за расширения нашего сообщества за счет этих трех представителей Дома Романовых. Альтернативой выбора преемника нынешнему Государю будет только Республика, а это куда большее зло. Не забывайте, что еще не рожденный Цесаревич, которого сейчас носит в своем чреве Александра Федоровна, УЖЕ болен гемофилией, и это уже никак изменить нельзя. Что бы мы ни делали, старшая мужская ветвь Дома Романовых пресеклась, и попытка игнорировать этот факт приведет к катастрофе! – Мартынов почти кричал. – Мы не собираемся свергать Государя Всероссийского, это как раз и приведет к тому, против чего мы боремся – к хаосу. Вопрос, кто займет трон Российской империи после Николая Второго и когда это будет, должен решаться не на Петербургских площадях или на Даунинг-стрит десять, а людьми, сознающими свою ответственность за будущее России, унаследованной им от великих предков. Но эти люди должны обладать всей полнотой информации, а не теми куцыми догадками и предположениями, которыми они оперируют сейчас… – Тихо, господа офицеры! – прервал я столь бурную дискуссию. – Вам, Андрей Августович, стоит принять к сведению, что все решения по этому вопросу будут приниматься фактически неформальной главой Дома Романовых, Вдовствующей Императрицей Марией Федоровной и ее детьми, включая Государя Императора Николая Второго. Возможно, что та закрытая для посторонних информация, которой мы их обеспечим, побудит его активнее искать выход из столь тяготящего его положения и меньше слушать свою супругу и придворных льстецов. А вот наша задача – обеспечить их этой самой информацией, на основе которой и будет принято историческое решение. А вы, Евгений Петрович, больше ни слова на эту тему, особенно там, где вас могут услышать посторонние люди или с предполагаемыми фигурантами. Я все понимаю, но в настоящий момент вопрос не горит и не требует экстренного решения. – Так точно, Михаил Васильевич, – опустил голову Мартынов, – виноват, исправлюсь! – А вы, Андрей Августович? – повернулся я к Эбергарду. – Если решения о столь неординарных действиях будут приниматься так, как вы сказали, то и я не имею ничего против. А сейчас согласен – не время и не место муссировать этот вопрос, тем более что караван их императорских высочеств вот-вот подойдет к берегу, а уже почти стемнело и скоро не будет не видно ни зги. – Стемнело, говорите? – Мартынов щелкнул застежками маленького чемодана, который все время таскал с собой и называл «мой малый джентльменский набор». Поскольку внутри отсутствовала снайперская винтовка, то я предполагаю, что она, наряду с гранатометом, входит в «большой джентльменский набор». Из недр чемоданчика на божий свет появилось нечто, в чем я с трудом опознал мощный светодиодный фонарь. Щелкнули застежки чемодана, и несколько секунд спустя на байкальский лед упал большой слепящий круг бело-голубого света. Мартынов пробормотал: – Кажется, это чересчур… Внутри фонаря еще раз что-то щелкнуло – и круг света стал в два разя шире, утратив свою слепящую яркость. Передние сани каравана остановились и из-под полости выбрался человек, одетый, как и мы, в флотскую офицерскую шинель. – Ну прям «Встреча на Эльбе», блин! – пробормотал за моей спиной Мартынов. – Не на Эльбе, а на Байкале! – поправил я, направляясь навстречу этому офицеру, который мог быть только Великим Князем Александром Михайловичем. Мы сходимся как парламентеры на нейтральной полосе – медленно, но неумолимо. На полшага правее и сзади меня идет Эбергард. Черт возьми, чего этот Великий Князь на меня так уставился во все глаза – у меня что, рога на голове растут или парашют сзади волочится, как у Штирлица из анекдота? Подхожу, становлюсь вполоборота к свету, козыряю и представляюсь: – Ваше Императорское Высочество, капитан первого ранга Иванов Михаил Васильевич… Он кивает и козыряет в ответ: – Великий Князь Романов Александр Михайлович, – потом внимательно рассматривает меня и после короткой паузы задает ошарашивший меня вопрос: – Скажите, из какого вы года? В ответ я вопросительно поднимаю брови, на что Великий Князь, усмехнувшись, отвечает: – Господин Иванов, у меня отличная память, на которую никто из Романовых пока не жаловался. Я помню всех капитанов первого ранга в Российском Императорском Флоте, но никакого Иванова Михаила Васильевича среди них нет. А вот капитана первого ранга, Андрея Августовича Эбергарда, флаг-капитана Наместника Дальнего Востока адмирала Алексеева, который сейчас стоит за вашей спиной, я знаю прекрасно, а вот вас нет! А В то же время, судя по умению носить форму, вы кадровый морской офицер российской службы. Англичане, американцы и прочие французы все делают иначе – носят форму, козыряют и так далее… Есть еще два обстоятельства. Во-первых, что касается дела под Порт-Артуром, вы же не станете отрицать, что Того – это ваша работа? Я снова обрел дар речи и ответил: – Нет, Ваше Императорское Высочество, не буду, именно с моего корабля была выпущена самодвижущаяся мина, поразившая флагманский броненосец адмирала Того «Микаса». – Ну и отлично! – улыбнулся Великий Князь. – Так вот, мой адъютант Карл Иванович Лендстрем тщательно изучил рисунок вашего боя и утверждает, что при нынешнем развитии техники такая скорость перемещения, особенности выбора целей, и особенно их поражения просто недостижима. И теперь что касается вашей мины. Попадание одной мины не может полностью лишить неповрежденный до того броненосец боеспособности, ваши же мины буквально разрывали их пополам. У меня в саквояже целая пачка телеграмм от очевидцев своему начальству. И вы еще будете запираться? – Не буду, Ваше Императорское Высочество, – вздохнул я, – мы из две тысячи семнадцатого года. – Просто великолепно! – Великий Князь махнул рукой. – Карл Иванович, достань из моего саквояжа ту самую газету. Через пару минут мне была предъявлена газета с напечатанными на развороте четырьмя фотографиями отвратительного качества. Тем не менее на фотографиях можно было узнать «Трибуц», «Быстрый», «Вилков» и «Бутому». Бегло прочитав статью под фотографиями, я с трудом сдержал готовые вырваться наружу обороты «русского командно-административного языка». И то удалось мне это только потому, что я заметил, что к нам подходит невысокая молодая девушка в костюме для верховой езды. В результате я только сухо заметил: – В лучшие времена поисками этого мичмана N немедленно занялась бы военная контрразведка. При обнаружении он был бы немедленно повешен по приговору военно-полевого суда за разглашение сведений, составляющих государственную тайну особой важности. – Даже так?! – поднял брови Великий Князь Александр Михайлович. – Хотя дед мой, Николай Палыч, за такое и не повесил бы, но на пожизненную каторгу загнал бы точно… – Ваше Императорское Высочество, давайте пройдем в салон-вагон поезда Наместника. Ведь мы не кони, чтобы разговаривать стоя и под открытым небом. Первым на эту немудреную шутку хохотом отозвался гарцевавший поблизости на черном жеребце лейб-кирасир, в котором я с удивлением узнал Великого Князя Михаила. Подошедшая к нам девушка, которой могла быть только Великая Княгиня Ольга, прыснула в кулак. – Михаил Васильевич, – кивнул Александр Михайлович, – мы можем пройти к вам в салон-вагон, но мы должны услышать всю вашу историю целиком и полностью, в конце концов, мы именно за этим едем в Порт-Артур… Я кивнул ему в ответ: – Ваше Императорское Высочество, именно за тем, чтобы рассказать кому следует всю нашу историю, мы и едем в Санкт-Петербург. В любом другом месте на узловой станции мы просвистали бы друг мимо друга как две пули. А ведь вы с Великим Князем Михаилом входили в число тех самых, «кому следует» знать всю нашу историю целиком и полностью. Кроме вас, там только Вдовствующая Государыня Императрица Мария Федоровна и Государь Император Николай Второй… И тут раздался глуховатый голос Великой Княгини Ольги: – Сандро, представь мне этого господина из будущего, чтобы я, как подобает, могла задать ему пару вопросов. Теперь очередь вздыхать настала для Великого Князя Александра Михайловича. – Ольга, это капитан первого ранга Иванов Михаил Васильевич, прибывший к нам из две тысячи семнадцатого года с неизвестными целями. Господин Иванов, это ее Императорское Высочество Ольга Александровна, которая с неизвестными для нас целями сопровождает нас из Санкт-Петербурга. И вообще, господин Иванов высказал здравую мысль пройти в салон-вагон, а не разговаривать под открытым небом как лошади. Присоединюсь к нему и выскажу еще одну здравую мысль – разговор у нас предстоит длинный и обстоятельный, давайте для экономии времени будем обходиться в нем без чинов и титулов? – Хорошо, Сандро, – ответила Великая Княгиня Ольга, – тогда давайте потихоньку двинемся к поезду, а по пути я приватно побеседую с Михаилом Васильевичем. Она взяла меня под руку и мы пошли вверх по склону, по направлению к станции. – Скажите, – она почти шептала мне на ухо. – А почему вы не назвали меня среди тех, кому собирались доверить тайну? – Уважаемая Ольга Александровна, – ответил ей я так же тихо, – в моей истории вы вели очень уединенную и незаметную жизнь, и поэтому мы не были уверены, что вас сможет заинтересовать наша история. Но раз вы все-таки смогли вырваться, так сказать, на волю, то это большой плюс и вам, и нам. – Так я там, в вашем прошлом, не совершила чего-то, за что мне сейчас должно было быть стыдно? – она железной хваткой вцепилась мне в руку. – Ваше Высочество, вы были безупречны, за исключением пары ошибок, продиктованных непониманием изменившегося мира и непреодолимым давлением обстоятельств. Если вам так интересен этот вопрос, то я презентую вам книгу ваших воспоминаний, записанных с ваших слов греческим журналистом Яном Ворресом в середине шестидесятых годов. В принципе я восхищен, с каким мужеством вы пытались преодолеть это самое непреодолимое давление. – Спасибо, Михаил Васильевич… – Хватка ее пальцев на моей руке ослабла. – Но получается, что благодаря болтливости одной семидесятилетней старушки вы знаете обо мне все? – Не все, – ответил я, – но достаточно, чтоб, как сказал герой одного авантюрного романа, предоставить вам свой кошелек, кулаки или пистолет. Вам достаточно только попросить. И давайте пока отложим наш дальнейший разговор, поскольку я должен представить Вам Ваши Высочества, своих современников. Это капитан второго ранга, Степанов Василий Иванович, специалист в области электротехники, радиосвязи и родственным им наукам, которым тут еще не дано названия. А это лейтенант, у нас старший, Мартынов Евгений Петрович. Специалист в области специальных умений. Подробнее мы о них поговорим после того, как закончим общий разговор. Александр Михайлович кивнул на фонарь в руках у Мартынова: – Скажите, лейтенант, а что это у вас за фонарь? Такой яркий свет может дать только вольтова дуга, но это совершенно на нее не похоже, да и потребного для нее количества батарей просто некуда спрятать. – Ваше… – Мартынов запнулся, увидев легкое раздражение на лице собеседника, – Александр Михайлович, этот фонарь ОТТУДА. В ваших электрических источниках света этот самый свет получается нагреванием угольной или металлической нити до высокой температуры, обеспечивающей ее свечение, отчего только три процента энергии идут на получение света, а все остальное на тепло. Тут же наоборот, свет получают, ничего не нагревая, и поэтому пропорция обратная – девяносто семь процентов энергии идет на получение света, а только три процента на тепло. Я сам не силен в этой физике, спросите лучше Василия Ивановича, или когда попадете на острова Элиота, у профессора Тимохина. А так я пас. Александр Михайлович успел только кивнуть, как мы остановились у подножки салон-вагона, я поднял руку и негромко заговорил: – Ваши Императорские Высочества, сразу предупреждаю, что разговор не предназначен для посторонних ушей, будет очень тяжелым и потребует от вас всех сил и всего мужества. Если господин Лендстрем, который и так частично находится в курсе происходящего, будет согласен взвалить на себя ношу тяжелейшего знания, тогда в вашей, Александр Михайлович, воле разрешить или запретить ему участвовать в нашем разговоре. Но мое мнение, что человек, который смог провести такой анализ, что вычислил наше происхождение, не будет лишним в нашей компании – глядишь, выработается привычка постоянно говорить высоким штилем… Великий Князь Александр Михайлович только молча посмотрел на своего адъютанта, прочел в его лице что-то, ведомое только ему одному и кивнул: – Он согласен! «Все, пора! – подумал я, – Дальше тянуть нельзя!» и произнес: – Тогда вперед, господа, и пусть Бог даст нам всем сил изменить то, что изменить можно, мужества перенести то, что изменить нельзя, и мудрости отличить первое от второго. Салон-вагон освещен тусклым красноватым светом угольных лампочек. Посреди большого стола отблескивает скругленными краями закрытой крышки ноутбук – самый большой, какой у нас есть, с семнадцатидюймовым дисплеем, принадлежащий капитану второго ранга Степанову. Этому ноутбуку этим вечером предстоит особая миссия. – Ваши Высочества, – привлек я внимание Великих Князей, – рассаживайтесь. Александр Михайлович в середину, Михаил Александрович справа, Ольга Александровна слева – чтобы все, так сказать, было по канону… Господин Лендстрем, берите стул и, как верный адъютант, садитесь на полшага сзади и правее своего командира. Итак, для начала, как я понимаю, Государь Император командировал на Дальний Восток Вас с целью принять на месте некие Решения, или выдать ему определенные Рекомендации для принятия таковых Решений? Александр Михайлович утвердительно кивнул. – Тогда, – продолжил я, – чтобы не прыгать вопросами и ответами, аки зайцы по кустам, предлагаю разбить наше общение на три этапа… Первый этап будет посвящен историческим событиям в нашем мире от тысяча девятьсот четвертого года до две тысячи семнадцатого. Это продлится больше двух часов, так что устраивайтесь поудобнее. Но, после этого этапа вы будете знать все о том, откуда мы взялись и какие у нас мотивы. На втором этапе мы вам расскажем о событиях с первого по пятнадцатое марта сего года. Этот этап будет короче – надеюсь, уложимся минут в пятнадцать. И на третьем этапе мы поговорим о том, что и Вы, и мы должны делать в дальнейшем. Александр Михайлович, вы согласны? Великий Князь посмотрел сначала на Михаила, потом на Ольгу, кивнул и сказал: – Ну, начинайте же, наконец, Михаил Васильевич, мы все внимание! – Итак, Ваши Императорские Высочества, это, конечно, не парижский Одеон… – Я открыл крышку ноутбука и запустил заранее установленный в проигрыватель фильм-презентацию о двадцатом веке в нашей истории. – Но чем богаты, как говорится. Это фильм-презентация об истории двадцатого века. К сожалению, более чем столетнюю историю очень трудно запихнуть в два часа, поэтому показаны только основные события, и то конспективно. Тем временем на экране перед глазами изумленной публики растаяли багровые на черном фоне цифры 1904–2017 и пошли события тысяча девятьсот четвертого года, начиная с момента, когда перед самой войной Японский объединенный флот покинул свои базы. Были представлены телеграммы Наместника Дальнего востока в Петербург с требованием развязать ему руки и разрешить привести флот в боевую готовность. Но Петербург оставался глух. Даже у меня возникло драматическое ощущение, что война накатывалась на Россию как волна пузырящейся грязи. Потом события в Чемульпо, героический бой Варяга с шестью японскими крейсерами. Ночное нападение японцев на Порт-Артур. Я видел, как у Александра Михайловича по ходу действия буквально сжимались кулаки. Наконец он не выдержал: – Михаил Васильевич, можете остановить? Я подвел курсор радиомыши к «паузе» и нажал. – Михаил Васильевич, это точная информация? – хрипло спросил Великий Князь Александр Михайлович. – Так точно, на островах Элиота обратитесь к Павлу Павловичу Одинцову, он представит вам офицеров, чьей душевной болью является история этой войны. На таких вот приборах у них есть вся история Русско-японской войны в документах и фактах чуть ли не поминутно. Здесь еще жалеючи… Честно говоря, по одной только истории начала этой войны можно делать отдельный фильм более чем на два часа. Хорошо, Михаил Васильевич, я, конечно, предполагал нечто подробное, но настолько… – Александр Михайлович повернулся к своему адъютанту, – Карл Иванович, запишите, Рожественский, Авелан, Абаза, Безобразовы, начало войны – разобраться! Михаил Васильевич, продолжайте. Ну а что было дальше? Дальше был приезд в Порт-Артур вице-адмирала Макарова – и вот на экране сдвоенная дата – первое тире четырнадцатое марта тысяча девятьсот четвертого года… Я снова остановил фильм. – Обращаю ваше внимание, господа – первого марта сего года мы оказались в этой реальности, а четырнадцатого марта сего года уничтожили под Порт-Артуром Первую боевую эскадру японского флота адмирала Того. То есть все дальнейшие события, изложенные в этом фильме, ЗДЕСЬ еще не произошли, да и, скорее всего, не произойдут… Сказав это, я запустил фильм дальше. И тут же сразу – эпизод с гибелью адмирала Макарова на эскадренном броненосце «Петропавловск», с описанием причин и последствий… – Постойте, Михаил Васильевич, – Александр Михайлович остановил фильм. – Так значит, причиной этой трагедии стала ошибка самого вице-адмирала Макарова?! – Не просто ошибка, а грубая халатность, Ваше Императорское Высочество; мы довели эту историю до Наместника Дальнего Востока адмирала Алексеева и самого вице-адмирала Макарова. После тщательного обсуждения было принято решение сформировать отряд охраны района базы, в который включены патрульные и тральные суда. При обнаружении в окрестностях базы кораблей, чья государственная принадлежность не может быть точно идентифицирована как российская, подозрительный район автоматически закрывается для плавания и подвергается сплошному протраливанию. Если кто-нибудь по глупости не сломает эту систему, история с «Петропавловском» не повторится. – Хорошо, продолжайте… – Великий Князь откинулся на спинку стула и вздохнул. – Я чувствую, вечер будет совсем не томным. Дальше Александр Михайлович остановил просмотр только один раз, узнав о героической обороне побережья во время японской высадки под Бицзыво, всего одной роты при двух орудиях, в то время как рядом стояли и бездействовали две дивизии. Но ничего не спросил, только после короткого молчания бросил Лендстрему: – Запиши – Стессель и Фок! Дальнейшую историю Русско-японской войны Великие князья смотрели молча; только господи Лендстрем что-то чиркал карандашом в своем блокноте. Капитуляция Порт-Артура, беспомощность Куропаткина под Ляоляном и Мукденом, Кровавое Воскресенье и развернувшаяся после него кровавая смута – все это было ничем по сравнению с ужасом Цусимы. Вот после этого эпизода Александр Михайлович попросил остановить фильм – и они все вчетвером молча молились, закрыв глаза, очевидно, надеясь получить совет свыше. Я отчетливо видел, как по щеке Великой Княгини Ольги Александровны пробежала непрошеная слеза и она смахнула ее торопливым движением руки. В этот момент все трое Романовых выглядели как люди, вокруг которых развеялся туман и они обнаружили себя стоящими на краю зияющей пропасти. После всего этого Портсмутский мир был воспринят как неизбежное зло. – Ваши Императорские Высочества, – сказал я, когда закончилась история Русско-японской войны, – наберитесь мужества, это только самая завязка трагедии, весь ужас еще впереди… Вот на экране миновали спокойные годы с тысяча девятьсот шестого по тысяча девятьсот тринадцатый, даже вступление в Антанту в одна тысяча девятьсот восьмом году прошло почти незамеченным, только чуть поморщился Великий Князь Александр Михайлович – дескать, все-таки уболтали Никки англоманы. И вот вся эта пусть и относительная благодать внезапно закончилась Первой Мировой Войной – ведь что такое для них убийство Столыпина, кто и что им сейчас этот человек. И исходя из этого факта, совершенно не видна та роль, которую сыграл в истории этот человек своей жизнью и смертью. Ее начало было воспринято спокойно, ведь на этот раз Россия готова, армия лучше вооружена и обучена, и на континенте у страны есть союзники. Но уже после пары эпизодов от оптимизма не осталось и следа. Успешно развивавшаяся Галицийская операция была свернута по требованию французского генштаба, а в спешно спланированной и лихорадочно проводимой восточно-прусской операции русские армии ждал страшный разгром. Михаил и Ольга побледнели и переглянулись, когда узнали, что их гвардейские кирасиры и Ахтырские гусары, как и остальные полки гвардии, в своем большинстве героически, но бесполезно, полегли в окровавленных Мазурских болотах. Потом провал Силезской наступательной операции – и война «до осеннего листопада» окончательно превратилась в затяжную бойню. Полмиллиона убитых и полтора миллиона раненых – вот цена наступления с винтовками наперевес на долговременные оборонительные сооружения капитального характера. И опять над этой бойней торчали лисьи уши французского генштаба. Через маленькие победы и большие поражения война катилась к своему логическому финалу, февралю семнадцатого года. И вот он – Момент Истины. Беспорядки в Петербурге, где казармы гвардии теперь занимал сброд тыловых полков, бунт генералов, Отречение Николая Второго, отречение Михаила Второго. Монархия пала! – Остановите, пожалуйста, Михаил Васильевич… Великий Князь Александр Михайлович сказал это таким спокойным тоном, что мне стало страшно. Потом повернулся к Михаилу, и мне показалось, что он сейчас его ударит. Но все обошлось, он только покачал головой: – Ой, Мишкин, ты больше никогда так не делай… Потом, очевидно, хотел сказать что-то еще но не нашел слов. Тем временем на экране миновали весна и лето семнадцатого, быстро закончившийся корниловский мятеж и круговерть министров Временного Правительства. В самом начале адъютант Александра Михайловича начал было с экрана бегло конспектировать фамилии, но я достал из папки несколько скрепленных листков. – Не надо беспокоиться, Ваше Императорское Высочество, здесь все фигуранты безобразий, происходивших в России с февраля по март семнадцатого. – Премного благодарен, Михаил Васильевич! – хриплым голосом произнес Великий Князь, придавив злосчастные листки рукой, будто они могли убежать. Миновал октябрь семнадцатого, на который Императорские Высочества взирали уже с некоторым отупением, и наступил восемнадцатый год – с переездом правительства в Москву, Брестским миром и началом Гражданской войны. И появилась сцена из фильма «Романовы – венценосная семья» – ипатьевский подвал! Ряд фотокарточек с членами царской семьи, последняя – Михаил Романов, потом надпись: – «…а также двадцать миллионов погибших на фронтах братоубийственной бойни, в подвалах большевистских чрезвычаек и белых контрразведок, умерших от голода и холода в лишенных снабжения городах. Два миллиона покинувших родину и эмигрировавших во все страны мира – от Франции, Германии и Маньжурии до САСШ и Уругвая». Все, конец первой части. – Раз после всего этого России больше не было, так значит, вы из этих? – хрипло спросил Великий Князь Александр Михайлович. – И нет, Ваше Императорское высочество, и да… Убить Россию не под силу каким-то выродкам, ранить и сильно ослабить – это да, но не убить. Постепенно империя возродилась из руин, но это была уже империя под другим знаменем, с другим гимном и девизом. Но это была все же пусть и Красная, но Империя, и у нее был свой Красный Император масштаба Петра Первого или Ивана Грозного. Но об этом чуть позже, во второй части, а пока… Евгений Петрович, как самый младший, не сочтите за труд, в погребце антидепрессант и посуда. Господам офицерам коньяк, а даме – кофейный ликер. – Как это так может быть, что «и да, и нет»? – удивился Великий Князь Михаил, залпом выпив коньяк. – Оставь, Мишкин, потом! – Резко отмахнувшись от младшего Романова, Александр Михайлович повернулся ко мне: – Скажите, – он почти кричал, – как такое могло произойти? – Не кричи, Сандро! – вмешалась в разговор Великая Княгиня Ольга. – Ты вспомни, сколько всего есть Романовых, а сколько из них служат? Ты, Михаил, Николай Николаевич, дядя наш генерал-адмирал, да и то тот не служит, а лишь пребывает в должности. И все! Остальные ленивые бездельники, готовые лишь жрать в три горла. Тех же Владимировичей Папа не зря лишил прав на престол. А прочие министры, промышленники, банкиры и прочая мразь, для которых деньги стоят впереди всего – впереди преданности Государю и Отчизне, впереди правды, чести и совести. Такие люди продадут нас за грош британцам или немцам. Сандро, мы, Романовы, и есть та гниющая голова Государства Российского. В первую очередь, потому что измельчали и не можем навести порядок в собственном доме. Ты обратил внимание, что народный бунт был только поводом, а на самом деле на Ники набросилось не простонародье, а гиены в генеральских мундирах, визитках и фрачный парах. Ты можешь представить себе что-то такое при Папа или нашем прадеде и твоем деде Николае Павловиче? Да ни в жизнь! Когда умер Папа, мне было всего двенадцать лет. Ну что понимает двенадцатилетняя девчонка? Нет! Я видела, как он сгорал на работе! По двенадцать, по четырнадцать часов в сутки. Что Ники так работает? Три четыре часа и все! А Николай Николаевич – пес! Ишь, захотел трон моего отца! Нет, Сандро, мы, Романовы, заслужили эту Голгофу! – Она повернулась ко мне. – Михаил Васильевич, я же вижу, вы хотите что-то сказать… – Хочу! – я посмотрел ей в глаза, – хочу сказать, что вы – Романовы, слишком уж возомнили о себе! Как в гордыне, так и в самоуничижении! Вашего предка, Михаила Первого, на царство избрал народ, чтобы берег и охранял Русскую землю. За триста лет Россия из Московского царства превратилась в Империю, вошла в число мировых держав, раскинулась на немыслимых просторах и имеет в своих недрах любое полезное ископаемое, до бриллиантов включительно. Но Россия – это государство в кольце фронтов. С самого своего рождения она была окружена враждебными соседями. Тут как нигде важно национальное единство. И вы, Романовы, точно так же находитесь на службе у России. И если ей грозит беда, как помазанные править ею, извольте исполнить свой долг и сражаться! Если не за себя, так за вверенную вам Богом страну. И не надо говорить – «мы уйдем, и все образуется». Ничего не образуется, кроме глада, мора и разорения! В этот раз Господом Богом, Слепым Случаем или Неведомыми Силами вам дан Второй Шанс. Так не расточите же его в бесплодных размышлениях и спорах. А мы со своей стороны поможем вам информацией, своими знаниями и умениями, а также силой своего оружия! – Сандро! Ты слышишь? Он же прав! – Александр Михайлович отмахнулся от Ольги и повернулся ко мне, голос его был почти спокоен. – Михаил Васильевич, а какие еще причины были у этой катастрофы, кроме нас самих.? – На то были все причины, не было ни одной области жизни государства, которая не была бы причиной февраля семнадцатого года. Про октябрь я молчу, ибо причиной ему был февраль. Октября могло бы и не быть, если бы случился август и генерал Корнилов установил бы военную диктатуру а-ля русский Пиночет… Ольга уже было открыла рот с вопросом, наверняка про Пиночета, но увидела взгляд Александра Михайловича… и промолчала. А я продолжал: – Начнем с культуры – да-да с нее – вся так называемая творческая интеллигенция была насквозь пропитана нигилистическим антигосударственным духом, спала и видела падение «Проклятого Самодержавия». А если человеку сто раз сказать, что он свинья, он встанет на четвереньки и захрюкает. На причинах этого останавливаться не будем, это тема для отдельного расследования, просто примите это как факт. Второй составляющей бунта было состояние так называемого Высшего Общества, или Элиты, как говорили в наши времена. Ольга Александровна правильно заметила, что эти твари хотят власти и больших денег. Но вынужден добавить, при этом они крайне избегают любой ответственности. Нет ничего хуже для государства, чем безответственная элита. Но в результате никто не отвертится – ответят все, и всем, что имеют: и капиталами, и собственными головами. Третья составляющая бунта – это Земельный, или Крестьянский, вопрос. К западу от Урала много крестьян и мало земли, здесь уже фактически ничего не даст даже раздел помещичьих имений. В тоже время к востоку от Урала земель куда больше, чем крестьян. По самым грубым прикидкам, на свободные земли Сибири, Туркестана и Дальнего Востока за десять лет надо переселить не менее двадцати миллионов крестьянских семей. Когда мужики осядут на жирных землях, им будет совсем не до бунтов. Это та сила, которая должна кормить и защищать Империю. Четверной причиной было недостаточное индустриальное развитие России. Искренних друзей у нас в Европе нет, но мы вынуждены ввозить оттуда все виды промышленных товаров от эскадренных броненосцев до швейных иголок и краски для волос. Кроме того, некоторых отраслей промышленности в России просто нет. Я уже молчу о том, что в Российской империи отсутствует даже всеобщее начальное образование, без чего невозможно ни ведение сколь-нибудь внятной сельскохозяйственной политики, ни развитие промышленности. У нас отсутствует всеобщая система здравоохранения, из-за чего Российская империя и так не избалованная многолюдством каждый год теряет по несколько миллионов человек. И это все экономика, господа Романовы. На пятое у нас будет беззубая внутренняя политика, когда врагов государства вместо каторги просто ссылали в приятные для жизни места. И в упор отказывались видеть врагов в «социально близких» спонсорах террора. Кроме того, фактическое втягивание во внутренние разборки и последующая измена верхушки Отдельного Корпуса Жандармов. На шестое будет идиотская внешняя политика – то есть полное отсутствие таковой, и подчинение интересам Англии, Франции и САСШ. А у тех одной из целей Первой мировой войны, наряду с военным разгромом Германии, было всемерное ослабление или даже уничтожение России. Достоверно известно, что, когда в Британии стало известно о падении Самодержавия в России, британский премьер Ллойд-Джорж сказал: «Одна из целей этой войны достигнута». А когда Временное Правительство предложило выслать семью экс-императора России Николая Второго в Англию, британское правительство ответило: «Это невозможно, узнав об этом, наш народ возмутится.» Вот такие, господа Романовы, у вас будут союзники. Этого мало? Еще вопросы есть? – Да уж, Михаил Васильевич… – Александр Михайлович присел на край стола и достал из кармана, портсигар, – Курите? – Да, – я вытащил свою «Парламент» из запасов, взятых на поход. – А давайте махнем – ну, в смысле, поменяемся куревом – не глядя, как говорил один хороший человек… Взял я его папиросу, в ответ отдал свою сигарету. Щелкнул зажигалкой – сначала ему, потом себе. Таков нормальный мужской ритуал совместного прикуривания. Сделали по паре затяжек, помолчали. Потом Александр Михайлович меня и спрашивает: – Михаил Васильевич, разве из всего этого есть выход, даже что-то и не верится? – Даже если вас съели, Александр Михайлович, у вас есть как минимум два выхода, – ответил я ему немудреной шуткой наших времен. – Давайте докурим и посмотрим, как с этим справлялись ваши приемники, подобравшие руины страны после Гражданской войны. Александр Михайлович с минуту молча смотрит куда то в стену, потом, поочередно – на Михаила и Ольгу. Михаил только беспомощно и нерешительно пожимает плечами, зато Ольга утвердительно кивает головой. Эта, как тигрица, будет драться до конца. И счастье ее противников, что у нее пока нет детей, угроза им должна превратить ее в настоящую фурию. А вот к их общей с Николаем и Михаилом родительнице стоит присмотреться внимательнее, Вдовствующая Императрица не обделена ни умом, ни политическим вниманием, ни силой характера, а ведет себя пассивно исключительно из-за отсутствия информации… Но вот Александр Михайлович нарушает гробовую тишину: – Михаил Васильевич, мы готовы внимать второй части вашей лекции, но потом будьте любезны объяснить, как действия тех, кто разрушил Российскую империю, можно применить для ее спасения? – Уважаемый Александр Михайлович, я скажу вам это до показа материала, дабы вы воспринимали все в правильном ключе. Вспомните, что было во Франции после их Великой Революции. Кто пришел к власти после недолгого торжества якобинцев и амебообразной Директории? – В глазах у Александра Михайловича и Ольги зажглись огоньки понимания. – Власть взял Наполеон Бонапарт, незнатный выходец из периферийной Корсики, но монархист еще больший, чем Бурбоны. Так и у нас то же самое – в Кремле оказался выходец из солнечной Грузии Иосиф Виссарионович Джугашвили, партийная фамилия – Сталин. Хоть царем себя не провозглашал, но во внутренней и внешней политике вел себя достаточно самодержавно, за что и в мои времена был крайне ненавидим всяческими либералами. – Я вывел на экран фотографию. – Знакомьтесь, сорок пятый год, Верховный Главнокомандующий, Генералиссимус, Генеральный Секретарь ЦК ВКП(б), аналог госсовета и прочая, прочая, прочая… Короче, Хозяин земли русской – не по названию, а по сути. За почти тридцать лет его правления Россия из разоренной гражданской войной аграрной страны превратилась в мировую индустриальную сверхдержаву, лидирующую в многих направлениях научно-технического прогресса… А теперь обо всем этом подробнее… На экране ноутбука развернулись кадры восстановления разрушенной страны. План ГОЭЛРО. Потом – ликвидация безграмотности, рабфаки, новые университеты… Страна, во время Гражданской войны потерявшая большую часть людей с высшим образованием, к концу двадцатых годов имела большое количество молодых специалистов самых разнообразных специальностей. Потом, когда пошли кадры коллективизации, я приостановил просмотр. – Обратите внимание, дореволюционная крестьянская реформа господина Столыпина сделала своей целью производство товарного хлеба небольшим количеством крупных кулацких хозяйств. А все остальные должны были или сдохнуть, или пополнить число неквалифицированных рабочих – ну уж очень очаровывают наших либералов германские бауэры и американские фермеры. Запомните, господа Романовы – из нищих выходят очень плохие солдаты, склонные к бунту по первому же поводу. И все правильно – они же не чувствуют никакой связи между собой и государством, обрекшим их на положение полурабов. – Постойте, – прервал меня Александр Михайлович, – так вы считаете, что нашу отсталую крестьянскую общину надо сохранить? – Не просто сохранить, ее надо трансформировать в производственную сельскохозяйственную артель, на которую и накладывать все подати. Одна только безусловная ликвидация чересполосицы – уже благо, сейчас до одной пятой всех пахотных земель лежит под межами. И чем меньше наделы, тем больше земли пропадает зря. Наш крестьянин должен быть готов кормить армию индустриальных рабочих, которая понадобится стране на следующем этапе. А еще он должен быть готов отдать в эту армию часть своих сыновей и дочерей, для чего они, во-первых, должны не умереть от голода и разнообразнейших болезней, а во-вторых, должны быть грамотными. Сейчас в одной крестьянской семье, грубо говоря, рождается восемь детей, и только трое из них становятся взрослыми. От этой причины в Российской империи погибает больше всего народу – не по-хозяйски, господа Романовы, ведь это ваши завтрашние солдаты, рабочие, землепашцы… Опять Александр Михайлович переглянулся с Ольгой. Кажется, до них стало доходить, что за двадцать лет от детской смертности Россия теряет в полтора раза больше населения, чем имеет сейчас. Выдержав паузу, я продолжил: – А сейчас мы перейдем к главному, для чего все предыдущие этапы были лишь подготовкой, к Индустриализации. На экране ноутбука пошли кадры Днепрогэса, Магнитки, Сталинградского тракторного, бесчисленного количества прочих индустриальных строек. И графики роста по годам выплавки чугуна, стали, меди, алюминия, производства паровозов, тракторов, автомобилей, самолетов, танков. Бегло пробежали фотографии эволюционных линеек самолетов: истребителей, штурмовиков, бомбардировщиков, танков. Великий князь Михаил, до этого крайне апатично наблюдавший за происходящим на экране, при виде танков вдруг встрепенулся и впился глазами в экран. Ну конечно, у каждого ребенка свои цацки… Кто знает – может, он прирожденный танковый генерал масштаба Катукова и Рыбалко? Когда на экране мелькнуло изображение тридцатьчетверки, он поднял руку: – Михаил Васильевич, остановите, будьте любезны… – Поздравляю вас, Ваше Императорское Высочество Михаил Александрович, с замечательным чутьем. Знакомьтесь! Это лучший средний танк второй мировой войны Т-34. Ни немецкие машины того же класса, ни американские и английские не могли конкурировать с ним на поле боя. Про японцев я вообще молчу, до таких машин им было как пешком до луны, ибо танк, в отличие от самолета, нельзя построить из бамбука и рисовой бумаги. Но давайте об этом чуть попозже, вы еще увидите их во всей своей ужасной красоте на полях сражений. А теперь позвольте поговорить о том, что и как получилось через два десятка лет после окончания первой мировой войны – сначала в Европе, а потом и на Тихом океане… – Опять английские интриги? – спросила Великая Княгиня Ольга. – В точку, Ваше Императорское Высочество, вы получаете большую золотую медаль за сообразительность. Куда же без дорогих лаймиз… Когда их истеблишмент увидел тот индустриальный бум, что творится в новой России, то понял, что вечер перестает быть томным. Опять над Индией нависала русская угроза, на этот раз окрашенная политикой в красный цвет. Но у Британии, привыкшей воевать чужими руками, просто не хватит солдат воевать с Россией на суше. И у джентльменов возникла блестящая (в кавычках) идея опять стравить Россию и Германию. Но Германия тогда была похожа на мелко дрожащий студень и не смогла бы воевать не только с Россией, но и с африканским племенем Мумба-Юмба. Для того, чтобы изменить это положение на противоположное, в конце двадцатых годов англосаксы через германские филиалы своих фирм стали накачивать деньгами мелкую и маргинальную Национал-Социалистическую Партию Германии. Основой идеологии этой партии был реванш за поражение в Первой Мировой Войне, а также полное превосходство немецкой нации над всеми остальными, особенно над евреями и славянами. Себя они возомнили юберменшами а всех остальных унтерменшами. Это своего рода особый, вывернутый наизнанку, вариант еврейской «богоизбранности». Кстати, японцы, с которыми мы сейчас воюем, тоже практикуют эдакую теорию расового превосходства, как «потомки богов». Как эти солнечные человеки себя ведут, когда думают, что это останется неизвестным остальному миру, мы покажем чуть позже… А пока – Германия, одна тысяча девятьсот тридцать второй год… На экране пошли факельные шествия, речи бесноватого Алоизыча с трибуны, причем, поскольку для пятерых присутствующих, включая Лендстрема и Эбергарда, немецкий язык был вторым родным, все бредни, выливающиеся из пасти бесноватого фюрера, они понимали безо всякого перевода. Шок – это не то слово! И Романовы, и Лендстрем с Эбергардом были в ужасе от того, что услышали от маленького дерганого человечка с маленькими усиками и смешной челкой. – Михаил Васильевич, выключите это, пожалуйста, – Великий Князь Александр Михайлович налил себе полстакана коньяка. – Ну Саксен-Кобургская династия, ну … – тут с его губ соскочило слово, какое нельзя услышать на великосветских раутах, – натравить на Россию вот этого вот людоеда – ну теперь не обижайтесь, если что, мира между нами не будет… – Прежде чем перейти к дальнейшему, – сухо сказал я, – должен сообщить вам два факта. Первое – эту людоедскую идеологию разработал в середине двадцатых иммигрант и бывшей Российской Империи, некто Альфред Розенберг, город Рига. Так что первоисточник зла находится в нашей Прибалтике. Поскольку огромное количество этнических немцев верой и правдой служит государству Российскому, следует тщательно отделить агнцев от козлищ, с примерным наказанием последних. И во-вторых, Саксен-Кобургская династия с четырнадцатого года именуемая Виндзорской первая и пострадала от своей хитрости, поскольку гитлеровский Третий Рейх, желая обеспечить себе надежный тыл и получить в свое распоряжение экономические возможности Франции, Бельгии и Голландии, начал войну именно с польско-англо-французского союза, а не с России. Польша была разгромлена за четыре недели в сентябре тридцать девятого. Франция – за шесть недель в мае-июне сорокового. Началась воздушная война с Британией. И вот мы вплотную подошли к роковому сорок первому году… Я запустил соответствующий ролик. Романовы своими глазами видели документальные кадры бомбежек Лондона, пылающую Бельгию и Голландию. А также немецких солдат, марширующих под триумфальной аркой. Опять интриги власть имущих в Великобритании вызвали бойню мирового масштаба. Время остановилось на дате 22 июня 1941 года, московское время три часа пятьдесят минут. На границе от Балтики до Черного моря предутренняя тишина. Я остановил воспроизведение. – Ваши Императорские Высочества, представьте себе гигантский Порт-Артур, вытянутый в нитку вдоль границы от Балтики до Черного моря с гарнизоном в пять миллионов солдат. И такое же внезапное и вероломное нападение без объявления войны, как и ночью 26 января сего года. Только сила нападения была увеличена тысячекратно… Я запустил нарезку из кадров «Брестской крепости» и еще нескольких фильмов о войне. В ролик на сорок пять минут была кратко включена вся война. Туда попало все – и Бабий Яр, и Хатынь, и разгром немцев под Москвой и Сталинградом, и американский Перл-Харбор на далеких Гавайях, как реинкарнация Порт-Артура. Пусть знают, что этих только могила исправит – так что Перл-Харбор в той истории в этой еще выйдет Японской Империи боком. Вот и блокада Ленинграда… Да, кстати, маршал Маннергейм, ныне подполковник, сейчас служит в кавалергадском полку гвардии. Судя по тому, как переглянулись Михаил и Александр Михайлович, любезному Карлу Густаву будут заданы вопросы, на которые он затруднится ответить. Надо было видеть, как менялось выражение их лиц, когда фронт двинулся в обратную сторону, сначала медленно, после упорнейших сражений под Сталинградом и Курском, потом все быстрее и быстрее покатился назад – туда откуда он и пришел. Операция «Багратион» летом сорок четвертого, а потом Висло-Одерская операция в январе сорок пятого наглядно показывали, как НАДО воевать. На экране танк Т-34, тараном сносящий ворота в Освенцим. Люди-скелеты и жирный дым из крематория, надпись «Труд делает свободным», тоже никому из присутствующих переводить не надо. Все – промелькнула дата девятого мая сорок пятого года, потом ядерные грибы над Хиросимой и Нагасаки. А потом армия-победительница Третьего Рейха с ходу сносит в небытие хваленую Квантунскую армию. И краткий обзор победившей страны. Руины городов и заводов, сожженные деревни и села, бабы, пашущие на коровах. Особенно впечатляли кадры, снятые с пролетающего над Минском, Киевом или Сталинградом кукурузника У-2. Их высочества к полетам на птичьей высоте непривычны, а потому воспринимают это особенно остро. И сытое рыгание политиков из страны, на которую не упала ни одна бомба: «Россия будет восстанавливаться пятьдесят лет», ну и про атомную монополию, которая у них тоже на примерно такой же срок. И страна, покрытая стройками, города, фактически отстроенные заново на пепелище. Речь Черчилля в Фултоне, Берлинский кризис и начало холодной войны. И ядерный гриб в сорок девятом над Семипалатинским полигоном. Вот вам, бабушка, и пятьдесят лет атомной монополии… Война в Корее. С момента окончания предыдущей войны прошло всего пять лет, а недавние союзники уже стреляют друг в друга, правда, пока это касается только летчиков. Но уже готов воплотиться план «Дропшот». Все, стоп – пятое марта пятьдесят третьего года. Советская Империя на вершине своего могущества. Фактически готова ракета Р-7 и всего через полтора года будет первый спутник и возможность доставить спецбоеприпас в любую точку земного шара. Уже встал на крыло межконтинентальный бомбардировщик Ту-95, способный долететь до Америки без дозаправки. А его гражданский собрат, Ту-114, делает это без дозаправки даже туда-обратно. Нас начинают бояться – а значит, и уважать. И вот тут умирает человек, который знал, как это надо делать… Я посмотрел на часы – со всеми паузами, всеми вопросами и ответами наш саммит продолжался уже четыре с половиной часа. Многовато, надо бы перерыв сделать, мозги остудить, а то придется кормить господ Романовых Пенталгином с Цитрамоном. Тут меня будто услышал Мартынов, подходит и тихонько на ухо говорит: – Михаил Васильевич, там, в вагоне-ресторане, все готово, повар Наместника расстарался, когда узнал, кого кормить будут. Бабу-немку, горничную принцессы и слугу Александра Михайловича согласно статусу разместил в гостинице при станции. Гусарам и кирасирам наварили каши, порожняк под литер Б из Читы придет часа через четыре. Наехал на начальника станции, выбыл старых шпал и кучу всякого деревянного горбыля – ночь, знаете, совсем не тропическая, сейчас развели костры, греются. – Хорошо, Евгений Петрович, – шепнул я ему в ответ, – благодарность вам преогромная за усердие. А сейчас за ужином присмотритесь к господам Романовым, сможет ли кто их них стать товарищем? – и уже в полный голос: – Ваши Императорские Высочества и господа офицеры! Лейтенант Мартынов Евгений Петрович сообщает, что в вагоне-ресторане все готово для ужина, ждут только нас. Дорожный шеф-повар его высокопревосходительства Наместника Дальнего востока выражает вам свое уважение и желает приятного аппетита. Если будет таково ваше желание, то давайте сделаем перерыв на ужин… Александр Михайлович посмотрел по сторонам. – Ольга, Мишкин, ну как, возражения есть? Нет? Тогда мы принимаем ваше предложение, ну а после продолжим нашу занимательную беседу. На выходе из салон-вагона меня взяла под руку Великая Княгиня Ольга. – Михаил Васильевич, проводите меня до вагона-ресторана, будьте любезны, – и уже полушепотом: – Хочу задать вам пару вопросов, но так, чтоб не слышали ни Сандро, ни Мишкин.. Скажите, а почему вы с нами то преувеличенно вежливы, но, наоборот, прямолинейны, почти грубы. Мы ведь и обидеться можем. – Ваше Императорское высочество, – так же тихо зашептал я, – бывают моменты, как сейчас, когда мы не заняты делами, и тогда я капитан первого ранга, а вы принцы и принцессы крови. Тут любая прямолинейность и грубость будет неуместна и приравнена к оскорблению. Но как только речь заходит о спасении России, тут нам следует быть соратниками, каждый их которых должен выполнять свою часть плана. Именно равноправными соратниками, каждый из которых действует в рамках своих возможностей, и только тогда у нас что-нибудь получится. Нам не нужна власть над Россией, нам надо чтобы она была Великой, Процветающей и в Безопасности. Власть это по вашей части, именно для этого вас и родили на свет. Так извольте же соответствовать лучшим эталонам, а не худшим. – Ну, вот опять, – усмехнулась Великая Княгиня, – но я принимаю ваши объяснения. И, кстати. Объясните в отношении меня – лучший эталон, это кто – неужели Екатерина Вторая? Недаром же у нее есть титул «Великая»? Но тут мы пришли в вагон-ресторан и я получил право не отвечать на последний вопрос. Ужин проходил в почти полной тишине, только изредка позвякивала посуда. Повар сегодня превзошел сам себя, да и их Императорским высочествам было не до разговоров. Сначала длинный санный путь по льду озера, потом достаточно нервный разговор, в ходе которого на их бедные головы упало множество неожиданной и крайне неприятной информации. Во время ужина я незаметно наблюдаю за господами Романовыми и вижу, как эта информация, получив время и возможность несколько упорядочиться, аккуратно оседает в их головы. Ведь это далеко не самые глупые из Романовых – я имею в виду Александра Михайловича и Ольгу – а скорее, наоборот. У Михаила же явственно проглядывает сидром затянувшегося детства, которое длится и длится. По моему мнению, возможность того, что когда-нибудь на него будет возложена Высшая Власть, пугает его больше, чем перспектива безвременной смерти от рук революционеров. Пожалуй, с идеей Пал Палыча Одинцова о Великом Государе Михаиле Втором придется распрощаться. Предел его компетенции – командир бригады, дивизии, или, в крайнем случае, корпуса. Фсе! На этом его возможности исчерпываются полностью. И не надо на него давить – в ответ он только упрется, и ничего больше мы от него не получим. Пусть идет по военной стезе, только надо будет проследить, чтобы ему не испортили жизнь стервозные великосветские бабы, желающие получить в сожители Великого Князя. Он в нашей истории, наверное, оттого так скандально и женился, чтобы окончательно перекрыть себе путь на престол. И даже если он сам не осознавал, для чего ему нужна эта связь с женой его подчиненного, то подсознание тут поработало на все сто процентов. Оно, это подсознание такое упрямое и трудновоспитуемое… Возводить же на престол Александра Михайловича – геморрой еще тот, уж больно давно отделилась основного древа Романовых эта ветвь. Перед ним слишком много претендентов, ведь его отец – самый младший сын Николая I, да и он сам лишь четвертый сын в семье. Пожалуй, лейтенант Мартынов прав – придется Одинцову браться за Великую Княгиню Ольгу Александровну, других вариантов пожалуй что и нет. И будет у нас императрица Ольга Первая – или Вторая, если засчитать в ряд мать конунга Святослава. Вон она – сидит напротив и клюет, как птичка, из тарелки нечто постное, сама не подозревая о своих перспективах. Да, пора вспоминать старую добрую песню, которая здесь еще не написана – «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». И напоминать всем, что пика относительного могущества Российская Империя достигла при Екатерине Второй, она же Великая. Это когда вся Европа на цыпочках ходила, только чтобы не потревожить чуткий сон русского медведя. Это уже при Павле I и его сыне Александре Палыче нас стали меньше уважать, но тысяча восемьсот двенадцатый год все поправил. И целых сорок лет, до самой Крымской войны, никто не решался проверить Россию на прочность. И, возможно, если бы Николай Палыч нашел тогда в себе силы, как ИВС выйти к народу и сказать: «Братья и сестры, на нас напал лютый враг, но наше дело правое, победа будет за нами» – русский мужик бы поднялся и еще раз порвал бы французов заодно с британцами на портяночные лоскуты. И неизвестно, где бы окончилась война – в Париже или даже в Лондоне, но уж точно не в Севастополе. Но не срослось… Внезапно я поймал взгляд Александра Михайловича – тот указал глазами на выход, я кивнул в ответ; ну что же, главам делегаций предстоят переговоры тет-а-тет. Спустились на грешную землю по вагонным ступенькам. А ночь-то морозная. Та хмарь, что собралась в небе вечером, как-то рассеялась, и теперь с черного неба на нас смотрели яркие, как лампочки на новогодней елке, звезды. Видимость, как говорят летчики, миллион на миллион. А на земле свой процесс – пылают огромные костры из старых шпал, возле них греются как гусары с кирасирами, так и возницы саней, что поутру повезут нас на станцию Байкал, чтобы мы могли отправиться дальше в сторону Санкт-Петербурга на поезде Великих Князей. Но это будет завтра, а сейчас, по очереди кивнув матросу-часовому, стоящему с трехлинейкой у вагонных дверей, мы отошли чуть в сторонку и закурили. – Михаил Васильевич, – Великий Князь немного помолчал, – неужели все так плохо, или вы все сгущаете? – На самом деле все еще хуже, уважаемый Александр Михайлович, – ответил я, – при Великой Княгине Ольге я не решился показывать самые отвратительные моменты Революции и Гражданской войны. Например, в том, что касается вашей семьи, будут казнены ваши братья Николай, Георгий и Сергей. Вы думаете, двадцать миллионов погибших – это пустой звук? Да этого хватит, чтобы заселить европейскую страну средних размеров, при этом у такой «страны мертвых» там будут все слои общества – от крестьян и дворников до самой верхушки. А кое-кто считает, что жертв было еще больше. Достоверно известный факт – на момент начала Великой Отечественной Войны мобилизационный ресурс Красной Армии был меньше, чем мобилизационный ресурс Русской Армии на момент начала Первой Мировой. И еще надо учесть, что в мобресурс Российской Империи засчитывались только лица христианского, в основном православного вероисповедания, а при СССР в Красную Армию брали всех подряд, без различия происхождения. Вот вам и арифметика – за четверть века боеспособное мужское население УМЕНЬШИЛОСЬ вместо того, чтобы вырасти. И запомните еще одну вещь – тысячу раз прав был государь Александр Третий, когда говорил, что у России нет союзников, кроме ее армии и флота. Мало того – в любом случае нас будут мочить все, и самыми подлыми средствами. Никому не нужна сильная и независимая Россия. Каждое утро, когда встает солнце, Спасская башня бросает на Европу свою мрачную тень… Но это все лирика, Ваше Императорское Высочество, а вот… – Так что вы нам имеете предложить, чтобы отбросить эту, как вы выразились, «лирику», во тьму внешнюю? – прервал меня Великий Князь. – Как я понял, у вас есть некий план на этот счет. Лучше расскажите о нем мне, честно и с глазу на глаз. Поговорим. Ну а потом будет видно… – Хорошо, Ваше Императорское Высочество, – согласился я, – только давайте поговорим в моем купе, а то вон у матросика уже уши от любопытства опухли. Да и не жарко здесь – не Гагры, понимаете ли. – Давайте так, Михаил Васильевич… И мы, одновременно отбросив окурки под вагон, направились внутрь. – Итак, Александр Михайлович, – начал я, когда дверь в купе была закрыта и заперта на замок, – вы садитесь, и не обращайте на меня внимания, я по ходу разговора буду немножко ходить. Итак, самое неотложное – это победа в Русско-Японской войне и установление на Дальнем востоке такого нашего преобладания, чтобы всяческие угрозы со стороны других держав были бы ненаучной фантастикой. Это позволит сосредоточиться нашей политике на западном направлении от Персии до Груманта. Именно там должны происходить основные события последующих пятидесяти лет. Это даст нам возможность превратить Дальний Восток в неуязвимый тыл. Причем сделать это надо наличными средствами, не перебрасывая больше к Тихому океану ни одной дивизии и ни одного броненосца или крейсера. Этим вопросом совместно с нашими товарищами сейчас занимаются Наместник Дальнего Востока адмирал Алексеев и Командующий Тихоокеанским флотом России вице-адмирал Макаров. – Похвально, – заметил Александр Михайлович, – после того, что вы сделали с эскадрой Того, я думаю, добить остатки японского флота для вас труда не составит. – Не совсем так, Александр Михайлович, – возразил я, – в будущем известный вам капитан первого ранга Эбергард, став адмиралом и командующим Черноморского флота, введет в обучение артиллеристов такие методы, что эти артиллеристы в битве у мыса Сарыч будут добиваться аж двадцати процентов попаданий. В настоящий момент все не рейдирующие корабли по шестнадцать часов в сутки заняты боевой учебой, маневрированием, прицеливанием стрельбами. А рейдирующие корабли заняты тем же, но, так сказать, без отрыва от производства. Через пару месяцев они смогут преподнести неприятелю вполне неприятный сюрприз – что теперь и не пятнистые корабли стали для них смертельно опасны. А наши самые сладкие пряники мы прибережем для угощения англичан, если они вдруг захотят вмешаться в ситуацию и заглянуть к нам на огонек. – Да, и позвольте полюбопытствовать, чем же должна закончиться война? – Безоговорочной капитуляцией Японии и воссозданием на материальном субстрате Японской империи НОВОГО ГОСУДАРСТВА, которое не связано юридическими и финансовыми обязательствами японской империи. Такое проделали американцы в сорок пятом, а мы можем попробовать на сорок лет раньше. Необходимо не просто обкорнать Японию на Курилы, Окинаву и Тайвань, то есть Формозу. Необходимо сделать так, чтобы деньги, вложенные в экономику Японии американскими и европейскими банками, просто сгорели. Это вызовет значительный экономический шторм и ослабит наших противников, в основном Великобританию. – Вполне радикально, – Великий Князь покрутил ус, – и вы думаете, японцы успокоятся и не будут строить планов реванша. Я сомневаюсь в этом. – В нашей истории после сорок пятого года они вполне успокоились, – ответил я, – просто им нужно нанести поражение такой силы, чтобы они воспринимали нас наряду с такими неодолимыми силами, как извержения вулканов, землетрясений, цунами и тайфунов. Тогда они не будут тратить на нас свои силы, а постараются приспособиться. Только вот я не знаю, чем заменить ядерную бомбардировку, пока не знаю… – А разве у вас нет… – Александр Михайлович обвел рукой нечто, что должно было изобразить ядерный гриб. – Ваше Императорское Высочество, – я повернулся к нему лицом, – приказ на применение такого оружия может отдать только Верховный Главнокомандующий… в данном случае Государь Император Всероссийский. Как вы думаете, возьмет Николай Александрович грех на душу отдать приказ испепелить пару-тройку сотен тысяч гражданских японцев исключительно с целью устрашения? Знаете ведь прекрасно, что нет, он для такого слишком православный человек, не американец какой-нибудь. А все прочее без комментариев, думайте сами… Александр Михайлович промолчал, и я продолжил: – Пока мы там склоняемся к тому, что нужно провести операцию по полному уничтожению японской армии в Корее. Сдаваться они навряд ли будут, особенно при их четырехкратном численном превосходстве, так что тут совесть будет чиста у всех – от Государя Императора до последнего рядового. Если враг не сдается – его уничтожают! – Согласен, – кивнул Александр Михайлович, – но это уже детали… как я понимаю, вы обрисовали и другие, куда более фундаментальные проблемы нашего государства. – Да, но победа в войне введет все слои общества в состояние определенной эйфории, что облегчит все остальные действия. – Я внутренне подобрался. – После победы необходимо решить целый ряд внутренних вопросов. В первую очередь разобраться с дворянством. Нет, не отменить! – я заметил, как глаза Великого Князя возмущенно расширились, – а наоборот. Поскольку служилое сословие необходимо любому государству, его роль должна быть усилена. – Александр Михайлович расслабился. – Но только тех из дворян, кто действительно служит, или уже отслужил Российскому государству. Та самая паразитическая прослойка, о которой давеча говорила Великая Княгиня Ольга Александровна, должна быть беспощадно исторгнута из тела дворянского сословия в мещане. Это вернет дворянству уважение и доверие всех слоев общества. Вот вы и ваши братья служите же. А чем бездельничающие господа Маниловы, Коробочкины или Собакевичи лучше, чем вы? – Если проделать это быстро и без изъятий, то смысл в этом есть… – Александр Михайлович задумчиво покачал головой. – Но для этого нужен очень решительный государь, я не думаю, что у Ники хватит духу… Великий Князь замолчал, понимая, что сказал лишнее. – А если его «духом» будет ваша теща Государыня Императрица Мария Федоровна? – спросил я. – А также понимание того, куда его и его семью завело попустительство паразитам в той версии истории? Кроме того, «проскрипционный список» активных участников февральских событий достаточно велик, что бы вызвать меры более общего характера. Зато обновленное дворянство будет верной опорой трону и России. – Ну, если Мария Федоровна, то да! – улыбнулся Великий Князь. – Если сумеете ее уговорить, а она любого построит как на смотру. Но высоковато вы замахнулись… – он задумался, – но если вы сумеете окончательно меня убедить в вашей полезности делу спасения России, то дам вам несколько рекомендательных писем. Особо к Государю, к Марии Федоровне и к моей супруге Ксении Александровне. Она-то человек, в политике не разбирающийся, но приютит вас в нашем особняке на набережной Мойки и устроит вам все необходимые встречи, вплоть до аудиенции с Государем. Что же касается вашей идеи по очистке дворянства от балласта, то лично я ее всемерно поддерживаю, хотя и предвижу в реализации определенные трудности. Хотя, если в ходе реформы положение служащего дворянства только улучшится… то все может быть. Крестьянский вопрос, как я понимаю, вы решили решать путем отселения лишнего крестьянского населения за Урал. Тут только два вопроса – справится ли Транссиб с перевозками такого объема и как это проделать, не вызвав бунта? Ведь Сибирь – это всеобщий жупел, синоним каторги, все считают, что туда гонят только воров и убийц. – Транссиб в любом случае надо расширять до двух колей; после того как мы перевезем туда поселенцев, обратно, по тому же Транссибу, пойдут продукты их труда. Будет крайне неприятно, если после того как переселенцы освоятся на месте, окажется, что невозможно вывезти в Центральную Россию весь произведенный ими хлеб, да и не только хлеб. Одновременно с началом переселенческой программы надо вводить госмонополию на экспорт хлеба и создать государственные стратегические запасы зерна на случай неурожая. Что же касается бунтов, то там есть различные организационные меры – от отправки ходоков «присмотреть место» до переселения демобилизованных солдат и наделения их поселений в новом пограничье казачьими привилегиями. Там будем посмотреть… Особое внимание – равномерному расселению прибалтийской и польской бедноты, но так, чтоб не создавать зон компактного проживания, одно село – один такой двор. Чтобы их потомки потом растворились в массе русских. Как только снимется давление в европейской части, обстановка нормализуется и там. Мы ведь почему против раскола деревни на сверхбогатых «хозяев» и сверхбедных «работников». Во-первых, это бунт – и к цыганке не ходи. Во-вторых, сверхбедным будет не на что покупать изделия промышленности, а для сверхбогатых, которых будет очень мало, проще привезти товар небольшой партией из Германии или Франции. Для своей индустрии нужен массовый покупатель среднего достатка. Поверьте, если Россия будет сама производить утюги и сеялки, то и крейсера ей тоже будут обходиться дешевле. Как только у нас вырастет массовый спрос, при достаточно высоких пошлинах на готовые товары к нам тут же потянутся господа европейские фабриканты и заводчики, строить предприятия на месте. И чем больше будут покупать их товар, тем быстрее они будут строить новые заводы и фабрики. Государству останется построить только необходимые оборонные предприятия и часть тяжелой индустрии. Кроме того, безусловно, под контролем государства должна находиться та часть промышленности, которая займется выпуском продукции, имеющей происхождение из будущих времен. Все это невозможно без всеобщего образовании и медицины. Не все сразу, но технический прогресс в Российской империи начнет продвигаться семимильными шагами. Одно дело – на ощупь, эмпирическим путем, нащупывать оптимальный профиль крыла самолета, скажем, для скоростей от двухсот до пятисот верст в час; а другое – прочесть об этом в учебнике, где все это расписано и разъяснено. – Великий Князь слушал меня как-то задумчиво. – Во внутренней политике – максимальное самоуправление, сопряженное с ответственностью перед законом на местах, и никакого парламентаризма наверху. Во внешней политике – никаких обязывающих союзов, мы должны со всеми поддерживать приятные отношения, но ни за кого не воевать. При этом армия и флот должны быть готовы покарать любого агрессора. В результате через двенадцать-пятнадцать лет у нас будет Великая Держава, ни от кого ни в чем не зависимая, воевать с которой – занятие для самоубийц. Великий Князь покачал головой: – Вы знаете, Михаил Васильевич, у моей тещи похожие идеи. Только ваши в тысячу – нет, в миллион раз – масштабнее, да и с моим покойным тестем вы бы наверняка сработались. Я думаю, что если вы убедите Государыню Императрицу в реальности и необходимости своих планов, то лучшего союзника у вас не будет. А в таком случае все это, пожалуй, имеет шанс на успех. Так что пошлите кого-нибудь разыскать моего слугу Филимона, пусть доставит сюда мои письменные принадлежности. Рекомендательные письма, которые я вам обещал, необходимо писать на именной бумаге. Я напишу письма к моей супруге, теще, Государю и на всякий случай к моему Родителю. Он хоть и стар, но крайне многоопытен, и, кроме того, председательствует в Госсовете; его поддержка вам точно лишней не будет. Но попрошу без особой нужды его не волновать и в подробности о предстоящих ужасах не вводить, а то, знаете ли, возраст. – Хорошо, Ваше Императорское Высочество. Я позвонил в колокольчик и через секунд двадцать появилась рыжая конопатая физиономия матроса, назначенного мне в вестовые. – Ефим, ступай в вокзальную гостиницу и доставь сюда Филимона, слугу его Императорского Высочества Великого Князя Александра Михайловича, пусть принесет… – …саквояж с моими бумагами, он знает, – добавил Великий Князь, вставая, – мы будем в салон-вагоне, ступай, братец! Александр Михайлович стремительной походкой вошел в салон-вагон. Я следовал на полшага после него. Поправив тугой неудобный воротник на контр-адмиральском кителе, он произнес: – Дамы и Господа, должен вам сообщить, что я согласился принять помощь от капитана первого ранга Иванова и его товарищей в предотвращении тех событий, которые мы с вами только что имели честь наблюдать. Все головы повернулись в его сторону. – Полного плана кампании пока нет, так что придется серьезно поработать, прежде чем предоставить на одобрение Государю, но одно ясно – мы, Романовы, и та часть дворянства, на которую воистину и опирается государство, фактически сами должны возглавить свою революцию, революцию сверху. Ситуация показывает, что это неизбежно. Такая революция удалась первому императору Петру Первому, удалась императрице Екатерине Алексеевне и императору Александру Второму, теперь наш черед. Со станции Чита я пошлю государю условную телеграмму, означающую, что это дело является делом особой государственной важности и речь идет как минимум о судьбе Российской Империи. Мы еще повоюем, господа! Мишкин, Ольга, как говорил мой дед, а ваш прадед, по схожему поводу: "Всякий из вас должен всегда помнить, что только своей жизнью он может искупить происхождение Великого Князя". Но, друзья мои, мы еще поборемся. Я обещал Михаилу Васильевичу, что напишу им рекомендательные письма – Государю Императору, Вдовствующей Государыне Императрице, моей дражайшей Супруге и моему родителю Великому Князю Михаилу Николаевичу. Ну а пока не принесли мои бумаги, давайте посмотрим до конца ту Историю. Не все мне в этой Красной Империи нравится, но одного у нее не отнять – истинного величия. На что и указал мне Михаил Васильевич – что негоже нам пренебрегать нашим народом, в котором скрыты такие вот титанические силы. А если про все прочее разное вспомнить, так Иван Васильевич, по прозванию Грозный чудил и поболее, с опричниной-то. Так что подумайте – сын грузинского сапожника сумел поднять страну на дыбы, а мы, Романовы, что, хуже его, что ли? В это момент за дверью тамбура раздались шаги. – А вот, наверное, и Филимон… – начал было Великий Князь Александр Михайлович, но осекся, когда дверь распахнулась. На пороге стоял действительно Филимон. Его левая рука судорожно прижимала к боку кожаный саквояж Великого Князя, а правая была завернута за спину и удерживаема в таком неудобном положении матросом Ефимом. Лицо Филимона, помимо наливающегося фингала под глазом, имело на себе багровый росчерк женских ногтей, наискось рванувших лицо. Пока Александр Михайлович от изумления не мог раскрыть рта при виде сей мизансцены, я приступил к допросу виновника торжества: – Ну-с, братец Ефим, – обратился я к матросу, – объясни, будь любезен, что значит вся эта картина? – Это, значит, ваше высокоблагородие, пошел я в гостиницу точно по вашему приказанию искать вот этого человека. Спросил там вежественно, где остановился такой господин, по делу мне его надо, мол. Ну, мне и показали. Иду, значит, а там шум. Вот этот девку одну в угол зажал и лапает ее, руками-то. А у самого рожа расцарапана и все дела… Ну, слово за слово – дал я ему в глаз, чтоб девок не насильничал, потом прихватил под локоток, как их благородие, Евгений Петрович учили, дай бог ему здоровья – и сюда. По дороге вот саквояжик захватили – ентот, ваше высокопревосходительство? – Этот, этот, братец, – вместо меня ответил пришедший в себя Александр Михайлович. – А скажи, как ты узнал, что это именно Филимон, а не, к примеру, Никифор, слуга купца Басякина? – Так ведь, Ваше Императорское Высочество, они с девкой ругались-то. Он ей: «Ася, Ася, все равно моя будешь!», а она ему: «Филимон, уйди, противный, рожа сальная…» – ну, тут я понял, что это он самый! А потом он ей, это, кофточку порвал, а она ему рожу расцарапала… – Молодец, братец, не растерялся! – Великий Князь брезгливо посмотрел на своего лакея. – Только вот отпусти ты его, Бога ради, куда он от нас здесь убежит? Отпущенный Филимон брякнулся на колени, прижал к груди искомый саквояж, и завыл: – Не губите, Христа ради, Ваше Императорское Высочество, бес попутал… – Знаю я твоего беса, в штанах он у тебя… – Александр Михайлович забрал из рук своего лакея саквояж и поставил его на стол. – Приедем в Читу, я тебя, кота мартовского, в полицию сдам, пусть они сами с тобой разбираются. А себе лучше денщика возьму из ахтырцев или кирасир… – Не губите… – снова завыл Филимон. – Заткнись! – сказал Александр Михайлович и посмотрел на матроса: – Вот что, Ефим, возьми этого дамского угодника и запри его где-нибудь до утра. Будет орать – рот заткни. Не до него сейчас. Выполняй! Когда поскуливающего Филимона отконвоировали куда-то за пределы видимости и слышимости, Александр Михайлович повернулся к лейтенанту Мартынову: – А вы тоже хороши, Евгений Петрович – учить матросов эдаким штучкам… – Никак нет, Ваше Императорское Высочество, все в рамках задачи, – ответил Мартынов, – поставив бойца в караул, я должен быть уверен, что любой праздношатающийся неизвестный будет доставлен к начальнику караула в целости и сохранности, не избитый до полного изумления. И неважно, кто это – заплутавший обыватель или злоумышленник; при обнаружении на охраняемой территории он должен быть скручен, доставлен к начальнику караула, обыскан, а дальше будем поглядеть. В случае если неизвестный попробует обратиться в бегство, часовому разрешено применить оружие на поражение. – Это по вашему, значит? – Александр Михайлович покачал головой. – Серьезные у вас там дела. Ладно, Ольга, ты не будешь против, если с этим обормотом я разберусь утром? – Великая Княгиня молча кивнула. – А сейчас давайте закончим наши дела, нам пока неведомо больше половины грядущей истории… Этапные эпизоды второй половины двадцатого века вихрем промчались перед глазами. Первый спутник и вынос тела Сталина из Мавзолея, ракета, сбившая Пауэрса на считавшейся недосягаемой высоте, Гагаринское «Поехали!» и Берлинский, а потом и Карибский кризисы. Особенно впечатлил господ офицеров взрыв шестидесяти четырех миллионов тонн тротила над Новой Землей. Потом показали карту, на которой были указаны базы американцев и их сателлитов, буквально окружавшие СССР/Россию. И, как апогей всего этого, Вьетнамская война. Выпукло и четко показаны вся мерзость и грязь практической англосаксонской политики. Горит деревня Сонгми, фосфорные и напалмовые бомбы падают на беззащитные города. Но уже идут из Союза конвои транспортных судов и ракеты С-75 спускают с неба один самолет с белыми звездами на крыльях за другим. Одиннадцать лет войны – с инцидента в Тонкинском заливе в шестьдесят четвертом до падения Сайгона в семьдесят пятом. Разрядка. СССР, двадцать лет летящий по инерции, достиг вершины своей траектории и начал клониться вниз. Нет новых достижений. Вы скажете – БАМ… Хм. Это вы скажите вот этим людям, при чьей жизни вдвое более длинную дорогу построили вдвое быстрее, и при этом почти без всякой техники. И это при том, что Транссиб есть нужнейшая и важнейшая трасса, а по некоторым участкам БАМа поезда проходят раз в неделю. Великих Князей особо потряс тот факт, что при Брежневе СССР стал массово закупать пшеницу в Аргентине, США и Канаде. У них в голове не укладывалось, как без войны и стихийных бедствий экспортер зерна стал импортером. Потом война в Афганистане и череда быстро умирающих генсеков; Горбачев, Ускорение, Гласность, Перестройка, Денежная реформа, продукты по карточкам, подпольная торговля сигаретами, август девяносто первого и этот обормот Эльцин на танке… Беловежская пуща и карта РФ в границах Московского царства шестнадцатого века. Стоп! Первый вопрос после минутной паузы, как ни странно, задала Великая Княгиня Ольга: – Михаил Васильевич, что-то мне ваш август девяносто первого напомнил февраль семнадцатого… – В точку, Ваше Императорское Высочество, за сегодняшний вечер вы зарабатываете вторую золотую медаль за сообразительность. Теперь минуточку внимания… Дворянство начало формироваться вместе с Московским сначала княжеством, а потом и царством. Между Куликовской Битвой, произошедшей в самом начале этого пути (ведь в составе Засадного полка находились основатели большинства дворянских родов) и разлагающим указом Петра Третьего «О вольности дворянской» прошло полтысячелетия. Соответственно за это время сословие сложилось, укрепились традиции службы, и чтобы окончательно разложиться, дворянству потребовалось около ста пятидесяти лет. Да и сейчас, стоит вычистить из бочки меда ложку дегтя, найдется предостаточно здоровых сил, на которые может опереться страна. Советский служилый класс формировался в грозе и буре за неизмеримо меньший отрезок времени, на протяжении жизни одного поколения традиции просто не успевают сложиться. Потому и разложился он быстрее и в большей степени. Как только с политической сцены сошло поколение победителей в Великой Отечественной Войне, их дети и внуки пустили все в распыл. Кроме того, огромное количество глупостей, допущенное приемниками Сталина, тоже внесли свой вклад. Я ничего не могу сказать про февраль семнадцатого, меня там не было, но я четко помню девяносто первый и предшествующий годы. У нас было полное ощущение, что власть окончательно разложилась, что она никчемна, бесполезна и даже вредна. В хорошо организованном государстве у каждого сословия свои функции, свои права и обязанности. И вдруг наступил момент, когда обычные функции власти оказались вывернуты наизнанку. Глава государства вдруг стал активно выводить войска отовсюду, где они до этого были, без боя уступать завоеванные кровью позиции. Государственная безопасность вместо борьбы с беспорядками принялась их активно разжигать. Большая страна не могла подавить ни одного мятежа и теряло контроль сначала над одной окраиной, потом над другой, потом над третьей. Карточки на продукты в мирное время вообще выглядели страшным нонсенсом. И самое главное – это унизительное ощущение капитуляции и предательства. Не буду пророком, Ваши Императорские высочества, если скажу, что чувства подданных Российской империи в феврале семнадцатого года были аналогичными. Мы, русские, готовы простить власти все – и голод и холод и нищету, но! Власть должна добыть стране Победу! Точка! Наше сознание не прощает поражения! В глазах любого подданного, пусть даже темного крестьянина из какой-нибудь Вяткинской губернии, император должен быть защитником национальных интересов, силой своей мудрости и предусмотрительности поражающим врагов в политических играх, на поле брани и в торговых войнах, и не иначе. Как только возникнет подозрение, что венценосец действует не в Российских интересах, а в чьих-то еще, или хотя бы попустительствует таким действиям – значит, гибель Империи не за горами. Потому что в ответ все нижестоящие тоже перестают выполнять свои обязанности, а начинают извлекать из своих постов все больше разных благ. Потом наступает момент, когда все разваливается. И кстати, неважно, кому поддался глава государства – так называемым союзникам или стратегическим противникам – итог будет один. Горбачев сливал позиции лютым врагам – американцам, которые в результате получили столь долго ожидаемое ими мировое господство. Император Николай Второй поддался союзникам – французам и англичанам, но результат был тот же, его обманули и обрекли на смерть. Еще раз повторю мысль государя Александра Третьего: «У России нет других союзников, кроме ее армии и флота». Болгары, спасенные нами от истребления турками, в обеих мировых войнах воевали на стороне Германии. А после распада Союза, не моргнув глазом, влились в НАТО. Франция, которая только благодаря союзу с Россией пока не раздавлена сапогом германского гренадера, за ее же спиной сговаривается с Англией. Да что там Франция, Германская империя образовалась только вследствие благоприятного нейтралитета России. Канцлер Горчаков пытался создать на континенте противовес Австрии и Франции. Создал, спасибо. Противовес по очереди разгромил тех, кого должен был уравновешивать, а с Австрией еще и вступил в противоестественный союз. Да и та же Австрия – как она гадила на голову России, и это после того, как русские полки подавили мятежи подданных Австрийского императора… Даже Италия, еще не успев родиться, уже успела отметиться в крымской войне. И еще одно… А, ладно! Я махнул рукой и сел. – Говорите, говорите, – подбодрил меня Александр Михайлович. – В Европе и Америке можно заимствовать все, кроме образа жизни и способа мышления. Можно брать у них естественнонаучные знания, технические достижения и конструкции, но ни в коем случае не политическую организацию и не способ хозяйствования. Мы православные, а сие мироощущение не совместимо с основными европейскими ценностями, кроме того, способы хозяйствования, оптимальные для мягкого климата Европы, не подходят для наших суровых условий, когда зимой морозы минус тридцать по Цельсию, а летом плюс тридцать по тому же Цельсию. Я вывел на экран контурную карту Центральной Европы – от Вены до Москвы с запада на восток, и от Балтики до Черного моря с севера на юг. – Вот, видите – четыре линии. Синяя – нулевая изотерма января, западнее этой линии зимой нет устойчивого снегового покрова, а восточнее есть. Желтая линия – это граница преобладания православного или католического вероисповедания. Красная линия – госграница СССР, а черная – Российской империи. Видите, как все совпадает? Колебания – сто верст туда-сюда. И это не просто так; Россия не часть Европы, Россия – это целая цивилизация, равная по величию всей Европе, вместе взятой. У нас свой путь и свой крест. Все, Ваши Императорские Высочества, я все сказал, дальше решать вам! Наступила тишина. – Да мы уже, собственно, и решили, Михаил Васильевич, что вы так волнуетесь? – вздохнул Александр Михайлович. – Если нас ждет будущее, в котором господствуют американские торгаши, то бороться с такой перспективой надо изо всех сил. Уж коммунизм господина Сталина был лучше тем, что хотя бы не отрицал воинскую доблесть и честь. А теперь покажите нам, что было дальше, ведь от девяносто первого по две тысячи семнадцатый больше двадцати лет – а это целая эпоха. Ну, я им и показал, что есть наглое сытое хрюкающее американское господство. Девяностые и начало нулевых. Девятый круг ада. Страны по всему миру, разбомбленные во имя демократии. Кровавая, как застарелый геморрой, война на Кавказе. Общечеловеческие ценности в виде прав геев и лесбиянок. Толерантность, доходящая до маразма. Пятидневная война трех восьмерок. Русские убивают грузин, а грузины русских. И над всем этим разжиревший американский банковский капитал, крысиная возня Ротшильдов и Рокфеллеров. И гнусные рожи так называемой российской элиты, пожирающей страну заживо. Стоп – вот две тысячи двенадцатый год; по зимним московским улицам течет украшенный белыми ленточками хипстерский гной. Вспомнил и самому хочется блевать. Гной протек и схлынул, прошел сначала тринадцатый, наступил четырнадцатый год. Мятеж на Украине, Крым Наш, Война на Донбассе, народ сопротивляющийся нашествию нечисти, под заунывный вой западных доброхотов, накладывающих на Россию экономические санкции. Глухая оборона с отдельными контрударами, вреде начала операции российских ВКС в Сирии в две тысячи пятнадцатом году. И так вплоть до две тысячи семнадцатого. – Спасибо, Михаил Васильевич, объяснять ничего не надо, это конец света… – Александр Михайлович посмотрел по сторонам. – Чтобы мои внуки и правнуки не жили в таком мире, я согласен вешать и стрелять. Эта мерзость хуже смерти. А вешать и стрелять найдется кого – идейных предтеч этой мерзости предостаточно и у нас. Мишкин, Ольга, а вы чего молчите? – А что говорить, Сандро? – неожиданно хриплым голосом сказал Михаил. – Как вы с Ники скажете, так и сделаю, только царем быть не заставляй, как Ники в тот раз. Ну не мое это, Сандро, не мое! Знаю же, что Ники тоже тяготится своей долей. А вдруг узнает про все это, да про еще не рожденного больного Наследника, и захочет отречься? Вон Ольга есть, Ксения твоя! Глаза Ольги широко расширились. – Да, воистину говорят – насильно мил не будешь… – Александр Михайлович вопросительно посмотрел на Ольгу. – Ой, мамочки… – только и смогла сказать та. – Да нет, мы сейчас не о том, – успокоил ее Александр Михайлович. – Ники еще не отрекся, и неизвестно, отречется ли вообще. Кто будет ему наследовать при наследнике, по прямой линии неспособном принять трон, решает Государственный Совет, а не мы. Просто Мишкин, как пуганый заяц, каждого куста боится. Сейчас разговор о другом. Согласна ли ты помочь нам изменить будущее России? При этом нашими врагами могут стать большинство наших вчерашних родственников и друзей, а впереди будет только выбор между победой или смертью. – Конечно, да, Сандро! – Ольга вытерла непрошенную слезу. – Что надо делать? – Сейчас мы посмотрим и послушаем, как наши друзья из будущего попали в наше время и что именно произошло под Порт-Артуром. Я понимаю, что все устали, но им надо дальше в Санкт-Петербург, а нам – в Порт-Артур. В нашем распоряжении только эта ночь. Как подтверждение слов Великого Князя, в отдалении гугукнул паровоз и послышался шум приближающегося состава. Мартынов посмотрел на часы. – Три часа пятнадцать минут, по времени это должен быть порожняк под Литер-Б, точно они. – Ты, Евгений Петрович, сходи посмотри, – сказал я, – а я пока расскажу Их Императорским Высочествам о наших личных приключениях. И вот на экране появляется бухта Золотой Рог, стоящие на бочках корабли. Спрашиваю: – Александр Михайлович, вы же бывали во Владивостоке? Узнаете место? Он кивает головой. – Да, Михаил Васильевич, это Золотой Рог. И, как я догадываюсь, это Владивосток в вашем две тысячи семнадцатом году? – Вы совершенно правы, – отвечаю я, – а кстати, вот он – наш флагман, «Адмирал Трибуц», и четыре его систершипа. В этот момент в кадр попадает носовая часть «Варяга» с орудийной башней и первыми двумя рядами пусковых установок комплекса «Базальт». Александр Михайлович впился глазами в экран. – Ну-ка, ну-ка, Михаил Васильевич, такого ведь с вами не было? – Извиняюсь, Ваше Императорское Высочество, не догадались прихватить. Это флагманский корабль Тихоокеанского Флота Российской Федерации, гвардейский ракетный крейсер «Варяг». Назван в честь того самого «Варяга», что не сдался японцам в Чемульпо. В принципе, здесь он мог бы считаться убийцей линейных флотов. Его главный калибр – ракетный комплекс «Базальт» с дальнобойностью триста миль. Вес проникающей боевой части – шестьдесят пудов, из них половина – сильнейшая взрывчатка, в полтора раз превосходящая пресловутый тротил по фугасному действию. Задача боеголовки – пробить броню и взорваться внутри. Скорость полета боевой части – тысяча шестьсот узлов. Система самонаведения гарантирует девяносто девять процентов вероятности попадания. На такой скорости ракетный снаряд не виден в полете и невооруженным глазом, без специальных приборов удар ракетами «Базальт» будет выглядеть как «вдруг все взорвалось»… Но не будем страдать по тому, чего у нас нет. Просто, господа и дамы, имейте в виду, что подвиг «Варяга» не забыт и через столетие. А на экране уже корабельный кильватер, эскадра идет на учения. В кадре мелькает наш «Быстрый», за ним в кильватере четыре БДК семьсот семьдесят пятого проекта – это как раз тот момент, когда корабли, базирующиеся в бухте Фокино, присоединились к основным силам. Дальше поход через Тихий океан и начало испытаний системы «Туман». – Постойте, постойте, Михаил Васильевич, – господин Лендстрем протер толстые стекла своих очков, – можно немножко поподробнее про этот «Туман»? А то ничего не понятно… Я остановил воспроизведение. – Хорошо, Карл Иванович. Если быть кратким и изложить вопрос в двух словах, то могу сказать, что в тридцатых-сороковых годах двадцатого века был разработан способ обнаружения при помощи радиолучей воздушных и морских объектов. Устройство получило название радар, и к концу двадцатого века без него не обходится ни один корабль. А чаще всего на боевом корабле имеется три-четыре радарных системы различного назначения. Поскольку для радиолучей не являются препятствием темнота, снег, дождь, туман и прочие явления природы, то это очень надежное средство обнаружения. Для обеспечения скрытности перемещения целых эскадр наши русские инженеры и ученые и разработали изделие «Туман», которое должно было замутнять зрение радаров, делать их бесполезными для обнаружения наших кораблей. Физические принципы, на которых все это основано, нам не сообщали, поскольку изделие было глубоко секретным, и в том числе именно ради его испытания и были организованы эти учения. Вам понятно? – В общем да, но хотелось бы поподробнее… – Лендстром снова нацепил очки на нос. – Когда прибудете на острова Элиота, найдете профессора Тимохина, он один из разработчиков изделия – надеюсь, он сможет дать вам наиболее полные объяснения. Дождавшись утвердительного кивка, я снова запустил фильм. Съемки тайфуна, так сказать, изнутри, впечатлили всех. Даже здесь, в тихом и уютном салон-вагоне, казалось, что разъяренный океан вот-вот вырвется из экрана, а уж тогда… Меня передернуло, впечатления сильнее не надо. Тем более что я сам тогда в реальности впервые столкнулся с чем-то подобным. Ведь на подводном флоте как – нырнула лодка метров на пятьдесят, и только акустик знает о том, что творится на поверхности. А тут здрасьте – товарищ Нептун лицом к лицу. И вот он, тот момент – удар молнии! Бело-розовая вспышка – и все! Вокруг ровный, как стекло, Тихий океан. Я остановил изображение. – Дамы и господа, вы только что видели момент нашего проникновения из две тысячи семнадцатого в тысяча девятьсот четвертый год. Тайфун и молния – это был еще две тысячи семнадцатый, а штиль – это уже тысяча девятьсот четвертый год. Предположительно, все произошло из-за удара так называемой суперомолнии прямо в эмиттерное поле «Тумана». Физика процесса абсолютно непонятна, даже наш профессор может только чесать затылок и пожимать плечами. Тут Великая Княгиня Ольга произнесла загадочную фразу: – Сандро, вот тебе сразу и вместе – и машина из золота и хрусталя, и вполне себе божественный удар молнии. – Да-а… – только и смог задумчиво протянуть Великий Князь Александр Михайлович. Что же, если они считают наше появление результатом божественного вмешательства, то можно им и немного подыграть, тем более что говорить я буду лишь правду. – Ваши Императорские Высочества, потом мой штурман сказал мне, что было такое впечатление, что тайфун искал нашу эскадру, как человек, шарящий в темноте по столу в поисках коробки спичек. Что там было после, мы не знаем, но вот это запомнилось четко. Нас будто ловили сачком. И еще. Мой корабль не входил в группу обеспечения «Тумана» и оказался в поле захвата случайно; можно сказать, что у нас вдруг вышел из строя привод на один винт и шторм погнал нас прямо в центр строя – туда, где и был «Туман». Потом уже я подумал, что мы были нужны именно здесь… – Да, Михаил Васильевич, вы оказались нужны именно здесь… – Великий Князь Александр Михайлович встал из-за стола и начал прохаживаться туда-сюда. – И что же, вы так сразу решили идти в Порт-Артур? – Как только штурманы точно установили год и месяц – да! Во исполнение присяги. Дело в том, что как правопреемники Российской Империи мы оказались в состоянии войны с Японией, потому что в состоянии войны с ней находится сама Российская империя. А как правопреемники СССР, мы навечно в состоянии войны с Японской Империей, которая капитулировала в сорок пятом, и после этого любая ее структура, отказывающаяся от капитуляции, подлежит с нашей стороны полному физическому уничтожению. Может, я немного путано объясняю? – Да нет, как раз понятная и похвальная позиция. – Александр Михайлович посмотрел прямо на меня. – И что, никто не был против? – Почему никто не был? Наверняка некоторые личности были недовольны. О вас, знаете ли, осталась не слишком хорошая память. Один из недовольных даже был так глуп, что начал пацифистскую агитацию. Это было не на моем корабле, а на том, где был установлен «Туман». Гласный и открытый военный трибунал приговорил его к смертной казни за враждебную агитацию в военное время, с отсрочкой приведения приговора в исполнение на неопределенное время. Если наше командование сочтет, что человек перевоспитался, то при повторном рассмотрении дела сможет помиловать его, скостив срок до фактически отбытого. – А какой, простите, в этом смысл? – поинтересовался Александр Михайлович. – Осужденный, – сухо ответил я, – является незаменимым в местных условиях техническим специалистом. Во времена господина Джугашвили практиковались так называемые «шарашки» в которых осужденные инженеры, находясь в заключении, продолжали заниматься привычной для себя инженерно-конструкторской деятельностью. – Понятно! И что же было дальше? – Александр Михайлович снова уселся на свое место. Я показал им наш славный боевой путь, начиная с ареста «Принцессы Солнца» и кончая выходом в окрестности Порт-Артура. Да, караван арестованных купцов произвел на господ Романовых впечатление, как и сцена ночного расстрела японского истребительного отряда. Но вот пошли кадры дела при Порт-Артуре. Все прямо приникли к экрану. Господин Лендстрем даже не заметил, как перегнулся через плечо своего шефа. А там стремительно неслись рассекаемые волны, беглыми очередями грохотали орудия и тонули один за другим японские корабли. Господи! Неужели это я между командами орал дурным голосом «всех на дно!»? А вот мой «Быстрый» снят со стороны «Трибуца». Форштевень режет волну, отвернутые на три четверти башни со страшной скоростью выбрасывают в сторону японских крейсеров снаряд за снарядом. Ну прямо закрашивай название «Быстрый» и пиши «Немезида» или «Страшнее Ада». А потом наш с «Трибуцем» торпедный веер по строю броненосцев и последовавшая за этим череда взрывов. – Ну-с, Александр Михайлович, – господин Лендстрем распрямился и снова стал протирать платком свои многострадальные очки, – все точно так, как и было в тех телеграммах. Не соврали господа очевидцы. – Не соврали… – Великий Князь Александр Михайлович достал из своего саквояжа бювар с листами плотной, чуть голубоватой именной бумаги, украшенной по верху гербом дома Романовых и монограммой. Потом немного подумал и отодвинул бювар в сторону, – Господа, давайте обсудим наши дальнейшие действия, после чего я наконец напишу обещанные письма. – Хорошо, Александр Михайлович, сейчас я изложу Вам наше видение обстановки на Дальневосточном театре военных действий. – Я вызвал на экран ноутбука карту, включающую в себя Корею, Маньчжурию, Российский Дальний Восток и часть Японии. – В настоящий момент обстановка такова: Японский Императорский флот безвозвратно потерял свое самое сильное боевое соединение – 1-ю боевую эскадру в составе шести эскадренных броненосцев, двух броненосных и четырех бронепалубных крейсеров, шокирован и обескровлен. Я уже не говорю про психологический эффект от рейда нашей группы на коммуникациях. Прошли через японские воды, часть кораблей арестовали, часть потопили, и при этом Японский Объединенный флот ничего не смог сделать. Напротив, Русский Императорский Флот безвозвратно потерял только бронепалубный крейсер первого ранга «Варяг», бронепалубный крейсер второго ранга «Боярин» и минный заградитель «Енисей». В ремонте различной степени сложности находятся четыре эскадренных броненосца: «Цесаревич», «Ретвизан», «Пересвет» и «Севастополь», а также бронепалубный крейсер «Паллада». После завершения ремонта пяти этих кораблей превосходство русского флота станет подавляющим. Перед самым нашим отъездом совместным приказом Наместника Дальнего Востока адмирала Алексеева и Командующего Тихоокеанским флотом вице-адмирала Макарова Первая Тихоокеанская эскадра временно разбита на пять групп. Первая группа – броненосные крейсера Владивостокского отряда к настоящему времени должны уже полностью блокировать Корейский пролив. Вторая группа – это броненосцы, часть из которых проходит боевую подготовку, а часть находится в ремонте. Третья группа – крейсера блокадного дозора должна была выйти в поход сразу после нашего отъезда, и состоит она из бронепалубного крейсера первого ранга «Аскольд», бронепалубного крейсера второго рана «Новик» и прикомандированного к ним БПК «Адмирал Трибуц». Задача группы – блокада японских коммуникаций в Желтом и Восточно-Китайском море. Срок возвращения – в канун Пасхи, двадцать шестого-двадцать седьмого марта. Сразу после Пасхи им на смену с той же самой задачей выйдет следующая группа блокадных крейсеров в составе броненосного крейсера первого ранга «Баян» и прикомандированного эсминца «Быстрый». Уже в море из состава Владивостокского отряда к этой группе должен присоединиться бронепалубный крейсер «Богатырь». По утвержденному плану, наши корабли будут беречь невосполнимый боезапас и лишь страховать корабли Российского Императорского флота от неприятных неожиданностей. Также для обнаружения боевых и транспортных кораблей противника будут использованы соответствующие технические средства. При определенной ловкости рук проскочить мимо нашего заслона японским, британским и прочим судам будет невозможно. – Что ж вы так, Михаил Васильевич… – покачал головой Великий Князь Александр Михайлович, – так лихо начали, а теперь в кусты? – Если и в кусты, Ваше Императорское Высочество, то исключительно в засаду, – ответил я, – если вы думаете, что это война началась чисто из-за жадности Безобразовской компании и глупости русских дипломатов, то жестоко ошибаетесь. У истоков этой войны стоит британская политика войны против России чужими руками. Турция в Черноморском регионе, Япония на Дальнем Востоке, Австрия и вместе с ней Германия на западе. Как только британским лордам станет ясно, что Япония закачалась, набегут с клистирами и кислородными подушками реанимировать своего клиента. Поскольку кроме Японии, у России здесь противовеса нет, не китайцев же вооружать против нас – эти разбегутся после первого же выстрела. Не исключено и вмешательство в войну непосредственно британцев, под маркой «охраны торгового мореплавания». Добиваться своего они будут всеми средствами, вплоть до вооруженных инцидентов. В случае неудачи все будет списано на самовольные действия командующего британской эскадрой в Вэйхавее адмирала Ноэля. А он к тому времени или погибнет в бою, или застрелится от позора. Но это так, перестраховка – Британия жуть как не хочет воевать с нами сама, ей бы все чужими руками; но и с нарезки сорваться лорды тоже могут, уж очень дорого будет стоить им эта война. Поэтому еще раз повторяю – наше тяжелое вооружение считаем возможным применять только в том случае, если иначе Русский Императорский Флот понесет неоправданно тяжелые потери. – Понимаю вашу позицию, – Александр Михайлович посмотрел на меня, – а я-то уж надеялся… – А в чем причина такого пессимизма, Ваше Императорское Высочество? Я же сказал – нанести тяжелых потерь Русскому Императорскому флоту мы не дадим. Ни Цусима, ни бой в Желтом море вам не грозят. Зато русские корабли будут обеспечены данными разведки и связью как минимуму по стандарту начала сороковых годов. Ну и еще есть некоторые «недокументированные возможности». В любом случае господство на море останется за нами. И если мы не сможем полностью блокировать Японию – на первом этапе просто не хватит кораблей, чтобы перекрыть восточное побережье островов – но вот снабжение японской армии в Корее мы перекроем почти полностью. В условиях, когда японский десант в тыл наших войск становится невозможным, целесообразно перенести усилия на удержание фронта по реке Ялу. Можем предложить для решения этой задачи генерал-майора Романа Исидоровича Кондратенко. Оборонительную линию лучше будет оборудовать по стандартам сороковых годов, по этим вопросам обратитесь к подполковнику Новикову, он один из нас. Сейчас по распоряжению Наместника Дальнего Востока он должен обучать первую в Русском Императорском Флоте бригаду морской пехоты нового строя с подготовкой и вооружением, максимально приближенными к нашим стандартам. Я перевел дух и посмотрел на часы – скоро рассвет и нам отправляться в путь на ту сторону Байкала. Что же, так на пальцах можно объяснять еще неделю, а времени уже нет, пора вручать сюрприз. – Чтобы вы не потеряли даром те пять дней, что вам осталось ехать до Порт-Артура, мы решили сделать вам небольшой подарок. Василий Иванович, доставай. До этого момента постоянно молчавший капитан второго ранга Степанов поставил на стол два ярких пластиковых пакета и небольшой чемоданчик. – Итак, Ваши Императорские Высочества, – сказал я, – все, что стоит сейчас на столе, произведено в начале двадцать первого века и в настоящий момент просто незаменимо. Тут нет ни золота, ни бриллиантов – но как измерить ценность того, что не может быть воспроизведено? Давайте начнем с дамы. Ольга Александровна, вот вам компьютер-планшет. Между прочим, корейский, фирмы «Самсунг». Александр Михайлович, познакомитесь с историей Кореи в двадцатом веке – поймете, почему наши так тянут Корею в состав Российской Империи и почему ни в коем случае нельзя допускать ее захвата Японией. На этой штуке можно читать книги, смотреть фильмы и фотографии. Вот набор сменных флешек к нему. Флешка – это устройство, на котором хранится информация. Вот в этой маленькой коробочке умещается содержимое Большой Британской Библиотеки. Мы все равно рассчитывали встретить вас в Петербурге и приготовили «дамский набор» – в основном тут книги по истории и романы, также в отдельный раздел собрано все, что касается России в первой четверти двадцатого века. Забегу вперед и скажу, что такой раздел, абсолютно одинаковый, есть на всех трех устройствах. В число романов (а как же без них для дамы) включены мемуары одной болтливой старушки. Попробуйте проделать то, что не смогла она, взгляните на Россию и снаружи, и изнутри, попытайтесь понять народ, который сначала «до основанья, а затем…» а потом «за Родину, за Сталина!». Попытайтесь понять, какие качества вы, Романовы, в себе должны взрастить, чтобы за вас вот так умирали и убивали. Понять это – задача для женщины. Василий Иванович, отойди в сторонку и проведи, пожалуйста, с дамой краткий ликбез. Да Ольга Александровна, еще одно предупреждение. Если вам вдруг захочется заменить чем-то новым и прогрессивным что-то древнее и отсталое, схватите себя за руку и три раза подумайте, будет ли от этого лучше. Иногда прогресс, как змея, кусающая себя за хвост, выливается в свою собственную противоположность. На Эллиотах обязательно познакомьтесь с комендантом базы Дарьей Михайловной Спиридоновой – она, несмотря на свои немногие тридцать два года, женщина мудрая и с боевым опытом. Великому Князю Михаилу Александровичу – такой же планшет, но его содержимое сосредоточено вокруг искусства убивать. Даже если Вы, Ваше Высочество, никогда не станете Великим Императором, как надеется Ваша матушка, то это не значит, что Вы не можете стать великим полководцем. Считайте, что в вашем распоряжении все, что написано о войне с времен Александра Македонского до конца двадцатого века. Об этом к вашим услугам огромнейшая серия военных мемуаров людей, прошедших Великую Отечественную Войну. Вам, уважаемый Александр Михайлович, машина посерьезнее – целый ноутбук. Его возможности чуть побольше, чем у планшетов, но подробнее вам объяснят на Эллиотах. Там заложена информация, касающаяся флота и общетехнического развития. То есть того, чем вы так успешно занимались в нашем прошлом. Надеюсь, в этот раз успехи будут еще более впечатляющими. И вот что еще – там, в Артуре, вы будете людьми с самым большим административным весом, от вашего действия или бездействия будет зависеть многое. Каждое ваше слово будет стоить кому-то жизни… Не знаю даже, что и посоветовать, наверное, что-то вроде «все обдумай, взвесь и действуй решительно». Почти рассвело; возле вагонов стоят сани, куда матросы вместе с возчиками грузят наш багаж. В основном в этих ящиках и коробках находятся компоненты очень мощной КВ радиостанции, дальности действия которой, по расчетам капитана второго ранга Степанова, должно хватить напрямую от Петербурга до Порт-Артура. Вот, кажется, и все; встреча на Байкале завершена, а нас ждет еще длинная-длинная дорога на запад. Но свое первое задание мы уже выполнили. Конец 2-го тома.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Пусть ярость благородная», Александр Борисович Михайловский
Всего 0 комментариев