«Сделано в СССР»

Сделано в СССР (fb2) - Сделано в СССР 1968K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Александрович Богдашов

Сергей Богдашов Двенадцатая реинкарнация 3. Сделано в СССР

Глава 1

Большая Лубянка, дом два. КГБ СССР. Один из кабинетов на третьем этаже.

– Я просмотрел вашу записку по объекту «Уралец». Существуют ли иные возражения против его выезда в ФРГ, кроме тех, что там указаны?

– Мы считаем, что даже его знание о состоянии Андропова уже достаточная причина для отказа в выезде.

– О каком состоянии вы говорите? О том, что было месяц назад? Хочу вам сказать, что оно не соответствует текущему, и очень значительно. Так что, та информация, которой владеет Объект – это, на сегодняшний день, скорее дезинформация. Что-то ещё?

– Так точно. На «Уральца» оформлены подписки, связанные с импактитами.

– Хм, это те кристаллы в аккумуляторах, изделия с которыми мы уже начали вовсю экспортировать? Секунду, я сейчас покажу вам один документ. Собственно, вот он. Академия Наук прислала нам на согласование ряд статей в международные научные журналы, и список зарубежных делегаций, которые хотели бы у нас заняться изучением этого открытия. Позавчера такие разрешения были подписаны. Более того, уже подготовлены правительственные проекты трёх конкурсов для крупнейших зарубежных производителей. Те из них, кто предложит максимально выгодные условия, будут допущены к совместному производству и разработке новых типов батарей, изготовленных на основе наших импактитов.

– По агентурным данным отмечено участие «Уральца» в ряде военных разработок.

– Прямое участие? Какие-то конкретные изделия, изобретения, сведения, являющиеся государственной тайной?

– Нет, но он дал советы, которые повлияли на ряд их проектов.

– Советы? Совет и я вам дать могу. В этой папке у меня есть от вас такое же заключение, исходя из которого этого парня не стоило отпускать на соревнования в Испанию. Однако он поехал и привёз оттуда золотую медаль, на которую наш Госкомспорта не рассчитывал. А заодно и передал Внешторгу контакты, по которым уже заключены сделки, и получено значительное количество валюты первой категории. Так что забывайте своё «держать и не пущать», если не хотите закончить службу вахтёром в Урюпинске. Всё должно быть в меру. Мы – люди государственные, и в первую очередь должны учитывать интересы государства, а не тех ваших перестраховщиков, которые действуют по принципу «как бы чего не вышло». Всё понятно?

* * *

Оффенбах – небольшой немецкий городок, расположенный в предместьях Франкфурта – на – Майне. Он ничем особо не знаменит. Здесь находится Europa Sound Studios. В планах продюсера что-то пошло не так, и записываться мы будем не на западноберлинской студии Hansa Records, как изначально предполагалось, а здесь, километрах в пятистах на запад от Берлина.

В конце 1974 Фрэнк Фариан, экспериментируя в студии Europa Sound Studios в Оффенбахе, записывает необычную композицию Baby Do You Wanna Bump, и публикует её под псевдонимом Boney M, по имени героя популярного тогда австралийского детективного сериала. В ней он использует исключительно свой собственный голос, записав на многоканальный магнитофон как мужскую, так и все женские партии.

Неожиданный успех и поступившие приглашения на выступления загадочной группы по телевидению заставили его с помощью кастинг-агента Кати Вольф, набрать коллектив, состоящий из выходцев с Карибских островов и организовать концертные туры. Так родилась легендарная группа Boney M.

Насколько я помню, «живой» голос солиста этой группы, по жизни открывающего рот под «фанеру», вряд ли кому мог доставить удовольствие, и слышать его довелось редким «счастливчикам».

– Сейчас идём в гостиницу, там всем выдам деньги, – радостная Иринка вылетает к нам на улицу, размахивая над головой конвертом с местной «зарплатой». Мы знаем, что нам отломиться только двадцать процентов от той валюты, которую Фариан выплачивает по контракту с Госконцертом СССР. Не велики деньги, но у нас впереди два выходных дня, а до Франкфурта из Оффенбаха можно доехать и на трамвае.

Запись проходит успешно, с опережением графика. Рудольф, помощник Фариана, нами доволен. Немцы никак не ожидали, что мы умеем записывать песни с одного – двух дублей. После выходных у нас первая встреча с Фарианом, которого мы ещё ни разу не видели, запись вокала, и работа по сведению общего звучания. При микшировании наша роль будет минимальна, но поучаствовать в этом процессе крайне интересно. Я и так увидел для себя столько нового, что всерьёз задумался о реорганизации нашей «домашней» студии в Свердловске. Больно уж убого она выглядит по сравнению со всем тем звукозаписывающим великолепием, которое нас окружает в Германии.

– Приводим себя в порядок, переодеваемся и через полчаса гоним во Франкфурт. Время ещё детское. Успеем нагуляться и город посмотреть, – Колино предложение находит бурный отклик у представителей мужской части нашей группы, и недовольные гримасы у девушек.

– Предлагаю немного подкорректировать план, – дипломатично отзываюсь я, – Парни через полчаса собираются в гаштете, напротив гостиницы, а девушки туда подтянутся в течении часа. Сосиски они всё равно есть не будут, а вот лично мне уже пора немного подкрепиться, – я демонстративно постучал по животу, который отозвался жизнерадостным гулом.

– Точно. Заодно по кружке пива выпьем. Я вам там такое пиво покажу, закачаетесь, – откликается Эдуард, подмигивая ребятам.

Нет уж, всенародному русскому празднику, под названием пятница, я разгуляться не дам. Лично проконтролирую, чтобы не больше кружки пришлось на каждую отдельно взятую страждущую душу наших музыкантов. Может и себе небольшой бокал лёгкого пивка закажу. Пятница, всё-таки.

С Хансом – Петером Баумгартнером, моим знакомым спортсменом из ФРГ, я созвонился в первый же день, как приехал в Оффенбах. Не ожидал, что он настолько искренне обрадуется моему звонку. Хотя, когда он сказал, что благодаря мне получил повышение у себя на фирме, то его радость стала более понятна. Удачная карьера для каждого немца – это не только повышение в социальном статусе. Ощутимый прирост в зарплате позволяет подумать о серьёзной медицинской страховке, льготных кредитах, лучших институтах для детей, достойной пенсии. Не то что у нас. Будь ты начальником отдела, или просто подчинённым – особой разницы не заметишь ни в зарплате, ни в пенсии.

Ханс приедет завтра. Кроме тех вопросов, которые я ему задал, у него тоже ко мне появились такие, которые стоит обсудить не по телефону. Мне и на русском-то порой трудно объяснить, что за товары мы готовы выпускать. Заодно и рекламные проспекты того, что мы сейчас уже готовы продавать, ему отдам. Но всё это завтра, а сегодня буду отдыхать, и в последний раз заниматься самоедством. Страшновато мне. До сих пор, я, если и нарушал закон, то так, по-детски. Зато теперь собираюсь провернуть такую афёру, что запросто могу угодить под расстрельную статью. Времени на подумать осталось вечер и ночь. Ещё можно отступить. Сделать попытку более длинным, но легальным путём постараться выправить дисбаланс отдельно взятой страны, в которой все мы процветаем.

По количеству всевозможных фестивальных событий Франкфурт может легко поспорить с любой европейской столицей. Я бы с удовольствием походил по выставке потребительских товаров Ambiente, посетил международную ярмарку музыкальных инструментов, прошёлся по стендам с новинками автопрома на крупнейшем в мире Франкфуртском автосалоне, но не судьба. Не совпали мы с ними по времени года. Так что едем на праздник музеев, который ещё не приобрёл статус международного фестиваля, и ближе к ночи может быть переберёмся на фестиваль Майна, где немцы будут жарить туши быков, пить сидр, и любоваться выступлениями известных артистов на пятидесяти площадках.

Вот вроде бы и не велик Франкфурт, как город. В два раза меньше моего Свердловска по населению, а живёт заметно веселее. Этот факт просто бросился в глаза сразу же, как только мы добрались до Музейной набережной. Ничего подобного в СССР мне увидеть не доводилось. Оба берега реки были украшены и иллюминированы, как новогодние ёлки. А вокруг десятки, а то и сотни тысяч празднично одетых немцев.

– Павел, мы тебя там подождём, – счастливая и уставшая Иринка показывает на ярко украшенный навес, с многочисленными столиками. Находились ребята. Оба берега, на восемь километров – один сплошной праздник. У меня запал ещё не кончился. Ношусь по стендам, лавкам и выступлениям музыкальных групп. Идти на фестиваль Майна сил уже ни у кого не осталось.

– Вы там место выберите, чтобы салюты оттуда можно было смотреть, – советую я ей, прикинув по времени, что до начала фейерверков осталось полчаса. Наши девчонки должны быть мне благодарны. Это я их убедил, что туфли на высоком каблуке – совсем не та обувь, в которой они смогут выжить до окончания массовых гуляний.

Слежку за собой я обнаружил перед самым салютом, когда совсем стемнело. Зрение у меня такое. Позволяет в темноте видеть не хуже, чем днём. А вот агенту пришлось ко мне приблизиться почти вплотную. После изучения мной стеклянных витрин, с экспонатами народных промыслов, нарисовался и его напарник. Не рассчитали они, что их неприметная одежда на празднике будет бросаться в глаза. Да и на темноту чересчур понадеялись, когда один лёгким кивком показал второму, где я нахожусь.

– Похоже, «Штази», – подумалось мне, когда я разглядывал агентов. Есть некоторые мелочи, которые вроде и не бросаются в глаза, но подсознательно фиксируются зрением. Кроме военной выправки и короткой стрижки, я отметил у одного из агентов высокий тугой воротник рубашки, который ему не мешал, что уже для меня странно, и ботинки у второго, очень похожие на офицерские. На западных немцев я за эти дни вдоволь насмотрелся. Тут такую обувь сейчас не носят.

Плохо дело. МГБ ГДР, в простонародье «Штази» – спецслужба очень серьёзная. Одна из лучших в мире. Понимаю, что им до меня никакого дела нет. Попросили их коллеги из КГБ за мной присмотреть, они и присматривают. А я, наивный уральский юноша, ещё удивился, что же это к нам не прицепили никакого сопровождающего. Оказывается, вот оно как.

– Кое-как для тебя стул сохранили. Тут кто только на него не покушался, – улыбаясь, сообщил мне Алексей, пока ребята разбирали со стула сумки, освобождая мне место за столиком.

– Что тут вкусного дают? – поинтересовался я, устраиваясь поудобнее, и в отражении на зеркалах бара, наблюдая за теми, кто за мной следит. Нет у меня желания их расстраивать. Уважаю я немцев из ГДР. По мне, так они самые надёжные союзники СССР. И где-то подспудно меня давит Память. Мы, русские, их предали. Вывели свои войска, а в поддержку друзей даже слова не сказали. В результате демократия сработала так же, как всегда. ГДР вошла в состав ФРГ (немцы это почему-то назвали воссоединением, но по факту – именно в состав) без всяких референдумов и прочей демократической чепухи, которую так любят самые демократичные на земле люди из самой демократической страны в мире. И никого это не удивило. А вот Крым… Да пофиг тем демократам, что там всё прошло по закону – это же не Германия, и не Югославия. Вот такая она, эта демократия… толерантная, когда надо…

– Попробуй штрудель с вишней, – советует мне Ольга, закатывая глаза к потолку, – Ничего вкуснее в жизни не ела.

С Ольгой, одной из наших солисток, у меня сложные отношения. Я пообещал ей, что она станет звездой. Потенциал у девушки огромный. Я себя считаю неплохим музыкантом, но всё-таки я не настолько гениален, чтобы дать ей раскрыться полностью. Есть в музыке такое ощущение, что иногда ты исполнение другого человека воспринимаешь, как откровение, и в какие-то моменты понимаешь, насколько это круто. Словами передать это трудно, но я попробую.

Когда теряет равновесие твоё сознание усталое, когда ступеньки этой лестницы уходят из под ног, как палуба, когда плюёт на человечество твоё ночное одиночество,- ты можешь размышлять о вечности и сомневаться в непорочности идей, гипотез, восприятия произведения искусства, и – кстати – самого зачатия Мадонной сына Иисуса. Но лучше поклоняться данности с глубокими её могилами, которые потом, за давностью, покажутся такими милыми.[1]

Вот мог бы я в своей первой жизни писать такие тексты – стал бы самым матёрым рэпером в своей стране.

На музыку и аранжировку в этом стиле и моего таланта хватит. Главное – наглости побольше, и студию получше. В рэпе совсем не боги горшки обжигают, далеко не боги…

До начала салютов успеваем договориться, что сразу после них бежим на трамвай. Время уже позднее, а такси тут дорогие.

Номер в гостинице у нас с Николаем на двоих. Пока Коля был в душе, я, не включая свет, постоял у окна. Рассеянный облаками свет Луны позволяет мне видеть всё, словно днём. Я смотрел, как те двое, что за мной следили на набережной, пошли к телефонной будке. Минут через пять они вернулись к гостинице, сели в серый «Фольксваген Жук» и уехали в сторону выезда на автобан. Номер запоминаю машинально. Пригодится.

Утро. Сижу после тренировки и душа в кафе при гостинице. Тренирую Ольгу, нашу солистку, в правильном использовании немецких глаголов. Недели три назад мне всё-таки пришлось применить к ней заклинание Концентрации. Никак ей не давались ни тексты песен на английском, ни тот минимум немецкого, с которым она хотя бы не потеряется в этой стране. Зато теперь она бодро лопочет с персоналом студии и даже пробует читать немецкие газеты и журналы.

Вчера Ольга успела где-то купить журнал «Бурда Моден», и теперь, захлёбываясь от восторга, присела мне на уши, чтобы выплеснуть свои впечатления. Я заставляю её переводить свои восторги на немецкий язык, поправляю ошибки, и демонстративно затыкаю уши, когда она пробует перейти на русский. Полчаса уже забавляемся. Внезапно Ольга сбивается, а потом и совсем замолкает, глядя куда-то в сторону. Машинально повернувшись, вижу Ханса Баумгартнера, который тоже меня заметил и пробирается по залу к нашему столу.

– Представишь меня девушке? – спрашивает Ханс, после того, как мы с ним заканчиваем ритуал приветствий.

– Мм, даже не знаю. Ты всего-то лишь один из известных немецких спортсменов, а она – будущая мировая звезда эстрады, – задумчиво тяну я, и прыскаю в кулак, увидев озадаченные лица обоих. Немец, поняв, что его разыграли, хлопает меня по плечу и в голос хохочет, а Ольга, перестав краснеть и покрываться пятнами, начинает неуверенно улыбаться.

– После такой рекомендации я просто не могу не пригласить вас вечером в ресторан, – выдаёт Ханс, задумавшись на пару секунд, а потом решительно тряхнув головой. Он чему-то улыбается, и пытается состроить невинное выражение лица. Лицедействующий спортсмен – это забавное зрелище. Наверняка же что-то задумал. А то я не успел заметить, как он на мгновение даже глаза прикрыл, восторгаясь собственной хитростью и гениальностью.

– Ольга, ну что, объедим вечером зажравшегося капиталиста? – прихожу я на помощь девушке, которая явно тормозит. Она часто-часто кивает, заворожено глядя на немца.

Упс, а Ханс-то, с их, женской точки зрения ведь действительно хорош. Этакая почти двухметровая арийская бестия, в блондинистом варианте. Лицо, правда, топором рублено, но для мужика оно вполне нормальное. Вот немкам в этом плане не шибко везёт. Приличные фигурки у них ещё нет-нет, да наблюдаются, а вот мордашки… Вчера весь вечер высматривал, но так красивых женских лиц и не увидел, – Тогда иди, готовься. Мы тебя часов в семь заберём.

– Рассказывай давай, что задумал? – возвращаю я на землю спортсмена, мечтательно уставившегося вслед уходящей девушке.

– Слушай, а ты правду сказал насчёт звезды эстрады? Или это просто шутка?

– Ханс, ты знаешь, кто такой Фрэнк Фариан? – спросил я, глядя на немца, который не задумываясь отрицательно замотал головой, – Понятно. А про Boney M что-нибудь слышал?

– Конечно. Эту группу на каждом телевизионном канале крутят, и по радио тоже.

– Тогда знай, что Фариан – это их продюсер и композитор, а мы сюда приехали по его приглашению. Что-то мне подсказывает, что у нас есть приличный шанс на известность. Ольга поёт пять песен из двенадцати. Три из них вполне могут стать хитами.

– Тогда, думаю, некоторая известность ей окажется не лишней, – как бы про себя заметил немец, потирая руки.

– Ханс, – требовательно протянул я, – Ещё раз спрашиваю – что ты задумал?

– Ах, да, – спохватился мой собеседник, увлечённый собственными размышлениями, – Помнишь, я в Испании тебе рассказывал, что мне крайне желательно мелькать в новостях и засвечиваться в прессе, как публичному лицу нашей фирмы. Я могу сейчас позвонить своим коллегам в Мюнхен, и они сольют журналистам информацию о том, что я увлёкся русской девушкой. На небольшой скандальчик этого вполне хватит.

– Эх, Ханс. Нет у вас в душе русского размаха, – разочарованно помотал я головой, – Из потенциальной сенсации вы готовы выкроить только мелкую пошлость. Вот скажи мне, на что бы ты сам обратил внимание в первую очередь. На то, что кто-то с кем-то встретился, или на заголовки «Русские идут», «Раскрыт тайный проект Фрэнка Фариана», «Крупная немецкая фирма вступила в переговоры с русской певицей».

– Павел, ты про что сейчас говоришь?

– Да про то же самое. Про сенсацию. Почему ты считаешь, что вашу встречу надо подать, как заметку для жёлтой прессы, на что Ольга, кстати, вряд ли согласится. При грамотном подходе может получится очень интересный полноценный репортаж, или журналистское расследование. Пусть писаки узнают, что твоя фирма довольна необычными товарами из СССР и заинтересована в том, чтобы пригласить для участия в их рекламе русскую девушку. Для романтики и для впечатлительных домохозяек от себя добавишь, что впервые увидел фотографию девушки на обложке кассеты и потом неделю не ел и не спал. А заодно и намекнёшь, что вы торопитесь с контрактом, так как предполагаете, что она вскоре станет очень популярной певицей. Не зря же ей заинтересовался один из лучших продюсеров в мире. Думаю, как-то так стоит материал подать.

– Здорово. Жди меня тут. Я сейчас Хельге позвоню. Это наш директор по рекламе, – возбуждённый немец ринулся в фойе гостиницы, к телефонным кабинам. Я рассчитался с официанткой, попросив принести ещё одну бутылку минералки. С собой возьму. Чувствую, день сегодня предстоит жаркий.

Ханс приехал на здоровенном тёмно – синем Мерседесе. Первое, что меня сразу же удивило – это то, что машина блестела так, словно минуту назад выехала из мойки и полировки.

– Ханс, ты на мойку что ли заезжал? – задал я немцу вопрос, проведя рукой по крылу. Ладонь была чистая, и на крыле никакого следа.

– Нет. А что?

– До Мюнхена километров триста, а у тебя на машине ни пылинки.

– Я работаю в Мюнхене, а живу в Баден – Вюртемберге. Он как раз на половине пути между Мюнхеном и Франкфуртом.

– Пусть так, но объясни мне, как можно проехать больше ста километров, чтобы машина при этом осталась идеально чистой? – я дома просто страдал оттого, что у меня машина постоянно грязная, а во всём городе существует только четыре автомойки.

– После мойки я проехал… – Ханс задумался, и начал считать, загибая пальцы, – Километров семьсот. А что, у вас хотя бы раз в день дороги не пылесосят?

Мда-а. Пылесосов на наших дорогах я при социализме не наблюдал. Ездят поливалки. Обрызгают дорогу, щёткой грязь размажут, и не дай бог после такой «чистки» за ними следом проехать на вымытой машине. Даже на высокой Ниве по двери в грязи окажешься. Вроде всё это такие мелочи, а для меня – нужные идеи в копилку. Как только домой вернусь – озадачу ребят новыми темами. Пора делать наши города чище.

– Представь себе, у нас даже крыльцо у магазинов каждый день с порошком не моют, – буркнул я, вспоминая своё удивление по утрам, когда я на пробежке любовался ежедневной процедурой всеобщего мытья. Немцы, не жалея пены, по утрам до блеска намывали свои рабочие места и входные группы магазинов. Ещё в ступор меня ввела жилая пятиэтажка. С одного торца дома у неё на первом этаже была булочная, а с другого – бензозаправка… – Подожди-ка. Ты что, каждый день на работу ездишь за сто километров?

– За сто шестьдесят, – скрупулёзно уточнил Ханс, – Для Германии это нормально. От моего дома до работы дорога ровно час занимает. На автобане скорость движения не ограничена, а моя зверюга двести километров в час выдаёт.

– Ух ты, – притворно удивился я, наблюдая в боковое зеркало, как за нами следом едет серый Фольксваген Жук со знакомыми номерами, – Покажешь?

– Подожди пару минут, сейчас на автобан выскочим, – азартно отозвался немец.

– Да, шикарная машина, – одобрительно киваю я Хансу, после того, как убеждаюсь, что наши преследователи на Жуке безнадёжно отстали, стоило нам разогнаться чуть больше ста тридцати километров в час, – Кстати, а куда мы едем?

– К моему школьному другу. Он лет пять работает на Франкфуртской бирже, и, думаю, легко ответит на те вопросы, которые ты пытался задать мне.

– А его не смутит то, что я русский?

– Хотел бы я увидеть, что может смутить Карла, особенно, если он почувствует запах денег, – проворчал Ханс, на приличной скорости входя в поворот на развязке автобана.

Карл Блютнер оказался живчиком среднего роста, с выдающимся носом, густыми бровями и умным взглядом. Жил он в добротном трёхэтажном доме, с небольшим садом. На балконе дома играли дети, а в окне первого этажа мелькнуло женское лицо.

– В доме поговорить не дадут. Да и душно там сегодня. Пойдёмте в беседку, – вздохнув, устало улыбнулся Карл, – Сегодня к нам родственники жены в гости нагрянули. Всё бы ничего, но у них пятеро детей.

– И у тебя двое, – развеселился Ханс, вникнув в суть проблемы. Да уж, хозяину дома сегодня точно не позавидуешь. Даже боюсь себе представить, что у него нынче в доме творится.

Беседка мне понравилась. По сути это приличный по размерам застеклённый летний дом, с камином, баром и холодильником. На полу брошена шкура неизвестного мне животного, а плетёные кресла заботливо снабжены подушками и накидками.

– Кто что будет? – поинтересовался Карл, выставляя на стол запотевшие бутылки с пивом, и кивая на открытую по пути дверцу бара.

На барное изобилие мы с Хансом ответили дружным отказом, а вот бутылку пива он, к моему удивлению, к себе подтянул.

– Ух, хорошо, – влив в себя разом полбутылки холодного пива, Карл выдохнул, и довольно посмотрев на нас повлажневшими глазами, продолжил, – Вот теперь рассказывайте, что там у вас за дела.

Я посмотрел на Ханса, который в ответ пожал плечами и занялся изучением содержимого своей кружки.

– Ситуация коротко выглядит так. Есть русский парень, которому время от времени поступают приличные транши на его счёт в швейцарском банке, – начал я разъяснять ситуацию.

– Приличные – это сколько? Тысяча, две, три? – улыбаясь, поинтересовался хозяин дома, взмахивая на произносимый им счёт бутылкой, как дирижёр палочкой, и сделав в конце глубокий глоток, который, судя по предыдущему, должен был помочь ему добить эту бутылку до дна.

– Тысяч двести – триста, – поправил я его, наблюдая за активными движениями кадыка, которыми он проталкивал в себя пиво, – «Надо было подождать секунд пять», – подумал я, когда пиво начало фонтанировать, а Ханс приложил Карла своей ладонью по спине, от чего тот закашлялся ещё сильнее.

– Марок? – сорванным голосом поинтересовался Карл, когда откашлялся и смог говорить.

– Франков, – нейтрально отозвался я, наливая и себе пивка. Вот же гады – капиталисты. Споили-таки советского спортсмена. Уже второй раз в их Германии пиво пью. Увидел бы меня сейчас Семёныч… – Примерно раз в месяц – два, хотя думаю, что транши будут увеличиваться в размере.

– Деньги криминальные? – прищурился Карл, глядя мне в глаза.

– Я не оговаривал, но предполагаю, что всё будет перечислено официально, со счёта одной из самых известных швейцарских клиник. Хотя, возможно, что клиенты, которые оплачивают косметическую операцию, могут заплатить и напрямую, на указанный счёт, – уточнил я на всякий случай, подумав о системе налогообложения.

– И кто же у нас такой известный хирург? – ухмыльнулся Карл, найдя логическую лазейку для своих подозрений.

– Это лишний вопрос. К нашим делам он не относится, – обрезал я не в меру любопытного немца, – Вам достаточно знать, что деньги чистые, и на них надо купить акции, или доли в предприятиях, согласно списку. Но у нас есть проблемы. Деньги сейчас на счёте в швейцарском банке. Я мог бы их снять, но я туда не могу попасть.

– Это не проблема. Можно выписать доверенность у немецкого нотариуса на конкретную операцию, и деньги переведут, – тут же нашёл выход Карл, – А до того же Цюриха от нас час езды на машине. Нам, немцам, визы не надо. Хватит и водительского удостоверения, показанного на границе.

– На кого будут зачислены купленные акции, если русский клиент не пожелает обозначить свою фамилию? – я продолжил список тех вопросов, которые меня интересовали в первую очередь.

– Оффшор. В данном случае островной. Компанию можно купить и переоформить в течении суток. Выявить владельца там практически нереально. На виду будет только назначенный директор.

– Оффшоры уже есть? – удивился я, думая, что это изобретение родилось гораздо позже. Лет этак на десять – двадцать, – Я слышал о них в институте, но вроде бы этот проект только рассматривался на перспективу.

– В США они существуют с пятидесятых годов, а в Англии и Ирландии с начала семидесятых.

Карл оказался матёрым специалистом. Он свободно ориентировался в законах и финансах. У него были готовые ответы на большинство моих вопросов. Информацию о возможностях покупки американских акций Карл обещал дать в среду, а оффшорную компанию можно будет купить во вторник.

Ханс, с разрешения Карла, сходил в дом, чтобы позвонить в Мюнхен. Вернувшись, он выразительно постучал по часам, и мы, получив от Карла визитку с телефонами его родственника – нотариуса, поспешили откланяться.

– Что-то случилось? – спросил я у Ханса, когда мы выехали на автобан.

– Хельга просила к ней заехать. Хочет детально проговорить, как и что мы будем рассказывать сегодня журналистам. Но сначала заедем перекусить куда-нибудь, а то знаю я её. Сама вегетарианка, и другим то же самое навязывает, – Ханс недовольно скривил губы, демонстрируя своё отношение к плодоовощной диете.

Я покивал головой в знак согласия и уставился в окно. Очень непривычные пейзажи вокруг. В Германии вся земля обихожена. Я проводил взглядом отдельно стоящий кирпичный дом у реки. К нему вела идеально прямая дорога, пусть и неширокая, но ровненькая. Из машины хорошо было видно, что ям и ухабин на ней точно нет. А вокруг аккуратно нарезанные поля, огороженные столбами с натянутой проволокой. И так у них везде. Идиллия. У нас подобное благолепие и в образцово – показательных хозяйствах не увидишь. Даже не хочется вспоминать, что по некоторым деревенским улицам мне на Ниве приходилось пробираться с опаской, поглядывая на коров, стоящих по брюхо в воде в очередной луже посреди дороги. Пусть у колхозников нет возможности приличные дома себе построить, но для самих себя ту же дорогу подсыпать совсем несложно. День-два работы, и не надо будет всё лето ходить до магазина в резиновых сапогах. Техники полно. Рядом река, где гальки и песка завались. Нет желания.

За шестьдесят лет идеологической накачки людям на генетическом уровне вбили в голову, что добротное хозяйство на селе может быть только у кулаков. Зажиточных, крепких хозяев кого расстреляли, а кого раскулачили и нищими в Сибирь сослали. Классовые враги социализма.

Вот и получили мы нынче на селе то, что имеем. Грязь, халупы и нищету. А в городах – пустые прилавки продуктовых магазинов.

– Павел, Павел, – Ханс несколько раз похлопал меня по плечу, прежде чем я очнулся, – Мы приехали, а ты, похоже, заснул с открытыми глазами.

– Извини, задумался, – пробормотал я, выбираясь из автомобиля, – Но двойная порция крепкого кофе была бы весьма кстати.

Хельга оказалась худой и весёлой стервой, с короткой стрижкой и шикарным чувством юмора. Кроме неё и двух сиамских кошек в большой городской квартире никого не оказалось.

Выслушав Ханса, она поправила на носу очки, в тонкой золотой оправе, и легко прошлась перед нами к полкам, откуда вернулась с фотоаппаратом.

– Ханс – Петер, я конечно допускаю, что у вас могут временами возникать спорадические вспышки повышенного интеллекта. Но тогда объясните мне, почему за долгие годы нашего сотрудничества все остальные предложения, исходящие от вас, состояли из одного предложения и всегда были по солдафонски прямы. Я без сомнения определила бы ваше авторство, если бы вы пришли ко мне с предложением устроить скандал из того, что вы пожелали поволочиться за очередной юбкой. А что я слышу? Вы элегантно и без скандала предлагаете собрать вместе несколько идей, в кои-то веки вспоминаете об интересах фирмы, и превращаете всё это в любопытную интригу. Браво! Публике действительно будет интересно узнать и про нас, и про русскую девочку, и про тайны знаменитого продюсера. Есть только одна деталь, которая вызывает сомнение. Обычно во всех ваших скандалах Ханс – Петер Баумгартнер всегда бывает на первом плане, а тут вы изменяете самому себе. Вы можете развеять моё удивление?

Ханс шумно выдохнул, комично закатил глаза в потолок и с уморительной гримасой повернулся ко мне.

– Так я и думала, – припечатала его стервозная начальница, правильно истолковав пантомиму, – Теперь давайте знакомиться с вами, молодой человек. У меня хорошая память на лица. Так что не надейтесь, что если вы отрастили волосы и сменили очки, то я вас не узнаю. Вы же тоже спортсмен? – дама уселась передо мной на подлокотник соседнего кресла, и закинула ногу на ногу. Ага, в мини-юбке это же так естественно…

– Так точно, фройляйн Очевидность. Самый что ни на есть спортсмен. Надеюсь, этого прискорбного факта достаточно, чтобы я заранее посыпал свою голову пеплом перед лицом вашей нечеловеческой мудрости, – выдал я сложную фразу на немецком, ни разу не сбившись.

– Хм, неплохо… А с учётом того, что вы русский, так просто замечательно. Удивлена, – дама пересела на кресло, и даже руки положила на колени. Ни дать, ни взять – целомудренная школьница, – Хотя, пусть так и будет. Признаю свою мудрость, и даже местами – гениальность. Тогда слушайте, какие изменения я успела внести в ваш план, пока вы непонятно где катались и наверняка успели насладиться мясом невинно убитых животных. Места заказаны в ресторане «Медичи». Ханс предложит девушке контракт на год, на двести сорок тысяч марок, от которого она, ради музыки, гордо откажется. Это для прессы. Пусть пишут заголовки – «Русская певица отказалась от двухсот сорока тысяч марок». Об этом я с журналистами договорилась. Ни один немец такую новость мимо не пропустит. На самом деле она получит пять тысяч марок за фотосессию и мы поместим её фото в наших каталогах. Но это чуть позже. Пока мне нужно её увидеть хотя бы на любительских снимках, – Хельга кивнула на фотоаппарат, который она принесла, – В вашем контракте с Фарианом нет ограничений по рекламе?

– У нас пока неполный контракт. Только на запись. Я думаю, что основной контракт продюсер предложит после того, как поймёт, хорошо ли нас принимают слушатели, – подтвердил я её размышления, – С оплатой Ольге за рекламу всё понятно. А что получат актёры за участие в вашем спектакле?

– Я не поняла, о чём вы говорите? – холодным тоном произнесла Хельга.

– О скромном гонораре трём актерам за сегодняшнее выступление. Жалкие три тысячи марок помогут нам скрасить этот незабываемый вечер, – начал я вещать с восторженно – глупым лицом.

– Учитывая низкий уровень профессионализма, жалким актёришкам и трёхсот марок будет достаточно, – прошипела стерва, вытаскивая из сумки чековую книжку.

– Точно, – хлопнул я себя по лбу ладонью, – О каком актёрском гонораре может идти речь, если в деле замешаны такие персоны? Сами подумайте. Золотой медалист Европы, серебряный медалист, и мировая звезда эстрады… Да тут девяти, нет, пятнадцати тысяч мало…

– Вот вам чек на три тысячи, и чтобы через минуту вас тут не было, – стерва толкнула к нам длинным ногтем чек по стеклу стола, – Никогда бы не поверила, что советские люди могут быть так меркантильны.

– Фройляйн Хельга, – проникновенно начал я, приложив правую руку к груди, – Клянусь вам уже потраченной премией Ханса – Петера Баумгартнера, что я ненавижу бесплатный труд не меньше, чем вы.

Немка смотрела на меня пару секунд, выпучив глаза, а потом зашлась таким хохотом, что я вполне обоснованно ждал, когда же у неё оторвутся все пуговицы на платье. Не переставая ржать, она попёрла нас из квартиры. Непредсказуемая женщина.

Последнее, что я услышал, перед тем, как захлопнулась дверь, был сочный звук напутственного шлепка, пришедшегося по ягодице моего соратника Баумгартнера.

Вот же стерва!

Глава 2

В том, что пресса нас не подвела, мы убедились через день. Нам улыбались в гостинице, на остановках и в гаштете. Незнакомые немцы стали чаще здороваться на улицах. Создавалось ощущение, что с нас спала шапка – невидимка, и швабские аборигены нас стали замечать.

Оффенбах – небольшой городишко, и его жителям было крайне интересно узнать, что же про их город пишут в газетах. Звукооператоры, совместно с Рудольфом, накупили целую стопку газет, которую выложили на столе в комнате отдыха. Даже сам Фариан, когда впервые появился на студии, то сначала прочитал прессу, и только потом пошёл слушать записанный материал.

Есть, конечно, и неудачи, а как же без них. Из всех наших текстов, переведённых на английский язык, Фрэнк, поморщившись, оставил только два. Остальные ушли на повторный перевод. С другой стороны то, что мы крепко засветились в прессе, ему понравилось.

Вокал к двум песням записали за день. Больше времени потратили на переучивание партий, чем на запись. К инструментальным партиям у Фариана особых претензий не было, а вот с голосами он поработал прилично.

Для нас это отличная школа. Мне, например, правильное произношение шипящих согласных перед микрофоном далось не сразу.

Справился только тогда, когда текст выписал и расставил там значки и подчёркивания на замечания, сделанные мэтром, по свистящим согласным, ударениям и местам, где надо заранее брать дыхание.

Нам объявили два дня выходных из-за переделок текста. На студии пока записываются сессионные музыканты. Фрэнк решил добавить в некоторые песни больше духовых инструментов, и дописать латиноамериканские ударные. Многодорожечные магнитофоны позволяют такое делать без перезаписи дублей.

У меня на предстоящие дни намечено два вида развлечений. На часть выторгованных у Хельги денег я купил себе фотоаппарат Лейку М4 и десяток цветных плёнок. Буду с энтузиазмом американского туриста теперь постоянно снимать то, что можно применить в СССР. Деньги я с Хельги вытребовал чисто из вредности, как компенсацию за её повышенную стервозность, а вот смотри-ка, пригодились для дела. У меня сразу целая плёнка уже ушла только на одни образцы мебельной фурнитуры. Вспомнил, как мать постоянно мучается с ящиками шкафа, которые то заклинивают, то соскакивают с деревянных реек, когда в гостинице наткнулся на ящики, выкатывающиеся по роликам одним движением пальца. Дальше пошли ручки, механизмы трансформации дивана, сборные полки.

Теперь фиксирую всё на плёнку. На готовых примерах мне же потом легче будет объяснять, что я примерно хочу увидеть в наших разработках. Смешные мелочи, на первый взгляд, но как же меня бесит, что у нас в стране их нет. Рано или поздно такие незначительные детали наберут критическую массу и лягут в основу утверждений, что «у них всё лучше». Вот хоть сколько запусти страна космических кораблей, а постоянно капающий кран, пустой холодильник и уродская обувь всё перечеркнут.

Большие планы у меня на поездку в гигантский магазин, вроде нашего «Товары для дома», только раз в двадцать побольше. Видел я из машины один такой на окраине Франкфурта.

Завтра беру с собой штук пять запасных плёнок и поеду снимать ванны, унитазы, светильники и ещё сотню всяких мелочей, без которых вроде и вполне можно прожить, но выйдет такая жизнь чуть более унылой и не слишком радостной. Не тянет на высокие принципы? Да мне плевать. Зато нормально укладывается в моё видение будущего.

Вторым увлекательным занятием будет наблюдение за бурно развивающимся романом между Ольгой и Хансом. Теоретически, они и без меня вполне могут справиться, но тут другая беда. У Ольги, при виде Ханса, куда-то исчезает всё её знание немецкого языка, а Ханс, как истинный ариец, по-русски ни бум-бум. Товарищ дерево. Началось у них всё с розыгрыша журналистов, вот только журналистов уже нет, а встречи продолжаются. И глаза у Ольги шальные, когда она этого немца видит. Так что каждый вечер какое-то время провожу с ними, пока они планы согласовывают, помогаю с общением. Потом они уматывают на танцульки, или устраивают прогулку на речном катере, или пытаются меня обмануть… Пусть тренируются. Им предстоит ещё с тёщей знакомиться…

Наблюдение за собой я перестал замечать. Когда к нотариусу ездили, все глаза проглядел, но остался твёрдо уверен, что никто за нами не следил. Больно уж хорошо просматривалась пустая дорога между двумя пригородами во время поездки. Да, я не специалист, и может на своей территории мне КГБ устроило бы похохотать, но тут… Не, не верю.

Скорее всего причина в прибытии представителя нашего торгпредства. Он, якобы, должен поучаствовать в составлении основного контракта. Однако, про контракт этот импозантный дядечка ничего не спрашивал. С брезгливой миной осмотрел гостиницу, в которой мы живём, записал наши телефоны, и сказал, что перезвонит из Франкфурта, как только устроится. Два дня уже прошло, а от него ни слуху, ни духу. Видимо никак устроится не может.

Всю чехарду с предстоящей покупкой акций я начал спонтанно, когда появилась валюта на счёте. Планы, которые я строил раньше, предполагали участие нашей организации в скупке нужных фирм и технологий. Пока государственная машина на эти инициативы ничем не ответила. Вопрос о возврате части валютных поступлений где-то завис, и никакой конкретики от чиновников добиться не удаётся. Вроде валюту и не украли, но она куда-то исчезла.

Мне же необходимо сделать некоторые обязательные шаги, чтобы у страны появилась возможность технологического прорыва. Один из таких перспективных вариантов у меня возник после разговора с отцом.

Если честно, я не понимаю, что на сегодня мешает увеличить плотность монтажа на тех же процессорах.

– Сын, на самом деле причин много. Одной из основных является огромное количество технологического брака. Что у нас, в Подольске, что у японцев цифры примерно одинаковые. В брак идёт девяносто пять – девяносто шесть процентов. Суть проблемы в том, что при выращивании монокристаллов они изобилуют дефектами на атомарном уровне – дислокациями, вакансиями, то есть или отсутствием атомов в кристаллической решетке, или наоборот избытком атомов в решетке. Подложка, сделанная из таких дефектных монокристаллов, не позволяет вырастить нормальную микросхему, состоящую из многих тысяч элементов. При таком проценте брака переходить на следующие уровни просто не имеет смысла. Есть ещё проблемы с затворами транзисторов и токами утечки.

Я слышу от бати те аргументы, которые вполне ожидаемы. Однако, это не причина, чтобы не дать ему выговориться.

– Ну и что. Делают же сейчас процессоры и на таких условиях. Кстати, весьма приличные количества научились производить. Да и цена, я бы не сказал, что заоблачная, – моё спартанское спокойствие заметно оживляет наш разговор.

– Так-то оно так, да не совсем. Те девяносто шесть процентов брака – это же не просто затраты на материал. Его-то как раз уходит не так уж и много. Другое дело – сколько средств приходится тратить на работу оборудования, и ты не поверишь, но и на контроль. Выявление брака у процессора стоит не менее дорого, чем его производство. Выходной контроль, завершающий технологический цикл изготовления устройства, очень важная и сложная задача. Для проверки всех комбинаций схемы, состоящей из двадцати элементов с семьюдесятью пятью совокупными входами, при использовании устройства, работающего по принципу функционального контроля со скоростью сто четыре проверки в секунду, потребуется одна тысяча девятнадцать лет, – отец захлопнул блокнот, из которого он, не надеясь на свою память, выудил необходимые цифры.

– Не знаю, доводили ли до ваших заводчан эти цифры, но на космической станции «Салют-5» получены вполне обнадёживающие результаты. Почти пятикратное повышение качества у полученных там полупроводниковых материалов. Учёные ждут результатов с «Салюта-6», который взлетит уже в этом году. Будут проведены ещё две аналогичные программы. Одна наша, советская, а вторая, «Беролина», подготовлена учёными ГДР.

– Я не экономист, но и так, навскидку, готов тебе сказать, что шкурка выделки не стоит. Никто не потащит на орбиту десятки тонн оборудования и сырья ради производства твоих процессоров. К тому же, ты видел по телевизору фото этих «Салютов»? – отец ехидно прищурился, задавая вопрос. Ага, наверняка не просто так спросил. Есть какой-то подвох.

– А что там не так? – вопрос задаю их вежливости, чтобы не молчать.

– Показывают фотографии первого «Салюта», а в газетах дают описание несколько иной станции. О чём это говорит? – с усмешкой поинтересовался отец.

Ясный пень. Станция насквозь военная, – вздохнул я разочарованно, – Значит ничего приличного к этой программе прицепить не удастся. Кстати, а ты не помнишь, в прессе давали какие-нибудь данные по её орбите?

– Градусы не запомнил, а удаление от Земли вроде километров двести – двести пятьдесят, – почесав в затылке, и задрав глаза в потолок, вспомнил батя.

– Точно! – я вскочил из-за стола и взволнованно заходил по кабинету, – Мало. Двести пятьдесят километров мало. Даже пятьсот, и то не хватит. Космический вакуум не является абсолютным. Даже межгалактическое космическое пространство и то содержит газ. На высотах около пятисот километров над поверхностью Земли давление газа составляет десять в минус восьмой степени миллиметров ртутного столба. Кроме того, утечки газов из внутренних объемов космического корабля, выделение газов из материалов его наружной обшивки и выбросы двигателей создают серьезные трудности для технологических процессов, требующих глубокого вакуума. По идее нам надо получить давление десять в минус одиннадцатой.

– Не совсем тебя понимаю, но по мне, так ты что-то чересчур фантастическое придумываешь, – лицо родителя выразило максимальную степень недоверия, уходящую в безнадёжный скепсис.

– Ничего невыполнимого не вижу. «Салюты» по девятнадцать тонн весят. Раз их научились выводить на орбиту, значит технология отработана. Идём дальше. Наш космический фонарик, который ты не раз видел у нас в чертежах и на макете, не обязательно должен отражать свет на Землю. Взяв за основу его конструкцию, и сменив материал «лепестков», мы можем получить мощнейшую солнечную батарею. Кстати, когда я в Москве про наш проект рассказывал, меня очень плотно расспрашивали о возможности вывода наших светильников грузовым беспилотным кораблём. Как я понял из намёков, этот «Прогресс» очень скоро будет обслуживать станцию «Салют-6». Значит можно будет решить вопрос с доставкой сырья и вывозом готовой продукции. Трудность будет с созданием глубокого вакуума, но у американцев есть разработанный для «Скайлэба» «молекулярный экран». Вполне возможно, что и у нас такая штука имеется. Хотя она наверняка, как всегда засекречена армейцами.

– Хорошо. Допустим я готов поверить, что техническая, я повторяю и подчёркиваю – техническая, возможность теоретически имеется. Можно в солнечной или электрической печи создать расплав и выдать его в виде ленты. Я даже знаю, что у нас есть такая технология, позволяющая обойти наличие затравочного кристалла в буле. Это на порядок выгоднее, чем варить цилиндрическую булю и резать её на пластины. Несложно, не слишком затратно по энергии, и вполне терпимо по весу. Я даже готов поверить, что в космосе возможно нанести на подложку все необходимые слои полупроводников, изоляции и токопроводящих участков. С учётом вакуума и ограничений по производительности всё это оборудование можно у нас на кухне разместить, и ещё место останется. Допускаю, что существует, в виде ничтожно малой величины, вероятность того, что правительство тебе поверит и найдёт возможность оттянуть у военных одну – две космические станции, и снабдит из обученным экипажем и беспилотными транспортными кораблями. Всё это у страны есть. Теперь о том, чего нет. Для начала нет собственных процессоров. Мы просто копируем западные образцы, с отставанием в два – три года. Этого уже достаточно, чтобы превратить всю твою затею в абсурд. Сам подумай. Мы строим космический завод, до которого тем же американцам расти лет тридцать, а то и больше, и начинаем на нём производить устаревшие детали. Мы и сейчас так делаем, без всякого космоса. Мало нам трёх существующих заводов, можно ещё пару построить, да хоть десяток добавить. Всё равно дешевле получится, чем проводить непонятные эксперименты в космосе, – отец промокнул лоб платком. Зацепила его тема за живое. В чём он однозначно прав, так это в оценке космического потенциала обеих стран. Америка и тридцать лет спустя космическими станциями не станет богата. Запустили они свой «Скайлэб» всего лишь один раз, пробыли там космонавты дней сто пятьдесят, в три захода, и всё. На этом их станция и закончилась. Была она единственная, и последняя, но не повезло. Упала. Да и «Скайлэб» они дольше ремонтировали, чем там работали. А наши космические станции уже годами летают, и не жужжат.

– Смысл есть. Насколько я тебя понял, то экономика производства процессоров выглядит следующим образом. При наземном производстве сейчас в брак уходит девяносто шесть процентов. Остаётся четыре процента рабочих деталей. Если их станет восемь, то цену процессора можно снизить в два раза. Дефектные детали всё равно будут произведены, и пройдут через контроль. Хотя бы первоначальный. Так?

– Почти. Вычти незначительные траты на корпус, окончательный контроль, маркировку и упаковку. Хотя это копейки.

– Отлично. Получается, что если увеличить выход рабочих деталей раз в пятнадцать, то экономика вопроса становится очень даже считаемой. Совсем привлекательно она станет выглядеть, как только мы обгоним существующие сейчас технологии по плотности монтажа, и выйдем хотя бы на передовые позиции по качеству схемотехники.

– Как! Я тебе только что объяснял, что мы сами ничего не разрабатываем. Потеряна школа. Всё что мы делаем – это «обратные разработки», – отмахнулся отец, с раздражением бросив снятые очки на стол. Вот же фанат! Он реально сейчас готов не только очки об стол шваркнуть, но и башку гаечным ключом разбить тем идиотам, которые страну под откос запускают.

– Значит будем покупать лицензии, технологии, схемы. На будущее – заключим контрактную разработку того, что нужно нам, с параллельным обучением собственных специалистов, – я пытаюсь успокоить отца, толком не вникая даже в то, что говорю. Хотя, вроде всё правильно получается.

– Ага, помечтай. Продадут они тебе лицензию на что-то новое, как же. Нет, сынуля. Капиталистов ты не обманешь. В лучшем случае они втридорога предложат то, что самим уже не нужно, и попросят за это миллионы долларов, – кривит отец лицо. Ага, помню я, чем для радиозавода закончились переговоры с французами. Батя тогда дня на три в запой ушёл. Второй раз за ним такой подвиг состоялся.

– Смотря как покупать, и у кого, – пробормотал я, открывая свои записи на нужной странице, – Вот, полюбуйся. Фирма Зилог. Процессор Z80. Необычно большое для 8-разрядного процессора количество процессорных регистров позволяет в ряде случаев строить схемы микроконтроллеров вообще без ОЗУ. К нему разработана шикарная линейка сопроцессоров от IBM и AMD. При их использовании можно поднять производительность в четыре раза, хотя этот процессор и без того лучше, чем у ИНТЕЛа. Внизу данные по дополнительным микросхемам поддержки и применению этого процессора в различных устройствах. Компьютеры, игровые приставки SEGA, промышленные роботы, факсы, принтеры, приборы военного назначения и ещё куча мелочей, включая электронное музыкальное оборудование.

– Допустим, неплохой процессор. Дешевле и лучше, чем от мировых лидеров. Почему ты обратил внимание этот Зилог? – успокоился отец, прочитав мои записи, и одобрительно поцокав языком при изучении характеристик процессора.

– Маленькая фирма. Три талантливых разработчика. Отсутствие собственной серьёзной производственной базы. Все трое – выходцы из ИНТЕЛа. Их не устраивало то, что фирма уделяла мало внимания разработке процессоров, особенно после выпуска процессора Intel 8080. Парни забили на сытую жизнь и ринулись в свободное плавание. Им слава и прогресс важнее денег. Как тебе такой психологический портрет?

– То есть, ты считаешь, что от ведущего производителя процессоров ушла инициативная группа, и у неё есть шансы выдать прорывные модели, – батя побарабанил по столу пальцами, раздумывая, – Если хочешь знать моё мнение, то у них практически нет шансов. Крупный производитель всегда найдёт возможность, как задавить такую мелочь. В истории полно примеров. Можно выкупить их производство, переманить поставщиков сырья, затеять бесконечные судебные разбирательства, устроить скандал в прессе. И это только легитимные методы конкурентной борьбы. На самом деле в их случае будет вполне достаточно просто заплатить кому-то из работников, и тот пару раз забросит в «чистую комнату» пару пригоршней обычной уличной пыли. Убытки, простой, неустойки, поломанное оборудование. Мелкой фирме после таких фокусов уже не подняться.

– Согласен. Я рассуждаю примерно так же, – пробормотал я, делая на полях пометку в своих записях «Выкупить блок-пакет». Потом немного помассировал виски и добавил, – К тому же, мне есть, что им предложить и кроме денег.

– Посмотри данные проекта «Союз – Аполлон» по биологическим опытам, – подмигивает мне отец, кивком головы и поднятием бровей, акцентируя моё внимание на фотоснимке, где я заснят вместе с Андроповым, – По оценкам экспертов фирмы «Макдоннел Дуглас», стоимость изготовленных в космосе препаратов может составить около двадцати трёх миллиардов долларов в год. Некоторые из них не имеют выраженной в денежных знаках цены, поскольку они вообще не могут быть изготовлены на Земле, но позволят спасти жизни нескольких десятков тысяч людей в год. Можно ожидать, что, когда для изучения биохимических процессов, протекающих в человеческом организме, будет разработана более чувствительная аппаратура, могут быть открыты и некоторые уникальные препараты. Эритропоэтин, вырабатывающий красные кровяные тельца и применяемый для лечения заболеваний почек и крови, в списке удачных экспериментов «Аполлона» достоверно обозначен. Для тех, у кого проблемы с почками – это реальная панацея.

Я смотрю на фото Андропова. Не совсем тот лидер, которого мне бы хотелось увидеть. С другой стороны – а какая альтернатива ему у меня существует? Я же тут живу. Волей – неволей приходит понимание, что такую глыбу лично мне не свернуть. Да я и не упираюсь. Не самый плохой кандидат, лучшего пока у меня нет.

Запас времени понемногу появился. Потом мне придётся принимать радикальные решения.

«Меченого», кстати, ставленника Андропова, я к власти не допущу. Тут или он, или я. Слишком много этот Иуда нагадил. Так что, в продолжительности жизни Андропова я пока прямо заинтересован. Черненко он у меня всяко переживёт. Тот теперь сдохнет раньше его смерти, о чём я ни на грамм не сожалею. Черненко – мразь конченая. Сам бы его убил, но руки пачкать противно. Дали ему, в моей первой жизни, год власти, а у него мозгов хватило только на то, чтобы приказать сфабриковать уголовные дела на рок – музыкантов. Приличные срока народ получил в середине восьмидесятых. Ладно. Бог им, таким грёбаным правителям, судья, а я тупо исполню то, что боженька проворонит. Посмотрим пока, как будущее выгнется.

Обычно рейдеры стараются выкупить двадцать пять процентов плюс одну акцию. Так называемый «блок-пакет». С его помощью можно блокировать нежелательные сделки и всегда, при перевыборах, ввести своего представителя в Совет директоров. Когда выставляется четыре кандидатуры на три места, то арифметика подсказывает, что одним из трёх всегда станет тот, у которого есть подобное количество акций.

Рейдерством я заниматься не собираюсь, а вот выслушать мои предложения американской компании придётся на полном серьёзе.

На сегодня, под номером один, в том списке, который я передал немецкому брокеру Карлу Блютнеру, стоит скупка акций мало кому известной фирмы Зилог. Акции продаются и покупаются на бирже NASDAQ, под обозначением ZILG.

Ниточка тоненькая. Вполне допускаю, что электроника и не тот поворотный момент, который повлияет на судьбы мира. Возможно, я переоцениваю её влияние на будущее отдельно взятой страны. Просто мне хочется верить, что иногда надо было кинуть на чашу весов совсем немного, чтобы их уравнять. Найти ту соломинку, чтобы не вырос из США безумный беспредельщик, ставящий себя поверх всего мира.

Проснулся рано. Поглядел на серое марево за окном. Первым желанием было юркнуть обратно под одеяло, укрывшись с головой, но помешало ощущение, что спать я уже не хочу. Выспался. Вылез из-под одеяла и дотянулся до часов. Семь с минутами. В недоумении прошлёпал босыми ногами к окну. Однако погодка сегодня не сахар. Всё небо плотно затянуто тёмно-серыми тучами и седыми прядями облаков. Порывы ветра качают ветки деревьев и выдавливают из туч капельки мелкого дождя. Сегодня предстоит сырая жизнь в серой полумгле, под низким тёмным небом, придавившем к земле весь город.

Выходя из полудремы, я сладко потянулся, похрустев суставами, и сделал несколько энергичных вращений руками, разгоняя кровь. Жуть, как не хочется, а придётся выползать на пробежку. Вчера нашёл платные весы в торговом центре и взвесился, бросив в этот аппарат монетку в пятьдесят пфеннингов. Кило восемьсот в плюсе. Штрудели, баварские колбаски, жаркое с клёцками и свиные рёбрышки… Дома, с таким весом, жена мне устроит овощную неделю. Овощи в гарнире я люблю, а вот чисто вегетарианскую диету люто ненавижу. Намного больше, чем бег под дождём. Так что ветровку на плечи и вперёд.

– Гутен морген, – приветствую я пожилого немца, который каждое утро, вместо зарядки подметает улицу перед шестиэтажным домом. Он не дворник. Днём я часто вижу, как он с коллегами выходит покурить на улицу из какого-то административного здания, напротив нашей студии. Глядя на моё улыбающееся лицо, немец сбивается, и в ответ что-то ворчит про погоду. Работают немцы интересно. Не суетятся, не спешат, зато каждое движение у них заранее выверено, а с собой собран необходимый инструмент. Роботы, млин.

Заборов в Германии нет. То, что у них ограждает дома и участки – это не забор в нашем понимании. Всё, как на ладони. Немцы привыкли видеть улицы и своих соседей. Пробегая по сектору с частными домами можно через стеклянные двери и окна до пола успеть рассмотреть всех обитателей. Штор на окнах тоже нет. Не принято.

На участках опадает смородина, крыжовник, вишня. Эти ягоды они не собирают. Зато немцы очень любят спаржу и клубнику. Собирают клубнику на специальных платных полях. Такие же поля у них есть и со спаржей.

– Что-то ты задержался сегодня, – посетовал Николай, когда я вышел из душа, – Ирина забегала. Всех внизу собирает, в кафе. Догоняй давай. Я скажу, что ты уже идёшь, – Николай вышел из номера, оставив за собой стойкий аромат крепкого советского одеколона.

– Ну, наконец-то, – встретила меня Ирина нетерпеливым возгласом, когда я спустился к ребятам. По её виду было понятно, что новость, которую она узнала, произвела на неё сильное впечатление, и она её просто распирает изнутри, – Мне звонила Мадлен. Завтра приедет съёмочная группа и мы будем снимать клип.

Выпалив новость, Ирина восторженно обвела всех взглядом, но понемногу её улыбка увяла. Немедленный восторг выразили только Ольга и Эдуард, а остальные задумались.

– Ирина, а расскажи поподробнее, – попросил я девушку, озадаченную такой реакцией парней на сногсшибательную, по её мнению, новость.

– Рассказывать особенно нечего. Ты же слышал, какой у Мадлен русский язык. Она кое-как смогла объяснить, что Рудольф попросил, чтобы она нам позвонила и предупредила о том, что завтра у нас планируются съёмки видеоклипа в помещении студии.

– У кого какие мнения? – подал голос Алексей, вспомнив, что он всё-таки считается нашим руководителем.

– Можно сняться в студии в стиле Алана Прайса. Помните песни в фильме «О, счастливчик»? Мне очень понравилось, как их показали. Я тогда раза три фильм ходил смотреть только из-за этих моментов, – первым высказался Эдуард.

– У Скорпов есть хороший клип, где они в студии записываются, – напомнил наш ударник про популярный клип группы «Scorpions», – Я думаю, что что-то похожее совсем нетрудно снять.

– Павел, а ты что задумался? – Николай толкнул меня локтём в бок, и сделав страшные глаза, прервал ненадолго общее обсуждение. Над столом повисло молчание. Как неформальный лидер, я уже давно признан в нашей группе, но напрямую я никому никогда не пытаюсь навязать своё мнение.

– Прикидываю, как шедевр можно сваять. Кстати, из твоего же «Парусника». Правда, концовку придётся переписать, но там быстро, минута общего звучания в плюс, не больше. На местной технике дописать последние три строчки, разложив их на голоса – это полчаса – час работы. Если под это дело всей группой выйти под камеры, да в правильных костюмах, то приличная бомба получается. Попробуйте представить. После нашей коды мы вешаем аккорд, допустим от акустической гитары, лучше двенадцатиструнной, и пока его катают через флейнджеры и ревербераторы, собираемся вместе под прожекторами. А там, практически а капелла раскладываем на голоса и распеваем типично русскими подпевками:

– Мечта моя,

– Мечта моя,

– Мечта.

Ребята замолчали, прокатывая в голове предложенный вариант песни и моё видение будущего клипа.

– This is my dream, Мечта моя. Можно будет микс сделать. Аккорд в пять голосов споём на английском, а в подпевках его разложим на русском, а потом наоборот, – предложил Лёжа после продолжительного молчания, – Стилизацию под русский народный хор дополним их манерой исполнения и голосами позвонче.

– А что за «правильные костюмы»? – почти одновременно с ним спросила Ольга, смутившись, что нетактично влезла в разговор.

– Стилизованные образы советских людей. Моряк, медсестра, рабочий, учительница и так далее. Сами предлагайте, кому что ближе, – ответил я ей, показав жестом Алексею, что думаю над его предложением.

– Тогда я наверно дирижёром буду. Могу даже палочкой правильно помахать. Хороший образ получится, и в общую канву впишется. Должен же у нас кто-то быть от творческой интеллигенции, – Алексей нерешительно посмотрел на Ирину, ожидая подколку с её стороны.

– Я врачом, всю жизнь хотела, – отозвалась девушка, улыбаясь, и мечтательно закатывая глаза.

– Я моряком. Тельник и клёши. Прикольно, – Николай расправил плечи, и не вставая со стула, руками изобразил па из танца «Яблочко». Лихо у него вышло. Очень узнаваемо.

– Эй, где моя белая каска и комбез. Я прораб, – ребята начали галдёж, подхватывая идею.

– Зачем тебе каска?

– Знаю я вас. Вы же иначе подстригаться заставите, а я на такое несогласный.

– Ой, а мне кем лучше… Учительницей или стюардессой? Или парикмахером? В таком коротком передничке…

Гвалт за столом стих минуты за три. Образы все себе выбрали и уставились на меня.

– Паша, а ты у нас кем будешь? – скорчив забавную моську, спросила Ольга.

– Мне проще всех. Даже думать не нужно. Я с собой форму нашей сборной прихватил. Как чувствовал, что понадобится. Так что я буду олицетворять собой советский спорт, с вот такущими буквами СССР на груди, – я приложил вытянутую ладонь к сердцу, показывая, какого размера буквы у меня на спортивной куртке.

– Ой, а где мы костюмы возьмём? – несколько запоздало всполошилась Иринка.

– Пусть у немцев голова болит. Есть же у них киностудии. Найдут, если захотят, – успокоил её Коля, – Я только одного боюсь. Мы тут всё распланировали, а вдруг Фариану песня не понравится. Может он клип вообще не по этой вещи решил снять. Мадлен же ничего не уточняла.

– Немцы жуткие бюрократы. Без документа им ничего не докажешь. Для нас, в данном случае, это большой плюс. Им прилетает оборотка. Ни про какую съёмку с нашим участием нигде не сказано. Так что мы можем согласиться, за небольшую доплату наличными, но на то, что нам интересно, или напрочь отказаться от дополнений к контракту. Я понимаю, что все мы, как истинные советские идеалисты, привыкли бескорыстно работать во имя светлой идеи. Вот только сейчас не тот случай. Мы работаем в капиталистическом коммерческом проекте. Что характерно, за деньги. Поэтому имеем право выставить свои условия за дополнительную работу. Они у нас простые. Можем снять клип, за символическую плату наличными по нашему предложению, или пускай пишут дополнение к контракту и пробуют его согласовать официально. Где и как, лично я не знаю. Для вас такие отношения звучат дико, но это капитализм. Не только со всеми его гримасами, но и с его возможностями, – я смочил пересохшее горло глотком остывшего кофе, – Кроме того, я уверен, что когда Фрэнк поймёт, насколько эпатажно и необычно у нас всё получится, он согласится и на более щедрые условия. Главное теперь – это правильно всё донести до его помощника Рудольфа. Тут мне потребуется ваша помощь. Ирине и Алексею надо будет делать строгое и умное лицо, и время от времени раздувать щёки, когда я маякну. Упирайте на то, что мы не нанятые ямайские танцоры, изображающие пение под чужую фонограмму, а самостоятельные творческие личности. С собственной музыкой, текстами и имиджем.

– Паш, а вдруг не получится? – испуганно пролепетала Иринка, зажмурив глаза и изо всех сил прижимая к груди стиснутые кулачки.

– Солнце, а что мы теряем? Я готов Рудольфу озвучить, что мы ему за три копейки продаём наш проект, который сами собирались снять на нашей, свердловской киностудии, и запустить его в прокат. Кстати, план вполне реальный. Поэтому, никого не боимся, и не забываем про то, что мы русские, и у нас есть своя гордость, – я удивился, как при этом упоминании ребят проняло. Группа неуверенных в себе подростков за какую-то минуту превратилась в коллектив, ощетинившийся прицелом твёрдых взглядов по сторонам, и общим стальным стержнем, который невозможно погнуть и сломать. Вот это сила! Как можно было потерять целое поколение таких людей?!

– Пора на студию. Предлагаю сегодня напомнить немцам, что такое девятое мая, – нехорошо улыбнулся Эдик, выразительно постучав по столу сжатым кулаком. Его удары подхватили. У нас не ВИА, а секта!

– Идём ровно. Улыбаемся. И будь, как будет, – нелогично подвёл итог разговоров Николай.

Из кафе вываливается не русский вокально – инструментальный ансамбль, а какое-то подобие боевой группы. Интуитивно парни выстраивают порядок, словно собираются в боевую походную колонну. Хорошо ещё, что не все в ногу идут. Вот был бы шок для немцев. Старый ночной немецкий кошмар – «Русские идут».

– Паш, а почему нам что в кафе, что в ресторане официантки всегда два счёта приносят? Нет, ты не подумай, что мне денег жалко, но как-то это неправильно, – Ольга, вырвавшись из окружения парней, повисает у меня на руке.

– Оль, это немцы. До свадьбы такое принято. У них действительно парень и девушка платят сами за себя. С другой стороны, существуют положительные моменты. Никто потом с тебя не потребует на кухне приготовить что-то нереальное. Представляешь, у них даже котлеты своими руками сделать – это уже высший пилотаж. А ещё в плюсе то, что немецкие мужики не скандальны и неприхотливы. Нет будет готового ужина, они без всяких возражений поменяют его на питание в ближайшем ресторане. Разумеется, не стоит такое исполнять слишком часто. Зато и на кухне упираться особо не придётся. Разогрела полуфабрикат, и немец доволен. Для них такое нормально.

– То есть, ты думаешь, что он меня любит? – невинно интересуется девушка, скребя меня маникюром по рукаву.

Э-э, женскую логику мне не дано понять. Совсем. Вроде про любовь мы как бы не говорили.

– Хм, ну и вопросы у тебя, подруга… Я же не ясновидец. Ханс – взрослый мужик. По их меркам ему уже пора обзаводиться семьёй. Возраст. Ты у нас – просто красавица, а по немецким стандартам, так вообще – суперзвезда. Я все глаза проглядел, но никого красивее тебя в этой Германии не увидел, – бессовестно поднимаю я девушке её самооценку, а заодно, и настроение.

– Ты считаешь, что у нас с ним могут быть серьёзные отношения? – спросила Оля, покосившись на ближайших парней, подозревая, что они нас подслушивают. Абсолютно справедливо предположила, между прочим. Ребята, услышав краем уха некоторые обрывки фраз, держат лицо, чтобы не ржать. Мне бы их веселье. Я же помню, как меня только что не тошнило, когда я слышал про то, как «строят отношения» в Доме-2. Хотя, рыгательный порыв нынче сдержал. Видимо, критическая масса отрицательных ощущений от «Суперпроекта» слегка поблекла со временем. Ярко выраженный блевательный эффект не отмечаю. Ольгин вопрос оставляю без ответа. Сложно всё у них. Я бы никогда не подписался на такую пропасть в мировоззрении, даже если бы перед глазами маячили гипертрофированные прелести Саманты Фокс. С чего вдруг вспомнил эту звезду? Да афишу увидел. Там такие ти… э-э... краски. Чую, шоу будет фееричное. Немцы должны рыдать.

Я пока молчу, а те из ребят, кто в курсе, не спрашивают. Завтра у меня день рождения. Остатки денег от Хельги я придержал, рассчитывая их спустить на микробанкет в нашем гаштете. В том, что напротив гостиницы. На порцию шикарного жаркого, и на пару бокалов баварского пива для всех должно хватить. Это с вином у немцев плохо. Либо оно сухое, либо сладкое, а вот с пивом всё нормально. На любой вкус найдётся. Завтра с утра зайду, уточнюсь по ценам. По моим расчётам я в остаток денег укладываюсь.

Эх, тяжко жить не в своей стране. Их юмор я не понимаю, за что немцы мне отвечают взаимностью. В Германии предусмотрен целый водопад штрафов, который холодным душем вываливается на голову тем, кто рассчитывает найти здесь свободу. И еда у них какая-то не такая.

Глава 3

Хорошо, когда у тебя есть секретарь. Оказывается такой человек экономит массу времени и позволяет избежать многих излишних контактов. Мне хватило короткого звонка из Шереметьево в Свердловск, чтобы понять, что я на три дня буду вынужден задержаться в Москве. Больше десятка звонков было из столицы за время моего отсутствия, из которых четыре особо важных.

Сдвинулся с места вопрос с возведением молодёжного жилищного комплекса (МЖК). Социальный и градостроительный эксперимент Свердловска будет хоть и не первым в СССР, но обещает стать самым масштабным. Первая очередь предполагает строительство одиннадцати жилых высоток, двух детских садов, один из которых – с бассейном, школу, физкультурно-оздоровительный комплекс, дом культуры, сквер, амфитеатр и первый в Свердловске подземный гараж на пятьдесят машин. В перспективном плане, разработанном инициативной группой, состоящей из молодых сотрудников УПИ и УНЦ, «город в городе» позволит получить жильё пятидесяти тысячам свердловчан. Тем людям, которые своими руками его построят.

Меня больше всего радует, что в этой жизни вопрос начал решаться на три года раньше. В моей Памяти о первой жизни, строительство МЖК началось только в восьмидесятом году, и вызвало цепную реакцию подобных строек во многих городах. Нынче сказалась смена руководства в стране, проявившего интерес к обеспечению населения жильём, с минимальными затратами для государства. Волшебное слово – халява. Московские министерства и согласующие структуры, как сверхчуткие флюгеры уловили новые веяния в верхних эшелонах власти и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, дали проекту «зелёный свет».

Трудно представить, насколько мне теперь будет легче воевать с руководством заводов в вопросах проталкивания новых разработок. Тех, что для дома и семьи. Главное, правильно мотивировать комсомольцев, и обеспечить им моральную поддержку обкома. Узнают комсомольцы, что новые виды розеток, выключателей, светильников, ванн и унитазов, тёплых полов и полотенцесушителей в первую очередь пойдут к ним на стройку, они такой прессинг на предприятии устроят, что не завидую я нашим свердловским директорам заводов. Не раз им предстоит тёплым матерным словом вспомнить Павку Корчагина. И меня.

Глупые мелочи, если смотреть в масштабах страны, скажут пессимисты. Позволю себе не согласиться. Пятьдесят тысяч активных жителей в миллионном городе, это даже не кристаллик, а кристаллище, который сыграет свою роль в будущем. В конце концов, в том же революционном Петрограде куда как меньшее число агитаторов сумели устроить революцию. Легко рассуждать о благе народа из кремлёвских кабинетов, и из тиши правительственных дач. А у нас, в Свердловске, выйдешь в ЦПКиО погулять вдоль реки, а на противоположном берегу рядами стоят двухэтажные деревянные бараки. С печным отоплением, сортирами на улице, и водопроводной колонкой за пятьсот метров. Понятно, что кроме коммунизма их обитателям, сидящим зимой в минус тридцать в дощатом сортире, мечтать больше не о чем. Воду на коромысле принесли. Печку затопили. Щели в окнах ватой заткнули. Красота. До светлого будущего – один шаг. Партия же сказала, что мы ВСЕ уже живём в обществе развитого социализма.

Инженер, с радиозавода номер пятьдесят девять, с женой – преподавателем физики, и их двое детей. Доцент университета, со своей супругой – завучем в интернате для глухонемых, с детьми постарше. Пара военных пенсионеров, с совсем взрослыми дочками. Аптекарша, с мужем – электриком, тёщей и грудным ребёнком – вот такие люди нынче живут в бараках. В соседнем бараке в основном живут семьи радиомонтажников, водителей троллейбусов и врачи, предпочитающие не заводить детей, пока не получат приличное жильё.

Довольный разговором, результатами и полученными документами по строительному проекту, я поехал в Зеленоград, встречаться с электронщиками.

– Больно ты молод, парень, – начал разговор один из трёх конструкторов, тот что постарше. В мятом костюме, небритый, со сбившимся галстуком и намечавшейся лысиной он выглядел старше тридцати лет.

– Мне тоже ваш возраст не нравится. Американцы считают, что творческая жизнь инженера, занятого в электронике, коротка. Лет десять, не больше. Поэтому интересные модели компьютеров сейчас создают юноши, лет семнадцати, а наиболее популярные программы пишут студенты. Слышали что-нибудь про «Apple» или «Microsoft»?

– Ладно. Один – один. Считай, что уел. Пошли в радиокласс, там побеседуем, – показал он рукой в конец коридора. Рабочий день закончился, и встреча у нас происходит в местном доме культуры. Один из местных конструкторов ведёт здесь по вечерам радиокружок для школьников.

– Вот тут и поговорим спокойно, – приглашающим жестом махнул обладатель заветного ключа от нужной комнаты, – Меня Игорь звать… э-э… Иванович.

– С отцом моим, как я понимаю, вы познакомились. Идею планшета поняли. По факту – надо сделать просто читалку с удобным перелистыванием страниц и быстрым доступом к центральному серверу. Вся связь пока по проводам. Процессор достаточный. Память EPROM. Сможете её повторить, хотя бы в интеловском варианте – совсем замечательно получится. Процессор позже поменяем на более хороший и быстрый. Я вам журнал привёз немецкий, посмотрите там описание Z80 от Zilog. Его в двадцать раз проще и быстрее можно программировать, чем 8080 от Интела. Сменный накопитель информации будет на дискете. Вот ваш комплект его описания, к сожалению, тоже на немецком, – я начал выкладывать из сумки заранее подготовленные журналы и буклеты, которые собрал в ФРГ. Хорошо ещё, что я инструменты и большую часть своего багажа отправил с Николаем в Свердловск. Оставил себе одну спортивную сумку, в которую запихал всё необходимое для встреч в Москве.

– Стоп. Чего же ты так гонишь, – вскинул обе руки Игорь Иванович, призывая меня остановиться, – С отцом твоим мы познакомились. Толковый мужик. В аналоговых схемах разбирается отлично, а в нашей линейке микросхем плавает. Специфика, знаешь ли. Он намекал на какую-то возможность изготовления подложек с низким выходом брака. Признаюсь, верится с трудом, поэтому мы все просто горим желанием услышать, как вы это себе представляете.

– Для начала, простенько. Нужно отработать с десяток технологий. Для этого потребуется большое бомбоубежище, перестроенное под завод, и расчёт по его снабжению очищенным воздухом. Довелось мне как-то узнать, что у нас на Урале можно сделать фильтры такого качества, что даже бактерии через них проскочить не могут, – я намеренно слегка исказил информацию. Расскажи я им вдруг, что эти фильтры разработаны для защиты от боевых вирусов, потом проблем не оберёшься. Только через два года подобный секрет мог бы перестать быть секретом. В Памяти моей первой жизни, весной 1979 года весь Свердловск узнал, что в девятнадцатом военном городке, который расположен в микрорайоне Вторчермет, есть завод по производству бактериологического оружия. В апреле там произошёл выброс модифицированных штаммов сибирской язвы. Поговаривали, что это вражеская диверсия. Нашим националистам, наверное, будет особенно интересно узнать, что не были забыты и их розовые мечты: – врачи, работники самой гуманной профессии, проработали различные виды избирательности советского биологического оружия – по полу, возрасту, расе и иным антропологическим признакам живой силы «вероятного противника». Свердловский вирус сибирской язвы, в частности, косил в основном половозрелых мужчин. Насмерть, за сутки – двое. Вирус распространялся по воздуху. Легочная форма заражения, крайне необычная для такой болезни. А чтобы «вероятный противник» не уповал на будущее лечение, этим штаммам генетически была привита стойкость к антибиотикам. Из Кольцово привезли недоработанную вакцину, которой кололи всех жителей Чкаловского района. Врачи давали больничные листы сразу на пять дней, если после вакцинации люди к ним обращались с жалобами на высокую температуру и тошноту. Тем не менее вакцина не помогла, даже привитые люди заражались и умирали.

Надеюсь, что в этой моей жизни Свердловск обойдётся без невольных испытаний бактериологического оружия своей страны на собственном населении.

– Зачем такие сложности. Память мы и на обычных линиях сделаем. Это же не процессор. У памяти практический выход полезной продукции процентов под пятьдесят. У нас уже готова схема и фотомаски со дня на день обещают выдать. Мы кое-что поменяли, по сравнению с западными образцами. Количество перезаписей снизили, но упростили производственный процесс и подняли быстродействие. По предварительным расчётам, наша память процентов на пятнадцать будет быстрее работать. Хотя, количество перезаписей мы снизили до двух. Они и не нужны, если разобраться. Вряд ли кто их будет менять.

– Ого, прилично. А что по совместимости?

– Полная, за исключением чуть меньшего потребления тока у нас, – отчитался помятый тип, тряхнув остатками волос.

– Простите, Павел, что вмешиваюсь, но давайте немного вернёмся к технологиям, – прервал нас один из более молодых собеседников, – Меня Антон Григорьевич зовут, и я технолог. В схемах не силён, но по самому процессу изготовления ваших деталюшек у меня есть определённые предложения, а теперь и вопросы появились. Начну с вопросов. Для чего вам понадобилось бомбоубежище?

– Я вижу много плюсов при подземном размещении завода. Начнём с того, что все приличные бомбоубежища изначально имеют системы очистки воздуха. Скажем так – грубые фильтры, отсекающие основную часть пыли. Под землёй нет резких температурных колебаний. Значит и температуру в цехах мы гарантированно сможем выдерживать с минимальными допусками в половину градуса. Есть и ещё одна причина. Нужно где-то отработать технологию производства на маленьких и тесных площадях. Только тогда станет понятно, какое оборудование может потребовать замены.

– А это, простите, для чего? Я про маленькие площади и тесноту.

Для космоса. Есть положительные результаты опытов, произведённые различными космическими экспедициями, по изготовлению там полупроводников. С высокой степенью вероятности можно предположить, что получать тот же материал для подложек процессоров будет крайне выгодно. Американцы оценивают прибыль от изготовленных там подложек в полмиллиарда долларов в год. Заметьте, полмиллиарда с одной только линии, производительностью две тонны в месяц, – алхимики из легенд, с их философским камнем, пусть нервно курят в сторонке. Мы, прямо в живом эфире, делаем из песка ценности, превосходящие золото по весу.

– Хм, почему же у вас расчёты в долларах?

– Доступность информации. Про наши результаты ничего толком не узнаешь, а вот в США публикуется очень много статей на подобные темы, – выдал я заготовленный заранее ответ. Мне не раз ещё предстоит объяснять и доказывать преимущества производства в космосе. Не могу я иначе объяснять то, что твёрдо знаю. Никто не поверит, насколько иное качество сложнейших деталей для электроники мы можем получить вне Земли.

– А чего им скрывать? Они себя считают безусловными лидерами. Пусть не по космосу, но по электронике, точно, – впервые за весь разговор подал голос третий участник нашей беседы, – На стыке двух направлений им некого боятся. У нас нет ни собственных разработок по современным радиодеталям, ни производственных линий такой мощности, как у них. Японцы с немцами особо в космос не лезут, впрочем, как и Франция с Италией. Вот американцы и резвятся, потому что соперников для себя не наблюдают.

Полтора часа неформальной беседы серьёзно обогатили мой багаж знаний в части современных реалий. Оказывается, есть у нас в стране отраслевые институты, где проводятся работы и по космосу, и по программированию, и по исследованию перспективных материалов для электроники. Не так всё плохо. Собрать бы теперь эти наработки вместе, да попытаться понять, почему такой научный потенциал оказался не использован на практике. Моя записная книжка пополнилась дюжиной телефонов специалистов из НИИТМ, изучающих вопросы создания завода в космосе, киевского института кибернетики, разрабатывающего сопутствующие микросхемы, конструктора из НИЦЭВТ, занимающегося разработкой программ и многих других, разбросанных по всей стране. Кремниевая долина в США – это гениальный организационный ход. Пока в СССР её никто ещё Силиконовой не называет. В один компактный кластер там собраны ведущие высокотехнологичные компании, университеты и источники финансирования.

В СССР всё не так. Мы разбросаны по стране и оторваны друг от друга, территориально и по ведомствам. Студенты изучают устаревшие схемы и радиодетали, потерявшие свою актуальность десять лет назад и учатся программированию, пробивая перфокарты и связывая куски программы посредством магнитного барабана. Финансирование отрасли распланировано на пять лет вперёд, и пересмотру не подлежит. Вот такая суровая социалистическая реальность.

Я посмотрел на часы и из ближайшего телефона – автомата перезвонил на домашний телефон академику Капице. Наша секретарь утром мне сказала, что от него звонили и просили выйти на связь с академиком, как только я вернусь из Германии. Не знаю, что у него стряслось, но нашим знакомством я дорожу и, к тому же, у меня тоже накопились вопросы, по которым его консультация окажется мне совсем не лишней.

– Павел, здравствуйте. Вы где сейчас, в Зеленограде? За час – полтора успеете до нас добраться? Отлично. Жду вас на ужин, – рокочущий голос академика звучал в трубке жизнерадостно, и тревоги не внушал. Это хорошо. Неприятности мне сейчас абсолютно не нужны. Хм, и ужин тоже. Я ещё вес после немецкой кухни полностью согнать не успел.

Никак не привыкну к московским расстояниям. Свердловск – самый компактный из городов миллионников, и у нас на машине любая дорога занимает минуты. В Москве расстояния получаются совсем иные. От Зеленограда до Бережковской набережной выходит больше сорока километров. Даже на такси, сговорившись «за два счётчика», добирался больше часа.

– А вот и наш «новый учёный», – представил меня Капица незнакомому старику, попивающему чай, – Мстислав Всеволодович по-соседски решил ко мне сегодня заглянуть, когда узнал, что вы подъедете. Так что в нашем неоконченном философском споре у меня сегодня будет численный перевес.

– Это вряд ли, – кое-как сумев отказаться от ужина, и согласившись на чай, отбил я подачу академика про наш давний спор, – Думается мне, что я не сильно ошибусь, предположив, что талантливому математику теоретику кто-нибудь, да высказывал, что уйдя в прикладную математику, он губит себя, как истинный учёный.

Президента АН СССР Келдыша я опознал, только после того, как Петр Леонидович его назвал по имени и отчеству. Насчёт соседства Капица не пошутил. Келдыш и Косыгин действительно жили тут рядом, в восьмом доме по Воробьёвскому шоссе.

– В точку. Мой учитель так и сказал, что с прикладной математикой я иду на дно, как учёный, – улыбнулся Келдыш, – Надо сказать, что не один он так считал. Так что Пётр, уел тебя парень. Не соратник я тебе в вашем споре. Я теперь скорее практик, чем теоретик, если такое определение допустимо к математике.

– К той её части, которая меня интересует, ешё как допустимо, – охотно отозвался я, размешивая сахар в полученной чашке чая.

– И какой же раздел математики вас интересует, молодой человек? – выгнул бровь Келдыш, потирая руки.

– Самый что ни на есть практический. Тот, в котором цифры становятся материальны, – я выдержал паузу, оглядев собеседников, – Финансовый.

– Боюсь, что в этом вопросе ничего, кроме разочарования, от меня трудно получить, – рассмеялся Президент Академии Наук, – Понятно, что определённые, хоть и недостаточные средства мы имеем, но они полностью подотчётны и расписаны на много лет вперёд.

– И это мне говорит человек, которого не только у нас, в СССР, называют «главным государственным заказчиком» по линии ЭВМ, – глядя в потолок, пожаловался я находившемуся там невидимому собеседнику.

– О, вы интересуетесь вычислительной техникой. Не удивлюсь, если услышу от вас про возможности суперкомпьютеров, – иронично усмехнулся Келдыш, зарубивший за свою жизнь не один подобный проект.

– Удивитесь, – пообещал я ему, придирчиво выбирая печенье из вазочки, и остановившись на симпатичной печенюшке, с вишнёвой нашлёпкой сверху, – Суперкомпьютеры стране не слишком-то и нужны.

Пару – тройку десятков ещё можно пристроить по делу. Всяким военным, космонавтике, железной дороге и энергетикам. Всем остальным нужны простенькие машины, с возможностью передачи информации и, для начала, подключенные к мощным серверам. Сети ARPANET и Minitel уже существуют и работают, а у нас ещё конь не валялся. Более того, чьими-то чаяниями мы обречены догонять разгоняющийся поезд, на который с каждой минутой всё труднее и труднее запрыгнуть. И мне, сегодня, приходится изобретать буквально экзотические способы, чтобы не допустить того, что по-другому неминуемо. СССР не имеет права отстать от мировых достижений в электронике. В конце концов, все ваши железяки, что ракеты, что спутники, подводные лодки и атомные электростанции – это безусловные достижения, но, без автоматики они не сегодня, так завтра станут посмешищем. Надеюсь, что говорю понятно. Если нет, то вспомните, сколько неудач было у нашей космонавтики по лунному проекту. Все из-за автоматики. Половины денег от тех потерь хватило бы, чтобы поднять с колен электронику в стране. Автоматизация должна соответствовать уровню технологий, и никак иначе. Для меня – это аксиома.

– Я так понимаю, что вы мне сейчас намекаете на то, что я когда-то поддержал решение на копирование западных образцов в электронике, а не на их разработку собственными силами? – Келдыш сжал зубы, и глотнул воздух, ощутимо двинув кадыком, – Так вот послушайте, что я вам скажу. Под получение практических результатов я тогда поставил всю свою карьеру и весь имеющийся на то время запас авторитета. В Зеленограде появилось пять, ПЯТЬ институтов по разным видам радиоэлектроники, и обширное сопутствующее производство. Впервые у страны возникло какое-то подобие новой отрасли, а не та показушная мелкосерийка, о единичных изделиях которой так любят говорить пропагандисты.

– Хороший импульс, – согласился я с ним, – Ничуть не хуже того, что мы сейчас видим с автомобилями. Купили у итальянцев отработанное производство, и начали делать машины в товарном количестве. Думаю, что ВАЗ нынче выпускает легковушек уже не меньше, чем все ранее существующие автозаводы в СССР. Однако, беда в том, что электроника – очень быстрорастущая отрасль. Я сейчас всерьёз озабочен тем, чтобы часть производства самых современных радиодеталей перенести в космос. Да, разработку схем какое-то время придётся покупать. Но не всё так печально. Нам найдётся, что предложить чужим разработчикам в обмен вместо денег.

– И как всегда, ваша контора, открытая в Свердловске, выступит на платной основе? – попытался скрыть кривую усмешку Келдыш, которого, как Президента АН, коснулось создание нашего филиала под эгидой Академии Наук, и его необычная форма хозрасчёта.

– Боюсь, что вы не всё знаете. Мы действительно сами себе зарабатываем деньги на жизнь. На мелочах. На шее у государства уж точно не сидим. Например, я сейчас из Германии привёз фотографии пары сотен образцов, которые мы внедрим в производство в течении года. Вас интересуют унитазы, не капающие краны, розетки с заземлением? Нет? Странно, ах да, это же так ничтожно для учёного… Когда мы всё внедрим, моя зарплата станет не меньше вашей. С моей точки зрения, она вырастет вполне заслуженно и, что не менее интересно, вполне законно. Но это личные, меркантильные интересы. Они больше интересны нашему коллективу и простому народу. Относительно интересов страны могу сказать, что другие, миллиардные проекты, ей переданы фактически даром. В лучших традициях социалистического альтруизма. Да, мы обозначим своё участие в мелких деталях, и даже получим лично для себя какие-то деньги, но это доли процента от общего пирога. Гораздо меньше того вознаграждения, которое предусматривает Закон о рационализаторстве и изобретательстве. Может нас даже какими-то висюльками наградят. Вашему поколению это нравится, а нам уже смешно. Всех коммунистов, кто до власти дорвался, чем только не обвесили. Один героический Брежнев чего стоит. В три слоя по кругу наградами можно обвесить, если все собрать. Обесценились нынче ордена и медали.

– Всё-таки деньги… – пробормотал Келдыш, – Я думал, что у вас есть идея… Стержень.

– Можете не сомневаться. Лично у меня стержень присутствует. До определённой степени. Деньги я и сам могу заработать, кстати, очень много. Я вполне успешный спортсмен и музыкант, даже немного композитор и аранжировщик. Поэтому у меня пока есть выбор. Могу пожить в своё удовольствие, а могу попытаться вытащить нашу страну из ямы, но сразу предупреждаю, что до крайностей доходить я не готов. Извините конечно, но иногда просто хочется пожить. Эдак, на уровне какого-нибудь министра, или секретаря обкома, когда заслужу, а точнее – когда заслуженно заработаю. Я прекрасно понимаю, что мне будут мешать. Больше из зависти. Не положено у нас изобретателям жить хорошо, но я постараюсь.

– Неплохой у вас аппетит. Люди годами и делом доказывали Партии свою преданность.

– Угу. Преданность я точно доказывать не собираюсь. Это не мой товар. Предлагаю обойтись сравнением полезности для страны, то бишь, для государства. Награды же у нас государственные, или всё-таки частные, за личную преданность и партийный стаж?

– Павел, похоже вы не понимаете. Существует сложившаяся практика…

– Извините, что перебиваю. Проблема в том, что я-то как раз понимаю. Абсолютно объективно оцениваю растущий разрыв между партийной элитой и простыми смертными.

– Так, стоп. Ишь, разошлись, горячие парни, – прервал нас академик, – Павел, вытащи-ка из бара коньячок и три рюмки. Пить нам никому нельзя, но в гомеопатических дозах, не повредит.

Я прошёл к бару. По существующей нынче моде, таковым считается одно из отделений в стенке, с откидывающейся горизонтально дверцей, превращающейся в столик, и стеклянными полками внутри. Не торопясь, с любопытством осмотрел дюжину бутылок, где преобладали французские коньяки. Одна из бутылок привлекла моё внимание невзрачным видом. Кроме непонятных армянских надписей, на русском было написано только «Коньяк. Сорок лет» и «Трест Арарат» на эмблеме. Рюмки я проигнорировал, остановив выбор на небольших коньячных бокалах из тонкого стекла.

Когда я притащил всё это к столу, Капица закашлялся и покраснел лицом, а Келдыш, злорадно хихикая, застучал по коленям ладонями, словно аплодируя.

– Ну что, Пётр Леонидович, дождался знаменательного события? Два года мне твердишь, что нужен достойный повод. Теперь не отвертишься. Вот и попробуем мы сейчас звезду твоей коллекции.

– Повод и правда необычный, так что открывай, – скомандовал Капица мне, в ответ на реплику развеселившегося Келдыша, – И давай, подробно рассказывай, куда тебя на этот раз закинуло в твоих безумных планах и мечтах.

– Все вы знаете сказку про философский камень, – начал я, чётко вымеряя миллиграммы разливаемого коньяка, – Сегодня в наших силах сделать её былью. Из песка мы можем получать продукцию, которая по своему весу будет дороже золота. Полученные в космосе процессоры позволят связать всю страну единой информационной системой, так необходимой именно нашей стране с её необъятными просторами и чудовищными расстояниями.

– Помню я подобный проект. Глушков под него у Косыгина когда-то двадцать миллиардов рублей просил, – как бы невзначай заметил Келдыш, покачивая в руке бокал с янтарной жидкостью.

– Хм, кто такой Глушков я не знаю, но порядок цифр у меня явно не тот предполагается. Куда же он собирался такие деньжищи-то ухнуть?

– Насколько я помню, больше половины средств планировалось потратить на строительство сотен центров по всей стране, – улыбнулся Мстислав Всеволодович, ожидая, что грандиозность предстоящих строительных работ выбьет меня из колеи.

– Зачем ещё раз строить то, что уже построено? – возмущённо поинтересовался я, – Вы хоть раз видели наши АТС? По всей стране стоят тысячи больших зданий, практически готовых к размещению в них базовых ЭВМ. Понятно, что сейчас огромные помещения забиты допотопным оборудованием, которое устарело давным-давно. Все эти безразмерные шкафы под потолок, с щелкающими там реле декадно – шаговых АТС, нынче заменит оборудование не больше вашей мебельной стенки. Целые залы освободятся. Туда не только наша ЭВМ влезет, а ещё и место останется, чтобы в футбол сыграть.

– И где же мы возьмём такое оборудование?

– Да выменяем на те же процессоры хоть у французов, хоть у немцев, раз своего нет готового. Заодно и наши товары продвинем в большом количестве. Смелее нужно интегрироваться в мировую экономику. А то привыкли всё делать сами. Не обращая внимания, что делаем плохо, да нет, очень плохо.

– Ага, и ваш свечной заводик, то есть махонькая установочка в космосе, безусловно решит нам проблему, – ехидно улыбнулся Президент Академии.

– Мстислав Всеволодович, как вы считаете, сколько процессоров можно разместить на пластине, размером в стандартный лист писчей бумаги и толщиной менее миллиметра?

– Думаю, штук пятьдесят может влезть, – неуверенно сказал Келдыш, и увидев, как я закатил глаза, поправился, – А может быть и сотня войдёт.

– Хм, вы судите по размерам процессора в корпусе. Сам же процессор, кристаллик, в его голом виде, вещь крайне мелкая. У американцев на пластине диаметром в двадцать сантиметров расположена почти тысяча процессоров, а на пластине диаметром в тридцать сантиметров их уже в четыре раза больше. В ближайшие годы они планируют вдвое увеличить плотность монтажа. Мы собираемся через полгода – год предложить ряд решений, которые позволят поднять плотность в три раза, относительно существующей на сегодня. Для тех, кто не понял, объясняю дополнительно – это революция.

– Где же вы под такие размеры оборудование возьмёте? Там же детали уже не в каждый микроскоп разглядишь, – заинтересовался Капица, поглядывая на замолчавшего Келдыша, который словно заснул в кресле. Даже глаза закрыл, один лишь бокал покачивается в руке.

– Нет там особо сложного оборудования. Да, оно не простое, и высокоточное, но ничего сверхъестественного из себя не представляет. Никогда не пробовали посмотреть в перевёрнутый бинокль? Я вот в детстве очень любил. Посмотришь через него себе на ноги, и кажется, что ты стал высотой с двухэтажный дом. Тот же самый принцип в печати процессоров используется. Оптическое уменьшение. На сегодня есть несколько конструктивных трудностей, которые не позволяют сделать процессор ещё меньше размером. Наши ребята, в Свердловске, сейчас их решают. Теоретическую часть нам помогли разработать в УПИ, а вот проверить практику пока негде. Сами понимаете, что американцам мы такие козыри в руки отдавать не собираемся. Так что заказали себе установку у нас, на оптико-механическом заводе. Не промышленную, а почти что настольную, в герметичном боксе. Сделают, будем пробовать.

Неужели трудно было разместить необходимый заказ на действующем оборудовании? – не открывая глаз, поинтересовался Келдыш.

– Вряд ли какой-нибудь завод согласится перенастраивать для нас свою линию. Им план надо гнать, а нам пока и простенькой лабораторной установки достаточно. Получим положительный результат, будем пробовать мелкую серию на производстве. Нам ещё предстоит две маски для фотолитографии сделать. Одну для дополнительной изоляции, а вторую, исправленную, под наш материал затвора транзисторов. Остальные и от текущей модели подойдут. Думаю, что первой мелкосерийной моделью у нас будет не процессор, а микроконтроллер. Надеюсь, разницу вы понимаете, – достаточно холодно ответил я, не оглядываясь на полуспящего собеседника.

– Не сочтите за труд. Сообщите мне, как только у вас появятся первые результаты, – одним глотком прикончил свой коньяк Келдыш, и поднялся из кресла, начав прощаться, – Пётр, состыковал бы ты его с Револием Сусловым. Найдут они общий язык – всем легче станет. Он сейчас возглавляет Центральный НИИ радиоэлектронных систем. Я тебе завтра его прямой телефон дам.

Разговор с Келдышем закончился неоднозначно. Я пока не готов уверенно сказать, что знакомство с ним пойдёт мне на пользу. Намёк на сына Суслова, до этого подвизающегося в КГБ, в звании генерал-майора, а нынче заскочившего на управление НИИ, для меня непонятная игра в политику.

Через год Келдыш умрёт. Остановится сердце, когда он соберётся выехать на «Волге» из открытого гаража на своей даче. Тяжёлое право выбора мне дано – оставить всё, как есть, или немного изменить будущее.

На следующее утро я попал под микояновский пресс. Деда интересовало всё. Как я съездил в ФРГ, что там делал, что понравилось, что не понравилось. О чём говорил с Келдышем? Кто подписал документы на строительство в Свердловске? Когда взлетит первый «космический фонарик»? Успевают ли заводы с производством плееров? И ещё десятки вопросов, на первый взгляд, задаваемых без какой-либо системы. Когда нас позвали на обед, я думал, что утро вопросов и ответов закончилось. Не тут-то было. На обед припёрся Микоян – младший. Судя по его затравленному взгляду и тёмным кругам под глазами, у военной авиации что-то опять пошло не так. Хоть убейте, но я не помню, чем они там на МИГе занимались в 1977 году.

– Павел, что вы думаете про орбитальный пилотируемый самолёт? – первый же вопрос генерала заставил меня аккуратно поставить обратно на стол чашку с кофе. Костюм на мне светлый, а от таких вопросов и поперхнуться не долго. Забрызгаюсь, потом на костюме пятна останутся.

– Я про него не думаю. На первый взгляд, вещь бесполезная. Хотя, и на второй тоже. Однако, было бы любопытно услышать детали, в пределах допустимого. Этакий экскурс в стиле популярных журналов для молодёжи, – озадачил я славного представителя ОКБ им. А. И. Микояна, то бишь, авиаконструкторского бюро, носящее имя его отца.

– Если совсем коротко, то небольшой пилотируемый самолёт разгоняется большим самолётом – носителем до шести МАХов (скоростей звука). На высоте в тридцать километров происходит воздушный старт, и затем орбитальный самолёт-космоплан, используя уже свои двигатели, выходит в космос, – тщательно подбирая слова, выложил мне генерал основную концепцию «лаптя». Того самого шаттла – недоростка, который я как-то видел в монинском авиамузее. Проект «Спираль». Один из тех проектов, которые не сбылись.

– Поправляйте меня в тех моментах, где я ошибаюсь, – потёр я виски, сосредотачиваясь, – Сколько стране стоил наш сверхзвуковой ТУ-144, я точно не знаю, но думаю, что не дешевле его конкурента «Конкорда», на проект которого потратили полтора миллиарда фунтов стерлингов, или чуть больше двух с половиной миллиардов долларов. Это цена за сверхзвуковой самолёт. Вы пытаетесь сделать гиперзвуковой самолёт – разгонщик. Я боюсь даже представить, сколько на него будет потрачено народных денег. Наверно уже не сверх много, а гипер много. Если вы не слишком хорошо ориентируетесь в долларовых ценах, то могу подсказать, что покупка заводов АвтоВАЗа нам обошлась в триста восемьдесят миллионов долларов. Примерно в четыре раза дешевле, чем один проект неудачного ТУ-144.

– Павел, для чего мне эти цифры? Я пока не готов их обсуждать. Есть утверждённое финансирование, – замахал руками Микоян – младший.

– Эх, добавить бы к нему ещё гражданскую совесть, но откуда бы она взялась у людей в погонах. Мало того, что вы деньги не хотите считать, так вы ещё и тратите их бестолково. Совсем не на оборону. Такое ощущение, что потенциальным врагам на руку играете. Ладно, допустим я полный дебил, а в вашем проекте существует глубокий сакральный смысл. Степень моего дебилизма не позволяет мне понять, кому и чем может быть опасен ваш космический самолётик, настолько, чтобы на его создание вы могли позволить тратить миллиарды. Предполагаю, что он сможет дотащить за какие-то минуты один-два тактических ядерных заряда до любой точки мира. Больше в него не влезет. Дайте мне десять процентов вашего бюджета на развитие электроники, и потратьте ещё столько же на твёрдотопливные двигатели для ракет, и получите возможность с обычных, экономичных и надёжных самолётов ИЛ-18, накрыть ту же Америку сотнями боеголовок. Самолёты просто будут летать над Северным полюсом, или над Атлантикой, и перекрывать ракетами весь их континент. Для реализации надо всего-то три составляющих: уже имеющийся серийный самолёт, ракеты, с дальностью в пять-семь тысяч километров, и приличную электронику. Требования к самолёту минимальные. Летающая экономичная и надёжная пусковая площадка. Лучше и дешевле Ил-18Д, по соотношению цена, надёжность и экономичность, у нас нет. Особенно, если его хорошо отшлифовать и правильно покрасить. Старую краску смыть, и нанести новую, с финишным лаковым слоем. ИЛ-76 тоже неплох, но дорог в эксплуатации, хотя хорош по скорости и грузоподъёмности. И ТУ-95 не стоит забывать. Он ещё долго послужит. Может и масло для него удосужитесь сделать, а то замерзает самолёт, да так, что упади температура чуть ниже ноля, он и не взлетит.

– Ничего не выйдет. Это же сколько потребуется дополнительных боеголовок. Они, как вы догадываетесь, тоже далеко не бесплатные, – снисходительно глянул на меня генерал, проигнорировав мой практический посыл на производство низкотемпературного масла. Вот же… У нас в СССР, у тех же «Москвичей», задний мост на ходу замерзает по зиме. Ладно, успокоился. Разработки масла я с них выбью. Не дело, когда в стране, где существуют серьёзные минусовые температуры, отсутствуют соответствующие материалы. В том же Сургуте грузовики заводили осенью, а гасили по весне. Всё остальное время они молотили.

– Вернёмся на шаг назад. Третьей составляющей частью проекта я назвал электронику. Именно она позволит нанести удар высокой точности. Банальные вольфрамовые штыри, разогнанные ракетой до шести МАХов, так изуродуют любой авианосец, что ему бы до дока потом доползти. Думаю, что ни одна система ПВО их не перехватит. И без всякого ядерного оружия, заметьте. Опять же, тупым тугоплавким железякам чужды проблемы самолёта, летящего на гиперзвуке. Ну, разогрелись они в полёте до полутора тысяч градусов, и что?

– До тысячи шестисот, – машинально поправил меня генерал, невольно выдавая мне одну из проблем их проекта.

– У-у, как всё плохо. Я даже не представляю, какие материалы могут быть использованы при таком нагреве. И дело не только в жаростойкости и прочности, тут одни линейные расширения металлов окажутся убийственны. Керамическая пена на такой махине тоже не спасёт. Что-то мне подсказывает, что проект обречён. Нет пока для него необходимых материалов и технологий.

– Так просто нас из проекта не выпустят. Нужно что-то предложить взамен, – пробормотал Микоян – младший, как бы про себя.

– Выводите свой самолётик в космос ракетой, и сделайте его для начала беспилотным. Зачем вам изобретать огромный самолёт – разгонщик, да ещё и гиперзвуковой? Даже я прекрасно понимаю, что его после каждого нагрева до таких температур придётся ремонтировать. Или второй вариант – учите свою малявку стартовать с дозвуковых скоростей. Подняли её обычным самолётом километров на двенадцать – пятнадцать, и сбросили. Пусть сначала разгоняется на каком-нибудь ускорителе, который потом скинете. Задача у вас стоит в том, чтобы запустить маленький скоростной стратосферный самолёт. Вот и выполняйте, без лишней зауми. Вы пятьсот ракет, с вашим самолётом на борту сможете запустить за те деньги, которые у вас иначе бесполезно уйдут в заведомо провальный проект. Выкинули его в космос, и пусть он там ваши «спирали» наворачивает.

– Кстати, а почему ты вдруг решил, что ТУ-144 неудачный самолёт. Да, была у него авария в 1973 году, на выставке в Париже. Зато спустя два года он там же отлично себя показал, – вмешался Дед в наш разговор, – Насколько я в курсе, его скоро и на регулярный рейс поставят.

По признанию самих летчиков, «летать на Ту-144 – это целоваться с тигром». Пилоты прекрасно понимали: резерва топлива у них нет. Если основной аэропорт в Алма-Ате не принимает, а единственный запасной в Ташкенте вдруг закроется по метеоусловиям, сажать лайнер будет попросту негде. Диспетчеры каждые 10–15 минут отслеживали, какие условия для приёма самолёта в обеих столицах советских республик.

Каждый пассажирский рейс «Москва – Алма-Ата» весь аппарат министерства, всё начальство «Аэрофлота» – все на ушах стояли.

Вот такие воспоминания подсказывает мне Память.

– Дьявол, как всегда, в мелочах. Самолётам нужен аэродром. Чем больше самолёт, тем больше требований к взлётно-посадочной полосе. К примеру, я даже не могу себе представить, откуда мог бы сегодня стартовать его гиперзвуковой носитель, – я кивнул Деду в сторону генерала, – Длина полосы и мощность плит его покрытия – нешуточные деньги.

– Да что же у тебя всё в деньги-то упирается? – не выдержал Микоян – младший, впервые сорвавшись на «ты» в разговоре.

– Хрен его знает, товарищ генерал – лейтенант авиации, – вскочив со стула, честно ответил я, вполне правдиво изобразив наивное лицо бравого солдата Швейка, преданно пожиравшего при этом обладателя лампасов глазами, и выражая всем своим видом бесконечную радость, – Осмелюсь предположить, что это моё среднее соображение вошло в резонанс с рациональным отношениям к деньгам, подкреплённым получаемым образованием. Сам я, по сути, дурак – дураком, но за народные средства готов жопу любому порвать, невзирая на звания и должности. В дополнение к сказанному, докладываю: мне срочно необходимы две космические станции, и регулярные полёты к ним автоматических кораблей «Прогресс». Для начала, в кредит, зато потом верну сторицей. Из-за тех же денег проклятых, предполагаю, что пора приступить к коммерческому использованию космоса. Рядовой Савельев доклад закончил.

– Ну вот как с ним работать? – этот вопрос генерал адресовал уже Деду.

– Уважаемые собеседники, разрешите мне отлучиться ненадолго. У меня крестница приехала, – я с улыбкой посмотрел на обоих Микоянов, и пошёл вытаскивать из сумки свой подарок из ФРГ. Когда я вскочил, изображая Швейка, то увидел, что в калитку особняка забегает маленькое чудо. Первая волшебница СССР. Как всегда вприпрыжку, и в огромных бантах.

Глава 4

Свердловск закружил половодьем дел. Маленьких и больших. Таких, которые требуют тут же обязательного участия и принятия решений, и тех, от которых можно вроде бы и отмахнуться, но отношение с людьми испортишь надолго.

Оброс я за прошедший год друзьями, коллегами и ценными знакомствами. Теперь расплачиваюсь за свою возросшую популярность. Даже вызов из обкома партии воспринимаю, как отличный повод для необходимого перерыва в бесконечной череде сегодняшних визитов и звонков.

Добрые дела должны нести имя своего исполнителя. Осталась же традиция, награждать гонца за добрую весть. Так что тот пакет подписанных документов, которые мне при помощи Косыгина и Микояна выдали в Москве, я Ельцину занесу сам.

Как мне объяснила одна из московских секретарш, все документы подписаны в небывало короткие сроки. На строительную площадку с ними ещё не выйдешь, но принципиальное согласие Москвы получено.

Технические моменты, на своей-то земле, обком и без меня продавит. С истинно азиатским коварством, к московскому пакету мной добавлено три экземпляра писанины моего собственного творчества. Небольшой перечень изделий и заводов, которые поучаствуют в будущем строительстве своей новой продукцией.

Ельцин – человек азартный и эмоциональный. Не сомневаюсь, что на радостях он такой список подмахнёт не глядя. А и посмотрит, так ничего страшного. Качественная фурнитура для окон и дверей, розетки ч-выключатели разные, нормальная краска, смеситель для душа с симпатичной лейкой, антенны, для коллективного приёма телевидения и ещё десятка два подобной мелочи. Подпишет, никуда не денется.

На случай возражений я заранее речугу заготовил. Если коротко, то нововведения должны носить не только количественный, но и качественный характер.

Пора начинать выбивать у капиталистов козыри из рук. Они активно пропагандируют свой образ жизни, одним из параметров которого является быт. С ним, у нас в СССР, явный провал. Революцию своими мелочами мы не совершим, а вот разрыв сократить понемногу сможем. Было бы желание.

Например, что сложного в том, чтобы для резьбовых водопроводных стыков и кранов изготовить фторопластовую ленту, вместо традиционной советской пакли с краской. В соседней с нами Перми фторопласт уже пятнадцать лет производит семьсот сорок девятый завод. Тысячами тонн в год выпускает. Раскатать фторопласт в рулон, а затем, разрезать при перемотке и смотать на катушки – забава для производственников, а не техническая задача.

Оба станочка мы уже заказали, сразу, как только нашли на складах запасные вторичные полированные валы от списанной, лет десять назад, буммашины. Дольше нам форму для пластиковых шпуль будут делать, чем наши спецы новые станки запустят. Фторопласт из цепких лап своей организации мы теперь не отпустим. В период всеобщего дефицита всегда приятно иметь не только запас товаров для обменов, но и доступ к современному материалу, на который у нас много планов и перспектив.

– Что тут? – поинтересовался Ельцин, когда я выложил папку ему на стол.

– Зелёный свет на строительство МЖК, – лаконично ответил я, глядя на недоверчивое лицо первого секретаря обкома.

Изучал бумаги он долго. Похоже, я промахнулся с расчётом на эмоциональность, а может, сказывается его опыт строительных работ. Все подписи он рассмотрел не по разу, а документы разве что на зуб не попробовал. Раза на два всё перелистал взад-вперёд, хмыкая и крутя головой.

– Как? – коротко задал Ельцин мне вопрос, вложив в него сразу массу смысла.

– Помогли. Двое сразу. Теперь я им как бы должен.

– Андропов тоже?

– Нет, но он точно в курсе, – не стал я скрывать часть информации, полученной мной через Контакт. Дед много чего мне не говорил, и чтобы не догадываться, я тупо скачал себе его воспоминания. Зато теперь примерно представляю себе порядок прохождения подобных документов, и те рычаги, которые проталкивали бумаги по кабинетам.

– Силён, – погладил Ельцин привезённую папку рукой, и без всякого перехода, в лоб, задал вопрос, – Что хочешь? – Борис Николаевич не стал уточнять, через кого именно я «прокачал» его вопрос со строительством, и чего это мне стоило. Сразу перешёл к чисто деловым отношениям.

– Мне нужна ваша подпись на последних листах. Потом потребуется однозначный и понятный творческий пендаль местным производственникам. Такой, чтобы не просто шевелится начали, а задвигались от слова «бегом». Нужна будет помощь в покупке технологий, когда я обеспечу их финансирование. И подтверждение того, что за долги перед Москвой мы отвечаем вместе.

– Подписывать «по долгам» ничего не буду, – тут же отозвался старый бюрократ. Наверное подумал, что я, за подписанные документы собираюсь получить на него компромат или поставить его в зависимость перед какими-то московскими чиновниками. Осторожничает Борис Николаевич. Перестраховывается.

– Мне вполне достаточно слова. Рассчитаюсь сам, но ваша помощь будет крайне нужна, – я держу индифферентное выражение лица. Помогает, в некоторых случаях, избежать излишних вопросов.

– Считай, что договорились. А если ещё и твой «космический фонарик» как надо заработает, то сам по заводам проеду. Будет тебе «толкач» в моём лице, для продвижения твоих комсомольских идей, – изобразил на своём лице радость наш партийный руководитель.

– О, кстати, о комсомоле, – щёлкнул я пальцами, ухватив мысль, – До снега у нас ещё месяца два с половиной, а скоро начнётся учебный год. Нет желания хотя бы в тех сёлах, что рядом с городом, дороги привести в порядок? Почти бесплатно.

– Хм… Рассказывай, – потянулся всем телом первый секретарь обкома, отвлекаясь от документов.

– Надо, чтобы комсомол кинул клич. Что-то вроде «Комсомольцы идут на помощь селу», или «Комсомольский буксир», а может и проще – «Вместе, мы – сила!». Смысл в том, что если с каждого ВУЗа на выходные собрать человек сто – двести и вывезти их автобусами в село, то они за день закидают там вполне приличные грунтовки. Комсомольцы в себя поверят, да и денег им можно немного подкинуть, а вам потом легче будет сельских руководителей строить. Натыкать их в то, что студенты за день дороги сделали, а они пятилетками в грязи тонули. Заодно и соревнование можно устроить. Между техническими и гуманитарными институтами. Думаю, неплохой резонанс по стране получится.

– Эва как. Слишком просто всё у тебя. Как-то чересчур залихватски. Дорога, это понимаешь, не баран чихнул. Её так, тяп-ляп, не сварганишь. Одного щебня сколько потребуется, а его ведь ещё расклинить надо, и прикатать, – объясняя и сомневаясь, Ельцин с хитрецой посматривал на меня, ожидая более веских аргументов.

– Я же не про магистральные трассы говорю. Про обычные грунтовки, те, что по деревенским улицам, – я не стал спорить с профессиональным строителем. Зерно для раздумий вброшено и, на первый взгляд, неплохо принято.

– Ладно. Иди. Подумаю я. Может и впрямь пора народ будить, – махнул рукой Ельцин, черкаясь у себя в ежедневнике красным карандашом.

На работу поехал, узнав, что вернулся отец. Честно говоря, хотел уже на неё задвинуть, и пользуясь служебным положением, после обкома рвануть домой. Была надежда, что завтра наплыв посетителей станет поменьше, но я не смог справиться с любопытством.

Отец с самого утра, прямо из дома, укатил по совхозам. Акты по сданным домам подписывать, и про новое строительство договариваться.

– Батя, привет. Как дела у наших сельских строителей?

– Можно сказать, отлично. Недоделки только в двух домах нашли. Прораб обещал устранить всё за день, в крайнем случае, за два. Ты как съездил?

– Про ФРГ вечером расскажу. Привезу подарки и фотографии, и все вместе посидим. Я даже жене ничего рассказывать пока не стал, чтобы не повторяться, – немного приукрасил я действительность. То что не рассказывал – это правда, но причина была другая. Не до рассказов нам было.

– Мы тебя пораньше ждали, а ты что-то в столице застрял, – укорил меня отец.

– Встречи интересные состоялись. По одной, с академиком Келдышем, так до сих пор не могу определиться.

– А что с ним не так? – обозначил движением бровей отец должный пиетет к названной фамилии.

– Не пойму, то ли он за развитие электроники, то ли против. Фигура ключевая. В вопросе космического производства – архиважная. Считай, все научные заключения по радиоэлектронике и космосу идут через него.

Зарубит он проект в самом начале, и останемся мы на бобах со своими большими процессорами. Это же Келдыш в своё время отказался от собственных разработок в пользу копирования американских ЭВМ.

– Другого человека не сложно понять. Достаточно попробовать поставить себя на его место, – батя встал из-за стола и заходил по кабинету взад-вперёд, поглядывая в окно, – Подумай сам, что в шестидесятых имелось у нас из радиозаводов и базы деталей? Я тебе скажу – не так уж и много. Допустим, собрали бы мы из таких деталей новую ЭВМ. За год – другой довели её до ума. Потом выпустили серию, экземпляров в десять, а то и в двадцать. Дальше что? Всё. Тупик. Потрачены деньги, время, ресурсы. Ресурсы, в первую очередь, человеческие. Все, кто в разработках участвовал, получили бы награды и кинулись писать диссертации. Мы же уникальная страна. У нас, наверное у единственных в мире, научную степень оплачивают пожизненно, да ещё и два библиотечных дня в неделю дают.

– Ого. Раньше ты мне такого не рассказывал. Я бы давно бы о кандидатской степени задумался. Хотя, мне за одни только аккумуляторы с импактитами и на докторскую можно замахнуться.

– Не про учёные степени сейчас речь, – прервал отец мои нескромные размышления вслух, – Про Келдыша говорим. Вспомни, когда ты свою «Ниву» пригнал, что ты мне про тот же АвтоВАЗ взахлёб рассказывал? В стране целую отрасль одним проектом с колен подняли. Сколько заводов новых появилось, и сколько ещё прошло модернизацию. А теперь представь, что вместо готового проекта тебе предлагают самодельный автомобиль, пусть такой же красивый и мощный, как Роллс-Ройс конца пятидесятых годов.

– Не, такой точно не сделают. У нас новые «Чайки», ГАЗ – 14, и те собирают вручную, на стапелях. Мало того, что сам проект этого автомобиля десять лет разрабатывали, так ещё и производят их по сто штук в год.

– О том и речь. Келдышу наверняка пришлось выбирать решение по ЭВМ примерно по такому же принципу – или ВАЗ, и миллион машин в первые же полтора года после пуска завода, или Чайка, неизвестно когда, но понятно, что в смешном количестве. Он выбрал копирование, и через два года в стране появились современные радиозаводы и приличные микросхемы.

– Другими словами, пока мы не покажем ему, что наши изделия работают, и не предоставим полный перечень необходимого оборудования, то на его помощь можно не рассчитывать. Я правильно тебя понял?

– В какой-то степени. Думаю, что пока работающие экземпляры у нас не появятся, то и разговаривать с Келдышем не о чем. Про оборудование отдельно разговаривать придётся, и скорее всего, не с ним.

– Заколдованный круг. Хотя, ты знаешь, а мы можем выкрутиться. Попроси-ка бухгалтера посчитать, сколько валюты мы ожидаем к середине сентября, и сколько на сегодня накопили, – я в очередной раз поймал себя на мысли, что штат работников у нас маловат. Надо бы финансиста завести. Бухгалтер видит средства, уже нами полученные. Попробуй, заставь её вникать в таинства платежей по договорам, она с ума сойдёт. У нас только на каждую зарубежную поставку собирается по целой папке бумаг.

– Да сколько её там будет, той валюты? Мы счёт во Внешторгбанке меньше месяца назад открыли.

– Надеюсь, что бухгалтер нас приятно удивит. За рубеж ушло больше двадцати тысяч плееров. Это только по той информации, о которой я знаю.

– Пока ты в ФРГ был, ещё почти столько же отправили. Завтра заставлю Тамару Николаевну в банк съездить. Валюта-то тебе для чего?

– Для первых образцов. Пока до своих процессоров доживём, будем на американской линейке изделия ваять.

– У-у, когда мы ещё те детали получим. С нашими-то чиновничьими заморочками не раньше Нового года только разрешение получим. Затем ещё квартал на всякие согласования уйдёт.

– Если наберём валюты на первые сто комплектов, то увидим детали в сентябре, – я постарался улыбнуться, как можно загадочнее. При прощании Ханс мне сказал, что к концу сентября фирма одобрила ему командировку в Москву. Идея простейшей комбинации просто напрашивается сама собой. Завтра пошлю контракт, составленный между двумя моими фирмами, советской и оффшорной, и привезёт он мне наши деталюшки. Благо, веса в них всего ничего.

– Тогда заказывай сразу многоштырьковые разъёмы и штекера с проводами. У нас ничего подходящего в стране нет. Можем аналоги подобрать, от армейских радиостанций, но тогда сразу забывай про габариты и маленький вес. Наш разъём вместо кастета можно использовать. Сам понимаешь, для обороны делалось. Всё кондово, и с тройным запасом прочности. Покажу тебе дома разъём 2-РМД. Он больше похож на деталь водопровода, причём не с самым маленьким диаметром. В кулак не влезает.

– Батя, ты меня не пугай. Я же точно знаю, что ты по компонентной базе уже всё пробил. Лучше сразу мне выкладывай, чего и куда у вас там ещё не влезет.

– О-хо-хо, сразу не получится. Знания у меня уже не те. Я с вашими причудами сопьюсь скоро. Уже три раза наших конструкторов, с завода моего бывшего, озадачивал. Сам понимаешь, что для начала разговора приходилось прилично на грудь принять. Первый раз, по дурости, с литром пришёл, – покаянно начал отец свой рассказ, – Какое там. Дважды гонцов в Гастроном засылали, пока до сути дошло. Зато теперь точно могу тебе сказать, что спецов по твоей технике в городе фактически нет. Пригласили мне потом тех, которые вроде бы что-то понимают. Я им наш макет показываю, а по их глазам вижу, что мне сейчас начнут объяснять, что такого быть не может, потому что не может быть. Они ещё говорить не начали, а уже щёки раздули, и руки приготовились расставлять, чтобы объяснить мне, какого размера должно быть наше изделие по их мнению.

– Ты им фотографии показывал?

– Конечно. Сразу же подсунул. Потом журнал американский дал, где характеристики указаны.

– И что?

– Загрустили парни, – усмехнулся отец.

– Работать-то с нами будут?

– А куда они теперь денутся. Переводом их отдел кадров не отпустил, так что доработают у себя ещё неделю, и к нам придут. Я уже приказ приготовил, на увеличение штатных единиц.

– Программистов нашёл?

– Приличные кандидатуры есть, но все работают только с англоязычными программами.

– Поздно моду менять. Лет десять назад возможно и сподобились бы на собственный софт, а теперь, пока отцов – основателей не обгоним, будем кушать то, что дают.

– Это кого ты обгонять собрался? Америку?

– Придётся не только с ними посоревноваться. Но это – дело будущего. Сможем вытянуть свой процессор, тогда под него и будем писать программы. Ты лучше расскажи, как тебе наши дома?

– Дома, как дома. Не хуже квартиры, в которой мы живём. Я бы и сам от такой усадьбы не отказался. Участки им приличные нарезали, соток по пятнадцать. Вторая половина земли там как бы не официально, но можно аренду оформить.

– А нам что мешает? Деньги у тебя появились, строим мы сами. Договаривайся про участок, и вперёд. Если что, я помогу.

– Боязно, если честно. Я всё-таки городской житель, – чуть поморщился отец, представив себя сельским пейзанином.

– Тогда давай проще сделаем. Ты договариваешься и присматриваешь за строителями, а я финансирую. И пусть у нашей семьи будет дача. Чтобы не мешать друг другу, лучше сразу два дома рядом поставим. Место-то выбрал?

– На выходные можем съездить в Курганово. Сам участки подберёшь. Заодно и вечером сегодня меня поддержишь, когда я с матерью разговор про покупку автомобиля заведу. Чую, ездить много придётся.

– Договорились. Вечером поговорим, а поездку на выходные запланируем, но только в воскресенье. В субботу не смогу, – я уже прикинул, что мой лук потребует часов двенадцать, для окончательной доводки. Так что на субботу у меня выйдет немного финишных работ, а в воскресенье можно и по лесу с луком побегать. Со стрелами проблема. Их у меня всего шесть, но на первый раз хватит. Родители грибы пусть собирают, а я попробую себя в роли охотника. Не зря же я себе Ниву купил. Проберёмся полями к реке Чусовой, и посмотрим, чем богаты уральские леса.

– Ладно. Ты уже придумал, чем программистов-то займёшь? Они же на следующей неделе уже появятся.

– Поговорим сначала. Нам нужна будет пара служебных программ, для начала, а потом и на игру можно посадить. Пусть пишут между делом.

– Что за игра? – поморщился отец.

– Что-нибудь простенькое. Я им варианты подскажу, а они сами выберут, что проще и быстрее получится.

– Это ещё для чего?

– Для детей. Пусть играют, заодно и обучаются владеть компьютером. Не уроки же в школах им вводить. Без прямого контакта с машиной скука смертная будет.

– Да кто за такие деньжищи купит компьютер для ребёнка?

– Я тебе статейку одну вечером принесу. Очень познавательную. Там рассказывается, как у американцев один транзистор, марки 1211, за десять лет упал в цене со ста пятидесяти долларов, до пятнадцати центов. И его до сих пор выгодно производить, даже за такие смешные деньги.

– Помню такую марку. Мы ими нувисторы заменяли, – заулыбался отец, – Правда, их маркировку ацетоном стирали, и свою ставили.

– Смотрю я на тебя, а сам вспоминаю разговор с зеленоградцами. Они, как бы между делом жаловались, что руководство у них живёт транзисторным прошлым, совсем как ты. Очень неохотно отзывается на проблемы с интегральными схемами. Врать вроде им ни к чему, а если верить, то всё у нас не так уж и плохо. По крайней мере два года назад динамические ОЗУ ёмкостью 4 Кбит и мы и Штаты выпустили с минимальным разрывом по времени, а на сегодня у них уже и на 16 Кбит разработка закончена. Скоро выпуск начнут. Поневоле начнёшь верить, что до однокристальной ЭВМ уже рукой подать. Вот только не соображу пока, чем им можно помочь, – я задумался, а через секунду схватился за голову обеими руками. Разговор с отцом поднял целые пласты памяти из прошлого. Неожиданно, одним болезненным ударом. Оказывается, я откуда-то знал про существование отечественных персональных компьютеров, опередивших всякие Apple I (1976 год), Commodore PET (1977 год), RTS-80 (1977 год), Apple II (1978 год).

Зарубежные ПК были построены на основе серийных 8-разрядных микропроцессоров первого поколения – Intel 8080, Z-80 (компании Zilog) или 6501 (компании MOS Technology) с частотой 1 МГц. А наша большая интегральная схема (БИС) К1801ВЕ1 была 16-разрядной, с тактовой частотой до 8 МГц. И это понятно, потому что тогда К1801ВЕ1 только появилась, она относилась к следующему, только нарождающемуся поколению микропроцессоров, и по совокупности характеристик превосходила всех известных тогда современников. Программно НЦ-8010 была совместима с развиваемым в Зеленограде семейством 16-разрядных микроЭВМ «Электроника НЦ» с оригинальной архитектурой НЦ. Она соответствовала младшим моделям семейства – микроЭВМ «Электроника НЦ-ОЗТ» и «Электроника НЦ-ОЗД», уже серийно выпускаемым зеленоградским заводом «Ангстрем». НЦ-8010 был первым в стране ПК, причем построенным на основе отечественных архитектуре и микропроцессоре, с отечественным программным обеспечением. И был он ничуть не хуже зарубежных аналогов.

– Павел, ты чего? – обеспокоенно засуетился отец, когда я застонал, и схватился за голову.

– Всё нормально. Сейчас приду в себя. Я только что понял, где мы ошибаемся. Ты лучше скажи мне, когда у твоего министра Шокина будет юбилей, – я посмотрел на отца, который пытался понять, какое отношение имеет министр электронной промышленности к моим словам и состоянию.

Не буду же я ему объяснять, что только сейчас вспомнил, как одна из первых персональных ЭВМ «Электроника НЦ-8010» была вручена Шокину в качестве подарка на его семидесятилетие.

– Могу на завод позвонить. Там наверняка знают, – пожал отец плечами, облегчённо выдохнув, когда я пулей вылетел из кресла и забегал по кабинету, повторяя его недавний маршрут.

– Я у себя буду. Ты, как дату юбилея узнаешь, перезвони мне сразу же, – прервал я разговор, и пошёл зализывать раны.

ЭВМ, которая перепадёт в качестве подарка престарелому министру, я запомнил случайно, как курьёз. Сильно меня тогда удивила фотография этого ПК, который был размером ровно с клавиатуру, разве что по толщине немного выбивался. Помню, я не поверил тогда, что советский компьютер был в разы компактнее своих зарубежных собратьев. Не сложно теперь догадаться, что изготовители не слишком мудрили с компактностью, отталкиваясь от стандартного размера клавы. Куда там Эпплу до них, с его-то ящиками.

К себе я промчался скачками, чуть ли не рыча на ходу от злости. Это надо же так было опростоволоситься! Знаю же, что не во все мифы про социализм стоит верить, а сам… Надо же так извратить историю. Зла не хватает. Теперь придётся менять планы. Вдолбили мне когда-то в голову, что мы качественно отставали по радиоэлектронике в годы застоя, и я принял это лживое утверждение на веру. Оказалось, что СССР совсем неплохо выглядит по собственным разработкам, а если по чему и проигрывает, то только по количеству производимого. Но это же совсем другая песня!

Для начала, надо прикинуть, какие плюсы есть у нас в запасе, кроме космоса, в его неблизком будущем. Есть воздушные фильтры, может быть, пока что лучшие в мире. Похоже, что есть передовые наработки по схемам. В этом мне ещё стоит убедится, чтобы в очередной раз не начать рвать на себе волосы. Имеются импактиты – алмазы, рождённые гигантским астероидом, которые превосходят по своей твёрдости обычные почти в два раза. Их уже начали добывать, и тут выяснилось, что около трети кристаллов приходится отсеивать из-за дефектов. Пусть так, но мне отбракованные импактиты сейчас изумительно подойдут при изготовлении кремниевых подложек в роли инструмента. Есть две операции, в производстве процессоров, где алмазная пыль такой высокой твёрдости окажется незаменима.

Кремниевую подложку надо пилить и полировать. С распиловкой и обычные пилы справятся, пусть и похуже, чем пилы с напылением из импактитов, а вот для полировки – чем твёрже зерно шлифпорошка – тем выше качество и производительность. Подложку-то скоро надо будет шлифовать раз в сто качественнее, чем поверхность зеркала. Только тогда на кристаллик подложки, размерами пять на пять миллиметров, удастся разместить десятки, а то и сотни тысяч транзисторов. До миллионов технологии пока не дошли. При использовании шлифпорошков из импактитов мы получим приличную фору и выйдем со шлифовкой на тот уровень, который пока трудно повторить.

Остаётся проблема высокоточного оборудования. Насколько я знаю, в СССР такого нет, но в этом я уже начинаю сомневаться. Несколько минут назад я не верил в наши разработки по процессорам и собирался изобретать персональные компьютеры отечественного производства. Дополнительные сомнения привнёс кевлар. Оказывается, разработали мы его, и начали производить, ничуть не позже Америки, но сразу засекретили для космоса. Правда вскрылась лишь через десять лет, когда встал вопрос о закупе такого материала из США.

В целом в период с 1964 по 1980 год отставание разработок в НЦ по различным типам ИС по сравнению с зарубежным уровнем колебалось в пределах от нуля до трех лет. Иногда мы вырывались вперед.

Примерно такая же динамика была и у ведущих зарубежных фирм – они то немного отставали от конкурентов, то опережали их. Таким образом, можно утверждать, что разработки зеленоградского НЦ в наше время в целом соответствуют мировому уровню. Его выходы на международные выставки вызывали, как правило, удивление зарубежных специалистов и ужесточение ограничений КОКОМ[2].

В эпоху холодной войны КОКОМ составлял перечни «стратегических» товаров и технологий, не подлежащих экспорту в страны «восточного блока», а также устанавливал ограничения по использованию товаров и технологий, разрешённых для поставки в виде исключения. Комитет разработал для социалистических стран стратегию «контролируемого технологического отставания».

«Какие славные парни, эти наши бывшие союзники. Мало того, что у них ограничения не очень-то и работают, потому что та же Япония с ними ничего не подписывала, так они ещё и наш рынок своим КОКОМом скоро будут защищать», – подумал я, когда вспомнил про очередной выверт «самой демократической в мире страны», – «Эх, уговорить бы ещё наше руководство хоть на год воздержаться от продаж золота. Совсем бы весело могло получиться».

Загадочным образом ценовая пара «баррель и унция», которыми принято обозначать нефть и золото, показывают на протяжении многих лет почти одинаковые скачки и падения. Кроме того, продавая за рубеж своё золото, СССР волей неволей поддерживал капиталистические валюты, позволяя им наращивать производство собственных денег.

– Через два года у Шокина юбилей. В конце октября 1979 года, – бодро отчитался батя по телефону, прервав мои размышления.

– Понял. Слушай, а ты не в курсе, как в твоём бывшем министерстве можно искусственно подтолкнуть нужные разработки?

– Проще всего заказать начальный этап работ по НИОКРу[3]. Причём, напрямую. Непосредственным разработчикам. Полный пакет стоит очень дорого, а первый этап нам оплатить вполне по силам. Вплоть до стадии согласования с заказчиком фактических технических характеристик и внешнего вида изделия. Хотя даже такая работа тоже в неплохую копеечку выльется.

– Как-то в сроках и рублях это можно выразить?

– Нет. Определённые нормативы конечно существуют. Однако, рамки там настолько размыты, что можно за одно и то же заплатить десятикратную цену, и это не предел. По моим сведениям могу сказать, что на подобные работы наша страна тратит около трёх процентов от ВВП. По крайней мере нам так рассказывали на курсах повышения квалификации. Да что я тебе объясняю. «Уралмеханобр», тот, что рядом с нашим домом, весь на таких работах живёт и не бедствует. Ты к ним внутрь как-нибудь зайди. Мрамор, паркет, картины. Просто музей, а не институт.

– Тогда не понял, в чём изюминка? – растерянно задал я вопрос, закатив глаза и забывая, что говорю в трубку.

– В уже выполненных работах, которые можно продать второй раз, – довольно хохотнул отец в телефон, – Дальше зеленоградцы сами всё доделают, по инерции. Особенно, если мы разработчикам, через свою кассу, денег чутка подкинем и договоримся, что это им в помощь. Помнишь ты мне анекдот про такси рассказывал? Тут также выйдет. Тебе шашечки нужны, или ехать… Во, самое оно. Результат будет, а формальности побоку. Если они за тему уцепятся, то потом просто так не отпустят. Доведут.

Хм, что-то папаня разбушевался. Неужели в поездке с кем-то накатил, а я запах не почувствовал? Маловероятно. Я запах алкоголя чую с порога, когда ко мне заходят подшофе. Думаю, что он отдышался после своего завода, и от эйфории по нынешней свободе в нём взыграл дух авантюризма.

Дом меня встретил шелестом журналов, чужой обувью у порога и восторженным женским писком.

– Паш, спасибо, спасибо, спасибо – заскакала вокруг меня сестрёнка, одетая в сарафан, по мне, так очень похожий на рабочую спецодежду из джинсовой ткани. Ирина мне во Франкфурте подсказала, что выбрать молодой егозе, и судя по воплям сестрёнки, не ошиблась.

Жена с подругой – однокурсницей увлечённо шуршала журналами с развёрнутыми, как паруса, выкройками. Ага, эти до Бурды дорвались. Глаза у обеих шальные, как у кошек, перепивших валерьянки. Увлечены настолько, что на мой приход никак не отреагировали. Налицо глубокое погружение в мир моды и полный отрыв от реальности.

– Давно это у них? – спросил я у сестры, кивнув в сторону зала. Мы с ней устроились на кухне, отодвинув тарелки с недоеденными кусками торта и опустошённую коробку конфет. Сестрёнка быстро положила мне овощного салатика, и уселась рядом.

– Часа полтора уже. На четвёртый круг пошли.

– Чего там рассматривать столько времени? – искренне удивился я, помня, что мне удалось найти по разным киоскам всего пять номеров Бурды.

– Одно не подходит, на другое ткань не найти, третье самим не сшить, для четвёртого нет ни туфель, ни сумочки. И так почти по каждой модели, – отчиталась сестрёнка.

– Да-а, мне скоро тоже предстоит гардеробчиком всерьёз заняться, – почесал я затылок, – А то сегодня в обкоме себя не совсем уютно чувствовал.

Переоценка моей роли доходила до меня крупными информационными блоками. Допущенная ошибка требует заново осмыслить наши направления развития. Пополнение гардероба – тоже из этой серии. Понемногу надо разворачивать нашу фирму, захватывая обширные зоны системной интеграции. Облик взлохмаченного технического гения мне нужно будет сменить на что-то более официальное. В то же время нельзя упустить сложившиеся команды разработчиков. Многие ребята скоро закончат институт. Всех сохранить не удастся, но надо сделать всё возможное, чтобы у команды оставался костяк. Сложнее всего выдержать конкуренцию с Министерством Обороны. К ним, как в бездонную яму, попадают тысячи перспективных специалистов. Понятно, что защита научной степени по закрытой теме намного проще, чем у остальных, и армейцы активно используют своё преимущество, переманивая парней в закрытые институты. Миллиарды рублей и миллионы человеко-дней расходуются на неоправданно дорогие военные проекты, полёты в дальний космос, помощь «братским странам». На оборонных заводах создаются мобилизационные мощности, которые не используются, да и основное производство зачастую работает в полторы смены. Срочная служба в армии больше напоминает издевательство, чем реальное обучение военным специальностям. И престарелое руководство, которое в упор отказывается понять, что война идёт. Не танками, ракетами и самолётами, а обычными товарами.

Именно они сейчас завоёвывают души и экономические пространства.

Глава 5

Охота – один из самых древних видов искусства. Благодаря полученным навыкам человечество не только добывало охотой себе еду, шкуры и меха, но и освобождало пространство для жизни и существования. Первые попытки обработки дерева или камня, так или иначе были связаны с необходимостью иметь преимущество человека перед возможной добычей. Дух охотника на генном уровне заложен в людей. Удачливые добытчики всегда были альфа – самцами, формируя наиболее приспособленное к жизни поколение. Любой из людей, будь он хоть негром, хоть чукчей или эскимосом, покопавшись в своей родословной, найдёт упоминание о древних родственниках, знатно промышлявших охотой.

Пару веков назад любая охота называлась ловом, а охотник – ловцом. Старые названия дошли до нас в народных поговорках. «На ловца и зверь бежит». Ловким раньше называли не шустрого и расторопного, а удачливого на охоте человека.

Рыбалка и охота подарили нам не только воспоминания об проводимых охотах, которые были популярны не меньше, чем великосветские балы, но и книги, и самое интересное – особый разговорный жанр. Рыбацкие были и охотничьи байки доводилось слышать всем, у кого среди родни или знакомых есть хоть один энтузиаст подобных увлечений.

Талант рассказчика просыпается иногда у самых обычных людей, когда дело доходит до описаний охоты. Никогда не подумаешь, что неприметный до этого человек, немного выпив после удачного дня, вдруг пустится в филологические рассуждения.

– Славян раньше словене звали. Люди не с сохи, а с лова жили. Пока ружей не было, дичь или с собаками славливали, или в силки – капканы брали – ловили.

– Да, погодь мудрствовать, Силантьич. Пусть лучше Фёдор из жизни что-то расскажет, – прервут соратники новоявленного философа во время вечерних посиделок.

– Да что рассказывать-то, на охоте, сами знаете, всякое бывало, – встрепенётся Фёдор, признанный мастер жанра охотничьих баек. Для виду подкинув палочкой угольки обратно в костёр, он выждет необходимую паузу, и заметив, что народ готов слушать, начнёт неторопливую историю.

– Я молодым, когда только женился, в леспромхоз попал. С харчами там не очень было. Скотины своей почти никто не держал, огородов почитай нет, а в магазине или столовке изобилия отродясь не наблюдалось. Вот и приходилось охотой пробавляться. Пока утка шла, ещё терпимо было. Зато как лёд встал, да снегу немного насыпало, охоту у меня как обрезало. Я сам-то не из местных был. По боровой дичи охотиться тогда не умел, но тетеревов на болотах нашёл. Да и как их не найти. Болотищ там полно было. Как только промёрзли они, так тетерев и вышел туда кормиться. Только взять его, ну никак не получается. Стоят посреди болота сушины высоченные, а на них тетерева сидят. Вокруг ни кустов, ни камыша. Те птицы, что на высохшем дереве сидят, они, значит, вроде караула. Стая внизу кормиться. Потом меняются. Те что караулили, вниз спускаются, а на их место другие взлетают, и тут же головами во все стороны вертят. Чисто вертухаи. Как только ты на вид выйдешь, караульные птицы с места снимаются, и при этом крыльями хлопают так, что вся стая сразу вслед за ними поднимается. Побродил я вокруг болот пару дней. Птицы немеряно вспугнул бестолку, да и отложил ружьё до весны. Только тут заковыка вышла. Жёнка-то моя, она тогда на сносях была, ну и познакомилась с соседкой, такой же брюхатой. Прихожу я раз с работы. Жена мне тарелку супа наливает, и на вторую тарелку ножищу от тетерева выкладывает. Соседка ей, видишь ли, подарок сделала, да мужем своим хвалилась, мол, столько он птицы добывает, что самим невпроед. Пока я ел, жена так и не присела. Стоит напротив, руки на груди сложила, и на меня смотрит. Мне уже и кусок в горло не лезет. Ну, делать нечего. Взял я поллитру, и пошёл к соседу кланяться, чтобы опытом поделился. Короче, рассказал он мне, как тетерева берёт. Птица же от собаки не улетает. Поднимается на дерево, и оттуда смотрит, как собака под деревом на лай исходит. Любопытно ей. Сосед это дело приметил и решил сам, вместо собаки, таким способом птицу скрадывать. Тулуп мехом наружу вывернул, и к тетеревам на четвереньках пробирался, а для верности сам время от времени ещё и погавкивал. Взял я на работе отгул, и на охоту. До болот добрался тогда затемно. Светать чуть стало, присмотрелся – сидят голубчики. Переоделся по быстрому «под собаку», встал на четыре кости, и вперёд, к дереву сухому, на котором птица сидит. Никогда на четвереньках по кочкарнику зимой не лазили? Вот и не пробуйте. Метров через сто у меня руки в снегу по плечи были, в валенки по сугробу набилось, и вся морда осокой изрезана. Это я поначалу подлаивать пробовал, а под конец уже скулить начал. Но тетерева-то сидят! Не шелохнуться. Я на них поглядываю, и вроде, как сил прибывает. Подкрался на выстрел уже совсем взмокший. Упал на грудь, чтобы дыхание успокоить, и руки перестали ходуном ходить. Глаза пот заливает, вокруг ещё хмарь ночная не рассосалась, но птицы на дереве сидят. Все четыре. Ружьё незаметно подтянул, на кочку, для упора пристроил, да по нижним, как сосед учил, и приложил с двух стволов. И ведь промазал! Все четверо сидят, как сидели. Дым от выстрелов ещё не разошёлся, а я на колени вскочил, перезарядил ружьё, и дублетом как дал по ближнему. Слышу, орёт, – Фёдор вытащил из кармана папиросы, и не спеша закурил.

– Кто орёт-то? Тетерев? – не выдержал один из слушателей.

– Старик орёт, – Фёдор с наслаждением затянулся, и выпустил дым красивым кольцом, – Вылез из шалаша, снегом присыпанного, и кричит мне, чтобы профиля ему не портил. Фанеры доброй у него нет на новые. А сам ржёт, как лошадь, прямо не может. Понравилось ему, видите ли, как я собаку изображал. Говорит, что от хохота даже не смог вовремя из шалаша выползти.

– Так ты по фанерным профилям стрелял, – заходятся смехом охотники, сидящие до этого с открытыми ртами.

– Так и было. Научил меня тогда дед, как у них по тетереву охотятся. Потом себе стрельнул одного, и меня посадил на своё место, в шалаш, значит. Домой я тогда две штуки принёс. Одного тетерева жена сразу соседке унесла. Вроде как алаверды, ну и показать ей хотелось, что у неё муж-то тоже не лыком шит. А соседу я про профиля рассказывать не стал. Пусть и дальше из себя собаку изображает.

Каждая дичь имеет свою специфику. У горожанина, предполагающего, что он выйдет сейчас в лес с ружьём и настреляет там всё, что увидит, скорее всего ничего не получится.

– Дичь нынче пуганая пошла. На двести метров не подпускает, – обычный рассказ горе – охотника, который попёрся в лес без обученной собаки, громко топая сапожищами и яростно шурша одеждой. Без собаки он не обнаружит и три четверти потенциальных объектов для охоты, а шумным передвижением разгонит остатки неосторожных птиц или животных, которые не успели разбежаться заранее. Птица в лесу на подозрительный шум чуткая. Слышит она намного лучше человека.

Пробежаться по лесу с луком я решил в расчёте на пернатую дичь. По весне мы иногда выбирались к Чусовой на рыбалку, так что район будущей охоты я себе примерно представлял. До реки пробегусь лесной дорогой, по которой сено с покосов возят, потом рыбацкой тропой вдоль реки, и обратно вернусь по старой колее, оставшейся от лесовозов. Где лес почище найду, там и вглубь отклониться можно. Серьёзной птицы я во время рыбалок не видел, но рябчики в лесу и утки на реке должны быть.

Охотиться на рябчика лучше всего с манком. Специальный свисток издаёт тонкий писк, подражая издаваемыми птицами звукам, которыми те перекликаются между собой. На манок – пищик рябчик отзывается охотно. После ответного свиста можно определить направление, откуда откликнулся свистун. Затем рябчик добывается с подхода, или охотник дожидается, когда птица сама подлетит на выстрел. Как правило рябчик, которого спугнули, не отлетает далеко. Летит он по прямой, и обычно усаживается на нижние ветки деревьев, недалеко от ствола. Проследить за ним не сложно. Гораздо труднее его потом разглядеть на дереве.

Вдоль Чусовой нет знаменитых лесов с «мачтовой» сосной. Веками здесь приличный лес вырубали на производственные нужды. Когда на Урале появились первые заводы, то все они начинали работать на древесном угле. Лучший же лес шёл на строительство стругов. По весеннему паводку, докупив дополнительно воду с заводских прудов, эти судёнышки успевали сплавиться по Чусовой до Камы, а по ней уже и до Волги. Так вывозилась основная масса продукции демидовских заводов. По словам самого Демидова, он в 1721–1722 гг. вывозил «водою на стругах в Русь» 145 114 пудов железа, для чего надлежало выплавить с 1720 года около 290 тысяч пудов чугуна. Опытные кормчие, по высокой весенней воде, старались пройти Чусовую, как можно быстрее. Однако недаром огромные гранитные скалы по берегам реки носят название «бойцы». Много стругов побилось об них во время бурного половодья.

С охоты я принёс четырёх рябчиков и двух кряковых уток. Рябчиков оказалось неожиданно много. Иногда на манок отзывалось по две – три штуки. Утки нашлись в старице. Их я сначала услышал по барахтанию и негромкому покрякиванию, с которым они кормились. Оба раза ждал, затаившись, чтобы выстрелить тогда, когда они подплывут к самому берегу. Тогда их можно вытащить, не залезая в воду.

На полянку, где стояла наша машина, я выскочил бесшумно, напугав женщин. Они увлеченно перебирали опята, выложенные на расстеленную плащ – палатку.

– Представляешь, обе забастовку объявили, когда я второе ведро грибов принёс. Заявили, что третье ведро я сам буду чистить и готовить. А опят-то на вырубках нынче столько вывалило, что бери да бери, – удручённо пожаловался отец, хотя вид у него был довольный – предовольный. Я скинул увесистый рюкзак около машины, и потянулся за чаем. Китайский термос, изукрашенный рисунками невиданных цветов, со стеклянной колбой и алюминиевой крышкой – стаканчиком, температуру держал изумительно. Я сдуру налил чай именно в этот алюминиевый стаканчик, и приплясывая, перехватывал его из руки в руку, такой он был горячий, – Ты тоже не пустой пришёл, как я погляжу, – подмигнул мне батя.

Женщины смотрели на рюкзак с любопытством. В мою затею, про охоту с луком, никто не верил, и пока мы ехали меня несколько раз пытались отговорить от бесполезного занятия.

– И вам, и нам по утке и по паре рябчиков подстрелил, – кивнул я, наконец-то пристраивая горячий стакан на пенёк, – Как раз на суп и на второе получится.

– Здорово. Мало нам, что старший грибов два ведра набрал, так ещё и второй мужик работу притащил. Учтите, я жительница городская, и вашу дичь ощипывать не умею, – не утерпела мать, разглядывая добычу, вытряхнутую мной из рюкзака на разосланную клеёнку.

Ворчит она из духа противоречия, чтобы мы с отцом носы слишком не задрали. На самом деле я сильно их удивил. На мой лук теперь поглядывают с уважением. Пришлось даже стрелы показывать с тупым наконечником, которыми я рябчиков с деревьев ссаживал. Не велика птица, чтобы её стрелой рвать.

– Мастер – класс по скоростному ощипыванию я вам быстро покажу. Гораздо дольше будем воду кипятить, – ободрил я наших женщин, с тревогой поглядывающих на горку птицы. Утка, после того, как её на пятнадцать секунд опустили в ведро с кипятком, и поболтали там, спуская воздух из-под пера, ощипывается минуты за три. Главное, не пытаться дёргать везде и сразу. Начал крыло, его и доделывай. Под пером и пухом тепло долго держится, и нетронутые участки не успевают остывать. Ведра кипятка обычно хватает, чтобы ощипать четырёх уток или с десяток рябчиков.

– Мужиков начальник планового отдела как-то до слёз насмешил, – глядя на наши внушительные трофеи, вдруг вспомнил отец, – Заходит он в понедельник в курилку на заводе и предлагает купить у него окуней по себестоимости. Целых три штуки, каждый граммов по восемьдесят. Весь свой улов за день рыбалки. Спрашиваем, что с себестоимостью, и он пальцы начинает загибать. Тридцать литров бензина – червонец, штраф гаишнику – пятёрка, пробитое колесо – трояк, оборванные блёсны – ешё два рубля, жене, чтобы не пилила его про рыбалку – четвертной. Итого сорок пять рублей. Потом машет рукой и говорит, что так и быть, за тридцатку своих красавцев отдаст, себе в убыток. Народ в курилке с лавок на пол падал, так ржали.

* * *

– Чем на этот раз нас порадовал твой Нострадамус доморощенный? – Клягин Анатолий Сергеевич, член НТК, заместитель начальника Управления заказов авиационной техники попытался за скептической усмешкой скрыть своё любопытство и озабоченность. После угона самолёта МИГ – 25П с новейшим оборудованием в Японию страсти до сих пор не утихли. За невозвращённые блоки японцы выплатили компенсацию в одиннадцать миллионов долларов, но и Советскому Союзу пришлось менять устаревшие системы опознавания. Несомненным плюсом стали контракты на продажу теперь уже рассекреченного самолёта в Ирак, Сирию и Алжир.

– Посмеялся. Говорит, американцы правы. Надо было к ламповой аппаратуре, которая на МИГе стоит, ещё и граммофон приделать. Тогда совсем весёлая авионика будет. Хотя самолёт удался. Мне за его испытания, кстати, Героя Советского Союза и дали, – похвалился Степан Анастасович Микоян, – Когда двадцать пятый стал мировые рекорды устанавливать, да небо от вражьих высотных бомбардировщиков закрыл, так у нас всё КБ золотым дождём осыпали. Шутка ли, три МАХа скорость и потолок больше тридцати семи километров.

– Ага, а ему, значит, самолёт не понравился?

– Да не самолёт, а мозги его электронные. Точнее, не только мозги. Минут на десять теорию мне развёз. Вот, смотри какие схемы нарисовал, – Микоян вытащил из портфеля несколько листов, на которых были схематично нанесены вполне узнаваемые рисунки спутников, самолётов и наземных радаров. Второй лист показывал корабли, подлодки и гидробуи, завязанные на спутники и самолёты, – Всё это постоянно поддерживает между собой связь и через спутники, и через самолёт дальней радиолокационной разведки. Помнишь, мы с тобой встречались на показе бортовой вычислительной машины «Аргон 30»? Попробуй эти шкафы, весом в двести тридцать килограммов впихнуть в истребитель, да ещё и запитать их от чего-то. Знал бы ты, какой у нас в МИГе двадцать пятом винегрет по электронике. Там и лампы, и транзисторы и микросхемы. Наши электронные умки из КБ плакали, когда пытались скрестить ужа и ежа.

– Ничего нового тут не вижу, кроме неправдоподобных расстояний, – пожал плечами Клягин, рассматривая схемы ПРО и ПВО, и внимательно изучив цифры на стрелочках между объектами.

– Я так же сказал, а он мне на американский EC-137D сослался. Я данные проверил, всё сходится. Тот уже два года летает, и делают американцы такие самолёты по десятку в год.

– Мы тоже с шестьдесят пятого года ТУ-126 на вооружение приняли. Видит он, конечно, не так далеко, прямо скажем, раза в три похуже, но поставленные задачи выполняет.

– Был я в Кубинке, когда этот ТУ испытания проходил. Половина фюзеляжа под аппаратуру отведена, а вторая под смены операторов и комнату отдыха. Весь такой летающий колхоз можно заменить несколькими кристалликами процессоров. По меньшей мере та ЭВМ и её операторы точно окажутся лишними. Один оператор, с учётом смены в полёте – два, и ЭВМ, от силы килограммов на десять, да пусть хоть сто, всё равно не тонны, как сейчас. Заодно по дальности обнаружения целей к Штатам вплотную подтянемся, а наши истребители станут зрячими. Пилоты сами будут видеть трансляцию целей на экране, а не вслушиваться в перекличку между офицерами наведения в самолёте дальней разведки и с радаров ПВО на земле. Я тебе ещё про одну неприятную вещь напомню. Про надёжность. То, что мы сейчас ставим в самолёты имеет крайне низкую наработку на отказ. Например в ТУ-126 это двести часов.

– Ладно. Допустим, в его кристаллики я поверил. Мы к ним ещё вернёмся, а пока скажи мне, откуда он данные по американцам узнал? В журнале «Техника – Молодёжи» такое не публикуют.

– В немецком магазине игрушек. Зашёл подарок моей племяннице покупать, а там две витрины с моделями самолётов, танков и кораблей. Есть вроде конструкторов, чтобы самому собирать, а есть уже готовые. Он мне фотографии показывал. Представляешь, там на коробках написаны все основные характеристики. Да что я тебе рассказываю, у меня с собой одна из его фотографий есть, с нашим МИГом двадцать первым. Мне в подарок привёз. На вот, сам смотри. С какого года самолёт выпускается, скорость, потолок, взлётная масса, дальность полёта, виды вооружений. Всё указано. Как тебе? А мы ведь его до сих пор производим, и на вооружении он стоит. И данные эти считаются секретными.

– Ты думаешь, что у нас журнал «Военная мысль» недавно был случайно награжден орденом Красной Звезды? Мы тоже многое знаем про их технику. Только напоказ это не выставляем. Ладно, давай к делу. Как я понял, паренёк твой свободно по заграницам разъезжает? Не боишься? Может, пристроить его в «почтовый ящик» по специальности, и пусть там трудится, раз такой умный?

– Думаю, что если ты даже с его покровителями договоришься, то всё равно толку не будет. Ничего он из-под палки делать не станет.

– И кто же у него в покровителях? – иронично осведомился Клягин.

– Да любого выбирай. Андропов, Капица, Келдыш, мой отец, в конце концов. Это их тех, кого ты знаешь. Наверняка и другие найдутся. В том же Свердловске.

– Кхм… Это что, шутка?

– Точно могу про Андропова сказать. Он как-то при мне раз отцу рассказывал, что повесил, по совету Андропова, фотографию у себя в кабинете, где они вместе сфотографированы. Смеялся, что многие вопросы после этого стали решаться в разы быстрее.

– Ты знаешь, я бы тоже от такой фотографии не отказался, – Клягин нервно покрутил головой и расстегнул тугой воротник рубашки, - Хорошо. Давай зайдём с другого бока. Он же у тебя всё время что-нибудь да выпрашивает. Понятно, что не для себя лично, но сам понимаешь, времена нынче такие. Мне вот тоже на днях пришлось тремя путёвками в Болгарию пожертвовать, чтобы заказ на внеплановые расчёты на вычислительном центре без очереди приняли. Что он может попросить у нас, чтобы мы потом за его процессорами не оказались в очереди последними?

– Скажу, только ты на всякий случай нитроглицерин достань заранее, – заботливо предупредил Клягина Степан Анастасович, и дождавшись отрицательного жеста генерала, продолжил, – Для начала ему нужно два больших бомбоубежища, в Свердловске и в Зеленограде, а потом две космические станции «Салют».

– Да уж, – собеседник вытащил большой носовой платок и промокнул вспотевшее лицо, – Умеешь ты удивить. Сам-то понимаешь, что свободных космических кораблей у меня в распоряжении никогда не имелось? Кстати, бомбоубежищ тоже. Они у нас по другому ведомству проходят. Вижу, что понимаешь. Тогда какого чёрта ты у меня их задумал просить?

– Анатолий, ты не кричи, а то я сейчас сам орать начну. Ты думаешь мне пошуметь не хочется? Очень хочется. Мы делаем лучшие самолёты в мире, что по планеру, что по двигателям, и с неплохим вооружением. Лучшие, если бы не их дерьмовая электронная начинка. Нам сейчас предлагают на МИГ-29 ставить оборудование, которое устарело лет на восемь – десять. Навигационная система старьё уже сегодня, без обычной карты далеко от аэродрома с ней отлетать не стоит. Локатор ничтожный и его лучше не включать, а то будешь в небе светиться, как дурак с налобным фонариком в ночном бою. Мы РЛС «Сапфир» собираемся ставить. Полтонны весом. Дальности у радара считай, что нет, а по его излучению самолёт заметят с втрое большего расстояния. Отметки на дисплеях слабо читаемы. Дальность рации мала. Самолёт крайне зависим от станций раннего наземного оповещения. В ближнем бою самолёт будет очень хорош, но война во Вьетнаме закончилась, и никто с нами по старым правилам воевать не собирается. Тогда бой за небо вытянули наши лётчики и доставленные Вьетнаму МИГ-21, но американцы быстро выровняли ситуацию, модернизировав свои Фантомы. Сегодня ситуация намного хуже. Их АВАКС видит наши самолёты за четыреста километров, а то и больше и, автоматически раздаёт цели своим истребителям. Война зрячих против слепых. Не будут они больше появляться в прямой видимости.

– Степан, не мне тебе объяснять, что одними ЭВМ все проблемы не решить. Нет у меня хорошей БР/1С, и я не знаю, где её взять.

Оба помолчали с минуту, успокаиваясь.

– Летал я как-то раз на Итуруп, – начал рассказывать Микоян, чтобы немного разрядить атмосферу в кабинете, – Там японские рыбаки настоящую войну объявили. Заходят в наши воды и ловят краба, лосося, гребешка, кальмара. Катера у них быстроходные, пластиковые «кавасаки» и катера-штурмовики «токкосэн», развивавшие скорость до шестидесяти узлов в час, напичканные самым современным навигационным оборудованием, локаторами и рациями. Наши пограничные корабли уступают им в скорости и маневренности. Команды на таких пиратских судах ничем не напоминают прежних пугливых нарушителей. Новые браконьеры занимаются незаконным промыслом с уверенностью в собственной безнаказанности. Катера – штурмовики и «кавасаки», разбиваются на несколько десятков, одновременно в разных местах молниеносно нарушая границу. Пока моряки – пограничники определяются, куда какому кораблю идти на задержание нарушителей, тех уже и след простыл. Показывали мне погранцы их оборудование. Очень впечатляет. Размеры у него небольшие, само оно лёгкое, и качество на высоте. Те же крабовые ловушки они топят, а потом выходят на них с точностью до метра. В месте отметки навигатора дают сигнал по воде, и всплывает буй. Вытащили ловушки с крабами, и обратно ушли, в нейтральные воды. На всё про всё минут пятнадцать от силы.

– И как же пограничники их ловят, раз у них скорость ниже и оборудование хуже? – поинтересовался Клягин.

– Вертолёты подключают. Но я сейчас про другое. Больно уж хороши у них и локаторы, и рации, и навигаторы. Послал бы ты специалистов своих туда. Пусть конфискат посмотрят и с производителем определятся. Потом попробуем у тех же фирм посерьёзнее модели закупить и творчески их доработать. Могу ещё подсказать. МИГи двадцать первые в ГДР немцы сами дорабатывают. Нам не говорят, стесняются. Вроде, как мы с ними современными самолётами делимся, а они их не устраивают. Мне случайно немецкий лётчик как-то проболтался. Сказал, что как они авионику заменили, так просто чудо, а не машина стала, а до этого невозможно было летать в сложном лётном пространстве. Узнай, по своей линии, что и на что они меняют.

– Ладно, сделаю, – записывая предложения в блокнот, проворчал Клягин, – А что твой гуру про «Спираль» говорит?

– Не сделать нам разгонщик. Не полетит такой гигант на гиперзвуке. Зато он предложил переделать экономичные пассажирские самолёты в патрулирующие, с ракетами дальностью в пять – семь тысяч. Этакие, летающие над Северным полюсом пусковые платформы. Или над экватором. Ракеты на гиперзвуке сделать реально. У нас та же Р-33 уже летает на четырёх с половиной МАХах. Пуск ракеты с высоты в десять километров её дальность серьёзно увеличит. Сам знаешь насколько эффективность реактивного двигателя выше при разрежённой атмосфере, да и скорость самолёта стоит учесть. Понемногу и нас последовательное развитие атмосферных ступеней ракет выведет к гиперзвуку для больших самолётов. Нужно будет снабдить его высокоэффективной комбинированной двигательной установкой. Пока таких технологий ни у кого в мире нет, и мы не исключение.

– И как во всё, что мы тут наговорили, укладываются его процессоры?

– Считай, что вся система будет построена на них. От спутников и самолётов, до ракет и навигации. Для радаров это селекция целей, поддержка нескольких из них одновременно, поиск с измерением дальности и прочие тонкости, включая смену режимов и изменение частот.

– Ага, и всё надобное количество нам произведут всего лишь на двух космических станциях. Ты сам-то представляешь, что транспортный корабль в космос выводит чуть больше двух тонн полезной нагрузки. Какой нам толк от двух тонн продукции в месяц? Да и не верю я, что на космической станции можно целый завод разместить.

– Две тонны… – улыбнулся Микоян, – Ты не представляешь, как это много. На кристаллик размером пять на пять миллиметров, и толщиной тоньше папиросной бумаги, как раз входит процессор. На обычный лист печатной бумаги их влезает больше тысячи. Павел говорит, что на первом этапе вполне достаточно произвести чистый материал подложек. Это элементарное оборудование, выполняющие минимум операций. Потом можно будет последовательно приращивать следующие этапы. Предварительные опыты на «Салютах» дали отличные результаты. Вся затея состоит в том, что при наземном производстве ни подобного качества, ни свойств не достичь. Американцы, на «Апполоне», попробовали оптоволокно делать в космосе. Результаты удивительные. Волокна уникальны. Они равномерны, в них нет ни трещин, ни кристаллов. Примерно такие же результаты получены по выращиванию полупроводников.

Мне-то ты что предлагаешь? Вынести голые идеи на научно-технический совет? Ты хоть представляешь, какой объём материалов надо подготовить, и сколько заключений экспертов получить?

– Обоснования почти готовы. Осталось внести в них закрытые данные по космосу. Половина заключений есть. Вот тебе папка со всеми необходимыми материалами. Дальше на уровне гражданской науки не пройти. У нас же всё засекречено, не хуже этого МИГа, – Микоян щелчком пальца пренебрежительно отправил на край стола фотографию авиамодельного конструктора, которую они рассматривали.

– Так. Стоп. Это что ещё за биореакторы? – Клягин пробежался по оглавлению документов, и перелистал страницы, в поисках нужного раздела.

– А это и есть наполнение второй станции. Препараты, которых не получить в земных условиях. Кристаллизация в условиях невесомости происходит абсолютно на иных принципах. Космос – идеальная среда для выращивания кристаллов. Первые эксперименты проводили еще на станции «Салют» в 1976 году. Оказалось, лучше всего на орбите растут кристаллы белка.

– Слушай, я в НТК выступаю в роли эксперта по авиации, а не по медицине, – сердито выговорил собеседнику Клягин, собираясь захлопнуть папку.

– Тогда давай, я протащу тебя по той же логической цепочке, по которой меня мордой повозили, – устало улыбнулся Степан Анастасович.

– Ну, попробуй.

– Мы оба с тобой радеем за военную авиацию. И ты, и я понимаем за какую. Далеко за примером ходить не надо. В том же Вьетнаме наши МИГи воевали против Фантомов. Что такое Фантом? Тяжёлая машина, с большим радиусом полёта, способная нести ракетно – бомбовую нагрузку. Наш МИГ – это истребитель – перехватчик. Небольшая дальность и минимум дополнительной нагрузки. Столкнулись две разные концепции самолётов, рождённые разной идеологией. Фантом – самолёт, созданный для агрессии и МИГ-21 – машина оборонительная. Лёгкие истребители у американцев вообще отсутствуют, а у нас составляют две трети от всего парка боевых самолётов. Ратуя за мир во всём мире, мы запускаем две станции, и объявляем, что переходим к мирному применению космоса. Заметь, не освоению. Применению! Пусть Америка занимается показухой и бесцельно высаживает на Луну экспедиции. Я вот до сих пор не понимаю, какую цель они этим преследовали. Высадить, чтобы высадить? В чём смысл их экспедиций?

– Степан, а ты сам-то веришь в то, что они там были?

– Трудно сказать. Полной информации у нас нет. По идее они не доросли до необходимого уровня ракетостроения, чтобы сначала вывести такую махину до Луны, а потом стартовать оттуда с обитаемым модулем. Опять же, непонятно, как они выжили. Проскакать под радиацией в лёгком скафандре несколько часов – это знаешь ли, не шутки. Я помню, что обезьяна после такого эксперимента прожила всего восемь часов. Кроме того, посмотрел я их кино. Сам же видел, следы от подошв там чёткие остаются. Пыльно на поверхности. Причём, в нескольких шагах от корабля.

– А пыль-то причём?

– Эх, не бывал ты зимой, в непогоду, на аэродроме. Когда полоса обледеневает, то по ней катят тележку со списанными двигателями. Те работают всего на несколько процентов мощности, а вот ледяную корку с бетона так сдувает, что льдины, величиной с том энциклопедии, разлетаются на десятки метров. Самолёты отодвигать приходилось порой, чтобы не побило. Вот и объясни мне, как же так вышло, что космический корабль сел, а пыль под ним осталась не тронута. Не на парашюте же они его спустили. Нет на Луне воздуха. Значит, тормозить должны были двигателями. Реактивными. Я, может, в ракетах и космосе не специалист, а вот с реактивными движками тридцать лет работаю. Реактивный МИГ-9 мы в 1946 году в серию запустили, если помнишь. Даже на Земле, с её притяжением, не то что пыль – щебень разнесёт к чёртовой матери, если на него реактивная струя дунет. А у них под кораблём всё ровненько. Хотя бы кратер под дюзой, но должен был остаться. Что-то не укладывается у меня в голове с их полётом.

– Ладно, отвлеклись мы, а время уже позднее. Ты про препараты рассказывай.

– Да всё с ними понятно. Мало того, что они весь проект окупят, так ещё сделают СССР поставщиком уникальных лекарств, с которым не стоит ссориться. Считай, двух зайцев сразу можно убить. Денег заработать и спасителями безнадёжных больных выступить перед всем миром. Ты чуть дальше пролистай. Там ещё установка по оптоволокну предполагается. Биореакторам столько мощности не нужно, сколько батареи вырабатывают.

– Степан, ну что ещё за волокно. Оно-то зачем?

– Для нас с тобой оно интересно, как материал для температурных датчиков реактивных двигателей. Заметь, безальтернативный. Кроме того, такие провода электромагнитный импульс не ловят. Значит легче будет бороться с устройствами, вроде нашей «Резеды». В самолётах тоже найдём, где применить. А самое интересное, что по таким проводам можно передавать очень большие объёмы информации. Павел про Зеленоград рассказывал. Там уже три оптоволоконные линии связи сделали. По их результатам получается, что полное собрание сочинений Ленина за полминуты можно из Москвы во Владивосток переправить. Как сам думаешь, нам такая связь в армии нужна?

– Ладно. Уговорил. Кто ещё будет поддерживать этот проект?

– Из учёных Келдыш и Капица. Из руководства Андропов и Косыгин. Суслов пока под вопросом. Сыну его, Револию, почти такая же папка перепала, как тебе. С соответствующими пожеланиями. Устинову выжимку должны были уже доложить, но результатов я пока не знаю.

* * *

Паш, ты не можешь сегодня ко мне на тренировку заехать? Половина старой команды из юниоров по возрасту вышла, а молодёжь меня не слушается. Я им пытаюсь объяснить, для чего надо ноги правильно прокачивать, а они наглые такие, и шуточки у них дурацкие, – любимая жена долго кружила вокруг меня, подбирая подходящий момент. До этого она уже пару раз пожаловалась, что с обновлённым составом футбольной команды её тренерская деятельность не заладилась. При старшем тренере новички ведут себя нормально, а на её занятиях отлынивают.

– И что я там буду делать? – лениво поинтересовался я, млея от её тепла.

– Разминочку пробегаешь, а потом покажешь им, как ты в отрыв уходишь, и как штрафные бьёшь. Такие, чтобы штанги гнулись, а они от зависти полопались, – тут же оживилась Ольга, заёрзав у меня на коленях, – Я и форму твою уже постирала и выгладила.

– Это какую?

– Твою любимую. С чемпионата Европы.

– Ага, приготовилась значит. А почему тренеру ничего не сказала?

– Не буду я ни на кого жаловаться. Их накажут, а они на меня потом будут дуться.

– Понятно. Налицо использование авторитета мужа в личных целях. Тебе не кажется, что с формой сборной СССР явный перебор у нас получится?

– Вовсе нет. Я женщина скромная, мужем просто так не хвастаюсь… Хотя сильно хочется, если честно, – потёрлась она щекой по моей груди, – Приедешь? Тренировка завтра. Начало в одиннадцать тридцать.

– Да куда я денусь. Конечно приеду, – баюкая жену на руках, я с сожалением подумал, как мало внимания ей уделяю. Разъезды, хлопоты, работа. Даже когда я в Свердловске, и то видимся по утрам да поздним вечером.

Нелегко, наверное, быть женой спортсмена, музыканта, изобретателя, немножко волшебника, и вполне возможно, будущего космонавта.

Ой-ёй. И как всё это, только, в меня одного влезает…

У нас в стране первая оптическая линия связи была запущена в эксплуатацию в 1977 году в Зеленограде, соединив администрацию города с научным центром и предприятиями Северной промзоны. Изготовлена она была на оптическом кабеле разработки ОКБ кабельной промышленности (ОКБ КП), ныне входящего в КРЭТ.

Первая советская оптическая линия заканчивалась видеотерминалами, и участники разговора даже могли видеть друг друга на экранах. Кстати, СССР в этой сфере ничуть не отставал от западных стран, и даже наоборот, отечественные разработки во многом опережали иностранные. На первой общеевропейской конференции по волоконно-оптической связи в 1976 году лидерами в этой области были названы СССР и Япония.

Глава 6

Осень – самое красочное и контрастное время года. Природа резко меняет свои цвета. Желтеет трава, листва становиться золотой и багряной. Серый, пыльный асфальт на дорожках парка покрывается разноцветным ковром листьев. Кипельно – белыми пятнами мелькают банты школьниц и рубашки парней, украшенные алыми галстуками и значками, с изображением Ленина. На пасмурные дни, с их осенними, низкими тучами город отвечает чёрной стеной зонтов и сердитым шуршанием болоньевых плащей.

На совхозные поля выходит техника и недовольные студенты. И тоже вносят свой вклад в осенние изменения. Они, словно гусеницы, извиваются причудливыми цепочками по пожелтевшей поверхности поля, оставляя за собой потемневшую, сырую, чёрную землю и мешки с собранным картофелем.

Тяжелее всего приходиться метеозависимым людям. Их настроение, а иногда и общее состояние, напрямую связано с погодой, которая осенью может меняться по несколько раз в день. Мне пасмурное утро, например, обходится в лишнюю чашку крепкого кофе, и в яростную борьбу с собственным нежеланием выходить на утреннюю пробежку.

По шуршащей листве бегу по дорожкам парка, делая вид, что не замечаю накрапывающий дождик, а в голове крутиться прилипшая мелодия популярной песни «С чего начинается Родина». По радио услышал, пока одевался, позёвывая и внутренне передёргиваясь от предстоящего выхода в утреннюю осеннюю промозглость.

– «А действительно, с чего же она начинается? Мать, друзья, буквари – всё это здорово, и для сентиментальной песни нормально, но такое много где существует. Должны быть иные, более фундаментальные отличия. Нечто такое, чем можно гордиться перед детьми и внуками, и за что не жалко отдать жизнь. Великую Отечественную мы вытянули на вере в светлое будущее. Перед войной народ увидел зарождение нового образа жизни, и проникся. Собственно, социализм – это в какой степени религия, построенная на вере в идеалы, на вере в будущее счастье и полноценную, радостную жизнь, которая наступит совсем скоро. Коммунисты одну религию заменили другой. Однако, сколько раз не произнеси слово халва, во рту слаще не становиться. Толку-то от этих проповедников, что одних, что других. Одно словоблудие. Народ интуитивно чувствует, что когда что-то „выбрасывают“ на тот же прилавок, то надо хватать. В перегруженный автобус лучше лезть напролом, а в мебельный магазин заходить с заднего крыльца. Так же происходит со всеми остальными благами и материальными ценностями. За „светлую жизнь“ основная битва происходит в очередях, а не на полях и заводах. Очередь на машину, квартиру, на книги, на талон к стоматологу… Интересно, кто-нибудь пробовал подсчитать, сколько лет своей жизни обычный советский человек проводит в очередях? В моём „Гастрономе“ за один раз можно постоять в четырёх очередях. По одной очереди в каждый отдел, и общая – в кассу. Про очереди „за импортом“ можно писать книгу, как про сражение или экстремальное путешествие в горы. Их занимают перед магазином затемно, ещё не зная, что появится в продаже. Добровольные помощники раздают бумажки, с обозначенным на них номером „счастливчика“, но перед магазином всё равно толкотня, а при открытии дверей – жуткая давка, переходящая в силовое противоборство, с применением толчков, локтей и мата», – мысли крутились, словно сами по себе, а я загибал пальцы, отсчитывая круги.

Не знаю, напрасно или нет я Ельцину вчера рассказывал, как оно «там» обстоит, в ФРГ. Увидел, что он мне не верит. Пришлось пообещать, что завезу свои фотоальбомы, с видами прилавков и обилием товаров. Так сказать – неоспоримые фотофакты.

Встретились мы с Борисом Николаевичем абсолютно случайно. Началось всё с того, что мы с женой проспали. Субботнее пасмурное утро, за окном темно. Отключенный, наконец-то, будильник. Слегка бурная ночь… Короче, были причины.

– A-а, Паш, я в институт опоздала. Записалась на комсомольский слёт по строительству дороги, а сама проспала, – заметалась Ольга по квартире, словно ураган, раскидывающий одежду в разные стороны, когда посмотрела на часы, – Ребята-то что подумают, я же комсорг группы.

– Сколько у тебя комсомольцев едет?

– Со мной десять человек записалось. Каждого отдельно уговаривать пришлось.

– Иди, вари кофе. Много. Чтобы на большой термос хватило. На моей Ниве поедем. А по дороге я тебя в кондитерскую завезу. Купим десяток пирожных. Что-то мне подсказывает, что за горячий кофе с пироженками тебя твои комсомольцы сразу же простят. Я ещё и столик раскладной из багажника не достал. Как чувствовал, что пригодиться, – в один момент родил я дальнейший план действий.

Новаторская идея захватила жену и выключила в ней тумблер зарождающейся паники.

До села домчались быстро, а около поворота увидели две чёрные Волги, с обкомовскими номерами, и группу представительных мужиков, во главе с Ельциным.

– Борис Николаевич, помощь не нужна? – поинтересовался я, остановившись рядом с ними, и выйдя из машины.

– Тут, понимаешь какое дело, УАЗик должен был нас встречать, а вот что-то его нет. А наши водители дальше не едут. Говорят, в первой же луже сядем, – досадливо поморщился первый секретарь обкома.

Я улыбнулся, глядя, что обут он не совсем по погоде. Не стоит осенью ездить в деревню в лакированных штиблетах.

– Так вы тоже на строительство дороги едете? – поинтересовался я, – И мы туда же. Могу подвезти.

Ольгу пересадил на заднее сидение, туда же залез ещё какой-то незнакомый мужик. Бумажные кульки с недавно купленными пирожными им пришлось держать в руках. Озадаченная свита секретаря смотрела вслед нашей машине. На их глазах, в первой же луже, Нива по двери ухнула в неприглядную жижу, в равных долях состоящую из воды и грязи. Да уж, Волга тут точно не пройдёт. Я и за Ниву-то опасаюсь. До студентов пробирались километра полтора, тщательно выбирая участки дороги посуше.

– О, мои вон там. Видишь Элю в красной куртке, – углядела жена своих комсомольцев. Я высмотрел яркое пятно среди брезентовых штормовок, и направил автомобиль туда, на пригорок. Подходящее место и для Ельцина, и для столика с кофе.

Разговор со студентами, перешедший в совместное чаепитие, у Ельцина удался. Надо отдать должное – харизма из него просто прёт. Не одни мы оказались запасливыми. На столе появилось ещё два термоса, откуда-то возникла тарелка, в которую высыпали домашнее печенье, а конфеты были представлены в четырёх разновидностях. От «Золотого ключика» до «Курортных». Я вспомнил про свой фотоаппарат, и чаепитие превратилось в фотосессию. Кадров десять, судя по счётчику, на остаток плёнки ещё можно снять.

Спустя полчаса на Урале с коляской примчался местный председатель. Оказывается УАЗик, которого так ждали, заглох в карьере, и ни в какую не желает заводиться. Услышав эту новость, я лишь кивнул в ответ на вопросительный взгляд Бориса Николаевича. Понятно, кто у него нынче будет за шофёра.

– Тут недалеко ещё УПИ работает, – вспомнил я газетную статью, прочитанную в «Уральском рабочем», когда мы возвращались к стоянке обкомовских машин, – Если хотите, можем и туда заскочить.

– Альма матер. Неужто я от такой поездки откажусь. Сам там выучился, как-никак, – довольно прогудел мой неожиданный пассажир. Пересаживаться в Волгу Ельцин не захотел, и наш разговор, начавшийся с немецкого фотоаппарата, перешёл на то, как оно «там» живётся, что плохо, а что хорошо.

Я не Зорин. Это ему, политическому обозревателю, живущему в Америке, по должности положено хаять капиталистический уклад жизни во всех его проявлениях. Я всё рассказывал, как оно есть. Что видел, что покупал, какие там цены. Немного сдерживал эмоции, помня, что на заднем сидении сидит стопроцентный осведомитель. Так что, не сильно хвалил, да оно и не нужно было. Достаточно просто перечислить, сколько видов сыров или фруктов продаётся в обычном супермаркете, да показать примерную длину стены в их хозтоварах, в которую вделаны сотни образцов ванн и раковин.

Причина того, что я так активно коснулся столь скользкой темы, была в моих воспоминаниях. Когда-то, ещё в своей первой жизни, мне попалась на глаза интересная статья о неофициальной поездке Ельцина в Америку.

Лев Суханов, который сопровождал Ельцина во время того визита, описывает его эмоции от посещения супермаркета так:

Когда уже возвращались в аэропорт, черт нас дернул заглянуть в типичный американский супермаркет. Из-за большой занятости нам не пришлось раньше побывать ни в одном из них. Назывался он «Рандоллс супермаркет». Из нашей группы только я и Борис Николаевич никогда не бывали в такого рода торговых заведениях. Причем это был не столичный и тем более не нью-йоркский магазин и, по нашим понятиям, самый «обыкновенный» провинциальный. Если, конечно, Хьюстон можно считать провинцией.

Ельцин изучил ассортимент, узнал у покупателей, как часто и на какую сумму они закупаются, уточнил у продавцов необходимо ли им получать специальное образование для подобной работы, познакомился с работой кассового аппарата и даже попробовал пудинг. По словам журналиста Хьюстон Кроникл, Ельцин был в восхищении от магазина и все время разводил руками от удивления. В конце он заявил, что даже у членов Политбюро нет такого изобилия. «Даже у Горбачева нет» – сказал Ельцин. Естественно, главное, что нас интересовало – ассортимент. И в этой связи Ельцин задавал вопросы работникам магазин. Цифра, названная ими, нас буквально шокировала, и Борис Николаевич даже переспросил – мол, правильно ли он понял переводчика? И администратор еще раз повторил, что ассортимент продовольственных товаров на тот момент действительно составлял примерно 30 тысяч наименований.

– Уже в самолете Борис Николаевич надолго отрешился. Он сидел, зажав голову ладонями, и на лице его явственно проглядывала борьба чувств. Не зря ведь говорят, что некоторые слабонервные люди после возвращения из цивилизованной заграницы впадают в глубокую депрессию. Ибо происходит неразрешимый психологический конфликт между тем, как человек жил всю свою жизнь, и тем, как бы он мог жить, если бы родился на других широтах. Когда Ельцин немного пришел в себя, он дал волю чувствам: – «До чего довели наш бедный народ, – сокрушался он, – Всю жизнь рассказывали сказки, всю жизнь чего-то изобретали. А ведь в мире все уже изобретено, так нет же – не для людей, видно, это…»

Кто-то из нас начал считать виды колбас. Сбились со счета. Мне вспомнился наш колбасный магазин на Красной Пресне, где еще в 1963 году можно было купить «брауншвейгскую», «столичную», «тамбовскую», «угличскую», «краковскую» и еще столько же наименований колбас. Тогда мне казалось, что это предел человеческих мечтаний и что именно в том магазине проклюнулись первые признаки коммунизма. Правда, с годами прилавки магазина стали пустеть и сейчас остались только одни воспоминания о его светлом прошлом. Вспомнил я тот магазин и сравнил с этим, хьюстонским, и понял, что изобилие, к которому нас вел Хрущев, прошло мимо нас. В тот момент (в Хьюстоне) меня могли бы убеждать все три сотни научно-исследовательских институтов, кафедр, лабораторий, которые занимались у нас исследованием преимуществ социализма перед капитализмом, но и они оказались бы бессильны. Американская практика на частном примере супермаркета во сто крат выглядела убедительнее любой отечественной теории. Да, не хлебом единым… Не колбасой единой, не сыром единым… А, кстати, вы видели красный сыр, коричневый, лимонно-оранжевый? Сколько, вы думаете, сортов сыра мы видели в Хьюстоне? А ветчины? Всей этой немыслимой вкуснятины, которую каждый может прямо в магазине попробовать и решить – стоит ли на нее тратить доллары? Не сосчитать наименования конфет и пирожных, не переварить глазом их разноцветье, их аппетитную привлекательность. И хотя я пытаюсь передать свои впечатления, но понимаю, что это лишь жалкая потуга, ибо слово бессильно перед реальностью американского предложения.

Для нас с Борисом Николаевичем посещение супермаркета стало настоящим потрясением. Моя жена сегодня (сентябрь 1991 года) в семь утра пошла в магазин, чтобы купить молоко, но очереди, всюду очереди, за сахаром надо простоять два дня. И это у нас – в Москве, во второй половине XX века, 73 года спустя после Великой революции и как раз в то время, когда, по расчету Хрущева, все мы должны уже жить при коммунизме. А может быть, то, что мы построили у себя в стране, – это и есть истинный коммунизм?

Я допускаю такую возможность, что именно после Хьюстона (после посещения супермаркета), в самолете миллионера, у Ельцина окончательно рухнула в его большевистском сознании последняя подпорка. Возможно, в те минуты сумятицы духа в нем безвозвратно созрело решение выйти из партии и включиться в борьбу за верховную власть в России.

Я знаю, что на это мне могли бы возразить такие наши «международные перья», как Валентин Зорин, Борис Стрельников, Владимир Симаев или Альбертас Лауринчюкас… Они бы мне обязательно «открыли Америку», что, мол, в Нью-Йорке есть Гарлем, что каждые 20 или 30 минут там совершаются убийства, что в ночлежках… что негры… что в США продажные сенаторы… что ВПК Америки подчинил себе всю экономику и пр. и пр. Да, скорее всего, все это в Америке есть, но есть ведь и у нас свои «гарлемы», свои «негры», свой ВПК… И еще 40 миллионов бедствующих, находящихся далеко за чертой нищеты людей. Но при всем этом нет у нас ни ночлежек, ни бесплатных столовых, а наши «официальные магазины» бесплотны, как бесплотна сама идея о «светлом будущем».

И у нас все те же язвы, что и на Западе, только намного больше и «умиляют» Зорины и Стрельниковы, которые, живя в США и пользуясь их плодами, как могли «поливали» их грязью, писали про них разгромные книги, благо всегда находился в Союзе издатель.

Беззастенчивое промывание мозгов советских граждан стало для них делом «чести и доблести», ибо эти «международники» выполняли социальный заказ: во что бы то ни стало доказать, что американский народ буквально погибает в адской нищете и только о том и мечтает, чтобы побыстрее перебраться на 1/6 часть мировой суши…

* * *

Мне этот разговор нужен, чтобы предотвратить тот самый будущий шок. Взрослые люди, коммунисты, руководители, живущие гораздо лучше обычного населения, пользующиеся спецмагазинами и всякими спецраспределителями. Почему они в скором времени окажутся самым слабым звеном нашего общества? Что мне ещё нужно сделать, чтобы развернуть партию к нуждам народа лицом, а не тем, чем обычно?

Вопросы, одни вопросы…

– Просто антисоветчина какая-то то, что вы рассказываете, – неуверенно подал голос пассажир с заднего сидения, слушая моё изложение воспоминаний о недавней поездке в ФРГ.

– Вы так считаете? – вопросительно посмотрел я на него через зеркало заднего вида, – А вот по мне, так это как раз самая честная советчина. Я, знаете ли, считаю, что у нас сейчас идёт экономическая война. Она не менее злая, чем настоящая. Может, не такая страшная и кровавая, но в жертвах у неё оказываются миллионы душ населения и десятки стран, в том числе и наши союзники. Предлагаете уподобиться страусу и голову в песок засунуть? – задний пассажир сердито засопел, не решаясь ответить, – Давайте попробуем подойти к этому вопросу с моей точки зрения. Если я на войне, то мне надо точно знать обстановку. Допустим, я командир батальона. Я посылаю двух разведчиков. Первый приходит, и поглядывая на комиссара, говорит, что все враги трусы, у двоих порваны шинели, а ещё один фриц что-то грустное и непотребное на губной гармошке играет. А второй докладывает, что впереди окопался полк, усиленный десятком танков и двумя артиллерийскими дивизионами. Как вы считаете – кому из них дать медаль, а кто должен пойти под расстрел?

– Скажете тоже, под расстрел… – пробубнил себе под нос мой оппонент, косясь на затылок Ельцина.

– Правильно. Вы его пожалели, и с криками «Ура» бездарно положили весь свой батальон перед превосходящими силами противника. Из-за одного вруна – приспособленца. А я так делать не собираюсь. Командир, – тут я взял паузу, и кивнул на Ельцина, – должен знать правду, какой бы она не была. Я не собираюсь устраивать митинги про жизнь «там», или сплетничать об этом на кухне под водочку. Даже друзьям стараюсь лишнего не болтать. Я работаю на свой народ, и должен знать правду. И командир мой её должен знать. Я каждый день воюю на своём фронте. Условно мирном. Каждый месяц, хоть немного, но сокращаю разрыв между нами и ими. В августе мы семнадцать разработок новых товаров заводам сдали. В сентябре ещё больше наберём. Заметьте, мы не просто у Запада что-то там копируем, а стараемся сделать лучше, чем у них. Заодно и за качество изделий бьёмся, как проклятые. Пусть по ассортименту отстанем, но наш народ про свои товары должен говорить с гордостью. Опять же, мы и к авторскому надзору теперь очень сурово относимся. Не хуже Сталина руководителей казним, только не пулей, а деньгами.

Говорил я больше для Ельцина, хотя обращался к незнакомцу, сидящему сзади, поглядывая на него в зеркало. Впервые обкатываю свою точку зрения на местном руководстве. С Ельциным легко. Все его мысли, как на ладони. А я ещё и Контакт с него сниму. Не постесняюсь. Мне жизненно необходимо знать, чем у нас руководство областью дышит.

– О, как мы под разговор-то быстро приехали. Вижу студентов. Судя по стройотрядовским курткам – это с вашего института, Борис Николаевич, уральский политехнический трудится, – доложил я почётному пассажиру, увидев группы студентов на краю села. Капитан Очевидность, млин. Надеюсь, он мне не ответит когда-нибудь что-то вроде «Спасибо, Капитан!». Иначе свои пять копеек мне лучше было бы не вставлять или совсем не начинать наш разговор.

С рабочими группами в этом году у меня аншлаг. Студенты очень коммуникабельны и слух о том, что многие в прошлом году защитили дипломы по тем темам, в которых им помогали, да ещё и щедро оплатили работу, уже разнёсся по институтам. Пришлось подключать администрацию и выходить на ректоров. Впрочем, те оказались сами заинтересованы, чтобы студенты поработали напрямую с Академией Наук. Мы тоже не скупились, и предложили в качестве ответного жеста пополнить институтские лаборатории новыми приборами. Пусть не самыми дорогими, но очень современными. Так что особого наплыва людей наши помещения не ощутили.

Каждый рабочий день, с двух до четырёх, у нас планёрки. Любой руководитель группы на них может записаться и привести с собой ещё двух человек. Обычно приходят в двух случаях: или у группы возникли непреодолимые проблемы, или готов очередной проект. Дальше мы подключаемся, и находим нужные решения или средства.

Новые группы принесли новые сюрпризы. Пятёрка лохматых юнцов, из которых трое ещё учатся в школе, приволокла два варианта игровых приставок. Одна портативная, на жидкокристаллическом дисплее, а другую надо было подключать к телевизору. Про портативную – это ближе к шутке. Потому что в том виде, в котором ребята её показали, в ней слишком много посторонних изделий: кассетный магнитофон, который использовали вместо картриджа с записью игры, нечто вроде большого калькулятора, от которого им потребовался дисплей, ещё пара пластиковых коробок, обмотанных изолентой, подобие игрового пульта, четыре блока питания, разного калибра, и клубок проводов, которыми всё это соединялось. Тем не менее, игра работала. Видели бы вы, как загорелись у парней глаза, когда я выложил на стол американский процессор и плоский аккумулятор нашего производства. Заодно пришлось отдать им свой экземпляр американского каталога с перечнем сопутствующих микросхем. На пальцах объяснил, какого размера, в моём представлении, должно быть портативное игровое устройство.

Другая приставка, которая вместо экрана использовала телевизор, была посерьёзнее. Возможности у неё покруче. Её уже вполне можно использовать для игровых автоматов. Например, для Морского боя, где будет имитироваться торпедная атака на вереницу разных кораблей. С автоматов и посоветовал начать, мотивируя тем, что когда от первого проекта появятся деньги, то второй, с компактным устройством, вытянуть будет легче. Вроде и невелика коробочка, а денег на её разработку уйдёт намного больше, чем на громоздкий игровой автомат.

В моей старой квартире, которую мы раньше снимали, теперь живёт Спартак Микоян, сын Ашота Георгиевича, из Еревана. Парень закончил институт по специальности Автоматизация производственных процессов. То, что он гений, мне наши сотрудники уже не раз сказали. Спартак сейчас занимается станками инструментальной поддержки. Когда появятся наши первые процессоры, то потребуется много дорогостоящего инструмента. Те же прецизионные пилы, которыми будут резать подложку на много мелких частей, мы не собираемся где-то закупать, как и шлифовальные диски. На их изготовление пойдут отбракованные импактиты и то, что остаётся от обработки их нормальных кристаллов. Первые образцы пил и шлифпорошков вызвали бурю восторга у зеленоградцев. Чистота обработки и производительность режущего оборудования выросли вдвое. Теперь ждём, когда же пилы выработают ресурс. По нормативам на обычный алмазный инструмент, их уже дважды должны были поменять, а они всё пилят и пилят. Да, зерно кое-где высыпалось, а вот округления режущих кристаллов пока не отмечено. Импактиты в полтора-два раза твёрже обычных алмазов.

Зеленоградские снабженцы пообещали нам привезти любые микросхемы, которые в Зеленограде производят, в обмен на инструмент с импактитовой режущей кромкой. Не отстаёт от них и их технолог – маньяк резки кремниевой подложки проволокой. Вторую неделю у нас работает за лаборанта. Казалось бы, что такое одна десятая миллиметра, на которую проволока снижает толщину реза, по сравнению с пилой, а вот на общий выход продукции эти микроразмеры очень даже влияют. От слова – существенно.

Сначала у Спартака дела не заладились. Я постоянно видел его хмурым, а на все мои расспросы он не отвечал, и только ещё больше уходил в себя. Причина выяснилась неожиданно.

Однажды я сильно спешил, и в коридоре столкнулся с миниатюрной девушкой, которую пришлось даже придержать за плечи, чтобы она не упала. Она откинула непослушную рыжую чёлку, падающую ей на глаза и передёрнула плечами, освобождаясь от моего захвата. Я не успел даже извиниться, как она сделала шаг назад и перешла в нападение.

– Почему вы позволяете своим сотрудникам издеваться над Спартаком Ашотовичем? – звонким голосом спросила рыжая пигалица, ткнув мне в грудь пальцем.

– Я, э-э, не понял. Вы о чём, девушка? – несколько растерялся я от несправедливого наезда и совсем уж странного вопроса. Смешная она. Нахохлилась вся, а грудь, с приколотым комсомольским значком вперёд выпятила. Хотя, какая там у неё грудь, так…

– Мужики в конструкторском даже поспорили, кто и за сколько предложений сможет его быстрее из их комнаты выгнать. Они все в возрасте, а он со старшими спорить не умеет, – уже тише высказалась она.

– А ты умеешь? – с любопытством поинтересовался я у защитницы Спартака.

– Кто я им, обычная чертёжница, и подай – принеси, – пригорюнилась девчуля, огорчённо сморщив конопатый носик – кнопку, и уставилась в пол.

– Пошли, – ухватил я её за руку, и потащил в конструкторское бюро. Пару раз она пыталась выдернуть руку, но я её держал крепко, – Ты не против стать нашим комсоргом? – спросил я у рыжухи, остановившись перед дверями.

– Я… Каким… Так собрание же надо.

– Считай, что оно собрались. У нас в штате организации всего три комсомольца – ты, я и Спартак. Остальные все либо внештатные, либо совместители. В общем ты не против, я тоже ЗА. Поздравляю, ты выбрана. А теперь – вперёд, наш грозный комсорг.

– Привет, народ, – поздоровался я, заходя в бюро, – Привёл к вам нашего нового секретаря комсомольской организации, чтобы вы познакомились с ней. Времени у меня мало, поэтому перейду сразу к делу. Спартака Ашотовича вы знаете. Сейчас от его работы зависит получим мы или нет заказы на алмазный инструмент. Суммы там очень значительные на горизонте, а на переговорах уже и японцы заинтересовались, что да как мы собираемся делать, раз отказались от их пил. Так что возможен и зарубежный контракт. Вы сорвали сроки по его работе, и кроме того, позволили себе нетактичное поведение в отношении нашего сотрудника. Я прав?

– Да шутковали мы. Ему что ни скажи, он словно красна девица, тут же в румянец, и ресницами только хлопает. Того и гляди, заплачет. Ну, а мы, вроде того, как его приучить хотели к нашей рабочей атмосфере, что ли…

– Ага, значит из лучших побуждений. А почему всем бюро? Вроде вас только трое на его разработках должно быть?

– Так это, ну, не будем мы больше, раз такое дело… – оглянулся на остальных мой собеседник, и те закивали, в знак согласия.

– Тогда решаем следующим образом. Месячной премии лишено всё конструкторское бюро. Шанс её вернуть у вас есть. Все работы по проекту Спартака Ашотовича надо закончить за три дня, – я легко вынес недовольные взгляды и не обратил никакого внимания на еле слышный ропот, – Теперь ты слушай, – повернулся я к девушке, – Даю лично тебе первое комсомольское задание. О любых попытках саботажа, грубости в отношении комсомольца Микояна и прочих нарушениях докладывать мне незамедлительно. В моё отсутствие – обращайся в отдел кадров, – я заметил, как лица у мужиков пригорюнились. Наша кадровичка, она же наш юрист – стерва редкостная и безжалостная. Любого так отымеет, что только в путь, – А вы, когда пошутить захотите, заходите ко мне. Шутки я люблю, – улыбнулся я коллективу конструкторов, – Времени сейчас двенадцать тридцать. У вас ровно трое суток на то, чтобы вернуть себе премию. Работаем, работаем. Время пошло.

С приказом о лишении премии все желающие ознакомились на следующий день. Прямо на доске приказов, что висит у нас в коридоре. А у Спартака появился рыжий хвостик, кстати, очень воинственно настроенный. Премию мужики себе вернули. Всем коллективом навалились и закончили работу досрочно. Кто бы в этом сомневался.

Про то, что комсомольская дружба чуть позже перешла несколько в иные отношения, мне рассказал Витька, который живёт со Спартаком в одном доме. Он пару раз заметил, что Спартак теперь на работу не один выходит, а под руку с забавной рыжей девчонкой.

– Привет, ходят слухи, что у тебя американские процессоры появились? – с таким неожиданным вопросом мой хороший знакомый, Филимонов Юра, появился у меня дома в воскресное утро. Слухи – это плохо. Очень плохо. Да, Ханс выполнил мою просьбу и привёз мне четыре коробки микросхем. Вот только говорить я про это никому не буду. Мягко говоря, в СССР меня не поймут.

– Я смотрю, ты поправился. Даже похорошел, – полюбовался я на Юру, который действительно выглядит теперь намного лучше, чем в те времена, когда он нет-нет, да уходил в недельный запой. Редко мы стали видеться. Радиомастерскую, в которой работает всего пять человек, пришлось разместить в подвале, на другом конце города. Ближе помещения пока не нашлось. Мастерская делает усилители. Те самые, для эстрады. Шестьдесят штук в месяц. Очередь за ними стоит на полгода вперёд.

– С женой развёлся. Мы же давно вместе не живём. Ради сына только не разбегались раньше, – сумел удивить меня наш инженер. Жены его я действительно никогда не видел, и как-то даже не предполагал, что Юра женат, – Но это всё лирика. Ты мне про процессоры ответь.

– Пошли в закрома, – вздохнул я, – Будешь меня раскулачивать. Покопавшись в ящиках стола, я вытащил картонную коробку с Юриными инициалами.

– Вот гад, ты же их давно для меня отложил. Почему сразу не отдал? – возмутился Филя, легко поняв, что его инициалы на коробке написаны не просто так.

– Не поверишь, но со временем у меня просто беда, – сказал я чистую правду, огорчённо вздохнув.

– Мог бы и позвонить. Я бы сам примчался.

– А ты чего не позвонил?

– Я же не дурак, чтобы по телефону спрашивать, есть ли у тебя американские микросхемы, – пожал инженер плечами, впиваясь взглядом в содержимое коробки, – Это правда всё мне?

– Тебе, кому же ещё.

– Так ведь это богатство сумасшедших деньжищ стоит. На этих деталях пять компьютеров можно собрать. Тысяч по шесть за каждый.

– Оп-па. Ты хочешь сказать, что сможешь сам собрать компьютер? – поразился я.

– Конечно. Ты видимо журнал «Радио» давно не открывал. Так скоро и от паяльника отвыкнешь, – сварливо отозвался Юрий, давая мне понять своим тоном, что я чудовищно его отвлекаю от созерцания сокровищ.

Первые зарубежные ПК уже появились в СССР. Тогда еще среди инженеров не погасло ранее массовое радиолюбительство, переродившееся в духе времени в компьютеролюбительство – и продвинутые радиолюбители начали уже делать свои собственные компьютеры. В популярных журналах типа «Радио» публиковались электрические схемы и топология печатных плат. Многие захотели спаять свой первый Альтаир или KIM-1. Процессоры обычно привозили в карманах те, кто мог посещать зарубежье.

– Налюбовался? Чай будешь?

– Лучше кофе, а то что-то меня подтряхивает. Выкладывают тут некоторое на стол по несколько автомобилей за раз, и в ус не дуют. Тебе отец говорил, что он мне из Зеленограда привёз?

– Похоже, что нет, – насыпая в джезву кофе ответил я, добросовестно стараясь вспомнить отцовские рассказы.

– Есть у них там такой Ильичёв. Он в НИИТТ конструктором работает. Под его началом интереснейшую вещь пробуют сделать. Называется она – многофункциональный периферийный контроллер. Тебе, для общего понимания, достаточно будет знать, что в перспективных моделях компьютеров она заменяет пятнадцать интегральных микросхем, – Юра не упустил свой шанс на подначку. Он не раз мне выговаривал, что я отлыниваю от радиодела и не держу нос по ветру. Так что, его фраза, про «общее понимание» – это своеобразная маленькая месть за моё невнимание к новостям в мире радиотехники.

– Они этот контроллер уже воплотили в виде изделия, или пока остановились на стадии топологии?

– Вот это я и хотел бы узнать, – ожесточённо зачесал затылок Филя. Хотя, какой он для меня теперь Филя. Это его так дружки – собутыльники раньше звали. По возрасту мужик вдвое старше меня, и за ум взялся. Нет, даже в мыслях теперь его так называть не годится.

– Выпиши-ка мне, под каким обозначением этот контроллер у них проходит. У нас нынче с Зеленоградом серьёзная любовь образовалась. Такая, что если у них маски готовы, то нам с тобой эти контроллеры могут даже персонально напечатать.

– Да иди ты… – инженер выпучил на меня глаза, думая, что я шучу.

– Юр, я тебе честно говорю. Есть у меня, что им предложить, да такое, что они никогда не откажутся. А скоро совсем всё весело будет. Мы японское оборудование заказали для фотолитографии. Думаю, что лучшее в мире по разрешению. Это, со слов японцев. Так что, скоро сами будем микросхемы печатать.

– Хм, что значит «по разрешению»?

– Количество линий на миллиметр. Я собираюсь плотность монтажа на микросхемах и процессорах увеличить в три раза, а то и больше.

Глава 7

Панический звонок из Москвы застал меня в автосервисе. Степан Арамович через мою жену узнал, где я нахожусь, сумел дозвониться и иносказательно объяснить, что у нас проблемы. Внучка Микояна, маленькая Ольга, первая и единственная волшебница в СССР, неожиданно пропала.

Через справочную я узнал, что ближайший самолёт до Москвы завтра, в семь утра. По телефону подключил всех, кого смог, чтобы раздобыть на него билет.

– Что-то серьёзное? – поинтересовался Стас, слушая мои разговоры, – Наша помощь нужна?

Когда пришло время загонять машину на техобслуживание, я позвонил ребятам. У нас в городе два автосервиса: один, чисто Вазовский, на Химмаше, и второй, непонятно какой, на Шефской. Очереди туда неимоверные, но дело даже не в очередях. Машину там придётся оставлять на день. Как правило, из неё что-нибудь, да пропадает. С учётом того, что я своё авто прилично проапгрейдил, то пропасть у меня может много чего. Дорогого и невосполнимого. Главное, что потом никому ничего не докажешь. Загонял я как-то на ТО машину жены. Недосчитался потом домкрата, комплекта запасных лампочек и двух нестандартно длинных саморезов на задних фонарях. По одному из каждого фонаря кто-то себе выкрутил. Мелочи, вроде, а осадок гадкий остался.

Свою автомастерскую интернатовские выпускники организовали под эгидой моей организации. Переоборудовали старый гараж у нас на территории, переманили к себе дядю Петю, моего бывшего соседа, с которым мы когда-то красили машины в гаражах, и занялись ремонтом. Они сейчас студенты. Недавно поступили в тот же институт, где у меня жена учится. Спорт не бросают. Двое на мастеров сдали, а Стас летом стал бронзовым призёром в тройном прыжке на республиканских соревнованиях.

– Серьёзное. Даже не представляю, насколько. Но вы вряд ли тут чем поможете, – машинально ответил я парню, благодарно кивнув в ответ на его предложение об оказании помощи, – Лучше попроси ребят, чтобы быстрее с машиной заканчивали. Мне в авиакассы надо успеть. Академия мне свою бронь на билет отдаёт.

Сообразить, чем могу помочь в поисках, я успел во время телефонного разговора. Тот поисковый приборчик – артефакт, который я соорудил в Крыму, при замене контура можно использовать и для поиска людей. Эта его особенность была не раз нами задействована, когда мы были магами – студентами и подрабатывали на нестандартных заказах.

Улетел из дома редкий говорящий попугай? Дайте нам его перо, и мы сделаем подобие магического компаса. Очень востребованная штука оказалась. Кого только с помощью наших артефактов не искали. От загулявших мужей, до украденных лошадей.

Дальность работы прибора невелика. Километра полтора – два в чистом поле. В лесу поменьше, а в городе, так и совсем метров до восьмисот падает, ну, может чуть больше. В качестве определителя, в поисковый контур могут быть помещены волосы, ногти, зуб, ватка, смоченная кровью, и даже части тела. Именно это я и рассказал Степану Арамовичу, когда созвонился с ним повторно, и назвал время прилёта.

При перелёте из Свердловска в Москву время останавливается. Два часа полёта компенсирует разница в часовых поясах. В семь утра из Свердловска вылетел – в семь утра и в Москву прилетел, только уже по их, московскому времени.

Степан Арамович приехал встречать меня в аэропорт не один. На заднем сидении устроилась пара крепких мужчин, при взгляде на которых вопросы о том, кто они и откуда, задавать не хотелось. Физиономии у мужиков были угрюмые. Небритые и не выспавшиеся, они всем своим видом выражали скепсис на бесполезную, по их мнению, трату времени.

Откуда начнём? – спросил Арамович, когда я закончил перематывать медной проволокой недавно выпавший у Ольги молочный зуб, и закрепив его в коробке, захлопнул крышку приборчика. Зубик сохранился после рассказанной девочке сказке про «зубную фею». Приберегла она его под подушкой.

– Где её последний раз видели? – поинтересовался я, садясь на сидении вполоборота и обращаясь сразу ко всем.

– В музыкальной школе. Оттуда ей до дома идти пять минут. Всегда одна бегала, – хрипло отозвался один из мужчин, – Потом на стройку можно заехать. Она ей по дороге будет. Следы там нашли подозрительные. Свежие пятна крови, а на лестнице сохранился отпечаток детской обуви её размера.

– На стройку успеем до начала работ? – спросил я, глядя на часы.

Столько правил дорожного движения я за всю жизнь не нарушал. Степан Арамович оказался конченым гонщиком. Особенно трудно ему дался последний участок дороги. Мы заехали куда-то в центр Москвы, которая уже вовсю бурлила народом, спешащим на работу.

Из машины я выбрался слегка пошатываясь, и наверное, с зеленоватым цветом лица. Незабываемые впечатления от гонки наложились на утренний перелёт, ночную работу с артефактом и очень раннюю побудку, в полпятого утра. Поспать я успел часа полтора дома, и примерно столько же в самолёте.

Вместе с одним из мужчин мы побежали по стройке мимо строителей, которые пока ещё возились около своих бытовок, и не спешили выходить на площадку.

Четвёртый этаж недостроенного дома был ничем не прикрыт. Тут ещё и стены-то выведены не все. Забежав в недостроенную квартиру с видом на небо, вместо потолка, начали осматриваться. Следы крови нашлись около проёма в стене, где в скором времени должен был появиться балкон. Найдя несколько капель, засохших в цементной пыли, я беспомощно захлопал себя по карманам.

– Что нужно? – поинтересовался мой сопровождающий.

– Пакетик, а лучше что-то вроде коробки, точнее двух.

– Из-под спичек подойдёт?

– Вполне, и пачка из-под сигарет тогда тоже потребуется.

Прикурив сигарету, мужик без сожаления вытряс в угол содержимое нужных мне упаковок, вручив освободившуюся тару.

– Ещё что-то? – спросил он, видя, что я застыл с закрытыми глазами.

– Она тут была, – ответил я, до этого пытаясь почувствовать следы магии. Это оказалось не сложно. Недостроенная комната просто фонила от недавнего применения волшебства. К моей радости эманации смерти абсолютно не ощущались, – И здесь точно никого не убили.

Вытащив свой прибор, я качнул в него немного Силы. Стрелка, крутанувшись, беспомощно подёргалась и успокоилась. С сомнением посмотрев на стены, я попробовал повторить опыт, высунув руку наружу через одно из будущих окон. Ничего не произошло. Почти ничего. Лишь чуть-чуть изменилось поведение стрелки. На одном из направлений она как бы слегка задержалась, но всё-таки ничего так и не показала.

– Нам туда, – скомандовал я, проследив взглядом примерное направление. По недостроенному этажу мы выбрались к торцу дома. Тут стены были достроены почти под потолок, и как назло, не было ни одного окна.

– Помоги залезть, – попросил я у сопровождающего, показав на стену.

Мужик молча сложил руки в замок# подставив их мне под ногу, и подержал меня, пока я не смог уверенно зацепиться за край стены. Выбравшись на стенку, я не стал лихачить. Высота почти в пять этажей, а внизу горы строительного мусора, с торчащими штырями арматуры. Усевшись на краю стены, я ещё раз задействовал свой прибор. Стрелка покрутившись, неуверенно показала вполне определённое направление. Опыт повторил трижды, с одним и тем же результатом.

– Ну что там? – не вытерпел мужик, пока я перепроверял результат.

– Сталинскую девятиэтажку, которая углом на проспект выходит, знаешь? – высмотрел я наиболее вероятный ориентир в нужном направлении.

– Цвет какой? Жёлтый?

– Да, со светло – коричневыми вставками.

– Понял, это соседний дом. Они рядом живут.

– Поехали туда. На месте точней определимся, – я спрыгнул со стены, и бегом бросился вниз, к машине.

Спящую Ольгу мы нашли через полчаса. Она неудобно свернулась калачиком за второй дверью, ведущей в подвал соседнего дома. На руках у неё спал пушистый рыжий котёнок, с розовым носом – пуговичкой, и белой моськой.

История, которую она рассказала, оказалась вполне обычной, если бы не некоторые странности, не характерные для нынешнего времени.

После занятий Ольга пошла домой. Доносящееся со стройки истошное мяуканье привлекло её внимание, а щель в заборе позволила не только заглянуть на стройку, но и пролезть туда. Определив, откуда доносится звук, девочка забралась на последний этаж. Там трое подростков приматывали проволокой котёнка к кирпичу.

– Вы зачем котёнка мучаете? – отчаянно закричала Оля, почувствовав, как слёзы ручьём полились из глаз.

– Ути – пути. Это кто к нам пришёл? Неужели у нашего котика – космонавта защитница появилась? – поднял голову один из парней, возившихся с проволокой.

– А мы сейчас проверим, насколько эта защитница смелая, – подхватил другой, который наблюдал за всеми со стороны, прислонившись к стене и смоля сигарету, – Не побоишься голенькой станцевать – отдадим тебе котёнка. Ну же, давай, – он шагнул к девочке, и схватил её за плечо, выдохнув последние слова ей в лицо.

От потных рук, тяжёлого табачного запаха и страха у Оли закружилась голова, и она толкнула обидчиков Силой. Парни попадали на пол, как сбитые кегли. У двоих пошла носом кровь. Это ещё больше напугало девочку, но она сначала кинулась к котёнку, и только выпутав его из петли, со всех ног кинулась вниз, прижимая спасённую животинку к груди. К дому она брела, заливаясь слезами и ничего вокруг не замечая.

Громкий гогот взрослых парней, сидевших на лавочке в кустах, поверг Олю в ужас. Она подумала, что обидчики успели обогнать её и теперь поджидают во дворе. С испугу девочка юркнула в ближайший подъезд, а затем и в подвал, обе двери которого оказались открыты. В подвале кто-то был. Там раздавалось ворчанье и перезвон стеклянных банок. Оля нырнула в самый тёмный угол и затаилась. Через пару минут мимо неё проковыляла бабулька, тащившая в сетке две банки с какими-то солениями, а потом дверь в подвал захлопнулась, свет погас и снаружи заскрежетал замок. Посидев какое-то время в темноте, Оля добралась до дверей и попробовала кричать, молотила по двери кулачками, но бесполезно. Никто её не услышал. Потом запищал котёнок. На остатках энергии Оля его подлечила, но тут силы её окончательно покинули, и она где была, там и уснула.

Проснулась девочка уже у меня на руках. Сначала сжалась от страха, но проморгавшись, узнала меня, и через минуту расслабленно засопела мне в плечо, забывшись счастливым сном и улыбаясь. Котёнка она так и не выпустила из рук.

Историю, случившуюся с Оленькой нам рассказала её мама. Рыдая от радости, она затискала, зацеловала и разбудила девочку, а потом утащила её отмываться в ванную. Там она и выпытала у Оли историю о том, что произошло, а потом рассказала нам.

Когда я и Степан Арамович спустились к машине, то те два угрюмых типа, с которыми я так и не познакомился, сидели на лавочке у подъезда. Степан Арамович остановился около наших сопровождающих, и повторил им Олин рассказ, а я встал чуть в стороне, безучастно разглядывая московскую суету на проспекте. Вымотался за утро, и спать хочу.

– Слушай, а этих гавриков, которые на стройке были, ты сможешь найти? – подошёл ко мне один из наших попутчиков, с которым я недавно лазил по недостроенному зданию, – Кстати, меня Николай зовут, а его Константин. Ты прости уж нас. Забегались вчера, а потом ещё ночь работали. Сам подумай – вот кто поверит, что мы, опытные оперативники ничего найти не смогли, а тут прилетает какой-то экстрасенс, и на тебе…

Я вопросительно посмотрел на Арамовича, стоящего рядом. Он пожал плечами, и сказал, что согласен.

– На полдня меня ещё должно хватить. Хотя я думаю, что те подростки недалеко от стройки живут.

Оперативники почти синхронно кивнули, видимо предполагая то же самое. Присев в машину, и не закрывая дверь, я, у них на глазах обмотал проволочками ссохшуюся кровь из обеих коробочек. Для проверки прибора, попробовал подключить полученные поисковые контуры по очереди. На втором образце крови стрелка прибора дёрнулась, и побегав, уверенно показала направление поиска.

– Похоже, тут пешком быстрей дойти получится, – посмотрев на направление стрелки, вглубь дворов, заметил оперативник, – Я так понимаю, что прибор сработал и идти недалеко?

– Не больше километра. Город. Дальность работы прибора серьёзно падает, – подтвердил я.

Быстрым шагом мы прошли между домами, и вскоре вышли к школе. Стрелка показывала не на само здание, а на школьный стадион, где вокруг физрука толпилась группа школьников. Моё внимание привлёк вихрастый парнишка, который не переоделся в спортивную форму, а сидел на скамейке в обычном школьном костюме. Время от времени он прикладывал к распухшему носу платок, и затем досадливо морщился, разглядывая его.

– Что, всё ещё кровь идёт? – поинтересовался я, когда обошёл школьников, и стрелка уверенно указала на обладателя распухшего носа, – Где же тебя так угораздило?

Взглядом я показал оперативникам на парня, и убрал прибор в карман. Один из них подсел к парнишке на скамейку, а второй направился к учителю физкультуры.

– Нам бы такой приборчик, – завистливо косясь на мой карман, сказал Николай, когда они убедились, что нами найден тот, кто нужен. Оперативники вызвали служебную машину по телефону к школе, и теперь ждали, когда она подъедет.

– Именно этот у вас работать не будет. Без меня ему батарейку нужно, и не совсем обычную, – я вытащил из кармана свой приборчик и сунул его оперативнику, – Держи, я его включу, а ты попробуй выключить.

Я подал в прибор немного Силы, и стрелка пришла в движение, быстро разыскав нужного человека.

– И как ты это сделал? – покрутил в руках коробочку Николай, пытаясь найти на ней кнопки.

– Мысленно. Много рассказывать не могу. Тема секретная. Смысл мысленной команды в том, что нужно поверить в её реальность. Помнишь, как ты кричал ребёнком: – «Ёлочка, зажгись!» Тогда ты верил, что огоньки зажгутся сами, а не от того, что кто-то незаметно воткнет вилку в розетку.

– А что надо говорить-то? – безуспешно попробовал сделать пару попыток Николай, глядя на уже замершую стрелку. Силы я качнул совсем крохи, и хватило её ненадолго.

– Да хоть что. Можешь даже про ту же ёлочку думать, – улыбаясь, посоветовал я ему, – Ты лучше скажи, паренёк-то назвал тех, кто с ним был?

– Назвал. Как не назвать, если его одноклассники вокруг. Район тут компактный. Так что его друзей не раз вместе с ним видели. Все они с одного двора.

– И что теперь с ними будет?

– Двум ничего, им ещё нет четырнадцати. Может, с родителями побеседуют. А с их заводилой инспектор из детской комнаты милиции будет разбираться. Тому уже пятнадцатый год пошёл. Там, скорее всего, братик старший своё влияние оказал. Он год на малолетке отсидел. Теперь пудрит молодым пацанам головы. О, смотри, смотри, шевельнулась! – Николай восторженно тыкая пальцем в прибор, расплылся в счастливой улыбке, – Нет, ты видел! Стрелка пол круга пробежала, – явно приврал он насчёт своего достижения, – Вот, ещё раз! Оперативник вытер пот со лба, с изумлением наблюдая, как стрелка прибора секунды на три замерла в нужном направлении. По его взгляду, и прижатому к груди прибору, всё стало ясно без слов. Был у меня приборчик, и не стало.

– Ладно, владей, – махнул я рукой, – Тебе для дела надо, а мне он не так часто требуется. Только с условием.

– С каким? – тут же отозвался Николай, проворно запихивая подарок во внутренний карман куртки.

– Ты мне сейчас данные свои назови полностью. С меня же наверняка потом ещё такие штуки потребуют. Вот и будешь для них операторов экзаменовать и обучать.

– Кудрявцев Николай Георгиевич. Старший лейтенант. Петровка, тридцать восемь, – отрапортовал старлей, поглаживая рукой спрятанный под курткой прибор.

– Как с ним работать, ты понял, – я дождался частых кивков Николая, – Смотри, не переусердствуй. Если слабость почувствуешь, или недомогание какое, то сразу прекращай. Иначе можешь выгореть. Хорошо, если на время, а то можно и навсегда способности лишиться.

– Не подскажешь, что за способность-то такая?

– Нейроэнергетика. Ты же не думаешь специально, отдельно за каждую ногу, что тебе надо делать при беге. Мозг сам отдаёт нужные команды. Прибор работает примерно на таком же принципе. Грубо говоря – это искусственный протез, который включается энергетическим импульсом, поступающим от твоего мозга, – сформулировал я на понятном языке околонаучную теорию работы магии.

– Неужели все так могут?

– Представления не имею. Вопрос абсолютно не изучен, да и ты не шибко распространяйся, а то меня подведёшь.

– Павел, я Деду звонил. Он попросил поторопиться и подъехать к нему быстрее. Сказал, что тебя люди ждут, – «порадовал» меня подошедший Степан Арамович. Кто ждёт, я примерно догадываюсь. Не зря Контактом с Деда периодически информацию снимаю.

Как оказалось, вангую я неплохо. Трое пожилых мужчин, включая Анастаса Ивановича, попивая чай, ожидали меня в доме Микояна – старшего.

– Где вы так долго ездили? – поинтересовался хозяин дома, когда я зашёл к нему в кабинет на втором этаже.

– Обидчиков Олиных искали.

– Нашли?

– Да. Молодые пацанята. Школьники.

– Как нашли? – поинтересовался один из гостей Деда, с которым меня пока что не познакомили. То, что я знаю, кто он, я демонстрировать не стал.

– Приборчик сработал. По нему и вычислили, – переминаясь с ноги на ногу ответил я, ожидая, когда мне предложат присесть.

– Что за прибор? Покажешь? – продолжил всё тот же гость свои расспросы.

– Не могу, – отрицательно помотал я головой, и увидев удивлённые взгляды, продолжил, – Я его оперативнику подарил. Ему для работы надо, а у меня он с весны без дела лежал.

– Да ты проходи, присаживайся. Чай будешь? – Анастас Иванович задумчиво потёр лицо рукой, словно собирая его в горсть. Всё ещё размышляя, он познакомил меня со своими гостями.

– А что хоть за прибор такой был, что вы вдруг всполошились? – вполголоса поинтересовался третий собеседник, исподлобья поглядывая то на меня, то на остальных.

– Коробочка со стрелкой, вроде компаса, – пожал я плечами, – Модель оказалась вполне работоспособной, но наша наука такое вряд ли одобрит. Хотя бы потому, что не смогут учёные объяснить принцип её работы.

– Разве такое бывает? Учёные у нас что хочешь объяснят, по-моему, – усмехнулся Анастас Иванович.

– Это вряд ли. Моряки веками компасом пользуются, а внятного объяснения магнетизма так до сих пор и не сформулировано. Магниты есть, а теории нет. Те, что дают физики, любой школьник опровергнет. «Магнетизм – это форма взаимодействия движущихся электрических зарядов, осуществляемая на расстоянии посредством магнитного поля», – процитировал я на память определение магнетизма из учебника, – Ага, как бы не так. Если верить учёным, то магнит можно померить тем же вольтметром, поскольку электричество – это, по их же определению, тоже движение электрических зарядов. Дальше ещё смешнее. Идут рассуждения про магнитные частицы. Якобы, существуют магнитные монополи. Вот только беда в том, что их никто найти не может. Для меня самое противное, что теория абсолютно не применима к практике. Например, я не могу с её помощью рассчитать предельную степень намагниченности детали. Скорее всего, существующая теория магнетизма – это некритичное принятие «далеких от совершенства» моделей. Достойный пример этакой ненаучной практики, основанной на цепочке допущений.

– Павел, а ты ведь с академиком Капицей неплохо знаком, – выслушав мою речь, с улыбкой сказал Анастас Иванович, – Почему бы тебе с ним не обсудить этот вопрос?

– Говорили мы как-то, но недолго. Разговор тогда с моего изобретения начался, которое не вписывается в общую теорию электричества, – делая вид, что не понял его намёка на окончание научной темы в нашем общении, улыбнулся я в ответ, – Я Петру Леонидовичу сказал, что магнетизм и гравитация имеют сходные научные объяснения механизма их действия. Отсюда следует, что раз есть положительная гравитация, то должна существовать и отрицательная. По принципу магнитных полюсов. Магнит, на сколько частей его не распили, полюса всегда сохраняет.

– И что Капица?

– Сначала замахал руками, а потом надолго замолчал, – честно признался я, не особо вдаваясь в детали того разговора с академиком. Слишком серьёзные выводы напрашивались из простейших сопоставлений теорий физики. Например, существование антигравитации.

– Ладно. То, что вы рассказываете, безусловно интересно, но мы тут собрались по другому поводу. В какой-то мере то, что появился прибор, который облегчит поиск преступников, это неплохая новость. Будет, с чего начать разговор с тем же Щёлоковым, – Виктор Николаевич, «серый кардинал» андроповского клана, краем глаза отследил мою реакцию на столь громкую фамилию, – За работу своего министерства он всерьёз радеет.

Я старательно делал вид, что занят исключительно чаем и печеньем. Про дружбу Брежнева и Щёлокова, начавшуюся ещё во время войны, знали многие. Щёлоков мог иногда «по соседски» наведаться к Леониду Ильичу, благо, они проживали в одном доме на Кутузовском проспекте, и как наиболее представительное лицо пробрежневской днепропетровской группы, оказывал на генсека сильное влияние.

В этой моей жизни Леонид Ильич временно самоустранился от власти, но в том-то и дело, что временно…

– Мы обсудили список твоих дел и проектов. Хотелось бы понять, насколько они реальны, и какую пользу могут принести, – Николай Сергеевич, представитель клана министра обороны СССР Устинова, перешёл к деловой части нашей встречи, не дождавшись этого от своих соратников. Меня его инициатива устраивает. От большинства моих предложений именно армия получит массу новых и интересных возможностей. Заодно можно ещё раз попробовать объяснить, что будущие победы куются не только на полях сражений. Донести мне это надо осторожно, ни в коем случае не пытаясь навязывать своё мнение. Не поймут старики, если яйца начнут курицу учить. Слишком разные интересы у собравшейся троицы. Как бы случайно мне не вмешаться со своими умствованиями в их игры.

Стариканы пытали меня, как врага народа, целых два часа. Особенно лютовал Виктор Николаевич. С ехидной улыбочкой, он время от времени давал понять, что многое обо мне знает, и тут же недоверчиво переспрашивал, насколько я уверен в том или ином проекте, заставляя выкладывать не только детали, но и озвучивать собственные сомнения.

Интересный метод. Надо будет его взять на вооружение. Многое из того, что он из меня в разговоре незаметно вытянул, я вообще не собирался рассказывать кому-либо.

– Ну, и что там за прибор был? Опять твоя магия – шмагия? – вернулся в кабинет с вопросом Анастас Иванович, проводив гостей.

– Я выдвинул предположение, что работает нейроэнергетика, – обтекаемо сформулировал я ответ, демонстративно осматривая домашний кабинет Микояна в поисках «жучков», – Думаю, что учёные придут к тому же выводу. Хотя, мне плевать, как и что они будут объяснять. Мне было важнее найти Олю.

– Да, извини. Забыл тебя поблагодарить. Огромное спасибо тебе за помощь. Считай, что за мной должок, – моментально остывая, кивнул мне Микоян.

– Вот уж чего бы не хотел, так это считаться начинать. Я вам тоже многим обязан, и помню об этом, – глядя Деду в глаза, дал я понять, что моё отношение к нему выходит за рамки взаимного оказания услуг. Похоже, мне за одну минуту дважды удалось смутить Анастаса Ивановича.

Вопрос о встрече с зеленоградскими разработчиками решился сразу же, как только я сказал, что привёз им образцы новых американских микросхем.

Мне даже в Зеленоград не придётся ехать. Сами приедут в гостиницу. Вот она – волшебная сила халявы.

Официально им такие микросхемы не приобрести. Американская демократия грудью стоит за равноправие, и жёстко отслеживает, чтобы передовые технологии в СССР не попадали.

Вручая микросхемы, я вовремя вспомнил, что в процессор заложены ловушки. Есть там отдельные участки, которые выглядят не так, как работают. Зилоговцы, добрые души, специально свои микросхемы так от копирования защитили. Однако, когда знаешь, чего искать, на такой примитив не попадёшься.

Мои откровения народ выслушал внимательно. Переглянулись между собой, и промолчали. Похоже, в узких кругах разработчиков микросхем скоро обо мне будут легенды рассказывать. Фантазия у наших людей богатая. Даже интересно, к кому меня они причислят. К разведчикам, или к внебрачным сыновьям кого-нибудь из руководства страны.

Гораздо больший интерес зеленоградцы проявили к моему рассказу об уплотнении монтажа. Когда я объяснил, как преодолеть сложности с работой затвора транзисторов, и зачем понадобиться дополнительная изоляция между слоями, то понял, что у меня появилась собственная команда фанатов. Идеи, даже без детальных объяснений, упали на благодатную почву. Инженеры наверняка решили, что я им рассказал о том, что уже кем-то сделано и реально существует.

В качестве ответного презента мне вручили три штуки экспериментальных интегральных схем с ОЗУ 16 Кбит. Ни с чего не скопированных. Своей, оригинальной разработки.

Приятный подарок! Американцы только недавно анонсировали выпуск подобных микросхем, а у нас уже есть свои, ничуть не хуже.

Вот и верь потом домыслам, что СССР отставал от США по электронике лет на восемь.

– Когда серийно выпускать начнёте? – любуясь откровенным достижением нашей электроники, поинтересовался я, уже лелея в мечтах, как я смогу использовать такую прелесть в разрабатываемом нами планшете.

– Не раньше, чем через полгода, – обрушили мне на голову разработчики ведро с холодной водой.

– Э-э, да как так-то. Нельзя же такие вещи в стол откладывать, дожидаясь, пока до них руки дойдут, – возмутился я, понимая, что отставание всё-таки неизбежно.

– Ты понимаешь, Павел, мы как многоликий Янус. Ладно бы мы одни микросхемы делали, так теперь ещё и всю сопутку на нас же повесили. В последнее время сильно резко возросла нагрузка на зеленоградские опытные заводы. Мы сейчас заняты серийным изготовлением существующих микросхем, а не перспективными разработками новых, как изначально планировалось. У нас институт работает, проекты новые готовы, а проверить их не можем.

– Вообще-то фирмы, проектирующие интегральные схемы, особенно сложные, типа микропроцессоров, обречены на разработку устройств, в которых они применяются, например, в тех же ЭВМ, – подумав, признал я очевидное, – Но заставлять их осваивать серийный выпуск продукции так же глупо, как впрягать арабского призового скакуна в телегу.

– Это всё Колесников воду мутит. Как пришёл на должность замминистра, из своего Воронежа, так и продолжает дудеть в ту же дуду. Раньше мы если и делали что-то постороннее, то для самих себя. А теперь всё больше и больше пашем на обычный ширпотреб. Не доходит до человека, что мы на развитие работаем, а не на валовый продукт. Да что с него взять. Как был он директором радиозавода, так им и остался. Чую, уйдёт Шокин на пенсию, и накроются у нас все перспективные разработки медным тазом, – огорчённо высказался конструктор, который видимо был в курсе того, какие изменения происходят у них в министерстве.

– Колесников, говоришь. Попробую узнать, чем он дышит, – пробормотал я, почесав затылок.

– A-а, забудь. Ничего ему никто не сделает. Недавно он орден получил. Теперь Герой Социалистического Труда. На место министра его точно поставят. А кто с будущим министром ссориться будет?

– Мда, дилемма. С одной стороны я тоже бьюсь за товары для народа, а с другой… Ну не забивать же для этого гвозди микроскопом, – огорчённо развёл я руки в стороны.

Разговор с разработчиками оставил неприятные воспоминания. Научились наши директора заводов работать. Люди, а вместе с ними и партийные руководители, в своём большинстве уверены в том, что у нас плановая экономика. Госплан успевает всё спланировать и учесть, формируются годовые и пятилетние планы развития страны, существуют контрольные цифры, и всё это «должно быть оптимальным, основываться на экономических законах социализма, на современных достижениях и перспективах развития науки и техники, на результатах научных исследований экономических и социальных проблем коммунистического строительства, всестороннего изучения общественных потребностей, на правильном сочетании отраслевого и территориального планирования, а также централизованного планирования с хозяйственной самостоятельностью предприятий и организаций».[4]

Как бы не так! Директора заводов – тоже люди. Они прекрасно знают, что Госплан свой баланс никогда не сводил и не сведёт. Поэтому, не особо переживая, директора создают дополнительные мощности, на которых затем легко дают требуемый от них прирост к плану, ничем не рискуя и получая за свой нелёгкий труд награды и премии.

Бывший директор завода, а нынешний заместитель министра Министерства электронной промышленности СССР Колесников из этой же категории. Оказавшись на тёплом месте, он моментом сообразил, что за будущие достижения с него вряд ли кто спросит, а вот лавры за выпуск обычной продукции можно получить очень быстро.

Для меня, на всю голову пробитого проблемой развития электроники в СССР, Колесников – олицетворение Системы. Ярый карьерист, как и большинство партийных деятелей, готовый ради собственной сиюминутной выгоды пустить под нож будущее.

В моём случае вполне возможно, что это будущее не только советской электроники, но и всей страны, пока ещё гордо носящей название СССР.

Глава 8

Добрыми делами вымощена дорога в ад! Эту несложную истину мне пришлось познать на собственном опыте. Не прошло и двух недель, как ко мне прилетела делегация с Петровки тридцать восемь. Пять милиционеров, возглавляемых целым полковником.

– Парень, ты хоть понимаешь, что мы с твоим приборчиком за неделю восемь «висяков» раскрыли? – раненым бегемотом трубил обладатель полковничьих погон у меня в кабинете, куда они все впятером попытались втиснуться, – Мне приказ с самого верха пришёл. Необходимо обеспечить твоими приборами экспериментальную группу розыскников. Со мной прилетели те, кого мы отобрали с помощью старшего лейтенанта Кудрявцева. Кстати, можешь его поздравить. За серию раскрытых особо тяжких преступлений его представили к внеочередному званию. Так что скоро капитаном будет. Руководство представило мне широкие полномочия, вплоть до создания нового отдела.

– Ага. Давайте, дальше я сам попробую догадаться. Начальником отдела станете вы, а работать предстоит мне. Так? – не смог сдержать я ехидной улыбки.

Позиция полковника, вовремя сообразившего, что он может ухватить птицу удачи за хвост, мне понятна. Не каждому полковнику выпадает шанс стать генералом.

– Да какая разница, кто кем будет. Ты пойми, у нас убийцы на свободе гуляют, насильники всякие, – ни на йоту не сбавил напор милиционер, переходя от личностных отношений к демагогии.

– Товарищ полковник. Вы бы оставили с собой одного кого-нибудь, да присели. А то стульев у меня, сами видите, немного, – я обвёл рукой кабинет, заставленный экспонатами продукции, – А я пока распоряжусь, чтобы ваших сотрудников чаем в приёмной напоили.

Полковника я усадил так, чтобы ему хорошо была видна стена, на которой висят патенты и фотографии. Думаю, что пока я хожу, он успеет их изучить. Иначе его кавалерийский наскок мне сбить будет нелегко.

Весть о том, что в наше здание прошла милицейская группа, видимо уже разнеслась по этажам, и коридоры опустели. Секретарши на месте не оказалось, поэтому электрический чайник я включил сам. В тумбочке под ним нашлось и всё необходимое, включая печенье.

– Развлекайтесь пока, а я пошёл с вашим начальством общаться, – я указал троице милиционеров на кресла и придвинутый к ним журнальный столик.

– У вас на стене настоящие фотографии? – уже в спину мне задал вопрос один из них, наверное самый глазастый.

– У нас всё настоящее. Даже макет космического спутника не для декорации стоит. До его запуска совсем немного времени осталось, – ответил я, задержавшись в открытых дверях.

– Итак, товарищ полковник, чем же вам может помочь наша скромная хозрасчётная организация? – поинтересовался я у милиционера, усаживаясь за стол.

– Вы это специально повесили? – сменив форму обращения с ты на вы, поинтересовался милицейский начальник, кивнув на стену с фотографиями. Середину моего фотостенда занимает снимок, где я сфотографирован вместе с Андроповым. Есть там и другие совместные фото. Персоны, с которыми я там снят, тоже вполне узнаваемы.

– Конечно. Очень, знаете ли, в работе помогает. Хотя, признаюсь, не сам придумал. Последовал совету старших товарищей.

Понятно, – призадумался полковник, сбавляя обороты, Предполагаю, что в Москву вас переманить не удастся. Даже моя домашняя заготовка, с обещанием получения квартиры в ближайшее время, вас вряд ли впечатлит.

– Ну, почему же. Общая тенденция мне нравится. Было бы гораздо печальнее, если бы вы начали нахрапом мне руки выкручивать. Тогда дружбы у нас точно не получилось бы.

– А сейчас получится? – прищурился милиционер, глядя мне в глаза.

– Если аппетиты поумерите, так почему бы и нет. Коробочку мою пробовали вскрыть?

– С этого и начали. Вам заключение нашего техотдела показать?

– Могу себе его представить, – ухмыльнулся я, – Вам там с применением научных терминов и уничижительных словосочетаний объяснили, что подобный прибор работать не может, поскольку противоречит любым принципам работы каких-либо известных устройств.

– Примерно так и есть, – согласился полковник. Он собрался ещё что-то добавить, но передумал, махнув рукой.

– Вы сами пробовали прибор? – я помнил, что разговор у нас начался с того, что все прибывшие прошли проверку у Кудрявцева.

– Три раза могу его активировать. Примерно по полторы секунды направление держу. А вот Игорь у нас рекордсмен, – полковник кивнул на капитана, который молча слушал наш разговор, – У него по тридцать секунд стрелка направление показывает. И работать с прибором он может больше меня. По десять – двенадцать активаций у него получается, прежде чем выдохнется.

– Ишь ты. Термины придумали. Молодцы, – порадовался я.

– Кудрявцев старается. Инструкцию в четыре страницы написал.

– Хм, о чём там столько писать можно? – удивился я размашистому полёту милицейской мысли.

– Эх, не понимаете вы, Павел, психологии. Инструкция – она вещь серьёзная. Проникнуться заставляет. Сначала как было. Зайдут парни в кабинет, и ну хихикать. Словно школьницы какие. Вроде того, что шаманством мы их заставляем заниматься. А после инструкции и отношение другое. Документ, как-никак. Да под расписочку о неразглашении. Тут уже не похихикаешь. Первый отдел у нас шуток и смехуёчков не любит. Не положено.

– Ладно. Мне самому ваши изыскания крайне интересны. Одного не понимаю. Зачем вы впятером прилетели?

– Николай посоветовал. Сказал, что чувствует он то, что вы прибор можете лучше сделать, и на оператора индивидуально настроить. Сам он прилететь не смог. Его в Ереван отправили, на усиление. Банк там ограбили на полтора миллиона рублей.

– Ого, – только и смог я сказать в ответ. Действительно, кто бы мог предположить, что в СССР можно украсть ТАКИЕ деньги. Тем не менее, пятого августа преступник проломил пол в помещении персонала, и проник в денежное хранилище Госбанка Армянской ССР. Оттуда ему удалось вынести больше тридцати килограммов денег, и благополучно скрыться.

– Николай записку передал со своими наблюдениями, – протянул мне полковник свёрнутый вчетверо листок.

Записку Кудрявцева я перечитал дважды. Сумел старлей удивить! По его утверждению, Николай мог видеть цвета магии при активации артефакта. Впервые он это обнаружил, проводя проверку операторов в абсолютной темноте ведомственной фотолаборатории. Оперативник высказал предположение, что цвет камня внутри прибора может быть как-то связан с цветами нити, которую он замечает при активации прибора разными людьми. Тут же он привёл список фамилий, и цвета нити, которую он смог заметить у каждого из операторов.

Так. Серьёзно уел меня Кудрявцев. За несколько дней такую работу проделал, что я себя ущербным почувствовал. Темнота, скорее всего, помогла ему не отвлекаться на другие факторы. Глазами магию не видно. Интересно, получится ли у меня определить цвета, или придётся узнать, что я магический дальтоник?

Озадаченно скребя затылок, мысленно признал, что магию я прилично запустил. Сам себя убедил, что нашёл правильное направление с прогрессорством, и накинулся на него, словно Бобик на кость. Для здоровья оставил себе спорт, для души – музыку, и про магию почти забыл. А оно вон как обернулось. Стоило чуть копнуть поглубже – и извольте любоваться, нашлись целых пять человек, которые могут активировать артефакт. Понятно, что магическое воздействие для этого требуется минимальное, но как не крути, оно необходимо.

– Товарищ полковник, а как вы активируете артефакт? Можете рассказать? – задал я вопрос собеседнику, обнаружив, что милиционеры молча наблюдают за моими раздумьями, не желая мешать.

– Э-э… Тут вот какое дело. Я про ёлочку пробовал пробовал, но ничего так и не получалось. Ну, выбесило меня, тут я прибор и покрыл по матушке. Вслух. Смотрю, а у него стрелка зашевелилась, – милиционер замолчал, явно не желая вслух озвучивать свой метод.

– А вы, капитан? – поинтересовался я у молчуна, сидящего напротив, с трудом удержавшись от смеха после объяснений полковника.

– На сыне натренировался. Он у меня чересчур активный. Иногда так разыграется, что не унять. В таких случаях с ним только строгий тон помогает. Сразу успокаивается. Вот я и попробовал так же с прибором. Строго. И подействовало, – с улыбкой признался капитан.

– А как вы делаете, Павел? – поинтересовался полковник в свою очередь.

– Я мысленно подхватываю частицу Силы вот отсюда, – я пальцем показал на верх живота, – И направляю её в прибор. Вас Кудрявцев сразу нашёл всех, или искать пришлось?

– Проверили большую часть личного состава соответствующих структурных подразделений. Около двухсот человек, – сорвался полковник на привычный для него стиль доклада, – Кроме нас ещё у двоих получилось, но повторить активацию они не смогли.

– Пятеро из двухсот. Ничего себе результат, – озвучил я свои мысли, и прикусил язык, чтобы не ляпнуть лишнего. Чуть ведь не добавил: – «У нас такого не было».

– Мало?

– Много, очень много.

– Павел, но вы же понимаете, что на практике у нас не так много случаев, когда преступник оставляет кровь, зубы или волосы на месте преступления. Мы по Москве и области набрали пятнадцать случаев. Из них восемь раскрыли.

– Кожу тоже можно использовать. При изнасиловании её образцы вполне могут быть найдены под ногтями у жертвы.

– Оп-па, – чуть ли не синхронно произнесли оба милиционера, а затем полковник требовательно уставился на мой телефон, стоящий на столе.

– Да звоните, чего уж там, – правильно истолковал я его взгляд.

– Я быстро. Просто дело у нас одно очень сложное есть. Как раз позавчера произошло очередное убийство и изнасилование, – полковник на память набрал нужный телефон и действительно быстро объяснил своему сотруднику, где нужно собрать необходимые ему образцы кожи преступника.

– Теперь, согласно законам жанра, у меня для вас две новости. Хорошая и плохая, – шутливо попытался я снизить градус напряжения, неожиданно возникший в кабинете. Намёк на детективы, к сожалению успеха у моей аудитории не имел. Милиционеры шутку не оценили, – Хорошая новость – приборы я вам сделаю. Плохая – у меня нет для них необходимых материалов.

– Петров, портфель принеси, – не отрывая от меня взгляд, рявкнул полковник в сторону двери. То ли голос полкана имеет способность проходить сквозь стены, то ли слух у его подчинённых уникальный, но портфель принесли почти что сразу, – Мне что-то подобное наши аналитики предсказали. Мы полазили по невостребованным вещдокам. Посмотрите. Может найдёте что-то подходящее.

Из портфеля начали появляться мешочки, свёртки, пакеты. Если аналитики, коллеги этого полковника, так работают, то надо признать – они мастера. Профессионалы, причём, с большой буквы. Содержимое каждого пакета или свёртка вызывало у меня хватательную реакцию. Хомячок, который мне нет-нет, да напоминает, что он существует в глубине моей души, вылез из своей норы, и раздувшись до кабаноподобного размера, шмякнулся в эйфории на спину, слабо суча лапками. Этакий свинтус – грандиозус. Только вот рылом не вышел.

– Кто производил подборку? – хрипло спросил я, стряхивая наваждение.

– Так Петров и собирал. Кстати, он один из этих, с техотдела которые. Заключение по вашему прибору подписал, а потом сам же его и смог активировать, – бессовестно сдал полковник своего коллегу.

– Ай, как нехорошо, – охотно подыграл я, качая головой, – Надо же так опростоволоситься. Вас как зовут?

– Дмитрий, – глядя в сторону, хмуро произнёс Петров.

– Дима, позаботьтесь о стульчике для себя. Можете в приёмной прихватить. У нас выставочный зал на ремонт поставили. Все экспонаты по кабинетам пришлось разобрать, но мы потеснимся немного, – пригласил я техэксперта поучаствовать в нашем разговоре, – Расскажите мне, чем вы руководствовались, собирая именно эти материалы?

Теперь уже все мы разглядывали то, что лежало на столе.

– А что не так? – всё так же неприветливо отозвался технический специалист, усаживаясь на внесённый им стул, – Прибор я изучил. Материалы там не фонтан. Похоже, сработали его из того, что под рукой было. Так что по аналогии выбрал более чистые минералы и металлы без примесей. Кое-что от себя добавил.

– Тут на каждом мешочке и пакетике бирочки разные. С вас точно эти материалы потом назад не потребуют? – я рассматривал драгоценные и полудрагоценные камни, россыпью и в украшениях, мотки ленты из технического серебра, платиновую лабораторную посуду и упаковки с контактными группами из серебра и золота.

Точно. Камни и украшения изъяты из тайника банды, промышлявшей разбоем лет десять назад, а металлы ОБХСС вычислило при попытке нелегальной перепродажи. Кто хозяин, где взяли – так и не выяснили. Этого перекупщики не знали. Отчётность, понятное дело, нужна будет полная, но это уже мои проблемы. Для поездки я все материалы на себя в подотчёт выписал.

– Хм, – я ещё раз оглядел неожиданно свалившееся с неба богатство, – Кажется, я готов выслушать ваши пожелания. Особенно, если мы сразу договоримся, что часть материалов при экспериментах окажется уничтожена, но материальный ущерб при этом будет мной полностью оплачен.

– Это ещё как? У нас статья, между прочим, предусмотрена в Уголовном Кодексе. Нельзя гражданам иметь камни и драгметаллы не в изделиях, – нахмурил полковник брови.

– А граждане и не собираются иметь ничего, кроме изделий. Да, собственно, чего я вам объясняю. Покажите-ка мне ваши руки. Ну же, смелее, – я осмотрел руки, которые офицеры вытянули перед собой, – И что, ни у кого даже царапины нет? Что-то мне сегодня самого себя резать не хочется.

– У меня есть, – Петров закатал рукав рубашки, показывая приличную ссадину, от запястья до локтя, замазанную йодом, – Ящик неудачно передвинул вчера, пока металлы вам подбирал.

– Живут же люди. Драгметаллы ящиками, изумруды бочками, – восхитился я, размяв руки и похрустев пальцами, – Часы снимите, а руку кладите передо мной. Фокус – покус, абракадабра, рана заживи, – подмигнул я милиционерам, накрыв ссадину ладонью, и кастанув заклинание Малого Исцеления.

– И что? – спросил Петров, разглядывая ссадину.

– Ждём две – три минуты, хотя я и так вижу, что процесс пошёл, – я заметил, что края царапины стали светлеть.

На глазах милиционеров ссадина начала понемногу истаивать, словно льдинка на ладони.

– Что это было? – недоверчиво покрутил головой полковник, глядя, как Петров вытащил из кармана носовой платок, и помусолив его, начал протирать место, где была ссадина.

– Моё объяснение. Не поняли? Я мог бы вам полчаса рассказывать, что приборы – артефакты нужны не только милиции. Не факт, что вы бы мне поверили. Работа у вас такая, понимаю и не виню. А тут результат налицо, и мне теперь не придётся вам объяснять, что ваши материалы мне ещё понадобятся и для медицинских устройств.

– А мы так же сможем? – кивнул Петров на свою руку.

– Пока вряд ли. Разве что капитан ваш потянет. Надо пробовать. Я и сам не так много знаю, как бы хотелось. А тут есть, где разгуляться, – показал я на разложенные по столу материалы.

– Павел, вы нам про этот макет говорили? Неужели такой спутник в космос запустят? – поинтересовался эксперт, углядев нужный экспонат. Следом за ним к макету повернулись и остальные. Спутник, словно диковинный цветок, лежал раскрыв блестящие лепестки навстречу свету, – На кувшинку похож. Мы, мальчишками, такие у нас в пруду рвали.

– Дмитрий, если сможете договориться со своим начальством, чтобы вас к нам на стажировку на месяц отпустили, – я улыбнулся, с намеком кивнув на полковника, – То успеете увидеть, как мы этот спутник на Свердловск наводить будем. Хотя, если всё получится, то и по телевизору можно будет посмотреть.

– Он какой-то особенный?

– Только по назначению. Собираемся немного подсветить наш город по вечерам.

– Пожаров не будет? – поинтересовался полковник.

– Сказки на ночь читаете? – улыбнулся я, лишний раз удивившись, насколько сильны у людей стереотипы, вбитые в раннем детстве. Рассказали детишкам про Архимеда и его зеркала, поджигающие корабли, и они верят в это до конца жизни, – Я может и готов допустить, что метров со ста современными зеркалами что-то можно поджечь, но когда речь идёт о сотнях километров, то извините. Нам бы подсветку на город дать чуть лучше, чем Луна в полнолуние светит, и то успех.

– Это же во сколько раз он ярче светить должен, чтобы свет от Луны оказался слабее? – покосился Дмитрий на макет спутника.

– Практически блеск самого спутника будет такой же, как и у Солнца, свет которого он отражает, разве что размеры будут крайне маленькие. Этакий малюсенький яркий фонарик. Кстати, Солнце светит ярче Луны в четыреста тысяч раз, так что запас по освещению у нас будет.

– С ноликами не ошиблись? – скептически поджал губы технический эксперт.

– Астрономы измерили и подсчитали. Данные официальные и не раз проверенные, – пожал я плечами, не желая доказывать очевидное.

– Гхм, – шумно кашлянул полковник, привлекая к себе внимание, – Давайте всё-таки вернёмся к нашему вопросу. Я так понимаю, что принципиально про изготовление приборов мы договорились? – полковник дождался моего кивка, и продолжил, – Осталось узнать про сроки и более подробно обговорить детали.

– Испытания на стенде проведём завтра, скорее всего, после обеда, – начал я накидывать вслух предстоящий план работ.

– Павел, про какой стенд вы говорите? – осторожно спросил полковник, поморщившись.

– Я думаю, что предположение Кудрявцева стоит проверить. Он считает, что камни для каждого оператора надо подбирать индивидуально. Вот с этого завтра и начнём. Для стенда мне потребуются материалы, – начал я рыться в выложенных мешочках и свёртках. Особенно придирчиво отобрал кристаллы.

– Хорошо, завтра проверим предположение Николая, а дальше? – не успокаивался полковник.

– Про остальное завтра скажу. Я должен узнать, возьмётся ли за работу мой знакомый ювелир.

– Но тот прибор вы же сами сделали, – укорил меня Петров.

– Да, и он далёк от совершенства, – согласился я с ним, – Предполагаю, что у настоящего мастера получится лучше, и уж всяко надёжнее. Тот же камень он в оправу посадит так, что кристалл не выпадет, даже если прибор сбросить с пятого этажа.

– А почему вы камни только мелкие выбирали? Есть же не хуже, и крупнее, – пригляделся полковник к отобранной мной кучке разноцветных кристалликов.

– Камушек играет роль конденсатора. Тот прибор, который теперь у Кудрявцева, я делал под себя. У вас такого резерва нет, так что избыточный камень никому из вас не нужен. Вам и эти великоваты будут, но тут уж я перестраховываюсь. На вырост приборчики делать собираюсь.

– Есть шанс вырасти? – выразительно выгнул бровь капитан.

– Ещё какой… – в тон ему ответил я.

От милицейской делегации избавился. Теперь и своими делами можно заняться.

Первым, в списке, у меня стоит отчёт. В нём коротко изложен перечень наших новых разработок, приведено их описание и указаны экономические расчёты. В таком виде он попадёт на столы пяти руководителей, включая инструктора обкома по промышленности. Бойчее получается движение, если его руководство само продвигает. Чуть позже мы разошлём этот же отчёт, но уже отпечатанный в типографии и чуть более подробный, по заводам, с которыми работаем.

Потом будут звонки, консультации, согласования. Часть идей, пока что существующих только в чертежах, и лишь изредка, в опытных образцах, начнёт воплощаться в металл и пластик. Всё будет позже. Пока надо донести до производителей саму суть того, что они могут делать. Распробовав новинки на вкус, и оценив все плюсы от их внедрения, многие директора теперь сами нас подгоняют. Особенно такое стало заметно в последние месяцы, когда партия решила реформировать методы хозяйственной деятельности промышленных предприятий. Заводам стало крайне выгодно иметь прибыль, а если она получена за счёт внедрения новых товаров, то такое выгодно вдвойне. Отчисления на премирование заметно вырастают.

Изучая подготовленный отчёт, сделал пометку себе в ежедневник. Надо будет мне сегодня же позвонить в Минск. Обещал. Директор минского НПО «Интеграл», как раз один из тех, кто нас постоянно подгонял, наконец-то получит новую модель наручных электронных часов. От той «Электроники», которую они выпускают с семьдесят третьего года, новые часы будут отличаться лёгким современным титановым корпусом, стеклом из искусственного сапфира, добавленной функцией секундомера и встроенным будильником. Часики получились очень стильные по виду, и достаточно продвинутые по функционалу. Будет, чем теперь приятно удивить моего немецкого друга Ханса. Его фирма, торгующая в ФРГ товарами для спорта, вряд ли откажется от продажи такой симпатюли. Особенно, если мы сможем довести до ума резиновые уплотнители и сделать часы «непотопляемыми». Казанский завод СК пока не ответил на наш запрос по деталям из силикона, а резина начинает пропускать воду при погружении часов на глубину в два метра.

С часами я тороплюсь не случайно. Пальцев на руке не хватит, чтобы перечислить все плюсы, которые мы получим при их массовом производстве. Начать стоит с микросхемы. Она мне самому уже скоро не раз пригодиться для многих устройств. Так что, в её освоении минчанами я заинтересован напрямую.

Сапфировое стекло. Изготовление искусственных сапфиров открыто в 1904 году. Мало того, что сапфир крайне твёрдый материал, который сложно поцарапать, так лейкосапфиры ещё и можно использоваться в производстве передовых микросхем и скоро они послужат подложкой для светодиодов.

Международный престиж. СССР может выйти на мировой рынок современных часов очень внушительно. Шикарный внешний вид. Передовые, необычные материалы корпуса. Замечательная точность. Стоит учесть, что в деловых кругах наручные часы служат своеобразной визитной карточкой. Зачастую, не меньшей, чем костюм или автомобиль. Я запомнил, как в ФРГ один из немцев, рассказывая о неприятном визитёре, сказал интересную фразу: – «Да у меня часы стоят дороже, чем у него машина.»

Для них это важно.

Попробуем поломать сложившуюся систему ценностей.

Немцы практичны. Этого у них не отнять. Каждый месяц в Германии выходят сотни журналов, в которых постоянно сравнивают потребительские качества товаров. Самых разных. От туалетной бумаги и мыла до стереосистем, яхт и автомобилей. Поэтому чудеса в Германии случаются крайне редко. Так, например, никогда не получится такое, чтобы магнитола, стоимостью в триста марок, вдруг оказалось лучше, чем магнитола за пятьсот марок. Все товары заранее протестированы, и занимают свою ценовую нишу, исходя из их класса и качества.

Новые часы могут не вписаться в привычный мир оценки. Как часы они очень хороши. За десять дней могут убежать всего на пару секунд. Материалы использованы дорогие. Предполагаемая цена в триста марок может оказаться сильно заниженной и вызвать у немцев хватательный рефлекс. Механические аналоги в позолоченном корпусе у них стоят намного дороже.

– Что за милиция к тебе приходила? – ворвался ко мне в кабинет куратор из КГБ. Запыхался, бедолага. Видимо бегом по лестнице бежал.

– Москвичи с Петровки. С дружественным визитом. Недавно приборчик поисковый у них удачно испытали, вот они и примчались за такими же.

Мои объяснения капитана не устроили, и он выпытал детали более подробно. Я рассказал, не жалко. Мужик он не вредный. Жить и работать не мешает. Иногда я сам к нему обращаюсь, когда мы в какой-нибудь заслон упираемся. Чаще всего у нас проблемы с транспортом бывают. Та же железная дорога – это государство в государстве. Прокатили меня как-то на личном поезде начальника наших дорог. Свердловск – очень крупный транспортный узел, так что и начальник у нас не мелкий. Кроме громадного здания управления у него есть собственные заводы, строительный трест, и служебный поезд из пяти вагонов. Как несложно догадаться, в середине расположен вагон – ресторан.

– Так. С москвичами всё понятно – обмозговав ситуацию, заявил мне куратор, – А вот ты дурак.

В ответ я только глаза вытаращил. Сколько мы с ним знакомы уже, а вот такое от него впервые слышу. Обычно он в общении достаточно корректен.

– У нас и так отношения с «соседями» не очень, а ты ещё и масла в огонь подливаешь. Сам как думаешь, узнает местное начальство милицейское про приезд москвичей? Они же наверняка в их ведомственной гостинице остановились. Пять волкодавов с Петровки… Мне вот кажется, что в некоторых кабинетах сейчас кое-кто в мокрых штанах сидит и грешки свои в памяти перебирает. Зато когда выяснится, что москвичи по твою душу приезжали, то совсем не исключено, что за свои страхи местная милиция тебя крайним сделает. Свойственно, знаешь ли, людям в своих неудачах сначала других винить, а не самого себя, - капитан, закончив меня просвещать, немного успокоился.

– Что делать будем? – с лёгкостью предложил я ему разделить со мной надвигающиеся неприятности.

– Попробуем из минуса сделать плюс. Ты же ещё полчаса назад не знал, что они к тебе заявятся? – куратор дождался моего подтверждения, и приняв решение, продолжил, – Ты пока иди, погуляй где-нибудь. Я твоим телефоном воспользуюсь. Мне не по чину на такие уровни выходить, так что руководство надо подключать. Сделаем всё быстро, так «соседи» нам ещё и должны останутся.

Вытурив меня из собственного кабинета, капитан уселся к телефону, а я пошёл искать пропавшую секретаршу. Нашлась она в бухгалтерии, что было вполне предсказуемо. Там же оказалась и бухгалтер, и наша начальница отдела кадров, она же юрист. Триумвират заседал при приоткрытой двери, попивая кофе и вполглаза наблюдая за коридором.

– Что сидим? Кого ждём? – поинтересовался я, появляясь в дверях.

– Вас не забрали? – удивлённо спросила секретарша, прозевав моё появление.

– Информация крайне секретная, но я ей поделюсь за чашку кофе, – ухмыльнулся я в ответ, и дождавшись наполнения мне чашки вожделенным напитком, посмотрел на подчинённых, – Приходили наши заказчики. Очень удивились, что кое-кого нет на рабочем месте. Может объясните мне, что вы здесь делаете? У нас и так работы невпроворот, а тут ещё и МВД в клиенты просится.

Ух, накрутил хвоста разлагающимся сотрудницам, и самому легче стало. А то, что они разбегались, сдерживая улыбки, это уже детали.

– Вы зарплатную ведомость смотрели? – остановила меня бухгалтер, когда я расправившись с кофе, собирался вернуться обратно в свой кабинет.

– Нет. Что там? – притормозил я в дверях.

– У вас вместе с премией семьсот тридцать один рубль выходит.

– Ого себе… – усилием воли сдержал я более крепкое выражение, готовое сорваться с губ. Вот это зарплата! Раза в четыре больше, чем отец на заводе получал, – Покажите-ка мне эту ведомость.

Я вернулся обратно в бухгалтерию, поплотнее прикрыв дверь в коридор. Теперь понятно, чего наши женщины испугались. Зарплаты в нашей организации стали неприлично высокими. Причём не только у меня. У юриста – кадровички тоже серьёзная сумма напротив фамилии значится. Четыреста двадцать пять рублей – это не баран чихнул.

Казалось бы – чего бояться. Деньги начислены верно. Никакими приписками мы не балуемся. Не тут-то было. Начинает работать специфика нашего учреждения. Одним боком мы по прежнему относимся к Академии Наук. Даже зарплату получаем через их кассу, на втором этаже главного корпуса. Мне страшно себе представить, что произойдёт, когда высокоучёные мужи, стоящие со мной в очереди, узреют кучу деньжищ, которые мне отсчитает кассир. Это работяги на заводе спокойно отнесутся, когда увидят, что кто-то из них, выполнивший две-три нормы получил в два раза больше денег. У интеллигенции всё не так. Чужую высокую зарплату они воспринимают, как личное оскорбление. Ещё бы. Все они непризнанные гении, которых зажимают и не дают работать. За их размышления о высоких материях им явно недоплачивают. Наслушался я тут, в Академии, подобных разговоров. Очень скоро страсти закипят со страшной силой и выплеснутся в поток анонимок и «сигналов с места».

Дальше всё предсказуемо. В ОБХСС тоже люди работают, и представление о том, какие в СССР должны быть зарплаты, они имеют. Значит, проверки будут. С пустыми руками следователи уходить не любят. У них тоже свой план по раскрытию преступлений имеется. Вроде, и со зрением у меня хорошо, а вот как разрешить надвигающуюся проблему, я не вижу. Местные учёные и так нашу организацию не слишком жалуют. Слишком выделяемся мы своими результатами работы из их тихого научного мирка, который они старательно выпестовали. Мне не раз пытались советовать, кто намёками, а кто и напрямую, что стоит сбавить обороты.

– Вы бы не слишком активничали, молодой человек. Наука, она суеты не любит, – увещевал меня как-то раз один из местных маститых долгожителей, когда однажды на общем собрании выяснилось, что наш объём выполненных работ сопоставим с работами всего Уральского филиала Академии Наук.

Мда… В обороне нам не отсидеться. Да, если честно, и не хочется. В конце концов наша вина только в том, что мы работаем лучше остальных. Ага, решение проблемы забрезжило, как только возникла мысль о смене позиции. Если начнём прятаться и стыдливо тупить глазки, то опытные интриганы обложат нас флажками, как волков и, по отработанной годами методике, рано или поздно задавят.

– Я, как и любой честный советский гражданин, счёл нужным сигнализировать о недопустимо больших доходах группы авантюристов от науки, – примерно так будут звучать объяснения «творческой интеллигенции», которая начнёт «стучать» во все инстанции, навлекая на нас всевозможные проверки и комиссии.

Песня знакомая, но от этого отнюдь не потерявшая свою актуальность. Эх, нет у меня таланта одного знакомого парторга с «Пневмостроймашины», который из любых, незначительных достижений выдавал на гора победные реляции.

– Следую духу последних решений партии и правительства, наша организация героическим ударным трудом достигла значительных успехов. Десятки новых изобретений и товаров в кратчайшие сроки доведены до предприятий и приняты ими к производству, – мысленно передразнил я про себя этого умельца. Хм, а почему бы и нет. Именно так и надо резать правду – матку. А ещё было бы неплохо… Так, ещё раз обдумать. Да. Должно получится.

– Галочка, организуй-ка через час общее собрание, – пулей вылетев из бухгалтерии, сказал я на бегу секретарше.

Выпроводив довольного куратора, я перелистал свою старую записную книжку, разыскивая нужные телефоны.

Родионов Савелий Константинович, фотокорреспондент «Уральского рабочего». Вот он, телефончик. Сохранился.

– Савелий Константинович, хорошо, что я вас застал. Это Павел Савельев вас беспокоит. Помните такого? Да, да, тот самый, которого вы как-то раз неудачно вспышкой ослепили. Как там Юрий Андреевич поживает? Всё так же в паре работаете? Просто замечательно. У меня есть для вас интересное предложение и неплохая информация. Суть предложения в том, что я могу поделиться уникальными фотографиями. Борис Николаевич объезжает студентов, строящих дороги в селе, по комсомольскому призыву. Качество? Хорошее качество. Фотоаппарат у меня Лейка, и плёнка немецкая. Что значит жирую? С вас пример беру. Вы же тоже не с Зенитом работаете. Теперь насчёт того, что мне из-под вас потребуется. Наша организация, следуя последним решениям партии, выдала замечательные результаты. Можно сказать, небывалые. Соответственно, и награда за труд нынче положена неплохая. Только дело в том, что мы на общем собрании решили поддержать советский спорт, если точнее, то его будущее. Нашу молодёжь. Согласно решению собрания значительная часть нашей зарплаты будет перечислена в Фонд помощи спортинтернату. Нашему, свердловскому. Поможете осветить это дело в прессе? Сколько времени потребуется, чтобы с редактором согласовать? Хорошо, понял, через пятнадцать минут перезвоню, – я положил трубку, и скрестил пальцы. Наудачу.

Не будем мы ничего скрывать, и прятаться не будем. Нормально наш коллектив отозвался на решение поделиться зарплатой с интернатом. Все всё понимают. Люди в зал собирались с напряжёнными лицами, а расходились с улыбками.

Основные козыри из рук потенциальных злопыхателей мы выбьем, а кто жаловаться начнёт, того в лентяи определим.

Глава 9

На футбольный матч я попал благодаря… жене.

О том, что к нам приезжает столичный Спартак, говорили везде. В транспорте, курилках и гаражах на сегодня это самая горячая и обсуждаемая тема. Дело чуть до драк не доходит. Прогнозы на игру, фамилии игроков, разборы прошлых встреч – в спорах применяются любые аргументы.

Коллективный общественный разум предполагает, что наш, свердловский Уралмаш может попытаться вырвать ничью в этом матче. Очень важную для нас, и крайне обидную для Спартака, который рвётся в высшую лигу и не намерен терять очки «на периферии».

Последние годы у Уралмаша выдались пёстрые. Команда то попадала в первую лигу, то вылетала из неё во вторую, правда становясь там лидером. Для нашего футбольного клуба встреча получится историческая. Говорит и вспоминать про неё будут не раз и не один год. Во многом благодаря блестящему руководству Константина Бескова спартаковцы нынче крайне грозный и мощный соперник.

Зрители под завязку заполнили трибуны уралмашевского стадиона. На матч попадали кто как мог. У одного из спекулей, решившего торгануть дюжиной билетов, вырвали за минуту их все по четвертаку, и со скандалом практически отобрали последний, который тот хотел оставить себе.

Мы с женой сидим рядом с командой футболистов – юниоров, в которой она работает вторым, хотя нет, скорее третьим тренером. Теоретически сегодня на поле могут появиться бывшие игроки этой молодёжной команды. Двое из них за игровой сезон вошли в основной состав Уралмаша. Так и есть. Один из знакомых даже мне парней, попал в стартовый состав, а второй пока сидит на скамейке запасных. Коротковата скамеечка сегодня у свердловской команды. Три запасных игрока и один вратарь. На трибунах кипят страсти. Такого ажиотажа и поведения болельщиков я в советском футболе ещё не видел. Весь стадион, как один огромный живой организм, дружно ахает, вздыхает и взрывается восторженными криками. А какой порой свист стоит. Это же на грани болевого порога.

Игра проходит не ровно. Первые минуты свердловчанам с трудом удаётся сдерживать опаснейшие атаки именитого соперника. К середине тайма положение более менее выравнивается. Нашла коса на камень.

Уже семьдесят минут увлекательнейшей игры. Голевых моментов много, но мяч в сетку ворот не идёт. Уралмашевцы сегодня в ударе и трибуны их мощно поддерживают, накачивая наших игроков своей энергетикой.

– А-а-а, – взрываются болельщики криком отчаяния, после которого наступает тишина.

Благодаря голу Георгия Ярцева, Спартак повел в счете.

Казалось – вот оно, начало разгрома, но нет, уральцы не опустили руки.

Ряд мощнейших контратак заводят болельщиков и через три минуты Владимир Калашников сравнивает счёт.

Что творится на трибунах! Взрослые мужики скачут, как дети, обнимаются и плачут от радости. Некоторые уже голос сорвали. А сколько кепок потеряли хозяев, взлетев в воздух.

Почуяв столичную кровушку, уралмашевцы прессингуют по всему полю. Московская команда полностью ушла в глухую оборону и прижалась к своим воротам. Но голевые моменты возникают всё чаще и чаще.

После подачи с углового мяч отлетает за линию штрафной площадки москвичей. Далеко, метров на тридцать, но по нему мастерски слета бьет защитник Виктор Шишкин. Красивейший гол в самую «девятку»! Итог: 2:1 – в нашу пользу. И полное победное единение с болельщиками! Ради таких побед стоит играть в футбол![5]

– Ты слышал, слышал, как он по мячу ударил? – делятся юные спортсмены впечатлениями друге другом, под восторженный рёв трибун.

– Ага, на весь стадион ухнуло, как у Паши. Это же он нас учил сильным ударам, – парни, слушающие их разговор, незаметно косятся на меня. Ещё один жирный плюсик в тренерскую копилочку моей жены. Победный, шикарный по исполнению гол, забил бывший юниор, ещё полгода назад играющий вместе с Ольгиными подопечными.

Профессия тренера сложная, очень нервная, порой неблагодарная, но, одновременно с этим, увлекательная, творческая, позволяющая увидеть футбол изнутри. Ольга сияет, как новенький юбилейный рубль. Игроков нашей команды окружили репортёры, а вот и Виктор, бывший Ольгин воспитанник, двинулся в нашу сторону, сопровождаемый тремя журналистами. Я отхожу в сторону и минут пятнадцать наблюдаю, как журналисты беседуют с тренерами юниорской команды и автором победного гола. С Ольгой плотно общается импозантный дядечка, с дорогим, профессиональным фотоаппаратом на боку.

– Ты представляешь, он посоветовал написать мне целую статью про мою методику тренировок. Говорит, что вступление сам напишет, и статью протолкнёт в журнал, – восторженно щебечет моё маленькое чудо по дороге домой. Я, изредка отвлекаясь от руля, поглядываю на её раскрасневшееся лицо. Повезло мне с женой. И собой хороша, и тренер от Бога. Кстати, с последним надо бы быть повнимательнее…

Я тут в наш здравпункт зашёл сегодня, взвесился. Три килограмма лишнего веса, а скоро соревнования. Переходить на капустно – морковную диету очень не хочется. Дома буду изобретать из подручных фруктов и травок новый эликсир. Эльфийский рецептик для желающих скинуть вес. Вроде, подобрал необходимые компоненты сегодня на Центральном рынке. Насколько замена некоторых фруктов окажется действенна, скоро узнаю. О предстоящих испытаниях предупредил жену. Если что пойдёт не так, пусть откачивает.

Два часа, пока организм добросовестно выводил из организма всё лишнее, я почти безвылазно провёл на унитазе, в гордой позе роденовского мыслителя. Забористый эликсирчик у меня получился, покруче касторки или лошадиной дозы пургена. Хотя принцип действия у них и разный, но финал примерно одинаков. Унитаз. Сомневаюсь, что оригинальное творение эльфов действует так же весело. В следующий раз снижу количество чернослива. Скорее всего у нас, на Земле, он оказался более активным компонентом, чем его лесной аналог у эльфов.

Унылое вынужденное времяпровождение поспособствовало мыслительному процессу. Очень хотелось знать свой вес «до и после». Компактные напольные весы, вот что сходу пришло на ум. Хороший и нужный вид товара, который будет востребован не только у нас в стране. Тензорезистивный датчик обычно представляет собой специальную упругую конструкцию с закреплённым на ней тензорезистором и другими вспомогательными деталями. После калибровки, по изменению сопротивления тензорезистора можно вычислить степень деформации, и перевести эту величину во всем понятные килограммы. Электрическая схема – простейшая, а точность зависит лишь от качества датчиков. Просто, недорого, и не надо бегать к монстроидальной конструкции, установленной в здравпункте, чтобы узнать свой вес.

Перспективы электронных весов и осмысление разнообразия их видов и назначений прилично скрасили продолжительный процесс снижения веса. Переборщил я с дозировкой. Чайная ложка – это чересчур, по капельке надо было начинать пробовать, по капелюшечке…

Утром осмотрел своё порозовевшее лицо, почувствовал лёгкость в теле и бурлящую энергию. Сильно хотелось есть, даже не так, хотелось жрать, много и обильно. Устоять не смог и незаметно, скрываясь от жены, просочился к холодильнику.

С тренировки вернулся ещё более голодным, чем был до утренней атаки на холодильник. Под внимательным взглядом жены умял приготовленный омлет, тщательно вычистив тарелку двумя ломтями батона.

– Расскажешь, что вчера было? – забирая у меня до блеска вычищенную тарелку, словно невзначай поинтересовалась супруга.

– Хм, ты про занятый вечером туалет? – поморщился я, – Новое средство пробовал. Должно успешно снижать вес.

– И как результаты?

– Зайду сегодня, взвешусь. По ощущениям прилично сбросил. Дозировку перебрал. Выпил чайную ложку, а надо-то было капель десять всего. За глаза бы хватило.

Я посмотрел на побледневшую жену, и вслед за ней перевёл взгляд на банку с эликсиром, рядом с которой лежала ещё влажная столовая ложка… Пушечный грохот, с которым жена закрыла за собой дверь туалета, заглушил первый приступ моего гомерического хохота.

Смех смехом, а над практическим применением эликсира стоит подумать. Самое интересное – в нём нет редких компонентов. Всё можно купить на рынке и в аптеке. Магическая составляющая минимальная. Два – три слабеньких мага, при соответствующих амулетах с простым плетением мне за день литров десять эликсира – концентрата могут сделать, ну пусть не десять, но пять – семь точно. Маги, как я недавно убедился, на Земле присутствуют, если поискать. Поиск уже ведётся. Ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы в нашей столице… Ладно, фотографы и пожарные это я так, помечтал, и к слову пришлось, а вот группу студентов – медиков прикомандированный столичный милиционер уже через стенд прогнал. Двое показали неплохие результаты.

Амулеты для варки этого эликсира сделать несложно. Всего два плетения нужно будет рассчитать. Затем потребуется источник Силы и ингредиенты. А пока необходимо грамотно подобрать дозировку и методику приёма. Тут необходим систематизированный научный подход. Значит подключим к проекту Натаныча. Нет у меня другого спеца, понимающего в медицине, кому можно доверить столь щекотливое дело. Эффективное средство для снижения веса – это не просто деньги. Это очень большие деньги. Невероятно большие.

В отличии от омолаживающего эликсира средство для снижения веса требует доступные составляющие и всего одно простейшее воздействие магией. Делать концентрат можно будет быстро и в приличных количествах.

Зачастую полные люди не воспринимают собственное тело наказанием, за тот образ жизни, который они ведут, за их лень и чревоугодие. Обычно толстячки рассказывают, как много должно быть хорошего человека и сетуют на болезни, гены, сидячую работу и так далее. Изредка их пробивает мысль о том, что не мешало бы как-то начать бороться с излишней полнотой, но первые же котлеты или пирожное заставляют этих славных рыцарей тела забыть о глупых начинаниях. К тому же мысль о пробежке так уютно думается, когда лежишь на диване. Осень. Темнеет теперь раньше и тут же холодает, а в домах уже включили отопление. Под пару – тройку (пять!) до хруста прожаренных сарделек, с приложенными сверху ломтями батоном, так сладко думается, особенно под графинчик водочки, в который заботливо вложен разделённый на четыре части сладкий перчик. Какие уж тут пробежки. Вот было бы средство, чтобы ничего не делать, а вес сам по себе снижался…

Благодаря некоторым моим идеям, которые в номинации «Личное обогащение» выглядят достойно, я пока сумел на собственных жировых, то есть на финансовых запасах, вытащить пару крайне важных тем. Иначе они бы умерли. Важных не мне лично. Стране. Преследовал бы собственные цели, стал бы я свои деньги тратить на проекты подобного рода. Все уже как-то свыклись с мыслью, что «не стоит свою шерсть путать с государственной». Правда, эта истина до людей доходит в обратном смысле. Свои кровные, в отличии от меня, вкладывать в дела государства никто не собирается. Воровство в стране достигло эпических масштабов на всех уровнях. Воруют все, кто может. И пусть сам Суслов напоказ ходит десятилетиями в одном и том же пальто с каракулевым воротником, а по приезду в Партбюро ставит под вешалку калоши. Отдыхает в обычной правительственной даче на Рублёвке, где иногда играет со своей охраной в волейбол. Видимо, хватает охраны на две команды. Изредка он выезжает на свою дачу в Крыму, потом, как правило посещает Пицунду. Но остальные…

Андропову он не друг и не соперник. Не хватает Суслову пороха, чтобы реально начать гасить партийную ворократию. Этим пока Андропов занялся, и вполне успешно. Как уж они с Сусловым договорились, что вдруг некоторые партийные руководители нынче за решётку стали попадать, интересно не только мне.

Зато сын Суслова, Револий, далеко не той породы. В КГБ ему не послужилось, и прикомандировали его директором к Центральному НИИ радиоэлектронных систем. Генерал – майора КГБ. Наверняка, крупный специалист в электронике. Надо мне с ним как-нибудь встретится. Показать ему пару транзисторов и конденсаторов, и спросить, что это такое. Думаю, что удастся услышать нечто забавное. Вряд ли он разницу в деталях увидит и объяснит. Хотя, у кого бы наглости хватило на то, чтобы спрашивать КГБешников такого уровня, разбираются ли они в электронике и могут ли реально отличить транзистор от конденсатора? Положено верить, что могут! Наверняка, они же обучались чему-то в секретных школах… Жаль, напрасно. Центральный НИИ радиоэлектронных систем под руководством генерал – майора так и не поднялся. Те специалисты, которые выжили в Москве, в здании на проспекте Мира 69, свою судьбу связали с Министерством Обороны. Передовых идей оттуда ждать бессмысленно. Зато наш посыл про производство процессоров консультанты этого НИИ должны оценить и поддержать. Слишком нескромные подсказки по их же разработкам предлагаются им в сопроводительном письме. Я там не постеснялся, предельно ясно всё разжевал. Без процессоров им теперь не обойтись.

Ну, да ладно. Всё очень здорово, но вот куда потом девать эликсирчик для похудения, я пока не знаю. Не на базар же идти продавать. И похоже эта проблема побольше той, что связана с его производством. Оставим пока, в качестве рабочего варианта, добавку концентрата в напитки. Есть у нас завод Тонус, производящий лимонады. Всякие Буратино, Тархун и прочие изыски советской безалкогольной продукции. Попробуем вместе с ними разработать новый напиточек.

Одного будущего почитателя такой продукции я знаю наверняка. Это Брежнев, маниакально следящий за своим весом. Пожалуй, подкину-ка я после проверок Натанычем пару флакончиков нового эликсира Микояну. Глядишь, и смогут старики – разбойники лишний козырь разыграть. Найдут, кому перед не ушедшим пока на пенсию Леонидом Ильичом продефилировать в костюмчике, пошитом несколько килограммов тому назад. Заодно и подарочек можно будет пообещать, посвящённый уходу генсека с работы.

Источники Силы на Урале есть. У меня уже с пяток пометок на карте области поставлено. По магическому фону они разные. На самом сильном я могу за час полностью зарядить свой кулон – накопитель.

По дороге заскочил к Натанычу на работу. Пополнил ему запасы эликсира для омоложения и выдал новое средство для похудения, пояснив, каких действий с ним я ожидаю. Заодно встал на весы, попросив разрешения посетить институтскую процедурную. Минус пять килограммов! Профессор был рад, впечатлён, и сыпал новыми анекдотами «про евреев». Еврейская тема меня мало интересует, но один вопрос я всё-таки задал.

– Я одного не понимаю. Почему евреи считают себя избранной нацией, и всегда стараются это подчеркнуть?

– Павел, таки да. Подумайте сами. Когда надо найти виноватых в каких-либо бедах, то все обычно выбирают нас.

Ответ профессора меня рассмешил сильнее, чем рассказанные им анекдоты, а вот задуматься заставил много позже. Евреям завидуют. Многие не любят чересчур успешных людей. Рано или поздно, но каждый Моцарт найдёт своего Сальери, а Пушкин – Дантеса.

В СССР физически устранять неудобных людей не принято. Можно иными способами достичь аналогичного результата, напрочь перечеркнув чью-то судьбу. Тысячи тонн бумаги, миллионы человеко-часов ежедневно тратит страна на промывку мозгов у своих граждан. Достаточно что-то вякнуть не так, выступить против бурного пропагандистского потока, и заработаешь метку антисоветчика или диссидента. Иногда может хватить одного политического анекдота, рассказанного вроде бы среди друзей. Посадить не посадят, а папочку заведут. Надо мне теперь внимательно следить за своими словами. В той же академии завистников у меня не один десяток наберётся.

На работе первыми, кто мне встретился, были Алексей с Ириной.

Когда я подъехал, они как раз вылезали из такси. Позавчера утром только их в Москву проводил. Что-то быстро они вернулись. Хотя, судя по улыбкам, которыми они меня встретили, у нас всё получилось.

Известие о том, что нашу пластинку в Германии выпустили, мы получили с целым ворохом других новостей. Клип, который был снят по нашей песне, вошёл в ТОП – 10 большинства европейских чартов, и продержался там две недели. В Госконцерте СССР ждут руководителей нашей группы, чтобы подписать контракт на двухнедельное турне по Европе. Порадовал своим звонком и Степан Арамович. Оказывается, в Москву приезжает американская группа Nitty Gritty Dirt Band. Выступать будут в Театре эстрады, но билетов в свободной продаже не предвидится. Несмотря на такое «честное» распределение, у него два лишних билетика для меня припасены. Поблагодарил его за заботу, подосадовал, что сам вырваться в ближайшие дни не смогу, и попросил передать билеты Алексею, который как раз в эти дни будет в Москве на подписании контракта.

Узнав, что за контракт наш руководитель едет подписывать, Степан Арамович сам вызвался сопровождать Алексея по всем инстанциям. Отдаю должное чутью и хватке импресарио. Моментально сообразил, насколько выгодно он себя подаст, засветившись в Госконцерте при подписании столь незаурядного контракта. Не каждый эстрадный администратор может похвастаться тем, что он держит руку на пульсе самых значимых событий и плотно контачит с перспективными исполнителями. Лично я рад, что и мы ему оказались полезны. Как не крути, а в наших первых шагах на большую сцену он принял самое деятельное и непосредственное участие.

– У нас всё получилось!

– В декабре едем на гастроли по Европе! – наперебой кинулись рассказывать Алексей и Ирина, – Пластинка вышла. Говорят, что первый тираж раскупили за три дня! Мы подписали контракт на удвоенный повторный выпуск!

– Пойдёмте ко мне. Чаем угощу. Вы же прямо из аэропорта примчались, – улыбаясь, подтолкнул я их ко входу в здание. Ребят переполняют восторженные чувства, и голосят они будь здоров. Уже и люди, спешащие на работу, останавливаются и прислушиваются.

Оба у меня в кабинете первый раз. Разглядывают всё с интересом.

– Вон они, – локтём толкает Алексея Иришка, кивком показывая на мою фотогалерею. Всё ясно. Есть у меня один не в меру болтливый друг, который в этом кабинете не раз бывал. Уже успел растрепать. Ладно хоть своим. Ребята, похоже, ему не слишком поверили. Теперь с открытыми ртами рассматривают фотографии, – Это же Андропов, а там, дальше, академик какой-то, я помню, его по телевизору показывали.

– Па-аш, а это тот спутник, из-за которого ты с нами не поехал? – спрашивает Ирина у меня, уставившись на макет в витрине.

– Он самый. Обещают завтра юстировку начать. Тесты все нормально прошли и аппарат на орбиту точно вывели.

– Неужели правда, что вечером светло будет, как днём? – впивается взглядом в макет Лёха.

– Нет конечно, – ухмыляюсь я, догадываясь, кому вскоре прилетит за враньё, – Чуть светлее, чем при полнолунии может и станет, но и то ненадолго, часа на два – три. Потом спутник улетит до следующего вечера. Орбиту для него выбрали почти такую же, как и для телевизионных. Пока он экспериментальный, так что подобрали то, что вписывалось в программу космических запусков.

– А что такое юстировка? – Ирина торопиться удовлетворить неуёмное женское любопытство. Ей же скоро быть звездой! Пусть пока институтского масштаба, но уж там-то она оторвётся на все сто. Мало того, что завтра же представит заявление в деканат на досрочную сдачу экзаменов, в связи с европейским турне, так она ещё и к самому обсуждаемому событию в городе окажется причастна.

– Смотри сюда, – за прошедшую неделю мне пришлось одно и то же объяснить раз пятнадцать, поэтому я обзавёлся необходимым инвентарём, – Представь, что это спутник, который летит примерно таким образом. Освещаем вот этот район. Спутнику надо постоянно корректировать фокус и угол отражения. Сначала всё будут делать вручную, а потом запишут на ленту, и лишь раз в сутки будут вносить небольшие корректировки, – китайский фонарик, с изменяемым фокусом, и школьный глобус вполне себе позволяли сделать объяснения наглядными.

– Ты та-акой у-умный, – протянула девушка, наблюдая за моими манипуляциями.

– Иринкин, ты не поверишь, но по факту это немногим сложнее, чем записать песню на студии. Хотя, это для нас чуть сложнее, а для технарей, которые программу наведения пропишут, всё с точностью до наоборот. Они никогда не возьмутся повторить наши песни, – невольно хохотнул я, представив программистов с гитарами в руках, Успокоились? Теперь подробно расскажите, что за турне, когда, где и с кем мы будем выступать?

Наша недолгая слава, а именно так я оцениваю то, что в европейских ТОПах мы не слишком долго задержались, предусматривала двенадцать декабрьских предновогодних концертов. Девять в самой Германии, из них три будут совместно с «Boney М», и три в Голландии. Домой вернёмся тридцатого декабря. Денег в этот раз нам отвалили прилично. Раза в четыре больше, чем по первому контракту. Плюс ко всему у нас не полностью выплачены деньги за первый тираж, и к тому времени поступит платёж за второй. Теоретически, каждый из нас сможет привезти из поездки по немецкому автомобилю, пусть и не совсем новому, и не самому дорогому. Однако, я думаю, что делать подобные покупки не стоит. Пока в Москве на Мерседесах ездят только Брежнев и Высоцкий. Да и не гоже звёздам покупать всякие лохматки. Журналисты, они такие пройдохи. Ославят, глазом моргнуть не успеешь.

– Представляешь, нам сказали, что скоро наш клип покажут по советскому телевидению. Вроде как сейчас согласовывают какие-то моменты в дополнениях к контрактам, – восторженно вещает Ирина.

– Оп-па-па, а вот с этого момента давайте чуть подробнее. Вы, надеюсь, прихватили с собой дополнения? – моментально встал я в стойку, как охотничья собака, почуявшая дичь.

– Конечно. Я полный пакет документов собрала. Правда тут копии плохо читаемые, но печати везде стоят, – Ирина вытащила из папки Дополнения к Договору, которые действительно выглядели не лучшим образом. Четвёртая, а то и пятая копия. Не каждая печатная машинка пробьёт такой пирог из листов и копирок. Первые три экземпляра, получаемые при такой печати, читать ещё можно. Зато потом, на четвёртом и пятом, документ выглядит пёстрым. Даже, если секретарша попалась добросовестная, а листы копировальной бумаги оказались свежие. Какие-то буквы выглядят ярко и контрастно, а соседние с ними могут только угадываться. Таковы суровые реалии нынешнего документооборота. Создана целая идеология предоставления документов. Попробуйте-ка чиновнику, чья подпись должна стать решающей, представить документы во второй, или упаси Бог, в третьей копии. Проще сразу дать пощёчину.

– Галочка, вызови-ка нашего юриста. Пусть изучит Контракты, и особенно Дополнения к ним, – попросил я секретаршу, плюхнув ей на стол папку с контрактами. Мне там даже в первом чтении не всё понравилось. Представляю, какой восторг подобное творчество вызовет у нашей одомашненной стервы. Ох, как она их поимеет. И с точки зрения наших законов, и в другое место, исходя из международного права.

– Ладно. Подписали и подписали. Хотя, ещё не всё потеряно. Очень уж там перевод местами корявый и формулировки чересчур вольные. Думаю, что повоюем, – с улыбкой возвратился я к себе в кабинет, – Рассказывайте, как к американцам на концерт сходили.

– Никакого понятия о том, что это за группа, ни у кого не было. Но один только факт, что настоящие американцы приезжают, сам понимаешь, это был реальный шок, – возбуждённо начал Лёжа, – Афиши были только на Театре Эстрады, где они выступали. И больше нигде – никаких анонсов, никакой рекламы. А перед концертом был настоящий ажиотаж – уже у станции метро стреляли билеты за любые деньги. Перед самим театром вообще творилось смертоубийство. Билеты с рук по сто рублей! Реально народ не понимал, во-первых, как это вообще произошло – сам факт того, что приехала настоящая американская группа. «Демократы» и поляки раньше приезжали, но тут «загнивающий запад» заявился! Народ настраивался на то, что это будет какой-то рок, а это было… кантри! Оказался большой коллектив, десять человек со всеми стандартными кантри – инструментами – банджо, стиральные доски и прочая лабуда. Народ сначала прибалдел немножко. Все настраивались на другое. Раздались крики «Смоук он зе уотер давай!». А американцы очень профессионально ушли от этих ожиданий и завели публику. В итоге концерт прошел, что называется, на ура. Народ достаточно раскрепостился под конец – хлопали, свистели, кричали. Короче – плотный профессиональный концерт. Всё очень живенько и с позитивом. Довольны остались все, и зрители, и музыканты. Кстати, Степан Арамович нам сказал, что это первый культурный обмен со Штатами – от нас туда поехали Песняры, а американцы нам прислали Nitty Gritty Dirt Band. Представляешь, кантри – группа спела Get Back ничуть не хуже, чем он в оригинале звучит. И это в своей обработке. А их Jambalaya – это реально классика кантри. Они на ней зал на ноги подняли. Поедем в турне, обязательно себе хорошее банджо куплю, с первой же получки. Наверное в Кёльне. Там чумовой магазин есть с экзотическими музыкальными инструментами. И найти его легко. Я смотрел на карте. Тот, который мне нужен прямо перед Кёльнским собором находится. На площади.

Кёльнский собор. Когда Алексей указал на него, просто как на чёткий ориентир, я только головой покачал. Собор уникален. Строилось это сооружение, высотой в сто пятьдесят семь метров, недолго. Всего лишь с 1248 года по 1880-й год. Согласно легенде, придуманной по моему мнению конклавом священников и строителей, когда собор перестанут строить, наступит то ли конец мира, то ли придёт северный полярный лис всему городу Кёльну. Вот и не умолкают там строительные работы. Собор постоянно ремонтируют, реконструируют и видоизменяют. Добавляются ворота, витражи, меняется внутренний интерьер. Католические священники всячески оберегают и показывают значимость христианских реликвий, помещённых в соборе.

В 1164-м году в Кёльн были ввезены останки трех Святых Волхвов. Они были своего рода трофеем, полученным в результате покорения итальянского города Милана. Именно тогда архиепископ Кёльнский задумался о том, что святые мощи должны находиться в достойном для них месте. Изначально за десять лет для них изготовили саркофаг, который и сейчас доступен для ознакомления в Кёльнском соборе. Древние мастера сделали раку для самой драгоценной святыни христианства из чистого золота и благородного серебра, а огромное количество драгоценных камней лишь подчеркивают значимость для верующих мощей трех Волхвов.

Я никогда не был силён в религии, но факт нахождения в католическом соборе христианских реликвий с таким необычным названием у меня вызывает когнитивный диссонанс. Для меня волхвы – это языческие маги. Как собор уцелел во время войны – это ещё одна большая загадка. Кёльн бомбили советские, американские, французские и английские бомбардировщики. Город обстреливала дальнобойная артиллерия. Все здания вокруг собора были разрушены. Всё вокруг находилось в руинах и среди них, словно появившись из другого мира, возвышался Кёльнский собор.

Самые главные святыни, которые невозможно оценить в денежном эквиваленте, выставлены в сокровищнице, построенной на основании здания.

Она носит название «палата Святынь». Все ценные христианские реликвии – посох Святого Петра, ларь трех Волхвов, дароносица Святого Петра, жезлы и мечи, выполненные из драгоценных металлов и инкрустированные драгоценными камнями, находятся под пуленепробиваемыми стеклами и подсвечены специальными прожекторами. Кроме этого, сокровищница Кёльнского собора славится огромной коллекцией древних рукописей, в которых рассказывается о многочисленных подвигах святых.

Волхвами в Древней Руси называли людей, умевших предсказывать будущее, лечить недуги с помощью трав и заклинаний, совершать различные магические и религиозные обряды. Их называли также магами, волшебниками, чародеями, предсказателями, пророками и мудрецами. Волхвам приписывали владение особой магический силой и тайными знаниями, их почитали и побаивались. Так говорит История, если я ничего не путаю.

Ситуация с волхвами на Руси я изучал, как запасной вариант. Материалов в библиотеках оказалось немного. Большинство из этих сведений содержатся в христианских поучениях против язычества и осуждениях язычества, а также исторических фактах о бунтах язычников против новой религии. Издревле к волхвам было особенное внимание. Стоит отметить, что волхвы были настолько почитаемы, что люди считали их мнение гораздо выше, чем даже княжеское. Пожалуй, именно этот фактор и погубил в своё время язычество, так как князь Владимир хотел единоличной власти, желал быть единым правителем, выше и важнее которого никто быть не может. В результате Владимир выбрал ту религию, которая предложила ему эту власть, а волхвы оказались вне закона и были признаны потворниками сатанинских сил. Их преследовали, сажали в темницы, зверски мучили и убивали.

Последнего мне не надо. Зато попытаться выдать себя за последователя волховского искусства, если уж сильно припрёт, вполне можно. Колдовать я умею, и эликсирчики учусь варить непростые. Если ссылка на нейроэнергетику не прокатит, буду утверждать, что получил знания языческих жрецов, когда меня молнией шарахнуло. А уж откуда остальные люди с их способностями взялись, то мне неведомо.

– Паша, Паша, ты с нами? – Лёха стоял прямо передо мной, и щёлкал перед моим лицом пальцами.

– Да тут я. Задумался немного, – хрипло отозвался я, из-за пересохшего вдруг горла.

– Ничего себе немного. Я тут уже минуту перед тобой скачу, а ты сидишь с остекленевшими глазами и не отзываешься. Ты с какого момента «задумался»?

– Когда ты про банджо рассказывал, – вернулся я к нашему разговору, почему-то решив про Кёльнский собор не упоминать.

– Ага, значит самое интересное ты не услышал, – воткнул указательный палец мне в грудь Алексей.

– И что у нас самое интересное? – флегматично отозвался я, всё ещё плавая в собственных размышлениях на темы волховства.

– Следующим летом нас пригласили на Нью-йоркский рок-фестиваль «Summer Jam». Предполагают, что там соберётся аудитория в пятьсот тысяч зрителей.

– А вертолёт выделят? – прикрыл я ладонью рот, чтобы скрыть зевок.

– Какой ещё вертолёт?

– Да читал я про Вудсток в 1969 году. Там многие исполнители не смогли до сцены добраться. Их вертолётом доставляли. Кстати, я сомневаюсь, что у нас есть песни, которые проймут американцев, хотя… – я встряхнулся, как собака, вылезшая из воды, окончательно отбрасывая посторонние мысли, – Есть у меня идея. Покажем им наш советский кантри – рок. Ты только банджо успей нормально освоить.

Глава 10

Вызов на совещание в обком партии был неожиданный и тревожный.

Тревожный, потому что формулировка в телефонограмме того вопроса, по которому нас вызывали была «Улучшение управления материальными ресурсами в Свердловской области». Отца пришлось в темпе отправить в командировку. Благо, вопросов с Зеленоградом уйма накопилась, и появились новые знакомства, потребовавшие личных встреч. Одному мне будет проще отбиваться.

Сам отправился штудировать материалы двадцать пятого съезда КПСС. Много интересных и правильных решений там можно найти, жаль только, что зачастую они остаются пустыми словами и не подкреплены делом. Но на совещаниях в обкоме партии лучше разговаривать цитатами из партийных решений.

– Исходя из вышесказанного мы считаем, что пришла пора принять жёсткие меры для более полного внедрения плановой экономики и её использования в деле развития социализма, – наконец-то закончил докладчик читать свою речь, растянутую на полчаса.

В принципе, всё как обычно. За красивыми, трескучими словами, обилием цифр, показателей и прочей мишуры прямо высказано желание ещё одного ведомства поиграть в начальников. Смысл выступления стал мне понятен минут через пять после его начала, и я передал в президиум записку о том, чтобы меня записали на участие в прениях.

Передо мной выступили два директора. Заводчане ограничили свою речь кратким пожеланием своевременного выделения им фондовых материалов. Говорить о том, что им совсем не нужен ещё один чиновничий барьер, они не стали. Зачем выступали, непонятно. Скорее всего, чтобы не заснуть, сидя в зале. Пришла и моя очередь. Пока шёл к трибуне, заметил плохо скрываемые улыбки, которыми Ельцин обменялся с инструктором обкома по промышленности. Догадываюсь, что на заседание они меня неспроста пригласили. Знали же, насколько я буду против идеи про ещё один разрешительный барьер, который неминуемо встанет на пути быстрого продвижения новых товаров. Из-за лишней подписи в листах согласований проектную документацию не один месяц могут мурыжить.

– Какое замечательное, нужное и своевременное выступление мы сегодня услышали, – громко начал я свою речь, отчего некоторые директора, задремавшие на предыдущих докладах, заметно вздрогнули, – Наконец-то наше Управление материально – технического снабжения готово в полной мере начать выполнять свои прямые обязанности. Для всех директоров заводов и фабрик, сидящих сейчас в зале, давно не секрет, что дела со снабжением у нас в полном провале. Тысячи снабженцев – «толкачей» месяцами живут в командировках, выбивая выделенные им фонды. Сегодня мы услышали, что Управление готово взять на себя функции контроля. И такой шаг действительно необходим. Что толку от снабжения, если по их бумажкам мы не можем своевременно получать всё необходимое. Давно пора было взять Управлению обязанности по контролю за своевременными поставками материалов на себя. Все мы понимаем, что любую, самую светлую идею можно подвергнуть профанации. Какие бы замечательные специалисты не работали в нашем Управлении, им не по силам вывезти на себе неподъёмный воз по своевременным поставкам десятков тысяч видов и наименований сырья и оборудования. Но их инициативу стоит поддержать, и безусловно дополнить. Им требуется функция контрольного органа? Замечательно! Пусть назовут тот список сырья и материалов, за своевременную поставку которых они согласны отвечать.

Я взял небольшую паузу, и налил себе немного воды. Зал оживился. До директоров начало доходить, что палка оказалась о двух концах. Управленцы привыкли «выделять фонды». Как и что дальше происходило, их волновало слабо. Понаблюдать, как небожителей, сидящих на распределении народного достояния пытаются превратить в рабочих лошадок – такой праздник увидишь не каждый день.

– Безусловно пора Управлению по материально – техническому снабжению начать контролировать свою основную деятельность – снабжение. Это не только их право, но и их обязанность. Об этом нам говорят решения партии и правительства, – тут я потряс над собой красной книжицей решений последнего съезда партии, знакомой каждому руководителю, – Давайте посмотрим, чем мы, директора предприятий, можем им помочь в такой замечательной инициативе. Приведу пример: – Сегодня в стране выпускается полтора десятка моделей телевизоров. В каждом из них более пятисот составляющих. Детали, кинескопы, корпуса и прочее. Через год – полтора в стране будет пятьдесят моделей телевизоров, и многие из них будут цветные. Никакое управление не осилит такой объём номенклатуры только по одному виду товара, а их тысячи, и с каждым днём это число увеличивается.

– Про телевизоры вы тоже в решениях партии вычитали? – с места вмешался начальник УМТС, явно желая сбить меня столку.

– Нет, про них мне сказал Косыгин Алексей Николаевич, – охотно отозвался я на провокацию.

– Прямо таки вам сказал? – излился ехидством мой оппонент.

– Не совсем, – взял я паузу, ожидая его реакции. Есть! Начальник УМТС расплылся в гаденькой ухмылке. Теперь можно и продолжить, – Со мной ещё академик Капица был. Кстати, мы не так давно беседовали, – я вытащил не совсем обычную закладку из книги с решениями двадцать пятого съезда, и посмотрел дату на обороте небольшой фотографии, – Точно. Пятого октября. Меньше месяца назад говорили.

– Разрешите взглянуть, – с улыбкой обратился ко мне Юрий Степанович, инструктор обкома партии по промышленности.

Я передал фотографию в президиум, где она пошла по рукам.

– А вы продолжайте, очень интересно и правильно говорите, – ободрил он меня, чуть заметно подмигнув.

– Собственно, у меня всё. Я предлагаю поддержать инициативу нашего Управления и поручить им контроль за своевременным снабжением наших заводов пятьюстами стратегически важными позициями. Такими как сталь, алюминий, уголь, медь и так далее. Я считаю, что наши управленцы правы. Хватит шуршать бумажками. Пора засучить рукава и начать выполнять свои прямые обязанности. Спасибо за внимание.

– А что. Я думаю, за такое предложение можно и проголосовать, понимаешь. Директорский корпус у нас сегодня прилично представлен. Список позиций, за снабжение которыми Управление будет отвечать и их контролировать, мы для них подготовим. Голосуем, товарищи, – услышал я голос Ельцина, когда возвращался на своё место в зале.

– Ну как же так. У нас нет даже специалистов, – проблеял начальник УМТС, еле услышанный мной из-за поднявшегося в зал шума.

– А вы тех привлеките, кого хотели над нами поставить, – злорадно посоветовал ему кто-то из директоров.

Двух остальных докладчиков, зачитывающих сообщения по подготовке к зиме, никто толком не слушал. В зале активно обсуждали новые веяния. Большинство директоров сомневалось, что от государственных снабженцев будет хоть какая-то польза.

А у меня очередной личный рекорд – такого количества рукопожатий в день от директоров заводов я ещё ни разу не удостаивался. Точную цифру не скажу. Сбился со счёта на третьем десятке.

– Савельев, зайди ко мне, – бросил на ходу Юрий Степанович, выходя из зала вслед за Ельциным. Ох, зря я тут задержался, бежать надо было.

Впрочем, теперь уже поздно сожалеть. «Партия сказала: надо! Комсомол ответил: есть!» Под эти невесёлые мысли я поплёлся к начальству «на ковёр».

– Ну и зачем ты вылез? – сходу взял быка за рога... э-э, меня в оборот Юрий Степанович.

– А зачем меня было вызывать? – хмуро поинтересовался я.

– Думали, ты основных оппонентов поддержишь. Посидишь, так сказать, на скамейке запасных.

– Что-то я их не увидел, ваших основных.

– Придержали, когда ты записался на выступление, – лукаво прищурился хозяин кабинета.

– Могли бы и предупредить заранее.

– Вот ещё. Так даже лучше получилось. У нас предполагался менее радикальный вариант. А теперь «унтер офицерская вдова сама себя высекла».

– У нас говорят в таких случаях, что инициатива поимела инициатора, – немного оттаял я, поняв, что распекать меня сегодня никто не собирается.

– Неплохо. Запомню. Ты отношения с Косыгиным не испортишь? Так-то ты серьёзный козырь в ход пустил, если понимаешь, о чём я говорю.

– Понимаю. Нет, не испорчу. Почти уверен, что он и сам был бы рад, если бы Госплан делом занялся, а не тем, чем сейчас.

– Откуда мысли?

– Оттуда, – кивнул я на фотографию, которую инструктор мне только что вернул, – Мелькнуло в разговоре, что не дали ему планирование в достойный вид привести. Не тот пока у нас уровень техники, чтобы такими объёмами информации можно было оперативно ворочать.

– Мысли про Госплан при себе держи. Мощно их поддерживают в Москве. Мы и то не рискнули на прямую конфронтацию. Да и на тебе они ещё отоспятся.

– Это вряд ли. У меня «толкач» не по их зубам.

– Я его знаю?

– У-у, ещё как знаете. Борис Николаевич мне лично обещал, что как только мы «космический фонарик» запустим, то он сам с моими вопросами по всем заводам проедет. «Фонарик» полетел. Третьи сутки светит. Список вопросов и предприятий для Ельцина готовим.

– И много их? – не смог сдержать ухмылку Юрий Степанович.

– Не так, чтобы очень. Вчера всего лишь пятый лист закончили. Но пишем с обеих сторон.

На следующий день заметка об инициативе УМТС по Свердловской области появилась в «Уральском рабочем», а через день её перепечатали в «Известиях».

Раннее субботнее утро я встречал в здании аэропорта. Самолёт из Москвы задерживался, и лишь после часа бесцельного хождения из зала в зал, я услышал объявление о том, что он совершил посадку. С собой отец пёр незнакомый новый чемодан. Очень тяжёлый. Вес я по достоинству оценил, когда перехватил его у бати и потащил к автомобилю.

– Кирпичей в Москве прикупил? – поинтересовался я у отца, забрасывая чемодан в багажник машины.

– Взятку дали, – хохотнул он в ответ, усаживаясь на пассажирское место.

– О как. Коньяком брал? Хотя нет, вроде не звенело в чемодане ничего и не булькало. Значит колбасой…

– Ну вот ещё… Руководители моего уровня на такие мелочи не размениваются, – отшучивается отец, оттягивая момент признания. Это у нас с ним игра такая. С детства он любит сына помучить нетерпеливым ожиданием, если что-то необычное раздобудет.

– Та-ак. Ты у нас должен был побывать в Зеленограде, и постараться встретиться с руководством Гиредмета, – начал я рассуждать вслух, выруливая на трассу, – Для микросхем вес чемоданчика явно велик. Значит, раздобыл что-то из сырья.

– Горячо. Очень горячо, – подсказал отец, используя нашу методику, когда я что-то угадывал, а он наводил меня на правильный ответ словами: «холодно, тепло, ещё теплее».

– В Гиредмете ты собирался узнать про оборудование для производства кремния. И похоже, разжился образцами. Там у тебя кремний, – поглядывая на батю, выдал я очевидный ответ, ориентируясь по расплывающейся на его лице улыбке.

– Чистейший поликристаллический кремний, – поправил меня отец, многозначительно помахав указательным пальцем, устремлённым куда-то ввысь, – Двадцать пять килограммов. Я хоть и сомневаюсь, что у тебя с затворами транзисторов что-то стоящее получится, но тут нам на все эксперименты с избытком хватит.

– Обязательно получится. От биполярных транзисторов уже давно пора уходить на полевые. Схемы на них масштабировать можно без проблем. Ты лучше расскажи, за что ты кремниевую взятку получил? Продал буржуинам рецепт самогона?

– Договор подписал. На два отрезных станка нашей конструкции. Ты всё-таки про КМОП технологии ещё раз подумай хорошенько. Понятно, что под них топологию не надо рассчитывать каждый раз заново, но очень уж медленные они. Биполярникам здорово уступают.

– Нашей конструкции? Мне помнится, что это идея технолога из Зеленогорска, который у нас тут почти всё лето проторчал, – удивился я той простоте, с которой отец приписал нашей организации чужую идею отрезного станка. Про будущее микросхем мы с ним поговорим позже, когда испытания новых затворов проведём.[6]

– Ты меня совсем-то уж за ворюгу не держи, – обиделся отец, – Всё чин по чину. С ним у нас договорчик оформлен, и везде он упомянут в авторах, в том числе и в платёжных ведомостях. Или ты считаешь, что идею перевести в чертежи и металл ничего не стоит?

– Ладно тебе. Разбушевался. Кому станки-то понадобились? – примирительно заулыбался я.

– Я с Бочкарёвым познакомился, Эллином Петровичем. Он нынче директор института редкоземельной промышленности. Этого самого. Гиредмета. Классный мужик! Между прочим, он один из создателей промышленной технологии получения поли- и монокристаллов кремния. Есть у них шикарная идея по выращиванию монокристаллических материалов на стержне затравки. Вот для них-то, для этих стерженьков, наши станочки и необходимы, как воздух. Сразу пару заказали. И для «Ангстрема» попозже заказ согласуют, ещё штук на пять.

– Неплохо. На следующей неделе мне обещали закончить с монтажом и чисткой помещений. Полностью запуститься не сможем, нам ещё не подвели дополнительный кабель, – подосадовал я, а потом вкратце рассказал, что ещё нового произошло в Свердловске за время его командировки.

– Думаешь, с электричеством будут трудности?

– Нет. Я куратора подключил, а то он застоялся что-то.

– Ты поосторожней с ним, – неопределенно покрутил перед собой батя ладонью, – КГБ, как никак.

– Это для тебя он КГБ, а для меня – ученик, – словно мимоходом заметил я, в очередной раз высовываясь из-за грузовика для попытки обгона. Дорога из Кольцово пока старенькая, извилистая и узкая, до постройки Россельбана ещё время не пришло.

Куратор присутствовал при прохождении стенда десятком местных милиционеров, а когда никто из них не показал результата, он решил попробовать сам. К всеобщему удивлению стрелка прибора отозвалась на его первую же попытку. Теперь у меня три ученика: два студента – медика и капитан КГБ, – Что ещё интересного в столице?

– Образцы радиаторов привёз, немного микросхем новых, экранчик для планшета, американский журнал «Электронике», – начал перечислять батя, загибая пальцы.

– О, экран! Какой? – тут же отозвался я.

– Жидкокристалический, чёрно – белый, диагональ четырнадцать сантиметров.

– А разрешение какое?

– Сто шестьдесят на сто двадцать пикселей.

– Неплохо. Откуда такое чудо взялось? – удивился я.

– Телевизор японский москвичи пробовали скопировать. Шарп ещё в прошлом году их начал выпускать. Но ничего не получилось. Как только экраны появились, так на них вояки сразу лапу наложили. Нам один из отбракованных достался. Вроде говорили, что получше выбрать старались. А ты чего этой дорогой поехал? – огляделся отец, когда я на очередном перекрёстке резко изменил направление, сворачивая с основной дороги.

– Пробка там впереди. Кстати, не без нашей помощи. Помнишь, асфальтоукладчик рисовали? Вот он и работает.

– Надо же. До снега изготовить успели.

– Успеешь тут, когда горком с обкомом каждую неделю напоминают по очереди. Ты бы видел, сколько народа вокруг него собирается. И нашего, и приезжего. Всем интересно посмотреть, как за день километр шикарной дороги получается.

– Километр? Что-то мало. Мы на большее рассчитывали, – недовольно кривит отец лицо.

– Подготовительные работы задерживают. Не успевает бригада, и техники им не хватает. Так что асфальтоукладчик в день часов десять работает, а не круглосуточно.

– Понятно. Знакомая ситуация. «У нашей страны две беды – урожай и неурожай», – процитировал мне батя популярную при социализме шутку, – Стоило сделать производительную машину, как обнаружилось, что к ней нужны такие же мощные грейдеры и самосвалы. В Зеленограде примерно те же проблемы. Линии часто простаивают. Заводы у них не сказать, чтобы большие, а чистых материалов всё время не хватает. Тот же кремний в производство с колёс идёт. Мало его в стране, а за валюту покупать не дают. Москвичи говорят, что Донецк с Запорожьем могут решить проблему. Украинские заводы производят более половины всего кремния в СССР, но они завязаны на оборонные заказы, да и с глубокой очисткой мудрить не хотят. Для снижения хрупкости того же бронелиста, изготовления рессор и торсионов достаточно менее чистых сортов кремния.

Производство полупроводникового «чистого» кремния – процесс сложный, с большими затратами электроэнергии. Быстро без целевого финансирования увеличить его выпуск вряд ли удастся. Значит, опять мне предстоит писать свои записки и искать союзников среди учёных. Академия Наук в какой-то степени отражает социальный срез общества. Есть в ней и махровые консерваторы, и «заснувшие», и «активисты». Поначалу учёные меня воспринимали плохо. Возраст неподходящий, нет ни авторитета, ни научной степени. Набирать сторонников приходилось поштучно. Одним предлагал прикладную тему вместе с рабочей группой, другим оплачивал вознаграждение за консультацию, третьим что-то подсказывал, стараясь не давать готовых решений, понемногу приобретая славу «палочки – выручалочки», но основная масса союзников появилась после моего знакомства с Келдышем и взлёта «космического фонарика». Одиночке в мире науки не выжить. И пусть меня за глаза называют «совсем неправильным учёным», лёд в отношении меня треснул и недоброжелатели заметно поутихли.

– Притормози-ка, – вдруг встрепенулся отец, показывая пальцем на киоск. Он шустро вытащил из портфеля два полиэтиленовых пакета, и вложив из один в другой, пошёл к приветливо распахнутому оконцу, – Ну надо же. В центре за пивом очереди неимоверные, а тут свободно продают. А давай сегодня в баню сходим? Веничек купим, – вернулся он с завязанными пакетами, которые внимательно изучил на предмет протечки.

– Можно и сходить, – отозвался я, машинально отметив ещё одну тему для прогрессорства. Пиво нынче существует в двух видах: либо налитое в стеклянные бутылки, либо разливное. И никак иначе. Стеклянные бутылки в нашем городе в дефиците, да и пивных киосков не густо. Мучаются мужики. Страдают, можно сказать. Пластиковые бутылки может и не лучший вариант, но изготовить их можно быстро, много и по цене недорого получается. Опять же лишняя единица товара на прилавках добавиться. Или всё-таки пиво противоречит светлому облику социализма?

Мда… Что-то за прошедший год подрастерял я тот здоровый цинизм, который у меня был в первые месяцы попадания. Сам пру, как умалишённый, и другим спокойно жить не даю. На отца вон с неодобрением смотрю, который в субботний день после бани пивка решил жахнуть. А ведь он у меня обычный человек и ему тоже иногда надо передохнуть, сбросить напряжение, ощутить небольшие житейские радости. Решено. Сегодня все дела сворачиваем и идём в баню.

* * *

– Всем привет. Савельевых сегодня не будет. Павел попросил меня провести встречу с рабочими группами, но если что, то он будет на связи. Переносной телефон у него с собой, – Дима заметно волновался. Первый раз ему доверили самостоятельно провести совещание с руководителями рабочих групп.

– Что за соревнования? Он же говорил, что они только через месяц.

– А что, давайте сами попробуем…

– Эх, а я хотел ему кое-что новое предложить… – загомонили собравшиеся.

– Потише, – постучал Дмитрий ручкой по столу, – Отвечу по порядку. Павел с утра поехал на финал и награждение в спортинтернат. Повёз призы и деньги. Может быть успеет вернуться часа через полтора. С чем сами не разберёмся, те вопросы отложим до его возвращения. Кто начнёт?

– Могу я. Мне как раз сегодня пораньше уйти надо, – предложил парень лет двадцати пяти, выкладывая на стол картонную коробку, – Кнопочный телефон мы доработали. Все замечания по клавиатуре учтены. Аппарат получил более современный корпус из ударопрочной пластмассы.

– Неплохо, – Дмитрий пощёлкал клавишами набора на модели телефона, – Кто клавиатуру делал?

– Готовую использовали. От ленинградского калькулятора. А что, не нравится?

– Название завода случайно не помнишь? – задумчиво тыкал Дима по клавишам.

– Что там помнить – Светлана их делает. СВЕТ ЛАмпочки НАкаливания – для тех, кто не знает, – голосом выделил парень нужные слова и слоги.

– Витя, посмотри-ка. Похоже это то, что нам нужно, – позвал Дима к себе школьного друга.

– Да что случилось-то? – не выдержал разработчик.

– Всё в порядке. Клавиатура нам нужна хорошая. У нас самих похуже получается, – отозвался Виктор, рассматривая клавиши и пробуя их на отклик.

– Угу. Нынче машинки хорошо делают. Вот, смотрите какую штуку умудрились забабахать, – разработчик полез во внутренний карман и бережно вытащил новенький калькулятор, – Настоящий инженерный калькулятор. Умеет мгновенно возводить в квадрат и извлекать квадратный корень, в два приема возводить в любую степень в пределах восьми разрядов, вычислять обратные величины, вычислять логарифмы и антилогарифмы, тригонометрические функции. В один кристалл размером 5 х 5,2 мм вместили сорок пять тысяч транзисторов, резисторов, конденсаторов и проводников, то есть полсотни телевизоров запихали в одну клеточку арифметической тетради! Стоит только дорого. Я на выставке покупал. Двести двадцать рублей заплатил.

– Зато логарифмическая линейка тебе теперь не нужна, – успокоил Витя расхваставшегося парня, – И телефон у тебя хороший получился. Симпатичный. Только я что-то обозначений на боковых кнопках не вижу.

– Шильдик ещё не сделали. Там у нас записная книжка на восемь номеров, громкая связь и автодозвон.

– Приличный аппарат. Оставляй на утверждение, – вынес заключение Дмитрий, видя, как парень поглядывает на часы и развернулся к следующему, – Теперь вас слушаем. Что со стиралкой?

– Не будет стиральной машины – автомата. Только полуавтомат, – грустно сказал очередной докладчик, – Для автоматов стиральных порошков нет. Та же «Новость» никуда не годится. Комки, переизбыток пены, абразивы, накипь. «Лотос» не всегда достанешь, но и он не сильно отличается. «Лоск» из ГДР чуть лучше наших, но он вообще жуткий дефицит. На самом деле ни на одном из них автомат долго не проработает, даже если его насмерть защитить от переизбытка пены. Проще полуавтомат сделать. Недорогой и надёжный, как танк. Мы его в двух вариантах прорисовали. С раздельными баками, и с одним, общим. У каждого варианта есть свои плюсы и минусы. При раздельных баках можно нагрев поставить и сигнализацию на перелив воды, но бельё придётся перекладывать вручную. Да, ещё с краской проблема. Придётся импортную закупать или автоэмали использовать, с промежуточной термосушкой, шлифовкой и повторным нанесением в два – три слоя.

– С краской у всех проблема. Понятно, что для стиралок этот вопрос особенно важен. Придётся пассивирующие грунтовки применять. Нужного специалиста мы к вашей группе вскоре подключим. А почему автомат не получается? Проблема только в порошке? – Дмитрий, делая пометки в ежедневнике, лихорадочно пытался найти правильное решение. Наблюдая за Павлом, он замечал, как тот вникает в проблемы и очень часто прямо на месте находит выход.

– Если бы. Там всё – одна сплошная проблема. Начиная от баков из перфорированной нержавейки, двигателей с плавным изменением оборотов, надёжных датчиков, электромагнитных клапанов и заканчивая шлангами высокого давления, манжетами и переходниками для подключения к сантехнике. Да и бельё себя ведёт загадочно. При пятидесяти оборотах в кучу сбивается, а при семидесяти пяти по стенкам растягивается. С полосканием не всё так просто. Если воду перед первым полосканием охладить, то и бельё почти не сминается. И конечно - стиральный порошок. Пока он плохой. Переполнение пеной приведёт к повреждению электроники, а то и вызовет короткое замыкание. Не растворившиеся комочки забьют датчики. Абразив выведет из строя насосы и фильтры. Поэтому, пока не будет необходимой химии, машину автоматической лучше не делать. Сплошное разочарование получится.

Похоже, что для производства таких агрегатов надо самостоятельный завод строить. Или хотя бы собственный цех окраски мощный иметь. Ладно, давай свои полуавтоматы. Надо же с чего-то начинать, а то мы по стиральным машинам лет на двадцать от Америки отстаём, – решил Дмитрий, поглядывая на заёрзавшего Виктора.

– Ехать нужно. С производителями разговаривать. Кто у нас «Лотос» делает? «Новомосковскбытхим»? Вот, к ним и съездить. Сейчас больше свободы предприятиям дали. И они наверняка лучше нас знают, что можно сделать для автоматов, или к кому стоит обратиться за помощью в разработке нового порошка, – внёс Виктор вполне дельное предложение.

– Поедешь в командировку? – спросил Дима у докладчика, быстро сообразив, что друг подсказывает ему верное решение.

– Конечно съезжу. Мне и самому интересно с ними встретиться. Столько нового можно узнать будет.

– Так и решили. Созванивайся и оформляй командировку, – сказал Дмитрий, записывая в ежедневник результаты рассмотренного вопроса. Затем посмотрел на часы, и огорчённо покачал головой. Затягивается у них сегодня совещание, а впереди ещё четыре вопроса. Павел быстрее работает.

* * *

– Ты чего такой грустный? – поинтересовался у меня Витька, после того, как ребята рассказали все новости по проведённому ими совещанию.

– Ага, и уставший какой-то, – поддержал Дмитрий приятеля, разливая кипяток по чашкам, – Сейчас, кофейку выпьем, взбодришься.

– Паренёк один знакомый заболел. Сегодня ни с того ни с сего у него кровь на награждении носом пошла. Я с их врачом потом поговорил. Неделю назад у парня лейкемию обнаружили. Ему пока ничего не говорят. Даже с соревнований снимать не стали, хотя теперь и пожалели об этом.

– Это что за болезнь такая? Откуда? – как всегда не смог удержать Витя своё любопытство.

– В его случае почти наверняка он заболел после радиоактивного выброса. Они тогда в Пермской области жили. Там их и накрыло. Канал там собирались строить при помощи ядерных взрывов, чтобы воду из Печоры в Каспий перебросить, – кратко поведал я друзьям историю неудачного проекта «Тайга».

– Вроде, я слышал что-то, – припомнил Дима, – По «вражьему голосу» как-то говорили. Но дослушать не успел. Глушилки так врубили, что слов не разобрать стало. Неужели правду сказали?

– А ты у наших химиков – технологов поспрашивай. У тех, кого этим летом на практику в Башкирию посылали. Они замеры проводили около Салавата. Там лет десять назад тоже провели подземный взрыв, чтобы выход нефти увеличить. По «голосам» об этом взрыве сразу передали, а у нас в новостях сказали: – «В районе Сайгона произошло землетрясение. Его толчки были замечены в районе города Салавата Башкирской АССР». Ребята даже газету потом нашли в библиотеке с этим сообщением. Во, они ржали… – рассказал походя государственный секрет наш проныра, находя это забавным.

– Всё как всегда. Во всём мире про мирные атомные взрывы в нашей стране знают, одни мы в неведении. Что за тяга такая всё засекречивать не от врагов, а от собственных граждан? Надоело уже… – поморщился Дмитрий, не разделяя Витькиного веселья.

Я не стал им рассказывать, что ядерных взрывов в стране проводится очень много. К 1977 году их уже больше пятидесяти наберётся. И больше сотни ещё предстоит в будущем. Что касается проекта «Тайга», то с ним произошёл международный скандал.

23 марта 1971 года три ядерных заряда были одновременно подорваны. Сотрясения ощутили жители деревень в радиусе нескольких десятков километров. Грунт, сквозь языки пламени, был выброшен взрывом на высоту около трёхсот метров, после чего он начал опадать вниз, создавая растущее клубящееся пылевое облако, которое поднялось на высоту около в два километра.

Проект был закрыт из-за попадания радиоактивных частиц за территорию Советского Союза, что являлось нарушением Московского договора о запрещении ядерных испытаний в трёх средах, подписанного 5 августа 1963 года.

Как лечить лейкемию я не знаю. Сначала допрошу своих студентов-медиков, а потом и до Натаныча доберусь. Весь мир мне не спасти и не вылечить, но за здоровье ребят из интерната я поборюсь не жалея себя, сил и способностей. Доверяют они мне так, как могут доверять только дети. И как мне по секрету сказала одна из воспитательниц, во многих спальнях на стене приклеены мои фотографии.

– В общем, вы у меня молодцы. Совещание провели грамотно. Принятые решения мне нравятся. Теперь я вас почаще к таким мероприятиям буду привлекать, так что тщательней изучайте все наши проекты и разработки, – похвалил я друзей, расплывшихся довольными улыбками. Я двумя быстрыми глотками допил кофе, и заторопился, посмотрев на часы. Через пятнадцать минут у меня занятие с медиками и куратором, а я ещё не успел необходимым инвентарём обзавестись.

– Павел, вы никогда эту книгу не читали? – куратор пришёл сегодня раньше времени, и смотрел, как я раскладываю по столу разные предметы. Иголки, пёрышки птиц, кнопки, пуговицы. Короче всю мелочь, которую смог наскрести в ящиках и найти на улице. Попробую заставить учеников двигать предметы силой мысли. Есть у меня подозрения, что у одного из них предрасположение к кинетике.

– Толкиен. На русском языке? Разрешите посмотреть, – я полюбовался обложкой книги, наугад открыл пару мест и прочитал текст. Из любопытства глянул тираж. Ого! Не по-детски размахнулось издательство «Детская литература». Сто тысяч экземпляров! А я ещё сомневался, стоит ли про гномов книжку написать, так сказать, в виде мемуаров о той жизни.

– Откуда она у вас? – с улыбкой спросил я у своего куратора.

Год назад для сына достал. Потом и сам увлёкся. Раза три перечитал. Скажите Павел, а вы случайно не Гендальф? – с ухмылкой прищурился капитан, глядя, как я пытаюсь вдохнуть воздух через открытый в изумлении рот.

Глава 11

О том, что произошло покушение на Андропова, мне рассказал Витька. Новость беспрерывно крутили по всем «вражьим голосам», расцвечивая её выступлениями политологов, «советологов» и «экспертов по СССР». Наши молчали. Ни радио, ни телевидение своих программ не изменили. Значит, пока жив. Иначе по всем каналам сейчас бы звучала симфоническая. музыка.

Знакомыми путями, используя связи, блат и беззастенчивый флирт, раздобыл билет на ближайший рейс до Москвы. Здорово я наловчился в этом деле. Номер рейса и время прибытия наговорил Степану Арамовичу на автоответчик. Телефон с автоответчиком – это мой подарок ему на день рождения. Мы доработали лентопротяжный механизм для плеера и суём его теперь во все устройства, где требуется привод для кассет.

Зачем лечу в Москву, пока сам не знаю. Предчувствие. Не могу сказать, что есть сильное желание прогнуться перед «властьимеющими». Скорее, наоборот. Отстали бы они от меня, так только порадовался бы. Однако, время такое. Они мне нужны. Без «волосатой лапы» нынче никуда. Особенно мне, молодому мальчишке, мечтающему хоть немного изменить мир.

– Савельев? – крепкий незнакомый мужчина ухватил меня за рукав на последней ступеньке трапа. Я немного зазевался после посадки в Домодедово, размышляя, кому бы мне первому позвонить из аэропорта, если не увижу среди встречающих Степана Арамовича.

– Он самый, – признался я, не видя причин отпираться.

– Меня Виктор Николаевич за вами прислал. Пройдёмте в машину. Это у вас все вещи, или что-то в багаж сдавали? – кивнул мужчина на мой «тревожный чемоданчик», который я не так давно завёл для неожиданных командировок.

Чёрная Волга стояла чуть в стороне, прикрытая тушей длинного автобуса, в который неспешно брели пассажиры нашего рейса. На Виктора Николаевича, представлявшего в одном памятном разговоре интересы клана Андропова, я и сам планировал выйти через Микояна. Не ожидал, правда, что он первым проявит инициативу.

– Все, – коротко подтвердил я, и закинул свой баул – переросток в багажник, открытый вышедшим из автомобиля водителем, – Вот только меня встречать могут…

– Степан Арамович в курсе, если вы про него говорите.

– Отлично, – порадовался я. Значит с Микояном мои передвижения уже согласованы.

– В «кремлёвку», – скомандовал встретивший меня мужчина шофёру, и Волга, рыча форсированным двигателем, понеслась к неприметным воротам на краю поля.

«Кремлёвка» есть «кремлёвка». Здесь престижно и лечиться, и работать. Паркетные полы, «анкетные» врачи. Легендарное заведение. Люди верят, что если попал сюда, то тебя обязательно спасут.

Виктор Николаевич нашёлся в просторном фойе второго этажа. Сидел один, отрешённо уставившись в картину на стене, где красовался посредственно нарисованный пейзаж. В этом крыле здания шума не слышно. В коридоре безлюдно, если не считать маячащей у дверей охраны. Все кабинеты закрыты.

– Приехал? Вот и хорошо. Вовремя ты. Сможешь помочь? – невыразительным голосом спросил у меня «серый кардинал» андроповского клана, движением руки отпуская моё сопровождение.

Сразу видно, что он сильно устал, и порядком понервничал. Посеревшее осунувшееся лицо застыло, как маска, сам сутулится, пальцы подрагивают.

– Конечно помогу. Только с врачом надо сначала поговорить. Желательно с тем, который оперировал.

– Он сейчас в реанимации. Одного из наших сразу насмерть, а второй очень тяжёлый. Боятся, что не вытянут его.

– Юрий Владимирович как? – я прикрыл на секунду глаза, просчитывая варианты.

– Сказали, что состояние тяжёлое, но стабильное.

– Так. Мне срочно надо попасть в реанимацию. Делайте что хотите, но я там должен появиться очень быстро и в полном их обмундировании.

– Павел, вы наверное не поняли. В реанимации один из телохранителей, а Юра у себя в палате.

– Всё я понял. Человека спасать надо и лучше всего начать с телохранителя. Вы думаете врачи дадут мне нормально работать, если я не покажу, на что способен? – азартно потёр я руки, почувствовав, что нашёл верное направление, и ощутив просто ударную дозу Веры, подбросившую собеседника, – Сейчас вытащим безнадёжного, а потом и с тяжёлым поработаем.

Ого, как у нас оказывается начальство умеет быстро двигаться! Виктор Николаевич моментально переместился на середину коридора, и целую минуту изображал из себя ветряную мельницу, превратившуюся в милиционера – регулировщика. Безжизненный коридор взорвался звуками, топотом и руганью. Двое здоровенных парней куда-то тащили упирающегося врача, а ещё один врач шёл за ними следом и отчитывал на ходу распоясавшуюся молодёжь.

Дежурная медсестра уселась к телефону и срываясь на крик, требовала прихода старшей операционной сестры.

Скрежеща колёсами, задребезжала чахлыми сочленениями каталка, на которой доставили пакеты со спецодеждой. Где-то громыхали двери, стучали, срываясь на бег, кованые каблуки.

В реанимационное отделение попали через пятнадцать минут. Именно столько времени потребовалось на облачение меня в одежду, умывание, протирание и тихий скандал за дверями хирургической палаты. Наконец в приоткрывшуюся дверь мне махнули рукой, разрешая зайти.

– Мне будет нужна ваша помощь, – предупредил я разгневанного хирурга, сердито сверлящего меня взглядом. Подозреваю, что широкая хирургическая маска скрыла от меня не только презрительное выражение его лица, но и изрядный румянец, оставшийся после жаркого спора с заведующим отделением, – Мне надо две – три минуты на диагностику, а пока коротко скажите, что с ним.

– Слепое пулевое ранение. Задето сердце. Большая кровопотеря. Рану почистили, мышцу ушили. Перикард дренируем, но наблюдается угасание, – нехотя выдавил из себя хирург, подозрительно разглядывая мои манипуляции с наложением рук и их перемещением по телу больного.

– Так, удачную проекцию нашёл. Сейчас, по моему кивку, наполовину выводите дренаж, а по второму кивку полностью его убираете. Работаем, – я постарался, чтобы мой голос прозвучал как можно увереннее. Всё-таки фокусировка заклинаний у меня отработана не настолько хорошо, чтобы я мог отвлекаться ещё и на голосовые команды помощникам.

Я закрыл глаза и сосредоточился. Сфокусировать проекцию заклинания до размеров грецкого ореха, чуть сплющить, вытянуть горизонтально, немного раздуть в центре. Этакая фигура выходит, похожая на нераскрытую ракушку устрицы. Киваю. Дренаж с места не двигается. В бешенстве вскидываю голову, и врач, сам себе не веря, начинает мне помогать, выводя дренаж из раны. Заклинание. Есть первый этап. Второй фокус размазываю в виде лепёшки, закрываю ей медицинский разрез мышцы. Снова киваю, и как только дренаж выходит из разрезанной мышцы, применяю ещё одно заклинание.

– Сведите края раны и держите. Без моей команды не отпускать, – командую я хирургу, меняя расположение рук. Мощное заклинание с браслета фокусировать сложнее. Долго перемещаю ладони, а то и отдельные пальцы, подбирая их оптимальное положение. В конце концов справляюсь и с этим. Наше переплетение рук со стороны наверно выглядит полным абсурдом. Забираю энергию из накопителя, выталкиваю из браслета заклинание и чуть подождав, на подрагивающих ногах отхожу в самый тёмный угол операционной. Ухватив по дороге пару марлевых салфеток, снимаю маску, очки и протираю слезящиеся глаза и потный лоб. Не рассчитал я с мощными осветительными лампами над столом. Под конец почти вслепую пришлось работать. Ослепили они меня.

– Вы что себе позволяете в операционной, – шипит из-под маски эскулап, удерживающий края раны.

– Отпускайте, – командую я вместо ответа, блаженно закинув голову с закрытыми глазами, и глупо улыбаясь. Хоть сил потратил и больше, чем рассчитывал, но зато я точно знаю, что только что справился со сложнейшей операцией. Труднее всего оказалось постоянно удерживать диагностику, так и норовившую сорваться в момент каста заклинаний исцеления.

Из состояния эйфории меня вывел усиливающийся гомон у стола. Пришлось надевать очки и выбираться из тёмного уютного уголка. У стола толпились три врача и две медсестры. Ну, допустим, завотделением я видел. Он в операционную зашёл вместе со мной и остался стоять у дверей. Медсестру я тоже заметил. Она что-то перебирала на столике у стены, негромко погромыхивая эмалированными кюветами. А вот когда остальные зрители появились, непонятно.

– Но как? Как это возможно? Вы посмотрите, даже рубца не осталось, – сотрясал воздух хирург, помогавший мне при операции. Зря он так. Рубчик есть. Правда совсем незначительный, но всё равно заметно, что рана тут была.

В это время наш больной открыл глаза и попробовал пошевелиться. Быстро он в себя пришёл. Цвет лица ещё землистый, но дышит уже хорошо. Грудь ходуном ходит. Мощный парень.

– Лежите, лежите, – первым среагировал я, – С вами всё в порядке. Вы потеряли много крови, так что дня два надо будет отлежаться. Да и организм – штука инерционная. Он у вас ещё не перестроился обратно. Отоспитесь, кровушку восстановите и с чистой совестью на выписку.

Похоже, что я сказал что-то не то. Ишь, как врачи-то на меня уставились…

– Два дня… Вы с ума сошли… – прервал меня заведующий отделением.

– Ай, да хотите завтра выписывайте. Только тогда сегодня ему сок гранатовый найдите, а завтра грамм сто вина красного хотя бы дайте на завтрак, и мяса побольше, – с досадой выдал я этому скопидому. Я понимаю, что больница у них не резиновая, но могли бы и совесть иметь. Парень-то сколько крови потерял…

– Не – де – ля. Это минимум после реанимации и такой операции, – назидательно продекламировал хирург, выделяя каждый слог взмахом указательного пальца.

Упс-с… Промашечка вышла. Первый раз столкнувшись с целителями – магами, я тоже был поражён эффективностью их лечения. Вроде совсем недавно мимо тебя пронесли окровавленного и израненного воина, а к вечеру смотришь, он уже с друзьями в трактире отмечает своё выздоровление и избавление от ран. Пусть ещё немного бледный, но уже здоровый, пьяный и весёлый.

Мда, позабыл я на радостях об иных реалиях в этой жизни. Врачи тут лечат всерьёз и не торопясь, раз уж тебя угораздило попасть к ним в лапы.

– Да сбежит он от вас дня через три – четыре, – предрёк я наиболее вероятный исход событий, представив, насколько сильно надоест за это время здоровому мужику валяться без дела на больничной койке. Я сам год назад из больницы удрал, как только смог.

От дальнейших разговоров сбежал, напомнив присутствующим, что у нас есть ещё один пациент. Вяло сопротивляющегося хирурга я вытащил следом за собой, собираясь его подробно расспросить, что и как он делал с Андроповым. Кстати, а почему он обе операции проводил? Других не нашли? Выяснить эту пикантную подробность не успел. Виктор Николаевич, меривший коридор энергичными шагами, по военному чётко развернулся через плечо на звук открываемой двери и устремился к нам навстречу.

– Что с Игорем? – с неподдельной тревогой в голосе спросил он у меня.

– С ним всё хорошо. Скоро выпишут, – поторопился я его успокоить.

– Не может быть! Врачи сказали, что он не жилец…

– Я не врач, – сходу открестился я от вовлечения меня в подобный круг избранных, и тут же сообразил, что ответ неверный. Виктор Николаевич сердито вскинулся, а хирург, чуть слышно пискнув, попытался скрыться мне за спину. Пришлось на ходу выкручиваться из сложившейся ситуации, – Но хирургу нашему вы крепко задолжали. Рану он шикарно почистил и обработал. Всё зашил. Мне осталось только три царапины заживить. Делов-то на пять минут оказалось. Кстати, можете сходить, пообщаться. Парень в сознании и весьма в неплохом состоянии.

Издав негромкий рык, Виктор Николаевич тут же позабыл про нас и ринулся к дверям. Вряд ли его смогут удержать поредевшие ряды обитателей операционной. Шансов у них, как у стада овец против атакующего волкодава.

Я только сейчас сообразил, кого же мне напоминало лицо прооперированного больного. Самого же Виктора Николаевича, помолодевшего лет этак на тридцать – тридцать пять.

Полчаса в кабинете хирурга мы провели с пользой. Поговорили, выпили кофе, поели. Обед организовала медсестра, с доставкой в кабинет. Сложности нынче с передвижением по больнице. Не будь у нас сопровождающего, из подчинённых Виктора Николаевича, мы бы и до кабинета не добрались.

Картина с лечением Андропова выглядит не лучшим образом. Две пули. Одна прошла навылет, вторую достали. Даже если я полностью восстановлюсь, за один раз мне всё не осилить.

Используя хлебный мякиш и черкаясь на бумаге, попробовал объяснить Борису Львовичу, нашему хирургу, как я фокусирую зоны воздействия своего лечения. Да, с малыми заклинаниями я работать могу, и форму им меняю, а вот с тем, что у меня в браслете, всё сложнее. Если я его и могу сфокусировать, то только в шар, с небольшими изменениями в размере. Перекрывать общим, мощным заклинанием не долеченные точечно участки, дело опасное. Можно наделать кучу ненужных шрамов и спаек, или не полностью долечить какой-то участок.

Следующая проблемка в том, что повторно наркоз делать никто не разрешит, а Андропов хоть и в тяжёлом состоянии находится, но он в сознании. Понятное дело, что лечение у меня менее болезненное, чем хирургическая операция, но тоже ощущения такие бывают, что мало не покажется. На себе прочувствовал.

Понемногу начал складываться план. Лечить стоит в два – три этапа. Точнее будет ясно после диагностики. Диагностику буду делать когда появится Виктор Николаевич и обеспечит доступ к телу. Пока сидим, отдыхаем, разговариваем.

– Борис Львович, а как так получилось, что обе операции пришлось проводить вам? Неужели во всей больнице не нашёлся ещё один хирург? - пользуясь возникшей передышкой, задал я вопрос про заинтересовавший меня непонятный момент.

– Хех, – довольно отозвался хирург, поудобнее устраиваясь в кресле и со вкусом потягиваясь, до хруста суставов, – Расскажу вам одну притчу. Богатому бизнесмену как-то в руки попал большой алмаз. Только вот беда, он был с трещиной посередине. Если его удачно расколоть на две части, то после огранки могли бы получиться два дорогих бриллианта. Но ни один ювелир не брался за работу, опасаясь, что при раскалывании камень разлетится на много маленьких осколков. Согласился один лишь старый Цимерман. На глазах у клиента он позвал к себе ученика и велел расколоть камень. Взяв камень, паренек положил его на ладонь и один раз ударив по алмазу молоточком разбил его на две части. «Вы знаете шо это за камень и сколько он стоит, и я знаю, а Моня не знает. Поэтому рука его была тверда и он таки это сделал» – объяснил ювелир свой поступок потрясённому клиенту. Вот и у нас, в медицине, так же. За каждым маститым врачом стоят коллективы, кафедры, больницы, институты. Не хотят они рисковать. Такой специалист в консилиуме охотно поучаствует, а вот резать доверит мне.

– Знакомая тактика, – улыбнулся я, слушая рассказчика, – В случае непредвиденного итога никто из именитых не пострадает, а в случае удачного исхода – это они приняли правильное решение.

Поговорить на интересную тему не удалось. Неожиданно появившийся Виктор Николаевич заметно ожил, но от этого не стал менее напряжённым, скорее наоборот, лихорадочного блеска в глазах добавилось.

– Надумали что-нибудь? – сходу поинтересовался он у нас.

Мы с хирургом переглянулись, и я коротко изложил наш план, не особо вдаваясь в подробности.

– Пять дней? – повторил Виктор Николаевич срок, который я озвучил в конце. Он покачал головой и недовольно выпятил губы, – Много. Очень много. Недопустимо много. Неужели нельзя сделать так же, как с Игорем?

– Нет. Даже если я полностью восстановлюсь, то и в этом случае сил не хватит. Незалеченные ранения внутренних органов опасны тем, что при общем хорошем самочувствии они могут подвести в любую минуту. Одно дело, когда Юрий Владимирович лежит. Но вы же хотите, чтобы он смог начать двигаться. А если от нагрузок у него что-нибудь лопнет? Борис Львович, покажите Виктору Николаевичу перечень повреждённых органов.

– Не надо, – отмахнулся Виктор Николаевич, – Уже знакомили. Пошли-ка Павел, прогуляемся.

Прогулялись мы быстро. Почти бегом добежали до уже знакомого фойе, где Виктор Николаевич включил цветной телевизор и указал мне на диван перед ним.

– Тут можно спокойно говорить, а в кабинетах и палатах не стоит, – как о чём-то совершенно обыденном сказал он, оставив звук телевизора включённым, – Как ты думаешь, кто стоит за покушением?

– Хо… Вопросы у вас, однако… – удивлённо выдохнул я, невольно оглядевшись вокруг, – С моим знанием ситуации возможны только наиболее очевидные предположения. И то без гарантии, что не попаду пальцем в небо. Как я догадываюсь, у Юрия Владимировича появилось приличное количество недоброжелателей. Про чистки среди коммунистов вся страна говорит. Наверняка номенклатуре нравилось жить спокойно, и чувствовать себя «непотопляемыми». Скорее всего, ниточки и наверх повели. Для организации покушения одного человека с пистолетом недостаточно. Должна быть заинтересованная группа лиц. Выгодоприобретатели, так сказать. Скорее всего у них и кандидатура преемника подготовлена заранее.

– Да, кубло мы знатное разворошили. И с ниточками ты угадал. Есть они, на самый верх порой тянутся. Кандидатуру тоже, похоже, приготовили. Послезавтра внеочередное заседание Политбюро назначено. Дело к тому идёт, что Юру могут сместить и отправить восстанавливать здоровье, а на его место…

– Черненко, – эту фамилию я выдавил сквозь зубы, и по реакции собеседника понял, что угадал.

– Кто сказал? – прошипел мне в лицо Виктор Николаевич, больно ухватив меня за запястье. Словно стальной наручник стиснул. Силён, старикан.

– Сон приснился, вещий. Сначала Черненко музыкантов сажает и реформу образования проводит, потом Горбачёв виноградники рубит и страну разваливает, – поделился я некоторыми знаниями из будущего.

Слишком мощно сработала в голове логическая цепочка на Черненко, и связанные с ним аресты музыкантов по сфабрикованным делам. Я – музыкант. Если честно, то причину, чтобы меня можно было посадить, с моими-то фокусами, безусловно можно найти. Тех же усилителей с колонками лет на десять хватит, при творческом подходе нынешних следователей и судей. Есть среди них «специально обученные люди», которые не стесняются в методах и средствах. Такие кого хочешь посадят.

– А дальше? – потребовал Виктор Николаевич продолжения рассказа.

– Дальше… Дальше СССР закончился, ГДР и ФРГ объединились, союзные республики ушли в самостоятельное плавание, и крепко невзлюбили капиталистическую Россию. Страны СЭВ быстренько перекрасились под соседей капиталистов, поцеловали их главнюков в попу, и зажили счастливой жизнью «банановых» республик.

– Ладно. Сон свой позже расскажешь. Думаю, не один я захочу послушать, что же такое может в кошмарах привидеться. Я тебя сюда не для этого вытащил. Ответь честно – есть ли хоть какая-то возможность сделать так, чтобы послезавтра утром Юрий Владимирович смог появиться на заседании Политбюро?

– Серьёзно вас припёрло, – как бы про себя заметил я вслух, прокручивая в голове различные варианты своей возможной помощи.

– Ты даже не представляешь, насколько, – вполголоса подтвердил Виктор Николаевич, почти заглушенный скороговоркой спортивного комментатора, доносящейся из телевизора.

Варианты… Есть ли у меня варианты… По самым радужным подсчётам, в одно лицо я Андропова может и подниму, но времени на реабилитацию у него почти не останется. Своим ходом он может и не дотянуть до нужного кабинета в Кремле. А то и там упадёт не в самый подходящий момент. Теоретически, можно его не долечивать. Ставки, похоже так высоки, что о частичной потере здоровья уже можно не думать. Как говориться – или пан, или пропал. Может сработать, а может и нет. Целитель из меня аховый. На что-то серьёзнее, чем откровенный примитив и послойное лечение, я не гожусь. Так что точные медицинские прогнозы – это явно не то занятие, которым мне стоит заниматься. Чем я рискую при этом варианте, и как могут упасть кости Судьбы? Не радостно, если подумать. Тем не менее идею сохраняем, как плохой, но рабочий вариант, гораздо менее рисковый, чем первый.

Третий вариант – чистая афёра. Я успею зарядить накопитель, и тогда у меня появиться возможность дважды, вслепую, запустить заклинание с браслета. Теоретически такого лечения должно хватить с избытком. Что там и как срастётся – один сарматский бог ведает. Или тот сарматский производитель, кто этот браслет создавал. Повезёт – вылечит, не повезёт… так не повезёт.

Эх, мне бы как в той притче, про ювелира… Ученика, который не думая бы бац, и в дамках. Хм, есть у меня двое ученичков в Свердловске, оба будущие медики, но они пока не потянут.

Эврика! У меня же есть УЧЕНИЦА! Маг Жизни!! Правда, совсем ещё маленький, и не совсем ещё маг…

Так. Успокоился. Взял себя в руки. Считаем…

Маги Жизни – явление среди волшебников не частое. Иногда Жизнь называют Пятой стихией. С моей точки зрения – это надуманный комплимент, который лишь частично совпадает с правдой. Сильные маги этой школы могут трансформировать свое или чужое тело и придавать ему любую форму. Все живые существа становятся глиной скульптора в руках Мастера Жизни. Его команды управления жизнью безупречны, они привносят идеальную гармонию в потоки жизненной энергии.

Ольга, внучка Микояна, как Целитель уже превосходит меня по эффективности лечения. До Мастера ей ещё очень далеко. Занимался я с ней совсем немного. Я успел научить её трём целительским заклинаниям начального уровня, а однажды мы даже потренировались «на кошках».

Котёнок, найденный во дворе – маленький и отважный комочек ярости и боли, не давал себя осмотреть. В конце концов мы замотали его в полотенце, оставив снаружи только голову и раненую лапку. Котёнок пострадал в неравной схватке с дворовыми псами. Нижняя часть передней лапы безвольно болталась, и причиняла ему не шуточную боль.

Заклинание Целительные Ладони Ольга изучала под моим контролем. Использовать мыслеформы она ещё не умеет, поэтому ей приходиться заменять их жестами и тихой речью. Сформировав плетение, которое я проверил, Ольга положила свои ладони поверх моих и активировала заклинание. Котофейка замер и впервые за всё время нашего с ним знакомства, перестал издавать звуки. До этого он не умолкая ни на секунду пищал, шипел и фыркал. Положив котёнка, завёрнутого в полотенце, на диван, я совсем было приготовился к диагностике, но тут кошару начало сильно корчить. Он выгибался, катался с боку на бок и отчаянно скрёб всеми лапами, стараясь освободиться от пут. Я слегка помог котику, ухватив край полотенца, о чём тут же пожалел. С диким мявом котёнок ринулся с дивана, совершая кульбиты в воздухе и разматывая полотенце, а потом начал забег по комнате. Первый круг он прошёл низом, но уже на втором начал набирать высоту, перейдя на стулья, стол, тумбочку, телевизор, штору и спинку дивана.

Разбушевавшегося разрушителя удалось выпереть в подъезд с помощью веника, которым я ловко подправил траекторию его перелёта со шкафа на гардины. Из подъезда раздался стук ведра, покатившегося по гранитным ступеням лестницы, затем во дворе коротко и озадаченно протявкали собаки, заплакал ребёнок и загремело железо на гаражных крышах.

– Сначала прибираемся, пока мама не пришла, а потом начнём разбираться, что мы не так сделали, – предложил я юной волшебнице, оглядывая учинённый котярой разгром.

Конечно же, мы не успели. Нашей магией не заштопать порванную штору, не собрать пух из разорванной подушки и не собрать обратно разбитый цветочный горшок.

К счастью, ругать нас не стали. Смеющаяся женщина, вернувшись с балкона, рассказала нам о победном шествии нашего пациента на улице. Судя по её словам, по двору пронёсся не вылеченный котик, а скачущий чертёнок на реактивной тяге.

Разбираться с магией пришлось долго. Ольга явно плеснула котейке лишней Силы, но я почему-то не ощутил значительного её переизбытка, когда контролировал создание заклинания. Тем не менее котёнок вылечился очень быстро, и превратился в ураган.

Когда-то давно, совсем в другой жизни, одна знакомая студентка – целительница рассказывала мне про «эффект Вельмины». Высочайшие проявления Сострадания позволяют опытным целителям дотягиваться до бесплотных сущностей Древних Хранителей, заимствуя у них частичку мастерства. Заклинания исцеления становятся в разы сильнее, и приобретают новое качество идеального исцеления.

Скорее всего Ольга прилично «страданула», жалея котика, и эйфория животинки от рвущейся наружу энергии превзошла даже знаменитый эффект валерьянки.

От воспоминаний меня оторвало демонстративное покашливание Виктора Николаевича. Видимо я опять ненадолго ушёл в себя, и не назвал даты возвращения. Впрочем, у меня это уже входит в привычку. Иногда помогает выбрать верное решение.

– Итак, мы остановились на вопросе про послезавтрашний день. Сможешь успеть поставить Юру на ноги? – напомнил мне задачу Виктор Николаевич.

– Мне надо позвонить Анастасу Ивановичу. Без его разрешения один из вариантов не осуществить, – проговорил я, стараясь, чтобы это прозвучало как можно твёрже и весомее. Без решения Микояна я никому про Олю и слова не скажу.

Виктор Николаевич какое-то время разглядывал меня прищурившись, словно диковинную зверушку, но потом согласно кивнул головой. Мы пошли в один из кабинетов на этом же этаже.

– Подожди меня в коридоре, я сначала сам объясню Анастасу ситуацию, – скомандовал он, открывая дверь своим ключом.

Спустя несколько минут я тоже переговорил со старшим Микояном, терпеливо дождавшись, пока Виктор Николаевич не оставит меня с ним один на один, выйдя в коридор.

– Он согласился? – спросил он у меня, запирая дверь.

– Да, – ответил я.

Мы вернулись в фойе.

Там я слегка прокашлялся, готовя речь. Ещё незабвенный Королёв, отец советской космонавтики, выработал необходимые требования к объяснениям проектов перед партийной элитой. «Чтобы было понятно даже шестиклассникам» – говорил он своим сотрудникам.

Оба варианта: один мой сольный, а второй с участием Ольги, я изложил коротко и понятно. Скрывать слабые стороны, неизученность приёмов и возможные последствия тоже не стал.

– Значит, внучка Микояна… Понятно теперь, что он так за тебя переживает. Уверен, что можешь держать её лечение под контролем?

– Постараюсь. Полной уверенности нет, но хуже точно не сделаем, – пообещал я и направился ближе к электричеству. Начнём лечение часа через два, поэтому я договорился о «подзарядке» около местной трансформаторной станции.

– Откуда здесь дети? Почему шум в коридоре? Немедленно покиньте помещение, – уже с минуту бушевал перед нами забавный толстячок в белом халате, периодически топая ногой и тараторя с такой скоростью, что я не успевал вставить ни одного слова в его нескончаемый словесный поток.

Анастас Иванович и Виктор Николаевич ушли что-то «организовывать», хотя я думаю, что они просто собрались обсудить сложившуюся ситуацию подальше от любопытных глаз и ушей.

Мы с Олькой устроились у телевизора в фойе, и смотрели очередной выпуск «Ну, погоди», смеясь над проделками зайца и комментируя неудачи волка. Тут-то на нас и налетел этот крендель, и сходу начал нас строить. Я встал с диванчика, и сделал полшага вперёд, прикрывая девочку. Впрочем, сердитый врач девчонку не испугал. Она пристроилась у меня под рукой и боевито выглядывала оттуда время от времени.

– Бу-у, – услышал я её голос, и одновременно увидел высунувшуюся из-за меня руку. Девочка негромко щёлкнула пальцами, выпятив указательный в сторону врача, словно пистолетик. И наступила тишина…

Орущий недавно врач беззвучно пошлёпал губами, постучал себя по. горлу и с ужасом уставился на девочку.

– Это я на Сашке Игнатьеве натренировалась. Та-акой дура-ак. Думает, раз у него дедушка генерал, так и он на всех орать может. Правда здорово? – спросила Ольга, дёргая меня за рукав.

– И надолго ты его права голоса лишила? – любуясь притихшим врачом, поинтересовался я у девочки.

– Сашке на всю перемену хватает, – пожала плечами юная хулиганка.

– Здорово, – восхитился я, глядя, как мужик делает ещё одну попытку для проверки своего звукоизвлечения, – Научишь?

– Я не умею так же, как ты показывать. Давай я на него чуть помедленнее ещё раз бумкну, а ты посмотришь, – сделав невинные глазёнки, предложила мелкая хитруля.

Врач, догадавшись, что ему уготована роль безмолвного манекена, начала наших экспериментов дожидаться не стал. Резко стартанув с места, он покинул зону конфликта весьма бодрой рысцой. Сообразительный попался.

От перевозки Андропова в хирургическую палату мы отбрыкались с трудом. Мне там мешает свет, а Ольге не дотянуться до тела, лежащего на столе. После недолгого спора со знакомым хирургом мы нашли компромиссный вариант. Повязки с больного снимут, но наружные отверстия ран будут до последнего момента закрыты стерильными накладками. Такой вариант нас полностью устраивал, да и девочке рановато ещё раны рассматривать.

– Смотри, как я буду делать и запоминай, – наладив Контакт, я стал транслировать Оле действие заклинания диагностики, – Начнём мы с самого донышка. Я формирую шарик заклинания, а потом подвожу его к нужному месту. Теперь, чтобы вылечить весь участок, я немного сожму его в лепёшечку. Тебе хорошо видно?

– Да. Па-аш, а почему ты не хочешь сразу обе плёночки вылечить? – спросила Ольга, рассматривая транслируемую картинку, на которой повреждённые участки выглядели, как плёнки разного цвета и толщины.

– По одной надёжнее, да и где мы потом найдём такого доброго дядю, чтобы потренироваться. Опять придётся на кошках учиться.

– Да уж… – протянула девочка, и с сомнением посмотрела на Андропова, – Надеюсь этот потом не станет по шкафам носиться.

– Первую плёнку лечу я, а вторую ты. Смотри, как я это делаю, – я ненадолго замолчал, и использовав заклинание, показал, как затягивается ранка.

– Теперь ты. Формируй заклинание, а я его сфокусирую. Так. Можешь запускать, – Оля махнула правой рукой, продолжая левой держаться за меня, – Нормально получилось. Ты как себя чувствуешь, Силы хватает?

– А мы сегодня только этого дядю лечить будем? – поинтересовалась юная целительница.

– Да, а что?

– Пф-ф. На этого у меня и одной Силы хватит, – гордо повела она плечиком.

– Ой, кто-то у нас похоже похвастаться любит, – подбодрил я Олю обычным нашим трёпом, – Ладно. Теперь снова моя очередь. Тут у нас мышца повреждена. Видишь, как её искромсали, когда пулю вытаскивали. Значит заклинание мы вытянем вдоль разреза длинненьким язычком.

Потихоньку, слой за слоем, мы закончили с обеими ранами. Моего запаса Силы не хватило и пришлось немного позаимствовать из накопителя, а Ольга работала спокойно. В отличии от меня она почти всю операцию простояла с закрытыми глазами, сосредоточившись на картинке диагностики. Поэтому вряд ли заметила, что слушая наши разговоры Андропов нет-нет да и сдерживается, чтобы не расплыться в улыбке. Больно уж губы у него подозрительно подрагивают.

– Ну всё. Мы закончили, – сообщил я хирургу, и притихшим в углу Анастасу Ивановичу с Виктором Николаевичем, – По моему пациента. неплохо заштопали.

– Не то слово. Просто замечательно вылечили, – похвалил нас Андропов, открывая глаза, – Я и сам наблюдал, как и что у вас получалось. Даже глаза побоялся открывать, чтобы картинка не пропала. Спасибо вам, юные доктора.

Упс-с. Выходит моя трансляция через Контакт не только Ольге была видна. Недоработочка вышла. Как-то я не подумал о такой возможности.

– Это вам спасибо, дядя Юра. Если бы не вы, Паша меня опять бы на кошках тренировал, а они такие вредные, царапаются и подушки рвут, – выпалила Оля, застеснявшись, – А вам больше никого не надо вылечить?

– Оля, нам на сегодня хватит. А завтра дядя Юра выздоровеет, и сам кого надо так вылечит, что мало не покажется, – строгим голосом сказал я маленькому чуду, прижимая её к себе.

– Обязательно вылечу, – пробормотал Андропов, поворачиваясь к подошедшему Виктору Николаевичу и старшему Микояну.

– Павел, вы ещё что-то будете делать? – спросил у меня Виктор Николаевич.

– Да. Я бы с часок понаблюдал на всякий случай, а то мало ли что, – кивнул я ему в ответ.

– Отлично. Тогда я провожу наших спасителей, и вернусь. Как раз успеете нам про сны свои вещие рассказать.

С «вещими снами» мы в час не уложились. Из палаты я ушёл заполночь. Сам не смог успокоиться, пока не рассказал про космос, электронику, финансовый бум и мирное противостояние, как я его себе вижу. Выкладывал только факты. Выводы и без меня сделают.

* * *

Внеочередное заседание Политбюро ещё не началось, когда в зал, неожиданно для всех зашёл Андропов.

– Извиняюсь за опоздание, но почему-то меня никто не соизволил известить о проводимом заседании, – звучно проговорил он во всеобщей тишине, – Разрешите, Михаил Андреевич, я займу своё место? – подойдя к председательскому креслу, навис он над Сусловым.

В зал зашли шестеро крепких сотрудников, и под их надзором трое участников заседания покинули зал. Черненко, которого выводили последним, попытался оглянуться в дверях, но не успел.

Глава 12

СССР. г. Москва. Гостиница «Ленинградская». Постоянное Представительство концерна «Сименс АГ» в СССР. 24 ноября 1977 года. 9 часов утра.

– История сотрудничества нашего концерна с Россией начинается с 1851 года. С поставки первых пишущих телеграфов. В 1853 – 55 годах мы провели телеграфные линии по следующим городам Российской Империи: Москва – Киев – Одесса – Севастополь, Санкт-Петербург – Кронштадт, Санкт-Петербург – Гельсингфорс – Або, Санкт-Петербург – Варшава. Общая протяженность телеграфных линий в России составила 9000 км.

Ага, а потом образовался и русский подданный, купец первой гильдии Карл Фёдорович Сименс, получивший личное дворянство. Забавный факт.

Как и российские города Варшава, Гельсингфорс и Або. Гельсингфорс – это, как я понимаю, бывшее название Хельсинки. Запомню.

Чего только не узнаешь, если Историю чуть копнуть вглубь. Например, что один из соратников Ленина, Леонид Красин, был до революции техническим директором заводов Сименс в Петербурге. От этого же картавящего немца только что узнал.

Докладчика слушаю вполуха. Руководство Представительства Сименса или чем-то шибко занято, или ещё в дороге. Местный аниматор развлекает нас историей дружбы своего концерна с моей страной, и цветными слайдами. Странно, но тот период деятельности концерна, когда на него работали тысячи узников Освенцима, он нам не озвучил. Наверно Сименс считает такой фактик незначительным для своей истории. Спросить, что ли… А-а, впрочем, пусть его болтает. И так понятно, что первоначальный капитал Сименсы в России сделали. Впрочем, не украли, как некоторые, а реально заработали.

Пока суть да дело, успею продумать, что мы можем немцам предложить, и чего нам от них нужно.

По текущим разработкам мы их обгоняем.

Зато по практике крупных реализованных проектов они нас перекрывают, как цунами таракана. Это я про свою организацию. Одна автоматизация прокатного стана в Череповце чего стоит. Самый высокопроизводительный прокатный стан в мире. Прокат металла из слябов в лист со скоростью семьдесят километров в час. Шесть миллионов тонн проката в год. Красавцы, что тут сказать.

Про то, что в каждой центральной республиканской больнице нынче появились системы функциональной диагностики Сименс, я выслушал, слегка поморщившись.

Для немцев это достижение, а для меня – камень преткновения.

У меня уже шесть студентов – медиков в учениках. Скоро магическое медучилище впору открывать. С двумя колечками – артефактами на пальцах они у меня и диагностику делают, и лечат. Лечат, правда, слабовато, а вот в диагностике покруче Сименса будут.

– Буквально на днях компания представила Эхопан – импульсную ультразвуковую систему для неинвазивного исследования сердца, – честно отрабатывает свой хлеб немец, и щелкает пультом слайдомёта, демонстрируя картинки с прибором на фоне лучащихся счастьем врачей. Наверняка революционная штука, но против колечка, себестоимостью в тридцать семь рублей сорок копеек, не потянет. За стоимость одной такой немецкой установки я не одну сотню студентов вооружу артефактами, которые наловчился делать быстро. Заготовки я покупаю в магазине, а рунные скрипты наносит один знакомый ювелир. Фактически, на мне только активация.

Для немцев, в качестве основного аргумента у нас приготовлен Т-34. И это не шутка.

В НИИТТ, на основе микросхемы КА1515ХМ1 закончилась разработка (ГК Б.В.Ильичёв) многофункционального периферийного контроллера Т-34ВГ1, получившего официальное обозначение КА1515ХМ1-216 (в металлокерамическом корпусе) и КР1515ХМ1-216 (в пластмассовом корпусе). На экспорт они маркируются, как ULA1.[7]

Открывая ОКР, разработчики вспомнили легендарный танк, поэтому название Т-34 появилось не случайно. По сути эта микросхема – основа одноплатного ПК. В следующей модификации микросхемы у неё уже появится встроенная видеопамять со своим, отдельным контроллером.

Пока перспективы бытовых персональных компьютеров для людей, далеких от вычислительной техники, а к ним относится всё нынешнее руководство, ещё не очевидны. К тому же, в основной своей массе нынешние руководители – это люди весьма преклонного возраста.

Ага, вступительная часть кажется подошла к концу. Немец бодро стал закругляться, после того, как ему дважды помаячили в приоткрытую дверь. Спустя пять минут он откланялся, а в дверях появилось новое действующее лицо – руководитель местного отделения концерна Сименс.

– Как вы наверное знаете, в 1975 компании Siemens и японская Fanuc Ltd подписали соглашение в области продаж ЧПУ. В результате обе стороны получили возможность для изучения самых передовых образцов продукции, выпускаемой нашими компаниями. Понятно, что всеми тонкостями, схемами и технологиями мы друг с другом не делимся, но основные характеристики, вид, а иногда и программная совместимость нами соблюдаются. Среди образцов, предоставленных нашим японским партнёром в прошлом месяце, мы заметили несколько оригинальных изделий. Вроде бы и незначительные на первый взгляд вещицы привлекли внимание наших инженеров. Кроме удобства и современного внешнего вида, наши специалисты отметили элегантные и оригинальные решения, которые были применены в этих устройствах. Представьте себе их удивление, когда они обратили внимание на надписи «Сделано в СССР» на некоторых образцах, – седовласый импозантный немец русским языком владел практически в совершенстве. Лишь изредка в его речи проскальзывал лёгкий акцент, очень похожий на прибалтийский. Сейчас, закончив говорить, он с доброй отеческой улыбкой оглядел присутствующих, предлагая вместе с ним подивиться таким необычным надписям на японской технике.

– Мы подготовили список оборудования, которое наша страна может поставлять вашему концерну. К сожалению согласовать ваш запрос в полном объёме не получается, но мы готовы обсудить те позиции, в которых вам пока отказано, – не менее радушно улыбаясь, объявил глава нашей делегации.

Дмитрий Юрьевич, представитель Внешторга, выглядел не менее импозантно, чем руководитель отделения Сименса, а по ширине улыбки превосходил немца раза в полтора.

– Вот даже как. Значит, японцам вы готовы поставлять всё подряд, а нам, вашим историческим и стратегическим партнёрам, отказываете? Боюсь, руководство концерна подобные действия советской стороны оценит крайне негативно, – старательно изобразил немец лёгкую обиду и недовольство на своём не слишком выразительном лошадином лице.

– Вальтер Гансович, вы прекрасно знаете причину, по которой ваш концерн не может поставлять для СССР полный перечень производимой вами продукции, – мягко остановил его Дмитрий Юрьевич, немного удивив нас необычной интерпретацией отчества, добавленного к имени немца, – И мы знаем. Поэтому мы вас не обременяем теми заказами, в которых вы нам точно так же откажете. Согласитесь, что мы ведём себя крайне тактично.

– Да, определённые межправительственные соглашения связывают нам руки. Обратите внимание – нам, но не вам, – не захотел успокаиваться немец, продолжая упорствовать.

– Не может быть! – почти что натурально удивился руководитель нашей делегации, – Неужели вы всерьёз думаете, что в СССР можно купить всё подряд? Уверяю вас, что нет. Давайте, для примера рассмотрим нашу космическую технику, или авиацию. Вы же не станете делать запросы на покупку тех же наших спутников, или двигателей для военных самолётов.

– Мы не претендуем на то, что можно использовать в военных целях, но вот хотя бы те же программируемые пульты вы почему не хотите включить в список поставок? – Вальтер Гансович чуть сбавил напор и лицо его вновь приняло бесстрастное выражение.

– Этот вопрос не так сложно объяснить, – впервые за всё время открыл я рот, после разрешающего кивка нашего руководителя, – По сути своей универсальные программируемые пульты содержат большое количество новаций, на которые пока получены не все патенты. С фирмой Фанук всё получилось случайно. У них на оборудовании использовались проводные пульты. Кабель, толщиной с палец, и сам пульт, больше похожий на кирпич с кнопками. Работать с ними, когда само оборудование находиться в герметичном боксе, оказалось крайне не удобно. Более того, конструкция пульта не предполагала перенастройку операций самого оборудования. Мы не могли простейшие операции, следующие друг за другом с вполне определёнными таймингами, выставить в полуавтоматические цепочки. При перенастройке с изделия на изделие каждый раз надо было вскрывать герметичный бокс, и добираться до панели, установленной на самих центрах. Не знаю, поняли ли ваши инженеры, но пульт и его приёмный блок – это две части полноценного производственного компьютера. Таким образом, подавая запрос на поставку вам пультов, вы на самом деле претендуете на поставку вычислительной техники, не имеющей мировых аналогов. Кроме того, набор инженерных программ тоже оригинален и превосходит по своей простоте и быстродействию любую из известных нам на сегодняшний день. Ну, и последнее. Как вы только что сказали, вы не претендуете на то, что можно использовать в военных целях. Данный пульт с приёмным блоком, если его снабдить модернизированными армейскими моделями радиопередатчиков, вполне себе справится с дистанционным управлением танка или артиллерийского орудия. Думаю, что вы догадываетесь, какие виды техники могут быть переведены на беспилотный режим, если быстродействие компьютеров будет увеличено.

– Дай русским в руки лопату, они и из неё сделают оружие, – с досадой проворчал немец, – Но всё же, почему японцам вы начали поставлять это оборудование?

– Вы правы. Сапёрные лопатки у нас действительно применяют, как оружие, – меланхолично заметил один из самых незаметных членов нашей делегации. Единственный, чьё место работы нам не назвали при знакомстве, – А с японцами всё просто. Они в КОКОМ не вошли. Поэтому мы с недавних пор активно сотрудничаем уже с десятком самых крупных японских фирм. Сименс – мощный концерн. Наверняка вы сможете правильно сформулировать перед своим правительством необходимость пересмотра некоторых позиций по мировой интеграции производства. И просто так от вас не отмахнутся. Мы не рассчитываем на немедленный результат, но первоначальный импульс крайне желателен. Думаю, что после такого политического демарша ваш запрос на поставку нашей электроники, в обмен на отдельные узлы ваших металлообрабатывающих центров, будет решён положительно.

– То есть не сами центры, а просто отдельные детали механического оборудования… – хитро прищурился Вальтер Гансович, слегка изменив трактовку встречных поставок.

– Наименование ваших поставок для нас не принципиально. Можете называть их, как заблагорассудится, – с пониманием отнёсся глава нашей делегации к предложению немца.

Действительно. Зачем нам прописанное в контракте упоминание об узле металлообрабатывающего центра, если то же самое можно назвать, как электродвигатель такой-то марки с комплектом навесного оборудования, или ещё как-то так. Немецкий язык знаменит своими зубодробительными названиями. Иногда такое завернут, что и с десятого раза не разберёшь, что они имели ввиду.

– Могли бы мы узнать, что вы ещё предлагали японским фирмам? Я имею ввиду не только фирму Фанук, – перешёл к следующей стадии переговоров представитель Сименса.

– В основном мы предлагали совместное производство переносных устройств разной сложности и назначения. Как вы знаете, наша страна производит самые мощные и компактные аккумуляторные батареи в мире. В последние месяцы мы серьёзно продвинулись в разработке и производстве микросхем. Достаточно сказать, что по плотности монтажа, быстродействию и производительности наши микросхемы в три – четыре раза лучше, чем их американские аналоги, – начал я отыгрывать свою роль в отрепетированном спектакле. К переговорам с Сименсом мы готовились не один день, и в качестве репетиций уже «окучили» этим же составом делегации одну французскую и три японские фирмы, – Мы предлагаем две модели аудио плееров, обычный проигрыватель и почти такую же модель, но с возможностью записи, диктофон, портативные рации, переносной телефон, карманную игровую приставку, переносной компьютер, электронный фотоэкспонометр, электронные наручные часы, системы автосигнализаций, различные пульты для телевизоров и прочих радиоустройств. Кроме электроники у нас есть бытовые приборы, такие как беспроводная электробритва, машинка для стрижки волос, фонарик, с временем работы в восемь часов, беспроводная отвёртка и многое другое.

Во время своего монолога я вытащил из карманов плеер и телефон, снял с руки часы. Подтянув к себе портфель, достал из него электробритву и планшет.

– Кроме переносных устройств у нас есть оригинальные разработки более серьёзных стационарных устройств, но о них пусть расскажут мои коллеги, – попытался я закончить свою часть выступления.

– Одну минуту. Я бы хотел получить дополнительную информацию по этим изделиям, – вполне ожидаемо среагировал немец, показывая на планшет и телефон, – Действующие ли это образцы и каковы их возможности?

– Вся аппаратура действующая. Выпускается как массово, так и мелкосерийно. Для наглядности лучше показать, как все эти устройства могут работать вместе. Я подключаю телефон к компьютеру через специальный блок коммутации, и в качестве накопителя использую кассетный плеер. Теперь можно связаться, допустим, с библиотекой и скачать какую-нибудь книгу, – комментировал я свои действия, соединяя проводами цепочку выложенных на столе гаджетов, – Сейчас на плеер идёт запись книги, которую затем можно прочитать на экране компьютера. Если текст сопровождают сложные чертежи, на которые возможности экрана не рассчитаны, то компьютер следует подключать к телевизору. Вальтер Гансович с недоверием смотрел, как заработал плеер, записывая скачиваемую книгу из Бауманки, и потом, стоя надо мной, читал полученный текст на экране планшета.

– Так можно скачать любую книгу?

– Не только книгу. Можно передать музыку, вести деловую переписку, записать новую игру. Количество возможностей пока ограничено лишь недостаточным количеством информации, существующей в электронном виде, – я налил себе минералки, давая возможность немцу переварить увиденное.

– А этот ваш телефон может работать в режиме обычного телефона? - после минутного размышления ткнул немец в наш аппарат, который пока не отличался особой компактностью. Полностью на микросхемы мы его перевести не успели, поэтому получился этакий полукилограммовый монстр. Хотя по нынешним временам и его все воспринимают, как чудо.

– Безусловно. Можете сами набрать кого-нибудь и поговорить, – предложил я, отсоединяя аппарат от провода и протягивая его немцу. Немец позвонил в своё же учреждение и пригласил к нам в зал своего зама и начальника департамента электроники. Выключив аппарат он внимательно осмотрел его со всех сторон и уважительно поцокал языком.

Оба приглашённых немца русским языком владели плохо. Затянувшуюся презентацию мы с Вальтером толмачили вдвоём. Я переводил нашей делегации высказывания немцев, а Вальтер Гансович с ходу включился в перевод на немецкий.

– Можно считать, что свою задачу мы выполнили. Сименс наверняка заинтересуется нашей продукцией и идеями. Пусть они теперь через своё лобби в правительстве пробивают дальнейшие вопросы по международной интеграции, а там, глядишь, и политики с дипломатами до чего-нибудь договорятся, – подвёл итог нашей встречи Дмитрий Юрьевич, когда мы после переговоров высыпали на улицу. Остальные участники только головой закивали, жадно смоля сигареты в ожидании микроавтобуса, который должен был отвезти нас обратно.

Непредвиденный всплеск активности начался с того самого, злополучного заседания Политбюро. Поняв, что смена власти сегодня не состоится, участники заседания уже совсем было собрались расходиться, но были остановлены Андроповым. Неожиданное выступление Юрия Владимировича было посвящено состоянию дел и перспективам по электронике в СССР. Итоговое решение «О чрезвычайных мерах по развитию радиоэлектроники в СССР» было единогласно принято членами Политбюро, опешившими от скорости смены повестки дня и цветущего внешнего вида руководителя страны. С опаской поглядывая друг на друга они, похоже, были очень рады, что это не их под конвоем вывели из зала, и были готовы голосовать по любому постороннему вопросу, лишь бы не возвращаться к тому, по которому они здесь собрались.

Опубликованное на следующий день решение Политбюро, сработало, словно спусковой крючок. Буквально через сутки Министерство радиопромышленности СССР напоминало разворошенный пчелиный улей.

Ещё бы! Два миллиарда рублей сверх запланированного финансирования им выделяет Правительство только на первый этап развития отрасли. От таких цифр хоть у кого голова закружится. Это же десятки новых заводов. Тысячи единиц новейшего оборудования. Правда, и результаты требуют почти моментальные. Но тут уж ничего не поделаешь. Придётся поднатужиться, резервы в бой ввести. А то, глядишь, и на трёхсменную работу перевести тех, кто нынче в полторы – две смены трудится.

Гораздо хуже то, что в основном деньги выделяют под производство новейших образцов изделий и товаров. Шутка ли, поднять за год в восемь раз выпуск цветных телевизоров? Тут для нынешних-то тех же кинескопов не хватает. А уж их производство в одночасье точно не организуешь. Понятно, что сколько-то кинескопов можно будет закупить у японцев, но до чего же валюту-то на них жалко тратить.

Никогда не доводилось бывать в парадной спальне императрицы? А мне удалось. Кабинет главного инженера ленинградского научно-исследовательского института «Электронстандарт» в ней и расположен. Расширяющийся институт разместили в бывшем дворце Павла первого. Перед институтом были поставлены задачи по исключению необоснованных разработок приборов, отличающихся друг от друга не по принципиальным параметрам. Пришлось ехать в Ленинград, везти им нашу документацию, да ещё и объяснять, что к чему. Иначе и за месяц не разберутся. Для нашей организации это важный этап. Не каждый день мы столбим себе место в свободных пока что нишах будущей товарной продукции.

В Ленинграде у меня по плану ещё и посещение ведущего ленинградского радиозавода.

25 июня 1963 г. приказом председателя Госкомитета по электронной техники А.И.Шокина в создаваемом в Зеленограде Центре микроэлектроники (ЦМ) был образован НИИ-336, получивший одновременно открытое наименование «Научно-исследовательский институт Точной технологии» (НИИТТ). Как и весь ЦМ – НИИТТ предназначен был стать отраслевым инновационным центром. Его основными задачами были создание принципиально новых тогда изделий – гибридных интегральных микросхем (ГИС), разработка и отладка на опытном производстве технологий их производства и передача для массового тиражирования на серийные заводы страны.

При НИИТТ и был образован опытный завод Ангстрем.

– БЦВМ – бортовая цифровая вычислительная машина выпускается на наших микросхемах с 1968 года. Именно на них выполнена ЭВМ, осуществлявшая автоматическое управление полетом космического аппарата, совершившего облет Луны с возвращением спускаемого аппарата на Землю. Машина одноадресная, параллельного действия. Структура и архитектура специальные с минимально необходимым набором команд. Состоит из трех функционально автономных вычислительных устройств с независимыми входами и выходами, связанных между собой каналами для обмена информацией и синхронизации. Вес тридцать четыре килограмма, потребляемая мощность – семьдесят пять ватт, – с чувством законной гордости рассказывал мне Николай Соловьёв, один из разработчиков «космической» ЭВМ, к которому меня направил Келдыш, – В 1973 году были разработаны и освоены в массовом производстве пять специализированных БИС и на их основе выпущен первый в стране, а соответственно второй в мире, микрокалькулятор «Электроника БЗ-04». Два года назад наш Специализированный вычислительный центр разработал первый в стране унифицированный микропроцессорный комплект БИС, серии 532. Ангстремовская схема динамической памяти 4КБ поступила в массовое производство в 1975 году, и сейчас подготовлена к производству память на 16КБ. Хочу заметить, что себестоимость наших микросхем в полтора раза ниже, чем у американских аналогов.

Да, ленинградцам есть, чем похвастаться. Те же микросхемы памяти – это уровень. Стабильность получения таких схем в мировой практике рассматривается, как признак владения технологией. Трудно себе представить, но крошечная микросхема уже вовсю вытесняет огромные блоки ферритовых запоминающих устройств.

В отличии от Соловьёва, мне полным комплектом своих достижений похвалиться не удалось. Нет ещё в Питере телефонных станций, с которыми работает наш телефон. Хотя планшет привёл его в изумление, и плеер он оценил по достоинству. Зато про «космический фонарик» меня собралось послушать с десяток человек. Ждут его в Ленинграде. После Москвы они следующие на очереди. Особенно инженеров интересовала точность юстировки и работа системы координации. Оба блока родились у. них на заводе.

– Как не красив Ленинград, а дома лучше, – вслух вырвалось у меня, когда я прилетел в Свердловск.

Город на Неве проводил меня пронизывающим ветром, бесконечным моросящим дождём, срывающимся в мокрый снег, и низким пасмурным небом.

А у нас – красота!

Солнышко светит, снежок под ногами скрипит. Термометр хоть и показывает минус пятнадцать, но нет того ощущения холода, промозглости и дискомфорта, который я испытывал в Ленинграде.

Эх, не быть мне питерцем. Не мой там климат. Завяну в цвете лет. Подхихикивая над собственными воспоминаниями, я как конь копытом рыл ногой бетон аэродрома, дожидаясь автобуса. Где-то там, в насквозь уже знакомом здании аэропорта, меня встречает жена.

Красивая, желанная, любимая.

Оставшиеся до гастролей дни по моим расчётам должны были быть похожи друг на друга.

С утра тренировка, затем поездка на наше небольшое производство, где мы производим наладку оборудования, потом к себе на работу и уже под вечер – на студию.

Мы там новую программу записываем и обкатываем.

На время подготовки к гастролям пришлось перекрыть в студию доступ посторонним коллективам. Мы переехали туда со всеми инструментами и костюмами.

С сентября студия у нас работает абсолютно легально. Спасибо моей грымзе – юристу. Все необходимые бумаги и разрешения выправила.

Есть конечно же и ограничения, и контроль со стороны «старших товарищей». Например, тексты песен должны пройти проверку в идеологическом отделе обкома ВЛКСМ. Антисоветчину и «водочку – селёдочку» те точно не пропустят.

Желающих записать свои песни хватает. Трое принятых на работу звукооператоров кое-как справляются. Денег особых звукозапись не приносит. Зато музыки в стране становится заметно больше. На запись альбома тратим в среднем два дня. Хотя нет, точнее будет сказать – двое суток. Некоторые фанатики ещё и ночное время прихватывают.

Витька как-то подсчитал, что за всё время у нас записалось больше семидесяти ансамблей. Обычно коллективы пишут по шесть – восемь песен. Так что при желании теперь у молодёжи есть чем разбавить «официальную» эстраду. Пятьсот новых песен в год. Неплохая добавка от любительских коллективов.

Парни каждый месяц собирают подборку из десяти лучших песен и записывают эти сборники на те кассеты, которые идут в комплекте с плеером.

Пока все доходы от студии уходят на аппаратуру, которую мы для неё постоянно докупаем.

Понятно, что до уровня той немецкой студии, где мы записывались, нам ещё далеко, но и музыканты у нас в стране разнообразием не избалованы. Даже на то студийное оборудование, что у нас есть, и то смотрят, как на чудо.

– Как дела? Что в Германии нового? – поинтересовался я у Ольги, нашей солистки, когда мы остались одни в комнате.

Неплохо операторы с комнатой отдыха придумали. Уютные диванчики. Полочка с запасами чая и кофе. Пирамида чашек. Чайник с кофеваркой, и самое главное – окно в студийный зал выведено. Сидим, и как в телевизор в него смотрим. Алексей что-то с инструменталом мудрит. Совсем ударника с клавишником загонял. Во, опять запись остановил и что-то втолковывает им.

– Ханс – Петер позавчера звонил, – скромно улыбается девушка, мечтательно глядя в чашку, – Говорит, что соскучился. Ещё сказал, что со своими родителями меня хочет познакомить. Как ты думаешь, у них это что-то значит?

– Ну, подруга, ты и спросила… Тоже мне, нашла знатока немецких традиций. Я единственное, что помню, так это про кольца. Вот если он тебе колечко подарит, то считай, что предложение сделал.

– Ой… – Ольга выронила чашку из рук, и схватилась за вспыхнувшее лицо.

– Ты чего? – заволновался я, вспоминая, где у нас хранится веник с совком. Чашка разлетелась вдребезги на десятки мелких осколков.

Ольга, прижав к лицу сжатые кулачки, молча постучала пальцем по изящному колечку с ободком из разноцветных камушков.

– Ого. Так тебя поздравить можно. И когда только успела, тихушница?

– Он мне позвонил из Москвы. Я всю ночь промаялась, а утром в аэропорт примчалась. Билетов не было. Я разревелась, как дура. Девчонки на стойке регистрации меня успокаивать начали. Я им и рассказала, зачем мне в Москву срочно надо. Представляешь, они мне через пять минут билет нашли.

– Скорее всего время подошло и с кого-то бронь сняли, – заметил я, умудрённый опытом многочисленных перелётов.

– Мы целый день гуляли. Потом меня в ресторан не пустили. Я в джинсах была. Ханс ужин в номер заказал, – Ольга пустилась в воспоминания, выговариваясь. Затем она снова покраснела, и засопела в ладоши, что-то вспомнив.

Подружку ей надо хорошую. Чтобы и посплетничать и поплакаться было с кем. С Ириной у них разговоров о сокровенном, девичьем, видимо не получается. Который раз уж Ольга со мной делится своими тайнами и секретами. С другой стороны, пусть уж лучше мне рассказывает. Чужие тайны не все хранить умеют. Времена пока такие, что за связь с иностранцем могут и из комсомола выгнать, и из института отчислить. Донести бы мне до её головы эти мысли как-то помягче. Да только помогут ли мои советы по уши втрескавшейся девчонке. Что-то я сильно в своих ораторских способностях сомневаюсь…

Я сейчас с одинаковым успехом могу ей любые страсти наговорить, или анекдот рассказывать – результат один и тот же получится. Она на колечко своё уставилась, и ничего вокруг себя не замечает. Зомби недоделанная…

На занятия с будущими целителями – волшебниками я прилично опаздывал. Дёрнул же меня чёрт заскочить в буфет при главном корпусе Академии. Там-то меня за пуговицу пиджака и поймал один знакомый козлобород.

– Павлуша, как хорошо, что я вас встретил. Вы не поверите, но не далее, как полчаса назад про вас вспоминал, – елейно – сладким голосом начал вещать он, перехватив меня на полпути к прилавку, – Всенепременно надо, чтобы вы срочно посетили мою лабораторию. Там у меня два жутко талантливых мальчика никак не могут решить одну техническую проблемку. Нужен, так сказать, свежий взгляд со стороны. Я почему-то сразу, как это услышал, так про вас подумал.

Я попытался отвоевать пуговицу, но старый пердун цепко ухватился за неё своими костлявыми пальцами. Того и гляди с мясом выдерет. Самое противное, что я как-то раз прослушал, как его зовут, а потом больше случая познакомиться не было. С тоской взглянув на бутерброды с ветчиной решил, что спасение костюма важнее. Если не соглашусь с ним идти, то этот деятель науки, имени и отчества которого я не знаю, меня тут насмерть заговорит и пуговицу от новенького пиджака оторвёт.

– Куда надо будет подойти? – я сделал последнюю попытку перенести визит в его лабораторию на более позднее время.

– В третий корпус. Тут недалеко. Пойдёмте я вас провожу, – засуетился старый хрыч, подталкивая меня в спину.

Ага, знаю я, где третий корпус.

Прямо в противоположной стороне оттого места, где меня ждут.

Оба «жутко талантливых мальчика», возрастом явно лет под сорок, выглядели неважно. В технических халатах, вымазанных машинным маслом, они тихо грустили над большим верстаком, заваленным шестерёнками серьёзного размера.

– Вот, полюбуйтесь. Из-за простейших технических неполадок посмотрите какой агрегат у нас простаивает, – кузнечиком запрыгал козлобородый деятель науки вокруг жуткого монстра непонятного назначения, – Его вся страна ждёт, да что там страна, весь учёный мир.

Я с сомнением обошёл вокруг диковинного устройства, пытаясь разгадать его предназначение.

Многолопастный вентилятор, диаметром метра в полтора, уходил раструбом в уродливый несимметричный пятиметровый конус, из которого на разной высоте торчали непонятные ручки и трубы.

– Сверхзвуковая мельница с аэрофракционированием, – гордо произнёс козлобородый, встав в позу Ленина, выступающего с броневика.

– И в чём проблема? – поинтересовался я, адресуя свой вопрос в большей степени «мальчикам».

– В редукторе, – горестно вздохнул «мальчишка», что сидел ближе ко мне, – Тот редуктор, что старт выдерживает, оборотов нужных не даёт. Пробовали на оборотистый поменять, так его при пуске порвало. А более прочных в нашем типоразмере нет. За рубежом нужно заказывать.

– А эта штука точно что-то перемолоть сможет? – я уже с большим интересом осмотрел электротехнического монстра, обратив внимание на могучий электродвигатель, размером с хорошую пожарную бочку, – И до какой тонины помол?

– На макете половину микрона выдавали. Можно и тоньше молоть, но тогда фракционирование надо перенастроить, – нехотя произнёс второй замарашка.

– Та-ак. Интересно. На ней сырьё для полупроводников можно перемалывать, или не потянет? Например, кремний, – ткнул я пальцем в сторону установки.

– Кварц мы нормально распускали, а у него по Моосу твёрдость такая же, как у кремния. Оба «семёрки», – подумав, ответил первый.

– Хм, самое простое, что сходу приходит в голову – это плавный старт. Всё остальное сложнее, – по мере того, как я объяснял идею, мужики менялись на глазах. Исчезло выражение обречённости, расправились плечи, сжались в кулак грязные ладони.

– Павел, ты не думай, что мы тупые. Просто мы не за своё дело взялись. Я тебе любой расчёт по воздуху сделаю, а Василий, тот по минералам спец. Ну, не технари мы оба. Нас, к Афиногену Георгиевичу на время прикрепили, – вещал возбуждённый мужчина, один из тех великовозрастных «мальчиков», когда мы бодро передвигались по коридору в направлении моей конторы.

– К кому – кому? – я даже приостановился, придержав собеседника за руку.

– К Афиногену Георгиевичу, – повторил мужчина.

– Ну надо же, – только и смог я сказать, а про себя добавил, – «Как имечко-то человеку подходит, реально – Афиноген».

Разобравшись с проблемами, и проведя занятие с целителями, я заскочил к себе в кабинет за курткой. Поторапливаться надо, опять не успеваю. Ребята в студии уже заждались, наверное.

Включив свет, я метнулся к шкафу с одеждой, но до него не добежал. Краем глаза я заметил посреди своего стола предмет, которого там просто не должно было быть.

И не только на столе.

Его не должно быть в этом мире.

Я остановился, не решаясь оглянуться.

– «Переутомился. Галлюцинация… Пусть это будет галлюцинация», – мысленно взмолился я.

К столу развернулся всем телом. Одеревеневшая шея отказалась повиноваться.

Всё-таки это был ОН!

Спутать было сложно. Нам частенько довелось любоваться очень похожим украшением, когда ректор магической академии нас отчитывал за очередную шкоду.

Чтобы не смотреть ему в глаза, мы потупившись, внимательно изучали его украшения.

На моём столе, пригласительным билетом в неизвестность, лежал амулет индивидуального телепорта.

Глава 13

Гастроли в Германии проходили весело, и такое буйство праздника помогало отвлечься.

Неразбериха и волнение первых концертов прошли. Уже к третьему выступлению ребята втянулись и начали получать удовольствие от музыки. Немцы принимали нас хорошо. Особенно им нравилось, когда в некоторых песнях по одному куплету звучало на немецком языке.

Конферанс на европейских концертах не особо принят. Обычно нас представляли в самом начале, и на этом работа конферансье заканчивалась. Из-за моего знания языка общение с залом пришлось брать на себя. Немцам импонировало, что один из музыкантов выходит с микрофоном к краю сцены и начинает свободно, на их языке, рассказывать о музыкантах, отвечать на вопросы зала, и перебрасываться шутками.

Случались и курьёзы.

– Фальш! Фонограмма! У него даже шнура нет на гитаре, – примерно так можно перевести выкрики слегка нетрезвого бюргера, который однажды подбежал к сцене, и не обращая внимания на жену, которая пыталась его вернуть на место, взывал к справедливости, брызжа слюной и топая ногами.

Как раз в это самое время я разговаривал с залом.

– Прыгай сюда, ко мне, – в микрофон посоветовал я немцу. Проходы на сцену из зала перекрыты пирамидами колонок, и там протиснуться очень не просто.

Немец, толстячок небольшого роста, с сомнением посмотрел на край сцены, который был ему по плечо, и покрутил пальцем у виска. Зал грохнул смехом. Некоторые зрители даже встали с мест, чтобы лучше видеть происходящее у сцены. Концерты у нас проходят в небольших залах, примерно на тысячу – полторы человек, и на контакт зрители идут легко.

На репетиции я несколько раз уходил в зал, чтобы оценить звук. Для такого прыгуна – скакуна, как я, спрыгнуть в зал и запрыгнуть обратно на сцену, на высоту почти в полтора метра, совсем не сложно.

Бюргер к такому подвигу оказался явно не готов.

Вообще-то немца можно понять. У всех трёх наших электрогитар провода почти незаметны. Плоский джек, воткнутый в гитару, издалека не разглядишь, а провод от него идёт под ремнём на коробочку радиоудпинителя, закреплённую на ремне за спиной. Когда мы осваивали производство радиотелефона, то я не смог удержаться. Сделал себе и ребятам такие девайсы, чтобы не мучились с проводами. Метров на тридцать радиоудпинители работают без нареканий. Насколько я в курсе, таких приспособлений для эстрады ещё не придумано. Так что с гитарным «радиопроводом» мы опять впереди планеты всей.

– Я иду к вам, – крикнул я залу и, перепрыгнув через бузящего немца, приземлился шага на три за ним. Следующую песню я отыграл, передвигаясь по всему залу и обратно на сцену запрыгнул уже на последних тактах. Под овации. Зрители воочию увидели, что играю я «живьём», а мой великолепный прыжок их добил.

«Прогулка с гитарой» имела такой успех, что мы потом стали повторять её на каждом концерте.

По плану в субботу у нас два концерта в Мюнхене, а в воскресение два в Кёльне. Выступать будем вместе с Бонни М. Этот коллектив сейчас на пути к пику популярности, и надо признать, заслуженно.

Один из лучших концертов «Любовь на продажу» они превратили в фееричное шоу. Яркие, блестящие костюмы. Зеркальный плащ «сумасшедшего танцора». Серьёзный оркестр сопровождения. Три дивы на подпевке. И сами артисты – колоритные и постоянно танцующие. Буйство музыки, красок, движений. Ритмы регги, воздушные пассы скрипок, плотная работа духовой группы. Чумовая ритм – секция.

В итоге у Фариана получилась мощная, динамичная шоу – машина, зрелищная и с отличной музыкой.

Мне гораздо интереснее будет понаблюдать за музыкантами, чем за певцами. Шикарных профессионалов собрал Фрэнк себе в оркестр. Есть, чему у них поучиться.

Мы тоже работаем над движением и танцами. На фоне Бонни М не хочется выглядеть деревянными истуканами. В СССР активно двигаться во время исполнения песни на сцене не принято. Положено, чтобы артист, одетый в сценический костюм, стоял чуть ли не по стойке «смирно». Посмотрел я перед отъездом «Песню – 77». Успел вздремнуть. Ну не впечатляет меня ни разу советская официальная эстрада. Не любитель я Зыкиной, Анны Герман, Софии Ротару. Собственно, как и Хиля с Мулерманом и других, стой же когорты. Словно сладкоголосые сирены эти исполнители распевают песни, созданные по не раз проверенным штампам. Басовая партия – «двоечка» и неспешный ритм. Для ублажения престарелого руководства страны – это самое то. Этакая эстрада кремлёвского разлива. Наверное им кажется, что раз на сцене красиво поют и глупо улыбаются, значит и в стране всё хорошо.

– О, ты же гитарист советской группы, – остановилась молодая немка около моего столика и бесцеремонно плюхнулась на соседний стул, – Не хочешь что-нибудь о себе рассказать для нашей газеты?

Название газеты мне ничего не говорило. Что-то вроде мюнхенских новостей, если я правильно расшифровал её скороговорку.

– Смотря что, – улыбнулся я журналистке, стараясь, чтобы это выглядело естественно. Так-то я забежал в буфет, чтобы чашку кофе выпить, а не интервью давать. Не ко времени дама за мой столик подвалила.

– Например, объясни мне, почему вы все вышли в разной одежде. Ты так вообще в спортивном костюме, – ткнула она пальчиком с аккуратным маникюром на мои кроссовки и брюки. Куртку я поменял, в надежде, что меня не узнают. Напрасно. Опознала, глазастая.

– Что вы знаете о Советском Союзе? О людях, которые там живут и работают? Предполагаю, примерно то же самое, что и все остальные немцы. Не так ли? – поинтересовался я у девушки.

– Ну… наверное да, – не слишком уверенно произнесла она.

– А мы и хотим показать, что среди нас тоже есть врачи, спортсмены, моряки, строители. Обычные люди, которых объединяет музыка. Мы – русские, и вы – немцы, мы почти ничем не отличаемся друг от друга, – начал я запудривать мозг журналистке, прикидывая, как бы мне половчее свалить от неё. Это ей заняться нечем, а мне пора обратно переодеваться. Бонни М сейчас на сцене, уже второй концерт завершают. Общий выход у нас минут через двадцать, а потом нас Фариан приглашает на банкет. Первый раз мы его сегодня увидели с самого начала гастролей.

– И всё-таки мы отличаемся, – решила она мне возразить, скорее ради демонстрации извечного женского духа противоречия.

– Несомненно. Вы, немцы, больше живёте для себя, – не стал я с ней спорить. С женщинами спорить бесполезно. С ними всегда надо соглашаться. Только делать это можно по разному.

– Ты неплохо отыгрываешь на сцене образ спортсмена, – благосклонно сделала мне комплимент журналистка, потеряв после моего демарша нить предыдущего разговора. Она слегка поморщилась, заметив, как к нашему столу подплывают её коллеги, в количестве четырёх штук, увешанных фотоаппаратами. Почуяли кровь, акулы пера…

– О, вот тут вы не совсем угадали. Скорее это на сцене я отыгрываю образ музыканта. А про спорт вам сейчас всё расскажет ваш знаменитый и титулованный соотечественник, – я лихо перевёл стрелки на только вошедшего Ханса, – Звезда немецкого спорта. Мой друг. Жених солистки нашего ансамбля. И просто замечательный человек – Ханс – Петер Баумгартнер. Меня прошу извинить. Время. Пора бежать на сцену. Подмигнув Хансу, я оставил его в обществе журналистов. Как-никак, он официальное лицо своей фирмы. Такие интервью – это его прямая работа. Пускай отдувается. Журналисточка теперь с него, с живого, не слезет. Ух, как же глазки у неё разгорелись, когда она про немецкого жениха-то у советской певицы услыхала.

Про то, что я на сцене «отыгрываю музыканта», я пошутил ровно наполовину. В этой жизни мне пришлось привыкать к нескольким маскам. С некоторыми я сжился настолько, что они стали моим вторым лицом. Я обожаю музыку. У меня нет ощущения, что это работа. Мне нравиться создавать и исполнять её. И да, я считаю музыку весьма достойным занятием. Позитив в том, что приходиться постоянно заниматься творчеством, и делать этот мир лучше. Остальные мои маски с маской артиста уживаются отлично. Надо заставить работать все свои идеи. Важно не потеряться в мелочах и не потратить время на пустые мечты.

Банкет не задался с самого начала. Внешне всё выглядело вполне пристойно, а на деле мы с «боньками» остались крайне недовольны друг другом. Те, похоже, ожидали от нас бурных восторгов и обожания, а мы добросовестно не понимали, чем так гордятся люди, танцующие под чужую фонограмму. Короче, восторга первоклашек перед школьными кумирами не получилось. Не научились мы ещё, простые уральские человеки, лицедействовать достойно. Обычные мы. Уральцы. Прямые, как оглобля.

Из вежливости мы немного пообщались со звёздами, и отправились бродить по залу. Фариан пригласил сегодня много гостей.

Думаю, в зале ресторана собралось человек триста – четыреста.

– К черту все это, на сцене нужно делать шоу! В концертах, как и в кино, важны как звуковая, так и визуальная составляющие. Если вы не наполняете свое шоу визуально – это все равно, что смотреть кино с закрытыми глазами. Для нас самым большим комплиментом является, когда люди говорят «Я ненавижу эту музыку, но это лучшее шоу, которое я видел в своей жизни», – экспрессивно размахивал руками незнакомец, беседующий с Фрэнком.

– Кто это? – придержал я за рукав знакомого гитариста, кивнув в сторону англоязычного оратора.

– О-о! Американская звезда первой величины. Джин Симмонс, басист KISS. Пять платиновых альбомов. Миллионные доходы. Познакомиться хочешь?

– Не особенно. Меня их творчество никогда не впечатляло. Ни одной интересной песни не слышал, – пожав плечами, улыбнулся я Стэнку.

Замечательный он парень. Коммуникабельный, открытый. А какие приёмы игры на гитаре он нам показал… Сам же, не скрывая восторга, опробовал мою гитару с комплектом «примочек» моего собственного изготовления. От Дилэя[8] он слюной захлебнулся. Пришлось пообещать, что подарю ему и Дилэй и радиоудлинитель после окончания гастролей.

Педалек конечно жалко, но дома у меня почти что доделаны приставки следующего поколения.

– Америке не особенно важна музыка. Это страна шоу. Они делают спектакли из всего. Из бокса, из тенниса, из автомобильных гонок, из выборов президента. Их книги превратились в комиксы. Они – другие. Художники у них ваяют рекламу, и зарабатывают на этом в разы больше, чем на картинах. А их Голливуд… Это же отдельная страна, со своими правилами, нравами и табелем о рангах. Взять, к примеру, этого же Симмонса. На концертах он, с раскрашенным лицом, высунутым до подбородка языком, бегает по сцене в женских туфлях на невообразимом каблуке. При этом одет в дурацкий кожаный костюм с шипами. И Америке это нравиться. Они не слушают музыку. Они пришли на шоу. Для них это так же естественно, как их чисбургеры вместо нормальной еды. Думаешь, эта троица из Кисс просто так в Европу прилетела? Э-э, нет камрад. Они на наше шоу посмотреть решили. Музыка для них – это бизнес. А там положено держать нос по ветру, – разгорячившийся гитарист активно жестикулировал, чем обратил на себя внимание американцев.

– Кто тут ещё интересный есть? – подхватив бокал шампанского с подноса проходящего мимо официанта, сунул я его Стэнку, чтобы он промочил горло после долгого спича, и потащил его в сторону. Мне ещё конфликта с американскими музыкантами не хватало для полного счастья.

Стэнк не сразу понял, отчего у него в руке вдруг возник бокал, но среагировал адекватно.

Так-то мой знакомый уже прилично набрался.

– Из интересных… – он жадно глотнул шампанское, и по-птичьи покрутил головой, – Ну, может та пара англов. Насколько я знаю, они представители «Яблока».[9]

– И чем же они интересны? – с сомнением глянул я на двух англичан, которые с постными рожами стояли рядом со столом, где подавались крепкие напитки. Они оба были и вместе, и в то же время по отдельности. Как это удаётся показать англичанам, понять не могу.

– Они – очень богатая студия. Могут перекупить у Фариана удачного исполнителя или композитора.

– В смысле? Как так – перекупить? – опешил я от неожиданной новости.

– Так же, как футбольные или хоккейные клубы покупают игроков. Контракт свой посмотри внимательно. Там наверняка что-то такое прописано.

– Обязательно посмотрю. Хотя в нашем контракте это вряд ли присутствует, – отозвался я, вспомнив, что все наши зарубежные контракты просматривала моя юристка – стерва. Та точно не должна была пропустить просто так такие значимые моменты. Раз промолчала, значит сама с ними справилась. Дама она не глупая. Знает, что я ей доверяю, и плачу соответственно. У нас с ней мирное противостояние последние полгода. Ей не всё нравится, что мы делаем, но свою работу она выполняет, и под нужные законы нашу деятельность подводит.

В СССР иначе нельзя. До хрена у нас «доброжелателей». Как однажды сказал мне мой куратор из КГБ, на нашу организацию к ним в месяц приходит около двадцати анонимок. Почему-то я ему верю.

«Взгляд игуаны» я не раз замечал у некоторых своих знакомых по Академии Наук. Мерзкая ящерица, куснув человека, потом может неделю за ним ходить, ожидая, когда тот околеет. Но она так питается. Ей простительно.

Мои знакомые из мира науки, улыбаясь мне в лицо при встрече, тоже ждут, когда же яд их анонимок на меня подействует. Давно ждут.

До окончания банкета успеваю познакомиться с экстравагантной парой – Джилла и Тото Кутуньо отмечают здесь успех их новой песни. «Джонни».

Фариан успевает выкроить для нас время и знакомит нас с руководством студии HANSA. Что-то подобное мы ожидали и для такой встречи у нас подготовлены кассеты с «домашней» записью новых песен. Вручаем их немцам и начинаем потихоньку собираться на выход. Ребята устали, да и девчонки наши тихонечко позёвывают.

Опасения Лёхи о том, что магазин музыкальных инструментов в воскресенье может не работать, к счастью не оправдались. Выкроив два часа между репетицией и концертом мы помчались к Кёльнскому собору. Он у нас используется в качестве ориентира. Судя по карте – схеме, магазин должен быть где-то рядом. Деньги нам нормальные выплатили. Алексею и на банджо и новенький Гибсон легко хватило, и ещё осталось. Я себе прикупил Стратокастер. Культовую электрогитару всех времён и поколений. Как инструмент она вряд ли лучше моего Ибанеза, но устоять я не смог. Белоснежный Фендер просто требовал его немедленно купить. Заодно и мечту свою осуществил.

Нагруженные коробками, мы выбрались на площадь перед собором.

Тут-то меня и накрыло.

Со слов Алексея я вёл себя, как зомби.

Деревянная походка. Стеклянный взгляд.

Полчаса я проторчал перед золотым ковчегом, в котором хранятся мощи Трёх Королей – волхвов, прежде чем пришёл в себя. Алексей несколько раз порывался меня растолкать, но каждый раз натыкался на отрицательный жест служителя храма.

Не зря в Кёльн веками съезжались королевские особы и просили у волхвов покровительства своим династиям.

Огромная сила заключена в золотом ковчеге, усыпанном драгоценными камнями.

Это откровение на меня снизошло не сразу. В какой-то миг я почувствовал себя частицей Великого Могущества и словно воспарил над землёй. Громада Кёльнского собора стала казаться незначительной песчинкой. Я был везде и всюду. В любое мгновение я мог услышать рёв Ниагарского водопада и даже ощутить, как на лицо попадают крошечные капельки водяной пыли. Через мгновение я видел рушащиеся в океан исполинские горы айсбергов. Громадный столб торнадо в пустыне. Начавшееся извержение вулкана.

Понимание, что оставленный далеко на Урале амулет телепорта связан с моими видениями, пришло само собой. Оно было таким же простым и естественным, как желание сделать глоток родниковой воды в жаркий день.

– Ты только не смейся. Когда ты в соборе стоял, мне пару раз показалось, что вокруг тебя воздух светится. Но стоило моргнуть, и всё пропадало, – вполголоса поведал мне Алексей, когда мы добрались до концертного зала и собирались разойтись по гримёркам.

– А нимба над головой не заметил? – попытался я всё перевести в шутку.

– Да ну тебя… – обиделся Лёха, и шурша коробками с купленными инструментами, протиснулся в свои двери.

Амулет телепорта я перед поездкой хорошенько припрятал за городом. Хоть он и был не заряжен, домой я его принести не рискнул. Вдруг он сдуру сработает, и останусь я без жены, пока по заграницам езжу. По моим прикидкам на зарядку амулета мне потребуется дня три – четыре. Или около суток, если сяду у мощного источника электричества.

Появление амулета волей-неволей заставило меня задуматься ещё об одном накопителе.

Куда меня унесёт телепорт я не знаю. Это может оказаться необитаемый остров, пустыня, или Антарктида. Сидеть там несколько дней мне не улыбается. Можно и ноги протянуть. А с двух накопителей я за час Силу перекачаю на амулет. Придётся озадачить одного знакомого ювелира на изготовление копии моего накопителя. Надеюсь, моих сил хватит на его активацию.

Если честно, то телепортом мне страшноватенько пользоваться.

Перемещаться неизвестно куда, чтобы там встретиться непонятно с кем – это такая лотерея… С другой стороны, после видений в соборе я интуитивно понимаю, что опасности нет. Обосновать это не могу. Одни ощущения.

Последний совместный концерт с «боньками» я отыгрывал на автомате. Машинально улыбался. Равнодушно пересчитал деньги, которые нам после концерта выдали, как окончательный расчёт за гастроли. Оказывается, предыдущая выплата была за дополнительный тираж. пластинок.

– Ханс сделал мне предложение. Сказал, что отпразднуем в Амстердаме, – голос Ольги, нашей солистки, раздавшийся из тёмного угла моей неосвещённой гримёрки, заставил меня вздрогнуть от неожиданности.

– Ухты. Здорово. Поздравляю, – искренне порадовался я за подругу, включая свет.

– А ты ведь даже не расстроился, – поведала она мне, внимательно разглядывая моё лицо.

– С чего бы… – добросовестно не осознал я причины, по которой известие об её успехах должно было бы меня огорчить.

– Па-аш, а скажи мне правду. Если бы ты со мной с первой познакомился, а не со своей женой, у нас могло бы что-то получиться? – капризно надув губы, уставилась на меня Ольга.

– Мда-а. Прав был тогда Лосев, ох как прав… – только и смог я вымолвить, вспомнив случай на гастролях с «Цветами», когда Лосев отказался сам занести цветы нашим девчонкам, – Как в воду глядел. Вам только повод дай, а уж вы сами такого себе напридумываете.

– А как тебе моё платьишко? – как всегда резко сменила Оля тему разговора. Зря она, ей всегда удаётся выглядеть изящно в самой разнообразной одежде. Талант у неё такой.

– Расцветочка весёлая, выглядит роскошно, – я постарался как можно дипломатичнее отозваться о тряпочке с преобладанием персикового цвета, которая больше показывала, чем скрывала.

– Настоящая дорогая Франция. Пока вы за своими гитарами бегали, мы с Иринкой на магазин французской одежды набрели. Па-аш, поцелуй меня. Один разочек. Пожалуйста, – чуть слышным шёпотом закончила Ольга фразу.

Что меня к ней толкнуло, трудно сказать. То ли её шёпот на всхлипе. пронзил мне душу, то ли отчаянный, умоляющий взгляд.

Поцелуй не затянулся. Мне пришлось наклоняться, а Ольге вставать на цыпочки. Жутко неудобные позы.

– Ну вот и всё, – выдохнула она, оторвавшись, – Прощай, юность. Спасибо тебе, Пашка.

Она резко развернулась, разметав кудряшки в стороны, и убежала, сильно хлопнув дверью.

Трель чайной ложечки, зазвеневшей в пустом стакане, и хлопья осыпавшейся в углу побелки завершили секунды безумия.

* * *

Светлана Кропачёва, комсомолка и выпускница радиотехникума, тщательно упаковывалась в костюм. На новом производстве полупроводниковых схем, куда она попала по распределению, чистоте уделялось первостатейное внимание. Дело доходило даже до таких интимных моментов, что на период месячных им давали отгулы.

С этими проклятыми месячными у неё как раз и проблемы. Что-то на этот раз они задерживаются. Неужели…

Задумавшись, она запуталась в рукаве, и забилась, словно птица с перебитым крылом.

– Ты что, подруга? Опять своего вспомнила? – с ехидной улыбкой подлетела к ней Наташка, её напарница, помогая влезть в непослушный костюм, – Одевай «скафандр» шустрее. Нам ещё обеспыливание проходить, а там сегодня тётя Зина. Та ещё копуша, и дотошная, ужас.

В костюмах из серебристой ткани, со стеклянными масками на лицах, девушки действительно стали походить на космонавтов в скафандрах. Работа на производстве микросхем специфическая. К ней нужно привыкнуть. Свете сразу же понравилось, что работать придётся всего лишь по четыре часа в день, а платят за это, как за полноценный рабочий день радиомонтажницы пятого разряда.

Два часа девушка провела в большом напряжении. Со стороны кажется, что в её работе нет ничего сложного. Всего-то сменить пластины, выставить изображение по реперным контрольным точкам, выровнять давление в боксе, и дождавшись наступления нужной температуры, запустить работу установки. На самом деле такая работа требует особой тщательности и аккуратности. Парней у них в смене почти что нет. Парни всегда торопятся и чего-то недоделывают, оттого и процент брака у них чуть ли не вдвое выше.

А вот её парень… Света на секунду задумалась, но её размышления прервал сигнал перерыва.

Это один из неприятных моментов её нынешней работы. В туалет вся смена выходит разом. Возвращаются тоже вместе. Одиночные шатания крайне не приветствуются, так как нарушается пылевой режим. Пыль у них враг номер один. Любая косметика девушкам запрещена. Даже мельчайшая частичка пудры или туши может безвозвратно испортить ту микросхему, на которую она попадёт.

Хорошо, что Андрей её не видит после смены, когда она потная и не накрашенная вылезает из костюма.

При воспоминании о своём парне у девушки сладко заныло внизу живота. Сегодня они снова встретятся. Только свидание у них будет поздно вечером. После учёбы Андрей занят. Он стал неплохо зарабатывать. Печатает у себя в институте по несколько часов в день. Не каждый студент во время очного обучения в институте способен получать зарплату, как полноценный инженер.

* * *

Андрей Мещерин, студент четвёртого курса радиофака УПИ, увлечённо вбивал текст очередного учебника в библиотеку институтского сервера. Учебники он выбирает сам, стараясь получить те, которые ему ещё надо будет вскоре читать. Не так давно он заметил, что потом многое из написанного им он хорошо помнит. На новой работе его ценят. Ещё бы. Он работает в два, а то и в три раза быстрее, чем остальные студенты. За работу платят, и платят достаточно много. После его стипендии, которой вечно не хватало, он вдруг стал вполне обеспеченным человеком.

Спасибо свирепой маме, с её неукротимой жаждой сделать из сына пианиста.

Пианист из Андрея не получился. Как «технарь» он был очень хорош. Техника игры для музыкальной школы у него была превосходная. Самые сложные этюды он отбарабанивал лучше всех в классе. Проблемы начинались с лирическими произведениями. Никаких чувств Андрей не умел показывать. Да, мог их имитировать, следуя указаниям преподавателя, но не более того. Заниматься музыкой дальше ему отсоветовала его же учительница.

Зато как же технично развитые пальцы ему пригодились при работе с компьютерной клавиатурой, когда он её освоил. Новичков иногда специально приводят, чтобы показать им со стороны, как порхают его пальцы при наборе текстов электронных книг.

– Во, даёт! Как из пулемёта шпарит, – таков обычный отзыв про его работу.

Большого скопления людей и шумных компаний Андрей никогда не любил. Оставаясь один на один с институтским сервером он чувствовал себя гораздо комфортнее, чем в любых других условиях. Ну, почти в любых. Со Светой ему тоже хорошо. Скромная, немного застенчивая девушка удивительно подошла ему по характеру. Она увлекательно умела рассказывать про свою работу – производство тех самых процессоров, которые его тоже очень интересовали. Андрей ещё полностью не определился, чем он собирается заняться после института. Даже с выбором темы для дипломной работы он всё ещё медлил. То ли выбрать для будущей темы разработку микросхем, то ли остановиться на программировании и написании программ для новых компьютеров.

Новые переносные компьютеры уже появились у них в институте. По итогам каждой сессии только у них на факультете десяток лучших студентов премируется ими бесплатно. Для остальных такая штука стоит невообразимые четыреста рублей. И это ещё со скидкой! Хотя, четыреста рублей…

Ещё не так давно Андрей даже думать бы не стал, сможет ли он когда-нибудь купить себе такую игрушку. Зато теперь, с его приличными заработками, он месяца за три сможет накопить денег на планшет, и ещё себе чуток останется. За четыре месяца, поправил себя парень, вспомнив про Свету. Кино, конфеты, цветы. Иногда и в кафешку её нужно сводить. Когда ты молод, полон надежд и под завязку набит свежими знаниями, то жизнь предоставляет тебе массу перспектив и возможностей, а будущее будоражит своими горизонтами.

* * *

С совещания Игорь Степанович возвращался не в лучшем расположении духа.

Как специалист, много лет отдавший разработке радиоустройств различной сложности и назначения, он понимал, что тему с программируемыми производственными центрами у них забрали вполне справедливо. Слишком большая разница оказалась у рабочих моделей его разработки и моделей тех молодых засранцев из НИИТТ. Они с ухмылками ознакомились с его видением управления современными станками, а затем разложили его, словно мальчишку. Просто размазали. Перед начальством.

Как ни горько признавать, но микросхемы стремительно ворвались в мир радиоэлектроники. И поломали ему жизнь.

В мире транзисторов он царь и Бог, а с микросхемами… Они другие. Понятно, что можно их использовать, как «чёрный ящик», заранее зная, что получишь на выходе. Не особенно вникая, что же наверчено у них внутри малюсенького корпуса с десятками тонких ножек – выводов.

Ещё не так давно он сам, с юношеским задором и таким же снисходительным смехом громил конкурентов, предлагая им менять где можно устаревшие радиолампы на транзисторы. Его разработки всегда были совершеннее по всем параметрам. А сегодня… Сегодня он почувствовал себя ископаемым мамонтом. Их изготовленный вручную блок управления, со всеми его тумблерами, лампочками и габаритами с солидную тумбочку, его конкуренты заменили одним элегантным устройством, размером чуть больше толстой книги. А насколько выше у них оказалась простота управления, быстродействие и точность – лучше не вспоминать.

Чёртовы микросхемы. Стар он уже, чтобы на них переучиваться. А может и не надо переучиваться? Молодёжь из НИИТТ сплясала от обратной задачи. Они знали, какой результат им был нужен, и сработали от конечной цели, подставляя в неё готовые блоки по мере необходимости. Хотя нет, это у него блоки, а у них – микросхемы. Менять схемы в виде блоков… Смотреть на них, словно они обычные детали, но собранные на маленькой плате.

Думал Игорь Степанович недолго. Мозги у инженеров работают быстро.

– Фёдор, езжай-ка к главному корпусу, и меня сегодня не жди, – скомандовал он водителю, и чёрная Волга спустя несколько секунд послушно изменила направление на следующем же перекрёстке. Игорь Степанович нетерпеливо ёрзал на сидении. Есть решение!

Ну, держитесь, микросхемы! Радиоинженер его уровня выжмет из вас все ваши возможности до последней. Ему теперь плевать, что у вас внутри. Вы – просто блоки. Обычное «железо». И нисколько вы не сложные.

* * *

В Амстердаме у меня встреча с американцами из ЗиЛОГа. Кто из них приедет, и в каком количестве, я точно не знаю. Так совпало, что зилоговцы приезжают в Голландию на переговоры с Филлипсом – знаменитой нидерландской компанией, производящей весьма достойные радиоэлектронные изделия. Достаточно сказать, что первые видеомагнитофоны для домашнего пользования голландцы начали выпускать в 1972 году.

В начале 1970-х лаборатория Philips NatLab разработала первый лазерный диск. Эта система позволила записывать аналоговое видеоизображение на носитель. Основываясь на этом открытии, исследователи начали разработки в области записи цифровой аудиоинформации на диск.

Буквально пару месяцев назад Филлипс продемонстрировал первый в мире прототип лазерного диска, открыв человечеству новую эру высококачественной записи информации. Образец у них ещё сырой, но вместе с Сони они за короткий срок доведут его до практического внедрения.

Голландцам из Филлипс надо отдать должное. Они уже подарили миру телевидение, электробритвы, компактные магнитофонные кассеты, а теперь и лазерные диски.

Каждое такое изобретение – это своеобразная революция. Не всем же покорять космос и строить самые большие в мире атомные подводные лодки. Кому-то нужно изобретать и полезные мелочи – этакие маленькие радости жизни для всего человечества.

Встречу с американцами организовывал Ханс. По его словам, они плотно заняты переговорами, и могут нам уделить совсем немного времени.

Для начала знакомства он договорился на небольшую встречу в ресторане, рядом со штаб – квартирой Филлипс в Амстердаме. Уютный ресторанчик, с видом на уродливые башни бизнес – центров и не менее нелепое белое здание Филлипса, особого восторга ни у меня, ни у немца не вызвали. Мы пришли чуть раньше назначенного времени. Хансу вздумалось попробовать леккербекье, которое ему расхвалили на вчерашнем праздновании помолвки.

Ну, что сказать про леккербекье. По мне, так это свежайшая треска во фритюре. Вкусно, но ничего особенного, а вот маринованная селёдочка по – голландски – это ум-м-м. Не до конца пропеченная селедка подается с нашинкованным маринованным луком и корнишонами. Вкуснятина – ум отъешь.

Вошедших в зал американцев я заметил сразу. Слишком заметно они выделялись своим видом, одеждой и поведением. Среди чопорных и постных европейцев они выглядели инородными телами, вторгшимися в уютный пасхальный мирок всеобщего спокойствия и благополучия. Экспрессивно жестикулируя, они выяснили у метрдотеля наш столик, и пошли через весь зал, громко переговариваясь на ходу. Третью неприметную личность, пристроившуюся в кильватер двум американцам я заметил только тогда, когда он присел к нам за стол.

Со знакомством проблем не возникло. Американцы были коммуникабельны и улыбчивы. Подождав, пока они закажут себе по рукворсту, который они назвали хотдогом, мы перешли к более приземлённым темам.

– Павел, ты хочешь сказать, что это у тебя полноценный компьютер? – недоверчиво тыкал в кнопки Ральф.

– Если его подключить к телевизору, то он будет ничем не хуже тех ящиков, которые вы считаете компьютерами. Я имею ввиду модели для обычных пользователей. Вроде того же Sinclair ZX Spectrum или Apple, но наш мощнее, – я был вынужден к средине разговора показать свой планшет, как я его называю, когда словесные доводы у меня закончились. Американцы просто не верили, когда я им рассказал о том, что нами сделано. Заодно пришлось показывать телефон и плеер, и объяснять, как всё это коммутируется и работает.

– Вы не могли бы про эти вещи рассказать подробнее, – весьма неожиданно, на ломаном английском, вмешался в наш разговор голландец, пришедший вместе с американцами.

– Говорите на немецком, если вам удобнее, – машинально отозвался я, переходя на немецкий.

– Видите ли, когда-то давно я свою карьеру в Филлипс начинал именно как инженер, разрабатывающий портативные магнитофоны. Поэтому мне безумно интересно, как вы смогли создать такое миниатюрное чудо и узнать его характеристики, – с облегчением перешёл на немецкий голландец.

Мне пришлось потратить немного времени на неожиданного собеседника, а потом включить ему музыку, чтобы он сам мог оценить качество звучания.

Более подробно по моему предложению американцы готовы будут поговорить послезавтра. Пока они всё ещё не могут поверить, что молодой русский парень оказался их крупным акционером. Тем более им трудно поверить, что он готов заплатить за разработку арифметического сопроцессора для следующего поколения процессоров, который в США только думают начать разрабатывать. Но надо отдать американцам должное. Своим глазам они привыкли верить, а низ моего экземпляра планшета специально сделан прозрачным. Посмотрели, прониклись. Размещать пятнадцать микросхем на одном кристалле в США пока не умеют. Далеко им ещё до однокристальной машины.

* * *

Не могу сказать, чтобы наши разработки кардинально поменяли что-то в мире. Даже в масштабах СССР мы не слишком заметны. Однако изменения пошли и процесс стронулся с места.

Понемногу набирая скорость, он словно лавина захватывает судьбы многих людей, и уже не только в моей стране, но и во всём мире.

Глава 14

С обратной дорогой помучились изрядно. У нас с собой куча багажа. Постоянно доплачиваем за перевес. Один только переезд из Шереметьево в Домодедово чего стоил. Как по нервам, так и по деньгам. Московские таксисты перед Новым годом видимо решили, что стоимость одной поездки должна соответствовать полумесячной зарплате инженера и ломили сумасшедшие цены. К счастью, в дополнение к такси нам подвернулся УАЗик – буханка.

Свердловск нас встретил ясным высоким небом, и жутким холодом, к которому наша команда оказалась абсолютно не готова. Мороз за сорок, а мы в легких куртках и шапочках. Даже перчатки есть не у всех.

До здания аэровокзала домчались бегом, и там принялись оттирать побелевшие щёки и кончики носа. Ветерок на лётном поле был знатный, вот и поморозились слегка.

– Уральцы – это не те, кто морозов не боится, а те, кто тепло одевается, – клацая зубами, выдал наш ударник, энергично разминаясь у стойки выдачи багажа.

По закону подлости мне на эту ночь выпало дежурство. Охрану машин в нашем дворе мы организовали сами, и если на время поездки я догадался подмениться, приплатив знакомому пенсионеру, то с днём прилёта я промахнулся. Пока не разделся, сразу потопал договариваться.

– Добавить бы надо. День-то почти праздничный, опять же холодрыга такая, что враз околеешь, – сверкая частоколом золотых зубов, благосклонно кивал головой знакомый пенсионер, здоровенный мужик лет пятидесяти, живущий в моём же подъезде на первом этаже. Откуда у бывшего прапора оказались деньги на кооперативную квартиру, весьма приличный Москвич и золотые зубы, история умалчивает. Зато могучий тулуп, висящий в прихожей и две пары лётных унтов явно показывали, что к выживанию в холода военный пенсионер подготовился лучше меня, – Так что, как не крути, а за сегодняшнюю смену ты мне чирик будешь должен. И ещё троячок, если тебе машину надо будет прогревать ночью. Иначе по утру не заведёшься.

– Оп-па, Артём Викторович, сдаётся мне, что ты и так сегодня на ночь заказов на прогрев машин не слабо наберёшь, – моментально понял я, что бывший прапорщик меня элементарно разводит на деньги. Во дворе больше двадцати машин, и вряд ли их хозяева сами согласятся вылезать каждые два – три часа из тёплой постели в ночь на мороз и танцевать джигу вокруг своих авто, если можно за такую услугу заплатить три рубля.

– Ладно уж. Грабь пенсионера. Так и быть, для тебя прогрев сегодня бесплатный, но червонец за смену вынь да положь. Синоптики вон вещают, что в ночь мороз ещё крепче вдарит, – покладисто ответил мне местный хитрован, кивая на радиоточку, как на непререкаемый аргумент в нашем споре.

А не плохо так пенсионер устроился. Мой червонец попал не в самый тощий кошелёк, а ключи от машины обзавелись бирочкой с номером и канули в прилично раздувшийся пакет.

Артём Викторович у нас местная достопримечательность. Мало того, что он дворник в нашем дворе, так ещё и мастер на все руки. Даже полка в прихожей его квартиры, где мы сейчас с ним разговариваем, больше похожа на витрину хозяйственного магазина, чем на обычную мебель. Связки резиновых колец, патроны для лампочек, заготовки ключей, водопроводные краны, переходники и ещё куча всякой мелочи дают ясно понять, что перечень услуг нашего дворника весьма широк. Дом-то не маленький. Десять подъездов. А заявки на вызов слесаря или электрика из домоуправления надо заранее оформлять, и ждать их потом полдня. Что характерно, по вечерам и в выходные дни жэковские спецы не работают. Поэтому приработок, и неплохой, у бывшего прапора всегда присутствует.

Кому замок поменяет, другому течь в кране устранит или люстру повесит, те же рамы и форточки в порядок приведёт, а то мало у кого они нормально закрываются. Видимо дерево на рамы не досушили, ведёт их со временем. Оттого и щели в окнах местами чуть ли не в палец толщиной. На зиму их ватой затыкать приходится и бумажными полосами поверх неё на клейстер заклеивать.

– Выходи минут через десять. Я пока машину прогрею, – заранее поёживаясь от предстоящего испытания, выдал я жене ценные указания. Проковыряв изморозь на окне, я убедился, что мой уличный термометр мне сегодня не помощник. Судя по его показаниям за окном минус пятьдесят, по крайней мере шкала у него заканчивается на этой цифре, хотя по радио утверждают, что в городе минус сорок семь градусов мороза. Если наш дворник хоть один прогрев проспал, то я точно сегодня машину не заведу. Жигулёнок у жены исправно заводится до минус двадцати пяти. Потом – лотерея.

Моя Нива нынче в гараже. Угнал я её туда на время поездки. Там есть отопление, но до гаража надо как-то добираться. Это раньше мне просто было, когда я с родителями жил. Оттуда всего-то три минуты пешком, а сейчас, от новой квартиры – шесть автобусных остановок, да с пересадкой. Утренняя хмарь и лютый холод подсказывают мне, что добираться общественным транспортом – не лучшая затея. Автобусы и так не часто ходят, а сегодня на них совсем не стоит надеяться. Наверняка многие не завелись. К тому же Икарусы, те что с гармошкой посередине, все дизельные, а я что-то не припоминаю, чтобы в СССР была зимняя солярка. Вроде как керосином её зимой разбавляют, но опять же не для таких морозов.

Капот нашего Жигулёнка был прикрыт старым шерстяным одеялом. Такие же украшения красовались и на соседних машинах. Хитрый прапор грамотно распорядился списанным армейским имуществом. Интересно бы пошарить у него в кладовке, что там ещё завалялось из армейского снаряжения.

Под эти мысли я завёл машину, схватившуюся с первого раза. Не обманул Викторыч, что полчаса назад авто прогревал. Так он мне сказал, когда я к нему за ключами зашёл. Датчик температуры показал, что Жигули действительно прогревали не так-то и давно. Подосадовав на отсутствие подогрева сидений, я вытащил щётку и побрёл вокруг машины, смахивая иней со стёкол и крыши.

От этого занятия меня отвлёк громкий сдвоенный хлопок дверей. В утренней морозной мгле он прозвучал гулко, словно ружейный дуплет. Оглянувшись на шум, я увидел, как через сугробы прямо ко мне прут два здоровых абрека. Они вылезли из старой Волги, с «оленем» на капоте. С торца нашего дома освещения не было, вот я и не обратил внимания на автомобиль, стоявший за стоянкой. Натоптанных по снегу тропинок с той стороны стоянки не оказалось и сугробы серьёзно замедлили рывок жителей какой-то из закавказских республик. На отсутствие доброты в их намерениях явно указывали выражение их лиц и наличие в руках у первого бегущего серьёзной монтировки. Впрочем и второй имел при себе что-то вроде кастета, блеснувшего у него на руке при штурме сугроба. На разглядывание нежданных гостей у меня ушли доли секунды, а затем включились подзабытые навыки боевого мага. Накинуть щит, сместится за машину, вынуждая противников сблизиться друг с другом, ударить атакующим заклинанием.

Удачно. Оба повалились на укатанный снег стоянки, словно сбитые кегли. Высокие шапки из нутрии у них укатились под соседнюю машину, словно меховые мячики. Монтировка, пару раз кувыркнувшись в воздухе, доехала по снегу почти что до меня, ткнувшись в колесо работающих Жигулей.

– «Ну и что мне с ними теперь делать?» – подумал я, выходя из ступора.

Всё-таки два тела, каждое весом под центнер, лежащие на лютом морозе мордой в снег – это проблема. Приложил я их Ужасом. Что-то мне подсказывает, что надолго. Оба рухнули словно деревянные колоды, и не думают шевелиться. Ещё несколько минут нокаута, и здравствуй обморожение.

Не, явно не о том я думаю. Доброе русское всепрощайство. Эти лоси как минимум меня изуродовать хотели, а я с чего-то об их здоровье забеспокоился.

Треск ломающегося дерева и скрип тормозов отвлекли меня от несвоевременных размышлений. Волга, протаранив хлипкий самодельный шлагбаум нашей стоянки, картинно развернулась боком. Из-за руля машины начал шустро выбираться ещё один кавказский выходец. Следом за собой он тащил из салона авто нечто массивное, и вид извлекаемого предмета мне решительно не понравился. Я не стал протирать глаза и долго раздумывать. Приклад охотничьего ружья трудно с чем-то перепутать. Вот абсолютно нет никакого желания у меня сегодня тестировать мой магический щит огнестрелом. Знать бы точно, что там у него дробь или картечь, ещё туда-сюда, но вот возможный вариант с пулей двенадцатого калибра мне совсем не нравится. Сам атаковать его я пока не могу. Заклинание на откате.

Спрятавшись за машинами, ногой дотягиваюсь до монтировки и тяну её к себе. За зиму из-за снега на постоянном месте стоянки машин образовались ямы. Под колёса не заглянешь. Соответственно и не выстрелишь.

С напряжением прислушиваясь к скрипу снега, я попытался определить, с какой стороны будет заходить вооружённый водитель Волги. У меня есть возможность побегать между автомобилями, главное правильно направление угадать, а там смотришь, и трофейная монтировка в дело пойдёт, а потом и заклинание откатится. Потанцуем ещё.

Два сухих выстрела прозвучали неожиданно. Очень странных выстрела.

Ружья звучат совсем иначе. Точно, вот теперь и ружьё гулко ухнуло.

– «У него что, ещё и пистолет есть?» – запаниковал я, ничего не понимая. Ну не в воздух же палит мой противник. Тогда почему я не вижу разбитых стёкол и не слышу шмяканье пуль о кузова машин? А вот картечь по крыше домика на детской площадке зачётно пробарабанила. Далеко сбоку. Это куда же он стреляет?

– Павел, живой? – услышал я знакомый голос нашего дворника.

На мгновенье высунулся над капотом машины. Схватившись за ногу, водила с Волги катается на снегу, в метре от него лежит обрез. Над ним возвышается наш Артём Викторович, с пистолетом в руке. Стоит боком, приглядывая за теми двумя хлопцами, что я успокоил. Уже не спеша выглянул ещё раз. Неужели нынче в комплекте с метлой дворникам табельное оружие положено? Хотя… какой он, к чёрту, дворник. То, о чём я раньше только догадывался, переросло в уверенность. Чтобы с колена так удачно стрельнуть из-под Волги по ногам кавказца с обрезом, мда…

– Да живой я, живой. Что со мной сделается, – проворчал я, вылезая из-за машин на свет божий, – Снега вот только полные ботинки набрал.

– Чем это ты их приложил? И надолго ли? – Артём Викторович мотнул головой в сторону первых упавших кавказцев.

– Минут десять полежат. Но это не я их. Или вы оглушили, или они сами упали, – подмигнул я «дворнику».

– Хм… Вот даже как… – прищурился мой расхристанный спаситель. Выскочил-то он в незастёгнутой телогрейке на голый торс, трениках, с пузырями на коленях, и домашних тапочках на босу ногу, – Ну, ладно.

Пусть так будет. Верёвок никаких в багажнике нет случайно?

– Резиновый жгут я сейчас с аптечки вытащу. А верёвки к вам уже сами бегут, – с усмешкой кивнул я дворнику в сторону дома. Его напарник по ночным дежурствам, живущий в подъезде на выезде со двора, уже спешил к нам с парой срезанных им на ходу бельевых верёвок. Вот хулиган. Где же теперь наши домохозяйки свои крупногабаритные постирушки будут сушить? Днём-то там все верёвки заняты обычно. Кто пододеяльники сушит, кто простыни.

– Поеду я, Артём Викторович, дел у меня сегодня невпроворот, – вполголоса сказал я дворнику, передавая ему резиновый жгут, – Для милиции – меня тут не было.

– Ну, для милиции – да. А ко мне завтра обязательно зайди, как проснёшься.

– Могли бы и не говорить. Мне самому край как интересно, что от меня этим хлопчикам нужно было. Вы уж разузнайте, пожалуйста, откуда ветер дует. Чую, что мне такая информация лишней не станет. Не всё же вам меня в тёмную играть.

Объехав стоянку по кругу, протиснулся на выезде мимо Волги, в которую «пенсионеры» – напарники укладывали упакованные тела кавказцев, и остановившись у своего подъезда, побежал домой. На улице колотун жуткий, а у меня в ботинках уже вода хлюпает. Самое противное, что сменной пары зимней обуви дома нет. Старые полусапожки хранятся у родителей, а покупкой второй пары обуви на зиму я как-то не озаботился. Даже валенки, и те до сих пор в гараже лежат. Это надо же было так замотаться делами, чтобы о себе забыть напрочь.

Холод и отсутствие обуви выбили меня из планов на день. К родителям я заскочил, но мои прошлогодние полусапожки при примерке разошлись по шву. То ли кожа на них ссохлась, то ли нитки сгнили, но в результате я остался в разношенных кроссовках. Это оказалась единственная обувь, в которую я влез с тёплым носком. Немного не тот вид у меня для посещения обкома. Не поймут. Надо было демисезонные ботинки на сменку взять, но вовремя не догадался. Ладно. К чёрту житейские мелочи. Попробую прикинуть, что же утром произошло.

Версия с электроникой особо убедительной мне не кажется. Да, я попытался ряду руководящих товарищей намекать, что не те секреты они охраняют. Даже примеры показывал с теми же самолётами. Неприятно, знаете ли, что секретные сведения про советские истребители те же западные немцы открыто пишут на коробках с детскими конструкторами и игрушками. У нас за подобную информацию можно немалый срок схлопотать.

С микросхемами существуют свои сложности. Десятки лабораторий ещё как-то можно засекретить, а вот заводы… Тем более про нынешнее развитие электроники во всех газетах было написано.

Помню я по прошлой жизни скандальчик, когда на переговорах по разоружению американцы нашей делегации выкатили подробную карту расположения шахт советских баллистических ракет. Правда, на следующий день получили от русских не менее подробную карту своих шахт, но в итоге оказалось, что стратегические сверхсекреты не особо-то и секретны.

Зато прорывные технологии в области электроники оказались очень важны. Вот что нужно бы скрывать и прятать в первую очередь. Разумеется, не всё подряд, как нынче принято. Мы, к примеру, без особой жалости передали военным свою новую разработку усилителя радиосигнала. Он практически не вносит никаких помех и не имеет собственного шума. Самое то для систем дальнего обнаружения или наведения, а вот для нас, для бытового использования такая архисложная схемотехника и не нужна. Нам за глаза хватит более простых решений, тех что на порядок проще и в десятки раз дешевле, а вот воякам усилитель придётся прятать.

С учётом того, что я сам микросхемы не разрабатываю, вариант идеи о том, что утренних хлопцев на меня натравила какая-то разведка из-за наших успехов на ниве этих изделий, мягко говоря маловероятен. В конце концов вражьим разведчикам меня проще было бы в той же Голландии достать.

Может магия? Тут всё гораздо сложнее.

СССР в области парапсихологии идёт впереди планеты всей. Лет шесть назад советскую программу в этой области окончательно засекретили. Любые упоминания, и без того скудные, исчезли, словно их и не было. Бионика, биофизика, психофизика, психология и нейрофизиология перестали упоминаться даже в специализированных журналах. Парапсихология, как мультидисциплинарная область этих знаний, вообще пропала из любых источников.

В отчётах ЦРУ соответствующие специалисты отразили эту тенденцию и к исследованиям были привлечены Форт-Мид и Стэнфордский исследовательский институт. Полученные ими результаты были проверены в лаборатории по изучению аномальных явлений Принстонского университета. Особое внимание учёных привлекли результаты в области исследования интуиции и инстинктов. Нейрофизиологи зафиксировали ряд бесспорных необъяснимых случаев, когда их подопечные смогли найти похищенных людей. Невозможно просто так отмахнуться от фактов. Ясновидящие порой не только называли город, где надо искать пропавших, но и описывали здание, мебель и состояние похищенной жертвы.

«Красные бригады», практиковавшие похищение видных политиков и предпринимателей, предоставили широкое поле деятельности для подобных опытов и исследований. После того, как ясновидящие достаточно точно указали местоположение похищенного судьи Марио Сосса из Генуи, а потом и промышленника Валларино Ганчия, США в свою очередь засекретили целый ряд исследований, связанных с парапсихологией.

Американские учёные, впечатлённые первыми результатами, не скупились на описание перспектив и восторженные эпитеты в отношении новой области знаний. Исследовательские центры получили щедрое финансирование, а агенты ЦРУ – новые цели и задачи.

Противостояние разведок перешло на более высокий уровень, как только по вновь открывшемуся вопросу были получены первые сведения из СССР. Оказалось, что с 1971 года всё финансирование советских исследований по парапсихологии осуществляется только через КГБ и сходу пробиться через стальную завесу этой могучей организации не могут даже самые лучшие агенты.

– «Слегка перебрал я с магией, и не только с ней. Без тех же предсказаний вполне можно было обойтись. Так нет же. Расслабился я что-то после лечения Андропова, и лишнего наболтал. Лихо меня тогда Виктор Николаевич развёл. Как он на недоверии и интонациях сыграть смог. Вроде и не обидно говорил, поглядывая на Юрия Владимировича, а ведь сумел зацепить. Вот и пришлось вспоминать факты из ближайшего будущего, чтобы доказать, что и в дальнейшем мои сведения верны окажутся. Кое-что уже сбылось, да и в январе есть пара событий, которые со мной никак не связать, а они будут. Теперь гадай, как они эти сведения используют. Но почему-то я с этой стороны утечки не боюсь. Эти если что и сольют, так потом сами и прикроют. А вот с ребе не всё гладко. Его израильские друзья вполне себе могут зубки показать. За ту же Каббалу они запросто могут решиться на неадекватные действия. В ней-то есть место и для волшебства, и для предсказаний. Опять же, вроде как тайные знания. Нет, всё равно не то что-то. Ну никак у меня пазлы не складываются. Должно быть ещё что-то, чего я не знаю», – под такие мысли я добрался до работы.

Трескучие аномальные морозы имеют свою прелесть. Одна из них в том, что машин на улицах нет. Совсем нет. Пока ехал, от силы с десяток – другой автомобилей на дороге увидел. Город словно вымер. Точнее – вымерз.

Москва. «Аквариум» (штаб – квартира ГРУ СССР). Две недели назад.

– Что-то случилось, Витя? – загорелый хозяин кабинета встретил Виктора Николаевича у порога, внимательно вглядываясь в хорошо знакомое ему лицо.

– Большую охоту хочу предложить, Пётр Иванович, оттого и спешу. Время дорого. Однако неплохо ты загорел. Куба? – и гость и генерал армии, он же Начальник Главного разведывательного управления и заместитель начальника Генерального штаба Вооружённых сил СССР, знали друг друга с давних времён. В ГРУ Ивашутин попал из КГБ. Так что довелось им в своё время бок о бок поработать.

– «Тростник» проведал, – коротко ответил разведчик, зная, что название объекта для посвящённого человека скажет больше, чем долгий рассказ. Про «Тростник» Виктор Николаевич знал не понаслышке. Как-никак, вся аппаратура для этого объекта была изготовлена под непосредственным контролем его ведомства.

Учитывая стремление американской разведки приблизить к границам Советского Союза свои подразделения и посты радиоэлектронной разведки, генерал Ивашутин внёс в своё время предложение о создании на Кубе специальной группы радиоэлектронной разведки. Как частичный ответ на их станции и радары, окружившие границы соцстран и. непосредственно СССР.

– И как они там? – поинтересовался Виктор Николаевич, проходя к столу вслед за хозяином кабинета.

– Для нашего уровня – неплохо. За стратегическими силами присматривают. По сравнению с АНБ – слабовато. Оперативную обстановку, в отличии от них, мы пока не тянем.

В США, начиная с 1952 года, полным ходом шли работы по созданию Агентства национальной безопасности. Большие радиоэлектронные уши Дяди Сэма должны были подслушивать всех, слушать всё, всегда и везде. Американские радиоэлектронные шпионы размещались на территориях многих стран. Особенно густо они расположились вдоль советских границ. Новые средства сбора сведений позволяли перехватывать любые сигналы, выходившие в эфир. В штаб-квартире АНБ эти сведения сортировались, дешифровывались, анализировались и систематизировались профессиональными аналитиками, которые превращали разрозненные сведения в ценную разведывательную информацию.

– Потерпи немного, Пётр Иванович. Меры, сам знаешь, принимаем. Если хотя бы половина того, что мне недавно наобещали, сбудется, то мы твой «Дозор» раза в два – три за год усилим.

Наиболее современным техническим проектом генерала Ивашутина было создание в Главном разведывательном управлении автоматизированной системы военной разведки, которая получила условное наименование «Дозор». Математическое и информационное обеспечение системы позволяло работать по целому комплексу задач и определяло текущее состояние боевой готовности вооруженных сил вероятного противника к развязыванию войны против СССР и стран Варшавского договора.

– Но ты не по этому вопросу ко мне примчался… – покачал головой разведчик, потирая руки. Он сказал фразу уверенно, словно зафиксировал только что одному ему понятный факт.

– Ты прав. Всё началось с той аналитической записки от вас по «Красным бригадам». Как оказалось, выводы потянулись и к «Нострадамусу».

– А что с ним не так? Насколько я помню, речь в записке шла про английский контакт и про его информацию из ЦРУ. Американцы, на основании косвенных данных от немца – перебежчика, получили подтверждение о том, что часть операций «Красных бригад» финансировалась через «Штази». Кто-то особо умный у них предположил, что похищения людей могли преследовать несколько целей. Как один из вероятных вариантов – слив информации о похищенных через американских ясновидящих. Нет, Вить. Тут у них только догадки. С ясновидящими работал гипнотизёр высочайшего класса. Вряд ли из-за одних предположений они на «Нострадамусе» крест поставят. Будут, будут искать подходы и дальше.

– В том-то и дело, что перестали. То пачками к нам пёрлись, мы только успевали контакты фиксировать, а последние четыре месяца словно обрезало.

– Четыре, говоришь, – пробормотал разведчик, листая толстую тетрадь с одному ему понятными записями, – А немец-то два месяца назад ушёл.

– Дела-а… – в тон ему протянул Виктор Николаевич.

Совместная операция «Нострадамус» была задумана семь лет назад.

Получив окончательные заверения учёных о том, что никакой практической пользы парапсихология принести не может, КГБ и ГРУ решили сыграть сложную многоходовку.

В течении двух лет из числа сотрудников КГБ были подготовлены «советские учёные», которые честно трудились в соответствующих институтах и время от времени публиковали статьи нужной тематики. В США, в это же время, талантливейший гипнотизёр работал с будущими американскими «ясновидящими», внушая им необходимые сведения и манеру поведения. Пятеро из них затем и попали в американскую исследовательскую программу по изучению парапсихологии. Троим с помощью гипноза удалось вовремя внушить необходимые сведения, полученные через контакты в «Красной бригаде», и они «прозрели», старательно описывая свои «видения». Нужно ли говорить, что похищенные люди оказались именно там, куда и указывали «ясновидящие».

Несколько чуть заметных намёков о том, что тема парапсихологии в СССР стала жутко секретной, тоже в конце концов нашли благодарные уши, и мотыльки полетели на свет.

С «засветившимися» на парапсихологии агентами, КГБ работало чутко и нежно. Многие из них были перевербованы и пополнили ряды «контактов» ГРУ. Оба советских ведомства оказались в прибыли. Удачный проект советские службы всячески холили и лелеяли, временами творчески дорабатывая.

Резкое окончание притока «свежих» агентов свидетельствовало о том, что где-то в верхних эшелонах проекта «Нострадамус» появился «крот».

– Ещё чем обрадуешь? – после минутного молчания спросил разведчик, разжимая наконец-то побелевшие от напряжения кулаки и откидываясь на спинку кресла.

– «Кулаки-то ещё вполне себе. Не забывает тренироваться», – подумал про себя «серый кардинал» Андроповского клана, не торопясь отвечать.

Биографию генерала он знал не понаслышке. Великую Отечественную разведчик прошёл в «СМЕРШе». Начал лейтенантом, а закончил генерал – майором.

Виктор Николаевич молча вытащил из портфеля небольшую коробочку.

– Остынь пока. Подарочек вот тебе принёс. Обычный репортёрский диктофон. Три часа качественной записи. Мои ребята с ним немного поработали. Так что теперь у него есть направленный микрофон и встроенный маячок, который можно включать по таймеру. Маяк работает на армейской частоте.

– На какой их них? – поинтересовался разведчик.

– На нужной. Одной из тех, по которой подарки прилетают.

– А дальность? Эта пиликалка метров на сто только и сможет пробивать.

– На открытой местности до пятнадцати километров, в городе – раза в два меньше. Батареек маяку хватит на час работы. Максимальная задержка таймера – двадцать четыре часа.

– Хорошая штука, – согласился Ивашутин, покрутив диктофон в руках, – Много у тебя таких?

– Сколько закажешь, столько и сделают. Продукт серийный, переделки от нас минимальные.

– Полезная вещь, – разведчик на мгновенье прикрыл глаза. Перед его мысленным взором промелькнул выходящий на цель самолёт, выпускающий ракеты на радиосигнал, появившийся в эфире секунда в секунду.

– Остыл. Теперь почитай, что мои сценаристы удумали. Читай до конца. Все вопросы потом задашь. А мне пусть пока кофе принесут, покрепче, – попросил Виктор Николаевич, поудобнее устраиваясь в кресле.

За разведчиком Виктор Николаевич наблюдал через отражение на стёклах книжного шкафа. Пару раз Ивашутин останавливался, сжимал кулаки или гладил еле заметный шрам над бровью. При чтении последней страницы он со всей дури саданул кулаком по столу и побагровел лицом.

– И что из всего этого правда? – успокоив дыхание, спросил разведчик хриплым голосом.

– Про Резуна и Полякова всё так и есть. Предатели. События тоже все состоятся в указанное время. А вот в Ленинграде и Свердловске поставим ловушки. Там уже всё будет постановочное. Собственно, и у нас, в институте вирусологии такую же ловушку оставим. Место прикормленное. Главное, чтобы твои фигуранты в США чётко отработали. От них очень многое зависит. Нужно, чтобы их ставки обязательно попали под контроль американцев, – Виктор Николаевич с сожалением посмотрел в опустевшую кружку, и потянулся к кофейнику, – Замотался я совсем. Третьи сутки на кофе сижу.

– Объясни-ка мне, друг мой хороший, как ты все эти фокусы проделать собрался? Допустим, с падением самолётов понятно. Можно исполнить. Пусть и не по твоим причинам. Но с остальным… Демонстрация, смена правительства, захват городов, счёт в матче… Ладно бы наши играли, так нет же, – разведчик, вернувшись на несколько страниц назад, ещё раз просмотрел сценарий предстоящей операции.

– Хочешь верь, хочешь нет, но мы и пальцем не пошевельнём. Всё состоится само по себе и в точно указанное время. Хоть под микроскопом разглядывай, никаких следов постороннего вмешательства не будет. Сомневаешься?

– Не то слово. Не понимаю. А я очень не люблю непоняток. Так что рассказывай всё, или играй дальше сам, – жёстко ответил генерал.

– Хм… Если коротко, то предсказатели существуют. Допустим, послезавтра около Мадейры упадёт на воду самолёт. Из пятидесяти семи человек погибнут тридцать шесть. Как тебе предсказание?

– По какой причине?

– Оптическая иллюзия. Достаточно частая ошибка пилотов, – Виктор Николаевич пожал плечами, и размешал ложечкой сахар в чашке.

– Значит, тридцать шесть погибнут, – переспросил генерал, делая пометку в тетради.

– Угу. Мы на это число уже запретили вылеты на Мадейру нашему посольству в Португалии.

– Думаешь, американцы отследят?

– Кто его знает. Вполне возможно. Пусть голову поломают, а мы им поможем.

– Так. Ты предлагаешь отпустить Резуна, и вкинуть через него дезу.

– Не совсем так. После того, как с ним наш гипнотизёр поработает, он не то что дезу, а сплошную ахинею начнёт нести. Вон там, что за труба у тебя? – Виктор Николаевич показал на единственную трубу над «Аквариумом».

– Печка внизу. Документы сжигаем, – нахмурился генерал.

– Во. А Резун будет писать, что ты там сжигаешь проштрафившихся разведчиков.

– Чего-о? Вы у себя там совсем с ума посходили? – взревел генерал, на секунду задохнувшись от возмущения, – Да в ту дверцу печки папка с документами кое-как пролазит.

– Ага. То, что надо. Он потом и про остальное такую же чушь начнёт нести. Зато твой Поляков правду доложит. Мол, КГБ спрятало проект парапсихологов в Ленинграде и Свердловске. В Москве одно руководство осталось. Не переживай. Устроим мы ему попозже аварию. Умрёт не сразу, – остановил он дёрнувшегося было генерала.

– Да он, сука, больше сотни наших сдал… – сжимая кулаки в бессильной ярости прошептал разведчик сквозь стиснутые зубы.

– Значит в его информацию поверят, – всё так же спокойно ответил Виктор Николаевич, – Ты лучше скажи, кто у тебя в Штатах под их постоянным контролем находится?

– Пятерых точно наберу. Для игры лучше всех подойдёт третий зам из торгового представительства в Сан – Франциско. Его со дня на день вербовать будут. Хотели с ним в «двойника» сыграть. Я так понимаю, что его надо будет отозвать в Москву дня на три?

– Да. По легенде он должен откуда-то узнать точные сведения о предстоящем снижении акций и счёт в будущих матчах. Скорее всего его вербовать начнут когда он придёт получать деньги по выигрышам. То есть примерно в середине января. Значит и для Полякова утёчку организуем к этому же сроку.

– Виктор, а Дорофей это кто? – ткнул разведчик в заголовок папки, точнее в само название операции «Дорофей».

– Кто-то из моих сценаристов раскопал, что так звали последнего известного в нашей истории волхва.

– Погоди-ка. Если все эти события действительно сбудутся, то получается, что мы американцам реальную информацию собираемся сливать? – спросил генерал, поглядывая на лежащие перед ним бумаги.

– Мне тут недавно одна сволочь анекдот рассказала, – впервые за весь разговор усмехнулся кэгэбэшник, повторяя чью-то фразу, с которой в СССР обычно начинались анекдоты:

– «Слыхали новость про Рабиновича, который выиграл 10 тысяч долларов?

– Ну, во-первых, не 10 тысяч, а просто 10, во-вторых не долларов, а рублей, и в-третьих не выиграл, а проиграл!»

– Понятно. Значит и тут накрутили так, что без поллитры не разобраться. Любите вы в мутной воде рыбку ловить.

– Кто бы говорил… – вернул комплимент Виктор Николаевич, поднимаясь с места, – Когда начинать думаете?

– Когда про тридцать шесть узнаю, – прищурился разведчик, изучая лицо собеседника.

– Не вопрос. Восемнадцатого вечером жду звонка.

– Павел, заскочи-ка ко мне на минуту, – крикнул мне Артём Викторович через открытую форточку, когда я к вечеру наконец-то добрался до дома.

– С наступающим, – ещё раз поприветствовал я его, заходя в квартиру.

– Разобрались мы с утренними гостями. Ты бы не связывался с базаром этим. Мутные там люди торгуют.

– Э-э, с каким базаром? Вы про что вообще? – в изумлении посмотрел я ему в лицо. Нет. Не шутит.

– Про мандарины твои, про что же ещё? – в свою очередь удивился «дворник». Не очень правдоподобно удивился, правда, но вид сделал.

– Про какие?

– Ага. Я так и думал, что ты не в курсе. Короче, у тебя в конторе твоей армяшка работает?

– Внук Микояновский? Да, работает, – подтвердил я.

– Погодь-ка. Того самого Микояна?

– Угу.

– Хм… Тут вот какое дело. Наш Горплодовощторг через него получил сто шестьдесят тонн мандаринов. Целую рефсекцию. По госцене.

– Так хорошо же…

– Погодь, не перебивай. У торговли и так лимиты были отпущены, а эти тонны сверх плана пришли. Короче, все магазины в городе нынче мандаринами завалены. Их чуть ли не в нагрузку продают. А тут ещё абреки пару грузовиков притащили. Разбогатеть хотели. Да только обломались.

– А я-то тут при чём? – исторг я вопль справедливого возмущения.

– Ты… Ты при спортинтернате, – ещё больше запутал меня «пенсионер», – Твои спортсмены, с подачи армя… э-э твоего работника, вагоны те разгрузили и от твоего имени триста кило мандаринок подарили интернату. Те, что им в оплату за разгрузку дали. А интернат у нас где?

Правильно, рядом с Центральным рынком. Догадываешься, как приезжим торговцам интересно стало, откуда у сироток столько мандаринов появилось. Вот и рассказали детишки про своего шефа, заодно и похвастались, сколько ты продукции в город привёз. Тебе-то хиханьки, – сердито заметил «дворник», увидев, что я начинаю ржать от абсурдности происходящего, – А они каждый год неплохую деньгу в нашем городе сшибали. И теперь что? Кранты их бизьнесу? – старательно исковеркал он иностранное слово, – Чтоб ты знал, на рынке давно всё поделено. Кто, когда и что везёт. Те же арбузы летом не просто так появляются. У них там с графиком строже поставлено, чем в Госплане.

– Артём Викторович, да не знал я ничего про мандарины. Честное слово, не знал, – зачем-то оправдывался я, вытирая слёзы, выступившие от смеха.

– Странный ты какой-то. Совсем в тебе страха нет, – пробормотал «дворник», махнув на меня рукой.

Новый Год встречали шумно. Как мы все смогли разместиться у нас в большой комнате, трудно сказать. Дождались боя курантов, и высыпали на улицу. Такое количество хлопушек и бенгальских огней наша квартира уже точно не вынесет.

Я выходил последним, прихватив с собой забытые всеми спички.

Слегка пьяный, объевшийся всякими вкусностями, и наконец-то в сухих зимних ботинках.

Глава 15

Мда-а. Сколько кота за причиндалы не тяни, а дело надо делать. Или всё-таки не делать…

Я сидел перед столом, на котором расположился уже заряженный артефакт телепорта. Не торопился я его использовать.

Прилично время тянул.

Вот и сейчас, сам себя драконю по поводу того, а стоит ли…

Хотя, знаю же, что напрасно сам себя мучаю. Не для этого я его заряжал. Целую легенду придумал с отъездом на дачу.

Приехал. Дача не топлена. Холодно. Включил обогреватель на полную. Сижу одетый. Снега за собой натащил. Надо бы хоть веник купить, чтобы снег с обуви сметать.

Налил из термоса кофе.

Горячущий.

Грею руки об чашку. Заодно жду, когда кофе остынет.

Два дня с набором выживальщика мудрил. Стандартный такой наборчик получился. Все про него знают, но каждый, тем не менее, комплектует такие наборы по-своему. Описывать не буду. Без меня тысячи умных описывальщиков имеются. Мне, любителю, с ними не тягаться.

Вроде как приготовился.

Но вот нет же. Сижу, и никак не могу решиться на активацию телепорта.

Ногой пододвинул к себе рюкзак. Кстати, не такой уж и большой. Рюкзачок, можно сказать.

Эх-х, пропадай моя телега, все четыре колеса!

Решительно накинув лямки рюкзака, я на секунду съёжился, как перед прыжком в прорубь и, активируя артефакт, даже не успел произнести вслух сакраментальное – «Поехали».

Вспышка.

Проморгался. С воздухом всё нормально. Температура комнатная. Темновато. Могло бы быть и посветлее.

Хм, свет дрогнул. Стало светлее. Я снял очки и огляделся.

Так. Не понял, а что сейчас было? Я только что подумал про освещение, и его тут же словно кто-то добавил.

Под ногами матовый полупрозрачный тёмный пол. Он, как губка воду, впитывает в себя все отблески света. Мазнул по нему ребром подошвы туристского ботинка – пыли не наблюдается.

Надо мной слегка подсвеченная полусфера. Расстояние до верхней точки где-то около полукилометра, а может и больше. Угадать сложно. Чёткой поверхности у сферы нет – едва мерцающая дымка уходит ввысь на десятки, а может и сотни метров и затем скрывается, словно в тумане. Больше всего сооружение, где я нахожусь, напоминает мне мыльный пузырь, плюхнувшийся на столешницу из тёмного матового стекла. Вот только плёнка у пузыря не радужно – глянцевая, а нечто вроде светящегося облака.

И Сила! Вокруг её столько, что страшно пошевелиться. Того и гляди с рук и одежды начнут беспорядочными всполохами срываться искры и языки пламени.

Ладно. Пока я никому не нужен, успею подзарядить артефакт. На таком Источнике – это вопрос нескольких минут.

Хотя, упс-с. Неувязочка. Упёрся в пропускную способность собственных энергетических каналов. Около часа потребуется, не меньше. Говорила же мне ма… профессорша Капа в магической Академии, что не только развитием собственного резерва Силы славны маги. Как цербер над нами торчала, заставляя часами прокачивать Силу через себя, развивая каналы. А в этой жизни я что-то обленился. Никто надо мной с палкой не стоял, и вот результат – энергетические каналы у меня просто никакие. А то что времени на их прокачку у меня толком не было – это никому особенно и не интересно. Мои проблемы. Личные. Ладно. Работаем. Анализируем. Думаем. Имеются некоторые несоответствия. Мелочи, но глаз режут. Например, провёл я по полу ботинком. На обуви у меня снег до конца не растаял. Побоялся ещё, что наслежу в гостях, а вот и нет. Пол сухой, словно тающего снега на ботинках у меня не существует. Загадка, однако…

Додумать возникшую непонятку не успел. При очередном повороте головы заметил новый предмет, появившийся у меня за спиной. Кресло. Причём не абы какое, а брат – близнец того, что стоит у меня в кабинете. Вон, даже знакомая щербина на подлокотнике имеется. Я её сам туда посадил, когда как-то раз не слишком удачно один из массивных экспонатов пытался протащить сходу.

М-м-да, всё страньше и любопытственнее… Хотя что уж тут непонятного. Намёк более чем толстый. Придётся принимать приглашение.

По какому-то наитию я вытащил из рюкзака фотоаппарат и повесил его себе на грудь.

Толком разместиться в кресле не успел.

– «Вряд ли я так быстро взлетел, скорее пол подо мной исчез», – мелькнула у меня первая мысль, когда я начал разглядывать вновь открывшуюся картину и анализировать собственные ощущения. Многогранная переливающаяся спираль невероятно больших размеров уходила далеко вниз. Такое впечатление, что я внезапно оказался пылинкой, висящей на входе в монструозную спиралевидную ракушку, покрытую изнутри блёстками перламутра. Бросив взгляд вниз, я почувствовал, как закружилась голова. Не от высоты, которая оказалась очень даже не маленькой, а от калейдоскопа образов.

– «Словно едешь в метро, а стены тоннеля покрыты граффити», – возникло сравнение у меня в голове, – «Пёстрая череда рисунков, и взглядом ни за один не успеваешь зацепиться».

На секунду прикрыл глаза, а потом, слегка наклонившись набок, постарался рассматривать только одну из светящихся точек, не отвлекаясь на остальные.

– «История военной техники», – примерно так стоило бы кратко перевести тот образ, который возник у меня в голове.

Человеческий язык, каким бы величайшим достижением для нашей расы он не был, на самом деле крайне убог в плане передачи информации. Порой сотен слов не хватит, чтобы полноценно передать один короткий миг возникшего образа, который человеческое восприятие может уяснить для себя за одно мгновение. Вот уж действительно, лучше раз увидеть, чем сто раз услышать.

Перед мысленным взором за секунду промелькнули тысячи образцов различного вооружения, словно я с высоты птичьего полёта смотрю на огромную площадь военной выставки. Авианосцы, колёсные пароходы и парусники. Танки, броневики и колесницы. Баллистические ракеты, бронзовые пушки и требюше.

«Разглядев» соседние иконки, и ими оказались Транспорт и Энергетика, я вернулся к первой, к военной. Мне возникшие сомнения проверить надо, так почему бы это не сделать там, где мне интереснее будет. Больно уж знакомы некоторые ощущения… Не из этой жизни, из другой. Там тоже практиковали виртуальные путешествия, музеи и убивающие своим правдоподобием схватки с полчищами невиданных монстров.

Мысленного посыла хватило, чтобы иконка «клацнула», как бы подтверждая нажатие на неё, и вот я стою перед входом в циклопическое сооружение. За спиной небольшая площадка, огороженная светящейся стеной, и знакомое кресло, прикидывающееся мебелью.

– Ну вот мне и раз, – вполголоса сказал я сам себе, заходя в здание. Анекдотец про кирпич я обдумывал намеренно «громко». Учили меня когда-то, что такой способ вполне себе помогает, когда тебе необходимо спрятать ненужные мысли от непрошенных мозгокопателей.

Собственно, я и в зал-то ещё не зашёл. Стою в дверях, и сравниваю вид сзади и спереди. По идее, когда заходишь с улицы в здание, то по любому видишь свою тень на полу в ярком прямоугольнике проёма дверей, ощущаешь разницу температур и присутствие хоть каких-то запахов. Да и звуки меняются. А тут… Никакой разницы, разве что освещение чуть более приглушено, но тени-то от моей тушки как не было, так и нет. Даже на фоне яркого проёма дверей, отражающегося на полу.

Мелочь? На первый взгляд – да. На самом деле – проблемка. Довелось мне когда-то, общаясь с ИСКИНом, разжёвывать ему очевидное. Не сразу дух бесплотный смог понять, что для живых разумных объёмной картинки порой маловато будет. Не верят они глазам, если не чувствует от других своих органов подтверждения увиденному. Да и у изображений свои тонкости есть. Те же тени и блики, например. Так что вопрос о происхождении хозяина местного музея у меня пока остаётся открытым. То ли он по недомыслию меня без тени оставил, то ли для него это настолько естественно, что он даже и не задумался над такой мелочью. Нет у него тела – нет тени, нет носа – нет обоняния. Духи бесплотные, они такие… Точнее совсем не такие, как мы.

Ладно, своими размышлениями «светить» не буду. Раз меня, дикаря лапотного, позвали полюбоваться чудесами, то я и буду соответствовать ожиданиям хозяина. Где мне ещё удастся посмотреть в перископ атомной подлодки, покрутить штурвал стратегического бомбардировщика или порыться в развалах стрелкового оружия.

Подводную лодку, и ещё кучу разнообразных кораблей, я нашёл, выйдя через одну из дверей на берег моря. Мне дня не хватит, чтобы обойти этот порт. Он на пару десятков километров раскинулся.

Я уже отщёлкал всю плёнку в фотоаппарате и взятой в запас кассете, знакомясь с американскими, немецкими и английскими образцами новейшей техники. Есть у меня мечта – порадовать советских детишек хорошими конструкторами. С полным их техническим и тактическим описанием. Так что стараюсь. Фоторепортёром подрабатываю.

Сотни, а может и тысячи кораблей, покачивались у причалов. Вокруг меня лес мачт и всяких там прочих корабельных надстроек, с реющими вымпелами и флагами.

Ага. Ну, как же. Верю, верю. Я даже палец послюнявил и над собой поднял. И ни-че-го. Даже малюсенького сквознячка не ощущаю. Как и характерного запаха моря.

А флаги-то реют.

Чудеса…

Опять же, двери на кораблях хлопают, как положено, механизмы всякие гудят, а вот моего топота по трапу не слышно вообще. Это в тяжёлых-то туристских ботинках. Недоработочки у встречающей стороны с декорациями. Тщательнее надо, однако, товарищи. Правдоподобнее. Шляться по необъятному порту и множеству его причалов особого желания у меня не возникло.

Наверное, чтобы стать романтиком моря, надо родится на его берегах. А я всё больше себя к уральцам отношу. Где мы, и где то море… Мне те же тагильские танки ближе, или самоходки, что у нас в Свердловске делают. А пароходы – теплоходы, как бы так, не очень. Тельняшку на груди точно рвать не стану, ввиду её отсутствия.

Зато мимо стендов со стрелковым оружием спокойно пройти не смог. С ними всё так же сложно, как с магазинами инструментов в Германии. Хочется всё и сразу. Что там я себя чуть не за волосы оттаскивал от дрелей, пил и шлифмашинок, что тут. Глаза разбегаются. Автоматы, снайперки, пулемёты и целые россыпи пистолетов и револьверов.

Вот уж где вдоволь развлёкся. Заодно и прикинул, что мне для скрытого ношения может подойти.

На удивление, очень многие модели отсеялись при первом же осмотре. Виноваты были или небольшие калибры, у которых напрочь отсутствует останавливающее действие, и не менее важная для меня безопасность ношения. Как не крути, а навыков ношения огнестрельного оружия у меня кот наплакал. Так что случайно прострелить себе что-нибудь крайне для меня важное мне совсем не хочется.

ПСМ отодвинул без сожаления. Плюсов много, но калибр… Из него разве что в голову стоит стрелять, и скорее всего лучше в свою же собственную. В руках – ногах он дырочки неубедительные оставит.

Покрутил ПМ. Здоровый слишком, и тяжёлый. Такой в карман брюк без ремня лучше не совать – штаны потеряешь.

О, что-то знакомое. Ага, старенькая Беретта М1934. Эту модель в СССР все видели. Никулину, в «Бриллиантовой руке» такой же пистолетик вручили, тот, что с холостыми патронами у него в фильме был. Забавная машинка.

Эта в сорок первом году была изготовлена, судя по клейму, а выглядит так, словно только что с завода вышла. Сунул её во внутренний карман. Мда-а. Заметно. По идее надо по шву куртки специальный кармашек вшить, из кожи молодого Дермантина. Тогда хотя бы полу куртки так заметно перекашивать не будет.

А может револьвер попробовать? Есть тут не слишком большие. Я перебрал с десяток револьверов. Понравились миниатюрные американцы, с барабаном на пять патронов. Такой в карман брюк сунешь, и вроде незаметно выходит. А если ещё кобуру на ремень сзади присобачить, и одежду носить навыпуск, то совсем замечательно может получится.

Ладно. Уважение к хозяевам я проявил. Музей их осмотрел. Понятное дело, что только малую его часть прошёл, но пора и честь знать. Заскочу ещё в Космонавтику, и буду выбираться отсюда.

Надо мне вживую глянуть на советскую космическую станцию.

Походить. Руками пощупать. Неизвестно ещё, что там наши умники напроектировали, а у меня, как-никак в Памяти больше десяти лет опыта полётов в Пустоте. Так у нас называли далёкие космические рейды. Дальний космос.

Осмотрев бочкоподобные сооружения, по недоразумению называющиеся космическими станциями, я всерьёз загрустил. То, что казалось хорошо Диогену, который жил в пифие – большом глиняном сосуде, а не в бочке, как принято считать, то не совсем приемлемо для меня. Сам-то я может там и проживу, а с размещением оборудования уже сложнее.

Диогену проще жилось. Рукоблудствовал себе на публике, спорил с недалёким Платоном, да пропагандировал относительность общепринятых норм морали. Эпатажный тип. Вот бы засунуть в его жилище хотя бы часть того, что мне на орбите потребуется, да заставить поработать в невесомости. Мигом бы всю его доисторическую философию у него из головы выдуло. Пустота ошибок не прощает. Порой одно неверное движение там может стоить жизни.

Наверное и к смерти можно отнестись философски. Особенно к чужой. Зато когда дело доходит до собственной – тут философия резко меняет курс и философы начинают рассуждать, что жизнь благородна только потому, что в ней есть смерть. То есть сами они умирать ну никак не желают. Зато другим всегда готовы объяснить, что ничего страшного в их смерти они не видят. Такая вот сложная наука эта философия. Многогранная, я бы сказал.

Впечатлённый устройством и размерами станции, я и не заметил, что быстро добрался до входа в местный музей. Или до выхода из него.

Моё смешное средство передвижения – точная копия моего рабочего кресла, никуда не делось. Стоит, как вкопанное. Меня дожидается.

– Ну что, сивка – бурка, вези меня обратно, откуда взял – скомандовал я, мысленно представляя себе «зал прибытия».

На самом деле к этому моменту у меня возникла твёрдая уверенность, что никуда я не передвигаюсь. Скорее всего, сижу сейчас у себя на даче, и пускаю слюни.

И артефакт телепорта – совсем никакой не телепорт. Он просто ментальная имитация знакомого мне амулета. Собственно такая же, как и весь этот музей, да и как насквозь знакомое мне кресло. Всё это качественные ментальные иллюзии, существующие лишь у меня в мозгах. Сновидения наяву. И думаю, что я знаю, с кем столкнулся.

Ларсы. Исследователи иногда поэтично называют их дельфинами космоса. Точнее, не совсем дельфинами, но у нашей расы нет названия того существа, с кем их сравнивали. Так что дельфин – наиболее подходящая кандидатура, если переводить его общегалактическое название на земной язык.

Как и дельфинов на Земле, ларсов долго и пристально изучали. Учёные разных рас и цивилизаций не смогли спокойно пройти мимо подобного явления. Энергетические существа, не содержащие ни капли материи, ларсы, обладающие развитыми ментальными способностями, оказались весьма дружелюбны и непредсказуемы по поведению. Каких только гипотез не родили учёные, пытаясь подогнать необычных обитателей Пустоты под понятные разумным стандарты. Одни считали, что ларсы – это брошенные Древними энергетические роботы – разведчики, другие доказывали, что они – нематериальное воплощение погибших цивилизаций, причём сверхвысокотехнологичное и явно искусственного происхождения, но со временем деградировавшее, третьи…

Впрочем, ни одна из теорий так и не была принята, как единственно верная. Изучать ларсов было так же сложно, как пытаться прихлопнуть свёрнутой газетой солнечный зайчик. Они появлялись когда хотели, и точно так же исчезали. Могли делиться большими объёмами информации, а могли и просто месяцами наблюдать за кем-то, никак особо себя не проявляя. Вроде вот висит в углу каюты чуть заметное облачко, и висит себе. Показывает, что оно тут бесплатным пассажиром устроилось.

Станешь надоедать – переселится на контуры реактора, отчего у капитана почему-то быстро начинают седеть волосы.

Прошли сотни лет, прежде чем космическое сообщество успокоилось, и стало относиться к ларсам, как к безвредным призракам в старом доме. После того, как однажды ларсы помогли спасти экспедицию, моментально передав сигнал бедствия через невероятные расстояния, отношение к ним у всех разумных сменилось на благожелательное. В сотнях книг и фильмов космические дельфины стали положительными героями.

Дальний космос формирует свои приоритеты ценностей. Когда ты месяцами один на один с Пустотой, то мысль о том, что ларсы могут предоставить, пусть мизерный и иллюзорный шанс выкарабкаться из возможных неприятностей, дорогого стоит. И одиночество уже не так пугает. Всегда есть надежда, что где-то рядом может оказаться игривая, любопытная и непонятная энергетическая сущность. Этакий космический бестелесный дельфин – спасатель.

Чаще всего ларсов встречают около крупных осколков планет, либо в кольцах, вроде тех, что крутятся вокруг нашего Юпитера. Исходя из этих сведений вполне можно предположить, что та особь, что вышла на контакт со мной, давно устроилась где-то около Луны, а может и на ней самой. Судя по экспонатам музея, к примеру – по тем же каменным топорам, произошло это не одно тысячелетие назад.

Удивляет объём и качество образов, которые местный контактёр мне транслировал. Я описаниями общения с ларсами никогда не увлекался. Шанс на встречу с ними в реальной жизни не велик. Гораздо проще суперприз в Имперскую лотерею выиграть. Из той информации, которую когда-то я мельком видел, можно судить, что размах передаваемых ими образов обычно был менее эпический. Это видимо мне монстр какой-то достался, согласно закона подлости.

Матёрый.

Колоритный старик появился напротив меня неожиданно. Кажется, я моргнул, и вот он тут как тут. Сидит точно в таком же кресле, как и я, разглядывает меня, а я его.

Огляделся. Знакомый «зал прибытия». Даже мой забытый рюкзак лежит под ногами, словно я никуда и не улетал на своём кресле – самолёте.

Лицо у дедка сморщенное, словно печёное яблоко, нос крючком, льдинки блекло – голубых глаз поблёскивают из-под густых седых бровей.

Раскидистые усы, борода… Да не… Бородища! Длиннющая, ниже пояса. Если бы не пёстрый халат ниже колен, на который она легла, то может борода и с кресла бы свешивалась.

На голове старика затейливый тюрбан с золотой нашлёпкой на макушке и какой-то золотой же приспособой, рогатообразного вида. Из-под халата выглядывают яркие зелёные шаровары и туфли, с загнутыми носами.

Халатик необычного покроя. Выпадает из образа. В Индии или Египте он был бы уместен, но там такая одежда и называется как-то иначе. Это я его как халат определил, а был бы со мной египтолог какой-нибудь, тот бы быстро меня на место поставил, произнеся что-то зубодробительное.

– Ну чисто сказочный волшебник, – развеселился я, давясь от смеха. Буквально на днях посмотрел детский фильм «Старик Хоттабыч» по советскому телевидению, но даже там маг поскромнее был. А тут явный перебор с образом. Чуть ли не Черномор пожаловал, – Здравствуйте. Меня Павел зовут.

Честно говоря, ни на какой ответ я не рассчитывал. Пусть я про ларсов мало знаю, но вот не помнится мне, чтобы кто-то с ними общался иначе, чем образами.

– Здравствуй, что послужило причиной твоего смеха? – услышал я безэмоциональный голос в ответ.

И тут меня накрыло мощной волной дежавю. Точно таким же голосом говорил со мной ИСКИН имперского штурмовика. Так он мне надоел за годы моей службы, что на собственном рейдере я сразу же поменял голосовые сообщения, купив на бонусы, полученные за модификацию двигателей, эмоциональный пакете голосом самочки – керра.

– Внешний вид у вас… – я неопределённо помахал рукой перед собой, – Не совсем обычный, словно для сказки придуман.

– Обычно всех впечатляло. Случалось, на колени падали, туфли целовали, – безразлично отозвался старик. Он немного помолчал, словно бы размышляя и, кивнув своим мыслям, добавил, – Можешь называть меня Джехути.

Сросшиеся с бородой усы скрывали полоску его губ и я никак не мог понять, сам ли он со мной говорит или нет. Скорее всего опять же присутствует наведённая иллюзия. Слишком неестественно стерильный звук я слышу.

Слух человека сложно устроен. Зачастую мы осознанно и не понимаем всех его возможностей, но это не мешает никому из нас отчётливо определять, говорит ли человек в комнате, в спортзале или на улице. Наши уши чутко улавливают едва слышные отражения голоса и посторонних звуков от стен, пола и потолка, позволяя сформировать общую картину помещения. Понять его объём и размеры. Но сейчас их не было. Ни отражений, ни звуковой картинки.

– Оп-па, какое интересное имя, где-то я его уже слышал, – как можно веселее выразил я своё отношение к его словам и при этом хлопнул в ладоши. Прислушался. Перед концертами мы так определяем акустику зала. Громкий звук хлопка сразу подсказывает, что за зал достался нам для концерта. Гулкий, приглушённый, или с акустическими ямами. Дальше вступают в дело маленькие секреты звукооператоров. Они меняют настройки эквалайзера «под зал» и корректируют направление высокочастотных колонок. Ну ладно, отвлёкся.

Странно. Мой хлопок не нашёл отражений, канув, словно в вату.

– Очень давно меня часто так называли, – отозвался старик на моё, брошенное наугад, узнавание его имени и мою реакцию на целование туфель.

Так-то, я ни про какого Джехути никогда и слыхом не слыхивал. Мне было интересно в ладоши хлопнуть, чтобы проверить версию со звуком.

– Видимо, давненько это было. Хотя, не всё ещё потеряно, – вынужден был признать я очевидное, вспоминая свою первую Жизнь.

В двадцать первом веке целование туфель творчески переродилось. Звёзды телевидения и прочая гомосятина обеих полов, рванула к большим деньгам и жирным кормушкам с такой силой, что целование туфли выглядело бы для них жалкой детской забавой.

Буду считать, что ещё одна гирька упала на весы моих предположений. Пол под ногами есть. А отзвука от хлопка я не услышал. Точно – иллюзия. Но какая же правдоподобная…

Активация артефакта меня просто – напросто усыпила, и я сейчас во сне наблюдаю то, что мне ментально проецирует ларе. Пока это у меня самая реальная версия.

Немного удивившись тому, какой я иногда во сне бываю умный, я перестал дёргаться, реагируя на всякие странности, и решил поиграть по предлагаемому мне сценарию. Благо ларсы, по общему мнению – сущности безобидные, а свободное время у меня есть в достатке.

– Да, по вашим меркам времени прошло немало. Человеческая раса сильно изменилась. Даже те люди, у которых остались хоть какие-то способности, теперь очень редко занимаются Концентрацией. Они перестали быть заметны в информационном поле планеты, а если кто там и появляется, то они пугаются и не идут на контакт, – попечалился дедок, скорбно кивая головой.

– Жизнь изменилась. Вряд ли кто сейчас месяцами и годами пытается добиться просветления и изнуряет себя попытками достучаться до Высшего Разума, – подумав, поддержал я его жалобы, – Разве что шаолиньские монахи ещё остались.

– Это те смешные и примитивные человечки, что живут в горах? – уточнил старик и посмотрел на меня, дожидаясь моего кивка, – Да, те появлялись иногда. На редкость неинтересные люди. С ними не о чем говорить. Они ничего не знают, в устройстве вашего мира не участвуют и никаких изменений в нём совершать не собираются. Были они у меня несколько раз. Ты вон не раздумывая пошёл мои коллекции смотреть. Что-то трогал, крутил, изучал. А они упали перед входом на колени и целый день там так и простояли. Да и давно это было. Полвека по вашим меркам прошло, как они перестали появляться.

– Хм, монастырь вроде на месте стоит, никуда не делся, – засомневался я, вспоминая фильмы про Шаолинь из первой жизни.

– Стены восстановили, а людей со способностями в монастыре не осталось. Вместо конфеты там теперь пустой красивый фантик, который выдают за сладости ради денег, – грустно поведал мне дед.

– Тогда мне интересно, почему я-то здесь оказался? – перешёл я к более приземлённой теме разговора. Мнение старика про шаолиньский монастырь идёт вразрез с моими представлениями. Я почему-то был уверен, что там существует старинная школа древних боевых и медитативных искусств, а не новодел, построенный для туристов. Хотя, моё мнение основывается всего лишь на двух – трёх художественных фильмах, а там-то режиссёры, вместе со сценаристами, что только не придумают, чтобы зрителя завлечь.

– Ты ярко светил магией, что само по себе заставило обратить на тебя внимание. Когда я стал наблюдать за тобой, то понял, что ты научился вытягивать Силу из странной энергии, получаемой от ваших механизмов. Кроме того, у тебя на полке есть нераскрытые книги, названия которых мне неизвестны и сам их язык я не могу определить, – дедок коротко зыркнул на меня и потянулся к чёткам, которые висели у него на поясе.

– На полках? – удивился я, пытаясь вспомнить, что у меня интересного есть из литературы в том же кабинете.

– Здесь, – постучал дед по своей голове скрюченным пальцем, – Здесь у тебя Знания, которые мне интересны. И ещё мне непонятна твоя тяга к переменам.

– Да какие там перемены, – огорчённо махнул я рукой, – Бьюсь, бьюсь, а толку мало.

– Сомневаешься значит? Напрасно. Я бы зря говорить не стал. Смотри, – старик махнул рукой и перед ним появилось изображение прозрачного глобуса, – С того времени, как я за тобой начал наблюдать твоё влияние на этот мир усилилось.

Дедок звонко щёлкнул пальцами, и на глобусе появились едва заметные цветные пятна. Ага, надо понимать, что это я так отметился. А цвета разные, чтобы отличать тот же спорт от музыки или магии.

Да, наверное я всё-таки соглашусь с теми учёными, которые придерживались мнения о том, что ларсы – это потомки ИСКИНов одной из великих цивилизаций. Это какой же объём данных нужно было прокачать, чтобы выделить статистику про меня и распределить её по очень приличной модели нашей Земли.

Я встал с кресла и подошёл к плавающему в воздухе изображению планеты. Оригинально сделано. Стоит начать всматриваться в отдельную точку, как она начинает менять масштаб. Словно лупу подносишь. О, и надписи тут на русском появились! Ну, ларсы, во дают! На десятки лет вперёд земных технологий ускакали, да ещё с каким качеством. Упс-с. Не на десятки… Приближая к себе мой город, я увидел, как по его улицам движется транспорт…

Обалдеть! Я ещё больше увеличил приближение и отчётливо увидел разбросанные окурки вокруг урны и струящийся дымок над одним из них.

– Нравиться? – с ухмылкой поинтересовался старикашка, потирая ладони.

Есть ему над чем посмеяться. Представляю себе, какой у меня сейчас очумелый вид.

– Да уж… Мощно, – согласился я, и попробовал провести рукой по поверхности глобуса так, словно я хочу его крутануть. Уже не удивляясь, увидел, как он действительно повернулся на пол-оборота.

Яркая зелёная точка на другой стороне планеты поневоле привлекла моё внимание. Подойдя поближе к глобусу, я недоверчиво глянул на контуры американского континента.

Там-то я где отметился? Ладно бы выделенная точка совпадала цветом с электроникой и прочим моим изобретательством. Или с музыкой. Так нет же. Зелёным цветом на этой гадской карте прорисована магия.

– Сейчас узнаю, где и кому я там изменения внёс, – пробормотал я про себя, включая режим лупы.

С увеличением объектов возрастало и моё удивление.

– Вашингтон, – прочитал я наконец-то появившееся название города, не веря своим собственным глазам.

Какого чёрта? Кому я там нужен?

А нет, оказалось, что мне надо смотреть чуть выше столицы, километров на десять – пятнадцать. Я перевёл взгляд на центр зелёного кружочка и через секунду увидел выплывающее и всё более увеличивающееся название того местечка – Лэнгли.

Приехали… Штаб – квартира ЦРУ США. Ага… Типа добро пожаловать и прочий вэлкам.

– О-о – ху – эээ… – хо, – придавленным полустоном – полувсхлипом выдал я волну эмоций, сдержав в последний момент героическим усилием воли гораздо менее легитимный набор звуков. Старик-то по нашему бойко шпрехает, хоть и через переводчика. Может и не понять сразу всей широты русской души, услыхав мат.

– Чо там? – чисто по-уральски спросил дедок, высовываясь у меня из-под локтя. Ага, он уже и без переводчика балакать похоже научился… Быстро он. Способный дедушко. Ларе мимикричный…

– Враги, дедуля, вражины лютые у меня объявились. Про магию прознали. Прощай спокойная жизнь. Буду я теперь, как сумасшедшая белка, скакать да прятаться, – покаялся я, глядя на всё увеличивающееся изображение самого здания штаб – квартиры, и почти полностью заполненные стоянки автомобилей вокруг него.

– И много их? Два – три, или с дюжину наберётся? – как бы между делом поинтересовался старичок, зачем-то похлопывая меня по плечу. Тяжеловато ему приходится. Рост-то у него, мягко скажем, заметно ниже человеческого, вот и кажилится, чтобы ладонью до моего плеча достать.

– Машины видишь? – я ткнул пальцем в каждую из автостоянок. Тысячи машин, достаточно отчётливо различимых на всех семи стоянках, расположились вокруг комплекса зданий Управления, – Можешь пересчитать машины, и поймёшь, сколько тут врагов.

– Ух ты… – старик щёлкнул пальцем и посмотрел на высветившуюся цифру, – Это все? – по-деловому поинтересовался он, зачем-то загибая пальцы.

– Да какое там… Тут и пятой части не наберётся. Знал бы ты, сколько их у нас по стране шастает, да по братским странам, да вокруг границ, а ещё в посольствах, комитетах всяких, газетах, организациях… – попечалился я.

– Молодец! – старик отошёл на пару шагов назад, и умудрился, невзирая на свой рост, посмотреть на меня сверху вниз, – Молодой с виду, а сколько врагов сумел аж на другом конце планеты нажить. Вот только сомневаюсь я, так ли они сильны? Больно много их на тебя одного выходит.

– Сильны, дед, сильны. Можешь не сомневаться, – успокоил я воинственного ларса, – Вот, посмотри, – я прокрутил глобус обратно, – Видишь мою страну? В ней живёт двести пятьдесят миллионов человек. Кстати, неплохо живёт. Не голодают, учатся и лечатся бесплатно. Одеты – обуты. Государство старикам деньги платит, когда у них старость подходит. Людей никто не обижает. Квартиры дают, пусть и не быстро, но за счёт государства. Лет через двенадцать этой страны не будет. И разорвут её на части по плану, который разработают и приведут в действие те парни, что у меня во врагах объявились. Жаль только, что причины их интереса к себе я не знаю. Так, догадки только определённые есть, из-за чего я им мог не понравиться.

– Убил кого-то? – по-деловому поинтересовался дед.

– Вылечил, скорее всего, не того, а то и не тех. А убивать – это у нас как раз американцы горазды. Что у себя в стране, что по всему миру. То же ЦРУ как раз заказными убийствами и занимается, да и армия у них не лучше. Мы, в отличии от американцев, ни ядерное, ни химическое, ни биологическое оружие ни разу не применяли. Зато они больше семидесяти миллионов литров яда только на Вьетнам с самолётов вылили. Причём совсем недавно. Трёх лет ещё не прошло с окончания той войны.

– Ух ты… – восхитился старик размаху демократии и способу её распространения воздушно – капельным путём, – А литр это сколько?

– Тут меньше литра воды. Три четверти, если быть точным, – похлопал я рукой по солдатской фляжке, висящей у меня на поясе, – По две таких фляжки яда на каждого жителя страны пришлось, включая стариков и детей.

– Многовато будет. Зачем столько? Яд слабенький?

– Так они по площадям били. Уничтожали не только людей, но и посевы, скотину, леса.

– Жестоко. Они что – ненормальные? Или там месть кровная замешана была? – вполголоса поинтересовался дед, перебирая чётки и передвигаясь к другой части глобуса. К той, что с американским континентом.

– Никакой мести. Жажда мирового господства и желание заработать много – премного денег. Демократия по-американски – это когда тебе добровольно предлагают выбрать между жизнью и кошельком. «Разбойник с большой дороги, участвует ли он в шайке или грабит в одиночку, равно остается грабителем; и нация, затевающая несправедливую войну, есть не что иное, как большая шайка грабителей», – процитировал я на память высказывание Бенджамина Франклина – одного из авторов американской Конституции. Что называется – не в бровь, а в глаз. Видимо не зря его портрет увековечили на стодолларовой купюре. Словно пописанному он будущий портрет своей страны определил.

В масштабах истории с тех пор прошло не так много времени, но американским политикам его хватило, чтобы ловко подменить первоначальные постулаты основателей страны и незаметно для рядовых граждан развернуть их мировоззрение и политику страны на сто восемьдесят градусов. С точностью до наоборот.

Про войну во Вьетнаме мне пришлось рассказать деду подробно, вспоминая кадры из фильмов и фотографии. Как я понял, поверхностные образы дедок у меня считывал влёт. Нормальный такой рассказ получился. С иллюстрациями. Минут на двадцать с лишним меня хватило, прежде чем выдохся.

Следующим моментом, который меня заинтересовал при осмотре глобуса, было обилие красных точек и целых районов, окрашенных таким же цветом, обозначавшим технологии и промышленность. Какая-то часть точек объяснению поддавалась, но, к примеру тот же Хабаровск или Горький меня удивили. Никак не мог вспомнить, каким боком я там смог отметиться. И сам там не был ни разу, и переговоры мы ни с кем не вели из тех мест. Непонятно.

Старик по-прежнему возился на другой стороне планеты, что-то пришёптывая и тыча время от времени пальцем в глобус. Затем он, подслеповато прищурившись, оглядел увеличенное пятно Лэнгли, отойдя на пару шагов назад, и несколько раз сильно взмахнул кистями рук, словно стряхивал с ладоней капли воды после мытья.

– По площадям, значит… Ну ну… – пробормотал дедок, устало плюхаясь обратно в кресло, – Давай-ка мы с тобой к книгам вернёмся, – уставился он на меня, неожиданно встрепенувшись, – А то ишь, врагов-то у тебя сколько. Того и гляди прикопают где-нибудь и пропадут твои книжки.

– Угу, значит ты меня к себе только ради них и пригласил, – озвучил я логический вывод из услышанного.

Так-то мне не обидно ни грамма, но на образ поработать не мешает. Погрущу пару минут…

– Да хоть бы и так, – прищурился дедок, сгофрировав лицо в улыбке, – Кто-то же должен заботиться о сохранении знаний.

– Это да, – согласился я с ним, отвечая улыбкой на улыбку, – В одной из книжек, как ты их называешь, мне очень долго и вдумчиво тамошние аборигены втолковывали, как надо к знаниям относиться правильно. Рассуждения о знаниях там начинаются с того, что бесплатные знания никогда не будут по достоинству оценены и использованы. Мне, к примеру, чтобы получить знания по кузнечному делу пришлось три года махать молотом, числясь в подмастерьях.

– Да я и без тебя про него всё знаю. Любой булат на раз сотворю, – отмахнулся старик от моего хитрого захода.

– На этой планете, или в других мирах и у иных рас? – вкрадчиво поинтересовался я.

– Хм, – дедок ухватил себя за нос, и начал раскачиваться в кресле, поблескивая на меня льдинками глаз из-под густых бровей, – Так вот почему я не смог прочитать их названия. Другой мир… Но как?

– Оно само получилось, – отозвался я, стараясь думать и говорить как можно безразличнее. Умение торговаться у гномов возведено в ранг искусства. Искусства гораздо более высоко ценимого, чем какая-то там поэзия или хореография. На ярмарках, вокруг признанных мастеров этого жанра сотни зрителей и болельщиков собираются, а наиболее удачные фразы и обороты их торга надолго становятся крылатыми выражениями. Самые яркие моменты в трактирах раз по сто потом повторят, не то что стихи какие-то, про которые никто за столом у гномов и не вспомнит.

Так что, даю дедку дозреть. Нужно, чтобы он сам пришёл к мысли о том, что не мешало бы и ему чем-то со мной поделиться взамен того, что он от меня хочет узнать. По мне так честнее получится.

Нет. Не то, чтобы я жадный какой-то, или чересчур корыстный. Просто к ларсам в благодетели – альтруисты я не набивался. Им-то хорошо. Существуют себе в виде энергетических сущностей, да знания впитывают, как губка. А мне каково? В одно лицо пытаюсь ход истории поменять, и ни советчиков тебе, ни учителей, мечтающих приобщить меня, такого молодого и красивого, к управлению миром. Несправедливо как-то…

Ладно. Пусть этот мир живёт, как жил. Согласен даже получить от ларса что-нибудь более простое, приземлённое и полезное для меня, что лишний раз просто поможет выжить. Нравиться мне эта жизнь. Климат, планета, народы. Пусть я с правительствами некоторыми и их политикой не по всем вопросам схожусь, но это дело наживное. Люди – это вам не высокомерные эльфы и не ушибленные на всю голову дроу, и уж тем более не пауки. С ними весело жить. Людей я люблю. Просто политиков ненавижу.

– И на что бы ты хотел поменять свои знания? – услышал я долгожданный вопрос.

– Смотря какие. Особенного мне ничего не требуется. Для начала могу обменять две книги на что-нибудь не слишком значительное. Например, знания о том, как можно осуществить перенос моего тела на расстояние, – я постучал пальцем по артефакту телепорта, висящему у меня на груди, – Или получить что-то вроде магической сумки – хранилища.

– Межпространственный карман? – слегка поморщившись, уточнил дедок, оглаживая бороду.

– Можно и так сказать, – покладисто подтвердил я, не заметив на лице старика особого удивления или неприятия в ответ на мои пожелания. А то что сморщился, так это тоже может быть игра. Торги – это спектакль для двух актёров.

– Резерв у тебя маловат. Кармашек-то Силу постоянно тянет. Ничего серьёзного не получится, – с явным удовольствием на лице огорчил меня дед.

– У нас может быть разное понимание того, что серьёзно, а что не очень, – не сдался я, прикинув, что от духа бесплотного мне нужно хотя бы попробовать узнать саму суть конструкта для самостоятельного создания артефакта. Кое-что я в залах заметил, но надо бы собственную модель заиметь, для более детального рассмотрения. Надеяться от ларса получить что-то материальное – это по меньшей мере наивно, - Прикинуть-то можно, что получится, исходя из моих возможностей?

– Отчего же нельзя, – покивал головой вредный старикашка, пряча улыбку, – Тебе в одну десятую твоего резерва карман посчитать, или иначе как-то?

– Лучше в одну пятую, – решил я, почесав затылок. Резерв-то у меня понемногу растёт, а вот кармашек каким получится, таким и останется.

Хотя, что я переживаю. Размечтался. Соорудит мне сейчас ларе иллюзию, и не факт, что мне удастся когда-нибудь с ней разобраться. Даже тот же механизм подглядеть, или цепочки рунные увидеть.

Старик тем временем ненадолго прикрыл глаза, а потом сделал интересный такой жест – словно щепотку соли бросил в сторону глобуса. Шар на секунду потемнел, а потом ещё столько же времени помельтешил яркими кольцами и пятнами.

Бум-м-м!

Мне показалось, что даже кресло подо мной подпрыгнуло.

Рядом со мной материализовался могучий ящик. Размером со здоровущий холодильник. Этакий двухкамерный мутант – переросток.

– Я же говорил, что ничего приличного не выйдет, – зашёлся противным хихиканьем пакостливый дедок, старательно прикрывая ладонью рот и пряча глаза. Затем он вытащил из кармана платок, вытер слёзы и шумно высморкался.

– Это что? – я подошёл к лежащему на боку «холодильнику», и заглянул внутрь. Хм, а он и изнутри, как холодильник. Только без полочек и отделений. Ровные белые стенки, и дверок нет. Здоровая дура. При желании я сам там весь помещусь, как мумия в саркофаге.

– А ты, с твоим-то резервом, на что-то большее рассчитывал? – замер дед, передумав убирать платок в карман. Весёлый он типус однако, даром, что бестелесный.

Вот только напрасно он веселится. У нас слегка разное понимание того, что есть маленькое, а что – большое. Я же в его музее не только на экспонаты глазел. Сдались они мне тысячу лет. Я ещё и устройство залов изучал. Судя по первому впечатлению, его музейные залы и мой сундук, он же саркофаг – это близнецы – братья, различающиеся только размерами. Особенно в морском порту у него часть рунного устройства, как на ладони была видна. Размеры карманов разные, а принцип-то построения у них один и тот же. Ага, и масштаб один к не знаю скольким там тысячам, а то и миллионам.

Недопонимает ларе, что пространственный карман не только для музейных залов хорош, но и как походный рюкзак незаменим. Хотя ему-то, бестелесному, как раз проблема рюкзака и многодневных походов не грозит. Разница менталитетов у нас с ним колоссальная, хотя бы исходя из способов нашего существования.

– Я думал, что карман невидимый будет, – поделился я с ларсом своими мыслями, осторожно пиная сундук носком ботинка. Хм, по ощущениям – сундук как сундук. Стенка, по крайней мере, твёрдая.

– А его кроме тебя никто и не увидит. Точно так же, как и амулет телепорта. Его тоже только ты можешь видеть. Для остальных его нет в этом мире. Ни заметить не смогут, ни пощупать. Ну так что? Будем меняться? Тебе карман и телепорт, а мне – две книги про твою жизнь в других мирах, – азартно потирая руки, заёрзал дедок на своём кресле.

– Подожди-ка. А какой мне смысл в этом телепорте, если он меня только к тебе переносит? – возмутился я на явную подставу.

– Почему только ко мне? Ставь маяки где хочешь и на них прыгай, – пожал дедок плечами, удивляясь моей беспросветной глупости.

– Ага, ещё бы знать, как это делать…

– Да проще простого. Ты же умеешь простенькие амулеты делать, так что и маячок смастерить сможешь. Образец я тебе дам, – старик вытянул перед собой открытую ладонь и там появился овальный камушек. С виду – обычная светленькая речная галька, опоясанная колечком рунных символов, – Заряжаешь своей Силой и прячешь на том месте, где хочешь появляться. Не забывай их только перезаряжать время от времени и хорошенько запомни, какой маячок к какому камню на амулете привязан, – ткнул он пальцем в разноцветные камушки, расположенные на расходящихся лучах звезды, изображённой на артефакте.

Ага, пять камней – это пять возможных маршрутов переноса, а центральный камень – это перенос в местный музей. Неплохо. Ещё бы Силы столько вкачивать не требовалось, так совсем бы хорошо было.

– И как далеко можно переместиться? – поинтересовался я, желая уточнить ценность предстоящего приобретения.

– Да хоть на Луну, – хохотнул дедок, – Лишь бы тебе запаса Силы хватило.

– А если не хватит, то что? Не долечу?

– Скорее, не взлетишь. Просто не сможешь активировать артефакт.

Так. Уже понятнее. Значит система переноса оборудована «защитой от дураков». Дальше я смогу и сам разобраться, а то дедок уж больно нетерпеливо ёрзает, того и гляди нервничать начнёт.

– Тогда последний вопрос. Как мне карман вызывать?

– Вот же неуч. По энергетическому каналу, конечно же. Он же к твоей энергетике привязан. Хотя, стой. Мне проще самому привязку сделать, чем полчаса объяснять. Придумай слово, которым ты его вызывать будешь и отчётливо мысленно произнеси его.

– Сундук! – постарался я думать, как можно «громче». Опс… Сундучок-то пропал. Так, ещё раз, – Сундук!

Появился, родимый. А если туда рюкзак закинуть, то что будет? Нормально получается. Сундук исправно пропадает и появляется, и рюкзачок там в уголке удачно устроился.

– Ну что, наигрался? – сварливо поинтересовался дед, когда я в очередной раз, по-моему в пятый или шестой, спрятал сундук.

– Да. Забавная вещица получилась, – согласился я, нехотя отрываясь от новой игрушки, – А как мне воспоминания тебе передать?

– Очисти голову от посторонних мыслей и начни вспоминать тот мир с первых мгновений твоего появления там, – выдал мне старик необходимые рекомендации, и пододвинув ко мне своё кресло, взял меня за руку.

Я кивнул ему в ответ, и прикрыв глаза, ударился в воспоминания.

– Вытаскивайте его на свет и сами уходите. Крепь на честном слове держится. Больше никого не спасём, – услышал я знакомый рычащий голос, и меня поволокли к свету на куске брезента.

– Сильный удар сегодня был. Половину переходов завалило. Старики говорят, что последний раз такой силы удар лет сто назад был. Но тогда в основном нижние выработки обрушились. Десятки гномов задавило.

– Ты бы поменьше болтал, Ури. Лучше глянь, не очнулся ли парень.

– Очнулся. Глазами крутит.

– Слава Хашуту! Хоть кого-то спасли, – нависло надо мной бородатое лицо нашего соседа – гнома.

Да. Нелегко дались мне воспоминания. Прилично душу себе разбередил. А глаза, ну что глаза, это соринка просто в них попала. Сейчас всё пройдёт. Пара глубоких вдохов – выдохов, и уже стало легче, а то грудь словно стальным обручем сдавило и комок стоит в горле. Ну всё. Уже отдышался. Мужчины не плачут.

– Ладно. Хотел я и про остальные книги с тобой договориться, да сам вижу, что сегодня толку от тебя немного будет. Ты там у себя давай аккуратнее живи. С врагами я тебе ненадолго помог, а дальше уж сам выкручивайся, – наклонился надо мной дедок, вглядываясь в глаза, – И не смей меня беспокоить раньше, чем через неделю, – уже жестче добавил он, отпуская мою руку.

– Неужели обе жизни успеешь за неделю просмотреть? – просипел я, не сразу справившись с пересохшим горлом. Долгонько видимо я с воспоминаниями мучился.

– Время не для всех одинаково, – расплывчато ответил старик, щелчком пальца активируя висящий у меня на груди артефакт.

Короткий высверк перехода, и я оказался у себя на даче. Первым, на что обратил внимание, был кофе.

Парящий кофе… Та самая чашка, которую я так и не выпил перед путешествием. Я уставился на неё, как на чудо. По моим ощущениям я чуть ли не полдня провёл непонятно где, а тут даже кофе не остыл.

Растерянно озираясь, уловил ещё несколько странностей. Отсутствующий рюкзак и абсолютно сухие ботинки, на которых у меня было много снега.

Машинально потянувшись к чашке, я наклонился к столу. Глухой звук от удара тяжелым предметом по краю стола заставил меня перевести взгляд ниже. Слегка оттопыренная пола куртки ещё раз ударилась об стол, и я, холодея от неожиданной догадки, сунул руку во внутренний карман. Тёплая рукоять Беретты, про которую я забыл, сунув её в карман и увлёкшись затем осмотром револьверов, уже привычно устроилась в ладони.

– А пистолетик-то я, выходит, у ларса спёр, – вполголоса сказал я сам себе, разглядывая ещё раз опасную игрушку и проверяя её на наличие патронов, – Ай, как некрасиво вышло…

Так. Стоп. Я, от растерянности, никак не могу ухватить что-то очень важное. Какую-то очень нужную мысль…

Вскочив из-за стола, я подошёл к зеркалу, висящему на стене. Вытащил из-под куртки амулет, и убедился, что в зеркале его не видно. Значит ларе правду сказал, что его не заметят.

Ларе!

Добросовестно изобразив свободной рукой фейспалм, я посмотрел в зеркало ещё раз. И что я там вижу? А вижу я самовлюблённого идиота, который подогнав первую же придуманную им версию под подходящие ответы, ещё не так давно восторгался собственным умом и проницательностью. Ага, с ларсом он встретился. Как же…

– О-о-о, – я плюхнулся обратно на стул, и застонал в голос, обхватив лицо уже обеими руками, – Тупица… Кусок идиота… Долбодятел… Ну что бы мне просто не спросить у Джехути, кто он такой. Так нет. Я же самый умный… С духами бестелесными на «ты» говорю… И в материальные воплощения не верю… А потом они, эти воплощения, мне карманы оттягивают. Сундук! – рявкнул я в голос, уже зная, что сейчас увижу.

– Бум-м-м, – привычно отозвался сундук, появляясь из небытия… Гадский «утиный тест». Именно им я руководствовался, когда в восторге от собственной гениальности рассуждал, что то, что выглядит как ларе, и. менталит образы, как ларе – это ларе.

Фигарс!

Джим Хейли в этот вечер домой вернулся поздно. В уютной холостяцкой квартире его никто не ждал, и поэтому он чуть дольше обычного задержался в любимом баре.

Американский футбол – это спорт настоящих мужчин. За вечер и он сам, и с дюжину таких же, как и он болельщиков, произнесли эти слова не по разу. Посмотрев на экране большого телевизора игру своей любимой команды, и отметив её победу, Джим возвращался домой счастливый и с отличным настроением.

Прочитав на сон грядущий пару статеек из журнала для мужчин GQ, Джим, уже в полусонном состоянии, выключил свет над кроватью.

– Проклятье, – Джим выкинул в ведро пустую пачку из-под сигарет, и пошёл в прихожую, чтобы посмотреть, не найдётся ли забытой пачки у него в карманах одной из курток, висящих на вешалке. Никогда ещё он не курил так много. Почти полная пачка сигарет за полночи. Хотя, чему тут удивляться. Все три попытки заснуть, оказались неудачными. Какой страшный, кошмарный сон!

Душный, влажный воздух джунглей, запах гниющей листвы, частая дробь тяжёлых капель, скатывающихся с листьев. И гул… Гул десятков самолётов, несущих оранжевый дождь, с первыми каплями которого приходить боль. Боль от разъедаемой кожи, рези в гортани и глазах. И тут же возникает неуёмное желание выплюнуть собственные лёгкие и разорвать руками грудь.

Промокнув ещё одной салфеткой исцарапанную во сне грудь, Джим начал одеваться. Четвёртого такого пробуждения он просто не вынесет. Лучше уж прогуляться пешком до ближайшего автомата и купить сигарет покрепче. До утра ещё далеко.

– Ещё один «вьетнамец», – такими словами встретил Джима его коллега Чарльз Генри, с которым они делили один кабинет.

– Что значит «ещё один»? – поинтересовался Джим, глядя на Чарльза. Посмотреть было на что. Обычно безупречно одетый и причёсанный, Чарльз сегодня был не похож на себя. Кажется, он даже забыл побриться, а уж его причёску можно было повторить только после старательного взлохмачивания волос граблями.

– Ты приехал почти на час раньше. У тебя красные глаза и, скорее всего, трясутся руки. А ночью тебе снился Вьетнам.

– Откуда ты знаешь? – удивился Джим и очень нехорошо посмотрел на коллегу. Он не собирался никому рассказывать о преследовавшем его всю ночь кошмаре, чтобы не загреметь под медицинское обследование.

– Я уже трижды успел сходить в курилку, – пожал плечами Чарльз, выщёлкивая из блистера пару таблеток, которые он запил прямо из пыльного графина, стоящего на подоконнике, – Все, кто примчался на работу раньше времени, видели во сне Вьетнам. Тебе что снилось?

– Самолёты опыляли джунгли. Разбрызгивали эйджент орандж, – Джим осторожно сформулировал обтекаемую версию сна, от которой ему не так сложно было бы отказаться, как от кошмара. Не то, чтобы он не доверял Чарльзу, но когда на кону стоит вопрос карьеры, то кто его знает, как тот себя поведёт. Может и начальству сообщить. Ходи потом по психиатрам, да от глупостей всяких отписывайся.

– Повезло, значит. Меня всю ночь напалмом запекали в каком-то подземном госпитале. А Макс на собственной же мине – «лягушке» стоял, пока ему не отрывала руку крупнокалиберная пуля, – поведал Чарльз, дёрнув воротник своей рубашки с такой силой, что от неё с треском отлетела пуговица и закрутилась юлой перед ним на столе.

Макса Фишера, работающего в соседнем кабинете, Джим недолюбливал. Крепкий парень с бычьей шеей и лицом, не обременённым печатью интеллекта, Макс напоминал ему носорога, а его нелепые шутки и «бородатые» анекдоты, над которыми он сам же первый и начинал смеяться, кроме раздражения у Джима ничего не вызывали. Если уж ночной кошмар пронял этого толстокожего типа, то тогда всё действительно очень плохо.

– И к каким выводам склоняется общественное мнение? – усевшись за свой стол, поинтересовался Джим.

– Общественное мнение – это не маяк, а всего лишь блуждающие огни в тумане, – пробормотал Чарльз, вытаскивая из ящика своего стола транзисторный приёмник. Он покрутил ручку настройки, и найдя разухабистую джазовую песенку, добавил громкости, – Ты же занимался проектом MKULTRA? Так что примерно должен себе представлять, что чувствуют люди, получившие ударную дозу ЛСД. Примерно так и рассуждает наше умное большинство.

Про проект по изучению воздействия на людей различных психотропных средств Джим действительно знал чуть больше, чем многие его коллеги из ЦРУ. Довелось ему побыть куратором канадского отделения этого проекта.

В проекте MKULTRA на протяжении полутора десятилетий были задействованы более 30 университетов и исследовательских лабораторий. В Канаде проектом руководил известный психиатр Дональд Кэмерон. Испытуемыми становились ничего не подозревавшие люди с легкими расстройствами – депрессиями и неврозами. В ходе проекта его пациенты на несколько недель или месяцев вводились в наркотическую кому при помощи ЛСД и других психотропных веществ. Жертвами экспериментов стали тысячи невинных американских и канадских граждан. Что касается самого Дональда Кэмерона, то он, после закрытия проекта, стал главой Всемирной психиатрической ассоциации.

Выслушав Чарльза, Джим огорчённо скривил губы и отрицательно покрутил головой.

– Ага, ты тоже заметил нестыковки. Вот тебе и общественное мнение. Эти уроды до сих пор не поняли, что галлюциногены не могут у всех разом вызвать похожие кошмары на одну и ту же, чётко заданную тему. Я вот во Вьетнаме не был. С чего бы он мне сниться начал? Поэтому я предполагаю, что природа воздействия на нас совершенно другого характера, – Чарльз резко прервал свою речь, и нетерпеливо уставился на Джима, ожидая его ответной реакции.

– Филадельфийский эксперимент? – ответ пришёл к Хейли после недолгого размышления. Мысленно согласившись с подсказкой Чарльза по поводу одинаковой темы кошмаров, которую никак не создать наркотиками, Джим подумал об излучениях.

Основы проекта Филадельфийского эксперимента следует искать в весьма туманной и в высшей степени сложной научной теории, разработанной Альбертом Эйнштейном и известной, как Единая теория поля. Эйнштейн впервые опубликовал эту теорию в 1925–1927 годах, однако затем изъял из соображений «гуманистки», как он тогда сам выразился.

– «Эксперимент очень интересный, но страшно опасный. Он слишком сильно влияет на участвующих в нем людей. В опыте использовались магнитные генераторы, так называемые „размагничиватели“, которые работали на резонансных частотах и создавали чудовищное поле вокруг корабля. Практически это давало временное изъятие корабля из нашего измерения и могло бы означать пространственный прорыв, если бы только было возможным удержать такой процесс под контролем!» – так описывал эксперимент один из учёных, участвующий в проекте «Радуга».

Можно говорить, что попытки сделать эсминец «Элдридж» невидимым в ходе филадельфийского эксперимента завершились полным успехом, но возникла одна очень существенная проблема – корабль на некоторое время не только пропадал из виду, но и вообще исчезал физически, а затем появлялся вновь. Другими словами, экспериментаторы хотели лишь скрыть корабль из поля зрения, а вместо этого получили дематериализацию и телепортацию.

По свидетельству наблюдавших, после включения на эсминце генераторов, корабль в филадельфийской гавани постепенно окутало облако зеленоватого тумана, скрывшее «Элдридж» из виду, после чего туман вдруг исчез, но при этом и судно полностью пропало не только с экрана радаров, но и из поля зрения потрясённых наблюдателей. Несколькими минутами позже была подана команда отключить генераторы, вновь появился зеленоватый туман, из которого возник эсминец, но вскоре стало ясно – что-то пошло не так. Люди на корабле оказались полностью невменяемы, многих сильно тошнило, объяснения произошедшему ни у кого не было…

Состав команды полностью сменили, параметры оборудования скорректировали, желая добиться лишь невидимости для радаров, и в октябре 1943 года провели повторный филадельфийский эксперимент.

Поначалу все шло хорошо, после включения генераторов «Элдридж» стал полупрозрачным, но затем последовала яркая светло – синяя вспышка и эсминец полностью исчез из виду. Затем в течение нескольких минут появившийся из ниоткуда корабль наблюдали на рейде Норфолка, в пятистах километрах от Филадельфии, а потом судно вновь материализовалось на своём прежнем месте. Дела у команды оказались на этот раз намного хуже – кто-то явно сошел с ума, кто-то бесследно исчез и больше его не видели, а пятеро человек вообще были обнаружены торчащими из металлоконструкций корабля… После столь трагически закончившегося эксперимента все дальнейшие работы по проекту «Радуга» было решено прекратить.

Мысли Чарльза Джиму угадать было не трудно. Работу в ЦРУ Чарльз начинал в группе прикрытия, о чём не раз сам же со смехом рассказывал, впрочем, не слишком распространяясь об охраняемых им темах. «Прикрывать» ему приходилось некоторые секретные проекты, которые по тем или иным причинам, становились известны средствам массовой информации. Обычно их группа создавала «пургу», хороня под обилием фантастических выдумок те небольшие зёрна истины, которые становились известны журналистам. Одним из таких проектов была «Радуга».

– Да! Я почти уверен, что это излучение с наложенной на него картинкой. Нечто вроде телевизионного сигнала, который нам проецируют прямо в мозг, – Чарльз сцепил пальцы в замок, и вывернув кисти, громко захрустел суставами.

– Прекрати, ты же знаешь, что меня это бесит, – раздражённо передёрнул плечами Джим.

Иногда бывает достаточно небольшого толчка, сбивающего мысль в сторону, чтобы гениальное прозрение разбилось, не родившись. Хрустом своих пальцев Чарльз Генри – младший только что остановил следующую фразу своего коллеги Джима Хейли.

– Если тебе интересно моё мнение, то больше всего это похоже на магию, – вот что хотел сказать своему коллеге Джим, но так и не сказал. Ему действительно жутко не нравилась привычка Чарльза выламывать себе руки, а хруст пальцев вызывал у него стойкое ощущение пыточной дыбы.

В итоге версия про магию в штаб – квартире ЦРУ первый раз прозвучала лишь спустя две недели. Две недели исследований, опытов и замеров. Две недели отрицательных результатов. Никаких посторонних воздействий учёным обнаружить не удалось. Целые коллективы «умок», вызванные для борьбы с объявившейся напастью, спустя некоторое время сворачивали свою аппаратуру и удалялись «под стук собственных каблуков».

К чести американских медиков стоит отметить, что они научились купировать эффект кошмаров медикаментозно. Правда, врачи сразу оговорили, что оружие и автомобили их пациентам категорически противопоказаны. От слова – совсем. Хорошо ещё, что не навсегда.

Многие великие истины сначала были кощунством.

Мэджикал.

Волшебство!

Когда абсолютно ненаучное определение позволяет ёмко и понятно объяснить происходящее и удовлетворяет всем критериям, тогда моментально возникает когнитивный диссонанс, вызванный столкновением конфликтующих представлений.

Как только во время исследований это слово прозвучало впервые, учёные замерли. А потом идея рванула на самый верх, со скоростью образования факела, полыхнувшего над месторождением газа.

Глава 16

– Двенадцать киловатт! Вы не шутите? Хотя, что это я… Признаться, я и в нашу первую встречу многому не поверил. Ну уж тут вы меня уели. Надо же, серийные модели привезли, – Мстислав Всеволодович посмотрел на планшет, куда сейчас загружалась ещё одна книга, – Двенадцать киловатт… Мда-а. Это же какую программу исследований сотворить можно. А то только и слышишь – лимит электроэнергии… Не больше киловатта…

– Вы про магниты и биореакторы не забудьте. Исследования исследованиями, но тут совсем другой эффект может получится. Кроме экономической составляющей ещё и политика вмешается. Космическая продукция, не имеющая аналогов в мире – это вам не впустую сапогами лунную пыль месить. Наши люди может и не особо заметят, а для убеждения капиталистов лучшего примера и не придумаешь. Буржуи собственной желчью захлебнуться, когда СССР на международном аукционе первые килограммы космических лекарств за миллионы долларов продаст. И для многих из них ответ на вопрос о том, кто же победил в космической гонке, будет уже не столь очевиден. Они нам туристов на Луне показали, а мы им бизнесом в космосе ответили. Идеология однако, – с улыбкой развёл я руки, показывая, что в моём предложении есть доля шутки.

– Опять у вас всё через деньги, – поморщился академик, – Хотя, надо признать, звучит убедительно. Дайте-ка мне дня два – три. Попробую предварительную позицию некоторых лиц узнать. Очень уж неожиданный поворот вы предложили. Могу заметить, мне ваша идея импонирует. Она гораздо симпатичнее, чем мечты некоторых товарищей по отправке космонавтов на Марс. Так изящно по больным мозолям наших конкурентов мы ещё не топтались. Но, не будем забегать вперёд, – зачем-то погрозил мне пальцем один из главных идеологов советской космической программы.

Келдыша я всё-таки вылечил. Наша первая встреча с ним закончилась не слишком хорошо. Расстались мы оба слегка недовольные друг другом. Однако опыт, который я волей – неволей получил при «пробивании» своих проектов, подсказывал, что на этот раз простой схемой мне не обойтись. Нет в СССР прямых путей. Хочешь получить значимый результат – подбирай себе команду из высокопоставленных дядечек. В нарисованной мной схеме, состоящей из кружков и стрелочек, роль Келдыша – одна из ключевых. После многочисленных правок и размышлений я, с некоторой уверенностью, посчитал выстраданную мной схему работоспособной. Каждая подобранная в ней фигура органично вписывалась в свой этап и вполне себе «тянула» промежуточные задачи.

Для повторной встречи мне пришлось использовать то приглашение, которое Келдыш высказал при прощании. Он сам попросил сообщить ему, как появятся положительные сдвиги по компьютерам. Я обещал ему результаты работ по микроконтроллерам, и они у меня появились. Практические. Не бумаги и проекты, не непонятные непосвящённым стеклокерамические корпуса – прямоугольнички микросхем с десятками торчащих из них проволочек – выводов, а реальные изделия. Планшеты, сервера и даже радиодоступ их связывающий. Вполне себе работоспособная сеть, пусть и не такой мощности, как она себе представлялась руководству страны, но и затраты на неё у нас вышли смешные по их меркам. Да, примитивненько пока получилось, маломощно, но зато всё работает. Как говорит мой тренер – были бы способности, а мышцы нарастить не сложно. А для такого наращивания мне нужны более мощные процессоры и в очень большом количестве.

Большого количества процессоров сейчас не получается. Мы закончили переоборудование нашего бомбоубежища и пытаемся там отрабатывать технологии. Как бы не хотелось похвастаться, но если честно, то особо нечем. Брак. Его слишком много. Потрясающе много! Девяносто восемь процентов брака! Уф-ф-ф. Хочется башкой об стену биться, когда видишь здоровую обувную коробку с бракованными микросхемами на фоне горстки процессоров, прошедших тестирование. У зеленоградцев ситуация с браком чуть лучше, чем у нас, но тоже не сахар. Руки не опускаем. Ищем наиболее значимые причины возникновения брака. Пока у нас три «лидера» – качество подложки, химическая чистота материалов и всё ещё «грязный» цех.

Если официальные источники не врут, то у американцев ситуация с выходом кондиционной продукции раза в три лучше, чем у нас, а у японцев в четыре – пять.

Допустим, с чистотой мы скоро справимся. Почти в два раза увеличили мощность пылесосов, которые через трубы выводят пыль из чистого цеха при уборках, заказали специальную ткань для рабочих комбинезонов, поменяли обувь. В качестве образцов закупили знаменитые «костюмы кролика» от разных производителей. Во всём мире в «чистых» цехах работают только в них. В планах предполагаем загнать под колпаки тройку самых ответственных операций. Работать там придётся через рукава, в которые как в перчатки оператор будет засовывать по локоть руки. Видел я такие как-то раз в институте вирусологии. Через их институт и мы заказ сделали.

С химической чистотой сырья ситуация скоро должна выправиться. Те миллиарды, которые выделило государство на поднятие радиотехнической промышленности, ушли не только на новые заводы по производству телевизоров. В министерстве быстренько сообразили, что чуда не произойдёт, и детали сами по себе из ниоткуда не появятся. Нужно сырьё. Современное, чистое, и в большом количестве. По слухам, министерство на оборудование для производства сверхчистых компонентов всю имеющеюся у него валюту ухнуло. Первые промышленные партии сверхчистых материалов обещают выдать через месяц – другой. Говорят и оборудование, и технологии выбирали с запасом. Так сказать, «на вырост». Посмотрим.

Хуже всего обстоят дела с несомненным лидером нашего чёрного списка – кремниевой подложкой. Больше половины брака получаем из-за неё. Казалось бы, основой процессора служит вырезанный из круглой пластины квадратик со сторонами в пять миллиметров и толщиной в папиросную бумагу. Что уж тут-то сложного.

Угу. Посмотрел я на снимки вроде бы идеально отполированной пластины, сделанные при разном увеличении микроскопа. Волосы дыбом встали. Очень по ним, по этим снимкам, удобно изучать разновидности ростовых дефектов кристаллов. Благо, нашлась добрая душа из числа лаборанток, и не только обвела на фотографиях кружочками области дефектов, но и пронумеровала их. И перечень приложила. К основным видам ростовых дефектов относятся дислокации и дислокационные петли, линии скольжения, двойники, дефекты упаковки, кластеры (скопления вакансий), микровключения легирующих примесей. Брр-р.

И как же много такой дряни, оказывается, может поместиться на махоньком квадратике подложки, на котором мы собираемся ваять наш процессор. Некоторые дефекты для него окажутся не смертельны. Для таких потерь в процессоре конструктивно заложено приличное резервирование большинства цепей. Но дефектов на подложках слишком много, и они нас побеждают. Как бы сказали мои знакомые спортсмены – с разгромным счётом 98: 2.

Примерно такие размышления, если о них говорить очень кратко, терзали мой мозг довольно долгое время. С тех пор, как заработал наш экспериментальный заводик в бомбоубежище, я мрачнел день ото дня. Если уж на его площадях мы не можем разместить полноценное производство, то о каком космосе я мечтаю.

– «Первая сотня советских космонавтов со станции „Космический радиозавод – 1“ в этом месяце выполнила план производства процессоров на сто десять процентов. Их почин подхватили ещё две космические станции, также перевыполнив план на пять и семь процентов. Победным шагом к светлому будущему продвигается содружество космонавтики и радиопромышленности. Наши люди верят, что именно сейчас, на их глазах, закладывается светлое будущее всей страны, всего нашего народа», – скоро мне уже и такая бредятина в голову полезет. В лучшем стиле одного знакомого парторга, с которым мне довелось познакомиться в начале своей трудовой деятельности.

На самом деле всё печально. Полноценный цикл производства процессоров, при существующем уровне развития космонавтики, в космос не вывести. Теоретически, может и возможно. Только за январь 1978 года СССР осуществил десять успешных запусков в космос самых разнообразных аппаратов. В их число вошли Союз – 27, с двумя космонавтами на борту и Прогресс – 1 – первый транспортный космический корабль. Остальные аппараты запущены вояками. Шесть из них – разнообразные разведчики. Оставшиеся два – военная связь и навигация. Стоит отметить, что спутники у вояк серьёзные. Тот же Зенит – 4МКМ все советские люди не раз видели. На его «гражданской» версии свой полёт совершил Юрий Гагарин. Всего-то поменяли шпионскую начинку на космонавта, а какой эффект получился.

Если по тоннажу прикинуть, то много чего может на орбите оказаться при соучастии военных. Кроме полноценного производства. Даже наш цех, который по факту скорее похож на этакую большенькую лабораторию, там не сможет нормально «фунциклировать». То бишь, работать более менее пристойно. Слишком много людей в нём трудится. Заменить бы их на автоматику, но для этого нужны более мощные процессоры.

Какой-то заколдованный круг получается и с чего-то нужно начать, чтобы попытаться его разорвать. Начать решил с той трудности, которую на Земле мне ещё долго не решить. Проблема у нас на планете с невесомостью. С той самой невесомостью, которая мне как воздух нужна, чтобы вырастить образцово – показательные кристаллы кремниевой подложки. Даже по самым скромным расчётам избавление подложки от ростовых дефектов снизит количество бракованных процессоров на двадцать с лишним процентов. Немного? Ну, это как считать. Я, в своём разговоре с Келдышем, эти самые двадцать процентов сформулировал иначе – на «космической» подложке выход кондиционных процессоров вырастет в десять раз.

Домик в Подмосковье, который был снят для нелегального лечения иностранцев, Натаныч освободил. Пробил таки он себе командировку в Швейцарию. На три месяца поедет внедрять закупленное ими у нас оборудование. Понятно, что это предлог. Контракт швейцарская клиника ему согласовала, чтобы он там мог лечить их клиентов. Оборудование на десять тысяч франков куплено швейцарской клиникой, как повод для командировки Натаныча. У себя в стране мы решили «прижать уши». Как бы не заиграться. Само собой, что трёхлитровые бутыли с эликсиром профессор с собой не потащит. Достаточно того, что в его багаже окажется маленький светлый камушек, с хитрой вязью узоров на нём. Эликсир я ему контрабандой доставлю. В порядке освоения, так сказать, смежной профессии. Есть у меня далеко идущие планы в этом направлении. Я про контрабанду. Точнее, про её принципиально новый виток развития.

Точно такой же камень я спрятал в снимаемом подмосковном домике. Телепорт до столицы съедает около пятнадцати процентов моего магического резерва. Нет, ну честное слово достало меня самолётами взад – вперёд мотаться. Вроде бы самолёт летит два часа десять минут, но на самом деле времени на полёт уходит слишком много. Начиная с очереди в авиакассах за билетом, и заканчивая выходом с экспресса у московского метро, времени часов семь теряется. Такой хоккей нам не нужен, как однажды выразился незабвенный Озеров.

Через Степана Арамовича подкупил себе вполне ещё добротный Жигулёнок, и припарковал его к домику. Переоформлять машину на себя не стал. Катаюсь по доверенности. Выигрыш по времени колоссальный. Успеваю за день и в Свердловске с делами разобраться, и в Москву смотаться, на встречи.

Встреч много. Желающих помочь – мало. Чиновники от космоса придумывают сотни причин, стараясь зарубить идею на корню, или хотя бы оттянуть её на неопределённый период времени. Если бы не протекция Келдыша, то со мной и разговаривать бы никто не стал.

Больше всего усилий, как ни странно, мне потребовалось приложить, чтобы сломать сложившийся стереотип о лётчике – космонавте. Вот должен космонавт быть лётчиком, и всё тут. Хоть кол им на голове теши. Зачем? Где потребуются его лётные навыки? Ракетой, до выхода на орбиту, управляют не космонавты, стыковку осуществляет автоматика, и на обратной дороге не полетаешь. Сначала атмосферы нет, а когда в неё войдёшь, то обнаруживается, что у спускаемого аппарата нет ни двигателя, ни крыльев. Опять же рулить нечем и не для чего. В конце концов обошлись же Белка со Стрелкой, те две собаки, ставшие первыми в мире космонавтами, без лётных навыков, и ничего страшного не произошло. Вот и нас запускайте в таком же режиме. Мы парни не обидчивые. Можем даже во время полёта погавкать в прямом эфире, если такое для дела потребуется. Обычно, сравнение нас с собачками расслабляло собеседников, и потом в дело шли уже иные козыри.

Одни только дополнительные солнечные батареи, которые мы брались доставить и самостоятельно смонтировать, открывали такие перспективы, что люди, разбирающиеся в космосе, готовы были пойти на риск.

Нынешняя энерговооружённость космической станции четыре киловатта в час. Мы собирались добавить к ним ещё двенадцать киловатт, снабдив станцию дополнительной аккумуляторной батареей, с соответствующими инверторами и контроллерами. На макете станции в Звёздном я дважды показывал конструкторам и иже с ними, как за считанные минуты к одному из наружных рёбер корпуса станции крепится на четыре защёлки раздвижная штанга, и на её конце разворачивается всем уже знакомый «космический зонтик». На этот раз он у нас сделан значительно меньше тех, которые нынче летают в космосе, подсвечивая города по вечерам, и вместо зеркальной плёнки там будут установлены солнечные батареи. Собранные также на плёнке. Снега и града в космосе не предвидится, поэтому стеклом панели защищать мы не собираемся.

Огромным плюсом для меня было то, что уже шесть аппаратов нашей разработки успешно трудятся в космосе, вполне зримо доказывая практическую полезность космонавтики и освещая города. Изучение Луны и далёких планет, дело конечно же интересное, но когда добираешься вечером до дома, гораздо приятнее идти по освещённым улицам, а не пробираться в темноте, рассуждая о далёких планетах и достижениях советской космонавтики. Да и молодёжь у нас в Свердловске понемногу привыкла в центре города по вечерам собираться, чтобы лишние пару часов «погулять под фонариком».

* * *

О встрече с Виктором Николаевичем я договорился как обычно, через старшего Микояна. Причину встречи придумал вполне уважительную. Соорудил я на досуге пару колечек, чуть повеселее первых лечебных артефактов моего же собственного изготовления. Можно и в амулетики нынешнюю модель было впихнуть, но у меня на то имелись свои цели и причины. Была мной в колечко добавлена рунная цепочка – диагност, кроме всего прочего. Не бог весть какой датчик, но тем не менее такая схемка позволяет визуально определить примерное состояние здоровья у носителя кольца.

– На прозрачный камушек можете не смотреть. Он работает практически в пассивном режиме и защищает от попыток постороннего внушения. Защита так себе, но для тех же гипнотизёров средней руки её хватит. Синий камень – это ваш показатель здоровья. Если он начал светлеть, то бегом по врачам. Подлечивающий эффект у кольца не безграничен и с серьёзным заболеванием оно не справится. Так что если синий посветлел, то значит у вас со здоровьем критические неполадки.

Красный камушек – это батарейка. При его розовом цвете уже требуется подзарядка, – коротко выдал я инструкцию по пользованию артефактами Виктору Николаевичу, выложив на стол перед собой два кольца.

– Дальше попробую сам догадаться, – не слишком хорошо улыбнулся «серый кардинал» андроповского клана, – А заряжать их придётся у вас, и достаточно часто.

– Зря вы так, Виктор Николаевич. Я не настолько глуп, насколько молод, – вернул я ему его улыбочку, – Зарядить колечко может любой из моих учеников. Кроме того, совсем не обязательно, чтобы при этом оно было у вас на пальце. Можете снять его и отправить на подзарядку с любым из ваших сотрудников к тем же парням на Петровку. Вы видимо предположили, что я, к вам великим, приблизиться желаю. Так вот нет. У меня своя жизнь и свои цели. И борьба за политическую власть, в любом её виде, меня не слишком интересует. У меня своё представление о будущем, и если хотите, то и свои взгляды на социализм и декларируемое им равенство.

– О как! Где-то я уже встречался с молодёжью, готовой сесть на власть и указать нам всем правильный путь. Может и вы поделитесь мыслями. Хотя бы тезисно, – Виктор Николаевич оглянулся на Анастаса Ивановича, предлагая и тому поучаствовать в нашем стихийном диспуте.

– Да легко. Я считаю, что социализм уже победил. И победил давно. Однако плоды своей победы удержать не смог и сейчас с каждым днём сдаёт позиции. Доказывать нужно? – я посмотрел на собеседников, дожидаясь их подтверждающих кивков, – Девиз «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» ещё помните? Если что, он у нас на государственном гербе присутствует, причём на всех языках. Неплохая напоминалочка, не так ли? Каждый день её не по разу видим, оттого и глаз у нас замылился. Слова видим, а смысл понимать перестали. А ведь девиз-то не просто так на герб государства был вынесен в своё время. Мы, своим социализмом, хотели добиться улучшения условий труда, нормированной рабочей недели и справедливой зарплаты для пролетариев всего мира. Добились? Ещё как добились. Был я в ФРГ. Хочу заметить, что рабочие там получше живут, чем в ГДР, или у нас. Нормально их пролетариат использовал победу социализма. До мокрых штанов напугал свои правительства и промышленников грозным призраком коммунизма, бродящим по Европе. По сути, рабочие развитых капиталистических стран получили всё, что хотели. Или вы склонны считать, что это капиталисты по какой-то другой причине вдруг разом заболели несвойственным им человеколюбием? Нет, вот и хорошо. А затем начался обратный процесс. В новой идеологической войне нас начали бить нашим же оружием. Как не крути, а вся катавасия с революциями и социализмом заварилась в связи с тем, что простым людям захотелось жить лучше. Что рабочим, что крестьянам. И трудно не признать, что в некоторых капиталистических странах и те и другие теперь живут лучше, чем при социализме, – я взял паузу, чтобы оценить реакцию собеседников.

– Вот именно, что в некоторых, но далеко не во всех, – назидательно поднял вверх указательный палец Анастас Иванович.

– Да не надо во всех. Достаточно и одной – двух стран. К примеру той же Америки и Германии. Главное, что произошла смена лидера. Тот же пролетариат, каким бы сознательным вы его не считали, не станет бороться ради одних светлых идеалов. Он, этот мировой пролетариат, теперь равняется не на нас, а на своих коллег из капиталистических стран – лидеров. Людям гораздо важнее, что в США квалифицированный рабочий за год может заработать столько, что легко купит себе шикарный автомобиль, не хуже нашей Волги. Или шикарный дом лет за пять. А наши советские студенты до сих пор не верят в то, что их сверстники из ФРГ, скинувшись вчетвером своими месячными стипендиями, покупают себе вполне ещё бодрый Фольксваген, чтобы на нём ездить из кампуса в университет. Таких примеров много. Очень много. Всей мощи нашей пропагандистской машины уже не хватает. Людям нужны осязаемые факты, а не трескучие лозунги про равенство и братство, и прочие благоглупости.

– Равенство-то вам чем не угодило? – прервал меня Виктор Николаевич, кисло поморщившись.

– Равенство по закону не есть еще равенство в жизни, – выдал я ему заранее заготовленную цитату.

– Намекаете на что-то? Или линия партии вас не устраивает? – привычно отреагировал старый коммунист на мои слова.

– Я? Хотя, не удивлён… Подзабыли вы ленинские заветы. Я вам только что дословно Владимира Ильича Ленина процитировал. Как-то вы, коммунисты, болезненно к его словам стали относиться в последнее время. Вы уже не первый, у кого я такую же реакцию наблюдаю. Я им, понимаешь ли, Ленина цитирую, а они мне линией партии противоречат, – с улыбкой спародировал я говорок нашего первого секретаря обкома, а заодно и его манеру речи.

– Павел, ты чего добиваешься? – сердито глянул на меня старший Микоян.

– Хочу пару колечек подарить. Одно из них Андропову, – честно признался я, перестав умничать.

– Для чего? – продолжил выпытывать Дед.

– Чтобы «солдатской причины» не придумывали и в космос отпустили слетать. А то ведь ума хватит меня в придворные лекари зачислить. В мои планы такое «счастье» ни разу не входит. У меня дела поважнее будут. А так, выдам им пару «лечилок» и помощь попрошу оказать, – глядя Микояну в глаза, я позволил себе некоторую вольность, говоря о присутствующем здесь Викторе Николаевиче в третьем лице. Небольшой тест. Пройдёт фраза без особой его реакции, значит недаром время тратил. А если бухтанёт андроповец, то и хорошего ничего ждать не стоит. Он потом так своему шефу наш разговор преподнесёт, что впору о смене гражданства начать задумываться, а то и карту Колымы изучать. Хорошо бы, в теории.

– В космос за пару колечек? Не слишком ли дёшево? Надеюсь, ты представляешь себе, сколько народных денег на каждый полёт уходит? – после недолгих размышлений поинтересовался Виктор Николаевич.

Хм-м… Ответ, конечно, не самый лучший, но и не безнадёжный. Судя по всему тестируемый собеседник то ли с решением не определился, то ли желает поторговаться. Хотя, кто его знает. Человек он не простой. Я ещё не забыл, как он ловко из меня в своё время сведения вытаскивал. Вот и сегодня я что-то чересчур разухарился. Собирался же разговор спокойнее обставить, по-деловому, так нет же, понесло меня…

– Про деньги вопрос интересный, а главное – своевременный. Теоретически я за полёт могу сам заплатить, но тогда всё, что я оттуда привезу – моё. Согласны? – я демонстративно потёр руки, ухмыляясь. Торговаться я люблю. Спасибо гномам. Научили ценить меня и собственный труд, и знания. Любой порядочный гном, если ему предложить поработать бесплатно, сочтёт это оскорблением. Самые горячие и рыло могут начистить.

– Не знал, что среди нас находится подпольный миллионер. Но ты продолжай, продолжай, – предложил мне Виктор Николаевич приторно – сладким голосом.

– Ну вот. Я тут Ленина цитирую, а меня не слышат, – закатив глаза в потолок, пожаловался я невидимому собеседнику, который вполне мог бы там находиться, – Давайте я повторю ещё раз. «Равенство по закону не есть еще равенство в жизни». Советую обратить внимание на слово закон. Вижу, что остаюсь непонятым. Попробую напомнить, что по закону мне положены некоторые отчисления от одного из моих изобретений. Того самого, где в аккумуляторах используются попигайские алмазы. Норильск уже на два миллиона в месяц вышел, а к концу квартала, когда запустят третью и четвёртую линии, выпуск к пяти миллионам аккумуляторов в месяц приблизится. А отчислений-то тю-тю, – я демонстративно потёр пальцы перед собой, словно пересчитываю купюры, – Закон хотите почитать? А то у меня как раз, абсолютно случайно, с собой один экземплярчик имеется, – простодушно поинтересовался я у собеседников, кивая в сторону своего портфеля, уютно приютившегося в уголке дивана.

– Гхм… И сколько там натикало? – спросил Виктор Николаевич, переглянувшись с Анастасом Ивановичем.

– Как раз хватит на два билета туда и обратно, с учётом двухнедельного проживания на космической станции, и даже на транспортный корабль остаётся. Я с другом полечу. Оборудование и сырьё у меня свои, – жизнерадостно отозвался я, заметив почти незаметный кивок Анастаса Ивановича. Вот только не мне он кивнул, а андроповцу. Опять я чего-то не знаю. У всех вокруг свои игры.

– Как всё просто! – почти искренне восхитился Виктор Николаевич, хлопнув себя ладонями по коленям, – Сотни умов над государственной программой космических полётов работали. Учёные оборудование для экспериментов подготовили. Космонавты годами тренировались. Десятки тысяч людей ракету делали. А мы, волевым решением, двух неподготовленных студентов в космос запулим. Гениально!

– Ой, да ладно вам, – махнул я рукой, в ответ на экспрессивные тирады андроповца, которые у него шли по нарастающей. Первые фразы он шипел, а последние чуть ли не выкрикивал, – Вы следующим рейсом польского туриста отправить в космос собираетесь. На редкость бестолковое профукивание тех самых народных денег, о которых вы только что вроде бы сильно переживали. Как не были поляки нам никогда друзьями, так и не будут. Хоть всё их правительство бесплатно в космос свозите. Потом вы в космос монгола отправите, кубинца, румына и прочих наших друзей. На кой чёрт, спрашивается? Вы что, снизили им размеры «братской помощи»? Решили билетами в космос доплатить? – опс-с, что-то я перегибаю палку, помягче надо, а то у собеседников желваки заходили, – А на Салюте – 6, кстати, скоро трёхмесячный перерыв объявят. Пустая станция без дела на орбите будет болтаться. Хоть бордель там открывай, хоть дискотеку устраивай. К тому же, мы собираемся дополнительные солнечные батареи на станцию смонтировать. Те же учёные от радости слюной захлебнуться, когда узнают, что мы в четыре раза повысим энерговооружённость станции. Вот для экспериментов-то у них раздолье наступит.

– Про батареи – это только твоё мнение, или его кто-то поддерживает? – встрепенулся Микоян. Вот даст же Бог таланта! Ему и лет-то уже прилично, а хватку не потерял. Моментом уловил принципиально важную деталь. Уважаю.

– Келдыш разве что по стенам не начал бегать, когда про такую возможность услышал, – скромно признался я, – У них сейчас на станции всего четыре киловатта мощность, и те жёстко лимитированы. Приёмопередатчики, система координации, жизнеобеспечение. На эксперименты около одного киловатта остаётся. А мы им ещё двенадцать добавим. Хватит им и на лазеры всякие, и на печи плавильные и на прочие причуды. Те же передатчики заодно поменяют на более мощные. То-то центру управления полётами радости будет.

– Ага, значит ты и с ними успел пообщаться? – продолжил допытывать меня Дед.

– Не – не, мы только с Министерством общего машиностроения размещение оборудования согласовали, – открестился я.

– Вот видишь…

– А с остальными Келдыш договаривается. Зря он что ли Межведомственный научно-технический совет по космонавтике возглавляет, – не дал я договорить Анастасу Ивановичу.

Тоже мне, союзник называется. Не ожидал я, что Дед начнёт мне палки в колёса вставлять. Меня так чиновники натренировали за эти недели, что я все возможные лазейки для отсрочки решений сходу чую. Сначала они свои сомнения выскажут, потом протокольно их оформят, назначат комиссию, та экспертов привлечёт… Плавали, знаем. Без тяжёлой артиллерии чиновничьи барьеры непробиваемы. Такое впечатление, что чиновники существуют в СССР с единственной целью – не дать кому-либо что-то полезное сделать.

– Ага, значит вчерне ты всё уже решил, а к нам просто так заглянул? Колечки подарить, – отдышался Виктор Николаевич, перехватив у Деда инициативу в разговоре.

– Нет, – активно замотал я головой из стороны в сторону, – Нам через два дня в Звёздном надо быть. И там нам попробуют дать понять, что в космонавты мы не годимся. Могут и пакость какую-нибудь подстроить. Предполагаю, что конкуренция в отряде космонавтов жёсткая.

– Павел, с ума не сходи. Какие ещё пакости? – удивлённо уставился на меня Микоян.

– Обычные, Анастас Иванович, человеческие. Звёздный – городок небольшой, как и кружок космонавтов. Все друг друга знают. Мы для них – варяги и выскочки. Эх, попробовали бы вы разок в ту же сборную СССР попасть, сейчас не удивлялись бы, – огорчённо поморщился я, поглядев на стариков – идеалистов, как на несмышлёных детей, – Можно я с собой в Звёздный куратора свердловского возьму? – обратился я в Виктору Николаевичу.

Он только рассеяно кивнул головой, о чём-то размышляя.

Куратор – это хорошо. Где надо он и за показателями центрифуг присмотрит, чтобы их сверх нормы не перекрутили, и нас перегрузками не размазали. На этих творениях советской инквизиции нас наверняка не раз покатают, а заодно мой ученик и с врачами превентивно поговорит. Чтобы не было у них соблазна попытаться найти у нас что-нибудь не существующее из заболеваний и противопоказаний. Если врачи заранее будут знать, что любой их диагноз потом «кремлёвка» проверит, то и мухлевать остерегутся. Да и само по себе постоянное присутствие капитана КГБ рядом с нами не слишком расположит врачей к глупым выдумкам.

Приступ паранойи меня посетил после пары намёков во время согласований. Пока бегал и согласовывал первичку, мне очень даже взрослые и серьёзные дяди откровенно дали понять, что мечтать не вредно, но и время отнимать у занятых людей не стоит. Всё равно никто меня в космос не пустит. И оба они упомянули в своих речах городок космонавтов. Напугать не напугали, но о наличии возможных подстав думать заставили.

– Колечко будем активировать? – прервал я размышления Виктора Николаевича, – Щит с лечилкой и так будут работать, а диагност надо к вашей энергетической оболочке привязать. Поэтому одевайте себе любое, и дайте мне вашу руку на пару минут.

Виктор Николаевич покрутил в руках оба кольца, и не увидев между ними отличий, натянул одно из них на безымянный палец.

– Нормально сидит? Не великовато? – поинтересовался я, глядя, как он крутит его на пальце, – Может размер чуть убавить?

– Можно немного, а то слишком свободно сидит. Того и гляди слетит, – он, взявшись за кольцо, подвигал его на пальце взад – вперёд, показывая, что оно ему велико.

– Давайте сюда, – забрав кольцо, я обхватил его пальцами, сложенными колечком, и накрыв сверху второй рукой, сильно сдавил свои же пальцы, – Пробуйте, – вернул я кольцо Виктору Николаевичу спустя несколько секунд.

Впервые свою способность воздействовать на металлы я обнаружил давно, погнув металлический уголок кровати руками. Поэкспериментировал в свободное время. Очень неплохо подошла магия гномов. При работе с металлами у коротышек есть ряд приёмов, которыми они себе помогают в той же кузне. Гномы, как маги, не сильны. Поэтому и расход Силы в их магии минимальный.

– Хм-м… То, что надо. Это что за металл? – поинтересовался Виктор Николаевич, разглядывая кольцо.

– Обычное советское золото. Пятьсот восемьдесят третьей пробы. Извините конечно, но ничего более раритетного под рукой не оказалось, – пожал я плечами.

– Ага, и ты его значит вот так, пальцами…

– Да, ерунда. Тут кое у кого скоро внучка и не такие фокусы показывать сможет. Кстати, Анастас Иванович, подарок Оле не передадите? – я вытащил из портфеля небольшую яркую коробку, – Электронная настольная игра. Буквально на прошлой неделе выпускать начали. Скоро в продаже появится.

– Не рано ей? – кивнул Дед на коробку.

– Взрослые обычно сначала инструкцию читают, а потом разбираются полчаса, а дети минут через десять уже вовсю рубятся, – хохотнул я, вспоминая первые тесты игрушки.

– И не жалко тебе на такую ерунду время тратить, – вздохнул Виктор Николаевич, разглядывая рисунок на коробке.

– На такую – нет. Освоит ребёнок простую игрушку, а потом без особого трепета ухватится за более сложную. Экранчик ему уже знакомый, а то что кнопочек побольше, его не испугает. А там и до компьютера рукой подать. Рассматривайте её, как вариант игрового самообучения, – кивнул я на коробку с игрушкой, – Сами по себе компьютеры ничего не решают. Параллельно с их производством к ним пользователей нужно воспитывать.

– Опять двадцать пять. Павел, ну зачем тебе вся эта электроника? Для тебя что, компьютеры – самое важное в жизни? И это при твоих-то способностях… Просто объясни, зачем? – Виктор Николаевич, хрустнув пальцами, всем телом подался к столу, буравя меня сердитым взглядом.

– Виктор Николаевич, а как вы относитесь к научно – технической революции? – ответил я ему вопросом на вопрос, – Академик Капица как-то рассказывал мне, что доклад на эту тему он правительству делал. Опираясь на факты, предсказывал будущее. Что такое революция в отдельно взятой стране, вы конечно же представляете. По сути – это вполне себе этакая война средних размеров. Теперь попробуйте себе представить всемирную революцию. Научно – техническую. Не будут взрываться бомбы и лететь снаряды. Не будут гореть города и гибнуть люди. Передел мира произойдёт мирно, уж простите меня за каламбур. И компьютеры в этот раз сыграют не меньшую роль, чем появление пороха и огнестрельного оружия в своё время. У кого их будет больше, лучшего качества и с наиболее обученным персоналом, тот и победит. Насчёт моих способностей сильно не обольщайтесь. Я как тот одинокий снайпер, который в масштабах армии ничего не решает. Ладно, давайте кольцо активируем и определимся, нужно ли второе Юрию Владимировичу.

Ага. Сработало. Задумавшийся андроповец без особых колебаний сунул мне руку. Начал я с Контакта, скачивая его последние воспоминания. Примерно на месяц назад заглянул. Разбираться с ними позже буду, когда время появится. Больно уж мне хочется узнать о его планах в отношении меня, любимого. Атам глядишь, и ещё что-нибудь интересное узнаю. Привязав диагност к ауре, я отпустил руку и вытер пот со лба. Работа хоть и пустяковая, несложная, но Силы из резерва вытянула чуть больше, чем я рассчитывал. С другой стороны я и с Контактом так глубоко в чужие воспоминания ещё ни разу не забирался.

С Андроповым аналогичную процедуру провёл вечером. Знали бы господа – товарищи, что я у них в воспоминаниях рыться буду, наверняка прибили бы на месте. Поэтому, тс-с-с. Никогда и никому.

* * *

В Звёздный мы приехали вчетвером. Я, мой давний друг Димка Захаров, он же ещё один будущий космонавт, капитан КГБ, который у меня в кураторах, и жена.

Покопавшись в чужих воспоминаниях, Ольгу одну оставлять побоялся. Люблю я её.

Глава 17

25.03.1978 В 16:38:00 (UTC) с космодрома Байконур, со стартового комплекса № 1, осуществлен пуск ракеты-носителя «Союз 11А511У», которая вывела на околоземную орбиту советский космический корабль «Союз-29».

25.03.1978 В 19:09:00 (UTC) с космодрома Cape Canaveral, со стартового комплекса № 40, осуществлен пуск ракеты-носителя «Titan-ЗС», которая должна была вывести на околоземную орбиту американские спутники «DSCS-2-09» / «DSCS-2-10». Из-за аварии ракеты-носителя пуск закончился неудачей.

26.03.1978 В 18:10 (UTC) успешно осуществлена стыковка космического корабля «Союз-281» и орбитальной станции «Салют-6».

28.03.1978 В 02:26:00 (UTC) с космодрома Плесецк осуществлен пуск ракеты-носителя «Космос 11К65М», которая вывела на околоземную орбиту советский спутник «Космос-996». КА типа «Парус».

28.03.1978 В 12:26:16 (UTC) с космодрома Байконур, со стартового комплекса № 31, осуществлен пуск ракеты-носителя «Союз 11А511У», которая вывела на околоземную орбиту советский транспортный космический корабль «Прогресс- 2» (10979 / 1978 070А). ТКК типа «Прогресс 7К-ТГ».

29.03.1978 В 18:33:48 (UTC) успешно осуществлена стыковка грузового транспортного корабля «Прогресс-2» и орбитального комплекса

«Салют-6» – «Союз-29».

30.03.1978 В 0:01:00 (UTC) с космодрома Байконур, со стартового комплекса № 81П, осуществлен пуск ракеты-носителя «Протон 8К82К», которая вывела на околоземную орбиту два советских спутника «Космос-997» (10770 / 1978 032А) и «Космос-998» (10771 / 1978 032В). КА типа «ВАТКС».

Краткий справочник. «Космонавтика. Хронология освоения космоса». 1978 год.

Наш полёт состоялся позже, чем предполагалось изначально. Буквально через две недели после моего приезда в Звёздный, когда пошли согласования между службами, выяснилось, что работать нам придётся не на ОПС, а на ДОС. Узнал это случайно, невольно подслушав разговор. Целый час у меня ушёл на то, чтобы добиться расшифровки этих загадочных аббревиатур из трёх букв. Собеседники, при вопросе про разницу станций ОПС и ДОС, многозначительно замолкали и закатывали глаза, или просто крутили головами и пытались смыться, ссылаясь на срочные дела. Поняв, что нормального ответа не услышу, я натравил своего куратора на одного из местных руководителей, а сам пошёл в очередной раз сдаваться эскулапам.

В результате общих усилий, сначала куратора, а потом и моих более поздних бесед с Келдышем и Микояном, вырисовалась пренеприятная картина.

Оказалось, что в СССР одновременно существует два типа космических станций: военная ОПС (орбитальная пилотируемая станция) «Алмаз» и её гражданский аналог ДОС (долговременная орбитальная станция) «Салют». Он же «Изделие 17К».

Оба проекта работают. Просто, когда ОПС на орбите, для сохранения военной тайны её именуют гражданским именем «Салют». В качестве примера полётов ОПС мне назвали «Салют – 3» (он же «Алмаз-2») и «Салют – 5» (он же «Алмаз – 3»). Зато «Салют-4» – это ДОС, а «Салют – 6» – это новое поколение ДОС. Вот такая вот путаница в нашей стране с «Салютами» образовалась. Внешне станции вроде одинаковы. Издалека смотришь – вроде «Салют» летит, а внутрь попадёшь – оказывается это «Алмаз». Тут и управление авиационной автоматической пушкой, и оптика мощная с фотоаппаратами, и внушительный агрегат для проявки плёнок. Может, оно и к лучшему, что работать нам на ДОС придётся. «Алмазы» сложнее по оборудованию, и свободного места в них меньше. Жалко только, что не удастся поиграть с двадцати трёх миллиметровой пушкой Нудельмана, которую устанавливают на «Алмазы», да на Землю через приборы разведки посмотреть не получится. Побаиваются наши появившихся у американцев космических буксировщиков да спутников-«инспекторов». Поэтому добро, при помощи скорострельного аргумента на внешней обшивке, обязательно восторжествует, если что-то пойдёт не так и какой-нибудь агрессор покусится на социалистическую собственность.

У вояк есть очередной «Алмаз», готовый к старту, но дьявол кроется в мелочах. В нашем конкретном случае в роли такой «мелочи» выступает Центр Управления Полётами (ЦУП). Оказывается, во время полёта космической станции он работает с предельной нагрузкой и одновременно с двумя станциями не справится. На орбите сейчас ДОС «Салют – 6». Летает себе, и падать не собирается. На «шестёрку» нас могут пустить, но есть одно очень большое НО, а именно – цена вопроса. Космические деятели согласны «подвинуться» и пустить нас в утверждённую программу полётов только за треть будущих процессоров. Оказывается космосу они нужны, как воздух на орбите.

Бортовая ЭВМ «Салюта» мало того, что прожорлива словно электроплитка, так она ещё и слабее моего планшета по своим вычислительным возможностям. А про её вес я даже не хочу вспоминать. И «Игла» у них, недоработанная система автоматической стыковки, та тоже периодически сбои даёт. Про ЦУП я уже знаю, им прямо сейчас нужны компьютеры следующего поколения, и побольше.

Моя попытка, «устроить визг на лужайке» и поторговаться, особого успеха не имела. Разве что от самого производства процессоров после долгих прений удалось отбрыкаться, но в количестве булей двадцатикилограммовых слитков кремния, я ничего не выиграл. С учётом того, что ещё одна треть слитков отойдёт воякам, то меня перестают радовать «космические» налоги. Армейцам всё равно придётся платить. У «гражданских космонавтов» космическая логистика на ноле. Транспортные корабли «Прогресс» пока летают только в одну сторону – тащат грузы в космос, а на обратном пути их останки топят в Тихом океане. Зато у вояк есть возвращаемые на Землю модули. Мда… Попал я в жернова. Эти жадные до чужого кремния люди просто вынуждают меня пойти на хитрую хитрость. Они же растащат «всё что нажито непосильным трудом куртка замшевая три» по ведомствам, и опять оставят обычных гомо советикус, вроде меня, с носом. Э-э-э, парни, так дела не делаются. Уральскому пролетарию умственного труда командными рыками руки не вывернешь. Определённая закалка имеется. Своё мы так или иначе из глотки вырвем. Ишь, как они ловко устроились. Сырьё мы сами купили, оборудование всё наше, опять же своими жо… головами именно мы рискуем. А у них ведомства кораблями да станциями, кстати, на народные денежки построенными, только в свою пользу банкует. Хотя, положа руку на сердце. – на их месте я бы также делал. Поэтому – покряхтел, попсиховал и хватит. Один чёрт – выхода они мне не оставили. Пусть условия игры мне и навязали, но сыграю я её, один чёрт, по своим правилам.

Звёздный – Байконур – сутки с лишним полёта – космическая станция «Салют – 6».

Весь этот путь не на раз описан в книгах и многотомных мемуарах. До нас уже много кто в космос слетал. От себя могу добавить только одно – на взлёте трясло так, что думал зубы выкрошатся. Остальное происходило так же, как и у всех космонавтов, летавших до меня. Трудно, страшно, тяжело, потно и неприятно. Перегрузка в 3–5 д. Жара. Потом скука в течении суток и острое желание добраться до подобия туалета. Всё примерно так же, как и с войной. Как бы кто красиво про неё не рассказывал, но на самом деле – это грязь, вонь и жёсткий экстрим.

Короче, советская космонавтика – это занятие на весьма специфического любителя. Весь мой опыт из предпоследней, одиннадцатой жизни, половину которой я провёл в Пустоте, был благостнее. Тот же межсистемный рейдер у меня взлетал практически без перегрузок и туалетом можно было воспользоваться на любом этапе полёта.

Головой я понимаю, что первые пилоты самолётов отчаянно мёрзли и летали в коже, унтах, очках и шлёмах на ничтожных скоростях. Прошло немного лет, и скорости возросли в разы, а пилоты переоделись в белоснежные сорочки и отутюженные брюки и кителя.

Придёт это и к космонавтам, если вдруг не замрёт прогресс в космонавтике. Так, как он замер в моей первой жизни. Тогда космонавтика сдала позиции, а США, при всех их грандиозных «лунных» достижениях, повторить свой «лунный подвиг» оказались готовы, по их же прогнозам, только лет через семьдесят, а то и больше. И то, весь мой опыт подсказывает, что того рюкзачка, который болтается у них за плечами, на снимках их «лунных астронавтов», им, при нынешних технологиях, хватит от силы минут на двадцать, но никак не на те часы, которые они наснимали для всемирного оболванивания. Хотя, может это кто-то из инопланетян у них потом украл те технологии, с обещанием вернуть их лет через сто…

По крайней мере, когда я встретился в Звёздном с испытателем Лунохода и задал ему свой любимый вопрос, про американцев на Луне, он лишь радостно заржал и начал махать руками, показывая, что сходу ответить не может. Весело ему стало, видишь ли.

– Я естественно точно не знаю, что и как американцы покорили, – сказал он мне минуту спустя, отдышавшись и чуть заметно подмигнув, – Но с семидесятого года мы реально за валюту свои газ и нефть начали в Западную Европу беспрепятственно продавать. А раньше не могли. И кроме того, нам приказано верить, что их астронавты на Луне были.

Мда… А ларчик-то просто открывался, оказывается…

Долетели нормально. Для своего времени космическая техника у Советского Союза вполне надёжная. «Союз-18-1», про двадцатиминутный полёт которого мало кто знает, три года назад потерпел аварию на высоте в двести километров, но и в этом случае космонавты выжили. Даром, что из космоса упали. Обоих в Звёздном видел – и Лазарева, и Макарова. Такой сюжетец с их полётом произошёл, что диву даёшься, как выжить смогли. А они ничего так, тренируются. Снова готовы лететь.

Первые сутки, после прилёта на станцию, мы занимались её оживлением и распаковкой нашего оборудования. Наземные службы назойливо лезли под руку и постоянно пытались что-нибудь советовать, иногда отдавая противоречащие друг другу команды. Не поверят же, если я им скажу, что для меня вся их машинерия выглядит не сложнее, чем для них мопед «Рига – 4». Это в Звёздном от меня быстро отстали, когда я им показал мастер – класс по ремонту их передатчика и без ошибок повторил несколько раз подряд все необходимые действия в случае пожара, выхода из строя системы координации и быстрее нормативов провёл регламентные работы по системе жизнеобеспечения.

Оставил Диму на связи, а сам не спеша начал монтировать внутренние блоки нашего будущего энергоснабжения. Вроде бы ничего сложного не делаю, но закручивание болтов в узких нишах, да при невесомости – занятие не для слабонервных. Не поймёшь, то ли ты болт закручиваешь, то ли тебя вокруг него мотает. В пару мест пришлось чуть ли не по пояс влезать, словно червяку в норку. Заодно и на местный монтаж посмотрел, который тут соорудили на обратной стороне уже установленных устройств. Уныленько. За образованием конденсата надо будет внимательно следить. Очень много ничем не защищенных открытых контактных групп обнаружил. Попадёт туда несколько капель воды, и легко можно получить короткое замыкание. Сделал в бортовом журнале соответствующую запись, а на следующем витке и Землю «порадую». Пусть к следующему рейсу инженера готовят и регламент работ ему заранее расписывают.

Выспались по очереди, привязывая себя ремнями к кровати. Я ещё и руки под ремень засунул, а то перед носом летали. После сна (чуть было не сказал – утром) стали готовиться к выходу в открытый космос. Пойду я, мне не привыкать. Стаж работы в Пустоте у меня раз в пятьсот больше, чем у всего остального человечества вместе взятого. В одной из своих жизней я года четыре оттрубил «мусорщиком», ползая по останкам разбитых кораблей в поисках чего-нибудь ценного. Там правда снаряга повеселее была, и дроны в помощниках, но и задачи приходилось выполнять не чета нынешней.

Перчаточки меня на скафандре огорчают. Чтобы сжать руку в кулак, надо приложить усилие в шестнадцать килограмм. Много в таких не наработаешь. Ноги в космосе не нужны, всё на руках делать приходиться, а руки у меня в таких могучих варежках, что через полчаса устанут.

Выполнили утренние процедуры и лежим теперь в скафандрах, кислородом дышим. В самом прямом смысле этого слова. Надо азот из крови вымыть. В скафандре давление постепенно понижаем, иначе при выходе в космос его раздует. При этом произойдёт перепад давления. Азот необходимо удалить из крови, чтобы он не закипел от этого перепада и не привёл к декомпрессии. Кстати, скафандр у меня необычный. Пришлось у немцев из ГДР их запасной позаимствовать. По сути это тот же наш универсальный «Сокол», но на мой рост. В наши скафандры я не влез из-за роста. То-то я смотрю, все космонавты у нас мелковастые какие-то. А их, оказывается, под скафандры подбирают. От метра шестидесяти пяти, до метра восьмидесяти двух. Повезло мне с немцами, а то накрылись бы все мои планы медным тазом.

Надышались, вышли в космос. Я полез вдоль станции, а Дима меня страхует, зацепившись за ограждения у шлюза.

Закрепил зажимы штанги, выдвинул колено, крутанул трубки на два оборота, чтобы закрепить положение в резьбовом соединение, выдвинул следующее колено, и так несколько раз подряд, а после выдвижения пятого дёрнул шнур. Выскочившая чека освободила свёрнутые лепестки зонтика, и он раскрылся. Отлично, с первым порядок. Тащу кабель к шлюзу, по пути прихватывая его лентой к деталям корпуса. Ползу вдоль станции, как по минному полю. Датчиков на внешней обшивке много установлено. Мне конструкторы пообещали, что если хоть один датчик из-за меня получит повреждение, то голову они мне оторвут не вынимая меня из скафандра.

ЧП происходит с третьим зонтиком. Я уже прилично устал, и хотя всё сделал правильно, три лепестка не раскрылись, скособочив всю конструкцию. В таком виде солнечная батарея работать не будет. Да и оставлять это уродство нельзя. И воздуха минут на двадцать осталось. Из них десять потребуется на шлюзование.

Другими глазами смотрю теперь на штангу. Она сделана из тонкостенной титановой трубы. У основания толщиной в руку, и чем дальше, тем с каждым следующим коленом тоньше. Длина штанги девять метров двадцать сантиметров. Не было бы рядом антенн станции, я разобрал бы обратно соединения, и попытался открыть зонтик рядом с корпусом, но в моём случае такой возможности нет. Раскрывшиеся лепестки обязательно зацепятся за антенны, и… Короче, тогда мне точно голову оторвут, и не только её. Оставить станцию без связи – это катастрофа.

Мысленно поплевал на руки, отцепил свой пятиметровый фал от крепления на корпусе и накинул его затяжной петлёй на штангу. Второй фал у меня идёт к Диме. Пополз вдоль по штанге, прижимаясь к ней, как к любимой женщине. Почему-то в голову пришло сравнение, что со стороны я сейчас похож на неуклюжего навозного жука, пытающегося забраться на тоненькую травинку.

Лепестки зонтика оказались склеены. То ли монтажники клею не дали полностью просохнуть и свернули непросохшие лепестки в упаковку, то ли края подплавили при сушке, сейчас не понять. С первой склейкой разобрался быстро, разрезав её ножом и освободив один из лепестков. Вторая склейка была подальше. Метра полтора от центра. Сидя на штанге я до неё совсем чуть-чуть не дотягиваюсь. Надежды на то, что в скафандре я смогу удержаться ногами мало, а отпускаться нельзя. Одно неверное движение и я всю плёнку начну собирать на себя, как муха паутину.

Скрестил ноги в неуклюжих сапогах, и зажав штангу икрами осторожно потянулся к склейке ножом, чуть придерживаясь другой рукой за центр зонтика. Один прорез, другой, осталось каких-то пять сантиметров, пусть и самых дальних, но до них можно достать. Рывком вытягиваясь до хруста суставов, провожу ножом раз, другой, и чуть не выпускаю штангу от сильного сотрясения. Не понимая причины, гляжу на раскрывшийся полностью зонтик. Краем глаза успеваю ухватить начавший выгибаться петлёй фал, и машинально подхватываю его рукой, чтобы он не пролетел дальше и не запутался в лепестках. И только тут понимаю, что в руках у меня основной страховочный фал. Оглянувшись, замечаю Димку, летящего метрах в трёх подо мной и суматошно размахивающего руками. В одно мгновение перед глазами мелькает картинка, как мы втроём, я, Дима и зонтик на отломившейся штанге, уплываем вдаль от станции. Скорее всего соединения штанги или её зажимы не выдержат ударной нагрузки от сильного рывка летящего в скафандре Димки.

Неестественно извернувшись, в диком акробатическом прыжке изгибаюсь, хватая руками штангу и резко тяну её, рывком бросая себя к станции. Почти физически ощущая, как скрежещут крепления штанги. Врезаюсь в корпус станции плечом и головой и намертво вцепляюсь в поручни, используемые при работе в открытом космосе. Рывок! Я его удержал!

С трудом разгибая пальцы, оглядываюсь. Димка замер, раскорячившись, и не шевелится. Обморок? Инфаркт? Гадать некогда, тяну его за собой на буксире к шлюзу. Осторожничаю, протискивая его в шлюз. Нам сегодня испытаний достаточно. Включаю налобный фонарь и пытаюсь разглядеть Димино лицо сквозь бликующее стекло скафандра. Уф-ф, моргает, щурится от света. Камень с души… Теперь и процедуру шлюзования можно запускать.

В жилом отсеке устраиваем массовый пилото – космический стриптиз, раздеваясь до трусов и стаскивая с себя промокшее насквозь бельё. Оба молчим. Замечаю, что Диму прилично потряхивает. Руки у него ходуном ходят. Даже бельём в горловину мешка не вдруг попадает.

У меня с непривычки ноет всё тело, словно я на себе тяжёлые мешки таскал, причём делал это в самых немыслимых позах. Остывая, начинаю чувствовать, что я ещё и плечо потянул, когда дёрнулся добивать ножом последнюю склейку.

– Ты зачем свой фал отцепил? – спрашиваю я у Димы, который замер, зажав между ног мешок со снятым бельём. Как-то же нужно снимать психологический шок. Проще всего вывести его на разговор.

– Фал восемь метров, а штанга больше девяти, да ещё и я в стороне. Смотрю, ты шустро так по штанге пополз, и понимаю, что длины фала тебе не хватит. Я свой от поручня отцепил, и к твоему карабину пристегнул, чтобы удлинить страховку. Только меня при этом развернуло вверх ногами и фал запутался вокруг руки и шеи. Пока распутывался, решил руками перехватиться, а тут ты как дёрнешь, я и полетел, – Дима, не поднимая глаз, безжизненным голосом поведал свою версию событий, происходивших в открытом космосе у меня за спиной.

– Угу, понятно. А чего потом замер? – вспомнил я неприятный момент, вогнавший меня в нешуточное беспокойство.

– Понял, что ты меня поймал и обратно на корабль тащишь. Куда лечу – не вижу. Побоялся, что если начну шевелиться, то могу что-нибудь зацепить. Спасибо, что вытащил, – добавил он чуть слышно.

– Да ладно. Чего там вытаскивать-то было. Ты же ничего не весишь. Вот ты меня в своё время вытащил так вытащил. Опоздай ты тогда на секунды, и меня бы волна кипящего масла накрыла, – напомнил я ему про свои первые минуты попаданства в этот мир, – А сегодня так, мелочи, – улыбнулся я, протягивая другу бутылочку с соком и вытаскивая себе такую же.

– Правда? – недоверчиво спросил Дмитрий, отмирая и прикладываясь к трубочке, – А я себя чуть поедом не съел, пока шлюзовались. Всю работу ты сделал, а я даже с простой страховкой не справился. Подвёл получается.

– Ха, тогда всё подключение оборудования на тебе, а я поплыл с Землёй общаться, – жизнерадостно отозвался я, заметив у Димы на лице первую несмелую улыбку, – Только передохни немного, и схему включения повтори. Тесты сам не проводи, меня дождись.

Отстегнувшись от кресла, я начал перебираться к передатчику. Бедные мои музыкальные пальчики. Они сегодня так упахались, что стали непослушными и я даже за детали каюты цепляюсь ими неуверенно.

– Земля, Земля, я Салют, приём, – начал я сеанс связи, дождавшись назначенного времени.

– Салют, я Земля, слышу вас хорошо. Доложите обстановку, – металлическим голосом отозвался динамик у меня над головой.

– Солнечные батареи установлены штатно. Были проблемы с раскрытием третьей батареи. Удалось их ликвидировать в рабочем режиме. Через час начнём тестирование подключаемого оборудования. Космонавт Савельев доклад закончил.

– Поздравляем с успешным завершением работ в открытом космосе. Ждём отчёт о тестировании. Сейчас вам будет поставлена внеплановая задача, – в динамике что-то щёлкнуло, и я услышал другой голос. Несмотря на все искажения связи он показался мне знакомым, – Павел, здравствуй. Тебе надо вскрыть бокс А12-бис, код на нём соответствует году Победы, и действуя по инструкции, выяснить оперативную обстановку в квадратах от Б24 – 57 по квадрат Б25 – 61, вы над ними будете в 18–27 по московскому времени. Желательно сделать снимки, но это не принципиально. В 18–35 на связь с вами выйдет Владимир Комаров. Включите шифрование и доложите обстановку в указанных квадратах. Задание понятно?

– Э-э-э, не совсем, – дрогнув голосом, отозвался я, немного помедлив с ответом. Бродили мы с женой две недели назад в Звёздном по музею космонавтики, и я точно помню, что космонавт Комаров погиб лет десять назад. Или он всё-таки остался жив?

– «Космонавт Владимир Комаров» – это корабль. Они сейчас находятся на вашем маршруте, так что должны вас отлично слышать, – развеял мои сомнения радиособеседник. Кстати, опознал я его по голосу, всё-таки. Николай Сергеевич – «серый кардинал» из клана министра обороны СССР Устинова. Даже не столько по голосу узнал, сколько по манере речи. Крепко видимо их там припекло, раз он сам примчался на переговоры.

– Предполагаю, что мне бы было проще справиться с заданием, если бы я знал, что искать. А то, смотрю, райончик тут предполагается оживлённый, – ответил я, раскладывая на столе нужную карту и закрепляя её зажимами.

– Мы потеряли из вида одну из авианосных групп американского флота. Найди её, Паша, – услышал я затихающий голос, и связь оборвалась.

Забавная задачка для гражданского лица. До сих пор я предполагал, что система МКРЦ «Легенда» (советская система глобальной спутниковой морской космической разведки и целеуказания силам ВМФ) уже запущена и успешно работает, ан видимо нет.

Судя по карте, где-то в районе Аравийского моря от нашего наблюдения скрылась часть американского флота, который там постоянно пасётся, охраняя «экономические интересы США». Их интерес мне понятен. Арабы торгуют нефтью, а Америка – напечатанными долларами. Ещё бы это не было интересно. Судя по скупой информации, которая последнее время стала появляться в советских газетах, в зоне Персидского залива происходят серьёзные политические подвижки. «Страны Залива» всерьёз обсуждают переход на общую валюту и собираются объединиться в Содружество. Только в отличии от того Содружества, которое я помню по первой жизни, в нынешнее собирается войти в два раза больше стран. Соответственно и население Содружества составит таким образом не сорок миллионов, а почти полтора миллиарда. Индия и Пакистан – одни из крупнейших стран мира, Иран и Ирак – «заклятые друзья» отдельно взятого демократического государства, и ещё не оправившийся от недавней войны Вьетнам. Это некоторые из «добавившихся» к прежнему списку. Весёленькое Содружество может получиться. Кое-кому в Индийском океане сразу станет нечего делать, да и в Тихом придётся потесниться.

В политике я не слишком силён, но здравый смысл мне подсказывает, что гораздо больше половины вооружения у будущего Содружества уже сейчас советского производства, а это понимающим людям о многом говорит.

Неужели наше руководство меня услышало и проявило хоть какую-то инициативу в попытке сделать этот мир многополярным? Если это так, и к Содружеству они руку приложили, то снимаю шляпу. Ход очень красивый. В разы круче того, что я мог себе представить.

США, СССР и его СЭВ, Китай, Содружество, а тут, глядишь и Евросоюз пораньше созреет. Мир определённо может перейти на новый уровень «тяжеловесов», где каждый будет силён по-своему.

Империи можно материть, хаять и ненавидеть. Им от этого ни горячо, ни холодно. Но нельзя отрицать очевидное – как правило страны, отколовшиеся от Империи, в лучшем случае начинают отставать в развитии, а в худшем – деградируют.

– Вот это дурында! – услышал я восхищённый вопль Димки, когда вскрыл опечатанный бокс и вытащил оттуда фотоаппаратуру.

Не понимаю его восторга. Гражданский «Агат – 2», Красногорского производства, выглядит крохой, по сравнению с его военной версией «Агат – 1». Вот там действительно «дурында» так «дурында», оборудованная телескопическим объективом с фокусным расстоянием 6,3 метра и с диаметром зеркала почти в метр! По крайней мере именно такая модель «Агата» летала на «Салюте – 5». А тут – подумаешь, широкоплёночный зеркальный аппарат с объективом чуть больше метра. Это Дима ещё «Орлец» не видел. У того фотоаппарата один только размер плёнки способен произвести незабываемое впечатление. Два с половиной метра на сорок сантиметров! Как вам кадрик? Разок щёлкнул, с орбиты повыше нашей, и вся Европа окажется запечатлена на одной такой простыни. И таких кадров «Орлец» может сделать восемьдесят за один полёт.

– Сейчас, выполним задание партии и правительства, и своими делами займёмся. Нам с тобой до прилёта «Прогресса» надо ещё крепко поработать, – поморщился я, поудобнее устраиваясь у иллюминатора и прикручивая штатив к специальной полочке, – Ты пока за другой стороной присматривай. Вдруг я ошибся с иллюминатором.

С облачностью нам повезло. Впрочем, для таких широт в этом нет ничего удивительного. Пасмурное небо в тех же Эмиратах бывает крайне редко. Корабли тоже нашлись. В оптику их было видно не хуже, чем автомобили из самолёта, летящего на высоте километров в пять. Наверное, даже лучше. За автомобилями не тянется многокилометровый кильватерный след. По нему мы даже одну подлодку нашли, которая шла в надводном положении почти что прямо под нами.

Успели и сфотографировать, и посчитать корабли, и маршрут их групп прикинуть.

Связь с «Космонавтом Владимиром Комаровым» оказалась намного лучше, чем с ЦУПом, что и не удивительно. В какой-то момент корабль оказался прямо под нами, неприлично сверкая своими двумя белыми яйцами. Огромные белые шары, диаметром чуть ли не больше ширины самого корабля, прикрывали на нём нежные параболические антенны спутниковой связи.

Пока мы были в пределах радиовидимости научно – исследовательского судна Академии Наук, успели подробно доложить, сколько чего и куда движется. За что получили горячую благодарность. Естественно, от научного руководства судна. Ага, от исследователей, млин.

– Паш, они там что, воевать собрались? – озадаченно потёр лоб Димка, когда связь прервалась.

– Ты про американцев? Вряд ли. Ещё англичане говорили в своё время, что «fleet in being», подразумевая, что наличие сильного флота само по себе влияет на политику одним фактом своего существования.

Судя по их курсу, они собираются припереться в Персидский залив силами двух авианосных ударных группировок, и прибегнуть к излюбленной дипломатии канонерок. Правда, сейчас всё больше такой стиль в политике называют дипломатией авианосцев, но суть от смены названия не меняется. Со времён Рузвельта «политика большой дубинки» ими рассматривается, как лучший способ распространения равенства и демократических ценностей.

– Не любишь ты американцев… – неодобрительно покачал мой друг головой.

– Американцев… А при чём здесь люди? Они везде примерно одинаковы. Есть плохие, хорошие, трудяги и лентяи. Я не люблю их политику. Это да. Скажу тебе по секрету, я и от нашей далеко не в восторге. Что от внешней, что от внутренней.

– А ребята говорили, что в Германии ты постоянно СССР защищал, – улыбнулся Дима.

– «Я конечно, презираю Отечество мое с головы до ног, но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство». Знаешь, кто так сказал? Александр Сергеевич Пушкин. В отличии от него, я к Отечеству отношусь нормально, но партийное руководство страны, по крайней мере бывшее, то что с Брежневым было, то да, откровенно презираю. Старпёры, сами ни в чём не разбираясь, пытались рулить всем сразу. От экономики и армии, до музыки и фильмов. И да, я не считаю, что тот социализм, который у нас сейчас – это лучшее, что может быть. Однако, Дим, в чём-то я с Пушкиным согласен. Одно дело, мы наш строй сами между собой хаем, прикидывая, что можно было бы лучше сделать, и совсем другое, когда начинаем выносить сор из избы на люди. И я не усматриваю в своём отношении двуличия. Когда мы ругаем социализм у себя на кухне, то мы ищем его несоответствия с тем идеалом, который каждый из нас видит сам для себя. За границей по-другому. Там, в разговорах с иностранцами, мы сравниваем два разных строя. И вот тут социализм выглядит человечнее, что ли…

– То есть ты взъелся на демократию? – не унимался мой школьный товарищ, разбирая фотоаппарат и раскладывая его по гнёздам футляра.

– Нет, не я. Они сами её не любят. Тот же Нобель ещё когда говорил, что любая демократия приводит к диктатуре подонков. Скорее всего, мне не нравятся тупые подонки у власти. И чем их больше, тем больше мне не нравится власть, – рассматривая перчатки скафандра, пожал я плечами. Перчаточки-то менять придётся. Прилично я их сегодня излохматил, – Так что любой строй надо рассматривать в динамике. Начинают многие хорошо, и вроде бы с благими намерениями, но потом происходит постепенная подмена принципов, и мы видим то, что видим.

– Как твои руки? – резко, и чуть виновато, спросил Дима.

– Сейчас подлечу, и начнём работу. Нам ещё плавки кремния надо успеть сделать, – ответил я, сосредотачиваясь и держа перед собой прижатые друг к дружке ладони.

– Какие плавки? «Прогресс» с сырьём только через сутки прибудет. Что ты плавить собрался? – явно забеспокоился Димка, приглядываясь к моему лицу.

– Димон, как ты думаешь, какой момент в согласованиях нашего полёта оказался самым спорным? – поинтересовался я с ухмылкой, глядя на растерявшегося парня, явно подозревающего меня в сумасшествии.

– Да они все нереальные, за что ни возьмись, – тряхнул он головой, попробовав представить себе те круги ада, через которые я прошёл.

– Вовсе нет. Больше всего споров было по составу экипажа. После неудачной стыковки «Союза – 25», произошедшей из-за неадекватной реакции необкатанного экипажа, было принято решение об обязательном присутствии на борту корабля космонавта с опытом стыковок. Мне чёрт-те знает до куда пришлось достучаться, чтобы продавить нас двоих. Как ты думаешь, почему? Почему я за тебя бился, аки дракон огнедышащий? – я с интересом смотрел на Диму, наблюдая за сменой выражения его лица.

– Н-не знаю, – пробормотал он, ожидая моих дальнейших пояснений.

– На самом деле всё очень просто. Ты не будешь болтать ни о чём странном, что увидишь на борту этой станции.

– А что я увижу? – полушёпотом поинтересовался Димка, отстёгиваясь от своего кресла и подлетая ближе ко мне.

– Магию и волшебство. Только сначала тесты пройдём, – решительно ответил я, почувствовав, что после заклинания лечения мне прилично полегчало.

Через четыре часа печь была подготовлена к первой в мире плавке кремния в космосе. Успели бы и быстрее, но пришлось отвлекаться на сеансы связи с ЦУПом.

Когда всё было готово, я вышел к шлюзу и открыл сундук, нагруженный контейнерами из диоксида кремния с порошком сверхчистого кремния.

До прилёта «Прогресса» оставалось двадцать часов.

Глава 18

– Паша, я одного не могу понять. Наша станция каждые сорок пять минут прячется от Солнца в тени планеты. Наружные излучатели у нас не маленькие, даже по внешнему виду они как бы не больше, чем у американцев. Вот объясни мне, как их корабли до Луны долетали. Тени по пути к Луне нет, солнечных батарей у них тоже не было, соответственно электроэнергии самый минимум. Без насосов и вентиляторов теплообменники эффективно работать не могут. Каким образом они излишки тепла сбрасывали? Особые технологии радиаторов? – Дима закончил свою часть работы, и наблюдал, как я завершаю монтаж отвода на теплообменник печи.

– Не было у них никаких особых и секретных технологий. Иначе мы бы эти радиаторы на «Апполонах» увидели, – отмахнулся я, проверяя собранную конструкцию. Печь у нас расположится в специальном термоизоляционном кожухе. Когда мы её на Земле проверяли, то наружная сторона кожуха почти не нагревалась. Рукой, на ощупь, не сразу и определишь, что там внутри уже кремний плавится.

На самом деле вопрос Димка интересный задал. Восемь с лишним суток американские астронавты проболтались в космосе, летя до Луны и обратно. Это мы от перегрева в тень планеты прячемся, а от радиации нас защищают пояса Ван Аллена и серьёзные стены станции, которые в разы толще и прочнее, чем у американцев. Не, как-то в их астронавты мне не хочется… Хорошо прожаренный кусок радиоактивного мяса – это не предел моих мечтаний.

Излишнее тепло в космосе – серьёзная проблема. Воздуха нет, соответственно нет конвекции и отвод тепла осуществляется только излучением. У станции две системы охлаждения – внутренняя и внешняя.

Тепло внутри станции собирается газожидкостным теплообменником, его избыток излучается через наружные радиаторы в космическое пространство. Своими «зонтиками» мы существенно облегчили работу внешних радиаторов, поместив их излучающие поверхности практически в постоянную тень. Это важно. Можно сказать, что мы вдвое увеличили мощность внешних радиаторов и она теперь составляет двадцать – двадцать пять киловатт.

В будущем космические корабли и станции обзаведутся более современными и мощными системами охлаждения. Даже у крошки – Шаттла она будет в пятнадцать киловатт, а у станции МКС в семьдесят.

– Ты, чем бестолку про американцев болтать, лучше делом займись. Начинай полную прогонку тестов, а я пока кассету с кремнием в печь заряжу, – отвлёк я Диму от созерцания нашей планеты через иллюминатор, – Думаю, что мы со своей печкой в космосе больше пользы человечеству принесём, чем десяток астронавтов – туристов, прыгающих по Луне.

– А я что, я ничего. Просто мы сейчас как раз над Америкой пролетаем, вот и пришло в голову, – оттолкнувшись от столика, поплыл Дима к пульту управления, вынесенному в жилой отсек. Над ним мы пристроили нашу панель, мигающую сейчас разноцветными огоньками. Около неё поставили «якоря» – забавные механические устройства, вроде лыжных креплений. Вковываешься в них, и обретаешь привычное устойчивое положение тела.

После тестов провели первую плавку. Признаться, переживали. Оказалось, всё работает штатно. Правда температура в жилом отсеке поднялась на пять градусов, но ненадолго. Минут через двадцать всё вошло в норму и мы начали подготовку к приёму «Прогресса».

Рабочие будни космонавтов по сути своей скучны. Бороздит себе наша станция космические просторы, подкидывает дополнительные задания экипажу ЦУП, плавится в печи кремний, вовремя заполняется бортовой журнал. Небольшим развлечением стало изменение орбиты. ЦУП, с помощью двигателей пристыкованного транспортного «Прогресса», забросил нас чуть выше. Такие коррекции приходиться делать из-за невысокой орбиты станции. На нашей высоте сопротивление атмосферы ещё присутствует, так что периодически станцию выталкивают на орбиту повыше. Примерно на километр. Кстати, «Прогресс» это сделал настолько мягко, что мы даже толчка не почувствовали. Ювелирная работа. Не настолько оказывается плоха и примитивна советская космическая техника, как я думал. Могут же, когда захотят…

Наверное, в этом и есть отличительная способность то ли нашей нации, то ли социалистического строя. Мы относительно легко и результативно решаем сложнейшие задачи невероятной величины и мирового значения. Взять тот же космос, самолёты, подводные лодки или атомные электростанции. Тут мы во многом впереди планеты всей. Полный затык у нас наступает, как только нужно сделать что-то примитивное, но востребованное в больших количествах. Идиотская жвачка, джинсы, женские прокладки или «резиновое изделие номер два». Та номенклатура, которую каждый день покупают миллионы. Это – нет. Не можем. Обидно, да…

Поэтому втихаря от всех надзирающих органов и систем наблюдения за станцией мне приходится максимально полно использовать возможности своего «набора контрабандиста». А как мне ещё точнее и короче назвать свою связку из «сундука» и телепорта? Тем более, что и в реальной контрабанде я уже отметился, когда Натанычу эликсир в Швейцарию забрасывал.

Совершил, так сказать, уголовно наказуемое преступление в особо крупных… Думаете мне стыдно? Да ни грамма… Откровенно говорю – не все законы СССР я уважаю и воспринимаю, как вменяемые. Была бы пошлина на вывоз нормальна и адекватна, и не сопровождалось бы это всё кучей разрешений – заплатил бы не задумываясь. И даже декларации заполнил бы в трёх экземплярах, НО не в трёхстах… И не стал бы ждать по году с лишним разрешения на вывоз. В этом отношении мы Страна Дураков. Перебрали в своё время чекисты с воспитанием населения, а заодно и с таможней. Все боятся всех. Основной принцип – «не пущать». Все его понимают, но «человеческий фактор» работает. Кому «положено», тот везёт всё и вся. Хоть туда, хоть обратно. Остальные выкручиваются. Не всегда честно. И я, в том числе.

Так и здесь. Притащил я с собой на космическую станцию «левое» сырьё. Словно армянский цеховик поступил. Переплавим мы его на кремниевые були, а потом я их телепортом на Землю доставлю, а там ещё раз «левое» сырьё прихвачу, заранее припрятанное и подготовленное к такому лихому финту, а выплавленные с него були потом себе в «сундук» спрячу. Страшновасто мне, конечно же. Вдруг во время телепорта что не так пойдёт, и возвращусь я вместо технического отсека станции в отрытый космос. Хотя вроде бы наземные испытания хорошо прошли. Все три раза попал, как и хотел, в чрево старой железнодорожной цистерны, найденной мной для испытаний на задворках Уралмашзавода. Один чёрт, страшно… Ладно хоть, умру быстро, если что.

Раз наши люди не могут изготовить примитив в достаточном количестве, то пусть этим займётся «умное» оборудование. Те же станки – автоматы и автоматические линии. Нужные связи для их покупки и получения я имею. Три крупнейшие японские фирмы, а также Сименс и Филипс, и два «француза» уже лапки потирают, нас ожидая. Со всеми успел законтачить и предварительно договориться. За передовую электронную начинку своего оборудования, превосходящую мировые аналоги, они на многое наплюют. К примеру, на тот же КОКОМ.

Придумают, как свои станки обозвать, чтобы пройти мимо списков, ежемесячно составляемых этим «самым демократическим в мире кабинетом», и доставить их к нам.

Понятное дело, поторгуемся. Ох, и не завидуя я зарубежным партнёрам… Гномы, знаете ли… Вдолбили в своё время мне в сознание понятие про торг в виде искусства.

Атам, глядишь, и с одеждой разберёмся.

А то те же джинсы, ну что такое джинсы? У нас, на легендарном Шувакише, то бишь на свердловском вещевом рынке, сейчас у всех в приоритете джинсы Монтана. Цена на джинсу этой фирмы намного выше, чем на привычный Levi's или Wrangler. Даром, что Монтану отшивает поляк в Гамбурге. Надо будет, купим мы за наши процессоры не только самое современное швейное оборудование, но и этого талантливого польского пана. Пусть шьёт то же самое, но на нашей территории. Ему же лучше будет. Миллионные тиражи моделей практически гарантированы.

Нарасхват уйдут. А не согласится, найдутся и у нас спецы, которые помешаны на джинсовой теме. Фанаты джинсы, которые вам всё расскажут и про плотность ткани, и про швы, и про то, какие нитки – клёпки благостны и применимы в великом искусстве построения «правильной» джинсы. Они и за идею всех порвут, дай им только шанс и возможности.

Может, и получится у нас своя молодёжная мода. Такая, чтобы мы своей одеждой гордились, а не стеснялись её.

Вытащили же мы тему музыкальной аппаратуры. Сам не так давно удивился, когда в музыкальный магазин зашёл. Увидел кое-что знакомое.

Год назад мы для качканарской «Форманты» разработали неплохой полупрофессиональный голосовой комплект. Усилитель на шесть микрофонных входов, с номиналом в сто ватт, и четыре колоночки к нему, в каждой по паре динамиков 4А – 32 и по «пищалке». Вот его в Москве и увидел. Уже в продаже. Продавцы сказали, что неплохо их разбирают.

Как и инструментальные комплектики на шестьдесят ватт. Не залёживаются на складе. Этак глядишь, у «Форманты» скоро и до трёхсотваттников руки дойдут. Те уже вполне себе профессиональный эстрадный хай энд. Не хуже современного «Динаккорда». Ватты-то у нас честные, «советские», а не какие-то там RMS. Вон, те же бытовые советские колонки 35АС, на экспорт идут, уже как S – 90. По нашим стандартам у них мощность тридцать пять ватт, а по капиталистическим – девяносто. Вот такая разница между честными «советскими ваттами» и их капиталистическими измерениями в RMS. Одним словом, эстрадное оборудование в СССР сделано. Никаких РМСов. Честно, красиво и надёжно. И недорого, что не менее важно.

Электрогитары тоже порадовали. Наш новый «Урал» теперь не хуже Иоланы с Музимой получился. Надо бы свердловскую люксовую модель гитары как-нибудь пощупать. Говорят, хороша.

Ну да ладно, пора мне телепортироваться. В иллюминаторе уже Башкирия виднеется и наши Уральские горы. Обратно на станцию вернусь только через девяносто минут, когда она снова над Уралом будет пролетать на следующем витке. Три, два, один… Пошёл.

На Землю мы приземлились на неделю позже, чем изначально предполагалось. Впрочем, сами виноваты. На пятый день полёта мы отгрузили первую партию готовых булей, упаковав их в военный транспортник с возвращаемым модулем. Через два дня отправили ещё один.

И спустя трое суток грянула Великая Социалистическая Электронная Революция.

Зеленоградцы, работая в авральном режиме, запустили первые образцы выращенных в космосе полупроводников в производство. Получив готовые микросхемы, они забились в экстазе, взахлёб забрасывая всё вышестоящее руководство победными реляциями, содержащими большое количество прилагательных в превосходной степени.

Информационный выплеск оказался настолько велик, что количество посвящённых превысило десятки тысяч людей, так или иначе связанных с электроникой. Что-либо секретить оказалось поздно и бесполезно.

В итоге ТАСС скромно заявил, что в СССР началось практическое использование космоса и первая тонна «космических полупроводников» уже поступила в производство.

Под такое дело экстренно был снаряжён ещё один транспортный «Прогресс». Кроме топлива, воды, воздуха и кремниевого сырья он доставил нам биореактор, очень похожий на стиральную машину. Наземные службы, находясь под впечатлением быстрого и успешного монтажа нашего дополнительного оборудования, щедрой рукой отмерили нам не предусмотренные ранее задачи. Хорошо ещё, что работать с биореактором будет следующая смена, иначе застряли бы мы тут надолго.

Всё оставшееся сырьё переплавили в були. Их отгрузит уже следующая смена космонавтов, когда придут очередные транспортные корабли.

Нашу печку мы из кожуха вытащили, провели ревизию, и выработавшие свой ресурс детали загрузили в «Прогресс», вместе с мусором и отходами. Да и отправили всё на дно океана. Остался от неё на станции корпус, кожух и блок управления. С ними ничего не случилось. Ещё не раз пригодятся. Нечего бездарно разбрасываться каждым лишним килограммом, выведенным на орбиту. Больших денег такое удовольствие стоит.

Я отчего так переживаю за лишнюю неделю, что нам добавили. Да из-за сроков реабилитации. Невесомость – это такая зараза, которая на физическое состояние организма сильно влияет. Чтобы восстановить прежнюю спортивную форму мне потребуется столько же времени, сколько я в космосе провёл. Ох, не подвести бы мне Семёныча с майскими соревнованиями.

Москва. 16 апреля 1978 года.

Весенняя Москва. Шарики, флажки, улыбки людей. Красиво. Празднично.

На открытой «Чайке» нас везут в Кремль. Хорошо хоть, что в неё настолько что пересадили из закрытой машины, а то холодновато сегодня в столице. Стоим, держась за поручень, улыбаемся, рукой машем. Есть в СССР такая традиция – награждать прибывших космонавтов и народу их показывать. Вот и Боровицкие ворота. Приехали.

– Думаю, это не последняя ваша награда, – с намёком закончил свою речь Андропов, вручая мне Орден Ленина.

Интересная фраза, запомню.

Произношу в ответ положенные слова, а сам расплываюсь в улыбке. Пока шёл за наградой, успел заметить в первом ряду Микояна, а рядом с ним, за огромным букетом цветов, притаилось маленькое чудо – моя любимая ученица Оленька.

Безумно рад её видеть. Очень она вовремя объявилась. Заодно и о деле сразу переговорим. Нужном и полезном. Для страны в общем и для меня лично.

* * *

После того, как отгремели овации, прошли награждения и вся остальная мишура, за нас всерьёз взялись врачи. Увы, мы им особо не дали развернуться. На третий день даже самые упорные светила медицины от нас разочаровано отвалили. Оба космонавта оказались абсолютно здоровы, и даже сумели полностью восстановиться до предотлётных показателей. Ещё бы не быть нам здоровыми, с моими-то целительскими способностями. Намекал же я врачам, что с нами не всё так просто, так они меня и слушать не захотели. Слишком умные попались. Нашли подходящее объяснение, что молодые организмы восстанавливаются на редкость активно, и кинулись наперегонки строчить научные работы на эту тему. Зато из стационара нас тут же отпустили. Появляемся мы у них теперь раз в день на час – другой, обследование проходим, и свободны.

Тут моему куратору нужно спасибо сказать. Сумел тумана напустить и жути нагнать. Быстро отбил у эскулапов желание задерживать нас сверх необходимого, в качестве подопытных кроликов.

А у меня личное открытие. Никогда раньше за собой не замечал, что я жутко ревнив. Может на Отелло и не тяну, но недалеко ушёл…

Впрочем, обо всём по порядку.

После приземления спускаемого модуля нас вертолётом вывезли в Алма-Ату, а оттуда спецрейсом доставили в Москву. Самолёт из Казахстана прилетел ночью. Приземлились на Чкаловский военный аэродром и очень быстро доехали до Звёздного. Тут рядышком, оказывается.

На медосмотр напросился первым. Сонные врачи меня долго обследовали, но всё-таки разрешили сбегать до служебной квартиры, благо мой временный дом из кабинета главврача виден. И свет у меня там в окнах горит, несмотря на то, что времени пять утра.

Жена меня встретила хоть и слегка заспанной, но в нарядном платьице и с причёской. Всю ночь на диване сидела, ждала, и только под утро задремала с книгой в руках.

Обнимал, целовал, кружил, успевая отвечать на десятки самых разных вопросов. Потом отправил её готовить кофе, а сам ринулся в душ. В настоящий, а не в его космическое подобие!

– Паш, а ты можешь колено вылечить после травмы? – встретила меня на выходе из душа Ольга нелепым вопросом, подавая кружку кофе.

– Смотря после какой, а так скорее да, чем нет, – покладисто кивнул я головой, вдыхая кофейный аромат и жмурясь от удовольствия. Себе же я подлечил колени как-то раз, когда перебрал с нагрузками на тренировках с утяжелителями. Кто бы тогда мне ещё подсказал, насколько они опасны бывают, эти утяжелители.

– У Володи Ященко операция неудачно прошла…

Отчего у меня в руках треснула кружка, и как на коленях очутилась плачущая жена, я сказать не могу. Не помню. Глаза словно кровавой пеленой затянуло и из головы всё начисто вымело.

– Дурачок мой. Бешеный. Да мне никого кроме тебя не надо. Я за нас боюсь. И за себя, и за тебя, – услышал я наговор жены, которая словно ведунья, сквозь слёзы, шептала мне не сразу понятные слова на ухо, гладя мои мокрые волосы.

Вот это меня торкнуло! Никогда не думал, насколько всепоглощающа может оказаться ревность. До сих пор звон в ушах и круги перед глазами.

Ященко Володя…

Гениальный спортсмен, красавец, чемпион мира по прыжкам в высоту, завоевавший этот титул в девятнадцать лет. Суперзвезда, любимец и секс – символ миллионов.

После травмы и неудачной операции в ЦИТО, он уже никогда не станет больше чемпионом. Позади останется рёв трибун в американском Ричмонде, где парень с гривой льняных волос прыгнул на 2,33 и заставил американцев бегать за ним по всему стадиону, в попытках прикоснуться к новому кумиру.

Безумство болельщиков в Тбилиси, где Ященко в «матче – гиганте» между СССР и США установил новый мировой рекорд, взлетев на 2,34.

Неистовство итальянских «тифоззи» в Милане, когда на знаменитом стадионе «Сан-Сиро» Володя установит ещё один рекорд, выиграв чемпионат Европы с результатом 2,35. Ященко там накинул на плечи советский флаг, и под тарантеллу помчался по кругу, под восторженный рёв трибун.

«Каравелла Колумба», спортивная награда, вручаемая в Италии «Лучшему спортсмену планеты» тогда досталась ему, а не именитым футболистам и не пилотам «Формулы – 1».

– Ты у наших девчонок в общаге просто никогда не был. Там портреты Ященко в каждой комнате наклеены. А тут я бегу утром по Звёздному кросс, смотрю, вроде бы он на скамейке сидит. Поникший, сам на себя не похожий. Я подумала даже, что обозналась. Обратно пробегаю, а навстречу Дьячков. Ой, да ты и не знаешь наверное, кто это. Тренер знаменитый, один из лучших в мире. Патриарх, мэтр прыжков в высоту. Он ещё Брумеля тренировал. Я остановилась, поздоровалась. Сказала, что я твоя жена, и тоже будущий тренер. Владимир Михайлович мне головой кивает, а у самого глаза, как у побитой собаки. Они с Володей сюда, в Звёздный, на консультацию к хирургам приезжали. Ященко не хочет в ЦИТО на повторную операцию ложиться. Я у Дьячкова телефон взяла. Объяснила, что для тебя, – Ольга чуть успокоилась, и не слезая с колен, выложила мне всю историю, шмыгая носом.

Ага, похоже не один я в семье такой ревнивый и умный. Жена вон тоже задумалась, кто с уходом Ященко из спорта его место может занять. Не в спорте, а в умах и фантазиях молодёжи. А оно мне надо – стать кумиром для миллионов сопливых девчонок? Уверен, что нет. Столько счастья – это по мне так перебор уже будет. Мне бы со своими успехами разгрестись. И так уже вылез везде, где только можно и где нельзя.

Да и спортивный травматизм – это проблема из проблем. Сколько звёзд из-за обычной травмы колена сдают позиции. Бобби Орр, Фил Эспозито, Поладьев, Ляпкин. Долго можно перечислять. Ещё больше окажется тех, кто так и не стал звездой спорта, хотя мог бы. Их тысячи. Безвестных героев спорта, сошедших с дистанции из-за обычной травмы колена. Самому мне такое направление не вытянуть, да и способности у меня не совсем те, что нужны. Зато у меня же есть ученики, и особенно одна ученица… Заодно и врачам местным можно будет показать мастер класс по нетрадиционной медицине. Вот удивятся-то.

Угу. Нужно попробовать, но после диагностики. Хуже мы Володе точно не сделаем, а сможем ли чем-то помочь – видно будет. Заодно и от алкоголя его закодирую. Попутно. Иначе всё лечение псу под хвост пойдёт. Пропьёт же, придурок, свой талантище.

Далеко не ко всем Птица Счастья сама в руки прилетает, а уж удержать её так и вовсе единицы могут.

* * *

г. Свердловск. 25 апреля 1978 г.

Домой, в Свердловск, сорвали дела.

Нас крайне настоятельно желало видеть руководство области. Ещё бы. Первое мая на носу, а два свердловчанина – космонавта в Москве застряли. Можно подумать, там на Красной площади своих космонавтов мало будет.

Примерно в таких выражениях нам довели неоднократный посыл наших обкомовцев, которые без устали наяривали к нам в «контору» по рабочим телефонам.

И действительно. Что-то загостились мы в «нерезиновой». Пора и честь знать.

Опять же, по настоятельной рекомендации «старших товарищей», возвращались домой поездом. Встреча в аэропорту – это конечно же здорово, но на вокзале такое мероприятие гораздо шикарнее будет выглядеть.

По полной программе поймём, что такое есть «медные трубы».

И узнали. Дудят действительно знатно. Сводный духовой оркестр УрВО – это сила. Они даже электровозный гудок перекрывают запросто, когда ты прямо перед оркестром стоишь.

С официальной версией убытия из столицы получилось неплохо. У меня же для скорейшего возвращения была и другая причина. Когда я позвонил домой, то отец очень настойчиво стал интересоваться, когда я вернусь. При этом тон у него был донельзя загадочный, и он мне не совсем ловко пытался намекать, что имеет крайне важную информацию. Честное слово, заинтриговал. Даже представить себе не могу, что там могло такого произойти, что батю аж распирает от желания поделиться со мной чем-то без сомнения секретным и важным.

Про встречи и торжества рассказывать не буду. Меня до сих пор от одних воспоминаний подташнивает. Про письма и приглашения скажу одно – в картонную коробку от телевизора они уже не влезают. Пришлось принять на работу ещё двух секретарш.

– Ты помнишь технолога из Зеленограда, который к нам в командировку приезжал? – заговорщицким шёпотом начал вещать батя, когда я наконец-то добрался до родительского дома и мы с ним смогли уединиться на балконе.

– Это у которого ты ещё изобретение спёр? – специально подначил я отца, чтобы слегка понизить градус таинственности в предстоящем разговоре. Помню я, как он как-то меня сильно удивил, приписав к нашей «конторе» чужое изобретение отрезного станка, который кремниевую булю распускает на тонюсенькие диски. Ладно хоть, по договорённости с изобретателем, но по мне, так всё равно не совсем честно получилось. Мы тогда неплохие деньги заработали. Правда и то, что с самим изобретателем поделились, а то у себя на заводе он копейки бы за него получил. Точно так же, как и мой батя в свою бытность инженером, за все свои изобретения.

– Этого самого, – не поддался отец на провокацию, не переставая изображать из себя шпиона Гадюкина, – Так вот, он опять к нам приехал.

– Ух-х, и что ты у него на этот раз стыбрить собираешься? – повёл я носом в сторону раскрытой кухонной форточки, из которой на балкон пахнуло умопомрачительными ароматами. Женщины наши в четыре руки там что-то жарят – парят.

– Они со стерженьками в одной лаборатории поэкспериментировали, из твоего кремния. С вращающимися. Вместо затравочного кристалла. Вот, смотри, – батя протянул мне пачку из-под сигарет, аккуратно приоткрывая крышку и что-то вытряхивая из неё себе на ладонь.

Три кусочка тончайшей пластины. Практически готовый материал для кремниевой подложки.

– Представляю, сколько тут дефектов… – только и смог произнести я, понимая, что новый материал вряд ли будет блистать качеством, хотя бы в силу своей неотработанной технологии.

– Напрасно, – покровительственно усмехнулся отец, аккуратно убирая пластины, – Результаты конечно же похуже твоих пластин, тех, что из орбитального кремния, но значительно лучше, чем традиционные. А самое главное – для этого производства нужны всего лишь граммы кремния, выращенного на орбите. На сами затравочные стержни. Остальное сырьё вполне себе земное. Технология частично Степановская, но доработанная зеленоградцами.

– Батя, стоп. Мы постоянно несёмся вскачь, всё время что-то разрабатываем и мало чего воплощаем в металле. Мне сейчас нужна масса, а не передовые идеи. Очень много простых и надёжных восьмибитных процессоров. Десятки, сотни тысяч. С ними мы хоть чуть-чуть, но обгоним конкурентов. В основном за счёт повышения частоты и дополнительных сопроцессоров. Для них сырья теперь хватит. Потом придёт очередь шестнадцатибитных процов и мегабайтных схем памяти. Это уже колоссальный прорыв, – я остановился, подбирая слова, а потом выдохнул и замолчал, заметив улыбку отца, расползающуюся всё шире и шире.

– Сына, а как ты думаешь, на какую сумму выпущено товаров по нашим чертежам? Допустим, в первом квартале этого года… – отец постарался сделать скучающее лицо, но не преуспел. Или я его слишком хорошо изучил и читаю теперь, как раскрытую книгу. Вижу же, что он доволен, как кобель, только что пометивший свежевыглаженное бельё.

– Хм, ну общие суммы я как-то не отслеживал… А что, много набралось? – невольно сдал я назад, сбитый с толку его многозначительным видом.

– Мне тут цифры кое-какие девочки из планово – экономического отдела приготовили для праздничного доклада в Академии. Сам же знаешь, перед праздником с трибуны надо будет о чём-то говорить, – с кислой миной пожаловался батя, неумело лицедействуя, – Сто восемнадцать миллионов рублей набралось, – отец зевнул, и передёрнул плечами, – Пошли в дом, а то на улице похолодало что-то, – он открыл балконную дверь, полюбовался в отражении её стекла на мой обалдевший вид, и первым побежал на кухню, ухмыляясь на ходу и принюхиваясь к запахам готовящейся еды.

Больше в тот вечер нам поговорить не дали. Собственно, как и нормально, спокойно поесть. В квартиру родителей началось массовое паломничество, и уже через полчаса мне подумалось, что нашу входную дверь стоило бы поменять на турникет. Через час я не выдержал, и мы вместе с женой сбежали к себе.

Чёртовы «медные трубы»!

Над предложением зеленоградского технолога стоит подумать. Используя всего лишь граммы «космического кремния» в качестве затравки для образования кристаллов, оказывается можно реально повысить качество будущей подложки. Выращенные на такой затравке кристаллы будут максимально полно соответствовать затравочному образцу. На процессорах экономить не будем. Зато сопутствующие микросхемы можно будет выпускать с гораздо лучшим качеством, почти не расходуя дефицитный кремний, выращенный на орбите.

США. Округ Фэрфакс, штат Виргиния, Лэнгли. ЦРУ. Управление по науке и технике.

Джоанн О'Рурк Ишам взглянула в очередной раз на часы и выругалась про себя. Начальник отдела, Чарли Майлз, уже час мариновал её в приёмной. Он не первый раз даёт ей понять, что недавней выпускнице университета, и года не проработавшей в ЦРУ, не стоит слишком умничать. Открыв свой экземпляр аналитического отчёта, на который она потратила две недели, Джоанн ещё раз пробежала глазами по колонкам цифр, освежая их в памяти. Всё отлично. Тупой Майлз точно ничего не поймёт, а детали она ему объяснять не намерена. Пусть и дальше продолжает корчить из себя английского джентльмена, с пренебрежением смотрящего на американскую ирландку. Такой он считает Джоанн, с тех пор, как увидел её диплом Университета Нотр-Дам. Возможно, причину особой нелюбви к начальнику Джоанн сама себе придумала, но пока она помогает ей работать на перспективу. Стимулирует.

Идея об отчёте у Джоанн родилась на встрече с бывшими однокурсниками.

Гил Макбрайт, за кружкой эля, жаловался на русских. Выпускники их университета, кстати, одного из лучших в Америке, изначально котируются у работодателей высоко, и имеют соответствующие достойные оклады. Тем более Гилу было обидно проиграть русским на том поле, где позиции их фирмы традиционно сильны. У руководство так и впечатление может сложиться, что неудача произошла по его вине. В итоге пришлось ему ехать в Сан-Франциско и там, на выставке японского оборудования, пытаться выяснить у узкоглазых, чем их не устраивают американские электронные комплектующие, которые его фирма традиционно им поставляет. В виде козырного туза у него было специальное предложение по новейшим микросхемам памяти, от которого японцы ну просто никак не могли отказаться. Такие новинки даже в самой Америке ещё не поступили в открытую продажу.

Японские партнёры Гила выслушали внимательно, поблагодарили и крайне вежливо пообещали поставить в курс своё руководство о его замечательном предложении.

Всю глубину их сарказма Гил понял, добравшись до дома, когда начал просматривать японские каталоги, привезённые с выставки. Если верить написанному, то такие микросхемы у японцев последние полгода уже стоят на серийном оборудовании. Только их кодировка на американскую совсем не похожа.

Пока Гил отвлёкся на эль, тему разговора про русских подхватил Оливер Томсон. Он, как всегда шумно и громогласно, пересказал пасквильную статью из популярного журнала. В ней высмеивались два студента, которых русские отправили в космос с лабораторной установкой, выдавая такой смешной факт за серьёзный бизнес в космосе.

– Действительно, забавно, – согласился Гил, вытирая салфеткой пену с губ, – Даже если они и смогли выплавить там тонну заготовок, то это такая мелочь, что про неё и говорить не стоит. Наша фирма в иной день тонну транзисторов продаёт, и не считает это за выдающееся достижение.

– Меня всегда умиляла поспешность и ошибочность ваших выводов, – влез в разговор Джим Маккензи, редкий зануда и отличник. Все годы их совместного обучения он не пользовался у однокашников любовью, раздражая студентов своим видом и явным нежеланием поддерживать общепринятые ирландские традиции Университета Нотр-Дам, – Давайте вместе попробуем проанализировать ситуацию, о которой мы знаем из официальных источников. Итак, русские летали три недели. После первой недели их полёта мы узнаём, что они отправили на Землю тонну выращенного в космосе кремния. Могу предположить, что оставшиеся две недели они не были заняты отдыхом, а продолжали работать в том же темпе. Итак, теоретически они выплавили три тонны кремния. При распиловке и шлифовке у них получится чистая тонна подложек, а две уйдут в отходы. Я затрудняюсь точно назвать вес подложки процессора, но предполагаю, что она весит не больше одного грамма, а скорее всего и намного меньше. Просто остановимся на грамме, для простоты расчётов. Итого, у русских из этого кремния получится изготовить один миллион подложек под процессоры. Это несложно проверить простым арифметическим действием. Пусть какая-то часть из них уйдёт в брак, но кто вам сказал, что завтра другие русские не полетят снова в космос, и не продолжат ту же работу и не начнут производить этого кремния ещё больше. Вы как хотите, но полмиллиона процессоров за три недели – это не смешно. Остаётся надеяться, что они хотя бы по схемотехнике от нас отстают.

– Не надейся, – буркнул Гил и плотно присосался к своей кружке. Он только сейчас сообразил, откуда у японцев могли появиться микросхемы с европейской маркировкой.

Джоан Ишам вышла из кабинета начальника со скорбным лицом. С таким же выражением лица она спустилась на лифте, и только выйдя на улицу, впервые улыбнулась, подставив лицо ласковому солнышку. Всё прошло как надо. Чарли Майлз не принял её выводы, назвав их бредом.

– СССР собирается развивать электронику, чтобы использовать её, как политический рычаг. Чушь и бред, – орал он, и то же самое написал на её экземпляре, швырнув его к ней по столу. Спокойно собрав рассыпавшиеся листы, девушка молча вышла из кабинета под его ор.

Даже в кошмарном сне Чарли Майлзу не могло бы присниться, что только что он с треском выгнал из своего кабинета будущего заместителя директора ЦРУ по науке и технике Джоанн О'Рурк Ишам.

Глава 19

Седьмое мая 1978 года. Воскресенье. Свердловск.

– Ты долго ещё собрался сидеть? – жена закончила чайкой метаться между зеркалом, шкафом и ванной, и наконец-то обратила внимание на меня. Быстренько она сегодня собралась. Всего-то двадцать пять минут, с учётом того, что причёска и макияж задолго до этого заняли у неё свои места.

– Думаю, – недовольно отозвался я на её вопрос. А чего радоваться? Сижу, как дурак, с вымытой шеей, в белой накрахмаленной рубашке, и со старательно уложенной причёской. Счастье так из меня и прёт, ага, хрустит прямо, как рукава моей рубашки.

– Неправда. Когда ты думаешь, то ты или вокруг стола бродишь, или над своими женыиеньками зависаешь, – немедленно уличила меня супруга в разрыве шаблона стандартного поведения.

– Вовсе нет. Помнишь, как я средство для похудения тестировал? Я тогда почти так же сидел, и весы изобретал, – возмущённо попытался я отстоять своё право на многогранность и непредсказуемость творческой личности.

– Ой, совсем забыла, – боевой настрой у Ольги разом пропал, и она прямо на глазах превратилась в маленькую испуганную девчонку, – Па-аш, мне же вчера мама звонила. Она велела спросить, а ты не можешь достать ей электронные весы и ящик лимонада «Похудайки»?

– Смогу. Куда я денусь, – отмахнулся я от несправедливого сомнения в моих талантах. Я на прошлой неделе столько всего интересного и полезного раздобыл для обеих наших дач – своей и родительской. Даром, что большинство добытых ништяков было нашей разработки, так ведь всё равно эти нехорошие люди из отдела сбыта меня отрабатывать заставили.

Ага, «встреча работников предприятия с космонавтом» – вот какой вид валюты потребовали, вымогатели. Ладно. Придёт война – попросят каску…

А Ольгин испуг мне нравится. Тёща всерьёз за дело взялась и не меньше трёх раз в неделю читает моей жене нотации по телефону. Тема каждой накачки неизменна – раз уж ей так повезло с мужем (а не так, как самой тёще), то за него двумя руками нужно держаться. В этом вопросе я с тёщенькой абсолютно солидарен. Жаль только она постоянно забывает добавлять, что мужа надо кормить вкусными мясными блюдами, а не пареными овощами, кашей и чем-то подобным, что у меня сегодня на завтрак было. Хорошего настроения и осознания ценностей семейной жизни такое правильное питание мне не добавляет. Но ничего, в жизни и так нет совершенства, а с тёщей мне ещё работать и работать. Подскажу я ей ненавязчиво верное направление будущих воспитательных бесед. И ей радость и мне приятно, а ещё вкусно и полезно для моего перспективного и растущего организма.

– Куртку одень, – подсказал я жене, которая снимала с вешалки тонкий плащик. Ольга собралась было возражать, но посмотрев, что я, кроме сетки с мячами, подхватил туго набитую спортивную сумку, хмыкнула, и молча сменила гардеробчик. Да, вот такой я непредсказуемый самодур. Меня как бы перед воспитанниками спортинтерната пригласили выступить, а я опять что-то не то задумал.

– А теперь я передаю слово нашему шефу и космонавту Павлу Савельеву, – завуч, которая проводила сегодняшнее собрание, уступила мне место за трибуной. Приболел немного интернатовский директор, вот и пришлось симпатичной подтянутой женщине в строгих очках руководить сегодняшним мероприятием. Про свои планы я ей рассказал. Хоть и с трудом, но сумел убедить, что так всё может получиться гораздо интереснее, чем мой монотонный рассказ о космических буднях. Может поэтому и она не стала затягивать вступительную речь. Быстренько отстрелялась, и меня запустила.

– Физкульт – привет, спортсмены, – бодро начал я свою речь, этаким живчиком выкатившись к трибуне, – Про космос мы с вами сегодня обязательно поговорим, и я добросовестно постараюсь ответить на все ваши вопросы. Но сейчас я хотел бы поговорить с вами о другом. Как все вы знаете, меньше чем через месяц начнётся чемпионат мира по футболу в Аргентине. Ага, вижу, что слышали. А какой мяч был разработан специально для этого чемпионата, кто угадает?

– Адидас Танго, – послышались выкрики с разных концов зала. Что интересно, голоса не только мальчишеские звучат. Девчонки тоже в курсе футбольных событий.

– Молодцы! – я похлопал в ладоши, кивая головой в ту сторону, откуда было больше всего выкриков, – Именно эти мячи я сегодня вам и привёз. Жестом фокусника, вытаскивающего кролика из шляпы, я выдернул из-за кулисы припрятанную там сетку с адидасовскими мячами. Развязав узел на сетке, добрался до мячей. Где руками, а где и с помощью ног, раскидал их по залу. Последний мяч, застрявший в сетке, я вручил мелкой строгой девочке в первом ряду. Она, своими чёрным глазищами, с самого начала выступления на мне разве что дырку не высверлила, так пристально смотрела. Обязательно надо будет её проверить на магические способности. Девчушка явно не проста. Ей бы, с такими-то глазками, в прокуроры пойти. Самое то бы вышло.

– Как все вы понимаете, одно дело, если вы когда-нибудь станете кому-то рассказывать, что встречались с космонавтом, и совсем другое, если вы расскажете, как с ним играли в футбол. Поэтому, предлагаю сейчас выйти на поле, и опробовать там новые адидасовские мячики. Сразу предупреждаю, я стою на воротах, и каждый, кто мне забьёт, будет награждён специальным призом. На переодевашки даю вам десять минут. На поле жду не только футболистов, но и футболисток. А потом раздача призов и рассказ о космосе. Как вам мой план?

– Ура-а-а, – заголосили юные спортсмены, сообразив, что их сегодня не собираются мариновать в зале, а зовут на улицу, да ещё и в футбол погонять можно будет, и ломанулись…

Неладное я почувствовал после третьей смены футболистов, которые по нашей договорённости менялись каждые пять минут. Моя команда, чьи ворота я защищал, с каждой переменой игроков существенно молодела и заметно теряла в росте и весе. Хитрая хитрость мне сразу стала понятна – я же пообещал призы за каждый забитый мне гол. Теперь расхлёбываю. Команда соперников – старшеклассников, с молодецким гиком и уханьем, постоянно прорывает оборону из моей малышни и почти безнаказанно расстреливает в воротах мою мечущуюся тушку. Незадача. Хоть я и сражался за целостность ворот, аки огнедышащий дракон, но счёт неумолимо рос, приближаясь к неприличным цифрам.

– Всё. Стоп. Призов больше нет, – отряхиваясь после очередного прыжка, вытащил я из своих ворот десятый мяч. Загоняли бедного меня юные спортсмены. Проиграли мы с разгромным счётом 10: 1. И то, единственный мяч мне удалось забить почти случайно. Заметил, что оставшийся без работы вратарь соперника увлёкся рассматриванием болельщиц на трибунах, и пробил через всё поле, чудом угодив в оставленные без присмотра ворота.

– А какие будут призы? – не вытерпел рыжий парнишка из моей команды, один из немногих, кто реально помогал мне сегодня в защите.

– Вкусные и красивые, – отозвался я, доставая из сумки десять блоков жевательной резинки со вкладышами, на которых были изображены известнейшие футболисты мира.

Нет, всё-таки в спортинтернате особые дети растут. Авторы победных голов ни секунды не задумались над тем, как поступить с призами. Тут же растребушили упаковки и раздали пластинки окружающим, не делая различий между футболистами и болельщиками. Надо сказать, что радовались при этом они ничуть не меньше тех, кто получал подарки.

Пока не стихли писки и шуршание, а потом и гомон, посвящённый рассматриванию и обсуждению вкладышей, я подозвал к себе Гриню. Того светловолосого паренька, которого я вылечил от лейкемии. Сам бы я с таким заболеванием точно не справился. Пришлось обратиться «к помощи друга». Джехути тогда надолго завис, формируя для меня пакет информации по магии крови. Основная трудность, по его словам, была в том, что я, со своими невеликими магическими способностями, не все заклинания смогу осилить без вреда для себя. Зачастую, непоправимого. Усадив Гриню рядом с собой, я в темпе провёл диагностику. Здоров парняга! А лечебный браслет я всё равно ему оставлю. Пока что это самая мощная из всех «лечилок», которые мне удалось создать. Почти неделю её ваял, недосыпая по ночам. Но ведь сделал!

Почувствовав на себе чей-то тяжёлый взгляд, я посмотрел на поле, и увидел там Грининого классного руководителя. Хороший дядька. Каждый раз, когда я приезжал на лечение, он приводил парня, и сам садился рядом с ним. При этом он всем своим видом давал понять, что ни при каких обстоятельствах с места не сдвинется. Побольше бы нам таких тренеров – педагогов, относящихся к своим воспитанникам, как к собственным детям.

Я на секунду прикрыл глаза, и кивнул ему, улыбаясь. Всё хорошо. Тренер рубанул кулаком воздух перед собой и закинул голову вверх, подставляя своё ожившее лицо весеннему солнышку. Интересно, это он так загорать устроился, или Богу помолиться надумал… Да-а, хоть бы и Богу. Не тот случай, чтобы с него за это спрашивать.

– А ты знаешь, из тебя получится замечательный отец, – выдала мне жена, когда мы возвращались домой. После этого она испуганно ойкнула и ухватилась за ручку над дверью. Нельзя такое под руку говорить, если муж за рулём. Я включил сигнал поворота и припарковался у обочины.

Осуждающе рявкнул клаксоном проезжающий мимо нас автобус, недовольно отметив моё виляние по дороге и поспешную, не совсем корректную остановку.

– У нас будет ребёнок? – задал я жене вопрос, машинально поглядев на её живот. Чего там смотреть-то. Неделю же назад сам её диагностировал. Было бы что, так всяко бы заметил, а за неделю животики просто так не вырастают. Головой-то это понимаю, а глаза всё равно своей жизнью живут.

– Нет, с чего ты взял? Или тебя это пугает? Мы же решили, что мне нужно сначала институт закончить, – в несколько предложений умудрилась супруга так вывернуть ситуацию, что я ещё и крайним оказался.

– Жаль, – покачал я головой, – Действительно жаль.

Ни капли не вру. Тут, не так давно, мне одна мысль в голову втемяшилась, да настолько плотно, что на какое-то время высадила меня напрочь из реальности. Мыслишка на первый взгляд простенькая, но… Я вдруг сообразил, что ни в одной из прожитых жизней, после всех своих реинкарнаций, я ни разу не заимел детей. Всё как-то не получалось. То меня убивали раньше времени, то мои спутницы пропадали или оказывались от меня в тысячах километров. Короче, причин было много, спутниц жизни тоже хватало, а деток почему-то не наблюдалось. Загадка, однако.

Не хотелось бы думать, что отсутствие детей предопределено мне свыше. Вроде, как я не совсем запланированный разумный в этом мире, можно сказать – однозначно чужой, не от мира сего, и потомство от меня может нарушить чего-то там из всемирного равновесия. Угу, вроде той детской сказки, про раздавленную бабочку, только с точностью до наоборот. Гаденькая мыслишка. Никакой радости она мне не приносит и, признаюсь, изрядно волнует к тому же. Можно сказать – мешает жить.

Вроде и понимаю, что это ересь несусветная. К примеру, закажу я на завтрак поросёнка в какой-то приличной стране, и что? Мир вдруг переменится? Да не фига. Инерционность у него, как у тепловоза против той же бабочки…

– Ты сейчас опять за компьютер засядешь? – прервала мои невесёлые размышления Ольга.

– Нет. Я с ним почти закончил. Думал на студию заскочить. С ребятами переговорить надо, – ответил я, взглянув на часы. Поговорить с музыкантами действительно есть о чём. «Руководящие товарищи» уже не раз мне намекали, а наиболее твердолобые партократы и прямым текстом высказывали, что космонавту, награждённому высшим государственным орденом, не к лицу биться об сцену под «буги – вуги». С чего вдруг они решили, что я имею отношение к блюзовому построению аккордов с их остинатным повторением, мне не слишком понятно, да и сам стиль этих буг и вуг был популярен во времена их давно ушедшей молодости, а вот на тебе – запомнили же. Как ругательное слово научились применять. Но, как ни горько сознавать, в чём-то они правы. И вопрос даже не в социальном статусе. Плевал бы я на него с высокой колокольни. Ан нет, не могу. За мной ДЕЛО стоит, и команда, на меня поставившая. Не все поймут моё увлечение музыкой правильно, и в первую очередь этими «не всеми» могут оказаться представители старшего поколения, занимающие сегодня ключевые посты в правительстве. Подведу ребят.

Подросли у нас в «конторе» сильные харизматичные личности. Оперились, силу почувствовали. Многие уже сейчас уверенно чувствуют себя на месте руководителей направлений. Ещё годик – другой и им сам чёрт не брат будет.

Опытные современные руководители, досконально знающие технологии и тонкости производства – это вам не коммунист, окончивший ВПШ[10], с углублённым изучением теории марксизма – ленинизма и основ партийной пропаганды. Немного другой коленкор выходит. По мне, так получается уверенный практик – инженер, с хорошей теоретической базой – против идейного болтуна, который сам в тот же коммунизм ни разу не верит.

Одним из моих любимых развлечений были как раз разговоры с подобными партийными деятелями. Очень мне нравилось цитировать им Ленина, а ещё больше – обоих крайних националистов – Маркса и Энгельса. Выученные по выхолощенным выжимкам, гражданские комиссары и не предполагали, что «сладкая парочка», существовавщая на английские дотации, по жизни являлась заклятыми врагами славян, и призывала к их тотальному уничтожению. Особенно старался Энгельс.

«На сентиментальные фразы о братстве, обращаемые к нам от имени самых контрреволюционных наций Европы, мы отвечаем: ненависть к русским была и продолжает еще быть у немцев их первой революционной страстью; со времени революции к этому прибавилась ненависть к чехам и хорватам, и только при помощи самого решительного терроризма против этих славянских народов можем мы совместно с поляками и мадьярами оградить революцию от опасности. Мы знаем теперь, где сконцентрированы враги революции: в России и в славянских областях Австрии; и никакие фразы и указания на неопределенное демократическое будущее этих стран не помешают нам относиться к нашим врагам, как к врагам» (Ф. Энгельс. Демократический панславизм. Соч., т. 6, с. 305–306.)

Иногда мне удавалась шутка, где я сначала приводил подобные цитаты, а наши славные коммунисты уверенно и компетентно определяли по ним авторство Гитлера или Геббельса. И только потом узнавали, что мои цитаты принадлежат их же кумирам и основоположникам.

Особо я с таким юмором не борщил. Не больше одной цитаты на отдельно взятого парторга, а то точно не правильно поймут, и наверняка настучат куда положено. Для них это нормально.

Вряд ли кто в СССР читал полное собрание сочинений своих теоретических вдохновителей. Большинство коммунистов освоили теоретические знания в пределах десятка обязательных работ, и посчитали такие знания вполне достаточными. Но часть интеллектуальной политической элиты всё же читала Маркса и Энгельса очень внимательно и в приличном объёме. От этих работ они получили достаточно – и заряд евроцентризма, и «смелость» мысли, делящей народы на прогрессивные западные и реакционные славянские, и прокаленную в многочисленных теоретических спорах русофобию.

Я почему-то уверен, что и Володя Ульянов, он же товарищ Ленин, наступил на те же грабли. Казнь его старшего брата террориста, ссылка и собственная неудавшаяся карьера были для «интеллигента-эмигранта» достойным поводом, чтобы чувствовать себя обиженным и не испытывать к исторической родине и её народу большой любви.

Даже Гитлер, который по его же словам учился ненависти к России по сочинениям Маркса, и тот знал труды основоположников марксизма получше, чем большинство нынешних парторгов.

Иногда ошарашенные цитатами собеседники меня пытались убедить, что Маркс с Энгельсом имели ввиду не сами славянские народы, а те государства, которые ими были заселены, но как-то не складывался пазл. Вряд ли у основоположников был настолько малый словарный запас и убогие понятия, чтобы они не заметили никакой разницы между народом и государственным строем. А писали-то они именно про народ. Про нацию. Поэтому я предпочитал остаться при своих…

– Дети к тебе всё-таки льнут, а фигуристые девочки фигуристки ещё и глазки строить пытаются, – решила продолжить супруга свои обличения, впрочем, без особого накала.

– Совсем забыл тебе сказать. Не исключено, что я вместе с твоим Ященко летом в США поеду, – добродушно отомстил я ей «твоим Ященко» за «фигуристых фигуристок». Перебесился я уже на тему Ященко, после того, как мы с внучкой Микояна его вылечили, – Семёныч вчера вечером звонил. Сказал, что на днях решение по кандидатурам будет принято. В Беркли, в начале июля будет проводиться легкоатлетический матч между нашей сборной и сборной США. Нас обоих рассматривают, и скорее всего утвердят. Хотя я пока под сомнением. Мартовский Чемпионат СССР в помещении я всё-таки пропустил, так что формальный повод для отказа есть. Из приятного могу сказать, что Ященко уже в прошлом году, в Японии, получал половину гонорара от таких мероприятий, а не десять процентов, как у нас обычно Госкомспорт со спортсменами любит делиться. Так что и я под ту же гребёнку попаду, скорее всего. Глядишь, и денег заработаю.

– Думаешь, тебя выпустят? – жена в который раз наступила на любимую мозоль.

– Сам сомневаюсь, но если на награды рассчитывают, то должны, – пожал я плечами.

– Та-ак, – в глазах супруги засверкали знакомые боевые лазеры кобры – тренера, и я, под её пронзительным взглядом невольно втянул свой и без того плоский живот. Дернул же меня чёрт вывалить ей информацию раньше времени, не подумав. Мог бы и подождать немного. Спокойно пережить праздник с его застольями, и уж потом… Мать, вон, завтра чебуреками грозилась… Эх-х, язык мой – враг мой.

Отлязгал стальными гусеницами парад. Отшумели праздничные застолья. Отгремели россыпи салюта. И совсем некстати погас над Свердловском «космический фонарик», сверкнув на прощание голубой полоской по ночному небу.

С запасом своё отлетал, первенец. Остальные его собратья изначально выведены на орбиту повыше. У тех и жизнь дольше будет. А мы над Свердловском следующий фонарик к концу сентября подвесим. Побольше размером и уже с современной электронной начинкой.

Неожиданно много союзников у нас по этому проекту образовалось. В разработке нового космического модуля пожелали принять участие и связисты, и разработчики спутниковой навигации, да и военные без внимания его не оставили. Где же им ещё за деньги постороннего заказчика дадут возможность свои решения в реальном космосе обкатать не по разу. В итоге неплохой обмен информацией получился. Вроде все заинтересованные участники и понемножку своих идей в проект добавили, а результат значительный вышел. По приёмопередатчикам и системе координации мы наверное разом на следующее поколение выскочили, до которого нам самим пришлось бы года полтора – два расти.

Весенняя выставка товаров народного потребления вызвала у меня неоднозначные чувства. С одной стороны меня порадовало большое количество изделий, порой весьма качественных. С другой стороны, я понял, что монополия нашей «конторы» на все новинки подряд подходит к концу.

Я предполагал, что рано или поздно у нас появятся конкуренты, но никак не ожидал, что это произойдёт так быстро. Определённо, что-то начало меняться в Союзе.

Заводы приобрели гораздо большую самостоятельность, чем мне подсказывало моё послезнание, и исходя из собственных возможностей, тоже блеснули талантом. Не оскудел Урал мастерами. Сумели удивить. Можно сказать, что некоторыми вещами удивили дважды на одном и том же месте. Например, шикарный набор слесарного инструмента был укомплектован отличным микрометром, угольником и двумя штангенциркулями разного размера. Но всё это богатство находилось в фанерном ящике весьма сомнительного качества, с убогой ручкой из толстой проволоки. Или мощный кухонный комбайн. Ну вот кто так безобразно покрасил его угловатый корпус и прилепил на бок две нелепые полоски из фиолетового пластика, дешёвого даже на вид. Охо-хо. Работать ещё и работать над подачей товаров потребителю. Тот же комбайн мог бы стать украшением кухни, если бы имел приличный вид, а слесарный набор – предметом гордости любого рукастого мужика, если его разместить в современном пластиковом кейсе, но нет. Сделали то, что сделали. Не смогли подать товар лицом. Своими же руками перевели отличные вещи в разряд труднопродаваемого товара.

С качеством упаковки и дизайном изделий нужно что-то делать. Предложить что ли Ельцину, чтобы руководство заводов, имеющих на счетах заработанную валюту, организовало себе и своим специалистам целенеправленную учёбу в той же Италии. От такого подарка директора вряд ли откажутся, а хоть какой-то результат непременно будет. Пусть вживую почувствуют разницу между красивыми и неказистыми изделиями. Поражаемся же мы порой совершенством форм и красотой вещей, доставшихся нам от далёких предков. Но почему-то не задумываемся, что скорее всего именно красивые вещи сохранялись с особой любовью и трепетом, чем остальные, раз до наших дней дожили.

От дальнейшего изучения экспонатов выставки меня оторвала симпатичная девушка в мини юбке и яркой красной жилетке с нашим логотипом. Знакомая мордашка, но по фигурке что-то не могу опознать. Вроде бы в отделе химии у нас такая бегала, но эта чересчур длинноногая. Или это так туфли на каблуке и мини юбка её преобразили.

– Насилу вас нашла. У нашего стенда какие-то важные москвичи появились и вас спрашивают, – скороговоркой протараторила она, едва переводя дух.

– Ну и пусть спрашивают. Узнайте, что им нужно, да сами и расскажите. Вас там два десятка на стендах стоит. Неужели не справитесь? – немного недовольно поинтересовался я у девушки. Вроде постоянно пытаюсь приучать ребят к большей самостоятельности, а они всё равно чуть что, к руководству бегут.

– Так эти москвичи не на выставку пришли, а с проверкой приехали. Были у нас в «конторе», а им там сказали, что вы целый день на выставке пробудете, вот они за вами сюда и приехали, – обиженно выпалила девица, машинально одёргивая юбку под моим пристальным взглядом.

Как там у классика – «К нам едет ревизор»? Хм, не совсем мой случай. Ко мне он уже приехал… Пойду узнаю, кто у нас такой смелый. Это год назад меня ещё можно было легко сковырнуть, а сейчас уже крайне проблематично. И зубки я себе отрастил, и связями оброс.

Я встряхнулся и, понемногу сам себя накручивая, пошёл к нашим стендам. По дороге прокрутил в голове несколько вариантов своего поведения. Окончательно определюсь, когда увижу проверяющих. В любом случае они напрасно надеются, что увидят лопоухого уральского парня, взирающего на них снизу вверх, и пытающегося скрыть свой испуг.

– Эти? – я ткнул пальцем в сторону четвёрки людей в костюмах, вставших особняком напротив стендов нашей организации. Мы были за стеклянной витриной одного из соседних стендов, и никто из четверых гостей в нашу сторону не смотрел.

– Да. Они, – закивала перманентной мочалкой девчуля, перебравшая с химической завивкой.

Так-с. Что мы имеем? Один пожилой деятель в приличных очках и костюме, по виду напоминающий фанатика – учёного и «трое из ларца, одинаковых с лица». Нет, лица у них конечно разные, но сходство причёсок и костюмов позволяет определить их именно как тройку в чём-то похожих людей. Я бы даже сказал – шаблонно неприметных.

– Постой здесь немного, – бросил я через плечо команду своей спутнице, и энергичным шагом выдвинулся к свободному проёму между стендами, где мы поставили пару столиков и электротермос. Надо же моим ребятам где-то перехватить чашку кофе или чая.

– Вы, и вы двое, пройдёмте со мной, – на ходу бросил я троим из ожидавшей меня четвёрки, ткнув в них пальцем, и прошёл к столу с термосом. Мой выход для всей четвёрки случился неожиданно, и они никак не успели среагировать или что-то сказать мне в ответ.

– Кто такие? Представьтесь, и пока присаживайтесь, – встретил я подтянувшуюся к столу троицу, усевшись во главу стола. Пока гости раздумывали, я вытащил из портфеля свой кирпичеобразный телефон и позвонил куратору. Судя по их вытянувшимся лицам, нежданные проверяющие никак не ожидали подобного холодного приёма и подключения к их визиту местных органов КГБ. Видимо, не привыкли. Однако, мой звонок за мистификацию не приняли, и напряглись нешуточно.

– Повторяю ещё раз. Вы кто? – указал я пальцем на пожилого деятеля в очках, всё ещё мнущегося перед столом и не решающегося сесть.

– Боляренко. Виктор Михайлович. Академик. Заместитель директора института кибернетики, – неуверенно промямлил явный интеллигент, выдерживая паузу и безуспешно ожидая поддержки от своих спутников.

– Знакомый институт. Где-то я его название уже слышал. То ли от Косыгина, то ли от Келдыша, – махнул я рукой очкарику, приглашая его занять место за столом.

– Вы? – мой палец требовательно уставился на одного из «неприметных», того, что был постарше.

– Капитан Гордиенко. КГБ, – с характерным южным акцентом ответил «неприметный», стрельнув глазами по сторонам. Гхыкание и шокание – как тут не опознать по разговору гостей из братской республики. Даже аббревиатура КГБ, произнесённая им, прозвучала, как хэхэбэ.

– И шо вы с меня хочите? – постарался я как можно натуральнее скопировать знаменитый на весь Союз одесский говор, давая понять гостям, что их происхождение для меня не является загадкой.

– Собственно, мы приехали сюда из-за ваших линий связи. Это же с вашей подачи в Киеве смонтирована базовая станция для передачи компьютерной информации? – блеснул в мою сторону очками академик.

– Ну что вы, какая подача. Нашего там только общее предложение и первоначальные наброски. Всё остальное – инициатива Министерства Связи и Академии Наук. Насколько я в курсе, решение о его финансировании принималось на уровне Совета Министров. Компьютерной связью первой очереди будут охвачены столицы союзных республик и областные центры, с населением больше миллиона, – я с безмятежным видом открестился от авторства происходящих в стране процессов. Всё равно возглавить их мне никто не даст, а огребать неприятности за чужие подвиги у меня нет никакого желания. Нашлись добровольцы и энтузиасты из числа связистов, и флаг им в руки.

– Вы что-нибудь слышали про ОГАС? – побарабанив по столу пальцами, спросил у меня Боляренко, после непродолжительной паузы.

– К сожалению гораздо больше, чем мне хотелось бы. Постоянно натыкаюсь на упоминание этого абсолютно нерабочего проекта, в который предполагалось вбухать безумное количество денег. Двадцать миллиардов рублей, если не ошибаюсь. Не так ли? – я покачал головой, как бы переваривая осмысление астрономической суммы денег. На самом деле выслушивать измышления про этот чёртов ОГАС (Общегосударственная автоматизированная система учёта и обработки информации) мне довелось и в институте, и в Академии. Везде находились горячие энтузиасты – теоретики, которые верили в непреходящую силу плановой экономики и всемогущество ЭВМ. Удивительный пример, в котором вымыслы пропаганды столкнулись с научным волюнтаризмом. Любые мои попытки объяснений о практической несостоятельности этой завиральной идеи не имели смысла. Пока на столах у сотрудников стоят обычные канцелярские счёты, а бумажный архив любого предприятия занимает объём двухкомнатной квартиры, автоматизированная система учёта и обработки информации не жизнеспособна. Головой я прекрасно понимаю, что нет ещё в стране ни компьютеров достаточной производительности, ни рабочих программ, ни кадров. Существует только голая теория, которую считают передовой, а на всех, кто выступает против неё вешают ярлык ретрограда. Модная тема. Почти половина фильмов в кинотеатрах как раз ей соответствует.

– Значит вы считаете ОГАС авантюрой? – нехорошо прищурился академик и переглянулся со своими спутниками.

– Без нашей помощи так и получится, – отозвался я, заслужив ещё один этап переглядываний.

Что-то у меня паранойя разыгралась. Больно уж складно возникшая ситуация укладывается в притчу о Ходже Насреддине. В ту самую, где в конце концов или ишак должен будет сдохнуть, или эмир. Иначе как-то нелогично выглядит приезд академика в сопровождении аж трёх комитетчиков. Двадцать миллиардов рублей – хорошие деньги. Чересчур хорошие, чтобы мне стоило грудью вставать на пути не простой группы людей, мечтающей их заполучить.

– Интересно, как вы это себе видите? – сморщил лоб представитель науки, глядя на меня поверх очков.

– Крайне просто. Попробуйте себе представить структуру своего же института. Пока в каждом отделе не появится хотя бы одна персоналка, у вас ничего не выйдет. Чтобы заработала система нужен постоянный обмен данными. Так что в чём-то мы с вами в одной лодке.

– Но вы только что называли ОГАС нерабочим проектом, – вмешался в разговор комитетчик.

– Кто я такой, чтобы вставать на пути прогресса. Можно сопротивляться вторжению армий, вторжению идей сопротивляться бессмысленно, – процитировал я старую истину в своём вольном изложении, – Любой проект может оказаться возможен, если его рассматривать в динамике. Сейчас вам элементарно не хватит обычных простеньких компьютеров, и людей, умеющих с ними работать. Не исключено, что через год – другой ситуация изменится. По крайней мере мы над этим работаем, – не стесняясь, приукрасил я действительность и показал рукой в сторону стенда справа от себя.

Пусть теперь они ломают себе голову над тем, как им поступать. Наверняка от меня хотели чего-то добиться. Вполне возможно, что им как раз нужен такой как я, весь из себя популярный, чтобы провести показательную порку и поумерить развитие сетей в стране. Но я ясно дал понять, что на этот процесс я никак не влияю, а вот с их проектом могу оказаться даже полезен. Что самое интересное, почти нигде не соврал. Так, разве что чуть – чуть приукрасил желаемое.

В ОГАС я не верю ещё и чисто по причине человеческого фактора. Во-первых, каста наших нынешних руководителей всеми силами будет сопротивляться их собственной замене на бездушные железяки. Тут ничего не попишешь, привыкли люди к власти. Во-вторых, вряд ли электронный документооборот способен сходу заменить бумагу. Полагаю, что ошибок там будет не меряно. В-третьих, при нынешней транспортной системе и уровне брака реальное получение материалов по заказам выглядит жуткой лотереей. В-четвёртых, трудовая дисциплина у нас ниже плинтуса. До той же Японии нам далеко, а доски объявлений пестрят приглашениями на работу. Не прокатит у лентяя в одном месте, может повезёт на соседнем заводе. А ещё есть и в-пятых, и в-десятых. И любая из причин может оказаться существенной.

– Хотелось бы всё-таки поточнее узнать вашу позицию… – начал было академик, но я уже стал подниматься из-за стола.

– Прошу меня простить. Руководство области пожаловало. Я пройдусь с ними по стендам и скоро вернусь, – своего куратора я увидел одновременно с появлением Ельцина со свитой. Увидев мой скошенный взгляд, он понятливо затесался в хвост свиты.

– Что случилось? – поинтересовался майор, боковым зрением следя за тем столиком, откуда я вышел.

– Трое за столом, четвёртый у колонны. Украинцы. Трое ваши коллеги. Пытаются продать идею ОГАСа, но видимо кто-то им на наши проекты кивнул. Приехали крайних искать, – кратко изложил я обстановку куратору, успевая кивнуть паре знакомых из свиты первого секретаря обкома.

– Почему украинцы? Что за ОГАС? – практически не разжимая губ поинтересовался майор.

– Академик Глушков считается отцом концепции Общегосударственной автоматизированной системы ОГАС. Он работал у нас, в Свердловске. Преподавал математику в лесотехническом. Потом переехал в Киев и возглавил там институт кибернетики. По заданию Косыгина работал над ОГАСом, и в итоге запросил на это дело двадцать миллиардов рублей, – коротко выдал я необходимую информацию куратору.

– И? – уложил майор свой вопрос в одну букву.

– Что и? Видимо кому-то из их элиты нынче хвост жёстко прижали. Решили попробовать реанимировать тему. Деньги такие, что всем хватит, если их получить. Хотя, это чисто мои догадки, – чуть сдал я назад. Куратор у меня и сам не дурак. Должен сообразить, что миллиардами у нас ворочают только первые лица. И то, вопрос по суммам такой величины принимается в Политбюро коллегиально, а значит… Ой, млин… Значит всё плохо.

Как-то мне не очень хочется выпасть из окна, как это сделал в памяти о моей первой жизни «партийный кассир» Кручина, а затем этот же подвиг повторил его предшественник Павлов, и причастный к ним Лисоволик. Миллиарды, добытые в одночасье, они такие… Не совсем совместимые с жизнью окружающих…

– Это зачем вы тут наставили? – обратился ко мне Ельцин, углядев меня через головы и проигнорировав мою попытку скрыться в его свите.

– Демонстрируем новый подход к производству детских игрушек, – чуть ли не против собственной воли отозвался я заранее отрепетированной фразой, – В этот раз мы предлагаем производителям не просто голую идею, а уникальные комплекты пресс – форм. Им остаётся только приобрести автоматическую литьевую машину, и у них в руках окажется компактное производство детских товаров. Кубики, кегли, автоматы, лейки, вёдра. Больше ста наименований. И эту цифру я называю без учёта изменения цвета.

– А откуда они эти формы потом будут брать, ну, или хотя бы обновлять? – чуть заметно моргнул мне хозяин области, или мне показалось…

– Мы закупили три японских электроэрозионных станка и поставили на них свою электронику. Пока потребности области перекрываем, – всё так же машинально выдал я готовый штампованный ответ.

– Чего – чего закупили? – вылез из-за спины Ельцина полковник, в весьма потёртом кителе, – Эрозионники? На какой класс чистоты тянут?

– Девятка за один проход, – подсказал мне из-за спины наш подошедший начальник цеха.

– Врёшь. Мы неделю шмурыгаем, и то… – полковник как-то боком, чуть ли не по-петушиному, подскочил к моему Иванычу.

– А ты кто, тля-я? Я тебе сказал – девятка. Значит – девятка, – буром попёр на него мой мастер, в свою очередь выпятив грудь. Вот уж за него я спокоен. Мужик реальный. Такие словами зря не бросаются.

– Пройдёмте дальше. На следующем стенде у нас товары для дома, – я сдвинул с места Ельцина, прихватив рукой его рукав, и свита стронулась с места, перестав наблюдать за поединком любителей микронов. Те сами разберутся.

Глава 20

16 мая 1978 года. Москва. Комитет по физической культуре и спорту при Совете министров СССР.

– Как все вы знаете, меньше чем через месяц в Беркли состоится очередной «матч гигантов», как любит именовать пресса легкоатлетические матчи между сборными СССР и США. Матч юбилейный. Уже двадцать лет прошло с тех пор, как мы проводим это международное мероприятие. Завтра в ЦК КПСС мне нужно будет подать записку с нашим анализом о перспективах предстоящего матча. На основании этих прогнозов Отдел пропаганды и агитации при ЦК КПСС будет планировать масштабы освещения соревнований в средствах массовой информации.

Поэтому прошу к вашим оценкам о предстоящих соревнованиях отнестись объективно и ответственно, – выделив голосом последние слова, Сергей Павлович оглядел присутствующих, проверяя, прониклись они или нет серьёзностью поставленной задачи, – Первым предлагаю выступить главному тренеру сборной Николаю Ивановичу Политико.

– Ситуация в команде складывается неоднозначно. Пока с уверенностью можно говорить лишь о том, что женщины у нас так и остались сильней американок, а вот мужчины серьёзно сдали позиции. Особой вины наших спортсменов и их тренеров я не вижу. Просто американцы серьёзно подтянули эстафеты, прыжковые дисциплины и можно сказать, что сравнялись с нами по мастерству. В результате мы порядка пятнадцати очков можем проиграть в мужском зачёте, отыграв около пяти в женском. Думаю, что я не сильно ошибусь, если скажу, что без изменения состава команды мы вряд ли должны всерьёз рассчитывать на победу. Свои предложения по изменению состава я внёс два дня назад. Если коротко, то я предлагаю заменить четырёх спортсменов в беговых дисциплинах, где в настоящее время мы откровенно слабы, и дополнить команду двумя прыгунами, – Николай Иванович намеренно взял паузу, оглядывая участников совещания.

С предлагаемыми изменениями все были ознакомлены заранее, и сейчас он ждал реакции своего «заклятого друга», главного тренера сборной РСФСР Самохина. Крепко невзлюбили они друг друга, и не отказывали себе в удовольствии при случае куснуть побольнее один другого. После смерти Коробкова, бывшего главного тренера легкоатлетической сборной страны, на его место назначили Политико, в основном за успехи в руководстве команды на Олимпийских играх. Тренер РСФСР однако считал, что Политико просто выскочка, волей случая захвативший так давно ожидаемую им должность. С тех пор он не упускал случая и всячески пытался раздуть и подчеркнуть все промахи и неудачи Николая Ивановича, а то и способствовал их появлению.

– Допустим, замену бегунов вы на свой страх и риск можете сделать, а с Ященко и Савельевым ничего у вас не получится. Ященко после неудачной операции на колене скорее всего уже не спортсмен, а Савельев только что из космического полёта вернулся. Вряд ли он реабилитационную программу ещё прошёл. Надеюсь, вы читали в газетах, что у космонавтов она весьма продолжительной бывает, – Самохин не подвёл ожиданий тренера сборной страны. Он, как всегда, акцентировал принимаемые своим соперником риски и постарался показать его некомпетентность.

– Боюсь, что мы читаем разные газеты, – не смог удержаться Политико от пинка шикарно подставившемуся «другу», – Я вот тоже одну газету с собой прихватил. «Советский спорт» называется. Про космонавтов тут правда не пишут, но я к ним и отношения не имею. Зато про Ященко и Савельева на третьей странице неплохая статья есть. «Кузница рекордов» называется. Не читали? Напрасно. Стоит, знаете ли, читать те газеты, которые напрямую связаны с нашей работой. Так вот. Три дня назад на зональных соревнованиях среди студентов в Свердловске Павел Савельев прыгнул на восемь метров пятьдесят три сантиметра. А прибывший по его приглашению Ященко, выступавший там в качестве почётного гостя, показал результат два метра двадцать семь сантиметров по прыжкам в высоту, – Николай Иванович выложил на середину стола газету, с подчёркнутыми красным карандашом строками и огромным восклицательным знаком под фотографией Ященко.

Сергей Павлович Павлов, Председатель Комитета по физической культуре и спорту при Совете министров СССР, невидящим взглядом смотрел на белое пятно газеты, брошенной на середину стола в совещательной комнате. Больше десяти лет он находится на своём посту, но даже этого опыта ему сейчас недостаточно, чтобы принять решение. Если с Ященко или юниорами – бегунами всё понятно, то кандидатура Савельева…

Хотя – это шанс!

Стоит ещё раз всё обдумать. Допустим, с Савельевым ему откажут… Ну и замечательно! Уж он-то сумеет заранее сложить с себя ответственность за чужие решения и возможное поражение нашей сборной, переложив их на авторов запрета.

Так, а если Савельеву разрешат участвовать и мы проиграем? С одной стороны это опасно, но с другой… С другой стороны агитационные плюсы от участия Савельева могут перекрыть все минусы поражения команды. Вряд ли его, руководителя советского спорта, станут упрекать, если у него в кармане окажется убойный довод о спортсмене – космонавте и заявление о пропагандистской важности такого момента. Ни у кого в мире космонавты в спорте не участвуют, а у нас – пожалуйста. К тому же, результат у Савельева по прыжкам лучший в этом сезоне. И не только в стране.

Да, плюсы существенные. На дальнейшую болтовню можно время не терять. При любом раскладе он в выигрыше и с должности его уж точно не снимут.

– Мне хотелось бы напомнить всем, что мы с вами прежде всего спортсмены. В нашей стране советский спорт был и является высочайшим эталоном честности и справедливости. Думаю, что все вы согласитесь с тем, что мы обязаны максимально полно представлять спортивный потенциал нашей великой страны. Лично я готов поддержать решения тренера легкоатлетической сборной Советского Союза, но могу и выслушать возражения, если они у кого-то есть по существу, – Павлов, словно артист МХАТа, выдержал долгую паузу, как бы дожидаясь возражений. В том, что их не будет, он почти не сомневался. Его слово сказано. Любой, желающий что-то сказать после него, как минимум должен понимать, что он вступает в противостояние, которое ничем хорошим для него не закончится, – Я рад, что возражений ни у кого нет. Переходим к следующему вопросу.

Загадочными и непостижимыми путями свершается История. Тысячи действий и поступков самых разных людей порой могут повлиять на её ход и до неузнаваемости изменить события в будущем.

* * *

– Что у тебя произошло на выставке? – отец был заметно встревожен, и не пытался это скрывать.

– Сам пока точно не знаю, но мне кажется, что нас посчитали виновными в срыве чьей-то большой игры. Очень большой, и с непредсказуемыми вариантами развития. Я попробовал некоторые из них просчитать и они все мне не понравились. Теоретически лучший вариант – это тот, где деньги будут не просто разворованы, а пущены на создание сети больших ЭВМ. Пусть эти гиганты на сегодняшний день уже на стадии разработки устарели, но работать могут. Беда в том, что они абсолютно лишены периферии, и окажутся в информационном вакууме. Лет пять, а то и больше, уйдёт на отладку и попытки изобразить что-то работающее. Потом всё понемногу загнётся и забудется. В потерях имеем миллиарды рублей и сотни тысяч человеко-часов высококвалифицированных инженеров и конструкторов. По мне, так простое хищение денег даже предпочтительнее выглядит. Не будет тысячи людей отвлекать от тупикового пути и не так страшно станет, что «машинная аристократия» сможет вмешаться в экономику, – я посмотрел на батю, который слушал не перебивая, и лишь покачивал головой, соглашаясь со сказанным, – А другой вариант мы лет пять назад уже видели. В Чили. Создали при Сальвадоре Альендо Киберсин. Даже управление этой системой он у себя, в президентском дворце разместил. Пятьсот предприятий с помощью телексов объединил в сеть Кибернет. Правда благосостояния его управление стране не добавило. Разнесли пиночетовские вояки все ЭВМ вместе с дворцом, а заодно и с социализмом. К слову сказать, на Западе не голословно теперь обсуждают чилийское «экономическое чудо». Есть там, чем похвастаться. Наши, понятное дело, Пиночету не простят уничтожение социализма, но больно уж наглядный пример получается. Социализма в Чили не стало, а экономика поднялась с колен. Вряд ли кто захочет проверить ещё раз, что выйдет, если к социализму добавить электронную систему управления. Военная хунта чересчур наглядный урок преподала.

– А ты как с этим Боляренко разошёлся? – поинтересовался отец, которому вернувшиеся раньше меня парни рассказали про происшествие на выставке.

– Рассказал про то, что мы делаем, что в Зеленограде и на «Ангстреме» происходит, подарил немного наших образцов. Не из последних, из тех отдал, что мы с зеленоградцами у американцев когда-то скопировали. А его сопровождающих наш куратор на беседу в Управление пригласил. Странные они все какие-то в своём институте кибернетики, словно не от мира сего. Сидят, математические основы разрабатывают, а за простейшие программы не берутся. Предложил я Боляренко на нас немного поработать, но он отказался. Видимо им в теоретических высотах летать приятнее, чем низменным программированием заниматься.

– Знакомая ситуация, – ухмыльнулся батя, – Был у меня в юности преподаватель по автоматике, тот тоже сам не мог элементарные предохранители заменить. Нас заставлял. Понаберут теоретиков, а потом мучаются. Ты лучше расскажи, что у тебя с поездкой в Америку решилось?

– Жду результатов. Мы своё дело сделали. Прыгнули хорошо, – я не стал отцу рассказывать полный сценарий спектакля, созданного тремя тренерами. Мой Семёныч, тренер Володи Ященко и главный тренер сборной скооперировались, и из обычных зональных студенческих соревнований устроили нечто большее, надавив на областное руководство и выбив щедрое финансирование. Получился неплохой спортивный праздник, с приглашённым чемпионом Ященко и корреспондентами аж из самого «Советского спорта».

Володе Ященко Свердловск понравился. В удачное время он нас посетил. У нас как раз вовсю развернулась Весна УПИ. Конкурсы команд КВН. «Машина времени», выступившая в один из вечеров. Марш неформалов Физтеха, вышедших в красных трусах, тельняшках, с пришитым к ним знаком радиоактивности, и в начищенных до блеска касках. И студенческий манифест «Нет войне!», растиражированный на десятках плакатов и транспарантов. Даже интересно стало, что за войну студенты имеют ввиду.

Уж не надвигающуюся ли афганскую? Хотя, вряд ли кто из обычных людей про такую возможность сейчас догадывается… Пока в предпосылках к ней только Саурская революция, в результате которой месяц назад к власти пришла марксистская народно – демократическая партия Афганистана. Продержится она не долго, и именно ей на помощь, чтобы спасти социализм в Афганистане, СССР ввёл в моей первой жизни свои войска.

– Понятно. Опять, значит нас бросишь и в поход за медалями уйдёшь, – вздохнул батя, о чём-то задумавшись и отстранённо глядя в сторону окна.

– Я для чего-то нужен? – невольно среагировал я на поведение отца и присел на краешек стула.

– Тут, понимаешь, какое дело. Серьёзно нас с заказами на разработки стали поджимать. На первый взгляд вроде бы и не слишком заметно, а в целом картина начинает напрягать. Например отдел химии скоро распускать впору будет. По мелочам они ещё что-то делают, а все крупные заказы ушли в Горький и Казань. Да и не справляемся мы с химией. Для серьёзных исследований масштаба не хватает, – пожаловался отец.

– А попробуй-ка ты наших химиков на сапропель и строительные материалы перенаправить. Впрочем нет, давай я сам с ними поговорю.

Задам им стартовый импульс. Сапропелевых озёр в области больше сотни. Запас сапропеля в миллионы тонн имеем, но не используем. А это же не только экологически чистые удобрения, но и косметика с сорбентами и гуминовой вытяжкой. Да одно только средство от облысения на его основе нарасхват пойдёт.

– С сапропелем понятно, а что для стройки они придумают? – черкнул отец пару строк в свой ежедневник и зачем-то почесал макушку, где у него заметно поредели волосы. Вспомнил он, наверное, что не стоит потреблять «Кармазин» в немереных количествах, если есть более действенный народный способ.

– Начать можно с тех же акриловых красок и герметиков, а часть группы озадачить добавками к бетонам. У остальных групп тоже проблемы есть? – я не случайно задал вопрос. Выставка показала, что лёд тронулся. На крупных предприятиях появились свои коллективы из исследователей и изобретателей. Зная возможности своего производства, они гораздо свободнее ориентировались в имеющемся оборудовании и успешнее нас адаптировали его под новые виды продукции.

– Давненько ты видимо в магазинах не был. Прогуляйся как-нибудь в Хозтовары или в тот же ЦУМ сходи на экскурсию. Кое-где скоро полок хватать не будет, так плотненько всё заставлено. Нам бы ещё в Гастрономы такое же изобилие, совсем бы хорошо зажили. Да на вот, посмотри, – отец вытащил ногу из под стола, и покрутил ей влево – вправо, демонстрируя мне новенький темно-коричневый полуботинок.

– Югославия? – задал я вопрос, вспоминая, как сам рассматривал почти такие же в Москве, в магазине «Ядран». Специально тогда сгонял в Тёплый Стан в конце квартала. И не зря. Сумел ухватить для бати дорогущую югославскую дублёнку. На следующую зиму раздобуду ему где-нибудь пыжиковую шапку, и не отличить тогда отца будет от высокопоставленного представителя партноменклатуры. Такие шапки и дублёнки у них вместо визитной карточки предусмотрены. Так что будет на следующую зиму щеголять наш директор в номенклатурном прикиде. Неплохую обувь делали югославы. «Получше Китая, но похуже Италии», – отозвалось подсознание, оперируя послезнанием.

– Свои, Уралобувь, – с гордостью притопнул батя новеньким ботинком по полу, демонстрируя качество изделия.

– Надо же, – вполне искренне изумился я, отчётливо осознавая, что в моём послезнании Уралобувь запечатлелась, как уникальный производитель откровенного хлама, переполнявшего магазины на редкость убогими изделиями. Если уж этого монстра отечественного сапогостроения жизнь заставила отказаться от выпуска моделей послевоенной давности, то в стране определённо начались перемены, – Значит давай начинать думать по-новому, а то мы слишком широко размахнулись. Пора уходить на узкие специализации. Прикинем, где наши позиции сильны и в первую очередь будем их продвигать.

– Тогда стоит поговорить о микросхемах памяти и арифметическо-логическом устройстве. У нас определённо прорыв в этой области. Сдерживает только неповоротливость прохождения регистрации патентов и авторских свидетельств. Опять же наша система патентования раздражает. Требуют подробно растолковать все детали и особенности каждого изделия. С таким подходом к делу любой может к нашим идеям присоседиться. Сам же понимаешь, что безвестные студенты в мире науки не котируются. Упрёт идею кто-нибудь из маститых и припишет изобретение себе. Я тут американские патенты посмотрел. Те хоть зачитайся, конкретики не найдёшь. Общий принцип, простенькое описание, где вся схема прорисована блоками, и до свидания. Дальше сам догадывайся и разрабатывай. А у нас – прямо чуть ли не инструкцию положено приложить, как и что сделать нужно, чтобы повторить изделие, – отец раскраснелся, и под конец своей тирады уже вовсю размахивал руками, бурно жестикулируя, – В конце концов вопрос даже не в нашем личном приоритете. За державу обидно. Уйдут секреты за рубеж и они нас накроют валом своей продукции. Нет у нас таких производственных мощностей, как у них. Пока нет. Достроят заводы, будет видно, что получим. А пока некоторые изобретения лучше вообще не показывать. Полноценное производство нам не осилить.

– Всё настолько серьёзно? Нам есть что скрывать? – я удивился, хотя стоит признаться, что в связи со всеми последними событиями нет ничего удивительного в том, что я мог упустить нечто важное. Выпал я из деловой обоймы нашей организации и теперь огребаю сюрпризы.

– Есть, – буркнул отец и вытащил на свет божий пару картонных коробок, в каждой из которых без особого труда мог уместиться торт приличных размеров. Внутри коробки были выложены слоями листов из поролона и в них, ножками вниз, были воткнуты микросхемы. Много микросхем.

– Ну, процессоры и память, – я вытащил из каждой коробки по микросхеме, и по количеству ножек определил что есть что, – Маркировок нет, хотя на памяти стоят какие-то четвёрки, шестёрки и восьмёрки. И что?

– Это мегабайты, – наповал сразил меня отец одной короткой фразой в два слова, – Твои студенты – фанатики уже суперкомпьютер затеяли ваять. Даже комнату выбили в подвале под радиофаком.

– Почему в подвале? – машинально спросил я, хотя удивило меня совсем другое. Память.

Построенный в 1976 году американский суперкомпьютер Сгау-1 имел память из шестидесяти пяти с лишним тысяч килобитных микросхем от Fairchild. А мы, значит, имеем возможность перекрыть их тысячи всего лишь десятком нашим плашек.

– А ты видел в продаже мощные кондиционеры? – вопросом на вопрос ответил отец, – Радиаторы для процессоров у нас неплохие стали делать, но они пассивные. Вентиляторов на общем корпусе при обычной комнатной температуре уже недостаточно, а в подвалах УПИ всегда было жутко холодно. Даже в середине лета. Нашей элементной базе не обязательно наличие комнатной температуры. Наоборот, чем прохладнее, тем лучше.

– Простынут ведь ребята… – озаботился я здоровьем своих энтузиастов. Говорю опять не то, о чём думаю. Оттягиваю момент истины.

– Пф-ф… Они с терминалов работают, – фыркнул батя, посмотрев на меня, как на недоумка и подтолкнул мне лист бумаги, – Ты лучше на характеристики процессоров посмотри.

Мда-а. Ещё один удар ниже пояса. Дождался. Взял листок и впечатлился по самое не могу.

Микросхема была оборудована 32 – битным арифметическо – логическим устройством вместе с 64 – битным математическим сопроцессором, который был построен на трех частях: сумматор, умножитель и графический процессор. Такой сможет работать и с «длинными командами», а отдельные конвейеры для АЛУ, сумматора и умножителя смогут передавать до трёх инструкций за такт.

С зеленоградцами мы только на словах проговаривали перспективу подобных решений, и вот на тебе – я держу в руках действующую модель. Очуметь!

– Откуда? – только и смог я спросить, лихорадочно соображая, что такие вещи действительно надо прятать, и поглубже. Во всём мире разработчики млеют от успехов восьмибитных решений, а у нас опять всё не слава Богу. Через целое поколение перепрыгнули.

– Ты наверное забыл, что мы им НИОКР оплатили, – напомнил мне отец про одну из наших хитрых инвестиций, – Так что деньги не пропали напрасно. Как только результаты появились, зеленоградцы их в маски одели, и к нам примчались. У себя они бы не скоро смогли сырую разработку в производство запустить, а у нас анархия. Плана нет. Одно слово – лаборатория. Опять же и подотчётны мы только сами себе. А процессор действительно необычный. У него конвейеры в функциональные единицы доступны программно. В результате он способен выполнять определенные графические алгоритмы и алгоритмы с плавающей точкой на исключительно высокой скорости, но производительность в общих приложениях хромает.

– Прямо таки и примчались? И с великой радостью тебе свои разработки в клювике принесли? – не поверил я отцу, пока не озадачиваясь особенностями микросхемы.

– А кто бы им под сырую идею «космические подложки» дал? – проговорился батя, и крякнул с досады, поняв, что проболтался. Про «внеплановый кремний» у нас всего четверо знают, и то они не в курсе, как он у меня появился.

– Так, так, так, – начал я прокурорским тоном, постукивая по столу пальцами и глядя на начавшего нервничать отца. Потом потянулся к приёмнику, и включив музыку погромче, продолжил, – Сын, значит, рискуя жизнью и честным именем, на орбите чудеса творит, а его собственный отец вовсю оперирует не совсем законно полученными материалами. Я же тебе говорил, что не стоит наши запасы кремния светить. Я хоть и разобрал печь, и отправил её детали на дно океана, но один чёрт можно докопаться и понять, что на плановых плавках футеровка у неё не должна была полностью выгореть. Посчитает кто-нибудь ходимость легковесной керамики по количеству плавок и начнёт задавать неудобные вопросы. А ты прямо таки горишь желанием привлечь внимание к такому странному стечению обстоятельств.

– Да поменяли мы керамику. Теперь другая марка в печах будет. Никто и не догадается сравнивать, – попытался оправдаться отец.

– Не понял. Что поменяли и для чего? – продолжил я свои расспросы в этот милый день сюрпризов.

– Заказ к нам поступил. Ещё на четыре печи для космоса. Сроки жёсткие, но мы подписались, – потупился батя.

– О, как интересно! А «зонтики» с солнечными батареями случайно никто не заказывал? – поинтересовался я с нехорошей ухмылкой.

То, что нас рано или поздно постараются отодвинуть от перспективной темы, я предполагал. Просто не мог подумать, что это произойдёт так быстро. Опять же непонятно, зачем потребовалось так много печей. На «Салюте», пожалуй, можно разместить их две сразу, но не больше. Плавка кремния процесс цикличный. Сам расплав занимает времени меньше, чем разогрев и отпуск температуры. Грубо говоря, печь на максимуме потребления энергии при расплаве работает не так то и долго. Остывает она гораздо дольше. Установленных мной батарей вполне может хватить и на две печи, но не на четыре. С ними уже система охлаждения станции не справится.

Похоже, в чью-то голову пришла та же мысль, которую и я в своё время обдумывал. Надо пристыковать вторую станцию к уже имеющейся. У вояк она существует и готова к полёту, но всё упирается в вычислительные возможности Центра Управления Полётами. Они не готовы поддерживать на орбите две станции сразу. Точнее сказать, две отдельные станции. Зато, если их объединить в одну…

– Представь себе, заказывали. Целых двенадцать штук, – вскинулся было батя, но сник, заметив что я развёл руки в стороны, и слушаю его с ярко выраженной скептической гримасой, – Подожди, ты думаешь, что нас отодвигают от проекта?

– Что показали опыты с использованием «космического кремния» в качестве затравки для роста кристаллов? – я демонстративно обвёл глазами кабинет, намекая, что везде могут быть лишние уши и даже музыка, льющаяся из динамиков приёмника не всегда может спасти от прослушивания.

– Пока ничего радостного, – понятливо отозвался отец, подняв вверх большой палец.

Вот так уже лучше. Видимо придётся нам теперь с батей разговаривать языком жестов. Говорим одно, а показываем другое.

На самом деле меня гораздо больше интересует вопрос о том, кто же решился на натуральный рейдерский захват не только космической станции, но и сопутствующей ей технологии. Впрочем, особо гадать не стоит. В СССР не так много фигурантов, которые смогут согласовать стыковку двух станций разного типа – гражданской и военной. Я не силён в политических играх, но кроме кандидатуры Устинова, нынешнего министра обороны СССР и кавалера одиннадцати орденов Ленина – высшей награды страны, у меня сходу ничего в голову не приходит.

Нет уж, сам я вентилировать этот вопрос не полезу. Опять придётся к Микояну обращаться. У него фантастический опыт по знанию особой жизни кремлёвских небожителей, и до бритвенной остроты отточено понимание подковёрных игрищ между кланами.

Про ордена я не зря упомянул. Даже по этому параметру мне ничего не светит, если я попытаюсь привлечь на свою сторону потенциальных сторонников и встать с этим человеком в противостояние. Его должность и политический вес позволят ему прокатиться по нашей организации, словно асфальтовым катком по лягушонку. И никакие патенты нам не помогут. Хотя бы потому, что после их регистрации они станут собственностью государства. Так уж в СССР заведено.

– Я тут вот над чем подумал, а надо ли нам получать патенты? Денег они принесут на порядок меньше, чем та же продукция, пусть и сделанная в лабораторных условиях, – озвучил я крамольную мысль, заранее зная, что в лице отца я союзника не увижу. Батя у меня хоть и не коммунист, но человек идейный, и патриотизм для него не просто красивое слово.

– А ты не смотри на вопрос только со своей колокольни. Попробуй взглянуть на него с точки зрения геополитики, – отец вполне ожидаемо откликнулся на мою провокацию и знакомыми движениями начал терзать свои очки, – Опережающее патентование имеет государственное значение. Для начала наши патенты серьёзно обесценивают патентное право других ведущих стран. Та же Германия или Италия без разговоров завернёт американские или японские патенты, если существует опережающая публикация о советском аналоге. Поверь, это огромные деньги. Нам на курсах повышения квалификации как-то раз попался докладчик из «Союзпатента». Наша страна ежегодно получает четыреста пятьдесят миллионов в качестве патентных отчислений, а за экспорт наукоемких технологий и лицензий в иной год ещё выходит до сорока пяти миллиардов долларов США. Как тебе цифры?

– Он точно с ноликами не ошибся? – поинтересовался я, слегка растерявшись от озвученных сумм. Никак я не предполагал, что у Советского Союза существует такая мощная статья дохода, о которой почему-то нигде не говорится. Помнится, в своё время «Росвооружение» себя пяткой в грудь било, продав техники на жалкие два – три миллиарда. А тут, практически за голые идеи… Мда-а. Воистину «умом Россию не понять».

– Точно не ошибся, – усмехнулся отец, – Не один ты такой умный. Его дважды переспросили, и он официальные цифры за всю прошедшую пятилетку в своих бумагах выкопал. Ты лучше мне другое скажи. Мы продолжим или нет компьютер в УПИ спонсировать? А то я на свой страх и риск выдал им шестнадцать процессоров и тридцать две плашки памяти.

– Ого. У них и так уже монстр выйдет. Куда же им ещё? – поскрёб я затылок, прикидывая перспективы затеи студентов и возможности компьютера на шестнадцати процессорах.

– Вообще-то компьютер у них кластерный предполагается. Мы пока дали им детали для первого кластера. Нашу выгоду я вижу в программах. Они не совсем обычные и для их написания нужен компилятор. Базовый язык – Автокод Эльбрус Эль-76. Компилятор уже сделан и на прошлой неделе его обкатали и удалили последние ошибки. По крайней мере мне так доложили.

– Подожди. Ты хочешь сказать, что обычные студенты освоили абсолютно новую модель программирования? – не поверил я радостным заявлениям отца, – Что-то я в этом сильно сомневаюсь. Для начала, откуда они вообще узнали о существовании этого языка?

– В эту твою сеть выложили учебник. Автокод Эльбрус: Учебное пособие, – зачитал мне батя ссылочку с планшета.

– Ага. Прочитали учебник, и враз программистами заделались, – я покрутил головой, чтобы развеять наваждение. Представил себе руины, сикось-накось перекрещенные обломками балок и покорёженной арматурой. Примерно так могла выглядеть программа, составленная студентом после прочтения учебника.

– Зря ты так. Им со всего Союза помогают. Хабаровск, Москва, Ростов, Ленинград, Новосибирск – все на связи. Не знаю, как и для чего сети пригодны, но с пересылкой программ они отлично справляются.

– А наши программисты чем заняты? – вспомнил я про банду неряшливо одетых мужиков, с вечно красными глазами. Где уж отец их насобирал, то тайна великая, покрытая не одним литром крепких горячительных напитков. Я к ним несколько раз заходил, и каждый такой визит был серьёзным испытанием. Сначала незваного посетителя останавливала паутина проводов и беспорядочно валяющиеся блоки аппаратуры. Потом запах. Давно немытое тело, отягощённое похмельным синдромом, благоухает специфически.

– Да тем же самым, – отмахнулся отец, тяжело вздохнув, – Компилятор – это их работа. Сделали его инкрементальным и отладочным.

– Что, проблемы какие-то? – поинтересовался я, глядя на отца. Сдаёт батя. Отдохнуть бы ему надо.

– Премию запросили. За сверхурочную работу, – поморщился отец.

– Большую? – полюбопытствовал я, заранее не собираясь вмешиваться в его разборки с этой группой компьютерных маньяков.

– Как посмотреть, – хотел уйти отец от ответа, но поняв по моему взгляду, что я всерьёз собрался добиться правды, всё-таки признался, – Две упаковки растворимого кофе запросили. А там, между прочим, по двенадцать банок в каждой.

– А ты что? – продолжил я свой допрос, начиная веселиться.

– Сказал, чтобы купили им кофеварку с кофемолкой, и дал денег на пятнадцать килограммов зернового. Где я им растворимого столько добуду? Его по паре банок на руки отпускают, и то, если попадёшь удачно. И вот тебе дополнительная информация для размышления, – батя подтолкнул мне ещё один листок, с рукописной таблицей, – Это замеры запылённости воздуха около озёр на Таватуе и в Верхней Сысерти. В нижней графе для сравнения то же самое, но сделанное постом нашей лаборатории, здесь, в городе. Разбег цифр от пятидесяти до ста раз. Воздух над озёрами на порядки чище. Так что, если соберёмся серьёзное производство разворачивать, то из города надо уходить. Дорого нам очистка встаёт и фильтры забиваются слишком быстро.

– Батя, всё! Сдаюсь, – я поднял вверх обе руки, – Осознал и проникся. Вы тут действительно прогресс двигаете, а я ерундой занимаюсь. Правда, с моей подачи наши недавно закупили лицензию и оборудование у Brother, и скоро в стране появятся собственные матричные принтеры, с современной схемой в девять иголок, но это же такие мелочи. Тебе же наплевать, что скоро они станут более востребованы, чем пишущие машинки? Или мне стоит напомнить, что нам пришлось целый завод в ГДР покупать, прежде чем в стране появилась та же «Ятрань», а не её убогие предшественники, – выдал я отцу немного встречной информации, и лишний раз убедился, что месть сладка. Не всё же ему меня грузить и недопатриотом выставлять.

К тому же почти всё, что связано с «Эльбрусами», для меня вещи крайне сомнительные. При Бурцеве там ещё было, чем похвалиться, но с приходом Бабаяна «Эльбрусы» превратятся в «чёрную дыру», бездарно выкачивающую деньги из государства. Так получилось, что в моём послезнании «эльбрусовцы» ничем хорошим не запомнились. Более того, их неуёмная трескотня, не подтверждённая делами, легла несмываемым пятном позора и на остальных российских разработчиков процессоров.

– Ладно, ты когда в Москву летишь? – немного сдал назад отец, махнув на меня рукой.

– Послезавтра утром, – покаянно ответил я, понимая, что опять все проблемы нашей организации сваливаю на него.

– Дома появись, а то мать по тебе уже соскучилась, – буркнул батя, зарываясь в бумаги и всем своим видом демонстрируя занятость.

Оставшееся до отлёта время пришлось покрутиться. Больше всего порадовал родной институт. Скажу честно – спрашивали меня чисто для проформы. Никогда в жизни мне не встречалось такого количества доброжелательных экзаменаторов в одном месте. Всю сессию сдал за два часа и спустя десяток фото с преподавательским составом я был торжественно отпущен с наилучшими пожеланиями. Всегда бы так учиться. Это же не экзамены, а просто какой-то праздник!

Не меньше порадовала и репетиция с моей группой. Ребята здорово поднялись, как музыканты. Они стали намного профессиональнее играть. Одну и ту же мелодию можно исполнить чётко по нотам, а можно сыграть и по нотам и вкусно. Порадовала и культура игры. Никто не пытался сыграть «много нот». Наоборот, вся группа работала на общее звучание, и это было круто. Вроде и времени всего ничего прошло, а музыка показалась мне ощутимо взрослее, что ли…

Успели обкатать три новые песни. Что характерно, все они на английском. Не потому, что мода такая, нет. На них у нас отдельный план.

* * *

В Москву я прибыл рано утром. На этот раз пришлось лететь на самолёте, так как на спортивные сборы меня вызвали вместе с тренером. Семёныч глянул на мою тощую сумку, и лишь плечами пожал. Привык он уже к моим закидонам по поводу и без. А я сделал вид, что всё так и надо.

Не буду же я объяснять, что у меня пространственный «сундук» имеется, в который чего только не влезло.

В Домодедово мы расстались. Семёныч поехал устраиваться и регистрироваться по месту сборов, а я помчался за автомобилем, который у меня стоит во дворе съёмного дома. Сборы неделю продлятся. Без машины тяжко мне придётся. У меня одних визитов запланировано с десяток и не все они в досягаемости метро.

Неладное я почувствовал, когда расплачивался за такси. Зацепился взглядом за свежие царапины около замка калитки и оторванную накладку на замочной скважине. Уже понимая, что ничего хорошего мне такие приметы не сулят, калитку я открыл пинком.

Мой бедный пепелац стоял без колёс, на заботливо подставленных под него чурбачках. Ну надо же мне было перед отъездом из Москвы зимнюю резину на новую летнюю поменять. Кому-то она оказалась нужнее…

Ну, доброе утро, столица!

Глава 21

Долгий перелёт до Америки отгородил меня от всех оставшихся в СССР дел, как могучая стена.

Хорошая такая перезагрузка мыслей и настроений получилась. Можно сказать, что из самолёта я вышел не совсем таким, каким я в него садился. Не исключено, что наконец-то сказала свою роль та накачка, которой все спортсмены подвергались последнюю неделю. Как бы не были пристрастны были докладчики, лекциями которых нас частенько потчевали во время сборов, но лично мне они по иному позволили взглянуть на США. Не только армии нужно постоянное наличие противника, пусть и потенциального. Такой же соперник нужен промышленности, спорту, искусству, науке и массе других иных отраслей, включая ту же космонавтику.

Под лозунг «Догоним и перегоним Америку!» выросло не одно поколение. Магические буквы ДиП стали известны по всей стране. Они красовались на токарных станках, дирижаблях, паровозах и, по рассказам моего отца, когда-то были даже на ботинках. Хороший стимул для развития нового политического строя. К нему бы ещё умелое руководство и финансирование нормальное добавить, глядишь, и воплотились бы лозунги во что-то более значимое, чем годы брежневского застоя. Несколько неверно расставленных акцентов и у целого народа пропал дух соревновательности, окончательно добитый насаждаемой уравниловкой, приписками, плановым обузданием промышленности и отсутствием конкуренции.

Да что там говорить о стране. Мы сами что только не делали, чтобы у себя снизить процент брака на выпускаемых микросхемах, а выход оказался простой. Еженедельные соревнования за премию в пятьсот рублей той бригаде, которая произведёт минимальное количество брака. Результат ошеломляющий. Выход брака понизился почти в два раза. Так что премию мы увеличили втрое, а пятьсот рублей оставили за второе место. Денег на премии жалеть не стали. Экономический эффект от таких вложений оказался примерно в сотню раз выше затрат на премирование.

Хороший урок по стимулированию сотрудников для меня бесследно не прошёл. Я начал серьёзно интересоваться, а как в Америке обстоят дела с премиями и организацией производства, чем не раз вызывал недовольство лекторов, мало что знающих по этому вопросу. Впрочем, про конвейер Форда и потогонную систему они пытались рассказывать. Придётся самому попытаться выяснить, что у них делается не так, как у нас. В чём изюминка «духа американского предпринимательства», позволяющая им осуществлять свою работу лучше и быстрее, а зачастую и качественнее, чем это умеем делать мы.

Калифорния встретила нас ярким солнцем, высоким безоблачным небом и на удивление прохладной погодой. Ещё в самолёте нас предупредили, что температура в аэропорту восемнадцать градусов.

Правда про ветер не упомянули, а он был, резкий и холодный.

Встречали нашу делегацию шесть больших жёлтых автобусов. Огромных, с частоколом окошек и большим капотом, явно доставшимся им по наследству от мощных грузовиков. Автобусы были школьными. Об этом свидетельствовали надписи на бортах и их характерный вид. Впрочем, и эмблема нашего матча присутствовала.

– Разумно, – заметил я вполголоса, одобрив решение американцев, – Учебный год закончился и автобусы наверняка простаивают.

– Могли бы что-то и поприличнее прислать, – проворчал кто-то из наших спортсменов из-за моей спины.

– Зря ты так. Когда мы в прошлый раз здесь были, то школьные автобусы нам показались гораздо комфортнее, чем обычные городские, – ответила ему знакомая мне метательница диска. Хорошая тётка. Спокойная, как удав, и не дура на предмет поржать. Мы с ней на чемпионате Европы познакомились. Лихо она тогда шутила, сумев своей болтовнёй развеять предстартовый мандраж у целой группы наших ребят. Фаина Мельник уже бывала в Беркли в 1971 году на таком же «большом матче», и от неё во время сборов я узнал много интересного про сам город, и про предстоящие соревнования.

Дождавшись Семёныча и куратора, я полёз в автобус. Действительно, неплохо внутри всё устроено. Широкие велюровые сиденья, рифлёная резиновая дорожка по всему проходу и целых три кондиционера, разнесённые по всему салону. Мои спутники, одобрительно похмыкав, тоже достойно оценили транспорт американских школьников. Кстати, то, что они оба попали в состав делегации, оказалось сюрпризом не только для меня. Похоже, и мой тренер, и куратор, недавно ставший майором, сами были в шоке от чьего-то неожиданного решения.

Когда наш автобус выбрался на трассу, водитель включил музыку. С первых же нот я узнал одну из тех песен, которые мы записали в Германии. Улыбнувшись и недоверчиво покрутив головой, я начал пробираться к водителю.

– Извините, что отвлекаю. Не подскажете мне, где вы раздобыли эту кассету? – поинтересовался я у водителя, устраиваясь на откидном сидении напротив него. Фразу я составил заранее. Всё-таки мой английский пока слабоват. Надеюсь, что в этой поездке я получу нужную разговорную практику и смогу его подтянуть.

– Сам переписал с диска. У меня большая коллекция пластинок на русском языке, и я часто включаю русскую музыку своим ученикам, – отозвался смуглый курчавый дядечка, уверенно крутивший баранку автобуса. Что характерно, ответил он на русском, и почти без акцента, – А что касается движения, то нет, не отвлекаете. По американским хайвеям скучно ездить. Особенно на автобусе. Так и тянет поспать.

– Так вы учитель? – удивился я. Как-то у наших педагогов я не наблюдал тяги и способностей к управлению автобусами.

– У нас небольшая школа и ставок водителей в ней не предусмотрено.

Детей мы собираем и развозим сами. Одноэтажная Америка удобна для жизни, но не для учеников. Если бы не было школьных автобусов, то у них могли бы возникнуть трудности с посещениями школы. И вы не первый, кого удивляет такое положение дел. Семь лет назад я уже встречал такую же делегацию ваших спортсменов. Они тоже соревновались в Беркли. И их так же удивляло, что у нас учителя управляют школьными автобусами, – усмехнулся американец.

– У вас очень неплохое владение языком. В семье есть кто-то из русских? – спросил я у водителя первое, что пришло в голову.

– Никого. Мои отец и мать из Мексики. А что касается языка, так я учился в Москве, на филологическом факультете. Награды отца помогли. Он у меня награждён двумя советскими медалями. Одна из них «За отвагу». Отец перед войной устроился моряком на американское грузовое судно, и дважды за войну успел побывать в вашем Мурманске. Один раз его там даже подлечили после ранения. Так что, когда он весь в наградах, а у него ещё есть три американские медали и одна английская, пришёл в советское посольство в Мехико, то вопрос с моим обучением в Москве решился очень быстро. Кстати, на изучении русского языка настоял именно он. Не раз повторял, что для всей Европы ему хватало знания английского, и только в Мурманске он понял, что не помешало бы знать и русский, – американский мексиканец болтал с удовольствием. От вождения его разговор не особо отвлекал. Действительно, езда по хайвею проста и незатейлива – кати себе по прямой на одной и той же скорости, и всё. Ни ям тебе, ни кочек, ни перекрёстков. Зато разметка такая нанесена, что её только слепой не заметит.

– А как вы оказались в Америке? – спросил я у собеседника, зная, что к мексиканцам в США довольно предвзятое настроение. Не раз попадались на глаза фотографии, на которых копы безжалостно обходились с мексиканскими эмигрантами.

– Отец сначала выучился на моториста, а потом и вовсе стал главным механиком большого танкера. Возил нефть из Кувейта во Фриско. Тогда на Ближнем Востоке тихо было, не то, что сейчас началось. Зарабатывал он не плохо, и к пенсии успел скопить достаточно денег, чтобы купить ферму около Эль – Собранте. Так что из Москвы я вернулся уже не в Мексику, а в США. Попытался устроиться в Калифорнийский университет, что в Беркли, но сразу не получилось. Только через три года мне там предложили должность на половину ставки. Так что я иногда читаю лекции и провожу семинары по русской литературе и поэзии для студентов, но в основном учу детей в нашем городке, – явно гордясь собой, поведал мне водитель.

А у меня в голове затренькал звоночек. Откуда-то до боли знакомым показалось название городка – Эль – Собранте. Я замер, вспоминая. Удивительное дело, но воспоминания оказались в области, очень далёкой от спорта и от Америки.

Ну вот никак я не мог подумать, что они окажутся связаны с музыкой. А ведь точно, когда-то, ещё в первой жизни я читал рассказ о себе Кирка Хеммета, который жил в деревенском доме около Эль – Собранте. Именно там он впервые пробовал экспериментировать со звуком, а в Беркли он ездил, чтобы учиться играть на гитаре у Джо Сатриани.

– Простите, а вы случайно не знаете Кирка Хеммета? – спросил я у учителя. Вполне логично спросил. Городишко у них не больше нашего средненького села, и вряд ли там наблюдается переизбыток школ.

– Знаю, и не случайно. Он в позапрошлом году закончил нашу школу и сейчас работает в «Бургер Кинге». Вы его знаете? – насторожился американец, в котором взыграл дух учителя, переживающего за своих воспитанников и отслеживающих интерес посторонних к их ученикам.

– Мне рассказывал про него один из знакомых музыкантов. Говорил, что Кирк неплохо играет на гитаре, – вывернулся я.

Не рассказывать же мне о том, что через несколько лет этот парень станет одним из лучших гитаристов, играющих спид – метал, а группа «Металлика» вознесётся на вершины чартов, приобретя миллионы поклонников.

– Подождите-ка, – уставился на меня американец, и чуть не выпустил руль из рук, – Так это вы тот космонавт, которого Советы послали к нам на соревнования? Я во вчерашней газете про вас статью читал, но там, на фотографии, вы были без этих дурацких очков в половину лица.

Ну, так-то да. Солнечными очками я всерьёз озаботился. Солнце в Калифорнии лютует не на шутку, и мои глаза его точно не выдержат. Каплями не спасёшься. Я и на Урале без очков только в пасмурную погоду хожу, или когда на улице темнеть начинает.

– Похоже, что я. По крайней мере в космос больше у нас никто из делегации не летал, – огорчённо признался я, понимая, что беседу пора сворачивать. Мне все эти разговоры «со знаменитым человеком» ещё дома надоели. Почему-то люди, когда узнают, что я космонавт, резко глупеют и начинают задавать одни и те же вопросы, уже изрядно набившие мне оскомину. Я скоро во сне на них начну отвечать.

– А как вы отнесётесь к моему предложению о том, чтобы встретиться со студентами нашего университета? – огорошил меня водитель – педагог.

Вот так, с размаху взял и вылил на меня ведро с холодной водой. Ага, это я у себя в стране, оказывается, предстоящие вопросы знаю, а здесь и про другое могут спросить, да так, что надолго задумаешься.

Выступить с небольшим рассказом перед студентами Беркли мне интересно. Недалеко то будущее, когда этот университет станет одним из самых знаковых, а его работы и выпускники будут так или иначе знакомы всем, кто работает с информационными технологиями. Даже небольшой ручеёк свежих взглядов и идей от такого ВУЗа нам совсем не помешает, опять же и свою продукцию проще продвигать, если про неё студенты узнают ещё в процессе обучения. Учиться они не вечно будут. Когда-то станут специалистами, а потом и руководителями. Смотришь, и останется у них в голове собственное сложившееся мнение о качестве советской вычислительной техники и о её возможностях. Не плохо может получиться, если на личных контактах удастся построить систему обмена информацией.

Понятно, что ни они, ни мы в подробное описание деталей и тонкостей не уйдём, но обозначить хотя бы общие направления – это уже шаг вперёд.

– Боюсь, что заплатить за встречу университет не сможет, – неправильно оценил моё затянувшееся молчание американец.

– Я не про оплату думаю. Пытаюсь сообразить, когда мы узнаем расписание соревнований и тренировок, – отозвался я, подумав, что куда важнее для правильного ответа будет получение согласия куратора. Был у нас с ним серьёзный разговор про поездку, и не только с ним. От души различные товарищи в погонах мне задач нарезали, прежде чем решился вопрос с поездкой. Похоже, задумала наша разведка новую многоходовочку и заранее создаёт под неё соответствующий антураж. Пусть моя роль там в первом десятке с конца, но кое-что невзначай надо будет донести до прессы. Получены на то убедительные пожелания. И во время выступления в университете такая информация прозвучит гораздо более правдоподобно, чем в интервью после спортивных соревнований, - Да, и собственно, я для чего к вам пришёл. Мне очень интересно узнать, насколько эти песни, которые у вас записаны, популярны в Америке?

– Когда я покупал пластинку, то пара самых удачных песен с неё занимали пятнадцатое и двадцать второе место, но это было месяца два назад, – наморщил лоб водитель, припоминая наши достижения на музыкальном поприще США.

– Неплохо, – оценил я реакцию американской публики на незнакомую им музыку, к тому же на чужом языке, – Я надеюсь, у вас будет возможность передать Кирку моё пожелание о встрече. Думаю, мы с ним найдём о чём поговорить, а если удастся, то и на гитарах поиграем, – попросил я педагога о небольшой услуге. На самом деле я знал, чем заманить будущую звезду на встречу со мной из его же рассказа, который однажды попался мне на глаза.

Даже став фантастически знаменитым, Хеммет по прежнему лучшим времяпровождением будет считать вечера в своём сельском доме. Там можно собраться с друзьями, и под пиво вдосталь поиграть гаражный треш. И мне трудно его за это осуждать. У каждого человека свои предпочтения. Кому по душе собственное сольное или хоровое исполнение в стиле «Шумел камыш», а Кирку по нраву окажутся жёсткие гитарные запилы, выворачивающие наружу диффузоры динамиков, – Если вы оставите мне свой телефон, то я обязательно перезвоню вам, как только у меня появится ясность о возможности выступления перед студентами.

– До меня не просто дозвониться. Скорее всего вы попадёте на автоответчик или на моих родителей. Я предупрежу секретаря в университете и дам вам его телефон. С ним будет проще согласовывать выступление. А что касается возможности поиграть на гитарах, то я точно знаю, что пара рок – клубов при университете есть, и кроме того, недалеко от кампуса находится магазин музыкальных товаров. Думаю, вам не составит труда договориться с его хозяином о выделении вам отдельной комнатки на час – другой. Есть там у него такие кабинеты, в которые можно принести какой-нибудь инструмент и там проверить его звучание. Кстати, мы уже подъезжаем. Музыкальный магазин находится за тем белым зданием, – махнул рукой в нужном направлении мой новый знакомый, поворачивая автобус на въезд в студенческий кампус.

Хорошо хоть это не стало для меня сюрпризом. Спасибо Фаине, подробно рассказала, где мы будем жить и где лучше всего тренироваться. В пешей доступности у нас окажутся два стадиона. Один университетский и второй тот, на котором будут проходить соревнования. Большой полноценный Стадион Мемориал Беркли, выстроенный на пожертвования граждан в честь калифорнийцев, погибших на первой мировой войне.

Положа руку на сердце, я так и не смог определить своё отношение к тому, что лучше и лично мне ближе. Или разбить посреди города площадь с гранитным монументом в честь погибших героев, как это сделано у нас в Свердловске, или построить стадион – памятник в пригороде крупного города. Всё-таки разрыв в мировоззрении у нас с американцами существенный.

Думается мне, что разница вполне объяснима. Американцы наверняка устраивали публичный опрос населения, которое выбрало стадион, а у нас, как обычно, кулуарно сработала группа партийных руководителей. И что с того, что народ мог оказаться «Против» площади, если коммунисты проголосовали – «За».

Комнатка в университетском кампусе, где мы поселились с Володей Ященко, меня порадовала. По советским гостиничным меркам она вполне тянет на полулюкс, отличаясь в лучшую сторону размерами, сантехникой и окнами. Нашей делегации выделили целый корпус, благо наступило лето и большая часть студентов разъехалась по домам.

Зато я удивился в очередной раз. Оказывается, в Америке можно учиться три семестра в год. Желающие жить быстрее могут использовать летний семестр. Вполне себе полноценный, и не отличающийся от остальных. Опять я натыкаюсь на спорное для меня решение. Но тут мне ответ даётся проще. Если руководствоваться нашим климатом и здравым смыслом, то своими летними днями уральцы не на шутку дорожат. В Калифорнии хорошо, к примеру, в том же Беркли. У них по жизни температура плавает от пятнадцати до тридцати градусов, и что противно сознавать, эти цифры всегда со знаком плюс. Так что у нас даже летом иногда бывает холоднее, чем у них зимой. А уж нашу зиму калифорнийцам точно не пережить без серьёзной психологической травмы. Поэтому – даёшь советским студентам летние каникулы, и никаких гвоздей!

Разместились, огляделись, получили сутки на акклиматизацию. Многие из наших тут же рванули во Фриско. Вон он, маячит на другой стороне бухты, сквозь марево голубоватого тумана. Город любви и цветов. Американская столица хиппи. Наверняка, если побродить по его паркам, то можно найти там постаревших «весёлых проказников» и иных детей цветов.

Я к соблазнам большого города отнёсся равнодушно. Мне сам Беркли интересней. Да и не советовали мне лезть, куда не надо. Причём все, и не по разу.

Пришлось быстренько организовать группу из желающих прогуляться по окрестностям. Что могу сказать. Красиво. Бухта, пальмы, песок пляжей. Набережная, с деревянными ограждениями. Доски лохматые, обработаны плохо, но все крепления сделаны на гайках с болтами. Даже с виду надёжно. Наши бы доски отфуганили и покрасили, но забили бы гвозди и скобы.

На удивление, в городе мало автомобилей и много велосипедов. Это их кризис с нефтью пригрел, или мода тут такая? Традиционные американские дома, реклама, а в качестве бонуса – обычные деревянные столбы электропередач и знаки кошачьего перехода через дорогу.

Газонов перед домами мало. И размер их очень невелик. Ещё одно крушение голливудских стандартов.

Приятная кафешка на набережной, с весьма лояльными ценами и абсолютным отсутствием других клиентов, кроме нас.

На обратном пути сознательно спровоцировал наше возвращение по нужной мне улице. Где-то тут должен быть «мьюзик сгори». Да вот, собственно и он. Великоват по-моему, для такого небольшого городка, как Беркли. С другой стороны Беркли не Фриско, земля в пригороде наверняка других денег стоит, а до покупателей рукой подать. Вон они. Тридцать тысяч студентов университета. Ни разу не удивлюсь, если узнаю, что владелец магазина в прошлом сам студент местного универа. Место он выбрал очень удачно. Студенты не по разу за день пробегут мимо, кося взглядом на его витрины. Атам – праздник жизни! Американская мечта в музыкальном формате. Даже меня проняло.

Ударные установки, сияющие обилием внештатных барабанов и тарелок. Рядами свисающие клавишные. Электрогитары, самых разнообразных форм, фэнтезийных расцветок и орнаментов. Некоторые совсем уж попугаисты, не инструмент, а взрыв ярчайших мазков краски.

Америка любит шоу! Хочешь побеждать – выделись из общей массы. Пусть даже необычной гитарой. И тогда тебе может быть простят посредственную технику игры, или не слишком интересную композицию, включённую в очередной диск.

Звёзды не всегда виртуозно играют на гитаре. Чаще всего они побеждают, когда играют ожидаемую слушателем музыку и круто выглядят. В жизни всё так просто и всё очень сложно. Словно идёшь на цыпочках по лезвию бритвы…

Полутёмный зал магазина встретил меня тоскливым воем электрогитары. На любом инструменте талантливый музыкант сможет рассказать историю. Не важно, какую. Слушатель сам поймёт.

Я сейчас поглощаю унылую тоску, помноженную на игру гормонов мартовского кота. Кому-то жёстко не повезло в этой жизни! И это однозначно не та кошечка, о которой стонет гитара.

Зашедшие вместе со мной куратор и Фаина разошлись в стороны, рассматривая витрины, а я иду на звук. Остальная наша компашка скорее всего уже свалила, увидев ворота кампуса. Не зря же мы от них отстали, прежде чем вильнуть в магазин.

Парняга, чуть старше меня, мучает инструмент. Кстати, неплохо так у него получается. Я бы на его месте паузы подольше держал, и струны немного больше шевелил, но и так нормально у него получается. Экспрессивно. Познакомились, поговорили. Джон оказался сыном владельца магазина, точнее двух магазинов. Основной у них в Сан – Франциско и там заправляет его отец. Минут десять поиграли вместе. Есть у нашего поколения любимые песни и мелодии, которые знают музыканты в любой точке мира. Так что в гитарном общении мы быстренько нашли взаимопонимание. Джон оказался парнем впечатлительным, долго жал мне руку, и на прощание подарил симпатичную бейсболку, украшенную названием их магазина на силуэте электрогитары. Своевременный подарок. Удобного головного убора у меня с собой не оказалось, а бейсболка для Калифорнии как раз самое то, что нужно, когда солнышко начнёт припекать.

В кампусе определился с расписанием. Получается, что самое удобное время для встречи со студентами – это завтрашний вечер. Первая тренировка будет щадящей и недолгой, зато потом тренеры собрались на нас оторваться по полной. Посмотрев на часы, я без всякой уверенности позвонил в секретариат, где ожидаемо мне не ответили, а потом набрал номер Матео, нашего водителя. Он оказался дома, что для вечернего времени не удивительно, и сказал, что сейчас же сам созвонится, с кем надо. Заодно сообщил мне, что тогда он и Кирка привезёт завтра же.

На следующий день я неплохо побегал и попрыгал. Дополнительно мне дважды пришлось пробежать стометровку на время. Что-то не складывалась у наших тренеров с эстафетой четыре по сто, на которую стараниями Семёныча я был записан запасным. В результате в кампус я попал позже Володи. Он уже успел принять душ и дожидался меня, чтобы сходить перекусить. Я наскоро сбегал в душ и переоделся. Прихватив по дороге куратора, жившего в соседнем номере, мы выдвинулись в близлежащее кафе, которое нам порекомендовала Фаина.

Мы уже допивали ледяной кофе, пытаясь понять прелесть этого изыска, когда нас нашёл Матео. За его спиной неуверенно мялся молодой симпатичный парнишка, в котором при определённом воображении можно было узнать Кирка Хеммета. Вряд ли кто из поклонников будущей звезды опознал бы его с неухоженной причёской и в мешковатой одежде.

– Мы можем уже идти в университет. Как раз дойдём не спеша, – подсказал Матео, поздоровавшись.

– Тогда вперёд, – бодро скомандовал я, поднимаясь из-за стола.

– А вы разве не станете переодеваться? – замешкался американец.

– Думаю, что в таком виде мне проще будет найти общий язык со студентами, – пожал я плечами, ещё раз оглядев себя в отражении зеркальной стойки бара.

Джинсы, клетчатая рубашка навыпуск, с закатанными по локоть рукавами, кроссовки, спортивная сумка через плечо, очки, бейсболка. Вряд ли я чем отличаюсь от большинства студентов своей одеждой. Успел я присмотреться к ним за день. Думаю, что мы нормально посидим с ними где-нибудь в аудитории, и спокойно поговорим на равных. Всяко лучше выйдет, чем я им официально вещать с трибуны буду.

Упс-с. В том, что я немного ошибся, я осознал, как только мы зашли в зал. Никакой тихой аудиторией тут и не пахнет. Зал здоровенный, уже наполовину заполненный. До начала моего выступления ещё минут пятнадцать, и многие студенты пока толпятся в коридорах и на лестнице, разбившись на группки и безмятежно разговаривая.

– Матео, так тут и телевидение будет? – я не смог скрыть удивления, увидев массивные камеры на треногах.

– Это наша университетская хроника. А вот справа, в первых рядах, сидят журналисты из Фриско, – кивнул преподаватель в сторону пёстро одетой группы людей, возрастом ощутимо постарше студентов, с ярко – жёлтыми бейджиками на груди.

Честно говоря, я предполагал, что встреча будет скромнее обставлена и больше, чем на студенческие газеты не рассчитывал. Мда-а, теперь понятно, почему Матео предлагал мне переодеться…

– Совершить полёт в космос меня заставила необходимость. Разрабатывая компьютеры мы столкнулись с необходимостью увеличения плотности компонентов на кристалле. Одной из сложнейших проблем стал материал кремниевой подложки. Самым простым решением было её получение в условиях невесомости, – свой рассказ про космический полёт я начал с нетрадиционного вступления. Всё-таки я выступаю перед студентами ВУЗа, которые про компьютеры знают не понаслышке. Сам рассказ, про красоты планеты из космоса и прочие личные впечатления у меня накатан и не раз повторён перед самыми разнообразными аудиториями. Так что, его я могу пересказать даже спросонья. Сложности были с английским, и мне пришлось несколько раз просить Матео помочь мне с переводом. Честно говоря, я немного запаниковал, когда услышал скороговорку профессора, который меня представил залу.

Когда я говорил с Кирком, то понимал его без особого труда. Кирк говорил не спеша и почти не пользовался сокращениями, а профессор, мало того, что на ходу проглатывал некоторые звуки, так он ещё очень быстро говорил и обильно использовал незнакомые мне аббревиатуры в своей речи.

Как бы то ни было, но в пятнадцать минут я свой рассказ уложил, и предложил задавать вопросы. Начал со студентов, демонстративно повернувшись боком к представителям прессы.

– Как вы думаете, Советский Союз сильно отстаёт от США? – задал мне вопрос лохматый доходяга в очках и свитере с вытянутыми локтями.

– Вопрос не корректен. В производстве автомобилей, стиральных машин и памперсов вы нас обгоняете, а в выплавке стали, самолётах, а теперь и в компьютерных технологиях вы от нас отстали, – пожал я плечами, собираясь выслушать следующий вопрос от его соседа.

– Наши компьютеры на космических кораблях лучшие, – пожелал очкарик оставить последнее слово за собой.

– Во-первых, это теперь уже ненадолго, а во-вторых, что толку от их скорости, если они не умеют производить автоматическую стыковку. Быстрее и лучше – это не совсем тождественные величины, – ответил я на его выпад.

– Сколько кремния вы выплавили на орбите? – с юношеской прямотой задал мне вопрос следующий студент.

– Я собирался взять с собой весы, но поразмыслив, понял, что в условиях невесомости они окажутся бесполезны, – предпочёл отшутиться я на один из «неудобных» вопросов.

На самом деле – врать не люблю, а правду говорить не хочу. Кому какое дело, сколько я кремния наплавил. Мне пока и половины из моей официальной части не отдали, мотивируя это тем, что остатки моей доли всё ещё на орбите болтаются. А то я не понимаю, что не все спуски бывают удачны. Почему-то я изначально был уверен, что справедливого дележа не будет. Случись какая неудача со спускаемым аппаратом, так сразу и окажется, что именно он вёз остатки причитающихся нам кремниевых булей.

Поговорив ещё немного со студентами, я жестом предложил себя вниманию прессы. Судя по их нетерпеливому ёрзанью, журналисты давно уже рвались в бой. Собственно, это их право, но я их не приглашал и договорённость у меня была о встрече со студентами, а не о пресс – конференции, если я ничего не перепутал.

– Американская пресса не так давно обсуждала вопрос о том, что в Советском Союзе вдвое увеличено производство танковых двигателей. Известно ли вам что-нибудь об этом? – задал мне вопрос импозантный, слегка полноватый дядечка, в яркой гавайке.

– Американская пресса может обсуждать всё что угодно, если её свобода слова не противоречит интересам хозяев их изданий, – с трудом смог я самостоятельно выстроить столь сложную фразу, – Из советских газет мне известно несколько другое. Мы переводим военную промышленность на мирные рельсы и в свете этого бывшие оборонные заводы получили большой заказ на двигатели, которые могут работать от природного газа. На самом деле электрогенератору абсолютно безразлично, какой двигатель его будет крутить. Танковый, корабельный или автомобильный. Это всего лишь названия двигателей. Так что бывшие двигатели для танков теперь вполне мирно работают в деревнях, вырабатывая тепло и очень недорогую электроэнергию. Могу сказать, что у меня тоже есть дом в деревне. Он отапливается и получает электричество именно от электростанции, построенной на бывших танковых моторах.

Мда-а. Пришлось покрутиться с ответом. Ну не знаю я, как на английском звучат слова «село» и «дача». Или язык у них беднее, или мой словарный запас маловат. Пришлось с «деревней» частить.

– Были ли у вас какие-то проблемы с выездом в США? – поинтересовался другой журналист, с виду больше всего похожий на юриста. Он и одет как-то официальнее, чем остальные его коллеги. Почти что строгая рубашка, узкий галстук и вполне приличные брюки со стрелками. Наглаженные… Это в стране-то, где найти утюг – проблема.

– Да, были. Меня не хотели отпускать и неоднократно предупреждали, что агенты ЦРУ не брезгуют грязными методами, и скорее всего попробуют совершить провокацию или попытку жёсткой вербовки, но я решил рискнуть, и вот я здесь, – как можно доброжелательнее улыбнулся я позеленевшему от ярости писаке. По ухмылкам его коллег, бодро строчащих мои ответы в свои блокноты, я понял, что этот ответ не раз будет процитирован.

Я ответил ещё вопросов на пять – шесть, прежде чем дождался того, ради чего мной был устроен весь этот словесный пинг – понг, а по большому, и затеяна сама встреча…

– Вам известно что-нибудь о том, что в Советском Союзе есть волшебники? – задал мне вопрос худощавый журналюга, явно с южными кровями, к тому же и отчаянно пытающийся казаться серьёзным.

– «Мне-то известно. Вопрос в том, откуда ты про это знаешь?» – очень хотелось мне таким вопросом ответить ему, но нет. Надо отыгрывать свою роль. Казачок сто процентов засланный. Такой мне и нужен.

– Это примерно из той же оперы, что и сказка о медведях на улицах наших городов. Но тут, как ни странно, существует хотя бы какое-то правдоподобие, – перевод этой фразы я поручил Матео, чтобы не ломать себе голову и не ошибиться в точности передаваемого смысла, – Если вы готовы считать электрическую лампочку волшебством, то тогда и достижения других видов науки наверняка способны привести вас в экстаз. Например, достигнутые результаты парапсихологии и нейрофизики. Энергия существует во множестве видов, и если вы про них не знаете, это совсем не значит, что их нет.

– Не могли бы вы выразить свою мысль чуть конкретнее. Желательно, со ссылкой на примеры, – попытался завести меня писака, под одобрительные ухмылки его коллег.

– Плиазэ… – насколько смог язвительнее деформировал я всем знакомое слово, и подняв над собой руку, щёлкнул пальцами, – Опс-с, - вслух озвучил я явно неудачную попытку, которую вряд ли все успели заметить. Совсем крохотная искорка мелькнула, и с треском растворилась надо мной. Я дождался, пока зал зашумел, и только после этого поднял руку, призывая всех к тишине.

Хороший психологический приём. Покажи я сразу удачную попытку, и все начнут искать подвох. А когда первая попытка неудачна, то люди потом реагируют на тебя, как на победителя, если ты вдруг что-то им удачно покажешь со второго раза.

Я показал. Яркий вращающийся шарик, размером с хорошее яблоко, вылетел у меня из руки, и повис метрах в полутора надо мной. Немного постояв, я, в общей тишине, спрыгнул со сцены. И пошёл по залу, волоча над собой маленькое Солнце.

– Обычная нейрофизика, – доложил я залу, когда запрыгнул обратно на сцену, – Не бойтесь пробовать, и у многих из вас получится то же самое. Великие возможности есть у всех, но не все готовы их понять и принять. К сожалению я и сам – самоучка. Вряд ли я вам помогу с советами, но ваши учёные наверняка уже выработали все необходимые рекомендации, и возможно, уже ждут своих героев. С моей точки зрения, не стоит называть нейрофизику – волшебством. Относитесь к ней, как к новому виду энергии, и не пытайтесь сразу достичь невозможного.

Я свернул Светлячок. Безобидное заклинание, расходующее минимум Силы. Одно из самых первоначальных, чему учили магов в одной из моих жизней.

Ещё не так давно я думал, что я единственный Одарённый на всей планете. Жизнь ввела коррективы. Теперь у меня есть ученики и ученицы, и одна из них скоро легко переплюнет меня по всем параметрам. Да, наверное, уже переплюнула… Микояновская внучка творит магию так же легко и естественно, как дышит. Мне остаётся только завидовать и разводить руки в стороны. Но вот не завидую… Хотя отчаянно желаю, чтобы у неё всё в жизни было хорошо. А я постараюсь… Внушу ей, всем тем авторитетом, за который я перед ней сражаюсь, что не стоит магам её уровня прогибаться под властьимущих. Где мы, и где они?

Я уже собирался уйти со сцены, ответив ещё на шести журналистам, когда меня застал врасплох весьма неожиданный вопрос.

– А чем вы собираетесь заняться сегодня вечером? – фигуристая блонди встала в эффектную позу, подчёркивая все достоинства своей фигурки.

Хороша-а. Не, реально хороша.

Блондинистый вариант моей жены, к тому же, чуток увеличенный, где надо и немного накрашенный, по мне, так с явным перебором. Хм-м, сдаётся мне, ещё и слегка пёстро переодетый вариант… Моя бы точно в таком виде не нарисовалась на публике…

Так, всё!

Нужно остановиться. Я опять ушёл мыслями не туда. Сам себе давал установку, отгородиться во время полёта от проблем, которые может быть никогда и не возникнут…

– Сегодняшним вечером я собираюсь поиграть на гитаре, – словно бы со стороны услышал я свой голос. Прилично меня сорвало на размышления. Наблюдаю себя, вроде как от третьего лица. Ну, ничего так. Симпатично выгляжу. Говорю, улыбаюсь. Нормальный такой парниша, оказывается.

– Ой, а можно мне послушать? – состроила кукольные глазки журналистка – старлетка, почти наверняка нанятая на эту роль где-то в недрах Голливуда. Девять из десяти, что мне её приготовили на роль «медовой ловушки», заставив тщательно скопировать облик моей жены, и придав ей дополнения и «улучшения» от отдельно взятых спецов. Судя по перебору с грудью, там, среди «экспертов» арабы присутствовали или итальянцы. У них вечно клинит на большенком размере. Фанаты титек! Флаг им в руки… А вот я на размере и споткнулся, хотя изначально и повело…

– Можно. Но вряд ли женщине может понравиться тот стиль, в котором мы собрались играть, – насколько мог мягко предупредил я потенциальную агентессу. Не, ну я всё понимаю. У неё вполне может быть задача поприставать ко мне по максимуму и отдаться при первом же удобном случае. А то и изобразить попытку изнасилования. Или ещё какая провокация придумана. Буду маневрировать.

В магазине оказалось людно. Часть студентов успела сюда перебраться заранее, пока я прощался и обменивался визитками с профессурой. Ещё человек двадцать пришли вместе с нами. Джон, сообразив, что в комнатку все желающие не влезут, сумел организовать добровольцев и они быстро расчистили угол зала напротив витрин.

Как мы и договаривались, Джон выставил два «Маршалла» полу – стека и подготовил несколько гитар. Из когда-то мной прочитанного автобиографичного рассказа Хеммета, я знал, что Кирк потратил несколько лет, пытаясь найти «свой звук». Сегодня у него будет возможность сократить этот путь. «Маршалл» и «Гибсон Флаинг 5» – этот вариант я и собирался ему показать и дать пощупать. Знаю же, что именно на нём он остановился и впервые добился успеха. Заодно обучу двум – трём приёмам игры, которые и сам освоил не так давно. Для его стиля игры они очень пригодятся.

Сначала Кирк отчаянно стеснялся, но по мере того, как у нас всё начало получаться, он полностью сосредоточился на музыке. И минут через пятнадцать мы всерьёз зажгли. С техникой у Кирка ещё не очень, но энергетика у него бешеная. Минут пять сумасшедшего драйва, а потом мы переглянувшись, резко оборвали звук.

– Как только стены выстояли, – пробормотал Джон, ошалело оглядываясь по сторонам. Студенты ожили и аплодисменты перемешались с криками. От нас требовали ещё музыки.

– Stone Cold Crazy? – предложил я Кирку свой выбор песни, зная его пристрастие к стилю спид-метал. Немного подумав, он кивнул. Джон, услышал нас и ухмыльнувшись, щёлкнул тумблером голосового усилителя, к которому был подключен микрофон. В середине песни я услышал, что к вокалу Джона подключился ещё один голос, и оторвав взгляд от гитары с удивлением увидел блонди, вполне достойно подпевающую ему.

Потом были две песни из «Пёпл», и на этом мы решили закончить наш импровизированный концерт.

– Джон отличный парень, а нам с тобой не стоит портить жизнь друг другу, – улучив момент, шепнул я блондинке на ухо. Она на секунду задумалась, а затем, скорчив забавную гримаску, чуть заметно мне подмигнула. Вместе со всеми она из магазина не вышла. Осталась помогать Джону в ликвидации последствий нашего нашествия.

– Ты знаешь, что мне предложил Джон? – разыскал меня Кирк в толпе студентов, – Он сказал, что продаст мне «Маршалл» и «Гибсон» в рассрочку и с хорошей скидкой, если я внесу первый взнос. Завтра же займусь продажей своей старой гитары с усилителем.

– Так предложи их Джону вместо взноса. Он через магазин быстрей тебя всё продаст, – посоветовал я парню, потерявшему от счастья голову.

– Точно, – крутанулся Кирк на месте, и бегом умчался обратно в магазин.

– Не понимаю, для чего ты с этим американцем так долго возишься, – негромко сказал мне на русском подошедший Володя Ященко.

– Ты не поверишь. Долги отдаю, – предельно откровенно ответил я ему.

Если бы меня в первой жизни спросили, где и когда происходил самый величайший концерт в истории рок – музыки, то я ответил бы не задумываясь. В Москве, в сентябре 1991 года. Почти миллион зрителей на поле Тушинского аэродрома.

Фест с участием Metallica и AC/DC. Ельцин, перебои с продуктами, ГКЧП и Лебединое Озеро. Знаковые зарисовки того сентября. Символы передела мира, в котором мы выросли. Он был так давно, что казался вечным – и вдруг рухнул.

Металлический рок властвовал в тот день над Тушино. Виртуозы металла закладывали головокружительные музыкальные виражи и выплёскивали килотонны энергии, а народ, слушая «Металлику» и «АС/ДС», думал, что он сошел с ума, – в Москву приехали настоящие монстры рока!

Ощущение порыва свежего ветра, залетевшего в годами непроветриваемую комнату.

Прости, дружище Кирк, но я сегодня не так много для тебя сделал, как ты для меня однажды.

Глава 22

С Бобом Бимоном и Ральфом Бостоном я познакомился на стадионе. Оба высоких чернокожих атлета, одетые в светлые летние костюмы, устроились в тенёчке, недалеко от сектора для прыжков и наблюдали за тренировкой. Мы с Семёнычем сегодня решили немного поколдовать над разбегом, с которым что-то не ладилось. Виной всему был материал дорожки. Покрытие из прессованной резиновой крошки кирпичного цвета оказалось чуть более «быстрым», упруго отзываясь на каждый шаг разбега. В итоге разбег я сократил на два шага, и теперь до автоматизма отрабатывал новый алгоритм действий, не особо обращая внимания на сам прыжок, который скорее обозначал, впрочем, улетая при этом за семь метров. Тренировку решил не затягивать. Завтра соревнования и большие нагрузки мне сейчас ни к чему. Опять же я умудрился немного обгореть, не рассчитав силу калифорнийского солнышка и забыв одеть бейсболку при пробежке. Так что сейчас я красовался с красной шеей и нашлёпкой из картона на носу. Добавить к этому дополнительные солнечные ванны мне абсолютно не хотелось и я поспешил свернуть тренировку, спрятавшись от агрессивного солнца под навес трибун.

Тут-то ко мне и подтянулась парочка именитых американских атлетов, в сопровождении Матео.

Познакомился с легендами американского спорта. Ральф Бостон – пятикратный рекордсмен мира по прыжкам в длину, и олимпийский чемпион Боб Бимон, показавший в Мехико феноменальный прыжок на восемь метров девяносто сантиметров. Сколько раз я просмотрел на кинопроекторе кинохронику этого прыжка, зачастую вместе с воспитанниками спортинтерната, и не счесть. Каждое движение запомнил.

– Попробуй добавить немного высоты. Если на какой-то момент ты поймаешь эффект парения, то вполне можешь повторить мой прыжок, – доброжелательно посоветовал мне Боб, когда я объяснил им обоим, чем сегодня занимался на тренировке.

– Боб, я знаю, что у тебя была травма. Если бы ты смог вылечить ногу, то продолжил бы заниматься спортом? – поинтересовался я у атлета, прикидывая перспективы его лечения. Понятно, что в одно лицо я такое решение принимать не стану, но может получиться крайне занятно, если нетрадиционная советская медицина поставит на ноги столь именитого спортсмена.

– Нет. Я как-то перегорел спортом. Просто однажды вдруг понял, что соревнования мне перестали быть интересны, – очень медленно ответил американец. Боб вообще говорит медленно. Про таких, как он, в Америке даже поговорка сложена «От слова до слова пообедаешь», – Меня полностью устраивает моя жизнь. Я провожу благотворительные матчи по гольфу, пишу книгу вместе с женой, и зарабатываю на жизнь, выступая с речами. У нас многие компании платят за встречи с знаменитостями. Считается, что это хорошая мотивировка для служащих, помогающая им развивать навыки лидера.

– Простите, что вмешиваюсь в вашу беседу, меня зовут Боб Вудворт и я корреспондент «Вашингтон Геральд». Разрешите мне задать пару вопросов? – подсел к нам щеголевато одетый мужчина, в неприлично дорогом костюме.

Я заметил, что оба спортсмена нахмурились, что-то вспоминая, а Матео, сместившись журналисту за спину, принялся отчаянно жестикулировать, чего-то пытаясь до меня донести.

– Если вы про соревнования, то я не готов ни к каким прогнозам, – попытался я отбрыкаться от общения с журналистом.

– Вовсе нет. Всего лишь пара уточняющих вопросов по вашему выступлению в университете. Как я понял, вы занимаетесь и спортом и парапсихологией. Эти ваши увлечения каким-то образом влияют друг на друга? – Вудворт щёлкнул кнопкой диктофона и ожидающе уставился на меня сквозь толстые стёкла очков в массивной черепаховой оправе.

– Думаю, что ответ вы видите прямо перед собой. Рядом со мной находятся прославленные американские атлеты, а не индийские йоги и не буддийские монахи, по сравнению с которыми я всего лишь простой самоучка. Поэтому вам придётся верить собственным глазам, и не рассчитывать на неправдоподобную сенсацию. Никакими чудесами успехи в спорте не объяснить. Только упорные тренировки, хороший тренер и галлоны собственного пота. Пожалуй, это единственная реальная возможность чего-то достичь в спорте, – ответил я журналисту, под одобрительные смешки спортсменов.

– Тогда для чего же вы тратите своё время на такое бесполезное занятие? – изобразил Вудворт удивление, приправив своё высказывание изрядной долей скепсиса.

– А разве Боб Бимон не сделал то же самое? Весь спортивный мир ждал, когда же кто-нибудь из людей сможет прыгнуть на двадцать восемь футов, а он прыгнул дальше двадцати девяти. Все считали, что такое невозможно, а он вышел за эти границы и разом улучшил мировой рекорд на полметра с лишним. Так и я. Я занимаюсь тем, что считается невозможным, и у меня получается. Пусть не всё и не сразу. Только совершая порой невозможное мы можем попытаться узнать пределы наших возможностей, – тут я вынужденно воспользовался помощью Матео, чтобы не запутаться в переводе.

– Хорошо сказано, – почмокал журналист губами, словно пробуя мои слова на вкус, – Если разрешите, я использую ваше высказывание, как заголовок для своей статьи.

– Дарю. Пользуйтесь, – пожал я плечами, заканчивая разговор.

– Очень опасный человек, – поделился со мной учитель русского языка, когда мы выходили с трибун, – В семьдесят втором году он и Карл Бернстайн раскрутили Уотергейтский скандал и добились отставки президента Никсона. Вот уж не ожидал, что журналиста его уровня сюда к нам пришлют. К тому же он и к спорту никакого отношения не имеет…

Лэнгли. Штаб – квартира ЦРУ.

– Значит ты считаешь, что никакого смысла в дальнейшей разработке этого русского нет? – хозяин обширного кабинета на третьем этаже перекинул незажжённую сигару из одно уголка рта в другой. Курить хотелось до одури, но кондиционеры и так с трудом справлялись с послеобеденной жарой. Курить же при работающем кондиционере – плохая идея. Через полчаса пропахнешь дымом так, словно провёл всё это время в пепельнице, да ещё и глаза начнут слезиться.

– Думаю, что если бы он знал что-то по настоящему серьёзное, то парни из КГБ просто не выпустили бы его из страны. Сам знаешь, насколько у них с этим строго. Зато после его заявления перед журналистами, о том, что он ожидает провокации именно от нас, вся эта история отдаёт очень неприятным душком. Допускаю, что Советы нас играют, на самом деле они только и ждут повода, чтобы спустить на нас прессу. После полёта в космос этот их парень в глазах общества не просто спортсмен, а достаточно публичная личность. Кроме того, если подумать, то мы с ним на данный момент оказались по одну сторону баррикад, – пожилой собеседник хозяина кабинета не даром считался одним из лучших аналитиков Управления. Жизнь его научила, что не всегда стоит бросаться грудью на амбразуру, если существует безопасный вариант, который может принести чуть больше пользы для собственной карьеры.

– И что ты на этот раз придумал? – отложил в пепельницу так и незажжённую сигару хозяин кабинета.

– Некоторые его утверждения могут оказаться нам очень полезны. Например, исходя из информации по развитию электроники в СССР мы можем поменять одного недружественного нам сноба на вполне симпатичную ирландку, Джоанн О'Рурк Ишам, которая будет нам за это крайне признательна. А записанную Вудвортом информацию про тех же йогов и монахов, можно подать, как результат нашей оперативной работы. Пусть ребята из ближневосточного отдела проявят чуть больше прыти. Не всё же им нас тыкать носом в недоработки. Дополнительные материалы по обеим темам я собрал. Всё выглядит более чем убедительно.

– Выглядит? – вложил в одно слово сразу несколько смысловых нагрузок владелец роскошного кабинета.

– Не только. Что касается микросхем, то там мы просто подтвердим доклад ирландки, а по нейрофизике пусть ближневосточники роют тщательнее. В той же Индии или Тибете. Если ничего не найдут, то это их проблемы, а если отыщут, то мы молодцы, – аналитик, впервые за весь разговор чуть обозначил улыбку. Холодную и едкую. Не обещающую ничего хорошего нескольким его коллегам из соседних отделов.

Пять попыток. В отличии от Олимпийских Игр, у нас в «большом матче» не бывает квалификационных прыжков. Спортсменов и так немного и нет необходимости отсеивать тех, кто не смог прыгнуть дальше, чем семь метров шестьдесят пять сантиметров. Мне, по жеребьёвке выпало прыгать вторым. Не самый удачный расклад. Я бы предпочёл прыгать пятым – шестым, чтобы знать результаты соперников. Хотя Боб вчера меня и убеждал в том, что не стоит этого делать и надо просто верить в себя, но я дитя цифр и статистики. Ничего не могу с собой поделать, меня разрывает от любопытства и чужие результаты добавляют мне адреналин.

Первая попытка и мой прыжок на восемь ноль пять. Катастрофически слабо, но я при отталкивании потерял очень много. Навскидку, сантиметров двадцать. Не сложился разбег.

Тем не менее, после первой попытки у меня оказывается лучший результат. Американец Робинсон прыгнул всего лишь на восемь метров и один сантиметр.

Ввожу корректировку в разбег… и сливаю вторую попытку. Заступ. Проходя мимо ямы успеваю заметить, что залез на планку – индикатор сантиметра на три.

С разбегом происходит что-то неладное и я начинаю нервничать.

У остальных прыгунов дела идут не важно. Отметку в восемь метров пока преодолели только мы с Робинсоном. Результаты удивляют. Со слов Семёныча я знаю, что как минимум ещё трое спортсменов могут прыгнуть на восемь метров двадцать сантиметров, и это только их официальный результат.

Третья попытка проходит чуть лучше, но стараясь подгадать точно на брус, я перед прыжком теряю скорость разбега. Прыжок… Восемь восемнадцать.

После третьей попытки мой результат лучший, но любой из спортсменов меня ещё может обогнать.

Мои прыжки мне не нравятся. Злюсь сам на себя и меня распирает ярость, скапливаясь где-то внутри тугой пружиной.

На четвёртую попытку выхожу злой и взвинченный. Иду пританцовывая, словно на пружинах. Возвращаю свою старую длину разбега, добавляя ранее отнятую пару шагов. С трудом дождавшись сигнала судьи, стремглав снимаюсь с места. «Высота», – вспоминаю я совет Боба, полностью выкладываясь в прыжок.

Приземляюсь жёстко. Успеваю подобрать ноги и не просесть вниз пятой точкой, собрав песок боком. Поднимаюсь. Есть белый флажок! Попытка засчитана! Эмоции бьют через край. Я уже понимаю, что прыжок удался. Пританцовываю за ямой, вскинув руки. Трибуны отзываются восторженным гулом. И тут ногу пронзает сильнейшая судорога. Катаюсь по траве, пытаясь руками размять окаменевшие мышцы. Получается плохо. Боль такая, что с глаз выдавливает слёзы. Ко мне бежит тренер и кто-то из спортсменов. С их помощью добираюсь до скамейки и попадаю в руки массажиста.

Ничего не вижу. Мои спортивные закрытые очки запотели, превратив окружающий меня мир в марево размытых теней и силуэтов.

Мне помогают, кто-то протирает очки платком, и вскоре мир приобретает привычные краски и очертания.

Вглядываюсь в цифры на табло.

Восемь метров девяносто два сантиметра! И скорость ветра два с половиной метра в секунду!

Что это значит? Это значит, что нового рекорда мира не будет.

International Amateur Athletics Federation; IAAF – Международная любительская легкоатлетическая федерация засчитывает рекорд только в том случае, если скорость попутного ветра не превышает двух метров в секунду.

Однако, как результат соревнований, прыжок засчитан. И это хорошо, потому что пятую попытку я пропускаю. Мы от неё уже отказались.

Встаю, чтобы попытаться размять ногу. Пока прихрамываю. Стадион гудит, и это меня заводит. Сначала неуверенно, а потом всё лучше и смелее, трусцой бегу по дорожке вдоль трибун. Нога побаливает, но терпимо. Время от времени останавливаюсь, и американцы дружно хватаются за фотоаппараты. Что поделать, если фотографирование у них – национальный вид спорта. Количество людей с фотоаппаратами на трибунах просто нереальное. Такого я нигде больше не видел. Фотографирование захватило и меня. Приобрёл себе Canon F-1N, с режимом скоростной съёмки. Сейчас он у Володи Ященко, который должен был заснять мои прыжки. Потом то же самое я сделаю для него. Пригодятся такие снимки и нам самим, и моей жене, и ребятам из спортинтерната.

– Как нога? – интересуется главный тренер сборной, когда я заканчиваю пробежку по кругу славы.

– Завтра будет в норме, а то и сегодня к вечеру, – успокаиваю я его. Ещё бы он не переживал. На завтра я заявлен на эстафету четыре по сто. Дважды показал на стометровке второе время по команде.

– Ты уж постарайся. А вообще – молодец! Прыгнул гениально! Ты наверное и не представляешь, что ты натворил, но сегодня умерла легенда о высокогорных стадионах. Споров было много, даже рекорды начали фиксировать отдельно, с указанием равнинного или высокогорного стадиона, а тут – на тебе. Оказывается и на уровне моря можно прыгать ничуть не хуже.

Кивком показываю тренеру на сектор прыжков в высоту. Туда уже подтягиваются спортсмены, и я иду болеть за Володю Ященко.

Владимир сегодня в ударе. Он кидается поздравлять меня, а у самого улыбка до ушей. Забираю у Владимира фотоаппарат.

– Делай рекорд. Сегодня наш день, – советую я ему, и он, сверкнув белозубой улыбкой, уносится к тренеру. Смотрю, как они о чём-то горячо спорят, и тренер, покачав головой, идёт к судейскому столику.

На первую попытку они заявили высоту два двадцать! Это много. Настолько много, что никто из их соперников не рискует повторить такую заявку.

Володя два двадцать проходит играючи. Стадион взрывается одобрительным гвалтом.

Два тридцать со второй попытки, сбитая планка на третьей и два тридцать семь с четвёртой попытки. Есть рекорд мира по прыжкам в высоту!

На пятой попытке высота в два сорок остаётся не покорённой. Обидно. Два тридцать семь на прошлой попытке Володя прыгнул с хорошим запасом.

– Герои дня, марш к журналистам, – командует нам тренер, и суёт в руки флаг СССР. К нам с Володей присоединяется чемпион СССР Анатолий Пискулин, победивший сегодня в тройном прыжке.

Позируем, с флагом и без него. Между делом успеваю в одной из журналистских лож заметить злое лицо Вудворта. Мэтр журналистики явно недоволен восторженным состоянием своих коллег и что-то сердито выговаривает соседям. Не наш человек.

Вечером, во время небольшого банкета под соки и кока – колу, улавливаю интересные цифры. Семь лет назад, здесь же в Беркли, наши команды разошлись вничью. В этот раз такого не случится по одной простой причине – количество разыгрываемых победных баллов стало нечётным. Не так давно из соревнований исключили мужское десятиборье, в котором мы были традиционно сильны.

Цифры я люблю. При внимательном отношении к ним можно узнать иногда много интересного. Так случилось и на этот раз. Я допытал главного тренера и узнал, что перед каждым «большим легкоатлетическим матчем» американцы заново согласовывают регламент соревнований. Вроде бы и по мелочам, но каждый раз эти мелочи оказываются не в нашу пользу. Ох, чую, что у кого-то из советских высокопоставленных спортивных чиновников рыльце в пушку… Нельзя так бессовестно подыгрывать соперникам. Американская команда и без этого состоит из сплошных инвалидов, если посмотреть на список разрешённых препаратов для их спортсменов. Больше половины команды у них сплошь астматики, да и все остальные чем-то да страдают. Главное, что всё это документально оформлено, и препараты во время соревнований они употребляют «законно». Другими словами – проб на допинг американцы не боятся. Считают, что они самые хитрые. Нашли дыру в правилах, и беззастенчиво её пользуют.

У нас тоже не всё гладко. Даже мне наш врач сегодня пытался подсунуть пару розовых таблеточек. «Для облегчения общего состояния после травмы». А я ведь ему ещё на сборах сказал, чтобы не вздумал ко мне соваться со всякой дрянью.

– Что за препарат? Как называется? – поинтересовался я у него.

– Импортный. Название вам ничего не скажет, – врач отвёл глазки в сторону.

– Я говорил тебе, чтобы ты ко мне со всякой гадостью не совался. Говорил? – начал было я, старательно копируя интонации одного персонажа из популярной советской комедии.

Врач оказался любителем кино, и сходу въехал, что дальше пойдёт фраза про лестницу, с которой я его спущу. Догадливый эскулап, напоследок пообещав пожаловаться главному тренеру, от расправы улизнул, срывающимся голосом выкрикивая окончание своих угроз уже в коридоре. Жаловался он на меня или нет, я так и не узнал. Никто мне ничего за этот инцидент так и не высказал.

Чтобы не сидеть по комнатам в ожидании ужина мы с куратором вышли прогуляться по небольшому скверу на окраине кампуса. Поделился с ним своими мыслями про наших чиновников, и как-то незаметно он из меня вытянул историю про таблетки.

– В который раз тебе удивляюсь. Вроде за время нашего знакомства я неплохо тебя изучил, но всё равно какой-то ты неправильный. Всё время разный, – непонятно с чего пожаловался мне майор на меня же самого.

– Так не бывает всегда одинаковых людей. Они же не оловянные солдатики, которых отлили раз и навсегда. Тут скорее всего с подозрением надо относится именно к всегда одинаковым людям. Они наверняка не те, за кого себя выдают. Нацепили маску и спрятали за ней правдивость своих действий и искренность. Я не лучше других. У меня тоже есть маски. Без них в обществе не прожить, но я всегда пытаюсь остаться самим собой, насколько это возможно. Начни я себя на совещании в обкоме партии вести себя так же, как на сцене, и меня быстро поставят на место, да ещё и назовут моё поведение клоунадой и фиглярством. Я и так постоянно себя сдерживаю. Стараюсь скрывать свои рефлексы и переживания, но это не мешает мне правдиво чувствовать окружающих и по возможности оставаться искренним, – я постарался максимально верно донести до майора своё мироощущение, но в итоге сам понял, что объяснение получилось достаточно рваное. Иногда простые вроде бы вещи нелегко объяснить обычными словами. Кажется, что ты искренне говоришь то, о чём думаешь, а выходит какая-то искусственная пошлятина, этакий словесный пенопласт. Вроде бы и сказано много, а слова вес не обретают.

– Что верно, то верно. Живёшь ты относительно спокойно. У твоих сверстников шило в заднице и активность повышенная, а у тебя всё ровно выходит. Так что, когда свара начнётся, можешь на меня рассчитывать. Я на твоей стороне буду, – озадачил меня майор, сорвав с дерева какой-то цветок и принюхиваясь к нему, – Надо же, персик. Я уже и забыл, как он пахнет.

– По поводу чего ожидается свара, если не секрет? – как можно спокойнее поинтересовался я, ошарашенный неожиданно свалившейся информацией.

– Думаешь, украинцы просто так к нам в Свердловск прилетали? Так вот нет. Торопились они свой кусок успеть урвать. Связи-то у них в столице ого-го какие имеются. Прознали они каким-то образом, что серьёзные люди на вашу организацию зубы точат. Деньги у вас большие стали крутится. Наверняка они кому-то нужнее оказались. Да и не только те деньги, что у вас на счетах. Я ведь сначала думал, что вы через свою организацию государственные денежки обналичивать начнёте. Очень уж она у вас удобна для таких дел, – куратор замолчал, искоса отслеживая мою реакцию.

– Была пара случаев. Подкатывали ко мне с подобными предложениями. Отказался. Только я смысла не вижу отбирать у нас организацию ради нескольких сомнительных операций. Проще что-нибудь своё, похожее на нас организовать, – пожал я плечами, поразмыслив.

– Не скажи. Вы же тогда на волне эксперимента открылись. Можно сказать, сквозь игольное ушко проскочили. Сейчас тоже открывают организации, вроде вашей, но только не как самостоятельные единицы, а при крупных предприятиях. Там с деньгами не похимичишь особо, всё на виду.

– А рейдеры не побоятся, что я до самого верха дойду, если понадобится? – спросил я, набычившись и нервно сжимая руки в кулаки.

– Рейдеры? Это ещё что за звери такие? – усмехнулся майор, от внимания которого не ускользнула моя жестикуляция.

– Местный термин, американский. Так называют тех, кто занимается недружественным захватом чужих предприятий. Тот же Рокфеллер ещё в девятнадцатом веке рейдерством занимался, – ответил я, глубоко вздохнув несколько раз и стараясь успокоиться. Гнев не лучший советчик в трудных ситуациях, – Случайно никаких деталей не подскажете?

Например, кто это у нас такой шустрый, или каким способом они собираются оттяпать наше «ЭХО»?

– Допустим, у одного из руководителей МВД есть сын. Около него постоянно трётся тройка неплохих юристов. Способов возбудить против вас уголовное дело вагон и маленькая тележка. Придут откуда-нибудь из Хабаровска или Владивостока к вам на счёт деньги, скажем тысяч пятнадцать, а следом за ними нагрянет ОБХСС. И начнут выяснять, почему договор оказался подделан. Уточнять, кто созванивался с пострадавшим плательщиком, обещая ему райские кущи и чертежи машины времени, а заодно и у вас проведут полную проверку документации. Между прочим, девяносто третья статья УКа, за хищение государственных средств свыше десяти тысяч рублей, предусматривает наказание от восьми лет до расстрела. Причём, с полной конфискацией имущества. Сдаётся мне, что проведя месяц – другой в камере СИЗО, ты можешь серьёзно поменять мнение, и на пришедшего адвоката, который пообещает тебе свободу вместо срока, будешь смотреть, как на ангела – хранителя. Ну, а какую цену он попросит за твоё освобождение, ты наверное и сам догадываешься, – майор вытащил сигарету из пачки, помял её в руках, и засунул обратно, – Пытаюсь бросить курить, а руки по привычке сами тянутся…

– То есть, ни Андропов, ни Ельцин мне не помогут, – я выпнул с асфальтовой дорожки небольшой камешек, проследил его полёт и вопросительно посмотрел на куратора.

– У Андропова не лучшие отношения с Щёлоковым, а Ельцин… Осторожный он слишком, да и на расследование крупного хищения могут следователей и из Москвы прислать. Для них он не указ, – пожал майор плечами, и чуть заметно покачал головой, додумывая что-то уже про себя.

– Так, секунду… А что, тот директор, который деньги нам перечислит, он что, ничего не боится? – мне показалось, что я нашёл слабое место в рассуждениях куратора.

– Боится. Именно на этом его и зацепят. Предоставят право выбора. Или он в тюрьму поедет, допустим по той же самой статье, правда за свои грехи, или добросовестно отыграет роль пострадавшего. Он ещё и заявление тут же напишет про то, как бессовестно обокрала его предприятие ваша организация, и дополнительно укажет, что голос человека, который ему звонил, точь-в-точь похож на твой, – довольно цинично развеял майор мою наивную попытку поверить в кристальную честность советских руководителей.

Я тут же вспомнил свой первый опыт работы на заводе, и примерив директора с парторгом на роль «пострадавших», вынужден был признать, что майор прав. Ради спасения собственной шкуры такие люди перешагнут через любые понятия порядочности, и не поморщатся.

– И что? Никакого выхода?

– Я же сказал, что один тебе почти наверняка предложат, а второй… Можно попытаться успеть лечь под какое-нибудь ведомство. Хоть под нас, хоть под военных. Я, пожалуй, всё-таки тебе армейцев посоветую, хоть это и не совсем патриотично по отношению к родному Комитету, – слегка скривился майор, честно высказывая мне свои соображения.

– За сведения спасибо. Мне стоит всё хорошенько обдумать. На ужине встретимся, – поблагодарил я куратора, от души пожимая ему руку. Контакт!

Почти бегом я вернулся в свою комнату и начал торопливо рыться в вещах. В Москве сейчас шестой час утра. А вот и оба маячка нашлись.

Во время разговора с майором, отпинывая камушек с дорожки, я приглядел вполне себе уютную полянку в сквере, удачно прикрытую со всех сторон кустами. Чуть прикопав на ней свободный маяк, я телепортом ушёл в столицу.

Динамичная езда по ещё не начавшему просыпаться городу, и вот я у сталинской высотки на Кудринской. Молодец у меня куратор. Он не поленился узнать адрес моего недоброжелателя. А теперь и я его знаю. Недаром я так долго майору руку тряс, снимая через Контакт нужные сведения.

Тихо проскальзываю в подъезд, усыпляю заворочавшегося было консьержа, прикорнувшего в кресле и бегом бегу по лестнице на десятый этаж, вовремя заметив табличку с номерами квартир и указанием этажей. Перед нужной мне дверью притормаживаю и некоторое время примеряюсь, стараясь сформировать конус нужного размера перед использованием заклинания.

Бить буду Страхом, со всей дури. Ментальному заклинанию стены не слишком серьёзная помеха, если они и снизят силу удара, то ненамного. Кастую заклинание и через несколько ударов сердца слышу двойной вопль, а потом, на пределе слышимости, звон разбитого стекла.

Сработало. Теперь быстро вниз. Осторожно выглядываю из подъезда. Никого. Повезло, что у квартиры все окна выходят на другую сторону.

Дохожу до машины, и хотя понимаю, что нужно быстрее уезжать, но всё-таки проезжаю немного вперёд и сворачиваю на Конюшковскую. В какой-то момент замечаю два голых мужских тела, распластанных на земле, и толпящихся около них зевак. Похоже, что сыночек-то у милицейского начальника был изрядным шалунишкой…

Ну вот и открыл я в этой жизни своё кладбище. Когда я впервые попал в своё новое тело и знакомый мне мир, то даже не предполагал, что зайду так далеко. Убивать и до этой реинкарнации приходилось, но там я или был на войне, или защищал себя и своих друзей. А сегодня я впервые убил из-за Цели.

Цель появилась не сразу. Сначала я думал, что как и в прошлых мирах, я постараюсь прожить новую жизнь интересно для самого себя, и не более того. Но постепенно меня затянуло. Я стал понимать, что впервые могу сделать жизнь целого народа светлее и радостней и даже всерьёз повлиять на будущее. На ту Историю, которую нельзя переписать, но оказывается, её можно изменить. И теперь, когда у меня хоть что-то начало получаться, я не позволю чужой жадности лишить меня такого невероятного шанса. Я буду жесток, как дроу, и трудолюбив, как гном. Я помню, что война не окончена, и не собираюсь проигрывать.

Прожитые жизни научили меня простой истине – добренькие слабохарактерные слюнтяи рано или поздно превращаются в серое стадо. Из них не получаются Созидатели, более того, они, словно сорняки, стараются мешать жить другим и пытаются постоянно одёргивать тех, кто энергичнее их и талантливее. А потом сами удивляются тому, что их стадо непонятно куда гонят слепые пастухи. Так было при Брежневе, но больше такого не будет.

По дороге я избавился от ветровки и старых кроссовок, в которые переоделся, прибыв в столицу. Перестраховываюсь конечно, но мне так спокойнее. Руками я в том доме ничего не трогал, а теперь и от последних улик избавился, забросив далеко в реку свёрток, догруженный приличной каменюкой.

Телепортом вернулся в сквер у кампуса. Присел, осмотрелся. Подождал, пока мимо пройдёт пара студентов, и рысцой побежал к себе в комнату.

– Ты где так долго пропадаешь? Я уже один хотел на ужин идти, – встретил Володя моё появление недовольным бурчанием.

Где-то в глубине души я его понимаю. Сам жутко проголодался.

– Три минуты на душ, и я буду готов, как пионер, – бодро ответил я ему, на ходу сдёргивая с себя одежду.

Три не три, но управился быстро. И мы, в два молодых и голодных организма, целеустремлённо рванули на ужин.

Первым, кого я увидел, когда мы вышли из местной столовки, оказался майор. Он дожидался меня, сидя на лавочке, и ожесточённо смолил сигарету. Закурил таки. Похоже, за меня переживает. Признаюсь, такое отношение меня порадовало. Я сказал Володе, чтобы он возвращался один, и пошёл к куратору.

– Ну, и что ты решил? – спросил он меня, когда мы не спеша побрели к нашему обиталищу.

– Думаю, стоит довериться своим ощущениям. Я обычно неприятности заранее чувствую, а в этот раз как-то ничего тревоги не вызывает. Так что пусть всё идёт, как идёт. По крайней мере до тех пор, пока домой не вернёмся, – сытый желудок очень способствовал моему спокойному тону, да и вечерняя умиротворённость наложила свой отпечаток на сказанное.

– Интуиция, значит… Может кто другой в неё бы не поверил, но лично у меня был случай, и не один, когда она железно срабатывала. Служил со мной один занятный паренёк. Он неприятности дня за два чуял. Сначала мы над ним посмеивались, а потом поверили. И ты знаешь, может поэтому я живой остался. Несколько раз из жутких передряг выбирались только потому, что были к ним готовы. А Виталик погиб. За день до смерти мне нож свой подарил. Сказал, что он ему больше не понадобится. Так и вышло. Нашёл его снайпер, и не стало Виталика, – поделился со мной куратор воспоминаниями о своей боевой молодости. Где и когда это было, даже спрашивать не буду. Всё равно не скажет.

Утро следующего дня я встретил бодрый и хорошо отдохнувший. Такое впечатление, что вчера я скинул с себя тяжёлый груз тревог и сомнений, приобретя взамен уверенность в своих силах. Я даже на руках умудрился пройти по нашей небольшой комнате, чтобы выплеснуть избыток энергии.

– Не рановато ли ты распрыгался. Смотри не перегори до старта, – посоветовал мне Владимир, глядя на мою неуёмную жажду движений.

А в меня словно чёрт вселился. Хотелось прыгать до потолка, тормошить окружающих и в голос орать песни в открытое настежь окно. Между делом подумал, что вчерашнее событие сорвало у меня какие-то внутренние ограничители, и я перешёл на следующую степень свободы. Подозреваю, что чем-то мне помогли размышления куратора, которые я снял через Контакт, и в которых успел покопаться перед сном. Не всё он мне сказал. Сам-то он предполагал гораздо более радикальный метод моего устранения. Никаким СИЗО там и не пахло. Грохнули бы меня по заказу рейдеров, и всё.

На стадион пошли всей командой. Сегодня заключительный день и впереди у нас масса переживаний. Пока мы идём почти вровень с американцами. Чуть-чуть проигрывают мужчины, и немного у американок выигрывают наши женщины.

Я разминаюсь и под пристальными взглядами тренеров делаю несколько показательных ускорений. Заметив, что со мной всё в порядке, они немного успокаиваются и переключают своё внимание на других спортсменов.

В эстафете мне предстоит бежать третий этап. Эстафеты, да и всё остальное, что связано с бегом на короткие дистанции, мы выигрываем редко. Сильны у американцев чернокожие бегуны, а у нас куда-то подевались последователи Валерия Борзова, который уже завершает свою спортивную карьеру. Великолепный спортсмен! Единственный белокожий атлет, которому удалось прервать многолетнее доминирование темнокожих бегунов на короткие дистанции. Думаю, что Валерий со своей женой, гимнасткой Людмилой Турищевой, четырёхкратной олимпийской чемпионкой и многократной чемпионкой мира и Европы, самая «золотая» семейная пара в Советском Союзе. Жуть берёт, когда представишь, сколько значимых золотых медалей они положили в свою семейную копилку.

Говорить о том, что перед стартом я был абсолютно спокоен, не буду. Волнуюсь, хоть и стараюсь, чтобы это не было слишком заметно.

Но тем временем дело доходит и до нас. Расходимся по своим стартовым позициям. Старт! Мощный выброс адреналина. На первом этапе проигрываем метр. На втором чуть меньше. Наконец и я, подхватив эстафетную палочку, бросаюсь вслед за темнокожим атлетом. Как же порой много можно успеть за десять секунд. Я почти достал своего соперника. Ещё бы десяток метров дистанции, и мы шли бы вровень. Почувствовав, что не успеваю, выкладываюсь в два огромных прыжка, до боли напрягая связки. Американец, растерявшийся из-за моего появления рядом с ним, только со второй попытки передаёт эстафетную палочку своему партнёру, подарив нашей команде одну или две десятых секунды. И да! Мы выигрываем эстафету!

Наш спортсмен приходит первым, на полкорпуса обогнав соперника. Смотрю, как ликует наша команда. В победу на этой эстафете никто не верил, хотя вслух ничего и не говорилось.

Напряжение на стадионе нарастает.

Мужчины заканчивают свои выступления, и по общему зачёту среди мужчин мы отстаём от американцев на три очка.

Теперь всё в руках женщин. Наши любимые советские спортсменки. Они хоть и пребывают в тени мужского спорта, но своё знамя несут достойно.

И женщины нас не подводят. Они отыгрывают четыре очка!

Советская сборная победила!

И кто его знает, сколько таких побед нам ещё предстоит совершить не только в спорте, но и в труде, чтобы весь мир нас принял и признал такими, какие мы есть.

Глава 23

Столица нашей Родины встретила меня моросящим дождиком и утренним туманом, из-за которого прибытие нашего рейса задержали на час с лишним.

За долгое время перелёта мне удалось спокойно осмыслить и разложить по полочкам свои впечатления от поездки в США.

Радость от фантастически удачного участия в спортивных соревнованиях немного притухла после не слишком удачного выступления на музыкальном фестивале. Впрочем, мы сами виноваты. Решили показать новые песни и ошиблись. Публика новинки приняла холодно и отозвалась только на ту песню, которая была уже ей знакома, и которую мы сыграли последней.

Будем знать на будущее, что на таких мероприятиях надо исполнять только проверенные песни, легко узнаваемые слушателями.

Впрочем, в нашей ошибке не последнюю роль сыграли и сами американцы. Они привыкли к другой музыке. Популярным американским песням присущ определённый минимализм, выраженный в частом повторе кратких музыкальных фраз – паттернов. Для США такие традиции закономерны. Мышлению американцев более свойственно всеприемлющее стремление к единству, несопоставимое с аналитическим мышлением европейцев, воспринимающих жизнь из конфликтных составляющих. Короче, проще нам надо было музыку сочинять и совсем не стоило размахиваться во всю ширь русской души ради американского фестиваля.

– Ты опять по делам умчишься или со всеми на базу поедешь? – Семёныч, привыкший к моим метаниям по столице, задаёт свой вопрос чисто символически.

На мою тощую наплечную сумку он уже внимания не обращает. Привык, что я с собой много не таскаю. У них с куратором по большому чемодану в багаже, и только я один налегке.

– Дела, Семёныч, дела. Но к шести вечера буду на базе, как штык, – с лёгкостью перекладываю я все заботы на могучие плечи тренера, обещая ему прибыть к банкету и прочим награждениям, назначенным на сегодняшний вечер.

О паре встреч в Москве я уже договорился, позвонив из США по обычному уличному телефону – автомату. Так-то шок. У нас для международного разговора нужно идти на специальный переговорный пункт и заранее заказывать переговоры, заодно демонстрируя паспорт, а тут бросил двадцатипятицентовик и позвонил. Чудеса, да и только. Отмахиваясь от предложений «бомбил», выстроившихся шеренгой по дороге к выходу из аэропорта, усматриваю дедка, стоящего в стороне и с тоской провожающего глазами очередного пассажира, ухваченного таксистами.

– Отец, до города не подбросишь? Точнее даже, до пригорода, - спрашиваю я у него.

– А что ты с этими не поехал? – отвечает дед, вильнув глазами на «бомбил».

– Жадные они. Опять же поговорить с ними не о чем.

Решение пришло само собой. Я вдруг понял, что остро соскучился по обычному человеческому общению.

Как славно когда-то проходили вечера в гаражах. Мы красили машины, а пока краска сохла, общались с нормальными мужиками. Они, не стесняясь в выражениях, выкладывали своё, наболевшее. Если разобраться, то наверное никогда я не был так близок к народу, и не слышал более откровенных отзывов про нынешние времена. Подвыпив, гаражные ораторы без стеснения резали правду – матку, особенно когда разгорался спор. Знали, что вокруг все свои, не сдадут.

Тогда доставалось всем. И армейскому генералитету, и торгашам, и особенно партийному руководству. Со стороны было очень заметно, что живут вышеперечисленные товарищи не по средствам, и законов особенно-то и не боятся.

С приходом Андропова к власти кое-что начало меняться, но до нашего Свердловска эта волна докатилась изрядно ослабленной. «Слуги народа» лишь слегка прижали уши и чуть-чуть подсдули щёки.

Больше всего возмущений в брежневские времена вызывала откровенная ложь. С трибун говорилось одно, а на самом деле все знали, что это не так. Умолчания, подтасовки, приписки. Партия давно потеряла доверие народа. На того же Брежнева, пока он правил, смотрели, как на душевнобольного идиота, и для самоуспокоения сочиняли про него анекдоты. Когда посмеёшься над горем, оно уже не кажется таким горьким.

Очень часто в спорах звучала цитата из кинокомедии «Джентльмены удачи»:

– Этично – неэтично! Это у нас с ними цацкаются, на поруки берут, а надо, как в Турции в старину: посадят вора в чан с дерьмом, только голова торчит и возят по городу. А над ним янычар с мечом… и через каждые пять минут вжик мечом над чаном. Так что если вор не нырнет – голова с плеч! Так он весь день в дерьмо и нырял.

Вся страна, посмотрев кинокомедию, тогда прекрасно поняла, о ком идёт речь, и искренне желала коммунистическим правленцам Брежнева бесплатной экскурсии по городу. Можно даже в персональной бочке, лишь бы наполнена она была до краёв.

– Слуги народа, ну конечно же… Представьте, что вы служанку наняли, она купила торт за ваши деньги, сожрала с него все вишенки, розочки из крема и орешки, а остатки бросила вам на стол, и упёрши руки в боки, смотрит, кто недоволен и отказывается это есть, – примерно так однажды отозвался в гаражах один тихий мужичок о партийных спецраспределителях и спецмагазинах, где отоваривались «слуги народа». С его слов выходило, что самое вкусное всё там съедают, а мы про чёрную икру и парную осетрину только из книг можем узнать.

– Поговорить можно, хотя, опять же смотря о чём, – задребезжал дедок старческим смешком.

– О лжи, например. Отчего её так много? – задал я вопрос, усаживаясь в старенькую Волгу с оленем на капоте. Люблю я эту модель. Диваны у неё королевские, не то что у нынешних машин.

– О лжи вообще, или тебя частности какие интересуют? – поинтересовался дед, уверенно маневрируя среди множества машин и автобусов, скопившихся перед зданием аэропорта.

– Можно и частности. Взять того же Сталина. Как ему самозабвенно врали, что Гитлера встретим во всеоружии и воевать будем на чужой территории, а он, выходит, не настолько оказался гениален, чтобы не понять, что его обманывают. Или Венгрию. Там тоже до последнего момента и военные и КГБ докладывали, что ситуацию контролируют. Доконтролировались до того, что коммунистов начали на фонарных столбах вешать, а танки на прямую наводку пришлось выводить для пущего вразумления венгров.

– Ага, значит тебя тема лжи в историческом аспекте интересует. Так начинай тогда копать глубже. С царских времён, или с той же революции. Наш народ, молодой человек, испокон веков ко лжи приучали. Крестьяне зерно от продразвёрстки прятали, чтобы семья зимой с голоду не вымерла, горожане своё происхождение скрывали, иначе могли под очередную зачистку попасть. Да что уж там говорить, много всего было. Правда – она как кочерыжка в капустном вилке. Пока все листья не выдергаешь, то и её не увидишь. А уж вилочки-то мы такие научились выращивать, что куда там товарищу Мичурину с его достижениями. Кочаны у нас мало того, что огромные, так ещё и друг с другом срослись. Порой жизни не хватит, чтобы до правды докопаться.

– Допустим. Но сейчас у нас же есть шанс лишнюю шелуху сбросить. Глядишь, и жить легче станет без лишнего всего, наносного? – спросил я у дедка, машинально отметив, как у него обострилось лицо, и как он заиграл скулами.

– Э-э, милок. Это уже ваше дело. Мы своё сделали. Войну вон какую выиграли, страну на ноги поставили. Я, почитай, уже лет семь, как на пенсии и не жалею. Пусть не сразу, но понял, что надо и молодым дорогу дать, а то загнётся страна. Мир-то вон как быстро меняется, а мы до сих пор в драповые пальто с каракулевыми воротниками всех рядим. Я не про одежду, если понимаешь, – дедок отвлёкся на вождение и начал не спеша обгонять пару грузовиков, едва тянущих прицепы с гравием.

Мда-а. Вот и поговорили. Дедок высказался и сделал вид, что полностью увлечён вождением, даже скорость добавил, сердито сопя.

Оп-па, а грузовички-то, которых мы только что обогнали, к знакомому агрегату щебень тащат. Нашего дорожно – строительного монстра трудно с чем-нибудь перепутать. Даже среди шести тракторов К – 150 он как гора возвышается. Я чуть шею себе не свернул, рассматривая, как грузовики паркуются на обочину за асфальтоукладчиком с эмблемой Уралмаш – завода на боку и старательно выведенным белой краской номером 049. Словно боевой танк отметили его уральцы этим номером. Впрочем, так и есть. Пришла пора начать бороться с одной из вечных российских проблем – с дорогами. И ещё можно крепко поспорить, что для страны сейчас важнее: асфальтоукладчик или пара новых танков.

– Что лыбишься, словно девку знакомую увидел? – сварливо спросил у меня дедок, так и не дождавшись продолжения разговора и судя по всему, не до конца спустивший пар.

– Лучше, отец, лучше. Девки, конечно, штука хорошая, но у меня жена есть, кстати, очень славная и горячо любимая, – примирительно отозвался я, всё ещё улыбаясь, – А радуюсь я вон той страхолюдине, что мы сейчас объехали. Это наши уральские асфальтоукладчики. Такой может километров двадцать в сутки дороги положить. Только успевай за ним. Номер на борту видел? Сорок девятый. Значит они в серию пошли. Глядишь, за год – другой в стране дороги нормальные появятся. Пройдётся по всей стране сотня таких машин, а там смотришь, и из Москвы до Владивостока можно будет с ветерком прокатиться или в тот же Крым за день – другой доехать.

– Ага, значит не зря я свою старушку подшаманить решил, – погладил старик несоразмерно большой белый руль своего автомобиля. Руль и действительно у Волги великоват. Такой впору на яхту ставить вместо штурвала, – Я ведь что выехал-то. Не хватает пенсии, чтобы на ремонт скопить. Только в аэропорт я больше не поеду. Больно там таксисты наглые. Не мой бы возраст, так рожу бы мне легко начистили.

– И с этим когда-нибудь решится, отец. Автобусы теперь на газу ездят. Билеты подешевле стали стоить. Глядишь, и у таксистов скоро аппетиты поумерятся. Сам же видишь, что теперь они за пассажирами стали бегать.

Когда такое было?

– Это ты верно подметил. Раньше таксист из своей машины лишний раз не вылезал. Сидел в ней важный, словно барин какой. А теперь появилось у народа, куда лишние деньги тратить. Люди лучше на автобусе – экспрессе до метро доедут, а кому уж очень надо, там в такси сядут. Сынок вон у меня новый телевизор купил. Из этих, новомодных. Я поначалу думал, что с жиру бесится, а тут в гости к нему заехал, ох, скажу тебе, этот телевизор и показывает. Цвета яркие, а звук чуть ли не руками щупать можно. Красота! Лучше, чем в кинотеатре сидишь. И бегать к этому ящику лишний раз не надо. Всё с пульта переключается, – дедок мечтательно почмокал губами, словно вспоминая вкус новинки и свернул с трассы, заметив указатель на поворот в нужный мне посёлок.

– Потерпи немного, отец, скоро много таких новинок появится. Разной цены и размеров. Вот у магазина притормози, забегу, минералки куплю, – показал я на небольшой магазинчик, находящийся метрах в ста от моего снятого в Подмосковье дома.

– Да куда уж больше. Даже у нас в Подольске и то одних телевизоров разных на прилавке марок десять выставлено, и все продаются без очереди и без записи, не то что раньше. А холодильники, пылесосы… Эх, да всего полно стало.

Водителю я дал на червонец больше, чем договаривались, но тот вдруг отрицательно замотал головой и замахал руками.

– Не, деньги-то убери. Узнал я тебя, когда ты очки свои нацепил. Признавайся, это ты по весне в космос летал? – ткнул дедок в меня пальцем, прищуриваясь в хитрющей улыбке.

– Было дело. Летал. Но деньги-то всё равно возьми. «Ласточку» свою восстановишь, тогда и прокатишь бесплатно.

– Эх-х, это да… Нужен ей ремонт, нужен. Давай так сделаем, ты телефончик-то мой запиши, и как прилетишь в следующий раз, так сразу и звони. Я тут же примчусь и оттартаню тебя куда надо. Жаль, старуха моя не поверит, кого я сегодня возил.

– Держи, – приложил я к деньгам одну из визиток, которые напечатал для себя в Америке. Не все пригодились. Половину обратно привёз. Телефон деда всё-таки пришлось записать. Кто знает, может и действительно когда воспользуюсь.

* * *

В доме у Микоянов ожидаемо случился знакомый генерал. В этот раз лётчик – испытатель просто лучился счастьем и даже не пытался скрывать довольное выражение лица.

Поздоровавшись, и сняв с него через Контакт информацию, я тихо порадовался вместе с ним.

Наши запустили «Кайру – М» и к их большому удивлению, на редкость удачно.

С комплектованием и отладкой «Кайры» не затянули, и система сразу начала испытываться на истребителях-бомбардировщиках, причем с обнадеживающими результатами (как сказал ведущий по системе М.М. Шарапов, «как-то сразу у нас многое стало получаться»).

Революционность новой модернизированной прицельной системы, аналогом которой потенциальный противник не располагал, во многом была завязана на БЦВМ нового поколения «Орбита 20-23К» с повышенным быстродействием и увеличенным объемом памяти. Установка новых систем потянула за собой значительные изменения по планеру. Под аппаратуру «Кайры» полностью изменили носовую часть, в которой оборудовали два больших оптических окна: нижнее под ТВ-канал с лазерным дальномером – целеуказателем и верхнее под приемник лазерного дальномера.

Войдя в раж и почуяв прелести новых возможностей радиоконструкторы не ограничились одной системой, а добавили ещё несколько абсолютно новых. Компактные помеховые станции «Сирень» заменили неэффективный «Барьер», а СПОЮ уступила место более совершенной СПО-15Л «Береза-Л» Омского ЦКБ автоматики, не только обнаруживающей излучение, но и фиксирующей тип РЛС, запоминающей до шести объектов, и определяющей степень их опасности.

За счёт лёгкой и компактной аппаратуры самолёт прилично облегчили и вернули ему боковое бронирование кабины лётчика, а освободившиеся объёмы позволили улучшить эргономику и размещение приборов.

В качестве оружия самообороны на самолете появились новые ракеты Р-60М с тепловой ГСН, подвешиваемые на спаренных АПУ-60-ПМ. Поскольку оснащенность разных родов войск зенитными средствами достигла такого уровня, что сам прорыв к объекту атаки становился проблематичным, то и специальное вооружение для противодействия системам ПВО стало необходимым условием для успеха атаки с воздуха. Использование активных и пассивных средств РЭБ проблем не решало. Не решали вопрос и «обычные» управляемые ракеты. Уязвимым местом в зенитных комплексах были радиолокаторы обнаружения и наведения, излучением выдававшие месторасположение зенитных средств. Сотрудничество инженеров «Зенита» и «Звезды» позволило создать эффективное оружие, обеспечивавшее надежное поражение радиоизлучающих целей нескольких типов. Ракета Х-27ПС могла перенацеливаться в полете, избирательно наводиться на наиболее опасную цель (ею считалась РЛС подсвета), выполнять повторный захват при кратковременном пропадании сигнала или смене рабочей частоты, отстраиваться от помех и «запоминать» положение станции при ее выключении. Для скрытности атаки и меньшей уязвимости пуск и полет Х-27ПС мог выполняться на малой высоте, на подлете к цели она выполняла «горку» и поражала цель сверху, где удар девяноста килограмм осколочно-фугасной боевой части оказывался наиболее разрушительным.

В отношении управляемых средств поражения использование МиГ-27К давало отличные результаты, позволяя экономить самолето – вылеты и выделять для поражения цели существенно меньший наряд сил: к примеру, если для уничтожения типового укрепленного сооружения требовалась шестерка истребителей-бомбардировщиков с дюжиной ФАБ-500, то применение «Кайр» позволяло выполнить задачу атакой одного самолета с парой ракет Х-29 или КАБ-500. Возможности МиГ-27К были весьма серьезными, даже на фоне более мощного бомбардировщика Су-24.

На вооружение самолет был принят под наименованием МиГ-27К (изделие 23БК).

Не обошлось и без курьёзов.

Так, при очередном пуске из-за сбоя в системе наведения ракета Х-29Л ушла в сторону от мишенного поля и упала рядом с полосой аэродрома, где готовился к испытаниям микояновский аналог воздушно-космического самолета. Последствия падения в сотне метров от самолета могли бы оказаться трагическими, если бы при этом пуске ракета не несла инертной БЧ. Удивительным оказалось то, что Х-29Л преодолела расстояние больше теоретически возможного, из-за чего аэродинамики оценили ее сверхдальний полет, как управляемый «бесовской силой».

На базе МиГ-27К уже был разработан проект фронтового самолета-разведчика МиГ-27Р, ставшего логическим продолжением работ по МиГ-23Р. Он имел аналогичную компоновку разведывательного оборудования, только повышенной мощности и чувствительности, дополненную станцией радиолокационной разведки в подфюзеляжном контейнере.

Что тут сказать. Обскакали нас вояки…

Пока мы не слишком серьёзными проектами занимались, они у себя прорыв организовали, да какой. В серию уже запустили сложнейшие системы и изделия.

Эх-х, их бы потенциал, да в мирных целях…

Смогла же нищая Южная Корея, существующая ещё в 1961 году на уровне африканских государств, с годовым доходом на человека в восемьдесят долларов, стать богатейшей страной. А мы? Промышленность, природные богатства, наука – куда всё делось?

Весь пар в гудок ушёл?

Чего нам не хватает?

Их национальный дух – минчжок чонсин выше нашего? Или традиционное безмерное корейское уважение к государству и лидеру далеко ушло от того, что мы видели при Брежневе? Может корейская интеллигенция, которая не слабо так политизирована и следит за каждой мелочью? Вроде того, не откосил ли от армии сын чиновника (если откосил – скандал и чиновник теряет всякий статус). Или всё дело в госкорпорациях, против которых даже очень крупная частная фирма не всегда вытянет соревнование?

Вопросы, одни вопросы…

И никому ведь не откроешься особо со своим послезнанием. И так уже лишнего засветился. Да ещё и непонятно, как такую информацию тот же Андропов примет и для чего её использует.

– О чём задумались, молодёжь? – поинтересовался Анастас Иванович, спустившийся к нам из своего кабинета на втором этаже. Как-то он не очень выглядит сегодня. Такое впечатление, что ночь не спал, – Обычно шумно у вас, споры всякие, а сегодня что-то молча сидите, словно сычи.

– Здравствуйте, Анастас Иванович. Сижу вот, размышляю, как у армейцев видиконы выдурить, а то мы к ним всей душой, а они к нам чем обычно, – без всякого стеснения сдал я Микояну его сына, безмятежно попивающего чай с лимоном.

– Откуда… Это же секретная разработка, – чуть не захлебнулся чаем генерал от моего неожиданного наезда.

– Ага. Вот так и живём… Ещё сутки назад я эти «секретные разработки» в американских магазинах рассматривал. Там уже полгода назад видеокамеры на видиконах в продажу поступили. Японцы вот-вот выпуск таких же камер начнут. А мы сейчас всё засекретим, а потом будем удивляться, почему у нас те же ракеты «золотыми» выходят. Так я вам расскажу, – повернулся я к сыну Микояна, – Если вы надумаете создать себе, чисто для армии, процессор вроде нашего и выпустить его малой партией, скажем штук в пятьдесят, то каждый такой процессор вам обойдётся примерно в миллион рублей, с вашей-то экономностью. Опять же, если массово выпустить миллион процессоров, то они будут стоить те же самые пятьдесят миллионов. С такой ценой для любой тактической ракеты хватит одной – двух тысяч рублей на её электронику. Вот и посчитайте, на сколько у вас цена совсем таки несекретных секретов завышена.

– Значит ты считаешь, что миллион этих самых видиконов окажется востребован? – спросил Дед, кивком подтвердив сыну своё согласие на чай, который тот потянулся ему наливать.

– На самом деле намного больше их нужно. Можно не только для себя, а и для всех стран СЭВ их производить. КОКОМ же запретил продажу видиконов соцстранам. И видикон не главное, я его вообще-то только в качестве примера привёл.

– От твоих примеров уже урожай не знают куда девать, – устало отмахнулся от меня Дед, смачно прихлёбывая горячий чай.

– Гхм-м, – теперь уже я откашливаюсь. Что-то не совсем я про урожай понял.

– Что хмыкаешь? Чья идея была про танковые двигатели? Думаешь, все они на электрогенераторы ушли? Как бы не так. Тракторостроители тут же не меньше трети под себя подмяли. Оказывается, та же свёкла с картофелем глубокой вспашки требуют и мощной техники. Напахали так, что теперь не знают, как картошку собирать будут. Колхозы уже про сверхплановые урожаи начали докладывать. Больше, чем по пятьдесят центнеров с гектара в среднем добавят по предварительной оценке.

– Слабовато как-то. Американцы больше сорока тонн картофеля с гектара снимают, а наши с тринадцати на восемнадцать вышли и тревогу забили. Где и что я не понимаю? – заёрзал я на стуле, поставив свою чашку на стол.

– Трактора. Они стали мощнее. Тот же «Кировец» К – 710 втрое повысил производительность сельхозработ за счёт использования широкозахватных навесных комплектов. Беда в том, что этих комплектов катастрофически не хватает. Трактора тысячами выпускаем, даже на экспорт поставлять начали, а с навесным оборудованием пока всё плохо, – неторопливо посмаковал ароматный чай Анастас Иванович, словно между делом поведав мне об очередных трудностях.

– Ага, у нас плохо, а в других странах трактора наши покупают. Значит есть у них, что к тракторам прицепить. Почему бы бартер не наладить? Для капстран предложить К-150, – вспомнил я недавно увиденные харьковские трактора, копошащиеся вокруг асфальтоукладчика, – А для соцстран те же семисотые. И в качестве встречных поставок – навесное оборудование. Я так понимаю, что «Кировцы» нам нежелательно вероятному противнику продавать?

Я вопросительно уставился на генерала.

– Так-то да. Изначально К – 700 разрабатывался, как артиллерийский тягач, насколько я в курсе, и вряд ли их гражданскую модель серьёзно изменили настолько, чтобы нельзя было в кратчайшее время сменить плуг на гаубицу, – подтвердил он после недолгого раздумья.

– Замечательно. Значит на «лишних» тракторах, которые мы не можем обеспечить оборудованием, можно жирным текстом написать «Сделано в СССР» и по бартеру поменять их на то, что нам нужно. На те же плуги, и всякие там сеялки – веялки со сноповязалками. Заодно и финнов нужно растрясти на лесоперерабатывающие комплексы. Лесов в стране полно, а хорошей техники нет. У нас, в одной только Свердловской области запас по лесу больше, чем в той же Финляндии и мне непонятно, почему именно финны должны быть лидерами в лесопереработке? – адресовал я Деду свой вопрос.

– Та-ак. А теперь всё то же самое, но по порядку. Про надписи «Сделано в СССР», про бартер и про свой лес, – громко стукнул Дед резко поставленной на стол чашкой.

Пришлось минут десять разглагольствовать про разницу менталитетов и необходимость саморекламы.

Мы, русские, существенно отличаемся от тех же японцев. Островные жители «для себя», то есть на свой внутренний рынок, изделия делают намного качественнее и разнообразнее, чем на экспорт. Взять те же «праворукие» автомобили, которыми в моей первой жизни чуть ли не весь Дальний Восток заполонили. Я и сам на таких поездил и честно могу сказать, что они, даже бэушные, были намного лучше, современнее и надёжнее своих леворульных собратьев, которые стоили в разы дороже.

У нас всё не так. Мы на экспорт всегда всё делаем лучше, чем для самих себя. Так что издалека читаемая надпись на тракторах «Сделано в СССР» будет нести двойную задачу. Во-первых, мы покажем миру свою технику гражданского назначения. Не распыляя её на марки, а формируя себе единый бренд, завязанный на название страны. А во-вторых, наши люди дотошнее проверят и лишний раз протянут и протестят все механизмы и узлы на «экспорте», опять же исходя из нашей же национальной особенности. Есть у нас этакая гордость за технику, поставляемую за рубеж. Необъяснимая, но существующая. Хорошо мы «экспорт» делаем, чего уж там…

Дальше рассказывал про бартер, на который у нас с японцами перешли несколько свердловских заводов. И про лес, который мы кругляком отправляем в разные страны, а в ответ, за сумасшедшие деньги закупаем у них мебель из опилок. По сути дела, с нами расплачиваются этими опилками, остающимися от переработки нашего же леса.

– О, кстати, про картофель… Я же подарки вам привёз, – хлопнул я себя по лбу, когда у меня иссяк источник вдохновения, позволяющий вещать на ранее заданные темы, – В машине оставил. Сейчас принесу.

На самом деле я не собирался дарить Микояну те упаковки с чипсами, которые я набрал для себя и для подарков в американском супермаркете. Иначе ещё в подмосковном доме выложил бы их из «сундука». Просто в свете нашего разговора про урожай картофеля мне как-то само собой пришло в голову правильное решение. Я подумывал о том, чтобы порадовать свердловчан новой продукцией и даже примерно прикинул, в каком совхозе можно будет открыть небольшой «чипсовый» цех. Но что-то мне подсказывает, что Микоян, который провёл в довоенном СССР натуральную продовольственную революцию, мою новую тему раскрутит на порядок лучше и развернёт её географию на всю страну. Несмотря на то, что он до сих пор не при должности, его влияние в последнее время только возрастает. Свидетелями тому четверо директоров, которые решили, что времена жёстких «микояновских» ГОСТов закончились и теперь в колбасу и мороженое можно совать всякую гадость. И месяца не прошло, как все четверо вылетели с работы. Хорошо так вылетели – громко и знаково. С нужным освещением в прессе. Могу поспорить, что им руководящая работа больше никогда не грозит.

Что характерно, все четверо были коммунисты, да собственно беспартийных руководителей на крупных предприятиях я пока и не видел. Быстро перестроились директора. Прочувствовали вкус новой экономики и начали народные ресурсы слегка под себя заворачивать.

Зарождение новой «аристократии от коммунизма» явление ожидаемое. К власти добавились деньги, хотя бы в виде тех же весьма приличных премий за новые товары, и не все смогли удержаться от искушения. Начали директора нарезать для себя новые полномочия, льготы и разветвлять связи, создавая себе статус «непотопляемых».

На самом деле не только директоров премировать нужно, а и тех специалистов высокой квалификации, которые действительно составляют костяк предприятия. Их нужно холить и лелеять, неукоснительно выплачивая все полагающиеся надбавки за квалификацию и классность. Это я для себя однозначно уяснил, изучая опыт американцев. В США не жалеют денег на «покупку мозгов» и такие затраты им возвращаются сторицей.

Взять того же Сикорского, которого все знают по фотографиям одного из его самолётов «Илья Муромец». Талантливый авиаконструктор, научивший американцев, как делать самолёты и вертолёты.

Был в его жизни период, когда ничего не стоило вернуть Сикорского на Родину. Поучаствуй тогда вместо композитора Рахманинова в его судьбе Советское правительство и вернулся бы русский гений обратно. Глядишь, и появились бы в СССР, а не в США, в 1939 году вертолёты.

Тем более моральных проблем для возвращения у авиаконструктора не было, о чём он и сам писал Галичу: – «Мой род происходит чисто с Украины, из деревни в Киевской губернии, где мой прадед и прапрадед были священниками. Однако мы считаем себя по происхождению русскими, из определённой части России, рассматривая украинский народ как интегрированную часть России так же, как Техас или Луизиана являются интегрированной частью Соединённых Штатов».

Правильный был человек. Умный. Глубоко в суть смотрел. В СССР давно пора упразднить национальности, как это в США сделали и ввести один общий язык. Скоро такая необходимость станет значима, так как все свои программы мы на русском языке пишем.

Все эти мысли у меня пролетели, пока я бегал за чипсами и подарками для Ольги. Мою ученицу я так и не увидел. Уехала она с мамой отдыхать в Крым, к морю. Мой подарок – розовый домик с куклами она теперь только после приезда увидит.

Мы полюбовались красочными пакетиками с чипсами. Попробовали некоторые из них на вкус. К дегустации присоединился и только что подъехавший Степан Арамович, которого я уже давненько не видел. Ему больше всего понравились чипсы с беконом, похрустев которыми он едва заметно мне подмигнул, кивком головы показывая на веранду. Воспользовавшись тем, что внимание от меня было отвлечено яркой американской продукцией, я тихонько выскользнул вслед за импресарио к традиционному месту курения.

– Ты знаешь, что я у вас идею спёр? – со смешком поинтересовался Степан Арамович, закуривая тонкую французскую сигарету, – Сборники советских песен для «Мелодии» составлять начал. Расходятся лучше, чем зарубежная музыка. Сначала в их успех никто не верил, а теперь по три новых больших пластинки каждый месяц на «Мелодии» выпускают и радуются. А я у них главным редактором всего этого безобразия числюсь.

– Да какая это наша идея. Так во всём мире давно делают, – отмахнулся я от дыма, а заодно и от приписываемого авторства.

– Ты не понял. Вся фишка в том, что у нас не только песни новые, но и исполнители выбраны из ранее неизвестных. Ты, к примеру, что-нибудь про «Магнетик Бэнд» или про «Понеш» слышал? Или про «Землян» с «Интегралом»?

Хм, я-то как раз слышал. Через полтора года они все станут участниками первого в СССР рок – фестиваля «Тбилиси – 80». Там и наши «Слайды» отметятся. А тут получается, что музыкальная история с опережением идёт. Провернулись, значит, шестерёночки. Пошёл в народ советский рок, и судя по всему неплохо начал импортный замещать.

Стою, вдыхаю табачный дым, и сам себе удивляюсь. Случись такое год назад, я бы до потолка от радости прыгал, понимая, что хоть что-то смог сделать для страны. Пусть хоть один идеологический рычажок, которыми капиталисты хотят нас с пути сковырнуть, да выбил у них из рук. Не их музыкой теперь будет наша молодёжь прострелена, раз она свою начала активно слушать.

Странное ощущение. Вроде вот же он – реальный значимый результат, а я воспринимаю его, как нечто обыденное. Это сколько же я на себя взвалил, что даже не в состоянии просто тихо по-человечески порадоваться.

– Здорово, Степан Арамович. Нет, действительно здорово всё получилось. И за вас я рад, – не совсем искренне высказался я, и понял, что импресарио это почувствовал, – Вы за меня извинитесь, что я не попрощавшись уехал. Просто я к Капице уже опаздываю.

Скомкав разговор, я выскочил к машине и уселся за руль, пытаясь разобраться со своим состоянием. Какой-то я всклокоченный сегодня и предчувствие у меня нехорошее. Гаденькое такое, словно перед большими неприятностями.

Капицу я нашёл в его служебном кабинете. Академик сидел задумавшись, и на моё приветствие ответил как-то рассеянно. Взгляд у него сегодня рассредоточенный, словно он сквозь меня смотрит.

– Как дела, Павел? Что нового? – спросил у меня Пётр Леонидович, с заметным трудом отвлекаясь от своих дум.

Замечательно. Сеть работает. Мощный сервер запустили. Микросхемы памяти в серию пошли, – я коротко обозначаю наши последние достижения по электронике, понимая, что ему сейчас не до наших успехов и лишь врождённая вежливость заставляет его задать вопросы, ответы на которые ему сейчас неинтересны.

– Ты когда в космос летал, ничего странного не заметил? – академик, как я и ожидал, пропустил мои ответы мимо ушей, целиком занятый своими мыслями.

– Да вроде нет. Вы бы хоть подсказали, о чём речь? – почесал я затылок, пытаясь понять смысл вопроса.

– Около станции никаких объектов не наблюдал? – всё так же рассеянно поинтересовался академик.

Хм-м. Был у нас один летающий объект. Димку я наблюдал, когда он чуть было в открытый космос не улетел, но рассказывать кому-то мы с ним про этот случай не будем. Его даже в бортовом журнале нет. Там всё правильно записано. Вышли во столько-то, выполнили задание и вернулись. Никаких ЧП. Всё строго по регламенту, с неукоснительным соблюдением техники безопасности.

– У нас полёт скучный получился. Ничего интересного не случалось, – достаточно уверенно ответил я, в темпе соображая, не оставили ли мы чего-то лишнего за бортом, когда в космос выходили.

Бывают в жизни всякие казусы. Те же хирурги иногда скальпели в животе забывают.

Но это не наш случай. Мы комплектность инструмента дважды проверили, как вернулись на станцию. Всё на месте было.

– Зато твои коллеги – космонавты кое-что интересное к нам на изучение доставили. Прилетела к космической станции какая-то штука и несколько часов вокруг неё кружила, пока они из майки сачок не сделали, не вышли в открытый космос и её не отловили. О, кстати, через пять минут она опять петь начнёт, – сказал академик, мельком взглянув на часы, – Пошли, посмотрим. Интересный эффект. Физически никакого шума нет, а в голове словно хрустальный перезвон слышится.

Едва поспевая за спешащим учёным я и не заметил, как мы проскочили несколько дверей и спустились в подвальное помещение.

Лаборатория выглядела специфически. Старые подвалы с арочными проходами были заставлены загадочными установками, лабораторными столами, а то и обычными слесарными верстаками. Везде лежали какие-то детали, мотки проводов, встречались и паяльники разного размера, вздымающиеся на самодельных подставках из дерева и проволоки.

– О, это для устройство для импульсного намагничивания, – вслух опознал я одну из установок, перед тем, как ткнулся в спину остановившегося академика. Сталкивался я уже с такой же бочкой, когда ремонтировал старые динамики и таскал «севшие» магниты на намагничивание. Заметно колонки тогда после несложной процедуры в громкости добавили.

– Собственно, вот наша загадка, – показал академик на один из столов, где лежала знакомая мне вещь.

– Хаксайты! – пожарной сиреной взвыло моё сознание, – В прошлой жизни нас такой же штукой и угробили.

– Электромагнитный импульс используется, как наиболее эффективное оружие против расы космических пиратов, – скучным голосом преподавателя Космической Академии отозвалась память.

Схватив в руки чёрную штуковину, больше всего напоминающую сильно вытянутую юлу, я с размаху отправил её в отверстие установки и метнулся к рубильнику, включая режим намагничивания.

Мощный ментальный удар настиг меня одновременно со щелчком включившегося реле.

– Ну что, опять отпрыгался… – успел я подумать, сползая лицом по шершавой стене и проваливаясь в спасительную темноту.

Книга закончена 15.08.2018.

P.S. Отдельную благодарность хочу высказать моим Читателям Lorimer и Strannik-ffe за оказанную ими помощь, и Писателям Ю. Москаленко и И. Митрофанову за моральную поддержку и советы.

Примечания

1

И. А. Бродский. Одиночество.

(обратно)

2

Координационный комитет по экспортному контролю, более известный как КоКом или КОКОМ (англ. Coordinating Committee for Multilateral Export Controls, CoCom) – международная организация, созданная в 1949 году для многостороннего контроля над экспортом в СССР и в другие социалистические страны.

(обратно)

3

Научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы (НИОКР) – совокупность работ, направленных на получение новых знаний и практическое применение при создании нового изделия или технологии.

(обратно)

4

Положение о Госплане СССР, утверждённое постановлением Совета Министров СССР от 9 сентября 1968 г. № 719.

(обратно)

5

Реальная встреча. Один из самых запомнившихся матчей с участием Уралмаша.

(обратно)

6

Поликремниевый затвор транзистора ускоряет время доступа в пять раз и сокращает в два раза площадь по сравнению с обычным МОП – чипом той же ёмкости. В технологии с кремниевыми затворами используется 12 шаблонов и 13 операций.

(обратно)

7

В реальной истории эти микросхемы появились в массовом производстве на пару лет позже. С экспортной маркировкой они шли в Чехословакию, Болгарию и ГДР.

(обратно)

8

Дилэй (англ, delay) или эхо (англ, echo) – звуковой эффект или соответствующее устройство, имитирующее чёткие затухающие повторы (эхо) исходного сигнала. Эффект реализуется добавлением к исходному сигналу его копии или нескольких копий, задержанных по времени.

(обратно)

9

Apple Records – звукозаписывающий лейбл, созданный группой The Beatles в 1968 году как подразделение компании Apple Corps.

(обратно)

10

ВПШ – высшая партийная школа, которая давала своим слушателям законченное высшее партийно-политическое образование.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg