«Никто кроме нас»

Никто кроме нас (fb2) - Никто кроме нас (Никто кроме нас (Шабловский) - 1) 997K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Олег Владимирович Шабловский

Олег Шабловский Никто, кроме нас

Часть 1 Граница

Глава 1

— Андрей, подъем — кто-то сильно тряс его за плечо, старательно разгоняя черное небытие сна.

Тишина казармы утонула в скрипе панцирных сеток и топоте десятков ног по скобленному дощатому полу. Виски и затылок заломило от внезапно навалившейся боли. Несколько секунд он лежал, пытаясь прийти в себя и сообразить, где находится, в голове полный сумбур, волной нахлынули воспоминания, свои и чужие, понять какие из них принадлежат его прошлой сущности, какие нынешней было сложно.

— Стоп, какой еще прошлой? — парень почувствовал, что сходит с ума.

— Где я? Кто я? — метался в гудящей, как чугунный котел, черепной коробке чужой голос.

— Андрюха, ты чего? Вставай, старшина в нарядах сгноит — над ним склонился парень лет двадцати смуглый, скуластый, с ежиком черных коротко остриженных волос, на нем голубая трикотажная майка и защитные допотопные галифе — ты чего, заболел?

— Что здесь происходит? — в поле зрения возник сивоусый крепыш лет тридцати, одетый в защитную гимнастерку без погон, с «пилой» из четырех треугольников в зеленых петлицах с эмблемой в виде двух перекрещенных винтовок, и зеленую же фуражку с синим до черноты околышем и малиновым кантом — боец Карасев, почему лежите? Вы что больны?

— Товарищ старшина — откликнулся брюнет — болен он, вроде как не в себе и бледный весь. Может, я за санинструктором сбегаю?

— Отставить санинструктора — сивоусый окинул больного подозрительным взглядом — рядовой Галиулин, возьмете с собой одного помощника и доставите бойца Карасева в медпункт.

— Слушаюсь, товарищ старшина — вытянулся Галиулин, и заорал кому-то — Саша Наливайко, давай ко мне.

На зов явился огромный детина, с огненно рыжей, коротко остриженной шевелюрой. Вдвоем они подхватили больного, помогли ему подняться и натянуть тяжеленные кирзовые сапоги, выудив их из-под табурета стоящего возле кровати. На табурете, как успел заметить Андрей, лежала аккуратно сложенная, защитного цвета униформа, явно довоенного пошива с такими же зелеными как у старшины петлицами. Отсутствие на них каких-либо знаков различия ясно говорило о том, что выше рядового в этой жизни парень еще не дослужился. Тем временем голоса в голове угомонились, боль стала постепенно отпускать и мысли обрели некоторую стройность и упорядоченность. Воспользовавшись моментом, он успел мельком обозреть нынешнее свое облачение: ничего примечательного: огромные, почти до колен черные трусы и такая же, как у всех остальных голубая, слегка растянутая майка.

— Черт возьми, где я все-таки нахожусь? — на мысленно заданный себе вопрос мысленного же ответа не последовало.

Зато он вспомнил, как сюда попал. Вспомнил ночную мокрую от дождя дорогу, матово поблескивающую в свете фар, хриплый голос Высоцкого из динамиков автомагнитолы в полутемном салоне старенького «Фольксвагена», метнувшуюся под колеса человеческую фигуру, отчаянный скрип тормозов, страшный удар, боль и мрак. Потом были туннели, яркий свет, и голос, громогласно вещающий о даруемом ему свыше втором шансе. Если бы кто рассказал, сам бы ни за что не поверил.

— Значит это и есть обещанный второй шанс? — мелькнула в голове мысль — что-то он мне все меньше и меньше нравиться. А впрочем, дареному коню в за…, тфу ты, в зубы не заглядывают, пока полностью не оклимался, надо старательно изображать больного и как следует осмотреться. А там уже решим чего делать.

Казарма она казарма и есть, в родной Советской Армии она была такой всегда. Те же ровные как по линейке поставленные ряды панцирных коек, единообразные табуреты возле них. Вместо оружейной комнаты с застывшим рядом с ней дневальным — пирамиды с оружием у стен, дощатый струганный пол, большая печь в углу не топленая очевидно по причине летнего времени, беленые стены, на которых…

— Твою мать — Карасев издал стон, с беленой стены на него смотрели все знакомые, неоднократно виденные на экране телевизора и книжных страницах лица: Буденный, Ворошилов. Вот и дедушка Ленин, куда же без него-то, а рядом с ним кто бы вы думали? Товарищ Сталин собственной персоной, уставился вдаль мудрым, проницательным взглядом.

Хотя, собственно чему он так удивляется, беспогонные гимнастерки бойцов уже сами за себя говорили довольно красноречиво. Мелькнула суматошная мысль о съемках военного фильма, на которые он вероятно попал, но Андрей тут же отогнал ее как неправдоподобную, ни соответствующего оборудования, ни режиссера ни прочей киношной братии видно не было. Да и вряд ли актеры настолько вошли в роль, что продолжают играть даже в отсутствие камеры.

Между тем погранцы (в том, что это именно они сомнений уже никаких не оставалось, униформа, неоднократно виденная в кино, узнавалась легко) вынесли «болящего» на залитый ярким утренним солнцем двор и шустро поволокли его к небольшому зданию. О его предназначении ясно говорила табличка на стене, возле входа, На прямоугольном куске фанеры черным по белому, а точнее белым по красному начертано «медпункт». Краем глаза он успел заметить пару бревенчатых зданий, утоптанную солдатскими сапогами площадку плаца, высокий флагшток с повисшим на нем алым полотнищем флага и обязательный атрибут любой погранзаставы — вышку с маячащим на ней часовым.

— Разрешите товарищ сержант? — Наливайко задом толкнул дверь, и вся троица дружно ввалилась в помещение.

— Что тут у вас? — за канцелярским столом, заваленным ворохом бумаг сидел парень немногим старше двадцати в белом халате, наброшенном поверх военной формы. На выглядывавшей из под отворота халата петлице, красовались три зеленых эмалевых треугольника, и все та же пограничная эмблемка.

— Вот больного принесли, товарищ сержант — бодро отрапортовал Галиулин — по подъему встать не смог, старшина Ковальчук приказал доставить к вам.

Андрей крякнул, когда заботливые товарищи явно переусердствовав, со всего маха плюхнули его исстрадавшийся организм на довольно жесткий топчан.

— Встать не смог говорите? Разберемся, разберемся — пропел себе под нос эскулап, поправил очки и внимательно посмотрел на больного, а затем бросил через плечо вытянувшим шеи от любопытства парням — вы свободны, ступайте в расположение.

— Слушаюсь — бойцы четко повернулись через левое плечо и скрылись за дверью.

Что-то негромко напевая, медик скрылся в смежной комнатушке, а Карасев ненадолго получил возможность остаться одному и как следует осмотреться.

Кроме уже упомянутого топчана и канцелярского стола в помещении находилось: пара деревянных табуретов, и белый шкаф, за стеклянными створками которого в образцовом порядке выстроились всевозможные банки, склянки, пузырьки и коробки. На крючках, возле двери висели большая брезентовая сумка с красным крестом, зеленая фуражка и серая солдатская шинель. Наконец взгляд наткнулся на то, что долго искал: прибитый к стене над столом отрывной календарь гласивший, что на дворе двадцатое июня, год был пропечатан шрифтом помельче и со своего места Андрей его не разглядел.

— Так, боец Карасев — на пороге, вытирая руки полотенцем, появился хозяин кабинета — на что жалуешся?

— Товарищ сержант — Андрей попытался приподняться, но повинуясь жесту медика, лег обратно на топчан и принялся вдохновенно «косить»- голова болит, кружится, и тошнит сильно.

— Так, так, интересно, интересно — пробормотал санинструктор, пощупав температуру и проверив реакцию зрачков — нигде не падал? По голове не били?

— Нет, вроде не падал.

— Угум, не падал, значит — последователь Гиппократа выглядел несколько озадаченным — ну а число, какое сегодня?

— Двадцатое июня, пятница — озвучил информацию, выданную календарем.

— Вот даже как? — брови санинструктора удивленно поднялись — ну вот, что братец, ты полежи пока здесь, а там посмотрим, что с тобой делать.

Медик поднялся с табурета, прошел к столу взял какую-то бумагу, бросил взгляд на календарь, подозрительно покосился на больного, оторвал листок и что-то насвистывая, вышел на улицу.

— Так подведем итоги — Карасев попытался спокойно просчитать ситуацию — значит, мое сознание забросило в тело советского пограничника, причем даже имя и фамилия совпадают. Странно вместе с головной болью совершенно пропало первоначальное раздвоение личности. Куда-то исчезли мысли и воспоминания моей нынешней сущности. Это хреново, дорогие товарищи. Без них будет тяжеловато.

Забавный такой юморок у этих высших сил, кем бы они ни были. Пообещать еще один шанс и забросить на советскую пограничную заставу, за день до начала войны, бр-р-р жутковато становится от этих приколов. В том, что сегодня 21 июня именно 41 года, и граница именно западная, сомневаться не приходится, законы жанра, мать их за ногу. Стоп, это, что же значит? Завтра? Выходит и ему самому и этому санинструктору, притащившим его сюда девятнадцати — двадцатилетним пацанам, и тому усатому старшине, возможно, всего-то и осталось жить, что до завтрашнего утра? Надо, что-то делать, не валяться здесь на топчане, а что-то предпринимать.

— А собственно, что я могу предпринять? — Андрей сел и обхватил голову руками — орать во все горло, что завтра война и все умрут? Потребовать отправить себя к высшему советскому руководству? Ага, отправят. Жди. В лучшем случае в ближайшую психушку как душевнобольного или вовсе в ближайший отдел НКВД как шпиона и провокатора и поди, докажи горбатый, что ты не верблюд. Это только в книжках фантастических, сказал, что ты из будущего и тебя тут же к Сталину в порученцы. А может плюнуть на все и свалить? Их ведь все равно не спасешь, что на роду написано то и сбудется, а так хоть сам живой останешься? Тьфу, какая мыслишка мерзкая. Жить хотите гражданин Карасев? Шкурку свою драгоценную спасти и душонку мелкую? А вот хрен вам уважаемый. Раз ничего другого не остается, завтра берем винтовку или чего там за мной закреплено и со всеми вместе, воевать пойдем. Заранее зная, что немцы все равно нас сомнут, рано или поздно, но, сколько сможем, продержимся, а там будь, что будет. Предупредить предков не смогу, значит, разделю их судьбу. Это они будут верить, что стоит немного продержаться и подойдут части прикрытия границы, а потом Красная Армия погонит супостата до Берлина, но я-то знаю, что этого не будет и заставы обречены, но выхода другого нет. Значит, придется драться. Благо, что и срочку в свое время оттарабанил, и в ментовке уже почитай пятнадцать лет, с оружием умею обращаться. Воевать, правда, еще не доводилось, но в заварушках со стрельбой за время работы в угро пару раз побывать довелось, так что, будем надеяться, завтра полным лохом выглядеть не буду. Правда, оружие у них другое, но, думаю, походу пьесы разберусь. Эх, Андрюша, Андрюша, как же хреново мне без твоих воспоминаний.

Дверь распахнулась и на пороге нарисовалась долговязая фигура медика.

— Ну, что товарищ боец, как самочувствие?

— Уже лучше товарищ сержант, разрешите убыть в расположение?

— Вам действительно лучше? Ну, что же тогда ступайте и доложите старшине, что на сегодня вы освобождены от работ.

— Слушаюсь — Карасев развернулся и быстро вышел на улицу.

Оказавшись на крыльце санчасти, он замешкался, озираясь и соображая, что делать дальше.

По случаю субботы на заставе вовсю кипел ПХД. Пара бойцов под бдительным надзором уже знакомого старшины активно орудовали метлами, подметая плац, третий, вооружившись кистью и ведром с известью белил стволы деревьев и выложенные кирпичом бордюры. Еще несколько человек выносили из казармы и раскладывали на просушку полосатые матрацы.

— Товарищ боец, ко мне — Андрей обернулся на окрик и увидел высокого стройного командира затянутого в ладно сидящую на нем диагоналевую гимнастерку с тремя кубиками в петлицах и большой алой звездой на рукаве. Что эти самые кубики обозначали, Карасев не имел ни малейшего представления, и чувствовал, что вот-вот попадет в очередную неприятность.

— Почему в таком виде на плацу? — грозно поинтересовалось неведомое начальство.

Только тут парень сообразил, что до сиих пор одет в форму «номер один», то есть трусы, майку и сапоги.

— Товарищ политрук — выручил вовремя оказавшийся рядом Ковальчук — боец Карасев был не здоров, в связи с чем, по подъему направлен мной в медпункт.

— Сейчас вы здоровы, товарищ Карасев?

— Здоров, товарищ политрук — вытянувшись, как можно бодрее отрапортовал Андрей.

— Хорошо, идите, одевайтесь, после завтрака прибудете в канцелярию, получите отдельное задание.

В казарме все чистилось, драилось, скоблилось и отмывалось. Любовь воинского начальства к чистоте во все времена была воистину параноидальной, а потому личный состав «шуршал» по полной программе.

А впрочем, может дело даже и не в чистоте и порядке (в идеальном состоянии, в любой нормальной воинской части, они поддерживаются ежедневно), а просто личный состав постоянно должен быть чем-то занят, иначе и быть не могло. Любимый девиз прапорщика Перетятько, старшины мотострелковой роты, в которой Карасев некогда проходил срочную службу, гласивший: «солдат без работы — потенциальный преступник», родился в армии не сегодня, и вид слоняющегося без дела бойца всегда был просто невыносим для отцов — командиров.

— Андрюха ты как? Выздоровел? — при виде вошедшего, Галиулин отставил в сторону ведро и швабру — чего с тобой было-то?

— Не знаю — пожал плечами Карасев, натягивая шаровары и мучительно соображая как же их застегнуть, привычные пуговицы отсутствовали напрочь — доктор ничего не говорит, только от работ освободил. А политрук велел одеваться, завтракать, и в канцелярию.

— Наверное, в местечко пошлет, почту отнести — к счастью, Галиулин не заметил затруднительного положения приятеля — а завтрак тебе в столовой оставили. Павлюк сначала не хотел, так мы с Саней быстро его успокоили, сказали, что старшина приказал. Ты это, если в местечко пойдешь, заскочи в лавку, возьми папирос и леденцов, ну знаешь, такие, в коробочках.

Наконец удалось нащупать сзади какой-то хлястик, и, потянув за него, затянуть злосчастные штаны. Быстро и ловко намотав портянки (спасибо товарищу Перетятько, эту науку он вбил в голову своим подчиненным намертво), натянул гимнастерку с белоснежным подворотничком, который видимо, пришил еще с вечера. Аккуратно собрал на спине складки и заправил под кожаный с однозубой пряжкой ремень. Надел на голову фуражку. Все, боец Карасев к походу готов.

— Тимур, Галиулин — заорал кто-то из активно размахивающих тряпками бойцов — где вода? Сколько ждать тебя можно?

— Иду, иду — отмахнулся скуластый — ну давай, смотри в лавку не забудь зайти.

— Хорошо зайду, куплю. Ну, я пошел.

Уже на выходе обратил внимание на большое зеркало, возле которого висела табличка требовательно призывающая: «БОЕЦ, ЗАПРАВЬСЯ». С зеркального полотна на Андрея смотрел среднего роста худощавый, но плечистый, светловолосый веснушчатый паренек лет двадцати в защитной, довоенной форме. Общее впечатление от своего нового облика Карасев нашел вполне удовлетворительным и еще раз, тщательно одернув и без того нормально сидящую гимнастерку, вышел на улицу.

Глава 2

В канцелярии он оказался довольно быстро, сразу после того, как в столовой проглотил миску остывшей пшенной каши и кружку холодного, сладкого чая, которые вручил ему недовольный, круглолицый мужик с роскошными запорожскими усами, в белом поварском колпаке на совершенно лысой голове. В единственной комнате небольшого бревенчатого домишки, нашел уже знакомого стройного командира.

— А, товарищ Карасев — политрук поднял голову, оторвавшись от чтения какого-то документа лежащего на столе — как вы себя чувствуете?

— Отлично, товарищ политрук.

— Ну, раз так, вот вам письма бойцов, пойдете в местечко отправите. На почтамте заберете корреспонденцию, предназначенную на заставу. Вот ваша увольнительная записка. Не забудьте, сегодня вечером заступаете в наряд. Сейчас девять двадцать, два часа вам на все, про все, хватит?

— Хватит товарищ политрук — заверил Андрей, хотя он понятия не имел, как идти в это самое местечко, и где искать этот самый почтамт. Однако возможность еще некоторое время побыть одному, еще на раз прокачать ситуацию, а заодно и ознакомиться с местностью, упускать было нельзя, а там уже как говориться: «язык до Киева доведет».

Прихватив небольшой сверток с письмами, вышел на улицу, миновал ворота с закрепленной над ними, вырезанной из жести красной звездой и оказался на узкой лесной дороге. Здесь сориентироваться было несложно, поскольку вела она в одну сторону, остальные тропы явно не в счет. Пройдя пару километров, свернул в придорожные кусты, уселся на мягкую, изумрудно-зеленую траву. Ветер слегка раскачивал пышные кроны деревьев, на все голоса щебетали и чирикали птицы, воздух был необычайно чистым и свежим. Разместившись поудобней, опершись спиной на толстый древесный ствол, Карасев принялся внимательно изучать содержимое накладных карманов своей гимнастерки. Первой на свет божий извлек небольшую серую книжицу со звездой на обложке.

— Так, что мы имеем: красноармейская книжка, Карасев Андрей Николаевич, рядовой — недоверчиво хмыкнул — ты посмотри, и отчество совпадает, год рождения — девятьсот двадцать второй, уроженец — город Иркутск…, сибиряк значит, призван…, в\ч номер… В общем с этим все понятно. Все ясно и понятно, кроме одного, почему именно сюда, именно в это тело? Может быть, из-за полного совпадения имен, так ведь все остальное вообще не совпадает, он и в Иркутске то бывал всего один раз и то, проездом. Что тут еще? Несколько купюр разного достоинства. Увольнительная записка вроде проясняет побольше: так, следует в местечко Кшечев, цель — отправка почтовой корреспонденции.

Судя по названию местечка, мы где-то на Украине. Хотя не факт, с Белорусскими названиями я тоже не очень-то знаком. Однако оказывается у политрука фамилия вполне себе русская — Рыбаков, вот ведь, а писали, что в комиссары только евреев брали. Врали, наверное. Вот тебе товарищ Карасев и прекрасная возможность разобраться, кто врал, а кто правду говорил, если живой конечно останешься, в чем увы совершенно никакой уверенности нет.

— Ладно, нечего рассиживаться, надо идти, а то ведь так недолго и до дезертирских настроений додуматься — Андрей с трудом отогнал от себя мрачную картину собственной гибели, думать о завтрашнем дне совершенно не хотелось, но и не думать он тоже не мог. Оставалось надеяться на лучшее.

Расстояние до селения с жутким названием Кшечев оказалось не таким уж и большим, примерно минут через пятнадцать-двадцать показались первые признаки человеческого жилья.

Яркое полуденное солнце заливало утопающие в зелени садов улочки местечка. Легкий ветерок шевелил тюлевые и полотняные занавески в открытых окнах, вяло побрехивали собаки в обывательских дворах, весело вопила играющая детвора, и хрипловатый голос патефона пел вечное танго «Утомленное солнце». Все это до боли напомнило Карасеву кадры из военных кинофильмов, кадры последних мирных дней. Мороз пробежал по коже, когда он представил, что здесь будет твориться через каких-то пятнадцать-шестнадцать часов. Кто из этих занятых своими обыденными делами или просто наслаждающихся солнцем и летом людей переживет завтрашний день? Жутко было знать обо всем, но не иметь никакой возможности, что-либо изменить в судьбе жителей этого местечка, миллионов других людей. Эта мысль давила на плечи тяжелым грузом, даже большим, чем полная неизвестность относительно своей собственной дальнейшей судьбы. Если бы только он знал, что нужно сделать для того, чтобы хоть что-то изменить.

В очередной раз, усилием воли отогнав от себя мрачные мысли (так ведь и с ума сойти недолго), Андрей решил плотно заняться поисками почтамта. Как он и предполагал, искомое здание располагалось на центральной площади местечка. Круглолицая, улыбчивая женщина, без остановки болтая на забавной смеси украинского, русского и польского языков приняла пакет и выложила на стойку несколько газет и толстую пачку писем, перетянутую пеньковым шпагатом. Настроения шутить не было совершенно. Через силу улыбнувшись в ответ, Карасев забрал почту, поблагодарил женщину и поспешил на улицу. Большой, крытый красной черепицей одноэтажный дом, над дверью которого красовалась крупная надпись — «БАКАЛЕЙНАЯ ЛАВКА», обнаружилась без особого труда. Весело брякнул колокольчик над дверью, он, слегка пригнувшись, чтобы не зацепить его головой, шагнул через порог, после яркого солнечного цвета в лавке было темновато.

— Дзень добже, пан солдат — Андрей поднял голову и застыл, встретившись взглядом с парой огромных серых глаз, их обладательница молодая, стройная как тростинка, хрупкая, светловолосая девушка мило улыбнулась — что пан желает?

— Э-э-э, здравствуйте — больше ничего сказать Карасев не мог, он стоял, и не отрываясь смотрел в лицо незнакомки, любуясь ее ясной улыбкой, слегка изогнутыми тонкими бровями, милыми ямочками на щеках.

— Пан что-то желает? — нарушая затянувшееся молчание, волшебными колокольчиками прозвенел в ушах голос девушки.

— Д-да, папиросы, пожалуйста, и эти, как их? — от нахлынувшего волнения парень никак не мог вспомнить, как называется то, что собственно ему нужно и потому просто ткнул пальцем в полочку за спиной продавца — вот эти, в коробочках.

— Монпасье? — девушка развернулась, приподнявшись на цыпочки, достала с полки круглую жестяную коробку с леденцами, заодно продемонстрировав точеную фигурку — прошу пана.

— Спасибо — наконец пришел в себя Андрей, он расплатился, взял покупки и направился к выходу. Уже около дверей развернулся — как вас зовут?

— Кристина — в глазах девушки промелькнула легкая настороженность, и даже страх — Кристина Зборовская.

— Кристина — Карасев кивнул — если у вас есть родственники где-нибудь на хуторе, в лесу, уезжайте к ним, сегодня же уезжайте. Я не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось.

Оставив перепуганную девушку обдумывать свои слова, он резко развернулся и опрометью выскочил на улицу.

— Стыдно Андрей Николаевич. Сам себя не узнаю, взрослый мужик, старший опер, огонь и воду прошел, а увидел смазливое личико и млел, стоял, как пацан сопливый- усевшись на скамью возле забора, снял фуражку, вытер пот шершавым рукавом гимнастерки, зло усмехнулся — а что ты хотел, пацан и есть, мне ведь девятнадцать лет всего, гормоны играют. Не мог удержаться и не предупредить девчонку, рыцарь твою мать. Жалко, видите ли, стало. А чего же ты мерзавец, почтальоншу-то не предупредил или ее не жалко? А вон ту тетку, что воду из колодца тащит тоже не жалко? А остальные двадцать семь миллионов как их предупредить?

По улице с громким треском проехал мотоцикл. Пропылив мимо занимающегося самобичеванием погранца, он затормозил на площади. Из коляски молодцевато выпрыгнул командир, поправил фуражку с черным околышем, одернул гимнастерку, окинув быстрым внимательным взглядом улицу, коротко сказал, что-то сидящему за рулем красноармейцу скрылся в здании почтамта.

— Не опоздать бы на заставу — Карасев поднялся, не спеша, подошел к мотоциклисту — слышь, браток. Время не подскажешь?

Боец окинул его недовольным взглядом и отрицательно покачал головой. Можно было конечно зайти на почту и посмотреть на часы, висящие над конторкой, но встречаться с веселой почтальоншей не хотелось, а время узнать надо.

— Часов нет — понимающе кивнул Андрей — а у офицера твоего есть часы?

Взгляд мотоциклиста обдал холодом, он внимательно посмотрел на надоедливого пограничника и снова отрицательно покачал головой.

— Ну, на нет и суда нет — Карасев пожал плечами и оставил в покое неразговорчивого солдата, сделал несколько шагов, отходя от мотоциклиста, и тут до него «доперло». Подгоняемый нехорошими предчувствиями он прибавил шаг, и уже поворачивая за угол, оглянулся. Командир вышел из почтамта и теперь внимательно выслушивал доклад бойца весьма красноречиво кивающего головой, вслед уходящему Карасеву.

— Сам виноват, ведь прекрасно знал, что в Рабоче — Крестьянской в это время понятия офицеров не было, только командиры. И дались тебе эти часы, придурок любознательный — шустро перебирая ногами и в буквальном смысле задним чутьем ощущая надвигающиеся неприятности, уже который раз за день бичевал себя Андрей — теперь понятен странный взгляд бойца, у них же тут шпиономания повальная, и не безосновательная надо заметить. Вот ведь идиот, сам себя подставил. Валить надо отсюда пока эти ребята не решили задержать странного погранца.

Между тем мотоциклисты быстро о чем-то посовещались, после чего красноармеец остался у машины, а командир легкой трусцой припустил вслед за подозрительным пограничником.

— Товарищ боец! — после третьего окрика притворяться глухим, и с невинным видом бегать по всему местечку уже не было никакой возможности, того и гляди появиться патруль и к преследователю подойдет помощь. Тем более, что в голове уже созрел более или менее внятный план действий.

Свернув в пустынный проулок, Карасев, наконец, соизволил «услышать» грозные, требовательные вопли и остановился, вглядываясь в приближающегося командира. Высокий, белобрысый, подтянутый парень лет 25–27 в ладно, сидящей комсоставовской гимнастерке с двумя парами «кубарей» в черных, инженерных петлицах. Настораживала некоторая неправильность в действиях мотоциклистов. По логике вещей, столкнувшись с подозрительным типом в советской военной форме и решив его задержать, нормальный советский командир взял бы в помощь вооруженного бойца, а этот пошел один и даже кобуру не расстегнул. Неужели до такой степени уверен в своих силах, что намерен взять предполагаемого диверсанта один на один, да еще и голыми руками.

Очень опрометчиво с его стороны, конечно, преследуемый им боец внешне безоружен, но если он диверсант, то вполне может иметь при себе пистолет или нож.

— Нож — от внезапной догадки Андрея бросило в пот — то-то «товарищ» так странно держит левую руку, словно старается убрать ее из поля зрения противника. Очень странный командир прямо скажем.

Все эти мысли и умозаключения промелькнули в голове Карасева стремительно, но, тем не менее, за это время преследователь подошел уже практически на расстояние вытянутой руки.

— Что с вами товарищ боец? — вкрадчиво поинтересовался он, не сводя холодного взгляда белесо — голубых глаз — совсем плохо слышите? Или у вас не со слухом, а с дисциплинкой туговато?

Вместо ответа Андрей внезапно двинул преследователя прямым в челюсть.

— Ого, а удар у Андрюши поставлен здорово — отметил про себя, глядя как не ожидавший от него такой прыти, «командир» роняет на землю нож и «уходит» в глубокий нокаут — не иначе как боксом до армии занимался, хорошо пробил, хлестко и бедра, корпус правильно подключил. Вот что значат рефлексы, намертво вбитые опытным тренером, тело само сработало.

— Стой! Ни с места! Руки вверх! — грозный окрик заставил вздрогнуть и застыть на месте.

Подняв руки, медленно обернулся. Ну, так и есть, беда не приходит одна, прямо в лицо ему смотрели дула парочки трехлинеек. О принадлежности их обладателей ясно говорили красные повязки на рукавах. Комендантский патруль, что называется: накаркал. Двое бойцов и командир, черные артиллерийские петлицы и те же пары кубарей.

— Что здесь происходит?

— Вот, диверсанта поймал, товарищ лейтенант — не опуская поднятых рук, доложил Андрей, рискнув предположить, что два кубика в петлице означают именно это звание, да и на большее в виду своей крайней молодости командир явно не тянул — зарезать меня хотел.

— А ты сам-то хлопче, кто такой будешь? — подозрительно поинтересовался стоявший по правую руку от старшего боец. Судя по возрасту, выцветшей, обмятой и подогнанной форме и тускло поблескивающему кружку «отважной» медали на груди, типичный «сверчок» — документы есть? А ну покажи. Чтой-то цей погранычник уж больно подозрительный, товарыщ лейтенант.

— Вот — Андрей осторожно достал из нагрудного кармана гимнастерки красноармейскую книжку и увольнительную записку и протянул их лейтенанту — только этого связать надо, пока не очухался, и еще…

— Разберемся — лейтенант напустил на себя важный вид — так ты с девятой? Рыбакова знаю. Подожди, так я и тебя тоже знаю, Окунев, кажется?

— Карасев, товарищ лейтенант.

— Да, точно Карасев — командир на всякий случай сверился с документом, на его румяной физиономии появилась дружеская улыбка — помнишь на окружных соревнованиях? Я у тебя тогда еще по очкам бой выиграл. Удар у тебя хороший, мощный.

— Я вас тоже узнал товарищ лейтенант — Андрей сам не верил неожиданной удаче, и хотя мог поклясться чем угодно, что командира видел первый раз в жизни, спорить с ним по понятной причине не стал — надо диверсанта связать, и там еще один с мотоциклом на площади остался, напарник его.

— Ах ты ж бисов сын — дернулся сверхсрочник — что же ты раньше то молчал?

— Подожди Кравчук — лейтенант нахмурился — ты уверен, что это диверсант?

— Так, я же слышал, как они не по-русски разговаривали — принялся вдохновенно врать Карасев — по малой нужде отошел за заборчик они меня не видели ну и болтали промеж собой. А потом заметили, и этот за мной погнался, зарезать хотел. Вон и нож валяется.

— А ну-ка — командир поднял с земли «финку» диверсанта и недоуменно пожал плечами — нож, как нож. Ничего особенного.

— Та вы на сапоги его побачте — выручил вдруг Кравчук — гвозди то квадратные. Как есть диверсант.

— Иванович — командир обернулся, к молча переминавшемуся с ноги на ногу второму бойцу патруля — тощему долговязому и лопоухому пареньку в мешковато висящей на нем новенькой гимнастерке, явному первогодку — этого связать, тщательно обыскать и не спускай с него глаз, головой отвечаешь. Кравчук, Карасев за мной.

— Смотри интеллигент, не упусти гада — качая головой, бурчал под нос Кравчук, крепко стягивая за спиной запястья задержанного. Еще раз проверив прочность узлов и уже собираясь следовать за рванувшим к площади командиром он проинструктировал молодого бойца — ты того, держи все время на мушке, если что, будет ерепенится, стреляй ему в ногу хоть что ли.

— У меня оружия нет — догнал лейтенанта Карасев — а тот мотоциклист, у него автомат, кажется.

— Ах черт, на вот — командир протянул вытащенный из кобуры диверсанта ТТ — умеешь пользоваться?

— Умею — уже на бегу, Андрей, нажав небольшую кнопочку слева возле рукояти, извлек магазин, осмотрел, загнал обратно. Передернув затвор, загнал патрон в патронник, слегка отведя курок, поставил на предохранитель. С подобными «игрушками» он имел дело еще в той прошлой жизни, очень уж они нравились тогдашней «братве». Теперь он чувствовал себя в некотором роде «в своей тарелке» — стой лейтенант, осмотреться бы надо.

— Хорошая мысль — в горячке, под воздействием бушующего в крови адреналина старший патруля вроде и не заметил фамильярности в обращении, а может и заметил да виду не подал, не до того.

Глава 3

Стянув с головы фуражку и присев на корточки, Карасев осторожно выглянул из-за угла. Мотоцикл все еще стоял возле почтамта, «липовый» красноармеец стоял опершись на коляску, из которой торчал ствол автомата, и судя по всему начинал нервничать.

— Вон он. Глянь, только аккуратнее.

— Ага, вижу. Нервничает — боевой запал артиллериста несколько поутих, и на смену пришла некоторая неуверенность. Естественно никакого опыта задержаний вооруженных диверсантов у лейтенанта не было, но как старший он должен был принять какое-то решение и теперь мучительно соображал.

— Товарыщ лейтенант — запыхавшийся Кравчук скинул с плеча винтовку — давайте я цего вражину прямо отсюда сниму. Один выстрел и все.

— Нет, живым надо. Как брать будем, пограничник? Предложения есть?

— Есть — Андрей еще раз внимательно окинул взглядом площадь — я попробую сейчас сделать крюк и его обойду и встану вон там за углом метрах в десяти за его спиной. Ближе все равно не подобраться. Оттуда подам вам знак. Вы спрячете оружие, спокойно выйдете и подойдете к нему для проверки документов, только встанете за несколько метров от мотоцикла и подзовете его к себе, в общем, постарайтесь отвлечь. Причем встанете так, чтобы ближний угол здания почтамта был у него за спиной. Разыграете эдаких простачков, держитесь естественно, проверите документы, не найдете ничего подозрительного и вроде как соберетесь уходить, это его должно немного расслабить. В это время я постараюсь подойти вплотную, а там уж как получится…

— А если он нас увидит и сразу палить начнет? — Кравчук стянул пилотку и огладил кротко остриженную голову.

— Вряд ли — Карасев усмехнулся — если бы они по каждому патрулю стреляли, они бы давно уже мертвыми диверсантами были.

— Согласен — немного поразмыслив, кивнул лейтенант — давай действуй, ждем твоего сигнала.

Легко сказать «попробую сделать крюк». Минут десять Андрей крался проулками, трижды перелазил через обывательские ограды, еле отогнал пинками привязчивую дворнягу, героически защищавшую от незаконного вторжения хозяйский двор и едва не порвавшую казенные шаровары, и напугал до икоты здоровенную тетку, некстати вышедшую на крыльцо своего дома. Перепуганная гражданка уже было открыла рот, вознамерившись издать громогласный вопль, но, увидев предостерегающе приложенный к губам ствол пистолета и страшные глаза его обладателя, сочла благоразумным промолчать и стремительно скрыться за дверью.

Наконец изрядно попотев, он вышел на исходную позицию. Переулок, в котором оказался Карасев, был образован двумя высокими, дощатыми заборами и левой глухой стеной здания почтамта. Метрах в десяти возле самого угла стоял мотоцикл, возле которого маячила затянутая в защитную гимнастерку спина диверсанта. Стянул с головы фуражку и дважды махнул, подавая знак не видимым отсюда артиллеристам. Минуты через три, он увидел, что патрульные вышли на площадь и с видом разморенных жарой, усталых людей лениво и неспешно двинулись к мотоциклу. Было заметно, что фальшивый красноармеец напрягся. Бросив внимательный взгляд вокруг, вытащил и коляски ППД, повесив его на плечо стволом вниз, шагнул навстречу приближающемуся патрулю.

Воспользовавшись тем, что противник лишен возможности контролировать переулок, Андрей покинул свое укрытие, перебежал дорогу и осторожно двинулся вперед, прижимаясь спиной сначала к доскам забора, а затем к стене почтамта. Теперь между ним и беззащитной спиной диверсанта оставался только мотоцикл, и он рванул вперед. Заметив движение слева, мотоциклист среагировал моментально, шарахнувшись в сторону, он оттолкнул стоявшего к нему ближе всех Кравчука и вскинул ППД.

Положение спас лейтенант, пинком подбивший, ствол оружия. Очередь прогрохотала над головой Карасева, но он уже повис на противнике, обеими руками вцепившись в его автомат. Выпустив оружие из рук, диверсант классическим броском через бедро шарахнул Андрея об землю. Сильный удар выбил воздух из легких, несколько секунд он лежал на спине, корчась от боли и беспомощно открывая рот, как рыба, выброшенная на берег, но продолжая крепко прижимать к себе отобранный ППД. Между тем мотоциклист локтем двинул в зубы набежавшего со спины лейтенанта и метнулся в переулок. Хлестко ударила трехлинейка, сильный толчок в спину бросил беглеца вперед, нелепо взмахнув руками, он рухнул лицом вниз.

— Кравчук, твою мать — страдальчески кривясь и шамкая разбитыми губами, простонал старший патруля — что ты наделал? Живым же надо было…

— Так ушел бы гад — оправдываясь, развел руками сверхсрочник — товарыщ лейтенант, вы же бачили, вин нас як дитын малых.

— Тренированный сволочь — Карасев, наконец, обрел возможность дышать и говорить — это же надо один троих раскидал. Как он меня.

— Товарыщ лейтенант — боец явно чувствовал себя виноватым — я побегу к Ивановичу, второго сюда притащим.

— Давай — лейтенант, морщась, махнул рукой — смотри только, не пристрели и его тоже. Пограничник, тебе с нами, наверное, надо. Показания особистам давать будешь.

— Товарищ лейтенант — Андрею вовсе «не улыбалась» перспектива общения со страшными особистами, которыми в его демократическом будущем разве что только детей не пугали — мне на заставу надо. Я же сегодня в наряд заступаю. Там же черт знает, что подумать могут, если я не появлюсь вовремя.

— Ничего, мы тебе оправдательный документ сладим. Так, граждане, товарищи, товарищи, ну-ка разойдитесь нечего здесь толпиться. Да уберите детей отсюда, я вам говорю! Вам что здесь? Цирк что ли? — вторая половина тирады была адресована собирающимся зевакам разного пола и возраста, которые как только смолкли выстрелы, высыпали из своих домов и плотной толпой обступили труп диверсанта.

Воспользовавшись тем, что старший патруля плотно увяз в «разборках» с собравшимися селянами, Карасев сунул в коляску мотоцикла автомат, немного поколебавшись бросил туда же ТТ, и перескочив через невысокую ограду «сделал ноги». Ни при каком раскладе общение с «компетентными органами» в его планы не входило. Есть шанс, что до вечера не раскачаются, а там уже такое начнется, что всем станет не до поисков сбежавшего свидетеля.

Занятый столь невеселыми мыслями он осторожно пробирался в густых зарослях обывательской смородины, когда знакомый звонкий голосок заставил застыть на месте.

— Пан солдат — перед ним стояла та самая сероглазая девушка и бакалейной лавки — пан солдат не бойтесь, это я — Кристина.

— А я и не боюсь. С чего ты, ой, то есть вы взяли?

— Я видела, как пан потихоньку сбежал с площади.

— Ну, так уж и сбежал. Просто мне очень надо идти. Тороплюсь очень — Андрей поймал себя на мысли, что краснеет и оправдывается как мальчишка.

— Да, да я понимаю, пан опаздывает — девушка, пряча улыбку, закивала головой — только вам нельзя в таком виде.

— В каком таком виде?

— Посмотрите, у вас же мундир порван.

Действительно на плече зияла солидных размеров прореха, левый рукав гимнастерки не выдержал борцовских упражнений покойного мотоциклиста и был надорван по шву.

— Прошу пана в дом. Я быстро все исправлю.

Пока Карасев разглядывал нехитрое убранство комнаты. Девушка завладела его гимнастеркой, и быстро заработала иглой, не забывая при этом болтать без умолку.

— Ой, пан такой смелый, как он бросился на того, другого солдата. А когда начали стрелять, я очень испугалась. Боялась, что пана убьют — тут девушка осеклась, щеки ее слегка порозовели, она бросила быстрый взгляд на парня и поспешила перевести разговор на другую тему — а что тот солдат он сделал что-то плохое? Почему его убили?

— Так было надо Кристина — почему-то Андрею было невыразимо приятно находиться в обществе девушки, хотелось бесконечно слушать журчание ее голоса, любоваться милым лицом.

— Да, да, я понимаю, пану нельзя говорить. А как вас зовут? Ведь это же не военная тайна?

— Андрей.

— Анджей? Очень красивое имя. Вот мундир, дырки больше нет — внезапно лицо Кристины посерьезнело — я передала дяде то, что вы сказали тогда в лавке. Он сказал, что пан прав, и мы уедем к родственникам на хутор. А еще он сказал… Завтра немцы нападут.

— Откуда он знает? — заявление девушки ошарашило.

— У нас много родственников на той стороне. Они уже давно говорили, что-то будет. А сейчас их стали угонять подальше от границы. Я знаю, что такое война. Мы с братом приехали из-под Пшемысля. Отца и маму убило немецкой бомбой. А сейчас все начинается опять. Я хотела предупредить соседей, но дядя сказал это делать нельзя. Соседи могут донести и нас арестуют — девушка всхлипнула и бросила умоляющий взгляд — прошу вас пан Анджей, пожалуйста, не говорите никому, то — что я вам рассказала.

— Хорошо, я никому ничего не скажу. Только вы уезжайте быстрее — слегка сбивчивый рассказ девушки вернул Карасева к действительности — спасибо за помощь, мне надо спешить. До свидания Кристина, берегите себя.

— Нет, это вы берегите себя Анджей. До свидания.

— Ах, черт — Андрей хлопнул себя по лбу — письма, я же их там оставил под лавкой. Мне нельзя туда возвращаться.

— Я сбегаю, принесу. Скажите только где они лежат.

— Там дом с зелеными ставнями и лавочка возле калитки тоже зеленой краской окрашена. По-моему, третий или четвертый переулок от площади.

— С зелеными ставнями? — девушка задумчиво постучала пальчиком по губам — кажется, поняла, это возле Павловских. Подождите меня здесь, я скоро вернусь.

Она убежала, оставив Карасева в почти забытом со времен давно ушедшей юности, состоянии легкой эйфории, эдакого бездумного счастья, которое не могли омрачить ни надвигающиеся грядущие события, ни связанное с ними постоянное чувство тревоги и вины перед окружающими его людьми и ощущение собственной беспомощности, от невозможности что-то изменить.

На заставу он все-таки опоздал, и предстал пред грозны очи начальства на два часа позже, чем было нужно. Выслушав доклад Андрея о происшествии в местечке, в котором он максимально свел к минимуму степень своего участия в задержании диверсантов, начальник заставы — черноусый плечистый мужик лет тридцати с совершенно седыми висками и капитанскими шпалами в петлицах, молча переглянулся с политруком.

— В комендатуре с тебя показания уже снимали? — поинтересовался Рыбаков.

— Нет. Сказали: если буду нужен, найдут. Я же только немного помог и все.

— Так говоришь, они в нашей форме были? На мотоцикле?

— Да один в форме командира, другой в форме красноармейца. Петлицы у обоих саперные. Мотоцикл у них и оружие ТТ и ППД.

— Ладно — капитан махнул рукой — иди, готовься в наряд.

— Товарищ капитан — Андрей направился было к выходу, но вдруг неожиданно сам для себя остановился, решительно отмел терзавшие его всю обратную дорогу сомнения и доложил — местные говорят, что немцы на той стороне что-то готовят. Мирное население угоняют подальше от границы. Считаю, возможна крупная провокация.

Весь остаток дня он провел как на иголках, ожидая, что вот-вот за ним придут. Но время шло никто, а контрразведка интереса к нему не проявляла. Среди пачки писем доставленных на заставу одно было адресовано лично ему. Точнее Андрею Николаевичу Карасеву, неполных двадцати лет отроду. Письмо было от мамы, из Иркутска.

Первым делом Андрей внимательно изучил обратный адрес, улицу Карла Либнехта застроенную сплошь старинными купеческими домами, несмотря на свое шапочное знакомство с этим сибирским городом он знал неплохо. Это уже радовало. Мария Дмитриевна Карасева, судя по содержанию письма, работала учительницей в одной из городских школ, много рассказывала о своей работе, об учениках. Упоминала каких-то ребят и девушек, судя по всему друзей и одноклассников Андрея, кто-то из них женился и вышел замуж, кто-то уехал учиться, кого-то из ребят призвали в армию. В конце шел привет от отца очень занятого по службе, куча поклонов от многочисленной родни, просьбы беречь себя и мягкие упреки, за то, что так редко пишет домой. Обычное письмо солдатской матери, и сам, служа срочную, получал такие пачками. Душу защемило тоской, он почувствовал себя словно виноватым перед этой тихой, доброй женщиной. Вспомнил своих стариков родителей оставшихся где-то в далеком двадцать первом веке, родной Хабаровск с его широкими красивыми улицами, тенистыми бульварами, многочисленными фонтанами и широкой лентой могучего Амура.

Усилием воли отогнал от себя эти воспоминания, заставил себя перечитать все письма найденные под подушкой, буквально по крупицам выбирая из них информацию о своем нынешнем «я».

Глава 4

Узкая лесная тропинка едва заметной лентой петляла между кустов и деревьев, и казалось, так и норовила исчезнуть в надвигающихся вечерних сумерках. Однако, мягко и упруго идущий впереди, молчаливый сержант-белорус, двигался по ней довольно уверенно, ориентируясь только по ему одному известным приметам. Следом шагал рыжий здоровяк Наливайко, внешне совершенно не чувствующий веса висевшего у него на плече тяжелого «Дегтяря» и вещмешка с запасными дисками к нему.

Замыкал шествие Карасев с ППД на груди, запасным диском в подсумке и флягой на поясном ремне. Узнав, что на заставе за ним закреплен именно этот автомат, Андрей сначала впал в тихую панику, ни устройства, ни возможностей оружия он совершенно не знал.

Единственное с чем не возникло особых затруднений так это с выемкой и вставкой дискового магазина. На выручку совершенно неожиданно пришли забитые на уровне рефлексов навыки его нынешнего тела. Отрешившись от всего и просто позволив рукам самим делать привычную работу, он на удивление быстро освоил сборку и разборку автомата, и порядок снаряжения тяжелого вместительного диска.

— Стой, кто идет? Пароль? — приглушенный голос казалось, раздался откуда-то из-под земли.

— Четыре — негромко сообщил сержант.

— Пять — отозвались в ответ.

Под густым кустом орешника оказался довольно глубокий тщательно замаскированный окоп, надежно укрывший от посторонних взглядов пару бойцов.

— Ну, что тут у вас?

— Весь день на той стороне двигатели ревели. Сейчас тихо. Часа два назад вон там, двое выходили, наш берег в бинокль разглядывали. Несколько раз патруль проходил.

Сменившиеся с наряда пограничники растворились в ночном лесу, заступившие стали размещаться в окопе «секрета». Метрах в двадцати перед их позицией под обрывистым берегом неспешно несла свои воды река. На другом берегу полого спускавшемся к реке широким песчаным пляжем, царили тишина и спокойствие.

Карасеву досталась вахта с полуночи до трех. Первые полтора часа он добросовестно пялился на противоположный берег, внимательно вслушиваясь в тишину нарушавшуюся плеском реки, криками ночных птиц и назойливым гудением комаров, вознамерившихся, во что бы то ни стало, выпить из него всю кровь до последней капли. Борьба с этими кровососами, однако, здорово бодрила и помогала бороться со сном. В конце концов, тревоги и волнения минувшего дня начали сказываться, и парень сам не заметил, как начал клевать носом. К неумолчному комариному звону внезапно стал примешиваться сначала далекий, постепенно приближающийся гул. Подняв голову, в светлеющем небе он увидел самолеты. Очень много самолетов. Волна за волной они шли на восток. Шли для того, чтобы сбросить свой смертоносный груз на головы ничего не подозревающих людей, и превратить в огненный ад мирно спящие города.

На противоположном берегу заревели моторы, вслед за воздушной, начиналась наземная фаза вторжения.

— Что это? — сержант уже давно проснулся и теперь потрясенно смотрел на проплывающие над их головами армады — провокация?

— Очнись, сержант! Какая провокация? — Андрей не выдержал, сказалось нервное напряжение прошедших суток — это война.

— Сколько же их — ошеломленно прошептал Наливайко — это, что же делается? Как же они осмелились то?

На немецком берегу между тем началось активное шевеление. Сначала появились двое. Совершенно не прячась, они вышли на песок пляжа. Один из них поднес к глазам бинокль, обозрел окрестности и не обнаружив ничего подозрительного махнул рукой. В предрассветных сумерках из кустов стали выскакивать серые фигурки солдат, волокущие надувные лодки.

— Твою мать, да сколько же их? — снова прошептал Сашка.

— Вот заладил. Сколько? Сколько? Сколько бы ни было, все наши будут — зло одернул его сержант — к бою и без приказа не стрелять. Подождем, когда пересекут государственную границу.

— Какая граница, да их же не меньше роты — Наливайко установил сошки ДП и немного суетливо принялся раскладывать боекомплект в нише окопа.

— Сержант прав — от нахлынувшего нервного возбуждения Андрея слега «подбрасывало», но он старался не подавать виду, только до боли сжал в руках автомат и покрепче уперся ногами в дно окопа, изготавливаясь к стрельбе — на середине реки их тепленькими возьмем. Им там от нас никуда не деться.

Между тем плавсредства, одно за другим стали отходить от вражеского берега. Плотно набившиеся на них солдаты дружно заработали короткими веслами. Два из них вырвались вперед и уже почти достигли советской стороны, когда сержант бросил гранату.

Столб воды и грязи, встал между лодками. Тут же ударили «ручник» и автоматы пограничников.

Крепко стиснув зубы, Андрей стрелял длинными очередями, совершенно позабыв о необходимости беречь патроны. В такт лихорадочно бьющемуся ППД в голове металась одна единственная мысль: не дать опомниться, успеть свалить как можно больше затянутых в серые мышиные мундиры фигур, которые в этот момент, даже не воспринимались как живые люди. Главное было не позволить им переправиться, иначе конец. Он даже не заметил, как опустел вместительный диск, только почувствовал, что оружие перестало биться в его руках. Несколько раз дернул затвор, злобно выругался, и схватив с бруствера запасной магазин трясущимися руками принялся вставлять его в автомат.

Совершенно неожиданно встретив отчаянное сопротивление, немцы, тем не менее, довольно быстро опомнились. На лодках засверкали вспышки автоматных и винтовочных выстрелов. С правого берега ударил пулемет, пока безуспешно пытаясь нащупать пограничников. Однако первые потери от кинжального огня русских оказались достаточно велики, и в случае продолжения переправы обещали быть еще большими.

Командовавший ротой обер-лейтенант отдал приказ отступить. Его солдаты должны были, продвинувшись вглубь советской территории, взаимодействуя с наступающими на соседних участках другими подразделениями разведбатальона 299 пехотной дивизии вермахта, блокировать и уничтожить 9-ю погранзаставу и максимум через 40 минут после начала наступления выйти в местечко Кшечев. А если дело пойдет так и дальше, то задачу выполнять будет просто некем.

Сначала надо было подавить эту проклятую огневую точку, которая грозила спутать все планы.

Яростно огрызаясь ответным огнем, лодки попятились. К заполошно бьющему с немецкого берега пулемету присоединились еще два, и похоже, сообща им удалось нащупать «секрет» пограничников.

— Твою мать — наконец справившись с магазином, Карасев одной очередью срезал двоих на ближайшей лодке и едва успел нырнуть на дно окопа — слышь, командир, что делать то будем? Долго мы так не продержимся. А сейчас они еще и минометами долбанут, вообще с землей смешают.

— К своим пробиваться надо, ракета уже была. — сплюнув скрипящий на зубах песок, прохрипел сержант — бери пулемет.

Оглянувшись на позицию пулеметчика, понял все без слов. Наливайко навалился на бруствер, уткнувшись в землю коротко стриженной, огненно — рыжей головой. Андрей осторожно опустил тяжелое, безжизненное тело товарища на дно окопа, затем, устроившись поудобнее, упер в плечо приклад ДП.

Видя, что стрельба с советского берега прекратилась, фашисты, вообразив, что зловредная огневая точка подавлена, снова высыпали на открытое место, готовя вторую попытку переправы. Пара очередей быстро убедила их в обратном, заставив отступить под прикрытие деревьев и кустарников. На белом песке песчаной косы остались лежать три или четыре неподвижных тела. Диск пулемета опустел, а над головами пограничников вновь засвистели пули.

— Уходи — старший наряда попытался выглянуть, и тут же поспешив нырнуть за бруствер, ошалело ощупывая голову, с которой шальная пуля сорвала фуражку — я прикрою. Капитану доложишь, что противник численностью до роты переправляется на нашем участке и вероятно попытается обойти заставу.

— Не командир — сидя на дне окопа, ударом ладони Андрей установил на место полный магазин и упрямо покачал головой — вместе уйдем. Ты первый, я прикрываю, потом ты прикрываешь, я выхожу. Авось да получится.

Бросив внимательный взгляд на подчиненного, после некоторого колебания сержант кивнул, и ужом выскользнув из укрытия, стремительно перекатился в сторону.

Несколькими короткими очередями Карасев прикрыл его отступление, тут же вызвав на себя шквал огня с правого берега, поспешил нырнуть вниз. Быстро проверил карманы погибшего Наливайко, вытащил документы, пальцы нащупали небольшой сверток. Слипшиеся леденцы, те самые монпасье, еще вчера купленные в местечке и заботливо завернутые в тетрадный листок. Внезапно комок подкатил к горлу. Он аккуратно уложил конфеты обратно и провел ладонью по окровавленному лицу, навсегда закрывая мертвые глаза девятнадцатилетнего мальчишки. Одного из тех, многих, кому было не суждено вернуться с этой войны.

Затем дождался когда наверху затрещал ППД сержанта, и подхватив оружие выскользнул из окопа, стараясь как можно крепче прижаться к спасительной земле. Не надеясь на своих пулеметчиков, немецкий обер — лейтенант, очевидно, решил больше не рисковать своими солдатами в затянувшейся дуэли с русским «секретом», и привел более веские аргументы в свою пользу. Воздух наполнился пронзительным воем, а затем землю сотрясли глухие удары, вздымающие вверх фонтаны воды, и песка. С противным свистом осколки стригли воздух, ломали кусты, срезали ветви и хищно вгрызались в беззащитные тела деревьев. К счастью минометный обстрел велся уже по опустевшей позиции, а остатки пограничного наряда, пригибаясь, уходили знакомой тропинкой к заставе, туда, откуда с каждым шагом все отчетливее доносился грохот канонады, заглушающий трескотню пулеметных и винтовочных выстрелов.

Глава 5

На заставе было жарко, причем во всех смыслах. В ожидании завершения обходного маневра немцы обрушили на нее массированный артиллерийский и минометный огонь. За считанные минуты, все постройки просто перестали существовать. Горело все, что могло и не могло гореть. Еще вчера так старательно посыпаемые песком дорожки, изрыты воронками, усыпаны кусками битого стекла, и обломками, беленые стволы лип и тополей исковерканы и измочалены, завалившаяся набок наблюдательная вышка жарко пылала и только жестяная звезда неприступно алела над чудом уцелевшими воротами.

Однако, несмотря на все усилия противника потери среди пограничников были пока не велики. Еще в два часа ночи весь личный состав был приведен в боевую готовность и занял позиции в траншеях и блокгаузах. Сунувшаяся было, разведка немцев крепко получила по зубам и шустро откатилась назад.

Изрядно запыхавшиеся Карасев и сержант буквально свалились на головы своим товарищам и были тут же направлены в штабной блиндаж.

— А, Олексич, Карасев, докладывайте — черноусый командир был чуть мрачнее обычного.

— Товарищ капитан — сержант вытянулся по стойке смирно — на вверенном мне участке государственной границы противник силами до роты пехоты пытался форсировать реку. Действиями наряда первая попытка переправы сорвана, потери немцев до тридцати человек. Были обстреляны из пулеметов и минометов, после чего мною принято решение об отходе в расположение заставы. Наши потери — убит боец Наливайко.

— Подойдите сюда сержант — капитан ткнул карандашом в расстеленную на столе карту — укажите место переправы.

— Вот здесь товарищ капитан. В районе песчаной косы.

— Хорошо можете идти — начальник заставы повернулся к стоявшему за его спиной политруку — ты понял Семен. Обойти хотят сволочи…

Дальнейшего разговора Карасев не слышал потому, что вслед за Олексичем выскочил из блиндажа. Через пять минут, расположившись с пулеметом в стрелковой ячейке окопа, Андрей с тревогой прислушивался к постепенно утихающему грохоту обстрела. Ничего хорошего наступившая тишина не сулила.

— Застава к бою — над рощицей со стороны границы в небо взмыла красная ракета.

Фырча двигателем, на опушку выскочила небольшая четырехколесная бронемашина, сопровождаемая цепями пехотинцев в ставших уже ненавистными глубоких касках и мышиного цвета мундирах.

Пристроив к плечу приклад ДП в прорезь прицела, Андрей наблюдал за стремительно увеличивающимися силуэтами врагов.

Первый выстрел прозвучал неожиданно, и в тот же момент напряженная тишина утонула в грохоте стрельбы. Басовито такали «максимы», хлесткими плетками хлопали «мосинки», безумолчно трещали дегтяревские творения. Вражеская пехота, словно наткнувшись на невидимую стену, залегла и попыталась продвинуться вперед короткими перебежками, но вскоре совсем остановилась и стала отползать назад. Поддерживающий атаку броневик некоторое время двигаться вперед, неуклюже переваливаясь на кочках и воронках, и ведя интенсивный огонь из малокалиберной автоматической пушки. В жуткую симфонию боя вклинился рев двигателя и лязгающий грохот немецких МГ, свист пуль режущих воздух над головой.

Когда до советских позиций оставалось метров сто — стопятьдесят и бронемашина оставшаяся без пехотного прикрытия остановилась, через бруствер окопа перемахнул какой-то боец и ловко пополз ей навстречу.

Вот он, приподнялся, махнул рукой и перед носом машины вырос взрыв. Смельчак тут же упал навзничь, очевидно убитый или тяжело раненый, но и его бронированный противник взвыл двигателем, и беспомощно завалившись в воронку, зачадил густым черным дымом.

Карасев поймал на мушку солдата пытающегося почему-то именно через верх выбраться из горящей машины. Пулемет послушно затрясся в его руках и то, что секунду назад было живым человеком, неподвижной куклой повисло на броне. Атака сорвалась окончательно.

На позиции пограничников вновь обрушился шквал из огня и стали. Немецкая артиллерия бесчинствовала минут двадцать — тридцать. Затем, из-за леса вынырнули два, одномоторных самолета. Названия их Андрей не знал, в этих делах он не очень хорошо разбирался, фанатом — «железячником» никогда не был, другие интересы были в жизни. Так, что-то где-то читал, что-то где-то слышал, да еще пару раз пытался играть в какую-то стратежку, которую, балбесы — подчиненные украдкой загрузили в служебный комп. Однако в том, что пилоты сидящие за штурвалами остроносых машин питают по отношению к пограничникам самые недружественные чувства, сомнений никаких не было. Пройдя над горящей заставой на бреющем полете и продемонстрировав кресты на плоскостях крыльев, самолеты для начала причесали ее защитников огнем из пушек. Затем резко взмыв вверх, и заложив крутой вираж, спикировали на окопы. Откуда-то из-под фюзеляжей сорвались черные капли бомб, и казалось, каждая из них, летит именно в его окоп, чтобы разорвать, разнести в клочья, убить все живое. Режущий слух и душу свист заставлял сердце сжиматься в комок, а тело искать укрытие на дне траншеи.

Вздрогнула еще недавно казавшаяся такой надежной земная твердь, несколько комьев глины довольно ощутимо приложили по сгорбленной спине, заставив болезненно вздрогнуть. Хотя, пожалуй, этим и ограничился весь ущерб, который лично Карасеву нанесли хваленые асы Геринга.

Избавившись от своего смертоносного груза, летчики еще раз прошлись напоследок пушками и пулеметами по позициям несговорчивых русских и наконец, убрались восвояси.

Казалось, после обстрела и авианалета, на изрытой воронками и полузасыпанной землей линии траншей, не должно было оставаться ничего живого, однако стоило немецкой пехоте подняться, ее снова ждал «теплый» прием. Вторая атака провалилась почти также бесславно, как и первая. Огорченные подобным не гостеприимным к себе отношением немцы вновь обрушили на пограничников артиллерийский и минометный огонь, продолжавшийся на этот раз не меньше часа, правда, с небольшими передышками, а затем угомонились и на некоторое время затихли.

— Андрюха, ты живой? — в ячейку Карасева пробрался неугомонный Галиулин, казалось ничуть не изменившийся, только черты грязного, закопченного лица слегка осунулись и заострились. Выглядел он устало, однако возбужден парень был до крайности. Он, в общем — то молчуном и раньше не был, а сейчас и вовсе болтал без остановки — как мы им всыпали. Саврасова жалко, вот кто герой настоящий. Это же он броневик подбил. Ребята потом лазили к нему, говорят всю грудину крупнокалиберными разворотило. А Саня где? Он с вами пришел?

— Нету Сани — Андрей стянул фуражку и вытер рукавом грязное, потное лицо — убили, еще там, на берегу.

— Эх — Тимур опустил голову — как же так?

— Прямо в голову пуля попала. Там и оставили. Даже похоронить толком не смогли.

— Жалко Сашку. Как же мамке то его сказать?

— Жалко — кивнул Карасев — сегодня много хороших ребят полегло. А сколько еще поляжет? Думаешь, немцы притихли, значит, все закончилось?

— А то, конечно. Наверное, обратно за границу сейчас драпают. А если даже и не драпают, ничего. Скоро наши с отряда подойдут, а потом и армия ударит. Говорят, нам на помощь целая дивизия выдвигается. Да мы им такую трепку зададим, до самого Берлина дойдем. И за Сашку с них спросим, и за других ребят. Вот посмотришь, неделька — две и войне конец. Должны же они где-то быть: и самолеты наши, и танки.

— Поживем, увидим — лаконично заметил Андрей, совершенно не разделявший надежд приятеля — думаю, мы еще сегодня повоюем. Однако время уже давно заполдень, пожрать бы не мешало.

— Точно — поддержал его Тимур — есть охота. Пойду, попробую Павлюка найти.

— Давай, если, что про меня не забудь — дождавшись ухода товарища, Карасев привалился спиной к стенке окопа и устало закрыл глаза. Как-то резко навалилась тупая усталость. Не хотелось даже думать о том, что ждет и его самого и окружающих его знакомых и незнакомых людей. Какая судьба их ожидает? Кому суждено дожить до вечера?

Сколько продолжалось затишье, он не знал. Галиулин с обедом, так и не появились, зато снова зашевелились «истинные арийцы».

Увы, за границу они драпать не стали, о чем весьма громогласно заявили, вновь устроив минометный обстрел. На сей раз, противник сменил тактику. Под прикрытием своих минометчиков и присоединившихся к ним пулеметов немцы, вместо того — чтобы переть цепями в полный рост, разбившись на небольшие группы, короткими перебежками, припадая к земле и укрываясь в складках местности, атаковали заставу одновременно со всех сторон.

Медленно тянулись минуты, наполненные выстрелами, свистом пуль и воем мин, грохотом разрывов. Полуоглохший, потерявший счет времени Карасев, словно выпал из окружающей действительности. Весь мир сузился для него до узкой щели целика, в которую он старательно ловил перебегающие и падающие фигурки врагов. Атаки и артналеты сделали свое черное дело и новый штурм, сильно поредевшие защитники встретили довольно жидким огнем. Справа и слева дело дошло до гранатных разрывов, и казалось, непокорной застава обречена. Вот уже и Карасев, отставив бесполезный пулемет, ствол которого казалось вот-вот раскалится до красна, швырнул через бруствер одну за другой пару гранат, а затем, вскинув ППД, выстрелил не целясь, в скатившегося в траншею в нескольких шагах от него, немецкого солдата. Ошалевший от близких разрывов и разгоряченный боем, тот даже не успел поднять оружие, когда короткая очередь ударила его в грудь. Сзади послышался шорох осыпающейся земли и Андрей развернулся как раз, вовремя, чтобы подставить свой автомат под удар приклада второго противника. Резким движением, отбросив в сторону карабин, он торцом автоматного диска, что было сил, двинул в оскаленную физиономию врага, а когда тот отшатнулся, добил его выстрелом в упор.

Разгоряченный схваткой Карасев не заметил, когда в затихающую страшную какофонию боя казалось, кто-то вздохнул новые силы.

— А-а-а-а — сначала глухо и все ближе и ближе, словно грозный морской прибой нахлынул на разбитую позицию. Легко узнаваемые и ставшие вдруг такими родными «голоса» «мосинок» и СВТ, деловито-басовитый «разговор» «максимов», перекрыли звуки рукопашной.

Над головой, одним махом перескочив окоп, один за другим, промелькнули несколько бойцов с трехлинейками наперевес.

— Жив курилка? — в ячейку ловко спрыгнул молодой парень в защитной гимнастерке с малиновыми стрелковыми петлицами и новенькой, зеленой каске, и тут же принялся деловито пристраивать сошки ручного пулемета на полуразрушенном бруствере.

Внезапной и стремительной атакой 2-й батальон 306-го полка 62-й стрелковой дивизии отбросил блокировавших заставу немцев.

— Живой, не ранен? — из-за поворота траншеи вышел старшина заставы. Обычно идеально чистая и подогнанная гимнастерка изорвана голова под фуражкой, перевязана окровавленным бинтом.

Внимательно посмотрел на устало скорчившуюся на дне окопа фигуру Карасева, распорядился — давай на КП, там всех живых собираем. Оружие не забудь.

Тяжело поднявшись, закинув на плечо автомат, Андрей поковылял в указанном направлении, как на трость, опираясь на ДП.

Возле штабного блиндажа собрались чуть больше полутора десятка человек, все, что осталось от шестидесяти двух бойцов 9-й пограничной заставы 90-го Владимир-Волынского погранотряда.

В окоп спустился Рыбаков и неизвестный стрелковый старлей.

— Становись — скомандовал старшина, и шагнув к подошедшим командирам, четко доложил — товарищ политрук личный состав 9-й погранзаставы в количестве семнадцати человек построен.

— Это все? — пехотный командир, повернулся к Рыбакову — здорово вам досталось.

— Нет, еще двенадцать тяжелых в блокгаузе — политрук, окинул внимательным взглядом перемазанных землей и кровью, оборванных и в большинстве своем перевязанных подчиненных — вольно товарищи. Мы не пропустили фашистскую сволочь на нашу Советскую землю, смогли продержаться до подхода частей Красной Армии. Застава поставленную задачу выполнила. Спасибо вам товарищи и вечная память павшим…

Еще в той, прошлой жизни, Андрея всегда дико коробили напыщенные речи разного рода «рукамиводителей», строивших из себя мудрых отцов-командиров и считавших нужным выступить с напутственным словом по поводу и без. Слова политрука странно цепляли за душу, наполняли сердце гордостью за содеянное вот этими, в большинстве своем зелеными юнцами, и им самим, бывшим старшим оперуполномоченным Андреем Карасевым, уроженцем циничного, расчетливо — корыстного двадцать первого века. Или, дело было в том, что в кои-то веки, впервые на его памяти такие, может быть громкие фразы, произносил командир, который плечом к плечу со своими бойцами рисковал жизнью под обстрелом, дрался в рукопашной, отражая атаки врага, а значит, имел полное право их произносить? Кто знает?

Глубокомысленные размышления нарушила отданная Ковальчуком команда: «разойдись», жидкий строй пограничников распался. Отойдя пару шагов в сторону, Андрей уселся на краю воронки, рядом с плюхнувшимся на «пятую точку» Галиулиным, и с наслаждением вытянул ноги.

— Как думаешь Андрюха — приятель был непривычно мрачен — все уже закончилось?

— Нет, думаю, только начинается.

— Да, кстати, обеда не будет, и ужина тоже — после недолгого молчания, ни с того, ни с сего заявил Тимур — складской блиндаж миной накрыло. Про столовку я вообще молчу, одни угольки остались. Павлюка ранило, теперь будем голодными сидеть. Может у пехотских удастся чем-нибудь разжиться?

— Надо у фрицев дохлых, в ранцах поискать.

— Каких таких фрицев? Это ты про немцев, что ли? Ты че Андрюха, это же мародерство называется.

— Не мародерство, а сбор трофеев — Карасев поднялся — пошли, а то пехота все растащит.

— Ну, не знаю — Галиулин все еще сомневался, но голод оказался сильнее и в конце концов он махнул рукой — а, пошли.

На чужие трофеи Андрей не претендовал, но имущество лично им уничтоженных в рукопашной схватке врагов, счел законной добычей, а посему поспешил вернуться на свою позицию. В окопе было пусто и тихо, пехотинец — пулеметчик уже куда-то исчез и только два убитых немца «украшали собой» окружающий пейзаж. Специфика милицейской службы давно уже приучила его к виду безжизненных человеческих тел в различной степени сохранности и комплектности, поэтому, отбросив в сторону ненужные переживания и эмоции, он принялся вдумчиво и тщательно собирать «хабар».

Для начала — оружие, вопреки тщательно культивируемому в будущем советским, а потом и российским телевидением и кинематографом образу «фашиста с автоматом», оба покойника при жизни были вооружены карабинами. При ближайшем рассмотрении немецкий карабин большого впечатления не произвел. Внешне чем-то схож с отечественной «старушкой» — трехлинейкой. Принцип действия тот — же. Может, и были какие-то различия, неискушенный взгляд Карасева их не обнаружил. Необходимости присваивать себе сии «карамультуки» он совершенно не почувствовал, а посему, решив попозже сдать старшине, аккуратно прислонил их к стенке траншеи и занялся непосредственно владельцами «стволов».

Ремни снаряжения и висящие на них подсумки с патронами бросил рядом с карабинами. Два длинных широких штыка заинтересовали несколько больше. Рассудив, что лишний нож в хозяйстве не помеха, один он повесил на пояс, туда же пристроил саперную лопатку в чехле. Ножны со вторым штыком и гранату-колотушку на длинной рукоятке запихал в пустой вещмешок из-под пулеметных дисков. В него же отправились: пара упаковок с полевыми рационами, котелок, термос, «мыльно-рыльные» принадлежности, плащ-палатки и еще кое-какая мелочевка вроде фонарика, зажигалки и прочего весьма полезного в быту. Никаких угрызений совести от беззастенчивого ограбления покойников Андрей не ощущал. Все его нехитрое солдатское имущество фрицы сожгли вместе с казармой, и кто как не они должны были теперь возмещать нанесенный ущерб.

— Товарищ боец, что здесь происходит? Мародерством занимаемся? — на краю окопа возникла невысокая щуплая фигура в синих командирских галифе, зеленой гимнастерке и фуражке с малиновым околышем. Чин новый персонаж имел невысокий, о чем явственно говорили два кубика в петлице, зато алая звезда, вышитая на рукаве гимнастерки просто-таки кричала о его принадлежности к племени политработников.

— Вот, трофеи собираю, товарищ младший политрук — вид этого юнца, изо всех сил старающегося что-то из себя изобразить, вызвал у Карасева невольную улыбку.

— Сбором трофеев должна заниматься специальная команда. А ты мародерствуешь. Под трибунал захотел? — тщетно стараясь придать себе грозный вид, возопило пехотное начальство, на которое улыбка бойца подействовала как красная тряпка на быка.

Настроение и без того не блестящее сразу испортилось окончательно, и все из-за какого — то молокососа, некстати возомнившего себя столпом законности и порядка.

— А не пошел бы ты… — спокойно глядя в глаза, четко и раздельно выговаривая слова, предложил Карасев.

— Ах ты… Да я… — обалдевший от столь вопиющего нарушения дисциплины младший политрук сначала даже не мог подобрать слова.

Цвет его пылающего праведным гневом лица уже ничем не отличался от околыша фуражки. Спрыгнув в траншею, он изрядно повозившись извлек из еще, по-видимому, новенькой, и достаточно жесткой кобуры, ТТ, и размахивая им перед носом Андрея, фальцетом завопил — да я, сука, тебя прям здесь, сейчас без суда и следствия грохну, как позорящего гордое звание бойца Красной Армии…

— Отставить — рявкнул кто-то над ухом поставленным командным голосом.

В окоп, не спеша, спустились пехотный комбат и Рыбаков.

— Товарищ старший лейтенант — продолжал бушевать худосочный «поборник справедливости» — этот… Он мародерством тут занимался… Позорил звание….

— Ну, во-первых, товарищ младший политрук — вмешался в разговор Рыбаков — товарищ не мародерствовал, а собирал трофейное имущество и продовольствие по моему приказу. А во-вторых: позорить звание бойца РККА он никак не может, поскольку является бойцом погранвойск НКВД. А звание советского пограничника в сегодняшнем бою он оправдал в полной мере.

Повинуясь приказу своего командира батальона, ретивый политрук, физиономия которого стала еще пунцовей от негодования, наконец заткнулся, спрятал пистолет и удалился, бросая на своего обидчика свирепые взгляды.

— Товарищ боец — Рыбаков повернулся к Карасеву — идите, разыщите сержанта Олексича, поступаете в его распоряжение.

— Есть — невозмутимо подхватив «сидор» со своим новым имуществом и собрав оружие, Андрей отправился выполнять приказание. Первым делом он разыскал старшину заставы, и не обращая внимания на его недовольное ворчание всучил ему карабины, патронташи, а заодно и солдатские книжки убитых немцев.

Сержанта он нашел довольно быстро, в соседнем уцелевшем блиндаже, Совместно с Галиулиным активно работая ложками, они сосредоточенно и планомерно уничтожали немецкие сухие пайки.

— Садись, ешь — кивнул Олексич, пододвигая к нему консервы и упаковку галет — только быстрее. Идти надо, у нас задание.

Не вдаваясь в подробности, и не заставляя себя долго упрашивать, он штыком раскурочил жестяную банку и впервые со вчерашнего вечера приступил к приему пищи.

Завтрако-обедо-ужин, как парень про себя окрестил это приятное, а самое главное полезное мероприятие, как и все хорошее, закончился слишком быстро. Уже через пятнадцать минут небольшой отряд вышел за ворота со звездой, единственное, что осталось от заставы, и миновав позиции занимаемые стрелками, по лесной тропинке зашагал на восток.

Глава 6

Залитый последними, румяными лучами закатного солнца Кшечев, выглядел сонным и мирным. Как будто и не звучали совсем недавно в какой-нибудь паре километрах от него выстрелы и взрывы, не умирали люди. Ночь стремительно входила в свои права. Улочки местечка были тихи и безлюдны, кое-где в окнах робко затеплились огоньки, но большинство домов, стояли темны и безмолвны. Тишину летнего вечера нарушал лишь тоскливый вой собаки, очевидно в спешке забытой бежавшими от ужасов войны хозяевами, да где-то на востоке, словно далекий, летний гром гремела канонада.

Стремительно перескочив пустынную улицу, Галиулин осторожно выглянул из-за ограды, бросил внимательный взгляд по сторонам и махнул рукой, подзывая к себе товарищей. Раздался топот двух пар солдатских сапог и вот уже Карасев с Олексичем плюхнулись рядом с ним в придорожную пыль.

— Вроде никого — вытирая пот со лба, заметил Тимур.

— Ага, пока тихо — кивнул сержант — значит, так, наши дальнейшие действия: вон в том доме, видите, где окошко светится, живет здешний председатель. Сейчас идем к нему, надо выяснить обстановку. А дальше видно будет. Вопросы есть?

— Нет — дружно замотали головами бойцы.

— Ну, тогда пошли — сержант поднялся — я первый, Карасев замыкающий.

До нужной хаты добрались быстро и без приключений. На легкий стук и звонкий собачий лай открылась дверь, и на пороге показался высокий, слегка сутуловатый силуэт.

— Кто здесь? — мужчина, щурясь, принялся всматриваться в темноту, подсвечивая себе керосиновой лампой.

— Свои, Пахом Сидорыч — отозвался сержант — Олексич с 9й заставы.

— А, Богдан, ты, что ли. Ну, проходите в хату ребята — хозяин слегка посторонился, пропуская пограничников.

Внутри жилище оказалось очень чистым и ухоженным, хотя обстановка особой роскошью, по мнению избалованного бытовыми ухищрениями 21го века Карасева, не поражала, на самом деле по здешним меркам дом был довольно зажиточным. Из мебели наличествовала железная кровать у стены, большой сундук, да колченогий, резной буфет. Возле дощатого стола покрытого чистой скатертью, стояло несколько неказистых, по всей видимости, самодельных табуретов.

У печи в углу хлопотала круглолицая молодая женщина, в которой Андрей с легким удивлением узнал здешнюю почтальоншу.

— Присаживайтесь хлопцы — радушно предложила она — сейчас на стол накрою. Ой, какие вы все измученные, видно несладко пришлось сегодня?

— Ну, чего раскудахталась. Досталось хлопцам конечно, на то она и война — цыкнул на жену председатель — ну рассказывайте, как там?

— Да, что рассказывать то — махнул рукой Олексич — заставу удержали, спасибо стрелкам, немцев за речку выбили, теперь подкреплений ждать будем. У вас-то как? Все тихо?

— Были здесь немцы — нахмурился Пахом Сидорович — в аккурат около полудня, по всему видать разведка. Человек десять, все пешие. Пришли тишком, огляделись, может также бы и ушли, да Пашка участковый наш, на свою беду на них наскочил. У своей зазнобы на хуторе видать ночевал, да понесла его нелегкая в местечко, в аккурат на них и вышел. Ему бы дураку бежать сразу, а он за пистолетик схватился, ну его первой же очередью и…

Мужик опустил голову, немного помолчал, а потом словно оправдываясь, продолжил:

— я и не знал ничего, мальцы соседские рассказали. А кабы и знал, у нас на все местечко мой наган, да у комсомолии нашей две винтовки на троих. Как со стороны границы пальба то поднялась, только ту комсомолию и видели, погрузились на телегу и уехали куда-то, воевать. Хоть бы меня в известность поставили, стервецы. В общем, ушли немцы и больше пока не появлялись.

— И не появятся — подал голос Галиулин — мы им здорово наподдали, бежали от нас, только пятки сверкали.

— Экий молодец — председатель извлек из кармана пиджака пачку папирос, извлек заскорузлыми, корявыми пальцами одну, чиркнул спичкой и с видимым наслаждением затянулся — только если вы их за границу выбили, что же тогда гремит? Весь день бой шел в трех километрах на восток в районе УРа. Сейчас вроде там стихло, дальше передвинулось.

— Ну-у — не очень уверенно протянул все еще не желающий сдаваться Тимур — наверное, какая-то часть прорвалась, наши ее окружили и сейчас добивают.

— Отстань от ребят, старый, дай им поесть спокойно — женщина поставила на стол миски с соленым салом, отварной картошкой и зеленью — ешьте, хлопчики ешьте. Потом наговоритесь.

Слушая рассказ Пахома Сидоровича, Карасев пытался тщательно проанализировать ситуацию. Их группа получила задание установить связь с другими частями Красной Армии. Однако вероятней всего никаких других частей поблизости не было и в помине. По всей видимости, это не наши добивают окруженного врага в нескольких километрах к востоку отсюда, а совсем наоборот, остатки пограничников и выручивший их стрелковый батальон находятся в тылу наступающих немецких войск. И совсем скоро опомнившиеся после дневного поражения фашисты, подтянут свежие силы и утром обрушатся на них со всех сторон. Что будет дальше нетрудно догадаться. Сегодня им сказочно повезло. Но сколько будет продолжаться это везение? Вряд ли слишком долго.

Судя по мрачному лицу Олексича, сержант придерживался того же мнения.

Внезапно тихий покой спящего местечка нарушил истошный собачий лай, треск мотоциклетных, и рев автомобильных двигателей.

— Немцы — Андрей подскочил как ужаленный.

Бросившийся к окну председатель, осторожно подняв полотняную занавеску, выглянул, лицо его приняло озабоченное выражение:

— Так хлопчики, давайте живо через огород. Они со стороны Сокаля вошли. Давайте, давайте поторапливайтесь.

Перед тем как последним соскользнуть с крыльца в спасительный мрак сада, Карасев обернулся:

— Пахом Сидорыч, тебе тоже уходить надо. Немцы узнают, что председателем был — убьют. Завтра же свои односельчане и сдадут.

— А — махнул рукой мужик — двум смертям не бывать. Удачи парень.

— Удачи — эхом отозвался Андрей и словно в реку нырнул в темноту.

Оккупанты между тем принялись по-хозяйски устраиваться в местечке. По домам побежали денщики, подыскивая жилье получше, для господ офицеров. Где-то отчаянно защищая хозяйское добро, яростным лаем залилась собака, щелкнул выстрел и лай сменился жалобным взвизгом.

Буквально в двух шагах от зарослей смородины, в которых нашли убежище, пограничники остановились два мотоцикла. С одного из них слез солдат, справил нужду, шумно с облегчением вздохнул, запрыгнул обратно в коляску, и с громким треском машины рванули к дороге ведущей на заставу.

— Сволочь фашистская — шепотом выругался Галиулин еще бы чуть-чуть и на меня…

— Тихо — сержант прижал голову бойца к земле.

Совсем рядом раздался недружный топот множества ног. Не меньше роты немцев, выйдя из-за поворота улицы, прошагало следом за мотоциклистами.

— Что делать будем командир? — Карасев проводил ненавидящим взглядом удаляющуюся колонну — я так понял эти пошли оборону занимать со стороны заставы, и нам обратную дорогу заодно перекроют.

— Не страшно, тут тропа есть, прямиком через лес — пробормотал Олексич — только я вот, что думаю: не годится нам с пустыми руками к своим возвращаться. Языка брать надо.

— Ну, и где мы его брать будем? — Тимур выплюнул солидный клок травы и недовольно покосился на сержанта.

— С этим-то как раз проблем нет, вон их полная деревня ходит, что называется, выбирай на вкус. Дело за малым, взять и унести — хмыкнул Андрей и тут же звук шагов заставил его насторожится и пристально всмотреться в темноту — внимание, вижу объект, справа из переулка движется прямо к нам.

Как на грех в этот момент из-за тучи выползла луна и осветила появившихся в конце улицы двух немецких солдат. Увлеченно о чем-то болтая и смеясь, они не спеша топали в сторону залегших в кустах за невысокой оградой пограничников. Настроение у фрицев по всей видимости было приподнятым. Ну, еще бы, пока война для них была только недолгой автомобильной прогулкой по пыльным дорогам богатой и цветущей Украины, впереди ждали подвиги, слава и богатство, обещанные мудрым фюрером. В возможность своей смерти не верилось, о чужих смертях не думалось, вокруг была только тихая, теплая ночь, напоенная запахами лета и плевать на то, что будет завтра. И пусть завтра ждал бой, да какой там бой, всего-то и делов, что раздавить горстку диких «Иванов», которые не успели удрать на восток вместе с остальными и теперь не придумали ничего лучше, чем драться с отчаянием крыс загнанных в угол. Разумные европейцы на их месте, уже давно бы впечатлились мощью непобедимого вермахта и сдались в плен, как это принято у цивилизованных людей. А эти, ну что взять с тупых азиатов.

До сих пор их моторизованный батальон находился в тылу своих наступающих частей, и о реальных боевых действиях и противнике оба приятеля имели достаточно, смутное представление. Приятная тяжесть жирной гусиной тушки в мешке, бутылки с местным шнапсом за пазухой и перспектива вкусного и сытного ужина ласково грели солдатские души, наполняли восторженным урчанием желудки и делали жизнь радостней и беззаботней, а, кроме того, напрочь отбивали не достойные истинного арийца переживания о завтрашнем дне. Пусть о нем думают те, кому это положено по должности. Господа офицеры не даром фуражки носят, у них головы большие вот пусть и думают, а у славных парней из их отделения, сегодня будет небольшой праздник.

Сержант поочередно ткнул пальцем в своих подчиненных и, указав на немца шедшего слева, жестом изобразил, что затыкает ему рот и скручивает руки. Затем слегка стукнул себя в грудь, и проведя пальцем по горлу сообщил, что собирается сделать с напарником потенциального «языка».

Парни нашли пантомиму командира весьма красноречивой и понятной и синхронно кивнули в знак согласия.

Через несколько секунд, приговоренный к смерти солдат булькая перерезанным горлом, уже мягко оседал на землю, заботливо придерживаемый Олексичем, а его приятеля Андрей без затей и изысков просто вырубил безукоризненно поставленным хуком. Еще минута и посреди пустынной улицы осталась только быстро впитывающаяся в пыль, отдающая сивушным душком лужица, натекшая из разбитых бутылок.

Тропинку, ведущую к заставе, сержант нашел без особого труда, к счастью, о ее существовании немцы пока не догадывались. Труп гитлеровца, по настоянию Карасева, чтобы не подставлять местных, оттащили подальше в кусты, забросав ветками. Пришедший в себя «язык» поначалу упирался и что-то возмущенно мычал, пытаясь выплюнуть изо рта собственную пилотку, но после нескольких Карасевских «намеков» в область печени и почек, смирился со своей участью и ощутимо прибавил скорости.

Глава 7

До своих добрались без особых приключений сдав пленного и доложив начальству результаты разведки, усталые, но довольные завалились в свой блиндаж. Не спавший почти двое суток Карасев, остаток ночи проспал, как убитый. Уже под утро его разбудил Галиулин.

— А, проснулся? Ну и здоровы же вы дрыхнуть — Тимур со стуком поставил на стол два котелка — давайте быстрее завтракать.

— Охренеть — Андрей снял крышку с котелка и чуть не захлебнулся слюной от ударивших в нос ароматов жареного мяса — откуда такая роскошь?

— Военная тайна — ухмыльнулся приятель, и вдоволь насладившись радостным изумлением товарища, снизошел-таки до объяснений — мы, когда немца брали, я и мешок, который у него в руках был, с собой прихватил. А там гусь оказался. Пока вы спали, я его разделал и на костер определил, правда, пришлось, с мужиками поделиться. Чего, не оставлять же его фрицам было.

— Правильно мыслишь — одобрительно кивнул Карасев, и окликнул ворочающегося на соседних нарах Олексича — сержант, вставай, поедим, а то неизвестно как жизнь дальше обернется.

— Все бы вам брюхо набивать — недовольно проворчал белорус, но, тем не менее, подсел к столу и наколол на кончик своего ножа солидный кусок гусятины.

— А то — с набитым ртом принялся философствовать Андрей — война войной, а бойцу нельзя упускать две вещи: как следует пожрать и подольше поспать, потому — как, никогда не знаешь, будет ли еще такая возможность.

— Андрюха, я все спросить забываю — Галиулин со смачным хрустом принялся обгладывать поджаристое крылышко — тебе зачем противогаз немецкий нужен?

— Какой противогаз?

— Ну, в круглой коробке. Я у тебя в сидоре видал.

— Да ну, быть не может — Карасев метнулся к своему вещмешку, извлек из него цилиндрическую коробку. Внутри действительно оказалась противогазная маска — тьфу гадство, а я думал это термос.

На его физиономии отразилось такое неподдельное разочарование, что Галиулин хрюкнул и закашлялся, подавившись куском, а сержант заржал в голос.

— Ты куркуль, сначала смотри чего берешь, а потом уже хапай — посоветовал он, утирая выступившие на глазах слезы — а тебе не надо было говорить, хотел бы я посмотреть на его рожу, когда он в этот термос чай наливать станет.

— Тьфу — Андрей зашвырнул коробку в угол блиндажа, и, глядя на хохочущих приятелей, улыбнулся и развел руками — ну кто же знал, что у этих фрицев все не как у людей.

Где-то рядом ухнул взрыв и на голову посыпался песок.

— Началось, поесть нормально не дадут суки — Олексич отодвинул котелок — пошли мужики.

В темпе нацепив снаряжение и прихватив оружие, парни рванули к выходу. Может, практичней было бы переждать обстрел под защитой двойного наката блиндажа, но Карасева коробило от мысли быть заваленным грудой бревен и земли. Сидя в окопе, по его мнению, было ровно столько же шансов получить прямое попадание снаряда или мины, зато гораздо меньше, быть погребенному заживо. Что ни говори, но на свежем воздухе он все-таки чувствовал себя намного лучше.

Снаружи уже вовсю гремела канонада, немцы добросовестно обрабатывали позиции стрелков и пограничников из полевых орудий и минометов. В ожидании окончания артналета в обнимку со своим ДП он устроился на дне стрелковой ячейки, рядом вторым номером примостился Тимур. Покопавшись в нагрудном кармане гимнастерки, извлек измятую пачку папирос, и, вынув одну, немного подумав, протянул пачку Карасеву. Андрей отрицательно покачал головой. В своей прошлой жизни он давно «завязал» с куревом, новый же его организм принадлежал спортсмену, и видимо поэтому, сию пагубную привычку до сиих пор не приобрел.

Близкий разрыв заставил парней пригнуться, что-то звонко щелкнуло по каске. Горячий, зазубренный осколок металла шлепнулся на землю рядом с сапогом. Второй снаряд рванул на бруствере где-то над головами, казалось, гора земли и мелких камней взмыла в небо, что бы обрушившись на бойцов, погрести их под собой. Страшный грохот больно ударил в барабанные перепонки и весь мир на какое-то мгновение погрузился во тьму.

Открыв глаза, первое, что он увидел — озабоченную, чумазую физиономию Галиулина, из глубокой царапины на щеке текла кровь, глаза совершенно безумные. Он, что-то кричал, беззвучно открывая рот, и весьма энергично тряс приятеля за грудки, так что голова Карасева болталась из стороны в сторону как у китайского болванчика.

С трудом освободившись от заботливого товарища, Андрей приподнялся. К его немалому удивлению все конечности были на месте, и пусть не очень охотно, но все-таки слушались своего владельца, видимых повреждений всего остального организма тоже не наблюдалось, вот только происходило все вокруг словно в немом кино. Старательно очистил от земли и песка пулемет, установил его на бруствере. Дальше все продолжалось по уже неоднократно виденному вчера сценарию, как только закончился обстрел, появилась немецкая пехота. Под прикрытием своих МГ, короткими перебежками густые цепи солдат в серых мундирах двинулись в атаку. Странно, в полной тишине привычно затрясся в руках ДП, фигурки врагов стали падать на землю, некоторые из них так и оставались лежать, другие поднимались и продолжали двигаться вперед. Внезапно «включился звук» и мертвая тишина наполнилась треском выстрелов.

— А-а-а — то ли крик, то ли вой, тонущий в грохоте стрельбы, покатился откуда-то с левого фланга. Навстречу серой волне наступающих из окопов, хлынула другая, защитного цвета.

— Наши пошли — Тимур, слегка трясущимися руками, примкнул широкий штык к своей самозарядке, и вдруг истошно завопив, что-то непонятное и нечленораздельное, оскальзываясь и скатываясь, полез из окопа.

Почему-то страшно боясь отстать, Андрей отбросил в сторону приклад «ручника», и ухватив ППД резко оттолкнувшись, одним рывком выскочил на разрушенный бруствер. Матерно, страшно ругаясь, трясясь от избытка хлещущего в кровь адреналина, он бежал вперед, видя перед собой только чью-то спину, затянутую в мокрую от пота защитную гимнастерку. Момент, когда эта спина почему-то исчезла из поля зрения, он пропустил, только почувствовал, что запутался ногами в чем-то мягком и живом, и теряя равновесие покатился вперед. Над головой что-то пронзительно свистнуло. Поднявшись на колени, в двух шагах перед собой, Карасев увидел рослого фрица, судорожно и растерянно дергающего затвор не раз виденного в кино и музее оружия.

Автомат сам собой задергался в руках, всаживая длинную очередь ему в грудь. Слух резанул чей-то истошный вопль. Слева, фашист остервенело колол штыком распростертое перед ним тело в защитной униформе. Одним прыжком Андрей оказался на ногах, и перехватив автомат как дубину за горячий ствол, обжигая руки, но совершенно этого не замечая, что было сил двинул врага по затылку. Не издав не звука, немец ничком рухнул на землю, его винтовка так и осталась, слегка покачиваясь торчать в теле мертвого бойца. Приклад Карасевского ППД от страшного удара разлетелся на куски. Едва успел отбросить его в сторону, как сильный толчок сбил его с ног и он вновь покатился по земле на этот раз, сцепившись в смертельных объятиях с новым противником. Тяжелая туша навалилась сверху, и Андрею с трудом удавалось удерживать занесенную над ним руку с ножом. Наконец изловчившись, он ударил лбом в переносицу немца и воспользовавшись моментом выхватил трофейный штык из ножен на поясе и несколько раз воткнул его в разом безжизненно обмякшее тело. Не успел выбраться из-под трупа, когда рядом со своим лицом, увидел ноги в коротких, пыльных сапогах.

Молодой, белобрысый парень, в чужой форме, с закатанными по локоть рукавами, ничего не замечая рядом с собой, азартно палил, куда-то от бедра, короткими очередями. Взмах и блондин с диким визгом повалился на землю, тщетно пытаясь остановить кровь, хлещущую из перерезанной бедренной артерии. Визг этот вскоре заглох, сменившись хрипами, после того как Карасев несколько раз ударил его ножом в грудь.

А дальше враги кончились. Не выдержав отчаянной резни рукопашной схватки, фашисты откатились, оставив за красноармейцами густо покрытое трупами поле боя. Вид нависшего над грудой безжизненных тел Андрея, в порванной гимнастерке, с головы до ног залитого кровью, немецким штыком, зажатым в побелевшем кулаке, с диким блуждающим взглядом широко открытых глаз был настолько жутким, что заставил вздрогнуть даже видавшего виды старшину Ковальчука, случайно оказавшегося поблизости.

Как он вернулся в свой окоп, Карасев совершенно не помнил, и вообще весь долгий день двадцать третьего июня остался в памяти бесконечной чередой вражеских атак и артобстрелов. Еще дважды дело доходило до рукопашной, он дрался прикладом, ножом, даже саперной лопаткой. Казалось, уже исчерпал весь свой лимит везения, но судьба почему-то была благосклонна к нему, и он снова и снова оставался живым и даже не раненым, ведь не считать же за раны бесчисленные синяки, ушибы и царапины, казалось сплошняком покрывавшие его многострадальную тушку.

После каждой своей атаки фашисты откатывались назад, оставляя тела своих мертвых солдат, но, так и не сумев сломить отчаянной обороны советских бойцов. Только спустившиеся сумерки принесли, наконец, отдохновение измотанным людям и истерзанной, изорванной земле.

Часть 2 Марш обреченных

Глава 8

Клочья утреннего тумана под первыми солнечными лучами тают между деревьев и кустов, прячутся в логах и оврагах, оседая влагой на траве. Утренняя свежесть холодит спину через влажную ткань гимнастерки, тяжесть ДП на плече ощутимо пригибает к земле. Андрей шагает в походной колонне на восток, туда, где отдаленным громом ни на час не умолкает канонада. Вокруг слышен только топот множества ног, бряцание оружия негромкие разговоры бойцов и мерное пофыркивание лошадей впряженных в громыхающие на ухабах подводы с ранеными. Батальон отступает.

Пограничники держатся тесной кучкой, несколько обособленно от стрелков. Перемотанный грязными, окровавленными бинтами, но неунывающий Галиулин, молчаливый и мрачный больше чем обычно Олексич, двое незнакомых Карасеву бойцов, и старшина Ковальчук, принявший командование группой. На двух крестьянских подводах мечущийся в бреду и беспамятстве политрук Рыбаков да еще восемь раненых, не способных передвигаться самостоятельно в сопровождении санинструктора. Это все, кто уцелели после жарких боев второго дня войны и отчаянного ночного прорыва.

К исходу дня двадцать третьего июня командовавший стрелками и присоединившимися к ним пограничниками старший лейтенант Прутников, поняв, что помощи ждать неоткуда, отдал приказ прорываться к своим.

Казалось, после тяжелейших боев второго дня войны никакая сила уже не сможет поднять измотанных людей на ноги, но едва землю окутала ночная тьма, прозвучал приказ, поднявший бойцов в атаку. Без криков и стрельбы красноармейцы внезапно обрушились на окопы занятые немецкой мотопехотой и на плечах запаниковавшего противника ворвались в Кшечев.

Моторизованный батальон 11-й танковой дивизии вермахта и так изрядно потрепанный в череде неудачных дневных атак не удержал позиций и был отброшен к юго-востоку. Теперь пара сотен измотанных, усталых бойцов вырвавшись из котла окружения, старательно избегая дорог, по которым сплошным потоком движутся наступающие немецкие части, идет к линии фронта. Судя по близкому грохоту канонады, линия фронта эта совсем близко. Километра полтора — два, не больше.

— Ст-о-ой — негромко прошелестело по цепи — пограничники к комбату.

— Пошли хлопцы — Ковальчук шагнул на обочину и, дождавшись пока следом за ним подтянутся остальные бойцы, легкой трусцой направился в голову располагающейся на привал колонны.

Прутникова нашли на небольшой поляне чуть в стороне от тропы. Вместе с ним над планшеткой с картой склонились двое: уже знакомый, худосочный младший политрук и Пахом Сидорович Щербаков, в последний момент, решившийся все-таки покинуть Кшечев вместе с отступающими советскими войсками. К счастью для него в первый день оккупации местечка немцам было не до выявления советских активистов. Испытывать судьбу, старик, вняв мольбам жены, не захотел, и вот теперь оставив супругу при обозе ухаживать за ранеными, он в качестве проводника шел во главе походной колонны.

— Старшина, слушай боевую задачу — старший лейтенант взмахом руки оборвал доклад Ковальчука — возьмешь своих бойцов, кстати, сколько их у тебя?

— Со мной шестеро.

— Понятно, значит, ваша задача выдвинуться к укрепрайону, прояснить обстановку, по возможности установить связь с другими частями Красной Армии. Задача ясна?

— Ясна товарищ старший лейтенант — кивнул старшина.

— Я с ребятами пойду — председатель решительным жестом нахлобучил на голову картуз.

— Вы Пахом Сидорыч точно решили? — покосился на него командир — разведка-дело серьезное…

— Ну, ты поучи еще комбат — усмехнулся старик — я в польскую компанию здешние места вдоль и поперек на пузе исползал. Разведчиком был у Пархоменко в четырнадцатой кавдивизии. Так, что каждый кустик, каждую кочку здесь знаю.

— Застава, становись — старшина окинул взглядом куцую шеренгу бойцов и пристроившегося к ним председателя — с собой только оружие и боеприпасы, все лишнее оставить в обозе, через десять минут выступаем. Боец Галиулин остается здесь. Вопросы есть? Разойдись.

— Товарищ старшина, товарищ старшина — Тимур буквально мертвой хваткой вцепился в командира — разрешите я со всеми вместе. Вы на эти бинты внимания не обращайте, я здоров.

— Хорошо — после недолгих сомнений кивнул Ковальчук — пойдешь с нами.

— Есть — обрадованный боец подхватил свой вещмешок и бегом догнал направляющегося к повозкам товарища — слушай Андрюха, а что кроме нас в разведку некого послать? Старшой то своих, пехотских бережет, а нас загонял уже.

— Чего-то я тебя не пойму — бросил на него удивленный взгляд Андрей — ты же сам напросился с нами идти, а сейчас бурчишь?

— Да это я так, просто интересно. Мне, от своих отрываться нельзя, куда же я без вас-то? Да и не справитесь вы без меня.

— Я думаю, он нас не потому в разведку посылает, что своих бережет, а потому, что у нас подготовка круче — решил прояснить ситуацию Карасев.

— Это как это, круче? — не понял Тимур — горы крутые бывают, еще яйца, когда вкрутую сварены, а чтобы про людей так говорили, ни разу не слышал.

— Ага, вот и я про то, выше нас только горы, круче нас только яйца — усмехнулся Андрей.

— Мастер ты, как я посмотрю, словечки всякие придумывать — рассмеялся Галиулин — немцев вот, фрицами называешь, да и остальные, глядя на тебя тоже так говорить стали.

Действительно с подачи Карасева и с легкой руки его друзей уже не только пограничники, но и стрелки подхватили данное врагам прозвище, и даже в речи Прутникова оно нет, нет, да проскальзывало.

Отдав свои нехитрые пожитки председателевой супруге на сохранение, парни вскоре присоединились к остальным разведчикам, и после недолгих сборов отряд покинул походный бивуак.

Взошедшее солнце окончательно разогнало остатки утреннего тумана и высушило капли росы на траве и ветвях деревьев. Бой, гремевший где-то впереди, затих и в верхушках деревьев снова защебетали радующиеся очередному солнечному, летнему дню беззаботные пичуги, которым нет совершенно никакого дела до кипящих на земле человеческих страстей. Лежащий рядом боец что-то недовольно шипит сквозь стиснутые зубы, и Андрей его прекрасно понимает, от долгого лежания в мокрой от обильной росы траве, гимнастерка и галифе промокли насквозь, ощущение такое, словно валяешься в луже. И пошевелиться нельзя, двум немецким связистам тянущим откуда-то нитку полевика — приспичило остановиться и покурить в десяти шагах от того места, где залегли пограничники. К счастью, они свято уверены в собственной безопасности и не очень смотрят по сторонам, весьма оживленно и громко обсуждая достоинства некоей Грэтхен из Дюссельдорфа. Скромных Карасевских познаний в немецком едва хватает, чтобы разобрать отдельные слова. Трудно имея в багаже только более чем двадцатилетней давности школьный курс немецкого языка, пусть и усвоенного на «отлично», разобрать, о чем между собой болтают два чистокровных фрица.

Снять бы их потихоньку, но никак не получится. Метрах в ста дальше маячит туда-сюда часовой, охраняющий накрытые пятнистой маскировочной сетью грузовики. Время от времени он останавливается, бросает полный неприкрытой зависти взгляд на бездельников — связистов и, потянув носом ароматы расположенной неподалеку полевой кухни, продолжает свое монотонное хождение взад-вперед.

Обидно — до передовой, а значит до своих, отсюда рукой подать. Со слов Пахома Сидоровича вон за той рощицей, в километре отсюда уже начинается простреливаемое из пулеметов и орудий ДОТов предполье укрепрайона. Вот уже полчаса, разбившиеся на пары, бойцы тщетно ищут лазейку в плотных порядках немецкой пехоты. Андрею в напарники достался москвич Илья Еремеев. Отец у него какая-то крупная шишка в наркомторге, а вот, поди ж ты, сын в армии, причем не где-то в столичном гарнизоне, под теплым крылышком всемогущего папаши. И ни родителям, ни самому Илье и в голову не пришло, что можно воспользовавшись связями отца как-то отмазаться от призыва. Да и совсем не похож этот серьезный, интеллигентный парень, на тех маасквичей основательно доставших его еще в той прошлой жизни бесконечными инспекциями и проверками — поборами, наглых, заносчивых, с какой-то великодержавно — боярской спесью, относящихся ко всему остальному — «замкадовскому» населению огромной России. Только сейчас Андрей начинал понимать, какая огромная разница возникла в характерах и менталитете людей всего за каких-то пятьдесят лет. Вроде и говорят на одном и том же языке, живут в одних и тех же городах, ходят по тем же улицам, что же должно было произойти в стране и умах ее граждан, чтобы за столь короткий срок пролегла такая пропасть между поколениями.

Между тем «сладкая парочка» закончила перекур и, повинуясь строгому, начальственному оклику какого-то мордатого фельдфебеля и подхватив катушку с проводом, направилась своей дорогой, помянув напоследок «тупую, жирную свинью».

— Знать бы, откуда они телефон тянут — в голову Карасева внезапно пришла интересная мысль.

— Из штаба батальона, на ротный НП — невозмутимо ответил напарник и, предупреждая следующий вопрос, мотнул головой в сторону удаляющихся немцев — эти и сказали.

— А чего ты сразу не сказал, что язык знаешь?

— Меня никто и не спрашивал — пожал плечами Еремеев.

— Ладно, пойдем, посмотрим, куда приведет нас волшебная нить Ариадны — Андрей окинул внимательным взглядом залитую солнцем поляну, не хватало еще наскочить на фашиста по нужде отошедшего в кусты. Не обнаружив ничего подозрительного, не обращая внимания на удивленный взгляд товарища, пополз в ту сторону, откуда появились немецкие связисты.

Тонкий телефонный провод гибкой змейкой стелился по земле, не потерять его из виду и самим не попасть на глаза немцам, то и дело шнырявшим по окрестностям оказалось делом достаточно не простым. После десяти минут переползаний, перебежек, перекатов и замираний на месте в самых причудливых позах, бойцы взмокли так, что их можно было выжимать. Все чувства обострились настолько, что даже легкий шорох листвы страшным грохотом отдавался в ушах, а местонахождение вражеских солдат еще издали обнаруживалось резкими запахами табака, пота, сапожного крема. Натянутые как канаты нервы, казалось, звенели от напряжения, поэтому, когда в кустах буквально в двух шагах от него резко дважды крикнула сойка, Андрей едва не подпрыгнул от неожиданности, не сразу сообразив, что это условный сигнал.

В густых зарослях орешника обнаружились остальные члены разведгруппы.

— Ну, докладывай хлопцы у кого, что? — негромко потребовал старшина.

— Бесполезно — устало покачав головой, за всех ответил Олексич — здесь фрицев столько, что не протолкнуться. Надо до ночи подождать.

— Нельзя до ночи. После Кшечева немцы, уже, наверное, опомнились, и местоположение батальона могут обнаружить в любую минуту.

— Разрешите мне попробовать товарищ старшина — Карасев сам от себя не ожидал такой прыти — только нужен комплект немецкой формы.

— Два комплекта — неожиданно поправил его Еремеев — ты все равно языка не знаешь.

— Ну, хорошо проберетесь вы к своим, а дальше, что? — уловив мысль, Ковальчук вопросительно уставился на своих подчиненных.

— Проберемся к своим, попросим дать красную ракету, это значит, что мы дошли нормально — продолжил излагать свою мысль Андрей — потом свяжемся с нашим командованием и по условному сигналу, ну, скажем, две зеленые ракеты, ударим одновременно. Они атакуют передний край, а наш батальон — штаб немецкого батальона, разгромит его и деморализует противника, ну а там, уже как получится. В общем, для нас, это единственный шанс выйти из окружения. Штаб можно найти по телефонному кабелю, его немцы тут рядышком протянули.

— Ну, ты голова, Карасев — изумленно протянул старшина — чего-то я за тобой раньше таких стратегических талантов не замечал.

— Не знаю, товарищ старшина — пожал плечами Андрей — просто подумал, что может получиться.

Из всего плана, пожалуй, самым легко выполнимым оказался процесс добывания униформы. Ее вместе со своими железными конями, любезно предоставили два немецких велосипедиста. «Дранг нах остен» ветеранов польской компании остановил натянутый поперек неширокой тропинки, кусок веревки, в которую доблестные солдаты вермахта влетели на полном ходу.

Если Еремееву трофейное обмундирование пришлось почти, по размеру, разве что штаны сидели несколько мешковато, то для плечистом Карасеве, серый мундир, казалось вот, вот разойдется на спине по шву, а руки чуть ли не до локтя сиротливо торчали из коротких рукавов. Хотя, положение удалось слегка исправить, закатав повыше рукава и расстегнув пару верхних пуговиц.

Илья закинул на плечо немецкий карабин, а Андрей оставил свой МП, который прихватил в разведку вместо разбитого в рукопашной схватке на заставе ППД. Впервые за почти, что четверть века, Карасев взгромоздился в кожаное седло велосипеда. Некоторое время ушло на борьбу с непокорным механизмом, упорно пытавшимся сбросить неумелого седока. Словно плохому танцору, ему мешало решительно все, то ребристая коробка противогаза, то подсумок с запасными магазинами, то саперная лопатка все время норовившая зацепится за раму, но вскоре позабытые было навыки, вспомнились, и он бодро покатил следом за Еремеевым.

Глава 9

Немного пропетляв между кустами, тропинка вынырнула на уже знакомую поляну. Часовой по-прежнему маячил возле замаскированных грузовиков, у дымящей полевой кухни собралось десятка полтора фрицев, оживленно гремящих термосами. Совершенно не похожий на повара, длинный, тощий как жердь немец в белом колпаке и фартуке, большим черпаком сноровисто разливал в подставляемую тару исходящее ароматным паром варево. Ни повар, ни пришедшие за обедом солдаты не обратили ровно никакого внимания на двух велосипедистов, только часовой проводил их скучающим взглядом и отвернулся. Очевидно, созерцать раздачу пищу, показалось ему занятием более увлекательным.

Впрочем, велопробег оказался недолгим. Добравшись до рощицы указанной Щербаковым и миновав группу фрицев, копающих глубокую квадратную яму не то под сортир, не то под братскую могилу, ряженые велосипедисты свернули в кусты. Там машины пришлось бросить и дальше двигаться уже пешим порядком.

Первая неприятность ожидала уже через пять минут, когда практически выбравшись из небольшого перелеска, внезапно наскочили на расположившуюся на просторной поляне минометную батарею. К счастью немцы еще издали выдали свое местонахождение шумом голосов, бряканьем металла и мощным «амбре» обычно сопровождающим большое скопление военного люда.

Аккуратно раздвинув ветви, Андрей внимательно разглядывал растянувшиеся редкой цепочкой, глядящие в небо трубы минометов, группки отдыхающих фрицев. Особое внимание привлек штабель ящиков с боеприпасами находящийся на некотором удалении от артиллерийских позиций и метрах в десяти от орешника, в котором скрывались разведчики.

— Илья у тебя граната есть?

— Вот — напарник протянул трофейную «колотушку» — ты чего удумал?

— Нет, эта не пойдет — Карасев с сожалением покачал головой — хотел им сюрприз сделать.

— Эта подойдет? — Еремеев выудил из кармана ребристую «лимонку».

— В самый раз — одобрительно кивнул Андрей — жди меня здесь.

Взяв у товарища гранату, он быстро пополз к ящикам. К счастью, штабель надежно скрывал его от глаз караульного, внимание которого было отвлечено появившимся на поляне солдатом, нагруженным двумя тяжелыми термосами.

Незамеченным добравшись до места, Карасев быстро вкрутил запал, плотно, так чтобы стенки ящиков прижали рычаг пристроил между ними эфку, аккуратно вытащил чеку и вернулся обратно.

Позицию минометчиков обошли по широкой дуге, продираясь через заросли каких — то колючих кустов. Просветы между деревьями становились все больше, похоже, лесок заканчивался…

— Хальт — резкий окрик заставил остановиться.

В неглубоком, замаскированном окопчике на опушке леса прятался расчет МГ, пулеметчик — высокий крепкий мужик, средних лет с унтер-офицерскими знаками различия и значком ранений на груди, и его напарник, молодой, белобрысый солдатик.

Унтер с недовольной физиономией принялся, что-то резко выговаривать двум «думкопфам», которые как бестолковые бараны прутся прямиком в расположение противника. Основной удар «начальственного» гнева принял на себя Еремеев. Он уставился на фрица преданными, бараньими глазами, и только время от времени «яволькал», суетливо застегивая воротничок и поправляя ремни и висевшее на них снаряжение.

Андрей, словно случайно, встал чуть сбоку, закрывая товарища от глаз второго номера, поэтому тот так и не увидел, как, поправляя амуницию, Еремеев внезапно выхватил из ножен на поясном ремне штык и метнул его в грудь первого номера. Только когда тело унтера стало заваливаться на спину до его напарника наконец дошло, что ситуация складывается как то не правильно, глаза его удивленно расширились, рот открылся для крика. Карасев стремительно пробил ему в переносицу, прямо между широко открытых глаз, а потом уже лежачего добил ударом своего штыка.

Расправа над пулеметным расчетом заняла буквально несколько секунд, затем Илья, ухватив МГ за ствол, широко размахнулся и зашвырнул двенадцатикилограммовую железяку насколько мог на нейтральную полосу. Андрей выудил из кобуры на животе унтера пистолет, и бойцы, пригибаясь, метнулись через усеянное воронками поле «ничейной» земли, к серой коробке ДОТа.

За спиной раздался крик, затем одиночный выстрел, следом за ним, словно подстегивая беглецов, захлопали винтовки, затрещали пулеметы. При первых же выстрелах Карасев плюхнулся на землю и пополз. Свист пуль заставлял всем телом вжиматься в землю, искать укрытие за каждой, даже самой маленькой кочкой. Он скатился в какую-то воронку и смог слегка перевести дыхание. Осторожно приподнявшись на локтях, огляделся в поисках напарника. Еремеев лежал в двадцати метрах от его укрытия и примерно в двухстах метрах от немецких позиций. Суматошная пальба со стороны противника значительно поутихла, и десяток фигур в фельдграу устремился к неподвижному телу. К счастью советские бойцы, составлявшие гарнизон укрепрайона расценили непонятное шевеление во вражеском стане как начало новой атаки. Плотный огонь «максимов» заставил прытких фрицев залечь и в свою очередь, искать укрытия. Воспользовавшись неожиданной помощью, Андрей одним стремительным броском преодолел небольшое расстояние и тяжело отдуваясь, плюхнулся на землю рядом с неподвижным товарищем. Быстро нащупал слабо пульсирующую артерию на шее и, ухватив Илью за ремни снаряжения, пополз, обратно волоча за собой неожиданно грузное тело.

Возмущенные таким оборотом дела немцы, на помощь которым пришли еще десятка полтора их сослуживцев, недовольно загомонили и, невзирая на плотный пулеметный огонь, короткими перебежками стали продвигаться вперед. Видимо от своего начальства они получили приказ взять перебежчиков живыми, поэтому стрельба с их стороны была скорее беспокоящей, чем прицельной. Однако скорость продвижения противника значительно превышала черепашьи темпы Карасева с каждым шагом, уменьшая и без того весьма невеликие шансы на спасение.

— Хальт — самый прыткий «зольдат» вынырнул из воронки всего в нескольких шагах, готовясь к решительному броску.

— Да пошел ты… — Выдернув из-за пояса конфискованный у пулеметчика парабеллум, Карасев несколько раз выстрелил в шустряка. Не попал, руки сильно тряслись от нервного и физического напряжения. Гитлеровец успел спрятаться обратно, но отстал, очевидно, передумав в одиночку брать «кусачую» добычу и дожидаясь приятелей.

А вот и сами приятели «нарисовались, не сотрешь», трое, короткими перебежками обходили слева метрах в двадцати. В полном соответствии с известной присказкой Андрей швырнул в их сторону трофейную гранату. Грохнул взрыв, сопровождающийся воплями, стоном и грубой руганью на немецком, а затем земля дрогнула и, заглушая все остальные звуки что-то мощно и тяжело «ахнуло» где-то в лесу за спинами фашистов. Похоже, оставленный между ящиками с минами «сюрприз» сработал несколько раньше запланированного срока. Но, тем не менее, нет худа, без добра, воспользовавшись замешательством врагов Карасев смог, наконец, оторваться от преследователей. До советских окопов оставалось всего метров полтораста — двести, теперь, однако, возникала другая проблема. Затянув тело товарища в очередную воронку, и пользуясь короткой передышкой, Карасев принялся лихорадочно просчитывать ситуацию. Шансы попасть под «дружественный огонь» стремительно приближались к ста процентам. Андрей сильно подозревал, что после поднятого ими шума увидев ползущего к своим позициям человека в немецкой форме, красноармейцы сначала будут стрелять, а уж потом разбираться, но схлопотать пулю от своих, ну совсем не хотелось. Такой вариант развития событий его совершенно не устраивал, единственная возможность уцелеть в данной ситуации, это сбить стрелков с толку, заставить их сначала подумать, а уж потом стрелять. Прикинув так и эдак, Андрей принялся раздеваться. Расстегнул ремни амуниции, скинул мундир. По зрелому размышлению штаны все-таки решил оставить. Снова нацепил снаряжение, сунул парабеллум за ремень, автомат повесил на шею и, подхватив бесчувственное тело товарища под мышки, двинулся дальше.

Ползти спиной вперед, волоча при этом на себе восьмидесяти килограммовый груз через перепаханное минами и снарядами поле, то еще удовольствие, особенно если в этот момент над головой нет, нет, да просвистит шальной кусок свинца. Каждый метр давался с немалым трудом, едкий, соленый пот заливал глаза, каблуки сапог то и дело соскальзывали, пробуксовывая на влажной траве, вырывая целые куски дерна. Рука наткнулась на что-то холодное и мерзко — осклизлое. Вздрогнув от отвращения и неожиданности, он обернулся. Ну, так и есть то, что некогда было бравым гитлеровским воякой, ныне превратилось в отвратно воняющий, вздувшийся и почерневший кусок разлагающейся плоти, повисший на «колючке». Еще несколько десятков таких же серых безжизненных холмиков в живописнейшем беспорядке разбросаны вдоль линии проволочных заграждений прикрывающих подходы к опорному пункту.

Кажется кто-то из «великих» говорил, что труп врага всегда хорошо пахнет, видно ошибался этот самый «великий», или трупов не нюхал, вонища вокруг стояла такая, что называется хоть святых выноси. За истекшие три дня своего пребывания в прошлом Карасев успел повидать столько покойников, сколько не видел за двадцать лет работы «уголовке», да еще и активно поучаствовал в увеличении количества этих самых покойников, так — что увиденное его ничуть не смутило. К тому же никто их, фрицев сюда не звал, сами приперлись. За что боролись, на то и напоролись. Андрей брезгливо вытер испачканную ладонь о штаны и про себя молясь о том, что бы на руке не было никаких ссадин и царапин, в которую мог бы проникнуть трупный яд, закрутил головой в поисках разрыва в тянущейся в обе стороны от него и кажущейся бесконечной линии колючей проволоки.

Последние метры Карасев преодолел практически на «автомате». Несколько пар крепких рук ухватили его, перетащили через бруствер, и в себя он окончательно пришел уже на дне траншеи. Безропотно отдал оружие и дал себя обыскать.

— Медика давайте, у меня раненый — Андрей стоял с поднятыми руками перед обыскивающими его бойцами, а по чумазому лицу гуляла глупая, радостная улыбка.

— Мертвый твой немец — конопатый, лопоухий боец, с любопытством разглядывающий карасевский парабеллум, небрежно кивнул головой в сторону на лежащее на дне окопа неестественно вытянувшееся тело Еремеева — чего ты его дохлого — то волок. Тут этой падали и без него хватает.

— Ах ты… — улыбка на лице Андрея сменилась гримасой ярости, и конопатый отлетел в сторону, держась за разбитое лицо — ты кого падалью…

Договорить он не успел сильный удар сзади бросил его на землю и кто-то навалился сверху выкручивая за спину руки. Рыча сквозь плотно сжатые зубы, он отчаянно пытался вывернуться, один раз даже угодил ногой во что-то мягкое, вызвав в ответ щедрую порцию оплеух сопровождаемых отборными матами.

— Отставить — громкий, требовательный рык остановил экзекуцию — что здесь происходит?

— Вот товарищ капитан, беляка поймали. Сопротивлялся гад, вон Зимину рожу разбил — доложил кто-то из красноармейцев.

— Какого еще беляка? — в голосе капитана мелькнули нотки удивления — а ну поднимите его.

— Как есть сволочь белогвардейская — утирая кровь, текущую из расквашенного носа злобно ощерился Зимин — по-нашему хорошо говорит, а форма и оружие фашистские. Еще и немца мертвого с собой приволок.

Дружными усилиями потрепанного Карасева водрузили на ноги, и он, наконец, смог рассмотреть окруживших его бойцов.

— Мать чесна! — Физиономия стоящего рядом с кряжистым, чуть полноватым капитаном бойца показалась Андрею знакомой — погранычник опять ты. Вона где встретились, значит.

— Здорово Кравчук — кивнул головой Андрей.

— Что знакомец? — кряжистый командир повернулся к Кравчуку.

— Так точно товарыщ капитан, знакомец. В аккурат перед войной, у субботу, помог нам с лейтенантом Вахрамеевым диверсантов в местечке задержать. Та мы про то докладывали.

— Так, что выходит, свой, что ли? — удивленно зашумели красноармейцы — а чего тогда в драку полез.

— Та свой-то вин свой — почесал затылок сверхсрочник — тильки разобраться трэба, який вин свой. К особисту его трэба товарыщ капитан.

Само словосочетание «укрепрайон» у Карасева всегда вызывало ассоциации с чем-то мощным, монолитным, вроде линии Мажино или Маннергейма, эдакие могучие, неприступные глыбы бетонных фортов, с многоярусными казематами, ощетинившиеся орудиями и пулеметами, непроходимые для любого врага. Укрепления же Струмиловского УРа, представляли собой редкую цепь обороняемых подразделениями пульбатов, опорных пунктов. Мертвой хваткой, окровавленными пальцами потрепанных рот, вцепилась в них 124-я стрелковая дивизия так и не сумевшая выполнить свою задачу и прорваться к государственной границе. Лишившиеся с потерей Порицка и Тартакова своих складов со всеми их запасами, ее полки дрались в полном окружении, отражая атаки трех пехотных и одной танковой дивизии немцев. Командование ее, все еще надеясь упорной обороной сковав противника, поддержать контратаки 15-го и 22-го мехкорпусов, не могло знать, что контратаки эти цели своей не достигнут и потерявшие под ударами вражеских танков и авиации почти всю свою матчасть, мехкорпуса будут вынуждены отступить.

Естественно обо всех этих стратегических перипетиях не знал и Карасев, исподлобья наблюдающий за сидящим напротив командиром. Высокий, жгучий брюнет лет тридцати пяти — сорока с майорскими шпалами в петлицах устало потер лицо, раскурил новую папиросу и, выпустив струйку дыма, растаявшую где-то под бревенчатым потолком блиндажа, смерил задержанного долгим взглядом красных от недосыпания глаз.

— Ну, дальше что было? — вопрос этот был адресован стоящему за спиной Андрея бойцу.

— Так это все, товарыщ майор, диверсанта мы в особый отдел доставили. А погранычника мы больше и не бачили, покуда сегодня сам к нам в окоп не скатился.

— Так говоришь, лейтенант Вахромеев и красноармеец Иванович с тобой в патруле были?

— Так точно, товарыщ лейтенант еще цего погранычника признал, фамилию его называл: рыбная такая фамилия — Окунев, чи Лещев… — красноармеец замялся — тильки Ивановича еще в перший день осколком убило, а Вахромеева с медсанбатом позавчера эвакуировали.

— Ты подтверждаешь? — брюнет длинно затянулся едким табачным дымом, и шумно выдохнув, вопросительно взглянул на Карасева.

— Что именно? Факт ранения лейтенанта, или задержания диверсанта? — не удержался от легкого сарказма Андрей.

— Остришь, значит, ну-ну — колючий взгляд прищуренных глаз майора несколько диссонировал с нарочито спокойным тоном — я посмотрю, как ты перед расстрельной командой шутить будешь.

— Подтверждаю, товарищ майор, только не сбегал я ни от кого, просто на заставу надо было, в наряд заступать, вот я и подумал, что если нужен буду, вы меня всегда найти сможете.

— Кравчук свободен, подожди там за дверью — бросил особист и, дождавшись пока обрадованный сверхсрочник покинет блиндаж, продолжил — ну, допустим я тебе поверю, и что фамилия твоя — Карасев и служишь ты, служил точнее, на девятой заставе. Тогда расскажи мне, что ты делал у фашистов и зачем мертвого немца с собой приволок?

— Товарищ майор, да если бы я шпионом был, зачем же мне тогда в местечке мотоциклистов сдавать было? Я же вам докладывал, что направлен старшим лейтенантом Прудниковым и старшиной Ковальчуком в разведку. А мертвый этот никакой не немец, а напарник мой Еремеев. И форму немецкую взяли, потому что через линию фронта по-другому никак не перебраться было. Товарищ майор, пока мы тут разбираемся, немцы наш батальон обнаружат и в тонкий блин раскатают.

— Все-то у тебя складно получается — доброжелательно осклабился брюнет — А может все совсем не так было? А может быть ты вражеский агент, направленный с целью внедрения? А своих в местечке нам сдал, чтобы от себя подозрение отвести? Пожертвовал пешку, а сам в ферзи скакнул, а? В шахматы играешь? А Вахрамеев ведь и обознаться мог.

— Да не мог он обознаться — впервые в своей жизни бывший старший опер не «колол» подозреваемого, а пытался доказать свою невиновность — мы на окружных соревнованиях в спарринге стояли, трудно не запомнить лицо в которое колотишь в течение десяти минут.

— Ладно — майор потушил окурок — карту читать можешь? Подойди, покажи, что по дороге видел.

Некоторое время Андрей не очень уверенно водил пальцем по развернутой на столе «трехверстке» весьма приблизительно намечая расположение батальона и более точно, размещение обнаруженных при переходе линии фронта, немецких позиций.

— По-моему, вот здесь у них грузовики стоят — он слегка обвел карандашом небольшой овал на краю зеленого пятна изображающего на топокарте рощу — здесь, большое скопление пехоты, тогда тут, батарея минометная, была…

— Почему была? — поднял на него воспаленные глаза особист.

— Да мы им «лимонку» между ящиков с боеприпасами засунули. Хорошо рвануло.

— Хм — недоверчиво хмыкнул брюнет — есть еще что добавить?

— Да вроде, все, товарищ майор — пожал плечами Карасев.

— Ладно — командир поднялся, шагнул к выходу — эй, кто там, Кравчук.

— Товарыщ майор, красноармеец Кравчук по-вашему приказанию прибыл — вытянулся на пороге сверхсрочник.

— Задержанного, содержать под стражей до дальнейшего моего распоряжения, лично за него отвечаешь, головой. Понял?

— Так точно — вытянулся боец и кивнул задержанному — пишлы погранычник.

После полутьмы прокуренного насквозь блиндажа, Карасев с удовольствием вдохнул полной грудью, чистый лесной воздух. Однако путь по извилистым ходам сообщений был недолог, и вскоре задержанного втолкнули в крохотную, темную землянку, захлопнув за ним дощатую дверь.

Андрей на ощупь отыскал деревянные нары у стены и с удовольствием растянулся во весь рост. Не часто в последнее время выпадает возможность нормально отдохнуть, пусть даже и под арестом. А что, задачу он выполнил, похоже, ему поверили, а значит, примут меры, чтобы помочь Прутникову и его бойцам прорваться к своим. Боль от потери товарища уже давно утихла, слишком много уже смертей видел за эти дни. За свою собственную судьбу бывший опер беспокоился мало, раз уж поверили, разберутся и отпустят, так, что можно спокойно вздремнуть часов несколько. Правда, поесть бы не мешало, пустой желудок тут же напомнил о себе голодным урчанием.

— Эй, Кравчук, меня кормить то будут? Арестованных кормить положено.

— Чем я тоби комыты буду? Грудью? — невозмутимо ответствовал караульный — тоби велено охранять, а чтоб кормыты, на то команды небуло. И вообще, арестованным языком трепать не положено, так, что сиди и помалкивай.

— Скучный ты человек Кравчук — зевнул Андрей — не интересно с тобой.

Разбудил его стук открываемой двери и знакомый голос старшины.

— Выходи герой.

Жмурясь от яркого солнечного света, Карасев выбрался наружу, угодив прямиком в объятья Ковальчука и Олексича.

Глава 10

На четвертый день войны, 25 июня, штаб 124-й стрелковой дивизии, при котором размещалась отдельная сводная рота НКВД, располагался в лесу в районе Милятина. Густая, зеленая листва надежно укрывала, большие брезентовые палатки, штабные автобусы, «полуторки», расчеты зенитных орудий, установок счетверенных «максимов», в общем, все скопление людей и техники положенной по штату штабу крупного войскового соединения, от навязчивого любопытства, постоянно болтающегося в безоблачной синеве немецкого самолета-разведчика.

Бойцам сводной роты, сформированной из пограничников и местных милиционеров, естественно никаких палаток не досталось, а посему ютиться приходилось в наспех слепленных шалашах, а то и вовсе под открытым небом. Благо на дворе конец июня, захочешь, не обморозишься.

Карасев тщательно протирает куском ветоши лежащие на расстеленной, в траве немецкой плащ-палатке, детали разобранного ДП. Руки механически делают привычную работу, а мысли унеслись далеко. Назойливые мысли, как вон та чертова «рама» над головой, из-за которой ни костра развести, ни кухню полевую растопить.

Что он, выпускник обычной советской средней школы знает о Великой Войне? Да практически ничего, чтобы могло хоть как-то помочь в складывающейся ситуации. Брестская крепость, но она, значительно северней, ее бессмертный гарнизон только начинает свою кровавую и героическую эпопею. До Московской и тем более Сталинградской битвы еще далеко. Что остается? Киевская катастрофа? Трагедия, закончившаяся полным разгромом Юго-Западного фронта, пока еще не произошла, но произойдет обязательно, и предотвратить ее он вряд ли сможет. Тем более, что Андрей имеет весьма приблизительное понятие о ее причинах, вроде как Жуков предлагал отвести войска за Днепр и сдать Киев, а Сталин отказался, вот и все послезнание, ни дат, ни подробностей, и куда с этой «ценной» информацией бежать? К дивизионному особисту? Плохая идея.

Да и в конце концов они сами сейчас в «котле» и смогут ли из него выбраться неизвестно. А значит, что остается? Правильно, выбросить все из головы и выполнять поставленные задачи, благо, что задач этих самых на сегодняшний день хватает, даже с избытком. Бойцам сводной роты редко удается отдохнуть, вот и сейчас два взвода выполняют задачи по охране дивизионных тылов и дорог, на которых нет-нет, да и постреливают. В тылу окруженной дивизии околачиваются немецкие парашютисты из «Бранденбурга» да и местные бандеровцы с приходом фашистов заметно оживились. Так и норовят устроить какую-нибудь пакость. Вот на этот случай и сидит на КП, их дежурный взвод. Народу во взводе немного, если точнее — двадцать семь человек, в основном пограничники, есть правда три милиционера выделяющиеся на общем защитном фоне своими синими гимнастерками. Кстати, его собственную форму, заботливо постиранную и заштопанную председателевой супругой, Андрею вернули. Это уже хорошо, а то пришлось бы щеголять в майке и серых, фрицевских штанах. С оружием, повезло меньше. Трофейные МП и парабеллум, бессовестно зажилила злопамятная «махра», вот и остался при нем только верный «дегтярь».

Вон бежит, командующий всем их разношерстым винегретом лейтенант Малышенков из погранкомендатуры, не иначе стряслось чего-то. Карасев поспешно принялся собирать оружие. Опять какая-то нездоровая суета в расположении, того и гляди, построение объявят, чреватое последующим выездом на очередное происшествие.

Предчувствие его не обмануло, через десять минут закинув пулемет в кузов видавшей виды «полуторки» и перевалившись через дощатый борт, он занял свое место на скамье между Галиулиным и Олексичем, и в компании еще десятка бойцов. Плечистый крепыш — водитель в выцветшей добела гимнастерке дважды крутанул «кривым» и грузовичок, заурчав двигателем, рванул следом за таким же набитым бойцами собратом.

Старательно укрываясь в тени деревьев и избегая открытых местах, громыхая и скрипя на ухабах деревянными кузовами и кабинами, машины крались по лесному проселку минут пятнадцать-двадцать. За это время немного успел прояснить ситуацию. Оказывается в двух километрах северней Милятина, в полосе дислокации 193-го отдельного разведбата, неизвестные расстреляли делегатов связи.

Буквально изрешеченный пулями мотоцикл и тела старшего лейтенанта — связиста и красноармейца-мотоциклиста обнаружили достаточно быстро в кустах, чуть в стороне от дороги.

— К машинам. Старшина, ко мне — выскочивший из кабины головной машины лейтенант расстелил на крыле автомашины топокарту и подозвал к себе Ковальчука — вот, смотрите, я с основной группой прочешу вот этот лесок, вы возьмете несколько бойцов, проверите вот этот хутор. Сколько людей вам надо?

— Своих возьму, товарищ лейтенант, ребята проверенные, думаю, троих достаточно будет.

— Хорошо — кивнул Малышенков — и еще. Федосеев.

— Здесь — на зов подбежал один из милиционеров, мужик лет сорока с коротким «ежиком» русых волос и загорелой до кирпичного цвета, продубленной солнцем и ветром морщинистой физиономией.

— Поступаете в распоряжение товарища Ковальчука — и, повернувшись к старшине, лейтенант пояснил — участковый здешний, все окрестности и их обитателей как свои пять пальцев знает.

— Понял, пошли сержант. Олексич, Карасев, Галиулин за мной бегом марш — козырнул Ковальчук и легкой трусцой припустил в указанном направлении.

Тележная колея, немного попетляв по лесу, вывела бойцов к полутора метровому ивовому плетню, огораживающему небольшой хуторок, уютно разместившийся на краю обширного луга.

— Ну, что скажешь, Федосеев? — пристроившись за огромным выворотнем пограничники внимательно разглядывали картинку сельского пейзажа. Освещенные ярким солнечным светом, крытые соломенными крышами беленые мазанки, колодезный «журавль», пустую телегу во дворе под открытым навесом.

— Петра Лысюка хутор — негромко пояснил милиционер — хозяин справный, живет тише воды, ниже травы, с властью старается не ссорится. Два сына у него, старшего Игната в прошлом году в армию забрали, младший Василь дома должен быть. Пару раз заезжал к нему, вроде ничего подозрительного не замечал.

— Собаки есть на хуторе?

— В прошлый раз была пара кобелей, а сейчас чего-то не слыхать. Странно.

— Вот и я думаю, странно. Так — старшина окинул взглядом свое немногочисленное воинство — Карасев остаешься здесь, в случае чего прикроешь нас огнем. Олексич, дуй на ту сторону, за окнами приглядишь. Федосеев, Галиулин за мной.

Оставшись один, Андрей поудобней пристроил пулемет за корягой, поводил стволом, проверяя сектор обстрела и прикусив сорванную травинку стал наблюдать как трое его товарищей короткими перебежками приближаются к строениям. Вот старшина, ловко перемахнув через плетень, прижался спиной к стене мазанки, быстро осмотрелся и махнул рукой. Во двор проскочил Тимур, укрывшись за телегой, взял под контроль входную дверь. Затем настала очередь бывшего участкового. Он, пригнувшись, быстро пересек открытое пространство и подбежал к невысокому крылечку. Внимательно осмотревшись по сторонам, по сигналу Ковальчука осторожно постучал в окно. Через некоторое время дверь отворилась и оставив бойца во дворе старшина и милиционер скрылись в полутьме хаты. Минут пять, ничего не происходило, со своей позиции Карасев мог видеть только напряженную фигуру укрывшегося за тележным колесом приятеля.

Хлопнула дверь, на двор выскочила растрепанная, простоволосая девчушка лет тринадцати и опрометью метнулась в приоткрытые ворота большого сарая. За ней следом, осторожно прокрался Галиулин. Прошло буквально минуты две-три. Первой из широко распахнувшихся ворот пулей вылетела ревущая белугой, так, что было хорошо слышно даже Андрею пацанка. Следом на сцене появился новый персонаж: высокий белобрысый, коротко стриженый молодой мужик, лет двадцати пяти, в белой нательной рубахе и серых брюках заправленных в сапоги. Он шествовал, задрав вверх обе руки, и боязливо оглядываясь на Тимура, указывающего незнакомцу направление движения легкими тычками винтовочного ствола в болезненно вздрагивающую, ссутуленную спину. Торжественно проследовав через двор, процессия скрылась в хате. Сигнала оставить позицию не поступало, и для Карасева вновь потянулись томительные минуты ожидания. Наконец на крыльце появился Федосеев и замахал руками. Справедливо расценив телодвижения милиционера, как приглашение присоединится к обществу, Андрей выбрался из своего укрытия и в свою очередь, взмахом руки подав сигнал Богдану, взвалил на плечо пулемет и зашагал к хутору.

Внутри, жилище Лысюка, роскошью не поражало. Хотя, чистота, порядок, пестрые домотканые коврики, белые, кружевные салфетки и громоздкая швейная машинка с ножным приводом весьма красноречиво говорили о наличие в доме некоторого достатка и заботливых женских рук.

Три обладательницы этих самых рук в возрасте от тринадцати до пятидесяти лет включительно присутствовали здесь — же, сидя на лавке у стены оглашали воздух жалобными стенаниями. В этом женском хоре, нестройно голосящем на певучей украинской мове, понять что-либо было довольно проблематично. Лишь внимательно прислушавшись, Карасев все-таки смог разобрать некоторые слова старшей из хуторянок, умоляющей пана большого начальника пощадить «неразумну дытыну».

Сам «пан большой начальник», он же старшина Ковальчук устроился на табурете у дощатого стола и молча, сурово взирал на понуро уткнувшегося в пол седоусого, длинного и костистого мужика лет пятидесяти. Рядом с хуторянином, робко переминался с ноги на ногу задержанный в сарае незнакомец, весьма печального образа. Насколько стало понятно из дальнейшей беседы он и был тем самым «неразумным детиной» которого следовало пощадить.

— Ганна, уймись — рявкнул на подвывающую тетку Федосеев и повернулся к задержанным — как же так, Игнат? Товарищи твои Родину защищают, жизни свои кладут, а ты здесь у бабы под юбкой спрятался? Ты понимаешь, что тебе по закону военного времени за дезертирство полагается? Где твоя часть?

— Не знаю — бросив на сержанта угрюмый взгляд, пробасил дезертир — як нимцы бомбыты почалы, то усих побили, и командира и комиссара, усих. А я у лис утек, мене помираты ни як не можно. Яка ж то война, колы воны бомбами усих поубывали?

— Оружие в доме есть? — прервал суровое молчание старшина.

— Нимае ничого — закрутил головой седоусый.

— Где твоя винтовка боец?

— Потерял — Лысюк младший пожал плечами и опустил голову — як вид нимцив тикал.

— Бросил, значит. Тебе советская власть оружие доверила, а ты его бросил — кивнул головой Ковальчук и задумчиво как бы про себя добавил — А может, и не бросил. Может, это ты из нее сегодня мотоциклистов на дороге расстрелял? Твоих рук дело, гнида?

— Не-е-е — отчаянно замотал головой Игнат, сообразивший, что кроме дезертирства ему «шьют» дело гораздо серьезней — не я то.

— Свят, свят, свят — испуганно закрестилась почтенная мать семейства — та что же такое вы пан говорите, та як же можно таку напраслину…

— Так то, верно хлопцы стреляли — до сиих пор молча сидевшая на скамье молодуха, даже прекратила всхлипывать — ну, яки вечор заходыли.

— Не понял — насторожился старшина — а ну, выкладывай кто такие?

— Булы у нас вечор яки-то хлопцы — бросив на невестку недовольный взгляд, неохотно поведал Лысюк — воны прийшлы, кобелей постреляли, порося, горилку забрали и у лис пишлы…

— Ну, договаривай — повысил голос участковый, опытным ухом уловивший в словах крестьянина какую-то недосказанность.

— Воны Васыля с собой у лис забрали, ружье наставили и казалы, що пийдемо хлопче зараз з нами москалей, жидив и комиссаров бить — оттесняя на задний план супруга и сына, поспешно затараторила хозяйка, и осеклась, только сейчас сообразив, что сболтнула лишнее.

— Немцы! — начинающий давать некоторые результаты допрос внезапно прервал раздавшийся с улицы отчаянный крик Олексича и автоматные очереди.

Со звоном посыпалось оконное стекло, страшно закричали женщины. Стоявший ближе всех к выходу Галиулин, первым бросился на улицу. Словно наткнувшись на какое-то препятствие, он остановился, выронил винтовку и мягко сполз спиной по стене мазанки. Выскочившему следом Карасеву, достаточно было одного взгляда на широко раскрытые, остановившиеся глаза друга и тонкую струйку крови, медленно ползущую из уголка перекошенного рта. Кубарем скатившись с крыльца, он занял позицию за колодезным срубом и открыл огонь. Сгорбленная фигура, в пятнистом маскировочном балахоне, метнувшаяся было к воротам, поймав его короткую очередь, растянулась в пыли. Слева, из окна хаты, вторя ППД Олексича, затрещал автомат старшины, резко щелкал карабин милиционера. Еще один парашютист, не закончив перебежку, неуклюже ткнулся лицом в землю. Автоматная очередь, взбивая фонтанчики пыли прошла совсем рядом с плечом Андрея, от бревен колодезного сруба брызнула щепа. Практически над ухом хлопнул одиночный винтовочный выстрел. Высунувшийся было из-за плетня фриц, завалился обратно за ограду. Приготовленная к броску граната выпала из руки, грохнул взрыв. Из распахнутых ворот сарая выскочил задержанный дезертир, деловито передернул затвор трехлинейки, вскинул ее к плечу, снова выстрелил куда-то в невидимого для Андрея противника. Грохнул еще один взрыв, разбитое окно мазанки, словно жерло маленького вулкана, выбросила из себя сноп огня и пыли. Игнат обернулся к дому, и вздрогнув, рухнул навзничь, алые, неряшливые кляксы расплылись по его белой нательной рубахе.

Установив сошки ДП на верхнем венце сруба, Андрей поймал на мушку бегущего к лесу, петляющего как заяц солдата. Короткая очередь, приклад ручника привычно толкнул в плечо и гитлеровец, кувыркнувшись, застыл в траве, изогнувшись в причудливой позе.

Бой закончился также внезапно, как и начался. Наступившая тишина, нарушалась тревожным ревом перепуганной, чудом уцелевшей скотины в хлеву и едва слышным на этом фоне плачем из разрушенной хаты. Из-за угла, слегка пошатываясь и устало, опираясь на карабин, вышел Федосеев. Бросил взгляд на тело Игната, укоризненно покачал головой, поднявшись на крыльцо закрыл мертвые глаза Тимура. На пороге показался Лысюк — старший, бережно прижимал к себе плачущую девочку. Андрей, тяжело поднявшись, шагнул ему навстречу.

— Усих, жинку, Ксанку, усих- старик поднял на него глаза, лицо его страдальчески скривилось он бережно погладил дочь по голове — ее вот, командир ваш…, собой…

Взгляд его упал на сына, хуторянин вздрогнул, как от удара, руки бессильно повисли плетьми.

Изувеченные осколками тела старшины и женщин выносили втроем, с подоспевшим на помощь Олексичем, из уже начинающей гореть хаты. Все это время Лысюк так и продолжал стоять скорбным изваянием над Игнатом, безучастно наблюдая за действиями бойцов и гибелью своего имущества.

В себя он пришел, только когда, собрав трофеи, принялись рыть могилу. Не произнеся ни слова, принес из сарая пару заступов и так же молча присоединился к Карасеву, остервенело орудующему малой саперной лопаткой.

За этой скорбной работой их и застал поспешивший на звуки боя Малышенков с остальными бойцами взвода.

Вскоре тишину трижды разорвал нестройный залп, и взвод зашагал к ожидающим на дороге машинам, оставив за спиной догорающую хату, холмики свежих могил, и печально глядящих вслед длинного, худого старика и девочку.

На душе шагавшего в хвосте коротенькой взводной колонны Карасева было невыразимо тоскливо. Это была уже не первая потеря и, что страшнее всего, не последняя, но здесь на краю залитого солнцем летнего луга он словно оставил часть себя.

Напрягала очевидная нелогичность произошедшего: главной целью немецких десантников, судя по обнаруженной у них карте и солидному количеству взрывчатки, были доты укрепрайона. Но Андрей никак не мог взять в толк, зачем в нарушение всех наставлений и инструкций, вопреки здравому смыслу, парашютисты поперлись на забытый богом хуторок? Почему, обнаружив группу вооруженных людей, они не обошли опасное место стороной, а ввязались в столь трагически закончившуюся стычку?

Хотя некоторые предположения были. Либо, немцы, случайно наткнувшись на примерно равную им по силам группу советских бойцов настолько оборзели, что решили атаковать, а это весьма маловероятно. Великой боевой ценности отряд, Ковальчука в глазах вражеских десантников представлять не мог, а значит, и риск открытого боестолкновения был совершенно не оправдан. Ну, никак это не похоже на тактику действий диверсионных групп.

Есть и другое предположение, и оно уже ближе к истине. Фрицы именно на этом хуторе должны были встретиться с некими вооруженными людьми и когда осознали свою ошибку, вынуждены были вступить в бой, потому что ничего другого им просто не оставалось.

Впрочем, загадка так и осталась неразгаданной, потому, что ранним утром 26 июня полки 124-й дивизии вырвавшись из вражеского кольца в районе Милятина, начали пробиваться на северо-восток в направлении местечек Корытница и Шельвув, на соединение с остальными частями 5-й армии.

Глава 11

Увы, соединение откладывалось на неопределенный срок. Фронт неудержимо катился на восток. Бронированные катки танковых клиньев немцев, пробивали, продавливали оборону отчаянно цепляющихся за каждый новый рубеж и огрызающихся контратаками, обескровленных в приграничных боях стрелковых и механизированных корпусов.

В первых числах июля передовые части мотомеханизированной группы вермахта, прорвав фронт, удерживаемый остатками 15 механизированного корпуса форсировала реку Горынь и вышла к Ровно, оставив позади более двухсот километров оккупированной советской земли. 124-я дивизия, сильно поредевшими стрелковыми полками пробивающая себе дорогу по немецким тылам, подобными темпами похвастаться не могла, преодолевая за сутки 10–12 километров.

На танковую колонну наткнулись на четвертый, а может даже и пятый (кто их считал), день изнурительного марша. Четыре окрашенные в защитный цвет боевых машины, сиротливо распахнув крышки люков, приткнулись у обочины неширокого лесного проселка.

Андрей вскарабкался по склону неглубокого овражка, выбрался на дорогу, поправил на плече ремень трофейного, МП, еще раз внимательно осмотрелся. Тишина. Только зеленая ящерица, отдыхавшая на нагретой солнцем броне, бесшумно сорвалась с места и исчезла в придорожной траве.

Он махнул рукой, из кустов вышли трое бойцов с карабинами наперевес, через некоторое время появился четвертый, замыкающий.

— Наши, тэ двадцать шесть, вроде целые — один из бойцов, коренастый, круглолицый крепыш Сёмушкин постучал прикладом по глухо отозвавшемуся металлу, ловко запрыгнул на моторный отсек, заглянул в распахнутый зев люка — чего это они?

— А ты почем знаешь, целые они или нет? — тут же вступил в дискуссию Андрейченко, приятель Семушкина и его постоянный оппонент. Оба бойца были призваны из одного небольшого уральского городка и отличались тем, что несмотря на дружбу, связывающую их со школьной скамьи, всегда и решительно по всем вопросам имели диаметрально противоположные мнения.

— Видишь ни дырок, ни следов огня нигде нет, значит, целые — тут же взялся отстаивать свою точку зрения Семушкин — наверное, горючка кончилась.

— А может двигатели сломались — упорно гнул свою линию не желающий сдаваться Андрейченко.

Карасев, пользуясь правами командира, бесцеремонно оборвал разгорающуюся дискуссию, и разогнал личный состав «по разным углам» вести наблюдение за дорогой. В принципе все пятеро были одногодками, и срок службы у всех был одинаковым. Но живущий в этом молодом теле старший оперуполномоченный Андрей Владимирович Карасев с высоты своих тридцати восьми лет смотрел на своих подчиненных как взрослый, зрелый человек на желторотых юнцов. И самое странное, что пацаны, очевидно на каком-то подсознательном уровне понимали и принимали такое положение вещей, разве, что по имени отчеству не величали.

Малышенков, тот и вовсе в последнее время стал выделять Андрея из общей массы бойцов, загрузив его обязанностями командира отделения. Наверное, поспособствовал этому и катастрофический дефицит младших командирских кадров. Лейтенант уже несколько раз намекал, что не избежать парню после прорыва к своим, пары сержантских треугольников в петлицы.

Отношения с Олексичем после гибели старшины, занявшим должность замкомвзвода постепенно переросли в самую настоящую дружбу. Карасев был, пожалуй, единственным с кем сержант, позволял себе вне строя держаться «на короткой ноге». Так, что назначение старшим флангового дозора для Андрея неожиданностью не явилось, тем более как раз его отделение в полном составе этот самый дозор и составляло.

Стоящие на дороге танки совершенно не впечатлили, видал технику и побольше, и покруче, а эти мелкие какие-то уродцы. Кажущиеся непропорционально здоровыми, на короткой ходовой базе, высоко задранные башни с несолидными по калибру пушчонками. А на замыкающем, стоящем в хвосте колонны, и вовсе две небольшие башенки. В такое крохотное пространство вообще ничего достаточно мощного не запихнешь. Даже в сравнении с неоднократно виденными вживую и по телевизору КВ и «тридцатьчетверками», техника кажется несерьезной, не говоря уже о более поздних боевых машинах. Но самое обидное, даже таких вот «недотанков» в нужное время и в нужном месте не оказалось. А здесь, пожалуйста, вот они стоят, целехонькие. Что это? Чья-то глупость, ошибка? Стратегический просчет и некомпетентность командования? Или, все-таки, трагическая случайность, неудачно сложившиеся обстоятельства?

— Морозов, Игнатов стойте здесь и смотрите в оба, я гляну, может чего интересное найду — распорядился Андрей, и ухватившись за ствол орудия, вскарабкался на броню головной машины.

Скользнул в открытый люк механика-водителя. Получилось не очень ловко, зацепился за что-то рукояткой МП и пребольно треснулся локтем. От души, смачно матюкнулся и принялся оглядываться, благо солнечного света падающего в открытые люки хватало. Зачем-то подергал рычаг, постучал пальцем по стеклу амперметра на левом приборном щитке. Лежащая на боку стрелка признаков жизни не подала. Аккумулятор скорее мертв, чем жив. Рядом с амперметром, шкала масломанометра, на щитке справа спидометр и тахометр. Не обнаружив ничего похожего на датчик топлива, Андрей недоуменно пожал плечами и ту же ощутимо приложился затылком о броню. Блин больно-то как, были бы мозги, было бы сотрясение, а так вроде обошлось. Осторожно пробрался в башню, здесь тоже ничего интересного, единственное, что бросилось в глаза, отсутствие затвора на казенной части орудия и пустые маски пулеметов, никаких документов или личных вещей могущих что-либо поведать о судьбе экипажа, ничегошеньки. Хотя косвенные факты, вроде снятого вооружения и полного отсутствия боекомплекта позволяют сделать некоторые выводы. Скорее всего, «мазута» расстреляла весь боекомплект, сожгла горючку и, поснимав пулеметы, куда-то благополучно свалила, бросив на произвол судьбы машины, превратившиеся в бесполезные, бронированные коробки.

— Командир, тревога — снаружи по броне загрохотал Морозов — вон Севка руками машет.

Действительно стоявший метрах в пятидесяти впереди, у поворота Семушкин еще некоторое время отчаянно — тревожно жестикулировал, а потом, убедившись, что его манипуляции замечены товарищами шустро нырнул в лес. Андрей с высоты танковой башни дал отмашку Андрейченко, а затем, спрыгнув вниз вместе с остальными бойцами, поспешил укрыться в густом кустарнике.

Сначала до пограничников донесся рев двигателей, затем из-за поворота показались автомашины. Первой катила открытая легковушка с запаской на капоте, за ней пылили три грузовика. Два внушительных размеров тягача с платформами и крытый брезентом фургон с эмблемой «Опеля» на капоте.

Поравнявшись с танковой колонной, легковушка тормознула, из нее выбрался немецкий офицер. Махнул рукой, давая знак остальным, остановится. Фыркнув моторами, машины встали. Из фургона высыпало десятка полтора солдат.

Наблюдая за противником, Карасев тихонько матерился про себя. Позиция для атаки крайне неудобная. Большая часть смолящих сигаретки и разминающих ноги фрицев скрыта с глаз пограничников башней головного танка, всех разом не накроешь, а ввязываться в перестрелку никак нельзя.

— Отставить — зашипел Андрей, видя, что пристроившийся рядом молчаливый здоровяк Игнатов, прищурив один глаз и закусив нижнюю губу, старательно ловит офицера в прицел «ручника» — без команды не стрелять.

Боец недовольно покосился в его сторону, но подчинился и шепотом передал приказ дальше.

Между тем, не подозревающей о нависшей над его головой опасности, фриц отдал какую-то команду, заставившую подчиненных закончить перекур и заняться делом. Загремел металл, большая часть солдат полезли обшаривать брошенную технику, остальные бросились к своим машинам. Взревев двигателем, один из тягачей вырулил на дорогу и стал задом сдавать к головному танку.

— Семушкин — Андрей повернулся к бойцам — дуй к лейтенанту, доложишь обстановку. Остальные продолжаем наблюдение.

— Командир, да мы этих олухов в два счета — горячо принялся убеждать Андрейченко — посмотри, у них половина даже оружие в грузовике поставляли. Это ж тыловики. Они и мявкнуть не успеют.

— Отставить я сказал — не отрываясь от разглядывания суетящихся фашистов, бросил Карасев — Андрейченко какова задача наряда?

— Наблюдать и в бой не ввязываться.

— Ну, вопросы еще есть?

— Нет — неохотно буркнул боец.

— Значит, продолжаем выполнять приказ.

Бойцы притихли, рядом было слышно только их недовольное пыхтение. Между тем немецкие трофейщики, дело свое знали туго. Довольно быстро они загрузили два танка на платформы тягачей, офицер запрыгнул в легковушку, и колонна скрылась за поворотом. На дороге остался «Опель» и устроившие очередной перекур солдаты.

Раздавшийся за спиной легкий хруст ветки в полной тишине для Андрея прозвучал как винтовочный выстрел. Резко обернулся он увидел перед собой физиономию изрядно запыхавшегося Семушкина.

— Лейтенант приказал немцев не трогать — переведя дыхание, сообщил он — там дальше по дороге МТС. Нам приказано выдвинуться, провести разведку и дожидаться основные силы в роще к западу от станции.

— Ну вот, я же говорил, никуда они от нас не денутся — удовлетворенно заметил Карасев — пошли мужики.

Километра два они шли по лесу, вдоль дороги, затем, продравшись через узенький просвет в колючей стене ежевичника, оказались на краю обширного кукурузного поля, на дальнем конце которого виднелись какие-то постройки.

Высокая кукуруза надежно скрывала бойцов от посторонних взглядов, но она же значительно ограничивали обзор. Идущий первым Андрей видел перед собой только сплошную стену стеблей с широкими, острыми листьями и несозревшими зелеными метелками и слышал ее шуршание и тихое сопение пробирающегося следом Морозова.

Треск мотоцикла, раздавшийся совсем рядом, заставил остановиться и застыть неподвижно, напряженно прислушиваясь, а потом шарахнутся вправо. Дорога оказалась неожиданно близко, Карасев чертыхнулся про себя, чудак, знал же, что при ходьбе человек забирает влево, так могли и на фрицев наскочить. К счастью мотоцикл пронесся на приличной скорости и немцы ничего просто не успели заметить.

Деревянные ворота, МТС, судя по всему, были вынесены лихим таранным ударом, о чем красноречиво свидетельствовали остатки левой створки, висящие на погнутой петле. Вместо них, доступ на машинный двор перегораживала длинная березовая лесина. Как и стоящее рядом здание сторожки, новые хозяева, аккуратно с чисто немецкой педантичностью, разрисовали ее диагональными черными полосами. У шлагбаума неторопливо, внимательно созерцая что-то у себя под ногами, прогуливался часовой с карабином на плече. Еще один караульщик, поставив оружие на расстояние вытянутой руки, вроде как дремал, сидя на лавке и откинувшись спиной на полосатую стену караулки. Еще раз, внимательно оглядев дышащую миром и спокойствием почти идиллическую картинку, Андрей попятился назад. Похоже, это единственный пост, правда, подойти к нему незамеченным, не так-то просто. Кукурузное поле отделяет от сторожки почти сто метров совершенно открытого и прекрасно просматриваемого, а ночью, судя по наличию большого фонаря на столбе и тянущихся от него проводов, еще и освещаемого пространства. Разве, что попробовать вдоль забора, он достаточно высок и тень от него должна надежно скрывать крадущегося человека. Махнув бойцам, призывая их следовать за собой, Карасев двинулся в обход территории МТСа к небольшой березовой роще.

Глава 12

Вместе с сумерками подошло подкрепление.

— Докладывай отделенный чего тут у тебя — Подошедший Малышенков взмахом руки остановил «подорвавшегося» было с места Карасева и устало присел на траву рядом.

— Наружный пост у них один, в воротах — начал Андрей — днем было двое караульных, сейчас усилили еще парочкой. Часовой у шлагбаума, остальные в сторожке. Весь день грохотали сильно и машины ревели, сейчас еще работают, но вроде, потише стали. Основная масса фрицев два часа назад куда-то укатила на двух грузовиках. Судя по всему, осталась только охрана и ночная смена работяг. Не больше пятнадцати рыл.

— Данные точные?

— Семушкин весь вечер на березе просидел, по головам сосчитал. Там во дворе техники полно и их, и нашей, еще в боксах что-то стоит.

— Ясно — лейтенант поднялся — берешь своих, выдвигаетесь вдоль забора, твоя задача караулка. Как думаешь действовать?

— Думаю особо мудрить, смысла нет, часового в ножи и гранату в окошко. Ремонтников немного с ними управимся быстро.

— Шумно будет — нахмурился взводный — здесь, рядом деревня, наверняка немцы там ночуют.

— Так ведь технику рвать будем, все равно шум поднимем — заметил устроившийся рядом Олексич — в километре отсюда место хорошее есть. Я второе отделение и всех пулеметчиков возьму, если фрицы сюда кинутся, встретим как надо.

— Ну, на том и порешим. Значит, после твоей гранаты мы начинаем — кивнул Малышенков — действуйте мужики.

— Отделение становись — Карасев подошел к отдыхающим пограничникам — Игнатов временно поступаешь в распоряжение замкомвзвода.

Хмурый пулеметчик вышел из строя и закинув на плечо оружие, двинулся следом за сержантом.

— Слушай боевой приказ — Андрей окинул взглядом замершую перед ним троицу — выдвигаемся к сторожке, по-тихому снимаем часового, отдыхающую смену уничтожаем гранатами. Задача ясна?

— Ясно — негромко откликнулись бойцы.

— Тогда пять минут оправиться, подогнать снаряжение и выдвигаемся.

Распустив бойцов, Карасев занялся собственным снаряжением, проверил оружие, подогнал ремни. Попрыгал на месте, прислушиваясь, вроде ничего нигде не брякает. Еще раз окинул взглядом занимающихся тем же, подобравшихся и посерьезневших пацанов.

— Готовы?

Ответом послужили только молчаливые кивки.

— Ну, пошли хлопцы.

Одной короткой перебежкой пересек небольшое пространство отделяющее опушку рощи от ограды МТС. Прижался спиной к шершавым доскам, прислушался. Рев дизельного двигателя и металлический стук из-за забора надежно маскировали негромкие шаги бегущих следом бойцов. Прохаживающийся у шлагбаума с винтовкой наперевес немец благоразумно старается не покидать пределов очерченного светом фонаря круга, за которым царила непроглядная тьма. Притаившегося в тени забора пограничника отделяют от часового метра три ярко освещенной площадки, но фашист, словно почувствовав на себе чужой взгляд, повернулся именно в его сторону и пристально уставился, тщетно силясь разглядеть что-либо в кромешной темноте.

— И долго ты стоять так будешь? Ну, хоть ближе подойди что ли — у Карасева заканчивалась терпение, и он начинал потихоньку «закипать» — уставился, как баран на новые ворота. Повезло еще, что часть тыловая, расслабились немцы, привыкли в своих «европах» к спокойной жизни, караульщик, вон вместо того, чтобы в тени стоять на освещенное место вылез. Один хрен из света в темноту много ненасмотришь, чего стоять спрашивается, людей задерживать?

Как будто услышав адресованный ему мысленный посыл, солдат, наконец, развернулся, и словно в насмешку, шагнул в противоположную сторону, разрывая расстояние между собой и затаившимся врагом еще на метр. Медлить было нельзя, и Андрей метнулся вперед. И надо же было такому случиться, именно в этот момент паранойя взыграла у фрица с новой силой и он резко обернулся. Счет шел уже на доли секунды, понимая, что не успевает, Карасев наотмашь ударил зажатым в руке длинным трофейным штыком. Часовой издал вместо тревожного крика какой-то невнятный булькающий звук, и выронив оружие, повалился на спину, зажимая руками перерезанное горло.

Брякнул упавший на твердую, утоптанную землю карабин, с шумом свалилось умирающее тело.

— Алярм! Алярм! Русишен зольдатн! — высокий, голый по пояс, перемазанный машинным маслом немец, стоявший возле серой бронированной танковой туши во дворе, расширившимися от ужаса глазами смотрел на расправу над часовым и орал, орал как резанный.

Со стуком распахнулась легкая, дощатая дверь, в ярко освещенном дверном проеме показалась фигура в фельдграу. Рядом треснул винтовочный выстрел, и фриц, сложившись пополам, рухнул с крыльца. Почти одновременно зазвенело разбитое стекло. Сообразив, что сейчас произойдет, Карасев прыгнул в сторону, закрывая голову руками. Два гранатных разрыва слились в сплошной грохот. Хлипкое строение несчастной сторожки, кажется, даже подпрыгнуло на месте. Над головой что-то шумно разрезало воздух и с глухим деревянным стуком шлепнулось неподалеку. Крикливый фриц наконец заткнулся и стремительно нырнул под прикрытие танковой брони. Вовремя. Во двор МТС ворвались трое бойцов карасевского отделения. Бегущий первым Андрейченко вскинул карабин к плечу, выстрелил в кого-то невидимого, передернул затвор, снова выстрелил. Стараясь не отставать от подчиненных, Андрей подхватил свой МП и рванул следом. Слева метнулась какая-то серая тень, он полоснул в ту сторону короткой очередью. Пуля толкнула бегущего немца в спину, он изогнулся и упал лицом вниз. Хлестко и часто били карабины пограничников отстреливающих бестолково мечущихся, безоружных врагов.

Что-то свистнуло, и звонко цокнуло по капоту стоящего рядом тягача. Карасев поспешно нырнул за колесо и закрутил головой, пытаясь определить, откуда стреляют. Ага, вон из-за гусеницы советского КВ с пробитым в районе двигательного отсека бортом, темной махиной возвышавшегося в дальнем углу двора, высунулся винтовочный ствол. Очевидно, кто-то из фрицев все-таки умудрился добраться до оружия. Ну, точно вон мелькнул кусок серого мундира и тут — же спрятался обратно. Хитрый сволочь, просто так его отсюда не взять, эх гранатку бы. Немец между тем выстрелил снова, один из бегущих по двору пограничников споткнулся и упал.

— Твою мать…, вот гаденыш — Андрей злобно матюкнулся наблюдая как боец, волоча по-видимому простреленную ногу, пытается отползти в укрытие — чем же тебя сука достать.

Он осторожно выглянул из своего укрытия, пытаясь найти позицию повыгодней. Тут же в пыль рядом с лицом звучно щелкнул кусок свинца, ушлый вражина заметил шевеление и не замедлил отреагировать.

— Так дружок, да у тебя два патрона осталось — Карасев злорадно ухмыльнулся — а где же мои ребятки то. Где их черти носят.

Словно в ответ из-за ближнего угла, заставленного техникой бокса, колобком выкатился Семушкин. Завидев нового противника, немец выстрелил, к счастью промазал, юркий уралец успел проскочить пару метров простреливаемого пространства и нырнуть в укрытие.

Андрей осторожно выглянул, ствол немецкого карабина исчез. Или перезаряжается или позицию меняет, в любом случае времени терять нельзя. Дернул затвор автомата и, поднявшись в полный рост, бросился вперед. Холодная, мерзкая струйка побежала по спине, в ушах тяжелым молотом бухал адреналин, с минуты на минуту он ожидал выстрела, удара, но шаг, другой и вот уже окрашенный местами обгоревшей защитной краской борт КВ. Нога на каток вторая на гусеницу и он на броне. Фриц дико заорал, отскакивая от танка и вскидывая карабин, но не успел. Короткая очередь наискосок перечеркнула серую ткань мундира и отбрасывая назад к забору уже мертвое тело.

— Готов? — окликнул снизу голос Семушкина.

— Готов — не оборачиваясь, глядя на распростертое перед ним тело врага, хрипло отозвался Карасев.

На освещенном фонарями дворе машинно-тракторной станции между тем уже часто замелькали защитные гимнастерки пограничников.

— Давай родной, давай, поторопи своих орлов — Малышенков немного суетливо подгонял молодого сержанта с черными саперными петлицами на новенькой гимнастерке, с которой резко контрастировали выцветшие добела, грязные пилотка и шаровары.

— Тащ лейтенант — оправдывался сапер — взрывчатки на все не хватит, техники слишком много.

— Значит, выбирайте только исправную — отрезал взводный и заорал — Федосеев! Федосеев!

— Здесь! — из бокса выскочил запыхавшийся бывший участковый. Милицейскую гимнастерку, он давно сменил на защитную, и только галифе оставались синими.

— Твое отделение в помощь саперам — бросил взводный — Карасев! Организуй сбор трофеев и боевое охранение.

— Есть — Андрей спрыгнул с моторного отсека КВ и обернулся к топчущемуся рядом Семушкину — найди…, не отставить лучше Морозова, займите позицию у ворот. А Андрейченко сюда направь.

— Понял, командир — боец кивнул и исчез за кабиной грузовика.

Карасев подошел к убитому немцу, поднял карабин. Дернул затвор, блеснув металлом на землю, шлепнулся патрон, последний. Да, похоже, повезло. Закинул оружие на плечо и отправился выполнять приказ.

Трофейного оружия оказалось немного, с десяток карабинов с двумя сотнями патронов и четыре гранаты «колотушки», вот, пожалуй, и все. С техникой повезло гораздо больше. Помимо уже знакомых парочки тягачей, четверки «двадцатьшестых» и обгоревшего КВ, во дворе, в боксах стояло еще три танка: советский БТ с нелепо торчащим к небу из покореженной маски орудием, и два немецких. Именно они заинтересовали пока еще не сталкивавшегося с гитлеровскими «панцерами» Карасева больше всего. Стоявшая во дворе машина была совсем не похожа на показанные в знаменитых Озеровских эпопеях угловатые «коробки», в которых без труда угадывались загримированные Т- 44. Вообще ничего общего. Вытянутая в длину, смещенная к корме башня с короткой, толстой пушкой, высокой командирской башенкой, и люком для экипажа расположенным довольно непривычно, не сверху как у наших, а сбоку, слева. Честно говоря, что это за «зверь» и как воевать с ним Андрей представлял себе с трудом. Нет, конечно, во время срочной службы его учили, что танки следует поражать в борт, корму или гусеницы. Один раз, на полигоне, довелось стрельнуть из РПГ по разбитой, ржавой «полстапятке», вот, пожалуй, и весь опыт борьбы с «вражеской» бронетехникой. Не приведи Бог столкнуться с таким лицом к лицу, гранатометов то здесь еще не придумали. Хотя, судя по солидной, заваренной заплатой дыре в борту, и на этого монстра нашлась управа. Второй «немец» стоял в боксе, судя по снятой гусенице и отсутствующему переднему правому катку, имел проблемы с «ходовкой». От первого он на неискушенный взгляд совершенно не разбиравшегося в «древней» технике Карасева отличался лишь меньшими размерами башни и более длинной, но меньшей по калибру пушкой.

— Слышь, земляк, куревом не богат? — из открытого люка выбрался саперный сержант.

— Не курю.

— Плохо — сапер уселся на броню, свесив ноги — что, раньше не встречался?

— С кем? — не понял Андрей.

— С кем, с кем, с танками немецкими.

— Нет, не довелось как-то.

— Повезло — сержант выудил из кармана шаровар тощий кисет, вытряс из него на клочок бумаги остатки табачной крошки и пыли, свернул маленькую «козью ножку», прикурил и с видимым удовольствием затянулся едким дымом — мы под них на третий день попали. Штук десять вот таких, откуда ни возьмись, на нашу колонну выскочили. От батальона, почитай, что ничего и не осталось, всю технику пожгли, народу уйму положили, а живых потом полдня по лесу собирали.

— Да, несладко видно пришлось — представив себе картину разгрома, Карасев зябко повел плечами.

— Страшное дело — кивнул собеседник — полуторку, как картонку… А самое хреновое знаешь что? Они колонну нашу раздавили и дальше пошли, как будто даже и не заметили. Вроде как между делом… Как муху прихлопнули. Прет он на тебя, а ты и сделать ничего не можешь.

— Закончили? — в бокс заглянул Малышенков.

— Закончили тащ лейтенант — спрыгивая на землю, откликнулся сапер.

— Уходим.

Поодиночке и группками, бойцы выскакивали за ворота и исчезали в душной, непроглядной темноте июльской ночи, подгоняемые разгорающейся со стороны дороги трескотней ружейной и пулеметной пальбы, время от времени сопровождающихся кажущимися такими безобидными хлопками пушечных выстрелов.

Все? — коротко бросил взводный, выбежавшим из ворот командирам отделений.

— Саперы только остались — кивнул Федосеев.

— Давайте ребята, уводите бойцов — лейтенант обернулся — отправь посыльного к Олексичу, пусть тоже отходят. Встречаемся в роще, в двух километрах южнее Немовичей. Запомнил.

— Запомнил — Карасев развернулся и припустил бегом, догоняя уходящих товарищей.

— Морозов!

— Здесь! — боец вынырнул из темноты.

— Значит так — Андрей смотрел на усталую, довольную физиономию стоящего перед ним подчиненного, и словно наяву увидел перед собой скуластое лицо Тимура, тонкие черты Ильи, рыжую шевелюру Наливайко, таких же девятнадцатилетних мальчишек. Слова приказа, словно застряли где-то в горле — лейтенанту доложишь, я убыл к Олексичу, в отделении остаешься старшим вместо меня. Все, исполнять приказание.

Пограничник словно растворился в ночи, а Карасев легкой трусцой двинулся вдоль дороги. За его спиной на бывшем МТСном дворе сначала что-то ярко полыхнуло, а затем один за другим загрохотали гулкие взрывы, перекрывающие отдаленные звуки перестрелки, заставившие невольно пригибать голову. Некоторое время, опасаясь заблудиться, двигался, стараясь держаться рядом с сереющей в темноте лентой проселка, но вскоре свернул и вломился в колючую стену кустарника. Звуки суматошной пальбы со стороны дороги становились громче с каждым шагом. Сбивая листву и ветки, знакомо посвистывали шальные пули, что- то прошелестело над головой и на небольшой поляне, примерно в сотне метров от упавшего ничком в траву Андрея вырос небольшой фонтан земли, огня и дыма.

«Своего» снаряда, он не услышал. Просто что-то яркое взорвалось в голове, и кто-то словно «выключил свет», все. Ни грохота, ни боли, ничего. Нет, боль пришла, потом, когда Карасев, наконец, смог открыть глаза и увидеть склонившиеся над ним лица пацанов из второго отделения.

— Живой? — в поле зрения «нарисовалась» озабоченная физиономия Олексича.

— Не знаю — Андрей, со стоном, сел сжимая руками грозящую расколоться на мелкие кусочки черепушку — чем это меня?

— Похоже, в рубашке родился — невесело хмыкнул Богдан — снаряд совсем рядом рванул. От осколков деревом закрыло, а вот ком земли точно по башке пришелся. Долбанный броневик всю малину нам обгадил. Без него мы бы фрицев уже давно кончили. Ты, вообще какого черта сюда поперся?

— Лейтенант… — Карасев попытался подняться и вновь со стоном опустился на траву — лейтенант сказал отходить.

— Это я и без тебя уже понял — махнул рукой сержант — так хлопцы, берем его и тикаем. Давайте, давайте, поживее.

Погранцы не заставили себя долго упрашивать, подхватив «болезную» тушку Андрея и нахлобучив ему на наспех перемотанную бинтом голову, найденную рядом, измятую фуражку, поволокли ее прочь от дороги, на которой без умолку трещали выстрелы и что — то ярко пылало, так, что зарево ярко отражалось в густой черноте ночного неба.

Минут через пятнадцать дикой «скачки» по корягам и буеракам, он уже вполне мог двигаться самостоятельно и хотя последствия легкой контузии в виде непроходящей боли в затылке, легкого головокружения и тошнотного состояния никуда не делись, Карасев старался не отставать от товарищей.

Глава 13

Рассвет застал их в трех-четырех километрах от места боя на дне глубокого, поросшего орешником оврага. Утреннюю тишину нарушали лишь птичий пересвист и стоны раненого. Рядом, вповалку похрапывали утомленные ночным боем и пробежкой бойцы.

— Чего Андрюха, не спится? — Олексич тяжело поднялся, подошел, сел рядом.

— Да какой там сон — махнул рукой Карасев — на том свете отоспимся.

— Я вот тоже думаю — Богдан стянул с головы фуражку, хлопнул ей об голенище сапога, сбивая пыль — надо у местных дорогу на Немовичи узнать. А то ночью сиганули в лес, хрен его знает, где мы сейчас находимся. Как бы от своих не отстать.

— Да, ситуевина — протянул Андрей — кто пойдет?

— Вместе и пойдем, чего делится, и так семь человек осталось. Троих ребят потерял, да еще вон Адашкин, не знаю, донесем или нет.

Наличие в немецкой колонне спешащей на помощь уничтожаемому МТСу трофейного советского бронеавтомобиля оснащенного сорока пяти миллиметровой пушкой оказался для засевших у дороги бойцов второго отделения полной и весьма неприятной неожиданностью. Используя фактор внезапности, удалось уничтожить мотоцикл, поджечь один из грузовиков и истребить с десяток оккупантов. Однако вскоре численное превосходство противника и артиллерийская поддержка дали о себе знать. Чаша весов постепенно стала клонится не в пользу пограничников и едва дождавшись загремевших со стороны мастерских взрывов, Олексич, посчитав свою задачу выполненной, дал приказ отходить. К счастью, отступающие бойцы наткнулись на оглушенного близким снарядным разрывом Карасева.

— Подъем мужики — нахлобучив фуражку на голову, сержант поднялся на ноги — идти надо.

Отдыхавшие бойцы зашевелились, поднимаясь, поправляя снаряжение и проверяя оружие. Так и не пришедшего в сознание, раненого командира второго отделения осторожно загрузили на импровизированные носилки, сооруженные из пары крепких жердин и плащ-палатки, и вскоре небольшой отряд покинул место дневки. Узкая тропинка, пропетляв по дну оврага и легко взбежав на один из его склонов, вывела к обширному, наполовину скошенному лугу, через который неширокой серой лентой протянулась проселочная дорога.

— Ну что командир, куда дальше? — Андрей до рези в глазах всматривался в темную полоску на другой стороне почти двухкилометрового поля — похоже там какой-то населенный пункт.

— Похоже на то — кивнул Олексич и зло сплюнул — на своей земле, и в прятки играем. Дожили.

— Погодим до ночи, или рискнем?

— Ты вот, что Андрюха — Богдан сдвинул фуражку на затылок и смерил Карасева испытующим взглядом — как самочувствие?

— Норма — Андрей усмехнулся — жить можно, если не долго. Понял я тебя командир, схожу, посмотрю.

— Тьфу, типун тебе на язык. Игнатова с собой возьми. Осторожненько глянете, что к чему, и сразу назад.

В принципе, в поставленной задаче ничего особо сложного не было. В наличие в лежащим перед ним поселении хоть какого-нибудь вражеского гарнизона, он сильно сомневался. Слишком уж ненаезжен ведущий к нему проселок.

При ближайшем рассмотрении село оказалось и не селом вовсе, а довольно большим хутором, буквально утопающем в пышной зелени яблонь и черешен, увешанных созревающими плодами. У плетеной ограды крайней хаты мирно пощипывала траву коза, рядом сидела маленькая, сгорбленная, древняя старушонка, несмотря на жаркий день обряженная в серый шерстяной платок и овчинную безрукавку поверх длинной холщовой рубахи. Появление пограничников и коза, и ее хозяйка восприняли совершенно безразлично.

— День добрый мамаша — вежливо и на всякий случай довольно громко поздоровался Андрей.

— Добрый, добрый — скрипучим, словно звук несмазанных ржавых дверных петель голосом отозвалась старуха- вы кто сынку таки будэте?

— Свои бабуля, свои, советские мы.

— Тю, советские — женщина покачала головой — и деж воны зараз те советские. Уси втеклы, тильки мы их и бачили.

— Мда, тяжелый случай — Андрей попытался зайти с другой стороны — мамаш немцы на хуторе есть?

— Ни, нимае нимцив — темное, сморщенное словно печеное яблоко лицо селянки выразило искреннее недоумение — з виткеля тут нимцы? Воны ще у осьмнадцатом роце уйшлы. Так кто ж вы таки хлопцы будыте?

— Не в себе бабка — негромко заметил Игнатов.

— Да, ничего нам здесь не светит. Однако, похоже, фрицев действительно здесь нет — согласился Андрей — ладно, будь здорова мать, пойдем мы.

— Спаси Христос, хлопчики, спаси Христос — закивала головой старуха, провожая бойцов безмятежным взглядом блекло голубых глаз.

Карасев подошел к углу хаты, осторожно выглянул. У колодца, поставив на землю полные ведра, о чем-то оживленно судачили меж собой две моложавые, что называется кровь с молоком хуторянки. Чуть в стороне резвилась стайка ребятни. Нет даже намека на присутствие противника. Мир и спокойствие, вроде и никакой войны. Живут себе селяне размеренным, привычным жизненным укладом. С одного из дворов выкатилась телега, запряженная неказистой, рыжей кобылкой. Возница — паренек лет четырнадцати в полотняной рубахе, закатанных до колен штанах и черной, видавшей виды кепке ловко запрыгнул в повозку, развалился в ней, свесив босые, грязные ноги и щелкнул вожжами. Лошаденка тряхнула головой, и телега неспешно покатила по пыльной улочке.

Сельцо продолжало жить своей мирной беззаботной жизнью. От веселой стайки малышни отделился мальчишка лет десяти и опрометью, взбивая пыль босыми пятками, побежал к хате, за которой прятались пограничники. На ходу развязывая тесемку полотняных штанов, свернул за угол, да так и остановился, столкнувшись нос к носу с вооруженными незнакомцами.

— Тихо, не бойся — поспешил успокоить паренька боец.

— А я и не боюсь — пацан шмыгнул, утерев нос рукавом, второй рукой продолжая удерживать сваливающиеся штаны — ты дядьку красноармеец?

— Вроде того.

— Понятно — мальчишка, вспомнив зачем он сюда пришел, справил нужду и завязывая порты, как бы промежду прочим деловито бросил через плечо — вы, у село не ходите.

— Немцы? — вскинулся Андрей.

— Ни, нимцив нема — возразил пацан — тильки дядьку Пылып с мужиками вже троих ваших словил и у сарайке держит. Вин говорит, советы кончились. А теперь як нимцы придут, вин им москалей — комиссаров выдаст и за то нам усим от новой власти почет и уважение будет.

— Вон значит как. Ну а вы чего?

— А мы чего, мы ничего. Мамка говорит що дядку Пылып гад и перед нимцами выслуживается, щоб воны ему грошей дали. Тильки неможно так. У нас батька у Красной Армии. Як жеж можно?

— Как звать то тебя?

— Иваном кличут — важно пояснил малец.

— Так где Иван ты говоришь сарайка та?

— Та вон, яка сама велыка хата, то Пылыпова. А во дворе сарайка.

— Так как же он их поймал то? Красноармейцы это же не зайцы. У них и оружие есть. Они что не сопротивлялись? Сколько у него мужиков то?

— Тю — пацан, как-то по-взрослому, ухмыльнулся — та зайцив труднее спойматы було. А мужиков — два сына, да кум. Пылыпов кум — Остап пьяный на все село трепал, що воны их горилкой напоилы и повязалы чуть теплых. Ладно пийшов я, а вы смотрите, не ходите у село.

— Хорошо — кивнул Карасев — а ты про нас не проболтаешься?

— Ни — парнишка возмущенно замахал руками — чи я зовсим дурный, чи шо?

Некоторое время Андрей наблюдал, как мальчик, старательно не оглядываясь, неспешно направляется к играющим у колодца сверстникам. С одной стороны в добрых намерениях своего недавнего собеседника он не сомневался, но с другой стороны, ребенок есть ребенок, нельзя быть уверенным ни в чем. В любом случае надо действовать, в конце концов, по приближении основного отряда пограничников бандиты могут попросту ликвидировать захваченных военных и спрятать улики. Значит нельзя дать им такую возможность.

— Ну что — Андрей повернулся к напарнику — пойдем, потолкуем с этим Филиппом что ли.

— Можно — Игнатов нехорошо усмехнулся, огладив ствол пулемета — расскажем кулачью, куда советская власть делась.

Выбравшись из своего укрытия, они не торопясь двинулись к самому большому подворью, стоявшему в центре селенья. На громкий стук в добротные дощатые ворота, под громкий собачий лай вышел сам хозяин — крепкий широкоплечий, седоватый мужик лет пятидесяти. Некоторое время он стоял, молча, цепким внимательным взглядом изучая незваных гостей.

— День добрый уважаемый — вежливо поздоровался Карасев, натянув на физиономию самую простецкую улыбку — водички не найдется?

— Так вон жеж колодец, пей, не хочу, или — мужик ухмыльнулся — так пить охота, что аж переночевать негде?

— Ага — жизнерадостно заржал Андрей — а еще пожрать бы не мешало.

— Ну, вы хлопцы хваты — Филипп шире открыл калитку — ну заходьте, колы так, добрым людям всегда рады.

Парни шагнули внутрь, а селянин прежде чем закрыть за ними ворота, как он думал незаметно, окинул улицу подозрительным взглядом.

Огромный черный пес, рванувшийся было к гостям с самыми недружелюбными намерениями, получил добрый пинок хозяйского сапога, и недовольно ворча, уполз в конуру. Здоровенный детина, орудующий деревянными вилами у сеновала, окинул вошедших делано-безразличным взглядом и спокойно продолжил работу.

— Ну, ступайте до хаты — добродушно проворчал радушный хозяин — а я жинке кажу, нехай на стол соберет. Та пукалки свои вон хоть у дверей поставьте что ли не боитесь, никто их не тронет.

Словно по мановению волшебной палочки на широком столе, стоящем посреди просторной горницы появились миски со снедью, сноровисто расставленные хозяйкой — маленькой, хрупкой, старающейся быть незаметной женщиной. У изрядно оголодавших за время блуждания по вражеским тылам бойцов даже желудки радостно заурчали от предвкушения роскошной трапезы, а Филипп, многозначительно подмигнув, извлек откуда-то и водрузил на середину стола двухлитровую бутыль, запотевшую, наполненную прозрачной как слеза жидкостью.

— Ну що хлопцы, за здоровьице — он наполнил самогоном до краев два граненых стакана.

— А ты чего отец — Андрей поднял свой стакан, вопросительно посмотрел на селянина — с нами не примешь? По маленькой?

— Ни, у мене зараз еще дел невпроворот — махнул рукой селянин — а вы пейте, пейте. У мене горилка дюже гарна.

— Д а я вот для начала спросить хочу — Карасев с трудом сглотнув голодную слюну поставил на стол прохладный стакан и придвинувшись вплотную к сидящему рядом хозяину дружески обнял его за плечи — ты отец, нам отдохнуть в сарайке постелешь?

— Можно и в сарайке — мужик, почуяв неладное, попытался освободиться от «дружеских» объятий, левая рука его скользнула в карман пиджака — а ты чего это хлопче?

— Спокойно дядя — подсевший с другой стороны Игнатов перехватил и выкручивая, сжал его кисть, другой рукой извлекая из кармана селянина блеснувший вороненой сталью «наган».

Филипп попытался вырваться, но в бок ему уперся ствол его собственного револьвера.

— Не дергайся — предупредил его Андрей — сиди спокойно, будешь жить. Пока.

— Вот оно значит, яка она, благодарность — мужик прекратил попытки высвободиться и повысил голос в надежде, что его услышать подельники во дворе — нашим салом нам же по сусалам, значит?

— Про благодарность мы с тобой потом потолкуем — утешил его Карасев. Воспользовавшись тем, что его товарищ плотно удерживает бандита под контролем, он встал, снял с гвоздя на стене свой автомат, и передернув затвор, пристроился слева от входа — ну зови что ли своих подкулачников. Потолкуем и с ними тоже.

— Сволота вы краснопузая — покачал головой хозяин — ну кончите вы меня, так вам же все одно крышка. Вам же все одно, отсюда живыми не выйти.

— А ты без лирики. Делай, чего говорят — Игнатов не настроенный на дискуссию пребольно ткнул его в ребра стволом револьвера и взвел курок.

— Ну не так-то легко нас здесь достать — Андрей окинул дом хозяйским взглядом — опять же, неужто тебе добра честно нажитого не жалко?…

Договорить он не успел. Входная дверь широко распахнулась, и на пороге нарисовался уже знакомый детина. На сей раз вместо сельхозинструмента в руках он держал мосинский карабин.

— Чаво… — он удивленно застыл, уставившись на своего главаря сидящего в обнимку с пограничником.

— Бац — приклад карасевского МП с глухим стуком соприкоснулся с черепушкой бандита, отчего тот мешком рухнул на пол.

— А-а-а — кто-то дико заорал за дверью и следом оглушительно грохнул обрез.

Андрей ответил короткой очередью, которой, впрочем, оказалось достаточно, о чем ясно свидетельствовал шум падающего тела и отсутствие дальнейшего движения в сенях.

— Живой? — Карасев метнулся к товарищу.

— Живой — бледный Игнатов сидел на полу, морщась и держась за простреленное плечо. Вот Филиппу повезло меньше. Грудь главаря была буквально разворочена выпущенным с близкого расстояния картечным зарядом. Некоторое время он еще тяжело хрипло дышал, бессмысленно глядя в потолок невидящими глазами, а потом пару раз дернулся и затих.

— Потерпи чуток. Я сейчас — памятуя о наличие еще одного противника, Андрей бросился к выходу.

Стараясь, не подставится под пулю, выглянул в сени. Никого. Переступив через труп застреленного им бандита, пинком открыл дверь, и кубарем выкатился наружу. Освещенный солнцем просторный двор был пуст. Только без умолку выла, забившаяся в конуру, испуганная выстрелами собака. Добротные ворота распахнуты настежь. Андрей метнулся на улицу. Тоже никого. Заслышавшие выстрелы селяне попрятались кто куда, а уцелевшего бандюка и след простыл. Поняв, что искать его дело бесперспективное Карасев вернулся к раненому товарищу.

Игнатов, матерясь, разодрал зубами упаковку ИПП. Андрей как мог, его перевязал. Оглушенный ударом приклада здоровяк начал потихоньку приходить в себя, и бойцы, скрутив ему руки за спиной, вытащили пленника во двор. Тот даже не пытался сопротивляться, только что-то нечленораздельно мычал, и ошалело тряс окровавленной башкой.

У распахнутых ворот между тем стали собираться люди. В основном женщины и дети. Немногочисленные мужчины под взглядами пограничников, старательно отворачивались и прятали глаза. Две сердобольные соседки, воровато оглядываясь, увели куда-то причитающую и рвущуюся к мужу и сыну маленькую хозяйку. Впрочем, Андрею было не до нее, разглядев в толпе любопытную физиономию Ваньки, он подозвал паренька к себе, объяснил, как найти Олексича и остальных бойцов и отправил за помощью.

Глава 14

К величайшему изумлению пограничников, сарай в котором должны были находиться захваченные красноармейцы, оказался пуст. Кроме сельхозинвентаря, пустых бочек и разного хлама в нем не было ничего, и никого. Плененный бандит на все вопросы лишь пялился на парней полными неприкрытой ненависти глазами и тупо молчал, делая вид, что не понимает о чем идет речь. Заняться им вплотную Андрей никак не мог, поскольку вынужден был сдерживать толпу, собравшуюся у ворот.

Сержант с основной группой пограничников примчался минут через двадцать, и тотчас свойственной ему решительностью развил бурную деятельность. Сначала разогнал толпу зевак, с которыми до того в одиночку тщетно боролся Карасев, а затем приступил к дознанию. Выслушав доклад Андрея, он обернулся к сидящему на земле у стены под охраной бойцов задержанному бандиту.

— Встать!

Селянин, затравленно озираясь по сторонам, медленно поднялся на ноги.

— Пошли — голос Олексича не предвещал ничего хорошего.

Едва переставляющего ватные, непослушные ноги здоровяка завели в злополучный сарай и поставили у стены. Здесь Богдан жестом приказал бойцам отойти, сам отступил на пару шагов назад, передернул затвор своего ППД.

— Именем Союза Советских Социалистических республик… — начал он, неотрывно глядя в бегающие глаза разом побледневшего селянина — за бандитизм, нападения и убийство бойцов Красной армии… По закону военного времени…

— Ни, почикайте — на задержанного было страшно смотреть. По бледному лицу катились крупные капли пота, ненависть в широко раскрытых глазах сменилась каким-то животным ужасом. Он рухнул на колени и заговорил быстро, боясь что его перебьют, не дадут договорить — я никого не убивав. Воны живые. Воны тута, почикайте. Я покажу. Зараз покажу.

— Показывай тварь! — рявкнул сержант.

— Я сейчас, сейчас, тильки не стреляй — бандит на коленях, то и дело оглядываясь, пополз в угол сарая. Остановившись у кучи хлама принялся старательно расшвыривать ее ногами приговаривая — воны здеся, туточки воны, туточки.

— А ну в сторону — Андрей отшвырнул селянина так, словно он был тряпичной куклой и принялся разбирать завал.

Минут пять работы, и он смог очистить сколоченную из крепких толстых досок крышку люка. Из черного зева погреба пахнуло сыростью и плесенью.

— Эй, есть кто живые? Вылазь.

Первым по хлипкой приставной лестнице поднялся крепкий, бритый наголо мужик лет тридцати с небольшим. Выцветшая, потертая хлопчатобумажная гимнастерка с чистыми петлицами рядового красноармейца казалось, вот-вот разойдется по швам на его плечистой фигуре. Следом выбрался наверх молодой, паренек одетый лишь в солдатские шаровары и бывшую некогда белой, а сейчас перепачканную землей и кровью нательную рубаху. Последним на свет божий выбрался, высокий, худощавый и нескладный, чернявый командир с алой комиссарской звездой на полуоторванном левом рукаве изодранной гимнастерки с тремя эмалированными кубиками в петлицах. Первым делом он выудил из кармана далеко не первой свежести носовой платок и близоруко щурясь, принялся протирать треснувшие стекла разбитых очков.

— Кто такие? — Богдан окинул подозрительным взглядом стоящих перед ним босоногих пленников. Из какой части?

— Командир батальона 62-й стрелковой дивизии, капитан Маркин — неожиданно шагнул вперед крепыш в красноармейской гимнастерке — сержант, немедленно вызови своего командира.

— Документы подтверждающие личность, имеются? — холодно поинтересовался Олексич.

— Ты охренел, сержант — повысил голос бритый — ты, что не видел, где мы находились.

— Молчать! — рявкнул сержант — вы все пока задержаны до выяснения личности и обстоятельств попадания в этот подвал.

— Да какие там обстоятельства — Маркин заметно «сбавил обороты» — повязали сонных, оружие отобрали и документы.

— Бреше вин — завопил из своего угла, арестованный бандит — ни яких документив у его нибуло. Вин горилку трескав и того молодого заставлял, а когда мы зашли перший руки у гору задрал, и оружие свое сам отдал. Один жидок тильки к пистолетику и дернулся…

— Разберемся — буркнул сержант и уже громче добавил — в особом отделе разберутся. Карасев возьми пару бойцов обыщи хату.

Минут двадцать кропотливого и вдумчивого «шмона» и в руках у Андрея оказался небольшой, но весьма увесистый сверток, найденный на дне здоровенного, окованного медью, старомодного сундука. Помимо пары ТТ с запасными обоймами в кусок домотканого полотна была завернута командирская книжка. С фотографии на Карасева смотрел уже знакомый чернявый политрук, разве, что без синяков и ссадин. Документ был выдан на имя Бориса Михайловича Фридмана, корреспондента дивизионной газеты «Вперед».

— Ну, нашли чего? — в раскрытое окно заглянул Богдан.

— Вот, документы и личное оружие — Андрей протянул сержанту командирскую книжку и пистолеты. Похоже, Маркин не врет, или врет, но местами.

— Какими местами? — недопонял сержант — а, ты вон о чем. Правду он местами говорит. Мне боец уже все рассказал. Этот гад, когда батальон в окружение попал, бойцов своих бросил и в бега пустился. Встретил окруженца, заставил отдать гимнастерку, а свою комсоставовскую вместе с документами в лесу прикопал. И оружие бандюкам сам отдал, струсил падла.

— А этот — Карасев кивком головы указал на документы военкора.

— А этот вроде нормальным мужиком оказался — пожал плечами Олексич — его на другой день повязали. Горилку пить отказался, пытался сопротивляться, в общем, пришлось кулачью с ним повозиться. Короче, политруку оружие и документы возвращаем, остальных под стражу, нагоним своих, пусть особый отдел разбирается.

Пока суд да дело, день уже стал клонится к закату. Досыта накормить вынужденно постившихся уже много дней пограничников и набить вещмешки трофейным продовольствием, упускать такую возможность было просто преступно, и Олексич принял решение заночевать на захваченной бандитской базе. Всех арестантов, за исключением реабилитированного Фридмана загнали в сарай, и выставив часового завалились на боковую.

Раннее утро принесло с собой две новости и обе оказались плохими. Раненый командир второго отделения этой ночи так и не пережил.

Как оказалось в планы Маркина не входила встреча с военным трибуналом и он предпочел сбежать, предварительно сговорившись с арестованным бандитом. Беглецы попросту разобрали крытую соломой крышу. Времени отряжать погоню не было и сержант после недолгого прощания с погибшим товарищем и похорон, скрепя сердце махнул на них рукой, объявив построение своего небольшого воинства. Оглядев куцую шеренгу пограничников, сержант задержал удивленный взгляд на маячившей на левом фланге долговязой нескладной фигуре военкора.

— Товарищ политрук, может вы как старший по званию примете командование?

— Да какой из меня командир — улыбнувшись, махнул рукой Фридман — я и в армии всего три недели. Командуйте сержант, у вас это лучше получится.

Олексич лишь кивнул головой, прозвучала команда и небольшой отряд покинул село, название которого Андрей так и не узнал и ускоренным маршем двинул по дороге. За своей спиной он оставил еще одну могилу с зеленой пограничной фуражкой на холмике свежеотсыпанной земли.

Своих, они нагнали только к вечеру следующего дня. А двадцать четвертого июля в течении месяца прошедшая с боями по занятой врагом территории почти триста пятьдесят километров обескровленная, насчитывающая чуть более полутора тысяч человек при трех орудиях, 124-я стрелковая дивизия и присоединившиеся к ним остатки 34-й танковой дивизии 8-го мехкорпуса прорвались через линию фронта в районе Белокоровичей.

Часть 3 Последний рубеж

Глава 15

   — Если грянет бой кровавый — На врага вперёд, вперёд пойдём! — Защитим Страну Советов — Победим или умрём!

— выводил звонкий голос правофлангового бойца, штатного взводного запевалы

   — Эй, комроты, даёшь пулемёты! — Даёшь батареи, чтобы было веселей! — Эй, комроты, даёшь пулемёты! — Даёшь батареи, чтоб было веселей!

— дружно рявкали без малого три десятка молодых крепких глоток.

В хоровом исполнении «Школы красных командиров» Андрей не участвовал, шагая слева от взводной колонны. Все-таки должностное положение кроме массы весьма хлопотных обязанностей, давало некоторые преимущества. Целый замкомвзвод, это вам не просто — так. Да и пожалуй в сравнении с этими вчерашними школьниками, такими же зелеными как их новенькая, еще толком не обмятая униформа, он в свои неполные двадцать один, с боями прошедший от самой границы до древнего, казачьего городишки с мудреным названием Калач на Дону, за год заслуживший сержантские треугольники в петлицы и ленточку за ранение над карманом выцветшей добела, но идеально подогнанной по крепкой, плечистой фигуре гимнастерки, выглядел видавшим жизнь ветераном.

— Взвод! Смирн-а-а! Равнение на лево! — гаркнул он, когда колонна поравнялась с группой командиров стоящих на крыльце крытой соломой мазанки.

Бойцы, прижав локтями свертки с бельем и «мыльно-рыльным», нещадно пыля, бодро промаршировали перед носом начальства. Хорошо прошли, почти. Опытное ухо уловило «дробь» в дружном топоте солдатских сапог. Так и есть, снова Васильев. Вот дал же бог несчастье ходячее. Карасев досадливо крякнул, исподтишка погрозил кулаком круглолицему, чернявому бойцу, неловко подпрыгивающему в безуспешных попытках «подобрать» ногу. Еще месяц назад при первом взгляде на построенных перед ним новобранцев Андрей обратил внимание на этого азиатского вида паренька — недотепу. И где только лейтенант его выкопал. Ничего более несоответствующего воинской службе, нежели этот сын гордого тунгусского народа нельзя было себе и представить. А военная выправка и вышеозначенный индивидуум и вовсе были понятиями в принципе не совместимыми. Хотя, было у потомственного охотника Епифана Васильева одно достоинство, напрочь перечеркивающее и слабое знание русского языка, и своеобразное понимание воинской дисциплины и прочие весьма многочисленные недостатки. Стрелял он отменно. Лучший стрелок во взводе, да что там во взводе, во всей роте равных ему в обращении с трехлинейкой не было, что впрочем, не спасало бойца от многочисленных нарядов, щедро сыплющихся со всех сторон на его бедовую голову.

— Взвод стой — скомандовал Андрей — слева по одному в расположение бегом марш.

Некоторое время наблюдал как бойцы, топоча сапогами по рассохшимся, скрипучим доскам крыльца по одному исчезают в прохладном нутре отданного под казарму, старенького здания школы. Внутрь не пошел, предоставив командирам отделений дальше самим «развлекать» личный состав, снял фуражку, вытер пот с коротко стриженой головы и бросив укоризненный взгляд на бездонно-безоблачное июльское небо. Солнце жарит невыносимо, как тогда в сорок первом. Да, прошлый год вообще выдался горячим, во всех отношениях. Тогда в конце июля, Карасев казалось, полностью исчерпал лимит везенья, во время прорыва под Белокоровичами его все-таки нашла немецкая пуля. Спасибо парням, не бросили, вытащили. Волокли на себе под шквальным пулеметным и минометным огнем.

Потом был госпиталь в Киеве, успешная операция и опять ему повезло. Успели выскочить. Приказ об отходе войск Юго-Западного фронта на левый берег Днепра пришел слишком поздно. Их госпитальная колонна едва успела проскочить буквально перед носом смыкающих тиски окружения немецких танков. А затем капкан захлопнулся. В «котле» оказались четыре советские армии. Впрочем, о масштабах катастрофы, трясущийся на ухабах разбитых непрекращающимися немецкими бомбежками дорог в санитарном автобусе Карасев не думал. Не до того было. Пулю доктора извлекли, но рана воспалилась и все это время он провел между бредом и явью, то не надолго приходя в себя, то вновь проваливаясь в черную пропасть беспамятства. Да он знал, что так будет, но был бессилен изменить судьбу окружавших его людей, хотя это бессилие давило неподъемным грузом. Закрутившиеся бурным водоворотом события увлекли его за собой и тащили без остановки, не давая времени, чтобы остановится, найти какое либо более или менее приемлемое решение. Только в сентябре, уже в Сталинграде, немного оклемавшись и встав на ноги, Андрей решил действовать. Выклянчив у дежурной медсестры лист бумаги, очевидно выдранный из ученической тетради и химический карандаш, он нашел укромный уголок и уселся писать письмо. Твердой рукой вывел «Москва. Кремль. Товарищу Сталину И.В…», и впал в прострацию. Он просто не знал, о чем писать дальше. Что такое ценное он Андрей Николаевич Карасев 1922 года рождения может сообщить нынешнему Советскому руководству, чтобы хоть как-то изменить дальнейший ход исторических событий, да и что он вообще знает об этих событиях? А самое главное, как доказать? Не говоря уж о том, что письмо просто не дойдет до адресата. В общем, ничего у него тогда не получилось.

Из госпиталя он вышел с петлицами младшего сержанта. Приказ о присвоении этого звания пришел еще в августе. Лейтенант Малышенков сдержал свое обещание. А вот представление к медали «За отвагу» так и пропало в «котле» окружения вместе со штабом 124-й стрелковой дивизии.

Выписавшись из госпиталя, свежеиспеченный младший командир получил назначение в 272 — й полк формируемой в городе 10 — й Сталинградской дивизии НКВД.

А потом для него началась совсем другая война. Дивизия обеспечивала охрану переправ и железнодорожных узлов в тылах откатывающегося на восток под вражеским натиском Юго-Западного фронта. Батальон, в который попал Андрей, дислоцировался в Калаче на Дону и помимо всего прочего обеспечивал охрану калачевского транспортного узла и переправы, гоняясь за мнимыми и настоящими диверсантами и шпионами.

Контрнаступление войск южного и Юго-западного фронтов, зимой — весной сорок второго года, лично для Карасева явилось полной неожиданностью. К своему глубочайшему изумлению и стыду, он выпускник советской средней школы, причем закончивший ее не с самыми плохими отметками в аттестате, ровным счетом ничего не знал о Барвенково — Лозовской наступательной операции. Увы, немцы знали о ее подготовке гораздо больше и были к ней готовы. Ценой огромного напряжения сил Красной Армии удалось прорвать вражескую оборону, но намеченная цель полного разгрома группы армий «Юг» так и не была достигнута. Голос Левитана из тарелки репродуктора торжественно объявлял о захваченных трофеях и освобожденных населенных пунктах, но к концу марта — началу апреля наступающие стрелковые и кавалерийские дивизии 6-й и 38-й армий окончательно завязли у немецких опорных пунктов в упорных боях, то продвигаясь вперед, то вновь откатываясь.

А потом, после недолгого затишья, в мае грянуло наше наступление под Харьковом. И снова победные реляции, перечисление освобожденных населенных пунктов. Командование Юго-западного фронта с завидным упорством продолжало лезть в приготовленную врагом ловушку, закончившуюся новым котлом. Харьковская катастрофа напрочь перечеркнула даже те, незначительные успехи достигнутые ценой огромных усилий в ходе зимней компании 41–42 года.

Дальше было только хуже. Покончив с зажатыми в кольце окружения дивизиями, немцы стремительно двинули вперед. В конце июня сорок второго года, мощными ударами танковых клиньев проламывая отчаянную оборону советских войск, шестая армия генерала Паулюса устремилась к Дону. Разбросанные по блокпостам заградотряды дивизии прилагали недюжинные усилия, чтобы выловить из массы беженцев и вернуть в строй, развернуть лицом к врагу бредущих на восток поодиночке, группами, а то и целыми подразделениями, бойцов и командиров.

Идти в казарму не хотелось, Андрей присел на лавочку в пустующей курилке и подставил лицо легкому ветерку, задувающему с недалекого Дона.

— Сидишь, отдыхаешь? — раздался над плечом знакомый голос ротного старшины — а с бойцами кто заниматься будет?

— Да ладно тебе — отмахнулся Андрей — отделенные пусть сами покомандуют, нахрена мы их держим таких красивых? Сядь лучше, отдохни, никуда дела от тебя не денутся.

— И то верно — старшина присел на скамью рядом с Карасевым, достал папироску — всех дел не переделаешь.

Ротный старшина Семен Головань, среднего роста, плотный, черноусый, потомственный забайкальский казак, по здешним меркам практически «старик», лет на пять старше самого Андрея, прибыл на фронт вместе с основной массой личного состава полка из Сибири. В боях с фашистами он пока еще не участвовал, но зато успел в свое время повоевать с японцами на Халхин-Голе. Причем, судя потому — что на широкой груди его висела медалью «За отвагу», повоевать неплохо. Карасева он сразу выделил, как родственную душу, с кем можно посидеть, потолковать «за жизнь». Впрочем, как раз это было неудивительно, поскольку во всей их роте понюхавших пороху ветеранов оказалось всего четверо, причем двое из них командир роты и командир второго взвода в близкий круг общения старшины по вполне понятным причинам входить не могли.

Некоторое время Головань молча сидел рядом, пыхая сизым папиросным дымом потом заметил: «Однако паря, артисты сегодня приезжают, концерт давать будут».

— Да ну? — оживился Карасев — а откуда артисты?

— Вот тебе и «да ну» — передразнил старшина — кто их паря знает, вроде из Сталинграда. А может и из самой Москвы.

— Здорово. Интересно будет посмотреть.

— Посмотришь, куда ты денешься — старшина снова ненадолго замолчал, провожая взглядом прищуренных глаз проплывающую на большой высоте «раму» — летает сволочь.

— Летает, чего ему сделается — криво усмехнулся Андрей — наши летуны спят, а он летает.

— Товарищ сержант, товарищ сержант — из казармы молнией метнулся злополучный «сын таежных просторов» — тебя товарищ лейтенант зовет.

— Не тебя, а вас — поправил бойца Головань.

— Нет — отрицательно закрутил круглой, чернявой головой Васильев- нас, не зовет, товарищ сержант зовет.

— Кхм — Карасев поперхнулся, некоторое время недоуменно смотрел на тунгуса, а потом зашелся в диком, гомерическом хохоте.

— Тьфу — раздосадовано сплюнул старшина — Васильев, учишь тебя бестолочь учишь… Иди с глаз моих. А ты чего ржешь?

Некоторое время незнакомый с солдатским фольклором конца двадцатого века Головань с раздражением и непониманием смотрел на покатывающего со смеху товарища, а потом и до него дошел весь комизм ситуации.

— Ладно, пойду — немного отдышавшись, Андрей поднялся со скамьи.

— Ты это — закончив смеяться и утирая выступившие на глазах слезы — ты паря вечером после отбоя заходи. Именины у меня сегодня.

— Поздравляю — кивнул Карасев — буду обязательно.

Командира, лейтенанта Золотухина, Андрей нашел в бывшей учительской, отданной под ротную канцелярию. Там он получил от взводного ЦУ по поводу завтрашнего выезда и сегодняшнего концерта и отправился строить бойцов на ужин.

Для проведения концерта выбрали обширный колхозный сад на самой окраине городка. Его буйная зелень, словно покрывалом, закрыла от любопытных глаз немецкой разведки и две поставленные рядом полуторки, кузова которых образовали импровизированную сцену, и сидящих и стоящих вокруг них бойцов. Впрочем, зенитное прикрытие тоже присутствовало, три установки счетверенных «максимов» с расчетами старательно оберегали от угрозы воздушного нападения и артистов концертной бригады и их зрителей.

Карасев примостился прямо на траве рядом с неторопливо смолящим папироску старшиной, с интересом наблюдая за разыгрывающемся здесь действом. Уже год он в этом времени и вот первая возможность «приобщится к культуре», отдохнуть душой. Тем более посмотреть было на что. Первым на сцену поднялся конферансье невысокий лысоватый мужичок в сером пиджачном костюме. Его немудрящие шуточки аудитория встретила несколько сдержано, но в целом одобрительно. Зато выскочившая следом веселая стайка крепеньких девчонок в защитных юбках и гимнастерках, своей залихватской пляской, сопровождавшейся задорным повизгиванием, собрала щедрую порцию аплодисментов и восторженных воплей благодарных зрителей в большинстве своем уже давно лишенных женского общества. Высокий худощавый парень спел — «Два Максима». Эту песню Андрей как-то давно слышал по телевизору в исполнении Гурченко, здесь она прозвучала в легкой джазовой аранжировке, и звучала надо сказать довольно, неплохо. А вот Голованю не понравилось, уж больно, по его мнению, легкомысленная, несерьезная песня, мол, не бывает на войне так легко и весело.

Зато, когда молодая, стройная, очень красивая брюнетка с огромными зелеными глазищами, в шикарном концертном платье исполнила «В землянке», бойцы слушали в глубокой тишине, словно боясь спугнуть очарование низкого, грудного, словно бархатного голоса. Карасев даже готов был поклясться, что в уголке глаза сурового забайкальца предательски блеснула влага. Когда стихли последние аккорды песни, над импровизированной концертной площадкой повисла тишина, взорвавшаяся вдруг шквалом аплодисментов.

Потом опять была лихая кадриль от веселых девиц, сатирическая сценка, в которой актеры вдоволь поиздевались над Гитлером и его ближайшим окружением, «Куплеты Антоши Рыбкина» в исполнении того же высокого парня. Завершала концерт — стройная красавица, своим чудным голосом спевшая «Синий платочек» и повторившая на бис «Землянку».

Расходились уже в стремительно накатывающих сумерках, под «Прощание славянки». Грозные, торжественные звуки лучшего русского военного марша исподволь заставляли шагающих в строю бойцов шире разворачивать плечи, тверже печатать шаг.

Время было уже позднее, когда Андрей «отбив» вверенный ему личный состав, наконец, освободился от дел и негромко постучал в бывший кабинет школьного завхоза, отданный в полное и безраздельное владение ротному старшине. Здесь среди старых глобусов, свернутых в трубочку географических карт и прочих учебных пособий был уже накрыт немудреный, но роскошный по нынешним, скудным временам, стол. На расстеленной на парте газетке, красовались: краюха черного хлеба, десяток картофелин «в мундире», стрелки зеленого лука, миска с малосольными огурцами и восхитительно розовые, тонкие, почти прозрачные ломтики сала. Венчала все это кулинарное великолепие солдатская, из толстого зеленоватого стекла, фляга.

Кроме самого виновника торжества в старшинской присутствовал лишь сержант Иванищев, среднего роста, стройный, красавец брюнет — «замок» из второго взвода, также приглашенный на праздник. Вошедшему Карасеву, как опоздавшему, тут же сунули в руку жестяную кружку, на треть наполненную прозрачной жидкостью.

— Ну, за твое здоровье Семен Феоктистыч — Андрей шумно выдохнул и залпом опрокинул в себя содержимое. Клубок жидкого огня прокатился по пищеводу, ухнул в желудок, разливаясь приятным теплом по телу. В голове слегка зашумело. Занюхал спирт рукавом, подцепил перышко лука (не жрать сюда пришел), уселся у стола, принялся неспешно, с достоинством закусывать.

— Умеешь — уважительно крякнул именинник и мотнул головой, обращаясь к Иванищеву — учись паря. Бывалого вояку, его по всему видать.

— За нас, паря — старшина «набулькал» себе порцию пойла, выпил и смачно захрустел огурчиком, продолжая очевидно прерванный с приходом Карасева разговор — … вот я и говорю, паря. Готовились мы к войне к этой проклятой, готовились, а что вышло? Говорили ведь малой кровью, на чужой территории, а сами вон аж до Дона добежали. Вот ты Андрюха воробей стреляный, от самой границы воюешь, скажи, почему оно так получается?

— Почему? — Андрей прожевал кусочек сала, задумчиво потер подбородок — воевать фрицы умеют пока — что лучше нас, вот почему. А мы учимся.

— То-то, что учимся — буркнул Головань, наливая спирт и протягивая посудину Иванищеву — сколько еще кровушки прольется, пока выучимся. И ведь не неумехи же какие. Вона самураям сопатку как раскровянили, и финнам опять же. А с фрицами вишь ты, не выходит.

— Выйдет Феоктистыч, выйдет — заверил приятеля Карасев — это я тебе как доктор говорю. Вот помяни мое слово, в следующем году на запад пойдем, и побегут они от нас, как миленькие побегут.

— Хорошо бы коли так-то. Дожить бы — мечтательно протянул забайкалец, затем встал, подняв вновь наполненную кружку — давайте мужики помянем товарищей наших…

В общем, до своего спального места Андрей добрался уже далеко заполночь изрядно навеселе и упав на койку провалился в забытье.

Глава 16

Зной. Над степью висит сплошное марево и плотное облако пыли. Две набитые бойцами полуторки, идя «против течения», с трудом протискиваются в сплошном потоке устало бредущих беженцев. Иногда словно лодки в сплошном людском потоке проплывают повозки и автомашины. Изредка, раздвигая толпы штатских к обочинам, проходят серые от пыли и усталости колонны красноармейцев. И над всем этим с бездонной синевы небес безжалостно жарит равнодушное к людским бедам и страданиям июльское солнце.

— Воздух! — полный панического ужаса крик несется откуда-то издалека, заставляя густую людскую массу вздрогнуть, заволноваться и рассыпаться в разные стороны.

Андрей видит, как выбравшийся на подножку головной машины взводный машет рукой и что-то кричит. Сидящие в кузовах бойцы не дожидаясь остановки грузовиков, начинают соскакивать на землю и бросаются к обочине. Дожидаться отдельного приглашения не стоит, почти одновременно с водителем, Карасев открывает дверцу кабины, рявкнув подгоняя нескольких замешкавшихся с выгрузкой подчиненных выпрыгивает на дорогу и бежит в сторону.

В небе гудя моторами, пролетает девятка «Юнкерсов» сопровождаемая несколькими истребителями. Замыкающая пара «Мессеров», отделяется и проходит низко над дорогой, расстреливая из пушек и пулеметов мечущуюся толпу. Рев проносящихся над головой самолетов, грохот стрельбы и многоголосые крик испуганных людей заставляют плотнее прижаться к земле, глубже зарыться в высушенную солнцем, жухлую, степную траву.

Бомбардировщики между тем, не обращая внимания на творящуюся внизу суету, продолжают величаво плыть дальше. У них своя цель. Вот уже, который день фашисты как заведенные, долбят Калачевскую переправу, у которой столпилась масса отступающих советских войск и огромное количество беженцев.

Картина в небе резко меняется, когда на плотный строй вражеских самолетов откуда-то сверху сваливается четверка остроносых «Яков». Концевой «Юнкерс» внезапно начинает густо дымить и выпав из строя с натужным гудением пытается уползти в сторону. Оставив в покое беззащитных беженцев и горстку бойцов, немецкие истребители, набирая высоту, уходят вверх и ввязываются в кипящую в небе жаркую схватку. Карусель воздушного боя постепенно смещается на юг к Калачу, там начинают хлопать защищающие переправу зенитки и грохотать разрывы бомб, а люди вновь начинают собираться на дорогу.

— По машинам! — мальчишеский голос Золотухина очевидно от пережитого страха и волнения «дает петуха».

— По машинам! — отплевавшись и прокашлявшись от забившей рот и ноздри пыли, продублировал команду Андрей.

Бойцы спешно грузятся в полуторки, и машины, пользуясь тем, что дорога более-менее свободна, сигналя и старательно объезжая лежащие в пыли тела убитых и раненых, продолжают свой путь.

Не останавливаясь, колонна проскочила хутор Малоголубинский догоравший после недавней бомбежки и вновь попала в «пробку». Напрасно гудят сигналы и выбравшийся на подножку, охрипший от безуспешных попыток их перекричать лейтенант, угрозами и увещеваниями пытается заставить толпу расступится. Все бесполезно. Отупевшие от усталости люди просто не обращают на все это никакого внимания, обтекая грузовики как досадное препятствие.

Естественно, что при такой скорости передвижения на центральную площадь Большенабатовского «газоны» вкатили уже далеко заполдень.

Громыхая деревянными кузовами и кабинами, ревя моторами оба «пепелаца», распугав небольшую стайку роющихся в пыли кур и нежащегося на завалинке огромного серого котяру, остановились на майдане. Молодцевато выпрыгнув из кабины, лейтенант поправил фуражку и зашагал к одной из мазанок.

— Взвод к машинам — гаркнул Андрей, в свою очередь, спрыгивая с подножки второй «полуторки». Пока бойцы спешивались, заполняя шумной толпой, небольшое пространство сельской площади, он огляделся. Улочки были тихи и безлюдны, только возле хаты, к которой направлялся взводный, стояла и бестолково пялилась на приезжих девчонка на вид лет семнадцати — восемнадцати. Невысокого росточка, хрупкая, смешно-неуклюжая, похожая на какой-то диковинный гриб в казавшимся огромным ШС, мешковато сидящей на ней форменной юбке, гимнастерке с черными петлицами, украшенными перекрещенными пушечными стволами, и растоптанных явно не по размеру сапогах. На худеньком плече девицы болталась, едва не волочась прикладом по земле, винтовка с примкнутым штыком.

— Часовой, вызови начальника караула — потребовал Золотухин.

Никакой реакции. Девчонка продолжала стоять, уставившись на него круглыми как у совенка глазами.

— Товарищ боец! — начавший терять терпение лейтенант повысил голос — Вы меня не слышите? Вызовите своего командира.

— Ой! — жалобно пискнула караульщица, до которой, похоже, наконец, дошло, что хочет от нее грозное начальство. Покраснев и не сводя с возмущенного Золотухина, испуганного взгляда, она не оборачиваясь, постучала в окошко мазанки и крикнула — Маша! Маш!

На зов откликнулась, моментально появившаяся на крыльце высокая, крепко сбитая девушка постарше. Завидев незнакомого командира, она проворно сбежала по ступенькам, поправила пилотку на коротко остриженных русых волосах и лихо козырнув, представилась — сержант Вострикова.

— Лейтенант Золотухин — взводный небрежно бросил руку к козырьку фуражки и недовольно пробурчал — ну и дисциплинка у вас, товарищ сержант. Это что еще за «Маш, Маш», она, что у вас, устава не знает?

— Разрешите ваши документы — строго потребовала сержант. Затем, бегло изучив протянутые ей бумаги и бросив испепеляющий взгляд на сжавшуюся в комочек подчиненную, добавила — извините товарищ лейтенант, она у нас недавно в армии.

— Ты чего лейтенант девчат моих пугаешь? — следом за девицей-сержантом их хаты вышел высокий, худощавый командир — командир батареи, старший лейтенант Андреев.

— Лейтенант Золотухин — козырнул в ответ взводный.

— Будем знакомы, Сергей — зенитчик открыто, дружески улыбнулся и протянул руку.

— Коля, э-э-э то есть Николай — лейтенант пожал протянутую ладонь — прибыли для обеспечения охраны переправы.

— Давно ждем — кивнул Андреев — Ладно, Коля-Николай, определишь своих бойцов, милости прошу на огонек, расскажу тебе о делах наших скорбных. Только скажи своим орлам, чтобы личный состав мой не обижали. У меня ведь одни девки на батарее, одна другой краше.

Лейтенант заморачиваться не стал. Наскоро поставив задачу и взвалив ее на Карасевские плечи, он направился к зенитчикам выяснять обстановку. Проводив взглядом мокрую от пота спину начальства, Андрей в свою очередь, занялся «нарезкой» задач для личного состава. На пристани у реки раздавался дробный перестук топоров, там саперный взвод заканчивал сборку парома. Для охраны и поддержания порядка непосредственно на самой переправе Карасев выделил первое отделение. Еще одно, усиленное станковым пулеметом, заняло позиции на въезде в станицу с севера. Третье оставил в резерве в качестве маневренной группы, с тем, чтобы в случае необходимости прикрыть наиболее угрожаемое направление.

Пришедший через час, когда уже начинало смеркаться слегка навеселе Золотухин расстановку сил и средств одобрил и наконец, счел нужным, довести до своего заместителя оперативную обстановку.

Так получалось, что пересекавшая Большенабатовский с севера на юг, идущая вдоль правого берега Дона дорога, оставалась единственным, еще не перерезанным врагом путем для отступающих к Калачу советских частей и беженцев. В пяти километрах к западу от них на высотке 205.6 закрепился, зарылся в землю усиленный батареей сорокопяток, стрелковый батальон, который вот уже сутки сдерживает натиск немецких танков и мотопехоты. Обойти позиции батальона фрицам не дают два глубоких оврага, вот они и вынуждены атаковать позицию стрелков в лоб, вверх по склону холма.

— Вот такие пироги, сержант — лейтенант уселся на завалинку, откинулся спиной на стену мазанки и глядя прямо перед собой принялся задумчиво дербанить зубами соломинку.

— Сколько нам здесь держаться тащ лейтенант?

— Еще пару дней, завтра, послезавтра должен подойти тылы… й дивизии. Задача стрелков не допустить немцев к Дону до их эвакуации на левый берег, а наша, обеспечить переправу.

Ночь, озаряемая далеким заревом горящей степи, постепенно вступала в свои права. На западе и севере гулко гремела канонада. Подул прохладный, легкий, пахнущий рекой и свежесть, невыразимо приятный после тяжелой дневной жары ветерок. Текущий через станицу поток беженцев с наступлением темноты почти иссяк. Взводный отправился на ночлег к зенитному старлею, а Карасев направил стопы к брошенной эвакуировавшимися хозяевами хате, занятой под расположение третьего — резервного отделения. Махнул рукой, дернувшемуся было остановить, но вовремя узнавшего командира, часовому, широко распахнув дощатую дверь и пригнувшись, чтобы не задеть головой низкую притолоку шагнул внутрь. После легкой свежести задувающего с Дона ветерка мощное «амбре» набитого людьми небольшого помещения, буквально сшибало с ног.

В воздухе стоял густой храп и не менее густой «аромат» новой кожаной амуниции, оружейной смазки, грязных портянок, гуталина, табака и подгоревшей каши. В единственной комнате, добрая половина которой была занята огромной, беленой русской печью тускло светила заправленная смешанным с машинным маслом бензином, керосиновая лампа. Не бог весь, какая роскошь, но по нынешним временам настоящее богатство. У слабого пляшущего под порывом задувающего из открытой двери воздуха, дающего больше копоти, чем света огонька за столом пристроился русоголовый боец, который сосредоточенно щурясь, бормоча себе под нос, что-то писал обломком карандаша на листке бумаги. Услышав скрип открываемой двери, он поднял глаза, подскочил.

— Сиди — Андрей кивнул на лежащий на столе тетрадный лист — письмо?

— Маме — улыбнулся паренек, разом сделавшись похожим на мальчишку — старшеклассника, по какой-то нелепой ошибке наряженному в солдатскую гимнастерку — давно уже написать хотел, да все как-то…

— Дело хорошее — Карасев хлопнул бойца по плечу, почувствовав укол совести, ведь за все время так и не написал ни одного письма родителям того парня в теле которого он сейчас пребывал по странной прихоти судьбы. Направился к печи, у которой, дымя папиросками и о чем-то негромко между собой переговариваясь, примостились еще двое «лунатиков». Багровые отблески огня причудливо играли на смуглых от пыли и загара физиономиях, создавая какую-то совсем уж сюрреалистическую картинку.

— Товарищ сержант, ужинать будете — один из курильщиков, командир отделения ефрейтор Матафонов, невысокий, разбитной малый, кочергой выудил из зева печи солдатский котелок — вот, специально оставили.

— Давай, чего там у вас — Андрей у которого с самого утра маковой росинки во рту не было, капризничать и скромничать не стал, а выудив из за голенища сапога завернутую в тряпицу ложку принялся хлебать горячий, жидкий, приправленный консервированным мясом кулеш — м-м-м прохиндеи вы где крупу достали?

— Да здесь, через два дома у тетки сменял — сидящий рядом с ефрейтором долговязый, лопоухий боец Кирилюк сделав последнюю затяжку с сожалением глянул на дотлевший до бумажного мундштука «бычок», бросил его в печку и прищурившись уставился на огонь — зараза, торговалась как будто не две пригоршни сечки, а честь девичью продавала. Целый кусок мыла пришлось отдать.

— Глянулся ты ей видно — ухмыльнулся Матафонов — отпускать не хотела. А чего, надо было и остаться, по хозяйству бы помог, да мало ли что еще, женщина то одинокая.

— Да иди ты — вяло отмахнулся Кирилюк — ты ту одинокую видал? У батьки моего кобыла краше была.

— Ну, кому и кобыла невеста — пошевелив кочергой рдеющие угольки, философски заметил ефрейтор — тащ сержант, а правда, что у зенитчиков одни девчонки служат? Вот бы в гости сходить.

— Увижу кого в расположении зенитчиц, ноги повыдергиваю — свирепо пообещал Карасев — делом заниматься надо, а у вас баловство на уме.

— Да мы же это, с честными намерениями — сделав самую, что ни на есть серьезную физиономию, заверил отделенный.

— Знаю я ваши намерения — буркнул Андрей — смотри у меня. Часового не забудь проверить.

Для пущей убедительности пригрозив кулаком ушлому ефрейтору, он поднялся, расстелил свернутую в скатку шинель на свободной лавке и с удовольствием вытянулся на ней во весь рост. Некоторое время лежал, бездумно глядя в потолок, слушал приглушенное невнятное бормотание полуночников у печи, заглушаемое храпом и сопением спящих бойцов и вскоре отключился, словно провалился в глубокую пропасть.

Во сне к нему опять пришла Кристина, такая, какой он видел ее во время, их первой встречи. В легком, летнем платье она стояла под гнущимися под тяжестью крупных, зрелых плодов, ветками сливы, с улыбкой смотрела на него своими огромными серыми глазищами, и что-то говорила, словно журчал звонкий ручеек или звенели серебряные колокольчики. Слов он не слышал, но от звуков ее ласкового, нежного голоса, почему-то сладко щемило сердце. С этой девушкой Андрей был знаком всего один день, больше он никогда ее не видел, но почему-то именно ее милое лицо иногда вставало перед его мысленным взором. Тогда, летом сорок первого, пробиваясь к своим по захваченной врагом Украине, он не видел снов, в редкие минуты отдыха просто проваливаясь в тяжелое забытье. Только в Сталинградском госпитале он впервые за все время своего нахождения в прошлом вместо сплошного черного беспамятства он снова стал видеть сны. Иногда как черно-белое кино, наполненные стрельбой и взрывами, яростным мельтешением рукопашной схватки. А иногда цветные и яркие, лица родных и друзей, родной город, оставшиеся в недалеком прошлом, вернее сказать в далеком будущем, или вот как сейчас, когда к нему приходила самая красивая девушка на свете.

Наверное, со стороны было смешно смотреть на раскинувшегося, на серой солдатской шинели, блаженно улыбающегося во сне детину, в защитной, выцветшей и застиранной гимнастерке. Однако желающих посмеяться не нашлось. Счастливый сон Карасева не потревожили ни суета меняющихся часовых, ни отдаленный, ставший привычным за последние несколько дней гул отдаленной канонады.

Глава 17

Проснулся словно от резкого толчка. В хате все еще царила темнота и тишина, только с улицы были слышны приглушенные голоса. Андрей поднялся, натянул сапоги, подцепив за ремень, лежащий рядом ППШ, и позевывая, потащился к выходу.

Ночь только, только начинала уступать свои права нарождающемуся новому дню. На востоке над Доном уже алела узкая полоска зари. У крыльца рядом с часовым стоял Матафонов а мимо них, громыхая на ухабах, катились повозки и серыми тенями, белея в утренних сумерках бинтами поддерживая друг друга проходили группки бойцов.

— Что случилось? — от соседней хаты, поеживаясь от утренней прохлады, подошел Золотухин — кто такие? Откуда?

— Раненые, товарищ лейтенант — пояснил Матафонов — видать из того батальона, что на высотке оборону держит.

— Понятно — взводный застегнул верхний крючок гимнастерки, поправил ремень и шагнул вперед — кто старший? Старший есть?

— Есть старший, чего разорался — от группки отступающих отделилась одна из серых теней и подойдя ближе материализовалась в кряжистую, плечистую фигуру мужика лет тридцати пяти — сорока. Из под грязного, окровавленного бинта, на бледном, осунувшемся, заросшем черной щетиной лице лихорадочно блестел один глаз — извини лейтенант. Не признал в потемках. Старший лейтенант Колыванов, сопровождаю раненых в тыл.

— Как там? — неожиданно севшим голосом — только и спросил Золотухин.

— Как? — старлей криво усмехнулся — хреново, лейтенант. Очень хреново. Считай, что больше нет батальона. К полудню немец здесь будет.

— Что-о-о? — на взводного словно что-то накатило — отставить панику. Еще слово и я прикажу вас арестовать, как труса и паникера.

— Меня? Как труса? — эту фразу Колыванов буквально прохрипел срывающимся от ярости голосом. Внезапно рванувшись к Золотухину он как клещами вцепился в его гимнастерку сверля ненавидящим взглядом единственного глаза — да ты молокосос… окопались тут за нашими спинами, крысы тыловые, а там, весь батальон, весь….

Не ожидавшие такого поворота событий Карасев и Матафонов не сразу бросились отдирать от опешившего взводного вконец рассвирепевшего пехотинца. Не без труда смутьяна удалось скрутить, и неизвестно чем бы все эта история закончилась, прежде всего, для пехотного старлея, если бы в этот момент на площадь не вкатила видавшая виды полуторка с десятком бойцов в кузове. Грузовик еще не успел остановиться, когда с подножки соскочил и опрометью метнулся к командиру Васильев в составе своего второго отделения, оставленный у северного въезда в станицу.

— Товарищ лейтенант, вот…

— Боец свободен, спасибо, что проводил — из-за спины тунгуса, отстраняя его в сторону, вышел сухощавый, среднего роста командир с тремя шпалами в петлицах. Козырнул в ответ на приветствия опешившего, но все еще кипевшего праведным гневом Золотухина, вытянувшихся бойцов и хмурого старлея — подполковник интендатской службы Лоскутов.

— Товарищ подполковник — взводный наконец пришел в себя — прошу предъявить ваши документы.

— Лейтенант Золотухин — придирчиво изучив протянутую ему командирскую книжку, лейтенант вернул ее интенданту и отдал честь.

— Что у вас здесь происходит, лейтенант? Вам, товарищи командиры, что фашистов мало? Друг друга решили поубивать?

— Товарищ подполковник — голос взводного зазвенел от негодования — мною задержано подозрительное лицо, которое вело пораженческие разговоры, и сеяло панику среди бойцов…

Слушая сбивчивый доклад взводного, полковник все больше и больше мрачнел.

— Значит так Золотухин — безапелляционным тоном заявил он — для обеспечения порядка на переправе тебе и отделения хватит. Остальные пойдут со мной.

— Товарищ подполковник, но у меня приказ…

— Лейтенант, во второй половине дня в Большенабатовский подойдет медсанбат… дивизии, там раненые, сотни раненых. Ты понимаешь, что будет, если немцы прорвутся к переправе?

— Так, точно товарищ подполковник, понимаю — голос взводного звучал глухо — но…

— Никаких но, твоих бойцов поведет вон, сержант. Это заместитель твой? — Лоскутов кивком головы указал на стоящего поодаль Карасева — он у тебя вроде парень обстрелянный. Давно воюешь сержант?

— С первого дня товарищ подполковник — вытянулся Андрей — от самой границы.

— Вот видишь — одобрительно кивнул головой интендант — замкомвзвод то у тебя боевой. Мне там, на высотке сейчас каждый штык на вес золота будет. А ты старшой, уводи раненых к переправе.

— Товарищ подполковник — вспыхнул Золотухин — я командую взводом, и своих бойцов не брошу. Я с вами.

— А, черт с тобой — отмахнулся Лоскутов — поднимай людей.

Не зря пользуясь любой свободной минутой, Карасев натаскивал бойцов своего взвода. Конечно до результатов выдаваемых самим Андреем и его сослуживцами на марш-бросках в бурной армейской молодости в позднем СССР, нынешним недокормленным, пацанам было далеко. Однако интенданта и десяток, приехавших с ним нестроевиков, немолодых уже мужичков они оставили далеко позади. Только Золотухин изо всех сил старавшийся держать марку, пыхтел где-то в хвосте колонны. Естественно в проводимых своим замкомвзвода по личной инициативе, ежедневных пробежках и тренировках, вместе с бойцами, лейтенант участия не принимал, и теперь это сказывалось на результате. Взводный держался только на собственном уязвленном самолюбии, отстать от своих подчиненных он просто не мог. Впрочем, все плохое тоже имеет обыкновение когда-нибудь кончаться, вот и сумасшедший рывок вверх по поросшему сухой выжженной солнцем травой склону высотки, тоже завершился. В утренних сумерках два с половиной десятка хрипло дышащих, отплевывающихся бойцов, негромко бряцая оружием и снаряжением, прыгали в окопы, рассасываясь в разные стороны, растворяясь в полутьме полуразрушенных артобстрелами и бомбардировками ходов сообщения, занимая позиции.

Вопреки самым грустным предположениям, окопы эти небыли пусты. То там, то здесь, в разбитых, неглубоких стрелковых ячейках пусть изредка, но еще мелькали серыми тенями защитные гимнастерки, поблескивали стальные каски бойцов. И пусть их, оставалось совсем немного, батальон был жив, и сдавать, разбитую снарядами и бомбами высотку без боя, никто не собирался.

— Стой. Кто идет? — на шорох осыпающейся под Карасевским сапогом земли откуда-то из под ног, внезапно вырос незнакомый боец с винтовкой наперевес.

— Свои, земляк, свои — успокоил его Андрей, спрыгивая в траншею — принимайте подкрепление.

— Подкрепление это хорошо — рядом темным неясным силуэтом возник еще один красноармеец — неужто вспомнило про нас нацальство, пора бы, третьи сутки уже. А может, и пожрать цего принесли?

— Чего нет, того нет — развел руками Андрей.

— Плохо. Тогда хоть закурить дай.

— Да не курю я.

— Слышь, Мирон — разговорчивый красноармеец сокрушенно вздохнул и повернулся к товарищу — вот подкрепление прислали. Ни пожрать, ни покурить. Ницего у их нет. Об цем только нацальство наше думает.

Разочарованно сплюнув и махнув рукой, он отправился в свой закуток досыпать.

— Где тут разместиться можно? — сконфуженный таким приемом Карасев был готов сгореть от стыда от осознания своей полной никчемности.

— А хоть где — боец с винтовкой закинул оружие на плечо и откинулся спиной на стенку окопа — слева в ячейке наши лежат, пятеро. Мы их туда оттащили, чтобы под ногами не мешались. А в правой, там раньше бронебойщики сидели. Только сейчас их нету никого. Первого номера еще с ночи в тыл эвакуировали, а напарника его наповал в голову осколком. Так и остался. А дальше уж и не знаю, есть ли кто живой, аль нету. Хотя вроде с вечера еще шевелился кто-то.

Недолго думая, Андрей все-таки остановил свой выбор на правой ячейке, тесное соседство сразу с пятью покойниками его совершенно не прельщало. Развернувшись спиной к утерявшему к новоприбывшему всякий интерес Мирону, он зашагал по извилистому ходу сообщения в нужную сторону. Позиция бронебойщиков действительно была пуста, только за обратным скатом траншеи лежало уже окоченевшее тело красноармейца, с каким-то бесформенным черным месивом вместо головы, да противотанковое ружье лежало на бруствере, беспомощно уставившись в светлеющее небо длинным стволом. Под ногами загремела пустая консервная банка, блеснула россыпь стреляных гильз.

Полоска зари на востоке становилась все шире, предрассветная полутьма отступала под лучами пробуждающегося солнца. Вскоре, Карасев, аккуратно высунувшись над бруствером окопа, уже разглядывал открывающуюся перед ним картину. Сразу перед его позицией, метрах в пятидесяти неподвижно застыла все еще дымящаяся, серая махина немецкого танка. Возле него валялись три тела в черных танкистских комбинезонах. Еще несколько таких неподвижных стальных коробок: три танка и два бронетранспортера, стояли на пологом, изрытом воронками склоне холма. Между ними там и сям неаккуратными серыми и черными холмиками были разбросаны трупы немецких пехотинцев и танкистов.

— Не меньше сотни — прикинул про себя Андрей — а может и больше, поди сосчитай. Оборонявшие высотку стрелки, и артиллеристы свои жизни продавали явно недешево.

Закончив обозревать окрестности, он уселся на дно окопа и принялся инспектировать собственные ресурсы. Старую солдатскую мудрость, гласящую, что патронов много не бывает, за год войны, Карасев успел в полной мере прочувствовать на собственном опыте, а посему помимо штатного, полного запасного диска к ППШ в его вещмешке хранилось еще сотни полторы патронов. Из холодного оружия в наличии имелся широкий штык от немецкой винтовки и малая саперная лопатка. Карманная артиллерия в виде пары ребристых «лимонок», вот и все. Нельзя сказать, чтобы этого было совсем мало, но хотелось бы конечно большего. Вооружившись лопаткой, выдолбил в стенке окопа нишу, уложил в нее запасной диск к автомату и гранаты, и только разобравшись с собственным арсеналом, приступил к изучению оставшегося от бронебойщиков оружия. Карабин погибшего хозяина ячейки после беглого изучения был признан к дальнейшему использованию непригодным, казенная часть его была буквально сплющена сильным ударом. Вот ПТР привлек больше внимания. Внешних повреждений на нем Андрей не обнаружил, а потому принялся за его детальное изучение.

Легендарное ПТРД — 41 своими размерами и весом производило солидное впечатление. Почти двухметровый ствол, оборудованный складными сошками и рукояткой для переноски, прикрепленной к казеннику, заканчивался квадратным набалдашником дульного тормоза. Ружье было снабжено довольно удобной пистолетной рукояткой и амортизированным пружинами плечевым упором. Приложив приклад к плечу, Андрей попробовал сквозь прорезь прицела поймать мушку и навел ее на неподвижную тушу подбитого танка. Немного поэкспериментировал с перекидным целиком, на котором имелось почему-то всего две установки до шестисот и дальше шестисот метров. В общем, игрушка понравилась, смотрелось оружие мощно и вселяло изрядную долю уверенности. Как должны выглядеть боеприпасы к такому оружию Карасев хоть и весьма приблизительно, но все же представить себе мог, однако обшарив весь окоп ничего похожего так и не обнаружил.

Четыре длинных, тускло поблескивающих латунными гильзами патрона нашлись в подсумке на поясе убитого бронебойщика. Немного повозившись с механизмом заряжания, и освоив его, Андрей пришел к выводу, что метров с пятидесяти, пожалуй, сможет попасть из этой штуковины в танк или БТР, при условии, что тот не будет ехать слишком быстро.

— А вот ты где сержант — из-за поворота хода сообщения появилась целая процессия, возглавлял ее уже знакомый интендантский подполковник, следом шел незнакомый старлей со стрелковыми эмблемами в петлицах и Золотухин — ну как освоил?

— Не знаю, товарищ подполковник — Андрей пожал плечами — вроде сложного то ничего нет. Стрельнуть бы пару раз, потренироваться, да нечем.

— На немцах потренируешься. Вот старший лейтенант подберет тебе второго номера — Лоскутов одобряюще похлопал Карасева по плечу и зашагал дальше.

Чужие командиры скрылись за поворотом траншеи, только взводный задержался. Уселся рядом на дно окопа.

— Ты это, Андрюха — после затянувшегося молчания, он наконец решился — просьба у меня к тебе будет. В случае чего…, ну если со мной чего… В общем, вот адресок — лейтенант немного покопался в тощей планшетке и протянул исписанный ровным, угловатым почерком клочок бумаги.

Карасев так и не нашелся, что ответить, только молча кивнул, взял бумагу и аккуратно свернув упрятал в нагрудный карман гимнастерки. Состояние лейтенанта, которому вот-вот предстояло принять свой первый, а может и последний настоящий бой, было ему, в общем понятно. Ему и самому было как-то не по себе, хотя уж для него-то предстоящий бой первым никак не был. Муторно как-то было на душе.

Минут десять сидели молча, Золотухин ожесточенно смолил неумело свернутую «козью ножку», его заместитель, просто глядя остановившимся взглядом прямо перед собой.

— Ладно — лейтенант встал, вбил каблуком сапога окурок в землю, уходя, обернулся, бросил через плечо — удачи тебе.

— Удачи командир — эхом отозвался Андрей в удаляющуюся спину.

Взводный скрылся за поворотом траншеи, а Карасев, решив укоротить медленно текущие в неизвестность минуты ожидания, взялся за работу. Отстегнув с пояса лопатку, принялся скрести сухой каменистый грунт, углубляя и расширяя ячейку, затем поправил осыпающийся бруствер. От дела отвлек шорох осыпающейся земли. В траншею спрыгнул красноармеец, плотный, коренастый мужик лет тридцати пяти-сорока, подтянул к себе позвякивающий стеклом деревянный ящик.

— Держи сержант угощение — ухмыльнувшись, боец протянул обычную полулитровую, воняющую керосином стеклянную бутылку, наполненную вязкой, маслянистой жидкостью — немца потчевать будешь.

— Давай дядя — улыбнулся в ответ на немудрящую солдатскую шутку Андрей, принимая из заскорузлых, мозолистых клешней бутылку с КС — встречу, как дорогих гостей.

— Совсем рассвело — красноармеец бросил взгляд на распростершуюся над головой бездонную синеву неба — скоро полезут. Вот позавтракают и полезут. Орднунг у них, это порядок значится, по часам воюют, сволочи. Ладно, бывай паря. Может еще и свидимся.

Глава 18

На западе в светлеющее небо взмыла красная ракета. Боец бросив тревожный взгляд, подхватил ящик со своим хрупким и огнеопасным оружием, и пригнувшись двинулся прочь по ходу сообщения.

Пронзительный свист разрезал воздух и один за другим высотку покрыли огненные фонтаны минных разрывов. Одна из мин разорвалась совсем рядом обрушив и без того разваленную траншею и слегка припорошив землей сидящего на дне стрелковой ячейки Карасева. Впрочем, обстрел длился недолго, сделав несколько залпов, немецкие минометчики успокоились, очевидно, сочли свою часть работы выполненной. Складывалось впечатление, что и мины они бросали больше для порядка, не будучи уверенными в том, что на советских позициях вообще остался кто-либо готовый оказать сопротивление.

Не успела еще улечься пыль последних разрывов, когда, Андрей, выглянув из-за бруствера, проверил сектор обстрела, полил водой из фляги землю перед стволом теперь уже своего ПТРа. Рядом в траншеях копошились, деловито щелкали затворами винтовок, готовясь к бою соседи. Двое недавних Карасевских собеседников — Мирон и его «цокающий» напарник вытянули на позицию тяжелый «максим» и теперь возились возле него, вставляя в приемник патронную ленту. Не было в их дружных, сноровистых движениях никакой лишней суеты или позерства, мужики всего лишь делали свою работу. Словно где-нибудь на колхозном поле или в заводском цеху они готовились к новому, трудному рабочему дню. Здесь на выжженном солнцем, изорванном воронками, нашпигованном свинцом и сталью куске донской степи готовилось драться и умирать легендарное поколение. Поколение, строившее Магнитку и Днепрогэс, по сути, за каких-то полтора десятка лет, надрывом жил, тяжким трудом вытянувшее — вытолкавшее свою страну, лежавшую в руинах после хаоса революций, мировой и гражданской войн, на одну ступень с самыми развитыми индустриальными державами мира. Эти люди, строя заводы и электростанции, каналы и железные дороги, осваивая таежные просторы Сибири и Дальнего Востока, своими руками, сами того еще не зная, заложили фундамент будущей Победы и теперь без помпы и парадности вот так вот просто готовились отдать для нее свои жизни.

Притихшая было степь, наполнилась ревом моторов и лязгом железа. Не меньше полудюжины танков, поднимая столбы пыли, делая короткие остановки перед каждым выстрелом, двигались на позиции батальона. Следом неуклюже переваливаясь, взревывая на воронках и ухабах катили коробочки бронетранспортеров, сопровождаемые цепями пехотинцев в мышином фельдграу.

Вот отвечая на выстрелы танковых пушек, рявкнула уцелевшая батальонная семидесятишести миллиметровка, частыми хлопками вторили ей сорокопятки приданной противотанковой батареи. Густо задымил получивший в борт бронебойным снарядом правофланговый Т-3. Следом, вздрогнув от мощного удара, как вкопанная остановилась шедшая в центре «двойка». Остальные танки перенесли огонь на засеченные позиции артиллеристов, и их огонь стал ослабевать.

Приложив к плечу приклад своего длинного ружья, Андрей через мушку прицела смотрел на приближающуюся тушу танка с черным крестом на лобовой броне. Рядом уже вовсю разгоралась винтовочно — пулеметная трескотня, а для Карасева весь мир словно перестал существовать, остался только этот ненавистный, неумолимо наползающий крест. Затаив дыхание он плавно потянул спуск. Неожиданно мягкая для оружия такой мощности отдача толкнула в плечо. На скосе брони сверкнула искорка рикошета. «Четверка», вздрогнув, остановилась, грозно повела башней, выискивая наглеца. Из куцего, толстого пушечного ствола вырвался короткий сноп пламени. Снаряд взорвался где то в стороне.

Андрей коротко чертыхнулся, с досадой вспомнив так и оставшееся не выполненным обещание подполковника прислать второго номера, дрожащей рукой нащупал в нише окопа второй патрон, торопливо запихал его в ствол, снова выстрелил. Словно в насмешку фриц вновь остался цел и невредим. Экипаж «панцера» вел суматошную пальбу из обоих пулеметов пока безрезультатно силясь нащупать своего противника. Маневрируя и стремясь уйти из-под обстрела немец, постарался укрыться за подбитым сотоварищем. Карасев вновь зарядил ПТР, усилием воли заставил себя успокоиться и стал терпеливо ждать. Третий выстрел был более удачен. Как только танк, набирая скорость, выскочил из-за своего укрытия, тяжелая бронебойная пуля разбила трак на левой гусенице, заставив машину вовремя не сбросившую ход, крутануться на месте и подставить корму под снаряд противотанковой пушки.

Сунувшийся было из жирно чадящего танка экипаж, быстро расстреляли пулеметчики, а Андрей, зарядив свое грозное оружие последним оставшимся патроном, принялся выискивать новую цель.

Земля перед бруствером вздыбилась фонтанчиками звучно шлепающих в пыль пуль. Сообразив, что пристрелка идет именно по его грешную душу, Карасев поспешил нырнуть вниз и скрючился в три погибели, на дне неглубокой ячейки слыша резкий посвист следующей очереди уже над головой.

В этот момент земля дрогнула от близкого разрыва и словно огромная метла небрежно смахнула земляную насыпь, обрушив львиную долю земли и камней на скрюченную спину Андрея. Когда, отплевываясь и протирая запорошенные глаза, он поднялся на ноги, то обнаружил, что принявший на себя всю разрушительную энергию разорвавшегося фугаса бруствер стрелковой ячейки просто отсутствует как таковой. Прямо перед его позицией красовалась свежая, еще дымящаяся воронка, на противоположном краю которой валялся искореженный кусок металла, в котором весьма сложно было опознать остатки ПТРа. К счастью штатный ППШ все это время стоял у ног, и теперь откопанный и почищенный он вполне был пригоден к применению.

В бессильной ярости сжав кулаки, Андрей видел, как ревущая, громыхающая и коптящая стальная туша очередного «панцера» наползла на ячейку пулеметчиков, деловито поелозила, размазывая по гусеницам грязную, кровавую кашу, и неумолимо покатила дальше. До скрежета стиснув зубы, он ухватил из ниши бутылку с КС и уже не пригибаясь, метнулся влево по траншее. Фонтанчики пыли выросли рядом с головой, заставив вновь нырнуть на дно окопа. Прямо на него, щедро поливая пространство перед собой пулеметными очередями, надвигался БТР. Когда лязгающая гусеницами, хлопающая распахнутыми дверями десантного отделения, воняющая бензиновым выхлопом, коробка проползла практически над головой, обрушив стенки траншеи, Карасев поднялся на колени и широко размахнувшись, метнул зажигательную смесь в открытое нутро бронетранспортера. Злорадно оскалился в ответ на истошные вопли боли и ужаса доносящиеся из охваченной пламенем медленно едущей машины, и отвернувшись, вскинув к плечу автомат принялся отстреливать перебегающие и припадающие к земле, грязно — зеленые фигуры фашистов. Тяжелый «папаша» зло задергался в руках, плюя короткими, скупыми очередями в наступающих врагов. Вот один из них в чужом, серо-зеленом мундире с закатанными рукавами не успел закончить перебежку, словно наткнулся на невидимую стену, остановился, выронил карабин и завалился лицом вниз. Другой, поймав свинцовый «гостинец», крутанулся волчком и ничком рухнул на негостеприимную донскую землю. В пылу боя Андрею казалось, что каждый поверженный гитлеровец повержен именно им. Он что-то злобно — азартно кричал, радуясь каждому сваленному врагу как маленькой победе, и не слышал сам себя из-за грохота выстрелов и гранатных разрывов. Остатки батальона, пропустив через себя немецкие танки, поднялись и встретили бегущие за ними цепи пехотинцев плотным, дружным огнем.

Вскоре оставшаяся без прикрытия брони немецкая пехота залегла, огрызаясь винтовочной и пулеметной пальбой, а потом и вовсе откатилась назад. Над полем боя на некоторое время воцарилось затишье, нарушаемое лишь хлопками артиллерийской перестрелки в тылу, где пара прорвавшихся «троек» выскочила на позиции зенитной батареи.

Впрочем, противник быстро опомнился, и плотный минометный обстрел обрушился на многострадальную высотку. На позициях батальона снова выросло множество огненных фонтанов. Тяжелый гул десятков мощных ударов сотрясал земную твердь. С громким шорохом осыпались подброшенные взрывами к некогда бездонно — синему, а теперь закопченному дымом горящей техники, прикрывшемуся серой завесой пыли небу комья земли, и окровавленные куски того, что еще буквально несколько минут назад живыми людьми. Резкий свист разлетающихся в разные стороны осколков уже привычно резал слух, терзая страхом, казалось бы, уже порядком зачерствевшую, душу.

Спрятавшийся на дно траншеи, Карасев, чтобы хоть чем-то отвлечь себя от ежеминутного ожидания смерти, вынул из автомата диск, воткнул запасной, а с опустевшего, снял крышку, и подрагивающими от избытка адреналина и нервного напряжения пальцами принялся набивать его патронами, доставая из вещмешка и разрывая зубами бумажные пачки. Занятый монотонной работой он уже давно потерял всякое ощущение реальности происходящего и не обращал внимания на близкие разрывы, лишь стараясь прикрыть от пыли и грязи механизм подачи.

Вдруг очень захотелось пить. Сплюнув скрипящий на зубах песок, Андрей отстегнул от ремня флягу, припал к горлышку пересохшими губами. Глоток, другой и теплая, совершенно не утолившая жажду вода, закончилась. Поболтал над ухом опустевшей посудиной, досадливо поморщился и отложил ее в сторону. Где-то над головой еще несколько раз сильно грохнуло, и на него разом обрушилась тишина. Время словно замедлило свой бег, и все дальнейшее виделось как в замедленном, немом кино. Бесшумно опадали, подброшенные взрывами, комья земли и беспомощно скреб гусеницами завалившийся в траншею подбитый бронетранспортер. На несколько мгновений Карасеву даже показалось, что он единственный кто выжил на перепаханной железом высотке, но постепенно как сквозь вату стали возвращаться звуки. Монотонно урчал работающий на холостых оборотах двигатель, бряцал металл оружия, где-то громко на одной протяжной воющей ноте стонал раненый.

Одиночество стало каким-то совсем невыносимым, хотелось даже завыть от внезапно охватившей тоски, но он лишь стиснул зубы и устало закрыл глаза.

— Сержант — кто-то слегка потормошил его за плечо — слышь сержант, ты живой что ли?

— А? — Андрей открыл глаза и увидел склонившуюся над ним чумазую, заросшую черной щетиной физиономию «чужого» красноармейца — Живой я. Чего тебе?

— Тащ сержант — боец выпрямился, поправляя сползающую с плеча винтовку — там комбат командиров собирает. Всех кто живые остались.

— Где собирает?

— А, там — посыльный неопределенно махнул рукой куда-то влево, и не пускаясь в дальнейшие объяснения, проворно выбрался из траншеи и исчез из поля зрения.

Карасев поднялся, подхватив автомат, взвалил на спину «сидор» с нехитрыми солдатскими пожитками, и рассовав по карманам так и неиспользованные в бою лимонки, пригибаясь, направился в указанном направлении.

Раздавленную ячейку пулеметчиков обошел стороной. Он просто не мог себя заставить наступить на окровавленную, перемешанную с обрывками истерзанной человеческой плоти и искореженным металлом оружия, землю. Сделав небольшой крюк, спрыгнул обратно в разваленную, глубиной едва ли до пояса, траншею. Метров через пять наткнулся на неподвижно стоящего, уткнувшись лицом в бруствер траншеи бойца в защитной, гимнастерке. Новенький, зеленый ШС слетел с головы, и легкий ветерок шевелил его волосы. Что-то знакомое показалось Андрею в этих русых непослушных вихрах. Подойдя, он положил руку на плечо, и словно ожидавшее этого прикосновения безжизненное тело шумно рухнуло на дно окопа. Это был боец его взвода, тот самый похожий на школьника паренек. Карасев провел ладонью по его лицу, закрывая неподвижные мертвые глаза, сдернул с шеи убитого солдатский медальон, вытащил из кармана пачку заляпанных бурыми пятнами подсохшей крови писем и фотографий.

Дальше ход сообщения был более или менее целым, а потому достаточно глубоким. На обратном скате его, свесив в окоп культи оторванных ног, лежал еще один труп, висящая лохмотьями униформа и песок под ним были бурыми от крови, и белые осколки кости торчали из страшных ран.

За поворотом Андрей едва не наступил на сидящего в обнимку с винтовкой, прямо на земле, сложив ноги «по-татарски» незнакомого красноармейца. Монотонно покачиваясь и что-то негромко напевая себе под нос, он смотрел прямо перед собой отрешенным пустым взглядом. Рядом ничком лежал еще один боец, судя по всему уже мертвый. Ничего не сказав, Карасев аккуратно перешагнул через покойника и двинулся дальше, провожаемый безразличным взглядом живого. Еще несколько выживших нашлись в следующей стрелковой ячейке. Невысокая, плотная женщина неопределенного возраста с красными не то от пыли, не то от слез огромными, печальными глазами на худом, изможденном лице, пыталась перевязать, судорожно дергающегося, крепкого, молодого парня. Удерживать уже не кричащего, а лишь тоскливо воющего от боли раненого ей помогал пожилой мужичок — нестроевик в кое-как нахлобученной на седую, коротко остриженную голову пилотке. Занятые своим делом они не обратили на подошедшего сержанта совершенно никакого внимания.

Так, то выбираясь из разбитых и заваленных окопов, то спрыгивая обратно, петляя по уцелевшим ходам сообщения, переступая через застывшие в разных, порой самых причудливых позах трупы он пробирался минут десять. Наконец траншея в очередной раз повернула и двое бойцов, которые негромко переговариваясь и смоля одну на двоих свернутую из газетной бумаги «козью ножку», снаряжали патронами диски ручного пулемета, указали ему на ход сообщения, ведущий к батальонному НП.

Глава 19

Наблюдательный пункт командира батальона находился на самой вершине холма и занимал собой довольно просторный, накрытый обрывками маскировочной сети окоп. В дальнем углу его стояла раскуроченная осколками большая, зеленая коробка радиостанции, а рядом с ней на патронном ящике сидел уже знакомый пехотный старлей. Рядом с ним расположились еще трое: невысокий, чернявый крепыш кавказской наружности с лейтенантскими кубарями в петлицах и старший сержант на голове которого было намотано столько грязного с проступающими красными пятнами крови бинта, что побитая, видавшая виды каска налезала на него с трудом. Третьим к вящей радости Андрея оказался Матафонов. Неунывающий ефрейтор выглядел слегка потрепанным и уставшим, но вполне живым и здоровым.

— А сержант, живой — завидев Карасева старший лейтенант, жестом пригласил его присоединится к компании — это хорошо. Иди, потолкуем как дальше жить будем.

— Это ты танк подбил? — лейтенант кавказец улыбнулся, продемонстрировав белозубую улыбку из-под черных как смоль усов, и сам же ответил на свой вопрос — ты, я видел. Молодец слушай.

— Ну вот, что — окинув взглядом собравшихся начал комбат — я так понимаю командиров больше не осталось. Тогда сделаем так: лейтенант Ибрагимов принимаешь первую роту.

— Хорошо — кивнул головой чернявый.

— Петренко на тебе третья.

— Есть — поднялся старший сержант.

Ну а ты сержант, кстати как твоя фамилия?

— Карасев товарищ старший лейтенант.

— Сержант Карасев принимает вторую роту. Там людей меньше всего, поэтому заберешь к себе всех своих, которые уцелели и артиллеристов, которые без матчасти остались.

— А чего это ты комбат моими батарейцами распоряжаешься? — прихрамывая с трудом наступая на перевязанную ногу и опираясь как на посох, на карабин, в окоп спустился артиллерийский лейтенант — хоть бы меня спросил для приличия.

— А, бог войны пожаловал — обрадовался старлей — ну, докладывай чего там у тебя?

— Плохо комбат — покачал головой артиллерист — осталось четыре орудия и дюжина снарядов на ствол. Твой взвод ПТО уничтожен полностью, матчасть вдребезги а бойцов, там трое человек уцелело, я к себе забираю, мои расчеты пополнить. Из минометчиков можно набрать прислугу к уцелевшему миномету и мин к нему штук двадцать еще есть. Так что свободных артиллеристов в пехоту не отдам, нету их просто, свободных.

— Понятно — нахмурился командир батальона — значит так, товарищи командиры, если нам удастся продержаться до вечера, можно будет считать, что батальон свою задачу выполнил. По темноте попробуем оторваться от немцев и отойти к переправе, ну а пока задача одна, держаться. Все поняли? Давайте к бойцам, не ровен час опять полезут. Да комбат, ты задержись ненадолго.

Выбравшись из штабного окопа, Андрей некоторое время шел, молча, придавленный навалившимся грузом ответственности, переваривая свой внезапный карьерный взлет. Затем, словно опомнившись, обернулся к шагающему следом Матафонову.

— Дима, наших много осталось?

— Нет, командир. Целые только я, Кирилюк, Поповских и Ежов. Еще раненых пятеро. Пехотный комбат приказал их к переправе увозить. Вот — ефрейтор протянул планшетку взводного — все, что от лейтенанта осталось. Прямое попадание мины. Самого в клочья, а она вот целехонькая, только ремень как ножом срезало.

Карасев взял планшетку, рукавом стер серую пыль с новенькой, даже не поцарапанной коричневой кожи. Внутри кроме топокарты лежало несколько листов чистой бумаги, цветные карандаши, тоненькая пачка писем и три фотографии. На одной из них был изображен Золотухин. Лихо заломленная фуражка, эмалевые кубари в петлицах новенькой гимнастерки, нарочито серьезное лицо, строго сдвинутые брови, эдакий суровый вояка, только бесшабашные мальчишеские глаза ломали старательно культивируемый образ. С другого снимка, в объектив фотоаппарата смотрело целое семейство, немолодая, но все еще красивая и статная женщина, высокий пышноусый мужчина в костюме и двое пареньков подростков лет четырнадцати-пятнадцати. В том, что слева без труда угадывался сам лейтенант, только лет на семь моложе. На третьем снимке мило улыбалась красавица блондинка. Ее лицо показалось знакомым. Кажется какая-то актриса довоенного советского кино. Вот только фамилию никак не мог вспомнить не то Светлова, не то Серова.

Андрей отправил Матафонова, разыскать и привести уцелевших бойцов своего взвода, аккуратно сложил письма и фотографии обратно в командирскую сумку и в нерешительности застыл. Где именно находится его новое подразделение, он просто забыл уточнить. Возвращаться обратно на НП и переспрашивать, значит выставить себя в самом идиотском виде перед новым начальством. Хорош ротный, получил назначение и даже не удосужился уточнить куда именно. Плюнув с досады, развернулся и зашагал туда, где в прошлый раз видел пулеметчиков, уж они-то наверняка знают.

— Эй, сержант — раздался за спиной знакомый голос с акцентом.

Карасев обернулся перед ним стоял Ибрагимов.

— Трофеем обзавелся? — кавказец указал на планшетку, которую Андрей держал в руках.

— Это взводного. Убили его.

— Понятно. Извини, плохо подумал — сдержано кивнул головой командир первой роты и протянул руку — Исмаил.

— Андрей — он ответил на неожиданно крепкое рукопожатие.

— Ты к своей роте? Пойдем. Нам по пути. Это на правом фланге.

Казавшиеся пустыми окопы постепенно стали оживать, заполняться бойцами. И хотя тела погибших никто и не думал убирать, и то и дело, попадаясь на глаза, они слишком живо напоминали о еще недавно орудовавшей здесь смерти, те которым на сей раз удалось избежать встречи с ней привычно и буднично продолжали делать свое дело. Одни деловито возился с оружием. Другие углубляли и расширяли разрушенные траншеи, Третьи и вовсе неторопливо перекусывали, мусоля твердый как деревяшка, кусок солдатского сухаря или споро орудуя ложками, опустошая одну на двоих, а то и троих консервную банку. Наиболее шустрые, уже успели сползать за бруствер и пошарить в ранцах убитых фашистов. И теперь, счастливчики, разжившиеся трофейными полевыми рационами, устраивали себе и своим приятелям настоящий пир, ловя на себе завистливые взгляды менее удачливых. На разбитых позициях противотанкистов расположился импровизированный лазарет. Несколько бойцов, в основном нестроевиков или легкораненых под руководством женщины санинструктора прилаживали импровизированные носилки и волокуши к уцелевшим артиллерийским лошадям и грузили на них своих более «тяжелых» товарищей. Таких оказалось не меньше трех десятков. Кто-то метался в бреду, оглашая воздух криками, возможно, еще продолжая сражаться. Другие лишь тихо стонали или вовсе сидели или лежали молча, глядя перед собой отрешенным взглядом. Те, кто, несмотря на раны, еще мог держать в руках оружие, чувствовал в себе силы драться оставались на оставшейся неприступной высотке, а остальным предстояло отправиться в Большенабатовский и переправившись через Дон эвакуироваться в тыл.

— Зиночка — окликнул медика Ибрагимов — уходишь от нас да?

— Журавлев приказал раненых в тыл доставить — женщина обернулась, убрала тыльной стороной руки спадающую на глаза челку — мы только туда и сразу обратно вернемся.

— Сержант, подойди — раненый возле которого суетилась сейчас санинструктор, оказался подполковник Лоскутов. Туго перемотанное бинтом худое тело тяжело, неровно вздрагивало при каждом судорожном вздохе.

— Счастливчик ты как я посмотрю — интендант скривился в жутком подобии улыбки, закашлялся и на белом полотне стягивающей грудь повязки ярче проступили алые пятна — далеко пойдешь. Если сегодняшний день переживешь, конечно. А я вот отвоевался.

— Товарищ полковник вам нельзя разговаривать — бросилась к раненому медичка. Теперь она показалась Карасеву намного моложе. Скорее всего, ей не было и тридцати, возможно и вовсе была его одногодком. Окопная грязь и усталость старили ее лицо лет на двадцать.

Лоскутов лишь устало махнул рукой и опустился на импровизированную волокушу.

Так и не сообразив, что ответить Андрей потихоньку отошел в сторону, разыскивая среди эвакуируемых своих бойцов. Он лишь успел сказать им несколько ободряющих слов, и отойдя встал рядом с Ибрагимовым, провожая взглядом небольшой караван.

— Плохо — бросив взгляд на безоблачную высоту неба, негромко, так, чтобы слышал только лейтенант, заметил Карасев — если самолеты налетят, дойти до переправы они просто не успеют. Перестреляют как цыплят в голой степи.

— Если не уйдут и высотку не удержим, все равно погибнут — также негромко заметил Исмаил — А если даже и удержим, с ними оторваться нам труднее будет. Так хоть немножко шанс есть.

Некоторое время командиры смотрели, как тонкая цепочка людей и груженых носилками животных уходит за гребень холма, затем, пожелав друг другу удачи, разошлись по своим подразделениям.

Как и говорил Ибрагимов, вторая рота занимала окопы на правом фланге позиции. Андрей, конечно, ожидал, что численность бойцов вверенного ему подразделения будет, мягко говоря, далека от штатной, но действительность превзошла самые худшие его ожидания, ввергнув в уныние свежеиспеченного ротного. Нет, он конечно предполагал что все будет плохо, но чтобы все было настолько плохо… Оборону на рубеже протяженностью никак не меньше восьмисот метров держало тридцать шесть красноармейцев, да и из тех почти треть щеголяла свежими, и не очень, бинтами. Из средств усиления имелся лишь один чудом уцелевший расчет бронебойщиков и пара ручных пулеметов. На фоне всего этого «богатства», приведенные Матафоновым, трое НКВДшников Карасевского взвода и пара «дядек» постарше очевидно из тех, что накануне прибыли в Большенабатовку вместе с подполковником Лоскутовым, оказались солидным подкреплением. Все, больше рассчитывать было не на что.

Хотя как выяснилось позже, Андрей недооценил заботливость своего нового начальства. Он уже успел, обойдя траншеи, перезнакомится с вверенным личным составом, и начать располагаться в узком окопчике ротного НП, как прибежавший посыльный передал приказ немедленно явится пред светлы очи старшего лейтенанта. Недовольно чертыхнувшись и помянув недобрым словом командирское непостоянство, вынуждающее его натаптывать лишние километры, Карасев взвалил контроль за личным составом и обстановкой на неширокие плечи Матафонова, а сам направился обратно на батальонный КП, где его искать он теперь знал совершенно точно. Благо противник пока вел себя довольно тихо, толи зализывал раны, толи готовил новые пакости.

В уже знакомом штабном окопе собралась все та же компания, пришлось лишь немного подождать старшего сержанта Петренко, его рота занимала оборону на левом фланге позиции, и путь оттуда был довольно не близок. Наконец, дождавшись, когда все соберутся, комбат без долгих предисловий поведал подчиненным об изменениях в складывающейся оперативной обстановке. Как выяснилось бойцы, обшаривавшие окрестности в поисках трофеев в одной из воронок обнаружили живого немца. «Язык», оказавшийся пехотным унтером, был слегка контужен и потрепан, но вполне пригоден для допроса. Сведения, полученные с его помощью, оказались крайне неутешительными. Обескровленному, потерявшему почти две третьи личного состава стрелковому батальону старшего лейтенанта Журавлева противостояла мобильная группа немцев в составе двух танковых рот и моторизованного батальона, усиленных ротой самоходок. Пока удавалось сдерживать натиск авангарда противника, и даже серьезно потрепать его, практически уничтожив танковую и сильно обескровив мотопехотную роты, но как раз сейчас под высоткой должны были разворачиваться его основные силы.

— Так что, братцы мои — подытожил, в конце концов, старлей — вот такие пироги с котятами. Сил у нас осталось немного, а самое тяжелое еще только впереди. Думаю, до вечера фрицы предпримут еще, как минимум одну попытку атаковать. А посему, слушайте боевой приказ: позицию привести в порядок, зарыться поглубже, и держаться. Насчет, зарыться поглубже, пушкарей особо касается. На твоих орлов лейтенант вся надежда. Приказ ясен?

— Куда уж ясней — морщась и поглаживая перемотанную ногу, ответил за всех артиллерист — умеешь ты командир настроение поднять.

— Стараюсь — хмыкнул Журавлев — а ты комбат, пару орудий оставишь в центре позиции и выделишь по одному на фланги в распоряжение ротных.

— Уже распорядился.

— Кстати, у тебя со снарядами действительно все так плохо или есть заначка?

— Ну, есть еще маленько — исподлобья покосился на батальонного прижимистый «бог войны» — бойцы у разбитых орудий насобирали.

— Жмот — резюмировал командир батальона — ну, вот и ладушки раз вопросов больше нет… Товарищи командиры зарубите на носу и бойцам своим внушите — держаться до последнего. Назад ходу нет. Кто побежит, лично пристрелю. Все, давайте по местам.

Глава 20

На ротном НП Карасев к своему удивлению обнаружил по — хозяйски располагающийся расчет сорокапятки. Батарейцы бойко орудовали лопатами, переоборудуя под свои нужды неширокий командирский окоп.

— Товарищ сержант, вы уж извините, мы без спроса — примиряющее улыбнувшись, пробасил командир расчета — крупный, широкоплечий малый, из-под расстегнутой на груди гимнастерки которого, выглядывала полосатая «морская душа» — тельняшка — просто, здесь самая удобная позиция. Склон весь как на ладони. А вещички ваши вот, в целости и сохранности.

— Ладно, черт с вами — махнул рукой Андрей — располагайтесь. Надо значит надо. Я тут рядышком с вами где-нибудь пристроюсь, так, что пусть барахлишко полежит пока.

Артиллерист согласно кивнул и направился к своим товарищам, а Карасев, решил еще раз обойти позицию.

Впрочем, далеко он уйти не успел.

— Воздух! — указывая пальцем на с приближающиеся со стороны неторопливо катящегося к закату солнца, темные черточки, заорал один из копавших. Бойцы, побросав лопаты, кинулись закатывать в почти готовый окоп орудие. А черточки, меж тем, росли буквально на глазах, превращаясь в знакомые с детства самолеты с характерным изломом крыльев и черешками не убираемых шасси. Пока они разворачивались над высоткой, Андрей скатился в ближайший окоп…

Развернувшись над высоткой, шесть похожих на каких-то диковинных, стремительных, хищных птиц, машин, выстроились в некоторое подобие хоровода и с диким завыванием, одна за другой пикировали на отчетливо видную сверху изломанную линию траншей. Раз за разом обрушивали они на вжавшихся в землю людей свой смертоносный груз. Разгрузившись над позициями батальона, очередная «штука» выходя из пикирования, освобождала место для следующей и уходя на восток утюжила пушками и пулеметами невидимую для обороняющихся цель у ни в тылу.

Еще не смолк гул завершивших свое черное дело самолетов, а над позициями уже раздались голоса. С недалекой позиции артиллеристов кто-то яростно и немудрено матерился, периодически захлебываясь кашлем. Чуть дальше кто-то сипло кричал на одной ноте. В другой стороне перекликались, потом оттуда неожиданно прозвучал смех. Андрей невольно улыбнулся и, отряхиваясь, сплевывая хрустящий на зубах песок, выглянул из окопа. В оседающих клубах пыли разглядел копошащихся батарейцев. Его тоже увидели:

— Живой, командир?

— Живой, живой…

После пережитого ада знакомый голос давешнего артиллериста-богатыря обрадовал.

— Танки-и!

Пелена пыли, словно ждавшая этого крика, опала, сразу стала видна степь перед высоткой. И далекие еще коробочки машин.

— Два, четыре, семь — бормотал, считая, высунувшийся из-за орудийного щитка заряжающий сорокопятки. Примерно на четырнадцати он, очевидно, сбился со счета и затих, напряженно всматриваясь в наполняющуюся ревом двигателей и лязгом железа степь.

— Рота, к бою! — неожиданно хриплым голосом крикнул, наконец сбросивший минутное оцепенение Карасев приподнявшись над бруствером.

— К бою — словно эхом пронеслось по цепи красноармейцев.

Рядом лязгнул запираемый затвор. Рослый наводчик, прильнув у прицелу, быстро крутил маховик, по выцветшей добела гимнастерке на его широкой спине проступало темное пятно пота. Тонкий ствол пушчонки хищно зашевелился, выбирая первую цель.

Памятуя о своих новых обязанностях, Андрей подхватил автомат и не спеша двинулся по траншее, подбадривая готовящихся к бою подчиненных.

На их загорелых, обветренных лицах он ясно читал всю гамму обуревавших его самого чувств. От невозмутимого спокойствия, до неприкрытого волнения, от яркой, сжигающей ненависти до прошибающего холодным, мерзким потом, страха. Вот один из них кряжистый тридцатилетний мужик, тщательно примяв каблуками старых разбитых сапог землю под ногами, старательно одернул гимнастерку, застегнул верхний крючок ворота, огладил мозолистой слегка подрагивающей ладонью рыжее цевье «мосинки». В соседней ячейки худой, ясноглазый паренек скрывая за суетливыми, неловкими движения охватившую его тревогу переставил с места на место трофейный маузеровский карабин.

— Чего это они? А, командир? — лицо бойца выражало удивление и растерянность.

Андрей смотрел и не верил своим глазам, до фрицев оставалось километра полтора, когда цепь атакующих внезапно остановилась. Постояв немного, словно в нерешительности, грозные боевые машины стали пятиться назад. Немцы уходили. Уходили, не сделав ни единого выстрела.

Карасев чертыхнулся, с одной стороны он чувствовал себя смертником, которому внезапно объявили об амнистии, с другой, хуже нет, когда вроде очевидные действия и планы противника вдруг становятся для тебя загадкой.

Между тем грохот и лязг стихли окончательно и над изувеченной взрывами, изрытой воронками и траншеями степью повисла тишина, изредка нарушаемая лишь бряцанием оружия и негромкими голосами, удивленных бойцов.

— Ну, что у тебя тут сержант? — в ячейку спрыгнул Журавлев.

— Ушли, товарищ комбат — растеряно пожал плечами Андрей.

— Это я и без тебя знаю — усмехнулся старлей — вот это-то и хреново, что ушли. Значит, не интересуем мы их больше. Вот, что Карасев. Снимаемся и отходим к Большенабатовке. Твоя рота в арьергарде пойдет.

— Понял.

— Ну, раз понял, действуй.

Недолгие сборы и вот уже вереница красноармейцев и четыре конские упряжки с орудиями оставляют так и оставшуюся неприступной для врага позицию. Прошло часа два после того, как колонна отступающего батальона скрылась из виду, алый солнечный диск укатился вслед за ней. Небо посерело, в воздухе слегка потянуло прохладой. Решив, что ждать больше нечего Карасев дал команду, и редкая цепочка его бойцов покидает окопы. Спустившись с холма, построил людей, провел короткую перекличку, и рота неторопливо зашагала на восток к пока не видной отсюда светлой полоске Дона.

Слышен топот сапог, бряцание оружия, тихие разговоры, а кое-где даже смех, это неунывающий Матафонов своими хохмочками веселит идущих рядом товарищей. В очередной раз чудом обманувшие смерть люди, несмотря на усталость, охотно отзываются на немудрящие шутки ефрейтора.

Примерно через пару километров разговоры и смех вдруг обрываются. Легкие порывы ветерка носят клочья окровавленных бинтов. Люди, лошади лежат вперемешку, там, где их настигли пули и снаряды немецких летчиков.

Рота проходит скрипя сжатыми до боли зубами. Люди стараются не смотреть друг другу в глаза, словно это они виноваты в гибели своих товарищей.

Внизу, у подножья все еще густо дымит подбитый немецкий танк, из открытого люка башни свисает неподвижное тело в черном комбинезоне. Чуть поодаль второй Т-3, башня его сорвана, валяется метрах в десяти. Позиция остановивших их зенитной батареи страшно изувечена снарядами, пушки разбиты, вокруг валяются тела девчонок-зенитчиц. На месте наводчика единственного уцелевшего орудия старший лейтенант Андреев, уткнулся лбом в прицел, можно подумать, что спит, только гимнастерка на боку почему-то бурого цвета. У его ног, неподвижно сидит «сержант Маша». Ее широко открытые глаза неотрывно смотрят в сереющее небо, в уголке рта тонкая струйка запекшейся крови, каска свалилась с головы, коротко стриженные — русые локоны касаются пыльных сапог комбата.

Люди шагают почти в полной тишине, только бряцает оружие, негромко топочут сапоги и вполголоса матерится идущий рядом Матафонов.

На околице Большенабатовского оставленный Журавлевым боец, сообщил, что противник захватил Калачевскую переправу, и бои уидут в самом городе. Уже в темноте быстро накатывающейся летней ночи, рота спустилась к пристани, загрузилась на паром. Под легкий плеск волны неуклюжая конструкция неторопливо, со скрипом поползла по поблескивающей темной сталью речной глади, оставляя за спиной отсвечивающий зарницами дальних пожарищ теперь уже чужой правый берег Дона.

Глава 21

Снег чистым покрывалом укутывает обгоревшие, закопченные останки мертвого города. Белые хлопья мельтешат в пустых окнах разрушенных домов, не тают на лицах людей. Мертвецов очень много, они лежат на разбитых снарядами и бомбами улицах, еще больше их под развалинами разрушенных зданий. Свои и чужие, военные и гражданские, мужчины, женщины, дети, с самого начала городских боев их никто не убирает. Некому убирать, вот и лежат они полуразложившиеся, закоченевшие или совсем свежие уставившись открытыми глазами в хмурое, серое небо, с которого, кружась, крупными снежинками, валит снег.

Карасев поежился, кутаясь в порядком засаленный, местами прожженный ватник, подбросил в небольшой костерок гнутую ножку венского стула, протянул к огню озябшие ладони. Где-то, совсем рядом короткой очередью прогрохотал МГ. Пули раскрошили остатки штукатурки на стене напротив окна, припорошив известью закоченевший труп немецкого солдата в зимнем, грязно-белом балахоне.

— Надоел — лежащий у костерка Матафонов не вставая поднял ППШ, положил ствол на подоконник и не целясь выстрелил в ответ — давно бы уже засек, да разобрался с ними.

Возившийся с трофейной маузеровской «снайперкой» Васильев которому собственно и была адресована последняя реплика поднял голову, флегматично пожал плечами.

— Я и засек. А стрелять командир не велел.

— Он тебе, что мешает что ли? — буркнул Андрей — от него шума больше чем вреда. Опять же этот под присмотром, а снимешь, его другой появится, да еще и позицию поменяет.

— Так-то оно так — зевнул Матафонов, и на некоторое время замолчал, задумчиво глядя на огонь. Впрочем, долго молчать неугомонный младший сержант не мог просто физически. Помешав винтовочным шомполом угольки, он поинтересовался — командир, а вот ты, после войны, чем заниматься думаешь?

— Поживем, увидим — пожал плечами Андрей.

— Глупые ты Матафонов вопросы задаешь. Ты доживи еще сначала — сидящий рядом с командиром Зырянов, закончив штопать крупными мужскими стежками оставленную немецким штыком в недавней рукопашной прореху на ватнике, откусил нитку, зябко повел широченными, затянутыми в тельняшку плечами — я вот, к примеру, так далеко и не загадываю вовсе. Сегодня живой, да и ладно.

Бывший артиллерийский наводчик, потеряв на улице в стычке с вражеской самоходкой орудие и весь расчет, так и прижился в Карасевской роте, сменив оптику сорокопятки на прицельную планку станкового «максима».

— А что, и доживу. Кишка у их вонючего Гитлера тонка меня на тот свет спровадить — вскинулся сержант — Я так думаю, фрицы, они уже совсем выдохлись. Сколько уже в Сталинграде топчутся, а дальше никак. И на Кавказе их остановили, Новороссийск то держится. А летом как перли. Так что помяни мое слово, еще немного и погоним мы их, до самого Берлина гнать будем. Ну, с тобой Зыряныч и так все ясно. Ты — то оттуда, сразу в свой Севастополь и опять: «по морям, по волнам». А я вот учиться пойду, на геолога.

— Тоже, однако, учиться пойду — оторвавшись от «облизывания» любимой игрушки, широко улыбнулся Васильев — учителем, однако, буду. Детишек учить надо.

— Хорошее дело — кивнул Матафонов, и совсем не в тему мечтательно протянул — эх, пожрать бы сейчас. Жалко Кирилюка на тот берег вчера увезли, уж он бы точно достал.

— Не трави душу — погладив себя по тощему животу, уныло пробасил Зырянов — и без тебя тошно. Брюхо уже к позвоночнику присохло.

— Мужики, ротный здесь? — в комнату сунулся невысокий огненно-рыжий парень в серой, видавшей виды шинели.

— Пригнись дурик — рявкнули сразу несколько голосов.

Боец испуганно присел, придерживая рукой сваливающуюся с головы шапку. Вовремя, засевший в доме напротив немецкий пулеметчик заметил шевеление. Снова загрохотала очередь, над головами засвистели пули, кроша и дырявя и без того изуродованные стены.

— Здесь я. Чего надо — недовольно откликнулся Карасев.

— Тащ лейтенант, вас комбат зовет. Срочно. Там начальство какое-то приехало, ругается шибко.

— Иду я, иду — Андрей нахлобучил каску поверх ушанки, застегнул ремешок под подбородком, взял автомат, на четвереньках в позе гордого льва прополз под окном. Выбравшись из комнаты, окинул взглядом своих бойцов — младший сержант Матафонов за старшего, и сбросьте уже, наконец, этого фрица к остальным.

Следом за вестовым, перескакивая через разбитые ступени лестничных маршей, спустился на первый этаж.

— Здесь осторожней товарищ младший лейтенант — предупредил боец — снайпер работает. В полный рост нельзя. Я его отвлеку, а вы сразу в траншею сигайте.

Парень взял, очевидно, заранее заготовленную палку, нацепил на нее пробитый пулей ШС и осторожно приподнял нехитрую приманку над подоконником. Выстрела Андрей не услышал, но пуля взбила фонтанчик пыли чуть левее, там, где по прикидкам стрелка должен был находиться красноармеец.

Улучшив момент Карасев «рыбкой» нырнул в окно и очутился в глубоком ходе сообщения. Отполз чуть подальше, освобождая место для проводника. Рыжий, не заставил себя долго ждать, прыгнул следом.

— Не боишься? Смотри, доиграешься.

— А я не в первый раз его обманываю — улыбнулся вестовой — он все время левее стреляет, а я левша.

— Вот запомнит он тебя и подловит.

В ответ на мрачные прогнозы паренек лишь беззаботно пожал плечами и пригибаясь двинулся вперед по траншее, Карасев последовал за ним к стоящему в глубине двора скелету пятиэтажки, в подвале которой и располагался батальонный КП.

Обстановка в штабе батальона была накалена до предела. Весь и без того немногочисленный штабной люд куда-то попрятался, оставив комбата отдуваться в гордом одиночестве. Хотя нет, в углу стараясь особо не отсвечивать, вытянувшись в струнку, застыл комполка. Неведомое начальство, оказавшееся невысоким, круглым, как колобок типом в кожаном реглане на овчине и с меховым воротником и шапке с кожаным верхом, металось по тесному, слабо освещенному сооруженной из снарядной гильзы коптилкой помещению, вокруг застывшего навытяжку Журавлева.

— Может, объяснишь мне, капитан? — потрясая кулаками и брызгая слюной орал благим матом толстяк — почему ты оставил противнику важный опорный пункт? Ключ к обороне на всем участке. Кто разрешил отступить? Как это прикажешь понимать, а? Да я тебя под трибунал…

Комбат, старательно изображая из себя неподвижную и бессловесную статую, только молча играл желваками, сверху вниз поглядывая на вконец взбешенного «кожаного», да время от времени косился на командира полка.

До Карасева, наконец, стало доходить о чем собственно идет речь. Полуразрушенная трехэтажка, не то с магазином, не то с каким-то ателье на первом этаже, цоколем выходила на площадь, образуя некоторое подобие бастиона, прекрасно прикрывающего все подходы к этой самой площади.

Здание немцы захватили еще позавчера, и никакой вины Журавлева и его подчиненных в этом не было. Оборону там держали бойцы другого батальона. Небольшой гарнизон дрался до последнего, никто из защитников живым оттуда не вышел. Самое интересное, что комполка прекрасно все это знает. Знает, но молчит, зараза. Очевидно, решил, что встревать, себе дороже. Видно как на его худой, осунувшейся физиономии выступили бисеринки пота, кривятся и подрагивают губы. Боится.

Особая «прелесть» ситуации заключалась в том, что тыльная сторона злополучного дома находилась как раз напротив позиции Карасевской второй роты, и именно оттуда их периодически обстреливал немецкий пулеметчик. От нехорошего предчувствия у Андрея противно заныло «под ложечкой».

Между тем, распекавший комбата начальник соизволил обратить внимание на новое действующее лицо.

— Кто такой?

— Командир второй роты, младший лейтенант Карасев.

— Значит так — смерив хмурым взглядом вытянувшегося по стойке «смирно» Андрея слегка утихомирился толстяк — сегодня, крайний срок завтра, опорный пункт вернуть. Иначе расстреляю к чертовой матери. Ты меня понял, комбат?

Объявив приговор «кожаный» резко развернулся и вышел, оставив подчиненных на пару размышлять над своей нелегкой долей.

Некоторое время Журавлев молча, задумчиво дымил самокруткой, наконец, повернулся к продолжавшему стоять у двери Карасеву.

— В общем, ты все понял, ротный. Да ты присядь.

— Товарищ капитан — Андрей осторожно опустился на сетчатую железную кровать, единственный предмет мебели на батальонном КП — Это, что же, в полный рост на пулеметы? Да у меня в роте двадцать шесть бойцов, включая меня и санинструктора. Мы даже дойти не успеем, все там и останемся. И кому от этого легче будет?

— И что ты предлагаешь младшой? — зло ощерился командир батальона — наплевать на приказ? А потом самим к стенке встать, чтобы расстрельной команде удобней целиться было? Я тебе даже людей не могу дать, нету у меня людей. Так что товарищ младший лейтенант, как хочешь, хоть в лепешку расшибись, а приказ выполни.

— Разрешите выполнять — поднялся Андрей.

— Иди — не оборачиваясь, бросил Журавлев — да, подожди. Там под кроватью ящик гранат. Все забирай. Это все, что могу.

Обратно «домой» Карасев возвращался в гордом одиночестве и крайне отвратительном настроении, зато с целым ящиком трофейных «колотушек» на плече. Простреливаемый вражеским снайпером участок обогнул по хорошей дуге, через позиции первой роты. Немного задержался на КП командовавшего ею старшего лейтенанта Ибрагимова. Гостеприимный горец встретил приятеля со всем возможным при его нынешнем положении радушием, угостил пустым кипятком и запеченной в углях сладкой, подмороженной картофелиной. Сочувственно поцокав языком выслушал жалобы на злодейку — судьбу, и бестолковость начальства, но ничего путного присоветовать не смог. Пообещал огневую поддержку всеми оставшимися стволами в случае необходимости и все. В очередной раз Карасеву приходилось рассчитывать только на собственные силы.

В общем, в родное расположение он вернулся злой как черт и уставший как собака.

В крохотную, не простреливаемую прихожую одной из квартир второго этажа собрались, командиры взводов, из которых едва ли можно было теперь набрать полноценные отделения, старшие пулеметных расчетов и снайпер.

Карасев окинул взглядом небритые, перепачканные грязью и копотью физиономии товарищей. Шестеро, те — кто пережил бой на высоте за Доном, уцелел огненном аду Сталинграда. Из взвода бойцов 10-й дивизии НКВД в июле месяце прибывшего для охраны переправы в Большенабатовке, помимо него самого в строю осталось двое: получивший звание младшего сержанта Матафонов и назначенный штатным снайпером — Васильев.

Сама Сталинградская дивизия НКВД, оказавшаяся единственной организованной силой, в конце лета 42-го года вставшей на пути рвущихся к Волге фашистов практически перестала существовать. Ее полки, погибая, выполнили свой долг, страшной ценой, затормозив стремительное движение 6-й армии и дав советскому командованию возможность сосредоточить силы необходимые для обороны города. Остатки ее бойцов и командиров растворились среди защищающих город стрелковых частей. Вот так и Андрей с горсткой его товарищей уцелевших в июле на перепаханном свинцом и сталью клочке Донской степи влились в отступающий батальон старшего лейтенанта Журавлева. Временно. Но, как гласит солдатская мудрость: «человек предполагает, а командир располагает». Нет у нас ничего более постоянного, чем временное.

Водоворот событий, закрутивший сержанта Карасева в июле 42-го, так и нес, не давая остановиться. А потом, помотал, пожевал, да и выплюнул его на Сталинградские улицы уже младшим лейтенантом. Как ни странно, несмотря на творящуюся вокруг катавасию командование не забыло заслуг Журавлева и его бойцов. Сам комбат получил капитана, Ибрагимов — старшего лейтенанта, ну а Андрею, по кубарю в каждую петлицу, вместо треугольников. Не дело, мол, сержантам ротами командовать.

Пришло представление и на командира третьей роты Петренко, вот только не дождался он повышения, сложил голову в одном из боев на подступах к Волге. Батальон же вошел в состав 13-й гвардейской стрелковой дивизии. Вот так нежданно-негаданно и в гвардию попали.

С тех пор в роте личный состав менялся быстрее, чем командир успевал с ним познакомиться. Вроде прислали пополнение, смотришь, на следующий день из десятков, единицы остаются. Три дня назад прислали шестьдесят человек, два полнокровных взвода, с командирами. Младшие лейтенанты, молодые пацаны, только после училища, друг на друга похожие как близнецы братья. А теперь, нет тех лейтенантов, и бойцов из того пополнения едва ли трое выжило. Так, что по здешним меркам двадцать шесть человек в роте, это совсем неплохо. У соседей в 118-м полку, 37-й гвардейской стрелковой дивизии, за один только день 11 ноября и вовсе из двухсот штыков, в строю шестеро осталось.

— Вот так-то, братцы, хочешь, не хочешь, приказ выполнять надо — подытожил Карасев, закончив с доведением новой вводной до личного состава.

Некоторое время, бойцы лишь молча переглядывались. Наступившую тишину нарушил худощавый, седоусый Вешин — командир второго взвода.

— Вот оно значится, как смертушку принимать будем.

— Погоди Василич помирать — перебил товарища Матафонов — командир, чего делать то будем?

— Приказ выполнять — коротко бросил Андрей, и досадуя на излишнюю резкость, пояснил — а вот как выполнять, над этим думать будем. Много думать. Геройски погибнуть дело не хитрое. Он невесело усмехнулся: «Тихо. Чапай, думать будет». Легко сказать, а вот как на самом деле выкрутится из создавшейся ситуации. И приказ выполнить, и бойцов не положить. Некоторое время занятый своими мыслями невидяще смотрел на лохматящуюся остатками обоев стену перед собой. Взгляд рассеяно скользнул по ящику с гранатами под ногами, немецкую каску в углу. Скользнул, зацепился. А что, это идея. Рискованно, конечно, но все-таки, это шанс.

— Дима.

— Да командир — встрепенулся, задремавший было сержант.

— Там, на первом этаже фрицы дохлые валяются. Подбери четыре — пять комплектов оружия, снаряги, балахоны и каски. Только поцелее и чтобы крови поменьше. Еще нужны: пять — шесть человек бойцов посмышленней и поопытней.

— Понял.

— Действуй. Пулеметчикам и снайперу засечь огневые точки на верхних этажах и быть готовыми по команде их подавить. В общем, действуйте а, я к соседям, надо кое-что согласовать.

Глава 22

Затянутое серой непроглядной хмарью небо чуть посветлело. Подавив зевок Андрей, чиркнул колесиком зажигалки, прищурившись, посмотрел на часы. Рановато еще, минут двадцать подремать можно.

«Агрегат», сооруженный неведомым умельцем из винтовочной гильзы еще месяц назад выцыганил у старшины в соседнем батальоне в обмен на причитающееся ему табачное довольствие, а часы хорошие, швейцарские, это фрицы «подогнали». Оберлейтенанту, возглавлявшему очередную их попытку выбить Карасевскую роту с занимаемой позиции, они вряд ли больше понадобятся. Валяется где-то на первом этаже вместе с дюжиной своих подчиненных. А ведь в тот — крайний раз у немцев почти получилось. В дом ворвались, до рукопашной дело дошло. Но ничего, выдержали.

Тусклый, пляшущий огонек вновь слабо осветил циферблат. Черт, бензин заканчивается, надо думать, где доставать.

Вооружившись биноклем, «подарком» все того же «щедрого» обера, Андрей подполз к окну. В занятом немцами доме царит полнейшая тишина. Только в крайнем справа окне третьего этажа на секунду мелькнул и исчез огонек сигареты. Часовой видимо. Вообще-то Васильев со своей неразлучной «трубкой» давно отучили фрицев от подобной неосмотрительности, но этот видимо новенький, а может просто забылся, страх потерял.

Вдалеке приглушенно простучала пулеметная очередь, грохнуло несколько взрывов и снова все затихло, только над вражескими позициями взмыла в небо осветительная ракета, немного повисев, словно неохотно сползла вниз.

— Пора бы уже — Карасев озабоченно бросил взгляд на часы.

Словно услышав его, совсем рядом хлестнула трехлинейка, басовито заговорил «максим».

— Ага, зашевелились, давайте голуби, давайте, занимайте места согласно купленным билетам — довольно пробормотал Андрей, разглядывая в бинокль суетящиеся в окнах напротив силуэты гитлеровцев — так, зрители собрались, пора начинать представление. А вот и третий звонок.

Звонко хлопнул гранатный разрыв. Под звуки разгорающейся перестрелки из-за угла соседнего дома, от позиций Ибрагимовской роты метнулось несколько сгорбленных человеческих фигур. Четверо в немецких касках и маскировочных балахонах волокли под руки пятого, одетого в ватник и ушанку.

— Начали! — Карасев дал длинную очередь в окно высоко над головами бегущих.

В грохоте поднятой бойцами пальбы, утонул треск одиночного винтовочного выстрела. Занявший свою место немецкий пулеметчик как-то странно дернулся и уронил голову на приклад своего МГ. Прежде, чем второй номер успел что-либо сообразить, вторая пуля ударила и его, точно над переносицей.

Епифан Васильев еще раз внимательно обозрел в оптический прицел дело рук своих, и удовлетворенно кивнув, подхватил винтовку, меняя позицию, перебежал к другому окну, немного повозился, устраиваясь поудобнее и принялся выискивать новую цель.

Между тем, «спектакль» продолжался. Между штурмовой группой, действующей под видом тянущих «языка» разведчиков, и захваченным гитлеровцами зданием, осталось метров десять — пятнадцать. Бойцы как по команде стремительно рассыпались по намеченным заранее для каждого из них укрытиям, в проломы и окна первого этажа полетели гранаты. Одновременно с этим снайпер и расчеты станкового и ручного пулеметов открыли огонь по окнам второго и третьего этажей, стремясь подавить намеченные ранее огневые точки. Медлить дальше нельзя, еще не успела улечься пыль от гранатных разрывов, как пятерка «артистов» уже скрылась внутри захваченной немцами трехэтажки.

— За мной! — силясь перекричать грохот боя заорал Карасев, и, выскочив из окна на припорошенную снегом кучу битого кирпича, спотыкаясь и поскальзываясь на «гуляющих» под ногами обломках рванул вперед. Спиной он чувствовал хриплое дыхание и тяжелый топот бегущих следом бойцов. Они бежали, молча, без выстрелов и криков стараясь как можно быстрее преодолеть отделяющие их от врага расстояние. По ним стреляли. Огонь гитлеровцев, ошеломленных коварством противника, поначалу бывший каким-то суматошным и бестолковым, несмотря на все усилия пулеметчиков и Васильева становился все более дружным и организованным. Краем глаза увидел, как один из бойцов упал, убит, ранен или просто споткнулся, кто знает, главное добежать, вывести остальных из-под огня, ворваться внутрь, довести дело до рукопашной, а уж там посмотрим кто кого. Похоже, фрицы начали приходить в себя. Но окончательно опомнится им так и не дали. Еще один рывок и вот он черный зев пролома. Перепрыгнул через лежащий поперек него труп, отскочил в сторону. Вовремя над ухом, что-то пронзительно свистнуло. Короткая очередь в ответ и судорожно задергавшееся под ударами пуль тело в чужой, серо-зеленой шинели медленно сползает по стене. Под ноги покатился хрипящий клубок. Человек в белом балахоне, сидящий верхом на чем-то живом и брыкающемся, методично поднимает и опускает руки, с зажатой в них стальной, немецкой каской. Судя по отборному мату, вперемешку со свирепым рычанием, и куску черной ткани на правом рукаве, кто-то из своих, «штурмовиков».

Живых фашистов на первом этаже осталось немного, но они отчаянно сопротивлялись. Один из ворвавшихся было следом бойцов, в пылу атаки оттолкнув командира, сунулся в комнату. Внезапно, голова его взорвалась темным фонтаном, горячие, липкие брызги полетели Карасеву в лицо. Падение вперед, еще одна очередь снизу вверх. Тяжелая туша с грохотом падает рядом. Немец еще жив, согнувшись, сжимая руками простреленный живот, он жалобно кричит на одной высокой ноте. Серая тень бросилась справа. Холодно блеснула сталь. Уходя от направленного ему прямо в грудь штыка, Андрей едва успел откатиться в сторону прямо на судорожно вздрагивающее под ним тело умирающего. Что есть силы, ударив каблуком в коленную чашечку, он сбил нападающего на пол. Извернувшись, навалился сверху, надавил на горло врага горячим стволом автомата. Противник хрипел, вырывался, жизнь неохотно покидала тело молодого, здорового мужика. В какой-то момент он вдруг, безвольно обмяк и затих, уставившись на Карасева остановившимся, безжизненным взглядом широко открытых глаз.

Выстрелы, крики, грохот гранатных разрывов слились в один сплошной гул. Адреналин бушует в крови, заставляя подскочить и бежать дальше. Не выдержав натиска уцелевшие гитлеровцы, отстреливаясь, пытаются отступить по лестнице вверх, но один за другим ложатся скошенные дружным огнем прячущихся за развалинами стен красноармейцев. Образовавшаяся на узкой площадке груда мертвецов, не дает бойцам сходу преодолеть лестничный пролет, а летящие со второго этажа гранаты вынуждают их отступить и вновь искать укрытия. Терять темп нельзя, зажатая между засевшими на верхних этажах здания фашистами и наверняка уже спешащим к ним подкреплением, рота, будет уничтожена. Надо решаться.

Андрей дождался, когда рванет последняя граната, и осколки со свистом покрошат кирпичную кладку над головой, толкнул локтем пристроившегося рядом Вешина, кивком головы указал наверх. Взводный понятливо кивнул, перекрестился, метнулся к лестнице, дал короткую очередь. Под прикрытием его огня Карасев кинулся вперед. Каким-то чудом, в три прыжка очутился на верхних ступенях. Уже почти на площадке между первым и вторым этажом, зацепился ногой за мертвеца, и неуклюже завалился вбок. Падение, в очередной раз спасло ему жизнь. Пули просвистели совсем рядом, одна бешено рванула рукав ватника, обожгла левое предплечье. Из такого неудобного положения он выстрелил в ответ. Ноги стрелявшего в него автоматчика брызнули красным и неловко подломились, отчего тот с грохотом и криком покатился по ступеням вниз. Его перекошенное гримасой боли лицо с открытым в крике ртом оказалось всего в каких-то двух-трех метрах перед глазами Карасева, и тот ни секунды не сомневаясь, нажал спусковой крючок, добивая поверженного врага, а потом перенес огонь на площадку второго этажа, заставляя теперь уже находящихся там немцев искать укрытие. Под прикрытием его огня, Вешин в свою очередь бросился вперед. На середине лестничного пролета, он вдруг дернулся, остановился и рухнул лицом вниз. Однако, следом, перескочив неподвижное тело товарища, паля короткими очередями от живота из трофейного МП, уже мчался Матафонов, за ним, стреляя, спотыкаясь, матерясь, неслись другие бойцы. Штурмующие рассыпались по комнатам, превращая бой в локальные рукопашные схватки. В ход пошли гранаты, приклады, ножи, саперные лопатки, каски, кулаки, даже зубы. Ни для атакующих красноармейцев, ни для обороняющихся гитлеровцев, пути назад уже не было. Противники дрались уже не за эту злополучную развалину, а для того, чтобы выжить, а выжить можно было только одним путем, уничтожив врага.

Ворвавшись в длинный, полутемный коридор бывшей коммуналки Андрей прижался спиной к стене и притих, напряженно прислушиваясь и приглядываясь. Укрывшегося за углом на кухне фашиста выдало лишь легкое облачко пара. Нырнув в ближайший дверной проем, Карасев оказался в просторной комнате. От ее прежних хозяев не осталось даже следа. Холодный ветер с Волги врывался через серый квадрат пустого оконного проема, кружил вихрь снежной крошки на загаженном грудами мусора и экскрементами, разбитом полу. Все, что могло гореть и давать тепло или создавать хотя бы его иллюзорную видимость: бумага, мебель, обои, половицы, местами даже выковырянные из-под штукатурки тонкие рейки дранки, все было использовано в качестве топлива для солдатских костров. Остались лишь голые обшарпанные, разбитые пулями и осколками стены. Окинув взглядом царящий в помещении разгром, Карасев перевел дух и парой глубоких вдохов-выдохов, успокоил колотящийся после бешеного рывка по простреливаемой лестнице, готовый вырваться из груди «мотор», снова прислушался. Тишина. Фриц на кухне «прикинулся ветошью», и не подает признаков жизни. Затаился гад, а может и кончился, кто его знает? Проверять, в очередной раз подставляясь под пулю, совсем не хочется. Вся проблема очень просто бы разрешилась, останься хотя бы одна граната. Однако нет ее, гранаты, все что было, отдали первой штурмовой пятерке.

Возвращая к действительности, совсем рядом, за противоположной стеной скупо грохнула короткая очередь, раздался шум борьбы, сдавленное, неразборчивое хрипение. Штурм еще не закончен. Бойцы продолжают драться, а их командир спрятался, забился как мышь в нору и не знает, как справится с одним-единственным противником.

— Ахтунг, гранатен! — завопил Андрей. Ухватив с пола кусок кирпича, швырнул его в проем кухонной двери, и метнулся следом.

Гитлеровец, оказавшийся стреляным воробьем, на примитивную уловку не повелся. Выбитый из рук сильным ударом ППШа полетел в угол, следом покатился Карасев. Откатился и замер буквально на доли секунды, ожидая выстрела, удара, обжигающей боли. Ничего не последовало, и вскочив на ноги он едва успел перехватить руку врага с занесенным для удара прикладом. Короткая возня и вот уже карабин немца брякнулся об кучу битого кирпича под ногами, и два непримиримых врага, словно боксеры на ринге, сошлись «на кулачки».

Здесь при приблизительно равной весовой категории противников преимущество в технике явно было у Карасева, Вот только левый рукав гимнастерки ощутимо намок от крови. Хотя, рука достаточно сносно слушается своего хозяина. Болит, конечно. Нет, скорее даже не болит, а печет, но, впрочем, вполне терпимо. Могло быть и хуже.

Андрей, поднырнув под руку, легко ушел от размашистого правого крюка и коротко «зарядил» снизу в челюсть. Фриц удивленно хрюкнул, закатил глаза и рухнул на пол.

Где-то совсем недалеко один за другим хлопнули два одиночных выстрела, раздался чей-то вопль и бой утих окончательно. Быстро скрутив находящемуся в глубоком нокауте пленнику руки и ноги, его собственными ремнями, Карасев выглянул на лестничную клетку. Похоже, схватка закончилась полной победой красноармейцев. В воздухе висел густой смрад сгоревшего пороха, крови, человеческих испражнений. Громко перекликаясь, бродили по комнатам, приходящие в себя после яростной рукопашной, уцелевшие бойцы. Кричали и стонали раненые. За спиной раздался ядренейший мат вперемешку с замысловатыми морскими ругательствами. По лестнице то и дело спотыкаясь о неподвижные тела покойников, подбадривая крепким словцом увешанного патронными коробками напарника, поднимался Зырянов, волоча тяжелую тушу «максима». Добравшись, наконец, до площадки второго этажа, он выпрямился во весь свой богатырский рост, рукавом утер пот с раскрасневшейся физиономии, доложил: «тащ, младший лейтенант, пулеметчики прибыли, потерь среди личного состава не имеется».

Андрей подвел наводчика к оконному проему, осторожно выглянул на улицу — вон видишь, справа, Пролетарская. Эта твоя, плотно перекроешь, чтобы ни одна сволочь головы поднять не могла. Левую, перекроет расчет «дегтяря».

— Не дрейфь командир — Зырянов, понятливо кивнул. Слегка прищурившись, внимательно обозрел «фронт работы» — сделаем в лучшем виде.

— Действуй моряк, на твоих орлов вся надежда — коротко распорядился Карасев и оставив пулеметчиков направился на поиски своего заместителя.

Искать долго не пришлось. Местонахождение неунывающего сержанта выдало жизнерадостное «ржание» собравшихся вокруг него бойцов. Впрочем, на сей раз товарищей развлекал вовсе не Матафонов. Объектом шуточек и подколок стал красноармеец Гришин, молодой боец, прибывший три дня назад с последним пополнением, сидящий в углу с глубоко несчастным видом.

— Что здесь происходит?

Бойцы обернулись на громкий начальственный окрик и вытянулись по стойке смирно, продолжая потихоньку «киснуть» от смеха.

— Красноармеец Гришин, доложите, что произошло?

Боец посмотрел на Андрея глазами побитой собаки, страдальчески поморщился, но вместо вразумительного ответа изо рта его полезла играющая радужными пузырями пена.

Это было уже слишком. От гомерического хохота, словно от разрыва снаряда казалось, вот-вот осыплются остатки штукатурки.

— Пристрелить бы надо — деловито заметил Матафонов, который единственный из присутствующих, несмотря на весь комизм ситуации, сумел сохранить совершенно невозмутимое выражение физиономии.

— Кого пристрелить? — испуганно покосился на взводного Гришин.

— Тебя. Кого же еще? Тебя же бешеный фриц цапнул. А прививок от бешенства у нашего санинструктора нет. Вдруг еще покусаешь кого. Так, что лучше уж сразу, чтобы долго не мучился — под неумолкающий смех товарищей невозмутимо пояснил сержант.

— Отставить цирк — отсмеявшись, распорядился Карасев — Сержант ко мне, остальным приготовится к отражению контратаки. Да и дайте ему воды кто-нибудь.

— На держи, лапоть рязанский — один из бойцов бросил пострадавшему флягу — сам виноват, нечего было мыло фрицевское втихаря жрать.

— Да кто ж знал — то — пуская пузыри, оправдывался Гришин — оно в бумажку блестящую красиво завернуто, и пахнет вкусно. Вот я и подумал…

— Дима, определись, с потерями, организуй сбор оружия и боеприпасов. Думаю сейчас они опомнятся и полезут — отведя взводного в сторону, негромко распорядился Карасев — да, кстати, совсем забыл. Там, на кухне фриц связанный валяется.

— Понял, командир — нахмурился сразу посерьезневший Матафонов.

— Раз понял, действуй.

Глава 23

Разобравшись с делами текущими Андрей вновь вернулся к окну и достав бинокль принялся изучать окрестные развалины и площадь между ними.

Видимой активности немцы пока не проявляли, очевидно, до конца еще не разобрались в произошедшем. Ну да разбираться будут недолго. Ждать гостей следовало в ближайшее время. Стоит воспользоваться затишьем и заняться собственной персоной.

Усевшись на пол, Карасев стянул с плеча ватник, извлек из нагрудного кармана ИПП, и зубами разорвав обертку, принялся прямо поверх гимнастерки заматывать раненую руку. В принципе, судя по тому, что рука работает, рана пустяковая, скорее всего царапина, Кровь остановить, да и ладно. У санинструктора и так работы сейчас, более чем достаточно.

— Товарищ младший лейтенант — в дверной проем сунулся один из бойцов — там, в подвале, телефон звонит.

— Что за телефон?

— Немецкий. Аж разрывается.

— Пойдем. Посмотрим — Андрей поднялся на ноги, натянул ватник, и подхватив автомат и бинокль, двинулся следом за указывающим дорогу красноармейцем.

В тускло освещенном «летучей мышью» подвале действительно, надрываясь, трезвонил установленный на патронных ящиках телефонный аппарат в коричневой бакелитовой коробке, с откидной крышкой.

— Долго звонит? — поинтересовался Карасев у своего сопровождающего.

— А кто его знает — пожал плечами боец — мы его по этому трезвону и нашли.

Андрей опасливо, словно ядовитую змею снял трубку, поднес к уху. Несколько секунд слушал, пытаясь разобрать что-либо в сплошном потоке задаваемых на немецком языке вопросов, каких-то указаний и команд. Так ничего и не разобрав, просто выдернул телефонный шнур из клемм. Все выбор сделан. Теперь уж точно полезут.

— Значит так — обернулся он к невозмутимо взирающему на всю эту немую сцену подчиненному — дуй в штаб, доложишь комбату, его приказание выполнено, опорный пункт противника взят. Только иди через расположение первой роты. Понял?

— Понял.

— Ну, тогда вперед.

Красноармеец убежал исполнять приказание а ротный оставшись в гордом одиночестве принялся внимательно изучать обстановку в подвале бывшем судя по всему командным пунктом немцев.

Обстановочка конечно спартанская, но все поуютней, чем на старом месте. Небольшая железная кровать у стены, никелированная с шишечками. Поверх сетки брошено серое, шерстяное одеяло. Настеленная поверх все тех же патронных ящиков некогда полированная, а ныне изрядно ободранная и исцарапанная ножом столешница. Судя по всему, когда-то она была дверцей платяного шкафа. На столе пара пустых консервных банок, закопченный чайник, стакан и белая фаянсовая чашка с какой-то черной массой на дне, судя по запаху — кофе. У стола, пара табуретов. В противоположном углу небольшая походная печурка возле которой изрядная горка дров, обломков мебели, кусков досок и фанеры. Рядом с кроватью черный ящик с трубой воронкой и кривой рукояткой сбоку. Ого, да это же патефон, или граммофон, черт его знает, чем они отличаются, и даже пластинка имеется. Взял в руки черный диск поднес к тусклому огоньку керосинки. Бумажка в центре полуободрана, можно разобрать только «… манс», и ниже «Ночь свет…». Андрей хмыкнул, с комфортом устроились, сволочи, романсы слушают. Аккуратно положил пластинку обратно, еще раз окинул помещение взглядом, в общем, остался доволен. Для штаба вполне подойдет.

— Товарищ младший лейтенат — в подвал, сунулся Матафонов. Зацепился каской, негромко матюкнулся и доложил — ваше приказание выполнено.

— Что там с потерями? — обернулся к нему Карасев.

— Нехорошо командир — покачал головой взводный — четверо убитых. Еще трое тяжелых. Санинструктор смотрел, говорит надо в медсанбат, а то не выживут. Еще Климушкин, у него обе ноги осколками посекло, перевязать, перевязали, жить будет, а вот двигаться сам не может. У Иванчикова рука, вроде кость задета, Тоже эвакуировать надо.

— Понятно — Андрей страдальчески покривился. Как хотелось избежать этих потерь. Конечно, можно утешать себя рассуждениями, что могло быть и хуже, могли и все полечь в лобовой атаке, что войны без жертв не бывает, не они первые, не они последние. Все вроде правильно. Вот только лица погибших ребят как живые перед глазами стоят, и ничего с этим не поделаешь. Мертвым уже ничем не поможешь, а вот как с ранеными быть, это как минимум четыре человека выделить надо для их эвакуации, а у него в строю, всего семнадцать активных штыков, точнее шестнадцать, одного только, что сам к комбату с донесением отправил.

— Ладно — наконец после недолгих раздумий он принял решение — выделишь одного из бойцов в помощь санинструктору, пусть потихоньку ребят вытаскивают. Что с трофеями?

— Два пулемета взяли. Ихний МГ и наш ДП. Есть еще правда ДС, но он неисправен, Чего-то там со ствольной коробкой у него. Заклинило намертво. Карабинов, наших и фрицевских почти полсотни. Десятка полтора автоматов. Патронов хватает. С гранатами туговато, свои все истратили, трофейных, с десяток наберем. С харчами тоже неважно, не тот нынче фриц пошел, бедновато живут. Но кое, что раздобыли. Вот кстати ребята передали — сержант протянул немецкий ранец — там концентраты, консервов немного.

— И самое главное, вот — он полез за пазуху, вытянул оттуда пакет — в сумке у офицера нашли. Тут карта и документы какие-то. Еще языков, двоих взяли. Один вроде ничего почти целенький, так немного ребята ему бока намяли, а второй, который на кухне был, как будто контуженый, башкой трясет, бормочет чего-то. Чем ты его командир? Прикладом, что ли? Похоже, кукушку стряхнул фрицу.

— Да нет, кулаком бил.

— Силен — уважительно протянул Матафонов.

— Тащ лейтенант — громко бряцая оружием, в подвал бегом спустился запыхавшийся Гришин — немцы!

Бросив ранец с продуктами и бумаги на стол, вслед за своим взводным Карасев метнулся наверх.

Три грязно-серые фигурки вражеских солдат, осторожно пригибаясь, ныряя в воронки и прячась за грудами мусора и остовами разбитой техники, перебежками двигались по Пролетарской. Хмурый Зырянов, припав к прицелу своего станкача, буквально вцепился в приближающихся врагов острым, цепким взглядом.

— Что у вас? — добежав до пулеметчиков, Андрей плюхнулся рядом.

— Разведка, вон из того дома вылезли — не оборачиваясь, пояснил наводчик — давим их?

— Давай, все равно узнают. Только подпусти ближе, чтобы наверняка.

Боец только молча кивнул и снова напряженно согнулся за пулеметом. Длинная очередь «максима» знакомо-трескуче разорвала тягучую, гнетущую тишину. В ноздри резко ударил запах жженого пороха.

— Сука — коротко ругнулся Зырянов, и обернувшись виновато пояснил — ушел один. За грузовик сиганул, не достать.

За разбитым остовом сожженного опелевского грузовика действительно почудилось какое-то шевеление.

— Ну и хрен с ним. Замерзнет, выползет. Нам сейчас и без него работы хватит — не оборачиваясь, и не прекращая наблюдения за напряженно притихшей улицей, Карасев негромко, зная, что приказ будет передана по цепочке, бросил — рота приготовиться к отражению контратаки. Без команды не стрелять.

И вновь потянулись томительные минуты ожидания. Наконец затянувшееся затишье разорвала трескотня выстрелов, свист ударяющихся в кирпичную кладку пуль. Началось. Фашисты полезли дружно и сразу с двух сторон. Не меньше полусотни их солдат под прикрытием пулеметного огня высыпали из своих укрытий и бросились на штурм.

Андрей поудобней, устроился у не широкой амбразуры, образовавшейся, по-видимому, в результате попадания в стену противотанковой болванки, прикладом выбил мешающий кусок кирпича и стал выжидать. Бегать за каждым бойцом, допекая командирскими ЦУ, посчитал занятием бестолковым. Мужики опытные, жизнью битые, сами знают чего и кому делать. Даже те из последнего пополнения, кто выжил, конечно, волей-неволей за эти дни уже нахватались достаточно боевого опыта.

Он поймал на мушку перебегающего гитлеровца, глубоко вдохнул, выдохнул и плавно нажал спусковой крючок. «Папаша» коротко взрыкнул и привычно — дружески толкнул в плечо. Немец кувыркнулся, да так и остался лежать, сложившись ничком на краю оставленной крупнокалиберным снарядом воронки. Выстрел ротного послужил сигналом для остальных и на противника обрушился целый шквал огня, заставив атакующих залечь и искать укрытие. Тщетно какой — то тип в перетянутой ремнями шинели и офицерской фуражке перемотанной теплым шарфом, размахивая автоматом, пытался поднять солдат в атаку. Бесполезно. Пулеметы плотно прижали их к застывшей, холодной земле не давая даже поднять головы. Своими манипуляциями немецкий офицер добился лишь повышенного внимания к своей собственной персоне. Не слышный в пулеметной и автоматной трескотне выстрел из снайперской винтовки прервал его мучения, заодно похоронив надежды немцев на успешное продолжение штурма. Вскоре такая же участь постигла еще одного шустрика — унтера, который попытался принять командование на себя. Лишившаяся руководства пехота поспешила, огрызаясь редким огнем, отступить под защиту развалин.

— Уф, вроде отбились — Зырянов оторвался от пулемета, сняв каску, утер физиономию рукавом бушлата — чудеса, который раз за собой замечаю, холодища вон какая, а как бой так я мокрый хоть выжимай.

— Бывает — хмыкнул Андрей — ладно, оставь наблюдателей, остальным отдыхать. Думаю, часок другой у нас есть, пока фрицы не очухаются, и свежие силы не подтянут. Главное чтобы артиллерией долбить не начали.

— Да не — с сомнением покачал головой пулеметчик — побоятся своих зацепить. Разве что минометами попробуют.

Карасев ничего не ответил, лишь согласно кивнул головой и направился в соседний подъезд, к Матафонову. Благо проломы в стенах вполне позволяли перебраться из одного подъезда в другой, не выходя из здания. Здесь, у взводного дела тоже обстояли неплохо. Противник отступил и на этом направлении, оставив на улице только убитыми почти два десятка своих солдат. Оценив обстановку как вполне удовлетворительную, Андрей оставил сержанта за главного, а сам спустился в подвал, на свой новый КП. Там он наконец добрался до кровати и позволил себе отключится секунд на двести-триста. Разбудил его к счастью не минометный обстрел, а появление на ротном командном пункте Журавлева.

— Ладно, не подпрыгивай — взмахом руки успокоив подскочившего с кровати ротного комбат, ловко подцепив ногой, подвинул к себе табурет, уселся у стола, принялся с интересом оглядываться, давая подчиненному возможность привести себя в порядок.

— Товарищ младший лейтенант — заскочивший в подвал следом за командиром связист, деловито разматывая нитку полевика, кивнул на трофейный телефонный аппарат — разрешите я свой ставить не буду, а провод вам прям к этому подключу?

— Валяй — милостиво кивнул Карасев.

— Неплохо устроился младшой — закончив оглядываться, подытожил Журавлев — с комфортом. Ну, докладывай чего у тебя.

— Товарищ капитан — наконец справившись с верхним крючком гимнастерки, вытянулся Андрей — опорный пункт взят. Отражена контратака противника. Уничтожено до полусотни фашистов, двое взяты в плен. С их офицера сняли карту и документы, вот. Мои потери четверо убитых, пятеро раненых.

— Колдун ты, наверное — усмехнулся батальонный и прервав начавшего было оправдываться ротного махнул рукой — Знаю, знаю, мне Ибрагимов уже все уши про твою задумку прожужжал. И боец твой докладывал. Такую авантюру провернул под носом у фрицев, и ведь получилось! В общем, пиши представления на отличившихся, и сам дырку под орден крути. В штаб полка звонил, так замполит наш клятвенно меня заверял, что он не он будет, если тебя и бойцов твоих не наградят. Просьбы, пожелания есть?

— Да нет пожеланий — пожал плечами Карасев — вот только с харчами, совсем плохо, да и людей маловато. Фрицы вот-вот еще одну контратаку начнут, а у меня бойцов кот наплакал. И противотанковых средств тоже нет. Подойдет хоть один танк или БТР, а встретить его нечем. Расстреляют нас как на полигоне.

— И это называется, пожеланий нет? — хмыкнул капитан — будет тебе подкрепление. Комполка обещал выделить из своего резерва, вроде даже бронебойщиков похвалялся дать. Ну а с продовольствием тоже решим проблему. Мирохин!

— Я, тащ капитан — в пролом сунулась уже знакомая рыжая шевелюра комбатовского вестового.

— Где продукты?

— Так я Матафонову отдал уже, оба «сидора».

— Ночью с того берега самоходная баржа прорвалась, доставили боеприпасы, продовольствия немного — поднимаясь пояснил Журавлев — сам понимаешь пока лед по Волге идет, снабжение толком наладить не получается. Да кстати, о подкреплениях, оставляю тебе вон Захарчука для поддержания связи, и Мирохина. Больше ничем помочь сейчас не могу. Ну, бывай младшой.

Комбат ушел, прихватив с собой документы немецкого офицера и обоих пленных, а Андрей некоторое время сидел на краю кровати, задумчиво наблюдая за возившимся возле телефонного аппарата связистом. Затем поднялся, подсел к столу, и достав из планшетки лист бумаги и карандаш, твердой рукой вывел:

«Уважаемая Зинаида Дмитриевна. Ваш муж, гвардии рядовой Вешин Сергей Васильевич, пал смертью храбрых в бою с немецко — фашисткими оккупантами 18 ноября 1942 года».

Больше ничего добавлять не стал, аккуратно свернул треугольник, подписал адрес, убрал в сумку. Достал следующий лист. Сегодня ему надо выстрадать еще два таких письма, а сколько он их уже отправил с тех пор как принял командование ротой? Даже считать не пытался, слишком скорбный счет получается. А ведь про многих и не писал, некому, их семьи остались там, в захваченных врагом городах и селах.

Закончив с канцелярской работой, Карасев поднялся, немного походил, разминая ноги. Подошел к стоящему в углу «патефону-граммофону», покрутил ручку, и из помятой «воронки», пробиваясь сквозь шуршание и потрескивание поцарапанной пластинки, разрушая сумрачную тишину подвала, потекла плавная мелодия старого романса.

На КП спустился Матафонов, негромко брякнув, поставил на печку чайник доверху набитый снегом, подкинул дров «подкормив» пляшущие в топке язычки пламени и присел на табурет рядом с притихшим связистом. Следом за ним, привлеченные непривычными, давно позабытыми звуками в подвал заходили бойцы, получив разрешение, оставались и молча слушали, затаив дыхание, вспоминая каждый свое, оставленное в казавшейся теперь такой далекой мирной жизни. И если закрыть глаза, то можно было представить себя того, прошлого, и даже чуть приглушенный расстоянием и толстыми кирпичными стенами подвала грохот боя, доносившийся откуда-то со стороны Мамаева кургана, казался лишь безобидными раскатами летней грозы. Пластинка сделала последний оборот, и музыка затихла, оставив после себя остро щемящее чувство тоски и какой-то безвозвратной потери.

Сержант поднял на ротного вопросительный взгляд и дождавшись одобрительного кивка, завел аппарат снова. Андрей наконец обратив внимание на отчаянно «семафорящего» у пролома Мирохина, вышел и нос к носу столкнулся с незнакомым, чернявым, коренастым крепышом с сержантскими треугольниками в петлицах потертой и прожженной на рукаве шинели.

— Товарищ младший лейтенант, прибыли в ваше распоряжение — отрапортовал он, вскидывая ладонь к козырьку ШСа.

— Много людей с тобой?

— Со мной шестеро.

— Мда, не густо — недовольно пробурчал Карасев — ну пойдем, покажешь, кого привел.

Глава 24

При их приближении пятеро сидевших отдельной группкой в одной из комнат первого этажа бойцов неторопливо поднявшись, изобразили подобие строя. Андрей окинул взглядом коротенькую шеренгу подошел к левофланговому, молодому пареньку, возле ног которого стоял ПТР.

— Бронебойщик?

— Никак нет — бодро отрапортовал боец.

— Во как.

— Не было бронебойщиков тащ лейтенант — поспешил с пояснениями сержант — ружье было, а бронебойщиков не было. Вот Сидоренку и назначили.

— Черт знает что творится — ругнулся Карасев — ты хоть раз то с него стрелял?

— Никак нет — снова вытянулся Сидоренко.

— Ладно, идите отдыхайте — махнул рукой раздосадованный ротный — а ты сержант пойдем со мной. Подумаем, как половчей твоих ребят расставить…

Знакомый свист и сотрясший остатки здания удар оборвал его на полуслове.

— В укрытие! — рявкнул Андрей, подталкивая сержанта к подвалу, а сам метнулся к ближайшему оконному проему уселся, прижавшись спиной к вздрагивающей от близких разрывов стене. Очередная мина упала где-то совсем близко. На голову посыпалась пыль и кирпичная крошка.

Немецкие минометчики старались еще минут пятнадцать, впрочем, без особого успеха. Едва успел стихнуть грохот минометного обстрела, когда, выбравшиеся из укрытий бойцы заняли места у окон и проломов в ожидании новой атаки. И она не заставила себя долго ждать.

Улица вновь утонула в трескотне пулеметных очередей. В ответ заговорили советские пулеметы, заставляя атакующих, прижиматься к земле и искать укрытия. Однако на сей раз, фашисты подготовились к штурму основательней, подтянув бронетехнику. Ревя мотором, на перекресток выскочила приземистая «коробка» истребителя танков. Самоходка развернулась, лязгнув гусеницами, резко остановилась, почти одновременно выплюнув снаряд из кургузого орудийного ствола. Здание содрогнулось от удара, одно из окон второго этажа выбросило сноп огня дыма и пыли и резко захлебнувшись, замолчал бивший оттуда «дегтярь».

Позади и чуть левее «панцерштурма» карабкаясь по грудам обломков и без остановки тявкая автоматической пушкой, ползла окрашенная в зимний камуфляж «двойка».

За стеной, в соседней квартире хлопнул выстрел ПТРа. Пуля, чиркнув по толстой скошенной лобовой броне самоходки, рикошетом ушла вверх. Машина стала сдавать назад, пытаясь скрыться за обгорелым остовом пятиэтажки, однако поймав бортом следующий выстрел, задымилась, и встала. На серой броне заплясали язычки пламени.

Увы, больше ни одного выстрела бронебойщики сделать так и не успели. Кусок стены, за которым они укрылись, был просто сметен огнем автоматической пушки, небольшой калибр которой компенсировался высокой скорострельностью.

Покончив с единственным противотанковым средством обороняющихся, «двойка» взревела двигателем и рванула вперед прямо через развалины, обходя неловко раскорячившийся посреди улицы «штуг». Остатки кирпичной кладки рухнули, поддавшись натиску крупповской стали и танк выскочил на середину улицы. Под прикрытием его брони и огня немецкие пехотинцы заметно оживились, и поднявшись, неторопливо потрусили следом.

Из окна первого этажа выбрался Мирохин, сжимая в руке связку гранат, сноровисто пополз к танку. Парня заметил немецкий пулеметчик. Андрей бессильно сжав кулаки наблюдал как фонтанчики пулеметной очереди ровной строчкой побежали навстречу ползущему бойцу, рваными пятнами перечеркнули серую шинель на спине, заставив тело болезненно вздрогнуть от ударов и безжизненно замереть.

Следом выскочил Гришин. Кубарем скатился по груде обломков, двумя какими-то сумасшедшими скачками добрался до неподвижного тела товарища, упал рядом, на секунду замешкался, выдирая гранаты из судорожно сжатой руки, скатился в ближайшую воронку и встав на колени широко размахнувшись, двумя руками швырнул связку под осторожно подползающий танк. Мощный взрыв подбросил многотонную машину. Вспыхнув, и зачадив густым черным дымом, она замерла, бессильно задрав к небу ствол орудия.

Между тем штурмующим дом гитлеровцам, несмотря на плотный огонь и большие потери, все-таки удалось ворваться на первый этаж и сцепиться с его защитниками в свирепой рукопашной. Следующие десять минут для Карасева слились в сплошной калейдоскоп грохота, криков, перекошенных яростью болью и страхом лиц. Он стрелял в упор, дрался прикладом и во всей этой страшной суете даже не успел уловить момент когда ситуация вдруг резко переменилась. Просто враги внезапно закончились. Прорвавшаяся внутрь здания группа была уничтожена полностью, а те, что были снаружи отошли, оставив на улице десятки свежих трупов. Как салют победителям мощно рванул боекомплект в горящей самоходке и над полем боя, вновь нависла напряженная тишина.

Воспользовавшись паузой, Андрей обошел позицию, подсчитывая потери и подбадривая выживших. Результаты обхода оказались неутешительными, атака танков и последовавшая за ней рукопашная сделали свое черное дело. От прежнего состава роты в строю оставалась едва ли половина. Погибли бронебойщики. Из пулеметов уцелели лишь трофейный МГ и Зыряновский «максим». Распорядившись об эвакуации раненых Карасев вернулся на свой КП.

— Захарчук, связь с комбатом есть?

— Есть товарищ младший лейтенант — боец покрутил ручку, зачем-то подул в трубку — Тобольск, я Калуга, как слышишь? Дай комбата. Товарищ лейтенант, комбат на проводе.

— Давай — ротный принял из рук связиста трубку.

На том конце провода раздался, усталый голос Журавлева: «чего у тебя младшой?»

— Одну атаку отбили тащ капитан. Уничтожены: танк и самоходка. Потери большие. Думаю, сейчас опять полезут.

— Ясно. Полезут — подтвердил командир батальона — наблюдатели докладывают, на твоем участке фрицы накапливаются для новой атаки. Ну, ты держись. Я связался с полком, они тебя огоньком поддержат. По переднему краю работать не будут, чтобы тебя не зацепить, а ближние тылы причешут.

И на том спасибо, Карасев положил трубку и повесив на шею бинокль отправился наблюдать за работой артиллеристов. Едва он успел пристроиться с биноклем у окна третьего этажа, как над головой завыли, зашипели летящие с левого берега Волги снаряды. Результатов обстрела с его позиции было практически не видно, обзор загораживали скелеты обгоревших зданий. Слышно было лишь, как грохочут, сотрясая землю недалекие разрывы. В одном месте очевидно в результате какого-то особенно удачного попадания вырос столб дыма, да пара «гостинцев» легла с очевидным недолетом. Один из них обрушил кусок стены стоящей напротив пятиэтажки. Второй, взорвался посреди улицы, разбрасывая камни, снег, и останки человеческих тел.

Насколько эффективен был артобстрел, Андрею с его «колокольни» судить было трудно, практически невозможно. Его результатов он просто не видел. Однако на некоторое время противник успокоился. Попыток атаковать немцы пока не предпринимали, но вот устроить ответную пакость, им оказалось вполне по силам. Минут через десять в сером, затянутом хмарью и дымом пожаров небе показались их пикировщики. Некоторое время Карасев все еще надеялся, что хищники прилетели не по их душу, но когда над вражескими позициями обозначая передний край стали взлетать сигнальные ракеты, понял, надежды его не оправдались. С жутким воем первая «штука» сорвалась в пикирование, из под брюха ее вывалилась черная капля бомбы. Тяжелый удар и рядом с подбитым немецким танком вырос огненный куст. Словно вихрем с горящей машины сорвало башню и и отшвырнуло ее в сторону. Дальше Андрей ждать не стал и бегом метнулся в укрытие, однако следующая же бомба легла уже значительно ближе. Здание словно покачнулось, и лестничный пролет второго этажа вдруг встал на дыбы как норовистый конь, словно неумелого наездника сбрасывая с себя пробегавшего по нему Андрея. Упал удачно лежащие под лестничным маршем грудой, еще не успевшие окончательно застыть покойники смягчили падение, но все равно спиной обо что-то приложился основательно. Он лежал корчась от боли, приходя в себя и не в силах подняться или хотя бы отползти в сторону, а все вокруг содрогалось, грохотало и рушилось. Наконец, когда все стихло, Карасев с трудом смог подняться на колени, опираясь на стену, встал на ноги. Потряс головой, словно это могло помочь от колокольного звона, сплошным гулом стоящего в ушах, с каждым ударом, болью отдающемся в черепной коробке. Некоторое время осматривался, что-то мучительно соображая, потом наклонившись не глядя, нащупал рукой брезентовый ремень автомата, зацепил оружие непослушными пальцами и побрел, еще не совсем понимая куда. Опорного пункта больше не существовало. И защищавшей его роты тоже не было. Нет, его бойцы никуда не делись, они все были здесь, так и оставшись под руинами окончательно разрушенного здания, там где их настигла смерть. Медленно пробираясь через обломки и кучи битого кирпича он уже отчаялся найти хоть кого-то живого когда взгляд его наткнулся на полузаваленный вход на КП.

Позади снова засвистели, загрохотали падающие мины. Зашевелились фашисты, готовящие новую атаку, но отражать ее было уже некому.

Андрей спустился в подвал. Там возле сидящего спиной к стене окровавленного, Зырянова, старательно обматывая его бинтами, суетился Захарчук. Подойдя к телефону, ротный поднял трубку, крутанул рычажок. Аппарат ответил гробовым молчанием.

— Захарчук! Связь!

— Сейчас товарищ лейтенант, сейчас — засуетился связист, и наскоро закончив перевязку, метнулся наверх. Выскользнув из подвального окна, пригибаясь побежал вдоль тоненькой нитки «полевика». На краю небольшой воронки он остановился, присел на корточки, и не обращая внимания на близкие разрывы принялся устранять повреждение. На какой-то момент, взметнувшийся вверх неровный куст огня, дыма, и перемешанной со снегом земли заслонил собой его сгорбленную фигуру. Когда же грязный фонтан взрыва, наконец, обрушился вниз, Андрей увидел, что боец неподвижно лежит ничком, словно прикрывая своим телом место порыва. Мертвый телефонный аппарат на столе словно ожил, откликнувшись длинным, трескучим звонком.

— Калуга, Калуга, ответь Тобольску — напряженно зазвенел на том конце провода голос телефонистки.

— На проводе Калуга.

— А, младшой — голос комбата приглушенный расстоянием и помехами доносился как сквозь толстую подушку — держишься? Докладывай, как обстановка?

— Товарищ капитан — Карасев не узнал своего собственного голоса, ставшего каким-то глухим, надтреснутым и совершенно безжизненным — роты больше нет. Опорный пункт захвачен противником. Прошу дать огонь дивизионной артиллерии по моим координатам…

Связь вновь прервалась, видимо провод снова был поврежден, вот только чинить его теперь уже никто не пойдет, да и незачем. Свою задачу он выполнил, как выполнила ее погибшая здесь рота.

Андрей проверил диск ППШ, повесил автомат на плечо, обернувшись, встретился взглядом с сидящим у стены Зыряновым, ободряюще улыбнулся, получив в ответ едва заметный кивок и устало побрел к выходу. Теперь и ему оставалось только подороже продать свою жизнь.

Выбравшись наружу, устроился за остатками стены и стал ждать. Минометный обстрел прекратился и вновь, у же который раз за этот длинный день на штурм полезли немецкие пехотинцы. Сначала с опаской, а после, окончательно осмелев, они ворвались на опустевшую позицию русских. Вот тут-то, будучи уже уверенными в своей полной победе они и напоролись на огонь одиночного автоматчика. Короткими, скупыми очередями Карасев бил по возникающим в поле его зрения грязно-серым на фоне наступающих сумерек фигурам вражеских солдат, совершенно не обращая внимания на их ответный огонь, свистящие над головой и крошащие кирпичную кладку вражеские пули, пока на него внезапно не обрушилась темнота.

* * *

В этой темноте к нему сначала пришла музыка. Странная после грохота стрельбы и криков, сражающихся, неторопливая мелодия романса.

Ночь светла, над рекой тихо светит луна, И блестит серебром голубая волна. Тёмный лес, там в тиши изумрудных ветвей, Звонких песен своих не поет соловей. Милый друг, нежный друг, я как прежде любя В эту ночь при луне вспоминаю тебя. В эту ночь при луне, на чужой стороне, Милый друг, нежный друг, помни ты обо мне.

Андрей с трудом открыл глаза, с удивлением глядя в знакомый, обшарпанный потолок своего НП. Попытался пошевелиться, с трудом, со второй попытки поднял голову.

— Товарищ лейтенант, лежите. Вам вставать не надо — в поле зрения появилась озабоченная физиономия Гришина.

— Вот глотни командир водички — раздался откуда-то сбоку голос Матафонова. В зубы ткнулось прохладное горлышко стеклянной солдатской фляги — ты лежи, командир лежи. Отбили немцев.

— Рота? — непослушные запекшиеся губы с трудом вытолкнули короткое слово-вопрос.

— Всех побили — боец болезненно скривился, по мальчишески шмыгнул носом, виновато опустил глаза — вот вчетвером только мы и остались. Еще вон товарищ сержант и Зырянов.

От соседнего угла, словно в подтверждение его слов раздался стон и надсадный кашель.

— Ничего командир — рядом вновь появился неунывающий взводный. Осторожно баюкая висящую на перевязи левую руку, правой он вместе с Гришиным помог ротному приподняться и сесть, опершись спиной на стену — я же говорил, ни хрена у Гитлера не получится. Мы еще повоюем…

Он еще что-то говорил, но Карасев его не слышал, глядя в сереющий просвет подвального окна, за которым начинался новый день 19 ноября 1942 года. И пускай еще где-то гремел бой, и железный каток вражеской армады тяжело буксуя, тщетно пытался, продавив тонкую линию обороняющей Сталинград 62-й армии, выйти к Волге. Где-то севернее и южнее истерзанного, но непокоренного города под грохот канонады уже разворачивали свое наступление войска Донского, Юго-Западного и Сталинградского фронтов, начиная операцию «Уран», которой суждено было стать началом конца для гитлеровской армии.

Уж это- то Андрей знал совершенно точно.

КОНЕЦ

Оглавление

Часть 1 Граница

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

Часть 2 Марш обреченных

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

Часть 3 Последний рубеж

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg