«Алая кровь на белых крыльях»

Алая кровь на белых крыльях (fb2) - Алая кровь на белых крыльях 3523K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Владимирович Афанасьев - Ольга Игоревна Тонина - Владимир Альбертович Чекмарев (Svarog)

Ольга Тонина. Александр Афанасьев. Владимир Чекмарев «Алая кровь на белых крыльях»

Эпиграф (точнее сказать эпитафия)

Из выступления премьер-министра Великобритании лорда Дэвида Ллойда Джорджа весной 1917 года перед парламентом в связи февральской революцией в России и свержением династии Романовых: «Цель войны достигнута!»(известие о данном событии британские парламентарии восприняли стоя и бурными аплодисментами).

Пролог

29 марта 1890 года началась Первая мировая война Началась она не с объявления мобилизации всеми ее участниками, а с драпировкой крепом макета земного шара Лертерского вокзала в Берлине. На языке всех масонов (опять читатель скажет, ну сколько можно байками про масонов травить, куда не плюнь везде одни масоны, и во всем этом конечно же виноват Сталин расстрелявший лично сто миллионов человек в Советском Союзе. Так вот если Вы читатель, считаете, что это очередная книга про коварных жидо-масонов, то Вы заблуждаетесь! Не все масоны занимались политическими заговорами. Просто в то время это были своего рода клубы по интересам, где собирались единомышленники. Бедой той эпохи было то, что популярное и всеобъемлющее слово тусовка появилось гораздо позднее, и до его появления приходилось пользоваться таким пугающим термином масоны. Вот справка из дореволюционного издания энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона:

«Весьма важной стороной масонской деятельности является благотворительность. Ложи приходили на помощь своим обедневшим членам, давали убежище вдовам и сиротам братьев, создавали учреждения, порой весьма грандиозные, для всеобщего пользования. В 1737 г. при содействии масонов была построена больница в Эдинбурге; в 1795 г. масоны основали больницу в Гамбурге; в 1806 г. заведение для слепых в Амстердаме; затем последовал целый ряд воскресных школ, учебных заведений, фондов для бедных невест и проч. Основанные английскими масонами и существующие уже свыше 100 лет училища для мальчиков и девочек, а также приют для дряхлых масонов и масонских вдов получают ежегодно пожертвования на сумму около 700000 руб. Масоны обнаруживали широкую щедрость также в годины войн и других народных бедствий. Наряду с коронованными особами в масонстве принимали участие Вольтер, Моцарт, Гайдн, Франклин, Вашингтон, Гёте, Фихте, Виланд, Берне, Гарибальди и многие др. В настоящее время вопросу масонства посвящены десятки периодических изданий, главным образом на немецком языке.

Статистика. Англия. В 1899 г. — 2348 лож (из них 486 за границей); Капитул королевской арки — 836 лож (123 за границей). Франция. В 1898 г. Великий Восток состоял из 322 лож, 47 капитулов и 17 советов. В том же году Высокий совет состоял из 80 лож, 21 капитула и 8 ареопагов. Кроме того работали 10 лож по обряду Мизраим (многие за границей). Германия. В конце 1899 г.: Великая ложа Zu den 3 Weltkugeln в Берлине — 14 внутренних востоков, 69 старошотландских и 132 Иоанновы ложи; Великая ложа Страны в Берлине — 7 капитулов, 3 провинциальные ложи, 28 шотландских и 111 Иоанновых лож; Великая Royal Jork — 1 провинциальная ложа, 11 внутренних востоков и 67 Иоанновых лож; Великая гамбургская ложа — 33 Иоанновы ложи; Великая ложа Саксонии — 23 Иоанновы ложи; Великая ложа Солнца — 1 провинциальная и 32 Иоанновы ложи; Эклектический союз во Франкфурте на Майне — 20 Иоанновых лож; Великая ложа Единодушия в Дармштадте — 8 Иоанновых лож; Великая ложа короля Фридриха в Берлине — 10 Иоанновых лож; всего Иоанновых лож 440. В 1897 г. активных членов в немецких Иоанновых ложах было 46506. Ирландия. В 1899 г. — 410 лож. Шотландия — 625 лож (из них 218 за границей). Италия. Великий Восток Италии в Риме в 1898 г. — 177 Иоанновых лож (из них 37 за границей). Швеция. В 1900 г. Великая ложа Швеции — 4 провинциальные, 12 шотландских и 21 Иоаннова ложа; в 1899 г. было 10985 членов. Швейцария — 22 ложи (в 32 ложах 3287 членов). Венгрия — 52 ложи (3029 членов).»

Как видите, в то время участие в масонских ложах было весьма популярным занятием, естественно, что у различных лож были свои интересы — одни марки собирали, другие в шпионов играли, третьи играли в политику, четвертые играли третьими, короче каждый был занят тем делом, которое ему любо! В конце концов, если Вы, скажем любите смотреть футбол, или ловить рыбу — Вас же никто не обвиняет в принадлежности к Великой Ложе Кожаного Мяча, или к Великой Ложе Золотой Рыбы — поэтому либо прекращайте ерничать и иронизировать над данным произведением, либо отставляйте его в сторону, поскольку оно не для Вас!) это означало объявление войны. Поскольку цитата в скобках была огромной, напомним разорванное ей предложение еще раз — на языке всех масонов это означало объявление войны.

Теперь самое смешное — на этом участие масонов и упоминание о них в нашей истории заканчивается. Ибо не они организовали и развязали эту войну — есть люди и посерьезнее, которые не рядятся в дурацкие фартуки и не пытаются изобразить из себя «вольных каменщиков» — незадолго до наряжания глобуса на вокзале в крпе — они отправили телеграмму в Лондон по банальному телеграфу. Что до масонов — то этим незамысловатым и таинственным действом на вокзале, серьезные люди просто решили отвлечь внимание окружающих, в очередной раз использовав уже набивший всем оскомину заезженный штамп — «Во всем виноваты масоны (жидомасоны, франкмасоны и т. д.) (ненужные варианты зачеркнуть.»

Пролог — в смысле — кто лох?

Причиной начала Первой Мировой Войны, стало стремление старой доброй Англии править всем, или почти всем миром как и прежде. Осуществлялось это с помощью трех нехитрых принципов:

— принцип соблюдения «равновесия сил» (знаменитое — «разделяй и властвуй»)— принцип недопущения господства какой-либо державы на подступах к Азии, на сухопутных и морских коммуникациях ведущих из Европы в Азию и обратно.

— принцип сохранения британского господства на морях.

Теперь же, в 1890 году возникла угроза того, что первый и второй принципы, отражающие «вечные интересы» старой доброй Англии, будут не соблюдены окружающими, и как следствие Англия потеряет власть над миром.

Поводом для объявления войны всему миру, а Первую Мировую войну объявила и развязала старая добрая Англия (вероятно, чтобы стать еще добрее), стали следующие события:

В 1889 г. Вильгельм II совершил первую поездку в Турцию. По результатам поездки был поднят вопрос о разработке проекта железной дороги Берлин — Бизантиум (Константинополь) — Багдад.

В России в начале 1890 г. вопрос о Сибирских железных дорогах был передан на обсуждение особого высочайше утвержденного совещания… Было принято решение установить конечным пунктом Транссиба город Владивосток, признав наиболее целесообразным сооружать ее одновременно с двух концов — с Востока и с Запада.

Англия взвыла! Казалось бы, какое отношение имеет строительство или решение о строительстве железных дорог — сугубо сухопутных объектов к величайшей морской державе? Однако еще в 1851 году, когда Германии не было и в помине, а была только набирающая силу Пруссия, премьер-министр Великобритании лорд Пальмерстон, произнес: «Как ни неприятны были бы теперь наши отношения с Францией, мы должны их поддерживать, ибо на заднем плане угрожает Россия., которая может связать Европу с Восточной Азией, а одни мы не сможем этому противостоять?!»

А теперь в Азию семимильными шагами устремилась и Германия, и устремилась по суше! Две бурно разивающиеся континентальные державы могли за десять лет, без всякой войны низвести старую добрую Англию, до разряда третьесортных государств на задворках Европы! Медлить было нельзя, и Англия решила начать войну первой. Читатель конечно же задаст вопрос — а как это морская держава будет воевать с сухопутными? И действительно — сухопутные силы Англии по численности уступали армиям даже второстепенных государств в Европе. Но мудрые британцы, уже давно нашли решение данной проблемы, наиболее точно в середине 19 века его сформулировал Томас Карлейль: «Обязанность всех континентальных держав вести войны в интересах Англии». Менее политкорретный в этом отношении канцлер Германии Отто фон Бисмарк, назвал вещи своими именами: «Англия в войне употребляла европейские государства как «отличную пехоту».

Именно так в Англии и поступили. Роль пехоты отвели Франции и Японии. Но, чтобы затея не сорвалась стали одновременно действовать и в других направлениях, памятуя о знаменитых словах К. Клаузевица:

«Россия не такая страна, которую можно действительно завоевать, т. е оккупировать… Такая страна может побеждена лишь внутренней слабостью и действием раздоров. Достигнуть же этих слабых мест политического бытия можно лишь путем потрясения, которое проникло бы до самого сердца страны.»

Было решено оказывать финансовую поддержку различного рода революционным и сепаратистским организациям на территории России, а заодно и Германии, а также предоставлять в случае необходимости политическое убежище русским революционерам. Помимо этого начались работы по вбиванию клина между Германией и Россией. Ибо назначенной для войны пехоты — Франции и Японии, для ведения боевых действий могло не хватить — требовались резервы, а в перспективе рассматривался вариант все против всех.

Теперь о названии главы нашего произведения: «Пролог — в смысле — кто лох?».

Откроем энциклопедический словарь:

Лох, войсковая единица — так называлась у лакедемонян (спартанцев) войсковая единица, составлявшая Ќ моры. Мора заключала в себе от 400 до 800 человек.

Итак, старая добрая Англия назначила «лохов». Настала пора их разводить.

Как разводить лохов или краткий курс истории Первой Мировой Войны для чайников.

Основной ключевой фигурой пытающейся наладить и поддерживать мирные отношения между Россией и Германией был канцлер Бисмарк. Для его устранения от власти были задействованы традиционные рычаги — сторонники истинного парламентаризма, партикуляристы поляки, эльзасцы, и социал-демократы. То есть Англия запустила в Германии механизм развала централизованного имперского государства и превращения ее так называемое истинное демократическое государство. Как и всякие умные люди британцы устранили Бисмарка еще за девять дней до объявления войны, чтобы избежать непредвиденных случайностей — 20 марта 1890 года весь мир был оповещен о принятой императором Вильгельмом II отставке создателя единой могущественной Германии, человека, наполнившего своим именем историю второй половины XIX века. На его место был назначен Георг Лео фон Каприви. В первой же речи произнесенной Каприви 29 марта 1890 года был отменен закон против социал-демократии. Именно после этой речи, запустившей механизм гибели Германии, и была начата война. Каприви очень старался отработать доверие своих английских друзей. Практически сразу, пользуясь безграничным доверием наивного и взбалмошного кайзера Вильгельма II, он нанес Германии серию сокрушительных ударов:

— Он отменил, так называемый вельфский фонд, который Бисмарк использовал для подкупа газет, — продажная интеллигенция Германии тут же воспряла и начала раскачивать Германию и готовить ее к революции и гибели.

— отменил паспортные ограничения на границе с Францией — сразу же хлынула волна французских шпионов, которые стали проникать во все сферы деятельности Германии.

— он снизил на 30 % торговые пошлины на зерно ввозимое из-за рубежа, и тем самым достиг нескольких целей — во-первых, подорвал доверие германских аграриев к правительству Германии, что в последствии сильно сказалось на моральном духе призываемых в армию крестьян, и всей германской армии в целом, во-вторых, он разрушил германское сельское хозяйство, лишив Германию продовольственной независимости, и поставив ее в очень жесткую зависимость от поставок зерна из Европы — именно это и привело в последствии Германию к голоду и необходимости оккупации Украины и других русских земель.

— ну и наконец, он не стал продлевать «договор перестраховки», заключенный между Россией и Германией в 1887 году. Срок этого договора истек в 1890 году. Тем самым Каприви в открытую подтолкнул Германию против России.

Таким образом, благодаря деятельности всего одного человека Германия в течении буквально одного месяца превратилась в лоха, то есть была записана в английскую пехоту. Только сама Германию об этом еще не знала.

Англии осталось найти четвертого лоха, чтобы у нее получилась полная мора.

МОРА (mora) — умирание, замедление. Именно мора нужна была Англии, для того, чтобы континентальная часть Европы начала умирание или замедление в своем развитии. И четвертый лох был найден! Найден он был не Англией, а Францией. Этим лохом оказалась Россия. Франция жаждала отмстить Германии за Седан и за унижение, которое она испытала в 1870–1871 годах. Французы прекрасно понимали, что им самим с такой задачей не справиться. Поэтому усиленно искали союзника. И нашли. Помогли им в этом французские курорты — излюбленное место отдыха русской знати, а также то, что Франция в те годы в области балета была впереди планеты всей. Двум Великим Князьям Алексею и Сергею подсовывают двух балерин — первому француженку Балетту, а второму польку Матильду Кшесинскую. Уже в 1890 году Матильда покупает себе дворец в Стрельне и становится примой Мариинского театра. Другой движущей фигурой стал Сергей Юльевич Витте, которого Великие князья, а также семейства Ротшильдов и Нобелей буквально затолкнули на Олимп власти, меньше чем за год прератив заурядного железнодорожного чиновника в министра путей сообщения и финансов. Первым шагом Витте в обеспечении интересов новых французских друзей, стал перевод экономики России в зависимость от французского капитала. Уже в 1888 году Витте заставляет Россию сделать крупный денежный заем у Франции. Но путь перевода России в полную зависимость от Франции долгий и кропотливый — двадцать лет как минимум. А война уже объявлена! Что делать? Франции нужны деньги на создание флота, а также деньги на создание армии. Флот нужен для защиты от Англии, которая может предать в любой момент, несмотря на сладкие речи, а армия нужна для войны с Германией. Конечно же благодаря Великим князьям, Крупп стал уступать лидирующие позиции в деле поставок орудий для русской армии. Его орудия теперь бракуются, и «лучшими» для России считаются пушки Шнейдера. Но все это очень длительный процесс, а деньги нужны уже сейчас, и не бумажки а полновесное золото! И тогда Витте по приказу из Парижа начинает шаг за шагом вводить в России свободный обмен бумажных денег на золото. Ну и что в этом плохого спросите Вы? Дескать валюта становиться твердой и устойчивой — отсюда и экономика государства твердая и устойчивая — отсюда государство развивается и процветает. Все верно, но! Маленькое «но», которое все в корне меняет. Данная формула действует, только если речь идет о замкнутом на себя государстве, которое само обеспечивает себя всем необходимым. Если же в государстве действует иностранный капитал, то золото моментально им выкачивается и переводится на свою родину, оставляя вместо себя ничем уже не обеспеченные бумажки. В этих условиях, чтобы курс рубля не упал, потянув за собой экономику и государство в могилу, нужно новое золото взамен того, которое вывезли за границу. Самый простой способ — это занять золото за границей под проценты за границей. Его разумеется дадут. Ибо теперь его много, и оно бывшее русское. Естественно, что отдавать придется гораздо больше, чем заняли, и то же золотом. Таким образом получается двойной насос откачивающий золото за границу. Каждый новый заем, чтобы не рухнула экономика все больше и больше, и все больше и больше вывозят золота за границу. Все больше и больше должна Россия. И должна она своему лучшему другу Франции. Чем больше долг, тем больше зависимость. На какой-то стадии зависимость переходит в подчинение. В полное подчинение. Именно это и случилось с Россией. Ее подчинила себе Франция. Не сразу, но подчинила. И Россия стала четвертым лохом — Лохом Франции. Вы спросите, а для чего Франции столько золота? Конечно же, чтобы вооружать армию и создавать флот.

Таким образом Мора укомплектована. И можно начинать процесс отбрасывания континентальной Европы вспять.

В первую очередь Англия решила устранить угрозу в Азии. Для этого надлежало стравить Японию и Россию. Но вот ведь беда, Япония не только слаба, но и отделена от России морем. Значит нужно помочь Японии! И потекли в Японию английские займы. Уже осенью 1890 года на выборах в Японии побеждает проанглийски настроенная партия. Англия начинает лихорадочно строить флот для Японии, и погать создать армию европейского образца. В 1894 году она пришивает последнюю пуговицу к мундиру японского солдата, и Япония вступает в дело. Благодаря войне с Китаем в 1894–1895 годах Япония обретает колониальные владения соприкасающиеся с зоной русских интересов. Теперь нужно стравить Японию и Россию. И это происходит. В 1895 году превозносимый нынешними демократами Витте, по приказу из Парижа, в ультимативной форме требует от Японии отказа от захваченного ею в ходе войны Ляодунского полуострова. К требованиям Витте, присоединяется Франция, и Германия. Япония временно отступает. Но только временно, ибо уже с 1895 года начинает лихорадочно готовиться к войне с Россией. Англия торжествует! Проблема угрозы ее интересам на Дальнем Востоке решена. Она предоставляет новые займы Японии, на которые та начинает создавать еще более мощный военно-морской флот.

Франция тоже торжествует — России нужны новые займы для войны и новые корабли, часть из которых Россия заказывает во Франции. Все идет к большой и кровопролитной свалке. Данная свара позволила Англии начать решать свои проблемы, ибо, в начале 1890-х гг., когда стали вытеснять Англию с иностранных рынков, упадок вывоза явился результатом упадка английской торговли; рост перевеса импорта над экспортом стал по крайней мере до некоторой степени совершаться на счет капитала Англии и послужил довольно тревожным симптомом. Поэтому заварив кашу на Дальнем Востоке Англия ускоренно решала свои проблемы и стремилась расширить свои сферы влияния по всему миру.

Не только Азия стала сферой интересов Англии. Африка, особенно ее юг, где есть в огромном количестве золото и алмазы тоже начинают представлять для нее интерес. Туда же тянется и Германия, которая в отличии от России политически самостоятельна.

Интересы германского финансового капитала потянулись в Трансвааль. Из-за этого отношения между Англией и Германией стали натянутыми. Германия проводила свою пропаганду среди буров и хотела установить свой протекторат над Трансваалем. В начале 1895 г. английский посол в Берлине явился к Маршаллю, чтобы объясниться с ним по поводу германской политики в этой южноафриканской стране. Однако этот разговор ни привел ни к каким результатам. За следующие восемь месяцев англо-германские трения в Трансваале только усилились.

В апреле 1895 г. по соглашению с Португалией немцам удалось вырвать из английских рук контроль над почтовой службой на юго-восточном побережье Африки. Англичане, в свою очередь, захватили Аматонголэнд, небольшую территорию, расположенную к югу от Делагоа, — и таким образом закрыли выход Трансвааля к Индийскому океану. С обострением обстановки в Трансваале туда хлынул поток британских колонистов, что, естественно, не могло не беспокоить буров, которые опасались британской аннексии. Отказ в предоставлении новым переселенцам избирательных прав должен был положить конец британскому влиянию.29 декабря 1895 г. при поддержке Сесила Родса (премьер-министра британской Капской колонии), хотя и без согласия официального Лондона, Линдер Старр Джемсон возглавил вооруженное вторжение отряда англичан в Трансвааль, чтобы насильственно присоединить его к британским владениям («набег Джемсона»). Однако 2 января бурам удалось разбить отряд Джемсона. Вильгельм II послал президенту республики Трансвааль Паулусу Крюгеру поздравление по поводу победы буров над британцами. Это была спланированная демонстрация. Эта депеша Крюгеру усилила напряженность в англо-германских отношениях. Однако здесь Германия допустила оплошность. Она не имела сухопутного сообщения с территорией Трансвааля, а ее флот уступал британскому. Поэтому в англо-бурской войне 1899–1902 года буры воевали без ее помощи и проиграли.

Генерал Китченер, разбил дервишей при Фирке и осенью 1896 г. занял область Донгола (в Нубии, по Нилу, 18–19® сев. ш.), которая с 1885 г. была во власти махдистов. В 1897-98 гг. Китченер продолжал войну с махдистами. 2 сентября 1898 г. он совершенно уничтожил их армию при Омдурмане, после чего Омдурман и Хартум были заняты его войсками. В 1900 г. Англия, в союзе с другими державами, привяла участие в подавлении боксерского движения в Китае.

В 1899–1902 годах наконец-таки разобрались с бурами. В этой войне впервые были применены две новинки, оставшиеся незамеченными, благодаря пропаганде героических действий буров самими англичанами. Англичане организовали первые концетрационные лагеря а также применили систему так называемых блок-постов.

Но этого было мало — ведь основная задача поставленная в 1890 году до сих пор не была решена — Россия успевала не только готовиться к войне с Японией, но и осваивать Дальний Восток. Более того возникла новая угроза. Германия приобрела в том регионе Циндао и начала переговоры с Россией о прокладке железной дороги от Циндао к КВЖД. То есть речь шла о прямом сухопутном доступе Германии в дальневосточный регион. Кроме того в 1901 году было подписано соглашение о строительстве железной дороги Берлин — Константинополь — Багдад. Это уже не лезло ни в какие ворота. Поэтому Витте дали команду поторопиться. Что он и сделал, столкнув интересы России и Японии в Маньчжурии, после чего заблаговременно подал в отставку, протестуя против обострения отношений с Японией, которые собственно сам же и обострил. Начало войны в 1904 году было для России неудачным. Под шумок в 1904 г. Англия, воспользовавшись Русско-Японской войной, произвела экспедицию в Тибет, окончившуюся его фактическим присоединением к Индии, по крайней мере в торговом отношении.

Но постепенно маховик раскрутился, и не смотря на предательство генерала Стесселя сдавшего японцам Порт-Артур, и уничтожившего русские корабли, не смотря на неудачи на суше, совпавшие с разгулом революционного движения, организованного на японские, французские, английские и американские деньги (кстати именно тогда в поле зрения Англии впервые попал Юзеф Пилсудский приехавший в Японию для получения денег на организацию революционного и национального террора на территории России), Япония подошла к своему пределу — ее экономика дышала на ладан, она влезла в чудовищные долги. Казалось бы еще чуть-чуть, и русский паровой каток выдавит ее с континентальной части Азии. Плюс угроза с моря — Россия послала две эскадры под общим командованием адмирала Рожественского. Перехватить их на пути к Владивостоку не разделив при этом силы японского флота надвое было невозможно. А любая половина Японского флота уступала русским. Наступала катастрофа. Однако помощь пришла откуда не ждали. И пришла она от самостоятельного игрока — САСШ. Америка имела свои интересы в этом регионе, да и вложенные в Японию деньги терять не хотела, рассчитывая использовать Японию, как рычаг давления на Англию. Поэтому американцы отправили корабли своего Тихоокеанского флота к восточному берегу Японии. Разумеется не бесплатно. Один из возможных путей эскадре Рожественского был перекрыт — оставался один путь через Цусимский пролив. Тут же внесла свою лепту и Франция, известив Рожественского, что не может произвести промежуточную бункеровку его кораблей углем. В результате корабли его эскадры были вынуждены загрузить перед боем тройной запас угля, и их броневые пояса ушли под воду, а остойчивость сильно снизилась. Итогом Цусимского боя стал полное поражение русского флота. Но и это не означало проигрыша в войне. Не смотря на все завывания Витте (кстати вновь назначенного в правительство) армия подтягивала резервы и через месяц или два судьба японской армии на континенте была бы предрешена не в пользу японцев. Увы, как всегда бывает в истории, для России в этот момент из всех искусств оказался важным балет, а не геополитика. 29 июня 1905 года в Мариинском театре во время представления в честь 33-летия императрицы Александры Федоровны, нанятые Витте студенты юридического университета забросали гнилыми помидорами Балету на глазах у ее любовника Великого князя Алексея, а также всей венценосной семьи династии Романовых. Аликс в панике и слезах, и ее Ники срочно отправляет Витте в Портсмут для переговоров. Итогом Портсмутского мира стал проигрыш России в войне по всем статьям. Проигрыш в войне, которую Россия несмотря на потерю флота выиграла. Таковы законы геополитики. На деньги полученные от французов и англичан Балета приобретает себе в Петербурге дворец стоимостью шесть миллионов рублей золотом, обгоняя свою конкурентку Матильду по роскоши и размерам личных владений. Революционная буря поднятая на иностранные деньги бушевала в России с 1905 по 1907 год. Больше всего хлопот России доставляли Ленские золотые прииски. Они были уже собственностью французов, которые не давали разогнать бастующих пролетариев традиционно русскими методами — нагайками и пулеметами. Между тем, России нужно было возвращать взятые у Франции кредиты и возвращать золотом. А из-за забастовки поступление в казну золота прекратилось. Ситуация складывалась аховая. Но «мудрый» Витте сумел «договориться» с французами — и в обмен на прекращение забастовки в августе 1907 г. британский посол Артур Николсон и русский министр иностранных дел Александр Извольский подписали в Петербурге соглашение о разделе сфер интересов в Азии. По этому договору северная часть Персии отошла к сфере интересов России, южная — Великобритании, центральная осталась районом концессий обеих договаривающихся сторон. Колониально-политические договоренности дополнили британо-французское Сердечное согласие и франко-русскую конвенцию 1892 г. Петербургское соглашение сформировало Антанту военно-политический Союз, противостоявшего блоку Германии, Австро-Венгрии и Италии.

В заслугу Витте приписывают то, что дескать благодаря его «усилиям», Англия и Франция не стали возражать против захвата Россией турецких проливов. Однако все при этом, почему-то стыдливо умалчивают о том, что сразу же с подписанием англо-русского договора, Англия начала усиленно помогать Турции, строить флот против России.

А потом заполыхало. Англия начала подпаливать Средиземноморье с нескольких сторон. Цель — ослабить все государства в районе Средиземноморья для обеспечения безопасности Суэцкого канала. Можно было и развязать войну уже в 1907 году, но благодаря лорду Фишеру на свет появился «Дредноут», корабль, значительно обесценивший эскадренные броненосцы, которые составляли ударную силу флотов всех остальных государств, и Англия решила потянуть время, чтобы создать дредноутный линейный флот, одновременно решая задачу ослабления государств в Средиземноморье. С ее подачи Италия нанесла удар по Турции захватив Ливию. Одновременно потянулись денежные потоки на Балканы, чтобы путем локальных войн ослабить Турцию и подготовить бочку с порохом и фитилем для начала действий. Другой денежный поток потянулся в Россию, чтобы поднять пропагандистскую волну с призывами защитить братьев славян угнетаемых на Балканах.

1911 год — война Италии и Турции.

1912–1913 год — две Балканские войны.

Ну, и наконец убийство эрцгерцога Франца Фердинанда 28 июня 1914 г. в Сараеве, столице Боснии и Герцеговины организованное на английские деньги. Австро-Венгрия решила использовать это убийство для развязывания военных действий против Сербии. Возможно все свелось бы к очередной локальной войне, но Англия опасалась того, что Германия создаст слишком большой флот, с которым ее Гранд-Флит не сумеет справиться, да и Россия, несмотря на старания Витте, балерин, Великих князей и четы Романовых все равно неуклонно двигалась вперед, и возникала опасность, что лох станет настолько сильным что сломает всю игру. Поэтому Россия по настоянию Витте, и иже с ним объявляет мобилизацию.

Ну а дальше всем хорошо известная гибель русских армий в 1914 году во имя интересов Франции, снарядный голод и отсутствие тяжелой гаубичной артиллерии, работа революционеров различных мастей, отправка русских частей во Францию и на другие театры войны. Гиперинфляция, которая вбила клин между городом и деревней. Угроза голода и вымирания населения в городах. Ну, и наконец (21 декабря 1915 года) 3 января 1916 года был принят закон о принудительной продразверстке, в соответствии с которым предусматривалось наказание за сокрытие сельхозпродуктов и отказ продавать их по твердым установленным государством ценам. Это был прощальный «подарок» Витте, который он пытался протолкнуть еще в 1915 году, но не смог из-за неуступчивости тогдашнего премьер-министра. Сергей Юльевич Витте рад бы был помочь и еще своим заграничным нанимателям, но вот беда — (25 декабря 1915 года) 7 января 1916 года он принял мученическую смерть от рук террористов-революционеров. Поговаривают, что здесь не обошлось без Григория Распутина, который узнав о смерти Витте произнес «Собаке собачья смерть». Но черное дело Витте уже успел сделать. Изымание хлеба в деревнях в обмен на обесцененные деньги вызвало массовое недовольство в деревнях, а призываемые в армию крестьяне не хотели воевать, поэтому Брусиловский прорыв 1916 года проведенный в условиях снарядного голода и начинавшей разлагаться армии оказался лишь тактической победой. На всех остальных фронтах Россия проиграла.

Англия поняла, что настал момент нанести еще один удар России. В конце 1916 года правительства Англии и Франции обсудили вопрос о создании независмого польского государства, и на территории Франции началось формирование польских дивизий. Ну а дальше февральская революция в России и знаменитая речь Ллойда Джорджа. В чем просчитались англичане, так это в том, что Временное правительство сумеет оранизовать летнее наступление 1917 года против Германии. Фронт рухнул благодаря революционной агитации и никем не отмененной продразверстке. А дальше к власти в России пришли большевики. Положение исправило вступление в войну САСШ. Но они не были новым лохом в английской игре. САСШ были «гиеной поля боя»

Гиена поля боя.

Привычка бить слабых и добивать раненных в САСШ родилась давно, задолго до начала Первой мировой войны. Поэтому мы вкратце расскажем как Америка в ней участвовала и готовилась.

В 1890 г. был проведен тарифный билль (билль Мак Кинлея), который значительно поднял тарифные ставки на большую часть ввозимых из-за границы, в особенности из Европы, товаров и еще более затруднил их ввоз целым рядом формальностей при досмотре. В то же время президент Гаррисон и в особенности его статс-секретарь Блэн стремились к возможно тесному сближению САСШ с другими государствами Америки, в которых Соединенные Штаты могли бы найти хороший рынок для своих фабрикатов. Для тех кто не понял данного абзаца объясняем очень просто — речь идет об экономической интервенции в близлежащие государства и подрыве их экономики.

Революция, организованная американскими переселенцами на Сандвичевых (Гавайских) островах, дала Гаррисону предлог распространить на них в начале 1893 г. американский протекторат; это был первый случай, когда Соединенные Штаты делали попытку распространить свои владения вне пределов Америки, и демократическая партия увидела в этом отступление от принципов Монро. При Гаррисоне 6 штатов (39–44) были приняты в состав Союза: Северная Дакота, Южная Дакота, Монтана и Вашингтон в 1889 г., Идаго и Вайоминг в 1890 г.

В 1895 г. произошло столкновение из-за определения границ между Англией и Венесуэлой. Кливленд, опираясь на учение Монро, вмешался в спор и потребовал, чтобы Англия согласилась на третейский суд; Англия сперва отказалась, но потом уступила ввиду настойчивого требования САСШ. Для тех кто не понял этого абзаца поясним — САСШ была нужна венесуэльская нефть.

В 1896 году в состав САСШ принят 45-й штат, Юта.

В 1897 г. Соед. Штаты присоединили к себе Сандвичевы (Гавайские) острова. Поначалу САСШ держались нейтрально по отношению к восстанию Кубы против Испании. Но в 1897 г. САСШ потребовали от Испании отозвания с Кубы Вейлера и дарования Кубе автономии. И то, и другое было исполнено. Тем не менее, американское правительство отправило к берегам Кубы броненосный крейсер (броненосец береговой обороны 2 класса) «Мэн». 15 февраля 1898 г. «Мэн» по «необъяснимым причинам» взлетел на воздух; 266 человек погибло. Хотя факт взрыва судна испанцами не был доказан, САСШ начали решительные приготовления к войне, говоря что умиротворение Кубы необходимо во имя человечности и цивилизации. В соответственном тоне был составлен ультиматум Испании (20-го апреля 1898 г.), который привел к объявлению войны. Война велась в двух местах: у берегов Антильских островов и на Филиппинах. Уже 1 мая американский флот одержал блестящую победу над испанским у Кавите (Филиппины). На Кубу и Порто-Рико были высажены значительные американские войска, которые особенных успехов не имели, пока адмирал Сампсон не уничтожил испанского флота под командой Серверы, в бухте Сант-Яго. За этим последовало взятие г. Сант-Яго, потом прелиминарный мир 12 августа 1898 г., по которому Филиппины и Порто-Рико переходили к Соедин. Штатам, а судьба Кубы должна была быть решена, после замирения о-ва, американцами. Прелиминарный мир был подтвержден Парижским миром 1899 г. Особенно недовольно миром оказалось население Филиппин, которое продолжало восстание, но уже не против испанцев, а против американцев.

Действовали САСШ в соответствии с разработанной в 1823 году «Доктриной Монро», в которой шла речь о невмешательстве САСШ во внутренние дела европейских стран и соответственно невмешательства последних во внутренние дела стран Американского континента. «Американские континенты, — указывалось в послании, — ввиду свободного и независимого положения, которого они добились и которое они сохранили, не должны рассматриваться впредь в качестве объекта для будущей колонизации любой европейской державой» (отсюда принцип «Америка для американцев»).

Действовали надо сказать неплохо:

В 1901 САСШ добились согласия Великобритании на их монополию в сооружении канала через Панамский перешеек, а затем (в 1903) захватили зону канала. Они осуществили интервенции на Кубу (1906, 1912), в Никарагуа (1912), жестоко расправились с филиппинскими повстанцами.

Монополии САСШ прочно утвердили своё экономическое господство в Латинской Америке, осуществили военную интервенцию в Мексику (в 1914 и 1916), в Гаити (1915), Доминиканскую Республику (1916), на Кубу (1912 и 1917); вынудили Данию продать им Виргинские острова.

Подавление восстаний в Гондурасе в 1905, 1907, 1911, 1912, 1917, 1919 годах.

Впрочем, мы уже знаем, что ответит читатель, читая эти строки. Во всем виноват Сталин и коммуняки! Ну а кто же еще? Разве виноваты американские солдаты уничтожающие мирное население филлипинских деревень в том, что народ Филлипин не хочет жить в американском рабстве? Нет, конечно! Это русские виноваты! И впервую очередь Сталин и коммуняки! Конечно виноват! И мы русские виноваты! Где нам серым и безграмотным азиатам понять прелесть западной демократии! Мы же дикари!

Для тех кому еще не наскучило читать хронику с полей, мы скажем, что самое время перейти к началу нашего повествования, которое начинается в последний год Первой мировой войны.

Глава 1 Декабрь 1917 Нашествие

Россия. Из детских сочинений:

«Директор вынул из кармана телеграмму и начал медленно читать. Наступила гробовая тишина: «Николай II отрекся от престола», — чуть слышно прочитал он и тут не выдержал старик, слезы одна за другой, слезы солдата покатились из его глаз… «Что теперь будет?» Разошлись по классам, сели за парты, тихо, чинно, было такое впечатление, что в доме покойник. В наших детских головках никак не могла совместиться мысль, что у нас теперь не будет Государя».

«После отречения Государя вся моя дальнейшая жизнь показалась мне такой серой и бесцельной, что когда корпус был распущен, я ничуть об этом не пожалел».

«Нас заставили присягать Временному Правительству, но я отказался. Был целый скандал. Меня спросили, отчего я не хочу присягать. Я ответил, что я не присягал Государю, которого я знал, а теперь меня заставляют присягать людям, которых я не знаю. Он (директор) прочел мне нотацию, пожал руку и сказал: «Я Вас уважаю!»

«Солдаты, тонувшие в цистернах со спиртом, митинги, семечки, красные банты, растерзанный вид».

«Вся Тверская украсилась обгрызками семечек».

«Помню, как кадеты бежали группами из корпуса на фронт, как их ловили, возвращали обратно и сажали в карцер».

«Вагоны полны солдат; стекла выбиты, в воздухе белой пеленой расстилается едкий махорочный дым, толкотня, ругань».

23 декабря 1917 года правительства Англии и Франции, обеспокоенные выходом России из войны, по причине захвата власти большевиками приняли решение использовать все свои силы и дипломатическое влияние на союзников для восстановления Восточного фронта. Одним из возможных вариантов была вооруженная интервенция в Россию. Тогда же было подписано соглашение о разделе сфер влияния: Англия — казацкие территории, Кавказ, Армения, Грузия и Курдистан, Франция — Бесарабия, Украина, Крым. Соглашение подписали: со стороны Англии лорд Роберт Сесил и виконт Альфред Милнер, со стороны Франции — премьер-министр Клемансо и министр иностранных дел Пишон. В начале 1918 года были осуществлены первые шаги — в Архангельске и Мурманске высадились Американские экспедиционные силы в Северной России (AEFNR) в составе 5 тысяч человек. Во Владивосток на усиление высадившихся англичан и японцев прибыли 8500 солдат 27-го и 31-го пехотного полка САСШ, переброшенного с Филлипин.

12 января 1918 года на заседании Большого военного совета было единогласно принято решение о реализации плана маршала Фоша о переброске польских войск из Франции в Россию для ее оккупации.

Одним из ключевых моментов, по которым возник спор, был вопрос о кандидатуре лидера только что сформированного польского государства. Требовался целеустремленный, волевой, жесткий и амбициозный человек, который не станет пасовать перед поставленной перед Младопольшей задачей в участии оккупации территорий двух бывших империй — России и Германии. Классические демократические политики здесь не годились, нужен был диктатор. После определенных споров и сопоставление данных разведок, такая кандидатура была найдена — Юзеф Пилсудский.

Из справки предоставленной Большому военному Совету:

«Пилсудский Юзеф — родился 5 декабря 1867 года в литовском Зулове, на Виленщине. Из дворян. Окончил гимназию в 1885 году. После окончания гимназии поступил в Харьковский институт на медицинский факультет. Исключен из института за участие в студенческих волнениях. Имеет старшего брата — Бронислава.

Бронислав Пилсудский — активный участник заговора и организации «Народной воли», как и Александр Ульянов и ряд других, осужден на смертную казнь. Помилован, смертный приговор заменен на 15 лет каторги.

22 марта 1887 года Юзеф Пилсудский арестовыван 1887 был арестован по обвинению в подготовке покушения на Александра III. В 1888-92 в ссылке в Восточной Сибири: Киренск, затем Тунка, районы Прибайкалья и Иркутска. В 1893 году вступил в Польскую социалистическую партию. В 1894 года избран членом ее ЦИК Руководил финансами ППС и издательской деятельностью. Арестован в феврале 1900 года в Лодзи. Приговорен к ссылке на 10 лет. Симулировал сумасшествие и пять месяцев провел в сумасшедшем доме в Петербурге, совершил побег. Осенью 1901 года вернулся к партийной работе, первоначально по соображениям безопасности работал в Лондоне. В 1904, после начала русско-японской войны, посетил Токио с целью установления сотрудничества с японской разведкой, заинтересованной в ослаблении русского тыла. В 1905-07, выступая против совместной борьбы польского и русского пролетариата, создавал террористические «боевые группы». Является одним из создателей в 1906 году националистической ППС-революционной фракции. В связи с чем в 1906 исключен из ППС. Рассчитывая на восстановление независимости Польши в результате военной победы Австро-Венгрии и Германии над Россией, установил связь с австро-венгерским генштабом, при поддержке которого организовал разведывательную работу и создал в 1910 году в Галиции диверсионно-террористическую организацию «Стрелец». Во время 1-й мировой войны 1914-18 командовал польским легионом, сражавшимся на стороне Австро-Венгрии. В конце 1916 назначен начальником военного департамента в «правительстве» «независимого польского государства», созданного Австро-Венгрией. Пользуется значительной поддержкой правых руководителей ППС, Польской военной организации (ПОВ), легионеров и имеет единомышленников в других партиях. В 1917 году арестован германским правительством за отказ принять германскую присягу и организацию антигерманского партизанского движения, призывал к войне Польши против Германии за возвращение Познани и Поморья.

Считаем целесообразным оформить передачу власти от Регентского Совета в Варшаве (создан Автро-Венгрией и Германией в 1917 году) Юзефу Пилсудскому и назначение его «начальником» Польского государства.

Считаем целесообразным поддержать идеи Юзефа Пилсудского о создании на оккупированных землях России и Германии зон «санации» («оздоровления»)».

Основной проблемой в вопросе оккупации территории России считалась нехватка людских ресурсов — наибольшие по площади и заселенности зоны оккупации приходились на созданную Польшу, а также Англию и Францию. Польша не обладала большим населением — поляков было всего около 20 миллионов человек — то есть под ружье, с крайним напряжением для финансов, они могли поставить около одного миллиона человек (приблизительно пять процентов населения). Франция и Англия понесли значительные потери в мировой войне, и выставить значительные контингенты тоже не могли. Дело осложнялось наличием огромного числа вооруженных людей на территории России — развалившаяся и разложившаяся под влиянием революционной агитации армия, а также такие же бывшие части Германии и Австро-Венгрии. Данную проблему можно было решить только с привлечением части местного населения, используя сложившиеся противоречия. Еше одним из вопросов, который в открытую не поднимался, но лежал на поверхности, был вопрос оплаты долгов Англии и Франции САСШ. Ибо наличие данного долга, будет использоваться американцами как политический рычаг для достижения целей внешней политики. Поэтому сразу же после подписания Компьенского перемирия Франция и Англия произвели поставку в Польшу военного имущества. Было поставлено 1494 орудия, 2800 пулеметов, 385500 винтовок, 42 тысячи пистолетов, 700 самолетов, 300 бронемашин, 120 танков, 800 грузовиков, 576 млн. патронов, 10 млн. снарядов, 4500 повозок, 3 млн. комплектов обмундирования, 4 млн. пар обуви, средства связи и медикаменты. Кроме того, в ходе комплектования подразделения можно было использовать огромное количество немецкого и русского оружия.

Из распоряжения Юзефа Пилсудского:

«Для поддержания конституционного порядка во включенных в состав Великой Польши новых воеводствах и колониях приказываю:

Сформировать в каждом новом воеводстве «санационные» батальоны численностью по 500 человек из числа местного населения. По пять-десять батальонов на каждое воеводство. Командирами батальонов, а также командирами рот батальонов назначить кадровых офицеров Польской армии.

Задачей «санационных» батальонов является поддержание порядка во вновь включенных в состав Великой Польши воеводствах и колониях. Особое внимание уделять борьбе с местными сепаратистами, мародерами и террористами, которые своими действиями нарушают мир и спокойствие на территории Польского государства.

Создать систему фильтрационных лагерей для изоляции потенциально опасных категорий населения, а также родственников тех, кто предположительно может находится в рядах различных сепаратистских и так называемых «партизанских отрядов. В случае подтверждения факта участия данных лиц в противоправительственных организациях, родственников инсургента подвергать немедленной физической ликвидации.

За каждого убитого военнослужащего Польской армии публично уничтожать десять-двадцать человек из числа местного населения того населенного пункта, где совершено убийство.

Для обеспечения снабжения Польской армии, а также для изъятия излишков продовольствия у населения новых воеводств и колоний, сформировать контрибуционные отряды численностью по тридцать-сто человек по десять двадцать отрядов на каждое воеводство или колонию из числа наиболее сознательных местных жителей.»

Из детских сочинений:

«Это были поляки, которые вскоре заняли нашу родную землю».

«И жили мы очень хорошо, но вот случилось несчастье — пришли поляки и разграбили все русские владения».

«Поляки все больше и больше забирали русскую землю».

«Я понял, что при поляках, как они себя называли, нам, русским, хорошо не будет».

«Я спрашивал у своей матери: зачем это все, разве наша родина будет населена другими? Но мать только молча кивнула головой».

Глава 2 Декабрь 1918 года. Забытые алтари забытых богов

Пану Юзефу нельзя было отказать в мудрости. Полякам требовалось жизненное пространство, но в то же время их было слишком мало, для того чтобы стать господствующей нацией на всех оккупированных землях. Поэтому Пилсудский решил действовать постепенно. Приобретенные Польшей территории он разделил на две категории. Ближайшие, прилегающие к Польше территории были объявлены новыми воеводствами. Более отдаленные — колониями. На территории новых воеводств необходимо было уменьшить число проживающего непольского населения, особенно городского, путем его санации. На освободившееся после уничтожения местного населения территории можно будет переселить поляков. То есть необходимо уменьшить число местных жителей, чтобы поляки стали преобладающей нацией. Когда (лет через двадцать) появиться новое, более многочисленное поколение поляков, процедуру можно будет повторить, подвергнув «санации» территории прилегающие к новым воеводствам. И так далее, пока поляки не станут преобладающей по численности нацией от Берлина до Владивостока. Конечно это очень длительный процесс — на несколько поколений, но, что поделать, если поляков так мало? Единственный способ увеличить рождаемость и не плодить при этом нищету это использование труда рабов с оккупированных западных и восточных территорий. Рабов много, и жалеть их нечего, заодно и «санация» не так будет бросаться в глаза — ибо холить и лелеять этих «slave» — рабов не зачем, пускай мрут на работах, их все равно много.

Из детских сочинений:

«У нас в печках пеклись куличи, но они сплющились и не могли подняться от сотрясения и гулов орудий».

«Показался грузовик… на нем сидели польские офицеры; за ними шла пехота, а за пехотой кавалерия».

«Я до того была напугана поляками, что ходила, держась за мамино платье; но все-таки я заболела — у меня было потрясение мозга».

«Однажды я пошла гулять, а поляки так выстрелили, что я упала и потеряла штаны».

«Легионеры ворвались в дом, схватили моего папу и увели его в тюрьму… На другой день мама и фрейлейн понесли ему обед; я была такая маленькая, что проскочила в ту комнату, где папа сидел и передала ему все. Легионерам показалось это смешно и они меня не тронули».

Польский санационный батальон прибыл в деревню Верхомянье, расположенную приблизительно в сорока верстах к востоку от Минска среди обширных болот, и стал действовать в соответствии полученными ранее инструкциями.

Утром жителям деревни зачитали распоряжение губернатора Минского воеводства, по которому все они привлекались для работ по созданию фильтрационного лагеря. Возникшие вопросы по поводу оплаты работ было быстро разрешено путем публичного расстрела десятка местных аборигенов. После этого работа закипела. Выбранное командиром батальона болото стали облагораживать — поставили вокруг него в два ряда столбы высотой в три метра, после чего между столбами поставили через каждые пятьдесят метров вышки. Далее на столбах была натянута колючая проволока, а поверх проволоки закреплена проволочная спираль. Сбоку от лагеря, ближе к деревни были возведены деревянные постройки для размещения батальона охраны. Местное население долго не могло понять для чего, столь странным способом огораживать плохо замерзающее болото. К сожалению, прозрение наступило слишком поздно — когда строительство всех сооружений было закончено туда, за колючую проволоку все население Верхомянья и согнали. Утром, командир роты, заступившей в караул, с удовлетворением констатировал факт, что в живых никого из подопытных не осталось — все замерзли. Более того, не нужно заморачиваться с утилизацией трупов умерших — большую часть поглотило болото — это означало, что место для «санации» выбрано весьма удачно.

Легче всего было с евреями. Благодаря огромному влиянию раввинов Минска на свои общины, практически всех евреев города удалось собрать в более или менее компактные группы. Кое-кто из молодых конечно что-то заподозрил — группа бундовцев заперлась в синагоге и не пожелала оттуда выходить, но вопрос этих бунтарей решили просто — как только собранных евреев возле синагоги отконвоировали за пределы города, польские саперы заложили взрывчатку под стены здания, после чего произвели подрыв. Под обломками синагоги погибли все евреи недовольные и несогласные с политикой «санации». Остальных евреев отконвоировали вместе с их равви в лагерь Верхомянье. С белорусами и русскими проживавшими в городе пришлось повозиться. Особенно много хлопот доставили разрозненные офицерские боевые группы, а также дружины минских рабочих, но решили и этот вопрос с помощью пулеметов, пушек и броневиков. В конце концов к 15 декабря в Верхомянский лагерь было доставлено почти восемьдесят тысяч человек — все непольское население города Минска. Морозы, плохозамерзающее болото довольно успешно делали свое дело — люди сбившиеся в плотную толпу посреди оцепленного болота замерзали тысячами — в основном те, кто находился с краю, чтобы как-то выжить, заключенные складывали трупы умерших себе под ноги, пытаясь настелить подобие гати на болоте, но все было тщетно, настеленная из мертвых тел гать засасывала покойников и требовала новой пищи. Слабые попытки полузамерзших людей вырваться из лагеря пресекались огнем пулеметов, расположенных на вышках. Конвейер смерти работал без осечек.

Михаэль знал, что это бессмысленно, но согласиться с Авраамом, который доверился полякам и погиб под обломками взорванной синагоги, он не мог. У них есть оружие, они могут сопротивляться. Они не овцы, которых можно принести и положить на алтарь жертвоприношений. В конце концов свою вину нужно искупить кровью — он считал себя виноватым в происшедшем, ибо он сам и его товарищи принимали активное участие в том, чтобы в России наступил семнадцатый год. Если бы не расшатывание России, и не ее гибель, то всего этого кошмара бы не было. Сам сотворил зло своими руками. То, что его группе удалось спастись во время тотальной облавы в Минске, он считал божьим знаком. Бог Израиля дал им шанс хоть как-то попытаться исправить зло, которое они вершили — теракты, расстрелы офицеров и чиновников — как это глупо и наивно! Они срубили сук, на котором сидели и сейчас десятки тысяч людей, которым они хотели принести свободу и счастье гибнут там — за колючей проволокой.

…Михаэль Брантвейн подал знак, к началу атаки, и группа молодых бундовцев, выскочив из леса, перебежками с со стороны юга устремилась к проволочным заграждениям. Внимание часовых на вышках было приковано к внутреннему порядку в лагере, поэтому группа сумела подобраться незаметно. В сторону вышек полетели гранаты, а затем дружина открыла огонь по часовым. К сожалению одного душевного порыва без наличия должной подготовки было мало, да и тридцать четыре человека это не та сила, с которой можно было штурмовать концлагерь охраняемый санационным батальоном. Они добились внезапности, и даже уничтожили несколько десятков часовых, но потом чаша весов склонилась в строну поляков, и их даже не умеющих толком выбирать укрытия и огневые позиции на местности, одного за другим косили пули жолнеров. Вскоре все было кончено. Последней была убита Сара Кейцель, ее тело чуть ли не разорвало пополам пулеметной очередью когда она, стреляя из браунинга вышла на открытое место. Белый снег окропился кровью, но безумная и отчаянная атака трех десятков бундовцев принесла совершенно неожиданный результат. Взрывы гранат и стрельба вызвали панику среди полузамерзших и обмороженных заключенных и они ломанулись из недостроенных бараков во все стороны, все восемьдесят тысяч человек. Пулеметный огонь с вышек из не остановил, а только добавил безумия — люди бежали по трупам и сходу врезались в проволочные заграждения, сминая их под напором толпы…

… Из восьмидесяти тысяч минчан, находящихся в лагере сумели скрыться или пропали без вести замерзнув в лесу около двадцати тысяч человек.

Стянутые по тревоге к месту побега «санационные» части методично прочесывали местность, но после того как четыре подразделения численностью до роты, бесследно исчезли в белорусских лесах, генерал-губернатор Минского воеводства дал команду на прекращение облав. Стало ли исчезновение польских отрядов действием природных явлений — провалились в болото, замерзли в лесу, или стало следствием появления в лесах мятежников неизвестно, но на всякий случай было отдано распоряжение дальнейшие операции проводить силами не менее батальона. Что же касается самого лагеря в Верхомянье, то содержание его после санации города Минска было нерентабельно, и он был оставлен, а «санационный» батальон его охранявший был переведен для охраны других лагерей. Последние «санационники» покидающие территорию лагеря, отметили довольно странное с точки зрения современной науки явление — посреди болота ставшего могилой для десятков тысяч людей появилось несколько крупных грубообтесанных валунов. Командир одной из рот, пан Торопыжский, учившийся в свое время на археолога, заявил, что эти валуны похожи на древний алтарь, типичный для языческих славян. Как и почему он появился на болоте он затруднялся ответить, и предположил, что алтарь был построен на торфяном острове, который подвсплыл, в результате того, что трупы погибших в концлагере начали разлагаться на дне и выделять газ, который сыграл роль своеобразной газовой подушки подняв островок торфа вместе с алтарем вверх. Проверять правоту гипотезы пана Торопыжского, а также изучать полуистлевшие письмена или рисунки на камнях торчавших из болота, желающих не нашлось, и засветло последние жолнеры оставили созданное ими жуткое место смерти. Ночью, после того как Верхомянье было оставлено всеми живыми, в месте где находился лагерь можно было наблюдать странное свечение. Это светился не болотный газ, это светились камни древнего алтаря бога Сварога.

Из детских сочинений:

— Я получил от сестры письмо с траурной каймой, она писала, что я мал, чтобы узнать, как умер мой отец. Теперь я знаю, что его замучили.

— Я был маленький мальчик и то лицом к лицу столкнулся со смертью.

— Мы полгода питались крапивой и какими-то кореньями.

— У нас было, как всюду, повелительное «открой», грабительские обыски, болезни, голод, расстрелы.

— Было очень тяжело. Мама из красивой, блестящей, всегда нарядной сделалась очень маленькой и очень доброй. Я полюбил ее еще больше.

— Видел я в 11 лет и расстрелы, и повешение, утопление, и даже колесование.

— Все наши реалисты погибли. Домой не вернулся никто. Убили и моего брата.

— За эти годы я так привык к смерти, что теперь она не производит на меня никакого впечатления.

— Я ходил в тюрьму, просил не резать папу, а зарезать меня. Они меня прогнали.

— Приходил доктор и, указывая на маму, спрашивал: «Еще не умерла?» Я лежал рядом и слушал это каждый день, утром и вечером.

Одной из задач «санации» приобретенных территорий для создания благоприятных условий для проживания польской нации пан Пилсудский считал уничтожение местной непольской культуры. К сожалению не вся территория Германии была подконтрольна Польше, а только ее восточные земли — на других территориях находились французы и бельгийцы. Но эту ситуацию можно было исправить в отдаленном будущем, когда поляки станут преобладающей по численности нацией в Европе и освоят приобретенные Великой Польшей земли. А пока нужно уничтожать чуждую культуру на тех германских землях, которые есть. Великий Юзеф знал, что к концу мировой войны очень многие немцы разочаровались в христианстве, и среди них стали все более популярными различные теософские и неоязыческие учения. Германия попыталась почерпнуть силы и волю к победе в новых учениях, более агрессивных по своей сути чем христианство, но опоздала. Если бы немецкий народ начал это делать на пару лет раньше, то исход мировой войны мог бы быть предрешен не в пользу Антанты. Особым почитанием у новых язычников пользовался остров Рюген, на которым были расположены полуразрушенные языческие алтари древних германцев. Некоторые из адептов даже заявляли что Рюген, это колыбель цивилизации и мировой культуры. Усилиями этих, а также многих других адептов различных учений остров приобрел у Германии некое священное значение. Именно этим и решил воспользоваться польский диктатор, нанося удар по самому сокровенному и святому. Он не стал взрывать старые алтари, зачем делать такую глупость, когда есть способ более действенный! Проще всего доказать этим тевтонам, что их боги мертвы, и что сами тевтоны тоже мертвы и как государство, и как нация. Алтари острова Рюген стали местом казни германского населения, в рамках проводимой программы освобождения жизненного пространства. Приговоренных, к уничтожению свозили на остров, а далее доставляли к древним обветренным временем алтарям. Там, на жертвенных камнях алтарей людям рубили головы, проливая германскую кровь на алтарь древних германских богов. Конечно, для начала двадцатого века это было дикостью, но процесс отрубания голов, был очень популярен среди польской шляхты, гордившейся своими древними традициями. Здесь же на острове Рюген наглядно доказывалось, что германские боги либо мертвы, раз никоим образом не оказывают помощи своему народу, либо, что еще хуже для германцев — их боги, уже находятся в подчинении Великой Польши, и проливаемая кровь служит источником побед польского оружия. В качестве доказательства второй версии польские ученые стали приводить факт того, что некоторые из алтарей, обслуживаемые палачами, стали светиться по ночам. Конечно же, ученые не были дураками, они были материалистами, ибо шло второе десятилетие двадцатого века, и сей факт свечения объяснялся просто — на камнях алтарей живут бактерии превращающие органические вещества в фосфор. Органическим веществом является проливаемая на жертвенные камни кровь — и именно ее остатки перерабатываемые бактериальной культурой светятся по ночам — схожие процессы можно наблюдать по ночам на многих кладбищах и свалках пищевых отходов. Так что ничего мистического на самом деле нет. Что до официальных заявлений — так это для того, чтобы сломить дух германской нации.

Из детских сочинений:

— Я видел горы раненых, три дня умиравших на льду.

— Моего папу посадили в подвал с водой. Спать там было нельзя. Все стояли на ногах. В это время умерла мама, а вскоре и папа умер ‹…›.

— Папа, немного взволнованный сказал, что его увозят проверять паспорт. Мама успела благословить его маленькой иконой. Утром мама так плакала, что я догадался, что папу убили. Я долго не верил этому страшному известию.

— Папа поздно ночью пришел из казарм. Я понял, что он не спит. Скоренько оделся и пошел к нему. У папы были чужие глаза. Он попросил его поднять. Я сказал: «Ты, папа, тяжелый». Он помолчал и говорит: «Николай, слушай маму». Набрал полную грудь и умер. Я побежал всех будить.

— Его родители скрывались. Голод заставил послать сына в город за хлебом. Он был узнан и арестован. Его мучили неделю: резали кожу, выбивали зубы, жгли веки папиросами, требуя выдать отца. Он выдержал все, не проронив ни слова. Через месяц был найден его невероятно обезображенный труп. Все дети нашего города ходили смотреть.

— Полиция легиона помещалась в доме моих родителей. Когда поляков прогнали, я обошла неузнаваемые комнаты моего родного дома. Я читала надписи расстрелянных, сделанные в последние минуты. Нашла вырванную у кого-то челюсть, теплый чулочек грудного ребенка, девичью косу с куском мяса. Самое страшное оказалось в наших сараях. Все они доверху были набиты растерзанными трупами. На стене погреба кто-то выцарапал последние слова: «Господи, прости» ‹…›.

— Это было время, когда кто-то всегда кричал «ура», кто-то плакал, а по городу носился трупный запах.

— Днем нас убивали, а под покровом ночи предавали земле. Только она принимала всех. Уходили и чистые и грязные, и белые и красные, успокаивая навсегда свои молодые, но состарившиеся сердца. Души их шли к Престолу Господнему. Он всех рассудит.

— Мы долго бродили по лесу. Ночью перебрались через маленький ручей. Маме было тяжелее всех: она несла на руках моего маленького брата и горячо молилась, чтобы он не закричал, а то все наше дело пропало. Ему дали лекарства — опий. Мы были одеты во все черное. Присели в канаве, как камни, когда проходили солдаты.

Глава 3 Декабрь 1918 года. Ласка не попадает в мышеловки

Она знала, что рано или поздно они придут. Вряд ли Сруль Койцман, их сосед, откажется от возможности приобрести почти задаром, что-нибудь из обстановки их квартиры. Его ломбард процветал еще до войны. О том, сколько денег он нажил, когда спекулянты взвинтили цены на продукты, не знает никто. Самое страшное в нынешней ситуации, даже не «натурализация», а то кто ей будет руководить. Старший сын ее соседа — Самсон Срулевич Койцман командовал ныне отделением 4-го петроградского батальона Свободного Иностранного Легиона, и гордо носил нарукавную бело-красную повязку, на которой была изображена рука, сжимающая саблю. Он не простит ей того публичного унижения, которое он пережил тогда в первые дни войны. Светлана как сейчас помнила тот пьяный и самодовольный и похотливый взгляд самца, когда он вечером поймал ее выходящую из подъезда, и схватив за волосы, с криком: «Пойдем со мной, гойская шлюха!», попытался на глазах у стоящих людей затащить ее обратно в подъезд. Это животное было на полторы головы выше ее, и, по мнению Светланы, не уступало ростом и силой одноименному библейскому персонажу. Она не растерялась тогда, вспомнила чему учил ее отец — и врезала коленом в пах этому ублюдку. А затем приложила еще, снова коленом но уже по лицу, согнувшегося от боли сынка ростовщика. И тут же убежала наверх, в свою квартиру. Он тогда лишился двух передних зубов, но щербатым ходил не долго — папаша вставил ему золотые. А сейчас это животное выполняет приказы польских оккупационных властей о «натурализации» и отправке рабочей силы на запад в Великую Польшу. Причем еще недавно Самсон Койцман щеголял в кожанке сотрудника Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по Борьбе с контрреволюцией и саботажем. Дальним родственником Койцманов был некий Гельфанд (который был известен в большевистских верхах как Парвус) Эх, улететь бы сейчас! Светлана Долгорукая с тоской вспомнила о своих полетах на «Моране» и «Ньюпоре». Сколько трудов ей стоило добиться разрешения обучаться в летной школе! Если бы не отец, воевавший тогда на Кавказе, наверное ей бы не разрешили. А тогда, в семнадцатом, она узнала об ударном батальоне Бочкаревой, и даже встретилась с ней. Мария Леонтьевна отнеслась очень серьезно к ее идее, и обещала помочь. И даже кое-что успела сделать — бумаги с предложением сформировать женский авиаотряд попали на стол к Главнокомандующему, но потом все завертелось и разрушилось с ужасающей быстротой — большевистский мятеж, штурм Зимнего. По слухам Прапорщик Бочкарева была зверски убита там в Зимнем, защищая власть, которая по сути предала всю Россию. И убили ее те, кто сейчас вступил в ряды «санационных» батальонов и Легиона, те, кто готов был на любую жесткость и подлость ради удовлетворения своей похоти и унижения слабых.

Светлана Долгорукая подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Дурацкое галифе! Но в платье сейчас нельзя — очень неудобно двигаться и убегать в случае чего. Именно убегать и готовилась Светлана всю последнюю неделю. Вид Самсона Срулевича, и взгляд который он бросил на нее на улице, когда она выходила за продуктами, говорил ей о том, что развязка неизбежна. Похоже, что он издевается над ней, а скорее всего унижает, заставляя ожидать страшной и мучительной смерти. Она видела трупы «натурализованных» барышень на улицах Петрограда — некоторые трупы выбрасывали на тротуар или мостовую гогочущие польские солдаты, проезжавшие в грузовиках, следовавших через город, некоторые трупы появлялись под утро — либо подвешенные к фонарным столбам, либо приколоченные к дверям подъездов или магазинов. Поэтому, что сотворит с ней Самсон и его дружки-«бундовцы» Долгорукая хорошо себе представляла. Была надежда на наган, который она всегда с собой таскала, но вот успеет ли она его вытащить, когда в квартиру вломятся насильники? А может не ждать неизбежного а сбежать? В деревню? Вещи на случай бегства она собрала — остатки маминых драгоценностей, что-то из столового серебра — что не было сдано в ломбард Сруля Койцмана. А может именно этого и ждет Самсон? Что она сама придет к нему, после того, как проест последнее, за что еще можно получить деньги в ломбарде? Но не слишком ли этот еврейский переросток о себе возомнил? Не слишком! — выглянув в окно Светлана увидела, что возле подъезда дежурит парный патруль с повязками, кажется Изя Бриллиант и Авраам Шейкман — друзья Самсона, тоже бывшие Чекисты. Видимо охраняют барахло его папашки, а заодно и за ней присматривают — чтобы не убежала. Черный ход в подъезде был надежно заколочен по приказанию Сруля Ароновича, опасавшегося грабителей. Остается один путь — на чердак. Попасть туда можно только одним путем — по пожарной лестнице из окна кухни, так как на самих чердачных дверях висел надежный замок, повешенный тем же Койцманом. Для барышни, три года летавшей на аэропланах проблемой данный путь не был, высоты Долгорукая не боялась. Значит на том и порешим! Светлана взвесила саквояж — не очень тяжелый, но нужно какой-нибудь ремешок прицепить, чтобы повесить через плечо и освободить вторую руку. Готово. А теперь в путь! Светлана кинула последний взгляд на квартиру, стоя на кухонном подоконнике, вздохнула, и ухватившись за край пожарной лестницы рукой, поставила на железную ступеньку ногу…

Дверь в квартиру Долгоруких, вскрыл боец батальона Изя Бриллиант. До революции он зарабатывал на хлеб открыванием замков чужих квартир, принося украденное имущество отцу своего друга Самсона на продажу. Осмотр квартиры и открытое окно на кухне указывали на то, что пленница упорхнула. От бессильной злобы Самсон грязно выругался на идише. Однако куда она денется — барышня из благородного семейства? Весь город под контролем, нужно только договориться через свою общину, чтобы чужие ее не «натурализовали» раньше времени, а оставили ему за вознаграждение еще нетронутой. Вот тогда и посмотрим, гойская сука!

Из детских сочинений:

«Нас «легионеры» называли «змеенышами-недочеловеками», как обидно было слышать такое прозвище!»

«Встретил меня полковник, и я отдал ему честь. Он сказал: «Я старый полковник, был храбрый, говорю Вам по совести, чтобы Вы сняли погоны, не рискуйте своей жизнью… кадеты нужны».

«Император убит. Я оставил это известие без внимания. Разве может Император быть убитым! Разве найдется такой человек, у которого поднимется рука на Императора?»

Глава 4 Весна 1919 года. Данциг — Гданьск. Кровавая тризна

В каждой грязной истории или войне есть свой крейсер «Мэн». Новой Польше был необходим выход к морю. Попытки экспансии Литвы пресекались странами Антанты, поэтому единственным доступным морским портом на Балтике для Польши был Данциг. Но его статус был двоякий — с одной стороны территория Польши, с другой стороны большинство населения в городе немцы. Поэтому, несмотря на наличие польской полиции и посаженного поляками градоначальника, порядки в Данциге оставались немецкими. Отношения между немцами и поляками, как в Данциге, так и на всей территории Германии отошедшей к Польше были очень напряженными.

Масло в огонь подливали заявления польской прессы. Поляки заслуженно считали себя победителями в мировой войне, наряду с Англией, Францией и САСШ. Гунны должны быть наказаны. Германии больше нет как государства. То что не удалось Наполеону, поддавшемуся на уговоры Александра I удалось теперь объединенным силам Антанты, САСШ и Великой Польши. Великой, потому что теперь Польша получила выход сразу к двум морям — Балтийскому и Черному. И польский порт на Балтике Гданьск должен избавиться от своего прошлого, избавиться от своего старого наименования — Данциг, и избавиться от памяти о нем. Морские ворота Польши должны населять поляки. Именно об этом и стали трубить все депутаты польского сейма и польские газеты. Немецкому населению было предложено покинуть польский город и перебраться на жительство в земли восточной Германии, точнее сказать в западные польские воеводства, ибо Германия стерта с карты, как когда-то была стерта Польша. Время реванша!

Осталось только найти повод. И повод был найден — в городское управление полиции обратился торговец некто Ф. Пелинский, с жалобой на то, что немецкие жители города сожгли магазин, которым он владел, а его самого жестоко избили, наказав перед уходом убираться в свою Варшаву пасти свиней. Полиция арестовала некоторых из зачинщиков беспорядков, на которых указал пострадавший, но в ответ у здания городского полицейского управления собралась демонстрация возмущенных жителей города, требовавших освободить земляков, незаконно арестованных по фальшивому доносу лже-купца. Представители немецкой общины пытались уверить начальника полиции, что никакого купца Ф. Пелинского в городе никогда не было, и не было никакого сожженного магазина. При попытке польской конной стражи оттеснить митингующих от здания управления, со стороны улицы прогремели выстрелы, одна из лошадей рухнула сраженная метким выстрелом наповал, еще одну зацепило пулей и она понесла, вместе со всадником. Наряд стражи был вынужден отступить внутрь и забаррикадироваться во внутреннем дворе здания. Два выстрела сделанные неизвестными оказались единственными, и более в сторону полицейских никто не стрелял. Но именно эти два выстрела, вкупе с избиением «торговца» и стали для поляком крейсером «Мэн». Через два часа в город вошли части 3-й армии под командованием Рыдз-Смиглы — 1-я и 2-я пехотные дивизии и 4-я кавбригада майора Яворского, а также конный отряд Булак-Балаховича. Город был поделен на сектора. Кварталы оцеплены. Движение по улицам запрещено. Началось изгнание немецкого населения за пределы города. Вооруженные патрули врывались в дома и выгоняли всех на улицу. Согнанных жителей строили в колонны и гнали под конвоем на запад, за пределы города. Там, в трех верстах от города, рядом с песчаным карьером их принимали удалые бойцы Булак-Балаховича. Вниз согнали первую партию в три тысячи человек. Испуганные и ничего не понимающие люди смотрели вверх, на темные силуэты поляков в лучах заходящего солнца. Но боялись они не долго. Вниз полетели гранаты, а затем ударили пулеметы. Когда стоящих внизу в котловане не осталось, командир одного из эскадронов, просигналил фонариком на окраину города. Конная сотня погнала следующую толпу. Подталкивая пиками людей скинули вниз в котлован карьера. Снова полетели гранаты, а затем ударили пулеметы. Снова сигналит фонариком командир эскадрона. Снова гонят толпу. Некоторых симпатичных немок выдергивают из нее на ходу и отводят в сторону. Они умрут не сразу, а после того как польская шляхта выполнит свою работу и захочет с ними позабавиться. Снова взрывы гранат, снова стрельба пулеметов. Конвейер работает. Из карьера слышны крики и стоны раненых, плач детей. Но освобождение Гданьска от гуннов продолжается. Опять взрывы гранат, опять пулеметы. Наконец работа сделана. Теперь можно и позабавиться. Прямо в поле. Ибо немецким фрау после забав не суждено вернуться в свои дома. Некоторых со вспоротыми животами и отсеченными грудями повесят на деревьях вдоль дороги. Некоторых с вырванными языками прибьют гвоздями к деревьям, заставляя медленно и мучительно умирать на лоне чудесной природы. Но это произойдет чуть позже, а сейчас время для забав, и ужасный женский крик висит в поле рядом с карьером. Смерть гуннам! Наконец и похоть удовлетворена, и самые буйные фантазии. Тела тех, кто не нужен оттаскиваются и бросаются туда же — вниз, в пасть карьера. По краям карьера крепятся подрывные заряды и отматываются провода. Гремят взрывы. Лавины песка обрушиваются вниз и засыпают многометровым слоем крики и стоны несущиеся снизу. О Гданьск! Теперь ты свободен!

Весело гудят паровозы. По железным дорогам Польши мчаться поезда с полякам спешащими на новоселье. Им суждено стать жителями города Гданьска. Теперь они не будут ютиться в тесных квартирках и снимать углы — немецких домов много и хватит на всех. Работников и хлопов привезут с востока. Шляхта не должна заниматься грязным трудом — грузить суда, мести улицы — дело шляхты война и охота. Но не все хлопы хотели быть быдлом и не всех Данцигских мужчин уничтожили оккупанты… те жители, которых вывезли ранее, и ветераны войны, которые не успели добраться домой, будут мстить.

Через пол года Легионеры будут делать в штаны при виде хмурых солдат с древним гербом Данцига на рукавах шинелей и мундиров старой Германской Армии.

Из детских сочинений:

— Как раз в это время было Рождество Христово. В вагоне была елка. Пришел капитан и сказал, что мост у Ростова взорван. Папа связал аэропланные лыжи, и мы побежали. Был мороз. Я и брат плакали. Мама успокаивала, а у нее было воспаление легких. Дон был замерзший. Моя мама скончалась только у Тихорецкой.

— Я бродил один и видел, как в одном селе на 80-летнего священника надели седло и катались на нем. Затем ему выкололи глаза и наконец убили.

— Расстреливали у нас ночью по 10 человек. Мы с братом знали, что скоро и наша очередь, и решили бежать. Условились по свистку рассыпаться в разные стороны. Ждать пришлось недолго. Ночью вывели нас и повели. Мы ничего, смеемся, шутим, свернули с дороги в лес. Мы и виду не подаем. Велели остановиться. Кто-то свистнул, и мы все разбежались. Одного ранили, и мы слышали, как добивают. Девять спаслось. Голодать пришлось долго. Я целый месяц просидел в темном подвале.

— Долго оставаться на одном месте нам было нельзя. Мама не жалела себя и служила иногда в пяти местах. Потом заболела, тогда я торговал табаком. Последний год мы ели немолотую пшеницу. У нас был один большой глиняный горшок, в нем и варили на три дня.

— Пришлось мне жить в лесу. Долго я бродил один. То совсем ослабеешь, то опять ничего. Есть пробовал все. Раз задремал, слышу: кто-то толкается. Вскочил — медведь. Я бросился на дерево, он тоже испугался и убежал. Через неделю было хуже: я встретил в лесу человека с винтовкой на руке; он шел прямо, крича, кто я. Я не отвечаю, он ближе. Я предложил бросить винтовку и обоим выйти на середину поляны. Он согласился. Тогда я собрал все силы, прыгнул к винтовке и спросил, кто он. Он растерялся и заплакал. Тогда мне стало стыдно, я швырнул винтовку и бросился к нему. Мы расцеловались. Я узнал, что он такой же изгнанник, как и я. Мы пошли вместе‹…›.

— Видел я все, но больше всего ненавижу сейчас трусость толпы.

— Люди оказались похожими на диких зверей.

— Я пережил столько, что пропала у меня вера во все хорошее.

— Я с радостью ухватился за последнюю надежду — окончить образование. И хоть здесь отдохнуть. Вы улыбаетесь? Да, отдохнуть. Ведь жизнь все-таки прожита, и по сравнению с недавним прошлым все будет мелко и ничтожно.

— Господи, спаси и сохрани Россию. Не дай погибнуть народу твоему православному!

Глава 5 Весна 1919 года. База на Унече

Из детских сочинений:

«Я увидел израненных офицеров, только что возвратившихся с фронта и нашедших конец свой на родине».

«Ложась спать я забыла помолиться Богу, и в эту ночь убили папу».

«Опять начались обыски и расстрелы, идя по улице, чувствовался запах тления, приносимый всегда с собой поляками».

«Каждый день мы играли в сестры милосердия».

«Один раз мы играли в госпиталь, у нас были лекарства, сестры, больные. Мальчики были санитары, врачи».

«Мы с сестрой ушли на балкон и с ожесточением били горшки от цветов, говоря, что это мы избиваем поляков».

«Мы с братом налепили из разноцветной глинки людей, сделали город из кубиков, и в нашем маленьком городе были те же волнения: слепленные куколки стояли в очередях за хлебом, а солдатики бунтовали».

Генерал Глебовский всегда лично проверял неясные для себя разведданные. Вот и сейчас, не соответствие количества войск, количеству эшелонов на небольшом железнодорожном разъезде вызвало его пристальный интерес. Взвод охраны, два-три десятка шляющихся вокруг жолнежей и легионеров и два эшелона теплушек, явно не пустых и судя по паровозам едущих в разных направлениях.

— Ваше Превосходительство, опять заныл Князь Джихар, ну позвольте взять языка. Все будет тихо. Вот увидите.

Войсковой Старшина, Князь Джихар командовавший отдельным развед-эскадроном, был прекрасным кавалеристом, помешанным вдобавок на истории кавалерии. Свой эскадрон он называл не иначе как Сирийской Дикой Алой и эскадронцы весьма этим гордились.

— Ну хорошо Князь — сказал Генерал — Берите языка, но что бы тихо. А то если в этих эшелонах войска, нам с санитарным обозом от противника будет не оторваться.

Бригада генерала Глебовского, уже месяц пробивалась по направлению к Брянской губернии. Почему? Об этом знал только сам Генерал и юнкер привезший ему письмо. За долгие дни боев, в Бригаде накопилось много раненых и боеприпасы были на исходе и удачным выходом из сложившейся ситуации был прорыв в Брянские леса начинавшиеся как раз за этим разъездом. Тут недалеко было фамильное гнездо дядюшки генерала Глебовского и местность генерал знал досконально. А Князь Джихар споро и профессионально взялся за дело. Не прошло и получаса, как рядом с разъездом нарисовалась стройная селянка в яркой косынке и сарафане. Патруль жолнежей сразу же проявил к ней интерес, приоритет в котором получил фельдфебель с усами а ля Пилсудский, который отважно бросился за робкой пейзанкой в кусты, патруль же во исполнение приказа продолжил обход. Взалкавший жолнеж бросился к жертве, но под шкурой овечки скрывался Лев. Пастушка в мгновение ока превратилась в Льва, в виде юнкера и фельдфебель в процессе экстренного потрошения выдал все требуемую информацию, которая все прояснила. Эшелон едущий на Запад, вез рабочую силу в Гданьск, а едущий на Восток, остатки граждан Данцига собранных по пересыльным пунктам и лагерям беженцев. Поляки взяв на вооружение немецкий орднунг, собрались окончательно решить проблему жителей славного города Данцига Охрана была минимальной, так как теплушки были наглухо закручены проволокой и до конечного пункта назначения, открывать двери никто не собирался.

Атака была стремительной и смертельной. Треск Люгеров и Маузеров, из которых с двух рук виртуозно били конники Князя, был похоронным маршем для охраны разъезда и эшелонов. Горстка сдавшихся в плен, жила пока не открыли теплушки с рабами и смертниками.

Колонны освобожденных скрылись в лесу, им помогли оружием и будущая «Бригада Данциг» рассредотачивалась по лесным сторожкам и заброшенным лагерям смолокуров, а части генерала Глебовского продолжил свой марш. Впереди серьезных войск противника уже не было, максимум вербовочные отряды Свободного Иностранного Легиона. Путь Русских войск лежал далее в Лагерь Резервной Армии на реке Унече. Накануне развала, там в обстановке полной секретности стали создавать материально-техническую базу Ударной Армии «Вена» под командованием генерала Брусилова. Ударников и Георгиевских кавалеров, направляли из госпиталей после лечения, только туда. Из Петербурга в Санитарных эшелонах переправляли часть немаленьких фронтовых стратегических запасов, зависших на тамошних складах. Попечительница Главного Полевого Санитарного Управления Княгиня Елизавета Глебовская, урожденная баронесса фон Штаффель руководившая изначально лишь прикрытием перевозок, позднее ввиду общего развала и гибели ряда ответственных офицеров, взяла все связанные с базой хлопоты в свои руки и готовилась уже переводить в Клинцы свой штаб, но тут случилось нечто, изменившее ее планы.

В конце рабочего дня в дверь кабинета княгини робко постучались. Это были Старшая Сестра-Хозяйка Ксения Шольц (по прозвищу Фюрерин) и новенькая санитарка Светлана, ее бедную сироту три месяца назад рекомендовали дальние родственники Ксении. Ксения была мрачнее обычного а Светлана испугана и заплакана. Выяснилось следующее… Светлана действительно была сиротой, но последние два года работала в «заведении», откуда ее выкупил некий шляхтич по имени Гайнер и сделал своей абсолютной рабой. Светлану определили в Госпиталь для выполнения определенного задания и сегодня впервые за три месяца с ней встретился пан Гайнер и приказал быть наготове. Света вернулась за забытой муфтой и случайно подслушала разговор пана с его сообщниками. Оказывается группа авантюристов завладела четырьмя вагонами Государственного Казначейства с золотом в империалах и слитках. Мерзавцы решили прицепить эти вагоны к санитарному эшелону, а по дороге отравить с помощью Светланы персонал и увезти ценный груз в Польшу. Бедная девушка, с которой впервые в жизни именно в Госпитале стали обращаться как с человеком, все рассказала Фюрерин и теперь вся история стала известна и Княгине. Теперь все зависело только от Корнета Соломатина и его людей.

Этот офицерский ударный отряд, гремевший своими подвигами на весь Западный фронт, не захотел расформировываться, а пробиваться куда либо было поздно и офицеры стали санитарами в Госпитале ну и охранниками одновременно. У княгини была пайцза от г-на Луначарского, так что кратковременное красное владычество их не затронуло. А теперь судя по всему, Соломатинцам пора было возвращаться к основной профессии. Операция прошла четко. Бандиты получили по солидной порции снотворного и после допроса ускоренный трибунал. Эшелон без особых приключений (не считая двух расстрелянных комендантов станций, не хотевших давать паровозы) добрался до Базы на Унече и один из пакгаузов принял в свое обширное чрево 11 тонн золота. С прибытием Княгини был наведен порядок и в окрестностях Базы, вплоть до Клинцов. Комендант базы, хозяйственный и эрудированный Штабс-капитан Михаил Орданович, без разговоров признал новое руководство. А когда банда люмпенов и маргиналов именующая себя местным советом попыталась захватить Базу, именно под его командованием 12 станковых пулеметов и два десятка ручных, в купе с тремя Сотнями ударников и Георгиевских Кавалеров, окончательно решили вопрос с Советской властью, в данной местности. На самой Базе, суровая и хозяйственная Фюрерин развила бурную реформацию. Были созданы коровники и свинарники, большой птичий двор. А когда позднее отрядами Джихара и примкнувшего к нему Дундича были отбиты несколько эшелонов невольниц шедших в Великую Польшу, развернулось гражданское строительство домов для молодоженов, а где дом там и огород и прочее хозяйство. Княгиня и Генерал благосклонно отнеслись к этим благим начинаниям, но ввели для всех, кроме действующего медицинского персонала «фортификационную барщину». База разрасталась по обе стороны Унечи и прикрывали ее достаточно мощные укрепления. А благодаря материально-техническому обеспечению, в виде пушек Гочкиса, пулеметов Максима и двигателей внутреннего сгорания, со складов Базы, была создана Речная флотилия в составе двух мониторов и пяти катеров. Мониторы представляли из себя мощные плоты с деревянными блокпостами а-ля Остров Сокровищ, эти речные монстры несли на себе по одной трехдюймовке, по две пушки Гочкиса и по четыре максима. С легкой руки эрудированного Штабс-капитана Ордановича их назвали Кракен и Велес. И отовсюду стекались на Унечу офицеры и унтера бывшей Императорской армии, да и просто Русские люди хотевшие воевать за Россию… за нашу Россию. Ну а Бригада как то незаметно стала Корпусом, благо в оружии и рекрутах недостатка не было.

Из детских сочинений:

«На станичных сходках драки. Артамоновы сыны отца избили! — За что? — За то, что плюнул на их свободу. — А Семен Х-в сыну ухо отрубил. — Свобода».

«Было найдено много контрреволюционного, то есть чайные ложки, мамины кольца и т. д.».

«Я начинала чувствовать ненависть к большевикам, а особенно к матросам, к этим наглым лицам с открытыми шеями и звериным взглядом».

«Часто попадались зеленые, т. е. дезертиры».

«Наш поезд был остановлен зелеными, т. е. разбойниками, которые жили в горах и нападали на поезд и на проходящих пешеходов».

«Я пошел в комнату и увидел, что какие-то люди лежат и стреляют; они себя называли зелеными; я не понимал, что это за люди, — на другой день они были красные».

«Вскоре начались так называемые дни бедноты, это у всех отбирали белье и вещи».

«Помню злых комиссаров, которые называли друг друга товарищами».

Глава 6 Весна 1919 года. Бахчисарайский фонтан

Из детских сочинений:

«Слезы навертывались на глаза, когда смотрел я на своего отца, человека привыкшего к кабинетному труду, близорукого в пенснэ, который босиком, с бичом в руках, шел рядом с волами и кричал умоляюще: «Цоб Бровка, Цобе Лыска!»

«Колеса ломались, слышались орудийные выстрелы. Мы все ехали вперед и вперед. Когда мы проезжал Симферополь — это было ночью — нам представилась страшная картина. Горят дома, там где-то стонут, вот разграбленный магазин — здесь хозяйничали зеленые, — вот на уличном фонаре висит повешенный, мы все едем и едем… впереди непроглядная темнота).

Сообщение об убийстве пана Козюльского градоначальника Бахчисарая потрясло всю Польшу. Еще неделю назад легионеры Булак-Балаховича расстреляли в Джанкое за убийство польского полицейского триста местных жителей, и вот снова русские террористы взялись за оружие. Значит русским нужно преподать более жесткий урок.

Менее чем за сутки к Бахчисараю было переброшено два пехотных батальона, бригада улан и четыре батареи шестидюймовых гаубиц Шнейдера. Город был взят в кольцо. На рассвете заговорили польские пушки. Говорят в этом городе, бывшем ханской столицей, был когда-то Фонтан Слез, интересно а Фонтан Крови, или Фонтан смерти там есть? Впрочем если и есть, то уже можно сказать что был. После шестидюймовых гаубиц от таких провинциальных городков ничего не остается. А если сквозь его огненные руины промчаться кавалеристы, рубя клинками напропалую людей, выбежавших из горящих домов, то и никого. Сами виноваты — каждый кто не подчиняется режиму «санации» должен быть уничтожен. Жить в колониях может только шляхта и ее рабы. Если ты не шляхта, то будь добр становись рабом и соблюдай законы. Великий Юзеф Пилсудский сказал, что Россия должна стать страной населенной белыми неграми, под властью Великой шляхты! Красивые слова, и правильные! Мятежники должны быть преданы мечу, а их жилища огню. Обидно, что в этом городишке женщин симпатичных почти не было. Теперь придется бойцам Булак-Балаховича тратить свои кровные на проституток из борделя, или терпеть до следующего раза. Впрочем зачем терпеть — страна большая женщины всегда найдутся. Как не стремились сложить покрупнее пирамиду из отрубленных голов, ничего величественного не получилось — кому охота бегать по горящим улицам головы отсекать! Ну и пес с ним! Но «герои» санации сделали непоправимую ошибку. Местный Муфтий вывозил из Бахчисарая родных и близких и попался Булаковцам. Мужчин убили, женщин изнасиловали, обоз разграбили и с этого дня Крымские татары объявили полякам Газават.

Поручик Жинджовецкий не мог решить одну проблему. С одной стороны он не мог больше пить, с другой без водки находиться в пыльном и лишенном нормальных развлечений Бахчисарае было невозможно, а с тех пор как команда Булак-Балаховича ушла из Бахчисарая в карательный рейд стало совсем тоскливо. Женщин в городе практически не осталось, и Жинджовецким все больше овладевала мысль, а не послать ли взвод хорунжего Янека на охоту… Но тут судьба вдруг улыбнулась поручику улыбкой того самого Хорунжего Янека.

— Пан поручик — Ослепительно улыбаясь доложил Янек.

— Мы тут поймали лайдака торговца, он где то украл пол сотни бочек крепкого пива и что бы мы его не повесили за воровство и спекуляцию, этот лайдак рассказал где прячутся два десятка женщин и каких женщин… Актрисы Симферопольского театра!. Тут у родственника одной их них хуторок и там они и прячутся.

— По коням — Завопил поручик.

Хан Абзал Махмуд Оглы, так энергично дергал себя за усы, что Мичман Иванов Семнадцатый, боялся что когда появятся поляки, Хан останется максимум с одним усом. Союз Татарского эскадрона и Матросского отряда пластунов, был основан на ненависти к общему врагу и определенной взаимной выгодой. Во первых перебив поляков, а во вторых подружившись с будущим беком Бахчисарая, Мичман отводил двойную опасность от хутора своего дяди и закладывал основы будущих отношений в бурлящем Крымском котле. А Хан, получив свою долю в Бахчисарайских складах Легиона, получал возможность более качественно отомстить убийцам своих родственников (он был из клана убитого Булаковцами и поляками Муфтия) ну и тыл где будут оперировать пол тысячи до зубов вооруженных моряков — союзников, становился более прочным. Собственно с мичманом был только штабной взвод, основные силы готовились к штурму Бахчисарая. Тем более что легионеров была всего не полная сотня и для двухсот джигитов и полусотни моряков это был не серьезный противник. С легионерами справились без потерь да и Бахчисарай обошелся средними потерями. Комендантский взвод разбежался и походя была порублена джигитами, но на складах охранники вооружились пулеметами и почти целиком скосили конный авангард штурмующих и слегка потрепали роту пластунов, которая и поставила точку. Но с Булаковцами такой номер не прошел. Заранее обнаружив засаду на подходе к Бахчисараю, Булак быстро с ориентировался и кровавым серпом промчался по тылам войск вновь-испеченного Бахчисарайского Халифата, он понял что это только начало и решил покинуть Крым. Командующий Джанкойским Гарнизоном генерал Сегюр, послал пехотный полк, что бы вразумить Булаковича. Булака это взбесило и он лично возглавил атаку, следствием которой было окончательное уничтожение заград-отряда. Больше в Крыму Булака не видели… Его убьют в другом месте. А утро следующего дня обещало быть насыщенным. На главную площадь Бахчисарая свозили тех пленных, что были уличены в участии в нападении на семью Муфтия и других зверствах против местного населения. На площади желтели вкопанные в землю свежее стесанные колы, на их остриях поблескивал бараний жир. Все должно быть сделано по заветам предков, сказал Хан Абзал. И когда казнь была закончена, Хан поклялся перед кровавым «Бахчисарайским фонтаном», что пока всех убийц не постигнет кара Аллаха, он не вложит саблю в ножны.

Из досье начальника контрразведки Петроградской рабочей дружины Л.П.Берия:

Бэй-Булак-Балахович Станислав Никодимович родился 10 февраля 1883 г. в зажиточной крестьянской семье. Католик. Родился в деревне Мейшты недалеко от местечка Видзы (ныне Витебская область) в семье помещичьих повара и горничной. Отец его происходит, из обедневшего шляхетского рода. Отец впоследствии владелец имения, а затем фольварка Стакавиево около города Браслава. Два брата и шесть сестер. Учился на агронома в Бельмонтах, затем некоторое время работал бухгалтером, а в 1904 г. стал управляющим имения графа Плятера в Дисненском уезде Виленской губернии. У местного населения Булак-Балахович пользовался репутацией народного заступника, так как часто выступал арбитром в спорах между крестьянами и помещиком. С тех пор он и получил прозвище «батька». Характеру Булак-Балаховича вполне соответствовала и первая часть его фамилии: «Булак» — это прозвище, ставшее частью фамилии, которое означает «человека, которого ветер носит». В 1914 году вместе с братом Юзефом добровольцем ушел на фронт. В начале войны служил во 2-м лейб-уланском Курляндском императора Александра II полку В ноябре 1915 г. он был произведен в прапорщики и за два года дослужился до чина штаб-ротмистра. В ноябре 1915 г. Булак-Балахович был командирован в отряд (партизанский) особой важности при штабе Северного фронта в качестве командира эскадрона под командованием войскового старшины Г.М. Семенова. Отряд этот, под командованием Л. Пунина, действовал против германцев в районе Риги. За постоянные дерзкие вылазки в тыл немцев пунинские партизаны были прозваны «рыцарями смерти». В боевых операциях Булак-Балахович отличался особой храбростью, решительностью и находчивостью. Л. Пунин писал о нем: «…Несмотря на отсутствие военной школы, показал себя талантливым офицером, свободно управляющим сотней людей в любой обстановке с редким хладнокровием, глазомером и быстротой оценки обстановки». За германскую кампанию Булак-Балахович был награжден шестью орденами и тремя солдатскими Георгиевскими крестами (2-й, 3-й и 4-й степени). За время мировой войны он был пять раз ранен, но не разу не покинул своего места в строю. Перед революцией избран командиром полка, произведен в штабс-капитаны, 1916–1917. Вступив в Красную армию (02.1918), сформировал Лужский конный партизанский полк. В марте 1918 г. участвовал в подавление крестьянских восстаний в Лужском уезде и в Стругах Белых. На 25 апреля 1918 г. численность полка составляла 1 121 человек (38 — командный состав, 883 — в строю и 200 вне строя).

Приметы: лет 35, среднего роста, сухая военная выправка, стройный, лицо незначительное, широкие скулы, руки грязные; говорит с польским акцентом, житейски умен, крайне осторожен, говорит без конца о себе в приемлимо-хвастливом тоне. Болтает, перескакивая с темы на тему, пьет мало

Из детских сочинений:

«Толпа в несколько человек направилась к сараю, в котором спрятался отец. Мое сердце усиленно забилось, в голове зашумело и я почувствовал, что почва уходит из-под моих ног. Я упал на землю и, закрыв уши, лежал вниз лицом, чтобы не видеть, не слыхать того, что они будут делать с отцом. Прошло несколько тягостных минут. Ни криков, ни выстрелов. Я подошел. (Обыскивающие) вышли из сарая и пошли дальше искать по двору. Слава Тебе, Господи, слава Тебе, прошептал я слова молитвы. Отец был спасен».

«В то время на юге была масса «легионеров». Они делали налеты с целью грабежей и еврейских погромов. Свидетельницей одного из таких погромов была и я… С утра в городе было очень тревожно… Во всех домах шли приготовления (к спасению себя и своего имущества). Уже с обеда были слышны орудийные выстрелы, а потом мелкой дробью затрещали пулеметы, все ближе и ближе; стали слышаться стоны и крики, рев голосов. Скоро эта бойня охватила наш квартал… Врывались… Вытаскивали за одежду и волосы, грабили, издевались… убивали. Пули летали по всем направлениям, то и дело попадая и в убиваемых и в убийц… В это время к нам в дом, рыдая, вбежала одна из моих одноклассниц евреек, она что-то бормотала, что, я не могла разобрать. Но моя мать все поняла. Мы были русские и нам не грозила опасность. Нельзя же оставить погибать бедную девочку за то, что она еврейка. Быстро закрыла мама дверь моей комнаты и стала утешать ее. В это время по коридору раздались грубые шаги, заставившие маму выбежать к ним навстречу. — «А нет тут у вас жидовки, давайте поищем?» — спросил главарь и он хотел войти в мою комнату, но мама быстро загородила ему дверь, стала ему что-то говорить, что, я не слышала, я только видела лицо Розы. Этого лица я никогда не забуду. Весь ужас смерти выразился на ее лице, казалось, вот-вот она сойдет с ума, и стыня от сознания, что у меня на глазах произойдет что-то ужасное, я бросилась на колени и начала горячо молиться. В это время маме удалось уговорить их, что у нас жидов нет, и они ушли. Но у меня на всю жизнь останется в мозгу вид человека, которого должны сейчас убить, и он уже совсем перестал жить».

«Не помню, в каком году это было, но помню хорошо, что летом, когда мы все сидели и обедали, и вдруг дверь открылась и появился мужчина, весь бледный как глина, и слышим только одно слово от него — «спасите»; мы, конечно, все испугались, но поняли, в чем дело: оказалось, что он был офицер и за ним гнались, и он забежал потому, что мы жили на одной улице. Бабушка, покойница, сейчас взяла и посадила его в печь и наложила дров, как будто хочет затопить, и вдруг появились в дверях эти несчастные гадины, чего стоит один их вид! Они перерыли всю квартиру, но их Господь не допустил до кухни и они прошли мимо и даже ногой не стали в кухню».

Глава 7 Весна 1919 года. Смерть зуава

По дороге на Клинцы, (небольшой уездный городок что в Черниговской губернии) тащился вербовочный отряд Свободного Союзного Легиона. Два десятка черных зуавов, дюжина польских уголовников, сын местечкового корчмаря Залман, в качестве фельдфебель-интенданта и во главе всего этого гордо рассекал на сером в яблоках Орловце, лейтенант Франсуа Де Ла Пен (бывший на самом деле просто Делапюном, но в Легион записывали под любым именем, чем он и воспользовался), хотя легионеры звали его за глаза Прыщом. Лейтенант был доволен и счастлив. Наконец он получил власть, о которой раньше не мог и мечтать. Всю Великую войну он подвизался в тыловом штабе, ибо фронт хотя и дает возможность быстрой карьеры, но гораздо вероятнее для командира взвода пуалю торжественный салют перед воронкой заменяющей могилу… А теперь власть над жизнями людей, безопасность и полная безнаказанность. Дядюшка Гастон, военный юрист, который и помог Франсуа откосить от фронта, любил повторять одну фразу — «…честных людей не бывает, все люди преступники, главное создать условия безопасности и безнаказанности… и мирный рантье станет грабителем, а церковный староста убийцей и насильником…». И ведь прав был дядюшка и лейтенант Делапюн понял это только сейчас. Как сладостна власть, особенно над этими шлюхами, из так называемых «хороших семей». Раньше вы не обращали внимание на маленького, кривоногого, косоглазого человечка с изрытым фурункулами лицом, а теперь в каждом русском городе он собирал свою дань справедливости. И вспомнилось Франсуа русская гимназистка из Могилева, Ксения кажется ее звали, она не хотела уступать и Делапюн ее жестоко избил прежде чем изнасиловать и когда зуавы волокли растерзанную девушку к себе в казарму, она крикнула на чистом французском — «Олеко отомстит за меня». Она еще что то кричала, но за гоготанием зуавов слов было уже не разобрать. Дорога ведущая в Клинцы петляла по лесу, лейтенант вспомнив что в этом уездном городке с населением 12 000 человек наверняка есть гимназия, улыбнулся как сытый кот. За очередным поворотом проявился весьма странный для лесной дороги сюжет. По середине большака стояло огромное кресло… В кресле вальяжно расположился молодой, хищно красивый гусар, с ленивой иронией смотревший на кавалькаду легионеров. Гусар неторопливо поднялся с кресла и поманил пальцем лейтенанта. Франсуа почему то пробил холодный пот, мочевой пузырь оказался переполненным и больше всего французу вдруг захотелось оказаться в Руане, в маленьком кабачке папаши Тибо, на окраине. Но влекомый какой то магической силой, Делапюн тронул поводья и подъехал к странному офицеру. Повинуясь его жесту, Франсуа слез с лошади и дрожащим помимо воли голосом спросил — «Что вам угодно Месье и кто вы такой?» Гусар презрительно улыбнувшись промолвил — «Мне угодно передать вам привет от Ксении, помните такую гимназистку из Могилева? А зовут меня Олеко Дундич и я ее жених» В руках гусара сверкнул выстрелом крохотный брауниг и Прыщ схватившись за живот стал оседать на землю. Из леса загрохотали выстрелы, зуавы пытались обороняться но безуспешно. Наиболее беспокойные получили по пуле в не смертельные места, остальные подняли руки. Тем более, что пытавшиеся сбежать поляки и Залман младший, были походя вырублены невесть откуда появившейся казачей полусотней в форме Императорской армии, возглавляемой бородатым Войсковым старшиной в белой черкеске. Это оказался командир Дикой Разведывательной Алы, Летучей Бригады Генерала Глебовского, Князь Джихар.

* * *

Де Ла Пен пришел в сознание. Жутко болела голова и все было как то не привычно. Рядом разговаривали двое. По французски! Неужели свои? Он попытался открыть глаза но на веки как будто повесили гири и лейтенант стал слушать.

— Я о вас наслышан господин Дундич. Особенно мне понравилось, как ваши гусары вырубили весь состав Дивизионного Ревтрибунала, который приговорил вас к расстрелу, а председателя обмазали дегтем, вываляли в перьях и возили по городу.

Заявил хрипловатый голос с истинно парижским Прононсом. В ответ молодой голос с непонятным акцентом отсмеявшись произнес…

— Никто его не в чем не вываливал. Удирая, этот Красный Торквемада попал сначала в бочку с дегтем, потом в сено, потом в седло, а потом Слободан снял его из карабина. А про вас Князь я тоже слышал, особенно про эпизод с захваченными у тевтонов танками. У вас все тот же эскадрон?

— Мы не эскадрон — сказал Князь гордо подняв лицо с орлиным профилем. Мы Сирийская Ала Понтия Пилата и руки мы умоем только после Победы, о смотрите поручик, француз очнулся, значит вы можете начинать.

Пока лейтенанта привязывали за ноги к двум согнутым березам, в глубине леса казаки и гусары деловито вешали зуавов. Данную затею применили обнаружив на их фесках украшения из прядей и локонов разных оттенков. Так легионеры отмечали свои победы над беззащитными женщинами. У одного из легионеров подобного украшения не было, он как выяснилось предпочитал мальчиков. Его для разнообразия посадили на кол.

Таким образом База на Унече усиленная Корпусом Глебовского, стала доминировать над солидной частью Брянской губернией. Во всех населенных пунктах появились комендатуры Легиона (благодаря походной канцелярии покойного лейтенанта Де Ла Пена). Конники Джихара и Дундича вели постоянную разведку и тщательно локализовали рейды мелких санационных групп. А в леса, где расположились спасенные узники, ушло два обоза с оружием, амуницией и продовольствием. Это было начало партизанского края и Бригады «Данциг». Не прошло и месяца, как в окрестностях Брянской губернии стали появляться странные отряды в шинелях с красными и синими разговорами, в суконных шлемах напоминающих то ли уборы русских витязей, толи кайзерские шлемы и что характерно говорящих на русском, немецком и украинском языках. И у многих на шлемах и рукавах был нашит шеврон — два белых креста на алом фоне. Живых санационщиков и легионеров после них не оставалось. За фураж и продовольствие они платили золотом и с местными обывателями были сугубо корректны (окромя коллаборционистов и бандитов, эти же категории местных жителей исполнялись с помощью «Конопляной тетушки»). Так начала свою боевую историю Бригада «Данциг». Учитывая то что запасы гвардейского обмундирования на Базе «Унеча» были весьма солидны, а офицеры и солдаты Русской армии предпочитали привычное обмундирование, богатврки и шинели с «разговорами» Княжна щедро раздавала иррегулярным союзникам, осробенно они были побулярны в отряде Буденного. Батька Семен даже посылал рекламно вербовачные отряды в новой форме, которая способствовала притоку добровольцев. В народе суконки накрепко и навсегда прозвали «Буденновками». Учитывая что хлопцы Батьки Семены были не добрее к врагам чем бойцы Бригада Данциг, их форма стала пугалом для Легиона и прочих Антант и в плен их не брали, впрочем носители суконных богатырок украшенных красными звездами с золотым плугом и сами как правило не сдавались. Был случай когда во время Буденовского рейда один ротный навестил родное село мимо которого проходил его полк и в родительской избе встретил брата, ставшего Легионером. Он набил братцу морду, дал полчаса на то что бы он исчез из этих мест навсегда и вышел на улицу перекурить. А на шум примчались пятеро патрульных легтонеров, но увидя буденовку, трое сбежали побросав винтовки, а двое сдались в плен.

Из детских сочинений:

«Уже была полная оккупационная власть. На улицах все деревья были срублены и многие дома были разрушены. По улицам ходили солдаты без погон и с ружьями. Часто я видел в окно, как эти солдаты вели куда-то мужчин, женщин и детей. Все это было в N, я помню очень смутно; помню, как на моих глазах два каких-то жида комиссара и солдаты зарезали женщину и двоих детей и как у одного из жидов были окровавлены все руки кровью невинных младенцев. На меня этот случай произвел очень сильное и потрясающее впечатление, я в этот же день очень сильно заболел, и мне в бреду все время мерещился страшный жид комиссар с окровавленными руками и двое детей.

Потом при наступлении поляков мы бежали, и сколько страшных картин, которые не мог никто бы описать, пришлось мне увидеть, — все было в крови, и ручьи крови текли по всему пути железной дороги и ярко выделялись на белом снегу. Всюду по пути легионеры резали убегающих. Поезд мчался с быстротой молнии, а задние вагоны горели. Всюду был страшный дым и грохот. Мне от всего этого стало дурно».

Глава 8 Март 1919 года. Архангельская губерния. Перечеркнутый перст

Анисим Кривов стоял и смотрел на черные печные трубы торчащие вверх. Все-таки не нужно было уходить в лес на охоту. Он и это страшное пепелище — все что осталось от его деревни Качаловки. Сердце отказывалось верить, но разум кричал, что нужно возвращаться в избушку на охотничьей заимке, потому что здесь никого и ничего не осталось. Впрочем, осталось, точнее, остались — черные печные трубы. Но он решил подойти поближе и все рассмотреть. Рассматривать в принципе было нечего — несколько втоптанных гильз и пустые банки от иностранных консервов. Все это Анисим фиксировал каким-то уголком еще чудом работающего сознания, сам же, потерявший рассудок от увиденного пытался найти Алену с детьми. Но что можно было найти на этом пепелище? Огонь потрудился на славу! Но Анисим отказывался верить, ибо так не должно было быть! Но это было. Шок от увиденного, открыл в его мозгу какое-то второе дыхание, и он стал, как сомнамбула кружить вокруг деревни, пытаясь разобрать все следы. Но охотничьи навыки только сделали его ужас сильнее. Никто не вышел из деревни, когда пришли чужаки, никаких следов — только его и многочисленные следы мужской обуви пришедших с большака и ушедших обратно. И еще окурки — папиросы ненашенские. Такие папиросы он видел в городе на рынке — они появились, когда в город пришли американцы, и эти консервы тоже. Он понимал, что никого нет в живых, но продолжал искать следы, зашел туда, где стояла его изба. Битые почерневшие черепки. Хотя не все битые. Глиняная свистулька! Эту свистульку он делал для младшей Анюты! Значит еще есть надежда! Анисим продолжил поиски. Солнце начало заходить за горизонт, а между черных торчащих в небо обгоревших труб ползал на четвереньках человек, пытаясь что-то разглядеть на земле в наступающих сумерках.

Утренний рассвет озарил черное пятно сожженной деревни, которое казалось страшным и чужеродным на фоне сверкающего розового снега. Посреди Качаловки стоял совершенно седой человек в ружьем за плечом, и о чем-то вполголоса шептал. Он уже понял, что произошло, хотя по-прежнему отказывался в это верить. Их согнали в церковь, подгоняя выстрелами. Согнали всех — и детей, и женщин, и стариков. А потом подожгли церковь, и подожгли дома. А потом они все ушли. А потом пришел он и увидел все это. Увидел и запомнил. Они могут ходить только по дорогам, избегая леса и болот. Он может ходить там где хочет, потому что это его край, его Родина. Их очень много, а он один. Он найдет таких же как он и неизвестно кого станет больше. У них хорошие винтовки и много патронов. Он набьет себе патронов в избушке на заимке. Они пришли убивать. Ему не впервой охотиться на обезумевших от голода и крови волков. Вместо красных флажков на снегу будет кровь — их кровь. Бог простит. А не простит, значит не простит — буду жить с грехом на душе.

Солнце зимой в Архангельской губернии прячется очень рано, и ходит над горизонтом очень низко. Поэтому тени от предметов всегда очень красивые, стройные, гармоничные и длинные. Стремительные как стрелы Робин Гуда. Только человек способен обезобразить такую чудную красоту природы, только он способен перечеркнуть установившуюся гармонию, не заботясь об эстетическом великолепии, которого так ищут образованные и цивилизованные интеллигентные люди. Анисим не знал, что он испортил чудную картинку о которой мечтала творческая элита и богема России. Он молча шел на лыжах к заимке, где у него было свое дело. Одно дело он уже выполнил, испохабив чудный пейзаж сгоревшей деревни — изящные тени от труб, образующие причудливую картину чего-то поэтического, чего-то этакого возвышенного, и сакрального — вроде, как множества указующих интеллигентских перстов, пути, по которому ее стараниями должна направиться Россия — ибо не достоин жалкий и ничтожный русский народ такой великой прослойки таких умных и свободолюбивых творческих людей, поэтому он должен отправиться в ад и сгинуть без следа в истории.

Изящные тени были перечеркнуты поперечной полосой — посреди пепелища, на мести сгоревшей церкви, ставшей братской могилой, возвышался крест, из свежесрубленных бревен — Анисим перечеркнул чужие мечты и жизни тех, кто эти мечты осуществлял.

Из детских сочинений:

«Папа уехал, а с ним и мама, обещали приехать… но Бог… иначе судил… на одной стороне стали русские, а на другой американцы. Мы остались… с няней… скончалась… остались без призора… нас поместили в американский концлагерь… голод, холод, беспризорность. От родителей известий не имели, и была только надежда на будущность… Получили известие, что они живы. Нам прислали денег».

«В начале 18 года американцы хотели устроить свою столицу в Архангельске. Новое правительство прислало телеграмму к нам и юнкерам, чтобы не сдавались американцам, и обещало прислать поддержку. Юнкера и кадеты дрались с ними три дня. Американцы подъезжали к нам очень близко и били по зданию. Малыши-кадеты переходили с одной стороны здания на другую, а старшие выбегали и отбрасывали татар. Подмоги не было прислано. Юнкеров американцы оттеснили в кремль, а кадетов в свое здание, и мы принуждены были сдаться. Нас американцы вначале не трогали, но юнкеров не оставляли в живых, даже тех юнкеров, которые были в корпусе и прямо заявляли американцам, что они юнкера, и их выводили и рубили».

Глава 9 Апрель 1919 года. Магдебургские стрелки

Фридрих Гейдрих, поднял снайперскую винтовку с глушителем и стал целиться во французского полковника. Их никто не звал сюда. И то, что они делали в его родном городе, Фридриху не нравилось. Поговаривают, что поляки ведут себя еще хуже, чем французы, но ему хватает и того, как ведут себя эти лягушкоеды. С прибытием оккупационных частей был издан указ для всех жителей Магдебурга, о том, что за каждый выстрел во француза будут расстреливаться сто мирных жителей. В первую же ночь французы начали разгул и насилие в городе, но жители терпели, в надежде, что эти южане-полукровки упокоятся, но в первую же ночь в городе началась стрельба — двое французских офицеров не поделили очередь — кому первым «натурализовать» по праву победителя одну из немецких девушек, и в пьяном состоянии начали стрелять друг в друга, остальные посчитали, что это начали действовать партизаны, и открыли пальбу во все что движется. Итог ночной стрельбы — трое убитых французов, пятнадцать мирных жителей, и свыше полусотни раненых немцев и французов.

Во всем естественно обвинили жителей Магдебурга. Запустили утку о том, что сыновья городского главы застрелили французского генерала и пытались организовать мятеж. Смешно! Если послушать этих поедателей земноводных, то получается, что в Германии каждый глава городского совета растит из своих детей стрелков-убийц французских генералов! Откуда во Франции столько генералов? Хуже всего то, что в эту уже дежурную для каждого города историю заставили поверить в очередной раз весь мир. В полдень следующего дня после прихода французов на городской площади были собраны сто заложников — пятьдесят женщин и пятьдесят мужчин. Их поставили на колени в две шеренги напротив друг друга, и заставили так стоять около двух часов. За это время к оцепленной войсками площади согнали мирных жителей. После чего французы устроили «представление». Они стали по очереди убивать выстроенных на коленях заложников — вначале мужчину, потом женщину напротив, затем снова мужчину, затем снова женщину — пока не убили всех выстроенных сто человек. Руководил всем действом этот полковник. Через два дня все повторилось. Только никакой стрельбы не было! Даже французы друг в друга не стреляли. А теперь все повторяется в третий раз. И тоже не было никакой стрельбы во французов. Поэтому нет смысла сидеть и безропотно ждать когда убьют, следующих. Нужно убивать в ответ. Убивать офицеров. Чем больше, тем лучше, ибо офицеры принадлежат к тем кругам, которые решили оккупировать Германию. Солдаты ничего не решают, и делают лишь то, что им прикажут — прикажут прийти — придут, прикажут уйти — уйдут. А для того, чтобы они ушли, нужно сделать так, чтобы те, кто их привел стали бояться здесь находиться. Поэтому этот полковник должен умереть.

* * *

Выстрел! Тело французского полковника с разлетевшейся головой отшвырнуло на площадь. Нужно уходить! Зачем? Чтобы быть арестованным во время очередной акции? А тут такая удобная позиция! Хлопок выстрела — еще один безголовый! Разрывные пули это здорово! Ага, заметались! Хлопок! Еще один готов! «Черт по людям-то за что?» — прокричал Фридрих увидев, что солдаты оцепления и пулеметчики открыли огонь, по согнанным на площадь для просмотра казни жителям, — «Вот он я! В меня стреляйте!» Черт! Выстрел! Еще один готов! К черту офицеров! Пулеметы главное! Перезарядка. Выстрел! Попал! Еще раз! Не нравится? Снова выстрел! А теперь вот этому!

* * *

Капрал Монперсье, заметив отблеск оптики в чердачном окне, дал длинную очередь из «гочкиса» и тело Фридриха Гейдриха бывшего фельдфебеля 23-й пехотной дивизии разрезало почти пополам, отбросив вглубь чердака. Суматоха на площади и стрельба в мирных жителей происходили еще около часа, прежде чем был наведен порядок. На лице убитого фельдфебеля, когда его тело было найдено, застыла нехорошая звериная усмешка. Вечером того же дня, по приказу нового коменданта Магдебурга, на площади был произведен расстрел двухсот заложников. Ночью группа неизвестных забросала гранатами здание оккупационной комендатуры.

Утренние газеты Магдебурга ничего о вчерашних событиях не сообщили. И еще неделю газеты делали вид, что в городе нет стрельбы и каждый день не убивают новых и новых французских солдат. Но когда восьмидесятилетний ветеран войны 1871 года, снявший из старой винтовки Дрейзе трех пуалю напавших на его внучку был зверски убит вместе со всей семьей, плюс после поджога доходного дома, где он жил французы стали стрелять в пожарных и жильцов тушивших пожар, все утренние газеты вышли с одним и тем же лозунгом — «Если ты немец, к оружию!», ну а немцев в Магдебурге было много. За оружие взялись все. Хозяева закрытых оружейных магазинов, раздавали припрятанный товар, не забывая брать расписки в получении, что бы потом предъявить счет Магистрату.

Германия Из детских сочинений:

«Потом мы поехали в деревню, там французы убили моих папу и маму».

«Потом французы выкопали несколько ям и закопали убитых и моего папу тоже».

«Пришел вестовой и сказал, что отца повели к расстрелу. Я не мог проговорить ни слова».

«На другой день, когда они опять ворвались к нам, увидели моего дядю в погонах и офицерской форме, хотели сорвать погоны, но он сам спокойно их снял, вынул револьвер и застрелился, не позволив до себя дотронуться».

«Я уже навеки прощалась с папой, я знала, что его ждет неминуемая смерть с мучениями и пытками».

«У нас сделали обыск и хотели убить мою бабушку, но не убили, а только ранили рукояткой револьвера».

Глава 10 Май 1919 года. Хлеб и Кровь

Мойшу давно как счетовода интересовало, зачем новым хозяевам столько хлеба. Армию кормить? Так тут на четыре польских армии, а легионеры и продотрядовцы сами кормятся. Попробуй-ка отказать! Мигом или петля на шею, или расстрел. Поначалу были раздумья куда податься — в легионеры или в продотрядники, но после того, как в на улицах Тамбова ночью вырезали несколько патрулей, желание стать легионером напрочь пропало. Пускай недалекие лезут под пули за польское гражданство, а умным лучше переждать — считать Мойша умел — слишком мало поляков, и слишком большую территорию они себе забрали, даже с теми легионерами, которых в граждане примут им людишек не хватит. Подождем немного, а там глядишь и так начнут раздавать. А кому раздавать как не продотрядникам? Они там в своей панской Польше без нас с голоду загнуться, если бы не мы, так и ходили бы с голым задом шляхтичи голопузые. Упоминание о шляхте ничего кроме смеха у Шмуля не вызывало. Какие они дворяне? Дворяне были здесь, пока их в семнадцатом под нож не пустили, а там — вчера селедку чистил, или навоз выгребал — а сегодня нате вам — шляхтич! Считать пускай научиться и читать! Князей развелось как грязи! Может права поговорка? А если честно, то все обрыдло! Если б не крестьянские девки, с которыми можно развлекаться в каждой деревни, то со скуки наверное и в легионеры бы подался. Было правда пару раз. Бузить начали мужичье поганое. Так против пулемета разве побузишь? А девки деревенские бывают горячие! Вот и сейчас Яшка ухватил молодую деваху и поволок в сарай. А мамаша-то бойкая стерва оказалась — лицо Яшке то когтями полоснула! Ну ничего, сейчас потешимся — всыпем этой толстухе шомполов на виду у всей деревни. Вон пацаны уже и козлы притащили. Сейчас привяжем и пойдет потеха. А после сами все зерно отдадут. Ну, что пора, что ли команду какую пацанам подать.

Мойша поправил кобуру «маузера», одернул кожаную куртку и крикнул: «Приступайте!». Привязанная к козлам ремешками толстуха истошно заорала. Ее вопль перекрыл крики, вопли и рыдание ее дочки, с которой развлекался Яшка на сеновале. Стоявшие селяне, согнанные продотрядовцами, затравленно смотрели на экзекуцию. Когда толстуха от боли потеряла сознание, ее окатили пару ведер колодезной воды и продолжили. Наконец, когда спина мамаши превратилась в кровавое месиво, Шмуль отдал команду остановиться. Рыпнувшихся было снимать выпоротую бабу, односельчан отогнали прикладами. Мойша вышел к козлам, на которых враскорячку была привязана провинившаяся селянка, достал бумагу и зачитал притихшим жителям деревни сколько и чего с каждого двора они должны сдать на нужды панской власти. Чтение сего документа осложнялось воплями молодухи, которую продолжал драть неугомонный Яшка Шифман. Однако, несмотря на эти акустические трудности, всем стало ясно, что нести требуемое нужно самим и добровольно, иначе процедура порки несчастной и может и других упорствующих может быть продолжена. Испуганные бабы и старики потянулись к своим дворам, под внимательными взглядами бойцов отряда. Черт! Да угомониться этот кобель или нет? Или рот порвать этой дуре, чтобы не орала на всю деревню? Яшка, тоже как какой-то поц, сам что ли не может догадаться заткнуть рот этой девке?

Наконец, понесли изымаемые продукты согласно, списка. Подождем, пока все принесут, а потом посчитаем. Если не будет хватать, пойдем по избам пошарим и возьмем на треть больше. В следующий раз будут сговорчивее. Крики вроде бы стихли, то ли Яшка закончил, то ли догадался этой дуре по харе врезать. А, вот и он, счастливый и довольный как кот, идет головой мне в сторону сеновала машет. Ладно, пойти и мне что ли потешить себя, пока он тут за меня покомандует. Если что, Яков пацан ушлый — возьмет не на треть, а на половину больше того, что нужно, сдадим на рынке, с руками оторвут. Ну и где эта девица краса, между бедер кровава полоса? Стихи что ль начать писать? А, вот она забилась в угол и скулит. Иди сюда, дура! Сейчас и я тебя оженихаю. А красива девка ничего не скажешь, вон уже и покорная стала, и не кричит даже, только всхлипывает… Ладно потешили себя и хватит, все же Шифман кобель — после него девок драть никого удовольствия, как будто сам себя рукой тешишь. В следующем селе я буду первым, а он пускай делом занимается. Командир я, в конце концов или нет! Ну, что там у нас?

Ого, подводы нагружены, похоже, мой заместитель половину еще сверху собрал! Сами виноваты! Когда говорят нести, нужно нести! С властью не шутят! И как всегда, какую-то бабу с собой прихватил, девок портить ему мало, подавай еще кого-нибудь! Ладно, в пути развлечемся. Довезем до Тамбова, а там выпустим обратно, в чем мама родила, вот потеха будет. Ого, а откуда он мед раздобыл? Молодец Яков! Поехали, что ли пацаны!

Продотряд Мойши Шмуля покинул деревню Рудовка, собрав требуемое и проявив истинный гуманизм по отношению к населению. За исключением одной выпоротой шомполами крестьянки и ее изнасилованной дочки, никто более не пострадал. Увезенная продотрядовцами тридцатилетняя вдова Тамара Кожинова в деревню не вернулась, вряд ли она пропала без вести, скорее подалась в город, чтоб не смотреть в глаза односельчанам и не краснеть, за то, что тешила пархатых.

Всю ночь над Рудовкой стоял вой — немолодая, полная, абсолютно нагая женщина, лет сорока, с окровавленной спиной выла в сарае, обхватив тело девушки лет восемнадцати, на неестественно бледной шее которой, виднелся синюшный след от веревки. Похоронили ее Дашу на третий день, на кладбище, ибо батюшка сказал, что нет на ней греха, а грех на нем самом.

Из детских сочинений:

«Там начали есть человеческое мясо и часто бывали случаи, что на улицах устраивали капканы… ловили людей… делали из них кушанья и продавали на базарах.

«Родился я на тихом Дону в очень бедной семье. Отец простой казак, образование получил маленькое, кончил приходскую школу, нас было у него шесть человек, чтобы добиться образования я своими маленькими ручонками подбирал скошенную рожь».

«Когда я приезжаю домой, я стираю белье, мою пол, убираю комнату, помогаю маме в шитье, и все это делаю с большим удовольствием».

«Когда я приходила из гимназии в 4 часа, я убирала дом, готовила обед… Мы ужинали, я убирала со стола, мыла посуду и садилась делать уроки… Дома я была до возвращения (со службы) папы и мамы полной хозяйкой».

«Моя мать и сестра служили у поляков. Мне тогда пришлось бросить гимназию, чтобы готовить обед, убирать в доме, стирать и смотреть за маленьким братом. Все это тяжело было для меня 12-тилетней девочки».

Глава 11 Осень 1917 — лето 1918 года. Инкуб и Суккуб Революции

Он всю жизнь боролся с детскими комплексами. Будучи небрачным сыном, «байстрюком» он с раннего детства ощущал свою неполноценность. Такие как он всегда ищут звериную стаю, потому что сбиваясь в стаю слабые всегда сильнее, чем сильные одиночки. Он и нашел свою стаю. Вначале он начал работать на журналистском поприще, там его заметили и в 1910 году он вступил в ряды РСДРП. После чего стал работать секретарем газеты «Правда», одновременно обучаясь в Политехническом институте. Грянула мировая война. В 1915 его призвали на флот, но матросом он стать не захотел, и поступил в гардемарины. В 1917 его произвели в мичманы, но в мировой войне он участия не принял. Зачем рисковать жизнью, когда есть более быстрые перспективы в карьере? Сразу же после февральской революции он, избранный зампредседателя Совета рабочих, солдатских и матросских дел, начинает действовать. Начинает делать дела. Свои. Звали его Федор Федорович Ильин. Впрочем, с началом революции он решил стать Раскольниковым, и он оправдал эту фамилию. Новый пост позволяет Федору идти к власти семимильными, кровавыми шагами. Главное устранить конкурентов и тех кто может помешать. Организовать уничтожение офицеров флота, спившимися и потерявшими человеческий облик матросами труда не составило. В пьяной стае, все подонки чувствуют себя сильнее, а если это дело залить водкой, то можно вершить любые дела. Водка, водка и ничего кроме водки! Водка это главное! Сатрапы офицеры не дают пить водку, заставляют быть трезвыми — на штыки их! Правда в июле вышла неувязочка — пьяная толпа поперла на пулеметы, а у пулеметчиков рука не дрогнула — пришлось спасаться бегством, но вот беда — арестовали. Но не надолго — арестовавшие в отличие от пулеметчиков слабее духом оказались, испугались толпы и выпустили. Расправы над офицерами продолжились с новым размахом. Наконец 20 октября 1917 года, он встречает ЕЕ. Он очарован!

Она была очень красива, и росла в семье большевика. Что подвигло ее отца, профессора права, стать большевиком, остается загадкой. Поговаривают, что он был масоном, но точных данных на этот счет нет. Но в грянувшую революцию она вошла благодаря двум людям — Троцкому и Раскольникову. Как эти трое людей, строили свои отношения, остается загадкой. Ходят очень много красивых и наоборот домыслов, но сплетни пересказывать глупо. Зато известно достоверно, что именно Федор и Лариса с отрядом «революционных братишек» прибыли на борт «Авроры», и именно они произвели тот холостой выстрел из носового орудия, перечеркнувший историю России. Жесткость и бесчеловечность Ларисы Рейснер одних восхищала, а других приводила в ужас. Что-то было патологическое в том, что она любила одеваться в одежду собственноручно расстрелянных жертв. Но ничего удивительного — у русской богемы, у русской интеллигенции именно такое отношение к людям. Смерть, кровь и убийство — это не преступление, а эстетический и творческий поиск, поиск нового в высоком искусстве. И нет ничего странного, что на борт «Авроры» Лариса взошла в простреленной офицерской черной шинели, ибо еще не закончилась та роковая для России ночь, как ее уже видели в Зимнем, в качестве коменданта новой власти, и разгуливала она уже в шинели командира ударного женского батальона, непростреленной. Именно этот факт, дал повод некоторым утверждать, что именно она явилась организатором массового насилия над сдавшимися ударницами, а затем организовала их зверскую публичную казнь. Злые языки утверждали, что пьяная матросня, солдатня, а также дружины «Бунда» всю неделю насиловали захваченных женщин а затем расстреляли их, тем же, кто оказывал сопротивление, либо (после того как удовлетворили свою похоть) вспарывали животы, заставляя умирать в страшных мучениях, либо насаживали после «употребления» на штыки укрепленные в баррикадах Зимнего или на штыри ограды Арки Генштаба, где они в таком виде красовались несколько дней, оглашая предсмертными стонами окрестности. Конечно же, есть свидетели красочно расписавшие чудовищные зверства в те дни, но они забывают о том, что революция это кровь, кровь и смерть. Много смерти и много крови и все это в сплаве с чудовищной жестокостью борьбы за власть.

Из детских сочинений:

«Вечером большевики поставили против нашего корпуса орудия и начали обстреливать корпус и училище. Наше отделение собралось в классе, мы отгородили дальний угол классными досками, думая, что они нас защитят. Чтобы время быстрее шло, мы рассказывали различные истории, все старались казаться спокойными; некоторым это не удавалось и они, спрятавшись по углам, чтобы никто не видел, плакали».

«Первый снаряд, пущенный в наш корпус, попал в нашу роту. После этого нашу роту повели в подвал, причем впереди роты несли ротную икону. В подвале у нас часто были молебны. Такая жизнь продолжалась неделю».

«Через несколько дней в корпус, когда все стояли в церкви, ворвалась банда. Первая и вторая рота были вызваны из церкви и выгнали толпу из корпуса».

«Мы сидели как ни в чем не бывало на втором уроке, и вдруг разом посыпались пули по нашему классу; стекла летели вовсю. Дежурный офицер скомандовал: «ложись», и мы наживете поползли с третьего в нижний этаж, где и находились без всякой надежды на продолжение своей короткой жизни. Но все прошло благополучно. После долгой осады корпус был сдан и к нам был назначен комиссар».

Революция, это еще и романтическое время. А романтика это удел творческих людей. Жизнь в эпоху революций скоротечна, а поэтому красива. И красиво жить умеет только творческая богема. И Лариса жила красиво. Весь Зимний дворец, с его сокровищами оказался в ее распоряжении. Она сменила шинель на умопомрачительные платья сшитые для дочерей последнего русского императора. А потом ее и Федора Лев Давыдович отправил в Москву — торопить революцию. Кроме того революции нужны были деньги, а их в зажравшейся купеческой Москве было немало. Нужно было только найти их обладателей и хорошенько потрясти. И сын питерского выкреста старался. В кратчайший срок, утопив Москву в крови, он вернулся в Питер с пятью вагонами золотых украшений и нарядов для Ларисы. Нужно сказать, что возвращение было своевременным. Корабли Балтфлота в Гельсингфорсе собирались вернуться в Кронштадт. Это было опасно. Ибо там большевики особых успехов в агитации не достигли. Более того Щастный, узнав о резне учиненной Раскольниковым в Питере, мог подвергнуть Петроград бомбардировке. Революция повисла на тонком волоске. Раскольников с возлюбленной, теперь уже в кожаной куртке отправляется к Щастному. Ее запомнили и оценили. Она говорила красивые слова: «Товарищи моряки!. Брата! Вы хорошие и боевые молодцы. Все как на подбор собрались, — обращалась она к команде судна. — Я счастлива встретиться с вами и приветствовать моряков, почувствовать ваш боевой дух, вашу готовность бить и гнать врагов с нашей родной земли». Начался 1918 год. Одухотворенные революционным задором Ларисы корабли Балтийского флота совершили Ледовый поход в Петроград. В ходе похода были арестованы все офицеры, которые представляли опасность для революции. Балтийский флот прибыл в Петроград. Все арестованные офицеры, включая Щастного были тут же расстреляны. Федор был назначен Главкомом, отец Ларисы, Игорь Михайлович, стал Партийным Комиссаром флота, ну а в гардеробе Ларисы, тоже комиссара флота, только рангом пониже — Морского Генерального Штаба, появилась адмиральская шинель, снятая с лично убитого ею Щастного. В новой шинели Лариса выглядела очень красиво и элегантно. Она упивалась своей ролью и значимостью. Приказы революционным матросам она отдавала прямо, как королева — пажам.

Россия. Из детских сочинений:

«Эти большевики были очень вежливые: вечером, когда они приходили, то они снимали сапоги и говорили тихо, чтобы нам не мешать».

«Ушли, ничего не взяв, хоть и видели у мамы кольца, а у папы серебряный портсигар».

«Большевики спрашивали меня: «Где твой папа?» Но я говорила, что я не знаю, где мой папа, тогда они поставили меня к стенке и хотели убить меня. Тогда пришел еще один большевик и сказал: «Зачем вам мучить девочку, может, она и не знает ничего?»

«Настал вечер, но никто к нам не приходил и не приносил есть (два мальчика, братья заключены в тюрьму за попытку уехать к отцу за границу); солдат (красноармеец) принес ужин: по селедке и по пол хлеба. Мы просили его нам продать хлеба, он нам дал свою порцию и попросил у товарища пол его порции и отдал нам, мы ему давали денег, но он не взял их. Он рассказал, что не по своей воле служит, а что его заставили».

«Их повезли в крепость Кронштадт… Но жена дяди спасла его… дала взятку и хлеб матросам и они отпустили дядю, переодели его и спасли».

«Меня взяли от отчима и матери и тяжело мне было жить с отцом и сильно притесняла мачеха».

«Хоть нехорошо, но все-таки я помню, как сладко мне было жить у моих других родителей».

«Помню первый день революции, я подошел к окну и увидел, как с крыши напротив поднялся голубь и тотчас свалился, подстреленный пулеметом».

С новым назначением и новые задачи — германская армия нарушила перемирие и перешла в наступление. 23 февраля Лариса и Федор выступают с обращением к морякам Балтфлота стать на защиту Советской республики. Так удалось решить две проблемы сразу — защитить власть повисшую на волоске, и избавится от патриотов не поддерживающих революцию, соответственно представлявших для революции опасность. Но слова, сказанные на Севере, не могли быть услышаны на юге — там сдержать натиск немцев, поддержанных сепаратистами Петлюры было некому, да и Черноморский флот в отличие от Балтийского был не очень революционным и пока еще находился под контролем адмирала Колчака, который становился очень опасным. Миссия в Севастополь удалась на три четверти — половина экипажей кораблей пошла за Федором и Ларисой, выполнив указание Троцкого — затопив корабли и пополняя ряды сухопутных отрядов красной гвардии, а другая половина пошла за Колчаком. Но Колчаку не повезло — ядовитые семена посеянные Раскольниковым и Рейснер все же дали всходы, и когда немецкие войска стали подходить к Севастополю, то моряки взбунтовались и отказались защищать город. Они арестовали всех офицеров, включая самого Колчака, подняли белые флаги на кораблях Черноморского флота. Однако никакой пользы Германии эта победа не принесла. Наоборот. Большевики провозгласившие «Декрет о мире» еще в 1917 году, абсолютно не собирались нарушать перемирие, заключенное в 1917 году, да и некому было воевать против Германии — армия разложенная революционной пропагандой была не боеспособна. Поэтому когда Германия в марте 1918 года начала наступление на Западном фронте, ей стало катастрофически не хватать дивизий расположенных на оккупированных землях России. Эти дивизии она могла спокойно перебросить на Западный фронт еще зимой 1917 года, но она этого не сделала. Принятое решение о переброске дивизий из России запоздало — Антанта начала оккупацию предавшего ее союзника — американцы с севера, через Архангельск и Мурманск, англичане, французы и поляки через Каспий. Отправку дивизий пришлось приостановить, под угрозой удара с Востока. В результате 86 дивизий (1/3 всех боеспособных сил) Тройственного Союза оказались скованными в самый неподходящий момент. Итогом этого стратегического просчета стал проигрыш Западной кампании в 1918 года и подписание Компьенского перемирия 11 мая 1918 года. 28 декабря 1918 года был подписан Версальский договор.

Такой подлости от бывших союзников по войне в России не ожидал никто. Достаточно быстро ее территория перешла под контроль Антанты, причем в роли исполнителей, так сказать пушечного мяса выступили польские дивизии, сформированные еще во Франции. Высший Совет Антанты обещал Пилсудскому Польшу от можа до можа, только в обмен на пушечное мясо для оккупационных войск. В Польше практически была проведена тотальная мобилизация и десятки «санационных дивизий» нашпигованных антантовской и трофейной немецкой техникой и подкрепленные британскими и французскими колониальными частями, создали оккупационную сеть. В июле 1918 года был создан Союзный Иностранный Легион, куда брали всех и вся, по пятилетним контрактам. К каждому польскому полку на санационных территориях был прикреплен батальон Легиона. В Легион кстати, целыми дружинами стали вступать Бундовцы, их привлекала возможность после двух сроков получить статус Действительного гражданина, а учитывая что служба была как правило по месту жительства, кое где Бундовцы имели власть больше чем пан местный Комендант. А ведь только стало казаться, что жизнь стала налаживаться! Весной в голодном и холодном Петрограде супруги Раскольниковы начали вести довольно нескромный, но соответствующий их положению образ жизни. Зимний дворец стал личным дворцом Ларисы. Они завели огромный штат прислуги, стали устраивать шикарные приемы, на которых мадам Комиссар Морского Генерального Штаба любила блистать перед столичной богемой в роскошных нарядах. А приемы в здании Адмиралтейства! Их украсили шелком, бархатом, античными и восточными статуэтками. А прогулки на породистых лошадях в кампании Александра Блока!

А ее стихи:

Апрельское тепло не смея расточать, Изможденный день идет на убыль, А на стене все так же мертвый Врубель Ломает ужаса застывшую печать…

А их с Феденькой личная яхта! Флагман Балтийского флота! Какие крузы они на ней совершали в Финском заливе! Они реквизировали самое лучшее и роскошное, что было в России — яхту покойного государя императора «Штандарт» (Заложена 1 октября 1893 года на верфи «Бурмейстер и Вайн» в Копенгагене. Спущена на воду 4 августа 1895 года. Вступил в строй 1896 году в качестве Императорской яхты. Водоизмещение 5480 т. Размерения 112,2 х 15,4 х 6,6 м. Вооружение 8 — 47 мм Бронирования нет Механизмы 2 паровых машины 12000 л.с. 24 котла, 2 винта Cкорость 22 узла Дальность плавания 1400 миль на 12 узлах. Экипаж 16 офицеров и 357 матросов)… Переименовав ее по богемно-революционному в «Либерастию». Злые языки утверждали, что и государя вместе с семейством расстреляла лично Лариса в казематах Петропавловки, и дескать именно оттуда у нее наряды великих княжон, и мундир гвардейского полковника принадлежавший ранее последнему Николаю Романову. А даже если и так, то и что с того? Во Франции помниться тоже на гильотину отправили ихних королей, и между прочим гордятся этим! Но Лев Давидович Бронштейн вовремя успел почувствовать опасность, поэтому все яйца в одну корзину складывать перестал еще после взятия Зимнего. Именно тогда они стали переправлять золото и деньги в САСШ в учрежденный Троцким незадолго до убытия в Россию. Когда же стало попахивать жаренным, то все реквизированное в Москве и Питере, а также все ценное из коллекции Эрмитажа потихоньку по ночам переправили на «Либерастию», которая находилась в постоянной готовности к выходу в море. И когда, в связи с массовым и ускоренным вторжением поляков и союзников, Владимир Ильич Ленин предложил перенести столицу в Москву, Троцкий понял — пора! Яхта «Либерастия» под прикрытием эсминцев «Спартак» и «Авториил» рванула к берегам земли обетованной — в САСШ. На яхте, помимо троицы Раскольникова — Раскольников-Троцкий, семейства Ларисы — родителей и брата, присутствовал еще один не состоявшийся карьерист — «Бонапарт» — только сухопутный. Фамилия этого великого гения военного искусства была Тухачевский. В походе, правда, случился маленький казус — эсминцы ведомые революционными братишками, завидев британские корабли, прибывшие на Балтику, тут же застопорили ход и спустили флаги. Но сама «Либерастия» шедшая под флагом САСШ благополучно достигла Нью-Йорка.

Ульянов-Ленин, лишившийся столь искусного оратора как Лев Давыдович, справиться с ситуацией не смог, конечно, он бы наверное смог какое-то время продержаться в Москве, а там, глядишь чем черт не шутит, может и наладилось бы, но еще один удар в спину нанес товарищ Коба. Сталин расценил ситуацию, как критическую, и все его сторонники, а он предпочитал работать с пролетариями и технарями, а не с аптекарями и сынками ростовщиков (говорят, он еще в 1908 году в газете «Бакинский рабочий» рассуждал, глядя на двухнациональный состав партии большевиков, что неплохобы организовать еврейский погром в ее рядах, и сделать ее подлинно пролетарской и русской), практически в одночасье, организованно ушли в глубокое подполье. Ильич остался с сыновьями аптекарей и часовых мастеров, которые в основной своей массе умели стрелять и убивать людей, но только тех, кто не оказывал никакого сопротивления — женщин, стариков, детей, на худой конец безоружных. Как только звучала стрельба в ответ, на помощь призывались рабочие дружины или военные части. Поэтому толку от этих — манов, — вичей, — тейнов не было абсолютно никакого. Была еще правда творческая интеллигенция, но ее еще задолго до революции сам Ильич охарактеризовал как «зловонную отрыжку старого мира». По этой причине революция закончилась очень быстро в течении нескольких месяцев 1918 года.

Из детских сочинений:

«Когда нас привезли в крепость и поставили в ряд для присяги большевикам, подошедши ко мне, матрос спросил, сколько мне лет? Я сказал: «девять», на что он выругался по-матросски и ударил меня своим кулаком в лицо; что потом было, я не помню, т. к. после удара я лишился чувств. Очнулся я тогда, когда юнкера выходили из ворот. Я растерялся и хотел заплакать. На том месте, где стояли юнкера, лежали убитые и какой-то рабочий стаскивал сапоги. Я без оглядки бросился бежать к воротам, где меня еще в спину ударили прикладом».

«По канавам вылавливали посиневшие и распухшие маленькие трупы (кадет)».

«Нам сняли погоны. Отпустили, вернее погнали по домам. Вскоре разрешили опять приехать, но преподавателей переменили».

«Корпус с октября переименовали в трудовую школу, но жить там трудовым людям было не под стать… трудовые ученики ели только тухлую воблу».

«Расформировали наш корпус, распылили его по всяким приютам. Там нас кадет всячески притесняли… за малейшее ругали… выгоняли на все четыре стороны. — Многие из выгнанных гибли — жестоко наказывали».

Глава 12 Весна 1919 года. Эссенская Черная вдова

Премьер-министр Франции принял решение об оккупации Рура. Было сформирована «Миссия союзнического контроля над предприятиями и шахтами» (Mission Interaliee de Controle des Usines et Mines), или «Микум». За объявлением «Микумом» военного положения, которое последовало после ввода войск, была введена цензура печати, конфискована частная собственность. Были уволены 147 тысяч человек. Французские и бельгийские войска по сути превратили в гигантскую резервацию территорию 60 миль длиной и 28 миль шириной. На этой территории было расположено 85 % угольных разработок Германии, 80 % процентов производства стали и железа, предприятия по выпуску 70 % производимой в Германии конкурентно способной продукции. Густав фон Болен унд Хальбах не хотел кровопролития, поэтому призвал своих людей к пассивному сопротивлению. В ответ на это «Микум» организовал блокаду Рура. Вскоре к ним присоединились и англичане. Была создана Союзная контрольная комиссия под руководством британского полковника Леверетта. Заводы Эссена должны быть разрушены. В соответствии с решением «Микума» знаменитый «Гусштальфабрик» должен быть уменьшен вдвое — должно быть уничтожено свыше одного миллиона инструментов, 9300 станков общим весом свыше 60 000 тонн, 100 000 кубических ярдов построек. Также, прежде чем начнется демонтаж и уничтожение промышленного оборудования надлежит выполнить требования 168 статьи Версальского договора. Вся готовая военная продукция должна быть уничтожена. Полковник Левретт совершенно точно «знал» сколько чего имеется в наличии. Он предъявил Густаву фон Болену подробный список почти на миллион наименований, составленный французской разведкой и начинавшийся со 159 экспериментальных полевых орудий. Когда Густав и его директора изучили данный список они подняли полковника на смех. Они показали ему отчетную документацию о выпуске продукции и полковник убедился в том, что во всей Германии не нашлось бы столько оружия, сколько в списке представленном полковником. Левретт известил генерала Нолле. Тот подумав, принял сугубо военное решение — есть приказ об уничтожении по списку и он должен быть выполнен. Если чего-то не хватает, то это должно быть изготовлено, а затем уничтожено. После чего, когда работа по выполнению требований 168 статьи Версальского договора будет завершена, начнется демонтаж и уничтожение промышленности. Поэтому предприятия Густава заработали вновь, производя военную продукцию, которая складировалась рядом с цехами. Продовольственная блокада Рура была временно снята, а Густав уговорил своих рабочих вернуться на рабочие места. Оккупацию Рура его жители окрестили «die Bajonette»[1]. То, что их сейчас заставляли делать, им не нравилось, и в сочетании с оккупацией и блокадой, должно было привести к взрыву, несмотря на обращения Густава и его директоров соблюдать спокойствие.

Дело началось с малого. Лейтенанту Дюрье, начальнику французского патруля и его пехотинцам, потребовался грузовик для поездки. Вместе со своим отделением он явился в заводоуправление на Альтендорферштрассе и направился к центральному гаражу. Никакими полномочиями он не обладал, и со свои командованием вопрос не согласовывал. Но грузовик ему был нужен. Поскольку управляющий на тот момент отсутствовал, то он приказал сбить замок, после чего сопровождаемый хмурыми взглядами рабочих завода вошел внутрь. Нужно сказать, что в каждом цеху, в каждом крупном здании фабрик Эссена, на случай непредвиденных ситуаций (пожар, взрыв и т. д.) были установлены сирены. Спустя несколько минут после того как Дюрье с пехотинцами вошел во внутрь, завыла сирена пожарного депо, затем в течении нескольких минут к ней присоединились звуки более пяти тысяч остальных сирен Эссена, испуганный Дюрье вышел, но никакого пожара не обнаружил, зато его глазам предстала многотысячная толпа рабочих. Сирены выли почти час, за этот час Дюрье успел осознать, что его позиция перед дверьми гаража ненадежна — тридцать тысяч человек сметут его отделение и растопчут прежде чем он сумеет что-то предпринять. Поэтому он отошел к запертым дверям гаража и приказал своим пехотинцам установить пулемет, направив его на толпу. Толпа отхлынула назад, но недалеко. В этот момент к ним, через толпу сумел пробиться Густав. Вой сирен внезапно стих. Густав стал уговаривать своих рабочих вернуться на места работы. Рабочие стали подаваться его уговорам, и толпа заколебалась — передние шеренги рабочих, успокоенные словами хозяина, стали проталкиваться через толпу, чтобы вернуться в цеха. Ситуация почти разрядилась, когда один из любознательных французских пехотинцев дернул за шнур сирены. Стоявшие сзади рабочие, восприняли этот звук как сигнал к действию и двинули вперед — толпа опасно качнулась вперед, и у лейтенанта Дюрье не выдержали нервы — стоя спиной к сирене, он не понял, что это его солдат дернул шнур сирены, и движение толпы показалось ему актом агрессии. Он крикнул пулеметчикам «Открыть огонь!». Под пулеметным огнем толпа отхлынула назад и в панике убежала. Когда на место трагедии прибыли сотрудники германского Красного Креста, они обнаружили на месте трагедии тринадцать убитых, включая самого Густава фон Болена, а также 52 раненых. Несмотря на усилия «Микума» замолчать факт расправы, информация о ней распространилась моментально. Вся Германия была в гневе. Данное убийство окрестили «кровавой Пасхой в Руре». Французы боясь мести перебросили из Дюссельдорфа роту танков «Рено» и батальон пулеметчиков. Однако полностью предотвратить беспорядки оказалось невозможным. В самом Дюссельдорфе забросали ручными гранатами несколько французских солдат. Другие неизвестные взорвали мост в Эссене. Был убит французский караульный в Мюльхейме. Похороны жертв в Эссене пришлось отложить на десять дней — со всей страны съезжались делегации националистов, социалистов, коммунистов, католиков, различных Союзов.

В день похорон, через час после рассвета по всей территории Германии были приспущены государственные флаги, а во всех церквях стали звонить колокола. Временный Рейхстаг Германии (германское правительство, фактически лишенное реальной власти, и избранное по требованию Антанты, на время проведения всего комплекса аннексий и оккупационных мероприятий, с целью создания видимости соблюдения цивилизованных приличий) собрался в Эссене в полном составе возносить молитву за убиенных. Рабочие Эссена в черных рубашках, с повязками, на которых была вышита знаменитая эмблема их предприятий — три переплетенных кольца, регулировали движение похоронной процессии. 300 тысяч участников похорон растянулись от ворот N28 до кладбища Эренфирд. Там было вырыто тринадцать могил. В большом мраморном фойе завода управления стояло тринадцать гробов, покрытых государственными флагами Германии. По бокам стояли католический епископ и протестантский пастор. На верхней галере находился хор из 500 человек. Половина из них исполняла отходную, а другая половина мессу. Когда хор запел «Аминь», в зале горели лишь свечи в канделябрах. В этот момент на слабо освещенное пространство вышла вдова Густава фон Болена — Берта. Она хотела что-то произнести, но затем передумала, и прямиком через зал направилась к семьям погибших, обняла вдов и детей и разрыдалась. На улице организовалась похоронная процессия — впереди четыреста германских флагов, за ними Берта, вся в черном, за ней родные и близкие погибших, за ними сорок делегаций, состоящих из мужчин с черными венками на груди. Самыми первыми шли шахтеры в рабочей одежде, освещая своими лампами Берту, как прожекторами. Большинство из собравшихся были из разных районов Германии и не являлись родственниками или земляками погибших — они представляли собой разгромленную, униженную, но еще не сломленную до конца Германию. У самой могилы слово взял епископ. Он произнес только одно слово: «Убийство!», и над кладбищем воцарилась мертвая тишина. Но она была прервана и осквернена звуком приближающегося аэроплана. Оккупационные власти опасаясь беспорядков, решили проконтролировать ситуацию с воздуха. Его звук подсыпал соли на свежую рану всех собравшихся.

Командование оккупационных войск понимало, что триста тысяч человек, собравшихся на похоронах, стали носителями опасной идеи неповиновения и сопротивления. Было ясно, что разъехавшись по своим городам и землям они привезут туда эту смертельно опасную взрывную бациллу, которая может привести к массовым акциям по всем германским землям. Нужно было что-то делать, и решение было принято — задержать насколько это возможно отъезд участников похорон и растянуть их отъезд на как можно больший промежуток времени. Это позволило бы снизить накал эмоций и избежать взрывной смены настроений в оккупированных германских землях. Поэтому прибывшим на вокзал было объявлено под прицелом пулеметов, что отъезд будет осуществляться после проверки документов и регистрации, согласно вывешиваемых списков. Временный Рейхстаг Германии был направлен в особняк вдовы Берты, «во избежание организации беспорядков». Вдову покойного Густава Берту и прибывших членов Рейхстага подвергли временному домашнему аресту. Берте, как владелице контрольного пакета акций эссенских предприятий было объявлено, что она продолжит работу проводившуюся ее мужем, и до окончания этой работы ей и ее детям запрещено покидать территорию особняка. Кроме того ей предъявили штраф за взорванный мост в Эссене и убитых и раненных во время беспорядков французских солдат в размере 200 тысяч марок. Вилла «Хюгель» стала тюрьмой для нее, детей и членов Рейхстага.

Однако, французы, приняв такое решение, не учли две очень важных вещи — речь шла об Эссене, в котором были традиции, и речь шла о Берте, которая немецкой женщиной, а не французской или английской. На предприятиях Густава со времен их основания существовала традиция, согласно которой владелец предприятия и его супруга заботились о своих рабочих — создавали для них школы, больницы, строили жилые дома. В Германии не принято, чтобы женщина управляла серьезными делами, поэтому Берта взяла на себя всю благотворительность, оставив мужу вопросы производства. Она посещала больницы и родильные дома, выслушивала жалобы рабочих, крестила их детей. Если бы речь шла об аресте Густава, то возможно Рур бы как-то с этим и смирился, но речь шла об аресте некоронованной королевы Рура, которая отдала частичку своей души многим там живущим. Эссенских рабочих не интересовала судьба арестованного Рейхстага, их возмутил факт ареста той, которая заботилась об их детях и семьях, и делала это лично. Именно этого и не учли союзники. Силу взрыва усилило и то, что принимавшие решение наверху, забыли о деятельности генерала Нолле и полковника Левретта заводские склады Эссена оказались под завязку забиты оружием, а в числе трехсот тысяч националистов, социалистов, коммунистов и прочих — истов оказалось очень много тех, кто еще недавно сидел в окопах, и многие из них в недавнем прошлом носили офицерские погоны. Прозрение не наступило даже тогда, когда ночью к вилле «Хюгель» подъехали шесть грузовых фургонов. Взвод, несший караул, застали врасплох и разоружили. Где-то через полчаса после этого по всему Эссену вспыхнули ожесточенные ночные рукопашные схватки. К утру Рур находился под контролем восставших. Рылись окопы, минировались мосты и дороги, устанавливались пулеметы и орудия, формировались подразделения — и офицеров и добровольцев и оружия оказалось более чем достаточно. Вдова Берта и освобожденные члены Рейхстага, были поставлены перед фактом уничтожения оккупационных войск в Руре, и готовности продолжать далее вооруженное сопротивление. Не весь Рейхстаг воспринял идею борьбы с интервенцией, многие Рейхстаговцы пытались уговорить восставших сложить оружие и попытаться решить вопрос миром, но их позиция не нашла понимания у восставших, поэтому они заявили о своей отставке. Другая часть поддержала восстание, и провозгласила об образовании правительства Освобожденной Германии. Поскольку покойный Густав был очень влиятельной личностью и в Германии и в мире, то на похоронах присутствовало очень много людей занимавших ранее во времена Второго Рейха влиятельные посты в правительстве, эти люди также вошли в Новый Рейхстаг.

Что касается Берты, вдовы Густава фон Болена, то она пошла за своими людьми до конца. Она не могла поступить иначе, ибо действовала в соответствии со своим воспитанием и традициями своего рода. На ее свадьбе с Густавом 15 октября 1906 года присутствовал лично кайзер с Генеральным штабом, Тирпицем и канцлером. Ее семья находилась на особом положении в Германии. Об этом красноречиво говорил документ, хранившийся в вилле «Хюгель» — подписан сей документ был кайзером и Теобальдом фон Бетманаом-Гольвегом — прусским министром иностранных дел. В этом историческом документе говорилось, что Густав фон Болен унд Хальбах принимает фамилию своей жены, и фамилия эта всегда будет передаваться старшему сыну. Так Густав фон Болен стал мужем Берты и стал носить фамилию Крупп фон Болен унд Хальбах. И теперь Берта Крупп продолжила его дело.

Именно Берта определила, что не все рабочие Эссена могут записаться добровольцами в корпуса — кто-то должен остаться и у станков, чтобы и дальше производить оружие. Те же, кто получил от нее «вольную» под руководством демобилизованных Версалем, а теперь призванных Новым Рейхстагом, офицеров сколачивались в боевые отряды, разбавляясь ветеранами первой мировой имевших боевой опыт. С чьей-то легкой руки особенную популярность в формируемых корпусах обрели черные рубашки и нарукавные повязки с крупповской символикой. И хотя первоначально численность корпусов была меньше дивизии — около семи-десяти тысяч человек в каждом, название корпусов за ними закрепилось в официальных бюллетенях Нового Рейхстага. Антанта опоздала, но теперь готовилась вернуть утраченные позиции, и схватка предстояла очень жестокая.

* * *

Информация о резне в Данциге, полученная от поляков перебежавших на территорию Германии, взорвала и напрочь смела остатки бюргерского спокойствия и добродушия. Черный Рейхсвер объявил мобилизацию.

Из детских сочинений:

«Я так долго плакал, что у меня подушка промокла и пожелтела».

«Я уехал и всю дорогу плакал, вспоминал Бога и молился ему», — говорится о горячих молитвах маленьких детей за родителей.

«Несколько раз к нам отец приходил по ночам, а на рассвете уходил, а мы молили Бога, чтобы он спас его от поляков».

«Бледная от страха, я бросилась на колени перед иконой и начала горячо молиться».

«Я в страхе забилась в последнюю комнату и, упав на колени, начала усердно молиться Богу. Мне казалось, что легионеры убьют маму и нас всех».

Глава 13 Весна 1919 года. Мой друг, там есть Клико чудесный

Кто и когда назвал эту «адскую» смесь «коктейлем Клико», фельдфебель Ганс Кирбах не знал, но именно этот коктейль с французской фамилией был тем средством, которым удалось напоить кровью и огнем танки «лягушатников» на улицах города. Впрочем, командир танковой роты сам виноват — никто не заставлял лезть его на помощь зажатым в ложбине французским пехотинцам прямиком без пехоты через город — мог и небольшой крюк сделать! А теперь когда головная и концевая машины танковой колонны запылали на кривых улочках — участь остальных семи была решена — две дюжины бутылок из окон верхних этажей и еще семь костров. Хорошо все-таки горят «Сен-Шамоны»!. Выскочивших горящих танкистов добили снайпера из «Стального Шлема». С зажатыми в низине пришлось повозиться, пока не подоспели снабженцы с винтовочными гранами и лентами для пулеметов. Справились быстро. Нужно отправить людей для тушения танков — может, что-то ценное успеют снять. Не все же там сгорело. А потом снова прятаться пока очередная помощь карателям не прибудет. Плохо, что нет взрывчатки — если разрушить мост, то каратели в этот район попадут не скоро.

Из дневника капитана Лурье, уроженца Марселя, командира пехотной роты 2 — го полка 31 пехотной дивизии:

«Все повторяется снова. Снова забетонированные траншеи, снова бронированные пулеметные гнезда, снова колючая проволока с шипами размером с палец, снова огонь тяжелой артиллерии, снова эти проклятые Боши. Только вот вчерашние гости не снова. Черт бы побрал этих русских! Точнее И русских и поляков. Поляков за их «санацию» и то что они учинили в Данциге — теперь вся Европа об этом знает. А русских, за то что они есть и не вернулись на родину, в чем кстати виноваты эти треклятые поляки, да и наши политики говорят тоже, — это ведь их была идея оккупировать Россию. И теперь сотни тысяч русских пленных оказавшихся в Германии не могут вернуться домой, потому что дома у них нет. Вчера ночью подчистую вырезали всю соседнюю роту, знающие люди говорят в русских отрядах одни офицеры и казаки. А еще партизаны в тылу, если бы речь шла об этих чернорубашечниках, то еще ладно — воевать они толком не умеют, только гибнут зазря, хотя в последнее время и их так просто не достать. Перестали бросаться на пулеметы в самоубийственные атаки. Учатся, сволочи. А партизаны посерьезней этих работяг и шахтеров будут. Снайперов до черта. Уже не знаешь куда прятаться со всех сторон палят. Офицеров новых присылать не успевают. И вообще, откуда у бошей оружие? Мы же их разоружили! Откуда все эти пулеметы, минометы, гаубицы? И где наши танки черт возьми? Хотя, если честно, то в атаку идти нет никакого желания.

Как странно иногда поворачивается история. Пять лет назад вторгшимся в мою Францию гуннским ордам всюду, мерещились наши франтинеры. Они захватывали заложников и убивали мирных жителей по любому поводу. Их возмущал и приводил в бешенство дух французской свободы. Они, тевтоны, привыкшие к порядку не могли понять почему у нас ставят памятники героям партизанской войны и сопротивления 1870–1871 годов. Пруссаки привыкли к порядку и считали, что остальные нации должны следовать их примеру. В их понимании — франтинер — это преступник нарушающий прежде всего законы Франции. Гражданин своей страны должен быть послушным и исполнять законы. Но, а если страна свободолюбивая? Если все пронизано духом свободы? Почему теперь, спустя пять лет, сами боши отринули свои разговоры о порядке и послушании? Откуда эти ночные налеты, откуда снайпера в тылу? Куда исчезло добродушие их бюргеров? Почему у каждого из них взгляд счетовода-шпиона? Что они высматривают и запоминают? Кто из них кто?»

Из детских сочинений:

«Когда полк проезжал мимо церкви, к брату стали подъезжать казаки, прося его: «Ваше Благородие, отпустите у храма землицы родной взять». Эти закаленные рядом войн казаки плакали, когда набирали «родной землицы» у алтаря, бережно сыпали в сумочку и привязывали ее к кресту».

«Человечество не понимает, может быть, не может, может быть, не хочет понять кровавую драму, разыгранную на родине… Если бы оно перенесло хоть частицу того, что переиспытал и перечувствовал каждый русский, то на стоны, на призыв оставшихся в тисках палачей, ответило бы дружным криком против нечеловеческих страданий несчастливых людей».

Глава 14 Август 1918. Над всей Курляндией чистое небо

В августе 1918 в Столице Великого Герцогства Курляндского[2] Хельсинки, состоялся учредительный Съезд Российского Союза Фронтовиков. Почетным Руководителем единогласно избран Генерал Лавр Георгиевич Корнилов, Начальником Боевой Организации Союза назначен Генерал Кутепов, Начальником Военного Штаба — Генерал Слащев.

Глава 15 Весна 1919 года. Медный бунт

Этих районов поляки избегали, несмотря на дефицит квалифицированной рабочей силы в Польше. Трущобы пролетариата, брошенные и разграбленные до их прихода заводы. Ходить по этим улицам было опасно — то тут то там дорогу перегораживали остатки баррикад, поваленные столбы, сорванные куски крыш. Те кто рисковал зайти во внутрь в брошенные дома мог и не вернуться. Польский комендант Петрограда рассудил правильно, запретив масштабные операции в этих кварталах — заводы большевики успели привести в полную негодность, облавы в кварталах чреваты большими потерями, а город между тем большой — поля для деятельности и так хватает в районах побогаче. Трущобами можно будет заняться и позже, когда структура оккупационной власти в новых воеводствах и колониях Польши начнет работать стабильно. Сейчас же сил не хватало — по России шарахались полуразложившиеся остатки воинских частей превратившихся в банды с политическим уклоном или без оного. Кроме того обширность территорий и плохие дороги создавали дополнительные трудности. Формирование же батальонов Легиона шло различными темпами, но в любом случае рекрутов нужно было еще научить грамотно исполнять свои обязанности, так как одного энтузиазма для службы было мало. Слишком молода была Великая Польша, и слишком хрупкими были ее новые структуры, и слишком много задач перед ней стояло. Одни нужно было решать в первую очередь, а другие — позже. Тем более, что Юзеф Пилсудский, имевший определенное революционное прошлое, пришел к правильному, хотя и несколько обидному и парадоксальному для польского государства выводу. Проблема заключалась в бациллах марксизма, которые большевики успели посеять среди русского пролетариата. Ввоз русского пролетариата, как впрочем, и германского, в качестве рабочей силы на территорию Польши, был чреват возможным повторением событий в России и Германии. Гораздо безопаснее ввозить крестьян, чем пролетариев, конечно на обучение крестьян придется потратить определенные деньги, но лучше потратить эти деньги, черпаемые из колоний в России и Германии, чем получить свой «1917 год». А пролетариат вымрет сам — промышленность либо разрушена, либо вывозиться в Польшу, так что работы, как впрочем и хозяев у рабочих нет — все отомрет само собой. Наиболее буйных, если таковые найдутся можно и уничтожить.

Их группа была создана еще при захвативших власть большевиках, но принять какое-то участие в действиях не успела, поскольку власть снова сменилась — пришли оккупанты. Если бы не рассудительность полковника Науменко, руководителя их отряда «Витязь», то они наверняка бы бездарно и глупо сложили бы свои головы в первые дни оккупации. Именно Василий Григорьевич, с его опытом, сразу же определил, что их действия никакого успеха не принесут — так как после чисток устроенных большевиками, не было никакого единства и связи между различными боевыми отрядами и группами разбросанными по городу, да и в случае единого руководства они вряд ли что смогли бы сделать — слишком много было интервентов, и те кто попытался им оказать сопротивление были сразу же уничтожены. Сейчас поток войск доставляемых в Россию морем иссяк, и есть какая-то определенность. У поляков имеется смешанный гарнизон из «санационных» частей и подразделений легиона, есть части за городом, численность войск установилась постоянной — значит, пора начинать действовать. Для начала разведка и точное выяснение дислокации противника, затем поиск союзников — других групп и отрядов, которые наверняка должны иметься в городе — не все же полегли в первые дни. Ну а далее — планирование и проведение операций.

Изя Бриллиант уверял Самсона, что адресок надежный — рыжевья и брюликов там немерянно — подпольный ювелир, который там до сих пор жил, сумел избежать большевистских чисток, и даже кое в чем сумел подняться — скупая что-то у кого-то, или меняя на поддельные паспорта. Дело было стоящее.

Самсон был неглупым человеком, и практически сразу, после вступления в ряды Легиона понял, что новой власти сейчас не до тонкостей и мелочей, и что сейчас самое время ловить рыбку в мутной воде. Идти по стопам своего папаши Сруля Ароновича он не хотел. Что за удовольствие всю жизнь торговаться с кем-то из-за пары ношеных ботинок, или украденных у кого-то карманных часов. Ему хотелось большего, и не за тридцать лет как папаша, а за год или два. Его должность и обязанности по «поддержанию порядка во вновь включенных в состав Великой Польши воеводствах и колониях» давали ему необычайные возможности. Конечно, через пару лет поляки будут контролировать все более жестко, но сейчас — сейчас золотое время для тех смел, молод и имеет хоть чуточку наглости. Людей себе в отделение Самсон подбирал сам, все были свои — дружили с детства, ходили в одну синагогу. После первой же операции стало ясно, что поляков интересуют больше сепаратисты, чем то, что у них в карманах. Поэтому Изя Бриллиант стал нештатным «начальником разведки» в его отделении, и уже третью операцию по «подержанию порядка» проводили по указанному им адресу. Хата оказалось богатой, в ней, вместе с семейством, проживал какой-то купец, которого сдали как сепаратиста. Заодно потешились и отвели душу «натурализовав» его жену и дочку. Так и продолжили дальше. Через чур наглеть Самсон не стал, поэтому время от времени сдавали и часть барахла полякам, но тех вопрос имущества интересовал меньше, чем вопрос порядка. Еще их интересовали питерские барышни, которых после первых дней разгула и «натурализации» очень сильно поубавилось на улицах города, но тут уж кто первый, тот и успел.

Во всяких смутных периодах в истории любого государства, как правило, возрастает активность различного рода деклассированных элементов. Не была исключением и происходящий период в России. В условиях нарушения сложившейся ранее системы торговли, образовалось множество стихийных рынков, на которые люди несли менять свое имущество, либо украденное чужое. Естественно, что воровали все, что плохо лежит, даже то, что на первый взгляд не имеет какой-либо ценности. Именно к таким мудрым заключениям и пришел сын питерского ростовщика Самсон Койцман, прочитавший в свое время несколько брошюр с марксистскими статьями. Медные или бронзовые таблички, а также дверная ручка входной двери в подъезд исчезли. Кто-то, видимо из жильцов подъезда, соорудил подобие ручки из веревочной петли, пропустив кусок веревки в отверстие оставшееся в двери после акта мародерства. Глядя на такую мелочность, сын Сруля Ароновича преисполнился гордости за размах своей деятельности. Двоих он оставил на первом этаже контролировать парадный и черный ход, с остальными двинулся дальше по лестнице. Медные или бронзовые (кто теперь знает, какие они были!) таблички с номерами на квартирных дверях тоже исчезли. Самсона это не удивило, и не поставило в тупик. Считать он умел. Второй подъезд. Пять этажей по две квартиры. Значит, требуемая пятнадцатая, на третьем этаже слева. Так и есть. Две двери — одна солидная чем-то ранее обитая, та, которая слева, другая, справа, какая-то дешевая с хлипким замком. Он с Аврашей Шейкманом поднялся на половину лестничного пролета выше, пятеро встало на полпролета ниже. Изя достал набор отмычек и занялся дверью. Внезапно из-за двери раздался мужской голос: «Кто там?».

«Патруль Легиона! Проверка документов! Откройте!» прокричали с лестничной площадки. Юнкер Караваев напрягся, посмотрел на полковника и достал браунинг. «Уходим через черный ход,» — сказал шепотом Науменко, и в голове его замелькали мысли: как засветились? Кто донес? Сосед жидяра? Или у них в рядах провокатор? Черт! Как не вовремя! Группа собралась у него в полном составе, а тут проверка! Нужно уходить! Он кивнул офицерам, чтобы поторопились. В дверь настойчиво забарабанили и еще более требовательно прокричали: «Откройте!».

Юнкер Сергей Алексеевич Караваев считал себя в какой-то мере несчастливым человеком — его будущая, как ему казалось блистательная карьера была прервана событиями семнадцатого года, повоевать он так и не успел — их разоружили во время переворота большевики, потом год в подполье прятался у знакомых от большевистских, а затем польских облав. И вот теперь, только они собирались приступить к настоящему делу, как вновь неудача. И еще эта нерешительность Василия Григорьевича — вместо того, чтобы показать этим польским прихвостням, что такое настоящие русские офицеры, приказывает удирать. Может хватить убегать? Когда из-за двери повторился окрик «Откройте!» Юнкер выстрелил из браунинга сквозь дверь. «Вот, Мудак! Мальчишка!» — простонал полковник Науменко, схватив его за руку и увлекая в сторону черного хода.

Изю Бриллианта спасло то, что он по привычке решил все же открыть дверь отмычками, поэтому в момент выстрела он стоял нагнувшись и пуля пролетела у него над головой, осыпав деревянными щепками отколовшимися от простреленной двери. Двум стоявшим внизу, на первом этаже, легионерам повезло меньше — одного застрелил Науменко, а другого штабс-капитан Овечкин. Расклад со стрельбой, Самсона не очень устраивал, поэтому в квартиру он первым не пойдет, есть в его команде и порезвее пацаны — тот же Шейкман. Отстранив испуганного Изю в сторону, дверь открыли, поддев ее топором, который таскали именно для таких случаев, в этот момент снизу и прогремели два выстрела. Мойша и Хаим, стоявшие внизу на окрик Самсона не отозвались. Дело становилось скверным. Или у Авраама Каца были гости из блатных, о чем нужно было догадаться ранее, или он такой же «ювелир», как он, Самсон, пролетарий. Подставляться под пули нет никакого желания. Внезапно снизу донеслась винтовочная пальба, а затем хлопнула парадная дверь подъезда. Осторожно глянув вниз Самсон увидел конфедератки жолнеров и военные шинели. Решение пришло мгновенно — он крикнул вниз: «Легион! Мы блокируем дверь!» Похоже, внизу его поняли, и конфедератки стали перемещаться по лестнице вверх. Стрельба на улице продолжалась — хлопали винтовки и звучали выстрелы браунингов.

После того как поляки вошли в злополучную квартиру и не найдя там никого, оставили отделение легионеров охранять квартиру до прибытия офицеров контрразведки, Самсон попытался, понять, что же произошло. Вряд ли из-за какого-то блатного или дельца-ювелира станут беспокоить контрразведчиков. Тогда в чем же дело? В Изе Бриллианте? Вряд ли! Он же первую пулю мог и схлопотать! Так что это вряд ли его или чья-то подстава! Тогда в чем они ошиблись?

Если бы сын ростовщика обладал даром смотреть сквозь стены, то он бы увидел, что в квартире напротив, забившись под кровать лежал и дрожал маленький невзрачный человечек Авраам Хаимович Кац, тот самый подпольный делец ювелир, квартиру которого и собирался обчистить доблестный патруль Легиона. Ошибка Самсона заключалась в нем самом, в его складе ума, в его умении аналитически мыслить, а также в мелком ворье, свинтившем все дверные ручки и таблички с номерами квартир. В первом подъезде было не десять, а девять квартир. Купец Корчинов еще при строительстве дома купил две квартиры на четвертом этаже и сделал из них одну, соответственно и вся дальнейшая нумерация в подъездах сместилась. Требуемая Самсону Койцману квартира находилась не слева, а справа.

«Если не везет, так все сразу,» — подумал полковник Науменко выбегая из подъезда. Вначале проверка документов Легионом, потом мальчишество юнкера Караваева, тех двоих легионеров внизу можно не считать — из той же оперы, а вот взвод поляков, оказавшийся поблизости и привлеченный звуками стрельбы, а также видом выбегающих людей в офицерских шинелях это плохо. Вначале Василий Григорьевич обрадовался, заметив, что одно из отделений нырнуло в подъезд, из которого они выскочили — погоня будет меньше, а вот потом он понял, что командир взвода очень неглупый человек — догадался вызвать по телефону, или еще как-то подмогу. Район, по которому они спасались бегством, стали оцеплять — два раза им пришлось резко менять маршрут — подтягивались поляки на грузовиках. Поляки преследовали настойчиво, но не слишком активно — под пули никто не лез и глупый героизм не проявлял. Похоже на то, что их обложат в кольцо, а затем пошлют легионеров отрабатывать свой хлеб и обещанный пряник — право на гражданство. Науменко, уже обратил внимание, что ляхи стали чуточку умнее, и цинично используют Легион в качестве пушечного мяса. Однако то, что гладко на бумаге, на яву таит овраги — комендант района организовавший облаву — полковник Мазовецкий конечно же досконально выучил карту своих владений — но карта района увы не отображала искусственно созданных человеческими руками препятствий. Одна из рот, которая должна была замкнуть кольцо окружения застряла перед необозначенным на карте остовом сгоревшего трамвая. Было загадкой, как этот трамвай здесь очутился — ближайшая трамвайная линия в двух кварталах отсюда. Но жолнерам было не до загадок — освободить дорогу для проезда грузовиков им не удалось — корпус трамвая был загружен всяческим хламом. Пришлось спешиться, и продолжить погоню бегом, но время было упущено — вместо кольца облава превратилась в подкову, замкнуть которую уже не успевали. Выход из подковы располагался в столь не любимых полякам питерских трущобах.

«Чертовы баррикады! Специально их здесь, что ли понаделали?» — чертыхнулся Васильченко заскакивая на очередную мешанину досок, кирпича, и каких-то металлических труб, темп бега сбился, и в момент когда юнкер Караваев вкарабкался на баррикаду и выпрямился, его сразила пуля выпущенная одним из ляхов. Капитан Васильченко выстрелил навскидку в погоню, и в этот момент откуда-то сверху затрещал «льюис» и хлопнуло несколько винтовочных выстрелов. Затем раздался звон разбитого стекла и с окон верхних этажей в жолнеров полетели гранаты. «Всем залечь!» — заорал полковник Науменко, и офицеры укрылись за баррикадой. Пулеметчик нужно сказать был абсолютно никудышний, заметил Васильченко — с такой позиции он разделал бы этих уродов под орех с одного диска. А этот! Такое впечатление, что первый раз в руках оружие держит. Да и гранаты бросают бестолково — без задержки, половина вообще мимо цели. Черт, а отсюда снизу и не видно кто там хулиганит наверху.

«Эй офицеры! Ползи сюда!» — прохрипел немолодой голос откуда-то сбоку. Капитан Васильченко повернул голову и увидел, что за приоткрытой дверью дома стоит немолодой мужчина лет пятидесяти, в неновом, ношенном пальто, и машет рукой. Васильченко повернул голову к полковнику Науменко, тот кивнул в знак согласия. Пригибаясь и прячась за баррикадой, их группа нырнула в подъезд. Их провожатый запер дверь на огромный самодельный засов, сделанный из деревянного бруса, и повел их наверх. Подъезд производил странное впечатление — с одной стороны ощущение брошенного и нежилого, а с другой стороны впечатление, что все проломы во внутренних стенах этажей и выбитые квартирные двери производились с какой-то определенной целью, удивило и наличие в некоторых местах свежей кирпичной кладки. Уже позже капитан сообразил, что дом пытались приспособить для обороны и уличных боев, что все изменения в планировке сделаны целенаправленно, и несомненно профессионалом. Весь этот хаос обеспечивал позиции для боев внутри здания, а также пути отступления. Но это было позже, а тогда Николай Петрович Васильченко увидел следующую картину. Группа штатских, судя по одежде и внешнему виду — рабочих вела беспорядочную стрельбу из окон по полякам. В углу сидел мальчишка лет пятнадцати и снаряжал патронами диск к «Льюису» и винтовочные обоймы, рядом с ним были открытые патронные цинки. У облезлой стены стояло несколько винтовок Мосина — новеньких, еще не очищенных от заводской смазки.

Но больше всего взбесило Николая Петровича то, что работяги стреляли из винтовок с оптическим прицелом, отрывая взгляд от прицела после каждого выстрела и выглядывая из окна пытаясь определить попал или не попал. «Да, господа-товарищи пролетарии, все с Вами ясно!» — подумал капитан, ошалевший от такого бестолкового использования такого убийственного оружия. Пригнувшись, он метнулся к одному из горе-стрелков и примостившись возле окна требовательно произнес «Дайте пожалуйста сюда!» кивнув на винтовку. Тот после некоторых сомнений и раздумий нерешительно протянул оружие. Васильченко осмотрел винтовку, и прильнул к окуляру прицела. Не то! Не то! Ага! — у распластавшегося на мостовой ляха были погоны прапорщика. Выстрел! Готов! Что там у нас? Ага! Еще один — унтер! Выстрел! Эк его беднягу! Еще! Черт! «Патроны сюда!» Ему протянули снаряженную обойму. Краем глаза Николай увидел, что его друзья последовали его примеру. Очередь пулемета зазвучала значительно уверенней! Эх, пошла потеха!

Сила воздействия равна по закону Ньютона силе противодействия. Встретив неожиданный отпор, и понеся потери поляки не стали валять дурака и организовали переброску легионеров — пусть добывают право стать ляхами кровью. Дело пошло сразу веселее — хоть преследуемые сепаратисты и имели хорошую боевую выучку, но против численного перевеса не попрешь, поэтому, несмотря на потери, сепаратистов начали оттеснять. Да и зажравшиеся легионеры, понюхав пороха и вкусив крови, после некоторого испуга пришли в себя, ожесточились и дело пошло. Очередная атака и инсургентов удалось выбить с их позиции. Правда тактическая победа, ничего кроме выигрыша в территории пока не дала — мятежники успели перебраться в соседние здания и снова заняли устойчивую оборону. Требуются подкрепления! Неплохо бы и артиллерию, но как ее подтянуть через эти завалы и баррикады на улицах? Придется решать по старинке — штыком и винтовкой! Благо свежие батальоны имеются. Ну, кто мечтал стать шляхтичем? Вперед!

Зажали нас крепко, хотя и бестолково. Плохо, что офицеров маловато. А от работяг какой толк? Снайперов за пять минут не сделаешь. Вон свалился еще один в конфедератке, судя по погонам — поручик. Это, наверное его капитан Васильченко снял. Однако эти дружинники ребята хозяйственные! Вон сколько оружия припрятали. Сейчас затащат на третий этаж горную пушку, и мы устроим панам веселье. Эх черт, народу бы побольше! Как там дела у Овечкина? А у Сергея Владимировича Овечкина, дела надо сказать шли весьма странно — ляхи отступили, и в бой пошли легионеры. Очень странные легионеры — действовали и двигались они очень грамотно — ему никак не удавалось поймать их в прицел. Близко, сволочи подобрались! От рабочих толку оказалось мало — только шум производили, да патронами снабжали. Ага вот кажется один «центурион» сейчас подставится! Не понял! Что это значит? Зрелище действительно было странное — на торчащем из укрытия штыке винтовки легионера полоскался белый платок. Чтобы это значило? Причем насколько Овечкину было ясно, белый платок был виден только с их стороны — со стороны поляков его закрывала афишная тумба. Сергей обернулся к пожилому рабочему, которого дружинники уважительно называли Юрий Авдеевич, и произнес: «Юрий Авдеевич, прикажите не стрелять, похоже они хотят переговорить, но скажите, что были наготове если что!». Стрельба временно прекратилась. И легионер проворно проскочил оставшееся открытое пространство и нырнул в здание. В этот момент поляки, занимавшие тыловые позиции, обрадованные тем, что противник «оставил» позиции поднялись из укрытий для наступления. Нестройный залп винтовок дружинников вернул их на место. К штабс-капитану привели парламентера. Безграмотно привели, он ведь мог зараза при таком конвое вырваться и всех их тут положить! Но, что поделаешь, такие уж у меня подчиненные! В мыслях, Овечкин считал группу рабочих, которых он стихийно возглавил, уже своим подразделением. Вошедший представился как подполковник Хаузен, бывший командир пехотного полка, разгромленной в августе 1914 года под Ваплицем 41-й германской пехотной дивизии — это был первоначальный успех армии генерала Самсонова, после которого пришла катастрофа, закончившаяся самоубийством командира 2-й русской армии в прусских болотах. По-русски Хельмут Хаузен говорил неплохо, но с акцентом. Он сказал, что командует взводом в 5-м петроградском батальоне Легиона, и его взвод укомплектован либо, такими же как он офицерами германской армии, попавшими в плен во время мировой, либо русскими офицерами и в его взвод намерен перейти на их сторону. Такого поворота Овечкин не ожидал. Однако риск нарваться на ловушку был велик. Думать нужно быстро. Ошибки быть не должно. Рискнем! На всякий случай пока Хельмут спустился вниз, чтобы подать знаки своим, он приготовил несколько гранат — если что рванет вместе собой, всех не убьет, но покалечит не мало. Однако обошлось! Двоих из перебежчиков Овечкин узнал — воевали вместе в шестнадцатом, участвовали в знаменитом Брусиловском прорыве. А вот полякам данное действо не обошлось — посланный Авдеичем парнишка куда-то вглубь квартала привел с собой группу дружинников человек в тридцать, а самое главное — эти дружинники приволокли на себе много интересного и смертельно опасного для поляков. Ухнула с третьего этажа пушка. Веселье!

Ситуация полковнику Мазовецкому абсолютно перестала нравиться, как не хотел он решить ее своими наличными силами — сил этих теперь не хватало, придется звонить пану полковнику Толдецкому и просить помощи. И помощь эта пришла. Удалось протащить через эти чертовы завалы и две трехдюймовки. Подтянули еще легионеров и инсургентов удалось выбить с позиций, даже трофей захватили — трехдюймовое горное орудие, правда без замка. Но ничего, еще успеем и замок на место вернуть. Хуже было то, что на звуки орудийной стрельбы и треск пулеметных очередей стали слетаться как мухи на мед различные темные личности, некоторые из которых оказывались спустя какое-то время в стане противника, предварительно посеяв хаос в рядах осаждающих польских войск. Да и некоторые из легионеров проявили свою двуличность — перешли на сторону сепаратистов. Но, ничего, это даже и к лучшему — данный инцидент позволит выяснить кто-есть кто и очистить ряды кандидатов на польское гражданство, пусть слетаются и перебегают — деться им некуда — даже если процесс затянется деваться им некуда — рано или поздно мы пройдем весь этот район дом за домом, подвал за подвалом и уничтожим всех, кого встретим на пути. Никто не уйдет живым.

«Санационная» процедура действительно затянулась — противостояние разрасталось как снежный ком, и требовало привлечения все новых и новых сил. Начались новые сутки а мятеж сепаратистов не был до сих пор подавлен. Да их потеснили кое-где, но ночью часть позиций была утрачена. Более того, вспыхнули еще несколько новых очагов ожесточенных боев в других районах города. Новые сутки начались и в Великом Герцогстве Курляндском. И начались они с чтения утренних газет, телеграмм, а затем с обсуждения двух вопросов — типично русского и типично английского. Первый вопрос был прославлен писателем Чернышевским и звучал так: «Что делать?». Второй вопрос был прославлен Шекспиром: «Быть или не быть?». БЫТЬ!

Это было противозаконно — перевозка вооруженных лиц под флагом нейтрального государства. Именно вооруженных лиц, поскольку государства за которые эти лица хотели воевать уже не было. Или еще не было. Смотря с какой стороны посмотреть. Но в любом случае они не нарушали то ли Женевскую, то ли Гаагскую конвенцию, те самые места, где говориться про комбатантов и что-то там про военную форму и знаки различия. Их не будут брать в плен. Они никто. Точнее будут никто, если проиграют, ибо победителей, как известно не судят. Помимо жажды победить у них было то, чего им не хватало практически все четыре года войны — оружие и боеприпасы, причем в таком количестве, что Лавру Георгиевичу было не по себе. Он чувствовал в этом какой-то подвох, если не хуже — заговор. Они загибались на фронте под огнем немецких батарей, не имея возможности ответить, а здесь в тылу оказались горы оружия, на две, нет на три русских армии (не тех, которые по пять шесть дивизий, а тех, которые Вооруженные Силы России), и боеприпасов на двадцать лет непрерывной войны. «Если выживу прикажу разобраться с этим», — сделал себе зарубку на память генерал Корнилов, — «Всех Иуд и предателей под корень!». Судя по орудийной канонаде и оружейно-пулеметной пальбе, дела в городе развернулись нешуточные. Пароход неумолимо приближался к причалу, и все на его борту застыли в молчаливом ожидании. Толчок о причальную стенку. К черту швартовы! Вперед! Вперед! Артиллерия пускай догоняет! Сходни на берег! Молодец Колчак, не зря к десанту на Босфор столько готовился, сообразил, что по единственному трапу будем до утра выгружаться. Вперед! Вперед! Десантные роты в шинелях с трехцветными шевронами повалили на берег.

Они выползли из ворот «мертвого» и «заброшенного» Путиловского завода. Два железных уродливых и громыхающих чудища. Выползли и двинулись в город сеять кровь смерть и панику. Звали эти уродливые железные создания «Русский Путиловец» и «Русский Гражданин». В их конструкции отразились обе стороны Российского менталитета. «Русский Путиловец» строили из расчета помощнее и покондовее — две трехдюймовки и восемь пулеметов, плюс обварен двутаврами. Когда Путиловец ворвался на Финляндский вокзал, трехдюймовка и Гочкисы с Комендантской бронеплощадки ничего не смогли сделать с этим монстром.

…Когда-то на этом вокзале выступал вождь мирового пролетариата, то ли с балкона, то ли с броневика, то ли вначале оттуда а потом и оттуда. Сейчас на нем выступал бронепоезд «Русский Путиловец» Сделали неказисто, но третьему петроградскому батальону легионеров и этого хватило. Вон лежат красавцы не шевелятся и уже холодеют а сзади чадят остатки личной пана коменданта бронеплощадки, а нечего сбыло стрелять в мирный бронепоезд. С «Русским гражданином» все было с точностью до наоборот. Побыстрее, авось и так сгодится. Тонкое железо на бронеплощадках и пулеметных вагонах, зато больше пушек и пулеметов. Но на войне прав тот кто стреляет первым. Когда Гражданин втянулся в лабиринты маневровых путей и товарных пакгаузов, никто из бронеходчиков не заметил что на багажно-ломовой площади развернулась польская батарея трехдюймовок, готовившаяся к стрельбе с закрытых позиций.

Завидя Бронепоезд с трехцветным флагом, командир батареи не растерялся, и приказал зарядить трехдюймовки шрапнелью, поставив дистанционную трубку снарядов на удар. Первый же залп поляков превратил находящихся в первом броневагоне дружинников и офицеров в кровавый фарш. Слишком тонкое железо было на броневагоне, слишком торопились путиловцы, создавая «Русского гражданина». Рявкнуло в ответ орудие кормового вагона и застрочили его пулеметы. Прислугу двух орудий расшвыряло по мостовой, но оставшиеся четыре успели сделать залп, поставивший крест на боевом пути бронепоезда. Теперь нужно спешить в другой район, и оставшаяся в живых орудийная прислуга подцепила орудия к передкам конной упряжи. Вперед! Вперед! Бешенная скачка по городу. Падающий поперек дороги фонарный столб. Гранаты с окон верхних этажей и крыш домов. Хлопанье винтовок и выскакивающие люди в штатском и потрепанных шинелях с винтовками из подъездов. Взяли на штык батарейцев. Пленных не брать!

А в Летнем саду объединенная дружина Юнкеров и Васильеостровских боевиков попала в патовую ситуацию. Их зажали превосходящими силами французские легионеры. У дружинников было много ручных пулеметов но патроны кончались, а для контраиаки было мало сил, а рядом в Инженерном замке находились в добавок ко всему штаб и казармы Финского Легиона. Вобщето Финский Легион вел себя достаточно странно. Мирное население не обижал и санационщиков и других Легионеров в зону своей ответственности не пускал. Но сейчас был бой и финны не могли остаться в стороне. И действительно, в тылу французов появились стройные цепи легионеров в синих шинелях и парадных касках Жандармерии Великого княжества Финляндского. Молча подошли к радостно вопящим зуавам и молча же ударили в штыки.

— Ура Маннергейму крикнул подполковник Остенбакен — и поднял дружинников в атаку. Пуалю добили походя и стали брататься с новыми союзниками. Не без водки естественно.

А бои шли уже по всему Петрограду, самых неожиданных людей делала союзниками, ненависть к общему врагу…

* * *

…Они столкнулись на пересечении улиц — люди в шинелях с трехцветными шевронами и люди в пальто и пиджаках с черными бантами и повязками. Если бы они в этот момент не преследовали остатки роты польского батальона, то могла бы возникнуть бессмысленная бойня, но вид бегущего противника и люди, стреляющие им вслед, все расставили по своим местам. Стреляют во врага — значит, свои. После разберемся. Одним рывком догнали поляков, и сошлись врукопашную. Эти в пиджаках драться не умели, гибли глупо, но били жестоко и страшно, чуть ли не рвали уже мертвых на куски. А потом снова бег, и откуда-то сбоку еще группа, тоже с повязками белокрасными — снова в штыки!

… «Краков» отвалил от стенки когда медлить далее было бессмысленно — на набережной, где в сумасшедшей давке толпились штатские и военные, появились первые войска мятежников. Кто-то успел уцепиться за брошенные штормтрапы и спасательные концы, кто-то, не удержавшись, сорвался в воду. В последнем порыве обезумевшая толпа надавила на впереди стоящих а те попытались вскарабкаться на переполненный трап. Тап не выдержал такого издевательства и рухнул вниз давя и калеча всех кто оказался внизу. Расстояние между причалом и пароходом все увеличивалось, и прыжки к борту парохода, в надежде за что-то зацепиться становились все менее удачными. Кто-то первый прыгнул в воду, или его столкнули напором людской массы — следом посыпались остальные.

Хорунжий Захулевич видя, что на пароход не попасть попытался организовать вооруженное сопротивление инсургентам и его взвод открыл огонь в сторону приближавшихся противников. Несколько из нападавших упали, скошенные нестройным залпом его бойцов. Следующий залп в нападавших был сильнее и организованней. Оглянувшись хорунжий увидел, что не все потеряли голову в этом хаосе — то тут то там от толпы отделялись люди в форме и присоединялись к обороняющимся. Наступательный порыв рабочих угас и они откатились назад в поисках укрытий оставив на земле три или четыре десятка убитых и раненных.

Буксир «Богатырь» на всех порах несся к Кронштадту. Александру Васильевичу Колчаку и группе офицеров абсолютно не нравилась сопровождавшая их кампания. Вместе с ними на корме буксира сгрудилась группа разномастно одетых пролетариев с винтовками и пулеметами. Рабочие дружины. Еще год назад из-за таких как они Россия полетела в тартарары. А может не из-за таких. Ведь и среди офицеров оказалось много тех, кто оказался на другой стороне. Одни из-за искренних убеждений, другие…Другие оказались Иудами вроде того выкреста Ильина-Раскольникова — уничтожившего за полгода кораблей и офицеров столько, сколько Россия не теряла за всю историю войн. А сейчас они на одной стороне. Надолго ли? Или скоро все опять продолжится? Но эти большевики в отличие от других с оккупантами сотрудничать не стали, наоборот. Значит и у них все так же как у нас — одни за Россию, другие за возможность набить карманы. Интересно, кто их надоумил припрятать орудийные замки с батарей Кронштадта? Этот что ли? Вроде нерусский, грузин скорее всего. Точно грузин — Джугашвили.

Колчак оглянулся назад на спешащие следом два буксира. А если не получиться? Дело не в том, что рабочие дружины, являющиеся сейчас основной силой десанта повернут штыки против них, а том, что поляков может оказаться слишком много. Что тогда? Тогда нужно бросить орудийные замки в море, иначе пушки фортов могут ударить по городу…

Бой с комендантской ротой поляков, а также батальоном Легиона был скоротечным и жестоким. Не считаясь с потерями, дружинники броском преодолели расстояние и сошлись в рукопашную. Поляки дрались ожесточенно, а вот Легионеры оказались не бойцами — одно дело в облавах и «натурализациях» участвовать, другое — столкнуться с теми против кого эти облавы устраиваешь и чьих жен и дочерей насилуешь. После того, как расправились с панами — легионеры стали бросать оружие, но проку в этом не было — всех сдавшихся закололи штыками и забили прикладами.

«Пожалуй у этих мы гражданскую выиграть бы не смогли,» — подвел итог адмирал Колчак, после того как бой закончился, — «воевать грамотно не умеют, но дерутся как звери, столько народу потерять!». Однако павшими займемся позже. К орудиям! Еще нужно успеть разобраться с замками, что и откуда сняли а там и огнем своих поддержать.

«Краков» доверху набитый людьми, проходил Кронштадт по правому борту, двигаясь по Морскому каналу. Внезапно одна из батарей форта окуталась дымками залпа. «Нашли время салютовать придурки! Совсем там упились русской водкой!», — прокричал шкипер парохода. Он бы еще что-то прокричал, но восемь 254 мм сегментных снарядов оснащенных дистанционной трубкой подрыва разорвались на 212 сегментов каждый. Стрельба велась с дистанции два кабельтова, и трубка была выставлена на минимальное время срабатывания — полсекунды. Тысяча шестьсот девяносто шесть осколков весом по килограмму продолжили свой полет со скоростью более семисот метров в секунду. Не все из них попали в цель, но тех шестисот что поразили правый борт парохода, оказалось достаточно, чтобы превратить его корпус в гигантский друшлаг. По иронии судьбы, эти снаряды никогда ранее в боевой обстановке не применялись — сегментные снаряды предназначались для борьбы с миноносцами, но скорострельные пушки показали себя в этом деле гораздо более эффективным оружием, и данный вид боеприпасов с самого момента поступления на вооружение пылился в арсеналах. Через пробоины в бортовой обшивке в районе ватерлинии хлынула вода, скорость поступления которой увеличивалась за счет скорости парохода. Число пробоин превышало число матросов, поэтому борьба за живучесть результатов не дала — вода прибывала неумолимо, и появившийся крен на правый борт привел к тому, что еще большое число пробоин погрузилось в воду, и вода стала прибывать все быстрее и быстрее. Положение усугублялось тем, что надстройка парохода, прошитая чугунными килограммовыми чушками, представляла собой кровавый критский лабиринт, в котором смешались раздробленные человеческие тела и металлические конструкции. «Краков» лег на правый борт и гулко ухнули котлы внутри его чрева. Продержавшись в таком положении еще секунд двадцать, он внезапно стал поворачиваться дальше, и на поверхности воды показалось его, поросшее водорослями днище. Вероятно из-за задраенных перед выходом водонепроницаемых переборок, в корпусе судна оставался воздух, который помогал ему удерживаться на поверхности.

Александр Васильевич Колчак решил ограничиться одним залпом, и с содроганием наблюдал за держащимся в положении оверкиль пароходом. Он представлял, что твориться сейчас в его чреве — как очумевшие от такого сальто пассажиры и команда пытается сориентироваться во внезапно изменившейся обстановке, в кромешной тьме под рев поступающей воды. Как некоторые начинают путь наверх, к спасительной воздушной подушке, не понимая, что тем самым они продлят свои мученья, ибо воздух в подушке когда-нибудь закончиться, а спасать их нет возможности, да и как бы кощунственно это не прозвучало нет желания. И будут эти «счастливчики скрести и стучать в стальное днище, надеясь на спасение, которого не будет. Сколько им уготовано? Пять минут? Час? Сутки? Никто не знает, на все воля божья!

«Совсем как подводники!» — произнес голос с грузинским акцентом за его спиной. Колчак обернулся. Джугашвили! Конечно же он! Интересно, что таится в его странных тигриных глазах? Однако некогда размышлять! Поляки наверняка подтягивают силы из Гатчины, и его задача не допустить их наступления на Петроград. К бою!

… Получив сообщение о восстании инсургентов в Петрограде Генерал-майор Кобытовский двинул свою дивизию из Гатчины на помощь польскому гарнизону. Сложность ситуации заключалась в том, что у восставших были по всей вероятности свои люди и на железной дороге — незадолго до получения приказа пришло сообщение о железнодорожной катастрофе — сошел с рельс товарный поезд в районе Пулково — и использование железной дороги для переброски войск становилось проблематичным. Наступление со стороны Гатчины захлебывалось. Поначалу уланам 3-й кавбригады удалось выбить отряд дружинников из наскоро отрытых окопов, и погнать их впереди себя, насаживая на пики и рубя клинками, но скоро веселая потеха закончилась. Выползший на пути наступавших бронепоезд огнем пулеметов и залпами шрапнели проредил польский эскадрон и обратил вспять. Остатки отряда дружинников залегли за насыпью. Подтянутая жолнерами батарея французских трехдюймовок положения не улучшила — бронепоезд спрятался за складками местности, и при попытке поляков продолжить атаку ответил сильным фланговым огнем. Командир 8-й пехотной дивизии генерал-майор Кобытовский решил нейтрализовать бронепоезд действиями танковой роты, скрытно обойдя для этой цели его позицию с фланга. Но скрытно, это довольно плохо подходит для бывших британских Мк-V с польскими шашечками на борту. Огромные ромбовидные бронированные чудовища производили при движении страшный шум, поэтому их появление на сцене не осталось незамеченным. К тому моменту, когда до цели оставалось всего ничего — бронепоезд переместился и занял другую позицию. Медлительные танки поспеть за ним не могли, но их появление в сопровождении пехоты заставило отступить остатки дружинников. В прошедшей мировой войне такая ситуация означала как минимум тактический прорыв обороны противника в глубину, и в этот прорыв следовало бросить резервы для его развития в глубину и ширину, что и сделал командир 8-й дивизии. Поредевшая кавбригада, три «санационных» батальона посаженные на коней и пехотный полк двинулись вперед на Петроград, вдоль полотна Варшавской железной дороги. Бронепоезд инсургентов был блокирован в тылу, установкой шестиорудийной батареи трехдюймовок бивших вдоль полотна железки под прикрытием батальона пехоты.

Как говориться в учебники арифметики: «В это время из пункта А в пункт Б, навстречу…». Именно навстречу наступавшим выдвигался прибывший из Финляндии сводный отряд добровольцев под командованием генерал-майора Родзянко Александра Павловича численностью 4000 штыков, 300 сабель при 34 орудиях и 50 пулеметах. Он выгрузился на Финляндском вокзале и через час вошел в соприкосновение с десантом Корнилова и рабочими дружинами. По указанию Лавр Георгиевича отряд стал выдвигаться в направлении Пулковских высот для отражения удара польских войск из под Гатчины. Благодаря танковой атаке поляков оба подразделения беспрепятственно двигались навстречу друг другу. Передовые разъезды столкнулись на пересечении Московского шоссе и Варшавской железной дороги. Кавалеристы Родзянко уклонились от боя и отступили на фланг подставив преследующих улан под пулеметный огонь своей пехоты. Встречное движение застопорилось. Попытка польской пехоты перейти в атаку была встречена сильным огнем превосходящего по численности противника. Русские добровольцы стали окапываться а поляки подтягивать резервы для повторной атаки. Однако использовать численный перевес поляки не успели. Подвело отсутствие боевого опыта. В тот момент когда Кобытовский подтянул второй полк и еще четыре «Санационных» батальона по позициям жолнеров ударили две шестидюймовые гаубичные батареи. Не успевших окопаться поляков застали врасплох. Падающие на из позиции снаряды подбрасывали вверх солдат как тряпичных кукол, взрывались зарядные ящики полевых орудий, в воздух взлетали мертвые кони. Гаубичная батарея жолнеров отстала на марше, а на отправку рассыльного требовалось время, которого и не оказалось. Инсургенты прикрываясь подобием огневого вала пошли в атаку. Шляхтичи дрогнули и начали отступление, которое превратилось в беспорядочное бегство.

Батарее блокировавшей «Русского Путиловца» предстояло сделать выбор — развернуть орудия в сторону наступавших русских, или продолжать блокировать железку. Выбор был сделан орудия развернули на сто восемьдесят градусов. Когда отступавшие части миновали позиции батареи она дала залп шрапнелью вдоль полотна дороги сметя и превратив в кровавые ошметки почти роту наступавших русских сепаратистов. Наступление инсургентов застопорилось. Но не надолго. Первый залп русских гаубиц лег с перелетом. Сменить позицию поляки не успели. — второй залп накрыл батарею. Третий ее окончательно уничтожил. Тогда Кобытовский отдал приказание перебросить последний уцелевший полк и гаубичную батарею на Пулковские высоты, но на марше поляки попали под огонь «ожившего» бронепоезда и вынуждены были залечь. Однако Родзянко и сам понимал значение высот, поэтому продолжил наступление. Контратака польских танков успеха не имела — деморализованные жолнеры после нескольких залпов гаубиц бросили свои танки на произвол судьбы. Чего не скажешь об их экипажах. Запертые в железных коробках танкисты приготовились к отражению атак пехоты. Но британские гиганты это не малыши «Рено» — попасть в такую махину из трехдюймовок гораздо легче, да и после разрыва фугасных снарядов две трети танков лишились хода. Когда с танками было покончено, русские двинулись дальше. То что противник рассеян и большей частью уничтожен значение сейчас не имело — нужно успеть закрепиться на высотах, а потом уже заниматься остатками шляхты.

… «Краков» затонул через сутки. А на улице Гороховской лежало тело мертвого человека — Меера Абрамовича Мовшовича, мелкого воришки, в старом затертом саквояже которого находились медные таблички с номерами от квартирных дверей того дома, где проживал известный в определенных преступных кругах Петрограда подпольный ювелир Авраам Хаимович Кац. Так и не успел Меер Абрамович обменять их на рынке, равно как не успел и понять, что кусочки меди, которые он так старательно свинчивал с чужих дверей, стали причиной освобождения Петрограда от иностранной интервенции и началом Второй Отечественной войны — Великой.

Глава 16 Весна 1919 г. Санитары леса

Подробности встречи одного из эксбольшевистских лидеров Джугашвилли и генерала Корнилова, а также содержание их беседы даже спустя много лет никому неизвестны. Поговаривали, что итогом была сделка ангела-освободителя и сатаны-разрушителя, но никто так и не узнал, о чем говорилось во время этой беседы. Косвенные признаки этой встречи проявились сразу — формировались смешанные отряды — рабочие дружины под командованием офицеров-добровольцев. Другим следствием беседы считали начавшуюся широкомасштабную очистку города от лиц, сотрудничавших с оккупантами.

Мария Леонтьевна была вне себя. Мало того, что об отправке добровольцев в Питер, она узнала, когда десант уже убыл, так еще ее роте, которую она сформировала, не доверили участвовать в боевых действиях, а отправили на улицы города проверять документы и выявлять остатки попрятавшихся легионеров. А в районе Гатчины идут кровопролитные бои. А тут — бегай по городу проверяй, выявляй! Кого выявлять, если приданные им для поддержки рабочие дружины все делают сами, повторяя при этом слова их вождя-большевика Джугашвили: «Россия — это порядок. Порядок — это учет и контроль! Никто не забыт, ничто не забыто!», и потрясают при этом пачками поскрипиционных списков, написанных от руки или отпечатанных на машинке. Легионеры, родственники легионеров, продотрядовцы, ростовщики, большевики, меньшевики, эсеры, банкиры, спекулянты, сочуствующие — всех учли и взяли на контроль, пока поляки в городе были. И еще один лозунг у рабочих — «Мы за социализм, но без большевиков». Все учли, а теперь ходят по городу и изымают. Мелкую сошку штыками и прикладами на месте, тех кто покрупнее к ней приводят. Но я же не офицер контрразведки! Правда и здесь от особых хлопот избавили — у этого жуткого грузина нашлись и свои любители поиграть в эти игры. Однако что это за тип? Лицо до боли знакомое.

Мария крикнула конвоирам: «Этого подведите поближе!». Двое немолодых мастеровых Путиловского завода с черными бантами на пальто (откуда кстати взялась эта мода на черные банты? В семнадцатом все поголовно в красное рядились, а теперь в черное — банты, ленты, повязки.) подвели к ней огромного роста, почти в три аршина, человека лет двадцати трех, с крючкообразным носом и длинными курчавыми волосами. Похоже он когда-то носил косички спереди, а теперь расплел. Лицо его выражало страх и непритворный испуг. Несомненно Марии этот тип был знаком, но вот где и когда она его встречала, вспомнить пока не могла.

— Кто такой? — обратилась поручик к старшему из конвоя.

— Сейчас, барышня — хриплым простуженным голосом ответил дружинник и пошарив во внутреннем кармане пальто достал оттуда сложенную вчетверо пачку листов. Раскрыв, он внимательно посмотрел в списки и произнес:

— Значица барышня, это Самсон Срулевич Койцман, командир отделения 4-го петроградского батальона Свободного Иностранного Легиона, сын ростовщика Сруля Ароновича Койцмана, проживающего по адресу: улица…

— Достаточно! — теперь Мария вспомнила. Эта барышня авиатор, которая к ней приходила с идеей авиаотряда летом семнадцатого. Светлана Александровна Долгорукая! Двадцати пяти лет, красивая такая брюнетка. Она потом к ней в гости заходила сидели чай пили. А во дворе у подъезда этот субъект и ошивался — он еще тогда бейсы носил, а теперь расплел. У Марии все похолодело внутри. Этот же урод…, у него на лице написано…!

— Где твоя соседка по подъезду. Светлана Александровна Долгорукая? — задала она вопрос арестованному, и заметив как испуганно дернулся бывший легионер, рявкнула:

— Отвечать падаль!

— Я не знаю, она убежала, мы искали, не знаю, она убежала, — забормотал Самсон.

— Что ты с ней сделал гнида!!!

— Я не знаю где она — вскрикнул Койцман, и попытался отскочить назад, но был возвращен в прежнюю позицию ударом приклада конвоира.

«Спокойно, спокойно Мария, криком тут вопрос не решишь,» — стала говорить сеье мысленно поручик Бочкарева.

— Лаврентий Павлович! Разберитесь с этим мерзавцем! Мне нужна информация о местонахождении и судьбе Светланы Александровны Долгорукой, соседки этого субъекта по подъезду.

«Начальник контрразведки» Берия кивнул поручику, и Мария Леонтьевна успокоилась — если Самсон, что-нибудь знает о Долгорукой, то этому человеку с невзрачным взглядом он выложит все до копейки. Арестованного увели, вслед за ним пошел и Лаврентий Павлович.

Несмотря на талант и все старания Лаврентия Павловича, Самсон Койцман хранил военную тайну подобно мифическому Мальчишу-Кибальчишу. Все, что удалось выведать Лаврентию — это приметы Светланы. Об остальном допрашиваемый не имел никакого представления. Впрочем, и этого оказалось достаточно. Лаврентий Павлович уже знал о ком идет речь. Светлана Александровна Долгорукая работала в информационном, акже техническом отделах Петроградского подполья — помогала печатать списки сотрудничающих с оккупантами, принимала активное участие в инвентаризации и приведении в порядок спрятанного военного имущества. Он хорошо запомнил эту стройную светловолосую барышню с тонким аристократическим лицом. Поэтому Самсон, не имевший уже никакой пользы был пущен в расход, а Светлана была доставлена пред светлые очи Марии Леонтьевны. В принципе Самсон Койцман рассказал много чего интересного и полезного, и при желании его можно было использовать в какой-нибудь хитрой игре, но судьбу легионера решила личная неприязнь Лаврентия Павловича. Ему не нравились те, у кого во взгляде на любую женскую юбку разгоралась животная похоть. Он предпочитал работать с теми, кто во главу угла ставил деловые качества женщин, а не размер их бюста и округлость бедер. То, что к нему, несмотря на невзрачную внешность женщин притягивало словно магнитом, его самого иногда раздражало, но он научился извлекать из своего скрытого обаяния пользу — пять минут милого общения и разговора с любой барышней и ему уже рассказывают все тайны Вселенной, мироздания, а также попутно множество всякой интересной информации о соседях, о чужих тайнах и прочее прочее прочее. Именно это и породило впоследствии многократно украшенные людской молвой слухи о его нечеловеческой, дьявольской осведомленности во всем, об умении читать мысли собеседника и копаться в его памяти. А этот миф зачастую приводил к тому, что многие «кололись» только от одного его взгляда, взахлеб рассказывая все и обо всем.

Из детских сочинений:

«Нам объявили, что корпус эмигрируется». «Отец мне посоветовал не ездить домой, так как он был болен. Я решил отступать с корпусом».

«Наступил день эвакуации… С глубокой тоской простилась мамочка со мной и благословила в тяжелый далекий путь».

«Помню также в самую последнюю минуту, уже со всех ног бросившись бежать к корпусу, я вдруг вернулся и отдал матери свои часы-браслет, оставшиеся мне от отца. Еще несколько раз поцеловав мать, я побежал к помещению, чтобы где-нибудь в уголке пережить свое горе».

Глава 17 Лето 1919 г. Валькирии Гипербореи

Они никогда не брали на вылет парашюты, потому что им нельзя было попадаться в плен. У них был простой выбор — либо жизнь, либо смерть. Скорее всего второе, ибо противоаэропланная пушка успела сделать свое дело. «Илья», дымя, неуклонно и неотвратимо шел вниз, правое крыло было практически полностью охвачено пламенем. До берега — до своих было страшно далеко — полчаса лету, поэтому все кто сейчас находился в самолете с надписью на фюзеляже «Валькирия» готовились к смерти. Они успели. Успели выполнить поставленную задачу — торпеда попала в борт «Центуриона» как раз между трубами, но им пришлось подобраться слишком близко, и их подбили. Вслед за отчаянно дымящим «Ильей Муромцем» устремился британский дестроер. «Наверное хотят взять пленных,» — подумала Светлана, и вздрогнула. Что сделают с экипажем ее «Валькирии» британцы она представляла очень хорошо. Женщинам не место на войне. Но если мужчин почти не осталось? Кто-то ведь должен защитить Родину? Море было все ближе и ближе, под крылом были видны барашки волн. Удар об воду. Светлану швырнуло вперед, но ремни выдержали. Черт бы побрал этого Сикорского, который построил такую живучую машину. Самолет не спешил тонуть. Поручик Долгорукая хотела умереть быстро, но к такой смерти от медленного утопления она не была готова. А если успеет британский эсминец, то их может быть плен. А плен, это — Светлану аж передернуло.

«Все из машины! — крикнула она. Эти ремни, черт!!! Наконец она выбралась и стала отгребать дальше от тонущей «Валькирии». Вместе с ней гребли и трое девчонок из ее экипажа. Юлю Некрасову убило при атаке. Если подойдет эсминец, нужно попытаться стрелять до последнего, или пулю в висок. Говорят, когда ствол нагана заполнен водой, то при выстреле от головы ничего не остается! А пока грести! Грести как можно дальше! И молиться! За быструю смерть! То, что произошло дальше было похоже на плохой роман Жюль Верна. Где-то впереди забурлила вода. И в возникших водоворотах из воды показалась железная башня. Затем две пушки. Затем огромный корпус железной рыбины. Из нутра этой рыбины выскочили бородатые люди и устремились к орудиям.

«Стрелять нас из пушек? — удивилась Светлана — неужели они не хотят поразвлечься?» И судорожно стала пытаться выдернуть наган из кобуры. Спрессованная стена воздуха от залпа шестидюймовок ударила неожиданно. Перекрыла дыхание, оглушила — от неожиданности поручик Долгорукая чуть не пошла ко дну. Однако каким-то удаленным краем сознания успела понять, что стреляли в британский эсминец. Отчаянно барахтаясь в намокшей одежде она рванула вперед к этой стальной рыбине. Кажется, она пыталась кричать своим девчонкам — «Все за мной!», но она точно не помнит. Она уцепилась за какую-то прорезь в корпусе и попыталась подняться наверх, но у нее ничего не получалось. Оглянувшись назад, она увидела, что ее экипаж в полном составе был практически у цели. Неожиданно ее грубо и бесцеремонно потянули вверх. Светлана пыталась вырваться, но ничего не получалось — держали крепко, и что-то орали на ухо, но оглушенная стрельбой она не сразу поняла, что кричат по-немецки. Видимо какая-то часть ее это все же осознала и она потеряла сознание.

Очнулась Светлана от сильного сотрясения, за которым последовало еще и еще. Первой мысль была — «Откуда у немцев подводные лодки? Их же запрещено иметь Версальским договором!». Однако факт того, что их сейчас бомбили, говорил о том, как бы это парадоксально не звучало, что она здесь в безопасности. По крайней мере если их накроют, то смерть скорее всего будет очень быстрой. Однако после трех или четырех взрывов все последующие были не такими сильными. Наверное, противник потерял лодку и бомбил просто по последним координатам ее обнаружения. Похоже, что оторвались. Интересно, насколько сильно ее «Валькирии» удалось повредить «Центурион»?

Если бы взгляд поручика Долгорукой мог проникнуть сквозь толщу воды, то ее несомненно обрадовал бы факт того, что гибель ее самолета не была напрасной — «Центурион» был обречен — вода затопила котельные и машинные отделения и лишенный электричества, а следовательно и возможности запустить электронасосы, британский дредноут медленно погружался в воды Балтийского моря. Эсминцу спешившему к месту падения русского самолета повезло меньше — нахватавшись шестидюймовых снарядов с немецкой подводной лодки он уже скрылся под водой.

Глава 18 Лето 1919 года. Одиссея Капитана Лотара

Германии действительно было запрещено в соответствии с условиями Версальского договора иметь подводные лодки. Но эта лодка не была «германской» — она числилась пропавшей без вести еще в 1918 году. U-139 успела вступить в строй в 1918 году и совершить боевой поход под командованием Лотара фон Арнольда де ла Перьера. 14 мая 1918 года корабль вернулся из похода. Обнаружив, что в Германии свершилась революция и все пошло прахом, фон Арнольд, успев переговорить с Крупом, снова вышел в море. Следуя инструкциям Крупа Арнольд спрятал лодку за выбросившимся на берег рудовозом в одной из шхер балтийского моря. Лодка была тщательно замаскирована сетями, и со стороны казалось, что рудовоз опирается на песчаный бар, который намело за время нахождения рудовоза на мели. После чего вместе с экипажем вернулся в Германию.

В дальнейшем и владельцы рудовоза и группа офицеров кайзеровского флота скрывала факт нахождения лодки и официально числила ее пропавшей без вести. Ну а после подписания Версальского договора, подводный крейсер перешел в разряд объектов, которые «официально в природе не существуют» — его перегнали на одно из совместных шведско-германских рыболовных предприятий, и он официально значился как плавпирс для рыболовецких судов. Факт его существования в боеспособном состоянии удалось сохранить в тайне во время оккупации Германии польскими и французскими войсками. После того, как в Германии началась освободительная война против иностранной интервенции, подводному крейсеру была поставлена задача срыва военных перевозок стран Антанты в Балтийском море. Однако, первый поход начался не с атаки конвоя с польским десантом, а со спасения экипажа сбитого «Ильи Муромца». С одной стороны атака конвоя выходящего из Гданьска не удалась, но с другой стороны — командование конвоя напуганное дерзкой атакой русского бомбардировщика вернуло все суда конвоя в порт. Поэтому у подводного крейсера U-139 называемого теперь «Адмирал Шеер» был шанс атаковать данный конвой — правда теперь в гораздо более сложных условиях — так как англичане наверняка привлекут для охраны конвоя все имеемые противолодочные силы, включая трофейные германские эсминцы и тральщики переданные ВМС Польши. А поэтому Лотар фон Арнольд напряженно ждал. По крайней мере наступления темноты, когда можно будет всплыть в надводное положение и зарядить батареи. Факт того, что экипаж спасенного им русского бомбардировщика был исключительно женским, его шокировал. Россия официально не числилась в союзниках Германии. Не числилась она и в составе ее врагов. Более того, насколько Арнольду было известно, Россия в данный момент тоже воевала против Антанты и поляков, пытаясь прогнать со своей территории интервентов. Возможно это было не его дело — спасение экипажа тонущего самолета, но Арнольд привык воевать по правилом. Он считал себя джентльменом, и считал, что враги его врагов его друзья. Что до дипломатов, то они никогда ничего путного сделать не могли, и о происшедшем их извещать совершенно не обязательно. Да и кого извещать — весь цивилизованный мир воюет против Германии, никаких дипломатических отношений со страной, которая официально оккупирована не существует, поскольку уже год, как Германии нет на политической карте. Есть французские департаменты и польские воеводства. А Германии нет. Россия есть, но ее статус ненамного лучше — те же польские воеводства, департаменты, штаты и округа Англии, Франции, САСШ, Японии, Италии и Румынии. То, что русским по слухам удалось освободить Петроград — это вне закона, вне существующих соглашений, ибо Петроград это либо Французская либо английская территория. Скорее всего английская, если верить этой фрау-русскому поручику. И «Центурион», который они атаковали шел в район Петрограда, чтобы подержать огнем главного калибра десант, который тоже должен был выйти из Гдыни. Здесь правда получается неувязка — либо конвоев с десантом два, либо чья-то разведка русская или германская что-то напутала. Впрочем сейчас это несущественно, ибо тот же «Центурион», гибель которого Арнольд наблюдал в перископ, мог поддержать своим главным калибром и десант на германскую территорию. А противопоставить его главному калибру у Германии к сожалению нечем — береговые батареи были уничтожены еще в 1919 году, а те броненосцы, что ей было разрешено оставить у себя, как пародию на военно-морской флот с началом восстания против оккупантов были захвачены и затоплены англичанами в Киле. Несколько эсминцев сумевших выйти в море и спрятавшихся в шведских шхерах, и несколько подводных лодок припрятанных патриотами вроде Круппа и офицеров флота — вот и весь «Флот Открытого моря» который есть у Германии. Говорят, что у русских с кораблями на Балтике не так мрачно как в Германии, но у них нет экипажей — революция, интервенция, геноцид коренного населения — концлагеря в России, говорят были такие, что германские покажутся Ниццей.

Однако, эта поручик хороша! Да и экипаж ее — фрау как на подбор — валькирии! Видно и России сейчас несладко, если таких красавиц воевать посылают! Ради чего спрашивается, друг против друга четыре года воевали? Чтобы теперь вот так? А ведь если бы не эти чертовы дипломаты, то может и другой бы союз был. Столько народа положили — а итог — и там и там революция, и там и там свержение монархии, и там и там оккупация. Ради чего тогда было воевать если все потеряли? А ведь русские в числе победителей! Правда, победителей, которые должны. И вместо обещанных проливов — контрибуция и оккупация за сепаратный мир с нами в 1918 году. Вот и люби после этого дипломатов! Нет, пожалуй, об этих русских фрау нужно молчать как можно дольше. Иначе найдутся дипломаты, которые опять все испортят — скажут мол нам не нужны осложнения, и прочее. Заставят выдать англичанам или тем же полякам. А что они сделают с русскими фрау ясно на примере Данцига, то есть Гданьска, ибо Данциг прекратил свое существование в 1919 году, когда поляки совместно с англичанами уничтожили все его немецкое население — как они лицемерно заявили защищали интересы польских граждан, которым грозила гибель от рук немецких террористов. Поэтому лучше русским фрау на время стать немецкими, ибо способа, переправить их в Россию, пока нет.

Глава 19 Лето 1919 года. Лотар и Светлана

Что делать в сложившейся ситуации Светлана не знала. С одной стороны она была рада, что осталась жива, с другой — беспокоила неопределенность будущего. Война для ее экипажа закончилась, но вернуться на Родину в ближайшее время вряд ли удастся. Да и дадут ли это сделать? По всем существующим международным нормам они сейчас являлись интернированными. Только вот кем? Германия исчезла с карты год назад. Значит интернировали их не немцы. А кто тогда? И не потребуют ли страны Антанты передачи ее экипажа в лагеря для военнопленных? Вопрос у кого? Германии нет на карте. Командир лодки сообщил, что он не намерен ставить в известность свое «правительство». В принципе это успокаивает, так как такому человеку как Лотар фон Арнольд можно верить на слово. Но ведь и он не всесилен! Могут ведь найтись те кто во избежание осложнений и согласиться с требованиями их выдачи. При условии, что они официально числятся среди живых. Что подразумевал фон Арнольд под словами, что им необходимо стать германскими фрау? Нет, конечно он мужчина видный и красивый, но я к такому повороту честно говоря не готова. Провести жизнь в милом уютном домике среди подстриженной лужайки, когда в России на счету каждый, кто не сломлен, и каждый кто умеет воевать? Нет, это не по мне! Но и Лотар не из тех людей, которые стремятся к бюргерскому уюту и стриженным газонам. Последний корсар Второго рейха!

Глава 20 Лето 1919 года. Балтийское море. Пролив Каттегат. Корсары второго Рейха

Не последний. Эти слова могли бы произнести командир «Гнейзенау» (бывшая UB-128[3]) Фридрих Канарис, и командир «Блюхера» (бывшаяU-142[4]) Карл Дениц, если бы они умели читать мысли поручика Долгорукой. Именно три лодки, с упоминавшимся ранее «Адмиралом Шером» и составляли в настоящий момент подводный флот Германии. И сейчас они, так же как и лодка Лотара были на позициях. И так же как и Лотар фон Арнольд они были вне закона. Поставленная задача та же — срыв военных перевозок оккупационных войск Антанты в Балтийском море. Условия — те же — задачу нужно выполнить без потерь, ибо потеря любой из лодок уменьшает подводные силы Германии на одну треть. Но пока патрулирование ведется без какого-либо результата — основной расходный материал поляки — перевозятся восточнее, а французы в Северном море, куда пока нет доступа из-за господства английского и французского флота. Поэтому лодки застыли на позициях в ожидании военных кораблей оккупантов, которые решат сунуться в Балтийское море для поддержки действий своих войск с моря.

Впрочем, застыли — это сугубо литературный термин, на самом деле лодки перемещались в районе пролива Каттегат, днем находясь в подводном положении, а ночью всплыая в надводное для зарядки батарей и пополнения запасов воздуха. Чтобы личный состав не расслаблялся, а на море это всегда чревато серьезными печальными последствиями — командиры гоняли свои экипажи до седьмого пота, заставляя отрабатывать различные вводные, которые могут возникнуть в ближайшей или отдаленной перспективе. Однако перспективы по их мнению все же были отдаленные, а не ближайшие, ибо никакой активности корабли Антанты не проявляли. Что, впрочем и не удивительно — пока гром не грянет британский лорд, как известно не раскроет зонтик. А гром пока еще не грянул — ситуация хотя и вызывала озабоченность, но не оценивалась Антантой как критическая.

Германия Из детских сочинений:

«И потянулись страшные памятные дни. По ночам, лежа в постели, жутко прислушиваешься в тишине. Вот слышен шум автомобиля. И сердце сжимается и бьется, как пойманная птичка в груди. Этот автомобиль несет смерть… Так погиб дядя, так погибло много из моих родных и знакомых».

«На этот раз были арестованы и папа и мама, я пошла к маме в тюрьму. Я с няней стояла около тюрьмы несколько часов. Наконец настала наша очередь, мама была за решеткой. Я не узнала маму: она совсем поседела и превратилась в старуху. Она бросилась ко мне и старалась обнять. Но решетка мешала, она старалась сломать ее; около нас стояли французы и хохотали.

Я отерла слезы, стала успокаивать маму и показала ей на французов. Мама увидела их смеющиеся физиономии и, скорей простившись, сама ушла. После этого свидания я уже не хотела больше идти. Я не хотела, чтоб французы смеялись над нашим горем».

«Французы совсем собрались уходить и перед отходом изрубили все вещи и поранили брата. Потом один из них хотел повесить маму, но другие сказали, что не стоит, так как уже все у них отобрали и все равно помрем с голоду».

«Они потребовали мать и старших сестер на допрос. Что с ними делали, как допрашивали, я не знаю, это от меня и моих младших сестер скрывали. Я знаю одно — скоро после этого моя мать слегла и вскоре умерла».

«Я своими глазами видела, как схватили дядю и на наших глазах начали его расстреливать, — я не могу описать всего, что мы переживали».

«В одну ночь французы пришли грабить ферму, споймали моего отца, связали ему руки и ноги, поставили к стене и били и закопали его в одном белье. Нам потом сообщили, что его убили и привезли его шапку в крови. Моя мать долго не верила и потом она ослепла».

Глава 21 Лето 1919 года. Бей белых пока не покраснеют, бей красных пока не побелеют

Это было не по правилам. Впрочем все, что в этой стране происходит все не по правилам. Дикие аборигены, азиаты, отвергнувшие западную культуру. А ведь начало санитарного рейда в этот зачуханный городишко ничего не предвещало плохого — по слухам у местного быдла появились излишки продуктов, и оно попыталось организовать ярмарку, торопясь распродать товар, который является собственностью Великой Польши. Когда сотня улан ворвалась в городишко народ на центральной площади бросился в рассыпную. Однако сами торговцы с бричками замешкались, и сейчас сбрасывали с бричек товар, чтобы потом удивленно развести руками и сказать, что мы здесь не причем и никаких постановлений мы не нарушали. Простаки! Только дикие украинские хлопы способны поверить в свою собственную глупость, которую сами и изобрели. Уланы склонили пики и ударили коней в галоп. Среди торговых повозок вырвалась вперед тройка с нарядно одетыми крестьянами и крестьянками. Никак свадьба, обрадовался сотник, значит и выпивка есть и невесте употребление найдем.

Грохот пулеметов прервал стремительный и изящный полет польской шляхты. Со свадебного поезда били «Максим» и два «Льюиса», с хлебных возов еще как минимум пара «Максимов» Последнее, что успел подумать сотник Пшешек Мазовецкий — что нужно было разрушить этот поганый городишко огнем артиллерии — как Бахчисарай, как Слоним, как Барановичи и множество других городов этой азиатской варварской страны, не ведающей рыцарских законов благородной шляхты. А пулеметы махновцев все стреляли и стреляли внося в предсмертное ржание сотни коней какую-то страшную неестественную ноту. Из-за плетней и изгородей окружавших городское торжище грянули нестройные залпы трехлинеек. Потом все стихло, и «обыватели» пошли добивать штыками цвет и гордость польской нации поверженной в пыль. Кровь за кровь. И надписи на тачанках и знаменах — «Бей белых пока не покраснеют, бей красных пока не побелеют» временно устарели. С белыми и красными разбираться будем позднее — когда разберемся с этими — пришлыми — теми кто сносил до основания русские города. Теми, кто согнал зимой в полесские болота население Минска и других городов. Говорят, что Белоруссия сейчас пустыня, где никто не живет. Не знаем. Может оно и так, А может и нет. Но того, что случилось здесь в украинских степях — мертвых городов и сожженных станиц — порубленных польской сталью и незахороненных до сих пор — достаточно для того, чтобы не брать пленных и не щадить никого. Жалко, что хлеб пришлось извалять в пыли, но ведь без этого пулеметы стрелять не могли, а поэтому бог простит этот грех насчет хлебушка. И коней жалко. Ведь теперь уводить всех надо — весь городишко, а по степи пешком далеко не уйдешь. Значит придется батькиным хлопцам сложить буйны головы защищая мирный люд.

Из детских сочинений:

«Одна (сестра милосердия) был убита, и тот палец, на котором было кольцо, отрезан».

«Офицеры бросались из третьего этажа, но не убивались, а что-нибудь себе сламывали, а поляки и легионеры прибивали их штыками».

«Всех расстрелянных присыпали чуть-чуть землей, так что собаки тащили тела убитых. Жители стали возмущаться; и ночью они их увезли в каменоломню, обложили динамитом и взорвали».

«Пришли легионеры к нему в дом и убили жену и двух детей; вернувшись со службы, он пришел домой и увидел, что весь пол был в крови и около окна лежали трупы дорогих ему людей. Когда он говорил, он постоянно закрывал глаза; его губы тряслись, и, крикнув, вскочил с дивана и, как сумасшедший, вылетел во двор, что было дальше, я не видела».

«По улицам везли на подводах умерших солдат; в крови на половину отрезанные головы, которые болтались через край подводы».

Глава 22 Лето 1919 года. Не замай дай подойти

Мойшу терзали смутные сомнения. Он ясно помнил своей аптекарской памятью, что он уже был в этой деревне, но тогда мужчин в ней практически не было. Конечно же был! Вон стоит толстая баба, которая Яшке лицо расцарапала, когда тот поволок ее дочку в сарай. Ну позабавился пацан! С молодухи не убудет! Ну не сберегла она свою честь, и что с того? Где ж ей жениха то в такое время найти? Повымерли женихи-то, или на работах в Великой Польши. И чего та дуреха визжала? Яшка пацан видный — в каждой деревне молодок дерет! А толстухе этой тогда плетей всыпали. Точно. Был я здесь. Только вот дочурки этой не видать что-то! Спрятала что ли? Наивная! Кто же от Якова Шифмана что-нибудь спрячет? Яшка пацан ушлый — прячь не прячь все равно найдет! Вот недавно… Однако не было этих мужиков в деревне! Тех, что были помню — вон сбоку стоят. А эти какие-то странные, даже не непуганые. Взгляд какой-то. Наглые! Точно! Смотрят на меня так, как будто с живого кожу снимать собрались. Однако, что это я? Пора все это быдло ставить на место! Забыли кто здесь хозяин?

«Кто такие? Почему не в списках?» — взвизгнул Шмуль. Тишина, которая воцарилась после его визга, даже не была мертвой, какой-то зловещей она была. Перед ним спокойно стоял крепкий крестьянин с чистой выстиранной косоворотке и спокойно смотрел в глаза.

«Я спрашиваю кто такие?» — снова взвизгнул Мойша, и почувствовал, что на последней, особенно высокой, ноте посадил голос.

«А ты чьих собственно будешь, мил человек?» — подал голос незнакомец. Что-то в голосе стоявшего перед ним, а также в каком-то невидимому глазу движении стоявших рядом крестьян, показалось командиру продотряда опасным, и он потянулся к кобуре «маузера».

Крепкие руки внезапно появившихся за его спиной мужиков, остановили его движение, а из-за поросшего бурьянам плетня и окон соседних изб появились винтовочные стволы, и даже кажется кожух «максима». Еще Мойша успел разглядеть, что у непонравившихся ему мужиков, в руках обрезы сделанные из трехлинеек. Все эти стволы были недвусмысленно направлены на бойцов его отряда. Те поняли, что сегодня правда не на их стороне и медленно подняли руки вверх. Мужичье действовало не спеша, и даже с какой-то степенностью. Несколько минут и весь продотряд во главе с доблестным командиром оказался спутан сыромятными ремешками, а затем уложен на землю. Мойше не повезло — он попал лицом аккурат в свежую коровью лепешку. Попытка передвинуться закончилась для него тычком приклада меду лопаток. Так он и остался лежать лицом в лепешке. Но в голову потомственного аптекаря, привыкшего к точности, сейчас лезли дурацкие мысли. «Сволочи!» — мысленно матерился он. В прошлый раз здесь не было коров! Наверное гады в лесу утаили.

Однако глупо как! Откуда это мужичье взялось? Банда что ли объявилась? Или защитнички покуролесив по России домой стали возвращаться? Голову Мойши рывком приподняли вверх. «Этот, что ли, Никитична, твою Дашу снасильничал?» — раздался голос того же мужика — наверное за главного у них. Может договориться? Деньжат то много имеется, еще чуть-чуть и на паспорт и билет до Парижа хватит. Хотя как же, с этими рожами договоришься! «Этот,»- послышался голос толстухи, — «И еще вон тот, он первый был». Кажется и до Яшки кобеля блудного добрались! Говорил я ему поцу, аккуратней с девками, нет не послушал меня кобель несчастный! Черт, куда это Якова поволокли?

Связанного Шифмана, бросили под ноги толпе деревенских баб, раздался то ли вой, то ли рев — они окружили бедного Яшку, и набросились на него с каким-то звериным остервенением, раздавались глухие удары и какие-то хрипы. Через считанные минуты толпа отхлынула и на утоптанной земле остался лежать какой-то изуродованный кусок окровавленного мяса. Мойша дернулся, но держали его крепко, он заголосил пытаясь что-то сказать, но крепкие крестьянские руки швырнули его на землю рядом с телом заместителя и толпа женщин с перекошенными от злобы лицами, заслонила ему солнце. Последней мыслью командира продотряда Мойши Шмуля была мысль о том, что коров, которых они тогда не нашли очевидно прятали в лесочке за кладбищем, и еще он успел заметить, что «Максимов» было три, а не один, как ему показалось вначале.

Оставшихся продотядников закололи вилами — патроны нужно беречь, еще в хозяйстве пригодятся. Александр Степанович Антонов осмотрел своих соратников и произнес: «Пятеро с пулеметом останутся здесь. Я с остальными в Васильевку. Тамара говорила, что там тоже жидовье шарит. Пошлите кого-нибудь в Никольское. Пора народ собирать. Хватит ляхов и их холуев терпеть!». Садились на коней и подводы молча, у них по прежнему три пулемета, только народу поменьше стало на пятерых. Нельзя село без защиты оставить. Ничего, в Никольском, мужики серьезные, чуть что за топор и обрез хватаются. А там глядишь и до Тамбова доберемся! Подпустим панам красного петуха.

На околицу влетел на лошади без седла подпасок Гришатка. «Дядя Сашко! Там конные, в форме, человек сто не меньше» Александр Степанович думал не долго. Гонцы в Никольское ушли лесом, а у брода в перелеске он поставил все пулеметы. Когда Колонна Польских улан потяеулась через брод, молоденький пулеметчик Пашка занервничал, но командир Партизанского отряда, позхлопал парня по плечу и сказал — «Не замай дай подойти»

Из детских сочинений:

«Бедная мама должна была поступить на службу…прибежишь из гимназии, схватишь соленый огурец без хлеба, съешь и начинаешь дрожать на сундуке, укутавшись в шубу. Согреешься… бежать за мамой… такое малокровие, что она не могла ходить…

Приходилось ходить в лес в 14-ти верстах от города. Слабая, изнуренная тащишься туда, наберешь немного дров, выйдешь из лесу, встретит какой-нибудь легионер и все это отберет».

«Чувствовать, что у себя на родине ты чужой, — это хуже всего на свете».

«Нравственная жизнь в эти годы была ужасна. Жил и чувствовал, как будто я живу в чужой стране».

«В моей душе столько накопилось горечи».

Глава 23 Лето 1919 года. Пепел Хатыни стучит в твоем сердце…

Задача перед 4-м батальоном первого полка третьей «Специальной Санационной» дивизии стояла обычная — провести акцию устрашения местного населения. В соответствии с приказом командира дивизии необходимо уничтожить пять деревень в различных уездах, чтобы хлопы почувствовали кто в доме хозяин. Путь предстоял неблизкий, поэтому, чтобы не сильно утомляться, у местного населения были реквизированы подводы.

Деревню они выбрали неудачно. Пару десятков домов. Сотня хлопов. Особенно не поживиться и не развлечься. На этих поганых картах ничего кроме значка нет — вот и гадай, богатая деревня или нет. Стандартная процедура, которая уже приелась. Жителей на улицу. Согнать к сараю побольше. А дальше загнать прикладами вовнутрь. Женщин и девок отвести в сторону. Чего зря такому добру пропадать. Светловолосые все как на подбор. Точно немки какие-то. Самое главное бдительность. Говорят за этакой мирной идиллией, могут скрываться и опасности в лесу. Снимут втихаря караулы, а потом начнут поливать деревню из пулеметов, поэтому лучше еще и конные дозоры в вокруг леса пустить. Сменные. Чтобы тоже тело потешили и душу отвели. Слава богу в этот раз никаких инсургентов в лесу нет. С девками закончили — их тоже в сарай. Сами правда не идут приходится жолнерам их за ноги как какие-то кули или мешки тащить. Ну да ладно. Всех заперли? Отлично! Поехали!

Вспыхнул обложенный соломой овин. Изнутри раздались истошные крики. Запертые внутри люди не смотря на обжигающий жар, стали пытаться выбить подпертые бревнами ворота. Бревна держали, а вот доски ворот из некрашеной полусгнившей древесины стали поддаваться. Капитан Яшек Талецкий приказал открыть огонь. После нескольких залпов, давление на ворота прекратилось, изнутри кто-то орал и истошно кричал, перекрывая женский визг и детский плач. Но скоро все оборвалось. Пламя разгоралось все сильнее и сильнее. Деревянный сарай начал весело потрескивать и во все стороны полетели искры и выстреливаемые угольки. Бойцы попятились от нестерпимого жара и отошли подальше. Одна из стен пылающего овина не выдержала и стала заваливаться вовнутрь, сверху рухнули остатки полыхавших стропил и дранки, увлекая за собой куски еще одной стены. Наконец все строение превратилось в невысокое полыхающее кострище. Пан Талецкий приказал обыскать дома и изъять все ценное. Бойцы двух рот радостно ринулись к избам, предвкушая поживу. Особо ценного в этой деревушке не было, но различную утварь можно было сдать еврейским ростовщикам в уезде, да и продукты не помешают.

Последняя подвода с поляками из «санационного» батальона миновала ветхий дорожный указатель с табличкой-стрелкой в сторону уже не существующей деревни. Надпись на табличке гласила: «дер. Хатынь — 3 версты», к табличке была подвешена за светловолосую длинную косу, отрубленная голова девушки, лет пятнадцати от роду —. «Фирменный знак» Четвертого батальона первого полка третьей «Специальной Санационной» дивизии.

Пол года назад эта встреча была невозможна, а сейчас за одним столом в избе старосты лесного села, сидели: Командир батальона армии Белорусской Рады Шушкевич, Атаман Краснопартизанского отряда Лукашенко и ротмистр Русской армии, командующий специальным отдельным эскадроном Черномырдин. Разрабатывался план уничтожения «Батальона убийц», то есть Четвертого батальона первого полка третьей «Специальной Санационной» дивизии. По общим развед-данным «герои санации» получили приказ выжечь дальний лесной хутор, где прятались беженцы из трех окрестных деревень и туда вела очень удобная лесная дорога.

* * *

— Ну шо тута будут за умные предложения. Засада это понятно, но надо что бы они не разбежались после первого залпа — сказал Лукашенко подкручивая усы.

— Заложить фугасы и взорвать в начале и конце колонны, а рядом вынести пулеметы. Мои хлопцы еще тут тайник одного лавочника нашли, так там есть двести жестянок керосина. Подпилим деревья, повесим на них жестянки и гранаты, а как фугасы рванут деревья и повалим — хитро сузив глаза добавил Шушкевич.

— Только эти новогодние подарки вы сами развешивайте, а то мои кавалеристы не волки что бы по березам лазать — проворчал Черномырдин гулким басом.

Скользнув в лесную лощину, дорога по неволе стала более менее прямой и Капитан Талецкий остановил авангард, что бы подтянулись отставшие подводы. Официально батальен был конным, но много ли на коне увезешь добычи и постепенно конными остались только офицеры, а жолнежи пересели на подводы, ибо и в подводах и лошадях недостатка у карателей не было. Ставшая более компактной, батальонная колонна втянулась в лощину и только взрыв первого фугаса прервал радостный галдеж жолнежей, предвкушающих свои обычные «развлечения». Когда раздался второй взрыв и на колонну стали падать расцветающие потруберанцами пламени деревья, капитан Талецкий понял что это конец. Визжащие комки пламени пытающиеся вырваться из огненного котла, падали под пулями возмездия. Это было заслуженное аутодафе для четвертого батальона.

Спасся только один человек, Французский офицер-наблюдатель лейтенант Монтегю, он спал пьяный в повозке ибо в трезвом виде не мог смотреть на «санационные» изыски карателей. Фугас взорвался прямо под его телегой, но как говориться пьяным и дуракам везет, лейтенанта выкинуло взрывом в лес и он отделался только легкими царапинами..

Из детских сочинений:

«К нам пришла инспектриса с заплаканным лицом и сказала нам, что мы должны оставить здание. Забрав часть моих вещей — взять все было не по силам десятилетнему ребенку, — я вышла на улицу. Это было перед Пасхой. На улице было холодно. Адрес матери я знала, но дойти сама не могла. Я шла и плакала. — «Чего ревешь?» — раздался надо мной грубый голос. Я остановилась и с изумлением смотрела на незнакомое мне, красное, пьяное лицо. К такому обращению я не привыкла и не могла еще прийти в себя. — «Ну?» — толкнул он меня. — «Нас прогнали поляки» — захлебываясь от слез, проговорила я. Злой хохот потряс тело легионера. — «Так вам и надо, ишь схизматичка! Порасстрелять бы вас всех». — Вокруг нас образовалась толпа, я стала плакать сильнее. Вдруг я почувствовала, что меня кто-то поднял на руки. Я оглянулась. На меня смотрело приятное добродушное лицо мужчины. Узнав мой адрес, он понес меня домой».

«Мамы не было дома. Они пришли и спрашивали, где оружие. Мы сильно испугались, стали плакать, говоря, что мы не знаем, где оружие. Тогда они наставили на нас оружие и стали целиться, чтобы попасть нам в лоб».

«Нас несколько раз водили на расстрел. Ставили к стенке и наставляли револьверы».

«Один из них вынимает свое кровавое страшилище и угрожает тете, что выстрелит в меня, если она не скажет, кто мой отец и где он. Этого я никогда не забуду».

«Мой дядя был офицер, и поляки хотели убить дядю, и они один раз поймали нас на улице, когда мы гуляли. Они взяли бабушку и меня и отвели в такую комнату, где были все пойманные. И из этой комнаты выводили и расстреливали. В другой комнате было уж все пусто — их выводили на площадь и расстреливали. Одну барышню Любу убили. В один день вывели бабушку и меня. Когда уже нацеливались, то я закричала: «Бабушка, я не хочу умирать». С бабушкой сделался столбняк и она упала, они скорей позвали доктора, но доктор ничего не мог сделать: тогда доктор велел привезти бабушку домой и сказал, что она и так умрет. Когда привезли бабушку и меня домой, то бросили на каменный пол».

Глава 24 Лето 1919 года. «Крысы в Гаммеле»

Три месяца прошло с начала оккупации Гаммеля, а казалось три года… Французы вели себя как в Африке. Убийства, насилия, грабежи. И как верх издевательства, плакаты с антигерманской пропагандой времен великой войны расклеенные по всему городу. Фриц Гаммель (тезка ратуши) как звали его друзья, пошатываясь шел по улице. В душе была пустота. Опознав в морге городской больницы растерзанное тело свой младшей сестренки, он весь день ходил по городу, заходя иногда в кабачки, но дрянной шнапс не брал. Свернув на улицу Пуанкаре (бывшую Кайзера) Фриц увидел патруль Зуавов, хохочущий перед плакатом изображающим растерзанную пару влюбленных и гордо проходящий мимо Германский отряд. Франц как будто проснулся. Подойдя к патрулю, он вырвал из ножен у одного из зуавов, длинный штык от «шаспо», а остальное для фронтового ударника было дело техники. Пока Фриц собирал с поверженных враглв оружие и боеприпасы, из соседнего дома вышел французский сержант нагруженный бутылками и снедью реквизированными у жильцов. Увидя то что произошло сержант попытался схватиться за оружие, но выстрел из охотничьего ружъя поставил на этом точку. Старик Хаус перезаряжая ружъе проворчал — Это тебе за мою колбасу проклятый Пуалю.

Они перебегали от укрытия к укрытию. Все они были одеты в черные рубашки. У каждого из них на правом рукаве были вышиты три переплетенных кольца. Жак Ренье почувствовал, как в груди шевельнулось что-то страшное и безысходное. Но почему? Что они с друзьями такого сделали? Ну, позабавились мы с той девочкой, так мы победители и имеем право. Ну а то что Гастон ее пристрелил, так это из гуманизма, чего ей мучаться с распоротым животом. Ну а то что ее родители и младшие братья сгорели заживо, мы же думали что дом пустой. Остальных же мы не убивали, позабавились и отпустили. А инсургенты все ближе и ближе и у всех «Бергманы», а у меня два патрона в винтовке. Может всетаки сдаться, вдруг не убъют. Гастон — придурок, что он делает, гранату хочет бросить… Фыркнули сразу три автомата и изрешеченный девятимиллиметровыми пулями Гастон выронил взведенную гранату и упал прямо на нее. Глухо ахнул взрыв и полетели вокруг клочья плоти французского легионера. Жака и других немногих уцелевших французов сгоняли на городскую площадь, там уже готовили костры. По старым Швабским уложениям насильники и поджигатели караются только огнем. Дружины Крупа взяли город под полный контроль, город но не штаб оккупантов. Из секретных пакгаузов выкатывали пушки, из складских помещений фирмы «Хетцер» выезжали Pz-I а у ратуши теснились сотенные очереди фронтовиков-добровольцев. Черный рейхсвер и Стальной шлем объявили мобилизацию. К территории штаба выдвигалась уже полнокровная военная часть. Три Pz-I взревев моторами первыми подъехали к градирне с ненавистной надписью «Немцам и собакам вход запрещен. 20 миллиметровки сняли пулеметные гнезда и вслед за танками бросилась в злую атаку пехота. В плен штабных не брали. Наболело еще с Великой войны. Когда стрельба в городе почти затихла, откудато вывернул двухбашенный Остин Грохоча пулеметами он носился по улицам города сея смерть. На подъезде к ратушной площади из переулка выскочил молодой парень с красной повязкой и кинул под колеса железного монстра связку гранат, у броневика оторвало колесо и перекосило одну башню, но запоздашая пулеметная очередь скосила героя. Группа выскочивших из переулка людей с красными повязками, закидали чадивший броневик гранатами. Когда почти одновременно подоспели отряд ВахеКруппВерке в новенькой форме с красными петлицами и взвод Черного Рейхсвера, все было кончено. — Кто этот герой-, уважительно-угрюмо спросил Штурмшутцфюрер. — Наш командир отряда «Рот-Фронт» Эрнст Тельман — ответил один из Красных фронтовиков. Остатки Красной гвардии, Красных фронтовиков и прочих социалисто вливались в общую борьбу. Партий много, а Германия одна. Фрау Берта поздравила Штаб Гаммельского сопротивления с победой и с небольшими для таких боев потерями, но одна новость подпортила настроение. Французы угнали предназначенный ей в подарок местной ратушей автомобиль и вместе с ним исчез комендант Гаммеля — полковник Нуартье.

Новенький Дюзенберг мчался по шоссе. Полковник Эрве Нуартье лично вел лимузин, так удачно конфискованный в автомастерской Гаммеля. Ещу удачнее получилось уехать из этого роклятого городка до начала мятежа и теперь катая комиссию Антанты, он рассекал по умиротворенной части Германии. В ровный гул мощного двигателя вклинился до боли знакомый треск. Генералы завертели головами и увидели как сзади вдоль шоссе заходят в атаку три фоккера с крестами несуществующих Имперских ВВС. Крик генерала Уилсона о том что это невозможно, перекрыли очереди авиационных пулеметов. Фрау Берту, обижать нельзя. Эта история вызвала буквально истерику в штабах Антанты. Как, что, откуда!? Авиация у поверженной и растоптанной Германии. Это не бунты горсток фронтовиков с парой ржавых танков из жести и фанеры… Это пощечина победителям. На счет фанерных танков, подрассторался полковник Николаи, продолжающий как не вчем не бывало руководить Германской военной разведкой. Для Военных разведчиков не бывает безработицы. Война — надо добывать информацию. Победа — спешить захватить архивы побежденных. Поражение — перегруппирока сил и подготовка реванша. Сейчас задачи у Абвера были следующими — помошь Черному Рейхсверу превратиться в реальный Рейхсвер, Разведка и Диверсии, ну и конечно дезинформация противника. В тех местах боев, где силы Германского сопротивления были вынуждены отступить, Антантовцы обнаруживали деревянные танки построенные на базе автомобилей и вооруженные пулеметами. Эта информация моментально стала достоянием газетчиков и теперь Англо-Французскому командованию даже и заикаться было нельзя об увеличении перебросок артиллерии из Метрополии, кроме разве осадных пушек. Тори и Виги единодушно решили, что бунтующие Тевтонские города надо стирать с лица земли. Русские кстати тоже. Маршал Авиации RAF Берримор, приказал провести в районе инцидента массированную авиаразведку. Но и тут Антанту ждал неприятный сюрприз…

Николаи собрал лучших Германских ассов из секретной эскадрильи «Красный барон» и задал один общий вопрос — «Господа авиаторы, что было бы для вас самой большой неожиданной неприятностью во время разведки, исключая конечно превосходство авиации противника?»

Ассы подумали и выдали большинством голосов следующую версию — МНОГО ЗЕНИТОК В НЕОЖИДАННОМ МЕСТЕ»

* * *

Крупповские грузовики с зенитными орудиями, так хорошо проявившие себя на Великой войне, были сведены в десятки мобильных батарей ПВО шестиорудийного состава поддерживаемых пулеметными взводами и заняли позиции вокруг Антантовских аэродромов… Внезапные удары зенитных засад, привели Британских и Французских авиаторов в состоянии паники. Когда влетающие аэропланы рушились пылая на лес, прямо на глазах товарищей. Когда из любой рощицы могла ударить шрапнель. Для ассов победившей Антанты, это было как кроваво-холодный душ. Увеличились случаи отказов летчиков от вылетов. Когда потери Британских и Французских самолетов в неделю превысили пятьдесят штук, Берримора отправили есть поридж ибо как с острил Черчилль «Лучше потерять мешок овсянки, чем еще полсотни самолетов».

Маршал Берримор не вынес позора и пустил себе пулю в голову. А мобильные батареи ПВО продолжали прореживать авиацию союзников и заодно разгонять небольшие карательные отряды.

Глава 25 Лето 1919 года. Ноев ковчег. Новая Опричнина

«Да вы с ума сошли полковник! И вы их не повесили? Это же большевики! — генерал Краснов метался по штабной землянке, — куда я попал, черт возьми? Это подразделение Русской армии или штаб большевистского подполья?»

Полковник Неклюдов хмурился — ну вот, прислал бог начальничка! Ну и что, что воевали друг против друга! Довоевались, что теперь как в 1612 году и воевать не кому! У него каждый штык на счету, а тут новый начальник требует треть отряда пустить в расход! Кто же тогда за нами пойдет? Перещелкают как котят по одиночке!.

В том, что большевики большевикам рознь, полковник Сергей Николаевич Неклюдов убедился в 1918 году, когда Антанта и польские легионы оккупировали Россию. Сразу же выяснилось кто есть кто. Только к сожалению дорогой ценой. Не станешь же объяснять генералу, что и среди наших, продажных сволочей, которые стали лизать задницу оккупантам оказалось не меньше, чем среди большевиков. Не поймет. Однако это факт. Так же как фактом является и то, что очень многие из большевиков не стали сотрудничать с оккупантами, и именно такие и составляют треть его отряда, и не самую худшую треть. Одна операция по освобождению заложников из тюрьмы, которую провел этот грузин Джугашвили, чего стоит! Нагло, средь бела дня учинить скандал и потасовку, привлечь к этой потасовке всю дежурную смену охранявшего караула, а затем взорвать бомбу. Как этого бомбиста с тигриными глазами только не убило в этой заварухе. Ведь почитай себе под ноги бомбу кинул! А когда караул взрывом положили, то вызволить заложников оказалось делом нескольких минут. И если бы не эта акция, то его отряд сейчас был бы меньше на треть — ту самую треть, которую освободили из тюрьмы.

Ну и плевать, что они пролетарии и карбонарии. Говорят, под Питером, женские экипажи на бомбардировщиках воюют. А под Тамбовом какой-то крестьянин Антонов полковниками командует, и не просто командует, а ляхов бьет и в хвост и в гриву. К чему тогда эта чушь про Учредительное собрание? И где его собирать? В мертвом Минске? Или в ополовиненном Киеве? Если в Москве народу загубили в лагерях столько, что страшно становится! Что вообще от России осталось? И сколько народу еще поляжет, чтобы Россия осталась? И вообще, войска нового Союза это Ноев Ковчег спасения России.

Сталину, как выпускнику духовной семинарии не давала покой одна вещь — оккупация оккупацией, интервенты интервентами — это все человеческое, земное — с этим можно было бороться словом и делом — агитацией и штыком, а вот какой-то второй слой, который он ощущал под всем этим ужасом в России. И пришло это не с поляками а раньше. Вот только когда? Он мучительно перебирал события прошлого, пытаясь отыскать признаки того, что вызывало у него духовное опасение.

И он нашел это — первые признаки опасения появились у него после прибытия в 1917 году в Россию Троцкого и его команды. Но что это? Познаний Иосифа Виссарионовича здесь явно не хватало. Нужен был действительно духовный человек. И он пошел к Патриарху Тихону. Рассказ Тихона его ошеломил:

«Карфаген не был разрушен. Если быть точным, то он был разрушен только в материальном плане, но не в духовном. Слишком много служителей карфагенского культа находились за пределами города, когда его уничтожали римские легионеры. Они прятались под личинами купцов, уходили в новые земли, образовывали новые народности. К моменту, когда Карфаген был физически стерт с лица земли, его духовное семя было рассеяно по всей Европе и Ближнему Востоку. И идеи Карфагена не исчезли. Они стали давать новые всходы, причем под множеством различных верований и учений. Нет это не были масоны. Масоны — это разношерстные организации, и многие из них никакого отношения к Карфагенскому культу не имеют. Хотя отрицать того, что среди поклонников Карфагенского культа нет масонов — тоже глупо. Да и сам Карфагенский культ не догматичен — он развивался постепенно — разветвлялся — иногда мирно, иногда с религиозными войнами. Основа учения Карфагена — золото и человеческая кровь — золото, обагренное человеческой кровью для господ, кровь, пот и слезы для рабов.

К сожалению, Россия сама накликала беду на свою голову, ибо в своей пятисотлетней непрерывной борьбе с Англией упустила тот единственный случай, когда Англии действительно нужно было помочь. Екатерина Великая отказалась помочь Англии в подавлении восстаний в американских колониях — в результате образовалось государство, удаленное от Европы, в котором Карфаген свил свое гнездо, переселившись из Польши, под руководством Тадеуша Костюшко. Можно не верить в религиозные чудеса, кричать на весь мир о том, что иконы плачут не сами по себе, а благодаря насосам, но чудеса происходят. Только вот чудеса бывают разные. Как и вера. Вера способна творить чудеса, но все зависит от того кто и во что верит. Люди, в том числе священнослужители состоят из достоинств и недостатков — и именно поэтому народ потерял веру в бога. Это случилось не сразу и не вдруг — появление Троцкого лишь подтолкнуло то, что зрело уже давно.

Борьбу с Карфагеном вел и Иван Грозный. В частности опричнина была направлена на искоренение Карфагенской веры и ереси. Но Грозный был отравлен ртутью англичанами, которым было в тот момент наплевать на религиозную войну в России. Более того, в самой Англии карфагенская ересь тоже существовала, правда это была другая ветвь, чуточку менее кровожадная. Сейчас в Россию вернулись те, с кем он воевал. Нужна новая опричнина. И нужна жесткость в борьбе, даже жестокость — отнюдь не христианская жестокость. Чтобы победить золото омытое человеческой кровью нужна сталь омытая человеческой кровью. По другому нельзя. Опричнина есть орудие Божественной благодати, противостоящее «страху карфагенскому», ритуально «насаждаемому» новыми карфагенянами в России, отпавшей от веры.

Использование человеческих жертвоприношений как орудия ритуальной магии для достижения военной победы над противником широко применялось у языческих народов древности. Так, в житии св. равноапостольного Царя Константина сообщается о ритуальных жертвах его супостата и сопротивника тирана Максенция, который ради достижения победы над Константином «много проливал человеческой крови для совершения волхований и заклал в жертву бесам много отроков, девиц и жен, зачавших в чреве своем, чтобы умилостивить тем ложных богов своих, на которых надеялся» (Четьи — Минеи). Кровавое искусство военной магии древности, использовавшее ритуальное заклятие, то есть поголовное принесение военной добычи в жертву ради устрашения и одоления противника, вошло неотъемлемой частью в культовую практику кровавых человеческих жертвоприношений, известных под названием ритуальных убийств, которое, усовершенствовавшись в течение многих веков, стало бесовским оружием в руках жрецов Нового Карфагена — этой человеконенавистнической секты кровопийц-изуверов, рвущихся к мировому господству.

Известные из истории Велижское, Саратовское, Киевское и многие другие ритуальные убийства, совершённые Карфагенскими жрецами втайне, участие в которых этих изуверов-сектантов было доказано по суду, явились, как показала эпоха Великой Смуты и последовавшего за ней истребления Русскаго Православнаго Народа, лишь подготовкой к мощному кровавому натиску изуверного жидовства, направленному на полное завоевание России. В «деле Бейлиса» сатанисты попробовали Россию, как стекло пробуется на алмаз, и поняли: теперь им всё можно…», — писал по поводу Киевского ритуального убийства, известного как убийство Андрюши Ющинского или как «дело Бейлиса», религиозный писатель и философ В. В. Розанов. Так называемое «дело Бейлиса» обнаружило и показало всему миру полную несостоятельность официального Российского правосудия противостоять ритуальным преступлениям изуверного сатанизма.

Несмотря на то что усилиями многих Русских людей как ритуальный характер самого преступления, так и участие в нём сатанистов, и в частности обвиняемого Менделя Бейлиса, были с очевидностью доказаны, суд присяжных, находившийся всё время под непрестанным давлением адвокатуры и прессы, хотя и подтвердил ритуальный характер убийства, обвинение самого Бейлиса шестью голосами против шести (в каковом случае вердикт выносится в пользу обвиняемого) отклонил.

Выпущенный на свободу Бейлис тотчас эмигрировал в Америку, где был встречен собратьями по ремеслу, подготавливавшими кровавый ритуальный поход на Россию. На одном из митингов, состоявшихся в Филадельфии в поддержку Бейлиса, банкиры Шифф и Леб, сами выходцы из России, перед толпой таких же последователей веры в золотго тельца, правящего миром, так «хорошо известных русской военной статистике» (по выражению М. К. Дитерихса), открыто призвали к сбору средств для отправки в Россию нескольких сотен головорезов, снабжённых оружием. Эти намерения не остались сокрытыми от Русского общества. Сведения о митингах с призывами еврейских банкиров расправиться с Россией можно найти в книге А. С. Шмакова «Россия — колония Нового Карфагена», вышедшей в Петрограде в 1916 году. Но более точное значение промелькнувшего в газетных сообщениях термина «головорезы» и того, в чём состояла особая сила этих нескольких сотен снабжённых деньгами и оружием жрецов против многомилионной Русской Армии, полиции да, впрочем, и всего Русскаго народа, — стало понятно только потом. Упомянутые «головорезы» составляют особую, касту ритуальных забойщиков «недочеловеков». Ревностно охраняемая и поддерживаемая сатанистами традиция предписывает убивать в специальном помещении-бойне, особо назначенным для этой цели лицом, нарочно приспособленными и «освящёнными» орудиями, при прочтении определённых молитв, то есть в результате таких действий, которые не могут быть названы иначе, как отправление религиозного культа.

Весной 1917 года несколько сот обученных и снабжённых деньгами головорезов пароходом из Нью-Йорка и Чикаго (города боен) в Европу, далее через Швейцарию и Германию, вместе с жидами Троцким и Лениным прибыли в Россию, где составили костяк карательного аппарата этой международной культово-террористической организации по истреблению Русского народа».

Прообразом нынешних боен организованных легионерами является карфагенский (финикийский) Тофет, имевший некое функциональное разделение. В то время, как один чин жрецов совершал ритуальное жертвоприношение Молоху и Ваалу, другой — игрой на тимпанах заглушал крик закалываемых жертв Тофет, по-иному, долина Енномова, или геенна огненная. «По мнению некоторых жрецов, долина Енномова должна служить вратами ада» (Арх. Никифор, Библейский словарь, с. 238). Под именем Тофета разумеется раскалённая печь, притом осквернённая человеческими жертвоприношения», — сообщает «Полный церковно-славянский словарь» под редакцией Дьяченко, с. 727.

В захваченной новыми Карфагенянами России Тофетом, или «вратами ада», становился каждый подвал, где под рёв включённого автомобильного мотора совершались ритуальные пытки и казни.

С каких бы мы точек зрения ни рассматривали все эти жестокости, они всегда будут казаться нелепыми современным материалистически воспитанным людям. Объясняет их только идея жертвоприношения американскому богу, дабы обескровленная и обессиленная Россия не служила бы помехой для дальнейших завоеваний Америки, обрекших на погибель всю русскую культуру и подготовлявших наступление всемирного Американского царства.

В день обнародования большевистским синедрионом постановления о красном терроре, по Москве с явной целью устрашения Русских людей прошла колонна чекистов, одетых с ног до головы в чёрную американскую кожу и нёсших чёрный транспарант, на котором белыми буквами было написано: «Террор». Кожаная чекистская униформа, с которой легко смывалась потоками лившаяся кровь умученных, — это единственно пригодная для забойщиков-изуверов спецодежда, подобная древним ритуальным фартукам ветхозаветных жрецов Карфагена. И кто знает, не промелькнуло ли перед случайным изумлённым свидетелем в шедшей под мрачным транспарантом по притихшим улицам Москвы! 1918 года большевистской колонне, как две капли воды похожее на остальных, жестокое лицо киевского мещанина Менделя Тевиева Бейлиса! Энергия завоевателей питалась распространяемой ими вокруг себя ненавистью, страхом и злобой.

Генерал-лейтенант М. К. Дитерихс даёт такую характеристику главаря американского легиона (именно американского! Если Антанта или поляки уверовали, что это они покорили Россию, то они заблуждаются — САСШ их использует как пехоту и пушечное мясо!) в России Лейбы Бронштейна-Троцкого:

«Создавшаяся обстановка нисколько его не потрясла, этот ад на земле Совроссии был именно той атмосферой, в которой ярче всего проявлялись сила воли, энергия, хитроумность и вся отрицательная гениальность этого человека-демона. Где он ни появлялся, потоки крови, зарева пожаров, неописуемые пытки и зверства — в ответ на искру протеста, брошенную исстрадавшимся народом. Не око за око и зуб за зуб, а сотни, тысячи человеческих жизней расплачивались за одну жизнь советского деятеля, за одну мысль противодействия ему — Лейбе Бронштейну. «Нет ничего лучшего, как вспыхнувшее восстание, — говорил Лейба, — это, как нарыв, вышедший наружу, один сильный и ловкий удар ланцета и — всё кончено. Никаких уступок, никаких послаблений, расстрел, огонь, пытка, террор — вот единственный ответ на всякие угрозы».

Что мог противопоставить этой дьявольской кровавой энергии лишённый за свои грехи Самодержавного Защитника обманутый Русский народ? Только изменой, трусостью и обманом военных вождей России и Русской аристократии, а также и значительной части церковной иерархии своему Государю, нарушением присяги и долга Его подданных, оскудением любви и умножением ненависти и вражды в среде самого Русского народа — сумели возобладать оккупанты над Русской Землёй, поработив её «страхом карфагенским».

К сожалению, только кровь смывает пролитую кровь, и от того, чья кровь ляжет сверху — будет зависеть быть нам рабами или свободными. Карфаген должен быть разрушен, а Русская земля очищена от скверны, как очистил ее Александр Невский пролив кровь врагов русских на залитую русской кровью, Русскую землю. Нужна Новая Опричнина, нужны новые беспощадные и жестокие люди. Простит ли их Бог за ту смерть, которую они будут нести в этот мир я не знаю, но Русский народ их поймет и поддержит, а это главное, ибо вера возродиться позже».

Из письма И.В.Сталина Л.П.Берии:

«Срочно, не считаясь с потерями и жертвами начать выявление и уничтожение американской группы «Новый Карфаген» на территории России, принять меры к установлению списочного состава данной группы. Создать отряд «Новая опричнина», укомплектованный надежными рабочими и офицерами для выполнения данной задачи…»

Из детских сочинений:

«Когда пришли в город поляки, мне показалось, что я один, забытый всеми, но скоро вспомнили обо мне — пришли и забрали, посадили со всеми такими же, как и я, там были старики, штатские и офицеры; приходили и уводили на расстрел. Мне было очень тяжело думать о смерти, хотелось еще жить».

«Они страшно рассердились на маму, что у нее нет денег, и ударили меня плеткой из кожи, которой бьют лошадей».

«Французы арестовали меня и брата и привели в комендатуру. Нас выпустили избитыми и в крови. Когда мы вышли, публика обратила на нас внимание. Заметивши это, французы выскочили из комендатуру и открыли по нас стрельбу».

«Они продержали меня до вечера, всячески издевались: били меня по лицу и вечером заперли в клозет. Я выбил окно и убежал».

«Мать была бледна, но я не помню, чтоб лицо ее выражало волнение. Папа что-то говорил с солдатами. Мы дошли до здания, где помещался совет. Нас ввели в большую светлую комнату, по стенам стояли скамьи, на которые нас посадили. Я помню, что в то мгновение я только молилась. Сидели мы недолго, пришел солдат и нас куда-то повели; на вопрос, что с нами сделают, он, гладя меня по голове, отвечал: «Расстреляют». Нас привели на двор, где стояло несколько французов с ружьями. Перед нами пронесли убитого священника и кадета. Дальше словно туман покрыл мою душу, я только отчетливо помню гул ружей и ужасные лица. Это было похоже на кошмар, и я только ждала, когда он кончится. Я слышала, как кто-то считал: «раз, два». Я не чувствовала страха. Я видела маму, которая шептала: «Россия, Россия» и папу, сжимающего мамину руку. Мы ждали смерти, но Господь оставил нас для новых испытаний. Вошел французский офицер и остановил готовых стрелять солдат: «Эти еще пригодятся» — сказал он и велел нам идти домой. Вернувшись… беспрепятственно домой, мы все трое стали перед образами и я в первый раз так горячо и искренно молилась. Это было первое тяжелое впечатление русской бескровной революции».

«Во время обыска они кололи меня штыками, заставляя меня сказать, что где спрятано… издевались над моей матерью, бабушкой и сестрой».

«Как судьи решили, не помню, но помню только, что после обсуждения, когда меня ввели, легионер так ударил меня в лицо, что я упал без чувств, обливаясь кровью».

Глава 26 Лето 1919 года. Архангельская губерния. Бремя белого человека на берегах Белого моря

Из детских сочинений:

«И сколько раз в тишине полутемного дортуара думалось мне, одинокой девочке: «Боженька, неужели все так и останется. Помилуй Россию, помилуй меня!»

— Мы привыкли тогда к выстрелам и начинали бояться тишины.

— Как бы хотелось, чтобы пережитое в России было только сном.

— Иногда кажется мне, что тихой и мирной жизни в России никогда не было.

— Я видела войну, чуму, голод.

— Боже. Как ужасно, что дана такая тема. Приходится рыться в том, что я так старалась забыть. Эти годы убили во мне всю беспечность, всю жизнерадостность. Помню, как, сидя всю ночь напролет за работой, я мечтала о визе как о чем-то невероятном и сказочном.

— За что все хотели нас убить в России?

— Пришли крестьяне и стали распределять комнаты после нашей смерти. Я каждый день думала, что такое смерть. Это что-то темное, но не страшное, тихое, но беспросветное.

— Я скоро увидел, как рубят людей. Папа сказал мне: «Пойдем, Марк, ты слишком мал, чтобы это видеть».

— Жизнь как-то сразу у нас покачнулась, и все покатилось по наклонной плоскости.

— Мне, 14-летнему тогда мальчику, скоро пришлось столкнуться с действительностью, то есть начать самому размышлять о своем куске хлеба.

— Скоро начала литься русская кровь, мои близкие умирали без стона, без проклятий и жалоб.

— У нас было очень много вещей, и их нужно было переносить самим. Я была тогда очень маленькая и обрадовалась, когда поляки все отобрали.

Анисим вытер топор. А не надо было нашу водку пить! А то ишь устроились сволочи как будто у себя дома.

«Эй Седой! Кончай Ваньку валять! Уходить надо,»- крикнул Малюта.

Уходить, так уходить. Однако все ценное, что было у охранявшего пост американского полувзвода нужно забрать — и оружие, и продовольствие и одежду. Все, что можно с собой унести — в лесу любая мелочь пригодится.

Партизанский отряд потянулся в сторону леса. Повышенный «ай-кью» сыграл с амерами скверную штуку, за относительно недолгое время существования их государства они привыкли быть только победителями, и считали остальные нации чем-то вроде племен спивающихся индейцев или африканских рабов на плантациях. Они кичились своей демократией забыв заодно и поведать миру о своей сегрегации — по всей территории САСШ висели таблички «только для белых», запрещающие вход людям с другим цветом кожи. То что это абсолютно противоречило их хваленой конституции никого в Америке не смущало — для всех недовольных есть резервации, а для очень недовольных — суд Линча. Прибыв в Россию, бойцы корпуса Американских экспедиционных сил в Северной России (AEFNR) начали наводить традиционный и привычный американский порядок — часть населения уничтожили сразу в целях устрашения, часть загнали в концлагеря. На ключевых дорогах были расставлены охранные посты для контроля за перемещениями населения. Американское правительство считало что это территория САСШ и претворяла в жизнь лозунг — «Америка для американцев», несло так сказать свободу угнетенным и отсталым нациям. В то, что кто-то сможет оказать серьезное сопротивление им, которые выиграли мировую войну они не верили. Но после первоначального шока вызванного вторжением, местное население вкусив все прелести насаждаемого «американского» образа жизни ответило ожесточенным сопротивлением. Это была русская земля, и никаким вонючим амерам с их вонючей демократией здесь не могло быть места. Кровь за кровь! И кровь полилась! Только теперь не только русская, но и вечно улыбающихся американских парней (извечная проблема стоматологии — если вставленные зубы больше по размеру рот невозможно закрыть и человек вынужден улыбаться).

* * *

Капитан Джонс сидел на берегу Северной Двины и ловил рыбу. Клев был отменный, и он уже открыл третью баночку консервированных червей. Настроение испорченное утром начало улучшаться.

Административная зона, где по ошибке поставил свой сборный домик капитан Джонс, находилась в центре расположения полка, между выемкой, по дну которой тянулось ржавое железнодорожное полотно, и разбитой грунтовой дорогой. На шоссе иногда можно было встретить девок — простых, улыбчивых, грудастых, правда, частенько с неважными зубами. Сборные домики сержантско-рядового состава полка стояли по другую сторону дороги, рядом с летним кинотеатром, где по вечерам крутились фильмы, или выступали третьесортные и подержанные актриски Голливуда. Вот и сейчас, прислали партию очередных помойных шлюх, с каким-то дурацким мюзиклом. Кажется мюзикл назывался «Эдемский Сад», или что-то вроде того. Бред собачий! Под пение ветхозаветных псалмов писклявыми женскими голосами, по сцене бегают полуголые актрисы и трясут сиськами, изображая библейский рай. Эту труппу прислал генерал Клозетфорд, который перевел свой штаб из Архангельска в Нью-Йорк, после того как участились нападения местных жителей на цепь сторожевых пакгаузов и расположение американских частей в России. С таким генералом, как Клозетфорд, требовалось аккуратное обхождение. Это был эрудированный, воспитанный и педантичный генерал, который знал Ветхий Завет наизусть, с ходу определял размер женской груди и фасон нижнего белья, носимого дамой, а также писал «численно возросли» там, где другой написал бы «увеличились». Капитан Джонс был взбешен последним приказом генерала Клозетфорда.

Согласно этому приказу, все сборные домики оккупационного корпуса в России надлежало ставить параллельными рядами, с таким расчетом, чтобы вход каждого домика гордо глядел в сторону памятника Вашингтону, который специально привезли из Нью-Йорка. Полковнику Дредду, как командиру боевой части, это показалось бредом собачьим. Тем более, что вовсе не его, генерала Клозетфорда, дело — указывать, как ставить домики в месте расквартирования полка. Поскольку Клозетфорд был слишком далеко, то Рэмбо Дредд сорвал свою злость на подчиненных, заставив их рисовать на двери каждого домика портреты Авраама Линкольна. Чтобы поднять моральных дух американских граждан вдали от родины, генерал Клозетфорд стал присылать множество концертных бригад. Которые сразу же после их бестолковых выступлений растаскивали по домикам и использовали по другому менее культурному, но более интимному назначению.

В Сенате по слухам сейчас обсуждался вопрос о том, чтобы оснастить каждое подразделение, отправляемое в Россию, набором каучуковых надувных женщин, по одной штуке на каждого военнослужащего, плюс по три запасных, на каждый пехотный взвод, и по допольнительно по пять запасных на каждую роту или штабное подразделение. К надувной женщине должен был прилагаться специальный насос, а также два пакетика презервативов по десять штук в каждом. Основной проблемой в обсуждении данного вопроса были разногласия по поводу того, где делать специальные углубления в данном изделии, предназначенные для проведения полового акта. Считалось, что внедрение данного изделия в войска, снизит психологическую напряженность среди личного состава, а также позволит избежать кровесмешения и нарушения чистоты американской расы. Семя американцев, должно изливаться в американских женщин — таково было единодушное мнение сенаторов.

Капитан Джонс посмотрел на часы. Без четверти пять. Значит пора в расположение части. В пять часов американским военнослужащим было есть положено мороженное — клубничное, апельсиновое или малиновое. Мороженное в пять часов, а также памятники Вашингтона были становым хребтом морального духа американской армии. В скором времени к ним должен был добавиться и третий элемент — каучуковые женщины, принятие которых на вооружение было уже не за горами.

Одно плохо — желающих заступать на дежурство в удаленные посты становилось все меньше и меньше, поскольку все чаще и чаще заступивших на дежурство обнаруживали при смене мертвыми. Киплинг был прав — нести бремя белого человека черезвычайно тяжело.

Послание Патриарха Тихона о помощи голодающим и изъятии церковных ценностей

15/28 июня 1919 г.

Божией милостью, Смиренный Тихон, Патриарх Московский и всея России, всем верным чадам Российской Православной Церкви.

Благодать Господа нашего Иисуса Христа да пребудет с вами.

Среди тяжких испытаний и бедствий, обрушившихся на землю нашу за наши беззакония, величайшим и ужаснейшим является голод, захвативший обширное пространство с многомиллионным населением.

Еще в мае 1919 г., когда стали доходить до Нас слухи об этом ужасающем бедствии. Мы, почитая долгом своим прийти на помощь страждущим духовным чадам Нашим, обратились с посланиями к главам отдельных христианских Церквей (Православным Патриархам, Римскому Папе, Архиепископу Кентерберийскому и епископу Йоркскому) с призывом во имя христианской любви произвести сборы денег и продовольствия и выслать их за границу (умирающему от голода) населению Поволжья.

Тогда же был основан Нами Всероссийский Церковный Комитет помощи голодающим, и во всех храмах и среди отдельных групп верующих начались сборы денег, предназначавшихся на оказание помощи голодающим. Но подобная церковная организация была признана Оккупационным Правительством излишней, и все собранные Церковью денежные суммы потребованы к сдаче и сданы «Санационному Польскому Комитету».

Желая усилить возможную помощь вымирающему от голода населению Поволжья, Мы нашли возможным разрешить церковно-приходским Советам и общинам жертвовать на нужды голодающих драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления, — о чем и оповестили Православное население 6(19) июня с. г. особым воззванием, которое было разрешено «Санационным Польским Комитетом» к напечатанию и распространению среди населения.

Но вслед за этим, 13(26) февраля «Санационный Польский Комитет», постановил изъять из храмов все драгоценные церковные вещи, в том числе и священные сосуды и прочие богослужебные церковные предметы. С точки зрения Церкви подобный акт является актом святотатства, и Мы священным Нашим долгом почли выяснить взгляд Церкви на этот акт, а также оповестить о сем верных духовных чад наших. Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжких обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, не освященных и не имеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих чад Церкви и ныне к таковым пожертвованиям, лишь одного желая, чтобы эти пожертвования были откликом любящего сердца на нужды ближнего, лишь бы они действительно оказывали реальную помощь страждущим братьям нашим. Но Мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство — миряне отлучением от Нее, священнослужители — извержением из сана (73-е правило апостольское, 10-е правило Двукратного Вселенского Собора).

Смиренный Тихон, Патриарх Московский и всея России.

Из детских сочинений:

«На моих руках было трое младших меня, я был без копейки Что было делать? Я начал продавать газеты, но этим не много заработаешь. Тогда! О, поймете трагедию моей души и стыд первых шагов… Раньше я считал грехом стянуть у матери сахар, а тут стал сознательным вором. Я крал всюду, где было можно, съестное, дрова, деньги…»

«Около наших ворот была свалена целая груда трупов, на мостовой валялась убитая лошадь, и голодные собаки рвали ее на куски. Это были самые тяжелые минуты моей жизни. В эту ужасную ночь я лишилась моей мамы…»

«В город ворвались легионеры. И вот тут-то погиб мой горячо любимый отец. Какие они зверства вытворяли над бедными офицерами… Но слава Богу за то, что его убили, а не мучили, как других».

«Тут я после разлуки впервые увидел отца; как он похудел, я себе представить не мог; это был скелет скелетом; в первый раз тут во мне проснулась жалость, и я понял, что люблю отца и что очень тяжела была бы мне его смерть…»

«Когда мы ходили в атаку или поляки на нас, то сразу все вспоминал, и дом, и мать, и сестер, и отца».

«На следующий день 10 легионеров пригнали на наш двор 3-х казаков. Затем, оголив их спины, легионеры стали бить их саблями по спинам и головам. Кровь полилась ручьем… Все запрыгало у меня в глазах… Я заболела… Моя детская душа не могла перенести этого».

«Зимой моих братьев и сестер разобрали добрые люди. А я… Взял браунинг отца и пошел было убить легионера. Да по дороге увидел у сада чека гору трупов… И такой ужас охватил меня, что я бежал из города… Четырнадцатилетним мальчиком сделали меня унтер-офицером. Никогда не смотрел я на действие своего оружия: мне было страшно увидеть падающих от моей руки людей. А в августе 1919 г. в наши руки попали поляки. Отряд наш на 3/4 состоял из кадет, студентов и гимназистов… Мы все стыдились идти расстреливать… Тогда наш командир бросил жребий, и мне в числе 12-ти выпало быть убийцей. Что-то оборвалось в моей груди… Да, я участвовал в расстреле четырех поляков, а когда один недобитый стал мучиться, я выстрелил ему из карабина в висок. Помню еще, что вложил ему в рану палец и понюхал мозг… Был какой-то бой. В середине боя я потерял сознание и пришел в себя на повозке обоза: у меня была лихорадка. Меня мучили кошмары и чудилась кровь. Мне снились трупы поляков… Я навеки стал нервным, мне в темноте мерещатся глаза моего поляка, а ведь прошло уже 4 года… Прошли года. Забылось многое; силой воли я изгнал вкоренившиеся в душу пороки — воровство, пьянство, разврат… А кто снимет с меня кровь? Мне страшно иногда по ночам». Вы видите перед собою юношу с явно выраженным душевным надломом.

«Я часто не узнаю ни папы, ни мамы, да и себя также: из веселой девочки я превратилась Бог знает в кого».

«Все, что я видела, чересчур тяжело, но воспоминания, кроме ужасной тоски, возбуждают во мне ужасную злобу, ненависть к этим людям, которые заплевали нашу Россию, наши храмы, дворцы»

Глава 27 Лето 1919 года. Зигфрид и Валькирия

Вот теперь ясно, подумала Светлана, только вот для этого нужно выжить и вернуться домой. Как забавно звучит — вернуться домой — ее дом теперь и дом для ее экипажа — унылая шхера, никем не посещаемая, замаскированная под рыболовное предприятие.

Она подошла к зеркалу у умывальника и критически осмотрела себя в зеркало. Интересно, у этого корсара есть расческа? Неплохо бы привести себя в порядок. Каюта была достаточно тесновата по меркам Светланы, которой довелось путешествовать до войны в Либаву, Ревель, а также по Волге. Кругом одно железо и никакого дерева. Кожаная обивка дивана и кресла довольно нелепо смотрелись на фоне всего металлического. Впрочем по рассказам ее знакомых, если им верить конечно, она пребывает в царстве роскоши, ибо на русских подводных лодках каюта капитана величиной с ее пудреницу. Здесь же, видимо из-за того, что лодка очень больших размеров есть даже душевая кабина и туалетная кабина. На какой-то момент поручику Долгорукой стало несколько неловко из-за того, что командир германской подводной лодки, спасший ее экипаж от неминуемой смерти, вынужден теперь ютиться в каюте своих офицеров, галантно уступив ей свои апартаменты.

А он симпатичен, причем не только внешне! А как он на нее смотрел! Впрочем, смотрел он и на других девчонок ее экипажа, обалдевшими глазами, пытаясь совместить в голове невозможное — женщин и войну. Хотя на нее смотрел он все таки больше. Похоже, я его чем-то привлекла, впрочем почему чем-то? С внешностью у меня все в порядке, от кавалеров до семнадцатого проходу не было, да и сейчас несмотря на неухоженный вид, есть чем вызвать внимание мужчин — фигура, так вообще тоньше стала, после тех голодных месяцев в подполье рабочих кварталов. Хотя, может ему нравятся другие женщины? А зачем тогда он так на меня смотрел, зачем лично ходит и приглашает, в кают-компанию? Впрочем, я сейчас не о том думаю — думать нужно о том, что делать дальше, а не о том, нравлюсь я ему или нет! Что, представляет из себя эта база, и найдется ли для ее экипажа там хоть какое-нибудь полезное занятие? И все таки, есть у этого корсара расческа?

* * *

Капитан пассажирского лайнера «Тадеуш Костюшко» Юзеф Востицкий стоял на мостике и всматривался в предрассветную гладь моря. Чертовы проволочки связанные с неудачным выходом военного конвоя, задержали выход его белоснежного красавца на двенадцать часов. Двенадцать часов восемьсот пятьдесят пассажиров его лайнера вместо того чтобы любоваться красотами Балтийского моря были вынуждены наблюдать судорожное мельтешение плавсредств по Гданьской бухте. Наконец добро на выход получено. Но из-за нерасторопности военных, а может из-за их великого ума вместе с «Костюшко» к выходу из бухты устремились и военные корабли и военные транспорты. За пределами бухты они должны были сформировать военный конвой, защищающий от атак аэропланов и подводных лодок. Слухи после вчерашнего неудачного выхода конвоя ходили по порту очень дикие. Наиболее «знающие» утверждали, что аэропланы русских утопили половину конвоя и половину британского флота. Скептики говорили, что выход в море отменили из-за погоды. Юзеф был склонен более верить вторым, чем первым ибо бывал в России, командуя военным транспортом и знал, что у русских нет ни армии ни авиации ни флота. Поэтому вчерашнюю суматоху он объяснял как знающий человек очередной военной бестолковостью. Плохо одно, его лайнеру придется пробираться через походный ордер конвоя на выходе из бухты. Помимо сложных маневров, которые ему придется совершать, взгляды состоятельной публики прогуливающейся по верхним палубам его белоснежного красавца встретятся с неказистыми и неопрятными судами конвоя и их впечатление от морского путешествия до Лондона будет испорчено столь неэстетическим зрелищем.

«Тадеуша» он получил год назад, когда союзники закончили раздел германского военного и торгового флота. Раньше он назывался «Вильгельмина» — водоизмещение восемь тысяч тонн, скорость двадцать узлов, восемьсот пятьдесят пассажиров. Теперь это самый крупный и самый красивый лайнер Великой Польши, совершающий регулярные рейсы Гданьск-Лондон. Несмотря на дорогие билеты, свободных кают на лайнере не бывало. Новые воеводства и доходы от польских колоний позволяли до того бедной польской шляхте встать вровень с европейской аристократией и ни в чем ей не уступать, а зачастую даже и быть богаче многих старых европейских фамилий. Вот и сейчас многие представители польской знати отправились вместе с женами и детьми в британскую столицу проводить отпуск. Несмотря на очень ранний час, на палубах слышались детские крики, смех, визг, мелькали яркие платьица маленьких пани. Стремясь избежать опасной сутолоки в центре походного ордера конвоя, капитан Востицький приказал переложить руль вправо, намереваясь пройти между берегом и конвоем. Вид восходящего солнца и розовое море с синими полосками волн по правому борту, наверняка бы подвигли Айвазовского на создание очередного шедевра, если бы он это увидел. Но Айвазовский по общеизвестным причинам на борту белоснежного лайнера не был.

Из детских сочинений:

«Дом доктора реквизировали под полицию легиона, где расстреливали, а чтобы выстрелов не было слышно, играла музыка».

«Добровольцы забрали Киев, и дедушка со мной пошел в полицию легиона, там был вырыт колодезь для крови, на стенах висели волосы, ночью я не мог спать, то снилась полиция легиона, то что стреляют».

«Я пошел поглядеть в подвал полиции легиона и то, что я там увидел, заставило меня выскочить обратно. Весь пол был залит кровью, на полулежало несколько трупов. У одного из них лицо было как решето».

«Поляки ушли, в город вступили наши. Начались раскопки. На другой день я пошел в чека. Она занимала дом и сад. Все дорожки сада были открыты и там лежали обрезанные уши, скальпы, носы и другие части человеческого тела… разрывши землю, власть нашла массу трупов с продырявленными горлами. На русском кладбище откапывали жертвы, все со связанными проволокой руками, почему-то черные и вздутые».

«Изуродованные трупы, массы скелетов в полиции легиона, особенно Киевской, — и я иногда доходил до того, что в каждом трупе видел своего убитого, т. е. расстрелянного в легионерами брата».

«Один случай очень ясно мне запомнился: когда перевели полицию легиона в другое помещение и мы могли придти повидаться со своими, после свидания, когда все были уведены, пришли легионеры и стали выволакивать из двора ужасные посинелые трупы и на глазах у всех прохожих разрубать их на части, потом лопатами, как сор, бросать на воз и весь этот мусор людских тел, эти окровавленные куски мяса, отдельные части тела, болтаясь и подпрыгивая, были увезены, как только что собранный сор со двора; впечатление было потрясающее, из телеги сочилась кровь и из дыр досок глядели два застывших глаза отрубленной головы, из другой дыры торчала женская рука и при каждом толчке начинала махать кистью. На дворе после этой операции остались кусочки кожи, кровь, косточки, и все это какая-то женщина очень спокойно, взяв метлу, смела в одну кучу и унесла».

* * *

Командир «Адмирала Шеера» бился над решением задачи — как ему атаковать военный конвой в усложнившихся условиях. А то, что они усложнились, было ясно, даже самому последнему матросу. Атака русского торпедоносца и его надводная дуэль с британским эсминцем насторожили британо-польскую эскадру. А это значит, что конвой и его ордер будут формироваться по уже хорошо отработанным и оправдавшим себя правилам. Впереди пойдет два-три эсминца и флагман конвоя — линкор или крейсер (скорее всего линкор ибо его орудия принесут больше пользы при поддержке планируемого десанта), затем в оцеплении эсминцев и траулеров, оснащенных привязными аэростатами и сам конвой в нескольких колоннах. Конвои, как правило формируются на внешнем рейде на выходе из гавани. Поэтому после долгих раздумий Лотар решил рискнуть. Его замысел основывался на том, что у англичан и поляков нет противолодочных траулеров, нет по причине того, что флота России как такового не существует, а в германском флоте подводных лодок не числилось — соответственно и не было необходимости включать в состав эскадры и данный тип кораблей. Более того насколько было известно Лотару после войны большинство противолодочных траулеров были разоружены и практически прекратили свое существование как класс. А это означало, что охранение конвоя будет состоять только из эсминцев. Эсминцы имеют большие габариты, меньшую маневренность и большую осадку по сравнению с траулерами, и поэтому также достаточно хорошо уязвимы для торпед. Эсминцев по данным разведки в Гданьске было от двенадцати до пятнадцати. Все они, или не все будут задействованы в охранении конвоя, Арнольд не знал. Но, отсутствие малых кораблей в охранении увеличивало его шансы на удачу. Ввиду большой численности конвоя (предположительно около двадцати или тридцати транспортов) процесс формирования его в ордер растянется по времени на несколько часов. Формировать его будут вблизи берега и охранение будет держаться мористее, во-первых ввиду малой численности, чтобы создать хоть какое-то подобие густой завесы со стороны открытого моря, во-вторых, чтобы обеспечить себе свободу маневра и избежать опасности столкновения с неповоротливыми и неорганизованными «купцами».

Командир «Адмирала Шеера» решил занять исходную позицию у восточного берега рядом со входом в Гданьскую бухту. Камуфляжная раскраска лодки а также восходящее солнце должны были обеспечить ему маскировку в утренние часы, после чего Арнольд решил перейти из надводного положения в позиционное и продолжить дежурство. Несмотря на ответственность момента в голову командира подводного крейсера лезли дурацкие мысли, мешая сосредоточиться. Эта русский поручик все никак не выходила из ума, и прославленный ас начал догадываться, что он влип. Ну доставит он ее на базу, а что дальше? Там ведь тоже не Ницца. Да и персонал базы, состоящий из мужчин тоже обратит внимание на русских фрау. И если здесь, на борту «Шеера» он хоть как-то может контролировать ситуацию, то что будет там, когда он отправиться в поход, а женщины останутся на берегу? «Однако ты размечтался Арнольд! Ты вернись вначале, а потом думай о том, что будет после!». Но ведь все равно, эту проблему придется решать! Почему бы не подумать сейчас пока есть время? Однако накаркал насчет времени — вот и они. Началось.

* * *

Первыми из бухты выскочили три крейсера типа «Каледон» в сопровождении трех эсминцев. Затем вышло еще восемь эсминцев — шесть британских и два польских — отгородив с севера и запада участок моря. Следом за эскортом потянулись и «купцы», точнее сказать военные транспорты. Более двух десятков пароходов от двух до семи тысяч тонн водоизмещением. Германская разведка ошиблась в своем предположении — этот конвой предназначался для доставки двух пехотных дивизий в Россию — Великая Польша стремилась восстановить контроль на Петроградским воеводством, полностью утраченный из-за мятежа местных сепаратистов. Только вот сообщить о данной ошибке командиру подводного крейсера «Адмирал Шеер» было некому. Впрочем ошибкой в полной мере это тоже не было — отправка конвоя с десантом для борьбы с сепаратистами в Германии планировалась двумя неделями позже, и тоже из Гданьска.

Факт отсутствия линкора в составе эскадры в какой-то мере порадовал Лотара — все-таки шестидюймовки крейсеров не идут ни в какое сравнение с тринадцати с половиной дюймовым калибром британских линкоров — это значит меньше наших пострадает от огня английских орудий, и будет больше шансов сбросить десант в море. Арнольд не любил торпеды как оружие — большую часть своих побед он одержал с помощью артиллерии, но сегодня был не тот случай, поэтому он приказал приготовить для стрельбы все торпедные аппараты. Погода незаметно менялась, как это часто бывает на Балтике. От налетевшего, неожиданно холодного потока воздуха, командир «Шеера» поежился, клочья тумана, которые разрастались буквально на глазах были сейчас совершенно некстати… Конечно туман увеличивал скрытность атаки, но Арнольд хотел решить задачу с максимальным результатом — главное в десанте — это люди, военное снаряжение и боеприпасы без людей само воевать не сможет — чем больше транспортов с десантом он отправит на дно, тем меньше врагов высадится на его родную землю. И если сейчас пока туман еще не сгустился было видно те суда, чьи палубы были забиты людьми, то еще через полчаса разглядеть что-либо кроме силуэтов не представиться возможным.

Оценив диспозицию судов конвоя, Лотар понял, что четырехторпедным залпом носовых аппаратов, который может оказаться единственным в этой атаке, он может зацепить два или три транспорта, оказавшихся в створе. Два или три транспорта — это четыре или шесть тысяч человек из двадцати пяти тысяч, которые не смогут ступить на германскую землю. Арнольд выдал указания торпедистам. Однако прежде чем они начали отрабатывать полученную команду, обстановка снова сильно изменилась. Из гавани выскочил белоснежный двухтрубный лайнер, и начал «протискиваться» между ордером конвоя и берегом. Что смутило командира «Шеера» в облике нового гостя, что-то было в нем такое, что заставило тут же отменить свою предшествующую команду. Ожидание затянулось, и с каждой секундой обстановка для атаки могла измениться в худшую сторону. Наконец, Лотар понял причину своего смущения. Он узнал этого красавца. Это была «Вильгельмина», которую он неоднократно видел в Киле. А сейчас она шла под польским флагом и палубы ее были забиты людьми. Лайнер построенный германским народом сегодня нес смерть на германскую землю. Арнольд выкрикнул новую команду и время как будто изменило свой ход. Скорость предателя-лайнера была выше скорости других транспортов, и он должен был выскочить прямо под торпедные аппараты его крейсера. Тратить четыре торпеды на предателя он посчитал излишним, поэтому интервалы пуска торпед он построил так, чтобы две поразили лайнер, а две поразили два транспорта бестолково сгрудившиеся в центре формируемого конвоя.

* * *

Это была обворожительная картина восхода солнца. Несколько портили ее клочья появившегося тумана, который обеспокоил Юзефа Востицкого, заставив увеличить скорость хода, но картина розово-синего моря была великолепна. Поэтому четыре пенных стремительных следа по направлению к конвою не заметил никто. Два страшных взрыва слившихся в один, выбросили «Костюшко» из воды. Обратное падение лайнера вниз сопровождалось треском разрушавшегося корпуса и ревом воды устремившейся внутрь. Все человеческие крики потонули в этих жутких звуках. Юзеф удержался на мостике во время взрыва, но заметил боковым зрением, как взрывная волна подбросила пассажиров стоявших на палубе вверх, а затем как осенние листья они посыпались в воду. «Наверное, их затянет под винты,» — механически и как то отстраненно подумал капитан лайнера, и тут же ужаснулся — среди упавших в воду он различил яркие детские платья. Второй взрыв последовавший через несколько секунд после первого был где-то внутри корабля и все-таки швырнул капитана «Костюшко» на палубу. Взорвались котлы — промелькнуло в мозгу у него. С пароходом творилось что-то странное — его нос и корма как будто обрели свободу и жили самостоятельной жизнью. То, что мористее его прогремело еще два взрыва Юзефа уже не интересовало — его пароход разломился надвое, и первой на дно собиралась отправиться корма. О попытке как-то организовать спасение не было и речи — обезумевшие матросы и пассажиры гроздьями прыгали за борт или давя друг друга пытались добраться до уцелевших шлюпок. Те немногие, кто не потерял самообладания и пытался навести какой-то порядок были либо затоптаны, либо сброшены за борт. С застопоривших ход транспортов стали лихорадочно спускать шлюпки. С севера и запада донесся беспорядочный артиллерийский огонь и серия глухих взрывов с небольшими интервалами — это корабли эскорта прозевавшие атаку стремились теперь отыграться и уничтожить обидчика.

* * *

Снова, второй раз за день Лотар дал отмену своей команды. Изначально он планировал погрузиться после четырехторпедного залпа, а затем развернувшись кормой к конвою произвести залп из кормовых труб, после чего оторваться на безопасное расстояние для перезарядки торпедных аппаратов. Однако поведение кораблей эскорта, которые почему-то были уверены, что атака была произведена со стороны моря, заставило Арнольда изменить свое решение. Он отдал команду на перезарядку носовых торпедных аппаратов в надводном положении, не меняя своей исходной позиции. Несмотря на то, что туман сгущался, ему удалось разглядеть, что «Вильгельмина» разломилась надвое и скрылась под водой, медленно погружались и два других транспорта пораженных, его торпедами. Напряженное ожидание, оказалось слишком томительным, и мозг Лотара вопреки его желанию, снова переключился на русскую летчицу. Как не пытался он прогнать эту мысль как несвоевременную и опасную в данной ситуации, она все равно торчала в мозгу как заноза. Сон разума как известно порождает чудовищ, породил он и на этот раз. Психика командира лодки не выдержала борьбы, и выдала как результат, невнятное бормотание вслух: «Может ей новый аэроплан где-то достать? «Готу» какую-нибудь, если конечно они остались в Германии!». Сразу же спала внутренняя борьба и мысли о русской поручике куда-то исчезли. Лотар знал теперь решение этой задачи, и мог спокойно переключиться на решение проблемы продолжения атаки. Достанет он ей самолет! Главное вернуться из похода и достанет! Отстреляет сколько сможет торпед по конвою и уйдет, а там даст радиограмму в штаб, что ему нужен бомбардировщик — пускай голову ломают!

Туман уже достаточно скрыл детали происходящего в бухте, когда была завершена перезарядка торпедных аппаратов. Рассмотреть на каких транспортах десант, а на каких военное снаряжение уже не представлялось возможным — были видны только очертания судов. Однако, в качестве компенсации за неудобства, фортуна приподнесла командиру германской лодки другой подарок — бестолковые «купцы» конвоя застопорили ход, и занимались спасением экипажей и десанта торпедированных судов. Снова четыре торпеды понеслись в направлении сгрудившихся судов каравана. Понимая, что удача не может длиться вечно, Лотар скомандовал развернуться к конвою кормой, чтобы разрядить кормовые аппараты, после чего уйти из района. Все торпеды из носовых аппаратов достигли цели, о чем свидетельствовали четыре взрыва. Разрядив кормовые аппараты, Лотар принял решение уходить в надводном положении — туман был уже настолько сильным, что переход в подводном положении не давал никаких преимуществ, более того из-за малых глубин, и невозможности точно определить местоположение, существовал риск налететь на какое-нибудь препятствие вроде банки или затонувшего судна. Обе торпеды из кормовых, тоже достигли цели — прогремело три взрыва, причем последний был очень сильный — вероятно взорвались либо котлы, либо судно с боеприпасами.

«Адмирал Шеер» растворился в белом молоке.

Глава 28 Лето 1919 года. Великая Армада

Трагическая гибель пассажиров «Тадеуша Костюшко» потрясла весь цивилизованный мир. Все газеты Европы и Америки запестрели заголовками: «Призовем варваров из России к ответу!», «Российские азиаты — убийцы детей!», «Организуем крестовый поход на Восток!», «Смерть вандалам-славянам!», «Уничтожить Россию Огнем и мечом!». В Париже была срочно собрана международная конференция стран Большой и Малой Антанты а также САСШ. Пока конференция заседала, правительство Юзефа Пилсудского организовало проведение массовых показательных казней в новых воеводствах и колониях.

Россия. Из детских сочинений:

— Я отдан был в деревню на полевые работы, которые были мне совсем не под руку.

— На улице я прочел список расстрелянных, там был отец.

— Дядю увели, потом нашли в одной из ям, их там было много.

— Умер папа от тифа, и стали мы есть гнилую картошку.

— Моего дядю убили, как однофамильца, сами так и сказали.

— Я поняла, что такое оккупация, когда убили моего милого папу.

— Было нас семь человек, а остался один я.

— Папа был расстрелян за то, что был доктор.

— Умер папа от брюшного тифа, в больницу не пустили, и стала наша семья пропадать.

— Отца расстреляли, потому что были близко от города какие-то войска.

— У нас дедушка и бабушка умерли с голоду, а дядя сошел с ума.

— За этот год я потерял отца и мать.

— Когда папа умер, я сама не могла ходить. А в страстной четверг умерла и мама.

— Умер последний близкий мне человек — брат, я осталась на улице, но Бог не так жесток, и добрый человек устроил меня в гимназию.

— Папа долго голодал, а умер в больнице. Теперь я узнал, что и сестра давно уже умерла.

— Брата четыре раза водили на расстрел попугать, а он и умер от воспаления мозга.

Итогом конференции стало принятие следующего решения:

— увеличение численности оккупационных войск на территории России.

— предоставление Великой Польше кредитов для закупок военного имущества, с целью увеличения численности ее вооруженных сил.

— организация совместной операции по разрушению мятежного Петрограда.

Для выполнения последнего пункта Англия и Франция формировали эскадру из дредноутов и мониторов для бомбардировки Петрограда с моря. Польша в спешном порядке готовила и вооружала новый экспедиционный корпус численностью в семьдесят пять тысяч человек. Кроме того, Польша увеличивала, численность своего военно-морского флота за счет покупки пяти броненосцев типа «Кинг Эдуард VII» и двух дредноутов типа «Беллерофон».

Англия: дредноуты — «Орион», «Монарх», «Конкерор» «Аякс», «Айрон Дюк», «Мальборо», «Бенбоу», «Эрин», «Ройял Соверин», мониторы «Эребус», «Террор», «Маршал Ней», «Маршал Соулт», «Лорд Клайв», «Генерал Волф», авианосец «Аргус», десять легких крейсеров, тридцать четыре эсминца, три десятка траулеров и двадцать четыре тральщика.

Франция: дредноуты «Курбе», «Франция», «Жан Бар», «Париж», «Бретань», «Прованс», четрыре крейсера, десять эсминцев.

Великая армада, крупнейшая со времен Крымской войны, черной тенью нависла над Балтикой.

Великая балерина Матильда Кшесинская пообещала, что первому из генералов и адмиралов готовящейся армады, которые освободят ее дворцы и особняки она даст серию личных эксклюзивных балетных спектаклей. Чтобы привлечь внимание общественности к проблеме Петрограда захваченного мятежниками (если быть честными, то к проблеме возвращения своих дворцов и особняков) Матильда выступила с серией балетных спектаклей в Париже и Лондоне, чем привлекла внимание некоторых представителей британской королевской семьи. Грязные инсинуации в прессе по поводу якобы интимных отношений между британскими принцами и польской балериной были очень резко и быстро пресечены британской королевской семьей. Речь шла о благотворительных спектаклях и сборе денег на теплые вещи для экспедиционных войск.

Из детских сочинений:

«После ухода поляков все трупы были похоронены, а собрали их все в женской гимназии. Посреди гимназии лежала израненная наша начальница Колокольцева. Ее сверху накрыли, потому что она имела ужасный вид».

«Помню большой Владимирский собор в Киеве и в нем тридцать гробов и каждый фоб был занят или гимназистом или юнкером. Помню ясно крик дамы в том же соборе, когда она в кровавой каше мяса и костей, по случайно найденному ею крестику, узнала сына. Мурашки бегают по коже, когда почувствуешь этот крик. Помню взрыв пленных офицеров в Педагогическом Музее. Помню…»

«Офицеры устроили в Ставрополе восстание, но оно было открыто, всех ожидала несомненная смерть, казни производили в юнкерском училище: вырывали ногти, отрезали уши, вырезывали на коже погоны и лампасы; через несколько дней большевики оставили Ставрополь; оставшиеся в живых отслужил и молебен; все убитые были похоронены в братской могиле. Я с папой была на похоронах, хотя мама меня не хотела пускать; панихида была во дворе юнкерского училища; родственники убитых плакали — я в первый раз в жизни видела у папы на глазах слезы; архиерей служил панихиду и плакал; воздух был наполнен запахом разлагающихся трупов; во дворе были кучи навоза — из одной кучи торчала человеческая рука — после панихиды мертвых повезли на кладбище; за гробами ехали два брата, которые были заперты поляками в погребе: их было заперто трое, но один не вынес 4-дневного заключения и умер с голоду; два другие остались живы, но были бледны, с искусанными руками до крови. Они не могли стоять на ногах и ехали в экипаже, за эти четыре дня они поседели. Придя домой, я не могла есть несколько дней — эта картина стояла перед моими глазами».

Ход конференции был прерван сообщением о чудовищной катастрофе произошедшей в Гданьске.

САСШ решили отправить на Балтику свою эскадру и прославленную морскую пехоту…

Так же было принято решение, оказать давление на Маннергейма, с целью привлечь Великое Герцогство Курляндское для борьбы с русскими повстанцами.

Глава 29 Лето 1919 года. Русская пустыня

Письмо Юзефа Пилсудского об изъятии церковных ценностей

Строго секретно.

Происшествие в Шуе должно быть поставлено в связь с подготовляющемся инсургентами в Питере сопротивлении декрету об изъятии церковных ценностей. Если сопоставить с этим фактом то, что сообщают газеты об отношении духовенства к декрету об изъятии церковных ценностей, а затем то, что нам известно о нелегальном воззвании Патриарха Тихона, то станет совершенно ясно, что схизматичное духовенство во главе со своим вождем совершенно обдуманно проводит план дать нам решающее сражение именно в данный момент.

Очевидно, что на секретных совещаниях влиятельнейшей группы черносотенного духовенства этот план обдуман и принят достаточно твердо. События в Шуе лишь одно из проявлений этого общего плана.

Я думаю, что здесь наш противник делает громадную ошибку, пытаясь втянуть нас в решительную борьбу тогда, когда она для него особенно безнадежна и особенно невыгодна. Наоборот, для нас именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем с 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо работать на наших землях за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку инсургентов которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления польской власти.

Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в Польской Метрополии в частности и никакое отстаивание своей позиции в Антанте в особенности совершенно немыслимы. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть и несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало. А сделать это с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что позже сделать это нам не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такой покорности широких крестьянских масс, который обеспечил нам нейтрализование этих масс в том смысле, что победа в борьбе с изъятием ценностей останется безусловно и полностью на нашей стороне.

Один умный писатель по государственным вопросам справедливо сказал, что если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществить их самым энергичным образом и в самый короткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут… Сейчас победа над инсургентами обеспечена полностью, именно в связи с голодом проведем с максимальной быстротой и беспощадностью подавление всех мятежных выступлений.

Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение русскому духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий. Самую кампанию проведения этого плана я представляю следующим образом:

В Шуе арестовать как можно больше, не меньше, чем несколько десятков, представителей местного духовенства, местного мещанства и местной буржуазии по подозрению в прямом или косвенном участии в деле насильственного сопротивления решению «Санационного Польского Комитета» об изъятии церковных ценностей. Тотчас по окончании этой работы он должен приехать в Варшаву и лично сделать доклад на полном собрании Польского Правительства. На основании этого доклада «Санационный Польский Комитете» даст детальную директиву судебным властям, тоже устную, чтобы процесс против шуйских мятежников, сопротивляющихся помощи голодающим, был проведен с максимальной быстротой и закончился не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров.

Самого Патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он несомненно стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев. Относительно него надо дать секретную директиву контрразведке, чтобы все связи этого деятеля были как можно точнее и подробнее наблюдаемы и вскрываемы, именно в данный момент. Обязать З.Г. Крысоловского лично делать об этом доклад в Правительстве еженедельно.

Чем большее число местного населения и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше.

Юзеф Пилсудский.

Из распоряжения Юзефа Пилсудского:

«На протяжении года Великая Польша ведет борьбу с сепаратистами различного толка на территории своих новых воеводств и колоний. Основной причиной наших неудач и временного успеха сепаратистов на отдельных территориях является нехватка людских ресурсов. Мы не можем поставить все население Польши под ружье и лишить Польшу полноценного и многочисленного нового поколения. Поэтому для борьбы с сепаратистами необходимо привлекать местное население из числа сознательных граждан. Система «санационных» батальонов в настоящее время недостаточно эффективно используется. Необходимо сформировать специальные «санационные» дивизии из половины существующих в настоящее время подразделений батальонного типа. Данные дивизии необходимо отправить для поддержки кадровых частей Польской армии и использования их в районе ведения активных боевых действий.

…Мы должны превратить Россию в пустыню, населенную белыми неграми, которым мы дадим такую тиранию, которая не снилась никогда самым страшным деспотам Востока. Разница лишь в том, что тирания это будет не справа, а слева, и не русская, а польская, ибо мы прольем такие потоки крови, перед которыми содрогнутся и побледнеют все человеческие потери капиталистических войн. Крупнейшие банкиры из-за океана будут работать в теснейшем контакте с нами. Если мы уничтожим Россию, то на погребальных обломках ее укрепим власть шляхты и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое настоящая власть. Путем террора, кровавых бань мы доведем русский народ до полного отупения, до идиотизма, до животного состояния. Наши юноши в жолнерских мундирах — сыновья потомков Костюшко и Понятовского — о, как великолепно, как восхитительно умеют они ненавидеть все русское! С каким наслаждением они физически уничтожают русский народ — офицеров, инженеров, учителей, священников, генералов, крестьян и рабочих…А когда мы будем властвовать над покоренными нами на восточных землях Польши народами, нужно руководствоваться одним основным принципом, а именно: предоставить простор тем, кто желает пользоваться индивидуальными свободами, избегать любых форм государственного контроля и тем самым сделать все, чтобы эти народы находились на как можно более низком уровне культурного развития… Ибо чем примитивнее люди, тем больше они воспринимают любое ограничение своей свободы как насилие над собой… Ни один учитель не должен приходить к ним и тащить в школу их детей… Но нужно действовать осторожно, чтобы эта наша тенденция не бросалась в глаза… Гораздо лучше установить в каждой деревне репродуктор и таким образом сообщать людям новости и развлекать их… Только, чтобы никому в голову не взбрело рассказывать по радио покоренным народам об их истории: музыка, музыка, ничего кроме музыки…»

Из детских сочинений:

«Легионеры озверели и мучили ужасно последних офицеров. Я сам был свидетелем одного расстрела: привели трех офицеров, по всей вероятности мичманов; одного из них убили наповал, другому какой-то легионер выстрелил в лицо, и этот остался без глаза и умолял добить, но легионер только смеялся и бил прикладом в живот, изредка коля в живот. Третьему распороли живот и мучили, пока он не умер».

«Несколько поляков избивали офицера, чем попало: один бил его штыком, другой ружьем, третий поленом, наконец, офицер упал на землю в изнеможении, и они… разъярившись, как звери при виде крови, начали его топтать ногами».

«Помню я жестокую расправу поляков с офицерами Варнавинского полка в Новороссийске. Этот полк возвращался с фронта, чтобы разойтись по домам, и должен был выехать на пароходе из Новороссийска. Поляки потребовали у солдат этого полка, чтоб они им выдали своих офицеров. Солдаты сначала не соглашались, но потом выдали, так как поляки пригрозили им, что не выпустят их из города. Ночью офицерам привязали к ногам ядра и бросили с пристани в воду. Через некоторое время трупы начали всплывать и выбрасываться волнами на берег. Проходя по набережной, я несколько раз мельком видала их. Ужасно тяжелое воспоминание оставалось потом. После этого долгое время никто не покупал рыбы, так как стали в них попадаться пальцы трупов».

«Я быстро подбежал к окну и увидел, как разъяренная толпа избивала старого полковника; она сорвала с него погоны, кокарду и плевала в лицо. Я не мог больше смотреть и отошел от окна, но никак не мог забыть эти зверские лица толпы. Но через несколько часов долгого и мучительного ожидания я подошел к окну и увидел такую страшную картину, которую не забуду до смерти: этот старик-полковник лежал изрубленный на части. Таких много я видел случаев, но не в состоянии их описывать».

«Вот женщина с воплем отчаяния силится сесть в тронувшийся поезд, с диким смехом оттолкнул ее солдат, и она покатилась под колеса поезда… Ахнула толпа».

«Расстрелы у нас были в неделю три раза: в четверг, субботу и воскресенье, и утром, когда мы шли на базар продавать вещи, видели огромную полосу крови на мостовой, которую лизали собаки».

Глава 30 Лето 1919 года. Данцигская ночь

Все таки он рискнул вернуться к Гданьску. Газет посвященных Гданьской трагедии он не видел, а если бы и увидел, то своего решения не изменил, наоборот, попробовал вернуться не смотря ни на что. Ибо газет о другой, более страшной, Гданьской трагедии — резне немецкого населения Данцига, мировая пресса почему то не выпустила. Были какие-то заметки в районных и центральных польских газетах о «профилактических мероприятиях», и больше ничего. А за этими мероприятиями стояло уничтожение более ста тысяч немцев проживавших в Данциге. С того дня он стал Гданьском — исконно польским городом, в котором не было ни одного немца. Даже самые опасные и тяжелые работы производили в нем рабочие из восточных воеводств. На внешнем рейде патрулировало два эсминца — британский и польский, поэтому Лотару пришлось дождаться наступления темноты, поскольку у эсминцев могли быть асдики. Шансов, что после учиненного им недавно погрома, кто-то попробует выйти в открытое море без охранения, было очень мало. Но на его крейсере были две шестидюймовки, и один из самых лучших, если не лучший наводчик германского флота. Обвинений подобных тем, которые повесили в свое время на крейсера Хиппера, обстрелявших города на побережье Англии, он не боялся. Он будет обстреливать свой родной прусский город Данциг, занятый вражескими войсками, поэтому если кто и смеет его в чем-то обвинять так это его германское правительство. Конечно, если он попадет в плен, то этот бредовый лепет про прусский город никто слушать не будет, но с ним на душе как-то спокойней. Замысел был простой — три минуты беглого огня — это около тридцати снарядов — и отход на полном ходу в ночную тьму. Затем можно будет попробовать повторить. Вряд ли он кого-нибудь успеет потопить, но паника это тоже оружие.

Ночная темень озарилась вспышками выстрелов «Адмирала Шеера». Все таки он в кого-то попал — было видно, что в потру на рейде что-то горит — но рассматривать некогда, и крейсер несся в ночную тьму, убегая от запоздало очнувшихся дозорных эсминцев. Сейчас, когда акция завершилась, Арнольд сожалел, что не угостил этих сонных властителей морей и их союзников парочкой торпед. Но что сделано, то сделано, через пару часов попробуем повторить.

Из детских сочинений:

«Злоба против оккупантов-убийц и разрушителей вспыхнула с необъятной силой; месть закипела в крови. Я решил поступить в добровольческий отряд и поступил. Одна мысль занимала меня — отправить как можно больше ненавистных мне «борцов за свободу». С трепетом прижимал винтовку к плечу и радовался, когда видел, что «борец за свободу» со стоном, который мне казался приятной музыкой, испускал дух».

«К нам во двор вбежало два легионера и, побросав оружие, просили их спрятать в погреб от казаков, которые вошли в город. Я указал на погреб и подумал: «прийдут… я вас предам». Жажда мести взяла верх, и я не мог успокоиться… Подбежал к солдатам… сказал им про…легионеров… Их арестовали и увели».

«Мы получили известие, что отец убит оккупантами в одном из боев. Привезли труп отца. Сестра приехала из отряда, в котором она была сестрой милосердия, на похороны. В этот же день большевики заняли город. Я не знал, что представляют собойлегионеры, и хотел их увидеть. Желание мое скоро исполнилось. Легионеры обходили с «обыском» и не замедлили явиться и к нам. Несколько пьяных разнузданных легионеров, с ног до головы увешанных оружием, бомбами и перевитых пулеметными лентами, ворвались в нашу квартиру с громкими криками и бранью: начался обыск. Все трещало, хрустело, звенело, все более или менее ценное быстро исчезало в поместительных карманах «борцов за свободу». Прижавшись к матери, дрожа всем телом, я с ужасом смотрел на пьяные, жестокие, злобные лица. Все обыскали легионеры, все подверглось разрушению и разгрому, даже иконы срывали эти богохульники, били их прикладами, топтали ногами. Добирались уже до той комнаты, где лежало тело отца. Вот добрались. Злорадный смех, ругань еще более крепкая последовала по адресу покойника, и все легионеры окружили гроб. Они стали колоть, бить прикладами гроб, издеваться над телом отца. Мать и сестра, находившиеся до сих пор как будто бы в столбняке, бросились к легионерам и стали умолять их не трогать мертвого. Но их мольбы еще более раздражили негодяев. Один из них ударил мать штыком в грудь, а сестру здесь же расстреляли. Мой двоюродный брат, приехавший к нам в гости, попал на штык легионера. Последний подбрасывал брата в воздух, как мячик, и ловил на штык. Меня пока не замечали легионеры. Я стоял, словно пораженный, и не знал, что мне делать: кричать, плакать, умолять, просить о пощаде. Я не верил своим глазам. Мне казалось, что все происходящее сон кошмарный, страшный сон. Они стали уходить. Один из уходящих обернулся и, увидев меня, закричал: «А, вот еще один…» Затем последовал удар прикладом по голове. Зашумело в ушах, перед глазами замелькали разноцветные круги, и я упал без чувств. Очнувшись, я ощутил страшную боль в голове и услыхал чьи-то глухие стоны. Передо мной… стали проноситься постепенно картины всего происшедшего. Пролежав еще часа два, я поднялся, шатаясь пошел на стоны. Стонала мать. Между стонами прорывалась бессвязная речь. Через некоторое время она скончалась. Я почувствовал тогда, что я остался один, совершенно один — без родных, без крова и приюта. Все близкое, родное, дорогое так безжалостно отобрали у меня. Хотелось плакать, рыдать, но я не мог… Хотелось поведать кому-нибудь свое горе, да было некому».

«Арестовали отца… Нам не дали даже попрощаться, сказав: «На том свете увидитесь»… После их ухода мы стали молиться за спасение отца… Только через месяц нам удалось его увидеть на работах по погрузке вагонов… Пришли поляки… Отец вернулся… Ему перебили ногу и укоротили руку. (В полиции или в работах — неизвестно)… Опять легионеры… Отец опять попал в полицию, где он заболел. Чтобы лечь в больницу (которая была при тюрьме), нужно было сесть кому-нибудь из семьи на его место. Мать и сестра, как женщины, не могли, пришлось идти мне. Просидел я в ней 21/2 недели. За этот срок меня 4 раза пороли шомполами за то, что я не хотел называть Юзефа Пилсудского благодетелем земли русской и не хотел отказаться от своего отца… Каждую ночь совершался обход легионеров… заключенных уводили в нижний этаж на пытки и расстрелы… Однажды после обхода меня взяли в число заключенных идти в подвал. Я не понимал ничего. Голова шумела. Я думал о другом. Мне что-то говорили друзья отца, но я не слушал. Мне хотелось молиться и я не мог.

В 12 часов ночи за нами пришли легионеры, с которыми была одна женщина. Построив нас по росту, они отвели в подвал, темный, сырой, с каким-то неприятным запахом. Раздев нас догола, среди нас были и женщины, они отобрали несколько офицеров и поставили к стенке. Прогремели выстрелы, раздались стоны. После первых жертв женщина-легионер отобрала женщин и передала легионерам для потехи у нас же на глазах. Я находился в каком-то оцепенении… Ко мне подошла женщина-легионер и сказала: «Какой ты красивый мальчик. Знаешь что! Идем со мной на ночь и ты будешь счастлив. Ты многое узнаешь и станешь моим товарищем». Не слыша моего ответа, она грубо засмеялась и потащила меня в смежную комнату. Не помня себя, я закричал и заплакал. Она оттолкнула меня и сказала: «Уведите назад этого паршивца, я сегодня не в настроении». Очутившись в камере, я потерял сознание. Очнулся уже дома, на своей кровати с перевязанной головой. Папа выздоровел и сменил меня. Я уже больше трех недель лежал в горячке. (Приближалась Русская армия.) Придя домой, я застал… сестру в слезах. Ничего не говоря, сестра указала на газету. Я взял и опустились руки. Там было написано, что сегодня ночью отец и другие будут расстреляны, как бывшие офицеры-черносотенцы. Мы не знали, что делать. Решили пойти отслужить молебен Преподобному Даниилу, святому отца».

«В то время я был настоящим босяком, не раз собирал вокруг себя банду таких же как я мальчишек и пускался на опасные и рискованные дела»

. «Когда дедушка пришел, в доме хозяйничали легионеры, случайно пришедшие с обыском. Увидав моего дедушку, они начали в него стрелять из наганов на расстоянии полутора шагов. Из 4-х выстрелов, сделанных ими, попала только одна пуля, выбивши зуб, и вылетела около сонной артерии».

* * *

А горело действительно очень хорошо. Если бы командир «Шеера» знал какого он сумел добиться результата всего за три минуты огневого налета, то он наверное тут же отправился в Тибет за поисками истины. Ибо такое везение уже нельзя было назвать и дьявольским, это было что-то пострашнее дьявола — снаряды носовой шестидюймовки угодили в танкер, от которого заправлялись крейсер «Каледон» и эсминец — в результате все три корабля охватило пламя от загоревшейся и растекающейся по бухте нефти. Снаряды кормовой шестидюймовки упали на береговые склады, и не произвели поначалу такого красочного визуального эффекта. Но именно эти снаряды, вызвавшие пожар на складах с военным имуществом поставили крест и на продолжении акции «Адмирала Шеера» и на Гданьске как городе.

Конечно, пожар на корабле это беда и трагедия, конечно горящая нефть это страшно. Но в британском флоте существует фраза, которой сопровождают каждый идущий на дно Корабль Ее Величества: «У Короля много». То, что погасить пожар на трех пришвартованных друг к другу кораблях будет невозможно, стало ясно уже через несколько минут — поэтому был отдан приказ покинуть горящие корабли. Локализовать пожар было практически нечем — пара трофейных немецких пожарных судов оказалась не готова к такому происшествию — кроме традиционного польского гонора, нужно было обладать и умением и исправной материальной частью. Пятно горящей нефти медленно растекалось по бухте. Момент для заведения буксира на горящие суда был безнадежно упущен. Кроме британских моряков, которые в соответствии с многовековыми британскими традициями не потеряли присутствия духа, и пытались действовать организованно, все остальные, а остальными были поляки, своей бестолковой суетой только вносили дезорганизацию в попытки взять ситуацию под свой контроль. Наконец, британцы приняли единственно верное решение — потопить горящие суда артиллерийским огнем и торпедами. Что было быстро и четко проделано. Небольшая заминка произошла с танкером, который ушел на дно только после трех торпед и двух десятков шестидюймовых снарядов.

Иногда в жизни происходит так, что маленький сорвавшийся камень приводит к образованию огромной лавины, сметающей все и вся на своем пути. Где и когда и с чего образовалась эта лавина, не будет установлено уже никогда. Наверняка лет через двадцать или тридцать историки начнут ожесточенно спорить откуда это все началось, а жители разных городов будут приписывать себе заслуги в происшедшем, но правды никто и никогда так и не установит. Будет множество исторических мифов и народных преданий, которые с каждым уходящим годом будут обрастать воспоминаниями «свидетелей» и «очевидцев» данных событий — то есть все пойдет как всегда.

Одно можно сказать более или менее достоверно — по причине того, что в России и Германии население начало борьбу с интервенцией, в Польше остался только один морской порт — Гданьск. Поэтому именно сюда и поступало все военное снаряжение закупаемое в Англии и САСШ. Одновременно, через Гданьск планировалось проведение и десантных операций. В результате этого город превратился в огромный склад различных грузов, как военных, так и гражданских. Железнодорожная сеть уже не справлялась с такой нагрузкой, и руководство порта и вокзала не имеющее практического опыта регулировки грузооборота такого масштаба, сбилось с ног, пытаясь организовать бесперебойный поток грузов.

Не нужно думать, что польская шляхта имела только гонор и не имела разума. В польском правительстве были умные и практичные люди, которые умели считать деньги. Великая Польша должна была стать великой державой. За границей покупалось не только военное имущество, но и промышленное оборудование, ибо государство, решившее стать великим, не должно зависеть от привозного товара. Все должно производится на его территории, и по возможности из его сырья. Новые воеводства и колонии могли теперь обеспечить поляков практически всем необходимым на много поколений вперед. Практически, но не всем — например хлопка на территории Великой Польши пока не произрастало, поскольку экспансия на Восток застопорилась из-за нехватки людских ресурсов и возрастающей борьбы местных сепаратистов. Хлопок, имеющий огромное значение в области изготовления пороха, закупался в САСШ. Взрывчатые вещества, а также боеприпасы к многочисленным артиллерийским системам — Польша в силу своей молодости еще не определилась с выбором артсистем для своей армии, поэтому на ее вооружении состояли артсистемы всех известных ныне и исчезнувших недавно государств мира, в том числе и британские и американские орудия. Все эти важные грузы, как уже говорилось выше, шли через Гданьск.

Красочное зарево в порту привлекло к себе всеобщее внимание портовых служб. Вся ночная смена сбежалась к набережной и живо дискутировала по поводу происходящего. Некоторые при этом довольно быстро лишились значительной части имеемых денежных средств, проиграв товарищам пари, на предмет удастся ли британцам справиться с пожаром на кораблях. Прибежавшего рабочего с портового склада с сообщением о пожаре — то ли русского, то ли еще какого-то азиата, попросту обматерили за то, что он отвлекает шляхту от серьезного занятия. С пожаром могут справиться и рабочие, а если они и сгорят при тушении пожара, то из восточных колоний привезут новых рабов, там их много.

Из детских сочинений:

«Постоянные обыски, взволнованные лица моих родных, ложные слухи об убийстве отца — сильно подорвали мое здоровье — несколько месяцев пролежала я в сильной горячке».»

«Ко всему можно привыкнуть. Привыкла я к холоду, и к голоду, и к замерзшим трупам».

«Мне, если можно так выразиться, надоели все переживания и сама мысль о смерти потеряла свою остроту».

«В грязь падало все: и нравственность и глубокая религия, которую я унаследовал от своих родителей. Партизанские отряды, участником которых я был, изломали мою душу. Я теперь это понимаю. Грубая нечувствительность к чужим страданиям вытеснила прежнюю кроткую любовь к человеческой личности».

Глава 31 Лето 1919 года. «Кричали шляхтичи: «Ура!», и воздух склады их взлетали…»

Федор Кузьменчук выслушал Павла, которого он отправлял к дежурному по складу и смачно выругался. Что эти барчуки о себе возомнили? Вначале складируют в одном здании хлопок в тюках, взрывчатку, и бензин в бочках, ящики со снарядами, а потом думают, что его бригада из двадцати человек весь этот пожар затушит ведрами. До электрощитовой, откуда пускается пожарный насос им не добраться, мало того, что ключей нет, так еще и часовой выставлен, чтобы славяне-вредители не добрались. И как прикажете тушить? Что такое взрывчатка и как с ней опасно шутить, Федор знал по русско-японской войне — он служил на Порт-Артурском арсенале. Он был самый старый в бригаде, привезенных из России рабочих. Он же числился и учетчиком горящего склада, его польский хозяин был рад избавится от нудной и утомительной работы с учетом того, что прибывало и убывало на их склад в огромном количестве. Но этим дело и ограничивалось. Все советы, которые Федор пытался давать своему хозяину и начальнику, отвергались как холопские. Молодой шляхтич, а в Польше каждый поляк шляхтич, по подозрению Федора был практически неграмотным, и подписывал документы не читая. После оккупации России и Германии таких неграмотных хозяев и барчуков в Польше появилось несчетное количество, практически каждый первый поляк был неграмотен. Да и зачем учиться грамоте шляхтичу, если все за него сделают холопы из колоний? Не зачем!

Колебался Кузьменчук недолго. С одной стороны его хозяйская крестьянская натура была против того, чтобы вот так без борьбы бросать горящее добро, пусть даже не его а хозяйское, но с другой стороны, то пренебрежение к его советам, которые он высказывал, и высокомерная брезгливость хозяина рано или поздно должны были вызвать ответную реакцию, вызванную пределом человеческого терпения, и этот момент перехода количества в качество наступил именно сейчас. Возможно последней точкой в этом стало растерянное и обиженное лицо Павки Корчагина, который был обескуражен таким отношением их хозяев к пожару. Так или иначе, но гибнуть за понюшку табака из-за чьей-то дурости и высокомерия, и губить при этом двадцать душ, Федор не собирался. Поэтому посмотрев внимательно на масштаб пожара и вспомнив наставления своего начальника в Порт-Артуре, Кузьменчук понял, что времени у них почти не осталось. Он заорал: «Кончай тушить! Все за мной!», — и убедившись, что вся его бригада побросала ведра, повел ее все убыстряющимся, перешедшим на бег шагом прочь от склада к окраинам города.

Рабы. Из детских сочинений:

«Высунувшись из окна, я смотрел затуманенными от слез глазами на свой родной город, пока он не скрылся у меня из глаз».

«Погрузка кончилась, поезд тронулся и слезы катились из глаз при виде того, как город родной скрывался где-то вдали».

«Одного мальчика спросили: «Ты коммунист?» — на что он ответил: «Нет, я православный».

«Ехали мы в тесноте и в обиде».

«Я надеюсь, что, если Россия и не вернется к прежнему величию, но во всяком случае свергнет поляков. Тогда я увижу родные станицы, зеленые бесконечные степи с седыми курганами, златоглавый собор, услышу плеск Донских волн и грустные заунывные песни казаков. Дай Бог, чтобы это было так». «Я жду и мечтаю о том моменте, когда мы возвратимся на нашу дорогую родину. Увижу опять русскую зиму, услышу звон колоколов в церкви». «И сейчас люблю Россию, люблю Родину несчастную и ничто кроме смерти не изменит этого чувства». «В это время я заболел… лежа в кровати, я о чем-то думал… вдруг я услышал пение… прислушался и услышал слова: «За Русь Святую»… мне стало легче».

«Россия, только великая Россия, — больше ничего у меня не осталось!»

«Только твердая вера в Россию и русский народ удерживала меня от отчаяния».

«У меня ничего нет собственного, кроме сознания, что я русский человек».

«Любовь и вера в Россию — это все наше богатство. Если и это потеряем, то жизнь для нас будет бесцельной».

* * *

Интересно, что будет, если сложить в одном месте восемьсот тонн тротила, две тысячи тонн хлопка, сто тонн шестидюймовых фугасных снарядов в ящиках, и двести тонн авиационного бензина в бочках, а затем все это дело поджечь? Правильно! Именно эту картину и увидел с мостика «Шеера» Лотар фон Арнольд, и поручик Долгорукая. Посчитав, что маневр отрыва подводному крейсеру удался, командир «Адмирала Шеера» дал команду повернуть на обратный курс. Он попросил Светлану подняться наверх, и вкратце рассказал ей о своей идее с бомбардировщиком. Поручика эта идея удивила, но затем она стала расспрашивать о характеристиках «Готы» и о том, как и где в шхерах возможно организовать взлетно-посадочную площадку. В данном вопросе командир «Шеера» помочь не мог ни чем, кроме детального знания местности, где распологалась база. Вопрос было решено отложить до того момента, когда будет ясна ситуация, ибо мечтать, как говориться не вредно, но без наличия самолета — все это бесполезная трата времени. Попытка продолжить разговор на мостике на другую тему, была прервана необычайным и никогда ранее невиданным атмосферным явлением. Хотя до рассвета было еще несколько часов, где-то на юге, что весьма странно, так как солнце восходит на востоке — вдруг расцвело на несколько секунд небольшое солнце. Затем, на какое-то мгновенье все исчезло в темноте, а затем за горизонтом стало подниматься какое-то свечение, которое становилось все ярче и ярче, и все больше и больше — чем-то все это зрелище напоминало ночной костер. Только было непонятно, кто и как разжег костер в открытом море. Моряки на плотике? Упругая стена воздуха внезапно сбила с ног всех стоявших на мостике и швырнула назад. В какой-то последний момент Лотар успел подхватить Светлану за талию, но, не сумев удержаться на ногах, упал на спину, а поручик упала на него сверху. Инстинкт сработал мгновенно — «Срочное погружение!» проорал Арнольд, и схватив поручика в охапку, рывком встал на ноги, поморщившись от боли (кажется он упал спиной на какой-то рым или скобу). Все устремились вниз по трапу. Предпоследней, спустилась Долгорукая, а последним командир лодки, задраив за собой люк. Приняв доклад от вахтенного о том, что все люди на борту и лодка не получила никаких повреждений, он скомандовал открыть кингстоны ЦГБ и быстрой. «Адмирал Шеер» ушел под воду.

Теперь в безопасной и спокойной обстановке можно было разобраться с происшедшим.

* * *

А разбираться, командиру субмарины было с чем — не каждый человек в мире становится свидетелем таких странных событий.

Они почти успели. Почти, потому что взрывная волна все таки настигла их. Им повезло — в момент прохождения ударной волны группа бегущих находилась за холмом, и их не зацепило. Зато с впереди стоящих зданий сорвало крыши. А потом с неба пошел дождь. Огненный дождь. Хлопок, смоченный бензином, из распотрошенных взрывом хлопковых тюков летел на грешную землю, выискивая пищу для очистительного огня. А пищи в грешном городе Гданьске было много. Деревянные дома, склады с военным имуществом, вагоны, грузы сложенные гигантскими штабелями под открытым небом — все шло в дело. Группа беглецов под руководством Кузьменчука продолжила свой бег среди разгорающихся пожаров. Бежать было намного сложнее — улицы были завалены обломками крыш, упавшими столбами и деревьями. Пожаров с каждой минутой становилось все больше. Вскоре добавилась и новая опасность — стали взрываться боеприпасы, поливая Гданьск еще одним смертоносным стальным дождем. С пожарами уже никто не боролся — теперь главная задача жителей города была выжить. А выжили немногие.

Усилия английских моряков оказались напрасными. Хотя, откуда им было знать, что в городе произойдет катастрофа? Ударная волна расшвыряла корабли и суда стоящие в бухте. Она швыряла их друг на друга, переворачивала, а если не могла перевернуть, то сминала в металлический хлам их надстройки. Больше всего повезло дозорным эсминцам — за исключением легких повреждений и людей снесенных с надстроек за борт, у них все было благополучно. Что касается всех остальных, то уже через несколько минут гавань до боли напоминала картину затопления Первой Тихоокеанской эскадры на внутреннем рейде Порт-Артура. Некоторые из войсковых транспортов перевернутые взрывом стали братскими могилами для десанта находившегося на их борту.

Не все потеряли голову в этом аду. Многие из тех кто уцелел, пытались бороться с пожарами, пытались спасать мирных жителей, но их усилия лишь продлевали агонию, и в конечном счете не избавляли от смерти, а только отодвигали на несколько минут или часов. Гданьску было суждено оказаться сметенным лавиной, которая накопилась под влиянием различных факторов. Единственный морской порт Великой Польши становился ее последним портом и практически ушел в ее историю, как горькое воспоминание. Слишком много орудий смерти было сконцетрированно в одном месте, и слишком пренебрежительно к ним отнеслись.

Из детских сочинений:

«О взрослые, взрослые! Мало того, что вы сами режетесь, вы отравили наши детские души, залили нас кровью, сделали меня вором, убийцей… Кто снимет с меня кровь… Мне страшно иногда по ночам… Успокаивает меня лишь то, что сделал я все это по молодости, и вера в то, что есть Кто-то Милосердный, Который простит и не осудит, как люди!»

«Отец позвал меня, посадил на колени и начал говорить, что он уезжает на войну и может быть больше не вернется… Я начал просить его, чтобы он взял меня на войну, но он сказал, что я еще глуп, после этого он сказал, чтобы я никогда его не забывал и молился за него Богу. Отец сел на лошадь и уехал, все плакали, но я очень радовался, потому что папа сказал, что я скоро буду такой же военный, как и он, и тоже поеду на войну, но после мне стало скучно, и я втихомолку плакал».

«Мой папа был офицер N полка, командир первой роты. Его солдаты очень любили, и папа их также очень любил. Скоро папа и его вся рота начали собираться в поход, чтобы ехать на войну. Я не хотела расставаться с папочкой и все время плакала. Наконец наступил ужасный день для меня, когда мама и я поехали провожать папочку на вокзал, поезда еще не было… Пришел поезд, папа с нами попрощался и ушел. Потом я его увидела на площадке вагона очень грустного. Папочка меня попросил сказать стихотворение, которое я знаю с 4-х лет. Поезд потихоньку стал двигаться, папочка меня крестил, а я говорила стихи».

«Ну, мама, прощай», помню я свои слова, когда я заехал верхом к маме попрощаться; мама тихо подошла, поцеловала меня и сквозь потоки слез произнесла: «Володя, помни, что сказал папа, и не забывай свою мать». Через несколько дней я ехал в рядах N полка, а мысли мои были там, около моей матери, которая осталась теперь одна, отдав трех сыновей своих на благо родине».

«Лучше всего в моем воображении запечатлелся образ моей матери: тихой и доброй, кроткой, как ангел. Это был образ кротости, чего только она мне ни прощала».

«Но что же можем мы, восемнадцатилетние старцы, искалеченные и измученные (ведь мы знаем, что мы изуродованы!)?… Несмотря на добросовестнейшие внешние старания, я малограмотен; ведь пробелы 17, 18 и 19 гг. нельзя теперь заполнить. Устроить мирный семейный очаг? — Мне 18 лет, а у меня уже полтора года туберкулез кости, мой сосед, ему 19 лет, и он имеет 14 ран, полученных на фронте. Какие же мы мужья!?»

«Одна надежда на воскресение нашей дорогой родины».

«Мы любим Россию и снова желаем ее видеть могучей, и сильной, и славной страной… Попросим же мы Бога о том, чтобы он вновь взял под свою защиту поруганную и униженную, но не забывшую, несмотря на все гонения, христианскую веру, нашу дорогую Святую Русь».

Срочно тов. Сталину от Л.П.Берия:

«Докладываю о проработке группы «Новый Карфаген». Среди документов Л.Д.Троцкого найден меморандум доктора Гельфланда. Фотокопию документа высылаю:

Меморандум д-ра Гельфанда

Подготовка массовой политической забастовки в России

К весне надо подготовить в России массовую политическую забастовку под лозунгом: свобода и мир. Центром движения будет Петербург, а в нем — Обуховский, Путиловский и Балтийский заводы. Забастовка должна охватить железнодорожные коммуникации Петербург-Варшава, Москва-Варшава и Юго-Западную железную дорогу. Железнодорожная забастовка будет проведена прежде всего в крупных центрах с большим количеством рабочих, в железнодорожных мастерских и т. п. Чтобы сделать забастовку всеобщей, везде, где только можно, будут взорваны железнодорожные мосты, как это имело место во время забастовочного движения 1904–1905 гг.

Конференция русских социалистических вождей

Это дело может быть осуществлено только под руководством российской социал-демократии. Ее радикальное крыло уже приступило к действиям. Но надо, чтобы к ним присоединилась и фракция умеренного меньшинства. До сих пор такому объединению более всего препятствовали радикалы. Однако, две недели назад их лидер Ленин сам открыто поднял вопрос об объединении с меньшинством. Объединения можно достичь на средней линии в духе необходимости использовать слабость административного аппарата внутри страны, вызванную войной, для начала энергичной акции против абсолютизма. Следует заметить, что умеренная группа всегда находилась под более сильным влиянием немецкой социал-демократии.

Благодаря личному авторитету некоторых лидеров немецкой и австрийской социал-демократии можно и сегодня от них немалого добиться. После тщательного предварительного зондирования надо провести съезд лидеров русской социал-демократии в Швейцарии или в другой нейтральной стране. В съезде должны участвовать: 1) социал-демократическая партия большевиков, 2) партия меньшевиков, 3) еврейский Бунд; 4) украинская организация Спилка, 5) польская социал-демократическая партия, 6) социал-демократическая партия Польши, 7) социал-демократическая партия Литвы; 8) финская социал-демократия. Съезд может состояться лишь тогда, когда будет заранее обеспечено единодушное решение о начале непосредственной акции против царизма.

Возможно, съезду должен предшествовать обмен мнений между большевицкой и меньшевицкой партиями русской социал-демократии. К участию в съезде можно еще привлечь: 9) армянскую партию Дашнак-цутюн, 10) Гнчак.

Помимо своего громадного организационного значения, съезд также и своими решениями немедленно окажет большое воздействие на общественное мнение во Франции и Англии.

Российские социал-революционеры

С партией российских социалистов-революционеров надо провести отдельные переговоры. Эти люди настроены более националистически. Но их влияние в рабочих кругах минимально. В Петербурге у них есть какое-то число сторонников только на Балтийском заводе. Для цели массовой забастовки их можно не принимать во внимание без ущерба для дела. Однако в сфере влияния этой партии находится крестьянство, на которое она оказывает значительное воздействие через учителей начальных школ.

Местные движения

Параллельно с этой предварительной работой по созданию организационной основы для массовой забастовки следует уже сейчас приступить к непосредственной агитации. Через Болгарию и Румынию можно установить связи с Одессой, Николаевым, Севастополем, Ростовом-на-Дону, Батумом и Баку. Во время революции русские рабочие в этих районах выдвигали местные и профессиональные требования, которые поначалу были приняты, потом отвергнуты. Они не прекратили борьбы за эти требования: всего два года назад произошла большая забастовка моряков и докеров, которая снова поставила на повестку дня прежние цели. Агитация должна опираться на эти аргументы и одновременно принимать политическую направленность. Хотя в условиях широкой безработицы едва ли можно будет провести всеобщую забастовку в Черноморском бассейне, все же возможны местные забастовки в Николаеве и Ростове-на-Дону и в отдельных сферах производства в Одессе. Такие забастовки будут иметь симптоматическое значение, нарушая то спокойствие, которое установилось во внутренних конфликтах в царской империи во время войны.

Чтобы провести такую агитацию, надо, среди прочего, восстановить организацию русских моряков, которая в последние годы имела свой центр сначала в Константинополе, затем в Александрии. Теперь центр должен быть в Констанце или Галате. Так как города на Черном море будут сильно взбудоражены морскими военными действиями, это сделает их особенно восприимчивыми к политической агитации. Особое внимание надо направить на то, чтобы революционные организации в Одессе, в опоре на рабочих, как и в 1905 г., поставили под свой контроль городскую администрацию, чтобы смягчить нищету бедных классов, которые жестоко страдают от войны. Это тоже послужит цели — придать новый импульс общему революционному движению. Если в Одессе дойдет до восстания, оно может быть поддержано турецким флотом.

Перспективы восстания черноморского флота можно оценить лишь после установления тесного контакта с Севастополем.

В Баку и в районе нефтяных приисков забастовку можно организовать относительно легко. Немаловажно то, что значительная часть рабочих здесь татары, то есть мусульмане. Если дойдет до забастовки, то надо попытаться, как в 1905 г., поджечь нефтяные скважины и хранилища. Также возможны забастовки в угледобывающей области на Донце. Особенно благоприятны условия на Урале. Там социалистическая партия большевиков имеет много сторонников. Политические забастовки горняков можно легко организовать, располагая некоторой суммой денег, так как население там очень бедное.

Сибирь

Особое внимание надо уделить Сибири. В Европе она известна лишь как место ссылки. Но вдоль великих сибирских трактов, вдоль железных дорог и рек живет крепкое крестьянство, гордое и независимое, которое больше всего хотело бы, чтобы его не беспокоило центральное правительство.

В городах живет энергичное купечество и слой интеллигенции, которая состоит из политических ссыльных или находится под их влиянием. Сибирские избирательные округа посылают в Думу депутатов-социалистов. Во время революции 1905 г. вся администрация там находилась в руках революционных комитетов. Административный аппарат там чрезвычайно слаб. Военные же силы сведены к минимуму, поскольку уже не чувствуется угроза со стороны Японии. Эти условия позволяют создать в Сибири несколько центров действий. В то же время необходимо подготовить побеги политических ссыльных в европейскую Россию. Это чисто денежный вопрос. Таким способом можно направить в вышеназванные центры агитации и в Петербург многие тысячи прекрасных агитаторов, которые обладают большими связями и безграничным авторитетом. Это мероприятие может быть, разумеется, проведено только самими социалистическими организациями, ибо только они обладают достаточным знанием о пригодности того или иного лица.

Развитие и взаимосвязь всех этих акций будут тем успешнее, чем решительнее будут выступать социалистические организации и чем лучше будет скоординирована друг с другом их деятельность. С другой стороны, сами эти мероприятия — которые надо немедленно начать уже по этой причине — послужат стимулом для социалистических партийных центров и подтолкнут их к единению.

Кампания в прессе

Одновременно общая линия этого дела должна быть усилена внутри российских социалистических партий посредством дискуссий в печати, в брошюрах и т. д. Брошюры на русском языке можно печатать в Швейцарии. В Париже выходит русская газета «Голос», редактируемая несколькими лидерами меньшевиков. Несмотря на исключительные условия, в которых она издается, эта газета сохраняет вполне объективную позицию по отношению к войне. Она не сможет уклониться от участия в дискуссии по тактике партии. Швейцарские и итальянские социалистические газеты тоже можно будет использовать для обсуждения данной темы, равно как и датские, голландские, шведские, а также социалистическую прессу в Америке. Немецкие социалистические лидеры с международной известностью тоже смогут легко принять участие в этой дискуссии.

Кампания в печати окажет, кроме того, значительное влияние на позицию нейтральных государств, особенно на Италию, которое скажется даже на социалистических кругах Франции и Англии. Уже одно лишь объективное отражение военных событий, которое может быть подано в Англии и Франции только под социалистическим флагом, хотя все еще и с большими трудностями, будет иметь большую ценность.

На социалистическую прессу Болгарии и Румынии можно легко повлиять в духе энергичной борьбы с царизмом.

Поскольку центр революционной агитации на южную Россию будет находиться в Румынии, уже по одной этой причине имеет значение роль румынской ежедневной печати, хотя это еще более важно для определения собственного отношения Румынии к войне. Все румынские газеты на службе у России. Финансовая зависимость этого рода такова, что ее будет трудно преодолеть. Однако не составит особого труда организовать группу известных журналистов для издания большой независимой ежедневной газеты с явно выраженной тенденцией на сближение с Германией. Поскольку румынская пресса настроена на победу России, она в значительной мере подорвала свой престиж уже из-за хода войны. Однако новая газета, печатая объективные новости, привлечет к себе читателей. По мере развития событий она будет все больше концентрировать вокруг себя общественное мнение и это заставит другие газеты также изменить свою позицию.

Агитация в Северной Америке

Особое внимание следует уделить Соединенным Штатам. Множество русских евреев и славян в Соединенных Штатах и Канаде представляют собой очень восприимчивый элемент для агитации против царизма. У российских социал-демократов и еврейского Бунда там имеются важные связи. Надо послать туда в турне ряд агитаторов. Помимо личных общественных выступлений, они будут побуждать к энергичным действиям имеющиеся местные силы, укреплять организации, поддерживать российскую и еврейскую печать и таким образом способствовать развитию планомерной деятельности.

Учитывая множество контактов с Россией у миллионов российских эмигрантов, которые большей частью совсем недавно покинули свою родину, это имело бы большое значение. Движение среди русских эмигрантов в Америке не может не повлиять и на общественное мнение США. Кроме того, из этой среды можно будет послать агитаторов в Россию. В настоящей войне, в которой поставлено на карту будущее Германии, должен активнее выступить и немецкий элемент. Сильное антицаристское движение среди русских, или скорее, русских евреев в Америке способствовало бы активизации немцев. Туда надо было бы послать несколько докладчиков от немецкой и австрийской социал-демократии.

Рост революционного движения

Агитация в нейтральных странах будет оказывать сильное воздействие на агитацию в России и — наоборот. Дальнейшее развитие в большой степени будет зависеть от хода войны. Русские ура-патриотические настроения первых дней значительно ослабли. Царизму нужны быстрые победы, а он испытывает кровавые поражения. Даже если русская армия на протяжении зимы останется скованной на ее нынешних позициях, это вызовет недовольство по всей стране. С помощью вышеописанного аппарата агитации это недовольство будет использовано, углублено, расширено и направлено во все стороны. Разрозненные забастовки, восстания, вызванные нуждой, нарастающая политическая пропаганда — все это приведет царское правительство в замешательство. Если оно примется за репрессии, это будет способствовать росту ожесточенности; если же оно проявит терпимость, это будет воспринято как признак слабости и еще больше раздует пламя революционного движения. 1904–1905 годы уже дали достаточный опыт в этом отношении. Если же за это время русская армия потерпит какое-нибудь серьезное поражение, то движение против режима может быстро приобрести невиданный размах. Во всяком случае, если будут приведены в действие все силы согласно начертанному выше плану, можно рассчитывать на то, что весной дело дойдет до массовой политической забастовки. Если массовая забастовка примет широкие масштабы, то царскому режиму придется сконцентрировать имеющиеся внутри страны военные силы главным образом на Петербург и Москву. Кроме того, правительству понадобятся отряды для защиты железнодорожных коммуникации. Во время забастовки в декабре 1905 г. только для защиты дороги между Петербургом и Москвой понадобилось два полка. Лишь этими мерами удалось предотвратить неоднократные попытки забастовщиков взорвать железнодорожные мосты около Твери и в других местах, благодаря чему в Москву были переброшены гвардейские полки, которым только и удалось подавить восстание. И хотя главное внимание следует уделить предстоящей забастовке на западных железных дорогах, надо будет стараться вызвать забастовки везде, где только можно. Даже если это не везде удастся, все же царскому правительству для охраны мостов, станций и т. п. придется использовать крупные военные силы; тем временем административный аппарат начнет разлагаться.

Крестьянское движение и Украина

Важным сопутствующим феноменом этих процессов, как и в 1905 г., может стать крестьянское движение. Условия жизни крестьян в России с тех пор не улучшились, а наоборот — ухудшились. В глазах русского крестьянина весь вопрос — в земле. Поэтому он вновь начнет захватывать помещичьи земли и угрожать помещикам.

Хотя вопрос о переделе помещичьей земли лежит в основе русского крестьянского вопроса, его решение, кроме того, тесно связано с образованием кооперативов и организаций по выдаче дешевых кредитов, со школьным обучением, налоговой системой и вопросами общей государственной администрации. Для Украины все это вместе взятое выливается в требование автономии. И пока продолжает господствовать царизм, проводя на Украине политику раздачи земли московской аристократии и защиты московских помещиков от украинских крестьян всеми средствами, то у крестьян нет иного выхода, кроме восстания, как только они увидят, что давление правительственной власти слабеет и что правительство испытывает трудности. Одной из первых задач украинского правительства станет утверждение закона и права вместо анархии, которая есть следствие московского режима; и поддержанное доверием украинского народа правительство быстро достигнет этой цели. Образование независимой Украины будет одновременно выглядеть как освобождение от царского режима и как спасение от хаоса крестьянской смуты.

Если начнется крестьянский бунт в Центральной России — а великорусские крестьяне ни в коем случае не останутся безучастными, если с ними рядом восстанут украинские — то и партии социал-революционеров придется покончить с политической бездеятельностью. Через посредство школьных учителей эта партия имеет значительное влияние на великорусское крестьянство и пользуется авторитетом у думской фракции трудовиков, крестьянской народной партии. Отношение русских социал-демократов к крестьянскому бунту определится сразу же, как только крестьяне решат выступить против царизма.

Движение в Финляндии

В ходе этого общего движения можно было бы предпринять важные действия в Финляндии, финские партии находятся в трудном положении. В стране размещены значительные военные силы России. С другой стороны, финны не желают быть аннексированными Швецией. Но Швеция не хочет присоединять Финляндию, она лишь хочет сделать из нее буферное, то есть независимое, государство. Шведская партия в Финляндии представляет собой ничтожное меньшинство. Поэтому усилия надо направить прежде всего на то, чтобы достичь согласия между правительством Швеции и влиятельными финскими партиями, из которых самая важная — социал-демократическая. Этого можно достичь, например, гарантировав финнам широчайшее самоуправление и предоставив им право самим решить, в какое государственное объединение они хотели бы войти. Как только такое соглашение будет достигнуто, в Финляндии можно будет планомерно и совершенно спокойно готовить всеобщее восстание. Финские социал-демократы имеют отличные организации по типу немецкой социал-демократии. Упорная защита своих прав от царского деспотизма воспитала в финском народе скрытность и молчаливую согласованность действий, чему также чрезвычайно способствует и различие языков. Все приготовления должны вестись тайно до тех пор, пока в России не возникнет крупная волна политических забастовок. Тогда в Петербург будет отведена часть размещенных в Финляндии войск. Это будет моментом для массового восстания в Финляндии. Из-за ее большой протяженности царское правительство встанет перед выбором: либо дробить имеющиеся военные силы на отдельные маленькие подразделения с целью подавления отдельных очагов восстания, либо концентрировать эти силы на важнейших административных и стратегических центрах, предоставив остальную территорию страны восставшим. Первая тактика была применена царизмом при подавлении революционного движения в 1905 г. Тогда было создано множество мелких и более крупных экспедиционных отрядов, и их командиры были наделены всей полнотой военной и гражданской власти. Этот план был разработан в Петербурге особой комиссией, в которой участвовали представители Генерального штаба и высшей администрации. Исполнительный орган революционеров был осведомлен о работе этой комиссии, но не смог сорвать ее план. Тем не менее, царскому правительству пришлось напрягать все силы своей армии в течение двух лет, чтобы подавить восстание. Если царское правительство прибегнет к той же тактике в Финляндии, то должна будет вмешаться шведская армия, чтобы защитить независимость Финляндии. Потому что, даже если эта тактика будет лучшей для подавления восстания, она сделает армию совершенно беззащитной перед вторжением сил противника. Поэтому, вероятно, царское правительство решится прибегнуть ко второму способу — оттянуть армию к административным центрам, то есть к побережью и прилегающей к нему железной дороге. Вероятно, оно может даже разрушить железнодорожную связь со Швецией. В этом случае русское господство будет фактически распространяться только на побережье Ботнического залива. Тогда повстанцы, будучи хозяевами в своем доме, образуют национальную гвардию, как это было в 1904–1905 гг., и обеспечат ввод шведских войск, несмотря на возможное разрушение железных дорог. Конечно, многое зависит от развития событий в Петербурге.

Финны смогут оказать большую услугу еще до начала всеобщего восстания. Они могут поставлять информацию о численности, диспозиции, передвижениях русских войск в Финляндии и о перемещениях русского флота; они могут установить службу сигнализации по управлению налетами авиации. (Финский обычай раскрашивать свои загородные дома и особенно их крыши в красный цвет окажется здесь очень кстати. Обозначенные места на красной крыше будут служить точками ориентации.). Кроме того, они смогут установить станции беспроволочного телеграфа и принять меры для взрыва мостов и зданий. Но прежде всего они могут обеспечить сообщение русских революционеров с Петербургом. Поскольку страна очень велика, непосредственно граничит с районом Петербурга и имеет с ним оживленное ежечасное сообщение, можно, несмотря на военную оккупацию, создать информационно-транспортную службу. Можно устроить склады для оружия и контрабандно переправлять в Петербург оружие, взрывчатку и т. п.

Кавказ

Во время революции царское правительство долгое время попросту игнорировало Кавказ. Поскольку оттуда внешняя опасность не угрожала, оно сначала пустило там события на самотек. Доходило до того, что правительство терпело во главе администрации губернаторов, имевших открытые связи с революционными комитетами. Оно было уверено в том, что укрепив прежде всего свое господство собственно в России, оно сможет подчинить себе и Кавказ. Тогда этот расчет полностью оправдался. Но на этот раз, из-за русско-турецкой войны, ситуация стала совершенно иной. Появилась возможность отделения Кавказа. Значение восстания в тылу воюющих армий не требует особых пояснений. Однако, в отличие от Финляндии, где возможно хорошо организованное всеобщее восстание, движение на Кавказе всегда будет страдать от национальной раздробленности и межпартийных споров. В годы революции самыми сильными показали себя грузины.

В опоре на мелкобуржуазные массы они могли бы добиться полного контроля над Кутаисской губернией, создав собственную администрацию, судопроизводство и т. д. Но во главе этого движения стояли не сепаратисты, а социал-демократы. Армяне частью боролись в рядах социал-демократов, другой частью группировались вокруг армянских национальных партий, которые уже давно отказались от сепаратистских тенденций. Хотя, надо учесть, что после революционных разочарований и из-за войны сепаратистские тенденции снова должны обретать популярность.

Рабочие-татары тоже присоединяются к забастовкам. Вообще татарские массы играют реакционную роль; они поддавались подстрекательству агентов петербургского правительства против армян, что выливалось в кровавые стычки между этими двумя национальными элементами. Однако после объявления священной войны царское правительство уже не сможет открыто опираться на мусульманское население. Оно будет втайне разжигать религиозную ненависть, поддерживая в армянах страх именно перед этой священной войной. Поэтому необходимо сначала сделать все возможное со стороны турок, чтобы объяснить кавказским мусульманам, что именно священная война требует тесного сотрудничества мусульман с их соседями-христианами в борьбе против царизма. Надо немедленно заключить союз между младотурками и армянскими партиями в Турции, которые те же, что и в России. Детали этой акции, в ходе который предстоит преодолеть различные трудности, выходят за рамки данного меморандума. Следует лишь отметить, что на деятельность армян и грузин на Кавказе окажет огромное влияние решительное выступление российской социал-демократии. Социал-демократы, возможно, смогут взять на себя руководство всем движением; поэтому своим выступлением они в любом случае будут подталкивать национальные партии на путь борьбы. Это еще один довод в пользу того, что конференция лидеров российских социалистических партий, о которой было сказано выше, является настоятельной необходимостью.

Священная война, способная вызвать широкие движения в Персии, Египте, Северной Африке и т. д., едва ли будет иметь большое воздействие в России. Волжские и камские татары наверняка не шевельнутся. Это очень мирные, совершенно угнетенные крестьяне, которым противостоит мощное численное превосходство русского населения. Ситуация на Кавказе несколько иная; но надо признать, что он давно замирен. Воспоминания о былой героической борьбе за независимость поблекла. Для современного же революционного движения мусульманское население еще не имеет достаточного культурного развития. Прежняя борьба между кавказскими племенами горцев и Россией была борьбой против централизованного государства как такового. С тех пор племенная организация окончательно распалась. Племенные вожди превратились в помещиков. Связь между ними и массами стала очень слабой. Население утратило смысл независимости. Поскольку оно в экономическом и культурном отношении стоит ниже христиан, оно ищет поддержки у правительства как самой могущественной силы из всех. Конечно, они предпочли бы мусульманское правительство, но прежде оно должно показать себя достаточно сильным для победы над царским правительством. Турецкую армию здесь примут благосклонно, но ей придется собственными силами побеждать русскую власть. Это, разумеется, не исключает образования отдельных банд, особенно на персидской границе. Но надеяться на большую партизанскую войну мусульманского населения на Кавказе не приходится. В пределах возможного еще остается восстание кубанских казаков; здесь могла бы подготовить почву украинская пропаганда.

Кульминация движения

Нарастание революционного движения внутри царской империи вызовет, среди прочего, состояние общего беспокойства. Для усиления этого беспокойства, помимо общего воздействия военных событий, можно принять специальные меры. По очевидным причинам наиболее подходят для этого Черноморский бассейн и Кавказ. Особое внимание следует уделить г. Николаеву, так как на его верфи идет чрезвычайно спешная работа по спуску со стапелей двух крупных военных кораблей. Надо попытаться вызвать забастовку рабочих. Она не обязательно должна носить политический характер; она может основываться и на экономических требованиях рабочих.

Можно выдвинуть тезис, что царское правительство, что-бы удержаться, нуждается в быстрых победах. Если до весны продлится даже нынешняя ситуация, при которой русская армия методически изматывается, не добиваясь успехов, то это приведет к революции. Однако нельзя упускать из виду трудности, стоящие на пути движения.

Прежде всего это — мобилизация, которая лишила страну самых активных молодых элементов, затем — рост национального чувства как следствие войны. Однако, ввиду безуспешности борьбы, это самое чувство должно превратиться в горечь и обернуться против царизма. Надо также учесть, что русская социал-демократия, в отличие от украинцев или финнов, никогда не займет позицию, враждебную империи. Уже во время революции русская социал-демократия объединила в своей организации свыше миллиона рабочих, и с тех пор число ее авторитет в массах возрос настолько, что правительству дважды пришлось изменять избирательный закон из-за опасения, что Думу наводнят социал-демократические депутаты. Такая партия должна быть только выразителем интересов и настроений народных масс. Эти массы не хотели войны, но участвуют в ней. Русские социал-демократы решительно выступают против неограниченного внешнего расширения власти — что является целью царской дипломатии. В этом они видят серьезное препятствие к внутреннему развитию наций, входящих в империю, в том числе и русской нации. Социал-демократы считают царское правительство ответственным за эту войну. Следовательно, они привлекут правительство к ответственности за бесполезность и безуспешность войны. Они выдвинут требования: отставка правительства и быстрое заключения мира.

Если революционное движение достигнет большого размаха, то даже если царское правительство удержит власть в Петербурге — будет создано временное правительство, которое поставит на повестку дня вопрос о прекращении военных действий и о заключении мира, и оно даже сможет вступить в дипломатические переговоры.

Если царское правительство вынуждено будет само, уже раньше, заключить перемирие, то революционное движение разразится с тем большей силой, чем лучше оно уже сейчас будет к этому подготовлено. Даже если царскому правительству удастся сохранить власть на время войны, то оно ни за что не удержится после мира, продиктованного извне.

Так объединенные армии и революционное движение в России свергнут этот оплот политической реакции в Европе, разгромят эту чудовищную политическую централизацию, которую представляет собой царская империя и которая, пока она существует, будет угрозой всему миру.

Сибирь

Сибири следует уделить особое внимание, потому что крупные поставки артиллерии и другого оружия из Соединенных Штатов в Россию, вероятно, должны поступать через Сибирь. Поэтому сибирскую акцию следует рассмотреть отдельно от других. В Сибирь надо послать несколько энергичных и осторожных людей с достаточным снаряжением и со специальной миссией — взрывать железнодорожные мосты. Помощники в достаточном количестве найдутся среди ссыльных. Взрывчатку надо раздобыть на уральских шахтах; в небольших количествах ее, пожалуй, можно контрабандою провезти через Финляндию. Технический инструктаж следует разработать здесь.

Кампания в прессе

Прогнозы в отношении Румынии и Болгарии со времени написания данного меморандума подтвердились развитием событий. Болгарская пресса сейчас полностью на германской стороне, заметны перемены и в румынской прессе. Предпринятые нами меры скоро дадут еще лучшие результаты. Теперь важно начать следующую работу:

— Финансовая поддержка большевицкой фракции российских социал-демократов, которая всеми средствами ведет борьбу с царским правительством. Ее лидеров можно найти в Швейцарии.

— Установление прямых связей с революционными организациями в Одессе и Николаеве через Бухарест и Яссы.

— Установление контактов с организацией русских моряков. Через одного человека в Софии контакты уже завязаны, дальнейшие возможны через Амстердам.

— Поддержка деятельности еврейской социалистической организации «Бунд» — не сионистов.

— Выявление авторитетных лиц из среды российских социал-демократов и социал-революционеров в Швейцарии, Италии, Копенгагене и Стокгольме и поддержка усилий тех из них, кто полон решимости приступить к энергичным и непосредственным действиям против царизма.

— Поддержка тех российских литераторов-революционеров, кто выступает за продолжение борьбы против царизма также и во время войны.

— Связи с финскими социал-демократами.

— Организация съездов русских революционеров.

— Воздействие на общественное мнение в нейтральных странах, особенно на мнение социалистической прессы и социалистических организаций в духе борьбы против царизма и присоединения к Центральным державам. В Болгарии и Румынии это уже успешно осуществлено. Следует продолжить в Голландии, Дании, Швеции и Норвегии, Швейцарии и Италии.

— Снаряжение экспедиции в Сибирь со специальным заданием взорвать важнейшие железнодорожные мосты, чтобы помешать поставкам оружия из Америки в Россию. Эту экспедицию надо также снабдить достаточными денежными средствами, чтобы дать возможность множеству политических ссыльных совершить побеги в центр страны.

— Технические приготовления к восстанию в России:

— Подготовка точных карт российских железных дорог с обозначением наиболее важных мостов, которые надо разрушить в целях парализации транспорта, и с указанием административных зданий, депо и мастерских, которым должно быть уделено наибольшее внимание.

— Точные указания количества взрывчатки, необходимой для достижения цели, в каждом конкретном случае. При этом надо учесть дефицитность материалов и сложность условий, в которых будет выполняться задание.

— Ясные инструкции по обращению со взрывчаткой при подрыве мостов, больших зданий и т. д.

— Простые рецепты изготовления взрывчатых веществ.

— Разработка плана сопротивления восставшего населения Петербурга вооруженным силам с особым учетом рабочих кварталов, обороны домов и улиц, сооружения баррикад, защиты от кавалерии и от проникновения пехоты.

Еврейский социалистический «Бунд» в России — это революционная организация, которая опирается на рабочие массы и добилась многого уже в 1904 году. Она противопоставляет себя сионистам. От последних ничего ждать не приходится:

— потому что их партийная структура очень рыхлая;

— потому что во время войны в их рядах проявляется сильное русско-патриотическое течение;

— потому что после Балканских войн их центральное руководство интенсивно ищет расположения английской и русской дипломатии — что им, конечно, не помешало домогаться милостей и от правительства рейха;

— потому что они вообще не способны ни на какую политическую акцию.

Одна из расписок Гельфанда-Парвуса:

«Получил 29 декабря 1915 г. от германского посольства в Копенгагене один миллион рублей в русских банкнотах для развития революционного движения в России. Д-р Гельфанд»

Из досье на гражданина Парвуса:

Гельфанд (Парвус) Израиль Лазаревич (р.1869-). Род. в России в черте оседлости, в 1886 г. эмигрировал в Швейцарию, где с именем Александр Израэль Гельфанд закончил Базельский университет, получив степень д-ра философии; в 1891 г. перебрался в Германию. С конца 1890-х гг. известный деятель германской социал-демократии, пишет под псевдонимом Парвус; близко знакомится с Лениным, Мартовым и др. российскими лидерами, возвышаясь над ними своим международным авторитетом. О своей национальности пишет в те годы: «Я ищу государство, где человек может дешево купить отечество».

В 1900-х гг. обращается к российским делам: сотрудник «Искры»; в 1903 г. меньшевик. В 1904 г. на мюнхенской квартире Парвуса живет Троцкий, который становится его учеником и другом, развившим впоследствии парвусовскую теорию «перманентной революции». Троцкий позже писал о своем учителе: «Парвус был без сомнения выдающей фигурой среди марксистов в конце прошлого и начале этого века» («Моя жизнь»).

В 1905 г. Парвус и Троцкий становятся в России вождями «первой революции», организуя всеобщую забастовку и настаивая на вооруженном восстании; в декабре Парвуса избирают главой Петербургского Совета рабочих депутатов (второго состава). В 1906 г. арестован, сидел в тюрьме вместе с Троцким (см. фото), приговорен к ссылке в Туруханск, на пути туда бежал в Германию.

С 1910 по 1914 гг. жил в Константинополе, где установил контакт с масонским правительством младотурок (став их финансово-политическим советником). Очень вероятно, что он и сам вступил в масонство. Благодаря этим связям разбогател на различных государственных поставках, приобрел политический вес и стал финансировать «антицаристские» революционно-сепаратистские группы; подружился с X. Раковским.

В начале первой мировой войны написал публикуемый выше Меморандум; с 1915 г., обосновавшись в Копенгагене, с помощью германских властей стал финансировать революционеров в эмиграции (в т. ч. Троцкого и Мартова в Париже — через Раковского) и их организации в России. От Германии было получено не менее 50 млн. марок. Деньги шли в Россию, видимо, из разных источников (см. послесловие издателя) и по разным каналам: банковским, курьерским (нелегальным), коммерческим. В виде одного из них Парвус основал фирму, поставлявшую в Россию товары, деньги от продажи которых направлялись революционерам. Парвус создал и собственную организацию (в Копенгагене под маркой «научного института» на нее работали около 10 резидентов в России); по мнению историка Г.М. Каткова, возможно, именно эта организация сыграла роль в подготовке Февральских волнений в Петербурге вместе с «межрайонцами» (через М.С. Урицкого).

В 1917 г. с помощью Парвуса из Швейцарии через Германию в Россию была переправлена в специальных вагонах группа Ленина, которая также получала деньги от Парвуса (при посредничестве Я. Фюрстенберга-Ганецкого, К. Радека, Воровского, Козловского, Е. Суменсон и А. Коллонтай). После разоблачения этого летом 1917 г. Ленин, Парвус и Троцкий выступили в печати в защиту друг друга, отвергнув обвинения как «гнуснейшую клевету». Временное правительство не довело расследование до конца, вероятно, чтобы не разоблачать подлинного механизма финансирования «русской революции» и получения денег из тех же источников самими февралистами.

После октябрьского переворота Ленин, опасаясь компрометации, не разрешил Парвусу переехать в Советскую Россию. От него отвернулись даже друзья — Раковский, Радек, Фюрстенберг-Ганецкий. Проживает в Швейцарии.

Глава 32 Лето 1919 года. Франзуцский просветитель Вальдек Руссо

Лавр Георгиевич Корнилов подвел генерал-лейтенанта Лукомского к окну и показал на висящую в небе сигару.

— Александр Сергеевич! Когда мы избавимся от этой напасти?

— Так думаем, Лавр Георгиевич!

— Тут не думать, тут делать надо и немедленно! Гибнут мирные обыватели!

— Но вы же знаете наш аэропланный парк Лавр Георгиевич! Нам до этого супостата никак не дотянуться, все машины изношены до предела!

— Найдите другой способ! В конце концов вы мой начальник штаба! Чтобы сегодня, крайний срок завтра этой…ской сосиски на небе не было!

— Слушаюсь!

Генерал-лейтенант Лукомский вышел из кабинета Верховного в сильной задумчивости. Его и самого беспокоила эта проблема, и единственный человек, который по его мнению мог что-то подсказать — это Сикорский. К нему он и направился.

Пока в спешном порядке формировалась англо-французская эскадра и польский экспедиционный корпус для уничтожения Петрограда, французы как самая свободолюбивая нация решили, забыв о погибшей в прусских болотах в 1914 году русской армии, оказаться впереди планеты всей. По условиям Версаля они, как известно стали владельцами двух германских цеппелинов. Первоначальное решение использовать их в качестве почтово-пассажирского транспорта для связи Парижа с французскими колониями, было отменено в связи с восстанием немцев в новых департаментах и провинциях Франции — Рурской, Кильской и других. Один из дирижаблей был назван «Леон Гамбетта» и сейчас воевал с мятежниками на бывшей германской территории, второй — «Вальдек Руссо» в настоящий момент времени висел над Петроградом, и осуществлял методичную его бомбардировку. Противопоставить ему было нечего — вся зенитная артиллерия прикрывала форты Кронштадта, которые защищали город от вторжения с моря. Несколько летающих лодок и аэропланов Кронштадтского авиаотряда справится с бывшим германским чудом техники не могли. Оставалась одна надежда на Сикорского, который мог что-либо придумать, и Шидловского, который мог все это в короткие сроки воплотить в металле. Игорь Сикорский занимался в настоящее время ремонтом и модернизацией оставшихся в строю четырех «Муромцев», являвших собой все наличные силы Балтийского Особого Бомбардировочного Отряда под командованием капитана Марины Александровны Ухтомской. Пятый «Илья» — «Валькирия» несколько дней назад не вернулся с боевого задания. М.В. Шидловский, как директор РБВЗ, пытался организовать в Петрограде выпуск военной техники и имущества — двигателей для аэропланов, автомобилей, броневиков, делались попытки скопировать трофейный французский танк «Рено».

Дорога в отряд не заняла много времени, хотя и оставила гнетущее впечатление. Слишком пустынны были улицы Петрограда — революция, гражданская война, голод и интервенция сделали свое дело. Сколько петроградцев умерло зимой девятнадцатого года в концлагерях, не знал никто — их просто свозили грузовиками в район Пискаревки и сбрасывали в отрытый котлован. Если бы не союз с большевиками, поднять восстание и освободить город навряд ли бы удалось. Впрочем, если бы не караваны с хлебом, посланные Н.И.Махно и пробившиеся с боем с юга на север России, то город наверное бы вымер окончательно.

На едущий по летному полю автомобиль Начальника Штаба и Военного Министра никто, кроме часовых не обратил внимание — все суетились возле «Ильи» с надписью «Ведьма», которым командовала поручик Татьяна Михайловна Авилова. К летчицам отряда Александр Сергеевич Лукомский относился с некоторым суеверным ужасом. Что такое «Илья» в деле ему довелось увидеть во время мировой, то, что на нем летают хрупкие барышни, генерал-лейтенант считал неправильным. По его мнению, женщины не должны носить военную форму, и не должны быть и сестрами милосердия, ибо как показал опыт войны с интервентами — госпиталя и работающие в них сестры уничтожаются противником с особым цинизмом и жестокостью. То, что сейчас происходит — это неправильно, и от этого становится страшно, ибо жестокость рождает в ответ еще большую жестокость. Ему довелось увидеть, то, что поляки называли «натурализацией» женщин, при освобождении Петрограда — растерзанные на куски трупы гимназисток, публично вывешенные на перекрестках. Что пришлось пережить этим барышням перед смертью, даже страшно подумать. Поэтому, пленных, которых взяли при штурме города, практически сразу же расстреляли, и в дальнейшем сложилось новое страшное правило (наверное, уже традиция) — пленных не брать. И их теперь ни одна из сторон не брала. То, что ожидает женщин-авиаторов, в случае их попадания в плен Александр Сергеевич тоже представлял — поэтому он закрывал глаза на отсутствие строевой выправки и умение есть начальство глазами — то есть те качества, которые считались главными перед мировой войной — глупо требовать от женщин, которые практически ежедневно летают в пасть к смерти всей этой ерунды.

Между тем, Игорь Иванович Сикорский, уже вторые сутки — с момента появления французской «сигары» над Питером работал над решением возникшей проблемы. Он не стал изобретать велосипед, а вернулся к тем идеям, которые уже предлагались в начале войны — к пушке подполковника Челевича. Это было безоткатное орудие калибром 76 мм изготовленное на базе русской полевой трехдюймовки. Оно весило 106,5 килограмм и не имело компрессора для гашения отдачи — вместо этого орудие имело два ствола — нарезной из которого производилась стрельба снарядом вперед и гладкостенный из которого производилась стрельба холостым зарядом назад. То есть производилось два равных по мощности выстрела одновременно — и тем самым гасилась отдача от выстрела.

Недостатком данной системы, несмотря на ее внешнюю простоту и технологичность являлось трудность перезаряжания — орудие, выпускавшее в обе стороны раскаленные пороховые газы, крепилось снаружи, и после каждого выстрела было возникали трудности с его перезаряжанием — затвора оно конструктивно не имело — и заряжалось специальными зарядами со стороны гладкостенного ствола — то есть нужно было либо проделать акробатические этюды в воздухе для его заряжания, либо какими-то образом втягивать внутрь корпуса. Задачу решили следующим образом — на фюзеляже оборудовали временный внешний балкон, а ствол орудия сделали переламывающимся, по принципу охотничьего ружья — после производства выстрела нарезная часть откидывалась вниз, куда досылался снаряд, далее ствол до щелчка подавался вверх, и орудие было вновь готово к стрельбе. Единственная проблема, которую не смогли решить — проблема вертикальной наводки — для производства выстрела под углом вверх-вниз, необходимо было осуществлять набор высоты или снижение. Именно это и объяснили Военному Министру. Установка орудия как раз завершалась в момент его визита. Наступало время для «большой охоты» на крупную дичь.

Аэропланы отряда благодаря неустанным заботам Сикорского и Шидловского значительно улучшили свои боевые качества по сравнению с теми «Муромцами» с которыми Россия прошла мировую войну. Были освоены новые мощные двигатели — копия немецких «Майбахов», а также улучшена конструкция путем применения металлических и алюминиевых конструкций. Как это удалось сделать Шидловскому и Сикорскому в разграбленном и разворованном интервентами Петрограде одному богу известно, но теперь обновленный «Илья» имел дальность до тысячи двухсот километров с бомбовой нагрузкой в тысячу килограмм. И сейчас одному из четырех аппаратов — «Ведьме» поручика Авиловой предстояло сразиться с французским дирижаблем.

«Ведьма» взревела моторами и побежала по полю, набирая скорость. Наконец она оторвалась от земли и взмыла вверх. Страха у экипажа самолета не было. Они знали, что на германских цеппелинах устанавливалось два орудия калибром 37 мм и от четырех до восьми пулеметов. Вероятнее всего французы оставили вооружение прежним. Бомбили Питер они с предельной высоты, а это значит, что их тяжелому на подъем самолету придется атаковать с самой невыгодной позиции — снизу, под плотным огнем всего оружия дирижабля. По скорости их «Илья» не имел значительного превосходства над французом, следовательно «лягушатники» завидев русский самолет вполне могли попытаться уклониться от боя, а затем прилететь ночью, когда полеты на «Илье» невозможны. Значит «Ведьме» нужно подкрасться как можно ближе, оставаясь незаметной. Татьяна решила сделать большой крюк вокруг Питера на малой высоте, чтобы затем зайти со стороны солнца. Громко сказано — зайти со стороны солнца — не имея преимущества в высоте это мало что даст, но набор высоты может занять больше часа и «лягушатник» может уйти раньше, поэтому придется рискнуть — вся надежда на внезапность, наглость и на меткость Анны Новицкой, которой предстоит вести огонь из орудия.

Командир «Вальдека Руссо» подполковник Буа Филипп-Эдмон-Альфонс-Леон гордился своим назначением. Поначалу его испугала перспектива оказаться над Германией, где проклятые боши могли запросто сжечь его красавца, но то, что его послали на войну с Россией его обрадовало. Россия предала Францию и союзников, заключив сепаратный мир с Германией. Если бы не ее предательство, то его брат Антуан, наверняка бы остался жив, а не погиб вместе со своим батальоном сдерживая контратаки германских дивизий переброшенных с Восточного фронта. Поэтому, то, чем он сейчас занимался он считал личной местью за своего брата. Безопасной местью. У русских не было ни аэропланов, ни достаточного количества противоаэропланных пушек. Этот город может разрушить и его красавец в одиночку, главное чтобы бомб хватило на складах. К тому времени пока придет союзная эскадра с десантом, здесь все уже будет лежать в руинах. И та фотосъемка, которую он проводил вчера и проводил сегодня во время бомбардировки, будет уже никому не нужна. Он расслабленно откинулся в кресле, и достал фляжку коньяка. Где-то там внизу поблескивали золоченные купола огромного русского собора. Кажется их пытались чем-то зачехлить, но его налет сорвал эту никому ненужную затею.

Он налил себе рюмку коньяка, и повернувшись в корму кабины крикнул — «Добавьте им еще!» — бомбардир услышал его команду и очередная пятидесятифунтовая бомба понеслась к земле. Экипажу «Вальдека Руссо» нравилась эта прогулка по польским колониям. Но, допить коньяк французскому полковнику, было не суждено — страшная сила швырнула его, с зажатой в руке серебряной рюмкой, на стекло кабины — он так и не успел понять происшедшее, ибо в то же мгновенье огненный смерч поглотил четвертькиломеровую сигару и разметал на части. Радостных криков и восторженного вопля немногочисленных жителей Петрограда на трехкилометровой высоте не услышал никто. Бомбардировщик поручика Авиловой медленно и не спеша снижался по спирали делая круги на городом.

Лавр Георгиевич Корнилов упустил возможность стать свидетелем этого поединка, и когда он привлеченный громкими криками на улице приказал адъютанту разобраться и доложить в чем тут дело, небо над Петроградом было уже чистым от непрошенных гостей.

Из детских сочинений:

«Мобилизации никакой не было, но все кадеты, гимназисты шли добровольно в армию».

«Я рвался на фронт отомстить за поруганную Россию. Два раза убегал, но меня ловили и привозили обратно. Как я был рад и счастлив, когда мать благословила меня».

«Мне было 12 лет. Я плакал, умолял, рвался всей душой, прося брата взять меня с собой, и когда мои просьбы не были уважены, решился сам бежать на фронт защищать Россию, Дон».

«Я одиннадцатилетний мальчик долго ходил из части в часть, стараясь записаться в полк».

«Мне было 11 лет, я был записан в конвой, одет в форму, с маленьким карабином за плечами… Встретил старого генерала, хотел, как всегда, стать во фронт, но поскользнулся и упал, ударившись спиной о затвор».

«Я кадет 2-го класса поступил в отряд, но, увы, меня назначают в конвой Главнокомандующего».

«В скором времени мне удалось уйти из дома и поступить в один из полков… Но после трех месяцев боевой жизни меня отыскали родители и заставили поехать в корпус».

«Видя родину в море крови, я не мог продолжать свое прямое дело — учение, и с винтовкой в руках пошел я с отрядом биться за честь и благо России».

Глава 33 Лето-осень 1919 года. Два кавалериста

Отряд Семена Михайловича Буденного отступал. Несмотря на то, что буденовцам удалось оторваться от преследования «санационной» дивизии, пробиться к своим было невозможно — сбить пехоту методично марширующую вдоль дорог его кавалерии было не под силу. Возможно, в жестокой рубке он бы смог это сделать, но терять две трети своих закаленных в боях бойцов он не хотел — его отряд продолжал отступление вглубь занятой врагом территории. Были в этом отступлении и свои плюсы — его отряд подъедал и реквизировал то, что предназначалось для снабжения польской армии, то есть двигался по вражеской транспортной коммуникации. Два «санационных» батальона, которые попытались преградить его отряду путь были вырублены без каких-либо значительных потерь. Оно и не мудрено — одно дело «санировать» безоружное местное население и заниматься расстрелами местных жителей, другое — столкнуться с теми, кто уже шесть лет был на войне. Пленных естественно не брали. Добровольцев принимали, но только при наличии коней и кавалерийских навыков. Поэтому несмотря на стычки с тыловыми польскими подразделениями, численность отряда возрастала. Особую опасность для его отряда двигающегося вдоль железной дороги на запад могли представлять бронепоезда — но то ли у поляков были свои взгляды на то как воевать со «схизматами», то ли не было опыта их создания — пока в качестве противника, бронированные чудища им не попадались. Особую головную боль представляла взрывчатка, поскольку ее требовалось много — продвигаясь на запад, отряд методично взрывал все мосты, и железнодорожные сооружения. Еще Семен Михайлович жалел о том имуществе, которое приходилось уничтожать ввиду невозможности взять с собой — его хватило бы на вооружение целой армии.

Косвенный эффект от отступления Буденного превосходил многократно наступательные возможности его отряда. Прерванное снабжение частей польской армии, занимавшейся борьбой с вооруженными формированиями сепаратистов, стало незаметно, но неуклонно подводить войска Великой Польши к катастрофе. Дефицит продовольствия еще как-то можно было восполнить реквизицией его у местных аборигенов, но вот с боеприпасами стало очень трудно. И без того слабо налаженная система снабжения рухнула. Разношерстность польской артиллерии сыграла с ляхами дурную шутку — большая часть артиллерийского арсенала превратилась в бесполезно возимое с собой железо. Этой бедой тут же и воспользовались многочисленные отряды инсургентов — их атаки становились все ожесточеннее, а бои все кровопролитнее для польской стороны. В 10 утра над конницей закружил Сопвич с Французскими розетками на крыльях черно-красным прямоугольником украшенным черепом на фюзеляже, такой же череп украшал французский флаг на хвостовом оперении. — Не стрелять — скомандовал Семен Михайлович — Это свои.

Сопвич был из знаменитой Махновской эскадрильи «АНАРХИЯ ЭФИРА», точнее это был один из двух самолетов входивших в это подразделение, но действовали два самолета, круче любого авиаполка. Два графа — анархиста-авиатора, русский Орлов и француз Де Марвильяк делали в воздухе чудеса. У них была своя группа гениев-механиков — Русский, француз и два немца. Механисьены, мало что содержали аппараты в полном порядке, они еще их периодически улучшали. В частности фельдфебель Гуго придумал подвесные сбрасываемые баки, что в два раза увеличивало дальность полетов, а Марсель Руссо разработал устанавливаемые на крылья, съемные блоки из спаренных пулеметов..

Сопвич Орлова сбросил вымпел с сообщением о дальнейшем маршруте Буденовцев. Дорога лежала на Гуляй-Поле.

Махно. Из детских сочинений:

«Свет от пожара освещал церковь… на колокольне качались повешенные; их черные силуэты бросали страшную тень на стены церкви».

«Многие ораторы умели так захватывающе говорить, что водили за собой толпы. Я помню, Махно говорил речь о свободе и уже уехал он. Только пыль по дороге видна. А толпа все стояла, смотря в даль и шепча: «Батько наш, батько Махно.

«Когда мать отдала ему все, что нашла, он еще снял у меня и матери золотые кресты и ушел».

«Они ограбили дочиста нашу дачу, и меня и мать расстреляли, но к счастью и я и мама оказались только раненными и, когда на другой день легионеры были выбиты, нас увезли в лазарет».

«Возле самой насыпи, широко раскинув руки и уставив в небо невидящие глаза, лежал в грязи брошенный солдат; проходящие мимо него крестились и равнодушно проходили мимо».

«На улице до колен лежали всякие новые вещи, примусы, шоколад, материи, тазы».

Возвращение из рейда, всегда дольше чем путь туда, да и понятно. Хлопцы слегка прибарахлились, раненных прибавилось, но тем не менее Гуляй-Поле с каждым днем становилось все ближе. Противник не очень беспокоил. Тем более графы-анархисты ежедневно сбрасывали вымпелы с оперативной информацией. А увязавшийся за буденовцами Уланский полк, аэропланы с черепами на фюзеляжах своими ежедневными штурмовками заставили повернуть назад. Через несколько дней конницу Батьки Семена, встретил пулеметный полк Повстанческой армии Батьки Махно. А еще через несколько дней в Гуляй Поле произошла историческая встреча. Батьки друг-другу понравились и сразу стали разрабатывать совместный рейд в Польшу. А их штабы занялись организационными проблемами, а их было много. Оружие, боеприпасы, обмундирование и тут еще военно-полевая медицина. За время рейда у бойцов появились вши, а там где вошь, там и до тифа недалеко. Семен Михайлович не стал рассусоливать и приказал всем своим конникам побриться на голо и что бы еще больше ударить по возможным эпидемиям, вызвал к себе штабного писарчука Бабеля и приказал написать агитационный стих против вшей. Бабель стал отнекиваться, мол он силен в прозе… На что Батька Семен сказал грозным рыком, что мол пиши прозой, но что бы стих был! Бабель напрягся и выдпл следующий перл -

«Товарищ! Что бы победить: Всех вшей, Антанту и Европу Оружъе чисти каждый день И мой свою почаще жопу»

Ужин в Объединенном Штабе Особой Отдельной Кавалерийской Армии Восставшего Народа был в самом разгаре. Стол ломился от яств в прямом смысле. Окорока и запеченная в перьях дичь, круги домашних ковбас жареных в смальце, груды жареных и вареных кур, ломти домашнего сыра и свежее выпеченные караваи хлеба, жареное мясо и всевозможные домашние соленья и маринады, связки лука и чеснока, а так же то чего нет вкуснее на всем белом свете — САЛО! Бело-розовое, с мясными прожилками, в мясными прожилками САЛО! Головка домашнего сыра, жареное мясо и соленья. Ну и рыба тоже была… Караси в сметане, селедка, связки воблы, осетрина и белуга, ну и для полного куража икра в бочоночках. А закусывать было чего. Казенная Смирновка, Шустовский коньяк и буряковые, пшеничные и прочие самогоны, в разнокалиберных бутылях заткнутых потрадиции початками, ну и всевозможное домашнее пыво (квасы и морсы не в счет). Батька хлебосольничал для своего нового друга от души. Когда большинство участников праздника приступили к пению разных песен одновременно, Семен и Нестор ушли по Английски. Им надо было обсудить совместный рейд. Рейд был задуман уже давно, но только сейчас поступили окончательные развед-данные из Контрразведки Русской Армии. Махно недоверчиво смотрел на карту…

— И Що це за кружочки и зигзаги — Щеголеватый поручик, доставивший карту, весь сияющий новой амуницией, благоухающий французским одеколоном, поскрипывающий желтыми крагами и выглядевший в бедной мазанке так же естественно, как бриллиатовая диадема на дерюге, терпеливо объяснял…

— Кружочки господин Атаман это польские базы продовольственного и огневого снабжения. И маршрут вашего рейда проложен так, что бы вы смогли обойтись без обозов. Конница, тачанки, вьючные лошади, конная артиллерия и Тяжелая бронебригада в подкрепление.

— А что за броневики — Оживившись спросил Семен Михайлович.

— Гарфорды и Остины, плюс грузовики с горючим и снарядами на первое время.

— И еще. На флангах, будут оперировать отряды Князя Джихара и Командира Дундича. Но у них свои задания.

* * *

Через несколько дней по Польским тылам покатилась волна паники. Пылали и взрывались пакгаузы, висели на фонарях коменданты и легионеры. Секретные склады, устроенные в стороне от железных дорог уничтожались со страшной методичностью. Разведка сработала верно.

Из детских сочинений:

«Сделали обыск и взяли маму в тюрьму, но после 3-х недель отвезли маму в Екатеринодар, я подошел попрощаться, а легионер ударил меня по лицу прикладом — я и не успел».

«Мы занимали одну маленькую комнату, она была вероятно богатых хозяев, так как в ней было очень много дырок от снарядов».

«Через месяц поляки заняли Киев, тогда не было легионеров, а расстреливали на улицах».

Польша. Детские сочинения

«Мне ярко врезался в память расстрел взятых в плен махновцев. Они были взяты во время нападения Махно на Екатеринослав. Среди них были подростки лет 14–15. Наши понесли во время последних боев тяжелые потери, и солдаты решили расстрелять пленных. Их вывели за город и приказали рыть ямы. Меня тоже назначили в конвой пленных. И вот, когда ямы были вырыты, из толпы смертников отделился один моих лет, упал к ногам командира, охватил его ноги и стал, захлебываясь слезами, молить о спасении. Тот приказал его убрать, и этот несчастный так кричал и забился в руках солдат, что я не мог вынести и бросился бежать от этого страшного места»

«Пощадите, ведь я не по своей воле, меня взяли силой!» «Врешь!» слышался ответ и глухой удар по чему-то мягкому, глухой стон, хрипение и опять мольбы; я не выдержал и, вскочив на ноги, подошел к двери и, о ужас! Вся панель усеяна трупами, с разможженными головами, еще ворочающиеся и стонущие производили ужасное зрелище. Но вот крик; я обращаю свое внимание в ту сторону и, о ужас, молодой, скорее еще мальчик, очень красивый, полунагой стоял на коленях перед солдатом с озверевшим лицом и поднявшим над головой мальчика приклад; у мальчика от испуга глаза, казалось, выскочить хотели, в них были ужас, мольбы о пощаде, но солдат очевидно уже ничего не соображал. Едва он еще хотел что-то крикнуть, как приклад опустился на его голову. Я не мог выдержать, хотел броситься к нему, но что я мог сделать с человеком-зверем. После того я никак не мог сладить с собою; я как-то ослабел, я не мог больше оставаться в этой среде, морально я чувствовал себя кошмарно. Ждать долго не пришлось, вскоре я был ранен, и мне пришлось убраться в лазарет»

* * *

Как хорунжий Зазелецкий, опытный офицер мог допустить такую ошибку, пан капитан Квасницкий не знал. Однако висящие на деревьях, столбах, стропилах зданий, окружающих площадь, полтысячи трупов — это все, что осталось от его 23-го отдельного «санационного» батальона. Город их встретил безлюдными и пустынными улицами. Все люди, которых они нашли, оказались здесь на площади. Мертвыми. Задачей батальона была охрана продовольственных складов, цейхгаузов и железнодорожного узла. От складов и цейхгаузов остались обгоревшие руины. Действия «схизматов»-сепаратистов, в городе, половина населения которого состояла из евреев абсолютно невозможны. Тем более, что год назад большая часть хлопов была увезена на работы в Польшу, а оставшиеся помещены в лагерь изоляции, который теперь кстати пуст. Но ведь кто-то же уничтожил целый батальон? И не просто уничтожил в бою, а повесил, предварительно взяв в плен. И эта странная белая надпись на грязной стене сгоревшей комендатуры — Здесь прошла Дикая Сирийская Ала, и горе побежденным. Когда капитан Квасницкий должил о случившемся командующему округом, генерал уточнив информацию о сгоревших цейхгаузов, посоветовал капитану застрелиться до приезда комиссии по расследованию.

За два дня до этого на станцию Прудки прибыл спецпоезд состоящий из двух штабных пульманов, бронеплощадки и семи теплушек. Генерал Флоризель привез награды от президента Франции. Хорунжий Зазелецкий, приятно удивленный и польщенный тем, что адъютант генерала майор Золя вел себя с ним по приятельски исполнял малейшие пожелания гостей. И с особенным удовольствием он приказал гарнизону выйти на торжественное построение, во время которого Хорунжему должны были вручить Орден Почетного Легиона. В 12 дня гарнизон в парадных мундирах был построен на площади перед Комендатурой. На ступеньках, стояли Генерал, Майор, Хорунжий и офицеры штаба. По периметру площади стояли линейные из охраны генерала, с ручными пулеметами на караул. Генерал Флоризель посмотрел на часы и кивнул майору. Майор взмахнул вынутым из за обшлага мундира белоснежным платком и повернувшись к хорунжему сказал на чистом польском языке. Прикажите своим людям сложить оружие и поднять руки ясновельможный пан или я вас пристрелю как поганого пса, а Хорунжий почти не слыша майора с ужасом смотрел на то как «французы» направили пулеметы на его жолнежей.

К концу дня все было готово. Гарнизон развешен на площади и на вокзале. Имущество со складов перемещено в вагоны и самое главное из трофеев, ящики с оккупационными злотами из секретного отделения цейхгауза, были аккуратно погружены на бронеплощадку, освобожденные рабы частично были распределены по теплушкам, а частично получив оружие и продукты ушли в лес строить партизанский лагерь.

Поезд тронулся и Джихар и Дундич наконец смогли выпить в своем кругу.

Позднее, после доклада об успешно проведенной операции, генерал Глебовский спросил подполковника.

— Князь, а что гарнизон Прудков надо было обязательно вешать, нельзя было расстрелять? — На что Князь Джихар ответил…

— Расстреливают солдат, а это палачи. Мы обнаружили за городом, а точнее нам хорунжий сам показал нам, как французам, не закопанные ямы с сотнями трупов мирных жителей, а кругом каждой ямы стояли виселицы и на них висели исключительно молодые женщины и собаки. И таблички висели — «Два лайдака, хлоп и собака». Так что поделом панам. И еще, разрешите вопрос Владимир Львович…

— Спрашивайте подполковник.

— А зачем нам эта макулатура, в смысле злотые.

— А что же вы предлагаете Князь. Империалами что ли их чиновников подкупать? — Улыбнулся генерал.

А чиновников санации подкупали массово. Странный какой то социально-исторический закон. Будь то Революция, Оккупация или еще какие потрясающие перемены, в мелкие и средние чиновники пробивается отпетая мразь и ведет себя соответственно. Была бы власть, а кому служить… без разницы. И разведка генерала Глебовского знала обо всем за сотни верст от Унечи. И Главнокомандующему Корнилову шли десятки пакетов с важнейшими сведениями. Они шли от нового начальника Контрразведки Русской Армии, генерал-лейтенанта Владимира Львовича Глебовского.

Из детских сочинений:

«Один раз, когда папа был на войне, и мама служила на службе, и няня была дома, вдруг совсем неожиданно вошли к нам поляки».

«Как-то раз, когда я поссорился с сестрою и вместо обыкновенного: «Спокойной ночи», я сказал «неспокойной ночи», так и было: ночью меня разбудили дедушка и мама, слышались выстрелы… Ночь был а холодная. Мы вышли из дома, войдя в какой-то подвал».

«Когда мы приехали в Петроград, то первым долгом к нам пришел какой-то легионер и стал искать оружия, залез в сундук и нашел там маленькую коробочку от колец и брошек, взял ее и стал смотреть. Тогда мама сказала: «Что вы в таких маленьких коробочках ищете оружия», — тогда легионер строго сказал: «Прошу в мои дела не вмешиваться». Мама сказала: «хорошо»..

Глава 34 Лето 1919 года. Балтийские ночи

Увиденное ночное зрелище в Гданьске оставляло больше вопросов, чем ответов. Чем мог быть вызван взрыв такой силы Лотар ответа не нашел. Единственное, что было ясно, так это то, что после взрыва такой мощности у порту вряд ли остались какие-нибудь корабли и суда способные выйти в море. Если кто и уцелел, то без серьезного ремонта в море вряд ли выйдет, а поскольку серьезный ремонт, это прежде всего время, то искать на рейде Данцига достойные цели бесполезно, нужно перехватывать корабли и суда в открытом море. Есть еще девять торпед, полный погреб шестидюймовых снарядов, да и патрулирование только началось, так что можно порезвиться! Тем более, что Лотара все-таки страшил момент возвращения на базу. Он переживал по поводу спасенного им экипажа русского бомбардировщика, и стремился оттянуть этот момент как можно дальше. Впрочем, это у него не особенно получилось.

То ли польские капитаны считали, что Великая Польша правит морями наравне, или вместо Британии, то ли таковы особенности польского национального мореплавания, но от желающих подставиться под его торпеды и снаряды почему-то не было отбоя. Влиять на коллективное сознательное, а также коллективное бессознательное польской нации, в планы немецкого командира не входило, поэтому его экипаж работал как проклятый — торпеды закончились на вторые сутки, а снаряды примерно через четыре дня. Почему эти олухи не формируют конвой Лотар не понимал, ибо больше его волновал «личный» вопрос — он переживал по поводу статуса русских фрау. Впрочем, почему «личный»? Не «личный», а личный! Ибо то падение от взрывной волны Светланы в его объятья, происшедшее во время взрыва в Данциге, стало последней точкой, разрушившей психику Лотара. Эти роскошные волосы, которые упали тогда ему на лицо, эти духи! А сама! Хотя соприкасались они друг с другом буквально несколько секунд, Лотар успел почувствовать ее тело, ее фигуру, спрятанную под комбинезоном, и увидеть ее лицо, и глаза. «Похоже, ты спекся, господин корсар» — сам себе мысленно произнес он. Что же, придется выполнять свои обещания, иначе буду выглядеть полным дураком в глазах Светланы. Если самолет не удастся достать в Германии, нужно как-то доставать через нейтральные страны. Может попытаться захватить у Антанты? Командир «Шеера» стал вспоминать, где у союзников на Балтике находятся аэродромы с бомбардировщиками. Рискованно! Там наверняка охраны столько, что весь экипаж поляжет! Ладно, хочешь не хочешь, а все равно он возвращается на базу. Там хоть что-нибудь да проясниться. Но ни Светлану ни ее подруг, выдавать он не намерен. Берта Крупп наверняка его поймет, что до политиков, то они никогда ничего полезного в истории человечества не делали, а значит, о русском экипаже им лучше не знать вовсе. Интересно, мучает ли этого палача Пилсудского совесть, спит ли он спокойно по ночам?[5] Кто породил на свет это чудовище? Впрочем данные вопросы, которые Лотар задавал сам себе, так и остались без ответа.

У них со Светланой (Да, Лотар, ты точно влюбился!) сложилась довольно странная манера общения. Они не говорили на личные темы. О чем угодно, только не о них самих. И чем больше они говорили, тем больше Лотара засасывало в пучину, из которой было не выбраться, да и не хотел он выбираться. Конечно же это в какой-то степени идиотизм, вместо комплиментов очаровательной женщине, рассказывать об устройтве торпедного аппарата или системы погружения всплытия. Однако именно этим он и занимался, и именно это и сближало их все сильнее и сильнее. Что касается личного, то оно подразумевалось, но вслух не произносилось. Да и нелепо было бы глядя в эти бездонные глаза… Ну не поняла бы русская фрау, такого отношения — не то время, не те условия, и не та фрау! Валькириям нужно демонстрировать заточку меча и головы отрубленных врагов, а не знание всяческих мадригалов. И если ее вместо фасонов платьев и журнала мод интересуют силуэты кораблей и справочник «Джейн», то заикаться о поэзии не место и не время.

* * *

Светлана старалась не думать о командире «Шеера», хотя не всегда это у нее получалось. Мысли постоянно перескакивали, на Лотара, и она не всегда стремилась прогнать их прочь. Ей нравился Лотар, но она не хотела пока думать о том, что будет дальше. Для начала нужно вернуться живыми на базу. Если отбросить в сторону все глупости, о которых пишут в любовных романах, то она уже влюбилась в него, только пока об этом не хотело задумываться, да и ей воспитанной на тех же романах, прочитанных в мирной жизни, любовь представлялась по другому — так, как писали авторы романтических произведений, и по ее мнению на войне не было места для любви, а Лотар — просто боевой товарищ и друг.

Только вот, если бы какая-то из ее подруг, подсмотрела, как тщательно она прихорашивается в каюте, перед тем как прийти в центральный пост, то наверняка бы задала ей вопрос: «Уж не влюбилась ли ты Света?», и вогнала бы своего командира в краску, заставив лепетать что-то невразумительное про порядок, форму одежды и внешний вид. Но никто из ее подруг не подсматривал за ней, и данного вопроса, который бы сразу расставил все точки над «И» не задавал. Впрочем, если бы Долгорукая могла подсмотреть, как ее подчиненные каждый раз прихорашиваются перед тем как идти в кают-компанию, то у нее возник бы тот же самый вопрос. Война войной, а жизнь — она всегда берет свое, не зависимо от условий в которых оказались люди. И то, что складывалось сейчас на борту «Шеера», было чьей-то игрой свыше, цель которой была не совсем ясна. Случайно ли встретились русские летчицы и германские подводники, или кто-то невидимый сделал так, чтобы это специально произошло, неизвестно, но что-то в этом мире начало меняться, пока незначительно — несколько женщин, сами того не замечая, стали все тщательней стали относиться к своей внешности, не смотря на неподходящие условия в которых они оказались.

Если бы поручик Долгорукая интересовалась древней историей и оккультизмом, то она наверняка бы поняла, что происходит с ней, с ее подругами, с окружающим миром. Но Светлана не видела свечения языческих алтарей, и не знала древней истории. Она не знала, что прихорашиваясь перед зеркалом, чтобы выглядеть, как подобает, перед Лотаром (в чем она естественно никогда бы не призналась), она ломает то, что столетиями возводили другие, ломает то хитросплетение которое веками возводил «Новый Карфаген», и что каждый взмах ее расчески по длинным волосам, страшнее и сильнее пехотной дивизии или эскадры дредноутов. Русская женщина стояла у зеркала и расчесывала волосы для того, чтобы понравиться германскому офицеру. И каждый взмах ее расчески был подобен одному шагу вверх компенсирующих решеток ядерного реактора. Пока результата этих действий не было видно визуально, но процесс начался, и этот процесс сулил миру катастрофические перемены. Впрочем катастрофические только для одних, а для других — Лотару, например нравились ее волосы, ее прическа, она сама, и ему было глубоко наплевать и на «Новый Карфаген» о существовании которого он не знал, и на всяких там Сионских мудрецов, и на прочих мудрецов, ему нравилась Светлана, и он готов был порвать весь мир в клочья ради нее. А ей нравилось расчесывать волосы. И плевать что весь мир из-за этого рушится. Если два человека не могут быть вместе, то это плохой мир, и тот кто его создавал не создавал его для людей.

Что-то лопалось и трескалось на небе, в так называемых тонких слоях, и путь «Шеера», лишенного торпед и снарядов, на базу менял мир гораздо больше и сильнее, чем могла изменить столетняя война. Рушилась веками возводимая схема вбивания клина между Россией и Германией. Клин этот, вбитый усилиями множества дипломатов, банкиров, агентов влияния, политиков и прочих, был выбит обычной расческой. Обычной расческой, изготовленной на предприятиях Круппа, для военного ведомства, на поверхности которой были выгравированы три переплетенных кольца. Эта расческа не предназначалась для расчесывания длинных белокурых женских волос, и они наэлектризовывались и потрескивали, и вместе с их потрескиванием потрескивала собранная Англией, Францией и САСШ мировая схема. Наэлектризованные русские волосы липли к германской расческе, и вместе с ними Россия сближалась с Германией, и это сближение уже никто не мог остановить, как невозможно остановить начавшийся процесс цепной реакции деления урана в атомной бомбе.

До ужина на борту «Шеера» десять минут. Четыре расчески двигаются почти синхронно сверху вниз, сверху вниз, сверху вниз. Каждое движение разрушает чьи-то планы там, на другом берегу Атлантического океана, или на берегах Темзы и Сены. Движение вниз по потрескивающим волосам — и где-то в Германии, оккупационный батальон оставшись без связи не сумел прийти на помощь своему соседу. Еще одно движение по волосам и где-то в Архангельской губернии Анисим Кривов застрелил американского полковника, еще одно движение, и поезд с легионерами летит под откос. Если бы экипажу «Шеера» сказали, что четыре русских фрау за сутки перехода, разрушили с помощью расчесок весь мир и выиграли мировую войну, то германские подводники бы наверно рассмеялись, а возможно бы и нет — тевтонцы склонны верить в мифологию и мистику. Последняя русская императрица Александра Романова несколько дней перед смертью рисовала на стенах узилища знак свастики в надежде на то, что древнеязыческий символ защитит ее, то же делали и солдаты германской армии в 1918 году, рисуя свастику на касках.

Русские фрау входят в кают-компанию — германские офицеры встают и привествуют их. Подводный крейсер «Шеер» движется на базу, рассекая словно ледокол невидимый лед, воздвигнутый между Россией и Германией. А все потому, что Бог теперь, не где-то там на небесах, а на земле, в каждом, кто в него верит, каждом, кто верит в хорошее и лучшее. Но не всем в это дано верить. А «Шеер», между тем идет домой.

Из детских сочинений:

«Мне в это время казалось, что если мы не пустим поляков в станицу, то Россия спасена».

«Папа сидел с друзьями и молча, глядя на раскаленные угли, курил папиросу. Мне всегда хотелось узнать, о чем он думает, всегда хотелось вылезти из-под целого ряда бурок, обнять его и сказать: «папа, не грусти». Красным пятнышком светился огонек его папиросы, бледно освещая его лицо… Любила его горбинку на носу, любила его черные, полные доброты глаза, любила мягкий родной голос».

«Сначала похоронил своего родного братца, проводил племянника, проводил своего любимого папашу, а потом и сам со своим родным братцем (инвалидом) выехал из дому и вот до сих пор нахожусь в отступлении. Жалко было покидать свою мамашу, а ей и подавно жалко было меня пускать, но я настоял на своем: покушал я от них, чертей, и не хотел больше оставаться».

11 февраля 1708 г. Карл ХП достиг Сморгони; между этим местечком и Вильною он расположил свою армию, изнуренную форсированными маршами в жестокую стужу через опустошенный край.

* * *

Марина была младшей дочерью пана Пилсудского, поэтому особых перспектив в жизни ей не светило — трое братьев, четверо сестер помимо нее. Приход шведской армии в Вильно вызвал у жителей Вильно противоречивые чувства — одни пожелали пополнить ряды армии Карла ХП, другие, наоборот прятали сыновей от возможной насильственной вербовки, ну и дочерей от блуда. Пани Марина прятаться не стала, да и куда ей прятаться, если сам Карл — шведский король остановился в их особняке.

Как преобразились ее сестры — Марта, Юдифь, Ядвига и Катерина нужно было видеть! На их фоне, во время первого же ужина она выглядела совершеннейшей замарашкой в обносках. Но она была молода, юна и красива — и Карл, сразу же обратил на нее внимание. Он шутил, отпускал ей комплименты. Ужин, как говориться прошел в теплой дружеской обстановке. А после ужина… После ужина она ждала короля возле его комнаты. Он не был удивленным, и кивком отослал сопровождавшую его прислугу.

— Что угодно моему королю? — спросила она слегка зардевшись, что, впрочем, было совершенно незаметно в плохо освещенном коридоре.

— Я так и не научился разжигать этот чертов камин, пани Марина!

— Все, что угодно для моего короля! — ответила Марина, и шагнула в открытую дверь комнаты.

Карл, не стал церемониться, и видя, что она и в самом деле направляется к камину, приостановил Марину, дотронувшись до ее локтя. Она вздрогнула и обернулась — его взгляд был направлен ей прямо в глаза. Она развернулась лицом к королю и вопросительно посмотрела. Карл сделал шаг навстречу, и обняв левой рукой юную Марину за талию, прижал к себе. Почувствовав дрожь юной пани, он правой рукой приблизил ее голову к своей, и слился с ней в поцелуе. Поначалу она отвечала ему робко и нервно, очевидно борясь между желанием вырваться и желанием продолжить первый поцелуй настоящего мужчины, но вскоре король почувствовал, что юное тело стало очень податливым и послушным. Не отпуская Марину, он стал лихорадочно раздергивать шнуровку ее платья на спине, то, что она пани была младшей, и не имела корсета, значительно облегчило его задачу, вскоре, платье соскользнуло к ногам девушки, и король почувствовал, что ее тело покрывается гусиной кожей от холода в нетопленной комнате. Она помогла расстегнуть ему камзол, снять сапоги, подрагивая, и переступая ногами по стылому полу…

Девичья часть и целомудренность для младшей дочери дворянина — миф, похлеще, чем сказка о Мировом масонском заговоре. А если речь заходит о близости с сюзереном — то это даже прямая обязанность положить целомудренность на алтарь и расстаться с девственностью. Ее неумение компенсировалась его опытом. В душе Марина понимала, что эта ночь совершенно не означает того, что завтра утром она проснется королевой Швеции — слишком незначителен их дворянский род, хоть он и пытается вывести родословную чуть ли не от самого Поппеля. Лежа на кровати, она смотрела на потолок, и пыталась размышлять о том, на что ей можно рассчитывать. Конечно, хотелось бы стать королевой — в золотом платье, в горностаевом манто, сапожки или туфельки с блестками, золотая корона с бриллиантами. Сестер она сделает фрейлинами, или даже принцессами. Нет, все же лучше принцессами, всех кроме Марты — она самая вредная. Огромный дворец, только холодный очень — говорят в Стокгольме холоднее, чем здесь! А может Карл сделает столицу не в Стокгольме, а в Варшаве? Здесь все же теплее! Впрочем может статься так, что она и не станет королевой, а будет его фавориткой — род Пилсудских все же не королевский, чтобы там ее папенька и братья не говорили! Но в любом случае, это гораздо лучше, чем прозябать здесь в Вильно! Что ей светит — выйти замуж за шляхтича — очередного голоштанного потомка бесчисленных польских королей? Всю жизнь считать гроши? Жить в какой-нибудь развалившейся халупе, называемой поместьем и иметь управляющим подворовывающего еврея? Ее сегодняшний поступок должен многое изменить в ее жизни в лучшую сторону. По крайней мере хуже ей от этого не станет. А если родить Карлу наследника? Уж он то наверняка станет герцогом или графом! И не каким-то там шляхтичем, а настоящим! Решено! Что бы там не говорили окружающие, а она должна понести от него сына!

Утро началось с мелькания снега через резные ставни, а закончилось скандалом, точнее сказать бойкотом и страшными взглядами, которые кидала на нее Марта. Плевать! Из пятерых сестер он выбрал именно ее! И пусть смотрят и корчат рожи! Она станет королевой!.

* * *

Она чем-то похожа на Гедвигу — та же стройная и тонкая фигура, та же наивность, доброта и доверчивость. Но Гедвига твоя родная сестра, Карл! И ты не можешь быть с ней! Тот грех который ты тогда совершил во имя ее блага, и из Любви к ней, не позволил тебе остаться! Ты ведь пошел на эту войну, только для того, чтобы не видеть испуганно-вопросительного взгляда в ее глазах. И немого вопроса — как нам быть дальше любимый? Ты сбежал от своей первой любви Карл! И она умерла! Не в твоей душе, а этом мире! Она ведь не вынесла этой разлуки Карл! И покинув Стокгольм, ты в каждой женщине ищешь то, что нашел в ней! А она ведь тебя ждала! Думала, что ты вернешься, после победы под Нарвой! А ты не вернулся! И она поняла это, поняла и уехала. А теперь ты встретил Марину, Марину, которая очень похожа на нее. Может быть хватит бежать от судьбы? Может пора остановиться? Конечно пора! Осталось за малым — добить этого Петра, добить, с помощью нового союзника — Мазепы.

* * *

После того как посланцы от гетмана убыли, Карл собрал военный совет. Еще три недели на комплектацию войска и ожидание подкреплений и можно выступать. Нужно закончить с Петром сразу, за один раз. Чтобы не пришлось ходить на Москву. Пленить его и пускай подпишет мир. Швеция устала. Ей нужен мир. Ей нужен король. Ей нужна королева. Ей нужны наследники. К началу лета мы должны быть у Минска! А дальше бой!

* * *

Ему нравилась ее непосредственность и искренность. Вот и сейчас, несмотря на то, что планы встречи с Мазепой стали неопределенными, Марина сумела прогнать от него эти мысли. А сейчас лежит рядом с ним, доверчиво к нему прижавшись, и теребит ворот его сорочки. Прямо, как Гедвига тогда! Он поможет ее семье. Ко двору наверное приближать их не стоит — слишком много гонору и пустозвонства, но смотреть на то, что будущая королева Швеции, живет в этом старом, начинающем рассыпаться особняке он не может.

Она добилась своего! Марина теперь твердо знала, что у нее будет ребенок от Карла. В том, что это будет сын, она абсолютно не сомневалась. Только вот теперь было опасение, что ей придется остаться в Вильно. На ее стройной фигуре беременность будет заметно очень сильно, и вряд ли Карл захочет ее взять с собой на войну. Ей придется его ждать! Боже, как все неудачно! Почему он решил продолжить эту войну, ведь русский Петр предлагал ему мир! Зачем он ведет переговоры с этими казаками?

Прощальный ужин за столом прошел очень грустно. Ей казалось, что все косятся на нее, на ее ставший уже заметным живот. Возможно, только казалось. Она уже знала, что он не вернется и проклинала себя за это. Нет не за ребенка от Карла, а за визит к гадалке! Не буди лихо, пока оно тихо! Разбудила, дура! Зачем??? Ведь правду говорят, что предначертанную судьбу уже не изменишь! И до ее идиотской выходки будущее не было начертано! От гадалки она узнала, что у нее будет сын от короля, что король с ней расстанется навсегда и ее сын не станет королем. А вот далекий его потомок, станет великим человеком и возродит Великую Польшу от «можа и до можа» из праха! Плевать ей на далекого потомка! Зачем она ходила гадать? Зачем искалечила будущее Карлу, себе и их сыну! Она ведь и так знала, что у нее сын! Зачем Карл поверил этому Мазепе? Тот ведь предаст его! Боже, что она наделала?

Ну вот он и в седле и грустно смотрит на нее сверху. Боже, как хочется, уехать с ним! Но он сказал четко, что пани с ним не поедет, а останется его ждать. Он вернется с победой и положит весь мир к ее ногам!

— Я назову его Карлом! — неверным, волнующимся голосом говорит Марина, держась за стремя королевского коня.

— До встречи пани королева Марина! — Карл нагибается в седле, и, приобняв свою возлюбленную за талию, целует в губы. После чего выпрямляется, и произносит:

— Я вернусь! Обязательно вернусь! Со щитом! — дергает поводья коня и королевский конвой устремляется в путь навстречу своей судьбе — славе или поражению.

А у ограды особняка стоит одинокая паненка, и по ее лицу текут слезы. Слезы предначертанного и уже неизменного.

Почему тебе так грустно Карл? Ты ведь едешь навстречу своей славе и победе! Ведь тебе нагадали, что твои потомки будут править всем миром! Что же ты грустишь Карл? Кто как не ты, положит к их ногам весь мир? Ты ведь молод как Великий Александр, царь Македонский! Почему твое сердце щемит от взгляда Марины, которая смотрит тебе вслед?

(Из неизданного романа Олава Афчертона «Северная война». Отрывок публикуется с разрешения автора. Все авторские права на данный роман защищены.)

Глава 35. Лето 1919 года. И поднялась дубина народной войны

Из детских сочинений:

«Загорелось сердце, хотелось подойти, ударить, убить, но приходилось только молчать и смиряться».

«Я поклялся — мальчишка — отомстить им».

«В этот моменту меня явилось желание мести, мести ужасной. Я готова была сама убить тех, кто убил моих братьев».

«С тех пор я ненавижу поляков и буду мстить им за смерть отца, когда вырасту большой».

«Французы всячески издевались над моими родителями, и когда я об этом узнал, то решил мстить им до последнего».

«Утешаю себя мыслью, что когда-нибудь отомщу за Россию и за Государя, и за русских, и за мать, и за все… что было мне так дорого. Как «они» глупы. Они хотели вырвать из души… людей то, что было в крови, в душе, в сердце. Не удастся им это, дорого заплатят они за свои подлые, гнусные дела. Наш час пришел».

«После ранения он много страдал, особенно на перевязках, часто бредил и в бреду ругал французов, говорил, что если выздоровеет, то отомстит им. Когда на его огороде поспел один огурец, я ему его принес. Он очень обрадовался. Долго он мучился и умер. Когда вырастем я и брат, то сможем отомстить за него. Буду драться с ними до тех пор, пока не потеряю и свою жизнь, которая теперь мне недорога».

«Я по примеру своих товарищей поступил в армию. Я горел желанием отомстить Антанте за поруганную родину».

«Здесь приходилось неоднократно ловить французов… я мстил им как мог».

«Я очень был ожесточен… Но после я им доказал, не менее взрослого человека».

«Я видел крушение большого поезда и радовался, что так много врагов погибло».

«Это были легионеры, которые грозили моей смерти… я пошел в станичное управление и доложил атаману. Они были взяты и покончены. Я получил небольшую награду, которая помогла мне в отношении к оружию. Я бы написал многие вещи, но мала моя размысленность, да и места мало».

В том, что их найдут, и расстреляют за побег, Федор не сомневался, поэтому первым делом он решил обзавестись оружием. Особых проблем с этим не оказалось. Как выглядят нужные ящики он знал, как выглядят винтовки и патроны тоже. В результате взрывов содержимое складов было разбросано по окрестностям. Что-то сгорело, что-то само взорвалось, что-то было погребено под обломками, но оружием они обзавелись. Винтовки, гранаты, пистолеты-пулеметы, два ручных пулемета, пистолеты. Прихватили с собой какие-то консервы. И стали двигаться на восток. Смогут ли они вернуться на родину Федор не знал, но оставаться возле мертвого города он не хотел. Точной дороги никто не знал, но ясно было одно — нужно придерживаться малолюдных мест, держаться поближе к какому-то лесу. Двигаться ночью, днем отсиживаться. Плюс извечный вопрос с едой. Еда есть либо в магазинах, куда путь понятное дело заказан, либо в сельской местности — в деревнях, хуторах, поместьях. Еду придется отнимать силой, ибо вряд ли кто-то согласиться за так накормить два десятка оборванных прокопченных людей. Оружие есть, значит отнимем. Так и поступили.

Поместье Свиницких, на которое забрели непрошенные гости было не очень большим. Два десятка холопов из восточных земель, аккуратный хозяйский двухэтажный домик, хозяйственные пристройки. Все бы ничего, да только Пан Свиницкий решил разобраться с беглыми рабами с помощью револьвера, наивно полагая, что его вид вызовет у быдла покорность и смирение. Так и упал он с простреленной головой под ночным небом. Хозяйка, дура, вместо того чтобы молчать кинулась к его распростертому на аккуратной дорожке из желтого кирпича телу с дикими воплями, а затем увидев, что он мертв кинулась с кулаками на непрошенных гостей. Лучше бы не кидалась, а стояла молча, пока ее скрутили, а по другому остановить было ее невозможно, ибо коготки у пани оказались не приведи господь холеные — троим успела лица расцарапать, выбежала и доченька, лет семнадцати. Не выдержали мужики, две бабы под рукой, а они уже столько времени женского тела не видели, да и распалила их мамаша своей выходкой. Вообщем, поволокли и одну и вторую в хозяйский домик с ясно выраженными намерениями. Федор все понял, да только останавливать не стал. Вспомнилось, как в их деревне поляки девок забирали. Пусть мужики потешатся. Кровь за кровь. А вот то, что кто-то начал к коньяку прикладываться, ему не понравилось. Вырвал из рук бутыль, и доходчиво по-русски объяснил всем присутствующим, что с ними со всеми будет, если они превратятся в пьяных свиней, что именно так, как свиней, их поутру поляки и прирежут. Из опроса работающих в поместье выяснилось, что управляющий семейства Свиницких — еще та сволочь. Поначалу найти не могли, Кузьменчук уже перепугался, думал, что этот урод за полицией дернул, но Павел Корчагин, нашел спрятавшегося в платяном шкафу.

В хозяйстве Свиницких рабов было двадцать душ — десять мужского и десять женского пола. Что теперь с ними будет было яснее некуда. Обвинят в убийстве хозяев и в лучшем случае расстреляют, в худшем, в худшем женщин будут насиловать до смерти, а мужчин либо запорют до смерти, либо разрежут живьем на куски. Поэтому дорога у бывших работников Свиницких была одна — с отрядом Кузьменчука. Повезло, что хозяин был страстным охотником, и держал в доме коллекцию ружей — значит вооружить можно будет почти всех, даже женщин. Здесь кстати Кузьменчук категорически запретил. Сказал, что не по-христиански без венчания. На ехидную подковырку насчет пани и панночки, чьи истошные крики, доносились с верхнего этажа, Федор поднапрягшись, вспомнил рассказ своего командира о войнах, и сказал, что таковы правила войны. Дескать если город занят в результате штурма, то войска имеют право три дня творить что забагорассудится по праву победителей. На том и порешили. От предложения попробовать полячек Федор отказался, не потому что ему не хотелось женщины, а потому, что он не до конца еще расстался с мирной жизнью, и не до конца осознавал себя человеком, вставшим на путь войны. Путь насилия и смерти. Пока бывшие холопки Свиницких кашеварили на хозяйской кухни, чтобы накормить группу Федора, крики наверху превратились в всхлипы и хрипы. К его мужикам присоединились и бывшие холопы из поместья. На вопрос к одной девушек почему они так спокойно реагируют на происходящее наверху, ему ответили, что таким же делом регулярно забавлялся и управляющий поместья, чей труп сейчас валялся в подвале, и сам пан Свиницкий, в те дни когда его жена с дочкой уезжала к соседям или в город. Ночь прошла неспокойно, хотя Федор попытался организовать подобие караула и подобие часовых. Впрочем несли службу честно и никто не спал на посту. Молодая панночка умерла к середине ночи от потери крови, ее мать продержалась почти до утра, но то же не выдержала и отдала душу богу. К своему удивлению, угрызений совести по поводу происшедшего Федор не испытывал. Ничего в душе не шевельнулось. Поскольку поместье Свиницких располагалось на отшибе и в стороне от больших дорог, он решил переждать световой день и выступить дальше на восток вечером после захода солнца. Отдых отряда продолжился, но часа через два после полудня был прерван появлением неожиданных гостей.

Пан и пани Тужецкие решили проведать своих соседей и подкатили на экипаже к их поместью. Отступать было некуда, поэтому разговор получился короткий — пану раздробили голову прикладом, а пани Тужецкую поволокли по уже известному маршруту. Тут уже и Федор не удержался, и в ответ на предложение попробовать, кивнул в знак согласия. Он никогда еще не брал женщин силой, но определенные сомнения по данному вопросу сразу же рассеялись. От него сейчас это и не требовалось — он был вожаком, командиром, его уважали и поэтому сказали что позовут, когда пани Тужецкая будет готова. Так и вышло. Какое-то время раздавались истошные крики сверху, а потом за ним пришли. Все было просто в этот первый раз. С женщины сорвали всю одежду и привязали за ноги и за руки к спинкам большой хозяйской кровати. Первый раз прошел для Кузьменчука словно бы в тумане. Она кричала, кажется о чем-то умоляла, пыталась безуспешно сжать растянутые широко в сторону ноги, но он навалился на нее сверху, а ее судорожно извивающееся тело разбудило в нем зверя и он взял ее очень жестко и очень грубо, а затем встал, оделся и позвал следующего. Конвейер заработал. Потом ему будет хотеться большего, и он будет делать все сам. Но это будет потом, когда он привыкнет к пути на который он встал. Сейчас же он только становился на этот путь и был еще не опытен. Когда стемнело отряд собрался и двинулся в путь, оставляя в поместье одну живую человеческую душу — пани Тужецкую. Федор не захотел брать грех на душу, поэтому ее не стали убивать. Ее так и оставили привязанную к кровати на втором этаже. Может выживет, а может нет. Какая разница? Кровь за кровь!

Тужецкие были побогаче Свиницких — хлопов пять десятков, управляющий, три надзирателя, земельки побольше, конюшня покрупнее. Впрочем, что могут сделать четыре человека привыкшие к покорному послушанию рабов, которых пугает один вид кнута, с четырьмя десятками вооруженных людей? Ничего! Четыре трупа возле хлева дополнили утренний пейзаж. Путь бывших рабов на пока еще далекую родину продолжался.

Из детских сочинений:

«Однажды снаряд попал к нам в квартиру, был страшный переполох, т. к. мы еще не привыкли к таким случаям».

«Золотые часы, которые папа оставил мне, приняли за оружие».

«И грабили по мандатам и без мандатов».

Глава 36 Лето 1919 года. Большая Берта — пушка и человек

Первоначальный порыв германской нации начал пробуксовывать. И дело было не в самой нации, а в отдельных ее представителях, являвшихся руководителями Нового Рейхстага. Слишком много демократов, наивно верящих в человеческий гуманизм, и забывших про Бисмарка сказавшего «железом и кровью». И эти идиоты начали проявлять малодушие, то здесь, то там высказывая мнение, что все образуется, что мировой гуманизм и все такое, правда пока их голоса не имели большого веса, но уже наметились нехорошие тенденции — несколько идиотов из социалистов начали сколачивать «партию мира», и при этом как ни странно находили все новых и новых сторонников, особенно из числа пишущей интеллигенции. Ситуация стала крениться в опасную сторону. С одной с стороны гуманисты и сторонники голубя мира, с другой стороны военные, жаждущие освобождения Германии, и Берта, которая была знакома и с теми и с другими. Назревал раскол, причем в самый неподходящий момент. Требовалось найти какое-то решение, которое не даст начавшейся возрождаться Германии превратиться в пыль. Как ни странно решение подсказали сами французы. Кому пришла в голову идея использовать имя Берты Крупп, как немецкий аналог французской Жанны Д'Арк, уже не установить, но идея была подхвачена и реализована — в газетах ее стали называть спасительницей нации и Германии. Ситуация получалась удобная, с одной стороны обе партии войны и мира ждали от нее реализации именно своих целей, с другой стороны представители гуманитарной партии мира были готовы как водиться взвалить на нее всю ответственность за совершенные ими же ошибки, или приписать себе все ее достижения. Что касается военных, то они собирались с помощью Берты прижать к ногтю этих гуманистических пиджаков, и использовать вдову в качестве демпфера, смягчающего их откровенно агрессивное стремление не отступать и не сдаваться. Что там было с французской девой доподлинно неизвестно, но Берта девой не была, она была вдовой, имела детей, была пушечной королевой и была матерью для всех, кто работал на Круппа, поэтому в своих расчетах ошиблись обе партии. Берта стала не «Эссенской Девой», а «Эссенским чудовищем». Она не разбиралась в хитросплетениях политики и делала то, что умела. А умела она разговаривать со своими рабочими и служащими, соответственно ее обращения к германскому народу опубликованные в газетах, и отпечатанные на листовках до боли напоминали те же слова, которые она привыкла употреблять, выполняя роль «матери», для тех, кто работал в концерне ее мужа. Именно поэтому ее услышали. Услышали практически все в Германии, за исключением самой умной, самой нужной, самой полезной и самой необходимой части любого общества — творческой и гуманитарной интеллигенции. Те, за глаза посмеивались над примитивизмом ее фраз и их приземленностью. Партия военных имела противоположное мнение по данному вопросу — примитивность примитивностью, приземленность приземленностью, однако от потока хлынувших добровольцев теперь не было отбоя, что до интеллигенции, то генерал Сект считал, что эту нужную часть общества нужно призвать в саперы и заставлять разминировать минные поля, либо вообще пустить на мясные консервы, ибо проку от людей не желающих держать оружие в руках он не видел. Несколько коробил генералов факт того, что Берта Круп женщина, ибо это несколько не соответствовало германским традициям, но когда речь идет о спасении Германии, о таких мелочах можно и не вспоминать. Только вот всенародно провозглашенная главой Германского правительства, оказалась не просто символом или знаменем. Ее примитивные речи коварной змеей заползали в души людей, и потихоньку фиктивная должность главы Германии превращалась в номинальную, а ее директора потихонечку вытесняли партию мира из Рейхстага, перехватывая власть в свои руки. Наконец партия мира и интеллигенция опомнилась и завопила о том, что Берта играет на руку военным, некоторые намекали на вообще неприличные вещи, и кое кто из военных попытался вызвать обидчиков на дуэль, но все забыли о том, что для некоторых Берта уже много лет является иконой. Поэтому попытка конфликт в рейхстаге закончился весьма неожиданно — на очередном заседании Берта появилась в сопровождении группы шахтеров в черных рубашках, с вышитыми на рукаве кольцами и пистолетами-пулеметами «Бергман». Совершенно случайно рядом с рейхстагом оказался танковый батальон новых Pz II. Шахтеры, прослышавшие про нелепые слухи просто хотели защитить свою хозяйку от хамства невоспитанных людей, и наивно полагали, что их присутствие в зале заседаний, защитит Берту от обидчиков. Однако со стороны это действо смотрелось, как вооруженный государственный переворот. В этот день все красноречие интеллигентных ораторов куда-то испарилось, и под злобное хихиканье невоспитанных генералов, Берта, отчаявшаяся получить хоть какую-то информацию о ситуации в Германии от онемевших членов Рейхстага, в отчаянии произнесла в слух фразу: «Ну хоть кто-нибудь может что-либо доложить? Или рейхстагу наплевать на Германию?» Доложили военные и ее директора. Партия «голубей мира» по прежнему молчала, отстраняя себя все дальше и дальше от власти в правительстве.

А генерала Секта, в отличие от «голубей» понесло как Остапа, ухватившись за ситуацию, он разматывал ее до конца. По его предложению Берте были переданы полномочия диктатора. Также ее директора были назначены на министерские посты в правительстве. «Голуби мира» остались не у дел и за бортом. Что, до Берты, то руководить государством оказалось для нее оказалось ненамного сложнее, чем хозяйством покойного мужа.

Кто и когда назвал Макса Шрама, бойца Спецвзвода Вервольфов, Глорхом он не помнит, кажется его товарищ по отряду Вили Хенске по прозвищу Серб. Шрам к которому приклеилось, после той перестрелки у арсенала в Шпандау, обожал носить спец-аммуницию Ударных войск, и когда он вошел однажды во время стычки с французами на окраине Берлина вполз в захваченный блиндаж противника, гремя кирасой и разгрузкой, кажется это Серб, воскликнул тогда — «ну ты Макс прямо как Глорх какой то» О Глорхах Серб что-то читал в книге русского или сербского писателя Бушкоффа, купленной в одном из магазинчиков Остербурга перед войной. Кажется там что-то было про какого-то рыцаря, откуда-то оттуда, точно Серб не помнил, ибо прошло почти пять лет. Так и приклеилось к Максу — Глорх. Ну а с самим Вили все было известно, оказавшись в конце войны в Сербии, он создал отряд из бывших Германских советников при Австрийской армии и бывших Российских при Сербской и несколько месяцев поддерживал порядок в большой волости в Сербской Краине, уничтожая банды мародеров и дезертиров и помогая окрепнуть местной гражданской власти.

Основной задачей их отряда была отвлекающая роль. Выстрелил — затаился. Не дай бог, начнешь в героя играть — напорешься на очередь «гочкиса» и привет сырой земле. А так хлоп, хлоп с разных сторон, пока французы головами вертят пытаясь определить кто и откуда стрелял, прилетает минометная мина, или вступают в бой силы посерьезней. Впрочем если где-то зажмут, то нужно драться до последнего. Но в Берлине загнать в ловушку кишка тонка. Да и все меньше французов становится. Да и боятся они передвигаться по городу. Скоро подойдут «вольные корпуса Берты» и парни из «Стального Шлема» вырежут всех этих пожирателей лягушек подчистую.

Говорят, что на своих ошибках учатся только дураки, а умные предпочитают учиться на чужих. Данная сентенция, как известно, идет в полном противоречии с другой мыслью — умных учить — только портить. Вот их никто и не учил, а чего их учить то — победители как никак. Зачем французам все эти премудрости? Посланный из Вельцена в Зальцведель за подкреплением мотоциклист, до сих пор не возвращался и капитан Симон Верн скрепя сердцем отправил унтера на своем трофейном легковом авто марки «Мерседес». Если бы Симон знал, что и унтер не вернется из поездки, то он пожалуй бы предпочел отступить из этого городишки, ибо ситуация постепенно складывалась не в его пользу. Вначале его роте везло. Начатая зачистка удалась — в одном из домов извлекли на свет божий спрятанный в подвале пулемет «максим» и хозяина данного богатства вместе со всем семейством расстреляли прямо во дворе. Потом начались проблемы. Какой-то сопляк из бертаюгенда, этой жуткой немецкой молодежной организации, вооружившись винтовкой и засев на крыше ратуши положил командира одного из его взводов, а затем ранил еще троих, прежде чем его удалось уничтожить гранатой поднявшись на чердак. Дальше события развивались как в кошмарном сне. Вслед за одиночным сопляком юнцом ожили и другие крыши и чердаки, и вот теперь уже часа два как его рота находится в патовой ситуации — отступать — это значит выходить из укрытий на простреливаемое пространство и подставлять себя под пули. Наступать то же самое, только движение происходит в обратную сторону. Помощь же соседей из Зальцведеля почему-то запаздывает. Впрочем, это почему-то было знакомо как немцам, так и французам, причем сами французы это изобрели и применили в прошедшей мировой войне. Обычная стальная проволока натянутая на дороге может стать иногда довольно непреодолимым препятствием — ибо не заметивший ее мотоциклист или автомобилист рискует в некоторых случаях даже лишиться головы. Немцы во время мировой, столкнувшись с данным видом забавы и развлечений применяемых французскими франтинерами довольно быстро нашли противоядие — они оснастили большинство машин специальной стальной наклонной узкой полосой устанавливаемой на кронштейнах впереди автомобиля. Данная полоса либо разрезала проволоку при столкновении, либо поднимала ее наверх, и автомобиль благополучно проезжал под ней. К сожалению трофейный «Мерседес» у капитана был гражданского образца, да еще лобовое стекло на нем в летнее время опускали вперед на капот, поэтому с водителем его «Мерса» произошло тоже, что и с водителем мотоцикла — стальная проволока отсекла им голову. Соответственно и помощи ждать было не откуда.

Французам. Ибо вскоре в спину роте Симона ударило два пулемета, а затем полетели гранаты. А затем появились и они — не сопливые мальчишки из бертаюгенда, а ветераны одной из штурмовых групп. Грохот двух десятков «Бергманов» и новая порция гранат, стали последней точкой в жизненном пути французских солдат и их командира, уроженца Марселя.

…Несколько десятков «Рено» с нарисованными игральными картами на башнях привычным отработанным маневром двигались к линии немецких окопов, выискивая пулеметные гнезда. Время от времени то один, то другой танк останавливался и выплевывал 37 мм снаряд в сторону обнаруженной цели. Внезапно вспыхнул один, а затем завертелся другой, третий — огонь велся откуда-то с фланга, где по данным воздушной разведки никаких артиллерийских позиций не было. Впрочем разведка тоже может ошибаться — немецких 77 мм орудий там действительно не было, но были 37 мм траншейные пушки, до того момента спрятанные в самих траншеях и не замеченные с воздуха. Прорвав оборону на одном участке фронта, командир французской танковой бригады имел неосторожность подставить борта своих танков под огонь замаскированных орудий, и сейчас железные коробки застывали одна за другой среди немецких позиций. Конечно 37 мм не бог весть какой калибр, чтобы уничтожить танк «Рено», но вскоре германская пехота пришла в себя, и в ход пошли бутылки с «коктейлем Клико» а и гранаты. И хотя многих настигли французские пули — плохой обзор в танках сыграл свою роль — над полем боя потянулся черный дым от горящих железных коробок. Однако французы подтянули резервы и их пехота прикрываясь огненным валом артподготовки снова двинулась вперед, и выбила германских солдат из первой линии окопов. Дальше продвинутся французы не смогли, остановленные плотным огнем пулеметов второй линии. Ночью обе стороны занялись подготовкой к продолжению бойни. Французы подтянули пехотные резервы и сумели перебросить в район атаки несколько десятков «Рено» и «Сен-Шамонов». Немецкая пехота подозрительно затихла, и судя по всему производила перегруппировку. В два часа ночи французы были разбужены огневым налетом, который был произведен по их позициям. Били шестидюймовые гаубицы, превращая линию окопов в лунный пейзаж. Несмотря на ночные потери, и задержку времени из-за дезорганизации частей наступление продолжилось днем. Вторая линия окопов оказалась брошенной и французские части к вечеру подошли к Бремену. С ходу взять город не получилось.

Шедший головным «Сен-Шамон» вздрогнул и окутался дымом. Шедший, вторым остановился, а затем осторожно начал выдвигаться из-за подбитого собрата, поворачивая вправо-влево в поисках противника, но не успел, и тоже вспыхнул. Движение колонны застопорилось и танки начали сдавать назад. Впрочем противник был обнаружен пехотой, и после очереди «гочкиса» крупповский грузовик с установленной в кузове 77 мм зениткой объяло пламенем из пробитого бензобака. Использовать тяжелую артиллерию в городе не представлялось возможным, ибо войска и обороняющиеся перемешались — бои шли за чердаки и подвалы, где-то французам и бельгийцам удалось продвинуться на квартал, где-то они завязли под огнем пулеметов простреливающих продольным огнем улицы. Разрушенные первоначальной артподготовкой дома перегородили многие улицы и затруднили переброску легкой артиллерии. Вскоре линия «фронта» в городе стабилизировалась, правда от этого было не легче, ибо немцы из-за Ведера подтянули минометы, и лупили тяжелыми фугасными минами во все замеченное и обнаруженное. Бои за Бремен потихоньку грозили стать очередным Верденом — Молохом перемалывающим бесчисленные людские резервы. Впрочем с резервами не все оказалось гладко — по ночам то тут то там среди французских позиций вдруг раздавалась стрельба, слышались взрывы — противник засылал штурмовые группы, и днем и ночью, и на передовой и в тылу стали работать снайперы. Это был даже не позиционный тупик а хуже. Сплошной линии фронта не было, части оккупационных войск разбросанных по территории Германии оказались разобщенными и лишенными централизованного управления, поэтому война превратилась в серию различных по масштабам локальных конфликтов, и постепенно все больше и больше французских частей раздробленных на роты и батальоны пропадали без вести. Исключение составляла область Рура, где было хоть какое-то подобие линии фронта с окопами траншеями и колючей проволокой. Но и там не было столь привычной для французов картины войны. Партизаны уничтожали мосты, минировали дороги, уничтожали транспорт…

Из детских сочинений:

«Коля тогда был еще совсем мальчик, но и то пошел сражаться за родину и мама ему позволила».

«Папа и мама просили его остаться, так как он был еще мальчиком. Но ничто не могло остановить его. О, как я завидовала ему… Настал день отъезда. Брат радостный, веселый, как никогда, что он идет защищать свою родину, прощался с нами. Никогда не забуду это ясное, правдивое лицо, такое мужественное и красивое… Я видела его в последний раз».

«Я учусь в русском реальном училище уже четвертый год, его хотели закрыть, но на счастье оно спаслось».

«Я не знаю, что бы мы делали, если бы мы не были в гимназии, — пришлось бы умирать с голоду».

«В 1919 году я прибыл к себе в станицу и, конечно, увидел ее не такой, какой покидал. От своего дома я увидел лишь только груды кирпича».

Глава 37 Лето 1919 года. Шабаш Валькирий на Валгалле

«Адмирал Шеер» малым ходом заползал в свое логово. Лотар стоял на мостике и изрядно нервничал. Нервничал он не без оснований, ибо привычность пейзажа базы была нарушена с помощью двух материальных объектов, которых по логике вещей здесь быть не должно. Во-первых огромное сооружение с крыльми, покачивающееся на воде. На «Готу», о которой он рассказывал Светлане оно явно не походило.

* * *

Когда-то совершенно недавно, еще в 1918 году Густав Крупп, пытаясь войти в мирную жизнь после поражения Германии в войне, провозгласил лозунг: «Мы делаем все!». И они действительно делали все. То, что покачивалось сейчас на воде, было чудовищем, наводившим в свое время ужас на Англию. Это был «Цеппелин-Штаакен» R.VI — четырехмоторный монстр, поднимавший до двух тонн бомб и способный пролететь тысячу километров. Правда в отличие от серийного, этот покачивался на воде на поплавках, и имел двигатели необычных очертаний. Как объяснила позже Берта вместо бензиновых «Майбахов» установили дизельные двигатели, которые ее покойный муж успел разработать для новых «Цеппелинов» в 1918 году. Четыре дизеля по четыреста лошадей, вместо старых по двести сорок, давали прирост скорости, дальности и бомбовой нагрузки.

Вторым странным и неестесвенным объектом была белоснежная щегольская яхта, на корме которой вызывающе болтался черный флаг с тремя сплетенными кольцами. Он знал что это за яхта. И знал ее владельца. Точнее сказать владелицу. А вот кстати и она. Стоит на борту базы и хмурится. Нужно бы расспросить у нее про этот чудо самолет.

* * *

Но началось все не с расспросов про самолет, а со странной сцены, которую сторонний наблюдатель мог расценить как сцену ревности. Берта очень оценивающе рассмотрела Светлану и ее подруг, и похоже, что сделала какие-то неведомые никому выводы. Однако неприязни или отчужденности между ней и русскими фрау не возникло. По крайней мере так показалось на первый взгляд. Увидев на борту «Адмирала Шеера» женщин, Берта поначалу смутилась, но мысль о том, что такой джентльмен как Лотар устроил на борту вверенного ему крейсера, плавучий бордель, она сразу отмела. Вероятнее всего, эти женщины с какого-нибудь потопленного судна. Но и это предположение оказалось неверным. Ей, воспитанной в строгих германских традициях, рассказ Арнольда показался каким-то сумасшествием, и по мере его продолжения, ее брови ползли в удивлении все выше и выше, давно превысив высоту установленную рамками приличий. Легенды об амазонках и о валькириях на ее глазах становились явью.

Впрочем, она и сама уже давно превысила рамки приличий установленных в германском обществе, и вела себя тоже достаточно сумасбродно. Один ее визит сюда чего стоит. Бросить все, Германию, фирму и примчаться на секретную базу расположенную в чужих водах. А если бы напоролись на британский военный корабль? И ради чего? Чтобы увидеть рядом с Лотаром шикарную блондинку, которой она проигрывает по всем статьям? Получается, что она рисковала всем будущим Германии, для того, чтобы собственноручно приволочь на буксире для его любовницы самолет? Или не любовницы? Ведь если порассуждать, то Лотар ей нравиться как мужчина, но брак с ним будет сущей мукой, ибо на первом месте у него море. И в ожидании его на берегу можно попросту сойти с ума. Да и не подхожу я ему со своей практичностью и обстоятельностью. Эта русская фрау ему больше подойдет. Если конечно она выживет — с такой профессией и в мирное время долго не живут, а уж на войне и подавно. Да и Лотар — не речи в рейхстаге произносит. Да, она ревнует, но эти двое подходят друг к другу — оба одержимые и сумашедшие. Ей же нужен человек, способный взвалить на себя в первую очередь бремя забот о государстве. До переворота в рейхстаге рядом с ней мог быть и Лотар. Но до переворота, а не сейчас, ибо сейчас она поднялась на несколько уровней и живет по другим правилам. А Лотар в новых условиях может быть только другом. Хорошим другом, но и только. Но все же она ревнует, хотя и пытается этого не показвывать. И ведь есть к кому! Если бы эта Светлана была просто красивой безмоглой куклой! Так ведь нет же! Впрочем, такой человек как Лотар, вряд ли бы завел отношения с красивой куклой! Ладно, постараемся загнать ревность поглубже и забыть о ней. Не нужно омрачать людям радость возвращения домой. И о русских фрау — они уже немецкие фрау, если нужно достанем им и шведские паспорта. Есть Россия или уже нет или еще нет — неважно! Германия есть и будет — значит они на службе у Германии. Впрочем на этой войне почему-то пленных брать уже не принято. Тогда, тогда остается молиться чтобы их миновали неудачи и несчастья.

База представляла собой блокшив, поставленный на мертвые якоря рядом с берегом. Между блокшивом и берегом была натянута маскировочная сеть, под которую заползала лодка. С противоположного борта было пришвартовано две рыбацкие шхуны, для поддержания легенды данного объекта. Блокшив был некогда бронепалубным крейсером. Угольные котлы и паровые машины демонтировали, установили несколько дизель-генераторов, и два нефтяных котла. Свободное пространство использовали для хранения торпед, боеприпасов, топлива, провианта. Аналогичные убежища имели и две другие германские лодки.

Лотару фон Арнольду было несколько неуютно, во время встречи с Бертой, потом правда, он успокоился, но когда она засобиралась в обратную дорогу, чувство неуверенности охватило его вновь. Она ведь к нему примчалась! Наплевав на все свои обязанности и на возможный риск, а он… Но процедура расставания поставила его в тупик! Берта уединилась со Светланой, и о чем-то минут двадцать беседовала, практически до самого отправления ее яхты в обратный путь. И когда она прощалась, было что-то в ее поведении такое, что Лотар в некотором отношении почувствовал себя лишним. Нет, не в том плане, что появилась какая-то холодность и отчужденность со стороны Берты — их отношения не изменились. Просто, складывалось впечатление, что это не он просил бомбардировщик у нее, а Светлана, и что не к нему она прибывала, а к русской фрау, и расставались они — русская фрау и немецкая так, как будто уже лет двадцать являются близкими подругами. И на него она смотрела уже как на женатого человека, и взгляд ее значил, что снимет с него Берта голову, если со Светланой что-то случиться. О чем они там разговаривали? Интересно, а его мнением они поинтересовались? Может у него другие планы относительно личной жизни! «Ну и какие же другие?» — сам себе задал вопрос Лотар — «Можно подумать, что ты против! Ты только за! Но ведь, черт возьми могли и его, хотя бы для проформы спросить! Так ведь не спросили! Обидно! Получается, что его сосватали будто какую-то невесту! Впрочем, сватовство к белокурой поручику, летающей на бомбардировщике, наверняка было бы тоже нелепо!»

Он стоял вместе со Светланой и смотрел на яхту выходящую из бухты, на палубе которой виднелась женская фигурка. Что-то заныло в душе, он искоса бросил взгляд на Долгорукую — ее губы что-то шептали. Кажется она молилась за Берту. Странные эти существа женщины! Несколько часов назад между ними только что искры не проскакивали. А теперь? Господи! Как он забыл! Завтра же, русские фрау захотят начать облетывать чертов «Штаакен»! Он же поседеет от такого!

Глава 38 Лето 1919 года. Странный гардероб Фортуны

Они дождались своего часа.

Такой бестолковости Карл Дениц не видел уже давно — два дредноута, пять броненосцев как-то неуверенно, словно бы с жуткого похмелья проходили через пролив Каттегат. Впрочем, когда эта братия подобралась ближе, то все стало на свои места — на кораблях полоскались польские флаги. Нация, которая меньше года назад получила выход к морю, изо всех сил пыжилась, что бы встать в один ряд с морскими державами. Интересно, кем они будут комплектовать свой линейный флот? У них итак проблемы во всем, впрочем, что мешает ему Карлу оказать помощь Великой Польше в решении кадрового вопроса? Ничто не мешает — корабли наверняка перегоняются с сокращенными экипажами — кочегары, плюс десяток сигнальщиков и рулевых, пара-тройка офицеров. Ну тогда поехали! И на германской лодке покрытой камуфляжем застучали дизеля. Карл решил следуя вдоль берега обогнать поляков в надводном положении, а затем встретить как и положено радушному хозяину.

Шесть торпедных аппаратов были приготовлены к стрельбе. Наконец показалась и шляхта. Первыми шли Дредноуты, а дальше дымили их собратья. Учить шляхту искусству противолодочного зигзага никто не собирался, во всяком случае в экипаже «Блюхера» таких не было, поэтому наблюдая в перископ, как потихонечку цели выходят под прицел его аппаратов, Денниц, почему-то вдруг пожалел эти сильные и еще не старые корабли. Ему стало жаль, что эти машины разрушения находятся в столь бестолковых руках. Словно стрельба в тире по огромной мишени. Эти мысли продолжали витать в голове Карла, пока пенные следы торпед неслись в направлении целей — перископ он решил не убирать. Четыре из четырех! Оба железных гиганта получившие по паре торпед стремительно заваливались на борт. Похоже, что эти кретины, даже переборки не задраили! «Блюхер» развернулся кормой и еще две торпеды устремились к цели. Две из двух! Вот черт! Ошалев от вида уже четырех тонущих кораблей, в голове Карла роилась наглая идея — всплыть в надводное положение и потренировать своих комендоров. Не в силах побороть искушение он отдал команду и звук рева от продуваемых цистерн заполнил помещение центрального поста немецкой субмарины.

В историю Великой Польши этот бой войдет как бой в проливе Каттегат. Согласно польской версии, корабли польского флота совершавшие учебный поход из Лондона к родным берегам вступили в героический и неравный бой с кораблями Балтийского флота в составе четырех дредноутов типа «Севастополь», четырех линейных крейсеров типа «Измаил», а также несчетного множества крейсеров и эсминцев. В результате боя героические польские моряки сумели потопить два дредноута три линейных крейсера и несчетное количество крейсеров и эсминцев около тридцати или сорока, а также нанести тяжелые повреждения остальным кораблям Балтийского флота. Но силы были слишком неравны, и все польские корабли героически погибли, погрузившись в суровую пучину Балтийского моря с гордо поднятым польским флагом.

В вахтенном журнале подводного крейсера «Блюхер» о «морском бое» в проливе Каттегат была нижеследующая запись: «Произведены учебные артиллерийские стрельбы с целью тренировки личного состава по трем плавучим мишеням. Все мишени потоплены. Расход боеприпасов — восемьдесят снарядов калибра 150 мм. Общая оценка действий артиллерийских расчетов — «отлично».

В отличие от лодки Деница, лодке Канариса расположенной восточнее пришлось ожидать целей гораздо дольше, и такой удачи как Карлу Фридриху не выпало. Вначале торпеды его «Гнейзенау» потопили польский транспорт, перевозивший английские танки для польской армии, и Фридрих долго не мог, понять, почему судно со столь ценным грузом идет без охранения. Затем на дно ушел гигантский плавучий док, который тащили морские буксиры под польскими флагами. Потопление дока стоило его лодке всех оставшихся торпед, ибо гигантская почти двухсотметровой длины коробка, разделенная на множество отсеков упрямо не хотела тонуть. Что до мучавшего Канариса вопроса, то все объяснялось просто — данное имущество принадлежало Польше, и англичане, уже получившие за покупки деньги, абсолютно не были заинтересованы в дальнейшей судьбе проданного товара. У Англии никогда не было союзников, а были лишь страны, чьи интересы в той или иной степени совпадали с ее устремлениями — и поэтому гибель ценного польского груза для них означала лишь дополнительную ожидаемую прибыль — полякам потребуется покупать снова, и платить за новые покупки золотом, награбленным в России. Что до польского военно-морского флота, то его адмиралы рассудили, что Каттегат находится слишком далеко, и изношенные, давно не видевшие ремонта, русские подлодки действовать в этом районе не смогут. Они не были дураками, и оставшиеся в наличии силы польских ВМС, должны были встретить ценный груз на рубеже 35 градусов восточной долготы для эскортирования в Мемель.

Лодка Канариса, израсходовавшая все торпеды была вынуждена уйти на базу, и поэтому на момент прохождения армады кораблей и судов Антанты, на позиции в районе Каттегата находился только «Блюхер» Деница. Карл сразу оценил, что шансов атаковать, шедший по Каттегату стальной поток, у него нет. Точнее сказать есть, но первая его атака станет и последней — огромное количество кораблей охранения моментально обнаружат и потопят его лодку. Поэтому его «Блюхер» лежал, затаившись на дне, и германские гидроакустики пытались хотя бы на слух по шумам определить состав армады. Ему повезло, что учителя поляков рассуждали почти также как и ученики. Британцы считали, что русские лодки наверняка уже ушли с позиций, поэтому активные действия корабли эскорта стали производить только по прохождению долготы острова Бронхольм. Все, что мог сделать Карл, так это отправить радиограмму на базу о факте прибытия эскадры Антанты, а затем продолжить дежурство на позиции.

Вскоре к нему присоединился и «Гнейзенау» Канариса. Но фортуна девушка капризная, и имеет дурацкую привычку менять платье или мини-юбку на джинсовые брюки в самый неподходящий момент. Здесь нужно сказать, а точнее наконец-таки развеять, укоренившееся в умах читателей с помощью просвещенной и самой умнейшей части человеческого общества — интеллигенции, одно всемирно известное заблуждение. Многие читатели ошибочно полагают, что если фортуна поворачивается к человеку задом, то это все — финиш, крах надежд, неудачи и поражения. Чушь собачья! Даже не собачья, а…(матом ругаться не будем, но вы, наверное поняли по смыслу!) знает какая! Наглядный пример того, что самая умнейшая часть человеческого общества не умеет даже тех умений, которых ей приписывает людская молва! Общепринято считать, что интеллигенция в совершенстве владеет тремя умениями, а именно умеет жрать, гадить, размножаться. Так вот, это еще один миф! Интеллигенция умеет делать только две вещи — жрать и гадить! Размножаться она не умеет! То, что некоторые считают способностью интеллигенции к размножению, на самом деле инфекционная болезнь, разновидность менингита, после которого люди либо умирают, либо становятся полными идиотами. И болезнь эта (условно назовем ее «размножение интеллигенции») передается воздушно-капельным путем. Поэтому, если вы длительное время находитесь в обществе интеллигентов, то вы рискуете заразиться данной болезнью и пополнить ряды идиотов, пардон интеллигентов. Доказать вышесказанный тезис об интеллигенции, а также развеять, сочиненный этими бездарями миф о фортуне поворачивающейся спиной очень легко! Спросите любого мужчину, или любую женщину, не относящихся к интеллигентской прослойке, можно ли совершить половой акт когда женщина находится спиной к мужчине? Большинство из читателей мужского пола, наверняка скажут, что эта позиция называется «раком»! Женщины, некоторые слегка покраснев, тоже упомянут этот часто встречающийся термин. А это значит, что вступить в интимную связь с Фортуной, и стать ее любимчиком (любовником, любовницей — ненужное зачеркнуть) можно и в случае, когда девушка Фортуна находится к Вам лицом, и в случае, когда она находиться к Вам спиной. У читателя наверняка сразу же возникнет вопрос, тогда почему у людей случаются неудачи, «полосы невезения» и прочее?. Все очень просто! Вы пробовали вступить в интимные отношения с женщиной, не снимая с нее одежды? Многие наверняка делали это. Для тех кто не делал, попробуем разъяснить азбучные истины. Женская одежда, закрывающая ноги бывает двух видов — юбки или платья (что конструкции практически одно и тоже), а также брюки. В случае когда на женщине юбка или платье, можно произвести технические операции «задрать юбку» или «задрать подол платья», при этом одежда не меняет своего место положения на женщине, то есть она остается одетой. Справиться с нижним бельем или колготками труда я думаю не составит — можно отодвинуть край в сторону, порвать — при этом женщина по прежнему одета (платье то на ней!), ну и дальше — интимная связь! Теперь рассмотрим случай, когда на женщине брюки — задрать их как вы понимаете (если Вам конечно доводилось когда-нибудь видеть брюки, если не видели и не знаете что это, то Вы интеллигент!) невозможно. Брюки можно только снять, либо приспустить ниже, то есть частично раздеть женщину, поскольку местоположение ее одежды на ее теле в этом случае меняется и отличается от принятых в обществе рамок приличия! А отсюда напрашиваются два вывода.

Вывод первый — если на фортуне платье или юбка, то интимная связь с ней возможна, и удача сопутствует человеку, если же на ней брюки, то связь с ней в рамках приличий (а Фортуна девушка, стремящаяся строго соблюдать внешние приличия) невозможна, и у человека полоса невезения и несчастий.

Вывод второй — интеллигенция не имеет абсолютно никакого представления о формах и методах интимной жизни «хомо сапиенс», и пребывает в плену ошибочного заблуждения, что размножение людей происходит путем ведения жарких споров о будущем родины и ведущей и судьбоносной роли ее (интеллигенции) на пути к этому будущему (то есть воздушно-капельным путем, когда оппоненты во время споров брызгают во все стороны слюной). Именно те, кто первым понял абсолютный и полный идиотизм родной интеллигенции и сочинили поговорку: «Так они и жили — спали врозь, а дети были».

Из этих двух выводов, можно сделать третий — интеллигенция является тупиковой (несмотря на столь прогрессивный способ «размножения») ветвью человечества, и является носителем опасного инфекционного заболевания. К великому нашему счастью Фридрих Энгельс, задолго до Дарвина, сделавший открытие, что с помощью труда, даже из обезьяны можно сделать человека, одновременно подсказал человечеству и рецепт лечения страшной болезни, распространяемой интеллигенцией. Рецепт очень простой — труд. Особенно хорошо помогает и лечит труд на свежем воздухе, вдали от городов — например, на лесоповале. Но мы отвлеклись от нашего повествования и поэтому вернемся к нашей истории.

Командиры «Блюхера» и «Гнейзенау» не были интеллигентными людьми, и увидев Фортуну, в узких обтягивающих джинсах, какое-то время пытались ее уговорить раздеться, или сменить брюки на платье, но она упрямо не хотела этого делать, а Карл и Фридрих будучи людьми воспитанными, применять насилие по отношению к капризной и чертовски соблазнительной фрау не могли. Похоже, что фрау была не в настроении, или чертовски устала от общения с кем-то еще. Но, поскольку и Карл и Фридрих были ее хорошими знакомыми, то она решила подать им совершенно непрозрачный и почти неприлично-открытый намек, на то, что им ничего от нее не обломиться. Она ведь тоже была воспитанной барышней, не какая-то там отмороженная безбашенная муза обкурившаяся опиума и нанюхавшаяся кокаина в салонах творческой интеллигенции. Папа у фортуны был военный — бог войны, и к военным она относилась уважением. Правда не ко всем, а только к тем, которые были ей симпатичны, ибо она одна, а военных как известно много. Это всякие там литературные музы за щепотку кокаина готовы раздвинуть ноги каждому встречному, лишь бы кайф от прихода испытать а там не важно с кем, а она девочка воспитанная и из приличной семьи! Поэтому хоть и благоволила Фортуна к Карлу и Фридриху, хоть и числила в числе своих близких друзей, но вступать с ними в связь она на тот момент не хотела, в конце концов женская физиология имеет свои особенности, и у любой женщины бывают дни, которые с подачи дельцов рекламного бизнеса политкорректно называют «критическими». И командиры «Блюхера» и «Гнейзенау» ее намек заметили и поняли.

Огромный двух трубный корабль стремительно несся по проливу Каттегат, его появление было настолько неожиданным, а скорость была настолько велика, что ни Дениц, ни Канарис, не сумели ничего предпринять, и разочарованно смотрели вслед исчезающему красавцу. О таинственном стремительном госте они радировали на базу, и вскоре оттуда пришла команда сменить позиции и выдвигаться в район Мемеля.

Глава 39 Глупый Осел Лотар

«А вот и мой новый дом, — подумала Светлана, осматривая доставшуюся ей каюту, — и похоже, что надолго». По сравнению с каютой на «Шеере», здесь было танцевать вальс. Да и обстановка не давила обилием железа — мебель была деревянная, а главное был иллюминатор, через который проникал дневной свет. «Интересно, он специально подобрал мне каюту рядом со своей? Похоже он продолжает за мной ухаживать. Самое интересное, что мне это нравиться. Сказать бы кому до войны, что мне вместо букета цветов, который принято дарить в процессе ухаживания, подарили многомоторный бомбардировщик! Точно бы засмеяли!». Светлана присела в глубокое кресло и задумалась. Из того, что она узнала о самолете, было ясно, что он способен долететь до Петрограда. То есть у ее экипажа появился шанс вернуться к своим. «Шанс, то появился, но как быть с Лотаром? Ведь это будет нечестно, по отношению к нему. А если быть откровенной до конца, то такой поступок ничем как подлостью не назовешь. Я разбила его отношения с Бертой — чтобы она не говорила между ними что-то все-таки было, он рискуя жизнью спас мой экипаж, сделал невозможное — достал для нас самолет, а я? Я размышляю о том, как обмануть человека, который рисковал ради меня всем — и жизнью и карьерой? В конце концов враги у России и германии общие, что мешает вести войну здесь? Или это будет считаться изменой Родине? Но ведь Родина это не только земля, это еще и люди! В том числе, которые ее защищают! И если они будут проявлять подлость по отношению к друзьям и союзникам, то придется воевать в одиночку! Или я таким способом пытаюсь прикрыть нежелание вернуться в Петроград? А причина нежелания? Лотар? Да, Лотар! Может не таить все это и сказать ему в открытую? Решено!»

Командир «Шеера» сидел на берегу и любовался русской фрау — ее фигурой, лицом, сменой эмоций на нем. Он тоже задумался над этим вопросом, и еще до того как к нему пришла Светлана и предложила поговорить. Ему чертовски не хотелось, чтобы она покидала его базу, но ведь это неправильно, то что она ему нравится, то что фрау из ее экипажа стали объектами ухаживаний его офицеров, совершенно не дает ему права задерживать их здесь. Если они хотят вернуться, то пускай возвращаются. Да ему будет наверное очень больно, и он будет мечтать о возможности следующей встречи, но что поделаешь? А ничего! Он воспитанный человек и не вправе удерживать женщину. А поэтому скрепя сердцем он сказал Светлане, что решение принимать ей. Он увидел, как побелело ее лицо, и какая-то странная гримаса исказила его черты. Какое-то время русская фрау стояла в раздумьях, а потом попросила подождать его здесь на берегу, после чего развернулась и побежала вболь берега шхеры на базу. Лотар посмотрел на вечернее небо и ему стало грустно. Вот так и заканчиваются прекрасные сказки. Сказки после которых остаются мучительные грезы того, что не сбылось. Завтра утром они сядут в самолет, запустят движки, прогреют — взлет по воде и все — маленькая точка на горизонте, которая исчезнет. И вместе с ней исчезнет сказка. Сколько он так просидел смотря на небо, он не помнит — его думы были преваны внезапно прозвучавшей над ухом фразой, сказанной тихим но уверенным голосом: «Мы остаемся здесь.» Лотар повернул голову и взглянул на внезапно появившуюся Светлану, на ее искусанные губы, бледное со следами румянца лицо, которое под его взглядом начало краснеть. Именно тогда Лотар и сделал эпохальное открытие, которое касалось самокритичной оценки им самим своих умственных способностей. Эта мысль родилась в голове как яркая вспышка, как ослепительная молния — «Ты, осел Лотар! Самый большой и глупый в мире осел! Она любит тебя, а ты сидишь и пялишься как осел! Вместо того, чтобы встать и подойти!» И тогда он встал и подошел. Подошел и обнял за плечи, и легкий бриз швырнул ему в лицо пряди ее волос и того самого аромата духов, от которого он уже сошел с ума[6]…

Вечерний бриз шевелил занавеску приокрытого иллюминатора, сквозь который пробивался свет розого неба. Это было немного странно, но Лотар подумал, что это не военная база, и не каюта блокшива, а комната особняка или замка. Вроде бы ничего не изменилось. Ничего, кроме появления запаха духов в каюте — все тот же подволок, все те же стены что и раньше, все та же обстановка, та же мебель, а ощущение казенности каюты исчезло. Теперь это не каюта, а его дом. Дом, который он обязан защищать. Дом в котором есть хозяйка — Светлана фон Арнольд. Он не говорил ей громких слов. Она тоже не говорила ничего высокопарного. Они решили это без слов. Сами для себя. А зачем слова? Есть вещи, которые решаются людьми просто и без слов. И то, что решается именно таким способом не разрушить и не сломать никому. Так же как и современной науке никогда не объяснить почему железный блокшив, вызывавший ощущение какой-то гостиницы, в одночасье превратился в фамильный замок. А ведь всего-то добавился запах духов. Но вместе с этим запахом изменилось мироощущение Лотара, а вместе с его ощущением изменилось и мироощущение всех окружающих — куда-то исчезла вся казенность, хотя ничего физически не поменялось — то же железо, та же деревянная палуба, те же люди, профессия которых убивать.

Кстати, о людях. Почему-то принято разделять на «у них» и на «у нас», о первом — «у них» принято говорить восторженно и с соплями взахлеб до самого пупа, о втором — «у нас» принято говорить с каким-то чувством скарбезности, гадливости, насмешки и презрения. Скорее всего это болезнь, свойственная интеллигенции, и тем кто к ней примкнул. Можно затеять идиотский спор на страницах данного романа, о разных точках зрения по данному вопросу, но для такого спора необходимо, чтобы хотя бы один из авторов был болен такой болезнью, и восхищался тем, как «у них». Увы, авторы данного романа отстойные и консервативные люди, и с душевным здоровьем у них все в порядке, и им не понять того, кто восхищается тем, что нормальный уважающий себя человек постесняется делать или говорить. Можно посмеяться над нашими героями, покритиковать за их примитивизм, за отсутствие возвышенного, обозвать тупыми солдафонами, невоспитанной военщиной и так далее. Но им, как-то вот нет никакого дела, до того кто и что про них думает. Учеными замечено, что в любом человеческом обществе всегда существует мутная грязная зловонная пена, сотоящая из моральных выродков-импотентов. Все на что способны эти люди — гадить. Она не читала Маркиза де Сада! Какой позор! Он русский! Какой позор! Он живет с женой и не имеет любовника! Какой позор и консерватизм! — вот немногие из многочисленных высказываний, которые могут произнести данные люди по поводу наших героев. Ну не читала, ну и что с того? Ну русский или русская и что? Почему наши герои должны брать пример с кривляющихся обезьян? Если эти обезьяны не посажены в клетку в зоопарке, то это ведь не значит, что они являются людьми и с них нужно брать пример для подражания. Да наивны, да не читали Маркиза де Сада — а разве это плохо? То, что наши герои не имеют времни и возможности найти способ уничтожить эту мутную пену — вот это действительно плохо. Впрочем для борьбы со всякими уродцами и извращенцами есть один достаточно проверенный способ — относиться к ним, как к сирым и убогим — от этого они приходят в бешенство, и показывают и доказывают всем свой идиотизм публично. К счастью, война имеет свои особенности — там где опасно, там где есть шанс погибнуть, этих обезъян и близко не бывает, и там никто не мешает нормальным людям проявлять нормальные человеческие чувства, которые на войне обостряются, и обостряются до такой степени, что очень многое происходит на уровне телепатии, без каких-то слов. Да и не умеют наши герои произносить высокие и красивые слова — модных книжек увы не читали — некогда.

А поэтому объяснить происходящее на блокшиве с одной стороны очень легко, а с другой очень сложно. Легко, потому что все произошло как-то молча сразу и без красивых фраз — между русскими летчицами и германскими офицерами возникли серьезные отношения. Сложно, потому что объянить так, как это принято «у них» мы не сможем, а объяснение того, как это принято «у нас», мы уже дали в предыдущем предложении. Сложилась мозаика, сложились недостающие пазлы в целую картинку — и мир получил точку опоры вокруг которой стал разворачиваться. Вы скажете — магия! Мы скажем механика, только не теоретическая а небесная. Два человека встали спиной к спине, прикрывая и защищая друг друга, и от этого начал меняться мир. Они просто выполняли свой долг, но теперь они делали это вместе. Вы скажете, что они жестоки и чудовищны, что у них руки в крови. Мы скажем, что руки в крови не у них, а у тех, кто развязал эту войну, у тех кто кутаясь в теплый плед в личном кабинете, покуривает трубку, пьет коньяк и считает прибыли от развязанной мировой бойни, у тех кто, читая сводку об отправленных на фронт батальонах новобранцев, сразу же пересчитывает через сколько дней эти батальоны будут уничтожены, и сколько денег он получит с проданного армии обмундирования и военного снаряжения. Вы возразите, сказав, что это честный бизнес и политика. Мы возразим в ответ сказав, что это не бизнес и не политика а как раз таки убийство. Наши герои выполняют свой долг, и защищают свою Родину. Вы возразите, сказав, что наши герои убивают людей без угрызений совести, а родина это там где комфортно. Мы ответим, что Вы в таком случае не наш читатель, и подстраиваться под Вас мы не намерены. То, что герои не думают об общепринятом возвышенном, а думают о своем приземленном, не их вина, а вина ситуации в которой они оказались. Впрочем они и не должны думать о возвышенном, ибо как и большинстов из нас они живут сегодняшним днем, и строить планы о том, что будет потом, они не хотят, ибо несмотря на пожелание одного известного поэта, перо никогда не будет равно штыку. По причине того, что большинство пишущих обладателей перьев никогда не ходят в штыковые атаки.

Лотар и Светлана знали что им делать сейчас, знали и то, что они будут делать дальше, знали и то, что они будут делать когда война закончиться. Громких фраз о жизни и смерти на борту плавбазы никто не произносил — к чему сотрясать воздух без толку. Гораздо важнее как приблизить победу, как сделать так, чтобы она наступила как можно раньше. Ведь чем раньше наступит победа, тем больше шансов, что у них будет нормальная мирная жизнь. А на базе шла обычная суета — на «Шеер» грузились торпеды и снаряды, механики перебирали его механизмы, готовя подводный кресер к выходу в море. Экипаж Светланы изучал новый бомбардировщик, готовясь к предстоящим боевым вылетам. Вообщем все как всегда — обычная военная рутина, которую не принято включать в текст литературных произведений. Не будем и мы рассказывать читателю о процедуре погрузки торпед, или диагностики подшипников с помощью слуховых трубок. Что касается вечеров, то по вечерам суровый и неуютный остров становился фамильным парком — по его берегам бродили пары, которых абсолютно не смущала убогость и скудость его природы. Не было ни менестрелей поющих серенады, ни букетов роз — есть времена, когда все это не обязательно и неестественно. Да и зачем менестрели и розы, если дамы и так прекрасны? Если вместо серенад их кавалеры запоминают то, как работают двигатели бомбардировщика в нормальном режиме — это ведь гораздо важнее, знать что с их Валькириями все в порядке, когда они там, наверху.

На этом острове нет алтарей Сварога. А они и не нужны людям войны. Здесь каждый человек Бог. Бог войны. Здесь верят в своих товарищей. И эта вера вертит земной шар в другую сторону. И процесс этот уже не остановить. Не нужно было лить кровь потомков на алтари богов, которых они по нерадению своему и легкомысленности забыли. Древние Боги проснулись, и не только на небесах, но и в людях. И четыре пары бродящие по вечернему острову, с каждым своим шагом разрушали старое и создавали новое. Даже если с ними что-то случиться, уже ничего не изменить и не остановить, ибо процесс уже вышел из под контроля. Не будет этих влюбленных людей найдутся другие, которые наплевав на вой демократов и политиков, наплевав на национальность и религиозные предрассудки захотят обычного счастья. Счастья в лесу, окопе, блиндаже, концлагере. И это уже ничем и никем не остановить. А они ходят по берегу балтийского острова и о чем-то болтают, смеются, и им наплевать на то, что о них скажут. Они еще не знают того, что то, что им наплевать — самое страшное в этом мире оружие. Потому, что теперь мир начинает делиться не на тех кто умеет говорить, и тех кто обязан слушать, а на тех кто умеет что-то делать и тех кто не умеет делать ничего, кроме как говорить. Время красивых и глупых слов ушло, пришло время действий и людей дела.

Четыре семьи гуляют по острову, гуляют, и надеются, что они победят, доживут до победы, и смогут жить так, как захотят. Они не знают того, что то, что они сечас делают это чистейшей воды магия. Магия Высшей степени посвящения, которой подвластно все. Секрет этой магии очень прост — поверить в тех кто рядом, в себя — те, кто достигают этого не на словах, а на деле могут абсолютно все. И они могут абсолютно все — те, кто гуляет вокруг базы — четыре мужчины, и четыре женщины. Только они этого еще не знают, да и вряд ли узнают когда-нибудь. Потому что им наплевать на это знание, и оно им не нужно, потому что рядом есть те, кого они искали всю жизнь, а это гораздо важнее тайн мироздания.

Глава 40 Август 1919 года. Черный на черном

Согнанная в район Мемеля рабочая сила в лихорадочном темпе строила новую дополнительную ветку железной дороги. Собирались ангары, бараки, расчищались места под склады и палаточные городки. Вскоре стали прибывать и войска. Правда график их прибытия был не совсем упорядоченный. По слухам несколько раз эшелоны слетали под откос. Но генералам нет дела до слухов, для этого есть охранение — отряды на мотодрезинах проверяющие сохранность полотна железной дороги. И действительно, стоило приложить усилия и выждать тяжелый традиционно полный неразберихи период, как все наладилось и нормализовалось — контингент прибывал вовремя, строительство велось в соответствии с графиком.

Наконец прибыла и эскадра, вместе с многочисленными судами для перевозки десанта, а также вооружением и боеприпасами. Процесс подготовки стал вступать в завершающую фазу. Час за часом близился момент, когда будет пришита последняя пуговица к мундиру последнего солдата силы вторжения. Единственным проколом в подготовке сил вторжения стала гибель авианосца «Аргус» на минах выставленных русскими кораблями или подводными лодками. Во время нахождения эскадры в Мемеле «Аргус» вышел в море под прикрытием противолодочных сил для тренировки пилотов авиагруппы — предполагалось, что его самолеты нанесут удар по русским кораблям на рассвете, или вечером на зыбкой границе светового дня и ночной тьмы — чтобы снизить потери среди летчиков. Первый же учебный выход стал последним для авианосца.

Что, до экипажа «Валькирии-2», то атака в сумерках хорошо освещенного британского авианосца, стала первым успешным боевым вылетом на самолете нового типа. Разглядеть с кораблей эскорта ее бомбардировщик выкрашенный в черный цвет никто не успел, что до авианосца — то с него никто не спасся, и свидетелей появление на Балтике новой угрозы, наносящей удар торпедой с воздуха не было.

* * *

Что, до Лотара, и некоторых его офицеров, то они чуть с ума не сошли в ожидании возвращения черного самолета на базу. Они открыли для себя ситуацию с другой стороны. Одно дело уходить самим, и оставлять на берегу тех, кто тебя ждет, другое дело ждать самим. И ведь не запретишь этим сумашедшим девчонкам! Все таки это неправильная война. И техника у нас неправильная. Осененный этой мыслью Лотар несколько дней не мог найти себе покоя. Да, точно! Сейчас конечно не время, но должен быть способ соединить подводную лодку и самолет. Может не сразу, вначале самолет, возимый на подводной лодке, или наоборот, впрочем наоборот наверное не получится, а в перспективе сделать подводный самолет, или подводную лодку-самолет. Только увы такое за год или даже за два не создать. Но наверное можно. И Берту можно озадачить уже сейчас. Если она не хочет, чтобы он сошел с ума в ожидании прилета Светланы, то она наверняка озадачит конструкторов, и те смогут скрестить две несовместимые вещи. Потому, что такое положение вещей просто невыносимо — сидеть и ожидать когда она вернется! Вот вернется, он все ей выскажет! Ну, наверное не сейчас, а потом.

* * *

— Слышь дядя, тебя, что штыком в мягкое место подгонять? — произнес паренек лет двенадцати, с винтовкой за плечом, наблюдая, как согнанные на работу члены какого-то эстетического общества делают вид, что роют окопы.

— Я бы таких наручниками к пулемету приковывал, — вторил ему его напарник, судя по внешнему виду страше собеседника на год.

— Мальчики, — произнес один из копавших, судя по виду — один из тех, кто принадлежал к какому-то новомодному течению, каких-то «- систов» — копать землю должны те, кого этому учили — землекопы, каждый должен заниматься тем, для чего предназначен, вот я например, просвящаю непросвещенное…

— Слышь! Просветитель! Будешь тут лясы точить, вместо окопов могилу себе выроешь! — оборвал младший мальчишка, — не сегодня завтра тут ляхи в атаку пойдут, а то вас взрослых придурков проку никакого — ни окопы рыть не умеете, ни раны перевязывать, ни патроны подносить! Серега, а может этих землекопов в расход, да сами выроем траншею? Мы вдвоем быстрее управимся чем эти двадцать чокнутых!

— Куда в расход! Мы завтра этих придурков будим военному делу обучать! Или забыл, что нам комроты сказал? То, что Родине нужны герои, а в ней народилось куча дураков ничего не меняет! Будет перевоспитывать этих шутов! Превращать в настоящих мужчин! А то вишь, стихи они там сочиняют! Стихи и я умею сочинять! Только пользы от этого никакой! Нам бы бетона сейчас, и рельсов побольше — глядишь бы какую-нибудь огневую точку соорудили! Помнишь прапорщик Леонид Каннегисер нам схему чертил?

— Он бы Вас чему полезному научил, этот Леонид, такой поэт пропал! — проворчал один из землекопов.

— А вот мы дяди завтра Вас и научим полезному! А сейчас шустрее лопатами работайте! Берите больше, кидайте дальше, отдыхайте пока летит!

Германия Из детских сочинений:

«Ворвались какие-то страшные люди, совсем не похожие на людей, вооруженные чем попало, схватили папу и увели, кинув нам только, что до 8-ми часов он будет повешен».

«Я очень испугался, когда пришли французы, начали грабить и взяли моего дедушку, привязали его к столбу и начали мучить, ногти вынимать, пальцы рвать, руки выдергивать, ноги выдергивать, брови рвать, глаза колоть, и мне было очень жаль, очень, я не мог смотреть».

«Отец перед смертью попросил передать кольцо и часы жене, но получил насмешки, тогда отец ударил по лицу француза, грянул выстрел и он упал, тяжело раненный, тут его добили прикладами… Два мои старшие брата тоже погибли от француза».

«Стали обыскивать, отца стащили с кровати, стали его ругать, оскорблять, стали забирать себе кресты… отец сказал: я грабителям не даю и ворам тоже не даю. Один красноармеец выхватил наган и смертельно его ранил. Мать прибежала из кухни и накинулась на них. Они ударили ее шашкой и убили наповал. Моя маленькая сестра вскочила и побежала к нам навстречу. Мы пустились бежать в дом. Прибегаем… все раскидано, а их уж нет. Похоронили мы их со слезами, и стали думать, как нам жить».

«Явился к нам француз, который нам предлагал конфет и угрожал только, чтоб мы ему сказали, где наш отец, но мы хорошо знали, что они его хотят убить, и молчали».

«Отец скрылся в поле. Я остался один с лошадьми в поле, чтобы снабжать отца пищей; меня притесняют, не позволяют возить много пищи в поле и всячески стараются выпытать, где отец, а я молился Богу, чтобы Он сохранил моего отца и меня от соблазнов, которые мне эти разбойники предлагали».

Глава 41 Лето-осень 1919 года. Das Motorrad unter dem Fenster in den sonntag Morgen (Мотоцикл под окном в воскресное утро)

Огромный зал в багряно-золотом убранстве, орлы и свастики, окна до потолка, смутно знакомые лица в раззолоченных наградами и эполетами мундирах и как всегда на самом интересном месте сон прервался посторонними шумами. Ефрейтор открыл глаза. С улицы через открытое окно доносился шум мотоциклетного мотора и ненавистная английская речь. Они уже здесь, значит пора. Мундир, кираса, амуниция, стальной шлем, парабеллум, гранаты. Ну и что там на улице… а под окном несколько «Томми» возились с мотоциклом, причем с чужим мотоциклом. Это был мотоцикл Михеля Эйзеля, сына зеленщика, а живым Михель своего железного коня не отдал бы никогда и никому. «Мотоцикл под окном в воскресное утро» помимо воли всплыло в мозгу художника название будущей картины. Ребристое тело гранаты щелкнув соединилось с рукояткой, зашипел запал, 123, 124 — зашептали губы. Он хищно подкрался к окну, кошачьим движением швырнул наружу Kugelhandgranate 15 и бросился животом на пол под подоконник. За окном блеснуло, с потолка посыпался мусор. перед окном взлетел дым, какие-то клочья, и взвилось мотоциклетное колесо, весело сверкая на солнце многочисленными спицами, и плавно полетела вниз.

Вначале он думал, что Германия закончилась. Но потом он прочел:

«Мы не смогли защитить Отечество от оккупации врагом. Все героические усилия офицеров и солдат не были оценены нашим государством и оно погибло. Мы должны выполнить свой долг перед Германией с твердой уверенностью и верой в ее возрождение. Нас могут осмеять и оклеветать современники. Нас могут забыть и презирать потомки. Но все воины в Германии должны преодолеть все препятствия и бороться за возрождение нашей великой Родины. Чтобы она могла жить вечно!».

Тогда он понял, что Германия еще существует, и пошел искать таких же как сам. Нашел он их быстро — по армейским шинелям и гимнастеркам. Теперь правда было отличие — они были не одни, с ними были и люди в черных рубашках с повязками на которых были вышиты три сплетенных вместе кольца. Этот же символ стоял и на воззвании. Он знал его. И знал ту, кто это воззвание составила. Не лично, ибо он был нее круга. Но это для Адольфа Шилькгрубера не имело значения. Война продолжается. И его идея написать книгу о борьбе пока несвоевременна, ибо борьба о которой он мечтал, борьба, которая должна вернуть Германии ее величие началась. Все вернется на круги своя и каждый получит по заслугам. И тот вагон в Компьенском лесу, снова извлекут на свет божий, только условия будут диктовать другие. И даже если их забудут и будут презирать, все равно найдутся те, кто продолжит борьбу до конца. Однажды, при Наполеоне Германия уже стояла на пороге гибели. Спасло ее только унижение русского царя. Нынешний враг оказался хитрее, столкнув Германию и Россию лбами — и это столкновение стало причиной гибели трех империй — еще и Австро-Венгрии. Впрочем о последней Адольф не жалел. А вот если бы Россия тоже восстала из пепла, и в союзе с Германией устроила этим лягушатникам новый Седан! Впрочем мечтать не время, ибо впереди бой.

Эти «чернорубашечники» абсолютно не умели воевать, и гибли в бою очень глупо — к такому выводу пришел Адольф в первом же бою. Но их фанатизм и стремление уничтожить оккупантов любой ценой заражал ветеранов германской армии, заставляя драться яростно и не взирая на потери. Потери эти были не оправданны, но с другой стороны именно эта ярость и приносила свои плоды — противник стал бояться. Бояться этих людей в черном, самоубийственно бегущих под пули, ибо знал, что если они пройдут сквозь огонь, то пощады не будет никому. И они проходили. Все чаще и чаще. Когда наступил этот психологический перелом никто не заметил. Не заметили и того, что крупповцы и все кто себя к ним причислял быстро учились. Их атаки становились все более умелыми, но оставались все такими же яростными. Более того, они привнесли кое-что новое в эту войну, точнее не они, а их коллеги оставшиеся работать у станков. Пистолеты-пулеметы «Бергман» оснащенные глушителями стали настоящим бичом божьим для оккупационных войск. Особенно в уличных боях и ночных рейдах.

Постепенно в их добровольческом отряде он стал лидером. Сам Адольф считал, что главная заслуга в этом принадлежит Матери Германской Нации — Берте Круп, ибо ее речи и воззвания он понимал с полуслова, а ораторские таланты, которые в нем открылись привлекали в его отряд все новых и новых сторонников из числа тех, кто еще не поднялся на борьбу с оккупантами.

В замке Нойшванштайн был батальонный склад Черного Рейхсвера и Маленький Адди проверил в пригороде Мюнхена свою идею по использованию «Блуждающих пулеметных гнезд». Проблема была только одна, баварские гвардейцы, составлявшие костяк Мюнхенского Вервольфа, предпочитали воевать только в полной форме (хорошо хоть полевой), что впрочем давало хороший пропагандистский эффект. Видя подтянутых гвардейцев ведущих бой, даже самые инфантильные ветераны вливались в ряды Крупп-Верфольфа. В свою очередь, пулеметные засады очень нервировали оккупантов и приносили им ощутимый урон. Тактика была простая… По ленте в упор с двух пулеметов, гранаты от пехотного прикрытия и смена позиций. Ефрейтор Адди за два месяца боев вырос из командира группы до командира летучего полка Крупп-Верфольфа. Но в каждую редкую минуту отдыха, он старался рисовать. Адольф всегда мечтал быть художником или архитектором, но война нарушила его планы.

Из детских сочинений:

«Я была совсем малюсенькая, но помню отлично, как нас поляки мучили. Нам давали всякую гадость, как например: черный хлеб с соломой, гнилую картошку, конину протухшую, потом глумились над нами, дадут мне кулек (из-под?) конфет, а маме только одну. Мама не боялась, что ее могут расстрелять и всегда ругала поляков и выгоняла их из нашего дома, а я начинала ужасно плакать, сама не знаю почему. Мой папа убежал в Екатеринодар, мы тогда поехали за ним, а потом уже поехали в Новороссийск вместе с милым папочкой.

«Увидя солдата с погонами, я плакал от радости, и в ту же минуту я решил во что бы то ни стало поступить в отряд. На другой день я отправился к командиру отряда, полковнику Дроздовскому, просить, чтобы он взял меня к себе, он мне отказывает, говоря, что я еще маленький. Я решил без его разрешения поступить в отряд, зная, что он меня во время похода не выгонит».

«Было больно и хотелось кричать: «Спасите». Наконец пришли добровольцы… Россия зовет! — Я слышал ее призывный голос и повиновался ему — со счастливой улыбкой взял в свои слабые руки винтовку. С радостным лицом… шли мы в бой… провожаемые родными… И трижды проклят тот, кто не сумел оценить нашей любви, кто не сумел поступиться своими предрассудками ради величия России».

«Я сел на пароход, поехал в Севастополь… Приехали в Новороссийск. Все мы жили в кинематографе. Через неделю я пошел на вокзал, влез на крышу вагона и поехал в Екатеринодар; там не знал что делать, т. к. денег не было и около трех дней ничего не ел. Наконец решился, стыдно вспомнить, но что же делать, стащил в одной лавке булку, в другой колбасу и съел все это под забором. Ночевал на вокзале. Екатеринодар надоел. Поехал в Ростов, опять на крыше. Там опять нечего было есть — продал свою шинель. Но ее хватило не на долго. Потом, шатаясь по городу, прочел: «N-ские уланы зовут под свой родной штандарт» и адрес. Я пошел записываться».

Почему ефрейтор командует отрядом, равным по численности бригаде Эриха Людендорфа абсолютно не интересовало. Война происходила не по правилам, и главное в ней было наличие тех, кто может воевать, а не соответствие их воинских званий занимаемым должностям. В конце концов это не регулярная часть, а партизанское соединение или отряд ополчения. Ну большой, ну и что с того? Окопы, блиндажи, противотанковые заграждения это все там в Эссене, Руре, а здесь в Штетине другие правила, да и поляки как противник похуже французов. Поэтому отряд Адольфа Шилькгрубера «Гроссе Муттер Берта» был официально приравнен к бригаде с одноименным названием. Он собирал силы для организованной борьбы с поляками. Время партизанских боев потихоньку отходило в прошлое — для уничтожения крупных гарнизонов оккупантов требовались крупные подразделения, плюс угроза возможного наступления польских и французских дивизий для возвращения статус-кво. Правда у поляков теперь серьезные проблемы в России — там сейчас происходит то же, что и в Гемании, с той разницей, что расстояния в России огромны, а дороги плохие. Но сунутся поляки посерьезному или уже нет, но сухопутную армию нужно воссоздавать и делать это как можно быстрее — есть еще САСШ, которые пока еще не сыграли в этой игре, а последствия их вмешательства могут стать фатальными. Нужно торопиться вывести противников из игры поодиночке.

Глава 42 Август 1919 года. Идущие на смерть…

Пока шло формирование экспедиционного корпуса адмирал Сеймур решил попрактиковать своих комендоров на более безопасных мишенях. Благо и Лондон дал на эту акцию разрешение. Ситуация в Штеттине начинала выходить из под контроля — полякам ведущим ожесточенные уличные бои с отрядами германских мятежников требовалась помощь. Войсками им помочь не могли — поскольку сейчас все силы были задействованы, а формирующиеся части предназначались для экспедиции на Петроград. А вот поддержать огнем с моря союзная эскадра вполне могла. Четыре британских дредноута под прикрытием крейсеров, эсминцев и противолодочных сил направились к Штеттину. То, что пробиться сквозь противолодочный эскорт немецкие субмарины не смогут стало ясно из полученного разведдонесения отправленного из Штеттина одним из агентов. Слишком большое охранение! Поэтому вся надежда была на четыре миноносца и десяток торпедных катеров — то есть на весь надводный флот Германии.

Германский флот выполнил свой долг до конца. К сожалению, как, стало ясно из донесения Сеймура в Лондон, германские корабли проявили смелость и отвагу, выйдя в торпедную атаку, но их гибель была абсолютно бессмысленной — только двум торпедным катерам удалось выйти на дистанцию торпедного залпа, но и они были расстреляны скорострельными орудиями кораблей охранения. Больше всего насладились победой поляки, два эсминца которых участвовали в данном рейде. Сказание о Великом морском бое при Штеттине заполнило все страницы польских газет. Как и следовало ожидать, журналисты превознесли результаты этой операции до небес, особенно действия кораблей Великой Польши. Под их пером четыре германских эсминца превратились в четыре линейных крейсера типа «Маккензен», а десяток торпедных катеров в полтора десятка легких крейсеров. Бой при Штеттине, польскими журналистами превозносился как самое эпохальное событие на море в двадцатом веке, превосходя по своим масштабам Ютландское сражение. Особенно старались польские художники маринисты, создавая для газет, так называемые рисунки «очевидцев боя» Айвазовский бы удавился от зависти наблюдая за буйным полетом фантазии своих потомков. От зависти удавились бы и лорды Британского адмиралтейства, если бы им довелось подержать в руках польские газеты посвященные данной теме. На вышеназванных рисунках очевидцев были нарисованы корабли с шести, восьми, десяти, и даже двенадцати орудийными башнями, общим числом не менее десяти пятнадцати штук (башен на каждом корабле). Отдел пропаганды поляков рассудил здраво — тех, кто знает как выглядит «Маккензен» в Польше нет, поэтому, чем страшнее и грознее будет изображен враг, поверженный двумя маленькими но отважными польскими миноносцами тем лучше. Поэтому от художников требовали больше орудий и больше башен, и они старались, ибо платили им за это золотом и сразу. Был учрежден морской орден за битву при Штеттине, трех степеней, а также медаль двух стпеней. День битвы внесен в состав польских государственных праздников. Что же до реальных событий в Штеттине, то бомбардировка позиций мятежников продолжалась порядка четверти часа, после чего британские дредноуты попали под огонь 210 мм орудий захваченного отрядом Шилькгрубера берегового форта, и получив пару попаданий решили отойти. Впрочем свое черное дело за пятнадцать минут обстрела они сделать успели — мятежники в центре и на западе города понесли ощутимые потери и были отброшены воспрявшими жолнерами со своих позиций.

Из детских сочинений:

«Сколько там погибло дорогих нам кадет».

«Сколько их было… героев, еще мальчиков, беззаветно отдавших жизнь свою за правое дело».

«Зато атака хороша. Забываешься в красоте полета. Шашка в руке блестит. Впереди одна заветная цель — сойтись, сшибиться грудь с грудью».

Они проснулись задолго до рассвета. «Валькирии-2» предстоял сегодня очередной вылет на патрулирование. Светлана прошла в небольшую кухоньку каюты, чтобы приготовить Лотару завтрак. За спиной раздались шаги. Обернувшись через плечо, она увидела мужа. Он был В брюках, его волосы были всклокочены со сна, в глазах застыло недоумение.

— Привет. Меня зовут Светлана, если не забыл, — сказала поручик, улыбаясь. Она тоже была не совсем одета, но стояла у плиты с таким видом, будто на ней вечернее платье. Лотар прекратил пялиться на ее фигуру, ему потребовалась почти минута, чтобы прийти в себя и вспомнить о приличиях.

— Простите, ради бога фрау, — пробормотал он смущенно. — я тут мимо проходил…

В ответ Светлана дружелюбно кивнула:

— Я так и поняла! Если хотите, я сварю вам чашечку кофе, господин капитан, — продолжила она непринужденно, поддерживая игру, начатую мужем.

— Спасибо, но… Я, пожалуй стесню вас такой просьбой. Извините, что я так… ворвался, — пробормотал он.

— Ничего страшного, — успокоила его Светлана. Пока Лотар приходил в себя, она сварила большую чашку кофе и протянула ему.

— Вы — надеюсь будете ждать моего возвращения, да? — спросила она самым светским тоном, — или у Вас есть любовница?

Лотар поставил чашки кофе на стол, обнял жену за талию и посмотрел ей прямо в глаза, — Попробуйте только не вернуться домой, с утренней прогулки фрау фон Арнольд! Из под земли достану! — он знал, что заводить разговор об опасности боевых вылетов — глупо, ибо в ответ услышит разговор о том, что выход в море на подводном крейсере еще опасней.

* * *

Не всех дураков войной убило. Шляхта жаждала развлечений, и гибель «Тадеуша Костюшко» ничему поляков не научила. Поэтому Выход лайнера «Ежи Третий» никто отменять не стал. Да и попробовал бы кто-то отменить — порвали бы этого незадачливого запрещальщика на мандариновые дольки. «Ежи Третий» был элитным круизным лайнером, и занимался перевозкой «золотой» польской молодежи, и любителей погулять на стороне. Если отбросить в сторону все условности, то шикарный белоснежный красавец был плавучим притоном и борделем, но мы то знаем, что так говорить невежливо и невоспитанно, поэтому скажем, что «Ежи Третий» был сосредоточием зарождающейся и развивающейся культуры молодого польского государства. Были на его борту и поэты и писатели и художники — элита интеллигенции.

Нравы на борту лайнера были самые, что ни на есть демократические. Конечно же были и на борту «Ежи Третьего» помещения, в которых запрещалось появляться нагишом, но чтобы не ущемлять демократические права граждан этих помещений было немного.

Из дневника профессора социологических наук Эммануэль Ксалан

«Моя следующая научная работа называлась «Свободная любовь как чувство самовыражения чувств и источник получения наслаждений». Я долго размышляла над тем где собирать материал для моего научного труда, пока не услышала от своей подружки Жаклин, о существовании «круизов свободной любви» на польском пароходе «Ежи Третий». Ах, моя милая Жаклин, какая ты чудная девочка! Помню, я исследовала тогда порог чувственной страсти у одного знакомого Жака. Ах, Жак! Как чудно ты охаживал меня сзади! Как страстно щипал ты мои ягодицы! Меня даже не обидело, что ты скрывал от меня, что у тебя есть подружка. Когда я застала Вас вдвоем, как чудно получилось у нас втроем!

Когда я зашла в гости на следующий вечер к Жаклин, меня сразу же поразило, как она обставили первый этаж своего дома на берегу канала. В огромной гостиной было несколько хорошеньких кушеток, толстые ковры, напольные подушки, а также комфортабельные кожаные кресла и большой бар.

Стены были увешаны современной живописью, и по всей комнате стояли эротические скульптуры, что привносило нужную чувственность в помещение с высоким потолком и покрытыми лаком деревянными стенами. Она была начинающей художницей.

Ее картина, довольно большая по размерам и выполненная в черно-белых тонах, изображала пару, занимающуюся любовью, и хотя подробности Жаклин не выписала, было очевидно, что люди совокуплялись. Картина отличалась хорошим вкусом, это было очень чувственное произведение, и я не могла не настроиться на красивые эмоции, любовь и эротику, излучаемые ею. Это был один из несметного количества объектов в доме, задававших чувственность. Она была высокого роста — около пяти футов и девяти и ей уже и было около тридцати. Ее волосы были рыжевато-светлого цвета, который так нравится мне у женщин. У нее были большие синие глаза и бледный цвет слегка веснушчатого лица. Ее груди, хорошей и твердой формы, похоже, были такого же размера, как и у меня.

— Я очень обрадовалась, когда познакомилась с Вами вчера у Жака, — сказала она.

— Мне это тоже доставило удовольствие… я надеюсь, — ответила я, многозначительно и чувственно взглянув на нее. Она рассмеялась и сообщила, что ее дом и предназначен для этого. Она любила кожу, рабское подчинение и была мазохисткой. Она попросила, чтобы я связала и стегала ее, и надевала на нее кожаные вещи. Мне это понравилось и я испытала прилив чувственной страсти и наслаждения. Потом она попросила ее избить, связать и капать на нее горячий воск и гасить сигареты об ее груди. Ах, милая шалунья Жаклин! Это было так ново и изысканно! Парижские женщины всегда такие романтичные! Потом мы поменялись местами, и я чуть не захлебнулась от волн новой страсти и необычных ощущений, которые нахлынули на меня!

Общение с Жаклин позволило написать мне научную работу «Жестокость в любви как чувство самовыражения чувств и источник получения наслаждений». А затем, понимая, что карьерный рост мне необходим, я купила билет на круиз на «Ежи Третьем».

По дороге в Мемель из Парижа, я и испытала немало чувственных наслаждений и открытий, как с мужчинами, так и с женщинами с привлекательной грудью. Страсть с привлекательной женской груди я приобрела два года назад в Париже, когда мы с Жаннет, предавались чувственным наслаждениям на смотровой площадке Эйфелевой башни. Ах, Жаннет! Какая ты милая и страстная! Своей поездке в Мемель я решила посвятить отдельную книгу под названием «Чувственная страсть Эммануэль». В Мемеле, в ожидании посадки на борт «Ежи Третьего», я продолжила исследование наслаждений с взводом американской пехоты! Самого симпатичного, из-за которого, я чуть не опоздала на пароход звали кажется Джон, или Смит, или Марк, не помню! Но, как он охаживал мой роскошный зад! Как он шлепал по нему прикладом в порыве страсти!

И вот я на борту! Бросив вещи в каюте, я устремилась на поиски новых наслаждений. Симпатичный стюард показал мне дорогу в один из салонов лайнера. Салон был обставлен современной мебелью — кожаными креслами и кушетками цвета натуральной шерсти, а на полу лежали толстые ковры. Все это выглядело весьма привлекательно. Через большое окно виднелся подсвеченный снизу большой бассейн. В нем проказничали две прелестные нагие девушки, лаская друг друга, нежно поглаживая груди и бедра.

Кстати, куда бы я не бросила взгляд, везде встречались только нагие привлекательные тела. Большинство людей были в возрасте от двадцати пяти до сорока пяти лет, и физически они выглядели неплохо. Я не имею в виду, что все были совершенными образчиками своего пола, но в большинстве они выглядели аккуратными, ухоженными и привлекательными. Поскольку все здесь были голыми, то я то же скинула с себя всю одежду. Я никак не могла сосчитать людей — их было больше, чем за две сотни, потом я заметила в окно некоторое оживление у бассейна. Две девицы продолжали играть друг с другом, но по бокам бассейна расположились пять или шесть мужчин.

Я добралась до бассейна и немедленно начала воссоединяться с одним из мужчин. Затем мы разъединились, а потом воссоединились, целовались и ласкали друг друга. Должно быть, это было приятное глазу зрелище — все эти тела, плавающие на поверхности бассейна; воображаю, мы выглядели, как громадный цветок, расправлявший свои лепестки, и затем закрывавший их. Мой партнер по бассейну тут же, пригласил меня пойти в салон. Его звали Тадеуш Гжжижговецкий. Он был ростом около пяти футов девяти дюймов — не очень-то и высок, но с широкими плечами и узкой талией. Его длинные волосы казались скорее рыжими, чем коричневыми, и он оказался одним из тех мужчин, у которых была не просто густо волосатая грудь: его плечи и спину сплошь покрывали слегка курчавившиеся волосы. У него было хорошо загоревшее тело, симпатичная задница и столь же симпатичный плоский живот. Мягко-синие глаза блестели, а легкая улыбка на губах предполагала наличие хорошего дружелюбного характера и мягкого чувства юмора. Он был великим польским князем. Потом мы пошли к нему в каюту и предались чувственной любви. Я рассказала ему о себе, и о том, чем я занимаюсь. Тадеуш (Ах, какой он милый, как он охаживал меня по ягодицам ремнем с медной бляхой, на которой изображен польский герб — орел! Все мои ягодицы покрылись отпечатавшимися орлами!), сказал, что знает как помочь мне в моих исследованиях. И немного передохнув, мы отправились в другой салон, расположенный на нижних палубах. По мере того как мы спускались вниз, где происходило главное действо, моего слуха достигли звуки сладкой музыки — безошибочно различаемые стоны и стенания десятков совокупляющихся пар.

Котельное отделение было уставлено большими кушетками и марокканскими скамьями, кожаными диванами и удобными креслами, оббитыми плюшем и вельветом. Пол был покрыт мраморной плиткой, и устлан толстыми коврами и шкурами животных. Стены выкрашены в белый цвет, там и сям в них были вкраплены символические орнаменты из мозаики, а также висели великолепные подлинники Дали и Пикассо. Через определенные интервалы на стенах встречались античные канделябры, и мигающие лампочки отбрасывали таинственные тени на многочисленные тела, находившиеся в помещении. Особый колорит придавали полуобнаженные люди с лопатами — кочегары, которые время от времени кидали уголь в раскаленное жерло котельных топок. Время от времени они похлопывали лопатами по ягодицам занимающихся любовью. Мы присоединились к совокупляющимся и тоже стали совокупляться. Ах, как это было мило, необычно и чувственно! Потом, сильно уставшие, мы вчетвером некоторое время отдыхали (я забыла сказать, что к нам присоединились Бжижек и Пьер — ах, какие они были милые!), нежно обнимая друг друга, а затем, спотыкаясь, пошли на верхнюю палубу. Там передохнув Бжижек и Пьер начали дарить наслаждение друг другу, а Тадеуш подошел и обнял меня. Я ощущала себя такой невинной… Жалела, что не девственница. В нем чувствовалась большая страсть. Он уставился на мои загорелые ноги, затем на пальцы ног с покрашенными в бледно-розовый цвет ногтями, а затем на мои руки. Его руки крепко обхватили мои, сжимая пальцы и в то же самое время нежно лаская подушечки.

— У тебя такие красивые пальцы, — прошептал он, прижимаясь ко мне.

Он с восхищением глядел на меня прекрасную и нагую в лучах восходящего солнца — я забыла сказать, что мы занимались любовью целые сутки, и мне даже не хотелось кушать. Не отрывая взгляда, он потянулся ко мне, дотронулся и поцеловал, будто я была не из плоти и крови. Постепенно он становился более смелым. Он поцеловал мой живот, а затем он с жадностью схватил мои упругие груди и начал их любовно ласкать. Мои соски стали твердыми, как пули. Я прижалась к нему. Взяв одну его руку, которая нежно ласкала мою грудь, я положила ее на густой коричневый треугольник между ног. В то время я еще не умела ровно подстригать волосики, поэтому растительность внизу была весьма богатой. Хотя я вообще-то натуральная блондинка с мягкими шелковистыми волосами, мои брови и растительность внизу живота всегда были темными.

Князь Тадеуш очень возбудился и стал умолять любить его так, как мне хочется, предоставляя мне тем самым лидерство.

Тесно прижимаясь к его разгоряченному телу, я начала медленно двигаться вперед-назад, обняв его ноги своими ногами.

— Ну давай же, Тадеуш, глубже, глубже, пожалуйста! — стонала я в экстазе.

Мы одновременно достигли высшей точки наслаждения. Это было долгое, восхитительное чувство, и я ощущала, как его наслаждение вливается в меня. Да, ради этого следовало подождать столько времени, сразу же сказала я себе.

Мы легли на палубу, изнемогшие, счастливые, в высшей степени удовлетворенные. Отдых после акта был таким же чудесным, как и оргазм. Мы шептали нежные слова, ласкались с закрытыми глазами, нежно трогая лица, груди, руки, пальцы друг друга.

Как маленькие невинные подростки, мы были ошеломлены свершившимся актом любви. Я чувствовала, будто никогда ни с кем не спала до этого. Мы лежали и смотрели на розовое в лучах восхода море, и немножечко щурились, от начинающего набирать силу солнца. А потом, мы увидели, что к нашему лайнеру приближается самолет. Вот он снизился, и от него отделилось и упало в воду, что-то продолговатое, мужественное и фаллическое. А самолет набирая высоту промчался над нашим «Ежи Третьим», но мы успели помахать ему руками. Это было так романтично! Бжижек с Пьером тоже ему помахали, и многие другие, кто занимался любовью на палубе. А то, что он сбросил в воду, двигалось к нашему пароходу. Я замерла в предвкушении, новых чувственных наслаждений. Мне казалось, что сейчас этот фаллический мужской предмет вопьется в борт нашего судна, и оно застонет и изогнется дугой в порыве нахлынувшего оргазма.

Так оно и произошло. Это был не стон, а какой-то взрыв — настолько силен был порыв страсти, охвативший «Ежи Третьего». Он изогнулся так сильно и резко, что мы, смеясь и хохоча, улетели в воду. Правда там я потеряла Тадеуша, но обрела Франка. Ах, какой этот Франк был милый и нетерпеливый! Как он торопился овладеть моим чувственным телом, изнывающим от нехватки новых чувственных наслаждений! Как он шлепал меня по ягодицам. А потом он поплыл отдыхать на какую-то деревяшку. Наш пароход в порыве страсти выпустил облако белого пара и в изнеможении от оргазма лежал на боку. А потом рядом со мной взбурлила вода, и на поверхности показалась подводная лодка. На мостик вышел бравый капитан с биноклем. Ах, какой он был милый, мне представилось, что он шлепает меня своим биноклем по моим чувственным ягодицам, и я воспылав к нему страстью стала приветственно махать ему рукой и кричать:

— Месье! Месье!

Моему чувственному нежному и страстному голосу, вторили голоса Бжижека и Пьера, которые тоже при этом махали капитану, не забывая при этом дарить друг другу сладостное наслаждение, тесно прижавшись друг к другу. Милый капитан нас заметил! Он посмотрел в мою сторону, а затем на Пьера и Бжижека, а затем смачно плюнув за борт, произнес:

— Швайне! — после чего исчез с мостика, и лодка стала погружаться под воду.

Грязный бош! Не удивительно, что мы воюем с этими недоумками, которые ничего не понимают в чувственности и наслаждениях! Я осталась в одиночестве, но не надолго. Вскоре ко мне подгребла шлюпка с матросом. Его звали кажется Иван или Айвэн. Ах, какой он был милый! Эти строки в дневнике, я пишу на шлюпке. Голова моя и руки, одной из которых я пишу дневник, покоятся под какой-то деревянной доской в ее передней части, а роскошный зад с прелестными ягодицами выставлен наружу. Айвэн или Иван время от времени дарит мне наслаждение, но чаще дарит мне новые чувственные страстные ощущения совершенно новым, доселе неиспробованным мною способом. Он шлепает меня по моим чувственным ягодицам веслом и нежно кричит:

— Da uberi ti svoy zad shalava nenasitnaya!

Я не знаю, что как это переводится, но мне кажется, что он восхищается моей страстностью, прелестной грудью, и чувственными формами моего роскошного тела. А еще, он дает мне весла и заставляет грести, а когда я делаю это медленно, начинает кричать:

— A nu grebi davay! Koshka nenasitnaya! — и я гребу, ах, какой он милый этот Айвэн! Какую мистерию чувственной страсти, я испытываю с ним!».

* * *

Лотар подскочил к подрулившей «Валькирии-2» и помог Светлане спуститься на песок.

— Как полет? — спросил он.

— Нормально! Атаковали какой-то белый пассажирский лайнер. Я боялась, что это госпитальное судно, и тянула со сбросом торпеды до последнего, но никаких красных крестов на нем не было. И затонул слишком быстро для своих размеров — словно на нем никто не боролся за живучесть. Знаешь, там на палубах, я разглядела, было очень много голых мужчин и женщин, и они… Вообщем, какой-то плавучий Содом а не пароход!

Лотар удивленно приподнял брови.

— Голых людей? — переспросил он, — совсем эти поляки с ума посходили! Обедать будешь?

— Нет, устала. Приму душ и посплю пару часов, а потом самолет нужно проверить.

— Хорошо.

Лотар сидел в кресле и слушал шум воды в душевой. Как изматывают ее эти полеты! Наконец, шум воды стих, и спустя какое-то время, появилась его жена, в мягком халате, вытирающая волосы полотенцем.

— Может, все-таки пообедаешь? — задал он вопрос.

Светлана отрицательно мотнула головой.

Он проводил ее до кровати, подождал пока она уляжется, укрыл одеялом, и заметил, что она тут же погрузилась в сон. Лотар нагнулся и поцеловал жену в губы, она улыбнулась во сне и беспокойно заворочалась. Стараясь не шуметь он вышел из каюты, и направился по коридорам и трапам блокшива на «Шеер». Механик был обеспокоен протечками через дейдвуд правой линии вала — а это означало, что нужно менять уплотнение. Делать это можно было или в доке, которого на базе не было, или на плаву, наддув отсек воздухом высокого давления… Сделать это он хотел, до того момента, как жена проснется — вечерние прогулки по острову — у них стали семейным ритуалом. Когда же Берта скрестит самолет с подводной лодкой? В том, что скрестит он не сомневался, но хотелось, чтобы это было побыстрее.

Глава 43 Август 1919 года. Танк. Борец за величие Великой Польши Юзеф Пилсудский

Государство лишь тогда чего-нибудь стоит, если оно умеет защищаться — эту мысль раз за разом вколачивал Юзеф в буйные головы польской шляхты. Мы не должны зависеть от поставок союзников. Если мы хотим стать Великой Польшей не на бумаге, то мы должны оснащать армию оружие произведенным на польской земле. Именно поэтому, помимо покупки военного имущества у стран Антанты, Польша стала предпринимать усилия, для того, чтобы организовать производство оружия у себя на территории. Благо золото, русское золото, аннексированное в России, для этого имелось. Поэтому скоро на севере Варшавы руками восточных рабов стали возводиться корпуса нового предприятия. Польша приобрела у Франции технологическое оборудование для производства танков «Рено». Одновременно польские эмиссары вели переговоры с Армстронгом и Шнейдером о покупке оборудования для производства артиллерийских орудий, а также строились планы, по созданию авиационных и автомобильных предприятий на окраинах Варшавы. Как не покажется странным, а поляки столкнулись с двумя проблемами — союзники, не очень то были настроены на продажу технологического оборудования, предпочитая торговать готовой продукцией, и… поляки не желали работать на создаваемых заводах! Использовать восточных рабов Пилсудский опасался по причине наличия в России вируса большевизма, что до германских рабов, то здесь, после утечки информации о событиях в Данциге — грозили либо диверсии, либо создание отрядов мятежников из числа рабочих вооруженных построенными на польские деньги оружием. Поэтому проблему пришлось решить привлечением на работы еврейской части населения Варшавы. Естественно, что для этого заранее в несколько этапов были приняты законодательные акты об уменьшении прав еврейского населения на территории Польши. Юзеф Пилсудский посчитал, что еврейский вопрос — меньшее из зол в данной ситуации, тем более, что и евреи проживающие на территории Польши в перспективе подлежали «санации».

Но главным в данном вопросе Пилсудский считал не оснащение польской армии польским оружием. Главным он считал политический момент — не многие страны в мире могли похвастаться тем, что самостоятельно производят танки. Только страны входящие в число мировых держав — Англия, Франция, САСШ, Италия, а теперь и Польша. То есть Польша становилась настоящей мировой державой, становилось государством, чей голос оказывал решающее влияние на мировую политику. Именно поэтому, момент открытия Варшавского танкового завода был обставлен как событие мирового масштаба, и по размаху и пышности превосходил празднование в России трехсотлетие дома Романовых. На торжественное событие были приглашены руководители крупнейших мировых держав, многочисленные представители европейских государств поменьше, множество представителей царствующих домов Европы и Азии. Все было обставлено по высшему разряду, включая перенесение на сушу флотской традиции — Юзеф Пилсудский лично разбил бутылку шампанского о первый выкатившийся во двор с завода танк «Польский Рено». В дальнейшем он планировал изменить название на «Пан Пилсудский» или «Юзеф Пилсудский», но пока он решил не раздражать французских друзей, достаточно было и того, что танк носил его имя и назывался «Борец за величие Великой Польши Юзеф Пилсудский» и был выкрашен в цвета польского национального флага — корпус и гусеницы красного цвета, а башня белого. А художник декорирующий танк, решив что французы всеравно не знают польского, не мудрствуя лукаво гордо написал на танке — «JСzef Pi?sudski».Далее как водится торжественный банкет, сопровождаемый выступлением известных музыкантов Европы, а затем грандиозный салют и фейерверки над всей Варшавой. Праздник вступления Польши в ряды мировых держав удался. Но главный праздник был у вездесущих агентов Князя Калиты. Прямо с парада разноцветный танк был на тяжелом грузовике увезен к железнодорожным пакгаузам, где следы его терялись.

Из детских сочинений:

«Это были гады, пропитанные кровью, которые ничего не знали человеческого».

«Мама не могла приехать ко мне, потому что поляки буянили».

«У нас появилась легионеры и разные польские выдумки».

«В это время был сильный голод и каждый человек молился Богу, чтобы дожить свою жизнь до конца».

«Все стали грубыми, озлобленными и голодными».

«Наступило мучительное время, когда все забирают, и сам не знаешь, может быть и тебя возьмут».

Глава 44 Сентябрь 1919 года. Французский десерт или Последний бой Германа Геринга

Макс Шрамм, известный также как Глорх, командир отделения вервольфов, громко выругался опустив бинокль. Повадилась цапля на болото лягушек ловить! Именно так и обстояло. Цапля, она же четвертькилометровая сигара, она же дирижабль «Леон Гамбетта» переданный Германией Франции по условиям Версальского договора, самым наглым образом висела в берлинском небе. Если бы просто висела, то это еще куда ни шло, хотя конечно неприятно чувствовать на себе чей-то приглядывающий невидимый взгляд сверху, так эта «цапля» время от времени собирала свою жатву. И не лягушками, а человеческими жизнями. Периодически из ее нутра вылетали маленькие черные точки и со свистом устремляясь к земле, сея внизу смерть и разрушение. Переброска зенитных орудий из Эссена запаздывала по причине того, что Германия сейчас напоминала лоскутное одеяло — одни территории контролировали французы, другие поляки, третьи бельгийцы, четвертые сами немцы. Поэтому по прямой крупповские грузовик пройти не могли, а на город соответственно летела смерть с небес.

— Эх снизился бы он пониже, — произнес Серб, он же Вилли Хенке, — я бы в нем из винтовки дырок понаделал!.

— Ага, штыком! — хмыкнул Глорх.

— Ну не штыком, а может ракетой какой-нибудь, сигнальной например! Слушай, Глорх, а что если несколько сигнальных ракет вместе связать? Дальность увеличится или нет? Представляешь если долетит? Там же водород! Полыхнет так, что и в Париже будет видно! Давай попробуем!

Макс Шрамм задумался, в предложенной Сербом идее был определенный резон — даже если не получится, хоть делом займутся, а не будут сидеть и ждать прилетит в них что-нибудь сверху или нет. Однако данной затее не суждено было сбыться, ибо на небе появился еще один персонаж. Сопвич «Кэмел» F.1 разукрашенный германскими крестами. Он зашел со стороны солнца, поэтому экипаж «Гамбетты» заметил его не сразу. Однако лягушатники-аэронавты не растерялись, быстро отставив в сторону тарелки с лягушачьими лапками, вымоченными во французском пятидесятилетней выдержки коньяке, и сваренными в соусе из язычков колибри, они разбежались по боевым постам, оставив выдыхаться фужеры наполненные «Мадам Клико». И вскоре в сторону истребителя с верхней носовой и кормовых пулеметных точек потянулись следы трассеров. Но пилот Сопвича не стал сворачивать в сторону, он упрямо шел курсом на дирижабль и расстояние неуклонно сокращалось. Расчеты «Гочкисов» уже начали нервничать, ибо несмотря на то, что трассы очередей сошлись на хрупком биплане, тот как заговоренный шел вперед.

«Виккерсы» на трофейном самолете отказали практически сразу, успев выплюнуть десяток пуль не больше, и атака на безоружном самолете была лишена всякого смысла. Но Герман, так не считал — прежде чем в Берлин доставят зенитки, прежде чем удастся захватить новый трофейный самолет, эта чертова сигара в руках почитателей Гюго, будет продолжать сеять смерть на германской земле, поэтому он упрямо шел в атаку на «Гамбетту» механически нажимая на гашетку пулеметов, в надежде, что неисправность возникшая с оружием в самый неподходящий момент вдруг пройдет сама собой. Причина неисправности была банальна и характерна для войны в Германии — технический персонал, обслуживавший этот истребитель, базировавшийся во французском авиаотряде, рядом с Берлином, частично был немецким, ибо того, что Германия встанет на дыбы предвидеть никто не мог. Когда все началось, кто-то из техников вывел из строя пулеметы на самолете. Причем сделал это с умом, чтобы не сразу обнаружилось. Оно и не обнаружилось до момента таки дирижабля, ибо практически сразу же после диверсии Сопвич был захвачен германским отрядом. Остальные успели упорхнуть, а этот, со свеженакрашенными крестами на следующие сутки совершил свой первый боевой вылет против «Леон Гамбетты». Он и сейчас его совершал, вернее сказать заканчивал, ибо предпринятая Германом Герингом атака сверху результата не принесла. Оставался единственный шанс, пролететь как можно ближе от корпуса дирижабля, в надежде, что кто-то из стрелков, в горячке боя прострелит обшивку собственного корабля.

Не прострелили. Трофейный «Кэмел» вспыхнул раньше, когда до дирижабля оставалось меньше сотни метров. В последствии родилось две легенды — германская и французская, различие которых было только в одном — немцы утверждали, что Герман Геринг был жив, когда это все произошло, французы утверждали обратное. Стрелки верхних точек прекратившие стрельбу с замиранием сердца следили за происходящим. Время словно бы растянулось, и все плыло в замедленном темпе — гигантская сигара, маленький объятый пламенем комок пикирующий под углом на нее сверху. Вот шевельнулись рули «Гамбетты», словно бы в предчувствии беды, и гигантское тело, творение графа Цеппелина дрогнуло, пытаясь повернуться от летящего огня, или не дрогнуло а просто померещилось, ибо таково было настойчивое, хотя и мимолетное желание свидетелей происходящего, но все тщетно — факел врезается в корпус огромной сигары, и небо раскрашивается всполохом вспышки, а затем яркого пламени горящей верхней обшивки. Лопнувший от удара шпангоут, и хлестнувшие во все стороны крепившиеся к нему тросы нарушили жесткость корпуса, и огромная сигара в падении складывается почти пополам, а затем словно окурок падает на город в район Ландсвергерштрассе и Гальповштрассе. Все.

Это было действительно все. Потом ближе к вечеру Глорх и Серб сумели посетить место падения обломков «Гамбетты» — гигантские обугленные и оплавленные алюминиевые останки набора корпуса поразили воображение Вилли Хенске еще больше, чем недавний полет и боевые действия этого гиганта в Берлинском небе. И совершенно не важно, что пилот германского истребителя погиб. Обломки воздушного дредноута иногда оказывают гораздо больше влияния и значения чем действия целой дивизии. Бой в небе над Берлином видели все — и германские отряды, и части оккупационных войск, забаррикадировавшиеся по его районам. И если первые уверовали в то, что победить можно, то вторым в голову начали ползти панические мысли о том, что их здесь бросили. И результаты ночных боев это подтвердили — французы дрались как обреченные, но не с яростным ожесточением, а с каким-то фатализмом и неизбежностью смерти, все меньше любителей лягушек горело желанием героически погибнуть на чужой земле. Судьба Берлина и результата уличных боев в нем была решена. Решена на небесах. Решена свыше. Бог один и един, и он не может быть со всеми. Когда он с одними, то его нет с другими.

ЗНАКИ РАЗЛИЧИЯ ОХРАННЫХ БОЕВЫХ ОТРЯДОВ КРУПП-ВЕРКЕ.

Schutzmann — рядовой

OberSchutzmann — ефрейтор

RottenSchutzmann — старший ефрейтор

SharSchutzmann — капрал

OberscharSchutzmann — сержант

HauptSchutzmann — Фелдфебель

SturmSchutzfuehrer — лейтенант

ObersturmSchutzfuehrer — оберлейтенант

SturmhauptSchutzfuehrer — капитан

SturmbannSchutzfuehrer — майор

ObersturmbannSchutzfuehrer — подполковник

StandartenSchutzfuehrer — полковник

BrigadeSchutzfuehrer — бригадный генерал

GruppenSchutzfuehre — генрал-майор

ObergruppenSchutzfuehrer — генерал-полковник

Глава 45 Сентябрь 1919 года. Мы из Кронштадта

Адмирал Колчак выругался так, что кто-то из стоявших рядом дружинников выронил из рук винтовку. Несмотря на оскорбление классиков марксизма, а также движущей силы революции и могильщика капитализма в России выражениями, которые вогнали бы в краску практически всех большевистских вождей из числа бывших маргиналов со стажем, никто не осмелился прерывать гневную тираду Командующего Флотом России. Обиднее всего было то, что готовность рабочих дружин героически погибнуть за освобождение России от иноземных ворогов, адмиралу Колчаку была нафиг не нужна. Ему были нужны специалисты, с которыми можно было воевать. Были корабли, но не было тех, кем эти корабли можно было укомплектовать. Точнее сказать, укомплектовать было можно, но до того слова, когда группу людей называют экипажем, было как до Парижа известным членистоногим. Федор Федорович Раскольников постарался на славу, выкосив ряды флотских офицеров, а его супружница, вместе с папашкой постарались превратить матросов Балтфлота в банду насильников и мародеров. Поэтому огромное количество вымпелов на Кронштадтском рейде означало лишь огромное количество вымпелов бесхозного умирающего железа. Кое-что по мелочевке успели умыкнуть поляки, но остальное, без надлежащего ухода и присмотра превратилось в неизвестно что. Конечно, проявив настойчивость можно привести материальную часть в порядок, можно также научить людей кидать уголь в топки котлов, можно научить заряжать орудия и из них стрелять, но все вместе, чтобы слаженно, чтобы корабль ожил и превратился в единый, могучий механизм — на это нужно не меньше двух лет. А вот этих самых семисот тридцати дней у Александра Васильевича и не было. Комплектовать экипажи, приходилось из черт знает кого — рабочих, гимназистов, юнкеров, некоторого количества бывших матросов, из числа тех, что не превратились в пьяных зверей, потерявших человеческий облик, сухопутных офицеров, и оставшихся в ужасающе малом числе флотских. Поэтому после некоторых мытарств адмирал принял единственно верное решение — не губить людей зря, ибо их и так до обидного мало — Колчак ограничился половинной комплектацией отдельных кораблей. Единственным исключением была подводная лодка «Пантера» — единственная из ПЛ Балтфлота, находившаяся в более или менее боеспособном состоянии. Впрочем, и здесь адмирал был реалистом — с таким экипажем, и с такой матчастью у «Пантеры» будет только один шанс из трех провести атаку, и уж совсем никаких шансов уцелеть. Четыре дредноута с артиллерийскими расчетами орудий главного калибра, и минимальным количеством экипажа — только для поддержания работы котлов обеспечивающих электроэнергией артиллерию главного калибра — то есть по сути плавучих батарей, а также несколько ополовиненных экипажей эсминцев, которые, Колчак намеревался попытаться использовать как брандеры ночью. Остальных желающих умереть за Россию комфлота определили на береговые батареи. В фарватере Морского канала были затоплены «Андрей Первозванный» (адмирал настоял на возвращении старых имен кораблям) и «Император Павел I». Именно этому «флоту» и предстояло стать той силой, которая должна остановить десант интервентов.

Уныло грязный восход высветил многочисленные дымы на западе. Вскоре начали появляться и мачты дредноутов. Опасаясь русских подлодок огромные корабли окруженные сворой эсминцев стали выписывать замысловатый зигзаг неуклонно приближаясь к заветной цели. Время от времени с борта снующих эсминцев и траулеров за борт летели глубинные бомбы, в надежде спугнуть или повредить русские подлодки. Александр Васильевич отпрянул внутрь боевой рубки линкора «Петропавловск» и начал бормотать молитву. Первый рубеж бывшие союзники прошли. Да и кто бы сомневался, что укомплектованная с бору по сосенке единственная полуживая подводная лодка сможет остановить армаду бывших союзников, не уступавшую по численности Гранд-Флиту в Ютландском сражении. Однако молитва была прочитана преждевременно. «Пантера» была еще жива. Впрочем, уже мертва, ибо экипаж «Пантеры» пошел в атаку понимая, что шансов уцелеть у него нет. Не было и времени тщательно прицелиться — как только на траулере «Крокус» заметили предательский бурун от перископа и блеск линз, в воздух взлетели три красные ракеты, и «Крокус» понесся к обнаруженной цели, подавая сигналы сиреной и открыв стрельбу из бакового орудия. Время сузилось до первого разрыва глубинной бомбы, ибо перископ не исчезал, а расстояние сокращалось. «Пантера» дала залп из всех аппаратов. Но только семь торпед устремились к цели — пять из восьми решетчатых аппаратов Джевецкого увы отказали. Удержаться на глубине субмарина не сумела, поэтому уже шестой снаряд «Крокуса», который мчался на лодку, разворотил ее рубку, седьмой и восьмой снаряды пробили ее корпус, и лодка, задержавшись на несколько секунд на поверхности, нырнула вниз. Лодки данной конструкции не имели разделения корпуса на герметичные отсеки, поэтому хлынувшая через три пробоины вода, залила аккумуляторную батарею, и ее взрыв прикончил «Пантеру» раньше, чем это сделали глубинные бомбы из подоспевших траулеров и эсминцев. Из семи торпед в цель попали четыре, взорвались только три. Однако «Эрину» хватило и двух торпед — по крайней мере с затопленными котельными отделениями и сильным креном в продолжении похода не Петроград участвовать он уже не мог. Третья торпеда оборвала маневры «Ориона» — с затопленным румпельным отделением и поврежденными линиями валов он представлял сейчас лакомую цель для атак подводных лодок, но подводные лодки флота российского увы закончились, и добить британца было не кому. Данное событие отвлекло начало операции возмездия на час, не более — пока эсминцы и траулеры не пробомбили окрестности основательно.

А далее — как всегда по старинке — тральщики не спеша подошли к границе минного поля и начали свою работу. Взметнулись водяные столбы — это открыли огонь — две шестидюймовые железнодорожные батареи в районе Ораниенбаума. Колчак решил не вводить в бой тяжелые орудия против «мелкой посуды». Огонь американских дредноутов на какое-то время прервал обстрел тральщиков — либо батареи была подавлены, либо уничтожены. Через четверть часа выяснилось, что батареи уцелели, среди тральщиков вновь взметнулись водяные столбы, причем разных размеров — открыли огонь и другие батареи расположенные на материке. Кронштадт вынуждено молчал. Вынужденно — потому, что три четверти крупнокалиберной артиллерии, способной ответить дредноутам находилось на плаву, прикрытые тонким слоем брони и дуэль на такой дистанции русских линкоров, даже при полной комплектации экипажем была самоубийством — необходимо было подпустить противника ближе, чтобы не играть в одни ворота. Возня с тралением фарватера затягивалась, и противник начинал нервничать. Наконец у Сеймура и не выдержали нервы и он решил рискнуть — углем можно будет обеспечить себя и в Петрограде, а представать перед традиционным для британского флота трибуналом по поводу нерешительности ему не хотелось. Шесть трофейных пароходов, некогда русского торгового флота, превращенные в угольщики эскадры с командами добровольцев устремились вперед — навстречу своей славе и гибели. Расчет был верным — уголь должен частично погасить разрушительную силу взрывающихся мин — экипажи прорывателей рисковали, но пробитый ими фарватер должен был получиться и быстрее и шире и надежней. Расчистка фарватера удалась, по крайней мере последнему пароходу удалось прорваться до самого входа в Морской канал, прежде чем он пошел на дно — о том, что угольщик N6 распорол днище о корпус затопленного «Андрея Первозванного» британский адмирал не знал.

Головным двинулся «Конкерор» ведя огонь по Кронштадту главным калибром, корректируемый привязным аэростатом, поднятым, на одном из крейсеров. Следом за ним потянулись и остальные британцы держа дистанцию два кабельтовых. Однако вскоре Кронштадт затянуло дымом от пожаров, а также поставленных дымзавес. Ответили пушки его фортов. Но неудержимый бег бронированных гигантов остановить было непросто — несмотря на ряд попаданий — корабли Антанты продолжали движение вперед. Дистанция неуклонно сокращалась. Выстроенные вдоль берега русские дредноуты затянутые маскировочными сетями по прежнему вынужденно молчали. Наконец когда до головного «Конкерора» осталось три мили на «Петропавловске» взревел ревун. Сорок восемь двенадцатидюймовых снарядов вылетели практически одновременно, обозначив британцам нового, доселе вскрытого врага. В «Конкерор» попала дюжина из них, и его носовая часть превратилась в пылающие развалины. С сильным дифферентом на нос он выкатился из строя и стал описывать циркуляцию влево, подставляя свой борт под залпы нескольких батарей. Стреляло все, что может стрелять — вплоть до гладкоствольных раритетов середины девятнадцатого века, оставшихся на вооружении благодаря казнокрадству Великих князей попеременно трахающих в своей постели Матильду Кшесинскую, в обмен на массовое строительство дворцов для этой прима-балерины. Россия оказалась впереди планеты всей в области балета, и вместо «Измаилов» с 356 мм орудиями и новых дредноутов с шестнадцатидюймовками, новых орудий для фортов, новых самолетов, вдыхала пороховую гарь занюхивая пуантами несравненной Матильды, которая мило отдыхала в Ницце на деньги полученные от фирмы Шнейдера и банка Ротшильдов. Принцип старый и вечный как египетские пирамиды — вначале одни ублюдки губят все почище сотни армий неприятеля, а потом никому неизвестные Иванычи, Трофимычи, прапорщики ускоренного выпуска номерных полков пытаются спасти ситуацию захлебываясь собственной кровью.

Но «Конкерору» не повезло — он был первым, и пришел в расчетную точку залпа — командующий русского флота понимал, что у него есть максимум четверть часа, прежде чем от балтийских дредноутов останутся одни металлические ошметки. В лучшем случае — ибо в худшем и того меньше — после нескольких организованных первых залпов ситуация выйдет из под контроля и бой пойдет по новому сценарию — сценарию нагромождения случайностей. Колчак не ошибался — судьба отпустила русским дредноутам только пять совместных залпов, накрывших последовательно «Монарх», «Аякс», «Ройал Соверин» и «Бенбоу». Им досталось крепко, но не так, как «Конкерору», и в шестом залпе участвовало только три русских линкора — две уцелевшие башни «Ройал Соверина» подняли на воздух «Полтаву» с ее картонной броней — она окуталась гигантским облаком скрыв себя от посторонних взглядов, но Александр Васильевич, уже и так все знал, сжав побелевшими пальцами поручень в боевой рубке «Петропавловска он прошептал «Минус один». Возможно он искал смерти — выбор «Петропавловска» в качестве флагмана навевал какой-то мрачный фатализм — на одноименном броненосце погиб в русско-японскую войну С.О.Макаров. Но христианский бог давно отвернулся от России, а новому, имя которого все забыли, но который взял ее под защиту нужно бы не это — кровь за кровь — так гласили законы у славян язычников. Поэтому Сварог не стал утирать христианские сопли Колчака, потоки крови пролитой большевиками и интервентами на места всеми давно забытых его капищ нуждалась в другой пище — в кровавых слезах, в которых должно черпать силы языческому богу. И кровь лилась — следом за «Полтавой рванул пылающий «Конкерор», избитый снарядами фортов, а залп трех русских дредноутов достал «Айрон Дюк», дальше бой превратился в хаос — сосредоточенных русских залпов уже не было — Колчак потерял управление боем. Потерял его и Сеймур — хотя русский снаряд и скользнул по боевой рубке британского флагмана — временная контузия всех кто находился внутри привела к потере на несколько минут контроля за происходящим. «Монарх» проскочил вперед и его продольный бортовой залп превратил в руины «Севастополь», правда и ответные снаряды вывели из строя его кормовые башни. Шедший следом «Аякс» взорвался получив пять или шесть снарядов с «Гангута». Впрочем, обмен был явно не равным — учитывая, что Колчак лишился уже почти половины своих сил — на «Севастополе» уцелела одна носовая башня. Тем более, что пятнадцатидюймовки накрыли «Гангут», и участь его была решена — Колчаку нечем было помочь — он сцепился с «Мальборо» и «Бенбоу», следом за которыми начали вытягиваться на протраленный фарватер и американцы. Так и получилось — очередной «чемодан» с британского флагмана прошил защиту «Гангута» и его носовую часть окутал взрыв — когда дым рассеялся было видно, что «Гангуту» оторвало носовую часть и он медленно погружается — конечно, мелководье оставляло шансы, что корабль не скроется под водой, но это было слабым утешением. Уцелевшая башня «Севасотполя» выплюнула снаряды в сторону «Ройал Соверина» один из снарядов повторно вскользь ударил в боевую рубку, так и не справившись с ее броней, а другой пробив бортовую броню взорвался в котельном отделении. Корабль Сеймура стал сбавлять ход. Возможно именно этот момент стал переломным моментом боя, а возможно им стало столкновение шедшего головным «Монарха» с неожиданным подводным препятствием, но британцы дрогнули. Несмотря на то, что «Гангут «получив полдюжины снарядов, стал заваливаться на борт, и несмотря на огонь американских дредноутов, ситуация стала складываться не в пользу союзников — «Монарх» с распоротым днищем и пробоиной почти на половину длины корабля налетел еще на одно препятствие и избиваемый снарядами батарей погружался перегородив Морской канал. Однако британцы не зря считаются морской нацией — командир поврежденного линкора сумел дать задний ход, и хотя на «Монархе» сосредоточился огонь почти всех береговых орудий линкор продолжал двигаться в направлении на вест. Адмирал Сеймур понял, что фарватер загорожен, поэтому скомандовал свои линкорам выходить из боя. Правда американцам, его команда пришлась не по нутру — они уже привыкли снимать все сливки и пожинать славу чужими руками, поэтому янки двинулись вперед, не обращая внимания на команды объединенного флагмана. В какой-то момент группа британцев и группа американцев оказались в довольно скученном положении, чем и воспользовался Колчак — девять уцелевших двенадцатидюймовок «Петропавловска» и орудия форта перенесли огонь на столпившиеся в фарватере дредноуты. Кровавая жатва Сварога забрала «Арканзас», имевший к несчастью самую тонкую броню из кораблей янки. Дуэль шедшей следом «Оклахомы» с «Петропавловском» — закончилась вничью — оба нахватались снарядов, но американцу, с его небронированными оконечностями, пришлось труднее — полуразрушенные батареи острова наделали достаточное количество дырок в его носовой части и он дал задний ход, оседая прямо на глазах на нос. Янки дрогнули, видимо поняв, что англичане еще не расчистили для них дорогу. Армада дредноутов стала откатываться назад, огрызаясь на залпы береговых батарей.

Колчак оглянулся и посмотрел на всех, стоящих в боевой рубке «Петропавловска». Все напряженно смотрели на него, ожидая дальнейших приказаний. Черт! С такими людьми, при равном раскладе он бы через неделю в устье Темзы швартовался! Какие там проливы! Только вот людей до обидного мало осталось! Придется изменить планы ночной атаки, если конечно, союзники не предпримут попытку второй атаки за день. Впрочем, англичане и американцы уже хлебнули своего, разве что французы, но тех почему-то Александр Васильевич считал предателями, не способными на серьезный шаг. Впрочем многие наверняка бы с ним согласились. Миллионы трупов, которыми заплатила Россия в прошедшей мировой войне за возможность парижан жрать своих лягушек на Елисейских полях, обернулись «благодарностью» в виде поставки оружия польским жолнерам, и оккупации Малороссии и Крыма. Если уж англичане — извечные враги России, а американцы всегда шли на поводу у своих торгашей — просто и ясно, то эти — хуже врагов! Впрочем не время философствовать, пускай эти бывшие «союзники» своих просветителей цитируют — адмирал принял доклады о полученных повреждениях, и потребовал связь с берегом.

Ночь, как будто не хотела наступать, пытаясь вспомнить, что она бывает тоже белой, но природу не обманешь, и в стане Антанты, нет тех, кто мог бы остановить Солнце подобно библейским персонажам, продлив день до бесконечности. Уже во время дневного боя стало ясно, что ночная атака особого успеха принести не сможет — союзники пригнали в Балтийское море слишком много легких кораблей, через которые прорваться невозможно. Поэтому шесть старых угольных миноносцев будут не брандерами, а своего рода «летучими голландцами» — зачем посылать людей на верную смерть без какой-либо даже мизерной возможности нанести ущерб врагу? Поэтому, комфлота отдал другую команду — развести на обреченных и нагруженных взрывчаткой кораблях пары по максимуму, дать ход, и, зафиксировав штурвалы, оставить экипажами — все равно маневрировать под градом снарядов скорострельных пушек они не смогут. Шансов на удачную атаку, что с командами на борту, что без практически не было — кроме случайностей, которые ни один серьезный человек принимать в расчет не будет, идущие на запад. Шесть обреченных, выкрашенных в черный цвет миноносцев, отправились в свой последний поход. Их трубы практически не давали ночных сполохов — адмирал приказал использовать лучший уголь. Довольно быстро «голландцы» оставленные экипажами» растворились в ночном мраке. Оставалось только ждать. Вернее не ждать, а руководить подготовкой к продолжению обороны Петрограда. Спустя какое-то время, за горизонтом прогремел взрыв озарив сполохом ночной мрак, заметались прожекторы, послышалась беспорядочная стрельба, снова взрывы, затем все стихло. Впоследствии удалось установить, что один из «голландцев» был протаранен дозорным британским эсминцем, с достаточно плачевным и закономерным финалом, еще один из-за каких-то неполадок отклонился от первоначального курса и «имел несчастье» столкнуться с монитором «Эребус», тоже с закономерным финалом. Остальные четыре «странника» были расстреляны бдительными дозорными кораблями. Шесть громких взрывов и вспышек в ночи значили для Колчака, что для него несмотря на ночь, уже наступило утро — и с восходом солнца или чуть позже непрошенные гости пожалуют снова. На берегу кипела работа — разбирали завалы, матерясь пытались ввести в строй поврежденные орудия, патрули прочесывали побережье Котлина в поисках уцелевших в дневной бойне своих и чужих. Поэтому когда через два часа ночное небо на западе озарилось свечением, и оттуда стали доноситься отдаленные отголоски стрельбы мелкокалиберных орудий, комфлота застыл в откровенном недоумении, вглядываясь с какой-то надеждой и смутным страхом в сторону исчезнувшей на время Западной тьмы и мучительно гадая, что все это может означать.

Срочно И.В.Сталину от начальника ООООО:

«Настоящим сообщаю об уничтожении нижепоименованных лиц участников американской диверсионно-идеологической группы «Новый Карфаген»:

— Людвиг К.А.К. Мартенс, Григорий Вайнштейн, Сантери Нуортева, Кеннет Дюран, Дороти Кин, Мари Моделл, Александер Коулмен, Бланш Абушевич, Нестор Кунцевич, Подполковник Борис Тагуев Рустам Бек, А. Геллер, Элла Тач, Роуз Холланд, Генриэтта Меерович, Роза Байере, Владимир Ольховский, Эванс Кларк, Нора Г. Смитеман, Этта Фокс, Уилфрид Р. Хамфриз, Артур Адамс, Уильям Малиссов, Лев А. Хюбш, Д.Х. Дубровский, Моррис Хиллквит, Чарльз Рехт, Джордж Гордон Бэтл, Ева Иоффе, Исаак А. Гурвич, Елизабэт Гольдштейн, Василий Иванов, Дэвид Олдфилд, И. Бланкштейн, Джейкоб У. Хартман, Рая Троцкая, Теодор Бреслауэр, АКСЕЛЬРОД, Товия Лсйзсрович, с женой, АПТЕКМАН, Иосиф Васильевич, АСИАРИАНИ, Сосипатр Самсонович. АВДЕЕВ, Иван Ананьевич, с женой и сыном. БРОНШТЕЙН (Семковский), Семен Юльевич, с женой. БЕЛЕНЬКИЙ, Захарий Давыдович, с женой и ребенком. БОГРОВА, Валентина Леонидовна. БРОНШТЕЙН, Роза Абрамовна. БЕЛЕНЬКИЙ (А.Я.). БАУГИДЗЕ, Самуил Григорьевич. ВОЙКОВ, Петр Григорьевич (Лазаревич]. ВАНАДЗЕ, Александр Семенович. ГИШВАЛИНЕР, Петр Иосифович. ГОГИАШВИЛИ, Поликарп Давидович, с женой и ребенком. ГОХБЛИТ, Матвей Иосифович. ГУДОВИЧ. ГЕРОНИМУС, Иосиф Борисович. ГЕРШТЕН. ЖВИФ (Макар), Семен Моисееевич. ДОБРОВИЦКИИ, Захарие Лейбов. ДОЛИДЗЕ, Соломон Яссеевич. ИОФЕ, Давид Наумович, с женой. КОГАН, Владимир Абрамович. КОПЕЛЬМАН. КОГАН, Израиль Иремиевич, с женой и ребенком. КРИСТИ, Михаил Петрович. ЛЕВИНА. ЛЕВИТМАН, Либа Берковна. ЛЕВИН, Иохим Давидович. ЛЮДВИНСКАЯ [Т.Ф.]. ЛЕБЕДЕВ (Полянский), Павел Иванович, с женой и ребенком. ЛУНАЧАРСКИЙ, Анатолий Васильевич. МЕНДЕР (3. Орлов), Федор Иванович. МГЕЛАДЗЕ, Власа Джарисманович. МУНТЯН, Сергей Федорович, с женой. МАНЕВИЧ, Абрам Эвель Израилевич, с женой. МОВШОВИЧ, Моисей Соломонович, с женой и ребенком. МАНУИЛЬСКИЙ, Дмитрий Захарьевич с женой и 2 детьми. НАЗАРЬЕВ, Михаил Федорович. ОСТАШИНСКАЯ, Роза Гирш-Араповна. ОРЖЕРОВСКИЙ, Марк с женой и ребенком. ПИКЕР (Мартынов), Семен Юльевич, с женой и ребенком. ПОВЕС (Астров), Исаак Сергеевич. ПОЗИН, Владимир Иванович. ПШИБОРОВСКИЙ, Стефан Владиславов. ПЛАСТИНИН, Никанор Федорович, с женой и ребенком. РОХЛИН, Мордха Вульфович. РАЙТМАН, с женой и ребенком. РАБИНОВИЧ, — Скенрер Пиля Иосифовна. РУЗЕР, Леонид Исаакович, с женой. РЯЗАНОВ [Гольденбах], Давид Борисович, с женой. РОЗЕНБЛЮМ, Герман Хаскелев. СОКОЛИНСКАЯ, Гитля Лазаревна, с мужем. СОКОЛЬНИКОВА, с ребенком. САГРЕДО, Николай Петрович, с женой. СТРОЕВА. САДОКАЯ, Иосиф Бежанович. ТУРКИН, Михаил Павлович. ПЕВЗАЯ, Виктор Васильевич. ФИНКЕЛЬ, Моисей Адольфович. ХАПЕРИЯ, Константин Ал. ЦЕДЕРБАУМ (Мартов), Юлий Осипович. ШЕИКМАН, Аарон Лейбович. ШИФРИН, Натан Калманович. ЭРЕНБУРГ, Илья Лазаревич. АЛЬТЕР, Эстсра Израилевна, с ребенком. БАРАК. БОЛТИН, Лейзср Хаимович. ВЕЙНБЕРГ, Маркус Аранович. ГАЛЬПЕРИН. ДРАНКИН, Вульф Меерович, с женой и ребенком. ДИМЕНТ, Лейзер Нахумович. ДРЕЙЗЕНШТОК, Анна Мееровна. ЗАНИН, Майром Менашеевич. ИОФФЕ, Пинкус Иоселев. ИДЕЛЬСОН, Марк Липманов. КЛАВИР, Лев Соломонович. КОНТОРСКИЙ, Сам. Сруль Давыдович. ЛЮБИНСКИЙ, Мечислав Абрам Осипович, с женой и реб. ЛЕВИТ (Геллерт-Левит), Эидель Мееровна, с ребенком. ЛЮКСЕМБУРГ, Моисей Соломонович. ЛИПНИН, Иуда Лейбов. МЕЕРОВИЧ, Мовша Гилелев. ЛЕРНЕР, Давид. МАХЛИН, Тайва-Зейлик Зельманович. ТУСЕНЕВ, Исаак Маркович. РАКОВ, Моисей Ильич. НАХИМЗОН, Меер Ицкович. РЕЙН (Абрамович), Рафаил Абрамович, с женой и 2 детьми. РОЗЕН, Хаим Иуда, с женой. СКЕПТОР, Яков Лейвинов. СЛОБОДСКИЙ, Валентин Осипович. СВЕТИЦКИЙ, А.А. ХЕФЕЛЬ, Абрам Яковлевич. ПИКЛИС, Мсер Бенционович. ЦУКЕРШТЕЙН, Соломон Срулев с 2-мя детьми. ШЕЙНИС, Исер Хаимович. ШЕЙНБЕРГ. ГОЛЬДБЛЮМ, Роза Маврикисвна. УРБАН, Эрнс Иванович, с женой и ребенком. ШУСТЕР, Иван Германович, с женой и ребенком. МАРТНА, Михаил Юрьевич. КОН, Феликс Яковлевич, с дочерью и зятем. ЛЕВИНЗОН (Лапинский), Меер Абрамович. ШПАКОВСКИЙ, Ян Игнатий Александрович. ВЕСНШТЕЙН, Израиль Аронович. ВИНОГРАДОВА, Елизавета Иевровна. ГАВРОНСКИЙ, Димитрий Осипович. КАЛЬЯН, Евгения Николаевна. КЛЮШИН, Борис Израилевич, с женой. ЛЕВИНЗОН, Меер Абрамович, с женой и ребенком. ЛУНКЕВИЧ, Зоя Павловна. ДАХЛИН, Давид Григорьевич, с женой и ребенком. НАТАНСОН (Бобров), Марк Андреевич, с женой (В.И. Александрова). БАЛЕЕВА (Урес), Мария Александровна, с ребенком. ПЕРЕЛЬ, Ревекка. ПЮШЬЯН, Трон Першович. РОЗЕНБЕРГ, Лев Иосифович с женой и 2-мя детьми. УСТИНОВ (Безземельный), Алексей Михайлович. УЛЬЯНОВ, Григорий Карлович. ФРЕЙФЕЛЬД, Лев Владимирович, с женой и ребенком. ТЕНДЕЛЕВИЧ, Леонид Абрамович с женой и 2-мя детьми. БУЦЕВИЧ, Александр Станиславович. ВЬЮГИН, Яков с женой и 2 детьми. ГИТЕРМАН. Абрам Моисеевич с женой и ребенком. гольдштейн, Абрам Борисович. ЮСТИН, Давид. ЛИПДИЦ, Ольга с ребенком. МАКСИМОВ (Ястржембский), Тимофей Феодорович. МИЛЛЕР, Абрам Липович, с женой и 2-мя детьми. РУБИНЧИК, Эфраим Абрам Аронов. РИВКИН, Абрам Яковлев. СЕГАЛОВ, Абрам Вульфович, с женой. СКУТЕЛЬСКИЙ, Иосиф Исакович. ТОЙБИСМАН, Ветя Израилевна. ШМУЛЕВИЧ, Эстер Исааковна. ВОЛОВНИН, Аласса Овсеевна. ДИНЕС, Ривка Хаимовна. КАРА. РОЗЕНБЕРГ, Лев Иосифович. АВЕРБУХ, Шмуль Лейб Иосифович. БАЛАБАНОВА, Анжелика Исааковна. БРАГИНСКИЙ, Монус Осипович. ГОНИОНДСКИЙ, Иосиф Абрамович. КИММЕЛЬ, Иоган Вольдемар. КАРАДЖАЙ, Георгий Артемьевич, с женой. ЗИФЕЛЬД, Артур Рудольфович. МАРАРАМ, Эля Эвельич. МАКАРОВА, Ольга Михайловна. МЕЙСНЕР, Иван, с женой и 2 детьми. ОДОЕВСКИЙ (Северов), Афанасий Семенович. ОКУДЖАВА, Владимир Степанович. РАШКОВСКИЙ, Хаим Пинкусович. СЛОБОДСКИЙ, Соломон Мордкович. СОКОЛОВ, Павел Яковлевич. СТУЧЕВСКИЙ, Павел Владимирович. ТРОЯНОВСКИЙ, Константин Михайлович. ШАПИРО, Марк Леопольдович.

Все вышеуказанные лица являются гражданами САСШ, и прибыли в апреле-мае 1917 года на пароходах «Крисианнофорд» и «Гейг Олаф» из САСШ в Россию.»

Глава 46 Сентябрь 1919 года. Педагогическая проповедь

Похоже, не зря Берта ревновала Лотара. То, что эскадра союзников миновала Германию, делало его поход необязательным. Конечно, существовала вероятность того, что наведя порядок в Петрограде, эскадра Антанты займется восставшей Германией, но для этого кораблям потребуется новый десант, ибо обстрел побережья без действий на суше ничего кроме озлобления местного населения не принесет. Арнольд рассуждал иначе — при проведении десанта на Петроград эскадра понесет определенные потери — численный ее состав указывал на то, что Антанта не ожидала легкой прогулки и восставшие Питера, могут оказать упорное и ожесточенное сопротивление. Значит выгоднее и легче произвести атаку поврежденных кораблей, прежде чем они сумеют добраться до Мемеля и исправить свои повреждения. Добивать подранков легче, чем живых и невредимых. Именно этими рассуждениями Лотар и прикрывал свое стремление помочь Светлане. К тому же причиной отправки столь внушительного соединения являлись действия именно его лодки, а не какой-то мифической русской. Самым трудным в этом вопросе было желание добиться максимального результата и желание уцелеть. Командир «Шеера» не любил бездумно рисковать, тем более, теперь. Еще одной проблемой была Светлана. Его пугало, что она не будет сидеть на месте и станет рисковать жизнью, наплевав на инстинкт самосохранения. Он уже видел безумную атаку «Валькирии» через перископ. Конечно он готов снова ее спасти, но если спасать будет некого, или если его не окажется рядом? Терять такую женщину он не хотел, поэтому Арнольд лихорадочно думал, как максимально обезопасить «Валькирию-2» и в то же время, как дать возможность проявить себя русским фрау, так, чтобы они не чувствовали себя ущемленными и стесненными. Думал и придумал.

Он обнаружил их зализывающими раны возле острова Сескар. Насколько он понял, осматривая корабли через перископ, русские очень хорошо угостили их снарядами. Судя по всему они не собирались уходить в Мемель не выполнив своей миссии. Что ж, тем лучше для него и хуже для них. Ночь расставит все по своим местам. Больше его беспокоит безопасность «Валькирии-2». Полет на всю ночь, практически на пределе дальности штука опасная, но отступать некуда — Светлана ему не простит, если он не выполнит обещание — в эфир ушла коротенькая радиограмма.

Они взлетели вечером. Самое трудное предстояло ближе к середине пути — нужно не сбиться с курса и не проскочить эскадру в темноте. Лотар уверял Долгорукую, что если она не собьется с курса, то сможет заметить поврежденные корабли, по ходовым огням, и по возможным пожарам от полученных днем повреждений. Пугал ее и вопрос погоды — если не повезет, то и возвращение обратно может оказаться под вопросом — в лучшем случае вынужденная посадка на море, в худшем она может оказаться на территории занятой поляками. За первую половину пути она, и без того стройная сбросила несколько килограмм веса от нервного напряжения — облачность была рваная, повезло, что были видны огни населенных пунктов. Кажется это они — движущиеся огни, вон что-то кажется до сих пор горит — пробиваются огоньки пламени. «Штаакен» лег на боевой курс.

Звук авиационных моторов над эскадрой услышали многие. Но особой тревоги это не вызвало — бомбардировка кораблей в темноте маловероятна и затруднительна, впрочем как и разведка в ночное время тоже бессмысленна. Однако зенитные расчеты противоаэропланных пушек были подняты по тревоге — раз у русских была припрятана подлодка, значит у них мог быть припрятан и какой-нибудь цеппелин. Это и был «Цеппелин», только «Штаакен». И в первый свой боевой заход он зашел на максимально возможной высоте. Сброшенные им бомбы особого вреда причинить не могли ввиду малого калибра. Если быть точнее, то они не могли причинить боевого урона вовсе — они были осветительные. Сразу же после их сброса самолет ушел в сторону и исчез из поля зрения — был слушен только звук его моторов — в соответствии с инструкциями командира «Шеера» поручик Долгорукая вышла из освещенной зоны и используя свет бомб как ориентир летала кругами вокруг эскадры. Беспорядочный огонь и суета прожекторов по мелькнувшему и исчезнувшему аэроплану пользы не принес, более того он сыграл впоследствии роковую роль. Опасность таилась не в небе, а под водой — немецкий подводный крейсер с наступлением темноты прокрался в центр союзной эскадры и ожидал подсветки с неба для проведения атаки. В последний час ожидания «Валькирии-2» Арнольд решил сменить замысел. Правильнее будет не добивать поврежденные корабли, а постараться повредить как можно больше. Ремонтная база в Мемеле не сможет справиться с таким объемом работы, и корабли застрянут надолго, а там можно будет попытаться и нанести еще один удар — по Мемелю.

Однако не все происходит так, как запланировано. Резкий свет от повисших в воздухе «светильников» заставил Лотара болезненно отпрянуть от перископа, но даже ослепленный на несколько мгновений неожиданно ярким светом он понял, что союзнички берегли свои корабли как могли — на всех крупных военных судах были поставлены противоторпедные сети. Конечно же торпеды оснащены ножницами для прорезания сетей, но эффективность ножниц зависит от угла встречи торпеды с сетью. И часть из торпед, наверняка не достигнет своей цели, если только не направить их во что-то менее защищенное. Он его позиция для атаки была среди французов и американцев. Времени на раздумье и расчеты было мало, хотя ситуация облегчалось неподвижностью целей. Спокойно! Лотар расслабился и выкрикнул команды. Главное не спешить, и не заразить своей спешкой остальных. Нужно удержать лодку на глубине после торпедной атаки. Шесть торпед устремились к цели. Лотар убрал перископ, ибо смотри, не смотри, от него уже ничего не зависит. А в концевых отсеках «Шеера» лихорадочно засуетились офицеры и матросы. Лотар хотел провести повторную атаку, в случае если корабли охранения не предпримут активных действий. А они не предприняли, ибо увлеклись охотой за ночным бомбардировщиком. И прогремевшие пять взрывов, по всей видимости списали на ночную атаку аэропланов. Зенитный огонь усилился, и теперь разобраться в сути и причинах происходящего было все сложнее. Достоинства и недостатки подводного крейсера кроются в его размерах. Иногда быть маленьким лучше, чем большим. Но не в этот раз. Если на обычной серийной лодке для перезарядки аппаратов из-за тесноты требовался демонтаж некоторых механизмов в торпедных отсеках, то здесь проблем не было. Да и тренировки, которыми Лотар изматывал торпедистов, играли свою роль.

Повторное всплытие под перископ выявило картину почти такую же, что и в предыдущий раз. Только глаза не резал через чур яркий свет — цели подсвечивали себя зенитным огнем и обозначали свое местоположение прожекторами. Лотара прошиб холодный пот. Чертова девчонка! Она должна была сбросить обычные бомбы после его атаки и возвращаться обратно. Между тем, судя по плотности зенитного огня она этого не сделала и продолжала облет эскадры, отвлекая на себя внимание. Вот дурак! Сам же хвастался ей, как быстро его торпедисты перезаряжают торпедные аппараты. Значит, она ждет пока он снова не отстреляется снова! Черт бы ее побрал! Вернусь домой, я ей такое устрою! А ну смотри дурья башка в перископ и определяй данные для атаки! Иначе собьют твою Валькирию, и не кому будет семейную сцену устраивать! Как он выдал данные для следующей атаки Лотар не помнил — мозг, вернее его часть, нужная часть сработала за него и без него. Шесть торпед снова устремились к цели, лодка рванула вверх, но боцман справился и удержал ее. Перископ убран. Напряженная тишина. Шесть взрывов. Два в незаданные промежутки — значит торпеды угодили не туда. Но куда-то все же угодили. И снова тишина. Эсминцы и траулеры эскорта молчат. Даже контрольного бомбометания нет. Командира «Шеера» затрясло. Эта сумасшедшая все еще кружит над эскадрой! Эта русская фрау намекает ему, что у него еще семь торпед в запасе. Так самозабвенно и витиевато фон Арнольд в своей жизни не ругался. Торпедисты поняли его ругань правильно, и снова засуетились, закрывая передние крышки аппаратов, осушая их, и готовя очередные сигары.

В третий раз Лотар был спокоен как удав. Если эта идиотка не сбросит бомбы и не улетит после его третьей атаки, то он ее сам собьет! Собьет и снова выловит из воды на виду у всей Антанты. Пускай не надеется, что он будет атаковать в четвертый раз последней оставшейся торпедой. Лотар не стал убирать перископ выпустив торпеды в третий раз. Четыре взрыва из шести торпед в залпе. Кажется он кого-то зацепил из французов и американцев, но проблема результатов атаки его сейчас не очень интересовала. Последнюю торпеду уже готовят и без его команды. Наконец-то! Сквозь отблески света он увидел, как в небе вспыхнули четыре зеленые ракеты, а затем вокруг одного из пароходов вдалеке поднялись водяные столбы от авиабомб, а спустя несколько секунд, ему пришлось зажмурить глаза от яркой вспышки — бомбы попали в транспорт с боеприпасами и он приказал долго жить. Теперь главное выбраться, четыре зеленые ракеты — сигнал того, что «Валькирия-2» возвращается домой. Значит, пора и мне домой. Мозг включился в работу, и выдал тревожный сигнал — хватит ли бензина самолету Долгорукой? По расчетам, которые Лотар произвел несколько раз подряд получалось, что нет. Значит ее самолет и она сама… Вот дура! Придется идти на базу в надводном положении после выхода из Финского залива — риск страшный, а что делать? Нет, нужно было ее на берегу оставить! А кто виноват? Кто самолет у Берты выпросил?

«Адмирал Шеер» несся в надводном положении по предрассветному Финскому заливу. Успеть! Только бы успеть! Лотар поставил дополнительных сигнальщиков на мостик и назначил премию тому, кто первым увидит самолет на воде. Корпус подводного крейсера трясло от работы дизелей. Хорошо еще, что ветер с кормы, а то комендоров и мостик постоянно заливало бы водой. Слева сорок по курсу показались какие-то дымы. Сыграна боевая тревога. Но «Шеер» несется в надводном положении. Показались мачты. Показались трубы. Показались все три цели идущих на пересечение курса. Два эсминца и огромный крейсер. Как не вовремя! Если все пойдет удачно, то отряд проскочит по носу на расстоянии кабельтовых пятнадцать. Куда там! Все таки англичане морская нация, чтобы кто не говорил! Их заметили и изменили курс прямо на «Шеер»! И судя по увеличившимся носовым бурунам увеличили скорость! Обычная тактика — уменьшение углового размера цели, затрудняющее проведение торпедной атаки, плюс сближение, вслед за которым за борт полетят глубинные бомбы, чтобы экипажу подводной лодки было чем заняться вместо проведения атаки кораблей. А затем, останется только наблюдать в перископ исчезающие силуэты. Впрочем, Лотару сейчас не до атаки, он торопится, да и атаковать нечем — одна торпеда на три цели. Срочное погружение! Командир германского крейсера задраил люк и лодка стала стремительно погружаться. Прогремело с интервалами четыре взрыва. Не глубинные бомбы! Акустик! Доклад! Странно! Шума турбин нет, какой-то скрежет и глухие взрывы впереди по курсу. Звук электромоторов? Приготовиться к всплытию на перископную глубину!

Картина была впечатляющая! Гигантский крейсер, с четверть километра длиной с креном на левый борт медленно продолжал двигаться вперед, описывая циркуляцию вправо. Чуть ближе море кишело обломками и людьми. Если крейсер не изменит курс… Торпедная атака! Похож на «Рипалс» или «Ринаун»! Последняя торпеда «Адмирала Шеера», на деталях которой стояло клеймо из тех же вездесущих трех колец Круппа устремилась к цели. Прятать перископ смысла не было — кто-то, Лотар уже начинал догадываться кто именно, уничтожил эсминцы. Торпеда попала между башнями «А» и «В». Спустя какую-то долю секунды крейсер озарился вспышкой, и его словно бы разорвало надвое, а затем все окуталось облаком дыма. Но еще раньше пришла ударная волна. И в центральном всех швырнуло вперед, полопались плафоны освещения. Глубина! Доклад! «Шеер» удержался на глубине, провалившись всего на пару метров. Какие-то проблемы с носовыми рулями, но рули перекладываются. Фон Арнольд еще раз осмотрел горизонт и обнаружил искомое — в стороне от мешанины людей и обломков справа и слева по борту маячили два перископа. Ну что же, вряд ли англичане стали бы топить свои же корабли. Значит свои. Всплываем! Заревел в редукторах воздух подаваемый в цистерны. Пузырь в нос! Полный вперед! Железная рыбина стремительно вынырнула на поверхность. Отдраить верхний рубочный люк! Замелькали люди стремительно взлетавшие по трапу вверх. На флагштоке взвился флаг Флота Открытого моря.

Одиночество было не долгим — через несколько минут на поверхности показались до боли знакомые Лотару силуэты лодок Деница и Канариса. На которых взметнулись те же флаги исчезнувшего флота исчезнувшего государства.

— Эй на «Шеере»! — проорал в рупор хриплый голос Деница, — конечно, Арно, твоя торпеда добила ублюдка, но без моих двух рыбок, засаженных ему в борт, ты вряд ли что смог бы сделать!

В другое время, Лотар наверное бы взялся оспорить этот вопрос. Да и были у него очень весомые аргументы. Ведь если бы, англичане не заметили его лодку, то они бы не изменили курс, и не подставились под стоящие в засаде лодки Канариса и Деница, а просто проскочили бы в стороне. Но сейчас Лотару было не до споров, кто отправил на дно этого британского монстра, Светлана и ее фрау с «Валькирии» — вот, что ему было важнее. Поэтому неординарное решение созрело мгновенно. Он шепнул сигнальщику, и через несколько секунд, полотнище флага поползло вниз по древку, и исчезло в ограждении рубки. Затем над германским подводным крейсером взметнулся черным флаг с тремя белыми переплетенными кольцами — подарок Берты Крупп.

— Победа досталась Германии и ее флоту! — крикнул в рупор Лотар, намекая, что отдает лавры Денницу, после чего на «Шеер» застучали дизеля, и гигантская железная рыбина, набирая ход стремительно понеслась на запад, неумолимо приближаясь к тому району, где должна была по расчетам Лотара совершить аварийную посадку «Валькирия» после выработки горючего. Время вновь сжалось в монотонный грохот дизелей, за которым фон Арнольд совершенно забыл о сеансе связи с базой. Поэтому он недоуменно оглянулся на высочившего из люка радиста, который, размахивая бланком радиограммы, проорал: «Улов загружен!». Также тупо он смотрел на текст радиограммы, пока до него не дошло — «Валькирия» вернулась! В изнеможении он сполз на палубу мостика и захохотал. Все находящиеся наверху уставились на него с неподдельным ужасом. Почувствовав на себе испуганные командир «Шеера» рывком поднялся на ноги и скомандовал: «Старпома на мостик! Я буду у себя. По пустякам не беспокоить!». Дождавшись смены, он спустился в центральный, а затем направился к себе в каюту. Открыв дверь, Лотар испуганно дернулся втянув ноздрями воздух, а затем снова рассмеялся. В каюте витал стойкий, так и не выветрившийся аромат духов Светланы. Да, женщины, странные создания. Выловили фрау в открытом море из воды, и на тебе — откуда-то духи появились! На подводной лодке! Однако, совершенно непонятно, как она сумела добраться до базы — по его расчетам выходило, что топливо должно было закончиться миль за пятьдесят до базы. Нет, все-таки он устроит ей разнос за ее подвиги! Идиотка! Пытаясь мысленно построить текст грозной беседы, Лотар незаметно задремал под шум батарейных вентиляторов.

Утопленным красавцем оказался «Рипалс». Это, а также, кое-что другое удалось выяснить командирам «Гнейзенау» и «Блюхера» опросив офицеров с потопленных эсминцев. Полученная информация оказалось настолько важной, что уцелевшего командира британского эсминца погрузили на борт «Гнейзенау» с целью срочно доставить в Германию как свидетеля.

Лотар сумел подготовить грозную педагогическую проповедь, о том, что некоторые русские фрау (пальцем показывать не будем) слишком много себе позволяют, нарушая правила приличий принятые в обществе, и вообще абсолютно неуправляемы. Только вот произнести ее не успел, ибо как только он ступил на палубу плавбазы, ему на шею, позабыв о приличиях бросилась Светлана, и все попытки что либо произнести потонули в ее поцелуе и запахе все тех же духов. Ладно, заготовленную речь, он будет читать их детям. В том, что они у них со Светланой будут, немецкий корсар уже не сомневался.

Глава 47 Сентябрь 1919 года. Был город золотой…

…Башни линкора «Кениг» повернулись и нацелились в пришедшего чужака.

Генерал Фош и адмирал Лапейрер стояли на мостике «Курбе» и наблюдали за наплывающей панорамой старого Ревеля. Но, на «Курбе» не прореагировали на данный маневр, что там какое-то лимитрофное государство. С дифферентом на корму и креном на левый борт французский линкор заползал в гавань. Следом шли остальные вымпелы. На вспышки ратьера сторожевого парохода по прежнему никто не обращал внимания. Чего спрашивается церемониться с каким-то государством-лимитрофом? К тому же по слухам это его наемники подняли мятеж на территориях оккупированных Антантой. Заодно и будет возможность разобраться с этими нарушителями установившегося порядка. Требования были очень простые — ремонт и топливо, а также арест и доставка на борт лидеров и Съезда Российского Союза Фронтовиков. Срок на выполнение последнего пункта требований 24 часа. Именно это и было передано начальнику Ревельского порта, прибывшего на рейдовом катере, для выяснения причин захода иностранной эскадры без предварительного разрешения. Начальник порта в свою очередь заявил, что отведенное время на стоянку и заправку кораблей не может превышать 24 часов. После чего корабли будут интернированы. Глупцы! Они думают, что пять притопленных на мелководье линкоров, превращенных в батареи, дают им право диктовать условия победителям! В их отряде хватит сил и разнести эти самотопы и превратить в руины это город! Тридцать тысяч десантников рвутся в бой! Эти курляндские ублюдки ответят за все! Совещание американцев и французов было недолгим, вскоре вползший в гавань Ревеля франко-американский отряд начал менять свою диспозицию. Дивизион французских и дивизион американских эсминцев, а также два французских крейсера отдали якоря напротив четырех эсминцев Ревельского отряда. Еще три дивизиона эсминцев встали на якорь возле «самотопов». Транспорты легли в дрейф возле портовых причалов, а дредноуты разделились на две группы — одна напротив города, а другая из наиболее мощных кораблей — «Бретани», «Прованса», «Нью-Йорка», «Техаса», «Невады» — напротив «самотопов». Фердинанд Фош выдинул новое требование — расквартирование пострадавшего десанта на берегу, соответственно освобождение причалов под швартовку войсковых транспортов. Начальник порта отставной контр-адмирал Людвиг фон Ройтер ответил, что требуется время для того чтобы освободить причалы, а также, что он уже готов обеспечить прибывшие корабли углем и отправил первую партию угольщиков с грузчиками. И действительно — к дредноутам и крейсерам устремились небольшие пароходы, с углем.

Залп «Курбе» лег в центре Старого Города, взрывы фугасных снарядов подбросили вверх церковь Пюхавайму, стоящее рядом здание гильдии братства Черноголовых и Олайской гильдии и здание Большой гильдии. Грянувший одновременно, с секундным запозданием залп двенадцатидюймовок «Парижа» превратил в руины башню Пакс Маргарет и церковь Олевисте. Орудия «Франса» принесли смерть и разрушения Балтийскому вокзалу. Практически одновременно в французских и американских эсминцев произвели торпедный залп и почти сотня сигар устремилась к цели. Дивизион Ревельских эсминцев практически мгновенно распался на атомы и превратился в облако огня и раскаленных частиц, так и не успев произвести ни одного выстрела в ответ. Стоящим на мели германским дредноутам повезло больше — три из них уже успели обложить по бортам бетонными блоками, игравшими роль своеобразных волноломов и дополнительной защиты. Двум, которые были оснащены противоторпедными сетями, повезло меньше — торпеды эсминцев были оснащены ножницами для прорезания таких сетей, и в бронированные борта из крупповской стали ударила смерть. Ударная волна деформировала плиты броневого пояса, сорвала с фундаментов механизмы, вывела из строя ситему элеваторной подачи боеприпасов к башням главного калибра. «Фридрих дер Гроссе» и «Гроссер Курфюст» погибли практически мгновенно от детонации боеприпасов. У «Кенига» осталась боеспособной только средняя башня главного калибра, но корабль лишился электроэнергии. «Баден» и «Байрен» защитили от ударов торпед насыпанные вдоль бортов бетонные блоки. Но тут в дело вступили орудия американских и французских линкоров.

Они не успели. И уже ничего нельзя было исправить, потому что все расчеты отставного контр-адмирала германского флота, как впрочем и военного руководства Герцогства Курляндского строились на соблюдении норм международного морского права. Равно как стало ясно, что из них теперь не выживет никто. Отставной капитан 1 ранга Хойербер, командир угольщика «Пальясаар» выпустил вверх четыре красных ракеты, что означало «враг в гавани». «Грузчики» метнулись к «шлюпкам» парохода, повернули их вокруг своей оси и открыли защелки, похоже что, кто-то из чужаков догадался, что дело нечисто и по палубам кораблей заметались матросы. Но поздно! «Шлюпки» угольщиков и патрульных судов были скопированы с британских судов ловушек, только британцы прятали в их корпусах орудия, а экс-механики германского флота, а ныне курляндского спрятали сдвоенные торпедные аппараты. Угольщик Хойребера произвел торпедный залп на оба борта по двум целям сразу по «Курбе» и «Парижу». Однако гибели своих противников Хорейбер не успел увидеть, так как его угольщик разнесли в клочья 138 мм орудия линкоров.

Сигнал с «Пальясаара» заметили все, но не все корабли успели на него отреагировать, и не у всех оказалась хорошая позиция для торпедной атаки, поэтому схватка в гавани превратилась беспорядочную свалку — каждый командир выбирал себе мишень сам, и в тесноте гавани курляндские, французские и американские корабли зачастую поражали друг друга торпедами и артогнем. С торпедированных дредноутов обезумевшая прислуга вела огонь по всем кораблям мельче крейсера, а те в свою очередь пытаясь накрыть огнем флотилию угольщиков попадали по своим дредноутам. Ожили береговые батареи Ревеля, добавив свою ноту в возникший хаос. «Курбе» и «Париж» медленно, но неумолимо валились на борт, но Ревель это спасти не могло — «Франс» не смотря на полученную торпеду продолжал превращать центр города в руины огнем своих двенадцатидюймовок. Старый город стал братской могилой для всех гардемаринов Морского кадетского корпуса, а также для всех пятисот юнкеров из кадетского училища. Транспорты с десантом двигались к берегу, но достигли его не все — часть была настигнута торпедами сторожевиков Курляндии, и вода кишела от жолнеров и людей в американской военной форме. Из разбитых и разбросанных «чемоданами» французского линкора топливных цистерн на Балтийском вокзале растекалась горящая нефть, и вскоре всю бухту заволокло черным дымом, погибающего города.

Первым к причалу лихо припечатал свой транспорт командир десантного конвоя отставной коммодор Эдвард Митчелл. «Манхеттену» коммандера Уилски повезло меньше — он лежал на боку и удушливый дым из труб лайнера стлался над водой, стыдливо прикрывая воду, кишащую головами морпехов 3 бригады. Но все усилия курляндцев были тщетны — после того как «Франс» перенес огонь вглубь города, на берег стал выгружаться десант, а многие из тех кто оказался в воде, сумели сориентироваться в этом аду и стали грести к берегу. Судьба Ревеля была решена. Поднятые по тревоги подразделения курляндской армии и боевые отряды Союза Фронтовиков, расквартированные в предместьях города, застыли в бессильной ярости перед огневым валом кораблей Антанты, наблюдая как квартал за кварталом превращаются в руины и ад для мирных жителей, под огнем французского дредноута. Огонь подоспевших из Нымме двух бронепоездов вооруженных шестидюймовками, увы ничего не мог решить — враг продвигался вперед. Судьбу «убийцы города» дредноута «Франс» решили снаряды с пылающего «Кенига» — кто командовал пылающим кораблем и уцелевшей башней, и кто в дыму застлавшем бухту сумел разглядеть поврежденный французский линкор, убивающий город, уже не установить. Прежде чем снаряды «Техаса» уничтожили ожившую башню, она успела произвести четыре залпа бронебойными снарядами, превратив корму француза в пылающий костер. Французы не сумели справиться с пожаром и их дредноут подбросило вверх, а затем он исчез в облаке огня и дыма.

«Баден» и «Байрен» бились до конца, но им не помогла защита из бетонных блоков — по закону больших чисел, участь их была опеределена изначально. Двое против пятерых. Первым через тридцать минут боя замолчал «Байерн», Баден продержался на десять минут дольше. Однако и их противники успели нахвататься снарядов в ответ — первыми выбыли из боя французы, а затем «Нью-Йорк» и «Невада». Больше всего повезло «Техасу» — он успел получить только четыре снаряда, прежде чем с «самотопами» было покончено. Однако еще не было покончено с береговыми батареями, и старые крупповские одиннадцатидюймовки регулярно посылали снаряды в бухту. Именно эти орудия и сумели поставить крест на вторгшейся в Ревель эскадре. Однако выдюжить против американской пехоты и озверевших побывавших в воде жолнеров поредевшие гарнизоны фортов и батарей Ревеля не смогли. Кроме батарей у монастыря Святой Бригитты, прикрытых полками Ревельского гарнизона, остальные к концу дня были взяты штурмом. Общая численность высадившихся на берег десантников и моряков с потопленных кораблей составила около тридцати пяти тысяч человек. Им противостояло только около двенадцати тысяч уцелевших после ожесточенной схватки на окраинах пылающего города Командующий Ревельского гарнизона после того, как батареи у монастыря расстреляли весь боезапас, приказал взорвать орудия и отходить вдоль железной дороги на восток под прикрытием огня одного уцелевшего бронепоезда. Генерал Фош начал наступление на Псков, перехватив инициативу у противника в свои руки.

Почему генерал Фош не пошел напрямую вдоль побережья на Петроград остается загадкой. Возможно он решил усилить войска корпуса за счет «санационных» подразделений расположенных юго-западнее Пскова, возможно он опасался что мятежники будут ждать его именно у побережья, а его тылы будут перерезаны действиями Курляндских войск, которые могут также ударить в спину. Во всяком случае силы Экспедиционного карательного корпуса двинулись вдоль железной дороги не на Везенберг а на Юрьев — в южном направлении. Их движению никто не препятствовал, ибо у герцогства Курляндского не было в данный момент сил способных противостоять агрессорам. Все что могло сделать правительство Курляндии — так это эвакуировать местное население с маршрута движения корпуса Антанты. Данное решение оказалось верным, ибо оно значительно уменьшило потери среди мирного населения — вторгшиеся войска проводили «санацию» территорий по которым двигались. И те, кто отказывался от эвакуации уничтожались войсками Фоша.

Войска мятежников не успели к Пскову, и древний город был взят практически без потерь, конечно отдельные группы местных франтинеров оказали сопротивление и в городе около суток шли отдельные уличные бои, но их было слишком мало. Как и положено город был предан огню и мечу — не весь конечно, но отдельные кварталы на окраинах были полностью разрушены, что же касается местного населения, то французский генерал не хотел тратить время на выявление и проверку тех, кто лоялен к Антанте — все жителей уничтожили, без каких либо исключений. Так было проще, ибо исключалась возможность диверсий и террористических актов против войск. Для утилизации населения использовались православные храмы и церкви — туда сгонялись мирные жители, а затем здания подрывались саперами. После чего руины обливались керосином, бензином, или мазутом и поджигались, чтобы в огне и дыму пожара окончательно уничтожить тех кто возможно выжил под обломками строений.

Глава 48 «Каккало, Пуккало, Хрюккало и другие обитатели Финского залива

Угля практически нет, нефти и мазута тоже нет, продовольствия тоже нет, сход на берег запрещен, зато есть финская холодность и флегматичность и спокойное предложение убраться через двадцать четыре часа, либо интернироваться, иначе батареи Выборга потопят зашедшие в гавань корабли экспедиционной эскадры. И два допотопных угольных миноносца представляющих финский флот. Смешно! Однако информация поступившая с берега, от представителей английских коммерческих фирм, подтверждала отсутствие топлива и провианта. Большая часть жителей города была в спешном порядке эвакуирована, буквально в момент захода кораблей и судов эскадры. Видно не спроста финны затянули вопрос с лоцманом. Адмирал Сеймур задумался. Как ни крути, а за отведенное время корабли в порядок не привести, а если наплевать на суверенитет каких-то там лопарей, то ремонт все равно затянется надолго, ввиду отсутствия ремонтников в порту. Ситуация с «Монархом» его беспокоила больше всего. Нужен хороший док, но до другой гавани «Монарху» уже не дойти. Специалистов водолазов в этой дыре тоже нет. Если оставить «Монарха» в гавани, то финны наверняка попытаются реализовать свои обещания и интернировать линкор. Между тем, за провал операции, если Петроград не будет взят он, Сеймур, пойдет под трибунал. Поэтому Петроград взять необходимо, во что бы то ни стало. У русских нет больше сил, и если бы не позорная нерешительность французов, которые не захотели поддержать американскую атаку в критический момент, то он бы уже наверняка бы телеграфировал в Лондон, о выполнении миссии. А сейчас французы и американцы откатились к Ревелю, взвалив на него и его корабли вопрос ближней блокады. А чем блокировать? Кроме легких сил у него практически нет боеспособных кораблей. Да и этих польских придурков-шляхтичей нужно кормить. Впрочем, что тут размышлять! Вот карта. На ней Финский залив. На ней Выборг и Петроград. Из Выборга в Петроград ведет железная дорога. Пускай это дворянство по ней и марширует. Сорок тысяч человек десанта найдут себе и провиант, и топливо и ремонтников для его эскадры. Конечно же выгрузка займет много времени, но не проливать же английскую кровь за интересы какой-то там Польши. А французы и американцы пускай кусают локти. К тому времени, когда они вернуться из Ревеля, город будет уже взят, а если и нет, то их черед прорываться через батареи Кронштадта.

Что же касается нейтралитета, то Финляндия бывший осколок Российской империи, а значит тоже Россия. Загремели выбираемые якоря на транспортах, мониторах и эсминцах сопровождения. Финны упустили свой шанс. Они могли воспрепятствовать проходу на Транзундский рейд, но теперь уже поздно, корабли на рейде, и половина их батарей будет бездействовать, а с оставшимися, разберутся корабли его эскадры. На финском миноносце взвился флажный сигнал: «Ваш курс ведет к опасности», после чего, отчаянно дымя, оба миноносца устремились в сторону Выборга. Пусть их. Пушки его эскадры расколошматят и эти скорлупки.

Однако командующий гарнизона Выборга так не думал. Рейд Транзунда от города отделялся установленным минным заграждением, и миноносцы с их малой осадкой проскочили над ним легко, чего не скажешь о идущих в ту же сторону британцах. Да и сама диспозиция незваных гостей была очень неудачной. Стремясь обезопасить себя от действий подводных лодок, британский адмирал загнал все корабли и суда своей эскадры на достаточно тесный для такого количества вымпелов рейд. С учетом же того, что половина батарей укомплектована русскими офицерами и унтерами, бежавшими от большевиков и польской оккупации, никаких шансов у британцев не было. Командовал сборищем этих фанатов пострелять полковник Луценко, любимой присказкой которого было: «Каккало, Пуккало, Хрюккало.» С финским у него были абсолютные не лады, зато была какая-то ненормальная страсть возводить всяческие укрепления. Командиры двух саперных батальонов с содроганием упоминали его фамилию, точнее сказать старались не вспоминать всуе полковника Лууценкко, ибо тот мог появиться как черт из табакерки с каким-нибудь новым проектом, из-за которого придется снова бурить шурфы в граните, снова что-то взрывать, снова перетаскивать куда-то здоровенные орудия.

На миноносце «Виипури», прошедшем через минное поле, взвился флажный сигнал: «Немедленно остановиться!». Однако Британцы не среагировали. Не среагировали они и на сигналы о том, что они нарушают нейтралитет Финляндии, и что впереди по курсу минное поле. А зря. Вырвавшийся вперед транспорт «Ковентри» наткнулся на мину, и теперь беспомощно погружался — команду охватила паника, и она спешно наперегонки с десантниками пыталась оставить судно, ведя кровавую борьбу на палубе за спасательные шлюпки. Рявкнули шестидюймовки одного из британских крейсеров, и возле финского миноносца взметнулись водяные столбы. Рубикон перейден. В ответ ударили орудия Выборга и Транзундской позиции. Сразу же стало ясно, что позиция эскадры выбрана неудачно. Только вот прозрение обошлось через чур дорого — под удар попали и транспорты с десантом. Сегментные и шрапнельные снаряды разорвавшиеся на рейде проложили кровавую просеку на палубах пароходов. Другой неприятностью было изменение позиции батарей или появление новых, во всяком случае схема расположения береговых батарей Выборга не соответствовала той схеме, которая была в 1917 году, когда Англия и Россия были союзниками. Нужно было что-то решать и решать срочно, ибо попавшие под удар десантники обезумели и, не желая погибать, в панике прыгали за борт. Ответный же огонь британцев эффекта не давал. Напрасно рявкали пушки дредноутов, мониторов и крейсеров — финны били со всех сторон и казались неуязвимыми. Казалось, что огонь ведется из под воды, каким-то новым, доселе неизвестным оружием.

Оружие было известное, просто расположил его сумасшедший полковник Лууценкко в скальных укрытиях у самого уреза воды, заставив саперов извести для подготовки позиций всю взрывчатку со складов. Поэтому и получалось, что поразить орудия можно только прямым попаданием в амбразуры. А если сравнить размеры амбразуры с размером корабля, по которому ведется огонь? Вот и получалось, что легче верблюду прикинуться ветошью, расплестись по ниточке и пройти сквозь игольное ушко, чем британскому снаряду залететь в небольшую дыру в скале, выдолбленную местными аборигенами. Время неумолимо двигалось вперед, и пришедший на запах крови древний языческий бог, хохоча, собирал кровавую жатву, заражая своим безумием окружающих. И эти безумные метались возле орудий полуоглохшие и почти ослепшие, посылая снаряд за снарядом в центр бухты. Плевать, что ствол орудия не выдержит темпа стрельбы и разорвется! Плевать, что весь расчет убьет! Успеть! Успеть выпустить еще один снаряд! За Севастополь! За Цусиму! За предательство! За оккупацию! Кое-кто из капитанов транспортов стал понимать, что спасение за пределами бухты, но в открытое море еще нужно было прорваться. Словно в подтверждение этому рванул транспорт с боеприпасами, убивая не только ударной воздушной волной и разлетающимися обломками, но и гидродинамической ударом бесчисленное множество людей кишащих на поверхности. Выжить! Эти слова промелькнули у Сеймура, после того, как еще один одиннадцати дюймовый снаряд, сотряс корпус флагманского корабля. Британский адмирал отдал команду: «Спустить флаги!». И на «Ройал Соверине» пополз вниз Флаг Святого Георгия. Но не все британцы смалодушничали — несколько крейсеров и эсминцев сумели выскочить из пролива, и тут же «Данаю» и шедший за ней пылающий «Донтлесс», вдруг подбросило вверх чудовищными взрывами, и кто-то заорал: «Справа тридцать след торпеды!» Ему вторил кто-то еще — «слева сорок след торпеды!». Выходящие корабли стали маневрировать уклоняясь от торпед, тонущих собратьев, чем не замедлили воспользоваться «финские» парни с береговых батарей.

Конечно, это подло, атаковать вражеские корабли в нейтральных водах, но ни Дениц, ни Канарис так не считали. После того, как началась заваруха и береговые батареи отправили на дно корабли противолодочного дозора, их лодки сменили позицию и подобрались поближе к берегу, оказавшись в нейтральных водах. Им не было дела до нейтралитета Финляндии, и до того, почему завязался бой. У них была задача, которую нужно было выполнить, а война и так шла без правил, да и они сами были вне закона, и по документам их не было. Впрочем особенно сильно увеличить боевой счет у них не получилось, ибо на Транзундском рейде все «Каккало, Пуккало, и Хрюккало.» Что-то надломилось в гордых британцах. Возможно недавнее предательство (а как еще назвать малодушие и трусость в боевой обстановке) французов, возможно гонор американцев забравших себе лавры победителей в Мировой войне. Но по всей бухте стало появляться все больше белых полотнищ на флагштоках и мачтах, и огонь батарей нехотя стал стихать.

У начальника Выборгского гарнизона волосы на голове стали потихонечку подниматься дыбом. Да, он выполнил в точности все приказы Маннергейма, и уберег свой город и свою родину от иностранного вторжения, но расчет Маннергейма был на то, что Антанта признав суверенитет Финляндии, будет действовать в соответствии с нормами международного права, то есть выведет корабли из террвод Финляндии, либо начнет договариваться о заходе в финские воды через дипломатов. Варианта, когда британцы вначале нарушат нейтралитет, а затем поднимут белые флаги инструкции барона Маннергейма не предусматривали. В Гельсингфорс полетела срочная телеграмма. А пока Великий Князь Герцогства Курляндского лихорадочно ее перечитывал и смотрел на лежащую, на столе вторую депешу об уничтожении Ревеля, мучительно пытаясь найти срочное решение, доблестные миноносцы курляндского флота осторожно двигались к спустившей флаги союзной эскадре.

Вступать в войну Курляндскому герцогству абсолютно не хотелось. Впрочем никто и не заставлял вступать в войну, ибо ее как таковую никто не объявлял. Однако не смотря на молчание послов Антанты, которые вдруг все резко сослались на нездоровье, уже был разрушен город Ревель, уже были убиты мирные жители, и уже, как следует из выборгской телеграммы были взятые в плен. А это означает, что речь идет не о войне, а о вооруженном инциденте. Ошиблись ребята. Воевали с Россией и ошиблись. То ли карты перепутали, то ли дороги спросить не у кого было, но высадились не там и стрелять начали не там. А кто их разберет в этих карликовых новых государствах? От одной до другой границы доплюнуть можно. Вот и доплюнули, точнее недоплюнули — целились в Россию, но не долетело. Что поделаешь! Вариантов два — либо становиться в позу Бельгии, и пытаться защитить свой суверенитет, либо сделать вид, что ничего не произошло, и расточать реверансы Лондону, Парижу, Нью-Йорку и Варшаве, в ожидании, что сии вершители судеб принесут извинения за возникшие неудобства. Национальная гордость вещь конечно хорошая, но тех же поляков, например, она много раз губила. Поэтому правильнее будет наступить на горло собственной песне и промолчать. Точнее сказать не просто промолчать, а помочь Антанте поскорее оказаться на территории России, по крайней мере тем, которые сейчас в Выборге. С теми же кто в Ревеле гораздо сложнее — вытолкнуть за пределы Курляндии сил не хватит. Придется обороняться, и искать срочное решение и Ревельской проблемы. Впрочем возможно оккупанты и сами скоро уйдут в сторону Пскова. Решено! Довольный, хотя и по прежнему мрачный Маннергейм быстро набросал текст телеграммы для начальника выборгского гарнизона.

Чтение данного документа повергло в ступор всех в Выборге. Герцогство Курляндское брало на себя добровольные обязательства по доставке англичан и поляков в город Петроград за свой счет, и на своих торговых судах и по железной дороге. В случае невозможности доставки в Петроград, правительство Курляндии гарантировало доставку данного ограниченного контингента в ближайший русский порт, или на ближайшую станцию. Для этой цели предписывалось временно взять в аренду все имеемые частные суда находящиеся в гавани Выборга. В целях обеспечения безопасности во время перевозки англо-польский контингент должны сопровождать войска выборгского гарнизона. Есть приказ. Теперь все ясно и понятно. Приказ должен был быть выполнен. И сразу же по городу Выборгу стало гулять выражение «Каккало, Пуккало, и Хрюккало». Яхты и катера устремились на Транзундский рейд, и стали вылавливать из воды англо-польских купальщиков, а также снимать экипажи и десант с кораблей и судов спустивших флаги. В городе по случаю знаменательного события открылись ломбарды и торговые лавки, откуда-то из пустоты появились паровозы с вереницами вагонов. Нужно отдать должное финской холодности и некоторой внешней заторможенности — все было организованно очень четко, можно даже сказать по-немецки четко. Комендантом вокзала был немец, поэтому он не мудрствуя лукаво применил тот же план и график, что и при эвакуации местного населения. Очень четко происходила погрузка в вагоны. «Каккало, Пуккало, и Хрюкало», пущенное в обиход напившимися в хлам офицерами саперных батальонов, которые с тупыми глупо-счастливыми и абсолютно идиотскими выражениями лиц наблюдали за всем происходящим стало многозначной фразой, означавшей и победу финского оружия, и команду для иностранцев загружаемых в вагоны, и многое другое.

В городе-герое Петрограде на Финляндском вокзале на перроне высоких гостей встречали ответственные лица: командир ударного батальона поручик Мария Леонтьевна Долгорукая, исполняющий обязанности начальника контрразведки Петроградского гарнизона Лаврентий Павлович Берия, а также другие ответственные лица. По началу Мария Леонтьевна выступила с особой приветственной речью в адрес собравшихся, после чего прибывших интуристов повели на экскурсию по городу. В последствии выяснилось, что большинство интуристов не захотели покидать славный город, и были похоронены на католическом кладбище на Куликовом поле на Выборгской стороне.

В скоре в славный город Выборг морским путем стали прибывать достаточно хмурые и нелюдимые люди из Риги, которые стали производить оценку состояния бесхозных английских кораблей. Впрочем, для скупщиков металлического лома их было через чур многовато, странная загадка будоражившая умы жителей города рассеялась после того как они увидели нелюдимых пришельцев в форме офицеров военно-морского флота Курляндии. На ремонт всех кораблей у Курляндии не было средств, но кое что англичане сдали им во вполне исправном состоянии. И механики и судоремонтники города заработали в три смены. Между тем в местном городском совете разгорелась нешуточная политическая борьба. Кто-то требовал переименовать центральную площадь в площадь «Каккало, Пуккало, и Хрюккало», кто-то кричал, что переименования площади недостаточно, и необходимо переименовать острова расположенные в месте где происходила историческая битва. На фоне ожесточенных споров, никто из горожан и командования гарнизона не обратил внимания на факт того, что офицеры саперных батальонов ушли в жуткий и непрекращающийся запой — полковник Лууценкко обнаружил на транспортах запасы взрывчатки и артиллерийские орудия, и теперь с упоением вычерчивал новые схемы укреплений.

Глава 49 Осень 1919 года. Чужие здесь не ходят

Неписанные законы антипартизанской борьбы гласят: чем больше партизанский отряд, тем легче с ним бороться. Казалось бы, что это противоречит логике и здравому смыслу. Ан нет! Чем больше партизанский оряд, тем труднее ему укрыться, тем труднее ему раствориться среди местного населения. Впрочем последний тезис здесь вообще не стрелял — действовал Кузьменчук на территории Польши, а укрываться среди враждебно настроенных поляков было нелепо, да и невозможно. А поэтому их все-таки выявили и сели на хвост. Окружить не смогли, но и оторваться отряду тоже было уже невозможно. И его отряд медленно отходил вглубь леса, преследуемый двумя «санационными» ротами и отрядом польской самообороны. Их прижимали к болоту. Прижимали очень грамотно — охватив в полукольцо и не давая вырваться. Дороги через незнакомое болото, по которой можно было бы оторваться от поляков никто не знал, ибо это была незнакомая им местность. Попытки добровольцев разыскать путь отступления успеха не принесли — болото было непроходимо. Но и поляков возникли определенные проблемы — прижав отряд партизан к непроходимому болоту и по сути замкнув кольцо окружения, они оказались в позиционном тупике, поскольку плотность огня партизан не давала им продвигаться вперед. Было решено отправить за помощью, но на то чтобы рассыльный достиг ближайшего узла связи требовалось время — несколько часов, плюс требовалось время на принятие решения и переброску подкреплений. В итоге набегало не меньше суток.

Но набегает не только время, но и обстоятельства. Вялая перестрелка затаившихся протиников, внезапно стала сильнее, точнее сказать ее центр сместился от отряда Кузьменчука в тыл к полякам. Похоже, что у них появился новый противник. И противник был очень хорошо вооружен, судя по доносившимся до русского отряда звукам. Бой разгорался нешуточный, и его эпицентр стал приближаться к русскому отряду. Враг моего врага — мой друг. И Федор решил ударить навстречу неизвестному союзнику. Удар не получился, ибо он слишком долго принимал решение, и сейчас было заметно, что перед партизанскими позициями завязалась ожесточенная схватка. Дрались люди в Серго цвета заношенной военной форме, и люди в новенькой форме зеленого цвета. Его люди сразу поняли, что наши это те которые серые и грязные, поэтому не раздумывая присоединились к общей свалке. Обрадовало или нет одетых серое, появление помощи, было неясно, что до поляков, то для них это был нож в спину — вступление в схватку второго противника они не ожидали. А звуки боя — разрывы гранат стрекот «бергманов» пулеметные очереди смещались от центра к краям болота. Давать команду своим людям Федору не пришлось — они и так все поняли и вступили в схватку. Через двадцать минут все было закончено. То, что их спасителями оказались немцы Федор уже понял по обрывкам фраз во время боя. Люди, знающие ненецкий язык в его отряде были, поэтому трудностей в предстоящих переговорах не должно было возникнуть.

Численность немецкого отряда оказалась в два раза меньше русского, но в отличие от отряда Кузьменчука немецкий отряд состоял из ветеранов войны — и в основной массе из офицеров и унтер-офицеров. Поэтому его боеспособность была на порядок выше, чем у отряда Федора, который почти на половину состоял из женщин, бывших рабынь в польских поместьях. Немецкий отряд состоял из тех, кого взяли во время очередной облавы в новых польских воеводствах. Почему их не расстреляли сразу а решили использовать для работ совершенно непонятно. Однако с территории бывшей Германии отряд перевезли в раон Данцига, и собирались везти дальше на Восток, когда взрыв в Данцигском порту внес негласную кооректуру в их судьбу. Ехать неизвестно куда ветераны не хотели, да и прекрасно понимали, что не для вручения Железных Крестов их везут в Россию, а вероятней для вручения Деревянных Крестов. И они угадали. Хотя и не знали подробностей.

Руководство Антанты обеспокоенное неудачами поляков и усилению активности мятежников, решило провести иделогическую пропагандисткую операцию. В отличие от зарвашегося Юзефа Пилсудского Англии и Франции понимали, что причиной роста численности мятежников, являются черезмерные зверства творимые поляками на оккупированных территориях. Смысл акции заключался в том, чтобы свалить часть вины за «санационную» деятельность в России на Германию. Дескать это не благородная шляхта вырезает русских людей, а подлые германцы, возвращающиеся из русского плена. Планировалось вырезать подчистую населения одного из небольших городков в России, а затем «освободить» его «санационными» частями, в ходе «боя с неизвестным противником». Неизвестным противником должны были стать офицеры и солдаты германской армии, точнее сказать их трупы. Именно для этой цели их и везли. Впрочем после гибели Гданьска стало не до них — игра пошла по более высоким ставкам — на кон была поставлена способность Антанты уничтожить мятежников и вернуть оккупированные земли. До Германии было далеко и они решили двигаться в сторону Курляндии.

Возник вопрос как двигаться дальше — вместе с русскими или отдельно, и если вместе, то кто будет командовать — у немцев больше опыта, но русских больше, и их число может возрасти, за счет рабов освобожденных в других поместьях. После определенных колебаний командир германского отряда принял решение присоединиться, предложив Федору взять на себя планирование боевых операций. Федор, после определенных колебаний согласился. То, что знания германских офицеров в определенной мере подрывали его авторитет как командира было плохо, но немцы умели грамотно воевать в отличие от его людей, а это двавло больше шансов дойти до России, или по крайней мере до Курляндии, где по слухам тоже есть русские люди. И объединенный отряд продолжил свой путь.

Разницу в результатах они почувствовали сразу — действовать стали смелее и увереннее. Окончательное объединение и единение пришло в первом же польском городке, который они уничтожили. Объединила их жестокость. Немцы мстили за Данциг. Русские мстили за Минск и другие города. За отрядом тянулась кровавая просека. Разрушенных и сожженных городков, поселков, деревень, поместий.

Из детских сочинений:

«Вечер. Тишина нарушалась выстрелами и воем голодных псов. Пришла старая няня и рассказывает вот что: (она была в числе заключенных и чудом выбралась оттуда) заключенные, избитые, раздетые, стояли у стен, лица их выражали ужас, другие с мольбой смотрели на мучителей, и были такие, чьи глаза презрительно смотрели на негодяев, встречали смерть, погибая за родину. Начались пытки. Стоны огласили… своды гаража, и няня упала; ее потом вынесли вместе с трупами».

«Мама начала просить, чтоб и нас взяли вместе с ней; она уже предчувствовала и не могла говорить от волнения. В полиции маму долго расспрашивали, чья она жена. Когда мы вошли в комнату, нашим глазам представилась ужасная картина… Нечеловеческие крики раздавались вокруг, на полу лежали полуживые с вывороченными руками и ногами. Никогда не забуду, как какая-то старуха старалась вправить выломанную ногу… Я просто закрыла глаза на несколько минут. Мама была ужасно бледна и не могла говорить».

Глава 50- Черная кошка в темной комнате

Как говорил герой одного кинофильма — очень трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно если эта кошка — пантера. Попытки поймать буденновско-махновскую кавалерию неизменно приводили к одному и тому же результату — польская пехота отставала, а польская кавалерия постоянно натыкалась на пулеметный огонь тачанок. С наступлением ночи, польским уланам приходилось возвращаться к отставшей пехоте, чтобы обеспечить ее защиту от ночных атак летучих отрядов инсургентов. Попытки заставить противника принять серьезный бой, ни к чему не приводили — драться против численно превосходящего противника инсургенты не желали.

Возможно, эта игра в кошки мышки продолжалось бы до бесконечности, но силы поляков потихоньку и неумолимо таяли — то в стычках, то от банального дезертирства. Еще одной проблемой стала нехватка продовольствия — чаще всего от внезапных ночных атак страдали обозы с фуражом, причем здесь старались не только Махно с Буденным, но и местное население, которое пользуясь случаям пыталось обогатиться за чужой счет. Некоторым бандам мародеров не везло — воевать против регулярной армии дело сложное, и поэтому многие из нападавших сложили свои буйные головы под огнем польских жолнеров. Многие, но отнюдь не все. Можно конечно же провести карательную акцию, окружить станицу, провести обыск и расстрелять всех у кого найдено оружие — это периодически и делали, но что с делать с теми, кто по ночам устраивает диверсии на железной дороге? Антону Павловичу Чехову и в кошмарном сне не могло присниться, что откручивание гаек с железнодорожного полотна примет такой массовый характер. То здесь, то там происходили крушения поездов, к которым тут же устремлялось местное население в поисках чего-то полезного в хозяйстве.

Возник вопрос — что делать? Сил хватало либо на то, чтобы охранять железнодорожное сообщение, либо на то, чтобы гоняться за армией инсургентов. Кто принял идиотское соломоново решение делать и то и другое, установить так и не удалось. Сами поляки грешили, на высокое начальство в Варшаве, не знакомое с тем, что происходит на русских территориях. Но приказ сверху — это приказ, и его нужно выполнять. И без того поредевшие польские силы пришлось раздробить на множество гарнизонов и мобильных групп, проверяющих состояние железной дороги. Именно мобильные группы первыми и пошли под нож. Местные банды не сочли их серьезным противником — как правило численность таких групп не превышала сотни, обычно это были конные полусотни из раздерганных по частям польских эскадронов.

Когда поляки опомнились, то было уже поздно — Махно и Буденный в отличии от них охранять что-либо не стремились, и сразу же воспользовались проявившимся численным преимуществом — методично уничтожив малочисленные гарнизоны и подвижные польские отряды. Польские оккупационные власти стали бомбардировать Варшаву истошными воплями о помощи, но ситуация уже вышла из под контроля — полякам не хватало людских ресурсов вести войну на большой территории и послать армию для установления порядка они не могли. Посылаемые подкрепления довольно быстро бесследно исчезали на территории где действовали мятежники.

Глава 51 Осень 1919 года. Приключения итальянца в России

Основную ударную силу, несущих тяжкое бремя белого человека англичан, в Баку составлял британский флот, по правде говоря не британский, а бывший русский — кое-какие боевые единицы были и до большевистской революции, но с началом гражданской войны и красные и белые, до того как их уничтожили и разогнали интервенты успели вооружить большое количество гражданских судов артиллерийскими орудиями включая шестидюймовые. Часть боевых единиц либо погибло в боях, либо была спрятана в бесчисленных рукавах и затонах дельты Волги, значительная же часть была сконцетрированна англичанами в Баку, где у них были свои нефтяные интересы. Бороться с таким количеством орудий при освобождении Баку было проблематично, ибо в условиях гористой местности тяжелую артиллерию аналогичных калибров особенно не потаскаешь. Единственный путь это движение по немногочисленным дорогам. С учетом же того, что дорог было немного англичане могли создать на любом направлении предполагаемого удара такую концетрацию артиллерийского огня, что Баку превращался в неприступную для малочисленных частей русской армии крепость. Львиную долю тяжелых орудий составляли артсистемы установленные на кораблях Каспийской британской эскадры. Корабли как известно уничтожаются либо в море, либо в базах. Для боя в море сил не было. Для уничтожения в базе тоже — авиации практически нет, орудия по суше не подтащить, флота нет. Зато есть сумасшедший итальянец, проевший плешь Лаврентию Павловичу Берии войной моторов. Нет не Тухачевский — этот клоун уехал так и не успев воспринять этой идеи. Бекаури и есть «тот самый», который пытался найти страну, где можно реализовать свои идеи. Он очень долго и нудно доставал Берию своей гениальностью, и даже что-то сумел соорудить, но Лаврентий Павлович не хотел открывать бездонную денежную кормушку для этого авантюриста, ибо гладко бывает только на бумаге. Только на бумаге танки, аэропланы и корабли управляемые по радио одним махом громят армии и флоты противника. На практике же все получается совсем по иному. Поэтому Берия не спешил с реализацией идей итальянского инженера. Но и не собирался абсолютно отказываться.

Талант Бекаури мог сыграть свою роль при реализации плана «Чесма», но мог и не сыграть. Впрочем особого выхода не было. Если повезет, то освободить Баку удастся малой кровью, если же нет, то будем искать другой путь, но тоже малой кровью, ибо кадры нужно беречь, поскольку кадры решают все. План «Чесма» был основан, на определенном пренебрежительном отношении «белых человеков» англичан к «грязным небелым местным аборигенам». Наведя порядок в своей зоне оккупации британцы позволили себе расслабиться. Уничтожать вооруженные в ходе гражданской войны в России гражданские суда они не стали. Снимать вооружение тоже. Но и создавать штатные экипажи для этих «антиконверсионных» плавсредств тоже. Они считали ниже своего достоинства нести службу и поднимать флаг Святого Георгия на этих «мониторах», «канонерских лодках» и «крейсерах» переоборудованных из шаланд полных фекалий и прочих перевозчиков всякого — отходов жизнедеятельности в смысле. Комплектовать аборигенами эти корыта тоже было небезопасно, кто знает, что взбредет в голову этим обезьянам? Поэтому все это вооруженное многочисленными орудиями хозяйство пришвартовали на расстоянии пары миль от берега компактной группой, чтобы облегчить наблюдение и контроль. На этом плавучем острове несли вахту десяток матросов под командованием лейтенанта. Чтобы не было обидно перед будущими потомками, которые возможно будут читать мемуары будущих Нельсонов, дежурство неслось вахтовым методом по три дня. Каждые три дня к плавучему скопищу подходил портовый катер и высаживал новую смену, которая выгружала провиант, питьевую воду, чистое постельное белье. Старая смена грузилась на катер, и счастливые от того, что трехдневное воздержание закончилось моряки убывали в восточный город полный восточных женщин. Через три дня процесс повторялся.

Вот этот плавучий остров и решили уничтожить с помощью талантов Бернаури, да бы уменьшить артиллерийский арсенал англичан. Спецоборудование для операции изготовили на Путиловском и Обуховском заводах, откуда его переправили в Царицын, вместе с изобретателем. Далее вниз по Волге в Астрахань. В Астрахани и началось самое трудное. Необходимо было не только выполнить работу быстро, но и сохранить все это в тайне. Для выпонения операции более всего подходил один из танкеров, ранее принадлежащий Нобелям. Несколько дней ушло на анализ данных разведки о судоходстве в районе Баку — требовалось найти такое судно совершающее регулярные рейсы из Персии в Бакинский порт, силуэт которого походил на силуэт и внешний вид танкера Нобеля. В конце концов, удалось найти оптимальный вариант. За несколько дней танкер изменили до не узнаваемости. Изменили форму дымовой трубы, соорудили фальшивую надстройку и полубак, перекрасили под прототип. Одновременно с этим Бекаури занимался монтажом и наладкой своего оборудования. Наконец изделие для проведении операции «Чесма» было технически готово. Проведенные ходовые испытания показали, что проект осуществим. Настал черед груза, расчет на погрузку и размещение которого, производил лично адмирал Колчак. Справились и с этим. И лже-пароход «Мазедеран» совершавший регулярные пассажирские рейсы из Энзели в Баку и обратно темной ночью отправился в путь, ведя на буксире быстроходный баркас оснащенный дизелем.

Труднее всего было курящим. Выдержать этот переход не подымив махорочкой было очень тяжело. Держась подальше от наблюдательного поста на мысе Шахова «ЛжеМазедеран» спустился на юг до сороковой параллели и повернул на запад. Дойдя до пятидесятого градуса восточной долготы лжепароход сделал еще один поворот теперь уже на север, постепенно приближаясь к Бакинскому рейду. Было около двух часов после полуночи по местному времени, когда «ЛжеМазедеран» прибыл в расчетную точку. Экипаж оборотня перебрался на баркас. Предпоследним уходил инженер Бекаури, проверив перед уходом работоспособность оборудования. Последним, как и положено борт парохода покинул командир корабля капитан-лейтенант Суганов. Далее «Лже мазедеран» двинулся самостоятельно. Шел он несколько неуверенно ежеминутно рыская на вправо влево на пару градусов. Однако средний курс на обозначенный навигационными огнями «плавучий остров» держал уверенно.

Как и положено белым людям, несущим нелегкое бремя белого человека, на борту, точнее сказать на бортах «плавучего острова» все спали. Некоторые философы и интеллигенты конца двадцатого и начала двадцать первого века со слезливым умилением и соплями в голосе любят повестовать о том, какой это нелегкий, тяжкий, почетный и неблагодарный труд нести это огромное бремя. О том серым, никчемным и забитым обитателям вьетнамской деревеньки Сонгми, сожженной дотла напалмом великими белыми людьми, никогда не понять важности миссии белого человека. И они эти философы — Хайек, Вассерман, Шустер, Познер как ни странно правы. Не смогут жители Сонгми понять важности и значимости нелегкой миссии белого человека. Никогда не смогут. Ибо деревня сожжена, а все ее жители мертвы. Этот тот редкий случай, когда наша интеллигенция говорит истину, правда, забывая уточнить подробности, от чего данная истина страшнее лжи.

Кстати именно напалм, точнее сказать аналогичная напалму смесь была на борту «ЛжеМазедерана» плюс порядка сорока тонн взрывчатки. Управлял данным чудом техники с расстояния в несколько миль сам Бекаури с помощью радио. Успешное выполнение данной миссии сулило ему возможность продолжить свои работы в данном направлении — он уже знал, что Лаврентий Павлович слов на ветер не бросал. И он дрожащими и потеющими от волнения руками крутил регуляторы управления, удерживая брандер на курсе. А ведь за успех, ему и Георгия наверняка дадут! А Георгий, как уже успел узнать итальянец, это не опереточные ордена его исторической родины, больше смахивающие на раскатанные скалкой до формы десертных тарелок Яйца Фаберже!

Нос брандера уткнулся в «плавучий остров» нажав на многометровый рычаг закрепленный на форштевне. Рычаг замкнул контакты цепи, и на пульте Бернаури загорелся сигнал, что брандер уперся носом в цель. Он перещелкнул один из тумблеров и один из дизелей брандера остановился, врезультате чего «ЛжеМазедеран», при одном работающем дизеле и повернутом руле, стало разворачивать правым бортом к острову. Контакты на борту брандера крепить не стали, расчетное время прижима, при таком маневре было определено в базе. То, что удар брандера о корпус разбудил английскую вахту значения уже не имело. Суета спросонья и не понимания сути ситуации давали гораздо больший запас времени для реализации замысла операции, чем требовалось. Над рейдом Баку, заслоненного «плавучим островом» от ударной волны прокатился грохот ночного взрыва. Зажигательную смесь находившуюся в танках брандера выплеснуло на плавсредства Каспийской флотилии, и жители Южного города, разбуженные взрывом смогли полюбоваться красочным ночным пожаром где-то в море далеко от берега. Тушить пожар было нечем, да и бесполезно — компоненты для зажигательной смеси подобрали на совесть, а присутствие опилок магния и алюминия, повышало температуру горения до такой величины, что плавились стальные конструкции объятых пламенем кораблей. «Все таки я получу Георгия!» — думал Бекаури, наблюдая с кормы уходящего полным ходом от Баку баркаса, за красочным делом рук своих.

Из детских сочинений:

«Мамочка не выдержала тифа и скончалась. Папа не мог остаться и уехал на фронт… Старший брат лежал в госпитале… Мы остались одни. Я была самая старшая — мне было 8 лет и у меня на руках была сестра 5 лет и брат 7-ми месяцев… На Принцевых островах мой младший брат, оставшийся после мамочки грудным ребенком, не мог перенести этого — он заболел и умер».

«В дом ворвалась… шайка «зеленых» и убила маму и папу, это был такой страшный удар для меня тогда, 13-тилетней девочки, что я несколько дней ходила как помешанная… Я осталась одна на всем большом чуждом свете и с маленькой пятилетней сестрой на руках и никого, никого из близких и родных не было у нас… После сыпного тифа старалась найти себе хоть какое-нибудь дело. Приходилось слабой девочке не по силам работать. Приходилось носить воду, рубить дрова, готовить обед, смотреть за двумя маленькими детьми, но нравственно я была удовлетворена».

Глава 52. Осень 1919 года. Ленточка от бескозырки

— Куда спешим красавица? — этот вопрос задал лейтенант Жак Шанель с крейсера «Дюпюи-де-Лом», командовавший патрулем, симпатичной барышне, шарахнувшейся от испуга в сторону. Дикое ржанье его матросов, заставило девушку прибавить шаг. Однако Татьяна Неклюева, не вовремя решила сходить к тетушке.

— Стоять! Проверка документов!

Жаку некуда было спешить, да и его матросам тоже. Он вообще не понимал смысла патрулирования в этом районе Севастополя. Никаких ценных объектов здесь нет, только заросли колючего кустарника выше человеческого роста, да и район малолюдный. Впрочем, от кустарника есть польза. Если есть туда с кем сходить. А сходить — тут Жак оглядел остановленнуюим и до смерти перепуганную барышню — есть с кем.

Она сопротивлялась. Но что она могла сделать против нескольких мужчин? После того, как она полоснула ногтями одного из французских матросов по лицу — ее сильно ударили ладонью по лицу, от чего она потеряла сознание. А затем ей связали руки ленточкой с бескозырки, и затащили в заросли. А потом она пришла в сознание от дикой боли. Чтобы она не кричала ей заткнули рот куском ее же оторванного платья. Первым был лейтенант. Таня знала, что именно лейтенант — ее жених мичман Семенов служил на флоте, и она научилась разбираться в знаках различия. А дальше она потеряла сознание. Очнулась она уже в сумерках. Все тело страшно болело, а связанные руки затекли. Она была очень юной и гибкой девушкой, точнее сказать уже нет — ибо первым ее мужчиной стал французский лейтенант. Она сумела согнув и сжав ноги просунуть их между связанными руками, а затем зубами развязать шелковую ленточку.

Ее нашли утром. На той же тропинке по которой она пыталась сходить к тете. Она висела в полуметре над землей на шелковой ленте от матросской бескозырке с надписью «Дюпюи-де-Лом».

На Графской пристани играл духовой оркестр, фланировали оккупанты и редкие пары. Сергея Семенова плышего через бухту к ошвартованному у стенки завода французскому крейсеру никто не заметил. А с чего замечать? Да и зачем? Если туземцу так хочется попасть под винты снующих катеров и кораблей, то никто не препятсвует. На франзузском крейсере шел ремонт, и боезапас во избежание хищения туземцами был перегружен в ошвартованную к борту баржу. Именно к ней и подплыл Сергей. Никакой постоянной вахты на ней не неслось — французы расслабились, и чувствовали себя в Севастополе, как в покоренной колонии. Ну что же, это их проблемы, подумал мичман Семенов, аккуратно выбираясь из воды. Похороны Тани он помнил как в тумане. Так же как и слова священника, когда он вместе с ее родителями пытались решить вопрос о захоронении Татьяны на кладбище. Отпели и захоронили. Целую неделю он готовился как этой акции. Изготовить взрывное устройство для него труда не составило. Единственный вопрос, который он до сих пор не мог решить — уйти вслед за невестой, или еще повоевать. Он решил все в последний момент — взведя часовой механизм — не зная точных имен и фамилий убийц Татьяны, придется уничтожить весь экипаж, а сейчас на борту крейсера лишь часть его — остальные в городе.

Взрыв баржи с боезапасом расшвырял как кукол всех, кто прогуливался по Графской пристани. В городе поднялась паника. Французский гарнизон, поднятый по тревоге, стал расстреливать из пулеметов всех, кто не одет во французскую форму, вместе с мирными жителями, под огонь угодили и патрули Легиона. Только вмешательство Якова Блюмкина, начальника Вспомогательной полиции, сумело остановить дальнейшую вакханалию. Ему удалось убедить адмирало Дарно и генерала Жюно, что бомбардировка города в первую очередь приведет к потерям среди оккупационных войск, подразделения которых сечас ведут беспорядочную пальбу в вечернем городе и также беспорядочно по нему перемещаются. Порядок усталось восстановить. Утром части Легиона прошерстили выборочно город взяв тысячу заложников из местных жителей, вывезли их за город в район бухты Круглая, где расстреляли выстраивая партиями по двадцать — сорок человек. Тем же утром, после осмотра водолазами затонувшего «Дюпуи-де-Лома» стало ясно, что дальнейшему восстановлению крейсер не подлежит.

Севастополь. Из детских сочинений:

«Французы начали ходить по городу и стреляли от 8 час. утра до 4-х часов вечера».

«Начался обстрел… Вот сидим в погребе, темно, горит лампочка, всем не весело, тяжело на душе».

«Раздался выстрел, девушка упала и из головы у нее потекла кровь. На кровь я подумал, что это лента».

«Единственно, что я помню, это что был обыск в нашей квартире, «легионеры «забрали 3 ф. картошки, 11/2 ф. сахара и еще что-то, и мы остались без обеда».

«Вдруг вошла мама, она «легионеров» не боялась, так как ей приходилось часто с ними расправляться. Но видя такую картину, страшно испугалась и сказала, чтобы они уходили, что им нечего здесь делать. Они страшно возмутились, говоря, что какое право она имеет им так говорить. Она отвечала, что имеет полное право, потому что ее дом. Они хотели ее побить, но она им этого не позволила».

Глава 53 Осень 1919 года. Ее звали Анджелла

Стараниями оккупантов и полиции Легиона жизнь в Севастополе нормализовалась настолько, что в город потянулась творческая богема мелкого пошиба. В городе открылось несколько театров, несколько варьете а также прочих культурных заведений рангом пониже. В город просочилось множество проституток французского и прочих иностранных производств, которые составили очень жестокую конкуренцию местным. Вообщем жизнь входила в нормальное демократическое русло — периодические публичные казни, расстрелы заложников, изнасилованные и разрезанные на куски местные девушки, организованная преступность, наркотики — словом все, что составляет основу и гордость любого демократического общества, в том числе и в нынешнее время. Следом за творческими людьми потянулась и гражданская публика. Крым конечно же не Ницца, но для тех у кого денег не очень много — вполне подходящее место для отдыха. Правда был в этой местности один малозначительный факт, на который поначалу не обратили внимание. Территория оккупированной России заражена революционными бациллами, и некоторые из тех кто пребывал в Крым либо заражались этой заразой, либо сами являлись ее носителями.

Она пела в кафе «Старый якорь» по вечерам, и у нее были поклонники. Как и положено певичке из дешевого заведения она была не особенно разборчива в своих интимных связях — обычная картина. И то, что она была темнокожей, и говорила о том, что она уроженка Алжира никого особенно не смущало — было очень много любителей и ее пения и интимной экзотики — разложить иссиня-черную негритянку на белой простыне.

И когда ее арестовал патруль Легиона — все были очень удивлены. Многие из французских матросов, узнав о том, что произошло пришли протестовать к зданию Вспомогательной полиции. Некоторые наиболее активные стали бросать в окна здания камни, за ними последовали другие — толпа распалилась и пошла в разнос. Ситуацию спасло прибытие пехотного батальона, который разогнал матросов, а часть из смутьянов, которые были наиболее активны — арестовал. Слухи о расправе «сухопутных крыс» над флотскими взбаламутили всю эскадру. И через два часа к зданию полиции стала приближаться толпа в несколько раз превышающая прежнюю. Их встретило оцепление с проволочными и заграждениями и пулеметами. Лезть на пулеметы никто не стал, но к требованиям освободить арестованных товарищей и певичку, незаметно добавились и требования о возвращении на Родину — образовавшийся митинг стал приобретать политический окрас.

Ей задали вопросы, но она молчала. Тогда ее растянули на полу подвала для допросов. После чего изнасиловали. Насилывали по старшинству чина. Она все равно молчала. Тогда ее подвергли пыткам, допытывались, кто входит в состав революционной организации, которую она представляет, кого она сагитировала. Сначала у нее, голой, надрезали тело ножом, затем железными щипцами, плоскогубцами отдавливали конечности пальцев, клизмы из битого стекла, горящие свечи под половые органы, раскаленная сковородка — все напрасно. Тогда ее стали резать по кусочку — пальцы ног, рук, груди — и не добились ничего, вернее добились — она сошла с ума от боли, и стала орать по испански. Поняв, что рабочий материал испорчен ее застрелили тут же в подвале, поздно вечером. Митинг к тому времени удалось утихомирить. Сам адмирал Дарно уговорил митингующих вернуться на корабли, и пообещал, что отправит телеграмму с требованиями в Париж. Что касается ее, то изуродованное тело было выброшено ночью на свалку на съедение живущим там собакам. Звали ее Анджелла.

А утром взлетели на воздух броненосцы «Дидро», «Вольтер» и «Демократия» с интервалами шесть и четырнадцать минут. Снова аресты и облавы по городу. Снова расстрел заложников в бухте Круглая. Но адмирал Дарно не стал дожидаться окончания расследования причин гибели броненосцев. Вечером, вся французская экадра развела пары и покинула Севастопольскую бухту. Вслед уходящим французам смотрело множество людей. Смотрел и миман Семенов. Он не успел отомстить до конца за свою невесту. Три металлических цилиндра в артпогреба французских броненосцев сумели пронести сагитированные Анджелой моряки, только три из нескольких десятков которые он заготовил. Внутри каждого бертолетова соль и серная кислота разъединенные медными пластинами. Кислота разъедает медные пластины и соединяется с бертолетовой солью — происходит вспышка, поджигающая артиллерийские картузы с порохом. Время срабатывания определяется толщиной медных пластин. По слухам французская эскадра уходила в Константинополь. Значит и мичману Семенову туда. Чтобы завершить свою месть. Если не поймают во время очередной облавы, или не убьют по дороге.

Глава 54 Осень 1919 года. Не всякий поляк долетит до середины Днепра

Антон Иванович Деникин, достаточно кратко но емко охарактеризовал сложившуюся ситуацию, как позиционный тупик. У него есть снаряды. У поляков их нет. Но они на том берегу реки, а он на этом. Мосты они предусмотрительно взорвали. Бродов нет. Попытки форсировать реку приведут к неоправданным потерям. Польский генерал Еждеевский размышлял точно также. Находясь в треугольнике, где Ока впадает в Волгу, и имея за спиной Владимир, Ярославль и Москву можно было не беспокоиться. Дефицит снарядов это временное явление, скоро наведут порядок и он задаст инсургентам трепку.

Александр Степанович Антонов не знал о том, что можно заставить воевать противника с опрокинутым фронтом, он просто шел освобождать Москву от ляхов, и мысли его соответственно были не о тактике и стратегии, а о том, чтобы и дело сделать и меньше крестьянских мужиков при этом положить. Впрочем не только крестьянских — его армия разбухала как губка впитывая в себя не только крестьян но и рабочих дружинников, офицерские группы затаившееся до того в подполье. Армия переправилась через Оку и двигалась на Москву, оставляя за собой кровавую просеку уничтоженных продотрядников и вырезанных легионеров и «санационников». Брать Москву с ходу ему отсоветовали — своих русских там уже нет — сгинули зимой 1918–1919 в польских лагерях, вывезены на работы, или разбежались по окрестным деревням и лесам губернии, остались одни ляхи. Кушать всякий люд хочет, в том числе и польский — если обложить Москву кольцом — вымрут поганые ироды с голода. Что собственно говоря Антон Степанович и сделал. Одновременно лишив Армию Еждеевского основной магистрали поставки продольствия и боеприпасов. Попытки «санационников» из гарнизонов Владимира и Ярославля снять блокаду Москвы успеха не принесли, ибо у Антонова был не десяток мужиков с пулеметами а около восьмидесяти тысяч народу с пушками, аэропланами, бронепоездами и прочим. Более того, поляки пытавшиеся снять блокаду не учли того, что во-первых слухи по земле распространяются быстрее электромагнитных сигналов по телеграфу, а во-вторых забыли про величайшее открытие Н.В.Гоголя — доказавшего, что в России есть только две беды — с первой научились бороться при помощи асфальтоукладчиков и катков, что же до второй — дорог, то здесь способа решения не было найдено до сих пор. Поэтому мало того, что жолнеры оказались на полпути между пунктами из которых вышли и Москвой у пущенных под откос эшелонов, так и возвращение истрепанных в боях с Антоновым частей по приведенным в негодность дорогам в Ярославль и Владимир, привело к очень неприятному открытию — вездесущие инсургенты, вооруженные до зубов заняли города, и ни в какую не хотели их отдавать.

Так бы они наверное и бродили туда и обратно, но дело решил случай. Поняв, что в одиночку с инсургентами не справиться, польские гарнизоны Ярославля и Владмира решили объединиться. Поскольку передвижение по дорогам было чревато потерями, командир Ярославского гарнизона пан Мнишек решил пробраться скрытно через леса и болота. В одной их деревень был нанят за хорошую плату проводник и жолнеры углубились в российские леса и болота, бросив тяжелое вооружение — снарядов к нему все равно уже не было.

Вот уже сутки польская колонна пробиралась через болота. Впереди шел проводник, мужчина лет шестидесяти с окладистой бородой и пейсами, и по одному ему ведомым приметам прокладывал путь через болото. Рядом с ним шел командир авангарда капитан пан Друзьдецкий и перебрасывался фразами. Генерал-майор Мнишек сверялся с картой, от которой впрочем на болоте толку не было, смотрел на Солнце, и знал, что несмотря на зигзаги и петли которые они совершают, они неуклонно шаг за шагом продвигаются на сближение с Владимирской группировкой. Внезапно впереди раздался хлопок выстрела. Пан Мнишек напрягся и приготовился к худшему. И оно случилось. Вначале движение колонны остановилось. Потом, по цепочке передали, что проводник застрелен капитаном Друзьдецким. Польский генерал вызвал капитана к себе. Он знал, что капитан Друзьдецкий очень грамотный и образованный офицер и просто так стрелять не будет. До войны он был издателем журнала «Что. Где. Когда.» для эрудитов. А вот и он сам.

— В чем дело пан капитан? Почему Вы застрелили проводника?

— Вы знаете кого мы наняли в проводники пан генерал?

— ????

— Его зовут Абрам Ааронович Сусанин! Вам это ни о чем не говорит?

— Черт!!!

— Знаете, что он сказал умирая?

— Что???

— И вы таки знаете дорогу? И вы таки помните обратный путь? Старый Абрам знает куда он идет. Он здесь контрабандой сорок лет… Здесь он недоговорил и испустил дух.

— Черт! Опять эти чертовы сионисты! Есть на Земле место где их нет? Соберите офицеров пан капитан нужно держать военный совет!..[7]

Владимирская группировка, не дождавшись помощи в итоге распалась на несколько мелких групп, которые постпенно растаяли в стычках с местным населением.

В результате всех вышеперечисленных событий, позиционный тупик совершенно незаметно, и потому очень внезапно превратился в окружение. Что делать в сложившейся обстановке генерал Еждеевский не знал. Если оставить позиции и начать движение к Москве, то за ним увяжется армия Деникина, и форсировав водный рубеж лишит его выгодной позиции. Если же не двигаться в строны Москвы, то армия просто исчезнет в мелких стычках, в условиях отсутствия боеприпасов, провианта, фуража.

Принятие решения ускорили русские речные корабли, переоборудованные в канонерские лодки. Их количество с каждым днем возрастало, а огонь становился все убийственней. Ответный огонь польских батарей звучал все реже. Поляки стали отстпать на запад, к первопрестольной. Как и предполагал пан Еждеевский, отряды инсургентов тут же начали переправу через реку. Поэтому отступление легким не получилось. Постоянные арьегардные бои, плюс стычки с повстанческими отрядами, начали подтачивать численность его войск, моральный дух падал, в рядах легионеров участились случаи дезертирства. Закончилось продвижение на запад у хорошо подготовленных позиций, которые судя по количеству пулеметов, глубине окопов и длине колючей проволоки создали профессиональные военные, а не восставшие хлопы. Попытка взять их сходу штурмом провалилась, обходные фланговые маневры из-за лесов и болот были не возможны. Инсургенты оседлали дорогу, и вели себя слишком профессионально для крестьян. Пришлось окапываться и полякам. Правда сзади по пятам двигался Деникин, и становилось ясно, что фактически армия Еждеевского попала в окружение. Попытки проравться из окружения мелкими группами пресекались русскими егерями-пикинерами.[8] Артиллерия Деникина методично прогрызала дыру в польских позициях, превращая блиндажи и траншеи в лунный пейзаж. Через несколько дней упорного труда, польская группировка была рассечена надвое, а затем все рухнуло в одночасье, ибо держать оборону из-за отсутствия боеприпасов было нечем, и вместо двух групп в окружении оказалось несколько десятков, которые очень быстро были истреблены егерями-пикинерами и сектантами-талибами [9] в окрестных лесах. Как погиб, генерал Еждеевский неизвестно, но по имеющему хождению преданию его зарубил, внезапно прорвашийся в расположения штаба, конный афро-фортун [10] в тот момент, когда он решал задачу выхода из окружения и чертил на песке схему выхода из окружения.[11]

Что же касается Москвы, то после объединения Деникина и Антонова, а также прочих инсургентов рангом пониже, ее судьба была решена. В учебнике польской истории сказано, что Москва, защищаемая польским гарнизоном пала благодаря предательству русских масонов из ордена «Золотой Слив» [12], которые выдали инсургентам планы московских подземных коммуникаций, благодаря чему подразделениям жолнеров был нанесен удар в спину многочисленными отрядами русских.[13]

Глава 55 Осень 1919 года. «Ворошиловские стрелки» против латышских»

В графе ненависти бойцов Железной пролетарской Красногвардейской дивизии имени взятия Бастилии Парижскими Коммунарами, сразу после поляков стоял Лев Заковский, начальник контр-разведки Повстанческой армии Батьки Махно. Во время совещания командующих частями Объединенных Вооруженных Сил России, всем участникам были подарены именные Кольты М1911. После торжественного обеда Генералы, полковники, атаманы, комдивы и краскомы бросились опробовать новинку во дворе по бутылкам… Климент Ефремович из тяжелого и незнакомого оружия естественно промазал, но окончательно подготовил платформу для будущих шуток его начальник тыла, кругленький маленький рыженький интендант в пенсне, по фамилии Чубчик. Чубчик выронил Кольт после первого же выстрела, взвизгнул и присел на корточки, закрыв лицо руками. Переждав когда утихнет общий хохот, Заковский подошел к интенданту и провозгласил — «Вот это настоящий ворошиловский стрелок». И после этого, по любому поводу бойцов и командиров Железной Пролетарской, все звали исключительно Ворошиловскими стрелками. Судьба у Дивизии была не легкой. Во время недолгой Гражданской войны она была вдребезги разбита Белыми, на Украине по своей бесшабашной смелости Ворошилов попытался разоружить кадровый Германский полк, в результате чего сам остался без артиллерии и теперь еще это прозвище…

Я вам даже не приказываю Комдив, я прошу. Вы должны продержаться двое суток, не меньше. Если Латышский Корпус собьет вас с позиций может рухнуть весь фронт. Вцепитесь зубами в землю и держитесь. Не позднее чем через два дня вам помогут. Это все. Латышский корпус, костяком которого были пресловутые Латышские стрелки в полном составе вошел в Легион и теперь он шел на Питер, соверщая невиданный до сих пор рейд такими массами пехоты. Для Ворошиловских стрелков был только один плюс… Ради мобильности у Латышей не было ни артиллерии ни станковых пулеметов, но за то ручников навалом и боевого опыта в избытке. Ворошилов держал свой штаб в поселке Яунтлатгале (бывшее Пыталово). По берегу реки Утроя были устроены пулеметный засады, тут спасибо Базе Унеча и Княгине Глебовской. Дивизии Ворошилова присали с барского плеча сотню «Максимов» и миллион патронов. Базу переформировывали в укрепрайон и лишние запаса рассылали по растущим войскам. Пулеметы доставил сам комендант Базы капитан Михаил Орданович лично и довел Штаб Ворошилова до белого каления оформлением всевозможных накладных, актов и расписок. Правда когда Капитан присоветовал пулеметные засады и помог наладить телефонную связь межу артиллеристами и кррректировщиками и наконец отстегнул с барского плеча пять пудов динамита для мостов, Клим к нему подобрел. И тут еще новость… капитан Орданович предложил свою помощь в завтрашнем бою. Ворошилов поблагодарил но отказался.

— Капитан — сказал он, я вам очень благодарен но ваши десять теплушек и рота охраны, мало изменят ситуацию. Так что спасибо и прощайте.

— А кто вам сказал господин Комдив что у меня только рота. У меня вобщето еще и бронепоезд есть, «Малахит» называется — Немой сцене происходящей несколько минут, позавидовал бы сам Гоголь Николай Васильевич.

Бой как и положено приличномой битве начался на рассвете. Два батальона латышей на лодках переправились через речку и имитировав попытку закрепиться на плацдарме ударили с тыла по мосту, еще один батальон ударил по тет-де-пону. Мост достался легионерам без единого выстрела, но радовались они не долго. Как только ударная колонна втянулась на мост, раздался взрыв и по всему берегу ударили ружейные залпу, уничтожая прорвавшихся врагов. Река Утроя не была серьезным препятствием для опытных солдат, ширина 5-10 саженей, глубина 4–6 футов. Волны вражеской пехоты, на подручных средствах и просто в плавь хлынули на наш берег и тут заговорили пулеметы, много пулеметов. К вечеру атаки прекратились, а Ворошилов еще не использовал резервы. Потери дивизии были около тысячи убитых и две тысячи раненых. Латыши потеряли только убитыми больше трех тысяч. Особенно большие потери дивизия понесла во время штыковых атак латышских стрелков, волна за волной выходили они из воды и бросались в жестокую атаку, положение спасли только пулеметы. Латышам не удалось захватить плацдарм, но в строю осталось две тысячи штыков и тысяча сабель, не считая артиллерии и бронепоезда Капитана Ордановича. У латышей осталось еще минимум шесть тысяч человек. Еще не победа, но соотношение лучше чем утром сегодняшнего дня. Ночью вернулась разведка из состава экипажа бронепоезда. Они принесли данные о дислокации войск противника и приволокли языка. Как выяснилось в 5-30 надо было ждать общей атаки. Ворошилов приказал в 5-10 нанести артиллерийский удар по разведанным целям, но в 5-00 на артпозициях началась стрельба, проводники из местных провели в тыл дивизии два батальона латышей и три батареи из четырех были захвачены. Единственная оставшаяся батарея трехдюймовок открыла огонь по латышскому штабу и накрыла его со второго залпа. 1-й Железный конный полк завяз в бою за батареи, 2-й конный полк ликвидировал прорыв противника в центре, но и сам полег почти полностью. Централизованное управление боем было нарушено с обоих сторон и поле боя все больше начинало напоминать хаотичную свалку, четко держались и тут вступил в дело бронепоезд капитана Ордановича.

Все выжившие после этого боя «Ворошиловские стрелки» до самого конца службы никогда не снимали красные повязки с солнцеворотом. В поезде у Ордановича оказалось несколько сот упаковок данной амуниции пощитой когдато для не состоявшейся гвардии Троцкого. И капитан посоветовал Климу одеть на всех своих солдат эти повязки, что бы не стрелять в бою по своим. И когда бронепоезд «Малахит» ворвался в самую гущу драки, артиллеристы и пулеметчики видели в кого стрелять, а в кого не стрелять. Латыши отступили от Яунтлатгале (ставшего снова Пыталовым) и ушли в глубь Латвийской территории. А «Ворошиловские стрелки» зализывали раны. Потери были огромны, но приказ был выполнен.

Из детских сочинений:

«…Поляки были в 40 верстах. Мы, младшие кадеты, были возбуждены. У многих был замысел бежать на фронт. День 22-го декабря склонялся к вечеру, когда нам объявили, что в 8 часов вечера корпус выступает из города. За полчаса до отхода был отслужен напутственный молебен. И сейчас я ярко представляю себе нашу маленькую уютную кадетскую церковь, в полумраке которой в последний раз молятся кадеты. После молебна была подана команда выстроиться в сотни, где сотенный командир сказал несколько слов… У командира, который смотрел на кадет мальчиков, стоявших с понуренными головами, блеснули на глазах слезы. Видно было… что он искренно жалел нас. Наконец мы, перекрестившись на кадетскую сотенную икону, подобравши свои сумочки, тихо стали выходить из корпуса. Это шествие… напоминало похоронную процессию. Все молчали… Часов в 9 вечера мы вышли из города… нас нагоняли обозы… всадники, извещающие… что фронт недалеко, что большевики нас могут настигнуть…бодро ступали по дороге с винтовками за плечами… среди нас были слабенькие… мы ободряли, облегчали их, помогали нести вещи. Чувствовалось сильное воодушевление».

«Особенно жалко было смотреть на малышей, среди которых попадались 8-ми и 9-ти лет… завернутые в огромные шинели, с натертыми до крови ногами, плелись за обозом… Кадеты помогали друг другу и шли, шли и шли».

«Идти было очень трудно, особенно маленьким, которые плакали и часто падали в глубокий снег, но все-таки продолжали идти вперед».

«Помещение отведенное для нас было очень маленькое, так что пришлось спать согнувшись на корточках или совсем не спать. Так проходили мы станицу за станицей, село за селом; дошли до Кущевки… Погрузившись на поезд, мы облегченно вздохнули».

«Приехали в Новороссийск, где умер наш директор и еще много кадет».

Глава 56 Осень 1919 года. «Санация» Пскова

Петр Николаевич Краснов посмотрел вслед вышедшему Иосифу Виссарионовичу и в душе облегченно вздохнул. Это было кощунством, ибо человек отправлялся на верную гибель, но Петр Николаевич ничего с собой поделать не мог. Он боялся этого грузина, боялся его тигриных глаз, боялся его манеры разговаривать. Было в этом Джугашвили что-то такое, что вызывало в нем глубокий страх. И дело было не в том, что Иосиф Сталин большевик, точнее сказать бывший большевик. От Сталина веяло чем-то нечеловеческим, если бы Петр Краснов был глубоко верующим, то он наверное сказал бы, что дьявольским. Именно поэтому генерал Краснов и одобрил идею Сталина, лично с небольшой группой товарищей пробраться в занятый оккупантами Псков и убить командующего экспедиционным корпусом генерала Фоша. Он одобрил эту самоубийственную акцию с изначально нулевым результатом. Нулевым, потому что в Пскове на данный момент никого кроме оккупантов не было. Все население было уничтожено физически, и древний полуразрушенный Псков по своей сути был полевым лагерем противника. Никого и ничего постороннего на его территории быть не могло. Чужие (для оккупантов) там не ходят. А именно чужим и собирался стать Сталин и группа его боевиков. А поэтому вечная память павшим героям!

В город Псков генерал Фош и силы его экспедиционного корпуса прибыли наступая вдоль железной дороги с юго-западного направления. Генерал Краснов и части русской армии, намеревались попасть в Псков также наступая вдоль железной дороги но с северо-восточного направления. Как в центре города обложенного тройным кольцом военных патрулей интервентов очутился Сталин не знал никто.

Капитан Шпишпишковецжецкий, один из потомков великого Костюшко (во всяком случае он так считал, и стремился рассказать об этом любому собеседнику) оказался единственным из оставшихся в живых офицеров, способный внятно и более или менее четко обрисовать обстоятельства взрыва здания генерал-губернаторского особняка, под обломками которого погибли офицеры штаба во главе с прославленным французским генералом. По словам уцелевшего капитана, незадолго до проведения совещания прибыл майор интендант с группой вольнонаемных еврейских грузчиков и привез в соответствии с заявкой радиостанцию, а также дизель-генератор, и два комплекта аккумуляторов к ней. С документами у прибывших все было в порядке, все необходимые отметки о допуске имелись, были и отметки о прохождении постов оцепления с указанием времени, подписью, расшифровкой звания и фамилии дежурных офицеров. Прибывшую группу пропустили внутрь здания и она установила радиостанцию в требуемом начальником связи месте. Аварийный дизель-генератор, баки с топливом, а также запасной комплект аккумуляторов установили в подвале. Начальник связи лично проверил работоспособность оборудования, после чего поставил в командировочном предписании отметку о выполнении цели командировки, разрешающую убыть из штаба в место расположение складов интендантской службы. Вообщем все было в полном порядке. До того момента, пока на тридцать пятой минуте совещания, не прогремел страшный взрыв превративший особняк в груду обломков, а офицеров штаба в кровавую пасту. В том, что это были евреи капитан Шпишпишковецжецкий не сомневался, у них были огромные носы и огромные кепки с большими козырьками. И разговаривали они на чистом идише. Капитан даже припомнил обрывок разговора рабочих:

— Слюшай Гоги! Ти совсем тупой да? Ти зачем рация мне на ногу опустила! Дюмаешь мне не больна да? Маму твою ишак! Переставиль, да? А теперь виходи отсюда, да?

Поиск майора интендантской службы, а также еврейских рабочих с указанными приметами результатов не дал.

* * *

Петр Николаевич Краснов, с некоторой дрожью в руках (ну боялся он этого Сталина! Что тут поделать?) прикрепил Георгия четвертой степени к гимнастерке товарища Саахова. И шагнул с следующему герою-диверсанту. Как удалось Джугашвили нагло и бесцеремонно средь бела дня заминировать штаб экспедиционного корпуса интервентов он так и не мог понять. Но факт остается фактом — оккупационные войска обезглавлены, и сейчас самое время ударить, только вот войск маловато для удара даже по дезорганизованному противнику. Эх, сейчас бы хотя бы пару полков и батарею гаубиц!

Из детских сочинений:

«Кадеты… обернувшись на оставшееся позади здание шептали: — прощай, прощай, прощай! Прощай, дорогое гнездо кадет, прощайте, зеленые горы».

«Я очень устал, сидя на одном камне, не мог встать».

«Было очень холодно, снег был глубокий, я чуть не замерз, ноги и руки окоченели, я не мог идти и упал, меня подняли незнакомые казаки и повезли на подводе».

Глава 57. Осень 1919 г. Швейцарские тайны

— Совсем ох…ли эти нейтралы! Почему мы воюем, а кто-то как сыр в масле!

Гнев командира пехотной роты пана Войцеха Копезельского можно было понять. Сколько сил было затрачено на разборку полотна железной дороги, и разрушение насыпи, и на тебе! Пан полковник приказал в считанные часы все восстановить. И ради чего? Ради того, чтобы пропустить нейтральный транзитный швейцарский эшелон, следующий через территорию России во Владивосток, а оттуда в САСШ. А хорошо эти швейцарцы у себя там в Альпах устроились! Ни с кем не воюют, банков наплодили, торгуют со всем миром! А тут корми вшей в окопах и жди пока настигнет русская пуля! Черт! Нужно было не всех в этом Пскове убивать, а оставить пару сотен, чтобы окопы рыли, да с этой насыпью помогли. А теперь и землю лопатами кидай, и рельсы таскай! Может плюнуть на все, да в Швейцарию податься! А что, мысль хорошая! Тех брюликов, что у той русской дворянки в Пскове в особняке прихватил, на домик в Альпах должно хватить! Еще бы ее дочку-красавицу с собой как служаночку прихватить! Неплохо бы смотрелась в белом передничке! Жаль только, что эта дуреха себе вены вскрыла, после того как ее попробовали на передок!

Войцех сел в стороне от насыпи и устало закурил. За спиной послышались веселые гудки паровоза. Ну вот, уже едут, нейтралы чертовы! Громыхающий состав, начал потихоньку замедлять ход, приближаясь к польским окопам. С поезда спрыгнули двое польских офицеров, и взвод солдат. Один из офицеров в чине поручика подошел к пану Копезельскому и сев рядом попросил закурить. «От самой Варшавы сопровождаем,» — произнес он вслух, будто сам себе. Войцех устало кивнул, глядя на новенькие товарные вагоны с нарисованными швейцарскими флагами, и надписями на французском, английском, польском языках. Грузовой состав подавая гудки медленно двигался в сторону русских позиций. Там молчали и никто не стрелял. Наконец, когда паровоз поравнялся с линией русских окопов, на его подножку запрыгнул русский офицер. Глядя вслед исчезающему за лесопосадками составу, Войцех окончательно решил вопрос, насчет эмиграции в Швейцарию.

* * *

Командир Петроградского бронеотряда подполковник Шувалов присвистнул, глядя на содержимое железнодорожных вагонов, со швейцарскими флагами на дверях.

— Откуда дровишки? — спросил он у небольшого роста суетливого господина с крючковатым носом.

— От князя Калиты, господин офицер! — ответил тот, судорожно сжимая в руках потертую папку.

— От Калиты? Что-то больно новые они для Калиты! Впрочем, хоть от Сашки Македонского! Сгодиться!

— В таком случае, господин начальник, извольте пересчитать и принять по описи, мне еще отчитываться перед равви!

В крытых вагонах прибывшего на станцию состава, находились 54 свежевыкрашенных танка «Польский Рено».

* * *

— Да что они там, совсем о…ели! Может мне теперь податься тюльпаны выращивать? Или бубликами на рынок пойти торговать? — заорал генерал Краснов, выслушав доклад командира бронеотряда.

— Так может Петр Николаевич, у них еще танкистов попросить? А что, говорят, у Лаврентия Павловича везде свои люди есть! — ответил Шувалов.

— Да вы совсем там спятили со своим Кобой! Вы еще попросите, чтобы одна половина ляхов, стала воевать против другой!

— Хм, вообще-то, это интересная мысль, разрешите обдумать на досуге?

— !!!!!. Кстати на счет попросит танкистов… Можете их попросить у меня. В Молоди бездельничают двести юнкеров с Московских бронекурсов при Высшем Техническом Училище. Забирайте всю эту толпу и формируйте полк Рено. Времени на все про все неделя, а успеете раньше на пару дней, представляя к полковнику. Выполняйте. -

* * *

Утро гадостного дня для жолнеров и звезднополосатых морских пехотинцев началось в 5 часов по полуночи, с рева прогреваемых танковых двигателей где-то в тылу русских позиций…

Командир Полка Морской пехоты САСШ полковник Рейндолс поморщился. Судя по звуку это были свои американские Мк восьмые, бездарно потерянные под Гатчиной. По данным разведки у русских есть еще несколько броневиков и один два легких бронепоезда. Ну ничего, пятьдесят шесть 75 мм. Пушек Коне расставленных на танкоопасных направлениях достойно встретят этих скифов. Полковник не знал, что благодаря агентуре некого Л.П. Берии, на позиции французских артиллеристов доставлены снаряды для русских трехдюймовок. Типа ошибочка вышла. Но это были далеко не все сюрпризы этого дня. Из предрассветных сумерек завыли минимум два паровозных гудка и на станцию Торошино на бешеной скорости влетел бронепоезд и чудесным образом проскочив все стрелки ушел в сторону Пскова. На восточной окраине сожженного, разрушенного и разграбленного города, готовился к бою главный резерв оккупантов, два Силезских полка и Отдельный Санационный отряд. Предупрежденные по телеграфу поляки перевели стрелки в тупик, но лучше бы они этого не делали. Не успел жолнеж-пулеметчик удивиться тому что после его очереди от артиллерийской башни бронепоезда полетели щепки, как грохнула тысяча пудов динамита, заложенного в фальшивом бронепоезде. Передвижные склады в теплушках, железнодорожная батарея, да и сам пехотный резерв, были сметены огненным вихрем. И по этому сигналу взревели танковые двигатели и волна из десятков Рено, обгоняя медлительных Вилли пошла на позиции Морской пехоты САСШ. Идея с минной диверсией была конечно еще та авантюра, генерал Краснов так и сказал ротмистру Соломатины в ответ на его предложение.

— Подумайте, ротмистр. Одна шальная пуля и все это рванет среди наших позиций.

Ротмистр молча постучал кулаком по стенке салона-вагона командующего.

— Что вы хотите этим показать ротмистр — побагровел от возмущения генерал.

— Всего на всего, то что взрывчатка и взрыватели будут в железных ящиках и пулей их не достанешь — невозмутимо ответил Соломатин — а за то что железнодорожные стрелки будут в порядке, поручился некий Берия -

* * *

А на встречу русским танкам выползли американские Мк VIII. Рено маневрируя старались приблизится к американцам на расстояние эффективного огня своих 37 миллиметровок. Американские танки из своих 57 миллиметров, уже подбили три Рено, но их систертенкс Гатчинского разлива, подтянувшись вступили в артиллерийскую дуэль. Ну а барражирующие в тылу танковой армады, пулеметные Остины-Путиловцы, радостно покатили к оврагам находившимся в версте к Северу. Там нашлась для них работа, пара уланских эскадронов.

Поручик Надежда Дурново выкинула в люк дымовую шашку, нажала на спусковую скобу пушки Гочкиса и зашарила рукой в боковой снарядной нише. Та-а-а-ак, бронебойных осталось всего десять, надо иметь это ввиду. Привычно зарядила пушку и вмазала Американцу снаряд, прямо в левый каземат, следующие два легли в узел левого ленивца. Американский Вилли заскрежетал и стал громоздко поворачиваться, но злые 37 миллиметровый осы из Рено прапорщика Синицына, ужалили неповоротливого гиганта в мотоотсек. Оба Рено дали задний ход и скрылись в дыму. Надежда, вольноопределяющаяся дослужившаяся до поручика, первая в мире женщина танкист из старинного русского рода и ее напарник, работали как часы. Все навыки отработанные на бесконечных тренировках, срабатывали и в бою. За пол часа они подбили трех американских мастодонтов и получили только несколько касательных попаданий. Разделавшись с частями тет де пон, Российская бронегруппа пошла на Псков.

Подгоняемая ударами прикладов и уколами штыков конвоя, колона Псковичей задержанных по приказу Коменданта города «О подозрительных» шла сквозь сожженные кварталы западных окраин Пскова. За криками конвойных не сразу стал слышан рев моторов и Остины с трехцветными эмблемами появились практически внезапно. Не успели первые конвоиры рухнуть под пулеметным огнем бронеходчиков, как заключенные с криками Ура! Наши! Буквально растерзали Легионеров. Вооружившись трофейным оружием, освобожденные псковичи окружив Надежду Дурново наперебой кричали, что в Концлагере еще остались люди и если им не помочь, то легионеры всех перебьют. Через четверть часа броневики облепленные новоиспеченными бронегренадерами двинулись освобождать санационное узилище

Глава 58 Осень 1919 г. Наш Булак удалой, вдруг поник головой…

Однако не нужно думать, что генерал Фош, был бездарной личностью. Просто ему не повезло. Он опоздал буквально на сутки. Не сам лично, а в расчетах. План Фоша, который уже успел освоить нюансы ведения маневренной войны на территории России, строился на действиях кавалерии Булак-Балаховича, которая должна была перерезать русские транспортные коммуникации. Пока Генерал Краснов стягивал все силы к станции Порошино, Булак-Балахович, со своей маневренной группой обошел Чудское озеро с севера и стремительно и скрытно перемещался по направлению к Луге. По последним разведданным, которые он получил через связной самолет в районе селения Вешень, у русских в Луге, находился всего один батальон, поэтому захват станции уже можно было считать делом решенным. Четыре тысячи сабель, двенадцать конных орудий и пятьдесят пулеметов, против тысячи человек у русских при десяти пулеметах. Начавшееся ранним утром ускоренное движение кавалерийской дивизии, из брошенной местными жителями деревни Заполье, было внезапно прервано на самых подступах к Луге. Причиной внезапной остановки был телеграфный столб возле железнодорожного полотна. На столбе висел, повешенный за шею, покойник, одетый в форму хорунжего специального санационного Варшавского уланского полка. Штаны на покойном были спущены ниже колен. Половые органы, столь характерные для лиц мужского пола отсутствовали. Точнее сказать отсутствовали на штатном месте и торчали изо рта. Судя по гримасе, исказившей лицо покойного, процедуру секвестирования излишних половых различий провели еще при жизни.

Станислав Никодимович грязно выругался. Ему было уже наплевать на полученный приказ, он сожалел только о том, что восемь тысяч пехоты и две дюжины орудий ему пришлось оставить генералу Фошу. Из двух дюжин орудий — шестнадцать — шестидюймовые гаубицы Шнейдера. Сравнять с землей этот поганый городишко, и устроить то, что он неоднократно уже делал и в Бахчисарае и в других русских городах! Чтобы никто живым не ушел! А потом пирамиду из отрубленных голов! С имеемыми трехдюймовками такого не получится. Что ж, тем хуже для этого города — разрушить его не удастся, но пирамида из голов получится высокая. Один полк разбившись на сотни стал охватывать Лугу с со всех сторон, а два полка и батареи французских трехдюймовок Бэй-Булак-Балахович решил сосредоточить на направлении главного удара, ударив с запада, чтобы сразу же перерезать полотно железки и, захватив станцию начать «санацию» жителей города. Батальон защищавший город, Станислав намеревался уничтожить с ходу, не давая русским опомниться, от внезапной атаки. Никаких дозоров и охранения на подступах к городу обнаружено не было — скорее всего батальон укомплектован рабочими дружинами, не имеющими никакого понятия о данных терминах. О том, что в это же самое время русские войска прорвали оборону и продвигаются к Пскову, Станислав не знал.

Не всегда самонадеянность, наглость и решительность приносят положительные результаты. Расчет Станислава был в принципе верен, и даже то, что о цели его рейда уже было известно Краснову, по большому счету не могли ничего изменить. Еще утром командир батальона получил телеграмму с приказом отступить в сторону Гатчины, для усиления Петроградского гарнизона. Петр Николаевич рассудил верно — терять батальон глупо, а его героическая гибель на улицах Луги ничего не решит — слишком велико численное превосходство. Ошибка Краснова (впрочем не его самого, а его начальника штаба, состояла в том, что информация о батальоне не была должным образом проверена, ни в момент его отправки из Питера, для охраны Луги, ни в момент отдачи приказа об отступлении в обратном направлении — идеальных людей не бывает, и в момент подготовки к наступлению на польско-американские войска она просто была забыта как второстепенная, поскольку речь шла по сути о тыловом вопросе. Сообщение из Луги о том, что командир батальона не выполнил приказ об оставлении города, и занял оборону вызвало у Краснова состояние тихого ужаса! Повторная попытка связать с Лугой провалилась, так как польские кавалеристы уже перерезали телеграфные провода продвигаясь в сторону города. Все, что сейчас мог сделать Петр Николаевич, это отправить в сторону Луги бронепоезд «Русский Путиловец», как самый быстрый из имеемых, в надежде на то, что батальон сумеет продержаться до его прибытия, хотя зная талант Булак-Балаховича, и зная его нрав, было ясно, что вряд ли этим надеждам суждено сбыться.

И «Русский Путиловец» снятый с главного направления, летел на всех парах в сторону Луги, рискуя слететь под откос на ни кем непроверенной железной дороге. Командир бронепоезда знал, что ему предстоит увидеть в городе если он опоздает, и приказал машинистам заблокировать предохранительный клапан на паровозе. Но он, все равно опаздывал.

Лопухи! К такому выводу пришел Станислав осмотрев город в бинокль перед началом штурма. Хоть бы наблюдателей на колокольнях поставили. В воздух взлетели три красные ракеты. Провинциальная пастораль была нарушена топотом шестнадцати тысяч конских копыт. Деревянные домики городских окраин неумолимо приближались, все ближе и ближе железнодорожные вагоны стоящие на станции. Где-то справа, на южной окраине, а затем слева на северной, захлопали одиночные винтовочные выстрелы — очевидно, сотни окружившие город были обнаружены русскими. Поздно! Поздно! Еще двести метров и шашки наголо, и гонять пролетариев по улицам разрубая на две половинки. Над головой хлопнули с шипением три красные ракеты. Какой идиот выпустил? Первые ряды кавалерийской лавы обо что-то споткнулись, и лихих кавалеристов словно из катапульты вышвырнуло вперед. И многие из них полетели, полетели как птицы над землей. Что за черт! Лихая кавалерийская атака словно бы наткнулась на невидимую стену, дойдя до которой у коней подкашивались ноги, и они кувырком катились по земле. В диком конском ржании было практически невозможно расслышать стрельбу, Но вот знакомо взвизгнула шрапнель, ага — трехдюймовки, а вон и вспышки от выстрелов. Батареям развернуться! Однако конные упряжки, устремившиеся вперед, почему-то обезлюдили, оставшись без расчетов. Все-таки эти твари поставили наблюдателей на колокольне, и похоже, что пулемет. Кто-то из кавалеристов сумел перескочить на упряжки с орудиями, и две из них удалось остановить в их безумном беге. Сейчас возле трехдюймовок суетились люди, наводя их в сторону колокольни, но вот упал капитан, сраженный прилетевшей пулей, затем унтер, остальные беспомощно залегли. Дикое ржанье лошадей становилось все тише, по причине значительного уменьшения их поголовья, и теперь сквозь предсмертные звуки умирающих коней, стал пробиваться звук работы нескольких сотен пулеметов. Сотен? Такого быть не может в природе, да еще в этой заштатной дыре, однако именно это и происходило. Оставшиеся в живых залегли за трупами коней, но это не очень то помогало — колоколен обоих храмов били пулеметы, а поставленная на дистанционный подрыв шрапнель методично перфорировала все живое. Похоже, что батальон был не из пожилых пролетариев, ибо пули грамотно расположенных снайперов, выискивали тех, у кого погоны покрупнее. В довершение всех бед пятясь задом наперед на позицию выкатились три «Остин-Путиловца», и уцелевшие булаховцы дрогнули, и стали, кто отползать, кто перебежками откатываться назад. Теперь, когда живых коней уже не осталось было ясно различимо, что пулеметов не несколько сотен, а гораздо меньше, и что помимо них у противника очень много пистолетов-пулеметов. Только вот от этого знания было никак не легче, и применить его было невозможно, ибо оно слишком запоздало. Впрочем, мертвый Бэй Булак-Балахович совершил ту же ошибку, что и Петр Николаевич Краснов, ибо данные они черпали из одного источника — шифровальщик в русском штабе работал на польскую разведку. И этот шифровальщик добросовестно передал проходящую через него информацию. То есть и он оказался жертвой обстоятельств. Именно обстоятельств, а не хитроумных козней Лаврентия Павловича Берии. Просто произошло так, что благодаря душеному обаянию одного человека, вместо одного батальона в Лугу был отправлен другой.

Над Лугой установилась тишина, сопровождаемая редкими хлопками винтовочных выстрелов снайперов. Вскоре стихла и она. Польша потеряла четыре тысячи закаленных бойцов. А бронепоезд «Рабочий Путиловец» уже приближался к городу. Вперед была послана мотодрезина с добровольцами, чтобы в последний момент не оказаться на боку в небоеспособном состоянии лежа на боку. Путь на удивление оказался свободен. Бронепоезд притормозил, и с него спрыгнула десантная рота прапорщика Сергея Каменского и устремилась перебежками вперед. То, что происходило далее, повергло прапорщика Каменского в полный ступор, ибо на станции он встретил человека, которого не должно было уже быть в живых.

Из воспоминаний прапорщика Каменского:

Нас (в то время еще юнкеров) подняли по тревоге с полной боевой выкладкой ранним утром и, раздав патроны, зачитали приказ Главного штаба: «…явиться сейчас же в боевой готовности к Зимнему дворцу для получения задач по усмирению элементов, восставших против существующего правительства…» Юнкеров честно предупредили: «…решение выполнить свой долг перед Родиной может оказаться последним решением в вашей жизни…» Но никто не покинул строй…

Двинулись по направлению к Зимнему. Город, объятый хмурым осенним туманом, казался спящим. Впрочем, в казармах отдельных полков бодрствовали, но сохраняли нейтралитет «с целью воспрепятствовать боевым стычкам между сторонами». Отряды прибывали к Зимнему порознь, из разных районов столицы и в разное время. Одни в самый день переворота, другие — за сутки, и командир одного такого отряда рассказывал впоследствии, что в то раннее утро «во всем дворце не было ни души…».

Меня поставили в караул с двенадцати до двух часов ночи у двери, ведущей в зал заседаний правительства, рядом с кабинетом Керенского, который… был в своем несменяемом коричневом френче… Потом меня же послали разыскивать министра Кишкина, «руководившего защитой дворца». Юнкерам из инженерных училищ было срочно поручено из штабелей дров, заготовленных для предстоящих холодов, построить на Дворцовой площади баррикады. При расстановке постов «юнкерам вменялось в обязанность самое осторожное обращение с вещами, находящимися в комнатах дворца…». А их было более тысячи, и многие пришлось запереть.

В 21.40 в Петропавловской крепости прогремел холостой выстрел, который и послужил сигналом к штурму и который легенда упрямо приписывает революционному крейсеру. Холостым же выстрел был потому, что Петропавловка объявила нейтралитет. Следом заговорила «Аврора». Из семи снарядов, выпущенных с крейсера и с миноносца «Забияка», стоявших у Hиколаевского моста, только один задел дворцовый карниз.

Первой атаке подверглась редкая цепь юнкеров, выдвинутая для защиты Зимнего снаружи. Толпы солдат и матросов открыли беспорядочный огонь, и юнкерам пришлось отступить во дворец. Вход в ворота преграждал захваченный броневик, который открыл по наступающим меткий огонь. Женский батальон, успевший занять баррикады, тоже начал отстреливаться. Атакующие толпы приостановились. Наступила заминка. Ею воспользовались большевики, которые выслали парламентеров. Они обратились к членам Временного правительства с предложениями о сдаче. В случае отказа обороняющимся недвусмысленно угрожали «кровавой репрессией». В 23 часа прекратившаяся было перестрелка на улице возобновилась с новой силой. Сестра милосердия, спустившаяся с третьего этажа, где ещё с 1915 года был устроен госпиталь, сообщила, что все палаты запружены матросами и солдатами, проникшими со стороны Эрмитажа и со стороны двора по чёрной лестнице, о существовании которой среди защитников никому не было известно. Теперь никто уже не знал, где защитники, а где нападающие. В одной зале защитники разоружали нападавших, в соседней, наоборот, нападающие обезоруживали защитников. Постепенно юнкера оставили верхние этажи со стороны Эрмитажа и сосредоточились в нижних залах, где находились министры Временного правительства.

Между тем часть осаждавших просочилась во дворец с черного хода, по лестнице, которая очень давно не использовалась и о существовании которой никто не догадался предупредить защитников Зимнего. Об этом им сообщила взволнованная сестра милосердия, прибежавшая с верхнего этажа, где с 1915 г. размещался госпиталь. Начался форменный «комнатный» бой. Теперь уже никто не знал, где нападающие, а где защитники.

Революционных матросов невозможно было остановить: они проникли в обширные царские винные погреба. Началось поголовное пьянство рвали со стен гобелены, хватали ценный севрский фарфор, сдирали с кресел кожаную обивку.

Что же в это время происходило на баррикадах перед дворцом? Они продолжали держаться. По ним велась залповая стрельба, но женский ударный батальон отбивает наседающих и крепко держит доступы к Дворцу. Атакующие предпринимают последний штурм. Пьяная ватага, почуя женщин за баррикадами, старалась вытащить их на свою сторону. Юнкера их защищали. Груды убитых большевиков удвоили ширину и высоту баррикад, получился словно бруствер из трупов. Тем не менее большинство ударниц всё же попали в лапы разъярившихся бандитов. Всего, что они с ними сотворили, я описать не могу — бумага не выдержит. Большинство были раздеты, изнасилованы и при посредстве воткнутых в них штыков посажены вертикально на баррикады. Обходя весь наш внутренний фронт, мы наткнулись в коридоре у входа в Георгиевский зал на жуткую кучу: при свете огарков мы увидали человеческую ногу, привязанную к стенному канделябру, груду внутренностей, вывалившихся из живота, из-под которого вытягивалась другая нога, прижатая мёртвым телом солдата; по другую сторону вытянулся красногвардеец, держа в зубах мёртвой хваткой левую руку жертвы, а в руках — оборванную юбку. Голову жертвы покрывала нога матроса, который лежал поверх. Чтобы разглядеть лицо женщины, нам пришлось оттянуть труп матроса, но это было нелегко, так как она в борьбе зубами вцепилась в ногу матроса, а правой рукой вогнала кинжал ему в сердце. Все четверо уже окоченели.

К этому времени нападающие совершенно перемешались с защитниками. В кабинет, где находились члены правительства, был приглашён секретарь РВК Владимир Антонов-Овсеенко. Антонова-Овсеенко попросили снять шляпу, но он этого не сделал. «Антонов, я вас знаю давно, не издевайтесь, вы этим только выдаёте себя, свою невоспитанность! Смотрите, чтобы не пришлось пожалеть. Мы не сдались, а лишь подчинились силе, и не забывайте, что ваше преступное дело ещё не увенчано окончательным успехом», — обратился к Антонову-Овсеенко министр государственного призрения Николай Кишкин. Антонов нервно смеялся.

Приказ о сдаче дворца, отданный Временным правительством в 2 часа ночи 26 октября (8 ноября) ввиду бессмысленности сопротивления, до многих участников обороны просто не дошёл. В некоторых местах продолжался безнадёжный бой. Поэтому спорадическая стрельба будет слышаться в анфиладах Зимнего дворца и на баррикадах перед ним до четвёртого часа утра.

Солдаты, рассыпавшиеся по этажам, проникли в винные погреба, били севрский фарфор и ломали мебель. Со стен срывались гобелены, с диванов и кресел сдирался плюш. Антонов-Овсеенко безуспешно пытался призвать массы к революционной дисциплине.

Комендант обороны полковник Ананьев был убит на месте. Многие сдавшиеся юнкера, которых вместе с членами Временного правительства отправили в Петропавловскую крепость, так до неё и не дошли: их прикончили по дороге конвоиры, а некоторые были сброшены с мостов в Неву толпами сочувствующих перевороту зевак. Некоторые оказались счастливее — их отводили в солдатский клуб Преображенского полка, и они отделывались унижениями и побоями.

26 ударниц переоделись в форму школы прапорщиков Северного фронта и с уцелевшими юнкерами этой школы, получившими из Смольного разрешение на беспрепятственный выход из Зимнего дворца, покинули его ещё между 22 и 23 часами. Остальные ударницы, оставшиеся в живых, попали в руки солдат запасного батальона лейб-гвардии Павловского полка.

На вопрос пленного офицера, почему слышна пулемётная стрельба на Миллионной улице, один из конвоиров — солдат этого полка — ответил так: «Расстреливают. Ударниц. Ну и бабы, бедовые. Одна полроты выдержала. Ребята и натешились! Они у нас. А вот что отказывается или больна которая, ту сволочь сейчас к стенке!»

А как же мои товарищи юнкера? Кому-то удалось скрыться и выйти из Зимнего — их искали после, но мне удалось укрыться».

И вот сейчас перед Сергеем стояла та, которую он видел мертвой, там в Зимнем, уже после штурма. С черными погонами, на которых был череп с двумя скрещенными костями. Стояла и оценивающе смотрела. Прапорщик Каменский ошибался — женских батальонов было в то время сформировано три, и на момент штурма Зимнего батальон Бочкаревой находился на фронте, под Молодечно. В Зимнем погиб другой женский батальон, третий был в Москве, и был уничтожен небезызвестным Раскольниковым в ожесточенных уличных боях. Расформированный в конце 1917 года, женский ударный батальон смерти был сформирован вновь в Великом Герцогстве Курляндском в 1918 году. Во время завязавшихся затяжных боев под Псковом с экспедиционными войсками генерала Фоша, Марии во всеобщей суматохе, удалось добиться отправки ее батальона, из опостылевшего и уже неоднократно прочесанного вдоль и поперек Питера, поближе к фронту, в Лугу. И именно ее батальон с полусотней станковых, таким же количеством ручных пулеметов, вооруженный вместо винтовок пистолетами-пулеметами, на которые перешли вместо винтовок, во время проведения чисток кварталов Петрограда, прервал жизненный путь польской кавалерии на подступах к Луге. На вооружении батальона состояло также три броневика «Остин-Путиловец», а также три трехдюймовые зенитные пушки на автомобильном шасси. Сейчас, перед глазами, слегка впавшего в ступор Каменского, протекала картина той суеты, которая наступает после окончания боя — суетились люди в военной форме, перевязывали раненных, аккуратно и бережно укладывали трупы убитых в кузов грузовика. Дикость происходящего заключалась в том, что все вокруг и мертвые, и раненные, и живые, за исключением бойцов его десантной роты были женщинами.

— Мария Леонтьевна! Сегодня семнадцать, однако! — раздался голос откуда-то сбоку. Сергей оглянулся — рядом с ним остановилась барышня маленького роста, со снайперской винтовкой за спиной, которая по размеру была высотой почти с ее обладательницу, и плоским азиатским лицом с раскосыми глазами. Она показывала Бочкаревой связку каких-то розово-красных предметов нанизанных на кусок шпагата, на манер ожерелья. Прапорщик присмотрелся повнимательнее, и внутри у него, точнее сказать не внутри а внизу, в том месте, за которое так боятся и переживают мужчины, все как-то предательски похолодело и скукожилось. И хотя предметы на связке были свежеотрезанными человеческими ушами, похолодело именно внизу — Сергей понял, что фронтовые байки о сибирских барышнях-снайперах, превращавших с расстояния двух верст любого встреченного мужчину в хорошего танцора, путем отстрела изделий Фаберже, являются не байками, а правдой. Прапорщику стало по настоящему страшно. Господи! Для этой сибирячки, это ведь не война, а обычная охота, охота на зверя. Каким сибирским богам она молится? И молится ли она вообще?

— Молодец Айну! — сказала Мария Леонтьевна, и следующей фразой вывела Каменского из ступора — пошлите своих десантников осмотреть окрестности Луги, возможно, кто-то остался в живых. Моим людям нужно привести себя в порядок, — и кивнула в сторону раненых.

Сергей кивнул, и стал отдавать распоряжения. В воздух взметнулись ракеты, означавшие, что путь для «Рабочего Путиловца» свободен, и город под контролем. Спустя какое-то время показался и сам «Путиловец». После того, как телеграфная связь была восстановлена, генералу Краснову была отправлено боевое донесение. Прочесывание окрестностей Луги особых результатов не дало — нескольких найденных среди месива конских и людских трупов кавалеристов Балаховича, повесили так же, как уже упоминавшегося хорунжего — со спущенными штанами, и с произведенной операцией по прижизненной кастрации, выполненной в походно-полевых условиях. На возможность сепсиса от хирургической операции выполненной в антисанитарных условиях никто из повешенных не жаловался.

Из досье польской разведки на Бочкареву М.Л.

«Мария Леонтьевна Фролкова, уроженка Новгородской губернии, в 1895 году в возрасте 6 лет оказалась в Сибири, куда переехали родители. В 1905 году ее супругом стал Афанасий Бочкарев В конце 1914 года по личному разрешению Николая II она была зачислена рядовым в Томский запасной батальон. В начале следующего года в составе маршевой роты прибыла на фронт в 28-й Полоцкий полк. Мария Бочкарева отличилась во многих боях. За уверенные действия в ходе газовой атаки противника, когда она вынесла с поля боя нескольких раненых, Бочкарева получила свою первую награду — медаль «За храбрость». Весну 1917 года Мария встретила унтер-офицером, командиром разведвзвода и георгиевским кавалером. Председатель Государственной Думы Михаил Родзянко предложил ей сформировать боевые женские подразделения. Женский батальон Бочкаревой участвовал в расстреле июльской демонстрации в Питере.

По свидетельству офицеров 525-го пехотного полка 132-й дивизии, занимавшей позиции в районе Крево, приданный им женский батальон Бочкаревой в течение двух дней 9-10 июля 1917 г. отбил 14 атак противника. Женский батальон вел себя «геройски, все время в передовой линии, неся службу наравне с солдатами», — говорилось в донесении.

Женский батальон Бочкаревой участвовал в расстреле июльской демонстрации в Питере.

На фронте батальон воевал в Молодечно. Подготовленное наступление захлебнулось из-за того, что солдаты фактически отказались наступать, несмотря на перевес в силах. Женский батальон наступал, и занял немецкие траншеи и не поддержанный войсками вынужден был отступить. До октября женский батальон занимал позиции на передовой и препятствовал братанию с немцами — вел стрельбу по нейтральной полосе. Братание приняло большой размах — огонь не велся ни с той и с этой стороны, стреляли только бочкаревцы, что вызввало такой гнев у своих, что солдаты прикатили пулеметы и стали стрелять по Бочкаревским позициям. Батальон был вынужден уйти с позиций. После прихода большевиков к власти батальон был распущен. Причем из-за ненависти солдат пришлось делать это тайно, базируясь в лесу и отпуская женщин по одной. В гражданскую войну, до оккупации России по планам Антанты, — тайный агент Корнилова»

Глава 59 Осень 1919 года Чесма по-бакински

Набережная Баку была застлана синим туманом выхлопных газов. Практически в центре города уже третьи сутки шла высадка объединенной бронетанковой дивизии Союзников. Рено и Уиппеты выгруженные первыми, уже двинулись в район Армякенда. Там на площади, где был когда то Армянский рынок, сожженный дашнаками в 1917 году, теперь был район сосредоточения двух легких танковых полков. А на набережной полным ходом готовились к маршу Самцы и Сен-Шамоны. Поручик Семенов закончил диктовать и опустив бинокль спросил вольноопределяющегося Азизова — Ну и сколько там натикало — 32 пушечных Мк, 27 Сен-Шамонов, 19 Уиппетов и 25 Рено — прочитал юноша — Набрали стаю союзнички. Ну ничего, встретим. Иди к Саиду и отошли сообщение о количестве коробочек голубиной почтой. И еще раз добавь, что свадьба ровно через неделю.

За два месяца до этого. Дербент. Район порта. Номера купца Гольдина. Человек в поношенной шинели без знаков различия, постучался в облупленную дверь с криво нарисованной цифрой 13. В ответ изнутри об оную дверь разбился стакан. Все ясно подумал визитер, хозяин дома и распахнув ударом ноги дверь, вошел в комнату, ловко уклонившись от следующего метательного снаряда, который для разнообразия представлял на этот раз огурец.

— Имею честь лицезреть Приват-доцента Высшего Московского Технического Училища Господина Баландина — слегка прищелкнув каблуками спросил пришелец. Хозяин комнаты, очень похожий на Станиславского в роли Сатина, одел пенсне и вальяжно спросил — Учитывая, что судя по внешности вы врядли являетесь господином Гольдиным, то чем собственно обязан вашему визиту и кто вы собственно такой сударь.

— Штаба Закавказской Русской Армии, Штабс-Капитан Рязанцев — отрекомендовался офицер — А дело у меня к вам неотложной важности. После завтра сюда войдут Русские войска, а через два месяца из Азербайджана, начнется наступление механизированного экспедиционного корпуса союзников, где помимо авто и броневиков, ожидается около ста пятидесяти танков, их сейчас готовят к погрузке в Варне и Константинополе.

— Около ста — произнес Приват-Доцент — Остальные сломаются.

— Вот видите — обрадовался Штабс-Капитан — Ведь не зря мне сказали что вы лучший специалист… Так вот, хоть сто, хоть сто пятьдесят, но встречать их нам не чем. Артиллерии практически нет, а вот на Дербентских портовых складах лежат пол сотни 102 мм морских орудий, завезенных для мониторов Каспийской военной флотилии и 30 000 снарядов к ним. Любым путем надо как ни будь поставить эти стволы на колеса.

— Это не реально — сказал инженер — Но кто сказал что нет других решений? Возьмем сотню нефтеналивных цистерн, срежем верх, армируем стальным профилем и укрепим мешками с песком и вот у нас пятьдесят одноорудийных бронеплощадок. У станции Набран, четырех путевой маневровый разъезд, там и дадим бой, тем более что обычная дорога там идет вплотную к железке. Так что мобильность наших батарей будет зависеть только от количества паровозов. — В Дербенте еще вылавливали недобитых Легионеров и националистов, а в порту и в железнодорожных мастерских уже кипела работа. По всей железной дороге конфисковывалась любая тяга и уже через две недели были готовы два штабных бронепоезада из расчета — Паровоз, три бронеплощпдки, пульман, две теплушки, две платформы с балластом, 12 пулеметов и еще две бронеплощадки с мототягой. Остальное было дело техники и тактики. Через три месяца после высадки, танки союзников подходили к Набрану. Дрянное шоссе тянулось параллельно железной дороге и уже добрую весту, в пятистах метрах справа тянулся бесконечная вереница нефтеналивных цистерн. Полковник Томпсон, командующий авангардной бригадой Уиппетов, строго на строго запретил стрелять по цистерном, так как горящая нефть была для танков противопоказана. Знал бы полковник, насколько он оказался прав. Разъезды туземной конницы Легиона, честно отрабатывая золотые червонцы полученные от Русской разведки, докладывали о полном отсутствии противника. Большие тезки боевых машин все гуще маячившие на обочине дороги не вызывали никаких тревожных мыслей, а зря…Когда Уиппеты и Рено въехали на полустанок забитый цистернами, конница куда-то исчезла, но за то многочисленные цистерны, как цветки расцвели многочисленными откинутыми фрагментами и звонко застучали пушки с бронеплощадок. Томпсон послал мотоциклиста за помощью, но было уже поздно. Двадцать пять бронплощадок из своих 102-х миллиметровок, насквозь прошивали неуклюжие Сен-Шамоны и Мк-V. А десяток другой снарядов положенных в большие нефтяные будто бы пустые танки, добавил на дорогу реки огня. Газеты, назвали потом этот бой «Танковой Чесмой», а бывший приват Баландин сказал, что по сему его теперь надо величать Адмиралом, так и стали звать потом студенты МВТУ своего нового ректора

Из детских сочинений:

«Этот лагерь находился далеко в пустыне и пищу привозили на верблюдах, которые шли целыми вереницами».

«Там мы жили в палатках среди колючек и камней; нигде даже не было деревьев — и только море, камни и колючки окружали нас».

«Жить все-таки было бы невозможно, если бы не наш директор, который с большой энергией улучшал наше положение».

«Я не ел иногда и ходил по пустыне и вспоминал свой дом… весенние вечера дома… поле с лошадьми, и все это мне было милым и дорогим».

Глава 60 Осень 1919 года. Белый череп на черно-красном фоне

Генерал Жюно рассержено мерял короткими шажками свой кабинет. В этой России все ни как у людей. Враги появляются буквально из воздуха, а войск катастрофически не хватает. После Бакинской катастрофы и Бахчисарайского восстания, пришлось оголить Крымский тет-де-пон. Войск еле хватало для блокирования десантно-опасных участков побережъя, боев с отрядами Крымского ханства и теперь еще по данным разведки Повстанческая армия какого то Батьки Махно готовит рейд на Евпаторию. Есть от чего сердиться. Танков практически нет (два десятка изношенных Рено), эскадра в Севастополе под парами и собирается уходить. Адмирал Дарно, в приватной беседе сказал генералу, что команды не надежны и агитаторы всех мастей, не имеющие недостатка в средствах, поят бесплатно всех без разбора моряков находящихся в увольнениях, а агентессы влияния нанятые Жанной Лябурб в Одесских борделях окончательно подрывали боеспособность эскадры демпинговыми ценами и в таких условиях пропаганда о всеобщем братстве бывает очень действенна. Адмирал оказался перед дилеммой — не пускать моряков в увольнения — будет бунт, пускать… тем более будет бунт. По семц эскадра срочно собиралась в Константинополь где станет на три месяца на профилактику, причем желающим будут даны отпуска. Генерал и Адмирал недоумевали, откуда такая активность у агитаторов практически распавшейся РСДРП и откуда такие средства… Об этом знала Русская Контрразведка.

Исходя из вышеизложенного, Жюно сосредоточил Сводную Резервную Дивизию в Джанкое, что бы ударить по любым вторгшимся в Крым войскам. На Перекопе были только слабые пехотные заслоны, артиллерию тоже сгруппировали в Джанкое, так как для перекрытия Перекопа ее всеравно не хватало. А Повстанческая Армия не заставила себя ждать.

* * *

Совещание а Гуляй Поле было бурным и бестолковым в первую очередь из разношерстности присутствующих. Смесь Махновских полевых командиров и «Набатовцев» это был лучший в мире рецепт беспорядка. Алый, Эмигрант и Лена Келлер наперебой требовали создать в Крыму Зону Анархии, Коган и Задов настаивали на марше к Евпатории, где были флотские склады амуниции, Белаш кричал что надо брать Севастополь и сжечь его до тла, после чего Союзники больше в Крым не сунуться в чем его активно поддерживал Начальник штаба 2-й Бригады Богданов. Нестор Иваныч, сохраняя спокойное выражение лица достал маузер и выстрелил в потолок. Все замолкли, а Махно объявил покачивая дымящимся стволом — Идем на Евпаторию. Греческий полк на фелюгах с моря. Азовский корпус Гавриленко и бронепоезд Гарина «Анархия» берут Джанкой, а Первый Донецкий Корпус Калашникова через Раздольное идет на Евпаторию. На этом все. На подготовку операции две недели, а я поехал отдыхать. Присутствующие переглянулись сдерживая ухмылки. Все знали про новый Батькин бурный роман на хуторе Вишневый. Богданов кашлянул и спросил.

— Батька, так я в бригаду?

— Валяй ответил Нестор Иваныч — убирая маузер в деревянную кобуру и выходя из штаба

* * *

Три часа спустя, на хуторе Вишневый собрались Начальник разведки Повстанческой Армии Лев Задов — Зиньковский, атаманша Маруся Никифорова, командиры Азовского корпуса Гавриленко и Первого Донецкого Корпуса Калашников, командиры Еврейского и Греческого полков, начальник штаба Семен Каретник и естественно сам Нестор Иваныч.

— Ну что Богданов — спросил Махно вопросительно взглянув на Задова.

— Умчался как наскипидаренный — ответил Лева — Я думаю после завтра Французы уже будут в курсе нашего рейда на Евпаторию.

— Хорошо. А теперь об операции. Еврейский и Греческий полки должны пройти по Арбатской стрелке и занять Феодосию. Там главная задача военные склады в Семисотке. Интенданты заныкали там три тысячи Шошей и двести тысяч патронов к ним, плюс амуниции навалом. Они ждут покупателей с моря. Покупателем будет отряд Кузьменко, на двадцати баркасах он высадится со стороны Азовского моря. Охраны на берегу не будет, а на скаладах охрана вообще ерунда. Вторым эшелоном пойдет десант бригады Березовского. Командовать операцией будет Семен Каретник. Твоя задача Семен, держать Феодосию, тримати Феодосию зубами як той собака свою кісту. Ты понял?

— А тож Батька — Пробасил Каретник — Когда столько пулемеов… — Его перебил командир Греческого полка— в Феодосии у нас будет несколько тысяч подкреплений из Крымских греков.

— И то добре — обрадовался Кузьменко.

А Нестор Иваныч продолжал…

— Геническ берешь ты Маруся, вы там с Левой что то про цыган надумали?

— Мой женский эскадрон оденется цыганским табором и подкатит прямо к заставе, во время обыска найдется несколько ящиков коньяка и нас поведут в комендатуру, а там мы их начнем крошить пока хлопцы не подоспеют.

— Только пусть твоя подруга поимеет ввиду, что цыганки кубанок не носят — Сказал Задов смотря на Марусю. После этих слов у всех присутствующих, появилось на лицах ироническое выражение. Иринка Кубанка, лихая пулеметчица и сестра милосердия, Прославилась во всей Повстанчиской Армии — удалью, страстью подбирать брошенных домашних животных и к головному убору типа Кубанка. Злые языки говорили, что Иринка даже спит в ней, ну а в ее телеге в обозе вечно мяукало несколько кошек, причем рядом тусовалась не маленькая стая всевозможных дворняг. А после истории с пленением французского лейтенанта, который введенный в заблуждение одеждой медсестры (хоть и в кубанке) и сидевшей на плече кошкой, повел себя легкомысленно, за что получил удар коленом в пах и кулаком в зубы. И произнесшего после этого — Вы сама нежность Мадам. Иринку стали называть еще и «Ніжність», правда за глаза.

* * *

Далее события посыпались с калейдоскопической пестротой. Эскадра экстренно эвакуировала Евпаторийские склады и ушла в Константинополь. Остатки французских резервов экстренно стягивались к Раздольному. Под Джанкоем участились перестрелки французских патрулей и махновских разъездов. На фоне этих событий абсолютно незаметно прошел захват Геническа, где в качестве власти остался международный отряд европейских анархистов, обряженный во французскую форму и под неусыпным приглядом Левы Заковского и Отдельной сотни Гриши Василевского. По Арбатской стрелке быстрым ночным маршем двинулись Еврейский и Греческий полки. В Семисотке их уже ждали отряды Березовского и Кузьменко.

Майор Бижу, главный интендант Второй Колониальной дивизии, отличался постоянно удивленным выражением лица, которое сохранилось и на виселице. До которой кстати дожили не все интенданты, часть разорвали местные жители, как и всех жандармов. Гарнизон Феодосии создал военно-полевой бордель, персонал для которого не мудрствуя лукаво, набирали с помощью облав в Феодосии и окрестностях. Для своих бордель работал бесплатно, для гостей за деньги. Родителей захваченных девчонок, проявлявших недовольство, попросту расстреливали. И теперь к зданию бывшей комендатуры, ставшему штабом Армии Анархии, тянулась неиссякающая тысячная очередь. Добровольцев было столько, что в первую очередь отбирали только фронтовиков. Березовский сколотил Первую Крымскую Повстанческую Легкую Пулеметную сотню. На полусотне разномастных тачанок 150 ручных пулеметов. Свадебный поезд истинная длинна которого не была видна за шлейфом пыли на полном скаку промчался мимо бивака 2-го Линейного полка Зуавов и в течении 15 минут уничтожил полк полностью, стандартная махновская тактика и на этот раз не дала осечки. А на всех дорогах ведущих к Феодосии, добровольцы строили многочисленные пулеметные форты, что бы, тримати Феодосию зубами як той собака свою кісту

Глава 61 Осень 1919 года. Автомат Суоми, как лучший друг демократии

По всем странам Европы, а также в САСШ был объявлен трехдневный траур. Были приспущены государственные флаги и украшены черными траурными лентами. Люди плакали на улицах, никого не стесняясь. Все утренние газеты вышли с некрологами на первой полосе. Помимо черных траурных рамок, на первых страницах, чуть ли не аршинными буквами красовались требования: «Убийц и выродков к ответу!», «Барона Маннергейма судить международным трибуналом!», «Великое Герцогство Курляндское — Легион Сатаны!». Римский Папа призвал к организации Нового Крестового Похода на легион Сатаны, и призывал превратить герцогство в мертвую землю, вырезав всех поганых антихристов под корень. «Огнем и мечом!».

Барон Маннергейм сидел за столом, и бегло пролистывая принесенные ему секретарем свежие газеты, нервно и гневно отшвыривал их в сторону. Стопка газет все росла и росла. И везде одно и то же. Везде разными словами рассказывалось о том, как он, нарушил взятые на себя обязательства о вечном мире, нейтралитете и изоляции. О том, как он организовал мятеж в польских колониях, о том, как он предоставил базы мятежным германским подводным лодкам, и о том, как он утаил факт существования у Германии подводных лодок от комиссии Антанты, по выполнению условий Версальского договора. Ну и наконец о том, как германские нелюди-подводники, убили, по его вероломному приказу, премьер-министра Англии, президента Франции, президента САСШ, премьер-министра Польши, убили подло и коварно напав на беззащитный мирный линейный крейсер «Рипалс», на борту которого, все вышеперечисленные персоны находились. Крейсер следовал по маршруту Мемель — Хельсинки и перевозил высоких персон для проведения дипломатических переговоров с ним, бароном Маннергеймом. Чушь собачья! Начиная с беззащитности «Рипалса», и заканчивая мирными переговорами! Одни руины Ревеля чего стоят! А другие разрушенные города и селения! Жалко этих мерзавцев не утопили раньше! Единственное, что становилось ясно из этих статей, так это причина молчания стран Антанты, по поводу вторжения в Курляндию, и разрушение Ревеля. Как раз в этот день и вышел «Рипалс» с группой «Инкогнито» из Мемеля и направился в Хельсинки. А потом исчез, а потом, нашли моряков с потопленных эсминцев эскорта. Далее работала комиссия. Наконец решили открыть факт того, что произошло. Но любой дурак знает, что с предложениями о мире в нейтральное государство, никто не отправляется. Наверняка Антанте потребовалось новое пушечное мясо, ибо поляки не справлялись. И не мудрено — одна армия «тамбовского генерала» Антонова чего стоит — говорят уже пять или шесть «санационных» дивизий вырезала под корень. А крупповские фанатики? Уже пол-Германии освободили!

Ну что ж, если Антанта хочет истребительной войны, то она ее получит! Недовольных в правительстве и паникеров прижать нужно сразу — путем военного переворота — окружить здание парламента, а затем его распустить. Отправить послов в Германию и Россию, и заявить о их официальном признании. Далее заключить военно-политический союз. Есть уже и название — Второй Тройственный Союз. А там, там посмотрим кто кого!

Мысли Барона прервал адъютант. — Ваше Высокопревосходительство. В Свободной приемной ждут аудиенции двое, Советник Шмульссен коммерсант из Хельсингфорса с рекомендациями от Торговой Финнско-Шведской Палаты и лейтенант Йоханнес Лахти.

— Пригласите лейтенанта. Во время войны приоритет во всем должен быть у военных.

Лейтенант Йоханнес Лахти принес чертежи нового пистолета-пулемета. Навеяно было конечно германским Бергманом, но были и оригинальные наработки. Барон приказал Департаменту вооружений Военного министерства предоставить лейтенанту все средства для изготовления опытной партии нового оружия. Название придумал сам Маннергейм, простенько но патриотично — «Суоми».

Советник Шмульссен оказался маленьким кругленьким человечком с цепкими и умненькими глазками. Он начал сразу с дела…

— Сир. У меня на складе лежит партия шведских штуцеров с оптическими прицелами. Их заказали в Швеции Германцы под маузеровский патрон, но пока мой пароход был в море, их разбили и я решил придержать товар у себя на складе. Всего там 6000 винтовок, 15 миллионов патронов к ним и 10000 пар снайперских двухпальцевых варежек. Моя фирма приносит это все в дар родной финской армии.

— И что без всяких просьб и оговорок? — спросил Барон.

— Только одна просьба. Позволить нам служить Отечеству всем чем можем. А можем мы не мало, мои фабрики готовы прямо сегодня начать выпуск зимнего обмундирования.

— Спасибо Советник, я подумаю и не смею Вас больше задерживать.

— Простите Сир, но на прощание еще одна маленькая новость. Британцы прицениваются к норвежскому торговому флоту на предмет его аренды.

— А за это отдельное спасибо Советник. Начальник Главного интендантства с вами свяжется — сказал Маннергейм помечая что то в кожаном бюваре

* * *

На другой день в печати был опубликован Указ Великого Герцога о реорганизации Шюцкора и Лотта свярд в военное формирование подчиненное непосредственно Верховному Главнокомандующему Великому Герцогу Курляндскому Барону Генералу Маннергейму.

Парламентарии собравшись на внеочередное заседание подняли визг, но бравые ребята из народа с белоголубыми повязками быстро навели порядок. А три броневика и несколько гвардейских эскадронов на площади, убедили парламентариев проголосовать за и благополучно самораспуститься ввиду военного времени. Смотря на бравых шюцкоровцев наводящих порядок на депутатских трибунах, Барон почему-то вспомнил двух участников недавней Русской конференции. Эти два кавалериста ему даже чем-то понравились, а когда Великий Герцог узнал что один из них полный Георгиевский Кавалер, то даже сфотографировался с ними на память.

Через два месяца на стрельбище, держа в руках еще теплый после трех выпущенных магазинов автомат, Великий герцог сказал, глядя на белого от волнения Лейтенанта Лахти.

— Я слышал что вы гений во всем что касается оружия, а теперь я в этом убедился. Запускаем ваш Суоми в производство, а эти сто пистолетов-пулеметов отправить 11-й Егерской Бригаде Шюцкора, там сейчас жарко. Если бы вы жили во Франции сто лет назад и были композитором, вас бы звали Руже де Лиль, капитан.

— Простите Ваше Высокопревосходительство, я лейтенант .

— Вы мне не верите? — Улыбнулся Маннергейм. Просиявший Лахти отдал честь, щелкнул каблуками и произнес присущую моменту уставную фразу.

Глава 62 Осень 1919 года. Ночной дозор

Автомобиль не роскошь а средство передвижения. Увы, для этого средства передвижения требовалась резина, а с резиной в Германии была напряженка. Пришлось идти на временные меры — вместо резины на многие авто устанавливались подпружиненные стальные ободья колес, и другие аналогичные конструкции. К сожалению такое решение не только снижало ресурс ходовой части автомобилей, но и разрушало дорожное покрытие. Но подразделениям срочно требовался автотранспорт — и заводы его выпускали в таком неподходящем для дорог и передвижения виде. Определенный выход из ситуации давало применение полугусеничного шасси, которое было освоено несколькими заводами. На шасси полугусеничных грузовиков стали устанавливать и бронированные борта, и пулеметы, и противоаэропланные пушки. В первую очередь техника поставлялась добровольческие дивизии Круппенвольфа, которые к тому времени имели давно уже смешанный состав — помимо добровольцев-чернорубашечников, они имели в своих рядах и ветеранов войны, и назывались так уже по принятой традиции.

Территория освобожденной Германии становилась все больше и больше. Западная ее граница уже перемещалась к Эльзасу и Лотарингии, окутываясь в бетон траншей, дотов и колючую проволоку. В центральной части вели борьбу с блокированными гарнизонами, а на востоке вытесняли поляков.

* * *

Отделение полка Круппверфольфа «Бертаюгенд» под командованием Макса Шрама занималось патрулированием ночных улиц Берлина. Это случилось, когда они находились в районе, где некогда располагались оккупационные службы британского сектора. Лязг подкованных сапог далеко разносился в ночной тишине. Патрулировали целым отделением, поскольку в огромном городе еще скрывались враги — либо из числа оккупантов, либо из числа их приспешников. Внезапно откуда-то сбоку выскочил неизвестный, и взглянув на патрульных одетых в черные рубашки, резко развернулся и бросился со всех ног улепетывать от патруля вдоль по освещенной луной (освещение в Берлине на ночь отключали из-за опасения налетов авиации или дирижаблей) улице. Крики патрульных «Стой! Стрелять будем!» заставили беглеца припустить еще быстрее. Не раздумывая, ибо от германского патруля в германском городе свои бегать не будут, Глорх сорвал с плеча винтовку, и, дослав затвором патрон в патронник выстрелил в вслед убегавшему по лунной дорожке улицы незнакомцу. Тот рухнул на асфальт лицом вниз. Держа лежащего на прицеле, патрульные осторожно приблизились к нему. Серб ткнул штыком распростертое тело штыком в ягодицу, но никаких признаков жизни оно не подавало. Тогда он перевернул труп на спину, и начал обыскивать. У убитого были длинные волосы, а также круглые очки, не разбившиеся при падении. Макс, рассмотрел при лунном свете лицо убитого, и на его лице заиграла хитрющая улыбка.

— Серб! Спорим на пиво, что я угадаю, как его зовут, — обратился он к Вили, который закончил обыскивать лежащего и держал в руках его документы.

Сербу чертовски не хотелось проигрывать спор, уверенному в себе Глорху, но казаться слабаком он не хотел, поэтому он ответил:

— Валяй! — и открыл паспорт убитого.

— Гарри Поттер! Из разведшколы чемберленскаутов! — весело произнес Глорх, уже мысленно представляя себе огромную кружку холодного пива.

Лицо Серба, до того грустное из-за возможной потери выпивки, внезапно посветлело, грусть исчезла, и Вили радостно улыбаясь произнес:

— А вот и не угадал! Убитого зовут Джон Леннон! — и протянул паспорт изумленному товарищу.

— Подожди! Это ерунда какая-то… Я точно знаю, что это Гарри Поттер, он еще диплом с отличием лично из рук Чемберлена получал, я его фото в трофейной «Таймс! Видел! — растерянно проговорил Макс, разглядывая паспорт, — Слушай, а может это не его документы, а его родственника? Скажем брата!

— Угу! Брата-близнеца! Сиамского! Короче, с тебя пиво! Сам ведь на спор напросился!

Но, и Глорх и Серб заблуждались, о том, что Гарри Поттер и Джон Леннон это один и тот же человек, знал в Берлине только советник Мюллер — молодой и подающий надежды сотрудник германской полиции, назначенный лично Бертой Крупп, руководить данной службой в Берлине… Знал он также и о том, Гарри Поттер, он же Джон Леннон, является внебрачным сыном известного большевистского лидера Ульяноффа-Ленина и библиотекарши Лондонской публичной библиотеки миссис Агаты Кристи, которая работала на британскую контрразведку, и которая благодаря своему служебному положению и пристроила своего сыночка в элитную разведшколу для британской «золотой молодежи».

По этой причине Глорху пришлось потратить на выпивку гораздо больше, чем предполагалось, ибо помимо проигранного Сербу спора, ему пришлось проставляться за назначение на должность командира взвода в полку «Бертаюгенд», а также за полученный из рук начальника берлинской контрразведки Железный крест. Именно так оценило германское командование умелые и решительные действия по уничтожению Гарри Поттера, направленного в Берлин для организации разведывательно-террористической деятельности на территории Германии. Для британцев же это означало полный провал тщательно спланированной операции «Жуки», целью которой являлось создание крупной разведывательно-террористической организации на всей территории Германии.

План многоходовой операции «Жуки» проводимой туманным Альбионом состоял в нижеследующем: подрыв устоев германской культуры, с одновременным созданием разветвленной боевой организации, прикрывающейся за ширмой новой культуры. Операция была разработана Районной Великой ложей Великобритании и Ирландии при содействии Европейского комитета. Обе данные организации располагались по адресу Уоберн-хауз, Аппер-Уоберн-паллас, Лондон, и подчинялись напрямую отделу военной разведки Генерального Штаба… Зная о широкой популярности в Германии так называемых оккультных обществ, и интересу к региону Тибета, англичане решили создать еще одно, тоже «тибетское». В отличие от прогерманских обществ, искавших корни германцев в тибетском регионе, данное общество пропагандировало идею о том, что люди — «цветы жизни», и что война это абсурд и нелепость. «Воевать глупо!», — говорили сподвижники данного учения. Они предлагали не воевать, а вставлять цветы в стволы винтовок, говоря, что вид прекрасных цветов, «произрастающих» из смертоносного оружия, заставит держащих это оружие отказаться от войны. Они также пропагандировали проживание в общинах, где все общее — имущество, женщины, наркотики. Да, именно наркотики! Для этой цели из Афганистана и Китая на территорию Германии забрасывалось огромное количество наркотиков, поскольку они являлись основой данного движения. Нужно уходить в мир грез — говорили апологеты нового течения. Мир грез прекрасней, чем грязная реальная действительность! А еще были песни, странные песни на английском языке. Однако поговорка «лучше поздно, чем никогда» к сожалению для британцев была в данном случае неприменима. Конечно же, «Битлы», как и стали называть в Германии нашли определенных почитателей. Этих почитателей можно было узнать по длинным грязным и давно немытым волосам, а также по многочисленным цветным бусам. Но идея запоздала! Если бы данная операция началась лет на десять раньше, то вполне возможно, что не было бы и мировой войны, или Германия разложенная изнутри, проиграла бы в первые же месяцы. А в сложившейся ситуации, получилось так, что «ливерпульская четверка», в состав которой помимо Джона Леннона, входили также Ринго Стар, Пол Маккартни, и еще один, имя которого мы запамятовали, облегчила работу германской контрразведке — ибо отлавливать сторонников данного течения можно было по внешним признакам. Поэтому всех длинноволосых и увешенных бусами представителей германской интеллигенции гребли без особых хлопот и проблем, тем более, что даже социалисты и коммунисты Германии с отвращением отнеслись к новоявленным адептам, и активно участвовали в охоте на этих длинноволосых.

О героическом подвиге британских разведчиков из так называемой «ливерпульской четверки», их борьбе с крупповским злом и трагической гибели, один из их коллег Дж. Р.Дж. Толкин написал книгу «Властелина колец», в которой рассказывалось, как четыре мужественных хоббита были сброшены в кипящее жерло вулкана Круппдруин. Выход этой книги в Британии был расценен двояко — с одной стороны книга была на злобу дня и имела коммерческий успех, обскакав даже произведения Конан Дойла, с другой стороны, автор произведения был привлечен к суду, так как кому-то из высших чинов показалось, что в данном произведении в скрытой форме преданы огласке государственные тайны, а также методы работы британской разведки. Если бы не вмешательство королевы Англии, которой данное произведение очень понравилось, то Толкина, наверняка бы ожидали черные дни. Но ему, что называется повезло и он попал в струю — его торжественно возвели в пэры, и вскоре он уже являлся начальником своих бывших начальников, и конечно же воспользовался данной ситуацией и довольно зло на них отыгрался, разразившись очередным литературным творением. Благо и повод подвернулся — группа германских военнопленных из одиннадцати человек, захваченных еще во времена мировой войны и содержавшаяся в одном из французских концлагерей, во время выполнения хозяйственных работ на аэродроме возле города Лигескур, совершила дерзкий побег, на бомбардировщике «Хендли-Пейдж» 0/400, прихватив с собой одного из бывших начальников Толкина, вместе с очень важными и секретными бумагами. Как в последствии удалось выяснить организатором побега был Фридрих фон Арнольд де ла Перьер, родной брат, небезызвестного Лотара фон Арнольда, командира «Шеера». Фридрих был морским летчиком и был первым из германских летчиков, кому удалось бомбардировать территорию Англии. Бомбы, сброшенные с его самолета 26 декабря 1914 года упали в предместье Лондона. В декабре 1915 года он был сбит под Дюнкерком и попал в плен к французам. И Вот спустя почти четыре года он сумел вернуться домой. О том, что бумаги, захваченного им британского полковника являются бомбой, Фридрих узнал позже, уже из газет.

Убийство в Сараево, как следовало из данных дипломатических документов, было подготовлено французской и английской разведкой по указанию их правительств, после того как правительства Англии и Франции согласовали данный вопрос с правительством САСШ. Там же были и документы, о разработке плана обороны турецких проливов силами Англии и Франции от русского десанта. Понятное дело, что уже через час после того, как с этими документами была ознакомлена Берта Крупп, все это грязное белье было вывешено во всех германских газетах. Для красного словца, немецкие газеты добавляли, что вышеуказанный полковник сам организовал свое бегство в Германию.

Скандал в Лондоне и Париже был отменный, помимо того, что он стал пищей для британских и французских газет, а также для политических игрищ различных партий, он еще способствовал дезорганизации работы разведывательных ведомств. Правительство САСШ, как и всегда, заявило о своей непричастности к данному вопросу, но дело шло к образованию различных сенатских комиссий в соответствии с какими-то там поправками к их основному закону. Именно сюжет этой истории и лег в основу книги «Почтальон» написанной Толкиным.

Глава 63 Осень 1919 года. Исключение из правил, и правила из исключения

Название городка на указателе, прочитать никто не смог — что-то вроде «Кжитожи…» ну и ладно — какая им разница как он называется! Гарнизон — от силы взвод, пожилого возраста — видимо у ляхов уже всех молодых на фронт угнали. Главное что в городке есть рынок, и на нем торгуют не только продуктами, но и рабами. А значит от него не останется и камня на камне. Дозорный на колокольне их заметил слишком поздно, когда они уже ворвались на центральную площадь. Он выстрелил в воздух, и ударил в колокол. Лучше бы он этого не делал, ибо выбежавшие на сигнал тревоги солдаты гарнизона, тут же полегли под очередями двух ручных пулеметов, так и не успев сообразить что случилось. Федор глянул на убитых польских жолнеров и сплюнул — этих то наверное неделю назад под ружье призвали — обычные крестьяне, никогда не помышлявшие о войне и погибшие за дурь ляхской шляхты. Если кого и жаль в этом городе, так это их — проведших за плугом и сохой всю свою жизнь, а не тех, кто торгует русскими людьми. Расправа была короткой — всех жителей городишка согнали в к центральной площади, и Федор начал свой праведный суд — выводили по одному, и он определял — этого или эту направо, этого или эту налево. Направо попадали те, кого трогать не собирались — как правило поляков, за исключением детей, среди них не было. Налево попадали те, кому уготована сразу смерть или нелегкая женская доля исполнения плотских желаний победителей. Угрызений совести по поводу надругания над полячками Кузьменчук уже давно не испытывал. Суровые законы войны — сегодня мы убиваем их мужчин и берем их женщин, а завтра они будут убивать нас и насильничать наших женщин. Но не мы это начали, поэтому мы имеем право поступать так же как они — ляхи. Торговцев людьми в его отряде убивали с особой жестокостью. Очень часто в этом участвовали и партизанки его отряда. Некоторые из поставщиков рабочей силы, конечно же пытались спрятаться или изобразить невинных овечек, но в маленьких городках все просто — достаточно опросить некоторых из освобожденных рабов работавших в городе, как все очень быстро становилось на свои места. Вот и сейчас, рядом с Федором стояли трое крестьян из Смоленской губернии, и комментировали каждого кто выходил из толпы горожан.

«Коммивояжер по вопросам рабочей силы» оказался скулящим и ползающим по земле существом. Больше всего Кузьменчука взбесило, что эта тварь говорит по русски. Таких Иуд по-мнению Федора, нужно было варить в масле на медленном огне. Особенно взбесило его то, что эта христопродажная тварь называла его «товарищем» и говорила, о каком-то Ульянове, с которым вместе училась в Казанском университете. Ляхи, этой суке товарищи! А вот информация о том куда этот урод поставил рабов за время работы в городке оказалась полезной — в три поместья в округе продал послсотни душ. Значит туда и наведаемся. Наконец процедура суда на площади закончилась. И мстители принялись за работу. Жестокость порождает жесткость. Наличие немцев в отряде уже сказалось на почерке действий партизан — осужденных на смерть расстреляли по военному очень четко, и так же четко принялись исполнение прав победителей в захваченном городе. И Федор не стал отказываться от своей доли женских утех. И право первому выбрать женщину из числа побежденных ему полагалось как предводителю. Он взял эту миловидную пани, на очередной ставшей уже привычной широкой господской кровати в доме местного губернатора. Взял жестко и грубо, ибо таково было его право — право человека не желавшего жить в рабстве. Их никто не просил приходить на нашу землю и превращать нас в скотов — пускай теперь пожинают то, что посеяли.

Пополнившийся партизанский отряд двинулся дальше, оставляя за собой подожженный город. То, что в горящих домах оставались пани, исполнившие свой долг перед победителями никого не волновало — бог даст — выживут, не даст — как говориться горе побежденным. Пока не хватились ляхи нужно было успеть разобраться с еще тремя поместьями в округе, а затем быстро уходить в другой район, пока по следам не пустили карателей.

Казненный Иуда-торговец не врал — освобожденные рабы принятые в отряд подтвердили наличие трех поместий в округе. Начали с самого ближнего. И опоздали. К тому моменту когда предовая группа оцепила поместье — там уже все свершилось — работники сами расправились со своими хозяевами. Заслышав стрельбу в городе, рабы ждать не стали — и семья владельца получила свое сполна, а три десятка человек присоединились к партизанскому отряду. Панов из следующего поместья перехватили по дороге в город — видимо почуствовали ляхи, что расплата грядет и решили удрать в места по спокойней, но не повезло и еще одна дворянский польский род пресек свою линию, а может и не пресек а разбавился русской и немецкой кровью — все зависит от того что станет с хозяйкой, брошенной в лесу рядом с трупами мужа и управляющего, которая, к тому времени когда отряд возвращался по дороге из оставленной всеми усадьбы, уже очнулась, и брела как лунатик по обочине навстречу отряду, прикрываясь обрывками платья. Если наложит на себя руки, то род угаснет, а если нет, то будет ли он польским? Горе побежденным!

Оставшееся поместье было самым большим, но и это никак не вязалось с тем, что встретили партизаны, попытавшись к нему приблизиться. В поместье по полученным в городе данным было около семидесяти рабов, это означало, что с учетом хозяев и их холуев, наберется максимум десяток человек, которые будут пытаться оказать сопротивление. Однако действительность превзошла ожидания — несмотря на то, что стрельба велась бестолково, стрелявших в партизан было в нексколько раз больше, чем ожидалось — наверное человек восемьдесят. Причем как заметил Федор стреляли все — и никто из стрелявших на барских холуев не походил. Даже работавшие во дворе крестьянки, которые с началом нападения большей частью попрятались в доме. Возможно ему и мерещилось, но выстрелив во внезапно появившееся в одном из окон плечо с винтовкой, ему показалось, что он услышал женский вскрик и в окне мелькнуло женское платье. То, что ему противостоят находящиеся в польском рабстве русские люди ему не понравилось, поэтому он приказал прекратить огонь. Стрельба защитников поместья тоже прекратилась. Предстояло решить трудный и извечный вопрос — что делать? С ситуацией, когда угнанные в рабство защищают своих хозяев он сталкивался впервые.

На переговоры он отправился лично. Что его поразило, при проходе за ограду поместья, так это настороженно-враждебные взгляды его обитателей — русских рабов, котрых пришли освобождать от польского ярма. Или не рабов? Его провели по аккуратной дорожке к зданию усадьбы. Сбоку от дорожки из газона трочало несколько истертых ветром и временем валунов, словно бы выраставших из земли. Внутренняя обстановка в здании была такой же что и в разоренных отрядом польских поместьях. Или не такой же? Какое-то неуловимое отличие было. Хозяйка — миловидная женщина лет тридцати, перевязывала руку тихо стонущей и плачущей девчушке лет пятнадцати. Рядом с которой стояла трехлинейная винтовка Мосина. Пани повернула к Федору перекошенное от гнева лицо и резко бросила: «Ублюдки! А еще русскими людьми себя называете! Детей то за что?». Фразу она произнесла по-русски без какого-то намека на акцент. Федор покраснел под ее пронзительным взглядом, и у него стали неметь ноги.

— Дык, барыня виноваты мы, ошибка вышла…,- стал он из себя выдавливать.

— Ошибка? В живых людей стреляете, и называете это ошибкой? А потом наверное это подвигом назовете? Героем будете себя считать? Уходите откуда пришли! Здесь вам никто не рад!.

— Дык, мы барыня думали, что здесь ляхи над православными юродствуют.

— Где вы здесь ляхов увидели? — хозяйка нагнулась к девочке, успокаивая, и из выреза ее платья выскользнул крестик — православный крестик.

— У нас доктор в отряде есть, и лекарства…

— Тогда не стойте столбом! Взялись помогать помогайте! Или вы мужчины только лясы точить умеете, а как дело дойдет до дела, то вы раненые олени на поляне?

— Я сейчас барыня, я мигом — сказал Кузьменчук и направился к выходу.

Ситуацию Федору удалось разрядить. Помощь врача оказалась, очень кстати. Из дальнейших разговоров он выяснил, что пани Крыховецкая, Крыховецкая по бывшему мужу, который с началом войны подался в боевики к Пилсудскому еще в 1910 году, воевать на Великую и независимую Польшу в тот самый «Стрелец». Сама же пани Ирина — православная, родом из Севастополя и в роду у нее и князья Трубецкие, и греческие князья. Пока муж воевал за «Великую от можа и до можа», она тащила на себе все хозяйство, и в поместье у нее трудились русские крестьяне. Несколько человек она приобрела уже после интервенции в России, но рабами никто из приобретенных не был. Ее поместье было на отшибе, и все катаклизмы и перепитии последних нескольких войн прошли мимо, соседи ее чурались — православная, то есть схизматичка, да еще и муж бросил — поделом ей!

Ну и что теперь? Понятное дело, что хозяйку и ее сына мы и пальцем не тронем, и тех кто за нее заступался тоже. Русские люди. Ну а дальше? Мы уйдем. Придут другие, такие же как мы и доведут дело до конца. Либо ляхи ее за ее доброту к рабам и угробят! Думай Федор! Что делать?

Решение подсказал капитан Хартман, из недавно присоединившейся к отряду группы сбежавших из плена германских офицеров. Кузьменчук прислушался к совету ветерана прошедшей войны, и убедил пани Крыховецкую, что порядок и чистота на территории ее поместья могут привести к печальным последствиям. Поэтому весь день бойцы его отряда вместе с работниками поместья меняли его внешний вид — заколачивали разномастными досками окна, наносили на стены копоть, с помощью смоляных факелов, разбрасывали по аккуратным газонам и клубам мусор. В конце концов, путем длительной работы поместью удалось придать непрезентабельный вид. Со стороны дороги казалось, что оно в некотором запустении, и недавно пострадало то ли от пожара то ли от чьего-то нападения.

Федор бросил прощальный взгляд на поместье, и подумал, что какая-то справедливость на свете есть, и что они — его отряд, не отъявленные злодеи — ведь что-то остановило его, и не дало убить своих же русских людей, живущих на вдали от Родины, на чужбине. Он очень хотел, чтобы люди живущие там, за удаляющейся оградой, выжили, и их миновала и дальше война, которая полыхала сейчас на этой земле. «Да хранит Вас Бог!» — произнес Кузьменчук, трогая поводья коня, и ему померещилось, что старые валуны, на затоптанном и обезображенном газоне, вдруг засветились каким-то странным светом.

Глава 64 Осень 1919 года. Тевтонский меч и русская интеллигенция

На заводах Крупа, в секретных мастерских, немецкими и русскими инженерами была разработана новая модель танка. Легкий разведывательный Landwirtschaftlicher Schlepper Pz-I со следующими ТТД два 7,92мм. пулемёта MG13 или 20 мм. Орудие, двигатель Maybah NL 38 TR, 100л.с., скорость 40 км. час, запас хода 100–150 км. Главными новациями тут были новые мощные двигатели Майбах, новая подвеска (выкраденная у Британцев) и принципиально новая трансмиссия. И на базе этого танка была создана самоходка Panzerjager-I 47. В открытой бронерубке установили 47 мм. Орудие. Его снаряды легко прошивали броню всех существующих танков Союзников. И еще в святая-святых Круповских заводов рождался тяжелый танк «Grosstraktor III», вооружённый 75-мм пушкой. Но главный сюрприз который ожидал Союзников, это была дюжина тяжелых штурмовых танков Oberschleisen. Их начали строить в самом конце войны в Силезии и успели переправить корпуса и двигатели в Германии. Башни с 57 миллиметровыми орудиями и пулеметами Mg 08 поставили уже в секретных цехах заводов Крупа и полностью готовые к бою машины с обученными экипажами ждали своего часа. Плюс к этому были запущены в серию тяжелые грузовики, куда свободно влезал Pz-I и был абсолютно не заметен в крытом кузове. Транспортная фирма «Хетцер» выполнявшая заказы Союзного командования пользовалась тоолько этими грузовиками и имея везде свободный проезд зеленые громадины с золотым котенком на бортах, прямо на глазах Антантовских вояк проводили массированную перегруппировку бронетанковой техники. И даже если патруль обнаружил стальной груз, на каждом перевозимом танке были эмблемы Королевских Бронесил. Это было изобретение начальника Бюро охраны Концерна Крупп, полковника в отставке Николаи. В добавок ко всему прочему некоторые генералы из Оккупационного командования, были негласными акционерами фирмы «Хетцер» и ежемесячно получали пухлые конверты с дивидендами, так что у водителей и экспедиторов «Хетцера» с бумагами всегда все было в порядке. Тракторный сектор Крупп-верке разработал четкий план распределения бронебатальонов по главным центрам Верфольфа (местного Сопротивления). И еще одна хитрость полковника Николаи, дала большую фору Вервольфам. Союзное командование доверила полицейские функции в городах где были предприятия Крупа, Заводской охране. Не за долго до этого Фирма «Круп вирке» выпустила Золотые Привилегированные Акции серии Союз, цена данной акции равнялась цене тройской унции и эти Акции имели право покупать только лица рекомендованные Союзным командованием, причем по 5 % цены. Естественно пакет разошелся между генералами и их близкими родственниками, которые не подозревали что уже есть решение Веймарского суда о незаконности данных действий правления фирмы Круп-вирке, не имеющей никакого отношения к Концерну Крупп-верке и дезавуации данного выпуска акций. И уже окончательно обнаглев, штаб Крупп — Вервольфа начал снабжать все пожарные станции Германии (которые специальным решением Оккупационной администрации были переданы Службе пожарной охраны Концерна), пожарными цистернами на гусеничном ходу. Такая цистерна, в течении нескольких часов переделывалась в танк или самоходку. Ненадо было говорить о том, что в рядовые пожарные набирались исключительно унтера фронтовики а в командиры отставные офицеры в чине не ниже капитана. Одно слово Орднунг…

Из дневника Гены Шекспирского (Герцля Моисеевича Гершерзона):

«Какие чудные стихи читала вчера Леля Стихова:

Дыр, мыр, тыр кыгыр, Рвота, гной, трупы, Мыр, хыр, мумыр, Гнойные как струпы! Ар, трам, гыу! Гыр дрыр, турыр! Хыр, мыо руу, Вонючий мир!

А потом мы играли в бутылочку перверсии. И мне выпало с Семой. Какой он милый и ласковый. Но нам не повезло вчера, ибо окончание вечера было омрачено появлением патруля этих рабочих дружин. Эти вандалы! Нас всех арестовали, и теперь мы таскаем уголь — грязные тяжелые мешки с парохода на берег. Новая власть не ценит искусство. Это дикари, которым не нужна интеллигенция! Лелечка Стихова сломала два ногтя! Изуверы!»

Гена закусил губу, чтобы сдержаться, слушая гневную тираду бригадира — пожилого неотесанного пролетария, одетого в такое, что стыдно в приличном обществе показаться. Подумаешь рассыпал уголь! Угля много! Он поэт а не грузчик! И не только поэт но и начинающий писатель! И еще он ученик самого Казимира Малевича! Не должна интеллигенция грузить уголь! Это должно делать такое вот быдло вроде этого неотесанного мужлана-бригадира. Знает он хотя бы о том, что такое аристократическая изысканность? Понимает ли разницу между литотой и синекдохой? Куда ему! Только интеллигенция разбирается в таких вопросах! Только ей, интеллигенции, выпала судьбоносная роль вести Россию к Светлому будущему!. А эти! Нет не будет у России светлого будущего, если она так относиться к своей элите! Понятное дело, что вслух Гена поосерегся произносить свою гневную речь, и тяжело вздохнув присел на корточки и принялся собирать рассыпанный уголь.

* * *

Владимир Набоков усадил себе на колени девочку, протянул карамельного петушка на палочке и спросил:

— Скажи Леночка, ты хочешь стать Лолитой?

Десятилетняя девчушка, крепко ухватив палотчку с подаренным ей леденцом, посмотрела на Владимира и с интересом спросила:

— А кто такая Лолита? И дают ли ей леденцы?

Владимир, нежно погладив девочку по бедру, ответил:

— Конечно дают Леночка! А Лолита… Это понимаешь… Как тебе объяснить, вообщем я книжку пишу, про то как маленькая девочка твоего возраста, живет взрослой жизнью, как взрослая женщина, и мило улыбнувшись, спросил, — ты ведь уже взрослая да? Или почти взрослая? Ты ведь хочешь стать взрослой?

— А леденцы мне давать будут?

— Конечно, Леночка! И я научу тебя всему, что умеет взрослая женщина, будешь хвастаться перед подругами, что у тебя есть взрослый мужчина, и ты уже, в отличии от них настоящая женщина!

— Тогда хочу! А что я должна делать?

— Я тебе все подробно расскажу и покажу Леночка! Ты давай соси леденец, и слушай, что я тебе буду рассказывать.

Девчушка заерзав на коленях у Владимира, посмотрела ему в лицо.

— Для начала, Леночка, — продолжил Владимир продолжая поглаживать девочку по бедру и залезая ладонью под юбку, — ты должна, абсолютно меня не стесняться, например, ты должна не стесняться раздеться в моем присутствии.

— До трусиков?

— Взрослые женщины Леночка, снимают даже трусики в присутствии мужчин!

— А еще леденец дадите? Вон тот с мишкой?

— Конечно Леночка!

— Тогда подержите пожалуйста, — сказала девочка, протягивая писателю Небокову леденец, — я сейчас разденусь, — и встав с его колен, начала спешно снимать с себя кофточку, юбочку и трусики.

Владимир улыбнулся про себя. Все таки здорово, что так много беспризорных детей сейчас. И здорово, что писатель Каменский, автор нашумевшего романа «Люди», придумал этот салон. Вон он сам, встал и повел в свободную комнату девятилетнего Петю, а на мансарде, художник Майкл Развратофф, пишет с натуры, и учит премудростям интимной жизни семлетнюю натурщицу. Хорошо, что беспризорных детей много — есть из кого выбрать, да и некому им пожаловаться. Да и жаловаться на что? На то, что приютили и обогрели? Ну, научили взрослой жизни раньше времени, так ведь за все в жизни нужно платить. Всех ведь не приласкаешь!

— Молодец, Леночка! — сказал Владимир, протягивая девочке карамельного Мишку, — теперь я тоже приспущу брюки, чтобы ты увидела и могла поиграться моей игрушкой, как взрослая женщина.

Владимир расстегнул штаны, и спустил их вместе с трусами до колен, после чего продолжил, показывая на свой член:

— Вот видишь, это моя игрушка, садись мне на колени, и начинай с ней играть, а вот твой леденец, с петушком.

Девочка взяла леденец, и сев на колени Набокову спросила:

— А как с ним играть?

Внезапно затрезвонил трижды звонок входной двери. Это, кажется Татьяна, Макл сказал что она тоже художница и шалунья, и очень охоча как до семилетних мальчиков, так и до таких же девочек!

— Никому не двигаться! Проверка документов! — в комнату где находились он, со спущенными штанами и трусами, и уже успевшая полностью девочка вломились вооруженные люди. Судя по топоту и выкрикам, в квартиру их ворвалось не меньше взвода. Самое странное, для Владимира, что все они были женщинами, разной комплекции и разного образования и воспитания, что было видно по их лицам.

— Татьяна Николаевна! — зычно, почти басом, крикнула женщина коренастой комплекции, — тут еще один педагог! Со спущенными штанами, и дитем без одежды!

В комнату зашла, молодая и очень красивая женщина в военной форме в чине поручика. Это была та самая, Татьяна, «художница» — командир второго женского ударного батальона смерти, личный состав которого сейчас занимался поиском подпольных притонов по растлению малолетних, информация о которых появилась в Петрограде.

— Девочка тебя как зовут? — спросила поручик испуганную Леночку.

— Леночка. А можно потрогать ваш пистолет? Он у Вас настоящий?

— Можно, только потом, а сейчас пожалуйста очень быстро оденься, и выйди вместе с остальными детьми на улицу, там вас посадят в автобус и прокатят по городу.

Глаза Леночки мечтательно зрагорелись, и она быстро стала одеваться.

— А Вы не обидете дядю? — спросила она, надевая кофточку, — он очень хороший и добрый, он меня конфетами угощал!

— Не обидим, не бойся, — ответила Татьяна, стараясь сохранить доброе и располагающее выражение лица.

Дождавшись, когда девочка, сжимая в руке два леденца, вышла из комнаты, поручик кивнула, стоящей рядом унтеру:

— Доложите мне, когда всех детей выведут и посадят в автобус!

Унтер — миловидная рыжеволосая барышня, кивнула в ответ и вышла из комнаты.

В комнате повисла тишина. Владимир, попытался было натянуть брюки, но был остановлен, той самой, кричавшей басом ударницей.

— Вы не имеете права! Я писатель! Я интеллигент! — начал он, — я подам на вас в суд, за унижение и оскорбление! Вы душители свободы слова и личности! Такие как Вы Пушкина убили!

Легкий подзатыльник, который отвесила ему ударница, чтобы прервать словесный понос, был подобен удару кувалды по голове. Сквозь звон в ушах, Владимир, расслышал, какой-то смешок — хмыканье, а затем, зычный голос:

— Пушкин? Как же знаю его стих:

Если слон имел меня, Это был бы номер — Дернула его б за блуд, Он бы тут же помер!

Набоков посмотрел на руки, читавшей стихотворение ударницы, и внутри у него все похолодело. Такими руками можно было не то, что слона, можно было стальной ресльс на куски разорвать! Да, есть женщины в русских селеньях…

Барышня-унтер заглянула в комнату:

— Татьяна Николаевна! Всех детей вывели и погрузили в автобус.

И тогда, Татьяна Михайловна Скрыдлова, дочь адмирала, взорвалась. Первые десять минут, ее речь состояла из одних нецензурных выражений, затем в ее выступлении стали в небольшом количестве проскальзывать и литературные слова. Вкратце, суть ее эмоционального выступления можно было свести к следующему: Подразделения русской армии чуть ли не наполовину укомплектованы женщинами и детьми в возрасте от одиннадцати лет и старше. Одновременно с этим, освобожденная от поляков территория, особенно крупные города, под завязку забита розовощекой, пыщущей здоровьем интеллигенцией, которая… (в этом месте авторы так и не смогли найти литературный аналог нецензурного выражения, примененного Татьяной Михайловной).

— Татьяна Михайловна! С этим, — коренастая ударница кивнула на Набокова, — как обычно? «Сигнал в анал»?[14]

— Да. — ответила поручик, и коренастая, захватив своими ручищами писателя, перевернула его животом вниз, а задницей к верху. Набоков, заподозрив, что-то неладное, попытался вырваться, но вырваться из рук русской женщины, способной ударом кулака уничтожить английский танк «Большой Вилли» было невозможно, в рот Владимиру вогнали кляп.

— И поторопитесь, Матрена Ивановна, — продолжила Скрыдлова, — нам еще один адрес нужно успеть проверить.

— Не беспокойтесь, Татьяна Михайловна, сделаем все в лучшем виде! Агафья! Давай, начинай, а то наш педагог уже заждался!

Глава 65 Осень 1919 года. Тень Буденного

Антон Иванович Деникин, решил что книгу о русской смуте лучше написать позже. Вначале нужно написать книгу о странностях данной войны. Польская оккупация начавшаяся так быстро и решительно сходила на нет. Великая Польша оказалась колоссом на глиняных ногах. Хотя бои и онсили ожесточенный характер было ясно, что поляки надорвались. Они заглотили кусок, который оказался им не по зубам и подавились. Все рассыпалось как карточный домик. Действия многочисленных отрядов партизан и а также общирность российских территорий сыграли дурную шутку. Еще больше неприятностей доставили полякам отдельные части Легиона, которые оказались укомплектованы антипольскими элементами. Так называемые полуфранцузы из Эльзаса и Лотарингии, в самый неожиданный момент превращались в злобных германских гуннов, которые уничтожали штабы и коммуникации и становились ядром внезапно формирующихся военных формирований. Обвал был лавинообразным. Поэтому от Москвы до самых до окраин его армия дошла без каких-либо серьезных столкновений. Поляки не успевали — отдельные дивизии, которые они перебрасывали, для того чтобы задержать его продвижение, сметались с ходу его войсками, либо безбожно опаздывали, застряв по пути из-за действий партизан. Польше требовалось время чтобы сформировать значительную группировку способную остановить продвижение русской армии, но ей никто не давал этого времени.

А между тем, ситуация менялась все стремительней. Особенно после того, как информация о имевшей место Бахчисарайской трагедии добралась до Казани и других городов населенных людьми мусульманского вероисповедания. Помимо дубины народной войны на горизонте возник призрак войны религиозной. Если быть совсем точным, то не призрак, ибо зеленое знамя джихада и его носители добрались и до армии Антона Ивановича, вступив в ее ряды. Дикие татарские сотни были дикими не только по названию, но и по методам ведения войны. Джихад он и в Африке Джихад. Вид разрушенных городов и деревень еще больше распалял воинов ислама, поэтому в пестрой палитре России возникла дилемма — кого считать «зелеными» тех кто воевал в свое время против белых и красных, или тех кто воюет под зеленым знаменем. Дилемма нужна сказать несколько надуманной, ибо ни первых ни вторых особенно не волновало как их называют, они просто воевали, а голову пускай ломают историки.

* * *

Семен Михайлович начинал понимать, как товарищу Чингисхану удалось, завоевать половину мира без особых проблем и потрясений. По мере продвижения вглубь Польши, его отряд, начал увеличиваться в численности настолько, что он уже запутался в том, сколько же у него штыков, сабель, ну и всего прочего, о чем принято писать в военных докладах. Все новые и новые партизанские отряды примыкали к его подразделению, все новые и новые лица вливались в неудержимую кавалерийскую лаву, которая перемещалась по польским тылам. В числе принятых был и один из офицеров Генштаба, который подсказал ему красивую фразу — «оперативная тень наступления». Означало это, что по общепринятым расчетам, столько-то человек могут наступать на столько-то киломатров, если людей больше, то и тень, то есть расстояние на которое они продвинуться при наступлении больше. Только вот, по словам этого генштабиста, в отношении его Буденного рейда, общепринятая арифмерика не бьется — тень от его кавалерии такая, что паника от его рейда гуляет уже по всей территории Польши. А они ведь только начали свой рейд, уйдя в отрыв от армии Деникина, которая двигалась следом, и методично уничтожала поляков по частям. Отряды партизанские были конечно же разные и по численности и по составу и по вооружению. В числе наиболее боеспособных оказался отряд Федора Кузьменчука, который по численности уже не уступал полку. И сейчас, кавалерия двигалась вглубь польской территории, по пути движения отряда Федора на соединение с Буденным.

Федор не забыл ту, странную русскую пани. И поскольку волна наступления начала приближаться к тем местам, то он решил предупредить возможное несчастье, и на очередном военном совете сообщил Буденному о данной истории. «Ну, тогда тебе Федор, и твоему полку и карты в руки,» — ответил Семен Михайлович. И Федор повел своих людей впереди конармии, стремясь первым достичь района, где находилось поместье.

Был ли в этом промысел божий, или все объяснялось, тем, что Польша и поляки заканчивались, но поместья он достиг быстро, не встретив никаких польских подразделений. Брошенное имущество, брошенные орудия, брошенные склады — все это было, а вот поляков не было. Несколько раз правда попадались колонны с беженцами, но на них заострять внимание не стали. Скорее туда! Туда где на островке посреди Польши живут русские люди. Их слишком мало, чтобы они смогли за себя постоять.

И вот он сидит за столом и пьет чай. Пьет чай там, куда он стремился. С момента его ухода ничего не изменилось. Поначалу у него самого екнуло сердце, когда он увидел заколоченные окна, подкопченные следами пожара. Потом все же оказалось, что именно таким они поместье и оставляли, и сами же эти окна и заколачивали, просто в памяти не отложилось, да и боялся он, что не успеет. Однако успел. И теперь он отсюда не уйдет, пока все не закончиться. Пока не освободят территорию от ляхов, пока не очистят ее от банд мародеров.

А пока он сидит и пьет чай. И думает о том, что осень, что нужно помочь собрать урожай, что нужно поставить цепь кордонов и разъездов на подступах, что им скорее всего придется здесь зимовать, и нужно ставить избы. Как-то странно посреди войны, в пока еще вражеском тылу, Федор переключился на мирные крестьянские думы. Может это и к лучшему? Или расслабляться рано, и еще придется проливать кровь? Ответа на этот вопрос Федор пока не знал.

Между тем ситуация катилась с горки к неизбежному — Армия Деникина вступила на территорию Польши. Польское командование понимало, что всей линии фронта ему не удержать, и решило попытаться удержать за Польшей, выход к Балтийскому морю. На остальное — на Деникина, Буденного и действовавших в тылу партизан сил уже не хватало. На севере Польши возникла странная картина — стали появляться пятна территории освобожденной от поляков. Пока еще небольшие, и не связанные друг с другом, но они расползались все больше и больше — тень от Буденного давила на Польшу, и заслониться от ней было уже не чем.

Глава 66 Осень 1919 года. Призрак Красного барона

Взвод Глорха перебросили в освобожденный от поляков Штеттин, для патрулирования улиц и выявления коллаборционистов. Чувствовалось, что в Германии, несмотря на войну, дела начинают идти на лад…

В этот день их задачей было стоять в оцеплении в порту, возле одного из причалов. По слухам ожидалось прибытие важных персон. Говорят, что ожидалось прибытие самой Берты Великой. Великой ее стали называть в народе неофициально, но кто-то из генералов-русофилов, подкинул идею перейти от копирования идеи Орлеанской девы в германской пропаганде к идее копировать на германский лад Екатерину Великую, мотивируя тем, что Германия и Россия воюют сейчас против общих врагов, использовать французский прототип в пропаганде не совсем патриотично, к тому же он уже значительно изжил себя. В самом деле, под руководством Берты, Германии уже удалось изгнать интервентов со значительной части территории и использование старых песен про жертвенность уже не актуально. Ну не сжигать же Берту, в подражание лягушкоедам на костре? Поэтому идея перейти от Спасительницы к Великой была одобрена генералитетом рейхсвера и подогрета нанятыми журналистами. Вслед за официальным титулом Великая тихой змеей вползал и вопрос о возрождении монархии. Причем не старой династии, а новой. Принцев в Германии было навалом, конечно поменьше, чем шляхтичей в Польше, но очень много, но о них, никто из находящихся у власти вопрос и не ставил, ибо они — не то знамя, которое может вести за собой Германию, а вот Великая Берта…Почему бы не доиграть сценарий Екатерины Великой до конца? Психологический рубеж неприятия женщины в общественной жизни и политике в Германии был пройден очень быстро, и Берте была уготована столбовая дорога в императрицы Германии. Но для этого, чтобы все было изящно и психологически красиво, необходимо изгнать врагов с территории Германии. В одиночку сделать это труднее, чем с вдвоем или втроем, поэтому предложение барона Маннергейма создать Тройственный Союз было воспринято очень положительно. Дело оставалось за малым — пробить сухопутный коридор между Россией и Германией, чтобы государства Тройственного Союза имели общие сухопутные коммуникации. А для этого, нужно было окончательно решить Балтийский вопрос. Балтийское море должно стать непроходимым для судов Антанты. Польша, лишенная снабжения, а еще лучше портов на Балтийском море, вынуждена будет тратить время и ресурсы на создание новых коммуникаций. Времени такого ей никто не даст. Даже если она наладит снабжение через Черное море, или по суше через Балканы и Румынию, она будет запаздывать в попытках отразить объединенное наступление из-за большей протяженности коммуникаций. Для блокады Балтийского моря нужно задействовать все что имеется, а имеется увы немного — три подводные лодки и несколько торпедных катеров у Германии, а также значительное количество кораблей, в том числе трофейных у Курляндии и России. Большинство из них нуждается в ремонте, комплектовании экипажами и их тренировке. То есть вся надежда в этом вопросе на германские субмарины.

Именно для этого она и приказала Лотару прибыть в Штеттин. Он единственный, кому в данный момент она, Берта, может поручить возглавить подводные силы Германии. Да, у Германии было много адмиралов и старших офицеров, но она уже привыкла решать вопросы не взирая на табели о рангах, поручая дела тем, кому доверяла лично.

Среди всех солдат отдельного полка Верфольфов «Бертаюгенд», стоявших в оцеплении пронесся радостный крик. Слухи о прибытии Великой Берты оказались правдой! К причалу в сопровождении машин и мотоциклов охраны и эскортного эскадрона Императорских Гвардейских Улан, подъехал большой черный «Хорьх» украшенный германскими флагами, из него на причал ступила ОНА! Высокая стройная брюнетка, тридцати трех лет в строгом платье и со строгой прической, она казалась всем, кто был в этот день в Гамбурге воплощением возрождающейся из пепла Германии. Кто, успел задать сам себе вопрос, а зачем Берта прибыла на этот пустынный причал? Никаких кораблей, и никаких гостей на нем не было. Но буквально через минуту на севере над морем появилась маленькая черная точка, которая стала приближаться, увеличиваясь в размерах. Вскоре донесся звук авиационных моторов. Больше всего внимания эта точка вызвала у Серба. Тогда в Берлине, стоя возле обгоревшего остова уничтоженного французского дирижабля, он твердо решил что станет авиатором. С той поры он тратил все свои средства на покупку всяческих брошюр об авиации, выискивал старые газеты, времен мировой войны, где упоминалось хотя бы одно слово про тех кто летает в небе. К моменту в прибытия в Гамбург он уже знал имена всех прославленных асов Второго Рейха, марки и внешний вид почти всех германских и европейских самолетов. Вилли Хенске, как завороженный следил за тем, как огромный «Штаакен», выкрашенный в черный цвет, и оснащенный поплавками заходит на посадку рядом с причалом. На носовой части его фюзеляжа были видны значки, обозначающие потопленные корабли, а также несколько маленьких польских флажков, означавших число уничтоженных польских самолетов. В кормовой части фюзеляжа красовалась белая надпись на непонятном Вилли языке. Вместо опознавательных знаков самолет украшали нарисованные человеческие черепа с перекрещенными костями. Серб повернул голову к рядом стоящему Максу и шепнул: «Спорим на пиво, что я знаю кто за штурвалом этого бомбардировщика!» Макс кивнул в знак одобрения. Наконец, черный самолет подрулил к заранее подготовленным мосткам на воде и заглушил двигатели. Из него выбрался стройный пилот в летных очках и мешковатом летном комбинезоне, а затем флотский офицер в флотской меховой кожаной куртке с погонами капитана 1 ранга. Лотара фон Арнольда Серб узнал сразу, ибо очень много газет как германских так и иностранных выходили с рассказами о его подвигах. Глорх ткнул Хенске под ребра и прошипел: «Ну и??». Серб, абсолютно уверенный в том, что на встречу с Великой Бертой, может попасть только самый великий летчик, произнес: «Эрнст Бранденберг!», подразумевая прославленного командира бомбардировочной эскадры «Англия», совершавшей в мировую войну налеты на Английские города. Однако на этот раз Сербу не повезло, ибо он был еще слишком молод и неопытен, и девушка Фортуна пришла на свидание в джинсах и он проспорил пиво Глорху. Приближаясь вместе с Лотаром к ожидавшей на причале Берте, пилот снял очки, шлем и встряхнул головой, рассыпав по спине длинные белые волосы. Вилли впал в ступор, и у него отвисла челюсть. Его оппонент в споре — Глорх, не стал его подначивать, и возвращать на место отвисшую челюсть Вилли, ибо тоже находился в таком же состоянии, и во все глаза таращился на стройную белокурую фрау-авиатора, пока Лотар фон Арнольд производил доклад Великой Берте о прибытии. После чего Берта и летчица поздоровались друг с другом, а затем троица села в черный «хорьх» и уехала из порта. Но оцепление с причала не снимали. Попытка Макса и Вилли выйти из состояния легкого обалдения от увиденного, закончилась полным провалом, потому что на причал выбрались три остальных члена экипажа «Штаакена», которые тоже оказались фрау, и то же были очень симпатичными. Из ступора взвод вервольфов вывело появление на причале грузовика, в кузове которого были бочки с бензином, бойцов взвода попросили помочь их разгрузить на причал и заправить бомбардировщик. Три десятка молодых парней отталкивая и отпихивая друг друга ринулись выполнять поручение. У Серба, который старался больше других, возникла даже шальная мысль спрятаться на огромном бомбовозе и тайком принять участие в боевом вылете — он уже представил себя над морем, вокруг тонущие под бомбами корабли ненавистного Гранд Флита, по всему небу дымные следы от сбитых «Ньюпоров» и «Сопвичей», и он — строчащий, направо и налево из кормового пулемета! Но после некоторых раздумий Вилли отказался от этой затеи, понимая, что для первого вылета нужно знать и уметь гораздо больше чем он, да и слишком серьезными были эти фрау летчицы. Однако, Серб теперь твердо решил расшибиться в лепешку, но стать авиатором, ну, а если будет выбор, то летать на бомбардировщиках — крылом к крылу с этими Валькириями! Что касается Глорха, то его выбор не смотря на аналогичные мечты, был увы ограничен землей или морем — во время уличных боев за Берлин его ранило, и хотя рана не была серьезной, у него теперь были определенные проблемы с вестибулярным аппаратом, врач, который его осматривал перед выпиской из лазарета, в прошлом был приписан к одной из авиагрупп, поэтому за прошедшую мировую научился разбираться в этих вопросах — он так и сказал Глорху, что рана пустяковая но стать авиатором тебе не суждено, и тут же добавил, что есть много других полезных и нужных военных профессий. И Макс, тоже решил стать кем-то, а не простым пехотинцем. Море его, выросшего в сугубо сухопутной местности, сильно пугало своей мистической и непонятной таинственностью и изменчивостью — оставалась суша. Связистом? Всегда в тылу, с какими-то проводами? Нет, не пойдет! Артиллеристом? Почти тоже самое — стреляешь куда-то не видя цели из гаубицы, и даже не видишь врага! А вот броневик или танк, это великая вещь! Едешь себе защищенный броней, и расстреливаешь жолнеров или лягушкоедов направо и налево! Точно! Нужно становиться танкистом!

Размышления Серба и Глорха о выборе профессии были прерваны возвращением черного «хорьха» Берты. Она проводила своих гостей до самых поплавков ошвартованного «Цеппелин-Штаакена». Макс успел заметить, что на Лотаре были уже контр-адмиральские погоны, а на груди у его спутницы красовался Железный Крест, кажется с дубовыми листьями. Награждение других фрау из экипажа состоялось прямо у самолета. После чего Берта очень тепло и абсолютно неофициально попрощалась со своими гостями, и с причальных мостков поднялась на берег. Гигантский черный самолет взревел моторами, а затем, спустя пару минут после их прогрева заскользил по водной глади увеличивая скорость. Наконец он оторвался от поверхности воды и взмыл в воздух набирая высоту. Сделав на прощанье круг над портом, он развернулся и полетел на север, постепенно уменьшаясь в размерах. Наконец исчез. Великая Берта бросила взгляд на север, а затем пошла к своему автомобилю. Вскоре причал опустел, и взвод Глорха распустили на отдых, так как свою миссию на сегодня бойцы элитного полка выполнили. Но на войне как на войне, через два часа взвод подняли по тревоге и вместе с давешними гвардейскими уланами бросили на прочесывание местности. Был сбит самолет-разведчик противника и надо было найти его и пилота выпрыгнувшего с парашютом. Уланы в полевой форме и зачехленных касках нагнали взвод вервольфов выехавший на операцию в грузовиках, на опушке небольшого леса где и надо было искать самолет и пилота, не успели сослуживцы Глорха и Серба высадится из машин, как сверху раздалось жужжание.

Над лесом показался показался вражеский самолет, уланы открыли огонь из карабинов, их поддержали ручники пехотинцев, но внезапно стрельба стихла сама собой. В небе появился красный силуэт триплана, Fokker DR в необычном маневре зашел снизу и всадил в живот француза несколько сверкающих очередей. Красный Триплан покачал крыльями и призрак Красного барона, растворился в небе уйдя в сторону солнца.

Глава 67 Осень 1919 года. «Товарищ! Не в силах я вахту стоять!» — сказал кочегар кочегару

Капитан парохода «Софья Перовская» (кто не знает — данная особа швырявшая бомбы в одного из русских царей была внучкой или правнучкой героя Польши Понятовского — отсюда и столь странное название) Вацлав Кранцкий с ужасом наблюдал, как его судну доверху набитому военным снаряжением приближается огромный черный многомоторный самолет без опознавательных знаков. Ну не станешь же считать опознавательными знаками, намалеванные на крыльях, фюзеляже и хвосте человеческие черепа! Он уже знал о том, что рейсы из Лондона или Бреста в Мемель стали очень опасными. Британское и французское правительство после гибели «Рипалса» были дезорганизованы, а их военно-морские силы понесли огромные потери после неудавшейся попытки захвата Петрограда, поэтому создавать конвои было не из чего — все эскортные корабли были задействованы у берегов Англии и Франции напуганных подводной угрозой или задействованы создаваемых барражах в водах северного моря. У него было два пути — идти через Средиземное и Черное море в Одессу или Севастополь, или пытаться проскочить через Балтику. Вацлав выбрал Балтику, так как за рейсы в Мемель правительство Польши платило втрое больше. И платило золотом, которое пока у Польши еще было. И он Вацлав был уверен, что проскочит. И тут новая напасть — аэроплан, намерения которого ясны и идиоту. В том, что у него нет никаких шансов он не сомневался — ибо уже во всю гуляли в морской среде слухи о Черном Самолете, после встречи с которым корабль был обречен. Пулеметная очередь с самолета хлестнула по мостику. Черт, хватит философствовать! Стоп машины! Шлюпки на воду! Команде оставить судно!

На палубе «Софьи Перовской» все засуетились. Внезапно у расположенного по правому борту острова Рюген было замечено какое-то движение. До того незамеченные из-за камуфляжа к в сторону парохода двигались четыре каких-то объекта. Скорость их была очень большой. К тому времени, когда вся команда польского парохода, погрузившись на шлюпки, отгребла в сторону, картина прояснилась — это были четыре военных катера — два с торпедными аппаратами и два с 37 мм орудиями и десантом на борту. Держа на прицеле спущенные на воду шлюпки, катера по очереди подруливали к борту брошенного парохода и выгружали десантников. По прошествии некоторого времени, в корме «Софьи Перовской» забурлила вода, и судно потихонечку, постепенно увеличивая скорость, стало поворачивать в сторону побережья Германии.

Когда его судно под конвоем катеров исчезло на фоне острова Рюген, Вацлав Кранцкий облегченно вздохнул. Катера пугали его меньше, чем тот Черный Самолет, который слава богу, тоже улетел, после того как «Софья» взяла курс в сторону Германии. Плевать, что сухопутные люди смеются над морскими суевериями! Не приведи господь, этих сухопутных оказаться на борту и увидеть то, о чем гремит жуткая слава по всей Балтике и не только! Вот тогда бы я посмотрел на этих атеистов и материалистов!

Глорху в отличие от Вацлава было глубоко наплевать на море и всякие там суеверия — морская прогулка на прыгающем по волнам катере радости ему не доставила, его мутило от морской болезни. А теперь еще и осваивать новую профессию! Кто мог подумать, что его взвод придадут десанту высадившемуся на польский пароход не для боевых действий, а для кидания лопатами угля в раскаленные топки! После такого набора «развлечений» и «удовольствий» Макс окончательно решил правдами и неправдами попасть в бронетанковые войска. В сегодняшнем приключении его радовало две вещи: во-первых, он снова увидел тот «Штаакен» пилотируемый русскими (он узнал об этом от всезнающего Серба) валькириями (почему он не постарше лет на пять или семь??), во-вторых, на палубе трофейного парохода были закреплены британские танки типа Мк-V и Мк-А, и по прибытию в порт можно будет по ним полазить и потрогать стальные чудовища собственными руками. Он уже умеет водить легковые и грузовые автомобили, мотоциклы, разбирается в моторах, разберется и в танках!

Сербу на танки было наплевать, он пытался из трюма пронзить мысленным взором все палубы и определить, в какую сторону полетел самолет с русскими фрау, а посему он безбожно мазал, швыряя уголь мимо топки. Плевать! Он станет летчиком!

Глава 68 Осень 1919 года. Мемель

Вилли давило страшное и безобразное животное, под названием жаба. Проныра Глорх, сумел таки заползти в душу полковника Кирхбаху, который формировал отряд из трофейных танков. То, что теперь он, Серб, командует взводом радости особой не доставляло. Хотелось туда, наверх, на черный бомбовоз! А теперь бегай за этим железным монстром и дыши выхлопными газами! Если бы не «папаша» Мюллер, руководивший теперь контрразведкой на всей территории освобожденной Германии, Вилли пришлось бы совсем плохо. Оказалось, что в прошлом шеф контрразведки был пилотом тяжелых бомбардировщиков. Откуда он узнал про увлечение Сербом авиацией, было не ясно, но именно от «папаши» Мюллера и передали Хенске посылку, в которой были технические описания германских бомбардирощиков времен мировой войны.

Участь Мемеля была решена. Вначале русские кавалерийские части вместе с партизанами перерезали железную дорогу, лишив поляков возможности доставки подкреплений с суши, а потом подошли русские бронепоезда, а также пехота, окончательно отрезавшая Мемель с суши… Следом прикатили тяжелые железнодорожные батареи русских. Орудия для этих батарей были сняты с британских кораблей спустивших флаги в Выборге. Именно эти тяжелые орудия и подавили форты Мемеля. Калибр их был явно не сухопутный, поэтому шансов устоять у поляков не было. Германские войска пробивались на восток на соединение с русской армией. Штурм города происходил с суши и моря одновременно. Вспомогательные крейсера переоборудованные из пароходов путем установки шестидюймовых орудий, под прикрытием миноносцев и сторожевиков Курляндского флота в скоротечном бою довели численность польского военно-морского флота до нулевой величины, уничтожив последние оставшиеся у поляков четыре эсминца и десяток сторожевиков. После чего к причалам двинулись транспорты с германским десантом, а суши перешли в наступление русские части. Заявление коменданта Мемельского гарнизона, пана Войцеховкого-Понятовского, о том, что город будет драться до последнего жолнера и патрона, было слишком громогласным, поскольку следовавшие за передовыми частями три снайперские роты «ворошиловских стрелков» выбивали в оборонявшихся поляках весь замеченный командный состав от ефрейтора и выше. Да и с моря в город высаживались не крупповские корпуса, а ветераны из «Стального Шлема» и бригада «Гроссер Муттер Берта», по этой причине поляки не смогли использовать и пятой доли имевшихся у них возможностей. Резкая убыль командного состава, и до автоматизма отработанные действия германских штурмовых групп, привели к тому, что Мемель был взят в течении суток.

Серьезные проблемы возникли западнее Мемеля, там где германские части шли навстречу русским. Поляки ввели в бой все резервы и предприняли ряд контратак, пытаясь остановить части рейхсвера. Однако удар русской кавалерии прорвавшейся в глубокий тыл польской армии, свел на нет все усилия поляков, а налет на польские батареи и передовые позиции четырех «Муромцев», Балтийского Особого Бомбардировочного Отряда под командованием капитана Марины Александровны Ухтомской, создал условия для перехода в наступление.

Взревев моторами, трофейные танки с намалеванными на бортах крестами и крупповскими кольцами двинулись вперед в сопровождении пехоты, следуя за огневым валом артиллерии. Ответного артогня жолнеров почти не было, что до пулеметов, то для их подавления и нужны были бронированные машины. Глорх, оглушенный от грохота, в жуткой жаре, дергал рычаги бортовой коробки передач «Большого Вилли», выполняя команды командира танка, и его счастью не было предела. Конечно же, ему не доверили командование всем танком, ввиду молодости и отсутствия опыта, но он уже был в танковых войсках, и уже шел в бой, находясь внутри бронированного чудища. Рев и лязг движения стальной коробки оттенялись рокотом пулеметов и грохотом бортовых пушек. По палубе перекатывались стрелянные гильзы подпрыгивая на каждой кочке, внутри танка висел сизый пороховой дым. Глорх был на седьмом небе от счастья, особенно когда танки прорвали вторую линию окопов и двинулись в тыл поляков, расстреливая убегающих шляхтичей.

О Сербе, такого сказать было нельзя. Его взвод должен был двигаться за наступающими войсками и осуществлять очистку освобождаемой территории от затаившихся поляков. То есть участвовать в очистке тыла от недобитых остатков вражеских частей. Однако незадолго до начала наступления пришел другой приказ, и его подразделение перебросили от линии фронта в тыл. Негодованию бойцов взвода не было предела! В то время когда все их товарищи будут принимать участие в настоящем деле, их взвод буде сидеть в тылу и охранять объект, который никому не нужен. Грохот батареи гаубиц расположенной в полукилометре от них, за небольшой речушкой, говорил о том, что наступление уже началось, и началось без них. Впрочем, по прибытию на место, их задание уже не казалось никчемным Вилли — их прислали охранять летное поле, на краю которого, были размещены бочки с бензином и авиабомбы. Серб, в предвкушении встречи с бомбардировщиками был в состоянии экстаза — помимо охраны они должны были заправить самолеты и помочь прицепить бомбы. Ожидание на поле показалось вечностью. Но вот кто-то услышал звуки моторов в воздухе, а вскоре из-за леса вынырнули и стали заходить на посадку четырехмоторные бомбардировщики, неизвестной Вилли Хенске модели. Русские! Бойцы Серба, разбившись на группы покатили бочки к самолетам. Экипажи самолетов жестами стали руководить их действиями. Работа закипела. Работали молча, повинуясь жестам пилотов, очевидно не владевших немецким языком. Быстро завершив заправку самолетов, они стали помогать крепить пудовые бомбы к бомбодержателям.

Все-таки они были еще слишком молоды и неопытны, ибо выскочивших из расположенного леса польских кавалеристов заметили не они, а именно их задачей была охрана поля, а стрелок одного из самолетов, который возился с установленной на верхнем балконе самолета странного вида пушкой. Именно он и произвел выстрел в сторону польской кавалерии. Возможно, это был один из недобитых польских отрядов оказавшихся в глубоком тылу в результате наступления германской армии, а возможно это был летучий отряд совершавший дерзкий рейд по тылам противника. Двигались они со стороны леса, в сторону позиций гаубичной батареи. Реакция экипажей самолетов была практически мгновенной — стрелки открыли огонь из бортовых пулеметов в сторону польской кавалерийской лавы, а пилоты нырнув в кабины запустили двигатели на прогрев. Погрузка бомб была тут же прекращена. Скачущих улан было слишком много, поэтому шансов уцелеть у взвода Серба не было никаких, и он это понимал — несколько минут боя и все! Хорошо если самолеты успеют за это время взлететь! Пытаясь перекричать рев авиационных моторов он отдал команду занять оборону, дублируя ее жестами, а затем повернулся к самолетам и стал давать отмашки рукой — мол, взлетайте быстрее. Однако сидевшие в кабинах самолетов, тоже понимали, что взводу обеспечения не уцелеть — и выскочивший из одного из аэропланов пилот в кожаном комбинезоне, кожаном шлеме, и огромных летных очках, подскочил к Сербу и дергая за рукав стал тянуть в сторону четырехмоторного самолета, показывая жестами, что нужно залезать во внутрь. Это было прямым нарушением приказа отданного взводу, но Вилли сделал это — ему очень хотелось совершить полет не в мечтах, а наяву, пускай и в качестве пассажира. Часть драгоценного времени была упущена на погрузку вервольфов, и взлет самолетов происходил уже под огнем карабинов польской кавалерии. Тяжело груженные самолеты набирая скорость понеслись по полю от настигающей их кавалерийской лавы и медленно, как бы нехотя оторвались от земли. С борта самолетов стреляли все, кто мог в этот момент стрелять, набор высоты перегруженными машинами происходил медленно, но вместо того, чтобы забраться как можно выше, пилоты заложили плавный правый вираж и стали кружить над польской кавалерией, поливая ее сверху из пулеметов. Серб и те, кто оказался в том же самолете, что и он что-то орали, сосредоточенно стреляя из «бергманов», пистолетов, и оказавшихся весьма неудобных в данной ситуации винтовок. Самолеты встали в круг, который медленно перемещался, двигаясь в ту же сторону, что и поляки, число которых редело с каждой минутой. На батарее тоже не дремали — рота боевого охранения стала «подавать признаки жизни» — сверху было видно, как три грузовика с установланными на них противоаэропланными пушками подъехали к берегу речушки, и опустив стволы орудий стали бить шрапнелью по поредевшим уланам, завершили разгром пулеметы и «бергманы» германской пехоты.

Разорвав круг, четырехмоторные машины повернули на восток в сторону линии фронта. Сверху все казалось таким миниатюрным и безопасным, что Серб не сразу обратил внимания на две приближающиеся на встречу точки. Треск пулеметов, означал что это враг. Однако два польских «Сопвича» это не та сила, которая может справиться с четырьмя «Муромцами» идущими в плотном строю — вскоре задымил и рухнул камнем вниз один, а следом за ним и второй. Вилли стрелял из «Бергмана» по обоим целям, и был уверен, что по крайней мере один сбитый поляк на его счету. То же думали и остальные бойцы его взвода сидящие в самолетах. Место прорыва обороны было заметно сверху очень хорошо. Трупы в черной и серой военной форме до линии окопов, и трупы в зеленой форме после линии окопов. И еще следы от гусениц. А вот и сами танки! Какие они маленькие сверху! Вон тот кажется с Глорхом! А это что? С востока на запад по дороге двигалась какая-то змея зеленого цвета — поляки! Внезапно самолет вздрогнул, и словно бы став легче стал подниматься вверх. Снова застучали пулеметы, а внизу расцвели бутоны красивых невиданных цветков — мы их бомбим! Змея распалась на отдельные мелкие точки, бросившиеся в разные стороны. Они бегут! Мы их накрыли! А вон кажется «Польский Рено» горит. Повторный заход. Снова вниз падают маленькие черные точки, расцветая на земле красивыми цветками, снова трещат пулеметы.

Серб, лежал на кровати в крестьянской избе и смотрел в окно на рассветающее небо… Его распирало от собственной важности и многозначительности. Вилли был счастлив. Он сумел таки обставить проныру Глорха по всем пунктам! Чтобы теперь не предпринял Макс, он всегда теперь будет на шаг позади него! Даже если Глорху поручат командовать всей германской армией, он все равно будет вторым. И причина кроется в том, тут Серб повернул голову в другую сторону и посмотрел на мирно покоящуюся у него на плече очаровательную женскую головку, роскошные черные волосы которой разметались по всей постели. Сегодняшней ночью он стал мужчиной! И даже если Глорх узнав об этом переспит с сотней женщин, он все равно будет вторым, ибо он Вилли стал взрослым раньше его! Это как день рождения — один родился раньше, а другой позже — и ничего уже нельзя изменить! Эта Хелен, или как там она говорила — Лена, что она с ним вытворяла ночью, а какая у нее фигура! Серб несколько смущаясь, от того, что разглядывает спящую девушку перевел взгляд ниже — эти русские фрау, они все такие? Нет, что ни говори, а Глорх со своим танком теперь вечный аутсайдер! А еще эта Хелен, Лена обещала поговорить, чтобы их не отправляли сразу назад. И правильно! Какой смысл? Если русская и германская армия соединились, отрезав Польшу от берегов Балтийского моря! А еще, он раньше Глорха узнал, что такое русская водка! И теперь Серб жалел о деньгах, которые он так бездумно тратил на пиво. Пиво — ничто! Вот водка! Но водка, без русской женщины это тоже ничто! Конечно же лучше пива, но не лучше Хелен, Лены! А еще, Серб решил стать русским! Решил стать, после того, как четыре «Муромца» с его взводом на борту приземлись на русском аэродроме. Когда экипажи бомбардировщиков стали снимать с себя летные шлемы, выяснилась потрясающая вещь — все они были русскими фрау, и к полному обалдению от участия в боевом вылете добавилось еще большое обалдение от созерцания русских летчиц. Ступор был полный. А поскольку русские валькирии истолковали состояние бойцов спец взвода Отдельного полка Вервольфов «Бертаюгенд», как шок после совершенного полета, то их стали из этого шока выводить. Чисто русским методом — с помощью рыбок, правда без аквариума а с водкой, и рыбки были жаренные. Организм и нервная система германского юноши впервые столкнувшись с токсическим воздействием неизвестного ранее напитка дали сбой, и Вилли Хенске на какой-то момент отключился, когда же включился, то был уже мужчиной, а на нем, а на нем восседала и вытворяла с ним страшные и постыдные вещи Хелен, точнее Лена — пора привыкать к русским именам, раз собрался стать русским. Именно в русских фрау и была причина желания Серба сменить национальность. Он, конечно же знал, что Германия стала возрождать авиацию, и на Западном фронте у нее тоже появились бомбардировщики, но! Из пяти увиденных им за последние несколько месяцев бомбардировщиков, все пять были укомплектованы русскими летчицами! Кто летает на Западном фронте Серб не знал, но здесь — здесь летают русские валькирии! А чтобы летать с ними вместе, нужно как минимум быть русским!

Глава 69 Осень 1919 года. Швейцарские тайны-2

Они встретились в освобожденном Маргенбурге. Немецкая вдова и русский генерал. Он был на семнадцать лет ее старше. Она поняла, что это именно тот человек, который ей нужен. В конце концов нужен не только ей но и Германии, чьи интересы она представляла. Если ей уготовано создать новую венценосную династию, то ей не нужна прогнившая кровь бесчисленных венценосцев Европы, когда уже совершенно непонятно, кто от кого произошел, и кого обвинять за болезни слабоумие рождающихся детей. Но пока разговор шел не об этом, а о Тройственном Союзе, и том, что и как предстоит сделать. А сделать предстоит многое. Вскоре в Маргенбург прибыл и барон Маннергейм. Судьба Балтики и северных районов Польши была предрешена[15]. Никакой жалости к судьбе поляков и их проблемам никто из лидеров Тройственного Союза не испытывал. Кровь за кровь. Где-то наверху хохотал разбуженный после долгой спячки и забвения и набиравший все новые и новые силы Сварог. Он уже набрал столько силы, что ему не нужны ни храмы, ни алтари, ни эти дурацкие жертвоприношения.

* * *

Хорунжий 6-й кавалерийской бригады, двигавшейся маршем из Красностава, пан Дышек с недоумением рассматривал в бинокль противоположный берег реки Вепрж, и захолустный городишко Пяски. «Это, что еще за на…!» — выругался хорунжий, протер глаза и снова посмотрел в бинокль. Весь противоположный берег реки был утыкан полосатыми пограничными красно белыми столбами, на каждом из которых был прикреплен четырехглавый орел. Столбы навели пана Дышека на очень печальные и злые размышления. «Это значит пока я там с инсургентами сражался, эти тыловые крысы себе землю захапали?». Однако мост через реку Вепрж сбивал с толку окончательно. На противоположном от него берегу стояло две будки и шлагбаум. Будки такие же, что и на границе Польши с Румынией. Рядом с будками были сложены полукругом мешки с песком в несколько ярусов, за которыми были видны пулеметы «Максим». На самом мосту находилось легко отодвигаемое в сторону сооружение из сколоченных на манер козлов жердей, опутанное колючей проволокой. Правда странность была не в этом. Над будками развевались флаги Российской империи, украшенные все теми же четырехглавыми орлами. Ну, допустим, что кто-то из русских легионеров получил таки обещанное Великим Юзефом гражданство, но эти то уродцы что тут делают?

А уродцами пан Дышек назвал странных типов одетых в форму казаков русской армии. У всех на рукавах были трехцветные русские нашивки, и… Ермолки, ну и пейсы естественно! На ермолках, будь он не ладен, был все тот же четырехглавый орел. Ну, и скажите, что это за на… На мосту, с его стороны маячила доска с тщательно выведенной на польском, английском, немецком и русском надпись: «Княжество Люблинское. Государственная граница. Проезд без таможенного досмотра запрещен.». Да чихал, я на тебя князь Люблинский! Будь ты хоть Великий Герцог! — решил пан Дышек, и скомандовал эскадронам двигаться вперед по дороге через мост, через это…ское княжество. Заметив движение в сторону моста, странные ребята с пейсами заметно оживились. Пану Дышеку на скаку даже показалось, что где-то блеснули линзы какой-то оптики. Наверное все же показалось. Заграждение на мосту эти «казаки» убирать судя по всему не собирались. Но это и не страшно. Польские уланы сметают и не такие препятствия, с дикими криками кавалерия перешла на галоп. Ну держитесь схизматики! Дробный перестук десятка пулеметов, и тявканье мелкокалиберных пушек, с противоположного берега превратили красивую картинку кавалерийской атаки в какую-то фантасмагорию. Вскоре в какофонию звуков вмешались залпы винтовок. Верный конь пана хорунжего был сражен пулей подлых инсургентов. Дышек вылетел из седла и от удара о землю потерял на какое-то время сознание. Очнулся он от непривычной тишины, которая прерывалась какими-то глухими ударами, и вскриками. Он попытался приподняться но свет ему заслонила фигура с пейсами и винтовкой в руке. Последнее, что увидел, в своей жизни пан хорунжий это ослепительная вспышка света мелькнувшая перед глазами, в момент когда удар приклада размозжил ему череп. Еврейское казачество Княжество Люблинского знало свое дело, и хлеб ело не зря.

* * *

— И что же у пана есть чем платить? — задал вопрос крючконосый пожилой старикашка в заношенном сюртуке, — если у пана есть чем платить, то старый Абрам не будет забирать у пана его поместье!

— Постойте Абрам Давидович, вы же были у меня управляющим десять лет, почему я Вам должен платить за свое же поместье? Вы ведь вели все мои дела и говорили, что все в порядке!

— Времена меняются пан Станислав, и старый Абрам тоже хочет кушать! — произнес старикашка, оглянувшись на группу еврейских казаков мрачно стоящих за его спиной, — Поймите, пан Станислав, таки не старый Абрам будет здесь паном, а князь Калита, или вам не нужны дармовые деньги?

— Дармовые? Помилуй бог! Вы хотите забрать мое поместье почти задаром, и говорите о дармовых деньгах! У вас есть совесть Абрам Давидович!

— Что такое совесть пан Станислав? Я ведь не себе забираю и тоже в убытке!

— В убытке? Вы что, издеваетесь?

— Вы будете платить пан Станислав, или Вы будете продавать? Хотите я продам Вам парабеллум? Или лучше возьмете деньгами?

* * *

Закончив сделку с паном Станиславом старый Абрам направился в шинку к Срулю Азелевичу. Ему нравилось данное заведение. По крайней мере рисовую сакэ, которой Сруль торговал в данном заведении не разбавляли. За одним из столиков в полутемном зале, сидел Мойша Азельман, который тоже работал у Калиты. Но в другом ведомстве, и занимался соответственно другими делами. Вид сегодня у Мойши был донельзя счастливый. Рядом с ним на столике стояла литровая бутылка сакэ марки «Слезы камикадзе», сам же он с аппетитом наяривал свиную отбивную, от запаха которой, у Абрама потекли слюнки. Не долго думая он закал себе такую же, и примостырился рядом. Конечно же это было несколько в новее, но именно князь Калита, открыл секрет, как сделать практически любые продукты кошерными. Все дело было в юрилических тонкостях, и способности князя переворачивать все с ног на голову по нескольку раз во время дискуссии. По всей Европе, уже расползлись слухи о том, как Калита в споре с Люблинским кагалом доказал, что свинья, это корова, и мясо свиньи, тоже кошерное, причем сделал это опираясь на знание Талмуда. Конечно же нашлись ретрограды и консерваторы, которые не поддержали данное новвоведение. Но старый Абрам был уверен, что говоря на людях одно, эти ретрограды по ночам наяриваяют свиные отбивные за обе щеки.

Посмотрев с восхищением на молоденькую официантку — Сару, младшую дочь Сруля, которая принесла ему заказ, на ее стройные ножки, молодую упругую грудь, гибкий стан, старый Абрам причмокнул от удовольствия, а затем вступил в беседу с Мойшей, который как ему было известно торговал куриными яйцами.

— Мойша, я конечно дико извиняюсь, но я много думал, наверное стар стал старый Абрам. Почему вы покупаете яйца в Кракове по семь грошей за штуку, а продаете их по пять?

— Чтобы иметь прибыль.

— Но как таки вы ухитряетесь получить прибыль? Вы ведь теряете по два гроша на каждом яйце.

— И все-таки я получаю прибыль — по три с четвертью гроша с яйца, потому что продаю их по четыре с четвертью гроша жителям Кракова. Потом я у них скупаю эти яйца по семь грошей. Разумеется, прибыль получаю не я. Ее получает Калита, и он мне хорошо платит.

Старый Абрам, задумался. Мимо него на подносе пронесли шкворчащую и чудесно пахнущую кровяную колбасу. Он щеклнул пальцами и воскликнул:

— Сара! Девочка! Принеси мне тоже этой колбаски, и пивка что ли!

— Вам какого дядя Абрам — варшавского или баварского?

— Конечно баварского! И обращаясь к захиелевшему Мойше продолжил:

— А жители, которым вы продаете яйца по четыре с четвертью гроша за штуку, получают прибыль в размере по два и три четверти гроша за яйцо, когда продают их вам обратно по семь центов за штуку. Правильно? Таки я не понял, почему бы вам не продавать яйца непосредственно самому себе и вовсе не иметь дела с этим народом?

— А потому, что я и есть тот самый народ, у которого я покупаю яйца, — объяснил Мойша. — Когда народ покупает у меня яйца, я получаю прибыль по три с четвертью гроша за штуку. Таким образом, в итоге доход составляет шесть грошей за яйцо. Продавая яйца по пять грошей, я теряю только по два гроша на яйце. Вот так я и получаю прибыль — покупаю по семь грошей за штуку и продаю по пять. Я плачу только по одному грошу за яйцо в Люблине.

— В Кракове, — поправил Авраам. — Ведь вы покупаете яйца в Кракове, а не в Люблине. Мойша гордо усмехнулся.

— Я не покупаю яйца в Кракове, — признался он с нескрываемым удовольствием. — Купив яйца в Люблине по грошу за штуку, я затем тайно их переправляю в Краков, но уже по четыре с половиной гроша. С тем чтобы, когда спрос Кракове возрастет, повысить цену до семи грошей за штуку.

— А зачем вообще люди ездят в Краков за яйцами, если они там так дороги? — спросил очумевший от абсурдности Авраам.

— Потому что у людей так принято. Они считают, что в Кракове евреи продавая яйца по семь грошей за штуку торгуют честно.

— А почему они не покупают в Люблине? — Авраам почувствовал, что вспотел от тщетных умственных усилий понять схему торговой сделки.

— Потому что у людей так не принято. Они считают, что в Люблине слишком много евреев, и продавая им те же яйца по грошу за штуку, евреи их обманывают.

— Ну теперь-то старый Абрам действительно ничего не понимет. Почему бы вам таки не продавать яйца по семь грошей за штуку, а не по пять?

— А зачем же я тогда буду нужен? Купить яйца по семь грошей в Кракове каждый дурак сможет.

— Но почему остальные торговцы не снижают цену до пяти грошей за яйцо? У них же ничего не покупают!

— А потому, что я торгую яйцами и по пять грошей и по семь грошей, и моих яиц на рынке большинство. Поэтому торговцы боятся снизить цены и прогадать.

— И в чем же они прогадают — они ведь продадут свои яйца?

— Так местных там немного, большинство торгующих мои, и если местные распродадут свои яйца по пять грошей, то их начнет давить жаба видя, что теперь покупают у моих людей по семь грошей. Они бояться потерять возможную прибыль и не снижают цену.

— Так они ее и не получают, ведь яйца берут не по семь грошей а по пять — у вас!

— Так это проблема их, а не моя.

— А почему бы жителям Кракова не покупать яйца у вас по четыре с четвертью гроша за штуку?

— Потому что так я им не продам.

— Но почему?

— Как же я бы тогда извлек прибыль?

— Послушай Мойша, этот князь Калита, он часом не выкрест, из наших?

— Да нет, он обычный русский.

Старый Абрам задумался о странностях жизни, в голове приятно шумела сакэ, а тут и заказ подоспел — перед ним возникла Сара с подносом. Он кивнул ей на стол, и поставила туда заказ. Хлопнув юную Сару по крепкой и упругой ягодице, он привлек ее к себе, и произнес:

— Эх Сара, доченька! Нам ли быть в печали!

Сара слегка кокетливо, чуть зардевшись улыбнулась. Не смотря на большую разницу в возрасте, ей нравился Старый Абрам — в отличие от беспутных сверстников, в нем чувствовалось сильное мужское плечо, настоящий мужчина, пускай и слегка пожилой. Поэтому она присела к Абраму на колени и поцеловала в щеку.

* * *

Из трех братьев Нобелей сыновей Эммануэля Нобеля — Людвига, Альфреда и Роберта, менее всего известна деятельность Роберта.

Людвиг известен как предприниматель, конструктор станков, член Русского технического общества. Предприятия, основанное отцом в Петербурге, превратил в крупный машиностроительный завод «Людвиг Нобель» (ныне завод «Русский дизель»). В 1876 основал вместе с братьями Робертом и Альфредом нефтепромышленное предприятие в Баку (с 1879 — Товарищество братьев Нобель), которое стало крупнейшей нефтефирмой в России.

Альфред Бернхард Нобель, известен как учредитель Нобелевских премий, в 1863 им налажено производство, а в 1867 взят в Великобритании патент на взрывчатые вещества, получившие общее название «динамиты». В 1867 запатентовал в Великобритании первый гремучертутный капсюль-детонатор. Организатор и совладелец предприятий по производству динамита, которые объединялись в 2 треста и действовали почти во всех странах Западной Европы.

Что касается деятельности Роберта Нобеля, то о ней не принято говорить из соображений политкорректности, ибо это унижает шведскую нацию. А создал он ни много ни мало корпорацию, которая включает сеть гостиниц, занимается торговлей и финансами, а также строительством, реализует крупные проекты в Африке. Кто возразит и что же здесь позорного и унизительного? Честный и обычный бизнес.

Только вот крупные проекты в Африке это — известная алмазная «Де Бирс» и трансафриканская железнодорожная магистраль. И именно для реализации этих проектов была развязана англо-бурская война, во время которой известный поборник демократии Уинстон Черчилль изобрел новое средство геноцида — концетрационные лагеря. Сколько денег огреб на этой войне Роберт Нобель женатый на Саре Ротшильд, шведы умалчивают и стараются не вспоминать.

Сеть гостиниц, созданная Робертом также известна всему миру. Известна благодаря событиям 1917 года в России. Именно в этих гостиницах, разбросанных по всей Европе, любили останавливаться русские революционеры. Из одной из таких гостиниц, в свой памятный рейс вместе с товарищами отправился в свой знаменитый рейс из Швейцарии в Россию, вождь мирового пролетариата Ульянов-Ленин. Об этом в Швеции тоже стараются не вспоминать.

Теперь о торговле — через корпорацию Роберта, состоящую из множества фирм, осуществлялась поставка военного снаряжения всем европейским участникам мировой войны. Товары естественно шли из САСШ, от «Америкэн Интернэшнл Корпорейшн» (АИК), которая была создана в Нью-Йорке 22 ноября 1915 года предприятиями Дж. П. Моргана при крупном участии банка «Нэшнл Сити» Стиллмена и предприятий Рокфеллера. Главная контора АИК находилась на Бродвее 120. Устав компании разрешал ей заниматься в любой стране мира любыми видами бизнеса, за исключением банковского дела и предприятий общественного пользования. Заявленная цель корпорации заключалась в развитии национальных и иностранных предприятий, в расширении американских операций за границей и в содействии интересам американских и иностранных банкиров, бизнеса и организации производства. Товары поставлялись в Англию, Россию, Францию, Италию и…Германию. Да именно в Германию и производились поставки военного снаряжения с помощью разного рода прорывателей блокады, а также с помощью транспортных подводных лодок типа «Дойчланд». Роберт Нобель и его многочисленные наследники получали процент со всей этой торговли как посредники.

Так же обстояло и с финансами. Одним из доверенных лиц Роберта Нобеля был Олоф Ашберг, «большевицкий банкир» (или «банкир народной революции», как его называла германская пресса), был владельцем банка «Ниа Банкен», основанного в 1912 году в Стокгольме. В число его содиректоров входили видные члены шведских кооперативов и шведские социалисты, включая Г.В. Даля, К.Г. Рослинга и К. Герхарда Магнуссона. В 1918 году из-за финансовых операций в пользу Германии «Ниа Банкен» попал в черный список союзников. После этого «Ниа Банкен» сменил свое название на «Свенск Экономиболагет». Банк оставался под контролем Ашберга и принадлежал главным образом ему. Лондонским агентом банка был «Бритиш Бэнк оф Норт Коммерс», президентом которого был Эрл Грей, бывший коллега Сесила Родса. В число других лиц заинтересованного круга деловых коллег Ашберга входили: Красин, который до большевицкой революции (когда он сменил окраску на видного большевика) был русским управляющим фирмы «Сименс-Шукерт» в Петрограде; Карл Фюрстенберг, министр финансов в первом большевицком правительстве; и вице-президент «Гаранта Траст» в Нью-Йорке Макс Мэй, отвечающий за иностранные операции. Во время своего посещения Нью-Йорка по поручению царского российского правительства Ашберг пророчествовал о будущем для Америки в России: «Когда борьба окончится, по всей стране для американского капитала и американской инициативы будет существовать благоприятная обстановка вследствие пробуждения, вызванного войной. Сейчас в Петрограде много американцев, представляющих фирмы, которые следят за ситуацией, и как только наступит изменение, должна развиться обширнейшая американская торговля с Россией».

В апреле 1917 года Ленин и группа из тридцати двух российских революционеров, главным образом большевиков, проследовала поездом из Швейцарии через Германию и Швецию в Петроград. Они находились на пути к соединению с Львом Троцким для «завершения революции». Их транзит через Германию одобрил, организовал и финансировал германский Генеральный штаб. Транзит Ленина в Россию был частью плана, утвержденного германским верховным командованием и, очевидно, непосредственно не известного кайзеру, с целью развала русской армии и тем самым — устранения России из первой мировой войны. Мысль о том, что большевики могут '«быть направлены против Германии и Европы, не возникала в германском Генеральном штабе. Генерал-майор Хофман писал: «Мы не знали и не предвидели опасности человечеству от последствий этого выезда большевиков в Россию».

Германским политическим деятелем, который на высшем уровне одобрил проезд Ленина в Россию, был канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег, отпрыск франкфуртской семьи банкиров Бетманов, достигших большого процветания в XIX веке. Бетман-Гольвег был назначен канцлером в 1909 году, а в ноябре 1913 года стал субъектом первого вотума недоверия, когда-либо принимавшегося германским Рейхстагом в отношении канцлера. Именно Бетман-Гольвег в 1914 году сказал миру, что германская гарантия Бельгии была просто «клочком бумаги». И по другим военным вопросам, например, неограниченным военным действиям подводных лодок, Бетман-Гольвег проявлял двусмысленность: в январе 1917 года он сказал кайзеру: «Я не могу дать Вашему Величеству ни моего согласия на неограниченные военные действия подводных лодок, ни моего отказа». К 1917 году Бетман-Гольвег утратил поддержку Рейхстага и вышел в отставку, но до того он уже одобрил транзит большевицких революционеров в Россию. Указания Бетмана-Гольвега о транзите были переданы через статс-секретаря Артура Циммермана, который подчинялся непосредственно Бетману-Гольвегу и в начале апреля 1917 года по дням разрабатывал детали операции с германскими посланниками в Берне и Копенгагене.

Из Берлина Циммерман и Бетман-Гольвег сообщались с Брокдорфом-Ранцау, германским посланником в Копенгагене. В свою очередь, тот был в контакте с Александром Израэлем Гельфандом (более известен по своему псевдониму — Парвус), который находился в Копенгагене. Парвус поддерживал связь с Яковом Фюрстенбергом, поляком. из богатой семьи, более известным под псевдонимом Ганецкий. А Яков Фюрстенберг был непосредственно связан с Лениным. Хотя канцлер Бетман-Гольвег и был конечной инстанцией по разрешению переезда Ленина и хотя Ленин, вероятно, знал о германских источниках этой помощи, Ленина нельзя назвать германским агентом. Германское министерство иностранных дел оценивало предполагаемые действия Ленина в России как совпадающие с их собственными целями по разложению структуры российской власти. Только оно ошибалось. Основное финансирование революции в России осуществлялось не Германией, а АИК через «Ниа Банкен», принадлежащий Роберту Нобелю. Как успела установить российская контрразведка: «В соответствии с только что полученной информацией, этими доверенными лицами в Стокгольме были: большевик Яков Фюрстенберг, более известный под именем «Хансцки (Ганецкий), и Парвус (д-р Гельфанд); в Петрограде: большевицкий адвокат М.У. Козловский, Суменсон, родственница Ханецкого, занимавшаяся спекуляцией вместе с Ханецким, и другие. Козловский — главный получатель германских денег, которые переводятся из Берлина через посредство акционерного общества «Дисконто-Гезельшафт» в стокгольмский «Виа Банк», а оттуда в «Сибирский Банк» в Петрограде, где сальдо его счета в настоящее время равно более чем 2.000.000 рублей. Военная цензура раскрыла непрерывный обмен телеграммами политического и финансового характера между германскими агентами и лидерами большевиков [Стокгольм-Петроград]».

По сути, Роберт Нобель являлся экспортером революции в Россию, целью которой являлось усиление сфер влияния «Нового Карфагена». Молодые американские упыри решили потеснить Англию, используя комбинацию, которая она же и разыграла в Европе. Элитой «Нового Карфагена» были директора «Америкэн Интернэшнл Корпорейшн»:

Дж. Огден Армур, изготовитель мясных консервов, из «Армур amp; Компани», Чикаго; директор банка «Нэшнл Сити» в Нью-Йорке; упоминался А.А. Геллером в связи с Советским бюро.

Джордж Джонсон Болдуин, из «Стоун amp; Уэбстер», Бродвей 120. Во время первой мировой войны Болдуин был председателем правления «Америкэн Интернэшнл Шипбилдинг Корпорейшн», старшим вице-президентом АИК, директором компании «Дж. Амсинк» и попечителем Фонда Карнеги, который финансировал план «Марбург» по закулисному контролю нового порядка американскими финансами.

Ч.А. Коффин, президент «Дженерал Электрик» (административный офис на Бродвее 120), председатель комитета по сотрудничеству американского Красного Креста.

У.Э. Кори (Уолл-стрит 14), директор компании «Америкэн Банк Ноут», банка «Мекэникс amp; Металс», компаний «Мидвейл Стил amp; Орднанс» и «Интернэшнл Никел»; позже директор «Нэшнл Сити Бэнк».

Роберт Доллар, магнат в области судоходства из Сан-Франциско, который попытался в 1920 году в нарушение законов США ввести царские золотые рубли в США в интересах Советов.

Пьер С. Дюпон, из семейства Дюпонов.

Филип А.С. Франклин, директор «Нэшнл Сити Бэнк».

Дж. П. Грейс, директор «Нэшнл Сити Бэнк».

Р.Ф. Херрик, директор компании «Нью-Йорк Лайф Иншуренс»; бывший президент Ассоциации американских банкиров; попечитель Фонда Карнеги.

Отто X. Кан, партнер в фирме «Кун, Леб и Ко.». Отец Кана приехал в Америку в 1848 году, «приняв участие в неудавшейся германской революции того года». По словам Дж. X. Томаса (британского социалиста, финансировавшегося Советами), «лицо Отто Кана направлено к свету».

Х.У. Притчетт, попечитель фонда Карнеги.

Перси А. Рокфеллер, сын Джона Д. Рокфеллера; женат на Исабел, дочери Дж. А. Стиллмена из «Нэшнл Сити Бэнк».

Джон Д. Район, директор компаний по добыче меди, банка «Нэшнл Сити» и банка «Мекэникс amp; Металс» (см. фронтиспис этой книги).

У.Л. Саундерс, директор Федерального резервного банка Нью-Йорка, Бродвей 120, и президент компании «Ингерсолл-Рэнд». Согласно Национальной энциклопедии (26:81); «В ходе войны был одним из наиболее доверенных советников президента». (О его отношении к Советам см. эпиграф к главе 1.)

Дж. А. Стиллмен, президент «Нэшнл Сити Бэнк» после своего отца (Дж. Стиллмен, президент НСБ, умер в марте 1918 года).

К.А. Стоун, директор (1920–1922) Федерального резервного банка Нью-Йорка, Бродвей 120; председатель правления компании «Стоун amp; Уэбстер», Бродвей 120; президент (1916–1923) АИК, Бродвей 120.

Т.Н. Веил, президент «Нэшнл Сити Бэнк» Трои, Нью-Йорк.

Ф.А. Вандерлип, президент «Нэшнл Сити Бэнк».

Э.С. Уэбстер, из компании «Стоун amp; Уэбстер», Бродвей 120.

А.Х. Уиггин, директор Федерального резервного банка Нью-Йорка в начале 1930-х годов.

Бекман Уинтроп, директор «Нэшнл Сити Бэнк».

Уильям Вудвард, директор Федерального резервного банка Нью-Йорка, Бродвей 120, и «Гановер Нэшнл Бэнк».

Связанные с этими группами американские финансисты Роберт Нобель были вовлечены в финансирование революций еще до 1917 года. В слушаниях Конгресса в 1913 году зарегистрировано вмешательство юридической фирмы с Уолл-стрит «Салливан amp; Кромвель» в правовой спор о Панамском канале. Об этом случае высказывает свое заключение конгрессмен Рейни:

«Я утверждаю, что представители нашего правительства [Соединенных Штатов] сделали возможной революцию на Панамском перешейке. Если бы не вмешательство нашего правительства, революция могла не достичь успеха, и я заявляю, что наше правительство нарушило договор 1846 года. Я смогу представить доказательства того, что декларация независимости, обнародованная в Панаме 3 ноября 1903 года, была подготовлена прямо здесь, в Нью-Йорке, и передана туда она подготовлена в конторе Уилсона [так] Нельсона Кромвеля…».

Конгрессмен Рейни заявил, что только 10 или 12 из крупнейших панамских революционеров плюс «сотрудники фирмы «Панама Рейлроуд amp; Стимшип Ко.», которые были под контролем Уильяма Нельсона Кромвеля из Нью-Йорка и сотрудников Государственного департамента в Вашингтоне», знали о приближающейся революции. Цель революции заключалась в том, чтобы лишить Колумбию, частью которой тогда была Панама, 40 миллионов долларов и приобрести контроль над Панамским каналом.

Лучшим документальным примером вмешательства Уолл-стрит в революцию является деятельность нью-йоркского синдиката в китайской революции 1912 года, возглавлявшейся Сунь Ят-сеном. Хотя конечная выгода синдиката остается неясной, намерение и роль этой нью-йоркской финансовой группы полностью документированы вплоть до денежных сумм и информации о связанных с нею китайских секретных обществах и отгрузочных списках купленного оружия. В синдикат нью-йоркских банкиров, поддержавших революцию Сунь Ят-сена, входил Чарльз Б. Хилл, поверенный в юридической фирме «Хант, Хилл amp; Беттс». В 1912 году эта фирма располагалась по адресу: Нью-Йорк, Бродвей 165, но в 1917 году она переехала на Бродвей 120. Чарльз Б. Хилл был директором в нескольких дочерних компаниях корпорации «Вестингауз», включая «Брайант Электрик», «Перкинс Электрик Суитч» и «Вестингауз Лэмп»; это все филиалы компании «Вестингауз Электрик», нью-йоркская контора которой тоже была расположена по адресу: Бродвей 120. Чарльз Р. Крейн, организатор дочерних компаний корпорации «Вестингауз» в России, сыграл известную роль в первой и второй фазах большевицкой революции.

Деятельность синдиката Хилла и корпорации Нобеля в Китае в 1910 году зафиксирована в документах Лоренса Бута в Институте Гувера. Эти документы содержат свыше 110 относящихся к этому делу единиц хранения, включая письма Сунь Ят-сена своим американским покровителям и их ответы. В обмен на финансовую поддержку Сунь Ят-сен обещал синдикату Хилла железнодорожные, банковские и торговые концессии в новом революционном Китае.

Еще один случай поддержки революции нью-йоркскими финансовыми учреждениями относится к мексиканской революции 1915–1916 годов. В мае 1917 года нью-йоркский суд обвинил фон Ринтелена, германского шпиона в США, в попытке «поссорить» США с Мексикой и Японией, чтобы отвлечь в другую сторону оружие, предназначенное для союзников в Европе. Оплата оружия, которое отправлялось из США мексиканскому революционеру Панчо Вилье, производилась через «Гаранта Траст Компани». Советник фон Ринтелена Зоммерфельд заплатил через «Гаранта Траст» и «Миссисипи Вэлли Траст Компани» 380.000 долларов компании «Уэстерн Картридж» из города Алтон (штат Иллинойс) за оружие, отправленное в Эль-Пасо для переправки Вилье. Это было в середине 1915 года. 10 января 1916 года Вилья убил 17 американских шахтеров в Санта-Исабель, а 9 марта 1916 года он напал на город Колумбус (штат Нью-Мексико) и убил еще 18 американцев.

Участие Уолл-стрита в этих набегах на мексиканской границе стало предметом письма (от 6 октября 1916 года) американского коммуниста Линкольна Стеффенса полковнику Хаусу, адъютанту Вудро Вильсона:

«Мой дорогой полковник Хаус:

Как раз перед тем, как я в прошлый понедельник покинул Нью-Йорк, мне было сообщено из достоверного источника, что «Уолл-стрит» завершил приготовления к еще одному набегу мексиканских бандитов в США: он так приурочен ко времени и так жесток, что решит вопрос с выборами…».

После прихода к власти в Мексике, правительство Каррансы закупило дополнительное количество оружия в США. Был заключен контракт с компанией «Америкэн Ган» о поставке 5.000 маузеров, и Палата военной торговли выдала отгрузочную лицензию на 15.000 винтовок и 15.000.000 патронов. Американский посол в Мексике Флетчер «наотрез отказался рекомендовать или санкционировать отправку каких бы то ни было патронов, ружей и т. д. Каррансе». Однако вмешательство государственного секретаря Роберта Лансинга свело это препятствие к временной задержке, после которой «вскоре… [компания «Америкэн Ган»] получит разрешение на отгрузку и поставку».

Набеги на США отрядов Вильи и Каррансы освещались в газете «Нью-Йорк таймс» как «техасская революция» (что-то вроде тренировки для большевицкой революции) и предпринимались совместно немцами и большевиками. Свидетельство Джона Э. Уолсса, окружного поверенного из Браунсвилля (штат Техас) в Комитете 1919 года было подкреплено документальными доказательствами связи между интересами большевиков в США, деятельностью немцев и силами Каррансы в Мексике. Следовательно, правительство Каррансы, первое в мире, которое имело конституцию советского типа (написанную троцкистами), пользовалось поддержкой Уолл-стрита. Революция Каррансы, возможно, не была бы успешной без американского вооружения, и Карранса не пробыл бы у власти столько, сколько он продержался с американской помощью.

Как Вы понимаете о вышеперечисленных событиях в демократической среде говорить не принято, и все стыдливо умалчивают, переваливая вину с Роберта Нобеля и АИК, на Парвуса и Германский Генштаб, которые якобы дали Ульянову-Ленину железнодорожный билет и тридцать Серебренников на дорогу.

Ну уж наверное со строительством Роберт постарался, скажет читатель! Конечно, постарался — сколько денег украдено во время строительства Транссиба, КВЖД, Порт-Артура, Либавской крепости, Мурманска — не знал даже сообщник Роберта — граф Витте. Постарался Роберт и со строительством уже упомянутого здания на Уолл-стрит: Бродвей 120 — штаб-квартиры «Нового Карфагена». Об этом тоже не принято говорить.

Ну, хоть что-то полезное Роберт сделал? — наверняка воскликнет, уже уставший читатель. Ну там сына на пику посадил, или в тюрьму, тьфу, не сына а дерево посадил, а сына вырастил, и дом построил? Про дом, мы уже написали. Про сына — пока писать рано, так как мы не имеем достоверных данных, нет, конечно, сыновья у него имеются, но просто пока Роберт всем заправляет, отследить какими он их вырастил невозможно — они не до конца самостоятельны. Про дерево — достоверно ничего не известно — возможно и посадил и не одно, а возможно и не сажал.

Ну, хорошо, ну а может он, как тимуровец старушку через дорогу перевел! Конечно, только не старушку, а миссию американского Красного Креста в 1917 году доставил из САСШ в Россию. Ну вот! Все-таки не совсем злодей, как вы его рисуете воскликнет читатель! Конечно же не злодей! Мы разве говорим об этом? У нас даже есть и состав данной миссии:

Состав миссии американского Красного Креста в России в 1917 г.

Члены финансового сообщества Уолл-стрита и его филиалов

Эндрюз («Лиггстт amp; Майерс Тобэкко»)

Барр («Чейз Нэшнл Банк»)

Браун (сотрудник Уильяма Б. Томпсона)

Кохран («МакКенн Ко.»)

Келлегер (сотрудник Уильяма Б. Томпсона)

Нихольсон («Свифт amp; Ко.»)

Пирни («Хейзн, Уиппл amp; Фуллер»)

Рэдфилд («Стетсон, Дженнингс amp; Расселл»)

Робине (горнопромышленник)

Свифт («Свифт amp; Ко.»)

Тэчер («Симпсон, Тэчер amp; Бартлетт»)

Томпсон (Федеральный резервный банк Нью-Йорка)

Уардуэлл («Стетсон, Дженнингс amp; Расселл»)

Уиппл («Хейзн, Уиппл amp; Фуллер»)

Коре («Нэшнл Сити Банк»)

Магнусон (рекомендован конфиденциальным агентом полковника Томпсона)

Медицинский персонал

Биллингс (врач)

Гроу (врач)

Маккарти (медицинский научный работник, врач)

Пост (врач)

Шерман (профессор пищевой химии)

Тэйер (врач)

Уайтмен (врач)

Уинслоу (профессор гигиены)

Ординарцы, переводчики и т. д.

Брукс (ординарец)

Кларк (ординарец)

Роккья (ординарец)

Трейвис (кинооператор)

Уикофф (кинооператор)

Харди (юрист)

Хори (транспорт)

Как видите из 29 человек, только 6 являются медработниками, остальные, по своей сути являлись представителями, того самого Бродвей 120, так сказать комиссией по осмотру будущих владений «Нового Карфагена». Свое путешествие по России они начали не с линии фронта и прифронтовых госпиталей, а с Транссиба. Путешествовали они по России в белом салон-вагоне со знаками Красного креста. И вот здесь начинается еще одна странная история, о которой мы хотим рассказать.

Вагон этот, являлся собственностью корпорации Роберта Нобеля, и принадлежал одной из его фирм, осуществляющих железно-дорожные перевозки. Этот вагон не имел заводского номера и делался на заказ. Изготовили его в 1915 году в Швейцарии. Как он из Швейцарии очутился во Владивостоке в августе 1917 года, для приема миссии американского Красного Креста, история известная. Вы догадались? В апреле 1917 года именно на нем Ленин и сотоварищи (включая жену Надю и сожительницу Инессу Арман) из Берна в виде дипломатической почты попадают в Россию. Миссия так и не побывав и близко с рядом русско-германским фронтом, а побывав в Петрограде и дождавшись революции, пароходом через Мурманск убывает в САСШ, а вагон выплывает снова в марте 1918 года в Брест-Литовске, где был заключен сепаратный мир между Россией и Германией. Но на этом приключения вагона не заканчиваются! Вагон из Брест-Литовска через Германию снова убывает в Швейцарию — чужую собственность надо возвращать! Ну а после вагон снова выплывает! И где бы Вы думали? Правильно! 11 мая 1918 года в Компьенском лесу — именно там где было подписано перемирие между Германией и странами Антанты. А теперь задайте сами себе вопрос — стоит ли в демократическом обществе говорить о таких фактах? По нашему мнению это абсолютно невежливо и неуважительно, и неполиткорректно. Такая информация способствует привитию чувства вины целой нации. А это недопустимо, ибо речь идет о демократической нации, а не о каких-то там диких гуннах-вандалах, или обезумевших славянах. С точки зрения демократии синдром чувства национальной вины нужно прививать только России и Германии, поскольку их существование противоречит интересам САСШ и старой доброй Англии.

У читателя наверняка возник вопрос, а как же называлась корпорация, созданная Робертом Нобелем? Мы ответим Вам, уважаемый читатель, хотя то, что мы Вам сообщим, как-то не принято произносить вслух, поскольку это неполиткорректно. Корпорация называлась «Нога», и штаб квартира ее размещалась в Швейцарии. Смешно? А нам грустно!

Глава 70 Осень 1919 года. Мешает ли Фаберже диким танцам?

…Кто-то убивал командный состав полка. Несомненно снайпер. Один или несколько. Но это неважно, ибо рубеж когда полком можно было еще командовать был уже преодолен. Полковник Трыськицкий съежился на дне окопа, надеясь на то, что невидимый стрелок или стрелки его не заметят. Сорвать с себя погоны он не мог, ибо его пдчиненные, у которых сейчас нет ничего в глазах кроме страха, подумаеют, что это сигнал к сдаче в плен. А поэтому все, что остается — это сидеть на дне окопа и ждать неизвестно чего. А снайпер или снайперы похоже сменили тактику. То ли им со своих позиций более не было видно поляков в погонах, то ли просто решили поиздеваться. Во всяком случае крик раненого был очень срашный. Затем к его воплям присоединился вопль еще одного несчастного, а затем еще и еще. Причем стреляли на этот раз в рядовых, и не на смерть. Но жуткие крики выводили из равновесия и заставляли терять последние остатки самообладания, а когда рядом с полковником кто-то так же истошно заорал, свалившись на дно окопа, он понял что это за напасть. Снайпера начали стрелять жолнерам в пах, то есть попросту отстреливали то, что делает мужчину мужчиной, и это для многих казалось пострашнее смерти от пули, ибо даже пан Трыськицкий считал что то что у него в штанах… Додумать о важности своих первичных половых признаков он не успел, ибо обезумевшие солдаты, не желая становиться немужчинами, выскочили из окопов и устремились в атаку на противника, держа одной рукой винтовку, а другой прикрывая то самое важное для мужчин место. В ответ грянули очереди почти сотни пулеметов противника. Мария Леонтьевна Бочкарева привыкла жалеть свох подчиненных и не жалеть патронов…

* * *

…Форт «Понятовский» не был приспособлен для отражения атак с тыла. Вообще все в этой войне как уже заметили многие было неправильно. Польский гарнизон бывшей германской крепости Байен, мужественно оборонял ее, пока не вернулись хозяева крепости. Как оказалось коварные боши оборудовали в крепости множество тайных ходов, и когда их штурмовые группы вооруженные «Бергманами» и гранатами ворвались внутрь, то лишь немногие из жолнеров сумели уцелеть, забаррикадировавшись в помещениях крепости. Стальные двери многосантиметровой толщины, поначалу казались полякам надежной защитой, но это были хозяева, и они торопились. Любое подземное сооружение в крепости имеет шахты вентиляции — именно эти шахты и использовали штурмовые группы рейхсвера, для того, чтобы покончить с остатками польского гарнизона. Технология была очень проста — в шахту выливалась сорокаведерная бочка с бензином, а затем кидался факел — взрыв паров бензина и пожар — и все — внутри живых нет. Только сидевшим в заблокированных помещениях форта жолнерам это не было известно — все происходило у них за спиной. Они ожесточенно вели огонь по имитирующим попытку штурма поста батальонам, и не знали что смерть придет не с фронта а сверху. И она пришла. Германские саперы даже не успели кинуть факел вниз, когда внутри полыхнуло и повалил дым из шахты вентиляции. Что это было — искра от проводки, уроненная спичка, или что-то еще — уже не имело значения — последняя группа польского гарнизона приняла свою смерть. Хозяева вернулись!..

* * *

Фидель поднес к глазам бинокль. Вдоль берега реки двигалась колонна польской кавалерии. «Ну что же,»- подумал он, — «Вот и первое боевое крещение. Посмотрим на что мы способны.». Рявкнули четырехдюймовки канонерки и среди кавалерийской колонны поляков взметнулись три разрыва.

— Беглый огонь! — прокричал Фидель, и афрокубинцы заметались пытаясь вести огонь с максимальной скорострельностью. Корпус парохода сильно сотрясало после каждого выстрела, и закрадывалось мрачное подозрение, что он не выдержит и рассыпется. Но обошлось — пароход оказался крепким. Поляки устремились к канонерской лодке, чтобы попытаться уничтожить ее экипаж огнем из стрелкового оружия, но попав под сосредоточенный огонь четырех пулеметов были обращены в бегство. Скоротечный бой закончился. Потерь среди кубинских добровольцев нет.

Шлепая гребными колесами по реке Неман, канонерская лодка «Борец за свободу Анджелла Девис» продолжала свой первый боевой поход.

Глава 71 Осень-зима 1919 года. Черный смерч над Севастополем

А положение Союзных сил в Крыму ухудшалось с каждым днем. Рос Бахчисарайский Вилайет, причем рос и в военном и территориальном смыслах. Феодосийский район Повстанческой армии отбил все атаки и расширился на восток до Керчи включительно, где практически соединился с частями Русской армии. В Джанкое все сильнее ощущался недостаток провианта, в Симферополе и Севастополе проходили спорадические беспорядки под флагами всех цветов, от жовто-блакитного до красного включительно. Эскадра застряла в Константинополе, впрочем адмирал Дарно и не сильно собирался идти в Севастополь. Генерал Жюно бомбардировал Париж паническими телеграммами, но Парижу было не до Крыма. Рушилась Польская санация.

Ночью сомкнулось кольцо вокруг Джанкоя. Засады, засеки, конные разъезды, патрули на тачанках. Утром, когда эскадрон иррегулярной конницы Легиона попытался прорваться по дороге на Симферополь, со всех сторон ударили десятки пулеметов, а точку поставила визжащая татарская конница из личной сотни Хана Ахмета. Лихие джигиты, из презрения к врагу не прикоснулись к своим маузерам и винтовкам. Они действовали только саблями, унаследованными от предков. От французского эскадрона не уцелел никто. Пехотный полк при поддержке танков и броневиков, доблестно ударил в пустоту. Махновцы и Ханская конница рассыпались вокруг как брызги от разбитой бутылки Клико, но стоило, какому ни будь небольшому подразделению французов отделится от основной массы, как со всех сторон налетали тачанки и всадники, трещали пулеметы, сверкали клинки и через какие то минуты на месте боя оставались только тела пуалю. Командир полка просчитав, что каждый пройденный километр будет стоить ему пол сотни солдат, повернул на зад в Джанкой. Как говорилось в одной еще не написанной песне — «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону».

А беспорядки в Симферополе переросли во всеобщее восстание. Инфильтрованные в город части Днепровского Повстанческого Корпуса Платонова-Петренко в 5 часов утра нанесли точечные удары по французским казармам и сняли посты на въездах в город. Боевики и Дружинники всевозможных подпольных организаций приняв централизованное командование Платонова-Петренка к 17–00, с помощью 2-го и 3-го полков Корпуса, полностью овладели Симферополем, Второй Полк потерял при штурме Союзного штаба половину личного состава, но время было выиграно. Первый полк, ускоренным маршем, сметя маленький гарнизон в Чистеньком, соединился в Почтовом с Ханской конницей. Дорога на Севастополь была открыта.

В Джанкое тоже было все сравнительно хорошо. В Изумрудном, на дачной терассе устроенной перед войной полусумасшедшим купчиком, прямо на крыше своей дачи, собрался штаб генерала Сегюра, командующего Джанкойской сводной дивизией. Сквозь мощную оптику, прекрасно просматривались передовые позиции Махновцев. Отсюда же корректировался огонь четырех батарей 75 мм орудий Коне. Этот огонь уже нанес ощутимые потери Азовскому корпусу Петра Гавриленко. Бронепоезд «Анархия» получил серьезные повреждения и уполз зализывать раны, а Еврейская батарея Абрама Шнайдера никак не могла справиться с французской артиллерией.

— Ну что господа — Молодцевато подбоченясь сказал генерал — Настала пора нанесения контр-удара. Давайте еще раз определимся…

Но его слова прервало нарастающее жужжание. С Запада появились два самолета с Французскими опознавательными знаками. Штабные офицеры не обратили внимания на красно-черные прямоугольники и черепа украшающие фюзеляжи и хвосты аэропланов, да и мало ли чем любили Асы расписывать свои боевые машины, так что единодушное мнение было одно — Наши! А в это время Сопвичи «Черных графов», элегантно спикировали и по очереди прочесали свинцовыми метелками терассу забитую штабными и корректировщиками. Выходя из пике над самой площадкой, авиаторы сбросили вниз гостинцы, в виде двух связок лимонок. Одна упала прямо среди панически метавшихся, выживших после обстрела французов, другая очень удачно упала у выхода из дома где толпились встревоженные адъютанты и шофера.

После еще двух дней боев и потери артиллерии, слепленная на живую нитку Сводная дивизия, стала медленно распадаться на отдельные подразделения и очаги сопротивления в Джанкое и окрестностях. Второй Марсельский полк, вырвался в специально оставленную брешь на Симферопольский тракт и быстрым маршем, преследуемый двумя плюющимися огнем шмелями «Черных графов» смог продвинуться до поворота на Пятихатку, где попал в артиллерийскую засаду, был рассеян и взят в сабли и пулеметы Бахчисарайскими мамелюками и тачанками Березовского. Дольше всех держался Первый батальон Марсельцев. Ветераны пуалю успели окопаться и перед свеженасыпанным бруствером стала расти мешанина из перевернутых тачанок и убитых людей и коней. Но подтянутая Махновская артиллерия, повторила известный сценарий финала Ватерлоо. И теперь к старым надписям на тачанках, типа — «Бий червоних поки не побіліють, бий білих поки не почервоніють». Добавилась новая — «Даєш Севастополь».

А генерал Жюно, ум которого обострился от нетерпимого ужаса и безысходности, объявил Севастополь осажденной крепостью и стал наводить там порядок, в чем ему сильно помог начальник Вспомогательной полиции Яков Блюмкин, всплывший в Крыму, после разгрома Большевистского правительства в центре. Первым делом были запрещены любые собрания. Когда на Судоремонтном начался митинг, солдаты и полицаи просто расстреляли его из пулеметов. В течении трех суток, по спискам подготовленным секретариатом Блюмкина были арестованы все бывшие большевики, анархисты, бундовцы, демобилизованные, моряки и офицеры Черноморской эскадры, бывшие гласные городской думы и вообще все имевшие какое либо отношение к политике. По ночам их вывозили в море и по двое по трое привязав к старым колосникам топили как котят. Полицейские и военные патрули расстреливали на месте всех нарушителей комендантского часа, так же в дневное время открывался огонь по группам больше трех человек. Из Севастополя начался массовый исход гражданского населения, которому почти не препятствовали. Исключение было для персонала предприятий и мастерских занятых военном производстве, для них ввели казарменное положение. По всей сухопутной границе города пылали предместья и дачные поселки. Командование первой линии обороны расчищало сектора обстрела. Вся перевозимая артиллерия из старых арсеналов к которой имелись боеприпасы, вывозилась на позиции. Пытались сделать и Дербентский вариант, но не было времени и мешал саботаж, который процветал не смотря на расстрелы на месте. Так что когда к Севастополю подошли три ударных корпуса Батьки Махно, город представлял собой крепость. Главные рубежи обороны шли по Черной речки и Федюниным высотам. Сапун гора ощетинилась батареями. Балаклава превратилась в сплошной укрепрайон. От Севастопольской бухты, до Макензиевых гор оборону держала бригада бронепоездов. Когда Махновские Сопвичи лихо пытались их атаковать зажигательными бомбами, оба аэроплана были подбиты и еле дотянули до своих. Первая атака с ходу не удалась, как и вторая и третья. Зацепиться рядом с городом удалось только в районе Инкериана, благодаря партизанам из Пещерного монастыря. Потери исчислялись тысячами. И Махно приказал начать осаду.

Яков Блюмкин, спал положив голову на стол. Снилось все время одно и то же. В кабинет входит Феликс и говорит чужим хриплым голосом — «Враг народа Блюмкин, ты арестован». Яков пытается бежать, но ноги как приклеены к полу, внезапно Блюмкин понял что не спит и силуэт со странно знакомым лицом это не морок.

— Ну здравствуй Яша — сказал силуэт голосом старого знакомца, члена ЦК ПСР Дмитрия Донского.

Старые знакомцы разговаривали всю ночь. Донской предложил Блюмкину работать на разведку Заковского, в обмен на сохранение жизни и имущества и помощи в эмиграции.

— Ты пойми Яков, французам ты живым не нужен, ты ведь свидетель. Когда Севастополь падет, а он падет и ты сам это знаешь, на эсминце генерала Жюно тебе не будет места, а на дне бухты с колосником привязанным к ногам, сколько угодно. Так что помоги нам, а мы поможем тебе. Ты профессионал и следовательно уже давно проработал все вариант для обоих сторон. — Блюмкин затянулся крымской папиросой, выпустил большой клуб ароматного дыма и устало сказал…

— Эх Дима, Дима. Прав ты со всех сторон и есть у меня план штурма города, но мне нужны серьезные гарантии, то есть чистые документы и корабль. Ты согласен? Тогда слушай. В Севастополе есть три старых склада боеприпасов. Склад морских мин, рядом с входом в Севастопольскую бухту, склад снарядов главных калибров старых броненосцев береговой охраны в районе Малахова кургана и склад артиллерийских порохов возле Федюнинских высот. Везде стоит моя охрана и французы об этом знать ничего не знают. Динамит, огнепроводный шнур и химические взрывные машины у меня есть из запасов подполья ПСР и РСДРП. Как только у меня будут корабль и документы, я представляю твоих людей своим полицейским, как офицеров Двуйки и Дзьем Бюро. Ну что, по рукам?

Старый пароход Доброфлота «Ялта» перекрещенный в «Селим» Французско-Турецкой Стамбульской транспортной компанией, медленно но верно оставлял за кормой Севастополь. Уже почти не видны были редкие городские огни, когда в районе брандвахты полыхнула вспышка из которой поднялся до самого неба огненный цветок гигантского взрыва, не успел тяжелый грохот долететь до парохода, как где то в городе взметнулся еще один столб пламени, по всему городу загремели меньшие взрывы и занялись пожары. И когда не сколько оглушенные, сколько испуганные пассажиры решили что ужас закончился, где то совсем далеко вспыхнула поражающая воображение оранжево-голубая колонна уходящая в небеса. Жена смотрителя портовых складов, урожденная Генриетта Остен-Бакен прямо на палубе сошла с ума. Хохоча она кинулась к борту и бросилась в море. Остальные пассажиры мало чем от нее отличались, кроме пожалуй Якова Блюмкина замаскированного под старика ювелира…

За несколько часов до этого к большой рыбацкой шхуне стоящей в трех милях от берега, подошел баркас с которого высадился человек в брезентовом плаще с надвинутым капюшоном и обремененный большим багажом. Услышав пароль, капитан шхуны с почестями проводил пассажира в каюту, куда через несколько минут вломилась троица в кожанках и с маузерами.

— Попался гнида — крикнул предводитель налетчиков, выстрелив для острастки в воздух. На что грустный старый еврей, спросил — Простите молодой человек, вы случайно не антисемит — На что Лева Задов, пряча маузер в кобуру устало ответил — Ну что вы, какой я антисемит, я одинаково ненавижу всех —. Он уже понял, что Блюмкин опять всех провел.

* * *

А в полуразрушенный Севастополь вливались колонны махновских отрядов, разрозненные очаги сопротивления подавлялись походя. Основные бои были в Балаклаве, но и там к утру закончили. Полностью сам город, части Повстанческой армии смогли занять только через три дня, когда сами собой утихли пожары.

На мысе Херсонес, на рыбачьей пристани стоял человек в обгоревшей французской военной форме и звонил в колокол. Судя по его выражению лица, никаких мыслей в его голове не было. Просто стоял и звонил, глядя куда-то вдаль безумными глазами. Пальцы безумного звонаря скрючило судорогой, но ему было все равно, он смотрел на море и звонил в колокол. На появление рядом с ним нескольких конных, он тоже не обратил внимания.

— Ну и об ком звонит колокол? — спросила Иринка Кубанка, но ее вопрос остался без ответа. В обгоревшем нагрудном кармане французского френча Безумного Звонаря, были найдены документы, из которых гласило, что звонящий является Антуаном Сент-Экюпери.

— Антуан Сент Экзюпери, — произнесла мадам Иринка, — красиво звучит, словно принц какой-то, только маленький.

— Ага, — хмыкнул Лева Задов, и покосившись на звонаря и Иринку продолжил — мы в ответе за тех, кого приручили, — и тут же пригнулся от просвистевшего над головой кулака мадам Нежность.

А мимо грохоча проползали два трофейных Рено облепленные хлопцами, немелодично оравшими дикую песню -

Броня міцна, і танки наші швидкі, І наші люди мужності повні: Ворога бъют, Махновские танкісти — Своєї великої Родіни сини.

Глава 72. Осень-зима 1919 года. Гибель 24-го полка

Мнения Норвегии никто не спрашивал, и 30-тысячный экспедиционный корпус был высажен в ее северных фьордах. И в данном решении был свой резон. Железнодорожные береговые батареи на Кольском полуострове были достаточно серьезным препятствием. Что касается похода через Балтийское море к берегам Курляндии, то после гибели «Рипалса» об этом никто не заикался. Точное число германских подводных лодок было неизвестно, и воображении адмиралов Антанты их рисовалось не менее трех-четырех десятков, гражданским же обывателям казалось, что вся Балтика кишит ими. И их там тысячи, если не миллионы, по одной у каждого боша. Точно! Каждый немец имел свою подводную лодку, на которой по вечерам, на выходные или на Рождество выходил в Балтийское море, и топил «Лузитанию» на борту которой тысячи детей, женщин и стариков, а шлюпки расстреливал из пулеметов. Поэтому было решено создать противолодочные барражи в проливе Скагеррак, а также в районе Гельголанда.

Высадку было решено производить в Норвежской области Финмаркен, в Варангер-фьорде, Тана-фьорде, Лаксе-фьорде, Порсангер-фьорде. По большому счету, королевство Норвегии получало от этого большую пользу — арендовались многочисленные суда ее торгового флота. Кроме того, в достаточно необитаемых и малозаселенных землях должна была появиться инфраструктура — здания, склады, дороги, электростанции. И все это союзники обещали передать норвежцам после завершения миссии. Единственная проблема была в том, что они долго запрягали. Подготовка шла до конца сентября 1919 года, и высадка состоялась в октябре. Пока высадились, пока организовались, пока придвинулись к северным границам Великого Герцогства Курляндского, уже вовсю летали белые мухи, и северная зима набирала свои обороты. Проблем оказалось много. Выяснилось, что из привезенных танков более менее подходили Мк V которые и приняли участие в марше на Инари, а танки «Рено» и «Сен-Шамоны» не очень-то пригодны для данного театра действий, Точнее сказать совсем непригодны — только вдоль дорог, которые еще предстояло построить. Но дороги как известно строятся обычно на уже занятой территории, а не на той, которую предстояло занять. Сами же финны строить дороги в своей местности почему-то не хотели. Впрочем какой смысл строить дороги там, где практически никто не живет? Поэтому пришлось вносить определенный вклад в развитие дорожной сети вначале Норвегии, а затем Финляндии. Еще одной проблемой была амуниция, которая подходила для войны в на материке, но здесь в этих северных землях воевать в ней было мягко выражаясь прохладно, и в лазаретах начали появляться обмороженные. Войска уже двигались по территории Финляндии, но пока, никакого противника до сих пор не встретили Двигались союзники двумя эшелонами. Первый эшелон тремя примерно равными по численности трехполковыми группами от мест высадки и прокладывали три дороги, по которым должно было вестись снабжение группировок. Одновременно по гениальному замыслу Союзного командования, он выполнял маневр, отвлекающий финнов от действий другой группировки… Второй эшелон самый мощный, в составе сводного корпуса и танковой группы шел по единственной имеющейся в тех местах дороге что бы захватить плацдарм в районе города Инари и одноименного озера. Марш Карасьек — Инари и изначально не обещал быть легким, но действительность была на порядок хуже. Танки сразу же отстали от пехоты и даже от обозов. Непонятные обстрелы колонны туземцами на оленьих и собачьих упряжках, опять же снижали скорость продвижения. Попытки преследования и поиска баз или хотя бы жилищ давали нулевой вариант, но пулеметы Виккерса заправленные кипятком из полевых кухонь и на них же установленные помогли справиться с этой бедой. А потом стали попадаться стационарные поселения.

Гастон Бижу был романтиком и поклонником Императора Наполеона. Читал естественно серьезные авантюрные романы и был в безусловном восторге от романа Марка Твена «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура». Из романтизма он пошел на факультет языковедения Сорбонны, что бы читать в подлиннике стихи и сказки северных народов, параллельно посещая общество Поклонников Императора, из романтизма же пошел в Северную бригаду Легиона. Там дела были уже менее романтичные, ибо щупловатого юношу в очках определили к «крысам» в группу трофейщиков сержанта Золя, бывшего при том абсолютной копией Оноре нашего де Бальзака. У бедного Гастона была истерика, когда он сопоставил имя и внешность своего командира. Вандейский крестьянин, никогда не слышавший вообще ни о каких писателях, посчитал Гастона слабоумным дурачком но узнав что Гастон Бижу владеет финским языком решил пока его не убивать, а даже приспособить к делу. Сержант в своей жизни читал только одну книгу «Сказки о потерянных и найденных сокровищах» и на всю жизнь был уверен, что там написана правда и что в диких местах обязательно есть сокровища которые его ждут. Когда Золя попал в Трофейную команду он оверил что Судьба подняла его на первую ступеньку лестницы ведущей к мечте. Он помнил семейное предание об отщепенце, связавшимся с Синими и ставшим солдатом Великой армии, помнил как все его презирали… Но помнил и о мешочке с драгоценными камнями, которые тот выковырял в дикой России из окладов икон в Храмах. И когда Гастон доложил сержанту, что есть в местных лесах поместье «рюсики барона», где хранятся несметные сокровища, сержант Золя-Бальзак понял, вот оно!

Сержант Золя был не очень умен, но обладал Вандейской крестьянской сметкой, потому и не был ни убит не расстрелян во время Великой войны. И сейчас тоже не стал пороть горячку. И выдав Бижу некоторую сумму и не в оккупационных злотах, а в настоящих франках, отправил его по кабакам на разведку. Учитывая что на халяву пьют все, а финны в пьяном виде прямо таки трещат без умолку, то есть вместо одного слова в 5 минут в трезвом виде, буквально сыпят слово в минуту… Гастон выяснил все. Во время Северной войны, при Нарвском сикурсе батарея поручика Макухина, отказалась сдаться гвардейцам генерала Левентгаупта и продолжала вести бой. Когда герцог фон Круи лично приказал артиллеристам сдаться, поручик Макухин назвал его вором, изменником и бл-м сыном и сбил пистолетным выстрелом шляпу герцога. Король Карл XII восхищенный мужеством русских, приказал взять их живыми и пожаловав поручика бароном, а оставшихся в живых канониров и фузилеров прикрытия свободными крестьянами выделил им Финляндии землю и сослал их всех туда в почетную ссылку.

После присоединения Финляндии к России внук Макухина на свой кошт вооружил и обмундировал четырехорудийную батарею и роту ополченцев и дошел с ними до Германии, откуда вернулся присовокупив к прочим трофеям французскую батарею и украсил русскими и французскими пушками парк своей усадьбы. Последующие потомки баронов Макухиных ничем себя не проявляли, но среди окрестных пейзан давно и устойчиво бродили слухи, о несметных сокровищах привезенных Рюссики Бароном из Французского похода. Проникнуть в усадьбу Макухина было не просто. Дорога шла через болота и знали ее только свои, но перед въездом в болота стояло нечто вроде фактории, где крестьяне барона вели торговлю и обмен с соседями и коммивояжерами и именно туда направился отряд «Крыс» сержанта Золя. Захватить кого-ни-будь из людей барона, пытками узнать дорогу на усадьбу и нанести туда визит.

Фактория оказалась пустой, но свежие следы терявшиеся в болоте, указывали на то что недавно кто то из баронских людей тут был. В погребе обнаружились соленья и моченья, солонина, самогон и сержант решил совместить полезное с приятным, то есть засаду с пирушкой, к чему не медля и приступил.

Стрелок Бижу проснулся от далекого рева какого то животного, но как только он поднял голову и открыл глаза, неприятные звуки прекратились, но за то с улицы стал доноситься какой то непонятный шум. Шатаясь Гастон подошел к двери (узкие оконца главного зала фактории были под потолком), скинул крюк и распахнул ее. Перед факторией разворачивались старинные орудия, а кругом них суетились канониры в мундиров времен Императоров Александра и Наполеона, причем если часть из них были в Русских мундирах, то другая половина явно относилась к Императорской Гвардейской Конной Кавалерии. У Гастона все поплыло перед глазами, последней его мыслью было счастливое ощущение того, что он наконец попал в прошлое. Картечь смела и Бижу и толкнувшего его в спину, вылетевшего на крыльцо сержанта. Ядра и картечь крушили здание фактории, наконец снесли стены и канонада прекратилась по приказу Барона. Из люка погреба высунулся ствол винтовки с привязанной нечистой белой тряпкой, остатки французов капитулировали. Когда пленных вели мимо Барона и его штаба, командир батареи (он же управляющий) Тостоайнен сказал показав на понурых французов…

— За один год и уже второй раз поймались.

— Что те, что эти — все равно не солдаты — презрительно произнес Барон. Вспомнив историю годовой давности, когда в этой же фактории зависли на халявном мясе и самогоне Красногвардейцы, которых разбудили утром ополченцы барона. Сегодня Барон наконец дорвался до своей домашней артиллерии, хотя была и новинка… Из леса рыча выползал танк Рено, купленный Бароном традиционно на свои средства.

* * *

Полковник Рональдс чертыхнулся. Нести бремя белого человека ему честно говоря уже надоело. Эти варвары на севере, еще более дикие чем индусы. Особенно идиотская у них архитектура. Замерзшими пальцами полковник пытался записать в свой дневник обуревавшие его мысли, о странности жилых строений финских крестьян. Рональдсу было непонятно почему в половине встреченных им деревнях на домах не было крыш. Печь была, а крыш на строениях не было. В другой половине деревень была другая картина — крыши в домах были, но печи не имели дымоходов, и дым попадал внутрь помещения. Было совершенно непонятно, как местные аборигены выживают в таких условиях. И еще более непонятно было, как в таких условиях будут выживать Индийские полки. А произошло все из за невзрачной серой канцелярской мышки-машинистки Дейзи. Началось все с того, что блестящий коммодор Джорж Бойтон Гарвестон, стал оказывать ей знаки внимания. Дейзи не была полной дурой и понимала что Джоржа влекут к ней вовсе не ее скромные прелести и как истая Британка, превозмогнув личное перед государственным, она доложила офицеру безопасности о странном интересе коммодора к служебным документам, которые она печатала. И вот сегодня в самом начале рабочего дня ее вызвали к начальнику отдела, где майор Уоллес и офицер безопасности, поблагодарили ее за бдительность и сказали что коммодор честный Британец и он просто хотел узнать куда переводят его батальон Королевской Морской пехоты, несколько раньше чем официальный приказ дойдет до него уставным путем. И самое страшное бедняжка Дейзи узнала от своей подруги, секретарши майора. Оказывается, Коммодора она и впрямь заинтересовала как женщина, ибо у Дейзи был очень маленький размер обуви, а Джоржа это в женщинах весьма и весьма привлекало, причем независимо от внешности и возраста. Чем ближе было к времени обычного визита Коммодора в машинописное бюро, тем больше Дейзи нервничала и в результате в приказ о перемещении нескольких дивизий на различные театры военных действий вкралась небольшая ошибка. Свеже — сформированный Индийский Королевский Стрелковый Корпус стал участником десантной операции под кодовым названием «Сампо». Генерал подписал приказ не глядя, а когда ошибка стала заметна, ее естественно никто не признал. И теперь в Пенджабском полку полковника Рональдса, тридцать процентов личного состава были не боеспособны и число их росло с каждым днем. Не лучше себя чувствовал и приданный полку французский батальон. Наконец кончилась бесконечная тундра и дорога стала лесной, не так доставал ветер да и с топливом стало легче, но два взвода разведки посланные вперед исчезли бесследно и теперь приходилось держать в боевом охранении роту растянувшуюся повзводно в прямой видимости.

Рядовой егерь 11-й бригады Шюцкора Тойво Луппинен, понял что последний стаканчик отцовской самогонки был лишним. Он все-таки пропустил поворот тропы на Инари и вышел прямо к тракту, где вполне мог быть противник. Завидя высокое дерево, Тойво положил на снег мешок набитый продуктами и патронами, закинул за спину подаренный старым Луппиненом карабин Арисака с немецкой оптикой (предмет зависти всей волости привезенный с войны) и полез на дерево. К мешку хозяйственный парень привязал веревку, что бы можно было, если что поднять его за собой. Устроившись на удобной ветке егерь снял с карабина прицел и стал, выражаясь по научному проводить рекогносцировку. Результат ему не понравился. По лесной дороге шел чужой отряд, а за ним в далеке еще один и еще. Тойво вздохнул и стал осторожно поднимать мешок. Там была сотня патронов, но парень понимал что не успеет их все истратить. Но Устав Шюцкора гласил — Если Егерь встречает превосходящие силы врага, он должен сообщить об этом командиру, а в случае невозможности этого нанести противнику максимальный урон, пусть даже ценою жизни… Первый выстрел из Арисаки, разбил пулей бинокль командира авангардного взвода, второй снял взводного пулеметчика с ручником…

Только подтянув 17 пулеметчиков с Льюисами, из коих Тойво снял десятерых, англичане смогли подавить одинокого снайпера. Всего Тойво Луппинен уничтожил 36 солдат и офицеров оккупантов, но не в этом был его главный подвиг…

Полковника Рональдс угрюмо смотрел на вещи финского егеря. Продуктов минимум на неделю, снайперская винтовка явно особой конструкции, полторы сотни патронов — то есть засада по всем правилам. Но если доложить что один финн уничтожил пол роты, то это будет даже не позор, это будет полное издевательство над Полковником Рональдсом во всей Британской армии. Так что в докладе командованию, была описана засада двух дюжин снайперов и шести пулеметчиков сидевших на деревьях по обе стороны дороги на протяжении мили. И только грамотные действия вверенных полковнику подразделений позволили избежать больших потерь. Далее было подробно описано содержимое рюкзака Тойво, умноженное естественно на 30. Егерям противника сидящим на деревьях полковник, грешивший в юности стихами и учившийся в свое время на факультете Германистики, придумал название — Der Kuckuck. Все это естественно подтвердил вечно пьяный Французский офицер-наблюдатель лейтенант Монтегю, он был контужен в России и теперь после госпиталя был направлен в Финляндию, он почемуто не мог без нервной дрожи видеть лес и по этому поводу пил не переставая. Полковник с радостью отправил Монтегю с донесением в штаб Корпуса, а то виски не напасешся.

Так и родилась легенда о неуловимых и вездесущих финских «кукушках», отнимающая множество ресурсов да и просто нервов у Экспедиционного Корпуса «Сампо».

Второй Пенджабский полк бодрым шагом, шел в направлении Инари. Солдаты закутанные кто во что горазд пели простуженными голосами новую строевую песню -

Сосняком по откосам куржавится, Пограничный скупой кругозор. Принимай нас, Суоми-красавица, В ожерелье прозрачных озер… Мы привыкли брататься с победами И опять мы проносим легко По дорогам, проложенным Киплингом, Королевское знамя свое…

Впереди полз последний оставшийся на ходу броневик и придавал авангарду ощущение безопасности, как выяснилось позднее ложное. Лейтенант прикуривавший от зажигалки протянутой сержантом сначала ничего не понял и за мгновение до того, как пуля вошла ему в глаз, осознал что красное пятно на лбу сержанта означает что он убит. А приглушенные выстрелы щелкали и щелкали из за деревьев, и каждый щелчок добавлял на снег еще одно тело. Пулеметы открыли ураганный огонь по деревьям, целясь в густой лапник ближе к верхушкам, именно там должны были прятаться легендарные «кукушки», но огонь снайперов ни сколько не ослабевал а наоборот усиливался. С двух сторон по броневику еще и еще ударили маузеровские ПТР и пулеметы в башнях замолкли навсегда а когда заглох чихнув двигатель полковник понял что огонь ведется вовсе не с деревьев, а из глубины леса. Он приказал первому батальону атаковать на лево а второму на право. Солдаты, ведя беспорядочный огонь и проваливаясь в снегу скрылись за деревьями. Чуть похже из глубины леса раздалось радостное фырканье очередей. Сто Суоми с семидесяти патронными магазинами, оказалось даже слишком много для потрепанного полка. В плен попали только обозники. Второй Пенджабский полк, можно было вычеркнуть из списка боевых частей Британской армии. А егеря 11-й Бригады Щюцкора, валили деревья и снова поднимали их имитируя лес прямо на дороге, а справа открылся поворот свежее протоптанной дороги ведущей вместо Инари к никогда не замерзающим Лапландским топям Сесаари.

Операция «Сампо» это — пропахшая дерьмом деревушка с непроизносимым названием, снег идущий круглые сутки, ледяной ветер, сбитые в кровь обмороженные руки… Так воспринимал, понимал и чувствовал эту аферу Лордов из Сити, старший техник сводной танковой бригады Смит. Он и его ребята сделали невыполнимое, все двадцать семь Мк — V на ходу и готовы к маршу, а когда подвезут снаряды и к бою. Сегодня наконец сменят полк сопровождения. Из трех тысяч Бомбейцев, осталось живых и здоровых не больше трехсот. Полевой госпиталь забит обмороженными и чахоточными, а деревенское кладбище увеличилось в несколько раз и больше батальона числились пропавшими без вести в разведывательных рейдах. Смит вытащил из за пазухи фляжку, встряхнул зная что практически ничего не услышит ибо осталось там максимум на два глотка, но выпить так и не успел. В сарай влетел сержант Элверс.

— Джонни — Заорал он — Ты слышал кого нам прислали в сопровождение?

— Нет и даже не догадываюсь.

— Так радуйся, это 24-й Валлийский.

— И что в этом плохого.

— Ну ты совсем мозги заморозил Смит. Ведь это самый неудачливый полк в Королевской армии. Их били везде где они воевали и теперь тут их тоже разгромят и нас за одно. Наверху решили, что раз нашего Бригадира убили. То командовать отрядом будет полковник из 24-го., хорошу что хоть для усиления нам придали батальон гурхов.

Поступил приказ выдвигаться немедленно, передовым частям требуется поддержка, а снаряды подвезут на марше. Ревущие, окутанные дымом выхлопов «Самцы» усеянные пехотой и таща за собой вереницы саней с грузами и людьми выползали из деревни, выползали навстречу неизвестности.

Полковник Пускиайнен — Комендант Отдельного Корпуса Шюцкора «Лапландия» был доволен, они успели. Основная пехотная группировка британцев была разгромлена, рассеяна по лесам и загнана в болота. Три тысячи лучших местных егерей и охотников прочесывали лесотундру добивая разрозненные группы колониальных войск Британской Империи. На заброшенном хуторе нашли целую замерзшую роту и этот случай не был единичным. Но главную операцию готовили на развилке Инари — Сесаари. Танковая группа и усиленный 24-й Валлийский полк из Метрополии, это были не мерзлявые сипаи. И все основные силы Лапландского Шюцкора и присланные на подмогу части из других волостей, готовились к тяжелому и решительному бою. Полковник саперных войск Германской армии фон Вицлебен, прибывший по личной просьбе Маннергейма со своей командой и десятками ящиков взрывчатки успел устроить сапы с фугасами в нужных местах. Сотни деревьев были подпилены вдоль места засады, осталось дождаться британцев и они не заставили себя ждать. Колонна танков медленно втягивалась в узкую просеку между мачтовыми соснами. Смит сам вел боевую машину, что бы хоть как то отвлечься от нехороших предчувствий, но это мало помогло и когда Смит увидел как в огненно-дымном столбе влетает вверх головная машины и под грохот взрывов на колонну стали падать деревья, он понял что это конец. Смит даже не стал закрывать люк и пулю прилетевшую из леса принял как облегчение. А бой тем временем разгорался. Если основная часть колонны попала в ловушку, была рассечена фугасами и завалена деревьями, то арьергард состоящий из пяти танков и полутора батальонов пехоты (в том числе и Гурхский батальон) занял круговую оборону. В этих танках на горе нападавшим оказалось по пол БК снарядов, а уж патронов к пулеметам было под завязку. Британцы вели ураганный огонь мешавший снайперам и предприняли две почти успешных вылазки, уничтожив полковой командный пункт егерей и несколько и так немногочисленных финских пулеметных гнезд. Только на минуту бой был прерван звериным воплем, его издал все тот же, Французский офицер-наблюдатель лейтенант Монтегю. «О Боже спаси меня», кричал он. «Опять эти огненные деревья». Сразу три снайпера, проявили к несчастному лейтенанту милосердие и бой продолжился в стандартном звуковом оформлении.

Лейтенант Бейрис заметил что ранили канонира правого каземата. Расшвыривая ногами россыпи снарядных и пулеметных гильз он бросился к орудию. Поправив кольчужную маску, лейтенант привычно приник к плечевому упору и стал выискивать цель. Между деревьев блеснул огонек ведущего огонь пулемета, туда немедленно полетел пятидесяти семи миллиметровый снаряд. Но это как будто еще больше раззадорило финнов. Из леса на британские позиции пошли волны пехоты и у каждого похоже был пулемет. Сотни пуль барабанили по танку. — Все пулеметы и снаряды на правый борт — приказал лейтенант. И продолжал посылать в финские цепи снаряд за снарядом, когда снаряды кончились он продолжил вести огонь из Льюиса и последний магазин кончился когда финские егеря, потерявшие половину личного состава, наконец откатились назад в лес.

После того как захлебнулась безумная по смелости атака роты вооруженной Суоми, саперы фон Вицлебена, потеряв две трети состава смогли наконец подорвать два танка и все более действенный огонь снайперов стал выбивать англичан и гурхов десятками. У танков кончились снаряды, пулеметы стали перегреваться и делать перерывы в огне и когда остатки основной колонны, по приказу раненного полковника выкинули белый флаг, арьергард тоже сдался. Это был практически конец Экспедиционного Корпуса его Величества. Три безнадежно застрявшие группы тылового эшелона, стали с постепенным но постоянно растущим ускорением, откатываться к Норвежской границе. Летучие отряда Шюцкора и со скандалом внедрившиеся в зону боевых действий группы Лоты-Свярд не давали Союзникам не часа покоя. Кстати как только пришло известие о разгроме Индийского корпуса, французы взбунтовались, оседлали еще бывшую на ходу технику и оленьи упряжки, бросили свои богатые склады и первыми дали деру. По секретному приказу Финского командования, им дали «зеленую» дорогу. Норвежские власти объявили Союзникам ультиматум, требуя вывести все войска. Норвегию поддержала Швеция, где уже начали формироваться отряды добровольцев. А уже через месяц у Финляндии появились свои танковые войска. Бело-голубая свастика украсила трофейные Мк, Рено и Сен-Шамоны, германские инструкторы и техники знали свое дело. И враги с которыми финским танкистам приходилось встречаться в бою, отмечали неожиданность появления танков перед своим фронтом и это была заслуга Обер-Фельдфебеля Кауфмайнена, сына крупнейшего в Великом Герцогстве Курляндском торговце скотом. Кауфмайнен старший закупил по дешовке у Германского Управления тыла несколько сотен першеронов и попал с ними впросак. Лошади поедали центнеры корма, но покупатель никак не находился. И тут его сынок Мойхо служивший в новых танковых частях, нашел воистину гениальное решение… Першероны могут возить сани с танками! Сказано сделано. Маннергему понравилась идея, сани трейлеры по быстрому склепали инженеры и Министерство Обороны с радостью закупили всех застоявшихся першеронов.

Глава 73 Март 1920 года. Житие Князя Калиты

Генерал Глебовский сидел в просторном зале особняка некогда принадлежащего губернатору Люблина и пил чай. Чай он пил не один, а кампании очень полного мужчины лет пятидесяти маленького роста, одетого в форму полковника Русской армии, с суетливо бегающим взглядом. Сидящий перед ним полковник Клитов Кирилл Сергеевич, а это был именно он, и являлся тем самым князем Калитой, который основал княжество Люблинское. После того памятного разговора с Лаврентием Павловичем Берией, будь он неладен, Кирилл Сергеевич порядком струхнул. Шутка ли, тридцать лет воровал и никому не попадался, а тут какой-то, взял и прижал его в два счета. При царе батюшке не прижали, а будучи в интендантской службе дел провернул он немало, именно дел а не делишек, таких, что аж дух захватывал, на одной Либавской крепости он нажил миллионов десять золотом, не меньше, причем большую часть денег он получил, в процессе упразднения крепости, а не при ее строительстве. А в Новогеоргиевске? Его уже заняли немцы, а он все равно ухитрился закупить и поставить русской армии то имущество, которое там находилось. Естественно, что имущество числилось только на бумаге. После легкой паники, вызванной приходом большевиков, полковник Клитов поначалу затаился, но потом снова начал ловить рыбку в мутной воде. То же и при поляках. Интересно, командир той «санационной» дивизии в Омске, ждет или уже перестал ждать вагона с зимним обмундированием? А тут какой-то Лаврентий Павлович! Тот разговор вспоминать Кириллу Сергеевичу абсолютно не хотелось. Как он прижатый к стенке юлили и лебезил, пытаясь вымолить пощаду и доказать свою полезность, как ему кратко, но очень точно рассказали весь его жизненный путь. Однако все же сумел вымолить шанс на жизнь, и теперь им пользуется. Прелесть поляков состояло в их молодом государственном аппарате. Кое где были его старые знакомые, в основной же массе, Кирилл Сергеевич действовал через еврейскую общину. Множество еврейских семей, спасаясь от польских санационных погромов бежали в новое княжество. Калита принимал всех, из ремесленников создавались цеха с выборным руководством, торговцы уже сами по себе объединялись в торговые дома, налоги и взятки были маленькие, причем взятки тоже платились официально. Был даже создан Международный Еврейский Университет имени Моисея Гесса, ректором Князь пригласил самого Гроссмейстера Анатолия Вассермана из Одессы. Студенты его побаивались, так как сдать Магистру экзамен было практически невозможно, но студиозы быстро нашли методику отхода и в процессе экзамена задавали какой ни будь, животрепещущий вопрос. Вассерман увлекался и сам начинал все рассказывать. А Калита, не чуждый техническим новинкам переманил в Люблин из «Westinghouse Electric Corporation» инженера Фрэнка Конрада. Была построена радиостанция и налажено производство радиоприемников. Университет Вассермана принял большое участие в развитии этой новации и не только в техническом смысле. На Люблинском радио знаменитый философ-политолог и ректор Анатолий Вассермана стал вести радио-викторину на польском языке. После передачи посвященной истории Речи Посполитой, Двуйка объявила Вассермана врагом польского народа, а в Княжестве и приграничных Польских воеводствах стало модным иметь в солидных домах радио. Пожертвования на Университет текли рекой и с них Князь Калита тоже регулярно снимал свою лепту. А Вассерману, кончно не без помощи Калиты обломился чин Академика и Нобелевская премия. А Князь все покупал и все продавал. Купил себе и Люблинскую губернию, не сразу конечно, а по частям, организуя эвакуацию и нелегальную отправку поляков в Румынию, Францию, Англию, САСШ. Действия русской армии ускоряли этот процесс, ибо не у всех в крови сидел идиотский гонор шляхты. Были и разумные люди, реально оценивающие обстановку. Поэтому территории принадлежащие князю Калите неуклонно множились. Выбор он сделал правильный, начав оттуда где евреев проживало больше, чем поляков. Вот и казачеством своим обзавелся. Ну и что, что оно еврейское! Сало конечно его еврейские хлопцы не едят — по уставу не положено, зато бригаду польской кавалерии раскатали под орех. У него даже танковые части имеются! И если выгорит сделка со Шнейдером, то он еще и осадными орудиями обзаведется. Смешно будет, если купленные им во Франции орудия начнут по Франции и стрелять. Жалко на его землях выхода к морю нет, а то бы он, через посредников парочку дредноутов в Англии и САСШ прикупил. Кирилл Степанович был счастлив, ибо он не просто воровал, а воровал патриотически! Что за прелесть воровать у противника! И как верна пословица, о том что запас карман не тянет. В свое время на территорию Княжества, занесло несколько санитарных эшелонов с Авиационным госпиталем. Там лечились и выздоравливали Немецкие, Австрийские, Турецкие плюс пленные авиаторы из Греческой, Сербской, Румынской и Итальянской армий. Калита предоставил под госпиталь огромную усадьбу, реквизированную им у пана — должника и запустил информацию о том, что авиатор принявший его подданство, получает титул маркиза, повышение в чине через звание и поместье с землей. Летчики были нужны для молодых ВВС Княжества. В обмен на продукты, разбитая Австрия продала Княжеству большую партию гидропланов в Lohner месте с заводским оборудованием для их производства, запчастями, материалами и тремя сотнями двигателей. Плюс к этому Князь Калита приютил Гетманскую Авиашколу вместе с немецкими инструкторами. Озер и рек на Люблянщине хватало и Калита практически на голом месте создал достаточно приличную авиацию из полутора сотен самолетов и благодаря идее прапорщика из вечных студентов, ставшему за это капитаном и маркизом, было созданы из барж две речных авиаматки для гидропланов, по национальному составу экипажей, один авианосец был назван «Александр Македонский», а другой «Богдан Хмельницкий». С помощью прапора-маркиза эти баржи стали самоходными и были густо утыканы пулеметами. На Богдане стоял даже восьмиствольный монстр. Перезаряжать было конечно нелегко, но заряженной эта установка была страшной. Польский сопвич-разведчик, буквально разметало в воздухе.

Что же до генерала Глебовского, то у него от абсолютного идиотизма происходящего — от всех этих казаков с пейсами, от четырехглавых орлов, от еврейских рынков, где торговали некошерным копченым салом, волосы на голове поднимались дыбом. Но не смотря на очевидную ошарашенность всем происходящим, в голове генерала крутились мысли — как бы этого прохвоста использовать? Может попросить выкупить у французов Эйфелеву башню? А для чего? Дирижабли швартовать? Так нет пока оных в русской армии. Снайперов туда наверх посадить? И парочку десятков пулеметов? Так долго все равно не продержатся! Но ведь как-то этого ворюгу использовать нужно! Ладно, пусть с ним разбирается Лаврентий, это у него лучше получится. А Лаврентий Палыч уже разбирался. Гипнотизируя «потомка» Князя Московского поблескивающими, как глаза у кобры пенсне, новоиспеченный генерал-лейтенант внутренней службы давал инструкции…

— Вишку ти уже на половину отработал своей аферой с танками. Будешь дальше так себя вести, проживешь еще немного. Княжество твое пусть существует, ми его официально признаем именно нейтральным государством. Открывай у себя пару филиалов Швейцарских банков и дюжину другую Швейцарских коммерческих представительств солидных и не очень фирм. От тебя требуются — техника, оружие, боеприпасы и информация. Грабить и обманывать Антанту можешь сколько угодно, мои люди тебе даже помогут. Но Германию и Курляндцев трогать не смей. Со всех сделок будешь отстегивать половину и не вздумай крутить. Раздавлю.

Князь-полковник посмотрел и понял, раздавит и мокрого места не останется.

— Простите, господин генерал, а Польшу и Ротшильда кидать можно?

— Польшу и Ротшильда? Кидай.

Князь Калита незаметно перевел дух. В Парижский банк баронов Ротшильдов уже ушла партия слитков из свинца покрытого золотом, а в подвалах Люблинского банка уже третий день, печатались злотые ни чем не отличающиеся от настоящих.

— Господин генерал — Робко спросил Князь Калита — А бронепоезда вам нужны… Бесплатно?

* * *

На счет бронепоездов у Князя Калиты было все хорошо. Сначало он пригрел железнодорожный полк, в составе трех тысяч человек, двухсот вагонов и двадцати восьми паровозов и мотрисс. Полк был набран из местных и готовился к перешивке путей на Русской территории. Калита положил всем жалование, принял присягу и спокойно продолжал получать технику и материалы. Помимо этого он за бесценок скупил в окрестных губерниях все запасы рельс и шпал и экстренно начал строить дорогу вдоль границ Княжества и между всеми значительными населенными пунктами. Параллельно была создана броне-железнодорожная дивизия. Ее основу составили семь настоящих бронепоездов, чудесным образом попавшим к Калите из армий нескольких Европейских государств и два десятка самопальных монстров, не считая дюжины бронепоездов ПВО. Когда Князь Калита был еще полковником Клитов, он дважды попадал под воздушную атаку Цеппелинов и Готов и после этого очень серьезно относился к ПВО. Тем более эти пусть частично, но бронированные площадки легко можно было использовать и по наземным целям. Когда два охранных полка Легиона и три отдельных жандармских эскадрона, попытались прощупать Княжество с Запада, то в течении 12-ти часов двадцать бронепоездов всех видов, сосредоточились на направлении главного удара и из десятков пушек и сотен пулеметов, буквально смели агрессоров. Особенно отличился отдельный бронепоезд «Еврейские гусары». Он состоял из двух тяжелых универсальных артиллерийско-пулеметных бронеплощадок и двух механизированных платформ с танками Рено. Бравые Гусары нагло подъехали к штабу группировки противника и устроили там большой семь-сорок с узорами. И теперь Калита, вспомнив что один из бронепоездов являлся собственностью Русской армии, решил слегка предохраниться.

Совершенно секретно.

Только для начальников Отделений Контрразведки Русской Армии и приравненным к ним чинам Внутренней службы. По прочтении сжечь.

ИНСТРУКЦИЯ ПО ЗАЧИСТКЕ ОСВОБОЖДЕННЫХ ТЕРРИТОРИЙ

от ____________________ за N 123А54

— При занятии населенных пунктов незамедлительно составлять списки коллаборационистов, уголовников — рецидивистов и бандитов, а так же лиц имевших активное отношение к боевым и пропагандистским структурам РСДРП и ПСР.

— В кратчайшие сроки и в обстановке полной секретности исполнить лиц данной категории

— Параллельно проводить демонстративные акции с корректными арестами мелких и неопасных властям функционеров с последующим гласным освобождением.

— Не допускать каких либо акций против еврейского населения. Погромы пресекать силой оружия

— О проведенных акциях по пункту два сообщать следующим шифром — ПУНКТ 2. ааа. ббб. ввв. ггг., где «а» — члены РСДРП, «б» — члены ПСР, «в» — уголовные элементы, «г» — коллаборационисты (где буквенные обозначения означают цифры исполненных субъектов).

— Документально фиксировать только гласные акции

— При гласных акциях чинам Контрразведки и Внутренней службы быть в уставной форме одежды. Закрытые изъятия и исполнения проводить только в штатском.

Начальник Особого Совещания при Ставке Верховного Главнокомандующего, генерал-лейтенант внутренней службы Л.П. Берия

Глава 74. Весна 1920 года. Никогда не играйте в покер с незнакомыми джентльменами

— Что значит загружены заказами? Почему я ничего не знаю? — с оторопью и недоумением спросил Рыдз-Смиглы.

— А то значит пан генерал, что могущество Польши в вольнице ее шляхты! И господам панам тоже нужно оружие для вооружения своих дружин и они заплатили деньги! И французы тоже заплатили! И если я из уважения к Вам могу под свою ответственность попридержать польские заказы, то с французскими намного сложнее! Вы ведь не хотите, чтобы они прервали поставку снарядов и винтовок из-за срыва своего заказа? Им тоже нужны танки!

Срыва военных поставок от Франции генерал Рыдз-Смиглы не хотел — Великая Польша трещала по швам, теснимая отрядами мятежников, и ее территория стремительно уменьшалась. А тут еще проблемы с боеприпасами и оружием — трофейное немецкое и трофейное русское куда-то исчезло, словно бы и не было гигантских арсеналов и запасов Новогеоргиевска и других крепостей. Вернее сказать было, но до определенного момента, а потом куда-то исчезло как в черную дыру. И проведенное расследование никаких обнадеживающих результатов не дало. Однако чего не мог понять польский генерал, так это таинств механизма международной торговли и вопросов экономики. Поэтому предложение директора танкового завода его вполне устроило. Завод выполняет заказы на поставку вооружения для французской армии в обмен на поставку военного снаряжения и боеприпасов, после чего выполняет заказ польской армии. Ну а потом, выполняет заказы польского дворянства. Кстати с этим вопросом нужно разобраться, эта шляхта не вовремя затеяла разговоры о своей вольнице, того и гляди начнут друг против друга воевать.

И начали…

То тут, то там, некоторые из командиров польской армии провозглашали себя королями и прочими помазанными особами и заявляли об образовании всяческих княжеств и королевств…

Из детских сочинений:

«Потом вечером моего папу позвали и убили. Я и мама очень плакали. Потом через несколько дней мама заболела и умерла. Я очень плакала».

«Мне было 13 лет. Папа сильно заболел и поехал лечиться; не доехал до станции, как его там расстреляли. Я не в состоянии описать того, что я тогда пережил. Я дал зарок отомстить».

«Я поклялся мстить отнявшим у меня все самое бесценное, самое дорогое».

«…жажда мести за всех наших отцов, братьев, матерей и сестер, зверски замученных палачами».

«Утешаю себя мыслью, что когда-нибудь отомщу за Россию и за Государя, и за русских, и за мать, и за все, что было мне так дорого».

«Отомщу всем тем, кто надругался над родиной. Страшная будет месть».

«Только и жду случая, чтобы… идти бить всех, кто оплевал, надругался над родиной».

«Я дал зарок отомстить как-нибудь этой легионерской сволочи, что я, конечно, и проделал».

Глава 75 Весна 1920 года. Меркавы вперед

Поначалу, когда эти танки выползли на позицию его батареи капитана Жюля Ленара разобрал жуткий смех. Конечно ему было обидно, что наступающая на его позиции бригада крупповцев оснащена французской техникой, но как эти боши ее использовали ничего кроме веселья вызвать не могло. На позицию его батареи выкатило полтора десятка «Рено» но все почему-то двигались задом наперед. Уж не евреев ли, читающих задом наперед, они набрали себе в танкисты, ухмыльнулся Жюль, приказав зарядить 75 мм орудия шрапнелью поставленной на ударное действие. Три дня назад танковая атака бошей была остановлена ценой потери всего двух орудий. Тогда они сожгли девять ихних жестянок, и до сих пор на нейтралке видны их обугленные корпуса. Затрещали пулеметы и германская пехота, сопровождавшая танки была вынуждена залечь, но «Рено» с четырехглавыми орлами на башнях, за рычагами которых действительно сидели еврейские танкисты из танковой бригады князя Калиты «Дас Исраэль», упрямо продвигались вперед. От серийных «Рено» их отличали дополнительные наклонные листы брони, экранировавшие их кормовую (точнее сказать носовую — двигались-то задом наперед) часть а также лобовую часть башен. Вскоре из района немецких позиций показалась и вторая группа таких же «перевернутых» «Рено» количеством шесть штук, у которых вместо башен была неподвижная полуоткрытая рубка, из которой выглядывало дуло трехдюймовки. Ну с этими Жюль справиться в два счета, пусть только ближе подойдут! Ну, а пока разберемся с этими шутами! Рявкнули пушки его батареи, выплюнув снаряды со шрапнелью и снаряды ударили по броне. Часть снарядов встретившись с целью под острым углом и высекая искры рикошетом ушла вверх, не успев сработать, а часть сработала как положено, но шрапнель все также скользнув по наклонной броне моторных отсеков ушла рикошетом, оставив на броне продольные царапины. Затрещали пулеметы танков обозначая трассерами места замеченных орудий его батареи. Капитан Ленар пригнулся за щит, но один из фугасных снарядов выпущенных самоходных орудий второй линии подбросил вверх и останки орудийного расчета и хваленую французскую пушку калибра 75 мм. Расправившись с батареей «Рено»-«перевертыши» стали методично выискивать пулеметные гнезда. Германская пехота вновь пошла в атаку. Это было первое боевое применение новой модели танка «Польский Рено» созданной по предложению Моисея Соломоновича Шлицельмана инженера Варшавского танкового завода. Сами еврейские танкисты окрестили ее «Меркава». Именно на этот участок фронта и попали танки «предназначенные» для французской армии, правда почему-то они оказались по другую сторону линии фронта у противника, а французское военное ведомство, как выяснилось спустя некоторое время не только оплатило их изготовление и перевозку в германскую армию из Варшавы, но и оплачивало так же из своего бюджета и ремонт и техническое обслуживание данной техники — ибо по документам она числилась на балансе французской армии.

Глава 76. Весна 1920 года. У Берты Крупп много

Генерал Эрих Людендорф сидел полуразвалившись в армейском шезлонге образца 1915 года со стаканом горилки в руках и распевал «Стража на Рейне». Рядом на походном армейском столике образца 1913 года, на армейском подносе образца 1906 года стояла бутыль с горилкой, лежало несколько луковиц, нарезанное ломтиками сало и черный хлеб. Все выше указанные армейские изделия были изготовлены фирмой «Крупп». Эрих наблюдающий панораму древнего города Кракова, бывшего некогда в очень давние времена первой столицей Польского государства, был пьян и счастлив. Причиной опьянение было неумеренное поглощение спиртосодержащей жидкости с огненным названием, которую некоторые очень грамотные с точки зрения политкорректности люди именуют, как средство для поддержания нормальной температуры человеческого тела в условиях крайнего холода. Холода, в этот весенний день 1920 года к счастью не было, было таки счастье. Счастлив немецкий генерал был по трем причинам. Во-первых, он окончательно убедился, что ему есть за что ненавидеть Францию. Ведь именно Франция, с ее лживыми вползающими как змеи в душу идеями, и ее деньгами всяких там Ротшильдов, столкнула лбами Россию и Германию, заставив и немецкий народ и русских истреблять друг друга, захлебываясь кровью. Бисмарк не зря предупреждал об опасности войны с Россией. И пускай русский паровой каток не доехал до Берлина, тень от него в виде революционной заразы уничтожила Германию, взорвав в критический момент изнутри. Сами же французы с их идеями «либерасьон» и прочей гнилью, на проверку оказались хуже еврейских ростовщиков, обложив не только Германию непомерной данью, но и воткнув нож в спину вчерашних союзников — в Россию. Но жизнь, коварная штука. Теперь тот самый зловещий каток, которым пугал Бисмарк, находится в его подчинении. Правда не весь, да и не каток вовсе, а скорее некий кинжал, отравленный смертельным ядом. Конечно же, части Буденного и Махно мало походили на части регулярной армии. Если быть честным, то совсем не походили. Но тот хаос и ужас, который они уже начали сеять в польском тылу отправившись в рейд, был сравним по силе воздействия с Брусиловским прорывом. Слава богу, что ему удалось удержать русских, от безумной кавалерийской атаки Кракова в лоб. В том, что они сумели бы взять старую польскую столицу он не сомневался, но вот сколько бы людей они при этом положили, штурмуя кавалерией узкие улочки старинного города. Инструмент должен быть использован правильно. Несколько тысяч кавалеристов во вражеском тылу, будут казаться полякам стотысячной армией. Армию нужно беречь, ибо именно эта тема и была второй причиной радости Эриха.

Он сочинил фразу, с которой намеревался войти в мировую историю. У людей непосвященных и бескультурных, вроде родной и иностранной интеллигенции эта фраза должна была вызывать гнусный пошленький шепоток, и похотливые улыбки. Однако, что с этих уродцев возьмешь? Все, что умеет интеллигенция — есть, гадить и размножаться. Причем гадить как физиологически (интересно — хоть один интеллигент знает разницу между физиологией и физикой?), так и идеологически. Сколько оных представителей данной древнейшей профессии развесили на фонарных столбах пьяные хлопцы батьки Махно, во время совместных действий русской и германской армии Людендорф затруднялся ответить, впрочем данный вид деятельности русских подразделений он считал абсолютно бесполезным — сколько не вешай все равно расплодятся. Даже пытался спорить на эту тему с Нестором Ивановичем и Семен Михайловичем. Результат этого спора сейчас находится перед ним на столе. Не в том смысле, что он выиграл, а в том, что шнапс, коньяк и прочую ерунду он вычеркнул из жизни, найдя для себя новый, истинно мужской напиток, который и полагается пить боевому генералу.

Ведь именно для боевых генералов и сочинил германский генерал свою историческую фразу. По первому прослушиванию, эта фраза сразу же наталкивала на мысль о беззастенчивом плагиате. Впрочем Эрих и не собирался отрицать, что за основу он взял известное английское изречение, которым моряки британской империи провожают, каждый тонущий под флагом Святого Георгия корабль: «У короля много!». Однако, если вслушаться во фразу Эриха повторно, то приходило понимание, что его шедевр словесности, не что иное, как откровенная и беззастенчивая издевка над врагами Германии, одновременно прославляющая величие германского народа. Фраза эта родилась под гром 420 мм осадной мортиры «Большая Берта», два экземпляра которых доставили по железной дороге для обстрела Кракова. Кстати, тоже вопрос — как Антанта, со всеми ее многочисленными комиссиями и проверками, проглядела два громадных стотонных чудовища? Похоже, что здесь не обошлось без евреев. Стояли два этих чудовища на каком-нибудь торговом складе какого-нибудь Авраама Шмульцмана, а учетной книге, наверное, была запись о том, что данные предметы являются аптекарскими весами. Впрочем, сейчас подробности данного вопроса генерала не сильно интересовали, ибо земля под ужасающий грохот, снова заходила ходуном — это полетел очередной 420 мм снаряд в гости к полякам, превращая архитектурную гордость Польши в груду битого кирпича и пепла. Через несколько десятков секунд Людендорф увидел, как один из углов замка Вавель куда-то внезапно исчез, окутавшись облаком дыма. «У Берты Крупп много!» Именно так и звучала фраза Эриха, подразумевая наличие у Германии фирмы Круппа, самой Берты, а также множества полезных в жизни предметов, которые производили ее многочисленные предприятия: орудий, винтовок, пулеметов, автомобилей, броневиков, танков, торпед, кораблей, снарядов. Особенно снарядов, ибо Людендорф старался беречь солдат действуя при любой возможности тяжелой артиллерией. И если кому-то при чтении данной фразы пришла на ум какая-то пошлость, в отношении морального облика пушечной Королевы Германии, то ему неплохо бы прогуляться по тем улицам, где на пеньковых веревках покачиваются представители той самой древнейшей профессии — интеллигенции, а также задуматься, не окажется ли автор таких мыслей вздернутым вверх на столбе в своем городе. Кстати генералу даже польстила реакция Русских союзников на его фразу, они так же хохотали, как на шутку Махно который как то сказал мучившемуся похмельем полковому командиру (прежде чем отходить его плеткой».

— У тебе Грицко така особа, начебто ти замість доповіді про стан полку, хочеш сказати — Підніміть мені віко.

— А снаряды летели и летели в Краков — красивые и разные — 150 мм, 210 мм, 280 мм, 420 мм. Итог их воздействия был третей причиной радости Эриха.

Эрих не просто бомбардировал Краков, он стирал его с лица матушки земли, называя данное действо — расчисткой территории, пригодной для обитания. Впрочем он не был чудовищем, как может показаться со стороны. Холодный армейский циничный расчет. Бомбардировка города должна вызвать массовое бегство мирного населения. В городе останутся либо те, кто по наивности своей попытаются оборонять город, либо полные идиоты, считающие, что они смогут остаться в живых, после того как в город войдут германские и русские войска.

Глава 77 21–25 мая 1920 г. Варшава. «Стальной Сварог»

Генерал Глебовский свернул с Панской улицы на Свентокржискую, а затем пройдя один квартал повернул налево, и пройдя по Зеленой улице оказался в Саксонском Саду. До встречи с пани Катериной Мшишек в Летнем театре оставалось полчаса. Варшава еще не была прифронтовым городом, но определенная нервозность и напряженность на ее улицах уже ощущалась. Можно конечно было вернуться в гостиницу «Брюловскую», расположенную напротив, но Глебовский решил еще раз наладиться бестолковой суетой польской контрразведки, а также изящно-нервозной походкой пани Мшишек. По легенде он изображал представителя русского боевого диверсионного отряда, готовящего базы на территории города для скрытой деятельности своего подразделения. О том, что пани Катерина двойной агент он знал еще до первой мировой — тогда русской разведке удалось через нее организовать утечку дезы австрийцам. Теперь, задачей его группы, кстати уже давно обосновавшейся в городе, было выявление незасвеченных до сегодняшнего момента сотрудников польской контразведки в Варшаве. Хлопотную миссию по их устранению, брали на себя, вездесущие люди князя Калиты. Что же касается плана выявления секретных сотрудников вышеупомянутой польской организации, то это был один из шедевров Лаврентия Павловича, и некоторые из деталей этого плана, заставляли Глебовского стискивать зубы, чтобы не рассмеяться. Суетливо озирающихся агентов наружки в количестве десяти штук он заметил практически сразу — проблем избавиться от них не будет — в округе ему было известно более десяти проходных дверей предназначенных для избранных — это когда он проходит, а идущие за ним не могут, по причине того, что они не знают Юзю, Изю, Сару и прочих еврейских торговцев.

А вот и она. Однако хороша стерва! Но до моей супруги ей далеко как до Парижа! Хотя среди своих польских пани наверняка вызывает зависть своей внешностью. Ну да ладно. Главное не засмеяться. Глебовский собрался, улыбнулся и двинулся на встречу…

— Пан генерал ничего не перепутал? — пани Катерина наморщила изящный носик, что по ее мнению, со стороны должно было походить на напряженную работу головного мозга, — именно такой знак?

Глебовский стиснул зубы, стараясь сохранить серьезное, заговорщицкое выражение лица, а потом произнес:

— Именно такой!

— Господи, но почему так сложно, они что там у вас не могли изобрести что-нибудь попроще? Герань например стоящая на окне слева, или три гвоздики в хрустальной вазе справа? Зачем такие сложности?

— Именно потому, что все очень серьезно, и никто не хочет рисковать решили подстраховаться, к тому же этот знак является визитной карточкой боевого отряда «Стальной Сварог» — многозначительно произнес Глебовский, смакуя в душе утонченное, а если быть точнее абсолютно издевательское коварство Берии, и продолжил — я понимаю, что в связи с этим будут достаточно серьезные материальные расходы, поэтому держи, — Глебовский протянул пани Мшишек, толстый конверт, в котором судя по его размерам находились бумажные купюры, и закончил — значит, пани Катерина, как договорились, если меня не будет в течении часа, то не ждите! Всего доброго!

Пани Мшишек посмотрела вслед удаляющемуся Глебовскому, и с неодобрением заметила бестолковую суету агентов наружки. «Да, — подумала она, глядя за идиотскими действиями филеров, — понаберут на вокзале всяких работать дураков в контразведку, а потом удивляются, мастерству и хитроумности вражеских шпионов. Пациенты из дурдома и то лучше бы вели русского агента, чем эти простофили!» Катерина фыркнула от профессионального возмущения и пошла к себе домой на улицу Костюшко, где ее ждал пан генерал-майор Зигмунд Григорьевич Крысоловецкий — начальник польской контрразведки…

З.Г. Крысоловецкий внимательно выслушал пани Мшишек, и задал вопрос:

— Пани Катерина ничего не перепутала? Именно такой должен быть знак?

Катерина наморщила изящный носик, что по ее мнению, теперь со стороны должно было походить на мимическое — «Какие же вы мужчины все-таки тупые!», и произнесла вслух:

— Именно такой!

— Господи, но почему так сложно, они что там у вас не могли изобрести что-нибудь попроще? Герань например стоящая на окне слева, или три гвоздики в хрустальной вазе справа? Зачем такие сложности? — растерянно произнес Крысоловский.

— Именно потому, что все очень серьезно, и никто не хочет рисковать решили подстраховаться, к тому же этот знак является визитной карточкой боевого отряда «Стальной Сварог» — многозначительно произнесла пани Катерина, начиная в душе жалеть, что связалась с такими тугодумами.

Беня Крик не любил распространяться о своем криминальном прошлом. К тому же он теперь не пацан и не фраер какой-нибудь, а серьезный человек, работающий на князя Калиту. У него была цепкая и профессиональная память на лица, а старый дядя Мойша живший в предместьях Люблина, где Беня провел свое детство, в свое время пытаясь сделать из него, Бени, человека, научил его рисованию. Человека из Бени Крика понятное дело не получилось, однако умение запоминать людей и рисовать их портреты по памяти у него осталось. Именно благодаря этой способности ему и удалось стать одним из доверенных и хорошо зарабатывающих людей Князя. Сейчас Беня одетый во все фартовое сидел в кафе «Шляхтич» на улице Костюшко, пил кофе, и изображал преуспевающего еврейского дельца, читающего какую-то экономическую газету. В задачу Бени входило наблюдение за окном жилого дома напротив, а также наблюдение за окружающими. Несмотря на солнечные блики Бениамину Крику было видно, что в требуемом окне, суетится какой-то мужчина, пытаясь расставить какие-то предметы на подоконнике. Что это за человек, а также что он пытается расставить, разглядеть из-за солнечных бликов пока не удавалось, если подождать минут тридцать, то блики должны будут исчезнуть, поскольку солнце уже будет светить под другим углом, что до надежд на тучи, которые могут закрыть солнце, и дать возможность рассмотреть действо в окне, то сегодня увы ясное небо. Людишек внизу Бениамин уже определил — восемь человек, которые достаточно неуклюже пытаются делать вид, что они детали местного пейзажа. Данные о них он через официанта уже слил пацанам, поэтому отследить этих олухов проблем не составит. Ну когда же это солнце повернет!

— Господи, но почему так сложно, они что там у вас не могли изобрести что-нибудь попроще? Герань например стоящая на окне слева, или три гвоздики в хрустальной вазе справа? Зачем такие сложности? — устало произнес изрядно уставший и уже взмокший Крысоловский, и повернувшись к пани Мшишек спросил: — может ты все таки перепутала? — пытаясь одновременно с произнесением фразы поставить не глядя предмет, находящийся у него в руках, и забыв о том, что погнавшись за двумя зайцами ни одного не поймаешь.

Звон разбитого стекла, а также звуки падения каких-то металлических массивных предметов вначале на асфальт улицы — с глухим стуком, а потом друг на друга — со звоном металлическим — заставили всех сидящих в кафе разом повернуть головы в одну сторону.

Беня вначале тоже поддался общему психозу, но потом глянул наверх и мысленно себя поздравил — вот он — тот кого он так высматривал, растерянный человек в мундире генерал-майора что-то орущий суетливо набежавшим агентам наружки. Задание выполнено!

З.Г. Крысоловский сел в кресло и попросил пани Катерину принести что-нибудь выпить. Покрепче. Вся его двухчасовая работа пошла насмарку. Теперь придется ждать, пока уберут все следы с улицы, пока придет стекольщик и застеклит выбитое окно, после чего его мучения продолжаться. Он достал пачку сигарет марки «ЗГ» («Златы Гданьск») и устало закурил. Черт бы побрал этих схизматов из «Стального Сварога» со своим фирменным знаком! Ну ничего! Сейчас он успокоится, и у него все получится! А когда он поймает этих мерзавцев, а все они придут прямо в его руки, ибо их фирменный знак выставленный в окне и означающий что на явке все нормально, сыграет с ними дурную шутку — этих «свароговцев» везде будут ждать засады! Так вот, когда он их поймает, то он, генерал-майор З.Г. Крысоловский, знает, какой пытке он их подвергнет! Он заставит каждого пойманного по сто раз выкладывать этот хренов фирменный знак!

Зигмунд Григорьевич вздохнул, и приготовился к продолжению своих мучений. Мечты мечтами, а для того, чтобы поймать этих мерзавцев, и осуществить свою мечту, ему предстоит выполнить данную работу вначале самому, причем не только здесь, в квартире пани Мшишек, но и, тут Крысоловский вздрогнул, но и на еще десяти явочных квартирах расположенных в разных районах города, ибо в своих подчиненных польский генерал-майор был неуверен.

А работа пану З.Г. Крысоловскому, предстояла кропотливая и серьезная, поскольку фирменным знаком отряда «Стальной Сварог», выбранным в качестве пароля для организации явок являлись девяносто девять утюгов поставленных на подоконник и друг на друга.

Из донесения начальника полиции города Варшава пана Горротецкого на имя начальника контрразведки генерал-майора З.Г.Крысоловского:

«Настоящим сообщаю, что 25 мая 1920 года по донесениям постовых, несших службу на улицах (список постовых, их рапорта, а также маршруты и время патрулирования прилагаются) города было выявлено серия странных, лишенных логического смыла, но абсолютно одинаковых действий. По десяти адресам, указанных в приложению к рапорту, группы неизвестных лиц численностью от восьми до двенадцати человек вступив в сговор (очевидно с преступными целями) производили нижеследующие действия:

По одному участнику от каждой группы находившихся внутри указанных в приложении квартир, под прикрытием остальных участников преступной групп находящихся на улице, подавали секретные сигналы русской и германским разведкам. Сигналы подавались путем выстраивания на подоконнике различного количества утюгов, с последующим сбрасываниям их вниз, которое сопровождалось разбитием стекол окна, которое в свою очередь сопровождалось вызовом стекольщика, с последующим застеклением, а затем повторением процесса подачи сигнала утюгами. Фамилии и адреса стекольщиков, а также записи с указанием количества сброшенных на асфальт утюгов с указанием точного времени сбрасывания, а также словесные портреты, и портреты выполненные по показаниям постовых по всем участникам всех десяти вышеназванных преступных шпионских группировок прилагаются. Докладываю, что вышеназванные портреты всех подозреваемых отпечатаны в полицейской типографии и расклеены по всем районам города с целью облегчения поимки вышеназванных преступных лиц.

Прошу Вашего ходатайства перед губернатором Варшавы, о выделении финансовых средств для премирования сотрудников полиции, а также граждан города, в случае поимки лиц указанных в приложении…»

Из резолюции генерал-майора З.Г. Крысоловского на донесении начальника Варшавской полиции пана Горротецкого:

«Начальника отдела по связям с общественностью — снять с должности и оправить в действующую армию…

Начальника полиции города Варшава пана Горротецкого, а также всех указанных в рапорте постовых, стекольщиков и сотрудников типографии — арестовать и расстрелять во избежание срыва проводимой операции…

Командировать от восьмидесяти до ста человек, из числа сотрудников контрразведки в город для срыва и последующего уничтожения, указанных в данном рапорте розыскных листков полиции…»

Глава 78 Лето 1920 года. О немецком порядке и Русской деловой сметке

Первоначальный план защищать Варшаву до последнего жолнера затрещал по швам, когда выяснилось, что арсеналы фортов Варшавской крепости и Новогеоргиевска, на которые Рыдз-Смиглы возлагал огромные надежды, разворованы до последнего шомпола и протирки. Вооружать население Варшавы было нечем, о чем польский генерал и доложил Юзефу Пилсудскому. Было принято перенести столицу в Радом. Началась спешная подготовка правительственных учреждений. Населению Варшавы было предложено самостоятельно покинуть город, но многие жители решили остаться, ибо надеялись, что война все же обойдет их стороной. В принципе Варшава была и так уже наполовину пуста — еврейская часть ее населения стала спешно покидать город, задолго до того как официальное правительство сделало объявления. Большинство евреев решило укрыться в Люблине, где по слухам была сильная и крепкая местная власть, и была возможность и хорошо устроиться и хорошо заработать. Помимо учреждений госаппарата, из Варшавы было решено эвакуировать и имеемые военные предприятия, в том числе танковый завод. Завод собирались перенести в Тарнув, но, как и следовало ожидать в данной суматохе он туда не доехал, и затерялся где-то по дороге…

* * *

Игорь Сикорский с завистью наблюдал за суетой Шидловского вокруг прибывших эшелонов с промышленным оборудованием. В его душе даже стали роиться мысли о том, что его друг совершает некое предательство по отношению к развитию авиастроения в России. В прибывших в Петроград вагонах было оборудование демонтированного Варшавского танкового завода. Князь Калита понимал важность и значимость танков в народном хозяйстве. Всем известно, что танки грязи не боятся, и такое ценное свойство можно было использовать на необъятных просторах нашей Родины. Но, как ни чесались у Кирилла Сергеевича руки на танковый завод, все же он отправил демонтированное оборудование в Петроград, — жизнь ведь у него одна, а даже если бы и было девять как у кошки — от Берии ничего не укроешь. Полученный презент был передан в руки Шидловского, который уже начал строить планов громадье. В настоящий момент он суетился возле выгружаемых вагонов и отдавал указание куда и какое оборудование устанавливать. Почувствовав на себе взгляд Сикорского, директор РБВЗ обернулся и увидел печальное выражение лица авиаконструктора. Некоторое время он постоял молча, а затем подошел к Игорю, хлопнул его по плечу и сказал: «Чего грустишь камрад! Нам ли быть в печали! Давай я у Лаврентия Павловича авиазавод для тебя выпрошу? Проблем не будет! Через пару месяцев будешь так же суетиться! Пошли, прямо сейчас и позвоню!

* * *

Генерал Эрих Людендорф, как у него уже вошло в привычку, сидел полуразвалившись в армейском шезлонге образца 1915 года со стаканом горилки в руках и распевал «Стража на Рейне». Рядом на походном армейском столике образца 1913 года, на армейском подносе образца 1906 года стояла бутыль с горилкой, лежало несколько луковиц, нарезанное ломтиками сало и черный хлеб. Все выше указанные армейские изделия были изготовлены фирмой «Крупп». Эрих наблюдающий панораму Варшавы был пьян и несчастлив. До вчерашнего дня он считал себя знатоком загадочной русской души. Но вчера вечером выяснилось, что до завершения познания данной субстанции еще очень далеко. И лучший способ изучать русскую душу по его мнению заключался в употреблении горилки, ибо без этого напитка понять происходящее было уже невозможно. По директивному указанию Берты Крупп он встретился с представителями русской компании АОЗТ «Новоруссстройсервисремрабснострест» и заключил договор. А сейчас наблюдал за работой вышеупомянутой организации. На заключении договора настояла Берта, стремившаяся избежать излишних потерь при штурме Варшавы. Она же уверила Эриха, что данную организацию рекомендовал Лавр Георгиевич Корнилов, как надежного делового партнера. В принципе Людендорф был согласен с Муттер Нового Рейха, как он с некоторых пор стал называть Берту, ибо губить солдат в боях на улицах огромного города он не хотел, и в данной ситуации все средства были хороши, но то что он увидел, заставило его поставить на походный столик опустевший граненный стакан, и схватив бутыль горилки приложиться к ней из горла. Картина открывшаяся его взору противоречила всем канонам военного искусства.

Со стороны форта Сливицкого в сторону района Новая Прага двигалась моторизованная колонна войск. На мотоциклах и грузовиках сидели люди с пейсами, одетые в мышиного цвета военную форму с двурогими касками на головах. Очень у многих были закатаны рукава гимнастерок. Большинство мотоциклов были с колясками, на которых были установлены пулеметы. Некоторые из сидящих в кузовах грузовиков мурлыкали под аккомпанемент губной гармошки любимую песню Черного Рейхсвера

Свастика на шлеме, чернобелокрасный бант Бригадою Эйхгорна называют нас Паулю разгоним, Томми закопаем И дорогой новою Германия пойдет

Замыкали колонну, в составе которой были и танки и артиллерийские орудия, бульдозеры, скреперы и другая техника. Подъехав к жилому району колонна разделилась на две группы. Одна группа спешилась, а другая стала оцеплять район Новой Праги по периметру. После того как оцепление было закончено, бойцы первой группы начали неспешное и методичное прочесывание квартала. Изредка раздавались выстрелы, иногда были слышны звуки спорадических перестрелок, которые завершались либо взрывами гранат, либо пулеметными очередями. Вскоре через пикеты оцепления на южной стороне района, выставленные по Виленской улице потянулись перепуганные беженцы с нехитрым домашним скарбом собранным второпях. Часть из них сворачивала направо в сторону Александровского моста, надеясь найти приют в основной части города, а другая часть, шла мимо вокзала Варшавско-Петербургской железной дороги на юг через Прагу и далее по берегу Вислы в южном направлении. Между тем с северной стороны по железной дороге к оцепленному району подошел грузовой состав из пяти десятков вагонов, а также колонна грузовиков. Все те же люди в военной форме мышиного цвета стали выгружать какие-то ящики и заносить их вглубь квартала. Туда же направилась и колонна грузовиков, в кузовах которой сидели люди в синих рабочих комбинезонах. Вскоре некоторые из грузовиков нагруженные имуществом стали возвращаться обратно к поезду, где вывезенное имущество — в основном домашняя мебель, либо содержимое подсобок магазинов перегружалось в товарные вагоны. Все это происходило очень четко и слажено — было видно, что людям в серой форме и синих комбезах не впервой заниматься такой работой.

Наконец суета закончилась, и поезд стал отползать обратно в северном направлении, грузовики покинули район Новой Праги, а посты оцепления переместились на расстояние в пятьдесят-сто метров от блокированного района и залегло. Раздались команды на идише. Прогремел взрыв, и одно из зданий окутавшись облаком пыли грузно осело вниз рассыпавшись на строительный мусор. Снова прогремел взрыв и еще одно здание рухнуло вниз как подкошенное. Снова взрыв, еще, еще, здания Новой Праги одно за другим превращались в груды кирпича, досок и бревен. Вскоре весь район был окутан облаком поднявшейся пыли. Наверное эта пыль еще долго весела бы в воздухе, но из набежавшей тучи пошел дождь, заставивший солдат оцепления ежиться на открытом месте. Однако дождь прибил пыль, и теперь взору наблюдателей предстала неестественная картина — на месте района красовался пустырь заваленный всяким строительным хламом. Один из одетых в мышиную форму, в чине бригадного подполковника подошел к грузовику с радиостанцией и отдал указание радисту. На его закатанном до локтя рукаве гимнастерки красовалась круглая эмблема четырехглавого орла на фоне русского флага. По нижнему краю эмблемы шла надпись выполненная славянской вязью: «Новоруссстройсервисремрабснострест», аналогичная надпись но на немецком языке, выполненная готическим шрифтом тянулась по верхнему краю эмблемы. Точно такие же эмблемы были и у других лиц одетых в военную форму мышиного цвета, а также у обладателей синих комбинезонов.

Генерал Эрих Людендорф выслушал доклад своего адъютанта, и поднес к глазам бинокль. Все верно. Район Новой Праги снесен до основания. Значит сейчас будут подвергать сносу район Праги, расположенный южнее Санкт-Петербургского вокзала, а также приступят к работе по сносу кварталов южнее фортов Вадим и Алексей, и далее на юг. Квартал за кварталом. Идиотизм происходящего заставил Эриха отхлебнуть горилки из бутыля и занюхать луковицей. Да, чудны дела твои господи. Он конечно ожидал определенной помощи от этих посланцев Берты, но чтобы такое. Эрих попросил адъютанта еще раз показать ему текст подписанного им вчера контракта. Прочитал внимательно и фыркнул, а затем уже весело отхлебнул горилки и начал распевать «Ревет и стонет Днепр широкий». Текст подписанного им контракта гласил, что Клитов Кирилл Сергеевич директор компании АОЗТ «Новоруссстройсервисремрабснострест» с одной стороны и генерал Эрих Людендорф как представитель России и Германии с другой стороны, заключили контракт о том, что АОЗТ «Новоруссстройсервисремрабснострест» обязуется произвести полный снос всех зданий Варшавы в двухмесячный срок, за исключением железнодорожных сооружений и мостов и инженерных сооружений, а генерал Эрих Людендорф как представитель России и Германии обязуется принять выполняемые АОЗТ работы, и что оплата работ, производимая АОЗТ, производится за счет передачи в собственность АОЗТ «Новоруссстройсервисремрабснострест» имущества и промышленного оборудования находящегося на территории Варшавы.

Кириллу Сергеевичу было не жалко производить снос Варшавы. Он был здоровым циником и прагматиком. Рассуждал он так — раз остаются железные дороги и инженерные сооружения, значит город будет отстроен заново. А строить будет тот у кого есть для этого финансовые и технические возможности. То есть строительство Варшавы будет поручено ему, ибо никаких конкурентов ни в России ни в Германии у него нет! А уж на строительстве он заработает столько! Нет, он конечно не будет заниматься воровством и приписками у родного государства — Лаврентий Павлович ему голову снесет моментально за такие фокусы, но вот воровать в Европе ему никто не запрещает, даже наоборот, это противозаконное мероприятие приветствуется и поощряется руководителями России. А поэтому на одном восстановлении Варшавы он заработает столько, тут в волнении Кирилл Сергеевич взял лист бумаги и быстро начал производить расчеты — ого! Страшно даже сказать сколько! Забегая вперед, нужно сказать, что он был прав — восстановление разрушенных городов поручили именно ему. Только вот и здесь не обошлось без жуткого и циничного коварства Берии. Для строительства как известно нужны деньги, и желательно золото, а не бумажки отпечатанные в типографии. А с золотом в полуразрушенной и разворованной России, как и Германии были проблемы. Поэтому генерал-полковник Клитов должен был не только честно строить, но и воровать в Европе и Америке деньги для того, чтобы Россия и Германия могла оплатить работы выполняемые его строительными фирмами. То есть Кирилл Сергеевич сам строил и сам оплачивал строительство, а построенное отдавал России или Германии! От такой наглости Берии у новоиспеченного генерал-полковника случилась жуткая истерика. Вначале он онемел от изумления, а потом в течении нескольких часов его трясло от жуткого хохота. Хохотал он не только над ловушкой в которую его загнал Берия, хохотал он также и над Европой и мировым сообществом, ибо теперь весь цивилизованный мир ждали далеко не лучшие времена — новый русский бизнес выступал на мировую арену.

Организованного отступления на юг к границам Румынии не получилось. Поляки совершали исход тремя эшелонами. Впереди двигались колонны беженцев, напуганные действиями Буденного и Махно в польском тылу. За ними, продвигались, сея в тылу панику и хаос в геометрической прогрессии, буденовцы и махновцы. Далее катилась еще одна, основная волна беженцев, в которой соблюдался определенный порядок, благодаря действиям польских полицейских, и благодаря транспортным фирмам князя Калиты, организовавшего платную эвакуацию польского населения. Следом двигались казачьи части Люблинского княжества, интендантские службы которых, присваивали все имущество до которых могли дотянуться загребущие руки интендантов. Далее двигалась третья волна — беспорядочно отступавшие разрозненные польские части, теснимые русскими и германскими войсками. Вся эта веселая вакханалия приближалась к границам Румынии, Чехии и Венгрии. Генерал Людендорф пил горькую и писал победные реляции в Берлин и Петроград.

Польша. Из детских сочинений:

— Так странно было уезжать. Море тихо катило свои волны и с легким шуршанием ласкалось о прибрежные камни.

— Босиком в холодную, дождливую ночь перешел я польскую границу с маленьким братом на руках. Перед этим голодали целый год. Как дошел, не могу понять, потом долго болел.

— Мы все начали молиться. Прощай, дорогая Родина.

— Холодно. Дико воет ветер, бьет в лицо, пронизывает самую душу. Грустно и тоскливо. Вокруг поля, набухшие от осеннего дождя, под копытами хлюпает грязь. Впереди бьется разорванный флаг. Так мы уезжали ‹…›

— Шли и ехали 23 дня, не раздеваясь и засыпая обыкновенно на 2–3 часа.

— 300 верст прошли, питаясь чем попало.

— Нас бросили все, и мы шли, мучились и опять шли, затая тихую скорбь и жгучую ненависть ко всем людям.

— Шли по 30 верст в день. Ночью грелись у костров. Ветер и мороз не давали уснуть. Есть давали только в первые дни.

— Целыми днями видели только воду, но вот уже чаще видели горы и, наконец, стали видеть города. Я на все смотрел. Раз вышел на палубу. Пароход стоит. Люди кричат. Очень тепло. Это был город Египет.

— Я ходила совсем голая, в маленьких трусиках. В Сингапуре на пароходе купили много обезьян, я с ними играла, а большая обезьяна меня больно укусила. Больше я ничего не помню о России.

— Наша семья такая: мама в Бельгии, брат в Индокитае, папа неизвестно где, а я здесь‹…›

— Мы ездили долго, жили плохо. В одном городе мамина собачка стала лизать ноги какому-то нищему, я очень испугалась, думая, что нищий нас украдет. Он подошел к нам совсем близко, но ничего не говорил. Мы повернули домой, а нищий пошел сзади. Когда мама увидела нищего, ей сделалось плохо. Нищий снял бороду — это был наш потерявшийся папа.

— Мы так много ездили, что городов не помним. Помню только, что раз толпу на базаре разорвала огненная масса. Полетели руки, ноги, головы. В минуту все стихло. Когда я очнулся, около моей головы по мостовой текла красная струйка крови.

— Мне приходилось тонуть четыре раза, но так как на море всегда кто-то спасает, то я к этому привык.

— Путешествовали мы долго, только всегда деньги быстро кончались, а так интересно‹…›

Глава 79 Лето 1920 года. Имя твое Матильда, подвиг твой бессмертен…

Возможно эту операцию и не стоило затевать — французов удалось вытеснить с территории Германии, Эльзаса и Лотарингии, но на ее проведении настоял Лавр Георгиевич Корнилов. Он считал, что французам нужно раз и навсегда показать, что Россия помнит и никогда не забудет предательства Франции и французской интервенции. И что теперь Россия, так же как и Германия — извечный и заклятый враг Франции на вечные времена. Операция была основана на боевом опыте полученном во время войны с Польшей. Правда операция с самого начала пошла наперекосяк и не так как планировалось. Фронта как такового не было, и артподготовку сотен тяжелых орудий стянутых к линии фронта пришлось прервать через полчаса, ввиду того, что части противника в спешке бросили укрепленные позиции и начали разбегаться. Через брошенные французами позиции тут же устремилась кавалерия и броневики. Следом за ними двинулась пехота. Вскоре, удалось выяснить причины столь странного поведения, еще недавно оказывающих ожесточенное сопротивление французов. Причин было две — во-первых, дух французской нации оказался сломленным, и никто, за редким исключением не хотел погибать за французское отчество, во-вторых, что очень сильно так же влияло и на первую названную причину, снабжения французской армии как таковой в природе не существовало — эшелоны с боеприпасами, стараниями французских интендантов переправлялись через Швейцарию в Германию, а без снарядов и патронов, как известно воевать проблематично. Дело дошло до того, что некоторые из коллаборционистов, получавших зарплату у Калиты, стали ставить повсеместно дорожные указатели на русском и немецком языках, с указаниями направлений на Париж, и другие города Франции. Вся огромная масса техники собранная для прорыва обороны оказалась бесполезной по причине отсутствия таковой. Конные армии Буденного и Махно сопровождаемые бронедивизионами и германской мотопехотой устремились к Парижу, не встречая практически никакого сопротивления. Больши трудности для наступавших представляли многочисленные комары, чем французская армия. Причина крылась в том, что при паническом бегстве французское население спасало в первую очередь свое национальное достояние — лягушек. Из-за отсутствия лягушек уничтожающих комаров экологический баланс нарушился, и территория по которой двигались войска Тройственного Союза была на грани экологической катастрофы. А еще наступавшим мешали трофейные команды князя Калиты, колонны грузовиков которых, доверху набитых захваченным имуществом, сплошным потоком двигались им навстречу по тем же дорогам, временами создавая непреодолимые пробки на дорогах.

Генерал Людендорф был поначалу несколько шокирован данным явлением, ибо обычно трофейные команды двигались за наступающими войсками, здесь же они возвращались с еще не захваченной территории. Но по распитии очередной бутылки горилки, он решил, что раз война из позиционной приняла характер маневренной, то данный порядок вещей, когда тыл и фронт поменялись местами — вполне нормальное явление. Впоследствии правда выяснилось, что под шумок очень многие из французских чиновников решили таким образом продать свое национальное достояние, и в составе трофеных колонн были и частные колонны реквизированного муниципального транспорта, вывозящие продаваемое налево госимущество.

Когда передовые конные разъезды ворвались в Париж их встретили пустынные улицы, и они без остановок проскакали до самого центра проскакали через Триумфальную Арку и устремились по направлению к Лувру. Но на полпути, районе Площади Согласия, продвижение кавалеристов было внезапно остановлено странным явлением. Пред Египетским обелиском стояла на одной ноге абсолютно голая женщина и с отогнутой почти под прямым углом назад, второй ногой вращалась вокруг собственной оси. В руках у нее развевался французский трехцветный флаг. За ее спиной, в тени Египетского обелиска стояла огромная кровать с балдахином размером приблизительно десять на десять аршин.

От такого сумашедшего зрелища Лева Задов впал в полный ступор и как загипнотизированный смотрел на вертящуюся как волчок голую женщину.

— Тьфу, срамота! — сказала, подъехавшая Иринка Кубанка, глядя на идиотское зрелище, однако Лева Задов из ступора не вышел. Постепенно в город втянулись основные силы русской кавалерии, и вскоре Площадь Согласия была запружена тачанками, броневиками, автомобилями. Подъехало и командование…

…Бригада Адди Шилькгрубера входила в состав немецких сил объединенной группировки Тройственного Союза совершавшей рейд по французским тылам. Ставший свидетелем данного необычайного зрелища он решил запечатлеть данное историческое событие, правда для этого пришлось подсуетится, чтобы найти подходящий холст. Историческое полотно, которое он написал называлось: «Первая Конная Армия и Армия Батьки Махно у постели Матильды Кшесинской». Оно имело высоту около трех метров и длину свыше километра. На нем были изображены весь мужской личный сотав объединенной группировки стоявший в очереди к постели Матильды Кшесинской. Которая, движимая любовью к Франции не отказала никому из мужчин…

Поскольку никого кроме Матильды, в Париже не оказалось, а знаменитая Эммануэль Ксалан, на которую так рассчитывали некоторые начитанные германские пехотинцы, как выяснила разведка, уже давно трудилась в составе привлеченной на работы творческой интеллигенции на территории Тройственного Союза, занимаясь земляными работами, то, загрузив в тачанки, то, что еще не успели вывезти вездесущие трофейщики князя Калиты, войсковые подразделения Союза двинулись обратно к германской границе.

Французское правительство высоко оценило подвиг польской балерины, которая помогая Франции пропустила через свое лоно все силы вторгшихся агрессоров. Матильда была объявлена Героиней Франции — Парижской Девой!..

Глава 80 Лето 1920 года. Шляхте-шляхтово, а хлопам хлопово или «Польский народ приходит и уходит, а шляхта остается.» Ю.Пилсудский

Генерал Людендорф в сопровождении штабной свиты шел по рынку. Рынок располагался на границе Польши и Румынии. Торговля шла очень бойкая. Боевые действия прекратились совершенно внезапно в момент написания им очередной победной реляции. Посольку на прямой вопрос офицерам своего штаба, те стыдливо отводили глаза и начинали бормотать что-то невразумительное, то Эрих решил сам во всем разобраться. Как оказалось позже, затея была изначально глупой и бестолковой, ибо без горилки разобраться было невозможно. Во первых граница была на надежном замке. Таком, что даже тень мыши проскочить не могла. Во вторых на границе был идеальный порядок. Такой, что даже германские традиции по сравнению с ним казались бестолковщиной и анархией. В-третьих на рынке торговали Родиной. Не его конечно, а новой польской. Коммивояжеры князя Калиты верхом на контрафактных бронепоездах, танках и броневиках торговали документами на право пересечения румынской границы. Судя по тому, что процесс шел бойко, и румыны ему не препятствовали, у Эриха сложилось впечатление, что князь Калита скупил или арендовал также и румынскую приграничную территорию вместе с пограничными войсками. Он долго рассматривал в румынских пограничников в бинокль, и у него закралось подозрение, что «румынские» пограничники прячут пейсы под своими фуражками.

В принципе, после третьего стакана он уже начал понимать, что князь Калита каким-то образом скупил на корню все приграничные территории, а также все вооружение польской армии, и сейчас занимался возвращением своей собственности. Тех, кто пытался проявить недовольство по слухам раздавили танками в первые дни функционирования рынка. Впрочем это только слухи. А может и не слухи, ибо поляки организованно сдавали оружие не ему а представителям князя. И при этом никаких отчаянных попыток прорваться с боем не предпринимали. Эрих рассмеялся. Ну да, конечно же прорвешься через этих! Разденут до последней нитки, еще и должен останешься. Впрочем он уже подал в Берлин предложение о формировании частей германского еврейского казачества, и если оно будет принято, то французско-германскую границу ждут веселые деньки. Естественно со стороны лягушкоедов. Ахнуть не успеешь, как эти казачки скупят там все на корню, а потом чего доброго еще ночью и границу передвинут.

Вот и сейчас — списки запрещенных к проносу через границу предметов и товаров. Система налоговых пошлин. Самое смешное, что самые высокие таможенные тарифы на провоз через границу на всякого рода национальные реликвии — мощи правителей, боевые знамена, летописи и прочее. Еще смешнее, что платят! За провоз полкового знамени при Эрихе заплатили столько, что хватило бы на закупку вооружения для полка. Князь Калита наступил на больную мозоль шляхты — ее гордость, и ломил сумашедшие цены за провоз исторического наследия через границу. Честно говоря совершенно непонятно, что писать в Берлин и Петроград. Что война закончилась, потому что польские офицеры, генералы, и солдаты стоят в очередях на получение выездной визы? Или потому что территория Польши внезапно превратилась в территорию Люблинского княжества князя Калиты? Куда делась польская армия? Ведь еще недавно шли бои! У кого принимать капитуляцию? У этих, которые стоят в очереди? Куда исчезла Польша? Но действие горилки на мозг немецкого генерала направило мысли в нужном направлении.

Из донесения генерала Людендорфа:

«…Центробежные дезинтеграционные процессы в условиях дестабилизации экономических составляющих, приведших к разрушению традиционно-адаптивной среды польского электората, сопровождаемые инфляционными процессами, связанными с девальвацией национальной польской валюты, а также литотическая оценка латентных процессов польским руководством, креатировали лавинообразное ярко-брутальное нарастание негативных тенденций по всем векторам макрогосударственного курса, выразившееся в гипреохлократировании польского социума и усугубившееся деидеологизацией культурного вектора,…синекдоха перверсии традиционалистского культурного института вызвала инверсию, усугубленную анафорическим и эпифорическим плеопазмом, и приведшую гипертрофированному метониминического оксюморону с последующим фрагментарным фатально-амнезийным эллипсисом…к исчезновению Польского государства»

Из ответа Л.Г.Корнилова:

«Эрих! Ну вот ты уже и изъясняешься как нормальный русский человек, кратко, ясно и лаконично!..»

Из ответа Берты Крупп:

«Эрих! Я конечно ценю, твою тягу к изучению нецензурных выражений применяемых на русском флоте, но писать или говорить такие вещи фрау я бы тебе отсоветовала!..»

Глава 81 Лето 1920 года. Тайна Фермопильского прохода

Из стенограммы переговоров между князем Люблинским Калитой и Юзефом Пилсудским, сделанной личным секретарем князя Калиты:

«Князь Люблинский Калита:»… И не мните себя царем Леонидом в Фермопильском проходе гражданин Пилсудский! Для Вас сейчас важнее другой проход! Ваш! Задний! Либо Вы выполняете все мои условия, либо ваше чучело набитое соломой украсит кабинет Лаврентия Павловича Берии!»

Юзеф Пилсудский:» Я считаю Ваши условия неприемлемыми. Польская армия по прежнему боеспособна. Нас поддерживают государства Антанты.»

Князь Калита:» Ага, вы еще меня Гранд-Флитом попугайте! В украинских степях! Хватит строить из себя девственницу-проститутку перед выходом на панель! Вводить что-либо во что-либо или в кого-либо и иметь что-либо или кого-либо из нас двоих, здесь могу только я. Вам же, в вашей ситуации есть только два пути — либо Вы соглашаетесь сразу, либо Вы в довершение к перечисленному будете терпеть то что я введу — дополнительные условия. Поэтому только от Вас, гражданин Пилсудский, зависит, станете ли Вы Персефоной, которую понесут на щите, или Вы уйдете своим ходом! Расслабьтесь!»

Юзеф Пилсудский:» Но почему таможенные пошлины на вывоз останков польских королей так высоки? Вы могли бы снизить пошлины хотя бы на вывоз армейских знамен?»

Князь Калита:«По ходатайству известного писателя Александра Бушкова, подписанного лидерами государств Тройственного Союза, вам разрешено бесплатно вывезти останки польского короля Ежи Третьего, и только! Поскольку это очень редкий король, то размеры пошлин на остальные вывозимые предметы соответственно повышены!»

Юзеф Пилсудский:» Господи ты Боже! Мы можем вывезти и перезахоронить Великого Ежи Третьего[16] бесплатно! Что же вы сразу не сказали Князь! Я согласен на Ваши условия! Где подписать?»

Толкучка на границе закончилась относительно быстро. Причина простая — князю нужны были его земли, поэтому он торопился выпроводить всех, кто не был ему нужен, а поляки ему не были нужны. Не были они нужны и румынам и жителям других стран центральной Европы. Работы не хватало и на своих местных, а тут еще и пришлые появились. Единственная сфера, где возник спрос это проституция. Впрочем из-за огромного количества польских пани благородных кровей цены на их услуги были невысокие, даже ниже чем на местных представительниц древнейшей профессии. Что до остальных, до они были обречены на медленное вымирание. Дружественная Антанта почему-то забыла про своих недавних союзников, и за исключением некоторых благотворительных организаций никакой помощи беженцам не поступало. Хуже всего пришлось шляхте, ибо ее гонор воспринимался соотечественниками, как тихое помешательство. Какая слава? Какие победы? Какие славные предки? Какая Великая Польша? Где она? Люди попроще крутили пальцами у виска и плевали в спину любителям покричать о славном прошлом, ибо у людей не было настоящего и скорее всего не было будущего. Казалось ничто не спасет уже гордость Польши — польскую шляхту, но помощь пришла откуда ее не ждали — из далекой и пока недостижимой Америки. И не от подло отвернувшихся американцев, а от недавних врагов — большевиков. В Румынию прибыл посланец от Троцкого.

Польские дети. Из детских сочинений:

«Я почему-то была уверена, что мы не скоро вернемся обратно, потому что уж очень тяжело было уезжать из Польши».

«Польшу посетил голод, мор и болезни, она сделалась худою, бледною, оборванною нищенкою, и многие покинули ее со слезами на глазах. Бежали от нее и богатые и бедные».

«Штыками, пальбой провожала меня Родина. Прощай, больная Мать!»

«Наконец обрушился камень на Польшу и раздавил ее».

«Ночью босые, без всяких вещей, мы перешли границу».

«Когда пароход отходил от берега, где стоял папа, я страшно плакала, что нет у меня дома, нет у меня родины».

«Катались мы по морям один месяц».

«Однажды вдали показался остров Кипр, думав, что нам тут придется жить, мы очень обрадовались, т. к. остров был красив, но в один прекрасный день пароход начал медленно отчаливать… Вдали показалась земля, это оказался Египет

Глава 82 Лето-осень 1920 года. И на Тихом океане…

Чапаев и Урал-река.[17]

— Не считайте меня за идиота гражданин Фурман! Если Вы верите в идиотские анекдоты о моей неграмотности, то я Вас сейчас разочарую. Одной из моих любимых настольных книг являются «Правила проведения испытаний опытных образцов военной техники», разработанные небезызвестным Лендером. И поэтому сейчас мы организуем натурные испытания найденного Вами способа форсирования реки Урал. Как говориться сапер ошибается в жизни один раз.

— Но я же не сапер господин Чапаев! Я часовых дел мастер!

— С этой минуты можете считать себя призванным на военную службу в качестве командира отдельного особого взвода саперов. Одежду перед форсированием реки рекомендую снять, дабы она не стесняла Ваших движений. Да, в случае, если Вам потребуется медицинская помощь во время форсирования реки, то мой ординарец Петр, ее Вам окажет — он уже вполне сносно осуществляет процедуру эвтаназии и я думаю, что проблем и претензий у Вас не будет.

— Но ведь я не умею плавать!

— Нас не должны пугать эти трудности гражданин Фурман! Назначаю Вас командиром Уральской речной флотилии с одновременным присвоением флотского звания старшина! Вперед! Одежду долой! На форсирование реки марш, марш!..

— Господа! Делайте ставки! Петр! Целься вернее!

— Так нечестно господин Чапаев! Вдруг у него получиться!

— А вот это вряд ли гопода! Иногда и дерьмо тонет! Впрочем, насчет одежды, я похоже слегка погорячился, — произнес Чапаев, наблюдая за тем как гражданин Фурман ползет по льду Урал-реки, — замерзнет этот идиот!

Бьется в тесной печурке жолнер.

Из дневника командира «санационной» дивизии расквартированной в Омске:

«Зима в Сибири выдалась очень холодной и голодной. А может и не голодной, ибо у пресловутых «сибирских стрелков» был один, но очень существенный недостаток — лица у этих откормленных до безобразия людей были такие, что они с трудом проходили в дверь. Теперь в принципе понятно, куда делось продовольствие, предназначенное для Польши — эти чертовы стрелки его съели. А ведь так хорошо все начиналось — не успел польский гарнизон обосноваться на месте и развесить объявления о приеме добровольцев в «легион» и формировании продотрядов, как все свободные вакансии тут же были заняты. Правда на этом хорошее тут же и закончилось. Вначале куда-то исчезли целые километры железнодорожного полотна вместе со шпалами, а затем исчезли и телеграфные провода. Потом, это как-то удалось наладить, но проку от этого не было никакого, только вред, ибо теперь по восстановленной железной дороге движется дивизия Чапаева. У меня конечно тоже дивизия, но только вот как воевать? И в чем? То, что кожаные сапоги оказались вполне съедобными, и более наваристыми, чем ремни и портупеи, это хорошо, но ведь босиком по морозу не побегаешь! И эти продотрядовские стрелки тоже не дураки, невозможность попасть во входную дверь из-за широкого лица они компенсировали отменными навыками в стрельбе. Для тренировок они использовали белок в лесу, которым стреляли в глаз. Из-за этого все белки в Сибири являются одноглазыми. Среди личного состава зафиксированно несколько случаев каннибализма, и попыток использования тупов умерших в качестве топлива для обогрева…»

Мировой масштаб [18]

— Василий Иванович, ну а в мировом масштабе, вы можете командовать?

— И в мировом могу Петр, если мне доверят!

— Так Вы же иностранных языков не знаете!

— А зачем мне иностранные языки Петр, если «Наука побеждать» Александра Васильевича Суворова написана на русском языке!

— А как же грек Александр Македонский в древности побеждал, или он русский язык знал?

— Это только гражданин Фурман живя в России не знал русского языка, а Александр Македонский настоящим русским был! И вообще, увижу тебя за чтением демократической литературы, заставлю пять раз через Амур переплывать! Хоть бы что-то наше родное взялся читать — Суворова, Клаузевица, Шлиффена, а то читаешь какое-то непотребство про стенания декадента на путях перверсии, тьфу!

— Василий Иванович,…

— Да ты дашь поспать наконец? Женить тебя что ли?

Бьется в тесной печурке жолнер.

Из дневника командира «санационной» дивизии расквартированной в Омске:

«Как сказал господин Чапаев, к счастью людей нужно гнать штыками. Нас и гонят. Точнее подгоняют. Те самые сибирские стрелки. Ибо путь в Европу для нас лежит через Владивосток. При условии, что мы восстановим железную дорогу для проезда эшелонов с русскими войсками. Вчера кормил хлебными крошками одноглазую белку с руки. Кормят вполне сносно. Немного смущает, что выданная теплая одежда полосатого цвета. Вчера общался с соотечественниками из другого бывшего гарнизона. Выглядят как ходячие скелеты. Из гарнизона в тысячу человек к моменту нашего приезда осталось человек двести — остальные вымерли от голода и цинги…»

Тонкости восточной дипломатии [19]

— Василий Иванович! А откуда вы японский язык знаете?

— А кто тебе сказал что я его знаю?

— А как вы тогда вели переговоры с японским полковником?

— Что значит как? По-русски конечно, а что я должен был по-ихнему что-ли разговаривать?

— А тогда как же он Вас понял?

— Ему надо было он и понял. Как говорил великий Суворов: «Пуля — дура, Берта Крупп — молодец!»

— Кажется Суворов про штык-молодец говорил, а не про Берту!

— Ага! Про тот, который у тебя в штанах! Строил вчера из себя героя перед Анной Михайловной, а как дело дошло до дела, так — раненный олень на поляне! Молодец! Ничего не скажешь! Тебя что же еще учить как за дамами ухаживать? Может мне с тобой еще и Мазурку сплясать?

Вальс «На сопках Манчжурии»

Из дневника поручика Селезневой Анны Михайловны:

«Вчера Петр Иванович Пелевин сделал мне предложение! Боже, какой он смешной и стеснительный! Он такой наивный! Я ответила согласием. Петя очень хороший человек, честный и порядочный. Что до его неумения танцевать вальс, то это дело наживное, главное, что у него чистая душа и мне он очень симпатичен…»

Хорунжий Мосцицький, а может вернемся?

Из дневника командира «санационной» дивизии расквартированной в Омске:

«Должен сказать спасибо господину Чапаеву за его заботу о моих подчиненных. Благодаря тренировкам по плаванию, которые он устраивал в полыньях Байкала и сибирских рек, мы смогли захватить себе морской транспорт, на котором сможем наконец покинуть Россию. Когда пароходы, до которых мы добрались вплавь, стали поднимать якоря и покидать рейд Владивостока, многие плакали. Плакал и я, не знаю почему, но мне захотелось остаться в России, ибо я уже привык к ее суровой природе и к людям. Ночью, когда мы уже вышли в море, мне снилась одноглазая белка, которую я кормил хлебными крошками с руки…»

Глава 83. Осень 1920 года. Пенсне и Усы или политика, дело грязное

Попытка начала работы Учредительного собрания. Разброд и шатания, опасность новой войны. Интриги Сталина за военную диктатуру Корнилова сроком на десять лет. Победа сторонников Корнилова. Работа Берии по устранению недовольных.

Лавр Георгиевич знал, что в случае победы России этот момент наступит. Знал и всегда боялся. То, что сейчас происходило в Петрограде до боли напоминало ситуацию февраля семнадцатого года. Изо всяких щелей повыползали дремавшие до того времени политики и начинали потихоньку тянуть одеяло власти на себя, настаивая на продолжении демократических реформ, размахивая списками новых демократических свобод. Россия стала напоминать накренившийся броненосец после Цусимского боя — избитый, израненный, по броневой палубе которого опасно перекатывается вода, еще полградуса крен, еще поворот руля на градус или два, еще порыв ветра — и она перевернется вверх килем, рванут котлы и она камнем уйдет на дно вместе со всем экипажем. Он ненавидел всех этих глашатаев свободы, ибо понимал, что сейчас и не только сейчас а еще в течении нескольких лет нельзя отпускать вожжи и давать людям расслабиться. Дашь слабину, и Россия рассыплется на осколки, которые будут воевать друг с другом за какие-то свободы, которое обещало какое-то учредительное собрание. Обиднее всего было то, что многие из офицеров бывшей Белой Армии поддерживали идеи свободы. Странным же было то, что пролетарии, боровшиеся против рабства и угнетения, наоборот держали его сторону. Получался какой-то театр абсурда — люди образованные абсолютно не понимали сути происходящего, те же, кто имел три-четыре класса образования или не имел его вовсе — разбирались в сути происходящего. Однако даже Лавр Георгиевич был лучшим военным, нежели политиком и не до конца понимал того, что происходило в те дни в Петрограде. Он видел только внешнюю сторону происходящего, и видел ее сверху. Роковая для России ситуация семнадцатого года заключалась в том, что тогда проблемы пытались разрешить люди, которые умели говорить. Сейчас же кроме тех, кто говорил, рядом с властью оказались и те, кто не умел говорить, но умел делать. Но рядом с Корниловым был к счастью Генерал Глебовский, чья Контрразведка обладала полной информаций и эта информация была представлена и разъяснена.

Попытки начать передел власти и раздачу свобод и прочих пряников были вначале скомканы, а затем и вовсе прекращены из-за навязанной гражданином Сталином идиотской дискуссии О льготах и привилегиях депутатов. Спор, начавшийся с пустяка разгорелся не на шутку, делегаты так и не собранного Учредительного собрания разбились на множество фракций и спорили о том, какие из свобод, льгот, какими по счету должна быть законодательно объявлены, а также об их размерах. При этом различные фракции пытались перетянуть на свои стороны сторонников другой фракции, не гнушаясь взятками и щедрыми обещаниями. Абсурдность дискуссии не лежала на поверхности, так как дискуссия имела смысл после созыва и начала работы Учредительного собрания, а не до того, как это собрание созвано. Коварство этого грузина с тигриными глазами, Корнилов понял еще из материалов Контрразведки, но когда процесс по сути завершился тем, чего никто из собравшихся не ожидал, генерал даже восхитился, этим «Прекрасным грузином». Завязав и поддерживая дискуссию Сталин предложил создать Исполнительный Комитет по подготовке созыва Учредительного собрания, убедив всех, что его фракция готова взвалить на себя тяжкий и неблагодарный труд связанный с чудовищно большим объемом бумажной работы. В преложенном им к голосованию и подписанию собравшимися депутатами Учредительного Собрания документе, была также и статья о численном составе данного Собрания, которая учитывала численный состав всех собравшихся, а также много других статей расписывавших всякие красивые демократические разности и привилегии депутатов. Одних приложений к данному документу было более ста штук. Естественно, что желание иметь машину, депутатскую дачу в Петродворце, Гатчине или прочих местах, а также размеры денежных выплат всех носителей демократии и свободы очень устроили. Соответственно документ был одобрен почти единогласно — один голос против — Корнилова, и Исполнительный Комитет приступил к работе. Дискуссия о приоритетности свобод была продолжена, правда теперь фракция Сталина в ней участия не принимала — по причине работы по подготовке к созыву самого собрания.

Тот исторический для России и Корнилова день, начался с несколько странной нервозности некоторых представителей будущей власти собравшихся на заседание. Точнее сказать не некоторых а очень многих. Причина выяснилась сразу же после начала собрания. Сталин зачитал одно из приложений подписанного всеми документа о создании Исполнительного комитета. Текст одной из статей приложения гласил о том, что Учредительное собрание созывается в России через десять лет после начала работы комитета. Все собравшиеся в зале молчали. Некоторые были похожи на приговоренных к смерти, некоторые злорадно и молча улыбались. Историческая речь товарища Сталина началась словами: «Близок тот день, когда в России соберется Учредительное собрание и взметнется ввысь знамя свободы и демократии…» После этих слов в зале кто-то хрюкнул, и трясясь от смеха начал сползать вниз с кресла — до начала созыва Учредительного Собрания (если оно вообще будет созвано, а не отменено одной из статей приложения документа о созыве Исполнительного Комитета) оставалось девять лет одиннадцать месяцев и две недели. Лавр Георгиевич сделал вид, что не сразу понял смысл происходящего, и что не сразу до него и дошло, что многих из ораторов страдавших диареей красноречия в зале он не наблюдает. Их действительно не было в зале и наблюдать их мог только Лаврентий Павлович Берия, который в настоящий момент спал в постели командира особого ударного батальона смерти сил госбезопасности России капитана Бочкаревой Марии Леонтьевны. Ее ударницы, переведенные недавно по личной просьбе Лаврентия в его Отдельный Департамент, щеголяли в новеньких фуражках с синим верхом с черепами на красных околышах, и небыло ни эллина, ни иудея, ни деаутата, на которого бы не наводили ужас аксессуары «Карающего меча Империи» так полуофициально назывался любимый департамент Берии. В разгар уничтожения сил «санации» был случай. Курьер департамента с секретным пакетом, наткнулся на польский разъезд. Трое легионеров уверенные в своем абсолютном преимуществе расслабились, но расслабуху как рукой сняло когда курьер на скаку одел зловеще знакомую фуражку и в упор расстреляв из двух маузеров двух легионеров, третьего взял в плен. У Лаврентия Павловича была очень бессонная и трудная ночь, во время которой он внушил товарищам демократам, доставленным из теплых постелей ударницами Бочкаревой, что они неправы, свои аргументы господам депутатам он представил в виде копий досье на каждого из них. Масоны, взятки, сотрудничество с оккупантами — у всех рыльце в пуху! Заслужить доверие Родины и право быть избранным через десять лет во власть можно только честным трудом на свежем воздухе, а посему после утренней читки в Госдуме, все господа кандидаты отправятся на новые ударные стройки России восстанавливать разрушенное войной народное хозяйство.

Глава 84 Осень 1920 года. Брошены и забыты

Польские дети. Из детских сочинений:

«Когда японцы узнали, что на корабле есть дети, то они часто приходили к нам, а один раз японка подарила картинки».

«На этом пароходе я первый раз увидел негра, со мной было еще много польских детей, и этот негр подозвал нас к себе пальцем и повел в столовую; там он нас угостил сгущенным молоком и кофе с белым хлебом; после того, как мы закусили, он нас повел в машинное отделение, но жаль, что не умел говорить по-польски, а только показывал знаками, он нам показал весь пароход».

«Ко мне хорошо относился один старый индус (он говорил, что я похожа на его дочь), который часто мне доставал все без очереди».

«Когда мама болела, то этот турок часто приносил нам апельсинов, приносил мясо, хлеб, сухари, ну, вообще все».

«Мы жили у одних болгар, которые хорошо нас приняли, очень хорошо».

«Я никогда не забуду сербов, которые приютили нас, как братьев».

«Хорваты были очень добрые и приносили торты и целые корзины то картошки, то масла, то всяких пирогов».

«Мы, беженцы, были в ведении англичан, которые к нам очень хорошо относились».

«На пароходе был очень славный капитан и его помощник — англичане, они очень были с нами детьми ласковы».

По странам Восточной Центральной Европы брели полуголодные толпы брошенного своими вождями старого польского, точнее сказать бывшего польского народа. Они никому не были нужны, их отовсюду гнали, не было для них ни работы, ни жилья, ни еды. Их состояние ухудшалось с каждым днем. Дело приближалось к глобальной пандемии по всей Европе, ибо уже среди беженцев вспыхивали локальные эпидемии тифа и холеры. В государствах Европы встал вопрос об ликвидации опсаности или о каком-то ином способе решения польского вопроса.

Польские дети. Из детских сочинений:

«Было совсем темно, луна скрылась за тучи и было жутко; мы сели в челнок и отчалили. Сознание, что каждую минуту нас могут расстрелять, было ужасно. Я слышал биение сердца своего и маминого».

«Когда я приехал на тот остров, то я даже не могу описать свою радость — там была трава».

«За горами албанцы стреляли и очень метко».

«Брат застрелился, папа убит на войне, тетя хотела броситься в море, но мама удержала ее за рубашку, а дальше что было, не знаю».

«Еще помню, когда нас выгоняли из России».

«Моя кукла кричит: «мама», если ее нажать, и я в честь того, что ее подарил англичанин, то я ее назвала по имени Нэлли».

«Мы его (отца) не могли похоронить, потому что поезд в это время двинулся. Я не помню, что со мной было, а только запомнил лицо папы, когда он лежал в гробу, он как бы уснул».

«Я смотрела на удаляющуюся станцию и думала о том, что я первый раз еду на поезде. Мы проезжали мимо сожженных селений, поездов, которые потерпели крушение, видели кости людей около вагонов… Когда я приехала, то над мамой что-то читали и пели, меня подвели, и я поцеловала маму в венчик, который был у нее на голове… Ехали мы на парусной лодке — все молились Богу».

«Здесь в Сербии мы потеряли нашего дорогого папу. Не вынес он всего. Раньше он держался только боязнью за нас — теперь же, когда мы попали в тихую Сербию, — он покинул нас».

Глава 85 Октябрь 1920 года. Мы наш, мы новый мир построим…

Из выступления ее Величества императрицы Берты Крупп-Корниловой:

«Наши государства отброшены на сто лет назад в своем развитии. Мы должны восстановить все, что разрушено за десять лет, Иначе нас сомнут, и воды Рейна, Волги и других наших рек превратятся в плантации для разведения лягушек…»

Вопрос действительно был очень сложным. Требовались «и пушки, и масло» — одно вместо другого не годилось — и могло привести к гибели государств Тройственного Союза. Обычные методы развития экономики здесь уже не годились. К праву спокойно жить в будущем нужно было гнать штыками, ибо обычные методы убеждения затянуть посяа не всегда и не везде срабатывали. Слишком много людей развращенных либерастическим ядом демократии, а также идеями мирового революционного пожара, на пепелище которого люди досигнут равенства и братства, было разбросано по территории трех объединившихся гоударств. Еще не успели смолкнуть пушки, как по всей территории Тройственного Союза то тут, то там начались акции саботажа, вылезли из своих нор спекулянты, активизировалась преступность. В этих условиях был официально сформулирован и проведен через печать тезис «Об усилении социально-политической борьбы в условиях мира и враждебного демократического окружения». В целях борьбы с внутренними врагами из различных военных подразделений были созданы летучие ЧОНы, которые занимались уничтожением тех, кто пытался препятствовать мирной жизни с оружием в руках. Из выявленных и арестованных саботажников формировались трудовые штрафбаты, где провинившихся заставляли отрабатывать ущерб государству на восстанавливаемых объектах народного хозяйства. Для предотвращения голода пришлось снова вводить принудительную продразверстку. Определенное количества зерна удалось приобрести заграницей по нелегальным какналам через агентов князя Калиты, но в условиях переходного периода ни он, ни Лаврентий Павлович, не могли проконтролировать все и вся — было ясно, что найдутся такие, которые попытаются нажить состояние на приближающемся голоде. Но народы населяющие Тройственный Союз, подгоняемые железом и кровью к мирной жизни начали постепенно входить в колею. Благодаря тому, что теперь не было противостояния между Россией и Германией была сокращена численность вооруженных сил, и вернувшиеся домой ветераны довольно быстро покончили с разного рода идеями свободы в деревнях и городах. Жизнь медленно, но неуклонно налаживалась.

Из прошения Казимира Малевича на имя Л.Г.Корнилова:

«… традиционные жанры живописи потеряли актуальность, в то время как супрематизм, кубизм, аванградизм являются новой вехой в мировой живописи и их развитие… в связи с вышеизложенным прошу дать сумму в размере двух миллонов рублей золотом на организацию художественной академии нового русского искусства…, а также прошу предоставить здание дворца…»

Из резолюции Л.Г.Корнилова на прошении К.Малевича:

«Лаврентий Павлович! Всех «художников» привлечь для выполнения малярных и покрасочных работ в городе в принудительном порядке!»

Из детских сочинений:

«Я поехал в N. Прошло 3 года. Я вырос и стал более осмотрительным, стал вглядываться кругом себя. Я оглянулся и с ужасом заметил, что ничего того святого, того доброго, что вкладывали в меня папа и мама, — у меня нет, а если и осталось что, — то этого было так мало, что нельзя было и считать. Бог для меня перестал существовать как что-то далекое, заботящееся обо мне: Евангельский Христос. Встал передо мною новый бог, бог жизни… Я стал не тем милым мальчиком, который при виде бедняка просил у папы денег, но тем юношей, который видит перед собою в розовом тумане белую, как из слоновой кости, девушку… и полным эгоистом, который готов для своего счастья поступиться счастьем других, видящего в жизни только борьбу за существование, считающего, что высшее счастье на земле это деньги».

«Я стал почти психопатом, стал нравственным калекой; малограмотный, озлобленный, ожесточенный на всех, запуганный как лесной волк; я хуже волка… вера рухнула, нравственность пала, все люди ложь, гнусная ложь, хочется бежать, бежать без оглядки, но куда я побегу без средств, без знаний… о, будь все проклято!»

«Боже, Боже! мои горькие слезы остались чужды для всех. Гибни, пропадай, тони в грязи, черт с тобой. Но ведь я не один, нас много калек и от имени всех нас приношу ужасное юношеское проклятие. О, как больно, больно!»

«Люди мало отличаются от скотов… Животные реже нападают друг на друга… Нечего верить в прогресс и в благую природу человека… Наши отцы не пережили того, что мы. Они исподволь подходили к романам с убийствами… От сказок оторвали нас выстрелы… и с этого дня не проходило месяца, чтобы я не видел насильственной смерти. Мои детские уши вянут и от ужасной брани».

Глава 86 Ноябрь 1920 г. Тихие воды несущие смерть

Некоторых людей не сведующих в географии поражает тот факт, что Кольский залив и Баренцево море расположенные на много сотен миль севернее Балтийского моря и Финского залива зимой не замерзают, в то время как на Балтике все корабли вмерзают зимой в лед, и все движение замирает. Причина данного чуда кроется в теплом атлантическом морском течении Гольфстрим, которое доходит до берегов Новой Земли и делает климат в данном северном регионе мягче и теплее, чем скажем в районе города Архангельск. Причиной бурного развития города Романов на Мурмане, переименованного в дальнейшем в Мурманск стало именно течение Гольсфтрим, точнее сказать следствие его воздействия на Баренцево море, которое благодаря приносимому теплу не замерзало. Порт на Севере имел очень важное значение для династии Романовых, которая ручкалась и целовалась с французами. Уже несколько десятков лет Франция готовила Россию к войне, предполагая использовать население России как пушечное мясо для сокрушения военной машины Второго Рейха. Для этой цели Франция щедро предоставляла России кредиты, на которые заставляла Россию строить железные дороги по направлению к границам с Германии. Экономического значения эти дороги не имели, ибо двухпутные и даже четырехпутные дороги строились в малонаселенной местности с неразвитой экономикой и отсутствием полезных ископаемых. Цель у этих дорог была одна — ускорить доставку русского пушечного мяса к германским позициям. Романов-на-Мурмане, тоже играл немаловажную роль в этом плане — французы понимали, что голыми руками Россия воевать не сможет. Развивать военную промышленность в России они не хотели — ибо это делало ее самостоятельной и очень опасной — Россия могла захватить турецкие проливы и своими дешевыми товарами подорвать французский рынок торговли на Средиземном море. Поэтому Франция продавала России ущербные пушки Шнейдера, которые по всем показателям уступали аналогичным пушкам Круппа, а также внедрила в умы Романовых идею наступательной войны, в результате чего, Россия оказалась без тяжелой артиллерии с никчемной трехдюймовкой, не способной разрушать германские укрепления. Но самих французов такой вариант устраивал — сражаясь за интересы Франции французским оружием, Россия будет вынуждена его закупать у Франции за свое же золото. А порт Романов-на Мурмане и будет той артерией по которой в одну сторону потечет французская продукция, а в другую русское золото, омытое кровью русских солдат. Созданный многолетними усилиями сценарий сработал. Правда война пошла не так, как планировали в Антанте, и виною тому были крупповские пушки, точнее гаубицы, которые сметали в пыль легкие полевые укрепления французов и русских. Что же до города на берегах Кольского залива, то он сыграл свою роль. Ту роль, которую ему отводила Франция, но не Россия.

А сейчас, теплое течение Гольфстрим, благодаря которому появился Мурманск, убивало только что отстроенный после освобождения город. Незамерзающий Кольский залив был покрыт густым туманом, настолько густым, что разглядеть что-то в этом молоке на расстоянии десятка метров было невозможно. И где-то в этом молоке тумана скрывалась смерть, разрушающая город. Смерть пришла в город в виде двенадцатидюймовых фугасных снарядов весом почти в четыреста килограмм каждый. Такие снаряды были способны разрушить большинство фортов и крепостей мира существовавших на тот момент. Но они разрушали не форты и крепости, а город из деревянных двух и одноэтажных домов. Каждый прилетевший из тумана, и упавший на город подарок превращал в набор досок и бревен целый деревянный квартал. Вверх после взрыва взлетали комья промерзшей земли, которые как шрапнель или картечь, убивали тех кого не убило при взрыве. Дерево, как известно, имеет несчастье гореть, поэтому вскоре, в городе горело все что могло гореть. Уже некому было бороться с пожарами, кроме нескольких десятков человек успевших убежать в окрестности, а снаряды все летели и летели. Город был мертв.

Комендант Мурманского военного гарнизона полковник Панфилов рвал и метал, но все было тщетно — никаких кораблей, посты наблюдения, расположенные в Кольском заливе не обнаружили. Но ведь смерть летела с моря! Там в пылающем деревянном городе была его семья, семьи тех, кто служил на береговых и железнодорожных батареях! А они ничего не могли сделать, потому что не видели противника. А между тем, двенадцать дюймов это не маленький калибр, и на буксир такое орудие не установить! Двенадцать дюймов — это калибр эскадренного броненосца или дредноута! А броненосец или дредноут это не иголка! На входе в Кольский залив тумана не было и любой проходящий корабль был бы замечен. Да и туман имеет верхнюю границу — следовательно мачты невидимого стрелка были бы видны. Но нет ни мачт, ни докладов о кораблях противника! Да, батареи ведут огонь, но по площадям! Шансов попасть в дредноут или броненосец при таком раскладе — ноль целых ноль десятых. Поэтому расчеты ведут огонь только для того, чтобы не думать о том, что с их родными и близкими там — в горящем городе. Стреляют ожесточенно, на пределе скорострельности или даже выше, но все тщетно! Город гибнет, противник невидим и неуязвим. В самую пору взять и застрелиться, только что это изменит?

Капитан 2 ранга Хайек — будущее светило мировой демократии и экономики, будущий лауреат Нобелевской премии в области мира, а в настоящий момент командир подводного монитора «М-1», выслушал доклад артиллерийского офицера о том, что боекомплект двенадцатидюймовых снарядов полностью израсходован, артпогреба пусты. Значит задачу они выполнили! Отдана команда на погружение, и вскоре подводный монитор британского флота скрывается с водной глади Кольского залива. Несколько часов, корабль Хайека, находясь в полупогруженном позиционном положении ходил зигзагами и вел стрельбу по русскому городу. Сильный туман и низкий силуэт подводного монитора свел на нет всю оборону Кольского залива — его корабль был невидим противнику. Теперь переход в подводном положении из Кольского залива, до выхода из зоны наблюдения русских постов, а там в надводное положение и переход до родных британских берегов к славе и орденам.

Хайек двигался на встречу своей славе и известности. Горд Мурманск исчез с карты Земли. Лавр Георгиевич Корнилов сидел у себя в кабинете и курил. На его столе лежала телеграмма полконика Панфилова о трагедии на Кольской земле. Ничто еще не закончилось. Мира не было. Продолжалась война, и Корнилова мучил вопрос, не будет ли она Второй — Столетней.

Глава 87 Ноябрь 1920 года. Гиперборея в огне

Из официальных сообщений Правительства Тройственного Союза:

«15 ноября 1920 года корабли англо-французской эскадры подвергли многочасовой бомбардировке германские населенные пункты на западном побережье Германии. Имеются многочисленные жертвы среди мирного населения…

16 ноября 1920 года бомбардировочной авиацией Англии и Франции был совершен налет на город Кельн. Враг применил бомбы начиненные отравляющими веществами. Имеются многочисленные жертвы среди мирного населения…

19 ноября 1920 года корабли Тихоокеанского флота САСШ подвергли варварской многочасовой бомбардировке города Владивосток, Находка, Петропавловск-Камчатский. Имеются многочисленные жертвы среди мирного населения…

21 ноября 1920 года корабли французской эскадры подвергли варварской бомбардировке города Одесса, Новороссийск, Севасотополь, Керчь. Имеются многочисленные жертвы среди мирного населения…»

Из выступления ее Величества императрицы Берты Крупп-Корниловой:

«У нас нет десяти лет для того чтобы догнать Запад. Война не объявлена но она уже идет.

Нам придется отказаться от немедленного восстановления Эмдена, Мурманска, Владивостока и других приморских городов. У нас нет сил противостоять агрессии в данном направлении и мы не можем защитить наше население. Нам нужен флот. Сильный флот, но на его создание уйдет время, и прежде чем его создать, мы должны восстановить все, что разрушено за время войн и интервенции. Мы должны не только восстановить мирную жизнь, мы должны дать людям возможность почувствовать, что жизнь возрождается, что жить становиться лучше пускай и не веселее.

Но мы не должны оставить враждебные действия против нашей территории безнаказанными. Те кто принес смерть на нашу землю должны получить ее обратно. Ибо это наша земля и только мы определяем как нам на нашей земле жить…»

Из закрытого постановления Правительства Тройственного Союза:

«Вследствие уязвимости предприятий Рурского района и их стратегической важности для Тройственного Союза, начать немедленную эвакуацию производства из данного района в континентальную европейскую и азиатскую часть России…

…Принять меры по увеличению количества ежемесячно выпускаемых зенитных орудий в 2–3 раза…

… Организовать строительство дополнительных береговых батарей в…

…Создать комплекс научно-технических центров по созданию новых перспективных образцов вооружения в городах (см. Приложение N4). Назначить ответсвенным за создание комплекса И.В. Джугашвили…

…Начать разработку месторождений…

… Ужесточить меры наказания за следующие преступления…

…строительство оборонительных сооружений на рубежах… срок окончания работ… ответственный…»

Из детских сочинений:

«Во втором классе я занимаюсь лучше, во-первых, потому что я знаю, что единственное утешение у папы это я… а во-вторых, у меня сознание, что я должна хорошо кончить образование, чтобы помочь папе и нашей дорогой родине всем тем, чем я смогу».

«Так тяжело сознавать, что ты ничем не можешь помочь своей родине, но я верю, что придет это время, когда мы будем нужны ей. Я с радостью готовлюсь к этому».

«Чтобы свергнуть польское иго, надо хорошие силы, чистые убеждения, для будущей России нужны образованные люди, которые помогли бы ей стать на прежнюю… высоту».

«Мы — новое поколение, и наш долг положить свою лепту на благо родины».

«Как-то мне попал отрывок стихотворения — чье оно, не знаю, да и зачем?

Черный ворон пьет глазки до донышка,

Собирает по косточкам дань,

Сторона ль ты моя, сторонушка,

Вековая моя глухомань!

Да, именно глухомань. И в ней, в этой глухомани, найдутся светлые святые силы. Она та величайшая залежь, в которой еще много никому неизвестных крепких сил, которые произведут оздоровление России. Где-то там, в глубине необъятной России, появятся люди старинного уклада, которые с именем Божием на устах пойдут спасать Россию…»

Глава 88 Декабрь 1920 года. Турецкий гамбит

Капитан итальянского сухогруза «Ромео и Джульетта» стоял на мостике и наблюдал затем, как его матросы выбрасывают в ночную гладь Босфорского пролива груз, предназначенный для доставки в Констанцу. Никакого сожаления по поводу груза он не испытывал, но от волнения у него дрожали руки. И было от чего. На борту его сухогруза были французские морские мины, записанные в судовой роли его парохода как бочки с керосином. Зачем вести в Констанцу керосин приобретенный во Франции, который из Констанцы во Францию и привезли? Впрочем вопрос совершенно дурацкий, ибо речь шла не о керосине а о морских минах, который в настоящий момент времени ставили германские моряки составляющие основную часть экипажа его парохода. Впрочем ему что? А ничего! Он был сицилийцем, и его попросили сделать работу в интересах семьи. Тем более, что обмана не было никакого — стопроцентная предоплата. Дальнейшее его не интересовало, ибо на Сицилии принято считать, что лучше всего спит тот, кто меньше знает. И живут такие люди дольше. А жить после такого гонорара очень хотелось. Можно будет купить свой пароход и наладить собственное дело. Размер вознаграждения это вполне позволял. И поэтому ему нет дела до того, что его матросы ставят минное заграждение. «Омерта» она и в Африке «Омерта».

«Дидро», «Вольтер» и «Лоррэйн» возвращались в Константинополь. После проведения артиллерийских стрельб требовалось пополнение боезапаса и замена лейнеров орудий главного калибра. Возможно даже придется вернуться в порты Франции. Впрочем поход удался. Особенно фотографии на фоне разрушенной и горящей Одессы, Новороссийска, Севастополя, и других русских городов. Третий поход к берегам России за последний месяц поставил крест на этих населенных пунктах, и теперь их можно стереть со всех существующих географических карт. Все что осталось от них — это фотографии на борту французских кораблей. Это возмездие России и ее союзникам за гибель французских моряков на Балтике. Жалко только, что коньяк на борту заканчивается, и практически нечего выпить за победу Франции и французского оружия!

Пить за тех кто на борту, на французском флоте почему-то не было принято. И русскую присказку о том, что тот кто за бортом напьется сам они не знали. А ведь пришлось! Когда «Дидро», а за ним «Вольтер» подбросило взрывами, стало не до тостов во славу Франции. Судьба «Абукира», «Кресси» и «Хога» завитала в воздухе. Хотя никаких следов от торпед никто не видел. Вопрос о том ложиться в дрейф идля оказания помощи или продолжать движение, у командира «Лоррейна» даже не возник — он прибавил ход и резко изменил курс. И буквально через две минуты повторил судьбу своих коллег. Поведение союзников в Константинополе указывало на то, что они не особенно стремятся подставляться под неожиданную опасность. Впрочем, для того, чтобы оказать помощь французам им необходимо было провести траление минного поля, границы которого не были известны, при условии наличия тральщиков. А этих самых тральщиков в Константинополе не оказалось. Попытка поврежденного «Дидро» выбраться из минного поля закончилась повторным подрывом на мине, после чего была отдана команда оставить корабль. Как впрочем и остальные два, лишенные способности самостоятельно передвигаться. Решили положиться на случай, надеясь, что ветром и течением корабли корабли отнесет в сторону, и они сумеют избежать гибели. Но не повезло. Кораблям не повезло. Что до экипажей, то они на шлюпках сумели достичь берега, мечтая разобраться с неизвестными обидчиками, портовыми властями, а также союзниками, которые прошляпили минную постановку неизвестным противником. Если бы они знали, что подарвались на своих минах, да еще проданных одним из продажных военных чиновников их горячо любимой Франции, то наверное… Впрочем нам это неинтересно, ибо прощать нанесенные обиды французам и же с ними никто не собирался. В том числе и Мустафа Кемаль. Благо поток контрабандного оружия, хлынувший с Средиземного моря и Черного моря позволял сформировать армию и начать полномасштабную освободительную войну. Чем он и занялся.

Первыми неладное почувствовали итальянцы. В то, что Турции оказывает помощь Тройственный Союз, не мог не поверить только идиот, а то, что произошло в Польше, ясно говорило о том, что шутить с государствами Антанты никто не собирается, поскольку Италия не принимала участия в интервенции России и Германии, то там решили благоразумно соскочить с поезда, пока есть возможность. Ведь если Тройственный Союз объявит в открытую о своем намерении стать союзником Турции, то Италии придется проливать свою кровь за чуждые ей интересы. В конце концов если Англия и Франция боятся выхода России в Средиземное море, то это их проблемы, поскольку Италию такой расклад наоборот устраивает — лишняя головная боль англичанам и французам только усиливает ее позиции на Средиземном море. А по сему Италия официально заявила о своем нейтралитете, и очень быстро убрала войска и корабли из Турции. И не прогадала. Ибо тот, кто дергал за ниточки и управлял развитием ситуации, дергал очень быстро. Внезапная ночная атака кораблей союзной эскадры на рейде Стамбула неизвестными катерами ясно показала, что итальянцы обладают даром предвидения. Чего не скажешь о Греции, которая решила еще больше влезть в конфликт. Эта памятная ночь, когда тайно провезенные в Стамбул катера FL в клочья разнесли большинство кораблей на Стамбульском рейде шла в историю как «Ночь длинных ножей». Именно так кемалисты обозвали управляемые по проводам немецкие катера несшие на борту по полтонны взрывчатки каждый. Два греческих дредноута ушедшие на дно поставили крест на наступлении греческой армии вдоль черноморского побережья.

А следом пришла и другая напасть. Артиллерия Кемаль-паши стала почему-то стрелять очень точно, слизывая с поверхности земли греческие укрепления. Такое впечатление, что из орудий стреляли не турки, а солдаты Второго Рейха. Собственно именно они и стреляли, и не только они — Тройственный Союз заключил мирный договор с правительством Кемаля, и в соответствии с ним стал перебрасывать свои подразделения на ее территорию. Попытки греческого правительства разыграть религиозную карту увы провалились — в то что русские солдаты стреляют в братьев по вере — греческих солдат в России и русской армии никого не интересовало, более того, затронув вопрос о вере, греки вытащили не тот скелет из шкафа, который был уместен в данный момент — так как данная тема очень болезненно ударила по моральному духу греческой армии, который был и без того ослаблен неудачно складывающейся кампанией. Многие солдаты стали отказываться воевать и дезертирство стало приобретать массовый характер. Попытка Англии и Франции подержать Грецию морскими силами была пресечена минными постановками произведенными авиацией Тройственного Союза. Вдоль побережья Черного моря стали дейстовать отряды торпедных катеров, сделав снабжение греческой армии невозможным. После того как несколько кораблей Антанты подорвались на минах в Дарданелльском проливе, Греция запросила о мире.

Условия мира были христианскими — греческую армию попросили убраться из Турции, а остатки греческого флота запертые в Мраморном море перешли победителям. Батареи Босфора и Дарданелл были восстановлены. После того, как англо-французская эскадра обстреляла Средиземноморские города Турции, авиация Тройственного Союза утопила несколько гражданских судов в Средиземном море, а в итальянской печати появились панические слухи, что возле Суэца заметили германскую подводную лодку. Германских подводных лодок разумеется в Средиземном море пока еще не было. Просто Италия решила извлечь выгоду от возникшей паники.

Глава 89 декабрь 1920 года начало 1921 года Древний град Иерусалим, довлеет над тобой, что за дела?

Польша. Из детских сочинений:

«Мне было три года, когда я был в своей комнате, то моя мама сказала, что мне не до играния, потому что надо уезжать, потому что русские окружили ночью и солдаты сказали, чтобы мы выезжали из Карса. Тогда я стал плакать и не хотел уезжать, но моя няня взяла меня на руки и стала упаковывать папины вещи, но когда она положила в сундук две шашки и взяла револьвер и хотела положить в сундук, то она не знала, что он был заряжен, она натянула курок и револьвер выстрелил и задела пуля мне по голове, я закричал и пуля упала в зеркало, тогда через некоторое время умерла моя тетя. Когда мы сели в вагон, то прибежал наш пес, которого звали «Дик», это был немецкий дог. Тогда мой папа позвал Дика, но он повилял хвостом, завизжал и что есть мочи побежал далеко в горы, и там скрылся. Тогда поезд тронулся и мы поехали, папа очень жалел, что убежал Дик. До Черного моря поехали на поезде, а потом на пароходе, который назывался Габсбург. На пароходе папа купил попугая, я был очень рад и всегда, когда я вставал, то я шел купаться, а потом принимал солнечные ванны на палубе. Разговаривал с попугаем, когда я говорил попугаю, то я брал в горсть воды и брызгал его, он мне говорил «не брызгай», тогда я ему говорил: «попка дурак», а он отвечает: «ты сам дурак». Когда я спал, то я слышал, что пароход сделал толчок, но когда я проснулся, то нам дали другую каюту, потому что ночью пароход нашел на камень и пробил дно нашей каюты и стал пропускать воду. Тогда матросы кое-как засмолили дыры, но не позволили ходить в нее, потому что пока не причалим к берегу, чтобы починить дно, когда мы приехали в Салоники, то нам сказали, чтобы мы высадились с Габсбурга, чтобы пойти всем в баню. За нами приехал паром перевезти нас в баню, потому что было мелко и пароход стал недалеко от берега, когда паром приехал за мамой и мной, папы не было, он уехал в Константинополь. Я выкупался, тогда я пошел на берег собирать ракушки. Когда мы приехали на пароход и выкупались, тогда пароход тронулся. Я стал смотреть в окно, и я открыл окно, а волна захлестнула, я кубарем упал на пол и ушибся. После началась качка и я пошел на палубу: все матросы удивлялись, что меня никакая качка не качает, матросы водили меня по машинам, но я ничего не понимал. Капитан говорил, что из меня выйдет славный матрос.

Когда мы приехали в Америку, нам офицер отвел комнату в гостинице, там поместились и Х-ны, мы всегда ходили в горы за фиалками и черепахами, я поймал с Мишей черепаху, и Миша выдумал запречь черепах, потом папа дал нам визу в N, в котором есть школа, в которой я учусь до сих пор».

«Я почувствовал, что в сердце у меня выросла большая немая боль, которую нельзя ни передать словами, ни описать. Вместе с гибелью семейного очага, я увидел разбитым и мой духовный мир. Я упрекал себя, что я перестал любить людей».

«Мне пришлось на пароходе отправиться в белый свет, не зная примут или нет. Когда я попал на пароход, то вдруг со мной случилось такое, что я сам себе не мог объяснить, — мне было совершенно безразлично до всего окружающего, захотелось умереть и больше не видеть этого мерзкого мира».

«Крах (фронта)… все погибло, все надежды, все старания, все, все… и я принял отраву, но, к счастью, меня вылечили и внушили, что мне нужно жить, что стыдно и позорно умереть, испугавшись жизни. Я глубоко благодарен профессору X за его наставление».

«Многие старые люди, уезжая, прежде чем погрузиться на пароход, целовали землю и брали кусочек ее. Я очень жалею, что не исполнила советов моей няни сделать то же самое».

Ее никто не просил это делать, и никто не поручал взваливать на себя эту миссию за которую никто и никогда не скажет спасибо. Более того, наверняка по прошествии какого-то времени, когда все уляжется ее оболгут, обльют грязбю и начнут шепатьься по углам рассказывая всякие непристойности. Она никогда и никому не расскажет, зачем она бросила все — спокойную мирную жизнь, ставшие уже родными места и поехала в чужую страну, где ее ненавидят и местные жители считая ее сумасшедшей беженкой, и польские беженцы считающие ее посланцем тех, кто уничтожил их страну и лишил их Родину. Зачем пошли с ней те, кто жил и работал у нее тоже неизвестно, но они тоже не скажут, ибо есть она, и есть целый мир, который идет на нее войной, а они единственные, кто сможет ее защитить. Самое странное, что ее послушались. Может быть потому, что ее боялись, так как за ней были вставшие на дыбы три озверевших и осатаневших государства, и она наверное была их посланцем, а они, поляки, как побежденные просто были обязаны выполнять волю той, которая представляла победителей. А может потому, что не осталось пророков и пастухов в польском отечестве. У них ведь теперь новая родина и новый народ — где шляхта, там и Польша. Но не зависимо от побудительных причин ее послушались и пошли за ней. Правда никто из пошедших, так и не задался вопросом, почему ее послушались не только они — побежденные, но и победители — руководители Тройственного Союза.

Она организовала их, а затем колонны беженцев в оцеплении румынских частей потянулись к Румыно-болгарской границе, там естественно возник конфликт, ибо братья болгары считали себя больше обязанными Англии и Франции, чем России воевавшей за болгарскую независимость. Однако болгары выбрали не то время и не то место, чтобы заигрывать со старшим братом — страший брат был в ужасном настроении, да и родство становилось призрачным, ибо теперь почему-то русские считали себя северным народом, а не братским славянским. Как же так? Ведь болгары это братья славяне. Братья то они братья но не для тех, кто имеет счета в английских банках, именно так и объяснили болгарам представители еще одного северного народа — турецкого. То, что Турция южнее Болгарии турок совершенно не волновало — они только посмеялись над болгарскими дипломатами и сказали что север определяет не Меркатор, а Берта Крупп-Корнилова и ее муж. Злые языки утверждают, что турки даже карту показали болгарам, где север был разных местах, отвечавших требованиям текущего политического момента. Появление на турецко-болгарской границе горячих финских парней с ног до головы увешанных оружием верхом на бронетехнике, окончательно уверило болгарское правительство в необходимости проведения реформы образования. Север был действительно там, где его определяли живущие на Севере. А посему после некоторых проволочек, поток беженцев под охраной угрюмых жителей Суоми потек через территорию Болгарии на Турецкую землю.

Наверное они действительно потеряли веру во все раз пошли за ней, а может быть им нужно было верить хоть во что-то, раз уж веру в себя они потеряли. Последний крестовый поход, в который она их вела, до боли напоминал тот печально известный первый. Только теперь против них должен был выступить весь цивилизованный мир просвещенной Европы, ибо они собирались достичь Палестины — земли на которой была власть Британии, земли населенной людьми чужой веры, с отдельными разбросанными островками христианских общин. Но цивилизованный мир не выступил, ибо он был слишком материалистичен и рационален, и никогда не принимал в расчеты то иррациональное, что иногда охватывает всех людей. Они шли к Палестине, шли через Сирию, и никто им не препятствовал. И грозные телеграммы с приказами из Лондона командирам частей и гарнизонов аккуратно подшивались и регистрировались, но не исполнялись. Британские офицеры прятались в казармах и боялись выйти на улицы, ибо там творилось что-то страшное. Все эти аборигены, туземцы, арабы смотрели на них как на приговоренных к смерти. Они ничего не делали ничего не говорили, но жителям туманного Альбиона стало вдруг страшно и очень неуютно. Им молча намекали, что они чужие и незваные гости на этой земле, и им было непонятно, почему европейцы бредущие из Польши для этих туземцев свои, а они самый цивилизованный народ в мире, несший этим дикарям знание высокой цивилизации, чужие. А они шли все дальше и дальше, и молва обгоняла их, и никто не препятствовал их пути. Зачем она повела их в эти южные земли? Может в ней взыграла греческая южная кровь? Никто не спрашивал и не интересовался. Они дошли. Дошли до земли, которой теперь суждено надолго стать их родиной. Зачем она привела их сюда — княгиня Ирина Крыховецкая?

Глава 90 Май 1921 года. «Невод»

Сидней Рейли (в настоящий момент времени Зиновий Михаилович Пешков, по легенде приемный сын Максима Пешкова-Горького (родной брат Якова Свердлова) (настоящий Зиновий Пешков был убит разведкой Антанты за отказ сотрудничать)) шел на встречу с руководителем демократического подполья по улицам Петрограда. Он был опытным разведчиком, и прежде чем прийти на явочную квартиру петлял по улицам города, убеждаясь в отсутствии слежки. Сидней остановился в тени большого дерева. Хвоста не было. Но это не показатель! Пройдя по Тенистой улице он вышел на Зеленую, далее на Грушевую, и наконец, убедившись, что все в порядке пошел по Цветочной улице к искомому дому. Теперь нужно было убедиться, что явка не провалена. Прежде всего должен быть знак у входа в подъезд. Сидней подошел к подъезду и внимательно вгляделся. Все верно — на тротуаре мелом был нарисован контур человека, на котором лежали в соответствии с русской традицией три красные гвоздики, стоял стакан водки накрытый куском ржаного хлеба, а также табличка: «Здесь на этом месте, трагически погиб Яков Свердлов.» Все верно — теперь осталось проверить второй знак. Сидней прислушался. С верхнего этажа подъезда раздавались звуки валторны. Все в порядке! Явка не провалена хозяин на месте. Вот и дверь, из-за которой расздаются звуки игры на духовом музыкальном инструменте. Британский разведчик дернул рычаг дверного звонка. Дверь ему открыл человек с длинной черной бородой, голова его была перевязана полотенцем и на нем была та самая волторна, на которой он и играл. Все верно. Вениамин Вениаминович Задунайский — перспективный еврейский музыкант, внешнее описание сходится. Приметы и описание сходятся. Значит осталось проверить последнее проверить последнее — отзыв на пароль. И Сидней произнес:

— Извините, вы пишите английские песни на заказ?

— Только для родственников и друзей Якова!

Отлично! Все в порядке. И ас британской разведки зашел в квартиру пропускаемый посторонившимся и сделавшим шаг в бок и в строну хозяином жилья. Вспышка перед глазами.

Очнулся Сидней от мучительной боли в затылке. Глаза сразу решил не открывать. Судя по тому, что он не мог пошевелить ни рукой ни ногой и находился в сидячем положении, его привязали к креслу. Во рту очевидно торчал кляп. Где-то сбоку совсем рядом слышались постоянно перемещающиеся звуки валторны. Очевидно иравший на музыакльном инструменте перемещался по комнате по замкнутому маршруту. Время от времени игра на музыкальном инструменте прекращалась, и голос человека, открывшего ему дверь, радостно восклицал: «Сегодня просто праздник какой-то!». После чего игра на валторне продолжалось снова. Тогда Рейли решил открыть глаза и осмотреться. Посреди комнаты стоял стол. За которым сидели четверо и играли судя по возгласам в преферанс. Один из игравших был в генеральской форме, второй в форме полковника, третий был в форме серого цвета, очень похожей на германскую. У всех троих на петлицах красовался международный символ Олимпиады — пять сплетенных колец. «Что за бред? — подумал Рейли, — какое отношение эти трое имеют к спорту? Что-то не вяжется их облик со спортом! Но тогда кто это?» Четвертый человек сидевший за столом, был Рейли уже знаком. Полгода назад, когда он в Букингемском дворце стоял в достаточно оживленной очереди на получение ордена и рыцарского титула от ее Величества Королевы Британии, его внимание привлек довольно странный субъект. Вдоль очереди пэров, сэров, лордов, герцогов, графов и прочих, прохаживался странный человек. Одет он был в шинель явно русского покроя, с этими, как они, ну…, ах да с «разговорами», на его голове был странный суконный головной убор с заостренным навершием… Шею его украшал сине-белый шарф. Также на нем были одеты шаровары из темно-синего материала, боковые стороны которых с каждой стороны украшали по три белых полосы, наподобие генеральских лампасов. Штаны были заправлены в высокие ботинки, на которые в свою очередь были одеты лыжи, а потм снова дудел в дудку. Сидней, в Букингемском дворце был впервый раз итакого раньше в своей жизни никогда не видел, поэтому он спросил у стоявшего рядом в очереди Уинстона Черчилля:

— Сэр! Скажите пожалуйста, кто это?

Черчилль вынул дымящуюся сигару изо рта, презрительно смерил собеседника взглядом и прокашлявшись ответил:

— Это лорд герцог Спенсер! Страшный оригинал! Пытается строить из себя дурачка!

У Рейли на голове волосы стали подниматься дыбом. И он спросил:

— И что?

— А ничего, — усмехнулся Черчилль — каждый месяц его награждают орденом, за то, что он бдительно несет службу в Букингемском дворце охраняя Ее Величество, ну и разумеется каждый месяц назначают на вышестоящую должность. Если я не запутался в своих подсчетах, то в настоящий момент времени герцог Спенсер возглавляет разведку Великобритании, и является вашим начальником эсквайр Рэйли!

— !!!!!

— Я понимаю, Вам обидно, что Вы там рискуете жизнью, а он…, но что поделаешь — рожденный лордом — строем не ходит! Элита нации! Возможно даже будущий премьер-министр! У таких как он прямая дорога во власть еще с пеленок.

Именно этот человек и был червертым игроком за карточным столом, и одет он был точно также как и тогда в Букингемском дворце. Война закончилась??? Мои инструкции из Лондона устарели??? В голове Рейли лихорадочно забегали мысли завертелись шестеренки. Если сейчас мир, то кем мне назваться Микаэлем Горбатчевым или Сиднеем Рейли?

— Штабс-капитан Скуратов! Нельзя ли чуточку потише! Нам с нашим гостем побеседовать нужно — раздался голос генерала сидевшего за столом, в тот момент когда бородатый музыкант решил увеличить громкость исполнения музыкальных произведений.

— Слушаюсь! — бодро прявкнул поручик и продолжил терзать валторну, но с громкость звуков сбавил.

Штабс-капитан??? Так это засада??? Или нет???? Но почему мой шеф герцог Спенсер сидит непривязанный??? Черт!!! Похоже меня спутали с этими русскими подпольщиками!!! Видимо пока я петлял по улицам, выясняя есть ли за мной хвост или нет Англия и Россия все таки договорились о мире, и наши им сдали этих русских демократов с потрохами в обмен на нефтепромыслы Каспия!!! Черт! Нужно сразу же назвать себя, чтобы не спутали с этими идиотами! И еще… Тут Рейли сильно напрягся, и его гладко выбритая псевдолысина начала покрываться вначале испариной, а затем капельками пота, которые становились все больше и больше. Наконец усилия Рейли увенчались успехом, и нарисованное у него на ложной проплешине огромное родимое пятно, по форме напоминающее кляксу в ученической тетради, стало расплываться.

— Ну вот какой молодец! Сам догадался! Хвалю и ценю! — весело произнес генерал и подойдя к британскому разведчику выдернул кляп из его рта, а затем продолжил — может Вы нам представитесь прелестное дитя? Тогда я Вам расскажу кто такой Гарри Поттер!

Имя Гарри Поттера знали немногие: лорд Ллойд Джордж, семейство Чемберленов, герцог Спенсер, лорд Фишер, британская королева и он, Сидней Рейли. Значит все-таки мир! Нужно назваться! И асс британской разведки спокойно произнес:

— Сидней Рейли, разведка ее Величества, внешний департамент.

— Очень приятно Сидни! — ответил русский генерал, — я генерал Глебовский, — Очень рад, что Вы зашли к нам на огонек Сидни! — продолжил балагурить генерал, — очень приятно, что вы признались — у нас сегодня плановая ежемесячная операция «Невод» по поимке местных демократов, и вы сегодня уже не первый гость, и думаю, что не последний.

Это провал! — подумал Рейли, — но на чем я прокололся?

— Вы хотите знать, на чем вы сгорели? — угадал мысли британца генерал, — элементарно Ватсон! Столько лет проработали в разведке и не знаете, что творческая и тем более демократическая интеллигенция тайну создания демократического подполья способна сохранить в тайне не более суток, до первой же встречи с коллегами по цеху. Женщины по сравнению с этими «молчунами» — прирожденные немые. Стыдно батенька!

Сиднею Рейли было действительно стыдно. А Глебовский между тем продолжил:

— А теперь быстро, и по-военному кратко — состав диверсионных групп, каналы поставки оружия и так далее, а будешь Ваньку валять — отдам тебя вон тому германскому военному доктору для опытов, — генерал кивнул в сторону человека в форме мышиного цвета, а тот повернулся в их сторону, и глядя Рейли в глаза улябнулся очень доброй улыбкой, от которой у британца заныло в желудке, и он кивнул в знак согласия. После чего британец «запел», ибо понимал, что это единственный шанс выжить, и эти люди со сплетенными кольцами на петлицах, и милыми улыбками палачей все равно вытянут из него все, только вот шансов у него уже не будет. Его «пение» было превано, звуком дверного звонка. Рейли воткнули кляп, а штабс-капитан Скуратов воскликнув «Сегодня просто праздник какой-то!» отправился вместе с изнасилованной валторной встречать очередного гостя. А гостем был некто Роман Александрович (Ромуальдас-Людвикас Адольфус) Пилляр фон Пильхау, двоюродный брат Феликса Эдмундовича Дзержинского.

Что касается демократического подполья, то здесь генерал Глебовский был прав — только ленивый не мог заметить, как шарахаются интеллигентного вида люди на улицах во время прохождения рядом с ними банального патруля. А вот с серьезными людьми и работать приходилось серьезно, и уровень был у них, не то что у этих «очередных спасителей свободы». Однако генерал естественно лукавил, заверяя Рейли, что он попался на плановую ежемесячную ловлю демократов. На протяжении нескольких месяцев на территории Тройственного Союза, то тут, то там гремели взрывы, взлетали на воздух мосты, электростанции, цеха военных предприятий, иногда вслед за взрывами на улицах вспыхивали ожесточенные перестрелки, сопровождавшиеся оцеплением районов и облавами. На улицах городов поутру появлялись листовки антиправительственного содержания. Информация о том, что в Тройственном Союзе есть силы ведущие вооруженную борьбу с существующей властью стекалась в Лондон и Париж. Проанализировав полученные сведения, разведка Антанты стала искать выходы на организацию «Антантофилов», как ее условно окрестили в Лондоне. Вскоре в Лондон и Париж стали поступать первые донесения об установлении контактов. Было решено использовать полученные сведения для проведения диверсий и террактов по устранению руководства Тройственного Союза. Но все эти Дзъем Бюро и Сикрет Сервисы сами того не ведая разбудили Медведя. Как известно действие, всегда рождает противодействие и Контрразведка Русской армии с радостью приняла вызов. Во первых с зарубежной агентурой все было более чем прекрасно. Множество месье и джентельменов из хороших семей и солидных департаментов прониклись духом Социализма и были завербованы, а вернее сами предложили свои услуги во время не долгого социалистического рая. Во вторых, некоторые честные офицеры разведок Антанты, сочуствовали бывшему союзнику и против своих политиканов оказывали любую помощь. И в третьих, но не в последних. Внутреннии социалисты и демократы были пронизаны агентами охранки, а все архивы поимел Орел наш секретный — Лаврентий Палыч. Одной же из ключевых стратегических ошибок разведок Антанты была именно реальность взрывов объектов и перестрелок на вражеской территории. Берии требовалось прикрыть основную военную и экономическую деятельность государств Союза, в частности эвакуацию предприятий из зоны действия авиации Антанты. Лаврентий Павлович пожертвовал несколькими действующими но уже устаревшими и отжившими свое электростанциями, реальными, но пустовавшими корпусами заводов, в котрые «завозили» новейшее контрабандное «оборудование» купленное нелегально в Европе, мостами которые лежали в стороне от перевозок стратегических грузов, «Перестрелки», облавы, аресты, допросы производили люди его служб, и среди тех кто был готов потенциально помогать Врагу или мог быть врагом в будущем. Короче зачистка. Ну а шпионские игры закрутились по всем правилом войн плаща и кинжала… и был это буквально калейдоскоп:

* * *

…На секретной верфи под Кенигсбергом, кипела работа. Завершалась сборка шестимоторной «Доси» и вокруг «Доси» кипели шпионские страсти. Сразу четыре Британских резидентуры проводили совместную операцию, по захвату и угону летающего гиганта. На все про все было выделено сто тысяч фунтов стерлингов и на верфи куплены были буквально все. Но главной задачей было похищение Фрау Берты, которая должна была секретно прибыть на верфь к первому полету. Когда появились броневики и лимузины экскорта, толпа работников верфи и их родных изменила свое Броуновское движение на центростремительное, но броневики экскорта которых оказалось неожиданно много рассекли толпу и взяли в клещи ту ее часть где были исключительно Британские диверсанты. Из бронедверец посыпались молодчики Мюллера в черной коже, да и сам Советник не заставил себя ждать. Британские агенты сшибаемые с ног и заковываемые в наручники с ужасом пришли к выводу, что часть немецких сторонников Британской короны вовсе даже враги, а не сторонники. Ну а когда из «Дюзенберга» вместо Фрау Берты, вышла разряженная Бочкарева с Бергманом из которого она лихо срезала Британского шпиена поднявшего Веблей, стало ясно что операция несколько не удалась…

* * *

Толик Чубик с интересом рассматривал патроны, которые ему передал старший пятерки. Да, умеют англичане делать оружие. Тяжелые, блестящие медью и серебром, они внушали уверенность в задуманном деле. Сегодня по улице внизу, поедут верхом Маннергейм с Кутеповым и Толик двумя выстрелами изменит Историю. Штучный Ли-Энфильд с оптикой, это не берданка, а вот и цель. Толик вставил одну за другой две обоймы по пять патронов и стал выцеливать двух всадников в мундирах. А сниму ка я первым правого, это похоже Кутепов. Два актера Хельсингского театра, загримированные под Барона и Генерала удивленно уставились на пожарную каланчу, верхняя площадка которой вспухла огненным цветком, через секунду их ушей достиг звук взрыва. А в полуверсте от них капитан из Северо-Западного Управления укоризненно посмотрел на прапорщика-взрывотехника, бывшего ассистента с Химической кафедры Санк-Петербургского Университета.

— Вы что господин Менделеев, водки что ли в ствол налили.

— Нет господин капитан. Я подумал что патронов с взрывчаткой будет маловато, ну и немного добавил в приклад и цевье — слегка покраснев ответил прапорщик Глинка, которого в управлении прозвали Менделеевым.

Это было уже пятое покушение и в кулуарах встречи Генерала и Князя СА факт не авызывал особого интереса, всех интересовали исключительно детали операции и покушения.

* * *

… По Пикадилли катило ландо, премьер-министра Канады Лейрда Бордена. Он ехал в Уайт холл подписывать договор об участии Канадской армии в оккупации России. Борден последовательно проводил политику участия Канады в Европейских делах и сейчас был верен себе. А оппозиция, сожрет и это. На перекрестке пришлось остановиться пропуская автомобиль. И тут сработал траппер из Квебека Франсуа Трюдо. Один выстрел из охотничьего штуцера и самый непопулярный во французских землях Канады политик прекратил свое существование. Канадская оппозиция не ведала что ее направляла Русская разведка и золото Князя Калиты, но теперь план об отделении Французской Канады и расширения Английских областей за счет Аляски перешел в новую стадию. Афера была конечно еще та, но Канадские дивизии не поехали в Россию и Германию, а главное как говорил Советник Мюллер — результат…

* * *

… В Портсмурте стояли на погрузке десятки кораблей и еще больше ждали своей очереди. Джон Смайт Младший, Капитан и владелец сухогруза «Белл» сорвал голос споря с портовым чиновником и потрясая бумагами Адмиралтейства дающими права на внеочередную погрузку. Чиновник устало отмахивался и говорил что судов с такими бумагами у него полсотни и раньше чем через три дня «Белл» на погрузку не встанет. Выругавшись, капитан Смайт вышел на улицу. Кругом кишели моряки всех чинов и принадлежностей, но в одинаковом настрое. К Смайту подошел коренастый моряк, по виду рыбацкий шкипер и с рыбацкой бесцемонность спросил…

— Вы часом не сынок старины Джона Смайта, Юниор Джи. А то похожи, сил нет.

Джи нехотя согласился с тем что он Юниор и был вынужден отправиться с приятелем юности Джона Смайта Белла Старшего в ближайший кабак. Ром и Джин имеют свойства размягчать душу и шкипер Майкл Орди, пообещал помочь сыну старого друга. Нужны были накладные на получение груза со склада Адмиралтейства и сто фунтов бригаде грузчиков. «Белл» поднял якорь и перебазировался на заброшенный терминал, куда стали прибывать грузовики с зелеными опечатанными ящиками. Восемь тысяч «Льюисов» и пять тысяч «Виккерсов» плюс три миллиона патронов. Срочный секретный груз для Экспедиционного Корпуса и Легиона.

На соседнем причали похожие ящики грузили на шведский двухтрубник «Эрика», это были чугунные рамы к швейным машинам. Оба судна почти одновременно вышли из порта. Шкипер Майкл Орди известный в определенных кругах каки подполковник Орданович, с мотрел им в след. Русской армии и ее союзникам пулеметы конечно пригодятся, а вот что будут делать войска Антанты с чугуниной для швейных машин… возможно продадут Калите.

* * *

Но и враги Союза не дремали. Спешно и в полном секрете (для всех кроме спецслужб России, Германии, Герцогства и Княжества) в Канаде формировался Ударный Егерский Волонтерский Североамериканский батальон, вдова премьер-министра Канады Лейрда Бордена почемуто решившая что ее мужа застрелил финский снайпер, лично финансировала этот проект. Позднее, прочитав информацию об этом подразделении, Батька Махно сказал Ворошилову — «Дивися Клим. Називається майже як твій Корпус, тільки стріляють напевно краще, чай не Ворошилваские стрілки» -

А теперь немного о перипетиях судьбы… Собирающиеся в Лапландию Канадцы понятия не имели о подполковнике Русской Армии Ордановиче, а сам Михаил Орданович совершая определенное действо еще в бытность свою капитаном, тем более не знал что когда-то кто-то нарвется на плоды его инженерной деятельности. А дело было так…

По всему Великому Герцогству реанимировали всю хотя бы мальски подходящую для войны промышленность и в первую очередь все что связано с железными дорогами и немудрено, что во время визита в Таллин, барон Маннергейм посетил в первую очередь железнодорожные мастерские, где производилось оборудование и ремонт бронепоездов. Осмотрев Бе-по «Маннергейм» построенный с использованием деталей трофейных Антантовских танков, барон вручил награды отличившимся в этом благом деле. Среди награжденных был и капитан Русской Армии Орданович, который ремонтировал тут свой любимый бронепоезд и заодно помог рядом четких и удачных инженерных решений строителям Бе-по «Маннергейм». Имевший еще до войны Высшее техническое образование, Михаил сконструировал остроумную систему выдвигаемых боковых орудийных казематов на бронеплащадках и заодно подарил местным инженерам, собственный проект броневика-бронедрезины, который чрезвычайно понравился барону и который Михаилу пришлось таки запускать в серию.

План Канадских мстителей был дерзок и потому имел бы шанс на удачу, кабы не хорошая работа разведок Союза. После разгрома Антановского десанта, в Лапландии осталось много так сказать железнодорожных запасов и сотни верст недостроенных железнодорожных путей. Финны грамотно использовали доставшееся им богатство и построили Транс-Лапладскую дорогу Инарри — Ивало — Соданкюля. Попасть зимой из Норвегии в Соданкюля можно было только по «железке» и имнно в Соданкуля была главная цель Рейда — Склады трофейной амуниции, техники, оружия и боеприпасов. И все это должно было взлететь на воздух. Высадившись в Киркинессе, волонтеры соверщили марш к железной дороге Ивало — Соданкюля и по ней двинулись к своей главной цели. Им дали пройти пол пути, а потом с двух сторон ударили вездесущие финские егеря, а спереди и сзади затрещали пулеметами авто-броне дрезины конструкции Капитана Ордановича.

Глава 91 Весна-лето 1921 года. Операция «Блесна»

Из донесения агента «Помор»:

«В Архангельском порту ведется переоборудование восьми пароходов водоизмещением по 6000–8000 тонн во вспомогательные крейсера. Ориентировочный срок выхода крейсеров в море…»

Вся мировая демократическая общественность ужаснулась появившемуся на первой полосе газеты «Таймс» сообщению, о готовящемся странами Тройственного Союза бесчеловечной акции по подрыву мировой морской торговли. Все газеты запестрели заголовками «Морские убийцы готовят удар!», «Мировая экономика на грани катастрофы!», «Положить конец морскому пиратству и насилию!». На биржах поднялась паника. Цены за морские перевозки резко возрасли. Правительства Антанты и САСШ заседали беспрерывно решая как остановить предстоящую агрессию. Было решено отправить в Белое море британские подводные лодки и несколько крейсерских эскадр для перехвата русских пиратов. Правительство САСШ отправило три дредноута с задачей снести город Архангельск с землей.

Первая же попытка начать бомбардировку города была пресечена береговыми батареями, установленными на подступах к Архангельскому порту. Как выяснилось позднее эти батареи устанавливал сам генерал-лейтенант Лууценкко Начальник Особого Иженерного Управления Тройственного Союза, поэтому эффект от их применения получился убийственный — все три американских дредноута за считанные минуты превратились в подводные навигационные опасности, которые разумеется тут же нанесли на морские карты. Естественно, что после такой плюхи британские крейсера не рискнули сунуться к Архангельску, и в целях экономии топлива организовали завесы в Баренцевом море. Осталась надежда на восемь британских подводных лодок, которые оставаясь невидимыми в подводном положении для береговых батарей должны были перехватить русские рейдеры.

Белое море. Рядом с Архангельском.

…Два пенных следа от торпед потянулись к русскому вспомогательному крейсеру. Похоже, что им командовали какие-то сухопутные крысы, ибо он не предпринял никаких маневров уклонения от идущих к нему стальных сигар. Прогремело два взрыва, и русский рейдер потерял ход, застыв на водной глади Белого моря с креном на левый борт. Тонуть он явно не собирался — либо из-за малой глубины и песчаных отмелей, либо от того, что корпус парохода из которого его переоборудовали был через чур прочным и имел множество непроницаемых отсеков. А поэтому вслед за первыми двумя торпедами понеслись еще две, от взрыва которых русский крейсер переломило пополам. Правда долго радоваться командиру британской Е-34 не пришлось — смерть пришла неожиданно — откуда-то сверху. Его лодка очень хорошо просматривалась с высоты на песчаном мелководье и была накрыта бомбами с русского четырехмоторного бомбардировщика тимпа «Илья Муромец». Итого — Восемь — пять в пользу англичан. Они сумели потопить восемь русских вспомогательных крейсеров, оборудовавшихся в порту Архангельска потеряв пять подводных лодок. Это значит, что угроза британской морской торговле со стороны русских миновала, и можно отзывать крейсерские эскадры из Баренцевого моря, а также три оставшиеся подводные лодки. В соответствии с данными агента «Помор», у русских больше не осталось пароходов в Белом море, которые можно было бы использовать для ведения крейсерской войны.

Из донесения начальнику ООООО:

«Докладываю об итогах проведения операции «Блесна» с использованием управляемых по радио кораблей-ловушек: потоплено пять подводных лодок противника, из восьми использованных кораблей-ловушек шесть не подлежат дальнейшему восстановлению, две после проведения водолазных и ремонтных работ могут быть использованы повторно… Ходатайствую о поощрении…»

Глава 92 Лето 1921 года. Бермудский треугольник

Из газеты «Таймс»:

«Безрезультатно завершены поиски пропавшего без вести танкера «Флорида» (водоизмещение 10756 тонн), принадлежащего кампании «Стандарт Ойл» шедшего в Лондон с грузом нефти. Как мы уже сообщали читателю последняя радиограмма поступившая с танкера была следующей: «Гигантская волна высотой тридцать ярдов с правго бор…» — после чего связь с танкером была утеряна. В момент передачи сигнала танкер находился приблизительно в 27 гр. С.ш. и 70 гр. З.д… По всей видимости гигантская волна и послужила причиной гибели танкера. Наши эксперты…»

Эсминец «Элридж» под командованием капитана 2 ранга Энсона Буша совершал плановый переход из Гуантанамо в Нью-Йорк, когда сигнальщик матрос Билл Клинтон обнаружил идущую встречным курсом огромную белоснежную яхту. Все свободные от вахты офицеры и матросы «Элриджа» высыпали на палубу, чтобы полюбоваться изящной и стремительной белоснежной красавицей, за кормой которой развевался очевидно флаг ее владельца — какой-то огромный геральдический герб. Кто-то догадался захватить с собой фотоаппарат. И было для чего — водоизмещение яхты не уступало крейсеру — около семи или восьми тысяч тонн, она была шедевром кораблестроительного искусства — обтекаемые фальшборты закрывали от посторонних глаз все ее палубные устройства, изящно отклоненные назад мачты, изящные трубы, изящные стемительные катера на шлюбалках. Яхта начала сбавлять ход и приближаться к «Элриджу» по-видимому намереваясь о чем-то расспросить его командира. По приказу Энсона Буша «Элридж» тоже снизил ход. Они сблизились на расстояние около кабельтова. Но что-то случилось в океане по волнам радиоэфира стал слышаться какой-то треск и гул на всех частотах, и радист эсминца стал лихорадочно крутить ручки настройки радиостанции. Поняв, что с радиостанцией это надолго Энсон приказал Биллу Клинтону выйти на связь с яхтой спомощью ратьера. В бинокль он успел рассмотреть название яхты «Гранма».

— Пли! — рявкнул Фидель в переговорную трубу, и в тот же миг фальшивые щиты на надстройке отброшены на петлях вниз, и ливень стали и свинца обрушивается на палубу и надстройки американского эсминца, и следом за ливнем к его борту тянутся два пенных следа. Для моментальной гибели корабля в тысячу тонн водоизмещением — этого более чем достаточно. Когда облако от взрыва торпед рассеялось на поверхности воды практически ничего не было — мелкие обломки, пятна мазута. Экипаж яхты поднял щиты, и она увеличив ход понеслась дальше, где-то через двадцать минут была выключена аппаратура создания радиопомех и в эфир ушла радиограмма: «Эсминец «Элридж». Гигантская волна с правого…».

Из газеты «Нью-Йорк Таймс»:

«Вчера нескольк обереговых радиостанций приняли странную радиограмму: «Эсминец «Элридж». Гигантская волна с правого…». Попытки командования ВМС САСШ выйти на связь с эсминцем успехов не принесли. Начаты поиски… Приблизительные координаты потери связи с «Элриджем» 26 гр. С.ш. и 71 гр. З.д…»

На морской воде покачивались рядом два судна — огромная белая яхта, от размеров которой наверное удавились бы от зависти и Морган Пирпонт-младший, и Морган Пирпонт-средний, и Морган Пирпонт-старший, ну и все братья Ротшильды, а также сухогруз «Монблан» чуть большего размера. Зрелище было довольно странное — матросы сухогруза перекрашивали свой корабль в другой цвет. Ну и что тут такого спросите Вы? Ну захотелось капитану судна или судовладельцу перекрасить свою собственность, ну и что с того? Обычное явление! Действительно обычное, тут мы с Вами полностью и целиком согласны — тем более, что дело происходило ночью, когда красить лучше всего — ничего не видно. Именно поэтому прожекторы с яхты были направлены на борт сухогруза. Работа кипела во всю. За борт полетел кусок дымовой трубы, и стеньга от фок мачты — видимо владельцу они не были нужны, на корме искрилась сварка — там возводили какую-то надстройку из железных листов. К рассвету все было завершено. Обновленное, свежевыкрашенное судно с названием «Палермо» начало движение в Средиземное море. Настоящий капитан «Монблана» — Джон Трумалс покоился на дне морском в кампании с прикрепленному к ногам путем застывания тазика с цементом. Сам же экипаж, набранный незадолго до выхода в море был укомплектован поляками-эммигрантами говорящими с восточно-германским акцентом. Точнее сказать подданными князя Люблинского Калиты и моряками германского флота. Где-то через три часа после дачи хода, радист «Палермо» отстучал в эфир: «Я «Монблан» Странное свечение впереди по курсу. Не могу…»

Из газеты «Нью-Йорк Таймс»:

«Вчера нескольк обереговых радиостанций приняли странную радиограмму: «Я «Монблан» Странное свечение впереди по курсу. Не могу…» Попытки командования ВМС САСШ выйти на связь с судном успехов не принесли. Начаты поиски… Приблизительные координаты потери связи с «Элриджем» 27 гр. С.ш. и 69 гр. З.д…»

«Ну вот Джузеппе, а ты боялся, хватит ли тебе денег, чтобы открыть новое дело, — размыщлял Джузеппе Карлеоне, сидя за столиком прибрежного ресторана и любуясь видом на гавань — «Палермо», «Торонто», «Сицилия», «Марио», «Джульетта», «Ромео» — замучаешься перечислять — два десятка торговых судов за несколько месяцев, конечно это не все мое, даже сказать совсем не мое, но платят мне не плохо. Нужно поинтересоваться, Калита — это не сицилийская фамилия?. Тс! За такие мысли в слух Джузеппе, твое счастье может закончиться! Омерта!».

Из указания Начальника ООООО князю Калите:

«Кирилл Сергеевич! Ваша черезмерная деловая активность в треугольнике между Бермудскими островами, Пуэрто-Рико и полуостровом Флорида, начинает настораживать нашего противника. Сбавить тем приватизации вражеских плавсредств немедленно! Не жадничайте!»

Кирилл Сергеевич был умным человеком, и не любил наступать на грабли, поэтому темп сбавил. Но он также был и хитроумным человеком, поэтому решил, что можно заработать деньги и на снижении темпов данного способа воровства чужой собственности.

Из газеты «Нью-Йорк Таймс»:

«Сенсационное открытие Великой Просветительницы Ларисы Рейснер — «Волна-убийца» в «Бермудском треугольнике»! По мнению Нобелевского комитета данное окрытие заслуживает присуждения госпоже Рейснер Нобелевской премии в области науки.»

Из газеты «Лондон Таймс»

«Нобелевский лауреат Анатолий Вассерман, получил вторую Нобелевскую премию за открытия «природных лучей смерти» уничтожающих суда и корабли в «Бермудском трегольнике». Великая Лариса Рейснер награждена сразу двумя премиями — за открытие аномальной зоны — именуемой «Бермудский треугольник», а также за открытие «волн-убийц» существующих на территории этого объекта. В числе награжденных премией также князь Люблинский Калита — за выдающийся вклад в дело мира…»

Из журнала «Лайф»:

«По оценке американских и европейских экспертов, тремя самыми популярными писателями на данный момент являются Лариса Рейснер, Анатолий Вассерман, князь Люблинский Калита, их книги о тайнах «Бермудского треугольника» разошлись много миллионными тиражами и переведены на все известные языки мира, четвертое место занимает Великий Герцог Донжунаномальский Александр Неменко, а пятое небезызвестный Дж. Р.Дж. Толкин, особой популярностью пользуются книги Л.Рейснер «Ночь любви в треугольнике смерти» и «Мультиоргазм на волне-убийце».

Глава 93 Лето 1921 года. Почем опиум для народа

Виктор в нетерпении прохаживался по палубе. Чтобы не тратить зря в время он совмешал хождение по палубе в ожидании лорда Спенсера с упражнениями Ци-Гун. Ему было жаль этих европейцев. Жаль потому что товар, который он привез очень многих отправит в могилу. Барк «Си Лайон» владельцем которого он числился, принадлежал национальной партии Китая. Команда была укомплектована китайцами, корейцами и немцами, точнее сказать норвежцами, ибо по документам они проходили как норвежцы. Прибыл он в Лондон с грузом опиума, и частично чая, точнее сказать чая и частично опиума (естественно, что опиум нигде по документам не проходил). Помимо жалости к этим европейцам, внутри Виктора было и чувство презрения к этим же самым людям. Зло, которое они творили на протяжении многих лет, к ним же и возвращалось. Европейцы для него были разные и делились на этих и тех. Не эти снующие по улицам строили больницы и школы, не эти строили дороги и мосты, а те, которые живут с ними по соседству. Те, которые воюют с этими и не собираются сдаваться. Именно им он и помогал. Ему довелось увидеть руины их городов, и он тогда понял, что людей нужно различать не по цвету кожи или разрезу глаз, а по наличию совести. И те у кого ее нет, получат сегодня то, о чем они мечтают.

Наконец его ожидание подошло к концу. На причал въехал «Роллс-Ройс» серебряного цвета. Из машины привлекая всеобщее внимание вышел странного вида человек и направился к сходням «Си Лайона» Одет он был в шинель явно русского покроя, с «разговорами», на его голове был странный суконный головной убор с заостренным навершием. Шею его украшал сине-белый шарф. Также на нем были одеты шаровары из темно-синего материала, боковые стороны которых с каждой стороны украшали по три белых полосы, наподобие генеральских лампасов. Штаны были заправлены в высокие ботинки. Это был лорд герцог Спенсер. Взлетев стремглав на борт барка по трапу он сходу бросил: «Ну что, Витя! Почем опиум для народа?». Виктор улыбнулся и проводил гостя себе в каюту.

Лорд герцог Спенсер, в соответствии с директивными указаниями полученными от Лаврентия Павловича Берии, производил культурную революцию на берегах туманного Альбиона. Под его чутким аристократическим крылом собрались высланные в эмиграцию все сливки новой русской творческой интеллигенции: Казимир Малевич с бригадой маляров шестого разряда, Гена Шекспироффски, Леля Стихоффа и многие другие светочи русской культуры. Они несли новое искусство в инертное и консервативное британское общество. Сеть культурных элитных салонов организованных герцогом Спенсером стала очень популярна по трем причинам. Во-первых, эти салоны очень хорошо охранялись, ибо лорд герцого Спенсер был очень высоким должностным лицом и пользовался покровительством британской королевской семьи. Во-вторых, в его салонах можно было не только приобщиться к высокому миру искусства, но и окунуться в мир грез с помощью очень высококачественного китайского опиума, поставки которого осуществлялись от обладающего серьезной деловой репутацией производителя. В-третьих, в салонах можно было провести очень весело время с жрицами любви, как женского, так и мужского пола. Сервис был на таком выском уровне, что ходили слухи о том, что в элитный салон «Альбион» любят захаживать практически все представители королевской семьи. Конкурирующие салоны, и заведения более низкого уровня лорд Спенсер методично разыскивал по всей Англии, а затем либо закрывал, либо конфисковывал используя свое высокое служебное положение.

Его деятельность на данном поприще была высоко оценена и Королевской семьей, и правительством Великобритании, и всем британским обществом. Опиум становился такой же незыбленной британской традицией как файф-о-клок, овсянка, чай, чтение «Таймс». Учитывая же то, что элита САСШ, несмотря на всяческие крики об убогости англичан, на самом деле стремилась перенимать все привычки британской аристократии, трубочка опиума становилась очень популярной и в америганском Сенате, а также у простых американцев. Это был так сказать британский ответ на «Рейснероманию» и американские эротические журналы затопившие цивилизованную Европу.

Из дневника Гены Шекспирского (Герцля Моисеевича Гершерзона):

«Сегодня Лелечка Стихова была в ударе! Ее новые стихи были восприняты восторженно всеми собравшимися:

Аы, Ыы, уы, Ыгы, Гыгы, агы, Ынды, ырды, Чудо лорды!

Ей аплодировали все собравшиеся! Все таки Англия это цивилизованная страна! А потом мы снова курили опиум, чтобы приблизиться к высокому и почувствовать единение. И нам это удалось — Леля залезла на стол и сняла с себя вся одежду, а потом встала на столе на карачки и позвала нас слиться с ней в экстазе. И первым с ней слился лорд Чемберлен (в салоне Альбион всегда собираются только первые лица!), а потом начали сливаться и все остальные. Слился и я. Это было здорово, но по моему с Семой все же было лучше — он так нежно входит внутрь меня своим махером, а тут мне приходилось входить внутрь Лели. Но все равно было здорово! А потом я стал читать свой рассказ «Смердящая плоть нерожденной девственницы» и мне все аплодировали…»

Из детских сочинений:

«Тут… пробуждают в вас все уснувшие чувства и нежность, и любовь, и юную жизнерадостность. В классах жужжат молодые голоса таких же оборванных, как ты сам, но веселых, с блестящими глазами и светлыми надеждами на будущее».

«Тяжкие страдания, выпавшие на нашу долю, еще более закалили характер, укрепили веру в Божественного Учителя, веру в отечество».

«Нужно жить, бороться и работать».

«Воспоминание о трупах, которых грызли собаки, везде преследовало меня, но теперь часто мне не верится, что все это было…»

Глава 94 Лето — осень 1921 года. «Пожелай мне удачи в бою…»

Барк «Си Лайон», точнее сказать барк «Ливерпульская четверка», ибо в первую ночь, после выхода из Лондона на его борту появилось новое имя, несся по безбрежной глади Индийского океана. Роль Виктора, как судовладельца практически закончилась, и сейчас всем заправлял капитан 1 ранга граф Феликс фон Люкнер, имевший опыт подобных действий в мировую войну на германском вспомогательном крейсере «Зееадлер». В сущности «Си Лайон» являлся практически копией «Зееадлера», и в его задачу входило нарушение судоходства в Индийском океане на обратном пути из Лондона. Для этой цели на его палубе установили три стадвух миллиметровых орудия, до того момента спрятанные в трюме, кроме того на вооружении барка имелось два торпедных аппарата.

* * *

Чудовищные водяные столбы взметнулись у борта крейсера «Дрэгон» дежурившего в районе Скагеракскского противолодочного барража. То чего так долго боялись противники случилось — противник решил пойти на прорыв. Но сила артогня указывала на то, что это линейный корабль, или линейные корабли, а такому повороту событий никто не был готов — основными силами, которые несли патрулирование у заграждения — были противолодочные корабли малого водоизмещения. Ближнее прикрытие состояло из трех крейсеров, дальнее — из трех устаревших дредноутов. Именно они и устремились в бой неизвестным противником. Завязалась ночная артиллерийская дуэль вдоль границ заграждения.

… Гром артиллерийского боя и наступающие сумерки скрыли приближение стаи «Гот» выкрашенных в черный цвет. Прижимаясь к поверхности воды, они устремились в атаку. Вел их Фридрих фон Арнольд. Цели сами подсвечивали свое местоположение огнем отвечая на залпы трехсотпятидесятимиллиметровых орудий «Маккензена». Ошибка Дальнего охранения барража заключалось в том, что моряки Антанты решили, что корабли противника пойдут на прорыв с целью осуществления крейсерских операций на коммуникациях. Поэтому корабли ввязались в артиллерийскую дуэль. Жертвами торпед сброшенных самолетами авиагруппы Фридриха стали три крупных корабля — либо дредноуты, либо линейные крейсера — в темноте разглядеть и определить классы, типы и принадлежность торпедированных кораблей определить не удалось. После гибели кораблей Дальнего прикрытия вся мелочь вроде эсминцев и траулеров бросилась наутек. Поэтому стаю торпедных катеров атаковавших торпедами плавучие понтоны противолодочного заграждения остановить было некому.

Весь экипаж «Шеера» вздрогнул, прислушиваясь к скрежету минрепа по левому борту. Все замерли и боялись дышать, будто колебания грудной клетки могут как-то повлиять на ситуацию. Но германской лодке сопутствовала удача — четыре раза минрепы скрежетали по ее корпусу, но смерть не хотела и отказывалась принимать в свои ряды идеальный носитель своих идей созданных человечеством.

Они прошли минное поле. «Шеер» и «Блюхер» — подводные крейсера, вышли туда, где была их стихия, на океанский простор — ведь именно для действия в океане их создавали, а не для войны на мелководной Балтике. Через несколько часов оба крейсера всплыли в надводное положение. Дальше их пути разделились — путь «Шеера» лежал к берегам САСШ, путь «Блюхера» к берегам Гибралтара.

Послесловие. Осень 1921 года. Никто не забыт, ничто не забыто

Они всегда были уверены в своей правоте. Их правота всегда основывалась на силе. Их сила всегда основывалась на безнаказанности. Их безнаказанность основывалась на огромных расстояниях. Они гордились собой и созданным ими государством. Они всегда нападали только на тех, кто слабее их самих. Если противник был сильнее, они применяли старое и испытанное средство вызывали у окружающих жалость и слезы по отношению к себе, и их противнику становилось стыдно за то, что он обижает слабых. А они ослабляли его чужими руками, и когда он становился слабее их самих, нападали и одерживали победу. Но светились камни древних языческих алтарей на острове Рюген и в болотах Полесья. И тем, кто оказался рядом с этими алтарями, было абсолютно все равно правы они или нет. У них не было стыда, не было жалости, они просто выполняли отданный им приказ. Неважно, что это — зло или добро, важно то, что оно должно быть наказано. Древний закон гласит — кровь за кровь. И эти, кем бы они не были, еще не заплатили по счетам.

Остров Лонг-Айленд лежал к востоку от города «Желтого Дъявола», и никому не было дела до мелькавших в ночи навигационных огней бесчисленных судов, спешащих в один из величайших морских портов мира. Не было дела и до людей суетившихся на палубе странного железного судна с притопленной кормой, расположенного рядом с восточной оконечностью острова. Может это хозяин спасает остатки своего промокшего груза. Кто их там в темноте разберет! Взревел трехсотсильный «Майбах» Mb IV FSA2 и и выкрашенный в необычный черный цвет гидросамолет «Ганза-Бранденбург» W.33-Werwolf помчался по морской глади вдоль побережья острова. Затем оторвался от поверхности воды, и, набирая высоту, полетел в направлении огней Большого Города. Город сказка манил к себе мириадами огней домов и электрических реклам. Строгая прямолинейная планировка Манхеттена с его бесчисленными стрит и авеню поражала воображение тех, кто впервые попадал в этот гигантский мегаполис. Черный двухместный гидросамолет летел вдоль Пятой Авеню. Пилот сидящий за штурвалом, сверился с наземными ориентирами-небоскребами и подал команду сидящему сзади стрелку бомбардиру. Нажатие рычага, и черные капли полетели вниз, самолет заложил вираж, и полетел в обратном направлении уже по другой Авеню в сторону моря. Снова черные капли оторвались от самолета и отправились вниз, еще один вираж и снижение высоты. Пилот нажимает на гашетку и в рев «Майбаха» вклинивается стрекот двух «Шпандау» установленных в передней части фюзеляжа, сзади начинает дробно стучать «Парабеллум» стрелка-бомбардира, снова вираж, самолет ложится на обратный курс.

Серб стрелял очередями из «парабеллума» и орал, точнее пел, не имея голоса. Пел он очень старинную русскую песню, про поколение, которое рождено для того, чтобы воплотить мечту в реальность, пел он о русском богатыре и волшебнике Лаврентии, который подарил людям стальные руки крылья и пламенный мотор. Ему было наплевать, что самолет в котором он летел был германским, а не русским, и что не Берия, а Хейнкель его создал! Он стрелял по окнам домов по людям и машинам внизу, и был счастлив. Он летел. Летел над Нью-Йорком. И их самолет пилотировала Русская Валькирия! Пусть эти янки внизу хлебнут хоть капли дерьма и ужасов мировой войны, которую они развязали, чтобы набить свои карманы золотом. Золотом, каждая монета, каждый слиток которого омыты кровью погибших в Европе людей. Пусть узнают, что война может прийти и в их дом, и что их вонючий поганый город может повторить судьбу Данцига или Минска! Пускай знают, что расплата придет, и спят в страхе в ожидании неизбежного! Никто не забыт и ничто не забыто! Кровь за кровь!

А внизу творился ад, несопоставимый с полутонной мелких бомб сброшенных на улицы американского города. Машины и люди метались как безумные натыкаясь друг на друга, и вызывая новую волну паники аварий пожаров и смертей. Горели автобусы и машины, кое-где улицы перегородили упавшие столбы, превратив стрит и авеню в чудовищные автомобильные пробки. Очнулись и военные, и по небу заметались прожектора в поисках летающей смерти. Лихорадочно искались ключи от арсеналов, с бранью и сорванными в кровь руками пытались провернуть закисшие механизмы наводки противоаэропланных пушек. Но прилетевшей смерти над Нью-Йорком уже не было, а были несколько частных аэропланов совершавшие полеты. Они-то и попали в перекрестье оживших прожекторов, и захваченные в световой капкан стали мишенью для боевой подготовки. Беспорядочная стрельба зениток тоже внесла свой вклад в жизнерадостность обстановки царящей в американском городе. Янки веселились. Даже когда все воздушные цели были сбиты они продолжали спорадическую стрельбу по всему подозрительному. Тишина и спокойствие наступили только утром.

Светлана заложила вираж и увидев световую дорожку из красных и белых огней на корме «Шеера» повела «Ганзу» на снижение. Вскоре, гидросамолет уже подруливал к притопленной корме подводного крейсера, которым командовал ее Лотар. Стоявшие на корме матросы, одетые в непромокаемые комбинезоны, захватили ее остановившийся самолет за крыло и втащили на палубу. Она аккуратно спрыгнула и попала прямо в объятия мужа, который внимательно осмотрел ее и приобняв за талию повел в строну рубки. Серб выбрался сам, и держа из воспитанности небольшую дистанцию двинулся в том же направлении за сумасшедшими супругами. Матросы «Шеера» тем временем быстро отщелкунули замки и отсоединили крылья самолета, а затем его поплавки. Все это аккуратно убрали внутрьпродолговатого цилиндрического контейнера закрепленного на месте кормовой шестидюймовки. После чего тоже скрылись внутри лодки. Послышался звук выходящего из цистерн воздуха, и германский подводный крейсер скрылся с поверхности моря.

— Ты когда-нибудь бросишь свои сумасшедшие полеты? Спросил Лотар лежа на диване в своей каюте, и смотря в глаза Светлане прильнувшей к его плечу.

— Только когда ты бросишь свои сумасшедшие походы в море — ответила капитан Светлана Долгорукая фон Арнольд и весело рассмеялась, затем приподнялась на локте и очередная фраза ее мужа, в которой он очевидно пытался произнести что-то нравоучительное и воспитательное утонула в ее поцелуе.

Лотар знал, что то, что происходит сейчас на борту «Шеера» в его каюте, противоречит всем военным уставам России и Германии, но на корсаров и Валькирий уставы, как известно не распространяются, и поэтому он, внимательно взглянув на читателей данного романа, дотянулся до тумблера и выключил свет в своей каюте, ибо ни он сам ни его жена в рядах эксгибиционистов себя не числили.

Сербу в эту ночь снилась его Елена, с которой он на сорокамоторном бомбардировщике сбрасывал чудовищных размеров бомбу на территорию САСШ бомбу, после взрыва которой весь континент Северная Америка навечно исчезал в морской пучине. Вилли знал, что ни у кого в мире нет такого самолета и нет такой бомбы. Но он знал также и другие азбучные истины: «Великая Берта Крупп-Корнилова может все!», и если он, через Лотара фон Арнольда и его жену попросит, то она наверняка выполнит эту просьбу.

Камни алтарей на острове Рюген и в Полесье в эту историческую ночь светились необычно ярко, и кто-то сквозь это странное и непонятное науке свечение разглядел, что на одном из алтарей высечены три переплетенных кольца.

Эпилог (просьба к читателям не путать с эпитафией)

Из воспоминаний Ирины Седовой, записанных мичманом объединенного Флота Тройственного Союза Василия фон Звянгицеффа, выполнявшего боевой поход на подводном крейсере «Блюхер» под командованием капитана 1 ранга Карла Деница:

«Часа через два все, включая наиболее тяжело перенесшую морскую болезнь Ларису, собрались на самой верхней, так называемой «солнечной» палубе надстройки. Воронцов успел с помощью своих навигационных приборов, гораздо более совершенных, чем секстан или все прочее, чем он пользовался в предыдущей жизни, определить место «Валгаллы». Некоторые сомнения оставались в отношении времени.

— Ночью я бы запросто год вычислил, а днем…

Ночи, однако, ждать не пришлось. Ровно через семнадцать минут после этих слов вахтенный робот доложил, что встречным курсом на расстоянии двадцать миль движется плавающий объект. Скорость сближения сорок четыре узла.

— Ну и поздравляю! Что мы в двадцатом веке — гарантировано. У объекта скорость двадцать четыре, поскольку у нас двадцать. Минут через пятнадцать скажу с точностью до десятилетия. Прошу всех в рубку. Кому интересно, конечно…

Интересно было всем. Момент, как ни крути, вполне исторический. Определяющий, можно сказать. Пока Воронцов вводил в компьютер соответствующие команды, объекты сблизились на расстояние, достаточное, чтобы сработала система опознавания. То есть оптические, радиолокационные и прочие комплексы внимательно рассмотрели цель, передали все ее характеристики в память компьютера, который соотнес их с информацией, содержащейся в «Джене» и иных справочниках военных флотов за текущий век. На полутораметровом цветном экране появилось отчетливое изображение идущего с легким креном темно-серого четырехтрубного крейсера, а бегущая строка сообщила: «Великобритания. Легкий крейсер типа «Сидней». Год постройки 1913, водоизмещение 5400 тонн, скорость 26 узлов, вооружение — 8-152-мм орудий, 1-76-мм, 2 торпедных аппарата. Анализируемый образец наиболее соответствует фотографии крейсера «Девоншир» из справочника Германского Главморштаба за 1916 год».

— Ну вот и все, судари мои… — со странной интонацией произнес Новиков. — Поздравляю. С новосельем. Здесь будем жить, значит…

— А почему вдруг шестнадцатый? — с сомнением и даже разочарованием спросил Берестин.

— Да потому, что крейсер предвоенной постройки, фотография сделана, скорее всего, после зачисления в строй, справочник готовился тоже перед войной и вышел в шестнадцатом… — пояснил Воронцов. Несмотря на то, что изображение на экране рисовало корабль во всех деталях и подробностях, и сам Воронцов и, следуя его примеру, остальные предпочли выйти на крыло мостика, посмотреть на артефакт «живьем», через нормальную оптику биноклей.

На самом деле «артефакт» — первый материальный объект из ставшего реальным прошлого. Подтверждающий, кстати, не только подлинность межвременного перехода, но и то, что попали они в настоящее, то есть собственное прошлое, а не какое-нибудь параллельное.

Вряд ли в иной реальности гоняют по морям крейсера, один к одному соответствующие нашим справочникам.

Воронцов хотел послать рассыльного с вахты за оригиналом германского «Ярбуха», но с ходового мостика крейсера замигал ратьеровский фонарь.

— Просят показать флаг, — прочитал сигнал Воронцов и приказал поднять американский. — Что они там дальше молотят? Ага… Ваше имя, порт приписки, пункт назначения…

— Чего это они? — удивился Берестин. — Война вроде кончилась…

— Еще не факт, — сквозь зубы бросил Воронцов. — Отвечаем: «Валгалла, Сан-Франциско, идем в Стамбул…»

И тут же выругался. Запоздало, потому что сигнальщик уже защелкал с невероятной скоростью шторками сигнального фонаря.

— Черт! Как же это я?… Будет нам Стамбул, если год здесь действительно шестнадцатый… Надо бы — Лиссабон, что ли…

Крейсер сблизился с «Валгаллой» меньше, чем, на милю, с его мостика, снизу вверх, рассматривали пароход в бинокли пять или шесть офицеров, у лееров вдоль борта столпилось десятка три матросов.

Наверное, их удивлял вид проносящегося мимо огромного белоснежного лайнера, безмолвного и пустынного, как «Летучий голландец», ибо тесная группка людей на мостике выглядела не то, чтобы жалко, а слишком уж несоизмеримо с размерами и назначением трансатлантика. Да вдобавок, наверняка кто-то из штурманов тоже сейчас листает справочник, чтобы выяснить, что это за «Валгалла» такая прет полным ходом через непротраленные до конца воды.

— Нет ли у вас свежих газет? — просигналил крейсер.

— Сожалею, но мы уже третью неделю в море, — ответил Воронцов и в свою очередь спросил с чисто американской бесцеремонностью: — Прошу разрешить спор штурмана с капитаном, кто вы — «Сидней» или «Девоншир»?

— Сочувствуем, но мы «Саутгемптон». Счастливого плавания! — ратьер мигнул в последний раз, и тут…»

— Носовые аппараты ПЛИ! — крикнул Дениц. Фортуна сегодня была с ним, и была одета в мини-юбку! Судя по докладу гидроакустика, его лодка находилась между двумя крупнотоннажными целями, идущими друг к другу на сближение, поэтому он развернул лодку носом с сторону большей цели и дал команду приготовить носовые и кормовые торпедные аппараты к стрельбе, после чего подвсплыл под перископ. Огромный белоснежный пароход под штатовским флагом находился на расстоянии около двух кабельтовых от него и стремительно перемещался под залп его носовых торпед, сокращая дистанцию и курсовой. С британским крейсером было сложнее — дистанция предполагаемой стрельбы до него значительно больше — восемь кабельтовых, и у него очень много шансов уклониться, но Карл решил рискнуть, и крикнул: Кормовые ПЛИ! Срочное погружение!

Карлу несказанно повезло, хотя он и не знал что такое радиолокатор и не знал принципа его действия, и не знал что такие приборы как радиолокатор существуют и могут быть установлены на корабле. Перископ его лодки оказался в мертвой зоне радаров «Валгаллы» и не был замечен стоявшими на ее мостике людьми, увлеченно рассматривающими британский крейсер. Дистанцию в два кабельтовых торпеды идущие со скоростью сорок узлов преодолевают за восемнадцать секунд. То, что на пароходе в последний момент заметили следы торпед уже ничего не могло исправить — четверть километровая белоснежная громада лайнера в двадцать пять тысяч тонн водоизмещением была слишком велика и массивна, чтобы увернуться от торпед. И они изготовленные на заводах Великой Берты нашли свою цель.

Из воспоминаний Ирины Седовой:

«…, и тут Дмитрий заорал:

— …МАТЬ! — и метнулся в рубку переводя ручки машинных телеграфов в положение враздрай, а штурвала в положение руль на борт, одновременно с этим крикнув: Все в рубку! Лечь на палубу!

Быстрее всех среагировали Шульгин и Берестин, метнувшиеся выполнять команду Воронцова не задумываясь, следом рванул Новиков, в результате чего в дверном проеме ходовой руьки возникла сутолока из-за попытки трех мужчин войти одновременно. Остальные, включая меня, слишком запоздало среагировали на команду Дмитрия, а увиденные спустя секунду или две всеобщего ступора пенные следы четырех торпед, ввели всех в состояние растерянности, которая длилась впрочем недолго — несколько секунд, пока мы загипнотизированные смотрели на приближающуюся смерть, после чего «валгаллу», несмотря на ее огромные размеры швырнуло вверх и в сторону, и все не успевшие забежать в ходовую рубку были выброшены за борт.»

Из воспоминаний матроса Джона Карпентера, сигнальщика крейсера «Саутгемптон»:

«Через несколько секунд после того, как возле американского парохода «Валгалла» взметнулись вверх четыре водяных столба от взрывов мин или выпущенных неопознанной лодкой торпед, мною были замечены две торпеды идущие от американца на наш крейсер, о чем я немедленно доложил командиру капитану 2 ранга Чарльзу Броснану. На крейсере была сыграна боевая тревога, и изменен курс, чтобы уклониться от торпед выпущенных американцем.»

Из воспоминаний Ирины Седовой:

Падение в воду было удачным, и меня не затянуло под винты «Валгаллы». Из воды было видно, как «Валгалла» оседает с креном на левый борт, а по палубе британского крейсера, который стал разворачиваться носом к нашему пароходу, заметались матросы расчехляя орудия и разворачивая в нашу сторону. Очевидно, что Воронцов и те кто находился в ходовой рубке заметили маневры британцев, и «Валгалла» ответила первой. Судя по мощности первого залпа в котором участвовала только половина орудий левого борта, на ней была повреждена система электропитания приводов орудий. Такое предположение я делаю потому, что стреляли только нечетные орудия левого борта — носовая десятидюймовка и нечетные стотридцатки на левом борту. Британцы ответили с запозданием. И это, а также то, что стрельбой «Валгаллы» управлял компьютер стало для них роковым. Прежде чем крен «Валгаллы» достиг критической величины и ее орудия, поднятые на максимальный угол возвышения, перестали доставать до британца, а постоянно и быстро увеличивающийся крен «Валгаллы» заставлял компьютер постоянно увеличивать угол возвышения орудий левого борта, чтобы они могли доставать до цели, а не стреляли с недолетом — британский крейсер был превращен в руины, а затем повалился на правый борт, и стал тонуть с дифферентом на нос. Точность огня орудий «Валгаллы» благодаря компьютеру достигала практически девяносто-ста процентов. Однако прежде чем орудия «Саутгемптона» замолчали он сумел доиться попаданий в пароход пристрелявшись с третьего залпа. Один или несколько снарядов угодили в ходовую рубку, которая не была защищена броней, поэтому я предполагаю, что все кто там находился были убиты, и последние несколько минут бой с британцем вел компьютер «Валгаллы», запрограммированный на уничтожение цели.

Судя по скорости нарастания крена «Валгаллы», а также по тому, что она остановилась, я как человек, участвовавший в ее проектировании, предполагаю, что торпеды поразили все котельные и турбинные отделения левого борта, разрушив также водоотливную магистраль, а турбогенераторы правого борта по всей видимости вышли из строя или отключились по причине резкого возрастания нагрузки. Вероятно, они вообще не были заведены в рабочий режим, или были остановлены Воронцовым после окончания шторма для проведения профилактического осмотра.»

Звуки разрывов артиллерийских снарядов наверху стихли. Затем, со стороны где должен был находиться британец грянул взрыв, какой бывает при взрыве котлов. Со стороны большей цели доносились звуки останавливающейся поврежденной турбины. Карл решил рискнуть, и всплыть под перископ. То, что наверху произошел бой между британским крейсером и оказавшимся вооруженным американским лайнером он уже понял. Причины самого боя ему не были ясны. Может Англия и САСШ объявили друг другу войну? Тогда почему нет никакого оживления в радиоэфире на этот счет? Или он что-то пропустил? Пока ясно одно — британец — тонет — и у него взорвались котлы, американец поврежден — звуки взрывов четырех торпед слышали все на его «Блюхере» — но еще жив, и его нужно добить, благо два носовых аппарата уже перезарядили.

Так и есть — на месте британца куча плавающих обломков, а американский пароход стоит без хода с огромным креном на левый борт. Ну что ж! Дело нужно завершить! Носовые аппараты ПЛИ!

Из воспоминаний Ирины Седовой:

«Кажется все закончилось. Британский крейсер затонул, а наша красавица «Валгалла» неподвижно стоит с огромным креном на левый борт. Возможно мне повезет — роботы на «Валгалле» запрограммированы на борьбу за живучесть и устранение повреждений — если в результате боя их уцелело достаточное количество, то они попытаются запустить турбогенераторы правого борта, и дадут электроэнергию на водоотливные насосы, и попытаются либо осушить затопленные отсеки через поврежденную водоотливную, или через трюмную магистраль. Наверняка начнут осматривать водное пространство вокруг, выискивая сброшенных взрывом за борт, а затем предпримут меры к спасению. Нужно только набраться терпения подождать, я знаю, что они меня спасут. Черт! А это откуда? Два пенных следа потянулись к борту раненного парохода. О боже!»

Ну вот и американец лежит на борту и очень красочно — белый на синем фоне — тонет. Двух рыбок оказалось в самый раз. Теперь осмотримся. Ого! Кажется, трое бедолаг с этого красавца уцелели! Стоп! Не может быть! Вот черт! Это же женщины! Ну давай решай Карл! С минуту на минуту здесь может оказаться еще кто-то, и тогда твой доблестный крейсер может оказаться на дне, и твой благородный порыв станет причиной смерти твоих подчиненных. А если здесь никого не окажется? Тогда этих купальщиц затянет в водоворот от тонущего американца и их уже ничто не спасет! Рискнем! Ты сам так решил рыцарь хренов! Всплываем в надводное положение!

Из воспоминаний Ирины Седовой:

«Вначале я заметила странный металлический предмет торчащий из воды, потом он начал подниматься вверх, и показалась стальная башня, затем появились стволы двух орудий спереди и позади башни. Что это? Всплытие Атлантиды? Нет! Это не Атлантида а подводная лодка. На ее палубе засуетились люди, а на флагштоке взметнулся вверх странный флаг — три переплетенных серебряных кольца на черном фоне…Из нашей компании на борту «Валгаллы» уцелели оказались на борту германской лодки только я, Сильвия и Наташа.»

Еще один Эпилог или послесловие Эпилога, точнее эпитафия эпиграфа. Короче! Смерть американским оккупантам и прочим гадам!

1924 год.

…Закончил стрекотать кинопроектор, и в зале Особых Совещаний воцарилась мертвая тишина. Трое из четверых находившихся в помещении, порясенные увиденным зрелищем локального Армагеддона молчали. Наконец Корнилов посмотрел в сторону Берии и произнес:

— Когда мы сможем повторить это в боевых условиях?

Лаврентий Павлович, не глядя в папку, ответил:

— С учетом доводки средств доставки изделия к цели и изготовления самого изделия в количестве двух экземпляров — через шесть месяцев. Вот расчеты и предполагаемый план операции «Либераст».

Лавр Георгиевич поморщился, и повернувшись в сторону супруги, и барона Маннергейма произнес:

— Надо бы еще реформу языка произвести, и некторые слова перевести в режим нецензурных! — Берта и Маннергейм в ответ кивнули, а Корнилов продолжил — Операцию провести в соответствии с намеченным планом. И еще — город Саров, переименовать в Сталинград. Странный был все же человек Иосиф Виссарионович, странный и страшный и любящий Россию, и умер он страшной смертью, но дело до конца довести сумел, я думаю, что будет правильным увековечить его имя. И еще, — на лице Корнилова появилась злая, хищная усмешка. Берия напрягся, а Лавр Георгиевич продолжил — учредите международную премию мира имени Сталина — на манер Нобелевской, а предстоящей операции дайте другое название — «МЕЧ ВОТАНА».

Лаврентий Павлович кивнул, и вышел из зала. Случайный наблюдатель оказавшийся в тот момент в пустынном коридоре мог бы заметить, что Берия улыбался. Улыбался какой-то жуткой сатанинской усмешкой.

* * *

— Ну что, судари мои доигрались? — этот вопрос задал один из сидящих за большим деревянным круглым столом джентльменов, своим собеседникам.

— Не понял уважаемый Агасфер! Что значит доигрались? Неужели все так плохо в нашей игре?

— Не плохо, уважаемый Азазель, а очень плохо! Игра пошла не по нашим правилам, и ситуация вышла из под контроля!

— То есть, как вышла? — вмещался Уриэль.

— Совсем вышла! Теперь мы даже не можем выбраться из этого мира, не говоря уже о том, чтобы что-то в нем поменять, или уничтожить совсем.

— Как не можем? — испуганно воскликнул Азазель, — совсем?

— Совсем, как тогда, когда мы играли в рыцарей короля Артура.

— Но новые гекатомбы… — начал Мерлин, но Агасфер его тут же оборвал, — какие гекатомбы? Три биологических объекта из тех девяти, что ввели в игру уцелели. Если бы мы в момент начала данной фазы игры, находились за пределами этого мира, то особенно страшного ничего бы не произошло — просто в момент гибели шестерых из девяти данный мир закрылся от нас в результате выброса энергии и мы, придумали себе другое развлечение в другом мире. А из-за того, что мы оказались здесь, мы утратили возможность выхода отсюда и возможность изменить свойства данного мира с помощью своих мыслеформ. Мы заперты здесь Господа Игроки!

— И что же делать?

— Для того, чтобы разрушить оболочку вокруг этого мира, мы должны уничтожить три оставшихся биологических объекта. Только вот сделать это можно только физически, ибо деформировать реальность мысленно мы сейчас не можем.

— Так за чем же дело встало! Давайте пошлем этого форзейля Антона! У него должок перед нами!

— Очнитесь уважаемый! У этого Антона, такая слащавая рожа, что он и шага по России ступить не сможет — мигом отправят в Сибирь лес валить.

— Так они в России? Что ж Вы сразу не сказали! Воевать с Лаврентием Берия? Да лучше сразу застрелиться!

— А может, Ловушку сознания на него натравим? Привьем так сказать чувство вины за содеянное!

— Смотрите Уриэль, как бы он Вам чего-нибудь не привил! Черенок от вишни например, или от яблони! Говорят этот палач отдает всех в руки безумца Мичурина, который мнит себя великим ботаником, и пытается начитавшись Маяковского создать человека-сад!

— Маркиз де Сад?

— Да не Маркиз де Сад, а человек-сад — у которого из головы или из туловища растут ветви фруктовых плодоносящих деревьев!

— Вы мне еще про барона Мюнхгаузена и его оленя с вишневым деревом расскажите, уважаемый Мерлин, друид вы наш недоученный!

— И расскажу! Распе ведь свою книгу написал после посещения бароном России! А Россия, как Вы только что убедились — загадочная страна.

— Есть одна идея!

— Какая?

— Мы можем использовать психоматрицы погибших биологических объектов! Только вот из тех шести, что погибли, наиболее подходящими являются две — Новикова и Шульгина. И то, если их использовать в паре — ибо Шульгин, без Новикова вряд ли будет способен в одиночку уничтожить трех женщин — слишком он слаб на передок, а вот помогая своему другу, он вполне способен на осуществление данной акции.

— А не проще ли изъять психоматрицы у трех оставшихся объектов женского пола?

— Поскольку речь идет не о подсаженных психоматрицах, то изъять психоматрицы можно только в момент уничтожения их носителей!

— И вы считаете, что эти двое справятся?

— А мы придадим им в качестве усиления группу офицеров, эмигрировавших в Парагвай, потренируем в лагере, оснастим оружием.

— Вы, имеете ввиду Басманова, Кирсанова и прочих?

— Именно их, уважаемый! Они давно не были в России, и им наверняка не понравиться, что белое движение и большевики сейчас объединились. Новиков сумеет вложить им в уши нужные идеи, и их настроя хватит на то, чтобы выполнить задачу.

— Понятно. Про потом я разумеется не спрашиваю, ибо всех их отловят и уничтожат.

— Разумеется, но дело они успеют сделать.

— А их личные мотивы? Чем Вы их завлечете на участие в этом деле? Или Вы думаете, что они будут работать только за то, что мы их воскресили?

— Пообещаем им членство в наших рядах, наплетем что-нибудь про борьбу добра со злом, скажем, что они смогут стать Держателями и полными хозяевами этой реальности.

— Знаете, я думаю, что благодаря их склонности к интеллигентским заумствованиям, это может сработать!

— Значит решено?

— Решено.

* * *

Город Северосталинск, расположенный в устье Северной Двины и на острове Ягры, был закрытым городом, защищенным двойным кольцом береговых батарей, сетью аэродромов и многочисленными отрядами спецегерей. Такие меры безопасности были предприняты для того, чтобы защитить от посторонних глаз и от атак с моря судостроительный завод, который был для города градообразующим предприятием. В огромных железобетонных корпусах, способных выдержать воздействия боеприпасов весом до пяти тонн, создавались корабли для океанского флота Тройственного Союза.

Северное лето в этом году выдалось на удивление теплое. К концу августа установилась устойчивая тридцатиградусная жара. И температура устойчиво держалась вторую неделю вполне южная, так что узкий песчаный пляж на северо-восточном берегу острова Ягры, отнюдь не пустовал. Правда, прелестями зеленовато-хрустальной воды, безоблачного неба и в самую меру жаркого солнца по-настоящему наслаждались только трое: Наталья Андреевна, Ирина Владимировна и Сильвия. Пользуясь полным уединением, они загорали «топ-лесс», отдыхая от непрекращавшихся авральных работ на судостроительном заводе города Северосталинска. Помимо работ на заводе, Ирина и Сильвия по нескольку часов в день гоняли на полигоне женский ударный батальон Бочкаревой, а также подразделения генерала Глебовского, охранявшие закрытый для въезда посторонних город, обучая их методам ведения боевых действий принятых в конце двадцатого века, в том мире, откуда они прибыли. Щурясь от бьющего в глаза полуденного солнца, Ирина вдруг спросила:

— А ну, девчата, кто лучше ядерную физику знает? Что лучше естественная циркуляция теплоносителя в активной зоне, в широком диапазоне мощности или многоскоростные циркуляционные насосы первого контура при отсутствии режима естественной циркуляции? Завязался веселый спор, напомнивший Ирине студенческие дискуссии на РНЦ КИ, вроде той, где долго обсуждалась проблема снижения гидравлического сопротивления активной зоны ядерного реактора.

С подъездной дороги послышался чавкающий звук работающего на малых оборотах четырехтактного мотоциклетного двигателя. Девушки, не спеша, вновь перевернулись со спины на живот.

— Нам нечего скрывать от своего народа, — смеясь, сказала Наташа.

— Кажется это Глебовский! — произнесла Ирина, — девочки, давайте оденемся, и не будем смущать семейного человека.

— А почему бы и не посмущать? — задала вопрос Наташа, — это Сильвии хорошо, ей от Карла Денница прохода нет, а нам с тобой, Ирина, пора кавалеров искать!

— Наташ, прекрати! — вспыхнула Ирина, — он же семейный человек, и жена у него замечательная, или лавры этой чокнутой Эммануэль тебе покоя не дают?

— Какой Эммануэль? — Наташа удивленно посмотрела на подругу.

— Да той самой, бетономешальщице из четвертого цеха, которая по ночам в голом виде бегает по окрестным лесам, подставляя свои чувственные ягодицы роскошно-царственных округлых форм своего тела, под укусы местных комаров, чтобы испытать сладострастную истому взрыва чувственных интимно-божественных наслаждений от их укусов! Уже третью диссертацию на эту тему в Париж отослала, и все о комарах и наслаждениях! — вставила ехидно Сильвия.

Наташа, задумавшись, прикрыла на секунду глаза, вспомнив, очевидно огромные размеры местных комаров, почти сравнимых с колибри, и вздрогнула от представленной мысленной картины рассказанного ей процесса.

— Ладно, подруги, уговорили, — ответила Наталья и потянулась за полотенцем.

Из рощи выкатился на пирс тяжелый «БМВ» с коляской, ведомый Глебовским в пропыленном и выцветшем камуфляже, с закатанными до локтей рукавами и с нарочитой небрежностью положенным поперек бака пистолетом-пулеметом.

— Приветствую прелестных наяд… Или русалок? — генерал был не слишком силен в мифологии и сразу же получил от Ирины легкий щелчок.

— Спасибо, хоть хватило деликатности прямо утопленницами не назвать. А вообще-то мы нереиды здесь все…

— Тем более, сударыни, тем более. Срочная и неотложная информация от Лаврентия Павловича. Вам, Ирина Владимировна и вам леди Спенсер надлежит прибыть в управление ООООО.

* * *

По прибытии в Москву их группа, изображавшая командированных на какие-то сборы офицеров, разместилась в гостинице. По имеемым данным, три женщины, подлежащие уничтожению, должны были быть в Москве. Известны были и места, где они появлялись. Но, для того, чтобы непосредственно приступить к выполнению задания, необходимо было произвести рекогносцировку местности. В Москве было полно патрулей и без знания местности, путей отхода и прочего проведение операции было невозможным. Да и нужно было адаптироваться к местной жизни, понять чем живут люди, чтобы не наделать явных глупостей и не вызвать подозрения к себе раньше времени. Уже во время поездки из Константинополя в Москву, Новиков и Шульгин, стали понимать, что обаяние и очарование их персонами в отряде, начало потихоньку и необратимо таять. Хотя они и стремились минимизировать контакты рейнджеров с местным населением, все равно — случайные фразы случайных попутчиков, картинки жизни в России из окна поезда, увиденное в Москве — все это не соответствовало той ужасной картине, которую Новиков, так тщательно рисовал перед офицерами. Что-то не походила Россия на страну порабощенную злыми большевиками. Один вид смешанного патруля на вокзале в Курске, где трое пожилых рабочих, старательно пытались вышагивать в ногу за начальником — юным прапорщиком пятнадцатилетнего возраста говорил офицерам под командованием Басманова гораздо больше, чем многочасовые лекции Новикова о большевистской тирании. По приезду в Москву, Андрей и Сашка решили, что выпускать офицеров из гостиницы в город нельзя, ибо их воинство распадется после общения с местным населением за считанные часы. Поэтому корнету Ястребову, и еще нескольким москвичам в их отряде они, не смотря на их просьбы и уверения в знании Москвы «сход на берег» они запретили. Проводить рекогносцировку в городе пришлось им самим. Чтобы не терять время, которого у них было немного, то они разделились.

Шульгин шел параллельно трамвайным путям в районе Патриарших прудов. Ну не мог он приехав в Москву, не побывать в тех местах, где происходило действие Булгаковских «Мастера и Маргариты»! И тогда он увидел ее! Прямо в нескольких шагах.

Одета она была во все белое, полупрозрачное, простое по замыслу, но удивительно ей идущее… Ровно настолько, как нужно, открывающее и длинные загорелые ноги, и высокую шею, и руки, украшенные массивными браслетами. Было видно, что из нижнего белья на ней только трусики, и нет бюстгальтера, но он и не нужен был ей, при ее идеальной форме груди.

Тонкий прямой нос, надменного выреза губы, не делающие, впрочем, ее облик слишком уж неприступным, роскошные золотистые волосы. Но главное — глаза! Огромные, небывалого фиалкового цвета. У меня даже холодок пробежал по телу от восхищения. И другого, более сложного чувства. Будто и зависть, и тоска, и мгновенная платоническая влюбленность, и готовность к преклонению.

Единственное, что ее портило, точнее сказать было нелепым в ее облике, это огромная десятилитровая бутыль из стекла, наполненная подсолнечным маслом. Ничего нелепее, чем эта огромная бутыль и такая роскошная женщина, я в своей жизни не встречал. Где-то за ее спиной, впереди, прозвучал звонок приближающегося трамвая. От звонка она вздрогнула, и остановилась, а затем перехватила дурацкую бутыль с маслом поудобнее. Должен сказать еще раз и еще раз, что Ирина, а это была именно она, была восхитительно сложена. Интересно, заметила она меня или нет? Честно говоря мне несколько было жаль того, что сейчас должно было произойти. Стрелять лучше, когда трамвай подъедет еще ближе, тогда его трезвон заглушит звук выстрела «беретты». В этот момент, Ирина, в очередной раз перехватив дурацкую бутыль, видимо намеревалась пересечь трамвайные пути, но вдруг обернулась и посмотрела в мою сторону. Заметила, черт! Я намеревался выстрелить ей в спину, чтобы не видеть ее глаза перед смертью — ну не мог я, глядя ей в глаза нажать на курок. Не мог я вот так взять и убить прекрасную женщину, выстрелив ей в лицо! В затылок — пожалуйста! Но только, чтобы не видеть ее глаза!

Мы встретились взглядами. Она меня узнала и сразу все поняла, потому, что я не успел убрать со своего лица свои намерения. На какой-то момент время словно бы остановилось. Сзади приближался трамвай. Приближался все ближе и ближе. Черт возьми мне придется стрелять ей в лицо. В это прекрасное лицо, глядя ей в эти глаза. Глаза! Прости Ирина, шептал я мысленно, но я вынужден это сделать. Андрей мой друг, и я должен ему помочь! Ради бога прости. Кажется, она понимала, что скоро умрет — было видно, как по ее шее потекла вниз в ложбинку между грудями капелька пота, руки как-то нервно тискали эту дурацкую бутыль, словно бы пытаясь ее смять. Ирок! Мысленно закричал я, видя, что трамвай уже почти поравнялся с ней, ну повернись спиной! Пожалуйста! Дай мне сделать свою работу! Не знаю почему, но мне показалось, что она услышала мой мысленный крик, и в ее глазах появилось сожаление. А еще грусть и печаль. Она видимо тоже прощалась со мной. Извини Ирок, но я должен это сделать. И в этот момент, она глядя мне в глаза, отшвырнула наконец эту дурацкую бутыль, звук падения которой заглушил грохот трамвая, и метнулась через трамвайные пути. Спасибо Ирина! И я сделал шаг вперед выхватывая «беретту». Прости Ирина! Прости ради бога!

Что за…? Кто-то словно схватил меня за правую ногу, крутанув ее, вокруг оси вправо, и я полетел на землю. Черт! Лопух! Она ведь была не одна, и кто-то, тот кто схватил мня за ногу, наверняка стоял у меня за спиной! Я сумел в падении развернуться и упасть спиной, одновременно нажав несколько раз спусковой крючок «беретты», стреляя в стоявшего за спиной. Вместе с болью от удара спиной о землю пришло и осознание того, что стрелял я в пустоту, и никого сзади меня не было. Что за черт? Масло!!! Я поскользнулся на масле, которое несла, в бутыле, а затем разлила, бросив на мостовую, Ирина! Масло? Трамвай? Трамвайные пути? В этот момент, что-то темное заслонило для меня свет, а затем чудовищная боль в районе шеи, после которой все для меня исчезло в этом мире.

* * *

Новиков шел по тротуару Тверской, смотрел по сторонам и размышлял. Нет, все-таки правильно, что они оставили рейнджеров сидеть в гостинице. Пару часов прогулки по Москве, и они наверняка бы покончили со мной и Сашкой без всяких церемоний. Ну ничего, главное успеть выполнить задание, а потом, у них с Шульгиным будут такие возможности, что они от них избавятся. Краем глаза Андрей заметил, что-то несуразное, неестественное. Навстречу по мостовой не спеша катило шикарное ландо, в котором… В котором сидел один из объектов. Это была его бывшая любовница. Она читала какую-то толстую книгу, и не замечала восхищенных взглядов, которые кидали на нее прохожие. И было чем любоваться — сквозь полупрозрачное белое платье… Черт, где же Шульгин? Почему его нет, когда он так нужен? А если попробовать самому? Андрей огляделся по сторонам. Нет, не получиться — навстречу ему шел офицерский патруль. Даже если он застрелит Ирину, ему потом не уйти живым, а раз не уйти живым, то зачем все это? И тут, ему пришла в голову оригинальная идея.

Подождав, когда экипаж с Ириной, поравнялся с ним, он вскочил на подножку, и опустился рядом с ней на бархатное сиденье. Ирина, сидящая рядом, вздрогнула, но, посмотрев на него, быстро взяла себя в руки, и стала совершенно спокойна, очаровательна и женственна, как никогда. Глядя в ее фиалковые глаза, я уловил какую-то грусть и печаль, словно бы она ехала с чьих-то похорон. Мы ехали молча. Она положила мне на руку легкую ладонь, словно невзначай придвинулась поближе, прижалась на мгновение бедром и грудью. Такие мимолетные, незаметные со стороны, но всегда меня жутко возбуждавшие прикосновения она практиковала еще в молодости, когда мы с ней только-только познакомились и ничего еще фривольнее обыкновенных поцелуев между нами не было. Я даже подумал тогда, что эта девочка только прикидывается неопытной скромняшкой, а на самом деле весьма сексуальна и изощренна и провоцирует меня, чтобы потом сразу же потащить под венец.

С некоторыми знакомыми ребятами такие штуки барышни проделывали, тогда достаточно было «обманутой» обратиться в деканат или партком, чтобы безнадежно испортить человеку биографию. Правда, я вовремя сообразил, что уж такой немыслимой красавице, как она, подобные ухищрения ни к чему, и без них стоило ей лишь намекнуть, и самые завидные женихи Москвы (хотя бы и уже женатые) униженно припали бы к ее ногам. Как оно потом и получилось, после моего отъезда в Никарагуа. Секретарь Союза писателей, трижды лауреат, количество сберкнижек у которого едва ли не превышало суммарные тиражи его романов, наплевав на выговор с занесением, бросил ради нее свою жену и года три влачил жалкую участь подкаблучника и «крыши» для ее шпионской деятельности…А вот сейчас прикосновение едва прикрытой тонким муслином тугой груди и сильного бедра оставило меня равнодушным. Зря стараешься, дуреха. Сделаю свою работу, и у меня таких, как ты будет целый гарем, по сотне на день. Захочется и тебя клонирую. Будешь смотреть на меня своими грустно-осуждающими глазами глазами, и реветь от ревности по ночам, наблюдая как я гуляю с роскошными женщинами. Но только если захочется! Твоя образованность, и твой интеллект, честно говоря меня уже достали, была бы ты поглупее, я бы пожалуй тебя и клонировал, а так — извините май бьютифул леди, но нам в разные стороны. Сейчас отъедем чуть подальше от патрулей, и у перекрестка, я выстрелю тебе живот, а затем в голову, спрыгну с экипажа и исчезну в лабиринте московских переулков. Похоже, Ирина поняла, что ее чары на меня не действуют — она вытащила заколку из прически и тряхнула головой, рассыпав по плечам роскошные золотистые волосы. Зря стараешься дура! Скоро я с Шульгиным на пару стану властвовать этим миром и определять, что как в нем жить, и скоро только от нас с Сашкой будет зависеть жить человеку в этом мире или умереть. Она повернулась ко мне лицом. Пытается наверное загипнотизировать! Но я не боюсь, ибо твои чары Ириша, никогда на меня не действовали. Ну что ты так смотришь на меня осуждающе? Наверное, тебе хочется жить? Чувствуешь, что сейчас умрешь? Так не строй из себя саму гордость и неприступность! Упади мне в ноги, попроси прощения! Ведь все началось именно из-за тебя! И карьера моя рухнула из-за тебя! Ты конечно мне кое в чем помогла, но этого мало, чтобы компенсировать то, что мы тогда с ребятами для тебя сделали! Мы ведь тебе жизнь тогда спасли! А ты за это до сих пор не рассчиталась, да и не рассчитаешься уже, потому что ты расходный материал. Ты ведь все равно была камикадзе с билетом в один конец, так что не обижайся, что именно я пущу тебя в расход. Интересно, ты что, научилась читать мои мысли? Что это за презрение появилось в твоем взгляде? И тут у меня перед глазами будто опустился экран из толстого поляризованного стекла. Голоса друзей доносятся глухо, и яркие краски женских нарядов стали уныло серыми. А сердце осторожно, но жестоко стала сжимать мягкая когтистая лапа.

Вот так, возможно, умирают от инфаркта. Господи! Почему так больно! Я задыхаюсь! Что за…!

— Ирина Владимировна! — раздался голос генерала Глебовского, она посмотрела на ряженного извозчика, — может не стоило так рисковать? Мы бы сами справились! Если Лаврентий Павлович узнает…

— Этой мой крест, — ответила Седова генералу, выдергивая из тела Новикова, заколку от волос смазанную ядом кураре, — я не привыкла прятаться за чужие спины, и перекладывать ответственность на других, я должна была сделать это сама… Сашку Шульгина жалко, — тут, взгляд Ирины, стал печальным, и в глазах мелькнули слезы, он ведь так и не понял, что все можно было решить миром, никого не убивая, я ведь до последней секунды надеялась, что он подойдет ко мне и просто скажет «Здравствуй мать! Шикарно выглядишь!», а он…

Шикарный Ландо, с плачущей женщиной катился по Тверской, и прохожие с сочувствием оглядывались…

* * *

Павел Владимирович Кирсанов мерил шагами гостиничный номер уже второй час. Время контрольного возвращения их нанимателей закончилось два с половиной часа назад. На связь они не выходили, и на запросы по рации не отвечали. Нужно было что-то предпринимать. Только вот что? Энтузиазм, с которым их группа ехала в Россию, спасать ее от коварных происков большевиков и сионистов уже прошел. Наблюдая из окон гостиничного номера и с балкона за жизнью Москвы, он лично убедился, что ничего подобного и похожего на то, что говорили Шульгин и Новиков в природе не существует. Конечно же, большевики были, но как он успел убедиться, находились они чуть ли не в подчиненном положении у людей одетых в форму офицеров русской армии. Никаких потоков крови, растерзанных и распятых на дверях магазинов барышень гимназисток он тоже не увидел. Город жил напряженной, но мирной жизнью. Особенно его смутила, вышедшая из ресторана напротив странная толпа, состоящая из русских офицеров, немецких офицеров, русских пролетариев, и каких-то немецких граждан в черных рубашках. Прохожие на улицах отнеслись к ним весьма благосклонно, и подвыпившая толпа, увеличившись в размерах, отправилась в ближайший парк, где играл духовой оркестр. Посовещавшись с Басмановым и командирами взводов, было решено, что он отправиться в ближнюю разведку вокруг окрестностей гостиницы, так, что бы его было постоянно видно из окон гостиничных номеров, в которых остановились офицеры его батальона.

Щурясь от солнца, Кирсанов вышел из гостиницы. Лица прохожих, которые он увидел на улице, были открытыми и спокойными, конечно же у многих на лице была какая-то озабоченность, но не та, которая заставляет людей по ночам вздрагивать от каждого шороха или шума на улице. Это была озабоченность людей занятых повседневными делами, и как бывший офицер жандармского управления Кирсанов в этом деле хорошо разбирался. Взгляд его скользнул вдоль улицы, и задержался на на практически пустых столиках летнего кафе чуть в стороне. Все столики в нем пустовали, за исключением одного, за которым сидела читая газету одинокая посетительница. Прикинуться провинциалом, который первый раз в Москве, познакомиться и попытаться в беседе узнать что-нибудь интересное? Хорошая мысль, Павел поправил мундир и направился в кафе. Однако, когда он поравнялся с первым столиком, посетительница опустила газету, и потянулась за чашечкой кофе. Увидев ее лицо, Павел чуть не споткнулся. Это была она! Одна из тех, чьи фотографии показывали их наниматели. Чтобы не выдавать себя раньше времени, и не выглядеть несуразным со стороны Павел сел за столик, у которого чуть не споткнулся и заказал себе кофе. То, что ее облик не шел ни в какое сравнение с убогими фотографиями, это еще слабо сказано. Она была потрясающе красива. Кирсанов поймал себя на мысли, что он бесстыже пялится на ее полупрозрачное платье, и покраснел. Черт! И что же теперь делать? Павел искоса посмотрел на окна гостиницы, и увидел, что не он обнаружил один из объектов, подлежащих уничтожению — то тут, то там в окнах блестела оптика снайперских винтовок. И тут объект посмотрел на него!

Тонкий прямой нос, надменного выреза губы, не делающие, впрочем, ее облик слишком уж неприступным, роскошные пепельные волосы. Но главное — глаза! Огромные, небывалого фиалкового цвета, грустные, уставшие и печальные. Черт! И я должен вот так выстрелить в эту женщину? Это одно из тех чудовищ, которые тайно руководят бесчеловечным большевистским режимом в России? Не верю! И почему она так смотрит на меня? Внезапно, она кивнула мне приглашающе, скосив взгляд в сторону своего столика. Мне почему-то стало не по себе. Стоп, а чего я боюсь! Она же одна, и без оружия — под таким платьем и не спрячешь ничего! Что с тобой Павел? С каких это пор ты стал бояться женщин? Я встал и направился к ее столику. Подошел и попросил разрешения присесть — она молча кивнула в знак согласия. Сел. И…

— Может быть, Вы сразу сложите оружие, или сразу застрелите меня, Павел Владимирович, — произнесла она и посмотрела мне в глаза, — Вы ведь русский офицер, а значит воспитанный человек, и не станете мучить женщину неизвестностью ожидания! Мне ведь очень страшно сидеть здесь, в этом кафе, под прицелом ваших людей, поэтому пожалуйста или делайте свое дело или сдавайтесь. Я очень устала за сегодняшний день, и потеряла человека, которого считала своим другом. Давайте решим все сразу, без этого трепа о судьбах России! Мы ведь взрослые и серьезные люди!

Черт! Я почувствовал, что краснею под ее взглядом. И что я ей сейчас скажу? Что я борюсь за будущее России? За какое будущее? Таскать как Шульгин Золотые часы на золотой цепочке, трость с золотой рукояткой, и двухфунтовый золотой портсигар с бриллиантами? И еще за то, чтобы по утрам пить коньяк, а вечером трахать девок в этой, как его, в сауне? Что она чудовище, которое помогает большевикам губить цвет русской нации? Простите, а кто тогда гуляет сейчас по улицам Москвы? Откуда этот счастливый детский смех, который доноситься из близлежащего парка? А эти улыбки у прохожих на лицах? Что я ей могу сказать, чтобы не выглядеть идиотом? Что она по ночам пытает на дыбе… Ты, сам то хоть веришь в это Павел? Думай быстрее идиот! Ей же действительно страшно — сигарета, которую она достала из портсигара подрагивает в ее руке. И не тормози а достань зажигалку и дай даме подкурить!

— Как должна выглядеть наша сдача?

— Просто выйдете из гостиницы и сядете за столики в этом кафе. Да это и не сдача вовсе а собеседование! Вы ведь присягали России Павел Владимирович? Или для Вас и ваших товарищей эта присяга ничего уже не значит? Если Россия для Вас не пустой звук — продолжите службу в подразделении генерала Глебовского. Он готов прибыть сюда для собеседования со всеми офицерами.

Я кивнул в знак согласия, и задумался. То, что все наши в гостинице согласятся с предложенным вариантом, я не сомневался. Но до них это нужно еще донести! А сейчас, я находился в такой ситуации, что любое мое движение, может быть истолковано, как сигнал к открытию огня по этой женщине!

— Я не знаю, как подать своим сигнал о сдаче! — произнес я.

Она задумалась на мгновенье, а затем… А затем она быстрым и неуловимым движеньем оторвала кусок подола своего платья, обнажив еще больше и без того бесстыдно открытые красивые ноги, я покраснев отвел взгляд в сторону. Протянув мне оторванный кусок белого материала, она сказала:

— Держите его на виду, когда пойдете в гостиницу!

— А если наши откроют стрельбу, когда я зайду внутрь, посчитав, что перемирие закончилось.

Она грустно на меня посмотрела, и я понял, что тогда… Черт! Как не хотелось бы! Я шел обратно в гостиницу на негнущихся ногах. Самое ужасное, что опасность угрожала не мне, а бывшему объекту номер один — одинокой женщине сидящей за столиком в кафе. Зайдя в гостиницу, я пулей метнулся наверх, кажется, я сшиб кого-то по дороге, не помню, помню только, что после этого забега на короткую дистанцию минут пять сердце пыталась выпрыгнуть из грудной клетки. Но я успел. Впрочем, как выяснилось позднее, никто и не стал бы ничего делать до моего возвращения и моих объяснений.

Как и было оговорено, мы вышли из гостиницы и сели за столики в кафе. Вскоре подкатил автомобиль, из которого вышел человек в мундире генерала. Ирина Седова представила нам его как генерала Глебовского, после чего, попрощавшись со всеми, она пошла к автомобилю. Я и все наши смотрели ей вслед, на ее фигуру, еще больше открытые, благодаря экзекуции с платьем ноги и чувствовал, что краснею, она села в автомобиль и уехала.

А где-то, совсем рядом, сбоку, саданул по нервам звонкий смех. Он был такой неожиданный, что я вздрогнул и резко обернулся. Молодая дама, лет двадцати с небольшим, прогуливалась с двумя дочками лет семи. Девчушки играли с котенком, поддразнивая его солнечными зайчиками, которых пускали с помощью зеркалец. Он смешно прыгал от одного зайчика к другому, пытаясь их поймать.

* * *

— Ну и что мы будем делать уважаемые? Кого теперь и куда пошлем? Время-то идет!

— Давайте клонируем психоматрицу Новикова в двух десятках экземпляров и пошлем клонов с повторной попыткой!

— А почему Новикова, а не скажем Берестина и Воронцова?

— Ну да, а через полчаса эти клоны истыкают нас флотскими кортиками и десантными ножами! Вы, что не поняли милейший, что только у Новикова есть слабина — виде жажды к власти и известности, которую мы можем использовать, остальные помешаны на патриотизме, любви к Родине и прочих пещерных атавизмах.

— А Шульгин? Почему не растиражировать и его? Его боевая эффективность выше чем у Новикова!

— Извините милейший, но здесь на Земле, мы не можем корректировать психоматрицам память — с теми воспоминаниями, что у него остались, от него мало проку. Он и так колебался между симпатиями к объекту номер один и поставленной целью, в условиях же повторной операции, он скорее убьет все клонов Новикова. Представляете десяток без умолка болтающих объектов? Такого ни в одном парламенте мира еще нет! Не выдержат у Шульгина нервы, да и слабоват он на передок!

— А Новиков Ваш? Какой от него толк? Он ведь тоже…

— Да не тоже! Во первых он в отличие от Шульгина не колебался, нажать на курок или нет, во-вторых, объект номер один нанес удар по его самолюбию. Он ведь был уверен, что как мужчина неотразим. Поэтому клонируемый повторно, он с радостью кинется выполнять задание. Что до недостатка его боевой подготовки, то мы компенсируем это количеством копий.

— Интересно, откуда у него этот эгоизм? Скажите милейший, вы не знаете, он ходил в детстве с отцом в баню?

— Причем здесь баня?

— Как причем, если он ходил в баню и увидел, что его фаллос меньше чем у отца, у него затаилось…

— Вы киньте Вашего Фрейда вместе с его фаллосами и либидо на помойку! Вы бы еще сюда Фен-шуй притянули!

— А чем Вам не нравиться Фрейд! У него все толково…

— Ваш Фрейд — шарлатан-недоучка! Если рассуждать по его схеме, то четыре ножки кресла, на котором вы сидите, суггестивная подготовка к осознанию полигамии, а чернильница и перо в руках женщины, которое она туда макает, завуалированный призыв к лесбийской любви, в которой она будет выполнять роль мужчины.

— А что, разве не так?

— Господа прекратите свой диспут на отвлеченные темы! И что там за шум на улице? — Агасфер повернулся к стоящему у стола в позе гарсона форзейлю, и продолжил — что это за шум Антон?

— Господин Агасфер, это демонстрация итальянских проституток, последовательниц Эммануэль, требующих получения выездных виз в Россию!

— Что-то я не понял Антон! Мы вроде как во Франции с вами, а не в Италии! Спуститесь вниз, и скажите, чтобы заперли двери, а затем вызовите полицию!

— Слушаюсь, мой господин, — произнес с полупоклоном Антон и выйдя из зала стал спускаться вниз по широкой лестнице, устеленной персидским ковром, к привратнику.

* * *

В середине колонны итальянских проституток, истерично и страстно выкрикивающих по-испански:

— Vse mugiki kozli! — , и прочие политические лозунги, двигалась наряженная колесница, сделанная из городского автобуса. По бортам она была украшена гигантскими муляжами различных предметов женского нижнего белья, а на крыше, был огромный макет мужского Фаллоса с двумя изделиями Фаберже в комплектности, который разрезали гигантские ножницы. По всей видимости, данная художественная композиция символизировала абсолютное превосходство женского либидо, над мужской брутальностью, что несомненно говорило о том, что устроительницы данной демонстрации были очень хорошо знакомы и с работами доктора Фрейда, и с научными трудами Эммануэль. В тот момент, когда форзейль Антон начал спускаться по лестнице в вестибюль, колесница как раз поравнялась с входной дверью особняка, и остановилась. Из внезапно открывшихся дверей стали выскакивать, одетые в военную форму и, вооруженные пистолетами — пулеметами с глушителями, женщины и не теряя ни мгновения, через входную дверь устремляться внутрь особняка.

Вид внезапно распахнувшихся дверей и потока вооруженных женщин устремившихся вверх по лестнице, вверг форзейля Антона в ступор, и заставил замереть на пол-пути к входным дверям. Впрочем ступор его продолжался не долго. Ибо он увидел Сильвию Спенсер, бегущую по ступенькам ему навстречу. На ней была русская военная форма и погоны полковника, а в руке пистолет «Вальтер» с глушителем. На секунду их глаза встретились, а потом между ними встряло дуло пистолета. Яркая вспышка перед глазами — последнее, что успел увидеть форзейль в своей жизни, ибо через долю мгновенья, его мозг разорвало от чудовищной боли и наступила тьма. Вместе с мозгом, как удовлетворенно заметила Сильвия, продолжая движение по лестнице вверх, разрывная пуля разнесла в клочки и голову ее врага. Наверху тоже уже все было кончено. Два десятка мужчин, одетых в черные и белые одежды, и сидевших за круглым столом были уже мертвы. Неутомимая Айну, неторопливо отрезала очередные уши для своей гирлянды, у очередной своей жертвы. Ирина, точнее полковник Седова, стояла в какой-то напряженной позе возле стола, с закрытыми глазами, и как будто молилась, шепча что-то губами. Испугавшись за подругу, Сильвия отыскала взглядом Марию Бочкареву и вопросительно посмотрела, та в ответ вопросительно пожала плечами, мол не понимаю. Пока Сильвия огибала огромный стол, с сидящими за ним телами трупов, Ирина уже открыла глаза.

— Что случилось Ир?

— Ничего, — тихо ответила Ирина, — просто мы теперь стали Держателями.

— Что держать нужно, Ирина Владимировна? — подскочила, озабоченная странной сценой, Мария Леонтьевна.

— Не держать леди Бочкарева, о как это говориться, — Сильвия, решившая ответить за Ирину, на секунду призадумалась, подбирая нужное слово, — а мочить, мочить этих козлов, как говорил Лаврентий Павлович, можно даже и в сортире.

— Ну, если мочить, так это запросто, — улыбнулась Бочкарева, краем глаза наблюдая, как Айну, отрезает очередные уши, у очередного своего охотничьего трофея.

Отход осуществлялся четко и быстро. Ударницы выскочили из особняка, отцепили от автобуса идиотские декорации, загрузились внутрь, и отправились в сторону порта. Что, до итальянских активисток-проституток, то они решили слегка подзаработать местной валюты. Сделать это можно было путем временного устранения конкуренции со стороны местных путан, путем легкого разукрашивания физиономий француженок хорошо отманикюренными ногтями. Чем они тут же и занялись, разбившись на боевые группы и устремившись в районы сосредоточения местных жриц любви, используя время перехода к местам предстоящей схватки за желтый металл, для дополнительной заточки и полировки ногтей, маникюрными наборами фирмы «Крупп».

Что касается ударниц, то они уже через полчаса вышли в море на борту паровой яхты «Сицилия» в сторону дружественных сицилийских берегов. Лазурный берег и красоты Ниццы, так и не тронувшие, сердца русских женщин в военной форме постепенно таял вдали. Впрочем, Сильвию сейчас интересовали другие проблемы, не связанные с иррационально объяснимой привлекательностью того или иного ландшафта в том или ином географическом регионе, поэтому она продолжила беседу с Ириной.

— И сколько нас Ир? Я имею ввиду Держателей?

— Много Сильвия, и самое странное, что почему-то все Держатели теперь женщины, может это злая шутка природы за то, что предыдущие Держатели были мужчинами, и вместо дела, занялись играми? Честно говоря не знаю.

— Подожди, а мужчины, что тогда делать будут?

— Как что? Родину защищать конечно! Они же мужчины! Это их прямая обязанность! Они защищают Родину от врагов, мы ее держим в чистоте и порядке. Те, «мужчины» которые бесполые, и ничего, кроме как болтать языком не умеют, скоро в Тройственном Союзе вымрут или перевоспитаются в принудительном порядке, останутся только те, кто делает полезное дело.

— И что мы можем как Держатели? В плане возможностей?

— Абсолютно все! Только для этого нужно приложить голову и руки! А ты разве не заметила там в Северосталинске? Новые корабли, которые строятся на тридцать — сорок лет современнее здешних! И без всяких форзейлевских технологий и дубликаторов! Лет через десять наверняка в космос полетим!

— Подожди, про это я и так знаю! Я имею в виду экстраординарные возможности!

— А вот тут, самое интересное, Сильвия, из той информации, которую я получила оттуда во время сеанса, — Ирина кивнула на небо, — вырисовывается очень простая вещь, — человек может абсолютно все, только для этого ему нужно потрудиться! И стать Богом, если нужно он тоже может! Но только через труд! Халява и гешефт, как крайняя ее форма — ловушка сознания — созданная предыдущим кланом Держателей, для развлечения в их Игре. И «Карфаген», как Старый, так и новый — их затея. Те, кто идут по пути халявы, губят свои истинные возможности и способности — это и есть та самая «величайщая» тайна Вселенной, которую я узнала. Как говорил классик — труд создал из обезьяны человека, — но классик этот лукавил — труд создал из человека Бога и хозяина своей судьбы. Тот кто трудится, тот и Бог.

— Подожди, Ир, а Лаврентий Павлович? От него же за милю, фонит чем-то таким, потусторонним и сверхъестественным! Он кто?

— Лаврентий Павлович, действительно не человек! Он — Природа, точнее сказать Санитар Природы, которой надоели эти «Игры Идиотов». Он появился как реакция Природы, на все те эксперименты, которые над ней ставили. Кстати он бессмертен, точнее сказать вечен и неуничтожим (при этих словах Ирины сто тридцать шесть поколений демократов в нескольких десятках параллельных миров, с ужасом и паникой начали метаться в своих гробах). Поэтому мир ждут веселые времена долгожданного очищения от скверны.

— Подожди, Ирина, ты говоришь про людей, а мы аггры, мы как в Держатели попали?

— Какие аггры Сильвия? Человеком является тот, кто считает себя человеком. Ты, знаешь, что твой Карл, считает твои «инопланетные» откровения о неземном происхождении, следствием нервного и психологического шока, вызванного той торпедной атаки, поставившей крест на «Валгалле»? Поэтому выброси эту дурь из головы!

— Выброшу, когда Вы с Наташкой замуж выйдете, а не будете няньчиться с железяками на заводе!

— Давай, вначале вернемся, а потом я тебя с ним познакомлю, — засмущавшись произнесла Ирина.

— А вот с этого момента, давай поподробней сестричка!

— Ну Сильвия! Давай вначале вернемся, а потом и поговорю — ответила, краснея, полковник Седова, и крутя в руках изящный стальной портсигар.[20]

1925 год. Шесть месяцев спустя.

Черная «Дося» летела над морем в сгущавшихся сумерках, приближаясь к острову Лонг-Айленд. «Дося» — двенадцатимоторный двухкорпусной гидросамолет «Дорнье-Сикорский — 2Х» была выкрашена черной матовой краской и поэтому ночь была ее стихией. Самолет приближался к точке приводнения и поэтому Серб с некоторым сожалением передал штурвал полковнику Долгорукой. В принципе обижаться было не на что, ибо речь шла не о банальном полете а о проведении боевой операции. И то, что именно он был вторым пилотом воздушного монстра, говорило о том, что он многое успел и смог за последние четыре года. Он не завидовал летчикам истребителям, которые вытворяли всякие чудеса в воздухе, что с того, что они там кувыркаются? Им не понять того, что испытывает пилот бомбардировщика когда прорвашись сквозь зенитный огонь сбрасывает бомбы на цель. Но сейчас им не нужно было идти сквозь лавину огня. Им просто нужно было приводниться и ждать несколько часов. Все остальное сделает флот, в лице вице-адмирала Лотара фон Арнольда, его нового корабля и еще трех моряков.

Светлана приняла управление «Досей» и уверенно по одним только заметным ей признаком совершила посадку на воду в наступившей темноте. Во время тренировок Серба порывало спросить, как она это делает, но он не стал делать этого, ибо считал святотатством лезть к Валькирии с глупыми вопросами, и просто стал считать, что она видит в темноте вторым зрением, котрым обладают Валькирии, отличающиеся от простых смертных вроде него. Он вежливо отвернулся в сторону, когда Лотар и Светлана попрощались, а затем стал проверять показания приборов, ибо через несколько часов им предстояло снова взлететь. О том, что будет если Лотар не вернется он старался не думать. Ясное дело, что Светлана наплюет на все инструкции и будет ждать до самого конца, их конца. Впрочем шансов умереть или погибнуть при возвращении и тоже достаточно, так что наверное лучше уж страшный конец, чем ужас без конца. По крайней мере будет что увидеть, жаль конечно что рассказать об этом уже не удасться.

Лязгнули открывшиеся замки сцепки, и отсоединенный от «Доси» катер «Good bye America» заурчав двигателем двинулся в сторону Нью-Йоркской гавани. Катер этот имел все соответсвующие документы, и никакого подозрения у морской полиции не должен был вызвать. Тем более, что утром его видели выходящим из Нью-Йоркской гавани. О том, что таких катеров было на самом деле два, знал только Лаврентий Павлович Берия. И тот, что вышел утром в море, уже лежал на дне морском затопленный его агентами. Лотар этого не знал, а поэтому сильно нервничал. Ему необходимо было зайти в гавань, ошвартоваться у пирса, где зарегистирован данный катер, и пересесть на другой, переведя перед уходом аппаратуру изделия на борту «Good bye America» в действие. Первоначальный вариант доставки изделия на борту аэротранспортируемойсверхмалой подводной лодки, был отвергнут из-за того, что емкости аккумуляторных батарей хватало только в обрез, и случись какая-то неприятность или поломка его возвращение было бы проблематичным. Поэтому Берия данный вариант отверг. Ибо данную миссию можно было доверить только особо доверенным лицам, по совместительству являющихся друзьями Великой Берты Круп-Корниловой — соответственно подставлять свою голову под топор из-за каких-то там аккумуляторов Лаврентий Павлович не хотел. Вместо подводной лодки решили использовать катер — это давало и выигрыш в весе, и сэкономленное топливо для «Доси» на обратный рейс, и возможность в некотором роде действовать нагло, а наглость как известно в таких операциях один из факторов успеха.

«Good bye America» приткнулся к пирсу, и Лотар огляделся. Все верно. Вот он стоит рядом. Катер «Joseth Steelman». Именно на нем они через несколько минут и должны убыть. Ну что ж! Тогда за дело! Он спустился в рубку и сдвинув скрытый рычаг отодвинул панель, за которой открылся вход в трюм где было закреплено изделие. Достал инструкцию, которую он уже давно знал наизусть и в строгом соответствии с ней перещелкнул несколько тумблеров, и проверил показания приборов. Все в порядке — электрическая цепь действует, значит с помощью аппаратуры Бекаури, можно будет произвести управление изделием с борта «Доси». На случай отказа еще предусмотрен часовой механизм, а также химический взрыватель, в котором подрыв происходит после разъедания медных пластин кислотой. Все верно. Лотар, стоя на выходе из трюма оглянулся на зловещий металлический ящик украшенный крупповскими кольцами, на котором чья-то рука начертала «За Родину! За Сталина!», после чего аккуратно закрыл потайную панель. Пора в обратную дорогу! Он бросил снизу взгляд на статую женщины стоявшей с неприлично широко раздвинутыми ногами и сплюнул за борт. Они бы еще ее раком поставили! Странное у утих уродов понятие о свободе! Особенно символичен банан в руке.

Никакое ожидание не может быть вечным. А Бог как сказал Наполеон всегда на стороне русских и прусских батальонов. «Joseth Steelman» аккуратно замер между корпусами «Доси», щелкнули захваты, и ласковые но сильные женские руки вытянули Лотара наверх. Операция «Меч Вотана» вступала в завершающую фазу. Взревели моторы «Доси», и «Черная Валькирия» начала разбег по воде. Взлет и разворот на обратный курс осуществляла Светлана, далее после удаления самолета на безопасное расстояние управление подхватит Серб, который уже знал, что его сон про полет на стомоторном бомбардировщике сбудется через пару лет, ибо сейчас они летели на двенадцатимоторном. Где то там, в одном из закрытых городов, за много тысяч киломтров трудится Бекаури, осуществляя свой очередной безумный проект, возможно в предчувствии того, что сейчас произойдет он отложил карандаш и напряженно вслушивается в сибирскую тишину, еще не зная о том, что проект указа о награждении всех причастных к операции «меч Вотана» уже составлен и в случае успеха его ждет орден Андрея Первозванного, а также Сталинская премия за выдающийся вклад в дело мира, плюс премия имени Берии за вклад в мировой гуманизм и борьбу за торжество идеалов демократии, но это в случае успеха. Ведь если капризная девушка Фортуна придет в джинсах, то никакого успеха и никаких наград не будет скажете Вы и ошибетесь. Зачем Лотару Фортуна, если у него есть своя Валькирия!

Черной-черной ночью с борта черного-черного самолета, удалившегося от Нью-Йорка почти на пятьдесят мильв северном направлении ушел в радиоэфир через мощный передатчик радиосигнал «У РЫБАЦКОГО ПАТРУЛЯ КОНЧИЛОСЬ ВИСКИ» Несмотря, на заблаговременно одетые всем экипажем черные очки Сербу пришли на ум поэтические строки «В сто тысяч солнц закат пылал…» Зрелище, которое было сейчас за спиной, было завораживающим. Где-то там из центра Нью-Йорка в течении почти минуты пыталось взойти огромное Солнце, после чего небо в том районе стало светиться кроваво-багровым заревом. А потом самолет затрясло и он вместе со Светланой удерживал «Черную Валькирию» на заданном курсе. Лотар же в этот момент помня о красочном фейерверке в бывшем Гданьске пытался по размерам вспышки определить мощность взрыва, и по мере расчетов, его волосы поднимались дыбом.

Ядерное устройство мощностью в пятьдесят килотонн взорвалось на борту катера «Good bye America» ошвартованного к пирсу в районе Гудзонова туннеля. Город уже начал пробуждаться в момент, когда это произошло. Конечно же многие здания выпоненные из железобетона устояли. Многие, но не все. Дело усугубилось тем, что обломки зданий и ударная волна разрушили системы газоснабжения, элетроснабжения и водоснабжения Массовые утечки газа в сочетании с короткими замыканиями электросети привели к тому, что по всему городу разверзя огненный ад. Отсутствие воды лишило возможности тех кто уцелел вести борьбу с огнем, и через пару часов над городом Желтого Дьявола взвился огненный смерч, который засасывал в себя все больше и больше, в воздухе летало все что могло и не могло гореть. Те кто не погиб при взрыве и в огне погибали от удушья, а смерч все бушевал и бушевал. И его цвет напоминал тем кто его видел цвет ярко-алой крови. Крови, которая была пролита ранее — в России и Германии.

А «Черная Валькирия» продолжала лететь на север, к берегам Гренландии… Командир «Черной Валькирии» полковник Долгорукая фон Арнольд удалилась в каюту вместе с вице-адмиралом Лотаром фон Арнольдом, ибо им еще предстояла промежуточная посадка дозаправка и путь домой. Серб держал штурвал и пел незамысловатую старинную песню про разрушение мира насилья до основанья, у не было еще странное название «Интернационал», почему он выбрал именно эту он не знал, но по его мнению она соответствовала сути момента. Операция «Меч Вотана» выполнена, и даже если они не вернуться, то цели они все равно достигли. Но они вернуться! Серб уже знал секрет Русской Валькирии! Если в руке у нее Германский меч, то все у них получится! А меч в лице Лотара у них был. И он, Серб еще оправиться в полет на сорокамоторном бомбардировщике. И он знал, что командовать этим воздушным драконом будет она же — Валькирия!

1925 год. Тот же день. Тихий океан.

Плановые учения Тихоокеанского Флота САСШ по уже сложившейся за последние четыре (пять) года традиции завершались обстрелом руин Владивостока и подавлением или уничтожением береговых батарей постоянно восстановляемыми упрямыми русскими. Тут кстати командующий американским флотом заблуждался — после гибели Владивостока батареи на прежних местах восстанавливать не стали — решив использовать в качестве средств противодействия железнодорожные батареи. Строительство новых батарей велось медленно, по причине того, что все было очень засекречено, и сопровождалось несколькими ложными стройками. Но так или иначе в бухте Золотой Рог регулярно появлялись вновь отстроенные деревянные здания — местное население занималось сезонным рыболовством.

Однако не все коту масленица. Стая «Дось» покачивалась на амурских волнах и готовилась к боевому вылету. В настоящий момент времени к замкам захватов подвешивались очередные игрушки Беркаури — АПСС автономные подводные самоходные снаряды. Между тем, американский флот тоже готовился к предстоящему действу. Командующий флотом решил в первую очередь потренировать экипажи новейших линкоров оснащенных каждый по дюжине шестнадцатидюймовых орудий. Дело как говориться близилось к развязке, ибо эскадрилья «Дось», завершив погрузку, уже маневрировала по водной глади Амура для взлета.

Впереди флота поборников демократии, рассыпавшись как стая гончих рыскали эсминцы в поисках подводных лодок русских. Лодок у русского флота в этом регионе не было и американцы об этом знали, но командующий флотом решил потренировать свои корабли в отработке совместных действий. Впрочем дальше линии предельной дальности русских батарей экипажам эсминцев он соваться запретил — ибо эсминец не линкор и двенадцати или четырнадцатидюймовый снаряд может мигом отправить его на дно. Поэтому вперед на линию огня устремились шесть новейших линкоров «Саут Дакота», «Индиана», «Монтана», «Норт Каролина», «Айова» и «Массачусетс». Кружащая на расстоянии нескольких миль от эскадры чертова дюжина русских самолетов опасения не вызывала, ибо при попытке выйти в атаку их встретит плотный огонь противоаэропланных пушек всей эскадры. Это там в Америке один такой герой Митчелл пытался всем доказать, что флот отжил свое и авиация сильнее. И что? Сутки напропалую американские бомбардировщики бомбили трофейный немецкий дредноут прежде чем тот наконец таки затонул. Если учесть, что американских самолетов было в три раза больше, чем сейчас русских, а также то, что зентиного огня по ним никто не вел, и на мишени никто не боролся за живучесть, и была она абсолютно неподвижна, то получается, что у русских шансов нет никаких!

И свободолюбивые американцы построившись в кильватерную колонну отправили первые подарки мировой демократии русским варварам, приобщая их с помощью тысячекилограммовых стальных болванок начиненных взрывчаткой к мировой культуре и торжеству идей свободы. Русские батареи почему-то молчали — либо по причине того, что они не восстановили свои батареи, либо потому что установили их дальше от берега, поэтому стреляющие линкоры стали сокращать дистанцию, чтобы спровоцировать ответный огонь и запеленговать огневые точки противника. Стая русских двухфюзеляжных гидросамолетов развернулась и полетела в сторону берега — видимо сегодня не их день, этих азиатов, ан нет чертова дюжина русских «рам» как их уже успели окрестить американцы показалась вновь. Они летели строем фронта выдавая в эфир радиосигналы. Командир «Саут Дакоты» заслушав доклад радиста рассмеялся — эти варвары даже не сумели настроиться на частоту переговоров американского флота чтобы глушить переговоры.

Страшный взрыв подбросил «Индиану». Следом за ним прогремел еще один, а затем настала очередь «Индианы», потом «Монтаны», «Норт-Каролины», «Айовы», «Массачуссеса» и «Саут Дакоты» — последняя погибла практически сразу ибо возле ее борта прогремели сразу три взрыва. Подводные лодки? Мины? Стая эсминцев рванула к порежденным линкорам, сканируя сонаром подводные глубины. Но противника не было ибо электрические телеуправляемые игрушки Бекаури уже сделали свое дело. Чертова дюжина бесследных гигантсих торпед несших на борту по тонне взрывчатки, доставленных к месту атаки эскадрильей «Дось» уже сделала свое дело. Так что коварный итальяшка свери дырку еще для одного ордена! И когда эсминцы поравнялись с тонущими линкорами, из-за сопок полетели гостинцы от русских варваров — ожили береговые батареи. Злобные азиаты играли в кровавую игру «Кто не спрятался, я не виноват!». И не всем изящным корабликам удалось повернуть обратно. Два ушли в морскую пучину сразу, а три окутались паром и застопорили ход.

Спасение утопающих дело рук самих утопающих! Командющий Тихоокеанским флотом бессильно наблюдал, как гибнут в далеких чужих и враждебных водах славные американские парни. Он был здравомыслящим человеком и понимал, что попытка приблизиться к берегу чревата опасными сюрпризами, и все что он мог это курсировать неподалеку в ожидании, что русские прекратят огонь и разрешат спасти экипажи попавших в ловушку кораблей. И по этой причине он прозевал второй удар. Чертова дюжина летающих русских ублюдков, очевидно подкралась с противоположного направления и сбросила какие-то странные предметы на расстоянии пяти миль от его эскадры. Все-таки мины понял американский адмирал и приказал нанести места их установки на карту. Однако он ошибся, и даже странный маневр русских самолетов не заставил его насторожиться. Они полетели от его эскадры, в сторону моря, а затем развернувшись строем фронта полетели обратно выдавая в эфир радиосигналы, оживляющие телеуправляемые торпеды. Прозрение пришло слишком поздно, когда еще полдюжины дредноутов и новейших линейных крейсеров вместе с флагманской «Саратогой» содрогнулись от страшных взрывов. А потом наступила тишина, сопровождаемая ревом пара, шумом поступающей воды, метанием экипажей кораблей пытающихся справиться с поступлением воды.

Но счастье не может длиться вечно! И они вернулись, хотя ничего такого и не обещали! Чертова дюжина чертовых русских «рам» вернулась, и начала совершать облет американского флота. И тогда командующий флотом принял решение оставить поврежденные корабли, ибо известный американский принцип гласит: «У короля много, а нам американцем всегда мало!». Не обращая внимания на кружившие русские самолеты, на кораблях началась другая суета — уничтожали документы, переправляли раненных на крейсера и эсминцы, открывали кингстоны. А чертовы «рамы» не торопились, и когда уцелевшие остатки американского флота потянулись прочь, радисты услышали в эфире: «Верной дорогой идете товарищи!». После этого стая гидросамолетов помахав крыльями на прощанье, легла на обратный курс.

1925 год. Тот же день. Северное море.

Глорха неудержимо рвало на Родину. Бледно зеленый от пристума болезни он освобождал содержимое своего желудка в специальный герметичный бумажный пакет разработанный фирмой Крупп — на боковых стороных которого была изображена карта его Родины — Германии. Именно туда его и рвало. Он лежал пластом в каюте и «готовился» к предстоящей операции. «Готовился» — потому что его организм не был приспособлен к пребыванию в какой либо другой среде, кроме ставшей уже ему привычной поверхности земли. В конце концов, утешал он себя, я ведь — Глорх, а не какой нибудь Дракон или Кракен! Это они или летают в воздухе или живут в море! Глорхи же, как всем известно передвигаются по земле! И русский писатель Александр Бушкофф это уже всем давно доказал (Глорху удалось достать книги этого писателя, и он знал про себя все!).

А ведь как все хорошо начиналось! Вызываем в Берлин! На смотр-конкурс лучших танкистов! Если бы он знал, чем это все закончится в итоге! Впрочем, наверное, все равно бы согласился! Конкурс он выиграл. А дальше — а дальше получилось как в сказке — чем дальше тем страшнее. Его пригласили на собеседование к Самому Властелину Мордорской Тьмы Злому Саурону, тьфу, не к нему а как еще более страшному и жуткому человеку, от недремлющего ока которого ничто и никто не могли укрыться. С ним беседовал Начальник ООООО (Особого Отдельного Отдела Особых Операций) Тройственного Союза Лаврентий Павлович Берия. Злые языки утверждали, что Лаврентий Павлович Берия очень любил зловещие шутки, и именно поэтому придумал такую аббревиатуру ООООО, дескать, если пять русских букв «О», расположенных в две строчки и напоминающих по форме кольца, переплести по крупповски, то получался всем известный символ олимпиского движения, которое, как известно, борется за мир во всем мире и торжество светлых идеалов демократии. Если бы злые языки знали о том, что в состав ООООО входит учрежденный Берией Олимпийский Комитет, то наверное они бы сами с перепугу отрезали себе языки за разглашение государственной тайны. Чем занимался Олимпийский Комитет было известно только Лаврентию Павловичу, но мы подозреваем, что речь шла явно не о мире, и уж тем более не о демократии.

Лаврентий Павлович Берия жил и действовал по заветам своего вождя и учителя — Иосифа Виссарионовича Сталина, погибшего от тяжелой формы лучевой болезни при создании атомной бомбы. Он сидел в кабинете и курил сталинскую трубку, набитую табаком из папирос «Герцеговина-Флор» и думал злобную думу о том, как ему погубить несчастное человечество и мировую демократию. Перед ним на стуле сидел молодой человек в форме капитана танковых войск Германии и ужасно нервничал.

— А что, товарищ Глорх, вы и вправду лучший танкист Германии?

— Так считает мое командование герр Берия!

— А море вы любите товарищ Глорх?

Тут Глорх побледнел и начал зеленеть.

— Никак нет герр Берия! После ранения у меня проблема с вестибюлярным аппаратом и море я переношу очень плохо.

— Товарищ Глорх! Наш Великий народ, Правительство Тройственного Союза собирается доверить Вам выполнение очень важного задания! Поэтому о нелюбви к морю Вам придется забыть! Запомните: нет таких демократических крепостей, которые не могли бы развалить наши солдаты! Российский Кайзер и Германская Кайзерин, а также народы Тройственного Союза ожидают, что вы исполните свой долг! За Родину! За Сталина! За Кайзера! За Фатерланд!

Глорх вскочил и прокричал:

— Хох! Хох!

— Идите и помните, что будущее мира и мира во всем мире в Ваших руках!

А потом начались изнурительные тренировки. Тренировались по ночам, на засекреченном полигоне. Глорх недоумевал, зачем он нужен, если его действия в предстоящем задании выполнялись менее чем за минуту. Однако отступать было некуда. И он тренировался как проклятый, осваивая модернизированный крупповскими заводами образец военной техники, тайно полученный от англичан. Он даже придумал свое название этому изделию — «Спагетти длиною в жизнь.». Если бы он знал, что помимо борьбы с морской болезнью ему придется еще бороться с воздушной! Впрочем, теперь именно с морской а не воздушной — в каюте зажглась предупредительная лампа и зазвенел звонок. Понеслась! Рвать на Родину будем позже!

Черная «Дося» пилотируемая одной из русских Валькирий приводнилась в окрестностях Скапа Флоу, где находился Британский флот, вернувшийся с сезонных учебных стрельб по городам Германии расположенным на берегу Северного моря. Между двумя ее фюзеляжами покачивался катер-танк типа «Вервольфмарине», являвшийся улучшенным образцом своего итальянского прототипа — «Грилло». На катере прогревали маршевые двигатели. Вскоре неслышно урча «Майбахом» «Вервольф марине» отправился в сторону базы британского флота.

Глорха мутило на морской зыби, но он терпел из последних сил. Уже скоро! Скоро эти чертовы боновые заграждения для преодоления которых его столько тренировали! Ну наконец-то! Глорх взялся за рычаги фрикционов, и катер, на борту которого было начертано очень краткое, но очень гордое имя «Нелинейный корабль флота Ее Величества императрицы Берты Крупп-Корниловой и Его Величества императора Лавра Крупп-Корнилова Балтийского Флота Флота Тройственного Союза «Че» (названный в честь великого борца с демократией в Латинской и Южной Америке Че Гевара прославившегося тем, что бойцы его отряда парализовали добычу нефти в Колумбии и Венесуэле на несколько лет) стал преодолевать боновое заграждение. Чтобы подбодрить себя Глорх вполголоса напевал:

Гремя огнем, сверкая блеском стали, Пойдут танкисты в яростный поход, Когда наш в бой пошлет Большая Берта, И русский Кайзер в бой нас поведет!

Кайзера на борту катера не было, но командовал им целый адмирал — Колчак, и еще было два офицера в команде — в чине капитанов 1 ранга, и он Глорх, — капитан танковых войск. Впрочем, напевал Глорх недолго, ибо боновое заграждение он преодолел меньше чем за минуту, после чего управлять катером продолжили флотские. Катер неслышно урча двигателем заполз в бухту, где был иной и чуждый мир — стояли британские корабли с непогашенными огнями, сновали туда-сюда в разъездные катера, где-то шли ночные работы. «Страна непуганых идиотов» — охарактеризовал увиденное адмирал Колчак. После чего экипаж принялся за работу — Колчак занялся специзделием, а остальные члены экипажа спустили на воду резиновую лодку, и стали перегружать в нее канистры с бензином и устанавливать подвесной мотор. Приведя изделие в боевое положение адмирал перебрался на лодку и отдал команду на обратный переход. Благодаря малой осадке, резиновая лодка проскочила боновое заграждение и устремилась к ожидавшей ее в ночной темноте «Досе».

Во время обратной дороги, Глорха стало снова рвать на Родину, ибо прыгающая по волнам лодка дала прямой сигнал желудку. Но несмотря на это он иногда прерывался в своей тоске по ностальгии и распевал песню про броневой ударный батальон, который мчался по родной Дальневосточной тайге. Не смотря на «морскую болезнь» он был счастлив, ибо был уверен, что наконец-таки утер нос Сербу! Вскоре «морская болезнь» уступила мето «воздушной», ибо Черная «Дося» легла на обратный курс. А затем всем приказали надеть черные очки и держаться как можно крепче. В радиоэфир ушел сигнал: «Над Данцигом безоблачное небо». И ночное небо окрасилось ослепительной вспышкой взорвашегося ядерного заряда. Говорят, что адмирал Колчак при этом произнес «Я еще Вам за Севастополь не отомстил!». Но скорее всего это миф придуманный известным антидемократическим убийцей Бодроффым, наводящим ужас на всю Америку. Впрочем, созерцание красочного зрелища и жуткая тряска от ударной волны пошла Глорху на пользу — он заснул под убаюкивающий гул моторов. Снился ему странный сон о том, как из подводы на берег солнечного пляжа выползают танки из чрева гигантской подводной лодки. И что этими гигантскими танками командует он, а пехотой, которая их сопровождает, командует бородатый человек, одетый в странную пятнистую форму, и что зовут этого человека Федор Кастро Русский. А еще ему снилась Валькирия — подполковник Татьяна Михайловна Авилова, которая командует воздушным монстром на борту которого он находится. И они… Черт однако Серб все же меня опередил! Да и как мне сухопутному с ней познакомиться?

Камни алтарей на острове Рюген и в Полесье в эту историческую ночь выдавали в небо ослепительнее столбы света. По всей территории Тройственного Союза то здесь, то там обнаруживали столбы света вырывающиеся из земли у упирающиеся в небо. Это были пока еще брошенные алтари бога Сварога.

Той же ночью Черная «Дося» пилотируемая генерал-майором Мариной Александровной Ухтомской с Начальником ООООО на борту взяла курс к берегам Японии.

«Тот день, когда Германия, Россия и Япония объединятся, будет днем, определяющим судьбу англоязычной мировой державы, гибелью богов.»

К.Хаусхофер

Приложение или пост эпилог. Краткая история Польдураса (Новой Польши) для чайников

Глава 1 Лето — ноябрь 1920 года Яхта, деньги, три Наполеона

Федору обрыдло в этой чертовой Америке. Все эти важные напыщенные штатские, которые все тут же переводят в деньги, начиная от стоимости твоей одежды и заканчивая разговорами. А еще это Лэйба! Будь он не ладен со своей агитацией пролетариата! Вот мировая революция это он здорово придумал! Выдать всем винтовки и вперед! Хотелось скакать куда-то на лихом коне ведя за собой…Стоп! Интересно не было ли у него поляков в роду? Впрочем именно поляки и польский вопрос его сейчас и заинтересовали. С одной стороны ему доставляло удовольствие читать газеты, взахлеб рассказывающие о последнем разделе Польши и трагедии поляков, ведь именно поляки были причиной того, что их с Ларисой жизнь рухнула, и из властителей империи они превратились в банальных эмигрантов, пускай и очень богатых, а с другой стороны ему, Федору Раскольникову, было завидно, и хотелось славы и почитания, а ее, славу, сейчас собирал кто-то другой. Идея родилась в голове у Ларисы, ей, как женщине раскрепощенной, надоело соблюдать все правила и приличия — в конце концов, сколько можно так жить? Никого не убьешь, в одежде убитых, уже давно не щеголяла! А тут целая армия без дела в эмиграции загибается! Осталось подумать как и где эту армию применить! Троцкий правда поначалу уперся, денег ему стало жалко, но это и понятно — он ведь не только Троцкий, но и еще Бронштейн! Но потом, когда ему разъяснили, что шляхта должна высупить в роли передового отряда для разжигания мировой революции воспрянул! Его идеи не умерли! И у него по прежнему есть сподвижники! Хватит нянчиться с этими зажравшимися пролетариями Америки, давно уже выродившимися в мелких рантье! Пламень революции нужно раздувать оттуда где горячее — с юга! Там живут горячие люди!

Сказано — сделано! Теперь, нужно не ошибиться в расчетах и найти слабое звено в цепи империалистических государств на американских континентах. После изучение материалов, предоставленных американской родней Троцкого такое звено было найдено — пожар мировой революции решили начать разжигать с Гондураса. Естественно, что Троцкий, будучи еще и Бронштейном, решил за так ничего не делать — сами подумайте — сколько стоит эвакуация интернированной польской армии из Европы в Америку, добавьте к этому закупку вооружения, аренду морского транспорта для высадки десанта, ну и наконец, самое дорогостоящее — подкуп американских чиновников и политиков. Для того, чтобы не вызывать возмущения в деловом мире САСШ, пришлось скупить на корню компании «Юнайтед Фрут Компани» и «Стандарт фрут энд стимшип компании», которые по сути и руководили Гондурасом, превратив его страну монокультуры, специализирующуюся на выращивании бананов. Чтобы как-то компенсировать денежные затраты на приобретение этих компаний, Лариса Рейснер, снялась в нескольких шокирующих рекламных кинороликах откровенно-эротического содержания, а также снялась для журнала «Плейбой». Несмотря на ханжеские завывания неких замшелых блюстителей морали, рекламные щиты с фотографиями обнаженной дивы пролетарской революции, на которых Лариса, то очень захватывающе и интригующе облизывала банан, или водила его по всяким частям своего тела, заполонили все САСШ. Плакаты, естественно рекламировали продукцию двух вышеупомянутых компаний. Более всего американцев шокировала стандартная надпись на этих плакатах, которая гласила: «Ну, кто еще хочет комиссарского тела?» Такой новаторский подход в рекламном бизнесе нанес сокрушительный удар по конкурентам — это позволило скупить все банновые компании в обеих Америках и стать монополистами — банановыми королями. За киноролики Лариса получила все «Оскары» в том числе и за лучшие мужские ролики первого и второго плана. Ее выбрали «Мисс Америкой» и «Мисс Вселенной».

После такого успеха, остальные мероприятия особых трудностей не вызвали. Тухачвский занялся закупкой вооружения, Федор занимался подготовкой к трансатлантической эвакуации польской армии, а Троцкий вступил в переговоры с Пилсудским. Великий Юзеф не был дураком, поэтому особых проблем в переговорах не возникло. Естественно, что ему было обидно, что он сейчас на вторых ролях, но он надеялся в будущем перехватить инициативу в свои руки. А пока, приходилось мириться с тем, что его называли равным. Переговоры проходили в Мексиканском заливе на борту яхты «Либерастия». Три переговорщика — Троцкий, Тухачевский, Пилсудский — словно три Наполеона строили наполеонские планы, любуясь по ходу разговора зрелищем купающейся раскрепощенной Ларисы, которая как и всякая женщина, свободная от предрассудков купалась в чем мама родила. Ее муж строили планы строительства флота, любуясь купающейся супругой, он думал о том, как превратить банановозы и прочее морское имущество компании в грозные корабли, ему мерещились сверх и супердредноуты, авианосцы, кресера, и он, во главе, на лихом коне, пардон на шикарной яхте у штурвала.

В конце концов все было улажено, решено и согласовано. И в черное море стали прибывать суда, на которые в спешном порядке грузились польские жолнеры. Тухачевский завалил заказами американский танкопром, и Мк VIII стали сходить с конвейеров, откуда их в спешном порядке переправляли на побережье. Туда же свозились пушки, пулеметы, винтовки. Самый трудный вопрос возник при обсуждении вопроса о военной форме одежды. В том, что армия нового государства должна иметь новую, доселе невиданную военную форму, они сошлись сразу, но вот как должна была выглядеть эта форма — единого мнения не было. В конце концов, в дело вмешалась Лариса Рейснер-Раскольникова, и сказала, что форам должна быть от кутюр прет-а-порте, и она знает кто, такую форму может разработать. Красивое название понравилось всем, поэтому вопрос о военном обмундировании возложили на Ларису. И она удивила всех, точнее сказать поразила всех прямо в сердце. Такой формы действительно не было ни в одной армии мира — даже рядовые носили на повседневной форме по полкилограмма галунов, не говоря уже о генералах, а уж на парадной форме! Форму для будущей армии будущего государства разработал сам Вячеслав Зайцефф — известный на весь мир кутюрье.

Еще одним спорным вопросом был вопрос архитектуры в новом государстве. Предлагалось создать новый комплекс зданий в столице, построить метро, разбить парки, где можно будет прогуливаться и решать судьбы мировой революции. Был организован открытый международный конкурс, и лучшими эскизными проектами были признаны работы Зубара Церетели, особенно ему удался эскиз статуи «Свобода — Мать Ваша». Вполне вероятно, что эскиз для будущей статуи, известный скульптор беззастенчиво срисовал из журнала «Плейбой», ибо очень уж «Свобода-Мать Ваша» походила на Ларису, и фигурой и лицом, и прочими прелестями, за исключением банана, который художник заменил на факел. На фотографии, ставшей прототипом для эскиза, Лариса Рейснер изображала женский вариант всемирно известного из истории Колоса Родосского, и стояла абсолютно обнаженная, с широко раздвинутыми ногами и поднятым вверх полуочищенным бананом. По ее замыслу это фото, опубликованное, во внезапно ставшим очень популярном в Европе журнале (с момента появления ее фотографий на его страницах) должно было изображать намек на банановую экспансию в Европу. Но даже самые ханжеские люди в Америке, видевшие эти эскизы, говорили о том, что Нью-Йоркская статуя Свободы и близко с Ларисой не стояла, и что французский ширпотреб давно пора уже заменить на качественный американский продукт! В качестве аргумента они приводили ставший уже стандартным довод — ну что скажите может сваять нация считающая лягушек деликатесом? Сторонникам обновления статуи Американской Свободы удалось довольно быстро одержать верх над консервативными проевропейскими элементами и вопрос о замене статуи был вынесен на обсуждение в американский сенат. Рассмотрев со всех ракурсов многочисленные эскизные рисунки, коллажи, фотографии и киноролики прототипа, а также макетный образец высотой десять метров в одну десятую предпологаемой величины, сенат единогласно (что было впервые за всю историю существования САСШ!!) одобрил решение о сорружении новой статуи, с одной маленькой, но опять же единогласной поправкой — размер статуи должен быть увеличен — одной ногой статуя должна стоять в Бруклине, а другой в Джерси-Сити, чтобы все заходящие в Нью-Йорк суда проходили между ног Ларисы Рейснер, тьфу! Американской Свободы, и могли любоваться при этом прекрасным видом открывающимся снизу. Для этого Ларисе, тьфу, Американской Свободе, конечно же решили пошире раздвинуть ноги, чтобы снизить за счет этого огромную высоту Статуи. Поскольку таких фоторафий Ларисы не было, то разработать эскиз Свободы с широко раздвинутыми ногами было затруднительно. Вопрос решили полюбовно — в обмен на фотосессию и позирование скульптору, «Мисс Вселенной» передали в бессрочную собственность значительные внутренние пространственные помещения будущего символа Американской Свободы. Практичная Лариса решила, что в самом заветном для мужчин у женщины месте, он организует сеть элитных публичных домов. Пардон массажных салонов с различным национальным уклоном, в двух полушариях ее бюста, снова пардон — не ее а статуи, будут элитные рестораны, ну а в голове и в банане (факел единогласно заменили на банан, а руку его державшую, опустили вниз, чтобы Лариса, тьфу, Свобода могла его облизывать!), она планировала устроить личные апартаменты, с массажным салоном, фото и киностудией, бассейнами, а такдже штабом мировой революции. Естественно, что ни у кого из сенаторов не возникло и сомнений как должна стоять статуя Американской Свободы! Конечно же к городу лицом, а ко всей Европе задом! Это, по мнению сенаторов должно было очень ярко символизировать отличия Американской Свободы от прочих! Что касается постройки аналогичной статуи на территории Гондураса, то здесь Лариса решила поразмыслить и не торопиться и провести еще несколько фотосессий, чтобы определить на какую ширину лучше раздвигать ноги. Когда, все эти очень важные для дела мировой революции проблемы были решены, дало осталось за совсем малым — за завованием Гондураса — и десантные суда двинулись по направлению к Гондурасскому заливу.

Три Великих Наполеона нового столетия спланировали операция очень тщательно, и по всем канонам военного и военно-морского искусства. С учетом опыта прошедшей мировой войны, а также войны приведшей к очередной гибели Польши. Несмотря на уверения Ларисы Рейснер, которая успела пообщаться очень вплотную со многими сенаторами и выскопоставленными американскими чиновниками, о том, что войны в Америке выигрываются и проигрываются в Нью-Йорке и Вашингтоне, а не на поле боя, никто из стратегов рисковать не хотел, как говориться обжегшись на молоке стали дуть на воду. «Мисс Вселенная» только фыркнула и предолжила всем пари, что для победы в войне достаточно будет всего роты солдат, но спорить с ней никто не захотел, хотя в случае проигрыша, она предлагла расплатиться очень заманчивыми, судя по вырезу на платье и открывающемуся там виду перспективами. Еще рассмешила ее то, что ее компаньоны боются некоего Че Гевару, который по слухам нагибает в недвусмысленную позу уже значительную часть Южной Америки. То, что ее словам, о том, что она Лариса Рейснер сможет с ним договориться и перетянуть на их сторону, никто не поверил, ее честно говоря очень обидело. Если бы не она, не ее обаяние и ее красота, то эти «наполеончики» напоминали бы трех мудрецов в тазу, которые пустились по морю в грозу. Именно благодаря ей, Ларисе, удалось решить проблему со всеми этими янки, и именно ее тело, заставляет их пускать слюни до пупа, забывать про свои денежные и политические интересы и превращает в стадо ополоумевших идиотов страдающих хроническим спермотоксикозом.

Именно поэтому у первой красавицы возникла идея. Как говориться дружба дружбой, а табачок врозь. Конечно же быть банановой королевой это в определенной мере престижно, но не очень. Например пушечной королевой куда как солидней. Но место пушечной королевы увы занято, а вот нефтяной! Нефтяной из-за этого пресловутого Че, как раз таки свободно. Пускай эти Наполеоны раскрашивают стрелы своих военных операций на карте, он будет раскрашивать губы, ресницы, и веки, и узнавать все о великом и загадочном Че. Польша Польшой, а нефть все же поинтересней — кто владеет нефтью, тот и правит всем миром. И если этим кандидатам в правители Новой Польши нужна чуть ли не армия, чтобы одолеть сотню гондурасских мучачос, то тот самый Че, которым ее так пугают, с сотней бойцов воюет против нескольких армий! Федор конечно же милый малый, но если он не понимает комедийность всей гондурасской аферы, то пора его менять, на более лучшего во всех отношениях мужчину! Пускай эти клоуны грезят гербами, титулами, фамильными усыпальницами и платиновыми скрижалями истории! Нужно дело делать а не в солдатиков в песочнице играть!

Глава 2 Ноябрь 1920- начало 1921 года. Польдурас, Польдурас, где же твой рабочий класс?

Изящный и стремительный силуэт «Либерастии» смотрелся нелепо на фоне антикварных самотопов, которые заполонили рейд. Впрочем вождей предводителей бросивших и предавших свои народы русский и польский это не интересовало. Они собирались начать завершающий этап по перекраиванию политической карты мира, на этот раз в Америке. Польская шляхта увешанная оружием с ног до головы рвалась в бой, чтобы завоевать себе новое государство и новых хлопов, которые их будут поить кормить одевать и развлекать. Судьба миллионов поляков ставших народом изгоем на карте Европы их абсолютно не интересовала. Ибо любой шляхтич знает, что Польша — это шляхта, и всякие там схизматики к ней никакого отношения не имеют. Если польскому народу не хватило доблести и мужества последовать за доблестной шляхтой в борьбе против инсургентов, то это не польский народ! Польское дворянство найдет себе другой народ, и он будет польским, ибо Польша там, где ее Великая шляхта. И сейчас они стоят на пороге новой эры. Эры Образования нового польского государства, вдалеке от этих гуннов, русских и предавшего свое родное дворянства некогда польского народа. И вот этот момент наступил! Оркестр на «Либерастии» заиграл знаменитый полонез Огинского «Приветствие Родины» и армада разного рода плавучих лоханок купленных по дешевке (все-таки этот Троцкий не поляк, а еврей Бронштейн!) и выполнявших роль десантныхз судов, устремилась к причалам Пуэрто-Кортес. Высадка происходила четко — баталии строились в кордебаталии, балерины в кордебалет, лохов разводили в моры, а местные жители прятались в норы. Короче говоря никто из находившихся в районе высадки не путал миньет с менуэтом, а темное с длинным.

Единственная накладка произошла в районе высадки десанта на участке «Омега» на местный пляж. Адмирал Неменко, еще недавно командовавший Броненосцем прудовой обороны «Костюшко»[21] — бывшим в свое время флагманским кораблем Польской озерной Флотилии дислоцировавшейся в Москве на Патриарших прудах, Пан Неменко был эрудированным человеком, и он знал, что моряки во всем цивилизованном мире, отказались от применения так называемого малого кабельтова равного 185 метрам, и повсеместно применяют обычный кабельтов равный 219 метрам. Именно поэтому, он произвел расчеты в соответствии с современными требованиями, как и положено цивилизованному и грамотному штурману. В результате этого его эскадра несколько отклонилась (около 20 миль) от намеченной точки высадки и высадила десант в Пуэрто-Барриос на территории Гватемалы. Человек мировой известности и славы он был сразу же узнан гватемальскими креолками, которые чтобы не быть кретинками тут же интернировали и десантный отряд численностью десять тысяч человек и всю эскадру, растащив интернированных лиц под домашний арест. Когда по прошествии полугода непрерывной агитации пан Неменко вышел покурить на балкон и увидел море, он вспомнил наконец о цели его прибытия, но совершать марш в Польдурас и становиться польдурасцем он не хотел, так как считал, что польдурасец звучит как-то плохо, и попахивает каким-то неполиткорректным душком. Решение он принял мгновенно — он провозгласил территорию где находились интернированные собратья по оружию, независимым Великим Герцогством Донжуанумало, а сам естественно стал Великим Герцогом Донжауномальским. Также Пан Неменко решил распространять свое великое учение об агитации женщин, в широкие массы еще шире и ширше. Он учредил женскую масонскую ложу «Великий Свет Старого Плейбоя» и стал ее Великим Магистром.

Что касается остального десанта, то здесь, как уже говорилось выше, никаких проблем и проволочек не было. Высадка в Пуэрто-Кортес проходило чинно и благородно. Метные дамы традиционно бросали очередным интервентам под ноги орхидеи и подбрасывали в воздух чепики, а местные мужчины либо прятались по подвалам и напивались текилой до зеленых чертиков, либо уходили в горы и пополняли ряды мучачос, которые традиционно боролись с грингос. Единственным неудобством был непривычный жаркий климат, но после холодов заснеженной России никто не обращал внимание на это неудобство. Впереди польской армии шла торжественная процессия и несла саркофаги с мощами всех известных и неизвестных польских королей, начиная от Попелида, и закнчивая Ежи Третьим, о котором полнее всего написал Александр Бушкофф, а также мощами последнего короля Польши — Понятовского. Время от времени возникали стычки со всякими люмпенищированными и неорганизованными ворруженными полевыми формированиями гондурасских местных жителей, но особого накала и серьезного противника польская шляхта пока не встретила. Очевидно противник стягивал все силы к столице готовясь дать генеральное сражение. И они дошли, практически без потерь с развернутыми штандартами, хоругвями и знаменами до самой столицы.

И завязалась битва. Обольстительные мачос, злобные мучачос, благородные кабальерос, нарядные торрерос палили из «кольтов» с двух рук, очевидно насмотревшись голливудской кинопродукции. Но все было напрасно. Разве могут, какие-то латинос, мулатос, креолос и кретинос остановить атаку улан польской шляхты. К вечеру все было кончено и Тегусигальпа (слово то какое — с похмелья и не выговоришь!) пала. На центральную площадь перед президентским дворцом было согнано все население столицы. На балконе президентского дворца был натянут белокрасный транспорант с надписью: «Да здравствует Польдурас! Пролетарии Польдураса! Вступайте в ряды Польского Интернационала!» Оркестр играл полонез Огинского «Возвращение на родину». На балконе дворца, превращенного в импровизированную трибуну находились вожди, и другие доверенные лица. Речь держали вожди. Лейба Троцкий призвал вступать в ряды пролетариев Польдураса, для того чтобы зажигать и веселиться по всей Америке. Великий Юзеф сказал, что теперь в Польдурасе, все его население заживет не хуже чем в САСШ — у каждого будет граммофон, а также Конституция. Тухачевский призвал вступать в ряды бело-красной польской армии, и пообещал, что каждый всупивший в ряды польдурасской армии станет вначале жолнером, а потом маршалом. Федор Раскольников призвал всех к строительству и созданию Великого Флота Открытого моря Польдураса, оснащенного по последнему сову техники, и не уступающему флотам известных мировых держав. Лариса Рейснер сказала, что она всех любит и отдаст себя каждому польдурасцу, который построит дредноут на свои или чужие деньги. Чтобы несколько разогреть публику, а заодно и подтвердить искренность ее намерений на площадь пред балконом выехал броневик. Лариса залезла на броневик, и оркестр заиграл всемирно известную песню Гари Поттера «Естердей», под музыку этой величественной песни, Лариса медленно и очень завораживающе исполнила стриптиз перед зачарованно смотревшими на шикарное зрелище жителями Тегусигальпы, точнее сказать Нью-Варшавы. Сразу же по окончании стриптиза появились первые желающие создать дредноутный флот Польдураса Они тут же выстроились в очередь к Федору Раскольникову за получением инструкций о том, что такое дредноут, и как его построить. Несмотря на попытки местных очень несознательных креолок (полные кретинки судя по поведению!) оза волосы своих неверных мужей, или выцарапать им глаза, очередь не убывала, а наоборот возрастала. Троцкий, Пилсудский и Тухачевский глядя на такое повальное увлечение местного населения флотом, скрежетали зубами от зависти. Чтобы как-то привлечь местных аборигенов и к своим персонам, Пилсудский начал бесплатную раздачу граммофонов, а также пластинок, на которых записаны его речи. Тухачевский выступил с повторной речью, и заявил, что каждый вступивший в ряды Польдурасской Армии сразу же станет маршалом. Троцкий, видя, что остается без клиентуры, решил обратиться к женским массам, оставшимся без дела. Используя бессмертные труды пана Неменко («Советы Страрого Плейбоя»), он призвал женщин Польдураса стать свободными, раскрепощенными, и зажигать по всей Америке! Так же он пообещал каждой из них, что та, которая сумеет научиться у Ларисы Рейснер ее агитационному танцу, и с помощью этого танца привлечет в ряды Польдураского пролетариата десять человек, заимеет от него ребенка, и он если они, женщины Польдураса, будут очень стараться станет отцом всей польдурасской нации. Праздник по случаю основания нового государства Польдурас, и переименования Тегусигальпы в Нью-Варшаву, закончился массовыми гуляниями, способствующими решению демографических проблем нового польского народа.

Между тем, потешив душу и тело, Лариса Рейснер, с чувством глубоко удовлетворения, наблюдала через приоткрытую дверь за спящим в компании двух молоденьких симпатичных креолок Федором. «На экзотику потянуло? — хмыкнула она — Ну-ну Федюнчик! Впрочем, что с тебя, Наполеончик закомплексованный, возьмешь? Толпой на безоружных ты наловчился, а как что посерьезней, так и штаны наложить готов! — ладно, кажется среди тех польдурасцев на площади был один, с довольно странным жестким и волчьим взглядом, когда я отплясывала на броневике он смотрел на меня как на грязный половик, о который даже ноги вытирать противно, нет это я не в том плане, что мне мужчина нужен, хотя… Хотя от такого зверя я бы не отказалась! Сразу видно, что не наши клоуны, и не эти «мачо»! А не работает ли он, на того, кого я ищу? Кажется он четвертым в списки к Федору на строительство флота записался! Списки у Федора на столе! Ну что, начнем свою игру!»

Из донесения начальнику ООООО:

«Сообщаю о факте вербовки гражданки Рейснер, рабочий псведоним «Гетера». Жду дальнейших указаний. Волк-17»

Из дневника бывшего командира «санационной» дивизии расквартированной в Омске:

«Интересно, здесь в этом жарком краю есть белки? Кого мне кормить хлебными крошками? Я с ужасом узнал, что здесь всегда жарко и вода никогда не замерзает! Здесь не бывает ни снега ни льда! Боже! Как же мне хочеться вернуться в Россию, в Сибирь! Искупаться в проруби, помочь в строительстве железной дороги. Зачем я согласился участвовать в этой афере? Может податься в Канаду? Там говорят есть белки, правда увы они все двухглазые! Одноглазые к сожалению нигде кроме Сибири не водятся! Может тайком пробраться в Сибирь? Денег на пароход до Европы хватит, а там сдамся на границе и меня отправят в Сибирь!.. Мне снова снилась одноглазая белка, которую я кормил хлебными крошками с руки…»

Из донесения начальника Польдурасской контрразведки маршала З.Г.Крысоловского:

«Сообщаю о факте совершения государственного преступления совершенном в городе Нью-Варшава на площади Великого Короля Ежи Тертьего. Группой мятежных диверсантов был совершен антигосударственный акт вандализма, повлекший за собой повреждение памятника «Великолепная пятерка» работы Зубара Церетели[22]. Ответственность за проведение данного акта взяла на себя террористическая феминистическая организация «Креолки без границ». Виновные разыскиваются».

Из донесения начальника Польдурасской контрразведки маршала З.Г.Крысоловского:

«Сообщаю, что местным инсургентским подпольем организовано похищение генерал-майора Белковецкого, бывшего командира «санационной» дивизии Омского гарнизона, занимавшего должность начальника департамента военных мустанговодческих заводов. Организован поиск…Проведены обыски…результатов пока не дали.»

Из дневника бывшего командира «санационной» дивизии расквартированной в Омске генерал-майора Белковецкого:

«Я счастлив, что решился на этот мужественный поступок! Плевать на сбережения, которые я потратид на покупку фальшивого паспорта и на билет до Европы. Завтра я ступлю на берег Франции. А оттуда можно будет легко добраться до Германии, которая ныне граничит с Россией. Сегодня мне снилась одноглазая белка, которую я кормил хлебными крошками с руки…»

Глава 3 Весна-лето 1921 года. Конвойные битвы

Из донесения Волка-17 начальнику ООООО:

«В связи с возникшей паникой о предстоящем начале Тройственным Союзом крейсерской войны против морской торговли «Гетера» просит разрешения на организацию коммерческого конвоирования морских судов в Мексиканском заливе и Карибском море силами Польдурасских ВМС. Финансовые средства за конвоирование судов будут переводиться на счет филиала банка князя Калиты, в счет погашения долгов Польдурасского правительства за строительство Правительственного Дворца Великой Польдурасской Шляхты выполненное АОЗТ «Новоруссстройсервисремрабснострест»

Из указания Начальника ООООО князю Калите:

«Кирилл Сергеевич! Немедленно окажите содействие гражданке Рейснер, с учетом экономических интересов Тройственного Союза!»

Польдурасский крейсер береговой обороны 6 класса (по совместительству банановоз «Король Понятовский») разрезал форштевнем теплые воды Карибского моря. Сбоку от него тащились три парохода других кампаний, для которых крейсер являлся эскоротом. Конвой назывался «RQ-17» (Reysner Qeen — Рейснер Королева). Нужно сказать, что эта банановая королева оказалась проворнее всех и вся — используя неповоротливость американской демократии, и свои личные и всякого рода другие горизонтальные связи в сенате САСШ, она пробила для Польдурасского военного флота эксклюзивное право на конвоирование торговых судов в Мексиканском заливе и Карибском море. И сейчас, все корабли ее банановых кампаний (она их тоже себе заграбастала — зря что ли ноги раздвигала?) с установленным на палубе различным ворружением охраняли свободу морской торговли.

«Король Понятовский» имел на вооружении четыре пятидесяти семи миллиметровых орудия, а также множество пулеметов. Все его вооружение размещалось в носу и в корме в двух танках Мк VIII приваренных на полубаке и полуюте. Такое конструктивное решение позволило сэкономить на сроках создания военного флота (пока там Федор свои дредноуты построит и броненосцы банановой обороны). Конечно же Генераллисимус Тухачевский был против разукомплектации бронетанковых войск Польдураса, но Лариса прозрачно ему намекнула, что один ее жест и он останентся без очаровательных кретинок-креолок, которые ублажали его по ночам, да и не навсегда она берет танки, а на время. И Великий Полководец с радостью согласился, ибо он черной зависитью завидовал карьере адмирала лорда Александра Неменко ставшего Великим и почитаемым у раскрепощенных женщин человеком.

Командир крейсера «Король Понятовский» капитан 2 раенга Хосе Игнасио Лопес де Ильвильяр развалившись в шезлонге стоящем на мостике подставлял свое тело лучам южного солнца и теплого ветерка. Рядом с ним стояла опуствешая бутылка текилы. «До чего же хороша жизнь! — подумал Хосе, — Раньше он кем был? Простым торговцем! А теперь кто! Польдурасский офицер! И не просто офицер, а флотский офицер! А что положено на флоте, и чего пока нет в армии? Правильно, на флоте положены комиссары! А кто такие комиссары? Представительницы Женской Освободительной Партии Америки (сокращенно ЖОПА [23]). Они обязаны следить за соблюдением равноправия и равенства полов на флоте. И на его крейсере тоже есть комиссар — освобожденная от гондурасского рабства комиссар Изаура. Симпатичная креолка, с очень аппетитными ягодицами, и красивой грудью!». Хосе Игнасио повернул голову направо и убедился в том, что с охраняемыми кораблями все в порядке — никто не потонул от ветхости (иногда в конвоях такое страье, что постарее Ноевого ковчега будет!). Ну что ж, кажется пора прослушать новые требования правительства о равноправии полов!

— Камрад Комиссар! Вы не могли бы разьяснить мне… — крикнул он на ходовой мостик.

Оттуда послышался стон, а спустя мнгновенье, из рубки вышла комиссар Изаура, вытирая ладонью от чего-то лицо, и на ходу облизывая языком, то, что вытерла с ладони. «Черт, — подумал командир «Короля Понятовского», — кажется я оторвал ее от лекции о пользе этого, ну как его — точно, — менуэта, которую она читала рулевому.» Одета Изаура была в черную кожаную мини-юбку с разрезами на бедрах, и и очень короткую черную кожаную блузку без рукавов с очень откровенным декольте, которая оставляла полностью открытым ее смуглый и очень обольстительный живот. На блузке и на юбке были приколоты два серебряных значка с изображением древнегреческой буквы «омега».[24] На ногах были черные лакированные туфли на высоченном, в треть фута, каблуке, сбоку на черном поясе висел конрабандный «маузер» {Поскольку «маузер» — это немецкая фирма, а польдурас не имел дипломатических отношений, то доставлять «маузеры», излюбленное оружие и символ комиссаров, пришлось контрабандным путем через фирмы князя Калиты.} в черной лакированной деревянной кобуре.

— Да офицер Хосе, я слушаю Вас! — пропела сладким голоском комиссар — о чем вы хотели меня спросить?

— Вы обещали просветить меня насчет мифа о Двуликом Анусе. Камрад комиссар!

— Ну почему мифа? — тут Изаура повернулась к Хосе спиной, и плавно потянула которкую юбку вверх, выставив ему на показ свои аппетитные ягодицы, одновременно поиграв мышцами на них, отчего у Хосе Игнасио стало просыпаться революционное желание, а во рту появилось очень много слюны. Комиссар повернула голову в сторону командира крейсера и продолжила, — Надеюсь офицер Хосе, не забыл прошлый урок, и выучил слова, которые обязан произносить воспитанный мужчина, по отношению к освобожденной женщине?

— Да, я выучил эти слова, — произнес командир крейсера глядя на обнаженные и поигрывающие ягодицы камрада комиссара.

Комиссар 2 ранга Изаура резко развернулась на каблуках, и не давая Хосе встать с шезлонга, рывком расстегнула его шорты. Затем залезла во внутрь и извлекла его, Хосе Игнасио, напрягшуюся мужскую гордость наружу.

— Ну что же, тогда я это сейчас проверю, а заодно и докажу, что Двуликий Анус, это не миф, а одна из движущих сил Женской освободительной революции, — и удерживая в руке твердую мужскую гордость Хосе, комиссар развернулась к нему спиной, а затем, присела на его колени, одновременно направляя рукой его гордость внутрь темы данной лекции, между своими ягодицами. После чего, стала делать движения вверх-вниз, время от времени напрягая мышщы бедер и филейной части.

Хосе не забыл те слова, которым его учила камрад комиссар, и он охваченный все возрастающим революционным желанием начал их выкрикивать, показывая Изауре свою революционную сознательность и поддержку борьбы женщин за раскрепощение и освобождение.

— О майн Гот![25] Я! Я! О майн Гот! Шнеле Битте! Шнеле! Я! Я! Натюрлих! Ганс фойер! Я! Я! — по мере его выкриков, он почувствовал, что полон все большей решимости бороться за освобождение женщин, и в революционном освобождающем порыве охватил ладонями груди комиссара 2 раенга Изауры, движение камрада комиссара все ускорялись, ее смуглое гибкое тело покрылось капельками пота, тело начало подрагивать в предвкушении революционного взрыва, а Хосе продолжал — Я! Я! Натюрлих! Дасиш фантасиш! Я! Я!

Наконец, революционный порыв Хосе, достиг такой силы что он в возбуждении и революционном сладостном угаре исторг из себя пламя революции, которое потекло по ягодицам камрада комиссара, и по бедрам Хосе, сама же комиссар, тоже задрожала, и в революционном порыве крепко и очень стиснула ладони командира крейсера обнимавшие ее грудь. Наконец Изаура остановилась, и откинулась спиной на грудь Хосе. После нескольких минут паузы, она слезла с него, присела корточки и облизала языком вырвавшееся из Игнасио революционное пламя. А потом встала, и отмахнув рукой назад прядь слипшихся от пота волос, глядя в глаза офицеру Хосе произнесла:

— Ну что офицер Хосе! Вы попрежнему считаете Двуликого Ануса мифом?

Хосе отрицательно помотал головой.

— Тогда отдыхайте, а я приму душ и займусь проверкой соблюдением равноправия и равенства полов в остальном экипаже. Если возникнут вопросы, или будете готовы к лекции о Мече и Орале, не стеснятесь обращайтесь! Это ведь мой революционный долг!

Комиссар привела в порядок свой гардероб и цокая каблучками по палубе направилась в душевую крейсера. Командир крейсера «Король Понятовский» застегнул шорты, и бросил взгляд на торговые суда конвоя — все в порядке, никого не потопили. Отлично! Значит к вечеру, он должен расспросить камрада комиссара о Мече и Орале. Конвой «RQ-17» продолжил свой неспешный путь в порт назначения.

Из передовицы газеты «Пилсудец Польдураса»:

«В великой столице Польдураса Нью-Варшаве в торжественной обстановке была произведена закладка закладной доски на площади имени Великого Юзефа. Через год на этом месте в торжественной обстановке будет произведено открытие монумента «Великий Юзеф». По сведениям полученным из официальных правительственных источников, работа над монументом поручена известному скульптору Зубару Церетели. Памятник будет выполнен в античном стиле. В качестве иделогической основы монумента будет использовано древнегреческое предание о Прометее, которого наказали боги, за то, что он принес огонь знаний людям. Великий Юзеф будет отлит из бронзы в виде античного героя прикованного к скале. Его печень будет клевать четырехглавый орел, символизирующий силы зла и несправедливости.»

Из передовицы газеты «Пилсудчка Польдураска»:

«Вчера правительство Польдураса отказало в въезде на территорию государства, известной, некогда польской балерине Матильде Кшесинской, которая намеревалась дать серию концертных выступлений в Нью-Варшаве. Как заявила руководитель Женской Освободительной Партии Америки, министр культуры и просвещения, верховный комиссар Польдурасских Вооруженных Сил, Лариса Рейснер: «Передовому освобожденному от рабства и угнетения польдурасскому народу не нужно чуждое нам искусство, которое оказывает тлетвортное влияние, ибо оно принесено с загнивающего мира.»

Из передовицы газеты «Фигаро»:

«Правительство франции высказало протест в связи с антидемократическими действиями правительства Польдураса, по отношению к Великой Народной Героине Франции Матильде Кшесинской. На экстренном заседании правительства было принято решение о строительстве на Елисейских полях памятника Матильде Кшесинской. По официальным заявлениям высота памятника народной героине должна в два раза превышать высоту Эйфелевой башни. Эскиз скульптуры выполненный Зубаром Церетели был единогласно одобрен всеми членами правительства. Статуя будет изображать обнаженную Матильду исполняющую фуэте с французским флагом в руках. Также принято решение о строительстве музея посвященного подвигу Матильды на Елисейских полях в подножии памятника. Ведутся переговоры с правительством Тройственного Союза о перепродаже Франции известной картины известного художника Адди Шилькгрубера «Первая Конная Армия и Армия Батьки Махно у постели Матильды Кшесинской». По единогласному решению принятому парижскими феминистическими организациями, ежегодно, в те дни когда госпожа Кшесинская совершала свой подвиг, все парижанки будут также как она ходить по улицам Парижа обнаженными с Французскими Государственными Флагами в руках. Данное решение нашло широкий отклик в сердцах не только парижан но и всех жителей Франции — примеру парижанок решили последовать и жительницы других городов Франции…»

Из донесения начальника Польдурасской контрразведки маршала З.Г.Крысоловского:

«Сообщаю, что местным инсургентским подпольем организовано похищение генерал-майора Белковецкого, бывшего командира «санационной» дивизии Омского гарнизона, занимавшего должность начальника департамента военных мустанговодческих заводов. Организован поиск…Проведены обыски…результатов пока не дали.»

Из дневника бывшего командира «санационной» дивизии расквартированной в Омске генерал-майора Белковецкого:

«Я счастлив, что решился на этот мужественный поступок! Плевать на сбережения, которые я потратид на покупку фальшивого паспорта и на билет до Европы. Завтра я ступлю на берег Франции. А оттуда можно будет легко добраться до Германии, которая ныне граничит с Россией. Сегодня мне снилась одноглазая белка, которую я кормил хлебными крошками с руки…»

Глава 4 Лето — осень 1921 года. Мао Цзэдун большой шалун

Из воспоминаний бойца маоюгенда Ден Сяопина

«Эти европейцы глупые и наивные люди. Когда мы напали на их охраняемый караван, то почти весь их конвой увяз в перестрелке с отвлекающей группой. Группа начала отходить и и силы конвоя увязались за ней, повиснув у нее на плечах. Но им этим европейцам, никогда не понять мудрости нашего Великого Мао. Отступая он заманил их прямиком под пушки и пулеметы бронепоезда «Великий Кормчий Лавр Георгиевич Корнилов». Как только в дело вступил бронепоезд ударила и наша группа. Перебив малочисленную охрану мы захватили груз и быстро отступили…»

Праздник Начала Сбора Урожая в городе Пекине завершился великолепным праздничным шествием. По ночным улицам Пекина двигались празднично наряженные люди. Впереди как и положено, несли макет огромного дракона. За ним двигались колонны китайцев, одетых в черные рубашки с факелами в руках. Громко гремели барабаны. Счастливые пекинцы распевали песню: «Наш Мао, такой молодой и Вечный Китай впереди!..», а также песни «Стража на Хуанхе», «Мы будем маршировать и пусть весь мир разлетиться в клочья!», а также выкрикивали лозунги «Русский и китаец братья на век!», «Немец, рус, китаец, финн — это славный наш Пекин!», «Хох, Хох!». Было очень много праздничных транспорантов «Берта — мать наша!», «Слава России!», «Янки-штаны на лямке!». «Чемберлен сломал свой член!», «Пошьем рейхсверу полуверы!», «Берия, доверил нам!». «Мы на радость всем апачам Апокалипсис мастрячим!» В рядах праздничных колонн рамахивающих винтовками и пистолетами пулеметами двигались праздничные колесницы на базе танков завода Шидловского с портретами великих друзей китайского народа. Особой популярностью среди населения китайской столицы пользовались репродукции знаменитой картины Адди Шилькгрубера «Всадники Апокалипсиса» на которой были изображены известные библейские персонажи — Великая Кормчая Берта, Великий Кормчий Корнилов, Великий Кормчий Маннергейм, Великий Кормчий Мао.

Из дневника бывшего командира «санационной» дивизии генерал-майора Белковецкого:

«Я сделал это! Страшно подумать чего мне это стоило! Теперь я в Сибири и строю железную дорогу! Каждый вечер в конце рабочего дня я выхожу из теплушки на опушку леса и кормлю настоящих одноглазых сибирских белок! Пусть эти глупцы в своем Польдурасе меняют свои золотые мундиры по семь раз на дню! Им никогда не понять, что такое спецовка, ватник, шапка-ушанка. Они никогда не поюмут радости купания в проруби, никогда не испытают прелести бодрящего зимнего утра, когда от мороза замерзают птицы на лету. И никогда не испытать того мистического очарования этих пушистых хвостатых одноглазых зверьков! Я буду жить в России! В Сибири! Я с Сибирью навсегда!»

Notes

1

штыки (нем.)

(обратно)

2

Великое Герцогство Курляндское было образовано на территориях Курляндии, части Латвии и Финляндии. Великим Князем по решению объединенного Риксдага был избран Барон Маннергейм, учитывая что за его спиной стоял Фрейкоп Эйхгорна, Финско-Немецкий Легион и Свободный флот Балтийского моря, власть была более крепкой нежели легитимной. Остатки Германского Императорского флота объявив себя Свободным флотом Балтийского моря, заняли Ригу и Таллин, а тяжелые корабли затопили на мелководье на ровном киле, превратив их в форты. Антанта махнула на это герцогство рукой, тем более что Маннергейм объявил о самоизоляции, вечным мире с Польшей и разрешении гражданам герцогства служить в Союзном Иностранном Легионе (что потом очень аукнулось Полякам и Союзникам, но об этом позже)

(обратно)

3

UB-128 была построена на верфи «Везер» в Бремене. Она относилась к лодкам Х серии типа UB-III. Водоизмещение надводное — 520 тонн, подводное — 650 тонн. Длина — 55 метров. Два дизеля по пятьсот пятьдесят лошадиных сил для надводного хода и два электромотора по четыреста лошадиных сил для подводного хода. Скорость надводная — четырнадцать, а подводная восемь узлов. Пять торпедных аппаратов с боекомплектом в десять торпед, одно стопятимиллиметровое орудие, экипаж тридцать четыре человека. Дальность плавания восемь с половиной тысяч миль.

(обратно)

4

U-142 относилась к классу подводных крейсеров, и была дальнейшим развитием лодки типа U-139. Она имела большие размеры и большую автономность. Ее построили на верфи «германия» в Киле. В отличие от родоначальницы серии, она имела боекомплект не 19 а в 24 торпеды, и надводную скорость на два узла больше.

(обратно)

5

Гнев Лотара типичен, для человека, который ничего не смыслит в политике. Юзеф Пилсудский, был набожным католиком, очень сентиментальным человеком, и спал спокойно по ночам, и даже любил рассказывать всем о своих снах. Известный писатель Олав Афчертон даже написал роман «Северная война», сюжет которого основан на снах Юзефа Пилсудского. («Четвертый сон Юзефа Пилсудского») К сожалению роман так и не был издан, из-за того, что Польша исчезла с карты Европы.

(обратно)

6

Если читатель ждет в этой главе красочного описания интимной сцены с участием Лотара и Светланы, то ждет он напрасно. Не будет такой сцены ни в этой главе, ни в последующих — совсем не обязательно выставлять напоказ то, что и так ясно, да и подглядывать как-то невежливо и неуважительно, а смысловой нагрузки данная сцена все равно нести не будет. Какое нам дело до подробностей чужой личной жизни? Может быть у Лотара и Светланы право на тайну личной жизни? Ведь и так ясно, что речь идет о любви, а не о очередной пиар акции, какой-нибудь безголосой певички, которой и осталось, что жить за счет скандалов вокруг ее имени. Наши герои живут по другим правилам — известность и заметность им совершенно не нужна. Скрытность — вот основное правило действий подводников и летчиков. Именно этим они и отличаются от актеров, которые привыкли к узнаваемости и славе. Да, можно атаковать врага изящно и красиво на виду у всех, так сказать при полном параде, но только такие атаки как правило заканчиваются такой же красивой гибелью атакующего. Конечно он останется героем, и попадет во всякие там скрижали, но вот только поставленную задачу он не выполнит. Актер может в случае провала отрепетировать неудавшиеся моменты и попробовать заново, те кто воюют на войне такой возможности не имеют, ибо у них как правило всего одна попытка, и играют они по правилам «быстрый или мертвый», «в живых останется только один». Актеры играют с публикой, а люди в военной форме со смертью — как говориться, почувствуйте разницу.

Конечно, недовольный читатель может захлопнуть книгу и сказать, что мало секса и читать он дальше не будет — это его право. Только вот хочется задать читателю вопрос: часто ли наш уважаемый читатель занимался сексом в переполненном троллейбусе или автобусе? Занимался ли он этим на центральной площади города средь бела дня? Много ли он видел людей, которые занимаются этим прилюдно, на глазах у всех? Если Вам читатель хочется читать про секс — покупайте специализированную литературу.

(обратно)

7

Данный диалог восстановлен по рассказу капитана Друзьдецкого. В 1950 году, спустя тридцать лет после описываемых в романе событий, он и еще четверо человек оставшихся от польского отряда сумели наконец таки найти дорогу из болота и вышли к деревне Кукуевка. После выяснения их личностей все пятеро польских военнослужащих были интернированы.

(обратно)

8

Так называли поляки бородатых людей с вилами и косами, которые гонялись за ними по лесам Подмосковья.

(обратно)

9

Так поляки называли бородатых людей с обрезами, которые гонялись за ними по лесам Подмосковья.

(обратно)

10

Так политкорректные поляки называли выходцев с Кавказа, которых мы, неполиткорректные, именуем «черномазыми». «Черно» — это «афро», а «Маза» — это удача, фортуна.

(обратно)

11

Пан Еждевецкий восхищался античным Архимедом, и стремился ему подражать — принимал ванны и любил строить планы на песке.

(обратно)

12

Так поляки называли работников управления коммунального хозяйства города Москвы.

(обратно)

13

Авторы приносят извинения за многочисленные комментарии в этой главе.

(обратно)

14

Как, уже наверно понял читатель, Россия — дикая, отсталая и варварская страна, в которой ненавидят, и стремятся уничтожить, самое ценное — творческую интеллигенцию. Ненависть населения к самой образованной прослойке общества в России приняла самую уродливую и извращенную форму, в частности для пойманных с поличным педофилов практиковалось два вида казни. Первый способ, древний, варварский и жестокий, использовали малограмотные представители рабочих дружин — они сажали растлителей малолетних на кол. Второй способ, более цивилизованный, гуманный и идущий в ногу с техническим прогрессом, использовали люди в военной форме — они применяли для казни сигнальный пистолет, то чего данный способ и получил свое название — «Сигнал в анал».

(обратно)

15

На данной встрече обсуждалась также проблема борьбы с «Новым Карфагеном» и его европейскими филиалами

(обратно)

16

Великий Ежи Третий (?-1577) польский король из династии Жожжелонов (Жожеллоны — Великая польская королевская династия ведущая свою родословную от Париса — сына царя Трои.), правил с 1574 по 1577 год. Организатор в Польше провинции ордена иезуитов. Убит мятежными наемниками под руководцем румынского наемника Стефана Батория финансировашегося Османской империей. Основоположник и основатель знаменитой Иезуитско-шляхетской «золотой вольности», которая жила на счет угнетенного крестьянства. При Великом Ежи Третьем было окончательно установлено крепостное право — законом 1574 г., когда уход крестьянина от помещика был воспрещен и sub praetextu religionis. Это было очень передовым шагом, позволившим перевести экономику Польши с экстенсивного на интенсивный путь развития. Закрепощенные крестьяне бежали от помещиков, вследствие чего учащались постановления против беглых крестьян Изданные Великим Ежи Третьим артикулы определяли положение королевской власти: король признавал свободную элекцию и отказывался от наследственной власти; обеспечивал диссидентам свободу исповедания; отказывался от права делать заключения по постановлениям сеймов, обязываясь оставаться при том мнении, которое соответствует правам и вольностям польским; ограничивался волей сената по вопросу о войне и мире и волей сейма в созыве «посполитого рушенья», неделимого притом на мелкие части; подчинялся контролю постоянно состоящих при нем 16 сенаторов-резидентов; терял право на повиновение ему со стороны подданных (пункт de non praestanda obedientia) в случае нарушения прав и вольностей народа-шляхты. Элекция была гибелью династичности и порицанием стремлений к ней со стороны королей; простираясь на чужеземных государей, она часто разделяла интересы их самих и польского народа; периодически повторяясь, она была подлинным демократическим государственным переворотом надолго опередившим свое время (в том числе и знаменитую Декларацию о независимости Американских штатов, и самую демократичную в мире Конституцию САСШ), изменяющим государственную политику, открывающим путь демократическому влиянию и вмешательству, организующей избирателей-шляхту в первый в мире цивилизованный электорат. Подчинение сенату и сейму, собиравшемуся раз в 2 года и парализовавшему государственную жизнь, отнимало у короля придавало подлинное демократическое величие королевской власти (все Ягеллоны, даже Сигизмунд II Август, de facto пользовались veto по отношению к постановлениям сеймов); оно побуждало королей к демократическому подходу в решении государственных задач и соблюдению конституции. Артикул о праве подданных отказывать королю в повиновении подчеркивал демократическую сущность новой верховной власти, ответственной лишь через посредство своих министров; он привел к своеобразному явлению — рокошу, т. е. правовому вооруженному сопротивлению королевским распоряжением, в случае если они будут признаны недостаточно демократичными; он придал подлинный демократический характер конфедерациям, т. е. чрезвычайным союзам, организуемым королем и сеймом для блага отечества, недостижимого при обычном течении государственной жизни (конфедерации имели свои сеймы с постановлениями по большинству голосов и исполнительную власть маршалка). Вскоре конфедерации стали завязываться частными людьми для достиженияобщегосударственных, подчас трудновыполнимых (без наличия демократии) целей. Истинный сын польского народа, был убит благодаря вероломству своей супруги Катерины Романовой, которая отказалась послать польские войска на помощь Великому Ежи Третьему, осажденному в замке Вавель румынскими наемниками под командованием Стефана Батория. Имя Великого Ежи Третьего золотыми страницами вписано в историю Польши и Мировой демократии.

(обратно)

17

Из воспоминаний поручика Петра Пелевина.

(обратно)

18

Из воспоминаний поручика Петра Пелевина

(обратно)

19

Из воспоминаний поручика Петра Пелевина

(обратно)

20

Достоверно установлено, что мода на стальные украшения, часы, портсигары и прочее, появилась с подачи именно полковника Седовой Ирины Владимировны, а специальным указом правительства Тройственного Союза, ношение стальных украшений, включая те, которые украшены стальными стразами с бриллиантовой «огранкой», выполненной на Ижевском оружейном заводе, было строго регламентировано, и возведено в знак государственных наград и отличий. Золотой или платиновый портсигар, украшенный бриллиантами, мог позволить себе каждый, у кого есть на это деньги, а вот аналогичный стальной портсигар могли позволить себе только те, кто имел соответствующие заслуги в деле защиты Отечества и укрепления его обороноспособности.

(обратно)

21

Броненосец Прудовой Обороны «Костюшко» — прогулочный ялик «Нежность» был построен на мебельной фабрике «Гамс и сыновья» в 1904 году, первоначально предназначался для прогулок по Париаршьим прудам города Москвы. После интервенции был реквизирован и подвергнут поляками глубокой модернизации и переоборудованию. На нем был установлен флагшток военного образца, произведена установка комплексной многослойной брони — первый внутренний слой — спасательные круги, средний слой — кровельное железо, внешний слой — спасательные круги. Вооружение — морской бронированыый бинокль, морские карты и лоция Северного моря, а также фляжка с коньяком, термос для горячей пищи, универсальное устройство «ЛО-24» (лом обыкновенный диаметром 24 мм) превращающее броненосец с судно ледокольного типа, также имелись семафорные флажки для устойчивой связи с берегом, керосиновая лампа для подачи сигналов в ночное время. Специальный тент, закрепленный на опорах, защищающий от солнца, дождя и снега, и выкрашенный в маскировочные тона, матрас для того чтобы можно было производить агитацию женского населения Москвы во время выполнения боевых походов по прудам, четыре пакета презервативов, четыре рюмки изготовленные из особопрочной нержавеющей стали, а также два весла, винтовка Мосина калибра 7,62 мм, два нагана и двойной боекомплект паторонов. Новому кораблю польского флота выпала суровая и нелегкая служба в эту непростую пору. Его командир лейтенант Неменко был отважным человеком. Сотни раз он тонул, погибал среди акул (выпущенных в Патриаршьи пруды зловредными и коварными подпольщиками инсургентами.), но ни разу даже глазом не моргнул. За умение вести разъяснительную агитацию среди местного женского населения его прозвали «Старым плейбоем», также называли и «Дон-Жуаном» К концу службы на Патриаршьих прудах Броненосец Прудовой Обороны прошел с боями свыше пятисот миль, было сагитировано почти сотня местных женщин. Незадолго до захвата Москвы инсургентом Антоновым, броненосец и вся флотилия были затоплены на акватории прудов, с целью того, чтобы корабли не достались врагу. Гордые польские корабли гордо погрузились в водную пучину с гордо развевающимися польскими военно-морскими флагами. Героическая гибель Польской Прудовой Флотилии на Патриаршьих прудах золотыми буквами навеки вписана в скрижали польской истории. За героизм и мужество пан Неменко был повышен в звании на два чина, и наражден Орденами Понятовкого, Костюшко, и многими другими Правительственными наградами. В знак особых заслуг пана Неменко в деле агитации и пропаганды были учреждены ордена «Старого плейбоя» трех степеней, а также «Дон-Жуана» двух степеней. Первым полным кавалером данных орденов в Польской истории стал пан Неменко. Его пропагандисткие разработки по вербовке и агитации женского пола, известные как «Советы Старого плейбоя» шестнадцать раз переиздавались в Польше многомиллионными тиражами, и были переведены на сто двадцать пять различных языков мира, включая язык племени зусулов, и говяжий язык. По результатам ежегодных опросов проведенных в 1920–1921 годах британской газетой «Таймс», а также журналами «Лайф», «Билборд», «Олд Плейбой» пан Неменко сто тридцать семь раз объявлялся Человеком Года во всех номинациях

(обратно)

22

Памятник «Великолепная пятерка» работы Зубара Церетели изображал новых вождей Польдураса — Троцкого, Пилсудского, Тухачевского, Раскольникова, Рейснер. Он был выполнен в античном стиле, и являлся подражанием античной скульптуре «Лаоокон и его сыновья» — черверо обнаженных мужчин и одна обнаженная женщина разрывали опутывающие их цепи. По мнению создателя памятника это должно было символизировать нелегкую борьбу и победу над врагами создания Польдураса и надежду на светлое будущее. Вышеупомянутый акт вандализма заключался в том, что неизвестные террористки ночью, с помощью специальных инструментов частично укоротили фаллосы у мужских элементов скульптурной композиции и оставили хулиганскую надпись «Не льстите себе господа! Больших не бывает только маленькие и средние!». Нужно сказать, что маршалу З.Г. Крысоловскому так и не удалось найти террористок. Более того, после того как памятник был отреставрирован, был вновь совершен акт вандализма по укорачиванию фаллосов на статуе. В последствии, когда рядом с площадью был открыт первый в Польдурасе женский институт, зародилась традиция, в соответствии с которой выпускницы института в ночь перед выпуском укорачивали фаллося на статуях. Для борьбы с этой традицией пришлось ввести в городскую казну Нью-Варшавы статью бюджета под названием «Государственные фаллоимитаторы» с помощью которой устранялись последствия хулиганских шалостей выпускниц Нью-Варшавского женского института.

(обратно)

23

Авторы приносят свои извинения читателям за некоторую схожесть сокращенных наименований политических организаций, с некоторыми не очень литературными словами русского языка.

(обратно)

24

Греческая буква «омега» по мнению представительниц женской освободительной партии америки символизирует то, на что она внешне похоже — то есть женские прелести — две женских обольстительных груди, и две соблазнительных ягодицы, а также кормящее женское начало (грудь) и родящее женское начало (ягодицы). именно поэтому представительницами партии носилось два партийных значка — один на груди, а другой на правом бедре — указывая на то, как красивы и обольстительны женщины освобожденные от рабства. Материал из которого изготавливался значок указывал на место в партийной иерархии, которое занимала его владелица в женской освободительной партии америки существовало шесть уровней партийной иерархии, и соответсвенно шесть типов партийных значков:

ЖЕЛЕЗНЫЙ — носили рядовые члены (кстати довольно нелепое обращение — «член» по отношению к сугубо женской партии).

МЕДНЫЙ — носили руководители партийных ячеек и мелкие функционеры (агитаторы, сексинстукторы, канцелярские работники, и т. д.)

СЕРЕБРЯНЫЙ — носили военные комиссары 2 ранга (назначались на крейсера и более мелкие корабли), а также руководители горкомов и поселкомов.

ЗОЛОТОЙ — носили военные комиссары 1 ранга (назначались на броненосцы и линейные корабли), а также руководители провинцкомов.

ПЛАТИНОВЫЙ — носили военные гранд-комиссары (назначались на флотилии и эскадры), а также руководитель горкома нью-варшавы, руководители интернациональных секций, члены (опять!!! гы-гы-гы!!) политбюро партии.

ПЛАТИНОВЫЙ С БРИЛЛАНТАМИ — носила руководитель и основатель партии — Лариса Рейснер.

(обратно)

25

Великая просветительница польдурасского народа Лариса Рейснер, была очень зла, на АНТАНТУ и САСШ, за то, что ей не дали красиво пожить в России, поэтому сознательно ввела в обиход польдурасцев некоторые слова и выражения из немецкокого языка, придав им новый революционный смысл:

О МАЙН ГОТ — СЛАВА БОЖЕСТВЕННЫМ ЖЕНЩИНАМ!

Я — ВЫ ПРЕКРАСНЫ

ШНЕЛЕ БИТЕ — Я В ВОСТОРГЕ ОТ ВАШЕЙ РЕВОЛЮЦИОННОСТИ

ШНЕЛЕ — ДА ЗДРАВСТВУЕТ РЕВОЛЮЦИЯ

НАТЮРЛИХ — Я В ВОСТОРГЕ ОТ ВАШЕЙ НЕЗЕМНОЙ КРАСОТЫ

ГАНС ФОЙЕР — Я В ВОСТОРГЕ ОТ ВАШЕЙ РЕВОЛЮЦИОННОЙ СТРАСТНОСТИ

ДАСИШ ФАНТАСТИШ — ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЖЕНСКАЯ ОСВОБОДИТЕЛЬНАЯ ПАРТИЯ АМЕРИКИ

(обратно)

26

(обратно)

Оглавление

Эпиграф (точнее сказать эпитафия)

Пролог

Пролог — в смысле — кто лох?

Глава 1 Декабрь 1917 Нашествие

Глава 2 Декабрь 1918 года. Забытые алтари забытых богов

Глава 3 Декабрь 1918 года. Ласка не попадает в мышеловки

Глава 4 Весна 1919 года. Данциг — Гданьск. Кровавая тризна

Глава 5 Весна 1919 года. База на Унече

Глава 6 Весна 1919 года. Бахчисарайский фонтан

Глава 7 Весна 1919 года. Смерть зуава

Глава 8 Март 1919 года. Архангельская губерния. Перечеркнутый перст

Глава 9 Апрель 1919 года. Магдебургские стрелки

Глава 10 Май 1919 года. Хлеб и Кровь

Глава 11 Осень 1917 — лето 1918 года. Инкуб и Суккуб Революции

Глава 12 Весна 1919 года. Эссенская Черная вдова

Глава 13 Весна 1919 года. Мой друг, там есть Клико чудесный

Глава 14 Август 1918. Над всей Курляндией чистое небо

Глава 15 Весна 1919 года. Медный бунт

Глава 16 Весна 1919 г. Санитары леса

Глава 17 Лето 1919 г. Валькирии Гипербореи

Глава 18 Лето 1919 года. Одиссея Капитана Лотара

Глава 19 Лето 1919 года. Лотар и Светлана

Глава 20 Лето 1919 года. Балтийское море. Пролив Каттегат. Корсары второго Рейха

Глава 21 Лето 1919 года. Бей белых пока не покраснеют, бей красных пока не побелеют

Глава 22 Лето 1919 года. Не замай дай подойти

Глава 23 Лето 1919 года. Пепел Хатыни стучит в твоем сердце…

Глава 24 Лето 1919 года. «Крысы в Гаммеле»

Глава 25 Лето 1919 года. Ноев ковчег. Новая Опричнина

Глава 26 Лето 1919 года. Архангельская губерния. Бремя белого человека на берегах Белого моря

Глава 27 Лето 1919 года. Зигфрид и Валькирия

Глава 28 Лето 1919 года. Великая Армада

Глава 29 Лето 1919 года. Русская пустыня

Глава 30 Лето 1919 года. Данцигская ночь

Глава 31 Лето 1919 года. «Кричали шляхтичи: «Ура!», и воздух склады их взлетали…»

Глава 32 Лето 1919 года. Франзуцский просветитель Вальдек Руссо

Глава 33 Лето-осень 1919 года. Два кавалериста

Глава 34 Лето 1919 года. Балтийские ночи

Глава 35. Лето 1919 года. И поднялась дубина народной войны

Глава 36 Лето 1919 года. Большая Берта — пушка и человек

Глава 37 Лето 1919 года. Шабаш Валькирий на Валгалле

Глава 38 Лето 1919 года. Странный гардероб Фортуны

Глава 39 Глупый Осел Лотар

Глава 40 Август 1919 года. Черный на черном

Глава 41 Лето-осень 1919 года. Das Motorrad unter dem Fenster in den sonntag Morgen (Мотоцикл под окном в воскресное утро)

Глава 42 Август 1919 года. Идущие на смерть…

Глава 43 Август 1919 года. Танк. Борец за величие Великой Польши Юзеф Пилсудский

Глава 44 Сентябрь 1919 года. Французский десерт или Последний бой Германа Геринга

Глава 45 Сентябрь 1919 года. Мы из Кронштадта

Глава 46 Сентябрь 1919 года. Педагогическая проповедь

Глава 47 Сентябрь 1919 года. Был город золотой…

Глава 48 «Каккало, Пуккало, Хрюккало и другие обитатели Финского залива

Глава 49 Осень 1919 года. Чужие здесь не ходят

Глава 50- Черная кошка в темной комнате

Глава 51 Осень 1919 года. Приключения итальянца в России

Глава 52. Осень 1919 года. Ленточка от бескозырки

Глава 53 Осень 1919 года. Ее звали Анджелла

Глава 54 Осень 1919 года. Не всякий поляк долетит до середины Днепра

Глава 55 Осень 1919 года. «Ворошиловские стрелки» против латышских»

Глава 56 Осень 1919 года. «Санация» Пскова

Глава 57. Осень 1919 г. Швейцарские тайны

Глава 58 Осень 1919 г. Наш Булак удалой, вдруг поник головой…

Глава 59 Осень 1919 года Чесма по-бакински

Глава 60 Осень 1919 года. Белый череп на черно-красном фоне

Глава 61 Осень 1919 года. Автомат Суоми, как лучший друг демократии

Глава 62 Осень 1919 года. Ночной дозор

Глава 63 Осень 1919 года. Исключение из правил, и правила из исключения

Глава 64 Осень 1919 года. Тевтонский меч и русская интеллигенция

Глава 65 Осень 1919 года. Тень Буденного

Глава 66 Осень 1919 года. Призрак Красного барона

Глава 67 Осень 1919 года. «Товарищ! Не в силах я вахту стоять!» — сказал кочегар кочегару

Глава 68 Осень 1919 года. Мемель

Глава 69 Осень 1919 года. Швейцарские тайны-2

Глава 70 Осень 1919 года. Мешает ли Фаберже диким танцам?

Глава 71 Осень-зима 1919 года. Черный смерч над Севастополем

Глава 72. Осень-зима 1919 года. Гибель 24-го полка

Глава 73 Март 1920 года. Житие Князя Калиты

Глава 74. Весна 1920 года. Никогда не играйте в покер с незнакомыми джентльменами

Глава 75 Весна 1920 года. Меркавы вперед

Глава 76. Весна 1920 года. У Берты Крупп много

Глава 77 21–25 мая 1920 г. Варшава. «Стальной Сварог»

Глава 78 Лето 1920 года. О немецком порядке и Русской деловой сметке

Глава 79 Лето 1920 года. Имя твое Матильда, подвиг твой бессмертен…

Глава 80 Лето 1920 года. Шляхте-шляхтово, а хлопам хлопово или «Польский народ приходит и уходит, а шляхта остается.» Ю.Пилсудский

Глава 81 Лето 1920 года. Тайна Фермопильского прохода

Глава 82 Лето-осень 1920 года. И на Тихом океане…

Глава 83. Осень 1920 года. Пенсне и Усы или политика, дело грязное

Глава 84 Осень 1920 года. Брошены и забыты

Глава 85 Октябрь 1920 года. Мы наш, мы новый мир построим…

Глава 86 Ноябрь 1920 г. Тихие воды несущие смерть

Глава 87 Ноябрь 1920 года. Гиперборея в огне

Глава 88 Декабрь 1920 года. Турецкий гамбит

Глава 89 декабрь 1920 года начало 1921 года Древний град Иерусалим, довлеет над тобой, что за дела?

Глава 90 Май 1921 года. «Невод»

Глава 91 Весна-лето 1921 года. Операция «Блесна»

Глава 92 Лето 1921 года. Бермудский треугольник

Глава 93 Лето 1921 года. Почем опиум для народа

Глава 94 Лето — осень 1921 года. «Пожелай мне удачи в бою…»

Послесловие. Осень 1921 года. Никто не забыт, ничто не забыто

Эпилог (просьба к читателям не путать с эпитафией)

Еще один Эпилог или послесловие Эпилога, точнее эпитафия эпиграфа. Короче! Смерть американским оккупантам и прочим гадам!

Приложение или пост эпилог. Краткая история Польдураса (Новой Польши) для чайников

  Глава 1 Лето — ноябрь 1920 года Яхта, деньги, три Наполеона

  Глава 2 Ноябрь 1920- начало 1921 года. Польдурас, Польдурас, где же твой рабочий класс?

  Глава 3 Весна-лето 1921 года. Конвойные битвы

  Глава 4 Лето — осень 1921 года. Мао Цзэдун большой шалун Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg