«Фатальное колесо. Дважды в одну реку»

Фатальное колесо. Дважды в одну реку (fb2) - Фатальное колесо. Дважды в одну реку 897K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Анатольевич Сиголаев

Виктор Сиголаев Фатальное колесо. Дважды в одну реку

© Сиголаев В. А., 2017

© Художественное оформление, «Издательство Альфа-книга», 2017

* * *

Глава 1 Игры на свежем воздухе

Бывает же такое!

Удивили, что и говорить…

По всему получается – драться пацанам на этот раз вообще не хочется. По крайней мере, в данном конкретном случае. И это несмотря на то что сегодня суббота! И что на «место встречи», которое, как известно, «изменить нельзя», дворовые дружины дисциплинированно явились в полном составе, как того и требовали неписаные законы почтенного хулиганского братства.

Да только… м-да…

Уж больно мирным и уютным был теплый весенний вечер апреля одна тысяча девятьсот семьдесят четвертого года. До противного мирным! До приторной оскомины. До безобразного превращения подрастающих хищников в жалкое травоядное стадо.

Куды котимся?

Малолетние бойцы кучками слонялись по периметру театра боевых действий, безмятежно смолили дешевые болгарские сигаретки и, как было исстари заведено, беззлобно переругивались с оппонентами напротив. Те в свою очередь группировались на другой стороне пустыря, благодушно поглядывали в нашу сторону, огрызались все-таки согласно этикету, но… должной активности не проявляли. Вели себя, можно сказать, по-свински миролюбиво и возмутительно дружелюбно. Царила атмосфера вселенского долготерпения и вопиющего пацифизма.

Если не сказать… пофигизма.

Изредка, якобы для запала, мелкота швыряла голыши на вражескую территорию. Во всяком случае, уж точно в нужном направлении. Долетали «снаряды» до цели или нет – дело третье. Тем не менее эти общепринятые и проверенные на практике штатные провокации сегодня нужного результата не давали. Для полноценной битвы катастрофически не хватало соответствующего эмоционального настроя.

Злобы не хватало! Ненависти!

Собственно, не будем себя обманывать: настоящей ярости в этих междворовых потасовках особо не наблюдалось и прежде. Как правило. Дело было в том, что противники знали друг друга очень давно. С пеленок буквально. С ясельных групп и детского сада. Вместе учились в одной школе, которая для обоих дворов была ближайшей. Вместе ходили в общий, расположенный сразу на двух территориях летний кинотеатр, за которым, к слову, и находился пустырь для еженедельных выяснений отношений. Вместе посещали одни и те же кружки во Дворце пионеров, вместе загорали на одном и том же пляже.

Да что там говорить! Кое у кого даже родственники имелись в стане врага. Дальние, разумеется. И кто же тут виноват, коли злодейка-судьба раскидала этих бедолаг единокровных по разным сторонам дворовой баррикады?

Такая вот жестокая штука жизнь, брат!

Не взыщи и получай… по-братски…

Обычно после красочной сшибки стенка на стенку и обмена звонкими затрещинами драка превращалась в беспорядочную и веселую куча-малу. Борьба, говоря языком спортивных комментаторов, переходила на нижний уровень. В партер. До первой пары-тройки расквашенных носов, или пока кто-то не запросит пощады, оказавшись на свою беду ближе всего к земле.

В этих случаях проигравшая сторона безропотно удалялась, а победители тащили на центр пустыря мятые консервные жестянки – для игры в «пекаря». Для чего формально и устраивались эти самые субботние баталии. Традиция, родившаяся, надо полагать, еще во времена царя Гороха.

А вот на этот раз даже банки пинать не хотелось!

Шпана благодушно щурилась на весеннее солнышко, греясь в его лучах, наслаждалась предвкушением грядущего выходного дня и совершенно не понимала, как выйти из этой патовой ситуации, сохранив и лицо, и обычаи.

Цугцванг, однако…

На кой черт меня сегодня потянуло к этим экстремальным забавам на свежем воздухе? Книжку бы лучше почитал! Реально – просто времени жалко. И ведь никто здесь так просто расходиться и не собирается. Принципы, однако. Традиции.

До чего же упертый народ!

Я огляделся.

Да уж. Картинка, достойная художника Васнецова. Под названием: «Деморализованные полки на несостоявшемся поле Куликовом». Ну что ж, пожалуй, придется вмешиваться самому. Рвать, что называется, этот фатальный замкнутый круг. Переводить безнадежную шахматную партию к банальной игре «в Чапая».

Чего не сделаешь для драгоценных товарищей?

Правда, я из «пехоты» в силу своего малолетства. Без должного авторитета. «Пушечное мясо», по общепринятым меркам. Но ведь никто не знает, что в голове у семилетнего «шпака» чудом оказались мозги сорокадевятилетнего мужика! Уже без малого год и по совершенно неизвестным мне причинам.

Так уж получилось.

К тому же я владею некоторыми секретами, способными придать солидный вес любой фигуре на этом поле Куликовом. Могу превратить, так сказать, пешку в ферзя. Авансом и досрочно…

Я вышел на центр.

Начинаем шоу. Которое должно продолжаться, как известно. Попрошу зрителя в зал. Итак – мини-пантомима! Невербальные наброски. Увертюра, если можно так выразиться, для привлечения предварительного внимания уважаемой публики.

Значит, так: руки в боки, левую ногу вызывающе выставить перед собой, нагло задрать подбородок повыше. И обязательно сплюнуть! Сквозь зубы и как можно дальше – в сторону вражеского стана.

Я непроизвольно скосил глаз: на башмак не попал себе случайно? Вроде бы нет.

Ага! Кажется, заметили.

Теперь, чтобы не терять темпа, необходимо запускать текстовую часть! Как-то так:

– Эй, «Балка»!

«Балка» – это имя собственное. Так мы зовем противостоящую нам группировку. По топографическому признаку.

Усугубляем:

– Кресты из оврага!

Это уже не так уважительно, как вначале, если не сказать больше. «Кресты» – производная от «крестьяне»: намек на малоэтажность застройки вражеской территории. Считается обидным…

Закрепим:

– Эй! Чего там сопли жуем? А? Давай бойца на центр! Один на один. Слабо?

Ого, как зашевелились! Напоминает встревоженный муравейник.

Не решусь дословно привести здесь ответные реплики потенциального противника, прозвучавшие на фоне уничижительных смешков и демонстративных ответных сплевываний в мою сторону. Общий смысл приблизительно такой: «Достаточно ли вам лет, совершенно неуважаемый сударь, для столь дерзких и недвусмысленных заявлений в адрес такого серьезного количества солидных и, без всякого сомнения, высокоуважаемых людей?» Это, разумеется, приблизительно. В оригинале… чуть более экспрессивно, что ли.

– Чего дрейфанули-то, крестики? А? Мальца шугаемся?

А вот это уже серьезно! Это – реальная заявка на событие.

Потому как за такое – как минимум «по шее», независимо от возраста. Так выглядит «точка невозврата», пройденная публично и при свидетелях.

И… назад уже дороги нет.

Тела зашевелились теперь и с моей стороны: люди отбросили сигаретки, перестали играть в «чу» и втыкать «ножички» в прессованную землю. Народ стал заинтересованно подтягиваться к эпицентру событий, с любопытством наблюдая за редкой и нестандартной ситуацией.

Вообще-то формально я своих подставлял.

Мое предложение по всем параметрам мальчишеской драки заведомо проигрышное. Разумеется, реального бойца оппоненты не выставят – своеобразный дворовый этикет, знаете ли. Но чтобы унять зарвавшегося сопляка, возомнившего о себе невесть что, хватит и воина средней руки. Здесь главное – формально обозначить победу, которая предполагает впоследствии настоящий шквал позорящих наш двор унижений и обидных комментариев. И все это будет продолжаться в ближайшем обозримом будущем. Целую неделю ходить в аутсайдерах районной молвы! Высоки ставки-то.

Так и получалось, что многовато я на себя брал.

За моей спиной по этому поводу уже кое-кто недовольно взрыкивал, но… вмешиваться сейчас – это уже не по понятиям. Слово прозвучало! А оно, как мы знаем, не воробей…

На другой стороне ристалища истерично шуршали совещательные процедуры. Говорю же – нештатная ситуация. Впрочем… особых разногласий у противника не обнаружилось, посему долгими ожиданиями почтенное общество никто отягощать не стал – бойца-дуэлянта определили быстро.

На центр пустыря от «балки» шагнул крепко сбитый смуглый паренек татарской наружности.

Тоха!

За спиной судорожно вдохнули и, шипя досадливо, синхронно выпустили воздух сквозь сурово сжатые зубы.

Коварству «балочных» не было предела!

Тошка Исаков был почти моим ровесником. Может, на год-другой старше, но выглядел на все двенадцать лет. Одноклассник Трюхи-поджигателя с нашего двора, кошмар учителей и зубрил-отличников вплоть до четвертого класса. Иными словами – хоть и моей возрастной категории, но шансов у наглеца оставить был не должен.

На какой-то миг в сознании колыхнулась паника. Не моя, ребенка, в голове которого чудом оказался взрослый. Спокойно, малыш! Ты справишься. А страх – это хорошо. Это полезно для здоровья, как говорит Сан-Саныч, мой боевой друг и наставник. А здоровьем тут никто разбрасываться и не собирается.

Тоха так Тоха…

Что у нас тут?.. Упс!

Спортивного приветствия с рукопожатиями, как у приличных боксеров, не получилось. Вражеский богатырь внезапно коршуном прыгнул вперед и по широкой дуге рубанул воздух правой рукой, целясь мне в ухо. Расправа планировалась быть короткой, жестокой и безапелляционной. Это как клопа прихлопнуть. Эффектно и не напрягаясь. В назидание грядущим и во славу госпитальной балки.

Только почему-то не вышло.

Эффект неожиданности не сработал. Просто, зная те самые секреты, о которых говорилось выше, из поля зрения я Тоху не выпускал с самого его первого шага. И начало его прыжка в мою сторону видел превосходно. Достаточно было лишь слегка присесть и скользнуть левой ногой по дуге чуть в сторону и прямо. В противоход. И, оказавшись сбоку, легонько толкнуть двумя руками Тоху в правое плечо.

Все-таки Тошка – хороший боец. По крайней мере, удержался на ногах, хотя и слегка потерял равновесие. Крутанулся на месте в поисках неожиданно пропавшей жертвы и, распаляясь, вновь прыгнул вперед к вожделенному уху. Ко всеобщему разочарованию – с абсолютно идентичным приемом, отдаленно напоминающим боксерский свинг. Собственно, и я не мудрствовал лукаво. Вновь провалился вниз и скользнул влево. Попробовал толкнуть посильнее, благо и Тоха второй раз размахнулся пошире.

Молодец! И в этот раз не упал.

Что, опять?

А разнообразие? А красота боевого танца? Все мне да мне.

В третий раз, проведя аналогичные телодвижения, я не стал толкать противника, а просто звонко хлопнул Тоху по спине двумя ладошками. Да так, что с его плеч сорвалось в воздух облачко белесой пыли. С дружеской стороны послышались смешки и обидные реплики в адрес стремительно теряющего авторитет вражеского витязя.

Яростно сопя и обильно краснея пятнами, Тоха вновь рванул к ускользающей цели. На лбу, как на мониторе, было написано: «Сейчас буду бить не справа, а… слева». Ну хоть что-то новенькое. Теперь я сместился в правую сторону и успел похлопать Тоху аж два раза, как бы по-дружески. Мол, спокойнее, брат, не надо так нервничать.

Пыли уже не было.

Вокруг все уже откровенно посмеивались. Что характерно, с обеих сторон. Тоха яростно крутанулся на месте и неожиданно без замаха ударил правой. Прямым. Изучил, выходит, мой незамысловатый маневр. Сломал схему. Я просто отпрыгнул назад. Еще удар, еще и еще. И справа, и слева. Я скакал козлом, уворачиваясь от несущихся в голову кулаков, а Тоха рубил и рубил воздух, не жалея сил. С бешеным и все возрастающим желанием добраться до этого мелкого и неуловимого гаденыша.

Со всех сторон галдели. Сыпались советы и комментарии, большей частью обидные. Причем в оба адреса. Шум все нарастал. Эмоции начинали зашкаливать. Кто-то просто орал: «Давай! Давай!! Давай!!!» – непонятно кого стимулируя к более активным действиям. Скорей всего, меня. Я ведь толком не нанес еще ни одного удара, если не считать обидных похлопываний по спине. Тем не менее распалялся не я, а мой противник, с каждой секундой теряя последние капли контроля над собой и наглядно демонстрируя окружающим слепое бешенство разъяренного носорога. Чего я, собственно, и добивался.

Все. Пора заканчивать.

Самое время.

Вычислив очередной предстоящий свинг справа, я не стал ни приседать, ни отскакивать назад. Просто сделал маленький и совершенно никем не ожидаемый шаг навстречу несущемуся кулаку. Да так, что траектория движения разящей кувалды проходила как раз за моим затылком. Вместе с разворотом против часовой быстро положил правую ладонь на левую скулу противника и, не прекращая скручиваться, толкнул его что есть силы по дуге вслед за улетающим кулаком. А левой ногой я ничего не делал, нет! Даже и не думал. Я ведь шагнул, разворачиваясь правой! А левая – где стояла там и осталась, немного вытянувшись, сзади. Как раз в том месте, куда понесли Тоху его злоба, азарт и собственная инерция. Плюс мои нежные поглаживания по холке, чудом совпавшие с вектором Тохиного движения.

Это айкидо, детка…

Ай!

– Кидо…

Толпа дружно ахнула.

Тоха, рыкнув напоследок и пытаясь в полете оглянуться назад, звучно и эффектно врезался в землю. Повернулся в пыли, теряя боевой запал, крякнул… и вдруг неожиданно для всех тоненько заскулил. Пронзительно и жалобно…

Черт!

Плохо упал. На правый локоть.

Я бросился к поверженному сопернику и стал ощупывать ему руку. Ну слава богу! Не вывихнул. Перелома тоже вроде нет – не дергается от боли, когда нажимаешь. Ушиб, скорей всего. Детские кости пластичные, для перелома нужно очень сильно постараться. Был бы взрослым – через час красовался бы в гипсе. А так – не страшно, заживет.

Мы тут, на секундочку, не в бирюльки играем. Территориальные войны, однако!

Весь пустырь шумно гомонил, обсуждая случившееся. Сонное и ленивое благодушие как корова языком слизнула. Некоторые горячие головы рвались уже в большую битву, но… закон есть закон. Никто не вправе его нарушать. Горе побежденным, но ренегатам – горе вдвойне!

Здесь такого не прощают.

Меня тормошили и похлопывали по спине соратники. Кто-то совал к лицу пачку «Опала», отчего я в ужасе мотал головой, вежливо отказываясь от столь импульсивных знаков уважения. Тохе помогли подняться, и «балочная» ватага, вякнув что-то угрожающее (этикет же, куда без него?), убралась восвояси.

Только Тоха напоследок оглянулся, выискивая меня глазами.

Ох и нехорошо он посмотрел…

Глава 2 Назвался груздем… всей птичке пропасть

Вот я и говорю – поразительный потенциал у детского организма! Чудо-аппарат с семилетним пробегом. Трансформер Прайм. Настоящий Мегатрон, только из костей и мяса.

Шпагат в свое время я освоил за неделю. И продольный, и поперечный. Был бы наискосок – думаю, и с ним бы справился. Через месяц легко вставал на мостик из положения стоя, не теряя равновесия. И обратно. Разные фляки, сальто и прочие рондаты щелкались как орешки факультативно. А заодно – самые невообразимые удары в прыжках, толку от которых, если честно, не было никакого. Косметика одна. На злобу китайско-корейско-японского дня.

Сан-Саныч только ехидно посмеивался, наблюдая за моими пируэтами на татами. А один раз даже продекламировал в стиле хокку, выразительно закатив глаза в поднебесье: «О, танцор! Что мешает тебе? Скажи…»

Хайдзин доморощенный. Да бог с ним. Он тоже, кстати, учится. Оттачивает свое чувство юмора. Впрочем, не без успеха. Моя школа…

Но я не об этом.

Я о своем открытии. Насчет того, что в детском возрасте – совершенству нет предела. Оказывается, взрослое сознание в теле ребенка может реализовать невиданные перспективы в плане физиологической моторики.

Экспериментируя и системно анализируя собственные ощущения, я открыл, что недостаток выносливости можно с лихвой компенсировать техникой активного расслабления. Сочетание нагрузок и микроскопически коротких мгновений отдыха дает поразительные результаты. Регенерация мышечного тонуса в семь лет при правильном подходе просто нереальная. Можно бесчисленное количество раз подтягиваться на перекладине, бегать на невообразимые дистанции, плавать – хоть до Турции!

Хотя… это я уже хватил.

И вообще, не стоит о плавании. Осадочек, надо сказать, неприятный остался после моих осенних заплывов. Собственно, и весь букет прошлогодних событий флюидами радости не озонировал. Спасибо, что хоть группу оставили в полном составе. Будем считать, что это и есть главная награда за наши подвиги во славу социалистического Отечества.

Зато мое тело, как у полноценного мужчины, теперь украшают самые настоящие боевые шрамы. Правда, в труднодоступном для всеобщего обозрения месте. Тем не менее! Когда у Ирины, моего инструктора-теоретика, кончаются темы для ежедневных подколок, она сразу же тянется к козырям: «Зеркало подарить? Швы на шраме пересчитаешь». Или: «Не ерзай на стуле, обивку покарябаешь». Или вообще что-то нейтрально-глубокомысленное: «Кто ищет, тот всегда найдет». И с выразительными взглядами, дающими возможность легко определить недостающие звенья данного умозаключения. Подразумеваются «приключения» и «задница».

И она права, моя боевая подруга, мастер наружки и внутренних стилей единоборств, специалист по криптографии и прикладной психологии, медик и… наоборот – антимедик. По обстоятельствам. Но в том или ином случае – спец экстра-класса. Ее правота заключается в том, что неприятности, приключения и проблемы с момента появления в детской голове взрослого сознания стали притягиваться ко мне с невообразимой силой. Трудно понять почему.

Может быть, дело в остроте детских ощущений?

Я заметил, что и зрение, и обоняние, и тактильные ощущения, да, собственно, и все остальные чувства у ребенка гораздо тоньше. У взрослых они притупляются, что ли. А с расширением спектра внешнего восприятия мир становится глубже, ярче и разнообразнее. А главное – понятнее и откровеннее.

Например, с помощью взрослого анализа на фундаменте детского восприятия я теперь легко определяю, врет человек или нет. Может быть, даже по запаху – механизмы этого процесса слишком глубоки и не совсем мне понятны. Или другое: с высокой степенью вероятности я могу просчитать потенциальную опасность, исходящую от того или иного человека. Большей частью – на интуитивном уровне. Не стопроцентно, разумеется, идеализировать не стоит. Но гораздо шире и точнее, чем раньше, когда находился в теле взрослого человека.

Время тоже стало другим. Не в смысле эпохи, а в смысле темпорально-физической величины. Да вы и сами, наверное, помните: в детстве единица времени, допустим, час – чудовищно долгий период (особенно когда стоишь в углу или сидишь на скучном уроке). Для взрослого час – ничто, сквозняком пролетает.

Сейчас для меня время растянулось нереально, стало вязким и тягучим. Порой до тошноты.

Может быть, дело в скорости детского метаболизма? Быстрее происходит обмен веществ? Во всяком случае, скорость реакции у меня действительно стала выше. На целый порядок. Сейчас я, без всякого сомнения, быстрее, чем любой член нашей группы. Не хватает только практики и опыта, над чем я усиленно работаю в процессе наших тренировок. Если честно, идет пока туговато. Да и в спарках с нашими волкодавами реакция – слабое преимущество.

Сан-Саныч с чудесным позывным «Козет» незатейливо аннулирует мои финты точностью и силой. Ирина (позывной «Сатурн») – гибкостью и скоростью. Ее отставание от меня по быстроте реакции очень незначительное. А наш шеф, Сергей Владимирович (позывной «Пятый», возможно, он действительно «пятый» в иерархии местного управления безопасности), – он вообще уникум. Он берет своей… медлительностью, показной неуклюжестью и непредсказуемостью. Его стиль – это цепь несуразных и чудовищно корявых телодвижений, в которых целая гамма финтов, ложных выпадов и обманок. Полная дезориентация противника, даже знакомого с подобными уловками. Но класс не переиграешь. Финал для всех одинаков – единственный удар либо захват на болевой, либо бросок. Для каждого разница лишь во времени.

Я, к примеру, проигрываю быстрее всего.

Значительно дольше держится против Пятого Козет, у которого низкий болевой порог и разнообразная школа стилей. Он их на ходу меняет, чем тоже дезориентирует противника. Пятого, конечно, не проведешь, но спарринг, как правило, затягивается.

И дольше всех держится Ирина. Хотя я подозреваю, что Пятый «джентльменничает» и просто любуется нашей пантерой. В спарринге она наиболее хороша. Мягкий стиль, что и говорить: гармония с противником, вселенское равновесие, умиротворение, которое, впрочем, Пятый все равно неизбежно ломает… рано или поздно.

Вот такие у нас бойцы.

– Завтра работаем по «Березке», – как бы между прочим заявил Пятый, уложив наконец Козета на татами и потирая левое предплечье, на которое и поймал финальный удар Сан-Саныча с последующей закруткой и фиксацией агрессора.

Ненавижу! Ну просто терпеть не могу!

Дело в том, что нашу группу в последнее время все больше и больше привлекают на разработку местной фарцы. Центральный гнойник – магазин Внешпосылторга на улице Очаковцев «Березка». В нем отовариваются счастливцы, ходящие в Атлантику за треской и сельдью. Там чудо-товары отпускают по бросовым ценам: джинсы, магнитофоны, жевательные резинки и прочие радости забугорной жизни. Только вот большей частью ударники-рыболовы честно заработанные боны с заветной желтой полосой норовят обменять на традиционную валюту – с гордым профилем основоположника и с молоткасто-серпастым символом.

Причем по курсу один к шести! Нормально?

Лично для меня вся эта темная схема государственного распределения благ отдавала стойким духом чудовищного маразма. Моряки получали боны для реализации в иностранных портах, но в наших (!) советских магазинах Внешпосылторга, в которых, разумеется, были иностранные товары. Для тех, кто не успел потратить эту псевдовалюту за бугром, был открыт местный магазин «Березка». Там тоже кроме всего прочего были вещи иностранного производства, но… похуже. Моряки – они дураки, что ли? Одной жвачкой сыт не будешь. Вот и сливали они вожделенные бумажки некондиционным страждущим заветного «Бабл Гама». На мой взгляд – вполне разумно. Но на взгляд родного Отечества – в рамках состава уголовного преступления, предусмотренного статьей 88 УК РСФСР, пресловутой «бабочкой» на сленге валютчиков. От трех до пятнадцати лет. Неслабо?

Но страх не в этом.

Дело в том, что для разработки фарцы (что не наш, надо сказать, профиль) теоретиками Конторы (диванные полководцы, крапивное семя, ненавижу!) для нашей группы было рекомендовано прикрытие, которое один из кабинетных мудрецов загрифовал как «счастливая семейка». Романтик хренов. Выглядит этот шедевр конспирации так: Козет – папа, Сатурн – мама, ну и, соответственно, малолетний агент с позывным Старик, то бишь я, – сын. Сынок, сынуля, сынка, сыно-че-чек. Интересно, как еще извратится Ирина на этот раз?

У Сан-Саныча на сообщение шефа – ноль реакции, мраморное лицо монгольского сэнсэя даже не дрогнуло. Ирина же медленно расплылась в многозначительной улыбочке. На моей физиономии… впрочем, мне не видно. Зато Сергей Владимирович наблюдал за мимикой своих подчиненных с видимым удовольствием. Судя по выдержанной паузе.

– Задача простая, – невозмутимо продолжил он инструктаж спустя полминуты, – на «десятке» подъезжаете к рынку, гуляете в сторону Комсомольского парка, там мороженое, карусели (у Ирины сейчас лицо треснет от ухмылки: в этом парке аттракционы только для дошкольников), потом сын (убью ее когда-нибудь) начинает капризничать, требовать жевательную резинку и так далее. Папаша предлагает купить боны у «Березки» – и вы двигаете туда. Фарца вас «срисует» еще в парке, поэтому все должно быть на-ту-раль-но.

– Об этом не беспокойтесь, Сергей Владимирович. – Ирина смахнула с лица свою жизнерадостность и невинно спросила: – Ребенка можно будет пару раз шлепнуть по попке, чтобы не ныл?

– Хоть голову открути. Не задавай дурных вопросов, веселиться потом будете. У «Березки» изображаете фраеров, мнетесь и прицениваетесь. Вычисляете самого вкусного толкалу, Старик определит (и на том спасибо). Покупаете сертификаты, жевательную резинку – и на базу. Дальше работает милиция. Расценивайте операцию как помощь смежникам. Социалистический субботник.

Помолчали, осмысливая.

– Сергей Владимирович, а можно… детализировать вводную?

Пятый внимательно смотрит на меня. Он конечно же понимает, о чем я спрашиваю. И размышляет. Вообще, группа очень внимательно относится к моей интуиции. Притягивание событий на недавно травмированную пятую точку – мое кредо в команде, товарная ниша и фирменный знак. В этом плане, я подозреваю, и заключается моя главная ценность.

– Можно. Только без фактов. И с учетом того, что этого вы знать не должны по статусу. И степени секретности.

– Теряем время на ненужные слова.

Вот так.

Мне даже дозволяется дерзить иногда – до известного предела, разумеется. Но в этом случае Пятый и сам понимает, что начинает учить отца… детей делать.

– Хорошо. Слушайте. Есть тенденция роста криминальной активности. По цепочке от обратного: «Березка» – магазин «Океан» – Центральный рынок – порт в Камышовой. Ну а дальше…

Вижу, что мнется, поэтому подсказываю:

– А дальше, Сергей Владимирович, Турция. Вы нам этого не говорили, разумеется. А мы этого не слышали. Все просто. Если в теме появился «тюлькин флот» (так называют у нас рыболовов из Камышовой бухты), значит, концы нужно искать за бугром. Болгария и Румыния отпадают. Сейнеры туда не заходят, идут прямиком через Босфор и Дарданеллы в Атлантику. Греция и Италия – тоже. Потому как далеко, и рисковать смысла нет. К тому же таможенники там строгие. Не подмажешь. Остается Турция. Собственно, вы уже ответили на мой вопрос, Сергей Владимирович. Дальше мы сами.

У Пятого лицо каменного болванчика.

Он вздыхает. Кажется, на этот раз я попал до опасного точно.

– Вот что с тобой делать?

– Зеленкой лоб намазать.

– Успеется. Получай тогда еще информацию. Активность фарцы в этом году усилилась в весенний период. Это ненормально, так как сезон промышленного лова только на подъеме. Обычно они начинают шустрить осенью, после того как моряки возвращаются в порт из Атлантики и сбрасывают боны. А сейчас – весной. Нонсенс.

Быстрый взгляд в мою сторону.

Я молчу. Потому что умных предположений нет. Просто мало исходных данных. Нечего сопоставлять.

Пятый опять вздыхает и выдает, на мой взгляд, главное:

– И еще. Стали пропадать люди…

Пауза.

Вот это да! Перевариваю…

– А это здесь при чем?

– Не знаю.

Вот и поговорили.

А! Так он это специально мне слил инфу, чтобы я попробовал увязать несвязуемое. Сравнить красное с коротким, да еще и свернуть из этого бантик. Ох, и не случаен этот разговор! И наш левый «субботник» становится гораздо понятнее. Да, Пятый, умеешь ты кадры мотивировать. Впрочем, подбирать тоже. Недаром в свое время уцепился за меня с первой же встречи.

– Все услышано, Сергей Владимирович.

– Вот и ладненько, сбор завтра здесь в четырнадцать пятнадцать. Форма одежды… впрочем… ну да, ну да…

Это он вспомнил про отцов-производителей.

Еще раз почесал синяк на предплечье, сокрушенно вздохнул и отправился в душ.

Глава 3 Тоска по нефритовому лотосу

Знатно же меня отоварили!

Простенько и убедительно.

Тысячу раз прав Сан-Саныч: будь ты хоть трижды Брюс Ли, в реальной темной подворотне – ты просто овощ. Груша для битья. Особенно если не знаешь диспозиции и хлопаешь варежкой. Шансов выжить, конечно, гораздо больше, чем у рядового гражданина, но все они легко сводятся на нет эффектом неожиданности.

А я и не ожидал ничего плохого. И варежкой хлопал так, что уши закладывало, – пытался систематизировать в голове полученную от Пятого информацию. Вот по этой самой голове и получил. От всей души.

Начинало смеркаться, когда я, спрыгнув с подножки троллейбуса, не спеша зашагал в сторону родного дворика. Здесь совсем недалеко – через улицу и по кварталам. Абсолютно безопасный отрезок пути.

Был.

Я уже подходил к стайке пятиэтажных хрущевок, за которыми приютились родные пенаты, когда услышал: «Эй, малой, помоги!»

Ничего не подозревая, я оглянулся на голос.

Метрах в трех из приподвальной ниши по ступеням поднимался белобрысый парень лет двадцати в спецовке и с охапкой какого-то тряпья в руках. Ноша не выглядела ни тяжелой, ни громоздкой, тем не менее, не чувствуя подвоха, я сделал пару шагов навстречу и тут же на грани подсознания почувствовал неладное.

Поздно!

В следующий миг пыльное тряпье оказалось у меня на голове, а тело перехватили так, что ребра затрещали. Меня, словно куль, потащили вниз, совершенно игнорируя жалкие попытки не очень весомого багажа хоть как-то взбрыкнуть. А там, не теряя ни секунды, кто-то второй несколько раз крепко приложил меня кулаком по голове. Прямо через дерюгу. Раза четыре, а может, и пять, да так, что я едва не вырубился. Нокдаун уж точно был. Удары пришлись в основном в левую часть моей многострадальной физиономии. Я даже дернуться не мог во время этой экзекуции, потому что тот белобрысый злодей в спецовке продолжал бережно прижимать меня к себе так, что вздохнуть было невозможно.

Куда мои семь лет против двадцати?

Потом меня, как отработанный материал, швырнули на сыру землю, скрипнули подвальной дверью, и только звук быстро удаляющихся шагов ознаменовал завершение этого странного воспитательного акта.

Первое, что я сделал, – это смачно и звонко чихнул: то, что страшно хотелось сделать при первом же контакте с этой пыльной и вонючей мешковиной. Раньше как-то не получалось. Потом я кое-как освободился от пут и привалился спиной к грязной стенке. В темноте плавали яркие гроздья феерических огней. Биение сердца отдавалось в голове болезненным колокольным звоном. Этот «кто-то второй», нанося удары, явно не соизмерял своих сил с моим нежным возрастом. Я потрогал разбитую губу и быстро заплывающий левый глаз. Потом оторвал кусок мешковины, намочил его под струйкой сочащейся из трубы воды и прижал к лицу.

Вот так. Чем быстрее охладить гематому, тем менее выразительными будут визуальные последствия. Хотя в данном случае…

Я, кряхтя и шатаясь, встал на ноги и направился вон из подвала.

Прыгать, говоришь, красиво научился? Как завещали незабвенные китайские мастера? Любимый удар – «Порхающая бабочка сметает пыльцу с нефритового лотоса».

М-да…

Чего же сейчас-то не порхалось? Видимо, что-то все же мешает нашему танцору…

Губа стала болезненно пульсировать. Все удары пришлись в одну сторону. Слева. Значит, злодей бил одной рукой. Справа. По длинной дуге, судя по фиксированным временным промежуткам. Кто у нас так бьет?

Да чего там анализировать.

От кого прилетит, я уже точно знал – еще до окончания транспортировки моего обездвиженного тела в темноту подвала. Скажу больше. Что-то подобное я даже предполагал с того самого момента, когда поверженный не далее чем вчера Тоха Исаков выискивал меня глазами в толпе триумфаторов нашего района. Только его оперативность меня несколько смущает. И это лишь первая странность.

Есть и вторая. Дело в том, что в наши пацанские разборки запрещается привлекать взрослых участников. Это – табу. Налицо – грубейшее нарушение всяческих мальчишеских правил и традиций. Вплоть до процедуры публичного остракизма. А он на это пошел. Почему?

Есть еще и третье.

Ответка не должна прилетать анонимно. Обиженная сторона, встающая на тропу вендетты, совершенно не заинтересована в конфиденциальности. «Вернуть лицо» можно только при наличии восхищенной аудитории, выносящей неписаный вердикт о свершении акта справедливости.

Тогда что же произошло?

Тупое мочилово якобы неизвестными лицами? Ради какой цели? Чтобы потешить ноющую жажду мести? Расправа ради расправы? А мораль? Я чего должен понять-то? Кого забояться на всю оставшуюся жизнь? Ерунда какая-то.

Странно все это. И необычно.

Вот и мой подъезд. Только мне пока сюда рановато.

Я зашел в соседний, поднялся на второй этаж по скрипучей лестнице и, с трудом дотянувшись до звонка, вонзил палец в кнопку. Раздались шаркающие шаги, и дверь открылась.

– Здрасте, баба Рая! К вам можно?

– Заходи, милок. Заходи. Не разувайся. Не прибрано. Ты откель такой красивый?

– Так, споткнулся…

Когда отца Трюханова забрали в СИЗО, Вадим остался жить с бабушкой[1].

О моей роли в разоблачении мичмана-двурушника они, разумеется, ничего не знали и знать не могли. Я же, мучаясь интеллигентскими комплексами, стал чаще заходить в гости к Трюхе. А с бабой Раей мы и раньше чуть ли не дружили. Боевая медсестра со времен Великой Отечественной в моем плачевном положении была более чем кстати.

– А ну-ка, давай сюда эту грязь. – Баба Рая отобрала у меня тряпку и подтолкнула в сторону кухни. – Деретесь все и деретесь. На, приложи! Только разморозила.

Она припечатала к моей испорченной физиономии смачный кусок говядины, сочащейся красным.

– Ниче се! Кто это тебя так, Булка? – Это из комнаты появился Трюха, местный пироманьяк и поджигатель. – Это что, Тоха, что ли?

Понятно?

А ведь Трюха и не аналитик вовсе. И далеко не Сократ. Ишь ты, даже не напрягаясь определил злодея.

– Не знаю точно, Вадюха. Темно было. Я чего зашел-то. Ты ведь с Исаковым, ну, с Тохой, учишься вместе?

– Ну.

– А где живет, знаешь?

– Ну где-то за балкой…

– Понятно, что за балкой. А точнее?

Трюха наморщил свой широкий лоб.

– Давай сюда мясо, – прервала нас баба Рая, – а ну, выше голову. Терпи, солдат.

На губе зашипело. Ваткой, смоченной в перекиси водорода, она стала врачевать мои боевые раны, крепко ухватив за подбородок.

– Вадюха, вспоминай, – просипел я сквозь сжатые зубы.

– Ну, дом там… с крышей… ворота железные… зеленые…

– Спасибо, баба Рая. Вадим! Ты показать сможешь?

– А зачем тебе? Поджечь хочешь?

Нет, он неисправим!

– Я вам подожгу! Оболтусы. Так подожгу, что задницы тушить придется!

– Баб Рая! Вы же меня знаете! Какие поджоги? Я образцовый и законопослушный первоклассник. И хорошо влияю на Вадика. Вы же сами говорили!

– Образцовый. Вон у тебя под глазом образец твой. Мясо еще приложи.

– Так это я с брусьев упал. На тренировке.

– А дом ищешь, где брусья живут?

Старая школа. Фронтовики! На мякине не проведешь.

Я вздохнул.

– Баб Рая, брусья – это официальная версия. Для родителей. Тебе скажу по блату: кто фонарь подвесил – понятия не имею. Может, и Тоха. Разобраться хочу.

Прямо кожей чувствую, как оттаивает пожилая, опаленная войной медсестра, навидавшаяся за свою долгую жизнь такого, чего нам, соплякам, и не снилось даже. Да и не только соплякам. Ведь всего-то и надо в общении с ней не врать.

Интересно, а почему так фронтовики врунов не любят? Я ведь это давно заметил. Может быть, это как-то связано с проблемой выживаемости в годы военного лихолетья? Врет – значит, человек ненадежный. И такого спину прикрывать не оставят. Наверное, так…

– Ладно. Пойду. – Я спрыгнул со стула. – Спасибо, баб Рая. Все а-атлична! (Ее любимое выражение.) Вадюха, я зайду перед школой. Давай на полчасика раньше выйдем. Покажешь этот домик с крышей. Лады?

– Ну.

– Чего ты – ну да ну, – неожиданно напустилась на него бабуля, – сказано покажешь – значит, покажешь. Попробуй проспать…

И подмигнула мне. Озорно, по-девчачьи.

Вот так!

Иногда мне кажется, что она подозревает… сколько мне лет на самом деле.

Уходить по-английски легко.

Вы попробуйте прийти так же.

Вот у меня, к примеру, не получилось. Да и любой англичанин сдулся бы на моем месте. Возвращение домой оказалось шумным и эффектным.

– Да что же это творится такое?! Что за тренировки у вас такие дикие? Я вот приду завтра к вам в спортзал. Поговорю с этим вашим тренером. Они что, решили изуродовать мне ребенка? А ну иди на кухню, сюда, к свету. Боже! Как можно умудриться – вот так упасть? Подожди, сейчас зеленку принесу…

– Мама, стой! – кричу в ужасе. – Не надо зеленку! Мне обработали уже все перекисью и… стрептоцидом.

Зеленка! Не дай бог!

– Да подрался он, – флегматично заявил отец, только бросив взгляд в мою сторону из-под газеты, – в глаз получил за что-то.

– Он на пустыре каждую субботу дерется, – заложил меня с потрохами родной четырехлетний брат и тут же непоследовательно подставился сам: – А ты мене туда ходить не разрешаешь…

– Не мене, а мне, – автоматом восстановила гармонию мать. – Витя, это правда? Ты подрался?

Вот зачем ей это надо знать?

К чему эта вселенская борьба за истину? Бабу Раю, по крайней мере, я понять могу. Привычка фронтовая. Но здесь – ведь хватит и сотой доли настоящей правды, чтобы вся семья (кроме Василия, разумеется) поседела в одночасье. Так нет же. Тележурнал «Хочу все знать». Для выводов, наставлений и срочно принятых мер. В назидание и во избежание…

– Так правда или нет? – Пауз в нашем доме не приемлют.

– И да, и нет, – сел я на привычного философского конька, – по субботам деремся, это правда. Но не взаправдашне. Просто боремся, так, для смеха. Без синяков. Но это по субботам. Так? А сегодня что? Правильно, воскресенье. У меня сегодня что? Правильно, тренировка. Откуда я и пришел. Ссадины у меня – что? Обработаны, правильно? Ты же медсестра, мама. Видишь? Меня что, избили и сразу залечили? Неувязочка получается.

Против логики не попрешь. Тем более что мама, как человек продвинутый, логику уважает.

– Нет, ну нельзя же так. Осторожнее надо быть. Смотреть, куда прыгаешь.

Уже лучше. Мать явно остывает. Никуда она не пойдет, можно расслабиться. Впрочем, еще один штришок для восстановления общего благодушия.

– Я просто, мам, упражнения стал осваивать более сложные. Тренер говорит, задатки хорошие. Возможно, это семейное. От папы с мамой. Предлагает через пару лет и Василия посмотреть, как постарше станет. Не будешь возражать?

Краем глаза я заметил, как батя, сидя на диване, пытается втянуть животик.

– А что, – сказал он, – я тоже когда-то…

– Он тоже, – заворчала мать. – Ты-то сиди там. Посмотрим с Василием. Поживем – увидим. Рано ему еще.

– Так я и говорю – через два года.

В прошлой жизни Василий лет в десять стал заниматься акробатикой, и довольно успешно. Я подозреваю, что так он выражал своеобразный протест против постоянного подтягивания его в гуманитарных науках со стороны матери.

Ну что ж, пускай его разбег начнется пораньше.

Будем считать, что синяки легализованы.

За что же мне прилетело?

Глава 4 Прекрасное и ужасное

– Вон тот. – Трюха ткнул чумазым пальцем в сторону добротного частного дома под оцинкованной крышей.

Вот где он грязь находит? Вчера возле бабули был чист, как младенец. Утром тоже – умыт, причесан. Через пятнадцать минут нашего путешествия по вражескому закулисью – пальцы уже грязные. В карманах, что ли, землю носит?

– Все. Ближе не подходим. Дуй в школу.

– А ты?

– У меня освобождение, – не моргнув глазом заявил я, – пластырь на щеке видишь?

– А ранец зачем взял?

Да он не так глуп, как кажется.

– Давай-давай. Иди, опоздаешь. У меня от первого урока освобождение. Сейчас мне вон в больницу надо. Иди, я сказал.

– Ну и дурак, – обиженно и абсолютно нелогично буркнул Трюха, развернулся и тронулся в школу.

Вот лишь бы ляпнуть что-нибудь.

– Тохе ничего не говори, – бросил я ему вслед.

Не поворачиваясь, он в ответ махнул рукой. Мол, понял.

Я осмотрелся. Слева старинный высокий забор. За ним – территория инфекционного отделения городской больницы. Сюда я и показывал, когда врал Трюханову, что мне нужно к врачам. Детвора не знает специализации этого медицинского закутка, вынесенного еще в довоенные времена за пределы городской черты. В наши дни этот район уже практически центр города, хотя местность по-прежнему глухая и неухоженная. Такие вот особенности ландшафта – балки, пригорки.

Справа – длинный ряд одноэтажных домиков самого разнообразного калибра. Между забором и домами – начинающая зарастать весенней зеленью грунтовка. Местность высокая – гребень холма между Загородной балкой и проездом Сеченова, который в простонародье кличут Госпитальной балкой. Ближе к морю – огромное старинное кладбище, где лет десять уже никого не хоронят. Кстати, там у нас покоится дед-фронтовик, погибший уже после войны на стройке. На войне – за четыре года ни единого ранения, а через десять месяцев мирной жизни подорвался на авиабомбе, застрявшей в полуразрушенном фундаменте. Успел только познакомиться с бабушкой и дождаться рождения моей мамы. Судьба.

Сейчас старое кладбище превратилось в жутковатые заросли непроходимого кустарника, среди которого тут и там виднелись покрытые мхом памятники и развалины старинных склепов. Там очень любила тусоваться шпана постарше, цыгане, блатные, игровые и всякий другой асоциальный элемент. В городе это место традиционно признано источником жутких страшилок и душераздирающих легенд.

Хотя на самом деле здесь очень красиво, буйствовала сирень. Вдали синело море. Справа – усыпанные весенними цветами персиковые, вишневые и абрикосовые деревья между домами. Запах – одуреть. Живи да радуйся.

Только я не радоваться сюда пришел. Работать. Встряхнув ранцем, я полез на стену больничного забора. Метра три высотой. Хорошо, что ракушечник старый и весь в щербинах от пуль и осколков. Лезть легко. Наверху – густые заросли дикой акации. Неделя-другая – и она зацветет буйным ароматным цветом. Пока лишь молодые салатовые листочки, но благодаря им снизу меня практически не видно. По крайней мере, я на это рассчитывал.

Держась за ветки деревьев, я прошел по верху забора до столбика, как раз напротив дома Исаковых. С удобством расположился и стал наблюдать.

Крепкий и богатый по этим временам каменный дом выходил фасадом прямо на улочку. Так здесь и строят, в отличие от северных широт нашей страны, где почему-то норовят все спрятать за высоким забором, большей частью – из уродливой доски-горбыля. Слева к дому прилепился крытый кирпичный гараж с зелеными воротами (прав был Трюха насчет колера). Справа – калитка и небольшой кусок сетки-рабицы. За калиткой – палисадник, над которым клубились начинающие зеленеть виноградные лозы. В глубине угадывался огромный участок с лабиринтом хозяйственных построек татарского образца. Конца не было видно – участок нырял в балку.

Во дворе было оживленно. Крутилась многочисленная детвора, пробегали женщины, неспешно ходили мужчины. Никого из них я не знал. Видел Тоху, Антона Исакова. Он был в синей школьной форме и с портфелем. Крутил головой и что-то резко отвечал наседающей на него древней старушке, очень колоритной, надо сказать, пожилой женщине. Настоящая Иске Аби. Закончив пререкаться, непочтительный внук взял у Аби холщовую сумку и решительно шагнул в сторону калитки. Сменная обувь, догадался я. Обязательный атрибут примерного школьника. И раскаленный прут для ладони хулигана.

Тоха вышел через калитку и тут же зашвырнул «сменку» в кусты рядом с гаражом. Расстегнул куртку и верхние пуговицы голубой рубашки, слегка подкатал рукава, чтобы торчало все нарочито неаккуратно. Взъерошил волосы. Тут все понятно – приводил форму одежды в соответствие со статусом недисциплинированного школьника. Такой вот устоявшийся дресс-код. Однако в школу идти пока не торопился.

Кого он ждал?

В нетерпении Тоха пинал портфель то одним, то другим коленом. А ведь там должна быть чернильница! Так называемая «непроливайка», которая чудесным образом почти всегда проливается на учебники и тетради. Особенно если пинать вот так. Портфель в конечном итоге полетел на скамейку, а Тоха начал метать камни в больничный забор. Аккурат в то место, над которым, между прочим, сейчас я и притаился. Этого еще не хватало! Снаряды летели не особо кучно. Некоторые из них проносились в опасной близости от моей головы, исчезая в глубине обитания туберкулезников и гепатитчиков.

Да! Тяжело им тут живется.

Наконец из калитки вышел… такой же Тоха, только на голову выше и на полкорпуса шире. Видимо, брат. Отпустил родственнику приветственный подзатыльник и…

А вот это интересно!

Под легкой брезентовой штормовкой на Тохином брате знакомая спецовка! Застиранный бледно-зеленый комбинезон. Точно такой же, в какой был одет вчерашний блондинистый злоумышленник, затащивший меня в подвал. Только… тогда точно был не брат Тохи. Злодей ростом выше и гораздо стройнее. И волосы намного светлее. Да и вообще трудно спутать татарскую кровь с типичным русаком.

Есть первый результат!

Что-то очень легко все получается.

Парочка не торопясь дефилировала в сторону школы. Тоха что-то эмоционально рассказывал, размахивая руками и нарезая круги возле брата. Случайно не про то он повествовал, как отпинал меня давеча? С миловидным великовозрастным дружком?

Любопытно.

Стараясь не делать лишнего шума и аккуратно цепляясь за ветки, я последовал за братьями по кромке забора. Это хорошо, что они не спешили.

На ближайшем перекрестке, там, где больничный забор под прямым углом уходил вправо, парочка рассталась. На прощанье старший вновь осчастливил родственника подзатыльником в качестве демонстрации теплых чувств, и пути братанов разошлись. Малой двинул прямо, а тот, который покрупнее, свернул направо и не торопясь продолжил свой путь вдоль забора.

Я осторожно спустился по ракушечнику вниз и двигался вслед за старшим Исаковым. Надо было выяснить – кто еще ходит в подобных спецовках.

Путешествие не затянулось. Брат свернул к техническому выезду из больничного городка, который был обозначен высокими проржавевшими воротами, и начал лупить ногой в обшарпанную деревянную дверь въездной пристройки.

Вот он где работает! В хозобслуге инфекционного отделения. И одет, стало быть, в комбинезон медбрата. Или как они тут называются? Санитары? Где-то тут должен быть и мой обидчик приятной славянской наружности и белобрысого окраса. Раз так все легко – может быть, и дверь он откроет?

Однако наружу высунулся какой-то древний дедок в коричневом больничном халате, солдатских штанах со штрипками, в шерстяных носках и казенных тапках. Сторож, наверное. Мой объект исчез внутри.

Я развернулся и зашагал обратно. На углу опять вскарабкался на забор, выбрал место, где одна из акаций растет вплотную к кладке, и по веткам спустился внутрь городка.

Кругом какие-то дикие заросли. Это очень хорошо – прятаться удобно. Держась кустов и перебегая открытые места, я в течение часа методично изучал всю территорию больничного комплекса.

И, можно сказать, был под впечатлением.

И от размеров, и от живописной экзотики. Три медицинских корпуса в три этажа каждый – старинные вычурной формы здания, каждое из которых напоминает букву «Е». А еще – административный флигель, приемное отделение, котельная, прачечная и масса разбросанных по территории непонятных подсобок. Все древнее, колоритное. Есть даже парк с водоемом, в котором я с изумлением обнаружил каких-то толстых и ленивых рыб. И все жутко неухоженное, заросшее, обшарпанное, отчего возникала атмосфера какого-то заколдованного царства.

Миленькое местечко.

Если не вспоминать того, что за северо-западным забором сразу начинается то самое легендарное кладбище. Чтобы далеко не ходить, как я понимаю. Впрочем, если учесть, что городок строился на заре советской власти, во времена свирепствовавших в городе тифа и холеры, – возможно, что это и не шутка.

Где-то еще с полчаса я играл в прятки с персоналом, которого стало неожиданно много в какой-то момент. Видимо, закончились планерки и пятиминутки. Больных видно не было. Ну правильно, нечего инфекцию распространять. Несколько раз видел знакомые комбинезоны. Один бледно-зеленый тип тащил огромные тюки с бельем, двое других толкали перед собой металлическую тележку с хромированными баками, четвертый подметал дорожки в парке.

Злодея не было.

Почему-то я был уверен, что найду его быстро и просто, но время подходило к обеду, а результат пока был нулевым.

М-да. Прискорбно.

Для очистки совести я еще покрутился возле одиноко стоявшего двухэтажного здания, которое никак не мог идентифицировать. По всем признакам – больничный флигель с палатами, как говорят в наше время, повышенной комфортности. Аккуратные занавески на окнах, чистые стекла, свежевыкрашенные рамы. Но совершенно нет движения! Я, даже рискуя быть схваченным, вышел к входной двери и подергал за ручку. Закрыто.

Что это? Спецобслуживание? Резерв? Место для корпоративных междусобойчиков?

Непонятно.

С другой стороны – оно мне надо?

Я зашуршал по кустам в сторону забора. Забрался наверх и еще раз тщательно осмотрел место обитания семейства Исаковых. Любопытно, что их участок действительно самый большой в ряду соседей. Справа его подпирала городская электроподстанция, а слева – крутой склон Загородной балки, захламленной мрачными развалинами бараков первых послевоенных строителей. А вокруг тех развалин виднелся огромный абрикосовый сад, где деревья, как старинные богатыри, ростом с двухэтажный дом. Жуткие, корявые, липкие от смолы. И необычайно привлекательные летом, в период сбора ничейного дармового урожая.

Прекрасное и ужасное часто оказываются рядом.

А порой даже и сливаются в единое целое…

Ну, хватит лирики.

Пора на службу.

Глава 5 «Счастливая семейка»

Пауза затягивалась.

Сергей Владимирович внимательно разглядывал фингал на моей разукрашенной физиономии и многозначительно молчал. Я нагло не отводил глаз и даже старался самоуверенно не мигать, чувствуя, что еще немного – и слизистая оболочка органов зрения лишится своего естественного увлажнения.

Наверное, наши «гляделки» со стороны выглядели довольно комично, потому что я просто кожей чувствовал, как давится от смеха Ирина. Как из последних сил старается сохранить торжественность и трагичность ситуации Сан-Саныч.

А дело было в том, что операция «Счастливая семейка» была на грани срыва. По крайней мере, добрая треть ее состава счастливой уж точно не выглядела.

Пятый вздохнул и уставился теперь на Сан-Саныча.

– А я что? – запаниковал Козет. – Он на Матюхе живет. Там каждый третий красуется с такими орденами. Н-ну… или каждый п-пятый…

Шеф еще чуть-чуть поразглядывал потеющего сэнсэя, убедился, что тот проникся и его «п-пятый» не несет никакого двойного подтекста, еще раз вздохнул и уставился теперь на Ирину.

– Губа не проблема, – невозмутимо произнесла та, – подкрасим, припудрим (я возмущенно фыркнул, за что тут же был пригвожден коротким, но выразительным взглядом). Синяка скрыть не удастся. Во всяком случае, чтобы выглядело естественно. Пудра будет отваливаться. Как штукатурка.

Ирина булькнула горлом и прокашлялась.

– Простите. Там, возле «Березки», есть «Оптика». По Новороссийской. Я уже отзвонилась. Очки приготовят. Без диоптрий. С дымком. Цвет такой. Кх-кх. Простите. Модный. Очень.

«Гляделка» вернулась ко мне и наконец трансформировалась в звук:

– Модный, говорите?

Я непроизвольно кивнул, хотя об очках знать ничего не знал до этой секунды.

Пятый еще помолчал.

– Сотрясение есть?

Я отрицательно замотал головой.

– Фигуранты?

– Да так. Шпана дворовая. Ничего серьезного. Территориальные войны.

– Ничего серьезного, – задумчиво повторил шеф. – Очередная случайность. Стечение обстоятельств.

– Ой, Сергей Владимирович! Не делайте из меня магического талисмана. Можно подумать, что все злодеи города непроизвольно мечтают дать мне в глаз. А вам достаточно только сети вокруг меня расставить. На крупную рыбу. И брать всех на живца. Что за ерунда! Если бы было все так просто…

– Ты думаешь? – живо заинтересовался Пятый. – Напомнить сентябрь? Давай посчитаем – Румын, Чистый, Обруч, Кочет и, наконец, твой американский друг, Ричард. Где они сейчас?

– Ричард, к примеру, в Америке, – буркнул я, – у папаши-миллионера. Послушайте, Сергей Владимирович, вы что, действительно верите в мистику? Вы…

Я хотел сказать «коммунист-материалист»… и вдруг заткнулся.

А то, что в голове у школьника вольготно расположился зрелый мужик и крутит разные дела, это что – капризы социалистического реализма? Сижу тут и умничаю о диалектическом материализме. По крайней мере, собираюсь…

Я почесал затылок и… сдался:

– Исаков Антон. Шестьдесят пятого года рождения. Сеченова, сорок пять.

– То-то, – подобрел Пятый. – Саша, проверь.

Козет кивнул.

– Ирина, пробей по базам. Так! К нашим баранам. Поправки в диспозиции. – Быстрый взгляд в мою сторону. – Выхо́дите не у рынка, а на следующей остановке. Двигаете к «Оптике». Украшаете младенца очками (я прищурился на Ирину, но та невозмутимо теребила ухо). Дальше по старой схеме – сначала в парк, придется пройти мимо «Березки», но так даже лучше – вас срисуют быстрее. Дальше – качели-карусели, сопли-истерика – и на фарцу. Вопросы?

– Все ясно.

– Тогда по коням.

Сволочи!

С мрачным выражением лица я восседал в миниатюрном вагончике детского поезда и, покачиваясь на поворотах, старался не смотреть в сторону своих новоявленных «родителей». Там весело махали руками, жизнерадостно ржали и пытались до меня докричаться. Хорошо, что «Чунга-чанга» гремела на весь парк.

Господи! Родите меня обратно!

Как хорошо, что всего этого не видела сейчас наша дворовая братва!

На меня напялили куцее демисезонное пальтишко перечного цвета, коротенькие, до колена шерстяные штанишки поверх теплых детских колготок (!) и дурацкий коричневый берет. Обут я был в безобразного вида боты с веселенькими желтыми калошами.

Но квинтэссенцией вопиющего глумления над ребенком оказались массивные очки в толстенной роговой оправе, от которых, казалось, переносица прогибалась с легким похрустыванием. Стекол без диоптрий («с дымком») в наличии не оказалось, поэтому через толстые выпуклые линзы на мир я смотрел огромными глазами придушенного лемура, на которого случайно присел мишка-коала.

Действительность через такие линзы расплывалась мутным маревом.

Плюс эти идиоты!

– …Не тормози… стоп-кран… чаек у проводницы… плацкарту не уступай… – прорвалось сквозь «Чунга-чангу» со стороны веселящейся «родни».

«Жуй бананы, – мрачно подумал я, – дождемся моего хода. По плану дальше – детские капризы. Сольная партия. Вот где вам стоп-кран не помешает!»

И вообще! Конспираторы хреновы. Где это видано, чтобы папа с мамой так азартно глумились над собственным дитятей, столь любовно и нарядно одетым. Да при всей честной публике!

Никакой дисциплины в группе.

Размалеванный аляповатыми цветочками паровозик остановился, вагончик дернулся, и я чуть не клюнул очками свои собственные колени, маячащие у самого лица. Состав прибыл на конечную станцию. Наконец-то! Кряхтя, я выцарапался из этой детской душегубки.

– Гошенька! А мы тебе шарики купили, – продолжала резвиться Ирина, – смотри, этот с зайчиком, а этот с ежиком. Тебе какой нравится?

– Нравится, – непоследовательно буркнул я, вырывая из ее ладони нитки с чертовыми шарами.

Последний штрих к образу моего персонажа был сделан изуверски точно.

– Ну что ты, Гошенька, может быть, сладкой ваты хочешь?

– Да, Жорик. Что-то ты похудел, – коряво вписался в представление Сан-Саныч.

Уж лучше бы помолчал, артист доморощенный. Из погорелого театра.

– Не хочу ваты, – начал я вредничать, – жвачки хочу, клубничной. С Леликом и Боликом.

– Что ты, Гошенька! Жвачка вредная! Туда капиталисты заразу всякую добавляют, чтобы испортить советских детей.

– Жвачку хочу, – взял я разгон своей части выступления, добавив в голос пару плаксивых обертонов, – нету там никакой заразы. Купи жвачку! Купи-и-и-и!

– Ну где же я ее куплю, Гоша! Ее в магазинах не продают.

– Ты это, Георгий, ты давай не капризничай. Ешь вату…

Козет, блин, заткнись лучше! Сам ешь свою вату. По крайней мере, рот занят будет.

– Продаю-у-ут! Купи жвачку! Купи-купи-купи! Ну купи-и-и-и-и!!!

Ага! Морщимся. Не нравится? И это только прелюдия! Это я еще по асфальту в истерике не катался в своем красивом пальтишке. Где тут еще лужи остались? Вон, возле фонтана с ангелочками. Идем-идем.

– Ма-а-ма-а-а! Хо-чу жва-а-чки-и-и!! Ку-у-пи-и-и!!!

Гляжу, Ирине уже не до смеха. Оглядывается с легкой оторопью. Стыдно, наверное, за избалованного сыночка? Что же ты за мать такая? Жвачки для ребенка пожалела? Вижу, как старушки на лавочках критически поджимают губы и осуждающе покачивают головами. Такие приличные на вид люди, а ребенка мучают. Фу, как некрасиво!

Ну что ж. Настало время пустить слезу.

Встречайте кульминацию моего сольного этюда.

– Купи-и-и-и! А-а-а-а! Ы-ы-ы-ы! Ик-ик-ик! А-а-о-о-у-у-ы-ы!

– Гошенька…

– Георгий! Кхм…

– А-ргха-а-а!!! У-ргх-ы-ы! Ик-ик-ик!

Блин, как противно получается. Самому тошно.

– А ну заткнись, гаденыш! – шипит наклонившаяся ко мне Ирина, не выдержав напора. – Хватит уже. Достаточно. Убедил. – И громче, на публику: – Успокойся, милый! Вон там магазин. Сейчас пойдем, купим тебе жвачку.

– С Леликом… Ик!.. И Боликом… Ай!

Последнее «ай» слегка не вписывается в антураж сцены. И все из-за того, что Ирина незаметно ущипнула меня за ляжку.

– И с Леликом, дорогой, и с Боликом, пойдем скорей.

Меня схватили за руку и потащили через пешеходный переход к конечной цели нашей операции. Да так, что у меня ноги практически не успевали доставать до земли.

За мной в струях эфира дружно колготились зайчик с ежиком на легкомысленных воздушных шариках.

Идиллия!

Возле магазина Внешпосылторга народу было преприлично.

Впрочем, как обычно. С недавних пор администрация собственным волевым усилием ограничила свободный вход в «Березку», запретив посещение магазина лицам, не имеющим заветных сертификатов. А счастливые обладатели бонов должны были отстоять небольшую очередь, чтобы в помещении не создавать отечественного столпотворения.

Как я понимаю, искусственно созданная толкучка перед магазином стала крайне питательной средой для разного рода темных личностей, шныряющих среди потенциальных покупателей. Фарца, наверное, взвыла от счастья, когда на витринном стекле «Березки» появился так называемый «Регламент посещения», разделив публику на «белых» и «черных».

К этому грозному листку и направилось наше счастливое семейство. Планировалось разыграть фраерское дилетантство.

– Володя, а здесь вход воспрещен, – обескураженно проблеяла Ирина, дергая одной рукой Сан-Саныча, а другой мстительно сжимая мне пальцы. – Как же мы вовнутрь-то попадем?

– Ма-а-ма-а! Жва-а-чку-у! – продолжал я мотивировать предков.

– Сейчас, Галина. Сейчас.

Козет сдвинул на лоб дорогую фетровую шляпу, почесал в затылке и стал выразительно оглядываться. Мини-пантомима сработала идеально. Рядом немедленно материзовалась какая-то серая личность неопределенного возраста:

– Боны нужны?

– Володя, может, не надо?

– Ма-а-ма-а-а…

– Галина, погодь. Сколько?

– А сколько надо?

– Ну… десять…

– Семьдесят рубликов. Давай! Дешевле не найдешь.

– Сколько?! Ты чего, парень, сказывся? Не, не пойдет…

– Володя, пойдем отсюда…

– Ну, ма-а-ма-а-а…

– Слышь, мужик. Бери за шестьдесят семь. Я сам за шестьдесят пять брал. Нельзя мне без навару, понимаешь…

Господи! Сколько раз в своей жизни я слышал эти торгашеские пересуды. На рынках и в поездах, у вокзалов и стадионов, на автостоянках и бензоколонках. И аргументы такие же, как у этого типа. Ничто не меняется – ни в прошлом, ни в будущем. Возникло острое желание схватить хмыря за грудки (жаль, что мне только семь лет), встряхнуть пару раз так, чтобы башка дурная болтнулась на хлипкой шее, и проорать в самое ухо: «Что же ты делаешь, урод? Оглянись вокруг. Чего тебе не хватает? Иди работать – на завод, на стройку, на сейнер. Страна тебе все дает! Не видел ты, мразь, мертвых заводов и загубленных деревень, порубанных виноградников и залитых нефтью пашен, не встречал ты еще настоящих челноков и рэкетиров. А это все будет! Благодаря и тебе, ушлепок, в том числе».

Я скрипнул зубами и перевел дух, забыв на время всхлипывать и поскуливать.

А Козет уже мусолил третьего перекупщика.

– Мам, я уже не хочу жвачку, – капризно заявил я.

Это был знак моим партнерам, что фигура валютчика меня заинтересовала. Пожилой невзрачный мужичок с бегающими глазками на крысиной мордашке. Похоже, бригадир. Понял, что низовые с клиентом справиться не могут, и вклинился лично.

– Нет, Гошенька. Теперь купим обязательно. Вдруг ты опять захочешь. – Ответный «маяк» о том, что меня услышали и поняли. – Володя! Долго ты будешь торговаться?

– Сейчас, Галина. Сейчас. – Сан-Саныч разошелся и вошел во вкус. – Ну так чего, шестьдесят? И по рукам!

– А! Давай. Себе в убыток. Понравился ты мне. И дамочка ваша. И сынок. Только давай отойдем. Сюда во двор. Тут недалеко. Нельзя здесь, сам понимаешь.

– Ты это, мужик. Только без глупостей давай. Я в Магадане всяких ухарей повидал! Смотри, не балуй.

– Да ты чего, дядя! У нас дела чистые. Грубостей не любят. Пойдем, не боись. Останетесь довольными.

И зашагал первым к дворовому проезду, воровато оглядываясь по сторонам. Козет тронулся за ним, а мы остались у входа в магазин.

Ну вот, собственно, и все. Операцию можно закруглять. Вероятность гоп-стопа исчезающе мала – здесь барыга прав. Их бизнес шума не любит. Клиентуру пугать нельзя, дороже обойдется. Репутация, однако.

Все правильно – Сан-Саныч уже возвращается. Чуть поодаль за ним выныривает из-за угла перекупщик. Чешет на свое рабочее место.

И вдруг…

Я резко поворачиваюсь к Ирине, обнимаю ее на уровне… куда достал и прижимаюсь очками к драповому пальто, пряча свое лицо в складках реглана.

– Спасибо, мамочка! Я так тебя люблю. Спасибо…

Ирина реагирует профессионально. Обнимая одной рукой, закрывает мою голову, второй гладит по берету.

– Хорошо, дорогой. Хорошо. Я тоже тебя люблю. Вон папа вернулся. Сейчас пойдем. – Наклоняется к моему уху якобы поцеловать малыша и шепчет: – Где?

– За спиной у барыги. Вынырнул из-за угла. Видишь?

– Видела, рассмотреть не успела. Он в правый двор нырнул. За ним?

– Не надо. Мы в наших прикидах, как три папуаса в Якутии. Срисуют. Быстро покупаем американское дерьмо и уходим.

– Пойдем, Гошенька, в магазин. Купим тебе жвачки. Мне и самой захотелось.

– Только с Леликом и Боликом.

– Конечно…

Мы дисциплинированно становимся в короткую очередь у входа в «Березку».

Вот такие «Лелики».

Несмотря на помутневший мир из-за толстенных линз, я узнал типа, вынырнувшего из двора за спиной барыги.

Нашелся Белобрысый!

Получается, что блондинистый злодей, затащивший меня вчера в подвал на экзекуцию, по совместительству работает в группе силового прикрытия валютных «толкал» – это если я правильно понял его присутствие на точке передачи клиенту левых сертификатов.

Кстати! Вчера спеленал он меня тоже довольно грамотно. Явно не бухгалтер. Возможно, конечно, и совпадение…

Хотя точно нет. Не совпадение.

Случайно пройти в этом месте и в эту секунду он ну никак не мог. Даже по теории вероятностей. За «Березкой» – двухуровневый двор. В нижнюю его часть ведет короткая лестница, на которой и происходит обмен бонов на рубли. На время этой операции, а она длится секунд пять – десять, нижний вход по-любому должен блокироваться штатным подельником от случайных прохожих. Потом это страхующее лицо поднимается наверх, изображая невинную прогулку, и оценивает обстановку. Смотрит – не пасут ли шефа.

Все правильно. У этих ребят все работает как часы. Слишком высоки ставки – от трех до пятнадцати лет.

Единственный вопрос. Как у них работает предварительная схема? То есть где находится подстраховка перед сделкой? Варианта два – или издалека наблюдает за процессом торга, это плохо. Или ждет в глубине двора, когда старшой пойдет с фраером к лестнице, это хорошо.

Иными словами, заметил ли меня Белобрысый перед магазином?

Судя по вчерашнему происшествию, мою личину он знает неплохо. То, что я был замаскирован, – со счетов пока сбрасываем. Все предположения делаем от худшего.

Как ни крути, надо обязательно все проверить. Если опера возьмут обозначенных нами барыг, подстраховка, то бишь блондинчик, сто пудов уйдет без шума и пыли. Да и предъявить ему нечего. А вот он со своей стороны может сделать нехорошие выводы. Особенно если меня узнал. И проверять надо сегодня, пока невидимым бойцам валютного фронта наши смежники не завернули ласты.

Срочно на базу – и переодеваться! Да, собственно, мы туда уже и шагаем, надувая резиновые пузыри, пахнущие клубникой, и разглядывая гипсовых ангелочков у фонтана.

– Мамаша! А ну двигай поршнями! И ты, папаша, не отставай.

Все! Кончился ваш дорогой Гошенька…

Глава 6 Секрет антилопы гну

Сан-Саныч отправился в контору работать по Исаковым.

А мы с Ириной через черный ход вернулись во Дворец пионеров.

Пятого, на мое счастье, в спортзале не было.

Клизма за неполный доклад о моем вчерашнем избиении откладывалась на неопределенный срок. Пару часов назад, умничая и кочевряжась, я не стал рассказывать начальнику о взрослом светловолосом фигуранте, подловившем меня на мешковину. Сам не знаю почему. Из вредности, наверное. А Пятый, похоже, был прав со своей дьявольской чуйкой – клиент оказался непростым. Так что готовьте дырочку, товарищ подполковник. И уж точно не для третьей звезды.

Быстро скинув наряд избалованного мажора, я облачился в свободный серо-черный прикид. Рванул было уже на выход, но оказалось, что одного меня никто отпускать не собирается.

– Работаем вместе, – безапелляционно заявила Ирина, – ты ведешь, я на подстраховке. Есть вопросы?

Ага. Знаю я этот тон.

Какие тут вопросы? Поржать Ирина, конечно, любит, но дело свое она знает туго. И первый признак того, что она входит в «боевую трансформацию», – вот эти вот звякающие сталью нотки в голосе.

– Помоги, – раздевшись до пояса, она достает из шкафчика широкую полосу плотной ткани с застежками и протягивает мне, – тяни как можно сильнее.

Повернувшись ко мне спиной, она поднимает руки. Я очень аккуратно и, возможно, с удовольствием накладываю ткань ей на грудь. Изо всех сил натягиваю концы, фиксируя их застежками.

– Слюни подбери, – бросает Ирина, дав понять, что оценила мой восхищенный взгляд в тот момент, когда стояла ко мне лицом.

Что и говорить, формы в порядке. Только в ответ я сейчас пока промолчу. Не до фривольных расшаркиваний. Придет еще время…

Облачившись в джинсы, кеды, черную водолазку, штормовку, убрав волосы под кепку-хулиганку, Ирина превратилась в стройного миловидного подростка. Быстро поколдовав с гримом, добавила лицу легкой суровой чумазости. Пару секунд поработав плечами и корпусом перед зеркалом, выбрала оптимальную осанку и сутулость.

Все. Картина маслом! Типичный студент-второкурсник. Или технарь из судостроительного.

– Работаем. По дороге опишешь объект. И в деталях – как он вчера умудрился прищучить тебя, как фраера.

Опять лучше промолчу…

Сегодня, как сообщил чуть раньше Козет, смежники принимать валютчиков не будут. За врагами социалистической законности установлена плотная наружка и запланирована дальнейшая разработка по полной программе. Это и хорошо, и плохо одновременно. Как бы не стало нам тесно в уютной компании местных топтунов.

Мы обогнули здание, в котором находилась «Березка», по широкой дуге и углубились в дворовые трущобы, постепенно приближаясь к зоне наблюдения.

До темноты оставался где-то час.

Столько же было времени до закрытия магазина, после чего всяческая криминальная активность в его окрестностях естественно прекратится. Нужно было поспешать не торопясь. Тем не менее перед входом в искомый квартал мы еще минут десять потратили на статичное поверхностное наблюдение, разойдясь предварительно метров на пятьдесят в стороны.

Топтуны были.

И класс их работы, на наш предвзятый вкус, был слабоват. К примеру, для чего они все как один выперлись на задание в одинаковых серых пиджаках и в разномастных, но обязательных у каждого кепках? Казенный гардероб? А эти свернутые трубочкой газетки в руках. Любим почитать в какой-нибудь подворотне о начале посевной, бросая поверх передовицы быстрые и выразительные взгляды по сторонам?

Как дети малые.

Мы срисовали троих таких красавцев. И это только с задней стороны подхода к объекту. Один из них для моей цели отслеживания вчерашнего злодея очень неудобно расположился – на лавочке в дальней от криминальной лестницы части двора. Да еще и с развернутой на все две полосы газетой у любознательного носа. Ну вот какой дурак будет здесь, в темнотище, сидеть и читать советскую прессу? Выглядело диковато и тревожно.

Тем не менее чуть дальше, с другой стороны узкого, словно каменный овраг, двора, той, которая ближе к магазину, я все же заметил несколько типов, которые по своим внешним признакам могли сойти за участников криминального карнавала. Хотя, конечно, не факт. Статья УК на лбу не нарисована. Надо было подбираться поближе.

Да только этот читатель…

Чтобы ты участковым ушел на пенсию!

Я заметил, как невдалеке Ирина дернула пучок каких-то цветов с ближайшей клумбы, не торопясь приблизилась к балюстраде, отделяющей нижнюю часть двора от верхней, и прислонилась к ней спиной. Чиркнула спичкой, и над ее головой колыхнулся сизый дымок.

Ага!

Так «молодой повеса ждет свиданья с какой-нибудь развратницей лукавой». Тут все ясно. Обоснование присутствия, сектор наблюдения – все как по нотам. Пути отхода – лучше не придумаешь. А вот мне нужно вниз.

Сам двор пустынным не был.

Его можно было назвать мрачным, неуютным, к тому же он криво изгибался рядом с задней стороной «Березки», и все же люди здесь крутились. Я имею в виду – законопослушные, рядовые граждане. Жильцы, детвора, старушки на лавочках – как обычно в предвечернее время. По идее, можно было просто пройти сквозняком и высмотреть все, что нужно. Только… фингал под глазом! Яркий опознавательный знак и вопиющий демаскирующий фактор.

Я присел на корточки и стал возиться со шнуровкой кеда. Для Ирины это сигнал – мол, глянь в мою сторону. Убедившись, что она смотрит, я махнул рукой на крышу здания, показал двумя пальцами бегущего человечка и ткнул пальцем вниз. Ирина стала отряхивать рукав штормовки – поняла.

Обогнув балюстраду, я, стараясь всем видом изображать, что лет сто как здесь живу, зашел во двор и прямиком нацелился к ближайшему подъезду, дальнему от магазина и ближайшему от любителя прессы на лавочке. Газета за моей спиной тревожно шуршанула и… благодушно затихла.

Я потянул на себя тяжелую, остекленную квадратиками дверь. Надо сказать, что такая красота украшает все подъезды домов, выходящих фасадами на центральные улицы. Хотя этих мастодонтов снаружи и не видно. Интересный архитектурный каприз, но мне это сейчас на руку. Домофонов по этим временам еще не придумали. К слову, ни подвалы, ни чердаки амбарными замками не обвешиваются. Дикие люди!

Я скачками взлетел на четвертый, последний этаж и по железной лестнице через люк выбрался на пыльный и загаженный голубями чердак. Здесь пришлось перелезть через десяток толстенных балок, извозиться чертом и… кажется, опять порвать штаны. Во всяком случае, треск ткани я слышал отчетливо.

С чердака я спустился в нужный подъезд, из окон которого как на ладони была видна лестница, ведущая к междворовому проезду, на которой «толкалы» и сбагривали клиентам свое добро. Хорошо была видна металлическая дверь заднего входа в «Березку». Странно, что темные личности, численностью около четырех человек, крутились именно возле этого черного хода, несмотря на откровенное наличие слежки. Этих топтунов и слепой бы заметил, а в криминальной структуре слепых и дурных не держат. Вернее, они сами не удерживаются, соскальзывая на этапы да на лесоповалы.

Белобрысого типа в наблюдаемой группе не было.

Странно.

Спустившись на пару этажей ниже, я внимательно рассмотрел присутствующую публику и постарался запомнить все отличительные приметы фигурантов. Двое молодых и двое средних лет. Явные бандюки. На дворовой лестнице за те полчаса, которые я потратил на изучение этого террариума, никаких сделок не проводили. Возможно, вычислили колпак наблюдения. Топорно все-таки работают смежники. Неаккуратно.

Железная дверь магазина вдруг на мгновение приоткрылась и тут же захлопнулась вновь. На какую-то секунду! Что там было – я не видел, так как просвет оказался в противоположной стороне. Но я успел заметить, как один из бандюков, стоявший к двери ближе всего, стал что-то засовывать в брючной карман. Потом этот фрукт резко оттолкнулся от цоколя и чуть ли не бегом поскакал по лестнице вверх. Через миг он исчез в соседнем дворе, а трое остались продолжать хлопать варежкой на виду у оперативника.

А вот это уже крайне интересно!

Что-то этому бандюку передали. Из магазина передали!

Получается, внутри «Березки» есть соучастник валютной мафии! Как минимум. И там происходит что-то тревожно-авральное, если при наличии явной (а она более чем явная) наружки кто-то идет на риск такого опасного контакта.

Впрочем, приоткрытую дверь в момент передачи кроме меня вряд ли кто-нибудь заметил. Все было проделано слаженно и виртуозно. Ну да! Дверь открылась, а трое других как бы невзначай прикрыли своими телами сектор обзора с трех сторон. Откуда они могли знать, что есть еще и четвертая сторона? Прямо у них под носом. Точнее – над носом. В лице глазастого, несмотря на шикарный фингал, первоклассника в подъезде.

Все это, конечно, интересно, но где МОЙ злодей?

Вся эта любопытная информация пойдет в кассу смежникам. Нашим коллегам, бестолковым и лопухастым. Везет же им!

Только где тут мой интерес? Моя цель, ради которой я елозил брюхом по стропилам?

Я спустился на этаж ниже, присел у окна и стал ждать, когда пресловутая троица рассосется. Вновь по чердаку возвращаться было неохота. Бандюки, по моим расчетам, должны были уже сворачиваться, но… они упорно продолжали свою тусовку, шатаясь броуновскими частицами по двору и что-то высматривая по сторонам.

Чего они еще тут ждут? Или кого?

Я терпеливо отсидел еще около часа, пока окончательно не стемнело. Больше ничего интересного не происходило, хотя действующие лица и исполнители по-прежнему оставались на своих местах.

Ну все!

Больше тут ловить нечего. Тусклой лампочки возле подъезда для полноценного наблюдения становилось уже недостаточно. Пора на базу. Подкину смежникам информацию к размышлениям – о предателе в рядах Внешпосылторга.

Уже не таясь, подпрыгивая легкомысленно на ступенях, я спустился вниз и толкнул наружу тяжелую дверь подъезда. Кожей почувствовал, как три тяжелые башни развернули дула в мою сторону. Я же как ни в чем не бывало направился к лестнице на выход.

– А ну стой, – проскрипело справа, – погодь-ка, малой!

– Грач! Глянь-ка, какой у него бланш красивый. – Молодой голос слева. – Бакс про него тер?

«Про него»?

А впереди перед лестницей из темноты качнулась черная тень наперерез.

Так вы что, родные, меня ждали, что ли? А когда мы успели познакомиться?

Не раздумывая ни секунды, я ласточкой прыгнул вперед чуть левее тени, сгруппировался в воздухе и кувырком прокатился под капканом схлопнувшихся над моей головой лап. Услышал короткий, но крайне эмоциональный коммент по этому поводу и на четвереньках крабом засеменил к ступеням. Сзади шумно столкнулись два тяжелых тела, на ходу желая друг другу… неприятностей. Сам я вскочил и уже на двух задних конечностях что есть духу задал стрекача вверх по лестнице.

Сзади не отставали.

Мои три детских шага легко перекрывались одним взрослым. Ощутил, как по спине мацнула чья-то тяжелая рука. Это придало мне дополнительное ускорение – и физическое, и психологическое. Вылетев с лестницы, я резко под прямым углом свернул налево, в кусты. Стайка гоблинов по инерции пролетела прямо, подарив мне лишние метр-полтора отрыва. Так африканская антилопа гну уходит от преследования скоростного гепарда. Я заметался по зарослям. Сзади трещало, пыхтело и материлось. Только не отставало. Упорные какие! Откуда столько азарта? Может, спросить, чего хотели?

Под ногой предательски хрустнул какой-то корень. Потеряв темп и оттолкнувшись рукой от кучи песка, наверное оставленной нерадивыми строителями, я все же справился с равновесием. Заодно крутанулся на месте и метнул назад все то, что успел ухватить в горсть. Один хрюкнул и, остановившись, стал тереть глаза.

А преследователей-то всего двое!

Это я не к тому, что, мол, сейчас развернусь и всех раскидаю. Куда там нашему теляти! Просто третий где? Опасная непонятка. Блин! Можно подумать, сейчас кругом все понятно…

Я стал разгоняться по новой, но скорости катастрофически не хватало.

Сзади все же дотянулась чья-то коварная лапа и на этот раз крепко ухватилась за ткань куртки, сразу сбив мою начальную скорость до нулевой. Спружинив ногами от земли, я резко прыгнул вверх и вперед, заведя при этом руки назад так, что легко выскользнул из просторной штормовки. Но траектории прыжка для нормальной группировки не хватило, и я раскорякой вломился в колючие кусты, болезненно приложившись о ствол дерева, гостеприимно поджидавший меня в темноте.

«Ну вот! Приехали, – мелькнуло в сознании, – здравствуйте, девочки!»

Постарался перекатиться в сторону от линии атаки, но чертовы кусты упруго отбросили меня назад. Рядом пыхтели, топотали ногами и… хлопали? Что это за звуки? Они аплодируют себе, что ли? От восторга?

Неожиданно все стихло. Остался только странный звук, похожий на прокол спущенного автомобильного баллона.

Затих и он.

– Живой?

Я забился в кустах, стараясь принять вертикальное положение.

Между двумя темными кучами тряпья на земле стоял мальчик-Ирина и с досадой рассматривал порванный рукав куртки, не по-мальчишески изогнувшись в талии.

– Чего так долго-то, – проворчал я и тут же вспомнил: третий! – Должен быть еще один!

– Ушел третий. Поднялся по лестнице вслед за вашей кутерьмой и сразу на остановку троллейбуса.

– А ты ему платочком махала, пока я тут врагов разгонял!

Ирина хмыкнула. Возвращалась в нормальное человеческое состояние.

– Куртку подбери, богатырь. Через чердак тяжело было вернуться?

– Ошибочка, – стушевался я, – хотя, ты знаешь, такая ошибочка дорогого стоит. Может быть, даже и больше, чем суперраспланированная неошибочка.

– Потом поделишься. В более интимной обстановке. Лучше скажи – эти ТЕБЯ ждали?

– Похоже.

– Белобрысый навел?

– Ну а кто еще?

– Значит, срисовал он тебя перед магазином.

– Значит, срисовал…

– И просчитал, что ты вернешься.

– Значит, просчитал.

– Вот что я тебе скажу – непростой твой клиент. Очень непростой.

Я только пожал плечами.

Ирина перестала возиться с безнадежно порванной курткой, просто сняла ее и повязала рукавами вокруг шеи – тоже одна из модных фишек студентов этих лет.

– Все! Снимаемся. Расскажешь остальное по дороге.

Да уж. Расскажу!

Глава 7 Пора в подполье

– А к тебе сегодня девочки заходили, – мама лучилась интригой в предвкушении реакции на сногсшибательную новость, – твоя одноклассница, Леночка Маркова, со старшей сестрой. Ты почему так долго?

– А чего хотели? – начал я освобождаться от ранца и башмаков.

– Леночка болеет. Спрашивали, что задали по арифметике.

– А ты?

– Я сказала, что ты на тренировке, – легкое удивление в голосе.

– А они?

– Попросили заглянуть в твой дневник, посмотреть задание.

– А ты?

– А я показала им твой дневник! – ответила она уже на полтона выше, лучезарность явно начала сдуваться.

– А они?

– А они переписали твое задание! Переписали, попили чаю и ушли!!!

Вот ведь доиграюсь же сейчас!

Придется огребать за опоздание. Все равно не могу удержаться:

– А ты?

– Да что ты все заладил?! Ты – они, ты – они! – взрывается мама. – Что я? Что ты? ТЫ почему опоздал с тренировки? Час назад закончилась! Мне что, к тренеру сходить? Узнать, где ты болтаешься целый час неизвестно где?

– Я имею в виду – ты! Ты – спросила у них документы какие-нибудь? – невозмутимо продолжал я переодеваться. – Приходят незнакомые дети, называются одноклассниками, требуют мой дневник, а ты запросто предоставляешь неизвестно кому доступ к моей личной информации!

Слышу, как в глубине комнаты хохотнул отец. Потом быстро закашлялся, дабы не принижать авторитета матери.

Педагогика вам не хухры-мухры!

– Ты чего мелешь-то? Какая личная информация, – растерялась мать. – Какие неизвестные дети? Это Леночка из соседнего дома!

– А сестра? – упорствовал я. – Сестру ты тоже знаешь?

– Сестру… – утвердительно кивнула мать. – …Н-нет. Сестру нет. Она недавно к ним в гости приехала. Двоюродная. Она и не похожа на Леночку.

– Так! – нырнул я в домашние тапки и почапал в комнату. – Привет, пап! Слыхал? Сдали меня с потрохами!

– Это что за слова? Толик! Ты чего лыбишься? Смотри, как твой сын с матерью разговаривает!

– А что? – Батя на диване поменял лежачее положение на полулежачее. – Отчасти он прав. Что за сестра-то?

– Да! Что за сестра?

– Нормальная сестра. Двоюродная. Катя. Фамилия… наверное, тоже Маркова.

– Наверное или точно? Отвечать на вопрос! В глаза смотреть!

– Что? Я тебе щас! – Мать схватила тряпку и начала гоняться за мной по комнате.

Батя откровенно ржал.

В доме бедлам. Пыль столбом, падали стулья, россыпью летели какие-то папины журналы, снизу через картонные перекрытия что-то орали соседи. Из соседней комнаты вынырнул младший брат – что за непорядок?

– Все-все-все! Мам, сдаюсь! Был не прав, каюсь. Пощады!

– Разошелся! «Доступ». – Мать уселась к отцу на диван и передником вытирала выступившие от смеха слезы. – Я тебе дам доступ! Юморист.

– Ладно, мам. – Я сел рядом. – А если серьезно – что за сестра-то? Сколько лет, как выглядела? Кроме шуток.

– Да как! Обыкновенно. Высокая, темненькая.

– А Ленка – белобрысая ведь!

– Ну я и говорю – не похожа. Она же двоюродная. Лет восемнадцать. Вежливая, воспитанная. Одета аккуратно. Хвалила тебя, когда пятерки в дневнике твоем увидела. Сказала, что тоже занимается спортом. Художественной гимнастикой.

– А где? – живо заинтересовался я.

– Ой, я и не спросила.

– А когда приходили-то?

– Да вот… только ушли. Минут двадцать как. Думали застать тебя после тренировки. А ты шляешься где-то. Почему опоздал?

Я замер.

Застать меня после тренировки?

А откуда Леночка знает, КОГДА у меня тренировка заканчивается? Или это знает ее сестра? Или кто она там?

Так-так-так.

А вот это уже действительно интересно…

– Ты чего молчишь? Не придумал, чего соврать?

– А? Почему опоздал? Так это… соревнования у нас, мам… скоро будут, – сочинил на ходу, и тут же в голове мелькнула идея. – Такие… серьезные соревнования, со сборами, в пионерском лагере. «Ласпи». Рядом с Батилиманом. Слыхала?

– Да… ты… что!!! Правда? – Мама аж вскочила с дивана. – Соревнования? Конечно, слыхала! «Ласпи»! А когда?

– Так это… в том-то и дело, что завтра уже надо выезжать. Меня в последний момент в состав включили. Поэтому и опоздал сегодня.

– Как завтра? – опешила мама. – А школа?

– Так в лагере. Там свои учителя на время сборов. Завтра и выезжаем. С утра. В десять.

– Ой! Я же в десять на работе!

– Ну вот! Как всегда! Все дети как дети – поедут с родителями, а я опять как беспризорник!

– Может, отпроситься? Ой! У нас же карантин!

– Да ладно, – сжалился я, – будто я не понимаю. Не маленький, доберусь. К тебе завтра зайдут на работу, кто-нибудь из тренерского состава, подписать надо чего-то. Ты только сейчас собраться мне помоги.

– Собраться? А! Конечно. Толик. Толик! Хватит валяться! Где чемодан тот, рыжий, маленький? Глянь на антресолях. Так, майки-трусы погладить! Зубную щетку, порошок, мыло в пенал, там в ящике. Теплое надо обязательно взять, ночи холодные. Витя, собери все школьное в ранец. Василий! Куда? Марш в ту комнату! Не мешай. Толик! Да не этот чемодан. А вон тот!..

Короче, началось.

Значит, с завтрашнего дня ухожу в подполье.

Любопытная какая у нас сестра получается! И по времени этот приход – ни раньше ни позже!

А ведь меня реально вычисляли!

Интересно, кто? И зачем?

– Хорошая идея. Ночевать будешь в спортзале. Питание в буфете. – Это Пятый.

– Ничего себе! Батилиман! Губа не треснет? А чего за «Артек»-то поскромничал? – Это Сан-Саныч.

– Спрыгнул все-таки с маминого крючка! Бродяга беспризорный! Ну ты и жучара. – Это Ирина.

И припев хором:

– Только высунься один!

И как это ни обидно – сводный хор бойцов невидимого фронта по сути прав. Какая-то нездоровая активность начинается вокруг моей скромной персоны.

Опять, как и полгода назад.

Может быть, я действительно вношу какие-то возмущения в тонкие материи мироздания? В область, которая связана с криминальным равновесием в мире. По крайней мере, в той его части, которая локализована в границах социалистического Отечества.

Нельзя войти в одну реку дважды.

А я добавил бы еще: безнаказанно. Ведь вокруг меня сегодня – до боли знакомые потоки моего собственного детства. Тащат, сверкая брызгами на солнце, хлипкое мое семилетнее суденышко, капитаном на котором – сорокадевятилетний умудренный мужик. Только в памяти у меня осталась милая веселая речушка, а не злобный горный поток, норовящий протащить меня через пороги брюхом, да по острым камням.

Что-то поменялось.

Или это просто я стал более зрячим. Лишился детских штанишек и розовых очков в придачу. А может, просто штурвал я кручу не в ту сторону? Пытаюсь умничать, нащупывая несуществующий фарватер по всем законам лоцманского искусства. А вот ребенок на моем месте просто плыл бы по течению, наслаждаясь прибрежными красотами.

Наверное, так.

Однако почему я не могу избавиться от ощущения, что в новой моей жизни слишком много появилось многозначительных случайностей и роковых совпадений? Не зависящих от меня ни на йоту. Побочные эффекты нарушения принципа «нельзя дважды в одну реку»? А если так – все ли они уже проявились в полной мере? Откуда я знаю, чего ЕЩЕ можно ждать от мироздания, выкинувшего со мной этакий фортель?

Как-то опасно зашатались в последнее время мои незыблемые материалистические убеждения.

К слову, есть у меня целых три гипотезы, почему взрослое сознание вернулось в тело семилетнего мальчишки. Каким образом я «впал в детство».

Первая теория медицинская. Из разряда субъективного идеализма. Все, что происходит со мной, – мне только кажется. Лежу я, скажем, где-то в коме на больничной койке, подключенный к аппарату искусственного жизнеобеспечения, а в моей голове клубятся дикие фантазии, суть совмещения областей глубокой памяти и активных процессов на поверхности коры головного мозга. Этот вариант мне не нравится.

Тогда вторая версия. Навеянная фантазиями Джона Пристли и братьев Стругацких. Все эти приключения – выдуманные. Сижу я перед своим ноутбуком и сочиняю небылицы про самого себя в возрасте младенца. Раз за разом пытаюсь ухватиться за солнечный лучик, тянущийся ко мне из далекого и чудесного мира под названием «детство». Да только, что парадоксально, взрослые мозги на поверку оказываются свернутыми на предмет жизненного опыта и рационализма. И получается в описаниях не солнечная ода беспорточному счастью, а тревожный остросюжетный боевик. А согласно Пристли все то, что мы когда-то выдумали и описали, может существовать в реальности в каком-то далеком уголке Вселенной. Одна из разновидностей все того же субъективного идеализма. Только с легкой патиной художественно-романтического окраса. Этот вариант мне нравится больше, хотя и обидно чувствовать себя ПЕРСОНАЖЕМ.

А третья гипотеза простая. Она называется «да хрен его знает». Здесь может быть все что угодно: искривление информационного пространства, темпоральные аномалии, сдвиг матрицы сознания – на любой вкус. Все равно уровень науки до названных явлений пока не дотянулся. Очень удобно – материалистические представления о мире сохраняются, но… «мир непознаваем, ибо процесс познания бесконечен».

Мы просто пока не в курсе.

В любом случае мир здесь реален. Внизу земля с травкой, сверху небо с тучками. Вокруг – люди. Разные. Простые и сложные, умные и глупые, интересные и скучные. И в каждом есть и добро, и зло. Черно-белых персонажей, как в романах, не бывает. И причинно-следственные связи по-прежнему исправно работают и в этом мире, выдуманный он или нет. За ошибки тут платят полной ценой. От удара в глаз рождается синяк. От наглого поведения – подзатыльник. А если за спиной надежный товарищ – не страшно и в пекло. Хотя вру – бывает и страшно. Бывает больно, обидно, горько. Иногда – грустно.

Только скучно – никогда.

Глава 8 Эффект Крауфорда

– Значит, так. В доме Исаковых проживают пятнадцать человек, из них шестеро – несовершеннолетние. Самая старшая – Мурсалима Рахманбаевна, восемьдесят семь лет. Дом записан на ее невестку – Галину Андреевну Исакову. Вдова, шестьдесят четыре года. Муж был угнан в Румынию во время войны. Пропал без вести, признан погибшим.

– Сан-Саныч, а как его звали?

Козет зашуршал бумажками.

– Мм, сейчас. Баяхмет Султанбекович, девятьсот восьмого года.

– Понятно. Бай, короче. Судя по имечку. С отчеством…

– Бай – не бай, угнали на работу. И явно не директором пляжа.

– Не факт…

– Не мудри! У хозяйки дома – двое сыновей, женатые. Старший – Денис Баяхметович, второй – Михаил… почему-то… Борисович. Оба записаны русскими, интересно. Женаты, так… один на украинке, другой на русской. Детей у старшего пятеро, двое взрослых. У младшего – четыре пацана, старшему девятнадцать. Гляжу, белый билет у него от армии.

– Чем страдает, болезный? Известно?

– Ну а как же. Так. Чего тут у нас? Ага. Эпилепсия. Ничего себе!

– Чем живут, где работают? В смысле – остальные.

– Так. Старший сын на пенсии по инвалидности. Его дочь – кассир в продуктовом. Сын у него – строитель, сварщик. Временно нетрудоспособен. Травма на стройке. На пособии. Второй дядек вместе с младшим сыном работают на «Маяке», старый – кладовщиком, молодой – грузчиком. Его старший сын-эпилептик подрабатывает в госпитале в хозобслуге. Детвора учится – кто в школе, кто в фазанке. Бабули летом сидят на рынке, фрукты-овощи со своего участка. Короче, все чисто. Не привлекались, не состояли, в порочащих связях не замечены.

– Что и следовало доказать, – вновь начал я вредничать, – обычная татарская семья, которая во время депортации предпочла записаться русскими. Кроме прабабки, которая пострадала во время оккупации, – мужа-то угнали!

Сан-Саныч опять стал рыться в своих записях.

– Точно! Между прочим, прабабка тоже записана русской! Переехала сюда в сорок третьем, еще под немцами. Уже без мужа, с детьми. Участвовала в подполье, связник, явочная квартира. Вот этот самый дом. Особых событий вокруг адреса не зафиксировано. Просидела резервом до прихода наших. Дом чудом уцелел.

– Ничего странного не вижу. Меня интересует только тот белобрысый, который помог Тохе начистить мне рожу. И который носит такие же штанишки, как у брата-эпилептика, работающего в больнице. И который крутился среди фарцы, после чего меня стали вычислять по фингалу гоблины из группы поддержки.

– А кто такие гоблины? – заинтересовалась Ирина. – Бандитская специализация?

– Ты даже не представляешь, насколько права, – восхитился я. – Толкиен нервно курит в сторонке.

– Кто-кто?

– Крестный отец гоблинов, орков и эльфов, – окончательно снес я Ирине башню. – Ладно, не заморачивайся. Это сказочные персонажи в англосаксонской мифологии.

– Увлекаешься вражескими сказками?

– Я бы с удовольствием увлекался переделыванием девочек под мальчиков, – моментально среагировал я, – особенно половозрелых. Только мне это счастье очень редко обламывается. Приходится напирать на книжки.

Ирина тут же показала мне кукиш.

– Ша! – прекратил безобразия Сан-Саныч. – О белобрысом. В штате больницы никого похожего нет. Ни по возрасту, ни по приметам. Больничная спецовка маячит тупиком. Возле «Березки» проведена облава. Там тоже фигурант не усматривается. Среди задержанных нет даже бандитов, которых ты видел возле черного хода. Крестничков твоих и Ирины.

– Почему я не удивлен?

– Все твои предположения на грани ощущений. Ни фактов, ни улик.

– Где-то я это уже слышал… когда-то…

– И еще раз услышишь. Не за что даже уцепиться. И даже непонятно – ради чего. Отомстить за подвал?

Я фыркнул.

– А вот сестры у твоей одноклассницы Леночки действительно никакой нет. И сама Леночка в твоей квартире не появлялась. Это был маскарад с очень похожей девчонкой. Непонятно только, зачем такие сложности?

– То-то и оно…

– Пока примем к сведению и оставим за скобками. Продолжаем работать в штатном режиме. Рейды, тренировки, теория.

– Сан-Саныч, золотой! Хорошо, что напомнил. У меня тут пробельчик образовался. Погоняйте меня по маскировке. Ну пожалуйста! Грим, камуфляж, зрительная перцепция, что там еще?

Козет усмехнулся.

– Нахватался уже? Принимается. Ирина у нас спец по таким чудесам. И, наверное, даже нелишним будет кое-кого подтянуть…

Ирина встрепенулась:

– Хейфец?

– Если согласится. Сама знаешь, какой у него характер. Меня он и слушать не станет.

– У тебя запах демаскирующий.

– А чего? Нормальный запах. – Козет смущенно понюхал свое плечо. – Обыкновенный.

– Кого ты слушаешь, Саныч, – подсел я поближе. – А кто такой Хейфец?

– Гример в театре. – Мой сэнсэй теперь пытался дотянуться носом к собственной подмышке. – Хаим Натанович… Вообще-то есть немного. Я в душ.

– Ирка! Зараза! Ты соизмеряй свои шуточки. Зачем бойца из строя вывела?

– А от тебя манной кашей воняет постоянно.

Я поперхнулся от неожиданности. Вот что с ней делать?

– Ну все! Доигралась. Сейчас я тебя нюхать буду!

И кинулся на нее.

После шумной возни на татами минут через десять от нас обоих пахло далеко не фиалками. Вышедший из душа Козет, свежий и благоухающий, брезгливо повел носом и демонстративно отвернулся.

– Так что же, молодой человек, у вас есть желание освоить теорию зрительной маскировки за два дня?

– Собственно, не совсем теорию. Все же меня больше интересует практика.

Пожилой еврей поправил старинное пенсне на массивном носу, внимательно посмотрел на меня и скептически пожевал губами.

– Знаете что, юноша. Отчего-то у меня складывается впечатление, что вы обладаете не по годам развитой головой. Таки не надо портить это приятное ощущение. Вы, извиняюсь, только что произнесли глупость, которая больше подходит вашему внешнему виду, чем тому, чего я не вижу внутри.

Надо включать заднюю. До чего же трудный человек! Целый час бьюсь с ним. Уговариваю, подлизываюсь, кручусь как уж на сковороде. Будто бы на минном поле – не могу нащупать безопасную тропинку. Шаг в сторону – и он опять недоволен.

– Уважаемый Хаим Натанович! Скажу по-другому. Я готов потратить столько времени на предмет нашего спора, сколько потребует основательная глубина его изучения, с тем чтобы в дальнейшем теоретические пробелы ни в коей мере не могли послужить досадной причиной практических ошибок.

Хейфец удовлетворенно кивнул. Погримасничал немного, пытаясь опять выровнять свои стеклышки на носу, только уже без помощи рук. Наконец сподобился:

– Вы говорите правильные слова, молодой человек. Вы умеете говорить правильные слова, что очень странно для вашего возраста. Это любопытно. Только ведь старый Хейфец давно уже не консультирует спецслужбы. По ряду деликатных причин, о которых вам знать будет неприятно.

– Правильно. Мне гораздо приятнее будет знать сам предмет, чем копаться в причинах ваших разногласий с безопасностью. Мне хватит и своих.

Блин. Грубовато получилось.

Впрочем, семь бед – один ответ. Решай уже, дедушка, – или да, или нет. Уж больно долго мы торгуемся. Такое впечатление, что старик получает удовольствие от самого процесса. Тянет жилы из ребенка! Терпение мое испытывает? Или это такой микроэкзамен? Проходной тест? Может быть…

Хейфец долго скептически разглядывал меня, сцепив пальцы в замок и постукивая этой кувалдочкой по столешнице.

– Ну что ж. Вероятно, я буду работать с вами, юноша. И это не только из уважения к людям, которых я тем не менее уважаю. И которые рекомендовали мне посмотреть на вас. Я думаю, что мне самому будет интересно. Надеюсь, так же, как и вам.

О да!

Оказалось, что «интересно» – это даже не то слово.

Захватывающе.

Поразительно.

Грандиозно!

Наука о маскировке, а все это оказалось наукой, никак не меньше, – в наше время оказалась бы в зоне так называемых смежных исследований. На пограничье общепринятых научных массивов. Позднее я понял опасения Хейфеца. Без знания основ физиологии, психологии и медицины здесь делать было нечего. Благо начальные познания в этих областях у меня были.

Тем не менее все же пришлось освежать свой образовательный багаж – особенно в вопросах физики, делая упор на оптику, вспоминать принципы художественной композиции изобразительного искусства, правила гармонии и золотого сечения. Иногда казалось, что старый еврей издевается над малолетним вундеркиндом, но в какой-то момент все базовые знания чудесным образом сошлись в одной точке, и у меня дух захватило от открывающихся перспектив маскировки и полевого камуфляжа.

Из основополагающих принципов. Знаете ли вы, что достаточно замереть и оставаться какое-то время без движения – и вы станете процентов на тридцать НЕВИДИМЫМ! И чем полнее будет неподвижность – тем сильнее эффект. Чтобы отбросить еще процентов десять, надо просто не дышать. И нелишним будет зафиксировать зрачки на одной точке – оказывается, даже движение глаз привлекает внимание. А ведь это, как выяснилось, очень трудно – абсолютная неподвижность. Изматывает похлеще силовых занятий с Козетом и психофизических экзерсисов Ирины.

Мир с момента знакомства с Хейфецем поделился для меня на две неравные половины: на «целевой стимул» – это я собственной персоной, предмет, который нужно спрятать. И «маскер» – это все остальное, что меня окружает. То место, куда и нужно спрятать предмет.

Именно «маскер» я должен предъявить объекту в первую очередь, работая в стиле «прямой последовательной маскировки». Если во вторую очередь – это уже будет по методу «обратной последовательной маскировки». Здесь надо исхитриться, чтобы вторичный эффект восприятия был сильнее.

Или – высший пилотаж – «стимул» и «маскер» предъявляются одновременно, но объект по ряду причин концентрируется только на «маскере». Для этого существует целая куча технологий: это и маскировка Паттерна, и эффекты мета и пароконтраста, и мое любимое – перцептивная блокировка, которую спецы иногда называют еще эффектом Крауфорда.

Расскажу, как это работает на практике. В базовом, так сказать, примитивном варианте. До такой степени примитивном, что дня три потом пришлось ходить с красным и опухшим ухом.

Все элементарно.

Сначала в гримерке у Хейфеца я взял напрокат ярко-пунцовое махровое полотенце и похвастался перед Ириной своим приобретением. В тех же театральных кладовых нашел холщовые штаны и рубаху цветом пыльной дерюги. Плюс тряпицу того же цвета, из которой наспех соорудил «балаклаву» себе на голову.

А дальше все было просто.

Я приоткрыл один из шкафчиков в спортзале и повесил на дверцу полотенце. Соорудил на самом видном месте, научно говоря, «гомогенное пятно маскера». Человеческим языком – отвлекающий фактор. Сам облачился в дерюгу, нацепил «балаклаву» и встал между рядами, совершенно не таясь. По-научному – внедрил «стимул» во вторичную среду «маскера». Там я превратился в соляной столп, и как результат – стал свидетелем того, как Ирина после душа беззаботно вытирает свое чудесное тело моим, между прочим, полотенцем (тем самым «гомогенным пятном»), наивно полагая, что мужской части нашей команды на этот момент в спортзале нет. А ведь я даже не прятался! Стоял метрах в трех и не дышал.

Будем считать, что от восхищения.

А минуты через три я сделал объекту наблюдения деликатное замечание по поводу наличия легкого жирка на бедрах.

Потом летал по всему спортзалу.

Разъяренная фурия, которая даже не озаботилась прикрыть свой срам, страстно вожделела добраться до моего тела.

До уха все же добралась…

Вот так захватывающе работает «Крауфорд» в практическом исполнении. Всего-то навсего – отвлекающий маневр.

И это только, как я уже сказал, базовые основы!

Часть занятий Хейфец посвятил непосредственно гриму.

Здесь пришлось научиться работать и с пудрой, и с помадой, и с краской для ресниц. Только не думайте, что пудра – обязательно розового цвета, а помада бывает только в оттенках красного. Например, при помощи голубой пудры можно придать лицу эффект изголодавшегося или изможденного человека. Слегка зеленоватая помада помогает изобразить пересохшие губы. Усиливает эффект специальный клей, похожий на ПВА.

А если выкрасить ресницы и брови в светло-рыжий цвет, потом добавить на осветленную кожу веснушки – лицо ребенка практически становится неузнаваемым. Это, кстати, я проверил на Козете. Здесь обошлось без травматизма. Меня только чуть не вытолкали из родного спортзала.

Но чистый грим – это капля в море.

Как объяснял Хейфец, идея превращения «стимула» в персонализируемый «маскер» (звучит как бред) заключается не только в краске. Существует огромное множество других нюансов. Форму лица можно менять валиками из ваты, рассовывая их за щеками, губами и даже в носу. Здесь главное – чувство меры и гармонии. Ошибешься – и камуфляж превратится в демаскирующий фактор.

Оказывается, очень важно контролировать положения головы и тела. Процесс узнавания человека в быту во многом зависит от характерных движений, типичных ужимок и мимики. Достаточно чуть по-другому повернуть голову и свести брови к переносице – и тебя узнать будет гораздо сложнее.

А еще есть осанка…

Еще есть одежда…

Еще есть язык жестов…

Еще – очень много чего есть.

Иными словами, если перечислять все, что я узнал от своего нового учителя, – получится толстенная монография, которую жаждали бы заполучить многие секретные службы мира, причем наперегонки.

Но капризный еврей, как он мне напоминал неоднократно, уже не консультирует спецслужбы.

– Вам не нужно радоваться, юноша, тому, что старый Хейфец делает вашей особе свое исключение. Таки он все же снова совершает что-то нехорошее. Вы начинаете очень много знать для своего чрезмерно юного возраста. А как сказал один древний мудрец, многие знания есть многие печали. Боюсь, мне станет за это когда-нибудь очень стыдно…

Понравился я ему.

Глава 9 «Мир, труд, май» и… мохеровый кардиган

В городе праздновали Первомай.

Огромные колонны людей формировались на распланированных администрацией точках улицы Гоголя и плавно вытекали на городское кольцо. Флаги, транспаранты, воздушные шарики в руках детей и пестрота весенних цветов – все это создавало непередаваемую атмосферу радости.

Из репродукторов гремела музыка. Народ лучился улыбками, пел песни под баяны, кто-то пытался пуститься вприсядку прямо по ходу движения людского потока. И не было во всем этом проклинаемого демократами двухтысячных авторитарного принуждения со стороны злобных коммуняк. Заградительных отрядов с пулеметами тоже не наблюдалось. Даже милиции было не так уж и много. И, к слову, раз уж пришла на память «демократическая мифология», – не было вокруг ни одного пьяного или даже слегка выпившего человека. Все сядут за стол после обеда, как заведено.

А сейчас массовая эйфория била повсеместно фонтаном абсолютно трезвой и здоровой струей.

Это давно уже был праздник не идеологии, а победившей и властно вступавшей в свои права крымской весны. И его действительно по-настоящему любили. Может быть, даже больше, чем Новый год. Разумеется, предприятия получали какие-то разнарядки из горисполкома по количеству участников, да только приходило людей гораздо больше, чем надо. Добровольно. И на точках сбора постоянно творилось чудовищное столпотворение. Осатаневшие организаторы доходили чуть ли не до драк, отстаивая свои кровные метры отведенной территории. А колонны выходили на площадь Ушакова с вопиющим опозданием. Но все эти капли дегтя недоразумений пшиком исчезали в цистерне вселенского веселья.

Наша группа сегодня не работала. Имеется в виду – по специализации. Всеобщий праздник захлестнул и нашу Контору. В дружный строй Ленинского района наших волкодавов, разумеется, не ставили, но они были где-то здесь. Наслаждались и расслаблялись.

Меня тоже отпустили «погулять». Одного, без контроля. Как сознательного, несмотря на некоторую безбашенность, сотрудника.

В качестве практикума я был под маскировкой. Мой образ – тревожный отпрыск не очень богатой прослойки малоквалифицированного пролетариата на грани люмпен-категории. На мне был кургузый пиджачок, надетый на выцветшую серую водолазку, не очень чистые штаны в коричневую полоску и тяжелые зимние ботинки, забывшие о существовании в природе обувного крема. На лице – обкатанный уже мною на Козете грим рыжего повесы: россыпь веснушек и раздвинутые валиками пухлые щеки. Украшала эту красоту драповая кепка-хулиганка, знававшая и лучшие времена.

Подобные мне сорванцы шныряли в волнах людского моря и кусками гнутой медной проволоки сшибали из рогаток, сделанных из шпилек для волос и резинки-венгерки, воздушные шарики у дисциплинированных детей. Народ про эту напасть знал, поэтому своих чад держал ближе к центру колонны. А злодеев легко вычислял, брал за уши и, веселясь, беззлобно отвешивал первомайские подзатыльники.

– А ну иди сюда, стрелок пархатый! Попался? – Очередная жертва уже трепыхается в клешнях пожилого усатого мужика, с рядами орденских колодок на левой стороне пиджака. – Ты чего людя́м праздник портишь? В милицию захотел?

– Пусти-и, дяденька. Я больше не буду.

– Рогатку давай! Давай-давай. Вот так. У ну, брысь отсюдова!

И, довольный собой, «дяденька» возвращается к начатому раньше: «…На не-ом защи-итна ги-и-мнастерка, она с ума-а меня сведет…»

В одном из просветов людского моря под ярким транспарантом «Мир-труд-май» лихо выплясывала замысловатый танец веселая старушка в пунцовом плаще, коричневых гамашах и солдатских ботинках. В одной руке у нее портрет Ленина на палочке, во второй – флажок советских военно-морских сил. Правильные, хотя и не совсем соотносящиеся друг с другом атрибуты крутились вокруг плясуньи морским семафором, сливаясь в бесшабашную и слабо идеологически выдержанную карусель.

Народ радостно гоготал и хлопал в ладоши.

– Давай, Семеновна! Не подкачай!

– …Ра-аску-у-дрявый! Клен зеленый! Лист резной! – Бабуля умудрялась еще и подпевать репродуктору. – Я-а влю-у-бленный! И смущенный пред тобой!..

Напирающие сзади даже слегка притормаживали, расширяя зону этого стихийного танцпола.

– Кле-он зе-эленый! Да кле-он кудрявый! Да ра-аску-удрявый! Резной!

За спиной веселящейся толпы нетерпеливо верещал автомобильный гудок. На подходе пробуксовывал очередной массив праздничной колонны, впереди которого маячил драпированный кумачом изношенный «газон» с огромными картонными буквами «Гагаринский район» на кузове. Прямо за ним, размахивая в воздухе огромными искусственными цветами, клубилась белоснежная стайка красногалстучных пионеров, за которыми степенно вышагивали отцы-руководители. У многих – ордена и медали со времен Великой Отечественной.

Старая гвардия пока еще была в строю: слишком мало прошло времени после тех страшных событий. Одеты все просто, скромно, но празднично. Чисто и аккуратно.

Вообще, если на мой незашоренный взгляд, по тем временам мода была ужасной! Преобладали серые, коричневые и темно-синие тона. Редкая модница позволяла себе покрасоваться в пальто светло-бежевого цвета. У многих женщин – завязанные по-крестьянски платки на головах, где ярких цветовых решений усматривалось гораздо больше, чем в одежде. Мужики, если это солидные мужики, вышагивали в длинных болоньевых плащах с широкими поясами. У тех, кто расстегнулся по случаю теплого весеннего солнышка, под плащами были видны сурового цвета двубортные пиджаки и широкие прямые брюки. Обувь – такое впечатление, будто с одной полки. Разумеется, почти вся черная. Монотонность цветовой гаммы с лихвой компенсировалась обилием кумача, цветов и флагов.

Не привык народ красиво одеваться.

Хотя бывали, конечно, и приятные исключения.

Вот, например, в глубине колонны Нахимовского района ярким праздничным пятном вышагивала дамочка лет тридцати, одетая в ядовито-синий длинный кардиган, связанный из настоящего мохера! Она выглядела веселым мохнатым шариком, случайно застрявшим в сером штакетнике забора. Под руку держала высокого загорелого мужчину, которого, как видно, просто распирало от созданного его подругой эффекта. Оба жизнерадостно махали в воздухе букетиками гвоздик.

Любопытно.

А ведь я впервые за целый день в этом людском море увидел подобное. Вернее, нарядные люди были практически повсюду. Кто-то был одет по случаю праздника и поцветастее обычного, но чтобы так вызывающе модно!

Я втиснулся в толпу и потянулся за интересной парочкой. Тут же мужичок сбоку подозрительно покосился в мою сторону. Ага! Не хватает одной детальки. Пресловутого «маскера» по теории Хейфеца. Я немного отстал, покрутил головой и молча отнял у какого-то октябренка портрет Брежнева на оструганной рейке. Не дожидаясь скандала, нырнул в толпу и появился у мохеровой парочки с другой стороны. Кепку снял и засунул в карман. Вызывающая больно.

Теперь в мою сторону смотрели приветливо и по-доброму. Юный поклонник дорогого Леонида Ильича и патриот родного Отечества. Я тоже авансом раздавал по сторонам улыбки, не забывая при этом наблюдать за интересной модницей.

Из непрекращающегося гомона я понял, что окружающая публика представляет собой симбиоз строителей, корабелов и моряков самого дальнего района города, который в простонародье назывался Камышами. В то время это был крупный рабочий поселок вокруг Камышовой бухты, огромного порта, судоремонтного и рыбообрабатывающего заводов. Край, где сам воздух на многие мили вокруг пропитан чудесными ароматами копченой рыбы.

А ведь Пятый что-то такое говорил именно про Камыши. Мол, зашевелилась там криминальная братия. Получается, что это я неплохо попал! Впрочем, пока ничего интересного не происходило, несмотря на то что уши мои работали как локаторы.

Модницу в пушистом мохеровом прикиде звали Лидочкой. Мужик отзывался на Вовчика и был то ли радистом, то ли электриком на каком-то промысловом судне. По всем признакам, ходил в загранку, как и многие другие из нашей колонны. Явные символы иностранного достатка – почти вся детвора, да и многие взрослые, по-канадски работали челюстями, распространяя кругом ароматы мяты и клубники. Тут и там мелькали импортные вещи, скромнее, чем у Лидочки, тем не менее и не «Русский богатырь». Лица у мужиков, несмотря на весну, были с характерным несмывающимся загаром. На шеях у женщин поблескивали золотом на солнце более или менее дорогие украшения. А макияж был ярким, броским и эффектным.

Загранка в нашем городе всегда жила чуть богаче, чем остальное рабоче-военное население.

Колонна уже миновала центральную площадь с трибуной аксакалов и вышла к Приморскому бульвару, в конце которого приветливо белел мой родной Дворец пионеров. В его уютных недрах одиноко скучал брошенный сегодня нашей группой секретный спортзал Конторы. А мы уже выходили к финишной прямой – на проспект Нахимова. Народ постепенно стал рассасываться по сторонам, алкая поскорее добраться до праздничных столов, накрытых дома.

А вот Вовчик с Лидочкой покидать почтенную публику не торопились. Ну правильно, не для того на суд людской была представлена чудо-обнова, чтобы так просто распрощаться с восхищенной аудиторией. На площади Революции парочка тепло рассталась с коллегами и отправилась гулять по Большой Морской.

Длина подиума увеличивалась на глазах.

И прохожие действительно часто оглядывались на пушистую модель-красавицу, проливая ушаты бальзама на эго ее кавалера. Большей частью восхищенно, хотя некоторые старушки традиционно ворчали вдогонку: «Глянь, кака шалава пошла! Грябут там в своих загранках. У, бяс-стыжая!»

Возле кондитерской «шалаве» захотелось сладкой жизни, и она потащила своего спутника пить «кофий».

А меня… легонько подняли под мышки с двух сторон и утащили в проходной двор.

– Деньги есть? – без обиняков поинтересовались там.

Постоянно шмыгающий носом и воровато оглядывающийся подросток нагловатого вида нависал надо мной грозовой тучей. Двое его напарников прижимали меня за плечи к грязной стенке.

Вот так!

С небес на землю. Аверс и реверс. Белое и черное. Добро и зло. Надо же! Поймали все же на «раскрытой варежке». Что же я так прокалываться стал в последнее время?

– Нету, пацаны. Гляньте.

Я демонстративно вывернул карманы штанов.

– А если найдем?

По моему убогому пиджачку забегали чужие руки.

Я скептически покачал головой.

Нет. Все-таки не бойцы здесь, в центре. Погубит вас эта бескорыстная тяга к деньгам. Ни понятий, ни принципов. Трое на одного – только так и умеете.

За это их в городе и недолюбливали. Вообще, для нас даже такого района не существовало – Центр. Мелкие ватаги вроде этой жили сами по себе, сметали какие-то крохи детским гоп-стопом и грызлись между собой постоянно. Для серьезного противостояния с периферией у них не было шансов. Не хватало консолидирующего начала. Взаимовыручки не хватало, да что там – простой дружбы. Каждый сам за себя. Сейчас вот труханут меня и шмыгнут к себе в нору – лаяться между собой, деля добычу. Шакалье племя.

Этих я, пожалуй, потяну.

– Смотри! Чего у тебя тут?

Я протянул два пальца к животу впередистоящего грабителя и коротко ткнул его в солнечное сплетение.

– И у тебя такая же хрень. Смотри!

Первый еще не успел даже опуститься на корточки, а я уже повернулся к тому, что слева, и не торопясь тянул пальцы к его животу. Тык!

– А ты не торопись, – резко на сто восемьдесят повернулся к третьему, смещаясь на всякий случай чуть в сторону. – Не стоит торопиться. Ты лучше своим друзьям, как отдышатся, привет передай. Слышишь? От пацанов с Матюхи. Ты понял?

Мой нечаянный собеседник на голову выше меня и явно физически сильнее. Но… я же говорю – шакалье племя. Он даже и не собирался дергаться. На что и был расчет. Просто стоял с выпученными глазами, переводя ошарашенный взгляд с поверженных подельников на меня и обратно…

– Не слышу?

– Да понял я, понял!

Ого! Даже голос повышает. Не может его природа смириться со столь быстрой сменой приоритетов. Ладно, додавлю.

Пристально глядя в глаза бунтовщику, я сделал маленький шаг в его сторону и сразу же заметил, как его окатывает волной паники.

– Да говорю же, понял!

– Деньги давай! – коротко сказал я, протягивая руку.

– Чего?

Я сделал еще один шаг.

Внешне картина напоминала мизансцену «Давид наезжает на Голиафа». Я не отрывал взгляда от лица противника и сделал третий шаг. Теперь он был вообще на расстоянии вытянутой руки.

– Да нету у меня денег! Честно говорю, нету!

Честно, говоришь? Ты и честность? Впрочем, хватит. Не стоит перегибать. Надо знать психологию этой разновидности уличной шпаны. Страх потерять кровно заработанные может ударить ему в голову. Как у той загнанной крысы. А мой эффект неожиданности уже кончается.

Чемпион должен уходить на пике славы.

– Ладно, верю, – зафиксировал я окончание дискуссии. – Будь здоров, не кашляй!

Степенно развернулся и, перешагнув через одного из копошащихся на земле противников, вышел из подворотни.

Дальше по плану – знаю что будет. Сейчас отдышатся, осознают случившееся и, пылая от стыда и ярости, рванут на розыски возмутителя спокойствия. Уже не грабить в подворотне, а просто бить.

А в такой схватке я заведомо проигрываю.

Поэтому метров через десять втиснулся в щель между автоматом газировки и чугунным решетчатым забором, присел на корточки, чтобы сместить свой «стимул» из плоскости традиционного обзора, и спокойно наблюдал. Не выпуская при этом из поля зрения Лидочки с Вовчиком, с аппетитом уплетающих пирожные за стеклянной витриной кондитерской.

Минут через шесть мимо меня с топотом пронеслась оголтелая стайка. Запала ей хватит на добрый километр, благо улица широкая и здесь всех видать как на ладони.

Ну бегите, ребята, бегите.

Не мешайте делом заниматься… взрослым людям.

Глава 10 Варяжские пляски

В Крыму самые длинные в мире троллейбусные маршруты.

Бесспорный лидер – первый номер: Симферополь – Алушта. Когда-то в прежней жизни, сдавая на третий юношеский по спортивному туризму, наша группа шла вдоль этого направления. Разумеется, не по асфальту – рядом: по грунтовкам, проселкам и прочей пересеченной местности. С трудом уложились в четыре дня.

А спустя тройку-четверку лет вдоль этой же «дороги жизни» я с автоматом и в полной боевой ходил на полевые выходы от Симферопольского военного училища. До половины. За день. Есть там такая деревушка – Перевальное, место дислокации наших полевых лагерей. Помню, как тяжело давались нашим курсантикам эти сорок километров. Сбитыми сапогами и саднящими мозолями мы измеряли дальнобойность отечественного электрифицированного транспорта. Аж гордость разбирала за страну. Прочувствовали, что называется, на всю жизнь.

Прониклись.

А в раннем детстве для меня фаворитом был троллейбус номер десять. «Десятка». Бесконечное путешествие от Центрального рынка до Камышей: вниз-вверх, спуск-подъем, длиннющие повороты, балки, взгорки. И степь. Горячая, пыльная, ароматная. Это сейчас, в наши дни здесь – микрорайоны и цивилизация. А тогда – ковыль, перекати-поле, редкие огородики среди каменных россыпей да жгучее солнце. И море, синеющее справа на горизонте.

Сказка!

Что еще нужно в этом возрасте, чтобы ощутить себя настоящим путешественником?

И вот я опять на своем обожаемом маршруте.

Вовчик с Лидочкой, откушав эклеров, погуляли еще по Комсомольскому парку, покормили голубей на фонтане с ангелочками и как-то неожиданно вдруг загрузились в троллейбус на остановке. Шли вроде как мимо, не стояли, не ждали, а «десятка» подошла, и они прыг – и в транспорте. Я и дернуться не успел.

На мое счастье, маршрут в этом месте петляет. Плюс горка от рынка, там троллейбус долго пыхтит до следующей остановки. Я рванул наперехват через дворовые улочки. Врешь, не уйдешь! Азарт какой-то дурной появился, хотя, если подумать, далась мне эта сладкая парочка!

Видимо, все дело в мохере…

Так по крайней мере думалось мне на задней площадке «десятки», куда я мини-ядром влетел на остановке, следующей за Центральном рынком. Влетел и высвободил тем самым себе жизненное пространство в спрессованном человеческими телами аквариуме. После первомайской демонстрации общественный транспорт был забит до предела.

«Ну да, конечно, все дело в мохере», – обреченно признавал я, мучаясь от судорожных приступов чихнуть, так как в этот самый мохер и был погружен почти полностью, оказавшись прижатым к Лидочкиной спине.

Мохеровые шмотки в Советском Союзе были большой редкостью.

Наверное, потому что ангорские козы, которые родом из Турции, у нас в СССР как-то не приживались. Либо по какой другой неизвестной мне причине. Все кругом знали только одно – мохер, или ангора, как называли его пафосные старушки, – это круто! И ужасно дорого. Моток у спекулянтов стоил рублей двадцать пять – тридцать (информация из разработок по «Березке»). А чтобы шарфик связать либо женскую шапочку, таких драгоценных клубочков нужно не меньше двух-трех (а это сведения уже от бабули). Вот и считайте.

К слову. Находились ухари, толкавшие втридорога под мохер простые шерстяные тряпки, агрессивно вычесанные железными щетками до состояния импортного эксклюзива. До первой стирки. Вот так: не почешешь – не продашь…

Я тоже в данный момент… чесал нос в зарослях шерсти, стоимость которой на глазок оценивал рублей в пятьдесят. Если не больше. Загранка, конечно, богато живет, но ведь не до такой же степени!

«Откуда деньги, Зин?»

Троллейбус тряхнуло на ухабе. Слипшаяся человеческая масса дружно подпрыгнула, и я наконец звонко чихнул, боднув при этом мохеровую спину Лидочки. Спина брезгливо содрогнулась и попыталась от меня дистанцироваться. Тут же сверху и справа замаячила суровая коричневая физиономия. Это встревоженный Вовчик пытался выяснить – кто это там уродует фамильную драгоценность.

– Изв-в… – пискнул я, преодолевая давление сзади и по миллиметру удаляясь прочь от священного кардигана.

– Я же говорила тебе – давай на такси поедем, – с ненавистью прошипела Лидочка в коричневый кадык своего спутника, – говорила же…

Непроизвольно представив себе, как эта мохеровая львица впивается зубами в провинившийся кадык, я неожиданно для окружающих нервно хихикнул. Да громко так. Лидочку словно кнутом вытянули промеж лопаток. Она дернулась вперед – подальше от невоспитанного вандала, и тут внезапно троллейбус пришел ей на помощь – резко и очень своевременно затормозил возле очередной остановки.

Мохеровую парочку унесло вперед. Вместе с впередистоящими. На задней площадке стало гораздо просторнее. К тому же добрая четверть пассажиров шустрым ручейком стала просачиваться на выход. Правда, тут же в салон девятым валом впечаталось еще… две четверти, но я уже благоразумно стоял у заднего окошка, надежно прикрытый от пресса окружающих никелированным поручнем.

Троллейбус резво покатился по Стрелецкому спуску к улице Пожарова.

Уму непостижимо!

Это рогатое чудовище сломалось за пару километров до конечной! Как раз напротив бухты Омега. Хоть иди да купайся с досады. Впрочем, на майские праздники у нас только умалишенные принимают морские ванны. И между прочим, их не так уже и мало.

На мое счастье, Вовчик с Лидочкой к этой категории не имели никакого отношения.

Впрочем, называть их нормальными я тоже не спешил бы. Потому что самым разумным действием в таких случаях было бы дождаться следующего транспорта. Хоть он и ходит раз в полчаса. А они решили продолжить свой променад в пешем порядке. Что и меня вынудило топтать землю вместе с ними. И путь мой, хочу отметить, получался раза в два длиннее – с учетом вынужденных шараханий по кустам да лощинам. Такие вот прятки на ходу. В голой практически степи. Благо зародыши будущих огородов, жавшихся к дороге, несколько упрощали ситуацию.

Лидочка, судя по выразительной жестикуляции и обрывкам долетающих до меня фраз, продолжала методичный распил мозгов своего спутника. Можно было бы сказать, что милые ссорятся, если бы не достойная восхищения позиция сильной половины, напрочь игнорировавшей все попытки любимой устроить скандал.

В конце концов уже на подходе к первым признакам цивилизации Лидочка вдруг резко остановилась, выкрикнула что-то особо обидное и, взмахнув рукой (что, видимо, означало: «Да пошел ты!»), уверенной поступью двинулась перпендикулярно прежнему маршруту – в сторону ближайшей пятиэтажки.

«Отряд не заметил потери бойца».

Вовчик даже не оглянулся! Он не уставал меня изумлять. Невозмутимо похлопывая по ноге сорванной хворостиной и не меняя скорости, он продолжал движение к какой-то им намеченной цели. Что называется, «баба с возу – кобыла… в курсе дела…».

Я заметался переполошенно.

За кем? А если быть откровенным, правильнее было бы спросить: «На кой?» Какого черта я вообще здесь забыл? Чего мне далась эта парочка? Вернее – не совсем уже парочка. Что привносило очередную порцию хаоса в и без того уже несуразную ситуацию.

Я крякнул от корежащей меня иррациональности собственных поступков и… направился за Лидочкой. Мохер все-таки. Плюс гендерная мотивация… наверное…

Лидочка, злобно впечатывая шаги в землю, миновала пару домов и нырнула в какое-то ветхое двухэтажное строение, вызывающе хлопнув при этом дверью подъезда. Сидящие неподалеку на лавочке старушки, количество которых несколько настораживало, дружно вздрогнули и тут же принялись активно обсуждать возмутительное поведение очередной жертвы. Такое событие!

Я навострил уши.

– …Ни днем ни ночью. И ходють, и ходють.

– Да стыда нет! Иждивенка. Мы работали-работали…

– …Ни стыда ни совести. Мутная особа. Здрасте не скажет! Накрасится-намалюется и пошла!

– А этот ее? Как в загранку уйдет… А она, шалава…

Чтобы не стоять столбом, хлопая ушами, я присел на корточки и стал перебирать травинки на газоне – мол, ищу чего-то. Смотри-ка! Детская лопатка. Годится. Теперь вообще можно изобразить дошкольника на выгуле. При помощи науки старика Хейфеца: встать на одно колено, съежиться, опустить плечи и голову. Кепку прочь. На физиономию – детсадовскую сосредоточенность: надуть губы, нахмурить брови и сморщить лоб. Взгляд рассредоточен книзу. И елозить неторопливо лопаткой по грунту, не делая при этом резких и высокоамплитудных движений. Не привлекать внимания, короче…

– …И выходит такая выдра. И мне: «Привет, бабуля!» Нет, ну вы слыхали? «Бабуля»!

– Плачет милиция, плачет. Сообщить куда следовает, и все тут…

Не утихает буйно море.

– …Говорю я вам. Ворье сплошное. Деньжищи-то какие!

– И говорит мой дед покойный: «Нет такого права, чтобы выселять!» А я грю: «Как это нет?..»

– …Одним миром. И Вовка, и дружки его. Сидят в гаражах и жрут ханку…

– А давеча татарин один. Рожа стра-ашная. Как зыркнет! А он ему: «Ладно, Мирхасан. Хорошо, Мирхасан». А потом: «Мишаня! Какие наши годы!» Бачишь? То – Мирхасан, то – Мишаня. Крутят они чегой-то…

– И как высунет нож! Вот такенный!..

Хлопнула дверь подъезда.

– Ой… Лидушка!.. Доброго здоровьечка… никак переоделась?

Лидушка даже бровью не повела.

Праздничный наряд с шикарным кардиганом сменила на легкомысленные треники с коротенькой болоньевой курткой пунцового окраса. На ногах изношенные кеды, из всех украшений – легкая цветастая косынка на волосах. Излучая полный игнор окружающих, бодро направилась в сторону бухты. Меня даже не восприняла как одушевленный предмет. Аж обидно! Знакомились ведь в троллейбусе. Прижимались друг к другу…

– …Пошла, пошла! Ни те здрасте, ни те до свидания… – По всем признакам Лидочка уже удалилась на акустически безопасное расстояние.

Давай глянем, куда она намылилась.

А как, кстати, зовут отца Тохи Исакова? Сан-Саныч говорил же. То ли Денис, то ли Михаил. Мишаня. Мирхасан. И внешность у него татарская.

Совпадение?

А в гаражах у бухты – дым коромыслом!

Первомайские шашлыки. Маевки! Так это называлось на заре столетия? В среде нелегальных революционеров пролетарского происхождения.

Сильны традиции!

Впрочем, новомодные мангалы, как, собственно, и сама традиция праздничного шашлыкопроизводства, еще не сильно прижились в этом времени. Проходят, так сказать, обкатку на жизнеспособность. Первопроходцы жарят куски свинины, проткнутые самопальными шампурами, в основном на кирпичах. Рядом на земле – непременная скатерка, на которой аппетитно расставлены алюминиевые миски с разносолами: сало, шпроты, куски сервелата, огурчики-помидорчики да яйца вкрутую. А больше, собственно, ничего и не хочется. При условии, что хватает «беленькой»…

Потерявшая былой блеск Лидочка, она же – Лидушка, она же выдра, иждивенка, шалава, иными словами – мутная личность, целенаправленно двинулась к одной из многочисленных гаражных групп, где значительным ростом своим выделялся коричневый Вовчик. Сюда, значит, он сразу направился, увернувшись от домашней бензопилы. Возле коптящего небо новаторского мангала с пафосом топталось еще человек десять мужиков и пара-тройка дамочек разнообразного возраста.

М-да. Проблемка.

Детей в подобных тусовках не предусмотрено. Дошкольником здесь не прикинешься. А промежутки между гаражами просматриваются как на ладони. Никакой Хейфец не поможет.

К тому же мой маргинальный прикид не оставляет никаких сомнений в злонамеренности появления в гаражах подобной шпаны.

Ну что, тогда сворачиваемся?

Черт! Через весь город! За пустышкой. Как идиот параноидальный.

Сдерживая внутри себя клокочущую досаду, я втиснулся в щель между двумя гаражами и, еще не отдавая себе отчета в том, что решение уже принято, полез на крышу.

Вот откуда во мне такая черта появилась? Никогда ведь не страдал излишним авантюризмом. Да что там – излишним. Вообще никаким! Всю жизнь взвешивал, планировал, анализировал. А сейчас – скорость моей рассудительности катастрофически проигрывает прыти малолетнего беспредельщика. Детские гормоны порой напрочь забивают глубокомыслие и осторожность. Взрослому сознанию остается лишь бить по хвостам – оценивать последствия и судорожно, в качестве оправдания выискивать «добро», без которого якобы не бывает «худа», неизбежность которого в последнее время становится довольно тревожной.

И вот, не успев толком проанализировать истоки собственной непредсказуемости, я обнаруживаю себя уже на крыше гаража прямехонько напротив разгулявшейся компании.

Ладно. Все самокопания на потом. Сейчас теснее к рубероиду – и слушать.

– Ну так вот. Слушайте еще один анекдот. Лежит, значит, Брежнев на пляже…

– Иван!

– Да ладно, Танюх. Все свои. Лежит, значит, Леня на бережку и дремлет. Разморило его. Солнышко, ветерок – лафа! А тут шавка, собачонок, кабысдох местный – шасть и к нему между ног!

– Иван!

– Да погоди ты! Между ног, значит, шасть – и давай тому причиндалы вылизывать.

– Иван!!!

– Да тьфу ты! Не даст рассказать. Отойдем, мужики…

– Ладно, стой уж. Ну че там дальше?

– А дальше Брежнев поерзал на лежаке и сквозь сон говорит: «Ну это вы уж слишком, товарищи!»

Взрыв хохота. Женского – в том числе.

Антисоветчики доморощенные.

– А вот еще один…

Так я и провожу время: лежу, загораю на гаражной крыше, слушаю анекдоты. А также – сплетни, байки, воспоминания о том, как какой-то Кузьмич лишил какого-то Данилыча процента за протечку фреона, а Данилыч даже диаметра подшипника по маркировке не определит… и так далее…

Самое полезное, что узнал в этом праздничном бедламе, – это то, что кок Андрюха опять не успевает приготовить «шхеру» на камбузе для «овец» (они что, с собой баранину живьем возят?), а коробка уходит в море через неделю, как раз перед Днем Победы. И бухать придется на борту. (А! Наверное, свежая баранина – для шашлыков, маньяки какие-то шашлычные.) Но если кто-нибудь хоть каплю, хоть понюхает – «кишки повыворачиваю!», «пробку законопачу!», «задницу на немецкий крест!»… и еще с десяток хоть и нештатных, но уже заранее распланированных мероприятий…

Я так понял, среди народа присутствует и капитан собственной персоной.

Босс.

Кстати, именно он между делом порекомендовал внимающей аудитории «меньше трепать языком» и «не сорить фантиками» без меры. Это когда среди расслабляющихся морских волков всколыхнулась тема «Кто тут круче?». После шестой, разумеется. Тему плавненько замяли, тем не менее я отметил для себя некоторую диспропорцию в ситуации.

Где это видано, чтобы загранка отказалась лишний раз резануть понты?

Странно.

Босс явно (хоть и по пьяни) намекал на соблюдение разумной осторожности в засвечивании доходов. Отсюда напрашивалось два вывода – не все доходы получены законным путем, как минимум. И во-вторых, об этом знают все, включая «присуц-сщих десь дам».

Как это называется? Правильно. «Преступный сговор».

Так-то вот.

Хотя, если честно, ерунда все это.

Весь город знает о том, что вся загранка в той или иной мере фарцует. Да вот хотя бы – мохером, к примеру. И незачем мне было тереть пузом рубероид на крыше, чтобы получить этот вот довольно сомнительный эксклюзив. Хватило бы и веселых старушек возле подъезда.

Видимо, просто пытаюсь нащупать хоть шерсти клок на измученном теле паршивой овцы.

Впрочем… Слегка приподнявшись на локтях, я все же исхитрился разглядеть капитана этой пиратской шхуны. На всякий случай. Здоровенный мужичина с лицом, до глаз заросшим рыжей щетиной. И лысый как колено.

Норвежский викинг, да и только. Шлема рогатого не хватает.

Я вновь приник к крыше и, зевая от скуки, продолжил прослушку пьяненького толковища. Беспросвет! В какой-то момент мне явственно представился грозный варяг в норманнском облачении, который весело приплясывает на деревянной палубе и жизнерадостно размахивает… фантиками. С Леликом и Боликом…

Я встряхнул головой.

Черт! Задремал.

Блин. Как тот Брежнев на пляже. Собачки только не хватает… Кабысдоха…

Разочарованно вздохнув, я по-пластунски зашуршал прочь от этой веселой компании.

– Ну пусти, дяденька! Пусти-и-и! Чего я тебе сделал?

Допрыгался, Джеймс Бонд?

Мое возвращение по крышам к исходной щели между гаражами окончилось непредвиденным позором. Скорей всего, я расслабился и в какой-то момент стал шуршать по рубероиду излишне громко. А когда высунул нос из подворотни, тут же был схвачен за ухо твердой и непреклонной рукой.

– Ага! Попался, рыжий! Ты чего это по крышам лазаешь? Шпана!

Рыжий?

А, ну да. Я ведь в гриме! Рыжие брови, веснушки, валики из марли за щеками. Хорошо, что парик на голову не нацепил. Как у того Антошки с картошкой из модного по этим временам мультика. То-то бы изумился этот бдительный дядька, если бы я начал скидывать свой волосяной покров!

Он, вражина, получается, меня услышал и сопровождал снизу на цыпочках. А когда я полез вниз – устроил за углом засаду.

Стратег!

– Пусти! Больно же! Вы чего травмируете ребенка?!

– Чего-о? – У него аж пальцы возмущенно дрогнули на моем горящем ухе. – Ты – ребенок! А вот я тебя сейчас в милицию! Гляди-ка ты! Выступает еще!

– Ай! Ну все. Сломали хрящ. Инвалидность. Чего-то у меня в глазах темнеет…

Не тут-то было!

Дядька просто перехватил меня за шиворот, оставив в покое многострадальное ухо.

– Идем-идем, хрящ! В милиции будешь рассказывать про свою инвалидность. Смотри какой!

Мужик целенаправленно потащил меня на встречу к обещанным неприятностям, так крепко придерживая за воротник, что я практически не касался земли. Носочками разве что. Как балерина…

И как, позвольте, смогут помочь мне в этой ситуации взрослое сознание, два высших образования и богатый жизненный опыт?

Против лома нет приема.

Или все же есть?..

– Мужик! Слышь, мужик! Постой.

– Я тебе сейчас дам «мужик». Сопля зеленая!

– Гражданин! Мужчина!! Товарищ!!! Дай сказать!

– Ну чего?

– Вон там мои папа с мамой, – я машу рукой в сторону, где метрах в трестах заканчивают доедать шашлык пираты с рыболовного сейнера, – у нас собака потерялась, и папа меня на крышу подсадил. Оглядеться вокруг. А сам я слезть не мог. И пошел по гаражам искать, где спрыгнуть можно. Спросите у папы.

– Так у тебя родители здесь? – Меня перестают держать за ворот, оправляют пиджачишко и даже слегка отряхивают от пыли. – Что ж ты сразу не сказал?

– Так вы сразу за ухо! Больно же…

– Ну пойдем тогда к твоим родителям.

Блин!

– Ну, пойдемте…

Мы двинулись к дымящему в отдалении мангалу.

Я лихорадочно соображал.

– Папа собачку свою больше меня любит, – начал я сочинять на ходу, прибавив немного надрыва в голосе. – Он ее в прошлом году нашел на пляже. Щенком еще. Его кто-то недотопил. Чуть не помер щенок-то. Папа так и назвал его… Кабысдох.

– Хм. Ну и имечко.

– Вообще-то его Шариком зовут. Но папа иногда называет «Кабысдох с пляжа». Когда хочет показать – ну, как любит его. Рассказывал сейчас друзьям, как нашел его в бухте.

Я остановился, будто мне внезапно пришла в голову хорошая мысль.

– Дядечка! А вы хотите денег заработать?

– Чего?

– Папа выпил немного. И сказал друзьям – кто найдет Кабысдоха, тому сто рублей даст. У него денег много!

– И чего?

– А вы сейчас подойдите к нему и спросите: «Кто тут сейчас про Кабысдоха с пляжа рассказывал? Я, мол, случайно услышал. И помочь хочу. За вознаграждение». А я пока тут вас подожду. Ну, чтоб папа не понял, что это я вам про деньги рассказал. Потом вместе Шарика поищем. А стольник поделим потом. Поровну…

– Чегой-то поровну? Хватит с тебя и червонца.

– А чего так мало-то? Четвертной хотя бы…

– Ладно. Дам тебе два червонца. Смотри ты, малой, а туда же – торгуется еще! Яблочко от яблони… Загранка, одним словом…

– Ну я здесь, за углом. Жду.

– Давай… жди.

Многозначительно…

Стопудово кинуть собрался «соплю зеленую». Ну-ну.

Удаляясь, поинтересовался:

– А как отца зовут?

– Так… Леней. Леонидом Ильичом. Как Брежнева.

– Хм. Бывает…

И направился навстречу… уже своим неприятностям…

Развязки я ждать не стал.

Можно было только предположить, какие непонятки там начнутся между скрытыми махровыми антисоветчиками и услужливым, готовым прийти на помощь гражданином. С цепкими ручками.

Ухо аж горит!

Будем надеяться, что и ему сейчас по ушам достанется. Моряки – народ такой. Суровый! Особенно по праздникам…

Дворами я стал выбираться к остановке троллейбуса. Добраться бы засветло до спортзала. Как не хватает мобильников в этом мире! Инструктора, наверное, на взводе из-за моих прогулок. Позвонить бы, успокоить…

Тьфу! Ну я и баран.

А кто простые телефоны отменял? Вон будка, кстати, неподалеку.

– Але! Диспетчер?

– Ну.

– Это Старик. Для Пятого: «У меня порядок. Работал в Камышах. Ничего интересного. Возвращаюсь на базу». Принял?

– Юноша! А код доступа тебя не учили называть?

– Сан-Саныч! Ты, что ли?

– А шарахаться по городу тебе когда разрешили?

У Козета излюбленная черта – игнорировать половину моих вопросов. Так он, с точки зрения педагогики (как он сам ее понимает), ставит меня на место. Когда я (опять же с точки зрения инструктора) начинаю борзеть. И зарываться. Или умничать не по делу. Или же когда накосячу. Но сейчас закон на моей стороне (по крайней мере, формально):

– Нельзя разрешить то, что не запрещено. Напомни-ка, Сан-Саныч, – запрет был или нет? Что-то я запамятовал.

Заминка.

– Пятый сказал… чтобы один не высовывался, – неуверенно буркнул Козет в трубку.

– Товарищ капитан! Когда вы перестанете путать приказы с рекомендациями? Вам лет сколько?

– Ну ладно. Уел. А как ты смотришь на внеплановую тренировочку? Сегодня вечером. Это, между прочим, тебе твой инструктор… рекомендует.

– С вожделением. Горю аж от нетерпения.

– Ну-ну. Прохожих… не обожги.

Так и не научился острить.

– Буду через час. До скорых встреч.

– Не шлеп…

Но я уже положил трубку.

Фразу «Не шлепнись!» Сан-Саныч содрал у Пятого. Плагиатор бледный. Это они так прикалываются из-за моей методы звонить по телефону-автомату. Роста не хватает – поэтому приходится становиться на оконные проемы. Ну да я уже рассказывал…[2]

Глава 11 Странные эти люди – чекисты

Временами меня мучает вопрос: как получилось, что грозная и подозрительная ко всему живущему на Земле Контора так легко впитала меня в свои ряды? Нет, ну, разумеется, были и проверки, и медицинские освидетельствования, тестирования всякие, но все равно – даже их результаты легли будто в кассу: ровно и стопочкой. Все срослось в тему.

Вот представить себя, к примеру, на месте нашего шефа – Сергея Владимировича.

Является тут пред серьезными людьми такой клоп-первоклассник, словно солнышко весеннее, начинает наглеть, умничать безмерно, воображать из себя невесть что, а потом как обухом по тыковкам – берите, мол, теперь меня, такого чудесного, к себе на службу! Тайным агентом, елки-палки, не меньше!

Что касается меня, то я в этом случае дал бы вундеркинду вкусного пинка по чувственному месту и отправил к мамочке школьные уроки учить. А то и похлеще: вызвал бы санитаров из дурки да и упек малолетнего гения доказывать свою исключительность на пятый километр.

Абсолютно естественная реакция. На мой взгляд.

Но, видимо, не для Пятого.

Что-то он почуял – голову даю на отсечение. Что-то очень похожее на правду. Не знаю, как Сергей Владимирович классифицирует это в своем сознании, но он реально общается со мной как со взрослым. Даже тогда, когда, подразнивая, делает акцент на моем малолетстве. Потому что калибр его подначек, своеобразная стилистика и тонкости смысловых нюансов настоящим ребенком не были бы поняты никогда. Будь он хоть четырежды вундеркиндом. И шеф этого не может не понимать.

Где-то полгода назад я открылся Ирине.

Мол, никакой я не вундеркинд, а просто дядька, которому под пятьдесят, но просто хорошо сохранился. А если без шуток – объяснил ей, что в голове семилетнего ребенка времен развитого социализма чудом оказались мозги взрослого мужика из двадцать первого века. Именно ЧУДОМ, потому что причины и сама техника этого странного переноса мне неизвестны. Причем ребенок – не какое-то там постороннее дитя, а тот же самый я, только в семилетнем возрасте. Я образца семидесятых.

Открылся и попросил Ирину не торопиться с обнародованием моих откровений.

Да только…

Слишком хорошо я успел изучить своего инструктора. И признавался я ей, если честно, с дальним прицелом на ее гипертрофированное чувство долга и ответственности. Иными словами – теперь я полностью уверен, что Пятый не просто чует что-то там, а уже точно знает все, что нужно ему про меня знать. Просто на момент наших с Ириной откровений мне был необходим небольшой запас времени, чтобы закончить первое дело – наши осенние скачки с американцем. Поэтому я и взял с Ирины обещание. Будем считать – притормозил слегка собственный «месседж» для начальства.

И ждал потом, когда состоится откровенный разговор с боссом.

И знаете что?

Разговора до сих пор не было!

Пятый упорно делает вид, что знать ничего не знает. Прекрасно отдавая себе отчет в том, что я догадываюсь, да что там – твердо знаю о его информированности по моему поводу. И жду реакции. С тревогой, между прочим, жду. Так и получается – я знаю, что он знает. А он знает, что я знаю, что он знает…

А вот до какого уровня распространяются эти «знаю»… я пока не знаю.

Да разве в этом дело!

Сначала меня страшно напрягал этот парад знатоков. «Знаю – не знаю», детский сад какой-то. Потом я стал комплексовать на тему – им что, неинтересно, что будет со страной лет через сорок? А ничего, что я, на минуточку, практически из будущего. И могу нечто нужное знать, как-то помочь, что-то рассказать, посоветовать? Ну, типа, устроить сеанс прогрессорства ради процветания любимой Родины…

А потом до меня дошло, и я все понял.

Вернее, не все, это было бы слишком. А понял то, чем руководствуется Пятый и его компания. В смысле – Контора. Их мотивацию по отношению ко мне. Точнее – отсутствие оной.

Им действительно было НЕИНТЕРЕСНО! Точнее сказать, интересно-то, может быть, и было, но только – в частном порядке. Ради собственного любопытства. В качестве захватывающих баек про будущее.

И я сообразил: а что действительно я могу здесь предложить? Что могу посоветовать? И как, кстати, смогу убедить кого бы то ни было делать или не делать что-то в масштабе целой страны? Да и что именно делать? Начать экономические реформы? Разрешить частную собственность на средства производства по китайскому варианту? Ага. Так они и разбежались. Маркс с Энгельсом – по этим временам железобетонные аксиомы.

Может быть, посоветовать в будущем не вводить войска в Афганистан? Ведь это вроде бы плохо со стороны общественного мнения нашего, двадцать первого века. И даже как-то способствовало развалу СССР в дальнейшем. Нам говорили…

А вот если подумать не общепринятыми штампами, как заведено, а своей собственной головой, а откуда мы знаем все расклады того времени? Нет, не те, что гуляют по СМИ да по быстро желтеющим газетенкам. А реальные. О которых никто никогда не узнает. И кто нам дал право считать себя заведомо умнее наших предков? Мол, ошиблись они с Афганистаном. А мы, те, кто раскурочил целую страну, которую, к слову, вот эти самые предки по́том и кровью лепили, – мы не ошиблись? Или у нас другое право на ошибку? Нам можно?

Вот и думайте.

Велико, конечно, искушение подбить Контору на «разработку» (может быть, с дальнейшей посадкой) некоторых видных представителей реформаторской истерии девяностых. Выключить их из исторического процесса. Стереть из бытия. Или хотя бы притушить слегка. Только где гарантии, что не появятся другие? Им подобные. Может быть, даже и похлеще. Свято место, как говорится…

Что еще я могу сделать или посоветовать?

На поверку – если честно, НИ-ЧЕ-ГО!

Все перечисленное – абсурд! Если подумать – ничего реального я предложить не могу. Даже если бы и мог – такую махину, как ход истории, сдвинуть мне просто не по силам.

Не поверят и не дадут.

Вот что понял Пятый.

Как очень и очень неглупый человек. Как профессионал. Как мастер интеллекта и мозгового штурма. И которому глубоко наплевать на личное любопытство. А если нет пользы для реального дела – чего тогда воздух колыхать?

Зато сам факт аномалии – взрослые мозги в детском теле – очень любопытен. В прикладном порядке. И прекрасно укладывается в идею эффективного использования агента под прикрытием собственного возраста. В этом направлении и гнет линию наш шеф, не тратя время на прогрессорскую белиберду. И деликатно не обращая внимания на некоторые мои оговорки, из которых ослу было бы ясно – будущее для меня не чуждо.

Пользуясь этой неоднозначной ситуацией, я как-то подсказал Пятому идею светошумовых боеприпасов, не ссылаясь, естественно, на источник из будущего. Мол, сам придумал. Ради прикола даже окрестил свое «изобретение» – вы не поверите – флешкой. А Пятый моментально загорелся, ухватив перспективу. Уже через месяц (!) наша и подобные группы были оснащены компактными «флешками», светошумовыми гранатами, грамотно выполненными на судоремонтном заводе мастерами-инструментальщиками. Сработали, получается, и химики, и инженеры, и оружейники. За месяц! Достаточно было только идеи и толчка. Мелочь, а приятно.

Вот вам нежданный подарок из будущего.

Впрочем, не исключено, что Пятый когда-нибудь потребует все же, чтобы я официально раскрылся.

А потом уже и доведет до всех эту интересную информацию…

– Довожу до всех одну интересную информацию. – Шеф почему-то пристально уставился на меня.

У меня непроизвольно екнуло внутри.

Сидящая на диванчике Ирина положила локти на колени и чуть наклонилась вперед. Типа: вся внимание. Сан-Саныч прекратил долбить грушу и присел рядом с Ириной, откинувшись на спинку дивана.

Я аккуратненько сел рядом.

– Обнаружены фальшивые боны, сертификаты Внешпосылторга.

Я тихонечко и по возможности незаметно выдохнул.

– «Березка»? – сразу же сообразила Ирина.

– Она самая. Результат последней облавы. Крестничек ваш засветился. Бригадир спекулянтов, которого Старик просчитал.

Короткий взгляд в мою сторону нужно расценивать как Благодарность и Почетную грамоту. И день к отпуску… если бы у меня, к примеру, был отпуск…

– А что с исполнением? – поинтересовался Сан-Саныч.

– Экстра-класса. Не кустарщина какая-нибудь. Эксперты зубы сломали. Только по номерным знакам смогли просчитать. В указанной серии таких чисел просто не существует.

– А на Гознаке не могли напутать чего-нибудь? – оправившись от легкого шока, выдвинул я идею, как гражданин, видавший на своем веку и перестройку, и все, что начудили после нее.

На меня глянули как на идиота. Даже не удосужились ответить.

Ну-ну. Поживете – увидите…

– И бумага, и краска – все подлинное. Или с печатного станка очень серьезного качества. Волокна, водяные знаки, защита – все на месте. Такую липу можно воспроизвести только на государственном уровне. Насколько нам пока известно.

– В Англии пекли, – самоуверенно заявил я, – к гадалке не ходи, бриты потоптались.

Только мне в группе позволительно ляпать языком исключительно на основании догадок, предчувствий и показаний мизинца собственной левой ступни.

Скажу больше – к ним прислушиваются!

Пятый впился в меня взглядом:

– Продолжай…

– А все просто: если сингер мастырили не отечественные граверы, значит, продукт течет из-за кордона…

– Постой-постой! Притормози. Слушай, Старик, давно хочу у тебя спросить, – у шефа что-то ненормальное происходит с лицом, будто корежит что-то изнутри, – ты из своих сознательных семи лет сколько годков на зоне оттоптал? А?

Ирина фыркнула.

Сан-Саныч недоуменно перевел взгляд на меня. Тормоз.

Ну да. Есть такой грешок. Профессиональная деформация, можно сказать. Побочные эффекты из прошлой жизни – результат многих лет службы бок о бок с военными строителями. Если разговор о чем-то криминальном, у меня начинает непроизвольно проскальзывать соответствующая терминология…

– Ну ладно, – признал свою ошибку и «перевел»: – Если фальшивомонетчики не наши, не местные, а на это указывает уровень исполнения материала, значит, продукт попадает в нашу страну из-за границы. Так?

Посмотрел на Пятого. Он с видом академика удовлетворенно закрыл и открыл глаза. Даже кивнуть не соизволил!

– Ближайшая заграница – это Турция, – продолжил я, – значит, фальшивки идут, скорее всего, оттуда. Но качество турецкой липы общеизвестно. На уровне автобусных билетиков. Следовательно, производят где-то дальше. А какая страна придумала финансовые диверсии на государственном уровне? С использованием фальшивых денег? Правильно, Англия. Во времена своих терок с американскими колониями. Вы думаете, сегодня они эту практику сбросили со счетов? Черта с два! Просто работают осторожнее. А то, что они пасутся у турок, – ни для кого не секрет.

– Ну да, – задумчиво подтвердил Сергей Владимирович, – Турция в любых темных делишках, как правило, опирается на англичан – испокон веку… Похоже на то. Принимается как предварительная версия.

– А мы что, переключаемся на фальшивомонетчиков? – ревниво буркнул Сан-Саныч.

– Разумеется, нет, – успокоил нас шеф, – наша специализация остается в силе. Эта информация в разработке смежников, с которыми мы… что? Не слышу!

– Дру-у-у-жим, – протянули мы хором. С отвращением и вразнобой.

– Вот и славненько. Дружим, но своих дел не бросаем. Посему – слушайте очередную вводную. Завтра в десять утра к причалу на Южной (надо полагать – в морской порт, находящийся на западном берегу Южной бухты) прибывает французское судно. Научно-исследовательское. Гражданский борт, но… Все же событие неординарное. Тем более что команда получает увольнение в город – на шесть часов. Нам рекомендовано подключиться, чтобы…

– Кабы чего не вышло… – не смог я удержаться и тут же горько пожалел об этом.

– Старик работает непосредственно с французскими моряками, – невозмутимо и без паузы переключился на меня Пятый, – мечется по пирсу и клянчит автографы.

– Зачем мне автографы? – опешил я.

– Французы тоже так подумают. Начнется общение, объяснения, контакт можно развить. Прощупаешь на предмет характерных заинтересованностей и мотивировок.

– Понял, – вздохнул я обреченно.

– Ирина работает как представитель морпорта: гид, экскурсовод, ангел-хранитель. У этих ребят заорганизованность не в почете. Поэтому строем по музеям они не пойдут. Мы только предлагаем, якобы в частном порядке. Улыбнешься, подмигнешь… ну, ты знаешь. Цели те же. Козет осуществляет общее наблюдение. Подстраховка – по обстоятельствам. Главная задача – этих обстоятельств избежать. Это понятно?

Мне это нравится: спрашивал у всех, а смотрел опять только на меня!

Ну ладно, кивну.

Чай голова не отвалится…

Глава 12 Обожаю иностранцев

Обожаю иностранцев!

Собственно, как и любой советский гражданин.

Вот как мы реагируем на приезд импортного гостя? Феерически! Широко распахнутые объятия (если руки не заняты хлебом-солью), искренняя радость на физиономии и счастливая улыбка на все тридцать два зуба.

От души!

Европейцы, между прочим, ведут себя гораздо сдержаннее. Все очень взвешенно и культурно. Улыбочка ни на миллиметр не превысит установленных евростандартом норм приличия, благосклонные покачивания благородной головой, ну и… обниматься все же, пожалуй, не стоит. Личное пространство, знаете ли. Гигиена опять же…

Есть разница?

Советский человек иностранца и любит, и жалеет одновременно.

На Руси это, между прочим, почти одно и то же. Как же он, бедный нерусский человек, живет там, в Европе своей? Мучается, знамо дело. Кругом смоги, безработица, НАТО с капиталистами и всякие прочие брюссели да ла-манши. Что он, несчастный, знает о простых человеческих радостях? Об огурчиках соленых да о стопочке запотевшей? О колоске и березке? О наших бескрайних широких просторах, где так вольно дышит человек? Проходящий соответственно по своей стране как хозяин. Сурово супя брови…

Порой так и хочется прижать эту бедовую зарубежную голову к своей широкой груди и смахнуть бережно с иностранного глаза горькую слезу, вызванную жестокой несправедливостью эксплуатации человека человеком. В погоне за присвоением прибавочной стоимости. Да-да! А вы как думали? Разбираемся немного в политэкономии. Потому как не лаптем щи хлебаем…

А вот иностранец не разбирается.

Он не догоняет, чему радуется это русское чудовище. Зачем сует под нос ему черную буханку грубого помола с деревянной солонкой крупнозернистой соли? И не очень хорошо вымытую стопку с подозрительным алкоголем. И огурец – явно нелицензионного производства и с ярко выраженными признаками «хэндмейд»-обработки в домашних условиях. Зачем размахивает своими огромными ручищами и норовит прижаться к его, иностранца, чистому телу? Странные какие-то проявления симпатии. Тревожные и непонятные. Вероятно, задумал что-то коварное. Монгольско-византийское. Или финно-угорское. А может быть, того и гляди обмануть хочет?

Впрочем…

Обмануть – это не очень страшно. Это иностранцу знакомо! Тут у нас целая религия. Концепция. Понятийный слой.

Вот ведь как привык рассуждать русский дикарь: «Ты мне нравишься. Я тебя люблю. Но если ты меня обманул – я тебя НЕНАВИЖУ. У, негодяй!»

Нормально? Как дети малые! Да что там – настоящие варвары!

А как рассуждает цивилизованный иностранец?

«Ты мне, конечно, тоже нравишься, а вот «любить» – это уж чересчур! Хватит мне того, что я и так беззаветно люблю самого дорогого мне человека. Самого близкого! Самого себя… Как! Да ты меня пытаешься обмануть?! Послушайте. А ведь это очень любопытно. Это интересно! Это нам знакомо и понятно. Может быть, ты не такой уж и дикарь, каким кажешься на первый взгляд? Что там у тебя в стопке?..»

Как говорится, вновь почувствуйте разницу.

А вот интересно, не здесь ли Кощеевой иглой упрятана первопричина пресловутого европейского благополучия? Задел культа всепоглощающего конформизма? В скорлупе уникальной по своей природе приспособляемости! В способности обыграть себе на пользу любые, пусть даже чудовищные, обстоятельства? Которые при известном отсутствии излишков морали могут на поверку оказаться не такими уж и страшными. А порой даже и полезными. В качестве примера достаточно вспомнить лязг крупповских подков на булыжниках Монмартра или гильотину, как величайшее и очень полезное (для усталых палачей) изобретение западной цивилизации.

А ведь это, на секундочку, не так уж и просто – столь насиловать свою природу!

Куда нам, бесхитростным и наивным славянам! С нашей прямолинейностью и твердолобостью. С нашим максимализмом и отчаянной тягой к вселенской справедливости. С таким неудобным багажом уж точно не угнаться за мелькающими вдали всполохами истинной культуры и цивилизованной демократии. Так и будем прозябать в дикости да варварстве.

Вечно.

По крайней мере, свидомый европеец именно так и считает.

И… знаете что?

Наверное, я все-таки не так уж и сильно обожаю иностранцев…

– Ну, чего здесь непонятного: берешь и пишешь. – Я с чувством глубокого удовлетворения наблюдаю, как евроулыбка постепенно теряет эталонные миллиметры и начинает отдавать кислятинкой. – Автограф. Ав-тог-раф! Что по-нашему, что по-вашему – одно… чертственно! Смотри: карандаш! Суешь в рот, потому как чернильный. Слюнявишь и пишешь что-нибудь здесь, на открытке с Чебурашкой. Чего? Да никакой это не «сина монстр». Это Чебурашка. Друг крокодила. Нет! Крокодил тоже добрый. Да при чем здесь вообще это? Слюнявь давай!..

Встреча с французскими моряками в разгаре.

Белоснежными стайками легкомысленные путешественники слетают по трапу на берег и тут же попадают в цепкие лапы социалистической детворы. Кто-то жаждет просто поручкаться с невиданными гостями, кто-то – сделать незабываемое, хотя и черно-белое фото старенькой «Сменой», а кто-то уже и прозрачно намекает, что, мол, не прочь и пожевать чего-нибудь французского. Ну, может быть, жвачки какой-нибудь…

Тьфу! Простых намеков не понимают.

Некоторые особо шустрые представители мелочи пузатой уже даже красуются на руках у опешивших гостей, которые толком и не поняли – как такое могло произойти? Пачкая липкими от конфет ручонками белоснежные плечи, апологеты международной дружбы высокомерно поглядывают на оцепеневших от восторга мамаш и менее удачливых сверстников.

А есть и интеллектуалы вроде меня. Любители автографов. Причем таких баранов нежданно оказалось здесь не так уже и мало. И что любопытно – их ареал обитания упорно концентрировался исключительно вблизи темнокожих представителей Пятой республики, словно ценность эпистолярных приобретений должна была резко возрасти в зависимости от степени пигментации кожного покрова объекта.

– Вот. Правильно. Хотя… Стой-стой! Ничего не правильно! Что это за закорючка? Чего так мало-то? Ты мне еще три такие закорючки нарисуй. Три! Смотри: сколько пальцев? Вот столько и нарисуй! Давай, слюнявь карандаш…

Разумеется, эта детская идиллия и аттракцион невиданной дружбы – лишь для непосвященных. Внешняя картинка. Коллаж для передовицы. На самом деле трудятся тут и взрослые дяди. И тети.

Наши со смежниками работают довольно плотно. Я бы сказал – сверх меры. Хоть и не без изящества. Достаточно присмотреться: органично шатающиеся по пирсу влюбленные парочки, снующие тут и там работяги в излишне чистой робе, старушки-голубятницы с цепким взглядом да рыболовы-оптимисты, тыкающие удочками чуть ли не под трап французского судна. И каждый со своей долей артистизма. Некоторым даже хочется крикнуть: «Верю!»

Неподалеку Ирина, обвешанная афишками с видами достопримечательностей, купается в потоках грассирующих комплиментов и делает вид, что ей это жутко нравится. Правда, отметившись короткой дежурной фразой, французы, как те собачьи особи мужского пола, бегут дальше впопыхах столбить неизведанную территорию. А вот на экскурсии не рвутся, хоть плачь, несмотря на миловидность местного гида.

Чуть дольше задержались лишь два каких-то французских лузера: очкарик один, длинный и сутулый, словно вопросительный знак, и другой фрик – мелкий, толстый и неопрятный пузырь, больше похожий на араба, чем на гордого поедателя лягушек. Галдели, размахивали руками, особенно толстячок, непонятно чего хотели. Желали странного, по определению братьев Стругацких.

Я сместился поближе.

А! Сфотографироваться хотят. С Ириной.

М-да. Закавыка.

У нас по этому поводу – четкие и недвусмысленные инструкции. В смысле – ни боже упаси! Слишком часто безобидные на первый взгляд фотографии оказываются в неприятненьких досье потенциального противника. Или в кармашке у киллера. Да мало ли где! Наша специфика публичности не приемлет.

Между прочим, Сан-Саныча вообще не видно. Наблюдает где-то, как наказано руководством. Красиво работает, чертяка. Как тот суслик из известного фильма: «Ты его не видишь, а он есть…» А ситуация, между прочим, как раз для подстраховщика. Выручать надо Ирину – ее отказ от участия в совместной фотосессии не вписывается в легенду. По идее, любая дикарка счастлива должна быть…

– Давай я щелкну! – Я сместился уже достаточно близко к французской парочке и теперь тыкал пальцем в шикарный фотоаппарат, свисающий на ремешке с длинной иноземной шеи. В мерзких пупырышках, между прочим. В смысле – шея, не фотоаппарат.

Уставились.

И галдеть перестали. Словно с ними заговорила крышка канализационного люка.

– Давай-давай. Не дрейфь. Умею я.

Очкарик инстинктивно схватился за свою дорогущую камеру и непроизвольно прижал ее к своей впалой груди. Фотоаппарат даже непроизвольно щелкнул затвором – видимо, неловкий француз в панике зацепил чуткую спусковую скобу. Ни в жисть не отдаст. Разве что с последним издыханием. Вот же построили общество – какой-то оголтелый эгоизм. Культ вещизма и потребительства. Впрочем… ведь и мы туда же рвемся… семимильными шагами. И ведь прорвемся… если не сказать – нарвемся. Когда-нибудь…

Ну ладно. Зато фотосессия надежно сорвана.

Сладкая парочка мушкетерских потомков спешно ретируется в сторону площади Нахимова, бросая напоследок в мою сторону взгляды, исполненные тихого ужаса.

Хотя…

Толстячок все же больше пялится на Ирину.

А вот и Козет нарисовался за ее спиной. Вовремя, что и говорить.

Молодец!

Подмигнув Сан-Санычу, я отправился за французами.

Что-то меня в них цепляло. Может быть, демонстративная мультяшность? Толстый и Тонкий. Пат и Паташон. Пьеро и Арлекин пристаревшие. Тревожит меня эта голливудчина – еще с прошлогодних событий. Тогда главный злодей тоже мимикрировал под мультяшный образ сумасшедшего ученого, а я это чувствовал, но до последнего момента не смог верно классифицировать собственные тревожные ощущения. А теперь, как говорится, дую на воду, обжегшись на молоке.

Потом, эта камера…

Кто им разрешает здесь снимать? На секундочку – база флота. Скоро вообще город закроют, а потом… вновь откроют в эпоху оголтелых девяностых… и парада суверенитетов…

Но я не об этом.

Нет никаких сомнений, что наши спецслужбы проверят все, что наснимают там эти французы, если я хоть в чем-то разбираюсь. Тем не менее понаблюдать за этим дуэтом незваных комиков было бы любопытно.

Белоснежные красавцы, оправившись от внезапного нападения со стороны коварного октябренка-беспредельщика, уже радостно лопотали друг с другом, восхищенно крутили головами и вовсю щелкали своим импортным фотоаппаратом. Я заметил – в основном в направлении миловидных представительниц прекрасного пола. Озабоченные какие-то. В сторону моря и стоящих там на рейде боевых кораблей объектив даже не поворачивали. Демонстративно. Значит, предупреждены. Благо и без военных секретов здесь было что пофотографировать. Особенно представителям галантной нации, уставшим, видимо, от своих страшненьких эмансипированных француженок.

А вот на нашем Приморском бульваре было на что полюбоваться!

Уникальное место.

Возможно, я покажусь пресловутым куликом-хвастунишкой, но душевнее места я в своей жизни не встречал. Вроде бы обыкновенный парк на коротеньком изгибе береговой полосы. Относительно небольшой даже в сравнении, скажем, с его тезкой в Одессе. Но вот атмосфера! Неповторимо теплая, семейная, нежданно превращающая любого посетителя в своего, близкого и родного. Недаром это излюбленное место отдыха как вездесущих старушек, закармливающих под завязку обнаглевших голубей, так и молодых мамаш с их реактивно носящимися вокруг центрального фонтана отпрысками.

Если приезжий не побывает на Приморском, города он не почувствует. И не поймет.

Вот и французы, гляжу, прониклись. По крайней мере, выглядят возбужденными.

А! Так это не из-за местных красот.

Просто к зданию городского Аквариума подкатил новомодный «рафик», из которого высыпала стайка шустрых студенточек. Надо думать – из медицинского училища, судя по отсутствию в их среде представителей сильной половины. Веселая группка, создавая неповторимый гвалт и раскачивая торчащими во все стороны косичками, направилась к входу в подводное царство Института биологии южных морей.

Французская фотокамера защелкала с интенсивностью автомата Калашникова. Моим подопечным тут же срочно захотелось погрузиться в чудеса подводного мира. Так, что аж ножками засучили. Рванули за девчонками, искря импортными гормонами, наткнулись на вежливый, но твердый разворот ввиду отсутствия билетов и в панике закрутили головами в поисках кассы.

Я же в свою очередь, просчитав недалекую и очевидную перспективу, свой пятачок на право доступа к прекрасному уже потратил, поэтому заблаговременно смог присоединиться к гомонящему на все лады коллективу будущих медиков. Притормозив слегка на входе, оглянулся – не станут ли иностранцы пихать кассиру свою французскую валюту? Да нет, все путем. Рублями их, получается, обеспечили. Заблаговременно. Двигают уже в мою сторону – толстячок аж подпрыгивает от нетерпения. Они что – реально больные?

Ну да, рыбки тут красивые…

Я смешался с толпой. Сдернул с плеч темную штормовку и остался в светло-серой водолазке – слегка перекрасился по законам маскировки. За парочкой наблюдал через отражения огромных аквариумных стекол, за которыми плавали снулые гигантские черепахи, беспокойные осетры и разная другая живность, на которую французы даже внимания не обращали.

Отчаянно картавя и сотрясая воздух классическим прононсом, они активно создавали вокруг себя фан-клуб из неискушенных и, надо сказать (не в обиду – просто опыт собственных юношеских лет), не очень требовательных и разборчивых медичек. Про языковые барьеры здесь как-то никто и не удосужился вспомнить. К слову, экскурсовод тоже был благополучно забыт.

– А фотик можно посмотреть? Красивый какой! – Особо бойкая студенточка, пухлая, как круассан, кокетливо потянула свой пальчик к чудо-технике.

Сейчас получит от жмота-француза.

Ах ты, зараза!

Щурясь от удовольствия, очкарик уже тащит со своей мерзкой шеи великолепный «Пентакс», что-то булькает умиротворенно и протягивает поклоннице свою драгоценность, не забыв предусмотрительно цепко удерживать ее за ремешок.

– Ух ты! А это что? А для чего эта кнопочка? А здесь что написано? По-французски, да? Нет? – затараторила польщенная девица.

Да, это ты, французик, погорячился.

– А как фотографировать? Так? Не так? А как? Да я поняла. Поняла-поняла! Тань! Щелкни нас с Жаном…

Вот логика! Ты-то, может быть, и поняла, а Таня твоя? Стремительно бледнеющий француз уже обреченно выпустил из цепких лапок ремешок и, сам того не ожидая, оказался в центре живописной композиции. На фоне резвящихся за стеклом катранов. Ну вы попали, иностранцы. Это вам не детишки несмышленые. Тут калибр помощнее.

Я отошел в сторонку и стал рассматривать милые зубки чучела рыбы-молота, которая была подвешена к потолку зала. Время есть. Клиенты нашли себе приятное, хоть и обременительное по времени занятие. Я оглянулся на эту чудную компанию. А где, кстати, толстячок? Так, я не понял. Только что был здесь – пытался приобнять за талию сразу двух поклонниц. Жалея, видимо, что Создатель не дал ему рук этак шесть или восемь, как осьминогу. А теперь и след простыл!

Я сместился к выходу. В другую сторону беглец пройти не смог бы. Это мимо меня, было бы заметно. Значит – точно на выход. Там на улице у дверей стояла пожилая сотрудница-контролер. Ее миссия – не пущать обратно того, кто уже имел неосторожность выйти. А перед самим выходом – поворот в служебный коридорчик. Араб только туда мог юркнуть. Зачем это?

Точно!

Вон он. Пытается объясниться с очередной бдительной сотрудницей, тыча пальцем куда-то ей за спину. Что за ерунда? Чего ему надо-то? Ближе не подойти – длинный коридор просматривается как подзорная труба.

Так. Ничего ему тут не разрешили.

Сокрушенно покачивая пухлой головкой, арабо-француз двинулся в обратном направлении. Я резво шмыгнул за угол, повернулся спиной и присел – мол, шнурок на ботинке развязался. Сейчас пройдет мимо – попробую расспросить неприступную сотрудницу аквариума. Своим-то отечественным, может, скажет?

Сказала. Правда, подозрительно сканируя меня бдительным прищуром сквозь стеклышки очков. Телефона иностранец домогался. Позвонить якобы. Не позволила, знамо дело. Знаем мы их. Как говорил классик, «нашпионит тут, как последний сукин сын», отвечай тут потом за него… И тебе, мол, здесь делать нечего. Ходит, расспрашивает…

Я спешно ретировался за арабом.

Телефон, значит.

И зачем это иностранцу в чужом городе телефон?

Неправильно отработала бдительная гражданка великой страны. Надо было позволить вражьему сыну отзвониться, потом – настучать «куда следовает». Учишь вас, учишь. Ведь тоталитарное, блин, государство. Здесь все должны друг на друга стучать. Так, по крайней мере, рассказывают всем наши продвинутые либералы из моего времени.

Я быстренько вернулся в зал.

Ага! Весь французский контингент в сборе. Занимаются привычным делом – девок охмуряют. Между прочим, несовершеннолетних.

Куда же ты, красавец, позвонить-то хотел? Вряд ли на родину, междугородка здесь только на почте. Значит – на местный номер. Уже обзавелись знакомыми? Или знакомые давно тут?

Вообще-то французы в нашем городе – большая редкость. Хоть они и не в НАТО, тем не менее это посещение нашего порта их гражданским судном – событие экстраординарное. Хотя бы потому, что для контроля привлекли даже нашу эксклюзивную группу. Получается, не могли французы обзавестись случайными поклонниками, скажем, в свой прошлый приезд. Потому как не было никакого прошлого приезда.

А контакт был!

Что получается? Все-таки «нашпионили», сукины дети? Или собираются?

В любом случае моя прогулка-экспромт должна быть передана в более компетентные руки. Так. Где-то рядом с Приморским был телефон-автомат. Ибо до служебного не допустят – без вариантов.

Я выскочил наружу и со всех ног бросился через бульвар к проспекту Нахимова. Тут где-то около военторга была будка телефона. Ага! Есть.

– Пятого хочу! Мой код… такой-то.

– Пятый на выезде. Все работают по французам.

– Да, блин, знаю!

Я задумался.

– Ладно. Конец связи.

В принципе отсюда и до порта недалеко. Где Ирина и Сан-Саныч маются на подхвате.

Я рванул к Графской пристани, чуть не врезавшись при этом в почетный караул пионеров, степенно выруливавших из-за угла на маршрут к Вечному огню. Извините, ребята! Не до вас… время поджимает…

Вся надежда на медичек. Которые, насколько я знаю, так быстро своих новых импортных игрушек не оставят. И на озабоченных французов, погрузившихся по самые ноздри в благоприятную среду.

Телефон вам, значит, нужен.

Ага! Ирина на своем рабочем месте, скучает без смывшейся на охоту иностранной публики. Заметила меня. И как-то загадочно смотрит. Знаем мы эти гляделки…

– Ирин! Подожди… дай вздохнуть… уфф… Пятому… вводную… срочно…

– Ты что, мальчик? Потерялся? Ты где так запыхался? Куда родители смотрят?

– Блин! Очень смешно. Зачет – легенду отработала. Оглянись только – где твоя публика? Восхищенная? Французы телефон ищут. В Аквариуме. Дальше разжевывать?

– Стой тут. Стереги картинки. – Естественно, ничего ей разжевывать не надо, переключилась моментально и уже в теме: забегает в какую-то подсобку на пристани.

Кстати, на крыше этого сарая – какой-то подозрительный моток проволоки.

«Рация, – понял я, – не мелочится Контора, однако. Серьезно подходят».

Из подсобки нарисовалась псевдовлюбленная парочка и, оглядевшись, направилась ко мне. Наши. Я даже знал обоих – Веня и Варя. Между прочим, муж и жена.

– Погнали! – Вениамин сух и деловит. – Детали расскажешь по дороге. Объект обозначишь на месте, а сам испаришься.

– А…

– А не надо говорить «А», – перебил меня Веня, – вернешься на пристань. Там шеф тебя ждет. В подсобке. Ему, кстати, диспетчер о твоем звонке уже сообщил. Он нас и задействовал в резерв, чувствуя, что у тебя есть новости. Пока ты стометровку сдавал. Просчитали тебя, юноша.

– Я в шоке. Да от вас ничего не утаить.

– Ладно. Давай подробности по французам.

Сдав импортных клиентов под опеку, я, уже не особо торопясь, отправился обратно в порт проторенной дорогой. Чего тут идти-то? Минут пять, не больше. По Приморскому, между прочим, бульвару. Поэтому – с чувством, с толком и расстановкой. С удовольствием и не спеша. Даже мороженое купил себе в ларьке. Фруктовое. Настоящее, советское, за девять копеек, от запаха которого и сам дуреешь от счастья, и все мимо пролетающие осы в радиусе не меньше ста метров.

Мм, наслаждение!

Я уже говорил, что детские вкусовые рецепторы гораздо тоньше? Любой прием пищи превращается в праздник. Или же… в наказание. В пытку, в каторгу. Это если приготовлено невкусно, разумеется. Помните об этом, родители!

Например, вот это мороженое, быстро теряющее свой номинальный вес, явно удалось у его творцов-производителей. Попробую не торопиться. С голодного края, что ли? Кстати, и путь к шефу коротковат. Ладно, подождет начальник. Надо бы пару петелек к дистанции добавить. Сюда, например, к Драконьему мостику, который напротив Памятника затопленным кораблям.

Душевненько тут.

Я облокотился на невысокие перильца и, наслаждаясь погодой и чудесным видом на бухту, стал добивать начинающее капать мороженое.

И тут же увидел своего обидчика!

Того самого, который давеча любезно пригласил меня в подвал. И сопроводил. Забыв, видимо, поинтересоваться – оно мне надо или нет.

Белобрысый агрессор беззаботно сидел на лавочке ко мне спиной на фоне Константиновского равелина, жевал булку и охотно подкидывал ее куски местным оборзевшим голубям. Так, собственно, делали все сидящие рядом с ним. Птицы дрались друг с другом, шумно хлопали крыльями и обильно гадили вокруг себя. Людям нравилось.

Внезапно под мостиком внизу возмущенно заорали.

Я в панике присел за перильца. Потому как блондинчик стал лениво поворачивать голову на крик обкапанного фруктовым мороженым обывателя снизу. Между прочим, по этим временам мороженое делали не на воде, а на молоке приличной жирности. И от него оставались замечательные несмываемые пятна на одежде. Поэтому я даже слегка посочувствовал бьющейся в истерике невидимой мне жертве отечественных кондитеров. Надеюсь, я тоже пока остаюсь невидимым.

Гусиным шагом (помните советские уроки физкультуры?) я прошлепал вдоль перил мостика (благо они без просветов) и осторожно выглянул.

Белобрысого на скамейке не было! Не было его и поблизости.

Как так? Десяти секунд не прошло. Я думал, что он за это время только голову в мою сторону поворачивать закончил. А его уже там и след простыл! Отбросив осторожность, я вскочил и завертел головой вокруг. Вдоль набережной, в сторону фонтана, вдоль парка – нету! Хоть ты тресни!

– Вон он! Мерзавец! Ты зачем людей мороженым пачкаешь? А ну стой там! Сейчас я поднимусь.

Ага. Спасибо, я уже откушал.

Дурных нема.

Окинув напоследок окрестности горестным взглядом, я рванул в сторону площади Нахимова. Подальше от испачканного соотечественника и поближе к шефу. Не забывая при этом тщательно сканировать близлежащую местность – на всякий случай. Впрочем, безнадежно. Интересующая меня личность как сквозь землю провалилась.

Что за чудеса с этим белобрысым?

Глава 13 «Мы верим твердо… в героев спорта»

– Значит, опорный прыжок, перекладина, ну и произвольная программа, куда без нее… – Сергей Владимирович выдавал информацию, не отрываясь от какой-то писанины.

Это вместо «Здрасте».

Или хотя бы: «Благодарю тебя, наш замечательный сотрудник, за то, что так легко, походя вычислил этих французских злопыхателей».

А он – какие-то непонятки на гимнастическую тему. Любит наш дорогой начальничек туману напустить и помудрить многозначительно, хлебом не корми. Почему-то вспомнились загадочные взгляды Ирины, которые она бросала в мою сторону не далее как минут двадцать назад. Так она тоже что-то знает!

Я вытащил из-под обшарпанного стола растрескавшийся табурет и плюхнулся на него, косясь на Сан-Саныча, который рядом что-то выколдовывал над общевойсковой радиостанцией. Вон они где все расположились! Устроили мини-КП в невзрачной сараюхе на территории морпорта.

Ну так что там с гимнастикой?

– Не нравится мне опорный прыжок, – начал я умничать, типа «да все я знаю, давайте поиграем в вашу игру». – Кольца – вот это круто! Вот это я понимаю!

– По возрастной категории кольца не подходят. С десяти лет, по правилам соревнований. А опорный для первоклассников – по упрощенному варианту. Не беспокойся.

Я поерзал на табурете, рискуя ближе познакомиться с местными занозами.

– А что, пора уже беспокоиться? Ладно, сдаюсь. Может, объяснит мне кто-нибудь, что тут вообще происходит?

Козет оторвался от пощелкивающих резисторов:

– Выступать будешь. От спортобщества «Чайка». На детских и юношеских соревнованиях по спортивной гимнастике.

– Чегой-то?

Сан-Саныч хмыкнул:

– Спроси лучше – когдай-то.

– Так не говорят нормальные люди, черт нерусский. Впрочем… ну когда?

Шеф наконец оторвался от писанины:

– Так. Я на совещание. По гимнастике. Козет все объяснит. Соревнования через неделю. Приурочим к «Мемориалу Памяти». И двадцать девятой годовщине со дня Великой Победы. – Сергей Владимирович хмыкнул: – Глядишь, еще и в традицию войдет. Родоначальником станешь.

Я ошарашенно хлопал глазами:

– «Приурочим»? «В традицию»? Это что – мы операцию какую-то готовим?

– Все. Вечером встречаемся в спортзале. Покажешь, что наработали.

И исчез… ветром гонимый…

Я выразительно стал рассматривать Сан-Саныча.

– Короче, так, – не выдержал он немого допроса с пристрастием. – Маме своей спасибо скажи. Она сегодня утром посетила Дворец пионеров. На предмет – сына повидать. Чадо узреть свое спортивное, которое мается в физкультурной ссылке. В лагере пионерском под названием «Ласпи». И была твоя мама ну очень настойчивой. И очень убедительной…

Вот это как раз понятно. С мамой не забалуешь.

– А при чем тут соревнования?

– Ну так ее на соревнования и пригласили. В «Ласпи». На тебя полюбоваться. Как ты в красивых трусах и белых чешках на перекладине будешь корячиться. В борьбе за чемпионский титул.

Я что-то начал подозревать. Осознавать, так сказать, масштабы бедствия.

– А скажи мне, Сан-Саныч, дорогой, разъясни мне, бестолковому, как так эти самые соревнования так своевременно нарисовались? Ну прямо тютелька в тютельку. Ни раньше ни позже…

– А они ничего и не «рисовались». Это Пятого идея – устроить гимнастические состязания в «Ласпи». Вернее, если точно – это вообще-то твоя идея. Когда ты родителям лапшу вешал. Не запамятовал? А Пятый только реализовал твои фантазии. Мечты твои детские. В натуре.

– В архитектуре… Да вы совсем охренели! Чтобы маму успокоить – целое мероприятие замутить! Это что ж получается – со всего города людей дергать. Спортсменов, тренеров, судей, всяких там медиков. Слушай! А ведь сезон в пионерлагере не открылся еще! Выходит, весь лагерь нужно на уши ставить? Вместе с городом.

Козет пожал плечами.

– Ну да. Только не с городом, а с областью. Областной чемпионат по спортивной гимнастике. А чего здесь такого? Раз надо, значит, надо.

– Вы сумасшедшие люди. Таков мой диагноз. Вам всем нужно лечиться. Электричеством. Берешь два пальца – и в розетку. И быстро, и эффективно. И окружающие не мучаются.

– Кстати, об окружающих. Вместе с твоей мамой в «Ласпи» приедет весь твой класс. Первый «А». Твоя классная руководительница, директор, завуч. Это же такое событие для школы!

У меня что-то заклинило в горле, и вместо возмущенного вопля наружу вырвался лишь сиплый «бульк».

– И по этому поводу ты займешь не первое, а третье место в индивидуальном зачете. Для натуральности. Вроде как и призовое, но не так значимо. Чего-чего? Чего булькаешь-то?

– Кх-хм… Блин! Понял я…

Ну да. Я действительно понял дьявольскую задумку нашего шефа.

Значит, не только мне не давала покоя странная попытка неизвестных злоумышленников поближе познакомиться с моей персоной. И наш начальник одним изящным движением грохнул сразу двух зайцев – успокоил моих родителей и вылепил из меня чудесную подсадную утку, которая своим кряканьем должна переполошить все близлежащие окрестности. Включая мою школу…

– Ну вы и монстры, – осталось мне только признать очевидное. – А что показывать-то будем?

– А вот об этом ты, родной, не беспокойся. – Козет чуть ли не ручки стал потирать от предвкушения грядущих тренировок. – Вот и пригодятся тебе твои прыжочки, танцор ты наш неприкаянный…

Разбег, наскок, толчок, полет, фиксация. На исходную.

Разбег, наскок, толчок, полет, фиксация. На исходную.

Тоска.

Программа выступления, включая опорный прыжок, была готова через два дня. Без напряга. Теперь же в течение целой недели приходилось долбить «легенду» – участвовать в совместных тренировках детской группы претендентов на чемпионские награды. Что бы вы, юные гимнасты, делали без КГБ? В смысле – если бы не Пятый, пришлось бы вам, детишки, еще полгода ждать до планового чемпионата. Который обычно проводили к Октябрьским праздникам. А так – прокатила оригинальная «инициатива» от чекистов: приурочить все эти спортивные дела к Дню Победы. Иезуитская находчивость!

Разбег, наскок…

Скукотища!

По моему малолетству – опорный прыжок в самой упрощенной версии: после толчка – лишь один переворот в воздухе. Который даже не сальто. Потому как без группировки. Крутнешься вяло в воздухе как макаронина – и уже на матах. Так и хочется завопить по-детски (в конце концов, ребенок я или нет): «Я круче могу!» Ан нельзя. Не укладывается в реалии сопливых возможностей.

Тем более не исключено, что меня уже здесь наблюдают.

Спортзал во Дворце пионеров – проходной двор. На втором уровне предусмотрена своеобразная галерейка для зрителей, такой узенький балкончик, вход на который с третьего этажа здания, где находится театральный кружок и секция народного танца. Любой может закосить под родителя. Разумеется, всех посторонних отслеживают и устанавливают, тем не менее…

Нужно сказать, что Пятый с размахом позаботился о широкой рекламе моего участия в этой спортивной вакханалии. Через маму (а у нее с распространением не заржавеет), через школу, через двор, и даже в местной городской газете промелькнул соответствующий анонс. К моему облегчению – без озвучивания персоналий. Но кому надо – два плюс два сложат.

Вопрос только – кому же все-таки это надо?

И вопрос этот пока остается болезненно открытым. Туманным. С каким-то привкусом алогичности, иррациональности мотивов. Почему первоклассник? За какие такие заслуги? И зачем? Че вам надо-то от меня, любезные?

Странно все это.

– Носок! Носок тяни! Кор-ряга! Вот так. Еще давай.

Это Козет уже гоняет меня по ковру. С вольными упражнениями, которые составила для меня Ирина. Эксклюзивно. Как специалист по художественной (!) гимнастике. Надо ли говорить, что в наборе отрабатываемых мною движений теперь явно усматриваются милые кокетливые ужимки, якобы придающие выступлению дополнительный артистизм. И потенциальные проценты баллов. Спасибо вам, чудесные наставники мои!

– Руку! Руку плавнее в этом месте. Повтори! Мягче изгиб! Еще мягче. Волну давай! Волну мне изобрази, ихтиандр папин!

Сволочи…

Зато пока тело послушно исполняет все предписанные издевательства, голова работает в другом направлении.

Что же у нас получается?

В качестве потенциального злодея можно пока смело обозначить того самого белобрысого негодяя, который затащил меня в подвал и помог татарскому мальчику Тохе начистить обидчику его наглую репу. Почему я уверен, что это Тоха? Здесь все просто. Тут и прощальный взгляд на ристалище, и традиции пацанской вендетты, ну и… комбинезончики. В которые были одеты и Белобрысый, и Тохин брательник. Что вроде бы как протягивает не нащупанную пока нами ниточку на территорию инфекционного отделения городской больницы.

М-да, здесь пока глухо.

Тем не менее Белобрысый вновь нарисовывается на моем горизонте. В группе подтанцовки местных валютчиков возле Внешпосылторга. И не просто нарисовывается, а, продолжая художественную тему, четко срисовывает меня в компании «веселой семейки», несмотря на то что я был под гримом. А это, на секундочку, уровень! Как результат – персональная погоня гоблинов за мной во дворе «Березки» и визит ко мне домой странных фальшивых сестричек с непонятными целями. И если в первом случае гоблины меня ничем не удивили – с традиционной тупизной, знакомой нам еще по девяностым, все провалили, – то вторая акция вновь заставила задуматься о профессионализме противника. Здесь и оперативность, и подготовочка, и исполнение – не придерешься. А какая задумка великолепная – задействовать псевдоодноклассницу! Свежо, оригинально, дерзко. И самое важное, два капкана – возле «Березки» и дома – были расставлены практически одновременно. И в фантастически короткое время. Один в качестве «лома», другой в качестве «приема». Такое ощущение, что сработала целая организация. Из пушки по воробью. Только не мелковата ли птичка?

Или я чего-то недопонимаю.

Как, впрочем, и мои соратники по невидимому фронту.

Недаром Пятый так мощно среагировал на подвернувшуюся из-за прихода моей мамули оригинальную возможность потрусить перед носом потенциального противника моей бренной тушкой. Уважаю. Моментально ухватил суть, просчитал и выдал продукт на-гора. Осталось только качественно исполнить. Есть только вопрос – а чего, собственно, Пятый добивается? Какой результат хочет или, по крайней мере, предполагает получить? Не посвятил. А может быть, и сам того не знает. По наполеоновскому принципу: «Главное – ввязаться в драку, а там посмотрим». Успеем ли посмотреть?..

Не нравится мне это.

Шлеп!

Черт. Недокрутил немного. Есть приход на пятую точку! Это мне тоже не нравится. Как и тренеру, который, недобро оскалившись, двигает уже в мою сторону.

– Ну и что это было?

– Извини, Саныч, задумался…

– Ни фига себе! Чего-чего ты сделал?

– Ладно. Проехали. Давай повторю.

– Да уж сделай одолжение! Вообще-то послезавтра выступать уже. А ты здесь Лявониху на заднице исполняешь.

Я прыснул.

– Слушай, Козет, а ты откуда про Лявониху знаешь? Не. Не так спросил. А чего это такое – «Лявониха»?

Сан-Саныч оглянулся растерянно.

– Ты чего это позывные светишь в людном месте? – попытался он перевести стрелки. – Знаю, раз говорю. Не один ты здесь такой умный. А ну марш на исходную, «лявониха»…

– Як скажаш, шанойны гаспадар, як скажаш…[3]

Танцевальный зал!

На третьем этаже народники готовят концертную программу. Будут с нами выступать в «Ласпи». Черлидинг советского розлива. С фольклорным колоритом союзного этноса – камаринская, гопак, лезгинка, лявониха…

Получается, мой сэнсэй и там уже успел оттоптаться. Даже название танца выучил – значит, заинтересовало его там что-то. Или кто-то…

Запомним пока на будущее.

Ладно, на чем я остановился, в смысле приземлился? На неопределенности предстоящих результатов нашей авантюрной операции. Так-так-так. И кстати, человек будущего, может, попробуешь сообразить на опыте криминальной России – кто же это может нам противостоять?

Ну всяко уж не иностранные шпионы, несмотря на уровень. Слишком уж много уголовников в теме. Барыги? Вряд ли. У фарцы нет единого цеха, значит, и нет серьезных профи в областях, не касающихся экономических преступлений. Фальшивомонетчики? Не думаю. «Гравера» – это элита. Сильно законспирированная и сама в себе. Штучный товар. Стаями не работают. Контрабандисты? Ближе. Тем более что фальшивые боны, которые мы обнаружили, скорей всего, родом из Турции. И они могут работать в связке с фарцой. По своеобразному субподряду. И Белобрысый крутился именно рядом с валютчиками.

Все равно мелковато.

«Авиаторы», как сама себя называет эта братия, в советское время потеряли былой размах и авторитет. Для морских набегов в царские времена существовали целые флотилии, легко ускользающие от имперского пограничного флота. А вот сегодня – попробуй ускользни. Самое большее, чем они располагают, – пара моторок, чтобы втихаря добраться до иностранных сейнеров в нейтральных водах. Да и то. Такие акции крайне рискованны, поэтому исчезающе редки.

Остаются контрабандисты-дилетанты, морячки из загранки, ухватывающие крохи дефицита в иностранных портах, ныкающие свои сокровища в пропахших мазутом судовых шхерах, а потом, трясясь от ужаса, толкающие из-под полы прелести капиталистического благополучия всем страждущим. Ну какая здесь может быть организация? Не вытанцовывается.

Возможен, конечно, какой-то фантастический симбиоз. Скажем, кто-то очень умный взял этих дилетантов под контроль, заряжает их с нашей стороны каким-то эксклюзивным продуктом, жутко востребованным за границей, а там дилетанты получают не товаром, а деньгами. Например – фальшивыми бонами в неограниченном количестве. А центровой реализует их через фарцу. Как-то так. Сложновато, конечно. Вероятность такой схемы незначительная, зато часть непоняток более или менее укладывается ровно.

Возникает только вопрос – что за эксклюзивный продукт, который так нужен кому-то за бугром? Опять шпионские секреты? Да нет же, вряд ли. Разведка работает в других плоскостях. Более изящно, что ли. А здесь чувствуется тупая направленность на обогащение. Золото, алмазы? Может быть, может быть. До Якутии, правда, далековато. Но это может оказаться и в кассу – мало кто подумает, что реализация идет через такое длинное плечо.

Пусть пока это будет пилотной версией.

Теперь со мной.

Почему-то уж очень хотят невидимые злодеи со мной встретиться. Пока не понял зачем, ну да это ладно. А что, если слегка упростить задачу для предполагаемого противника? Сдобрить приманку сильнодействующими специями так, чтобы от заманчивого предложения было трудно отказаться? Сыпануть бисера…

Как это сделать?

Да очень просто!

Глава 14 Восемнадцать плюс

– Привет, Тоха! С братиком своим не познакомишь?

На меня изумленно уставились две пары раскосых глаз.

Я стоял напротив братьев Исаковых, нагло засунув руки в карманы и вызывающе разглядывая оцепеневшую парочку. Они по привычному маршруту двигали в сторону школы, собирались было уже расходиться: старший – направо в больницу, а младший – к источнику знаний, когда я шагнул им наперерез из-за ствола старой акации.

– А чего кислые-то такие? Тоха! Друган! Или не признал? Так это ж я, Витек. На пустыре рубились, помнишь? Ну да. Потом в подвале вы меня подловили. Ловко! Антоша, радость моя, ты чего глазки-то отводишь?

Тохин брательник неуверенно переступил с ноги на ногу, пихнул младшего родственника в плечо:

– Бу кем? Это кто? Знакомый, да?

Тоха неопределенно мотнул головой, угрюмо разглядывая меня исподлобья. Типа и да, и нет. И вдруг, наверное, из-за растерянности, выдал чего-то несуразно-детское:

– Чего ты? Тут не твой район! Тут нельзя тебе. – И совсем уже жалко-наивная апелляция к родственнику: – Он с Коммуны, чего он тут ходит? Скажи ему…

Коммуна – это одно из территориальных подразделений Матюхи, получившее свое имя из-за улицы Коммунистической, в окрестностях которой и располагается наш двор. И где проживает ваш покорный слуга, вторгшийся в данный момент на территорию «балки», главного оппонента «коммуняк» (дедушка Ленин, наверное, весь извертелся там, в Мавзолее).

Впрочем, при чем здесь наши территориальные разногласия с Исаковым?

А при том! Все просто.

Мальчишка (а он действительно мальчишка, вечно я лезу к ним со взрослыми лекалами) просто от растерянности попытался лихо по-татарски вскочить на знакомого конька, который в данный момент вообще не при делах. Как и его братик, эпилептик, кажется, по информации Козета? Хотя диагноз здесь тоже ни при чем. А «при чем» здесь сам факт «косьбы» великовозрастного лба от армии и малопрестижное место работы – медбратом в инфекционке. То есть клиент-то не семи пядей…

Что нам и нужно.

Так и есть. От коротеньких штанишек благословенной поры братик, как и ожидалось, не очень-то и далеко убежал. Как и от интеллекта своего младшего братишки. Потому как быстро включился в знакомую ему тему и шустро цапнул меня за шиворот:

– Коммуняка? Ага! Коммуняка! Попался? А чего ты тут делаешь, коммуняка вонючий?

Блин, детский сад, да и только! Ему сколько лет-то? Ну не меньше ведь восемнадцати! А как надежно работают дворовые рефлексы, впитанные с тумаками междоусобных войн. Незыблемая система координат в бурно меняющемся мире сомнительных ценностей. Опорный столп мироздания – пацанские разборки!

– А? Чего молчишь? – Впавший в детство золотое парень призывного возраста продолжал трепать за шиворот соплюху-первоклассника. – Секи, Тоха: коммуняки как пристарели! Уже по нашему району… как у себя дома… коммуняки… вонючки…

Тохин брат все больше и больше загонял себя в тупик.

Пробуксовки ощущались даже в комментариях. Демонстрируемая им схема поведения, скажу больше, справедливая трепка чужака, была бы естественна для шпаны лет двенадцати. А дальше по возрасту – извините. Как говорит моя бабуля довоенной закалки: «Не тот коленкор!»

Несолидно, господа.

И в нашей мизансцене постепенно это начинают осознавать все участники действа. И участники, и свидетели, и жертва. Причем – в обратном порядке от возрастного номинала: те, кто постарше, врубаются позже всех. Как опасно получается прыгать по привычным коникам! Которые на поверку могут оказаться столь предательски увертливыми.

И что делать будешь дальше, любезный? Как вытаскивать себя собираешься из этой ямы позора? Как Мюнхгаузен? Самолично за собственную косичку?

Впрочем, я-то знаю как.

Как конструктор этой «волчьей ямы». Как автор-провокатор этого нехитрого дурнодейства. Как незатейливый охотник, намеренно расставивший эти нехитрые силки на примитивную, как и было рассчитано, непуганую дичь.

Сейчас должен произойти пинок под зад. Под мой, разумеется.

Не образно, а, я извиняюсь, буквально. Так называемый пендель. Презрительный и уничижительный. Сметающий в сознании жертвы даже мысль о противостоянии могучей силе. И обязательно – с ноги, потому как рукой бьют более или менее равного себе. А сейчас – светлое и справедливое начало ненароком загнало себя в некоторый дисбаланс противостояния с темным злом, выбрало чересчур мелковатую для себя цель. Поэтому – только пинок! И только ногой! И обязательно – под зад! И вариантов нет… и…

…И правая задняя конечность татарского батыра ожидаемо дергается назад для соответствующего замаха.

У меня отлегло от сердца. Была опасность, что полноценного пенделя не состоится, уважаемый партнер (так мы, кажется, называем потенциального противника?) вломит мне под зад коленом, и сцена хоть и будет сыгранной по итогам, но окажется скомканной и не такой выразительной. Не будет того шику!

Только для пинка коленом замах не нужен. А обратно-поступательное движение боевого органа уже началось. Значит, намеченной целью является воссоединение правой стопы обиженного в лучших своих чувствах патриота «балки» с одной из ягодичных половин моей задней точки. Собственно, ради этой процедуры или чего-то похожего на нее весь этот цирк мною и провоцировался. Это если быть до конца откровенным.

И кстати, я не говорил, что в теле ребенка у меня на порядок ускорилась реакция? И предстоящая секунда состоит уже из трех длиннющих кусков.

Судите сами.

Раз…

…Стопа Тохиного брательника жалкой сарделькой бодает воздух. Потому что я, выкручиваясь из довольно жесткого захвата за шиворот, предельно смещаюсь вправо. Рывком. С поворотом тела. Пытаясь оказаться лицом к великовозрастному противнику, и…

…Сейчас будет, как говорится, «восемнадцать плюс» – значит, не для слабонервных представителей сильной половины человечества.

Два…

…Треща швами и продолжая разворот, без замаха снизу пробиваю правым кулаком в область мягкого подбрюшья незадачливого спарринг-партнера. Благо и нога у него удобно приподнята, и точка приложения удара почти на уровне моих плеч, да и разворот корпуса придает полезный крутящий момент для достижения необходимой жесткости удара.

Три…

…Богатырь из великана превращается в карлика.

Все! Секунда прошла. Всего лишь одна секунда…

С пронзительным шипением старший братик хулигана Тохи медленно опускается на корточки. Теперь он уже не держит меня за шкирку, а бережно опирается на мое плечо, опасаясь растерять остатки равновесия и здравого смысла.

Я ему не мешаю.

Ему сейчас не просто плохо, а ему сейчас очень… трудно! Обоим братикам трудно. Ведь с прошлой секунды мир стал другим. Координаты мироздания прыгнули куда-то далеко в сторону. Законы растеряли свою категоричность и перестали дотягивать уже даже до звания гипотез. Привычное миропредставление прощально взмахнуло галактическим хвостиком и внезапно рухнуло в тартарары. Окончательно и бесповоротно.

Так не бывает.

Да что там! Скорей всего, этого и не было вовсе! Всем это все просто померещилось. Либо приснилось. Может, голову напекло? Да нет, прохладно вроде бы по утреннему времени…

Мутным рассеянным взглядом новоявленный карлик с надеждой шарит у меня по лицу, пытаясь зацепиться за хоть какое-то объяснение. Еще существует опасность, что сам Тоха, правильно оценив диспозицию, кинется в бой на защиту…

Впрочем, на защиту кого? Старшего брата? Который с рождения всегда сам был защитником семейной мелюзги? Надежным и непреклонным? Нет! Для подобных метаморфоз Тоха еще не дорос. Он в оцепенении хлопает глазами и придерживает сбоку сидящего на корточках поверженного родственника. И никак не может стянуть в единое целое расколотый мир.

Все!

Декорации для главного действия расставлены. Глиняная табличка идеально подготовлена для первого укола клинописи. Холст на треноге ждет не дождется первого мазка… который надолго должен остаться в памяти благодарной аудитории. И передаваться из уст в уста…

– ПРИВЕТ… ПЕРЕДАВАЙ… БЕЛОБРЫСОМУ, – медленно и максимально членораздельно произнес я, глядя прямо в глаза Тохиного брата, – пламенный и незабвенный привет. Ты меня понял? Белобрысому. Блондинчику. Дружку твоему светлоголовому. Захочет со мной пообщаться – я в пионерлагере. В «Ласпи». С завтрашнего дня. Найти нетрудно.

Я перевел взгляд на Тоху.

– Ты слышал, что я сказал?

Он затравленно прячет глаза.

Да слышал он все. Думаю, мое послание доберется до адресата. Или хотя бы сам факт происшедшего. Невиданный факт. Странный, чудовищный и необъяснимый. Который просто невозможно оставить без внимания и должного разбора. Или же возмездия – это как бог на душу положит. В любом случае надо полагать, что приманка уже обильно сдобрена нужными специями.

И… вот сейчас наконец пора сваливать.

Муть во взгляде братика постепенно рассеивается, начинает брезжить мысль, и… ничего приятного она мне не предвещает. Чисто физиологически, с точки зрения медицины, – секунд пятнадцать – двадцать у меня еще есть.

Ну что ж.

Тогда пора прощаться. Нам тут не рады. «Злые вы. Уеду я от вас».

– Не тушуйся, Рэмбо! – Я рывком сбросил с плеча тяжелую руку травмированного в лучших своих чувствах великовозрастного соперника и сделал шаг назад. – Всяко бывает в жизни.

Потеряв опору в моем лице, он судорожно вцепился в травку. Опять же братик слева не даст упасть, да и невысоко тут… с корточек-то…

– Ладно. Адью, господа. Некогда мне тут лясы с вами точить. Про Блондинчика не забудьте. Все. Пока. – И резво прыгнул за ствол акации, так как явственно видел в прояснившемся взгляде противника горячее желание цапнуть меня свободной рукой.

За акацией – заросший палисадник и целых три направления отхода – вдоль отмостки старенького двухэтажного здания влево, в сторону гаражей вправо и через дворик прямо, сквозь развешанное белье и сохнущие на веревках ковры, в соседний шанхай.

Мне ближе налево.

Все.

Ищи меня, свищи меня.

Вжик!.. Вжик!.. Вжик!

– Я вообще не понимаю – чего ты привязался к этим французам?

Что за манера – вести серьезные разговоры и… швырять железки всякие в фанеру?

Вжик!

И я, между прочим, хоть и не на траектории полета этих сюрикенов, но… где-то рядом. И если кто-то не замечает, пытаюсь позавтракать тут, между прочим. На секундочку, именно тем, что эта ниндзя в юбке и принесла из буфета Дворца пионеров – томатным соком и пирожками с мясом… мм… чудесного золотисто-коричневого цвета…

Вжик!

Голова сама собой вжалась в плечи. Инстинктивно.

Мне дадут, в конце концов, тут поесть спокойно?

– Я же говорил! Телефон они искали. – Я раздраженно попытался впечатать пирожок в столешницу. Как можно громче. Громко не выходило. – Позвонить кому-то в городе собирались. Неужели трудно было установить?

Вжик!

Ирина не просто метала звездочки, а делала это как бы между прочим, без видимой подготовки и лишних демаскирующих движений. Мы называли этот способ «в нахаловку», хотя по установленным методикам госбезопасности имеется штатный маркер, и звучит он как «работать за болвана». То есть выполнять те или иные приемы, изображая лопуха-дилетанта. «Канать за фраера», если по-блатному. Только титульное обозначение данного стиля (которое придумал, наверное, какой-нибудь любитель преферанса) у нас почему-то не прижилось. А поскольку «болван», как говорил классик, есть суть «роль ругательная», то чем он лучше «нахала»? Тем более что средь советских граждан особо разницы и не различают. Где «болван», там и «нахал», но второе как-то роднее. И «нахаловка» есть почти в каждом городе…

Вот как это выглядит в реале.

Ирина, покачивая бедрами (фу, где нахваталась-то?) и не глядя на мишень, как бы прогуливается поперек траектории броска. Потом с максимальной естественностью отбрасывает ладонью челку со лба.

Вжик!

Четкий и незаметный кистевой бросок, и тускло поблескивающий сюрикен врезается точно в центр намалеванного краской круга на уровне головы взрослого человека.

Теперь Ирина остановилась и, слегка прогнувшись, рассматривала у себя сзади что-то на икрах, мол, колготки съехали. Вроде как смахивает невидимую пылинку с ноги…

Вжик!

Я даже не заметил, когда она сделала движение кистью, а звездочка уже дрожала в деревяшке. Высший пилотаж! Признаться, просто метать железки в древесину – это каждый дурак сможет. А вот так, «в нахаловку» – здесь кроме всего прочего такой артистизм нужен, что впору баллы присваивать, как в спортивной гимнастике…

– Ты программу отработал?

Вспомнил, блин, гимнастику!

– Отработал. Все нормально.

Нужно срочно менять тему, а то сейчас опять заставит «волну изображать» на татами, творение свое хореографическое исполнять.

– Так они точно больше не звонили? Французы?

– Не-а…

Вжик!

– А ты вольное…

– Ирин! Не так я спросил. Понятно, что не звонили. Имеется в виду – еще дергались хоть? Мол, где тут телефон? Или «позвонить дайте»?

– Да нет же! Ты лучше…

– Подожди! А вы фотки у них проверили? Они щелкали всю дорогу!

– Обидеть хочешь? Конечно, проверили. Ничего особенного. Дома, деревья, клумбы. Достопримечательности всякие. Бухту не фотографировали. Корабли тем более.

Вжик!

Подожди-подожди, «вжик». Что-то тут напрашивается… очевидное… на поверхности что-то…

– Постой, Ирина! Какие дома? Какие клумбы-деревья? Они же девок всю дорогу снимали! Без остановки. Еще и харчами перебирали, насколько я заметил. Не абы кого…

Ирина искоса глянула в мою сторону. Скептически, как я понял. Потом крутанулась на месте, якобы неловко взмахнув руками, мол, оступилась.

Вж-вжик! Дуплетом! С двух рук, по-македонски. Рисовщица. Одна звездочка, кстати, ушла «в молоко».

– Косая, – приговорил я ее, – к тому что еще и глухая. Ты слышала, что французы вас обули?

– Ерунда какая-то, – уселась наконец она рядом. – Всех после города проверили, с полным досмотром. Кассета с пленкой была только одна. Проявляли в нашей лаборатории. Не было больше кассет! И контактов нештатных не было. Разве что когда ты в порт бегал… да ерунда. Что за страсти такие шпионские с фотографиями баб, пусть даже и наших, советских?

Я ухмыльнулся.

Чувствуете? Легкая такая патина цинизма. С таким слабо идеологически выдержанным душком. Моя школа! Я вас разучу строем ходить…

– Ерунда не ерунда, а пленку они захамылили. И это очень интересно. Хотя Козет опять скажет – «домыслы все ваши», «где доказательства?» и «делать вам нечего».

– Может, и захамылили. Правда, я себе даже и не представляю, каким образом. Закладка? Передача? Посылка? Как? У них тут что – французский резидент «заморожен»? Не крутовато ли для получения десятка-другого снимков смазливых мордашек?

Я почесал в затылке. Белиберда какая-то выходит.

– Кому-то они эту пленку передали. Слушай, Ирин, а этих установили – студенток из медучилища?

– А с чего ты взял, что это были медички?

– А то нет. Дерюгинок издалека видно.

– Дерюгинок?

– Ну да… Медучилище имени Жени Дерюгиной, медсестры военной… Или… А! Так, наверное, еще не присвоили ее имя… это я опять вперед паровоза…

– У нас есть улица Дерюгиной.

– Ты мне это расскажи! Эта улица вообще-то на Матюхе, за старым еврейским кладбищем. Там, кстати, Исаков живет недалеко…

Я встал из-за столика с недоеденными яствами и подошел к окну.

Вон оно, пресловутое медучилище – на набережной Корнилова, как на ладошке. Напротив детского открытого бассейна, где в наши дни будет дельфинарий.

Скажу честно, меня всегда это восхищало в нашем городе. Пустяк вроде, но для студентов и разных других учащихся почему-то традиционно распределялись самые крутые и престижные здания. Нет, правда: медучилище – на Корнилова, через бульвар напротив – музыкальная школа, технарь судостроительный – на площади Нахимова. В самом центре! Помню, скучая на лекциях по сопромату, я вальяжно разглядывал в окошко легендарную Графскую пристань. А слушая историка в аудитории на третьем этаже, наблюдал, как пионеры с неописуемой важностью стоят на посту у Вечного огня. Не шевельнутся! Учиться было некогда в таком прошлом… точнее – в будущем… ну да это старая песня…

Самое смешное, что технарь был «изгнан» из своего родного здания на улице Гоголя своим «старшим братом» – Приборостроительным институтом. Где-то в пятидесятом году, если я хорошо запомнил историю родной «бурсы». По престижным соображениям, между прочим! Только не так, как вам кажется, – оказывается, на Гоголя было престижнее! Вид на Исторический бульвар, Панорама видна, если на горку приподняться за учебные корпуса, да и здание побольше. Вот так! Именно в таком здании должны учиться будущие советские инженеры. А вас, черную кость, будущих механиков да технологов – да хотя бы на Нахимова. В старинное здание в стиле Ренессанса. На самом кончике центрального городского мыса. Хорошо жили!

А в восьмидесятых начался обратный, центробежный процесс. И полетели студенты за город, в учебные городки и новомодные корпуса. И в престижные архитектурно-изысканные здания забрались чиновники той поры. Хорошо это или плохо, не берусь судить. Да и будет это лет через десять.

А сейчас…

– А знаешь, Ирин, что в этом домике, где сейчас медучилище, глянь, его видно у нас из окна, лет эдак семь назад находилось родильное отделение. Городское. Угадай, кто там родился?

– Не может быть! Стой-стой! Не подсказывай, дай угадаю! Да что там угадывать, там же весь фасад мемориальными досками обвешан, с барельефами… и в профиль, и анфас, и со стороны темечка…

Кто же меня за язык-то дергал?

– …А ты не помнишь, через какое окошко в первый раз на мир посмотрел? Ленточек хочу повесить… погуще… и бантиков на раму, чтобы каждый проходящий…

– Хорош, Ирин. Тебя серьезно спрашивают про студенток, а ты резвишься как… малолетка. – Я отошел от окна и вернулся к сорванному завтраку.

– Ой, извините, дедушка. Погорячилась, каюсь. Может, вам пирожков еще? Или сока томатного? А там в буфете еще кашка есть… манная. Не хотите ли? Так я слетаю, чай молодая еще, несмышленая…

– Оборжаться. Принято, зачет. – Я впился зубами в хрустящую корочку отечественного хлебобулочного изделия и продолжал уже с набитым ртом: – Так что там со студентками?

– А студенток отрабатывают, – постепенно вернулась Ирина в серьезное русло, – не всех, правда, установили, но это вопрос времени.

– Что значит – «не всех»? – Я строго глянул на «малолетку» и отхлебнул томатного сока. – Вам что, раскрыть секрет про учебный журнал? Там такими корявенькими буквочками записаны все фамилии учащихся. Фиолетовым по белому. Правда, гениально?

– Сумничал? Теперь дослушай. Кто из девиц был в Аквариуме с французами, нам известно. Не всех просто удалось найти. С дисциплиной у них, знаешь, оказалось не очень. Вот не все исправно ходят на занятия в положенное время, и все тут! Кое-кто и прогуливает, ты можешь себе такое представить? Ужас!

– Ну да. – Я поставил стакан на стол и вновь задумчиво потер тыковку, с которой и должны были лепить пресловутый барельеф. – Это дерюгинки ни отнять, ни прибавить…

Что-то витало в воздухе.

Вновь возникло это неприятное ощущение – будто что-то важное маячит вроде как в поле периферического зрения, а стоит сконцентрировать взгляд – пустое место! Ненавижу это состояние.

Что же мы не замечаем?

– Ир! Вот я просто… кожей чувствую, что есть какая-то закавыка в этом аквариумном узелке, – начал злиться на самого себя и, может быть, излишне эмоционально констатировал: – ТАМ была передача! В Аквариуме Института биологии южных морей! Медичкам ли, кому-то еще, но пленку передали именно там. И она ушла в город. Не знаю через кого, не знаю зачем, но где-то тут есть зацепка. Передай Пятому – уникум чего-то почувствовал. Пусть копают студенток по полной, сто пудов что-то да вылезет. Угу?

– Да угу, угу! Сделаем, начальник. Какие проблемы?.. Ты вольные упражнения повторил?

Кто о чем, а вшивый о бане…

Глава 15 Места, где сбываются легенды

Сколько себя помню – эти три книги всегда занимали почетное место в моем детском книжном шкафу. Я подозреваю, что их купили еще до моего рождения. Родители, а они у меня оба очень любят почитать, скорей всего, убивали сразу двух зайцев – никто ведь им не запрещал самолично насладиться сокровищами народного фольклора, пока я не появился на свет.

Три книги: «Грузинские народные сказки» (огромный фолиант, включающий в себя ровно сто сказок, о чем без затей и сообщается на обложке), «Китайские народные сказки» (небольшая книжица в мягкой глянцевой обложке, с загадочными черно-белыми гравюрами, которые мне по малолетству казались несколько карикатурообразными) и «Легенды Крыма» (страшно потрепанная средней толщины книжонка темно-синего цвета с причудливым восточным орнаментом и силуэтами кипариса на фоне лунной морской дорожки). Судя по ветхости – последнюю книжку читали больше всего, да и для меня она оказалась предпочтительней других.

Почему?

От грузинских новелл в памяти остался только дэв – могучий джинн-великан, решающий все вопросы. От китайских – ощущение не всегда оправданной замысловатости в поступках тех или иных героев и маниакального стремления все время очеловечивать некоторых экзотических животных. Неоднозначное, короче, ощущение, скользкое, как и сама обложка на этом опусе.

А вот от «Легенд…» я получил в детстве очень сильное впечатление.

Это было откровение, связанное с осознанием сложности мира, коварности существ, его населяющих, и, как это ни банально звучит, – бренности бытия. И как открытие, жутковатое для детского менталитета, – наличие в этом мире жестокости, подлости и обмана.

И еще, фигурально выражаясь, книга «кровоточила».

«Легенды…» походя и как бы между прочим оперировали такими тяжелыми понятиями, как смерть и убийство, резня себе подобных и пафосный суицид, героическая гибель героев и казнь побежденных. Скажу честно, читая в шестилетнем возрасте «Легенды Крыма», я, в силу своей впечатлительности, наверняка получил своеобразный психологический шок, который, несомненно, оказал определенное влияние на мое дальнейшее личностное становление. Практически мне преждевременно всучили новые, совершенно взрослые императивы бытия, которые трудно умещались в детской головке. Но выкидывать слова из песни было уже поздно. Плавное течение от детского состояния к взрослому неожиданно было ускорено болезненным дискретным скачком. Если не сказать – пинком. Повторюсь – преждевременным! А это не могло не оставить серьезного отпечатка в памяти на долгие годы. Да что там годы, легенды Крыма остались в моем подсознании на всю оставшуюся жизнь.

К чему это я?

Да все к тому же – «Ласпи»!

Въездные ворота Южного берега Крыма. Окраина волшебной страны, где эти самые легенды обретают реальные очертания и начинают казаться правдой. Порой чудесной и прекрасной, а иногда – жуткой, мрачной и кошмарной. Как вечная яростная схватка осатаневших волн под грозным и величавым утесом Айя, который, словно былинный богатырь, сторожит Южнобережье от студеных норд-вестов.

Впрочем, все это лирика…

А нечего давать детям читать взрослые книжки! На ночь особенно…

Вернее, думать надо, товарищи взрослые. Понимать, что слово «легенда» не всегда означает очередную детскую сказочку, легкую и поучительную. К тому же не стоит забывать о пословице, что «сказка – ложь, да в ней намек…».

Ну да ладно.

На самом деле здесь так красиво, что хочется в сотый раз повторять простенькую сентенцию моего армейского дружка, уроженца Бахчисарая: «Жизнь одна, и прожить ее нужно… в Крыму». По крайней мере – провести там свое детство, что я делаю уже второй раз благодаря фатальному колесу судьбы, швырнувшей меня без моего согласия дважды в одну и ту же реку.

Спасибо хоть, что эта речка протекает по крымским ландшафтам.

А жутковатые легенды, так органически вписывающиеся в интерьер диких скал и неукротимых утесов, лишь придают этому течению неповторимый колорит.

За это я и люблю Крым.

С точки зрения среднестатистического сибарита двадцать первого века пионерский лагерь «Ласпи» образца одна тысяча девятьсот семьдесят четвертого года – ужасная «дыра». Эталон дискомфорта и провинциальной неустроенности. Посудите сами: стационарных зданий нет, корпуса для проживания отрядов – из стареньких сборно-щитовых конструкций, разукрашенных в веселенькие и жизнерадостные цвета, столовая открытого типа – под навесом. Спортплощадки, кинотеатр, центральная площадь – все открытое, продуваемое, демократическое до безобразия.

А все равно уютно!

Между прочим, два года назад дети в этот лагерь вообще добирались на катерах, вплавь по морю – дороги-то не было. Вот это я понимаю экзотика! Райский уголок, достойный советских робинзонов. Хотя почему только советских? Тут рядом, за рощицей – дачный поселок возрастом без малого в сотню лет, излюбленное место многих романтически настроенных литераторов дореволюционной эпохи. Так называемый Профессорский уголок. Так сюда вообще на заре века добирались на яликах… с ручным приводом. И счастливы были до безобразия.

Древностью и историей здесь дышит все: и старая, убитая солеными ветрами батилиманская дорога, и растрескавшиеся суровые скалы, грозно нависающие над жалкими людишками, и загадочные названия отвесных вершин, подножие которых веками терзает неугомонное в этих местах море: Птичья скала, Красноголовая крепость, Святой мыс.

Повезло юным спортсменам с выбором места для соревнований.

Повезло! Несмотря даже на то, что спортивные снаряды расставлены прямо под открытым небом – на так называемой площади Космонавтов, которую венчает макет ракеты-носителя. Там на скорую руку сколочена импровизированная трибуна, на которую в данную конкретную минуту забрались организаторы соревнований и приглашенные гости – из числа уважаемых представителей городской элиты.

Спортивная детвора стоит через площадь напротив (хотя какая там площадь, просто площадка для пионерских костров). Мы выстроены аккуратными квадратиками порайонно, стоим и слушаем торжественный спич о том, что «дети – наше счастливое будущее, надежда и достойная смена…».

Это идет митинг, посвященный открытию областного чемпионата по спортивной гимнастике.

С правой стороны площадки – гости попроще: родители, друзья, ну и… одноклассники, куда без них. В их числе – все те, кто приехал сюда болеть и по мою душу. Меня, между прочим, уже заметили, хотя стою я за широкими спинами нашей тренерской группы, в числе которой органично красуются Сан-Саныч и Ирина, наряженные по этому поводу в красные спортивные костюмы. Чтобы не выпадать из действительности и хотя бы пассивно, но принимать участие в мероприятии, мне приходится вытягивать шею до жирафообразного состояния. Мать, отец, брат, одноклассники – все уже мне отмахали, причем не останавливаясь до тех пор, пока я ответно не махнул каждому персонально. Мол, заметил, успокойтесь – оценил и умилился.

И все же мое внимание больше всего привлекла именно центральная трибуна. Нет, не из патриотических соображений. Просто там среди прочих дорогих и любимых гостей я с изумлением обнаружил… знакомую рыжую бороду!

Да-да! Я не мог ошибиться – руководствуясь странным стечением обстоятельств, на наши спортивные мероприятия организаторы пригласили именно моего старого знакомца – капитана рыболовного сейнера, который в свое время своей харизмой мне так напомнил древнего варяга. Того самого любителя шашлыков и радетеля судовой дисциплины из Камышовой бухты.

А вот белобрысого злодея, ради которого пришлось обидеть эпилептика из семьи Исаковых, я нигде высмотреть не смог. Или он был очень хорошо замаскирован, или проигнорировал мое своеобразное приглашение. Если так, тогда все мои мытарства – натертые на перекладине мозоли, недокрученные сальто с болезненными приземлениями, «волны» на гимнастическом ковре да и, собственно, авантюрная драка с Исаковым – все получалось напрасной тратой времени и нервов.

Что-то где-то я недодумал.

Погруженный в невеселые размышления, в какой-то момент я обнаружил, что соревнования как-то плавненько и самым естественным образом начали набирать серьезные обороты. А я, не напрягаясь особо в своих первых выступлениях, вдруг почувствовал легкий азарт!

Да что там! Оказалось, что даже запланированное третье место не так просто заработать. По сумме баллов я неожиданно оказался в своей возрастной категории аж на восьмом месте – по итогам выступления на перекладине и за опорный прыжок, который так долго отрабатывал с Козетом.

С одной стороны, конечно, наплевать. Но с другой…

Что-то мне подсказывало, что моя детская составляющая не даст мне покоя, если не будут удовлетворены ее естественные амбиции, связанные с парадигмой состязательности, так хорошо известной школьным психологам.

Плюс болельщики… дай бог им здоровья…

Мой фан-клуб, начинающий разочаровываться в своих лучших надеждах, начинал исходить на… пену. Это было несколько удивительно, но заводилой возмущения оказалась… моя любимая мамочка! Именно она громче всех кричала, интенсивнее всех размахивала руками и больше всех возмущалась «некомпетентностью» судейского состава. Кроме того, она заряжала окружающих! В первую очередь – папу, который вообще-то у меня флегматик… был. Начинали стервенеть и приличные с виду одноклассники, и даже обычно невозмутимые заведующая учебной частью и моя классная руководительница.

Как это ни странно, но в числе болельщиков я заметил и рыжую бороду! Что интересно, веселая активность трибун, по всей видимости, тоже начала затягивать его в свой сумасшедший водоворот.

Люди, опомнитесь! Это ведь вам не футбол, это – спортивная гимнастика. Солидный, если не сказать элитный, вид спорта!

– Судью на мыло! Дава-а-ай! Витек! Не подкачай!

Кто это так надрывается? Папа?!! Флегматик ты наш. Что называется, в тихом омуте…

У меня сейчас – вольные упражнения. Мне сейчас, между прочим, «волну» ручонками изображать между акробатическими элементами. Интересно, как эти доморощенные «тиффози» будут реагировать на мои девчачьи загибоны?

– Давай, Витек! Не подкачай!

А это кто? Незнакомый голос. Рыжий? Капитан-варяг? А он-то здесь при чем?

А он, оказывается, снюхался с этим стихийным фан-клубом и уже что-то горячо обсуждает с моими одноклассниками, активно поддакивая глубокомысленным замечаниям, которые компетентно отпускает мой батя. Красавцы! Да они мне выхода никакого не оставляют, теперь я просто обречен… на победу. По крайней мере, в вольных упражнениях.

Пришлось собраться, мобилизоваться и… гениальненько так (чего скромничать) выступить. Ну, чтобы казаться чуть скромнее – просто блестяще…

И мои полутанцевальные «па» оказались в тему! Слащавые подергивания ручками и жеманные оттягивания носков ног, как это ни странно, вызвали неописуемый восторг в толпе поклонников. Кто-то даже попытался свистнуть, но по этим временам такое проявление восхищения оказалось неуместным, и два крепких паренька с красными галстуками и повязками на руках тут же синхронно с двух сторон рассекли болельщиков и споро стали пробираться к нарушителю.

Я не поверил своим глазам – нарушителем оказался лысый рыжебородый капитан рыболовного сейнера! Во дает! Это он в капиталистических странах свистеть научился в общественных местах? Среди загнивающей буржуазии?

Покраснев до цвета собственной бороды, протирая вспотевшую от жары и стыда лысину цветастым носовым платком, капитан неловко оправдывался перед дружинниками, которые на две головы были ниже Него. А он – почетный гость! Вот времечко-то безавторитетное. Все равны!

Ситуацию разрулила мама. Что-то объяснила суровым подросткам, наверняка приподняла их эго легкими взбрызгами лести по поводу их добросовестности и повинилась за весь разошедшийся фан-клуб, а заодно – и за Черноморский рыболовный флот. А капитан вручил каждому по упаковке «риглис сперминта». По упаковке! Кто понимает – неслабый ход. Дружинники заткнулись. Коррупционеры малолетние, вам бы в ГАИ работать…

С третьим местом я пролетел. Не получилось очередной легенды в этом сказочном месте. Не впишут меня в «анналы»…

Только новоявленных фанатов сей прискорбный факт не очень-то и расстроил. Видимо, народ кайфанул от самого процесса, а на результат – так, начхать и растереть. К тому же сама обстановка, экзотическая магия дикого крымского уголка, чудесная солнечная погода и всеобщий эмоциональный подъем – все это создавало непередаваемую атмосферу праздника и счастья. Как тогда, на первомайской демонстрации.

Вот как по этим временам у организаторов подобных мероприятий получается столь легко вызывать мощный эффект невиданной эйфории, о котором даже и не мечталось нашим современным аниматорам двадцать первого века? Что это – люди другие? Не такие взыскательные и привередливые? Наверное. Но ведь и меня же все это цепляет! Человека искушенного и много чего повидавшего, несмотря на то что мой «носитель» выглядит как хоть и крепкий, но все же семилетний школьник.

На каждом шагу в глаза бросается эта разница – что есть сейчас и что будет потом. Два совершенно не похожих друг на друга мира. И вот что я вам скажу: не всегда будущее выглядит предпочтительней…

– Это Арсений Петрович, капитан дальнего плавания, познакомься, Витя. – Мама просто лучилась счастьем.

Да и у меня настроение на подъеме, несмотря на проигрыш.

– Здрасте…

– Здорово, Витек! Хорошо выступил. Зови меня «дядя Сеня». – Капитан крепко, но осторожно пожал мою лапку. – У тебя столько друзей! Выходит, ты сам хороший друг. Жвачку хочешь?

Чего он все портит-то? Симпатичный вроде дядька, азартный, и на тебе – жвачку. Вирус потребительства начинает проникать и в наши стройные социалистические ряды?

– Спасибо, дядя Сеня. Не хочу.

– Хозяин – барин. Ну, тут вроде все. Давай, чемпион, я тебя с родителями до города подброшу. Чего вы будете автобуса-то ждать?

– А мы поместимся? – Мама у меня известный реалист. – Нас ведь четверо.

Дядя Сеня расплылся. У него оказалась такая симпатичная улыбка! Наверное, так улыбался в свое время дед Мазай, собирающий в лучших традициях МЧС зайцев с мокрых пеньков затопленного леса.

– Поместитесь! У меня машина большая. Задний диванчик – как раз на четверых и рассчитан. На взрослых четверых! «Победа»! Она за воротами стоит. Ну что, поехали?

Почему бы и нет?

– Я только тренеров предупрежу, что я не с ними поеду, – сказал я, – а то искать начнут, волноваться будут. Я быстро.

– Догоняй. Мы не торопясь пойдем. Если что, ищи на входе «Победу», кофе с молоком. Она там одна такая…

Глава 16 Дядя Сеня и шхера на камбузе

Я и не ожидал, что «Победа» такая огромная изнутри.

Впрочем, вечно я забываю, что в новой своей реинкарнации я сам – мелочь пузатая. Для меня и «копейка», наверное, сейчас лимузином покажется. Они, кстати, уже начинают бегать по улицам города. Я имею в виду – родные «жигулята», а не пафосные циклопы, символизирующие забугорную гигантоманию.

Ну и ревет же эта тачка!

Между прочим – довольно конкурентоспособная машина на мировом авторынке. Была, буду честен. Но ведь была же! Так прикольно раскачивается на ухабах. Как баркас на волнах – рытвина одна, а тебя после нее плавно так качает еще раза три-четыре. Чувствуется монументальная тяжесть этого шедевра отечественного автопрома! Мощь и солидность бронетанковых победителей, уверенно заявляющих человечеству о своих незатейливых интересах: «Миру – мир, войне – война!»

Впечатляет.

У дяди Сени оказался собственный водитель – невозмутимый грузин, плохо говорящий по-русски и заросший почти до глаз недельной щетиной. Машину он вел аккуратно и не спеша, предпочитая особенно на подъемах пониженную передачу. Двигатель постоянно взревывал и набирал лишние обороты, а грузин, как будто так и положено, упорно давил на педаль газа.

– Хорошо-то здесь как! – Дядя Сеня опустил стекло со своей стороны, поймал бородой, словно парусом, свежую струю морского бриза и зажмурился от удовольствия. – Какой молодец Петр Степанович! Это зам председателя горисполкома, – тут же не замедлил он пояснить, – пригласил меня поучаствовать. Какой молодец! А я еще отказывался, кочевряжился как каракатица – мол, некогда, к рейсу надо готовиться. Извиниться бы надо… И поблагодарить…

– Дядя Сеня! А вы что, в море скоро уходите?

Капитан слегка повернулся в нашу сторону и добродушно усмехнулся:

– Уходим, Витек. Уходим. Сезон начинается. Заждалась нас рыбка-то. Плавает себе и слезы льет горючие: «Когда ж поймаете-то меня, бездельники? Хочу отдельную однокомнатную консервную банку. Чтобы в собственном соку как барыня пожить…»

И захохотал, довольный собственной незатейливой шуткой. Мама вежливо хихикнула. Батя неопределенно крякнул – мол, мне тоже смешно… по-своему…

Серпантин закончился, и мы, величаво покачиваясь, плавно потекли по новенькой трассе – пары лет не прошло, как проложили, асфальт – как скатерть ровный. Дороги, говорите, плохие в СССР были?

А я продолжал приставать к капитану:

– А у вас большой корабль?

Дядя Сеня с важностью почесал свою рыжую бороду:

– Не корабль, Витек, а судно. Если гражданский борт – значит, судно. Это у военных вон – корабли: эсминцы, крейсера, линкоры там всякие. Ходют, море пачкают. А у меня – судно. Рыболовное судно. Сейнер называется. Слыхал?

– Так большой сейнер-то? – не очень вежливо игнорировал я вопрос взрослого, уважаемого человека. – Сколько человек в команде? Если не секрет…

Капитан удивленно оглянулся в нашу сторону:

– Да не секрет. Семь человек. Со мной. Не очень большой сейнер у нас. Если хочешь, покажу. Организую, так сказать, экскурсию.

– Нет-нет, спасибо. Домой нам надо, – всполошилась мама. – Не хочется вас беспокоить, Арсений Петрович. Да и Виктору надо отдохнуть после соревнований.

– Да я и не устал. Я, наоборот, отдохнул во время сборов. Жил практически в санатории. Мам! Давай посмотрим кораблик! В смысле – судно, сейнер дяди Сени, – прыснул я непроизвольно, ненароком услышав сам от себя зародыш каламбура.

И батя очередной раз крякнул. Мол, это тоже… как его… смешно немного…

– Давай, мам! Когда еще придется на сейнере побывать?

Это я дернул за слабую струнку.

Мама искренне считает, что для гармоничного развития детского организма необходимо черпать познавательную информацию отовсюду, где это позволительно делать. В смысле, перефразируя стандартную парадигму, «попробовать в этой жизни все… знания». Или «черпай от жизни все, что можешь». Опять же (очень важно!) – именно в информационном плане, а ни в коем случае не с точки зрения материальных благ. Не знаю, как у других, а в нашей семье материальное вообще не играет сколько-нибудь значимой роли. И скажу честно – такой посыл, с младых ногтей сформированный в моей голове интуитивной мудростью родителей, всегда очень помогал мне в жизни.

И сейчас – сын тянется не к шмоткам, а к познанию! Беспроигрышный ход.

– Не знаю, удобно ли? Свалились мы вам на голову, Арсений Петрович! Лишние хлопоты…

Все она знает, хитрая моя мамуля. Самой же интересно. Да и решение уже принято – что, я ее не знаю, что ли? Бате, конечно, фиолетово – он срочную служил на подлодке, целых три года. Ему по этим «железкам» лазить – никакого интереса. Но если чадо тянется к «прекрасному», а «люди» идут навстречу, сами предлагают – надо соглашаться.

– Едем, дядя Сеня! Едем смотреть ваш сейнер.

– Наш прекрасный сейнер, Витек. Погнали!

Интересно, а кок Андрюха успел приготовить шхеру для баранины?

М-да…

«Прекрасным» этот кораблик, извиняюсь, судно, назвать можно было бы с огромным преувеличением.

Кстати, именно «судно», с далеко идущими медицинскими ассоциациями, этому созданию больше всего и подходило. Нам представили для восхищения что-то мелкое, ржавое, с подозрительными потеками на корпусе, с каким-то деревянным хламом на верхней палубе, с рубкой, наполовину затянутой истрепанной брезентухой, и… даже без названия. Так, намалеваны были на борту краской какие-то цифры, и все. Ни тебе «Стремительный», ни тебе «Маневренный», ни даже какая-нибудь «Звездочка» или «Дельфин» – только суровое «РС-300 № 97», и все.

Феерично!

Я, кстати, это эпохальное наименование судна (блин, не идет из головы медицина!) на всякий случай запомнил. Да на эту конструкцию опасно подниматься! Хорошо, что по дороге сюда мы младшего братишку, несмотря на все его вопли, оставили у бабушки. Не знаю, как здоровым, а чистым он отсюда ни за что бы не выбрался.

– Вот и мой чудесный фрегат! Прошу любить и жаловать, – заявил дядя Сеня.

Он что, прикалывается?

– Не глядите, что он смотрится сейчас неважно, – словно прочитал наши мысли старый пират, – к рейсу мы готовимся. Затариваемся, кое-что ремонтируем по мелочи. Через пару дней еще подкрасим местами, и засияет наша «ласточка»! Глаз не оторвешь.

«Сестра! Судно давай!» – отчетливо послышалось мне, но я деликатно спросил о другом:

– Дядя Сеня, а где тут обедают моряки? Типа столовая есть? Повар там…

Рыжебородый гулко хохотнул.

– Молодец, пацан! Намек понял. Сейчас покажу – где. И не только покажу. Пробу будете снимать с харчей наших. Только не в столовой, а в кают-компании. И не повар, а кок. Есть кок, Андрюхой зовут, золотые руки. Сейчас сами убедитесь, пойдемте-пойдемте! Осторожно здесь, по трапу…

Бараниной будут кормить?

А кают-компания действительно оказалась уютной! Не очень большой, как и все на этом судне, с низким потолком, вернее – подволоком, как это здесь называется, но чистенькой, светлой и ухоженной. В мгновение ока кок Андрюха организовал стандартную «поляну», изобилующую, замечу, именно мясными блюдами, а не морепродуктами. И украсил всю эту красоту бутылочкой армянского коньяка в окружении парочки «Пшеничной».

О! Это надолго.

А что за праздник такой? Так, на минуточку – мы вообще-то посторонние люди, мимолетное случайное знакомство. Серьезного повода, кроме моего четвертого места на липовом чемпионате, как-то не усматривается. А встречают нас на этой посудине, как дорогих гостей!

Так, где моя паранойя? Чего спим-то? Давай, начинай шевелиться!

Слабо сопротивляющуюся маму и совсем не возражающего отца запихнули на почетное место рядом с капитаном. Меня усадили возле выхода и сразу же, не начиная мероприятия, навалили мне тарелку вкусноты, открыли бутылку с лимонадом и дали понять – лопай быстрее, карапуз, и давай двигай из-за стола. Тут сейчас взрослые будут вдумчиво и размеренно принимать пищу. Иди, мол, проводи себе сам экскурсию на судне…

Пока я потреблял головокружительно пахнущие мясные рулетики, к обществу демократичненько присоединились: сам автор кулинарных шедевров – кок Андрюха, небритый водитель капитана, который без «Победы» оказался невысоким и щупленьким, старпом, стармех – и еще, насколько я понял, половина команды. Я, кстати, как родного встретил радиста Вовчика, бойфренда мохеровой светской львицы Лидочки. На мое счастье, он меня не узнал, хотя не далее как пяток дней тому назад мы пристально рассматривали друг друга в троллейбусе. Он – с грозной предупредительностью, не допускающей даже намека на дальнейшие мое приближение к мохеровой спине его подруги, а я – извинительно и… сдерживая очередной чих.

Не узнал – и ладно.

Как все-таки тесен мир! Надо же.

Минут через пятнадцать меня ожидаемо выперли из-за стола. Иди, мол, посмотри, какой трюм тут интересный. Ага! Заглядение. Особенно мне понравился запашок. В кают-компании, кстати, не так сильно благоухало. Наверное, аромат жареного чеснока все здесь заглушил. А в других помещениях – чудовищное амбре, состоящее из запахов слегка несвежей рыбы (мягко говоря), дизельного топлива и подсолнечного масла. Последняя струя шла из камбуза.

Мне почему-то вспомнилось, как кок Андрюха должен был приготовить какую-то шхеру для овец в своем кулинарном помещении. Странненькая такая обязанность. Как и обычай брать с собой в море живой рогатый скот. Что-то в этом было средневековое и загадочное.

Камбуз я отыскал именно по запаху.

Ну тоже чистенько, будем справедливы. Кок Андрюха свое дело знает. Утварь и оборудование разное размещены компактно, рационально и продуманно. Все, что нужно было закрепить, – надежно зафиксировано. На стенах, извиняюсь, на переборках – ни сантиметра свободного пространства: там или проводка, или какие-то приборы, или шкафчики, лючки, крючки и так далее.

Я, кстати, легко нашел ту самую пресловутую «шхеру» для овец и…

…И теперь уже моя паранойя проснулась окончательно.

Находка была очень подозрительной.

По порядку.

Сначала, заглянув под разделочный стол, что с моим ростом было нетрудно сделать, я обнаружил на переборке замаскированный квадратный лючок размерами не больше метра. А замаскирован он был фальш-проводкой и какими-то ненужными полочками для посуды, это под столом-то! Хотя если не искать специально – ни в жисть не заметишь. Я же заметил лишь потому, что отчетливо помнил, как кок Андрюха упоминал на шашлыках про вот эту самую «нычку», которую и нужно искать под столом. Тогда я ничего не понял, а сейчас и пригодилось.

Затем, ползая на четвереньках по рифленому полу, на этом самом лючке я обнаружил ручку-рычаг, закамуфлированную под короткий поручень. Только его увидел – сразу возник вопрос: зачем нужен поручень на уровне колена взрослого человека? Скоба оказалась с нижней стороны не прикручена, легко повернулась против часовой стрелки, и… лючок плавненько и без скрипа продавился внутрь. Вместе со всем своим камуфляжем. Если этот поручень снизу прихватить винтом, который предусмотрительно торчал в отверстии, ни за что не догадаться, как открыть этот «сим-сим». Толково!

На четвереньках я заполз внутрь этой «овчарни».

И сразу очень сильно напрягся.

Никто и не собирался здесь перевозить баранину! В малюсеньком темном помещении кто-то умудрился разместить двухъярусную солдатскую койку, которая практически больше и не оставляла свободного пространства. Так, разве что стоять можно рядом, не шевелясь и не поворачиваясь особо.

Но это были койки для людей! Никак уж не для овец, живые они или заблаговременно умерщвленные. Или, что тоже может быть очень вероятно, – для каких-либо коробок, тюков, мешков и так далее. Иными словами – для контрабанды! Хотя для простых коробок койки не нужны, мне кажется, только место зря занимают. А на проволочных панцирях лежали матрасики! Старенькие, зачуханные, в подозрительных пятнах, но – матрасики. Человеческие. Не овечьи.

Я услышал шум на камбузе и замер, внутренне похолодев.

Кто-то громыхнул посудой, щелкнул дверцей холодильника, царапнул по какому-то стеклу чем-то металлическим, выругался и… убрался мне на радость. Наверное, Андрюха потащил в кают-компанию очередной деликатес.

Я осторожно выбрался из этой душегубки, прикрыл за собой навороченную дверцу, вылез из-под стола и побрел наружу.

С этим открытием надо что-то делать.

Предварительный вывод – морячки-рыболовы возят кого-то через границу, я так полагаю, не спрашивая разрешения у местных, да и у зарубежных наверняка, пограничников. Похоже на канал переброски. Очень похоже, если проигнорировать тот факт, что мне удалось так легко его обнаружить благодаря пьяной болтовне этих доморощенных злоумышленников.

А ведь профессионалы так не работают!

Нереальное сочетание вопиющей легкомысленности и тщательного инженерно-технологического исполнения. Что это может значить? А лишь одно – это не шпионы, не разведка какого-нибудь злобного потенциального противника. Потому что те относились бы к нам гораздо уважительней. И не обсуждали бы всей шашлычной тусовкой шхеру на камбузе, которую «агент» с позывным «Кок» не успел вовремя вымыть для объекта с позывным «Овца».

Хрень какая-то.

Так. Мне надо срочно на базу. Эту информацию должны пережевать профессиональные аналитики, а то у меня сейчас мозги закипят, несмотря на то что они из нашего «светлого» будущего…

– Витек! Ну как тебе наш линкор? Понравился?

Рыжая борода уже под довольно крупной мухой. Народ расслаблен, говорлив, приветлив и благодушен.

– Этот парень, поверьте мне, мужики, будет когда-нибудь олимпийским чемпионом. Я те отвечаю! Я же был там, видел. Все мальцы, ну, кто учавст… чавст… кто выступал – все трясутся, дрейфят. А Витек – вышел как мужик. Даже и не вздрог… дрог… не напрягся даже. Вышел, как дал! Ты… это… тоже давай… наливай…

Мои в порядке. Родители вообще не любят этого дела. Скажем точнее – мама больше не любит, папа меньше. Поэтому, папина «муха» уже где-то рядом, вороном кружит над его головой. А мама зорко пасет и своевременно ее отгоняет.

Надо помочь.

– Мам, вы еще долго тут? А то мне это – ну типа надо еще во Дворец пионеров, отметиться.

– Да? Все! Спасибо, Арсений Петрович, за гостеприимство, за хлеб-соль, за компанию. Нам пора. Подвезете? – Мамина реакция ожидаема и традиционно практична. Про папу не забыла? Самое время встряхнуть. – Толик! Какой посошок?! Тебе на работу завтра! Идем-идем. Будет тебе стременная на ход ноги, казак ты мой… из-под Тулы…

– Уже уходите? Жалко! Подвезти? Не вопрос. Баксик! Подкинь дорогих гостей. Куда вам? В центр? Куда скажут, подкинь.

Прикольно. Грузин по прозвищу Баксик. Он мелко кивает, мол, слышу-слышу, поспешно встает, что-то дожевывая на ходу, и двигает к выходу. Мы, чуть ли не раскланиваясь и пожимая окрест тянущиеся к нам руки, следуем за ним.

Веселенький, однако, выдался вечерок…

Глава 17 Карнавал мелких непоняток

Во Дворец пионеров меня легко отпустили одного, после того как Баксик на «Победе» привез наше веселое семейство к бабушке. Там томился в муках обиды и одиночества несчастный младший братик, обманутый и униженный вероломным игнором со стороны родителей. Мать, больше озабоченная утихомириванием бати и утешениями расстроенного Василия, как-то очень легкомысленно перепоручила мою дальнейшую транспортировку в спортзал Баксику, который почему-то сразу внушил ей доверие. Наверное, потому что молчал всю дорогу, в отличие от разрезвившегося отца.

Клятвенно заверив родственников в скором прибытии домой, я вновь забрался в облюбованный мною автомобиль, теперь уже – на переднее сиденье. Баксик как-то странно и с непонятным любопытством на меня посмотрел. Что? Тут только босс сидит? Я чего-то нарушил?

– Давай, генацвале. Жми на гашетку, – передалось, наверное, мне отцовское настроение. – Чего глядишь-то? Не надо гипнотизировать меня, Кашпировский. Смотри лучше на дорогу.

Грузин смешно похлопал глазами, наверное, не врубился, кем я его назвал, с лязгом завел глухо заворчавший двигатель и, как-то неловко дергая, тронул машину с места.

Бабуля живет на Куликах – на Куликовом поле. Почему этот район так называется – никто не знает. До войны здесь располагалось обширное, ровное, почти пустое пространство – дальняя окраина города за легендарным Историческим бульваром. Этот пустырь не всегда был бесполезной площадкой: в девятнадцатом веке на нем проводили военные смотры. И звалось это поле Марсовым, ни много ни мало, потом Александро-плацем, но все это не прижилось как-то. В начале двадцатого вернулось близкое для всех название Куликово – после того как здесь расположился аэродром. Это было еще до революции. А с победой освободившегося от гнета пролетариата на Куликах появилась авиашкола для исходящей бешеным энтузиазмом советской молодежи. Теперь здесь сплошные новостройки и далеко уже не окраина, как та самая пресловутая Загородная балка, волей урбанизации превратившаяся, как и Кулики, в центр города.

Ну да. Центр практически.

Поэтому до Дворца пионеров здесь рукой подать – минут десять на тачке. И пока в силу давней своей привычки своеобразного релакса я гонял в голове исторические нюансы, Баксик в мгновение ока доставил меня на место, странно поглядывая на меня время от времени.

Чего ему надо-то?

Он, случайно, не извращенец? Этого мне только не хватало.

– Спасибо, дорогой, за доставку, – сказал я, сползая с высокого сиденья. – Извини, если чего не так. Привет передавай дяде Сене.

Грузин неопределенно мотнул головой, с треском врубил передачу и укатил в сторону Центрального рынка. А я через подсобки детского открытого бассейна, через пахнущие гниющими водорослями мрачные проходы и осклизлую винтовую лестницу добрался до черного хода нашего спортзала, где и явился пред ясные очи моих ненаглядных инструкторов, которые глазоньки уже свои проглядели, глядючи, где же их драгоценный пасынок.

– А вот и я! Не ждали?

Да нет, похоже, ждали…

В общем, все было плохо.

Спецоперация с чемпионатом – время зря потратили. Версия с французами сыпалась прахом. Между прочим, одну студентку так и не отыскали. В общаге она не появлялась, у родителей в селе под Евпаторией – тоже. Туда даже группу послали для засады. Пока без результата.

Моя новость с потайным помещением на сейнере воспринялась как-то без особого энтузиазма. Отчасти – я понимал почему. Опять сработали на смежников. Налицо – все признаки банальной контрабандистской деятельности. Информацию нужно передавать профильным группам. Или, при определенных усилиях Пятого, – упереться рогом и работать самим. Для этого нужны резоны. Иными словами – объяснить руководству, почему нам это так интересно.

Я с лету предложил простенькую схему.

Тайник с койками? С койками! Значит – людей можно через границу возить. А что, если – ну, из области авантюрной фантастики, – людей похищают и, скажем, продают на органы за бугор? Хотя… Блин, в эти времена трансплантология еще не на таком крутом уровне. Нет еще этого «черного рынка»…

Или есть?

Наверняка скоро зародится. Надо сказать начальству, что подпольная торговля органами может быть. Будем работать на перспективу. Кстати, сюда можно привязать и пропавшую студентку. Пусть никакой связи не усматривается, зато появляется время для более детальной разработки двуличного дяди Сени. Загадочный типок! Хоть и похож на обаятельного рыжебородого викинга. Или лысого деда Мазая без зайцев.

Пятый очень внимательно выслушал мои бредни и чуть заметно кивнул.

Значит, принимается.

Все! Наша тема. Выходит, зацепил я его.

Теперь оперативное планирование. Так сказать, краткосрочное.

Тут Сергей Владимирович оседлал любимого конька и развернулся по-буденновски.

Меня – пинками домой. Чтобы не возбуждать легко поддающихся тревоге родителей. Ладно, без вопросов. Сейчас пойду…

Сейнер дяди Сени (скоро станет именем нарицательным) – под наружку приданных нам спецов. Под круглосуточное наблюдение – между прочим, признак серьезного калибра нашей группы. Высоколобым из аналитического отдела – перетрясти все чертежи, выяснить, каким образом удалось на таком мелком суденышке спрятать целое помещение. Что там было раньше – кладовка, подсобка? Поднять документацию, определить по времени все проведенные ремонтно-корпусные работы. Надо полагать – в судоремонтных мастерских Камышовой бухты. Хотя могут быть и варианты – проверить все наверняка. Ну и подключить группу по контрабандистам, куда без них. Связи, контакты, цены наконец, которые на блошиных рынках и толкучках, – все это им намного ближе, чем нам.

Нашей троице пока залечь. И на ближайшее время удумать что-нибудь провокационно-стимулирующее, чтобы активно мотивировать возможную преступную группу на реальные действия. И на последующие ошибки с их стороны, разумеется.

Вот так!

Каждому Антошке – по его картошке. Причем в обоих смыслах этой поговорки…

И получается у нас такая приличная по составу комплексная бригада разношерстных силовиков под единой крышей госбезопасности. А кто сказал, что КГБ только по антисоветчикам да шпионам работает? Если уголовка серьезных масштабов или, как, возможно, в нашем случае, – с криминальной изюминкой, нам завсегда это интересно…

А вот чуткие инструкторы одного меня в долгий путь до дома не отпустили. Мои вторые папа и мама, «веселая семейка».

Ирина оседлала наш штатный «Иж-Юпитер», припаркованный в одной из подсобок на территории будущего дельфинария, без особых уговоров запихала меня в коляску, предварительно украсив громоздким шлемом, и прямо по набережной вдоль Артбухты рванула в сторону места моего проживания. Она даже не особо придерживалась центральных улиц и более или менее хорошо освещенных дорог.

Под колесами мотоцикла то и дело мелькали то какие-то изношенные плиты, то древние булыжники доисторической мостовой, а то и просто разбитая грунтовка с выпирающими из нее в самых неожиданных местах коварными кусками скал. Кто хорошо ориентируется в нашем городе – всегда может найти сразу несколько наикратчайших путей между двумя заданными точками маршрута. Только в том, что какой-то из них окажется самым безопасным, никто вам гарантий не даст.

Тем не менее домчались мы относительно благополучно, если не считать болезненно саднящего языка, прикушенного где-то на одном из ухабов. Ну это как раз пустяки. Главное – добрались быстро. Мать только начинала беспокоиться и толком еще даже не решила – накручивать себя до соответствующей боевой кондиции или нет.

В размышлениях перед этой нелегкой дилеммой мы ее с Ириной и застали.

Ну да. Для этого самого я и позвал Ирину зайти к нам на чай – оказать благотворное воздействие на утомленных в конце перенасыщенного событиями дня родителей. Впрочем, одному из них было уже явно все по барабану. Релаксирующая фаза наступила, так сказать, естественным путем, о чем свидетельствовал богатырский храп тульского «казака» из дальней комнаты. Наверное, раскрутил все же мать на «стременные». Из принципа, конечно. «Не пьянства ради…», а знали чтоб… ну… чтоб просто знали… и все… и спать…

Ирина из вежливости посидела с нами на кухне еще минут десять, откушала с чаем маминого «Наполеона» – предмет семейной гордости, сооруженный в ознаменование сыновьего возвращения с гимнастического фронта, – и, поблагодарив, удалилась.

А утром стало известно, что на нее после ухода из моей квартиры попытались напасть неизвестные агрессивно настроенные типы.

Подчеркиваю – «попытались»…

Как получилось.

Возвращаться Ирина решила по человеческим улицам, то есть не срезая углов по задворкам, рискуя жизнью и здоровьем. А риска оказалось больше на людном и хорошо освещенном проспекте. Отъехав от моего двора километра два, на одном из поворотов Ирина обнаружила, что тормоза на мотоцикле не работают. Благо улица разворачивалась плавно и по широкой дуге, а прямо был съезд на узенькую улочку, ведущую, как у нас называют, в частный сектор. В этот тупичок и съехала Ирина, гася скорость железного коня манипуляциями со сцеплением. Остановившись, спрыгнула с мотоцикла и стала проверять тормозной тросик – сам оборвался или помогли.

В ту же минуту сзади ее ослепили две мощные автомобильные фары. Что за машина заехала за Ириной в дворовую зону в потоке света – было не разобрать. Слышно лишь было, как вразнобой хлопнули три дверцы.

Только абсолютно лопухообразный гражданин, выращенный в каком-нибудь безопасном и теплом инкубаторе, смог бы поверить в случайное совпадение этих двух событий. Ирина про такие инкубаторы, разумеется, и слыхом не слыхивала. Плюс профессиональная деформация…

Посему, услышав со стороны прожекторов тривиальное: «Сломалась, красавица? Сейчас поможем», – Ирина тут же решила отработать ситуацию по схеме «в нахаловку», то есть изображая в ее случае не просто дуру, которая при подобных раскладах должна немного испугаться, а супердуру, у которой вообще башни нет, коли она способна на такой вот ответ:

– Ну помогите, мальчики, коль не шутите…

Тем самым она заведомо сломала навязываемую ей схему развития событий хотя бы потому, что подарила нападающим тщетную иллюзию простоты достижения поставленной ими цели. А ведь на самом деле достигнуть ее было ох как непросто! Только они об этом пока не знали…

Хотя сработали ребята, к их чести будет сказано, довольно грамотно.

Приближающийся слева огибал мотоцикл со стороны коляски, центральный шел в лоб, а правый слегка смещался в сторону, оставляя себе возможность зайти сбоку и сзади. Банальная «коробочка». Хоть и простая, но беспроигрышная.

Ирина, продолжая играть, извиняюсь, Дуру (заметили большую букву?), повела плечем и заявила:

– А у меня, мальчики, даже инструмент есть. Здесь. В коляске…

И, легкомысленно покачивая бедрами, обтянутыми в джинсу, обошла мотоцикл со стороны переднего колеса, ненароком оставляя двух правых нападающих за железным препятствием. А перед оставшимся, который был уже практически рядом, провокационно развернулась спиной, да еще и соблазнительно нагнулась, мол, сейчас гляну, где там этот инструмент в коляске.

Наживка сработала идеально.

Злодей тут же ожидаемо навалился сзади, пытаясь обхватить девушку за плечи и прижать ее руки к туловищу. Правда, немного мешал выставленный ему навстречу зад. К тому же жертва от «неожиданности» потеряла равновесие и завалилась вперед, упираясь руками в кожаный чехол коляски. Нападающий тоже неловко нырнул следом и вдруг почувствовал резкую боль в правой половине брюшины. «Лохушка», оказывается, успела извернуться, оттолкнувшись от коляски, и коротко левым кулаком пробила ему в область печени. Так, что мечущиеся с другой стороны мотоцикла подельники ничего толком и не заметили.

Жесткий и точный удар по наикратчайшей траектории в нужную точку!

Страшный удар, кто знает. От него глаза лезут из орбит, рот наполняется горечью, и совершенно не хочется дышать, потому что остается стойкое впечатление – со следующим вздохом станет еще хуже. Поэтому и звука при таком ударе не издают, разве что щелчок захлопываемой челюсти.

Надув щеки и вытаращив до предела глаза, парень замер, словно настороженный сурикат, внимательно прислушиваясь ко всем метаморфозам, бурно происходящим внутри собственного организма. Ирина же плавным движением разорвала дистанцию с обездвиженным, деморализованным противником и за его спиной растворилась в кустарнике, который отделял проезжую часть от пешеходной дорожки.

У неизвестной машины щелкнула замком четвертая дверь. Подмога, наверное. Только Ирина уже сместилась в междворовый переход. Кто знаком с частным сектором, знает про эти дорожки-щели между заборами нелояльных друг к другу соседей-частников. Такие проходы, не превышающие метра в самой широкой своей части, – верный признак того, что живущие рядом не желают иметь между собой даже общего забора. Вот и оставляют нейтральную территорию, огороженную с обеих сторон высокими каменными бастионами, – излюбленное место для желающих срезать тот или иной путь. Или же – использовать эту щель как путь отхода из зоны активных действий и сектора обзора противника.

К прямому единоборству Ирина в данной ситуации была не склонна – слишком много в этом уравнении было переменных величин и неустановленных факторов. Поэтому, проскочив узкий переход между домами, девушка по его почти точной копии, только дальше через дом, вернулась к месту неудавшегося преступления и стала наблюдать.

Поврежденный уже не стоял. Он решился изменить позу и присел задом на землю, прислонившись спиной к мотоциклу. Один подельник хлопотал возле него, а второй метался по тротуару в поисках несостоявшейся жертвы. Четвертый оставался возле машины и в процесс не вмешивался.

А буквально через минуту произошло странное: еще раз хлопнула закрываемая дверь, автомобиль, гулко рыкнув, сдал задом и выехал таким опасным способом на оживленный проспект, пропадая при этом из поля зрения Ирины. Ни марки, ни цвета кузова из-за зарослей кустарника и слепящего света фар установить не удалось.

Оставшаяся дееспособная парочка бандитов начала проявлять любопытство к междворовым проходам, в одном из которых и притаилась Ирина. В принципе этих ребят можно было бы «сработать» по отдельности и упаковать для дальнейшего прояснения инцидента, но в тупичок неожиданно завернула милицейская «канарейка» и не спеша покатила вдоль скрывающихся в сумерках домиков. Травмированного братана тут же подхватили под руки, и троица, явно торопясь и двигаясь таким образом, чтобы из-за кустов их было плохо видно, стала быстро смещаться в сторону ближайшей проходной дорожки. Встреча с патрулем явно не входила в их планы.

А вот Ирина беззаботно вышла навстречу «газику», махнула рукой и обратилась за помощью к милиционерам. Разумеется, про злодеев, которые наверняка выглядывали из темноты, не сказано было ни слова. Ирине даже и не понадобился дежурный код, «светящий» нашу Контору, хватило лишь одного обаяния, чтобы испорченный мотоцикл взяли на буксир, а на сиденье железного коня взгромоздился пухленький сержант, по-джентльменски уступив место девушке в машине.

На этом инцидент был исчерпан. Со счетом ноль-ноль.

Но материал для размышлений обогатился еще на пару непоняток…

Глава 18 Бестолковая засада

Мы сидели в засаде.

Мы – это я, Сан-Саныч и некто Славик, один боец из группы силовых операций. Точнее, взрослые дяди на самом деле осуществляли определенные засадные функции, а я болтался в окрестностях и наблюдал за подходами. Было еще три точки кроме нашей, которые отрабатывали группы посерьезнее – человек по пять на каждой, тоже из силовой поддержки. Калибром – по степени вероятности появления неизвестных злодеев.

Ирина, как уже засветившаяся, отвечала за координацию – балдела «на телефоне» в квартирке неподалеку. Ее подстраховка на самом деле практически была не нужна, но и не привлекать ее к операции было бы не… комильфо. Корпоративная этика, туды ее в качель. Апартаментами, где она с комфортом разместилась, владел внештатник, который по случаю был отправлен за город, на дачу. Размещалась квартирка в ветхой двухэтажке на границе жилой зоны и пресловутого частного сектора. Повторюсь – квартирка с телефоном, что по этим временам невиданная роскошь. Особенно для таких трущоб. Так что Ирина была как минимум на связи с начальством. Спинным мозгом операции. А мы – щупальцами на изготовке.

Короче, курок был взведен. Было бы в кого пулять…

Если честно, для меня приятной неожиданностью явился тот факт, что вся наша контора встала на уши из-за ночного происшествия с Ириной. Вроде бы рядовая текучка, на первый взгляд. Ну напали и напали, чего здесь такого? Поживите в России девяностых, не такого насмотритесь. А здесь…

А здесь произошло ЧП глобального масштаба, как выясняется. Не привыкла социалистическая общественность к такой нахальной деятельности ночных налетчиков. Это там, у них – Чикаго, гангстеры и все такое прочее. А у нас – как обещали, лет через пять-шесть коммунизм уже наступит, поэтому люди должны спокойно по улицам ходить. Не оглядываясь. Причем в любое время суток и в любой точке нашего любимого государства.

Вот так!

И поэтому начальству нашему нужно было срочно отреагировать на эту невиданную борзость зарвавшегося преступного элемента. Как итог – нас всех гуртом распихали по разным там засадам да облавам. В нужных, разумеется, по оперативным наводкам местах. Цель, если использовать простые военные понятия, – «взять языка». И пролить через него свет на некоторые тревожные для нашего города события.

По мне – ерундой мы занимались. Для галочки. Раскинули огромный невод для ловли пары-тройки мелких креветок. А «крупная рыба», если с военного сленга переключиться на рыболовный, легко уходит на глубину во время таких массивных и неповоротливых операций.

Чем-то радует меня это застойное время, а чем-то – ну просто бесит.

Потому что идет незримый бой. Только не такой, как в известном шлягере, – с тем, кто «честно жить не хочет», а другой. Не такой пафосный. Идет жестокая и бескомпромиссная борьба под ковром. Борьба между тупыми бюрократами и операми «на земле». Между зажравшимися чинушами и настоящими профессионалами своего дела. И вот что я вам скажу – по всем признакам, бюрократы и чинуши начинают брать верх. И ведь возьмут же в итоге… судя по предстоящему развалу страны.

А самое интересное, на что я обратил внимание, – решающее сражение между спецами и номенклатурным планктоном, своеобразная Куликовская битва идет уже сейчас! Именно в спокойные и сытые застойные годы. И чем больше порядка и стабильности обеспечивают государству профессионалы, тем могущественнее становится бюрократическая прослойка, которая этих самых профессионалов начинает с благодарностью плющить и гнобить. Видя в них же опасность для своей воинствующей посредственности.

Вот такой вот замкнутый круг. Такое вот очередное фатальное колесо.

Уроборос – змей, выгрызающий свой собственный хвост. До самого затылка.

– Ну, чего там?

– Тихо там.

Я вернулся на точку с очередного обхода.

Наш пост – заброшенный одноэтажный домик, в прошлом – одна из бандитских «малин» на Корабельной стороне. В послевоенные годы этот блатной бизнес-центр гремел на весь полуостров. В специфических, естественно, кругах. Здесь раньше держали общак, вели свои темные делишки, тут же одновременно отдыхали и развлекались разного рода асоциальные элементы, в нужный момент плавно уходя на дно, если появлялась такая необходимость, благо местность, изобилующая путаными застройками, позволяла это делать идеально. Тут же где-то были и ходы в катакомбы. К слову, совсем рядом – подземные лабиринты военного судоремонтного заводика. Секретного, разумеется. Хотя весь город знает, что его номер – тринадцатый.

«Малину» в конце пятидесятых с треском разгромили. От нее осталось только название, которое приросло к этой местности: Аполлоновка. Впрочем, не исключено, что бандитское гнездо появилось здесь гораздо позже названия, а блатные недолго думая просто сперли его в своих интересах.

Наша программа-минимум – взять какого-нибудь субъекта, который по старой памяти терся в районе былой бандитской славы и, в идеале, находился бы в розыске. Такие здесь время от времени появляются. Прежней блатной точки уже нет, но, как известно, некоторые перелетные птицы очень тяжело меняют налетанные годами маршруты. И опера из МВД очень грамотно эту тенденцию отслеживают. Разумеется, при помощи нештатных информаторов, исправно отрабатывающих свой нелегкий хлеб в этих краях.

По их наводке мы здесь и сидим. Четвертый час, между прочим.

– Через двадцать минут снимаешься – и до хаты, – заявил Сан-Саныч. – Ирину предупредишь, и дуй домой.

И ведь не поспоришь. Во-первых, потому что спорить с Козетом – это как против ветра… брызгать. А во-вторых, все отлично понимают бессмысленность производимых нами телодвижений. Да и отрыв от семейных обязанностей у меня закончился после соревнований, вновь я под маминым колпаком. Не стоит напрасно беспокоить родителей своим долгим отсутствием.

– Слушаюсь, начальник. Не извольте беспокоиться, ваше благородие.

Ноль эмоций.

– Пока здесь, проверь-ка вон тот переулочек. Где колонка. Видишь? Там два хмыря каких-то терлись у крыльца. «Синяки», скорей всего. Ты все же глянь…

– Угу! Я «флешку» возьму на всякий случай?

– Бери. Сильно не мелькай только…

Это уже едва донеслось мне в спину. Мог бы и не говорить.

По поводу «флешки». Если наш кустарный светошумовой боеприпас считать оружием (впрочем, а чем же еще его считать?), то «флешка», как с моей легкой руки называют уже эту гранату даже местные аборигены во времени, это единственное оружие, которое мне позволительно выносить на люди. Своеобразное поощрение за идею.

И на том спасибо.

Сегодня я в своем излюбленном рыжем прикиде. Прибавил еще к стандартной маскировке россыпь веснушек около носа да слегка оттопырил уши при помощи клейких марлевых валиков. Кстати, довольно неприятные ощущения, но… красота требует жертв. Потому как… страшная она сила.

Весь такой красивый, демонстрируя всем видом скучающую беспечность, приближаюсь к искомому переулку. Возле водяной колонки какие-то не очень чистые карапузы пытаются отмыть такого же чумазого котенка. Звереныш шипит и отчаянно царапается. Карапузов это не сильно напрягает. Они не останавливаются. Прохожу мимо. Неопрятная тетка смачно выплескивает грязную воду из ведра прямо на улицу. Не глядя! Повезло мне, не успел подойти близко. Огреб бы помоев по самые ноздри. Здесь это просто. Старый дедок нарезает молодую травку около забора. Для кроликов, скорей всего. В противовес помоям – пасторальные мотивы. Рядом три девчонки прыгают на «резиночке». Через дорогу напротив ветхая старушка вытаскивает из калитки за веревку облезлую козу с жуткими рогами. На выпас. Идиллия!

Короче, жизнь бьет ключом.

Вижу хмырей. Типичные люмпены. Небритые, в трениках, лет под сорок каждому. Между прочим, сейчас – рабочее время. А на дворе – развитой социализм. И получается, что мужички-то обязательной трудовой деятельностью себя не сильно-то и обременяют. Тунеядцы, как это сейчас называется. Они что-то горячо обсуждают около обшарпанных ворот самого облезлого в переулке домишки.

Я приблизился, будто невзначай встал за густым кустом сирени и навострил уши.

– Дык… нету! Было бы – не дал бы, что ли?

– Ты пошукай, пошукай. В карманах-то.

– Ну глянь. Вот еще гривенник…

– Ага! А ежели потрясти?

– Грят, не хватает.

– А ну стукни еще Фиксе. Не слышит, что ль?

– Фи! Кса!

– Ты чего орешь?!

– Дык… сам сказал.

– Постучи, сказал. Не ори!

– Дык…

Более или менее понятно. На троих соображают. Не наши клиенты, хотя гляжу – у одного ручки-то в наколках. Сидел, стало быть. Типичный бич – бывший интеллигентный человек. Среда опустившихся индивидуальностей. Предтечи бомжей. Впрочем, не так просты эти ребята, как выглядят. И мозги хоть и проспиртованы напрочь, но в нужных направлениях качают неплохо. Пожалуй, подойдут для отчета. Все равно наша операция – сплошной формализм.

– Дяденька! Рупь не разменяешь?

Вот это реакция! Кто сказал, что «синяки» тормознутый народ? Вмиг развернулись на священное слово «рупь». Разве что охотничью стойку не сделали по-собачьи.

– Дык… Давай, малой… Че ж не разменять-то? Давай рупь свой.

И бочком по-крабьи – к лопуху-малолетке.

– А у меня с собой нету, – огорчил я охотников за сокровищами. – У нас тут, в развалках, захоронка. Общак наш пацанский. Так я сейчас и принесу. Мелочь просто нужна… на мороженое…

Переглянулись.

– Так неси. Мороженое – это правильно. А то проводим давай. Мало ли кто гроши твои отнять захочет? Так мы не дадим…

Второй яростно мотает косматой головой. Мол, точно не дадим. Живота своего не пожалеем…

– Та я сам. Не надо, дяденьки, – изображаю наивную детскую недоверчивость. – Вы тут, снаружи подождите, возле дома. А я рупь-то и вынесу.

Специально второй раз озвучиваю мантру «рупь», чтобы у клиентов от вожделения окончательно снесло башню.

– Так давай-давай! Неси. Вот мелочь-то…

Я разворачиваюсь и двигаю в сторону нашего засадного полка. Краем глаза отмечаю, что мужики, всем видом демонстрируя равнодушие, все-таки по сантиметру смещаются в мою сторону. А то и по метру, когда я отворачиваюсь…

Не спешу. Нарочно не даю им оторваться. Даже шнурок один раз перевязал, позволяя мужикам значительно сократить дистанцию. Потом захожу в наш облюбованный домик, легкомысленно не закрывая за собой обветшалой двери. Там Козет, незаметно выглядывая из окошка, с любопытством наблюдает за всеми уличными эволюциями. Славик – в соседнем помещении, контролирует через пролом в стене другую сторону дома.

Отойдя чуть в сторону от входа, чтобы не зашибли, присаживаюсь на какую-то рухлядь и заявляю жизнерадостно:

– Принимай аппарат, Сан-Саныч. Махнул не глядя.

В тот же миг к нашей теплой компании с грохотом присоединяются еще два клиента, чуть не снеся с петель остатки многострадальной двери. И тут же, не успев даже толком изумиться, оказываются в положении лежа на пузе, левой щекой в пол. Второй – на пару мгновений позже первого: Славик долго добирался из другой комнаты.

– Что за…

– Тихо будь.

– Больно… коленом жмешь…

– Руки за спину. По одной. Вот так.

Щелкнули наручники. Можно разговаривать.

Молодого, без наколок, Славик увел в соседнюю комнату, а матерого бича Козет прислонил к стенке, слегка встряхнул для убедительности и уселся на табурет напротив, молча и выразительно того рассматривая. Есть у нас такая психологическая метода – держать зловещую паузу до упора. Иногда объект сам соображает, что нужно сказать. Без лишних подсказок.

Этот соображал слабо.

– Вы че беспредельничаете? А? Вы кто вообще?

Молчание ему в ответ.

– За что повязали? Вам че надо? – начинает нервничать клиент. – Ты чего молчишь? Не молчи, ментяра!

И только ветер в камышах…

– Да что я сделал? За что пакуете?! – Уже что-то похожее на истерику. – Менты поганые!!!

И ножками поскрести по грязному полу.

Сан-Саныч только вздохнул печально. Многозначительно потер лоб, почесал за ухом, ну а потом все-таки соизволил открыть рот:

– А ты с чего взял, что мы менты?

– Ап… А… к-кто?

– Конь в пальто. Ты это, мил-человек, обзовись-ка для начала. А затем я тебе чего-то покажу, интересное.

– Дык… Лычка я… Лычок можно…

– Слышь. Мне на кой кликуха твоя поганая? По-человечески тебя как кличут?

– Кузей… Кузьмой… Ильин Кузьма… Тимофеевич… Но ты зови меня просто – Кузя…

Я хмыкнул. Говорю же – эти бичи только прикидываются дебилами. На самом деле очень и очень непростые ребята. Те еще юмористы.

– Ладно, Кузьма Тимофеевич. Слушай тогда сюда. Мы и вправду не из милиции. Вот, глянь корочку. Видишь? Три буковки волшебных? Правильно цепенеешь, читать, значит, не разучился. «Контора глубинного бурения». Посему расклад твой таким будет: отвечаешь всего лишь на один вопрос, а дальше – или на свободу с чистой совестью и лишним рублем в кармане, или к твоим друзьям-ментам с нашей сопроводиловкой. Статья двести девятая УК, в курсе? Тунеядство. Думаю, органы внимательно отнесутся к нашим рекомендациям. Вдумчиво и с воодушевлением. Веришь?

Бич Кузьма Тимофеевич задумчиво повел косматой головой.

– Браслеты сними.

Козет без лишних слов отстегнул наручники. Тема пошла. Джентльмены приступили к серьезному разговору.

– Спрашивай.

– Спрашиваю. Вы народ наблюдательный и осторожный. Согласно вашему бичевскому естественному отбору иначе и не выжить. Про Дарвина слыхал? Так это и про вас тоже. Хорошо, что слыхал. Тогда ответь: ПРОИСХОДИТ ЛИ В ГОРОДЕ ЧТО-ТО НЕОБЫЧНОЕ В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ? Имеется в виду – по вашей, по блатной части. Такое, что начинает вас тревожить и беспокоить. Всю вашу шайку-лейку. И кто за этим стоит? Ты только, Кузя, не спеши с ответом. Подумай, есть время. И говори по делу.

Начинаю все больше уважать Козета. Каково про Дарвина завернул!

Кузя потер запястья, подержал для солидности паузу, потом выдал:

– Дык… два вопроса задал, начальник. Рубля маловато будет…

Теперь мы оба с Сан-Санычем хмыкнули. Молодец, мужик. Не пропадет в жестокой мясорубке эволюционного отбора.

– Если дело скажешь – трешка с меня. Если горбатого лепить начнешь…

– Да не стращай, начальник. Я при понятиях. Мне с вашей Конторой горбатого не с руки лепить. Соображаем немного. Короче – в курсе я, о чем ты спрошаешь. Есть такая маза. Год иль полтора как. Значит, так, слушайте… курить есть?

– Ты не борзей.

– Да ладно, просто спросил. В общем, слушай. Появился, как ты говоришь, по нашей части, фартовый один. Молодой. Только такой, что нам, старикам, три форы даст. Резкий, прокрученный. Погоняло – не то Карбованец, не то Гривенник, не буду врать. Так вот, чем промышляет – никто не знает, как выглядит – никто не видел, где обитает – кто знал, того уж нет. Но слухи идут верные – башли (деньги) рубит только в путь. И крови не боится.

– Есть жмуры?

Кузя укоризненно посмотрел на Сан-Саныча:

– Начальник! Ты уж меня совсем за ссученного не держи. И знал бы – не сказал. Разговор про слухи, про то, что люди говорят. А я тут вообще не при делах…

– Ладно, продолжай.

– Дык… и все! Нема что продолжать-то. Вроде все сказал. Сам просил – по делу токмо.

– Откуда он? Где чалился? По какой масти?

Кузьма Тимофеевич хитро осклабился. Потом сокрушенно мотнул головой:

– Знал бы – раскрутил бы тебя на пятерик, начальник. Только повезло тебе. Не в курсах мы. Шифруется Карбованец, или Гривенник. О нем и слухи-то пошли, когда он себе подельников набирал. Потом – только круги по затону…

Да он еще и поэт. Еще бы про дым над водой завернул, чтобы мы все попадали. Да и психолог неплохой – знает, когда можно наглеть, а когда не стоит. Я вышел из комнаты и глянул, как работает со вторым бичом Славик. Там было не так интересно.

Собственно, наша группа уже программу выполнила – есть и объекты, и толика информации. Пожалуй, и мне пора. Я вернулся к Козету. Тот пытался еще что-нибудь выжать из хитрого бича.

– Сан-Саныч, пойду я…

– Давай. Зайди к… куда надо зайди. Расскажешь там, что слышал. А ты, Кузьма Тимофеевич, про этого мальчика уже забыл.

– Про какого такого мальчика? О чем ты, начальник?

– Вот и молодец. Держи трешку.

– Премного благодарен, ваше сиятельство. Нет границ щедротам вашим…

– По браслетам заскучал?

– Ни боже упаси…

– А такое впечатление складывается, что…

Да они нашли друг друга! Родственные души. Просто тащатся от светского общения.

А ведь засада получилась не такой уж и бестолковой.

Глава 19 Вариант «Яд»

Я давно заметил – каждый индивидуум считает себя своеобразным экватором между философскими полюсами категорий добра и зла. Чем-то усредненным. Этаким центром координат в плоскости жизненных ценностей. Можно сказать – эталоном, по которому он, разумеется, ежедневно меряет и оценивает окружающих.

А по ком же еще мерить?

Хочу поправиться – так считает только каждый критически мыслящий человек. Думающий. Если вам кто-то заявляет: «Я очень добрый», – то сразу напрашивается два вывода – или человек глуп, или человек врет. Умный себя абсолютно добрым считать не будет. Умный отлично понимает – совершенного «добра» в природе не существует: все слишком переплетено и взаимосвязано. Равновесие может поддерживать только равное количество белых и черных шариков на чашах весов. Если ты спас козленка от тигра, то как вариант – обрек тигра на голодную смерть. Ты добро сделал или зло? С точки зрения сентиментальной домохозяйки – добро. А с точки зрения баланса пищевой цепочки в природе?

То-то и оно.

К слову, если крепко задуматься – в любом поступке есть те самые пресловутые «черно-белые шарики». В разных количествах. Иными словами – зло есть в любом действии. Естественно, как и добро. Весь вопрос в пропорциях. «Все есть яд, и все есть лекарство, все дело в дозе». Кто это сказал? Авиценна? Или Гиппократ? Не суть.

Остановимся на темной стороне.

Вариант «Яд».

До моего провала в советское прошлое жил я в стране, в которой люди кто с энтузиазмом, а кто и с отвращением строили новое «светлое» общество. Капиталистическое. Постсоветское. Некоторые даже правильно, на мой взгляд, его окрестили «обществом квалифицированных потребителей». Достаточно точно, хотя «плутократия» тоже подходит. А что в таком обществе является главным? Правильно. Товарно-денежные отношения. «Золотой бычок». Идол потребления. Деньги, короче.

Поэтому – денежный пример.

Возьмем добрый поступок в безупречном, казалось бы, виде – ты положил сторублевую купюру в коробочку перед старушкой-нищенкой в каком-нибудь подземном переходе. Положил и, довольный собой, двигаешь дальше по своим делам. Про старушку можно забыть. Ты уже сделал добро, и к тебе не прикопаться – особенно по нравственным стереотипам нового потребительского общества. Ты же денег дал!

А давайте задумаемся на секунду – настолько ли очевиден твой «добрый» поступок, как ты сам себе его намерил? Допустим даже, что эта пожилая женщина – не профессиональная побирушка, что, к слову, сейчас обычное дело, и деньги твои потратит не на водку (далеко не факт), а себе на хлебушек или лекарство. С натяжкой, но допустим. Тем не менее остается еще один очень немаловажный вопрос: а почему эта бабушка сегодня оказалась на паперти? Не хочешь подумать? Или сделал «доброе» дело, а дальше – трава не расти? Поставил галочку в гроссбухе собственной совести? Все же подумай.

Только не надо завываний о проклятом советском прошлом и низких пенсиях. Давайте будем честны перед собой – кто хорошо работал, у того и пенсия неплохая. А тот, кто постоянно прыгал с места на место, выгадывал да выкручивал, а то и просто считал ниже своего достоинства «горбатиться» на государство, – тот и получает в старости гроши. Это я еще о личных сбережениях молчу. О чем ты думала, несчастная нищая старушка, в свои молодые и здоровые годы? По-всякому – не о том, как будешь побираться на обочине. Плюс еще один маленький психологический аспект – не каждый пойдет нищенствовать, как бы ему хреново ни было. Вот и спроси себя, что лучше – «осчастливить» неоднозначную старушку или собственному ребенку лишнюю книжку купить?

То-то и оно…

Не все так просто с этими «добрыми поступками».

Это жизнерадостный бич Кузя натолкнул меня на прикладную философию. Я как-то с лету пригвоздил его в отрицательном секторе личной системы координат, а потом опомнился. Что я вообще о нем знаю?

Не суди да не судим…

То, как Кузя легко сдал информацию о новом уголовном авторитете, явно указывало, что для «бывшего интеллигента» нет гармонии в этом мире. И хоть он и на «стороне зла», но «воинам света» всегда готов прийти на помощь. И как тут разобраться в злых и добрых оттенках его устремлений?

Надо будет как-нибудь вечерком продискутировать с Ириной этот вопросик. Сан-Саныч предпочитает не углубляться в такие сложные и витиеватые сферы. Ну а для Пятого – в этой области уже все железобетонно ясно.

А вот мы с Ириной любим поумничать на подобные темы.

Я миновал припаркованный неподалеку от точки наш «Юпитер-спорт» и забежал в подъезд домика, где Ирина несла свою вахту в отведенной для этой цели квартире на втором этаже.

Интересно, а что она скажет на чисто гипотетическую связь загадочного авторитета Карбованца и доморощенных контрабандистов с тюлькина флота. Почему бы и нет? Кузя дал понять, что этот новый бандюган – большой оригинал.

Очень интересно.

Интересно…

Интересно, где ее вообще носит? Вот что действительно интересно!

В квартире никого не было.

И дверь, между прочим, была не просто не заперта изнутри, как это полагалось по инструкции, а даже слегка приоткрыта. Как в дешевых бандитских сериалах. По идее, я должен сейчас достать ствол, прижаться полубоком к стене и тревожно водить носом из стороны в сторону. А как же иначе? Так все в кино делают!

Глупость. Можно подумать, сидят преступники на месте преступления и терпеливо ждут, когда бравые опера их повяжут. Даже дверь специально для этого приоткрытой оставили.

И все же – душной волной нахлынула тревога.

Я еще раз обошел обшарпанную «двушку», теперь – внимательно всматриваясь в детали. Зашел на кухню, заглянул в санузел, проверил кладовки – никого. Следов борьбы, кстати, тоже нет.

Где же Ирина?

Так, так, так. Налицо – явная «нештаточка». Если не сказать – очередное ЧП. Срочно звонить!

Я вернулся в гостиную и поискал глазами телефонный аппарат. Ага, вот он краснеет на круглом столике с кокетливо изогнутыми ножками. А под аппаратом ярким контрастом белеет прямоугольный листок бумаги. Я приблизился. На бумажке – надпись, сделанная синим фломастером: «Я устала, я ухожу. К5».

Не понял.

Я достал носовой платок и аккуратно через ткань перевернул листок. Не стоит лепить собственные отпечатки. На всякий случай.

Листок оказался фотографией.

А на фотографии – немного в кривом ракурсе Ирина собственной персоной! Запечатленная в тот момент, когда на пристани уговаривала французскую парочку посетить достопримечательности города. А потом – не знала, как отказаться от фотосессии с иностранными гостями. А я пришел на помощь. Да так, что ошарашенный французик… случайно (?) нажал на спуск затвора своего импортного фотоаппарата. И все-таки добился своего.

И результат – вот он, передо мной.

Глянцевая черно-белая Ирина.

А живой – и след простыл!

«Я устала, я ухожу».

Что за бред? При чем здесь вообще нетленная фраза Бориса Николаевича? В женской интерпретации. Совпадение? А что еще может быть, если не совпадение? Какие еще могут быть варианты?

«К5»? Это еще что такое? Что за шифр? «Команда пять»? «Кнопка»? «Канал»? «Корпус»? Может быть, «квартира»? Квартира номер пять? Кстати, у этой квартиры – шестой номер. Соседняя жилплощадь?

Я выскочил на лестничную клетку. Ну да, вот она – пятая квартира, рядом. Тяну дверь на себя. Открыто. Где-то в глубине сознания надрывается тревожный звоночек – мол, не лезь, «не зная броду, не суйся в воду».

И последняя мысль: «А начальству-то так и не позвонил».

Поздно.

– Да ты заходи, заходи. Не робей.

А меня тут, получается, ждали!

У окна, облокотившись задом о подоконник, стоял… вы не поверите – водитель добрейшего дяди Сени, представитель гордого грузинского народа с непонятной кличкой Баксик. Держал руки в карманах темной короткой курточки, дружелюбно улыбался, и… НИЧЕГО НЕ БЫЛО В НЕМ ОТ ГРУЗИНА!

До меня дошло это как внезапное озарение, как гром среди ясного неба, как ушат ледяной воды за шиворот. В этом человеке неуловимо поменялись взгляд, осанка, выражение лица, не говоря уже о совершенном отсутствии даже намека на какой-либо акцент. Это был высший пилотаж маскировки – по всем правилам глубокоуважаемого гримера Хейфеца.

Передо мной собственной персоной предстал не кто иной, как персонаж, которого все это время я долго и мучительно искал и которого для себя давно уже окрестил Белобрысым.

Ну да – блондинчик собственной персоной, только в черном парике и с выкрашенной в черный цвет недельной щетиной на пол-лица. Будь я не так самонадеян, все это можно было при должной внимательности заметить и прежде. Хотя опять я начинаю игнорировать аксиомы Хаима Натановича: парик и краска на лице – это только полдела, неужели я стал об этом забывать? Передо мной стоял мастер маскировки, владеющий, как это ни странно, всем арсеналом полевого камуфляжа.

Любопытно, откуда? У нас, случайно, не одни учителя?

– Закрой дверь, – властно приказал Белобрысый и шевельнул в правом кармане каким-то твердым предметом. – Закрой на замок, проходи и садись на стул. Вон там, напротив окна.

«Пистолет в кармане? Или снова фокусы демонстрации гомогенных пятен? Впрочем, какая разница?» – подумал я и молча выполнил все требуемые задания. Уселся, вызывающе закинул ногу на ногу и нагло стал разглядывать своего нежданного собеседника.

Баксик. Бакс. Бакс? Ну-ка, ну-ка. А ты не Карбованец ли, часом, мил-человек? Шеф контрабандистов, прикидывающийся личным водителем капитана? Оригинально!

– Не боишься. Вижу, – усмехнулся Белобрысый. – А ведь я даже знаю, почему ты не боишься! Витек, слышишь? Знаю! Любой малолетка испугался бы, а ты – нет! Понимаешь? Ведь ты же у нас – не совсем малолетка? Да? Точнее – ну совсем не малолетка!

Я продолжал его молча рассматривать, даже и не собираясь чего-либо отвечать. Не время пока для равноценного диалога. Не все пока еще карты на руках. И в рукавах…

– Один вопрос, – продолжал свою увертюру бывший Баксик, – ты хоть представляешь, сколько лет сейчас, к примеру… Сильвестру Сталлоне? И где он, к примеру, по этим временам снимается?

А вот тут я не удержался, и брови мои медленно поползли кверху.

Сталлоне?! При чем здесь…

Постойте! Да кто тут вообще может что-то говорить о Сталлоне? Кроме меня самого. Ну или – кроме какого-нибудь ошалелого американского фаната. Или не только? Да что за бред? Что здесь вообще происходит? Сталлоне. И Ельцин совсем недавно. «Я устал, я ухожу». Мне все это мерещится?

– Не знаешь, – торжественно объявил Белобрысый. – Потому что не интересовался. А я вот – фанат. Я интересовался. Снимается он сейчас в дешевых сериалах, которые никто и никогда в нашей стране и смотреть-то не будет. А вот «Рэмбо» – смотреть будут. Лет через десять, когда снимут! А? Как же ты так прокололся? Витек? Чего смотришь, Кашпировский?

Кашпировский. На троих с Рэмбо и Борисом Николаевичем. Достойно!

Да уж, тут смотри – не смотри…

Сюрпри-и-из! Есть даже смутные догадочки.

Это что, «мы с тобой одной крови»? Так, что ли, Маугли? Или кто ты там?

– Как звать-то тебя, сердешный? – пытаясь сохранить последние крохи невозмутимости, произнес я. – Меня, как понимаю, ты уже знаешь. А Белобрысым тебя называть мне чего-то надоело. Познакомимся, путешественник во времени? Мой молочный брат?

– А давай. Зови меня, к примеру… Борюсик!

Глава 20 Борюсик

Борюсик…

Вот до чего же противно звучит!

«Борю-у-усик» – пошленько, мелко и похабно.

Он и не позволял никому себя так называть. Категорически. Еще со школы, с первого класса – никому, кроме матери. Хотя и ей все пытался запретить.

Дружок его бывший, Серега Кац, кровавыми соплями умылся за то, что без всякой задней мысли, вспомнив, как к нему раньше обращалась мама, назвал его один раз Борюсиком. И сразу перестал быть его другом. Навсегда. Был вычеркнут – железно и непреклонно.

С первого класса он научился принимать такие вот жесткие решения, не оставляющие даже малейшей надежды на возможный отыгрыш назад, на милосердный шаг навстречу кому бы то ни было. Никому ничего не прощать! И не жалеть. Потому что когда он учился в первом классе, произошло самое жестокое и непоправимое в его жизни – то, что никогда нельзя отыграть назад, как ни старайся.

Умерла мама.

Мама, которая и называла всегда хрупкого и похожего на девчонку мальчика Борюсиком. И с которой он постоянно ругался по этому поводу. Недолго, правда, ругался…

Мама умерла от дифтерии, хотя отец по специальности – врач-инфекционист. И как говорили – очень талантливый врач, многообещающий и перспективный. Недаром через три года после смерти матери отца назначили заведующим инфекционным отделением городской больницы.

Не оценил по достоинству его только сын, который в семь лет преждевременно почувствовал себя взрослым – и, как следствие, получил право по-своему судить окружающих. Судить жестко и безапелляционно. Точно так же, как он научился принимать безоткатные решения. С детским максимализмом и со взрослой жестокостью.

– Это ты! Ты ее убил! Ненавижу тебя! Сам сдохни! – бился в истерике Борюсик, даже не отдавая себе отчета, какие именно слова кричит в лицо человеку, которого буквально только что любил не меньше матери. Всего мгновение назад.

Но решение уже было принято. Точнее – назначена была вина. Без следствия и дознания, по интуиции и по эмоциям. По детскому неутешному горю.

Отец виноват, в этом не было никаких сомнений – это он убил мать!

Убил единственного человека, которым Борюсик по-настоящему дорожил. То, что он когда-то дорожил и отцом, Борюсик уже забыл. Отказывался помнить.

Отец убил мать и чуть не убил собственного сына, потому что, когда истерика закончилась, там, возле больничных ворот, Борюсик развернулся и, не видя ничего вокруг, бросился бежать поперек проезжей части. И там буквально врезался в проходящий мимо автомобиль. Повезло, что скорость была у обоих примерно одинаковой. Руку только сломал да провалялся в отцовском отделении (по блату – в корпусе для работников горкома партии) целый месяц, обливая слезами подушку от боли и горя.

Отец после этого так и не стал ему по-настоящему близким человеком. Не смог заменить ему маму. А когда отцовская карьера пошла в гору, а Борюсику исполнилось десять лет, их пути практически разошлись диаметрально. Разумеется, они жили вместе в одной квартире, ели, спали, ходили в кино и на стадион. Борюсика даже пытались воспитывать: отец нанимал одну бывшую учительницу для репетиторства и пригляда, но… все это было лишь досадной и временной обузой.

Шелухой.

У Борюсика появилась первая серьезная цель в жизни – он должен был стать Борисом. Не по метрике, а по содержанию. С Борюсиком необходимо было как можно быстрее покончить, окончательно и бесповоротно.

Он сам себе сформулировал такую установку и без жалости стал совершенствовать свое хрупкое тело – каждое утро до школы бегал на стадион, подтягивался, отжимался, в какой-то момент увлекся боксом, дзюдо. Шокировал тренерский состав недетской целеустремленностью, упрямством и жестокостью. Все только диву давались. Параллельно подтягивал и ограниченные школой, как он считал, знания в нужных областях. Таких, как математика, химия, физика и, наверное, география. Стал увлекаться радиотехникой, собирал детекторные радиоприемники, в то время как сверстники его елозили «попотера»[4] на детских площадках.

Гуманитарные науки его волновали в последнюю очередь. А то, что, как он считал, ему было нужно, в школе в полной мере не преподавали. Поэтому с какого-то момента он демонстративно перестал учиться, исправно получая трояки по всем предметам, – лишь бы отвязались. Хотя все учителя, да и он сам, прекрасно отдавали себе отчет – при желании уже с пятого класса он мог бы стать круглым отличником. Легко.

Только зачем? В чем смысл?

К примеру, уже в двенадцать неполных лет он самостоятельно заработал серьезную сумму денег, которая даже несколько превысила немаленький отцовский месячный оклад. Просто своевременно сошелся с местными фарцовщиками-спекулянтами, благо в стране еще не закрутили гайки после хрущевской оттепели, и проявил себя он в полной красе не как Борюсик, а уже как что-то большее. Был дерзок, продуман и неординарен в выполнении рискованных задач на ниве частного обогащения. Почувствовал азарт и вошел во вкус риска и фарта. Даже не ради денег – ради самого процесса, ради адреналина и ощущения собственной исключительности.

В пятнадцать лет он уже уверенно крутил несколькими фарцовыми точками и между делом цинично «портил» одноклассниц, за что быстро седеющий папаша вынужден был периодически откупаться от разъяренных родителей. Приличными суммами, между прочим. Женский пол Борюсик презирал – из-за матери, наверное. Хотя, собственно, и мужчин он не особо одаривал своим пиететом. Короче, презирал и ненавидел всех.

Кроме себя, разумеется.

А еще через десять лет – гайки давно подтянули, и уже не Борюсик, а все-таки Борис – получил свою первую уголовку. И сразу по первой ходке очень серьезный срок – семь лет с конфискацией. За организацию валютных операций группой лиц по предварительному сговору. С отбыванием в колонии строгого режима. Кто понимает – сможет оценить масштабы подобного бедствия. Чисто с психологической точки зрения – разницу в смене обстановки бывшего мальчика-мажора.

Через год, оборвав наконец болезненную череду тяжелых стрессов, от инсульта умер отец. А Борис в новой и непривычной пока для себя обстановке начал делать особую карьеру, для начала став Баксом – с легкой руки смотрящего Сызранской пересылки.

Ему пришлось отсидеть от звонка до звонка, потому что на зоне и по характеру, и по своим убеждениям он органично слился с группой «отрицалова». А при таком раскладе – об условно-досрочном думать и не моги.

На свободу вышел уже в разгар перестройки – матерый, чудовищно злой и беспрецедентно уверенный в своей великой исключительности. Закрутил дела, поднялся невиданно, стал грести крутые «бабки» и… вдруг опять «присел» – тупо, обидно и совершенно не в масть – за банальное вымогательство, которое слепил как-то на бегу, нелепо и мимоходом. Помимо основного дела, которое заключалось в раскрутке огромных валютных массивов через молодые, жадные и недалекие по своей молодости российские банки девяностых нетленных лет.

На зоне отхватил третий срок за попытку бегства, потом – четвертый за нанесение тяжких телесных сокамернику. Не меняя интерьера, встретил третье тысячелетие и больным, разбитым и смертельно озлобленным на весь этот мир получил выстраданную свободу уже на подходе к шестому десятку.

Ни «оперяться», ни «подниматься» желания уже не было.

Была только тоскливая усталость от жизни.

Сбережения сгорели в девяносто восьмом, приходилось жить на крохах «рыжья», которое предусмотрительно зарыл перед посадкой на территории отцовского больничного комплекса. В принципе, этих грошей хватало для сытого брюха, более или менее сносной одежонки да на квартплату старенькой отцовской квартиры, которая чудом избежала конфискации: маклеры в свое время оказали услугу. Ну и оставалось время для философских размышлений о смысле жизни.

Борюсик… Борис… Борис Яковлевич… Бакс…

Или все же Борюсик? Чего же ты добился, Борюсик, в своей жизни?

В чем твоя «великая исключительность»?

Он стоял спиной к больничным воротам и угрюмо рассматривал асфальт на проезжей части, по которому когда-то, больше сорока лет тому назад его чуть не размазал проезжающий «москвич». Уж лучше бы размазал, многим бы стало легче…

Он поднял голову и уставился в серую хмарь, мрачную, как его собственная жизнь. Скоротечная и бестолковая. Полная и взлетов, и падений. Полная событий, которые от него, как выясняется, и не зависели вовсе. Хотя со своей стороны крутили эти события Борюсиком, как им заблагорассудится, словно выполняя чью-то злобную и коварную установку – размазать все же упертого зэка если не по асфальту, так по жизни, уж это точно.

И размазали…

Они его сломали. Не зависящие от него обстоятельства.

Или все-таки хоть чуть-чуть, но зависящие? Или он мог хоть что-то все-таки сделать, изменить хоть что-нибудь в лучшую сторону? Кто теперь подскажет?

А, пропади оно…

В глазах сначала замутнело от предательской влаги, накатившей из-под век, а затем вдруг почему-то стало стремительно темнеть все вокруг.

Мелькнула последняя равнодушная мысль: «Неужели все?..»

Глава 21 Дежавю

Очнулся Борюсик на том самом асфальте, который только что рассматривал, буквально минуту назад.

Перед самым его носом было КОЛЕСО.

Он помнил это колесико…

Еще бы ему его не помнить! Фатальное такое колесико…

Он тогда единственный раз в своей жизни попал под машину. Летел, обливаясь слезами и не видя ничего кругом, подальше от ненавистного отца, который даже голосом не дрогнул, произнося «нет больше мамы, умерла», выскочил на проезжую часть и вдруг оказался на земле с острой болью в левой руке.

Желтый «москвич»-грузовичок, отчаянно скрипя тормозами, пошел юзом и на излете пихнул боком разгоняющегося клопа-первоклашку, который даже и не пытался остановиться.

Он помнил, как тогда, больше сорока лет тому назад, после приземления от боли и ужаса чуть сознание не потерял. Встряска была такой, что на всю оставшуюся жизнь в память врезалось вот это самое колесо перед глазами. Серое от пыли и с потеками битума на резине, оставшегося после езды по раскаленному асфальту.

Тогда, в далеком своем детстве, услышав щелчок открываемой двери со стороны водителя, он, искренне считая себя самым последним неудачником на свете, просто вскочил и бросился с кулаками на женщину-водителя, подвывая от ярости и острой боли в поломанной руке. Да так, что отцу пришлось со всей силы прижать к себе бьющееся в истерике детское тельце и позвать на помощь санитаров, благо больница – вот она, рядом. Есть даже комфортный флигель для партноменклатуры, где он и устроил сына на излечение.

И вот вновь у него перед глазами то же самое КОЛЕСО!

Как и сорок лет назад. Он тупо разглядывал стертые протекторы, прислушивался к острой дергающей боли в руке и краем сознания отмечал растущую внутри слепую ярость. Которую с вершины прожитых лет легко мог контролировать, легко мог погасить и так же легко – накрутить еще больше, словно «глот» на «хате».

Дежавю да и только. Накрыло так накрыло. Интересно, а почему это колесо невероятно большое? Такое ощущение, будто «москвич» размером с автобус. В прошлый раз такая мысль почему-то ему в голову не приходила.

Прямо над ухом знакомо щелкнула открывающаяся дверь автомобиля. Ну да. Как-то так оно и было…

– Господи! Мальчик! Где болит? – Водителем оказалась женщина лет тридцати, в темно-зеленой спецовке.

Кто это тут, интересно, «мальчик»? У этого «мальчика»… четыре отсидки…

Он с трудом оторвался от изучения покрышки, медленно поднялся с асфальта и, набычившись, попер на женщину, игнорируя цепенеющую от боли руку…

Он лежал на белых хрустящих простынях в уютной палате, шевелил пальцами загипсованной руки – лишь потому, что это было запрещено отцом, – и пытался собрать бешено пляшущие мысли в кучу.

Он снова ребенок?

Семь лет. Вчера умерла мама. Отец жив, он уважаемый врач, будущий начальник этого больничного городка.

А впереди – тяжелая и беспросветная жизнь…

В руке вновь болезненно дернуло.

А почему, собственно, беспросветная? Никто опять на зону не собирается. До первой посадки – добрых полтора десятка лет! И не факт, что вообще будет эта посадка.

ОН НЕ СДЕЛАЕТ БОЛЬШЕ СВОИХ СТАРЫХ ОШИБОК!

Вот так!

Он не стал игнорировать школу и с третьего класса сделался круглым отличником.

В четвертом устроился в секцию бокса в спортивном комплексе «Спартак» на Большой Морской и через год получил свой первый спортивный разряд. А еще через год через подставных лиц он получил свой первый навар с фарцы возле морского порта. Да так, что никто из участников-спекулянтов даже понятия не имел – на кого они работают. Бугру-бригадиру, спитому сорокалетнему барыге, даже в голову не могло прийти, что он пашет на двенадцатилетнего сопляка.

С отцом были прекрасные отношения. Теперь-то он понимал, что никто не виноват в смерти матери, разве что слепое Провидение. По крайней мере, отец страдал от потери не меньше, чем он. И отец – единственный родной человек на Земле, а это в жизни, уж поверьте ему, что-то да значит!

Отец шел в гору.

Заведующий самым большим больничным отделением, начальник целого медицинского городка, с научной работой – серьезные перспективы, зарплата, квартира в центре, дачка на пятом километре, машину собирается брать – «Волгу» двадцать первую, хотя сын настаивает на «Победе». Обязательно модного бежевого цвета.

Папа упакован. Его друзья-товарищи – как на подбор: нужные и полезные люди. Среди них – один из секретарей горисполкома, главный инженер морзавода, директор Внешпосылторга и еще с десяток подобных фигур. Плюс – полсотни кадров помельче: завхозы, кладовщики, капитаны да старпомы рыболовного флота, есть военные – не меньше майора – и так далее.

Папа и не подозревает, что новые друзья появляются на его горизонте с неощутимой подачи быстро взрослеющего сынка, который на этих самых друзей делает свои собственные прикиды в будущем. С учетом той или иной степени полезности в маленьком и невидимом государстве, которое лепит под себя Борюсик – Борис – Бакс.

По всем законам диалектики в один прекрасный момент назрела необходимость в качественных изменениях тщательно слепленной преступной структуры. Смысл пачкаться в дешевых спекуляциях пропадал на фоне растущих перспектив. С учетом фантазии неглупого человека, пережившего девяностые годы и не понаслышке знакомого с преступной жизнью.

Так появилась изящная схема невиданного обогащения. Схема, которая не могла даже в дурном сне предстать правозащитным органам развитого социализма. Схема настолько циничная, насколько – дерзкая и простая. Ну и бесчеловечная, разумеется, как и любой другой плод преступного воображения послеперестроечного криминального авторитета.

Киднеппинг.

Похищение людей и торговля живым товаром.

Все началось с того, что один из отцовских дружков, рыжий бородатый капитан рыболовного сейнера, рассказал в один из субботних вечеров на даче, как встретил в Турции земляка одного – крымского татарина, которого в войну угнали на работы в Румынию, а тот умудрился выжить и даже ассимилироваться после войны в Турции. Капитан, которого звали дядей Сеней, со смехом поведал, как Баяхмет, так звали татарина, ловко устроился в Константинополе «сшибать деньгу», ворочает серьезными делами и даже (дядя Сеня заговорщицки понизил голос) держит сеть борделей и притонов в береговой зоне. Намекалось, что морячки там бывают регулярно, насколько им позволяет всевидящее око партийной дисциплины.

Этот разговор состоялся, когда Баксу было восемнадцать лет.

Уже сработали в военкомате нужные медицинские справки о несуществующих болезнях, и был произведен «закос» от армии. Отец, хоть и морщась демонстративно, кое во что был уже посвящен – иначе не получался бизнес, а Баксу остро не хватало масштабов, не хватало широты и грандиозности. Он чувствовал в себе такой криминальный потенциал, что временами дышать становилось трудно от грядущих перспектив – дух захватывало. Бакс искренне считал, что в этих местах и в этот период времени человечество скоро получит в награду или на свою голову – самого величайшего преступного гения всех времен и народов.

И блеснувшая в голове схема киднеппинга могла послужить начальной ступенькой восхождения Бакса на эту самую гигантскую пирамиду тщеславия.

В течение недели последнее сопротивление отца было сломлено. Шантажом, лестью, угрозами и, разумеется, деньгами. Пришибленный свалившейся на него информацией о родном сыне, папа отныне был готов на любое содействие преступным замыслам своего отрока.

Еще через неделю пара седых волос прибавилась и в шикарной рыжей бороде дяди Сени, а с головы его в одночасье слетели остатки растительности. Может быть, Бакс и пережал слегка, но в этой точке планируемой схемы нужно было полное подчинение.

Через полгода, после окончания рыболовного сезона, у Бакса через дядю Сеню установились надежные связи с оставшейся в Крыму семьей татарина Баяхмета. Все его родственники в той или иной степени были задействованы в запланированной операции. Проблем с подчинением также не возникло, здесь сработали ко всему прочему и национальные особенности, предусматривающие тотальную покорность и уважение к старшим.

Часть команды дяди Сени также была посвящена в предстоящие операции. С их помощью, а также при участии некоторых родственников Исакова, владеющих газовыми резаками, на судне была оборудована потайная каюта на месте захламленной кладовки камбуза. Там предусмотрели даже вентиляционное отверстие, канализационный слив и подвод питьевой воды из системы пищеблока. Приварили к палубе двухъярусную солдатскую койку, и еще оставалась пара квадратных метров площади для «прогулок». Особо озаботились звукоизоляцией помещения. Тщательно была продумана система запора потайного лючка (в половину человеческого роста) и тщательной его маскировки.

Внесены были даже поправки в судовые чертежи и схемы – это мероприятие вообще далось на редкость легко: Бакс просто притворился студентом «на дипломе», которого направили в контору Югрыбхолодфлота, а там в архиве оказался такой бардак, что замены никто и не заметил. Тем не менее Бакс тщательно подделал все печати и подписи на штампах соответствующих чертежей, зная, что их копии в свое время будут запрошены таможенной службой для соответствующих проверок.

И вот настало время активной фазы запланированной акции.

Хочешь что-то сделать хорошо – сделай это сам.

И Борюсик сам лично отправился в воскресенье на «Иву». Так называлась городская танцевальная площадка: «Ивушка», «Ива», «Под бревном», «На Пятак», «У Папы Карло», и совсем уж одиозное – «Трухля».

Существовало три отличительных особенности этого легендарного места.

Во-первых – это наличие в центре площадки гигантской древней ивы, крона которой практически полностью накрывала пятачок танцпола и которую раз в месяц аккуратно подстригали на уровень ста семидесяти семи сантиметров от грунта, нижний предел роста русского гренадера.

Во-вторых – тут всегда играли вживую: оркестры, ВИА, группы, джаз-бэнды и тому подобное. Все музыкальные коллективы города, которые хоть что-то да значили, в обязательном порядке прошли через эту кузницу талантов.

И в-третьих – на «Иву» ходили не столько потанцевать, сколько подраться и выяснить друг с другом отношения. Традиционно – из-за прекрасного пола. Из-за самых видных городских красавиц. Соответственно и девчонки туда приходили боевые и бесстрашные.

Этого-то Баксу и нужно было.

Расквасив носы парочке претендентов, он лихим наскоком снял одну из див и, дождавшись закрытия танцевального мероприятия, позвал девчонку прогуляться по Большой Морской. Там, после увлекательного рассказа о том, где он так научился драться, Бакс предложил юной красавице самолично посетить его боксерскую альма-матер – спортзал «Спартак», совершенно случайно оказавшийся на маршруте прогулочного дефиле. И также совершенно случайно у Бакса оказались ключи от черного хода, где, не заходя по коридору очень далеко, он сунул под нос бесстрашной девице тряпку с хлороформом.

Закинув руку девчонки на свое плечо, изображая подвыпившую парочку, он тут же остановил опять же случайно проезжавшую мимо «Победу» модного бежевого цвета и отвез мирно посапывающую подругу в папин медицинский городок, где ее с комфортом разместили в номенклатурном флигеле. Прожить в этом чудесном месте ей предстояло где-то около недели. Поэтому каждое утро девушке аккуратно вкалывали четко отмеренную папой-ученым дозу наркотических средств, прежде списанных по больнице. Так что бо́льшую часть суток кандидатка на соискание звания примы турецкого борделя мирно сопела на коечке, а если и приходила в сознание, то не полностью – до четко рассчитанного уровня осмысленного приема пищи. Потом отрубалась вновь. Собственно, неделя и нужна была – для правильного расчета дозы. Потому что в следующие семь дней медицинского наблюдения за девушкой не планировалось.

Предполагалось морское путешествие в полубессознательном состоянии и регулярные уколы наркоты плохо стерилизованным шприцем, которые производил обученный на скорую руку судовой кок.

Все получилось гладко и ровно.

Девушка была доставлена в Константинополь. Покупатель щедро рассчитался американской валютой и сделал заказ на следующий сезон. Только теперь нужно было доставить двух красавиц. Советские девушки очень высоко ценились, так как были огромной редкостью. Эксклюзивом. Изюминкой для сексуально и политически озабоченных иностранных гурманов.

Ровно через год команда Бакса вновь отработала благополучно и без сбоев.

Сбои начались в Турции.

Баяхмет, невнятно жалуясь на какие-то местные финансово-экономические затруднения, рассчитался не в твердой валюте, а фальшивыми сертификатами Внешпосылторга. Правда, с наценкой в полтора раза по номиналу черного рынка. Сделка состоялась, тем более что следующий заказ обещал быть еще более прибыльным. Раза в два! Но для этого к Баксу в Союз должны были добраться представители нового заказчика, у которых цена за девушек обещала быть гораздо выше. Гости на месте должны были изучить среду обитания претенденток и обозначить свои предпочтения.

Бакс на всякий случай заморозил пока всю свою противоправную деятельность и стал нетерпеливо ждать весны следующего года – оговоренного времени прибытия иностранных гостей. Предприятие выходило на серьезный международный уровень, поэтому требовалась особая осторожность. Тем более что работа с фальшивыми бонами требовала предварительной подготовки, отбора персонала, налаживания каналов и… привлечения к концерну очередного папиного «дружка» – директора Внешпосылторга.

В конце апреля семьдесят четвертого года Борюсик дал команду на отоваривание неудобных фальшивок. Прямо возле магазина «Березка». Внаглую. Как обычно и поступал белобрысый мафиозо.

И тут начались непонятки.

Сначала – с истерики любимого внука Баяхмета, который был избит во дворе соседнего района каким-то левым шкетом. По рассказам – на голову ниже пострадавшего в лучших своих чувствах амбициозного родственника великого Бая! Неожиданно в приличном на вид патриархальном семействе поперли наружу дикие страсти, дремучие и кровожадные эмоции, которые даже видавшего виды Бакса несколько ошарашили. На заклание требовали ни много ни мало – голову обидчика! А это как-то не очень соизмерялось с серьезностью создаваемой Баксом империи. Придворная семья, которая по меркам Борюсика соответствовала в его государстве графскому уровню, неожиданно показала дикий варварский оскал плебея-кочевника в рваном халате, который на взмыленной вонючей лошадке наводил ужас на всю Европу… в свое время, разумеется…

Нужно было срочно купировать возникшую из ниоткуда проблему. Задувать случайную и досадную искорку, внезапно вспыхнувшую на бочке с порохом. И вопрос нужно было решать ему самому, лично. Во избежание огласки и всякого рода сопутствующих накладок, которые, как стал осознавать Бакс, семейство Исаковых запросто может ему организовать на ровном месте.

Шкета быстро в течение полудня вычислили, определили адрес места жительства, а заодно узнали и о его тренировках в секции спортивной гимнастики. Созданные Баксом структуры сработали как швейцарские часы. С боем. Где ударным механизмом для окончательной музыки должен был выступить сам руководитель. По проверенной схеме «если хочешь сделать что-то хорошо…».

Объекта подкараулили на его пути к дому, и байский внучок с неподдельной радостью начистил ему чайник, покуда Бакс собственноручно придерживал жертву. Помог удовлетворить, так сказать, бушующие подростковые гормоны и восстановил гармонию кастовости человеческих существ в мире древневосточной иерархии. По крайней мере, так, как капризному внучку внушали с детства – в смысле его избранности и голубой крови.

Казалось бы, все, вопрос закрыт, однако на следующий день на точке реализации фальшивых сертификатов Борюсик вдруг неожиданно заметил проученного не далее как вчера борзого шкета. Причем в странном прикиде, напоминающем продуманную маскировку.

Это как-то не укладывалось ни в какие рамки. Это было странно и тревожно. А на кону – зародыш империи. Очень много на кону стоит для непозволительной роскоши оставлять за спиной не до конца закрытые вопросы.

На шкета возле «Березки» была оставлена засада, а на квартиру к нему Бакс направил знакомую представительницу цыганской диаспоры, оказывающую время от времени очень ценные услуги в деликатных вопросах. Иными словами, был произведен мощный залп дуплетом – будущий император решил не скупиться на получение нужного результата.

Но результат вновь ошарашил его. Засада была, как выражался Высоцкий, «зафиксирована». С применением насильственных действий, оставивших на работниках травматические последствия разной степени тяжести. А цыганская мошенница попала пальцем в небо, в результате чего шкет вообще пропал из дома!

Что происходит?

Все это начинало очень плохо пахнуть. Нервировать.

И в самый пик напряжения в город зашло иностранное судно.

Почему-то Бакс ожидал продолжения неприятностей во время контакта с французскими заказчиками, но… как раз здесь все прошло на удивление спокойно. Ушлые французы все свои «предпочтения» по поводу женского пола зафиксировали на фотопленке, которую и передали Баксу в помещении городского Аквариума. Об этом была договоренность во время прошлой сделки с Баяхметом.

Единственное, что несколько обеспокоило Борюсика, – это то, что загадочный шкет, которого звали Витек Караваев, стал мерещиться ему в самых неожиданных местах. Например, на Приморском бульваре, прямо перед встречей с французами. Будто бы он следит за Баксом, скрываясь за высокими перилами пешеходного мостика.

Ерунда какая-то.

Надо было срочно закруглять этот вопрос с непонятным пацаном, тем более что на следующий день была проведена одна из активных фаз операции по отбору материала для предстоящей сделки. Взяли одну из студенток-медичек, которую озабоченные французы, между прочим, отсняли на пленку целых шесть раз!

И в этот же день установили, что странный шкет Караваев готовится к выступлениям по гимнастике в пионерлагере. Вроде бы – ничего особенного, но все равно надо было проверить.

И тут – как гром среди ясного неба!

Караваев встречает обоих байских внучков Исаковых и отоваривает старшего! Разница в одиннадцать лет! Потом это мелкое хамло предлагает через посредников ему, Баксу (!), встретиться с ним в «Ласпи». Но самое поразительное – шкет, вырубив между делом этого великовозрастного дебила, называет его ни много ни мало – Рэмбо.

Как бы между прочим…

РЭМБО!

В тысяча девятьсот семьдесят четвертом году!!!

Этот фильм со Сталлоне снят, точнее – будет снят, где-то в восьмидесятых! Борюсик это отлично помнит по прошлой жизни, по своей второй ходке, когда хозяину зоны был подогнан один из первых отечественных видеомагнитофонов. С кассетой «Первой крови». А тут, за десять лет до этого – не переживай, мол, Рэмбо, с кем не бывает…

Что это? Как?

И…

И вариант только один: шкет оттуда же, откуда и Борюсик, – из двадцать первого века!

И теперь – совершенно не исключено – может быть, не только он один.

Такой вот головокружительный поворот.

А ведь Бакс уже четырнадцать лет как опять ассимилировался в своем прошлом. И хоть в своих криминальных идеях активно использует свой богатый преступный опыт из будущего, сейчас тем не менее временами уже стал забывать, что живет на этом свете второй раз. И на тебе, здрасте!

Напоминание – как обухом по голове.

Получается – как ни крути, надо встречаться.

Надо…

Только на его, Бакса, условиях. И на его территории. Кем бы ни был этот шкет, как его там, Витек Караваев, – он не может быть другом. У Бакса по умолчанию не может быть друзей, особенно оттуда, откуда, теперь это становится предельно понятно, он совершил побег. Классический побег, статья 313 УК РФ. И оттуда, откуда он сбежал, по его следам может идти только… правильно – вохра! Цирик. Ну или опер. Мент поганый. А может, и того хуже – дворник Иван Иваныч, тот, который из прокурорской всеведущей братии.

Получается, надо встречаться и… срочно гасить шкета.

Быстро и тихо.

Глава 22 Вредно быть тщеславным

Я внимательно рассматривал стоящего возле подоконника человека.

Борюсик.

Мой предшественник, выходит. Если танцевать по аналогиям (а других вариантов у меня пока нет), этот красавец попал сюда точно так же, как и я, – из двадцать первого века. А если по «схеме подобия» – то в семилетнем возрасте. Навскидку – около четырнадцати лет назад.

Получается, у него было время освоиться.

А реальных лет ему выходит – седьмой десяток! Хоть и выглядит на двадцать.

Серьезный противник.

И следует признать: он меня переиграл.

– «Борю-усик», – произнес я вслух, с растяжкой и легким отвращением, – а чего так жидко-то? Баксик как-то посолиднее будет. Нет, лучше – Бакс. Американский Карбованец! Грозно и внушительно.

Бакс усмехнулся.

– Слова это все. Пустой звук. Впрочем, «крестили» меня действительно Баксом. Тут ты угадал. Знаешь, что я заметил? Угадываешь ты часто. Ты вообще какой-то везучий – всегда оказываешься там, где не стоит тебе появляться. Делаешь то, за что другие вмиг без башки оказались бы. А тебе все нипочем. Может, пора прервать эту фартовую цепочку? Как думаешь?

– Это ты у меня разрешения спрашиваешь?

Белобрысый неуверенно повел плечами.

– Сам не пойму. Я словно земляка встретил на зоне. Ты из какого года сюда попал?

– Пятнадцатый, – не стал я кокетничать. – А ты, как я понял, из две тысячи третьего?

Бакс удивленно задрал брови.

– Второго. Почти угадал. А как – не скажешь?

– Скажу. Потом. И не только это. А сейчас ты скажи – где Ирина?

Возникла пауза.

Ирина конечно же у него. Странно, как она дала себя упаковать. С ее подготовкой. Интересно, зачем она им?

Бакс продолжал отмалчиваться, напряженно что-то соображая.

Я тоже вовсю скрипел мозгами, используя короткую паузу.

Вот такая вилка вырисовывалась: Белобрысый – рыжий капитан – потайная каморка на камбузе. С койками, между прочим. На двоих. И следующее ответвление: Белобрысый – французская фотография – пропавшая медичка из аквариума и пропавшая Ирина.

Вывод напрашивается сам собой: девчонок упаковали с подачи французов.

Для чего? Глупый вопрос. Для размещения на камбузе и отправки за бугор. Получается – для торговли «черной костью». Работорговля. Бизнес девяностых. Для этого времени не характерен. Но эксклюзив всегда на порядок дороже. Тем более что идейный вдохновитель девяностые-то пережил. И явно не на студенческой скамье…

– Я поражаюсь твоему спокойствию, – прервал молчание Белобрысый. – Мы оба с тобой знаем, что из этой комнаты ты уже никогда не выйдешь. Мешаешь ты сильно, несмотря на то что земляк. Поэтому ты мне и не нужен. К тому же нет у тебя того, что есть у твоей гимнастки.

Он скабрезно ухмыльнулся.

То, что по его планам мне не жить, – я уже и без него прекрасно понял. Мое спокойствие было зажато у меня в правом кулаке – та самая пресловутая «флешка», компактная светошумовая граната, которую ваш покорный слуга якобы самолично изобрел с полгода назад. А Контора грамотно исполнила это изделие с учетом подобных ситуаций. Подчеркну – именно «точечных» случаев, а не, скажем, для разгона мирно протестующих «онижедети!». По этим временам уличные протесты – это пока из области злой фантастики. А вот персонально кого-нибудь «засветить» – это очень может быть. Поэтому и изделие получилось компактным и не таким мощным, как в двадцать первом веке.

Прав Баксик – везучий я. Удачно так забыл вернуть «флешку» Сан-Санычу. Нащупал ее в кармане перед тем, как открывал дверь квартиры номер пять. А после того уже и не выпускал из кулака. Только в нужное колечко большой палец засунул. Для спокойствия.

И продолжал разговор:

– Ты ведь кинолюбитель, Баксик? Судя по «Рэмбо». Есть такая слабость, да? Чего же ты исполняешь передо мной тупого злодея из дешевого сериала? Исповедь на полчаса, перед тем как обгадиться, с финальным выстрелом в хорошего парня. Не поднимается рука сломать стереотип? Или очень поговорить хочется?

– А ты торопишься? – Белобрысый явно заинтригован: жертва не трясется, не заискивает, хамит даже. – У тебя что, вообще ко мне вопросов нет?

– А смысл? Ты же меня пришить собрался.

– Может быть, и пришить. А может… А хочешь к нам? – Видно, что эта идея родилась у него в голове только что, спонтанно. – Правда! Мы таких дел наворотим.

Через пару-тройку минут, просчитав риски, он сам отбросит эту авантюру. Но я могу пока поиграть на этом поле. Да кое-чего узнать…

– Неплохой вариант, – признаю, якобы обмозговывая эту мысль, – но меня интересует: где мой тренер? Ирина где?

– Забудь! Там, где надо.

– Ладно. Тогда объясни – к чему этот финт с фотографией? Только чтобы меня выманить? А если бы это не я зашел в квартиру?

– А кто еще, если не ты?

«Кто еще»? Он серьезно?

А вот это, что называется, «опаньки»!

А что, больше некому и зайти?

Получается… получается, что он про Контору ничего не знает!

Так-так-так. Наверное, думает, что мы простые спортсмены. Фраера лопухастые. Шустрые, но… далекие от этих взрослых игр. Это очень хорошие новости. Замечательные просто.

Продолжаю подыгрывать:

– Ну, хозяин квартиры, например, мог вернуться.

– Во-первых, я и на тебя не особо рассчитывал. Угадал просто. Часа три, между прочим, здесь торчу. Пришлось бабульку местную утихомирить. Да не напрягайся. Жива старушка. Спит в соседней комнате. После хлороформа, ха-ха. Во-вторых, я ведь наблюдал за двором-то. Посторонним не открыл бы. Хозяина бы утихомирил. А вот когда тебя увидел, понял, что угадал. И просто отпер замок. Был бы кто-нибудь «левый» – просто толкнулся бы в запертую дверь, да и то если бы записку увидел да что-нибудь понял. А в-третьих, это для местных звучит нейтрально: «Я устала, я ухожу». Зацепить только тебя могло. Ведь так? Правильно я все рассчитал?

– Так ты и Ирину – хлороформом?

– Далась тебе эта тренерша! Ну да, хлороформом. У моего бати этого добра немерено. Подослал к ней двух ряженых ментов, мол, мотоцикл ее проезд загораживает, на лестницу выманили – и все. Так ты представляешь, кобыла какая – пока ей марлю у рта держали, она одному палец на ноге сломала каблуком, а второму – щеку разорвала. Когда только успела руку вырвать? Ушатала мне бойцов, потом только вырубилась. Хорошо, что я страховал внизу.

– Мне надо с ней повидаться.

– Ну, может, и повидаешься. Только она под наркотой сейчас. Хрен тебя узнает.

Я скрипнул зубами. Сволочь какая! Виду не подал, что к горлу душным комком подкатило бешенство:

– А как… ты квартиру эту нашел? Нет, чисто спортивный интерес.

– О! Это правильный вопрос. Если будешь работать с нами… Да, впрочем, расскажу сейчас. Все равно ты или наш, или труп. А поделиться мне действительно хочется. Кругом одни гоблины.

– Тщеславие?

– Пусть будет тщеславие. Не самое плохое качество. Ну так будешь слушать? Или попытаешься снова подкалывать?

– Говори. Так и быть.

Белобрысый внимательно посмотрел на меня.

– Не могу я тебя раскусить. Что у тебя на уме? Странный ты какой-то…

– Не надо меня кусать. Так как квартиру нашел? Расскажешь или жеманничать будем?

Я реально наглею. Но, по всей видимости, именно эта схема поведения моего достаточно опасного собеседника и берет за живое. До самых потрохов. Одна из форм какого-то мазохистского извращения. Во всяком случае, он явно не привык к такому обращению и не поймет еще – нравится ему это или нет. Чистая психология. Сиюминутная, я бы сказал. Оперативно-прикладная.

– Ну слушай. Про маячки ментовские слышал?

– А то! Только как ты без компа геолокацию обеспечишь? Да и микросхемы, кажись, еще пока не изобрели. У тебя маячок размерами с чемодан получится.

– В точку! Вместо микросхем у меня ламповый передатчик. Чемодан не чемодан, но с тульский пряник величиной где-то и получился приборчик. Лампы тоже разные бывают. Простейшая схема. На «Кроне». Жрет, правда, – на трое суток только и хватает. Мы этот маячок в ваш мотоцикл зарядили. Под днище коляски. В тот вечер, когда тормозной тросик подрезали. Так, на всякий случай пометили. Хотел проверить, как система сработает.

– А определитель?

– Все гениальное просто. Может, сам догадаешься?

Если честно, была у меня версия. Только не стоит лишний раз свой интеллектуальный потенциал демонстрировать. Пусть считает, что я тупее, чем есть на самом деле.

– Понятия не имею. Как ни крути – комп нужен.

– Ха-ха. Не знаю даже, сказать или нет.

Да он больной!

Нет, реально – определенные психические патологии здесь налицо. Есть поле деятельности для специалиста. И, пожалуй, я тоже на этом сыграю… чуть позже…

– Говори уж, Кулибин.

– Пеленг через три точки! – заявил Баксик так торжественно, будто школьную олимпиаду выиграл. – Можно даже и через две, только через три точнее. Определяется пятак до десяти метров в диаметре. С утра мы запеленговали маяк на вашем моцике. Нашли его тут, во дворе. И отправили ряженых ментов по квартирам. Их тут всего двенадцать в доме. Все просто.

Да уж. Неплохо. А ведь переиграл наших волкодавов. Пусть и с использованием технологий будущего. Поправлюсь: не технологий, а технических концепций. Принципов. Впрочем, идея пеленга уходит корнями еще в колыбель двадцатого века. Инновация здесь только в схеме ее применения. Тем будущее и сильнее.

Это, кстати, одно из объяснений моего «везения и фарта». Я просто вижу чуть-чуть по-другому, чем местные. И мыслю не так, как окружающие. Одни считают, что с вывертом, а другие не гнушаются списывать это все и на мистику в том числе.

Одна Ирина знает правду.

Ирина.

– Ты чего так смотришь?

– Как?

– Как солдат на вошь.

Почуял, стало быть, мое желание размазать этого изобретателя по грунту. Я набрал полную грудь воздуха и задержал дыхание. Ненависть – плохой помощник.

– Просто не знаю даже. Вот ты со мной поделился своим ноу-хау. Неплохим, прямо скажем. И я вроде бы как в долгу. Как сказать? В изобретательском долгу. Это при том, что мне тоже есть чем тебя удивить. В техническом смысле.

– Правда? Ну давай. Удиви.

Легко купился. Я же говорю – больной человек. Надо еще для полноты картины покорчить «сомнение», покачать как бы в раздумье головой. Потом – словно бы решиться и спрыгнуть со стула, качая демонстративный энтузиазм киношного инженера-психопата:

– Ну ладно. Так и быть. Смотри внимательно.

Подошел к столу, рядом с которым стоял Белобрысый, и поставил на столешницу «флешку», не вынимая при этом пальца из кольца. Покачал ее на торце, нагоняя туманной непонятности, после чего начал нести чушь:

– Вот это мини-устройство аккумулирует психомагнитную энергию мозговых нейросвязей человека, а потом сепаратным путем возвращает определенные образы прямо в подкорку головного мозга. Ты ведь из две тысячи второго? Вот! А в две тысячи пятнадцатом волновая психофизика рванула далеко вперед и стала одной из главных в мире дисциплин. Кино «Люди в черном» смотрел? Смотрел. Помнишь, у героев был такой приборчик со вспышкой? Наша тема. Техногенный прогресс переключился в более сложные сферы, связанные с психокинетикой человека. Эта штука называется… «слэг». Слыхал?

– Слэг? Не-а!

Да! Не читал ты Стругацких. Не читал, любитель фантастических прожектов.

Глазки горят, рот приоткрыт. Слюну еще пусти, фанатик голливудского кинематографа…

– Когда «слэг» настроится на твою волну, мир ты увидишь по-другому. Глубже. Ярче и звонче. Возможности вырастут многократно. Я так Исаковых вырубил. Главное, не отводить глаз от прибора и внимательно слушать то, что этот прибор будет тебе транслировать. Только тебе! Напрямую. Я же должен отойти, чтобы не вносить в процесс излишних помех. Даже уши закрою – все для тебя…

И выдернул колечко из гранаты.

Плюс три секунды, чтобы отвернуться, отойти к двери, сильно зажмуриться и плотно прижать ладони к ушам.

У-у-у-ух!

От этого визга никакие ладони не спасают! А яростный свет, отраженный от стены прямо сквозь кожу век, полыхнул ярко-красным.

А клиент таращился и прислушивался!

Я открыл глаза и повернулся.

Борюсик, широко открыв рот, катался по полу и бешено тер глаза.

«Это он орет, – понял я, – только мне не слышно, потому что сам я слегка оглох. А он, по всей видимости, не слегка».

Все, можно уходить. Спасибо, что хоть жив остался. Это я о себе. О полноценном задержании этого злодея мечтать пока не стоит. Были бы наручники, черт! А так – опасен очень, хоть на пару минут и выведен из строя.

Впрочем, кое-что все-таки можно сделать.

Я подошел к Баксу и, стараясь особо не приближаться, прицельно врезал ему носком ботинка по ребрам. Это тебе за Ирину. Авансом. Под наркотой, говоришь? Нет, маловато будет. На тебе еще разик! Теперь хорош.

Некрасиво, конечно. Подленько и мелко. Но как-то полегчало…

Потряхивая головой от звона в ушах, я вернулся в прихожую, открыл дверь и помчался на точку к Сан-Санычу. Не успеем, конечно, застать мерзавца, но чем черт не шутит…

Естественно, не успели.

Бакс исчез.

Вместе с фотографией, которую я забыл под телефоном, – вот же тормоз!

Глава 23 Мамина Ривьера

Ну не обалдеть ли, если вдуматься?

Тут у нас что – целый конвейер с засланцами? Серийная штамповка? Получается, что я, как уникум, вовсе и не уникум? Не эксклюзивный каприз природы? Я, извините, раздуваюсь тут, как венец мироздания, а у нас между делом подобные аномалии вообще оказываются в порядке вещей!

Подождите! Если я правильно все понимаю – там, где нашлись двое бедолаг из будущего, наверное, и целый десяток отыскать можно? Разве нет? И почему, собственно, я локализуюсь категорией «там»? В смысле – «только здесь». А почему не «везде и повсюду»? И если так рассуждать, знаете ли, как-то закрадывается смутное подозрение в отношении великих гениев человечества. Тех, кто согласно общепринятому журналистскому штампу «опередил свое время» чудесными открытиями в потоке мирового прогресса. Или тех, кто этому прогрессу всячески препятствовал, злонамеренно пихая палки в колеса. Очень точно, между прочим, пихая! Поправляя слегка маршрут телеги человеческой цивилизации в известную только ему сторону.

Торжество конспирологии!

Обрушение плотины стереотипов. Шабаш на Лысой горе.

Это представляете, как далеко можно зайти? К примеру, где гарантия, что наш начальник Сергей Владимирович, демонстративно игнорирующий мою «аномальность», связанную с будущим, не из тех же самых мест?

А покажи-ка личико, Гюльчатай? Или ты не Гюльчатай вовсе?

Или еще вариант: здесь вообще каждый смертный вовсе и не смертный, а живет второй, а то и третьей жизнью! Только не все об этом подозревают. А вот нам с Белобрысым повезло – остались при памяти во время очередной реинкарнации. Как говорится, «повезло так повезло»!

Здравствуй, забытая и заплеванная теория «переселения душ»! Добро пожаловать. И кстати, Высоцкий в этом времени совсем недавно написал: «…Но если туп, как дерево, родишься баобабом и будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь».

Откуда знает? Он тоже оттуда?

Голова кругом!

Нет. Давай все-таки свернем на время религию с философией и вернемся на грешную землю. Где неутомимые опера ловят злобный и неиссякаемый преступный элемент. Здесь как-то уж все более реалистично.

Что же у нас получается?

А получается то, что в скором будущем обзовут зловещим трехбуквием «ОПГ»[5]. В целом структура организованной преступной группировки по торговле людьми более или менее очерчена. В контуре. И картина начинает приобретать до боли узнаваемые очертания. Особенно для тех, кто, как я, пережил постперестроечную вакханалию. В сознательной фазе своего возраста. Есть, конечно, еще вопросы, но… так, второстепенные.

Представляете? Торговля людьми!

Советскими девушками, на минутку! И это в стране победившего, или, как канонизировали тогда на одном из очередных съездов КПСС, «развитого» социализма!

Наше начальство билось в истерике.

От нас требовали немедленно «искоренить», «выжечь каленым железом» и «растереть в пух и прах» врагов социалистического порядка. И его, имеется в виду начальство, можно было понять. Но… лишь понять, не более того. Реализовывать же эту экстремальную стратегию все-таки было рановато: не установлена личность главаря, неизвестно его местонахождение и, самое главное, не найдены жертвы. Одно лишь утешало – моряки-контрабандисты во главе с рыжебородым викингом находились под плотным колпаком наружки. Нам стоило огромного труда убедить возбужденное начальство оставить фигурантов на свободе. Пока. Под гарантию, что никто никого и никуда не увезет, будь то хоть на продажу, хоть на увеселительную прогулку с пляжным пикником. Если даже и попытается – это, напротив, станет для нас удачей: взяли бы всех тепленькими и с поличным.

М-да. Мечтать не вредно…

О плюсах.

Из многострадального мотоцикла спецы извлекли разрекламированный Баксом маячок. Устройство разобрали и рассмотрели. Действительно, оригинальная схема. Простенько и со вкусом. Чуток подправили, оптимизировали, облагородили и… вручили мне для тестирования. Иными словами – на «поводок» щенка посадили. Это к тому, что именно я еще и подсказал, как усовершенствовать определитель геолокации при помощи осциллографа с наложенной на экран контурной картой города. И при помощи двух стационарных передатчиков, разнесенных от базы равнобедренным треугольником, – километров на семь-восемь каждый.

Теперь, держа маяк при себе в небольшом рюкзачке за спиной, – я для наших спецов был как на ладошке, с точностью до пяти метров. Ну и тревожная кнопка, куда без нее – срабатывала, если маячок сильно встряхнуть, ударить или просто уронить. Впрочем, можно было и по-человечески нажать на контактное устройство в нужном месте. На такую очень незаметную выпуклость – случайный клиент ни в жисть не найдет. Конспирация – в лучшем стиле большевистских традиций, отточенных шестидесятилетней практикой борьбы со шпионами всех мастей. Короче, апгрейдили вражеский гаджет как смогли.

Теперь опять о грустном.

Надо думать, я некоторым образом расстроил своего не совсем адекватного оппонента. Потому как незатейливо и грубо сорвал его планы по моему изничтожению, сунув под нос яркую погремушку. Да еще и по ребрам надавал в довесок. Не думаю, что после этого он проникся ко мне дополнительной симпатией. Судя по предварительному психологическому наброску этой личности, мы столкнулись с весьма злопамятным кадром. И хитромудрым.

А это ничего хорошего мне не сулило.

И что наиболее тревожно – не только мне…

– Мам! Тебя завтра во Дворец пионеров просили зайти. – Я начинаю операцию по «защите свидетелей»: пытаюсь убрать с игрового поля своих родителей, с которыми Бакс лично знаком, не говоря уже об информированности его по поводу нашего места жительства. – Что-то очень срочное. И важное. Можешь даже на работу опоздать, туда уже звонили.

– А что случилось? – Мама тут же отрывается от замеса очередной порции теста и вытирает руки о передник. – Опять соревнования?

В точку! Да у меня мамочка, оказывается, уже отформатирована нужным образом! Гнем дальше.

– Не знаю, мам. Наверное. Скажут завтра.

– Ну хоть что-то твой тренер говорил?

Мертвая хватка! Любой бультерьер позавидует.

– Да что-то про спортивный лагерь. «Горный». Возле Родникового. На месяц. Но это не точно.

– Опять лагерь? А учиться когда?

– Говорю же, не точно. Ирина еще что-то про путевки говорила. В Болгарию. Мол, пропадают. Говорила – сгорят, если не использовать. Да и не мне говорила – Сан-Санычу. Не знаю, короче. Сходи завтра сама – все узнаешь.

Почва подготовлена. Завтра туда ляжет жирное пророщенное зерно.

Это Пятый придумал – отправить моих на пару недель в Варну, а меня оформить в спортивный лагерь-интернат. И все это – срочно, одним днем. По горящим якобы путевкам. Не может не прокатить.

– В Болгарию? Ты хочешь сказать…

– Мам! Я же говорю – не знаю. А если и в Болгарию? Ты разве не хотела бы туда съездить?

– В Болгарию… я и не была там ни разу…

– Можно подумать, я там каждую неделю тусуюсь.

– Что за слова? С уголовниками, что ли, тусу… водишься? – Мамин «втык» происходит практически на автопилоте, в качестве вторичного, бессознательного процесса. А параллельно продолжает кипеть основная мозговая деятельность. – А работа? А Василий, бабуля? А папа как?!

– Да, может быть, я еще не так все понял. Ты подожди собираться-то…

Ага! Наивный.

Весь вечер был посвящен разглядыванию в огромном атласе дружественной нам по социалистическому блоку страны, вспоминанию каких-нибудь болгарских песен или хотя бы простейших выражений. Батя огреб за Шипку, как турки в прошлом веке: за демонстрацию болгарской достопримечательности… на сигаретной пачке. Потом семья всем составом выдвинулась в гости к бабушке – поделиться мечтой и черпнуть какой-либо полезной информации о Болгарии из кладезя ветеранского опыта.

О том, что путевки готовятся и на бабулю, я предпочел пока не распространяться. Ее адрес Борюсик тоже знал, а рисковать своими близкими мне не хотелось. Так что и для бабули сюрприз будет. И бодания с упертостью. Только выхода для бабули заведомо уже не оставили. Против реальных путевок и неукротимого энтузиазма моей мамочки вариантов не было. Никуда бабуля не попрет, иначе дочка сживет со свету.

Мама может…

Здесь я все рассчитал иезуитски точно.

Завтра к обеду два адреса на пару предстоящих недель осиротеют. А родичи мои в полной мере получат ярких впечатлений до конца своей жизни. А заодно и продлят ее, если я правильно понял дальнейшие планы своего опасного противника.

И ведь я правильно все понял!

Этим же вечером наружка зафиксировала двух хмырей, трущихся у соседнего угла и наблюдающих за моим домом. Свеженьких. Не прощупанных ни Конторой, ни обществом.

Дело в том, что в наших краях слежку вести крайне проблематично – все друг друга знают, чужаков срисовывают влет и принимают соответствующие превентивные меры. Потому как живет здесь народ тертый, бедовый и жизнью наученный. И чего можно ждать от посторонних – знает прекрасно.

Наши сотрудники, то бишь моя охрана, – уже неделю как снимают здесь угол, поэтому формально считаются своими. Де-юре в стаю приняты. Спокойно занимаются своими вечерними безобидными делами: один во дворе гремит костяшками домино с мужиками, другой беззаботно курит в окошко на втором этаже, томно облокотившись о подоконник.

А к вражеским наблюдателям между делом подгребает наш местный алкаш Федюня, мужичок мелкий, вредный и безбашенный. Успевший за свою бурную жизнь и с фашистом повоевать, и с бродягами посидеть, и пару-тройку жен разменять. Из-за чрезмерной живости характера.

– Закурить дай, – без обиняков потребовал Федюня у парня, который как минимум на две головы выше него. – Чего смотришь? Глухой, что ли?

Парень оторопело воззрился сверху вниз на, как ему показалось, наглую шмакодявку в тельнике, распузыренных трениках и домашних тапках, лоснящихся от старости и переизбыточного использования. Ушам своим не поверил.

– Че?

– Через плечо! Курить, говорю, есть?

Вообще, если парень был бы из блатных или хотя бы родом из джунглей дворовых кварталов, – тогда он сей «месседж» понял бы правильно. Послание было простым, очевидным и означало следующее: «Ты чего тут делаешь, мил человек? Ступай-ка ты подобру-поздорову, откуда пришел. Не смущай, пожалуйста, местное население своими габаритами и подозрительным присутствием».

Куда проще-то?

Но парень, скорей всего, был сельского разлива. Хорошо упитанный, непуганый и бестолковый. А еще – абсолютно уверенный в своем физическом превосходстве и собственной неприкосновенности. Он же в ба-анде!

– Да пошел ты…

Это он зря.

Не зная броду… лучше не нарываться. А кто не спрятался… сам и виноват!

Непонятливый грубиян в ту же секунду получил болезненный тычок под дых. Без какой-либо мало-мальской паузы и лишних пояснений. А потом – сокрушительный удар замком ладоней по затылку, который несчастный селянин легкомысленно подставил Федюне на обозрение, опрометчиво согнувшись пополам от боли в солнечном сплетении. Плюс несущееся навстречу носу колено…

Хрясь! Ну вот, треники испачкал…

Да. Дерутся в наших краях умело, легко и с воодушевлением. Я бы сказал – радостно! И как бы между прочим, в качестве безобидного вечернего променада. Надо сказать, бьют сильно, но аккуратно – дабы не повредить тушки. Как завещал нетленный герой Анатолия Папанова. Ведь не со зла же, а ради порядку и гармонии. Ну и удовольствия для…

Второй парень кинулся было на защиту, но как-то не заметил, что к месту дискуссии незаметно так сместилась еще пара местных мужичков. В характерных трениках, как в униформе. И плотненько зафиксировали клиента на взлете с двух сторон, не обделив, разумеется, того парочкой звонких и обидных затрещин.

– А ну марш отсюдова, бос-сота! Чтобы я вас не видел тут боле! Кому непонятно?

Это Федюня вербально финализировал операцию, досадливо потирая отбитые о затылочную кость врага кисти рук.

Враг чудесным образом испарился. Моментально.

Все. Инцидент исчерпан. Обычное дело. Рутина. Общество даже от домино не отвлеклось особо. Кивнуло разве что одобрительно между делом, пыхнуло «беломоринами» и давай дальше греметь костями.

А мы, если честно, лопухнулись.

Если по уму, так стоило бы сих хлопцев спеленать грамотно да в теплом месте порасспрашивать как следует – чего хотели и кто послал. Вряд ли бы они стали изображать пионеров-героев, храня священную бандитскую тайну. Не та категория. Запели бы как соловьи.

Федюня, блин, влез не в тему поперед батьки. Вместе со своей неудовлетворенной манией величия, отягощенной субтильным телосложением, малым ростом и предварительно употребленным шкаликом самогона.

Борец за чистоту дворовой популяции!

В любом случае наши планы по отправке родителей от греха подальше получали дополнительное и очень убедительное обоснование. По всему – варнинская Ривьера уже заждалась своих новых и невзыскательных фанатов. А нам, думаю, пары недель их отсутствия хватит для утряски внезапно возникших нештатных проблем. Которые, если прикинуть, начались с того момента, когда я извозил в пылище хулигана Тоху. Иными словами – из-за меня все и началось, как ни крути.

Значит, по справедливости, мне все и расхлебывать, как бы ни старался Пятый уберечь меня от излишнего риска. И Сан-Саныч тоже.

И… Ирина…

Где же ты, Ирина?

Глава 24 Так и общаемся

Легко быть непобедимым в семилетнем возрасте.

Точнее – чувствовать себя таковым. Справедливым, честным, благородным, а поэтому – непобедимым. Вроде бы и никакой связи между этими качествами нет, но это только на взгляд взрослого человека. Ребенку же достаточно, чтобы какой-нибудь свежеосознанный родительский постулат дал при начальном тестировании положительный результат.

Поясню.

Учат, к примеру, тебя родители защищать слабых – обычное дело. Такая наука – это общепринятая норма, согласитесь. Ну, по крайней мере, в семидесятых годах. И вот, намотав на свой детский ус эту норму, поверив на слово в непогрешимость безусловных истин, ты при первой же возможности бесстрашно кидаешься в неравный бой. Допустим – с распоясавшимся хулиганом на улице. Который, скажем, страстно желает отобрать какой-нибудь сладкий пряник у беззащитного карапуза. И так получается, что злодей пасует. Хотя, как правило, может и просто по ушам надавать светлому рыцарю, однако об этом чуть позже. В нашем случае хулиган, опешив от неожиданности или по какой другой причине, позорно отступает. А новый родительский закон получает эмпирическое подтверждение!

Что получается?

На данном этапе познавания мира, зачастую очень коротком, ты начинаешь чувствовать себя НЕПОБЕДИМЫМ носителем добра. Ведь все так элементарно! Мир приобретает яркий двухцветный окрас. Вселенная становится простой и понятной. Люди четко делятся на две неравные категории – «хорошие» и «плохие». В мозговой подкорке остаются глубокие зарубки очевидных догматов.

Преисполненный благородными порывами справедливости, воодушевленный собственной непогрешимостью и дезориентированный вновь приобретенным ощущением непобедимости в борьбе за все хорошее против всего плохого, ты в очередной раз выступаешь с открытым забралом и… рано или поздно все же получаешь по своим несчастным ушам. На твой малолетний взгляд – странное и непоследовательное событие. Неправильное. И… довольно болезненное.

Случайность, наверное…

И снова в бой! За правду! За наших! И… на тебе новое ощущение – синяк под глазом. Или разбитый нос. Или губа распухшая да саднящая. И смутно-тревожные догадки о наличии все-таки некоторых полутонов в казалось бы элементарной структуре мироздания. Еще не крушение, но явное пошатывание черно-белого мира. Не все так примитивно, как выясняется благодаря кровавым соплям из носа или распухшему уху. Не так железобетонно, как мама сказывала. И папа поддакивал.

И ты делаешь свой первый, очень осторожный, но уже по-настоящему критический шаг на бесконечно долгом пути самостоятельного приобретения собственного жизненного опыта. И шагаешь дальше, но что очень важно – фундаментальная аксиома и первые ощущения подтверждения ее справедливости светлой отметиной останутся в памяти до конца твоих дней. И не мертвым грузом, нет! Серьезным мотивационным фактором твоих дальнейших поступков.

И что не менее важно – эту аксиому тебе в нужном возрасте КТО-ТО ДОЛЖЕН ДАТЬ! Кто-то безоговорочно уважаемый и, безусловно, любимый.

Да, мой юный друг. Это твои родители.

Не школа, не улица, не бодрая соседка и не дядя из пивной.

РОДИТЕЛИ!

Конечно, правило может сломаться на первом же тестировании. Красивый нравственный закон может и не получить своей сургучной печати. Своего священного подтверждения. Ну не опешит хулиган в рассматриваемом случае – и надает все же по ушам «воину света». Сразу же, с первого раза! Бывает. Но дело в том, что выданная родителями аксиома не единична! Она всего лишь одна из капель щедрого и богатого потока нравоучений. И даже если половина из них получит практическое подтверждение, этого более чем достаточно для формирования правильного, на мой взгляд, человека.

Человека нравственного.

Homo moralis!

К слову, современные мамы и папы как-то меньше грузят своих отпрысков подобными постулатами. Хотя, может быть, я и ошибаюсь. По крайней мере, на мою детскую голову в семидесятых годах ежедневно обрушивались десятки очевидных нравственных правил, которые приходилось изучать и осваивать на собственном опыте. И не только на мою голову. Морализаторский поток омывал все мое детское окружение, моих друзей, одноклассников, случайных товарищей. Со стороны взрослых, со стороны газет, радио, телевизора, пусть и черно-белого. Но этот поток был. Могучий и неиссякаемый.

А вот в наши дни двадцать первого века я его как-то не видел!

Идет, конечно, какая-то инфа со всех сторон, из разных источников. Что-то похожее на гремучую смесь христианских заповедей с моральным кодексом строителя коммунизма в загадочном корытце «общечеловеческих ценностей», которых до сих пор никто толком определенно и не сформулировал. Со всех сторон брызжет этот подозрительный кисель на детское сознание. От родителей в меньшей степени, так как они тоже сегодня дезориентированы. Про школу вообще молчу. Даже пресловутая «улица» стремительно теряет свою значимость и авторитет.

Разумеется, вы понимаете, куда я клоню – другие в наше стремительное время информационные истоки.

Да-да. Он самый. Почтенный батюшка-интернет.

Только сильно сомневаюсь я, что этот монстр будет настаивать на необходимости защиты слабого карапуза от оборзевшего хулигана. Или будет яростно клеймить вруна, лицемера, подлеца. Ох, сильно я в этом сомневаюсь. Скорее будет наоборот – если присмотреться хотя бы к тому же ютубу.

Бесспорно – информации у современного ребенка стало на несколько порядков больше. Самой разнообразной и зачастую очень противоречивой.

А вот нравственных маяков… извините-подвиньтесь…

Не хватает!

Вот у Борюсика таких маяков в детстве явно было недостаточно.

Хотя до интернета еще жить и жить. И морализаторство семидесятых, как мы выяснили выше, было безусловным и тотальным. Однако удалось ему как-то увернуться. Сберечь свою девственную черную душу.

Видимо, что-то не так было у него с родителями.

Маргиналы?

Возможно. Только по этим временам даже последняя пьянь пытается научить ребенка все же чему-то хорошему. Хотя бы по схеме «не стань таким, как я, малыш».

Может быть, Борюсик – мажорик? Брошенный вариться в собственном соусе «золотой мальчик»? Обеспеченный и беспринципный.

Ну, судя по его лексике, черточкам высокомерия… похоже…

Хотя не стоит забывать, что живет он уже второй жизнью. И не двадцать ему, а уже за шестьдесят. Было время подвесить язык так, как нужно. И нос задрать до небес. Самый умный же! Ох, чувствую, и у меня это зазнайство порой проскальзывает. Некрасиво, сударь…

Впрочем, речь не обо мне. Я как раз в этом раскладе на светлой стороне. А вот Борюсик свою червоточинку, превратившую его в криминального монстра, явно получил где-то в детском возрасте. Точнее – недополучил чего-то хорошего. Того, что естественным путем достается подавляющему большинству детей. Через родителей, как мы выяснили выше.

Неполная семья? Очень может быть. Что-то в этом есть.

Белобрысая морда чего-то там про батю своего заикалась. Мол, «хлороформа у родителя много». Медик папочка? Допустим. Причем медик с доступом к лекарствам группы «А». Ну, по крайней мере, отец у него есть. Получается, нет матери. Это – как версия. Просто папе было не до своего отпрыска на каком-то этапе. В сыновьем возрасте, когда самые что ни на есть нравственные аксиомы и должны были лечь в соответствующие ячейки формирующейся личности. Это возраст от пяти до десяти. Скорее даже – от шести до восьми лет.

Да. Так точнее.

Лет с девяти и старше – личность начинает приобретать, образно говоря, кристаллическую решетку, необратимо твердеющую день ото дня. А у младенца до шести – не сформировалось еще окончательно абстрактное мышление, позволяющее критически относиться к окружающей действительности. И, собственно, к тем самым нравоучениям. От папы и мамы.

А вот если их нет – беда!

И, кстати, если в этот возрастной промежуток ребенок получит психологическую травму, последствия могут стать фатальными. Чуть раньше – не до конца поймет, что случилось. Чуть позже – может выстоять и не сломаться. Но если попасть в этот «карман»…

Итак, можно уже штрихами набросать психологический портрет злодея.

В анамнезе.

– В общем, Сергей Владимирович, думаю я, что надо искать великовозрастного избалованного сынка какого-нибудь видного врача, у которого есть доступ к наркотикам и разным другим редким лекарствам. Это как минимум начальник отделения или ведущий специалист. Хотя может быть и тупо – кладовщик…

– Тупо?

– Не берите в голову. Еще пунктик: этот сынок в возрасте шести-восьми лет получил какую-то психологическую травму. Возможно, лишился матери. Как версия. Попробуйте сделать отсев и по этому признаку. Плюс – имя: Борис. Немаловажная позиция для статистической выборки. Ну и увлечения – спорт, радиодело, фарца. Просто в довесок.

– А он может быть залетным? Гастролер какой-нибудь?

– Маловероятно. Связи, знакомства. Хорошо ориентируется в среде местных бандюганов. Есть, конечно, опасность, что он иногородний. Будь я на его месте – не стал бы прописываться в городе, где собираешься крутить серьезные криминальные схемы.

У Пятого правая бровь поползла вверх.

– Но это в моем случае, – предпочел я не замечать удивления начальника, – возможно, злодей так глубоко не роет. Судя по его ошибкам – он далеко не Спиноза. Борзый – да. Дерзкий, оригинальный – не спорю. Но не аналитик. Человек действия. И настроения. И…

Я замялся.

Чуть не ляпнул, что у нашего клиента опыт шестидесятилетнего мужика.

Стоять, Зорька! Нельзя пока светить наши общие с Борюсиком секреты. Нет пока у нас с Пятым нужной точки соприкосновения. Догадки догадками, но моей взрослой сущности в детском теле я пока официально не афиширую. Поэтому и гаденыша нашего характеризовать в данном аспекте недопустимо.

– И? – От Пятого просто так не отделаться. Коготок увяз – всей птичке каюк.

– И еще он явный вундеркинд, – начал я юлить, – был в детстве… по-моему…

Шеф с интересом рассматривал мои конвульсии.

Вот зараза. Когда уже темнить-то перестанем друг перед другом?

Да нет, что-то меня все-таки останавливает. Раскройся я официально – Пятому придется докладывать наверх. А там… наверное, вы понимаете. Помните комедию «Ширли-Мырли»? «Что-то я этим японцам как-то не доверяю».

Повременим пока…

– Ну, то есть шарит он не как двадцатилетний оболтус, – «сдулся» я и открытым текстом выложил все как есть: – Соображалка у него как у старого и тертого зэка. Долго пожившего и много повидавшего. Примите это в качестве моей легендарной интуиции. Без доказательств.

И отвел глаза, потому что шеф уж больно пристально уставился мне в переносицу. Что он высмотреть-то хочет? Как шестеренки крутятся за тонкой стенкой моей черепной коробки? Ну да! Андроид я! Робот человекообразный! Засланный механический казачок. Приятно познакомиться, жалкие и никчемные людишки… Ха… Ха… Ха…

Всем хорош Сергей Владимирович и все-таки – гэбэшник до мозга костей, как ни крути! Косячки, недомолвочки, подозреньица всякие – терпеть не могу!

– Что?! – возможно, чуть грубовато прервал я затянувшуюся паузу и нагло встретил взгляд начальника.

– Да ничего, – как ни в чем не бывало пожал плечами шеф. – Все у тебя?

Я прекрасно понимал, что даже мои бездоказательные умозаключения Пятый использует на всю катушку.

Чего я на него взъелся?

– Все у меня. – Я по инерции чуть резковат, но начальник был милостив и не акцентировался на пустяках. – Сам я планирую потереться около дома наших татар подозрительных. Которые в большинстве своем русскими записаны. Около Исаковых.

– Я понял, – кивнул начальник, – принимается.

Странно. Что за покладистость?

– Если что, маячок будет при мне, – не успев переключиться, попытался я убедить Пятого в том, на что он уже дал добро.

И шеф это сразу же четко и обидно зафиксировал:

– Разумеется. А что, были другие варианты?

Получи за грубость! Ни слова претензий, а чувство, будто опустили принародно.

Я выбросил белый флаг:

– Без вариантов…

– Вот и славненько!

Разговор окончен.

Так и общаемся.

Глава 25 Чудеса эквилибристики

Рассвет следующего дня я встречал уже сидя верхом на высоком больничном заборе.

Да-да, как раз на том самом месте, что напротив домика Исаковых. Ничего лучше придумать не смог. На всякий пожарный случай замаскировался цыганенком – темный тон на кожу лица, на голове – паричок вороньего окраса. Облачился в грязно-коричневые (под цвет заборного ракушечника) старенькие штаны, что нашел в театральном гардеробе Хейфеца. Там же отрыл заношенную вельветовую курточку темно-зеленого цвета (акация над забором), на ногах – удобные разношенные кеды, чтобы комфортно ползать, лазить и бегать, на спине – компактный рюкзачок с вражеским маяком и всякой разной мелочовкой. В карманах – пара-тройка сюрпризов для предполагаемых злодеев. Ну, это если прижмет.

Все вроде продумал, предусмотрел и теперь по максимуму слился с местностью – размазал свой «стимул» по «маскеру», кто понимает.

Кстати, сегодня – День Победы!

Надо сказать, что в этом времени наш самый главный праздник страны особым пафосом не отличается – плакатов и растяжек в городе по минимуму, радио с телевидением в патриотической истерике не бьются, окончания строек, разные там посевные или какие другие значимые события социалистического хозяйствования к этой дате не приурочиваются.

Такое впечатление, что для народа – это какой-то чуть ли не семейный праздник, связанный с бабушками и дедушками. В этом времени они практически все – ветераны. Помню, для меня всегда утро очередного Дня Победы начиналось с материнского: «Ты бабушку собираешься поздравлять? Или забыл о празднике?» И я в панике бросаюсь срочно рисовать цветастую открытку. Сам! Собственными ручками, что было важно. И бабуля таяла…

И еще – для людей это лишняя пара выходных в весеннюю пору. Значительная часть народа после парада двигает на огороды – выбирать из скудной земельки вылезшие за зиму камни. А те, что попродвинутей, отправляются целыми семьями на Сапун-гору: там праздничный мотокросс по серпантину крутых склонов и традиционные шашлыки с печеной картошкой. На кострах, напомню, не на мангалах. Что интересно – со временем картошки становилось меньше, а мяса больше. Фактор твердеющего достатка. Сразу после войны и картошка была за счастье…

Нет никого во дворике Исаковых. Наверное, по случаю раннего времени и выходного, то бишь праздничного дня. Я скучаю, поэтому и гоняю мысли по временным аналогиям – как было, как стало, кто виноват и что делать.

Вот, к примеру, кто виноват в том, что метрах в семидесяти от меня из-под канализационного люка вдруг неожиданно повалил густой пар и почти сразу же в небеса забил живописный фонтан горячей воды. Я бы сказал даже – кипящей! Хорошо, что детей поблизости не видно, – спят еще, наверное. Разгильдяи-коммунальщики! Враги рода людского…

Я поерзал, сидя на хрустящем ракушечнике. Моей детской составляющей было гораздо интереснее глазеть в сторону увлекательной аварии, чем во двор Исаковым. Хотя чувство долга велело глаз не спускать с логова возможных вражеских подельников.

Опять это разделение личности!

Порою нахлынет – не отвяжешься. Сколько раз я себя уже ловил на мысли, что давненько не посещал, скажем, «Детский мир» около площади Революции. Спрашивается, на фига? Игрушек не хватает дитяти? Вроде хватает… ан нет, все равно тянет. Точно так же, как, к примеру, в цирк или в кинотеатр «Дружба», где чаще всего мультики крутят…

Тьфу! Бардак в голове.

Возле местного коммунального гейзера начали появляться аварийщики. Однако! Что-то чересчур оперативно для разгильдяев социалистической сферы услуг.

Не понял.

Я вытаращил глаза и поспешил своевременно захлопнуть начавшую отпадать непослушную челюсть. Дело в том, что в компании чумазых сантехников обнаружились… Козет, Славик, Веня, который Варин муж, еще кое-кто знакомый, да не суть важно! Наши, короче, конторские!

Во всей красе!

Засуетились бестолково, как настоящие работяги, загалдели-зашумели, стали лепить ленту ограждения на какие-то доски, подогнали разухабистую и вовсю коптящую выхлопными газами автомастерскую с поломанным сварочным аппаратом, стали ругаться друг с другом по этому поводу, материться в пространство, по-моему, даже кого-то послали в гастроном за пузырем.

Я ошарашенно внимал этому лицедейству.

Это что такое происходит? Специально для меня, что ли, подстроили эту аварию на теплосети? С кипящим выбросом стихии до небес? Это чтобы группу легализовать рядом с моим объектом наблюдения? Хочу подчеркнуть – с моим объектом!

Ай да Пятый! То-то мне вчера его покладистость показалась подозрительной. Получается – я с ним начинаю делиться своими планами по Исаковым, а он уже до меня все распланировал! С кем приходится работать! Не перестают меня удивлять эти ребята. Как с такими спецами мы умудрились страну профукать – ума не приложу! Не только от них, видимо, все тогда зависело…

Блин, чуть не просмотрел начало движения в исаковском дворике.

Я вновь сосредоточился на объекте.

Разумеется, как и повсюду, и во все времена, раньше всех встает старшее поколение – древняя ханум, сказочная Иске Аби, глава исаковского поместья – бабушка Мурсалима. Сколько ей лет? За восемьдесят? Я бы дал сто восемьдесят, не меньше. Сухонькое личико темно-коричневого цвета, закутанное в какие-то древние тряпки субтильное тельце и порывистые, можно сказать – хищные, движения рыбы-мурены. Очень колоритная фигура. Я бы сказал – жутковатая. Особенно для тех, кто в детстве увлекался экранизациями русских сказок от Александра Роу. Помните актера Жору Милляра? Кто в теме – поймет, кого мне напомнила почтенная пожилая татарская женщина.

В монокуляр, который я не забыл прихватить с собой, отчетливо было видно, как старушка по неведомой здравому смыслу схеме шарится по внутреннему дворику, таскает из шурши в шуршу какие-то ведра, кастрюли с бидонами, разные подозрительного вида банки-склянки. Временами, как будто вспомнив что-то крайне важное, хватается за веник и начинает пылить окрест себя. Потом веник энергично отбрасывается в сторону, и звезда этого незатейливого бенефиса, досадливо шамкая губами, вытаскивает из дома ветхие коврики, закидывает их на деревянную штангу и начинает остервенело лупить беззащитные тряпки плетеной выбивалкой, по возрасту помнящей, наверное, еще императора Николая.

Интересное кино… получается. А получается ли? Что же здесь не так?

Почему-то у меня складывается стойкое ощущение, что все эволюции уважаемой Мурсалимы-аби по внутреннему дворику отдают некоторой фальшью. Навязчиво лезет в глаза какая-то демонстративность всех этих парко-хозяйственных мероприятий, назойливая псевдотеатральность, причем не отличающаяся особым талантом или хотя бы элементарным артистизмом.

Нет! Здесь точно что-то не так.

К тому же в сорокакратную оптику я несколько раз замечал, как старушка время от времени зыркает глазищами в мою сторону, хотя голову даю на отсечение: не может она меня видеть. Все правила маскировки с моей стороны были соблюдены. Да и бабушка должна быть подслеповата. Или нет?

Я поежился от ощущения какой-то несуразности происходящего. Что-то тревожило и раздражало, словно случайный камешек в ботинке. Не оттого ли формировалось это беспокойство, что, если хоть чуть-чуть подумать, – мое праздничное балансирование на этом злосчастном заборе было чересчур ожидаемо и легко могло быть просчитано более или менее грамотным противником? А Борюсика – кем-кем, а дурачком назвать было бы очень и очень недальновидно!

Получается, что старушка разыгрывает свой моноспектакль лично для меня! А мое личное присутствие вблизи исаковского поместья – кое для кого уже далеко не секрет!

Так! Стоять. Кто здесь на кого охотится?

Я осторожно стал поворачиваться назад – в сторону заросшего парка больничного городка. Осторожно – это чтобы в запарке не слететь с забора: все-таки узковата верхняя кромка. Да и первые признаки легкой паники стали отчетливо потряхивать мой малолетний организм.

И не зря!

На какой-то миг от неожиданности я и вправду чуть не грохнулся с трехметровой высоты. Это из-за того, что цепенеющая оторопь ледяной волной прокатила по телу: внизу метрах в трех слева от меня обнаружился крадущийся на цыпочках тип. Между прочим, с палкой в руке, смутно похожей на выломанную ножку стула. А чуть дальше, на аллейке прямо передо мной, тусовалась его группа поддержки. Числом аж в три лица. Широких таких лица! Болельщики совершенно не таились, в отличие от ближайшего кадра, – глазели на происходящее и дружелюбно мне улыбались. Разве что не подмигивали компанейски.

Но самым ужасным было то, что я их узнал!

Это была та самая гоп-компания из-под магазина «Березка». Которая уже один раз пыталась отловить мою злосчастную тушку. И наткнулась тогда, к своему глубокому разочарованию, на технику антилопы гну с моей стороны и на пару подзатыльников со стороны Ирины.

Ну да! Точно они. Как их там? Одного, кажись, звали Грач. Молодого. Того самого, что сейчас ближе всего ко мне. С палочкой. Выручалочкой. Он как раз заметил, что обнаружен, и на какой-то миг замер, как перед прыжком. Как и я – от неожиданности. Злодей, кстати, опомнился быстрее и тут же стал агитировать меня за советскую власть:

– Ну, чего ты, малой. Че ты? Давай, давай слазь оттудова. Не боись…

И с палочкой за спиной так шасть в кустики: не мое, мол…

Краем сознания в мозгу отпечатался один нюансик, в данную секунду второстепенный, но… с далеко идущими выводами. Которые додумаем потом, когда поспокойнее будет. Короче – вся гоп-бригада бандюков, включая ближайшего агитатора, на этот раз была мирно и кокетливо наряжена в зеленые корпоративные комбинезончики. В точно такие же, в который в свое время был одет белобрысый Боря, подловивший меня когда-то около подвала. И который носит великовозрастный братик Тохи. Со стальными орешками…

Так мы сегодня медбратья! Вон оно что! Ревнители, значит, старины Гиппократа и бравые охотники на «жестяных уток». Это что же такое получается?

А получается крайне интересная картина…

– Ну давай. Давай. Чего замер-то? Смелее. Прыгай сюда. – Бандитский шустрик с погонялом Грач уже почти рядом, осторожно, наверное, чтобы не вспугнуть жертву, тянет руки наверх. Мол, ныряй, дорогой, я поймаю…

Ага! Сейчас. Правда…

…Если прыгнуть с забора в другую от него сторону – стопудово что-нибудь себе сломаешь. Или потянешь, что при данном раскладе почти равноценно: все-таки три метра высоты. Если начать туда же спускаться по выбоинам, как поднялся, вражий сын с птичьим прозвищем успеет рвануть вперед, цапнуть меня за шкурку и утянуть вниз. К себе в гнездо…

Нужен коротенький тайм-аут. Сообразить – что да как…

– Сейчас, дяденька, сейчас слезу. Погоди. Сейчас, только ранец сниму. Мешает.

Вообще-то у меня рюкзачок, а не ранец, да не в этом суть. Пару секунд я тем не менее выигрываю – Грач вперед не прыгает для удовлетворения своих агрессивных намерений, так и стоит внизу с усыпленной бдительностью и дружелюбно протянутыми руками.

Ну-ну…

За спиной отчетливо скрипнула калитка. Выпутываясь из лямок рюкзака, я чуть повернул голову и обнаружил у себя в тылу выходящего со двора того самого Тохиного брательника. С которым у меня когда-то уже были разногласия, если можно так это сформулировать. Вспомни черта! И, кстати, он был не один – за ним выходил какой-то коричневый мужичок годами постарше.

Обложили! Замуровали, демоны…

Я с надеждой скользнул взглядом по возящейся в отдалении бригаде псевдосантехников. Далековато помощь. Хотя Козет уже явно насторожился. Секунда-другая – и даст вводную на активную фазу поддержки. Все равно не успевают. Если цель вражьего захвата – быстренько на месте свернуть мне башку, а плясать надо от худшего, то все козыри на стороне у черного воинства – время, пейзаж и расстановка сил. Пассивная роль не в мою пользу. Значит, роль должна быть… правильно! Активной.

Я боком на полшага скользнул по кромке забора поближе к бандюгану:

– Сейчас, чувачок, погодь… тут у меня… хрусталь, блин… осторожно надо… знаешь, что здесь? Яйца Фаберже!

Господи, какую же хрень я несу, продолжая выпутываться из лямок. Но мне во что бы то ни стало надо заболтать ситуацию, для того чтобы, не прекращая движения рюкзачка, по крутой и короткой дуге из-за спины запустить свою ношу в сторону бедовой вражьей головы. Коварно и вероломно. Прямо поверх беззащитно протянутых рук.

Разумеется, клиент инстинктивно жмурится и втягивает голову в плечи. Вполне естественная реакция на опасность для нормального и здорового человека, но мы о ней знаем – поднаучил Козет на тренировках. Поэтому целю рюкзаком заведомо чуть ниже скулы, и результат налицо, точнее – в ухо. В наглое вражье ухо. С противным чмоканием и с заячьим взвизгиванием обманутого в самых своих лучших чувствах медбрата.

Улавливаю даже на пределе слышимости, как с тонюсеньким писком срабатывает от удара тревожная кнопка на маячке. И… шорох у себя за спиной – со стороны исаковского дома. Даже не разбираясь, кто там (хотя кто, если не враги?), и не дожидаясь каких-либо неприятностей с тыла, подпрыгиваю на заборе вверх и в сторону столбика. Он чуть выше пролета и площадью чуть пошире. Не совсем удачно приземляюсь на коленку, к тому же еще и с потерей равновесия. Аж дух захватило – думал, грохнусь сейчас, костей не соберешь! Спасибо колючим веткам акации, за которые я в панике ухватился, царапая руки об острые шипы.

Со стороны больничного парка кто-то жизнерадостно заржал. Надо же – весело ему! Цирк зажигает огни! Внизу, в зарослях вечнозеленой лавровишни, яростно матерился поврежденный Грач. А с другой стороны забора кто-то, оглушительно сопя у меня за спиной, пытался подпрыгнуть повыше. Судя по тупизне запланированного действия – старший братик Тохи. По уму – не скакать надо, а, спокойно подтянувшись, залезть на забор и сравнять наши шансы.

Вот так, как, например, это сделал коричневый мужичок! Только не сзади меня, а спереди – около следующего столбика. Надежно перекрывая возможность бегства в этом направлении. Плюс сзади – сопящий прыгун, алчущий новой встречи. Может, обидел кто? Как расстроенного Грача, который третьим номером крушил кустарник внизу под забором, стремясь подобраться поближе к своему кумиру. Его бы энергию да в мирных целях!

И что прикажете тут делать? Куда ни кинь – всюду клин. Как-то быстро и неожиданно я из охотника превратился в дичь. Которая «не улетит, ведь она же жареная». Действительно, не улететь. Значит, опять план «Б»? Не хочется шуметь, а надо…

Я вздохнул и полез в карман курточки. Как чувствовал! Вчера на досуге заглянул в близлежащую аптеку и кое-что прикупил. За копейки, надо сказать. Из общедоступного и повсеместно распространенного. Плюс что-то всегда есть у бати в кладовке. Не буду называть, что конкретно, ибо не хочу заполучить на ровном месте чутких и преданных последователей. Короче, все из веселого хулиганского опыта – компоненты смешиваются в нужных пропорциях, пересыпаются в малюсенькие бумажные пакетики и плотно заматываются изолентой. А внутрь (секрет фирмы!) кладется три-четыре гранитных голышика, которые море вылизало до округлого состояния. Их у нас много в нашем шарообразном семейном аквариуме, где только гуппи и выживают. Зачем камешки? А сами догадайтесь…

Я ухватил сразу два увесистых комочка, размахнулся и что было сил запустил их в сторону ближайшего заборного столбика. На который почти уже взобрался коричневый родственник Тохи.

Ключевым для родственника оказалось слово «почти»…

Потому что резкий грохот и вспышка у него под коленкой, которой он нащупывал точку опоры на столбике, послужили весьма серьезным аргументом для смены его местоположения. На редкость быстрой смены. Я бы сказал, внезапной. От состояния «на» до состояния «под». Благо лететь тут недалеко. Не убился бы. Хотя, если честно…

Да ладно, там внизу трава прошлогодняя.

Минус один.

А ведь могло и не получиться. Такие взрывпакеты, каких я налепил вчера вечером, местная хулиганствующая детвора пуляет из рогаток. И обязательно – о какую-нибудь твердую стенку. Чтобы камешки внутри изделия искранули. Если бросить рукой – может и не сработать.

Мне повезло – сработали. Оба.

Кстати, сопения и звуков прыгающего тела за спиной уже не слышно. Минус два. И Грач что-то притих… Минус три? Или пока еще не минус?

– Ты чего там взрываешь? А? Вот шпана малолетняя! Я вот щас сдам кое-кого в милицию…

Это несется со стороны подходящих к эпицентру разворачивающихся событий чумазых сантехников. Наконец-то! Сан-Саныч с компанией спешат мне на помощь. «В милицию» – в данной ситуации это почти хорошо. Это без малого просто праздник какой-то.

Без паники и уже особо не торопясь, я спокойно слез с забора. Справа в ложбинке на обочине, беззвучно хлопая ртом, красовался на четвереньках коричневый родственник Тохи. Слева – в лучших традициях квеста «Море волнуется раз» в странной позе замер второй член уважаемой семьи. Прямо по курсу к месту происшествия приближались бравые коммунальщики – Козет, Веня и Славик. Вид решительный и общественно возмущенный.

– Ты что, паршивец, пожар тут устроить хочешь? Со своими хлопушками. А ну, подь сюда!

Мне оставалось только доиграть эту микросценку и… покорно сдаться. С повинной.

– Я больше не буду, дяденька. Только маме не говорите…

– Маме, говоришь? Мама – это святое. Там разберемся.

Достоверность вроде бы обыграна.

Меня решительно берут за шиворот и перемещают в сторону усмиренного гейзера. Веня помогает подняться шлепнувшемуся с забора страдальцу и потенциально контролирует более здорового братика. Славик с парой-тройкой оставшихся псевдосантехников создают на местности броуновскую неразбериху, за которой меня незаметно грузят в автомастерскую и как бы между прочим вывозят с глаз долой и от греха подальше.

Перед поворотом на соседнюю улицу через малюсенькое окошко автомобильного кунга вижу, как над забором, где еще какую-то минуту назад я давал сольное выступление по классу эквилибристики, появляется чья-то голова. Скорее всего, Грач – пытается выяснить что это тут так бабахнуло и куда делся мелкий паршивец, повредивший ему ухо.

Ладно. С этими все более или менее понятно.

Теперь о главном.

Я повернулся к Козету, который терпеливо ждал объяснений:

– Ну что, Сан-Саныч, готов к бою?

– Говори…

– Пусть водила тормознет за углом. Кажется, я знаю, где Ирина…

Глава 26 Озарение

Все было на поверхности.

Я сам не ожидал, насколько был прав, отказав своему сопернику в лаврах Спинозы. Он действительно оказался всего лишь человеком действия. Шустрым, точным и агрессивным. Но, как ни крути, все-таки достаточно поверхностным. Его можно было бы считать виртуозом рывка и маневра. Я чудом избежал его когтей – повезло просто с этими взрывпакетами самопальными.

В очередной раз повезло.

По всему выходит – динамичные акции у Бакса, как правило, проходили успешно. А вот аналитические разработки и второстепенные детали ему как-то не удавались. Мелкие штрихи на его картине получались чересчур топорными и вызывающими. И поэтому – ЗАМЕТНЫМИ! Он лепил их кое-как на бегу, из того, что было под рукой, и как придется. Так же лихо, как и действовал. И в этом была его слабость. Дьявол действительно оказался в деталях. По крайней мере, для него персонально.

Ну нельзя же быть таким легкомысленным!

Если довелось иметь папу медиком – не стоит выжимать из этого чудесного обстоятельства всю пользу до дна. Надо было кое-что оставить в резерве. Хотя бы из соображений конспирации. А так – и наркотики, и крышевание подельников с соблюдением корпоративного дресс-кода, и, как я предполагаю, содержание где-то тут на папочкиной территории пленников. Или каких других лиц, у которых не посчитали нужным спросить их согласия. А чего мудрить-то? Все должно быть под рукой. Удобно и без напряга. Вот в этом и была вся суть нашего криминального гения.

И одновременно – его ахиллесова пята…

Грузовичок-автомастерская тормознул перед ржавеющими воротами запасного выезда из больничного городка и стал нервно, истерически сигналить. В окошко кирпичной пристройки выглянула какая-то неопределенная личность. Скорее всего – мужского пола, судя по щетине, и, кажется, в годах…

– Эй, дед! А ну, давай открывай ворота, – начал с ходу скандалить Сан-Саныч. – Сами ведь вызывали! Что у вас там за авария? Кого ошпарило?

– Кого ошпарило? – эхом отозвалась личность. – Кака авария?

– Трагическая, блин. А ну, быстро открыл ворота, пока вас всех тут фекалием вареным не затопило. А то сейчас развернемся, и черпайте свое дерьмо сами, трубками клистирными…

– Иду-иду, открываю уже, не серчайте, родимые…

– То-то, дед. Молодым везде у нас дорога.

Лязгнул запор. Одна створка ворот со скрипом стала поворачиваться вовнутрь.

Не став дожидаться полного открытия, наш водила дал по газам и, царапнув левым боком кунга по ржавому металлу, въехал на территорию больничного городка.

– Видишь слева – домишко в два этажа? – координировал я водителя прямо через заднее окошко кабины. – Чуть в глубине парка. Давай к нему. Не останавливайся – лесом пусть идет…

Это я о подозрительной личности, отчаянно махавшей нам рукой справа по курсу. Подозрительной – потому что в зеленом комбинезоне медицинского брата. Нету вам доверия теперь. Всем!

А я ведь этот флигелек давеча уже изучал внимательно. Когда в первый раз обследовал этот городок инфекционного отделения. Обхаживал, вынюхивал, выглядывал. Чувствовал в нем что-то подозрительное и не смог сформулировать, что же мне тогда так не понравилось. Плюнул и отвалил.

А вот заноза в подсознании осталась.

И когда я увидел характерные комбезы на знакомых злодеях, как-то ровно лег подозрительный флигель в предполагаемую схему камеры временного содержания. Для пленников белобрысого мафиозо. Это было бы как раз в его стиле – нагло и дерзко. У всех на виду, а подозрений не вызывает. Особенно если папаша все крышует.

Интересно, а чем Борюсик своего папочку привлек в свою преступную группу? Скорее всего – шантажом. Страхом за своего единственного сына. Или уже страхом, который этот сын внушает…

Может, я и ошибаюсь. В смысле – с флигелем.

Только… в данной ситуации лучше опозориться, ошибившись, чем опоздать в своей правоте. Стоит ли говорить, что Ирину могли просто зачистить. Слишком близко мы подобрались к оголенному нерву криминальной империи.

– Захвати монтировку, Сан-Саныч. Центральная дверь закрыта – к гадалке не ходи. Сразу ломай без лишних разговоров. Веня, страхуй Козета от посторонних. Всех, кто будет лезть, – сразу клади мордой в землю, там разберемся. Славик, заходи с задней стороны здания. Ловишь прыгунов, и тоже их – той же мордой об то же место.

Я поймал себя на мысли, что как бы между прочим стал командовать группой: даю уже указания в качестве начальника. Я – семилетний вундеркинд – втираю мозг взрослым тертым мужикам из Конторы. И мужики молча впитывают, даже и не собираясь возмущаться или хоть как-либо возражать.

Все правильно. Во-первых, авантюрный план захвата флигеля – это мой проект, а во-вторых – у нас не принято мериться… понтами. Если я стал «выступать», раздавая целеуказания, значит, есть у меня на то основания.

И мужики все правильно понимают.

Грузовичок пронзительно заскрипел тормозами, демонстрируя шикарный дрифт на ровном месте, и, перекрывая подъезд к центральному входу, встал поперек дороги.

– Пошли! – Командовать так командовать.

Да и коней на переправе, как известно…

Мы горохом высыпались из кунга, молча и деловито распределились по назначенным мною точкам. Десяти секунд не прошло, как дверной замок хрустнул под натиском видавшей виды монтировки.

По дальней аллее в нашу сторону уже бежали. Пока Козет добивал остатки запоров, я присмотрелся повнимательней. Ага! Опять медбратья и опять – в светло-зеленых комбезах. Знакомый прикид. Несутся к нам в сотне метров отсюда. Кто из них кто? Знакомых злочинных рож вроде не видно, тем не менее…

Разве станут мирные штатные сотрудники сломя голову лететь куда бы то ни было, пусть даже и по грозной указке какого-нибудь завхоза или даже главврача? Не думаю. А эти несутся, как стадо мустангов. Человек шесть-семь, насколько я успел рассмотреть.

– Веня! Фиксируй всех в предбаннике, – бросил Сан-Саныч, забегая внутрь здания.

Тоже заметил приближающуюся потенциальную опасность.

Разумно. На открытой местности можно, конечно, пободаться с парой-тройкой злодеев. Но шестеро – это уже перебор. Если кинутся все вместе – можно забыть про свое ушу или самбо. Массой задавят. А вот на лестничной клетке – это милое дело! Целый спецкурс по этому поводу существует.

Веня кивнул и не спеша, по-хозяйски зашел вслед за нами. Он вообще мужичок основательный. Женатик, что с него возьмешь? Ох и не завидую я приближающимся мустангам.

Живых душ внутри возле входа не обнаружилось. Почему-то на звук взлома никто не выскочил и возмущаться не стал. Тишина и покой. Перед нами была обычная лестничная клетка. Причем ступени вели и вверх, на этажи, и вниз – видимо, в подвал или в какой-нибудь подземный проход к другим зданиям, который так любят устраивать у себя медики всех мастей. Не замечали? Понятно теперь, почему входная дверь так капитально была закупорена. Чуть ли не гвоздями заколочена. Просто в здание попадали другим путем.

– Наверх!

Это мое чисто интуитивное решение. Не будет Белобрысый прятать пленников в подвале. Не в его стиле. Он их держит на самом видном месте! С комфортом и уютом. И даже не на первом этаже…

Мы загрохотали вверх по лестнице.

И там обнаружился первый абориген.

Прыщавый парень в белом халатике не первой свежести. Почему-то на контакт с нами не пошел, а, только завидев Сан-Саныча на лестнице, шустро шмыгнул по коридору вправо. А там, когда мы бросились вслед за ним, негостеприимно захлопнул массивную дверь прямо у нас перед носом. Ни слова, ни полслова. Нам что, тут не рады? Вообще-то мы сантехники, судя по спецодежде. Мирные и трудолюбивые фекалоборцы. Что же ты, родной, ведешь-то себя так неприлично?

– Слышь, малой! Дверку-то открой. Пока я ее не вынес. – Козет вкрадчиво пытался решить проблему мирным путем. – Слышишь? Я ведь долго уговаривать не буду!

Снизу уже доносился шум борьбы. Треск, хлопки, глухие удары и не менее глухие, вернее приглушенные, вскрики. Не думаю, что такое звуковое сопровождение добавит Козету хоть толику терпения. Скорее, наоборот.

– Ну все! Не говори после, что я не предупреждал.

И могучий удар кирзового сапога (кирзачи – излюбленная обувь всех советских сантехников) по дверному полотну в область замка. Удар грамотный и профессионально отработанный. Если бы дверь открывалась наружу, такой фокус не сработал бы. Пришлось бы ковыряться монтировкой, терять темп. А так – Сан-Саныч даже перестарался. Дверь не просто отворилась, она еще и с петелек слетела до кучи. С грохотом ушла внутрь помещения и канула в облаке поднявшейся пыли. Откуда пыль в медицинской палате?

Мы рванули следом.

Есть! Здесь Ирина!

Лежит на коечке слева от входа. Бледная, обездвиженная, прикрытая серой простынкой. Но в сознании – глаза открыты, смотрит на нас вполне осмысленно. А над ней со шприцем склонился прыщавый эскулап.

Зрелище, от которого у Козета окончательно сорвало башню.

Прощай, прыщавый!

Я оглянулся в другую сторону. Там тоже была какая-то пациентка – на койке справа от входа. Только без признаков сознания. Правая рука оголена, на сгибе – капелька свежей крови. Инъекция! Наверное, прыщавый успел сделать ей какой-то укол. Я глянул в его сторону. Козет терзал его как Тузик грелку. В воздухе! Так, что несчастный даже не доставал ногами до пола. Только слабо подергивал головой и задними конечностями, пытаясь как-то даже пнуть своего мучителя. А правой рукой, в которой был зажат старинный стеклянный шприц, тянулся к боку Сан-Саныча. Тот в азарте даже и не замечал этой опасности.

В два прыжка я пересек комнату и вцепился прыщавому в кисть, выворачивая ее наружу. Ручка у него оказалась хиленькой даже для противоборства с семилетним мальчишкой. Пальцы разжались, и шприц грохнулся на пол.

Не разбился, кстати.

До Козета наконец-то дошло, что трясти вражину как липку – это голимое дилетантство. А он в конце концов какой-никакой, а все-таки профессионал. Поэтому, перестав вытряхивать из врага душу, Сан-Саныч просто и без затей звонко двинул негодяя в ухо. Хлипкое сознание злодея тут же вылетело наружу, и он безвольной куклой стек на пол.

А я уже проверял пульс у Ирины. Слабенький, но есть. Отлично! Она пыталась что-то сказать, но даже неспециалисту было видно, что мешает ей дикая слабость. Закололи, сволочи, наркотой!

Отшвырнув ногой в сторону валяющегося на пути прыщеносца, Сан-Саныч не мудрствуя лукаво схватил Ирину в охапку прямо с простынею, перебросил ее через плечо и шагнул на выход.

Я наспех оглядел помещение.

В глаза бросилась миниатюрная хромированная коробочка на каталке рядом с койкой второй девушки. Для шприца, наверное. Не знаю зачем, я схватил брошенный злодеем стеклянный цилиндр, сунул в коробку, щелкнул замком и отправил все это хозяйство в карман куртки.

Потом стал искать пульс на шее второй девицы.

И тут же почувствовал, как холодный ужас душной волной накрывает сознание.

Пульса не было. Девчонка была мертва. Наверное, это та самая медичка из Аквариума. На которую положили глаз французские любители русской клубнички. И умерла она совсем недавно, кожа еще теплая! Наверное, можно еще откачать!

Я бросился вслед за Козетом.

Тот уже спускался по лестнице, бесцеремонно распихивая по сторонам разбросанные по ступеням обездвиженные тушки медбратьев. Некоторые из них были даже еще в сознании, но двигаться им было очень затруднительно, поскольку основательный Веня заботливо заматывал им руки и ноги голубой изолентой. Вот это по-нашему, будут помнить боевых сантехников!

– Веня! Там в палате еще девчонка. Пульса нет.

Без лишних слов Вениамин прекратил мытарить очередного пациента и бросился за мной в палату. Ко всему прочему у него еще и медицинская подготовка есть. Специфическая, разумеется. Для работы в поле.

Быстро оценив ситуацию, Веня аккуратно переложил девчонку на твердый пол и стал делать ей искусственное дыхание.

– Телефон найди, – буркнул он, прерываясь на секунду, – вызывай «скорую». Ну или кого-нибудь из местных докторов. Скажешь – нужны средства реанимационные. Срочно! Давай! Пулей!

Я метнулся в коридор.

– Наших потом не забудь вызвать, – вдогонку бросил мне Веня и опять принялся вдувать девчонке воздух в легкие.

Перепрыгивая через связанных, я ссыпался на первый этаж и влетел в аквариум дежурного помещения. Есть телефон! Через ноль три вызвал «скорую», потом быстро под стеклом отыскал список местных телефонных абонентов и сообщил в приемное отделение об остановке сердца у больного в палатах для номенклатуры. Судя по шуму, там все правильно поняли и явно заметались в панике.

Я отключился от приемного и уже без излишней спешки стал набирать спецномер нашего оперативного…

Глава 27 Любопытные совпадения

Девчонку не спасли.

Все старания Вениамина, а потом и врачей «скорой помощи» оказались тщетными. Напрасные усилия: сердце не хотело заводиться вновь. У несчастной девчонки оказалось упрямое сердце! Оно не желало возвращать свою хозяйку в этот страшный и несправедливый мир. И у меня из-за этого неожиданно где-то в области гортани поселился ноющий, тоскливый ком. Почему-то соленый на вкус. А мы ведь даже не были знакомы. Все равно щемило так, как будто потерял кого-то близкого.

Шарахаясь между медиками, я слышал что-то про серьезную интоксикацию организма, передозировку сильнодействующими препаратами, паралич дыхательных путей и что-то еще малопонятное, специфически медицинское.

Короче, как ни крути – ушатали девчонку подельнички белобрысого урода.

Опоздай мы на минуту – та же участь постигла бы и Ирину.

Ее Козет срочно увез к нашим конторским врачам. На территории Первой городской больницы у нас есть свое медицинское подразделение, где все оборудовано по последнему слову науки и техники. С поправкой на эпоху, разумеется.

Сергей Владимирович и привезенные им буквоеды из Конторы раскручивали местный гадюшник по полной программе, буквально рыли носом землю. Задержанных боевиков сначала приводили в чувство после общения с Вениамином, потом – в лучших традициях белогвардейского фольклора вели в кабинеты, благо во флигеле палат хватало. Там профессионалы психологического допроса в два счета раскручивали их на крайне интересную информацию. С пылу с жару, так сказать, – пока Венин образ был свеж и осязаем в памяти шокированных злодеев.

На меня никто особого внимания не обращал. Пятый разве что, и то – на пару минут. Как появился во флигеле, заставил без лишних эмоций коротко описать все, что произошло, потом рассеянно кивнул и тут же напрочь забыл о моем существовании, переключившись на какую-то свою собственную волну. Как результат – я опять был предоставлен сам себе: свободно заходил в палаты, где велись предварительные допросы разукрашенных медбратьев, помогал криминалистам собирать отпечатки пальцев в Иркиной палате, бегал с мелкими поручениями от наших следователей – «принеси то», «позови того», «в буфет не сгоняешь?» и тому подобное.

Короче, вновь началась обыкновенная служебная рутина, о которой мало что упоминается в лихих сериалах и раскрученных бестселлерах о рыцарях невидимого фронта. Очередной этап в таком серьезном деле, как наше, надо было как следует зафиксировать и запротоколировать – со всей своей пролетарской страстью и бюрократической ненавистью.

И никто почему-то не вспоминал о белобрысом Борюсике, идеологическом и техническом руководителе вскрытой преступной группировки, занимающейся, на секундочку, торговлей людьми, валютными махинациями и контрабандой! Даже Пятый! Не говоря уже о озабоченном здоровьем Ирины Козете и слегка потрепанных членах нашей группы.

Выяснилось, что и Веню слегка подрезали в неравной битве – где-то в области левого бока, к счастью, неглубоко. Славик, подоспевший на выручку Вениамину, тоже между делом отхватил от какого-то вражины небольшое сотрясение мозга. В пылу схватки он этого даже и не заметил, а когда опасность миновала – сам чуть не вырубился. Так сказать, на глазах у восхищенных поклонников. Хорошо, что медиков здесь хоть пруд пруди, тут же укололи, что надо забинтовали, уложили, угомонили.

Иными словами, аналитиков в этом дурдоме почему-то не находилось. А проблема, связанная с Белобрысым, оставалась открытой. Так сказать, жгла душу и давила на мозг – тем более что фоном выступала чудовищно несправедливая гибель ни в чем не повинной девчонки из медучилища. Я кожей чувствовал – главарь, сволочь эта, был где-то рядом!

В этом я был уверен без всякой толики сомнения.

Сами посудите – мой очередной ход, то бишь слежку за домом Исаковых с моей стороны, Белобрысый просчитал идеально. Потому как обложен я был со всех сторон очень основательно – четверо с одной стороны забора, двое с другой. На одного сопливого пацана! Не исключаю, что Борюсик даже лично наблюдал за неудавшимся захватом. Да что там, в этом я стопроцентно уверен. И, естественно, видел он прекрасно и нашу «ответку» – разгром его «малины», а потом еще и приезд очень серьезных дядей, как говорится, в казенных пиджаках. Не считает он больше нас «лохастыми спортсменами», ох не считает! Все он понял правильно.

Поэтому самое разумное с его стороны – глубоко зарыться в илистое бандитское дно, тухлое, теплое и безопасное. Уйти с глаз долой от настырных правдолюбцев. Выпасть из действительности, как он наверняка не раз уже делал в своей никчемной жизни, я уверен. Опыт, без всякого сомнения, у него есть.

А где у него может быть дно? Точнее – каким путем он будет растворяться во вселенной? Гм… Думаю… через папу! Через его связи и знакомства. И, что в данный момент очень важно, через его жилплощадь! В которой прошло детство Борюсика, где жила его мама и где он сейчас держит свои захоронки, средства и всякие другие вкусности.

Да! Не в камере же хранения на вокзале будет он прятать свои сокровища? Судя по его психотипу – ни в коем разе. Ему важен комфорт, удобство и легкий доступ. Оперативность и темп. В этом его кредо! А для этого лучше всего подходит… правильно, папино гнездышко!

Думаю, так.

– Сергей Владимирович! – ухватил я за локоть пробегавшего по коридору Пятого. – Надо бы квартиру главврача проверить. Он же отец Борюсика? Правильно?

Начальник молча кивнул, нетерпеливо поглядывая по направлению своего движения. Туда, куда он только что торопился. Следствие идет полным ходом, инфа льется морем разливанным, а его дербанят тут по пустякам! Он даже не спросил, откуда я знаю про главврача. А я ведь наобум спросил. Навскидку. А он и не возразил. Кивнул даже…

– Так, я возьму ребят. Проверим, пока суд да дело.

– Кого ты возьмешь? При деле все. Или под капельницей. – Пятый аккуратно высвободил локоть из моей хватки. – Сейчас тут закончим – направлю по адресу свежую группу. Через час мне доложатся о готовности. Жди.

И умчался. В вихрях турбулентных воронок. Только что был здесь – в следующее мгновение нет уже никого в коридоре. Час, говоришь? А ведь подсказывает мне что-то – прощелкаем мы Белобрысого, упустим. Ох упустим!

Я заглянул в дежурное помещение флигеля, которое размещалось на первом этаже возле лестницы. Наши пока здесь основательно не работали, хотя документы из тумбы письменного стола извлечены и горкой нагромождены на столешнице. Я задумчиво поковырял пальцем дерматиновую поверхность верхней папки. «Инструкции должностных лиц». А что под ней? «Правила пожарной безопасности», «Методика обеззараживающих мероприятий», «Гражданская оборона»…

Я вздохнул.

Железобетонные бастионы советской тоталитарной крепости. Бессмысленные и беспощадные. Хотя…

Я вытащил красную папку «Гражданской обороны» из пирамиды этой грозной макулатуры. Гражданская оборона в бытность моей военной службы – это как минимум система оповещения сотрудников. Посыльными ли, по телефону ли, хоть почтовыми голубями…

Точно! Есть.

Список сотрудников, ФИО, структурные подразделения, должности, и… Бинго! Адреса. Так. Главврач. Рублев Яков Сергеевич. Рублев! Денежная фамилия. Какой адрес? Улица Ивана Голубца, дом 47 дробь 31, квартира 10.

Так просто?

Я задумчиво закрыл папку и положил сверху бумажной куча-малы. Голубцы – это наш район, Матюха. Кварталах в пяти-шести отсюда, не очень далеко – минут пятнадцать ходу.

Не спеша я вышел из дежурки и направился к выходу. Вообще-то я еще ничего не решил. Голубцы – знакомая мне улица, домишки на ней я помню. Большей частью они одноэтажные, частный сектор. А Рублев, папа Бори-Бакса, судя по адресу, живет в пятиэтажке, коих на улице – раз-два и обчелся. И я, кажется, даже знаю этот дом. Его, наверное, даже видно с перекрестка, на который углом выходит городок инфекционной больницы.

Интересно, смогу я его рассмотреть?

Ноги почти без моего ведома несли меня к административному корпусу, через который можно выйти на искомый перекресток. Улица Коммунистическая тянется вдоль больничного городка, Харьковская – поперек. Голубцы пересекают Харьковскую метрах в восьмистах отсюда, и уже на том перекрестке пятиэтажка Бакса.

Нет, не видно. Я и забыл – тут же бугор. Продолговатый холм, проходящий по центру Матюхи.

– Ищешь кого, мальчик?

Это вахтерша с пропускного. Вышла вслед за мной и внимательно наблюдает за моими перемещениями. Я отошел от бордюра проезжей части и подошел к женщине. Полная, лет около сорока, лицо располагающее, смотрит благожелательно. Действительно хочет помочь.

Запускаю пробный шар:

– Я младшего Рублева ищу. Сына Якова Сергеевича. Знаете такого?

– Это Бориску-то? Да я его с пеленок знаю. Его мать в роддом через мой КП уходила, а через три дня сюда вернулась – уже с Бориской. Лежала после родов у нас в спецкорпусе. Здесь же и скончалась через семь лет после рождения Борика. Несчастье-то какое! Мальчишка как узнал – чуть под машину не попал. Вот на этом перекрестке. Прямо у меня на глазах!

Женщине явно хочется поболтать.

Но какую она выдает информацию! Да я почти все угадал. И с матерью, и с детской психотравмой, которая ко всему прочему усугубилась попаданием под машину.

Я, кстати, в семь лет тоже попал под машину. Единственный раз в жизни. Ну как попал…

Так! Стоп.

Я вернулся в свое детство после сорока девяти лет сознательной жизни именно в ситуации дорожно-транспортного происшествия. В момент, когда тяжелый грузовой «москвич» сбил с ног хлипкого первоклашку. Вернулся взрослым своим сознанием в детское тело и стал на новый лад переиначивать действительность. Действительность своей собственной жизни. В сторону борьбы со злом, как бы это высокопарно ни звучало. Причем в самом экстремально-опасном варианте. Вместе с новыми друзьями из Комитета государственной безопасности.

Неслабо?

А если предположить, что с Борюсиком произошло то же самое? В тот же момент, когда его чуть не сшибла (или все-таки сшибла?) какая-то машина, несущая ему новую действительность на своих фатальных колесах. Только вектор развития Борюсика, его стремления и порывы по какой-то причине были направлены в другую сторону. В сторону подлости и предательства, мошенничества и убийств. В бесчеловечную сторону.

В сторону зла!

– Как он убивался! Как кричал! И ведь не от боли, хотя ручку-то все же себе сломал. От злости кричал, от ненависти к жизни этой, злосчастной. На отца все ки́дался, на девочку-водителя…

– Девочку? Водителем была женщина? Не в темно-зеленой спецовке, случайно? Стрижка такая короткая?

– …В зеленой, кажись… а ты откуда знаешь?

– А машина – «москвич»?

– Да не знаю я названий этих. «Москвич» не «москвич». Желтая. С багажником большим сзади, но легковушка.

– «Москвич-433». Фургон, – как автомат произнес я в оцепенении, – за рулем была женщина лет тридцати, рост сто шестьдесят пять – сто семьдесят сантиметров, среднего телосложения, в зеленой униформе. Мне бы не хотелось, чтобы она пострадала…

– Что с тобой, мальчик? Побледнел весь. Ну да. Именно эта женщина и была. Тебе рассказал кто? Боря рассказал?

– Боря? – стал я возвращаться к действительности. – Боря. Да-да. Боря. Борис. Борюсик. Так вы его не видели сегодня?

– Как же не видела. Видела. Только что и видела. Прямо перед тобой. Вышел из больницы чуть не бегом – и через перекресток. Домой к себе, наверное, побег. Он недалеко тут живет. Как снова под машину не попал, один бог знает. Скаженный!

– Куда? Туда?

– Туда-туда.

Э! Ладно. Семь бед – один ответ. Я только одним глазком…

– Спасибо!

– Эй! Стой! Мальчик. Мальчик! Стой, чертенок!! Машины!!! Ох господи. И этот… скаженный…

Глава 28 Непредсказуемый паркур

Обыкновенная пятиэтажка.

Хрущевка. Правда, слегка усеченная, если можно так сказать: всего на два подъезда. Поэтому и смотрится немного странновато – как архитектурный огрызок. Недоделок. Это при том, что рядом – вполне полноценные стандартные дома, замыкающие по периметру небольшой уютный дворик.

Планировка жилплощади здесь у всех стандартная, знакомая, наверное, всему населению страны, в какой город ни сунься. На площадке – три квартиры, слева направо: «двушка», «однушка» и «трешка». Комнаты везде проходные, «вагончиком». Жутко неудобно. Впрочем, после коммуналок и барачных общаг – это суперкомфорт!

Я осторожно проник в подъезд и, чутко реагируя на каждый посторонний звук, медленно поднялся на последний, пятый этаж.

Ага! Первый сюрприз.

На площадке, как и ожидалось, – три входных двери, однако номер – латунное число «10» – только на центральной. Хотя, по идее, номер должен быть на двери слева. И коврик для ног, богатенький такой, только по центру. Двери слева и справа выглядят так, будто не пользовались ими лет эдак пять или шесть.

Я слышал про эту фишку, распространенную среди высокопоставленных чиновников советской действительности. Две или три стандартные квартиры соединяли внутренними проходами и создавали себе (полуподпольно) шикарные буржуйские апартаменты. А снаружи они выглядели как скромненькие «хаты» образцовых государевых слуг. Осторожничали «слуги», шифровались как могли. Хоть и хапали из казны, но страха не теряли. И не наглели особо. Будем сравнивать с нашим временем?

М-да… не хочется даже…

Получается, что семейство Рублевых, насколько я знаю, численностью два человека – папочка и сынок – имели у себя под задницами аж шесть комнат! Это если я правильно понял. Впрочем, подобные схемы сложны и разветвленны. Откуда я знаю, кто там еще у них прописан? Насколько я успел узнать Борюсика, предположить можно все что угодно. Вплоть до «мертвых» душ. И это выражение могло оказаться не только литературно-фигуральным словосочетанием.

Теперь я ничему не удивлюсь.

Ни за одной из трех дверей признаков жизни не прослушивалось. Возможно, звуки поглощала модная дерматиновая обивка с толстенной ватной прослойкой. Или не было никого в квартирах на данный момент?

Прижавшись ухом к дверному косяку, я пытался хоть что-нибудь выслушать.

Не-а. Ничего не слышно. А время уходит!

Недолго думая я встал на цыпочки и утопил пальцем кнопку дверного звонка. Внутри еле слышно зазвякала бетховенская «К Элизе» в исполнении крутого по этим временам музыкально-дверного устройства. Прослушав пару тактов, я не торопясь спустился на пролет ниже и навострил уши.

Тишина.

Замок не щелкает, ругань по поводу малолетних хулиганов не раздается. Ноль эффекта. Что? Напрасно прогулялся?

Внизу послышался какой-то шум – кто-то зашел в подъезд и стал подниматься наверх. Вот будет номер, если я сейчас нос к носу встречусь с Борюсиком! Я заметался по площадке. Черт! Когда думать уже начнем? Опять детская авантюрная непосредственность временно взяла вверх. Ничего не рассчитал, не распланировал, подходов-отходов не продумал – не зная броду, полез в воду. В опасную такую мутную жидкость…

Пока моя взрослая составляющая паниковала и занималась самобичеванием, ребенок просто подошел к сваренной из арматурин лестнице, ведущей на крышу, и недолго думая стал подниматься к массивному люку. Замка нет, это хорошо. А сил хватит поднять эту махину?

Не успев додумать эту тревожную мысль, я что было сил уперся в фанерную обшивку, и люк до неожиданности легко поддался – противно скрипнув, откинулся вверх. Снизу, кстати, шум прекратился. Кто-то звякнул ключами в районе третьего этажа, шаркнул ногой и хлопнул дверью. В подъезд вернулась благополучная тишина.

А я уже был наполовину на крыше. Верхней, надеюсь, лучшей своей частью. Ну не возвращаться же!

Чердаков в таких домах нет. Люк ведет в малюсенькую кирпичную пристройку на крыше, пыльную и захламленную. Обычно умники с верхних этажей хранят там коробки из-под телевизоров (большая ценность), ящики из-под картошки (тоже ценность, но поменьше), стопки газет, журналов, детских книг и тому подобное. Во времена моей прежней пионерской молодости мы время от времени с чувством и с толком «бомбили» эти пристройки на предмет оперативного сбора макулатуры, радуя наших педагогов чудовищными объемами добытого сырья.

Раскидав газетные завалы, я выбрался к проему, ведущему непосредственно на кровлю. Обыкновенная рубероидная крыша. Местами довольно изношенная, потрескавшаяся. Текут, наверное, потолки у семейства Рублевых, мокреет пятнами импортная побелка. Хрустя подошвами по крошке, я приблизился к парапетному буртику и выглянул вниз.

Балкон!

Вот он, у меня перед носом. Точнее – его навес. Легонький и миниатюрный, из блестящего гофрированного пластика. Я лег животом на парапет и вытянул руку. Эх, не достаю! Может быть, ногой достану?

И вот опять! Взрослый дядя прикидывает – как и зачем это делать, а ребенок развернулся на пузе ногами вперед и носком уже нащупывает пластик. Сумасшедший симбиоз взрослой храбрости и детского безрассудства! Сколько раз я уже ловил себя на этом. А вот сейчас не успел. Отвлекся взрослый дядя на свою голову.

Навес хрустнул и слегка прогнулся. Меня аж обдало морозом. Изнутри. Я говорил уже, что ненавижу высоту? Причем «ненавижу» – это еще мягко сказано. Главное, вовремя об этом вспомнить! Я замер в оцепенении, прислушиваясь всем своим существом к гибкому подпружиниванию хлипкого навеса.

Вот блин!

А дальше как? Не подумал, ниндзя?

Отчаянно труся, я по миллиметру стал скользить к срезу пластикового покрытия. Спасибо, что хоть наклон был не под очень большим углом. Иначе съехал бы на пузе сразу в палисадник. Пятью этажами ниже.

Углы навеса опирались о металлические стойки. Седея душой, я нащупал ногой опору и по ней медленно буквально стек на балкон, почти полностью опустошенный и деморализованный от пережитого только что животного ужаса. Бери меня сейчас тепленького и делай, что хочешь.

Вот понес же черт! И зачем? Ради чего этот идиотский риск?

Сейчас самое время об этом подумать. Тьфу!

Воображение коварно подкинуло мне для размышлений вид несущегося навстречу асфальта, и послушный организм тут же чутко отреагировал судорожным сокращением желудка. Ой как хорошо, что я сегодня не завтракал! Не пришлось чужой балкон пачкать.

Сидя в прострации на пятой точке, прислонившись спиной к стене, я тем не менее старался еще и оценивать обстановку. Что у нас тут? Хлама почти нет. Так, только какая-то тумбочка, выгоревшая на солнце, табурет да пара обрезков водопроводных труб у плинтуса. И все. Балкон не застеклен, как это ни странно. Обдуваем всеми ветрами и стихиями: и этаж последний, и комната угловая. Кстати, через два окна по фасаду – еще один балкон, застекленный и обитый вагонкой. Судя по всему – тоже от этой буржуйской квартиры. Ну да, на одном балконе балдеют зимой, а на другом, где сейчас торчал я, – летом. Вон, кстати, и пепельница на тумбочке – для полного холостяцкого счастья.

Я привстал и осторожно заглянул внутрь комнаты через застекленную дверь.

Штор нет. Живых душ вроде тоже. В комнате – нагромождение каких-то коробок, ящиков. Склад какой-то, а не жилое помещение. В левом дальнем углу – две закрытые двери. Ну да – правая проектная, а левая – самопальная, ведущая в бывшую «однушку».

Я осторожно толкнул балконную дверь.

Закрыто, однако. А окошко?

И окошко закрыто…

Приехали.

Я потянулся к затылку. Ну и чего ты добился, чудо малолетнее? Дать бы тебе по этому затылку, чтобы взрослых слушался. Обратно на крышу не хочешь? По навесу, на котором ты чуть не обделался от счастья?

Шизофрения какая-то. Сам на себя уже наезжаю. Точнее – взрослый на малолетку.

А что? Заслужил, паршивец…

Я сильнее налег на застекленную дверь. Судя по всему, закрыта она на нижний шпингалет, потому что верхняя часть прогибается сильнее. Если толкнуть сильнее – даже щель небольшая открывается. Да, это вам не пластиковый стеклопакет! Разношенная отечественная деревяшка.

Я начал раскачивать дверное полотно. Может быть, шпингалет выскочит? Ага! Размечтался. Снизу вверх, что ли? А законы притяжения? Как завещал нам старина Ньютон – только ломать!

В дело пошла водопроводная труба, которую я заметил раньше. Технология проста – для начала я изловчился засунуть железяку в периодически появляющуюся верхнюю щель, а потом, вновь раскачивая дверь, добился, чтобы труба под собственным весом стала скользить вниз, все сильнее и сильнее расклинивая проем. Еще немножко… и еще…

Со страшным треском шпингалет вылетел на середину комнаты. С мясом. Жалобно и опасно зазвенело стекло.

Я замер.

Наделано столько грохота, что, если в одной из шести комнат есть люди… придется объясняться. Если мне вообще предоставят такую возможность.

Минуту я стоял оцепеневшим тушканом, слушая, как кровь набатом лупит в барабанные перепонки. Потом пульс постепенно стал приходить в норму, и я наконец смог перевести свой мятежный дух. Прав был Борюсик – везет мне не по-детски! Вроде бы нет никого в квартире. Или в квартирах? Да какая теперь уже разница?

Я осторожно переступил через балконный порог.

Так, сначала надо все же продумать путь к отступлению. На крышу меня уже ничем не загонишь. Хватит дури на сегодня!

Миновав коробочные завалы, я приоткрыл правую дверь. Так и есть – комнаты «вагончиком», вторая тоже напоминает склад. А слева – прихожая, санузел, коридор на кухню и выход. В прихожей, кстати, тоже коробки. Я почему-то на цыпочках (это после балконного-то грохота!) добрался до входной двери и щелкнул стандартным замком.

Уф! Вот она – родная лестничная клетка. И арматурные перекладины, коварно зовущие наверх. Ага! Щас! Хоть обзовитесь теперь. Хватит с меня на сегодня этого дикого паркура. Верхолаз хренов…

Я поставил язычок замка на фиксатор, вернулся в прихожую и прикрыл за собой дверь. Первый «отход» есть – если что, можно выскочить здесь.

А если… что?

Взрослые мозги заработали в новом направлении.

А что я вообще собираюсь тут делать? Один! В возрасте неполных восьми лет. Неужели задержать Борюсика? Да он меня прихлопнет, как блоху, – одной левой. Не пожалеет даже пяти минут своего драгоценного времени для такого удовольствия. Я что, собрался для общего блага выиграть у злодея целых пять минут? Бросаясь на амбразуру?

Ну да. Прямым наскоком разве что пять минут и выиграешь. Перед собственной героической кончиной. Здесь напрашивается что-то другое. Неординарное. Что-то надо придумать… креативное!

Ну что ж, оглядимся для начала.

Я прошел через первую комнату к левой двери, ведущей через самопальный проем к бывшей однокомнатной квартире. Ого! Да у нас тут целый спортзал. Маты, гири, шведская стенка, канат, приделанный к потолку, станки самопальные – импортных даже таким всемогущим перцам, как Борюсик, в этом времени не достать. Заботится парень о собственном здоровье, что и говорить.

Здесь тоже сделана некоторая перепланировка: отдельный вход со стороны центральной прихожей, открытый и совмещенный санузел с небольшой косметической шторкой. По уму все так устроено, удобно и комфортно.

Да, не ошибся я в тебе, Борюсик! Не ошибся, сибарит ты наш… доморощенный…

А прихожая, та, которая главная, расширена за счет кухни. Просто снесли ненужную стенку, благо она не несущая, и входная душегубка превратилась в небольшую и стильную студию.

А за углом начиналась сумасшедшая роскошь!

Я на какой-то момент, как бы это поточнее сказать, выпал в осадок от обилия явно дорогостоящих украшений на стенах. И это я еще до главных апартаментов не добрался! Страшно представить, что же я увижу там, дальше – в бывшей трехкомнатной квартире, куда из прихожей вел небольшой коленообразный коридорчик, сверкающий дубовым паркетом, обитый темно-бордовым бархатом и с разными хрустальными висюльками. И кругом позолота!

Варварский кич!

Безвкусная купеческая показуха. Бесстыжая демонстрация подпольного богатства людей, проживающих в этом музее тщеславия. Эпоха царицы Елизаветы Петровны, круто замешанная на роскоши императора Октавиана и сбрызнутая блеском фараона Аменхотепа.

Как тут вообще можно жить?

Как можно жить в музее? В Зимнем дворце, к примеру. Хотя… Екатерина ведь жила…

Я стоял перед темным, поблескивающим дорогими безделушками коридором и почему-то не решался сделать следующий шаг. Что же меня ждет в самих комнатах? Представить страшно. Мне там плохо не станет, с моей гипертрофированной впечатлительностью? Сейчас: переведу дыхание, соберусь с духом – и вперед, как в прорубь. Пора окунуться в невиданные сказочные чертоги, и…

…Похоже, никуда я не окунусь… Потому что в этот миг прямо у меня над ухом…

…ЩЕЛКНУЛ ЗАМОК ВХОДНОЙ ДВЕРИ!

А вот теперь уже точно – приплыли!

Вот где пригодится моя впечатлительность!

Злой джинн вернулся в свою сказочную лампу…

А там – сюрпри-и-из…

Глава 29 Или пан, или пропал

– Да ты заходи, заходи. Не робей.

Да-да! Именно так. Ни больше ни меньше. А что прикажете еще делать?

Притвориться невидимкой? Очень сомнительное решение. Самому напасть на входящего Борюсика? Или сломя голову нестись к запасному выходу? Так догонит, к гадалке не ходи. Может быть, демонстративно застрелиться? Было бы из чего…

Короче, ни одного более или менее приемлемого варианта. Вот я и встретил своего врага чуть ли не хлебом-солью, вызывающе облокотившись спиной о бархатную стенку и нагло скрестив руки на груди.

«В нахаловку»…

– Ну что, Боря, уставился? Не ожидал? Да ты прикрой, прикрой дверь-то, дует…

– Ты?

Белобрысый медленно оглядел все кругом, не спеша заходить в квартиру. Он походил сейчас на туго сжатую пружину, в любой миг готовую сорваться и снести все препятствия на своем пути.

– Нет здесь никого, уважаемый. Ты не волнуйся. Один я… пока…

Почти без шума Борюсик скользнул через порог и плавно закрыл за собою дверь.

– Один, говоришь? Это хорошо…

Сказать, что прозвучало зловеще, – это ничего не сказать. Только меня уже так понесло, что паниковать и сокрушаться было поздно:

– Один, один. Потому как не нужен нам с тобою никто, Борис Яковлевич. Для нашего разговора свидетели не нужны. Да и не проживут они долго, если что и услышат. Не так ли?

Банальнейшая психотехника диалога: элементарная наживка начального уровня – так называемое «провоцирование на единомыслие». Это о моем «не так ли». Приглашение к бессознательному согласию оппонента пусть даже и по незначительному поводу. На автомате. А дальше – куда нелегкая вынесет. А как она действительно вынесет, на данный момент было не совсем ясно. Что сейчас врать буду, я пока еще и не придумал. Работал на чистой импровизации. Причем с высочайшими ставками – на грани жизни и смерти.

– Извини, что без приглашения, – продолжал я лицедействовать, – не было другого выхода. Да и со временем, согласись, у нас не очень-то богато.

Очередной иезуитский прием: «согласись», «у нас». «Мы» уже ассоциируется почти как команда единомышленников. А не как кошка и мышка. Я надеюсь…

Что же ты молчишь, Борюсик? И смотришь так… нехорошо как-то…

– Я, кстати, дальше прихожей и спортзала у тебя и не был, – стал заходить я с другой стороны, – может, похвастаешься своими хоромами? Вроде бы с эстетикой и вкусом у тебя проблем не было. Насколько я успел заметить.

А вот эту молекулу лести, эту микроскопическую наживку Борюсик неожиданно проглотил! Молча сделал приглашающий жест рукой в сторону навороченного коридорчика – мол, прошу, сударь, не обессудьте.

Отлично! Начинает протягиваться тонюсенькая ниточка полувербального контакта. Полу-, потому что коммуникация функционирует пока только с моей стороны. Белобрысый оппонент пока что большей частью зловеще помалкивает.

Ну спасибо, что хоть голову пока мне не откручивает, и то ладно.

Вот я встрял-то, если честно!

– Няшненько у тебя здесь…

А в начале нулевых говорили уже «няшненько»? Или нет? Судя по тому, как вытаращился Борюсик, скорее всего, нет.

– В смысле красиво жить не запретишь… можешь же, когда захочешь…

Бред. Опять начинается заговаривание зубов. Как тогда, на заборе.

Я плюхнулся в шикарное кожаное кресло, тут же нежданно утонув в нем почти по самые ноздри. Какое же оно мягкое! Как облако. Из такого быстро и не вскочишь. Как в паутину сам себя загнал. Надо продолжать «грузить» оппонента, пока не придумалось чего-нибудь полезного:

– Знаешь, Боря, о чем я скучаю в этом детском теле? Целый год уже, без малого. Не поверишь – о рюмке хорошего коньяку. Знаешь, аж скулы сводит от искушения, как представишь. Или хотя бы – бокал вина, на худой конец. К примеру, «Седьмое небо князя Голицына»? Наше, массандровское. Не знаешь? Да ты что! Шутишь?

– Тебе что, вина налить?

– Да нет. Возраст не тот. Боюсь вырубиться с трех капель, не успею даже вкуса распробовать…

– Ты говорил, что со временем у нас неважно…

– Да-да! О деле. Да ты не стой, Боря. Не стой. В ногах правды нет. Присядь.

Белобрысый послушно примостился на край какой-то антикварной кушетки. Прямой как лом, напряжен, не расслабляется ни на секунду и ожидает подвоха с любой стороны. Но тем не менее явно заинтригован моим странным поведением.

Только надолго ли хватит его заинтересованности?

– Значит, о деле. У меня сложилось впечатление, что в прошлую нашу встречу между нами возникло какое-то недопонимание. Ты не находишь?

Белобрысый отчетливо скрипнул зубами.

А, ну да. Ребра. Должны по идее еще побаливать.

– Да ты зла не держи. Отнесись с пониманием. Как старший товарищ к младшему! Выхода другого не было. Потому как не было на тот момент у меня разрешения все тебе рассказывать. А тебе уж очень хотелось тогда меня, как бы это помягче сформулировать, – умертвить. Уконтрапупить. А на это я пойтить ну никак не мог. Понимаешь? И не только я… Ты, кстати, обратил внимание, как наши приняли твоих бойцов в больничке? Не впечатлился?

– Так ты от ментов, что ли?

– Не совсем. Выше бери.

– Куда выше? Кагэбэшники? Цэрэушники?

– Да вот и не совсем… Кому КГБ, а кому и… Кому война, а кому и мать родна… – начал я «буксовать», стремительно перебирая в голове варианты, и… в этот миг пришло спасительное озарение. – Короче! Давай о главном. «Москвич». Желтого цвета. Грузовичок-мини. Тот, который снес тебя в семилетнем возрасте около больницы. Помнишь?

Он ничего не ответил, а только пристально и, как мне кажется, с какой-то долей неприязни рассматривал меня. Как под микроскопом. Обидно, слышишь?

Да мне, собственно, его ответ и не нужен особо. Ведь ты, друг мой ситный, любишь научную фантастику! Не так ли? Судя по нашей последней встрече – очень любишь. Ну, тогда ты сейчас эту фантастику и получишь – в масштабах целого вагона и маленькой тележки в придачу. Сейчас нагружу, успевай только выносить.

«Вы хочете песен? Их есть у меня».

– Так вот, «москвич» – это НАШ транспорт. А за рулем была НАША сотрудница. Штатная. Имен называть пока не буду. Скажу только, что это была женщина лет тридцати, в темно-зеленой спецодежде, работающая, как и я, на… восемнадцатый… отдел Федеральной службы безопасности. Управление… «Сигма»… Более конкретные подробности, извини, озвучивать не в моей компетенции.

Вот это я загнул!

Только, сдается, что-то не верил он мне…

По крайней мере, в его очень недобром взгляде смутно прослеживалось некоторое сомнение относительно моих откровений.

– Не веришь? Тогда ответь мне – откуда я могу знать про этот самый «москвич»? Про женщину-водителя? Или про то, к примеру, что после твоего «переноса» в… «бета-темпораль»… в смысле в это самое время… первым, что ты увидел у себя перед носом, было… КОЛЕСО! Фатальное колесо. Знакомое тебе по прежней твоей жизни. С характерными потеками битума на пыльной и горячей резине. Откуда я это все знаю?

А вот теперь, похоже, клиента начало слегка прошибать.

Он вытаращился на меня с таким недоумением, будто я при нем стал ходить по потолку головою вниз. И при этом говорить по-собачьи. С корейским акцентом.

Подожди, то ли еще будет!

– Откуда? – еле слышно прошептал он.

Начинаем реагировать? Скромненько, правда, но для начала неплохо. Получай тогда следующую фишку. Так сказать, в качестве поощрения.

– Все оттуда же. Просто технология и сам механизм временно́го переноса очень жестко регламентированы. Любое отклонение чревато самыми печальными последствиями. В твоем случае – это перелом руки.

– Что-то я не пойму, – окреп наконец-то голосом Борюсик, – ты хочешь сказать, что все эти скачки по времени кем-то управляются? Это все нарочно, что ли, подстроено?

– А ты как думал? – тут же подхватил я. – Конечно, управляются. Точнее, не управляются, а инициируются. Очень долго готовятся, рассчитываются, а потом внедряются в реальность. Очень похоже на запуск человека в космос, только еще сложнее. Сам понимаешь, за полтора десятка лет твоего отсутствия в двадцать первом веке наши ученые кое-чего достигли (эх, мои бы слова да богу в уши!).

– Все равно не понимаю, каким боком здесь «москвич», женщина, колесо? Бред какой-то…

Не надо! Не надо, дорогой, называть бредом… мою ахинею. Это опасно. Для меня, по крайней мере. Ты просто… верь мне. Смотри, что я сейчас тебе еще вотру.

– Не бред! На самом деле не было в твоей первой жизни ни «москвича», ни сбитого мальчишки, ни тем более перелома. Все это – наведенная память, наложенная на детские ассоциации и своеобразие структуры твоей психики. Все это наши сотрудники долго отслеживали, моделировали, а потом просто реализовали в твоей жизни. В определенной временной точке.

– А при чем здесь моя сломанная рука?

– Да в том-то все и дело! В этом вся и суть! Просто у наших умников на стадии реализации твоего переноса произошел СБОЙ. «Глюкнула» программа. Скорей всего – из-за… повышенной солнечной активности. И тебя занесло немного… в другую временную константу. В новую дату, если упрощенно. Со смещением на… какие-то полтора месяца. И НАШИ ТЕБЯ ПРОСТО ПОТЕРЯЛИ!

Ни хрена себе я наплел!

Что называется, «захочешь жить, и не так раскорячишься». Откуда только и берется эта чушь? Суровая взвесь из обрывков отечественной фантастики и голливудских блокбастеров. «Назад в будущее» хуторского розлива.

Впрочем, сомнений во взгляде у Борюсика, кажется, немного поубавилось.

Неужели «пипл хавает»? Или это правда – чем невероятнее ложь, тем большей популярностью она пользуется. Особенно среди доверчивых главарей преступных синдикатов, как в моем случае…

– А зачем? На кой ляд вы вообще все это замутили? – Белобрысый наконец-то сформулировал главный вопрос, который его мучил. – Вам что, заняться было нечем в вашем этом ФСБ? В этом… управлении «снигма»?

– «Сигма», – поправил я его. – Управление Межвременной коррекции. Услышал? Коррекции! Ты что, не знаешь, кто такие «прогрессоры»? Не читал, что ли, про попаданцев? Что-то похожее и у нас. Корректировка прошлого. С целью оптимизации будущего.

– Какой такой оптимизации?

– Самой обыкновенной. Только рассказывать тебе о задачах нашего управления мне допуск не позволяет. Одно могу сказать – очень многим в нашей стране не нравится, что в девяностые годы раздолбали наше социалистическое государство в пух и прах да растащили кусками по окраинам. Самому-то не жаль было Советского Союза? Пионерия, комсомолия, стройотряды – ведь ты все это прошел!

Белобрысый пожал плечами.

– По барабану. Коммунисты, демократы… лапша все это… для лохов…

Я чуть не прыснул.

Это кто сейчас про лапшу рассуждает? Да про лохов?

– Ну ладно. Ты прав, не наше это дело. Мы все – просто винтики в этой огромной машине. Малюсенькие такие деталюшки. Да только не простые. И даже не золотые. Я бы сказал – бриллиантовые!

– Постой-постой, – тот, который «не лох» аж заерзал на кушетке, – ты хочешь сказать, что кроме нас двоих тут еще кто-то есть? В смысле – из будущего. Ну, в детском теле… ну ты понял!

Я многозначительно поджал губы.

Клиент все плотнее и плотнее насаживался на крючок моих фантазий. Это факт. Однако что из этого в моем случае можно выгадать? Еще потянуть время? В надежде на то, что Пятый рано или поздно пришлет сюда все же свою тормозную группу? Или попробовать типа «вербануть» Борюсика? Для того чтобы мы оба – радостные и счастливые – добровольно явились в наш «офис»? Мол, готовы к великому делу «оптимизации прошлого».

Всегда готовы!

А там – сразу же завернуть ласты несостоявшемуся прогрессору белобрысой масти. Приложив как следует этой мастью о твердое напольное покрытие. За все хорошее. Блин, какая заманчивая идея! Но ведь… практически невыполнимая. Или все же попробовать?

– Ты чего замолк?

Как-то грубовато получился этот вопрос у Борюсика. Похоже, клиент начинает нервничать. Не надо бы мне его сейчас напрасно раздражать. Давай-ка еще немножко лапши подвесим, вон сколько свободного места еще на ушах!

– Плохо, что ты сейчас заговорил о ком-то еще, – стал я мудрить после затянувшейся паузы, – не надо тебе об этом знать. По крайне мере – пока. Я и так наговорил тебе много лишнего. А твоя транспозиция, так мы называем перенос во времени, и так проходила через неустановленные помехи. В таком вот случае любая более или менее значимая информация может повлиять на уровень корреляции персональных величин, которые, к слову, пока еще и не установлены.

– Ты чего несешь?

– Я имею в виду, что твои характеристики нуждаются в срочном анализе. Заметь, не те характеристики, что пишут в отделе кадров, а ряд сложнейших физических и психофизиологических параметров личности. В настоящей временной проекции. Я вообще удивляюсь, как ты умудрился сохранить стабильность своего рассудка в этом новом времени без наблюдений и вмешательства специалистов. Да ты уникум, братец!

Еще толика лести. Для укрепления доверия, так сказать.

– А чего здесь такого?

– Да ничего, если не считать опасности банальной шизофрении. Или глубокого аутизма. И это еще в самом благоприятном случае. Кстати, тебе кошмары пока еще не снятся?

– Вообще-то…

Не может у него не быть кошмаров. С его родом деятельности и образом жизни непременно должны быть ужастики по ночам. Хотя бы время от времени.

Постращаю-ка я его еще немножко:

– А голова у тебя часто болит?

– Да… не очень…

– Но ведь болит же?

– Ну… случается…

– Хреново. А бессонница часто бывает?

Борюсик начинал выглядеть основательно «загруженным» пациентом платной клиники. Он уже почти самостоятельно с напряжением вспоминал, какие еще аномалии в его драгоценном здоровье мешают его беззаботной жизни:

– Бывает, если честно. Не скажу, что часто…

– Слушай. Чего мы тут «ромашку» устроили? Бывает, не бывает. Я ведь не ученый. Не врач, не темпоральщик (придумал же профессию!), не психофизик (и эта не лучше). Надо тебя показать специалистам. Тут в нашем секторе работают трое, внедренные, как и мы, из две тысячи двадцатого… Ой, блин! Нельзя тебе эту инфу давать. Высокий риск незапланированных сбоев.

– Так какого же ты…

– У тебя в ушах не звенело, когда я тебе все это рассказывал?

– Да нет вроде… хотя…

– А в глазах червячки такие прозрачные не летали?

– Черт! Далеко отсюда твои спецы?

Куда бы его сплавить? Так, чтобы приняли его там… с распростертыми объятиями.

Я лихорадочно прокручивал в голове варианты. Надо сделать так, чтобы не вспугнуть раньше времени этого зверька. А он, зараза, осторожный, черт! Сейчас, пока моя лапша на ушах тянет его мозг к земле, он, может быть, и не всполошится. Только если тащить его куда-то далеко, высока вероятность того, что он начнет ощущать лажу с моей стороны.

Человек действия. Не аналитик. Но интуиция у него действительно на уровне инстинктов. Нельзя давать ему время на раскачку своих рефлексов.

Есть идея!

Спортзал во Дворце пионеров.

Там всегда есть кто-то из наших. В идеале – Сан-Саныч, хотя он, наверное, сейчас в больничке у Ирины. Да все равно – кто-то там из Конторы будет непременно. Кто-то, кто не будет, как я, изобретать велосипед и мудрить с псевдонаучной терминологией.

– Недалеко. Один доктор совсем рядом – работает в медпункте Дворца пионеров. Помнишь, ты меня туда подвозил? На троллейбусе тут не очень далеко…

– У меня машина.

А! Теперь понятно, почему я до этой квартиры добрался раньше его. Боря, значит, гонял куда-то за своей «Победой». Чтобы потом на ней комфортно «сделать ноги».

А тут я со своей фантастикой. Без малого научной…

– Тогда чего мы расселись? Поехали к доктору, пока не поздно. Наговорил тебе я лишнего тут… Сейчас лучше перебдеть, чем недобдеть… Меня самого чего-то подташнивает…

– Спускайся к машине. Мне тут кое-что захватить надо.

А вот это плохо. Что он тут собирается захватить? Уж не оружие ли!.. Только что поделаешь?

Я с трудом выцарапался из душных объятий безразмерного кресла и побрел в прихожую.

Может быть, тупо дать деру? Пока голова на плечах?

И тут вспомнилось, как совсем недавно я судорожно искал пульс на шее мертвой уже девушки из медицинского училища. На теплой еще шее…

Ну уж фигушки! Никуда я не побегу.

Или пан, или пропал.

Касается, кстати, нас обоих…

Глава 30 Финита ля комедия

Глухо взрыкивая на подъемах и широко раскачиваясь на своих танкоподобных рессорах, «Победа» размеренно уписывала под собой метры горячего уже по майским меркам асфальта. В салоне висело напряженное молчание: я рассеянно поглядывал в окошко, а белобрысый водила превратился в сидящую статую Командора.

Что-то меня грызло изнутри. Что – пока непонятно.

Все ли я правильно делаю?

Голову даю или какую-либо иную свою конечность на отсечение – стопудово нет!

Потому как, если быть до конца справедливым, все мои действия в этом времени странным образом пронизаны каким-то авантюризмом, какой-то парадоксальной непоследовательностью и, не побоюсь этого слова, – временами глупостью. Почему так? И почему все это в конечном итоге тем не менее приводит к положительному или хотя бы к удобоваримому результату?

Что это за аномалия?

И что мною движет, если не считать двух личностей, постоянно конфликтующих в моем теле? Может, как раз все дело именно в этом конфликте?

Отцы и дети, блин.

Вот, к примеру, с какой радости меня совсем недавно пробило «поностальгировать» по поводу рюмки коньяку? Это когда я с перепугу не знал, как потянуть время, вынужденно общаясь с белобрысым злодеем. Кто меня дергал за язык? А в результате получилось так, что подспудно я дал понять сопернику, чтобы он не обольщался по поводу моего внешнего облика. Ну да, я выгляжу как несмышленый первоклассник. Но своими алкогольными сентенциями несмышленыш неосознанно напоминал о том, что внутри-то взрослый! Возможно, тем самым приостановив возможность агрессии.

Но ведь в ту секунду я всего этого не просчитывал! А получилось толково…

Кстати, я ненавижу коньяк. Как, собственно, и водку, и пиво, и вообще алкоголь. Вино, правда, люблю. То самое «Седьмое небо…», тут я не соврал. Оно реально… вкусное, что ли. Но в масштабах не больше одного бокала в неделю. Так, посмаковать по капле. Чтобы, не дай бог, не появились первые признаки опьянения. Терпеть не могу, когда контроль над самим собой уплывает куда-то в сторону.

Нет, ну конечно, мы все в той или иной степени «бухали» в молодые годы. И я не исключение. Но каждый раз наутро просыпался с назойливо саднящим чувством, что я вчера что-то не то сделал. Точнее, сделал не то, чего хотел сам, а то, что было навязано мне извне. Водкой ли, чертом ли, вселенским гомеостазом – без разницы. Не мной самим. А это меня бесило с юных лет.

Недавно я узнал страшную вещь.

Оказывается, существует гипотетическая вероятность того, что нашим телом управляют… бактерии! Внутри каждого человека их где-то около двух килограммов. А по количеству – сотни и сотни триллионов. И они не просто нахлебники, как считалось раньше. Они помогают нам усваивать пищу, вырабатывают полезные для нас вещества, участвуют в поддержании иммунитета и – внимание! – влияют на наше настроение, поведение и даже эмоции!

Мама дорогая!

Вы представляете, какой для меня был шок? Хотя это всего-навсего гипотеза, но… до чего правдоподобная, блин! Это что, мною кто-то все-таки управляет? Пусть не извне, пусть изнутри, но…

Не до хрена ли начальников на мою бедную голову?

– А у тебя много начальников? – неожиданно нарушил молчание Борюсик, лихо закладывая очередной крутой вираж. – Я имею в виду – в вашем, как его… управлении? Ну… в этом времени?

В первый миг на меня напал столбняк. В сознании мелькнула картинка – сотни жирных очкастых бактерий важно восседают за массивными письменными столами в разных труднодоступных уголках моего многострадального кишечника, щелкают компами, раскладывают «Косынку», говорят по мобильникам и гоняют секретарш за кофе с ликером.

Я потряс головой, возвращаясь к действительности.

Чур меня.

Начальники?

– Ты имеешь в виду, многие ли из них знают о моей «транспозиции»? В смысле то, что мои мозги из будущего?

– Ну да. Имею. В виду.

– Нет. Знают только… медики-специалисты. К одному из которых мы сейчас и едем. А ребятам из КГБ подброшена грамотно слепленная легенда. О ребенке-вундеркинде, который помогает органам в оперативной работе.

Белобрысый вновь надолго замолк.

Чует недоброе, как пить дать, чует. Логически понять, где подвох, не может, а нутром опасность чует. Эмпирически, если можно так выразиться. Опыт-то у него – о-го-го какой!

– А тебе с нашими волкодавами и не нужно встречаться, – неуклюже попытался я усыпить его бдительность, – «медицина» тебя посмотрит, откорректирует что надо да контакты даст, которых впредь надо держаться. Если не хочешь загнуться молодым…

Борюсик неопределенно хмыкнул, вписываясь в поворот после долгого подъема на Центральный холм.

Да что со мной такое? Зачем я ему лишний раз про «волкодавов» напоминаю?

– Ты это, прямо ко Дворцу пионеров не подъезжай. Не будем светиться лишний раз. Проедем лучше по набережной к Детскому бассейну. Около медучилища который.

Черт!

И про медучилище двусмысленно получилось. Как упрек. Девчонку-то наверняка с его подачи зачищали. Впрочем, внешне не видать того, что Борюсик напрягся больше, чем был до этого. Пулей проскочил по Большой Морской и свернул к Артбухте.

В открытое окно дохнуло соленой морской свежестью. Знакомо гуднул собирающийся отчаливать городской паром. Справа замелькали начинающие зеленеть платаны в сквере у театра Луначарского…

Почему я так волнуюсь?

Машина миновала сквер и вкатилась на территорию Детского бассейна. Последнюю сотню метров мы уже ехали по пешеходной зоне, если честно. Но Борюсика это почему-то особо не тревожило. Привык, наверное, чувствовать себя всюду хозяином жизни. Так и здесь – внаглую припарковал «Победу» прямо на въезде, возле каменных шаров, разукрашенных под глобус Земли. Кажется, даже слегка перегородил выход.

Случайно?

Я выбрался из салона, сочно хлопнув дверью. Белобрысый, вышедший из машины чуть раньше, недовольно зыркнул в мою сторону, но промолчал.

Мы направились вглубь территории, благо по случаю праздничного дня она выглядела пустынной. Сторож, скорей всего, пошел поглазеть на парад – тут совсем рядом. Беззаботное время! А что тут возьмешь в бассейне? Интерес был только у нас.

Здесь внутри одной из подсобных построек находился замаскированный проход в коротенький подземный лаз, ведущий в наш спортзал. Каких-то полсотни метров. Но с кучей изгибов, поворотов, микроскопических спусков и подъемов, и в конце – с шикарной старинной винтовой лестницей, ведущей прямо в санузел спортзала.

– Отсюда что, черный ход есть? – Борюсик на ходу с любопытством рассматривал внутреннюю кухню школы начинающего малолетнего пловца.

Да ты, брат, капитан Очевидность!

– Зачем? Просто телепортируемся. Вон там, прямо из-под уличного душа… да шучу я, шучу. Телепортация у нас еще… не до конца протестирована. Сбоит, зараза. Может частями выбросить…

– Снова шутишь?

– Да ты прямо в корень зришь!

Что-то я развеселился не по делу. Нервячок? Да, похоже.

– Ты не обращай внимания. Шутки – они… нам только на пользу. Помогают, понимаешь, психику стабилизировать. В твоем случае это крайне полезно. Пусть даже и для профилактики. Пришли. Помоги мне «корабли» эти пенопластовые разобрать.

В подсобке – до потолка навалены пенопластовые поплавки, на которых детишки учатся плавать. За штабелем – легкая фанерная шторка, а за нею – тяжеленная бронированная дверь, ведущая в бомбоубежище, я так полагаю. Судя по огромному штурвалу-запору, массивным петлям и толщине самой конструкции.

Кстати, если что-то пойдет не так, Борюсика можно просто оставить в этой микроштольне. Света там нет, поворотов масса, а выхода только два – здесь и уже в самом спортзале. Есть, конечно, ответвления, но они все или заварены, или забетонированы.

– Крутани этот штурвал, Борис Яковлевич, а то у меня веса не хватает. Против часовой, на четверть. Ага. Вот так.

Из подземелья пахнуло морским илом и водорослями.

Белобрысый не торопился входить первым. Вновь чуйка? У меня что, на лбу написаны все мои черные замыслы?

– Чего ты? Пойдем. Тут рядом.

Я шагнул в темноту.

– Держись за мной.

Почему он медлит?

– Слышь, малой. А этот твой доктор – он обо мне вообще знает?

Хороший вопрос. Главное – своевременный. И что радует – очень уместный. Отчего бы и не поговорить на эту тему, стоя спиной к собеседнику в вонючем полумраке?

– Знает-знает. Они, брат, все про нас знают. Это как правило. Только в твоем случае небольшое исключение образовалось. Но ведь нашелся же ты! Не правда ли? На радость наших яйцеголовых ученых. Пошли давай…

Зашел все же внутрь.

Со скрипом затворил за собой массивную дверь. Молчит пока, и слава богу. Думать тебе, дорогой, сейчас очень вредно. Тем более что во всей моей версии, в этой шаткой конструкции я сам только что обнаружил явный и крайне очевидный изъян.

И это…

– Слышь, малой? Я тут чего подумал, а зачем ты сегодня на заборе сидел? Чего там у татар выглядывал?

Да. Действительно странно. Но не смертельно.

– И чего сразу ко мне не пришел? К чему эта бойня в больнице? Или… ты не знал!

Бинго!

Умный мальчик. Стопроцентное попадание… в стык броневых листов. В самое слабое место моих фантастических нагромождений. И это тогда, когда очень сложно быть убедительным, нащупывая в темноте правильную дорогу и пытаясь оппонировать, находясь спиной к собеседнику. Которого к тому же еще и не видишь.

Ну, что тебе стоило еще минут пять помолчать! Растормозился на мою голову.

– Так надо было, – буркнул я неопределенно, – не мне решать, коль не я все это заварил…

Ох и слабая же аргументация!

– Постой! – в голосе Борюсика появилась новая звенящая напряженность. – Тебе когда разрешили со мной общаться? Сегодня? А когда успели? До или после «крошева» во флигеле? Ты же говорил, что среди кагэбэшников никто про нас не знает. Тогда кто. Тебе. Дал. Разрешение?

С каждым словом голос за моей спиной раздавался все ближе.

Или он говорил громче?

Нет! К голосу добавилась еще и рука, нащупывающая мою спину.

Я рванулся вперед. И в сторону, зная, что через два метра темноты будет поворот направо.

– Стой! Стой, гаденыш!

Сработала все же звериная чуйка. Не донес клиента – какой-то пары десятков метров не хватило! Сзади искомое тело с шумом и зубовным скрежетом врезалось в кирпичную кладку – не вписалось в невидимый изгиб коридора.

Добрее от этого тело не стало.

– Убью! Шмакодявка. Молись, щенок!

Обидно, слушай. Второй раз обидно.

Мокрая галька невидимыми брызгами разлеталась из-под моих стремительно перемещающихся ног. Настолько стремительно, насколько позволяли бесконечные повороты подземного хода. Сзади белобрысое чудище тоже фиксировало все изменения направления коридора – только своими плечами и боками, шумно кроша ни в чем не повинный кирпич.

На мою беду, абсолютного мрака в подземелье не было. Вентиляционные решетки, воздуховоды, сизый блеск воды в глубоких колодцах – отовсюду струился тревожный сумрак. Мало для полноценной ориентации, но вполне достаточно, чтобы враг не терял меня из виду.

Он и не терял.

Хватка у него была что надо. А чего я еще ждал? Сам недавно с умным видом эксперта-психолога рассуждал про «человека действия». Вот теперь это действие во всей своей красе и наступает на мои многострадальные пятки.

Причем буквально!

Споткнувшись о невидимый уступ, который, кстати, я благополучно миновал, Борюсик с рычанием вперемежку с нецензурной бранью сменил вертикальное положение на летящее горизонтальное и сразу же сократил дистанцию преследования до нулевой. Я почувствовал сильный толчок под колено и неожиданно потерял равновесие. Правда, не упал. Точнее, не совсем упал. Так как двигаться я все же продолжал, но уже не на двоих, а сразу на четырех конечностях.

Жить, наверное, очень хотелось.

– Уб-б-бью!! Кр-р-рысеныш!!!

Там вообще сзади – человек или животное?

Судя по дикции и характерному рычанию, от сапиенса там оставалось уже очень мало. Там бесновалось и пульсировало одержимое жаждой крови нечто, страстно желающее удовлетворения жгучей обиды, вызванной чудовищным унижением чувства собственного достоинства.

Его переиграли! Его водили за нос и дурачили до самого последнего момента.

И кто?!

Вот откуда эти «шмакодявки», «щенки» и «крысеныши»! Его все же достает моя видимая сущность. Ему плевать на то, что находится в этой детской головке. Его бесит сама эта головка! Ему невыносимо осознавать, что его облапошил ребенок, пусть даже он и не совсем… ребенок.

Да, Борюсик, как я мог вообще тебя сравнивать со Спинозой?

У тебя же инстинкты на первом месте!

Ба-бах!

Яркая вспышка резанула по глазам.

А, черт! Он что, стреляет?! Я попытался вскочить на ноги.

Бах! Бах! Бах!

Огненным шкворнем полоснуло по левому предплечью, и я вновь кубарем покатился по мокрой земле. Что-то болезненно ударило в правый бок. На камень грохнулся?

Мыча от боли в руке, я опять рванул на четвереньках вперед. Болит – это хорошо. Это значит, по касательной. Если в мякоть или, не дай бог, в кость – рука сразу немеет. В ушах звенит от грохота выстрелов. Я оглох или белобрысое чудовище перестало стрелять?

Ба-бах! Вжик!

Не перестало. И пуля срикошетила от камня совсем рядом.

Я просто ушел с линии огня – дополз до очередного поворота и, опираясь о мокрую стену, вновь стал подниматься на ноги. И… опять вмазался в землю от тяжелого удара в левый бок.

Не пуля. Кулак.

Добралось все же до меня это бешеное нечто. И опять что-то впилось в правый бок. В то же самое место, где уже наверняка пульсировал здоровенный синяк. Еще удар сзади, теперь в центр спины, а потом тяжело дышащая масса навалилась мне на ноги. А правая рука на изломе очень чувствительно приложилась об этот чертов кирпич под правым боком.

Да он у меня в кармане!

Удар, еще удар. В спину, по плечам.

В глазах то вспыхивало, то темнело. А я упрямо выцарапывал из кармана жесткую неудобную штуковину, которая своим острым углом с жуткой болью впивалась мне в тело при каждом ударе.

Потом штуковина неожиданно открылась, и я вдруг пальцами нащупал скользкий продолговатый цилиндр медицинского шприца. В мутнеющем от ударов и боли сознании мелькнуло понимание, откуда он взялся.

Эта порция яда предназначалась Ирине.

Я из последних сил крутанулся на земле и ткнул кулаком в сторону тяжелого, давящего на меня мрака. Тем местом, где, по моим смутным ощущениям, должна была находиться игла.

Мрак взревел и обрушил вселенную мне на голову.

Уже не понимая, наяву или на том свете, но я из последних сил все-таки пальцами надавил…

На поршень.

Эпилог

Трудно быть богом.

С гением братьев-фантастов здесь не поспоришь. Им виднее. Хотя бы потому, что кто, если не бог, поцеловал их в темечко, даруя гениальность мысли и буйство воображения? Они просто ближе к богу. Так, во всяком случае, сказали бы буддисты.

С более высокого холма и видно дальше.

Но иногда коварной змейкой просачивается в сознание крамольная мысль – а что, простым человеком быть легче? Тому, кто не на холме. Кто на равнине. Бог, по крайней мере, бессмертен. И не страдает от болезней или капризов стихии. Потому как сам ими и управляет.

А человек страдает.

Кто напрягается больше – слон, поднимающий хоботом тяжеленное бревно, или муравей, который тащит соломинку в десять раз тяжелее собственного веса? Чтобы ответить УБЕДИТЕЛЬНО, нужно самому быть или слоном, или муравьем. Чтобы ответить ПРАВИЛЬНО, нужно быть богом, как это ни трудно.

А если ты просто человек?

Кому отдать свои симпатии – муравью или слону? На чью сторону встать?

Проще всего, конечно, игнорировать эту дилемму, потому как нет у человека полномочий на истинность. Не бог он, извините. А выбор в данном конкретном случае заведомо будет неверным. Или с точки зрения стаи слонов, или с точки зрения муравейника.

А если выбор делать необходимо? Жизненно необходимо.

Что делать?

Остается одно – ошибаться!

И человек заведомо идет на ошибку. Сознательно! Он знает об этой опасности и использует при этом целый арсенал самоубеждения – мораль, опыт, религию, общественное мнение, моду наконец.

Кто знает, в какую сторону покатится шарик с пригорка?

Никто, кроме ветра, порыв которого в определенную сторону горизонта станет решающим.

Только в ветре нет разума. Это просто стихийный поток воздуха, зависящий от малоизученных атмосферных явлений. Общественное мнение и мода тоже есть суть явления неодушевленные. Хотя и зависят от реакции разумных существ. Ведь нас можно назвать разумными? Можно, наверное, хотя иногда и с трудом.

И получается очередное ФАТАЛЬНОЕ КОЛЕСО, неподвластный человеку заколдованный круг: люди своими ошибками, полуошибками, заблуждениями и редкими попаданиями в истину формируют духовную среду вокруг себя, а среда влияет на поступки людей, которые этими своими поступками, словно микроскопическими толчками, вновь видоизменяют атмосферу собственного окружения. Это при условии, что некоторые поступки отдельных людей совершаются, что называется, не в мейнстриме, не в системе, вразрез правилам, закономерностям и традициям, которые установились в данный момент истории человеческой цивилизации.

В заведомо ошибочном направлении!

Не благодаря, а вопреки.

Так, как я обычно и поступал в течение последних двух недель.

Да что там! В течение всего последнего года, чего греха таить!

Образно говоря, отдавал предпочтение не слону, не муравью, а, скажем… соломинке! Или бревну. Или… еноту-полоскуну, который вообще не в теме. А вот выбирал то, что мне нравится, и все тут! Несмотря на то что все вокруг охреневали от моего выбора.

Все, включая врага.

…Которого я УБИЛ…

В конце концов, взял и… убил…

Да. С недавнего времени на мне висит печать Каина.

По крайней мере, я сам лично так себя ощущаю, в очередной раз истязая собственную совесть интеллигентскими розгами.

В шприце, как я и ожидал, оказался яд. Что-то не очень сильное, но без надежды на выживание. И не быстродействующее, на мою беду. Название лекарства мне говорили, но я не запомнил. Из-за того, что тяжелое сотрясение мозга.

Именно потому что яд был не очень быстродействующим, покойный белобрысый злодей отделал мою бессознательную тушку по первое число. А потом и сам отдал богу, нет, скорее дьяволу, свою черную душу.

Нас так и нашли сотрудники спортзала, которые услышали выстрелы в потайном ходе, – в тесных объятиях, в крови, в соплях и, искренне прошу извинения, в дерьме и блевотине. Последние две позиции, к счастью, касались уже не меня.

Я теперь опять нахожусь в нашем медицинском учреждении.

Причем вновь со своим драгоценным инструктором и бесценной подругой: Ирина тоже проходит курс реабилитации в соседней палате. И опять мы на целом этаже в гордом одиночестве – кроме нас двоих, в этом храме здоровья и боли никаких пациентов больше нет. Даже Веня со Славиком задержались тут не больше суток.

А вот мы лечимся уже вторую неделю.

– Привет, киллер.

Нехарактерное для семидесятых словечко «киллер» Ирина внаглую слизала у меня. А теперь пригоршнями сыплет свою ароматическую соль в мою зияющую душевную рану.

А вот интересно, сколько на ее совести жмуриков? Не говорит.

Почему-то мне кажется – ни одного. Хотя она боевой полевой агент экстра-класса и техникой отъема жизни у себе подобных владеет в совершенстве. Просто молода больно.

И легкомысленна… бывает, когда можно расслабиться.

– Привет, наркота.

Тоже нетипичное определение для эпохи развитого социализма.

К слову, «с иглы» Ирину уже сняли. Она в полной мере испытала на своей симпатичной шкурке все прелести ломки и теперь стремительно шла на поправку. Даже в весе набрала, но этот козырь я всегда придерживаю в резерве.

– Алфавит вспомнил?

Это она о моей тормознутости из-за сотрясения. Что больше всего в ней ценю – так это исключительную деликатность. И милосердие. И еще с десяток прекрасных душевных качеств и свойств характера.

– Бе… Ме… Фе… – начал я юродствовать. – Ой, трудно, тетенька. Же… Пе… Как там дальше? Имя, сест-га!

Этого прикола она не знает, потому как «Мушкетеры» с Боярским даже еще и не в проекте. Надо еще года четыре подождать.

– Марфушенькой меня кличут, мальчик. Душенькой.

Ха! «Морозко» она уж точно смотрела, нашла чем удивить.

– Лишь бы не дурочкой, – непроизвольно снижаю я интеллектуальный уровень нашей пикировки.

И тут же расплачиваюсь за это.

– Тут, кстати, к одному дурачку местному родственники из Болгарии приехали. Говорят, хрен ему больше, а не спортивную гимнастику.

Я как подорванный подскакиваю с постели:

– Где, где они? А кто там?

– Да вон, под окном. Минут десять уже стоят. Пока ты бекаешь-мекаешь тут.

Я рванулся к подоконнику, чувствуя, как знакомый горячий ком стремительно покатился из груди к горлу.

Так и есть! Знакомые все лица.

Это уже становится традицией, сколько раз ни заходи в эту бурную реку – хоть дважды, хоть трижды…

Мама, отец, братишка и бабуля – только завидев меня, начинают что-то кричать, смеяться и махать руками, будто они на перроне, а я в окошке отправляющегося вагона.

Никуда я не уезжаю, я здесь, родные мои!

И опять у них сумки, баулы, авоськи с провизией, как будто меня здесь не кормят. И вновь у меня по щекам горячие слезы, и вновь я что-то беззвучно кричу в ответ и яростно машу рукой. И что-то душит меня изнутри – то ли смех, то ли рыдания, то ли… да не знаю я что.

Ведь мне всего семь лет!

Хотя… когда-то в прошлой жизни… Где-то я уже это все… уж точно видел!

                    Март 2017

Сноски

1

См. первый роман серии «Фатальное колесо».

(обратно)

2

См. первый роман серии «Фатальное колесо».

(обратно)

3

Как скажешь, почтенный хозяин, как скажешь (белор.).

(обратно)

4

Подростковая игра с мячом, в которой участники, лежа на спине, ногами отбивают мяч, кидаемый «водилой», с целью попасть кому-нибудь в голову, по рукам или по пятой точке.

(обратно)

5

Организованная преступная группа (группировка).

(обратно)

Оглавление

Глава 1 Игры на свежем воздухе

Глава 2 Назвался груздем… всей птичке пропасть

Глава 3 Тоска по нефритовому лотосу

Глава 4 Прекрасное и ужасное

Глава 5 «Счастливая семейка»

Глава 6 Секрет антилопы гну

Глава 7 Пора в подполье

Глава 8 Эффект Крауфорда

Глава 9 «Мир, труд, май» и… мохеровый кардиган

Глава 10 Варяжские пляски

Глава 11 Странные эти люди – чекисты

Глава 12 Обожаю иностранцев

Глава 13 «Мы верим твердо… в героев спорта»

Глава 14 Восемнадцать плюс

Глава 15 Места, где сбываются легенды

Глава 16 Дядя Сеня и шхера на камбузе

Глава 17 Карнавал мелких непоняток

Глава 18 Бестолковая засада

Глава 19 Вариант «Яд»

Глава 20 Борюсик

Глава 21 Дежавю

Глава 22 Вредно быть тщеславным

Глава 23 Мамина Ривьера

Глава 24 Так и общаемся

Глава 25 Чудеса эквилибристики

Глава 26 Озарение

Глава 27 Любопытные совпадения

Глава 28 Непредсказуемый паркур

Глава 29 Или пан, или пропал

Глава 30 Финита ля комедия Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg