«Встреча с Вождем»

Встреча с Вождем (fb2) - Встреча с Вождем [Litres] (Дорога к Вождю - 3) 1556K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Михайлович Махров - Роман Валерьевич Злотников

Роман Злотников, Алексей Махров Встреча с Вождем

Серия «Новый Злотников»

© Злотников Р. В., Махров А. М., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Пролог

11 июля 1941 года, где-то между Бобруйском и Москвой

«Ту-дух-тудух, ту-дух-тудух»…

Стучат, словно боясь опоздать, на стыках железнодорожных рельсов колеса эшелона, с каждой секундой приближая его к цели путешествия. Полковник танковых войск Советской Армии Владимир Петрович Бат любил этот повторяющийся каждые несколько секунд ритмичный стук, под который так приятно засыпать. Засыпать сначала мальчишкой, когда он с родителями каждое лето отправлялся на месяц к дальней родне в Крым, затем – молоденьким младшим лейтенантом, выпускником танкового училища, следующим к месту будущей службы. Менялись пункты постоянной дислокации и количество звезд на погонах, менялись техника и личный состав, менялись министры обороны и генеральные секретари – и только этот звук не менялся никогда. Он всегда был – ну или, по крайней мере, казался – чем-то незыблемым, неизменным. Чем-то, без чего просто немыслима, невозможна любая железная дорога, где бы она ни находилась и куда бы ни вела.

«Ту-дух-тудух, ту-дух-тудух»…

Десятилетний Володька, высунув от усердия кончик языка, рисует на альбомном листке танк. Отец, спрятав под узкий купейный столик опустевшую бутылку из-под «Жигулевского», весело тормошит сына:

– Что, Вовка, не передумал танкистом становиться?

– Не передумал… – бурчит тот, недовольный тем, что его отрывают от столь важного занятия. Итак вагон на стыках потряхивает, мешая правильно нарисовать дульный тормоз самого современного советского танка, а тут еще и папа мешает. А ему, между прочим, самое сложное осталось, зенитный пулемет на башне рисовать! Бат-старший смеется и, взъерошив сыну волосы (Володька недовольно трясет вихрастой головой – что еще за телячьи нежности, он уже совсем большой!), шуршит купленной на станции свежей газетой…

«Ту-дух-тудух, ту-дух-тудух»…

– Ну, что, Батоныч, по крайней? – Подрагивает вагон, подрагивает легкой рябью водка в протянутом товарищем, таким же вчерашним выпускником военного училища, граненом стакане. Впереди еще больше суток дороги, так что пока можно расслабиться. Главное, чтобы периодически проходящий по вагонам милицейский патруль не придрался. Но ребята вроде нормальные, когда прошлый раз мимо шли, старательно делали вид, что ничего не замечают. Понимают, что к чему: товарищи молодые офицеры, так сказать, надежда и опора наших славных танковых войск, к месту службы едут. Может, их уже завтра в какую-нибудь Африку отправят, с империалистическими наймитами воевать, времена-то сейчас неспокойные.

– Не… мне хватит… – мотает тяжелой головой лейтенант Бат, спиной к проходу заваливаясь на полку плацкартного вагона. – Пей сам… чтобы гусянка не слетала и дизель не сбо…

Сон, словно морской прибой из далекого детства, накатывается неудержимой волной, в которой тонет окончание бессвязной фразы…

«Ту-дух-тудух, ту-дух-тудух»…

Двери в купе распахнуты, верхние полки пристегнуты к перегородкам, увеличивая свободное место. Накрытый скатертью стол уставлен немудреной закуской и бутылками «Советского шампанского». Новый год же, как иначе?! А что встречать праздник пришлось в дороге, так этим никого из присутствующих не удивишь – ко всякому привыкли за годы службы. И похуже условия бывали, да…

– Товарищи офицеры, с Новым годом! Мужики, пусть в новом, две тысячи десятом году наша страна…

Полковник Владимир Петрович Бат пьет молча и залпом, не дожидаясь окончания тоста. Он уже откуда-то знает, ощущает всем своим естеством, что этот тост – последний, который он поднимает вместе с боевыми товарищами. Не крайний, как принято говорить в их среде, а именно последний…[1]

«Ту-дух-тудух, ту-дух-тудух».

Снова, как в лейтенантской юности, в стакане плещется в такт рывкам вагона водка. Водка, которую произвели и разлили в бутылку на советском ликеро-водочном заводе задолго до его, блин, рождения! Путешествия во времени, м-мать их!..

Укоризненно поглядев на дрыхнущего на соседней полке Очкарика, Батоныч, крякнув, залпом осушил полстакана. Нет, младшего товарища понять можно – впервые в прошлое попал, да еще и повоевать сегодня пришлось неслабо. Умаялся, бедняга. Сначала в танке, когда унитары ворочал и в казенник пихал, затем, когда с немецкими диверсантами схлестнулись. Те ему руку, вон, едва не сломали, суки. Он с ними, правда, тоже особо не миндальничал, минимум двоих на тот свет спровадил. Оттого и вырубился с одного стакана, салага. Правда, извинился перед этим, вращая осоловевшими глазами и с трудом ворочая непослушным языком: «мол, прости, шеф, я все…» И задрых, повернувшись могучей спиной.

Хмыкнув, Бат привычно прокрутил в голове события крайних суток. В принципе все вышло более-менее. Похоже, что на этот раз он до Вождя таки доберется. Если, конечно, «лаптежники» не налетят. Но это вряд ли, поскольку наспех сформированный эшелон приказано перегонять исключительно ночью. Да и «зеленый коридор» им аж до самой Москвы выделили, слыхал краем уха, о чем железнодорожники между собой говорили. Мол, до рассвета будут идти на максимальной скорости, а утром уже окажутся в глубоком тылу. Да и прикрытие имеется: на пару пассажирских вагонов и платформу с танком – аж целых три полувагона с зенитчиками. Скорострельные пушки и крупнокалиберные пулеметы. А утром, если он правильно понял, их сверху еще и истребители полка особого назначения прикроют. Того самого, что Центральный аэродром на Ходынском поле защищают. А у них на вооружении не «Ишачки» какие-нибудь, а новейшие – ну, по здешним меркам, разумеется, – «МиГ-3». Очень уж сильно товарищ Сталин хочет, чтобы хоть на этот раз они до него целыми и невредимыми доехали…

Ага, вот именно, что «они»! Владимир Петрович скривился, словно от зубной боли, зыркнул на полупустую бутылку, но пить больше не стал. «Они» – это в смысле они с Очкариком, оба-два. Поскольку Виталя так и пропал, зараза! Уму непостижимо, как он так лопухнуться ухитрился, но захватили его фрицы…

О том, что было, когда это выяснилось, и вспоминать не хочется…

Серега Наметов – это тот самый лейтенант-осназовец из группы особого назначения «Поиск-10», что их нашел, – чуть с ума не сошел, когда понял, что произошло. А уж матерился как – заслушаешься! Словно и не спецназовец вовсе, а самый настоящий танкист. Поскольку Батоныч искренне считал, что в давнем споре «кто лучше матом кроет» между моряками и «мазутой» победить должны однозначно танкисты. Какие там у мариманов, в сущности, проблемы? Ни в какое сравнение с танкистскими не идут. Попробовали б они вручную да под пулями сбитую гусеницу натянуть, водоплавающие… не зря ж тот анекдот про фею и танк придумали, ага! «Мальчики, а хотите по-настоящему?»[2] Вот только не смеется что-то никто…

Осназовцы все-таки попытались догнать немецких диверсантов и отбить Дубинина. Но то ли просто не успели, то ли свернули куда-то не туда, однако вернулись они спустя час ни с чем. Впрочем, об этом Бат узнал уже позже, на станции, куда отбуксировали танк, благо мощности мотора «Сталинца» хватило, чтобы обеспечить вполне приемлемую скорость эвакуации. Не, ну как приемлемую? Велосипед куда быстрее едет, ну так то велосипед, а не десятитонный трактор с тридцатью тоннами мертвой брони на прицепе… «Впечатленный» темпом движения, Владимир Петрович прикинул, не снять ли и вторую гусеницу и дальше тащить «сорок четвертый» на опорных катках? Но вовремя понял, что скорость от этого вряд ли возрастет, зато мороки будет куда больше. Пока гусянку расцепишь, пока съедешь с нее да в кузов грузовика загрузишь (еще и хрен пойми, выдержит ли тот суммарный вес двух гусеничных лент), кучу времени зря потеряют. Так и ехали, хоть и медленно, зато верно…

Во время погрузки на платформу дожидавшегося на станции эшелона (заранее его, что ли, подогнали?), намучились еще больше. А как иначе? Попробуйте обычный танк на платформу загнать – даже при наличии нормальной погрузочной рампы, это тот еще гембель. А когда машина полностью потеряла мобильность и ее можно только или толкать, или тянуть на буксире? «Т-44» – не «бэтэшка», на колесах не поедет, как ни старайся. Короче говоря, протрахались почти два часа, вымотавшись и физически, и морально. Ну, морально – это в основном Бат, у которого к концу погрузки нервы откровенно сдавали и отчаянно хотелось хоть кого-то пристрелить. Желательно фрица. А в идеале – ту суку, что им «звездочку» разбила. Неосуществимо, разумеется: излишне меткий немецкий наводчик свое уже и так получил, сгорев вместе с танком, так что и винить некого…

Но все когда-нибудь кончается – закончилась и погрузка. «Т-44» намертво принайтовали к платформе, проложив между опорными катками бревна, и зачехлили, превратив в нечто вовсе уж неузнаваемое не то что с воздуха, но и с земли. Даже Батоныч, прекрасно знающий, что именно там находится, не сразу бы понял, что это именно танк – брезента для маскировки товарищи чекисты определенно не пожалели, полностью скрыв привычные обводы корпуса. Теперь боевая машина больше всего напоминала штабель уложенных на платформе разнокалиберных ящиков, накрытых сверху чехлами. Успевший к самому отправлению Наметов с ходу оценил состояние «товарища полковника» и дальше старался держаться от начальства подальше. Особенно после того, как сообщил, что пропавшего батальонного комиссара ни обнаружить, ни освободить не удалось. Нет, понятно, что подчинение у них разное, не говоря уж о том, что его группа и вовсе выполняет задание самого Берии, но шансы на то, что Бат может его расстрелять под горячую руку из своего чудного автомата-карабина, оставались. Потому Наметов и решил пока соблюдать дистанцию, дожидаясь, пока товарищ полковник остынет…

Одним словом, нечего и удивляться, что, едва эшелон тронулся, плавно набирая скорость, Владимир Петрович испытал острое – острейшее даже – желание напиться вдрызг. Раздобыть бутылку оказалось несложно: принес тот самый лейтенант-спецназовец. Ну, в смысле осназовец. Правда, принять наркомовские сто грамм отказался, сославшись на службу. Да и хрен с ним, у него и Очкарик имеется, этот громила-интеллектуал (без шуток, кстати, все так и есть) тоже насчет выпить не дурак. Вот только подвел его младший товарищ, «выпав в осадок» всего-то с одного стакана…

Грустно поглядев на остаток водки, Батоныч решительно заткнул недопитую бутылку туго свернутой бумажкой и убрал с глаз подальше. Достаточно, выспаться нужно, завтра денек будет никак не проще. А Виталька? Ну а что Виталька? Выберется, никуда он не денется. Не такой Дубинин человек, чтобы взять и тупо сдохнуть в немецком плену после всего, что он тут наворотил…

С этой мыслью Владимир Петрович Бат и заснул, за неимением подушки подложив под голову планшетку и воняющий соляркой шлемофон. Заснул практически мгновенно, под успокаивающий, знакомый с детства мерный перестук вагонных колес.

«Ту-дух-тудух, ту-дух-тудух»…

Глава 1

12 июля 1941 года, Цоссен[3]

– Анхель! Очень рад тебя видеть! – приветствовал гостя моложавый сорокалетний офицер в идеально сидящем на его худощавом теле мундире с двумя ромбами на витых погонах.

– Здравствуйте, господин полковник! – вытянулся у дверей слегка полноватый, с воспаленными от недосыпания глазами майор, примерно того же возраста, что и хозяин кабинета.

– Давай без формальностей, дружище! – улыбнулся полковник, подходя к майору, чтобы пожать руку. – От твоей строевой стойки так и тянет казарменным духом!

– Как скажешь, Рейнхард! – легко согласился Анхель, сразу как будто обмякнув. – После твоего возвышения…

– Ты думал, что я забуду старого друга? – подхватил полковник. – Брось, дружище, как можно было так подумать? Проходи, присаживайся!

Полковник провел гостя в угол кабинета, где стояли два пухлых кожаных кресла и небольшой кофейный столик красного дерева. Майор буквально упал в мягкие объятия кресла и облегченно вытянул ноги в запыленных сапогах, бросив рядом небольшой бумажный пакет.

– Да я вижу, дружище, что ты сильно устал с дороги! – участливо сказал полковник. – Я велю, чтобы принесли кофе!

– И чего-нибудь пожрать, Рейнхард! – буркнул майор. – Я сутки на ногах, только шнапсом и спасался…

Полковник звонком вызвал адъютанта и отдал необходимые распоряжения.

– Может, накапать тебе успокоительных капель? – усмехнулся полковник, аккуратно умащивая худой зад в соседнее кресло.

– Французских? – оживился майор.

– Не совсем, Анхель, но тебе понравится! – рассмеялся полковник, жестом фокусника извлекая откуда-то из-за столика бутылку темного стекла. Следом за бутылкой появились пузатые бокалы. Щедро, на два пальца, плеснув в бокалы янтарной жидкости, полковник торжественно провозгласил: – Прозит!

– Прозит! – кивнул майор, осторожно принюхиваясь к содержимому бокала. Наконец решившись, он сделал маленький глоток, размазал, как полагалось, напиток языком по небу и на несколько секунд замер, прислушиваясь к ощущениям. – М-м-м… Волшебно! Мягкий… Приятное послевкусие… Так ты говоришь, Рейнхард, что это не французский коньяк?

– Не поверишь, дружище! – улыбнулся полковник. – Армянский! Называется «Двин». Пятьдесят градусов, а как хорошо идет? Говорят, что это любимый бренди Черчилля. Хотя сами русские упорно продолжают называть сей шедевр именно коньяком.

– Трофейный, стало быть? – понятливо кивнул майор.

– Из довоенных запасов! – отрицательно мотнул головой полковник. – Адмирал как-то угостил, и мне понравилось. Здесь мне пока такой не попадался. Может быть, когда захватим Москву… Еще накапать?

– Давай! – решительно сказал майор, залпом, как деревенский шнапс, вливая в себя чудесный напиток и тут же протягивая полковнику пустой бокал.

Хозяин немедленно набулькал новую порцию и откинулся на спинку кресла, грея в ладонях свой снифтер[4]. В дверь коротко постучали и сразу, не дожидаясь ответа, в кабинет бесшумно вошел адъютант. Вытянувшись по стойке «смирно», он придержал створку, пропуская в помещение ефрейтора, катящего сервировочную тележку. Пока денщик расставлял на столике тарелки с закусками, парящий кофейник, тонкие стаканы, бутылки с минеральной водой, чашки и серебряные приборы[5], раскладывал сверкающие белизной накрахмаленные салфетки, офицеры молча сидели, потихоньку потягивая коньяк. Наконец ефрейтор закончил сервировку, окинул получившийся натюрморт придирчивым взглядом и, видимо, оставшись довольным созданной композицией, щелкнул каблуками и вышел, прихватив тележку. Адъютант, все это время терпеливо торчащий у дверей, выждал ровно тридцать секунд и, не получив новых распоряжений, тоже щелкнул каблуками и покинул кабинет, оставив начальника наедине с гостем.

– Прошу! – Хозяин махнул рукой, приглашая гостя отведать угощений. И майор немедленно начал накладывать на тарелку тонкие кусочки подсушенного хлеба, прозрачные ломтики ветчины и крохотные маринованные огурчики. Впрочем, ел гость довольно медленно, соблюдая приличия, что явно давалось ему с большим трудом. Полковник с легкой улыбкой следил за проголодавшимся другом, делая небольшие глотки из бокала. Наконец майор насытился, деликатно рыгнул, прикрыв рот салфеткой, и хозяин разлил по чашкам ароматный кофе.

– Прости, Рейнхард! – наклонив голову в знак извинения, произнес майор. – Я действительно сильно проголодался. Несколько дней в разъездах, питался на ходу по принципу «что бог пошлет».

– Не стоит беспокоиться, Анхель! – ответил полковник. – Я все понимаю! Такова наша работа.

Офицеры неторопливо выпили кофе, смакуя каждый глоток. И только когда гость поставил на стол пустую чашку, хозяин с деланой небрежностью спросил:

– Я знаю, что ты был на месте разгрома третьей танковой дивизии под Слуцком… Что там произошло?

– Иначе как чудом этот случай не назвать! – неохотно сказал майор. И, помолчав несколько секунд, словно вспоминая увиденное, добавил: – Причем это чудо организовали именно русские! Полный разгром: техника потеряна на девяносто процентов, личный состав на шестьдесят процентов. Причем подбитая техника практически не подлежит восстановлению и большинство потерь среди личного состава – невосполнимые. Полнокровная танковая дивизия просто перестала существовать в качестве боевой единицы – уцелели только тыловики.

– Это правда, что там работали какие-то новые русские гаубицы? – наклонившись к собеседнику, спросил полковник.

– Нет, Рейнхард, это не так! – мотнул головой майор. – Я лично облазил все окрестности вокруг полей сражения, но не нашел даже следов огневых позиций тяжелой артиллерии.

– Погоди, ты сказал – полей? Их было больше одного? – уточнил полковник.

– Если быть точным – два! На первом разбили танковую боевую группу дивизии, на втором – пехотную[6].

– Модель в плену? – облизнув внезапно пересохшие губы, спросил полковник.

– Погиб! – вздохнул майор. – Судя по всему, его взяли в плен на месте разгрома танковой группы. Там нашли его командирский танк. Но само тело обнаружили на оборонительной позиции русских у второго поля сражения.

– Его пытали, расстреляли? – внимательно глядя на друга, поинтересовался полковник.

– Похоже, что перед пленением он был легко ранен. В филейную часть… И русские оказали ему медицинскую помощь. А умер Модель в результате нашего авианалета – вокруг траншеи, в которой нашли труп, все перерыто бомбами. Что интересно – кроме лишней дырки в заднице, на теле больше ни единой царапины. Убит взрывной волной, как сказал мне эксперт.

– Хм… весьма… занятно… – тихонько пробормотал полковник. – Продолжай, Анхель! Если наши танки остановили не русские гаубицы, то что? Авиация? Геринг хвастается, что у русских она почти выбита.

– Боров врет! – уверенно сказал майор. – Пока я был на фронте, неоднократно видел действия русской авиации. И бомбардировщики, и истребители. Не скажу, что их было много, но они есть и ведут активную борьбу с Люфтваффе за господство в воздухе. Но в моем случае работали не боевые самолеты. Там вообще всё очень странно… Если судить по следам, то против всей нашей дивизии действовал всего один русский танк. Оценивая глубину следов – сверхтяжелый.

– Всего один танк, Анхель? – удивился полковник, откидываясь в кресле. – Этот их «Клим Ворошилов»?

– Нет, следы другие! – твердо ответил майор. – Это что-то нами невиданное! И неслыханное! Но обладающее жуткой огневой мощью. И что самое интересное – стреляющий без промаха на полном ходу!

– И это вы тоже по следам определили? – с новым интересом спросил полковник.

– Ну да, Рейнхард, именно по следам! – пожал плечами майор. – Когда танк делает короткую остановку для производства прицельного выстрела, всегда остается специфический след.

– А как вы поняли, что стреляет без промаха? – ухмыльнулся полковник. – Впрочем, я догадываюсь: не было воронок, все снаряды в цель шли?

– И какие снаряды! – кивнул майор. – Наши танки просто раскурочены. Ему и бронебойные не понадобились – обошелся фугасными.

– Какой калибр у этой чудо-пушки, вы установили? – спросил полковник. – Наверняка ведь от нее остались гильзы? Или там картузное заряжание?

– Не совсем… Вот посмотри!

С этими словами майор достал брошенный возле кресла пакет и начал сдирать с него оберточную бумагу. Минутой позже полковник держал в руках короткий латунный цилиндр примерно в полторы ладони диаметром. От непонятной штуковины до сих пор ощутимо воняло кордитом.

– Хм… не менее ста двадцати миллиметров! Но длина… Это… такая короткая гильза? – поразился полковник.

– Нет, Рейнхард, наши специалисты считают, что это всего лишь донышко гильзы. А заряд полностью сгорел в стволе. Кстати, русские там все здорово подчистили: мы нашли всего два таких донца. И то они закатились в такие дыры, что обнаружили их скорее случайно… А неизвестный танк сделал не менее сотни выстрелов. Остальные донцы русские собрали.

– Подчистили, пока удерживали рубеж? – уточнил полковник. – Их же вроде через два дня отбросили?

– Не отбросили их, Рейнхард! – вздохнул майор. – Они удерживали рубеж ровно столько времени, сколько им понадобилось для перегруппировки сил. А потом организованно отошли. Впрочем, у нас на этом участке сил для наступления не было. Итог ты знаешь – полный крах нашего наступления, планы по окружению Минска сорваны.

– Да, знаю, конечно…

Офицеры надолго замолчали, обдумывая сказанное. Полковник первым пришел в себя. Достал бутылку «Двина» и разлил по бокалам. Потом предложил гостю сигареты. Закурив, офицеры переглянулись, и хозяин кабинета негромко сказал:

– Анхель, дружище, но ведь рассказ о разгроме нашей танковой дивизии – это не тот повод, который привел тебя ко мне, верно?

– Верно, Рейнхард! – кивнул майор. – Я, конечно, очень рад навестить старого друга, но приехал к тебе как к начальнику отдела Генштаба, занимающегося оперативной разведкой на Восточном фронте[7].

– А почему не поехал к адмиралу? – неподдельно изумился полковник.

– Дело это… тонкое… – напрягся майор. – Требует деликатного подхода. И может иметь далеко идущие последствия. Я потому и приехал сюда, Рейнхард, что знаю тебя больше двадцати лет. Если честно, то, что попало мне в руки, может послужить причиной… моей безвременной смерти…

– Даже так? – Полковник, как показалось его другу, при этих словах почему-то успокоился. – Ты имеешь в виду?..

– Устранят, как лишнего свидетеля… – сгорбился в своем кресле майор.

– И все это из-за… этого? – Полковник тронул лежащее на краю столика латунное донце.

– Нет, дело не в этой находке… Если ты гарантируешь мне… гм… защиту, то я расскажу все по порядку! – сказал майор и посмотрел прямо в глаза своего собеседника.

– Заинтриговал… Заинтриговал, Анхель… – пробормотал полковник и призадумался.

Было о чем: влезать в межведомственную склоку ему совершенно не хотелось. Но и он знал Анхеля более двадцати лет – по пустякам этот служака, звезд с небо не хватающий, почти начисто лишенный воображения, к нему бы не обратился. А если все-таки приехал, да еще таинственность развел… Значит, дело чрезвычайно интересное!

– Хорошо, Анхель, я готов тебя… прикрыть! – наконец решился полковник. – Рассказывай!

Майор шумно вздохнул. Видимо, он не дышал все то время, что полковник потратил на раздумье.

– После того как выяснилось, что разгром целой дивизии учинил всего один русский танк, я очень внимательно отнесся к сообщению из-под Бобруйска о том, что на их участке видели некую новую модель русского танка. И даже вроде бы повредили его. Я немедленно отправился туда, но опять успел только к шапочному разбору: линия фронта стабилизировалась, и русским удалось утащить действительно поврежденный танк в свой тыл. Однако это, видимо, все-таки не та бронированная машина, которая была под Слуцком. Этот больше напоминал модернизированный «Т-34». Но… – Майор сделал паузу, чтобы промочить пересохшее горло.

– Не томи, дружище! – попросил полковник, напряженно слушавший рассказ.

– Но я обнаружил там очень интересного человека! Это русский комиссар, служащий в их военной контрразведке. Его захватила наша разведгруппа возле того таинственного танка. При этом почти вся группа погибла, уцелели всего три человека. А надо упомянуть, что ребята там были не промах. По их словам, русские, которые охраняли этого комиссара, очень хорошо подготовлены – скорее всего это «осназ».

– Как ты сказал? Осназ? – переспросил полковник.

– Войска особого назначения. Диверсанты! – пояснил майор.

– То есть диверсанты охраняли какой-то секретный танк и комиссара-контрразведчика? Можно предположить, что это были испытания прототипа, а комиссар отвечал за безопасность?

– Я так и предположил, Рейнхард! – кивнул майор. – Похоже, что нам в руки попал секретоноситель высшего класса. Косвенным образом это подтверждается тем, что комиссар несколько раз пытался покончить с собой.

– Вешался или вены вскрывал? – с видом знатока уточнил полковник.

– Провоцировал охрану на открытие огня. Чудом удалось сохранить ему жизнь.

– Ну, допустим, Анхель, это и в самом деле жирный гусь[8], но почему ты решил, что он представляет интерес настолько большой, что само его присутствие может спровоцировать устранение свидетелей?

Прежде чем ответить, майор огляделся по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли кто, затем достал из кармана грязноватый носовой платок, вытер им внезапно вспотевший лоб и шепотом сказал:

– Мне кажется, Рейнхард, что этот человек из другого времени!

Глава 2

12 июля 1941 года. Москва

Как и предполагал Бат, в саму столицу эшелон, разумеется, не поехал – да и что ему там делать? Свернув на известном лишь машинистам полустанке, поезд двинулся по Смоленской ветке в сторону узловой станции Кубинка. В полутора километрах от которой, как помнил полковник, еще с весны 1931 года располагался знаменитый научно-испытательный автобронетанковый полигон. Тот самый, где перед началом серийного производства проходили государственные испытания практически все типы советских танков, от легких «МС» до «тридцатьчетверок» и «КВ». С началом войны объем проводимых НИАБП испытаний многократно возрос: теперь сюда свозили с фронта трофейную технику, как битую, так и захваченную целехонькой. И специалисты должны были в кратчайшие сроки не только выяснить сильные и слабые стороны, особенности вооружения, бронирования и проходимости гитлеровских танков и самоходок, но и разработать практические рекомендации по борьбе с ними. Ходовые испытания, обстрелы различными типами боеприпасов во всех проекциях, изучение эффективности штатного вооружения против брони советских танков и прочее, и прочее, и прочее…

Спустя полчаса эшелон остановился на запасном пути, насколько мог судить Владимир Петрович – тупиковом и расположенном в самом дальнем уголке станции, рядом с какими-то приземистыми пакгаузами определенно дореволюционной постройки. Поезд оцепили высыпавшие из первого вагона бойцы лейтенанта Наметова и автоматчики в форме НКВД, зенитчиков и паровозную бригаду сразу же отправили куда-то от греха подальше. Как выразился выспавшийся и оттого лучащийся оптимизмом Очкарик: «Во, Батоныч, гляди, чего гэбня кровавая творит! Пяццот мильенов невинно расстрелянных повели. Сейчас отконвоируют за кустики – и кэ-эк дадут из пулемета…»

Полковник, не сдержавшись, фыркнул. И тут же, напустив на лицо серьезное выражение, показал товарищу увесистый кулак:

– Захлопнись, салага, вдруг кто из местных услышит! Тут подобные шуточки не в ходу, если кто не в курсе. Так что за базаром следи, душевно тебя прошу. Особенно, когда до САМОГО доберемся. Там тебе и вовсе лучше молчать – целее будешь. А то еще брякнешь чего, дитя просвещения. Особенно о том, что про причины войны пятьдесят пятого некоторые, мать их, общечеловеки после говорили[9]. Мол, СССР сам войну готовил, а мы просто вынуждены были первыми ударить – и все такое прочее. Там и ЕГО имя неоднократно всплывало.

– Из… извините, Владимир Петрович, – мгновенно посерев лицом, Борис от волнения перешел на «вы». – Виноват, не подумал.

– Думай, говорят, это полезно, – уже беззлобно буркнул Батоныч. – Ладно, пошли, что-то мне подсказывает, вон те дяденьки-офицеры в фуражках с синим верхом по наши с тобой души прибыли. Ишь, как головами крутят…

Владимир Петрович ожидал, что у них станут проверять документы и в очередной раз выспрашивать пароль, однако обошлось без этого. Немолодой майор госбезопасности несколько секунд вглядывался в его лицо, затем полувопросительно-полуутвердительно произнес «товарищ полковник Бат?» и первым протянул руку:

– С благополучным прибытием. До разгрузки боевой машины прошу оставаться на месте, затем мы отвезем вас в Москву, там уже ждут. Какие-либо просьбы имеются?

– Никак нет, – пожал плечами Батоныч, решив пока не вдаваться ни в какие подробности. Раз не спрашивают насчет Витальки, значит, уже в курсе. Ну, да, разумеется, в курсе – будто у Наметова радиосвязи не имелось!

С разгрузкой все, к счастью, прошло гладко: поврежденный «сорок четвертый», не расчехляя, аккуратно стянули с платформы. После чего, прицепив к тягачу, утащили на полигон. На сей раз буксиром оказался не тихоходный трактор имени советского вождя, а впервые увиденный Батом в реале кузовной «Ворошиловец». Этот тяжелый артиллерийский тягач, несмотря на солидный вес, оказался довольно шустрым. И без особых проблем утянул за собой тридцатитонную тушу танка с вполне нормальной скоростью километров в двадцать-тридцать в час.

Между прочим, не обошлось без встречи со старыми знакомцами: заправляли разгрузкой двое танкистов, которых Батоныч запомнил еще по эпопее с разбомбленным вместе с поездом «Т-72». Да и как не запомнить, если в одном экипаже сражались, пусть и недолго? А у танкистов после первого же совместного боя экипаж навсегда семьей становится. Правда, сейчас бывший сержант Степа Гаврилов щеголял новеньким лейтенантским кубарем на петлицах, а Баранов – старшинской «пилой». Повысили, значит. О, да еще и наградили, мамлея – Красным Знаменем, а мехвода – «Звездочкой». Тоже дело, геройские ребята. Вот, значит, куда их вместо фронта отправили… с другой стороны, чему удивляться? С точки зрения товарища Сталина, они сейчас самые настоящие секретоносители, причем не пойми какого уровня.

Бата танкисты тоже узнали мгновенно. Впав при этом в кратковременный ступор: не ожидали. Да и как ожидать, если товарища полковника с товарищем батальонным комиссаром на их глазах фугасной авиабомбой в клочья разорвало?! Вместе с тем чудо-танком, на котором им повоевать довелось. Так разорвало, что даже останков не нашли, как ни искали. Ни клочка тел, ни обрывка униформы, вообще ничего не нашли. Правда, товарища Дубинина и сейчас не наблюдалось, зато Владимир Петрович – вон он стоит, живехонек. И с ним еще какой-то незнакомый танкист в звании старшего лейтенанта АБТВ, здоровенный, будто шкаф: и как только такой в боевую машину влазит? Явно, не на легких танках воевал – такая туша разве что в башню «КВ» поместится. Ну, или в «тридцатьчетверку». Заряжающим.

Видя замешательство танкистов, Владимир Петрович поспешил прийти на помощь:

– Ну, здорово, старые знакомые! Смотрю, все живы-здоровы? Товарищ Гаврилов, вон, аж цельным младшим лейтенантом стал, да и Баранов тоже в звании прыгнул. Молодцы!

– Здравия желаем, товарищ полковник! – нестройно ответили товарищи. Затем Баранов не выдержал:

– Тарщ полковник, извините, да как же вы выжили-то?! Я ж сам видал, как бомба прямо в платформу влепилась? Да и танк мы со Степой весь облазили… ну, в смысле то, что от него опосля взрыва осталось.

Бат криво ухмыльнулся:

– И как успехи? Обнаружили чего?

– Никак нет… – переглянувшись с Гавриловым, качнул головой мехвод, припомнив, как они с Колей исследовали сброшенный с искореженной платформы разбитый «Т-72», перевернутый кверху днищем. Сорванная взрывом башня, сползшая с насыпи кверху погоном, валялась в нескольких метрах. Но ни в остро воняющем гарью боевом отделении, ни в башне не было никаких следов погибших. Ни крови, ни частей тел или обрывков одежды. Тогда он решил, что хрупкая человеческая плоть просто испарилась во время мощнейшего взрыва, но сейчас, по вполне понятным причинам, уже не был в этом уверен…

– На войне всякое случается, товарищи красноармейцы, – мягко ответил Бат. – Вот помню, году в… впрочем, не важно, в каком, рядом с одним моим знакомым снаряд фугасный рванул. Буквально в нескольких метрах. А снаряд был солидный, стопятимиллиметровый, что ли. Солд… бойца, что первым шел, – в клочья, даже хоронить нечего было. А его просто в сторону отшвырнуло. Одежду, обувь, амуницию – все сорвало, даже нижнее белье. Словно бритвой срезало. А сам – живехонек. Мы подошли – а он голый лежит, без сознания, разумеется. Весь от копоти черный, будто негр, но живой. Его, конечно, в госпиталь сразу отправили, в Союз… ну, в смысле в тыл, но живым он остался. Вот так и с нами с товарищем Дубининым, по-видимому, вышло. Я так понимаю, прикрыл нас танк от основной ударной волны, отклонил ее. Выбросило нас из машины, да далеко в сторону откинуло. Там заросли были, видать, туда. Вот потому вы нас и не нашли. Хотя я, честно говоря, всего этого вовсе не помню. Более-менее в себя только ночью пришел, когда меня товарищ комиссар куда-то тащил. Он первым в себя пришел. А уж потом, как до наших добрались, и рассказал, как мы спаслись.

Оглядев хмурящихся танкистов (еще бы им не хмуриться, история их с Виталей чудесного спасения откровенно шита белыми нитками, но ничего иного в голову не пришло), Бат весело улыбнулся:

– Или вы, товарищи бойцы, все же сомневаетесь, что я – это я? Может, думаете, вам призрак явился? Так можете потрогать, живой я, из плоти и крови, как и вы оба! В виде исключения разрешаю даже ущипнуть в обход субординации!

Услышав последнюю фразу, Гаврилов едва на месте не подскочил:

– Никак нет, тарщ полковник! Не сомневаемся! Не думаем!

– Вот и ладушки, тогда за дело.

– Разрешите еще вопрос? – поколебавшись, все же решился мамлей.

– Давай, только быстро, – кивнул полковник, отлично догадываясь, о чем тот собирается спросить. Вернее, о ком. Угадал, конечно:

– А товарищ батальонный комиссар – он жив? С ним все в порядке?

Прежде чем ответить, Батоныч несколько секунд размышлял. Разумеется, рассказывать правду он не собирался – да и права такого не имел, если так подумать. Все, что касается их с Виталей, и без того засекречено по самое не могу. А врать боевым товарищам, пусть и прошедшим вместе с ним всего лишь один бой, не хотелось. Поэтому он просто пожал плечами, постаравшись, чтобы это вышло как можно более естественно:

– С товарищем Дубининым все в порядке. Сейчас он выполняет, гм, особое задание, разглашать которое я, сами понимаете, никакого права не имею. Надеюсь, вы с ним еще увидитесь. А вот как скоро это произойдет – этого я просто не знаю, товарищи. В некоторые подробности даже меня не посвящают. Я ответил на вопрос?

– Так точно! – заметно повеселели танкисты.

– Все, мужики, за работу. У танка поврежден ведущий каток, так что машина не на ходу. Сейчас я внутрь сползаю, передачу переключу, а вы пока начинайте тросы заводить, буксирные крюки здесь самые обычные. Тащить, думаю, лучше кормой вперед, она тяжелее. Только сначала гусеничную ленту в кузов тягача погрузите, чтобы под катками не мешалась, вон она, у края платформы свернута и чехлом накрыта.

Заметив, что Баранов весьма задумчиво глядит на укрытый брезентом танк, определенно собираясь задать еще какой-то вопрос, Владимир Петрович добавил:

– Да, все вопросы по матчасти – после, понятно? Машина экспериментальная, потому секретная. Внешнему виду особенно не удивляйтесь, это другая модель, чем та, на которой мы в прошлый раз воевали. Глубокая модернизация танка типа «Т-34», пока вам этого достаточно. Все остальные подробности узнаете… в свое время. Работаем, товарищи танкисты…

Глава 3

12 июля 1941 года, Цоссен

– Прости, Анхель, а почему ты решил, что этот комиссар – пришелец… из будущего? – осторожно спросил полковник после ОЧЕНЬ длинной паузы. Он помнил, что с фантазией у приятеля, мягко говоря, не очень, и придумать ТАКОЕ, ради шутки или в карьеристских целях, майор не способен. Внезапный приступ психоза? Для этого у Анхеля слишком прямолинейный ум. Значит, что-то дало ему основание так считать. – Есть какие-то доказательства?

– Есть, дружище Рейнхард! – одними губами улыбнулся майор.

Пошарив в брючном кармане, он выложил на столик, сдвинув кофейник в сторону, изрядно помятый и замусоленный конверт. Полковник осторожно, двумя пальцами, словно имел дело с мерзким насекомым, взял конверт, и… ему на колени выпал какой-то предмет, а вслед за ним посыпались тонкие книжицы в коленкоровых переплетах и разноцветные бумажки с цифрами.

– Это… что? – ошарашенно воскликнул хозяин кабинета.

– Деньги, документы комиссара и некое техническое устройство. Все это найдено у него в нагрудных карманах при обыске, – объяснил майор.

– Устройство? – Полковник поднял тонкую пластину, размером примерно с портсигар. – Из чего это вообще сделано? Одна сторона матовая, и на ней какой-то… гм… глазок. Вторая сторона блестящая.

– Вторая сторона – экран! – с некоторой долей самодовольства, как будто он каким-то образом приложил руки к созданию сего чуда технической мысли, ответил майор. – Причем цветной! Сейчас там, похоже, питание село, но когда устройство работало, при нажатии на боковую кнопку вся лицевая поверхность светилась.

– И… что там было? На экране? – оторопело спросил полковник, вертя в руках загадочную штуку.

– Запрос пароля для работы. Подобрать не удалось, а сообщить его нам комиссар отказывается. Методы допроса третьей степени к нему пока не применялись, – с каким-то ожесточением ответил майор. – Ты открой документы, пролистни. Ты ведь читаешь на русском. Это весьма интересно! Первый документ – офицерское удостоверение, или, как его называют русские, – командирская книжка. Там всё вполне стандартно, за исключением того, что «батальонный комиссар» числится в Особом отделе четвертой армии. А эта армия сейчас довольно далеко от того места, где комиссар попал в плен. Зато вот те два, в бордовых обложках – общегражданские паспорта.

– Что? Какая еще Конфедерация народов России?[10] – вытаращил глаза полковник, заглянув в первый документ.

– Рейнхард, ты год выдачи паспорта посмотри! – усмехнулся майор.

– Две тысячи одиннадцатый год? Это явно какая-то шутка! – тихо сказал полковник.

– Посмотри второй! Он еще занятнее! – ухмыльнулся майор.

– Российская Федерация? Год выдачи – две тысячи второй! Два паспорта из… разных стран? Нет, Анхель, это явная подделка!

– Качество полиграфии видишь? – уже откровенно улыбнулся майор. – Все данные напечатаны, а не вписаны от руки. И это сделано не на печатной машинке! А водяные знаки? Их явно наносили типографским способом. Кроме водяных знаков там еще и какие-то блестючки есть, где рисунок герба разными цветами переливается и выглядит объемным.

– И гербы… гм… императорской России, – заметил полковник.

– Не совсем! Есть определенные различия! – отрицательно покачал головой майор. – Они незаметны неспециалисту, но я консультировался со знающими людьми. Гербы явно неканонические, при этом на обоих паспортах – различаются некоторыми особенностями.

– Для подделки слишком много деталей! – буркнул полковник, продолжая внимательно вглядываться в оба документа, изредка переворачивая странички.

– А теперь взгляни на деньги! – предложил майор, глядя на приятеля с видом ученого, открывшего новую отрасль науки.

– Это… деньги? – Полковник взял в руки разноцветные бумажки.

– Купюры достоинством в сто, пятьсот, тысячу и пять тысяч рублей. «Билеты Банка России». Качество исполнения – высочайшее! Около десятка степеней защиты, водяные знаки, микрошрифты, какие-то вшитые блестящие ленты, переливающиеся рисунки. Я сравнил с рейхсмарками – небо и земля! По сравнению с этими… гм… рублями наши марки – просто фантики.

– Ну… допустим! – минут через десять сказал полковник, осторожно кладя паспорта и деньги на край стола. – Я говорю: ДОПУСТИМ, что все это… вполне подлинные документы и купюры, созданные с применением неизвестных нам технологий. Но в то, что ЭТО каким-то образом попало к нам из будущего, я пока не верю.

– И загадочное устройство тебя не убеждает? – скривился, словно от зубной боли, майор.

– Я его в рабочем состоянии не видел и судить о его технических свойствах не могу! – отрезал полковник. – Найди специалистов, пусть разберут его по винтику… если тут вообще есть винтики… Для начала пусть подключат питание! Паспорта и деньги – отдать на экспертизу. Не мне тебя учить, Анхель!

– Слушаюсь, господин полковник! – Майор, не вставая из кресла, изобразил стойку «смирно» и даже прищелкнул каблуками сапог.

– Прости, Анхель, не обижайся! – немного смягчил тон полковник. – Пока представленные тобой… гм… доказательства интересны, но неубедительны. Они не доказывают твое предположение о иновременном происхождении пленника. Кстати, сам он что об этом говорит?

– Ничего конкретного он не сказал, только смеялся! – вздохнул майор. – Он вообще ведет себя чрезвычайно нагло и развязно, даже вызывающе, как будто не боится смерти. Наоборот – он специально провоцировал меня на физическое насилие. Я, признаться, с трудом сдержался, чтобы не врезать ему по роже. Особенно после того, как он назвал нас всех педерастами. Впрочем, он нас постоянно так называет.

– Хм… – даже поперхнулся от такой новости полковник. – Это как-то… необычно! Я допрашивал нескольких пленных, после начала войны мне привозили русских офицеров среднего и высшего звена. Они ругаются… традиционно. Ну, сволочами и гадами могут назвать… Но обвинять в гомосексуализме? На каком, простите, основании?

– Так он всех европейцев вкупе обвиняет! – пожаловался майор. – Европу называет «Немытой Гейропой»! Как мне удалось выяснить, гей – это в его понимании как раз и есть педераст[11]. Говорит, что канцлером у нас будет баба, а педерасты станут проводить ежегодные парады в центре Берлина.

Полковник несколько секунд смотрел на приятеля, словно ожидая, что тот сейчас дезавуирует свои слова, сказав: «Шутка!» Но майор молчал, только покусывал губу.

– Анхель, а этот твой… комиссар сказал, когда война закончится? – осторожно, как будто боясь спугнуть источник ценной информации, спросил наконец полковник.

– Хех… сказал… – замялся майор. – Вернее, точную дату он не назвал, но в запале проговорился: большевики разгромят нас с позорным счетом, их казаки будут поить коней из Шпрее.

– Казаки? – удивленно выгнул бровь полковник. – Из Шпрее?

– Он пел песню… Всех слов не помню, но там была такая строчка: «едут по Берлину наши казаки».

– Вот даже как? Он про ЭТО песни поет? – усмехнулся полковник.

– И не только про это… – грустно кивнул майор. – Уже не на допросе, а сидя в камере, он, пытаясь, видимо, себя подбодрить, спел о разрушении Вашингтона.

– Вашингтона? Столицы САСШ? Они ведь союзники? – прищурил глаза полковник.

Майор достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, развернул и зачитал:

– «Может, мы обидели кого-то зря, сбросили пять лишних мегатонн. И пылает голубым огнем земля, где был когда-то город Вашингтон».

– Что это может значить? Ладно, пусть Вашингтон, но что это за голубой огонь и мегатонны? – попытался взять себя в руки полковник, по спине которого заструился холодный пот – такой уверенностью в неизбежном наказании повеяло от явно шутливой песенки.

– Подозреваю, что речь идет о каком-то супероружии, – пожал плечами майор. – В этой песне еще такие слова были: «Медленно ракеты улетают вдаль, встречи с ними ты уже не жди. И хотя Америки немного жаль, у Европы это впереди. Скатертью, скатертью хлорциан стелется и забирается под противогаз. Каждому, каждому в лучшее верится. Падает, падает ядерный фугас».

Полковника ощутимо передернуло:

– Хлорциан?

– Хлорциан – боевое отравляющее вещество, – пояснил майор. – Я уточнял – он был впервые применен войсками Антанты в июле 1916 года. И он действительно очень плохо сорбируется угольной шихтой противогаза.

– Они готовы применить химическое оружие? – вскочил из кресла полковник.

– И, вероятно, не только его! – хмуро кивнул майор. – Там ведь еще про какой-то «ядерный фугас» упоминалось.

– Большевики обладают оружием, способным сжигать города? – Полковник принялся ходить кругами по кабинету. – Но почему мы об этом ничего не слышали?

Внезапно хозяин кабинета остановился напротив гостя и тихо сказал, глядя ему в глаза:

– Анхель, мне очень хочется побеседовать с твоим пленником. Я надеюсь, ты привез его с собой?

Майор кивнул.

– Я дам тебе адрес явочной квартиры в Берлине. Отвези его туда. Постарайся все сделать тихо. Если мы его расколем, то… Информация подобного рода очень дорого стоит!

Глава 4

12 июля 1941 года, Москва

«Ну, ладно «Паккард», мы не гордые, но хоть какой-никакой «ЗиС» могли бы и прислать», – чуть сварливо пробурчал себе под нос Батоныч, оглядев предложенное им средство передвижения. Очень тихо пробормотал, разумеется, так, что даже Очкарик ни слова не понял, хоть и нахмурил лоб, прислушиваясь. Сопровождавшие их энкавэдисты и вовсе ничего не расслышали, поскольку топали в нескольких метрах впереди. Бурчал он, разумеется, не всерьез: ради того, чтобы поговорить с самим Сталиным, он бы и в кузове распоследней полуторки прокатился. Да что там полуторки – пешком бы пошел! Вприпрыжку побежал! Ведь это не кто-нибудь – СТАЛИН! Единственный нормальный правитель гигантской супердержавы, рядом с которым все последующие смотрелись откровенно бледно. Да никак, если честно, не смотрелись!

А почему бурчит? Так понятно почему – от волнения. Это Виталя с Вождем уже не раз и не два разговаривал, пусть и по телефону. Накоротке, можно сказать. А он всего однажды, да и то не совсем лично, поскольку находился рядом с Дубининым. Ну, тогда, когда Димон, приняв звонок с аппарата в дежурке, сначала пообещал телефонному шутнику ноги переломать… Волнуется он, короче говоря, не по-детски. Аж голова немного разболелась, причем не пойми отчего: то ли от этих самых переживаний, то ли после выпитой вчера без закуси водки. Ведь, если по-честному, это Дубинин должен с Иосифом Виссарионовичем встречаться, а не он. Но Виталика нет – и хорошо, если он просто вернулся в будущее, а не погиб! – так что придется ему самому отдуваться…

Транспорт, кстати, вполне нормальный для этого времени: пара обычных горьковских «эмочек», которые «Молотовский-первый»[12]. Погрузились – в первую Бат с Очкариком и встречавший эшелон майор госбезопасности, во вторую – трое сопровождающих пониже званием, младший лейтенант и пара сержантов. Лейтенант Наметов, к удивлению Батоныча, в Москву не поехал, оставшись на месте. Поерзав на пассажирском диване, Владимир Петрович вынужден был с усмешкой признать, что по уровню комфорта детище советского довоенного автопрома значительно уступает привычному «Гелендвагену», но ехать можно. Особенно когда автомобиль перестал наконец петлять по не шибко ровной грунтовой дороге и вырулил на магистральное шоссе.

Ехали довольно долго. Бат помнил, что от Кубинки до города что-то около шестидесяти километров, но одно дело подобное расстояние в его время, и совсем иное – в первой половине прошлого века. Ну, в смысле двадцатого. Зато ни пробок тебе, ни прячущихся в придорожных кустах гаишников… впрочем, судя по рассказам Виталика, он настоящих пробок-то и в глаза не видел. За неимением последних в его варианте будущего, ага. Когда въехали в Москву, стало поинтересней, благо смотреть в окна, несмотря на наличие на них светомаскирующих шторок, никто не препятствовал. Коренному москвичу Бату, чья семья переселилась в столицу из небольшого поволжского села Батологово еще в конце XIX века и потому избежала и голода тридцатых, и депортации осени 1941 года, было интересно, как выглядел родной город задолго до его рождения. Особенно сейчас, во время самой страшной в человеческой истории войны. К слову, ничего столь уж бросающегося в глаза он не заметил, и городской транспорт по улицам ездит, и свободные от работы люди ходят. Разве что людей в военной форме больше, чем обычно, да вооруженные патрули регулярно встречаются.

А вот затем автомобиль подъехал к Кремлю. Который Владимир Петрович… ну, не то чтобы не узнал, но был удивлен увиденным, хоть и читал в своем времени о маскировке центра Москвы. Звезды на башнях оказались зачехлены, а золоченые купола соборов – закрашены темной краской. Желтые стены правительственных зданий стали серыми – кое-где покраска еще продолжалась, Бат видел строительные леса и люльки маляров. Кремлевские стены покрылись геометрическими фигурами, с высоты птичьего полета выглядящими, словно крыши жилых домов, знаменитые зубцы обшили фанерой. Красная площадь тоже изменилась: вместо Мавзолея высился «жилой дом», надстроенный над ним еще на два этажа, трибуны маскировали фанерные «крыши». Кое-где прямо на брусчатке стояли одно– и двухэтажные декоративные домики. А когда автомобиль, практически не снижая скорости, въехал в ворота Спасской башни, под колесами заскрипел самый настоящий… песок, имитирующий отлично заметную с самолета грунтовую дорогу, тянущуюся до Боровицких ворот.

Батоныч негромко хмыкнул: серьезно предки к маскировке подошли! Пожалуй, нынешняя картина центра столицы абсолютно не совпадает с довоенной аэрофотосъемкой. Конечно, большая часть маскировки «работает» только в светлое время, да и теней она в большинстве своем не дает. Однако ночные бомбардировки здесь принято проводить при свете сброшенных первой волной зажигательных и осветительных бомб, и в данном случае фрицам такая «подсветка» не поможет. Когда-то Владимир Петрович читал, что осветительные бомбы на парашютах расстреливались в полете силами малокалиберной ПВО, а по самолетам работали более мощные зенитные орудия и истребители. Кстати, интересно, в реальной истории Москву к этому времени уже начали массированно бомбить или товарищ Сталин снова форсирует события? Вроде бы должны, уже июль к середине подходит. А с другой стороны, немцы здесь куда дальше от Москвы, чем в его… ну назовем это «вариантом истории». Так что явно без их с Виталей информации не обошлось…

Автомобили меж тем свернули в боковой проезд и вскоре остановились возле здания Совета Министров, на втором этаже которого, как знал Бат, находился кабинет Иосифа Виссарионовича. Выбираясь из машины, полковник задумчиво оглядел собственную униформу: гм, это что ж получается, они в таком виде к САМОМУ и пойдут? Нет, пропахшие соляркой и кордитным дымом, кое-где порванные комбинезоны они с Борисом сняли еще в поезде. По прибытии на станцию сдав вместе со шлемофонами и оружием энкавэдистам («Калаши» Батоныч отдал без особых душевных сомнений – благодаря их с Виталей прошлым «провалам» у предков подобные уже имеются). Но все равно форма выглядела… собственно, как и должна выглядеть после боя в душном боевом отделении танка и неслабой драки с немецкими диверсантами. Неужели их так и отведут к Сталину? Помятых, с несвежими подворотничками и провонявших потом? С другой стороны, уж кто-кто, а Иосиф Виссарионович определенно далек от всяких условностей. Не тот он человек, чтобы на подобные мелочи размениваться и всерьез внимание обращать. Да и время дорого. И так они с Виталиком слишком долго к нему шли…

Время привести себя в порядок им все-таки дали. Когда вместе с сопровождающими зашли в здание Совмина, обоих сначала отвели в помещение, которое Бат – по аналогии с привычными ему реалиями – назвал «комнатой отдыха». По крайней мере, ванная, размерами со среднестатистическую жилую комнату, тут имелась, а из крана текла достаточно горячая вода. Так и не представившийся майор госбезопасности с рук на руки передал обоих своему коллеге, судя по знакам различия, пребывавшему в аналогичном звании. Который и сообщил, что у них на все про все не больше получаса. В смысле что душ, к примеру, принимать не советует, но побриться-умыться за это время вполне можно успеть. Тем более все необходимое имеется.

Владимир Петрович и Очкарик спорить, разумеется, не стали. И умылись, и привели в порядок обмундирование. А Батоныч, не в силах отказать себе в удовольствии, еще и побрился, воспользовавшись нашедшейся в санузле опасной бритвой в оригинальном картонном футляре. Судя по надписи на украшенном матовым травлением лезвии, самым настоящим немецким «Solingen», названным в честь одноименного города и известной оружейной фирмы. Не трофей, понятное дело, видать, еще из довоенных запасов. Полковник в курсантской юности подобными уже не пользовался, а вот у отца аналогичная точно имелась. Пока брился под ироничными взглядами Карикова (который на подобный риск пойти не решился, сославшись на все еще побаливающую руку), трижды успел пожалеть о принятом решении. Поскольку дело это оказалось отнюдь не столь простым, как он привык в своем времени. Даже банальный бритвенный станок со сменными лезвиями был куда удобнее в использовании. Но не бросать же начатое на полпути? Только не хватало к Иосифу Виссарионовичу недобритым явиться…

Сопровождающий явился, без стука распахнув дверь, ровно через полчаса. «Похоже, время по часам засекал, – подумал дезинфицирующий «Шипром» пару небольших порезов на щеке Батоныч. – Ну и правильно. А то разленились вы, товарищ полковник, дальше некуда, отвыкли по распорядку жить. Вас бы снова, как когда-то, в африканскую саванну, юаровские танчики жечь да амерских – или как там их Виталик называет, «пиндосовских»? – военспецов на гусеницы наматывать…»[13]

Внимательно оглядев обоих и, судя по выражению лица, удовлетворившись увиденным, майор сообщил:

– Готовы, товарищи командиры? Отлично. Прошу следовать за мной.

Поднявшись на этаж по широкой мраморной лестнице, остановились возле массивных дубовых дверей, по сторонам от которых застыла по стойке смирно пара сержантов ГБ, комплекцией схожих с советскими десантниками со старых плакатов времен курсантской юности Владимира Петровича. Эдакие человекоподобные шкафы под два метра ростом и с косой саженью в плечах, только тельняшек да лихо заломленных голубых беретов не хватает. Гладко выбритые подбородки, равнодушно-холодные взгляды из-под козырьков низко надвинутых фуражек с малиновыми околышами. Новенькие пистолетные кобуры на поясах казались игрушечными. Впрочем, Батоныч отчего-то ни секунды не сомневался, что, попытайся он сделать какую-нибудь глупость, эти ребята даже за оружием не полезут. На фига им оружие? Голыми руками в бараний рог согнут, заодно свернув набок дурную голову.

– Дальше вы сами, – негромко произнес майор, нажимая на отполированную бронзовую ручку. – Входите, товарищ Поскребышев вас ожидает. Прощайте, товарищи.

Сидящий за массивным столом с несколькими допотопными телефонными аппаратами (подобные Бат и сам еще застал – вроде бы этот похожий на черную пластмассу материал назывался то ли карболитом, то ли эбонитом) обритый налысо человек, в котором Батоныч безошибочно узнал неизменного сталинского секретаря, поднял голову, без малейшего удивления взглянув на вошедших:

– Товарищи Бат Владимир Петрович и Кариков Борис Ринатович? – Поскребышев безошибочно взглянул на каждого, словно видел не впервые в жизни. – Здравствуйте. Проходите, товарищ Сталин вас ждет.

И снова уткнулся в какие-то разложенные перед ним бумаги, заставив Батоныча на миг ошарашенно замереть. Что, и это все?! Вот так вот просто? Самому коснуться ручки, открыть дверь (отнюдь не какую-нибудь там бронированную, а даже на вид самую что ни на есть обычную дубовую), шагнуть через порог – и все?

В себя его привел едва заметный тычок в спину: Очкарик, для которого Иосиф Виссарионович все же был не более чем историческим персонажем – да, легендарным и все такое прочее, но тем не менее, – первым пришел в себя. Негромко прокашлявшись, полковник оправил гимнастерку под ремнем, привычно проверил ладонью, ровно ли сидит на голове фуражка, – и толкнул входную дверь. Начатая застрявшим в автомобильной пробке Виталькой Дубининым долгая дорога к Вождю наконец завершилась. Теперь предстояла долгожданная встреча, об исходе которой пока можно было только догадываться…

* * *

Рабочий кабинет Иосифа Виссарионовича оказался достаточно просторным и светлым, с несколькими окнами на одной из стен. Разумеется, Батоныч не раз видел его в «Библиотеке»[14], но фотографии – это одно, а реальность – несколько иное. Совсем иначе воспринимаются и размеры, и интерьер. Последний, к слову, был достаточно спартанским, буквально ничего лишнего. Отделанные потемневшими дубовыми панелями стены. Рабочий стол с электролампой на высокой ножке и под типичным для этого времени круглым абажуром, письменный прибор и пепельница на зеленом сукне. Позади – огромная, в полстены, карта СССР, сейчас наполовину зашторенная (примерно по Уральскому хребту, как машинально отметил Бат). Пара непривычного вида кожаных кресел по сторонам – судя по потертостям, пользовали их достаточно интенсивно. Этажерка с книгами и напольные часы под стеной. Окруженный стульями с высокими прямыми спинками стол для заседаний. Диван под белым матерчатым чехлом. Все, собственно…

Отчего-то Батоныч, в детстве и юности пересмотревший множество художественных фильмов о Великой Отечественной, ожидал, что Вождь – согласно киношному канону – будет сидеть за столом, погруженный в работу с какими-то документами. Попыхивая неизменной трубкой и отчеркивая наиболее важные места красным карандашом. А затем, словно бы удивившись «нежданным» гостям, поднимет голову и произнесет нечто вроде «таварыщи танкисты? Нэ ажидал вас так скоро. Ну, что ж, прахадыте, нам ест а чем пагаварить»…

Ага, прямо сейчас!

Товарищ Сталин и на самом деле «попыхивал неизменной трубкой», вот только не за столом, а стоя возле окна. При этом Вождь… улыбался, словно старым знакомым! Да, именно улыбался! Что ж, пожалуй, впечатление ему произвести точно удалось, как отстраненно подумал полковник, меньше всего ожидавший чего-то подобного…

Но на этом неожиданности вовсе не закончились: в противоположном углу кабинета стоял, сложив руки на груди и поблескивая знаменитым пенсне, народный комиссар внутренних дел Лаврентий Павлович Берия…

Прежде чем Бат успел перейти на строевой шаг, собираясь преодолеть последние метры, Иосиф Виссарионович махнул рукой:

– Владымир Пэтрович, как я панимаю? А ви, маладой человек, видимо, старший лэйтенант Кариков? Ну, здравствуйтэ! – знаменитый грузинский акцент в его речи оказался не настолько выраженным, как представлялось Батонычу. Он был – но если немного привыкнуть, так и вовсе замечать перестанешь. Да и фразы Сталин выстраивал абсолютно правильно – русским он владел в совершенстве. Не зря ведь Калинин некогда сказал: «Вот если бы спросили меня, кто лучше всех знает русский язык, я бы ответил – Сталин».

– Нэ нужно. Ви не на строевом смотре, таварищи, ви у меня в гостях. Полагаю, мнэ прэдставляться нэ нужно?

Беззвучно шагая по вытертой ковровой дорожке, Вождь подошел к замершим без движения танкистам и первым протянул руку. Чуть замешкавшись, Бат пожал его ладонь; то же самое сделал и Очкарик. Рукопожатие оказалось по-мужски сильным. Ладонь хозяина кабинета была сухой и горячей.

– С прибытием, таварищи… патомки. Очэнь приятно пазнакомиться. Ви долго до меня добирались, тем ценнее наша с вами встрэча. Присаживайтэсь. – Вождь сделал призывный жест, указывая на гостевые кресла по сторонам от его стола. – Лаврэнтий Павлович, пазнакомься с нашими гэроическими танкистами… из будущего.

– Здравствуйте, товарищи командиры, – достаточно сухо кивнул наркомвнудел, в свою очередь поочередно пожимая обоим руки.

– Устраивайтэсь поудобнее, таварищи, бистро я вас нэ отпущу. Разговор, как мнэ кажэтся, будет долгим. – Иосиф Виссарионович добродушно ухмыльнулся. – Таварищ Бэрия, ти тоже присаживайся. Хатите чаю, кофе? Можит бить, минэральной воды? Нэ знаю, что ви привыкли пить в, гм-м, будущем…

– Спасибо, товарищ Сталин, не нужно, – за обоих ответил Бат.

– А вот я бы от кофе, пожалуй, не отказался, – неожиданно влез Очкарик, заставив полковника мысленно поморщиться. Неужели промолчать не мог? Они сюда что, кофе, блин, пить приехали? Нет, понятно, что Кариков еще молодой, что особого пиетета перед САМИМ не испытывает (а всесильный нарком для него и вовсе не более чем один из исторических персонажей), но сейчас мог бы и проникнуться моментом!

Однако хозяин кабинета, пряча в прокуренные усы усмешку, отреагировал на просьбу абсолютно спокойно:

– Харашо, я сэйчас распоряжусь. Толко очэнь вас прашу, таварищ Бат, нэ нужно стесняться или, что еще хуже, бояться меня. Нам и на самом деле есть а чем пагаварить…

Обойдя стол, Иосиф Виссарионович аккуратно пристроил потухшую трубку на край хрустальной пепельницы и опустился в кресло. Вызвав по внутреннему телефону секретаря, распорядился насчет кофе. Уперев в столешницу локти и сцепив пальцы, положил подбородок на руки, изучающе глядя на гостей. Впрочем, молчание длилось недолго, секунд десять.

– Пра таварища Дубинина я знаю. Очэнь жаль, что он нэ смог до миня добраться. Но, убежден, это временное, гм, прэпятствие. Нэ тот чэловек таварищ комиссар, – в этом месте Вождь позволил себе еще одну ухмылку – мол, знаю, знаю, какой он на самом деле комиссар! – чтобы так просто пропасть. Его и после врэмя боя в Брэстской крэпости погибшим считали, и когда та автомашина взорвалась, и позже. Сагласны, таварищ Бат?

– Так точно, товарищ Сталин, – заставил себя продавить сквозь неподатливое горло Батоныч. – Вы все правильно сказали, не тот он человек! Витал… то есть товарищ Дубинин выберется, абсолютно в этом уверен. Выживет. И вернется.

– Вот и я так думаю, – абсолютно серьезно кивнул Сталин. – А ми ему поможем. Я уже отдал все необходимые распоряжэния, кампэтентные таварищи занимаются. Очэнь кампэтентные, да. Сам таварищ Судоплатов обещал помочь. Думаю, нэ подведет, недолго ему в нэмэцком плэну оставаться. Правильно гаварю, Лаврэнтий Павлович?

Берия кивнул:

– Совершенно верно, товарищ Сталин. Работаем по всем направлениям. Результат скоро будет.

– Спасибо, товарищ Сталин, товарищ Берия, – на всякий случай поблагодарил Бат. – Но, в случае чего, вы даже не думайте, Виталик фрицам ни полслова лишнего не скажет. Ручаюсь!

– Это я знаю, много с ним гаварил. Нисколько в этом нэ сомнэваюсь. Но сэйчас про другое хачу спросить. Ви же не против?

– Никак нет, товарищ Сталин!

– Харашо, Владымир Пэтрович. Давайте так дагаварымся: все переданные вами докумэнты я внимательно изучил… очэнь внимательно. Паэтому об этом ми говорить пока нэ будэм, харашо? Скажу вам по секрету: многие из этих докумэнтов уже работают. Очэнь успешно и прадуктивно работают. Мне же интэресно вашэ личное мнэние, как непосредственного, скажим так, свидетеля.

Иосиф Виссарионович на несколько секунд замолчал, подыскивая подходящие слова:

– Знаете, что я падумал? Можит, даже и неплохо, что ми с вами поговорим раньше, чем с таварищем Дубининым. Ви старше его, значит, и знаете больше. Тем более, насколько я понял, тот мир, где жил товарищ Дубинин, уже сильно изменился. Помните тот наш разговор, когда я пазванил вашему, гм, падчиненному? Тому, который обещал мнэ ноги паломать?

– Товарищ Сталин… – вскинулся было Батоныч. Однако Иосиф Виссарионович только рукой махнул: молчите, мол, не о том речь.

– Патаму ответьте, как ви думаетэ, что нам нужно сдэлать, чтоб сохранить Совэтский Союз? Пусть не прямо сэйчас, пусть позже, после войны? И пачиму он развалился нэ только в том мире, куда я… пазванил в первый раз, но и во всэх остальных вариантах… э-э… истории? Которую ми с вами так успэшно мэняем? В чем же причина? Что ми дэлаем нэ так? И что нам нужно еще сдэлать? Сумеете отвэтить, товарищ Бат? Мне нужно именно ваше мнэние, как человека, который жил в то врэмя и видел, как все происходило. Нэ нужно стэсняться, выбирать виражэния или что-нибудь приукрашивать, гаварите как думаете. Исключително чэстно, от души. Я настаиваю. Мне – и всем нам – это крайне важно!

– Попытаюсь, товарищ Сталин, – кивнул Владимир Петрович.

А про себя подумал: вот это он, похоже, попал…

– Значит, честно? Вот, прямо так, как думаю, и говорить?

– Именно так, – кивнул собеседник. – Ситуация слишком серьезна, чтобы разводить политесы, ви ведь и сами это прэкрасно панимаете. Там, в вашэм будущем, и так слишком много гаварили, особэнно на съездах. Вот и договорились, да. Итак? Или вам нужно врэмя падумать?

– Да нет, пожалуй… – задумчиво покачал головой Батоныч. – Чего уж тут думать, все столько раз передумано, что аж тошно… Знаете, что я, имей такую возможность, сделал бы в первую очередь? Ну, в смысле там, в своем времени? Перестрелял бы без суда и следствия несколько сотен, если не больше, всяких будущих диссидентов, западных агентов влияния, зажравшихся представителей партийной номенклатуры, деятелей искусства… да просто продажных тварей, что в сторону Запада, раскрыв рот, глядели. Могу даже примерный списочек составить, имена там все больше известные будут, из числа тех, что на телеэкранах и в газетах регулярно мелькали.

От ответа товарищ Сталин, похоже, слегка опешил:

– Дожили вы там… в своем светлом будущем… Бэз суда и слэдствия, говорыте?! По другому никак не выйдет?

Вождь быстро переглянулся с нахмурившимся Лаврентием Павловичем, судя по выражению лица, также не ожидавшим услышать ничего подобного.

– Никак! – Владимир Петрович яростно рубанул ладонью воздух. – Потому что по закону, боюсь, ничего дельного не выйдет. Отмажутся, как уже бывало. Или отсидят свои сроки да продолжат антисоветскую деятельность, только теперь уже как «невинно пострадавшие от тирании узники совести».

– Гм… очэнь неожиданное… прэдложение… – пробормотал Иосиф Виссарионович, задумчиво вертя в руках потухшую трубку. Наркомвнудел молчал.

– Так вы ведь сами просили, товарищ Сталин, не стесняться и говорить так, как думаю. А думаю я именно так. И никак иначе. Я ведь это не прямо сейчас придумал, на эмоциях, так сказать. Было время, я об этом многонько размышлял… а потом просто рукой махнул. Поскольку понял, что в одиночку все равно ничего не изменишь, даже и пытаться не стоит. Прихлопнут и не заметят. Или, скорее, просто не заметят. Э-эх, да что там говорить… – Батоныч обреченно махнул рукой.

– Успокойтесь, таварищ Бат, я прэкрасно панимаю ваши эмоции, но голова должна оставаться холодной. Тем более что тэперь, – Вождь отчетливо интонировал последнее слово, – у всэх нас появился отличный шанс многое изменить. Многое, если нэ все! Продолжайте, Владымир Пэтрович, вам ведь навэрняка еще есть что сказать?

– Да что тут еще скажешь… Хотя… – Батоныч помедлил, решая, стоит ли продолжать. Уж больно опасную тему он собирался затронуть. Если б с глазу на глаз, тогда еще ладно, но тут еще и Берия присутствует. Стоит ли при нем ЭТО говорить? С другой стороны, Лаврентий Павлович теперь знает, чем для него все в пятьдесят третьем закончилось…

Мгновенно заметив его нерешительность, Вождь ободряюще дернул подбородком:

– Смэлее, тут ВСЭ свои. Я ведь сказал, ни стэсняться, ни приукрашивать ничэго нэ нужно. Гаварите как есть.

Выделенное интонацией слово «все» полковник заметил. Что ж, все так все. Вождю в любом случае виднее…

– Понимаете, товарищ Сталин, по большому-то счету как вас… не стало, так все и рухнуло. Не сразу, конечно, постепенно, год за годом, но я считаю именно так. А причина? Простите меня, Иосиф Виссарионович, – Бат впервые назвал собеседника по имени, однако тот этого словно бы и не заметил, – но вы не подготовили реального преемника. Да, я понимаю, что власть, особенно в такое непростое время, должна быть единоличной и жесткой, но тем не менее. Союз, как мне кажется, начал разваливаться в тот самый момент, когда ваши… гм… последователи начали эту самую власть делить. Если вовсе уж просто сформулировать – это вы жили страной и для страны, а они – нет. Они жили в основном исключительно для себя. Причем с каждым годом все больше и больше. Сначала еще прикрывались идеологией, а потом и ее отбросили.

Уф, решился-таки, сказал… Теперь бы еще знать, во что это для них с Очкариком выльется…

Похоже, ни во что.

– Полагаэте? – абсолютно спокойно, словно услышав нечто не слишком и важное, спросил Сталин, снова быстро переглянувшись с Лаврентием Павловичем. – Да, о чем-то подобном мэня и Виталий Дмитрыевич прэдупреждал… Спасибо, я обязатэльно падумаю об этом. Возможно, это и на самом деле моя… ошибка. – Батоныч все же заметил крохотную паузу: признаваться в собственной, ну, пусть будет так, некомпетентности Вождь крайне не любил, тем паче при посторонних.

– Что-нибудь еще, таварищ Бат?

– Еще? Сложно сказать… Экономика, наверное. Я, конечно, не специалист, но полагаю, что послевоенной экономикой нужно всерьез заняться. В документах Дубинина об этом должно быть довольно много информации – насколько знаю, Виталий эту тему всерьез рыл… простите, прорабатывал.

– Да, я читал. – Сталин ухмыльнулся в усы. – И над этим ми тоже работаем. А вот расскажите, таварищ полковник. – Ого, что-то новенькое! Это что ж получается, ему вроде как самоприсвоенное вместе с формой звание официально утвердили? Причем на самом верху? Хорошо бы, если так. – Как вам удалось силами всего одного танка астановить и уничтожить цэлую нэмэцкую дивизию? Ну, смэлее, что же ви задумались?

Батоныч и на самом деле задумался. Ну и какого ответа от него ждут? Тем более что он по большому-то счету и сам точно не знал, как у них с Виталей это получилось. Слишком много сопутствующих факторов. Тут и везение, и подходящая для засады местность, и знание того, как именно привыкли воевать гитлеровцы. И не сгоревший вместе с тягачом дополнительный боекомплект, без которого ничего подобного им бы просто не удалось. И помощь так вовремя повстречавшихся танкистов и пограничников лейтенанта Кижеватова, оказавшихся, как говорится, в нужном месте в нужное время…

– А давайте я вам нэмножечко памагу, – неожиданно произнес Иосиф Виссарионович, заметивший замешательство Бата. – Сначала расскажите нам с таварищем Бэрия о вашем удивитэльном танке. Все, что от него осталось после взрыва нэмэцкой бомбы ми, разумеэтся, эвакуировали в надежное мэсто. Сэйчас с обломками работают спэциалисты, но мне би хатэлось услышать подробности имэнно от вас. Это же не сэкрет? – Сталин неожиданно широко улыбнулся. – Толко самое важное, харашо?

– Хорошо, товарищ Сталин, – кивнул Батоныч, благодарный собеседнику за подсказку. – Это был основной боевой танк Советской Армии «Т-72». Разработан в конце шестидесятых, принят на вооружение в самом начале семидесятых годов. Вес – 42 тонны, двигатель – дизель мощностью почти в восемьсот лошадиных сил. Вооружение – гладкоствольная пушка калибром 125 мм, способная вести огонь разными типами боеприпасов, в том числе управляемыми противотанковыми ракетами. Скорострельность – восемь выстрелов в минуту, предельная дальность стрельбы – до девяти километров, ракетой – до пяти. Благодаря стабилизаторам орудия в горизонтальной и вертикальной плоскости, автомату удержания цели и баллистическому вычислителю может вести прицельный огонь в движении и на любой скорости. В том числе и в ночное время. Перезарядка автоматическая, с помощью автомата заряжания. Выстрелы раздельного заряжания, гильза частично сгорающая. Скорость по пересеченной местности – тридцать пять километров в час, по шоссе – до пятидесяти, запас хода с подвесными баками – около шестисот километров. Лобовая броня двести миллиметров, башня – двести пятьдесят, борт – восемьдесят. Экипаж три человека.

Слушали Бата молча, не задавая никаких вопросов, лишь Берия делал какие-то пометки в лежащем перед ним блокноте.

– Очэнь интэрэсно, – кивнул Сталин, когда Владимир Петрович замолчал. – В цэлом все панятно. Нэбольшое уточнение: наши люди нашли на мэсте боя какие-то мэталлические цилиндры, мне таварищ Бэрия показывал. Что это?

– Поддон от частично сгорающей гильзы. Проще говоря, та ее часть, где расположен капсюль. Автоматически выбрасывается из башни после выстрела. Остальная часть заряда сгорает, – четко пояснил Батоныч, сразу догадавшись, о чем речь. Интересно, кижеватовские ребята их все подобрали? Нежелательно оставлять фрицам подобную улику, могут и догадаться, что это такое, а это никому не нужно.

– Панятно. Лаврэнтий Павлович, у вас есть вапросы?

– Пока нет, товарищ Сталин.

– Тогда рассказывайте дальше, таварищ Бат. Тэперь ми видим, какая это замэчательная боевая машина… била. Но как же вам все-таки удалось разграмить в одном бою цэлую танковую дивизию?

– Ну, если уж честно, то боев было два, – хмыкнул Батоныч. – Сначала мы случайно напоролись на танковую группу под командованием генерала Моделя. На которую перед этим, тоже случайно, наткнулись товарищи Гаврилов и Баранов, следовавшие в свою часть на трофейном бронетранспортере. Ну, мы им немножко и помогли.

– Нэмножко? – с хитрым выражением лица переспросил Сталин. – А мнэ дакладывали, что практически никто живым не ушел…

– Так получилось, товарищ Сталин, – тоже ухмыльнулся Бат, поддержав шутку. – Нужно же было товарищам помочь. Танкист танкиста в беде не бросит. А там уж как-то само пошло…

– А дальше?

– Дальше я сформировал экипаж из товарищей Гаврилова и Баранова, и, когда мы обкатывали машину, на нас вышел отряд лейтенанта Кижеватова. Который был, гм, предупрежден относительно меня и товарища Дубинина. От него я и узнал о немецком прорыве, который в течение ближайших суток грозил образованием Минского котла, в штабе корпуса пока еще ничего не известно. Вот мы и решили остановить немецкое наступление.

– Прямо тогда и рэшили? – прищурился Сталин.

– Ну… не совсем, – вынужден был признать полковник. – Просто… понимаете, во время нашего с вами телефонного разговора, ну того, когда мы вам про ядерную войну рассказали, мы не успели передать вам эту информацию. Вот и решили попытаться самостоятельно все исправить.

– Но ви же нэ могли знать, сумеете ли, гм, вовремя попасть в… прошлое?! – поразился собеседник, в очередной раз переглянувшись с наркомом внутренних дел. – Палучается, ви рэшили дэйствовать… наобум? Наудачу?

– Получается так, товарищ Сталин, – смущенно согласился Владимир Петрович, внезапно снова почувствовав себя проштрафившимся школьником перед очами грозного директора. В точности, как и тогда, когда Виссарионович решительно оборвал их с Виталей сбивчивые оправдания по телефону. А ведь действительно, ну кто им сказал, что очередной провал в прошлое обязательно произойдет? А если и произойдет, то перебросит их именно в нужное время? Да, в тот раз у них все получилось… но ведь могло и не получиться?

– Харашо, Владымир Пэтрович, я вас понял, – пришел на выручку Вождь, заметив состояние собеседника. – Рассказывайте дальше.

– Так точно, товарищ Сталин! – облегченно выдохнул Бат. – Дальше мы подобрали подходящую оборонительную позицию с узким дефиле, расположили и замаскировали бойцов, подготовили огневые точки для танка и стали ждать противника…

Рассказывал Батоныч еще долго, почти час, периодически прерываясь, чтобы ответить на уточняющие вопросы, задаваемые Сталиным или Лаврентием Павловичем. Интересовались реакцией гитлеровцев на применение нового оружия, обстоятельствами пленения и гибели генерала Моделя, действиями пограничников и впервые воевавших на незнакомой боевой машине танкистов, тем, как укрывали танк от артиллерийского налета и авиаударов, как быстро пополняли боекомплект и так далее. В конце концов Бат заметно выдохся, что, естественно, не осталось незамеченным.

– Спасибо, таварищ полковник, ми с Лаврэнтием Павловичем узнали уже дастаточно. Папейте воды, у вас савсэм горло пэрэсохло, даже голос охрип.

Дождавшись, пока Батоныч напьется воды из графина, Сталин выложил перед собой две небольшие красные коробочки и неожиданно поднялся из-за стола:

– Таварищ Бат, за проявленный гэроизм и прэдотвращение окружэния наших войск в районе Минска било принято рэшение прэдставить вас с таварищем Дубининым к високой правительственной награде, званию Гэроя Советского Союза.

Не ожидавший ничего подобного Владимир Петрович торопливо вскочил; Очкарик, захлопав глазами, подорвался следом. Подойдя к Вождю, полковник вытянулся по стойке смирно. Раскрыв одну из коробочек, Иосиф Виссарионович собственноручно прикрепил на грудь Бата новенькую «Золотую Звезду»[15], крепко пожал руку:

– Паздравляю, таварищ полковник. Увэрен, это нэ последняя ваша награда. А таварища Дубинина ми наградим нэмного папозже, когда он вэрнется.

– Служу Советскому Союзу, товарищ Сталин! Разрешите обратиться?

– Слушаю, таварищ Бат? – Иосиф Виссарионович слегка удивленно приподнял бровь.

– Товарищ Сталин, но мы ведь там не одни были…

– Разумеэтся, я об этом помню. Вмэсте с вами воевали… – Иосиф Виссарионович сделал короткую паузу, припоминая. – Сэржант Гаврилов и красноармэец Баранов. Они ужэ награждены. Если мнэ нэ изменяет память… – Тут Вождь легонько хмыкнул, словно приглашая Бата оценить шутку «у товарища Сталина плохая память». – Гаврилов награжден ордэном Красного Знамени с присвоением внеочэрэдного звания младший лэйтенант, а Баранов – Красной Звездой и званием старшины. Насколько я знаю, сэгодня утром ви с ними ужэ встрэчались.

– Но, товарищ Сталин, кроме танкистов там были пограничники под командованием лейтенанта Кижеватова!

– Но они праходят по другому вэдомству, – слегка опешил от такого напора Сталин и повернулся к Берии. – Лаврэнтий?

– Лейтенант Кижеватов награжден орденом Красной Звезды! – немедленно ответил наркомвнудел.

– Так этот орден ему вручили еще за бои в Брестской крепости! – не унимался полковник. – А ведь бой под Слуцком – совсем другая история. Без отряда Кижеватова мы бы не справились! Сильно нам его ребята помогли. Считаю, не только сам Кижеватов, но и его бойцы достойны самых высоких наград!

– Таварищ Бэрия! – Сталин укоризненно, как показалось Бату, взглянул на наркома.

– Хорошо, мы рассмотрим это дело, – кивнул Лаврентий Павлович, делая в блокноте очередную пометку. – Там же присутствовал и лейтенант госбезопасности Лернер…

– Отличный мужик! – немедленно откликнулся Батоныч. – Его тоже надо наградить!

– Хорошо, товарищ полковник, – скрывая улыбку, произнес Берия. – Мы примем решение в самое ближайшее время.

– Присаживайтэсь, таварищи, – махнул рукой Вождь и, подавая пример, первым вернулся на свое место. – А сейчас мне би хателось прадолжить наш разговор. У меня есть к вам еще нэсколько крайне важных вапросов. Нэ против, Владымир Пэтрович?

– Никак нет, товарищ Сталин.

– Нам би хотелось узнать ваше мнение вот по какому вопросу. Ви нам передали достаточно балшое количество различных материалов: новие уставы, чертежи новой техники и вооружения, как нашего, так и противника, а также наших союзников, – тут Сталин едва заметно усмехнулся, – материалы по новим технологиам, дипломатическую пэреписку, эти… как ви их называете, досье, на множество военных, инженеров, политиков, финансистов и многое-многое другое. И ми вам очень сильно благодарны за это. Но дело в том, что материалов очень много. И ми… как би это сказать, немного в затруднении насчет того, что пустить в работу в первую очередь. Что принесет наибольшую пользу уже сейчас, в крайнем случае – завтра… а что может еще нэмного потерпеть. Ну хотя бы до того момента, пока ми не стабилизируем линию фронта и не сможем хотя би на время выдохнуть…

– В первую очередь? – переспросил Батоныч, задумавшись. На этот раз надолго, почти на целую минуту.

Сталин не тревожил, занимаясь своими делами. Сначала аккуратно выколотил из трубки остывший пепел и отложил ее в сторону, позволяя «отдохнуть». Затем достал из ящика стола запасную и принялся неторопливо ее набивать, распотрошив несколько папирос из картонной коробки «Герцеговины Флор».

– Знаете, товарищ Сталин, – решительно начал Бат. – Я, если честно, не слишком хорошо разбираюсь ни в экономике, ни в дипломатии, ни даже в технологиях, особенно невоенных… по этому поводу вам лучше с Виталькой было бы пообщаться. Он тут куда как глубже копал, а я – вояка, хотя и вроде как очень неплохой. Но вот с тем, что надо сделать в первую очередь, то есть сейчас, когда немец рвется вперед, я, вероятно, помочь смогу. Потому что… потому что самое главное сейчас – это новая тактика. Немецкие танки, самолеты, артиллерия не очень-то и сильно превосходят даже наши устаревшие образцы. А новым типам – тем же «КВ» и «Т-34» – и вообще уступают. А бьют они нас за счет гораздо лучшей выучки, аж на два года войны лучшей… ну и новой, выработанной, опробованной и освоенной как раз в эти два года войны тактики. Но… – тут Бат хищно улыбнулся, – но мы-то вам передали новые уставы. Причем такие, в которых, в отличие от текущих немецких, опыт уже не двух, а четырех лет идущей войны. И не той, которую немцы вели в Европе, а куда более жестокой и масштабной, чем все, с чем они до сих пор сталкивались. Ой, как только они с нашей новой тактикой столкнутся – полетят от них клочки по закоулочкам. А еще… – Бат на мгновение запнулся и бросил на своего собеседника испытующий взгляд.

Тот поощряюще улыбнулся:

– Любопитно, таварищ Бат, вэсьма любопитно. Прадалжайте, пожалуйста.

Поколебавшись несколько секунд, Владимир Петрович решился. Не, ну а что? Коль уж он попал сюда – и возвращать его обратно, судя по всему, никто не собирается – почему бы и нет? Не в тылу же сидеть, непонятно чего ожидая. В конце концов, он – боевой офицер, опытный командир, воевал. Немцы – противник, не сравнимый с юаровцами, конечно, но должен справиться.

– Иосиф Виссарионович, а выделите мне танковую бригаду! Так, чтобы полнокровную, да с новой техникой и средствами усиления? Я все ж таки Академию бронетанковых войск и Академию Генштаба окончил. Да и повоевать пришлось, хоть и в Африке, но все ж. Просторы там с нашими вполне сопоставимые. Сформирую согласно новым уставам, да и свой собственный опыт постараюсь, так сказать, творчески применить, подберу технику и людей. Да и наваляю фрицам. Ну а вы поглядите, чего я стою. Всяко лучше пустых… то есть, простите, теоретических разговоров будет.

Сталин ухмыльнулся, на миг окутавшись сизым дымом из раскуренной трубки, и сообщил, будто нечто само собой разумеющееся:

– Дагаварились, Владымир Пэтрович! Будет вам бригада, и самая новая боевая тэхника, такая, какую сами виберете. Только ви уж мэня нэ падведите, харашо?

– Хорошо… – ошарашенно пробормотал Бат, на миг ощутивший граничащее с паникой волнение. Что, вот так просто?! Он попросил – и ему дали?! С другой стороны, а чего он хотел? Это не привычные ему времена, когда Союз был вроде бы еще о-го-го как силен и в то же время вынужден действовать с оглядкой на реакцию долбаного, мать его, Запада. Здесь все просто. Любишь Родину? Готов за нее буйну голову сложить? Так вперед, чего ждешь! Вот тебе танки, вон противник – воюй. Доказывай. И показывай. А иначе незачем было и воздух сотрясать.

– То есть, простите, товарищ Сталин, ТАК ТОЧНО! Готов немедленно приступить к выполнению…

– Нэ нужно так спешить, таварищ полковник! – улыбнулся Вождь. – Кроме того, ви ведь ко мне прямо с фронта попали, отдохнете нэмного, в себя придете.

– Товарищ Сталин! – неожиданно подал голос успевший выпить две чашки кофе Очкарик. – А я в таком случае мог бы заняться средствами связи и управления. Я ведь тоже кадровый офицер, в «Буденовке» защищал диплом по теме «Системы связи и управления в сетецентрической войне».

– Где, прастите, защищали? – удивился Сталин, заинтересованно взглянув на молчавшего до сего момента Карикова.

– В Военной академии войск связи имени Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного! – четко доложил тот.

– Гм, а что собой прэдставляет эта самая… сетецентрическая война?

– О, это очень интересная штука! – заулыбался Очкарик, почуяв возможность оседлать любимого конька. – При проведении сетецентрической операции все рода войск, средства связи и разведки, в том числе военные спутники и беспилотные летательные аппараты, объединяются в единую систему для постоянного обмена информацией. При такой организации рассеянные по большой территории боевые единицы могут постоянно получать в режиме реального времени новые данные о целях и действиях частей противника, а командование будет иметь реальную боевую картину. И подавить такую сеть очень сложно, поскольку информация поступает из множества источников, то есть даже при потере части систем разведки войска все равно не остаются слепыми и глухими.

– Это очэнь… интэресно и пазнаватэльно, таварищ старший лэйтенант! – осторожно кивнул Иосиф Виссарионович. И продолжил, тщательно подбирая слова: – Но можно ли пастроить что-то подобное у нас, при отсутствии… гм… военных спутников и… бэспилотных лэтательных аппаратов?

– Ну… – теперь задумался уже Очкарик. – Думаю, можно, только, разумеется, попроще. Нужно подумать, прикинуть технические возможности. Главное, радиосвязь надежную наладить и штаты необходимые развернуть…

– Харашо, таварищ Кариков, вот и падумайте. Будим считать это вашим заданием. Рэзультаты прэдоставите таварищу полковнику. Кстати, таварищ Бат, насчет вашего прэдложения. Я так понял, ви сабираетесь лично подбирать матчасть для бригады? Самостоятэльно заниматься приемкой нових машин?

– Так точно, товарищ Сталин, – твердо кивнул Батоныч. – Считаю это наиболее оптимальным вариантом. Качество поступающих с заводов новых танков, мягко говоря, оставляет желать лучшего, особенно что касается трансмиссии и моторесурса, и мне не хотелось бы терять кучу времени и сил на их ремонт. Когда начнутся боевые действия, рембату и без того работы с головой хватит.

– Правильное рэшэние, – одобрил Вождь. – В таком случае, раз уж ви все равно сабираетесь лично посещать танкостроительные заводы, заодно и качество работ провэрите. А если виявите случаи врэдительства, саботажа или прэступных нарушэний тэхнологического працесса, то и меры к исполнитэлям примете. Я наделю вас самыми широкими палнамочиями. Будите, так сказать, моим личным прэдставителем на мэстах.

– Вплоть до расстрелов виновных на месте? – не сдержавшись, улыбнулся Владимир Петрович.

И откровенно опешил, едва не отвесив челюсть, услышав ответ:

– Разумэется, но нэ больше дэсяти в день!

Внимательно прислушивающийся к разговору Очкарик сдавленно хрюкнул и закашлялся, не то с трудом подавив смех, не то от несказанного удивления. Лаврентий Павлович же подозрительно быстро отвернулся к окну, внезапно весьма чем-то там заинтересовавшись.

– Так… точно, товарищ Сталин… – шумно сглотнув, пробормотал Бат, откровенно говоря, так и не уяснив, пошутил Вождь или вовсе даже наоборот.

– Значит, дагаварились, – пряча в усы ухмылку, продолжил Иосиф Виссарионович. – Мэжду прочим, относително особых палнамочий я абсолютно сэрьезно. Соответствующий докумэнт ви получите. Фронту очэнь нужны надежные, качэственные танки. Сагласны, Владымир Пэтрович?

– Разумеется, согласен, – уже спокойнее согласился полковник. – Сделаю все, что в моих силах. И что не в моих, тоже. Можете на меня положиться, товарищ Сталин.

– Очэнь на вас надеюсь, таварищ Бат. – Вождь легонько прихлопнул ладонью по столешнице. – Прэдлагаю пока с этим закончить, все необходимые падробности обсудим в другой раз. Ви еще нэ очэнь устали? Можит, хатите пообедать?

– Благодарю вас, товарищ Сталин, ничего не нужно, – бросив на Очкарика косой взгляд, ответил Батоныч. Но на сей раз товарищ сидел молча, лишь изредка поглядывая на украшавшую гимнастерку командира неожиданную награду. Завидует, что ли? Ну, так за вчерашний бой он тоже наверняка что-нибудь получит, орден вряд ли, а вот медаль «За боевые заслуги», к примеру, вполне.

– Харашо, покушаете после нашего разговора. Тогда расскажите нам с таварищем Бэрия про тот танк, что ви нам привэзли на этот раз. Насколко я понял, это какая-то глубокая модэрнизация «Т-34»? Можно коротко, остальное ми и сами увидим, когда паедем на полигон…

Глава 5

13 июля 1941 года, Берлин

То, что меня привезли куда-то на территорию рейха, я понял по слишком большому времени полета – с аэродрома, находящегося на границе с Польшей, у городка Бяла-Подляска, я летел на самолете, трехмоторном «Ю-52», часа три-четыре. Точнее сказать не могу, мой верный наручный хронометр «Касио Джи-шок» проклятые фашисты отобрали почти сразу, едва успев дотащить мое бесчувственное тело до временной штаб-квартиры абвер-команды, разместившейся в захваченном Кобрине.

После приземления на меня зачем-то напялили длинное драповое пальто, фетровую шляпу с широкими полями и посадили в автомобиль, стоящий прямо возле трапа, но я успел увидеть аэровокзал и сразу опознал Темпельхоф. В мое время он уже не функционировал, но характерное здание я запомнил по фоткам из Рунета. Значит, я в Берлине. Интересно… Видимо, я спалился по полной в качестве пришельца из будущего. Хотя я особо и не шифровался. А какой смысл, если при мне обнаружили паспорта и валюту несуществующих стран? Вот меня и решили предъявить высокому начальству. Другой причины для транспортировки в столицу вроде бы не было. Настораживали принятые меры конспирации. За каким чертом спрятали под пальто мою военную форму?

По городу ехали минут двадцать. Полюбоваться окрестностями не вышло: мешали совершенно глухие шторки на окнах и сидящие с обеих сторон от меня мордовороты, сопровождающие «ценный груз» от самого Кобрина. И привезли меня не в тюрьму или в какое-то госучреждение, а на частную квартиру. Здесь меня усадили на деревянный стул, где я с пользой (шутка!) провел время до вечера. Уже в сумерках (свет в квартире почему-то не зажигали) появился тот самый абверовец с грубым лицом потомственного алкоголика, который допрашивал меня в Кобрине, пытаясь понять, что за птица очутилась вдруг в его руках.

Он вернул мне мой ремень и портупею (без кобуры!) и попросил застегнуть гимнастерку на все пуговицы. Потом на меня снова напялили пальто и шляпу, вывели из квартиры и посадили в автомобиль. На этот раз ехали всего минут пять. И снова какой-то жилой дом, частная квартира! Они меня от английских шпионов таким образом прячут или от собственных коллег из параллельных специальных служб?

В просторной прихожей нас встречал моложавый полковник, с идеальным пробором на голове. Взмахом руки отпустив всех сопровождающих, офицер помог мне скинуть пальто и провел в богато обставленную го́стеную.

– Прошу вас, проходите, присаживайтесь! – на приличном русском языке сказал хозяин квартиры и кивнул в направлении «мягкого уголка» – стоящих возле незажженного камина пухлых кожаных кресел.

Я немедленно плюхнулся в ближайшее и облегченно вытянул уставшие ноги в грязных сапогах, резко дисгармонирующих с антикварным восточным ковром на полу.

– Можете звать меня Рейнхард! – предельно мягким тоном, призванным, видимо, расположить меня к собеседнику, сказал полковник. По-русски он говорил почти без акцента. – Угощайтесь!

Рейнхард протянул снифтер, на дне которого плескалась янтарная жидкость. Вот ведь немец-перец-колбаса! Мог бы хотя бы соточку налить, а тут… граммов тридцать, только губы намочить. Впрочем, у них в Гейропе коньяк «нормально» и не пьют! По правилам этикета его надо размазывать языком по нёбу, наслаждаясь букетом ощущений. Но я – человек простой и залпом махнул явно дорогой напиток, не обратив особого внимания на вкус и аромат.

– Анкор! – почему-то по-французски сказал я, протягивая полковнику опустевший бокал.

Тот, не изменившись в лице от моей наглости, набулькал еще из круглой бутылки, стоявшей рядом на низеньком столике с резными ножками. Набулькал как раз требуемые сто граммов. Вот теперь я неторопливо высосал коньяк сквозь сжатые зубы, почувствовав его вкус. Знакомый, надо сказать, вкус…

– Неужели армянский? – с усмешкой спросил я, протягивая бокал за новой порцией. – Уже наворовать успели?

– Э-э-э… нет! – снова никак внешне не проявив своего негодования моим хамским вопросом, полковник без возражений налил снова. – Это из довоенных запасов. Говорят, что это любимый…

– Любимый коньяк Черчилля? – бесцеремонно перебил я Рейнхарда. – Да, есть такая легенда… Вот только мне казалось, что возникла она уже после войны…

– Какой войны? – быстро спросил полковник, глядя мне прямо в глаза.

– Известно какой – Второй мировой! – открыто усмехнулся я, потягивая по-настоящему ароматный армянский коньяк. Первые дозы уже подействовали – меня наконец-то ОТПУСТИЛО. – Правда, у нас ее называют Великой Отечественной войной, что носит глубокий сакральный смысл.

– Если я верно помню, Отечественной войной у вас называли войну с Наполеоном? – блеснул эрудицией полковник, по-прежнему пристально глядя мне в глаза. Реакцию отслеживает, психолог доморощенный…

– Та была просто Отечественной! А эта – Великая! – пояснил я, поудобнее разваливаясь в кресле. – Но смысл – общий. Против завоевателей встало ВСЕ население нашей страны. Ни на фронте, ни в тылу для мерзких гадов не было покоя.

Рейнхард медленно кивнул, показывая, что принял информацию к сведению. Затем, покусывая губу, помолчал пару минут, готовясь, вероятно, к САМОМУ ГЛАВНОМУ вопросу. Молчал и я, внимательно разглядывая собеседника. Хм, морда-то у него знакомая! В смысле – не лично мне, а виденная в Рунете, когда я копал там материалы для Вождя. Узкий подбородок, немного торчащие уши, возраст около сорока лет… Так вот ты какой, северный олень!

– Рейнхард, значит… – сказал я. – Вы, скорее всего, Рейнхард Гелен, руководитель группы в Оперативном отделе Генштаба сухопутных войск. Или вас уже назначили начальником 12-го отдела Генштаба «Иностранные армии Востока», который занимается оперативной разведкой на советско-германском фронте? Простите, дату назначения я запамятовал… После нашей победы вы сбежите на Запад и будете двадцать лет лизать жопу американцам.

Полковник, как раз в этот момент отпивающий из снифтера, поперхнулся коньяком, пролив часть жидкости себе на бриджи. Стало быть, я угадал. К чести разведчика, он довольно быстро взял себя в руки. Вытерев руки и штанину белоснежным платком, Гелен посмотрел на меня с новым интересом.

– Значит, вы утверждаете, что прибыли к нам из… будущего? – тихо спросил Рейнхард.

– Боже упаси! – рассмеялся я. – Разве я что-нибудь утверждал?

– Но вы же постоянно говорите о гипотетических событиях в прошедшем времени! – воскликнул полковник, не выдержав откровенной подколки.

– Шучу я так! – продолжая нагло улыбаться фашисту прямо в лицо, сказал я. – И уже вы сами выбираете: верить моим словам или нет. Не поверите – замечательно! Будете жить своим умом, история пойдет по накатанной колее. Красная Армия через годик, подтянув резервы, раскатает остатки Вермахта танковыми траками по берлинской брусчатке. Уцелевших господ из руководства рейха повесят в Нюрнберге по решению Международного трибунала, заправлять в котором, кстати, будут те самые евреи, которых вы сейчас так гнобите. Из Германии вывезут ВСЁ, что можно открутить и погрузить в вагоны, а за что нельзя – вы будете платить, и платить, и платить, да еще и благодарить за то, что вам оставили хоть что-то. Потомки сегодняшних солдат группы армий «Центр», шагающих сейчас по Украине, будут всю жизнь каяться за грехи отцов. А чтобы их покаяние выглядело правдивым – пустят к себе в страну миллионы турок, арабов, негров. И уже детишки «покаявшихся» пустятся во все тяжкие – в Гейропе начнут процветать гомосексуализм и наркомания, нация практически выродится. Настолько выродится, что, когда те самые «гости» из Африки и Ближнего Востока начнут в рождественскую ночь насиловать немок у Кёльнского собора, немецкие мужчины побоятся вмешаться. А ваша канцлерин выступит потом с обличением… самих немецких женщин: за то, что они «спровоцировали» несчастных мигрантов своей «вызывающей» одеждой – не надели паранджу. В итоге немцев загонят в резервации, где они тихо вымрут…

Я замолчал, давая немцу переварить услышанное. Гелен явно пребывал в глубоком шоке от моих слов. В принципе он, хоть и числился разведчиком, никогда не работал в поле, являясь скорее штабным аналитиком, а не агентом. И поэтому с большим трудом мог реагировать на быстро меняющуюся обстановку. И уж тем более – на массивный вброс бредовой информации.

– А лично вы, Рейнхард, переходя ночью швейцарскую границу, будете вспоминать наш сегодняшний разговор… – добавил я и, залпом допив коньяк, откинулся в кресле.

Гелен, не глядя, протянул руку, на ощупь нашел бутылку и, налив себе полный бокал, высосал его маленькими глоточками, словно теплое молочко. Эк, как немчуру вштырило, любо-дорого посмотреть! Ай да я, ловко набросил говна на вентилятор! Ну, пусть еще мозгами поскрипит, это полезно…

– Вы лжете!!! – тихим напряженным голосом сказал полковник минуты через четыре. – Ничего этого не может быть!!!

– А ничего этого еще и не было! – усмехнулся я. И добавил после небольшой паузы: – От вас зависит – случится это или нет!

– Доказательства, мне нужны доказательства! – скорее себе, чем мне, проговорил Гелен.

– Доказательства? – хмыкнул я. – Ну, вы ведь изъяли у меня смартфон, а там сотни документов и десятки видеозаписей.

– В этой маленькой коробочке? – поразился немец.

– Это ведь техника из двадцать первого века, Рейнхард! – ухмыльнулся я. – При желании я мог бы напихать на пару порядков больше, просто потребности не было. Для нормального просмотра документов и видео у меня есть другое устройство – планшет. Там и экран в три раза больше.

– У вас был еще один прибор? – немедленно сделал стойку разведчик. – И где он?

– В тайнике, который я сделал в окрестностях Слуцка, – небрежно отмахнулся я, словно данная тема меня не интересует. На самом деле никакого планшета я с собой в последний поход не брал. Но всегда полезно иметь хоть какую-то причину для поездки к линии фронта. А там, на месте… могут возникнуть разные обстоятельства…

Гелен молча кивнул, видимо, сделав себе зарубку в памяти. Потом нарочито неторопливо встал, прошел в угол го́стеной, открыл шкаф и достал из него некое устройство размером примерно со средний чемоданчик. И только когда полковник поставил сие чудо технической мысли на кофейный столик возле камина, я увидел, что сверху присобачен мой «Самсунг». Старый, который я всюду таскал с собой со времени первого попадания. Именно в качестве телефона он стал для меня бесполезен, уже при втором попадании не смог найти Сети. Видимо, частоты или протоколы были другими. Но я таскал аппарат с собой, потому что только на нем остались следы той моей, самой первой жизни, которую я помнил лучше всего – фото, видео, книги… Остальная часть устройства представляла собой, вероятно, аккумулятор и трансформатор. Похоже, что батарейка на смарте окончательно села, и немцы попытались, используя доступные им средства, создать для нее заменитель. И откуда они необходимые параметры узнали? Ах да, на самой батарейке все написано!

– Покажите! – кивнул на смартфон полковник, нетерпеливо притоптывая ногой.

– Ладно! – покладисто согласился я, придвигаясь к столику.

Так, пробуем включить… Вроде бы работает – зажегся экран, запрос пароля. Ввожу… Отлично, заработал! Так, первым делом снесем всю текстовую часть – скачанные книги, сохраненные статьи с сайтов и так далее. На хрен! А то еще раскопают чего-нибудь вредного… Или полезного – это с какой стороны посмотреть… Я, к примеру, целый цикл статей скачал, в которых сравнивалась наша и амеровская атомная промышленность. Поржал тогда изрядно над тем, как автор описывал мучения пиндосов со своими центрифугами… Ладно, чем бы его с ходу оглоушить, чтобы проняло до печенок? Показать сканы документов? У меня есть интересные, о послевоенном разделе Германии… Нет, пожалуй, надо что-то более эффектное. Покажу-ка я ему видео, где несколько арабов пристают к белобрысой девке. На заднем плане хорошо видны Бранденбургские ворота. А на закуску – скверная по качеству запись той самой рождественской «вечеринки» в Кёльне. Собор там хоть и слабо, но различим, а действующие лица на переднем плане практически не видны, только непонятная движуха в толпе. Зато отлично слышны женские крики о помощи и ответные выкрики на арабском.

– Вот, смотрите, Рейнхард!

Гелен завороженно уставился на экран. И смотрел не отрываясь, под конец начав бормотать что-то себе под нос. Я прислушался – он шептал: «Этого не может быть! Этого не может быть!» Когда записи закончились, полковник почти пять минут сидел, пялясь на пустой экран невидящими глазами. Вставило его нипадеццки. Я не мешал фашисту охреневать – пока он был «занят», торопливо стирал из памяти смартфона десятки книг, которые немцам лучше не видеть. Наконец разведчик перевел взгляд на меня.

– Этого не может быть! – очень тихо, но вполне отчетливо произнес немец. – Это же Берлин и Кёльн, что там делают эти… люди?

– Долгая история, Рейнхард! – без улыбки сказал я. – Вас, немцев, после войны так капитально американцы нагнули, что к двадцать первому веку ваши мужчины превратились в бессловесных амёб. И, когда с юго-востока хлынул поток так называемых «беженцев», им некому стало дать отпор.

Я специально сгущал краски и смещал акценты, но ведь, по сути, говорил правду?

– А вы? – слегка окрепшим голосом (все-таки он быстро взял себя в руки) спросил Гелен.

– Что, мы?

– Что с нами сделали вы, русские? – прищурил глаза, словно прицеливаясь, полковник.

– Ничего… – вздохнул я. – Русские вообще отходчивые… Вы, немцы, творили на нашей родной земле ужасные вещи, убили миллионы советских людей, в основном мирных жителей, грабили наше хозяйство, вплоть до вывоза чернозема с полей, опустошили, как саранча, всю оккупированную часть страны… В ответ мы должны были вырезать ВЕСЬ ваш народ, потому как все немцы поддерживали своего бесноватого фюрера, сжечь все города и поселки, засыпать Германию полуметровым слоем соли, чтобы тут еще тысячу лет ничего не росло, но… Русские солдаты, у многих из которых немцы убили всю семью и которые имели все основания для мести, не потеряли свое человеческое достоинство и не устроили в Германии кровавую баню. Мало того – кормили немецкое население в самые трудные месяцы после победы. А американцы, которых немцы лично никак не трогали, ведь война шла в тысячах километров от их дома, просто измывались над немцами, как над гражданскими, так и над военнопленными.

– Так я не понял: кто нас победил? Вы или американцы? – уточнил Гелен.

– Американцы вступили в войну только в 1944 году, когда советско-германский фронт проходил по Одеру[16]. На западе, где они высадились, не было ни одного боеспособного немецкого подразделения. Но после победы господа из-за океана потребовали свою долю пирога. Германия была разделена на две зоны оккупации. Последствия управления американцами своей частью вы видите.

– А у вас, в вашей… зоне оккупации? – нетерпеливо спросил Гелен, нагнувшись ко мне всем телом.

– Уже через пару лет после победы на временно оккупированных Красной Армией территориях было образовано независимое государство – Германская Демократическая Республика, ГДР. Правительство выбрали на основе всеобщих демократических выборов, поэтому там не только коммунисты заседали. Кстати, лет через двадцать армия ГДР стала самым верным и умелым союзником Красной Армии. Вот, взгляните…

Был у меня на смартфоне десятиминутный ролик, нарезка из кадров, снятых на грандиозных учениях «Запад-81»[17]. В них принимали участие не только советские войска трех военных округов, но и армии стран – участниц Варшавского договора. Только поляков не пригласили – их-то, в общем, этими учениями и хотели запугать: как раз тогда в Польше были волнения, инспирированные ЦРУ. И полковник-разведчик не мог не заметить, что на некоторых танках и бронетранспортерах отчетливо видны опознавательные знаки в виде трехцветных, черно-красно-желтых щитков, а у части офицеров, мелькающих перед камерой, витые погоны.

Заканчивался ролик впечатляющей панорамой – самолет, с которого велась съемка, минуты три летел над бескрайними полями, заполненными тысячами танков и БМП. Пролет сопровождался великолепной песней «Армия народа». Меня в свое время этот мини-фильм очень впечатлил.

Не оставил он равнодушным и Гелена.

– Да, я видел… – негромко и задумчиво сказал полковник. – Я видел, как немецкие солдаты и танки действовали в одном строю с вашей армией. Неужели мы можем быть союзниками?

– От вас зависит… – пожал я плечами.

– И еще я обратил внимание, что ваши солдаты и офицеры имеют на плечах… погоны!

– Их вернут через год, в ознаменование побед на фронте и в память о традициях русской армии.

– Понятно… – кивнул Гелен. – А есть у вас что-то еще… про армию?

– Конечно! – улыбнулся я.

И я запустил скачанный когда-то давным-давно на «Ю-Тьюбе» клип с записью военного парада, состоявшегося 7 ноября 1984 года на Красной площади. Тогда армия великой страны была на самом пике могущества и не стеснялась демонстрировать свою мощь. Видеоряд сопровождался «советским маршем» из компьютерной игры «Ред Алерт»: «Наш Советский Союз покарает весь мир…»[18] Там было на что посмотреть – десятки тысяч солдат и офицеров в щеголеватой форме, шагающих в ровных батальонных «коробках», сотни единиц техники, танков, самоходок, бронетранспортеров, ракетных тягачей.

И сразу за ним – клип с парадом на семидесятилетний юбилей Победы. Интересно было сравнить два этих парада. Да, при советской власти парады были многочисленней как по личному составу, так и по технике. Но любому военному профессионалу сразу бросалось в глаза – форма солдат, оружие и боевая техника XXI века смотрятся более… устрашающими, что ли…

Просмотры видеозаписей и фотографий затянулись до позднего вечера. Особенно Гелена поразили совершенно простые ролики, снятые видеорегистратором на Московской кольцевой дороге и на Третьем транспортном кольце, там, где оно проходит через «Москву-сити». Ну, это мне они казались простыми, я их сохранил-то только из-за каких-то смешных перестроений «коллег по несчастью». А немец видел тысячи автомобилей, полностью заполнивших восемь полос широкой проезжей части, и гигантские торговые центры на обочинах. И почему-то его сильно удивил клип, снятый с квадрокоптера над огромным ледовым катком, который каждой зимой заливается на ВДНХ, а еще банальные кадры пьянки, которые я снял на встрече с однокашниками, проходившей в любимом пивном ресторане на Покровке. Нет, остальные видеоролики его тоже неплохо торкнули – и военная техника, и реактивные самолеты, и старт «Союза» с Байконура… но вот такие, как бы это сказать, бытовые приметы обычной жизни будущего СССР (я ж не стал уточнять когда и в какой стране это было снято) буквально ввергли его в шок.

Изрядно обалдевший от всего увиденного полковник Гелен вежливо попрощался и отбыл, переваривать информацию. Со мной в квартире остались два парня в штатском, один из которых засел в прихожей, держа на коленях «артиллерийский» вариант «Парабеллума» с удлиненным стволом. Второй, обращаясь ко мне предельно вежливо, объяснил на ломаном, но вполне понятном русском языке: где находится ванная комната, как включить горячую воду (тут оказался угольный водонагреватель! По сути – печка с котлом, и это в центре Берлина!), где взять чистую одежду и белье, и в какой комнате можно преклонить гудящую от усталости голову.

Помывшись первый раз с момента пленения (а это целых три дня!), я надел синие сатиновые трусы и белую майку. И то и другое – явно солдатское белье, но чистое и ненадеванное. Потом проверил, куда выходят окна. Оказалось, что дом стоит фасадом к Тиргартенскому парку – то есть в окна никто заглянуть не мог. Мало того, во всех проемах оказались установлены решетки с толстыми прутьями.

Убедившись, что немедленно сбежать из конспиративной квартиры будет затруднительно, я прилег на узкую деревянную кровать, сразу утонув в сверхмягкой пуховой перине. Поразмышляв на тему: самоубиться или попытаться сбежать, я незаметно уснул. После того как на горизонте замаячил второй вариант, самоубийство казалось мне предательством по отношению к Батонычу. Он-то наверняка уже вовсю воюет… К тому же я не был уверен, что, откусив себе язык и вскрыв вены осколком стекла, я уйду «на перезагрузку». Ведь все предыдущие «возвращения» в будущее происходили помимо моего желания, в бою.

Глава 6

13 июля 1941 года, Москва

За прошедшие сутки Батоныч еще несколько раз встречался со Сталиным. Дважды при этом присутствовал нынешний нарком обороны маршал Тимошенко, пока еще не догадывающийся, что занимать этот пост ему остается меньше недели[19]. Семен Константинович оказался вполне нормальным мужиком, хоть в первый раз и не знал, как себя вести в присутствии незнакомого полковника АБТВ, которого САМ представил в качестве личного консультанта. На встречах в основном оговаривались технические детали, пока, впрочем, без особых подробностей, как выразился Вождь, «ви, таварищ полковник, тепэрь сами рэшайте, что да как. А ми – вам всэцело паможем». Владимир Петрович, впрочем, и не спорил. Сам так сам. Впервой, что ли? Не верил бы в свои силы – не стал и предлагать.

Очкарик, к слову, как и обещал, за пару дней набросал примерную схему «сетецентрической войны» в применении к нынешним реалиям. Правда, с оными реалиями он главным образом ознакомился за эти же самые дни, после чего оптимизма у него заметно поубавилось. Очень заметно. Всерьез историей, в частности технической оснащенностью РККА образца сорок первого года, Кариков никогда не интересовался. И потому реальная ситуация с радиосвязью в действующих войсках оказалась для него тяжелым ударом: ну, не ожидал человек, что все так… сложно. Не катастрофично с сугубо технической стороны, а именно СЛОЖНО. Поскольку то, что сейчас происходит, – это просто кошмар. Не зря ведь легендарный командарм, регулярно вхожий в сталинский кабинет, некогда сказал: «Сильна Красная Армия, но связь ее погубит»[20]. Нет, дело было вовсе не в том, что в войсках не имелось радиостанций. Пусть плохонькие и большей частью устаревшие, практически без запчастей, но они все-таки были. Проблема – или даже так – ПРОБЛЕМА – крылась в том, что ими не умели нормально пользоваться. Причем практически на всех уровнях. Не умели грамотно шифровать сообщения, не изучали принципы радиоразведки и радиоборьбы, не обучались кодированию и декодированию. И, что самое неприятное, предвоенный генералитет – между прочим, вопреки прямому приказу Сталина «Об улучшении работы связи в РККА»! – упорно не желал ничему этому учиться. Ни к чему хорошему это, разумеется, привести не могло – и не приводило, увы! Передаваемые в действующие войска сообщения большей частью шли открытым текстом (либо с примитивной кодировкой с использованием кодовых слов в духе танк – «коробочка» и так далее), чем с удовольствием пользовались гитлеровцы. Порой даже отдавая советским войскам приказы, которые те выполняли, не подозревая подвоха…

Батоныч, прекрасно уяснивший причину подавленного состояния младшего товарища, сообщил, что ничего столь уж катастрофического он во всем этом ровным счетом не усматривает. И работать Борис все равно будет по специальности, занимаясь вопросами как раз-таки связи. Как проводной, так и радио. С упором на последнюю, разумеется. Обучать, налаживать, контролировать выполнение, разъяснять важность. А уж там, глядишь, и присланные Дубининым документы в полную силу заработают, и до спутников останется совсем недалеко… ну или хотя бы до беспилотников, благо с чисто технической точки зрения ничего особенно сложного в их производстве нет. Да и вообще, один раз гитлеровцев уже разбили, а сейчас и тем более разгромим. Вот только с нормально организованной связью это выйдет быстрее и эффективнее. Успокоил, одним словом…

Что же до формируемой танковой бригады, то Батоныч в принципе вовсе не собирался тупо копировать структуру танкового полка образца шестидесятых-семидесятых годов. Какой смысл? Танки-то ладно, этим добром его Сталин обеспечит, и «КВ», и «тридцатьчетверками». Причем скорее первыми, поскольку Владимир Петрович все больше и больше склонялся к идее создания именно тяжелой ТБр. А вот с остальным сразу же возникали проблемы. Где, к примеру, брать положенные по штату бэтээры? Местными броневиками замещать, которые скорее легкие колесные танки с унифицированной с гусеничными собратьями башней? А на фига? На фига, если внутрь больше четырех человек все равно не запихнешь? В качестве разведывательных или штабных машин еще сойдут, но и не более. Даже если снять в качестве паллиативной меры башню, объем боевого отделения от этого никак не изменится и транспортером пехоты машина при этом не станет.

Вот если бы установить на трехосную базу «ГАЗ-ААА» или «ЗиС-6» открытую сверху бронекоробку по типу «БТР-152»… а что, отличная мысль! И вполне осуществимая: в реальности его ведь практически сразу после войны и построили. База сейчас, правда, другая, пожиже, так что семнадцать бойцов внутрь вряд ли удастся запихнуть, но ему и одного отделения хватит. Учитывая, что ничего подобного в РККА вообще нет, даже десяти-двенадцатиместный БТР окажется просто революционным прорывом. Хорошо, запомним. Тем более в Виталькиных документах соответствующие чертежи имеются, это он точно знает. Вот пусть КБ того же Ижорского завода и подгонит корпус «сто пятьдесят второго» под существующее шасси – если отнесутся со всей серьезностью, за две недели справятся. Грузовики фронту, конечно, нужны как воздух, но ему много и не требуется, достаточно и опытной партии из двух десятков бронемашин. Все равно производство «БА» в этом году свернут, если уже не свернули – вот и шасси освободятся. Плюс прибывающие на завод для ремонта броневики. Все, решено! Когда доберется до Ленинграда, озадачит местных конструкторов – с его-то полномочиями это не проблема.

А зенитное прикрытие? Способных идти на марше наравне с танками «Шилок» и «Стрел-10» нет и не предвидится. Наиболее близкий аналог – обычные грузовики с пушками или пулеметами в кузовах. Равно как не имеется и самоходных гаубиц. Собственно говоря, у Красной Армии САУ вообще отсутствуют как класс. Не нашлось им места в военной доктрине РККА – в отличие от тех же фрицев. Ну если, конечно, не считать таковыми «КВ-2», которые с натяжкой все же можно отнести именно к САУ, а не к танкам. А что? Между прочим, вполне неплохой вариант – проблем с обслуживанием и ремонтом не будет, поскольку ходовая такая же, что у линейных «КВ». Вес, правда, великоват, больше пятидесяти тонн, не каждый мост выдержит. Зато вооружение впечатляющее, 152-мм гаубица «М-10Т» – однозначно вещь! Лишь бы с боеприпасами проблем не было, много снарядов в башне не повозишь. Хоть фрицы, помнится, на своих трофейных «Pz.Kpfm KV-2 754 (r)»[21] приваривали к кормовому бронелисту короб еще для двух десятков запасных выстрелов. Учитывая же, что построили их больше двух сотен, окончательно сняв с производства только этим летом, вполне можно сформировать полноценный самоходный артдивизион. А не срастется с «КВ-2» (иди знай, сколько их в наличии имеется, не с фронта же отводить), самоходные гаубицы можно без особой проблемы заменить обычными пушками, главное, чтобы имелось, чем их тягать. Поскольку гужевой транспорт – это, конечно, здорово, против коняшек Владимир Петрович ничего не имел, животные полезные и грациозные… но желательно не в этот раз и не во вверенном ему подразделении! Потому только гусеничные тягачи и грузовики в качестве транспортеров боеприпасов!

Да и с зенитным прикрытием тоже можно будет что-нибудь придумать. В конце концов, крупнокалиберный «ДШК» в варианте спаренной или даже строенной установки – вполне себе серьезное оружие против низколетящих целей, тех же пикирующих «Ю-87». Плюс 37-мм скорострельные автоматы «61-К». Эх, ему бы еще установленные в кузовах полуторок или «Захаров» 25-мм спарочки «72-К»! Вот только, если память не подводит, их пока в армии или совсем нет, или почти нет – массовое производство этого отличного автомата наладили вроде бы только ко второй половине войны. Или нет? Нужно будет прозондировать почву, глядишь, и найдут в виде исключения хоть полдесятка.

А вот с инженерно-саперной ротой определенно сложнее… Батоныч не считал себя таким уж большим знатоком местных БТТ, но вроде бы единственной инженерной спецмашиной РККА был мостоукладчик на базе «Т-28», произведенный в количестве не более восьми штук. Да и те еще перед войной передали в КОВО[22]. О путепрокладчиках, землеройных и инженерных машинах разграждения в этом времени и вовсе слыхом не слыхивали. Скорее всего, об этом не говорилось даже в переданных Виталей документах, поскольку первый серийный советский гусеничный мостоукладчик в мире Бата построили уже много позже войны на базе линейного танка «Т-54». Так что придется товарищам саперам по старинке работать, лопатами да топорами…

В итоге Батоныч решил сформировать что-то вроде тяжелой танковой бригады второй половины Великой Отечественной, но с некоторыми привычными ему особенностями. И самое главное – полностью моторизованной, на все сто процентов оснащенной транспортом, благо в том, что Сталин не будет против, он был абсолютно убежден. В конце концов, пора учиться воевать согласно реалиям современной маневренной войны. И другим пример подавать, поскольку неповоротливые и скверно управляемые мехкорпуса уже благополучно доказали низкую боевую эффективность. А Очкарик со своей «сетецентрической войной» подождет. Пускай сначала научится организовывать бесперебойную радиосвязь в войсках на уровне местных технологий, а уж там поглядим, что дальше. А заодно и службу РЭБ создаст, что вполне осуществимо даже в этом времени и на существующей технологической базе.

Почему именно тяжелой ТБр? Сложный вопрос. С одной стороны, «КВ» не могут похвастаться ни особой маневренностью, ни скоростью, да и техническая надежность у них, прямо скажем, так себе. С другой – этим бронированным монстрам практически не страшна ни одна немецкая противотанковая пушка образца сорок первого (да и сорок второго) года. Ну, разве что гусеницу разобьют. А тех самых знаменитых 88-мм «FlaK 18/36/37», о которых так сильно любят упоминать всезнающие «диванные историки», во-первых, на Восточном фронте совсем немного, во-вторых, используются они пока исключительно по прямому назначению, то есть в качестве собственно зенитных орудий. Башенные же пушки фрицевских панцеров «КВ» не опасны вовсе, ни с какой дистанции. А от гаубичного фугасного снаряда, реши немцы выкатить их – гаубицы в смысле, а не снаряды – на прямую наводку, как порой делали при встрече с русскими тяжелыми танками, никакая броня все равно не спасет.

Однако «переспав» со своей идеей ночь, Владимир Петрович решил все же не отказываться от «тридцатьчетверок». Прежде всего потому, что так и не сумел придумать (не столько для Сталина, сколько для самого себя) четкой аргументации, отчего он, собственно, должен от них отказываться. Проблемы с трансмиссией и сложность с коробкой передач, из-за чего мехводы зачастую шли в бой только на второй скорости, регулируя скорость газом и гробя движки? Низкий моторесурс дизеля и ходовой? Плохая вентиляция в боевом отделении и хреновый обзор с места командира? Так и у «КВ» те же самые проблемы, если даже не более выраженные. Зато вооружение вполне сопоставимое, а у «Т-34» выпуска первой половины сорок первого, на которые уже устанавливают «Ф-34», – так даже и помощнее. Зато скорость и маневренность всяко выше при меньшей массе – иди знай, где и с кем его бригаде придется воевать. В определенной ситуации последнее может оказать решающее значение для победы.

В его времени было куда как проще: ни тебе средних танков, ни тяжелых. Есть понятие «основной боевой танк» – вот на нем и воюй. Ну, в смысле на танке воюй, а не на понятии, разумеется. Масса как у среднего, броня и вооружение – как у тяжелого. Эх, ему б сейчас сотню привычных «Т-62», на которых он по африканским саваннам рассекал, вот бы шороху фрицам наделал! Гонял бы того самого «Быстроногого Гейнца», словно таракана по кухне! Как продвинутые европейские панцеры от попаданий 125-мм осколочно-фугасных снарядов клочьями разлетаются, он недавно уже насмотрелся, а первая в мире гладкоствольная стопятнадцатимиллиметровка «шестьдесят второго» не особо и слабее. Но чего нет – того нет. За неимением гербовой, как говорится…

Решительно отбросив несвоевременные воспоминания, Батоныч вернулся к актуальным размышлениям. Итак, решено, «тридцатьчетверки» тоже берем. Итого на бригаду формируем три батальона: два тяжелых танков, один средних. Всего девяносто машин, по три десятка на батальон. Легкие танки? Ох, да он бы с превеликой радостью от этого геморроя отказался, но нужно же чем-то замещать БМП, хотя бы в качестве разведки? Броневики – это, конечно, здорово, но колесная техника образца сороковых годов прошлого (для Бата, конечно) века не везде пройдет.

Ладно, введем в штат еще и роту легких танков в качестве разведывательных, дозорных и машин связи. Что там у нас в наличии? «Т-26» сразу отпадает, медленный он, да и вообще морально устарел, британский родственничек. С плавающими «Т-40» связываться тоже как-то не хочется, а вот «шестидесятый» разработки того же Астрова Бата бы вполне устроил. Шустрый, легкий и совсем небольшой по габаритам, при его низком профиле в любых кустах затаится. Вот только одна небольшая проблема: его лишь в начале осени на вооружение примут. Потребовать от Николая Александровича[23] ускорить ходовые испытания? Да ни в коем случае! Ни в коем случае! Наоборот, нужно убедить его перестать наконец возиться с легкими танками, а освободившиеся мощности поскорее бросить на разработку и производство «СУ-76». Перескочить, так сказать, через «Т-70», который послужил ей базой. Поскольку появление этой отличной самоходки в конце сорок первого – начале сорок второго здорово поможет на фронте. Очень здорово поможет, ведь до появления «Тигров» и «Пантер» грабинская «ЗиС-3» способна выносить все типы немецких танков даже с максимальной дистанции! А производимые огромными количествами легкие танки? Их время ушло… по большому счету так и не наступив. Фронту нужны нормальные танки – «тридцатьчетверки», «КВ», «ИСы». Потому и незачем тратить сотни тысяч тонн стали и тысячи человеко-часов на легкобронированные машины. Да и дефицитные газовские двигатели для грузовиков пригодятся, они на фронте как бы не нужнее танков. Ну, или для тех же самых будущих бронетранспортеров, о которых он уже размышлял.

А танки для его разведроты? Да возьмет самые обычные линейные «БТ-7» – и всех делов! Машины быстрые, достаточно проходимые и, главное, отлично знакомые танкистам. Этого добра, насколько он понимает, пока еще хватает. Вот ими и укомплектует роту легких танков. А что броня слабенькая и движок огнеопасный? Так им в лобовые атаки на фрицевские панцеры и не ходить, во встречных боях не участвовать. Справятся… Можно подумать, привычные Батонычу БРМ[24] против танков катят, угу…

Устало потянувшись, Владимир Петрович отложил в сторону исписанный короткими замечаниями блокнот производства местной бумажной фабрики и шариковую ручку из будущего. Все, на сегодня довольно, спать тоже иногда нужно. Когда помоложе был, порой и по нескольку суток без сна приходилось обходиться. Но годы, заразы, берут свое. Ну да ничего, вот повоюет напоследок, навешает еврогейцам люлей, изменит историю – и можно на покой.

Раздевшись до пояса, Батоныч с удовольствием умылся, почистил зубы – местный зубной порошок после привычной пасты все еще казался экзотикой, но терпеть можно – и вернулся обратно в комнату. Разместили их с Очкариком прямо-таки роскошно. Каждому выделили по отдельному помещению из двух комнат (рабочий кабинет и спальня) плюс здоровенный, как принято в этом времени, санузел. Ну да, это тебе не хрущевская совмещенная «геванная» объемом три на два метра, которая теперь, очень даже вероятно, и вовсе не появится. Интересно, для кого в здании Совмина подобные апартаменты предназначались, для депутатов, что ли? Или им на время очередного съезда ВКП(б) полагалось в го́стенице останавливаться? Впрочем, ему-то какая на фиг разница? Удобно? Удобно. Да и до САМОГО, ежели захочет срочно пообщаться, совсем недалеко. Круглосуточная охрана в лице неразговорчивых, но наверняка отзывчивых и добрых в душе сержантов госбезопасности у дверей, правда, несколько напрягает. Зато питание трехразовое, можно даже прямо… ну, пусть будет «в номер», заказывать – вон телефонный аппарат на тумбочке и рядом листок с внутренними номерами. А по соседству еще один, без диска. Та самая легендарная «вертушка», ага. Прямая связь с Виссарионычем, буде ему придет в голову внезапно позвонить. Ну или наоборот. У Карикова второго телефона, к слову, не имеется – видать, званием не вышел.

Впрочем, сегодня он в крайний раз в теплой постельке ночует: завтра с утра в путь. Сначала собирался в Питер… тьфу, ну, в смысле Ленинград, отправиться, на Кировский и Ижорский заводы. Но после сегодняшних размышлений внезапно передумал. Нет, товарищи, сейчас Горький важнее. Вот переговорит с Астровым относительно будущих самоходок, тогда и город трех революций посетит. В качестве – как там Иосиф Виссарионович выразился? – «личного прэдставителя на мэстах»? Посмотрит вблизи, как знаменитые «Ворошиловы» собирают, пощупает, с людьми поговорит… вдумчиво. Расстреливать он никого, ясное дело, не собирается – это уж определенно перебор, разве что обматерит как следует или пару раз по морде съездит, – но и глаза на недоделки закрывать не станет. От слова совсем! Война идет, люди на фронте ежедневно гибнут – и какие люди, лучшие! Потому и танки нужны тоже… лучшие. Или как минимум такие, чтобы в самый ответственный момент не подвели, чтобы и завелись вовремя, и в бою не заглохли. Но сначала Горьковский автозавод. Это важнее, чем вся его пока еще не сформированная танковая бригада. Фронту нужны самоходки. Прямо сейчас нужны. Пора уже дубининским документам начать всерьез работать. И он им в этом поможет. А уж когда товарищ отыщется, пусть подключается, не все ж ему одному лямку тянуть…

Полковник Владимир Петрович Бат выключил настольную лампу. Комната мгновенно погрузилась в полную темноту: тяжелые шторы на окнах были плотно задернуты, в столице действовал режим светомаскировки, хоть ни один немецкий бомбардировщик пока что еще до Москвы не добрался. Летать – летали, конечно, но, как в той бородатой шутке говорилось, «невысоко и недолго». Кого-то сбивали еще на подходе истребители-перехватчики; а тех, кто все же добирался до городских окраин, наглухо валили зенитные батареи.

Уже засыпая, Батоныч подумал, что ему все-таки здорово повезло. Оказаться настолько НУЖНЫМ почти что на излете жизни – это, знаете ли, дорогого стоит. Еще и Героем Советского Союза нежданно-негаданно стал. В прошлой жизни не сподобился, хоть и воевал, а тут вон как вышло… А прошлое? Ох, да и вспоминать не хочется, честное слово! Противно просто: полковник танковых войск, выпускник двух военных академий, кавалер государственных наград – и глава московской ОПГ? Тьфу, мерзость, позабыть бы поскорее! А еще лучше – так все ЗДЕСЬ изменить, чтобы ТАМ не пришлось до подобного дерьма опускаться! И он – изменит! Костьми ляжет – но сделает!

Но сейчас – отбросить все посторонние мысли и спать. Поезд в половине пятого уходит, а сейчас уже начало первого. Спать…

Глава 7

14 июля 1941 года, Берлин

Полковник и майор, периодически стукаясь головами (и, похоже, даже не замечая этого), не отрываясь, пялились в крохотный экран смартфона. Впрочем, крохотным он был для меня, привыкшего к совсем другим размерам экранов… А по нынешним временам так даже и большой – здесь УЖЕ есть телевизоры (и даже ведутся регулярные телепередачи), причем и у немцев, и в Советском Союзе, но экраны данных «супердевайсов» размером… ну вот как раз с мой смартфон. Только на «Самсунге» изображение предельно четкое и цветное, а не размытое черно-белое.

В данный момент немцы смотрели один из моих любимых роликов – воздушный парад 1961 года в Тушине. А там было на что посмотреть: групповой и индивидуальный пилотаж на истребителях «МиГ-17» и «МиГ-19» по уровню сложности значительно превосходил то, что в мое время показывают «Стрижи» и «Русские витязи». Летчики ДОСААФ на «Як-18» «написали» в небе слова «Ленин» и «партия». Новые реактивные спортивно-пилотажные «Як-30» и «Як-32» удивляли лихостью и мастерством. Проносились перехватчики «Як-25», «Як-28», «Ту-28» с ракетами Р-40, высотные Т-3, истребители «МиГ-21», истребители-бомбардировщики «Су-7», бомбардировщики-ракетоносцы «Ту-16». Вертолеты «Ми-6» и «Як-24» высаживали на летное поле десант и тяжелую боевую технику, в том числе самоходные установки тактических ракет. Шли ровным строем стратегические «Ту-95»… И как вишенка на торте – новый реактивный дальний сверхзвуковой бомбардировщик «М-50» в сопровождении пары «МиГов». Все это вызывало восторг и гордость соотечественников, изумление и зависть иностранных атташе и корреспондентов…

Когда ролик закончился, немцы «отвалились» от монитора и нервно закурили. Проняло, бедолаг… И это они еще подборку кадров о маневрах современной российской армии не видели – у меня этого добра на смартфоне три гига. Ну милитарист я по жизни, даже «гражданка» мало повлияла. Люблю свою страну, свою армию, свою историю.

– Хотите посмотреть что-нибудь еще? – нейтральным тоном спросил я.

– Нет, спасибо! – торопливо затягиваясь сигаретой, ответил полковник. – Нам надо обдумать увиденное…

Понятно, почему отказался – они смотрели видеозаписи уже часа два. Я под шумок практически в одиночку выдул бутылку раритетного армянского коньяка (и где только Гелен его берет?). Все равно немчуре было не до возлияний.

– Ну как хотите, – спокойно кивнул я. – Распорядитесь кофейку сделать, а то в горле пересохло.

Полковник, даже не обратив внимания, что мои слова больше напоминают приказ, чем просьбу (эк его вштырило!), вызвал помощника и велел ему принести кофе и горячие закуски. Немолодой дядька с густыми «кайзеровскими» усами, выполняющий роль «хозяина» конспиративной квартиры, молча кивнул и удалился на кухню. Еду, видимо, приносили из ближайшего ресторана – иногда она была даже горячей (но чаще – чуть теплой). В принципе мое суточное пребывание в сих стенах можно назвать вполне комфортным – запрещалось подходить к входной двери и открывать окна, а так – делай что хочешь! Я хорошенько отмылся, отлично выспался, плотно позавтракал и успел обдумать свои дальнейшие планы до прихода «господ офицеров».

Немедленно «уходить на перезагрузку» (путем нападения на охрану с целью схлопотать пулю) я передумал. Не потому, что боялся гибели (после стольких-то «героических» смертей – даже не смешно!), а от непонимания принципов работы «небесного механизма». Вдруг то «космическое нечто», которое раз за разом связывает меня по телефону с Вождем и перебрасывает из будущего в прошлое и обратно, решит, что на этот раз я недостаточно старался или, напротив, уже выполнил свою задачу. Я уже даже был готов принять свою «окончательную» смерть – действительно сделал очень много для изменения истории, можно и на покой, пусть даже и вечный.

Нет, наклевывался более интересный вариант: вполне возможно «развести» Гелена на поездку в Россию. Якобы для поиска ценного прибора – планшета, на котором гораздо больше информации, нежели на смартфоне. А уж там, в густых лесах под Слуцком, может случиться всякое… Там, знаете ли, до сих пор целые группы красноармейцев бродят… Да и у меня руки и ноги на месте… Большой конвой Гелен с собой брать не будет – не по должности ему большим контингентом бойцов командовать, он не командир полка. Да и острой необходимости во взводе автоматчиков нет – я ведь не «рэмба» какой с виду, зачем меня вдесятером караулить? К тому же, как я понял, «господа офицеры» явно действовали без визы высокого начальства и расширять круг посвященных не стремились. Поэтому скорее всего с собой в поездку полковник возьмет парочку оперативников. То, что Гелен отправится за планшетом лично, я не сомневался – он не позволит держать в руках такой ценный источник информации никому! Даже пару минут, даже наиболее верным клевретам. Как говорил «папаша» Мюллер в моем любимом сериале, «верить в наше время нельзя никому, даже себе!». Правда, после этого он добавлял: «Мне – можно!» – и мерзко хихикал…

Вот и Гелен вряд ли доверит такую операцию даже самым близким людям – поедет сам и охрану возьмет минимальную. А уж там, среди родных березок… посмотрим, «кто кого распнет»!

Тем временем немцы докурили, хлебнули принесенного держателем конспиративной квартиры кофеечку, малость оклемались и начали забрасывать меня вопросами.

– Скажите, комиссар, а вот все эти реактивные самолеты в каком году были созданы?

Они почему-то упорно именуют меня «комиссаром», хотя вроде бы поняли, что мои «комиссарские» документы – всего лишь часть легенды прикрытия.

– Те, которые вы сейчас видели, в середине сороковых и начале пятидесятых.

Врать так врать! Чего их, супостатов, жалеть?! Впрочем, это не совсем ложь, это всего лишь небольшое преувеличение…

– А в каком году закончилась война? – невинно интересуется майор.

О, это они решили перекрестными вопросами меня проверить – Гелен уже спрашивал об этом, но более изящно сформулировал, не так прямолинейно.

– Девятого апреля одна тысяча девятьсот сорок четвертого года[25], – внутренне усмехаясь, отвечаю я, предвидя следующий вопрос с подковыркой.

И он, конечно, следует:

– А как же вы, имея такую технику, возились с Вермахтом целых три года? – со значением глянув на Гелена, спрашивает майор.

Оглядывается на непосредственного начальника? Хм, они явно заранее вопросы согласовали и сейчас следуют разработанному сценарию.

Ну а на немецкий орднунг мы, русские, всегда привыкли отвечать своей непредсказуемой импровизацией:

– Ну, во-первых, эти самолеты появились сразу после войны. Чтобы вас победить, нам хватило обычной техники. Один из ваших прославленных генералов в своих послевоенных мемуарах написал так: «Почему мы проиграли? Да потому, что блоха может только укусить слона, а убить – нет!» Во-вторых, быстро выгнав Вермахт с нашей территории, Красная Армия продвигалась по Европе неторопливо, сберегая жизни солдат и технику. А в-третьих, кто вам сказал, что в ЭТОЙ реальности будет точно так же? – откровенно скалюсь я. – Сейчас я вам назвал дату ДО моего крайнего похода в прошлое.

Немцы застыли, словно их по затылку веником хлопнули. Майор так даже рот разинул от удивления. Молчание длилось больше минуты, и я буквально наслаждался их ошарашенным видом. Наконец Гелен, как более опытный аналитик, осторожно подбирая слова, задал уточняющий вопрос:

– То есть вы, комиссар, хотите сказать, что ваш нынешний… хм… визит в прошлое, был не… единственным?

– Если быть точным – шестой! – кивнул я. – И я такой не один, нас много.

Трое, если считать с Очкариком – так что не очень-то я и слукавил – даже детектор лжи, будь на мне сейчас датчики, показал бы, что я говорю истинную правду. Немцы снова застыли истуканами, обдумывая мои слова.

– Скажите, комиссар… – Гелен снова среагировал первым. – А… как вы это делаете?

– Использую техническое устройство! – соврал я.

– Я читал в молодости произведение мистера Герберта Уэллса… – задумчиво сказал Гелен, при этом майор покосился на него с удивлением. – Вы используете какую-то… машину?

– Да, ее можно назвать машиной… – согласился я. – Хотя ничего механического там нет, сплошная электроника.

– Электронное устройство… – даже слегка причмокнув, словно пробуя слова на вкус, пробормотал Гелен. И после небольшой паузы добавил, глядя, как ему казалось, мне в глаза: – И стоит оно где-то… под Бобруйском! Верно? Иначе зачем вы с таким упорством обороняли малозначительный рубеж…

– Угадали… – с досадой, делая вид, что меня «разоблачили», ответил я.

– И вы, вернувшись к месту… стоянки вашего… устройства, можете вернуться обратно в свое будущее?

– Верно! – уныло (а внутри всё ликовало!) кивнул я. Кажется, немцы повелись на простейшую разводку и мы все-таки поедем в Белоруссию.

– А какова… хм… грузоподъемность вашего устройства? – прищурился Гелен.

– Несколько десятков тонн, – пожал я плечами. – Я с его помощью в прошлое танки из XXI века переправлял. Вы, простите, с какой целью интересуетесь? Хотите отправиться в будущее и посмотреть на все собственными глазами?

Глава 8

14 июля 1941 года, Горький[26]

Смешное, по меркам Батоныча, расстояние в четыреста километров – к его удивлению, многие в этом времени говорили по старинке «верст» – поезд шел почти полные сутки. Постоянно приходилось пропускать идущие на запад воинские эшелоны, где теплушки с бойцами чередовались с платформами с зачехленной техникой на них, и санитарные поезда, идущие в противоположном направлении. Помимо последних на восток гнали и обычные гражданские составы, насколько понимал Владимир Петрович, эвакуирующие из Белоруссии беженцев, промышленные производства и прочие матценности. Какие именно, Бат затруднялся даже предположить: не его специфика, так сказать. Куда больше его интересовало, что везут на фронт. Но к маскировке предки, как выяснилось, относились со всей серьезностью – вопреки мнению многочисленных псевдоисториков начала «нулевых» годов[27], отрабатывающих заокеанские гранты и потому пишущих о тотальной неготовности Советского Союза к войне и ужасающем хаосе первых ее месяцев, особенно как раз в области железнодорожных перевозок. Мол, везли, как попало, не маскируясь и не скрываясь, и доблестные гитлеровские асы порой еще и выбирали, какую цель атаковать и что именно бомбить. Плюс к этому СССР еще и нарушал международные правила ведения боевых действий, перевозя технику и солдат вместе с гражданскими и ранеными, потому и жертв было так много. Ну и прочую чушь…

Если танки – в основном харьковские и сталинградские «тридцатьчетверки» – Батоныч без труда угадывал по общим габаритам и не прикрытой брезентом нижней ветви гусениц, то с остальной техникой ничего не выходило: определить, что именно везут, никак не удавалось. Может, пушки, может, автомашины или вовсе штабеля каких-то ящиков. Хотя батарею «Катюш» Бат все же визуально определил по задрапированным чехлами направляющим. Узнав смонтированные на базе трехосных «ЗиСов» пусковые установки «БМ-13», Владимир Петрович только хмыкнул: уж не сам ли капитан Флёров на фронт едет? Хотя вряд ли, он вроде уже там должен находиться, первое применение знаменитых реактивных минометов состоялось под Оршей Витебской области в этом месяце. Или состоится? С теми изменениями, что последовали в истории в результате их с Виталей действий, уже ничего точно не понятно – сроки, пусть и ненамного, но сдвинулись. Если же это не Флёров, значит, Виссарионыч успел надавить, куда нужно, в кратчайшие сроки поставив производство первой в мире РСЗО на поток. Что не может не радовать, угу. Уж больно высокую эффективность это простейшее, по сути, оружие показало… Надо бы и для своей бригады выпросить хотя бы батарею, а лучше – дивизион!

– Товарищ полковник, пойдемте перекусим? – Голос Очкарика отвлек Батоныча от размышлений, вызванных очередным проходящим мимо эшелоном. – Ребята уже все приготовили, вас ждут.

После недавнего визита к Вождю Борис заметно изменил свою линию поведения. Даже в общении с, казалось бы, сто лет знакомым шефом. Ну бывшим, разумеется, шефом. Поскольку «шеф» остался там, в будущем, которое скорее всего уже не наступит. По крайней мере, в том виде, в котором они его покинули. Так что теперь или «товарищ полковник», или просто «командир». Что же до изменений? Серьезней он стал, что ли? Или просто прочувствовал, что НА САМОМ ДЕЛЕ вокруг происходит? По крайней мере, больше никаких шуток «а-ля нулевые» насчет «кровавой гэбни» Батоныч от него не слышал. Парень словно в одночасье снова стал старшим лейтенантом войск связи Борисом Кариковым, а не приближенным к главарю организованной преступной группировки бандюком с погонялом Очкарик.

– Да, Боря, пошли, я бы и на самом деле с удовольствием чего-нибудь захомячил. Думаю, часа через два мы до Нижнего таки дочапаем. Ну, в смысле до Горького, сейчас он так называется. Смотри не перепутай, Кутузов! – Усмехнувшись, Владимир Петрович рывком поднял до упора фрамугу вагонного окна. Пора привыкать к местным реалиям. Тепловозов с прочими электролокомотивами тут пока не имеется, а паровоз, ежели ветер неудачно подует, может весь поезд дымным шлейфом накрыть – потом замучаешься чихать и морду от сажи отмывать. Вчера уже успел испытать подобное: удовольствие то еще. В танке после боя и то почище, пожалуй. Ну, иногда…

В непривычного вида двухместном купе с нескладывающимися мягкими диванами – Бату с сопровождающими выделили отдельный пассажирский вагон, который подцепили к подходящему эшелону, – для четверых было достаточно тесно. Особенно с учетом немаленьких габаритов Очкарика. Четверых – поскольку теперь в «особую группу Бата» входили и двое старых знакомых, танкисты Гаврилов и Баранов. Последних Батоныч вызвал из Кубинки, уже получив от Сталина соответствующие полномочия. Во-первых, ребята толковые, проверенные в деле; во-вторых, незашоренные и учатся быстро – вон как с «Т-72» справились. Ну а в-третьих, все равно под подпиской о неразглашении ходят, так что никакой проблемы в том, что лишний секрет узнают, не будет. Вождь не спорил, осведомившись только, собирается ли «таварищ полковник» раскрывать им, кто он на самом деле? В том смысле, что станет ли рассказывать им о своем «иновременном» происхождении или нет? Услышав, что нет, мол, незачем подвергать их психику ненужному испытанию, кивнул и согласился. Добавив, правда, что, если, мол, сами начнут о чем-то догадываться, ему не следует особо упорствовать: «Зря ви, таварищ Бат, считаете, что совэтского человека, красного командира, так легко вывести из равновэсия. В особом случае можите им рассказать правду. Аккуратно, разумэется, бэз нэнужных падробностей».

Танкисты поступлению под командование полковника откровенно обрадовались: по большому счету в НИАБП заняться им было нечем. Пока не прибыл эшелон с Батом, они в основном знакомили местных спецов с трофейной техникой, с которой успели столкнуться на фронте. Осмотрев очередной невиданный танк, как выяснилось, схожий с «тридцатьчетверкой» только габаритами[28] (да и то частично, сам принцип перематывания гусеничной ленты оказался вовсе иным – зацепление было не гребневым, как на привычном «БТ» или «Т-34», а цевочным), Гаврилов с Барановым воспрянули было духом. Решив, что вот теперь-то и начнется их настоящая работа в качестве испытателей – даром, что ли, с товарищем полковником на еще более удивительной машине воевали?! Оказалось, не тут-то было. Танк по прибытии на полигон отбуксировали в дальний ангар, где и оставили под охраной бойцов НКВД. Мамлей напросился на прием к генерал-майору Романову, но тот лишь развел руками: приказ из Москвы. Все засекретить, к опытной боевой машине никого лишнего не допускать. Танкистов в списке допущенных не оказалось, несмотря на то что именно они и транспортировали «Т-44» в расположение. Степан хотел попытаться как-то связаться с полковником Батом, но более опытный старшина его отговорил. Мол, не дергайся, Степа, сам же видишь, не нашего ума дело. Захотят – сами нас найдут. Не бросит нас товарищ полковник, точно говорю, не бросит.

Гаврилов хоть и не шибко поверил словам старшего товарища, но смирился. Не спорить же с командованием? Несопоставимая геометрия на петлицах, знаете ли! Да и вообще… А спустя буквально несколько дней за ними из столицы и на самом деле пришла автомашина. И поехали товарищи в саму Москву – во второй раз за последний месяц. Сопровождающие сотрудники НКГБ оказались немногословны – ничего не объясняли, сообщив лишь, что с сегодняшнего дня оба переходят под командование полковника автобронетанковых войск Бата, который им все и объяснит по прибытии…

Кроме мамлея Гаврилова и старшины Баранова к группе Батоныча присоединились еще и четверо сотрудников госбезопасности, лейтенант Патрушев и трое сержантов, имен которых Владимир Петрович даже не стремился узнать. К чему, собственно? Охраняют? Вот и хорошо, пускай себе охраняют, так спокойнее. Ему с ними детей не крестить и танков не строить. С лейтенантом, правда, Бат попытался наладить неформальные отношения, но наткнулся на подчеркнуто-вежливый отпор. Типа субординация, все такое-прочее… на чем все и закончилось. Во время поездки охрана путешествовала в двух соседних купе, в основном приглядывая, чтобы в вагон не проник никто посторонний…

Оглядев застеленный газетами купейный столик, на поверхности которого стояли несколько вскрытых банок тушенки, уже очищенные от скорлупы вареные яйца, крупно нарезанный хлеб и овощи, Батоныч хмыкнул, ощутив, как рот наполняется слюной: со вчерашнего вечера во рту маковой росинки не было. Махнул рукой поднявшимся при его появлении танкистам:

– И чего стоим, кого ждем, товарищи командиры? Приятного аппетита. Как я понимаю, скоро приедем, а там иди знай, как с харчем будет. Так что на всякий случай наедайтесь впрок, пока и время, и возможность имеются.

– Товарищ полковник, а как насчет?.. – Кариков вопросительно потряс приятно булькнувшей флягой. – А то из напитков у нас исключительно остывший чай. Недавно полустанок был, так мы его без остановки проехали, а больше кипятка негде взять.

– Валяй, – ухмыльнувшись, разрешил Бат. – По писят грамм, не больше. Исключительно для аппетита.

– Так это ж не спирт, тарщ полковник! – возмутился Очкарик. – Коньяк же, тот еще, из Москвы. Армянский!

– Коньяк, говоришь? Ну, тогда лей по соточке. Давайте, товарищи, чтобы гусянка в бою не слетала и дизель не сбоил!

* * *

– Да что вы такое говорите, Владимир Петрович?! Товарищ полковник, как это «подобные танки не нужны армии»?! – Взволнованно размахивая руками, Николай Александрович Астров заходил по своему небольшому кабинету. – Разве вы не видите, что творится на фронте? Какие мы несем потери в бронетехнике? Как нужен войскам этот маневренный и легкий танк?

– Что, как вы изволили выразиться, «творится» на фронте, я прекрасно знаю, – спокойно ответил Батоныч, сидящий на стуле возле рабочего стола легендарного танкостроителя, заложив нога на ногу. – Сам всего несколько дней как оттуда. Про потери я тоже в курсе. Вот только что именно вы подразумеваете под этим термином? То, что мы потеряли достаточно много боевых машин в результате внезапности нападения и проблем со снабжением топливом и боеприпасами? Да, это есть, не стану скрывать. Или же что-то иное?

– Ну, я право не знаю… – стушевался Астров.

– Зато я знаю. Потому прошу… нет, настоятельно требую, выслушать меня спокойно. Да, первый удар противника мы в определенной мере пропустили, потому и потери. Но потери неизбежны на любой войне, даже победоносной. Потерями мы, образно говоря, расплачиваемся за нашу грядущую и неминуемую победу. Но что показал нам опыт этих первых боев? Что наши танки хуже? Слабее? Чушь. Наши танки лучше, даже те, которые считают устаревшими!

Астров хотел, было, что-то сказать, но не решился перебить собеседника и промолчал.

– Так вот, опыт первых боев показал, что даже танки серии «Т-26», не говоря уже о «БТ», могут сражаться наравне с гитлеровскими бронемашинами. Причем не только с легкими, которые они однозначно превосходят в мощности вооружения, а даже и со средними. В моей группе двое танкистов, принявших первый бой на нашей западной границе ранним утром 22 июня. На танке «БТ-7», кстати. Если захотите, они расскажут вам, сколько «Pz-III» и даже «IV» они сожгли. Пусть и из засады – но сожгли. Вы обязательно с ними пообщаетесь, но позже.

– К чему вы ведете, товарищ полковник? – осторожно осведомился Николай Александрович, наконец останавливаясь и осторожно присаживаясь напротив Бата.

– Сейчас объясню. Так вот, опыт танковых боев июня – июля показал однозначное и многократное превосходство наших средних и тяжелых машин над фашистскими. Я бы даже сказал, практически абсолютное превосходство! И по бронированию, и по вооружению, и по удельной мощности двигателя. Догадываетесь, к чему я веду?

– Пожалуй… – заметно сник конструктор. – Хотите сказать, армии нужны исключительно средние и тяжелые танки? «Т-34» и «КВ»?

– Если упрощенно, то именно так, – кивнул Батоныч. – «Тридцатьчетверки» однозначно нужны, с «КВ» несколько сложнее, но на первом этапе тоже.

– А легкие?

– А что легкие? – хмыкнул Владимир Петрович. – Да, легкие танки в армии тоже востребованы. Но исключительно в качестве разведывательных или дозорных. И – в небольших количествах. Для современного встречного танкового боя они малопригодны.

– Но у немцев ведь тоже имеются легкие, и их достаточно…

– Имеются, – перебил Батоныч. – Как собственного производства, так и чешские, которых как бы не больше. Ну и все то бронированное барахло, что они по всей Европе натрофеили. Уверяю вас, товарищ Астров, в самом скором времени легкие танки на поле боя просто перестанут играть сколько-нибудь значимую роль! Говорю это как боевой командир, танкист. Ваш «Т-60» – прекрасный танк, не спорю. Быстрый, маневренный, с неплохой бронезащитой и рациональными углами наклона лобовой брони. Но, как бы вам ни было обидно, он уже устарел. Или устареет в течение ближайшего года. Скоро у противника появятся новые средние танки, созданные с учетом опыта летней кампании – и все. Не поможет даже ваша будущая разработка, «проект 070»…

– Какая разработка? – искренне удивился Астров. – О чем вы, товарищ полковник? Вероятно, вы что-то перепутали. Все последнее время я и мое КБ занимались исключительно «шестидесятым». Да и он еще в серию не пошел, вы ведь наверняка в курсе.

– Да, вы правы, – поспешно согласился Батоныч, мысленно отругав себя. Разумеется, он прав, ведь работы над «семидесяткой» начнутся только в середине осени, когда выявится слабость вооружения и двигателя «Т-60»! И новый танк, по сути, окажется глубокой модернизацией предшественника, с новой силовой установкой (та самая «спарка» из двух газовских двигателей, блин!), удлиненным на один опорный каток корпусом и новой башней с установленной в ней «сорокапяткой». С другой стороны, все равно ведь придется показывать Астрову чертежи и «Т-70» и «СУ-76», так что ничего страшного в его оговорке нет. Николай Александрович что так, что эдак сильно удивится…

– Продолжим. Итак, все это, товарищ Астров, я веду к тому, что вы делаете замечательные танки, каких ни у кого в мире нет. Не спорьте, это ни в коем случае не лесть! Все именно так и обстоит. Просто доктрина современной танковой войны слишком быстро меняется, и танкостроители, увы, не всегда успевают за этими изменениями. Плюс наше доблестное военное ведомство, скажем прямо, не всегда может внятно обозначить свои требования к новым машинам. Как там говорится, «генералы всегда готовятся к прошедшей войне»?..

Владимир Петрович осекся: Астров глядел на нежданно нагрянувшего из Москвы представителя САМОГО… ну не со страхом, конечно, но с трудом скрываемой паникой во взгляде. В чем дело-то? Что он такого уж ужасного сказал? Ах вон оно что… Ну да, точно, Николай Александрович ведь успел поработать в «шарашке», будучи арестованным в 1929 году! Да и с семьей его «пламенные революционеры» поступили круто, расстреляв по подозрению в контрреволюции отца и брата, а его самого выслав из столицы вместе с матерью. Интересно, виновные еще живы? Вряд ли, товарищ Сталин в тридцатые неплохо всяких-разных радикалов почистил…

– Ну да и шут с ними, с теми генералами, – махнул рукой Батоныч, решивший, что особенно переживать, в общем-то, и не о чем. С той бумагой, что он предъявил, ему вообще можно что угодно говорить. И про кого угодно. Поскольку подписана она… ну, понятно, кем. – Так вот, значит, танки. Повторюсь, ваши машины просто замечательные, но они уже устарели. Даже еще не пошедший в серию «Т-60». Нет-нет, не волнуйтесь, полностью сворачивать проект никто не собирается, просто мы значительно уменьшим объемы производства. Фронту ведь не только средние и тяжелые танки нужны, но еще и самоходные артустановки. Просто катастрофически нужны!

– Что, простите? – Взяв себя в руки, конструктор с интересом склонил голову набок.

– Самоходные артиллерийские установки, сокращенно САУ, – пояснил Бат, откидывая клапан дерматинового портфеля с чертежами.

– Ах, это… – несколько разочарованно протянул Астров. – Да, припоминаю, подобные машины тоже разрабатывались. И на базе легких танков, и на базе тяжелых. Но, как мне кажется, ни к чему путному это не привело. Тяжелые, неповоротливые, ненадежные…

– А вот у немцев вполне даже получилось, – усмехнулся полковник. – Вы ведь не могли не слышать про их «штурмгешютц» на базе «Pz-III»? Пушчонка, конечно, пока слабенькая, но сама идея весьма перспективна. Да и огромный задел на дальнейшую модернизацию имеется. Сейчас она ни «тридцатьчетверке», ни тем более «КВ» практически не опасна. Но если фашисты установят там более мощное и длинноствольное орудие, у них получится крайне опасный истребитель танков.

– «Истребитель танков»? – переспросил инженер. – Гм, какое интересное название. И довольно точно передающее саму суть… Ох, простите, товарищ полковник, перебил! Виноват. И что?

– Да то, Николай Александрович, что мы ничуть не хуже! И более того – мы намного лучше! И потому мы создадим нашу самоходку. Точнее, ВЫ создадите!

– Я? – снова опешил Астров.

– Именно вы. Более того, сейчас я вкратце поясню, отчего наша САУ окажется намного лучше. Гитлеровцы вынуждены использовать для своих «StuG» шасси производимых параллельно с ними танков, что нам только на руку. Меньше танков построят. Мы же станем делать самоходки на отдельном, разработанном специально под них шасси легкого танка. Их самоходка недостаточно маневренна и тяжела, весит больше двадцати тонн за счет кругового бронирования практически танковой толщины. А это тысячи тонн стали и лишний труд рабочих. А ведь во встречном бою САУ с неподвижным в горизонтальной плоскости орудием почти всегда проиграет танку, пушка которого установлена во вращающейся башне. Их дело – бить из засад или поддерживать атаку огнем, но следуя позади танков. Поэтому мы сделаем быструю и легкую машину с противопульной броней[29], способную мгновенно менять позицию. В засаде она окажется ничуть не менее эффективной, а в лобовом бою мы их использовать вовсе не станем.

– Весьма любопытно… – судя по загоревшимся глазам собеседника, Батонычу удалось всерьез заинтересовать конструктора. – А орудие?

– С орудием-то как раз проблем быть не должно. Однозначно поставим грабинскую «ЗИС-3», слышали о такой? В серию она пока не пошла, но госиспытания сдала и производственные мощности уже готовы. Опять же, сосед ваш, далеко возить не придется…

– Такую мощную?! – поразился Николай Александрович, судя по реакции, отлично знающий, о чем речь. – На базу легкого танка? И какого, кстати?

– А вы сами взгляните, – вытащив из портфеля распечатанные еще в будущем листы формата «А3», Батоныч положил на стол чертежи «СУ-76М». В том же портфеле лежали и подробнейшие схемы «семидесятки», но он пока не решил, стоит ли их показывать. Вернее, стоит, конечно, но только ту часть, что касалась бронекорпуса, шасси и силовой установки. Или гениальный танкостроитель и без подобной подсказки все, что нужно, поймет?..

Чертежи Астров изучал долго. От нечего делать, Владимир Петрович успел походить по кабинету (рассохшийся паркет поскрипывал под сапогами), поглядеть в запыленное окно на заводской двор (ничего интересного) и переброситься парой слов с Очкариком, дожидавшимся его в коридоре («потерпишь, тебе уж точно небольшая диета не навредит»). Наконец Николай Александрович аккуратно отложил в сторону листы и легонько прихлопнул их ладонью, словно боясь, что они могут внезапно исчезнуть, растворившись в воздухе.

– Просто поразительно, товарищ полковник! Если бы не вы мне их только что вручили, я был бы абсолютно уверен, что эту машину разрабатывали под моим руководством! Да что там уверен – практически УБЕЖДЕН! Какое интересное решение – создать артустановку массой с легкий танк, но вооруженную лучше тяжелого!

Батоныч мысленно хмыкнул: было бы по меньшей мере странно, если б он не узнал свое собственное детище! Ну, не совсем, если уж начистоту, собственное – изначально «семьдесят шестую» разработал Семен Александрович Гинзбург[30] на Кировском заводе. А вот основу для нее, танк «Т-70» – Астров. Вот только уж больно неудачным оказался первый вариант силовой установки с параллельно установленными моторами, из-за чего конструктор в результате и отправился на фронт, где и погиб. Именно поэтому Бат и передал чертежи сразу «финальной» САУ, производимой с конца 1943 года. Интересно, а про ходовую он тоже догадался?

– А ходовая? – словно прочитав мысли Бата, продолжил конструктор, похоже, больше разговаривая сам с собой, чем с собеседником. – Это ведь моя ходовая, от «Т-60»! Удлинить на два опорных катка? Можно, вполне. Так даже лучше будет, да и удельное давление на грунт не возрастет. Силовая установка? Спарка из двух двигателей, установленных последовательно? Не параллельно, значит, а именно последовательно, работая на общий вал? Гм, оригинально. Сложно, но вполне реализуемо…

Неожиданно Астров, словно вспомнив, кто передал ему чертежи, вскинул голову:

– Но… товарищ полковник, простите… откуда это? Кто разрабатывал, какое КБ, какой завод? Я ведь практически всех знаю, но это… ходовая, передняя часть корпуса, расположение силовой установки – это ведь, по сути, мой танк! Да и про усиление мощности двигателя подобным образом я, честно признаюсь, подумывал. До расчетов дело пока не доходило, но мысли имелись. Откуда же?

– А вот об этом, Николай Александрович, мы поговорим несколько позже, если вы не против. Меня сейчас больше интересуют сроки.

– Сроки? – поразился собеседник.

– Именно сроки, – твердо кивнул Бат.

И, четко разделяя слова, практически продекламировал:

– Первая советская противотанковая самоходная установка «СУ-76» должна попасть на государственные испытания не позднее осени этого года. Октябрь – крайний срок. Готов оказать всяческое содействие. Поверьте, моих нынешних полномочий хватит для решения ЛЮБЫХ вопросов. Вот, возьмите. – Владимир Петрович протянул Астрову пухлую папку с грифом «Совершенно секретно» на картонной обложке. – Здесь вся прочая техдокументация по самоходке – как там это у вас называется, спецификации, что ли? Впрочем, вам виднее. Суток для предварительного изучения вам будет достаточно?

Танкостроитель принял папку, механически прижав ее к груди.

– Да, разумеется! А чертежи? Их я тоже могу оставить у себя?

– Безусловно. Они, собственно, для вас и предназначены. Распишитесь в получении вот здесь и здесь. Благодарю. О сохранении тайны, полагаю, напоминать не нужно? Я так и думал. До свидания, Николай Александрович, увидимся на днях, я пробуду в Горьком еще несколько суток. И помните, если возникнут какие-нибудь… проблемы, обращайтесь напрямую ко мне. Нам очень нужна эта самоходка. Но самое главное, сроки ни в коем случае не должны навредить качеству! На фронте у меня не будет возможности доводить ее до ума.

– Спасибо, товарищ полковник! – Астров эмоционально потряс протянутую руку. – Я все прекрасно понял! Будьте уверены, я немедленно примусь за работу, а утром соберу совещание КБ!

– Да, и вот еще что. Лишнего времени у вас нет, но все же подумайте на досуге относительно силовой установки с одним мотором. Возможно, я и ошибаюсь, но все же так было бы надежнее. Вот только ни в коем случае не в ущерб основному заданию. Не вздумайте упираться в эту проблему, нет – значит, нет, будем строить в этом варианте. Есть у меня сильное подозрение, что подходящего движка у нас просто нет. Это приказ. Понятно?

– Так точно, я все понял, товарищ полковник. Подумаю.

– Вот и хорошо, нисколько в вас не сомневался, товарищ конструктор. Тогда увидимся, ну, скажем, послезавтра, хорошо? – Отчего-то Батоныч нисколько не сомневался, что спать сегодня Астров не станет до самого утра.

– Конечно, товарищ полковник!

– Удачи, Николай Александрович…

* * *

– Быстро вы его обработали, Владимир Петрович, – хихикнул Очкарик, поднимаясь со стула при появлении Батоныча в коридоре заводоуправления.

– Боря, душевно тебя прошу… – поморщился полковник. – Забудь эти словечки из прошлой жизни! Никого я не обрабатывал и обрабатывать не собирался. Здесь люди другие, их обрабатывать не нужно. Они и сами горы свернут, только достойную цель укажи. Вот я цель и указал. Он же не «коммерс», который доходом делиться не хочет… – Бат с трудом удержался от желания плюнуть себе под ноги. Ну их на хер, такие воспоминания!

– Извините, – погрустнел Кариков. – Чо-то я и вправду совсем не то сказал. Как думаете, справится?

– Справится. А нет – так Гинзбурга подключим, теперь-то он точно с параллельными движками не намутит и на фронте, как следствие, не погибнет. Кстати, Семену Александровичу нужно будет тоже подходящую задачу придумать. Может, ему идею БМП подкинуть? Кстати, неплохая мысль. Пусть с нуля разрабатывает, глядишь, через годик и построит опытный прототип.

– С какими еще параллельными движками? – искренне не понял Борис. – А бээмпэха – это хорошо, это нужно! А еще лучше, пусть сразу «Гвоздику» сделает.

Бат задумался. Подобный вопрос и его самого мучил всю дорогу до Горького. Поскольку вся тактика действий танковых войск, которую он изучал в училище и академии и применял на практике, предусматривала непременную поддержку танков и мотострелков теми самыми классическими САУ типа «Гвоздики», «Акации», «Мсты» и «Коалиции». В то время как всякие «Штуги», «СУ-100» и «Вулверины» войну не пережили, очень быстро уйдя со сцены, будучи заменены сначала самыми банальными «безоткатками», а потом – ПТУРами. И он сильно ломал голову, где взять хотя бы слабый паллиатив нормальных САУ. Ну, типа немецких «Sturmpanzer I» или «Wespe».

– Хм, а если уменьшить бронирование базы «СУ-76» вообще до противоосколочного, а то и вообще отказаться от боевой рубки, поставив 122-мм гаубицу на тумбу… – забормотал Бат себе под нос. – Ну как у американской 203-мм самоходки М-110. Для снижения отката присобачить к ней бульдозерный отвал в качестве заднего упора, то… Даже без башни подобная САУ вполне тянет на вундервафлю!

И, резко развернувшись, Бат двинулся в обратную сторону. Нет, на быструю разработку подобной машины он не рассчитывал. Это для «СУ-76», считай, уже все «кубики» готовы – и шасси, и орудие, и компоновка, двигло только «допилить» – и машинка готова! А для такой самоходочки, как «Гвоздика», – только идея. Но шасси подойдет аналогичное. Ну, может, тоже с некоторым «допилом». Движок доведут при разработке «СУ-76». А к тому моменту – и компоновку прикинут. Так что сделать первый вариант к Новому году вполне реально, а там… Батоныч аж зажмурился от удовольствия, представив, что сотворят с немцами полноценно внедренные в жизнь тактические разработки тех же семидесятых. Или когда у нас там появились первые «цветочки»? В смысле «Гвоздика», «Акация», «Тюльпан», «Гиацинт» и «Пион»?

* * *

В Горьком Бат с товарищами пробыл двое суток. Практически весь следующий день он провел на заводе № 92 «Новое Сормово», общаясь с легендарным Василием Гавриловичем Грабиным. Тем самым, о котором Сталин скажет в канун нового, 1942 года, «ваша пушка спасла Россию». Создателем не только знаменитой «Зоси»[31], дивизионной пушки «ЗИС-3», самого массового орудия Красной Армии периода Великой Отечественной, но и не менее замечательных танковых «Ф-34» и «С-53», и многих других. Сложно представить, как пошел бы весь ход войны, не получи вовремя танкостроители этих артсистем, которые и позволили нашим танкистам наравне сражаться с новыми гитлеровскими панцеркампфвагенами, в том числе тяжелыми!

Сначала разговор шел сложно: Василий Гаврилович оказался человеком прямым, убежденным в собственной правоте, недаром же имел достаточно сложные отношения с Вождем[32]. Да и Батоныча он поначалу воспринял как очередного проверяющего Ставки, мало что смыслящего в артиллерии. Владимир Петрович в долгу не остался и быстро наладил деловые отношения. Без размахивания подписанными САМИМ полномочиями, но с понятным любому русскому человеку, особенно имеющему отношение к армии, матом. В итоге между ними возник полный консенсус. Да и новенькая Звезда Героя на груди свою роль сыграла – Грабин отлично понимал, что штабным шаркунам, за одного из которых он и принял поначалу неожиданного визитера, подобных наград не дают.

А после того как полковник, как бы между прочим, сообщил, что «ЗИС-3» не просто будет принята на вооружение «прямо сейчас», а УЖЕ катастрофически нужна армии в максимально возможных количествах, Василий Гаврилович и вовсе оттаял. Решив, что клиент созрел, Бат выложил перед ним второй комплект чертежей «СУ-76», в основном касающихся ее артиллерийской части. А заодно напомнил, что ему, как танкисту, гораздо интереснее, когда товарищ конструктор сумеет разработать новую танковую пушку под планирующуюся глубокую модернизацию танка «Т-34». Мол, «Ф-34» – конечно, просто замечательное орудие, но скоро у противника появятся тяжелые танки («Ну, вы же понимаете, товарищ Грабин, что это совершенно секретные данные? Вот из этого прошу и исходить»), и нам придется думать о новом танке с новой пушкой.

После чего, аккуратно отставив в сторону ополовиненную бутылку грузинского коньяка, Батоныч выложил перед гениальным конструктором чертежи его же собственного 85-мм орудия «С-53». Угу, того самого, что будет установлено на «Т-34–85» спустя примерно два года. Ну, в смысле БЫЛО установлено там, в реальной истории. Которую они с Виталей уже в который раз пытаются изменить. Дальше почти в точности повторилась вчерашняя история с Астровым: закончив знакомиться с чертежами и под конец зачем-то пощупав край листа, предварительно послюнив палец (нанесенный лазерным принтером рисунок, разумеется, не размазался), Василий Гаврилович взглянул на Бата:

– Гм, очень интересная разработка. При наличии соответствующих боеприпасов бронепробиваемость окажется просто чудовищной. Но почему вы решили обратиться с этим именно ко мне? Я все-таки самостоятельно разрабатываю свои пушки. Тем более весьма сомневаюсь, что подобное орудие можно установить в башне существующих танков. Нет, за крайне приятную информацию о судьбе моего детища огромное спасибо. Да и эта ваша самоходка… прекрасное решение, рад, что там, – Грабин коротко дернул головой в сторону давно не беленного потолка рабочего кабинета, – решили всерьез озаботиться подобным. Объединить мощное противотанковое орудие и маневренную гусеничную ходовую – браво! Неужели Николай Александрович додумался? Молодец, очень талантливый инженер, никогда в нем не сомневался. Но танковая пушка, под которую не существует, простите, танка?

– Ну, отчего же не существует? – хмыкнул Батоныч. – Вот, ознакомьтесь. Проект, разумеется, секретный, но вам ведь не привыкать, верно? Прошу вас.

Чертежи башни «Т-34–85» конструктор изучал недолго. Задумчиво почесав щеку, поднял взгляд:

– Вот даже как? Значит, новая башня? Причем именно под эту пушку?

– Ага, – просто ответил Владимир Петрович, протягивая руку к бутылке: – Еще по капельке?

– Исключительно капелюшку, – рассеянно пробормотал тот, думая о чем-то своем. – И… когда эта машина пойдет в серию? То есть правильнее спросить: когда понадобится новое орудие?

– Начинайте работать, Василий Гаврилович. Времени не так чтобы очень много. Собственно, давайте договоримся вот как: сначала крупносерийное производство «ЗИС-3» с одновременной ее доработкой для установки в самоходную установку. Астров, к слову, уже приступил, задание он получил буквально вчера. Очень прошу, сразу же наладьте теснейшее сотрудничество, у меня не будет времени разъезжать туда-сюда и решать ваши проблемы. Тем более если я приеду, то приеду с проверкой – и учтите, никаких поблажек уже не будет. Или есть результат – или его нет. Третьего не дано. Потому и меры будут приниматься… самые действенные. Видели, кто подписал мои полномочия? Вот именно. Затем – работа над новым танковым орудием. Сроков не называю, но хотелось бы получить новую пушку уже зимой-весной будущего года.

– А новая башня к этому времени будет? – осторожно осведомился Грабин.

– Будет. Ну, по крайней мере, товарищ Сталин ОЧЕНЬ на это надеется. А я проконтролирую. Впрочем, это уже не ваша проблема, товарищ Грабин.

– Да-да, товарищ полковник, я прекрасно вас понимаю. Чертежи вы мне оставите?

– Только те, что касаются непосредственно вашего задания, Василий Гаврилович. Остальные я вам показал исключительно с ознакомительной целью. Для составления общего представления, так сказать. Мне ведь еще по танкостроительным заводам ездить. Еще вопросы?

– Боеприпасы?

– Тоже не ваша проблема. Подключим, кого следует. Разумеется, вы будете работать с ними в плотной кооперации.

– Тогда больше вопросов не имею, товарищ Бат. – И, чуть поколебавшись, добавил: – Простите, значит, я могу быть уверенным, что вопрос по «ЗИС-3» решен окончательно и на самом верху?

– Именно так. Окончательно и бесповоротно. На самом верху, я лично говорил с товарищем Сталиным. Прекрасная пушка, катастрофически необходимая фронту уже сейчас. Нет, даже не сейчас – вчера! Не сочтите за лесть, товарищ Грабин, но я бы не удивился, если ее когда-нибудь признают лучшим орудием своего класса. Но имейте в виду: качество, качество и еще раз качество. За брак буду карать, сразу предупреждаю. За задержку работы по «СУ-76» – тоже. Мы друг друга поняли?

– Абсолютно.

– Вот и хорошо. А сейчас не согласитесь ли показать мне вашу, так сказать, епархию? Сборочные цеха, все такое прочее. Никогда не видал, как пушки делают. Стрелять – стрелял, а вот видеть – не видел. Покажете?

– Конечно, прошу вас, товарищ полковник…

Глава 9

16 июля 1941 года, Бяла-Подляска – Брест – Ивацевичи – Клецк

В дорогу мы собрались только на следующий день после решения Гелена «отправиться в будущее». Уж и не знаю, что полковник с майором делали, как утрясали оргвопросы, как мотивировали перед начальством необходимость поездки, но времени это заняло довольно много. Поздним утром мы отчалили. Снова было то самое драповое пальто и нелепая широкополая шляпа а-ля Индиана Джонс. Почему-то иной аналогии в мою слегка гудевшую после вчерашнего коньяка голову не пришло.

Машина тоже оказалась знакомой, с наглухо зашторенными окнами, равно как и усевшиеся на заднее сиденье мордовороты. Ну хоть какое-то постоянство, ха! Кстати, окна-то за каким хреном закрывать? Будто я и без того не в курсе, что провел эти дни в Берлине! Впрочем, это они не от меня шифруются, это меня прячут. От кого? Да от всех! Миляги Рейнхард с Анхелем, похоже, замутили какую-то свою игру… ну, да и флаг им в руки, барабан на шею и ветер в спину. Мне от этого ни холодно ни жарко – лишь бы под жернова ведомственных интриг не попасть.

Главное, смартфон с собой взяли – это уж я напоследок извратился, мол, у нас в будущем все «электронные устройства» взаимосвязаны друг с другом, потому без оного я тот самый планшет просто не найду. Вот хоть башкой о сенсорный экран бейся – никак. В принципе это я так сболтнул, наудачу, будучи готовым к новой волне подозрений – просто уж больно не хотелось оставлять фрицам столь ценный артефакт. Поскольку уцелеют ли абверовцы после моего побега – бо-ольшой такой вопрос. Огромный даже. И в чьи руки после этого попадет смартфон – непонятно. Как ни странно, вопросов не возникло, и опечатанный металлический контейнер с «Самсунгом» и прочими сопутствующими девайсами местного изготовления погрузили в багажник. Часы мне, кстати, тоже вернули по первому требованию – после всего, что фрицы узнали и увидели за эти дни, они уже в качестве иновременного артефакта не котировались. Еще бы – ведь впереди перспектива захватить целое море сверхценной информации и, вишенкой на торте, самую настоящую «машину времени» грузоподъемностью в «несколько десятков тонн». Вот где размах, а то часы какие-то…

На аэровокзале Темпельхоф – теперь я рассмотрел его во всех подробностях – мы надолго не задержались: самолет уже прогревал моторы на взлетной полосе. Снова трехмоторный «пятьдесят второй», вполне вероятно, что тоже тот самый. Неподалеку застыла пара готовых к взлету «худых», чему я, как ни странно, даже обрадовался. Шансы, конечно, мизерные, но обидно будет, если нас сшибут родные истребители. Вот будет хохма, когда на меня тот самый геройский летчик капитан Захаров спикирует! Хотя, с другой стороны, ничего столь уж и страшного. Уйду себе на «перезагрузку» – и всех делов.

Мрачно поглядев на угловатый «Юнкерс», отблескивавший в солнечном свете гофрированным фюзеляжем, я мысленно тяжело вздохнул: снова долгий полет в не слишком удобном кресле. Может, хоть смартфон попросить у фрицев – музыку послушать? Шучу, конечно…

– Вас что-то смущает? – немедленно заметил мое состояние Рейнхард, топавший рядом со мной от автомашины до невысокой, в пять ступенек, лесенки, приставленной к комингсу квадратной дверцы. – Не волнуйтесь, полет абсолютно безопасен. У меня просто замечательный экипаж.

С трудом удержавшись, чтобы не съязвить относительно готовых выполнить любую прихоть стюардесс, я мотнул головой:

– Нет, все отлично, господин полковник. Просто привык к совсем другому уровню комфорта во время перелетов. И… к другим лайнерам. Ну, вы ведь меня понимаете, верно? Надеюсь, хотя бы коньяком угостите?

– Вы много пьете, – погрустнел абверовец. И на всякий случай торопливо добавил: – Впрочем, отчего нет? Лететь долго, около четырех часов. А насчет комфорта и лайнеров – это вы так пассажирские самолеты называете, верно? – да, понимаю. Я видел, какие у вас бомбардировщики, – полагаю, что и гражданские авиасуда не менее впечатляющие.

– Правильно понимаете. Тем более смотрели мои фотографии с отдыха, там ведь было и несколько снимков на борту самолета?

– Да, разумеется, – согласился полковник, кивнув в сторону трапа. Похоже, он был весьма рад, что нашел повод свернуть нашу светскую дискуссию ни о чем. – Вот мы и пришли, поднимайтесь.

Сам полет до Бяла-Подляски прошел обыденно и нудно. Кроме абверовцев с нами летели всего трое охранников – та парочка, что ехала со мной в автомобиле и еще один, незнакомый. Из чего я сделал вывод, что основная поисковая группа будет ждать нас уже на месте – не идиот же полковник Гелен, чтобы мотаться по ближним тылам в столь малой компании? Тем более в условиях, когда фронт весьма нестабилен, а по лесам бродят как вооруженные окруженцы, так и многочисленные разведгруппы, и наши и немецкие. А как бы я сам поступил в подобной ситуации? Сколько бойцов взял? Какой транспорт, вооружение?

Некоторое время я анализировал придуманную задачу – делать-то все одно нечего. А так хоть мозги напрягу. Собственно, что тут думать? Большим отрядом из нескольких десятков рыл по лесам шастать несподручно – только лишнее внимание к себе привлекать. А лишнее внимание Гелену категорически противопоказано. На месте Рейнхарда я бы взял человек десять-двенадцать, отделение спецназа при одном, максимум двух пулеметах. Все с автоматическим оружием, разумеется. Радиостанция. В качестве транспорта – наверняка полугусеничный бэтээр, в него, если память не изменяет, как раз десять человек и влезет. Ну а для нас – легковую машину, что-нибудь неприметное, «Кюбельваген», к примеру. Тогда и со стороны небольшая колонна никаких вопросов вызывать не станет: едет себе армейский начальник с охраной по каким-то своим важным фашистским делам и едет. Мало ли подобных по прифронтовой полосе катается? Интересно, кстати, из кого именно охрана состоять будет? Простых армейцев не пошлют, а спецназа, в нашем понимании, в Вермахте сейчас нет. Парашютисты проходят «по другому ведомству» – Люфтваффе, а всякие горные и лесные егеря – это вполне себе линейная пехота, слегка заточенная под особенности местности, естественно.

Наконец самолет пошел на снижение – двигатели изменили тональность и привычно заломило в ушах. Еще несколько минут, и «Тетушка Ю», легонько подскакивая на неровностях грунтового летного поля, зарулила на стоянку. Ух, хорошо-то как, когда тихо! Не дожидаясь разрешения, я поднялся на ноги, разминая затекшую от долгого сидения спину. «Мой» охранник, весь полет просидевший истуканом на соседнем, через проход, кресле, дернулся следом. Правильно, бди. Вдруг сбегу. Вот прямо сейчас возьму разбег и помчусь по узкому коридору, натыкаясь коленями на подлокотники… Даже не знаю, что на меня так подействовало, то ли окончание перелета, то ли то, что я снова на родной земле (ну, уже почти на родной, тут до границы рукой подать), но настроение неожиданно заметно улучшилось. Главное, чтобы абверовцы ничего не заметили, на фиг мне лишние подозрения.

Как писалось в старинных романах, «сборы были недолгими» – затягивать с началом поисковой экспедиции Гелен определенно не собирался. Поэтому нас ожидали прямо на аэродроме. С персональным транспортом я, кстати, угадал – ехать предстояло в квадратном, с запасным колесом на круто скошенном капоте «Кюбельвагене»[33] с поднятым брезентовым верхом. Смешная машинка, вызывающая у меня ассоциации не то с мыльницей, не то с дюралевой лодкой-плоскодонкой, к которой зачем-то присобачили колеса. Интересно, как этот шедевр гитлеровского автопрома в плане комфорта? Снаружи как-то не впечатляет.

А вот с бронетранспортером я ошибся: вместо него на краю летного поля стояло сразу два тупорылых двухосных грузовика со знакомой «опелевской» молнией на решетке радиатора[34]. Рядом с автомашинами маялись от безделья почти полтора десятка фрицев в десантных шлемах без широких полей и козырьков. «Двенадцать человек», – быстро пересчитал я, продолжая незаметно разглядывать вояк, даже на вид казавшихся опытными бойцами – по манере стоять, держать оружие. Обряжены в «кнохензаки»[35] камуфляжной расцветки с ломаным геометрическим узором, из-под которых смешно торчат обычные брюки цвета фельдграу, заправленные в высокие ботинки. Из-за этого казалось, что солдаты напялили шортики поверх брюк. На ременно-плечевых системах – стандартные подсумки с патронами, на поясах – фляжки, ножи, пехотные лопатки в чехлах, почти у всех – пистолетные кобуры. У каждого винтовка, у двоих пулеметы, у одного – автомат. Здоровые, сволочи, как ездовые лоси, один к одному, как на подбор, на таких хорошо пни на лесоповале корчевать. Оружие держат как-то непривычно – положив цевьем на левую руку и придерживая сверху правой, словно баюкая младенца. Интересно, кто такие? А вообще хреново. От таких попробуй сбеги. Ладно, придумаем что-нибудь, время пока имеется. Кстати, интересно, а зачем сразу два грузовика? В кузов, насколько помню, человек пятнадцать вполне помещается. Во втором какой-то груз, что ли, везут?

Пока Рейнхард о чем-то разговаривал в сторонке с торопливо вытянувшимся при появлении начальства командиром группы (и единственным обладателем автомата типа «МР-40», он же в просторечии «Шмайссер»), я решился задать Анхелю интересующий меня вопрос. Запираться майор не стал, хоть поначалу и зыркнул с известным подозрением:

– Бойцы учебного полка особого назначения «Бранденбург». Полагаю, вы прекрасно знаете, что это за подразделение и чем занимается?

– Ну, судя по названию, обучением? – хмыкнул я. – Ладно, герр майор, не напрягайтесь. Знаю, конечно. И цели и задачи полка, и то, что они на задания ходят в нашей форме. Кстати, а красноармейская форма где?[36] В стирку сдали?

Анхель на пару секунд завис, но потом вспомнил, с кем разговаривает, и криво усмехнулся:

– Шутите? Это хорошо. Мне нравится, что вы не теряете оптимизма. Наверняка считаете, что сумеете сбежать? От ребят штабс-фельдфебеля Розена – вряд ли!

– Да ни в жисть, – «честно» захлопал я глазами в ответ. – Мне с вами и с полковником вполне комфортно, да и коньяк у вас отменный. Куда мне с эдакими зубрами тягаться? На счет «раз» скрутят, еще и побьют. Я ж не рэмба патлатая, чтобы голыми руками супротивников штабелями укладывать. Вот если бы вы мне дали «парабеллум», тогда конечно.

– Ну-ну… – недоверчиво пробормотал абверовец, смерив меня крайне подозрительным и многообещающим взглядом. Или скорее так: «не обещающим ничего хорошего взглядом». – Имейте в виду, при первой же попытке сделать какую-нибудь… глупость на вас наденут наручники. Возможно, стоит сделать это прямо сейчас? Я помню, что при задержании вы искали смерти.

Я поморщился, стараясь не переигрывать:

– Анхель, давайте обойдемся без подобных пошлостей. Никуда я бежать не собираюсь. А насчет поисков смерти? Ну, считайте, что передумал. Подходит такой ответ?

– Допустим. Просто помните, за вами ежесекундно будут присматривать. И при первых же признаках…

– Да понял я, понял.

– Вот и прекрасно. – Поколебавшись, разведчик все-таки осведомился: – А что это за «рэмба»?

– Киногерой такой, практически непобедимый. Кажется, у меня на планшете этот фильм был, как найдем прибор, сами поглядите.

– Хорошо, посмотрим… – кивнул Анхель и, немного поколебавшись, сказал: – Давно хотел спросить… А почему вы всех европейцев называете педерастами?

– Не педерастами, Анхель… – Я негромко рассмеялся. – Если сделать в слове «педераст» три грамматические ошибки, получится русское ругательство. Которое означает не только принадлежность оскорбляемого таким словом человека к нетрадиционной сексуальной ориентации. У термина «пидор» много оттенков… Но в целом… Как нам, русским, относиться к людям, устраивающим в центре Берлина парады этих самых педерастов, на которые собираются до миллиона человек?

– Миллион педерастов в центре Берлина? – охнул ошарашенный Гелен, подошедший к нам пару секунд назад.

– Именно! – ухмыльнулся я. – Не помню, говорил ли я вам, что канцлером Германии будет баба? А министром обороны – тот самый педераст, открыто, не скрываясь, живущий с мужчиной?

Немцы молча переглянулись, Анхель пожал плечами и опустил голову.

– Ладно, об этом поговорим позднее! – решительно сказал полковник. – Идите к автомашине, штабс-фельдфебель, командир нашего конвоя, обещает трудную дорогу.

Уже садясь в «автомыльницу», с удивлением отметил необычную деталь: диверсанты, разбившись на две группы, погрузились в кузова ОБОИХ грузовиков. Спустя пару секунд до меня дошло: ну да, конечно! Герр оберст же не обычную пехтуру с собой взял, а элиту, мать ее! А подобные личности сильно комфорт любят, потому и не БТР[37], где им пришлось бы сидеть, как сельди в бочке, а грузовик. Причем не один, а сразу два. По шесть человек в кузове – нехило, да? Вот же снобы хреновы! Ладно, представится возможность, поучу их жизни. Вот только знать бы еще, когда она представится, эта самая возможность?..

* * *

Лейтенант государственной безопасности Сергей Наметов оглядел выстроившихся бойцов поисковой группы:

– Товарищи, приказ всем понятен? Если есть вопросы, задавайте их сейчас, потом некогда будет.

– Да понятно все, командир, какие уж тут вопросы? – пожал плечами старший сержант Колька Клюев, поддернув ремень ППД. – Возвращаемся на место боя и захвата товарища комиссара и еще раз прочесываем местность, квадрат за квадратом. Ищем малейшие зацепки, следы – и все такое прочее. И так до победного конца.

– Именно так. – Помолчав, лейтенант негромко докончил: – Ребята, мы все прекрасно понимаем, что шансы на то, что мы хоть что-то найдем, минимальны. Но приказ есть приказ. В конце концов, это именно мы проворонили фрицев, позволив им захватить объект. Хорошо еще, что легко отделались – помните, КТО нас на задание отправлял? Так что, скажите спасибо, что без последствий обошлось. Если б еще секретный танк с товарищем полковником не уберегли, мы бы сейчас и вовсе…

Махнув рукой, Серега решительно сказал:

– Потому пораженческие настроения отставить! Если хотите знать мое мнение, раз нас сюда снова отправили, значит, командование что-то знает; что-то, чего нам пока знать не следует! Все, свернули базар. Грузитесь.

Убедившись, что бойцы разместились в кузове полуторки, Наметов уселся рядом с водителем и со второй попытки захлопнул жалобно скрипнувшую дверцу. Немолодой шофер с сержантскими лычками вопросительно дернул подбородком:

– Так чего, поехали, тарщ лейтенант?

– Поехали, – выдохнул Наметов, устраивая между колен автомат стволом кверху.

– Добро.

Взвизгнув стартером, грузовик тронулся с места, постепенно набирая скорость. Откинувшись на спинку сиденья, осназовец прикрыл глаза, припоминая события нескольких крайних дней.

Поначалу, прибыв вместе с эшелоном в Кубинку, он вовсе не был уверен в благополучном исходе: да, секретный танк в безопасности, двое из троих «объектов» – тоже, лично наблюдал, как их отправили в Москву. Вот только боевое задание, то самое, которое он получил от САМОГО наркомвнудела, до конца так и не выполнено! Товарищ комиссар похищен противником, и он ничего не сумел предпринять, чтобы этого не допустить! Еще и сам едва не погиб, из последних сил фрица завалив, после чего в обморок позорно грохнулся. Какой же он после этого командир группы особого назначения?!

Однако ничего катастрофического не произошло. На следующее утро по телефону поступил новый приказ: группе «Поиск-10» – сутки отдыха, после чего выдвинуться в известный квадрат и продолжить разыскные мероприятия, взяв с собой тройной боекомплект и запас провизии не менее чем на пять дней. Поначалу приказ Серегу удивил: что там еще искать-то можно?! Они в ту ночь все, что могли, облазили.

Но, поразмыслив, лейтенант понял, что ошибается: одно дело – искать ночью, считая буквально каждую минуту и каждый же миг опасаясь вражеского выстрела, и совсем другое – в светлое время, никуда не спеша и не опасаясь наткнуться на оставленный врагом заслон. Правда, в самом конце разговора – видимо, чтобы особенно не расслаблялся – все же прозвучала сакраментальная фраза относительно «высокого доверия», «последнего шанса» и «искупления вины».

Но тем не менее Серега Наметов все же продолжал в глубине души искренне считать, что еще легко отделался…

* * *

До Бреста добрались быстро, ни разу не остановившись по пути. Да и что тут было ехать, собственно говоря? Карты я наизусть, конечно, не помнил, но по ощущениям – километров пятьдесят от силы. Даже с учетом «бешеных» местных скоростей и загруженности дорог армейскими колоннами доехали за полтора часа. Я сидел сзади, вместе с Анхелем, на достаточно неудобном дерматиновом диванчике (ну хоть что-то, поскольку при первом взгляде на наше транспортное средство я ожидал худшего), полковник – рядом с водителем, роль которого выполнял один из берлинских «бодигардов». Грузовики со спецназом… ну, в смысле диверсами из «Бранденбурга», выдерживая безопасную дистанцию, перли следом, словно приклеенные. Армейцы нас пропускали, позволяя при нужде вклиниваться в колонны или обгонять – перед выездом Гелен присобачил на крыло какой-то флажок или вымпел (переходящий, блин, как в моем советском детстве говорили). Что именно он означал, я понятия не имел, но немецкие водилы, видимо, понимали, безропотно уступая дорогу.

В сам Брест мы не заезжали, просквозив город по окраинам, а вот мимо Крепости проехали. То ли так дорога шла, то ли с неким тайным умыслом. Скорее первое, конечно: вот больше делать нечего двум профессиональным разведчикам, решившимся на самую серьезную авантюру в жизни, от исхода которой зависели ни много ни мало их собственные судьбы, специально ради меня маршрут менять! Но в чем-то я был им даже благодарен. Поскольку, завидев в полукилометре знакомые очертания крепостных стен и бастионов, я волей-неволей погрузился в воспоминания. Недавние события сейчас, спустя всего-то неполный месяц, казались столь давними, полустершимися в памяти, будто произошли в прошлой жизни. Или вовсе не со мной…

Общение с белорусскими реконструкторами Мишей и Олесей, явное несоответствие внешнего вида Крепости тому, к чему я привык в своем времени, и мой первый шок от того, что оборона продлилась всего двое суток, а потом гарнизон разблокировали и вывели. Форма батальонного комиссара, документы представителя Особого отдела штаба корпуса с «правильными» скрепками и бесполезный наган в кобуре. Мой первый бой с фашистами внутри красноармейского клуба 84-го стрелкового полка, бывшего гарнизонного Свято-Николаевского храма. Знакомство с легендарным командиром девятой погранзаставы, лейтенантом Андреем Митрофановичем Кижеватовым, героем обороны Брестской крепости, которому я, так уж выходит, подарил своим разговором со Сталиным новую жизнь. И финалом недолгого пребывания в героическом прошлом немецкий снаряд, разорвавшийся практически под ногами и отправивший меня на очередную «перезагрузку». Ошарашенные глаза Михаила, разглядывающего внезапно потерявшую былой лоск форму и кобуру с трофейным «Браунингом» на поясе «батальонного комиссара». И озвученная им, окончательно добившая меня дата окончания Великой Отечественной: десятое ноября сорок четвертого года…[38]

По пути не разговаривали – о чем, собственно? Все уже говорено-переговорено. Да и не хотелось, если честно. Поднявшееся было после прилета настроение снова упало, стоило заметить застывшие вдоль дорог разбомбленные автоколонны и разбитые советские танки, еще не оприходованные немецкими трофейщиками. Или, что скорее, просто их не заинтересовавшие по причине явной неремонтопригодности. БТ, «двадцать шестые», намного реже – «КВ» или «тридцатьчетверки». Увидел даже один монструозный «Т-35», задом съехавший с откоса, да так и застрявший. Одно радовало – все-таки брошенной и разбитой техники было ЗНАЧИТЕЛЬНО меньше, чем в моем прошлом. В разы – не в разы, но меньше, что не могло не радовать. Да и фрицевские панцеры тоже частенько встречались, хоть и не в таких количествах. Сгоревшие дотла, развороченные детонацией боекомплекта, с сорванными башнями и разошедшимися, вывернутыми наружу бронелистами корпусов. Сложно сказать, были ли это последствия встречных танковых боев, работа из засад противотанковой артиллерии или атаки советских штурмовиков, В ЭТОТ РАЗ не сгоревших на своих аэродромах ранним утром 22 июня. Да и какая разница? Главное – я впервые воочию, что называется, увидел результат своего самого первого разговора с Вождем; того самого, что начался, когда я стоял в пробке на Рижской эстакаде. Как там у классика? «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется»[39], вроде так? Вот и отозвалось… неплохо, стоит признать. И на границе фашиста неслабо потрепали, и Минск по-прежнему наш, да и остальная ситуация на фронтах не шибко напоминает ту, к которой я привык в своем времени. Не везде, конечно, но сам факт, как говорится…

Смотреть мне не запрещали – да и как, собственно? Глаза завязать? Порой я ловил на себе исполненные с трудом скрываемого торжества косые взгляды майора. Мол, гляди, пришелец из будущего, как мы повоевали! Которому, впрочем, хватило мозгов или такта воздержаться от каких бы то ни было комментариев. Морду я б ему, конечно, вряд ли набил – рано пока, всему свое время, – но пару ласковых бы сказал. Или не пару. Впрочем, скоро абверовец свои провокации прекратил – и я даже догадывался почему. Вспомнил, зараза, чем все закончилось – и что было дальше… Да и количество битой немецкой техники по мере удаления от госграницы, как я не без удовольствия отметил, только возрастало, что тоже не настраивало фрица на мажорный лад…

К послеобеденному времени, миновав Кобрин, добрались до Ивацевичей. Ехали долго, с несколькими остановками. Сначала, чтобы перекусить сухими пайками и справить естественные надобности. Потом у одного из грузовиков пробило колесо, и пришлось ждать, пока шофер при помощи матерящегося на родном языке камрада его разбортует, заклеит дырявую камеру, установит обратно и накачает. А вот затем… затем я получил возможность еще раз увидеть в действии родную краснозвездную авиацию в составе нескольких звеньев «Чаек», внезапно атаковавших идущую перед нами колонну. Прежде чем прилетели немецкие истребители, «сталинские соколы» успели прицельно выпустить по фашистам весь боекомплект, и 88-мм «эрэсы», и бомбы, превратив почти полтора десятка грузовых автомашин с легкими 37-мм пушками на буксире, целый противотанковый дивизион какой-то пехотной дивизии, в пылающие обломки, хаотично раскиданные по покрытой бархатной бежевой пылью дороге. Короче, хорошо парни порезвились, любо-дорого было смотреть…

Смотрел я, разумеется, вовсе не из тесного и пыльного салона «Кюбельвагена», а из-под деревьев лесной опушки, куда меня спешно эвакуировали при первых же признаках опасности. «Автомыльница» торопливо съехала с дороги, грузовики с абвергруппой повторили маневр, едва не уткнувшись бампер в бампер. Анхель выпихнул меня наружу, прямо в мускулистые лапищи берлинского шофера-охранника-хрен-знает-кого-еще. Бдят, суки! Следом эвакуировали и драгоценный контейнер со смартфоном. Глядя, как один из фрицев тащит этот здоровенный ящик, я припомнил то ли старый анекдот, то ли выпуск «Ералаша» про навороченные часы и чемодан с батарейками к ним, и начал ржать. Впрочем, вопросов мне никто задавать не стал: видать, абверовцы сочли это нервной реакцией. Мол, перепугался путешественник во времени, что под своими же бомбами сгинет, вот и истерит…

Я и не спорил, наслаждаясь действом. Нет, ну а что? Не все ж мне зубами скрипеть, разглядывая в Сети черно-белые, убийственно-четкие фото сожженных на дорогах Белоруссии и Украины советских колонн? И военных, и гражданских, и санитарных? Получите ответочку, херры продвинутые еврогейцы. Не нравится? Охотно верю. С другой стороны – так кто вас сюда, твари, звал? Привыкайте, скоро еще и не то будет, зима близко…

Пока в полукилометре впереди завывали авиационные моторы, гулко бухали взрывы и трещали пулеметные очереди, я посмотрел на майора, усевшегося под соседним кустом с каким-то чемоданчиком в руках. Былого торжества в его взгляде больше не было и в помине, скорее откровенная тоска и чуть ли не обида. В духе «а нас-то за что»?!

Я коротко подмигнул абверовцу:

– Что, дружище Анхель, игра идет не в одни ворота?..

Дернув щекой и зло сплюнув, фриц молча отвернулся. Не нравится, тварь?! И ведь это только начало войны. Но вообще-то для разведчика он слишком нервный…

Дождавшись, пока расчистят дорогу, мы продолжили движение, поздним вечером добравшись до пригородов Клецка, где и заночевали в расположении какой-то из тыловых частей. Перекусив, я немедленно завалился спать. Откровенно говоря, вымотался настолько, что ни одной дельной мысли в башке просто не было. Даже от коньяка отказался, хоть Рейнхард и предлагал, призывно потряхивая серебряной фляжкой. Ну его на хрен, суку фашистскую, нужно выспаться, пока возможность имеется. А там – поглядим…

Глава 10

16 июля 1941 года, на просторах Советского Союза

Поезд шел на северо-запад, в сторону Ленинграда. Снова размеренно стучали на стыках колеса, грохотали при торможении сцепки, пронзительно свистел паровоз. На этот раз вагон Бата подцепили к воинскому эшелону, везущему из Горького на фронт автотехнику и артиллерийские орудия. Всем, касающимся организации поездок, ведал лейтенант Патрушев, договаривающийся относительно подходящих поездов и решавший текущие вопросы с линейными отделами НКВД – Владимир Петрович в подобное даже не лез. Да и времени у него на это не имелось. Он бы и на автомобиле перемещаться согласился, хоть это и перебор, разумеется. Не те скорости, не те дороги. Вот перебросить бы из будущего какую-нибудь нормальную тачку, пусть даже и не привычный «Гелендваген», а хотя бы «УАЗ», на котором Виталик во второй раз в прошлое провалился. Кстати, интересно, а что с ним стало? Не с Виталькой в смысле, а с «уазиком»? Как-то об этом больше ни слуху ни духу, а ведь машину по идее должны были найти и эвакуировать. Впрочем, возможно, и нашли, да не смогли вывезти и уничтожили на месте: Дубинин, помнится, говорил, что авто сильно пулями побило. Учитывая, с какой скоростью тогда фрицы вперед перли, наиболее вероятный вариант. Жаль, не догадался у Виссарионыча выяснить, тот наверняка в курсе.

Вспомнив про привычное средство передвижения, полковник лишь невесело вздохнул. Эх, в каком именно варианте истории он остался, его «Батмобиль», как, по аналогии с известным американским фильмом, называли тачку главаря его тогдашние «подчиненные»? Хотя, конечно, глупости все это: в этом времени на поезде всяко надежнее. А еще лучше по воздуху, но наглости попросить у Сталина самолет у Владимира Петровича вряд ли бы хватило. Хотя тот, вполне вероятно, и согласился бы.

Ладно, пора спать: из Горького эшелон вышел поздним вечером, с наступлением темноты, так что сейчас часы показывали уже половину первого ночи. Вовсе не лишняя предосторожность: в светлое время Люфтваффе с удовольствием охотилось за поездами. Правда, в последнее время все реже добиваясь успеха – советские истребители постепенно возвращали себе потерянное в первые недели войны превосходство в воздухе. Не везде, конечно, авиации ближнего действия по-прежнему отчаянно не хватало, но любителей поохотиться на практически беззащитные составы потихоньку выдавливали с небосклона, порой заставляя отступить, сбросив бомбы куда попало, порой – роняя на землю. Являлось ли это результатом вмешательства в ход истории пришельцев из будущего или так все и обстояло в реальности, Батоныч не знал и даже не догадывался. Уж больно много передергиваний фактов и откровенной лжи об этой войне было написано спустя многие десятилетия после ее окончания…

Поездкой в Горький Батоныч остался доволен. Даже расстреливать никого не пришлось. Шутка, конечно. Особо порадовал Астров: Николай Александрович всерьез загорелся созданием в кратчайшие сроки не только «объекта 0–76», но и других артсистем на едином шасси. За те пару дней, что Бат находился в Горьком, он успел не только сформировать конструкторскую группу и составить план работ на ближайший месяц, но и лично встретиться с Грабиным. Судя по всему, конструкторы между собой вполне поладили – Василий Гаврилович пообещал предоставить орудия по первому требованию в количестве не меньше сотни стволов и даже помочь в установке пушки в рубке.

А вот с новым двигателем, как и ожидал Владимир Петрович, ничего путного не вышло, в чем Астров честно и признался. Танковый дизель в корпус «СУ-76» никак не впихнешь, мотор от «БТ» или «двадцать шестого» – тоже. А больше в наличии ничего, собственно, и не имеется, только движки от грузовых автомобилей. Так что придется придерживаться первоначального плана и устанавливать, как и в реальной истории, два семидесятисильных газовских мотора. Про «реальную историю» – это не Астров, разумеется, сказал, а Бат про себя подумал.

Договорившись с директором завода Лоскутовым о поставке будущей танковой бригаде трех десятков грузовиков «ГАЗ-АА» и «ГАЗ-ААА» (больше Иван Кузьмич просто не мог выделить, даже с учетом особых полномочий Бата), полковник отбыл на вокзал. Поначалу он собирался посетить Харьковский и Сталинградский заводы, но в последний момент передумал. Если он всерьез собирается оснастить бригаду бэтээрами, логичней сперва посетить Ижорский завод, озадачив его конструкторов новой задачей. А пока будут подгонять корпус «сто пятьдесят второго» под имеющееся трехосное шасси, он смотается к танкостроителям. Ну а затем обратно в Ленинград – «КВ» Батоныч решил оставить на десерт. Поскольку справедливо подозревал, что именно с ними возникнут основные проблемы. Это ведь не новую самоходку или БТР практически от нуля строить: линии производства «Ворошиловых» еще с позапрошлого года работают, значит, основная проблема именно в сборке. Ну, по крайней мере, он так думает…

Была мысль первыми отправить на танковые заводы Гаврилова с Барановым, но от нее Владимир Петрович быстро отказался. Какой смысл? Воевали ребята на легком танке, с «КВ» практически не знакомы, с «тридцатьчетверкой» тоже, даже более опытный Баранов. Так что сам, все сам. А мужики пусть пока опыта набираются, настанет срок, глядишь, и его смогут в поездках подменить. Если они будут, те поездки. Он сюда, в общем-то, не для того прибыл, чтобы всю дорогу «прэдставителем на мэстах» работать. Максимум через месяц он должен оказаться на фронте…

Где-то далеко впереди, в голове состава, дважды громко свистнул паровозный гудок. Лязгнули, проходя спереди назад грохочущей волной, сцепки, и вагон едва заметно дернулся: поезд замедлял ход. Похоже, какая-то станция. Или машинисты получили приказ кого-то пропустить, и сейчас их, как уже бывало, отгонят на запасной путь. Хотя вряд ли: еще по дороге в Горький Бат заметил, что на фронт воинские эшелоны, как правило, идут практически без остановок. А вот следующие в обратном направлении – то и дело тормозят. Да, похоже, все-таки станция: высунувшись в приоткрытое окно, полковник заметил впереди какие-то желтоватые огни. Тоже неплохо, можно размять ноги и кипятку набрать, поскольку с имеющимся в вагоне водонагревателем они так и не разобрались. Собственно, может, и разобрались бы, вот только ни угля, ни дров к сему хитрому агрегату не имелось. Кстати, нужно будет поднапрячь кого-то из их охраны: пока он инспектирует заводы, им все равно делать нечего, вот пускай и займутся. Ладно, сейчас подышит немного свежим воздухом, а уж там и на боковую отправится.

– Товарищ полковник, разрешите покинуть вагон? – шагнул из купе мамлей Гаврилов. – Похоже, к станции подъезжаем. Пока стоим, сбегаем со старшиной, кипяточку наберем, новости разузнаем.

– Да не тянись ты, Степа, – поморщился Бат. – Просил же уже. Давай. Только выясни сначала, сколько стоять будем. Отстанете еще, где вас потом искать?

Из соседнего с танкистами купе показалась заспанная физиономия Очкарика:

– Что там? Остановка? Или случилось что?

– Похоже, станция, – пояснил Батоныч, зевая. – Можешь дальше спать, Боря. Или хочешь размяться?

– Да ну его, – поколебавшись пару секунд, помотал головой Кариков. – Посплю лучше, пока тихо. А то поезда у предков больно шумные.

«Пока тихо…» – передразнил его Владимир Петрович про себя, глядя, как захлопывается дверь. Самая обычная деревянная дверь, раскрывающаяся в коридор, а вовсе не привычная сдвижная. Если вагон полный, достаточно неудобно, между прочим, того и гляди, кого-нибудь ударишь. «Поезда ему, видишь ли, шумные! Ни разу ты, Борис, не романтик! Привык самолетом на отдых во всякие там Турции с прочими Египтами летать. Поулыбался стюардессе, халявной «конины» грамм двести бахнул – и задрых в кресле. А проснулся – уже на месте. И никакой тебе романтики дороги…»

Поезд меж тем плавно затормозил у невысокого, по нижнюю ступеньку вагонной лестницы, перрона. В нескольких десятках метров угадывалось погруженное в полутьму светомаскировки одноэтажное здание местного вокзала, обрамленное, насколько мог судить полковник, развесистыми деревьями. Все остальное тонуло в полной темноте. Неподалеку от вагона стояли несколько человек; в руках у одного из них горел тусклый электрический фонарик, желтоватый луч которого был направлен в землю. Батоныч спустился вниз, и стоящий возле ступеней сержант госбезопасности торопливо вытянулся по стойке смирно, поддернув на плече автоматный ремень:

– Товарищ полковник, разрешите доложить…

– Вольно. – Владимир Петрович шумно вдохнул полной грудью ночной воздух, едва заметно пахнущий дымом сгоревшего в паровозной топке угля и мазутом. – Почему стоим, неизвестно?

– Никак нет. Товарищ лейтенант пошел выяснять. Вон он, с местными говорит, видите?

– Вижу. Ну, давай подождем товарища лейтенанта. – Бат проводил взглядом спины торопливо шагающих по перрону танкистов: Гаврилов со старшиной отправились на поиски кипятка и новостей.

Патрушев появился быстро, буквально через несколько минут.

– Товарищ полковник, похоже, ночь придется постоять. Вчера вечером фрицы пути разбомбили, недалеко отсюда, сейчас восстанавливают. С рассветом обещают нас пропустить. Перед нами еще пара эшелонов стоит, а объездных нет, тут одна линия.

– Понятно. Добро, лейтенант. Значит, ночуем тут. Где мы, кстати?

– Да даже до Иванова не доехали, – расстроенно махнул рукой тот. – В Коврове встали. Слыхали о таком?

– Обижаешь, – блеснул эрудицией Батоныч. – Тут, знаешь ли, знаменитый пулеметный завод располагается, и пулеметы делают, и автоматы. Вон, к примеру, такие, как у тебя. – Полковник кивнул на висящий на плече особиста «ППШ-41». А скоро товарищ Дегтярев еще и противотанковые ружья станет производить. И еще много всякого полезного для нашей грядущей победы, опорные катки для танков, например, или корпуса для авиабомб…

Нет, Батоныч не настолько хорошо знал историю родного края – просто лет через тридцать пять и очень далеко отсюда под его командованием будет служить молодой капитан-ротный, уроженец города славного Коврова Владимирской области. Который и расскажет командиру о своей замечательной родине. А Бат и запомнит.

Лейтенант ГБ шумно сглотнул: большая часть услышанного была для него тайной, и сейчас Патрушев судорожно решал вопрос, не узнал ли он лишнего. Поскольку еще в Москве, на инструктаже у самого товарища народного комиссара, ему было недвусмысленно доведено: товарищ полковник Бат может случайно сказать то, что является гостайной высшего уровня секретности. И его задача сделать так, чтобы это не стало, так или иначе, достоянием чужих ушей. Поскольку оных ушей поблизости не наблюдалось, Патрушев слегка расслабился. Торопливо прогнав давно засевший в мозгу вопрос: кто же такой на самом деле этот полковник, что может в любой кабинет дверь чуть ли не с ноги раскрывать? Нет, что личный представитель САМОГО – это понятно, но тут, похоже, и еще что-то… Да и команда у него странная, в порученцах старлей ходит, хоть общаются они порой, словно давние товарищи – пару раз подслушал обрывки разговоров, было дело. Плюс эти два танкиста, оба ветераны, с наградами, о каких ему только мечтать. Странная команда, точно. Вот только лезть в такое – лучше сразу застрелиться. Ведь понятно же, что секретность тут выше крыши. Непонятно только, ради чего все это?..

– Ну и чего лоб нахмурил, товарищ лейтенант? – весело хмыкнул Батоныч. – Думаешь, жутко секретную тайну узнал? Так ты же человек советский, проверенный, из органов. Значит, и скрывать мне от тебя нечего. Ладно, пошел я спать. Свежим воздухом подышал – и ладно. Кстати, не ожидал, что фрицы досюда долетают. Хреново, глядишь, скоро и до Горького доберутся, а там полно военных заводов[40]. Да, лейтенант, если вдруг раньше времени тронемся, за моими ребятами проследи, чтобы не отстали. Все равно ж спать до самого отправления не станешь, как я понимаю. Добро?

– Так точно, товарищ полковник. Прослежу.

Заснул Владимир Петрович мгновенно, едва коснувшись щекой тощей подушки в сероватой, ощутимо пахнущей хозяйственным мылом наволочке. Не мешал даже молодецкий храп дрыхнущего на соседней койке Очкарика, казалось, слышимый даже за стенами вагона.

Следующий день прошел спокойно и скучно: поезд деловито стучал колесными парами на стыках, унося пассажиров и груз все дальше на северо-восток, и заняться было откровенно нечем. Из Коврова их выпустили на самом рассвете, как и обещали железнодорожники. Впрочем, отъезд Батоныч благополучно проспал, будучи разбуженным около восьми утра принесшим завтрак Очкариком. Чай снова оказался давно остывшим – кипятком танкисты разжились еще ночью, однако будить «товарища полковника» не решились. Нет, нужно будет все-таки разобраться с тем нагревателем…

До самого вечера ехали, то ускоряясь на долгих перегонах, то замедляя ход, когда миновали крупные станции и небольшие полустанки. А вот ближе к вечеру, когда, согласно заверениям паровозной бригады, ехать оставалось совсем ничего: «нормально идем, тарщ полковник, ежели немчура не налетит да путя не побьет, часа через четыре прибудем», они таки нарвались. Недаром у Бата перед этим противно заныла старая рана, полученная еще в Африке, – верный, мать его, признак приближающегося локального песца. Неоднократно проверено, к сожалению.

Поезд как раз подходил к какой-то станции, плавно сбрасывая ход: в окно полковник видел приземистые пакгаузы, замерший на запасном пути ремонтный поезд, колонку для заправки паровозных котлов и прочую станционную инфраструктуру. Промелькнула мимо накрытая маскировочными сетями трехорудийная зенитная батарея, тянущая в небо тонкие хоботки увенчанных раструбами пламегасителей стволов. Потянулись теплушки стоящего на параллельном пути эшелона. Похоже, будет остановка. Хуже это или лучше, если его предчувствие оправдается? А вот хрен его знает… Станцию, насколько он успел заметить, уже бомбили: вон и наспех засыпанные воронки, и сваленные в кучу покореженные рельсы, и пара разрушенных зданий с проваленными крышами и черными языками копоти над пустыми оконными проемами, и остовы сгоревших вагонов, которые отчего-то так и не убрали с путей…

Поколебавшись, Владимир Петрович буркнул валявшемуся на полке Карикову, сосредоточенно изучавшему «Краткий справочник по военным радиостанциям (для начальника связи полка)», изданный под грифом «ДСП» на кафедре радиотехники Военной электротехнической академии связи им. С. М. Буденного, в которой он и учился спустя много лет. Для этого же времени справочник считался самым новым, поскольку издан был в Ленинграде в сорок первом году.

– Обувайся, живо. И шмотки наши под рукой держи.

– Чего? – удивленно переспросил Очкарик. – Батон… простите, тарщ полковник, а чего случилось?

– Пока ничего. Но произойдет, задницей чую.

Повторять не пришлось. Борис достаточно долго плотно общался с Батом, чтобы знать: предчувствие бывшего шефа обманывает редко, практически никогда. Торопливо отложив книгу, он сел и принялся не слишком умело наматывать портянки. Вот же салага, в курсантах ведь точно с сапог начинал, ан нет: разучился…

– Прорыв?

– Товарищ лейтенант, включай мозги, говорят, полезно. Сейчас середина июля, какие могут быть прорывы на этом направлении, мы ведь в Питер едем! Ну то есть в Ленинград. Тут ехать-то всего ничего осталось, сейчас нас даже «лаптежники» вполне могут достать, не говоря уже о чем-то более дальнобойном.

– Понял. – Кариков наконец справился с сапогами и сейчас надевал портупею.

– Обулся? Тогда держи по́ртфель, отвечаешь головой, – с ударением на первом слоге буркнул Владимир Петрович, кивая на вместилище драгоценных чертежей и прочей документации. – И букварь свой радиотехнический не забудь, под роспись получал. А я схожу танкистов с товарищами особистами предупрежу.

Однако предупредить товарищей он не успел: только взялся за ручку, как поезд резко затормозил и Бат едва не вынес плечом хлипкую дверь. Судорожной дрожью грохотнули вдоль всего состава сцепки, тревожно засвистел паровоз. Рывок, другой – и эшелон окончательно остановился. Выскочивший в коридор Батоныч чуть не столкнулся с одним из сержантов ГБ:

– Воздух, товарищ полковник! Всем из вагона!

– Вашу мать! – лаконично прокомментировал происходящее Бат. – Боря, живо наружу! Сейчас нас немножко бомбить будут!

Из соседнего купе вывернулся мамлей Гаврилов. Почему-то с пистолетом в руке.

– Тарщ полковник, наружу бежать нужно! Авианалет!

– А я, по-твоему, что делаю? Бабу, блин, тискаю? – ухватив танкиста за плечо, Владимир Петрович придал ему ускорение в сторону тамбура. – Баранов где?

– Туточки я, – шумно выдохнул мехвод, следом за Степаном вываливаясь в узкий коридор. На плече старшины висели оба вещмешка, его собственный и Гаврилова. – Бегите первыми, я следом.

«Вот молодец, какой мужик хозяйственный», – мельком умилился Батоныч, выскакивая в тамбур. Дверь уже была распахнута, возле ступеней застыл бледный от волнения лейтенант Патрушев с автоматом.

– Товарищ полковник, я обязан обеспечить…

– Так обеспечивай! Вон туда беги, дурень, под деревья! Подальше от поезда! – заорал Бат, заслышав знакомый по прошлому разу приближающийся гул авиационных моторов. И заодно подумал, что, если сейчас в него снова бомбой попадут, он будет крайне недоволен. Категорически недоволен! Поскольку возвращаться в будущее пока не планирует от слова «совсем». Вот только на своем месте оказался, спустя столько лет снова нужным делом занялся – и что, снова «перезагрузка»?! Ну уж нет, хрен вам на все рыло! Виталика он тут одного не оставит! И товарища Сталина тоже!

Пока бежал, бросил вверх короткий взгляд. Пикирующие бомбардировщики, насколько успел сосчитать, полная эскадрилья, заходили со стороны клонящегося к закату солнца. Грамотно придумали, суки, когда начнут пикировать, зенитчикам будет сложнее стрелять. Сейчас самолеты еще казались крохотными и оттого безопасными, но Батоныч прекрасно знал, что это ненадолго. Да, в горизонтальном полете «Ю-87» достаточно медлителен и не может похвастаться особой маневренностью. Зато в пикировании да под сумасшедшим углом атаки градусов в восемьдесят…

Когда бежать до деревьев, окружавших одноэтажное здание местного вокзала (ну или какой цели оно тут служит? Какая-нибудь станционная управа?), оставалось считаные метры, «восемьдесят седьмые» слаженно перестроились. Врубив заунывные сирены, головная пара кувыркнулась с четырехкилометровой высоты, разгоняясь в пикировании до максимальной скорости. И одновременно заработали зенитки: откуда-то справа и слева узнаваемо застукали, отстреливая пятизарядные кассеты, скорострельные 37-мм автоматы «61-К». Ага, так станцию даже не одна батарея прикрывает? Это радует…

Пятная рассветный небосвод, вспухли уродливые кляксы разрывов. Спустя несколько секунд со стороны эшелона заработала их собственная ПВО, установленные на платформах счетверенные «Максимы» на зенитных станках и крупнокалиберные «Дегтяревы–Шпагины». И станция, и эшелон могли за себя постоять. Вот только попасть в стремительно несущийся к земле самолет невероятно сложно. Самое верное – подловить «лаптежник» после сброса бомб, во время выхода из пике и выравнивания, когда самолет теряет в скорости и оттого наиболее беззащитен. И наводчики зенитных орудий, похоже, об этом прекрасно знали, стреляя с упреждением.

Первые бомбы упали достаточно далеко впереди – видимо, фрицы пытались разбомбить выездные стрелки, заперев стоящие на станции поезда. Удалось им это или нет, нырнувший под деревья Бат не знал. Зато прекрасно видел, что безнаказанно немцы не отбомбились: черное облачко разрыва осколочно-трассирующего снаряда УОР-167 вспухло перед самым самолетом. Разумеется, он не мог разглядеть никаких подробностей: сброс бомбы и выход из пикирования немцы производили на пятисотметровой высоте, зато мог наблюдать результат. «Восемьдесят седьмой» вдруг клюнул носом, вильнул в сторону от курса, нелепо кувыркаясь через крыло, – и расплылся здоровенным огненным облаком: осколки зенитного снаряда распороли бензобак и вызвали подрыв оставшихся на крыльевых пилонах бомб. Второй «Юнкерс» торопливо отвернул в сторону, набирая скорость.

«Ай, молодцы, зенитчики! Красиво падлу ссадили!» – успел порадоваться Бат, плюхаясь под ближайшее дерево. Танкисты расположились в нескольких метрах от них с Очкариком; неподалеку, полускрытые какими-то густыми кустами, виднелись и особисты, лейтенант Патрушев взволнованно крутил головой, высматривая Бата. Владимир Петрович успокаивающе махнул рукой: все, мол, в порядке, здесь я, не переживай.

Снова гулко рвануло – отбомбилась вторая пара. В груди неприятно екнул акустический удар: бомбы легли близко, Владимир Петрович видел, как брызнули осколками стекла окна его вагона и ударная волна сорвала брезент с застывших на ближайшей платформе грузовиков. В ушах знакомо зазвенело. Близкое попадание, прицелились-таки, суки!

И тут же ударила еще пара взрывов. Просквозив между облачками взрывающихся зенитных снарядов, «пикировщики» уложили пятидесятикилограммовые подарки точно в цель. Одна из платформ скрылась в облаке взрыва, разлетевшись обломками искореженных автомашин, досками настила, клочьями брезента. Вторую платформу ударная волна рванувшей буквально в паре метров авиабомбы спихнула с путей, развернув поперек рельсов. Полыхнул бензин в баках грузовиков, и над эшелоном поднялось несколько столбов жирного черного дыма. По кронам деревьев, под которыми прятались люди, зашелестел подброшенный взрывом гравий отсыпки, посыпались сбитые листья и какой-то мусор.

Зенитчики лупили на расплав стволов, сквозь переплетение ветвей Владимир Петрович видел уносящиеся ввысь искорки трассеров, заметные даже при дневном свете. Одна из очередей на миг пересеклась с фюзеляжем уходящего «Юнкерса», брызнули какие-то ошметки, и самолет, разматывая следом узкий темно-серый шлейф, тяжело развернулся и потянул на запад. Вокруг было до отвращения громко: ревели на высоких оборотах авиационные моторы, выли сирены, ухали взрывы.

– Давайте за мной! – Подскочивший к полковнику Патрушев резко дернул его за плечо. – Вон туда, за здание. Найдем укрытие.

Спорить Батоныч не стал: они и на самом деле находились слишком близко от эшелона. Если пикировщики вознамерятся раздолбать его полностью, мало не покажется, даже если фрицы ни разу не промажут мимо цели. Впрочем, особо бегать по станции тоже не стоит – часть самолетов изменила курс, занявшись бомбежкой территории. Могучие кусты разрывов вставали то тут, то там, подбрасывая в небо какие-то обломки, в ноздри лез тухлый запах сгоревшей взрывчатки, местность постепенно затягивала пыль.

– Боря, вперед. – Бат пихнул в спину замешкавшегося Очкарика, впервые оказавшегося под бомбежкой и оттого близкого к панике. Там, под Бобруйском, парень успел повоевать в танке, пострелять из «эрпэгэ» и даже помахаться с немецкими диверсантами, а вот под бомбами ни разу в жизни не бывал. Вот и накрыло. – Портфель береги! И будь все время у меня на виду!

– Хо… рошо… – сдавленно выдохнул Кариков.

Снова взрыв, достаточно близкий, чтобы ощутить удар спрессованного воздуха, остро воняющего какой-то химией. Спасибо деревьям, ослабившим ударную волну, никого даже с ног не сбило. Сверху полетели срезанные осколками ветки, глаза и нос запорошило пылью и дымом. Батоныч заученно рухнул на землю, успев рукой подбить сапог бегущего впереди Очкарика. Товарищ плюхнулся в метре, продолжая судорожно сжимать драгоценный портфель. Остальные также залегли, пережидая искусственный «листопад». Коротко вскрикнул и сдавленно заматерился кто-то из особистов, то ли подвернув в неудачном падении ногу, то ли поймав на излете осколок.

БУМ! Земля коротко вздрогнула под распластавшимся Владимиром Петровичем, над головой противно взвизгнули осколки, с сочными шлепками впиваясь в стволы деревьев, на спину сыпануло щепой и комьями глины. Близкое попадание, хреново! И, что обидно, целились-то точно не в них. Прав Патрушев, нужно подальше от путей убираться. Обидно будет, если случайной бомбой ухайдокает. Неправильно как-то. Тогда, после боя в окрестностях Слуцка, когда они с Виталиком сопровождали поезд, везущий в Москву «Т-72», все было совсем иначе. Ну, разве что самолеты те же самые, с изломанными крыльями и нелепо торчащими под ними неубирающимися шасси в гондолах-обтекателях. Не было ни страха, ни неуверенности. Просто бой. И короткая, заполнившая все его естество радость, когда ракета из ПЗРК смела с небосклона одного из обидчиков. Потом, правда, в них с Дубининым попали. Но тогда и целились именно в них, ага…

Бат потряс головой, приподнимаясь. Со спины сыпалась земля и какой-то мусор. Нашел взглядом Патрушева: лейтенант стоял на четвереньках и судорожно, до рвоты, перхал; покрытое потом лицо было малинового цвета. Дыма наглотался, что ли? Или психическое, с перепугу? Бывает с непривычки, после второго боя, как правило, проходит. У тех, кто доживает до этого самого второго боя. Дернув за сапог Очкарика, полковник проорал – в ушах теперь звенело пуще прежнего:

– Боря, вперед давай. Вон туда. Портфель не забудь.

Сам же Батоныч метнулся на помощь Баранову, поднимающему на ноги раненого сержанта. Судя по набухающему на бедре темному пятну, все-таки осколок. Плохо. Нужно оттащить парня в более-менее безопасное место, наложить жгут и хоть как-то перевязать, иначе до медиков просто не дотянет.

– Давай, Коля, берем под руки. Потащим.

– Да мы со Степой сами, тарщ полковник, – запротестовал танкист, передавая Гаврилову сержантский пистолет-пулемет. – И товарищи особисты вон помогут.

– Добро, берите его и за мной. Ногу придерживайте, чтобы не волочилась, а то кровь сильнее пойдет. Вперед. Лейтенант, ты как, оклемался?

Патрушев торопливо закивал, отирая рукавом гимнастерки влажный рот.

– Добро, тогда побежали.

Укрытие – узкую трехметровую противоосколочную щель – нашли быстро. Вот только место оказалось занято: из ямы, задрав головы, пялились четверо железнодорожников, судя по взглядам, не слишком обрадованных появлением неожиданных «гостей». Прикинув, что все они туда не вместятся, как бы ни старались, Бат скомандовал Патрушеву и одному из сержантов:

– Вниз, живо. Сидите до конца налета.

– Но я обязан находиться при вас… – начал, было, спорить особист, но Владимир Петрович рявкнул:

– Это приказ! Расстреляю за невыполнение, нах! Вниз!!! Остальные за мной. И раненого не дергайте, аккуратнее тащите.

За спиной снова рвануло, но как-то… иначе, что ли? Батоныч на бегу обернулся. Над крышей вокзала вспухало, медленно втягиваясь внутрь самого себя, здоровенное огненное облако, до дрожи напоминавшее ядерный взрыв в миниатюре. Похоже, прямое попадание в двадцатипятитонную цистерну с бензином, ни солярка, ни мазут так бы не взорвались. Звиздец тому эшелону, что на соседнем пути стоял – Бат успел заметить, что он наполовину состоял из наливняков. Да и их поезду скорее всего тоже. Если горящее топливо начнет разливаться, мало никому не покажется. Даже если паровозная бригада прятаться не побежала, это ничем не поможет: с двумя разбитыми и сошедшими с рельс платформами состав с места не сдвинется.

– Вон туда давайте, – заметив свежую, еще дымящуюся воронку, полковник рванул к ней. Нормальное укрытие. Это снаряд вопреки известной пословице прекрасно попадает дважды в одно и то же место (сам видел, причем неоднократно), а вот авиабомба – нет. Ну, если, конечно, бомбежка не ковровая…

Съехав на заднице на дно вслед за Очкариком, Батоныч помог спустить вниз беспомощно мотавшего головой раненого. В воронке сразу стало тесно, так что остальные остались на поверхности. Поколебавшись, Владимир Петрович махнул Баранову:

– Старшина, давай к нам, поможешь. Остальным – найти укрытие и пережидать налет. Выполнять, быстро!

– Матвеич, жгут нужно… а, спасибо. – Без особого удивления – чему удивляться, собственно? Человек опытный, воевал, – Бат принял от танкиста брезентовый поясной ремень, перетянув бедро сержанта выше раны. Хотел разорвать края пропитавшейся кровью брючины, но его аккуратно оттеснил плечом Баранов:

– Дозвольте я сам. А вы пока бинт подготовьте. – Старшина протянул запечатанный перевязочный пакет.

Пока полковник возился с индпакетом, раздирая зубами плотную обертку, прошитую по краю суровой ниткой, мехвод аккуратно распорол ткань ножом, освобождая рану. Рана, с точки зрения Батоныча, выглядела достаточно хреново – вроде и не особенно большая, но с какими-то рваными краями. Совместными усилиями наложили тугую повязку, во время которой сержант окончательно потерял сознание. Не то от потери крови, не то от болевого шока. Увы, больше ничем Бат ему помочь не мог: привычной по прошлой жизни аптечки с омнопоном под рукой не имелось. Собственно, никакой аптечки не имелось, и Бат мимоходом подумал, что об этом они с Виталиком не подумали. А ведь введение в армии даже самой простенькой аптечки с обезболивающими и противошоковыми препаратами и обучение красноармейцев принципам первой помощи могло бы существенно снизить потери! Очень существенно! Все, вернется в Москву, напишет обстоятельную докладную на имя Самого. А уж тот пусть подключает специалистов Наркомздрава[41], пусть думают, как ситуацию исправлять. Тем более что про антибиотики в переданных Сталину документах было достаточно много информации.

Бомбардировка меж тем сместилась в сторону: зенитчикам удалось отогнать самолеты от станции. Неприцельно отбомбившись по окраинам и подъездным путям, «Штуки» убрались восвояси, оставив после себя затянутое дымом горящих эшелонов и зданий небо…

Глава 11

17 июля 1941 года, окрестности Слуцка

На рассвете мы, наскоро приведя себя в порядок и перекусив, продолжили движение, направившись в сторону Слуцка. Ха, смешно, кстати, звучит «мы»! Эдакая компания лучших камрадов, решившая совершить увлекательный вояж по местам моей боевой славы, блин! Да я таких камрадов, как мои нынешние попутчики, весь этот неполный месяц только и делал, что при первой же возможности отправлял в Вальхаллу всеми доступными средствами. А сейчас – какая ирония судьбы! – вынужден трястись с ними в одной автомашине, делая вид, что все идет как нужно.

Еще и маршрут фрицы проложили так, словно и на самом деле старались воссоздать мой боевой путь. Сначала Брест, затем Клецк, в окрестностях которого я оставил в лесу изрешеченный немецкими пулями «УАЗ» (о судьбе которого так, кстати, ничего и не узнал) и выходил из окружения с набитым предназначенными Сталину документами чемоданом в руках. Сегодня вот будет Слуцк… Ну с последним-то как раз понятно – согласно моей легенде, именно там, на месте боя «Т-72» с танками Моделя, я и спрятал драгоценный планшет. А «электронное устройство для перемещений во времени» – еще немногим дальше, в лесу под Бобруйском, где мы с Батонычем тоже неслабо нахлобучили фрицев при помощи «сорок четвертого» и подошедших к нам в помощь пехотинцев и осназовцев лейтенанта ГБ Сереги Наметова. Правда, тот бой для меня лично закончился весьма печально, но танк, насколько я понял из разговоров абверовцев, нашим удалось благополучно эвакуировать. Надеюсь, что и Бат с Очкариком добрались наконец до Самого…

Когда проезжали по застроенным одноэтажными домиками окраинным улочкам Клецка, я неожиданно узнал одну из них. Да что там «узнал» – вон и проломленный штакетник приусадебного участка, и развороченные колесами полуторки грядки огорода, и приметный сарайчик, в который врезалась полуторка, когда пулеметная очередь убила шофера. Самого грузовика уже нет – утащили трофейщики. Точно, то самое место, где героически погиб сержант госбезопасности Харитонов, перед тем фактически арестовавший меня на площади! Снова нахлынули воспоминания – знакомство со старшим следователем райуправления НКВД Анатолием Абрамовичем Лернером, бывшим школьным учителем, его шок, когда я назвал пароль и он сверился с полученной директивой, которой до того не придал значения. Короткий бой с фашистскими «байкерами» вот в этом самом огороде, и мой прорыв из окружения на трофейном мотоцикле. Встреча с боевыми товарищами – летчиком, танкистами и артиллеристами, как и я выходящими из окружения, – и недолгое путешествие на трофейном полугусеничном бронетранспортере. И моя очередная «гибель» при взрыве заминированного немецкого автомобиля… В тот момент я даже не предполагал, что совсем скоро мне предстоит встретиться с ними снова – летчиком-истребителем Захаровым, танкистами Гавриловым и Барановым, артиллеристом Головко, следователем Лернером…

– А вот, кстати, комиссар, – неожиданно спросил обернувшийся ко мне Гелен, – как-то все забываю спросить… а отчего вы, сражаясь в этом вашем чудо-танке, оставили столь ценный прибор где-то в лесу?

Как же, прямо взял и поверил! Так ты, сволочь немецкая, и позабыл спросить, угу. Небось выжидал, выбирая подходящее время, чтобы застать глупого «рюсски» врасплох. Так не дождешься, фриц, и не таких на… одном месте вертели…

– Простите, Рейнхард, но с чего вы, собственно, взяли, что в этом танке находился именно я? – предельно вежливо спросил я.

– А разве нет? – Похоже, полковник и на самом деле удивился.

– Нет, там воевали мои товарищи. О, а я разве не рассказал, что нас тут несколько?

– Несколько человек? – уточнил полковник.

– Да, несколько… десятков человек… – скрывая улыбку, кивнул я. – К сожалению, я не танкист, господин полковник. Обычный пехотный офицер. Когда ваши вызвали авиаподдержку, я как раз находился на позициях. Признаюсь, атака пикирующих бомбардировщиков – крайне неприятная штука. Вот я и предпочел спрятать прибор. Поместил его в полевую сумку, сверху прикрыл каской и присыпал землей. Вполне нормальная предосторожность, согласитесь? Вещь хрупкая, малейший осколок или отброшенный взрывом камень – и все. В этом времени его не починишь, сами понимаете.

Немец осторожно кивнул, видимо, ожидая от меня какого-то подвоха:

– Но место-то вы, надеюсь, запомнили?

– Разумеется. Главное, чтобы ваши летуны не перестарались.

– Допустим… – буркнул Гелен. – Хорошо, прибудем на место, убедимся, не соврали ли вы.

– А зачем? После всего того, что вы уже обо мне узнали, к чему мне сейчас врать в мелочах? Да, информации на планшете на порядок больше, но разве от этого что-то изменится В ЦЕЛОМ? Вы и без того знаете, какое будущее вас ждет. Кстати, надеюсь, наш водитель не понимает по-русски?

– Нет, – автоматически буркнул абверовец, тут же вскинувшись: – К чему был последний вопрос?

Я как можно более равнодушно пожал плечами:

– К тому, что иначе вам придется его ликвидировать. Пока обо ВСЕМ знаем лишь мы трое. И, как мне кажется, вам не слишком выгодно расширять круг, так сказать, посвященных. Вы ведь определенно не рассказывали своим подчиненным и обслуживающему персоналу, кто я такой? Или я не прав?

– Много болтаете, – отрезал полковник, быстро переглянувшись с Анхелем. – Позже поговорим…

Смешное по моим меркам расстояние в неполных семьдесят километров мы ехали почти два часа. То еще удовольствие, если честно. Брезентовый верх более-менее защищал от солнца, но в салоне царила жуткая духота и ощутимо воняло бензином и выхлопными газами. Ерзая на неудобном диванчике, я с тоской вспоминал если не батовский внедорожник с его климатконтролем, то хотя бы свой героический «УАЗ». Вчера я предложил Гелену (интересная у него фамилия, кстати, подозрительно на название вышеупомянутого автомобиля похожа) опустить тент, но наткнулся на решительный отказ. Сегодня же я принципиально молчал. Наконец Рейнхард, в очередной раз промокнув лоб и потную шею платком, скомандовал остановку и приказал водителю сложить верх. Пока тот превращал наше авто в кабриолет, я отлил в придорожных кустиках. Немного походил вокруг машины, разминая ноги и спину, и со вздохом полез обратно в опостылевшее нутро «автомыльницы». Хорошо хоть недолго осталось – судя по карте, с которой периодически сверялся майор, отдавая шоферу короткие команды, мы уже практически на месте. Трое мордоворотов из грузовика, всю мою прогулку старательно делавших вид, что совершенно случайно оказались рядом, определенно вздохнули с облегчением. Ну-ну…

Место следующей остановки я узнал практически сразу. Именно здесь мы с Володькой приняли первый бой, раздолбав передовую колонну 3-й танковой дивизии и захватив в плен ее командира генерала Моделя. Вон там я неуклюже маневрировал автопоездом – оставленные колесами прицепа и многотонного тягача глубокие следы никуда не делись, равно как и изодранный танковыми гусеницами дерн. Тягача на месте, разумеется, не было, только здоровенное пятно выгоревшей травы да темные пятна пропитавшей землю солярки. Те, кто эвакуировал сгоревшую машину, потрудились на славу, не оставив никаких следов – подобрали даже обломки разбитых снарядных ящиков и всякий мусор, выброшенный из пылающей кабины взрывом.

Высыпавшие из грузовиков солдаты быстренько проверили и оцепили местность до самой лесной опушки, и абверовцы занялись осмотром. Я же, привалившись к спинке заднего сиденья и с удовольствием вытянув ноги, остался в «Кюбельвагене» под бдительным присмотром охранника. Который, гад подозрительный, тут же вытащил из подмышечной кобуры «Вальтер» и дальше так и сидел с пистолетом в руке. Ладно, так и быть, тварь, уговорил. Погожу пока с побегом. А не прогуляться ли мне с этими двумя долбо… э-э-э… офицерами? Да ну на хрен! Чего я там не видел? Да, собственно говоря, меня с собой никто и не звал. Продолжая одним глазом наблюдать за абверовцами, я расслабился, наслаждаясь тишиной и легким летним ветерком, приятно обдувающим вспотевшее лицо. Судя по всему, Анхель здесь уже бывал – уж больно уверенно он водил товарища сначала по месту гибели «МАЗа», то и дело останавливаясь и что-то объясняя, затем по дороге и полю, с которого «семьдесят второй» вел огонь по немецкой колонне. Ну, правильно, насколько я понимал, майор – полевой агент. В отличие от Гелена, типичного «кабинетчика», наверняка впервые в жизни отправившегося на фронт.

Вернулись разведчики спустя минут сорок – я едва не задремал от скуки. Отправив охранника «погулять», полковник присел на переднее сиденье. Анхель остался стоять, опершись задом о пыльный капот.

– Расскажите, что здесь произошло? – Гелен был сама вежливость.

– Можно подумать, вы не знаете! – хмыкнул я.

– Я, разумеется, читал подробный отчет специалистов, проводивших осмотр… э… места происшествия.

«Угу, дорожно-транспортного. – Я с трудом сдержался, чтобы не вставить язвительную реплику. – Русский танк своим неожиданным маневром создал аварийную ситуацию на дороге».

– Да и господин майор тут уже был, – ничего не заметив, продолжил полковник. – Но, к сожалению, мы не располагаем практически никакими подробностями. – Рейнхард криво ухмыльнулся. – Ваши товарищи об этом очень хорошо позаботились…

Я пожал плечами, озвучив укороченную версию событий:

– Мы ехали вон оттуда. Услышали звуки боя – несколько красноармейцев на трофейном бронетранспортере, разведчики, наверное, наткнулись на ваш передовой дозор. Мы решили помочь товарищам. Я свел тягач с дороги – следы вы видели…

– Постойте, комиссар, не нужно так спешить. Откуда вы ехали, на чем? На этом вашем чудо-танке из будущего? Пожалуйста, не торопитесь и рассказывайте подробно, время у нас есть. Меня интересуют ЛЮБЫЕ детали.

– Хорошо, – вздохнул я. – Двигались мы, разумеется, со стороны Бобруйска, откуда же еще? Я ведь рассказывал, где находится устройство. Ехали на тяжелом трейлере…

– На чем? – перебил меня Рейнхард, наморщив лоб.

– На специальном автотягаче с прицепом, способном перевозить объекты массой больше сорока тонн, – перефразировал я. – Вон, видите, какие глубокие следы остались? Там только сам тягач весит двадцать с лишним тонн плюс прицеп и танк.

– Сколько?! – ахнул абверовец, ошарашенно переглянувшись с майором. – Машина весом со средний танк?!

– Ну да, чему вы удивляетесь? В будущем и танки потяжелее, и автомобили.

– Хорошо, я понял. Кто ехал вместе с вами?

– Я ведь говорил, мои товарищи. Собственно говоря, экипаж танка. И взвод охраны.

– Сколько вас всего было?

– Полсотни, – не моргнув глазом, соврал я.

Хотя, почему, собственно, сразу соврал? Если приплюсовать к нам с Володькой сержанта Гаврилова с мехводом Барановым, а потом и отряд Кижеватова, подоспевшего к началу второго акта «Марлезонского балета», бухгалтерия и сойдется.

Несколько секунд Гелен переваривал информацию, затем задал вполне предсказуемый вопрос:

– Получается, передовую группу танковой дивизии разгромил всего один сверхтяжелый танк?

– Да никакой он не сверхтяжелый, всего-то сорок две тонны. «КВ» вон и то больше весит.

Напрягшийся после упоминания веса танка, словно почуявшая добычу борзая, полковник вперился в мое лицо своими водянистыми «тевтонскими» глазами:

– Вы можете дать подробную характеристику танка?

Блин, ну ты и тупишь, полковник! А в Берлине, после просмотра видеороликов с парадов, чего этого вопроса-то не задал?

– Нет, конечно, я ведь не специалист! Вот мой начальник вам бы все по полочкам разложил, он-то как раз профессиональный танкист. Между прочим, этнический немец по национальности.

– Немец?! – Гелен едва не поперхнулся. – Это как?

– Не знаю. Но с Моделем он лихо по-вашему шпарил.

– Продолжайте…

Ну я и продолжил. Понесло, что называется. Из моего рассказа выходило, что Т-72 – это эдакое супероружие, от которого в этом времени никакого спасения нет. Аж самому понравилось. Под конец я добил фрицев окончательно, равнодушно-менторским тоном сообщив, что в принципе в моем времени эта вундервафля уже считается порядочно устаревшей и именно поэтому нам и разрешили утащить подобную рухлядь в прошлое. А на вооружении состоят совсем другие танки, на порядок-другой круче, с дистанционным управлением и пушками калибра шесть дюймов. Но они уж вовсе секретные, их только на парадах и показывают. Ну и все такое-прочее…

Пока абверовцы переваривали информацию и о чем-то негромко переговаривались, я успел немного размять затекшие мышцы, побродив вокруг «Кюбельвагена» и сделав несколько упражнений. Мне не препятствовали – охранники четко исполняли приказ не приближаться, хоть и контролировали меня, оставаясь на разрешенном начальством расстоянии. Усевшись обратно, я решил, что достаточно трепаться попусту – и без того горло пересохло:

– Если вы узнали, что хотели, может, поедем дальше? Точно не уверен, но мне кажется, в планшете есть более подробная информация по этому танку. Фото и ТТХ тягача там тоже имеются, я покажу.

– Пожалуй. – Гелен сделал командиру диверсов какой-то знак. Немчура зашевелилась, подтягиваясь к грузовикам, расслабившиеся шоферы полезли в кабины. – До вечера нужно осмотреть вторую вашу позицию.

– Да, вы правы, Рейнхард, там есть на что поглядеть, – широко улыбнулся я. – Неплохо мы там порезвились.

Смерив меня пылающим праведным гневом взглядом, полковник что-то зло прошипел себе под нос и коротко хлопнул дверцей, устраиваясь на своем месте рядом с водителем.

По перерытым снарядами и авиабомбами позициям, где мы размолотили основную часть 3-й танковой дивизии, немцы бродили больше часа. Еще и меня с собой потащили. Поскольку абверовцам нужны были не предназначенные для чужих ушей комментарии, меня сковали-таки наручниками, спасибо хоть в позиции «руки впереди». Но все равно неудобно. Идиоты! Можно подумать, у меня имелись шансы сбежать – учитывая, что метрах в двадцати следом шел десяток вооруженных фрицев. Да я и не собирался, собственно, уже давно решив для себя сдернуть от поднадоевших попутчиков где-нибудь под Бобруйском. К тому времени и настороженность к моей персоне поуляжется, да и к своим идти будет поближе.

Сказать, что немцы впечатлились увиденным, – значит не сказать ничего. Разумеется, тут уже поработала похоронная команда и прошлись трофейщики. Вот только последним, в отличие от первых, заняться оказалось особо и нечем. Подавляющая часть фрицевской техники была не то что не пригодна для ремонта, а попросту уничтожена практически под ноль. С подбитого или даже горелого танка можно снять двигатель, катки, элементы трансмиссии, орудие. После попаданий батовских 125-мм «подарков» снимать оказывалось нечего. Разве что гусеничные ленты, да и то в виде отдельных фрагментов. Когда я описывал, что немецкие панцеры «раскрывались» выгнутыми наружу бронелистами, словно причудливые цветы, – нисколько не преувеличивал. Если же снаряд попадал в боеукладку, танк или самоходку разносило буквально в клочья. А ведь после этого обломки еще и горели…

Осмотрев очередной разобранный на запчасти, раскиданные в радиусе метров тридцати, панцер, судя по количеству опорных катков – бывшую «четверку», – Гелен не выдержал. Подойдя ко мне вплотную, он процедил сквозь плотно сжатые зубы:

– И все ЭТО сделал один-единственный танк?! Который вы называете «старьем» и «рухлядью»?

– Ну да. Что вас, собственно, удивляет, Рейнхард? Вы против нас – словно дикари. С дубинами! Между нами семьдесят лет, и все эти годы человечество с достойным лучшего применения упорством только и делало, что совершенствовало оружие.

Гелен при слове «дикари» обиженно вскинул голову, но вставить реплику я ему не позволил:

– Хотите небольшой тест? Отсчитайте этот же срок от вашего времени. Что получите? Семидесятые годы девятнадцатого столетия, верно? А теперь представьте, что будут думать о вас жители какого-нибудь 1871 года, увидев в действии ваши танки, подлодки, гаубицы, бомбардировщики? Да хотя бы просто пулеметы? Наверняка их реакция не будет сильно отличаться от вашей. Ну, поняли аналогию?

– Понял, – угрюмо кивнул разведчик. – Более чем…

– В моем времени есть оружие во сто крат более ужасное, чем все эти танки! – меня уже несло. – Одна совсем небольшая бомба, размером с нынешнюю полутонку, способна стереть с лица земли огромный город наподобие Берлина. И не просто стереть, но и сделать так, что жить на этом месте будет смертельно опасно многие ТЫСЯЧИ лет. При взрыве сначала происходит вспышка чудовищной мощности, от которой в радиусе нескольких километров мгновенно вспыхивает все, способное гореть, – дома, машины, деревья, люди. Почва в эпицентре мгновенно превращается в застывшее стекло. Следом приходит ударная волна такой силы, что каменные здания рассыпаются буквально в пыль, автомобили сплющивает, словно консервные банки, а многотонные бронемашины – переворачивает, как фанерные макеты. А вы говорите – один танк…

На немца было жалко смотреть. Не преувеличиваю – реально жалко. Я даже подумал, не наговорил ли лишнего. Очень может быть, что и да – занесло, бывает. С другой стороны, а что я такое сказал? Информацию из школьного учебника по НВП?

– Вы… расскажете… про это… оружие? – чуть ли не по слогам осведомился Гелен.

– Покажу, в планшете есть киносъемка. Кадры разрушений городов там очень впечатляющие. А вот объяснить устройство и даже просто принцип работы – никак не смогу.

– Даже принцип работы? – удивился Анхель. – Вы ведь военный, почему вам не…

– Ничего не известно! Секретность высшего уровня! – строго сказал я. – Военные должны знать только поражающие факторы и способы защиты от них. Остальное – государственная тайна.

– Это про применение этого оружия вы песню пели? – внезапно огорошил Анхель.

Пел песню? Это я могу… Если такое исполнение можно назвать «пением». Иной раз сам не замечаю, что бормочу себе что-то под нос. И какой текст из моего широкого (от «Рамштайна» до «Тату») репертуара понравился немцам?

– Что за песня?

Майор достал блокнот, полистал и стал зачитывать, старательно выговаривая русские слова:

– И пылает голубым огнем земля, там где был когда-то Вашингтон…

– Да, это про нее! – не стал отрицать я. – Про бомбу! Это такая… штука… Тотальное разрушение!

– Ну, допустим… – Тон, которым это произнес полковник, мне крайне не понравился. – Отставим пока ее в сторону. Показывайте, где спрятали прибор!

– Вон там. – Я ткнул рукой в направлении лесной опушки, по которой, как помнил, неплохо отбомбились «Штуки». Неплохо в том смысле, что старались, – а били по совершенно пустому месту. Уж подходящую воронку я точно отыщу, чего другого, а этого добра там навалом.

– Ориентир?

– Сосна со срезанной верхушкой. Видите? Неподалеку я и спрятал планшет, в стрелковой ячейке. Надеюсь, у вас есть лопата? Возможно, придется покопать.

– Найдем. – Полковник широкими шагами двинулся в указанном направлении.

Анхель, сдавив рукой мой бицепс, подтолкнул меня следом…

«Искал» я не долго – просто приглядел подходящую воронку, обрамленную пластами вывороченной глины и клочьями дерна, и затейливо выругался. Надеюсь, не переиграл.

– Это точно нужное место? – Взгляд Рейнхарда был полон ужасной обиды и почти детского разочарования. Ну да, такую конфетку отняли… понимаю…

– Абсолютно, – грустно кивнул я. – Вон сосна, вон пулеметная позиция, можете сами убедиться, там вокруг стреляных гильз полно. Прямое попадание. Можно даже не искать, тут бомба килограммов на полсотни рванула. Ничего не осталось.

– Мне кажется, что вы лжете, комиссар… – Похоже, Гелен был на грани нервного срыва. Бросив на шефа быстрый взгляд, майор незаметно вклинился между нами.

– Ну, вот зачем, полковник? – нагло ухмыляясь прямо в перекошенную «праведным» гневом морду «сверхчеловека», спросил я. – Объясните, мы ведь все тут разумные люди: зачем мне врать? Я и так рассказал больше, чем стоило. И не потому, что мне жизнь дорога – как раз напротив!

Гелен, немного пораскинув мозгами (жаль, что не от разрывной пули!), признал, видимо, мою правоту – слегка кивнул и легким движением руки дал знать майору, что успокоился.

– Кто виноват, что пилоты ваших бомбардировщиков несколько… перестарались? – усмехнулся я.

– Поехали, – остывая, буркнул разведчик. – Надеюсь, ваша машина времени – не такая же химера, как удивительным образом исчезнувший прибор.

– А танки мы, по вашему, каким образом сюда доставляли? В газообразном состоянии? – откровенно издеваюсь я.

Абверовец не ответил. Дернув щекой, он круто развернулся и потопал в обратном направлении. Ну какой же я молодец, прямо хоть самого себя пряником награждай – и этого тевтонца «со стальными нордическими нервами» до белого каления довел!

К автомашинам, дожидавшимся нас на захламленной остовами раздолбанной бронетехники дороге, мы возвращались в молчании. Полковник раздраженно загребал потерявшими былой лоск сапогами воняющую тротилом землю, мы с Анхелем топали следом. Интересно, он что, ночью ехать собирается? Так ведь до Бобруйска отсюда, если мне память не изменяет, километров сто двадцать, если не больше. Или где-нибудь заночуем? Насколько знаю, фрицы по ночам перемещаться категорически не любят, и правильно делают. Особенно без прикрытия бронетехники. Охрана у абверовцев, конечно, серьезная, но против перекрестного огня парочки пулеметов, установленных в зарослях по сторонам лесной дороги, ничего сделать не сумеет…

Глава 12

17 июля 1941 года, окрестности Ленинграда

Сдав раненого медикам (в себя сержант так и не пришел), Батоныч с товарищами вернулся к эшелону. Возле путей стояла смешная пожарная машина на базе все той же неизменной полуторки, расчет сосредоточенно поливал из шлангов практически сгоревшие платформы с обломками грузовиков. Их вагон почти не пострадал, выгорело лишь одно купе, крайнее, где никто не жил. Сейчас его уже потушили, из окон лениво тянулся белесый не то дым, не то пар. А вот стекол не осталось вовсе – вышибло ударной волной.

Но самое главное, что не подтвердились мрачные опасения Бата относительно стоящего на соседней ветке состава, везущего ГСМ: огонь удалось локализовать и потушить при помощи пожарного поезда. Угу, к удивлению Владимира Петровича, в этом времени имелись и такие. И более того, поезд подогнали еще во время бомбежки, предотвратив распространение огня. Вот так, ага. Под бомбами ребята подошли к развороченной прямым попаданием цистерне и мощным брандспойтом сбили огонь, не позволив ему перекинуться на соседние емкости. Герои? Еще какие, ничуть не хуже тех, кто сейчас на фронте! Вот только напишут ли о них хотя бы в местной газете?

«Напишут. И не только в местной напишут», – внезапно твердо решил полковник, который после недолгого пребывания под авиаударом был откровенно зол. Снова, как после недавнего нападения диверсионной группы, захотелось кого-нибудь расстрелять. Благо ТЕПЕРЬ он имел на это полное право. Вот только кого?

Отогнав дурные мысли, он отправил Гаврилова выяснить у железнодорожников, когда будет возможность продолжить движение. А пришедшему в себя Патрушеву приказал разобраться со связью и доложить в столицу о непредвиденной задержке. Лейтенант вернулся куда раньше, чем ожидалось. Выглядел он порядком… ну, вздрюченным, что ли.

– Товарищ полковник, вас срочно к аппарату. Москва на проводе!

Батоныч многозначительно хмыкнул, торопливым шагом направляясь следом за особистом: никаких сомнений относительно того, кто именно может его срочно требовать, он не испытывал. Вот делать Виссарионовичу больше нечего, честное слово! Неужели больше заняться нечем? Хотя, возможно, это и Лаврентий Павлович…

– Здравствуйтэ, таварищ Бат! – зарокотал в трубке знакомый голос. Батоныч на всякий случай скосил глаза: нет, тут все в порядке, в крохотной комнатушке местного радиоузла он один. Патрушев, убедившись, что охраняемый объект взял трубку, убрался наружу, плотно прикрыв за собой дверь, а местных и вовсе выгнали на улицу. В помещении пахло пылью и гарью, одна из бомб развалила угол вокзального здания, лишь по случайности не вызвав пожара и не разорвав связь. – Зачэм ви снова рискуете? Мнэ далажили, что ви едва нэ пагибли?

– Здравия желаю, товарищ Сталин! – мысленно улыбнувшись, ответил Владимир Петрович. – Ну, скажем так: неизбежная случайность. Так что я тут ни при чем.

– Ну, ви жэ не на море, таварищ Бат, – усмехнулся Вождь. – А я савсэм не господин Ллойд. Харашо, оставим шутки. О том, что произошло, я ужэ знаю. Ви лично не пострадали?

– Никак нет, все в порядке, товарищ Сталин.

– А таварищ лэйтенант Кариков?

– Да что ему сделается. Целехонек.

– Харашо. Вам нужна помощь?

– Никак нет. Разберусь сам.

– Разбирайтэсь. Доложите, когда прибудете в Лэнинград. До связи, таварищ Бат.

– До связи, товарищ Сталин.

Батоныч аккуратно положил тяжелую трубку на рычаг. Все, отчитался, так скажем. Теперь можно дальше ехать. Вот только на чем и когда?..

Оказалось, «ни разу не проблема», как принято было говорить во времена Бата. Патрушев договорился, чтобы их подвезли на автомашинах, выделенных для эвакуации тяжелораненых в Ленинградский госпиталь. Поначалу Владимир Петрович воспринял идею в штыки: мол, раненым транспорт важнее! Вот еще, чужое место занимать!

Но сопровождавший колонну военврач второго ранга только рукой махнул:

– Не переживайте, товарищ полковник, вон в ту полуторку грузитесь, там раненых нет, машина полупустой пойдет. Мы ж еще и за матчастью едем, перевязочные и медикаменты со склада округа получать, так что место имеется. Да и что тут ехать, полста верст всего. Грузитесь, через десять минут отправляемся.

Спустя два с половиной часа изнурительной (с точки зрения Батоныча) езды по дурным дорогам, хоть большая часть из них и гордо именовалась «шоссированными», они добрались до пригорода «колыбели революции». Еще через час «команда Бата» оказалась на Ижорском заводе. Том самом, что некогда носил гордое имя «Адмиралтейских Ижорских заводов», с XVIII века занимавшихся важнейшими государственными производствами. Начиная от лесопилки и кирпичного завода и заканчивая собственной разработкой судов, впервые производимого в России и позже в СССР заводского оборудования, бронетехники и боеприпасов. Да и про Ижорский батальон, сформированный из добровольцев-заводчан и героически сражавшийся на подступах к Ленинграду, Батоныч тоже помнил. Не то из курса истории, не то по одноименному кинофильму, еще черно-белому. На заводе их, как выяснилось, ожидали: похоже, товарищ Сталин решил несколько изменить первоначальный план, согласно которому его личный представитель должен был посещать избранное производство неожиданно, без предварительного предупреждения. Бат, впрочем, не спорил, поскольку изрядно вымотался. Еще и башка раскалывалась – контузия не контузия, но по мозгам ударной волной прилетело нехило. Просто говорить об этом он никому не собирался, а внезапно пошедшую носом кровь видел только Очкарик. Которому полковник незаметно показал увесистый кулак: мол, не твоего ума дело. Остальные ничего не заметили – Владимир Петрович старательно делал вид, что просто прикрывает платком лицо от поднятой идущим во главе колонны санитарным автобусом пыли…

* * *

Разговор со строителями бронеавтомобилей прошел достаточно сложно. Сначала они обрадовались было, когда узнали, что производство БА сворачиваться не будет: соответствующий приказ из ГАБТУ пришел буквально несколько дней назад. Однако, узнав, что от них требуется, сразу начали спорить. Вернее, постарались тупо завалить полковника кучей вопросов. Мол, какие еще чертежи, откуда они вообще взялись? Какое КБ их разработало? С чего вы взяли, что ЭТО вообще можно совместить с имеющимися шасси «ГАЗ-ААА» или «ЗиС-6»? Что это вообще за ходовая такая, подобных ни у нас, ни где-либо в мире не производят? Почему корпус такой широкий, без рациональных углов наклона по бортам? Немцы, вон, на своих броневиках и боковые, и даже кормовые бронелисты с двойным уклоном ставят. Ну и еще с добрый десяток подобных вопросов. Касающихся то снова шасси с бронекорпусом, то двигателя, то абсолютно недостаточного, с точки зрения местных конструкторов, вооружения.

Поначалу Владимир Петрович честно пытался просто разъяснять. В силу своих скромных технических познаний, разумеется. Мол, в том-то и суть, что вам не нужно создавать «с нуля» новый бронетранспортер, а необходимо в самые кратчайшие сроки подогнать ГОТОВЫЙ бронекорпус под СУЩЕСТВУЮЩЕЕ шасси! Где нужно урезав, где следует – нарастив. А самое главное – максимально упростив всю конструкцию, чтобы БТР мог в больших количествах производить любой оборонный завод. И не на заклепках, а исключительно сварным методом! Ну а вооружение вас и вовсе не должно волновать: мне нужен именно транспортер пехоты, а не боевая машина первой линии атаки. Тем более те же немцы свои полугусеничники, о которых вы только что упоминали, тоже всего лишь одним-двумя пулеметами вооружают. А что броня слабовата и с рациональными углами наклона тоже не особо – так это и не важно. От мелких осколков и винтовочно-пулеметных пуль на излете защитит? Наверняка защитит. А большего, собственно, и не требуется.

Не поняли, снова стали спорить и доказывать преимущество нынешних серийных бронеавтомобилей над «этим, простите товарищ полковник, не пойми что». С их точки зрения, достаточно аргументировано. Мол, у серии БА и корпус до мелочей продуман, и броневая защита достаточная, и пушечно-пулеметное вооружение сродни танковому, могут на равных сражаться с гусеничными бронемашинами противника, и проходимость хорошая, и вообще в армии они востребованы. Да и вообще, к чему пехоте собственный броневик? Бойцов можно и на грузовиках перевозить или вовсе пешком.

И вот тогда Батоныч уже не выдержал…

– В армии, значит, востребованы?! С гитлеровскими танками могут сражаться?! А пехоте пешком ходить?! Ну, ладно, сами напросились… – злобно сказал полковник. Владимир Петрович достал из нагрудного кармана и сунул под нос руководителю КБ бумагу за подписью Самого, а когда инженер ПРОНИКСЯ, добавил более спокойным тоном: – Секретные чертежи новой боевой машины РККА переданы вам согласно приказу! А все остальное уже не мое дело. Или через две недели я увижу ходовой экземпляр первого советского бронетранспортера пехоты «БТР-41» – или кое-кто не увидит свободы, а то и жизни. Поскольку саботаж в военное время лично я расцениваю как самую настоящую измену Родине, и наказание будет соответствующее!!!

– Товарищ полковник… – вскинулся было главный инженер. – Но ведь…

– Молчать! Время споров закончено!!! Я ведь могу и по-другому сделать: сформировать из вас несколько экипажей для «БА-10» и отправить на передовую. Исключительно на тот участок фронта, где ожидается вражеский танковый прорыв. И только попробуйте не остановить, коль уж с танками на равных способны сражаться! Расстреляю без суда и следствия как трусов и паникеров! Если, конечно, хоть кто-то в этих коробках с «достаточной броневой защитой» после немецких снарядов уцелеет…

Присутствующие в кабинете инженеры бледнели, краснели, потели…

– Товарищ младший лейтенант, – внезапно обратился Владимир Петрович к Гаврилову, внимательно слушавшему разговор. – Вот вы с товарищем старшиной, насколько помню, свой первый бой с немецко-фашистскими захватчиками приняли еще на нашей западной границе утром двадцать второго июня? И на вашем личном счету достаточно много уничтоженных танков противника, верно?

– Так точно, товарищ полковник! – Степан собрался, было, подняться со стула, но был остановлен жестом полковника.

– А воевали вы тогда на легком танке «БТ-7», вооруженном орудием, аналогичным тому, что устанавливают на свои бронеавтомобили товарищи конструкторы.

Гаврилов осторожно кивнул, еще не понимая, чего от него хочет Бат. Баранов же едва заметно ухмыльнулся в усы – мехвод уже начал примерно догадываться, к чему клонит полковник.

– И как вы оцениваете возможности этой пушки против брони немецких танков?

– Ну… в целом нормально. Если в борт, то практически любой их танк бьет. Если в лобовую проекцию, то легкие – все, а вот со средними уже сложнее. Много от чего зависит, но с полукилометра, думаю, тоже любой. Но лучше, конечно, сначала гусеницу ему порвать, а после уж добить.

– Понятно. Получается, товарищи конструкторы правы, а я ошибаюсь? И их бронеавтомобиль действительно может воевать с любыми немецкими танками? – Бат даже не обратил внимания, что подсознательно избрал стиль ведения разговора, «подсмотренный» им у Сталина.

– Ну, как может? – захлопал глазами Гаврилов. – Из засады-то, конечно, какая разница, из чего именно стрелять? Что легкий танк, что «БАшка», что обычная «сорокапятка» – выстрелы-то одинаковые. Для бронебойного-то никакой разницы, откуда именно его выстрелят, не имеется.

– Значит, вы бы согласились пересесть, к примеру, на «БА-10» и вести бой с немецкими танками? Я вас правильно понял?

– Вот еще! – эмоционально ответил танкист, на лице которого отразилась целая гамма чувств.

Тут же, впрочем, торопливо поправившись:

– То есть, простите, никак нет!

– Но почему? – Батоныч сделал вид, что искренне удивился. – Только что сами ведь сказали, что пушка одинаковая?

– Не, ну как… – заметно стушевался мамлей, но затем, быстро переглянувшись с Барановым, продолжил уже более уверенно: – Танк – он всегда танком остается, даже ежели легкий. А броневик – он броневик и есть. Ни кожи, ни рожи. Броня – осколок мины пробивает. А минометы у немцев в каждой роте. Проходимости опять же – никакой. Посуху еще туда-сюда, а как чуть дождь или там через болотце проскочить – так и садится по самые оси. Да и посуху тоже… если авиация на марше налетит – так на танке хоть через кювет махнуть можно или, там кусты да нетолстые деревья на обочине протаранить, броневик – считай гроб. Хрен он куда с дороги денется… И потом танком можно, скажем, грузовик подбитый буксировать, да и танк тоже. А броневик даже посуху еле-еле свой вес таскает… Так что танк с броневиком и сравнить нельзя. Танк – это танк! А броневик… он же не под это дело заточен… ну, в смысле разрабатывался. С танками должны танки воевать[42]. Или противотанковые пушки.

– А подо что он, как вы выразились, «заточен»?

– Ну, разведку там проводить, донесения доставлять, колонны сопровождать… мало ли. Я ж говорю – броневику хоть какая дорога нужна. На бездорожье всяко завязнет, особенно в распутицу или после сильных дождей, никакой «оверолл»[43] не спасет. Особенно ежели по болотине ехать.

– Добро. Спасибо, товарищ младший лейтенант (Гаврилов облегченно вздохнул, мехвод же снова усмехнулся), я вас прекрасно понял. Надеюсь, что и товарищи конструкторы тоже меня ПОНЯЛИ?

Инженеров ощутимо ПРОНЯЛО. Не ожидали такого от интеллигентного с виду военного.

– Ровно через четырнадцать суток бронетранспортер будет готов! – вскочил с места главный инженер. И немного нервно добавил: – В черновом, конечно, варианте, собранном на живую нитку. Но ехать точно сам сможет. А еще через недельку, когда после первичной обкатки выявленные недоделки устраним, можно будет и на госиспытания посылать. Ну, если, конечно, никакого форс-мажора не случится…

Владимир Петрович не стал спорить, поскольку никогда не загонял подчиненных в угол, оставляя им возможность минимального маневра. К тому же конструкторы – все ж таки не механики из рембата, которых можно нагибать до последней возможности. Эти ребята – натуры творческие, хоть и технари до мозга костей, так что попугать (а то и примерно наказать) можно и даже нужно, а вот совсем гнобить – уже нет. Ему нормальный бэтээр нужен, дешевый, простой и надежный, а не слепленная на одном страхе вундервафля. Понятно, что сразу у них полноценный аналог «сто пятьдесят второго» не получится. Да он и вообще не появится до появления полноприводного шасси типа «ЗиС-151» или «Зил-157». Это – так, вынужденная полумера, вызванная крайней необходимостью… Хотя для уровня сорок первого может получиться очень даже неплохая машинка. Но зато и обкатку железяка получит в боевых условиях, которые, как известно, все недостатки и достоинства лучше любой комиссии выявляют. А уж дальше – пусть думают, анализируют результаты, исправляют недочеты, модернизируют – ну, и все такое-прочее. Кстати, нужно будет представителя КБ с собой в бригаду взять, пусть в боевых условиях на свое детище поглядит, с бойцами, что на них ездить станут, вживую пообщается. Так оно и проще, и эффективней будет.

– Товарищ полковник, разрешите вопрос? – поравнявшись с Батом, спросил Гаврилов, когда они вышли из здания заводоуправления.

– Разрешаю, – рассеянно кивнул Владимир Петрович, продолжая прокручивать в уме подробности недавнего разговора. Вот же упрямцы какие попались! Ретроградство – опасная вещь, а когда дело касается разработки и внедрения новых образцов военной техники – вдвойне. Особенно когда на дворе война. Самое печальное, даже сейчас, в середине июля, многие из тех, кто допущен к тем или иным секретам, все еще искренне не понимают, насколько опасная сложилась ситуация! Вот и полагают, что допотопными жестяными броневичками и новыми легкими танками можно остановить Вермахт. Причем вполне искренне, к сожалению, полагают. На фронт их, что ли, на недельку-другую свозить? Где показать нашу битую и горелую технику? Например, те самые броневики, что, по их мнению, так в армии востребованы. А заодно и немецкие танки продемонстрировать, чтобы видели, с кем мы воюем. Кстати, не столь и бредовая идея, если подумать. Вполне может выйти толк. Или достаточно полигона в Кубинке, чтобы зря не рисковать? А подбитую технику можно и на фотографиях показать.

– Товарищ полковник, давно узнать хотел. Только если это не мое дело или у меня допуска к такой информации нет, вы так сразу и скажите. Я больше ни гу-гу.

– Да спрашивай уже, Степа, чего тянешь кота за хвост с прочими причиндалами?

– Я чертежи этого нового нашего бронетранспортера поглядел, это ничего? Можно?

Бат хмыкнул:

– Тьфу ты, я уж думал, что-то серьезное. Можно. И даже нужно, одно дело делаем. Сам я везде никак поспеть не смогу, так что, если возникнет такая необходимость, вы с Барановым меня в поездках и подмените. А чертежи? Мог бы и заранее попросить, коль интересуешься, я б с удовольствием показал. Вы с Матвеичем люди проверенные, никакого повода вам не доверять я не имею. Да и подписку давали.

– Три! – на всякий случай уточнил танкист.

– Чего три? – не понял полковник.

– Ну, подписки в смысле. Одну, когда вы с товарищем комиссаром секретный танк везли… и того, под бомбежку попали. Затем на полигоне, когда новый танк разгружали. Ну и перед самой этой поездкой тоже.

– Перестраховщики, блин, – беззлобно фыркнул Батоныч. – Можно подумать, бумажка с подписью может что-то изменить, если человек предать решил. Что, разве не так?

Гаврилов неопределенно пожал плечами, не зная, что ответить.

– Ладно, так что там с бэтээром не так? О чем конкретно спросить-то хотел?

– Так это… колеса у него такие здоровенные, и движок мощный, аж сто десять лошадок. Неужели такое шасси уже где-нибудь выпускают?

– Ах, вон ты о чем… – Батоныч на миг задумался, припомнив разговор со Сталиным. Как там Вождь говорил? «В особом случае можите им рассказать правду. Аккуратно, разумэется, бэз нэнужных падробностей». Ну, до особого случая пока, как до Луны раком. Сейчас ребята определенно ни о чем ТАКОМ не догадываются, так что можно смело импровизировать, не подставляя товарищей под очередную – четвертую, блин! – подписку о неразглашении. Разумеется, рассказывать о том, откуда на самом деле взялись эти чертежи, не стоит.

– Нет, Степа, тут наши не шибко дальновидные конструкторы абсолютно правы: пока ничего подобного не выпускается, все исключительно в чертежах. Так сказать, задел на будущее. Планировалось начать выпуск подобных бронемашин только через, гм, несколько лет. Но началась война. И сейчас ситуация такова, что транспорт для нашей пехоты понадобился срочно и в больших количествах. Ты ж фронтовик, воевал, все своими глазами видел. Значит, прекрасно понимаешь, о чем я. У фрицев бронетранспортеры имеются, пусть и не столь много, а мы чем хуже? Вот и приняли решение не дожидаться создания новой ходовой повышенной проходимости, а максимально упростить конструкцию, подогнав бронекорпус к освобождающимся от устаревших «БА» шасси. А вот использовать полугусеничную схему, как немцы или американцы, мы не стали. Хоть база и имеется, тот же «ГАЗ-60», к примеру. С одной стороны, вроде бы это и повышает проходимость, а с другой – сложные они, да и обслуживать труднее, особенно в условиях нашего бездорожья. Подтаявшим снегом и грязью ходовая забьется, к утру все это намертво замерзнет – и приехали, с места не стронешь. Фрицы с этим скоро еще столкнутся, точно говорю. Понятно объяснил?

– Так точно! – просиял Степан, вызвал на лице полковника хитрую улыбку.

– Во-первых, хватит «такточнать», товарищ лейтенант, надоело уже. Отвечай просто «да» или «нет», тем более уставом, насколько помню, это не запрещается. А во-вторых, скажи-ка, друг Степа, сам-то как думал? Я про чертежи секретные и вообще? Ни за что не поверю, что вы с Матвеичем ни разу меж собой не обсуждали. Верно говорю, старшина?

– А тож… – смущенно прогудел тот себе под нос. – Было дело, тарщ полковник, скрывать не стану.

Гаврилов метнул в сторону товарища быстрый взгляд, но промолчал, лишь щеки предательски заалели.

– И к чему пришли, товарищи танкисты? – внезапно развеселился Бат, решив заодно осторожненько прощупать обоих. – Бэтээр-то ладно, не столь и сложная конструкция, но вы ж ведь и сверхсекретный танк видели, и даже воевали на нем. Какие мысли?

Танкисты помолчали, затем Баранов кашлянул и осторожно ответил:

– Так это, тарщ полковник. Надумали мы, значится, что где-то имеется секретное конструкторское бюро, которое разработкой подобной техники занимается. Ну, как вы сами сказали, задел на будущее, так сказать. Насчет «тэ-семьдесят два» ничего сказать не могу, уж больно конструкция удивительная, куда там германцам. Особенно этот автомат, что пушку снарядами да картонными гильзами заряжает. А вот другой танк, «Т-44» который, тот совсем иное дело. Хоть нас со Степой почти сразу от него и того… отогнали, но кой-чего я рассмотреть успел.

– Ну-ка, ну-ка, любопытно. И как наблюдения?

– Дык, кажется мне, что взяли «Т-34» да вдумчиво его переделали. Дизелек поперек поставили, за счет этого высоту корпуса сильно занизили – немцу попасть сложнее будет. Опять же, люк мехводовский спереди убрали, тоже дело. Он хоть и толстый, люк в смысле, но все равно, цельный лобовой лист – это цельный лобовой лист. При таком наклоне брони ни за что не пробьешь. Гусянку новую поставили, с цевочным зацеплением. Ну и башня совсем новая, до такой башни даже «КВ» далеко. Просторная, удобная, у командира свой люк с перископами имеется. Трехместная, как мне думается, значит, командир только командовать станет, а не пушку наводить. Про пушку, кстати, вообще молчу, сто миллиметров на средний танк установить – это ж додуматься нужно![44] И как только исхитрились, это ж почти гаубичный калибр! Вот только башнеру, наверное, сложно, такие дуры при перезарядке ворочать приходится. Хотя я внутрь не залазил – товарищи особисты не пустили. Так что, может, там и раздельное заряжание.

– Нет там никакого раздельного заряжания, Коля. Обычные унитары. Ну и как тебе машина в целом? Одобряешь?

– Очень даже, – серьезно кивнул танкист. И с тоской добавил: – Вот только нам бы сейчас хоть самых обычных «тридцатьчетверок» побольше, пусть даже с «Л-11». И «КВ» до кучи. А эта машинка и подождать может.

– Будут «тридцатьчетверки», будут. Скоро мы с вами как раз на заводы, где их строят, с инспекцией и поедем. А там и до «сорок четвертого» дело дойдет – пока для этого зверя, сам видишь, даже подходящих целей не имеется. А вот как начнут фрицы свои тяжелые танки строить – так и будет им сюрпризец. Его стомиллиметровка любой их панцер даже с полутора километров насквозь продырявит, даже тот, что еще не создан.

– А артсамоход? – подал голос Гаврилов. – Очень интересная конструкция. Да еще и с такой мощной пушкой. Никакой фриц не спасется, хоть с километра – все одно спалят!

– А вот самоходка, Степа, это уже вовсе никакой не задел на будущее, а самая что ни на есть жизненная необходимость. Как, например, и этот бронетранспортер. Нужна фронту эта САУ как воздух. Есть такое выражение, «срок давности – вчера». Так вот это как раз про нее. Надеюсь, товарищ Астров нас не подведет, вовремя «саушку» построит. Вас со мной тогда не было, но вкратце суть разговора перескажу: Николай Александрович запускает в серию новый легкий танк, «Т-60» называется. И собирался на его базе еще один строить, тоже легкий, но уже с пушкой в сорок пять миллиметров и броней почти как на «тридцатьчетверке». А я его отговорил и приказал на той же ходовой самоходку создать.

– Так это, может, зря? – осторожно осведомился мамлей. – Ну, «сорокапяточка» на легком танке – это знакомо. Зато ежели такая броня…

– А зачем он нам нужен, Степа? Как ты легкий танк ни бронируй, он все равно легким останется. С экипажем в три человека. Как в той старой песне. И, значит, командир снова и командовать, и пушку наводить будет. Зато вместо двух-трех таких мы один новенький «Т-34» построим. А движки – Астров, кстати, собирался две штуки на каждую машину ставить – на постройку грузовиков пойдут. Ну или вон тех же самых бронетранспортеров. Напомни вечером, я тебе примерную схему этого танка покажу, подробные чертежи-то я на ГАЗе оставил. Думаю, сам поймешь, что к чему.

Помолчав – танкисты переваривали услышанное, Владимир Петрович отдыхал от достаточно долгой по его меркам речи, – Батоныч закончил:

– А вообще вы большие молодцы, товарищи танкисты. В целом все верно, гм, предположили. А советский командир просто обязан уметь делать выводы на основании той информации, которую удалось получить. Да, все эти чертежи и на самом деле разработаны… в одном очень сильно засекреченном конструкторском бюро. Кое-что сделано, так сказать, в металле – но, к сожалению, только в единичных экземплярах. Например, тот танк, на котором вы вместе со мной воевали, в ближайшее время вряд ли удастся поставить на поток. Потому открою небольшой секрет: на самом верху принято решение пока заниматься исключительно более простыми проектами. И наша задача – от имени товарища Сталина и Государственного комитета обороны проконтролировать их выполнение.

– А на фронт? – не выдержал младший лейтенант, задав давно мучивший его вопрос. Вышло излишне эмоционально, и танкист немедленно смутился.

– А потом и на фронт, – спокойно взглянув Гаврилову в глаза, ответил Бат. – Я тоже долго по тылам шастать не собираюсь. Если все пойдет согласно плану, через месяц нас, полагаю, отправят на передовую. Вы об этом пока не знаете, но мне поручено сформировать танковую бригаду особого назначения. Оснащенную как старой, так и новой, экспериментальной техникой. И испытать ее в бою. И технику, и бригаду. Вот потому-то я так и орал сегодня на этих деятелей: танки-то у меня будут, лично на заводах отберу. А вот пехоту возить не на чем. Вчера сами видели, сколько грузовиков зазря погорело. А ведь наш эшелон не единственный, что под бомбежку попал. Жаль, конечно, что Николай Александрович свою «саушку» никак не успеет сделать, ну да это ничего, перебедуем. Не впервой. Главное, чтобы к будущему году она в серию пошла.

Оглядев замолчавших танкистов, едва ли не глядящих ему в рот, Владимир Петрович невесело усмехнулся:

– Ну и, отвечая на так и не заданный вами вопрос, скажу: что-то мне подсказывает, что вы не будете против присоединиться ко мне…

– Товарищ полковник! – мгновенно просияли оба. – Да мы…

– …в том качестве и той должности, которую я сочту нужной в тот или иной момент! – жестко, уже без тени юмора в глазах закончил Бат. – Нужно будет – поедете вместо меня заводы инспектировать. Или перспективную бронетехнику в Кубинке обкатывать. Или новые танки получать. В тылу у нас ведь тоже фронт, мужики. Ну а будет приказ – пойдете в бой. Последний и решительный, как в гимне поется[45]. Ну, все ясно? Вопросов не имеется?

– Так точно, товарищ полковник! – твердо отчеканили оба. – Никак нет, вопросов не имеем. Готовы выполнить приказ.

– Вот и хорошо. И не напрягайтесь вы так, мужики. Навоюемся еще, уж поверьте мне, по самое не хочу навоюемся. Как бы нам ни хотелось, война, к сожалению, ни завтра, ни послезавтра не закончится. Боюсь, что и через год она не закончится, увы. Так что на всех с лихвой хватит…

– Точно… не закончится? – переглянувшись с Барановым, осторожно переспросил младший лейтенант. Похоже, названный Батом срок его порядком смутил. Или напугал. Или и то и другое вместе.

Батоныч тяжело вздохнул, на сей раз ничуть не играя:

– Мужики, ну вы ж только с фронта, сами все видели, своими глазами. Наш противник силен, очень силен. На него работает вся так называемая «порабощенная Европа», вся ее промышленная индустрия – не самая последняя в мире, между прочим. Сами-то как считаете? Вы что, только немецкие танки жгли? Или еще чешские? И каких было больше? Они ведь все что видят, то и трофеят. Чтоб вы знали, товарищи танкисты, в Панцерваффе не только чешские танки имеются, но и французские, и польские, и наши тоже, что самое обидное. И вообще, всех тех стран, что Гитлер завоевал. Вот так-то. И использовать они их могут ничуть не хуже, чем мы с вами. Согласны?

– Да… – убитым голосом сказал Степан. – Видели. И жгли тоже, это вы верно сказали.

– Вот и прикиньте, сколько мы провозимся, пока все их передовые силы сначала разгромим да в пыль перемелем, а потом и обратно погоним? Представили? Вот и думайте. Это я, братцы, не пораженчество развожу, а пытаюсь вам пояснить, что войны «малой кровью и на чужой территории» у нас не вышло[46]. Вот только не учли фрицы, с кем связались. Нам всего годик нужен, может, даже и того меньше, чтобы с силами собраться, а уж там… – Батоныч зло усмехнулся – аж лицо на миг перекосилось: – А уж там ПРОШЛЫЙ РАЗ им, сукам, медом покажется! ТЕПЕРЬ мы прошлых ошибок не допустим, хватит! Наошибались уже. Будет вам объединенная Европа, обязательно будет. На наших условиях и по нашим правилам. Так объединим, что обосретесь все…

– Товарищ полковник… – Гаврилов глядел на Батоныча едва ли не с ужасом. – Вы это о чем вообще?

– О чем? – Владимир Петрович со свистом выдохнул сквозь плотно сжатые зубы. – Да ни о чем, Степа. Мысли вслух, блин. Считай, что ты ничего не слышал. Тебя, Матвеич, это тоже касается. Подписки давали? Вот и все, значит, кончен разговор. Вы оба ничего не слышали.

Настроение у Бата испортилось окончательно. Еще и голова, зараза, снова разболелась. Может, и на самом деле медикам показаться?..

Глава 13

18 июля 1941 года, окрестности Бобруйска

– Все, привал полчаса! – скомандовал лейтенант Наметов, останавливая группу. – Можно оправиться и перекусить, мы на месте. Коля, готовь связь, доложимся о прибытии. Паша, Сашка, в охранение. Остальным отдыхать.

Вымотанные марш-броском бойцы сбрасывали с плеч вещмешки и опускались на землю. Сергей последовал их примеру. Упершись спиной в комель ближайшей сосны, он вытянул гудящие ноги – почти десять верст за один переход отмахали – и раскрыл планшетку, изучая знакомую чуть ли не наизусть карту. Да, все верно, никакой ошибки: до того места, где немцы подбили секретный танк, а его группа схлестнулась с диверсантами, осталось не больше полукилометра. Нормально, сначала наведаются туда, оценят обстановку, а уж после начнут прочесывание.

Никого там, разумеется, нет и быть не может: ну, что там немцам делать? Похоронная команда наверняка уже прошлась, у фрица с этим строго. Это они в бою своих не жалеют, порой танками прямо по живым людям прут (товарищ, по ранению с фронта комиссованный, рассказывал), а потери стараются учитывать. Так что пустышку тянут, однозначно.

Но полученный приказ оказался именно таким: начать с места боя. Еще раз осмотреть все, фиксируя мельчайшие подробности и детали, на пузе, что называется, облазить, после чего действовать по обстоятельствам. В принципе нормальный приказ, и похуже бывали…

Лейтенант сгрыз пару сухарей и прикончил протянутую товарищем ополовиненную банку тушняка, запив скромную трапезу воняющей теплой водой. Вот и пообедал. Тоже нормально, с набитым брюхом в бой не идут. Да и в поиск тоже. Взглянул на наручные часы.

– Мужики, сворачивайтесь. Осмотреться, следов не оставлять. Банки, окурки – прикопать и замаскировать. Сейчас идем к опушке, наблюдаем. Если тихо, быстренько проходимся по позиции, где немцы танк подбили, затем уходим обратно в лес. Дальше по плану, чешем квадрат за квадратом, сроку нам – двое суток. Вопросы?

Вопросов не было. Семеро осназовцев поднимались с земли, привычно проверяли оружие и амуницию, выстраиваясь прежним порядком – шли цепочкой, след в след, строго выдерживая дистанцию. Может, и излишняя предосторожность, но лучше, как говорится, перебдеть, чем наоборот. Оглядев подчиненных, лейтенант госбезопасности Серега Наметов коротко бросил:

– Попрыгали, осмотрели друг друга. У всех норма? Вперед, парни, работаем…

* * *

– Ну вот говорил же – никого… – Наметов уже почти опустил бинокль, когда краем глаза заметил движение на идущей вдоль опушки грунтовой дороге. – Не понял? Что еще за хрень?

«Хренью» оказался четырехместный вездеходик, пылящий во главе небольшой колонны. Смешная такая машинка, словно игрушечная. Подобные Серега уже видал, хоть и не знал, как они называются. На скошенном капоте – запасное колесо, а все остальное какое-то квадратное. В открытом салоне – брезентовая крыша откинута назад – как раз четверо, двое в фуражках, видать, офицеры, еще двое – без головных уборов. Лиц с такого расстояния, разумеется, не разглядеть. Следом двигалась пара тентованных грузовиков, видимо, с охраной или каким-то грузом. Гм, интересно, кто такие? Какой-то армейский чин по своим делам едет? Если так, то их это никаким образом не касается. А вот ежели остановятся – тогда станет куда как более интересно… хотя с чего бы им вдруг останавливаться? Разве что мотор забарахлит или кому из начальства до ветру захочется.

Но немцы именно что остановились. Причем точно напротив того места, где расположился Наметов со своими бойцами. И когда Сергей увидел, как из кузовов горохом посыпались на землю фрицы в камуфлированных куртках и затянутых матерчатыми чехлами касках, аж с двумя пулеметами на полтора десятка человек, он понял, что, похоже, командование отправило их сюда не просто так…

– Отступить на тридцать метров, затаиться, не дышать, – скомандовал он осназовцам. – Если сюда двинут, пусть хоть по головам ходят, хоть ссут на спину, если приспичит, но себя не выдавать. На самый крайняк – валить тихо, «брамиты»[47] у всех имеются. Но чтобы ни одного звука, ни единого. Я остаюсь тут. Выполнять…

Перед тем как затаиться под корнями развесистого куста, колючие ветви которого опускались до самой земли – уж сюда-то фрицы точно просто так не полезут, – лейтенант успел бросить в сторону дороги еще один взгляд. Поднятая машинами пыль уже успела осесть, отнесенная в сторону ленивым ветерком. На сей раз разрешающей способности трофейного бинокля хватило, чтобы он узнал одного из выбравшихся из автомобиля людей. Судя по тому, как тот держал руки, запястья его сковывали наручники. Никакой ошибки быть не могло – уж чему-чему, а запоминать лица с первого взгляда бойцов советских отрядов особого назначения учили с первых дней. Тем более Наметов встречался с ним лично. Да и форма оказалась той же самой, какой Серега ее запомнил.

Вне всякого сомнения, это был батальонный комиссар Виталий Дубинин, захваченный немецкой разведгруппой «объект «Брест-41» собственной персоной…

* * *

Ехать ночью нам, разумеется, не пришлось. Как и накануне вечером, мы снова присоседились к одной из тыловых частей, оказавшейся рембатом. Утром ремонтники собирались двигаться в том же направлении, что и мы, – насколько я понял, заниматься сортировкой битой техники, которой под Бобруйском имелось порядочно. В том числе и благодаря стараниям Бата с Очкариком. Хотя после попаданий снарядов «Т-44» там особо ремонтировать и нечего, только на запчасти или в переплавку…

Чтобы не глотать чужую пыль, выехали мы первыми. Рембат должен был подтянуться позже, начав свою работу как раз на месте батовской баталии. Гелену это, судя по всему, категорически не понравилось, потому он поднял нас рано. Не, ну оно понятно, конечно: вдруг трофейщики машину времени первыми найдут, ломами раскурочат да на переплавку отправят?! Шучу, конечно. На самом деле миляга Рейнхард просто пытался максимально сузить круг случайных свидетелей, видевших его с майором в моей компании. «Бранденбурги», понятно, не в счет: им просто приказали обеспечить боевое прикрытие некой секретной операции, связанной с пленным русским командиром не самого последнего ранга – может, именно поэтому мне и форму оставили. Да и вообще, они язык за зубами держать умеют – специфика службы такая.

Сначала осмотрели развороченные попаданиями стомиллиметровых снарядов[48] фашистские танки и побродили по изрытым воронками позициям, где мне устроили очередной допрос, лейтмотивом которого снова стал вопрос: «Неужели это все сотворил один-единственный танк из будущего?» Я-то ведь не стал рассказывать этим балбесам, что «неуязвимый» «Т-72» банально разбомбили. И отнюдь не атомными бомбами. И здесь действовал совсем другой – бывший экспонат музея. Мало того – разведчики хоть и были мужиками опытными, но не фронтовиками, – на личный счет «чудо-танка» отнесли и ту немецкую технику, что подбили стоявшие в засаде советские артиллеристы. А их тут вроде бы аж три батареи было! Впрочем, абверовцы все-таки сумели меня неприятно удивить, по одним лишь следам угадав картину финала боя.

– Насколько я понял, ваш несокрушимый танк был подбит? – язвительно осведомился Рейнхард, закончив осматривать изрытую гусеницами землю. – И именно вокруг него в дальнейшем выстраивали оборону? А потом эвакуировали на буксире?

– Да, болванка разбила ведущее колесо, двигаться самостоятельно машина не могла. И на старуху бывает проруха… – Я прикинулся смущенным и огорченным одновременно. – Когда ты один и в тебя стреляет сразу несколько десятков стволов… Просто по закону статистики кто-то должен был попасть. Впрочем, остановка не помешала экипажу моего начальника добить всех врагов. А ночью танк спокойно утащили в тыл, вызвав трактор.

– И именно в этот момент вас атаковала наша диверсионная группа?

– Всё-то вы знаете… – хмыкнул я.

– К сожалению, не всё… – хмуро сказал полковник. – Ладно, здесь мне все ясно. А что это за обломки?

Я взглянул в указанном направлении, скорее догадавшись, чем узнав в раскиданных в радиусе десятков метров клочьях рваного металла и перекрученных несущих конструкций наш несчастный тягач. Так вот оно что: поскольку эвакуировать сгоревший «MAN» возможности не имелось, тот лейтенант-осназовец решил его подорвать. Неслабо, кстати, рвануло – небось, всю предназначенную для танка взрывчатку истратил. Поглядев на отброшенный далеко в сторону, раскуроченный взрывом, зарывшийся в землю двигатель (впрочем, относительно целым остался только блок цилиндров, выполненный из стали или чугуна), я внутренне усмехнулся: молодец, Наметов – вроде бы так его зовут? – догадался на самую ценную деталь отдельный заряд присобачить. Теперь немчуре точно ничего не светит – тупо нечего изучать и копировать.

– Это был наш трейлер, на котором мы транспортировали танк.

– Тот самый огромный автомобиль? Его что, тоже подбили?

– Ага, сами же видите. С танком ваши доблестные солдаты справиться не сумели, вот и долбанули по гражданской машине.

Пропустив мою очередную колкость мимо ушей, Рейнхард пнул сапогом кусок шины с остатками непривычного протектора:

– Что-то для попадания танкового снаряда уж слишком сильно его разворотило…

– Так там ни брони, ни вообще какой-либо защиты – тонкий металл кабины на стальной раме. Может быть, в топливный бак попали…

– Ладно, потом повнимательнее посмотрим, а сейчас… Вы готовы показать, где спрятано ваше устройство? Надеюсь, не передумали?

– Можно подумать, у меня есть выбор… Да, готов. Это недалеко отсюда, примерно километр, максимум два. Точнее не скажу, нужно смотреть на месте.

– Тогда не станем откладывать. Ведите. Вам нужна карта, компас или нечто подобное?

– Пошли, – покладисто согласился я. – Нет, ничего не нужно, сориентируюсь. Вот только браслеты придется снять.

– Нет! – практически в голос рявкнули абверовцы.

Вот же суки, сговорились, что ли?

– Господа! – Я поочередно смерил разведчиков насмешливым взглядом. – Не знаю, как вы, а я неоднократно бывал в русских лесах. Уверяю вас, они мало напоминают лужайки Тиргартена. Такое понятие, как «бурелом», вам о чем-нибудь говорит? Если я сломаю ногу, наше… мероприятие всерьез осложнится, скажем так. В этом случае вряд ли я смогу довести вас до нужной точки: никаких ориентиров я дать не могу, нужно смотреть на местности. Кроме того, с вами дюжина подготовленных бойцов – неужели вы всерьез полагаете, что они позволят мне сбежать? Одному, без оружия, в лесу?

Немцы снова переглянулись, и Гелен нехотя буркнул:

– Хорошо, в лесу я сниму с вас наручники. Наверное, вы правы, комиссар, сбежать вам будет весьма затруднительно. Но предупреждаю, при первой же попытке сделать… какую-нибудь глупость, с вами поступят предельно жестко.

– Договорились.

– И все же вы определенно на что-то надеетесь… – задумчиво протянул Рейнхард, крыса подозрительная. – Ведь так? Не врите, комиссар, я умею распознавать ложь.

– У русских есть такое выражение: «надежда умирает последней», возможно, слышали? Каждый человек в этом мире до последнего вздоха надеется на лучшее. Не скрою, я вовсе не против избавить себя от вашего общества. Но пока, к сожалению, не вижу ни одного реального шанса.

Тут я, к слову, слегка приврал: один шанс я как раз увидел в этот самый момент. Шанс этот валялся, присыпанный землей, на краю воронки метрах в трех от меня и назывался штатным штыком к самозарядной винтовке СВТ. То ли его выронил во время схватки кто-то из осназовцев – хотя если мне память не изменяет, у них на вооружении стояли совсем иные клинки, – то ли кто-то из пехотинцев, но факт оставался фактом. Оставалось придумать, как его «приватизировать» незаметно от немчуры. Ха, да вот, собственно, как…

– Твою мать!

Глина под моей правой ногой «неожиданно» просела. И я, нелепо взмахнув скованными руками, повалился пузом на землю, чтобы не соскользнуть вниз. Нескольких мгновений хватило, чтобы переправить штык за голенище сапога. Продолжая материться, я встал на колени и кое-как поднялся, с укоризной взглянув на подскочивших абверовцев:

– Вот, кстати! Вполне в тему нашего разговора. И это мы еще до леса не добрались…

– Я читал рапорт командира разведгруппы, осуществившей ваш захват… – неожиданно сообщил Анхель, пристально глядя мне в глаза. – Он характеризует вас как опытного бойца.

– Правильно делает, – отряхивая от глины галифе, буркнул я в ответ. – Я действительно неплохо стреляю, и в том бою уложил несколько человек. Но не стоит преувеличивать мои прочие качества. Рукопашник, если вы об этом, из меня весьма посредственный. А вы это к чему, собственно?

– Ни к чему, – процедил тот сквозь зубы. – Ступайте вперед и имейте в виду, в лесу я с вас глаз не спущу. И не только я.

– Без проблем. Нам туда. – Я махнул рукой в первом попавшемся направлении «в сторону леса». – Про браслетики не забудьте, гражданин начальник, душевно прошу. Вы обещали…

Контролировали меня и на самом деле плотно – настолько, что абверовцы заранее предупредили, чтобы лишнего языком не трепал. Мол, если зададут вопрос – отвечать. Но коротко и без подробностей. И никаких упоминаний или намеков на то, кто я, откуда и что мы ищем. Оно и понятно, поскольку рядом, взяв меня с абверовцами чуть ли не в «коробочку», постоянно находились четверо «бранденбургов». Которым лишнего знать не полагалось во всех смыслах. А вот русским языком кто-то из них вполне мог владеть. Остальные диверсы топали кто впереди, кто позади, кто по обоим флангам, составив второй контур охраны. Бодигарды хреновы…

Хоть наручники с меня и сняли, но шансов на побег пока не было ни единого. Печально, весьма даже печально. Ладно, еще не вечер – до «машины времени» нам еще топать и топать. Хотя, конечно, бесконечно водить немчуру за нос мне не удастся. Пару раз «сбиться с дороги» я наверняка смогу, а вот затем, боюсь, мне станет совсем не весело… Убить не убьют, конечно, я им еще нужен, но сделать мне очень сильно больно – вполне. И тогда мне точно придется уходить на «перезагрузку» – физическую боль я плохо переношу. А уходя, прихватить с собой на «тот свет» несколько вражин. Вот, кстати, вопрос: кого из сладкой парочки прибить? Полковника или майора? Нет, Гелен пусть живет – у него вес в соответствующих кругах больше. С учетом всего того, чем я ему забил мозги за эти дни, в верхушке Абвера может очень даже интересная движуха начаться. Ну а Анхель? Извини, камрад, но тебе будет лучше героически пасть смертью храбрых. Фатерлянд и фюрер тебя не забудут, глядишь, еще и наградят посмертно…

С другой стороны, чего я, собственно, парюсь? Сам же фрицам сказал, что нас в этом мире НЕСКОЛЬКО? Могли мои товарищи после моего пленения «машину времени» в другое место перенести? Могли. Я бы даже сказал, обязаны были! Исходя как раз из того, что на допросах из меня выбьют показания. Вот и ответ, когда пытать начнут. Но майора я все-таки штыком напоследок пырну… Исключительно для достоверности, хе-хе…

Но исполнить сей кровожадный замысел мне не удалось. Поскольку дальнейшие события внезапно рванули вперед с такой скоростью, что я на несколько первых секунд выпал из этого сумасшедшего ритма…

Сначала я услышал крик: «Комиссар, ложись!!!» Поскольку я человек военный, пусть и в прошлом (угу, очень смешно – вот именно, что «в прошлом»!), то в подобной ситуации привык работать исключительно на рефлексах. Получил приказ – выполняй! А уж после разбирайся, что к чему. Не успел я упасть на землю, как со всех сторон раздались какие-то странные звуки, похожие на хлопки вылетавших из бутылок шампанского пробок. И только когда ближайший ко мне диверсант вдруг обзавелся не предусмотренным человеческой анатомией отверстием, точняком на пару сантиметров пониже переднего среза каски, я понял, что это за хлопки – кто-то стрелял из снабженного глушителями оружия.

Причем стрелял весьма плотно и прицельно – четверых «моих телохранителей» вынесли в первые же мгновения, они даже винтовки по-боевому перехватить не успели. Хотя из того хвата, которым они их держали, это заняло бы полсекунды. Похоже, невидимые стрелки разобрали цели заранее, в первую очередь уничтожив тех, кто представлял для меня наибольшую опасность. И сейчас занимались остальными.

Абверовцы, в момент нападения находившиеся рядом со мной, среагировали по-разному: Анхель, как более опытный, тут же нырнул головой вперед, уходя из-под огня. Полковник же вполне предсказуемо замешкался, обалдело вертя башкой и зачем-то дергая клапан кобуры.

«Убьют же идиота! – мелькнула мысль. – А у меня на него совсем другие планы».

Перекатившись по земле, я со всей дури врезал ему носком сапога в промежность. Хорошо попал, метко. Фриц гортанно всхлипнул, проглотив готовое вырваться ругательство, буквально «стёк» на сосновую хвою и скрючился в позе эмбриона, судорожно подергивая бедрами. Может, полегче стоило бить? Впрочем, учитывая, как мне за эти дни надоела его гладкая морда, я – настоящий гуманист! Переживет, сучара, перетопчется. Хотя, возможно, мужчиной уже не будет…

Выдернув из-за голенища штык, я упер лезвие под подбородок Гелена и злобно прошипел:

– Дернешься, гнида, зарежу!

А вокруг продолжалось побоище. Сразу положить всех наши, разумеется, не могли – диверсы тоже оказались не пальцем деланные, и кой-чему их учили – те, кто выжил после первых выстрелов, мгновенно залегли. Оснащенный «брамитом» «Наган» не мог похвастаться ни особой точностью, ни дальностью стрельбы. Собственно, целиться из него можно было исключительно «в направлении цели», поскольку мушка находилась внутри трубки глушителя, выполняя роль одной из точек фиксации. Но дело свое бесшумное оружие сделало – в самом начале схватки уполовинив немецкую группу. Воспользоваться огнестрельным оружием уцелевшие не успели – мне показалось, что зеленые фигуры появились из-за каждого куста, рывком сближая дистанцию и добивая беглым огнем патроны в барабанах – звуки выстрелов слились в какую-то беспрерывную очередь. «Пу-пу-пу-пу-пу-пу»… И вдруг наступила тишина.

Навстречу нашим бойцам выметнулись несколько немцев, и завязалась рукопашная. Сдаваться они явно не собирались и дрались жестко, до последнего.

Лежа рядом с глухо подвывающим от боли в отбитых тестикулах полковником, я наблюдал недолгую схватку со стороны, прекрасно понимая, что соваться в нее как минимум глупо. Как говорили в моем школьном детстве, «двое в драке – третий – в…». Сейчас я был именно что третьим. Да и рукопашник из меня, честно говоря, не ахти какой, тут я Гелену практически не соврал.

Вот здоровенный парень со смутно знакомым лицом (лейтенант Наметов?!) бросается на штабс-фельдфебеля, раненного в руку. В руке лейтенанта отблескивает сталью НА-40[49], изгибом лезвия схожий с классической финкой. Немец неловко (из-за дырки в плече) вскидывает автомат, но уже поздно. Сергей перехватывает оружие за ствол, нанося клинком горизонтальный удар на уровне шеи. Фашист с похвальной быстротой отстраняется, выпуская оружие, и запоздало рвет из ножен свой клинок. Поздно. Наметов делает какой-то ловкий финт – и нож осназовца входит снизу вверх под ребра противника.

В нескольких метрах от них сошлись еще двое. Осназовец ударом ноги выбивает из рук фашиста винтовку, которую тот уже почти вскинул, однако тот быстро достает нож. Лезвия сталкиваются с немелодичным лязгом, далеким от легендарного «звона клинков». Отскочив, русский коротко выдыхает: «Сука!» – немец вторит ему: «Швайнехунд!» Снова сходятся, обмен ударами, обманный маневр, блок и контрблок – противники опять расходятся в стороны. Но тут за спиной фрица вырастает фигура в камуфляже. Резкая подсечка, «бранденбург» всей массой тела рушится на землю. Удар сверху вниз, быстрый, добивающий… Ну и правильно – здесь вам не турнирное ристалище, чтобы один на один сражаться по правилам. Тяжелые пурпурные капли, срываясь с клинка, пятнают траву и прелые листья, а нож уже возвращается назад, в нарукавные ножны. Немец хрипит, ноги конвульсивно дергаются, загребая подкованными каблуками сапог влажный лесной грунт.

Я перевожу взгляд чуть в сторону. Там возле дерева стоит на коленях, выронив пулемет, здоровенный немецкий диверсант. Пуля из «Нагана» угодила в шею, но фриц – могучий мужичина, никак не помрет. Рефлекторно пытаясь зажать руками горло, «бранденбург» ошарашенно смотрит на заливающую грудь алую артериальную кровь. Подскочивший боец приставляет трубку «брамита» к его виску и спускает курок. Голова фашиста резко дергается, и тело опрокидывается навзничь. Съехавшая каска накрывает залитое брызгами крови лицо.

Внезапно я встречаюсь взглядом с поднявшимся на колено Анхелем. В руке майора – пистолет, в глазах – безумие, ярость и жажда отмщения. Обостренное экстремальной ситуацией сознание успевает зафиксировать побелевший от напряжения палец на спусковом крючке и черный зрачок девятимиллиметрового ствола, отчего-то кажущегося жерлом крупнокалиберной пушки. Да твою ж мать! Между нами – метров пять, увернуться никак не удастся, как и промазать. Обидно, блин! Не нужна мне сейчас никакая «перезагрузка», не нужна! С-сука!!!

Знакомый хлопок сбоку, практически над самым ухом. И герр майор, дернувшись всем телом, роняет «Вальтер» и тяжело заваливается набок. Рядом со мной опускается на колено кто-то из осназовцев:

– Целы, тарщ комиссар? Не ранены?

– Не ранен, – машинально отвечаю я.

– Вы бы штык убрали, а то прирежете фрица. – Ладонь бойца осторожно сжимает мою кисть и отводит руку с намертво зажатым ножом в сторону.

Только сейчас я понимаю, что так и продолжаю прижимать к горлу Гелена штык – даже красная полоска осталась, а в одном месте уже и кровь показалась. Еще немного – и прирезал бы ценного пленного на хрен!

– Товарищ Дубинин, вы как? – Голос кажется знакомым… ну да, это действительно лейтенант Наметов.

– Нормально! – я окончательно прихожу в себя. Сильные руки помогают мне подняться с земли и даже заботливо отряхивают прилипшую сухую хвою. Подобрав оброненный майором «Вальтер», я цепко хватаю Наметова за плечо и отвожу в сторону. – Спасибо, лейтенант, выручили! Специально меня здесь дожидались?

– Так точно, товарищ комиссар, дожидались! В смысле… специально здесь искали… ваши следы.

– Я их сюда, можно сказать, заманил! – не удержался и похвастался я. – Как знал, что вы здесь будете.

– А кто это с вами?

– Полковник немецкой разведки, цельный начальник отдела Генштаба…

– Ух ты! Важная птица!

– Важная… вот только… отпустить его придется…

– Как отпустить? – поразился лейтенант.

– Каком кверху! – улыбаюсь я. – Да ты не переживай, лейтенант, мы его не совсем отпустим, мы к нему сейчас поводок приделаем… Вернее – крепкую цепочку!

– А-а… – Наметов только глазами хлопнул.

– Лейтенант, поляну зачистить, установить периметр на радиус в пятнадцать метров! Вон того офицера пока не трогать!

Не знаю, расшифровал ли Наметов мои слова насчет «зачистки поляны», или осназовцы действовали по отработанному регламенту, но бойцы, споро перезарядив оружие, сделали тщательный «контроль» и разошлись в стороны на предписанную дистанцию. А лейтенант вернулся ко мне.

– Противник полностью уничтожен, тарщ комиссар!

– Что с майором? – уточнил я, убирая пистолет абверовца в карман штанов.

– Проникающее ранение в грудь. Не жилец.

– Вот и славно! Дай блокнот и карандаш!

– Держите. – Наметов протянул блокнот в потертом картонном переплете и химический карандаш. – Мне тоже уйти?

– Майора притащи и можешь остаться. Поможешь.

Ухватив окончательно пришедшего в себя Рейнхарда за портупею, я оттащил его к ближайшему дереву. Наметов уложил рядом Анхеля. Абверовец еще оставался в сознании, но выступившая на губах кровавая пена однозначно говорила, что это совсем ненадолго. Лейтенант прав – не жилец.

Присев перед полковником на корточки, я взглянул ему в глаза:

– Пришли в себя? За удар извините, я спасал вам жизнь. Иначе бы мои товарищи вас просто пристрелили, сами должны понимать. Ну?

– Понимаю, – кивнул тот. – Спасибо. Но… зачем?

– А сами разве не догадываетесь? – Я широко улыбнулся.

– Не совсем…

– Нам с вами еще работать и работать, разве нет?

– То есть вы меня…

– Разумеется, Рейнхард, разумеется, разве я могу упустить такую шикарную возможность?! Вы ведь разведчик, старина, ну? Как бы вы поступили на моем месте? Или вам дать время подумать, словно в дурном шпионском боевике? Только какой смысл? Или вы со мной – или вас больше не существует. Лейтенант!

Умница Наметов понял меня с полуслова – в висок Гелена уперся увенчанный глушаком ствол «Нагана».

– Вот и весь выбор, – картинно развел я руками. – Итак? Или все-таки хотите подумать?

– Не нужно, – мучительно сморщившись, мотнул тот головой. – Я согласен. Что мне необходимо делать?

– Пишите. – Я протянул ему блокнот и карандаш. – Я, такой-то сякой-то, даю добровольное согласие на сотрудничество с советской разведкой. Решение принимаю без какого-либо давления или принуждения, по своему осознанному желанию. Дата, подпись. Звание и должность не забудьте указать. Подпись разборчиво, пожалуйста.

Злобно пыхтя, абверовец выполнил требуемое. Придирчиво осмотрев написанные ровным почерком строки, я сложил листок и аккуратно спрятал его в карман гимнастерки. Надеюсь, что написал он то, что ему диктовали, а не забористые ругательства – немецкого языка я не знал.

– Сволочь… Трусливая свинья… Предатель… – подал голос Анхель, роняя на грудь розовые хлопья. – Как ты можешь…

– Заткнись! Возможно, я спасаю будущее Германии! – с ноткой горделивости в голосе ответил Гелен.

Разговаривали они по-русски, видимо сказалась привычка общения со мной.

– Ты спасаешь свою никчемную шкуру. Дерьмо! – От напряжения из уголка искаженного болью и яростью рта потянулась по подбородку алая полоска. Все, вот теперь точно конец фрицу…

Достав из кармана «Вальтер», я вынул из него магазин и проверил патронник – в нем был патрон, майор держал личное оружие готовым к бою. К счастью, воспользоваться не успел. Указав Наметову взглядом на полковника – мол, держи на контроле, – я рукояткой вперед протянул Гелену пистолет:

– Избавьте вашего товарища от страданий. Мне кажется, так будет правильно.

Если честно, я ожидал, что Рейнхард начнет возмущаться или презрительно, как он умел, отвернется. Но полковник меня удивил. Молча взял «Вальтер» и со словами «прости, Анхель» нажал спусковой крючок. Вот тебе и старые друзья…

Возвращая оружие, он буркнул:

– Можно было бы обойтись и без подобного. Я ведь уже дал согласие.

Я промолчал, коротко пожав плечами. Вставив в «Вальтер» магазин, передернул затвор, поставил на предохранитель, сунул пистолет в карман и только после всех этих манипуляций обратился к Наметову:

– Лейтенант, убери падаль. Мне нужно поговорить с пленным наедине.

– Так точно, товарищ комиссар. – Схватив майора за воротник, Сергей отволок труп в сторону.

– Полковник, сейчас мы вас отпустим. Вы даже сможете воспользоваться своей машиной. Не задерживайтесь в прифронтовой полосе, как можно скорее возвращайтесь в Берлин. Через какое-то время к вам в кафе или бирштрубе подойдет неприметный человек и спросит: давали ли вы объявление в газету о продаже… ну, допустим, славянского шкафа? На что вы ответите: «Шкаф уже продан, но осталась никелированная кровать. С тумбочкой!»

Гелен раздраженно поморщился от столь глупых, с его точки зрения, фраз, но вслух комментировать не стал. Хватило ума понять, что сейчас лучше во всем соглашаться со мной, чтобы побыстрее закончить это опасное приключение и отправиться домой.

– Комиссар, прежде чем мы… расстанемся, я хотел бы задать вам всего два вопроса.

– Спрашивайте, Рейнхард, заслужили. Собственно, я и так знаю, что вы хотите узнать. Никакого планшета под Слуцком, разумеется, не было, тут я вас действительно обманул. Я должен был вырваться – и я это сделал. Планшет остался у моих товарищей из будущего.

– Эти бойцы – Анхель называл их «ОСНАЗ», – они ведь ждали вас, так? К слову, должен признаться, они оказались подготовлены куда лучше моих людей. Но как вам удалось сообщить о себе? Как?!

– Ах, старина, вы даже не представляете, на что НА САМОМ ДЕЛЕ способен покоящийся в багажнике вашего автомобиля смартфон!

Нет, ну а что? Дезинформировать противника – так уж дезинформировать. Пусть даже он теперь мой агент. Кстати, не забыть его забрать… или уничтожить. Прибор в смысле, не Гелена.

– Вы подали им знак! – «догадался» полковник. – Но как? Когда?

– У меня было множество возможностей, – с самодовольным видом соврал я. – Всего несколько не замеченных вами движений пальцами по сенсорному экрану – и к моим товарищам отправилось сообщение.

– А машина времени в этом лесу? Ее вы тоже выдумали? Хотя нет, вряд ли, ведь танки вы как-то сюда переправляли…

– Она существует. – Я вовсе не собирался раскрывать фрицу все свои карты. – Но после того как я попал в плен, мои товарищи сразу же эвакуировали столь ценное устройство. Полагаю, ответ лежал на поверхности, но вы с господином майором его отчего-то не заметили…

Помолчав, абверовец криво усмехнулся:

– Я подозревал это. Но, согласитесь, куш был слишком хорош, чтобы отказываться от него, пока имелся хотя бы малейший шанс его получить. – Он на мгновение замолчал, потом глухо продолжил: – Что ж, вынужден признать, что вы переиграли меня по всем пунктам. Браво, комиссар! Профессионалу всегда приятно иметь дело с равным или даже превосходящим противником. Пожалуй, моя вербовка оказалась вполне закономерным итогом нашего знакомства. Знаете что… Виталий? – Фриц внезапно назвал меня по имени, чего раньше как-то не наблюдалось.

– Слушаю? – сухо ответил я, примерно догадываясь, о чем пойдет речь.

– Помогите моей стране избежать того ужасного будущего, где Германией правит баба, педерасты собираются на парады в центре Берлина, а мигранты насилуют немок! И я, слово чести, буду вашим верным помощником! – Глаза Гелена лихорадочно блестели – сейчас он определенно не играл.

– Значит, вы мне все-таки поверили, – усмехнулся я.

Гелен вздохнул:

– Вы мне, конечно, во многом соврали, но… выглядящие сущими пришельцами из ада танки, с ясно различимыми звездами на башнях, едущие парадным строем по Красной площади, и нарядно одетая публика на роскошном катке рядом со вполне узнаваемыми по фотографиям зданиями ВСХВ[50] явно доказывают – вы как минимум не проиграли эту войну. Такое невозможно сфальсифицировать. А сборище каких-то уродов у Бранденбургских ворот и Кёльнского собора – безусловное свидетельство того, что у власти в Германии находятся не то чтобы нацисты, а даже и просто патриоты моей страны. Так что – да, в главном я вам верю. И поэтому прошу помощи.

– А вот это, старина, во многом зависит именно от вас!

– Да… я понимаю. Разумеется, я понимаю…

– Ну, раз мы договорились, поднимайтесь. Нужно поторопиться. Мы не на прогулке…

Глава 14

18 июля 1941 года, Ленинград

Приемка пришедших из сборочного цеха танков шла согласно регламенту. По крайней мере, до появления на территории Кировского завода полковника Бата с товарищами. Новые танки, еще даже не окрашенные, только что завершили контрольную тридцатикилометровую обкатку. Ну, как завершили? Пять танков, натужно рыча перегретыми дизелями, тащили на буксире троих собратьев, потерявших способность к самостоятельному передвижению. Обычно в подобной ситуации поломки исправляли прямо в отделе технического контроля, после чего передавали машины приемной комиссии. Далее совершался еще один марш, теперь на полсотни километров. И только после этого танки (те, что прошли испытание, разумеется) красили, доукомплектовывали оборудованием и вооружением – и передавали экипажам. Но сейчас все пошло не так. И причиной тому оказался нагрянувший с внезапной проверкой непонятный полковник из Москвы, судя по полномочиям – личный представитель самого товарища Сталина. Непонятный – поскольку о командире с такой фамилией раньше никто не слышал. Даже в Генштабе, представители которого порой бывали частыми гостями Кировского завода.

Проводив мрачным взглядом вползающие в ворота ЛКЗ покрытые пылью угловатые туши, Владимир Петрович зло прищурился и, круто развернувшись, двинулся в сторону заводоуправления. Коротко бросив через плечо:

– Гаврилов, Баранов, за мной. Пошли разбираться.

Переглянувшись, танкисты послушно затопали следом за полковником.

По дороге Батоныч перехватил начальника ОТК:

– Товарищ Завадский, если не ошибаюсь? Через сорок минут мне нужен полный отчет о причине выхода из строя этих трех боевых машин. Желательно машинописный.

– Но товарищ полковник! – опешил тот, мгновенно сбившись с шага. – Сорок минут?!

– Полагаете, много? – холодно осведомился Владимир Петрович, резко останавливаясь. – Да, вероятно, вы правы. Полностью с вами согласен. Время сейчас крайне дорого, война идет. Добро, тогда полчаса.

– К-как полчаса?! – ахнул тот, бледнея. И заодно покрываясь пятнами.

– А что, много? – приподнял бровь полковник. – Неужели и двадцати минут хватит? Так ведь еще отпечатать нужно, я рукописный текст плохо читаю, зрение, знаете ли…

На Завадского было жалко смотреть.

Бат внезапно сделал полшага вперед и схватил инженера за ворот рабочего комбинезона. Рывком притянул к себе и прошипел в перекошенное гримасой страха лицо:

– Слушай, ты, когда мои парни в танках гореть будут из-за того, что твоя гребаная коробка передач в самый разгар боя сломается, им никто и минуты не даст, чтоб наружу выбраться! И полминуты не даст! Тем более что в вашем супертанке аж один башенный люк на троих! А я тебе целых полчаса даю! Понятно объяснил? Расстреляю, мать твою! Выполняй, время пошло с этой секунды.

Брезгливо отпихнув Завадского в сторону (тот едва на ногах устоял), Бат рявкнул на замерших в паре метров танкистов:

– Ну, чего вылупились? Вперед, экипаж машины боевой, блин! Это пока еще только начало… – И негромко добавил, поморщившись: – Ну, ладно, признаю. Может, и перегнул. Не он же, в конце-то концов, эти КПП конструировал и собирал. Но что ж это за дерьмо-то такое, братцы, если новенькие танки тридцать кэмэ не могут без поломок проехать?! Не в бою, а по ровной дороге, по полигону, мать их?! Их что, ногами собирают? Или тем, что между ними болтается?! Нет, ребята, чувствую я, сейчас точно без массовых репрессий не обойдется…

– Без чего? – осторожно переспросил Гаврилов. Более опытный Баранов на всякий случай промолчал, хоть тоже ничего не понял.

– Без пяццот мильенов невинно репрессированных! – отрезал Батоныч, потихоньку остывая. – Вон, у товарища Карикова на досуге спросишь, что это значит. Он и расскажет. В красках, мля. Акварельных.

Впрочем, подумав пару секунд, Владимир Петрович добавил, окончательно успокаиваясь:

– Насчет товарища старшего лейтенанта Карикова я пошутил. Так что отставить. Не нужно у него ничего спрашивать. Все, пришли…

* * *

Владимир Петрович отложил в сторону пару листов желтоватой бумаги, покрытых убористым машинописным текстом с множеством опечаток. Ну, понятное дело, спешил человек, в установленный срок боялся не уложиться. Легонько прихлопнул ладонью. Задумчиво посмотрел на сидящих напротив директора Кировского завода и главного конструктора. На этих кричать смысла нет, не тот уровень. Напугать-то можно, но зачем? Лучше от этого уж точно никому не станет. Да они и так напуганы, хоть тщательно это и скрывают – видели, кем его полномочия подписаны. Тут как-то иначе нужно, изящнее…

– Ну, что ж вы так, товарищи? Исаак Моисеевич, Жозеф Яковлевич?[51] Таким заводищем руководите, эдакой махиной. И с такой замечательной историей. А технику какую прекрасную и разрабатываете, и строите? И тут такое… – Бат кивнул на лежащие перед ним листки.

Помолчав пару секунд, Батоныч продолжил:

– Думаете, вы этим себя подставляете, товарищи? Нет, не себя. На данный момент замены вам нет… ну, на какое-то время, разумеется. Вы этими шестернями из незакаленной стали[52], что на всю серию установили, сколько жизней на тот свет отправили? Нет, понятно, что ПОКА никто не погиб, что все живы-здоровы… но это ведь чистая случайность, что я именно сейчас тут оказался и все это непотребство увидел! А так бы и пошли танки на фронт, на радость фрицам. Что, не пошли бы? Исправили? Да не верю я. НЕ ВЕРЮ, так и знайте. Как тот Станиславский. Заменили б только шестерни в сломавшихся коробках – и вперед. Фронту танки нужны, как воздух, – кто там особо глубоко копать станет? Едет самостоятельно, стрелять может? Отлично. Примут, какими есть. Слу-чай-ность, товарищи конструкторы, и не более того. И зовут эту самую случайность «полковник Бат». И цена ее может быть разной. Например, кто-то из тех, кто воевать на этих машинах должен, теперь спасется, чему я только рад буду. А кто-то может и в тыл поехать. Подальше от войны. Лет, эдак, на двадцать пять, если не больше. И вот тут я плакать точно не стану. Плакать над павшими нужно, а не над теми, кто стал причиной их героической гибели. Преждевременной, кстати, гибели!

– Товарищ полковник! – Зальцман начал вставать, но Бат остановил его коротким взмахом руки. Послушно опустившись обратно на стул, директор завода продолжил: – Это действительно чудовищная, преступная ошибка! Обещаю, мы немедленно разберемся с виновными, которые понесут заслуженное наказание…

– Да уж, конечно, понесут, – хмыкнул Батоныч. – Вот только этим я теперь сам займусь, лично. От вас требуется только список тех, кто причастен к этому… эпизоду. И не спорьте! – чуть повысил голос Владимир Петрович, заметив, что собеседник собирается что-то сказать. – Невиновные, разумеется, не пострадают. Ошибиться каждый может, да и кадры на дороге не валяются. Но! – Батоныч сделал эффектную, с его точки зрения, паузу. – Но я вот еще о чем поговорить хочу. То, что я умудрился попасть на такой ваш замечательный прокол – это и на самом деле чистая случайность. Но с этим разберемся. Сейчас разговор пойдет о другом: вы вообще в курсе, какой процент ваших танков потерян Красной Армией не в ходе боевых действий, а исключительно из-за технических неполадок? По сути, эти танки оказались просто брошены и попали в качестве трофеев в руки противника. У которого, между прочим, имеются отличные ремонтники. А сталкиваться в бою с родными танками, знаете ли, крайне неприятно и обидно. Тем более с танками, броню которых ни наши, ни немецкие пушки не пробивают. Да, нет?

Быстро переглянувшись, Зальцман с Котиным синхронно покачали головами.

– То есть не в курсе. А зря, товарищи. Не мешало бы и ознакомиться со статистикой. Хотя подозреваю, у вас ее просто нет. Ладно, тогда продолжу.

Бат снова помолчал, собираясь с мыслями.

– Знаете, что? А давайте я вам сейчас озвучу то, что вы наверняка и сами знаете. Но отчего-то делаете вид, что не в курсе. Нет, вы не поняли, не передо мной вид делаете – перед самими собой. Итак, что мы имеем? А имеем мы замечательный тяжелый танк «КВ», обладающий самой мощной в мире броневой защитой и прекрасным по меркам сорок первого года вооружением. Согласны? Вот и хорошо. А сейчас станет плохо. Ваша коробка передач, мужики, это вообще полный трэш! – Владимир Петрович, в отличие от героев обычных «попаданческих» романов из его времени, никогда не старался «говорить, как предки». Самое смешное, его практически всегда правильно понимали. – Вы вообще знаете, что переключать передачи неимоверно тяжело, даже при отключенных фрикционах? Что перекидывать скорости возможно почти исключительно только при помощи стрелка-радиста, поскольку у одного механика просто сил не хватает? И поэтому мехводы стараются их вообще не трогать? По бездорожью прут на второй передаче, по шоссе – на третьей? Чем это заканчивается для двигателя и трансмиссии, рассказывать или сами догадаетесь?

Не дождавшись ответа, Бат продолжил:

– Особенно мне понравилось введение в экипаж этого самого «младшего механика-водителя»! Не заряжающего, как на нормальных танках, понимаете ли, а второго мехвода! Запасного, блин! Который должен сменить первого, когда тот устанет бороться с этой вашей гениальной КПП! А орудие пусть командир заряжает. И танком командует. И из спаренного пулемета заодно стреляет. Это что вообще такое, товарищи, а?! Ну, вот поставьте себя на мое место – или на место любого фронтовика-танкиста – и ответьте: как бы вы сами к подобному отнеслись? Как к еще одной досадной недоработке или преднамеренному вредительству? Молчите? Не знаете? Вот и я, если честно, не знаю. В голове не укладывается, как можно подобное считать нормой. И это я еще про ненадежную ходовую ни слова не сказал, ни про воздушный фильтр, ни про десятиметровый радиус разворота – и про многое другое! Ну, впечатлило? Есть вопросы?

– Так точно, есть… – прокашлявшись, ответил Котин. Голос главного конструктора был хриплым от волнения, но звучал достаточно твердо. – Вы, я так понимаю, именно на «КВ» воевали?

– Я на многих машинах воевал, – уклонился от прямого ответа Владимир Петрович. – Вы даже представить себе не можете, на скольких… и где.

– Неужели и на немецких?! – ахнул танкостроитель, вызвав быстрый недовольный взгляд директора завода.

Внутренне усмехнувшись, Батоныч спокойно ответил:

– Ну, с немецкими – это вы, пожалуй, перегнули, Жозеф Яковлевич. Я на них не воевал. Я их жег. Неоднократно и в больших количествах. И легкие танки, и средние, и самоходные установки до кучи. Не считая всякой мелкой шушеры наподобие их полугусеничных бронетранспортеров. И первоначальное впечатление от этого у меня было только одно: броня у них неплохая, зато горят прекрасно! Так жарко, что и не потушить. Но вот когда я потом сел в трофейную машину… – Бат сделал очередную «театральную» паузу. – Впечатление сильно изменилось. Там гораздо удобней, чем в наших танках, даже в новейших «Т-34» и «КВ», много свободного места, не бьешься головой, коленями и локтями о всякие выступы. И обзорность прекрасная с командирского места, и оптика на прицеле наводчика – выше всяких похвал. Хорошо работает аппаратура связи, очень мягкая подвеска. Механику-водителю не нужно переключать передачи двумя руками.

Танкостроители синхронно выдохнули – до сих пор никто при них не ругал отечественную технику и не хвалил вражескую.

– Напряглись, да? – усмехнулся полковник. – Кто вам еще правду в глаза скажет? – и, легонько похлопав кончиками пальцев по нагрудному карману, где лежали документы, добавил: – Как личный представитель товарища Сталина, я просто обязан досконально разбираться во всех технических нюансах всех бронемашин. И наших, и немецких! И сделать так, чтобы у нас было не хуже, чем у врага! Вы даже представить себе не можете, какие нечеловеческие усилия прилагают наши танкисты, чтобы жечь фашистских гадов на той технике, которой их снабдили наши инженеры и конструкторы. Это настоящие герои! Я имею в виду танкистов, а не конструкторов… В бою и так тяжело, а если еще и техника подводит… Эх, да что там говорить!

Владимир Петрович махнул рукой и сжал зубы, чтобы не выматериться в голос. Зальцман и Котин сидели, стараясь не дышать.

– Ладно, вернемся к основному вопросу, товарищи, – пересилив вспышку гнева, продолжил разговор Бат. – Перед посещением вашего предприятия я был и на ГАЗе, и у товарища Грабина, и на Ижорском заводе. И там мы с товарищами очень быстро нашли общий язык. Надеюсь, и с вами получится не хуже.

Батоныч раскрыл клапан портфеля и вытащил из него тощую картонную папку, заполненную распечатанными на лазерном принтере листами с текстом и схемами (изначально все документы были в пластиковых офисных файлах и папках, однако по настоянию Иосифа Виссарионовича документы переложили в более соответствующую времени «упаковку». Во избежание ненужных вопросов, так сказать). Подтолкнув папку Зальцману, Бат сказал:

– Здесь подробный перечень недостатков и недочетов конструкции танка «КВ». Я прекрасно понимаю, что исправить их все, не нарушая технологического процесса и не снижая темпа производства, вы не сумеете. Но этого от вас и не требуется. Постарайтесь хотя бы справиться наконец с коробкой передач, фрикционами и общей надежностью ходовой и двигателя. Все рекомендации там тоже имеются, так что изобретать вам ничего не придется. От эффективности этой работы зависит ваша собственная судьба. И моя тоже.

– Ваша? – осторожно переспросил директор ЛКЗ.

– Да, моя. Сейчас я формирую танковую бригаду, которая будет укомплектована в основном машинами вашего производства. И на одном их этих танков я сам пойду в бой. Поверьте, мне крайне бы не хотелось глупо погибнуть из-за очередной пропущенной вами недоделки или брака. У вас есть ровно сутки на рассмотрение переданных документов. Завтра в это же время вы доложите мне все ваши соображения и рацпредложения по их немедленному внедрению. Подробно и по пунктам.

– Товарищ полковник! – Котин на миг замялся, словно решая, стоит ли продолжать. Переглянулся с Исааком Моисеевичем (директор ЛКЗ едва заметно пожал плечами, «мол, поступай, как знаешь») и продолжил: – Тут вот еще какое дело… буквально позавчера нам передали из Москвы чертежи нового тяжелого артсамохода на базе как раз таки танка «КВ», вооруженного гаубицей «МЛ-20». И указание немедленно приступить к разработке. Только срок какой-то странный, всего месяц на проектирование и постройку опытного экземпляра. Вы об этом знаете, товарищ Бат?

– Знаю, – не стал «множить сущности» Батоныч. Про себя подумав, что товарищ Сталин, похоже, решил по максимуму использовать возможности ЛКЗ, не дожидаясь эвакуации части производств в Челябинск и создания легендарного «Танкограда». С другой стороны, все правильно, бои на Лужском рубеже, спасибо их с Виталей вмешательству, пока не начались, значит, и до блокады Ленинграда еще есть время. Если она, конечно, вообще будет, та блокада… – Хоть и не думал, что вы уже получили техзадание. И каковы первые впечатления? Наверняка ведь успели чертежи просмотреть?

– Очень интересная и простая конструкция, – осторожно отозвался Жозеф Яковлевич. – Полагаю, с боевой рубкой проблем не будет, шасси… ну тут все понятно, об этом мы уже поговорили, начинаем работать. – Конструктор кивнул на лежащую на столе папку. – Главное, с орудием разобраться. С качающейся частью особенно.

– Вот и разбирайтесь, товарищи конструкторы. Тем более что вам и проектировать практически ничего не нужно, все за вас сделано. Над схемами всех узлов самоходки люди не глупей вас работали. Возьмите готовую ходовую и стройте сразу в металле, сроки вам определены. Учитывая, что вся проектная документация у вас на руках, думаю за месяц вполне реально справиться. А то «КВ-2» ваш – машина, конечно, мощная, но на полноценную самоходку никак не тянет. Все, на сегодня наш разговор закончен.

Батоныч поднялся на ноги. Следом встали и заводчане, и Гаврилов с Барановым, за все время разговора так и не проронившие ни единого слова.

– А вот список виновных в сегодняшнем инциденте мне необходим через час, – неожиданно резко подвел полковник итог беседы. – Ни минутой позже. И запомните, я никогда и ни о чем не забываю. Передадите его товарищу младшему лейтенанту, он подождет в приемной. Товарищ Гаврилов, вам все понятно?

– Так точно, товарищ полковник! – напрягся от ощущения собственной значимости Степан.

– Добро. После этого сразу ко мне, будем решать, что с этими бракоделами делать. До встречи, товарищи конструкторы. – Батоныч коротко кивнул, разворачиваясь к выходу из кабинета. Танкисты затопали следом, оставив осторожно переглядывавшихся Зальцмана с Котиным наедине…

– Товарищ полковник, вопрос разрешите? – обратился к Владимиру Петровичу старшина Баранов, когда они, оставив мамлея в приемной, вышли в пустынный и гулкий коридор заводоуправления.

– Валяй, Николай Матвеич. Ну, в смысле можно, разумеется.

– Вот товарищ конструктор про артсамоход говорили. А я никак представить не могу, как же можно такую махинищу, как «МЛ-20» в танк запихнуть? Видал я их, вживую, так сказать. Здоровая ж дура, под восемь тонн весом, только трактором и тягать. А тут в танк… Ну, в смысле в самоходку?

– Можно, старшина, очень даже можно. Если творчески подойти, конечно, – добродушно ухмыльнулся Батоныч.

– Ну, не знаю… – задумчиво покачал головой танкист, всем своим видом выражая глубочайшее сомнение. – Вон, тот же «кэвэ-два» взять: хорошая машина, мощная. На Финской любые ДОТы вдребезги с двух-трех выстрелов разносил. Но проблем с ним сколько? И башней при стрельбе не ворочай, и заряд особый нужен, и стрелять только с ровной площадки можно. Ходовая опять же летит только так, поскольку тяжелый шибко. Как бы и тут на те же самые грабельки не наступить. А то лоб-то, он не казенный, тарщ полковник…

– Не наступим, – улыбнулся Бат, останавливаясь. Подошел к окну и положил на пыльный подоконник (стекла оказались не менее пыльными, мытыми в крайний раз, судя по всему, еще до войны) блокнот. Несколькими штрихами гелевой ручки набросал на листке силуэт будущей САУ.

– Вот гляди, старшина. Насчет поворотной башни ты полностью прав: схема оказалась недоработанной. Слишком велика отдача даже при стрельбе уменьшенным зарядом, не говоря уж о полном. Потому сейчас мы установим орудие жестко, непосредственно в броневой рубке. И энергия выстрела будет распределяться сразу на несколько ключевых точек корпуса. Кроме того, теперь гаубица расположена низко, больше чем на метр ниже, чем в «КВ-2». Соответственно, возрастает общая устойчивость машины после выстрела. Это если не учитывать, что теперь стрелять она будет только по фронту, поскольку нечего разворачивать. Как тебе?

– Ну а чего ж… – Баранов привычным жестом разгладил прокуренные усы. – На картинке-то все красиво и правильно. А вот как оно на самом деле выйдет – поглядим. В металле-то оно всяко иначе будет. На бумажке – одно, а живой танк – вовсе даже иное…

– Насчет того, что танк живой – это ты правильно сказал, Коля… – задумчиво пробормотал Бат, убирая блокнот и ручку обратно в планшет. – Так оно и есть. Вот только знает об этом только тот, кто хоть один бой прошел. Ладно, пошли, товарищ философ. Будет время – еще поговорим об этом…

Глава 15

22 июля 1941 года, окрестности Ленинграда

Высунувшись из люка механика-водителя, Батоныч стянул с головы танкошлем (не местного образца, а свой, из будущего) и устало отер мокрый лоб тыльной стороной ладони. Душегубка, а не танк, бляха-муха! Хотя в Африке и хуже бывало. В смысле жарче. Да и взмок он не столько из-за высокой температуры в отделении управления, сколько из-за постоянных физических усилий, прилагаемых во время езды.

Из соседнего люка показалась голова Баранова, выглядящего несколько посвежее: старшина оказался более привычен к танкам этого времени. Кроме того, Бат принципиально не пользовался его помощью, предпочитая самостоятельно справляться с фрикционами и переключениями передач. Поскольку хотел сложить полностью свое мнение об этом танке. Воевать-то на «КВ» он собирается, не дядя…

Когда Бат день назад попросил одного из заводских механиков дать ему пару уроков вождения «Ворошилова», никто особенно не удивился. Ну, взбрела в голову столичному проверяющему очередная блажь, что ж тут такого, собственно? Вон как он накануне заводское руководство «построил». Отчего бы и нет? Тем более полковник и на самом деле фронтовик-танкист, да еще и со «звездой Героя» на груди. Интерес к незнакомому танку тоже казался вполне понятным – наверняка раньше воевал на легких, может, в Испании, может, на Халхин-Голе. Или на «двадцать восьмом» в Финляндии, не станешь же в лоб спрашивать? Вот и хочет с новой для него машиной ознакомиться, небось воевать на «КВ» собирается.

Но вот когда Владимир Петрович, сделав по полигону пару кругов, сообщил, что в ближайшие дни намерен лично обкатывать каждую сошедшую с конвейера машину, многим откровенно поплохело. Сперва пытались отговорить, даже Зальцману звонили. Но директор ЛКЗ отрезал: «Товарищ полковник знает, что делает, окажите ему любую помощь» – и бросил трубку, распорядившись больше его по этому поводу не беспокоить. Смирились. Тем более что в танке с ним постоянно находились еще двое танкистов из его «свиты», как между собой прозвали их заводчане. Иногда к ним присоединялся еще и лейтенант госбезопасности, правда, всего пару раз: непривычного к поездкам в танке особиста сильно укачивало.

Первый заезд вышел неудачным: танк с новой, спешно перебранной КПП уже с нормальными шестернями заглох, не проехав и двух десятков километров из положенных тридцати. Прямо «в поле» Батоныч пересел на другую машину… и вернулся на завод на буксире. На этот раз перегрелись и вышли из строя бортовые фрикционы и лопнул палец одного из траков – полковник так и не понял, как ухитрился не размотать гусеницу. Заглохший «КВ» своими силами завести так и не удалось, тоже притащили обратно при помощи исправного танка.

Разговор с директором завода оказался более чем коротким:

– Разбирайтесь, Исаак Моисеевич, машины во дворе. У вас еще целых двое суток…

И вот сегодня был очередной «заезд». На сей раз танк не глох и более-менее слушался управления. А самое главное, прошел-таки без единой поломки положенные тридцать кэмэ. Завтра была очередь сесть за рычаги Баранова – уже на полсотни. Именно на этой машине. К которой за ночь никто не подойдет. Таково было условие Бата: заправить на сто километров и не заниматься текущим ремонтом. Ну, если нужно пальцы гусениц подбить или еще что – с этим и механик справится. А вот в двигатель лезть – ни-ни. Если пройдет – отлично, заводу плюс, а будущей танковой бригаде – первая боевая машина. И так с каждой, ага.

Разумеется, Владимир Петрович вовсе не планировал самолично обкатывать каждый новый танк формирующейся ТБр – на подобное никаких сил не хватит. Физических в смысле. А где-то и моральных. После приемки первых десяти «КВ» он собирался вернуться к обычному режиму работы заводского ОТК. С выборочной проверкой отдельных танков, к примеру, каждого пятого. Тем более шансы на благополучный исход имелись, и серьезные: двигателисты со спецами по трансмиссии четвертый день ночевали в цехах, работая в четыре смены. Или в три? Да хоть в пять, главное, чтобы результат был. Подобными подробностями Бат принципиально не интересовался, продолжая отыгрывать роль строгого самодура-проверяющего «из самой Москвы», которому любое море по колено…

– Ну, что скажешь, Коля? – Бат уселся на закраине люка, с удовольствием подставив потное лицо свежему ветерку. В Ленинграде, вполне ожидаемо, оказалось прохладнее, чем в Москве или Белоруссии, сказывалась близость Балтики.

– А чего говорить, тарщ полковник? – Придерживаясь рукой за ствол башенного орудия, Баранов уселся на броню справа от командира. – Вроде нормальная машинка, нужно брать. Завтра мы со Степой еще покатаемся, ежели все нормально будет, можно принимать. Покрасить только. – Мехвод усмехнулся.

Неокрашенный танк, покрытый пылью, и на самом деле выглядел достаточно своеобразно. Пустые амбразуры обоих пулеметов, и курсового, в шаровой установке, и спаренного с пушкой, заткнуты промасленной ветошью, предохранявшей от попадания пыли. Поперек башни коряво нанесен кистью заводской порядковый номер машины.

– Добро, отгони «коробочку» на площадку, завтра продолжишь испытания. Степа, ну, где ты там? Чего копаешься? – Батоныч махнул рукой выбравшемуся из башни мамлею. – Пошли в столовку, жрать охота, нам обещали оставить. Только сначала переоденемся и сполоснемся, мокрый весь. Матвеич, догонишь.

– Так точно, тарщ полковник. Слезайте оба, да подальше отойдите, сами знаете, какой у него радиус разворота. – Баранов нырнул обратно в пышущее жаром и густым солярочным духом нутро боевой машины.

– Вот именно, что радиус… – пробурчал Батоныч, спрыгивая на утрамбованную до бетонной твердости гусеницами многотонных машин землю. – Ну, тут уж ни хрена не поделаешь, будем с таким радиусом воевать.

Отойдя в сторону, товарищи несколько секунд наблюдали, как сорокапятитонная махина, пыхнув из патрубков сиреневым дымом сгоревшей соляры, неуклюже разворачивается на месте.

– Ладно, нормальный радиус, – махнул рукой Батоныч. – В боевой обстановке, глядишь, больше немцев случайно передавит. Но как же он все-таки грохочет! Пошли, Степа…

* * *

«Танковая бригада особого назначения», как с подачи Иосифа Виссарионовича обозначалось в документации формируемое полковником Батом подразделение, потихоньку начинало напоминать, собственно, воинскую часть. Как выражался наедине с самим собой Владимир Петрович, «мы уже не махновцы, поскольку с тачанками напряг, мы уже немного бригада». Был бы рядом Очкарик, он бы и не стеснялся, но Кариков несколько дней назад отправился наконец в «самостоятельное плавание», занимаясь связью. Первое время, судя по скупым сообщениям, – отчаянно не хватало банальных сотовых, а по радио или проводной связи особенно не поговоришь, – Бориса жутко шокировали две вещи. Низкая надежность войсковых радиостанций, порой выходящих из строя от банальной вибрации во время движения, и уровень помех от работы системы зажигания карбюраторных двигателей легких танков и бронеавтомобилей, напрочь сбивавших все настройки. Ну а чего он хотел, коль там даже проводка была неэкранированной? Нет, это не Батоныч таким эрудированным оказался: Борис сам и рассказал-нажаловался. Плюс – крайне низкий уровень технической подготовки личного состава…

И все же дело пусть медленно, но неуклонно двигалось вперед. «ТБрОН» потихоньку обрастала «мышцами». Через неделю после памятного разговора с Зальцманом и Котиным Кировский завод выдал-таки первую более-менее нормальную партию тяжелых танков. По крайней мере, оба прогона по полигону без серьезных поломок прошли практически все боевые машины. Мелкие были, конечно, но все, что можно исправить силами отдела техконтроля, за эти дни надрюченного Батом по самое не могу, он решил игнорировать. Фронту – и ему лично – нужны танки. И так приходится делиться с приезжающими за машинами товарищами. Из расчета два к пяти примерно. А как иначе? Иначе никак. Вермахт, оправившись от первого шока, по-прежнему прет вперед, пусть и отставая от некогда озвученной Виталиком «версии событий» на несколько недель…

Убедившись, что на ЛКЗ в целом все идет по плану, Батоныч, оставив в качестве заместителей Гаврилова с Барановым, смотался в Псковскую область, куда в обстановке полной секретности прибыл из Харькова эшелон с «Т-34». Предназначенный ему лично. Ну, в смысле не ему, конечно, а его бригаде. Машины, уже прошедшие заводскую приемку, Владимиру Петровичу понравились. Из двух десятков танков на марше от железнодорожной станции до ППД, расположенном в летних лагерях 3-й танковой дивизии под Стругами Красными, покинутых прежними «хозяевами» еще в июне, заглох всего один, да и то из-за ошибки механика-водителя. Конечно, эти «тридцатьчетверки» были со всеми свойственными им огрехами, но уже кое-что. Чуток «подшаманить», как говорили ремонтники его времени, и можно воевать.

Вернувшись в Питер, Бат провел с Гавриловым недолгий разговор, возложив на Степана обязанность подбора личного состава. Поначалу мамлей уперся рогом: «Мол, да кто меня слушать-то станет?»

Батоныч, за несколько крайних дней уставший сверх всякой меры, в ответ вспылил:

– Не станет – обращайся ко мне. Виновных поощрим, непричастных – расстреляем. Степа, не делай мне нервы, они у меня и так растрепанные. Тебе доверено ответственное задание партии и правительства, вон, бумагу в руке держишь, которую я только что подписал. На остальное мне откровенно насрать, понятно? Иди и выполняй, Матвеич тебе в помощь, он у нас практически, как Гугл. Что? Да не важно, забудь. Вот на груди у тебя что? Карман – или высокий правительственный орден Красного Знамени? Иди и дави авторитетом, как заслуженный ветеран-фронтовик, – и все такое прочее. Если будут успевшие повоевать – бери сразу. Особенно на этой войне – пройдись по госпиталям, наладь связи. Нам крайне нужны те, кто немца лично пощупать успел.

– Дык…

– «Дык» в деревне осталось! – рявкнул Батоныч. – Или откуда ты там родом, не помню! Выполняй приказ, товарищ младший лейтенант! А ты, Николай Матвеевич, помоги командиру, у тебя глаз верный, нормального танкиста сразу узнаешь. Все, братцы, надоели. Полномочия я вам дал, достаточно серьезные, между прочим, вот и работайте. Свободны. Оба.

– Так точно, тарщ полковник, – кисло отрепетовал Гаврилов. – Разрешите идти?

– Идите уже, – махнул рукой Бат. – Как немцев в танках жечь – так умеете. А как со своими поладить – так менжуетесь. Матвеич, ну хоть ты-то меня понял?

– Так точно, понял, товарищ полковник, – абсолютно серьезно козырнул старшина. – Не переживайте, справимся. Будут экипажи. И техников нормальных тоже подыщем.

– Свободны. Машина во дворе, в полном вашем распоряжении, шофер предупрежден. Доложитесь по выполнении. Удачи.

– Разрешите вопрос?

– Ну?

– А мы со Степой – ну, после того как людей наберем – кудой? И дальше с вами? Или снова особое задание получим?

Батоныч фыркнул – подобного вопроса он ожидал меньше всего.

– А сами как считаете? Куда ж мне от вас деться, а вам – от меня? Ты, Коля, снова за фрикционы сядешь, а Степа за наводчика сойдет. Ну а я самым главным командиром буду. Подходит? Примете в экипаж? Или других поискать?

– Так точно, примем! – оценив шутку, просиял мехвод. И аккуратно дернул за рукав гимнастерки собирающегося что-то сказать Гаврилова. – Пойдемте, товарищ младший лейтенант, дел невпроворот…

* * *

Потихоньку решались и другие вопросы. Был сформирован тяжелый артдивизион, включивший в себя три батареи 152-мм гаубиц и неполную роту «КВ-2». Часть танков оказалась новенькими, часть (меньшая) – уже успела повоевать, будучи отправленными в Ленинград на ремонт. За неделю и те и другие отремонтировали, обратив особое внимание на трансмиссию, ходовую и двигатель, и передали Батонычу. Причем, как он успел заметить, прежние «хозяева» отнюдь не горели желанием забирать их обратно, обрадовавшись подобному исходу: пообщавшись с одним из комбатов, приехавших забирать из ремонта свои машины, Владимир Петрович услышал немало нелицеприятного в адрес этих танков. До сего момента он считал, что основной их проблемой была низкая скорость и невозможность использовать большинство мостов – сказывались лишние десять тонн. Ну и сложности с перевозкой по железной дороге, разумеется. «КВ-2», конечно, не «Тигр» с его транспортными гусеницами и съемными внешними катками[53], но тем не менее. Оказалось, не только. Например, гораздо быстрее, чем на линейных «Ворошиловых», выходил из строя воздушный фильтр, существенно снижая ресурс двигателя. Повреждались бортовые фрикционы, выходили из строя опорные катки и траки гусениц, не выдерживающие пятидесятипятитонного веса. Про кучу проблем, связанных непосредственно со стрельбой, Бат и вовсе не вспоминал: уж думано-передумано…

В некий момент у Батоныча даже возникла мысль отказаться от этих импровизированных «недоСАУ», но он ее быстро подавил. Нет уж! Как в его времени говорилось, «мужик сказал – мужик сделал». Покажет еще, что предки просто не умели ими пользоваться… ну, как в том анекдоте: «Вы не любите собак? Вы просто не умеете их готовить», ага…

Подписал соответствующие акты передачи боевых машин – коллеги-танкисты, похоже, только пальцем у виска покрутили (за его спиной, разумеется), но Владимиру Петровичу на подобное было откровенно наплевать. Он свое решение принял, остальное его не волнует. За достаточно долгую и, увы, непростую жизнь привык, знаете ли, только на себя полагаться. Пару раз только это и спасало. Жизнь в смысле. А вот за танки – спасибо. Пригодятся.

Отправив «КВ-2» в расположение – по железной дороге, разумеется, сами ведь могут и не дойти, – Батоныч всерьез занялся зенитным прикрытием. Поскольку отлично помнил – и из истории обоих миров, и из собственного опыта, – какие потери несли подразделения на марше. Что здесь, в прошлом, что там, в будущем. Если над многокилометровой колонной вовремя не раскрыть «зонтик» ПВО, не важно, пушечно-пулеметный, как здесь, или пушечно-пулеметно-ракетный, как в его время, картина окажется весьма печальной. Кучи горелой брони по обочинам, изрытые воронками дороги, обгорелые трупы – и проваленное задание. А «работу» немецких пикирующих бомбардировщиков Бат уже дважды успел повидать, в полной мере прочувствовав на собственной шкуре. Очень грамотную работу, что уж тут говорить…

С обычной для этого времени зенитной артиллерией особых проблем не возникло: бригада получила полноценный дивизион скорострельных автоматов «61-К» калибром 37 миллиметров вместе с расчетами и средствами доставки (читай: грузовиками). Плюс счетверенные установки «М4»[54] и «ДШК» для борьбы с низколетящими целями. Кстати, неожиданно выяснилось, что в своих недавних размышлениях Батоныч немного ошибся: двадцатипятимиллиметровые автоматические пушки «72-К» были приняты на вооружение еще в сороковом году и вполне себе производились, пусть и небольшими сериями. Правда, в одноствольном варианте, использующем большинство узлов от «шестьдесят первого» автомата. А вот двуствольная установка «94-КМ» действительно появилась – в прошлом варианте истории, разумеется, – только в конце сорок третьего – начале сорок четвертого. Но десяток стволов этой неплохой зенитки, состоявшей на вооружении Советской Армии аж до шестидесятых годов, когда ее сменила знаменитая «ЗУ-23-2», он себе все-таки выбил. Новеньких, прямо с завода, «в смазке», что называется.

И вот тут, во время посещения Ленинградского завода № 174 имени Ворошилова, куда он отправился, чтобы осмотреть производство и пообщаться с начальником местного КБ Гудковым[55], Владимира Петровича ждал сюрприз. Оказавшись в цеху по сборке легких танков «Т-50», он обратил внимание на стоящую в стороне непривычного вида боевую машину с открытой сверху башней, определенно не танкового «стандарта». Даже навскидку было видно, что броня явно противопульная, да и ничего похожего на маску пушки не имелось. Сопровождавший его инженер на заданный вопрос только отмахнулся: «Не обращайте внимания, это опытный образец, тарщ полковник. «Т-50-3» называется. Делали зенитный танк, в этом месяце должен был пойти на испытания, да только тему прикрыли. Вот и стоит. На днях башню снимем, все одно стволы нам так и не прислали, поскольку война началась. Установим обычную – и на фронт»[56].

Резко остановившись, Владимир Петрович задумчиво оглядел угловатый, отдаленно напоминающий уменьшенный в размере «Т-34» корпус. Шесть необрезиненных опорных катков с внутренней амортизацией, заднее расположение ведущего колеса цевочного зацепления, три поддерживающих катка. Тот самый «Т-50», что едва не помешал пойти в серию «тридцатьчетверке». И который хоть и не производился крупносерийно, все же успел повоевать. Здесь, под Ленинградом. Довольно уродливая конструкция, между прочим: профессиональный танкист Бат воевал на многих машинах и умел ценить дизайн. Так вот, с его точки зрения, этот танк был откровенно уродлив. «На гроб похож, пожалуй, даже больше, чем фрицевские броневики, – неожиданно пришло в голову нелицеприятное сравнение. – Не, ну его на фиг, даже внутрь лезть не хочется». Оказывается, на его базе еще и ЗСУ собирались строить? Гм, весьма любопытно…

Гудков появлению в его кабинете полковника не удивился: Батоныч сам попросил Зальцмана предупредить коллегу о его визите. Поднявшись навстречу, он крепко пожал протянутую руку и вопросительно взглянул на неожиданного посетителя:

– Здравия желаю, товарищ полковник. Исаак Моисеевич мне звонил, предупреждал. Чем могу быть полезен?

Бат не стал затягивать, тратя свое и чужое время, рассказав о неожиданном открытии. Выслушав полковника, начальник конструкторского бюро только плечами пожал:

– Ну, с вашими полномочиями-то не поспоришь. Сколько корпусов хотите? «Пятидесятый» пока производится, хоть и вторым порядком, сами понимаете. Но десяток дать, пожалуй, смогу. А орудия? Так установим, не проблема, были бы стволы. И башни сварим, там работы-то мизер, тем более чертежи имеются. Вам ведь первоначальная разработка товарища Савина подходит? Поскольку свободных конструкторов и чертежников у меня нет. Вообще! Даже для вас!

– Вполне подходит, я ее уже осмотрел, хоть и бегло. От осколков защитит, а большего мне и не нужно. Им в первых рядах не воевать. Вот пусть его группа этим и займется, добро?

– Хорошо, договорились, я распоряжусь. Это все, товарищ полковник?

– Практически, я ведь к вам не за этим ехал, а про зенитный танк случайно узнал. Еще есть несколько вопросов. Ничего эдакого, не волнуйтесь, я ведь в основном с Кировским заводом работаю, но тем не менее. Как говорится, одно дело делаем, будущую победу куем…

В итоге сговорились на том, что Батоныч получит десяток зенитных самоходок до конца месяца. Если, конечно, достанет орудия.

Орудия Бат, разумеется, достал.

Правда, со спарками, о которых он так мечтал, ничего не вышло: в дубининских документах ничего про «Т-50-3» не нашлось (только краткие сведения о «прародителе», производить который и дальше, тратя на это силы и ресурсы, Виталик считал абсолютно бессмысленным). А оригинальное техзадание, над которым работал Савин, предусматривало установку исключительно одноствольного зенитного автомата типа «61-К» или «72-К». Впрочем, Батоныча и это более чем устраивало: до сегодняшнего дня он и вовсе не ожидал получить в свое распоряжение аж десять практически полноценных ЗСУ! Не привычная «Шилка», конечно, и даже не «пятьдесят седьмая»[57], которые он еще успел застать в войсках, но тоже неплохо. С учетом реалий – и времени! – может, даже и не хуже последней окажется: реактивных самолетов с прочими винтокрылами тут пока что не имеется. А когда появятся, будем надеяться, на их крыльях и прочих фюзеляжах будут нанесены исключительно красные звезды в белой окантовке, стрелять по которым, понятное дело, никакой нужды не будет…

Глава 16

29 июля 1941 года, окрестности Минска

Всегда считал, что с физподготовкой у меня все более-менее нормально. По крайней мере, по сравнению с большинством товарищей и коллег по работе. Как же я ошибался! Прошедшие полторы недели, проведенные в экстремальном турпоходе по непроходимым белорусским лесам под командованием лейтенанта Сереги Наметова, всерьез поколебали былую уверенность. Да какое там, на хрен, поколебали! Развеяли в пух и прах!

– Привал! – Наметов остановил поредевшую почти наполовину группу. – Валитесь, парни, час отдыха мы заслужили. Вроде оторвались. Витька, костерок сваргань, только чтоб дыма не было. Хоть кипятку похлебаем, жрать все равно нечего. Оружие обслужить, амуницию проверить, нам еще до темноты идти и идти.

Измученные бойцы – и я в их числе – повалились на землю.

Все пятеро, именно столько нас осталось. Четверо погибли в схватках с севшими нам на хвост фашистскими егерями. И хоть я по жизни, в общем-то, не фаталист, но сильно подозревал, что до Минского УРа[58], куда мы и направлялись, дойдут не все. Уж очень серьезно в нас вцепились преследователи. Той самой хрестоматийной бульдожьей хваткой. Отчего мы уходим на север, к Минску? Так после того, как стало известно об уничтожении абвергруппы и убийстве майора военной разведки, восточное направление, являющееся для нас самым коротким для выхода к своим, перекрыли настролько плотно, что и мышь бы не проскочила. Впрочем, будь у нас побольше времени на подготовку к прорыву и доразведку местности – Осназ бы все-таки прошел. Беда в том, что этого времени нам не дали – егеря нашли нас буквально в тот же вечер. И с тех пор плотно преследуют. Первые пару дней реально гнали, буквально кусая за пятки, но затем Наметову удалось поубавить сукам прыти.

Первая засада прошла как по учебнику – расхерачили гадов из трофейных пулеметов и забросали гранатами. Чем выиграли почти трое суток спокойного хода. Вот только боеприпасов к МГ практически не осталось – все, что захватили у помноженных на ноль «бранденбургов», спалили в этом бою. Так что один из «машингеверов» пришлось разобрать и утопить в первом же ручье, чтобы не тащить с собой лишнюю тяжесть. На второй остался всего один непочатый короб с лентой в пятьдесят патронов. Пару минут боя, если кто понимает. Раздолбаями диверсанты оказались – взяли бы нормальные коробки, на 250 патронов – так нет же, экипировались, словно мотоциклисты какие…

А вот со второй засадой как-то сразу не задалось. И хоть мы и проредили преследователей еще примерно на треть, уходить пришлось в экстренном порядке, оставив позади огневой заслон с пулеметом. Смертников, по сути. Впрочем, мужики знали, на что шли – вызывались только добровольцы. Добровольцами оказались все, Сереге самому пришлось выбирать. Не хотел бы я в тот момент оказаться на его месте. В точку встречи никто из тех ребят так и не вышел…

Как мы, столь лихо и без единой потери расправившись с зубрами из абверкоманды, докатились до жизни такой? Да вот как-то так… судьба, видимо. Сначала мы двинулись к дороге, чтобы поскорее отправить свежеиспеченного агента советской разведки херра оберста Рейнхарда Гелена к своим. Заодно вернув законному владельцу ценный электронный прибор, которому в абверовских лабораториях совсем не место. И вначале все вроде бы шло хорошо. Но вот затем…

* * *

К моей идее воспользоваться оставшимся бесхозным транспортом лейтенант Наметов отнесся неожиданно прохладно. Нет, то, что придется наведаться к дороге, никаких споров не вызвало. И полковника нужно отправить, заодно избавив его от общества шофера-охранника, которому предстояло героически пасть в бою с русскими диверсантами, и смартфон забрать. Но вот сам факт путешествия к линии фронта на трофейном грузовике его не впечатлил. Мол, отработали чисто, в группе всего двое легкораненых, потому лучше по старинке, ножками. Поскольку, и безопаснее, и вообще. Маршрут отработан, радиосообщение в центр передано, осталось выйти в точку встречи, где нас будут ожидать. Разумеется, если товарищ комиссар решит иначе, он вынужден будет подчиниться, но его мнение именно такое.

Не то чтобы я именно спорил. Вовсе нет. Скорее, наоборот, прекрасно осознавал, что матерому диверсанту куда виднее. Просто мысли в тот момент оказались заняты совсем другим. Раз уж так свезло – о чем я и мечтать не мог еще какой-то час назад, с грустью признавая, что сбежать мне если и удастся, так только случайно, – так почему бы не воспользоваться внезапно подвернувшейся халявой? В итоге пришли к тому, что идем к дороге и отправляем Гелена. Ну а дальше – действуем по обстоятельствам. К сожалению, эти самые «обстоятельства» оказались против нас. Что самое обидное, пока топали в обратном направлении, я никак не мог ухватить за хвост какую-то мысль, которую определенно упустил из виду. Но вот какую? Мысль ходила кругами по самому краешку сознания, словно охотящийся за вражеской подлодкой эсминец, но в руки упорно не давалась. В смысле «в мозги»…

Добравшись до опушки, затаились в зарослях, оценивая обстановку. Обстановка вроде бы ничем катастрофическим не грозила: оба «Опеля» так и торчали на обочине; обрадованные неожиданным отдыхом водители дремали в кабинах, прохлады ради распахнув дверцы. Берлинского здоровяка-оперативника, выполняющего обязанности моего «телохранителя» нигде видно не было. То ли дрыхнет на заднем сиденье, то ли в кустики по нужде отошел.

– Вроде тихо? – повернувшись к лежащему рядом лейтенанту, спросил я. – Как считаешь? Пойдем?

– Нужно идти, – кивнул осназовец, опуская бинокль. – Ждать глупо, иди знай, кто и когда на дороге появится. Немцы тут регулярно ездят, и тыловики, и боевые части. Не нарваться бы, – и добавил с нескрываемой надеждой в голосе: – Может, все-таки тут обождете, товарищ командир?

– Нет, лейтенант, не обожду. Насчет транспорта – я готов с тобой согласиться. Стремно это. Так что уходить, наверное, станем по твоему маршруту. Хоть и обидно, можно было бы хоть километров пятнадцать-двадцать с комфортом прокатиться. Но тебе виднее. А сейчас я должен быть рядом с вами. Немца отправить – еще полдела. У него в машине – секретный прибор, который нужно, кровь из носу, забрать или уничтожить. И за этот прибор я отвечаю лично. – Я с намеком дернул подбородком вверх, в сторону выбеленного жарким июльским солнцем неба, по которому лениво плыло одно-единственное ватное облачко. – На самом высоком уровне отвечаю, понимаешь?

– Понимаю… Добро! – неумело скрыв вздох, вынужден был согласиться Наметов. – Только вы поосторожнее, хорошо? Ребята вас прикроют, но, ежели что, вы уж не рискуйте особо, ладно? Я за вас тоже на самом высоком уровне отвечаю.

– Договорились, не буду. Честное пионерское. Шучу, лейтенант, шучу. Да не вибрируй ты, расслабься. Все нормально получится. Пошли…

И мы пошли. Впереди я с полковником, заметно хромающим на левую ногу и для устойчивости опиравшимся на мое плечо, что позволяло незаметно держать у него за спиной руку с «Наганом». Следом Наметов с одним из бойцов, в трофейных камуфлированных куртках и касках. Брюки осназовцы менять не стали, надеясь, что во время короткой стычки противник просто не успеет рассмотреть несоответствия в экипировке. Нельзя сказать, что Гелен с такой уж легкостью согласился с этим планом – в конце концов, тот факт, что его завербовали, для разведчика не являлся чем-то из ряда вон выходящим. Специфика работы, так сказать. Сегодня его, завтра – он. Но участвовать в уничтожении своего подчиненного ему было явно неприятно. Хотя после собственноручно застреленного майора, пусть даже жить тому оставалось считаные минуты, я бы на его месте особенно не рыпался…

Когда до «автомыльницы» оставалось метров десять, из-за кормы грузовика показался наш «бодигард», торопливо застегивающий ширинку. Похоже, я угадал – фриц и на самом деле отходил отлить. Вот только не в кустики, как я подумал, а по известной шоферской привычке на колесо. Немая сцена продлилась секунды полторы, после чего фашист, чьего имени я так и не узнал, бросился навстречу:

– Герр полковник, вы ранены? Я… – Немец замер, глядя за наши спины. – Кто эти люди, я их не знаю?! Почему у них брюки русских диверсантов?

«И в кого ж ты у нас такой внимательный, козел? – мелькнула и пропала мысль. – Впрочем, какая уж теперь разница…»

Рука оперативника метнулась под полу гражданского пиджака, к наплечной кобуре. Все, погнали…

Отпихнув Рейнхарда в сторону, чтоб не мешал, я приставил револьвер к животу «бодигарда» и несколько раз нажал на спусковой крючок. Стрелять из оружия без мушки было непривычно, поэтому я решил не рисковать. «Наган» мягко ткнулся рукоятью в ладонь, раз, другой. Выстрелы оказались едва слышными, и без того приглушенные «брамитом», так еще и тело немца сыграло роль звукогасителя. Но оперативник оказался крепким мужичком, схватив меня свободной рукой за предплечье, все-таки успел вытащить свой ствол и почти навел его, но… Я резко шагнул назад, стряхивая с себя захват, и влепил немцу пулю точно в лоб. Пораскинув мозгами, «бодигард» рухнул к нашим ногам.

И только сейчас, привлеченные непонятными движениями, из кабин выглянули водители. Далековато до них, не с моим «мастерством», да и патроны, похоже, закончились.

– Лейтенант, прибери шоферюг!

Раздалось несколько хлопков, один из фрицев вывалился из машины вниз головой. Второй, наоборот, откинулся обратно на сиденье. Подстегнутое мгновенно выброшенным в кровь адреналином сознание отметило конвульсивно подергивающийся сапог с отполированными шляпками гвоздей и овальными подковками и сверкнувшие на солнце трещинки пробитого пулей лобового стекла.

– Полковник, давайте быстрее. – Я подтолкнул абверовца в напряженную, словно доска, спину. – Садитесь за руль и уезжайте, мы тут приберем. Прощаться не станем, времени нет.

Рейнхард, нетвердо ступая, двинул в обход автомобиля. Я же, обойдя «Кюбельваген» с другой стороны, перегнулся через невысокий борт и рванул защелку багажного отсека[59]. Ухватив металлический контейнер за ручку, выкинул его на землю и захлопнул крышку. Скрежетнул стартер, и ровно заурчал запущенный мотор. Гелен, аккуратно тронув машину с места, выводил ее на дорогу. На меня он больше не глядел.

– Лейтенант, фрицев – в кузов, и отгони грузовики в лес. Замаскируй. Хрен с тобой, уходим пешком.

Подхватив чемодан с «секретным прибором», я поволок его к опушке. Блин, к весу смартфона прибавилось килограммов десять! Сам контейнер плюс тот ящик с аккумулятором и трансформатором, что мне с гордостью продемонстрировали в Берлине как вершину местной технической мысли. Ладно, мне главное смартфон забрать, остальное на фиг не нужно, под первым же кустом выкину. И пусть фрицы головы ломают, что за чудо-прибор в лесу валяется. Смешно будет, если решат, что это русские диверсанты бросили…

И в этот момент я внезапно понял, что за мысль от меня ускользала столько времени. Ремонтники, мать их фашистскую! Те самые тыловики-рембатовцы, в расположении которых мы вчера ночевали! Они ведь выехали следом за нами! И если не поторопимся…

Все, опоздали! Из-за поворота, растягивая за собой шлейф пыли, показалась небольшая колонна. Впереди – четырехосный колесный командирский броневик, следом несколько грузовиков-кунгов и тяжелый полугусеничный тягач «Famo» с краном в кузове. Поскольку вчера я насчитал куда больше техники, это, видимо, был передовой отряд. Обидно, но нам не хватило буквально двух-трех минут, чтобы отогнать с открытого места и укрыть в лесу «наши» «Опели». Вляпались мы таки напоследок. По самые помидоры вляпались…

Немцы уже заподозрили в происходящем некую странность. Колонна остановилась, окутавшись пыльным облаком, и из грузовых машин посыпались солдаты. Одно радовало: оружие было не у всех, поскольку ремонтники – это все-таки тыловики, а не пехотинцы, к чему им постоянно с собой карабины таскать? Из открытой сверху башенки броневика высунулся офицер в приплюснутой фуражке, поднял к глазам бинокль.

Из кратковременного ступора меня вывел подскочивший Наметов:

– Тарщ комиссар, уходим! Вам помочь?

– Справлюсь!

Я рванул к лесу, держа дурацкий контейнер на отлете, чтобы не бил по ногам. Следом торопливо бежали осназовцы. Пока по нам никто не стрелял, что уже радовало. Впрочем, вряд ли это надолго… Всё, сглазил: за спиной раздался крик и почти сразу же гулко бахнул винтовочный выстрел. Наверняка неприцельный, но все равно весьма неприятно.

Подавив рефлекторное желание нырнуть головой вперед и залечь, я в несколько прыжков добрался до крайних кустов лесной опушки, где и укрылся. И почти сразу же в направлении противника ударили трофейные пулеметы, оба захваченных у «бранденбургов» МГ-34. Похоже, молодчага Наметов заранее допускал возникновение «осложнений» и приготовил фрицам неожиданный сюрприз, о чем я и не подозревал.

Фашисты, как выяснилось в следующую секунду, тоже не подозревали. И сильно этому удивились – первые очереди были очень удачными, сразу несколько фрицев упали на землю. Уцелевшие, ошарашенные неожиданным огневым налетом, залегли только секунды через две-три. Следующие очереди прошлись, по деревянным фургонам кунгов, выбивая щепу и прошивая их насквозь, командирскому броневику и открытой кабине тягача. Не знаю, что там происходило в осевших на простреленных скатах грузовиках, но водителю полугусеничника фатально не повезло: я отчетливо видел, как пули разнесли лобовое стекло, буквально отшвырнув фрица на сиденье. Немцы, довольно быстро придя в себя, открыли ответный огонь. Ну, как огонь? Я насчитал не больше пяти невпопад стреляющих винтовок – тыловики ж, что с них взять? В этом времени я уже не раз бывал под обстрелом, но пока ни одна пуля даже рядом не пролетела. Снайперы хреновы, нормы ГТО надо вовремя сдавать!

Пулеметчики прижали горе-стрелков к земле, позволив двум группам осназовцев обойти противника с флангов: Серега предпочел решить проблему радикально. Немцев, насколько я мог оценить, было относительно немного, человек тридцать. И против матерых спецов особого отряда НКВД они определенно «не плясали».

Так и вышло: весь бой не занял и пяти минут. На этот раз я оставался на месте даже без предупреждения Наметова: просто прекрасно осознавал, что мне там делать нечего, справятся и без меня. Справились, конечно, свидетельством чему оказались раскиданные вдоль дороги трупы пострелянной немчуры и пять дымных костров на месте подожженной автотехники. Последним подбили командирский броневик, попытавшийся вырваться из засады. Проехать он успел не больше двух десятков метров: застрял на пробитых пулями колесах, после чего подобравшийся осназовец закинул внутрь осколочную гранату.

Тем не менее вернувшийся лейтенант был мрачен, словно туча.

– Уходить нужно, товарищ комиссар, быстро. Несколько фрицев все-таки ушли. Мы не стали преследовать, только время потеряем. Вы ж сами говорили, что это только передовой отряд, остальные следом едут. Шум поднимут как пить дать. Нам только каких-нибудь «антидиверсантов» на хвост посадить не хватает!

И ведь как в воду глядел…

* * *

Вытянув гудящие ноги, я уложил под руку трофейный МП-40, доставшийся мне от прирезанного Наметовым штабс-фельдфебеля Розена, прислонился спиной к шершавому стволу сосны и устало прикрыл глаза. Если нет возможности перекусить, так хоть отдохну, пока есть возможность. Серега прав, жрать нам нечего уже второй день, и далеко не факт, что удастся разжиться хоть каким-нибудь провиантом. В первые сутки всерьез мучил голод, который я, как и остальные бойцы, пытался притупить водой, благо ручьи по пути встречались часто. А потом как-то привык. Осназовцам было чуток попроще – их подобному специально учили. Полторы недели назад мы, хоть и не планировали столь долгой «прогулки», забрали у побитых «бранденбургов» пайки. Вот только фрицы вовсе не собирались надолго задерживаться в лесу, и потому еды у них практически не было, только галеты и шоколад. Правда, бойцы лейтенанта Наметова изначально брали провиант на пять дней… но прошло-то уже одиннадцать. И как ни урезал лейтенант скудные суточные па́йки, настал день, когда есть оказалось тупо нечего…

Но самое обидное, что мы остались без связи. Рацию разбило во время боя. Хорошо хоть радист уцелел: она его и спасла, приняв шальную немецкую пулю. Правда, перед этим мы успели передать сообщение, что выходить из окружения будем в районе Минского укрепрайона. Вот только рассчитывать на помощь, увы, не приходилось – пойди разыщи нас в этих лесах. Хоть я и не сомневался, что Лаврентий Павлович, на стол к которому рано или поздно попадет наша крайняя радиограмма, предпримет все возможные меры. Да и товарищ Сталин тоже в стороне не останется – уверен, что он узнает про нашу «беду» одновременно с наркомвнуделом. Если не раньше. Зашуршала прелая листва, и рядом со мной присел кто-то из бойцов. Знакомо пахнуло застарелым потом, оружейным маслом, кожей плече-ременной системы и порохом.

– Что такое, лейтенант? – не раскрывая глаз, осведомился я.

– Да вот, тарщ комиссар, думаю…

– Полезное дело. Говорят, помогает. Ладно, что у тебя? – Я повернулся к осназовцу.

– Вот глядите. – Он разложил на коленях планшет с картой. – Нам до цели еще дня два идти. Вот сюда примерно. А фрицы на хвосте сидят. Стряхнуть бы окончательно, их всего-то человек шесть, может меньше, осталось, но как? Патронов почти нет, гранат три штуки и те трофейные. У вас с боеприпасом как?

– У меня-то как раз нормально, – хмыкнул я. – Ты ж со своей заботой о моем ценном организме и повоевать нормально не позволял. Два полных магазина плюс тот, что в автомате. В нем еще патронов пятнадцать. И майорский пистолет. А у твоих?

– Хуже, – понурился осназовец. – Примерно по полдиска к «ППД» плюс револьверы. Может, зря мы карабины не взяли?

– Не зря, лейтенант. На фиг они нам сдались, только лишний вес при никакой скорострельности.

– Вы как вообще?

– Лейтенант, – поморщился я. – Я уже взрослый мальчик, и в своей жизни кое-чего повидал. Постоять за себя, кстати, тоже умею. Если ты не в курсе, я эту войну начал в Брестской крепости, где, сам понимаешь, не под лавкой прятался. Так что хватит меня опекать, словно ребенка несмышленого. Прекрасно понимаю, что у тебя приказ, только не доводи ситуацию до абсурда, очень прошу. Выкладывай, чего надумал, вижу же, что не просто так посоветоваться решил.

Поколебавшись несколько секунд, Наметов решительно тряхнул головой:

– Так точно, тарщ комиссар. Есть у меня одна задумка. Еще двое суток от погони драпать, темп держать… можно, конечно, но сил нам это не прибавит. Все равно еды негде взять. Вот я и прикинул – глядите, тут на карте непроходимое болото обозначено. Обходить его справа – долго, крюк километра в четыре выходит, больше даже. Значит, пойдем мы здесь, верно? У немцев карта тоже имеется, и они придут к такому же выводу. И потопают именно тут. А чтобы с пути не сбились, можем еще и парочку следов оставить… Короче говоря, думаю все же еще одну засаду устроить.

– А силенок хватит? – хмыкнул я, изучая карту.

– Надеюсь… – потупился осназовец. – Тут ведь вот еще какое дело… карта моя на этом самом болоте и заканчивается. И другой взять неоткуда. Дальше только по компасу. Понимаете?

– Понимаю. Ладно, лейтенант, давай подробности…

Глава 17

30 июля 1941 года, окрестности Ленинграда

В конце июля Бат решился провести более-менее полноценные маневры. Благо неподалеку от летних лагерей 3-й ТД имелся и собственный полигон. Ну как полигон? Просто неслабого размера холмистое поле, изрытое оплывшими окопами и измочаленное танковыми гусеницами. Над сценарием учений он особо не мудрил: пусть все будет, как и произошло совсем недавно. То бишь неожиданное нападение противника, начавшееся с массированной артподготовки и авианалета и необходимость в кратчайшие сроки вывести подразделение из ППД и вступить в бой. С целью, разумеется, не только остановить продвижение противника, отбросить его на исходные позиции, после чего немедленно начать массированную контратаку. Комбаты, двое из которых попали в бригаду прямо из госпиталей, задачу восприняли с пониманием – слишком ярок еще был в памяти недавний разгромный июнь. Хотелось хоть как-то реабилитироваться, пусть даже в собственных глазах. Точную дату и время Владимир Петрович принципиально не называл – об этом знали только начштаба с заместителями… и бойцы разведбата, три дня исполнявшие роль диверсантов из приснопамятного «Бранденбурга» и прочих гитлеровских РДГ, шаставших по нашим тылам перед самым нападением. Это только «Брандербург-800» у всех на слуху, поскольку после войны превратился в эдакую легенду, о которой все знают, а ведь были и другие. И абверовцы, и спецгруппы войск СС, и прочие.

Разведчики отработали на «отлично»: ни разу не попавшись караульным – тоже тренировка, ага, а вы как думали? Какая разница, от кого прятаться, от фрицев или от своих? От своих так даже и интереснее… – установили, где следовало, учебные заряды и накануне начала маневров вывели из строя часть расположенной на открытых стоянках техники. Повреждали, разумеется, не всерьез, только чтобы на некоторое время задержать в расположении, срывая сроки выхода.

Начали в половине пятого, после проведенной противником «артподготовки»: заряды рванули в оговоренный срок, что нужно подпалив и что следует – разрушив. Без жертв, конечно, Батоныч не был уж настолько кровожаден. Это только в «Библиотеке» ни хрена не знающие про настоящую армию сетевые «кнопкодавы» любят глубокомысленно порассуждать о неких гипотетических «планируемых» и «предполагаемых» потерях в ходе войсковых учений, а на деле все совершенно не так. Да, гибель бойцов случается – а как без этого? Вот только за КАЖДОГО погибшего командиров так наклоняют в коленно-локтевую, что мама не горюй! А все эти «планы» – исключительно для медслужбы, у них своя «бухгалтерия» и свое задание. Им тоже тренироваться нужно. Столько-то тяжелых, столько-то средних и легких, расчет личного состава и транспортных средств для эвакуации на пункт ПМП или в госпиталь – и так далее.

Но бахнуло знатно, Батонычу понравилось. Особенно когда рванула автоцистерна – все равно у успевшего в июне поколесить по белорусским дорогам «наливняка» мотор сдох окончательно и бесповоротно. Вот его и откатили в сторонку от остальной автотехники по особому приказу комбрига. А отчего топливо полностью не слили? Ну, так мало ли. Может, забыли, может, указания такого не имелось. Зато светлее стало, поскольку электроподстанция приказала долго жить. Ее, разумеется, не взрывали, просто вырубили, согласно сценарию учений, захватив «в плен» дежурную смену. Одним словом, разведчики резвились вовсю, благо приказ имелся.

А затем в небо взлетели заранее оговоренные сигнальные ракеты. И маневры начались. Как водится, в обстановке с трудом управляемого командирами хаоса и прочей неразберихи. Крики командиров всех уровней, многоэтажный мат (как известно – лучший, практически безотказный способ отдачи команд в чрезвычайной ситуации), рев заводимых движков, хаотично скачущие лучи фар, с трудом пробивавших сизое марево выхлопных газов, и накрывший территорию дым. Но пока все шло вполне нормально: из ППД удалось без проблем вывести больше девяноста процентов техники и личного состава. Заглохшие танки – в причинах еще предстояло разобраться, но Батоныч был практически убежден, что дело исключительно в человеческом факторе: не ожидали мехводы, вот и напортачили, – взяли на буксир и вытянули из расположения, которое вот-вот должны были «перемешать с землей» вражеские снаряды и бомбы. У мотопехотного батальона дела пошли лучше, однако, когда рванула вторая серия заложенных разведчиками «сюрпризов», неразберихи хватило и там.

И все же Владимир Петрович был доволен. Всего лишь один месяц войны людей – особенно командиров – научили кое-чему. Паники по большому счету не было, хоть большинство бойцов и восприняли происходящее как вполне реальное нападение гитлеровских войск. В нижнем белье и без оружия, по крайней мере, никто из ППД не уходил. Лучше всего показали себя вспомогательные службы: медики, инженерно-саперный батальон, зенитчики и рембат – Батоныч даже подумал, не предупредил ли их кто?

Танки выстраивались в колонны и уходили из лагеря; намертво заблокированные по приказу Бата ворота попросту снесли тараном, что полковнику понравилось особо. Нужно будет узнать имя решительного ротного и выразить перед строем благодарность от лица командования. Молодец, ни секунды не колебался, не тратил драгоценное время. А самое главное – не побоялся ответственности, мол, вдруг за порчу имущества по холке настучат? В реальном бою эти секунды порой очень дорого стоят. Следом шли грузовики и бронетранспортеры с пехотой, поступившие в бригаду для обкатки (парочка все-таки наглухо заглохла и была взята на буксир), зенитчики и рембат. Медицина тоже не отстала, покинув расположение в числе последних, зато успев загрузить в грузовики и автобусы укладки с медикаментами и средствами первой помощи. А это, между прочим, отнюдь не только привычные сумки с красными крестами, но и тяжеленные ящики!

Владимир Петрович проводил взглядом колонну бэтээров, укрытую шлейфом пыли и дыма. Сидящих в десантных отсеках бойцов не видно, над бортами никто не маячит. Только пулеметчики, задрав в рассветное небо стволы «ДТ», контролируют обстановку. Эх, была б возможность, он бы сюда и крупнокалиберный «Дегтярев – Шпагин» установил в качестве не столько курсового, сколько зенитного. Уж больно хороша машинка, недаром и в его времени еще вовсю воевала. По низколетящим – самое то! Но дорогой, зараза, и в производстве сложный, не потянут заводы. Ведь новые бэтээры планируется строить многими тысячами – где на них «крупняков» набрать? Да и на фронте они сейчас нужнее, для нужд ПВО в первую очередь. Так что пока и обычным обойдемся, в качестве оборонительного средства и «Дегтярь» сойдет.

А вообще ижорцы молодцы! Однозначно! Пусть сначала у них отношения и сложно строились, но в итоге ребята не подвели. Ухитрились не просто уложиться в сроки, но и позволили Бату укомплектовать «БТР-41» полноценную роту, с этого момента ставшую по-настоящему «моторизованной». А рота – это совсем немало, по крайней мере ничуть не хуже, чем у фрицев. Насколько полковник помнил историю, в танковых дивизиях Вермахта бронетранспортерами комплектовалось тоже не больше роты, остальных на грузовиках возили. А в пехотных – и того хуже, практически всю войну бэтээров не хватало. Особенно во вторую половину, когда заводы уже не справлялись с растущими потерями бронетехники на Восточном фронте.

Последним, словно капитан тонущего судна, пункт постоянной дислокации покинул на своем «КВ» Батоныч. Следом, примериваясь к неторопливому командирскому танку, пылила кашаэмка на базе все того же «БТР-41», в шутку как-то названная Очкариком «контрафактным «сто пятьдесят вторым». Бронемашину изготовили по особому заказу, почти на полметра нарастив высоту бортов и накрыв сверху крышей с большими откидными люками по типу «БТР-152К». Ну и привычную для этого времени поручневую антенну на вынесенных вверх и в стороны штырях над корпусом присобачили. В дополнение еще к двум обычным. В итоге получилась вполне так себе полноценная КШМ, использующаяся в качестве передвижного штаба и пункта связи ТБр. Внутри сидели штабные командиры и Кариков, уже вторую неделю заведовавший связью бригады.

Учения продлились почти пятеро суток.

Вводные порой менялись едва ли не несколько раз в сутки. Не успела бригада отработать экстренный вывод войск из ППД под огнем противника и потеснить его на исходные, как Батоныч отдал новое распоряжение. Поскольку разведка донесла, что на данном участке фронта враг обладает превосходящими силами и средствами, особенно огневыми, подготовиться к обороне, обратив особое внимание на оборудование позиций и их маскировку. А следом прилетела очередная вводная: «соседи» провели успешный фланговый удар, и необходимо немедленно поддержать контрнаступление. Авиаподдержки не будет, но прогнозируется высокая активность штурмовой и бомбардировочной авиации фашистов, вследствие чего силам бригадной ПВО быть готовыми к отражению. Изготовились, постреляв холостыми по заходящим на штурмовку «Чаечкам» и «Илам», всеми правдами и неправдами выбитыми Батонычем на полтора часа учебного полета.

После чего выяснилось, что контрудар провалился и нужно срочно перейти к тактике активной обороны малыми группами, рассекая моторизованные колонны наступающего противника и уничтожая попавшие в мини-котлы части. А тут как раз вражеские диверсанты мост взорвали, а переправляться нужно срочно. Вот и задачка для саперов. Навести переправу, по которой смогут пройти пятидесятитонные машины. Ну а как иначе? Снова бросать «КВ-2», как было в реальности? Вот прямо сейчас, не дождетесь! И без того слишком уж много техники фрицам забесплатно подарили. Поскольку «СУ-152» пока только в бумаге, нужно обеспечить форсирование водной преграды имеющейся технике. А чтобы больше на реальность походило, можно и взорвать вокруг будущего моста с десяток зарядов. Когда тебя с ног до головы окатывает мутной водой или сбрасывает с настила ударной волной, как-то быстрее работается. Батоныч догадывался, что заслужил в среде саперов какое-нибудь весьма неприглядное прозвище вроде «мудака» или «урода», но своих решений не менял. Поскольку, тяжело в учении – легко в бою. Истина старая, но от этого ничуть не потерявшая своей актуальности. Пусть проклинают или ненавидят, сколько влезет. Останутся живы после настоящих боев – поймут, для чего он так их все эти дни дрючил. Всех, не только инженерный батальон. И танкистов, и артиллерию, и пехоту, и остальных. Поймут. Лишь бы выжили. И победили.

Ну и так далее и тому подобное…

К исходу пятого дня Бат решил, что хватит жечь и без того невеликий моторесурс бронетехники, и отдал приказ об окончании учений. Результатами которых он был в целом доволен. Люди более-менее притерлись друг к другу, командиры уже не метались, как в самом начале. Нормально, одним словом. Первые бои теперь точно выдержат, а там, глядишь, и втянутся. Все равно лучше, чем на настоящей войне, сражаться не научишься… Главное, что связь, спасибо стараниям Очкарика, работала почти нормально. По крайней мере, теперь Владимир Петрович был уверен, что значительного преимущества в этом у немцев нет. Правда, все еще подводили качество радиостанций и обученность персонала, но это дело наживное. Всего каких-то два месяца назад о подобном не приходилось и мечтать, ага! Еще пару недель, и эту проблему тоже решим. Понятно, что разработать новые рации не удастся в принципе, но подтянуть персонал – вполне. Борис твердо уверял, что все идет как нужно и к началу-середине августа со связью в бригаде проблем не будет. А уж там…

Увы, Батоныч ошибся.

История не дала ему эту самую пару недель.

Все внезапно изменилось ночью 5 августа, когда уставшая и порядком потрепанная учениями бригада вернулась под Струги Красные. В половине третьего беспокойно ворочавшегося на койке Бата разбудил ординарец, сообщивший, что его срочно вызывает Москва. Владимир Петрович практически и не удивился: зря, что ли, нормально заснуть не мог? Как чувствовал. Правда, на сей раз старая рана не донимала, из чего он сделал глубокомысленный вывод: случилось что-то нехорошее, но не угрожающее ни ему, ни его бойцам «прямо сейчас». Так и оказалось.

– Слушаю, товарищ Сталин? – Батоныч был заранее предупрежден, кто на линии. Впрочем, особых вариантов и не имелось.

– Здравствуйтэ, таварищ Бат! – раздался в трубке знакомый голос. – Прастите за стол поздний звонок (юмор Вождя полковник оценил), но ситуация нэ терпит отлогатэльств. Я знаю, что ви толко сэгодня закончили маневры и ваши люди устали. Но, повторюсь, так слажились абстаятэльства. Вот ваше врэмя и настало, таварищ полковник.

– Товарищ Сталин. – Батоныч помотал головой, прогоняя остатки сна и окончательно приходя в норму. – Не нужно лишних слов, я все понял. Что случилось?

– Прорыв, – лаконично разъяснил ситуацию Иосиф Виссарионович. – Отдэльные части группы армий «Сэвер» все-таки прорвали нашу оборону сэвернее Луги. Идут тяжелые бои. Пока ми сдэрживаем противника, но это нэнадолго. Нужна помощь. Ваша бригада расположена ближе других. Отвэтьте мне – ви готовы?

– Так точно, готов, товарищ Сталин, – четко ответил Бат. – Сколько у меня времени? Нужно обслужить и дозаправить технику, дать бойцам хотя бы сутки отдыха.

– У вас есть двое суток. Утром к вам прибудет прэдставитель Ставки, пэредаст все необхадимые приказы и карты. Послезавтра ви должны начать движение. Вам хватит врэмени, товарищ полковник?

– Хватит, товарищ Сталин. Не волнуйтесь, успеем.

– Харашо. Ми еще с вами обязатэльно пагаварим. А пока – пастарайтэсь хоть нэмного отдохнуть. Удачи вам!

– Спасибо. – Батоныч аккуратно положил пищащую короткими гудками отбоя трубку на рычаги. Ну, что ж, вот и пришел срок показать, на что он способен. Доказать, что он в прошлое не просто на прогулку приехал. Или как там он Витальке говорил, после того как про ядерную войну пятьдесят пятого года узнал? Сафари?

В следующую минуту Владимир Петрович привычно отбросил несвоевременные мысли и воспоминания, переключаясь в «боевой режим». Итак, что он имеет? Двое суток, начиная с сего момента. Нормально, целых сорок восемь часов, успеем. Бойцы и командиры младшего и среднего звена пусть пока отдыхают, а вот старших нужно поднимать немедленно. Ну и его штаб, разумеется. В ближайшее время им спать уж точно не придется, разве что урывками. Так, что еще? Первоочередное, так сказать? Боеприпасы, ГСМ? С этим пока проблем нет, они ж все-таки не из боя на переформирование вышли, а с маневров вернулись. На первые дни и того и другого хватит, но тылами нужно озаботиться уже завтра… ну, в смысле сегодня. Так, поехали дальше. Что там еще?..

Глава 18

31 июля 1941 года, окрестности Минска

Место для нашей последней засады мы с Серегой выбрали грамотно. Собственно говоря, выбирал в основном он, как более опытный, а я так, с умным видом советы советовал. Оставив позади болото, прошли еще километра полтора, где и обнаружили подходящее место. Достаточно узкое дефиле между неглубоким, но топким оврагом и густыми зарослями какого-то колючего кустарника. Понятно, что ни вправо, ни влево фрицы соваться не станут, пойдут по заботливо протоптанной нами тропе. А чтобы сомнений не оставалось, под одним из кустов оставили обрывок бинта со следами крови и оболочку перевязочного пакета, весьма «неумело замаскированные» листвой. Ну, спешили люди, что ж тут непонятного? От вас, герры егеря, между прочим, уходили. Вот и не успели следы как следует спрятать…

Пока маскировали позиции и прикидывали сектора огня, я успел в который раз пожалеть об отсутствии нормальных гранат. Эх, будь у нас не три трофейные «колотушки», а родные «Ф-1», я б эту тропочку так заминировал, что любо дорого! Глядишь, и патроны бы особо тратить не пришлось, только чтобы подранков добить. Но «лимонок» у нас не имелось, а как сооружать минно-взрывные заграждения при помощи «М24» с их терочным запалом и семисекундным замедлителем, я понятия не имел. Наметов со своими ребятами, к слову, тоже. Так что идею с минированием пришлось, к величайшему сожалению, отбросить. С другой стороны, врагов приблизительно столько же, сколько и нас. Если грамотно расположить бойцов и в полной мере воспользоваться фактором неожиданности, особых проблем возникнуть не должно. Справимся.

Поскольку мы с самого утра шли с приличным отрывом, ждать «гостей» пришлось почти час. «Брамиты» с «Наганов» осназовцы сняли и почистили – основную ставку мы делали именно на бесшумное оружие. «ППД-40», конечно, весьма весомый аргумент, особенно когда полдесятка стволов в упор, но в данной ситуации револьвер даст нам преимущество. Автоматы стоило приберечь на самый крайний случай, когда придется открыть плотный огонь, добивая уцелевших. Согласно плану лейтенанта, в который я внес несколько корректив, я захлопывал огневую ловушку. И потому должен был стрелять по всему, что движется, не жалея патронов. Создавая тем самым видимость массированного автоматического огня с фронта. Тем более в случае успеха боезапас к трофейному «машиненпистолю» можно будет и пополнить – в отличие от «бранденбургов», егеря имели аж три «МР-40».

Поначалу Наметов сомневался, собираясь снова оставить меня «в прикрытии», ограничив участие в бою. Но тут уж я уперся: хватит опытного бойца в резерве держать. Мол, если вы не справитесь, то один я от немцев все равно не отобьюсь. А поскольку в плену я уже побывал и мне там сильно не понравилось, только и останется, что героически застрелиться. Что будет означать провал всей операции по моему спасению. Поколебавшись, Серега мрачно кивнул, в очередной раз взяв с меня слово на рожон не лезть и соблюдать осторожность…

Немцы шли грамотно. Впереди, с отрывом метров в пятнадцать, разведка. Двое в камуфляжных костюмах с уже знакомым мне изломанным узором. Высокий и худой и коренастый здоровяк. Оба с карабинами. Каски в матерчатых чехлах, ременно-плечевые системы с подсумками и прочим обвесом, изрядно отощавшие за эти дни ранцы за спиной. Остальные двигались следом, растянувшись, как и мы перед этим, редкой цепочкой. Передовой дозор протопал мимо моей позиции, ничего не заметив. Вот и славно. Да и замаскировался я нормально, плюс трофейная куртка, спасибо отправившейся в Валгаллу абверкоманде, помогла. К слову, не прихвати я ее, кисло бы пришлось в одной гимнастерке. Июль июлем, но под утро в белорусских лесах совсем не жарко. Кругом болота, а значит – сырость и туман на рассвете.

Третий… пятый… шестой… восьмой… какого хрена, откуда еще двое взялись?! Серега ведь шестерых насчитал?! Хреново! И это еще мягко сказано! Впрочем, какая уж теперь разница? Все равно ничего не изменишь и назад не откатишь. Работаем…

Пропустив мимо себя передовую пару, я упер в плечо затыльник разложенного приклада и, направив ствол в затылок коренастому здоровяку, несущему карабин на плече каким-то особенным способом, выдавил слабину спускового крючка. Этих двоих сниму без проблем, главное, чтобы Наметов начал вовремя, не позволив немчуре слишком растянуться. Ну же, Серега…

Первых выстрелов я, как и планировалось, не услышал – на этом и строился весь план засады – пропустить противника и стрелять в спину замыкающим из бесшумного оружия. Пока уцелевшие сообразят, что их убивают, – можно уполовинить немецкую группу. Я сидел в «голове» засады и не мог услышать «работу» осназовцев – кондовые советские «глушаки» надежно отсекали звук. Я мог лишь, продолжая удерживать в прорези прицела спину коренастого, видеть краем глаза линию егерей и заметил, как начали валиться замыкающие. Один, второй, третий… Четвертый с конца, что-то поняв или все-таки услышав (а нагруженный амуницией боец не может упасть совсем без звука), начал поворачиваться, одновременно приседая на колено и вскидывая к плечу карабин.

Пора! Автомат в моих руках отозвался дрожью отдачи, так непохожей на привычный «Калаш». Значительно более слабой из-за пистолетного патрона и большого веса самого оружия. Очередь, как и планировалось, прошлась по пояснице коренастого, швырнув его на землю. Все, этот, если и жив еще, уже не боец. А вот худого я, увы, не достал – буквально с первым моим выстрелом он успел уйти в сторону, гадина тренированная!

Немцы в долгу не остались: грохотнула короткая автоматная очередь, следом еще одна, хлестко выстрелила винтовка. Несколько пуль прошли в опасной близости над головой, на спину посыпались сбитые листья – кто именно в меня стрелял, я так и не понял. Перекатившись, сменил позицию и неприцельно добил магазин, скорее пугая фрицев, чем надеясь в кого-то попасть. Перезарядился, краем глаза оценивая обстановку, и дал еще парочку очередей, имитируя тот самый «массированный автоматический огонь с фронта». Уцелевшие залегли, укрывшись в зарослях, вот только, сколько их осталось, я не видел. Еще пару раз хлопнул винтовочный выстрел, а потом почти залпом, все сразу одновременно загрохотали наши «ППД-40». Осназовцы «работали» короткими, экономными очередями – прижимали фрицев огнем. Немцы стреляли в ответ, но, похоже, не слишком прицельно. Заметив метрах в десяти слева подрагивавший среди листвы султанчик дульного пламени, я чуть сместил прицел и перечеркнул куст очередью. Вроде попал – едва различимый среди ветвей немец ткнулся башкой в землю и больше уже не двигался. Где-то впереди гулко хлопнула граната и почти сразу же – вторая, немного ближе. Снова заполошный треск автоматов, чей-то сдавленный вскрик, и еще один взрыв. Все, гранат у нас больше нет. Если это, конечно, не фрицы швыряются…

Что меня заставило резко дернуться в сторону, переворачиваясь на спину и вскидывая перед собой автомат, я так и не понял. То ли услышал что-то, то ли уловил боковым зрением движение, то ли вовсе почувствовал, но сработал исключительно на подкорке и рефлексах. Это и спасло мне жизнь. Выломившийся из зарослей в нескольких метрах от меня высокий худой егерь с окровавленной физиономией, искаженной злой гримасой, тот самый, что ушел от меня в самом начале боя, уже жал на спуск. Пуля ударила, поднимая небольшой фонтанчик влажной земли и раскидывая в стороны прелую листву, в то место, где я только что лежал. Что-то резко рвануло край рукава, сильно ударило в плечо. Но мой автомат уже тоже задергался в руках, сжигая оставшиеся патроны «до железки». Промахнуться с такого расстояния было нереально, и моя очередь прошила фрица наискосок, от правого бедра к левой ключице. Тяжелые девятимиллиметровые пули отбросили егеря назад, и он плашмя завалился на спину. Боек сухо щелкнул – патроны в магазине закончились.

И только тут до меня дошло, что я ранен. В первый миг даже боли особой не было, просто тупой удар, словно в пьяной драке арматуриной по бицепсу саданули. Вот только правая рука вдруг перестала меня слушаться, и я едва не выронил автомат, в последний момент успев удержать его левой. Перевалившись на бок с упором на здоровый локоть, кое-как сменил магазин и поставил оружие на боевой взвод, неловко придерживая ватной рукой ставшую внезапно тяжелой железяку. Неподалеку хлопнул винтовочный выстрел, коротко протарахтел автомат. Все стихло. Неожиданно меня повело в сторону, и, чтобы не упасть, я машинально оперся на раненую руку. В мозг шибануло болью, на этот раз настоящей, аж слезы на глазах выступили. Снова зашуршали кусты, но не успел я поднять оружие, как узнал Наметова. В руке осназовец сжимал «Наган», увенчанный толстой трубкой «брамита». Опустившись на колени рядом со мной, лейтенант с тревогой взглянул в лицо:

– Тарщ комиссар, вы ранены?! Тяжело?

– Нормально, – выдохнул я, восстанавливая сбитое дыхание. – Плечо чуток зацепило, не парься. Как у вас? Справились?

– Положили гадов, – выдохнул Серега. – Троих сразу завалили, остальных огнем прижали, пока патроны имелись, и гранатами закидали. Опытные с-суки. – Лейтенант коротко взглянул мне в глаза, тут же понуро опустив голову. – Карпова с Елковым убили, когда они к фрицам с флангов подбирались. Так что трое нас теперь осталось.

Несколько секунд мы оба молчали, затем осназовец торопливо вытащил из кармана трофейный перевязочный пакет – свои давно закончились:

– Давайте руку перевяжу, вон, уже весь рукав в крови. Двигать можете?

– Да могу, могу, – поморщился я. – Говорю же, не парься. Куртку не порти, помоги снять. Пригодится еще.

– Ага… – под аккомпанемент моих сдавленных стонов лейтенант расстегнул ремни «сбруи» и помог стянуть трофейный камуфляж. С рукавом гимнастерки, и на самом деле нехило потемневшим от крови, он церемониться уже не стал, разрезав ножом.

Закончив перевязку, Серега оттащил меня к ближайшему дереву и заставил сделать глоток спирта в качестве антишокового средства. Я, собственно, и не спорил. От принятого на который день пустой желудок алкоголя сразу зазвенело в башке, зато по телу разлилось приятное тепло. Да и острая дергающая боль в ране немного стихла, сменившись тупой, но уже вполне терпимой. Полуприкрыв глаза, я наблюдал, как Наметов с радистом, вторым уцелевшим бойцом особого отряда, обыскивают фрицев, забирая оружие, боеприпасы и, будем надеяться, хоть какую-то еду.

В какой-то момент накатили такая слабость и сонливость, что я все-таки вырубился на несколько минут. Точнее, почти на полчаса. Разбудил меня Наметов, осторожно потрясший за здоровое плечо.

– Мы закончили, тарщ комиссар, нужно уходить. Отдохнули чуток? Помочь встать?

– Сам, – то ли недолгий сон помог, то ли еще что, но я без особого труда поднялся на ноги.

Да и чувствовал я себя вполне сносно, даже смог самостоятельно натянуть куртку и застегнуть плече-ременную систему, несмотря на раненую руку.

Сергей протянул два полных магазина к моему «МП», в которых масляно отблескивали латунью боковины патронов:

– Держите, прибарахлились немного. Хотя фрицы тоже уже почти пустыми шли. Витька такой же, как у вас, автомат взял, а я со своим пойду, патроны еще остались. Жратвы тоже немного есть, дня на три растянем.

– А… с ребятами как?

– Похоронили в сторонке, я на карте отметил, вдруг будет возможность вернуться… Фрицев в овраг спустили, если и станут искать, не сразу найдут. Идти сможете?

– Можно подумать, у нас куча вариантов, – наткнувшись на встревоженный взгляд осназовца, я как можно беспечнее договорил: – Да смогу, конечно, мне не впервой пулю ловить. Все, хватит языками чесать, уходим…

До самого вчера шли в прежнем темпе, стараясь как можно дальше убраться от места, где окончательно обрубили хвост. Отлично при этом понимая, что в ближайшее время нам вряд ли стоит опасаться преследования: вцепившихся в нас мертвой хваткой егерей больше не было, а других не предвиделось. Тем не менее первое время Наметов часто менял направление, оставлял ложные следы, а при обнаружении подходящего ручья, некоторое время вел наш крохотный отряд по воде. Хоть подобная хитрость вряд ли могла обмануть опытного следопыта: даже я знал, что в подобном случае преследователи просто прочесывают оба берега вверх и вниз по течению, отыскивая следы вышедших на сушу людей. Ну, или собачек пускают, ежели в наличии имеются.

Уже в сумерках мы остановились наконец на ночевку. И даже более-менее нормально поужинали, впервые уж и не вспомню за сколько дней. Ну, как нормально? От егерей нам досталось всего три банки консервов, несколько пачек пресных галет, немного сухарей да пару плиток шоколада. К сожалению, не обычного, а того самого «Panzerschokolade», о котором я столько читал в своем времени, но до настоящего момента и в глаза не видел. Да и в аптечках егерей, как выяснилось, нашлись красно-синие тубусы с завинчивающимися крышками и лаконичной надписью «Pervitin»[60] на корпусе. Практически пустые, кстати. Что меня весьма впечатлило: получается, мы столько дней, голодные, на равных уходили от сытых, да к тому же упоротых наркотой фрицев, и справились! Вот так-то! Знай русских!

Осназовцы о метамфитаминах и слыхом не слыхивали, так что мне пришлось прочесть короткую лекцию, объяснив, что жрать эту гадость стоит только в самом крайнем случае. Заодно я позаимствовал «во временное пользование» один из цилиндриков, в котором еще оставалось целых пять таблеток. Если с раной совсем хреново станет, придется воспользоваться. Поскольку никакого другого обезболивающего под рукой не имеется, а спирт хлестать – чревато последствиями. Да и осталось его немного, всего половина фляжки.

Мгновенно уговорив (я даже вкуса практически не ощутил) на троих банку тушенки с сухарями – запечатанные галеты решили пока попридержать, – мы запили скудный ужин голым кипятком и завалились спать. По очереди, разумеется. Первым дежурил лейтенант, следом я, а самое паршивое предрассветное время взял на себя наш радист, Витька Лишков, как самый молодой и младший по званию.

К слову, идея воспользоваться трофейной радиостанцией, которую во время крайнего боя мы захватили неповрежденной, ни к чему не привела. Нет, рация была целехонька, вот только подобрать нужные частоты оказалось невозможным. Поколебавшись, Наметов с тоской во взгляде приказал вывести ценное оборудование из строя и закопать. Впрочем, захваченный шифроблокнот и кодовая таблица сами по себе являлись весьма серьезной ценностью.

Ночь прошла спокойно, а с рассветом мы пошли дальше, теперь двигаясь точно на север, поскольку петлять, уходя от погони, больше необходимости не было. На обеденном привале Серега снова сменил мне повязку, обработав бицепс стрептоцидом и йодом. Выглядела рана, с моей ни разу не врачебной точки зрения, вполне прилично, лишь кожа вокруг входного отверстия немного покраснела и сильно зудела. Ну, будем надеяться, не доиграюсь до какой-нибудь гадости вроде сепсиса или гангрены – антибиотиков-то у меня нет. Кстати, интересно, используют ли их уже в наших госпиталях, ведь всю информацию, касающуюся этого лекарства, мы с Батом передали еще с одной из первых «посылок»? По идее, должны, для товарища Сталина не существует неважных вопросов, а банальный пенициллин поможет спасти десятки тысяч жизней и вернуть в строй тысячи опытных фронтовиков, в противном случае наверняка оставшихся бы инвалидами.

Глава 19

5 августа 1941 года, окрестности Луги

На этот раз Батоныч никаких «речуг» перед строем толкать не стал – ситуация не предрасполагала. Поскольку шуточки закончились. Просто объявил на рассвете боевую тревогу. И если в первый момент кто и подумал, не продолжение ли это маневров (мало ли чего строгому комбригу в дурную башку взбрело?), то во второй – твердо уверился, что нет. Бригада уходила из расположения всерьез и надолго. «А скорее всего навсегда, – как меланхолично подумал, не отвлекаясь от решения более актуальных вопросов, Владимир Петрович. – Даже если удержим фронт и насуем фрицу в морду, сюда вряд ли вернемся».

Склады выметались подчистую. То, что не удалось запихнуть в кузова грузовых машин, вывозили гужевым транспортом, без которого, к огорчению Бата, полностью обойтись не удалось. Повезло еще, что часть автомашин просто не успели разгрузить после окончания учений – например, та же медицина могла выдвинуться чуть ли не в числе первых. Не отставали и зенитчики, по понятным причинам существовавшие по принципу «все свое вожу с собой». Буксируемые скорострельные автоматы – обратно на прицеп, благо вчерашним вечером даже откатить далеко не успели, боеприпасы и личные вещи расчетов – в кузова. Ну а дюжина первых советских ЗСУ типа «Т-50-3» и своим ходом пойдет. Угу, именно так: еще в июле бригада получила с завода № 174 аж целых двенадцать этих самых зениток вместо обещанных десяти. Не обманул Гудков, даже план немного перевыполнил, за что ему огромное спасибо. Которое Бат и озвучил, перезванивая на завод. Ну и «кому следует» тоже сообщил, как без этого.

А вот название, к слову, Владимиру Петровичу не нравилось категорически – он-то привык, что в индексе первым идет калибр орудия, вторым – количество стволов на борту, – однако менять что-либо смысла не имело[61]. И вообще, пусть теперь фрицы головы ломают, что это обозначает. То ли базу легкого танка «Т-50» некой третьей серии, то ли зенитку с тремя 50-мм пушками…

Но все равно на подготовку бригады к маршу ушел весь световой день и часть вечера. Собственно, все это вполне укладывалось в планы полковника – переход он спланировал на ночь, чтоб избежать проблем с немецкой авиацией. Конечно, вовсе не факт, что бригада успеет добраться до места до рассвета, но хотя бы основная масса войск должна пройти. Лишь бы тылы не растянуть, как уже не раз бывало на этой войне. Собирай потом… их остатки.

За ночь предстояло преодолеть около сотни километров: именно такое расстояние отделяло, согласно картам, Струги Красные от Лужского района. Девяносто с небольшим, если уж точно. Но, поскольку выдвигались они не в сами Луги, а несколько севернее, можно было смело накинуть еще десяток, а то и два. В иной ситуации (и при другом расстоянии) Владимир Петрович воспользовался бы железной дорогой, благо линия Псков – Струги – Плюсса – Луги еще пропускала составы, несмотря на постоянные бомбежки. Но рисковать не имело ни малейшего смысла. Бат прекрасно понимал, сколько драгоценного времени уйдет на погрузку-разгрузку, особенно если попадут под авианалет. Так что куда безопаснее и надежнее своим ходом. А поистине драгоценный моторесурс? Ничего, переживем-перебедуем. Все равно до Берлина этим танкам не идти, им бы пока тут фрица окоротить…

* * *

– Ну так что, тарщ полковник? – Старшина Баранов поправил на голове шлемофон. Сидящий на закраине башенного люка Гаврилов глядел на комбрига сверху вниз, но молчал – за него безо всяких слов говорил донельзя серьезный внешний вид. Остальных членов экипажа – стрелка-радиотелефониста и того самого «младшего механика-водителя», которому Владимир Петрович сразу же по зачислении в экипаж напророчил роль вечного заряжающего, – не наблюдалось, видно, уже успели забраться внутрь. Первого звали Иваном Глебовым, второго – Сергеем Степано́вичем (с ударением на «о», поскольку фамилия, а не отчество). Оба успели немного повоевать в июне, один на «тридцатьчетверке», другой на «Ворошилове».

В остальном судьбы танкистов оказались схожими: машины сгорели, выжили чудом, единственными из экипажа. Оказавшись в окружении, пробивались к своим. Вышли, не пробыв во вражеском тылу и двух суток. Дальше – все как обычно: недолгий опрос на фильтрационном пункте и госпиталь, поскольку без ранений не обошлось. Где их и нашел Гаврилов, «вербовавший» в бригаду именно таких, кадровых, но уже успевших нюхнуть пороха и преисполниться лютой ненавистью к захватчикам. Согласились, разумеется, сразу: а как иначе? Особенно когда «покупатель» с таким нехилым орденом на груди – сразу видно, опытный командир, хоть и всего-то младший лейтенант…

– Похоже, воюем, я правильно истолковал?

– Правильно, Матвеич. Воюем, – без особого энтузиазма буркнул Бат, забираясь на броню. Спустившись в башню и заняв свое место, натянул танкошлем и подключил разъем ТПУ. В наушниках привычно зашипело, но к подобному он уже привык. Если не обращать внимания и не зацикливаться, так не особенно и мешает.

– Экипаж, занять места, проверить связь и доложиться!

– Наводчик готов! – первым отрапортовался Степан.

Следом отрепетовали остальные танкисты, за проведенное в экипаже комбрига время уже успевшие привыкнуть к подобной перекличке. Не, ну а что? Не подлодка, конечно, но все-таки…

– Коля, заводи, и поехали. Идем сразу за вторым батальоном, ориентир – габариты замыкающего их колонны. Дистанцию держать. Как устанешь, сразу говори, не геройствуй попусту, это приказ. Ты мне еще в бою понадобишься, а на марше найдется, кому подменить. Тем более ехать нам долго, почти сотню кэмэ. Да, и вот еще что, Матвеич: на габариты, конечно, гляди, но и по сторонам поглядывай, если его в кювет поведет, смотри следом не нырни. Сам знаешь, как это бывает.

– Не переживайте, тарщ полковник, знаю. Не подведу, – добродушно ухмыльнулся в усы мехвод.

– Не впервой, чай. Справимся.

– Добро. Остальным – бдительности не терять, быть начеку. Всем все понятно? Тогда поехали. Вперед!

К рассвету большая часть ТБрОН благополучно добралась до границы Лужского района. На марше, разумеется, не обошлось без серьезных поломок и нескольких незначительных аварий, связанных с неопытностью или усталостью механиков-водителей, но добрались все. Заглохшие танки, если не удавалось устранить проблему в течение максимум получаса, брали на буксир; так же поступали с грузовыми автомашинами. Одним словом, действовали согласно распоряжению комбрига: «Хоть тушкой, хоть чучелом, но в заданный район дойдут все до единой боевые машины. Как – не мое дело. Хоть руками толкайте, хоть на плечах тащите, если не хотите под трибунал угодить».

К немалому удивлению Бата, из опытной партии бронетранспортеров из строя не вышел ни один – то ли просто повезло, то ли мужики из рембата вместе с тремя представителями завода-производителя постарались на совесть, устранив за неполные сутки все выявленные в ходе маневров недочеты, но факт оставался фактом. С зенитными самоходками оказалось чуть хуже – три установки дотащили на буксире, – но ремонтники клятвенно обещали в самом скором времени поставить ЗСУ «на ноги», в смысле – на гусеницы. Да и стрелять по немецким самолетам они от этого хуже не стали, собственно-то говоря…

К полудню вышли в заданный район – к железнодорожной станции Мшинская, где разгружался стрелковый полк, приданный им в качестве усиления. К слову, с расстоянием Бат ошибся – в конечном итоге бригаде пришлось преодолеть почти три десятка лишних километров. Пока располагались, пришла радиотелефонограмма из штаба фронта, из которой комбриг узнал, что ему, собственно, предстоит делать. Оказалось, силами бригады и пехотного полка планируется контрудар: командование собиралось срезать фланг, заключив прорвавшую фронт мехгруппу противника в локальный котел. И ударить далее при поддержке «соседа», уже вторые сутки ведущего бои в обороне.

Вот именно это упоминание о потрепанном боями «соседе» Батонычу не понравилось особенно. Категорически не понравилось. Поскольку он, опираясь на знание реальной истории, прекрасно понимал, что существенной помощи от них не получит, ведь двое суток в обороне против наступающих сил – это знаете ли, не фунт изюма. Особенно когда у противника подавляющее превосходство в штурмовой авиации, которую он использует при первой же возможности. И его бригаде после мощного контрудара, в успехе которого он, честно говоря, вовсе не сомневался, в итоге придется в одиночку расхлебывать все последствия. То есть сначала сдерживать фрица, позволяя организовать более-менее нормальную оборону, а после и воевать в этой самой обороне, дожидаясь подхода резервов или приказа на отступление, которого скорее всего не поступит. Нет, какое паникерство, о чем вы? Просто реальная оценка сложившейся на данном конкретном ТВД боевой обстановки…

А он ведь обещал Самому показать, как нужно правильно воевать. Ну и как тут покажешь, если его бригадой, по сути, решили в срочном порядке заткнуть очередную дыру на фронте. Поскольку, как Сталин и сказал, «ваша бригада находится ближе других». Ближе-то ближе, тут без вариантов. Вот только диспозиция в целом достаточно хреновая для начала его личной «маленькой победоносной войны». Или… или Вождь специально именно так сделал? Чтобы его проверить? Чтобы доказал, что он не только других поучать умеет и умные вещи говорить, но и отвечать за свои слова? Вряд ли, конечно, именно так – судя по всему, ситуация на фронте и на самом деле аховая. Так что, вполне реально, его ТБр – единственный способ нивелировать этот прорыв, который имеет все шансы обернуться крупным стратегическим провалом. А ведь на кону ни много ни мало блокада Ленинграда со всеми ее поистине чудовищными последствиями!..

«Все! Довольно лирики! – зло одернул себя Батоныч. – Какая, на хрен, разница, собственно?! Ты советский офицер или где?! Тебе доверяют, на тебя надеются, а ты разнылся тут, словно зажатый в подъезде гопниками либерал. Вспоминай лучше, что ты вообще об этом помнишь…»

Фыркнув неожиданному сравнению – и откуда только, из каких глубин подсознания всплыл этот самый либерал с гопниками?! – Владимир Петрович напряг память, припоминая, что он и на самом деле знает про наступление группы армий «Север». Вспоминалось без особого напряга, поскольку часть исторических справок для Иосифа Виссарионовича он готовил вместе с Дубининым. Да и сам кое-чего еще помнил, спасибо тренированной памяти бывшего курсанта Академии Генштаба – историю Великой Отечественной они изучали более чем подробно. Опирался он сейчас именно на «свою» версию событий, как на более «позднюю», возникшую уже в результате их с Виталием вмешательства в ход истории. Собственно говоря, именно на этом направлении они, как ни копались в «Библиотеке», особо значимых расхождений с тем, о чем помнил Дубинин, к текущему дню не нашли. Да, сместились сроки, местами – значительно, существенно возросли потери немцев в живой силе и технике, на второстепенных направлениях поменялись кое-какие соединения, как наши, так и вражеские, но общая ситуация все равно осталась прежней. Планы гитлеровцев также в целом остались прежними, что, как считал Бат, объяснялось тем, что времени для более серьезных расхождений с «прошлым вариантом» реальности прошло еще маловато – ведь основные боевые действия они с Дубининым вели в Белоруссии…

Итак, группа армий «Север» под командованием генерал-фельдмаршала Вильгельма фон Лееба. Это несущественно, вряд ли ему предстоит его в плен брать. Хотя и хотелось бы. Так, поехали дальше. Конкретизируем, так сказать… Непосредственный противник – генерал-полковник Эрих Гёпнер, командующий Panzergruppe 4. Или Четвертой танковой армии, как ее еще называли. Тот самый Гёпнер, который был отстранен от командования и уволен в запас за самовольный отвод войск во время битвы под Москвой.

Теперь конкретизируем, благо разведданные, пусть и не первой свежести, имеются. Главное суметь грамотно «наложить» их на известную информацию… Прорыв осуществляет первая ТД 41-го моторизованного корпуса, направляющаяся к Луге. При поддержке 6-й ТД и 113-го пехотного полка. Цель – решительным броском (а фрицам и на самом деле пришлось совершить марш почти в две сотни километров, что только радует. Больше проедут – меньше ресурса останется, фрицевские панцеры тоже не вечные) захватить плацдарм в районе села Ивановское и, чуть позже, Большого Сабска. Пока им это не удалось – в отличие от той, ПРОШЛОЙ истории. Но только пока. Кстати, в ТОТ РАЗ фрицы под Лугой почти три недели проторчали. А сейчас? Кто его знает, как получится, уж больно много всего изменилось. Например, появление в этом мире некого полковника Бата, горящего с трудом сдерживаемым желанием порвать кое-кому жопу на британский флаг, предварительно натянув на нее, научно говоря, один из парных сенсорных органов зрительной системы… Командование? Тут тоже непонятка. В Виталькиной реальности генерал-майора Кирхнера в середине июля сорок первого сменил Крюгер, пребывающий в том же звании, а как оно тут обстоит? Кто знает. Да и какая, собственно, разница? Батоныч что о первом, что о втором ровным счетом ничего не знал. Ему не с генералами воевать и даже не со всякими там оберстами и с прочими оберст-лейтенантами, а с танками. Точнее, с теми, кто внутри этих железных коробок сидит. А у тех звания куда как пожиже… Но самое главное, на данный момент танковые подразделения Вермахта достаточно разрозненны, наступление в основном ведут пехотные части или сводные группы, так что шанс имеется, и не слабый.

Владимир Петрович задумчиво перебрал желтоватые листки с разведданными и фронтовыми сводками за крайние двенадцать часов, отыскивая нужный. Ага, вот он. Быстро пробежал взглядом, хмыкнув. Да, негусто. В 6-й танковой из двух с лишним сотен танков – полторы сотни чешских, остальные – легкие «двойки» и всего три десятка средних «Pz. IV». Про основного противника, 1-ю ТД, сведений, правда, не имеется, но вряд ли там положение лучше. Хм, интересно, как они ухитряются добиваться таких успехов с таким вооружением?! Бат грустно вздохнул. С тем же успехом можно спросить: «Как МЫ ухитряемся все еще проигрывать с НАШИМ вооружением?!» Впрочем, ладно, все равно ответа не будет…

– Ну, что ж, товарищи командиры. – Отложив документы, Батоныч поглядел на сидящих вокруг стола офицеров. Начальник штаба подполковник Залесский, его заместитель, майор Кондрашов, и командир разведбата. Очкарик, разумеется, тоже присутствовал, как ответственный за связь бригады и личный помощник комбрига (последнее – неофициально, так сказать). – Карта перед вами, ее вы уже изучили, полагаю. Силы и средства противника в целом известны, задача нам поставлена, так что готов выслушать предложения.

«И поступить, как сочту нужным, – докончил он про себя. – Хотя начштаба у меня мужик опытный, не зря его сам Виссарионович прислал. Две войны за плечами, и Финская, и Халхин-Гол. Самое смешное, он даже не подозревает, что, если бы не их с Виталей старания, наверняка сгинул бы где-нибудь в Белостокском или Минском котле. Поскольку как раз там и встретил фрица, на западной границе, не то под Кобрином, не то где-то рядом».

Первое время они с подполковником Залесским общались несколько натянуто. Бат по старой своей привычке с трудом сходился с незнакомыми людьми, подполковник же никак не мог понять, кто он, собственно, такой. Поскольку Владимир Петровичи и на самом деле появился словно бы из ниоткуда (ха, можно подумать, это и на самом деле не так!). И Залесский, разумеется, постарался выяснить по своим каналам, кто он такой, этот «личный представитель», которому неожиданно доверили целую танковую бригаду. Не выяснил, конечно. А возможно, и услышал от «компетентных товарищей» нечто вроде «а вот этого вам знать не положено». Но потом дело пошло на лад, особенно когда начштаба увидел, КАК именно Батоныч взялся за формирование бригады. Ну а уж после маневров отношения и вовсе нормализовались.

Как задумчиво сказал с глазу на глаз Аркадий Викторович:

– Знаете, товарищ полковник, а вы, похоже, во всем правы. Мы перед войной тоже постоянно тренировались, к войне готовились, да. Только тренировались как-то… ну, как сказать? Шаблонно, что ли. И чем все закончилось? Если бы товарищ Сталин не поверил нашей разведке, не отдал приказ выводить войска из ППД в ночь на двадцать второе (при этих словах Бат мысленно хмыкнул), то случилась бы сущая катастрофа… Вот и вы с этими учениями… жестко? Да. Но так и нужно. Верно вы мне тогда сказали, бойцов нужно в бою жалеть, а не в учебе…

Батоныч хотел было напомнить про слова генералиссимуса Суворова, которые тот переиначил на свой лад, но в тот момент решил промолчать, поскольку никакого особого значения это не имело. А ночью ему позвонил Иосиф Виссарионович, и стало не до разговоров…

– Товарищ полковник, разрешите? – Залесский хотел подняться на ноги, но Бат остановил его коротким движением руки.

– Прошу вас, сидите, товарищ подполковник. Остальных это тоже касается, товарищи командиры. Говорите, Аркадий Викторович!

– Судя по доведенной до нас на данный момент обстановке, в ближайшие сутки противник всерьез завязнет на реке Плюсса. Потому предлагаю спланировать наш основной удар из этого района, – он указал остро заточенным карандашом, – в этом направлении. Сами видите, времени на подготовку позиций у гитлеровцев нет, а мы в случае необходимости можем воспользоваться двумя переправами здесь и здесь. В итоге… – Залесский докладывал свои соображения еще минут десять.

С предложенным начштаба планом Батоныч в целом согласился. Но и повторять чужих ошибок не собирался. Своих, впрочем, тоже. И потому в первую очередь озаботился нормальной разведкой – недаром же на заседании штаба ТБрОН присутствовал и командир разведбата. Результат не заставил себя ждать: вернувшиеся разведывательные группы принесли весьма интересную информацию. Залесский оказался прав: немецкое наступление и на самом деле затормозилось в районе реки Луга, столкнувшись с ожесточенным сопротивлением наших частей. Одновременно не менее кровопролитные бои шли под Гдовом и на реке Плюсса. С одной стороны, все это давало Бату немного времени, с другой – окончательно изматывало оборонявшихся, так что тянуть с контрударом не стоило.

Тем более что танковые подразделения Вермахта, как уже упоминалось, на данный момент разрозненны, фронт между ними занимают пехотные, в лучшем случае механизированные дивизии. По большому счету растянутая линия обороны сейчас напоминает туго натянутую марлю, готовую лопнуть в любой момент от решительного удара, а лучше – сразу нескольких, одновременно нанесенных в разных местах. Вот только сил для подобного у РККА не хватает, все уходит на оборону и сдерживание вражеского наступления.

Номера доброго полудесятка вражеских дивизий Бат даже не старался запомнить, прекрасно понимая, что с легкостью прорвет наспех подготовленную линию обороны любой из них. Вот только дальше-то что? Все-таки попытаться замкнуть котел? Замкнет, ни разу не проблема, главное – после удержать. Или провести, вполне в духе того же «Быстроного Хайнца», рейд по вражеским тылам? А отчего бы, собственно, и нет? Риск? Так он всегда есть. Зато, если все удастся, будет фрицам сюрпризец. Наверняка ничего подобного они от русских не ожидают. Инерция мышления – она такая, знаете ли, инерция. Привыкли к тому, что большевики сражаются пусть и героически, но в основном в обороне, а если и решаются на контрудар, то, как правило, без особого стратегического успеха. Пора бы и проучить. Самое время… Да и товарищ Сталин против не будет (когда узнает, разумеется) – поставленную задачу-то Батоныч выполнит в первую очередь, а уж остальное – сугубая импровизация…

– Товарищи командиры, – мысленно взвесив все pro et contra[62], обратился он к офицерам своего штаба. Именно «офицерам», поскольку про себя так их и называл – название «командиры» ему все-таки не нравилось. Скорее б уж Виссарионыч погоны и прежнее обращение вернул.

– Предлагаю разделить нашу операцию… – полковник в последний раз взглянул на исчерканную карандашными пометками карту, – под кодовым именем «Спираль» на два этапа. Первым этапом мы, нанеся сходящиеся удары вот с этих направлений, берем прорвавшие нашу оборону гитлеровские войска в классический «котел». Но на этом не останавливаемся, поскольку от нас ожидают именно подобного. Горловину вполне удержит пехота при помощи наших «соседей», привлекать которых к контрудару считаю нецелесообразным. Люди измотаны несколькими днями оборонительных боев, у них значительные потери в бронетехнике и артиллерии, проблемы с боепитанием. Мы же продолжим развивать наступление вот в этом направлении. Тем самым громим тылы противника, где нас определенно не ждут, и выходим вот в эту точку. – Бат указал на карте.

– Рискованно, – задумчиво пробормотал Залесский, быстро переглянувшись с заместителем. – Но если постоянно поддерживать темп и натиск, вполне осуществимо.

– Осуществимо, даже не сомневайтесь, товарищ подполковник, – хмыкнул Владимир Петрович. – Но самое главное – повторюсь – фрицы от нас ничего подобного не ожидают, в этом я абсолютно убежден. Поставьте себя на место противника. Они уже привыкли к победам, пусть трудным, с огромными потерями, не сравнимыми с Польской или Французской кампаниями, но победам. Да, их хваленый «Блицкриг» буксует по всем фронтам и уже никогда не завершится в условленные сроки. Да он вообще не осуществится, в этом ни у кого из серьезных аналитиков – в том числе С ТОЙ СТОРОНЫ – нет ни малейших сомнений. Согласны, товарищи?

– Так точно, товарищ полковник.

– Вот на этом их и стоит подловить. Фашисты – крайне опасный противник, но во многом их победы основаны как раз на неком шаблоне, по которому они и привыкли воевать.

Самому Бату куда привычнее было называть врага «гитлеровцами». Но в этом времени пока что более распространенным был именно этот термин. О разнице же между фашизмом и, собственно, нацизмом и вовсе мало кто знал.

– Все же рискованно… – повторил, хмуря лоб, начальник штаба. Остальные пока молчали, не спеша лезть с предложениями или спорить.

– Рискованно, не спорю, – покладисто согласился Батоныч. – К сожалению, все мы знаем, что наш противник умеет не только прекрасно маневрировать войсками. Очень хорошо умеет, увы. Особенно имея в рукаве свой излюбленный козырь в виде авиаподдержки. Но тут их тоже ждет сюрприз, о котором я расскажу несколько позже. С другой стороны, нужно помнить и еще кое-что, я ведь не зря про шаблон сказал: импровизация в условиях внезапно изменившейся тактической обстановки – самое слабое место немецкого командования, начиная от роты и выше! И мы просто обязаны этим воспользоваться. Но самое же главное в том, что нам пришла пора показать, что и мы тоже научились воевать иначе. Лучше, неожиданней, умнее.

Владимир Петрович мысленно вздохнул. Ишь, как лбы наморщили! Не понравились его слова, видите ли! Ладно, внесем ясность, пока время имеется. Потом будет не до подобных пустяков.

– И не стоит хмуриться, товарищи! Да, Красная Армия хорошо умеет сражаться. Героически, не жалея ни себя, ни врага. Умеет, иначе фашисты не завязли б настолько на Западной границе, не понесли бы такие огромные потери. Но нужно учиться дальше, как, если кто позабыл, завещал нам вождь мирового пролетариата товарищ Ленин! В этом нет ровным счетом ничего зазорного. Тем более в военном деле. Что-то немцы умеют делать лучше нас, что-то наоборот. Или мне нужно напомнить, что наша бригада не просто так называется «бригадой особого назначения»? Нет? Ну я примерно так и думал.

Батоныч перевел дух. Блин, вот не обошлось-таки без небольшой «речуги», как бы он подобное не любил. Но вроде неплохо сказал, да и Ильича к месту приплел. Судя по выражению лиц – проняло. Осознали, так сказать.

– Короче, товарищи командиры, у вас час на доработку плана с учетом моих предложений. Через два мы выступаем, в связи с чем прошу заместителей по технической части, вооружению и тыловому снабжению проинспектировать готовность подразделений и доложить мне лично. В бою лишнего времени не бывает, все проблемы, если они имеются, решать здесь и сейчас. Вопросы? Не имеется? Прекрасно. Работайте, товарищи…

Глава 20

7 августа 1941 года, окрестности Луги

– То есть как это, отходить?! – Командир стрелкового полка подполковник Мамаев глядел на Бата едва ли не с ужасом. – Не понимаю вас, товарищ полковник! У меня приказ – держаться всеми силами до подхода подкрепления. А тут вы… ну, в смысле подкрепление, пришли – и приказываете оставить позиции? Как же так?

– А вот так, просто взять – и отойти. Причем быстро. – Владимир Петрович с искренней жалостью глядел на измотанного третьими сутками непрерывных боев комполка, хоть старался и не показывать своих чувств ни голосом, ни взглядом. – Помощь пришла, тут вы абсолютно правы. Дальше наше дело.

– Дело у нас общее, фашиста бить и Родину освобождать, – набычился Мамаев.

– Совершенно верно, – с трудом скрыв улыбку, кивнул Батоныч. – Но и бить его тоже можно по-разному. Сейчас моей бригаде нужен оперативный простор, оттого я вас и отвожу. Приказ, кстати, вот. – Он протянул комполка сложенный вдвое лист бумаги. – Как особый представитель Ставки, имею право отдавать подобные, так что с этой стороны все в полном порядке. Теперь попрошу к карте. Запоминайте: вы отводите полк вот сюда, получаете боеприпасы и восполняете насколько возможно потери личного состава. После чего совершаете пеший марш в эту точку. Готовите позиции и маскируетесь. Задача – удерживать шоссе и прилегающую местность, не позволяя противнику вывести войска из оперативного окружения. Проще говоря, мы сформируем «котел», а вы – помогаете нам его удержать. Не сами, разумеется, вместе с товарищами. Связь с ними наладить и поддерживать в первую очередь, считайте это моим прямым приказом. И чтобы связь работала! Позывные и радиочастоты вам передадут. В кратчайшие же сроки наладьте взаимодействие. И помните, я вас не в тыл отвожу, а именно что на линию наиболее вероятного вражеского прорыва. Все понятно, товарищ командир?

– Так точно, товарищ полковник! Так бы сразу и сказали, а то я уж подумал было, что снова отступаем…

– Наотступались уже, – буркнул себе под нос Владимир Петрович. – Нет, не отступаем, а проводим рокировку войск. А это, согласитесь, две большие разницы, как говорят в одном южном городе у моря. Ступайте. Чтобы через два… ладно, три часа на позициях не осталось ни одного вашего бойца. Ночью немцы особо не воюют, так что отойдете тихо. А с рассветом мы и ударим. Ну, можете периодически вести беспокоящий огонь, чтобы противник не всполошился раньше времени. Договорились?

– Так точно. Наблюдателей оставить? – деловито осведомился тот.

– Не нужно, еще передавим ненароком, когда вперед ломанемся. Да и свои имеются, и наблюдатели, и корректировщики, и разведка. Все, подполковник, давай, удачи тебе. – Бат пожал черную, с намертво въевшейся в кожу грязью ладонь командира полка. – Главное, смотри фрицев не выпусти, когда мы их в мешок определим. Понимаю, что тяжело, но стоять насмерть! Тем более с тыла и вас, и «соседей» подопрут, я запросил помощь у штаба фронта. На многое не рассчитывай, но подмога будет, обещаю.

– Обижаете, – вспыхнул взглядом тот. – Мышь не проскочит!

– На мышей мне насрать, подполковник. Мышь – существо социально вредное и гадит много. Ты просто немцев сдержи. Договорились?

– Сделаю. Костьми лягу – но сделаю.

– Костьми не нужно, отвыкай от этого. Костьми пусть фашист ложится, чем больше – тем лучше, чтобы все перелески с оврагами по весне от костяков белели. А бойцов всеми силами беречь нужно, нам еще через всю Европу переть. Все, поговорили. Бывай, командир полка, голова повязана, кровь на рукаве[63], – намекая на полускрытую потрепанной фуражкой несвежую повязку с бурыми следами крови, добавил Батоныч. Крови на кое-где прожженном рукаве командирской гимнастерки, впрочем, не наблюдалось. – И каску надевай, что ли, говорят, помогает. А то пораскинешь не вовремя мозгами – и подведешь боевых товарищей…

– Есть, надевать каску, – захлопав глазами, отрапортовал сбитый с толку подполковник. – Э-э… товарищ полковник, разрешите вопрос?

– Насчет каски и мозгов?

– Так точно! – смутился собеседник. – В смысле насчет каски…

– Это анекдот такой. Довольно тупой, кстати. Вот подойдешь ко мне, как фрица окоротим, так и расскажу, вместе посмеемся. Свободны, товарищ подполковник. Время пошло с этой секунды, так что действуйте…

* * *

Сегодня танки «КВ-2» показали себя во всей красе едва ли не впервые за всю их недолгую военную карьеру. Так что Батоныч даже подумал, что, похоже, зря называл их «недоСАУ». Вполне такая себе самоходка, пусть и с кучей недостатков. Скрытно выйдя на позицию, пять боевых машин отстреляли на рассвете по полному боекомплекту, перемешав с землей расположившихся на ночевку фрицев. Несамоходные гаубицы Бат пока держал в резерве – уж больно много им времени требуется на развертывание и подготовку позиции. Да, собственно, и без них справились. Хоть комбриг и задумался в очередной раз над необходимостью срочно снабдить армию именно самоходными гаубицами. Нет, оно, конечно, понятно, что до появления в войсках аналогов привычных ему «Акаций» и «Гвоздик» еще ох как далеко, но и так отлично вышло. Немцы, очень на то похоже, так ничего и не поняли. А когда сверху начали падать увесистые осколочно-фугасные «чемоданы», понимать стало попросту некому и некогда. Не понравилось? Ну, дык, а как вы хотели? Нам совсем недавно тоже не особо понравилось, когда на рассвете двадцать второго июня нас бомбами и снарядами разбудили. Так что ловите ответочку. И это пока только начало…

А затем по расплесканной взрывами земле пошли танки первого и второго батальонов. С пехотой на броне… и в десантных отделениях невиданных немцами трехосных бронетранспортеров, идущих следом за танковыми группами. Задачей атакующих было захватить переправу и зачистить плацдарм, еще вчера с трудом блокируемый пехотным полком, скрытное отступление которого гитлеровцы благополучно проворонили. Бой, если его так можно назвать, не продлился и получаса. Отбросив противника (и не потеряв при этом безвозвратно ни одной машины), бригада остановилась на короткую передышку. За это время все три батареи стопятидесятидвухмиллиметровых гаубиц развернулись и открыли беглый огонь, постепенно продвигая огневой вал в глубину вражеской обороны. Боеприпасов, как и приказывал Бат, не жалели: не те самые хрестоматийные «две сотни стволов на километр фронта», конечно, но тем не менее…[64]

Дождавшись окончания огневой подготовки, Владимир Петрович скомандовал продолжение наступления, разделив бригаду на два атакующих клина. Не, а отчего б и нет? Неожиданно? Более чем. Перспектива имеется? Еще какая. А поскольку противник пока полностью деморализован, так еще и практически безопасно. Поскольку батовские «тяжеловесы» вкупе с юркими «тридцатьчетверками» не столько вступали с невозбранно вышедшими из-под артогня немецкими панцерами в бой, сколько охотились на них. Гитлеровцы попытались было организовать несколько артиллерийских засад по пути наступления, однако особым успехом подобное не увенчалось: одну батарею уничтожила высланная вперед ДРГ, ухитрившись заодно еще и развернуть захваченные орудия и спалить пару танков. Немецких, разумеется. Три другие батареи благополучно намотали на гусеницы «КВ» и «Т-34», заплатив за это двумя сожженными танками – экипажи благодаря наставлениям Батоныча уцелели практически в полном составе – и одним, отделавшимся легкими повреждениями.

Авиаподдержку фрицы то ли не успели вызвать, то ли авиация оказалась занята на другом участке фронта, но факт остался фактом: небо до самого полудня оставалось чистым. Идущие следом за наступающими танками ЗСУ чутко ворочали хоботками стволов зенитных автоматов, контролируя верхнюю полусферу «на все триста шестьдесят», однако цели так и не появились. К обеду окружение противника в целом было завершено. Обе танковые группы встретились в условленном месте, на северном берегу Плюссы, воспользовавшись для переправы мостами, которые гитлеровцы так и не успели уничтожить. Или не собирались, полагая, что это уже их тыл и у русских не хватит сил отбить переправы обратно… Еще через час передовой дозор из пары легких «Т-60» и бэтээра с разведкой встретился с танками «соседа», облепленными изможденными несколькими днями боев пехотинцами – собственно, именно с этого момента и можно было считать окружение завершенным.

Впрочем, радоваться Бат не спешил – равно как и слать победные реляции в штаб фронта. Поскольку прекрасно понимал, что так просто фрицы с поражением не смирятся. За свой сектор Владимир Петрович нисколько не опасался, но, если поймут, что происходит, и ударят во фланг «соседу» – может выйти худо. Вовсе не факт, что мужики выдюжат – учитывая измотанность личного состава и недостаток боеприпасов. Да и танков у них тоже осталось с гулькин хрен…

Поколебавшись, Бат принял решение продолжить наступление, передав «соседям» часть буксируемой артиллерии. Гаубицы в обороне всяко нужней, чем на марше, а для него сейчас главное – скорость и темп наступления. Да и пользы от них так больше выйдет, помогут немцев сдержать, если те из окружения вырваться попытаются. Пока время работало на него, но только пока. Затягивать в любом случае не стоило – рано или поздно (причем скорее – первое) «продвинутые еуропейцы» придут в себя, разгадав его замысел, соберут оставшиеся силы в кулак и начнут противодействовать всерьез. Либо долбанут со стороны «соседей» (вот тут-то и сыграют свою роль гаубицы), либо постараются встать в глухую оборону у него на пути. И потому единственный выход, как недавно выразился Залесский, поддерживать тот самый «темп и натиск»…

* * *

– «Высокий», ответь «Чугуну-один», – раздался в шлемофоне на удивление неплохо различимый голос командира первого батальона. – Впереди околица деревни, наблюдаю противника. Продолжать атаку?

– «Чугун-один» – «Высокий». Продолжай, но с оглядкой. От пехоты не отрываться, это приказ. Вперед особенно не вырывайся, по сторонам гляди. Там наверняка противотанковая батарея имеется, уж больно место удобное, смотри не прошляпь, чтобы в корму не долбанули. Если фриц десант пулеметами ссадит, тормози и ищи огневые точки, подавляй! Понял? Без прикрытия вперед не суйся!

– Понял, выполня… – Концовка ответа комбата потонула в атмосферных шумах, заставивших Батоныча досадливо поморщиться.

– Понял он… – сварливо пробурчал комбриг. – Глебов, переключай на второй канал. И чтоб связь была!

– Готово, тарщ командир, – отрапортовал радиотелефонист.

– «Четырехглазый» – «Высокому»!

– На связи, «Высокий», – тут же отозвался Очкарик. – Проблемы?

– Пока нет. Передай арте, контроль по квадрату «двенадцать-пять», по приказу – беглый, по пять на ствол. Корректировка сигнальными ракетами. Принял?

– Так точно. Конец связи.

– Принял. Коля, давай вперед на первой, ориентир – вон то дерево, которому верхушку снарядом снесло. Только не спеша. Экипажу – внимание, продолжаем бой. Заряжающий, осколочный в ствол, Степа, башню подвернуть на правый борт градусов на тридцать. Матвеич, видишь ложбинку между березками? Пройдем?

– А чего ж, – как обычно немногословно отозвался Баранов, налегая на рычаги фрикционов. – В самый раз впишемся, даже кору не обдерем. Главное, чтобы низина топкой не оказалась…

– Не окажется, – едва слышно буркнул себе под нос Бат. – А и окажется, так не завязнем, если что, с нашими-то гусеницами выберемся. Вперед.

Командирский «КВ», подмяв широкими гусеницами росшие поверху кусты, неспешно сполз по пологому склону в небольшой овраг, скрывший его почти по самую крышу башни. Идущий следом танк, пыхнув сизым солярным выхлопом, двинулся за ведущим. Еще два «Ворошиловых» раздались в стороны, огибая овражек по флангам.

«Нет уж, хрен я вам «восемьдесят пятого» ждать стану, – недовольно подумал Владимир Петрович, упираясь плечом в борт башни, когда боевая машина ощутимо качнулась, опуская вниз бронированный лоб. – Вы мне таки поставите командирскую башенку, граждане конструкторы. Ну, ни хрена ж не видно, реально! Панорама, перископ и смотровая, блин, щель… Хотя, с другой стороны, на фиг эта полумера[65] вообще нужна, если можно сразу «ИС-1» смайстрячить, как изначально и планировалось? И как Дубинин в своих документах советовал. С той самой башенкой, о необходимости немедленного внедрения которой все писатели-фантасты из Виталькиной реальности чуть не в каждой книге радели… там, правда, речь в основном о «тридцатьчетверках» шла, ну да не суть важно. Хотя в принципе правы оказались, да. Жаль только, я сам ничего подобного не читал, не до того по жизни было, чтобы всякой фигней заниматься, особенно в последние годы – Дубинин как-то рассказал. В лицах, можно сказать…»

Танк качнулся и, наматывая на гусеницы десятки килограммов липкой грязи – дно овражка все-таки оказалось топким из-за протекающего понизу ручейка, – начал подъем. Позади боевой машины оставались две широкие колеи, продавленные сорока семью тоннами брони, быстро заполнявшиеся бурой жижей с клочьями выдранной траками травы. Идущий следом «КВ» погружался уже по ступицы катков, но тоже безостановочно пер вперед. Облепившие броню десантники прилипли к башне, укрываясь от забрасываемых аж на крышу МТО комьев.

– Выходим, командир, – прохрипели наушники «танкошапки» голосом Баранова. – Как перевалим, приму влево, Степа пусть следит, вдруг фриц в прицел влезет.

– Добро. – Батоныч приник к налобнику командирской панорамы. – Степ, слышал? Огонь по готовности, меня не спрашивай. Засек цель – пали. Только «короткую» не забудь скомандовать.

– Так точно, понял.

«Ворошилов» меж тем неспешно перевалил верхнюю точку склона и, тяжело качнувшись, выпрямился. Прокрутилась правая гусеница, мочаля раздавленные кусты, и танк подвернул влево. Хрустнуло, скрываясь под днищем, подминаемое бронированным лбом молодое деревце.

– Наблюдаю противника, – заученно забубнил Гаврилов, отрабатывая маховиками наводки орудия. – Противотанковое орудие, замаскированное. Две сотни метров, мы зашли с фланга…

– Короче, – буркнул Владимир Петрович. – Много слов. Мочи падлу.

– Короткая!

Танк послушно сбросил скорость, останавливаясь. Бат привычно начал отсчитывать десятки, хоть особого смысла в этом не имелось.

– Бум! – Отдача семидесятишестимиллиметрового орудия легонько качнула многотонную машину; заряжающий подхватил курящуюся сизым кордитным дымом гильзу, выбрасывая ее в приоткрытый башенный люк. Похоже, не слишком удачно: по броне долбанул автоматным прикладом кто-то из десантников, «мол, аккуратнее, мазута, своих зашибете». Попали – Батоныч видел куцый куст разрыва, поднявшийся между станин. Ударная волна раскидала обслугу, своротив набок щит и завалив ПТО набок. Мгновением спустя рвануло еще раз, куда мощнее – сдетонировали выстрелы, для удобства заряжания уложенные на самой позиции. Ну, сами и виноваты, кто вам злобный Буратино? Незачем техникой безопасности в боевых условиях пренебрегать, ибо чревато, знаете ли…

– Вперед! – скомандовал комбриг, привычно упираясь в броню плечом. – Серега, перезаряжай, пихай снова осколочный. А ты, Степа, ищи второе орудие, они поодиночке не воюют. Вон тудой гляди, где сарай поваленный и ветки кучей навалены, удобное местечко. Матвеич, если там пушка, дави, незачем снаряд тратить. Он народных денег стоит. Погнали!

Второе ПТО обнаружилось именно там, где предсказал Батоныч. Собственно, фрицы сами себя и демаскировали, увидев появившиеся, словно из ниоткуда, русские панцеры. Пальнули, обозначив достаточно грамотно замаскированную позицию, за что и поплатились. Спустя полминуты угловатая туша «КВ» обрушилась на окопанную «PaK 38», перемешав ее с землей вместе с артиллеристами. Хорошо так перемешав – скрежет нещадно сминаемого гусеницами металла проник даже сквозь толстенную броню. Воплей расчета, впрочем, слышно не было, чему танкисты только обрадовались…

Одновременно танки первого батальона атаковали деревню с левого фланга, с ходу уничтожив вынесенные в качестве огневого заслона две батареи ПТО. Потерь пока не было, лишь одному из «Ворошиловых» разбили гусеницу, однако экипаж уже занимался ремонтом, заменяя поврежденные болванкой траки. Остальные машины беспрепятственно вошли в поселок, оставленный жителями еще несколько дней назад. Сопротивлялись гитлеровцы отчаянно, сражаясь едва ли не за каждый дом или сарай, превращенный в огневую или пулеметную точку. Одним словом, работали по привычному плану – рассеять и отсечь пехоту, после чего разобраться с неповоротливыми и полуслепыми русскими панцерами. Но танкисты четко следовали приказу комбрига и вперед не вырывались, продвигаясь не спеша и не позволяя пехотному прикрытию всерьез отстать. Стоило пехотинцам залечь, сбрасывали скорость и танки. Получив целеуказание, лупили осколочными до тех пор, пока очередное строение не превращалось в груду дымящихся бревен, измочаленных ударной волной и осколками. И так раз за разом.

Подобное ни танкистам, ни пехоте было уже не впервой: не раз и не два отрабатывали на недавних маневрах. Поскольку Бат отлично понимал, что штурмовать населенные пункты им придется в любом случае. Да и потери его машины – учитывая даже излишнюю по меркам лета сорок первого года бронезащищенность – будут нести не столько во встречных танковых боях, сколько как раз в подобных случаях. И дело даже не в бьющих в борт с «пистолетной» дистанции артиллерийских засадах. Просто оставшийся без прикрытия неповоротливый «КВ» долго не проживет: много ума для того, чтобы засунуть между катков связку гранат или закинуть на крышу моторного отсека саперный заряд, не нужно. Да и просто самой обычной канистры с бензином и примотанной к ней «М24» может хватить – там, в своем времени, Владимир Петрович как-то видел в «Библиотеке» оцифрованные немецкие методички по борьбе с русскими танками. Чего там только не было – вплоть до гранаты с привязанной к рукояти веревкой и противовесом, которую полагалось забросить на ствол для выведения его из строя. Или же героическому немецкому солдату предлагалось забраться на корму «Т-34», прорубить топором решетку МТО и запихнуть туда гранату или бутылку с зажигательной смесью. Или использовать привязанную к длинному шесту противотанковую мину, которую полагалось подсунуть под гусеницу приближающемуся танку[66]. Ну и так далее.

Именно поэтому Батоныч неоднократно предупреждал: танковая атака в населенном пункте проводится только при поддержке пехоты! Исключительно при поддержке пехоты! Отстало прикрытие? Останавливаться и ждать. В крайнем случае – отступить для перегруппировки или подхода резервного подразделения. Сегодня все эти «будущанские» наработки (а на самом деле – выстраданные РККА в первые годы войны и многократно оплаченные кровью бойцов и уничтоженной бронетехникой) впервые проверялись в боевой обстановке. Пехота не отставала, тем более следом за танками шли бронетранспортеры, поливая пространство перед собой пулеметным огнем. Особого эффекта от подобного, понятно, не имелось, но для поддержания боевого духа вполне годилось. По крайней мере, в этом бою бойцы впервые смогли почувствовать себя, собственно, мотопехотой – что уже дорогого стоило.

И столкнувшиеся с неожиданной, нетипичной для русских тактикой немцы дрогнули. Дрогнули – и побежали. Сначала поодиночке, а затем и группами по нескольку бойцов, снимаясь с места и отступая. Кто-то пытался тащить с собой пулемет с боезапасом или легкий миномет-«полтинник»; кто-то драпал просто так, только с личным оружием; кто-то и вовсе с пустыми руками – это уже ничего не могло изменить. Тем более что еще и со связью внезапно начались какие-то абсолютно неожиданные проблемы – оказалось невозможным связаться ни в одном из диапазонов, все забили непонятные помехи, словно над ними проходил грозовой фронт. И это оказалось последней каплей, сломавшей волю гитлеровских командиров…

В итоге деревню, которую фрицы изначально планировали превратить в мощный очаг обороны на пути русского контрудара, поскольку ее расположение оказалось весьма удачным для контроля над одной из магистральных дорог, взяли за двадцать с небольшим минут. Что было весьма неплохим результатом даже по меркам Бата. Не потеряв при этом безвозвратно ни одного танка и бронетранспортера (один «БТР-41» немцы таки подбили, и он остановился на обочине узенькой деревенской улочки, просев на простреленных передних скатах и задымив мотором, но мехвод клялся, что восстановит машину своими силами максимум за час). Потери у пехоты тоже оказались невысоки – около десяти убитыми и в полтора раза больше ранеными.

И примерно то же самое происходило по всей полосе наступления бригады. Где-то дело обстояло аналогично, где-то приходилось задерживаться или даже вызывать на помощь артиллерию, как самоходную, те самые «КВ-2», пополнившие боекомплект и идущие следом за танками, так и более дальнобойную, буксируемую, но в целом наступление, не теряя темпа, успешно продолжалось. Настоящих встречных танковых боев практически не было: немцы или стояли в обороне, или пытались прорваться – без особого, впрочем, успеха. Сталкиваться лоб в лоб с непробиваемыми «КВ» или «тридцатьчетверками» им было попросту не с руки – результат схватки был по большому счету предрешен. Тактика танковых засад тоже себя не оправдала: ну не пробивали их бронебойные снаряды брони русских танков даже при стрельбе в борт – и все тут!

Зато, обнаружив цель, советские танкисты отчего-то не перли на рожон и не геройствовали, а сбрасывали скорость и методично расстреливали противника, пусть и тратя куда больше унитаров, чем могли себе позволить гитлеровские панцерманы – все ж таки сказывалась не слишком качественная оптика прицельных приспособлений. Впрочем, учитывая весьма впечатляющий боезапас к семидесятишестимиллиметровым танковым орудиям, последнее было не столь уж и существенным – главное, врага спалить… вот и жгли, чего уж там. Очень даже неплохо жгли.

Разумеется, фрицы попытались использовать свою излюбленную и, как им казалось до сего момента, безотказную палочку-выручалочку и вызвали авиаподдержку (разработанные под руководством Карикова «глушилки», которые сам он гордо именовал «мобильными комплексами РЭБ первого поколения», к сожалению, имелись пока лишь в некоторых подразделениях). Первую волну «лаптежников» всерьез потрепала ПВО, заодно приняв боевое крещение и испытав в реальном бою самоходные «зушки». Вышло очень даже неплохо: добившись лишь нескольких относительно удачных попаданий, немецкие летуны вывалили остатки боекомплекта в поле и торопливо ретировались, потеряв четыре самолета. Один воткнулся в землю практически сразу, другой просто взорвался в воздухе, и еще два, растянув следом дымные шлейфы, попытались уйти, но грохнулись уже через несколько километров.

А вот вторую волну встретил обещанный Батонычем своему штабу «сюрприз». И на строго выдерживавшие строй девятки «Ю-87» внезапно повалились, звонко завывая моторами, краснозвездные истребители авиационного прикрытия, всеми правдами и неправдами стребованного Владимиром Петровичем в штабе фронта. Ну, если уж честно, не совсем в штабе, а на, гм, куда как более высоком уровне, но какая, собственно, разница, если прилетевших без собственного сопровождения фрицев разнесли в хвост и в гриву? Так разнесли, что на аэродром базирования вернулась от силы половина? Да и наши пилоты в очередной раз потренировались…

Глядя на очередной падающий «Юнкерс», вошедший в последнее в своей жизни пике – или, правильнее сказать, штопор, вон его как, бедолагу вокруг себя крутит, только какие-то лохмотья от плоскостей в стороны разлетаются? – Бат грустно усмехнулся, внезапно вспомнив Виталькиного знакомца, комэска Захарова. Того самого, которого они с Дубининым в условиях жесточайшего цейтнота (в смысле под обстрелом немецких танков) грузили в транспортный самолет вместе с документами для Виссарионовича. Где-то он сейчас, летун? А ведь вполне возможно, что в кабине одного из этих истребителей! Парень-то боевой, вряд ли где в тылу отсиживается – не тот человек. Да и Сталину не с руки его от фронта прятать – что он эдакого видел, собственно? Как грузили из невиданной машины непонятные коробки? Жаль, не помнит, как парня звали. То ли Сашка, то ли Лешка? Дубинин бы точно вспомнил, у него память молодая, не чета ему, уже практически старперу… Сплюнув с досады, Владимир Петрович поправил шлемофон и полез в башню. Ну и чего, собственно, в ностальгию с прочим самосожалением ударился, что, больше заняться нечем? Да и стариком он себя уж точно никак не ощущает, ни морально, ни физически.

Скорее, наоборот: со всеми этими ПЕРЕМЕЩЕНИЯМИ вроде как даже помолодел, что ли… Гаврилов хотел было что-то спросить, но вовремя уловил настроение командира и торопливо проскользнул на свое место. Над головой приглушенно грюкнул, закрываясь, люк. Лязгнули, входя концами в пазы верхнего погона, запорные планки замка.

– Экипаж, внимание. По местам. Матвеич, готов? Поехали…

Глава 21

8 августа 1941 года, окрестности Минска

Сначала мы услышали лишь слитный рокот канонады, приглушенный расстоянием, затем стали различать уже отдельные, самые мощные взрывы. Все чаще и чаще гудели над головой моторы самолетов, и наших, и немецких. Порой сверху доносился звонкий стрекот пулеметных очередей – где-то неподалеку шли воздушные бои. А однажды мы даже наткнулись на место падения одного из самолетов, судя по застрявшему в ветвях могучей сосны хвосту со свастикой на киле, фрицевского истребителя. Искать среди обломков что-то ценное, вроде укладки с пилотским НЗ, смысла не было: потеряв при ударе о деревья обе плоскости, самолет врезался в землю и взорвался, разлетевшись клочьями изорванного дюраля. Хорошо, хоть лес не подпалил, видимо, бензина в баке уже не было, не хватало нам только от лесного пожара драпать.

Концентрация воинских частей перед фронтом становилась все плотнее и плотнее. Немцы, в моей истории взявшие Минск уже через неделю после начала войны, здесь столкнулись с хорошо подготовленной обороной. И теперь гнали на штурм резервы. Судя по огромному количеству гужевого транспорта и топающих на своих двоих солдат – пехотные дивизии.

Минский укрепрайон отчаянно сопротивлялся – мы понимали это не только по постоянной канонаде, стихающей только на несколько предутренних часов, но и по длинным обозам с санитарными двуколками, на которых пораненную немчуру везли в тыл. Эти обозы мы наблюдали каждый день по нескольку раз.

Идти теперь приходилось только ночами – в светлое время было просто не протолкнуться – по дорогам шли войска, везли боеприпасы. На обочинах отдельные подразделения частенько останавливались на отдых. В лесу немцы укрывали от советской авиаразведки артиллерийские позиции. И даже в темноте мы иной раз практически не приближались к цели – медленно и осторожно, где пригнувшись, а где и ползком, продвинувшись на триста-четыреста метров за четыре-пять часов, миновав при этом до десятка немецких биваков, начинали искать укрытие, чтобы пережить очередной день. Но все же линия фронта становилась все ближе и ближе.

И вот наконец настал день, когда мы отчетливо расслышали ружейно-пулеметную стрельбу. Случилось это вечером 7 августа. Несмотря на то что мы только об этом и мечтали все последние дни, некоторое время наша троица стояла, не веря собственным ушам.

Затем Наметов несколько растерянно взглянул на нас с радистом и с глуповатой улыбкой сообщил:

– Ну, вот, стало быть, так, товарищи. Дошли мы, похоже… коль стрелковку слышно, значит, до передка километра полтора-два, не больше. Поздравляю…

Я прекрасно понимал Серегино состояние: чуть не три недели по лесам бродить – неслабо, да? Все, если вернусь в свое время, в лес меня теперь и на буксире не затянешь. Ну, разве что, если будет много водки и шашлыка. Сочного, горячего, с дымком… тьфу ты, напасть, зарекался же про жратву не думать! Аж затошнило, блин, и башка закружилась…

– Привал. С полчасика отдохнем, затем мы с Витькой на разведку сбегаем. Если все тихо, с темнотой двинемся, и к ночи уже у своих будем, – это самое «у своих» лейтенант произнес с такой мечтательной интонацией, что аж покраснел, тут же смутившись.

– Может, не будем разделяться? – без особой уверенности предложил я, устало опускаясь на землю и поудобнее укладывая больную руку, висящую на груди на перевязи из трофейного ремня. Рана, зараза, так полностью и не заросла, периодически доставляя мне массу незабываемых «приятных» моментов, особенно перед рассветом, когда лес укутывал сырой туман и меня начинало лихорадочно потряхивать. Похоже, воспаление продолжалось – ослабленная голодом и хронической усталостью иммунная система никак не могла побороть занесенную пулей инфекцию. Рана то вроде бы начинала рубцеваться, то снова гноилась. Серега истратил на меня весь трофейный стрептоцид с йодом и почти все бинты, но особого эффекта это не принесло. Хотя как знать, может, без этих ежедневных перевязок я б уже давно от гангрены ласты склеил. А так хоть иду самостоятельно. Ладно, доберемся до наших, все равно без госпиталя не обойдется. Вот обидно будет, если руку отнимут… На миг накатила паника: а что, если я и там, у себя, инвалидом останусь?! Но я тут же зло одернул себя: а ну успокоился, чего разнылся? Нормально все будет!

– Нет, тарщ комиссар, – решительно помотал головой Наметов. – Опасно, тем более что мы уж сколько дней без карты идем, наугад практически. Не хватает только в самом конце нарваться. Обидно будет. Так что мы уж сами, добро?

Я мысленно усмехнулся: тактичный осназовец оставил недосказанным то, что я со своей раной и на самом деле слабое звено, и разведчик из меня никакой.

– Ладно, как хочешь. Только поосторожнее, мы и на самом деле не знаем, на какой участок Минского укрепрайона вышли. На фрицев не напоритесь.

– Обижаете, тарщ комиссар, – широко улыбнулся лейтенант. – Мы осторожненько, вполшага подойдем, вполглаза поглядим – и назад. Я вам свой автомат оставлю, а с собой ваш трофейный возьму, хорошо? С ним ползать проще.

– Вот другой бы спорил, а я не стану. Так и быть, только воронение не пошкрябай, он мне дорог как память. Дома на стену повешу, на ковер, и буду перед сном любоваться.

Фыркнув от едва сдерживаемого смеха, Наметов кивнул, но вслух комментировать мое заявление не стал.

…Вернулись разведчики только на рассвете. Только к этому времени стихла артиллерийская пальба, лишь изредка тишину разрывал треск одиночной пулеметной очереди или редкие хлопки винтовок.

Отдышавшись и напившись воды, выглядящий смертельно усталым Наметов обрисовал обстановку:

– У наших везде плотная оборона. Траншеи в три ряда, колючая проволока, минные поля, ДОТы и ДЗОТы. Немцы капитально уперлись – они тут в три-четыре эшелона стоят. Ощущение, что просто плечом к плечу. И артпозиции через каждые двести-триста метров. Столпотворение, как майским днем в парке Горького. А ведь всего ничего осталось, километра два пешком.

– Что, совсем трындец, не пройти?

– Похоже на то… – грустно ответил Наметов, но после паузы добавил: – Вроде одно местечко присмотрели, но надо бы в светлое время суток понаблюдать… Потерпите еще денек?

– Ну а куда ж я денусь с подводной лодки? – преувеличенно-бодро ответил я, ощутив, как раненый бицепс заранее задергало болью. Вот зараза, как чувствует. – Справлюсь, Серега, не переживай. Уж больно мне этот наш экстрим-тур надоел. В госпиталь хочу, к медсестричкам в коротеньких халатиках. Вот ты, Серега, как к медсестричкам относишься?

– Положительно отношусь, – скрыв улыбку, кивнул лейтенант, проигнорировав и «медсестричек», и непонятное «экстрим-тур». Впрочем, он за эти дни от меня много непонятных слов наслушался, так что привык. – Мы тогда прямо сейчас пойдем. Как до того места доберемся, замаскируемся и понаблюдаем. А ночью за вами вернемся.

Место для нашего перехода Серега подобрал подходящее. Впереди, метрах в семистах, виднелись брустверы первой линии советских окопов. ДОТов я, как ни старался, так и не увидел – со стороны противника их закрывала глухая стена с земляной обсыпкой[67]. Но стреляли из них, похоже, хорошо – только на этом участке фронта под перекрестным огнем легло не менее двух сотен вражеских солдат. Их тела так и остались лежать перед окопами. Дополнительным украшением этого страшного пейзажа являлись сгоревшие танки – их я насчитал почти десяток.

Местность, через которую нам предстояло пройти, представляла собой ровное, как обеденный (ох, опять мысли о еде!) стол, поле, сплошь изрытое воронками, оставленными как снарядами, так и авиабомбами – ДОТы неоднократно бомбило Люфтваффе, судя по всему – пока безрезультатно. Обрывки колючей проволоки, некогда натянутой на врытых в землю бревнах, трупы солдат в фельдграу, обломки оружия… А запах… В нос шибануло таким могучим запахом мертвечины… Похоже, что немчура тут давно на солнышке разлагается.

Всё это вкупе позволяло надеяться, что три человека вполне могут остаться незамеченными в этом бедламе. Шанс на удачу увеличивал тот факт, что именно здесь проходил стык двух немецких подразделений, штурмовавших данный участок УРа, понятия не имею, каких именно. Справа, насколько понял, стояли танкисты, а слева – пехота. Танкисты вообще не окапывались, а пехотинцы ограничились всего одной траншеей. Служащей, вероятно, исходным рубежом для атак. Поскольку в ночное время она пустовала – лишь несколько часовых мотались по ней, периодически пуская осветительные ракеты.

Дождавшись, пока погаснет очередная запушенная фрицами «лампа», заливавшая окрестности едким химическим светом, отбрасывавшим на землю резкие изломанные тени, я вернул Наметову бинокль и прошептал:

– Нормуль, Серега, здесь и поползем. Как они ракеты запускают, засек?

– Обижаете, – сверкнул в полутьме белозубой улыбкой осназовец. – Как по часам, суки. Каждые пять минут ровно.

– Молодец, с меня пирожок. Отдам, как полочку найду. Насчет минного поля подумал?

– Насчет мин, тарщ комиссар, не волнуйтесь, я нам с Витькой пару щупов из винтовочных шомполов сварганил, не напоремся! – не раздумывая, сообщил лейтенант.

– Ну так чего тогда ждать, лейтенант? Пойдем?

– Пошли, товарищ комиссар. – Голос Наметова был тверд. Осназовец, похоже, ни секунды не сомневался в успехе.

Первые двести-триста метров прошли довольно быстро, просто пригнувшись и залегая только при пуске ракет. Здесь было относительно чисто – мало трупов и воронок. Идущий в авангарде Наметов нащупал парочку мин, но через них мы просто перешагнули. А вот когда миновали заграждение из колючей проволоки, нам пришлось сбавить темп – началась настоящая мешанина из выброшенной из воронок земли, трупов, поломанного оружия и каких-то неопределенных обломков. Шли медленно, опасаясь повредить ноги, тщательно нащупывали перед собой путь, прежде чем сделать очередной шаг. Но все равно постоянно спотыкались.

Двигались следующим порядком: первым Серега, затем я и радист замыкающим. Через полчаса мучений выработали следующий алгоритм: под светом очередной осветительной ракеты, которые фрицы – и чего им, сукам, только не спится? – подвешивали над головой с идиотским постоянством, намечали предстоящий маршрут, максимум метров пятьдесят, иногда меньше. А потом осторожно продвигались вперед.

Часто приходилось менять направление, обходя особенно крупные скопления омерзительно воняющих трупов, что тоже требовало времени. Иногда, если Наметову что-то не нравилось впереди, надолго замирали, вжимаясь в воняющую тротилом землю и пропуская две-три ракеты. Затем шли дальше, с каждой минутой и каждым пройденным метром приближаясь к долгожданной цели.

И вот когда казалось, что уже все, добрались – до бруствера передовой траншеи и на самом деле оставалось всего метров пятьдесят, – везение внезапно закончилось.

Нет, фрицы нас так и не заметили, гораздо хуже. С рассветом – а небо на востоке уже заметно посветлело, и пушистые брюшка лениво ползущих по небосводу облаков залились робким розовым цветом – они начали артобстрел. Нам не хватило каких-то пяти минут.

Первый снаряд, нежно курлыкнув в небе, ударил метрах в ста. Короткий огненный всполох, заметный на фоне предрассветного неба куст разрыва – «миллиметров сто пять, если не все сто пятьдесят», – машинально отметил я – и сдавленный крик лейтенанта:

– Вперед всем, живо! Бегом!!!

И мы побежали. Под аккомпанемент все новых и новых разрывов, ложащихся все ближе и ближе – в барабанные перепонки стучал спрессованный воздух. Очередной снаряд ударил совсем рядом! Воняющая тухлятиной ударная волна, стукнув по голове и спине комьями земли, попыталась бросить меня на землю, но это ей пока не удалось – Серега схватил меня за рукав и поволок. От резкой боли в раненой руке хотелось заорать матом или на крайняк потерять сознание. Но лейтенант держал крепко.

Все, все, дальше я сам! Сам не знаю зачем, отпихиваю Наметова, который, не удержавшись на ногах, падает в старую, оплывшую от близких разрывов, воронку. Тем самым спасая Сереге жизнь. До изрытого пулями и осколками бруствера остаются считаные метры. Неужели успел?..

Тупорылая гаубичная граната – честное слово, обостренное выброшенным в кровь адреналином сознание ВИДИТ эту темно-серую чушку с медным направляющим пояском, на котором отпечатались нарезы ствола, – падает мне прямо под ноги. Взрыва я, разумеется, не ощущаю…

Последней осознанной мыслью оказывается: «Тенденция, однако! Каждый раз ухожу на «перезагрузку» от взрыва!»

Глава 22

9 августа 1941 года, окрестности Луги

Спать в любых условиях Батоныч научился еще во время службы в несокрушимой и легендарной. Ну, в смысле в ТОЙ несокрушимой и легендарной, которой он отдал не один десяток лет, а не в этой, что еще только предстояло стать таковой, как в словах известной песни, регулярно звучавшей на каждом торжественном мероприятии в честь Дня Советской Армии и на парадах. До появления которой, если память не изменяет, еще года два[68].

Вот и сейчас умаявшийся комбриг преспокойно задрых на сложенном в несколько раз чехле в боевом отделении родного «КВ». Спать ему не мешал ни стук барановской кувалды, коей мехвод аккуратно подбивал пальцы траков, ни негромкое лязганье инструмента в руках проводящего «регламент» дизеля Сереги Степановича. А больше в танке никого и не осталось: радиотелефониста он отправил разузнать относительно горячего питания, хоть и всерьез подозревал, что тылы все же отстали и снова придется перебиваться сухпаем. Гаврилов же потопал в кашаэмку к Очкарику с заданием связаться с разведкой и получить подробный расклад на данный момент.

Первым вернулся Степан: по броне простучали подошвы сапог и свесившийся в башню младший лейтенант осторожно позвал:

– Тарщ полковник, вы здесь? Разрешите доложить!

Проснувшийся за несколько секунд до этого – привычка, ага! Вторая, блин, натура, – Владимир Петрович приподнялся на импровизированном ложе:

– Нету меня, весь вышел. В астрал.

Приняв сидячее положение, Бат потянулся, разминая суставы. Покрутил головой, с неудовольствием слушая хруст тронутых остеохондрозом позвонков – проклятая гиподинамия крайних лет, чтоб ее! Эх, знал бы, что Виталя такое замутит – честное слово, спортом бы всерьез занялся.

– Здесь я, Степа. Докладывай.

– Так это, вас майор Лужин просит срочно прибыть, разведбата нашего командир.

– Я в курсе, кто это, – недовольно буркнул Батоныч. – Посторонись-ка, дядя-комбриг наружу вылазит.

Гаврилов, скрыв улыбку, отодвинулся, позволяя полковнику выбраться на крышу башни. Снова потянувшись и, не скрываясь, зевнув, Батоныч спрыгнул на землю.

– Степа, а теперь конкретизируй. Что, кто и зачем?

– Так пленного взяли, аж целого генерала фрицевского! – с готовностью пояснил мамлей с таким довольным выражением лица, словно он самолично его и захватил. – Но он, немец в смысле, сказал, что будет говорить только с командованием бригады. Залесский с Кондрашовым уже там, вас ждут. Тут недалеко, я провожу.

– Ну, пошли. – Бат привычно оправил комбинезон и подпоясался. – А что за генерал, как звать, знаешь?

– Так точно, – сверкнул белозубой улыбкой Гаврилов. – Генерал-майор Крюгер. Имя у него еще такое смешное, чисто как ихний пистолет называется.

– Вальтер, что ли? – среагировал Владимир Петрович, резко останавливаясь. – Интересно девки пляшут… вот так ничего себе, они что, командира первой танковой в плен взяли?! Неслабо… А Гёпнера с самим фон Леебом там рядом до кучи не имелось? Чтобы два раза не ходить?

– Кого? – захлопал ресницами сбитый с толку Степан.

– Значит, не было. Жаль. Подробности имеются? Как, где?

– Так точно, тарщ полковник. Он в окружение попал, вырваться пытался. Уже почти ушел, гад, да на наш передовой дозор напоролся. «Тридцатьчетверка» и два бэ-тэ-эра с разведчиками. – Новый для него термин Гаврилов проговаривал с каким-то одному ему понятным удовольствием. – А у генерала этого всего два танка в сопровождении были, оба легкие. Наши их сразу пожгли, с дистанции. А сам он на восьмиколесном радийном броневике ехал. Наши долбанули вслед, ну, чтобы не насмерть, а так, попугать, он и встал как вкопанный. Еще и белой тряпкой над бортом замахал, сдаюсь, мол. Так и взяли.

– Мельчает фриц, – резюмировал Батоныч, предвкушая интересный разговор. – Ладно, я уж вижу, куда идти. Возвращайся, там Глебов обещал насчет еды почву прозондировать, если полевая кухня до нас добралась, про меня не забудьте. Надоело одними сухарями с консервами питаться. И танк чтобы был как новенький, ничего еще не закончилось. Коврики там пропылесосьте, лобовуху протрите. Понял?

– Понял, товарищ полковник, – кивнул мамлей, уже привычно не отреагировав на очередную непонятную командирскую шутку. – Разрешите…

– Иди, Степа, – отмахнул рукой Бат, направляясь к угловатой командно-штабной машине, укрытой под крайними деревьями лесопосадки и затянутой сверху мелкоячеистой маскировочной сетью…

* * *

Генерал-майор Вальтер Крюгер, командир 1-й ТД 41-й МК из состава Panzergruppe 4., сидел на стоящем возле заляпанных грязью задних колес бронетранспортера перевернутом снарядном ящике и с явным наслаждением курил. Рядом, опираясь спиной на пыльный борт, стоял разведчик в двухцветной «амебе» с «ППД» под рукой; на порожке водительской двери расположился Очкарик, что-то пишущий карандашом в раскрытом на коленях планшете.

Завидев приближающегося комбрига, оба вытянулись по стойке смирно. Смерив Батоныча изучающим взглядом (и, видимо, оставшись довольным), Крюгер неторопливо затушил сигарету о бок ящика, отбросил окурок в сторону и поднялся на ноги. Одернув мундир, чуточку надменно взглянул на полковника:

– Вы – командир этой танковой бригады, я правильно понимаю? – Вопрос был задан, разумеется, на немецком. Батоныч так и не понял, с какой, собственно, целью. Насладиться мгновением непонимания, ведь о том, что он прекрасно разговаривает на родном языке Шиллера, Канта и Гёте, немец знать не мог? Или кто-то из штабных проболтался? Глупости, они об этом тоже не знают, разве что только Кариков…

– Боря, ты интуристу говорил, что я по-ихнему понимаю?

Услышав русскую речь, Крюгер понимающе ухмыльнулся: мол, ну вот, что и требовалось доказать. А вот фиг тебе, фриц!

– Неа… то есть никак нет, тарщ полковник, – удивился Очкарик. – А нужно было?

– Наоборот. Оставьте нас, оба.

– Есть, – переглянувшись, Кариков с разведчиком отошли за корпус КШМ. Услышав отчетливое лязганье затвора «Дегтярева», Владимир Петрович хмыкнул себе под нос: «камуфлированный» по-прежнему бдил.

– Да, вы абсолютно правы, господин генерал-майор. Я командир танковой бригады особого назначения, полковник Бат. А вы, насколько понимаю, генерал-майор Вальтер Крюгер, верно?

– Да… – ошарашенно пробормотал тот. – Именно так. Но… у вас отличное произношение, господин полковник! Откуда?!

– Так ведь я немец, как и вы, – пожал плечами Батоныч, жестом указывая пленному на ящик. – Присаживайтесь, перекинемся парой-другой фраз. А уж потом приступим к, там сказать, официальному допросу под протокол и все такое-прочее.

– Немец?!

– А что вас так удивляет, Вальтер? Самый обычный русский немец. Из переселенцев, еще при Екатерине. Неужели не слышали?

– Russisch Deutsch… – пробормотал тот, наморщив лоб, переваривая чудовищную, с его точки зрения, словоформу. – Oh mein Gott…

– А что тут, собственно, такого? – неискренне «удивился» Батоныч. – Я – русский немец, а вы – немецкий немец. Так сказать, «Deutsch Deutsch». Не вижу никакого повода падать в обморок. Мы каждый служим СВОЕЙ Родине, вот и все. И, заметьте, не моя вина, что мы с вами сегодня встретились при столь… неожиданных обстоятельствах. Ваша. Ну и вашего придурковатого фюрера, конечно. В другое время и в другой обстановке мы вполне могли бы дружески пить шнапс в каком-нибудь бирштрубе. Кстати, если хотите выпить, могу налить спирта. Совершенно бесплатно, не переживайте. Как немец немцу…

На фрица было жалко смотреть – бедняга никак не мог переварить столь чудовищного жонглирования понятиями. Судя по всему, «русский немец» вместе с «немцем немецким» добили его окончательно. Плюс – спокойный, снисходительно-пренебрежительный тон Бата, разговаривающего с ним, словно с ребенком… ну, или с умственно отсталым…

Владимир Петрович внутренне усмехнулся: вот и все, собственно. Клиент поплыл и готов к серьезному разговору. Разрыв шаблона – это знаете ли, страшная штука. Вам, херры продвинутые еуропейцы, до подобного еще далеко, ага. Особенно если делать это неожиданно и грамотно; главное – именно неожиданно. И у него подобное, похоже, только что вполне получилось…

– Ну что ж, раз предпочитаете разговор на трезвую голову, не смею настаивать. Прошу в машину. – Батоныч кивнул в сторону призывно раскрытой дверцы КШМ. – Там и продолжим нашу содержательную беседу.

* * *

По большому счету ничего особенно важного и ценного разговор с Крюгером, совсем недавно возглавившим первую танковую дивизию, не дал. Планы командования 41-го мехкорпуса Бат и без него знал; да теперь, после завершения окружения, это уже и не имело практического значения. Кое-какая документация, имевшаяся при генерал-майоре на момент пленения, наверняка еще представляла определенный интерес, и потому, выборочно просмотрев документы, Владимир Петрович распорядился отправить их в штаб фронта. Отвечал пленный охотно, даже не пытаясь запираться: то ли принял свое нынешнее положение и вел себя соответственно этике попавшего в плен германского офицера, то ли все еще находился под впечатлением неожиданного разгрома, столь внезапно постигшего его дивизию. И не только его, но и часть 6-й ТД, тоже неплохо потрепанной советским контрударом. Правда, генерал-майору Францу Ландграфу все же удалось вывести из готового захлопнуться «котла» значительную часть войск, заплатив за это весьма серьезными потерями в живой силе и бронетехнике. Да и сам комдив получил во время авианалета советских штурмовиков тяжелую контузию и осколочное ранение, с опережением в несколько месяцев отправившись прямиком в полевой госпиталь[69]. О последнем Владимир Петрович узнал от пленного, имевшего перед этим сеанс радиосвязи со штабом Ландграфа.

Преследовать драпающих фрицев Батоныч запретил, не собираясь распылять силы. Да и не до того было, если уж честно, бригада тоже не резиновая, тут бы уже существующее «колечко» удержать да затянуть посильнее. Тем более прикрывавшие отход фрицевские танки выбили процентов на семьдесят – спаслись в основном лишь быстроходные легкие, остальные сгорели или оказались брошены экипажами. В этом смысле недавняя история конца июня – начала июля повторилась с точностью до наоборот, что комбрига порадовало особо.

Теперь главное, чтобы фронтовые корреспонденты, наличием которых должен был озаботиться по личному приказу Батоныча начальник политотдела, подсуетились да отщелкали побольше фотопленок – пусть народ в каждой газете видит горелую да брошенную вдоль дорог технику. И крупным планом, чтобы каждый крест и тактический номер на броне можно было разглядеть, и общим, на всю длину застывших вдоль обочин разгромленных колонн. Поскольку информационная война – это тоже война. Главное – научиться правильно (и вовремя) СМИ использовать, чего в этом времени пока не слишком умеют… хотя, если вспомнить ведомство доктора Геббельса, то как сказать, как сказать…

К середине второго часа допроса Владимир Петрович убедился, что больше ничего нового от Крюгера не добьешься, приказал его накормить и отправить вместе с уже упомянутыми документами в тыл. А вот его командирский броневик комбриг решил оставить себе – пригодится. Например, в качестве резервной кашаэмки. Или можно, вон, Карикову отдать, под нужды бригадной радиосвязи, тем более что вся начинка уцелела. Еще и с довеском в виде двух разнополых немецких радиотелефонистов. Последнее – в том смысле, что один из радистов оказался бабой, средней привлекательности, с жиденькими блондинистыми волосами, как-то не слишком тянущей на роль представительницы «стержневой нации»…

* * *

«Колечко» окружения удалось удержать без особого напряжения и значительных потерь – деморализованные быстротой произошедшего гитлеровцы хоть и предприняли несколько попыток прорыва, но особенно не преуспели. Кое-кому удалось вырваться – впрочем, в таком количестве и состоянии, что только на переформирование или в госпиталь, – остальные же остались в «котле». Переваривали их недолго: оказавшись без централизованного командования и, самое главное, надежной связи, немцы уже на третьи сутки согласились на капитуляцию, благо предложениями об этом их бомбили с первых часов окружения. И на всех доступных радиочастотах (остальные благодаря стараниям Очкарика оказались наглухо забиты помехами), и в самом что ни на есть прямом смысле – с самолетов, разбрасывавших над позициями спешно отпечатанные листовки. Спустя час после доставки очередной порции «агитационного спама», как обозвал подобное Кариков, по фрицевским позициям отрабатывала артиллерия бригады и «соседей». Не особо прицельно и массированно, а сугубо, дабы подтвердить серьезность намерений. Несколько раз – если Бату удавалось договориться с вышестоящим командованием, стребовав хоть ненадолго пару эскадрилий бомбардировщиков или штурмовиков, – обстрелы дополнялись авианалетами, благо зенитной артиллерии у противника практически не осталось.

К исходу третьих суток немцы выслали парламентеров…

В конечном итоге линия фронта в целом вернулась на исходные позиции, кое-где даже «выгнувшись» в обратном направлении. Неглубоко, разумеется – опасность срезания возникших выступов Бат прекрасно осознавал и рисковать не собирался, – но несколько занятых немцами в ходе еще июльских боев населенных пунктов и переправ назад отбили, вновь закрепившись на покинутых ранее рубежах. Не силами только одной ТБрОН, разумеется, а подошедшего подкрепления, твердо обещанного Вождем еще во время памятного телефонного разговора. А затем пришел и приказ отвести войска на отдых. Далеко в тыл пока не уходили, заняв линию обороны второго эшелона, поскольку серьезных потерь удалось избежать, и при необходимости бригада могла в течение нескольких часов снова вступить в бой. С техникой был полный порядок, тем более что из Ленинграда пришел эшелон с новенькими танками и бронетранспортерами. Обратно он увез наиболее поврежденную технику, отремонтировать которую своими силами не представлялось возможным. Этим же поездом Батоныч отправил в Северную столицу и представителей заводов: дальнейшее их присутствие на фронте смысла не имело, на свои бронемашины они в бою насмотрелись, все недочеты и слабые стороны запротоколировали и сейчас горели желанием немедленно начать их устранение с прочей модернизацией. Бригада же, пополнив матчасть, отдохнув и получив пополнение, оставалась на месте.

Впрочем, о новом наступлении, согласно данным разведки и многочисленных радиоперехватов, ни генерал-полковник Гёпнер, ни сам фон Лееб со штабом группы армий «Север» пока не думали: слишком велики и неожиданны оказались потери. Разумеется, гитлеровцы продолжали имитировать подготовку к контрнаступлению, порой прощупывая оборону точечными ударами, однако они просто не знали, что все их переговоры перехватываются и читаются русскими – принципы и основные алгоритмы шифрования Дубинин передал Сталину еще в одном из своих первых посланий. Так что знаменитая «Энигма»[70] еще с месяц назад перестала быть загадкой для советской контрразведки. А заодно наши спецы потихоньку учились ведению современной радиовойны, дозированно «сливая» противнику ту или иную дезинформацию…

Убедившись, что с текущими делами штаб бригады во главе с подполковником Залесским вполне справляется и его участия не требуется, Владимир Петрович с тяжким вздохом засел за написание отчета (скорее – развернутой аналитической записки) о результатах проведенных боевых действий. Заниматься писаниной Батоныч терпеть не мог еще с молодости, всегда предпочитая активные действия «в поле». Но сейчас подозревал, что Иосиф Виссарионович все равно потребует от него чего-то подобного, и решил несколько опередить события. Исписав убористым почерком полтора десятка листов, Батоныч отдал их в особый отдел для перевода в печатный вид – возиться с пишмашинкой у него не имелось ни умения, ни желания – и собрался было немного отдохнуть. Однако примчавшийся запыхавшийся дежурный по радиоузлу младший лейтенант, сделав страшные глаза, сообщил, что его срочно вызывает Ставка Верховного Главнокомандующего.

Внутренне ухмыльнувшись, Бат привел в порядок форму и потопал следом за младшим лейтенантом, всем своим видом показывающим, что товарищу комбригу следовало бы поторопиться. Ничего, переживет. Незачем подчиненных смущать. Поскольку, перефразируя старый анекдот, командиры не бегают, а если бегают, значит, что-то нехорошее произошло…

– Здравствуйтэ, таварищ Бат, – раздался в наушниках знакомый голос Вождя. – Очэнь рад вас слишать!

– Здравия желаю, товарищ Сталин!

– Ви, навэрное, удивлены, что таварищ Сталин нэ пазванил раньше? Просто нэ хател вам мешать. Навэрняка у вас било много нэотложных дел после сражения.

– Ну что вы, товарищ Сталин, – смутился Батоныч, мельком подумав, что тот все же умеет поставить собеседника в неловкое положение. Это что, намек, что он должен был первым доложить? Так он и докладывал, ежедневно, в штаб фронта. А уж там должны были передать по инстанции, так сказать.

– Впрочем, нэважно. Поздравляю вас с блэстящей победой, таварищ… генерал-майор. Ви меня нэ разочаровали. Отличный рэзультат! Ви – настоящий человек слова. Обещали – сдэлали. Нашей совэтской Родине очэнь нужны такие грамотные и решитэлные командиры. И нэ просто командиры, а, я би даже сказал, офицеры!

– Спасибо, товарищ Сталин… – пробормотал сбитый с толку Владимир Петрович. Ох, вот так ничего себе! Это ему что же, генерал-майора присвоили?![71]

– Это… неожиданно. Мне кажется, я не заслужил…

– Вполне заслужили, Владымир Пэтрович, нэ нужно спорить. Ви отлично воевали, командование Красной Армии вами очэнь довольно. И я тоже.

– Служу Советскому Союзу! – Батоныч вытянулся по стойке смирно, хоть его никто и не мог видеть. В этот момент до него вдруг дошло:

– Но… товарищ Сталин…

– Хатите спрасить, пачиму я сказал «офицеры»? – добродушно хмыкнул Вождь.

– Так точно…

– Ну, во-первых, вам так привычнее, не правда ли? А вот, во-втарых? Ест мнэние, и с этим мнэнием многие наши таварищи уже сагласны, что пора вернуть прэжнее обращение в нашей нэпобедимой армии. Так сказать, связь врэмен и поколений… Вот ви сами как к падобному относитесь, таварищ генерал?

– Э… нормально отношусь, товарищ Сталин. Просто неожиданно.

– Ничего, привыкните. – Иосиф Виссарионович, уже не скрываясь, усмехнулся. – Давайте прадолжим наш разговор. За занятые вами рубежи ви можите не бэспокоиться – ми больше нэ станем отдавать противнику то, за что заплатили кровью наших лучших бойцов. Полагаю, в ближайшую нэделю фронт окончатэльно стабилизируэтся, и вас отвэдут в глубокий тыл. Тэм более благоприятная ситуация в Бэлоруссии позволила нам воврэмя пэребросить вам подкрэпление. Ви знакомы со сводками боевых дэйствий на Западном фронте?

– Просматривал, товарищ Сталин, – уклончиво ответил Батоныч, у которого на самом деле просто не было времени детально изучить положение на фронтах. Так, разве что в целом.

– Будит врэмя – изучите подробнее! – наставительно ответил собеседник. – Там ми тожэ нэплохо воюем.

– Так точно, товарищ Сталин!

– Харашо. Кагда бригада отойдет в тыл, я жду вас в Москве. Нам будэт о чем поговорить. А сейчас у меня ест для вас нэмного пэчальное сообщение.

– Виталик?! – не сдержался Бат, тут же поправившись: – То есть простите, товарищ Сталин, вырвалось! Вы про товарища Дубинина?

– Да, – коротко ответил Вождь.

И, помолчав несколько секунд, продолжил:

– К сожалению, нам так и нэ удалось спасти вашего… нашего общего таварища.

– Он снова… погиб?

– Таварищ Дубинин пал смэртью храбрых в неравном бою с фашистскими захватчиками. Свэдения абсолютно точные – он переходил через линию фронта с одной из поисковых групп особого назначения. Близкий разрыв гаубичного снаряда. Тело так и не нашли. Я хотел наказать виновных, но Лаврентий… товарищ нарком внутренних дел сказал, что там были опытные бойцы и они сделали все от них зависящее, чтобы вытащить нашего товарища, но… Превратности войны… – Сталин тяжело вздохнул.

– Ну что ж, товарищ Сталин… – задумчиво пробормотал полковник… то есть уже генерал-майор. – Его не в первый раз хоронят… будем надеяться, Виталик еще вернется…

– Я тожэ так считаю, – абсолютно серьезно ответил Вождь. И хоть Бат не видел собеседника, отчего-то был убежден, что в этот момент Сталин кивнул: – Буду ждать очэредного телефонного разговора с ним. Мне пачиму-то кажется, что он согласится принять мой званок… я в этом практически полностью убэжден…

Глава 23

9 августа 2015 года, Минск, столица Белорусской ССР

Со стоном переворачиваюсь на живот и долго мучительно откашливаюсь. И каким это волшебным образом я каждый раз при «перезагрузке» прихватываю с собой пыль из прошлого?

Поднявшись на колени, осматриваюсь, ошарашенно вертя гудящей башкой. Вокруг меня густой лес. Высокие сосны, разлапистые ели. Это куда же меня занесло, не в Сибирь же, в самом деле?

«Рука!» – пронзает мозг паническая мысль.

Торопливо скидываю многократно пропотевшую, изодранную камуфляжную куртку, безболезненно разматываю повязку. И с оторопью гляжу на изрядно похудевший бицепс с небольшим шрамом от пулевого ранения. Очень старым, как я понимаю, шрамом.

«Ну и ладно, – приходит в голову. – По крайней мере, инвалидом я точно не стал, что уже неплохо».

Встав на ноги, осматриваю себя. Все та же самая форма батальонного комиссара; причем выглядит она именно так, как и должна выглядеть после почти трех недель блужданий по лесам. Да уж, красавец я сейчас! Представляю, какой от меня аромат… Ладно, это все поправимо, добраться бы до цивилизации. Что, учитывая окружающий ландшафт, может стать большой проблемой. А если отсюда до ближайшего жилья три дня на оленях?

Впрочем, пройдя по пружинящему под раздолбанными (когда-то щегольскими хромовыми) сапогами ковру из хвои метров тридцать, я выбрался на посыпанную красноватым песочком дорожку и сообразил, что нахожусь в аккуратном чистеньком парке.

Дорожка привела меня к пологому холмику, в котором я узнал… ДОТ! Это же сколько я до него не добежал, метров триста? А вот там, чуть подальше, виднеется второй. А если все вокруг так основательно заросло деревьями, словно прошло несколько десятков лет? Значит, все нормально, я на месте, в своем времени. Вот только еще бы знать, в каком именно «своем»? Что у них тут, после наших с Батонычем «погружений в прошлое»? СССР, СНГ, Демократическая Республика Белая Русь – или еще что-нибудь, уж вовсе невообразимое?

Заметив неподалеку от ДОТа какую-то табличку, иду туда. Между прочим, чисто кругом – в своем времени я видел в Сети фотки этого укрепрайона, так там все в запустение пришло. А здесь красивый парк, вокруг бетонной коробки подстриженная трава. Да и само сооружение выглядит… ну, не новым, конечно, а хорошо отреставрированным – на амбразурах стоят бронезаслонки со следами пуль и осколков. На них – ни пятнышка ржавчины, словно вчера подкрашивали. В одной из амбразур – как же я сразу не заметил? – торчит кожух ствола самого натурального «Максима». Подхожу ближе, топча сапогами образцовый газон, и приглядываюсь: пулемет, конечно, не новенький, но и не гнилой в хлам, как оказалось бы, простой он тут без пригляда семь десятков лет. Да в моем времени такой раритет и нескольких суток не простоял, хоть ты его к лафету намертво приваривай. Отпилили бы да сперли, в чью-нибудь частную коллекцию. Неожиданно…

Табличка, а вернее – приличного размера информационный стенд, стоял возле входа в ДОТ. Ну и чего тут написали? Крупная схема «Долговременной огневой точки с 4 пулеметными казематами», чуть ниже текст, в котором описана история данного ДОТа, начиная со строительства и заканчивая «боями с немецко-фашистскими захватчиками в июне – сентябре 1941 года». Конец цитаты, как говорится… Это что же – Минский УР до сентября продержался?

Но самое интересное – в «шапке» стенда: в левом углу логотип с красной звездой, а по всей длине надпись золотыми буквами: Государственный музей-заповедник союзного значения «Минский укрепрайон». Интересно, означает ли это, что в текущем времени Советский Союз еще существует?.. Чуть ниже шрифт помельче: Открыт в апреле 1973 года в честь 30-й годовщины Великой Победы. Именно так: оба слова с прописной буквы. И странная дата… Получается, что война закончилась весной сорок третьего?

Остро захотелось немедленно залезть в Рунет и посмотреть историю. Жаль, что я не прихватил с собой планшет… А выходить в Сеть с помощью смартфона – удовольствие небольшое.

– Блин, смартфон! – хлопнул я себя по лбу.

Аппарат три недели пролежал в нагрудном кармане. С того момента, как я отсоединил его от огромной «внешней батарейки». Цел ли? Чисто внешне – да. И аккумулятор должен иметь хоть какой-то заряд – он ведь выключен был.

Трясущимися руками включаю питание… Работает! И индикатор заряда почти полный. Начинается поиск Сети… Ищет почти три минуты… Оп! Появляется надпись: найдена сеть «Красная пчела». Это еще что за новость? Нахожу в памяти номер телефона Батоныча. Жму «вызов»… Гудков не слышно, вместо них звучит какая-то неизвестная мелодия. Долго звучит… Есть соединение!

– Приемная товарища Бата, слушаю вас! – доносится из трубки мужской голос.

Знакомый, надо признаться, голос…

– Колян, ты, что ли? – спрашиваю я. – А куда Батоныч делся? Это же его личный номер!

– Э-э-э… – на мгновение завис на том конце «провода» Колян. – Это вы, Виталий Дмитриевич?

– Я, Колян, я. Так где Батоныч-то?

– Владимир Петрович в отпуске, – сказал Колян. И добавил после недолгого молчания: – Вместе с вами поехал в какой-то тур по Белоруссии… А аппарат в приемной оставил. Сказал, чтобы на отдыхе его никто не беспокоил. А что случилось? Вы где-то разминулись?

– Ну, можно сказать, что разминулись… – хмыкнул я. – Тут такое дело… Я сейчас под Минском и мне нужно добраться до Москвы.

– Вам заказать билет на самолет? На какое время? – как-то уж очень… заученно уточнил Колян.

Он, что, ЗДЕСЬ секретарем работает? Ответ-то про «приемную товарища Бата» довольно шаблонно прозвучал.

– Тут проблемка… – фыркнул я, еще раз оглядывая свое обмундирование. – Меня в самолет не пустят. Да и до аэропорта мне будет добраться затруднительно. У меня ни денег, ни документов. И одежда, гм, неподходящая для появления на публике. Можешь забрать меня на машине?

– Э-э-э… – снова подвис Колян. – Конечно! Заберу! А это обязательно делать лично мне? Может быть, лучше я вашему водителю распоряжение дам?

– Кому?! – поразился я. – Водителю?

– Да, вашему личному водителю Дмитрию Ставрыкину. Он ведь вас с Владимиром Петровичем в Минск и отвозил.

– Димон мой водитель? – удивился я. – Чудны дела твои… гм… И давно?

– Уже года три, – совсем растерялся Колян.

– Так… Димон мой водитель, а ты – секретарь Батоныча?

– Так точно! Я работаю личным помощником Владимира Петровича с момента выхода товарища генерала в отставку. А на службе был его адъютантом.

Ого, так и ЗДЕСЬ мой старый друг генерал? Ведь в перерыве между второй и третьей «ходками» мы с Батонычем ВДРУГ оказались руководителями какой-то большой корпорации. Володя и тогда уже числился бывшим генералом. Но особенных подробностей не помню – просто не интересовался, мы и пробыли-то тогда в «будущем» всего несколько дней. Зато в памяти отложилось, что ТАМ я был трижды разведенным и все «бывшие» работали фотомоделями.

– А Борис Кариков какую должность занимает? – уже просто из академического интереса спросил я.

– Борис Ринатович Кариков – директор департамента развития. И он тоже должен быть с вами в Минске, – после небольшой паузы сообщил Колян. И спросил участливым тоном: – С вами всё в порядке, Виталий Дмитриевич? Что случилось?

– Небольшая авария, Коля… Николай! – как-то неудобно называть «личного помощника» смешным сокращением. – Головой ударился, отсюда и провалы в памяти. Так ты Димо… Дмитрию позвонишь? Где он, кстати?

– Должен быть в го́стенице! – немедленно отозвался Николай. – Сейчас я его вызову и включу конференц-связь.

Буквально через десять секунд в динамике раздался знакомый голос Димона.

– Добрый день, Виталий Дмитриевич! Что с вами случилось, где вы? А то как уехали в этот свой экстремальный тур по лесам – ни слуху ни духу!

– Потом объясню, Дима! – выпалил я. – Забери меня из парка… музея-заповедника «Минский УР». Знаешь, где это?

– Так точно! – тоже по-военному, как давеча Колян, ответил Дмитрий. – А вы в каком секторе?

– Тут еще и сектора есть? И сколько их? – удивился я. Похоже, что здесь в Минском УРе уцелело больше сооружений. Сомнительно, учитывая, что бои длились дольше и были более ожесточенными. Или ДОТы восстановили после войны?

– Центральный, Северный и Южный! – через пару мгновений проинформировал Колян, видимо, сверившись с Рунетом.

– Наверное в Южном, – задумался я и тут меня осенило: – Посмотри по номеру ДОТа. – И я продиктовал номер объекта, написанный на стенде.

– Да, это Южный сектор музея-заповедника! – подтвердил Николай.

– Машину подать к воротам центрального входа? – уточнил Дмитрий.

– Этот ДОТ довольно далеко от входа, а Виталий Дмитриевич после аварии! – вмешался Николай. – Выезжай, а я тебе сейчас пропуск закажу.

– Так точно! – ответил Димон и отключился.

– Виталий Дмитриевич, вы лучше никуда не ходите! Сядьте там где-нибудь на лавочку и отдохните! – снова участливым тоном посоветовал Колян. – Дмитрию до вас минут двадцать ехать – я его машину на экране вижу.

– Джи-пи-эс-навигатора? – усмехнулся я.

– Простите, что вы сказали?

– Фигня! Не бери в голову…

– Вы, наверное, и это тоже забыли? – снова этот дурацкий тон, так не идущий к образу Коляна. – На вашей машине установлен маячок, подающий сигналы через спутники системы ГЛОНАССа в нашу центральную контору.

– Это кто обо мне так позаботился?

– Так ведь такие маячки стоят на всех машинах наших сотрудников. Владимир Петрович пару лет назад распорядился.

– Ясно! – сказал я, отключая связь, и огляделся в поисках скамейки, на которой мне рекомендовалось подождать появления моего личного лимузина с личным водителем.

И, – о, чудо! – таковая обнаружилась в пределах видимости. Мало того, она стояла в симпатичной деревянной беседке с резными столбиками и балясинами ограждения. Мало того, тут же на металлической штанге причудливой формы стоял… плоский цветной монитор с диагональю дюймов в семнадцать. При ближайшем изучении оказавшийся этаким стационарным планшетом, служащим для выдачи информации по музею-заповеднику.

Я присел на скамейку, пододвинул к себе поближе планшет (вот для чего такая хитрая многосуставчатая система крепления нужна – можно смотреть на экран, сидя в любой удобной позе) и принялся «листать страницы». Информация касалась не только боев за Минский укрепрайон, но и всей Великой Отечественной войны в целом. Разобравшись в управлении, я нашел поисковую строку и забил туда три слова: «Владимир Петрович Бат».

И почти целую минуту сидел, тупо глядя на довольно длинную справку о генерал-майоре бронетанковых войск, выданную мне умным устройством. Но поразил меня не размер биографии моего друга. А то, что речь идет именно о Батоныче, а не о его однофамильце, подтверждала фотография весьма хорошего качества.

Поразила меня всего одна дата. К сожалению – дата смерти. 7 сентября 1941 года.

Мой друг погиб… погибнет… всего через месяц.

Когда прошел первый шок, я внимательно прочитал справку. И еще раз. И еще…

Герой Советского Союза генерал-майор бронетанковых войск РККА командир 1-й гвардейской танковой дивизии Владимир Петрович Бат погиб во встречном бою при ликвидации прорыва «Panzergruppe 2» Гудериана на центральном направлении, под Минском.

«Звезду Героя» ему вручили за разгром дивизии Моделя, а звание генерала он получил за сорванное наступление немцев под Ленинградом. После этого его тяжелая танковая бригада была развернута в дивизию. Одновременно ей было присвоено наименование гвардейской, она стала самым первым подразделением после приказа о возрождении гвардии. Дивизия потом дошла до Амстердама.

Дальше в справке упоминалось, что, еще будучи полковником, Бат изобрел «БТР-41», который с успехом использовался мотострелковыми подразделениями Красной Армии аж до 1954 года. Потом было написано, что Астров называл Бата соавтором «СУ-76» – самой массовой самоходки Второй мировой войны. В финале справки сообщалось: генерал Бат считается основным разработчиком штатного расписания танковой дивизии, которое оказалось настолько удачным, что не претерпело изменений до самого конца войны.

Пискнул смартфон. Я нажал иконку ответа.

– Виталий Дмитриевич, это я! – донесся голос Димона. – Подъезжаю к парку. Ориентировочно буду на месте минут через десять – мне еще КПП преодолевать. Николай заказал пропуск, но предупредил, что охрана тут весьма строгая.

– Принято! – коротко ответил я и нажал «отбой».

Не до того мне сейчас, Дима… Друг мой в беду попал… Что же делать, как предупредить Батоныча? Кроме нового провала, я не видел иного пути. Но сработает ли прежний алгоритм «звонок – линия фронта – провал» в отсутствие сразу двух перемещенных лиц? Или, вернее, их присутствие «там»… А вот, кстати, что с Очкариком?

Я набрал в поисковой строке: Борис Ринатович Кариков.

И офигел второй раз: появившаяся справка оказалась раз в пять больше биографии Володьки. Может, это не тот Борис Кариков? Но фотка, на которой красовался сильно постаревший Очкарик в военной форме, не оставила сомнений – это действительно наш здоровяк. А на погонах-то – маршальские звезды!!!

Так, читаем… Войну закончил полковником. Кавалер многочисленных боевых орденов… Ого! Дважды Герой Советского Союза, Герой Социалистического Труда! Первым расписался на стене Вестминстерского аббатства – это вообще как? Единственный в истории главный маршал войск связи! До конца жизни, а умер Кариков в 1991 году, маршал курировал электронную промышленность. Автор многочисленных изобретений (следует длиннющий список), лауреат Нобелевской премии в области физики, знаменитый поэт-песенник! А последнее-то откуда? Перепел Высоцкого?

Это все хорошо – наш Очкарик остался жив-здоров! А вот как с остальными?

Набираю: Сергей Наметов. Ни фига себе! Сколько, оказывается в Красной Армии Сергеев Наметовых! Почти две сотни биографий. А отчество я у лейтенанта не спросил… Попробую поискать вкупе со словом ОСНАЗ. Есть! Генерал-полковник войск особого назначения Сергей Кириллович Наметов. Выжил, значит, лейтенант в сегодняшнем бою… Герой Советского Союза – «Звезду» получил за высадку в Норфолке – снова Англия… А вот что-то новенькое – первым расписался на руинах Капитолия. Это мы, выходит, не только с Англией, но и с Америкой повоевать успели? Интересно – когда?

Набираю: Сталин. Н-да… Тут читать – не перечитать! Но вот с ходу интересный факт: год смерти – 1968! Есть в его биографии что-нибудь про войну со Штатами? Начинаю «листать», торопливо бегая глазами по строчкам… Нашел! Третья мировая война! Началась в 1949-м, закончилась в 1959-м… Что-то долго… Десятилетняя война…

Пискнул смартфон. Радостный голос Димона оповестил:

– Виталий Дмитрич! Я приехал! Стою на магистральной аллее парка. Визуально наблюдаю вас! Это ведь вы в беседке сидите?

– Так точно! – машинально ответил я, оглядываясь в поисках машины.

Ага, вон в двухстах метрах от меня стоит нечто, обводами напоминающее самолет. Это и есть мой лимузин? Похоже, что это именно он – открылась дверца, с водительского места вылез человек и помахал рукой. Надо ехать, а всю необходимую информацию я потом, в спокойной обстановке, внимательно изучу. И про Третью мировую, и про обстоятельства гибели генерала Бата. И даже какие именно песни сочинил главный маршал войск связи Очкарик! У меня всего один месяц на подготовку к новому походу в прошлое – надо использовать время с толком!

Прокручивая в голове списки необходимого снаряжения и варианты развития событий, я торопливо пошел к машине.

Примечания

1

Вследствие произошедших благодаря вмешательству Виталия Дубинина изменений истории в мире полковника Бата Советский Союз просуществовал почти на два десятилетия больше и распался не в 1991-м, а в 2010 году.

(обратно)

2

Натягивают танкисты гусеницу, матерятся. Тут над ними пролетает фея. «Мальчики, а что это вы делаете?» – спрашивает фея. «Не видишь, что ли, – трахаемся!» – угрюмо отвечают танкисты. «А хотите потрахаться по-настоящему?» – улыбается фея. «Конечно, хотим!» – радостно галдят танкисты. Фея взмахнула волшебной палочкой, и… у танка отвалилась башня.

(обратно)

3

В этом небольшом городке под Берлином располагался Генеральный штаб Третьего рейха (прим. авторов).

(обратно)

4

Снифтер – коньячный бокал.

(обратно)

5

Имеются в виду ложки, вилки и ножи, а не электронные устройства.

(обратно)

6

При вводе в прорыв немецкая танковая дивизия делилась, как правило, на две боевые группы (Kampfgruppe): так называемую танковую (Panzer-Kampfgruppe) и пехотную (Infanterie-Kampfgruppe). Названия чисто условные, в первой, более маневренной (и малочисленной), явного преобладания танков над пехотой не было. Единственная разница – в общей численности групп (танковая существенно меньше) и средствах передвижения пехоты – в танковую отдавали все имевшиеся бронетранспортеры (а их в начале войны было всего пара десятков штук в каждой дивизии). Одну группу вел сам командир дивизии, вторую – его заместитель.

(обратно)

7

Оперативной разведкой в отношении Красной Армии занимался 12-й отдел Генштаба «Иностранные армии Востока». Эта служба работала параллельно с абвером Канариса и политической разведкой Шелленберга.

(обратно)

8

Аналог русского выражения «важная птица» (значительное лицо).

(обратно)

9

Говоря о «войне 1955 года», Бат имеет в виду события, произошедшие в альтернативном мире (подробнее об этом можно прочитать в книге «Дорога к Вождю»).

(обратно)

10

Виталий Дубинин отправился в свою последнюю экспедицию из альтернативного мира, где после распада Советского Союза образовалась Конфедерация народов России (прим. авторов).

(обратно)

11

В то время термин «гей» не использовался даже в англоязычных странах. Широкое использование сей термин получил в эпоху расцвета толерантности (прим. авторов).

(обратно)

12

Аббревиатура «М-1» производимого на Горьковском автозаводе легкового автомобиля расшифровывалась как «Молотовский-первый», в честь председателя Совнаркома В. М. Молотова.

(обратно)

13

В реальности полковника Бата не было ни ввода советских войск в Демократическую Республику Афганистан, ни чеченских войн 90-х годов. Зато СССР выступил на стороне созданного в конце шестидесятых Союза социалистических африканских республик (ССАР), сражаясь против войск ЮАР, поддерживаемых США и Великобританией. В отличие от нашей истории Советский Союз не маскировался стыдливо под «местных», посылая в Африку только военных советников. Советские войска сражались совершенно открыто, силами полноценных батальонных групп, полностью оснащенных самой современной техникой и укомплектованных исключительно русскими военнослужащими.

(обратно)

14

Библиотека – аналог сети Интернет в том мире, откуда прибыл в прошлое Батоныч. Подробнее об этом можно прочитать в книге «Дорога к Вождю».

(обратно)

15

Авторы знают, что И. В. Сталин никогда никого не награждал лично. Но в данном произведении обстоятельства складываются по-другому.

(обратно)

16

Виталий Дубинин нарочно называет не номинальную дату вступления США в войну против Германии, а номинальное начало широкомасштабных боевых действиях на континенте (прим. авторов).

(обратно)

17

«Запад-81» – кодовое название оперативно-стратегических учений армии и флота СССР и стран Варшавского договора, проходивших с 4 по 12 сентября 1981 года на территории Белорусского, Киевского и Прибалтийского военных округов, а также в акватории Балтийского моря. Помимо Советского Союза учения проводились также на территории нескольких дружественных государств. Являются одними из крупнейших оперативно-стратегических учений в истории советских Вооруженных сил. По своим масштабам сопоставимы лишь с крупными операциями времен Великой Отечественной войны.

(обратно)

18

Собственно текст этого так называемого «советского марша» (автор музыки – Джеймс Ханниган) – практически бессмысленный набор русских слов. В припеве есть такая строчка: «Над землей везде будут петь «Столица, водка, советский медведь наш» – полный бред! Создатели игры изначально ориентировались на западных пользователей, поэтому достоверностью себя не утруждали. Но музыка получилась довольно интересной (прим. авторов).

(обратно)

19

С 19 июля 1941 года последним народным комиссаром обороны стал И. В. Сталин; одновременно Ставка Главного Командования РККА была реорганизована в Ставку Верховного Главнокомандования. До сентября С. К. Тимошенко оставался заместителем наркома обороны, одновременно занимая должность командующего войсками Западного фронта.

(обратно)

20

Фраза приписывается маршалу С. М. Буденному.

(обратно)

21

Немецкое название захваченных в качестве трофеев танков «КВ-2». Буква «r» означает «русский».

(обратно)

22

Согласно найденным авторами данным, судьба столь нужной РККА инженерной машины, как мостоукладчик «ИТ-28», оказалась весьма печальной. Успешно пройдя государственные испытания в 1940 году, «ИТ-28» был принят на вооружение… и в этом же году его производство было прекращено вместе с танком «Т-28». По разным данным, всего успели произвести от одной до восьми машин; все они были переданы в Киевский ВО. Предполагалось, что на смену «ИТ-28» придет аналогичный мостоукладчик на базе танка «КВ», однако разработать его до начала войны так и не успели. На данный момент в мире не сохранилось ни одного экземпляра этой машины.

(обратно)

23

Николай Александрович Астров – ведущий разработчик советских легких танков предвоенного и военного периода. Руководил созданием танков «Т-38», «Т-40», «Т-60», «Т-70», «Т-80» и многих других, в том числе знаменитой и самой массовой советской самоходки «СУ-76М». После войны участвовал в создании авиадесантных САУ, зенитной самоходной установки «ЗСУ-23-4» «Шилка» и других боевых машин и гусеничных шасси под них. Автор двадцати пяти типов боевых машин.

(обратно)

24

БРМ – боевая разведывательная машина. Как правило, создается на базе линейных БМП или бронетранспортеров.

(обратно)

25

Эта дата появилась после пятого похода Дубинина, второго совместного с Батом (прим. авторов).

(обратно)

26

Горький – ныне город Нижний Новгород.

(обратно)

27

Авторы напоминают, что полковник Бат попал в 1941 год из альтернативного мира, где СССР распался только в двухтысячных годах.

(обратно)

28

Даже ходовая при вроде бы внешнем сходстве сильно отличалась. Во-первых, подвеска была торсионной, а не свечной (подвеска Кристи), вследствие чего почти в тех же внешних габаритах удалось поставить двигатель поперек корпуса и сделать нормальное боевое отделение. А во-вторых, иным был принцип перематывания гусеничной ленты – зацепление было не гребневым, а цевочным (прим. авторов).

(обратно)

29

В реальности толщина лобовой брони на «СУ-76» составляла 35 мм, что всего на 10 мм меньше, чем у «Т-34». Для самоходки огневой поддержки – явно избыточно, а для штурмовой самоходки – маловато (прим. авторов).

(обратно)

30

Работами по созданию первых вариантов самой массовой советской САУ руководил С. А. Гинзбург (завод № 83, г. Киров). Но неудачная двигательная установка приводила к постоянным поломкам трансмиссии. Кроме того, полностью бронированная боевая рубка существенно осложняла работу экипажа. Разработанная к лету 1943 года новая модификация крыши уже не имела, однако проблемы с силовой установкой полностью так и не были устранены. Виновным был назван С. А. Гинзбург, которого отправили в действующую армию начальником ремслужбы танкового корпуса. Доработкой проекта занимался Кировский завод (Н. А. Попов) и ГАЗ (Н. А. Астров). Перекомпонованная «СУ-76» производилась до 1946 года, став самой массовой советской САУ. Интересный факт: узнав о наказании Гинзбурга, И. В. Сталин приказал немедленно вернуть его обратно, однако оказалось поздно, талантливый конструктор погиб в бою.

(обратно)

31

Также известна иная расшифровка названия этого орудия «Залп имени Сталина». Гитлеровцы же называли «ЗИС-3» «Ratsch-Bumm» («Трещотка»).

(обратно)

32

Исторический факт: во время обсуждения необходимости оснащения армии новыми орудиями Сталин вспылил, хотя обычно подобное ему свойственно не было: «У вас конструкторский зуд, вы все хотите менять и менять! Работайте, как работали раньше!» Понятно, что после этого Василий Гаврилович пребывал в самых мрачных ожиданиях относительно собственного будущего. Однако следующим утром Сталин лично перезвонил ему: «Вы правы… То, что вы сделали, сразу не понять и по достоинству не оценить. Больше того, поймут ли вас в ближайшее время? Ведь то, что вы сделали, это революция в технике. ЦК, ГКО и я высоко ценим ваши достижения. Спокойно заканчивайте начатое дело». Уже на следующий день «ЗИС-3» была показана Сталину, который, потребовав увеличить высоту щита на три пальца, назвал ее «шедевром в проектировании артиллерийских систем» и вынес вердикт: «Вашу пушку мы примем, пусть военные ее испытают». Мало кто знает, что к этому моменту на фронте уже воевало около 1000 «досерийных» «ЗИС-3».

Впрочем, к описываемому эпизоду это не имеет никакого отношения, поскольку в реальной истории произошло гораздо позже…

(обратно)

33

Полное название этого автомобиля повышенной проходимости – «Volkswagen Typ 82» (Kübelwagen) (прим. авторов).

(обратно)

34

Первоначально эта эмблема украшала радиаторные решетки только одной модели автомашин – грузовиков «Опель-блитц» («Молния»). И только после войны стала общей эмблемой всех автомобилей «Опель» (прим. авторов).

(обратно)

35

Кнохензаки – жаргонное название (Knochensack – мешок для костей (нем.) прыжкового комбинезона парашютистов-десантников Люфтваффе. Представлял собой удлиненную куртку, полы которой оборачивались вокруг бедер.

(обратно)

36

То, что все военнослужащие специального полка «Бранденбург» были одеты в советскую форму и поголовно говорили на русском языке, – не более чем миф, рождение которому дали наши кинематографисты. В действительности большая часть солдат ходили в своей форме – в зависимости от конкретного задания каждой группе (а полк действовал отдельными группами от 5 до 40 человек) могло быть придано 1–4 человека, знающих русский язык и одетых в советскую форму. И даже они не могли долго взаимодействовать с военнослужащими РККА. Ведь для поддержания необходимого образа, кроме знания языка, нужно знание множества бытовых и жизненных реалий армии противника, которых не могли знать даже пошедшие на службу к немцам белоэмигранты (прим. авторов).

(обратно)

37

Вообще-то абвергруппам бронетехника не полагалась по штату, да и не хватало тогда в Вермахте полугусеничных БТР. Ими были укомплектованы всего по 1–2 роты мотопехоты в каждой танковой дивизии. Остальные «мотопехотинцы» (будущие панцергренадеры) ездили на грузовиках. В данном случае солдаты полка «Бранденбург» сели в два грузовика потому, что им полагалось одно транспортное средство на отделение, а в отделении могло быть всего 5–6 человек. Но такие подробности Виталий мог и не знать (прим. авторов).

(обратно)

38

Подробности всего этого можно увидеть в книге «Разговор с Вождем» (2015).

(обратно)

39

Слова из стихотворения Ф. И. Тютчева «Нам не дано предугадать…» (1869).

(обратно)

40

Бат немного ошибается: бомбардировки Горького Люфтваффе начались только осенью 1941 года и считаются наиболее массированными авиаударами по тыловым районам страны за всю войну. Было осуществлено более сорока налетов, большая часть из которых – ночью.

(обратно)

41

Народный комиссариат здравоохранения. Переименован в Министерство здравоохранения СССР в 1946 году. В описываемый период возглавлялся Георгием Андреевичем Митерёвым.

(обратно)

42

Согласно военной доктрине тех лет – категорически нет. Танк не считался противотанковым средством. С танками должна была воевать артиллерия. Так что у младшего лейтенанта Гаврилова, прошедшего через горнило Пограничного сражения, когда танкисты Красной Армии были вынуждены сражаться с Вермахтом без поддержки своей пехоты и артиллерии, произошел буквально «разрыв шаблона» (прим. авторов).

(обратно)

43

«Оверолл» (Overall (англ.) – «повсюду») – быстросъемные гусеничные ленты, надеваемые на колеса среднего и заднего мостов советских бронеавтомобилей типа «БА-6», «БА-10» и других для улучшения проходимости по бездорожью.

(обратно)

44

На серийных «Т-44» были установлены орудия 85-мм. Со 100-мм орудиями создали несколько опытных образцов, один из которых, видимо, и достался полковнику Бату (прим. авторов).

(обратно)

45

До 1 января 1944 года официальным гимном СССР был «Интернационал» (автор музыки – Пьер Дегейтер, слова – Эжен Потье, русский перевод – Аркадий Коц). С 1944 года «Интернационал» – официальный гимн ВКП(б) (КПСС). Бат цитирует слова припева: «Это есть наш последний и решительный бой, с Интернационалом воспрянет род людской» (прим. авторов).

(обратно)

46

Бат перефразирует слова известной довоенной песни из одноименного кинофильма «Если завтра война» (музыка братьев Покрасс, слова В. Лебедев-Кумача, 1938 г.): «…и на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом» (прим. авторов).

(обратно)

47

Брамит – один из первых отечественных глушителей. Назван в честь разработчиков, братьев В. Г. и И. Г. Митиных (Братья Митины). Существовал в двух вариантах, для установки на револьвер Нагана и трехлинейную винтовку Мосина. Во время Великой Отечественной войны массово использовался советскими подразделениями особого назначения (прим. авторов).

(обратно)

48

Как уже писалось в романе «Дорога к Вождю», танк «Т-44», который полковник Бат пригнал в 1941 год, оказался из экспериментальной серии – со 100-мм орудием.

(обратно)

49

Нож армейский образца 1940 года (нож разведчика, НР-40, НА-40) – уставная модель боевого ножа, использовавшаяся в армии Советского Союза с 1940 по 1960-е гг. (прим. авторов).

(обратно)

50

Всероссийская сельскохозяйственная выставка (ВСХВ) – так именовалась ВДНХ до 1958 года.

(обратно)

51

Исаак Моисеевич Зальцман – с 1938 г. директор ЛКЗ, с лета 1942-го по лето 1943 г. – нарком танковой промышленности СССР. Жозеф Яковлевич Котин, с 1937 г. – главный конструктор Кировского завода. В годы войны – заместитель наркома танковой промышленности. Разработчик танков серии «КВ» и «ИС», тяжелых артсамоходок «СУ-152», «ИСУ-122/152» и многих послевоенных боевых машин и тракторов.

(обратно)

52

Реальный исторический факт – однажды целая серия танков «КВ» получила КПП с шестернями из более мягкой стали, чем требовала конструкция. Впрочем, авторы вовсе не утверждают, что это произошло именно в описываемый период.

(обратно)

53

Немецкий танк «Тигр» по ширине не помещался на существующих железнодорожных платформах. Гитлеровские инженеры нашли «замечательный» выход: для транспортировки на танк надевались так называемые узкие гусеницы. Внешний ряд катков при этом демонтировался. Штатные гусеницы весом в несколько тонн укладывались на ЖД-платформе под днище танка. После разгрузки танк снова «переобувался». А теперь представьте, сколько времени и сил на это требовалось… (прим. авторов).

(обратно)

54

«М4» – пулеметная установка для борьбы с воздушными целями на базе четырех пулеметов «Максим». От линейного пулемета отличалась системой принудительной циркуляции воды в кожухах и лентами повышенного объема (на 1000 патронов). В описываемый период – наиболее распространенная система армейской ПВО ближнего действия (прим. авторов).

(обратно)

55

Григорий Васильевич Гудков – конструктор бронетехники. В описываемый период – главный конструктор завода № 174 в Ленинграде, после эвакуации производства – в Омске. Заместителем был И. С. Бушнев, под руководством которого создавался танк «Т-50» и многие другие бронемашины, в том числе послевоенного периода (прим. авторов).

(обратно)

56

На базе легкого танка «Т-50» и на самом деле собирались строить зенитную самоходную установку. Танк с новой башней конструкции инженера Савина должен был пройти испытания в июле 1941 года. Предполагалось устанавливать в ней зенитный автомат калибром 25 или 37 миллиметров. Однако война помешала планам танкостроителей. Судьба первого и последнего «зенитного танка Т-50-3» точно неизвестна. Скорее всего корпус использовали для постройки одного из линейных танков. Всего «Т-50» было произведено около 75 штук. Конструкторская группа Савина в 1941–1942 гг. также занималась разработкой башни для «зенитного» варианта «Т-34». К сожалению, в серию эта машина так и не пошла (прим. авторов).

(обратно)

57

Бат имеет в виду послевоенную советскую «ЗСУ-57-2» на облегченной базе танка «Т-54», вооруженную спаренными автоматическими зенитными пушками «С-60» калибра 57 миллиметров конструкции Грабина (прим. авторов).

(обратно)

58

УР – укрепрайон. В данном случае имеется Минский укрепрайон, в данной реальности все еще удерживаемый советскими войсками. Минский укрепленный район (МиУР), иначе называвшийся 63-й УР, или УР № 63, проходил вдоль старой (до 1939 г.) государственной границы СССР. Общая протяженность Минского УРа составляла около 140 километров. Глубина колебалась от 1 до 5,5 километра. Строительство началось в 1932 году и было закончено в основном в 1938 году. (прим. авторов).

(обратно)

59

«Кюбельваген» имел заднее расположение двигателя, а багажник располагался между ним и задним сиденьем.

(обратно)

60

Первитин – метамфетамин, разновидность амфетамина, известного еще с конца XIX века. Мощный психостимулятор, значительно повышающий работоспособность и выносливость, снимающий усталость, улучшающий настроение, снимающий боль, позволяющий не спать по нескольку суток. В гитлеровской Германии производился с 1937 года фирмой Temmler – Werke. Свободно продавался в аптеках, поскольку считался простым тонизирующим средством, более полезным, чем кофе.

Массово использовался в Вермахте и Люфтваффе как в виде таблеток, так и шоколада. Для танкистов предназначался «Панцершоколад», для летчиков – «Флигершоколад». Прием этого препарата позволял пилотам проводить по 6–8 боевых вылетов в день, а бойцам сухопутных войск – двигаться несколько часов без передышки и привалов.

Первитин является сильнейшим наркотиком, вызывающим привыкание. Имеет множество побочных эффектов: тяжелые психические расстройства, тромбофлебиты, поражения зубов и внутренних органов и т. д.

(обратно)

61

Батоныч имеет в виду привычные ему послевоенные советские самоходные зенитные установки. «ЗСУ-57-2» вооружалась двумя 57-мм орудиями, «ЗСУ-23-4» – четырьмя 23-мм.

(обратно)

62

За и против (лат.).

(обратно)

63

Бат намекает на строчку из «Песни о Щорсе»: «…шел под красным знаменем командир полка. Голова обвязана (повязана), кровь на рукаве…» Музыка М. Блантера, слова М. Голодного (прим. авторов).

(обратно)

64

Бат имеет в виду известное выражение, приписываемое маршалу Жукову (варианты: Василевскому, Москаленко): «При двухстах орудиях на километр фронта о противнике не спрашивают и не докладывают. Докладывают о достижении намеченных рубежей и запрашивают о дальнейших задачах» (прим. авторов).

(обратно)

65

Имеется в виду тяжелый танк «КВ-85», на башне которого была установлена командирская башенка. Справедливости ради следует заметить, что впервые командирская башенка появилась еще на танках «КВ-1С», являвшихся попыткой глубокой модернизации серийных «КВ». «КВ-85» же появился в связи с проблемами с окончательной доработкой и серийным производством танков «ИС-1». В итоге конструкторы пошли на компромисс – разработанную для нового тяжелого танка башню с 85-мм орудием устанавливали на корпуса «КВ-1С». Индекс «С» означал – «скоростной», поскольку его максимальная скорость возросла с 34 км в час до 42 за счет уменьшения боевой массы почти на пять тонн при прежней мощности двигателя (прим. авторов).

(обратно)

66

Это вовсе не выдумка авторов, подобные методички по борьбе с русскими танками, прежде всего именно «КВ» и «Т-34», и на самом деле существовали. А вот насколько описанные в них способы поражения были эффективны? Это уже другой вопрос…

(обратно)

67

Самые современные на тот момент долговременные огневые сооружения оборудовались казематами для ведения не фронтального, а фланкирующего огня – амбразуры располагались в боковых стенках (прим. авторов).

(обратно)

68

Владимир Петрович имеет в виду известную песню «25 лет РККА» на слова О. Колычева (Сиркеса) и музыку А. Александрова, написанную в 1943 году. Припев песни звучал так:

«Несокрушимая и легендарная, В боях познавшая радость побед, — Тебе любимая, родная армия, Шлет наша Родина песню-привет. Тебе шлет Родина песню-привет!

Впервые эта песня, ставшая, по сути, гимном сначала Красной, затем Советской, а сейчас – и Российской армии, была исполнена на праздничном концерте в честь 25-летия РККА. Интересный факт: в оригинале первого куплета пелось про «двадцать пять героических лет»; впоследствии числительное менялось с учетом каждого нового года от образования РККА, пока не превратилось в «годы наших великих побед». Наибольшие изменения легендарная песня претерпела при Хрущеве, когда из текста были полностью изъяты два куплета с упоминанием имени И. В. Сталина, замененные «нейтральным» куплетом о партии (прим. авторов).

(обратно)

69

Генерал-майор Франц Ландграф – в описываемый момент командующий 6-й ТД 41-го МК. В реальной истории он попал в госпиталь после тяжелейших боев дивизии под Москвой и почти пять месяцев находился на лечении. На фронт он больше не вернулся, до самой смерти оставаясь в резерве. Скончался весной 1944 года в звании генерал-лейтенанта на должности командира 155-й резервной ТД.

(обратно)

70

Собственно, сама шифровальная машина «Энигма» не являлась тайной за семью печатями – производство и свободная продажа первых моделей начались в середине 20-х годов. В Германии на основе коммерческих моделей были созданы несколько вариантов – для Вермахта, для ВМС и для Абвера. Значение имела не сама машина, а вид, количество и взаимное расположение роторов, а также порядок соединений коммутационной панели (прим. авторов).

(обратно)

71

После второго похода Владимира Петровича в прошлое он вернулся в реальность, где его альтер эго был генерал-майором в отставке и владельцем крупной корпорации. Но это нежданное генеральство случилось как бы не с тем Батом, который уезжал в неизвестность на танке «Т-72». А вот ЛИЧНО почувствовать на плечах беспросветные погоны (судя по намеку Сталина на возвращение термина «офицер», их введение не за горами) полковнику Бату только предстоит (прим. авторов).

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg