«Верой и правдой. Битвы фельдъегеря»

Верой и правдой. Битвы фельдъегеря (fb2) - Верой и правдой. Битвы фельдъегеря [фейк] 2155K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юрий Григорьевич Корчевский

Юрий Григорьевич Корчевский Верой и правдой. Битвы фельдъегеря

© Корчевский Ю.Г., 2017

© ООО «Издательство «Яуза», 2017

© ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Фельдъегерь Книга первая Центурион

Глава 1 Авиакатастрофа

Известное дело: отпуска ждёшь долго, а пролетает он вмиг. Вот и Алексею казалось — только приехал родителей повидать, с друзьями поболтать за рюмкой чая, как уже пора уезжать на службу. А добираться ой как далеко! Сначала самолётом до аэропорта Уктус, что в двадцати километрах от Екатеринбурга, бывшего Свердловска, потом пяток километров до аэропорта Кольцово, и большим самолётом — до Санкт-Петербурга. Если же машиной до ближайшей железнодорожной станции, а потом — до Екатеринбурга, времени ещё больше потеряешь. Далеко от столицы области его родное Ерёмино, на самом востоке, на границе с Югрой. Зато места красивые, не испорченные цивилизацией. Леса вокруг практически непроходимые, реки, речки и ручьи. Потому рыбалка и охота знатные. Только вот порыбачить всего разок и удалось, каждый день друзья да застолья. Не виделись давно. Сначала учёба в военном училище, потом служба на северах. И вдруг совершенно неожиданно его полк расформировывают. Предлагали службу на Камчатке, но Алексей не стал подписывать контракт. Ему и северов, где лета практически нет, хватило с лихвой. Но тут один из сокурсников по училищу его к себе в Питер позвал, помог устроиться в Государственную фельдъегерскую службу. Ранее служба входила в структуру ОГПУ-НКВД, а с перестройкой выделилась в отдельную службу. Однако старые связи не нарушились, ту же медкомиссию Алексей проходил в поликлинике МВД.

Конечно, за два года, что Алексей в Питере служил, пообвыкся он с городской жизнью, родное Ерёмино маленьким показалось и скучноватым. Но — родителей повидал, пора и честь знать. Мать всё расспрашивала, не обзавёлся ли он невестой да когда жениться собирается? Только Алексей не торопился. Да, двадцать шесть ему, старший лейтенант, а жилья своего нет. Ну, женится он, а куда молодую жену вести? И так на однокомнатную съёмную квартиру едва ли не половина жалованья уходила, хоть и снимал он жильё не в центре. Девушек в Питере хватало, город студенческий. Общался, не без того, но ни одна в сердце не запала. Да и разве найдёшь жену в ночном клубе?

По громкоговорителю объявили посадку на самолёт — «АН-2» жёлтого цвета стоял недалеко от здания аэровокзала. Впрочем, «аэровокзал» — это слишком громко сказано. Небольшое здание с тёмным залом ожидания, касса и КДЛ наверху, на крыше. Рядом, на флагштоке, болтается полосатый «чулок» ветроуказателя.

Пассажиры с багажом потянулись к самолёту. Ерёмино — типичный сельский аэродром, лучшая пора которого, время, когда рейсы были более регулярными, уже позади. И никакой бетонки или асфальта, грунтовая взлётно-посадочная полоса, укатанная до каменистой плотности. Взлетать с неё и садиться могли только лёгкие самолеты, вроде «старичка» «АН-2». Их и выпускать-то давно прекратили, а замены им не было. В погоне за прибылью многочисленные авиакомпании, расплодившиеся в последнее время, брали в лизинг «Боинги» и «Аэрбасы», махнув рукой на местные авиалинии: на них много не заработаешь, только головную боль. И удобств в «АН-2» никаких. Скамейки вдоль бортов вместо обычных сидений, туалета нет. А уж трясёт и шумит так, как пассажирам «Боинга» и в страшном сне не привиделось. В общем, комфорт уровня пятидесятых годов прошлого века.

Пассажиры вынуждены были мириться — а куда деваться?

Алексей уселся на своё сиденье, поставил между ног спортивную сумку. По прилёте в отпуск подарки родным раздал, и сумка опустела. А сейчас почти полна, матушка домашних гостинцев насовала: пирожков, курицу жареную, баночку варенья.

Последней поднялась по лестнице в самолёт девушка или молодая женщина лет тридцати. Одета она была по-городскому: джинсы, под ветровкой — футболка, сумка через плечо. Вроде симпатичная девчонка, только взгляд слегка высокомерный, даже пренебрежительный.

Она уселась на сиденье напротив Алексея и долго прихорашивалась: то губки подкрасит, то волосы поправит. А потом из сумки планшетник вытащила и вовсе в него уткнулась.

Алексей сразу окрестил её «фифочкой». А впрочем, какое ему до неё дело? Через пару часов лёта он в Уктусе будет.

Бортмеханик втащил лестницу в самолёт и закрыл дверь. Зажужжал стартёр, пару раз чихнул и завёлся мотор. По самолёту пробежала мелкая дрожь. Пилот немного погонял его на разных режимах и вырулил на взлётную полосу. Мотор взревел, фюзеляж затрясло, как в лихорадке, лётчик отпустил тормоза, и самолёт начал разбег. На неровностях взлётно-посадочной полосы его подбрасывало, но после короткого разбега самолёт взмыл в воздух. Рёв моторов был таким, что закладывало уши.

Набрав высоту, самолёт совершил разворот, и Алексей увидел в иллюминаторе взлётную полосу на окраине Ерёмина и сам посёлок, совсем маленький с высоты.

Пассажиры молчали. Попробуй поговори, когда и своего голоса почти не слышно. Сиденья жёсткие, вздремнуть бы.

Алексей посмотрел на часы. Два часа лёта, и он будет в Екатеринбурге.

«Фифочка» напротив сунула планшетник в сумку. Ну да, работать в таком шуме и треске невозможно.

От нечего делать Алексей полуобернулся и стал смотреть в иллюминатор. Внизу проплывали маленькие квадратики полей, отливали серебром реки и речушки, а в основном — зелёным ковром расстилалась без конца и края тайга.

Вскоре от неудобного положения затекла шея. Алексей откинулся на стенку и прикрыл глаза — не пялиться же всё время на «фифочку»?

Внезапно самолёт сильно качнуло. Перекрывая шум мотора, в испуге закричали пассажиры. Однако лётчик справился, выправив машину на ровный горизонт. Алексей ещё удивился: что это за воздушная яма такая, едва не перевернувшая «АН-2»?

Однако не успели пассажиры успокоиться и перевести дух, как двигатель самолёта чихнул, потом ещё, и мимо иллюминаторов из патрубков пошёл чёрный дым. Внезапно наступила тишина, мотор остановился.

Несколько секунд немногочисленные пассажиры недоумённо переглядывались, потом толстая тётка, сидевшая у самой кабины, истошно заорала:

— Падаем!

И как команду «старт» дала. Тут же все закричали, схватились руками за сиденья.

Самолёт начал плавно снижаться.

Биплан «АН-2» был стар и тихоходен, но в отличие от современных самолётов не падал камнем — его способность держаться в воздухе с неработающим двигателем была довольно высока. Самолёт немного рыскал по курсу — вероятно, лётчик высматривал подходящий клочок земли для посадки.

Алексей припал к иллюминатору. Везде был лес, высота уже метров шестьсот, и с каждой минутой она падала.

Пассажиры в салоне впали в истерику, кричали. Все эти вопли действовали на нервы, но Алексей попробовал отключиться и припомнить, как надо действовать в таких случаях. На больших реактивных самолётах рекомендовали пристегнуться и пригнуть голову. Но здесь таких сидений не было, просто лавка вдоль борта.

Он кинул взгляд в иллюминатор: высота уже метров двести, скоро встреча с землёй — какой-то она будет?

Алексей поднялся, сделал пару шагов к хвосту, до которого от его места было рукой подать, улёгся на пол, ногами вперёд по ходу движения, и ухватился руками за крепления сиденья.

Пассажиры замолчали и удивлённо уставились на него.

Колёса самолёта стали цеплять верхушки деревьев, потом царапнуло, зашуршало снизу по обшивке. Затем самолёт потряс сильный толчок и удар.

Неведомая сила приподняла Алексея над полом и попыталась оторвать руки от сиденья, но он удержался. Мгновенно пол и потолок в салоне поменялись местами, раздался треск и хруст металла, жуткий крик, и стало светло.

Наступила неестественная тишина, которая нарушалась лишь журчанием воды. Остро запахло бензином. «Господи, — вдруг понял Алексей, — да это же не вода журчит, а бензин из баков! Надо идти, ползти от самолёта!» Однако всё тело болело, как побитое.

Алексей поднялся на четвереньки, осмотрелся.

Хвост, в котором он находился, лежал в двух десятках метров от фюзеляжа, крылья просто оторвало.

Алексей выпрямился, подвигал руками и ногами. Вроде цел. Ушибы получил, но они до свадьбы заживут, главное — жив.

Он поднялся и, пошатываясь, пошёл к фюзеляжу, разорванному и смятому. Может, там есть ещё живые, может, кому-то надо помочь выбраться, пока самолёт, а вернее, то, что от него осталось, не вспыхнуло.

Тела пассажиров спрессовались у переборки кабины лётчиков.

Сначала Алексей увидел «фифочку». Ухватив её поперёк тела, он выбрался из фюзеляжа, подтащил её к хвосту и опустил на землю. Вернулся к фюзеляжу.

— Ну, этот дядька мёртв, голова почти назад вывернута и вся в крови, — рассуждал он сам с собой, в состоянии сильнейшего нервного стресса совершенно не замечая этого.

Но всё равно он стал вытаскивать всех подряд — потом разберётся, кто жив, кто ранен, а кто погиб.

Пока таскал тела, вымазался в крови.

Освободив салон, он уложил всех пассажиров в рядок и попробовал открыть дверь в пилотскую кабину, но переборка деформировалась, и дверь не открывалась.

Алексей обошёл фюзеляж и заглянул в разбитую кабину. Стёкла от столкновения с землёй повыбивало, кабину сплющило, но вид погибших лётчиков ужаснул Алексея. Ладно, не его дело трупы вытаскивать. Инструмента нет никакого, а голыми руками ничего не сделать. Есть же МЧС, другие службы. Их исчезновение с экранов заметят быстро. А поскольку маршрут известен, их должны обнаружить быстро.

Алексей вернулся к пассажирам. Переходя от одного к другому, проверял пульс, смотрел, есть ли дыхание.

Он уже успел убедиться, что четверо пассажиров точно мертвы, как услышал стон. Слава богу, не он один спасся!

Алексей подошёл к «фифочке» — именно она стонала. Похлопать по щекам? А вдруг у неё тяжёлая травма головы?

У женщины шевельнулись пальцы. Чёрт, чем же ей помочь? Его медицинские познания дальше бинтов на порезы не шли.

Однако «фифочка» открыла глаза, повела вокруг мутным, затуманенным взглядом. Постепенно взгляд приобрёл осмысленность.

— Где я?

— У самолёта. — Алексей был рад услышать её голос.

— А почему лежу?

— Руки, ноги не болят? Или голова?

Женщина пошевелила руками, потом ногами.

— Вроде нет.

Она сделала попытку сесть, и Алексей помог ей, поддержав под спину.

И тут «фифочка» увидела разбитый самолёт.

— Так мы упали?

— Вроде того.

Она повернула голову и увидела ряд тел, лежащих на земле:

— Они что…

До «фифочки» дошёл смысл увиденного, и она взвизгнула:

— Кто меня рядом с теми положил?

— Я, когда вытаскивал.

— Идиот!

Ну вот и благодарность за спасение, а заодно и новое имя.

Женщина поднялась и стояла, покачиваясь.

Видя, что она уже пришла в себя, Алексей продолжил осматривать тела, но живых больше не было.

Женщина посмотрела вокруг себя:

— А где моя сумка?

— В самолёте. Но я бы не советовал туда ходить. Бензин из баков подтекает, как бы не загорелся.

Не обратив никакого внимания на его слова, женщина медленно пошла к разбитому фюзеляжу самолёта. Неужели ей так дороги вещи?

Она всё-таки разыскала свою сумку, вернулась и достала из неё сотовый телефон.

Алексей подосадовал, что сам не додумался позвонить в МЧС, полицию или ещё куда-нибудь. А впрочем, он был занят, не до звонков было.

Женщина набрала номер, повертела телефон в руках и убрала его:

— Не берёт. Поиск сети.

Алексей по её примеру сходил в разбитый самолёт и отыскал в куче багажа свою сумку. Когда придут спасатели, неизвестно, а там хотя бы пирожки есть, можно будет вечером подкрепиться. Подумав так, Алексей тут же устыдился своих мыслей. Катастрофа произошла, люди погибли, а он о харчах. В свою очередь он попробовал набрать номер, но не получилось, базовая станция далеко. Если только попробовать взобраться повыше? Алексей полез на дерево.

— Эй, парень, ты чего, сбрендил? — крикнула ему вслед женщина.

Он добрался почти до вершины дерева, но и тут телефон не работал.

Вниз спускаться было хуже: ветка под ногой хрустнула, обломилась, и он едва не рухнул на землю, просто чудом удержался. Оказавшись на земле, сам себя мысленно обругал — не хватало только ноги поломать вдали от цивилизации.

Усевшись у хвоста самолёта, Алексей попытался проанализировать ситуацию. Он понимал, что надо набраться терпения и ждать. Где они находятся, он не знал, куда надо идти — тоже. В тайге же можно запросто заблудиться. И потому надо просто дождаться, когда придёт помощь. Весь вопрос только в том, когда их найдут?

Он улёгся под деревом, подложив под голову сумку, и почувствовал, что земля уже прохладная, тепло из тела тянет. Он достал из сумки ветровку и натянул её на себя. В отпуск он летал в цивильном, форму оставил на квартире. Целыми днями в ней, уже поднадоела. И потом — дома ведь никто не ходит в рабочей спецовке или в водолазном костюме, даже если работа нравится.

Конечно, фельдъегерская служба — не армия. Доставить секретный груз, сдать, получить другой. Фактически — курьер для секретной почты, почтальон с оружием. Что привлекало — так это то, что работа не в офисе, а живая, с привкусом риска и романтики. Вот только времена товарища Нетте уже прошли, на фельдъегерей никто не нападал; выбирали инкассаторов, у них деньги.

К нему подошла женщина:

— Мужчина, ну делайте же что-нибудь!

— Так я же идиот, указаний жду.

«Фифочка» обиженно поджала губы, отошла к соседнему дереву и уселась под ним, опершись спиной о ствол.

Алексей посмотрел на часы: двенадцать двадцать две. Пока он тела перетаскивал да на дерево лазил, минут сорок пять, а то и час прошёл. Если их исчезновение заметили, подняли тревогу и начали искать, пройдёт ещё не один час. У спасателей вертолёты, скорость их невелика. По его прикидкам, до Уктуса вертолётом лёту часа два. Да и не факт, что место падения точно засекли. Интересно, на «АН-2» есть какой-нибудь радиомаяк или машина слишком старая, и на неё такие приборы не ставились? По расчётам Алексея, при всех других благоприятных обстоятельствах помощи они дождутся не раньше вечера. А если спасатели начнут облётывать весь маршрут, то и завтра. Надо бы набрать веток, сложить костёр. Если они услышат гул самолёта или поискового вертолёта, можно его зажечь, дымом привлечь к себе внимание. Да и дело хоть какое-то будет, не сидеть же всё время сиднем?

Алексей нашёл ветки, метрах в тридцати от самолёта на небольшом пятачке, свободном от деревьев, сложил костёр — так он будет виден издалека и сверху. Какой смысл разводить его под кронами деревьев, не хватает только лес поджечь.

Он работал автоматически, голова была занята мыслями. Ему послезавтра на работу, а сообщить о себе он не может. В аэропорту справку какую-то дать должны, и на службе поймут. Ведь не по пьянке прогулял, уважительная причина.

К нему подошла женщина:

— Погреться костёр?

— Нет, сигнал дымом спасателям подать.

— Вы думаете, нас уже ищут?

— Хотелось бы надеяться. По моим прикидкам, раньше вечера они за нами не прилетят.

— Меня Наташей зовут.

— Ага! Красивое имя, и главное — редкое, — подколол её в ответ на «идиота» Алексей. И тут же представился: — Алексей.

Женщина достала пачку сигарет и зажигалку.

Алексей отреагировал мгновенно:

— Не кури здесь, не хватало ещё самолёт поджечь! Чуешь, бензином пахнет?

Женщина послушно убрала сигареты и зажигалку в сумку.

— И зажигалку побереги, вдруг не один день тут торчать придётся?

— Рядом с мертвяками?

— Сама на их месте могла оказаться.

— Я мёртвых боюсь. — Женщина зябко передёрнула плечами.

— А чего они тебе сделают? Лежат себе и лежат…

Женщина всё время крутилась возле него, видимо, страшно было одной. Да Алексею и самому было не по себе, в такую передрягу он попал в первый раз. Хулиганы ночью на него нападали, под лёд проваливался, в лифте застревал — но там он хоть чётко представлял себе, что должен был делать. А здесь сиди и жди. Лётчиков бы из кабины вытащить, но он опасался. Малейшая искра — и для пилотов крематорий. А они его не заслужили, до последнего боролись за самолёт и пассажиров. Но железяка — она железяка и есть, старая, сломаться могла. Разве они сами на рухляди летать хотели?

Алексей снова улёгся под дерево. Самый лучший способ убить время — спать. Вот он и попытался уснуть. В бытность в военном училище Алексей научился спать в любой обстановке, а сейчас не мог. Только глаза прикроет — снова треск, удар, крики в ушах стоят. Слишком свежи и сильны были впечатления.

Прошло часа три. Спина у Алексея затекла от нахождения в одной позе. Земля — не мягкая перина.

Он встал, походил, прислушался — нигде никаких звуков, похожих на авиамотор, только шум ветра и шелест листьев. Хорошо хоть не зима, за ночь окоченеть от мороза можно, в их краях морозы такие бывают — деревья лопаются.

Понемногу стало темнеть, солнце клонилось к горизонту. А хуже того — стали собираться тучи.

Алексей подошёл к оторванному хвосту самолёта. Дверца там была, вот она его и интересовала. Там могли быть инструменты — он надеялся открыть дверцу пилотской кабины. Лётчиков вытащить — это само собой, а главное — карту найти, чтобы сориентироваться.

Дверца оказалась вообще не запертой, а за ней — небольшое помещение клином. И всего-то в нём брезентовый чехол для двигателя, пропахший бензином и маслом.

Алексей дверцу вначале закрыть хотел, но потом передумал: вытащив чехол, сложил его вчетверо и бросил на пол. По всему выходит — ночевать им здесь придётся. С боков и верха — от дождя и ветра — стенки фюзеляжа защитят, а снизу от холода брезентовый чехол спасёт, всё не на голом металле лежать.

Алексей подошёл к дереву, расстегнул сумку и достал из неё пакет с домашней снедью.

— Наталья, кушать будешь?

— А разве мы уже на «ты»?

— Извините…

Ну, было бы предложено.

Алексей развернул пакет, и от запаха курицы и домашних пирожков сразу потекли слюнки. Выбрав пирожок поподжаристей, он тут же откусил от него изрядный кусок. М-м-м, с рисом, зелёным луком и яйцом! Вкуснотища!

«Фифочка» поёрзала — видно, и до неё запах дошёл. Однако Алексей второй раз приглашать не собирался — зачем уговаривать? Он съел пирожок, оторвал у курицы ногу.

И тут женщина не выдержала; правду говорят — голод не тётка. Подошла.

— Можно взять? — Она робко показала на пирожок.

— Всё можно, и курицу тоже. Холодильника нет, поэтому надо съесть. Садись.

Ели молча. Алексей за этот несчастливый день успел нагулять аппетит, да и Наталья не отставала. Они съели всё, что мама положила Алексею в сумку.

— Вкусно, — Наталья вздохнула, — наверное, домашнее?

— Матушка постаралась.

— Спасибо. Воды бы сейчас…

— Поищи ручей. Местность низменная, они здесь должны быть.

Пока перекусывали, стемнело. Алексей забрался в хвост самолёта и улёгся на чехол.

Вернулась из леса Наталья. Наверняка она далеко не уходила, боясь заблудиться, по всему видно — городская девушка. Привыкла к цивилизации, корову только на картинках и видела. Будет стоять рядом с водоразборной колонкой и умирать от жажды, не зная, как добыть воду.

Она побродила в темноте у деревьев, а потом испуганно крикнула:

— Алексей, вы где?

— Здесь, — отозвался Алексей.

Наталья подошла на голос.

— Ложись, — Алексей хлопнул ладонью по брезенту. — И мягко, и теплее, чем на земле.

Женщина фыркнула:

— Спать с незнакомым мужчиной? Фи! — и ушла к деревьям.

Ну, своя рука — владыка, была бы честь предложена. Под утро прохладно будет, задубеет, глядишь — ума и прибавится.

Наталья пришла через час, потому что пошёл мелкий нудный дождь. Кроны деревьев какое-то время защищали её, не пропуская воду, но потом с первым же порывом ветра на женщину обрушился целый поток.

Она потопталась у хвоста — улечься сразу гордость не позволяла. Ну так ведь Алексей ничего такого в мыслях и не имел. Сейчас их задача — просто выжить, не заболеть и дождаться спасателей.

— Чего стоим, кого ждём? Такси до аэропорта?

Наталья вздохнула, пригнулась и шагнула в разорванный хвост.

— Поосторожней с туфлями: здесь всё-таки чисто, нам спать на этом.

Наталья улеглась. Далеко от Алексея — на самом краю чехла.

По дюралевой обшивке стучал дождь.

Алексей поднял голову — ему послышалось какое-то движение.

— Ты чего? — тут же среагировала Наталья.

— Как бы волки не пришли.

— А тут волки бывают? — искренне удивилась она.

— Ты думаешь, они только в сказках? Тут и волки есть, и медведи, и росомахи.

— А оружие у тебя есть?

— Откуда? В аэропорту досматривали. У меня даже ножа нет.

— А если на нас нападут?

— Тебе первую съедят, я жилистый и невкусный. А если серьёзно — волки сейчас сытые, на человека они могут напасть только зимой, когда брюхо от голода подведёт.

Наталья придвинулась к нему поближе и почти прижалась спиной. Алексей обнял её рукой и придвинул к себе вплотную — так теплее.

— Руки убери, чего лапаешь?

Алексей молча убрал руку и повернулся на другой бок. «Точно не замужем, — подумал он о Наталье, — кто такую язву возьмёт?»

Он уснул быстро — сказывалась армейская привычка. Солдат спит — служба идёт.

Под утро почувствовал, что продрог, руки-ноги замёрзли. Только спине было тепло, потому что к ней всем телом прижалась Наталья и уже сама его обнимала.

Алексей хмыкнул. Нет чтобы сразу. Мужчина в тайге один выживет, а женщина в лучшем случае будет плутать в трёх соснах на окраине деревни, а в худшем умрёт от голода или переохлаждения.

Он повернулся на другой бок. Женщина проснулась и отодвинулась от него.

— Ты не кочевряжься, я тебя изнасиловать не собираюсь! Нам выжить надо. Не факт, что за нами пожалуют завтра, то есть сегодня. Дождь не прекращается, и авиация сегодня летать не будет.

— Как? — Наталья от возмущения села.

— А вот так. Спать давай.

Наталья легла, секунду помедлила и прижалась спиной к его груди и животу. У женщин попа — самое холодное место на теле. Согрета она, эта пятая точка, и женщина не мёрзнет. Так уж они устроены.

Однако сон уже не шёл. Было холодно, над лесом опустился туман.

— Ты кем работаешь? — спросила Наталья.

— Фельдъегерем.

— Это как, лес охраняешь?

— Я не егерь, а фельдъегерь. Почту секретную вожу. В Питере служу, после отпуска как раз туда летел.

— А я журналистка, в Москве работаю.

Ну да, столичная штучка.

— Будет теперь о чём писать, если живыми из этой передряги выберемся.

— Ты серьёзно? — Наталья опять уселась.

— Шучу.

Но Алексей не шутил. Перевести дух можно будет только после того, как они попадут в какой-нибудь населённый пункт. Там и связь будет, и еда, и хоть какой-то кров над головой.

В июне такой же «АН-2» взлетел с местного аэродрома с городским гаишником и пропал. Долгое время велись поиски, но за три месяца никого и ничего не нашли. А ведь самолёт — не иголка.

Едва рассвело, он поднялся, взглянул на Наталью. Она куталась в брезент.

Алексей направился к самолёту. Вроде неудобно, на мародёрство похоже, однако он всё же решил осмотреть багаж пассажиров. Не деньги его интересовали, а тёплые вещи и еда. Наталья всю ночь от холода тряслась, да и кушать что-то надо. Водочки бы для согрева, только её найти он не надеялся, при досмотре бы изъяли. Душа не лежала рыться в чужих вещах, как бы потом спасатели в воровстве его не обвинили. Но ра зумом он понимал — надо. Оружия для охоты нет — даже ножа, стало быть, охота как источник питания отпадает.

Алексей забрался в искорёженный фюзеляж и начал открывать сумки. Это в больших аэропортах сумки и чемоданы заматывают плёнкой, а здесь открыл молнию на сумке — и ищи. Неприятно, конечно, как будто в замочную скважину за соседями подглядывает.

Алексей аккуратно осмотрел первую сумку, но ничего путного не обнаружил. Так же всё уложил, застегнул молнию. Отщелкнул оба замка на чемодане, явно видавшем виды, нашёл свитер грубой вязки, толстый — по размеру должен Наталье подойти.

— Наталья, иди сюда.

Женщина подошла, ёжась от утренней прохлады.

— Примерь.

— Ты что, по чужим вещам шаришь? Мародёр!

— Я же не для себя, для тебя… Снова хочешь мёрзнуть?

— Ни за что не надену! — Она развернулась и пошла к хвосту самолёта.

Ну вот, хотел как лучше, а получилось, как всегда. Всё-таки премьер Черномырдин был неиссякаемым источником перлов, пошедших в народ.

Свитер он отложил в сторону. Одумается к вечеру Наталья, наденет.

Ещё в одной сумке лежали бухгалтерские бумаги, женское бельё — он уложил всё назад.

А вот следующий чемодан порадовал: он был битком набит слегка посоленной и завёрнутой в промасленную бумагу рыбой. Да не какой-нибудь, а чавычей. Хороша рыбка! Такую приготовить к столу — царское угощение! Только покоптить бы её. Но если на костре испечь, тоже неплохо будет. И, что для них сейчас важно, она не испортится неделю-две. Конечно, столько оставаться у самолёта он не собирался, но знать, что есть стратегический запас, полезно, да и уверенность внушает.

Дальше искать он не стал. На часах и так уже восемь, а он пока костёр разведёт да рыбу пожарит — дай бог в десять позавтракать. Тушки были потрошёные и все одинакового размера, в локоть. Алексей выбрал две и понёс их к веткам для костра. Заодно захватил газетный лист, который валялся в салоне. Бумага вспыхнула быстро, ветки и сучья чадили, но понемногу разгорелись. Дымили сначала сильно.

Тем временем Алексей насадил рыбу на прутики. Шампуры бы, да где же их взять?

Ветки прогорели быстро, а сучья ещё горели.

Алексей сбегал в лес, наломал от сухостоин веток и подбросил в костёр. Эх, топорик бы сюда — хоть маленький, туристический!

Потом он жарил рыбу. Воткнув две рогулины в землю, вертел рыбу над огнём.

Через десять минут по округе пошёл просто восхитительный запах. Или он так сильно хотел есть?

Наталья выглянула из своего убежища, потянула носом, потом подошла.

— Это что?

— Чавыча. Сейчас дожарю, завтракать будем.

— Кофейку бы с круассанами. — Наталья потянулась.

— Перебьёшься. А не хочешь, так я и сам съем.

Есть в одиночку Алексей, конечно же, не собирался. Он мужчина, добытчик, должен о семье заботиться. Наталья не семья, но в их теперешнем положении он единственный кормилец.

Когда Алексей решил, что рыба готова, он уложил её на лист лопуха и, слегка фиглярничая, изобразил из себя официанта столичного ресторана:

— Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста!

Наталья протянула руку к рыбе, но тут же была остановлена его возгласом:

— А руки мыла? Нам только дизентерии не хватает.

— Мыла всё равно нет. — Она пожала плечами. — Подожди-ка, ведь ручей недалеко.

Торопиться было некуда. Всё равно рыба только с огня, горячая — в рот не возьмёшь.

Они оба прошли к ручью, умылись.

Когда уселись за импровизированный «стол» и приступили к завтраку, Алексею показалось, что вкуснее рыбы он в жизни не ел. Да и Наталья уписывала рыбу за обе щёки. Костей в ней было мало, мясо красное, как у лосося. Ужарилась, конечно, но в желудке появилось приятное ощущение сытости.

— Ох и вкусная! Никакое суши не сравнится!

— Где ты только слов таких набралась? Не русская это еда, глисты от неё.

— Фу, от тебя только гадости услышишь.

— А от тебя спасибо не дождёшься!

Наталья слегка покраснела. Надо же, журналистка, по определению циник, да ещё столичная штучка… На Лёхин взгляд, в обеих столицах стыдиться разучились. Нагловаты, нахраписты, считают себя пупом земли, а за Кольцевой дорогой — ну глухая провинция.

Наевшись, Алексей улёгся на брезент. Всё равно делать нечего, хоть как-то время скоротать.

Тучи понемногу разнесло ветром, показалось солнце и стало теплее.

Наталья побродила и уселась рядом.

— Расскажи о себе.

— Терехин Алексей Иванович, двадцать шесть лет, не женат, квартиры нет — снимаю. Что ещё интересует?

— Ты прямо как в отделе кадров! Подвинься, — Наталья улеглась рядом.

Незаметно оба уснули — ведь из-за сырости и утренней прохлады вынуждены были подняться рано. Сибирь — не благословенные Сочи.

Через пару часов одновременно проснулись.

— Давай, Наталья, ветки собирать для костра. Видишь, тучи разошлись, нас могут с воздуха искать. Сигнал подадим.

Они набрали большую кучу валежника, что было совсем несложно. Ведь лес — не городской парк, полно упавших деревьев, сухостоя.

Алексей даже на фюзеляж взобрался, повыше, чтобы издалека увидеть вертолёт. Но за всё время только один реактивный самолёт прошёл, и очень высоко, оставив за собой след. С такой высоты их и не разглядишь. Видимо, место катастрофы находилось вдали от воздушных коридоров и трасс.

Когда стало понятно, что день склоняется к вечеру, Алексей запалил костёр и пожарил рыбу. Это было их спасением от голода.

Быстро стемнело, и они улеглись спать. Наталья уснула быстро, а Алексею не спалось. Уже второй день прошёл, а поисковых действий он не видел. Или их самолёт отклонился от курса? Всё-таки двигатель был неисправен, и лётчик, подыскивая подходящую площадку для посадки, мог уклониться в сторону от маршрута. Наверняка их ищут, но не здесь. И сколько же им ждать помощи? Может быть, попробовать с утра забраться в кабину пилота и взять карту? Свердловская область — это не Ханты-Мансийский округ или Таймыр, селения здесь нередки. Хотя бы до любой дороги добраться. Вот только где она, в какой стороне? Не зная, можно идти параллельно, выбиваясь из сил.

Для себя Алексей решил сделать завтра попытку достать карту, и, если помощи не будет, выбираться самим. Вариант не самый лучший. Если с воздуха обнаружить разбитый самолёт ещё можно, то их двоих в тайге, под покровом деревьев сверху не увидят. Уйдут они, а тут вскорости и самолёт могут найти.

Он прикидывал и так и эдак, с тем и уснул.

Утром умылись, Алексей развёл костёр, пожарил рыбу. После завтрака начал искать инструмент вроде жерди — отогнуть дверь пилотской кабины или часть остекления на фонаре.

Не скоро, но он нашёл подходящее сломанное деревце. Ногой поотбивал сухие ветки. Попробовал получившейся жердью, запустив её в щель между переборкой и дверью, открыть её, но как ни налегал, дверь не открывалась.

Выбравшись из фюзеляжа, он подошёл к пилотской кабине. Здесь начало получаться. Самих стёкол не было, но дюралевая рамка, деформированная от удара, мешала проникнуть внутрь кабины.

Жердью удалось отогнуть рамку. Целиком туда было не пролезть, но забраться поглубже рукой можно было. Видел Алексей планшет, но, как говорится, видит око, да зуб неймёт.

Он нашёл другой способ: просунул в кабину две ветки, как клещами, подцепил ими планшет и вытянул его из кабины. Усевшись тут же, развернул его.

Карта была — но масштаб! Предназначена она была для самолёта, с его скоростью, такая даже для автомобиля не очень подойдёт.

Он попробовал определиться, где север, где юг. В лесу это просто: часть дерева, обращённая к югу, имеет более густую крону.

Алексей встал лицом на север, всмотрелся в карту. Карандашом на ней был нанесён маршрут. Летели они около часа, «АН-2» за это время преодолевает… С какой же скоростью он мог лететь? Предположим, километров двести в час, плюс-минус пятьдесят. Тогда точка падения приблизительно… он повёл пальцами… вот тут! На карте в этом месте сплошная зелень, то есть лес, и никаких населённых пунктов. Есть какое-то село километрах в сорока. С Натальей, да по лесу, да без компаса — верных два дня пути, как не больше.

Он не услышал, как сзади подошла девушка.

— Ты с кем разговариваешь?

Алексей и не заметил, что рассуждал вслух.

— Ой, у тебя карта? Ура! Значит, мы будем выбираться сами?

— Подождём до вечера. Если нас искать не будут, завтра пойдём сами.

— Правильно, мы тут до зимы сидеть можем; уж лучше идти.

Алексей посмотрел на обувь Натальи. Кто бы говорил о походе! На её ногах были туфли на небольшом каблучке. В них по лесу и километра не пройдёшь. Или каблук сломается, или ногу подвернёшь. Тогда на себе нести придётся, что Алексею совсем не нравилось. Это на карте по прямой километров сорок. А если болотце на пути встретят или завал леса, обходить придётся, и расстояние вдвое увеличится.

Наталья перехватила взгляд Алексея.

— Обувь у тебя для похода неподходящая, в такой далеко не уйдёшь.

— Чем плохо? Нигде не трёт.

— Каблуки в почву проваливаться будут. Лучше бы кроссовки. Поищи в багаже у пассажиров.

— Ну — нет, я лучше босиком.

— До первой еловой шишки. Наступишь неосторожно, ступню поранишь, а у нас даже бинта нет.

Ну «фифочка», что бы ни сказал, всему противится. Он бы её проучил. Пусть на каблучках идёт, но потом ему же хуже будет, на себе нести придётся.

К вечеру Алексей развёл костёр, нажарил рыбы, и они поужинали.

Более подходящую для пешего перехода обувь Наталья так и не стала искать. Пусть её!

Утром Алексей снова развёл костёр, и снова на завтрак была рыба. За три дня он наелся рыбы на целый год. В свою сумку он положил четыре оставшиеся сырые рыбины — по крайней мере, два дня с голоду они не умрут.

От трупов уже начинало попахивать, и по-любому надо было уходить. Хоть и прохладно по ночам, но днём ещё пригревало.

Алексей развернул чехол, на котором они спали, и накрыл тела. Все укрыть не получилось, но всё же. Конечно, чехол бы им с собой взять, на ночь под себя подстелить, да больно тяжёл он, и объём изрядный. Только намучаешься с ним.

Алексей взглянул на Наталью:

— Готова?

— Сумку свою взяла, а больше у меня ничего нет.

— Тогда идём.

Направление Алексей знал приблизительно. Чем ближе к жилью, тем больше шансов встретить людей: грибников, охотников, лесорубов — даже и городских, выехавших по ягоды. В лесах полно ягод — черники, брусники, костяники, только собирай, не ленись.

Они пошли по лесу. Наталья попыталась закурить, но Алексей тут же пресёк её:

— Брось, не на прогулке, дыхалки не хватит.

Однако упрямая девица продолжила курить.

— Алексей, ты молодой, а такой зануда! Только указания даёшь.

— Для твоей же пользы.

Алексей рассчитывал до вечера пройти как можно дальше, не хотелось ему в лесу на голой земле ночевать.

Он шёл ровным шагом и дышал, как в училищах учили, на маршах. Наталья же через километр спотыкаться начала, отставать. Ему приходилось останавливаться и ждать её. Эти остановки его раздражали.

— Наталья, прибавь ходу, так мы до зимы не придём.

— Тебе хорошо говорить, ты сильный, ты мужчина. Хоть бы сумку мою взял.

Алексей чертыхнулся про себя, но сумку всё же взял. С двумя сумками идти было неудобно, обе руки заняты.

Через час он объявил привал. Достав из своей сумки запасную футболку, надел на себя. Остальное — вроде бритвы и белья — выкинул. Открыл сумку Натальи. Господи, что женщины только с собой не носят! И притом — ничего путного, половина сумки — косметика, духи, бельё. Он зашвырнул сумку в кусты.

— Ты чего? Там косметики на тыщу баксов!

— Лишний вес. Хочешь, неси сама.

Наталья залезла в кусты, вытащила сумку и стала перебирать духи, помаду и прочие маленькие женские радости. Выматерившись, как боцман на корабле, она тоже забросила сумку в кусты.

Алексей удивился. Такого забористого, такого витиеватого мата он не слышал даже в мужских компаниях.

— Не знал, что ты такой виртуоз!

Наталья бросила на него испепеляющий взгляд. Да он-то здесь при чём? Сначала купила кучу дорогущей косметики, взяла её с собой в самолёт, а теперь нести не хочет. Только вот тратить время на несущественные, по его понятиям, безделушки было излишним. Поход по тайге и так забирал много сил.

Ещё через пару часов хода Наталья уселась на землю, сбросила обувь и расплакалась.

— Что случилось?

— Туфли! Я, кажется, ногу подвернула.

Да что это за наказание! Ведь говорил же он ей!

Алексей присел перед Натальей и ощупал её лодыжку. Перелома точно нет. Он поднял с земли её туфли, поднатужился, оторвал один каблук, потом другой. Протянул искорёженные туфли Наталье:

— Обувай!

— На кого я буду в них похожа? И как пойду? Я на каблуках привыкла.

— Отвыкнешь, — отрезал Алексей.

Он искренне недоумевал. Неужели она не понимает всей серьёзности ситуации? О косметике сожалеет, об испорченных туфлях? Ему и ей неслыханно повезло, что в живых остались. И сейчас ещё неясно, выберутся ли они из передряги, и с какими для себя потерями и последствиями.

Наталья успокоилась, передохнула, и они пошли дальше.

Ещё через пару часов она бессильно упала на мох.

— Всё, не могу больше, сил нет.

— Даю десять минут на отдых. Ты ноги на дерево задери, так отойдут быстрее, — и сам, подняв ноги, опёрся ими о ствол дерева.

Когда время для отдыха, назначенное им, прошло, Алексей демонстративно посмотрел на часы:

— Подъём!

Наталья едва поднялась.

— Ой, мамочки, ноги болят!

— Пешком ходить больше надо. Небось привыкла в столице на метро да на машинах. Может, покурить хочется? — подколол он её.

Девушка не ответила.

Шли медленно, но всё-таки продвигались вперёд.

Когда деревья стали отбрасывать длинные тени, а воздух посвежел, Алексей стал подыскивать место для ночлега. Решил устроиться на ночлег под ёлкой, на опавших иголках. Там сухо, и в случае дождя они не промокнут.

Наталья свалилась без сил.

Пока не стемнело, Алексей набрал веток для костра, развёл его и пожарил рыбу. Съели по рыбине.

Алексей улёгся рядом с девушкой. После еды она моментом уснула, а он прикидывал, сколько они за день прошли. Получалось немного, километров двадцать. Завтра столько не пройдут, с непривычки у Натальи все мышцы болеть будут, хорошо, если к обеду разойдётся.

Утром Алексей собрал веток, разжёг костёр и приготовил рыбу. Кстати, последнюю. А Наталья всё спала.

— Вставай, лежебока, нас ждут великие дела! — пошутил Алексей.

Наталья проснулась, с трудом села, заохала:

— Ой, все мышцы ноют. А давай сегодня не пойдём, устроим отдых?

— У нас две последние рыбины, на ужин есть уже нечего. Если отдыхать будем, завтра сил не будет. Вставай, разомнись.

Алексей уселся есть. Наталья стонала и кряхтела, как старушонка, но всё-таки поднялась, поела.

— Идём.

Первые пару километров девушка шла медленно, и Алексей её не торопил. Потом всё-таки разошлась. Привала Алексей не делал, пока Наталья сама не рухнула без сил. Ладно, пусть полежит, хотя времени всего двенадцать часов, полдень. Солнце стоит высоко, тепло.

Через полчаса он поднял её насильно.

— Не пойду, — начала вяло сопротивляться она, — брось меня здесь.

— Ага, будет чем волкам перекусить. Идём!

— Я тебя просто ненавижу!

— Как доберёмся до первого села, сразу же расстаёмся. Я ведь тебе не муж.

Они снова пошли. Временами Алексей брал её за руку и просто тащил за собой, как буксир баржу. Однако к вечеру выдохся и он. Вот ведь обуза навязалась на его шею! И не бросишь в тайге.

Ночевали они под елью. Хотелось есть, но кушать было нечего.

Наталья спала мертвецким сном.

Утром и у Алексея поднывали мышцы ног — за отпуск совсем растренировался. Он встал первым, нашёл неподалёку ручей, умылся и напился вкуснейшей воды.

Вернувшись к месту ночёвки, заглянул под ель:

— Вставай, засоня!

— Не могу, — не открывая глаз, измученным голосом сказала девушка.

— Если я не ошибся с направлением, к вечеру мы должны выйти к селу.

— Не могу, — повторила Наталья. — Иди один, потом вернёшься. Скажем, на лошади с телегой.

— Ты думаешь, я тебя смогу найти? В ста метрах пройду мимо и не увижу. Это тайга, а не Лосиноостровский парк.

Он за руки поднял девушку.

— Вон там ручей. Пойди умойся и попей. Рыбы нет.

Они снова двинулись в путь.

Через час вышли на полянку, усеянную черникой.

— Всё, привал. Завтракать будем.

— Чем? Сам же сказал — рыбы нет.

— Под ноги посмотри, по чернике идёшь.

Они принялись за ягоды. Вскоре губы, язык и руки стали чёрными, но наелись они до отвала. Однако ягоды — не рыба: желудок полон, а есть всё равно охота.

Наталья, увидев Алексея, захохотала:

— Ой, не могу! Уморил!

— А ты на себя посмотри, думаешь, ты лучше?

— Зеркальца нет, — Наталья вздохнула.

Они шли до вечера, но уже не в прежнем темпе.

Алексей поглядывал по сторонам — должны же быть хоть какие-то признаки близкого жилья. Тропинки, лесные дороги, вырубки леса, пустые банки, бутылки, пачки из-под сигарет… Ничего! Никаких признаков обжитых мест.

Когда начало темнеть, Алексей выбрал место посуше. Елей не было, только лиственный лес вокруг. Одежда на обоих была пыльной, но это уже никого не волновало.

Наталья прижалась к Алексею:

— Лёш, как ты думаешь, мы выйдем?

— Должны, только духом падать не надо. Уныние — грех.

— Ты верующий, что ли?

— Крещён. Иногда захожу в церковь, но редко.

— Я тоже. Есть охота!

— Давай не будем о еде. Спать надо.

Утром они проснулись от холода. Над лесом стоял лёгкий туман, было промозгло.

Алексей поднялся и, разгоняя кровь, сделал несколько приседаний. Наталья тоже попыталась согреться, попрыгала, подвигала руками. Ни еды, ни воды не было, и Алексей пожалел, что не взял из самолёта пустую пластиковую бутылочку — хоть бы в ручье воды набрали.

— Идём, нам пора. Уже семь часов.

— Я в Москве в это время ещё сладко спала, — мечтательно сказала Наталья. — В тёплой и мягкой постели, под одеялом.

— И одеяло, и постель ещё будут, только идти надо.

Через час туман рассеялся, проглянуло солнце и стало теплее. Да и на ходу разогрелись.

Через пару часов вышли к опушке. Лес не кончился, просто впереди была огромная, с большое поле, прогалина. Дальше снова были видны деревья.

— Всё, привал, отдохнуть надо.

Наталья уселась на землю, где стояла. Алексей улёгся, задрав ноги на ствол дерева.

— Ой, люди! — вдруг вскрикнула Наталья и рывком вскочила.

Алексей только и успел схватить её за лодыжку, но удержать девушку ему не удалось. Она вырвалась и помчалась через луговину.

И откуда только они взялись!

Алексей перевернулся на живот, всмотрелся. С другой стороны леса и впрямь вышли трое мужиков. Эх, зря она побежала!

Служба приучила Алексея к осторожности. Вышел из подъезда — осмотрись, нет ли поблизости опасного субъекта. А в лесу ведь не только грибники-ягодники встречаются. Поблизости от населённых пунктов и бомжей можно встретить, и зэков беглых, что в Сибири случается, тут ведь со сталинских времён лагерей полно. Часть из них после прихода к власти Хрущёва закрылась, но далеко не все.

Привычно сориентировавшись, Алексей прикинул расстояние: далековато до людей, метров двести. Деталей одежды не разглядеть, но явно не спасатели и не военные. Телогрейки на мужчинах серого цвета, такие же брюки и сапоги. Обувь для леса самая подходящая — ни клещ, ни змея не укусит. Кто же это? Если лесорубы, так бензопилы в руках не видно, а вот оружие у одного за спиной есть, ствол поблёскивает.

Алексей колебался — выйти из леса или погодить? Дорогу к селу или деревне узнать надо. Только большой вопрос — нужны ли мужикам свидетели? Он решил повременить, приглядеться. И так уже ясно — где-то недалеко населённый пункт. Открыв лётный планшет, он изучил карту. Вроде похожий изгиб леса есть, и деревня недалеко, километрах в пяти.

Наталья добежала до мужиков и стала что-то говорить, размахивая руками. Ну да, про падение самолёта рассказывает, надо же ужасами и пережитым поделиться.

Но вот мужики Алексею явно не понравились. Они озирались по сторонам, вроде как опасались чего-то — деревенские так не делают. В сердце закралась тревога.

Наталья разговаривала с мужиками минут десять. Потом один схватил её за локоть, и все направились вдоль опушки. И, насколько Алексей мог судить по карте, совсем не в сторону деревни. Интересно, куда они направлялись? А главное — сказала Наталья про него или не успела? У женщин секреты не держатся. Конечно, особого секрета в том, что их двое, нет, но сейчас ему бы не хотелось, чтобы неизвестные знали о нём, о его присутствии неподалёку.

Раздался слабый вскрик Натальи — это один из мужиков влепил ей пощёчину, чтобы не упиралась. Господи, вот дура-то! Зачем помчалась, не спросясь? Понятно, что он ей не муж, не отец, не начальник, но осторожность никогда не помешает. И что теперь делать? Бежать в село или идти за мужиками? У них ствол, поэтому держаться надо осторожно. Приблизиться — это да, но так, чтобы его не обнаружили.

Алексей оставил сумку там, где лежал: потом заберёт, а сейчас она только мешать ему будет, и не выходя из-за деревьев, он пошёл параллельно чужакам, которые всё так же тащили Наталью за руку. Она оборачивалась и глядела в его сторону, явно рассчитывая на помощь. Не сейчас, Наталья, не сейчас! Переть по луговине на ствол может либо беспечный человек, либо совсем уж дурак, а ни к первым, ни ко вторым он себя не относил. Вот только оглядывается она зря, подозрения на свою голову накличет.

Луговина становилась всё уже, деревья с двух сторон сходились, и группа чужаков приближалась. Уже были слышны голоса, слов только не разобрать.

Мужики шли явно целенаправленно. Вот они вошли в лес и исчезли из виду.

Алексей, стараясь не наступать на сучья, побежал. Как бы не упустить их из виду!

Впереди, в полусотне метров, показалась ярко-красная ветровка Натальи. Алексей спрятался за ствол дерева.

А группа впереди шла, не таясь, разговаривая во весь голос. Хрустели ветки и сучья под ногами.

Метров через двести стало понятно, куда они шли.

Среди деревьев стояла маленькая избушка — охотничья заимка. С дверью, подпёртой жердью от зверя, но без окон. Прихватит зимой буран охотника — тут укрыться, переждать можно. В Сибири встречались такие, переночевать мог каждый. В таких охотничьих избушках всегда был небольшой запас еды — круп, соли, даже с десяток патронов. И дрова для печки. Но действовал здесь неписаный закон: попользовался — сохрани прежний порядок, и из своих запасов оставь что-нибудь. Хоть банку консервов, хоть спички или патроны — кому-то это может спасти жизнь.

Похоже, мужики про избёнку знали и пользовались ею не раз. Откинув жердь, они вошли, бросив дверь открытой — иначе в избушке без окон темно.

До Алексея донеслись обрывки какого-то разговора, потом раздался мужской хохот. Вот влипла девка! В лучшем случае изнасилуют, а в худшем — ещё и убьют. Даже закапывать не будут, оттащат тело подальше и бросят в промоину. За зиму сгниёт так, что и не опознать потом.

Надо выручать девку. Но он не Рэмбо, чтобы с голыми руками врываться в избу. У них ружьё, и он об этом помнил. Да и не факт, что у других оружия нет, без ножей в тайгу не ходят. Надо выждать и устранить их поодиночке. Убивать мужиков Алексей не предполагал. Оглушить, связать, забрать оружие и освободить Наталью — вот его план. То, что компания не из добрых, он уже понял.

Послышался звук ударов и крик Натальи. Ну да, тянуть не стали, сразу к делу приступили. Вот не повезло ему с напарницей!

Нет бы вместо неё мужик в живых остался, лучше — лётчик. Но выбирать не приходилось.

Из избы вышел мужик. Спереди чужака Алексей видел в первый раз, и сердце тревожно ёкнуло и оборвалось куда-то в пустоту — да он зэк! Вероятно, и все остальные тоже. Спереди, на груди, на телогрейке, у него была пришита белая полоска с надписью: первый отряд, и ещё что-то, издалека не разглядеть.

Зэк зашёл за избу с явным намерением облегчиться и уже расстегнул брюки. Самый удобный момент! Плохо только, что зэк остановился рядом с избой.

Алексей зашёл сбоку и подкрался вдоль стены — ни одна сухая веточка под ногой не хрустнула, и сделал шаг, оказавшись сзади зэка. Но тот звериным чутьём почуял постороннего и начал поворачивать голову в сторону Алексея. Однако тот схватил его за подбородок и затылок и резко крутанул, как учили в армии.

Раздался хруст позвонков, тело обмякло. Алексей едва успел подхватить его и осторожно положить на землю — шум падения тела ни к чему.

План его только начал осуществляться, а всё уже пошло не так. Убивать он никого не собирался, а один труп уже есть. Чёрт! Теперь не хватает только самому в тюрьму сесть. Убийства как такового он не испугался, в полуобморочное состояние не впал. И если отбросить ложную стыдливость, то надо честно признать, что в военных училищах готовят профессиональных убийц. Да, они служат Родине, готовясь защищать её от врагов. Но при вражеском нашествии надо убивать, без этого — никак. Война и боевые действия в белых перчатках не ведутся.

Алексей по-быстрому обыскал зэка, обнаружив у него в кармане нож-выкидуху — типично зэковское изделие. Теперь дороги назад нет.

В избе отчаянно закричала Наталья. Надо решаться.

Алексей стянул с убитого телогрейку, надел её на себя, на голову нацепил кепку. В первые секунды хватит, чтобы врага с толку сбить. А то, что в избе враги, он уже не сомневался. Нажал на кнопку на рукояти ножа — со щелчком выдвинулось лезвие. Он взял нож обратным хватом в руку, прижав лезвие к рукаву — так его почти не видно, и, не таясь, стуча ботинками, направился к двери.

В полумраке избы было видно, что один из мужиков держит Наталью за руки, а второй лежит на ней, пытаясь раздвинуть ей ноги. Который стоит — опаснее. Невдалеке на полу лежало ружьё.

Алексей прыгнул к нему и ударил ножом в шею. Лезвие ножа было коротким, не армейский штык, и через телогрейку до сердца может не достать. Зэк выпучил глаза, схватился за шею, откуда фонтаном била кровь, и завалился на топчан — на третьего, последнего, зэка и Наталью.

Те вначале не поняли, что произошло, уж очень неожиданно всё случилось. Наталья мазнула ладонью по лицу, разглядела кровь и завизжала.

Зэк, лежавший на ней, сполз в сторону. Только теперь он понял, что рядом не свой, а чужой, но предпринять уже ничего не успел. Да и что он мог, если брюки до конца спущены?

Алексей сделал шаг назад, где лежало ружьё, взял его в руки, переломил. В патроннике тускло блеснул патрон. Ижевская курковая одностволка «ИЖ-17», старенькая, с вытертым воронением, но хорошим боем.

Он закрыл ствол.

— Вставай, падаль, одевайся.

Зэк сполз на пол с топчана, встал, подтянул штаны и застегнул их на пуговицу. Откуда он достал нож, Алексей не заметил, скорее всего — из рукава. Увидел только, как дёрнулась рука у зэка, успел отклониться в сторону, да и то едва. Бок обожгло болью. Зэк повернулся и прыгнул в дверь.

Большим пальцем руки Алексей взвёл курок, вскинул ружьё и выстрелил ему в спину. Дробь в патроне была или картечь, но телогрейку на спине зэка изрешетило.

Звук выстрела в маленькой избе просто оглушил — до звона в ушах. Потянуло запахом пороха.

Зэк вывалился из избы и упал — после такого попадания с трёх метров в живых не остаются.

Слева раздался шорох. Алексей резко повернулся, но это Наталья пыталась выбраться из-под убитого зэка. Алексей рванул труп за руку, и тело мешком свалилось на пол.

Наталья какими-то безумными глазами осмотрела избу, трупы:

— Ты… ты… их убил?

— А что мне оставалось? — вопросом на вопрос ответил Алексей. — Это же беглые заключённые, если ты до сих пор не поняла. Натешились бы с тобой вволю и придушили. Таким свидетели не нужны.

Он обратил внимание, что лицо Натальи украшал синяк и левый глаз заплывал.

По коже слева потекло что-то тёплое. Алексей положил ружьё на стол, присел на лавку, завернул ветровку и рубашку. Нож прошёл вскользь, распоров кожу.

— Ой, да ты ранен?

— Не смертельно, успокойся. Лучше бинт поищи и зелёнку.

Он, правда, сомневался, что в избе найдутся перевязочные средства.

Наталья вскочила и едва не упала, запнувшись о труп. Джинсы на ней были расстёгнуты и приспущены. Смутившись, она подтянула их, вжикнула молнией. Вовремя Алексей подоспел.

Бинт в стерильной бумажной упаковке нашёлся, а вот зелёнки или йода не оказалось.

Наталья принялась за перевязку. Делала она это неумело, но старалась.

Когда закончила, Алексей спросил:

— Ты почему к ним побежала, я же тебя за ногу пытался ухватить, остановить?

— Людей увидела, думала — местные, помогут. У! — Она пнула труп ногой.

— Ну да, в мёртвого льва каждый плюнуть может, уже не страшен.

Алексей сел на лавку. Нахлынула усталость, даже какая-то апатия. Как ни крути, убийство трёх человек. Суд, срок и тюрьма — вот что у него впереди. И всё из-за этой московской «фифочки»! Только вот не в его правилах было сидеть сложа руки и ждать, чем всё закончится.

Наталья ходила по маленькой избе, заламывая руки.

Алексей поднялся:

— Где-то рядом должен быть ручей — избу далеко от воды не поставят. Пойди, найди и принеси в ведре воды, пол замыть надо.

Наталья кивнула и вышла. Она была испугана и подавлена. Её необдуманные действия привели к трагедии, и она чувствовала себя виноватой.

Алексей отправился осматривать местность поблизости — он решил вытащить и спрятать трупы. Если их найдут и выйдут на него, стало быть, не судьба. Ну а коли сгниют и следствие не определит виновного, так тому и быть. Идти самому с повинной в полицию или в прокуратуру было выше его сил.

Он описывал вокруг избы всё расширяющиеся концентрические круги, пока наконец не нашёл подходящее место — небольшой узкий овражек, скорее промоину от талых вод. Не мешкая, вернулся к избе, ухватил за ноги первого, убитого им, что лежал около избы, оттащил к промоине и сбросил туда. Следом решил убрать того, что в избе, потому что Наталья ручей нашла и стояла с ведром воды у избушки, не решаясь войти.

Он выволок убитого зэка за воротник телогрейки и потащил. На середине пути решил передохнуть, перевести дух. Поворачиваясь, чтобы присесть, Алексей ботинком зацепился за край телогрейки, причём обо что-то твёрдое. Он залез в карман телогрейки и вытащил пистолет — старенький, потёртый «ТТ», ещё довоенного выпуска. Отщёлкнул магазин — там было четыре патрона. Да где же он его взял? Такие не выпускают уже лет шестьдесят!

Алексей положил оружие в карман телогрейки и теперь уже обыскал все карманы — уж больно находка интересная. Однако ничего, кроме расчёски, не обнаружил. Хорошо, что он ударил зэка первым. Успей бандит опередить его, сейчас бы не он, Алексей, тащил его к промоине, а наоборот…

Когда он вернулся к избушке за последним телом, Наталья уже мыла полы.

— Промыла раз, а кровь всё равно проступает, — пожаловалась она.

— Мой второй раз, третий, песком доски потри.

— Песком? — удивилась девушка.

— Ну да, в деревнях всегда так делают.

Алексей уже устал. И вроде зэки жилистые, не упитанные, а тащить волоком тяжело.

Передохнув, он взялся за последнего и дважды останавливался, чтобы перевести дыхание.

Перед тем как сбросить тело в промоину, он обыскал карманы. В телогрейке нашёл два патрона к ружью и забрал их, решив, что надо оставить в избе.

В кармане брюк лежал завязанный узлом носовой платок. Он был замусоленным, и браться за него Алексею было неприятно, но любопытство пересилило. Развернув ткань, он опешил — на ладони лежали серые, невзрачные камешки. Странно, зачем зэку галька? Сначала он хотел выкинуть их, но потом передумал — зэк просто так ничего в карманах таскать не будет. Тем более что руки трупа были «украшены» множеством наколок — перстни, надписи. Видно, не один год, а то и не первую ходку сидел, или, как они говорили, чалился.

Завернув камни в свой платок, Алексей сунул его в карман, тело же сбросил в промоину. Хочешь не хочешь, а ещё раз сюда идти надо. Лопату в избе Алексей видел, и у него мелькнула мысль — закидать землёй захоронение, чтобы в глаза не бросалось. Устал, но надо!

Вернувшись, он отдохнул. Полы были уже чистыми, какими бывают только сразу после постройки. Люди избушкой пользовались, но до мытья полов не снисходили. Может, веником из веток иногда пыль и грязь выметут, но не более.

Алексей выложил на полку патроны, туда же уложил ружьё. Ему было жалко его выбрасывать, оружие он ещё с военного училища любил и уважал.

К промоине он вернулся уже с лопатой. Более часа пришлось потрудиться. С одного места землю брать было нельзя — это он хорошо понимал. Яма будет, подозрение вызовет. Поэтому сначала он подкапывал кочки и бросал их в промоину, а потом — просто землю. Слой земли получился не очень толстый, сантиметров тридцать. При первом же дожде земля вдвое просядет, но Алексей надеялся, что время и осенне-зимняя непогода сделают своё дело.

Назад к избушке он брёл с чувством выполненного долга. Правда, лопата, которую он нёс на плече, казалась ему пудовой. Но Алексей пересилил себя и, вернувшись, обошёл вокруг избушки, внимательно вглядываясь, не осталось ли каких-либо следов?

Войдя в избушку, он без сил плюхнулся на скамью.

— Наталья, есть хочется ужасно. Пошарь-ка на полке, может, хоть что-нибудь найдётся?

— Смотрела уже, — откликнулась Наталья, — макароны и банка рыбных консервов «Частик в томате».

— Сгодится. Сходи, принеси воды, а я веток поищу, печурку растоплю.

Пересилив себя, Алексей принёс охапку веток и разжёг древнюю буржуйку. Спасибо тому неизвестному, что избу поставил и печь, без неё совсем плохо было бы.

Огонь он разжёг быстро. Вернулась Наталья с закопчённой кастрюлей, полной воды. В отличие от каменной печи буржуйка разогревалась быстро, но и дрова жрала, что твой паровоз.

Когда макароны сварились, Наталья слила воду, а Алексей ножом вскрыл банку консервов и, выложив её содержимое в кастрюлю, перемешал. Получилось нечто непривычно-красное, но пахло съедобно.

Приготовленное блюдо разложили по двум алюминиевым мискам.

Алексей ел не спеша, растягивая удовольствие. В животе появилось ощущение сытости, потянуло в сон. Да и в самом деле спать пора, солнце уже к вечеру клонится.

— Давай спать ложиться, — предложил Алексей.

Наталья только кивнула в ответ. День для неё выдался также нелёгким.

Алексей прикрыл дверь, задвинул деревянный запор и улёгся на топчан.

Наталья стояла в нерешительности.

— Ты чего?

— Так на топчане… — она не договорила.

Ну да, боится. Он на топчане человека убил, да и саму Наталью едва не изнасиловали.

— Так и будешь стоять всю ночь?

Наталья пересилила себя, легла с краю и прижалась к Алексею. Уснули оба быстро, поскольку день выдался тяжёлый.

Глава 2 Камни

Спать на топчане и под крышей было куда теплее, чем на голой земле, и Алексей проснулся бодрым, отдохнувшим. А Наталья всё спала, просто наглым образом дрыхла.

— Вставай, соня!

— М-м-м, дай поспать! Хорошо-то как!

— Надо собираться, идти.

— У тебя других слов нет? Всё идти да идти! Я на всю жизнь вперёд находилась.

— Деревня должна быть недалеко.

Наталья встала. Косметики нет, волосы всклокочены… Но даже в таком виде она была привлекательна.

— Отвернись, я себя в порядок приведу. Я страшная, да?

— Не гневи Бога, вполне… Пошли умываться, заодно и попьём — есть-то всё равно нечего.

Они привели себя в порядок, умылись, напились и тронулись в путь.

Сначала Алексей, направившись по старому пути, нашёл свою сумку. Немудрящие были в ней пожитки, но всё же… Он припомнил, с какого места вышли зэки, и направился туда. Наталья не отставала ни на шаг.

— Наташа, я вот о чём хочу поговорить. Забудь вчерашний день, вроде как и не было ничего.

— Думаешь, нас расспрашивать или подозревать в чём-то будут?

— Подозревать — нет. А о самой катастрофе будут расспрашивать, и не раз. Рассказывай всё, как было, но вчерашний день выкинь из головы. Ни ментам, ни подругам, ни дома по телефону — никому ни слова. Тогда оба в тюрьму сядем.

— Господи, а я-то за что?

Ну да, теперь он один во всём виноват, у женщин всегда так. А не побежала бы к зэкам — ничего бы не случилось.

— Да, на мне кровь. Но я тебя защищал. Если бы бандиты со мной расправились, они бы и тебя не пощадили. Это тебе понятно?

— Не дура.

— Так ведь формально ты моя сообщница.

— С какого перепугу?

— Кровь в избе замывала? На официальном языке — скрывала улики. Если что, судить будут обоих, просто тебе меньше дадут.

— Об этом я как-то не подумала.

— Давай телефонами обменяемся, думаю — они нам могут понадобиться. Только об избушке по телефону — ни слова.

На привале Алексей нацарапал авторучкой на клочке бумажки номер своего мобильника, Наталья — даже два.

— Один сугубо для друзей, второй — служебный, — пояснила она.

— Думаю, как выйдем к людям и позвоним в полицию или аэропорт, придётся объяснительные какие-то писать, а то и на место катастрофы лететь.

— Лететь? Никогда в жизни! Я поездом поеду.

— Это твоё дело. А впрочем — я тоже. Справку только надо не забыть взять.

— Зачем? Подать на компанию в суд?

— Разве я похож на сутягу? Я уже два дня как на работе быть должен, иначе уволят как прогульщика.

Они снова пошли.

Около трёх часов дня вышли к просёлочной дороге, и Наталья от радости даже завизжала.

Вскоре показалось село. У первого же встречного Алексей узнал, где находится администрация. Он попробовал включить сотовый телефон, но аккумулятор уже сел.

Добрались до центра села. Наверное, в здании, о котором им сказал прохожий, когда-то было правление колхоза, а теперь — администрация села.

Оба прошли к секретарю, поздоровались.

— Девушка, нам бы в Екатеринбург позвонить.

— Вам что, делать больше нечего?

— Мы с разбившегося самолёта. Надо сообщить, где он.

Секретарша бросила бумаги и кинулась к двери:

— Антон Павлович! Тут люди с самолёта, который ищут!

— Заводи!

И сам следом за секретаршей появился в дверном проёме.

— Нам бы позвонить, — снова сказал Алексей.

— Всё сделаем в лучшем виде, — заверил его Антон Павлович. — Проходите, я сейчас номер наберу.

Он стал названивать районному начальству. Как же, в первую очередь начальству, чтобы показать свою ретивость, рвение к службе.

Потом он набрал номер МЧС и передал трубку Алексею.

— Здравствуйте, мы пассажиры с разбившегося самолёта, вылетевшего из Ерёмина.

— Все живы?

— Только двое.

— Вы где?

— Минуточку, — Алексей передал трубку Антону Павловичу. Тот объяснил, как называется село, покивал головой.

— Велено накормить и ждать, за вами прибудут. Есть хотите?

— А вы думаете, мы из ресторана? — возмутилась Наталья.

— Да, конечно. Идёмте.

Их провели в столовую, в соседнем здании. Впервые за несколько дней они вымыли руки с мылом, поели борща и пельменей.

После обеда Наталья попросила:

— Нам бы одёжную щётку, почиститься.

— Конечно, сейчас.

Антон Павлович отвёл их в свой кабинет, нашёл щётку, и Алексей с Натальей по очереди привели себя в порядок. После сытной еды и осознания того, что наконец-то вышли к людям, Алексей так и уснул в кресле.

Проснулся он от голосов. В кабинете было полно людей — в форме МЧС, прокуратуры, полиции, авиационной. Он даже не слышал, как неподалёку приземлился вертолёт.

— О, герой проснулся! Как фамилия?

— Алексей Иванович Терёхин, — хрипловатым после сна голосом сказал Алексей.

— Есть такой в списках, — радостно заявил представитель авиакомпании.

— Подождите. Карту читать умеете? Покажите, где самолёт?

На столе разложили карту. Алексей нашёл село, к которому вышел, повёл пальцем на северо-восток и ткнул пальцем:

— Приблизительно — этот район.

— Не может быть, он в стороне от трассы.

— У пилотов двигатель остановился, они, вероятно, площадку подыскивали, в сторону уйти могли, — попытался ответить Алексей.

— Разберёмся. Вы в состоянии полететь с нами, показать?

— Вполне.

— Я не полечу, с меня хватит, — вмешалась Наталья.

— Хорошо, будьте здесь. Антон Павлович, пристройте куда-нибудь даму, отдохнуть.

— Сделаю.

Алексей со всеми прибывшими направился к вертолёту, который стоял на спортивной школьной площадке. Набралось человек двенадцать, все важные, в форме, с папками для бумаг.

Алексей сидел у иллюминатора и смотрел вниз. Конечно, сверху местность выглядела не так, но некоторые характерные места он всё же узнавал.

— Недалеко уже, — сказал он борттехнику.

Вертолёт стал снижаться.

— Вон он!

— Вижу, — раздалось несколько голосов.

Сверху самолёт был не очень заметен, его закрывали деревья.

Подняв тучу пыли, вертолёт приземлился на небольшую поляну, метрах в ста от разбившегося самолёта.

Когда члены комиссии вышли из «МИ-8», Алексей пошёл первым. Вроде катастрофа произошла недавно, а Алексею казалось, что прошла целая вечность.

Несколько десятков метров — и перед членами комиссии открылась вся картина трагедии. На минуту все замолкли, потом вперёд вышел работник прокуратуры:

— Задержитесь здесь.

И стал фотографировать самолёт, оторвавшийся хвост, тела погибших пассажиров с разных сторон.

К Алексею подошёл представитель авиакомпании:

— Расскажите, как всё произошло.

Алексей чётко и подробно доложил.

— Мне бы справочку, — попросил он.

— О материальном ущербе?

— Нет, мне на работу, иначе уволят за прогул.

— Конечно. Вернёмся в аэропорт и сразу выдадим.

А дальше к Алексею подходили то представители милиции — тьфу! — полиции, то МЧС. Полицейские расспрашивали его снова и снова.

— Простите за вопрос, работа у нас такая. Вы багаж осматривали?

— Было дело, есть хотелось. В одном чемодане рыбу сырую, подсоленную нашли. Жарили на костре и ею питались.

Алексея пытали почти до вечера. Потом все уселись в вертолёт и вернулись в село. Тут всех определили на постой к местным жителям — гостиницы в селе не было.

Утром в село прилетел второй вертолёт, а вместе с ним — ещё десяток разных официальных чинов. Этот же вертолёт отправился за телами погибших.

Алексея и Наталью после завтрака посадили в другой вертолёт, куда, кроме них, сели ещё несколько человек из вчерашних. Наталья лететь боялась, но Алексей успокоил её:

— Снаряд в одну и ту же воронку дважды не попадает, зато в Екатеринбурге скоро будем.

Они прилетели в Уктус часа через два, но бумажная круговерть длилась до вечера.

Их осмотрел врач.

— Врач-то зачем? — удивилась Наталья.

— Каждый пассажир застрахован, надо осмотреть, всё-таки — страховой случай.

Представитель авиакомпании своё слово сдержал — и Наталье, и Алексею выдали справки для работы. Они должны были подписать множество бумаг — всё-таки двое выживших свидетелей, они же пострадавшие. И только вечером представитель авиакомпании сказал:

— Всё, вы свободны. Желаете самолётом полететь?

— Нет, — дружно ответили оба, — нам бы билеты на поезд до Москвы.

— Будут билеты, подождите.

Представитель созвонился с железной дорогой, на машине их доставили к железнодорожному вокзалу и вручили билеты. В один вагон, в одно купе — до Москвы. Через полчаса они уже сели в поезд.

— Кончился, кончился этот кошмар! — Наталья с блаженством на лице растянулась на полке. — Теперь буду спать до Москвы.

— Теперь можно.

А за окном, в темноте, пролетали пустынные полустанки и нескончаемый лес.

Через двое суток поезд прибыл в Москву. Алексей и Наталья вышли на перрон.

— А поедем ко мне домой! — вдруг неожиданно предложила Наталья. — Возвращение отметим. Нам ведь повезло — не как другим, которые у самолёта остались. Наверное, судьба.

— А не боишься незнакомого мужчину в дом приглашать? — пошутил Алексей.

— После того, как я с тобой спала? Да ты, как честный человек, теперь на мне жениться должен. — Наталья улыбнулась, но глаза остались серьёзными.

Алексей смутился. К такому разговору он был не готов.

— А ты что, не замужем?

— Мы с тобой неделю вместе, а ты и не поинтересовался! Эх, донжуан! Нет, не замужем. И квартира своя.

— Тогда едем. Мне всё равно ночевать негде, разве что в гостинице.

— В гостинице? Ты меня обидишь. Слишком много пережито вместе, мы с тобой теперь как родные.

Они сели в такси и доехали до Сивцева Вражка — так называлась улица, на которой жила Наталья.

Необычное название, старинное и даже какое-то вкусное на слух, не то что безликая 5-я улица Строителей времён социализма.

Наталья открыла дверь, вошла в квартиру. Алексей вошёл следом. В лицо ему дохнуло нежилым. Всё-таки квартира или дом живут, когда в них находится человек.

Наталья сразу распахнула форточки, в квартиру ворвался свежий воздух и шум улицы. «А вот в новых домах со звукоизоляцией плохо, — про себя отметил Алексей. — Слышно, как идёт лифт, как играет музыка у соседей». В старом доме в Питере, где он снимал квартиру, такого не было. Если на одном этаже свадьба, а по соседству похороны, никто никому не мешает.

— Располагайся, где нравится, — предложила Наталья.

Алексей уселся в кресло. Наталья хлопнула дверцей холодильника и вышла из кухни с расстроенным видом:

— Пойду в магазин за продуктами. Или в кафе пойдём?

— В таком-то виде?

Одежда, хоть её и чистили, выглядела не лучшим образом, а переодеться было не во что.

— Я быстро.

— Я с тобой. Что я один сидеть буду?

Они сходили в гипермаркет, находившийся неподалёку, и набрали продуктов. Вроде бы всего понемногу, но получилось два больших пакета.

Пока Наталья колдовала над ужином, Алексей смотрел новости. Об их разбившемся самолёте — ничего. Или они пропустили репортаж, пока ехали в поезде?

Квартира у Натальи была однокомнатная, зато своя, не съёмная, по-женски уютная. Свою квартиру Алексей содержал в чистоте, но выглядела она по-казарменному. Женщины маленькими деталями — цветком в горшке, небольшой картиной на стене, игрушкой — могут придать жилью шарм, уют, тепло. И что скрывать, Алексею квартира Натальи понравилась.

Они не спеша поужинали. Алексей чувствовал себя умиротворённо и немного грустно. За дни, проведённые вместе, он как-то даже привык к этой своенравной и немного взбалмошной, даже капризной девушке. Завтра надо расставаться, уезжать.

Наталья, вероятно, тоже испытывала такие же чувства.

— Давай выпьем?

— Не откажусь.

— Вино или виски?

— Водки нет? Тогда вино.

Пробовал Алексей виски, но не нравился ему сей продукт — впрочем, как и текила. Лучше хорошей водки для русского человека нет ничего.

Наталья разлила по бокалам испанское вино, сказала краткий тост:

— Со счастливым возвращением!

— За то, что уцелели и выжили! — добавил Алексей.

Вино было приятным, с хорошим послевкусием.

Наталья раскраснелась, оживилась.

— Сто лет уже не пила!

— Ну да — сто лет! Неделю всего!

Алексей наполнил бокалы.

— Судьба подарила нам вторую жизнь, так нечасто бывает. И познакомила заодно. Так выпьем же за встречу и знакомство!

— Ура!

Наталья выпила вслед за Алексеем. Потом она мыла посуду, а он снова смотрел телевизор. Затем зашумел душ, и несколько минут спустя Наталья вышла из ванной посвежевшая, замотанная в большое банное полотенце.

— Твоя очередь.

Алексей достал из сумки чистое бельё и мысленно похвалил себя за то, что нашёл сумку в лесу на обратном пути. С превеликим удовольствием он поплескался под горячими струями. Эх, славно! Он вытерся — даже растёрся полотенцем докрасна, как привык, натянул трусы. Одеваться дальше? Так ведь спать в одежде не будешь, не в тайге. И он решил выйти из ванной так.

В комнате горел ночничок. Наталья уже успела раздвинуть диван, превратив его в двуспальный, застелила и легла сама.

Алексей остановился посередине комнаты в нерешительности — Наталья приготовила ложе явно для двоих. В принципе в тайге спали они вместе, но в одежде, и он не делал никаких намёков, не приставал. Однако тогда их задачей было выживание. Теперь же ситуация другая, он у неё в гостях. У женщин ведь как? Пристаёшь — козёл, не пристаёшь — дурак. Вот и пойми их логику, особенно когда её, в мужском понимании, нет.

— Ты чего встал? Ложись. По-моему, у нас уже есть опыт.

Было бы предложено. Алексей нырнул под тонкое одеяло. Нечаянно коснулся рукой Натальи, и его всего обдало жаром — девушка была нагая. Вот чертовка! Провоцирует или?.. Несмотря ни на что, он решил просто спать. Однако близость молодого женского тела и выпитое вино будоражили, гнали сон прочь. Он повернулся на бок.

— Ты долго ещё полено из себя изображать будешь? — спросила девушка.

В общем, произошло то, что и должно было произойти между молодым сильным мужчиной и такой же молодой женщиной, находящимися в одной постели.

Наталья оказалась опытной, темпераментной, и они не спали почти до утра, предаваясь любовным утехам и как будто навёрстывая упущенное. В итоге проснулись в полдень. Алексей чертыхнулся про себя — что-то не больно он торопится на службу.

Наталья пошла на кухню — готовить завтрак.

— Иди есть, гость дорогой.

В молчании они позавтракали.

— Мне в Питер ехать надо, служба, отпуск кончился — с этими словами Алексей поднялся.

Наталья, смотревшая до этого в пол, подняла глаза:

— Лёш, возьми меня замуж.

Алексей растерялся. Никогда раньше женщины не говорили ему таких слов.

— А что? По службе в Москву переведёшься, а хочешь — так и вовсе увольняйся, в столице хорошую работу найти можно. Жильё у меня есть.

Алексей молчал — он был ошарашен.

— Господи, о чём это я? — Наталья поднялась со стула. — Квартира, служба! Просто нравишься ты мне! — почти крикнула она. — Нынче мужик хилый пошёл. При галстуке он, с ноутбуком, а попади в тайгу, как мы, с голоду бы сдох. А я за тобой, как за каменной стеной. Лёш?

— Погоди маленько, уж больно всё неожиданно. Я пока так далеко не заглядывал. Не гони коней, дай подумать. Я знаю твой телефон, знаю квартиру. Подумать мне можно? Шаг-то серьёзный.

— Думай.

Наталья сделала шаг вперёд, прижалась всем телом к Алексею, впилась в губы поцелуем.

Алексея обдало жаром. А может, ну её к чёрту, жизнь в Питере? Что он там видит? Служба, съёмная холостяцкая квартира, сон, снова служба… Как будто по рельсам едешь, а вокруг — унылая степь. А жизнь проходит, и ушедших лет уже не вернуть.

С трудом пересилив себя, он оторвался от девушки, перебросил ручку сумки через плечо, повернулся и вышел из квартиры, не оглядываясь. Долгие проводы — лишние слёзы.

Спускался по лестнице — не на лифте. Вый дя из-под козырька подъезда, он поднял голову, увидел в окне Наталью и помахал ей рукой.

А куда идти? В какую сторону? Где метро? Секунду поколебавшись, спросил у прохожего, внутренне обругав себя: «Вот ведь балда стоеросовая, вполне мог бы у Натальи узнать, она бы подробнее объяснила».

На метро пришлось ехать с пересадкой. Московское метро значительно больше питерского, но ориентироваться в нём было удобнее, указателей хватало.

Через час он уже сидел в поезде. Не «Сапсан», конечно, но шёл быстро, и поздним вечером Алексей прибыл на питерский Московский вокзал.

Добравшись до квартиры, он сразу замочил пыльную одежду в воде. Бросив сумку у дивана, услышал, как в ней что-то стукнуло. Алексей расстегнул молнию… Как он забыл? В боковом отделении лежал пистолет «ТТ», отобранный им у зэка, и рядом — узелок с камнями. Во всей этой суматохе он совершенно забыл о них.

Приняв душ, он завёл будильник, отутюжил форменную рубашку и брюки. Перекусить бы сейчас, но холодильник был пуст, перед отпуском он его вообще из сети выключил.

Покончив с этими делами, он улёгся спать, поскольку в предыдущую ночь совсем не выспался. При воспоминании о бурной ночи, проведённой с Натальей, по телу прокатилась тёплая волна.

Как не хотелось вставать утром, всё тело протестовало, но — надо!

Он быстро собрался, взяв, кроме обычного удостоверения, справку из аэропорта, и бегом побежал на трамвай, а потом пересел на метро. Торопливо проскочил через проходную, направляясь к кабинету начальника, — нужно было успеть до утренней планёрки.

«Сам» нахмурил брови, увидев входившего Алексея, но, прочитав справку и выслушав его объяснения, смягчился.

— Видел я мельком по телевизору новости о самолёте, только подумать не мог, что на нём мой сотрудник. Слава богу, всё обошлось. А то вроде служил исправно — и вдруг такой прокол! Иди, служи, как и прежде!

Алексей вышел довольный — гроза миновала.

В отделе тоже удивились:

— Ты что, на больничном был?

И Алексею пришлось ещё раз, только коротко, рассказать об авиакатастрофе.

— Ох и повезло тебе, парень! Ты этот день отмечай как второй день рожденья.

И снова потянулись серые будни. Со службы он приходил усталый, пока немудрящий ужин приготовит — спать пора. А вечером, перед сном, лёжа в постели, раздумывал — о жизни, о перспективах в ней, о Наталье. И чем больше он размышлял, тем больше склонялся к мысли о переезде в Москву. Жалованье, или, официальным языком говоря, денежное довольствие, им подняли, но даже после повышения оно не было таким, чтобы за службу руками и зубами держаться — водитель троллейбуса получал не меньше.

К пятнице он вспомнил о камнях — надо выяснить, что это такое. Ведь не зря зэк их в кармане таскал! Если что-то несерьёзное — выкинуть и забыть.

Он начал вспоминать знакомых, но никого, кто бы серьёзно разбирался в камнях, среди них не было.

На следующий день была суббота, выходной день, и он отправился в Горный институт, что на Васильевском острове. Добирался на трамвае 63-го маршрута — мимо этой остановки он проезжал каждый день. Поехал в форме — вахтёры, стоящие на проходной, формы всегда побаиваются. И не ошибся, вахтёр даже удостоверение спрашивать не стал:

— Проходите.

— Мне бы на геолого-разведочный факультет. Не подскажете?

Вахтёр подробно объяснил Алексею.

— Только, боюсь, нет там сейчас никого из преподавателей.

— Ничего, прогуляюсь.

На факультете Алексей одну дверь подёргал, другую. Заперто, хотя студенты по коридору слонялись.

— Вы кого ищете? — остановилась рядом с ним молодая женщина в белом халате, вероятно — лаборантка.

— Мне бы кого-нибудь из преподавателей.

— Профессор на месте, пойдёмте, — лаборантка подвела его к двери.

— Спасибо, — Алексей постучал.

— Да-да, войдите.

Алексей ожидал увидеть убелённого сединами мужчину преклонных лет и в очках — именно таких он видел в кино. Однако за столом сидел худощавый мужчина средних лет. Он с интересом оглядел Алексея, задержав взгляд на его форме.

— Здравствуйте, садитесь.

Алексей в свою очередь осмотрел кабинет: может быть, тут есть настоящий профессор?

— Вы ко мне?

— Ну, если вы профессор, то к вам.

— Не похож? — засмеялся профессор. — Но именно я и есть профессор. Вы из полиции?

Алексей не стал отвечать — пусть думает так. Он достал из кармана узелок с камнями, развернул и положил на стол.

— Мне бы хотелось знать, что это за камни. Ну хотя бы ориентировочно.

— Геммологическая экспертиза — это долго. У вас с собой официальный запрос?

— Мне бы предварительно, без запроса — для определения дальнейших действий. У преступника в кармане нашли.

Мужчина подтянул к себе носовой платок с камнями, взял в руки лупу. Осмотрев камни, зачем-то потрогал каждый.

— Вы хоть имеете представление, что это такое?

— Никакого.

— Алмазы, якутские алмазы. Если их огранить, то будут бриллианты.

У Алексея глаза на лоб полезли. Вот эти невзрачные камешки — алмазы?

— Все за исключением одного, вот этого.

— Они похожи.

— Сами подержите в руках. Алмазы имеют низкую теплопроводность и холодные на ощупь, а вот этот — тёплый. С какой Голконды вы их привезли? Ах да, у преступника изъяли.

— И сколько они могут стоить?

— Видите ли, товарищ… — профессор посмотрел на погоны Алексея.

— …старший лейтенант.

— Да, именно. Стоимость обработанного алмаза возрастает в разы — это зависит от веса, цвета, чистоты. Сейчас сказать этого нельзя, но самый лучший — «бриллиант чистой воды».

— Это как? Я не специалист.

— Разумеется. Если такой бриллиант опустить в чистую воду, его не будет видно, потому и «чистой воды». De Beers продаёт их по пятьдесят восемь долларов за карат, наши же чиновники ухитряются продавать по двадцать два доллара.

— Наши хуже? — удивился Алексей.

— Кто вам сказал такую чушь? — возмутился профессор. — Тот же De Beers покупает у нас алмазы по двадцать два доллара, а продаёт в Антверпен по пятьдесят восемь.

— Почему в Антверпен?

— Там мировая столица по обработке, огранке алмазов. Хотя в последнее время их всё чаще обрабатывают в Индии, дешевле выходит. Да и у нас в России тоже. Вы в курсе, что почти все собственники гранильных предприятий в России — граждане Израиля и Бельгии?

— Нет, — растерялся Алексей. — А всё-таки, сколько это может стоить?

— Один карат — пятьсот-шестьсот тысяч рублей. Вот этот камень приблизительно один карат и есть. Вот этот — два, может быть, чуть больше. Карат — это всего ноль целых два десятых грамма. Так что в носовом платочке, в котором вы камни так небрежно принесли, миллионов пятнадцать-двадцать. Такие ценности в броневике и с охраной перевозить надо.

Алексей не мог поверить своим ушам. Он в тайге их выкинуть хотел, а оказывается это — целое состояние.

Он собрал камни в носовой платок и сунул их в карман.

— Спасибо, профессор, за консультацию. Думаю, вы понимаете, что о нашем разговоре…

— Да-да, конечно! Молчок!

— До свиданья, вы очень нам помогли.

Алексей вышел из Горного института в абсолютной прострации. В кармане — состояние! А он их дома небрежно в сумке держит, и дверь не очень прочная, деревянная, правда из настоящего дерева старой работы.

Он пытался сообразить, что ему сейчас делать. Поделиться новостью ни с кем нельзя. Сдать государству? Вариант, но его обязательно спросят: где взял? А про убитых им зэков Алексею рассказывать вовсе не хотелось.

Голова шла кругом. Звонить Наталье? Нельзя. Вернее, поболтать можно, но не о камнях. Мало того, что любой женщине секреты доверять нельзя, так ведь и сотовая связь прослушивается полицией и ФСБ.

Алексей не придумал ничего лучшего, как вернуться домой — надо было обмозговать сложившиеся обстоятельства в спокойной обстановке, слишком всё серьёзно. Если кто узнает — неприятностей не миновать.

Пока он ехал в трамвае, казалось — узелок с камнями жжёт карман.

Уже дома Алексей развернул носовой платок и уселся за столом. Надо же, безликие камешки — и такая цена! Да он за всю жизнь честной службой столько не заработает! Стоп, профессор сказал, что один камень — не алмаз. Вот только какой? Он не запомнил: все камни были похожи и отличались только по размеру. Кстати, профессор упоминал, что алмазы холодные на ощупь.

Он взял один камень в руку. В самом деле, прохладный. И другой такой же, и третий… Взял ещё один камень. Края у него не острые — округлые, как у гальки, обкатанные водой. Как он попал сюда, к алмазам?

Алексей потёр камень пальцем. Под слоем въевшейся, спрессованной пыли появились чёрточки, напоминающие древние руны.

Он потёр камень сильнее — уже всей ладонью. Камень потеплел, даже горячим на ощупь стал. Только у Алексея внезапно заболела голова, задрожали, как в летнем мареве в зной, и сделались расплывчатыми очертания мебели и дверных проёмов. Голова закружилась, он ухватился одной рукой за стол и, держа в другой камень, прикрыл глаза.

Через несколько секунд головокружение прекратилось. Почувствовав себя лучше, Алексей открыл глаза. Сроду такими полуобморочными состояниями он не страдал. Или это авиакатастрофа так на него повлияла? Врач в Екатеринбурге хоть и осматривал, но без анализов. Вдруг он сотрясение мозга получил? Хотя жалоб на здоровье у него никаких как тогда, так и сейчас не было. Но с головой явно что-то не в порядке.

Алексей чётко помнил, что находился в комнате на съёмной квартире, а сейчас перед ним была мощённая булыжником дорога.

Камень, который держал в руке, Алексей сунул в карман — он не связал происшедшее с ним. Что с того, что на камешке проступили чёрточки, похожие на древние руны? В музеях таких полно.

Но сначала надо определиться, куда он попал, где Питер и в какую сторону идти? Был он как-то на службе в Калининграде, бывшем немецком Кёнигсберге. Так вот там брусчатка очень похожа на эту, на которой сейчас стоял Алексей. Нет, наверняка у него какой-то провал в памяти. Уехал в Калининград, а сам переезд забыл. Тем более что от Питера до Калининграда не так далеко, паромы ходят.

Сзади, пока довольно далеко, послышались тяжёлые шаги множества людей — так ходят строем солдаты.

Алексей обернулся и остолбенел: по дороге из-за поворота действительно выходила колонна пехоты, но только не Российской армии — шли настоящие гоплиты. Сандалии на деревянной подошве, туники, в левой руке — тяжёлый щит скутум, на бедре — короткий меч в ножнах. На головах шлемы, только не стальные, как сейчас, а бронзовые, у некоторых с поперечным гребнем, у других — с продольным. Шли самые настоящие римские солдаты, какими он их видел в исторических фильмах. Впрочем, у древних греков одеяния тоже похожие, только щиты небольшие и круглые. Но точно утверждать он бы не взялся, не историк. В музеи ходил иногда, фильмы любил смотреть — того же «Гладиатора». Умеют же делать в Голливуде! У нас же только ремейки вроде «Служебный роман-2», «Ирония судьбы-2», «Кавказская пленница-2». И хоть бы один новый фильм оказался равен по качеству старому — тьфу!

Колонна подошла ближе, и Алексей сошёл с дороги! Тяжёлая поступь сотен ног, пыль, запах пота, кожи, доспехов, чеснока. Это же сколько чеснока съесть надо, чтобы так пахнуть?

Мимо Алексея промаршировало не меньше тысячи воинов. Они поглядывали на него косо, но прошли молча. За ними идти? А вдруг они в дальнем походе — на тех же древних германцев?

Становилось жарко. Он в рубашке и брюках взмок. Солнце жарило немилосердно, хотелось пить.

Алексей двинулся в ту сторону, откуда показалась колонна. На вид солдаты были довольно свежими, не пропылёнными, а стало быть, вышли из города, причём близкого.

Город оказался ближе, чем Алексей думал. Едва он зашёл за поворот, как прямо перед ним в долине открылись городские постройки. На беглый взгляд, город был невелик — так, небольшой районный центр, тысяч на тридцать жителей, как не меньше. Постройки в один, редко — два этажа, каменные, земли вокруг полно.

Алексей бодро зашагал к городу. Слева на деревьях он увидел какие-то плоды. Ему стало интересно, и он сошёл с дороги, зайдя под крону. Ни на вишни, ни на сливы плоды не были похожи, по форме и размеру одинаковы.

Он сорвал плод, сунул в рот, разжевал. Так это же оливки! Ел он их как-то, не понравились. Но как они растут, видел впервые.

Откуда ни возьмись, появился негр — полуголый, в одной набедренной повязке и с кнутом в руках. Он стал что-то яростно кричать, показывая на оливки. Да понял уже Алексей, что это чей-то сад, но оттого, что он съел один плод, владелец не обеднеет. Он показал пальцем на плод, потом на свой рот и поднял палец. Один плод всего!

Но негр не унимался. Сторожем он здесь, что ли? Не стоило соваться, за границей частная собственность — всегда святое, никаких посягательств на неё не потерпят.

Алексей приложил руку к сердцу, извиняясь, и вышел на дорогу. Как сказать этому черномазому, что он не вор и только попробовать решил?

Однако негр не отставал, шёл в трёх шагах сзади и орал. Алексей не знал — что, но догадывался.

Вскоре оба подошли к городским воротам.

На вопли негра выскочили два городских стражника. Судя по суровым лицам и кожаным доспехам, а также множеству старых шрамов на руках и ногах — бывшие легионеры. Без слов они схватили Алексея под руки, зажав как в тисках. Да он и не собирался никуда бежать, сам в город шёл.

Его поволокли по улицам, завели в какое-то здание с портиком.

Негр, показывая на Алексея пальцем, что-то рассказывал. Знать бы, что так получится — языки надо было бы учить.

Сидевший в деревянном кресле мужик в белой тоге кивнул, потом ткнул пальцем в сторону Алексея. Он понял, что настала его очередь, и начал объяснять свои действия.

Услышав чужую и непонятную речь, римлянин поморщился, сделал знак рукой и бросил короткое слово: то ли владелец сада, то ли городской чиновник — Алексей так и не понял.

Стражники снова подхватили его под руки и поволокли. Алексей приготовился принять наказание. Поскольку денег или других ценностей у него не было, да и никто его об этом не спрашивал, он полагал, что ему отвесят пару-тройку плетей и выгонят взашей.

Однако действительность оказалась хуже — его бросили в подвал, за решётку. Причём, когда завели в камеру, надсмотрщик обыскал его. Наткнувшись на камень, лежавший в кармане, он осмотрел его и швырнул на пол. Громыхнули запоры.

В камере было ещё несколько человек.

Алексей поискал на полу камешек, нашёл и снова положил его в карман.

Сокамерник, по виду — форменный эфиоп, покачал головой, показал на карман, а потом на рот. Алексей догадался, достал камень, обтёр его о рукав и сунул себе в рот — сейчас это было самое надёжное место для хранения.

Толстые каменные стены и решётка на окне исключали возможность побега.

Алексей уселся на земляной пол. Непонятно, сколько ему здесь сидеть? Суда дожидаться? За одну съеденную оливу? Ну и порядки у них! А впрочем, для ромеев он варвар, поскольку не знает языка и ходит в брюках, как скиф.

Время тянулось медленно. К вечеру в камеру втолкнули ещё двоих, европейского вида, только говорили они между собой на непонятном языке.

Вечером надсмотрщик принёс деревянную бадью воды. Заключённые, отталкивая друг друга, жадно припали к живительной влаге. В камере, несмотря на окно, было душно, от наружной стены тянуло жаром. И только ночь принесла прохладу. Хотелось есть.

Понемногу все уснули, и Алексей тоже.

Утром он был разбужен пинком надсмотрщика. Остальные сокамерники уже стояли у стены. Всем связали руки верёвкой, и ещё одной — всех между собой, цепочкой вывели из тюрьмы и повели по улице.

Алексей вертел головой по сторонам: интересно было посмотреть на город и на всякий случай запомнить дорогу — он не оставлял надежды сбежать при удобном случае. Увы! Очень скоро запахло морем — свежестью и водорослями.

Свернув за угол, пленники увидели море, причал с кораблями.

Сокамерники издали тяжёлый вздох — они раньше его поняли, какая участь им уготована.

Их подвели к либурне, как узнал потом Алексей. Он успел осмотреть судно. Длиной метров сорок, два ряда вёсел по борту, вогнутый форштевень украшен по бокам фигурками крокодилов. В носовой части возвышается башенка для лучников и пращников. На самом носу — трап-ворон для абордажа. На фальшборт два прохода — в носу и на корме. На корме же натянут тент для начальства. Так ведь это римская бирема, какой её видел на картинах и гравюрах Алексей! Римское судно для разведки, посыльной и дозорной службы.

По спине пробежал холодок. Алексей всё понял. Ему и сокамерникам предстоит быть гребцами. Труд рабский и тяжёлый, больше года никто не выдерживал — умирали. Трупы сбрасывали в море.

Стоявший у сходен моряк рукой отсчитывал заключённых, потом он отсчитал стражникам деньги. Блин! Всё, что угодно, представлял себе Алексей, но не участь гребца на галере!

У либурны, на которую его завели, даже мачты с парусом не было. Значит, и при попутном ветре всё равно придётся трудиться, не разгибаясь.

Будущих гребцов развязали и свели вниз. Часть людей оставили здесь, двоих отвели ещё ниже, на нижнюю палубу. Как потом узнал Алексей, там располагались гребцы нижнего ряда вёсел, по одному на весло. На верхнем ряду вёсел сидело по три гребца на весло, потому как они были длиннее и тяжелее нижних.

Его усадили на лавку. Почти сразу же пришёл кузнец и заковал вновь прибывших в ножные кандалы. Руками гребцы могли работать, есть, но сдвинуться с лавки — только на длину цепи, около полуметра. Стоило судну напороться на мель или получить пробоину в бою, гребцы шли под воду вместе с кораблём.

Потом пришёл ещё один моряк, накинул Алексею на шею петлю из верёвки, на которой болтался небольшой деревянный чурбачок. Алексей не понял его предназначения, но и спрашивать не стал. Похоже, гребцы — люди разных национальностей, настоящий Вавилон. Вот это он влип! Только теперь, будучи прикованным к судну, он осознал весь ужас своего положения. Разве отсюда сбежишь?

Судно у причала стояло долго, часа три. Потом ударил барабан, и гребцы взяли деревянные чурбачки в рот. Алексей сделал то же самое.

Длинными шестами моряки оттолкнули судно от причала. Мерно стал бить барабан. Сначала заработали нижние, короткие вёсла, отводя судно на чистую воду. Потом прозвучал короткий свисток, и все гребцы взялись за вёсла. Рукоять весла, за которым сидел Алексей, была уже отполирована до блеска предыдущими гребцами, но об их судьбе думать не хотелось.

Алексей не терял надежды. Он мерно работал веслом вместе с другими — новичков посадили на скамьи с опытными гребцами.

Под мерные удары барабана дружно работали все восемьдесят восемь вёсел либурны. Пенилась вода перед форштевнем, судно набирало ход. На палубе гребцов стало свежее, хотя и ненамного. Запах пота, испражнений, истлевшей одежды, казалось, впитался в обшивку судна.

Через четверть часа напряжённой работы Алексей весь вспотел, а ещё через час начали саднить ладони. Однако он, сцепив зубы, терпел. Дождаться бы только вечера — он попробует потереть камень снова. Уж коли он занёс его сюда, пусть и обратно вызволяет. Интересно, какой сейчас год? То, что он перенёсся в прошлое на много веков, а точнее — тысячелетий, сомнения у Алексея уже не вызывало.

Часа через четыре удары барабанов стихли. Гребцы обессиленно бросили рукояти вёсел.

Между рядами сидений пошёл надсмотрщик с глиняной амфорой и плошкой, раздавая воду. Похоже, до кормёжки дело пока не дошло, а есть хотелось просто ужасно.

По палубе забегали воины. С палубы гребцов не видно ничего, только клочок неба.

Потом вновь забил барабан, всё чаще и чаще, задавая темп, и либурна начала набирать ход. Внезапно резкий поворот влево, раздался треск ломающегося дерева. Алексей испугался: блин, неужели посудина ко дну пойдёт?! А он?

С палубы донеслись крики, звон металла, видимо, шла морская битва.

Вода в корпус не поступала, и Алексей успокоился. Возможно, либурна подводным тараном проломила борт чужого судна.

Через полчаса всё стихло, а вскоре на палубу гребцов столкнули четверых мужчин, по одежде и лицам — арабов. Начали приковывать первого. Тот понял, какая участь ему уготовлена, и стал вырываться.

Стоящий рядом воин в кожаных доспехах вытащил из ножен короткий меч-гладий и ткнул им бедняге в живот. Причём сделал это спокойно, даже как-то равнодушно, видимо, проделывал это не раз.

Араб скрючился от боли и зажал рану руками, из-под которых обильно текла кровь. Его подхватили двое солдат, выволокли на верхнюю палубу, и почти тут же послышался всплеск — агонизирующего араба сбросили за борт.

Остальные, видя участь товарища, не сопротивлялись. Их тут же приковали кандалами.

Либурна снова набрала ход.

Шли почти до вечера, остановились у берега. Был слышен шум прибоя, крики чаек. Надсмотрщик принёс лепёшки и сушёную рыбу — это был и обед, и ужин. Гребцы принялись за еду.

Алексей съел всё довольно быстро, и голодные спазмы в желудке на какое-то время стихли.

Пользуясь тем, что судно стоит, гребцы повалились на лавки и забылись тяжёлым сном.

Дождавшись, пока его товарищи по несчастью уснут, Алексей выплюнул в ладонь камешек и потёр его пальцами. Ничего не изменилось. Он снова потёр его — теперь уже ладонью. И вновь никаких перемен.

Алексей разочарованно вздохнул. Его надежды на обратный перенос — в любое другое время и место — улетучились.

Он улёгся на лавку. Уже засыпая, подумал, что ведь тёр он хоть и днём, но тогда было полнолуние, месяц менялся. Ничего, он сибиряк, он терпеливый. Алексей забылся тяжёлым сном.

А утром — завтрак из той же лепёшки и рыбы. Прожевав последний кусок лепёшки, он мельком подумал, что если гребцов на судне кормят только дважды, утром и вечером, да ещё и настолько скудно при такой тяжёлой работе, неудивительна высокая смертность среди гребцов. Он и сам через месяц будет похож на своих сотоварищей, больше напоминавших измождённые тени, чем молодых мужчин.

Поев, он разорвал на полосы рукава от рубашки и обмотал ими ладони. После вчерашней работы на коже вспухли кровяные мозоли. Если они лопнут, на солёном морском воздухе ладони долго не будут заживать. А уж если загниют — пиши пропало.

Он оглянулся: обросшие лица, потухшие глаза. Неужели и его ждёт такая же участь? Переброситься парой слов с соседями по скамье удавалось только утром или вечером, во время еды. Все говорили на разных языках, смешивая слова, но понимали друг друга — ведь говорили о простых вещах.

Его соседом оказался италиец, и, общаясь с ним, Алексей понемногу изучал язык. Он показывал на части тела, например, на руку, на предметы, их окружающие, — на весло, на скамью, а италиец говорил, как они называются. Постепенно Алексей запомнил простые слова, и, по крайней мере, хоть и плохо, но за месяц научился понимать, что говорит надсмотрщик. Но во время гребли не поговоришь, дыхание сбивается, а с ним и ритм. А надсмотрщик бдит зорко. Увидит, что кто-то ленится или устал, — сразу кнутом по спине, а то и не раз. Алексея ещё не били, но он видел, как достаётся наиболее слабым.

Он едва дождался времени, когда в один из вечеров на небо выплыла полная луна. Когда гребцы уснули, он снова достал камень изо рта и потёр его. От долгого пребывания во рту камень стал как полированный. И снова ничего: как сидел Алексей на скамье в кандалах, так и остался.

От злости и разочарования он уже хотел было вышвырнуть камень за борт, в вёсельный порт, но вовремя одумался. Свыкся он уже с камнем, тот ему о доме напоминал. Привычно сунув камень в рот, Алексей уснул.

Судно бороздило в основном прибрежные воды. Либурна имела небольшое водоизмещение, малую осадку и могла подходить близко к берегам. Как понял Алексей, она выполняла охрану побережья от контрабандистов и врагов.

А врагов у Рима было много. Империя, раздираемая внутренними распрями и противоречиями, нападками гуннов, галлов, саксов и других племён, разделилась надвое — на Западную и Восточную империи — в 395 году. Мощь империи постепенно меркла, она уже не так пугала врагов, как раньше. Те же гунны обложили данью Византию — как когда-то всесильный Рим соседние земли. И надменные италийцы, презирая варваров, платили им ежегодно до 700 литр золотом (около 230 килограммов).

Римская армия, впрочем как и флот, тоже слабела. В неё всё больше набирали не только италийцев, как прежде, но и другие народы. Ранее их брали только во вспомогательные вой ска — тех же нумидийцев в конницу. Однако издавна Рим был силён пехотой, этими непоколебимыми фалангами, когортами и легионами. Но, увы, ни одна империя не существует вечно.

Через два месяца пребывания Алексея на либурне произошёл жестокий бой.

Либурна вышла утром, как и обычно, на патрулирование акватории. Около полудня раздался сигнал тревоги — взревела боевая труба сигнальщика. Забегали воины, готовясь к бою. Судно несколько раз маневрировало, работали вёсла то одного борта, то другого. Вот раздался удар тарана, крики, потом упал «ворон» на чужое судно — Алексей уже научился по звукам представлять картину боя.

Солдаты с либурны кинулись на абордаж. Но, видимо, противник был многочислен, имел не одно судно.

С правого борта, где был гребцом Алексей, раздался треск дерева, несколько вёсел оказалось сломано. Потом сильный удар сотряс галеру — это к правому борту подошёл ещё один корабль. С него на палубу галеры посыпались берберы, пираты Средиземного моря. Римская либурна попала в засаду.

Завидев берберскую шебеку и сочтя её слабой целью, она погналась за ней, не зная, что за многочисленными островами прятались ещё две шебеки. Как только передняя шебека под парусом и галера удалились, они кинулись вдогонку. Соотношение сил резко изменилось. Теперь командир судна вынужден был обороняться.

А берберы лезли на борт либурны, сцепив суда абордажными крючьями-кошками. Какое-то время римлянам удавалось сдерживать натиск берберов — ромеев выручала носовая башня, где располагались лучники. Сверху, поверх голов легионеров, они обстреливали нападающих.

Но и среди берберов нашлись меткие стрелки. Вот уже убит один лучник, пращник повис безжизненно на перилах. Потом раздался удар в корму — это ещё одно берберское судно пошло на абордаж.

Дрались обе стороны ожесточённо и остервенело. Ромеи понимали, что даже если сдадутся, пощады не будет никому, всех зарежут или выбросят за борт. В защите, даже если и без оружия, в воде долго не продержаться.

Но с каждой минутой ряды защитников таяли. Римские фаланги были сильны монолитным строем, а когда нападают со всех сторон, да ещё и с численным превосходством, быть беде. Плюс ко всему короткие гладиусы. Ими хорошо колоть противника из-за щита, наступая стеной. И излюбленный римский приём — «черепаху» — не построить, слишком мало солдат и узка палуба.

Постепенно бой переместился к левому борту, а потом и вовсе стих. Берберы рыскали по либурне, собирая оружие римлян и прочие трофеи, и лишь потом они заглянули на палубы к гребцам. В первую очередь они освободили соплеменников, перерубив цепи. Затем крикнули добровольцев, переведя на несколько языков. Вызвались все — уж больно ненавидели римлян за их жестокость. Нет, пираты не пытались организовать войну с Римом — силы были не те, но восполнить потери от абордажа требовалось.

Алексей плохо понял, о чём речь, но когда стали расковывать гребцов, тоже вызвался. Несколько ударов молотком — и ножные оковы пали. Оказывается, это так здорово — просто встать со скамьи и выйти на палубу. Только на ней полно трупов — римлян и берберов, и доски палубы скользкие от крови.

Предводитель берберов указал на трупы, и всех без разбора побросали за борт, в воду, палубу же несколько раз окатили забортной водой.

Из-за поломки вёсел либурна потеряла ход, и её взяла на буксир одна из шебек. Весь караван направился к югу, к африканским берегам. Галеру вполне можно было отремонтировать, и берберы трофей не бросили. Корабль — это деньги. Но это уже не было заботой Алексея — у берберов были предводители.

Когда шебека ткнулась носом в прибрежный песок, Алексей спрыгнул в воду. Раздевшись на мелководье, он как мог вымылся. За полтора месяца, проведённых на галере, больше всего хотелось вымыться, тело зудело от пота и грязи, волосы слиплись в колтун. Он тёрся песком, смывая, даже сдирая грязь. Потом наскоро простирнул одежду, от которой неприятно пахло.

Кое-кто, по примеру Алексея, тоже стал мыться и стирать обноски, но таких оказалось меньшинство — не было принято регулярно мыться в Европе, Азии и Африке. Это славяне раз в неделю, а то и чаще посещали баню. Рим тоже славился своими термами, где мытьё тела — целый ритуал. А французские короли, к примеру, даже в XVI веке мылись за жизнь дважды — при крещении да ещё перед отпеванием. Зато от русских нос воротили, славяне, мол, варвары. Кто бы учил!

На берегу уже развели костры. Из близлежащего селения притащили барана, тут же его зарезали, порубили на куски и бросили в котлы. Вокруг костров столпились голодные галерники.

После падения Карфагена и финикийского государства римляне на море властвовали безраздельно, однако же на пиратов всех мастей смотрели сквозь пальцы. Пираты были выгодны Риму, они поставляли империи рабов. Кроме того, пираты не давали купцам из других стран завозить в империю зерно, в чём были кровно заинтересованы римские землевладельцы.

Великое переселение народов в V веке забросило в Северную Африку германское племя вандалов. За два десятка лет несколько десятков тысяч вандалов создали своё государство со столицей в Карфагене. Вокруг — пустыни с редкими оазисами, поэтому вандалы возвели пиратство в ранг государственной политики. Вандалы-язычники в дальнейшем уяснили, что Рим ослабел, и разграбили Вечный город.

Разбил пиратский флот, да и то не с первой попытки, флот Византии, этого осколка прежде могучей империи. Но даже когда вандалы были в силе, к побережью выходили племена арабов-берберов — они также хотели отхватить свою долю пирога. А после разгрома вандалов берберы заняли их столицу и всё побережье — место язычников занял воинствующий ислам. Пиратство продолжилось в значительно большем объёме — пираты в Средиземном море существовали всегда. Море тёплое, зимы практически нет, судоходство оживлённое, как нигде больше, и армянский царь Митридат предоставлял пиратам убежище в Киликии, прозванной Малой Арменией.

К берберам-арабам и попал Алексей. Вандалы их терпели, скрипя зубами, и при случае не гнушались перебить команду и захватить судно в качестве трофея. Но старались делать это скрытно, вдали от берегов. Потому как небольшое государство вандалов со всех сторон было окружено племенами кочевников-берберов, поставлявших в Карфаген скот на мясо, финики и прочую провизию.

Меж тем баранье мясо сварилось. Пираты разлили по глиняным мискам наваристый бульон, добавив по куску мяса. Люди жадно набросились на еду, шумно хлебали из мисок через край.

Алексей давно не ел мяса, баранину же он не любил ни в каком виде. Запах своеобразный, а едва остынет, как появляется жир. Но сейчас угощение пиратов показалось ему едва ли не царским. Хотя он понимал, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке: пираты кормят галерников, чтобы показаться щедрыми, чтобы склонить к службе у них. Ведь пиратство — занятие рисковое, потери в командах велики. А в случае удачи львиная доля добычи уходила даже не капитану — ему доставалась только десятая доля, главные кровососы сидели на берегу. Они покупали корабли, набирали команду, бункеровали провизией, пресной водой, оружием. А впрочем, так было во все века. Кто не рискует, тот и получает навар.

В отличие от многих других Алексей не чувствовал себя свободным. Да, он не прикован кандалами к скамье и может пройтись по берегу. Но куда он денется с этой пустынной земли? Ведь выбора нет абсолютно. Свобода подразумевает какой-то, пусть и ограниченный, но выбор — в месте жительства, действиях — даже еде. А у берберов — либо пиратствовать, либо сдохнуть от голода на берегу. По большому счёту ни то ни другое его решительно не устраивало. Только деваться было некуда.

И он замыслил примкнуть к пиратам, а при первом же удобном случае сбежать в более цивилизованные места. Правда, империя, куда он первоначально угодил, тоже оказалась не вполне гостеприимной, и за сорванную оливу он угодил на галеры. В голове мелькнула шальная мысль — пробраться на Русь. Всё-таки места родные, природа привычная, язык. Впрочем, с языком ещё неизвестно, слишком большая разница во времени. Может, в Византию? Риму, как империи, осталось существовать недолго, буквально ещё несколько лет. Император Валентиниан III не смог сохранить Западную Римскую империю. Восточная же империя со столицей в Константинополе будет стоять ещё много веков, примет православие.

И Алексей поставил перед собой цель, пусть пока далёкую, — Константинополь. Туда и купцы Киевской Руси добираются.

Он нашел италийца, соседа по скамье на либурне, показал пальцем на пиратскую шебеку. Италиец радостно закивал. Ну да, решил сделаться не галерником, а свободным пиратом.

Алексей улыбнулся и пожал италийцу руку — вроде товарищи они теперь. Вечером спать на берегу они улеглись рядом.

Звали италийца Ромулом, наверное, в честь основателей Вечного города. Песок вперемежку с галькой на берегу за день прогрелся, спать на нём под мерный рокот волн было уютно, дышалось легко.

Утром, едва рассвело, из селения явились берберы, раздали свежие лепёшки и финики. После завтрака они отсчитали два десятка человек из галерников и указали на шебеку.

Алексей, как и хотел, попал на одно судно с Ромулом. Он италиец, знает свои воды и земли, поможет сориентироваться. Другие бывшие гребцы попали на другие суда.

Несколько человек решили не заниматься пиратством и направились группой на запад. Алексей им только посочувствовал — у них не было запаса воды, еды и оружия. Без воды они протянут в пустыне всего лишь пару-тройку дней, если только их не возьмут в плен многочисленные племена кочевников. Шансов добраться до Европы — той же Испании — у них было немного.

Галерники взошли на судно.

Шебека уступала по размерам либурне раза в два. Но что галерников радовало — так это то, что на ней было только одно весло, рулевое. И ещё на судне была мачта с парусом. Конечно, гребная галера не зависела от ветра, как шебека. Зато, если дул ветер, шебека могла долго идти с приличной скоростью.

Но и вооружения на шебеке не было — носовой башни для лучников, подводного тарана, перекидного трапа-«ворона» с клювом.

Новоявленным пиратам раздали короткие ободранные кривые сабли довольно скверного качества, причём даже без ножен. Клинки заточку не держали, рукоять была деревянной и сделана грубо.

Шебека вышла в открытое море. До полудня ходили галсами, высматривая добычу. Большая часть пиратов сразу начала играть в кости. Однако игра быстро закончилась, поскольку у бывших галерников не было никакого имущества, чтобы поставить на кон. А когда один из бывших галерников выиграл у бербера, так и вовсе вспыхнула потасовка. Но кормчий быстро прервал свару, не став разбираться, кто зачинщик, и врезав обоим по зубам.

Далеко за полдень вперёдсмотрящий закричал:

— Корабль! — и показал рукой направление.

Игра сразу была забыта. Пираты приникли к борту.

Далеко, почти на горизонте, едва виднелся парус. Причём корабль двигался в их сторону.

— Опустить парус! — крикнул кормчий.

Пираты выполнили команду, и шебека потеряла ход.

Алексей сначала не понял, зачем потребовалось спускать парус, только потом до него дошло. Парус видно издалека, а мачту узреть сложно. И только когда корабль подойдёт ближе, станет виден корпус шебеки.

Пиратское судно было с низким бортом, издалека не заметным, но хорошо приспособлено именно для пиратских действий. В отличие от них торговые суда имели корпус высокий и широкий, чтобы иметь вместительные трюмы, оттого и силуэт был заметен издалека, и ход они имели небольшой. Команды торговых судов имели оружие и могли отбиться от небольшого пиратского корабля, но зачастую вовсе не сопротивлялись.

Берберы не лили понапрасну кровь пленников — за каждого можно было получить выкуп. А если убьёшь, деньги пропали. Ведь главной целью пиратов была не война, а нажива. После получения выкупа пленников возвращали, случаев обмана не было: пиратские вожди понимали, что подрывать бизнес нельзя. Содержали пленников обычно вдали от побережья, в укромных местах, чтобы родня, организуй она силовую вылазку, не смогла найти пленника.

Алексей был на пиратском судне впервые и потому смотрел за действиями кормчего с интересом — он же капитан. И потом, надо было узнать тактику врага изнутри, а в том, что пираты его враги, он не сомневался.

Между тем чужой корабль приближался, и вскоре стало понятно, что это торговое судно. Как понял Алексей, если бы судно оказалось военным — той же римской триремой или даже квинкверемой, пиратам пришлось бы срочно уносить ноги. В одиночку против небольшого военного корабля им было не справиться.

На «торгаше» пиратов тоже заметили. Корабль резко изменил курс, но было уже поздно.

Кормчий приказал поднять парус. На такой дистанции тихоходному судну от лёгкой и быстроходной шебеки не уйти.

Теперь расстояние стало сокращаться, и через пару часов погони шебека подошла вплотную.

Кормчий, сложив ладони рупором и приложив их ко рту, закричал:

— Опустить парус! Если не будете сопротивляться, никого не тронем!

Бербер не блефовал.

На «торгаше» спустили парус. Шебека сделала так же. С «торгаша» забросили «кошки» и подтянули шебеку к борту торгового судна.

Пираты с воплями, размахивая саблями, полезли на борт торгового судна. Однако команда сбилась на корме, оружия при себе она не имела и потому сопротивления не оказывала.

Старший из абордажной команды, бербер Мислим, распорядился загнать весь экипаж судна в трюм и сам закрыл деревянный запор. Тут же сбросили «кошки», подняли на «торгаше» парус, и абордажная команда на время стала судовой. Теперь оба судна шли к африканскому побережью. Захват произошёл быстро, бескровно и даже как-то обыденно. Алексей сам был в абордажной команде и всё видел своими собственными глазами. Конечно, это его первый опыт, но уж больно легко и просто всё произошло. Конечно, кто же из берберийских вождей, будучи в здравом уме, откажется от лёгкой добычи, от больших денег? Но ещё через пару часов он понял, что сильно ошибался.

Глава 3 Вандалы

На горизонте показались два судна, довольно быстро шедшие наперерез. Пираты их тоже заметили. И на шебеке, и на «торгаше» пираты из «старичков» взобрались на мачты.

Когда корабли сблизились настолько, что стали видны люди и детали судов, раздался тревожный крик:

— Вандалы!

Для двух пиратских судов одна пиратская шебека, да ещё с неполным экипажем, поскольку абордажная команда находилась на «купце», представляла лёгкую добычу. Кормчий шебеки это тоже понял. И если раньше, сопровождая торговый корабль, шебека шла на приспущенном парусе, то теперь прозвучала команда поднять его полностью. Кормчий решил бросить добычу и своих людей и спасаться самому. Вода перед форштевнем вспенилась, и шебека стала удаляться.

Берберы рассчитывали, что вандалы набросятся на торговое судно. Однако как бы не так! Вандалы поняли, что «торгаш» никуда не денется, и кинулись догонять шебеку. Их корабли были крупнее, чем шебека, оба имели мачту и парус, а кроме того — гребные вёсла в один ряд, и в скорости не уступали шебеке.

Старший абордажной команды, Мислим, понял замысел вандалов. Он бросил рулевое весло и заметался по корме, ища выход. Потом вновь схватился за рулевое весло и заломил поворот:

— Перекинуть парус!

Теперь ветер дул с другого бока.

Мислим направил корабль прямиком на север, в сторону Римской империи. На их пути лежали многочисленные острова, самый крупный из которых — Сицилия. Мислим явно хотел дойти до островов, укрыться там.

Но торговое судно было тихоходным, и абордажники всё время с тревогой поглядывали назад, за корму.

Через продолжительное время, когда все успокоились и решили, что уже оторвались, на горизонте за кормой показались два паруса. Проклятье! Вандалы, расправившись с шебекой, гнались за ними.

А впереди был уже виден небольшой островок. Он медленно вырастал по мере приближения судна, как будто бы поднимался из воды. Теперь всё решали время и удача. Успеют пираты подойти к острову, укрыться в мелководной бухте, или их раньше настигнут вандалы?

Предводительствуемые своим вождём Гейзарихом, человеком маленького роста, хромым, скрытным и жадным до богатства, вандалы были кровожадны и жестоки. Зачастую они довольствовались трофейным судном и товарами на нём, убивая судовые команды и пассажиров — жестокость была у них в крови. Не зря же в 455 году, когда вандалы взяли Рим, приплыв туда на кораблях, они насиловали римлянок, а также убили множество рабов и граждан Вечного города. Потом же, нагрузив суда трофеями, взяв только золота 400 тонн, они всё, что не могли погрузить, безжалостно разбили и сожгли. Их сердцам было чуждо понятие красоты созданных человеческими руками вещей, скульптур, картин.

Оторваться пиратам не удалось. Оба судна вандалов подошли к «торгашу» вплотную, с двух сторон и, не предлагая сдаться, сразу бросились на абордаж.

Но пираты-берберы не хотели продать свои жизни задёшево. На палубе торгового судна закипел бой. Сдавшихся и раненых врагов добивали, и палуба была завалена телами, залита кровью. Алексей успел заметить на мачте одного из судов вандалов висевшего в петле кормчего их бывшей шебеки. Стало быть, не ушли берберы, не успели. Судьба и остальных членов команды наверняка была трагичной.

Алексей отбивался вместе со всеми.

Вандалы хлынули на их корабль сразу с двух бортов, фактически разделив команду надвое. Теперь одна группа берберских абордажников дралась на носу, другая с Мислимом во главе — на корме. Вандалы были выше и крупнее арабов, италийцев и прочих абордажников. Бородатые, в кожаных доспехах, наверняка снятых с убитых римских воинов, они бились бесстрашно и яростно. Их было больше, и ряды защитников быстро таяли.

Алексей обернулся. Островок был относительно недалеко, с километр. Он ударил вандала саблей по обнажённой руке, отшвырнул саблю и через фальшборт бросился в море. Всё равно их на носу оставалось всего трое, и продержаться они смогли бы не более нескольких минут.

Он сразу нырнул, заработал руками и ногами, пытаясь под водой отплыть подальше. Хотя луков у вандалов Алексей не видел — да и кто на абордаж с луком идёт, когда предстоит биться на мечах и саблях, но он не исключал их наличия и стрелы вдогонку.

Он вынырнул метров через пятнадцать, вдохнул воздуха и снова ушёл под воду. Плыл, пока не зазвенело в ушах от нехватки кислорода. Вынырнув, обернулся.

На носу «торгаша» всё было кончено. Бой ещё продолжался на корме, но исход его был предрешён. Никто в него не стрелял, и он поплыл дальше саженками. В эти времена плавать умели немногие, потому как боялись русалок, водяных и прочей нечисти, обитающей, по поверьям, под водой. Они могли утянуть пловца на дно, выпить кровь, сделать своим рабом на всю жизнь. Сказания у каждого народа были свои, разные, но суть их одна.

Алексей плыл, пока были силы. Три корабля были уже далеко, а остров не становился ближе. Он лёг на спину, раскинул руки и полежал в воде, отдыхая. Но и лежать так долго было нельзя, тело начинает отдавать своё тепло воде.

Он снова поплыл. Видимо, он изначально неправильно определил расстояние.

Он плыл, а остров приближался медленно. И вот когда, казалось, силы совсем оставили его, ноги коснулись каменистого дна. Пошатываясь от усталости, он с трудом выбрался на берег и упал. Спасён!

Не меньше часа он лежал на тёплых камнях, приходя в себя. Потом собрался с силами, поднялся и пошёл от воды подальше.

Каменистый склон повышался. Дальше на скудной почве росли деревья.

Алексей обернулся. Все три судна ещё видны, но на них уже были подняты паруса, и они удалялись.

Радость наполнила сердце Алексея — спасён! Он направился вдоль берега. Поселения, если они есть, как правило, стоят на берегу.

К его глубокому разочарованию, остров оказался невелик и необитаем. Алексей горько усмехнулся: похоже, он рано радовался своему спасению, ему грозила голодная смерть.

Остров имел в центре небольшую скалу, поросшую лесом. Он решил взойти туда, чтобы осмотреть море вокруг. Теперь его спасение — в проходящих мимо судах.

Не спеша он начал подъём. На пути встретился маленький ручеёк, стекавший по склону, и Алексей вдоволь напился чистой и вкусной воды.

За полчаса он добрался до вершины.

На юго-востоке, километрах в пяти, виднелся большой остров, а может, и мыс. Как потом узнал Алексей, он был на острове Гоцо, а видел остров Мальту. Географию своей страны он учил в школе, потом на практике на службе исколесил пол-России. А из географии Средиземного моря помнил только про «итальянский сапог».

Алексей спустился на берег, держа в виду находящийся в отдалении остров. Он решил попытаться завтра переплыть пролив — сегодня уже было поздно. По пути обнаружил грушу-дичку и наелся небольших плодов, чтобы хоть как-то утолить голод. Ещё засветло выбрал место для ночлега, наломал веток — на камнях спать нельзя. Вечером они тёплые, а к утру остывают и сами тянут тепло из тела. За прошедший день он не просто устал, а вымотался до предела и потому уснул сразу же, как только лёг.

Утром проснулся на рассвете с ощущением, что и не спал вовсе, а солнце уже встаёт. Но всё же почувствовал, что отдохнул. Снова перекусил грушами. Плыть ему было далеко, требовались силы.

Собравшись с духом, он перекрестился и вошёл в воду. Назад пути не будет. Или он доплывёт, или утонет — на обратный путь просто не хватит сил.

Алексей поплыл. Он не торопился, экономя силы. Когда уставал, ложился на спину и отдыхал. Вот уже до конечной цели не так далеко — с километр, но внезапно он почувствовал, что течением, которое всегда бывает в проливах, его несёт мимо острова, в открытое море.

Алексей собрался с силами. Надо сделать последний рывок, во что бы то ни стало надо! Он заработал руками и ногами, но остров продолжал смещаться вправо. Всё, он выдохся, надо перевести дух. Он повёл вокруг себя глазами. Ну хоть бы рыбацкая лодка поблизости оказалась!

И вдруг сзади, в проливе, он увидел корабль! Судя по корпусу, корабль не был пиратским, шёл под парусами.

Алексей лежал на спине, поглядывая на корабль, — судно шло прямо на него. Когда до форштевня осталась сотня метров, он отплыл немного в сторону и стал кричать.

Алексея заметили, опустили парус. Судно замедлило ход и остановилось. С борта бросили верёвку.

Алексей вцепился в неё мёртвой хваткой. Верёвку стали тянуть наверх, а потом просто тащить Алексея по борту. Обшивка судна царапала кожу, но он терпел. Ни за что на свете Алексей не отпустил бы сейчас верёвку!

Его втащили на борт. Вода с него текла ручьями, и то ли от переохлаждения, то ли от испытанного стресса крупная дрожь колотила всё тело. Моряки пытались заговорить с ним, но он не понял языка.

Меж тем послышался недовольный крик кормчего, парус подняли, и судно двинулось вперёд. Мимо проплывал остров, до которого он так и не добрался.

Остров Мальта издавна славился пиратами, сделавшими его своей базой. Он был очень удобно расположен — почти на пересечении морских торговых путей.

Судно же оказалось греческим, и его трюм был забит огромными амфорами с вином.

Моряки дали Алексею лепёшку и сушёного мяса. Один из моряков терпеливо дождался, когда Алексей жадно съел угощение, и попытался его расспросить.

Пробовал на греческом, италийском, арабском, но Алексей его не понимал. Он только спросил: — Константинополь?

Грек кивнул. Алексея это более чем устраивало. Он ткнул себя пальцем в грудь:

— Алексей. Рус.

— Рус? — удивился грек.

Похоже, он был полиглотом, но русского языка не знал. О диких скифах слышал, а русы? Да и были ли тогда русы? Племена на территории Руси обитали — венды, кривичи, вятичи, но единого народа не было.

Грек ушёл к кормчему, видимо, докладывать о странном спасённом. Алексей же прошёл на нос судна и улёгся на палубу — от усталости ноги не держали его. Плавать он умел, отдыхал на черноморских пляжах, на Балтике, но таких далёких заплывов не совершал никогда.

На какое-то время он впал в некую прострацию, оцепенение — то ли дремоту, то ли сон.

Через некоторое время почувствовал себя лучше, уселся и увидел впереди встречное судно. В голове мелькнуло — пираты! Подбежав к корме, он показал рукой вперёд:

— Берберы!

Грек-кормчий сначала встревожился, начал всматриваться, но потом улыбнулся:

— Византия!

Встречный корабль оказался сторожевым кораблём Восточной империи, охранявшим акваторию от набегов. Когда суда поравнялись, кормчий приветственно помахал им рукой.

Это был дромон, основной боевой корабль византийцев. Был он размером с римскую либурну — едва побольше тридцати метров. Имел по борту один ряд из двадцати пяти вёсел и парусное вооружение на двух мачтах. В отличие от либурны имел полную палубу, вместо подводного тарана на форштевне была укреплена стрела — вроде гарпуна, довольно массивная.

Вместо башенки для стрелков на носу была видна труба. Как в дальнейшем узнал Алексей, это был сифон — приспособление для выброса «греческого огня», своего рода огнемёт, оружие новое и эффективное. На корме дромона было два рулевых весла и навес из парусины для капитана.

Обычно дромон имел 120 гребцов и 30–35 моряков судовой команды, мог брать на борт морскую пехоту. Были у Византии и более крупные суда-хеладионы — с двумя рядами вёсел и парусным оснащением.

В отличие от Рима все гребцы на византийском флоте были людьми свободными, получающими жалованье. Допускалось использование военнопленных и иностранных наёмников.

Капитан корабля, по аналогии с армией, именовался центурионом, командир небольшой группы из 3–5 кораблей назывался триерархом, а более крупной группы — навархом. Командовал группой стратег с двумя заместителями — турмархами.

Но всё это Алексей узнал позже. Сейчас же он проводил глазами прошедшее боевое судно.

Плыли долго, не меньше двух недель. Работать Алексея никто не заставлял, кормили так же, как и других членов команды. Он наелся досыта, немного поправился — за время пребывания на галере сильно похудел. Для того чтобы занять себя, пытался учить греческий язык. Многое удалось запомнить, но греки потешались над его произношением. Особенно помогал ему Илия — тот, который его расспрашивал после спасения. Он знал несколько языков, был доброжелателен и любил выпить. Обычно греки за трапезой пили вино, вполовину разбавленное водой — Илия же вино не разбавлял. Выпив, он вечером начинал петь греческие песни. Голос у него был сильный, мощный, слух музыкальный. Слушая его, греки не выдерживали и начинали приплясывать на палубе. Алексей с удовольствием смотрел на импровизированные представления.

Но настал день, когда вперёдсмотрящий закричал:

— Константинополь!

Алексей подошёл к борту. Впереди и слева по ходу движения высились мощные крепостные стены, вокруг города теснились предместья, по-русски — слободы.

Крепостные стены были сложены из белого пиленого камня, вокруг — сады, зелень. Воистину — благословенные места.

Пролив между Мраморным и Чёрным морями перегораживала массивная цепь. Когда она опустилась, судно вошло в порт. Ошвартовались у причала, скинули сходни.

Кормчий сделал Алексею жест рукой, мол — свободен, иди.

Алексей поклонился. Греки спасли ему жизнь — как-то теперь сложится? Он посмотрел на северо-восток. Там, за морем, родная земля. Только на юге скифы, не пройти. «А если по Днепру? — мелькнула мысль. — Только кто меня там ждёт? Разрозненные племена, язычество, межплеменные войны. А Средиземноморье, Византия — средоточие жизни, кипящий котёл, в котором варится история, от которой зависят судьбы не только людей, но и государств».

Сердце рвалось в родные земли, но Алексей решил остаться здесь.

В Византии даже незнатный человек мог пробиться во власть. После смерти императора Феодосия II престол занял Флавий Марциан, правивший до 457 года. Из простого воина, отмеченного за храбрость, он постепенно продвинулся в военачальники. А на престол был возведён сестрой Феодосия II, Пульхерией, вышедшей за него замуж.

Константинополь был частично разрушен 27 января 447 года сильным землетрясением ещё при императоре Феодосии. Из города бежали многие жители, стены частично обвалились.

А в мае этого же года к городу подошли гунны, их войска вышли к Мраморному морю, к Греции, к Фермопилам. На полуострове Херсонес произошёл бой, после которого был заключён мирный договор. Аттила взял с Византии шесть тысяч литр золота (около двух тонн) и ежегодную дань — две тысячи сто литр золота. За каждого пленного воина Византии гунны потребовали двенадцать золотых монет.

В июле 450 года император Феодосий упал с лошади и, не придя в себя, от травм умер. Сменивший его Марциан отказался платить дань гуннам, заявив послам Аттилы: «Золото у меня для друзей, а для врагов — железо».

Надвигались грозные события.

В это непростое время Алексей ступил на византийскую землю. У выхода из порта стояли несколько вербовщиков в армию. Они зазывали всех желающих, хватая за руки и расхваливая жалованье и кормёжку.

После раздела на Западную — со столицей в Риме и Восточную — со столицей в Константинополе империя сильно нуждалась в солдатах. В наёмники вербовали всех желающих. Армия наполовину состояла из варваров, что прежде было немыслимо. Лёгкая конница почти вся была из прирождённых наездников-степняков вроде аваров. Урождённые ромеи составляли большинство только в гвардии.

Увидев Алексея, к нему бросились сразу двое вербовщиков.

— Эй, варвар! Иди в пращники! Ты молод, силён. Кормёжка и кров — за счёт императора! — ухватил его за руку один.

— Не слушай его! — перебил второй вербовщик. — С твоим ростом и мышцами твоё место в гоплитах! Там и жалованье больше. Пращником ты будешь получать двести медных нуммиев, а в гоплитах — целых восемьдесят серебряных силикв! Разве оно не стоит того?

От напора вербовщиков Алексей слегка растерялся. Когда он сходил по трапу на константинопольский берег, он вовсе не думал о службе в армии наёмников. Но, по правде сказать, поскольку и сам не знал, чем заняться, то решил на первое время вступить в армию. Язык изучит, жизнь Константинополя узнает, а потом можно и решать. Ведь не всю жизнь он будет наёмником?

— Уговорил, буду гоплитом, — бросил он вербовщику.

— А ты, парень, не дурак, — тот одобрительно похлопал его по плечу. — Слушай, иди отсюда, — обратился он ко второму вербовщику. — Видишь, варвар сделал свой выбор.

Второй вербовщик оттолкнул первого, который призывал в пращники, и, когда тот отошёл, наклонился к Алексею:

— Пращников посылают на самые опасные участки, и они гибнут первыми. Ты соображаешь! Пойдём со мной.

Алексей пока понимал не всё, что ему говорили, но ухватывал общий смысл.

Вербовщик завёл его в небольшое здание. На столе уже лежали написанные бумаги.

— Ты умеешь писать, варвар?

— Только на своём языке.

— А ты откуда?

— С полуночной стороны.

— Ага, скиф.

Скифами византийцы называли всех славян, хотя и они делились на антов, венедов и скловен. Сюда же причисляли хазар и прочий народ на северных берегах Причерноморья или Понта Эвксинского.

— Как тебя звать?

— Алексей.

— А имя не скифское! Впрочем, какая разница?

Вербовщик написал на листе бумаги имя Алексея латиницей.

— Подпиши.

Алексей поставил подпись гусиным пером.

Вербовщик хлопнул в ладоши и довольно засмеялся:

— Отныне ты пехотинец императора! Ни один гражданский чиновник не имеет над тобой никаких прав — только твой начальник. Подожди у входа, вечером придут из лагеря.

Вербовщик выдал Алексею медную монету в десять нуммий:

— Можешь выпить вина и съесть лепёшку — до вечера ещё далеко.

Недалеко от здания вербовщика было нечто вроде харчевни, откуда доносились запахи съестного и весёлые голоса.

Алексей направился туда и у порога был встречен хохотом:

— Ещё один будущий пехотинец!

Стоявший за стойкой трактирщик молча налил полную кружку вина, положил на стойку хлебную лепёшку, похожую на лаваш, и протянул руку за деньгами. Алексей отдал ему медную монету. Похоже, вербовщик выдавал ровно столько, чтобы хватило выпить и закусить.

Алексей уселся за стол.

Лепёшка оказалась свежеиспечённой и вкусной, вино — терпким, густым и приятным.

Он быстро умял лепёшку, запивая её вином. В животе появилась приятная тяжесть, в голове — лёгкий хмель.

Алексей, не скрывая любопытства, рассматривал других посетителей. Похоже — не местные, одеты разнообразно; все молодые парни, приблизительно его возраста. «Наверное, как и я, завербованы», — сообразил Алексей.

Ближе к вечеру к завербованным заявились из военного лагеря.

Алексей попал под начало здоровенного детины в синей накидке. Тот окинул его скептическим взглядом.

— Ничего, я скоро сделаю из тебя человека, — буркнул он. — Иди за мной. Если поторопимся, то успеем к ужину.

Шли быстро и долго.

Воинский лагерь располагался на другом конце города за городскими стенами. Построен он был по римскому образцу — в плане квадратный, со рвом и кольями по периметру, с часовыми. Внутри стояли полотняные палатки, ровные дорожки делили лагерь на участки.

— Вот палатка нашего десятка, варвар. А сейчас пойдём ужинать.

Поели луковой похлёбки с лепёшкой. Солдаты, сидевшие за длинным столом, тянулись к миске с чесноком, и в палатке стоял сильный чесночный запах. Ужин запивали вином, разведённым водой.

После ужина Алексея представили декарху, который возглавлял десяток воинов, и уже вместе с ним прошли к кентарху — сотнику, аналогу римского центуриона.

Писарь записал Алексея в книгу, потом провёл к каптернармусу. Алексею выдали кожаные сандалии на толстой подошве, синюю накидку, линоторакс — своего рода нагрудник из многослойной льняной ткани, проклеенной рыбным клеем. Получалась лёгкая и прочная защита, которую не пробивали стрелы. А ещё вручили шлем, короткий меч в ножнах, огромный, едва ли не в рост человека, прямоугольный, слегка выгнутый щит, и в довершение всего — квач. Алексей недоумённо повертел его в руках.

— Это для туалета, варвар! Лично твой, понял?

Наступил вечер, букинатор, или трубач, протрубил отбой. Солдаты улеглись спать.

В палатке было душновато, но Алексей уснул быстро. Ему показалось — только смежил веки, а труба снова ревёт — громко, противно.

Солдаты вскочили с топчанов и кинулись в туалет.

— Быстрее, новичок, а то отведаешь розог! — крикнул ему пехотинец, спавший по соседству.

Перезнакомиться с солдатами своего десятка Алексей ещё не успел. Хуже всего то, что он вчера не успел запомнить их лиц, и когда отправились на завтрак, еле нашёл свой стол. Декарх-десятник нахмурился, но промолчал.

Ел Алексей быстро, чтобы успеть к окончанию завтрака, и лепёшку доедал уже на ходу.

В своей палатке солдаты оделись в полную форму — вплоть до шлемов. Взяв щиты-скутумы, они вышли на построение.

Воины выстроились кентархиями — сотнями. Алексей быстро пересчитал, и получилась тысяча, или хилиархия. На левом фланге ещё стояла конница — всадников около четырёхсот, по-византийски — ала. Одеты они были, как и остальные воины в лагере, но, судя по лицам, — степняки: скуластые, бородатые, смуглые.

Кентархия Алексея была девятой по счёту.

Кентархии подразделялись по номерам. Лучшей, наиболее опытной была первая. Воины в ней были как на подбор, и защиты, шлемы сидели как влитые.

Лица у всех пехотинцев были бритые. Алексей провёл ладонью по подбородку — затрещала щетина. Надо бриться, как и все, вот только где?

На возвышение взошёл командир.

— Трибун Полус Вергилий! — прошептали сзади.

Хилиархия — своего рода полк, а трибун — командир. К хилиархии для дозорной службы, разведки, фланговых обходов придавались конные алы.

К трибуну по очереди подходили кентархи и лохаги — докладывали о боеспособности своих подразделений. Алексей даже головой покачал — ну всё как в современной армии, своего рода развод.

Каждому кентарху были отданы приказы: кто-то заступал в караул на охрану лагеря, кому-то предстояла учёба, как девятой кентархии, а ала после развода куда-то ускакала.

Их кентархия проследовала на площадку. Каждому декархи вручили вместо мечей деревянные палки, вытертые до блеска ладонями предыдущих новобранцев. Пехотинцев разбили на пары — новичок против опытного воина.

Начали отрабатывать удары и защиту. Пару раз Алексею доставалось палкой по кисти. Он только зубами скрипел от боли и злости, а опыта не хватало. Палка, как имитация меча, била больно — до слёз.

— Терпи, Алексей, — сказал на перерыве его напарник по учебному бою Актит. — В бою, коли прикрыться не сумеешь, без руки останешься. Тогда — гибель. Ты знаешь, чем строй силён? Своей монолитностью, сплочённостью. Ты своим щитом не только свою левую сторону прикрываешь, но и правый бок товарища. Если тебя убьют или только ранят и ты упадёшь, твоего товарища обязательно достанут копьём или мечом.

После непродолжительного отдыха Актит с удвоенной энергией набросился на Алексея — палка так и летала в его руках. Он успевал ударить Алексея по шлему так, что звенело в ушах, ткнуть концом в линоторакс, причём чувствительно, задеть скользящим ударом по ребру, имитируя режущий удар и оцарапав кожу.

Но больше всего доставалось кистям. Костяшки пальцев уже к обеду болели и были в ссадинах. Когда пехотинцев повели на обед, Алексей с трудом удерживал ложку, кривясь от боли. А многие новобранцы вообще не смогли ложку удержать в руках — просто хлебали похлёбку через край миски. Надо терпеть! В армии всегда так: тяжело первый месяц, когда на тебя обрушивается много нового, иногда непривычны нагрузки. Потом втягиваешься и уже через год становишься подготовленным воином. Правда, автоматизм и опыт приходят ещё позже.

После обеда солдатам дали получасовой отдых, потом противно завыла труба букинатора.

После обеда пехотинцы в полной боевой выкладке, с оружием и щитами, да ещё каждый с камнем на плече совершали пеший поход. Алексею это было не впервой, он даже радовался тому, что нет противогазов.

К вечеру, прошагав полтора десятка километров, они вернулись в лагерь. Кто-то упал в изнеможении, а опытные солдаты сразу умываться — и в столовую. К нагрузкам они привыкли и только аппетит нагуляли.

Алексей тоже устал, но на галере физические нагрузки были не меньше.

За ужином и в палатке он, наконец, перезнакомился со своим десятком. Половина из них были новобранцы, и Алексей мысленно одобрил решение кентарха-сотника — опытные солдаты передавали навыки молодым.

Все пехотинцы его десятка были варварами — как называли византийцы выходцев не из бывших римских провинций.

Государственным языком, как и в Византии, был латинский, и только постепенно, через два века, его начал сменять греческий. Византия удивительным образом смешала римскую и греческую культуру — письмо, речь, архитектуру, приняв, в отличие от Рима, православие.

А утром — снова построение и тренировки. В этот день вся кентархия училась ходить строем, по рёву трубы заниматься перестроением, из походной колонны развёртываясь в боевой порядок. По другому сигналу строили «черепаху» — когда воины сбивались в плотное, плечом к плечу, каре. Передние ставили щиты на землю, а вторые и последующие ряды поднимали щиты над собой горизонтально. Со стороны это походило на панцирь черепахи. Такое построение использовалось в обороне, при внезапном нападении на марше и защищало от потерь при обстреле из луков или пращников. Движения доводили до автоматизма, причём каждый раз пытались сократить время до норматива. У кентарха в руках были водяные часы — клепсидра. Вот по ней он и засекал время.

Когда кентархия стала строить «черепаху» из походной колонны за пятнадцать секунд, кентарх удовлетворённо кивнул и объявил перерыв.

У Алексея с непривычки отваливалась левая рука, в которой он держал тяжеленный, не меньше пуда, щит-скутум. Сделан он был из дерева, по краям окован железной полосой, с железным умбоном в центре, высотой полтора метра и шириной в полтора локтя, укрывающий воина почти целиком. Снизу, с торца, он имел два металлических выступа, которые можно было воткнуть в землю. Они позволяли выдержать удар набегавшей чужой пехоты, давившей массой.

После отдыха отрабатывали защиту в обороне. Щиты стояли на земле, и по команде «Коли!» пехотинцы кололи воображаемого противника мечами. К вечеру после таких упражнений всё тело ныло и просило отдыха.

После сна, или, вернее, забытья, — учеба продолжалась. Метали в цель пилумы — короткие копья, учились пропускать через строй свою конницу. И каждый день — новое занятие, вроде рубки мечом чучела из хвороста, обустройства походного лагеря, рытья рвов на время.

В походе каждый пехотинец был похож на мула. Кроме щита и оружия, он нёс запас провизии на три дня, колья для обустройства лагеря, лопату, пилумы или дротики для метания. И учебные походы в окрестностях лагеря проводились регулярно, невзирая на погоду. Но и новобранцы втянулись, они уже легче переносили невзгоды.

Пролетел месяц, солдатам выдали первое жалованье. Актит подбросил на ладони серебряные силиквы:

— Дурень ты, Алексей! — они немного сблизились за прошедший месяц.

— Почему? — не понял Алексей.

— Надо было в катафракты наниматься.

Алексей уже знал, что катафракты — это тяжеловооружённые конные воины.

— Чтобы тяжёлый щит на себе не носить? — предположил Алексей.

— И это тоже. А главное — там платят золотом. Медяки хороши только в тратториях — расплатиться за вино да за луковую похлёбку с лепёшкой. Серебро не намного лучше — можно купить одежду или снять гулящую девку. А главные деньги — золотые. Кентархам, трибунам или гвардии платят только ими.

Откуда Алексею было знать эти тонкости, когда его уговаривал вербовщик?

— Актит, вот посмотришь — через год я буду декархом, а то и лохагом.

— Даже если ты будешь отдавать всё своё жалованье кентарху, у тебя ничего не выйдет!

— Попомни мои слова!

— Да ты хвастун, Алексей, а ведь даже вина не пил! Завтра у ромеев праздник, занятий не будет, свободный день. Давай завалимся в какую-нибудь забегаловку и отметим твоё первое жалованье!

— Согласен. Ты знаешь местечко получше?

— А как же! Там готовят такое жаркое на бараньих рёбрышках, что пальчики оближешь, и вино водой по ромейскому обычаю не разводят.

— Договорились.

На следующий день в лагере осталась только караульная кентархия. Часовые с завистью смотрели, как пехотинцы тянутся из лагеря в город. Вот ведь как получается: он уже месяц в империи, а города не видел.

Актит вёл его по закоулкам. Алексей вертел головой, стараясь запомнить дорогу — ведь ещё возвращаться придётся.

Забегаловку держал не ромей, а варвар — судя по лицу, одежде и акценту. Он встретил Актита, как старого знакомого, и провёл за стол в угол зала.

— Бараньи рёбрышки, вино, лепёшки и тушёные бобы — как всегда?

— У тебя хорошая память, шельмец! — Актит погрозил пальцем. Хозяин расплылся в хитрой улыбке и исчез.

— За что ты его шельмецом назвал?

— В прошлый раз я изрядно выпил и заказал молоденькую девку, а он привёл потасканную старуху, которой цена в праздник — половина нуммии. Но жратва у него знатная!

Прислуга принесла заказ. От глиняных мисок с жареной бараниной пахло восхитительно.

Они принялись за мясо, заедая его лепёшками и запивая вином. Алексей удивился: еда — с пылу с жару, вкусная, а вино — так просто великолепно. Бутылка такого вина в Питере стоила тысячу, а то и две рублей.

Съев баранину, пока мясо не остыло, они передохнули.

Прислуга принесла тушёные бобы — со специями, кусочками рыбы — довольно необычные на вкус. Алексей съел всё, вычистив миску куском лепёшки.

— Алексей, ты не забыл, что платишь ты?

— Как можно?

— Тогда закажи ещё кувшин вина — фракийского.

Принесли вино. Оно оказалось белым, сладковатым, с богатым послевкусием. Попробовав его, Алексей замычал от удовольствия.

— Живот схватило или вино не понравилось? — обеспокоился Актит.

— Наоборот! Вино просто отличное!

— Я же тебе говорил! Всё вкусно и дешевле, чем в центре или в порту.

Вот про порт он зря сказал — как накаркал.

В забегаловку заявились, судя по форме, военные моряки.

— Давай расплачиваться и валить отсюда, — заторопился Актит.

— Это почему? — удивился Алексей. — Мне хорошо.

— Моряков четверо, а нас двое. И они уже пьяненькие.

— И что?

— Ты не знаешь? Моряки вечно пехотинцев задирают — не любят они нас.

Актит помолчал.

— Впрочем, как и солдаты моряков.

— Мы не будем поддаваться на угрозы. Давай не спеша допьём вино и уйдём.

Но спокойно уйти им не удалось.

Моряки выпили, причём не закусывая, и один из них узрел в углу пехотинцев. Проходя мимо, он вроде бы невзначай перевернул локтем кувшин из-под вина. Кувшин был уже пуст, последние остатки вина плескались в кружках. Но кувшин перевернулся, покатился по столу, с грохотом упал на пол и разбился.

Моряки у входа закричали:

— Наших обижают! Да кто? Сраные варвары!

Актит такого стерпеть не мог, пнул моряка ногой под зад. И завертелось!

Моряки гурьбой кинулись на Актита и Алексея. Они мешали друг другу в узком проходе, перевернули стол.

Варвары успели вскочить. Постоянные физические упражнения держали пехотинцев в форме, и Алексей припомнил приёмы рукопашного боя ещё со времён офицерского училища. Ударом ноги в коленную чашечку он свалил одного, другому врезал под дых. Третий оказался жилистым и вертлявым, но и ему удалось завесить хук справа в челюсть. Актит же махался на кулаках с четвёртым моряком. Алексей рубанул морячка ребром ладони по шее, отправив его в нокаут.

— Бежим!

— Нет, надо расплатиться!

— Сколько?!

— Дай хозяину две силиквы!

Алексей бросил перед хозяином на стойку серебряные монеты. Надо было как можно скорее уносить ноги — два морячка уже поднимались, вынимая из ножен кривые корабельные ножи.

Оба варвара успели выскочить из траттории и рвануть по переулку. Пробежав квартал и не видя за собой погони, они остановились.

— Ты где так научился драться голыми руками, Алексей?

— У себя на родине.

— Здорово! Я думал — побьют они нас. А ты откуда?

— Скиф.

— А я — угр.

Где живут такие, Алексей не знал, но расспрашивать не стал.

— Весь отдых испортили моряки.

— Лишь бы трибуну или кентарху не пожаловались, — заметил Актит.

— Так они же сами первые начали!

— Как докажешь? Лучше пойдём в лагерь, поспим.

Они вернулись в лагерь и улеглись на топчаны.

Алексей вздремнул. Во сне он оказался в Питере — даже Наташа приснилась, с которой из тайги выбирался после падения самолёта.

Проснулся он с улыбкой. Нащупал камень с иероглифами, потёр. Ничто не изменилось, но он тёр уже по привычке.

— Это у тебя что? — поинтересовался Актит.

— Талисман. Ну что-то вроде оберега.

— Тогда убери подальше от чужих глаз — сглазят.

Вечером их обоих вызвали к кентарху.

Тот сидел в своей палатке, перед ним на блюде лежали оливки, стоял кувшин с вином.

Оба вошли, доложились.

— Жалоба на вас от моряков поступила. — Кентарх выбрал оливку и не спеша отправил её в рот. — Вроде наши пехотинцы драку учинили, их побили. По описанию вы двое подходите. Вы же в город ходили?

— Мы спали.

— Да? А караульные говорят — уходили, вернулись вскоре.

— Да их четверо было, а нас двое! — проговорился Актит.

— Значит, не врут моряки, вы это были.

— Мы! — обречённо кивнул Актит. — Только они пьяные были, сами в драку полезли, первые. Хозяин заведения подтвердить может.

— На кой дьявол он мне сдался? Драка была?

— Была! — так же обречённо кивнул Актит.

— И чем закончилась?

— Мы их побили и убежали.

— Да? Тогда молодцы! Значит так: ступайте отсюда. В городе вы не были, не дрались — вы спали. И я у вас никаких синяков не обнаружил. Наверное — моряки ошиблись, то были пехотинцы не нашей хилиархии. Только впредь в город выходите в цивильном. На вас туники синие, а на пехотинцах второй хилиархии — зелёные.

Актит и Алексей вышли.

— Ну я же говорил — нажалуются! — подвёл итог Алексей.

— А если бы они нас побили?

— Ищи их тогда, с какого они корабля? У них ведь форма одинаковая.

Но выводы Алексей для себя сделал. Если уж идти в город, то в цивильной одежде. И на оставшиеся от пирушки деньги надо купить в лавке набедренную повязку, тунику и сандалии, как у горожан.

Дальше снова — почти месяц изнурительной учёбы, тренировок, пеших переходов. Зато теперь он сносно владел гладием — коротким мечом, мог защитить себя скутумом, метать дротик и пилум. Вот только стрелять из лука и пользоваться пращой он не умел. А ещё его тянуло в дальний угол лагеря, где стояли баллисты и катапульты. Их обслуживала специальная полусотня — лох. Как-то он видел, как они тренировались в стрельбе. Здоровенные каменные глыбы летели на триста метров, а то и более, иногда попадая в цель. Чаще промахивались — но ведь и мишенью был врытый в землю столб. В бою метательные орудия стреляли по значительно большим целям — вроде крепостной стены, корабля, скоплению неприятельской живой силы.

Алексей уже знал в лицо всех воинов сотни, и многих — и по именам, и в своей десятке почти со всеми подружился. Парни были простые, делить им было нечего, и тяготы воинской службы доставались поровну.

Их десяток, как и кентархию, уже ставили в караул. Такая служба Алексею нравилась. Ходи себе вдоль периметра да наблюдай со стороны, как другие дерутся на палках, бегают с камнями и кидают дротики. Красота! Если бы только не изнуряющая жара! Ведь караульную службу приходилось нести в полном обмундировании — шлеме, линотораксе и при оружии. Только щита не было. Клееная многослойная толстая льняная ткань не пропускала воздух, кожа под ней потела и чесалась. Зато ночью хорошо, температура комфортная.

А ещё через месяц их построили, и кентарх приказал взять с собой личные вещи и оружие.

— Куда-то выступаем, — сказал Актит. — В прошлые походы выступали также.

Но их кентархия вышла из лагеря одна.

— Наверное, бунт в какой-то провинции усмирять идём, — предположил Актит.

Он не угадал. Их провели в порт и погрузили на два хеладиона — больших военных корабля. Почти тут же они отплыли. Как заметил Алексей, корабли двинулись по Босфору на восток, а вый дя в Черное море, называемое византийцами и другими народами Понтом Эвксинским, повернули на северо-восток.

Алексей не мог понять, куда держат путь корабли. Декарх и сам не знал, а кентарх всё время проводил на корме в обществе наварха — капитана корабля.

Через несколько дней пути вдали показалась гористая земля. Один из солдат их десятка узнал её:

— Так это же фема Херсонеса!

У Алексея забилось сердце. Это же Крым! Недалеко русские земли. Только между Крымом и раздробленными славянскими племенами — скифы и прочий степной народ. Алексей немного путался — хазары там были, или печенеги, или сарматы? Пешком не дойти, а корабля своего — даже лодки — у него не было. И он решил осмотреться, выждать.

Корабли причалили к пристани. Пехотинцы сошли. Кентарх приказал развести костры и приготовить горячую пищу, ибо на хеладионах пехота питалась сухарями, вяленой рыбой и сушёным мясом.

Команду выполнили с усердием.

Через пару часов возле котлов с готовой похлёбкой уже сидели десятки. То ли поздний обед это был, то ли ранний ужин — никто не понял. Да и не в названии суть. Вот вина не хватало. А для римлян и византийцев кружка вина за трапезой — как для русского чай, привычка. На хеладионах вино было в амфорах, и его раздавали во время еды.

Кентарх в сопровождении двух солдат направился в селение. Как оказалось, их высадили у Гаспры. Потом один из солдат вернулся с приказом всем следовать в селение — ночевать предстояло там. После морского перехода им дали день отдыха.

Солдаты привели себя в порядок, к местному брадобрею выстроилась очередь.

Из Херсонеса прибыл посыльный с приказом кентарху распределить гоплитов по местным крепостям, которые стояли на побережье, — Алусту (нынешняя Алушта), Грузувешты (Гурзуф), Инкерман, Сюрень, Чуфут-Кале.

Алексей видел, как кентарх скривился, прочитав приказ — фактически кентархию дробили. Селения нуждались в защите, а сил не хватало. Но что сможет сделать десяток воинов, пусть даже за укреплёнными стенами? Вместо кентархии, этого кулака, получили пятерню с растопыренными пальцами. Как ею драться?

Неспокойно было в Крыму: на прибрежные селения нападали степняки, морские разбойники; произошло вооружённое восстание в Армении, поднимали голову персы.

Скрепя сердце, кентарх отдал приказ декархам о размещении десятков.

Декархия, где служил Алексей, попала в Гурзуф. Им ещё повезло, потому что другим десяткам предстояло пешим маршем идти дальше до Алусты. И линия укрепления строилась ещё дальше, по восточному берегу моря, вплоть до гор Армении — империя пыталась защитить свои владения.

В Херсонес отправились два десятка гоплитов и сам кентарх. Все остальные — пешим строем по грунтовой дороге, что вилась вдоль берега по возвышенностям. Дорога то опускалась вниз, то резко поворачивалась и шла вверх.

Алексей непрестанно вертел головой: тут, на каждой стадии пути — по нескольку удобных мест для засады. И как накаркал.

На второй день из-за поворота дороги, оставаясь дотоле невидимыми из-за деревьев, вынеслось полтора десятка всадников.

Возглавлявший гоплитов лохаг тут же подал команду развернуться во фронт. Заученным движением гоплиты встали поперёк дороги строем десять воинов во фронт и восемь в глубину, укрывшись щитами и выставив пилумы.

Всадники не ожидали такой быстроты и чёткости. Ещё за сотню метров они начали стрелять из луков. Стрелы били в тяжёлые щиты, задевали шлемы. Всадники дико вопили, пытаясь запугать, морально подавить гоплитов. Только не на тех они напали: строй стоял, как скала.

Когда до пехотинцев оставалось полсотни метров, всадники убрали луки и выхватили кривые сабли.

— Второй ряд! Дротики! — закричал лохаг.

Навстречу всадникам полетел десяток дротиков. Одного нападавшего пронзило насквозь, два дротика попали в лошадей. Животные, взвившись, упали, но всадники успели ловко соскочить.

А нападавшие были уже совсем рядом, попытавшись конной массой ударить в строй сомкнутых щитов, но наткнулись на пилумы. Заржали кони, закричали всадники, пыль, бряцанье железа…

Гоплиты устояли, поскольку подобные тренировки проводились регулярно.

Потеряв несколько человек и половину лошадей, нападавшие откатились.

Раненых чужаков тут же добили. Пленные ромеям не нужны: они не позволят быстро передвигаться, будут требовать охраны и кормёжки.

Алексей приказы лохага понимал.

Два десятка гоплитов прошли вперёд. Остальные очистили дорогу, сбросив с уклона вниз трупы лошадей и всадников. Сбруя лошадей была необычной, сёдла не имели стремян. И защита на воинах противника была необычной — на плотные рубашки нашиты бронзовые квадраты.

— Вроде скифы, — высказал предположение Ак-тит. Он был воином опытным, участвовал в боях против гуннов и вандалов, но сам видел степняков в первый раз.

— Ох, чует моё сердце — это только начало! — сказал он.

Новички, для которых это был первый бой, прислушивались к словам опытного Актита. Алексей же опасался предстоящей ночи. Получив отпор, скифы — или кто там они есть — попытаются отомстить, и ночь для этого подходит лучше всего. Они степняки, знают местность, могут выбрать место и время, удобное им. А гоплитам надо строить лагерь для ночёвки и выставлять караул.

Но всё оказалось лучше. Византийцы строили селения с умом, в одном дневном переходе друг от друга, и уже вечером пехотинцы вошли за укрытия каменных стен.

Местные жители — купцы, ремесленники, рыбаки и прочий люд — встретили гоплитов с радостью. Ведь до сих пор их защищали пять лучников, да и то ветеранов. Караул выставили, но все спали спокойно. Каменные стены были хоть и не так высоки, как в больших крепостях, но они не позволяли напасть внезапно.

Так они и продвигались от селения к селению, оставляя в каждом по десятку солдат. Без потерь добрались до Гурзуфа. Три десятка гоплитов на следующий день ушли маршем дальше, а десятку Алексея предстояло обживаться на новом месте.

Небольшая казарма и скромный гарнизон в десять человек уже были в селении. Только солдаты давно не были в империи, обленились и службу несли плохо. В первую же ночь их декарх Памплоний обнаружил караульного из местных спящим. Нерадивого часового отстранили от службы, заменив на гоплита из вновь прибывших. А провинившегося лишили жалованья за месяц и били розгами перед строем.

Алексей мог понять местных воинов. Селение маленькое, из всех развлечений — только вино в местных тратториях. Воины провели тут не один год. Прежде нападений не было, и потому службу несли спустя рукава.

Но ситуация поменялась. Огромная Римская империя распалась на две территории, шло великое переселение народов, и в степи появились новые люди. Им тоже захотелось обжить берег, ловить рыбу, торговать с другими странами. А тут некстати византийцы. Значит, надо силой занять уже обжитые земли.

И причём это происходило не только в Крыму и не только с византийскими землями. Пытались расширить влияние, занять новые земли персы, гунны, варвары. Шла эпоха потрясений, рушились империи, надвигался передел мира. Византия стояла, сотрясаемая набегами соседей, больше тысячи лет, но и она потом пала.

Декарх Памплоний был воякой до мозга костей. Он начал подготовку Гурзуфа к обороне. В первую очередь он оборудовал наблюдательный пост. В море, недалеко от берега, торчали две высокие скалы — как два зуба. Местные называли их Адалары. С этих скал были видны все подходы к Гурзуфу со стороны суши и моря. Там Памплоний установил постоянный караул из двух гоплитов. Их ежесуточно меняли, а для подачи сигнала тревоги на скифский манер подготовили дрова для костра. В случае появления неприятеля гоплиты должны были подать сигнал дымом.

Кроме того, Памплоний взялся за старшину посёлка — с тем, чтобы он обязал жителей принять участие в ремонте крепостной стены. Кто не хотел, вносили деньги, бедные таскали камни сами. В короткое время были заделаны все прорехи в стене или заменена слабая кладка.

А через месяц в Гурзуф прибыла бирема со строителями. На скале Дженевез-Кая, господствующей над Гурзуфом, стали возводить настоящую крепость-замок.

Работы продвигались медленно. Мулами на повозках свозился камень, обжигалась известь для кладки. Все свободные от караулов гоплиты стояли на охране стройки. Предвидя, что крепость после окончания строительства станет неприступной твердыней, степняки постоянно старались помешать строительству.

Такие же работы начались в других селениях по всему побережью.

Степняки, ведшие до переселения кочевой образ жизни, занимавшиеся скотоводством и грабежами, сами стали закладывать селения. Достаточно упомянуть Неаполь Скифский, на руинах которого в дальнейшем будет город Симферополь.

Херсонес же стоял на берегу бухты, где в дальнейшем появился Севастополь. Основан он был греками ещё за полтысячи лет до новой эры. Славянские племена называли его Корсунем. В V веке нашей эры, изнемогая от нападений гуннов, город вошёл в состав Византийской империи. Здесь в разные времена стояли воины первого Италийского, одиннадцатого Клавдиевого и пятого Македонского легионов из провинции Нижняя Мезия. В бухте базировался Флавиев флот.

На город накатывались орды хазар, печенегов, половцев и скифов. Но город был хорошо укреплён и только единожды, в 988 году, на его землю вступил завоеватель — князь Киевский Владимир.

Однако город ждала печальная участь — в 1399 году его сжёг дотла темник Едигей. Город не смог оправиться от огня и не восстановился, так и лежал в руинах.

Глава 4 Декарх

Алексей в паре с Актитом находился на охране строительства крепости на горе. В полусотне метров по обе стороны от них стояли другие гоплиты. Вид с горы открывался чудесный. На многие километры, как он считал по-прежнему, так и не привыкнув к римским стадиям, было видно море и разные корабли вдалеке. По другую сторону — горы и холмы, поросшие густым лесом. А воздух? Чистый — прямо целебный, смесь морского и горного.

Ничто не предвещало беды. Ярко светило солнце, караул ни с одной из скал Адалары не подавал сигнала, и потому настроение было расслабленно-благодушное.

Алексей спросил Актита:

— Как думаешь, сколько мы будем торчать в этой дыре?

— Боюсь, что не только декарх этого не знает — этого не знает даже кентарх. Только первому министру известно.

Министром назывался командующий армией в конкретной области — Мезии, Фракии, Иллирии.

— А чем тебе здесь плохо, Алексей? Жалованье получаешь исправно, тратить его некуда, кормёжка терпимая, занятиями не изводят. Или тебе захотелось с камнем на плече совершить марш по этим горам?

Алексей не успел ответить — из зарослей полетели стрелы. Одна ударила Актита в плечо. Они сразу встали спиной к спине, защитившись спереди щитами. А вот двум гоплитам по соседству не повезло. Одному стрела ударила в глаз, другому — в шею, и теперь оба лежали бездыханными.

Актит сразу выхватил меч и стал им колотить по щиту, подавая сигнал тревоги.

Нападавшие скифы вопреки обыкновению наступать верхом, нанести удар и тут же уходить, на сей раз изменили тактику. Сначала они из зарослей обстреляли из луков гоплитов, а потом кинулись врукопашную. Их было больше, чем гоплитов, но вооружены они были хуже, только у нескольких виднелись в руках мечи, явно трофейные. У других — дубины и боевые топоры.

— Алексей, надо идти к тем гоплитам. Нас будет уже четверо, легче отбиться.

Медленным шагом, прикрываясь щитами, они двинулись к гоплитам, которые не пострадали. А скифы уже набегали, дико вопя и размахивая оружием. Один из них несколько раз ударил дубиной по щиту Алексея. Удары были сильные, и лёгкий щит уже раскололся бы — но не скутум. Изготовленный из толстого дерева, окованный по краям железом, он мог выдержать и более сильный удар. Зато Алексей успел достать скифа мечом, распоров ему кожу на животе. Рана получилась неглубокой, но сильно кровоточила.

За спиной отбивался от врага Актит.

Скиф с дубиной отскочил, зажимая левой рукой рану. Видимо, он счёл её несерьёзной, поскольку кинулся на Алексея снова. Успел ударить по щиту только раз и уже было поднял руку для следующего удара, как Алексей вонзил ему меч в грудь. Скиф заревел, как раненый медведь, и рухнул на землю.

Сзади раздавался звон оружия, крики. Алексей обернулся: на Актита наседали сразу двое, причём один заходил справа. Упустить такой случай было нельзя.

Алексей сделал выпад мечом и уколол скифа в правый бок, в печень. Тот отшатнулся и упал, толкнув своего соплеменника. Второй скиф покачнулся, пытаясь удержать равновесие, приоткрылся, и Актит пронзил его мечом.

— Актит, ты как?

— Правая рука болит, пальцы немеют, едва меч держу.

Плохо. Актит прикрывал Алексею спину. Если его ранят или убьют, придётся совсем туго.

Двое гоплитов слева сражались с тремя скифами. А из селения уже спешила помощь — декарх Памплоний вёл двух гоплитов и четырёх ветеранов. Все были с полным вооружением, торопились, но разве в гору побежишь резво, когда на себе приходится тащить тяжесть?

Алексей огляделся по сторонам. Из шести пехотинцев, стоявших на трёх постах, уцелели лишь они двое и ещё один гоплит.

Увидев спешащую подмогу, скифы стали отступать. Один из бородатых варваров довольно мощного телосложения метнул короткое копьё в Памплония. Отвлёкся ли в этот момент десятник или не заметил броска, но копьё угодило ему в грудь. Декарх рухнул на дорогу, из его спины торчал окровавленный наконечник копья. Бросок скифа был мощным, никогда раньше Алексей не видел столь дальнего броска — метров семьдесят, не меньше.

Скифы скрылись в зарослях. Преследовать их не стали — слишком неравны были силы.

Поднявшиеся в гору гоплиты не могли отдышаться, пот тёк с них градом.

К прибывшей подмоге собрались уцелевшие воины. И это всё? Алексей не верил своим глазам: девять человек и ещё двое караульных на скале Адалары в море. Негусто! Если и дальше скифы будут действовать столь же эффективно, то вскоре Гурзуф и вовсе останется без защиты.

— Что будем делать? — спросил кто-то из гоплитов, растерянно глядя на лежащего в дорожной пыли декарха.

Алексей решил взять инициативу на себя:

— Ты, Рон, остаёшься здесь, со мной. Остальным собрать оружие и тела убитых товарищей — надо похоронить их по-человечески. Встретимся вечером в казарме.

— И мне идти, Алексей? — переспросил Актит.

— Ты ранен и сейчас будешь только обузой. Пусть в селении тебя перевяжет местный врачеватель, тебе надо выздороветь.

Воины стали сносить тела убитых в селение, потом собрали щиты и оружие.

Алексей же раздумывал, что делать. Де-факто он взял на себя обязанности десятника. Как защитить селение? Он решил по возвращении посоветоваться с десятником ветеранов и старшиной селения.

Как только строители закончили работу и потянулись в селение, вернулся и Алексей с Роном. Декарх ветеранов и старшина селения уже организовали рытьё могил и отпевание покойников. В тёплое время года с этим скорбным делом следовало поторопиться — тела начинают быстро разлагаться.

После похорон, уже в комнате, Алексей устроил совещание.

— Что посоветуете?

— Надо посылать за подмогой.

— Согласен. Пусть старшина завтра с утра даст лодку, а я выделю гоплита.

— Хорошо, декарх.

По сути, старшина сам назвал его декархом.

— Я продиктую письмо кентарху. Писарь найдётся?

— Я сам и напишу.

Старшина под диктовку Алексея написал письмо. В нём Алексей сообщал о потерях, о раненом и о том, что взял командование на себя.

После того как Алексей забрал бумагу, он приложил к ней печатку, снятую с пальца убитого Памплония.

— Рон, тебе придётся отправиться на рыбачьей лодке в Херсонес — доставить вот это письмо кентарху. Пешком тебе одному не добраться.

— Слушаю и повинуюсь. Всё лучше, чем здесь сидеть.

С утра Алексей отправил на охрану строительства всех гоплитов. После отправки Рона, не считая самого Алексея, их оставалось восемь человек — вместе с ветеранами. Это были уже пожилые люди, отслужившие своё. После окончания службы им дали земельные участки именно здесь. Служба их продолжалась, но уже в виде ополчения, милиции. У них имелся опыт боевых действий, но силы уже были не те.

Алексей насел на их десятника, хотя солдат не набиралось и половины:

— У вас в селении баллисты, катапульты, стреломёты есть?

— Был один стреломёт, но он сломан.

— Показывай.

В каменном сарае за казармой обнаружился весь покрытый пылью стреломёт. Алексей видел стреломёт всего один раз, в лагере под Константинополем, и потому представлял себе, что это такое. Он осмотрел его. Вывод напрашивался утешительный: если заменить пару сгнивших от времени и сырости деревянных брусков, то он ещё послужит.

— Ищи столяров или плотников, пусть ремонтируют. И, кроме того, кузнец должен выковать десяток наконечников для стрел.

— А кто платить будет? — почесал затылок командир ветеранов.

— Пусть купцы местные мошну растрясут маленько — не для себя стараюсь.

— Купцы, из тех, кто богатым был, уже уехали, в том числе в тот же Херсонес. Одни лавочники остались.

— Ты мне на жалость не дави, делай, что сказано.

Декарх ветеранов ушёл. А Алексей стал думать, что ещё можно предпринять. Наверное, можно взять на вооружение некоторые методы охотников.

Он отправился по лавкам и на свои деньги купил пару мотков верёвок. Затем поднялся к стройке.

— Всё спокойно? — спросил он у гоплитов.

— Тихо.

Свой щит Алексей оставил у воинов. Смешно идти в лес со щитом, да и тяжело.

Он вошёл в лес, выбрал укромные места, где могли прятаться скифы, если бы пришли вновь. В том, что они появятся, он не сомневался. Сделав несколько верёвочных петель, он устроил ловушки и замаскировал их ветками и листвой. Не бог весть что, но на первых порах сработает, а в дальнейшем скифы будут остерегаться. В голову пришли кадры из фильмов со Сталлоне и Шварценеггером. А ведь можно ещё и из дерева сделать ловушки.

На следующий день он выпросил у старшины двух плотников с топорами. В двух местах над едва видимой тропой подвесил брёвна и протянул верёвку в качестве растяжки. Стоит неосторожно задеть её ногой, как сверху упадёт бревно, размозжив тело чужака.

А на другой день все гоплиты копали в лесу ямы. На дно каждой из них вбили заострённые колья, а сверху прикрыли ветками. Если не знать, что здесь «медвежья» ловушка, запросто можно угодить.

Гоплиты косились на Алексея — наверняка считали, что он дурит, выслуживается. Но буквально через три дня убедились в необходимости ловушек.

Алексей как раз проверял караулы, как из леса донёсся крик боли. Взяв одного из гоплитов, он побежал в лес.

Скиф был один, скорее всего — разведчик. Он попал ногой в петлю-ловушку, его вздёрнуло вверх, и теперь он болтался под деревом, не доставая руками до земли.

Гоплит обрубил верёвку, скифа схватили, связали.

— Убить его? — спросил Бовт.

— Зачем? — недоумённо поднял брови Алексей. — Допросим, узнаем о планах скифов — где они живут, что замышляют. О враге надо знать всё!

— Только голову зря забивать! Хороший враг — мёртвый враг!

— Убить всегда успеешь.

С пленным они вернулись к караульным. Алексей забрал свой щит и вместе со скифом направился к селению. Приведя его в казарму, попытался допросить. Однако скиф или не желал говорить, а скорее всего — не понимал языка. Он злобно сверкал глазами и крутил руками, пытаясь освободиться от сковывающей его верёвки. Пришлось примотать его к столбу в центре казармы.

Найдя старшину села, Алексей спросил — не знает ли кто-нибудь языка скифов?

— Только Аресий, лавочник.

— Как его найти?

— Его лавка на берегу, у порта, он торгует глиняными изделиями — горшками, амфорами, мисками.

— Спасибо.

Алексей нашёл лавку и уговорил Аресия побыть переводчиком, толмачём. Вдвоём они направились в казарму.

— Спроси его, далеко ли селение скифов? — обратился Алексей к Аресию.

Аресий заговорил. На взгляд Алексея, зазвучала какая-то тарабарщина, ни одного знакомого слова.

Но скиф молчал.

— Может, он не скиф вовсе или твою речь не понимает? — удивился Алексей.

— Нет, он скиф, я по одежде вижу. У него штаны скифского покроя, и скифский оберег на шее висит. Он меня понял — я по глазам видел.

— Тогда переведи ему, что если он будет молчать, я его скормлю рыбам. Камень привяжу на шею — и в воду.

Степняки воды боялись, и потому угроза возымела действие — скиф заговорил.

— Он сказал, что их хижины в четверти дня пешего хода.

— Сколько мужчин в селении?

— Два десятка. Неделю назад они понесли потери. И тебя он помнит, декарх, ты убил его брата.

— Что они собираются предпринять?

— Напасть на селение. Он должен был разведать, где слабые места в стенах вашего города. Он говорит, что знает о том, что ромеев мало, и потому они, скифы, их одолеют.

— Это мы ещё посмотрим. Когда нападение?

— Это знает только вождь, Акунак.

Больше скиф ничего толком сказать не мог — не знал.

Алексей раздумывал — что сделать с пленным?

Толмач вызвался сам:

— Декарх, как я понимаю, скиф тебе не нужен? — вкрадчиво спросил он Алексея.

— Нет.

— Отдай его мне.

— Тебе-то он зачем? Сбежит!

— Раз в месяц сюда приплывают работорговцы. Не только к нам — они посещают все селения на берегу. Для тебя пленный обуза: надо кормить, охранять. А я его продам.

— Забирай. Только с одним условием: когда будешь нужен как переводчик, чтобы уговаривать не пришлось. С моей стороны все пленные — твои.

— Договорились!

Похоже, Аресий был рад. За час работы языком получить молодого раба — это выгодная сделка.

Почему-то Алексей подумал, что Аресий так делает не в первый раз — ведь он знает, когда приходят на судне работорговцы. И где он берёт рабов, как не взятых в плен? Но, по крайней мере, Аресий избавил его от забот о содержании пленного. Убить безоружного у Алексея рука бы не поднялась, ведь он не палач, а воин. Вот в бою — совсем другое дело.

Пришлось посылать лодку к скалам, снимать оттуда караульных. Два гоплита, учитывая немногочисленность отряда, очень нужны для обороны селения. На ночь он стал ставить часовых из ветеранов. Пусть они не так сильны и проворны, как молодые гоплиты, но тревогу поднять вполне в состоянии.

Через день Алексей осматривал уже отремонтированный стреломёт. Местный столяр потрудился на славу, заменил сгнившие детали.

В присутствии ветеранов Алексей опробовал оружие. Направив его на деревянную дверь старого сарая, он нажал спусковой рычаг. Раздался щелчок, и огромная стрела пробила доски насквозь. Алексей подивился. Изрядная мощь! Только взводить его надо рычагом, и лучше вдвоём.

Алексей поставил стреломёт на плоскую крышу казармы. Отсюда можно было обстреливать большую часть стены и ворота, а если развернуть — то и площадь.

Вечером того же дня прибыло небольшое парусное судно. На берег сошли десяток гоплитов и Рон, которого он посылал с докладом к кентарху. Был получен приказ, в котором, в связи со смертью декарха Памплония, декархом назначался Алексей — с увеличением его жалованья в полтора раза. Кроме того, в подчинение ему направлялся десяток гоплитов.

Теперь вместе с вернувшимся Роном и прибывшим десятком у него уже была сила — двадцать один воин. Ветераны же сгодятся для обороны стен. Да Ак-тит пока ещё не оправился после ранения. Алексей его не загружал — пусть вылечится. Но не далее как вчера Актит вдруг вспомнил:

— Алексей, ты как-то говорил, что через год станешь декархом. Твои слова сбылись гораздо раньше.

— Да? Я разве так и сказал? По-моему, у тебя в тот момент было плохо со слухом. Я говорил о кентархе.

Актит смутился:

— Ты хочешь стать кентархом?

— Каждый солдат носит в ранце маршальский жезл, Актит.

— Тогда мне надо с тобой дружить, Алексей. Ведь став кентархом, ты не забудешь старого товарища? Поставишь меня декархом?

— Я тебя и кентархом сделаю — когда стану трибуном.

— Алексей, побойся бога! Ты только что стал декархом. Должно пройти несколько лет, прежде чем ты станешь лохагом.

— Давай поспорим на твой зуб? Если я через год стану кентархом, я его тебе выбью.

— Не пойдёт! Чем же я жевать буду? Да и девки меня любить не будут.

— За деньги они любят всех. Даю тебе неделю отдыха, а потом — в строй. Каждый человек на счету, Актит.

Вновь прибывших Алексей решил пока не задействовать. Пусть на охрану стройки ходят четыре гоплита. Если лазутчик скифский будет, он доложит своему вождю Акунаку, что ромеев мало и серьёзного отпора скифы не получат. А в решающий момент он, Алексей, двинет из казармы десяток. Обученные, опытные солдаты должны рубить скифов, на стороне которых только внезапность нападения. Причём на построении в казарме Алексей поинтересовался, имеет кто-нибудь опыт стрельбы из стреломёта?

Вперёд шагнул один воин:

— Из стреломёта не стрелял, но баллистой управлять приходилось. Я год служил в крепости на Сиракузах.

— Отныне твоё новое место, гоплит, — на крыше казармы, у стреломёта. Но если ты надумаешь там спать, отведаешь розог. Как твоё имя, солдат?

— Иванко. Я из Фракии.

— Не посрами славян, Иванко.

Когда Алексей разговаривал с Актитом, он не сильно лукавил. Неужели он, окончивший военное училище и прошедший первоначальную военную подготовку в лагере хилиархии, не способен командовать большим, чем десяток? Декарх, по сути, — командир отделения, а он в армии был командиром роты. Рота — сто человек, та же центурия по-ромейски, или кентурия по-византийски. И не жалованье его привлекало, а желание проявить себя, свои возможности, знать — способен ли он на большее? Где та граница, тот потолок, который он осилит?

Византия в плане карьерного роста — страна благополучная. Полководцами, даже императорами, становились, пусть и не часто, варвары, люди, не принадлежащие к дворянскому роду. Тут много значили заслуги перед империей, и не столько на гражданской службе, сколько на военной.

Уловка Алексея удалась. Караульные докладывали ему по вечерам, что иногда видели скифов, скрывающихся в зарослях. Это явно были лазутчики, высматривающие численность ромеев и расстановку сил.

Алексей чувствовал некоторую напряжённость, казалось, витавшую в воздухе. Нападение должно было случиться! И оно произошло.

Через два дня утром, когда из ворот селения вышли строители и четыре гоплита, из леса показались скифы. В лесной и гористой местности они не нападали на конях, верхами — не было места для конной атаки, для манёвра. Сейчас же они, подбадривая себя воинственными воплями, размахивая дубинами и мечами, мчались к селению.

Алексей сразу понял замысел вождя скифов. Он не стал нападать на строителей и воинов на скале, а сделал это именно у селения, желая ворваться в него на плечах противника и разграбить село. Ведь, убоявшись скифов, строители побегут назад, в Гурзуф. Как всегда, у ворот возникнет давка, а четверо гоплитов не смогут сдержать нападающих.

Только Алексей опередил скифов. Пехотинцы вновь прибывшего десятка были одеты в защиту и при полном оружии ожидали развития событий в казарме. Сам Алексей был на крыше, рядом с Иванко и стреломётом.

— Попасть в вожака сможешь? Вон в того, здорового? Старайся.

Сам с декархией бросился к воротам, которые приказал не закрывать. В несколько секунд он построил десяток за полсотни метров от ворот этакой «черепахой» — ведь некоторые скифы держали в руках луки.

Строители бежали, огибая гоплитов. Подбежали и караульные — они были последними. По щитам застучали стрелы.

Когда толпа скифов была уже близка, лучники убрали луки, выхватывая из-за пояса боевые топоры и дубины.

Алексей приказал развернуть «черепаху» и встать во фронт, в два ряда. Дружно стукнули щиты, и «черепаха» развернулась, как сжатая пружина.

Скифы явно не ожидали увидеть два десятка гоплитов — ведь разведка донесла о нескольких ромеях. Но и сворачивать с пути они не стали, поскольку видели перед собой открытые ворота в Гурзуф. Там ромеи, богатые торговцы, там золото и женщины.

Сзади ощутимо щёлкнула тетива стреломёта. Не добежав два десятка шагов до гоплитов, вождь скифов получил большую стрелу в грудь, пробившую его навылет.

Скифы лишились вождя в решающий момент. Но инерция бега была велика, и скифы вступили в бой. Они били дубинами и мечами по щитам ромеев, а гоплиты кололи нападавших пилумами, резали мечами.

Набежав на гоплитов, как морская вода на камень, потеряв пять человек убитыми, скифы отхлынули, отбежали. Несколько человек из них были ранены.

Не давая возможности им прийти в себя, Алексей скомандовал:

— Декархия, пошагово — вперёд!

Применяли на поле боя такой вид передвижения. Гоплит поднимал щит, делал шаг вперёд, ставил щит на землю, пилумом добивал лежащего на земле раненого врага, если он оказывался на пути, и снова делал шаг. Причём задавался жёсткий ритм — шестьдесят шагов в минуту. Щиты устрашающе громыхали, и строй гоплитов, как стена крепости, неумолимо надвигался на противника. Это оказывало сильное психологическое давление. Противнику казалось, что сокрушить эту стену невозможно. Ромеи были сильны именно строем. У скифов же, как и у других варваров, движение на поле боя скорее напоминало броуновское, хаотичное.

Вот и сейчас скифы сбились в кучу, на виду противника размахивали руками, спорили.

Алексей предположил, что скифы выбирают предводителя. Щёлкнула стрела стреломёта — упустить такую цель Иванко не мог. Огромная стрела пронзила сразу двух скифов, как копьём. И, видимо, это оказалось последней каплей — скифы обратились в бегство. Они домчались до леса и нырнули за деревья.

— Рассредоточиться цепью, преследуем! — приказал Алексей.

Получилась довольно длинная, около ста метров, цепочка.

Алексей шёл в центре — ведь только он один знал, где устроены ловушки.

Скифы, видя, что их преследуют гоплиты, помчались по лесу. И все три ловушки сработали.

Сначала раздался вскрик, и сразу — тяжёлый удар. Когда цепь солдат подошла ближе, они увидели два раздавленных бревном тела. Картина была жуткой: торчали сломанные кости, черепа были расплющены — именно на них пришёлся удар. Следом из чащи опять донёсся вскрик — и снова удар. На этот раз под бревно попал один скиф.

Сами гоплиты с беспокойством стали смотреть вверх, озираться по сторонам.

Алексей успокоил солдат:

— Я знаю места ловушек — сам ставил. Смело вперёд!

Гоплиты приободрились и двинулись дальше.

А из чащи уже доносились крики и стоны — это скифы попали в «медвежью» яму, утыканную заострёнными кольями. Соплеменники пытались помочь попавшим в беду.

Два гоплита, увидев скифов, метнули в них по дротику. Один попал удачно, и скиф с дротиком в спине упал в яму. Второй скиф бросился бежать.

Гоплиты подошли к ловушке. Там находились два мёртвых скифа и один раненый. Он попал в ловушку относительно удачно для себя, поранив только ногу — его-то и пытались вытащить скифы. Один из солдат поднял пилум, желая добить раненого.

— Стой, — приказал Алексей, — вытащите его.

Гоплит опустил в яму пилум и знаками показал раненому, чтобы тот ухватился за копьё. Так его и вытянули.

Продолжать преследование дальше Алексей не стал. Он приказал двоим воинам нести раненого в Гурзуф. Скифа уложили на щит и понесли, как на носилках.

Воины не роптали — дисциплина в войске была на высоте. Приказал декарх нести, стало быть — надо исполнять.

Маленькое войско с триумфом вернулось в Гурзуф.

Алексей распорядился чистить оружие и отдыхать, а сам послал одного из ветеранов за Аресием-толмачом.

Тот явился сразу, как будто ждал вызова. Скорее всего он тоже ожидал стычки со скифами. А раз зовут, значит — есть пленный, и можно поживиться. Однако, увидев раненого, Аресий скривился. Ему нужны были только молодые и здоровые пленные.

Допрашивал скифа Алексей в казарме. Пленный сначала упорствовал, молчал, но когда Алексей пообещал поджарить ему пятки на жаровне, стал отвечать на вопросы, и вот что Алексей услышал.

Мужчины из скифского селения в бою участвовали все, за исключением стариков. Насколько понял Алексей из ответов скифа, селение было в трёх-четырёх часах ходьбы. И в голове у него родился план: совершить вылазку и разгромить селение, поскольку там осталось не больше десятка мужчин, способных оказать сопротивление. Тех, кто будет сражаться, — уничтожить, остальных взять в плен и отдать Аресию. Таким образом, исчезнет осиное гнездо, откуда совершаются набеги.

Аресий ушёл, недовольный тем, что пленный ранен и продать его нельзя.

Алексей же объявил воинам о предстоящем походе на скифов.

— Взять сухари и фляжки с вином. Выход с рассветом. В Гурзуфе остаются только ветераны.

Уже оправившийся от раны Актит тоже напросился в строй.

— Смотри, Актит! Если не рассчитаешь силы, придётся тебя оставить. А заберём только на обратном пути.

— Я воин, Алексей, и рана моя зажила. Если ты захватишь селение, я останусь без трофеев. Ты же этого не хочешь?

— Приказывать остаться не буду. Способен проделать марш — иди.

Утром полтора десятка гоплитов вышли из Гурзуфа. Раненого пленного несли на щите попеременно двое гоплитов — он показывал дорогу к селению.

Часа через три пленный стал юлить, показывая то в одну сторону, то в другую, и Алексей не стал с ним церемониться, мигом отрезал скифу ухо. Больно, кровь ручьём струится по лицу и шее, но не смертельно. И психологический момент сильный.

Пленный сразу поумнел, присмирел и показал правильный путь. Ну да, как же, в Ивана Сусанина решил поиграть. Но Алексей и не таких ломал в свою бытность в армии. Уши, естественно, не отрезал.

В лощине, меж двух лысых сопок, показались дома скифов. В общем-то назвать их жильё домом было неправильно. Скорее — землянки с крышей, которая возвышалась над землёй. Жилища были хаотично разбросаны по лощине. В центре, на небольшой площади, вокруг костра с котлом над ним бродили люди. Подошедших гоплитов они пока не видели, солдаты были укрыты за кустами.

Алексей наблюдал за селением, решая, откуда и как лучше напасть.

Пленник, почувствовав, что на него не обращают внимания, решил подать соплеменникам сигнал тревоги. Он завопил что было сил, потом стал кричать что-то на своём языке. Стоявший рядом с ним Актит выхватил меч и вонзил скифу в грудь, заставив его замолчать навеки.

Но вопли скифа сделали своё дело. В селении поднялась тревога, забегали люди. Женщины, дети и старики бросились к противоположной от гоплитов стороне, мужчины забегали в землянки, хватали оружие и собирались у костра. В суматохе кто-то перевернул котёл, и теперь из кострища валил пар. Как всегда при нападении, визжали женщины, кричали и бестолково бегали дети, только усиливая панику. Скрываться уже не было смысла.

— Строиться в фалангу по двое! — скомандовал Алексей.

Построившись, гоплиты двинулись к селению. Они шли ровным шагом, мерной поступью.

Женщины, собрав узлы, побежали из селения, таща за руку детей.

Мужчинам деваться было некуда, и они решились на бой. Их и было-то всего семеро — в нападении на Гурзуф племя потеряло основной костяк и вождя.

Метров за сто до селения Алексей приказал:

— Бей!

Гоплиты достали мечи из ножен и стали бить ими по щитам. Шаг — удар, шаг — удар. Как метроном, неумолимо отсчитывающий последние минуты жизни племени.

Скифы не выдержали мерного грохота, завопили и бросились в атаку.

— Дротики! — приказал Алексей.

Вторая шеренга метнула дротики. Двое нападавших были сражены.

— Пилумы!

Воины первой шеренги убрали мечи и выставили вперёд копья. Двое скифов, набегая на гоплитов, сами насадились на острое железо. Ещё двое из трёх оставшихся скифов побросали оружие, сдаваясь на милость победителей; последний же бросился бежать, но был сражён дротиком, брошенным гоплитом вдогонку. Фактически бой был окончен.

Недалеко от селения паслись кони скифов, но испуганные женщины побежали не к ним, а в другую сторону.

— Первая шеренга, оставить щиты и пилумы, догнать жителей и вернуть в селение!

Оставив только мечи на поясе, гоплиты бросились догонять убегающих. Обременённые узлами, детьми и стариками, женщины не смогли убежать. Кто-то успел отвернуть в сторону и нырнуть в кусты, но их и искать не стали: добыча была и так велика — около полусотни женщин и детей. Стариков вообще не трогали. Цены на рынке рабов они не имели, а убивать, проливая кровь, никто не хотел. Так они и остались неприкаянно бродить по деревне.

Женщин и детей связали одной верёвкой в цепь, чтобы не сбежали, обыскали пожитки и землянки, собрали немногочисленное оружие и ценности. С женщин поснимали ожерелья, височные кольца и перстни. Трофеи — законная добыча воинов. Рядовой гоплит получал одну долю, декарх — две от добычи. И ни один трибун или император не мог посягнуть на святое — трофеи. Императору доставались захваченные, покорённые земли, города, храмы, жители, наконец — слава. А мелкие трофеи — воинам.

Пленных женщин, детей и двух оставшихся в живых мужчин конвоировали до Гурзуфа. Каждый из гоплитов любовался доставшимся ему трофеем, прикидывая, за сколько его купит лавочник, или сколько приятных вечеров за вином и вкусной едой он проведёт в таверне.

Пленных сразу провели к Аресию. Одного из мужчин-скифов Алексей отдал лавочнику, а за остальных потребовал по миллиаресию.

— Декарх! Это же грабёж!

Но Алексей уже узнавал цену на рабов.

— И ни силиквой меньше, Аресий. Я ценю твою помощь и только поэтому отдаю тебе пленных так дёшево. На каждом из них ты заработаешь вчетверо больше.

Деваться Аресию было некуда: уже сегодня вечером должен был прибыть корабль с работорговцами, стоит только подождать пару часов. Он и так не будет тратиться на кормёжку и искать крышу для пленных.

Аресий молча отсчитал деньги.

В казарме Алексей разделил деньги, взяв себе две доли. Гоплиты радостно завопили:

— Слава декарху!

Алексей знал, что в армии могут простить многое, но не жульничество за счёт боевых товарищей. Рисковали все, и трофеи тоже должны получить все.

Вечером только караульные стояли на стенах — все гоплиты шумно отмечали победу, пусть и невеликую, в местных тавернах. Они пили вино, тискали продажных девок и ели от пуза. В армии кормили сытно, но однообразно, и хотелось чего-нибудь эдакого — сыра, оливок, жареного мяса. А Гурзуф предлагал многое: завозные финики из Египта, армянский виноград, орехи из Греции, фракийский мёд — выбирай по душе.

Авторитет Алексея среди воинов сразу вырос. Да, он был требовательным и жёстким командиром — ну так и другие декархи были такими же. Но воины видели, что без нужды он не посылает их на смерть и трофеи делит честно. Такому командиру верят.

Алексей же решил учиться читать и писать на латинском языке. Через два века Византия постепенно перейдёт на греческий, но пока государственным языком был латинский. Византия оставалась единственной страной, где латинский главенствовал. После перехода на греческий язык латинский станет мёртвым языком. Только Ватикан, это государство в Вечном городе, будет использовать его для письма.

Алексей понимал, что, не умея читать и писать на латыни, он выше декарха не поднимется. Говорил он уже сносно, но с акцентом. Поэтому он решил использовать трофеи не для развлечения, а на дело.

Гурзуфские богатеи нанимали в империи учителей словесности для своих детей, и Алексей договорился с одним из них, греком Маврикисом, об уроках.

Латинский язык в написании прост, там нет дифтонгов, как в английском, поэтому, как видишь, так и читаешь. И алфавит Алексей одолел быстро, за день — сами-то буквы знакомые. Трудности были в склонениях или спряжениях.

Грек учил его не только читать и писать, но и правильно произносить слова. Одним из упражнений было набрать в рот мелких камешков и читать вслух тексты. Поначалу было довольно трудно, но Алексей был упорен и быстро делал успехи. Через месяц таких занятий даже гоплиты отметили, что Алексей стал говорить почти без акцента, выдававшего в нём варвара, и чисто, без слов-паразитов. Актит наедине заметил:

— Ты знаешь, я почему-то теперь верю, что ты не только кентархом станешь.

— Почему?

— Я тебя полгода всего знаю, а ты уже декарх, и говоришь теперь, как эти лощёные парни из гвардии. Не эскувит пока, но за схола вполне сойдёшь.

— Да? А кто выше?

— Конечно, кандидаты. Их в империи всего пять сотен, это высокий ранг. Не зря они носят белые туники.

— А кто в гвардии ещё есть?

— Неужели не знаешь? Протекторы — это дети знатных военных, сановников. Их всего тысяча, и получают они жалованье по двести тысяч сестерциев в год. Из них потом назначают командиров хилиархий или флотов.

— Так они же не моряки!

— Эх, Алексей! У них же подчинённые есть: турмархи, друнгарии, триерархи — как раз из таких, как ты, отведавших боевых действий. Как победа — вся слава им, ну а поражение — всегда сирота, не найдёшь прародителя.

— Да ты философ, Актит! Вот уж не думал.

— Нет, Алексей. Быть декархом — для меня потолок. А для тебя эта должность тесна, как новые сандалии.

Ещё через месяц Алексей уже сносно писал. Иногда он делал ошибки, не без этого, но язык-то совершенно новый для него.

Он решил собственноручно написать доклад кентарху. Во-первых, попросить положенное солдатам жалованье, которое задерживалось, а во-вторых — сообщить о разгроме скифского племени. Хоть это и не вчера произошло, но раньше он не мог сообщить об этом. Он написал о своих потерях, об убитых воинах противника — соотношение получалось вполне приличным.

С первым же торговым судном, шедшим в Херсонес, он отправил донесение. Владелец судна, греческий купец, клялся, что вручит письмо лично в руки самому кентарху. Если бы не задержавшееся жалованье и деньги на провизию, Алексей о письме забыл бы.

А через три недели случилось и вовсе необычное. С небольшим посыльным судном прибыл с инспекционной проверкой сам кентарх. С ним прибыл и казначей с жалованьем — сразу за два месяца и с деньгами на питание. Кентарх же, Октис Гракх, побывал и на столбах Адалары, где несли службу караульные, осмотрел отремонтированный стреломёт. Побывал он и на строительстве крепости — и везде служба неслась почти образцово. Увиденным кентарх остался доволен.

Алексей повёл сотника в лучшую таверну. Угостил хорошим вином, закусками — оливками, сыром, жареной кефалью, бараньим супчиком, горячими лепёшками и финиками. Оба возлежали на лежанках вокруг низкого стола. В забегаловках для простого люда столы были выше, и сидели там на лавках, лежаки же предполагали неспешную беседу. Но и кентарх не торопился, он посещал все гарнизоны в прибрежных селениях.

Ублажив брюхо, кентарх ковырялся в зубах деревянной зубочисткой.

— Не думал я, Алексей, что ты, человек в армии новый, сможешь так славно всё организовать. А главное — язык. Ты стал говорить едва ли не лучше меня!

— Беру уроки у грека, учителя словесности. Освоил письмо, чтение, шлифую произношение.

— Ты растёшь — совсем как истинный ромей. Даже и не подумаешь, что варвар.

Кентарх немало подивился тому, что Алексей упорно изучает язык, недоверчиво покачал головой.

Утром, уже у трапа, Октис Гракх на прощание похлопал Алексея по плечу:

— Служи империи честно, декарх! А я подумаю, что можно для тебя сделать.

А через неделю дозорные со скал доложили, что видят передвижение всадников. Правда, были они далеко, и определить по одежде и оружию, кто они, не представлялось возможным.

И Алексей решил всё узнать сам. Как говорится, кто предупреждён, тот вооружён. Взяв с собой Актита и Рона, он отправился подальше от берега. Там степь, там далеко видно.

Они шагали не меньше двух часов, да всё в гору. Потом пошла ровная степь, только кое-где были холмы.

В паре километров от них паслись лошади с длинными гривами и неподрезанными хвостами — явно не из византийских ал. Да и знал бы Алексей, если бы здесь находились союзники из вспомогательных частей. Обычно командиры подвижных сил всегда докладывали в селения о своём местонахождении.

Алексей разгромил селение скифов, и теперь сюда пришли другие степняки. Может, те же скифы, только из другого племени. Вступить в переговоры? Он языка не знает. Да и опасно. Скифы — или кто там пришёл на эти земли — могут просто убить, пользуясь численным превосходством. Ведь лошадей около трёх десятков, стало быть — и мужчин в племени не меньше. Проще всего отвадить степняков, уничтожив корм для лошадей. Сжечь бы траву! Сейчас осень, трава уже не такая сочная, местами высохшая. Но нужно какое-то горючее.

Вместе с гоплитами Алексей вернулся в Гурзуф — надо было поразмыслить.

Проблемы было две: что использовать в качестве горючего и как доставить и разлить это горючее по степи?

Алексей стал обходить лавки торговцев. В порту у лавочника он обнаружил небольшие глиняные амфоры с чёрной жидкостью. Принюхался. Пахло нефтью.

— Это что? — спросил Алексей.

— Земляное масло. Его из Персии возят.

— А зачем?

— Знахари и лекари берут — суставы мазать. Говорят, помогает. А ещё моряки берут — для «греческого огня». Только я состава не знаю. А разве у тебя сифон есть?

— Сифон? — удивился Алексей. — Что это?

— Железная труба с мехами — из неё греческий огонь мечут. В крепостях ставят или на кораблях.

О «греческом огне», прообразе напалма, Алексей слышал, о сифонах — краем уха.

— Мне бы деревянную бочку из-под вина с земляным маслом.

— Зачем тебе столько? — удивился продавец.

— Степь хочу поджечь, скифов заставить уйти.

— Как бы худа не случилось, — обеспокоился лавочник.

— О, до Гурзуфа огонь не дойдёт, пастбище слишком далеко.

— Тогда приходи завтра. Надо бочку найти, масло в неё налить. Мог бы и оливковое использовать.

— Оно дорогое и горит хуже.

— Это верно.

На следующий день, расплатившись, Алексей получил бочку с нефтью. Торговец был так любезен, что сам привёз её к казарме на повозке, запряжённой осликом.

Увидев винную бочку, гоплиты возликовали, но Алексей быстро остудил их пыл:

— Бочка не с вином, а с «греческим огнём». Не вздумайте пробовать!

Солдаты разочарованно отошли. Конечно, в бочке была сырая нефть, но для гоплитов слова о «греческом огне» были понятны и потому настораживали.

Теперь следовало подумать о доставке. Ослик и повозка — это вариант, но уж больно скорость мала. Скифы, увидев ослика с повозкой, попытаются отбить его или как-то помешать разлить нефть и поджечь её. А проделать все надо было максимально быстро, без риска.

Алексей решил посоветоваться с Актитом.

— Ага, про старого друга вспомнил! — обрадовался тот. — А ведь я подскажу! Лучшее средство — колесница!

— Да где же её взять?

— Коня арендуй, а колесницу целиком тебе не надо — всего-то тележная ось и колёса. Бочку свою сверху привяжешь. Всадник на коне сидеть будет. Как бочка опорожнится — обрубить постромки, да и бросить её вместе с колёсами. Быстро и просто.

— Верно! Спасибо за подсказку! Мне нужны два человека. Один — чтобы управлять лошадью, другой — для того, чтобы поджечь.

— Тоже проще простого. На лошадь с колесницей сяду я. Ещё одна лошадь нужна. К её седлу нужно длинную верёвку привязать, шагов тридцать-сорок длиной. Свободный конец по земле пустить и поджечь.

— Понял. Один впереди едет и из бочки земляное масло разливает, второй за ним скачет и поджигает. Быстро и просто.

— За подсказку с тебя кувшин вина.

— После того, как пастбище подожжёте. Ищи второго наездника.

— Алексей, ты забыл, что у тебя десяток из варваров. Здесь половина умеет в седле держаться.

— Тогда сооружай свою колесницу и ищи напарника, а я займусь лошадьми.

За полдня Актит соорудил импровизированную коляску. Найти лошадей оказалось сложнее, и у Алексея на это ушло несколько дней.

Торговцы пользовались для перевозки товаров осликами — животными неприхотливыми. Они и повозки таскали, и по горам вьюки во зили. Причём ослика иногда и видно не было из-под поклажи. Только недостатков у этого «транспорта» было два: скакать не умели и в неподходящий момент заупрямиться могли. Даже хозяева не всегда могли сдвинуть с места упрямое и своенравное животное. Лошади в селении тоже были, но в основном у богатых людей — для парадных выездов. Отдавать их, даже за плату, никто не хотел.

Подсказал Аресий-лавочник, парень жуликоватый:

— Возьми у греков, что на окраине живут. Они иногда тайными делами занимаются. Ну, сам понимаешь — везут товар на лошадях в обход мытарей, налоги не платят. Они за деньги пару лошадей уступят тебе на день-два.

— Так ведь я не знаю там никого. Не думаю, что они пойдут навстречу незнакомому человеку.

— Ха! Да ты наивен, декарх, как юная девочка. Кто же в Гурзуфе тебя в лицо не знает? Иди смело! Если что — сошлёшься на меня. Погоди-ка! Ты что, Алексей, снова в набег на скифов собрался?

— Намереваюсь.

— Тогда, чур, пленных — ко мне!

— Я помню, Аресий!

Оба расстались, довольные друг другом, и Алексей сразу отправился к грекам.

На окраине, на правой улочке, жили одни греки.

Алексей спросил у прохожего, где найти старшего.

— Вон дом Микидиса, — махнул прохожий рукой.

Грек встретил неожиданного гостя доброжелательно. Усадил за стол, налил кубок вина, женщины сразу поставили вазу с фруктами. Несколько раз Алексей пытался заговорить о деле, но хозяин не позволял ему это сделать.

— Ты о здоровье расскажи, о семье.

— Не болею, чего и тебе желаю. А семьи нет, не женат.

— Вот! Молодой, начальник уже — и не женат. А хочешь — мы тебе жену найдём?

— Ты мне лучше двух лошадей найди.

— Э! Это мелочь! Когда лошади нужны?

— Завтра, на один день. Деньги сразу отдам.

— Зачем говоришь о деньгах? Я тебе так дам.

Но Алексей твёрдо знал, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

— Ну да! А потом чем расплачиваться?

— А, мелочь! Твои гоплиты будут иногда закрывать глаза на моих людей. Знаешь, такой маленький караван с товаром! Если платить все налоги, совсем бедным буду. А у меня семья большая, двенадцать человек — что твоя декархия, — Микидис хихикнул.

Алексей поднялся и начал прощаться.

Он шёл назад и размышлял. Выходит, люди одинаковы во все века. Так же уходят от налогов, так же занимаются тайными делишками. А впрочем, деятельность грека Алексея не касалась, он солдат, а не полицейский. Его дело — оборона селения, а о Микидисе пусть голова у других болит.

Утром молодой грек привёл двух осёдланных коней. Одного запрягли в колесницу, где была привязана бочка с нефтью. Верхом на коня сел Актит. На другую лошадь легко взлетел сухопарый и жилистый Барт.

Уже перед их отъездом Алексей решил сам посмотреть, как всё пройдёт, и уселся на бочку. Актит лишь головой покачал, но перечить не стал.

Менее чем за час они добрались до места.

Оставив лошадей в неглубоком овраге, все трое подобрались к кустам. За ними простиралась степь. Впереди, километрах в пяти возвышался небольшой холм.

Алексей послюнявил палец и поднял его, пытаясь определить, откуда дует ветер.

Актит удивился:

— Ты язычник, Алексей?

— Почему ты так решил?

— Палец.

— Нет, я определяю, откуда ветер дует. У меня на родине так делали.

— И что сказал тебе палец?

— Что ветер справа. Потому скачем до холма, разворачиваемся, выбиваем пробку, и ты, Актит, возвращаешься сюда. А ты, Барт, немного выждешь, подожжёшь конец верёвки и поскачешь по нашему следу. Смотри, ты обязательно должен поджечь разлитое масло!

— Слушаюсь, декарх!

— Готовы?

— Да! — Дружно гаркнули гоплиты.

— Тише вы!

Лошади степняков паслись в отдалении слева. Но Алексей был уверен, что при лошадях будет пастух. Увидев посторонних, он поскачет к своим, поднимет тревогу. Пока скифы — или какое там ещё племя — соберутся, пока доберутся до своих лошадей, пройдёт время, и Алексей рассчитывал, что не меньше четверти часа в худшем случае. В лучшем же — когда они, сотворив поджог, уже вернутся в Гурзуф.

Передохнувшие кони рванули резво. Колесница подскакивала на кочках, и Алексею стоило немалого труда удержаться на бочке.

Вот и холм. Актит описал полукруг и остановился. Алексей выбил пробку из бочки, и на траву потекла чёрная маслянистая жидкость.

— Трогай.

Алексей вскочил на бочку, спиной по ходу движения, и колесница тронулась. За ней на земле оставался чёрный след, пахнувший нефтью.

Когда колесница преодолела уже метров двести, по её следам поскакал Барт. К его седлу была привязана длинная верёвка. Конец её тащился по земле и горел. Пламя было неярким и на солнце едва заметным, но чёрная нефтяная дорожка вспыхнула. Сразу появился чёрный дым.

Однако в одном Алексей просчитался — огонь побежал по нефтяному следу быстро. Вот он догнал лошадь Барта, и тот был вынужден съехать в сторону, чтобы не опалить шкуру лошади.

Алексей забеспокоился. Стоило огню подобраться к бочке, как она воспламенилась бы, и они сгорели бы живьём. Он закричал Актиту:

— Гони!

Гоплит обернулся, увидел, что огонь их догоняет, и хлестнул лошадь. Теперь они двигались с одинаковой скоростью — лошадь и огонь. Пригнувшись к гриве коня и поминутно оглядываясь, Актит лихорадочно соображал, что случится раньше — кончится нефть в бочке или огонь всё-таки их догонит? Ведь уже и кусты недалеко. А там и тропинка кривая, да с камнями, быстро не погонишь.

Тем временем нефть перестала течь из бочки, тянулся лишь тонкий ручеёк. Потом и вовсе закапало.

— Тормози!

Алексей спрыгнул с бочки.

— Руби постромки!

Двумя взмахами меча Актит перерезал дублёную кожу постромков.

Алексей побежал вперёд, Актит и Барт скакали за ним на лошадях. У кустов Алексей остановился и обернулся назад.

Нефть горела, горела трава, ветер нёс пламя и дым в сторону пасущихся лошадей. Дело сделано! Вот только опять неувязка. У обоих гоплитов лошади, а Алексею предстоит возвращаться пешком. Только, слава богу, без щита.

— Садись на лошадь! — наклонившись, предложил ему Актит.

— Лошадь не выдержит двоих!

— Тогда держись за седло и беги рядом.

Местность шла под уклон — едва заметный, но не в гору, и это уже было хорошо.

Правой рукой Алексей держался за заднюю луку седла и бежал. Его занимала только одна мысль — как бы лошадь копытом не наступила ему на ногу.

Два раза они останавливались для отдыха и, как только у Алексея восстанавливалось дыхание, двигались дальше.

Вот и стройка на горе, караульные гоплиты. Внизу Гурзуф.

Добравшись до ворот, Алексей сел отдышаться. Пробежка была — будь здоров! С него градом катился пот, в ногах ощущалась непривычная слабость, мышцы во многих местах мелко подрагивали.

— Зато дело сделали! — Актит соскочил с коня и уселся рядом.

— Тебе хорошо, ты верхом!

— Я предлагал тебе сесть в седло, по очереди бы ехали.

— Актит, отведи лошадей к греку Микидису, он на…

— Я его знаю, — перебил Алексея Актит.

— Когда же ты успел?

— Когда раненый отлёживался.

Актит увёл лошадей, Алексей же направился в казарму. После пробежки хотелось есть. А может — ну её, армейскую пищу? Он мысленно махнул рукой и направился в таверну.

Глава 5 Херсонес

Спустя некоторое время Алексей снова отправил своему кентарху в Херсонес послание, в котором описал почти героическое уничтожение пастбища и доложил об отсутствии потерь. Периодически о себе нужно было напоминать, тем более если есть о чём говорить. Он отправил письмо с оказией — в Херсонес шло судно.

А через две недели с другим кораблём получил ответ. Всем декархиям предписывалось пешим строем идти в Херсонес — путь долгий и небезопасный.

Алексей решил пожертвовать парой серебряных силикв из своего жалованья, но погрузить свою декархию на попутное судно. Так и солдаты прибудут в Херсонес не вымотанными многокилометровым переходом, и стычек с возможным противником удастся избежать — так же, как и потерь. Для любого командира потеря подчинённого ему воинства — чёрный штрих в продвижении по службе. К тому же для командира — это и личные переживания, ведь со многими воинами он сблизился, а с Актитом практически подружился. Да, иногда для выполнения поставленной задачи командир должен посылать подчинённых на верную смерть. Но можно бездумно посылать солдат на гибель, а можно, тщательно проанализировав ситуацию, минимизировать потери, а ещё лучше — и вовсе обойтись без них, выполнив при этом задачу.

Вот и теперь Алексей нашёл попутное торговое судно и уговорил купца взять его солдат за небольшие деньги. Для купеческого судна десяток солдат — лишняя нагрузка, но если с другой стороны посмотреть — защита от морских разбойников.

Оставив ветеранов, согласно приказу, в Гурзуфе, Алексей погрузил декархию с полным вооружением на судно, и корабль тотчас же отплыл.

Солдаты расположились на носу — так они меньше мешали команде работать. Гоплиты нежились под солнцем, наслаждаясь бездельем, а Алексей с грустью смотрел на исчезающий в дымке Гурзуф. Удастся ли ему вернуться на благословенные берега?

Корабль шёл до Херсонеса шесть дней. Погода благоприятствовала, дул попутный ветер. На ночь корабль приставал к берегу. Тогда гоплиты разводили костёр и готовили немудрящую похлёбку. На это время Алексей обязательно выставлял часового: и себе спокойнее, и гоплиты о службе не забывают, не расхолаживаются.

Судно обогнуло южное побережье Крыма и повернуло на север. Вот и Херсонес открылся — справа по берегу. Мощные крепостные стены, в бухте — несколько военных судов.

В порту Алексей узнал, где располагается военный лагерь, и повёл туда свою декархию. Как оказалось, прибыл он в числе первых. Кентарх с удивлением оглядел свежих, не пропылённых гоплитов.

— Ты как ухитрился? — спросил он Алексея.

— Мы с попутным судном. Я купца уговорил взять нас за пару силикв.

— Молодец! Другие пешим порядком шли, вымотались, да и потери есть. А у тебя декархия — как после отдыха. Ладно, слушай задачу. По сведениям лазутчиков, да и купцов тоже, гунны собираются напасть на город. У императора сейчас свободных сил нет, чтобы прислать помощь. Приказано держаться своими силами. Поэтому турмарх приказал собрать в Херсонес всех. Чего гуннам делать в маленьких селениях? Там богатой добычи не возьмёшь. Выделяю тебе участок городской стены для обороны, за него отвечаешь головой. Пойдём, покажу.

Октис Гракх показал Алексею участок стены, на которой его декархия должна будет обороняться при подходе гуннов. Для десятка участок в пятьдесят шагов был великоват, и Алексей осторожно высказал свои сомнения.

— Инженеры помогут. У них камнемёты есть, баллисты, даже сифоны. Солдат не хватает, со многих судов сняли пехоту и перевели в крепость. У гуннов кораблей нет, поэтому в первую очередь бой будет на суше.

Ещё когда Алексей вёл свой десяток в крепость, он видел, что здесь полно военных, крестьяне свозили на подводах в город запасы продовольствия. Для опытного глаза всё свидетельствовало о подготовке к обороне, предстоящей осаде города.

Между тем в город начали прибывать декархии их, девятой, кентурии, да и других тоже. Состояние некоторых декархий, особенно прибывших из отдалённых гарнизонов, расположенных в маленьких селениях по восточному Черноморью, было удручающим. Главное — потери. Вместо полноценного десятка в кентурии было пять, а в некоторых — и два солдата.

Командиры обеспокоились — ведь они рассчитывали на значительное усиление гарнизона Херсонеса. Декархии и кентархии было решено усилить, довести до обычной численности за счёт нерегулярных войск, иначе говоря — ополчения или милиции в первоначальном значении этого слова.

У Алексея забрали пятерых гоплитов и передали их в другую декархию, ему же дали пятерых греков из бывших ремесленников. Он, как и остальные декархи, был недоволен, но приказ выполнять надо.

По мнению Алексея, спаянные десятки, уже повоевавшие вместе, разделять было нельзя. Но он оставил своё мнение при себе и приступил к обучению новичков, вместе с Актитом гоняя греков до седьмого пота. Всё, чему учили его — оборона строем, построение «черепахи», метание дротиков, развёртывание из походного строя в фалангу и многие другие способы ведения боя, — он вдалбливал в головы новичков. К вечеру и Актит, и сам Алексей падали без сил.

Греки не роптали. Они знали, что враг близок, и готовились защищать свой родной город. Но, кроме храбрости и патриотизма, защитникам нужны были умения, иначе можно было без толку сложить голову в первом же бою. Особенно трудно было приучить греков к дисциплине.

Один из новичков не выдержал и к вечеру задал Алексею вопрос:

— Декарх, зачем мне эти премудрости? Я готов и без них умереть за свою родину!

— Умереть за родину — похвально. Но перед этим нужно убить двух-трёх врагов, чтобы твоя смерть в бою не была напрасной и спасла город. Просто умереть — удел слабых. А ты убей десяток врагов и останься в живых — вот истинная храбрость и патриотизм. У греков были прекрасные примеры — тот же Александр Македонский, великий полководец. А в древних сказаниях — Геракл. Тебе, греку, есть чем гордиться и с кого брать пример.

— Декарх, ты лучше меня знаешь греческую историю!

— Они были храбрыми и умелыми воинами, убили множество врагов и остались живыми. А ты — сразу умереть!

— Мне стыдно, декарх! Прости неразумного, — склонил голову грек.

Видимо, грек переговорил со своими соплеменниками, потому что они стали относиться к тренировкам более серьёзно.

Алексей торопился, он чувствовал, что грозные события грянут со дня на день, а времени на подготовку мало.

В один из дней он устроил показательный бой — пятёрка своих воинов против новичков. Вооружение полное, но вместо боевых мечей — деревянные. Две маленькие фаланги сошлись во встречном бою. Всего пара минут — и греки потерпели поражение.

— Ну, убедились? А если бы вместо гоплитов были настоящие гунны?

Алексей не видел, что со стороны за учебным боем наблюдает Октис Гракх. А вечером он был призван к кентарху.

— Садись, Алексей, угощайся.

Кентарх разлил в кружки вино, разбавленное по римскому и византийскому обычаю водой — такое вино хорошо утоляло жажду.

— Я видел, как ты сегодня проводил учебный бой. Похвально. Скажу больше — пока твои новобранцы лучше подготовлены, чем другие. Скажи, у тебя в десятке есть человек, который смог бы заменить тебя?

Алексей сразу вспомнил об Актите.

— Есть. Его зовут Актит. Он храбр, опытен, умён и осторожен, зря людьми рисковать не станет.

— Отлично! Властью, мне данной, с завтрашнего дня назначаю его декархом. Можешь его поздравить.

— А я как же? — растерялся Алексей.

— Думаю, декарха ты уже перерос. Для некоторых декарх — это потолок в карьере, а для тебя — только начало. С завтрашнего дня ты лохаг, командуешь второй полусотней. Там много новичков, обрати на них внимание. Все повышения — твои и Актита — будут записаны писарем, жалованье увеличено. Ты доволен?

— Да, конечно. Просто я не ожидал. Спасибо, Октис Гракх.

— Мне нужны толковые люди. Запомни ещё одно, Алексей. Где война, там всегда потери. Для империи это плохо, а для тех, у кого голова варит, — хорошо.

— Я думаю, ты, кентарх, говоришь не о трофеях, а о возможности карьеры.

— Ты слишком умён для варвара, Алексей. От исхода предстоящего сражения зависит многое. Если устоим, не исключены повышения по службе, а мне нужны преданные люди.

Выделив интонацией слово «мне», сотник продолжил:

— Я хоть из знатного, но бедного рода. Приходится пробиваться самому, не то что эти белоручки и лентяи из гвардии. Только и умеют, что вести подковёрные игры в столице. Бездари!

Последнее словечко у кентарха вырвалось явно от обиды. Он, боевой командир, участвовавший в боях, уже несколько лет всего лишь кентарх, тогда как гвардейцы, неся службу в столице, уже давно обошли его в чинах. А звание — это не только жалованье. Быть замеченным и приближённым к полководцам, начальникам провинций или самому императору — это богатые дары в виде земель со всеми селениями. Алексей хорошо понимал своего командира.

— Только всё, что ты услышал здесь, Алексей, не должен узнать никто.

— Буду нем как рыба. Можешь во всём положиться на меня, Октис Гракх.

— Надеюсь, что не ошибся в тебе, Алексей.

И он настал, этот день — день, когда гунны подступили к городу. Тревогу забили часовые, когда увидели вечером облако пыли, медленно приближавшееся к Херсонесу, — это шла конница гуннов.

В тот день гунны не успели подойти близко, остановившись на ночёвку. Но с высоты крепостных стен было хорошо видно бесчисленное множество костров — гунны готовили пищу. Если учесть, что возле каждого костра сидели по десятку воинов, то было понятно, что армия гуннов насчитывала многие тысячи.

С крепостной стены взирали на далёкого по ка противника командиры византийского вой ска — кентархи, хилиархи, простые воины. А к Херсонесу тянулись вереницы жителей близлежащих селений. Из отдалённых городов вроде Ольвии и Керкинетиды беженцы прибыли раньше, рассказывая о жестокости, жадности и беспощадности гуннов. Воистину — дикое племя!

Но объединял их под своей железной рукой Аттила, человек безусловно с выдающимися организаторскими и полководческими талантами. Обитали гунны в Паннонии, занимая территорию, простирающуюся от Дуная и до Рейна.

Отец Аттилы, Мундзук, был из царского рода, имел несколько жён и множество детей. Наиболее известны были двое сыновей — Бледа и Аттила. Аттила воевал на западе государства гуннов, Бледа — на востоке. В 444 году Аттила убил Бледу, став единовластным правителем.

С виду Аттила был невзрачным: с усами, жиденькой бородкой клинышком, тронутой сединой, волосы на голове заплетены в косички. Но готский историк Иордан писал о нём: «Повелитель всех гуннов и правитель, единственный в мире, племён чуть ли не всей Скифии достоин удивления и баснословной славы своей среди всех варваров».

Врагам своим Аттила внушал страх, бежавший впереди его войска. Однако после смерти Аттилы старший сын его, Эллак, не смог сохранить государство.

Только часам к десяти, позавтракав, войско Аттилы подошло к городу. Гунны не торопились — зачем? Пусть ромеи подождут, понервничают. Эмоции в боевой обстановке — чувства не лучшие, они заставляют совершать необдуманные поступки.

Все ворота города были заперты, и каждые из них охранялись не меньше чем кентархией. Ведь стоит врагу захватить хоть одни ворота, гуннов будет не остановить, город падёт.

Алексей, как и другие воины, был на крепостной стене. Толпа бородатых, свирепых лицами и одетых в шкуры воинов остановилась метрах в ста пятидесяти — двухстах, на пределе полёта стрелы. Но в крепости были ещё баллисты и камнемёты, немного позже названные требюше.

По команде баллистарха все машины разом дали залп, и через стены на варваров полетели огромные камни, смяв и расплющив несколько десятков тел.

Гунны отошли назад. Камнемёты били не прицельно, по площадям, дальность метания камней не превышала трёхсот метров, и камнемёт едва ли мог делать два выстрела в час — слишком уж долог процесс взведения боевого рычага. Десяток воинов вращал рукояти лебёдки, поднимая противовес на высоту, потом в верёвочную петлю несколько человек укладывали тяжеленный камень. Быстро изменить направление стрельбы и дальность полёта камня тоже было затруднительно.

Другое дело — баллисты. Сами машины, по сравнению с катапультами, весили немного, и обслуживали их всего два воина. Выстрелы можно было производить даже по одиночной цели, и скорострельность была выше — пять-семь минут на подготовку, и выстрел. Баллисты ставились на палубы кораблей, в крепостях, иногда на передвижные деревянные башни.

А ещё ромеи — как называли вандалы и варвары римлян и византийцев — имели устрашающее оружие — «греческий огонь». Его могли метать, залив в глиняные горшки и катапульты, а в жидком виде горящей струёй древнего напалма поливали врагов сифоны. Секрет состава горючей жидкости так и остался неразгаданным ни варварами с вандалами, ни их потомками.

Неожиданно стояние варваров прекратилось, и они все, явно по команде, ринулись к крепости, прикрываясь сверху круглыми щитами, сплетёнными из ивовых ветвей и обтянутыми толстой бычьей кожей.

Заработали лучники ромеев, впрочем без особого успеха.

Но нападающие несли здоровенное бревно и с ходу ударили им в ворота. Звук удара был мощным, но и ворота были сделаны на совесть, из дуба. Запоры в виде двух обтёсанных дубовых брёвен выдержали удар.

Тут же на атакующих полилась кипящая смола. Снизу донеслись крики, вопли, стоны. Расплавленная смола проникает через складки одежды и наносит обширные ожоги. Единственное спасение — сразу сбросить одежду.

Рядом с Алексеем стоял новоиспечённый декарх — Актит.

Вчера вечером после разговора с кентархом Алексей объявил старому товарищу о новом назначении. Тот сначала не поверил:

— Поклянись, что не обманываешь!

— Актит, разве такими вещами шутят? С завтрашнего дня ты десятник.

Рот Актита расплылся в улыбке до ушей.

— Кабы не осада — пошли бы в таверну, отметили бы моё повышение. — Но потом лицо его вытянулось. — Погоди-ка! Ведь декархом был ты! Стало быть, и у тебя новый чин?

— Я теперь лохаг нашей полусотни.

— И молчал, скрывая от товарища!

— Когда бы я успел сказать, если сам только узнал? Сначала повысили меня, а потом Октис Гракх спросил, кто достоин быть декархом. Я, конечно, назвал тебя.

— Я знал, что ты не забудешь старого товарища! Я печёнкой чувствовал, что ты пойдёшь далеко, и не ошибся.

— По-моему, полгода назад ты сомневался, что я смогу стать декархом. А отныне я лохаг, и жалованье соответствующее.

— Так и у меня тоже! — возликовал Актит.

— Наконец-то дошло.

Актит наклонился к уху Алексея:

— Скажи по-честному, а сотником когда станешь?

— Это только Богу известно.

— Э, нет, парень! У меня ощущение, что ты знал, что тебя ждёт.

— Только Господь знает судьбу человека.

— Да, правда. Завтра под стены заявятся гунны, и никто не знает, останется ли жив. Но знай — я тебе благодарен. Ты ведь мог назвать другое имя, но вспомнил обо мне. Я не подведу.

— Актит, кончится осада — и мы ещё отметим с тобой наши назначения.

— Думаешь, всё обойдётся?

— Уверен. Варварам город не взять. И гоплитам своим ты это утром скажи.

Между тем гунны отхлынули от ворот: кипящая смола — слишком убедительное средство. От злости гунны начали обстреливать защитников из луков.

Алексей, увидев опасность, приказал своим воинам лечь, укрывшись за стенами. Его полусотня команду выполнила сразу. Но в других десятках, из других кентархий оказались любопытные и поплатились за это жизнью. Дистанция для стрельбы из луков была велика, но над стенами возвышались головы — самые уязвимые места, и стрела даже на излёте обладала достаточной силой для поражения.

Гунны снова пошли на штурм — и снова залпом ударили камнемёты. А когда варвары с тараном подбежали ближе, сифон на надвратной башне изрыгнул струю горящей жидкости. «Греческий огонь» попал на группу гуннов, тащивших таран. Загорелись почти все, в том числе и бревно. С жуткими воплями гунны стали бегать и кататься по земле, пытаясь сбить пламя.

Такая картина заставила содрогнуться даже жестокие души варваров и обрадовала ромеев.

Атака снова сорвалась. Нахрапом, с ходу взять город варварам не удалось. Они отступили, расположившись лагерем за пределами досягаемости катапульт. Город был окружён гуннами со всех сторон, насколько видел глаз. Началась осада.

Но жители и армия были спокойны. В городе имелись источники воды, огромные запасы продовольствия, и потому голод и жажда Херсонесу не грозили.

А главное — была связь с империей. Бухта, где базировались корабли византийского флота, была в черте города, и корабли могли подвозить осаждённым продовольствие и пополнение.

Гунны флота не имели и воспрепятствовать поставкам не могли. Издалека они видели движение кораблей, но только скрежетали зубами.

В бухту прибывали рыбацкие и торговые суда с Крымского побережья. Новости, которые они привозили с собой, были неутешительные. Гунны, как вода в половодье, заняли почти весь полуостров. Небольшие селения не могли противостоять варварам и пали. Жители попали в рабство, селения были дочиста разграблены, многие из них сожжены. И у Аттилы теперь остался один непокорённый город — Херсонес, торчавший занозой в известном месте.

Но чтобы одолеть крепость с умелыми защитниками, надобно иметь не только большую армию, но и технические средства — передвижные башни, катапульты. Ромеи и греки издавна пользовались изобретениями инженеров. Гунны таких машин не строили, имели только несколько трофейных, но и теми пользоваться не могли, поскольку машинам требовался ремонт. При захвате небольших крепостей гунны в приступе ярости рубили топорами канаты и станины, а восстановить всё это у них не хватало знаний и умений. Разрушать ведь всегда легче.

Пару дней царило затишье, и Алексей обеспокоился — гунны могли готовить пакость.

Так и получилось. Варвары пошли на приступ, подготовив штурмовые лестницы. Однако они просчитались: лестницы оказались коротки и до верхушек стен не доставали. Немного — на метр-два, но как их преодолеть по отвесной стене? А защитники швыряли на головы варваров камни. Стоило потерять равновесие верхнему гунну, как он катился вниз и по дороге сбивал с лестницы всех остальных. Многие в этой атаке были покалечены.

Пока Аттила только терял людей. Но и трофеев ему перепало немало: только из захваченных Тира, Ольвии, Керкинетиды он вывез возы награбленного добра, которое не успели взять с собой бежавшие в панике жители. Ведь брали в первую очередь детей, деньги, самые необходимые вещи, которые можно было унести в узлах. А ещё Аттила взял самый важный и ценный трофей — благодатные крымские земли. Разросшееся государство гуннов, взращённое на богатых трофеях Рима и других городов, на золоте откупившейся Византии, требовало новых территорий.

Лазутчики из местных, хорошо знавшие окрестности и регулярно выбиравшиеся из крепости, доложили, что от основного войска гуннов отделились две части. Одна направилась в глубь Крыма, а другая пошла к Ольвии, уже покорённой.

На совещании трибунов сделали довольно обоснованный вывод, что часть войска Аттилы отправилась не к себе, в Паннонию, а в обход — на земли Фракии. В эту византийскую провинцию тут же был отправлен посыльный корабль — известить о грозящей опасности. Этим же кораблём было отправлено донесение в Константинополь, императору — только он мог решить, направить ли дополнительные силы для обороны Фракии.

А Аттила не прекращал попыток покорить город. В один из дней лошади притащили к Херсонесу катапульту.

Глядя на лёгкую машину, ромеи посмеивались. Такая не сможет метать тяжёлые камни. Кроме того, при помощи одной катапульты городские ворота не разбить. И никто не разгадал дьявольский план Аттилы.

Несколько дней вражеская катапульта стояла без дела, а потом вокруг неё засуетились гунны, начали крутить ворот.

Потом катапульта сработала, и к крепости понёсся странный предмет, упавший внутри крепостных стен.

Как оказалось, это была полуразложившаяся туша барана.

Гунны успели забросить в город ещё несколько гнилых трупов животных. Аттила явно рассчитывал, что распадающиеся туши животных отравят воздух и воду и тем самым вызовут в городе эпидемии.

Но их замысел был тут же разгадан. Солдаты крюками цепляли гниющие туши и сбрасывали их со стен.

Обозлённые баллистархи сняли с верёвочных петель своих катапульт камни и на их место погрузили глиняные горшки с «греческим огнём». Несколько камнемётов дали залпы и накрыли вражескую катапульту.

Мгновенно вспыхнул огонь. Несколько гуннов заметались в горящей одежде. Сухое дерево катапульты тоже охватило пламя. Тушить его не пытались, знали, что «греческий огонь» не затушить водой.

Однако происшествие послужило уроком. Впредь о любых передвижениях, появлении каких-либо машин часовые докладывали декархам, а те — своим командирам. Несколько раз к воротам города подъезжали переговорщики от имени Аттилы — они предлагали сдать город без боя, обещая отпустить защитников живыми.

Но среди византийских воинов потери были минимальными, и боевой дух силён. Местные жители и беженцы не страдали от жажды, голода и болезней; упаднических настроений тоже не было. И потому ромеи только посмеивались над предложениями варваров.

Прошёл уже месяц осады. Гуннам требовался провиант, лошадям — корм, ведь близлежащие пастбища были уже вытоптаны и трава выщипана. Армия Аттилы каждый день съедала по нескольку обозов провианта, и содержать её с каждым днём становилось всё обременительнее. В боевом походе, когда захватывались новые земли и города, трофейной еды хватало всем — и людям, и лошадям. Кроме того, Аттила не платил своим воинам жалованья, и все рассчитывали поживиться трофеями. А их не было.

Но армия гуннов заняла весь Крым. Захваченных земель, откуда воинству Аттилы везли провизию, а также пастбищ хватало. Однако Херсонес для гуннов был теперь как кость в горле — им хотелось победы полной и безоговорочной. И варвары придумали новый ход: прямо перед главными воротами города они стали казнить людей из селений, оказавшихся на захваченной территории. Казнили без разбора — ромеев, гуннов, скифов. Греки, которых в городе было большинство, зачастую узнавали в казнимых родственников и знакомых.

В городе начались волнения. Греки жаждали выйти из города и дать гуннам бой.

— Наши предки и родичи никогда не боялись врага, всегда встречали его лицом к лицу! Неужели и сейчас испугаемся?

Среди греков зрело недовольство ромеями, их пассивным поведением. На взгляд греков, отсиживаться за каменными стенами недостойно воина. Начальники — от кентарха до трибуна — встревожились. Воинов для того, чтобы держать оборону города, хватало. Но для того, чтобы выступить против гуннов, их явно было мало. Ведь византийцы не имели в Херсонесе конницы, в пехоте преобладали воины легковооружённые — лучники, именуемые таксотами, метатели дротиков — псилои, пращники. Тяжеловооружённых гоплитов было всего пять кентархий.

Гуннов же было намного больше, тысячи всадников. Правда, вражеская армия сейчас уменьшилась, ведь не меньше половины их ушло покорять Крым.

Собрался совет военачальников. Они долго обсуждали сложившуюся ситуацию, но решено было за стены не выходить: это могло привести к большим потерям, а преимуществ не даст никаких.

Однако судьба распорядилась иначе. Ранним утром сразу у двух ворот города собрались толпы греков из ополчения — их называли милицией. Настроены они были решительно. Однако у них было лёгкое вооружение, а главное — плохая организация и отсутствие толковых и опытных военачальников. Да и откуда им взяться, если десятками и сотнями командовали купцы, землевладельцы и мастеровые — каждый имел опыт только в сфере своей деятельности. Но быть удачливым торговцем или виноделом — не значит успешно командовать воинами, это совершенно разные вещи.

Декархи, а потом и кентархи, бывшие на позициях, попытались отговорить греков от безрассудной вылазки. Но куда там! Распалённые горожане не стали слушать византийских командиров. Они открыли ворота и двумя колоннами из обоих ворот вышли из города. Тут же начали строиться рядами, шеренгами. Гунны, видевшие издалека блестевшее вооружение, щиты и шлемы, сначала приняли их за армию и отступили от города — но не в страхе, а пытаясь организоваться, построиться для контратаки.

Греки же воодушевились, подумав, что гунны в страхе бегут. И тут же, поддавшись порыву, не слушая командиров, побежали в атаку.

Алексей стоял на крепостной стене и сверху прекрасно видел все передвижения греков. Те успели пробежать с радостными криками уже не менее двухсот шагов. Но Алексею было видно, как гунны, не ожидавшие внезапной вылазки греков, строятся рядами, а с пастбищ ведут табун лошадей. Он уже понял, что сейчас произойдёт. Пехота гуннов ринется в атаку и свяжет греков боем, дав время своим соплеменникам сесть на коней и построиться для атаки. Потом разбег конной лавы — и греков просто сомнут и будут колоть копьями, рубить мечами. Греки не смогут противостоять коннице, в панике бросятся назад, в открытые ворота, и вполне вероятно, что гунны на плечах отступающих греков ворвутся в город. Наблюдаемая им ситуация должна идти именно по этому сценарию. И ждать осталось недолго, максимум — полчаса.

Похоже, до кентархов и трибуна тоже дошёл смысл происходящего.

Заревели трубы букинаторов, созывая сбор. Сбегая с городских стен и выбегая из казарм, стали собираться пехотинцы, строиться в десятки и сотни перед воротами. Сейчас время решало всё.

Кентархи стояли перед трибуном, который отдавал приказы.

За ворота вышла первая кентархия — потом другая, третья… За девятой кентархией Алексея выстроились псилои — около полусотни. Каждый из них держал в руках не менее полутора десятков дротиков. Октис Гракх отдал приказ: «Вперёд, бегом!»

Сотня, гремя по брусчатке мостовой подошвами сандалий, выбежала за ворота.

— Правое плечо — вперёд!

Сам кентарх бежал сбоку от своих гоплитов.

Сотня уходила влево, стараясь занять место на фланге.

Обычно перед боем построение было другим. В первой линии ставили конницу, во второй — пехоту, в пять-шесть шеренг. Между пехотинцами оставлялись проходы, в которые выдвигались лучники.

После столкновения конницы — когда не удавалось одолеть врага — лучники в быстром темпе выпускали запас стрел и уходили по проходам за пехоту, за их спины.

На место лучников вперёд выходили псилои — метали дротики. Потом и они передвигались в тыл, и гоплиты принимали удар на себя.

Но сейчас ни конницы, ни лучников не было.

Сотня встала в пять шеренг, оставив три прохода, и вперёд выдвинулись псилои. Все перестроения были отработаны на занятиях и выполнялись быстро. Подразделения работали, как хорошо отлаженные машины, без сбоев.

Лох Алексея стоял на самом фланге, дальше шёл уклон к морю.

Алексей очень переживал за этот уклончик. Наверняка гунны, если они не глупцы и у них хватит сил, попытаются обойти их именно здесь, зайти с фланга, а то и в тыл — ведь вести бой сразу с фронта и тыла сложно. И что такое пять рядов гоплитов против конницы?

Алексей видел всю уязвимость построения. Но и трибун понимал — сил мало, из-за выступления греков всё пришлось делать экспромтом.

Метателями дротиков командовал свой командир, но он подчинялся командиру кентархии, который придавался для усиления — в данном случае это был Октис Гракх.

Алексей стоял на самом фланге, и ему было видно поле боя.

Греки уже сошлись с гуннами — рубили на мечах и копьях. Звон оружия, крики, шум, пыль!

Алексей ожидал, что греки вот-вот дрогнут и побегут. И не потому, что трусы — трусы бы в городе отсиживались. Просто силы не равны.

Гунны сначала немного растерялись, поскольку удар греков был внезапным. Но сейчас они организуются, и грекам придётся плохо.

Обычно при прямом боестолкновении войска выстраиваются в боевой порядок практически на виду друг у друга. Всё это занимает время. А греки, как выбежали из ворот, так и помчались на гуннов без всяких построений.

В конечном итоге случилось то, что и должно было случиться. К гуннам подошло подкрепление, рубка стала более ожесточённой, греки стали понемногу уступать и подаваться назад. Но они держались, пока с флангов им не ударила конница гуннов. В лёгких доспехах, не имея больших и крепких щитов, как гоплиты, и длинных копий, греки стали нести ощутимые потери. Ведь типичный греческий щит, небольшой и круглый — для боя на мечах, и для защиты от копий степняков он не годился.

Потому греки дрогнули и побежали. Им хотя отступать организованно надо было, сдерживая врага и сохраняя воинов. Но кто-то не выдержал — побежал, обратив к врагу спину и пытаясь сохранить свою жизнь. А паника, как известно, — как эпидемия.

За побежавшим ринулись остальные: ведь в тылу у греков стояли византийские солдаты, сверкая оружием, доспехами и вселяя надежду на спасение. А дальше уже видны городские стены, которые укроют, спасут, как это не раз уже до того бывало.

Но надежды многих были тщетны. Гунны на конях догоняли, рубили и кололи бегущих копьями в спины, топтали копытами. Видел как-то уже Алексей человека, по которому прошла конница, — просто кровавый блин!

Часть греков бросала оружие и доспехи, мешавшие бежать. Кентархи — даже простые декархи и гоплиты — понимали, что обезумевшие от ужаса греки сейчас неуправляемой толпой просто сомнут строй, расстроят ряды. Последовала команда:

— Разомкнись!

Десятки встали плечом к плечу, образовав между декархиями проходы метра по три шириной. Во множество таких проходов и ворвались греки. Они не делали попыток примкнуть к воинам империи, а мчались дальше, к спасительным городским воротам. И как только пробежали последние, прозвучал приказ кентархов:

— Псилои! Метать дротики!

В налетевшую конницу полетели десятки, сотни дротиков, нашедшие свои жертвы, — ведь на гуннах, да и то не на всех, были только кожаные доспехи.

— Псилоям — отойти!

Метатели дротиков побежали по проходам, и гоплиты моментально сомкнули ряды, образовав монолитный строй.

— Приготовить пилумы!

Гоплиты наклонили вперёд копья, причём первые ряды упёрли их тупые концы в землю — иначе не выдержать было удара конницы.

Но гунны и сами уже поворачивали коней назад. Без подготовки атаковать римскую пехоту, причём хорошо подготовленную, — форменное безумие. Первые ряды конницы тут же окажутся насаженными на копья, образовав завал из людей и лошадей.

Пользуясь близкой дистанцией, удобной для броска, командир псилоев приказал метнуть дротики, и ещё несколько гуннов остались лежать на поле боя.

Наступила небольшая передышка. К городу ещё бежали одиночные фигуры греков — из тех, кому повезло уцелеть.

Кентарх сделал перекличку среди десятников. Раненых и убитых в их кентархии не оказалось. Казалось бы, можно медленно продвигаться к воротам и прятаться за стенами крепости. Но по непонятным причинам трибун медлил, не отдавая приказа об отходе и теряя драгоценное время. Это было непонятно: ведь уцелевшие греки уже в городе, а убитым всё равно ничем не поможешь. Отступать же без приказа считалось воинским преступлением, впрочем как и во всех армиях во все времена. А может быть, трибун видел со стены то, что не было видно кентархам?

Гунны тем временем перегруппировались, развернулись плотным строем и начали разбег. И чем ближе была конница, тем сильнее содрогалась земля от топота тысяч копыт. Потрясая мечами и дубинами, гунны начали выкрикивать боевые кличи.

Конечно, каждый из гоплитов переживал. Заранее предсказать исход боя трудно, но внешне никто из них этого не показывал.

Алексей повернул голову и осмотрел своих воинов. Жёсткие лица, прищуренные глаза, руки сжимают древки пилумов. У него, как у лохага, пилума не было, только щит и меч, который он сейчас держал в руке.

Сшибка! Глухой удар, крики раненых, треск ломающихся копий и щитов, ржание лошадей — всё смешалось в жуткую какофонию.

Сразу были убиты несколько гоплитов из первой шеренги, но их места заученно заняли воины из второй. И закипел бой!

Лишившись коней, гунны атаковали пешими. И страшнее, смертоноснее всего были их дубины. Сделанные из дуба, утыканные железными иглами палицы легко выдерживали удары по щитам гоплитов, рубящие удары мечей. Зато сами, не пробивая линотораксов, ломали рёбра, руки, дробили суставы, сминали шлемы.

В противостоянии один на один воин империи уступал гунну: меч коротковат и щит тяжёл, мешал двигаться. Но шеренга в монолитном строю почти неприступна. Плотный ряд щитов, упёртых шипами в землю, выдерживал удары, а в щели между ними воины кололи мечами противника. Самое главное — выдержать первый, самый мощный, удар, когда гунны давят громадной массой, инерцией многих тел.

И этот удар гоплиты выдержали. Дальше пошла уже мясорубка.

Алексей и сам отбивался от наседавшего гунна. Степняк размахивал мечом, но Алексей прятался за щитом, и меч гунна попадал по окованному железом краю щита, высекая искры. Алексей улучил момент, когда его противник выкинул руку с мечом для удара, и вонзил своё оружие в грудь гунну. Тот, обливаясь кровью, рухнул под ноги Алексею.

Перед первой шеренгой уже громоздился вал из мёртвых тел, но гунны всё лезли и лезли вперёд. Потом напор несколько ослаб, а затем гунны и вовсе отступили, не добившись успеха ни на одном участке.

Алексей тут же сделал перестроение. Воины первой шеренги ушли назад, и на их место встала вторая шеренга. Вместо пяти рядов гоплитов, которые были перед боем, теперь стояли три, и лишь кое-где — четыре.

Декархи тут же доложили о потерях: двенадцать убитых и четверо раненых, которые могут держаться в строю. Потери большие!

Алексей побежал к Октису Гракху — надо было доложить о потерях.

— Молодец, я всё видел сам. Держались вы стойко. Думаю, атака не последняя. Своих убитых перенесите в тыл, чтобы не топтать, потом похороним.

Завыли трубы букинаторов, извещая о новой атаке. На этот раз гунны изменили тактику. Они шли на имперские войска пешими, причём основной удар, судя по численности, приходился на правый фланг, прямо напротив городских ворот. Наверное, они решили пробить брешь в рядах византийцев и ворваться в город.

Алексей же, как и вся кентурия, был в готовности отразить атаку, но схватка шла правее. Он решил, что гунны сосредоточили воинов на наиболее перспективном для них направлении. Это было странно, если учитывать, что ворот было двое. И он почти сразу обратил внимание, как, пользуясь уклоном, прижимаясь к земле, чтобы не заметили раньше времени, крадутся степняки. Было их немного — с полсотни. Видимо, они решили обойти кентурию с фланга и зайти в тыл — между византийцами и городской стеной. А там, чем чёрт не шутит — прорвутся к воротам.

Алексей оценил грозящую опасность. Времени на раздумье не было.

— Лох, налево!

Полусотня дружно повернула.

— Бегом — вперёд!

Когда Октис Гракх заметил, что лох Алексея побежал в сторону моря, он был удивлён. Ладно бы, если бы воины побежали к воротам, в укрытие — так они рванули в другую сторону.

Гунны увидели бегущих гоплитов. Скрываться смысла не было, и они поднялись. Но у лоха было преимущество — они бежали под гору.

Ударили с ходу. Зазвенели мечи. Гунны яростно сопротивлялись, но отлаженное ещё Римом боевое построение оказалось сильнее и лучше организовано.

Гуннов теснили к воде, они несли потери. Ещё немного — и их удастся перебить или сбросить в воду.

Неожиданно декарх Актит закричал:

— Лохаг, справа — гунны!

На помощь варварам по берегу спешил ещё один отряд, и на этот раз большой — не менее двухсот пеших воинов.

Ситуация резко изменилась. Следовало отступать, спасая лох, и Алексей подал команду:

— Пошагово — назад!

Гоплиты, прикрываясь щитами, делали шаг назад, приставляли другую ногу и переносили щит. Медленно! Как бы до них не добрались варвары, прежде чем лох соединится со своими.

Из-за небольшого мыса показался нос корабля, а потом и сам корпус. Это был большой военный корабль — хеладион, с тремя рядами вёсел, сифоном на носу и отрядом воинов на борту.

Капитан быстро оценил обстановку. Корабль ткнулся носом в песок, с него сбросили трап, и на берег побежали гоплиты. Они сразу построились в боевой порядок — одна полусотня, другая, третья… Две полноценные кентурии.

Прозвучала труба, давая сигнал — в атаку! И кентурии двинулись навстречу варварам.

Но численное превосходство противника теперь уже не остановило гуннов, они отважно бросились на отряд морской пехоты.

И в это время сифон на корабле изрыгнул огненную струю. Она прошла выше и левее гоплитов, угодив в гущу наступающих.

Эффект был ужасающим. От «греческого огня» горели люди и сама земля.

Боевой порыв варваров мгновенно сошёл на нет. Теперь, потеряв многих воинов, им надо было думать об обороне.

А на хеладионе втянули на палубу трап, вёсла сделали несколько взмахов, и корабль стал напротив гуннов. Ещё раз зашипел сифон, выбрасывая огненную струю. Варвары бросились врассыпную.

— Бегом — вперёд! — скомандовал Алексей.

Пока враг рассеян и дезорганизован огнём, его надо уничтожать.

Гоплиты кололи врага пилумами, мечами и шли вперёд.

Со стороны десанта тоже прозвучал едва слышный из-за расстояния приказ, и гоплиты двинулись вперёд.

Теперь варвары очутились между воинами империи. От двух сотен их оставалась едва ли сотня, и они бросились по берегу назад, к своим. Преследовать убегающего врага гоплиты не стали — ведь так и самим можно попасть в ловушку.

Из низины не было видно, как разворачивается бой на поле перед городом.

Лох и две кентурии встретились.

— Приветствую тебя… — Кентарх десантников слегка замешкался, глядя на шлем Алексея, и продолжил: — Лохаг. Я полагал, что ты не меньше чем кентарх — уж больно тактика разумная.

— И я приветствую тебя, кентарх, на херсонесской земле.

— Да, мы приплыли на помощь по приказу самого императора Маркиана. Хотя сейчас всем трудно, варвары ворвались и во Фракию тоже. Ты из хилиархии Полуса Вергилия?

— Так и есть.

— Веди меня к нему.

— Перед городом идёт бой, не знаю — сможем ли мы пройти?

— Я веду две кентархии, свежие силы опытных воинов из пятого Македонского легиона. Пробьёмся! — Кентарх был решителен.

Алексей усмехнулся — вновь прибывший ещё не видел основной массы варваров.

Обе кентурии и лох выстроились в одну линию — по пять шеренг — и двинулись вверх по склону. Вновь прибывший кентарх и Алексей шли рядом.

— Познакомимся, нам придётся воевать бок о бок, как сейчас. Я — Салус Тарент.

Алексей представился немного на византийский манер, переиначив фамилию:

— Алексей Терех, лохаг девятой кентурии.

— Ты варвар, Алексей? — удивился Салус.

— Из скифов, — коротко ответил Алексей.

— Надо же, как я ошибся? У тебя правильные черты лица, греческий нос и хорошее произношение.

— Благодарю за похвалу.

Кентурии и лох поднялись на поле. Теперь бой кипел почти на всей линии боевого соприкосновения. Гуннам не удалось пробиться к воротам, и они напирали по всему фронту.

Салус сразу сориентировался и приказал своим кентуриям ударить по гуннам с фланга. Гоплиты двинулись вперёд.

Невесть откуда появившиеся две кентурии свежих солдат переломили исход боя. Гуннов начали теснить сначала с левого фланга, а затем и в центре. Лох же Алексея занял своё место в кентурии.

Когда гунны отступили и бой стих, к Алексею подошёл Октис Гракх.

— Ты куда увёл лох?

— По берегу крались варвары, намереваясь зайти к нам в тыл.

— И что?

— Враг разбит и бежал. Во время боя к берегу пристал хеладион и высадил две кентурии из пятого Македонского легиона на помощь.

— А, так вот кто атаковал слева! А я терзался в догадках. Не знаешь, кто их командир?

— Какой-то Салус Тарент.

— Так это же мой давний приятель! Вот где довелось встретиться! Спасибо за добрую весть.

Завыли трубы, давая сигнал отступить и вернуться в город.

Сначала в город вошли кентурии, стоявшие напротив ворот, а кентурии левого и правого флангов сомкнулись. Потом и они поочерёдно вошли в город. Последними заходили две вновь прибывшие кентурии во главе с уже знакомым Алексею Салусом Тарентом.

Лох Алексея направился в казармы приводить себя в порядок. Они смогли принести своих убитых товарищей на щитах и сложили их в ряд на площади у городских ворот. Теперь дело похоронных команд — заняться рытьём могил и погребением после отпевания.

Гоплиты из лоха с облегчением сняли защиту и составили у стены щиты и пилумы. Мечи же они всегда имели при себе.

Умывшись, все направились к кухне. После боя, затрат физических сил сильно хотелось есть.

Подкрепились луковым супом и лепёшками, варёной бараниной, финиками и вином. После обеда, поскольку была не их очередь нести караул на стенах, улеглись отдыхать. Гоплиты, привыкшие к тяготам службы, даже жёсткие деревянные топчаны считали за благо — ведь часто приходилось спать на земле, бывало и под дождём.

Вечером Алексея пригласил в свою комнату Октис Гракх.

— Надеюсь, вас уже не надо знакомить? — осведомился он.

На складном стуле у стола сидел Салус.

— Виват, Алексей! — Салус поднял в приветствии руку.

На столе стояли закуски — виноград, финики, лепёшки, стоял кувшин с вином.

— Давайте выпьем за встречу, легионеры!

Кто был бы против? После трудного дня снять напряжение совсем неплохо.

На правах хозяина Октис разлил вино по оловянным кружкам.

— А водой разбавить? — спросил Салус.

— Пей так — как варвар.

Выпили. Вино было приятным и вовсе не крымским. Алексей смаковал каждый глоток.

— Превосходное вино! — с искренним одобрением сказал он.

— Это я из Фракии привёз. Услышал, что Октис в Херсонесе, подумал — вдруг встретимся.

Они принялись за немудрящую закуску. Когда слегка утолили голод, Октис попросил Салуса:

— Расскажи, что слышно в империи?

— По всем окраинам — войны. Хуже всего здесь, на севере — гунны покоя не дают. И ещё на востоке персы — они с каждым годом набирают силу.

— По моему мнению, Аттила хуже. Он хороший полководец, и у него много воинов — причём смелых и сильных духом.

— Да, согласен. Империя пыталась уничтожить его, отравив через подкупленного повара, — не удалось.

— Он умрёт через два года, и государство его распадётся, — вставил Алексей.

Оба кентарха повернулись к Алексею:

— Что ты сказал?

— Это не я сказал — звёзды так говорят.

— Э-э-э, чему только не верят варвары!

— Через два года сами убедитесь, — не сдавался Алексей, в глубине души ругая себя — зачем он ляпнул? Сам уже пожалел.

Они выпили ещё по кружке. Вино хоть и было приятным и казалось лёгким, но в голове зашумело.

Салус наклонился к собеседникам:

— Я больше скажу. Хеладион, на котором я прибыл, привёз золото.

— Неужели с Аттилой договориться? — удивился Октис.

— Ты угадал, но о том — молчок! Для империи дорог каждый гоплит или таксот. Совет при императоре настоятельно рекомендует решить вопрос миром. Империя не накопила достаточно сил для того, чтобы дать последний, решающий бой гуннам. А золото — дело наживное: работают рудники, процветает торговля, собираются налоги. На империю, как на льва, со всех сторон нападают то вандалы, то персы, то гунны, то другие племена. Мы должны окрепнуть.

Произнеся столь длинный монолог, Салус плеснул себе вина в кружку и выпил, промочив пересохшее горло.

Алексей и Октис молча переваривали услышанное. Когда они уплывали в Крым на корабле, Константинополь не казался встревоженным, скорее — безмятежным. Но ведь столица — не окраины, до которых далеко.

Первым пришёл в себя Октис:

— У фемы Херсонеса ничего не осталось, кроме этого города.

— Получив деньги, гунны уйдут. Они не землевладельцы, что им делать на этой земле? Насколько я понимаю, самое ценное они уже забрали в виде трофеев.

— Подчистую, — подтвердил Октис. — Лазутчики донесли.

— И вас отсюда переведут, — сказал Салус.

— Куда? — хором спросили Алексей и Октис.

— Мне откуда знать? Но держать здесь столько войск для обороны одного города нет смысла. Крепостные стены высокие и мощные, а у гуннов нет механизмов, чтобы разрушить их. Долго же стоять в осаде — не их привычка. Как только лошади съедят всю траву на пастбищах, гунны уйдут.

— Я и сам нечто подобное предполагал, — пробурчал себе под нос Октис.

— Кстати, ты помнишь Варума Тита?

— И очень хорошо! А что с ним?

— Он резко в гору пошёл, он уже триерарх.

— Опля! Вот это карьера!

— Выгодно женился на дочери друнгария. Страшна, но богата. Ну а любящий отец тут же позаботился о Варуме.

— Жалко, что у друнгария только одна дочь, — усмехнулся Октис.

— Да, как-то ты застрял в кентархах. У тебя вон какие молодцы в лохагах ходят, — Салус кивнул на Алексея. — Даром, что варвар, а тактику боя понимает. Без связи, без посыльных понял, что ему делать. Не каждому дано, чаще встречаются тупые солдафоны.

— Совсем недавно он декархом был, — уточнил Октис.

— Да ну? Попомни моё слово, парень, он может далеко пойти — если не убьют раньше. Быть тебе трибуном, варвар.

Варвар — не обидное прозвище, а констатация факта: ведь Алексей не урождённый византиец.

Они допили вино, доели закуски.

— Пора спать, завтра наша кентурия караул несёт, — сказал Октис.

Гости поднялись и вышли. Алексей же, улёгшись на топчан, думал об услышанном.

Утром он поднялся невыспавшимся. Но служба!

Октис Гракх при разводе караула выглядел как свежий финик — вроде и не сидели вместе до полуночи, и не пили.

Не знал Алексей, что видел своего командира живым в последний раз. Как рассказали потом гоплиты, он поднялся на стену крепости, делая обход, наклонился вниз, выглядывая на поле — как там гунны? И неожиданно получил стрелу в глаз.

Странная штука жизнь. Во вчерашнем бою уцелел в мясорубке, а по глупости погиб.

Вторую половину дня Алексей, как второй по должности после кентарха, исполнял обязанности Октиса. Ему было жаль командира: молодой, толковый, гоплитов попусту не гонял, не наказывал, в бою за спинами солдат не прятался. Кентархия и так понесла потери, насчитывая после боя только шестьдесят три человека вместе с Алексеем.

Вечером он пошёл к трибуну, доложил о гибели Октиса. Полус Вергилий о происшедшем уже знал в деталях.

— Жаль кентарха, но что поделать — война. Ты ведь лохаг девятой кентурии?

— Да.

— С сегодняшнего дня назначаю тебя кентархом. Не вижу другой, более подходящей кандидатуры. Я распоряжусь писарям, чтобы сделали изменения в списках. Поздравляю!

— Он был мне товарищем, и не так бы мне хотелось занять эту должность.

— Ступай, кентарх, служи. Кстати, о твоей службе Октис отзывался неплохо, особенно после внезапного боя. И вновь прибывший на хеладионе кентарх Салус Тарент тоже — как сговорились! Кстати, назначь на своё место кого-нибудь толкового. Есть такой?

— Есть, Актит.

— Действуй.

Так неожиданно для себя Алексей стал кентархом.

Вернувшись в казарму, он растолкал Актита, спавшего после караула.

— А, что? Опять в караул? — спросонья Актит ничего не понимал.

— Пойдём со мной.

Теперь отдельную комнату Октиса должен был занять Алексей. Он открыл дверь.

— Ты чего без стука? — схватил его за руку Актит.

— Я теперь кентарх вместо убитого Октиса, — огорошил его Алексей.

— Пусть отвалятся мои уши! Что я слышу! Да, ты не врал, когда сказал, что будешь кентархом. Поздравляю, командир!

— Спасибо.

— Да, а кто будет лохагом?

— Догадайся с трёх раз.

— Неужели я?

— Как я могу забыть о боевом товарище?

— И жалованье будет, как положено?

— С завтрашнего дня — как писарь внесёт изменения.

— Салют, Алексей! — Актит вскинул руку в приветствии. Потом подошёл, спросил шёпотом: — А трибуном когда будешь?

— Боюсь — не скоро, Актит. А что?

— Кентархом побыть хочется.

Актит, а за ним и Алексей расхохотались.

Должность оказалась хлопотной. Из-за неполного состава кентархии гоплиты чаще, чем обычно, ходили в караулы, и спрос был, как с полной сотни.

Но Алексей не роптал. В двух других кентархиях положение было не лучше, а в третьей — так вообще едва лох набирался.

«Странное дело, — думал он, — в родной Российской армии до командира роты — того же сотника — дослужился, теперь и в византийской армии такая же должность. Удастся ли подняться выше? Но и здесь и там забот полно. В Российской армии их было даже больше: то солдат в самоволку уйдёт, то напьются. Здесь с этим делом строже, но и самоволок как таковых нет. А зачем, если на выходные все и так в город идут, если не несут караул. И наказывают за прегрешения не выговорами или снятием лычек, а штрафом. Кому же охота без денег сидеть? Да и служба не такая нудная, только долгая. И погибнуть можно. Ну, так это издержки профессии. Был бы он аптекарем или торговцем, жизнь была бы краше, а он только и умеет, что оружие в руках держать».

Гоплиты новость о назначении Алексея кентархом восприняли неоднозначно. Некоторые воины ещё помнили, как он пришёл новичком, как его учили обращаться со скутумом, гладием, строить «черепаху». Только они так и остались рядовыми гоплитами, Алексей же уже и декархом был, и лохагом. А теперь вот новую должность занял. Некоторые завидовали, другие радовались успехам товарища — особенно его бывшая декархия. Но восторженнее всего на площади кричал Актит, сам поднявшийся выше. Теперь уже он, с согласия Алексея, назначил декархом Рона из своей декархии.

Вечером, уже после похорон Октиса, Алексей отмечал поминки по православному обычаю. На тризну собрались все кентархи, и в комнате сразу стало тесно. Алексей дал денег Актиту, тот вместе с гоплитом сходил в ближайшую таверну и принёс четыре кувшина вина и полный узел закусок.

Пили сначала за Октиса, потом за назначение Алексея. Офицеры, которыми, собственно, и были кентархи, тоже неоднозначно приняли его повышение по службе. И косые взгляды Алексей на себе ловил, и дружеские. Для них он теперь был равный — единственный из варваров.

Глава 6 Фракия

Журчала перед форштевнем и пенилась черноморская вода. Гунны по-прежнему держали осаду Херсонеса, но от штурмов они отказались. Аттила вёл переговоры во Фракии с представителями императора Маркиана, министра фракийской армии. Начальством было решено перебросить во Фракию две потрёпанные кентархии, доукомплектовать солдатами — ведь на их замену прибыли две свежие кентархии. Херсонес, который славяне называли Корсунем, жил в ожидании заключения мира.

Алексей вместе с кентархом третьей кентархии Вароном Оптимусом располагался на корме под навесом — рядом с навархом, капитаном хеладиона. На корме было место для офицеров. Гоплиты же располагались на палубе и в трюмах. Это был тот самый корабль, с которого высадился Салус Тарент. Корабль месяц простоял в бухте города.

Алексею всё было в новинку: и теперешнее его положение, и равенство отношений с кентархом Вароном и навархом. Хотя сотник приблизительно соответствовал его прежней должности и званию старшего лейтенанта в Российской армии, чин, по сути дела, невеликий.

Офицеры сидели на раскладных деревянных креслах и не спеша пили разбавленное водой вино, как издавна было принято в Риме, а потом и в Византии.

Корабль шёл в миле от берега, не удаляясь мористее, а Алексей разглядывал берега. Во Фракии — нынешней Болгарии — он не был никогда, и ему было всё интересно. Вроде бы уже осень, а деревья на берегу зелёные, и довольно тепло. Это не его родные места, где в это время уже и снег мог выпасть.

Алексей, хоть и был родом из Сибири, зиму не любил. Это для горожан снег зачастую был символом чистоты и красоты — особенно для женщин. Для селян же снег — в первую очередь труд. Наколоть дров, протопить печь, очистить от снега двор и дорожки. А на следующий день, по закону подлости, снег валит опять. И в лесу холодно. Выйдешь на охоту — при себе всегда спички в сухом месте быть должны, ибо, если не успел засветло домой вернуться, одно спасение — костёр. Морозы по ночам такие, что деревья трещат и лопаются. Повезёт, если охотничья избушка недалеко, можно отогреться.

От воспоминаний его отвлёк голос наварха:

— Едва ли не половина Фракии под гуннами. Край благодатный, да разграблен, беженцев полно. Коннице Аттилы воевать удобно, равнины, есть где разгуляться. В прошлые его походы сколько городов пало, было разрушено. И какие! Маркианполь, Филлиполь, Аркадиополь! Только крепость Асимунт взять не смогли, что на границе империи и Фракии.

— По-моему, Арнегисил тогда армией командовал? — спросил Варон Оптимус.

— Его разгромили под Ретиарией, затем командующим был Аспар.

— Ах да, вспомнил.

Гунны делали набеги на соседей регулярно, увозя из походов трофеи и получая за мир дань золотом и серебром.

Алексей удивился. Кто не даёт объединиться всем соседним с гуннами странам и со всех сторон нанести по государству Аттилы мощный удар, после которого гунны не оправятся? Нет же, каждый правитель предпочитает действовать в одиночку. Но так не выстоять: степняков много, у них есть боевой опыт, храбрость, вера в вождя, жажда трофеев, наглость и жестокость. Сколько золотом ни откупайся, всё равно захватчикам будет казаться мало. Совсем по поговорке «Сколько волка ни корми, он всё равно в лес смотрит».

Плыть пришлось недолго — чуть больше двух суток. Попутный ветер был не всегда, но корабль хорошо шёл под вёслами. На византийском флоте гребцами были свободные люди, трудившиеся за жалованье, рабов на галерах или парусно-гребных судах не было.

Хеладион ошвартовался у причала, сбросил сразу пару сходней.

— Девятая кентархия — к носовому трапу, всем на берег! — отдал команду Алексей.

По второму трапу, во избежание толчеи, спускалась третья кентархия. По численности она была едва ли больше лоха — уж слишком большие потери понесла.

— Стройся в колонну по пять!

Пока гоплиты строились, Алексей подошёл к Варону:

— А куда идти?

— Следуй за мной. Я тут был, знаю, где воинский лагерь.

Третья кентархия, во главе которой шёл Варон, двинулась по улице из порта; за ней следовала девятая.

Жители одобрительно смотрели на марширующих солдат — это придавало им уверенности. О бесчинствах гуннов они были наслышаны, и армия не должна была дать их в обиду.

Лагерь оказался в получасе марша от городка. Построен он был по всем правилам воинского искусства — ров, колья, охрана. Половина палаток пустовала, в других квартировали кентархи из разных хилиархий и легионов. Трибун определил каждой кентархии порядки, писарь сделал записи на восковых табличках — о численности прибывших.

Делопроизводство в византийской армии копировало порядки римской и было на высоте. Прибыло сто двенадцать человек — и обед будет готовиться на сто двенадцать новичков. Алексей внутренне такой порядок одобрял. Армия без жёсткой дисциплины и порядка — это просто сборище анархистов.

Обустройством гоплитов занимались декархи. Каждому десятку — своя палатка; ещё одну палатку занимал писарь, там же хранилась документация. Отдельную палатку занимал он, Алексей.

Через час, согласно приказу, оба кентарха явились к начальству.

Трибун расстелил на столе карту Фракии, нарисованную тушью на выделанной телячьей коже.

— Смотрите сюда, — кончиком ножа он стал показывать города. — Это всё города и селения, взятые гуннами. Наши хилиархии расположены здесь, здесь и здесь. Войск не хватает, потому отдыха вам не обещаю. Завтра можете привести в порядок себя и оружие после морского перехода, а уже послезавтра ты, Варон Оптимус, на десять дней заступаешь в караул по охране лагеря. Твоя кентархия меньше всего по численности, и пока я не вижу возможности использовать её по-другому. Пополнение должно прибыть, обещают дать сто человек, однако все новички, и их придётся обучать. Ты, Алексей, возьмёшь под охрану вот эту дорогу.

Имя Алексей трибун произнёс неправильно, с ударением на втором слоге: — «Алексий», но Алексей не стал его поправлять.

Трибун продолжил:

— На этой дороге стали происходить нападения. Убивают людей, грабят подводы. То ли местные ублюдки, то ли дозорные гуннов добираются досюда. Всех, кто будет пойман на злодействе, более того — с оружием в руках, безжалостно, без суда, убивать. Вопросы есть?

Кентархи вышли из палатки трибуна.

— Лагерь охранять — служба муторная. Но непыльная, — улыбнулся Варон. — А вот тебе не повезло.

— Почему?

— Дорога длинная, и на каждом шагу гоплитов не поставишь. А чтобы убить или ограбить, много времени не надо. Случится убийство — с тебя спросят.

«А ведь он прав, — задумался Алексей, — надо думать, как наладить охрану. Транспорта, вроде повозок, нет».

Он ушёл в свою комнату, улёгся на топчан — как и римляне, византийцы называли его ложем — и задумался.

Расставить гоплитов вдоль дороги? От одного до другого будет большая дистанция. Единственный плюс — гоплиты будут видны, и разбойники могут отказаться от замыслов напасть на пеших или проезжающих. Сделать посты на равном расстоянии, расположив на них по нескольку гоплитов сразу? С тяжёлым щитом и вооружением они не добегут до места происшествия так быстро, как это нужно.

После прикидки разных вариантов он решил остановиться на патрулировании дозорами. Верхом на лошадях было бы сподручнее, да только где их взять? Ни одной алы в лагере Алексей не видел. Вот в чём слабость византийской армии! Мобильности не хватает!

Пришлось поставить на дороге два поста по пять гоплитов — как резерв, на равном удалении друг от друга, а ещё десять дозоров по два воина должны курсировать между постами. Поскольку ходить гоплитам пришлось в полном боевом облачении, со щитом, Алексей приказал пешим и стоящим в резерве дозорам периодически меняться — так гоплиты смогут передохнуть. Всё-таки поставить щит на землю и перевести на полчаса дух необходимо. Зато вся дорога была под контролем.

Проезжающие и проходящие смотрели на гоплитов с одобрением, поскольку дорога пользовалась дурной славой.

С непривычки воины к вечеру утомились, а хуже всего — был пропущен обед, в армии — святое дело!

Алексей сразу разделил кентархию на две половины. Одна несёт дозор, другая отдыхает. На следующий день лохи меняются. Тогда служба не будет столь выматывающей.

Алексей учёл все нестыковки и упущения предыдущего дня, и на следующий день гоплиты получили утром сухой паёк. Не бог весть что — сухари, сушёные финики, по кружке вина во фляжки, но это всё же лучше, чем патрулирование на голодное брюхо.

За несколько дней все шероховатости были устранены, и Алексей теперь выходил на дорогу лишь раз в день, для контроля. Пусть декархи и лохаги свой хлеб отрабатывают, его дело, как сотника, организовать.

В лагере отдыхающему лоху Алексей придирками не досаждал — пусть отдохнут, но на службе в карауле спрашивал строго. Однако гоплиты и сами не расслаблялись.

Империя разделялась на пятьдесят восемь провинций, и в половине из них велись боевые действия — с гуннами, вандалами, персами и другими народами. И Фракия была не самой худшей из них: благодатный климат, море близко, столица Константинополь на юге. За серьёзные провинности на воина могли наложить не только штраф, но и перевести на службу в другую провинцию — ту же Аравию или Палестину, где в некоторых местах глоток воды — ценность. А постоянные набеги арабов и персов делали жизнь там и вовсе несносной.

Фракия же считалась родиной виноделия в Европе, а также родиной древнего бога виноделия Диониса. Да и где ж ему быть, как не в этой стране?

Гоплиты вином были не обижены, за сутки выпивали две амфоры хорошего вина, а это пятьдесят два литра — на всю кентархию, разумеется.

Алексей обычно вино не разводил — зачем портить отменный продукт? Но делал это обычно, когда был один или с лохагом Актитом. Тот тоже был варваром и предпочитал вино пить неразбавленным.

Дорога, которую они охраняли, шла вдоль морского побережья, отступя от берега на два десятка стадий, а где и того больше.

Система измерения у византийцев во многом базировалась на римской, но имела свои отличия. Так, византийская миля была равна тысяче двойных шагов вооруженного легионера, называемых пассиями. Если перевести на современную систему мер длины, это составляло 1483 метра. Но чаще измеряли в стадиях — 185 метров, или 360 локтей.

Алексей удивлялся вначале, откуда взялись такие некруглые цифры, пока кентарх третьей кентархии не объяснил ему. Оказывается, это было время, пройденное человеком от момента касания горизонта солнечным диском при закате до полного его захода за горизонт. Мудрёно!

И что было для него самым занятным и необъяснимым — как удавалось при неточных способах измерения добиваться идеального совпадения веса монет? Золотой солид, или византин, весил 4,52 грамма. Причём золото было высокой пробы, весьма ценившееся в других сопредельных странах. А вот серебряных и медных монет было мало.

Иногда на дороге при проверке несения службы встречалась повозка. На облучке — явно ливиец, если судить по цвету кожи и чернявым курчавым волосам. В самом возке — средних лет дама в хитоне.

— Кто это? — спросил Алексей.

— Ты разве не знаешь, Алексей? — удивился Актит. — Это же жена дукса из Меземврия.

Чёрт, откуда этот проныра Актит знает то, что не входит в его обязанности по службе? Он всё время в курсе местных событий.

— А что, дукс богат и молод?

— Дисий? Я его не видел никогда. Но его законная супруга проезжает здесь часто.

Дуксом называли командира городского ополчения. Должность была выборная, дуксом горожане избирали человека уважаемого, знакомого с военным делом. Обычно это были офицеры, вышедшие в отставку и награждённые императором за службу поместьями и землями. Земли дарились обычно на окраинах провинций, и землевладелец вынужденно формировал небольшой отряд для самообороны от непрошеных гостей из-за границы. В случае войны эти отряды сливались в ополчение, иногда по численности равное хилиархии, а то и поболе. Таким способом империя экономила деньги на армии. Кроме того, пограничные землевладельцы освобождались от ряда налогов, которые были весьма солидными и за взиманием которых тщательно следили эдилы.

Чем больше Алексей узнавал о государственном устройстве империи, тем больше он удивлялся. Армия, налоги, деление на провинции и префектуры, отлаженная денежная система — да много чего другого, без чего немыслимо существование государства. И это пятый век! А уж как чётко и однообразно монеты отчеканены! Видел как-то Алексей в музее монеты староруссии — через тысячу лет после его появления здесь. Кривоватые, с нечётким оттиском, грубой работы.

Меж тем осень вступила в свои права. Температура снизилась до комфортных для Алексея 20–22°, однако солдаты к концу дня сетовали:

— Прохладно!

Алексей, слушая это, недоумевал: «Да вас бы даже не в Сибирь — просто на Русь! Что бы вы тогда сказали?»

До воинов доходили слухи об италийском походе Аттилы, о покорении гуннами стран и народов. Многих эти слухи приводили в тревожное состояние. Враг, тем более — сосед — наращивал мощь, богател за счёт трофеев. А слава его и удачливость были известны всей Европе, привлекая под его знамёна всё новых союзников. Вот только держалась его империя на таланте самого Аттилы, и после его смерти она распадётся менее чем за год.

К патрулированию дороги Алексей привык, радовался в душе, что ничего чрезвычайного не происходит — и как сглазил.

В один из дней, утром, он выводил первый лох на дорогу. Не успели гоплиты пройти и двух миль, как навстречу им показался знакомый возок. Только было в его движении что-то странное. Обычно возок ехал неспешно, теперь же он мчался во весь опор, подпрыгивая на неровностях и грозя опрокинуться. Лошадь была мокрой от пота. Похоже, она понесла, и возничий не мог с ней справиться, да и самого возничего, ливийца, что-то не было видно.

— Лох, встать поперёк дороги в четыре шеренги, щиты на изготовку!

Гоплиты исполнили приказ, перегородив дорогу. Алексей же побежал вперёд и встал на обочине. Когда лошадь почти поравнялась с ним, он бросился к животному и схватил его под уздцы. Но не удержался на ногах, его свалило, и он тащился за лошадью по мостовой, разбивая ноги о булыжники.

Но вес его тела пригнул голову лошади, она постепенно замедляла бег, а у щитов гоплитов и вовсе остановилась. Лошадь — животное разумное, увидев препятствие, она встала перед ним.

Алексей поднялся на ноги. Икры и колени саднили, пораненные о брусчатку. Дороги во Фракии ещё со времён единой и могучей Римской империи были замощены камнем.

Ба! У лошади из бедра левой ноги торчала стрела, а из раны текла кровь.

— Актит, ко мне!

Актит уже увидел, что возничий-ливиец лежит на облучке, и у него из спины тоже торчит стрела. Возок явно подвергся нападению степняков — у византийской армии оперение на стрелах другое. Но где же женщина?

Алексей сделал несколько шагов к возку.

Жена дукса лежала на полу возка — вся в пыли, с растрёпанными волосами.

— Ты жива? — спросил Алексей.

Женщина подняла голову и со страхом посмотрела на Алексея. Но, разглядев византийскую форму, облегчённо вздохнула, страх в глазах уступил место радости.

Увидев подбежавшего Актита, Алексей приказал:

— Посмотри, что с возничим. Может, ранен, помощь оказать нужно? И у лошади стрелу выдерни.

Алексей подал женщине руку, и она по ступенькам сошла на булыжник.

— Что случилось?

— На середине пути на нас напали. Кто это был — разбойники или гунны, — не знаю, не видела. Возничий сразу был сражён стрелой, лошадь понеслась. Возок так трясло, что я боялась выпасть. Упала на пол, лишь бы не остаться там. Какой ужас!

Женщину переполняли эмоции.

— Ты не ранена? Помощь нужна?

— Нет, нигде не болит.

— Я дам тебе двух своих людей — они проводят тебя до Анхиалуса. А с нападавшими я разберусь. Попытайся вспомнить, где это произошло?

— Там поворот есть.

— Знаю это место. Актит, бери любого из гоплитов и проводи госпожу до города — потом вернёшься. И ещё: по пути в город скажи второму лоху, чтобы срочно выдвигались сюда с полным вооружением! Я буду ждать здесь!

— Понял, кентарх!

Осмотрев возничего, Актит убедился в том, что тот мёртв, и в ответ на вопросительный взгляд Алексея только беспомощно развёл руками:

— Мы уже не сможем ему помочь, кентарх…

Алексей помог женщине взойти в возок.

— Благодарю тебя, кентарх. Меня зовут Лидией.

— Я — Алексей Терех, девятая кентархия.

Актит взобрался на облучок, гоплит из его лоха взял лошадь под уздцы, и возок тронулся. Лошадь прихрамывала, но шла спокойно.

Теперь надо ждать. Алексей настроился на долгое ожидание, но, к его удивлению, вскоре раздался топот гоплитов. Лох в полном вооружении бежал из лагеря по дороге, как слоны на водопой, поднимая пыль. Что уж такого сказал им Актит?

Дав парням несколько минут отдышаться, Алексей построил кентархию и повёл по дороге. Обернувшись, он увидел такое, отчего его накрыло волной гордости: сотня опытных воинов в блестящей на солнце защите и оружии, похоже на голливудский фильм о древних римлянах. И это его сотня, доверенная ему империей! Всё-таки он воин по жизни, по духу. Вот по такому строю он иногда тосковал, будучи уже фельдъегерем. То ли в детстве не наигрался вдоволь, то ли в каждом мужике где-то глубоко сидит эта тяга, скрытая до поры до времени под спецовкой, а то и под пиджаком с галстуком?

Вот и поворот дороги, о котором говорила Лидия.

Алексей остановил кентархию — надо поискать следы. Для него, проведшего годы в тайге, на охоте, читать следы несложно.

Найдя отпечатки обуви на земле, причём отпечатки не сандалий, он мгновенно сообразил — нападавшие были не местные.

— Развернуться цепью! Держать дистанцию друг от друга на два копья! Прочёсываем местность. Если обнаружите кого-либо, взять живыми. При сопротивлении — убить на месте. Вперёд!

Гоплиты, растянувшиеся широкой цепью, сошли с дороги. Прочёсывать местность им было не впервые. Они осматривали все укромные места, копьями раздвигали густой кустарник. Особенное внимание уделяли поваленным деревьям, ложбинам — тем местам, где можно укрыться. Выйдя к морю, дальше пошли вдоль берега. Цепь, как расчёска, прочёсывала не меньше пяти стадий.

Вдруг справа раздался шум, крики, звон оружия. Алексей помчался туда.

Гоплиты наткнулись на пещеру на берегу. Заметить её со стороны леса было бы невозможно, если бы не лодка. Один из гоплитов, заметив лодку у берега, спустился к самой воде и наткнулся на вход в пещеру.

Сразу закипела схватка. Двое чужаков были убиты, двоих удалось взять живыми, только обозлённые гоплиты успели их крепко помять.

Чужие оказались гуннами. Как после выяснилось, они приплывали сюда на лодке неоднократно, жили в пещере по нескольку дней, грабили и убивали, а потом исчезали.

Алексей понял, почему грабежи бывали нечасто, зато несколько случаев подряд. И лук со стрелами нашёлся — излюбленное оружие степняков.

Трибун разрешил убивать людей, оказывавших вооружённое сопротивление, но Алексей решил иначе. Он отправил уже подоспевшего Актита со своим лохом на охрану дороги — ведь приказ трибуна надо исполнять.

Лодку привели в негодность, прорубив днище.

Взяв двух пленных и декархию, Алексей отправился в Меземврию — до неё было уже недалеко. Гоплитов, свободных от дозоров, он отправил назад, в лагерь.

Надо сделать дуксу подарок, щедрый жест, отдав ему пленных, напавших на его жену. Пусть сам решит, как их наказать. Гунны убили его возничего, испугали и подвергли опасности жену. Хочет — пусть отрубает им их дурные головы, а возжелает — скормит псам.

Декархия с пленными и Алексей вошли в город — он почти ничем не отличался от Анхиалуса. Небольшой приморский городок, каких десятки.

У первого же встречного Алексей выяснил, где найти дукса Дисия.

— Вон его поместье, — показал пальцем прохожий.

Декархия, ведомая Алексеем, подошла к дому дукса. Ха! Да это не дом, а настоящая вилла — с садом, с фонтаном. Дорожки устланы битым щебнем, у фонтана стоят мраморные скульптуры. Видно, богат дукс, преуспевал на земле.

По команде Алексея декархия остановилась, едва пройдя ворота, — навстречу уже спешил слуга.

— Что изволит господин кентарх? — Слуга явно различал чины по одежде и шлему. Византия, не мудрствуя лукаво, всю организацию войска, в том числе — знаки отличия, взяла у римлян.

— Кентарх желает видеть дукса.

— Я доложу.

Дукс не заставил себя ждать.

Это был средних лет, едва за сорок, плотный мужчина с властным взглядом.

— Приветствую тебя, дукс!

Дукс вскинул правую руку в ответном приветствии.

— И тебе салют, кентарх! Что привело тебя ко мне?

— Утром на дороге, которую охраняет моя кентархия, произошло нападение гуннов на возок с твоей женой Лидией.

— Она жива? — перебил его дукс. Он сразу встревожился и вмиг растерял властный и самодовольный вид.

— Жива. Мои гоплиты проводили её до Анхиалуса. Возничий убит, лошадь ранена, госпожа цела. Я приказал своим солдатам прочесать местность. Двоих гуннов убили, двоих взяли в плен. По приказу моего трибуна…

— Я знаю, — перебил его дукс. — И благодарю тебя за помощь моей супруге! А ещё — за пленных. За их злодеяние им воздастся, и не на небесах, а здесь, на земле. Я их скормлю крокодилам.

— Крокодилам? — удивился Алексей.

— Я привез на корабле из Египта несколько тварей. Они хорошо размножаются и у них отличная кожа для поделок.

Алексея передёрнуло. Страшная участь ожидает гуннов, но это выбор дукса.

— Эй, Анхелис! Уведи пленных и угости гоплитов вином!

Слуги увели пленных на задний двор. Подросток принёс амфору с вином и кружки, разлил вино, угощая гоплитов.

— Кентарх, даже не знаю, как благодарить тебя за благородный поступок! Как имя твоё?

— Алексей Терех, девятая кентархия.

— Я обязательно доложу о тебе трибуну в лагере. С удовольствием угостил бы тебя обедом и хорошим вином, но я еду в Анхиалус. Надо навестить жену, успокоить бедняжку, да и домой привезти. Возничий-то убит! Но думаю — мы ещё встретимся, кентарх!

Алексей отсалютовал дуксу мечом.

— Декарх, строиться! Выступаем в свой лагерь.

В лагерь они заявились уже поздно вечером.

Едва они успели отойти от города, по дороге их обогнал возок с дуксом. Проезжая, дукс поприветствовал Алексея рукой.

На дороге гоплиты исправно несли службу.

Вернувшись в лагерь, пехотинцы сбросили щиты и защиту в палатках и сразу направились на кухню. Для солдата еда — мероприятие важное и приятное.

Поел и Алексей в своей палатке. Однако он не успел закончить трапезу, как посыльный вызвал его к трибуну. Алексей натянул линоторакс, опоясался мечом, надел шлем — к начальству надо являться одетым по форме.

У палатки трибуна стоял знакомый возок дукса.

Алексей вошёл, доложился, вытянувшись в струнку.

— Садись, Алексей. Думаю, знакомить тебя с дуксом Меземврии и его женой уже не надо?

— Имел честь познакомиться. Правда, при обстоятельствах весьма грустных.

— Ты всё сделал правильно, как и подобает хорошему кентарху, — улыбнулся трибун.

— Тогда почему он до сих пор командир девятой кентархии? — вмешался дукс. — Если он настолько хорош?

В византийской, как и в римской армии, и кентархии, и хилиархии имели номера. Лучшей всегда считалась первая, где были опытные солдаты, можно сказать — элита. Худшей — десятая.

Трибун помедлил с ответом, подыскивая слова:

— Ну, он ещё молодой кентарх, у него всё ещё впереди.

— Да-да, я когда-то слышал такие же слова. А со временем может оказаться, что кентарх уже староват. Жаль, трибун, что ты не оценил кентарха. А может быть, Алексей, ты перейдёшь на службу ко мне? Я повышу тебе жалованье вдвое.

— У него не истёк срок договора, который он подписал собственноручно, — возразил трибун.

— Ладно, — не стал спорить дукс, — тогда я награжу его сам.

Дисий снял с шеи толстую золотую цепь затейливого плетения и возложил её на оторопевшего от неожиданности Алексея. А тот не знал, как себя вести. Вроде дукс дарит от чистого сердца, но ведь он только честно исполнял службу. Открыв рот, он попытался что-то сказать, но дукс остановил его:

— Молчи, парень. Я испытал в жизни больше тебя. Не скрою, приятно видеть, как варвар несёт службу империи. Со своей стороны, я переговорю со своим старым знакомым консулом и магистром Аспаром. Ты достоин лучшего места, чем эта дыра.

Алексей заметил, как зло и завистливо блеснули глаза трибуна. Ну вот, сам того не желая, нажил себе недоброжелателя.

— Разрешите идти? — спросил Алексей.

— Иди, — кивнул трибун.

— Алексей, момент! Приглашаю тебя в гости через три дня. Полагаю, трибун не будет против?

Трибун нехотя кивнул.

— Вот и славно. Я пришлю за тобой возок сюда, к лагерю.

Алексей откланялся и вышел из палатки.

А дукс не так прост. Быть знакомым Аспара? Консул имел большой вес в армии и влияние на императора. Был он аланом по происхождению, а жена — из готов. Имел сыновей — Эрманариха, Ардавура и Актриния. Ардавур тоже служил в армии. Благодаря протекции отца он быстро продвигался по службе. После смерти Маркиана в 457 году к власти пришёл Лев I Маркел. На Аспара возвели напраслину, обвинили в заговоре, и в 471 году он был убит евнухами вместе с сыном прямо во дворце.

Но сейчас Аспар был в зените славы, могущества и влияния, потому трибун не посмел возразить дуксу.

Три дня пролетели быстро. Гоплиты на цепь косились, но спрашивать побаивались. Алексей хоть и прост в общении, сам совсем недавно был их товарищем, гоплитом, но сейчас он кентарх, их командир.

Актит, узрев цепь на шее Алексея утром следующего дня, по-приятельски хлопнул его по плечу:

— Ты где взял?

На службе Актит вольностей себе не позволял, не панибратствовал, а наедине не церемонился.

— От дукса получил, за спасение Лидии.

— Повезло!

— Ты же знаешь, мы к нему двоих пленных гуннов в поместье отвели. Дукс получил возможность отомстить обидчикам своей жены. Вот он и отблагодарил.

— Мне уже гоплиты рассказали. Подожди-ка! Ты же её не обмывал? Не иначе — порвётся!

— Тьфу на тебя! Когда бы я успел? Вечером приходи, посидим.

— Во! Узнаю прежнего Алексея. Обязательно буду.

Алексей не предполагал, что ему, изрядно потратившись, придётся устроить целую пирушку, поскольку не успел он после службы сесть с Актитом за стол, как заявились кентархи всей хилиархии.

— Ага, зажать цепь решил! Нехорошо! Покажи!

Пришлось Актиту выручать Алексея. Получив от него деньги, Актит послал двух гоплитов в ближайшую таверну, и они принесли амфору вина и две корзины закусок. Сам же Актит скромно сидел в торце стола. Он хоть и не кентарх, но и не рядовой гоплит — он лохаг и личный гость Алексея.

Когда все офицеры рассмотрели, подержали в руках и полюбовались подарком дукса, Алексей вернул цепь на шею.

К этому времени уже вернулись гоплиты с вином и закусками, и Алексей пригласил всех за стол. Актит на правах младшего разливал вино по кружкам и раскладывал закуски, одним словом — сервировал стол.

Выпили за удачу Алексея.

— Для дукса такая цепь — плёвое дело, — сказал кентарх Варон. — У него почти во всех провинциях земли есть, да ещё торговое судно в придачу. Говорят, у него вилла в самом Константинополе.

— Пусть живёт, как может.

Дальше разговор пошёл, как всегда: об армии, о гуннах — и непременно о женщинах. Парни все молодые, здоровые, и тема вполне естественна.

Разошлись уже за полночь, весьма довольные. Подарку дукса кентархи искренне радовались. Сегодня отметили одного их товарища, завтра может повезти другому. Они все ровня, и потому никто не завидовал.

На третий день Алексей и в самом деле увидел у ворот возок. Вчера вечером гоплиты, узнав от Актита о приглашении дукса, по своему желанию до зеркального блеска надраили песком шлем Алексея, бляхи на ремне, протёрли оливковым маслом ремни и линоторакс. Алексей выглядел, как новый солид. Придирчиво его осмотрев, Актит тем не менее остался доволен.

— Ты когда за столом сидеть будешь, в носу не ковыряй и не кашляй. Прислуга розовую воду подаст — пить её не вздумай, руки ополосни.

— Да знаю, — отмахнулся Алексей.

— А то будешь вести себя, как настоящий варвар, — не унимался Актит.

— Так я и есть варвар.

— За столом надо вести себя прилично. Ты же кентарх!

— Актит, отстань! Ты как нянька! Я, между прочим, взрослый уже!

До имения дукса возок домчал Алексея за час. У ворот его, как дорогого гостя, встретили слуги и провели в дом. Посмотрев в бронзовое зеркало в полный рост, стоящее у входа, Алексей остался доволен увиденным отражением.

Навстречу ему вышел сам Дисий.

— Рад приветствовать тебя, Алексей, в своём доме. Проходи, будь желанным гостем.

В большом зале стояли маленькие, низкие столики, рядом стояли лежанки. В углу тихо играла на арфе девушка.

— Садись! — Хозяин хлопнул в ладоши.

Вошла прислуга, подала чаши с водой, в которой плавали лепестки роз. Алексей вымыл руки и вытер их поданным льняным полотенцем.

Одна за другой стали входить служанки — они несли вино и закуски, расставляя их на столике.

Когда служанки вышли, хозяин поднял кубок:

— За знакомство, Алексей!

Алексей выпил вино — оно было приятным на вкус и неразбавленным.

Дукс заметил его удивление:

— Что, думал — буду тебя разбавленным вином угощать? Осень, прохладно, приятнее пить такое. Да я и сам служил, знаю — варвары больше любят неразбавленное.

Так было на самом деле. Алексей уже привык к тому, что его называют варваром. В устах урождённых византийцев это не было ругательством или желанием унизить, просто констатация факта — как гунн, фракиец или перс.

Потом, по команде хозяина, вышли молодые танцовщицы в одних набедренных повязках. Под звуки арфы они начали танец.

— Нравится какая-нибудь? — поинтересовался дукс.

— Все.

— Всех не дам, а одну можешь выбрать, потешиться.

Алексея кинуло в краску. Женщину хотелось, тем более — когда выпил, а они перед носом разными прелестями трясут.

— А где Лидия? — попытался перевести разговор Алексей.

— Она отдыхает. Грек-лекарь сказал, что после той передряги ей на несколько дней нужен покой. Сам понимаешь, женщины; испугалась — пусть придёт в себя.

Хозяин хлопнул в ладоши, и танцовщицы выскользнули из зала.

Они выпили ещё. Затем слуги внесли жареного на вертеле ягнёнка.

— Что для молодого мужчины финики или виноград? — улыбнулся дукс. — Воин должен есть мясо! Или я не прав?

— Ты прав, как всегда, дукс. И мудр.

— Не льсти. Я сам воевал и знаю, что нужно солдату.

Они принялись за еду. Давно Алексей не ел такого вкусного жаркого.

Когда насытились, снова выпили вина.

— Ты приляг, а то всё время сидишь. Чувствуется, варвар.

Алексей прилёг на лежанку. Отдыхать удобно, но есть лучше сидя.

— Расскажи мне о себе.

Пришлось немного приврать — не говорить же ему о будущем времени и о том, что попал сюда случайно.

— Я рус — есть такая страна далеко на севере. Был взят в плен, попал гребцом на римскую галеру. Потом нас взяли на абордаж пираты. Сбежал, попал на греческое судно в Константинополь. На причале вербовщик…

— Я уже понял. Но твой язык хорош, он почти без акцента. Пока ты не назвал своего имени, я думал, что ты византиец из провинции.

Дукс задумался:

— С одной стороны — хорошо, что ты не из Константинополя.

— Почему?

— Ты не принадлежишь ни к одной из партий. Каждый из приближённых к императору старается собрать вокруг себя доверенных людей и продвинуть их на посты, упрочивая тем самым свой вес и влияние. Аспар из таких, но он варвар и доверяет больше варварам — византийцы слишком хитры и продажны. По-моему, ты ему подойдёшь.

Алексей молчал. Переговоры, если о нём не забудет Дисий, будут ещё не скоро, и что решит сам Аспар — ещё неизвестно. Зачем тешить себя бесплодными надеждами? Да, как и все офицеры в армии, Алексей хотел сделать карьеру, и пока у него это получалось. Но честным путём, боевыми заслугами, а не методом закулисных интриг.

Расстались они добрыми знакомыми. Возок отвёз Алексея назад в лагерь.

Однако трибун затаил на него обиду. Начались мелочные придирки. На смотрах трибун находил у его гоплитов то плохо вычищенные шлемы, то не точёные наконечники на пилумах.

Гоплиты видели несправедливость и придирки к своему кентарху. Они стали вставать раньше, ещё до побудки трубой, и начищали оружие и шлемы, но придирки всё равно продолжались.

Алексей уже начал ненавидеть своего трибуна. Что он такого совершил? Казну кентархии пропил? Проявил трусость на поле боя?

Прошло три месяца. Неожиданно трибун вызвал его к себе.

— Получен приказ перевести тебя в Константинополь. Явиться следует к Острису, хилиарху при Аспаре. Сдавай дела любому из своих лохагов, — и отвернулся, давая понять, что аудиенция окончена.

Алексей вышел. Видно, не забыл о нём Дисий, поговорил при случае с Аспаром или его сыном Ардавуром.

Он сдал дела Актиту. Собственно, писарь, он же казначей пересчитал при обоих деньги — вот и вся передача.

— Ты куда, Алексей?

— В столицу.

— А я?

— Не знаю, поставит ли трибун тебя кентархом — моего мнения он не спрашивал. Сам видишь, между нами как чёрная кошка пробежала. Но если будет возможность, я о тебе не забуду, старый товарищ.

— Я так и думал. Удачи тебе! — Воины обнялись.

Какие вещи могут быть у вояки? Даже бритвенных принадлежностей своих нет, брили брадобреи. Только деньги взял. Служебные перевозки на любых судах — даже торговых — были бесплатными, если судно было попутным.

Предъявив письменный приказ о переводе, Алексей устроился на торговом судне, шедшем в столицу с грузом вина.

И на третий день, отлично выспавшись, он уже сходил на причал Константинополя. Вроде бы недавно он тут был — даже вербовщик на причале прежний. А ведь уже прошло два года. Как быстро они пролетели!

Когда Алексей выходил из порта, вербовщик его узнал:

— Эй, парень! Вроде бы я тебя вербовал в гоплиты?

— Так и есть.

— И ты уже кентарх? — изумился вербовщик.

— Как видишь.

— Лопни мои глаза, такой карьеры я ещё не видел!

— С твоей лёгкой руки.

— Вспомни об этом, когда получишь жалованье. Я вовсе не против выпить фракийского вина.

Алексей засмеялся:

— Подскажи, где найти хилиархию Остриса?

— Иди налево — там увидишь храм, а за ним уже казармы. Ты будешь служить у Остриса?

— Пока не знаю.

Алексей двинулся по указанному маршруту.

Первый, кого он встретил здесь два года назад, был вербовщик. И сейчас он же. Может, это добрый знак?

Казармы он нашёл быстро, как и самого Остриса. Это оказался остгот. Жёсткое лицо с морщинами на лбу, продублённая кожа, слегка вьющиеся рыжие волосы и грубый голос с акцентом. По виду — типичный тупой вояка.

Увидев его, Алексей разочаровался. Он совсем не ждал, что будет служить во дворце — такая служба не по нему. Но под началом тупицы?

Алексей представился, протянул приказ.

— Так, Алексей-варвар! Дай взглянуть на тебя! Вроде на ублюдка, лижущего зад для карьеры, ты не похож. Но за тебя хлопотал сам Аспар, а он просто так говорить ничего не будет. Воевал?

— В Херсонесе.

— Уже лучше, кентарх. Всё же надо к тебе приглядеться. Первое время побудешь на прежней должности — командиром сотни здесь, у меня в хилиархии. Поглядим, что ты за гусь. Аспар благоволит к варварам, я тоже из них — остгот.

«Ага, — утвердился в своей догадке Алексей, — так вот откуда акцент и жёсткое произношение!»

— Сейчас иди к писарю, пусть внесёт тебя в списки и покажет комнату. Назначаю тебя кентархом четвёртой кентархии. Сегодня можешь обустраиваться, а с утра, как и все, на построение. Свободен.

Алексей нашёл писаря, и тот вписал его на восковую табличку в списки хилиархии — без такой записи ни жалованья не получишь, ни еды на кухне. Потом тот же писарь показал ему комнату. Она была скромно обставлена: лежак, стол, скамья и шкаф для одежды. Окно узкое и выходит на внутренний двор, скорее — плац, поскольку на нём сейчас маршировали гоплиты. От нагретых солнцем стен исходило тепло. А что здесь будет летом?

Впрочем, прослужить в Константинополе Алексею пришлось всего месяц. Только он познакомился с офицерами и запомнил лица гоплитов из своей сотни, как хилиархию перебросили под Дамаск — воевать с арабами.

Из Константинополя они плыли сначала на кораблях целой флотилией, затем пешком. Была и приданная им ала конницы — около пятисот всадников, для их перевозки потребовалось четыре хеладиона. Но конница для полупустынь — воинство незаменимое.

Тут же во все стороны поскакали конные разъезды — кочевников отогнать, разведку провести.

Кентурии же, построившись, двинулись по степи — все в полном боевом облачении. Стояла невыносимая жара, пот тёк градом. Зная, что пить в этих краях много нельзя, можно быстро ослабеть, Алексей приказал своей кентурии только смачивать горло — одним глотком. Опытные сотники так и советовали своим воинам.

А пылища! Она поднималась тысячами ног, её приносил с собой ветер. Пыль проникала повсюду: под защиту, набивалась в глаза и нос, казалось, она везде. И почва была разной. То полоса песка, то трава с колючками. Идти же по горячему песку в сандалиях — ещё то испытание. Здесь только верхом ездить — на верблюдах да на лошадях. Да и то коней кормить затруднительно, корма для них мало. Наверное, кочевники знают оазисы, где вдосталь воды и зелёная трава есть.

К вечеру солдаты выбились из сил — ведь каждый, кроме щита и оружия, тащил на себе, как мул, кучу другой поклажи — колья для ограждения лагеря, лопаты, запас продовольствия на три дня.

Объявили остановку, начали обустраивать лагерь. После перехода устали все, но лагерь строить надо. Вырыли ров, вбили под наклоном колья, выставили охрану. И только потом стали разводить костры и готовить в котлах немудрящую похлёбку. Но некоторые гоплиты, не дождавшись ужина, так и уснули на земле.

Гоплиты завидовали пращникам, лучникам, метателям дротиков — им хотя бы не приходилось нести щиты и панцири или линотораксы. Дело не только в тяжести — под защитой потеешь сильнее, тело не обдувается ветерком, и пот смахнуть невозможно.

Лёгкая пехота чувствовала себя после перехода лучше, чем гоплиты — их и поставили на охрану.

Утро началось плохо. Рассвет только занялся, как завыли трубы, причём букинаторы играли не подъём, а тревогу.

Быстро собравшись, воины выстроились на площадке в центре лагеря — византийские, как и римские, походные лагеря всегда обустраивались одинаково.

На холмах вокруг лагеря были видны арабы — верхом на лошадях. Белые бурнусы, кривые сабли на боку, короткие копья. Понятно — не с мирными намерениями явились, небось вчера их разведка поработала.

Конных арабов было в два раза больше, чем вся ала византийцев.

Острис подозвал к себе кентархов и командиров алы и турм — ала состояла из полутора десятков турм по сорок всадников каждая.

— Полагаю, во избежание потерь надо отсидеться в лагере. Арабы не смогут стоять долго, без воды сутки протянут.

Если воин мог протянуть на фляжке воды день, то лошади требовалась пара вёдер — где их взять в степи? Острис всё просчитал правильно.

— До конечного пункта ещё один дневной переход. Сейчас каждая кентархия займёт свой участок обороны, ала будет в резерве. Исполнять!

Кентархи подбежали к своим сотням, отдали приказы. Воины кинулись к ограждению, укрылись за щитами.

Поднимаясь, солнце пекло всё сильнее. А вокруг — ни кустика, ни деревца, которые могли бы дать тень. Даже ветер, как назло, стих.

Воины обливались потом, но стояли.

Арабы тоже стояли неподвижно, как изваяния, только кони их прядали ушами да переступали с ноги на ногу. Стояла тишина, только иногда было слышно ржание арабских коней.

А солнце уже было в зените, самое пекло.

Устав ждать, когда хилиархия покинет лагерь, чтобы было легче нанести удар, арабы решились атаковать. Внезапно около сотни всадников ринулись к лагерю.

— Пилумы на изготовку! — тут же скомандовал Алексей.

Подскакав, арабы начали метать камни из пращей, но щиты гоплитов были прочными.

В ответ из-за спин гоплитов вступили в бой пращники. Арабы начали нести потери и убрались назад, на гряду холмов.

Перед ограждением лагеря осталось лежать несколько трупов. Почти сразу же появились мухи, облепившие убитых, — и откуда только взялись?

И всё-таки долгое стояние арабов дало им свои плоды: они разглядели относительно слабое звено в обороне лагеря — вход. Там не было рва, дорогу перегораживали только передвижные рогатки из кольев — на манер противотанковых «ежей». К ним ринулись сразу несколько арабских всадников. Они на ходу набрасывали на рогатки верёвочные арканы и пытались отодвинуть их в сторону, а то и вовсе утащить.

Алексей сразу понял опасность, как только увидел в руках арабов верёвочные бухты арканов.

— Псилои — к воротам! Метать дротики!

Несколько арабов были сражены, у других пали кони, но двоим удалось отодвинуть в сторону деревянные рогатки.

Арабы с холма начали разгонять коней, думая прорваться в лагерь.

— Кентархия — бегом к воротам!

Гоплиты дружно побежали к месту возможного прорыва.

Слева к воротам бежала уже другая кентархия — её командир тоже оценил опасность.

Пехотинцы встали за воротами монолитной стеной, в десять рядов, поскольку проход был узким. Перед ними стояли псилои.

— Как только арабы приблизятся на дальность броска дротика, метать без приказа, а потом сразу в стороны. Лучники — стреляйте!

С обеих сторон от ворот было по десятку лучников.

Защёлкали тетивы, навстречу коннице полетели стрелы. Упал один из нападавших, другой, третий, но это не остановило конников.

Вот уже псилои принялись метать дротики, нанося арабам потери.

А кони уже близко, и гоплитам было слышно, как они храпят.

Псилои бросились в стороны, и арабы налетели на гоплитов, на их выставленные вперёд пилумы. Первые два ряда гоплитов были сразу смяты, но и арабы не уцелели в столкновении.

Место сшибки было завалено конскими тушами, убитыми и ранеными людьми, и пробиться через этот завал было невозможно. А задние ряды всадников ещё напирали по инерции.

— Таксоты, псилои, пращники — всем метать! — Алексей едва не сорвал голос, пытаясь перекричать жуткий шум.

Но его услышали. На находящихся в непосредственной близости всадников обрушилась туча камней, стрел, дротиков, находя в плотной тесноте людских и конских тел жертвы.

Арабы в ужасе отхлынули, нахлёстывая коней, и было их значительно меньше, чем при атаке.

— Гоплиты, обнажить мечи! Вперёд! Убивать всех, кто ещё шевелится! — Алексей был зол. Его кентархия приняла на себя мощный удар, и пятая часть гоплитов полегла. С чем же он придёт в Дамаск? Ведь главные бои впереди!

Гоплиты обежали стороной завал и стали колоть мечами, добивая раненых или оглушённых камнями арабов, пока они ещё не пришли в себя. Шлемов на всадниках не было, и пращники потрудились на славу.

Через четверть часа, когда из груды стрел уже не доносилось никаких звуков, вроде стонов или криков о помощи, Алексей отозвал гоплитов и построил их.

Его худшие опасения сбылись — в строю стояло только семьдесят два гоплита.

К воротам уже спешил от своей палатки Острис — он наблюдал за скоротечной схваткой.

— Кто командовал?

— Алексей Терех, кентарх четвёртой кентархии. Потери — двадцать восемь гоплитов, — чётко доложил он.

— Разве ты имел право командовать псилоями, пращниками и таксотами?

— Нет, хилиарх. Но ситуация была критической, и я взял на себя смелость.

— И правильно сделал. Твои погибшие гоплиты спасли весь лагерь. Пусть твои воины соберут всех павших. Арабы зализывают раны, а нам надо похоронить своих воинов. Сам понимаешь — жара, завоняются.

— Будет исполнено.

— А у ворот будет стоять пятая кентархия.

Это была та кентархия, которая подбежала к воротам слева. Её кентарх опоздал привести своих гоплитов буквально на несколько секунд и, встав сзади, потерь не понёс.

Алексей отдал команду, его гоплиты сложили в стороне щиты и копья, у кого они остались, и принялись извлекать из завала тела товарищей, складывая их в ряд.

Из глубины лагеря подошли пращники с лопатами и принялись рыть братскую могилу. Потом появился священник.

Алексей удивился: до этого дня он его не видел, наверное — тот ехал в обозе.

Не все гоплиты, учитывая их разные национальности, были христианами. Но они сражались и погибли вместе, поэтому были отпеты и похоронены по православному обычаю.

После довольно скорых похорон кентархию вывели в резерв. Гоплитам следовало заменить поломанные древки пилумов, некоторым из них отремонтировать щиты. Другие сняли и выколачивали помятые шлемы.

При столкновении с лошадьми верхней частью щитов пятерым гоплитам выбило передние зубы. В горячке схватки воины даже не заметили этого, а теперь кривились от боли.

Алексей же переживал: первый бой — и такие потери! Пусть Острис счёл его действия разумными — поймут ли его гоплиты? Ведь погибли их товарищи, может, близкие друзья. Он же для них человек новый, и если его возненавидят — для службы плохо. Начальство не любят нигде — ни в армии, ни на гражданке: ведь оно принуждает, а иногда наказывает. Но уважение для боевого командира — чувство необходимое.

Меж тем арабы, постояв ещё немного и поняв, что хилиархия им не по зубам, скрылись так же тихо, как и появились. Не из лёгких добыча, сама может по загривку настучать.

Однако выход к Дамаску сегодня сорвался.

Острис выслал конные дозоры, проследить — не сделали ли арабы обманный финт, спрятавшись на обратных склонах холмов.

Но всадники ушли. Может быть, они ещё держали бы лагерь в осаде, но не было воды. Это человек может промочить горло из фляжки и некоторое время потерпеть. А лошади не прикажешь, и она не верблюд.

Утром рабов не было видно. Осторожный Острис выслал дозоры, и только когда они вернулись, доложив, что противника не видно на несколько миль, отдал приказ собирать лагерь.

Гоплиты споро вытаскивали колья и связывали их. Буквально прошёл час — и хилиархия была готова к выходу. Тут же двинулись походной колонной.

К исходу дня вдали показалась гора. Гоплиты оживились — ведь некоторые из них уже бывали в этих местах.

— Это гора Касьюн! Под ней Дамаск!

Воины приободрились. Приятно сознавать, что опасный пеший переход уже почти позади. А из города, заметив хилиархию, выслали навстречу пару турм.

Хилиархия разместилась в лагере на окраине города.

Дамаск — город древний, известен с незапамятных времён. Первые сведения о нём появились с XV века до нашей эры. В 64 году до нашей эры его присоединил к Римской империи Гней Помпей. Здесь размещалась штаб-квартира и лагерь для римских легионов, воевавших с персами. В 395 году Дамаск и прилегающие земли вошли в состав Византии. Вот в этом бывшем лагере и разместилась пришедшая хилиархия.

Лагерь был обустроен: каменные казармы для солдат, дома для офицеров — всё сделано основательно, из камня. Ведь римляне приходили сюда навсегда и обосновывались серьёзно.

Дамаск был торговым центром Востока. Первые христиане появились в городе в I веке, после визита апостола Павла.

В дальнейшем судьба города была многострадальной. С 661 по 762 год он был столицей халифата Омейидов. Трижды — в 1125, 1129 и 1148 годах — город безуспешно осаждали крестоносцы.

Потом пришли египетские мамлюки. В 1300 году город разгромили монголы, в 1400 году Тамерлан разрушил город до основания. Руины перешли к османам, и город возродился вновь.

Солдат разместили по казармам, накормили. Больше хотелось пить, чем есть — жара давала о себе знать.

А с утра — завтрак, построение, служба пошли по накатанной полосе. Кентархии Алексея выпало нести караул. Начальник лагеря показал Алексею, где ставить посты, назвал пароль.

Армия располагалась в нескольких городах, на землях враждебных арабов, и порядки в лагере были строгие, по меркам военного времени.

Алексей с лохагами развёл караульных, а дальше уже декархи должны были менять гоплитов.

Лагерь жил привычной жизнью. На плацу маршировали, бились на деревянных мечах, метали дротики — шло обучение новобранцев. После полудня жизнь на пару часов замирала из-за палящего солнца.

Алексей направился на отдых в отведённую ему комнату — совсем неплохо отдохнуть. Распорядок дня в армии Востока отличался от распорядка дня в армии Фракии, но Алексею нравилось. Он проходил мимо домика Остриса, не отличающегося от других — разве только что часовой у дверей стоял. И не столько для охраны, сколько для престижа: лагерь и так охранялся серьёзно, чужие доступа внутрь не имели.

Из окон домика вдруг раздался вскрик ужаса. Алексей и гоплит у дверей посмотрели друг на друга, недоумевая — не послышалось ли? Но ведь вскрик слышали оба.

Алексей бросился в двери, гоплит за ним.

Острис сидел на лежанке, держась за ногу, а на полу, приподняв хвост, свилась клубком змея. Кончик хвоста покачивался, и слышался странный шуршащий звук.

Не раздумывая, Алексей выхватил меч и бросился к змее. Та подняла голову и повернулась. Маленькие злобные глаза следили за каждым движением Алексея, из приоткрытой пасти высовывался раздвоенный язык.

Змея уже была готова напасть, но Алексей на миг опередил её, ударив мечом. Отсечённая голова покатилась прочь.

Гоплит же застыл у двери в ужасе, не зная, что предпринять.

На голени Остриса Алексей увидел две маленькие точки — всё-таки укусила мерзкая тварь. Он шагнул к своему командиру, и тот откинулся в страхе — ведь в руке Алексея был меч.

Но кентарх провёл мечом по коже над ранками. Сделав разрез, он отбросил меч, встал на колени, припал к ранкам губами и стал отсасывать кровь с ядом, сплёвывая её на пол.

У гоплита, всё так же стоявшего у двери, от удивления глаза полезли на лоб.

— Быстро мне ремень! — скомандовал Алексей.

Гоплит стал вертеть головой по сторонам, отыскивая ремень.

— С себя снимай, не медли!

А сам продолжал отсасывать и сплёвывать кровь — сейчас всё решала скорость.

Язык во рту начал неметь.

Гоплит, осторожно перешагнув через тело убитой змеи, протянул Алексею снятый с себя ремень, и он туго перетянул ремнём ногу Остриса ниже колена.

— Твой меч, солдат!

Гоплит трясущейся рукой подал Алексею меч. Алексей мог бы поднять с пола свой меч, но на нём могли остаться следы яда.

Он надсёк кожу на голени Остриса, потом перерезал вену. Потекла кровь.

— Дай посуду!

Гоплит схватил со стола кружку, выплеснул из неё вино, и Алексей подставил кружку под струйку текущей крови. Обеими руками Алексей стал выдавливать из мышц голени кровь — она была с ядом, и нужно было удалить её как можно больше. Он не был врачом, но их учили оказывать первую помощь при травмах, ранениях, укусах змей и ядовитых насекомых вроде каракуртов.

Когда кровь из вены почти перестала течь, он скомандовал гоплиту:

— Убери кружку и вылей из неё кровь. Рану перевяжи.

Говорил Алексей уже не очень внятно, хоть и старался: язык и губы немели всё сильнее — сказывалось действие яда.

Он поднялся с пола, пошатываясь, дошёл до стола, припал к кувшину с вином и несколько раз прополоскал рот, каждый раз выплёвывая. Потом выпил вина. Голова закружилась, но не от вина — оно просто не успело всосаться в кровь.

— Что-то мне нехорошо, — едва выговорил он. — Солдат, зови лекаря. — И осел по стенке на пол. Он успел заметить, как Острис обессиленно упал на мешок.

Сколько он так пролежал, Алексей не помнил. Когда пришёл в себя, увидел над головой потолок.

— Он пришёл в себя, — сказал кто-то рядом. Голос был незнакомым.

Алексей повёл глазами — мышцы шеи почему-то не подчинялись. На лежанке, прислонившись спиной к стене, полусидел Острис. Ремень с ноги уже сняли, но сама нога ниже колена была багрово-синей. Это ничего, главное — жив.

И опять голос по соседству:

— Ну, раз очнулся — будет жить. Просто удивительно, как после укуса гремучей змеи оба выжили. Куда его?

— Принесите вторую лежанку, пусть будет рядом, — распорядился Острис. — Мы оба едва вместе не погибли, теперь сообща выздоравливать будем. Я кентарху жизнью обязан.

Человек поклонился и вышел. Как позже узнал Алексей, это был лекарь из лагеря.

Вместе с Острисом они жили четыре дня, пока Алексей полностью не восстановился. Была ещё какая-то слабость, усталость, но в целом — терпимо. Кормили и поили Алексея так же, как и Остриса.

Как-то вечером тот сказал:

— Лекарь говорит, что даже он в таких обстоятельствах не смог бы действовать лучше тебя. Ты разве учился лечить людей?

— Нет, Острис. Там, где я жил раньше, водились змеи. Хотел жить, потому и научился.

— Когда ты бросился ко мне с мечом, я подумал — всё, убьёшь. Мысль даже мелькнула — не подослан ли? Прости за дурное.

— Не за что. Ты же не знал, что я с добрыми намерениями.

— Странно. Бросаешься с мечом, ногу порезал… При других обстоятельствах я бы убил тебя. Ты знаешь, что я из остготов?

— Сказали уже.

— У нашего народа традиции есть, а я сын своего народа. Если человек тебя спас, ты ему должен всю жизнь.

— Традиция хорошая, но я не буду напоминать тебе о долге.

— Не перебивай. Я твой командир и старше тебя. Есть много воинов, которые, не раздумывая, бросятся на меч или копьё, спасая своего товарища. Но мало кто из них, будучи храбрым, будет пить яд змеи, зная, что может умереть в страшных мучениях.

— Яд был разбавлен твоей кровью, и я его не пил. Я отсасывал его из раны и сплёвывал.

— И всё равно отравился. Ты быстр умом и действием, решителен и, не задумываясь, можешь отдать жизнь за другого. Очень похвально! Ты знаешь, в Константинополе не часто можно встретить офицера с такими качествами. Там больше в почёте интриги, сплетни, подкуп.

— Я не византиец, Острис, я, как и ты, варвар.

— Аспар тоже. Похоже, гниёт верхушка.

— Ну да, у моего народа есть поговорка: «Рыба гниёт с головы».

— Мудрый человек сказал. И я ещё одно скажу: у моего народа есть ещё один обычай, древний. Если мы обменялись кровью, то отныне мы братья. Правда, у нас для этого режут палец или запястье.

— Слышал про такое.

— Так что отныне ты мне брат.

Алексей промолчал, ошарашенный. И что он мог ответить Острису? Отказаться — значит обидеть, причём крепко. Выразить согласие? Наверное, этого уже не требуется.

— Не было у меня раньше брата, теперь будет, — только и смог ответить он Острису и протянул ему руку. Тот крепко пожал её, притянул Алексея к себе и обнял.

— Я ведь невзлюбил тебя вначале. Тебя дукс Дисий Аспару, своему старому товарищу, рекомендовал. Подумал я тогда про тебя — карьеру делает, испытать тебя решил. Вот и испытал.

— У меня родни и заступников в империи нет, всё сам.

— Как нет? А я?

— Только с сегодняшнего дня.

— Служи честно и отважно, а я тебя отныне не забуду. Перерос ты кентарха. Вернёмся из похода — сам за тебя к Аспару пойду. Мы надолго здесь, в Дамаске, не задержимся. Я направлен переговоры вести с арабами. Император Флавий Маркиан считает, что лучше откупиться, чем воевать.

— Не мне тебя учить, Острис. Но племенные царьки, получив золото, притихнут только на время. Сила — единственная вещь, которую они уважают. Пусти им кровь, разгроми их армию — будут бояться. А раз откупаешься, стало быть — слаб. И они будут нападать на тебя снова и снова, требуя каждый раз всё больше и больше золота.

Острис удивлённо уставился на Алексея:

— Я воюю в этих краях давно, но только совсем недавно понял эту истину. Пытался втолковать её Аспару и даже самому Флавию Маркиану — не слушают! А ты не прост, парень! И голова у тебя не кентарха. С такими мозгами как минимум трибуном быть надо.

Алексей лишь пожал плечами. Не надо быть мудрецом, чтобы понять простые вещи.

Глава 7 Трибун

На пятый день Алексей перебрался в свою комнату в офицерском доме. Ему было неудобно стеснять Остриса, да и окреп он.

Когда он вышел на построение, гоплиты его кентархии встретили его криками «Салют!» и стуком мечей о щиты. Это был даже не стук, а оглушительный грохот.

Алексей не ожидал такой встречи — всё-таки у него не было в сотне таких товарищей, как Актит.

А после службы к нему заявились кентархи хилиархии — со своим вином и закусками.

— Давай, Алексей, рассказывай.

— О чём?

— Не скромничай. Гоплит, что стоял на охране у дверей дома Остриса, таких небылиц рассказал, что не знаешь — верить или нет. Вроде бы ты после укуса змеёй командира мечом изрубил, кровь его выпил, и Острис воскрес. А ты ведь и в самом деле жил у него четыре дня. И мёртвую змею лекарь Овидий видел. Похоже, не врёт гоплит.

— Сказки, небылицы всё! Гоплит был пьян или наврал со страху.

— Вот и расскажи, как на самом деле было? — Алексей видел в глазах командиров неподдельный интерес.

— Только сначала промочим вином глотки, — сказал кентарх первой кентархии Костис.

Быстро разлив вино по кружкам, выпили за здоровье Остриса, и Алексей рассказал, как всё было на самом деле.

В комнате наступила тишина.

— Нет, я бы не решился, — сказал кентарх Николас. — Смерть в бою — геройская, как и подобает воину. А умереть в мучениях от укуса мерзкой ползучей твари?

Выпили за Алексея.

— А ты не колдун, случаем? Или шаман? — поинтересовался Тат. — Ты ведь единственный из нас варвар. Впрочем, Острис — тоже.

— Хотите — любого заколдую? — пошутил Алексей.

— А попробуй! — выкрикнул самый молодой кентарх Стратус.

Алексей решил просто подурачиться. Он немного помахал руками, потом начал загробным голосом, каким говорили гипнотизёры, внушать Стратусу:

— Твоя голова становится тяжёлой, по телу разливается тепло…

Видел он по телевизору эти дурные передачи.

Кентархи притихли, замолчали. Им было интересно и страшно одновременно, по коже побежали мурашки, а Алексей продолжал. Дурить так дурить, хоть посмеются потом.

— Твои губы немеют. Они слиплись, и ты не сможешь их разлепить, пока я не разрешу.

Тишина в маленькой комнате была гробовая.

Алексей уже хотел рассмеяться, но в это время Стратус сделал страдальческое лицо и замычал. То ли он был от природы внушаем, то ли что-то совпало, но рта он открыть не мог, как ни пытался.

Офицеры разом отодвинулись от Алексея, и вокруг него образовалась пустота.

— Ну вот, а мы гоплиту не верили! Я его за враньё даже в караул поставил!

На Алексея смотрели с опаской. Вроде был кентарх, как все, — и вдруг чудеса показывать начал. А с виду варвар неотёсанный. Впрочем, кто их знает, этих варваров?

Стратус же продолжал мычать, показывая пальцем на рот.

Алексей покрылся холодным потом: а вдруг назад не получится? В смысле — открыть кентарху рот? Он снова замахал руками и начал монотонно бубнить:

— Веки твои, Стратус, тяжелеют, тебя тянет в сон. Открой рот, зевни.

Стратус и в самом деле с облегчением зевнул.

Офицеры дружно ахнули.

— В твоём теле наступает лёгкость, веки открываются. Ты чувствуешь себя легко и спокойно, рот твой открывается свободно. На счёт «один» ты проснёшься! Три, два, один!

Стратус открыл глаза и несколько раз открыл и закрыл рот. Кентархи заглядывали ему туда, как будто могли увидеть нечто необычное.

— Алексей, сила в тебе чудная, только ты так больше не делай, — с дрожью в голосе после увиденного сказал Тат. Он и сам был уже не рад, что спросил Алексея о колдовстве.

Выпивать кентархам как-то сразу расхотелось. Все попрощались с Алексеем и вышли из комнаты. «Нехорошо как-то получилось!» — подумал Алексей. Он пошутить хотел, а получилось так, что все поверили в сказку гоплита.

Однако с этих пор во взглядах кентархов и гоплитов он ловил уважение и страх. Его стали побаиваться, но не сторонились. Зла он никому не делал, воевал, как и все, — а вдруг его колдовство пригодится? Каждый в душе надеялся на сверхъестественные возможности Алексея, если вдруг случится беда. Всё-таки лучше иметь колдуна в хороших приятелях, чем в недругах.

Неожиданно для себя Алексей стал в лагере человеком известным, и не только среди солдат и офицеров своей хилиархии. С ним здоровались совсем незнакомые кентархи других хилиархий и турм. Ну, всадники — наёмные варвары, люди не совсем культурные, грамотные и просвещённые. Но со стороны коренных византийцев Алексей такой реакции не ожидал.

Острис, до которого дошли нелепые слухи, лишь посмеивался. Ведь всё происходило с ним лично, и никакого колдовства не было и в помине. Но слухи он не опровергал, видимо — имел какую-то дальнюю цель.

Служба шла своим чередом. Кентархию Алексея отправили в городишко Кутейда, лежащий к северу от Дамаска в одном дне пути. Сотня гоплитов, усиленная приданной декархией лучников, без происшествий добралась до города.

Был он невелик, улицы по арабской традиции узкие и глухие. Дома в глубине дворов, огороженные глинобитной стеной.

Конные дозоры и доносчики докладывали, что в город стекаются поодиночке и небольшими группами — по три-четыре человека — молодые мужчины.

Посоветовавшись, трибуны в лагере решили, что в Кутейде зреет заговор и может вспыхнуть мятеж. Если бы был мусульманский праздник и в город шли женщины, старики и дети, это не вызвало бы опасений. Но способные носить оружие молодые арабы наводили на подозрения, и в Кутейду отправили кентархию.

Выбор Остриса пал на Алексея. Сотник умён, решителен и сможет разобраться в складывающейся ситуации. Причём Острис дал ему имена доносчиков из местных жителей и снабдил деньгами.

В любые времена и при любой власти всегда находились люди, готовые за деньги продать кого угодно. Верить им полностью нельзя, но когда несколько доносчиков независимо друг от друга говорят об одном и том же, подтверждая сведения друг друга, — это серьёзно.

Только как же Алексею с доносчиками встретиться, не привлекая внимания окружающих? У него европейский тип лица, нет бороды, языка не знает — одни проблемы.

Однако в лагере, который располагался на окраине города, служили в декархии несколько местных арабов. Они и город знали, и одновременно, владея родным арабским, говорили на латыни. Одно только беспокоило Алексея: кто-то из них мог сам «стучать» о том, что происходит в лагере, и если послать такого двурушника на встречу, противная сторона узнает об осведомителе и убьёт его. В принципе Алексею не было жаль доносчика: люди, продающие своих же за деньги, уважения не вызывают. Но если убьют одного-другого, получится плохо: доносчики просто не будут «стучать», и командование не получит сведений, иногда довольно важных.

Для начала Алексей решил выявить, кто из пращников-арабов предатель. Их могло и не быть, но перестраховаться стоило. Всех он проверить не мог — это заняло бы слишком много времени. Но нескольких, кому он мог бы доверить связь с информаторами, проверить стоило.

Договорившись с одним из своих декархов и прогуливаясь по лагерю, Алексей улучил момент, когда рядом стоял один из пращников-наёмников, и вроде невзначай сказал, что завтра праздник, гоплиты могут напиться и ослабить караул. Алексей говорил об этом с декархом, но сам поглядывал на араба. Тот стоял к ним спиной, но явно прислушивался — даже двигаться перестал.

На следующий день, ближе к вечеру, он распорядился выдать воинам только одной декархии амфору вина. С декархом же договорился, чтобы гоплиты шумели — даже песни пели, и вели себя, как пьяные. Декарх удивился — чудит кентарх, но выполнил всё в точности.

После ужина декархия осталась за столом, выпили всего по глотку, но говорить начали громко; потом осушили кружки до дна. Поскольку было дозволено, стали горланить песни.

К Алексею пришли сразу два декарха:

— Дисциплину разлагают. Наши воины обижаются, говорят — почему им можно?

— Моё задание, — не стал вдаваться в подробности Алексей. — А вы усильте бдительность. Караул ночью удвоить, не исключено — последует нападение.

Обескураженные услышанным, декархи ушли, но к словам Алексея отнеслись внимательно. По крайней мере, гоплиты легли спать одетыми и в защите.

А ночью прозвучал сигнал тревоги. До десятка арабов с ножами попытались перелезть через стену лагеря и были обнаружены часовыми. Нескольких человек удалось убить, а одного взять в плен. Привели его к Алексею.

Пришлось звать одного из арабов-пращников в качестве переводчика.

Алексея интересовал только один вопрос:

— Кто в нашем лагере приносит вам сведения?

— Не знаю! — захваченный молодой мужчина держался вызывающе и злобно сверкал глазами.

— Ты из города?

— А хоть бы и так!

— Завтра утром воины приведут сюда твою семью. У тебя есть мать, отец, братья и сестры?

— Есть, — воинственный пыл араба сразу угас.

— Я отдам твоих сестёр на потеху моим солдатам — они давно не встречались с женщинами. А со всех мужчин семьи прикажу заживо содрать кожу.

— Пусть лучше я умру! — закричал араб.

Алексей не был настолько жесток, чтобы на самом деле растерзать семью пленного. К тому же, если об этом узнают в городе, будут волнения и друзей у византийцев не прибавится. Но говорил Алексей спокойно и на полном серьёзе.

— Нет, ты не умрёшь. Но ты будешь смотреть на мучения своих близких и на то, как мои солдаты насилуют твоих сестёр. А потом мы тебя отпустим. Живи с тяжким грузом в душе всю свою жалкую жизнь.

— Ты так не поступишь, это подло!

— А кто мне помешает это исполнить? К тому же ты сам был среди напавших ночью на лагерь. Честные воины не бьют ножом спящего, а выходят на бой днём, лицом к лицу с врагом. Но и это ещё не всё! Я отпущу тебя — это правда. Но я распущу слух, что ты всех предал. Тебя убьют твои же товарищи, а род твой будет проклят до скончания дней.

В глазах араба промелькнуло отчаяние. Он думал, старался найти выход из опасной и щекотливой ситуации, но не находил.

— Ладно, можешь убить меня, но не трогай мою семью и пощади моё честное имя. Предатель служит у вас и…

Араб не успел договорить. Пращник из наёмных арабов, вызванный в качестве переводчика, вскочил, выхватил из ножен кинжал и вонзил его в грудь пленному.

На мгновение все замерли от неожиданности и шока, а пращник, воспользовавшись этим, выскочил из комнаты.

Только далеко уйти он не успел. Один из пращников, стоявший перед штабным домиком, услышав крик и увидев убегающего, выхватил из-за пояса петлю, раскрутил её и пустил камень в сородича. Тот рухнул с разбитой головой на глазах у выбежавшего Алексея и декарха.

— Чёрт! — выругался Алексей. Пленный убит, пращник-переводчик — тоже. Но он точно был предателем, а собаке — собачья смерть. Но теперь не узнать, кто «стуканул». А впрочем — ведь он видел, пусть недолго и сбоку, лицо араба, который слышал их разговор с декархом.

— Выстроить всех воинов-арабов!

Через десять минут полтора десятка арабов стояли перед ним в шеренге. Пока они собирались, Алексей вызвал лучников.

— Будьте наготове. Как только кто-либо попробует убежать, или я сам на кого-то укажу — стрелять на поражение сразу, без раздумий.

Лагерь был похож на растревоженный улей. К штабному домику подошли арабы, потом лучники, вдоль стен ходили усиленные вдвое против обычного караулы, везде горели факелы.

Алексей подозвал к себе декарха, с которым вёл разговор в присутствии араба:

— Ты запомнил лицо того араба, который нас слушал?

— Смутно. Для меня они все на одно лицо — чёрные глаза, чёрные бороды…

— Пойдём, попробуем опознать.

Пращники не понимали, зачем их построили, косились на тело убитого сородича.

Алексей прошёл вдоль строя, всматриваясь в лица наёмников. Вроде нет похожего. Повернулся к десятнику, но тот тоже развёл руками.

Алексей прошёлся второй раз и остановился напротив декарха пращников:

— Скажи, у тебя все люди построены?

— Один убит — вот он. А ещё один, Саид, отпросился после обеда — отец тяжело заболел.

— Ясно.

Скорее всего отпросившийся и был тем пращником, который подслушивал. Узнав о происшедших в лагере событиях, он не вернётся, а попытается сбежать из города.

— Декарх, ты знаешь, где он живёт?

— Да, рядом с базаром.

— Приведи его сюда.

— Сейчас? — удивился декарх.

— Ты плохо слышишь? Если его не будет здесь к утру, декархом будет другой.

Выбрав среди своих гоплитов трёх воинов, декарх ушёл с ними в город.

— Выкиньте за стены убитых! — распорядился Алексей.

— И этого? — указал на труп пращника декарх.

— Он такой же враг, как и другие. Пусть их тела сожрут ночью шакалы или гиены. Он хуже врага — он предатель.

Часа в четыре утра, когда на горизонте появилась узкая полоска зари, пращники привели Саида. Его лицо «украшали» кровоподтёки.

— Сопротивлялся, идти не хотел. Пришлось применить силу, — доложил декарх пращников.

— Молодец, ты сохранил должность. Отведи его ко мне. Двум гоплитам — охранять пленного. Пращники свободны.

Ночь выдалась бессонной. Упрямый араб, несмотря на факты, молчал. Но задумка Алексея не пропала даром — кентархия не потеряла ни одного человека. Были убиты несколько нападавших и выявлены два предателя — для одной ночи достаточно результативно.

На допросе Алексей морально давил Саида, но тот молчал.

— Убить и выбросить за стену, к другим. Пусть эту падаль сожрут стервятники или гиены.

Гоплиты подхватили под руки Саида и потащили к стене. Вскоре раздался короткий вскрик и тупой удар о землю переброшенного через стену тела.

Первая часть плана выполнена, но кого послать к осведомителям? Вспомнился пращник, убивший своего — для него воинский долг оказался выше соплеменных чувств. Скорее всего на него можно положиться.

Утром, после построения и развода караула, Алексей подозвал к себе пращника и прошёл с ним в комнату.

— Как тебя зовут, солдат?

— Магомед.

— Ты хороший воин, Магомед. Ты убил предателя, благодарю тебя за службу.

Магомед вскочил и вытянулся. Видимо, он не часто получал благодарности. Есть такая порода солдат: служат честно, тянут свою лямку, но подвигов не совершают. Они не заметны, хотя на таких и держится армия. А благодарят тех, кому благоволит начальство и кто умеет вовремя подсуетиться, прогнуть спину.

У Алексея был небольшой фонд для подкупа местных, который дал ему Острис. Империя не обеднеет, если он отблагодарит Магомеда.

Алексей протянул пращнику серебряный миллиаресий. Тот с достоинством взял — не схватил жадно, а именно взял, что для Алексея было хорошим знаком. Хотя глаза пращника довольно блеснули.

Для подкупа выделялись деньги мелкие — серебро и медные нуммии. Страна бедная, и для местных серебряная монета — огромные деньги.

— Садись, Магомед, ещё разговор есть. Но только секретный, чтобы никто не знал — даже твой декарх.

— А что я ему скажу, если он спросит — зачем меня вызывали?

— Скажи — благодарил за службу. О деньгах молчи, иначе завидовать будет.

— Как скажешь, сахиб.

«Сахибом» уважительно называли господина.

— У тебя есть гражданская одежда?

— Конечно, я не хожу в город в форме. В городе не любят византийцев.

— А что ты делаешь в городе?

— У меня там семья: старый отец, жена, четверо ребятишек. Они живут только на моё жалованье. Не богаты, но и не голодают, как другие, на лепёшку и финики хватает каждому.

— Мне нужно, чтобы ты встретился с… — Алексей подыскивал подходящее слово, — с людьми, которые поставляют нам определённые сведения.

Магомед нахмурился. Предатели, на чьей бы стороне они ни были, — это плохо.

— Ты пойми, Магомед! В город стекаются молодые мужчины-арабы. Явно затевается восстание или нападение на лагерь. Твои соседи знают, что ты служишь у нас. Как думаешь, пощадят твою семью, если восставшие возьмут верх?

— Нет, — опустил голову пращник.

— Если они устроят восстание, империя всё равно его подавит. Она сильнее, у неё много тысяч солдат. Город утопят в крови, а в горячке кто будет разбираться, где мирный житель, а где враг?

— Твоя правда, сахиб. Я согласен. Что я должен делать?

Алексей назвал имя одного из осведомителей.

— Кривой Муса? Брадобрей? — удивился Магомед. — Он болтлив, как женщина!

— У него удобное место на базаре. Люди приходят, он их бреет, разговаривает — так и узнаёт всё.

— Воистину империя хитра!

— Дашь ему два нуммия, если скажет что-то стоящее. Меня интересует, зачем в Кутейду собираются молодые люди и что они затевают, — Алексей протянул Магомеду медяки.

— Понял, кентарх! Когда я могу идти?

— После обеда. Я скажу, чтобы тебя выпустили из лагеря. Явишься сюда — постарайся зайти ко мне незаметно.

— Постараюсь.

Теперь оставалось только ждать, какие новости принесёт Магомед.

Следующим утром он стоял в строю своей декархии пращников.

Алексей специально назначил пращников в караул на стены — так легче незаметно встретиться с Магомедом.

Через пару часов он пошёл проверять часовых — дошла очередь и до Магомеда.

— Говори.

— У Мусы был, он мне бороду подправил. Мужчины в городе и в самом деле появились. Много, не меньше сотни. Отираются на базаре, мутят народ, говорят — надо перерезать всех византийцев и позвать персов. Деньги я Мусе отдал.

Алексей задумался. Где-то есть центр, который и направляет мужчин в город — сами по себе они не соберутся. Надо бы вычислить вожаков, взять в плен, допросить с пристрастием. Но это успеется.

— Зайди вечером, — приказал он Магомеду.

— Хорошо, сахиб.

Вечером Алексей назвал ему имя и место, где можно найти второго осведомителя, а также отдал деньги.

— Можешь завтра на службу не приходить.

— А декарх?

— Я сам скажу ему.

Магомед оказался сущей находкой. Он не только побывал у осведомителя, но и по городу побродил, на базаре потолкался. О, эти восточные базары! Это не только место для торговли всем — фруктами, кишмишем, мясом, тканями, оружием — это центр всех новостей. Потолкавшись здесь, можно узнать всё, что произошло в городе.

Магомед делал вид, что выбирает товар, яростно торговался, а сам слушал. Аллах наградил его наблюдательностью, живым умом и сообразительностью. И когда он вечером заявился к Алексею, то принёс ему не только информацию от доносчика, но и свои наблюдения, как потом оказалось — довольно точные.

По всем разрозненным данным, получалось, что в городе замышляется восстание. Завтра вечером заговорщики соберутся на базарной площади с оружием. Сначала они пройдут по городу и, пользуясь тем, что византийские воины в лагере, перережут всех христиан. А ближе к утру, когда сон наиболее глубок и сладок, сразу с нескольких сторон предпримут штурм лагеря. Угроза серьёзная, поскольку к заговорщикам примкнут сочувствующие или просто любители под шумок пограбить, побесчинствовать. И надо было давить восстание в зародыше, когда заговорщики будут ещё на площади.

Алексей поблагодарил Магомеда, дал ему ещё денег — Острис давал их ему для информаторов, — а чем Магомед не информатор? Сейчас он — его глаза и уши в городе.

— Подскажи, как можно вечером вывести к площади кентархию?

Магомед ответил почти сразу:

— Никак! Улочки, что ведут к базарной площади, довольно плотно заселены. Гоплитов увидят, и сбор перенесут на другое время.

Другое время Алексея не устраивало. Восстание просто отложат на неопределённый срок, и это всё равно, что жить под занесённым топором.

Внезапно в голове мелькнула мысль:

— Ты сможешь нанять большие крытые повозки?

— Конечно.

— Вот тебе деньги, пусть завтра, скажем, в обед, они прибудут в лагерь. Прикинь сам, сколько повозок будет нужно, чтобы разместить в них сотню воинов с полным вооружением.

— Не меньше десяти, а то и двенадцати.

— Лучше двенадцать — мне спокойнее будет. Магомед, от тебя сейчас многое зависит, не подведи. Иначе в городе случится резня, будет много крови.

— Аллах велик, он не допустит. А я, слуга его, сделаю всё.

Магомед ушёл в город. Алексей же призвал к себе кентархов и объяснил свой план.

Ближе к вечеру на подводах воины выедут из лагеря. Не колонной — это привлечёт ненужное внимание, а поодиночке. Прибыв к площади, подводы поставить на разных улицах и ждать сигнала букинатора. Дождавшись звука трубы, всем гоплитам покинуть повозки и перегородить улицу, а затем начать сжимать кольцо вокруг заговорщиков. Кто окажет сопротивление — убивать на месте без жалости. Бросивших оружие вязать верёвками и группами отправлять в лагерь. Детей, женщин и стариков не обижать, не трогать, чтобы не накалять обстановку.

— Всё ли понятно? — завершил Алексей.

— Вроде всё.

— Выдвигаться в полном вооружении со щитами и копьями. До сигнала всем сидеть в повозках тихо, не разговаривать. На завтра все занятия отменяю, отдыхать — ночь предстоит бессонная. В лагере останется десятая декархия — охранять сам лагерь и стеречь пленных. Пращники останутся нести караул на стенах.

Пращники были из местных, и Алексей не хотел вмешивать их в городские дела: случись кровопролитие — могут быть обиды и кровная месть.

Днём гоплиты занимались своими делами. Одни отсыпались, другие с азартом играли в кости, несколько воинов просто ходили по лагерю, недоумевая — почему им дали непредвиденный выходной?

Всё стало понятно после обеда, когда одна за другой стали прибывать подводы. На высоких колёсах, крытые парусиной, на передке восседали арабы в белых одеждах. Алексея всегда удивляло — как они ухитряются оставаться чистыми? Понятно, под лучами палящего солнца в белом комфортнее — но всё же?

Алексей приказал гоплитам строиться, собрал у себя декархов и распределил их по повозкам. Приданных лучников посадил по одному на повозку.

Теперь он хотел прояснить один вопрос — оставлять ли на облучке арабов? Или переодеть их в одежды возничих и ехать так? В каждом варианте были свои плюсы и свои минусы.

Если переодеть в одежды возничих гоплитов или декархов, лошади или быки могут их и не послушать. А если оставить возничими арабов, они могут поднять тревогу в городе, и тогда вся задуманная операция накроется медным тазом.

И тем не менее решили ничего не менять. Животные знают и слушают своих погонщиков, арабы знакомы с городом и улицами. К тому же город невелик, повозки знакомы местным жителям, и новые возничие вызовут подозрения. Но за спиной у каждого возничего решено было посадить гоплита с обнажённым мечом, и если поведение погонщика насторожит его — он имеет право убить возничего.

Возничие уже поняли, что влипли в передрягу и вести себя должны смирно, иначе вместо денег могут получить удар мечом в брюхо.

Уехала одна повозка, другая, третья… В последней повозке ехал сам Алексей. Там же сидел Магомед. Бык легко тянул повозку, но был уж очень неторопливым и флегматичным.

Они прибыли на место. Алексей отогнул край полога — перед ним была городская площадь.

— Магомед, посмотри сам, — прошептал он.

Пращник приник к щели в пологе.

— Собираются уже. Я узнал одного парня, который подбивал жителей на мятеж.

— Тогда идём.

По-южному быстро стемнело. Обычно с темнотой жизнь на улицах и площадях замирала. Люди ложились спать с заходом солнца и вставали с восходом. Сейчас же на площади было полно народа, в основном молодых парней, у некоторых за поясом поблёскивало оружие.

Арабы стали собираться в центре, и Алексей решил, что пора, иначе можно опоздать. Пусть кто-то не успел прийти на площадь, но таких немного. Им повезло. Однако если выжидать ещё, чужаки ринутся по улицам, и тогда потери среди мирных жителей могут быть велики.

— Букинатор, сигнал!

Гремя оружием, из повозки Алексея уже выпрыгивали с заднего борта на землю гоплиты.

Завыла труба. Звук был громкий, трубный — как у слонов на водопое. На всех улицах гоплиты высаживались из повозок, перегораживая все подходы к площади. В полминуты площадь оказалась закупорена со всех сторон.

Звук трубы и внезапно появившиеся воины привели заговорщиков в замешательство. Они заметались в ловушке, в которую превратилась базарная площадь. Одни призывали прорываться с оружием в руках, другие безвольно стояли.

Алексей сложил кисти рук рупором и поднёс их ко рту:

— Я кентарх Алексей Терех! Предлагаю сложить оружие. Всем подчинившимся гарантирую жизнь. Кто попытается сопротивляться — погибнет. Магомед, переведи!

Магомед громко перевёл всё, что сказал Алексей.

Но арабы сбились в плотную толпу посередине площади, ощетинились мечами, ножами, кинжалами.

Ну, была бы честь предложена.

— Таксоты, пускать стрелы! — скомандовал Алексей.

Защёлкали тетивы, и со всех сторон, со всех улиц и переулков полетели стрелы. И каждая находила цель: ведь на арабах не было шлемов и защиты, как и щитов. Пять минут — и десятки убитых и раненых валялись на площади. К чему вводить в бой гоплитов, рисковать воинами, когда есть лучники? Победа хороша, когда потери минимальны или их нет вовсе.

Подняв руки, Алексей крикнул:

— Таксоты, прекратить стрелять! Ещё раз предлагаю сдаться!

В толпе арабов началось шевеление, переговоры. Умные поняли, что выбора у них нет, фанатики призывали броситься на гоплитов и погибнуть с честью. Других вариантов выбраться с площади не было.

— Считаю до трёх! — прокричал Алексей. — Кто не сложит оружие, будет убит! Вспомните о своих семьях!

Несколько человек с мечами кинулись к гоплитам, но были заколоты копьями.

— Раз! Два!

Около десятка арабов сложили оружие на утоптанную до каменной плотности землю.

— Отойти вправо, к тому забору.

Алексей немного выждал, чтобы сдающиеся успели выполнить его приказ.

Как только безоружные арабы потянулись к глухому забору, стали складывать оружие и другие. Это как лавина. Покатился маленький камень — увлечёт за собой другие, и вот уже со склона горы ползёт каменная лавина.

Сдались не меньше половины — около полусотни.

— Три! Таксоты, уничтожить оставшихся!

Алексей не успел договорить, как в арабов полетели стрелы. Несколько минут — и стоящих уже не было. Те же, кто лежал, только стонали или хрипели в агонии.

Сложившие оружие и стоявшие у забора со страхом глядели на финал — ведь и они могли точно так же лежать здесь. Ещё минуту назад они были вместе — и вот одни остались в живых, другие мертвы.

— Гоплиты, вперёд! Связать пленных, отконвоировать в лагерь. Почему повозки ещё здесь?

Пленных связали верёвкой в одну цепочку, гоплиты встали с обеих сторон. Пленные и воины направились в лагерь.

Алексей был доволен. С его стороны не потеряно ни одного человека, а мятежа удалось избежать, задавить его в зародыше. Большая часть тех, кто не захотел сложить оружие, уничтожена. Несомненный успех!

По прибытии в лагерь пленных определили в узилище. Было оно невелико и рассчитано человек на десять, но сейчас туда затолкали всех.

Алексей распорядился всем отдыхать. Уже утро, через час взойдёт солнце. Ночь выдалась беспокойной, бессонной, но он чувствовал удовлетворение. Вот отоспится и приступит к допросам. Кого по глупости вовлекли или деньги посулили — всыпать розог и выгнать. А тех, кто взял оружие в руки сознательно, кто убеждённый враг, того придётся отконвоировать в Дамаск, в тюрьму. А там скорый суд и скорее всего каменоломни, в которых долго не живут. Но это уже не его забота.

С чувством исполненного долга Алексей лёг спать.

Проснулся он от лёгкого покашливания. Вскочив, схватился за меч, лежащий рядом, но это был декарх пращников.

— Прости, что разбудил, кентарх. Там, у ворот, толпа местных жителей.

— Чего они хотят? — Сон мигом слетел.

— Спрашивают, что с убитыми делать. Жара на улице, вонять скоро начнут. Всё-таки базар рядом, нехорошо.

— Что предлагаешь?

— Пусть похоронят по нашим обычаям.

— Бросить бы их тела в пустыне на растерзание шакалам. Но раз ты просишь, так тому и быть. Иди, распорядись.

Алексей пообедал, затем приказал напоить пленных водой и приводить к нему по очереди. Сам расположился на табурете за столом.

Двое гоплитов при мечах заводили пленных. Часть их была испугана, имела жалкий вид. На вопросы отвечали сразу, но не знали никого: ни главаря, кто руководил ими здесь, ни того, кто выше.

В том, что мятеж замышлялся не в Кутейде, Алексей не сомневался. Невиновных, погнавшихся за деньгами и поддавшихся на сладкие речи вербовщиков, он заносил в список и предупреждал:

— Ты уже в чёрном списке. Ещё раз будешь замечен в беспорядках — тебя повесят. За участие в заговоре приговариваю тебя к двадцати ударам розгой. После этого до вечера ты обязан покинуть город. Если будешь обнаружен утром, тебя повесят. Я бы этого не хотел — ведь я обещал сохранить вам вашу жалкую жизнь.

Гоплиты выволакивали пленных на плац, клали на бревно, от души хлестали вымоченными в солёной воде розгами и пинками выгоняли за ворота.

Один из декархов сказал в сердцах:

— Если бы они взяли верх, нас бы не пощадили, перерезали бы глотки, как баранам. А мы их — розгами…

Но Алексей не хотел лишней крови, жестокости. Мятеж подавлен, он свою задачу выполнил — зачем казнить?

Однако не все пленные производили впечатление заблудших овечек. Да, бросили оружие и сдались, но только затем, чтобы сохранить жизнь в безвыходной ситуации. Таких набралось десяток, и Алексей снова отправил их в тюрьму.

Кое-что ему удалось выбить из этих, настоящих врагов. Похоже, головка заговора, человек-мозг, скорее — агент персидский. Находился в Эс-Сухне, недалеко от Евфрата. Река играла важную роль, её исток и низовье находились в сопредельных странах, и по реке вполне могла бы осуществляться связь на лодках. Большая группа незамеченной к городу не подойдёт, одному по полупустыне пройти сложно. А на лодке — в самый раз. Надо передать сведения Острису, заодно сообщить о подавлении мятежа и количестве взятых пленных. Конный мог бы добраться до Дамаска за пару часов и привезти ответ, только коня нет.

После раздумий Алексей вызвал к себе Магомеда.

— Ты проявил себя с лучшей стороны, я доволен тобой.

Магомед степенно поклонился, но по губам скользнула и исчезла едва заметная улыбка. Доброе слово и кошке приятно, а человеку — и подавно.

— Ты умеешь держаться в седле? — спросил его Алексей.

— Сахиб, я же араб. Какой мужчина из нашего рода не может держаться в седле?

— Сколько стоит лошадь?

— Скакун — дорого, не меньше трёх миллиаресиев.

— Держи деньги, купи коня и седло. Поедешь в Дамаск с письмом к Острису, вернёшься с ответом. Коня потом оставишь себе. Алы или турмы у нас нет — зачем нам конь? А ты заслужил.

Магомед поклонился и вышел.

Алексей рассудил так: зачем беречь деньги для информаторов, когда их можно потратить с пользой? Тем более этот пращник, один из местных, оказал армии неоценимые услуги.

И Алексей уселся писать письмо Острису.

Часа через четыре в лагерь верхом на коне въехал Магомед. Выглядел он чрезвычайно гордым, ведь для араба скакун — предел мечтаний. Такая лошадь стоит дорого, а страна бедная.

Гоплиты были удивлены, а Магомед, ловя на себе завистливые взгляды — в первую очередь пращников-арабов, — привязал коня у коновязи и вошёл в домик Алексея.

— Предлагаю переночевать в лагере, а утром уже — в путь. Случись непредвиденная задержка в пути, ты не успеешь до темноты добраться до Дамаска.

— Мой конь летит, как ветер! — горделиво сказал Магомед. — Я успею.

— Ну смотри. Удачи тебе! Жду с ответом.

Магомед сунул письмо за пазуху, поклонился и вышел.

Теперь оставалось только ждать.

На следующий день к вечеру Алексей стал испытывать беспокойство — пора бы Магомеду уже и вернуться. Однако он мог задержаться и не по своей воле. Остриса могло не быть в Дамаске: он мог уехать по службе в другой город провинции — да мало ли что ещё?

А следующее утро принесло неприятный сюрприз. К Алексею пришёл старшина торговцев, араб — уже в возрасте, седой, с морщинистой шеей.

— Приветствую тебя, сахиб!

— День добрый. Что привело тебя ко мне?

— Несчастье. Ты посылал своего человека в Дамаск?

— Может быть.

— Подожди немного, у ворот лагеря мой человек.

Старик пошёл к воротам, Алексеем же овладело тревожное предчувствие, и он направился следом за стариком.

У ворот на карауле несли службу два гоплита. Они пропустили старика к кентарху, но остановили второго, молодого араба с мешком за плечами.

— Покажи, — распорядился старик.

Молодой араб развязал мешок, и Алексей, а из-за его плеча и гоплиты заглянули в него.

В мешке лежала отрубленная голова Магомеда.

Гоплиты отшатнулись — зрелище было ужасающим.

— Ты где нашёл её, старик? — Алексея убийство Магомеда неприятно поразило.

— Утром нашли на базарной площади. Кто-то подбросил, причём оставили на том самом месте, где твои воины посекли стрелами мятежников.

Алексей от злости скрипнул зубами. Кто-то из уцелевших мятежников отомстил Магомеду за помощь византийцам. Жаль пращника, он был хорошим воином. И письмо Алексея не дошло до адресата. Предупреждал же он Магомеда — утром выезжать надо!

Вокруг города шастают шайки бедуинов и неизвестно ещё кого. Разбойников тоже хватает. Правда, те могли просто отобрать коня, но не подбрасывать голову.

— Спасибо, старик, что не побоялся прийти. Пусть твой молодой спутник отнесёт голову семье Магомеда — они должны знать о гибели мужа и отца. Он был хорошим воином.

Старшина торговцев и его молодой спутник поклонились и ушли, унося страшный груз.

Алексей вернулся в домик. Стало быть, ответа не будет. И теперь ему надо решать, что делать дальше. Острис ему поручил разобраться, что за мужчины собираются в городе. Алексей проблему разрешил, подавил готовый вспыхнуть мятеж, взял пленных. Стало быть, приказ выполнен. А раз так — можно возвращаться в Дамаск. Плохо, что без приказа Остриса, получается — самовольно. Но пленные имеют сведения о смутьянах в Эс-Сухне. Если промедлить, восстание может вспыхнуть в другом городе. Нельзя упускать время! Но если послать в Дамаск ещё одного воина для связи, его может постигнуть участь Магомеда.

И чем больше размышлял Алексей, тем твёрже становилось его убеждение в том, что идти в Дамаск надо всей кентархией и с собой вести пленных. Пусть их допросят, выбьют все сведения, а там Острису решать, что предпринять. Даже если он будет не прав, доставив пленных в Дамаск, вернётся в Кутейду. В конце концов, до его прихода в Кутейду в лагере были только пращники из местных, поэтому для города по большому счёту ничего не изменится.

О своём решении Алексей никого не предупреждал, опасаясь, что кто-нибудь из местных пращников может проболтаться. Конечно, опасения его пока не имели под собой оснований, но полностью арабам он не доверял.

Утром на построении он объявил о выходе. Гоплиту собраться — только защиту надеть да щит с копьём взять.

Пленных снова связали одной верёвкой. Те испуганно вертели головой по сторонам. Чего они ожидали увидеть — виселицу?

Их поставили в середину походной колонны. Справа, слева, впереди и сзади — гоплиты. Алексей хотел довести пленных до Дамаска в целости. Лучников он распределил по десяткам и отдал приказ о выступлении.

Колонна двинулась в путь — до вечера необходимо было добраться до Дамаска.

Жители уход воинов видели — колонну не скроешь. Кто-то откровенно радовался, другие озаботились. Находившиеся в городе кентархии вселяли уверенность и чувство стабильности, защищённости. Разве сможет теперь десяток пращников прикрыть город от набегов разбойничьих шаек, конных разъездов персов или бедуинов? Все они имели одну тактику: внезапно налететь, побесчинствовать, нахватать трофеев и быстро скрыться, опасаясь подхода армейских подразделений.

До полудня кентархия продвигалась быстро — дорога была знакомой. Жара, вездесущая пыль. Но воины уже привыкли ко всему, и сейчас это не так раздражало, как в первое время после прибытия в страну.

Вдали уже показалась гора Касьюн, когда сзади поднялось пыльное облако — их догонял конный отряд.

Алексей приказал гоплитам развернуться и построиться «черепахой». Лучше перестраховаться, чем понести необоснованные потери.

Вот уже различимы лица, одежда… Арабы!

На службе империи были турмы по 30–40 человек из местных. Они несли дозорную службу и разведку, поскольку хорошо знали местность. Но и наёмники, и разбойники одеты были одинаково, в национальные одежды — бурнусы. Они предохраняли кожу от солнечных ожогов.

Приблизившись, всадники стали рассыпаться в широкий строй, явно собираясь атаковать. Чужие!

— Пилумы вперёд, приготовиться к отражению атаки! — приказал Алексей.

Первые два ряда гоплитов ощетинились копьями.

— Таксоты, стрелять на поражение!

Лучники открыли стрельбу. Арабы стали нести потери.

Но попасть в быстро передвигающуюся цель непросто. Конница накатывалась, арабы хотели ударить конями, разметать строй пехоты, а потом рубить.

Ударить удалось только нескольким, да и то безуспешно — кони и всадники оказались нанизанными на копья. Другие просто струсили, в последний миг отвернули коней. Зато лучники поработали славно. Один за другим всадники выпадали из сёдел.

Несколько гоплитов из переднего ряда были свалены на землю и придавлены тушами коней, но находящиеся поблизости товарищи быстро извлекли их из-под завалов.

Из нападавшей турмы остался едва ли десяток, и теперь они нахлёстывали коней, уходя в степь. Лихой рубки не получилось. Для успешной атаки надо всегда иметь как минимум трёхкратное превосходство в живой силе.

Когда всадники скрылись за холмами, Алексей приказал собрать оружие убитых арабов и продолжить путь.

К городу они успели добраться до наступления темноты. По пути видели вдалеке одиноких всадников, скорее всего — разведку, но больше нападать арабы не отважились. Гоплиты — не торговый караван, они способны дать отпор, выучка и дисциплина в войске на высоте.

Разместив воинов в лагере и определив пленных в тюрьму, Алексей направился к Острису для доклада.

Трибун сидел за столом и при свете двух масляных светильников читал бумаги.

— Ты? — удивился он, увидев Алексея.

— Я. Задача выполнена, мятеж подавлен. Взяты пленные, остальные убиты. Арабов допросить надо, есть сведения, что в Эс-Сухне их главный находится, тот, который организовывает мятежи в городах.

— Ты сильно рисковал. Мы контролируем только города. В степи полно банд, даже персы делают вылазки.

— Я отправлял к тебе посыльного с письмом, но его перехватили. Вчера утром на базарную площадь подкинули его отрубленную голову для устрашения. Решил вести пленных всей кентархией в Дамаск.

— Пожалуй, правильно. Сюда, в город, нам на смену прибывают другие части — они уже высаживаются с кораблей в Тартусе и Латакии. Наша хилиархия на этих же судах отбывает в Константинополь. А теперь отдыхай, ты устал. Завтра с утра — ко мне на совет.

После утреннего построения кентархи собрались у Остриса. Трибун заслушал о состоянии кентархий, боеспособности, а потом объявил всем о возвращении в столицу.

Новость была принята с восторгом. Восточная экзотика уже порядком поднадоела — особенно жара и пыль. Климат для европейцев был непривычен и тяжёл — пекло постоянное, ветер с песком.

Острис решил уходить всем вместе, всей хилиархией — так безопаснее. Хотя по логике вещей дело обстояло так: прибыла новая кентархия — старая уходит в порт. Но так можно потерять людей. А возвращаться в столицу с большой убылью ни кентархам, ни трибуну вовсе не хотелось. Потери и так были значительные, в некоторых сотнях едва осталось по лоху. Участие в схватках, эпидемии дизентерии и других болезней, малоизвестных в Константинополе, привели к большой убыли. Кентархия Алексея на фоне других сотен выглядела ещё вполне боеспособной, хотя насчитывала едва ли две трети личного состава.

Вновь прибывшая хилиархия пришла двумя колоннами с разницей в два дня, поскольку выгружалась в двух портах сразу. Суматоха, беготня по лагерю. Собирались убывающие сотни, размещались вновь прибывшие — лагерь гудел, как растревоженный улей.

Потом — два дня пути по пыльной дороге под палящим солнцем, и добрались до Тартуса. Половине хилиархии предстояла ещё дорога до городка-порта Латакии.

Но сотне Алексея повезло, их определили на судно в Тартусе. Вместо двух кентархий, как по пути в Сирию, на корабле разместилось сразу три, и тесно не было. Теперь кроме наварха, командира корабля, на корме судна под тентом сидели ещё три кентарха. Лица и руки загоревшие, продублённые ветром с песком, сами кентархи похудевшие и усталые.

Но боевой пыл в глазах не угас, каждый осознавал свою необходимость для империи. Вот передохнули, пополнили ряды новобранцами — и снова можно в поход.

Погода плаванию не благоприятствовала, почти постоянно дул встречный ветер, и хеладион большую часть пути шёл под вёслами.

Но вот впереди показались здания, пролив Босфор. Судно встало в порт. Гоплиты, стоящие на палубе, отметили прибытие в столицу восторженными криками и стуком мечей о щиты. Это как возвращение из долгой командировки в родной дом, где всё так уютно и знакомо. Родные земли многих воинов были далеко, и сейчас Константинополь, где располагались казармы хилиархии, воспринимался почти домом, желанным местом. А уж как бодро, как молодцевато шагали воины, сотрясая мостовую!

День после прибытия был отведён на бытовые нужды, на приведение воинами себя и оружия в надлежащий вид.

Через день на построении Острис объявил о прибытии из лагеря новобранцев — хилиархия получила пополнение.

Гоплиты смотрели на новичков с чувством превосходства, а новобранцы на них — с уважением. Перед ними стояли опытные бойцы — со шрамами, загорелые, с отметинами на щитах и оружии, полученными в схватках с врагами.

Каждая кентархия была пополнена по штату до своей обычной численности. Конечно, новичкам ещё надо было влиться в декархию, научиться действовать слаженно, но эти навыки приходят только вместе с опытом.

Острис же на несколько дней пропал. Поговаривали, что он находится на вилле у Флавия Аспара, своего покровителя. Пока хилиархия была в Сирии, произошло множество событий, главное из которых — смерть Аттилы. Вроде бы он умер сразу после свадьбы с очередной женой, и даже поговаривали, что его отравили, поскольку умер он внезапно. И хотя государство гуннов возглавил сын Аттилы, по мнению Византии, он был явно слаб для государя, не обладал качествами и талантом отца.

Император Маркиан был тесно связан с Аспаром, который служил у него доместиком во время похода на вандалов в 431 году. Аспар же, имевший в империи большой политический и военный вес, благоволил к Острису, с которым начинал службу, и продвигал его вверх по карьерной лестнице, впрочем — заслуженно, за действительные успехи в битвах. Каждый из военачальников приближал к себе соратников, образуя группы влияния. Борьба за близость к трону, за возможность давать советы императору, а в конечном результате — за власть и богатство, была нешуточной. В ход шло всё: интриги, слухи, подкупы — даже отравление соперников. Константинополь в этом превзошёл Рим. Причём патриарх Константинопольский Геннадий и его правая рука архимандрит Маркелл тоже не стояли в стороне.

Острис вернулся в хилиархию через три дня — довольно весёлый, и первым делом вызвал к себе Алексея.

— Наш давний враг Аттила умер.

— Кентархи уже сказали мне о слухах.

— Это не слухи, это факт. Теперь главными врагами для империи становятся персы. Империя сделает всё возможное, чтобы государство гуннов распалось. Аспар расспрашивал меня подробно о действиях хилиархии в Сирии, не забыл спросить и о тебе. Я дал самые лучшие отзывы.

— Благодарю тебя, трибун.

— Я уже не трибун, бери выше.

— Поздравляю!

— Но на этом хорошие новости не закончились. Читай. — Острис протянул Алексею бумагу, лежавшую до этого на столе.

Алексей пробежал глазами текст. С первого раза не осознал, перечитал ещё раз. Да, он понял правильно. Он, Алексей Терех, назначается трибуном, отныне он командир хилиархии, аналога пехотного полка. Должность вроде полковника. Тысяча бойцов в подчинении, а вместе с приданными подразделениями и побольше. Но и ответственность за судьбу вверенного ему подразделения тоже выросла многократно.

В голове сразу возникла мешанина из мыслей.

— Ты не рад? — спросил Острис, удивлённый долгим молчанием Алексея.

— Нет, что ты! Благодарю тебя!

— Ты же мой побратим! Не забыл змею? Я буду идти с Аспаром и тянуть тебя за собой. Но и ты должен всегда и во всём поддерживать меня и Флавия. Ты рекомендован Аспару дуксом Дисием, проверен в боях, спас мне жизнь — как же можно не отметить твоих достоинств? Пусть теперь утрутся схолы и доместики вместе с протекторами — обычно трибунами назначали людей из их числа.

— Я оценил твою поддержку, Острис, и не подведу, — заверил его Алексей.

Рост его в византийской армии был стремительным. Из простого гоплита-варвара он за три года стал трибуном, фактически — выше командира роты в Российской армии. Повезло, не без того — ну так и он не сидел сложа руки, а действовал по обстоятельствам. Не прогибался ни перед кем, не раболепствовал, не давал взяток. Продвинулся благодаря голове, а империя в лице Остриса и Аспара оценила. Приятно, не без того.

Алексей спохватился:

— А ты куда назначен, Острис?

— Командиром второго Италийского легиона — только никто пока об этом не должен знать. Император Маркиан подпишет эдикт через день. Надеюсь на твоё молчание, Алексей Терех.

— Буду нем как рыба, — заверил его Алексей. — Кому я напрямую буду подчиняться, Острис?

— Аспару-младшему, сыну Флавия. Он консул уже семь лет, патриций, магистр per Orientem. Правда, он большой любитель развлечений, пантомимы. Если будешь у него, опасайся карлика — горбуна Зерконы. Мерзкий тип, я бы с удовольствием отрубил ему башку. Что в нём нашёл Ардавур? Из-за его проделок Ардавур поссорился с Северианом, а это человек могущественный. Ладно, хватит о делах. По-моему, с тебя причитается.

По прибытии в Константинополь Алексей уже успел получить жалованье кентарха за три месяца, поэтому чувствовал себя человеком почти обеспеченным.

— Хоть сейчас!

— Пригласи всех кентархов в таверну. Я тебя представлю — не каждый год в хилиархии меняются командиры.

— Всё исполню.

— А я пока личные вещи заберу. Завтра можешь перебираться в мой домик.

Алексей направился в ближайшую таверну — за углом у казарм, договорился с хозяином об обеде и выпивке. Вернувшись уже в свою хилиархию, приказал букинатору дать сигнал о сборе кентархов.

— Не могу: такой приказ может отдать только трибун.

— Я и есть новый трибун, солдат. Дуй в свою трубу!

Когда Алексей предложил кентархам проследовать в таверну, офицеры переглянулись.

— Алексей, ты один из нас, и никто не против приятно провести за столом время. Но если узнает Острис, что мы во время службы отлынивали…

Однако Алексей перебил говорившего:

— Острис сам там будет, так что никого не накажут. Оставьте кентархии на лохагов.

— Тогда другое дело.

Кентархи побежали в свои подразделения. Их раздирало любопытство — по какому поводу в служебное время Алексей с согласия Остриса собирает офицеров?

А Алексей направился в таверну. Он, как приглашающая сторона, должен был встретить гостей.

Прислуга уже расставляла на столе закуски. Тут была и тушёная капуста, и жаренный на вертеле ягнёнок, и отварная рыба. А уж без сыра, тушёных бобов, оливок, лепёшек и вина стол вообще немыслим.

Алексей с удовольствием оглядел стол: по армейским меркам очень хорош. Учитывая, что в Сирии зачастую приходилось довольствоваться вином, лепёшками, да и то ячменными, и финиками, нынешнее угощение было просто роскошным.

Кентархи ввалились все разом. Увидев стол с кушаньями, зацокали языками: не часто армейским офицерам «с земли» приходилось так кушать.

Не заставил себя ждать и Острис. Пока кентархи чинно рассаживались за столом, он занял место с торца. Напротив него, с другого торца, сидел Алексей.

При появлении Остриса все дружно встали, приветствуя своё начальство.

— Прошу всех сесть. — Сам же Острис остался стоять.

Наступила тишина. Всё происходящее было весьма необычно для кентархов.

— Верные мои соратники по оружию! Я собрал вас сюда для того, чтобы отметить радостное событие.

Кентархи переглянулись, полагая, что праздничный обед венчает возвращение из Сирии в метрополию.

— С сегодняшнего дня командиром вашей хилиархии назначается Алексей Терех.

Заявление Остриса шокировало кентархов. Потом они все разом зашумели.

— А ты куда же, Острис?

— Скоро узнаете. Эдикт императора о назначении Алексея я уже вручил, представляю вам нового командира и, как знак власти, передаю печатку хилиархии.

Острис снял с пальца перстень и через кентархов передал его Алексею. Тот прилюдно надел его на палец.

Кентархи одобрительно закричали:

— Виват! Салют!

Прислуга разлила по кружкам вино. Все дружно выпили и приступили к еде. А затем тосты следовали один за другим. Кентархи были рады, что не прислали «варяга» из протекторов или доместиков, изнеженных детей знатных сановников. Те врага в лицо не видели, и их подразделения зачастую несли большие потери. А Алексей свой, служил вместе с ними, нёс все тяготы службы.

Пир продолжался до позднего вечера. Уже после полуночи, пошатываясь и придерживая друг друга, кентархи направились в казармы. Слава богу, идти было недалеко.

Утром Алексей выстроил хилиархию и сделал развод, как это делал до него Острис. Некоторое волнение было, но службу он знал.

Глава 8 Крит

Дня через три приехал на возке Острис.

— Ну как ты тут, Алексей? Освоился?

— Привыкаю к новой должности.

Выглядел Острис довольно необычно, по крайней мере, таким его Алексей раньше не видел. Длинный, расшитый золотыми нитями хитон до колена, узкие брюки заправлены в короткие сафьяновые сапожки. А главное — хитон опоясан наборным поясом и без меча. Раньше Острис всегда имел при себе меч, как и положено командиру.

Видимо, он заметил удивление Алексея:

— Ты знаешь, мне и самому непривычно как-то. Но с оружием ходить в высшем свете — дурной тон, придётся отвыкать.

Вот что не вязалось с одеждой — так это грубое и загорелое лицо Остриса, сразу выдававшее в нём полевого командира.

— Надеюсь, хилиархия переживёт без тебя несколько часов? — спросил его Острис. — Едем в баню, там поговорим.

Бани в Константинополе не были тем средством отдыха и развлечения, чем они были в Риме. Там люди могли проводить в них время с утра до вечера, слушая музыку, наслаждаясь танцовщицами, обсуждая новости и вкушая изысканную еду. И бани в Риме больше напоминали дворцы — с подогревом пола и бассейнов, с великолепной лепкой и скульптурами. Кроме банщиков в Риме были массажисты и тьма других специалистов, ублажающих тело.

В Константинополе бани были попроще, в основном — для гигиены, и посещали их обыкновенно пару раз в неделю. Но по уровню комфорта бани — не все, конечно, — не уступали римским термам. И пол подогревался, и воздух в холодное время года. Были бассейны с горячей и холодной водой, не менее опытные банщики и массажисты, разминавшие тела и умащивающие после бани кожу благовониями и маслами. Тут же брадобреи брили и стригли за малую мзду.

Вот в такую баню и направился возок Остриса с Алексеем. На передке восседал возничий: командир легиона — величина значительная.

Сам легион размещался рядом с Константинополем, за городскими стенами, в пригородах. В столице же размещались небольшие воинские части, вроде схолов — личной охраны императора и его дворца, около трёх тысяч человек; эскувиты — около трёхсот человек, придворное подразделение — больше для парадов и торжественного приёма послов по случаю праздников; около тысячи человек доместиков, кузницы офицерских кадров, и тысяча протекторов, где начинали службу дети знатных сановников и военных.

Были и небольшие подразделения, вроде хилиархии Алексея, но они, как правило, находились в Константинополе временно, для отдыха и пополнения.

Императоры — и не только Маркиан — опасались иметь крупные воинские части в столице. Ведь случись заговор, схолы не смогут устоять, защитить императора от опытных гоплитов или катафрактов, имеющих богатый боевой опыт. Другое дело — за городом, на случай волнений в городе черни или внезапных нападений со стороны противника — ведь Константинополь располагался на берегу пролива. Хоть и флот византийский стоял в бухте, и массивная цепь была поперёк пролива, но ещё слишком свежи были воспоминания о внезапных нападениях вандалов на римские города.

Острис и Алексей расположились в небольшом зале одной из лучших бань города, предпочтя остаться вдвоём. Тут же появились банщики, натёрли кожу маслом, соскоблили его деревянными лопаточками вместе с грязью и омыли их тела чистой горячей водой. Потом заявились массажисты, промяли мышцы, промассировали — и снова банщики обливали их водой, настоянной на травах; тёрли мочалками и опять обливали. К концу процедур кожа начала скрипеть.

Алексей впервые был в такой роскошной бане, расслабился и получал удовольствие. Но он чувствовал, что Острис пригласил его сюда не для помывки, а скорее всего для разговора. А сама помывка и всё, что к ней прилагается — вроде массажа, — лишь антураж, прелюдия.

С массажем и обливаниями наконец было покончено. Острис и Алексей улеглись на коврики на тёплом полу, обслуга деликатно исчезла. Алексей задумался — хватит ли у него денег, чтобы оплатить это всё?

Острис как будто прочитал его мысли:

— Не беспокойся, за всё уплачено.

Алексей покраснел — неужели у него на лице все мысли прочитать можно? Жалованье трибуна было значительно выше, чем у кентарха, но он его ещё не получал ни разу. Империя ценила своих старших офицеров.

Острис, передохнув немного после стараний банщиков и массажистов, начал говорить, и Алексей весь обратился в слух.

— Ты уже не кентарх, а старший командир, Алексей. Хочу предупредить тебя о подводных камнях. Не скрою, Аспар с моей подачи ходатайствовал о твоём назначении, хотя виды на эту должность имели многие. Потому, хоть ты лично и не знаком со многими, кто подвизается при дворе, получил сразу многих завистников и недоброжелателей. Прежде чем завести близкое знакомство с кем-либо, узнай о человеке — сторонник ли он Аспара — что старшего, отца, что сыновей. Не соверши необдуманного поступка. Не скрою, тебя попытаются перетянуть на свою сторону некоторые сановники. И знаешь, почему? В твоих руках сила! Кто сможет противостоять боевой хилиархии в городе? Кандидаты в белых одеждах? Смешно! Эскувиты? Да они просто разбегутся! Доместики? Они без подчинённых гоплитов — ничто! Могут только командовать. Ты варвар, для византийцев — олицетворение грубой силы и жестокости. Нас, варваров, боятся, откупаются золотом, потому что без нас империя загнётся. Царедворцы изнежены и способны только плести интриги, на поле брани они наделают в штаны. Помни это всегда!

— Спасибо за наставление, Острис!

— Ты же мой названый брат, другому бы я не сказал этого. И ещё: тебя будут приглашать на пиры. Пей в меру, держи язык за зубами и больше слушай.

— Понял.

— Не встревай. В столице завистники — особенно если ты будешь твёрд — могут решиться на отравление. Вино пей только из общего кувшина. Если поднесут наполненный кубок, лучше не пей вообще — на вкус отравленное вино не отличить от хорошего.

Алексей слышал такое предупреждение в первый раз, и коли о нём говорит Острис, значит, опасность реальна, и надо отнестись серьёзно.

— Вообще старайся есть меньше, и только то, что отравить тяжело — персики, яблоки, другие фрукты.

— Ну, мясо-то могу?

Острис понизил голос, глянул на закрытую дверь:

— Есть вещь хуже яда, и применяют её только богатые.

— Наёмные убийцы?

— И это бывает, — отмахнулся Острис. — Бриллиантовая пыль.

— Пыль?

— Именно. Отходы алмазного ремесла, которые подсыпают в еду. Никакого изменения вкуса. Так вот эти крошки, невидимые глазу, за неделю убивают человека. Дня через три после отравления начинаются внутренние кровотечения, кровавый понос, и человек умирает в муках. Противоядия нет.

Алексей был поражён. Понятно, он не ожидал, что после назначения окружающие будут поголовно этому рады. Кому-то он явно перешёл дорогу, но чтобы так изобретательно попытаться избавиться от него?

— Уж лучше отправиться на войну. Прямо не Константинополь, а серпентарий какой-то.

— Не обижай змей, они иногда лучше.

Дальше Острис коротко рассказал ему о расстановке сил и о противоборствующих группах. Как понял Алексей, самая мощная партия была именно Аспара.

— А насчёт войны? Ты можешь оказаться там раньше, чем думаешь. Кроме персов есть ещё вандалы. У гуннов сейчас раздрай, каждый старается отхватить кусок пожирнее. Они не способны собрать сильную армию. Оторвали кусок больше, чем могут проглотить, подавятся.

— Это ты о захваченных ими землях во Фракии?

— Не только. Нижняя Мёзия, Иллирия. Думаю, император скоро туда направит войска с целью вернуть земли законному владельцу — империи.

У Алексея складывалось впечатление, что Острис сказал ему многое, но далеко не всё, что знал. А впрочем — кто он, Алексей, такой? Без году неделя трибун. Для царедворцев — пока мелкая сошка, к рукам попытаются прибрать в расчете на перспективу.

Поболтали об армии. Алексей предложил увеличить число конницы — пехота не столь мобильна.

— О! Да ты, брат, стратиг! А где взять столько варваров-наездников? А как их перебрасывать на кораблях? С пехотой это проще. А корм для лошадей? Головная боль для интендантов!

— В бою сторицей окупится! — отстаивал свою точку зрения Алексей.

— Только на равнинах, где есть оперативный простор. Фракия, Иллирия — там гор полно, где коннице развернуться? Только на равнинах. А ведь это самые важные провинции империи!

— А персы?

— У них половина всадников на верблюдах, а ещё они используют элефантов. Слышал о таких чудищах?

Про боевых слонов Алексей знал, но в бою никогда их не видел.

Они говорили ещё долго, и только когда за окнами стало темнеть, а в зал с поклонами и извинениями вошёл банщик и стал зажигать масляные светильники, начали собираться. У Алексея было ощущение, что за несколько часов общения с Острисом он помудрел на несколько лет.

— А что это у тебя на шее висит? — присмотрелся к нему Острис.

— Крест православный.

— Это я вижу. А рядом?

— Талисман — на удачу.

— Хм, видно, не зря повесил.

В маленьком кожаном мешочке на шее Алексея висел странный камень с начертанными рунами. Алексей не без основания считал, что именно он принёс его сюда — на эти земли и в это время. И хотя он тёр его потом не раз, вернуться в своё время ему не удавалось. Видимо, нужно было совпадение нескольких обстоятельств или событий — вот только каких? Подобные талисманы или обереги имели многие варвары, но свой камень Алексей не показывал никому — не было это принято. Чужой человек мог сглазить, навести порчу на оберег.

Предупреждение Остриса оказалось своевременным. Через неделю, когда слухи о назначении никому до того не известного кентарха-варвара трибуном разошлись по столице, к нему в хилиархию стали наведываться незнакомые сановники и военные. Первым был Василий Красс, землевладелец — как он сам представился. Он немного посидел, поболтал о далёких от Алексея вещах, например, о моде на длинные хитоны, попробовал предложенного Алексеем вина и скривился, как будто уксуса глотнул:

— Фу, фракийское…

И, пожелав удачи и продолжения приятного знакомства, отбыл. Алексей так и не понял, зачем он приезжал.

Потом неожиданные визиты стали происходить едва ли не каждый день, и Алексей понял, что его осторожно прощупывают, пытаясь понять, чей он ставленник и кого поддерживает. А поняв это, стал валять дурака, изображая тупого солдафона. Визитёры морщились от его грубых шуток, от жуткого акцента, на котором, коверкая язык, специально стал говорить Алексей. Умных не любят и побаиваются, а над тупым солдафоном посмеиваются, не опасаясь и не принимая всерьёз.

Однако он, похоже, переиграл. Визитёры стали ездить реже, видно, решили, что он непроходимый тупица и солдафон в худшем смысле этого слова. Он уже и рад был, если визитов не было, но при очередной встрече с Острисом тот неодобрительно покачал головой:

— Слышу от сановников придворных о тебе сплошь отрицательное мнение. Дескать — туп, как неотёсанный вандал. Удивляются, что ты смог стать трибуном. Но я-то тебя знаю, меня не обманешь. Зря ты так. Знаешь, чем это кончится?

— От меня отстанут? — с надеждой спросил Алексей.

— Твою хилиархию с подачи вот этих самых сановников зашлют на самый край света или в пекло, где долго не живут, и забудут о твоём существовании навсегда. Даже если ты повторишь все подвиги Геракла, тебя не вернут в столицу. А вся политическая жизнь именно здесь. Тут, в Константинополе, решаются вопросы назначения на должности, раздаются милости императора в виде земель, вилл, имений — да всего.

Алексей был обескуражен. Острис в бане предупреждал его, как себя вести — но ведь не солдафонствовать же.

— И что теперь делать? — упавшим голосом спросил он.

— Я попытаюсь поговорить с Аспаром. Его голос перевесит для императора десять голосов придворных лизоблюдов. Но, боюсь, участь твоя предрешена, в лучшем случае удастся смягчить. Скажем, не в Пафлагонию или Ливию, а куда-нибудь поближе. Но, полагаю, о Фракии придётся забыть.

Острис выглядел озабоченным и хмурым. По всей видимости, кроме Алексея, у него были другие заботы. Но Алексей — ставленник его и Аспара, и хилиархией этой Острис командовал много лет, и потому он не хотел, чтобы её сослали на край света. Даже не выпив вина, он уехал.

«Вот же незадача, — думал Алексей, — вот попал так попал! Прямо по Черномырдину: хотел, как лучше, а получилось, как всегда. И теперь ничего не исправить. Эх, варвар ты и есть варвар, Алексей!»

Ещё месяц хилиархия была в казармах. Декархи натаскивали новое пополнение, кентархи получали из оружейной мастерской оружие, щиты и копья взамен пришедших в негодность. В общем, всё шло своим чередом. Только Острис не появлялся.

А потом Алексей с гонцом получил письменный приказ: следовать в порт, грузиться на корабли и прибыть к новому месту службы, разумеется — вместе с хилиархией. И хоть не на край света, но и не близко — в фему Иллирия. Одно радовало — побережье Критского моря, климат благоприятный. Надо бы при встрече не забыть поблагодарить Остриса. Наверняка его да Аспара заботами хилиархию не отправили к чёрту на кулички.

Хилиархия разместилась на шести хеладионах, которые двинулись вдоль берегов. Насколько мог заметить Алексей, византийский флот старался не удаляться далеко в открытое море. Боязнь ли пиратов была тому виной или слабая штурманская подготовка капитанов — кто знает?

Плыли они долго — восемь дней. Алексей наслаждался отдыхом, морским воздухом, прекрасными видами берегов. В далёком будущем здесь будут известные курорты и места отдыха, а сейчас — театр боевых действий.

Высадились они в порту Палеохора, что на побережье Ливийского моря. Тепло, уличные торговцы фрукты продают — виноград, персики, дыни. Однако город они прошли колонной, и дальше — по дороге меж высоких холмов — к Фесту, конечному пункту.

Дорогу одолели за четыре дня, останавливаясь в маленьких городках, где располагались немногочисленные гарнизоны. По пути Алексей в должной мере оценил оставшиеся ещё со времён единой Римской империи дороги — широкие, ровные, мощённые брусчаткой или булыжником, по которым можно было идти и ехать в любую распутицу или непогоду. Ему даже обидно стало. На Руси и через полторы тысячи лет осенью не к каждому селу проедешь — так дороги развозит. И ещё — водоводы. Почти к каждому городу шли акведуки, причём за их сохранностью следили, вода была чистой.

Порядком уставшие, пропылённые, они прибыли в Фест. Лагерь обустраивать не пришлось — их ждали капитальные каменные казармы, оставшиеся ещё от римской армии — потом кто только в них не жил.

Остров был относительно невелик: длиной до 260 километров и шириной от 60 до 120, рельеф горный, множество — около трёх тысяч — пещер. А вот лесов мало — но какие: каменный дуб, сосна, клён, кипарис; а в садах — оливковые деревья, масло которых и приносило жителям острова основной доход.

Стратиг фемы Крит располагался в Гортине. На самом же острове, перекрёстке военных морских и торговых путей, войск располагалось немало — многие из воинствующих соседей пытались его захватить. Удалось же это только сарацинам, в 824 году взявшим Ираклион — они переименовали его в Хандак. В нём они воздвигли каменную крепость. Впрочем, продержались они там 137 лет, и в 961 году полководец, в будущем — император Византии Никифор Фока выбил их с острова. Потом остров не раз переходил из рук в руки.

Хилиархия приводила себя в порядок, а Алексей направился к местному дуксу: нужно было нанести визит вежливости, узнать о местных особенностях, об угрозах — ведь теперь им придётся взаимодействовать.

Командир ополченцев оказался весёлым греком и после знакомства усадил Алексея за стол. Выпили за знакомство вина.

— Врагов на острове нет, — улыбнулся Алексею грек и сделал глоток вина, — разбойники иногда беспокоят, да разве выкуришь их всех из пещер? Они все ходы и выходы знают, а иные из пещер не на одну милю тянутся.

— С разбойниками сам борись, Стракис. Моё дело — внешняя угроза.

— Да их не различишь! То на кораблях вандалы приплывают — прибрежные города пограбят и быстро отчаливают, а хуже того — арабы. Их тут сарацинами зовут. С недавних пор набеги делать стали, как вандалы. Два-три корабля причалят и грабят.

— Ну вот, а ты про разбойников.

— Методы одинаковы, только одеждой да языком различаются. А ночью поди отличи их! Главное — не успеваем. Пока ополчение соберёшь, пока до селения доберёшься — их уже и след простыл.

— И часто нападения бывают?

— Это непредсказуемо. То полгода тихо, а то за последний месяц дважды.

Они поболтали о разном ещё часок, «уговорили» кувшин вина, и Алексей откланялся — служба! А пока шёл в казармы, размышлял. Наверняка у нападавших, кто бы они ни были, есть лазутчики. Долго ли на лодке отплыть якобы на рыбную ловлю и передать на корабль все интересующие сведения? А раз так, нельзя упускать время.

До вечера он успел распределить между кентархами все прибрежные селения — вплоть до маленьких рыбацких деревушек в своей полосе ответственности — шесть миль. Ещё одну кентархию он оставил в резерве.

Расчёт оказался верным. Лазутчик просто не успел передать своим покровителям, что на остров прибыла хилиархия — позиции гоплиты занимали уже в темноте.

Алексей приказал кентархам в случае нападения никого не щадить — даже тех, кто бросит оружие, намереваясь сдаться. Жестоко? Но если в свои деревни не вернутся все, кто ушёл в набег, остальные призадумаются.

Спать Алексей не ложился, всё поглядывал на берег. Судя по положению полной луны, время уже перевалило за полночь.

Внезапно слева, милях в двух, вспыхнул костёр, как и было уговорено с кентархами. Конечно, можно было и гонца послать, но это только потеря времени.

— Кентархия, подъём! В колонну по трое, бегом — марш!

Варианты развития событий Алексей обговорил с сотниками заранее. Если нападавших будет немного, действовать самим на истребление. А если силы противника будут превосходящими — подать световой сигнал, прося помощи.

Тяжело топая, гремя оружием и щитами, гоплиты бежали по узкой дороге, вьющейся вдоль берега. Когда до костра оставалось уже совсем немного, с четверть мили, стали слышны крики и звон оружия.

— Кентарх, бери лох и беги у самой воды. Делай что хочешь, захвати корабли, но чтобы ни один человек не отплыл.

Первый лох во главе с кентархом свернул вправо, к самой кромке воды.

Шанс у кентарха был — обычно с корабля высаживались все, оставляя одного-двух караульных. Остальных толкала на берег жажда наживы — даже судовую команду, не говоря уж о десанте. Вот на такой случай Алексей и рассчитывал.

Сам же Алексей бежал вперёд, к селению, а за ним, тяжело дыша, громыхал по дороге второй лох. Только полная луна освещала им путь.

Короткая улица, за ней — площадь. Алексей дал команду остановиться. Надо разобраться, кто где, а гоплитам хоть немного перевести дух.

Справа вспыхнула постройка. В свете пожара стало видно, что центр площади заняли чужаки. Их было много — сотни две, и они теснили кентархию к домам. Гоплиты медленно отступали, держа строй.

Алексей с лохом оказался за спинами чужаков.

— Выстроиться фалангой! Оружие к бою! Вперёд! — И, выхватив меч, сам бросился вперёд. Гоплиты не отставали.

В шуме боя чужаки не услышали топота приближающихся гоплитов. Две шеренги с ходу ударили в спины противника. От первоначального, самого результативного удара пилумами пали не меньше двух десятков нападавших. А гоплиты, взявшись за мечи, уже рубили и кололи.

Противник попытался оказать сопротивление, развернуться. Дрались жестоко, со всех сторон слышался звон бьющегося друг о друга железа, стук щитов.

Нападавшие были вооружены короткими абордажными саблями и небольшими круглыми щитами, да и то не все. А гоплиты стояли плотным строем, укрываясь за высокими щитами.

— Шаг вперёд, коли! — скомандовал Алексей.

Под ногами лежали раненые и трупы убитых. Раненых сразу добивали мечами и шагали прямо по ним.

Понеся ощутимые потери, нападавшие запаниковали, несколько человек бросились к причалу. Но оттуда уже доносился шум, слышались отдельные крики — это первый лох ворвался на корабли. Полсотни гоплитов почти сразу сняли нескольких караульных, захватив корабли. Получалось, что выходы заняты гоплитами, и даже пробившись к кораблям, отплыть, спастись было невозможно.

Получив поддержку, кентархия с фронта наступающих сама пошла в атаку. Алексей и сам рубился, как простой гоплит, подавая солдатам пример. Не забывал он в короткие мгновения глянуть на ситуацию со стороны.

Теперь она была явно в пользу византийцев. Нападавших осталось мало — не больше полусотни, и ряды их с каждой минутой таяли.

Алексей закричал — громко, чтобы его услышали в шуме боя:

— Виват! Враг разбит! Вперёд, гоплиты! Победа близка! — и набросился на ближнего противника. Сверкнули под луной клинки, столкнулись, высекая искры.

Удар, ещё один! Алексею удалось уколоть врага мечом в плечо. Тот выронил свою саблю. Алексей собрался нанести ему удар в живот, но его опередил гоплит слева — он просто снёс врагу голову.

— Шаг вперёд! Руби! — с другой стороны слышались те же команды.

Две шеренги сближались. Вот между ними уже нет и десятка метров. Оставшиеся в живых чужаки, поняв, что шансов пробиться к кораблям нет, стали бросать оружие и сдаваться.

Но Алексей не отдавал приказа прекратить бой, и в одну минуту с немногими оставшимися в живых было покончено. Тех же, кто ещё подавал признаки жизни — стонал или шевелился, добивали мечами.

Бой закончился.

— Молодец, кентарх, всё сделал правильно! С убитых снять оружие и забрать ценности — если они есть. Трупы сосчитать, сложить на корабли и сжечь!

Кентарх удивился, но отдал приказ исполнять.

Алексей рассудил, что оставь он мёртвых на площади, под солнцем они начнут быстро разлагаться. Только эпидемии ему не хватало! А огонь уничтожит всё.

Алексей направился к пристани. Навстречу ему шагнул с докладом кентарх, посланный для захвата кораблей.

Алексей поднял руку:

— Без доклада вижу — захватил. Потери есть?

— С моей стороны — один раненый.

— Отлично! Обыскать корабли, всё ценное забрать — сейчас на них снесут убитых. Корабли облить маслом, оттолкнуть их от берега и поджечь!

— Может, продать суда, а трупы утопить? — предложил кентарх.

— Ежели камни к ним не привязать — плавать будут. Жги!

Гоплиты стали сносить с площади трупы, бросая их на палубы кораблей. Сидя в сторонке, на кнехте из дуба, Алексей наблюдал. Попробовал сосчитать сам, но в темноте сбился со счёта.

Кораблей было три, правда небольшие, парусные, как у берберов-пиратов. Крики дерущихся были не на арабском, скорее — на языке готов. И одежды не арабские — те носили на головах повязки, любили широкие шальвары.

Алексей не ручался, но предположил, что это были вандалы.

К нему подошёл сотник первой кентархии:

— Семнадцать десятков убитых.

— Ого!

Да ещё несколько убитых караульных у кораблей. Похоже, начало очень хорошее.

— Всё масло, что на кораблях, вылить на палубы.

Масло на кораблях было всегда — для светильников на корме, чтобы обозначить себя и не столкнуться, если кораблей плывёт несколько, для кормёжки экипажа. Масло всегда было одно и то же — оливковое.

Почти сразу же подошёл сотник, который вёл лох в обход для захвата кораблей.

— Трибун, в трюме одного из кораблей мы обнаружили трофеи.

— И что там?

Ответ кентарха его огорошил:

— Почти полный ларец украшений.

— Да? Забери его на берег и приставь для охраны двух гоплитов — из тех, кто не запустит туда руку. Утром отнесём в лагерь — там решим.

Корабли их же вёслами оттолкнули от причала и швырнули на палубы по нескольку смоляных факелов.

Пламя разгоралось нехотя, но потом пошёл едкий дым, и сразу всё вспыхнуло.

Из домов селения стали выходить люди. Увидев гоплитов, они осмелели и подошли ближе. На их глазах уже вовсю горели корабли захватчиков.

— Кто у вас в деревне старший?

Вперёд вышел седой грек.

— У вас жертвы есть?

— Двоих убили, рыбаки — отец и сын. Да ещё сарай с сетями сгорел.

— Вот что, старшина. Завтра ни одна лодка не должна выйти в море. Ты меня понял?

— Сети стоят, выбирать надо, — попытался возразить ему старшина.

— Старшина, ты хочешь, чтобы такие же плохие люди приплыли вновь? Я не могу всё время держать здесь, в твоей дыре, сотню солдат.

— Хорошо, — покорно согласился грек, — благодарю тебя за спасение деревни.

Обе кентархии направились в казармы. По пути к ним присоединилась ещё одна — из другого селения.

Едва начало светать, Алексей послал гонцов во все селения с приказом кентархиям вернуться. А сотникам передать его приказ старшинам: не выпускать людей завтра, вернее — уже сегодня — в море. Если среди них есть лазутчик, он попытается сообщить неприятную новость хозяевам. Конечно, берег велик, за всеми не уследишь, но Алексей хотел обезопасить свой участок — за другие пусть болит голова у дукса.

День гоплиты отсыпались, а кентархи собрались у Алексея. Он вновь поставил задачу — вечером занять позиции в селениях. Море спокойное, и он не исключал повторного нападения на другом участке. Они согласовали сигналы, и Алексей оставил в резерве две кентархии. Последним вопросом было — что делать с трофеем? С трофейным оружием понятно — продать кузнецам и оружейникам, пустить на нужды хилиархии. В боях всегда повреждались шлемы, щиты, ломались древки пилумов — да много ещё чего. А вот что делать с ларцом?

— Разделить поровну! — предложил Исавр, командир третьей кентархии.

— Между всеми? Не согласен! Наша кентархия взяла трофей — зачем делить его на всех? Так нечестно! — возмутился командир второй кентархии, Валентин, который и обнаружил ценности на корабле.

— Ну да! Мы дрались на площади, я семь гоплитов ранеными имею, а ты только караул снял — и все ценности вам? — сразу вскипел Николай, командир первой сотни.

Спор разгорелся нешуточный.

Алексей послушал — ну просто базар восточный! Хлопнул ладонью по столу:

— Есть хорошая поговорка: «Душу — Богу, жизнь — государю, честь — никому!» Делим на всех. Рядовым гоплитам — по одной доле, декархам — две, кентархам — пять.

— Ты про себя забыл, — напомнил Исавр.

— Обычно как трофеи делили?

— Трибуну — десять.

— Вот так и сейчас делите. А оценить предлагаю у ювелиров в Фесте. Вы двое — Исавр и Николай — займётесь этим.

Командиры первой и второй кентархий, мысленно уже поделившие трофей только среди своих гоплитов, выглядели слегка расстроенными, но остальные же были довольны: как-никак — прибавка к жалованью. Трофеи в бою всегда отдавались войску, земли же и слава от побед доставались императору. Боевой трофей не мог забрать никто — это было священное право воина на добычу. Иногда войску, с боем занявшему город, он на три дня отдавался на разграбление. Старая традиция свято соблюдалась и правящей верхушкой, и войском — иначе кому охота рисковать жизнью за не такое уж большое жалованье?

Вечером после ужина кентархии ушли по выделенным им селениям. Однако эта ночь прошла спокойно, как и последующие. Видимо, большая потеря в людях и три сгоревших судна немного остудили чьи-то горячие головы.

А на третий день случилось неожиданное — стали раздавать трофейные ценности. Исавр и Николай не только оценили у местного ювелира ценности, но и поделили их. Получилось немного по-варварски: гоплитов много, каждому по изделию не хватало, поэтому золотое кольцо или монету рубили, в зависимости от веса, на две, три, четыре части. Потом всё это раздали перед общим строем декархам, а уж они — гоплитам. Всё происходило на плацу, под пристальным взглядом хилиархии.

Обид не было ни у кого. Каждый солдат разглядывал и взвешивал на ладони доставшуюся ему часть трофея, некоторые пробовали на зуб. На золоте высокой пробы, мягком, оставались следы.

Алексею, уже в конце, последнему, преподнесли перстень. В центре перстня, на массивном основании переливался бриллиант. Ходивший когда-то в Горный институт в Питере и имевший хоть и минимальное, но всё же какое-то представление, Алексей оценил бриллиант в пять каратов. Он был довольно грубой огранки, но сам — чистой воды, высокого качества. Алексей попробовал надеть перстень — он подошёл только на средний палец левой руки.

Что-то второй раз в его жизни появляется бриллиант — как бы снова не приключилось чего. Хотя перенёс его в древние века вовсе не бриллиант, а невзрачный камень с непонятными письменами, который Алексей сейчас носил на шее как талисман — в кожаном мешочке. Этот камешек был единственной вещью, которая связывала Алексея с его прошлым.

На следующий день, прямо с утра, после построения приехал на возке дукс Стракис. Грек был весел.

— Салют, Алексей! Я слышал, что твои воины устроили настоящий бой, уничтожили едва ли не целую эскадру! Поздравляю с победой!

— Да какая эскадра? Слухи сильно преувеличены, всего-то было три корабля и две сотни вандалов!

— Две сотни! Да они могли разгромить всё побережье! Матерь Божия, тебя направил сюда сам Господь!

— Ну да — в лице императора.

— Я немедленно напишу письмо о твоих успехах стратигу в Гартину!

— Воля твоя, отговаривать не стану.

— А где же корабли?

— Сжёг вместе с трупами вандалов.

— Зачем? Зря ты это сделал! Корабли захватчиков — зримый трофей.

— А куда тогда девать две сотни трупов? Ты хочешь эпидемии каких-либо болезней?

— Упаси бог! Пожалуй, ты правильно поступил, мудро. Я не сомневаюсь в твоей победе — ведь жители подтверждают твои слова.

— Разве я похож на лжеца?

— Прости, Алексей, если ненароком обидел, видит бог — я этого не хотел. А может, мы совместно возьмёмся за разбойников, которые живут в пещерах? Они, конечно, не вандалы, их меньше, но ущерба, поверь, они наносят столько же.

— Ладно. Не моё это дело, но помогу. Отбери из своих десятка два проводников, которые хорошо знают горы и входы в пещеры. К завтрашнему дню успеешь?

— Люди найдутся, но пещеры столь запутаны…

— Приготовь побольше факелов и верёвки — много, несколько бухт.

— Ты их будешь вешать? — удивился дукс.

— Завтра сам увидишь.

На том они и простились. Алексей решил выделить для борьбы с разбойниками одну кентархию и принять участие сам — и польза для фемы, и развлечение. А о верёвках он вспомнил не случайно. Из легенд он знал, что Ариадна дала Тесею путеводную нить для выхода из лабиринта.

Крит — остров древний, колыбель европейской цивилизации, и легенд о подземных лабиринтах и пещерах существует множество — хотя бы о Минотавре, которому ежегодно отдавали дань в виде четырнадцати красивейших девушек и юношей. Очень вовремя вспомнилась ему путеводная нить Ариадны.

Алексей вызвал к себе Исавра:

— Завтра выступаем из казарм — будем выкуривать из пещер разбойников. Приготовь старое тряпьё и масло.

— Слушаюсь, мой трибун! Только для этого милиция есть.

— Вспомнил про ополчение! У них ни сил толком нет, ни опыта.

— Так и я не летучая мышь, по пещерам раньше не лазил.

— Значит, опыта наберёшься. Не исключено, что могут быть трофеи.

Как только Исавр услышал о вероятных трофеях, все неясности и сомнения сразу отпали.

— А кто ещё из наших будет?

— Такая честь выпала тебе первому и единственному. В первой и третьей кентархиях раненые есть, пусть отлёживаются.

— Мне это нравится — быть первым! — кентарх ушёл.

Утром Алексей вывел третью кентархию из казарм. На окраине Феста их уже ждал сам дукс, одетый по-походному, и с ним — два десятка ополченцев, судя по одежде и вооружению — явно из охотников.

Мили через две от города они начали взбираться на подъём. Кленовые рощи быстро закончились, уступив место кустарнику. Вскоре и он пропал, а впереди открылся усеянный камнями и покрытый травой луг.

Вскоре воины подошли к подножию невысоких, но отвесных гор. Проводники шли впереди. У узкого лаза в пещеру они остановились.

— Пожалуй, поход наш бесполезен, — махнул рукой один из охотников.

— Почему? — спросил Алексей.

— У них наблюдатели есть — вроде дозорных. Они нас сразу увидели, и, как только мы из леса вышли, своих предупредили. Те по отдалённым пещерам разбежались. Разве их теперь найдёшь?

— Найдём! — жёстко сказал Алексей. — Есть ещё выходы неподалёку?

— Есть — около десятка.

— Исавр, к каждому входу — пятерых гоплитов! Убивать всех, кто попытается выбраться.

Кентарх стал отдавать команды.

Скала зияла пещерами, как берег реки — ласточкиными гнёздами.

— Исавр, прикажи гоплитам облить тряпьё маслом, поджечь его и забросить подальше в пещеру.

От факела загорелось, зачадило тряпьё. Один из гоплитов подцепил его кончиком копья, зашёл подальше в пещеру и зашвырнул горящее тряпьё в темноту. Током воздуха дым стал распространяться по пещере, заполняя все ходы. Через полчаса из другой пещеры показался дымок.

— Пятёрку гоплитов — туда!

Ходы были извилисты и протяжённы, но, по всей видимости, не все они соединялись в одну сеть.

Из пещеры, имевшей вход повыше, кашляя и протирая глаза, вылезли два человека. Оба тут же были убиты гоплитами, насадившими их на копья.

— Исавр, жечь тряпьё и закидывать его во все ходы, которые только видны. И ещё: разбойников не убивать, брать их живыми и — ко мне на допрос. Убьём после.

Во все пещеры, которые только были видны, полетело горящее тряпьё. И через какое-то время из пещер, как тараканы, полезли люди. Некоторые у входа бросали оружие, надеясь на пощаду, другие были безоружны. Всех их сразу связывали и подводили к Алексею. Его интересовало — сколько человек осталось и в каких пещерах они находятся. Молчавшим сразу рубили головы, чтобы другие были разговорчивыми.

Мера возымела действие — говорить стали все, и почти без умолку, перебивая друг друга. Сказали, кто главарь шайки, выдали наводчиков в городе: кто указывал на дома богатых горожан и рассказывал о поездках горожан с деньгами в другие селения за крупными покупками — их грабили по дороге.

Дукс только удивлялся услышанному.

Знающих и разговорчивых Алексей отдавал ему — пусть допросит с пристрастием да после очистит город от скверны.

Вышло шестнадцать человек, но главаря шайки среди них не было.

— Кто покажет путь в пещерах? — спросил Алексей, обращаясь к пленным разбойникам.

Все потупили головы, и лишь один сказал:

— Мне своя жизнь дороже — он всё равно потом найдёт и убьёт.

— Ну, как хотите. Дукс Стракис, можешь уводить пленных, спасибо за проводников. Только верёвки и факелы оставь.

Дукс обрадовался — ему не терпелось допросить пленных. Здесь, возле пещер, он узнал о некоторых горожанах кое-что интересное. Дукс, а вместе с ним проводники, конвоировавшие пленных разбойников, пошли по направлению к городу.

— Снять гоплитов от входов в пещеры? — спросил Исавр.

— Зачем? Сейчас начнётся самое интересное. Присядь, отдохни, а тем временем пусть дым вытянет, а то в пещерах дышать нечем.

Ждали около часа, пока пещеры очистило сквозняком и из них перестало тянуть гарью.

— Вот теперь пора! — поднялся Алексей. — Привяжите конец верёвки к камню у входа. Со мной идёт одна декархия, взять все верёвки и факелы. Исавр, ты остаёшься за старшего. Хватать и вязать всех, кто попытается выбраться.

— Понял, мой трибун!

Гоплиты зажгли факелы. Пилумы оставили у входа в пещеру — копья только мешать будут.

Прикрываясь щитами и выставив вперёд мечи, пехотинцы двинулись по пещере. Шедший последним гоплит щита с собой не брал — он был нагружен бухтами верёвок. По дороге одну из бухт он разматывал за собой. Даже в темноте, если вдруг по какой-либо причине погаснут факелы, можно, держась за верёвку, выбраться на поверхность.

Пещера имела извилистый ход, поворачивающий то вправо, то влево, а то и вовсе вниз.

Так они вышли в большой зал, где эхом раздавались их шаги. Свет факелов не достигал входов, терялся в темноте. На стенах были видны следы зубил: видимо, когда-то давно здесь вырубался камень для постройки домов. В глухом углу обнаружили свежее кострище — не иначе разбойники тут грелись. Тянуло свежим воздухом.

Алексей посмотрел, куда склоняется пламя от факела.

— Идём туда — там должен быть проход.

Проход оказался извилистым и узким, пришлось идти, согнувшись.

Впереди оказался полузатопленный грот. С одной стороны — возвышение, а большую часть его занимала вода. Просто удивительно, но она была чистой, отдавала голубизной, и на дне в скудном свете факелов были видны камни.

Алексей не поленился, нагнулся, окунул в воду палец и лизнул его. Вода была чистой, пригодной для питья.

Грот сужался, переходил в ход, который и вывел их наружу. Никаких ответвлений не было.

— Ты и ты — вернуться назад, и смотать верёвки. Потом вдоль скалы — сюда.

Двое гоплитов пошли назад, сматывая верёвки в бухту.

Когда воины вернулись, стали обследовать другой вход. Эта пещера имела множество ответвлений, заканчивающихся тупиком.

На обследование ушло много времени, но и тут не удалось никого обнаружить. Зато когда вошли в третью пещеру, явственно услышали топот ног — кто-то явно не хотел встречи с воинами и убегал. Причём бежал в темноте резво, явно зная дорогу.

Но декархия не спешила, продвигаясь шаг за шагом и осматривая ответвления. Деваться убегающему некуда: все выходы блокированы, и рано или поздно гоплиты выйдут на него.

Только изрядно попетляв, воины вышли в небольшой зал. Почти в центре его, освещаемый факелами гоплитов, стоял разбойник. Он держал в руке длинный, почти в локоть длиной, нож — практически меч.

— Не подходи, зарежу! — стал орать он.

Мужик был крупным, глаза его злобно сверкали.

Гоплиты стали обходить его со всех сторон. Когда образовалось кольцо, пехотинцы стали сходиться к центру.

Разбойник размахивал ножом, но только царапал щиты. Он в бессильной злобе выкрикивал ругательства, пока его не зажали со всех сторон щитами так, что он не смог пошевелиться.

— Брось нож, не то прикажу стиснуть щиты — вздохнуть не сможешь, — предупредил Алексей.

Деваться разбойнику было некуда, и нож звякнул о камни пещеры.

— Вяжите его, и выходим из пещеры.

Разбойника грубо выволокли из пещеры, и на пару минут все зажмурили глаза от солнечного света.

— В пещерах есть ещё кто-нибудь?

— Никого, — буркнул разбойник.

— Я бы на твоём месте отвечал повежливее, — декарх весьма чувствительно ткнул его в бок рукоятью меча. — Перед тобой, собака, трибун!

— А хоть бы и сам стратиг или император! — разбойник злобно водил по сторонам глазами.

— Декарх, за императора накажи его! — распорядился Алексей.

Рукоятью меча декарх врезал разбойнику по зубам. Из разбитых губ пошла кровь, разбойник выплюнул два выбитых зуба.

— За каждое грубое слово будешь наказан! — предупредил его Алексей. — Как твоё имя?

— Не скажу, псы!

— Декарх — ногу! — приказал Алексей.

Нижним краем тяжёлого щита декарх ударил разбойника по пальцам стопы. Тот взвыл от боли.

Когда разбойник перестал орать, Алексей повторил:

— Имя?

Разбойник сплюнул кровавой слюной.

— Декарх! — Алексей не успел договорить.

— Тит Сикстиний, — торопясь, сказал разбойник. Он понял, что жалеть его никто не будет, а трибун умеет разговорить упорствующих.

— Хм! Так ты главарь шайки? — удивился Алексей — именно это имя называли пленные разбойники.

— Врут, все врут!

Но именно таким описал его один из пленных — высокий, широкий в кости.

— И давно разбойничаешь?

— Новичок я, принудили!

— Декарх — ногу!

Декарх ударил щитом по пальцам другой ноги. От вопля, даже дикого рёва, разбойника заложило уши. Мужик дёргался так, что его едва удерживали два крепких гоплита.

Когда разбойник замолчал, Алексей сказал ему, причём спокойно:

— Ты скажешь всё, даже вспомнишь то, чего не знал. Поверь мне, я пока говорю спокойно. А разозлишь — пожалеешь, что на свет родился. Ты грабитель и убийца — мне ли тебя жалеть?

— Хорошо-хорошо, я понял. Да, я вожак шайки разбойников. Раньше служил в армии Востока, за убийство товарища был сослан в каменоломни, сбежал.

— О! Слышу речь разумного человека. Давно разбойничаешь в этих местах?

— Два года.

— В армии за это время из рядового воина уже декархом мог бы стать.

Разбойник ухмыльнулся разбитым ртом и скривился от боли.

— Я и был декархом. Трофей не поделили, подрались. Вино да жадность в голову ударили, схватился за меч.

Алексей понял, что надо трясти разбойника.

— Где награбленное?

— Нет ничего! Народ нищий — что с него возьмёшь? Разбойников каждый день кормить-поить надо.

— Ой ли! Тит, не надо врать. За два года не скопил ничего? Декарх, отрежь ему ухо — у него одно лишнее!

Декарх взмахнул мечом и резанул разбойника по уху. По голове и шее того потекла кровь.

Такое ранение из-за массы нервных окончаний болезненно, внешне обезображивает, но не смертельно.

Тит заорал, задёргался.

— Тит, где ценности? Не скажешь — медленно остругаю: уши, нос, а потом велю сварить живым в котле.

Гоплиты поморщились. Они были воинами, и каждый не раз убивал, но пытать, причём изощрённо, были неохочи, это вызывало отвращение. Однако будет приказ — выполнят.

Алексей же продолжал беседовать. Пытки и ему самому были противны, только вот незадача — о месте хранения награбленного знал один главарь. Умрёт он — ценности навсегда утеряны. В пещерах столько укромных мест, что вовек не сыщешь. А в том, что ценности были, Алексей не сомневался. Коли, будучи декархом, он за долю малую убил своего же товарища, не побоявшись суда, то уж тут-то, без контроля сверху, не мог не воровать или обделять своих.

— Декарх, второе ухо!

Десятник только поднял меч.

— Не надо, я скажу — даже покажу.

— Ну вот, другое дело. И чего было упираться? Веди!

Гоплиты слушали весь допрос со вниманием. Воин, коли он убил своего товарища, в армии был обречён на презрение. Да и как грабитель он сочувствия не вызывал.

Зажгли факелы. Двое гоплитов вели связанного Тита, за ними уже шёл десяток. Долго петляли.

— Под этим камнем! — ткнул ногой по здоровенному камню Тит.

Его отвели в сторонку. Двое гоплитов, подступившись, отвалили камень в сторону. Тут и в самом деле находился свёрнутый в узел шерстяной плащ.

Один из гоплитов вытащил его, положил на пол пещеры и развернул.

Разбойник застонал от досады, а гоплиты ахнули: серебряные и золотые монеты, кольца, перстни, ожерелья, серьги — даже кинжал в дорогой оправе с самоцветами и такой же рукоятью, явно восточной работы.

— Это всё или есть что-то ещё? — сурово спросил Алексей.

— Как на духу — всё, — и Тит, не выдержав взгляда Алексея, отвёл глаза.

— Показывай, где ещё ценности?

— Так всё отдал!

— Выдашь ещё — отдам тебя дуксу. Глядишь — попадёшь в каменоломни, поживёшь ещё, гнида. А промолчишь — у входа в пещеру через пять минут умрёшь, архангелу Петру будешь сказки рассказывать. Только он не поверит, как и я не верю.

Алексей предположил, что под камнем находились ценности всей шайки. Камень слишком велик и тяжёл, чтобы его можно было отодвинуть одному человеку. Стало быть, есть тайник поменьше, личный Тита.

Разбойник колебался. Ему хотелось жить, но и жаль было расставаться с награбленным.

Но желание жить возобладало, и Тит сделал шаг вперёд.

— Декарх, остаёшься здесь с двумя воинами.

Тит свернул в боковой проход и прошёл метров двести.

— Здесь. Слева углубление. Нужно просунуть руку — там шкатулка.

Алексей кивнул гоплиту. Тот почти по локоть просунул руку в щель, вытянул пыльную шкатулку и передал её Алексею. Тот раскрыл шкатулку: она была доверху наполнена монетами, одни золотые солиды.

Взор Тита потух, он как-то сгорбился. Похоже, тайник действительно был последним.

— Возвращаемся! — Декарх уже свернул плащ в узел.

Все вышли из пещеры.

Увидев, что гоплиты вынесли из пещеры что-то тяжёлое, к ним поспешил Исавр.

— Неужели повезло?

— Ещё как! Даже побольше взяли, чем у вандалов.

— И что, опять делить на всю кентархию? — с какой-то обидой в голосе спросил Исавр.

— Ты угадал, кентарх! И даже при таком раскладе ты будешь доволен.

Гоплиты шагали по городу довольные, время от времени подгоняя Тита. Тот спотыкался на избитых ногах. Сам виноват, упорствовал долго.

Декарх с гоплитами отвёл его к дому дукса.

Алексею было всё равно, что будет с разбойниками дальше — он своё дело сделал.

А в казармах появление кентархии и Алексея встретили восторженным воплем «Салют!», вырвавшимся из сотен мужских солдатских глоток. Узнали ведь как-то, что возвращаются с трофеями. Или узел узрели? Понимали ведь, что барахло нести в казармы не будут.

Алексей собрал кентархов, объявил о поимке разбойников, об убитых и о том, что разбойничье гнездо фактически ликвидировано. Со стороны кентархии потерь не было, а трофеи велики.

Для дележа Алексей выбрал двух кентархов.

Весь следующий день их не было. Солиды и миллиаресии они и сами пересчитали, а вот с ценностями вышла заминка. Каждую драгоценность надо было взвесить, каждый самоцвет оценить. Зато на другой день даже рядовые гоплиты получили по золотому солиду — почти годовое жалованье.

Алексею же подарили кинжал восточной работы. Носить его он не собирался, но определённые мысли на этот счёт были: при личной встрече преподнести его в подарок Острису. Это стараниями его и Аспара хилиархия попала на Крит — райское место, если бы не служба и не нападение врагов.

Месяца на три установился покой. О разбойниках не было слышно, и горожане даже по ночам осмеливались ходить в окрестные селения. Вандалы тоже притихли. Им было непонятно, куда девались их корабли и воины.

Стараниями дукса Стракиса о победе Алексея над вандалами и разбойниками вскоре узнал весь остров и сам стратиг. Алексей становился на Крите личностью известной.

Постепенно наладилась служба. Теперь в каждом населённом пункте дежурила всего одна декархия. Получалось — одна сотня в сутки. Потом декархии менялись, а остальные занимались боевой учёбой — всё-таки многовато новобранцев влилось в хилиархию в Константинополе, и без должного обучения и боевого опыта они становились первой и лёгкой добычей противника.

Пока декархи и кентархи проводили занятия, Алексей читал об Александре Македонском. В доме дукса была неплохая по тем временам библиотека с трудами римских и греческих философов, именитых лекарей, героев легенд и мифов. Нашлась там и книга о великом полководце древности. Что Алексею нравилось — что все книги были написаны на латыни. И читать познавательно, и язык изучается лучше. В быту на латинском он уже говорил без акцента, обычно свойственного варварам, но словарный запас его был мал, и книги очень кстати восполняли этот пробел. Да и про тактику и стратегию Александра узнать было интересно. Изучал Алексей эти науки в военном училище, но сейчас они были неприменимы. Там были разделы о взаимодействии в наступлении танкового взвода и мотострелковой роты, об отражении атаки с воздуха и о многом другом. А вот о противостоянии пехоты и конницы не было ни слова. Словом, Алексей занимался самообразованием. Практика у него уже была, а вот с теорией — слабовато. Александр Македонский применял в боевых действиях нестандартные приёмы ведения боя, мыслил творчески, потому зачастую побеждал.

Иногда он выбирал книги в библиотеке дукса и зачитывался в удобном кресле. Тогда дочь дукса, красавица Аврора, приносила гостю фрукты. Она была брюнеткой с правильными чертами лица, стройным станом и мелодичным голосом. По меркам того времени — умна и образованна. Алексей не раз ловил на себе её заинтересованные взгляды, ведь он — партия выгодная. Трибун, старший офицер, удачлив, смел и ещё хорош собой. Он отличался от коренных жителей Крита тем, что был высок, голубоглаз, с пышными светлыми волосами — типичный русич.

Алексей чувствовал, что девушка к нему неравнодушна, но ответным чувством не страдал — он вообще не хотел жениться. Многие кентархи имели семью и детей, но военная служба переменчива: сегодня ты жив, а что будет завтра — неизвестно. И, кроме того, их периодически перебрасывали в разные края, и редко какая хилиархия или легион задерживались на одном месте больше трёх лет. Причин для такой ротации было много — воины уставали от службы в непривычных условиях. Либо испепеляющая жара и пыль, как в Сирии и Египте, либо высокая влажность, как на островах. Начинались болезни, а то и эпидемии. Кроме того, подразделения несли потери, и для стабильного несения службы необходимо было пополнение. Поскольку отпусков не знали в принципе, то перевод частей или отрядов в более благоприятные для службы места и был таким отдыхом.

Дукса огорчать не хотелось, поскольку девушка явно пожаловалась отцу на невнимание к ней Алексея, и тот на одном из застолий вроде бы невзначай поинтересовался семейным положением Алексея.

— Женат, конечно, — не моргнув глазом, ответил тот, и намечающаяся проблема решилась просто.

День шёл за днём, месяц за месяцем, но никаких происшествий, даже писать обязательные доклады стратигу не о чем.

В одну из декабрьских ночей на море приключился сильный шторм. На берегу разбушевался сильный ветер, гнувший деревья, а на море и глядеть было страшно: там вздымались огромные волны, море рассерженно ревело.

Алексей смотрел на беснующуюся стихию, закутавшись в шерстяной плащ.

Подошёл кентарх Валентин, постоял рядом.

— Беда тому, кто в шторм попал. В лучшем случае — сломает мачты, порвёт паруса. И сильно повезёт, если обойдётся только этим.

Повезло не всем. Утром прибыл гонец — гоплит четвёртой декархии первой кентархии.

— Декарх велел передать — в трёх стадиях от берега полузатонувший корабль.

— Рыбацкий?

— Декарх этого не сказал.

— Люди спаслись?

— На берегу не нашли никого.

— Хм, веди.

В море и в самом деле был виден корпус корабля, осевшего носом в воду до палубы. Мачты нет вовсе, видны только обрывки вантов. И даже издалека было видно, что корабль был жестоко потрёпан прошедшим штормом. Определить тип судна — военный, торговый или пират — было невозможно.

Алексей решил посетить судно и осмотреть всё самостоятельно.

У старшины взяли большую парусную лодку с рыбаком. В неё уселись Алексей и пятеро гоплитов, оставивших на берегу всё вооружение, кроме мечей.

Море стихло, и только мерная зыбь качала судёнышко.

На лодке сильно пахло рыбой.

Рыбак поднял косой парус, но ветер едва влачил лодчонку.

Они подошли к полузатопленному кораблю. На торговый или пиратский он был не похож, скорее — на дозорный или связной. Поменьше дромона.

С лодки взобрались на палубу.

— Осмотреть помещения! — приказал Алексей.

Гоплиты разбрелись по судну, а сам Алексей направился к корме — там обычно находился капитан. Часть борта слева была разрушена, как будто в неё били огромными кувалдами — о камни или о волны? Лодки, которая обычно была привязана за бортом корабля, не было — сорвана или команда покинула на ней судно?

На корме возвышалась небольшая надстройка. Алексей подёргал ручку двери. С трудом дверь поддалась его усилию — её перекосило в проёме, и на палубу вывалился человек в арабских одеждах, обеими руками прижимающий к себе небольшой сундучок. Араб был мёртв — не дышал и был холоден.

Алексей с трудом вырвал из его окоченевших рук сундучок. Он был закрыт на внутренний замок.

Подошедший гоплит острием меча поддел крышку, и хилый замок хрустнул. Алексей и гоплит одновременно заглянули внутрь. Гоплит разочарованно вздохнул и отошёл — в сундучке лежали скрученные в трубочку пергаменты.

Алексей развернул один свиток, другой — везде была арабская вязь, ничего не понятно. И только третий свиток заставил его насторожиться — на нём была подробная карта Крита. Вроде бы ничего удивительного или необычного — на судне карты есть всегда. Но возле каждого населённого пункта стояла чёрточка и цифры.

Алексей нашёл Фест — там было указано число воинов его хилиархии. Он просмотрел другие города, где стояли войска империи: точно, он не ошибся, это настоящие разведданные, нанесённые на карту.

Алексей чертыхнулся: арабского языка он не знал, надо искать переводчика или, лучше всего, передать пергамент стратигу — уж он-то должен оценить значимость находки. Такие данные собирают, если готовятся к нападению.

Подошли гоплиты, с трудом держась на мокрой и наклонённой палубе. Ни людей — живых или мёртвых, ни ценностей или груза на корабле они не обнаружили.

— В лодку, возвращаемся.

Алексей прибыл в хилиархию, прижимая к себе изъятый сундучок. После некоторых размышлений отправил к стратигу гонца с письмом, в котором описывал крушение корабля и найденные пергаменты. Ответ его обескуражил: сжечь!

Глава 9 Острис

Да как же, разве такие бумаги уничтожают? Алексей спрятал пергамент и стал искать человека, знающего арабский. Сделать это оказалось сложно. Двое, говорящих по-арабски, нашлись, но письменности они не знали. И повезло ему лишь через два месяца, совсем случайно.

Алексей навестил с визитом дукса Стракиса, у которого оказался гость, купец. Дукс буквально усадил Алексея за стол, хотя тот собирался порыться в библиотеке.

Купец оказался человеком пожилым, много повидавшим. Сейчас он шёл с грузом шёлка из Персии в Испанию и решил навестить старого приятеля Стракиса. Торговые люди всегда представляли интерес для военных и властей предержащих, поскольку зачастую видели обстановку в чужих странах — это были своего рода легальные лазутчики.

Купец был довольно разговорчив и на латинянина не похож — скорее на грека.

После каждой выпитой кружки вина общение становилось всё более оживлённым.

Неожиданно купец произнёс фразу на арабском.

— Ты знаешь арабский? — удивился Стракис. — Я знал, что ты свободно владеешь фарси, поскольку часто бываешь у персов.

Алексей навострил уши.

— И арабский, и фарси — как и армянский и испанский.

— Да ты полиглот! — восхитился Стракис.

— Хочешь уметь торговать — учи языки! — Грек был явно доволен собой.

— И читать умеешь? — спросил Алексей.

— Читать тоже.

— Переведи мне пергамент, очень надо.

— Давай.

— Может, завтра?

— О! Завтра я буду далеко! Время — деньги!

— Тогда я быстро.

Алексей едва не бегом добрался до казарм, вытащил из тайника пергаменты и вернулся к Стракису.

Видимо, пока он отсутствовал, дукс и купец успели изрядно приложиться к кувшину — лица у обоих покраснели и стали потными. Господи, хоть бы не напутал чего-нибудь спьяну!

— Принёс, сочти!

Купец взял один лист и начал читать про себя — только губами шевелил, водя пальцами по тексту справа налево.

— На донос лазутчика похоже, — заявил купец.

— Да ты вслух прочти, — попросили Алексей и дукс одновременно.

И грек начал читать. Письменность была ему не родной, опыта мало, и читал он медленно. Но чем больше он читал, тем всё большее беспокойство охватывало Алексея. На листах были довольно точные сведения обо всех воинских частях, расположенных на Крите, — пехоте, коннице, и даже краткие характеристики командиров. На листе с картой были даже промеры глубин у портов.

Дукс слушал, открыв рот от удивления.

— Ты где эти пергаменты взял? — спросил он у Алексея.

— С корабля, который потерпел кораблекрушение у берегов острова. В руках у арабского капитана были, в сундучке.

— Такое ощущение, что собраны все сведения о войске на острове. И поверь — лазутчик должен быть не один. Остров велик, узнать всё одному человеку не под силу.

— Сам об этом думаю.

— Я бы на твоём месте, Алексей, доложил о находке стратигу.

— Уже. И даже ответ получил — сжечь.

— Сжечь? — удивился дукс. Но обсуждать действия стратига он не стал — себе дороже.

Застолье как-то утихло. И дукс, и Алексей были расстроены услышанным. Пергаменты явно указывали, что арабы планируют нападение — для мирной жизни такие сведения не нужны. Но как скоро это произойдёт? Наверное, об этом пока никто не знает — даже халиф.

Купец откланялся и засобирался в порт. Алексей вызвался проводить его — всё равно по пути.

Шли они неспешно, купец слегка покачивался после выпитого вина.

— Знаешь, Алексей, бывал я и в Персии, и у арабов. Человек я не военный, но глаз у меня намётанный. Полагаю — Персии сейчас опасаться не стоит.

— Почему? — Алексею было интересно узнать мнение купца, человека, далёкого от войн и политических интриг.

— Казна у Йездигерда пуста. Союзники персов — Осроепа, Армения, Иберия, Хитра, Лазское царство, авары держатся за кошелёк персидский. И армии свои только на персидские подачки содержат. Не будет денег — отшатнутся. Государства эти мелкие, к сильному сюзерену льнут. А у персов, кроме Византии, ещё одна головная боль есть — арабы. В Истахре, столице персидской, об этом везде говорят — даже нищие на базаре. Халифат силы копит. Вот посмотришь: пройдёт несколько лет, и главным врагом для империи и для персов будут арабы. У них единая религия — ислам, и под его зелёные знамёна соберутся не только арабы.

Купец покачнулся, и Алексей подхватил его под локоток. Купец был пьян, говорил не всегда внятно, но его речь поразила трибуна. Откуда такие глубокие мысли, такой анализ ситуации в голове у торговца? Ведь он не сановник придворный, не стратиг, не военный. А разложил всё абсолютно чётко и достоверно. Ну и грек!

Чем ближе было к порту, тем сильнее развозило грека, и последнюю стадию Алексей буквально нёс на себе захмелевшего купца.

С единственного корабля у причала увидели хозяина, выскочили на сходни и с почтением приняли грека на борт, можно сказать — на руках внесли.

Алексей шёл в казармы и думал — сказал бы ему всё это грек на трезвую голову или он по пьяни сочинил? Только больно уж правдоподобным казалось всё, что услышал Алексей. С Острисом бы встретиться. По слухам, он сейчас не в Константинополе, а в империи и ведёт бои с гуннами, вытесняя их в Паннонию. Так ведь не уедешь самовольно. Хоть он и трибун, покинуть фему Крита без согласия или приказа стратига или императора не имеет права: это будет самовольное оставление своей части со всеми вытекающими последствиями — судом, битьём кнутом и каменоломней. Правда, такие случаи бывали с гоплитами, про старших офицеров Алексей такого не слышал. Но из армии выгнать могут запросто. И кем он будет на гражданке? Солидных денег для открытия своего дела у него нет, да и торговать он не умеет. Скорее всего прогорит в первые же три месяца.

Поразмыслив так, Алексей решил не дёргаться. Стратига о пергаментах он предупреждал и получил ответ — сжечь. А ему что, больше всех надо? Империя сама должна заботиться о своей безопасности, а он со всем тщанием нести службу.

Быстро пролетел год. Алексей, как и все его воины, загорел и стал похож на местных. Что интересно, загар в разных местностях, где ему пришлось побывать, отличался по цвету и оттенку.

В один из дней, уже после полудня, когда Алексей сидел под навесом, готовясь обедать, у ворот возникла какая-то суета. Это было необычно, поскольку у ворот всегда находились два гоплита и дежурный декарх.

Он встал из-за стола. В его сторону помчался гоплит, а за воином не спеша направилась целая делегация. Издалека не было видно, кто посетил лагерь.

К Алексею подбежал запыхавшийся гоплит:

— Там командир Иллирийского легиона и с ним…

— Понял. Свободен, солдат.

Алексей зашагал навстречу приехавшим. Теперь он и сам увидел Остриса, а с ним человек пять офицеров.

Встретились они на середине плаца.

Алексей остановился и уже открыл было рот для доклада, но Острис не дал ему произнести ни слова. Побратим сделал шаг вперёд и крепко обнял Алексея.

— Рад видеть тебя в добром здравии, Терех!

— И я тебя, Острис! Прошу к столу.

Сообразительный повар уже нёс к столу кувшин вина и кружки, следом торопился гоплит с оловянными мисками, наполненными бобовой похлёбкой и лепёшками. Обед истинно солдатский, но Алексей просто был не готов встретить гостей подобающе.

Гоплит разлил вино по кружкам и отошёл, наблюдая со стороны — не подаст ли Алексей сигнал принести ещё чего-нибудь.

— Со встречей, Алексей! — произнёс тост Острис.

Офицеры дружно подняли кружки, выпили.

— Знакомьтесь, — представил Острис побратима, — Алексей Терех, трибун. И со мной командиры твоего ранга: трибун Аркадий, трибун Варсонофий, трибун Максимус — все из моего легиона.

Трибуны кивнули друг другу. О Максимусе Алексей был наслышан, но видел впервые, как и других трибунов.

Принялись за еду. Полевые командиры неприхотливы и едят всё, что им подают — это у себя в имении или харчевне можно баловаться деликатесами.

Когда был утолён первый голод, выпили ещё.

— Был я у стратига Крита — он о тебе отзывается хорошо. Десант вандалов побил, разбойников местных под корень извёл. Не скрою, приятно слышать — ты ведь мой выдвиженец и побратим. Однако приехал я на остров по делам, а точнее — за тобой.

Алексей удивлённо вскинул брови, но вопросы задавать не стал. Захочет Острис — скажет сам.

— Два важных события произошло, Алексей. Умер персидский шах Йездигерд II, и в Персии стал единолично править Пероза. И, стало быть, изменится политика Персии. И второе, более важное для нас, для армии, событие: умер император Маркиан.

— Как, когда? — вырвалось у Алексея.

— Сам узнал неделю назад, подробностей не знаю. Новым императором Византии избран Лев I Маркел. Кстати, раньше он служил управляющим всеми поместьями Аспара. Мы с ним давно и хорошо знакомы. Теперь тебе, как и положено старшим командирам, надо представиться новому императору, принести присягу и засвидетельствовать своё почтение.

Алексей был ошарашен новостями, однако, на правах хозяина, разлил вино по кружкам.

Острис поднял кружку, произнёс тост:

— За нового императора!

— Виват! — гаркнули дружно офицеры.

Теперь Алексею, по крайней мере, стало понятно, почему легат — командир легиона Острис — прибыл на Крит. Но он — один из командиров восьми легионов, расквартированных в империи. Фема Крита тоже относилась к империи, но Алексей напрямую подчинялся стратигу, а не Острису, поэтому он заявил об этом легату.

— Плюнь! — махнул рукой Острис. — Старого императора нет, во дворце сейчас неразбериха, сановникам не до армии, заняты склоками — каждый хочет передвинуться к трону поближе. Оставь хилиархию на кентарха поопытней — хотя бы на Исавра. А через двадцать дней вернёшься.

Алексей кивнул — Острис ни разу не давал ему дурных советов. Тем более Алексей в душе надеялся, что в случае неприятностей Острис, а может, и сам Аспар не дадут его в обиду. Он же не с поля боя бежал, а верноподданнически ехал в Царь-град засвидетельствовать своё почтение новому императору.

— Тогда отдай приказ Исавру и собирайся. Не задерживайся — мы идём на корабль.

Долго ли отдать приказ? Исавр от удивления округлил глаза, услышав о смерти Маркиана.

Алексей надел одежду поновее и сунул за ремень кинжал, который собирался подарить Острису, и почти бегом заторопился на пристань.

Едва он взбежал по трапу, сходни втянули, и судно отчалило. Алексей ожидал увидеть на корме других трибунов — всё-таки легион Остриса был самым большим в империи, больше восьми тысяч человек. Стало быть, и трибунов должно быть восемь. Однако под навесом были уже знакомые ему по столу в казарме офицеры.

По приглашению Остриса Алексей уселся вместе со всеми.

Разговор, как это часто бывает у военных, шёл об армии, о её врагах. Политика трибунов интересовала мало — это удел сановников и верхов.

Почти до вечера мимо проплывали по левому борту берега Крита, острова множества легенд — от рождения богов до лабиринта Минотавра.

Когда начало темнеть, капитан решил бросить якорь у одного из мелких островков, коими так богато Эгейское море. Но Острис настоятельно потребовал идти дальше.

— Опасно, — возразил наварх.

— Что, пираты? Так у нас на борту целых лох гоплитов.

— Нет, легат, — отмели и острова. Ночь тёмная, можно наскочить.

— А ты потихоньку, мы торопимся.

Наварх, капитан дромона, вздохнул. Возразить прославленному легату он не решился.

С одной мачты зарифили паруса, и судно сбавило ход. На нос корабля был послан вперёдсмотрящий.

Офицеры спустились на нижнюю палубу — там на корме была каюта. Оказалось тесновато, каюта не была рассчитана на несколько человек.

Острис расположился на кровати с высоким бортом, сделанным с расчётом на качку. Трибуны устроились на полу — на матрасах из сушёной морской травы. Для армейского офицера — почти роскошь.

Алексей тоже улёгся, сняв сандалии и пояс с мечом.

Журчала за бортом вода, судно слегка покачивалось, навевая сон. Разговоры стихли, офицеры погрузились в дрёму.

И привиделся Алексею сон — о его прошлом, о последнем отпуске. Деревня, родники, потом перелёт на самолёте — и удар о землю! Только толчок он ощутил на самом деле — его швырнуло в угол. Не понимая, что происходит, он открыл глаза.

С палубы слышались испуганные крики гоплитов и рёв воды, врывающейся в повреждённый корпус.

Первым делом по привычке Алексей стал разыскивать пояс с мечом, который отлетел в сторону.

— Вода в трюме, тонем!

Тут уже все кинулись в дверь, и судно стало крениться на нос, набрав воды. Она уже плескалась тонким пока слоем на нижней палубе.

Офицеры взбежали по трапу на верхнюю палубу — там уже собрались гоплиты. Неверный свет луны, периодически скрывающейся за тучами, едва освещал море вокруг.

Алексей глянул по сторонам — ни острова, ни корабля рядом. Стало быть, налетели на подводную скалу или риф. Эх, предупреждал же капитан об опасности плавания ночью! Зря поторопился Острис.

Офицеры стояли в растерянности. Опытные вояки, на суше они бы сразу определились в любой, даже самой опасной ситуации. Но что им делать сейчас? Они не моряки, а вокруг темнота, море, и корабль тонет. Ситуация и для моряка неординарная, а для гоплитов и офицеров — и вовсе ужасающая. Дело усугублялось тем, что большинство из них не умело плавать. Ведь по поверьям варваров, в воде живут лешие и русалки. Кто же по доброй воле полезет купаться в реку?

А корабль тем временем быстро набирал воду в корпус и всё глубже «садился» носом. Скользкая от воды палуба наклонялась, и непонятно было, как судно ещё держится на плаву. И хоть бы какой-то клочок суши поблизости, дающий лучик надежды! Может быть, где-то рядом и был остров, но в какой стороне? Люди тщетно вглядывались в темноту.

Внезапно раздался сильный треск, мачта накренилась и стала падать, обрывая ванты. Она рухнула прямо на палубу, на носовую часть корабля, убив и искалечив многих воинов. Раздались крики ужаса и боли, стоны раненых.

Громким голосом наварх приказал рубить ванты и сбросить мачты с корабля в воду.

Ванты рубили все — и гоплиты мечами, и моряки топорами. Потом общими усилиями столкнули тяжеленную мачту в воду.

Нос судна немного приподнялся. А сломанная мачта как будто цеплялась за корабль, билась о его борт, распустив вокруг себя ванты, как щупальца. Теперь гоплиты и моряки с опаской поглядывали на вторую мачту — не рухнет ли и она тоже, убивая людей?

Наварх приказал матросам швырять за борт всё деревянное.

— Зачем? — не понял Острис.

— Корабль скоро пойдёт ко дну, и кто-нибудь сможет спастись, уцепившись за скамью или что-нибудь деревянное.

— Дело настолько плохо?

— Да, легат, не буду скрывать. Думаю, нам осталось не больше четверти часа. И лучше было бы покинуть корабль пораньше.

— Не понял…

— Когда судно пойдёт ко дну, образуется воронка, которая утянет за собой людей. Надо прыгать за борт, цепляться за любой плавающий предмет и попытаться отплыть подальше.

— Где ближайшая суша?

— Должна быть по левому борту, если не ошибаюсь — в двадцати стадиях. Однако я не уверен — после удара корабль могло развернуть.

Острис выслушал наварха и пришёл к неутешительному выводу: неясность полная, фактически — приговор. Но ни один мускул на его лице не дрогнул. Острис был воином, военачальником и привык принимать удары судьбы. Но ещё он был легатом, привыкшим заботиться о своих солдатах.

— Гоплиты, слушать меня! — громко закричал он. — Всем снять с себя оружие и доспехи, а потом — за борт! Хватайтесь за всё, что может плавать. Ваша задача — продержаться до рассвета. И да помогут вам ваши боги!

Многие солдаты были варварами из разных стран и не все исповедовали православие — Острис и об этом не забыл в сей трудный час.

Алексей восхитился и действиями, и словами легата — всё-таки он был достоин командовать легионом.

Гоплиты стали поспешно раздеваться — ведь многие из них спали на палубе в линотораксе и сандалиях. Потом гоплиты стали прыгать в воду.

Борта судна уже едва возвышались над водой.

Раздевались офицеры, разделся и Алексей. Единственное, что он взял в зубы, так это кинжал в ножнах, который приготовил легату в подарок, — просто нож мог пригодиться. Не тащить же с собой меч в ножнах? Он тяжёл и может потянуть на дно. Плавал Алексей неплохо, но одно дело — купаться солнечным днём рядом с пляжем, и совсем другое — в темноте, в открытом море, рядом с тонущим судном.

Острис повернулся к трибунам. Торс его был обнажён, мышцы бугрились на груди.

— Простите, если моя спешка привела корабль к гибели. Видит бог — я этого не хотел. Все за борт!

Судно уже начало заваливаться на правый борт. Видимо, наварх был прав, когда предсказал скорую гибель корабля.

Острис прыгнул за борт первым из офицеров, подавая пример. За ним последовали остальные.

Алексей сразу сделал несколько мощных гребков, пытаясь как можно дальше отплыть от гибнущего корабля. Как тонет корабль, увлекая за собой людей, он уже видел и боялся этого.

Отплыв на несколько десятков метров, он принял вертикальное положение, глазами отыскивая Остриса. Да, вот он, вцепился в мачту, рядом с ним держатся за дерево трибуны. Чёрт, ведь судно рядом!

Дромон, как кит, повернулся чёрной тушей набок, шумно выпустил из трюма большой воздушный пузырь и, показав киль, пошёл на дно.

Всё произошло за секунды. На месте гибели корабля образовалась воронка, в неё с шумом хлынула и завертелась вода, несколько деревянных обломков вместе с цепляющимися за них людьми утянуло вслед за кораблём. Начало крутить мачту, потом её перевернуло, и головы людей исчезли под водой.

Алексей поплыл к мачте. Ни трибунов, ни Остриса не было видно, видимо, их утянуло под воду. А может, ударило реей, лишило сознания.

Алексей решил попытать счастья. Он глубоко вдохнул и нырнул.

Под водой было темно, сразу заложило уши.

От мачты вниз тянулись обрывки верёвок, и Алексей увидел, что в них запутался человек. Он отчаянно дёргался, пытаясь освободиться от пут.

Сделав несколько мощных гребков руками и ногами, Алексей выхватил нож из ножен и стал резать ванты. Лезвие у кинжала хорошее, острое — «дамаск» всё-таки. Но и верёвки просмолены, резались плохо. Сюда бы серейторную заточку — дело пошло бы веселее.

Он успел перерезать две верёвки, опутавшие ноги несчастного, и тут почувствовал, что задыхается — ему самому не хватало воздуха. В ушах стоял звон, и он испытывал невероятное желание вдохнуть. На секунду Алексей потерял самообладание: «Всё, кирдык-бабай пришёл!» А тут ещё утопающий дёргался, мешая ему быстро перереза́ть ванты.

Держась за верёвку, Алексей всплыл, сделав пару вдохов и провентилировав лёгкие, и снова нырнул. Теперь получилось быстрее: он перебирал руками верёвку и скользил вниз — как будто на физподготовке лез по канату. Только не поднимался, а опускался.

Ноги человека были уже свободны, но и сам он уже едва-едва трепыхался.

Алексей принялся яростно резать верёвку, скрипя зубами от ярости. Ну же, сволочь такая, поддавайся!

Он перерезал верёвку и отбросил нож в сторону — сейчас он ему только мешал. Жалко подарка, но не до него сейчас. Правой рукой Алексей ухватился за верёвку, левой — за предплечье человека и начал подниматься. Но не тут-то было! Подняться, выгребая одной рукой, не получалось, да и человек тяжёл, вниз, в пучину тянул.

Алексей на миг отпустил верёвку и, погладив свой амулет, мысленно взмолился: «Боги, которым камень посвящён, — помогите! Любую жертву принесу, что в моих силах!» До поверхности воды было ещё метров семь, но преодолеть их одному, да ещё и с ношей, Алексею было не под силу.

Что-то ослепительно сверкнуло, и Алексей зажмурил глаза. Темнота — и вдруг вспышка, поневоле зажмуришься.

Только вдруг перестало чувствоваться давление воды, и он вдохнул полной грудью. Воздух, ей-богу — воздух! Или так тонут? Ведь замерзающие в снегу насмерть тоже говорят, что чувствовали тепло. Естественно, те, кого спасти успели.

Алексей явственно слышал журчание воды. Где же он? Понемногу открыл глаза, страшась увидеть окружающее.

Шок от увиденного был так силён, что он снова их зажмурил и открыл лишь минуту спустя.

Он был у себя, в съёмной петербургской квартире, в насквозь мокрой набедренной повязке, с которой текла на пол вода и уже образовалась лужа. Рядом с ним на полу лежал мужчина в такой же повязке. Алексей перевернул его на спину. Острис! Он не дышал.

Времени думать или паниковать не было. Он перевернул легата на живот и приподнял его за таз. Изо рта Остриса хлынула вода. Ой, мама! Да разве может в человеке столько вместиться?

Когда вода иссякла, он повернул Остриса на спину, зажал пальцами нос и сделал несколько вдохов «рот в рот», как учили на курсах по оказанию экстренной помощи.

Острис закашлялся, потом рывком повернулся на бок, и его стошнило. Ерунда это всё, главное — жив!

Полководец отдышался, потом открыл глаза. Взгляд его, сначала затуманенный, стал яснее и осмысленнее. Вот он сфокусировался на Алексее. Ага, узнал!

Острис опёрся на локте, сел.

— Алексей? Так мы не утонули? Или мы с тобой уже на том свете?

— Главное — живы. А на каком свете — разберёмся, — пошутил Алексей и радостно засмеялся. Они живы! Не зря он Остриса спасал, из пучины морской тащил.

Острис осмотрелся вокруг:

— Где мы?

— Я квартиру снимаю, мы оба в ней.

— Надо одежду найти и доложить Аспару о крушении корабля. Эх, какие трибуны погибли! Подожди, а мы что, одни спаслись?

— Не знаю, Острис! Наберись терпения. Я сейчас пол вытру и объясню тебе всё.

— Неужели прислуги нет?

— Не удосужился… — Алексей с виноватым видом развёл руками.

Он нашёл в ванной тряпку и ведро, насухо вытер пол, потом замыл и протёр его снова. Вот теперь порядок!

— Э, повязку бы сменить — мокрая.

— Повязку не обещаю, а полотенце дам — обмотаешься, как в бане.

Алексей достал из шкафа чистое банное полотенце и протянул его Острису. Сам снял мокрую повязку и обмотал чресла полотенцем.

— Садись, Острис, и слушай. Много услышишь удивительного, но придётся поверить.

— Я тебе всегда верил, — кивнул Острис. — Мы с тобой варвары, а не хитрозадые византийцы.

— Видишь у меня амулет или талисман на шее?

— Я его давно приметил, даже спрашивал тебя о нём.

— Вот он нас и спас. Ты уже тонул, тебя вантами от мачты опутало. Верёвки я ножом разрезал, но ты уже не подавал признаков жизни. Пришлось обращаться к богам этого талисмана. И вот мы здесь.

— Сильны твои боги, Алексей! Береги свой талисман, хвала ему! А почему мы не идём к Аспару?

— Дело в том, Острис, что здесь нет Аспара — как нет Византии или Константинополя.

Острис широко раскрыл глаза, не веря услышанному.

— Да ты не демон ли? — Глазами он обвёл комнату. Не оружие ли искал для обороны?

— Острис, наберись терпения, выслушай. Я не хочу тебе зла, я твой друг, и я обычный человек — не демон и не шайтан. У меня нет ни рогов, ни копыт, ни хвоста.

— Это я заметил.

— Так вот. Ты оказался в другом времени.

— Так не бывает.

— Сам когда-то так думал. Но мне попал в руки вот этот камень с рунами. Я его потёр, и сам не знаю как, но оказался в Риме, в твоём времени — полторы тысячи лет назад.

— Столько не живут и так не бывает, — повторил, как будто оглушённый, Острис.

— Выгляни в окно, убедись.

Острис осторожно, бочком, мелкими шажками подошёл к окну и выглянул.

Внизу по улице проехал трамвай, зазвонив на повороте. Ходили люди, ездили машины, горели и мигали огни рекламы.

— Разрази меня гром, город! — Острис отшатнулся от окна. — И это точно не Константинополь!

— Ну наконец-то дошло!

— Просто это другой город, в котором я не был. Только повозки странные.

— Тебе здесь всё покажется странным. Но это моё время, Острис, а с городом и повозками я тебя ещё познакомлю.

— Не надо. Лучше верни меня назад, я согласен даже на мачту в море.

— Попробую. Но я сам многократно для себя пробовал, когда был в твоём времени, — не получалось ничего. Видимо, нужно совпадение ряда условий.

— Тогда узнай об условиях.

— Как и где?

Острис задумался.

— Пока не знаю. Но в своём времени я знал всё. Думай и ты.

Алексей включил телевизор. Ему очень хотелось знать, какой сейчас год, число и месяц. Ведь если он пробыл в чужом времени больше пяти лет, то давно уволен со службы, а квартиру, по идее, хозяйка давно должна была сдать другому квартиранту. Хотя вещи в шкафу были его, и это обнадёживало.

На столе, на газете, так и лежали необработанные алмазы — Алексей сложил их в полиэтиленовый пакет и убрал в тумбочку. Щёлкнул телевизионным пультом.

Но как только на экране появилось изображение и раздались первые звуки, Острис издал сдавленный звук и подскочил на месте. Он с удивлением уставился на телевизор, потом ткнул в него пальцем:

— Говорящий ящик! А ещё говоришь, что ты не демон!

— Такие ящики в каждом доме есть, Острис.

Алексей переключил телевизор на новостной канал, и когда диктор сказал: «Сегодня, восьмого сентября две тысячи двенадцатого года…», с облегчением вздохнул. Как тяжкий груз с души упал. «Там» он был пять лет, а «тут» прошёл только один день. Немыслимая вроде вещь! Но всё это на самом деле произошло с ним, и Острис тому подтверждение.

А легат сидел, как заворожённый, уставившись в телевизор.

Алексей переключился на немецкий канал:

— Посмотри на родину предков.

— Она же далеко!

— Конечно, далеко! Но это телевизор, «видение на расстоянии».

— И как вам это удаётся?

— Спутник высоко над головой.

Острис невольно посмотрел вверх:

— Спутник обычно идёт рядом.

Алексей улыбнулся:

— А он и так рядом — только с Землёй. И не идёт, а вместе с ней вращается в космосе вокруг Солнца. Это аппарат такой. Его люди создали, учёные. С родины твоих потомков посылают сигнал, а спутник его улавливает и сюда передаёт.

— Космос? Вселенная? — недоверчиво спросил Острис, демонстрируя Алексею некоторое знание греческого языка. — И как же он там оказался, этот спутник?

— Люди и запустили. Ну, как тебе? Только вот, боюсь, языка ты не поймёшь.

Острис жадно вслушивался в речь.

— Слова некоторые разбираю.

— Так ведь много новых слов появилось, привыкай.

Слово «привыкай» Остриса зацепило.

— Что значит — «привыкай»? К себе хочу! Там я — легат, а тут никто!

— Хорошо, легат. Есть хочешь?

— Очень!

— Сейчас что-нибудь сотворю.

Алексей нашёл в холодильнике колбасу, яйца, масло и сделал яичницу с колбасой. Добротную, на двух голодных мужиков — из десятка яиц и полкилограмма варёной колбасы.

На запах и скворчание масла на сковородке на кухню заявился Острис:

— Пахнет вкусно. А где костёр?

— Нет ныне костров, легат. Вон под сковородкой газ горит. Всё готовится быстро.

— Надо же, как удобно! А огонь где хранишь?

— Смотри! — Алексей погасил конфорку и снова зажёг огонь электроподжигом.

Острис смотрел с удивлением:

— Дай, я попробую. — Он щёлкнул несколько раз и ещё раз повторил: — Удобно. Легко нынешним кухаркам живётся: не надо огонь в очаге разжигать, дровами запасаться.

Алексей разрезал яичницу пополам, разложил по тарелкам, достал вилки. Даже вино нашлось, и он разлил его по стаканам.

— Давай, Острис, за наше чудесное спасение.

Они выпили.

— Неплохое вино. Чьё?

— От галлов, — нашёлся Алексей, вовремя вспомнив о предках нынешних французов. Не говорить же ему, что вино французское, может и не понять.

— Никогда не слышал, что они вино делают.

Алексей взял в руку вилку, Острис по привычке — нож. Потом, глядя на Алексея, тоже потянулся к вилке, попробовал есть ею. Оценил:

— Удобно!

После еды Алексей вымыл тарелки. Острис наблюдал, сидя на табуретке.

— Ну, акведуки ещё в Риме были. Только странно, горячая вода идёт, как в термах.

Расхаживать по квартире голыми было не очень прилично, и Алексей решил сходить на вещевой рынок — был неподалёку такой. Правда, товары большей частью неважного качества — турецкие да китайские. Он достал портняжный сантиметр, обмерил Остриса и записал на бумажке размеры.

— Это ещё зачем? — удивился Острис.

— Одежду пойду покупать — не ходить же тебе нагишом.

— Верно, — обрадовался Острис, — возьми мне хитон и штаны. И не забудь про сандалии.

Вовремя напомнил! Алексей измерил стопу. Самый ходовой размер, 27.

Он пробежал по рынку, купил Острису джинсы, футболку и сандалии. Уже в квартире достал из пакета обновки:

— Надевай.

Футболка пришлась впору. Джинсы Острис натянул, но молнию застегнуть у него не получилось.

Алексей несколько секунд наблюдал над его отчаянными попытками.

— Давай покажу, — он вжикнул молнией.

— Ха! — не сумел скрыть восторга Острис. — Умно придумано! — Он несколько раз расстегнул и застегнул молнию. — А знаешь, Алексей, мне нравится!

У Алексея же голова кругом шла от мыслей. Удастся ли вернуть Остриса в его время или нет — это ещё вопрос. А кормить, поить и выводить на улицу его надо, не сидеть же ему взаперти? Однако у него — никаких документов. Да ещё облик своеобразный, и вдобавок ко всему языка не знает. Первый же полицейский патруль сцапает, приняв за гастарбайтера. И со службой Алексею надо что-то решать.

— Острис, ты хочешь город посмотреть?

— Конечно! Давно ждал, когда ты мне это предложишь — ведь я твой гость. Знаешь, я думаю — лучше попасть в другое время, чем утонуть. Уж если судьба и Бог распорядились спасти мою жизнь, стало быть — так тому и быть. В первую очередь надо сходить в храм, поставить свечку.

— Ну, в храм так в храм, — не стал отговаривать его Алексей, — идём. Только постарайся сильно не удивляться и не привлекать ничьего внимания — здесь так не принято.

— Я буду делать всё, что скажешь.

Алексей удовлетворённо кивнул.

Острис привык повелевать и приказывать. Сейчас роли несколько изменились, но он вёл себя покладисто, и Алексей решил, что никаких неожиданностей от него ждать не стоит. Как он ошибся!

Для начала они поехали в Казанский собор. Храм величественный, а главное — службы в нём идут. Хотя, наверное, Исаакиевский собор впечатлил бы больше.

Невский проспект был полон народа — больше туристов.

В собор они вошли, когда служба уже шла. Острис постоянно вертел головой, пытаясь рассмотреть убранство.

— Острис, не вертись, — попытался остановить его Алексей, — служба закончится — всё посмотришь.

— Какое благолепие! — У Остриса восторженно блестели глаза.

Достояв службу до конца, они купили свечи и поставили их перед иконами. В храме были верующие и многочисленные туристы со всех концов света.

— Эти узкоглазые откуда? — толкнул Острис Алексея локтем.

— Из Китая. Их сейчас везде полно.

— Не слышал про такую страну.

— Она далеко на востоке. И заметь — в твоё время она уже была.

Потом Острис с Алексеем обошли храм снаружи. Шёл ремонт, и колонны были затянуты сеткой. Светилась реклама, потоком шли по проспекту машины.

Острис постоянно озирался: ему всё было внове, и он так и сыпал вопросами. Алексей был поражён, насколько Острис был любопытен.

Они шли по Невскому проспекту к началу — к Дворцовой площади, к Неве.

— Смотри, вот это — здание Адмиралтейства. А нам направо. На площади — Александрийский столп. А это — Зимний дворец, в котором императоры жили. Теперь там музей.

— А императоры где?

Ну как ему объяснить?

— У них теперь резиденция в другом городе, Москва называется.

— А этот чем плох?

— Спроси что полегче, мне город нравится.

— Мне тоже. Только народу много, и шумно, непривычно.

— Что ты хочешь: жителей пять миллионов, да приезжих миллион.

— Миллион? — поразился Острис. — Да, наверное, во всей Византийской империи столько не наберётся.

— Да, увеличился род человеческий.

— Я что-то оружия ни у кого не вижу. Даже кинжалов, не говоря уж о мечах.

— Не принято, правители запрещают.

— Но ведь подданные не рабы, чтобы без оружия ходить.

— Ножи в основном у преступников. Армия и полиция другое оружие имеют.

— Да? — заинтересовался Острис. — Посмотреть хочу.

После пяти лет службы в византийской армии Алексей и сам привык к мечу на ремне и потому чувствовал себя немного не в своей тарелке — вроде не хватает чего-то. Что же тогда говорить о легате? И Алексей решил сводить его в тир — были нынче тиры и стрельбища в городе. Иногда они своим подразделением посещали тир РОСТО на Парадской — недалеко, почти в центре. Туда и повёл Остриса Алексей. За деньги пострелять можно, пусть увидит личное офицерское оружие. Сейчас для спортивных соревнований по практической стрельбе использовали фактически боевые пистолеты иностранного производства — «глок», «смит-вессон», «беретту».

И тир, и инструктор были Алексею знакомы. Он заплатил деньги за патроны и получил семнадцатизарядный «глок». Отойдя в сторонку, на плакате объяснил правила прицеливания и стрельбы:

— Мишени видишь?

— Фигурки такие белые?

— Они самые. Если попал, они падают. Я тебе заряжу пистолет, только стволом по сторонам не крути.

— Что же я, не понимаю?

Алексей набил магазин патронами — добротными, парабеллумовскими, 9 г.

Глава 10 Привет из прошлого

Как ни странно, но пара дней его отсутствия на службе обошлась малой кровью: Алексей купил несколько бутылок хорошей водки и поставил командиру. Тот посмотрел с некоторым удивлением, покрутил бутылку в руках:

— Где был-то?

— Дело молодое, с девицей закрутился, — соврал Алексей.

— Ладно, на первый раз прощаю. Но чтобы больше — ни-ни!

Алексей вернулся со службы и почувствовал, что его взяла тоска. В империи у него было полно обязанностей, но каждый день не был похож на другой. То стычки с вандалами, то оборона побережья от пиратов, то поимка разбойников. Адреналин в крови каждый день. А за убитого или взятого в плен врага никто многочисленных объяснительных не требовал. Воевал против империи — получи своё. Всё просто и понятно. До трибуна дослужился, не прогибаясь перед начальством. Но слишком резким и неожиданным был переход от одного образа жизни к другому. И Острис из головы не выходил. Всё ли у него в порядке? Кстати, по историческим данным, Иллирийский легион — один из немногих, кто дошёл, дожил до конца империи. Уж не благодаря ли Острису, его порядкам и жёсткой руке? Понятно, что не Острис им руководил всё время, но его ученики. Преемственность в хорошем смысле слова.

Алексей включил телевизор. Заканчивался четверг. Завтра пятница и законные выходные. А сидеть одному в квартире ой как не хочется! И вдруг, неожиданно для себя, он решил позвонить Наталье. Ведь всего пару недель прошло, как он уехал из Москвы, а по ощущениям — целая вечность. Надо напомнить о себе, а то уехал — и как будто из сердца выкинул.

Он нашёл бумажку с номерами её телефонов и набрал номер.

Наталья долго не брала трубку.

— Да, я слушаю, — раздался наконец её голос, когда Алексей уже хотел дать отбой.

— Привет, Наталья! Это я, Алексей!

— Какой Алексей?

Это прозвучало так неожиданно, что Алексей не нашёлся, что и сказать:

— Простите, наверное, я ошибся номером.

— Подождите! Это Алексей из Питера? Авиакатастрофа, тайга?

— Конечно! А у тебя что, много знакомых Алексеев?

— Да есть — на работе и среди знакомых.

— Не помешал? А то, может быть, я не вовремя?

— Нет-нет… Я уж думала — ты забыл обо мне.

— Как можно? Приезжай завтра ко мне в Питер. У тебя же суббота и воскресенье выходные?

— Ты меня правда в гости приглашаешь?

— Приглашаю. Квартира, правда, у меня съёмная и не такая уютная, как у тебя. Но я тебе город покажу, пообщаемся.

— Завтра после работы выезжаю. Я тебе из поезда отзвонюсь. Встретишь?

— Обязательно!

— Тогда до встречи, целую.

Алексей сразу как-то воспрянул духом, поднялось настроение, и он отправился в магазин: нужно было пополнить запас продуктов, после Остриса не осталось даже яиц.

Накупил два полных пакета — от шпрот до конфет и вина. Днём, понятное дело, они в кафе сходят, а завтракать дома придётся.

Следующий день тянулся долго. Алексей то и дело поглядывал на часы. Наконец в четыре часа раздался звонок.

— Лёшенька, это я. Через час встречай на Московском вокзале.

— Какой вагон?

— Четвёртый.

— Буду, ты только не уходи никуда.

И Алексей побежал в финотдел — сегодня выдавали денежное содержание. Он расписался и, аккуратно сложив деньги, сунул их в карман. Очень вовремя, денег не было совсем. Дома алмазы лежат на миллионы, а он — нищий. Ситуация более чем занятная.

На метро он успел вовремя добраться до Московского вокзала — по перрону уже шли первые прибывшие пассажиры.

Алексей помчался воль перрона. Второй вагон, третий…

А вот и Наталья. Выглядит сногсшибательно, многие мужчины на ходу оглядываются. И когда только успела? Ведь поезд утром из Москвы уходил. Или она всегда так выглядит? В тайге он её видел без макияжа и без причёски.

Обнял и отстранился, оглядывая.

— Ты что как чужой?

Наталья в свою очередь обняла его и жарко поцеловала в губы.

— Ты бы хоть цветочки купил, сибирский медведь!

— Со службы, не успел. Давай сумку. Ко мне поедем или в кафе? Ты, наверное, проголодалась?

— В кафе с сумкой?

— Ну, тогда заедем ко мне, оставим сумку — и в кафе.

Но никакого кафе не было. Едва они вошли в квартиру, как Наталья принялась целовать Алексея. Да что же он, импотент, что ли? Сорвав друг с друга одежду, они упали на диван.

Только отдышавшись, Наталья пошла в ванную.

Алексей уже слегка расслабился, как вдруг из ванной раздался оглушительный визг. Мгновенно соскочив с дивана, Алексей бросился туда. Она что, мышь увидела?

Побледневшая Наталья показывала на набедренные повязки — его и Остриса, висевшие на полотенцесушителе.

— Это ещё что?

— Потом расскажу.

— Странная у тебя одежда.

Вымывшись, Наталья захотела есть. Хорошо, что Алексей вчера продуктов закупил.

Как известно, аппетит приходит во время еды. Они начали с бутербродов и чая, закончили же напитками.

Когда сытые, как удавы, они улеглись на диван, Наталья спросила:

— Ты скучал по мне?

— Очень, — соврал Алексей. За пять лет, что он служил империи, он вспоминал о ней несколько раз.

— А почему не звонил?

— В командировке был, не мог.

— Обманываешь, противный! Фи!

Алексей раздумывал, рассказать ли ей об алмазах и талисмане, о службе Византийской империи и Острисе? Или умолчать? Ведь он её толком не знает. Правда, в тайге она вела себя вполне достойно, многие девушки или женщины на её месте раскисли бы, пустили слёзы, стали бы обузой.

Алексей попытался оценить Наталью. Умна, симпатична, по-московски напориста — временами агрессивна даже. Но тут ещё и профессия сказывается, у некоторых журналистов цинизм и напористость — профессиональные черты. Но вот в жизни она какая? Может, главная её цель — просто выскочить замуж? Вроде положено девушке в её возрасте замужем быть, иначе начинают жалеть или выискивать дефекты. И Алексей решил пока молчать. Впереди два дня, слишком мало, чтобы узнать человека, но общее представление составить можно. Тайга не в счёт, там экстремальная ситуация была.

После завтрака Алексей повёз Наталью в Петергоф. Наверное, это самое красивое и удивительное место поблизости от Питера.

Чтобы осмотреть всё, дня не хватило, но они успели даже побывать на Царицыном острове. Устали, как солдат после марша. Пообедали — а заодно и поужинали — в итальянском кафе недалеко от дома.

Дома Алексей с порога направился в душ. Когда он вышел, освежённый, с мокрым ёжиком волос на голове, то увидел, что Наталья свернулась клубком на диване и тихонько посапывала. Алексей осторожно раздел её, прикрыл одеялом. Сам вышел на лоджию, постоял, подышал свежим воздухом.

Дом стоял на тихой улице, машин было мало, с моря тянуло морским бризом. Море-то — вот оно, между домами видно.

Вернувшись в комнату, он улёгся рядом с Натальей. Та обняла его в полусне, ногу на него закинула. Так и уснул Алексей.

Утром они направились в Петропавловскую крепость, присоединившись к экскурсии. После службы в империи у Алексея проснулась тяга к истории, и он слушал рассказ экскурсовода внимательно.

А в полдень Наталья заявила:

— За билетом бы съездить. Мне в понедельник на работе быть надо, я и так на пятницу отпрашивалась.

Они съездили на Московский вокзал, купили билет, посидели в кафе, поболтали.

— Лёш, ты приезжай на следующие выходные в Москву, — попросила Наталья.

— В гости зовёшь?

— С ответным визитом, — отшутилась девушка. — Мне легко с тобой, ничего из себя изображать не надо.

Между ними и так была тайна, которая их сближала — убитые бандиты. Но оба не касались этой темы, как будто выкинули печальные и трагические события из памяти.

Они съездили на такси к Алексею домой, забрали сумку. На поезд успели в последний момент.

— Лёш, так я тебя жду! Приезжай!

— В субботу утром жди.

За эти два дня своим присутствием Наталья вывела его из надвигающейся хандры. А то у него уже появилось желание набраться до чёртиков, чтобы забыть Остриса и Крит. Умом он понимал, что выкинуть из памяти прошедшие в Византии годы не получится — если только под гипнозом. Но зачем?

Теперь у него появились другие заботы — надо было обустраивать личную жизнь. Ему уже двадцать шесть, а жилья своего нет; да и служба приносит хоть гарантированный, но небольшой доход. С таким доходом своим жильём ему никогда не обзавестись. А если нет жилья — как семью создавать?

После некоторых размышлений он пришёл к одному-единственному варианту — продать алмазы с максимальной выгодой для себя. Остальное приладится. Наталью посвящать в эти опасные игры не стоит: она и так, если захочет — да даже просто нечаянно проболтавшись, — может упечь его в места отдалённые на многие годы.

О самом убийстве зэков он не жалел — сами напросились. И морально устранение зэков его не угнетало — он закончил военное училище. Если отбросить красивые слова — защитник Родины и прочее, любое военное училище готовит профессиональных убийц. Только ракетчики убивают дистанционно, нажатием кнопки, не видя врагов, другие же действуют в рукопашной, зачастую ножами, сапёрными лопатками — как десантники и спецназовцы.

Переодевшись после службы в гражданское или в выходные дни, он стал посещать стихийные собрания коллекционеров старины. Там продавали, покупали и меняли изделия из драгоценных металлов, начиная с монет — тех же золотых солидов — и заканчивая дивной работы золотыми табакерками, усыпанными бриллиантами.

Однако о необработанных алмазах никто слышать не хотел. В этих кругах ценились не караты или граммы, а тонкая работа или историческая ценность — ведь некоторыми безделицами владели известные дворянские семьи.

Неделя пролетела в бесплодных поисках, а в пятницу он уже ехал в поезде в Москву.

Два дня в столице пролетели мигом. Наталья, коренная москвичка, показала ему интересные места, куда пустят не каждого туриста, например — Теремной дворец в Кремле. Видимо, подсуетилась заранее.

Ночь для них была пылкой и почти бессонной. Только Алексея не оставляло ощущение, что Наталья всё время ждала от него чего-то, каких-то важных слов. Он догадывался, каких, но не торопился: женитьба — дело серьёзное. Однако чем больше времени он проводил с Натальей, тем больше она ему нравилась. Таких интересных женщин он ещё не встречал. Были красивые, умелые в постели, даже умные. Но чтобы всё сразу, да ещё в одной? И как мужики не разглядели её раньше?

К концу второй недели общения с коллекционерами, когда он уже примелькался, дали ему всё-таки телефончик. Алексей позвонил, ему встречу назначили.

На задрипанной «копейке» к назначенному месту подъехал типично семитского вида невзрачный человечек. Сначала он нудно выяснял в машине, откуда у Алексея его телефон, потом покружил по городу, поглядывая в зеркало заднего вида.

Алексею стало смешно. Наверное, покупатель начитался детективов — проверялся уж больно топорно.

Наконец он загнал машину между старыми, приготовленными к сносу домами, коих в Питере было множество.

— Ладно. Не спрашиваю, как вас зовут, молодой человек, поскольку мы, похоже, нужны друг другу. Покажите, что у вас есть?

Алексей взял на встречу один, самый маленький камушек.

Человечек надел на один глаз сильную лупу на резинке вокруг головы — наподобие тех, какими пользуются часовщики, повертел камень в руках, достал какую-то штуковину вроде железного карандаша, почиркал по камню.

— Похоже, настоящий.

— Я не сомневался.

— Зато я сомневался. Камень из Якутии. Вес не знаю, ориентировочно — два карата, но это мы позже определим. Сколько вы за него хотите?

— Я бы хотел услышать цену от вас.

— Вы таки ставите меня в затруднительное положение.

— Если у вас нет денег, я буду искать другого ювелира.

— Таки вы неправильно меня поняли. Вы представляете масштаб цен?

— Приблизительно.

— Вот! — Подпольный ювелир назидательно поднял палец. — Неизвестно, каков будет камень после огранки. Много рисков, о которых вы, молодой человек, и не подозреваете.

— Так я же уступлю, мы не в Гохране.

— Ой, вот только не надо упоминать государственные учреждения. Я уже пожилой человек, у меня бывает давление.

Ювелир помолчал, сморкнулся в платок и осторожно поинтересовался:

— А у вас один камень?

— Что это меняет?

— Вы меня неправильно поняли. Камни будете привозить постоянно или это случайная… ну, скажем — находка?

— Всё зависит от цены.

— Даже так?! Хорошо. Кто не рискует — не пьёт шампанского. Хотя у меня от него изжога. Вы не могли бы подъехать ко мне завтра?

— Адрес?

Человечек помялся. Адрес давать ему не хотелось — ведь он видел Алексея впервые. Но и прибыль сорвать хотелось. Алмазы — это не наркотой в подворотнях торговать.

— Только никаких записей, запоминайте, — человечек назвал адрес. Это был район старых, ещё доходных домов царской постройки, имеющих чёрный ход для прислуги. Для верности Алексей повторил адрес.

— Только, пожалуйста, один, никаких приятелей. И точно в три часа дня.

— Само собой.

Алексей вылез из машины, не забыв забрать камень, и «копейка» тут же сорвалась с места. Такую рвань гаишники останавливать побрезгуют. Хотя двигатель у неё работал, как хорошие швейцарские часы, и резина на колёсах была дорогая, добротного европейского качества. Человеку понимающему это говорило о многом.

Алексей подошёл к дому покупателя на полчаса раньше, обошёл дом. Чёрный ход здесь и в самом деле был, и знакомая «копейка» стояла именно у него. Ну да, на случай бегства. И квартиру этот проныра наверняка здесь снимает — уж очень осторожен.

Алексей поднялся на третий этаж и нажал кнопку звонка. За дверью раздались лёгкие шаги и на несколько секунд стихли — Алексея рассматривали в глазок. Потом щёлкнул замок, ещё один. Человечек вывернул голову в щель, осмотрел лестничную площадку.

— Вы один? Проходите.

Квартира была явно не жилая. В ней не пахло едой, косметикой и вообще всем тем, чем пахнет в любой квартире. Пылью пахло, затхлостью, поскольку хозяин бывал в ней не часто и окна не открывал, квартиру не проветривал.

Ювелир нервно потирал руки:

— Нуте-с, молодой человек, принесли?

— Как договаривались, — Алексей положил на стол камень.

Хозяин вооружился лупой, долго и тщательно осматривал камень, капал на него какой-то жидкостью, тёр камнем по пластинке, потом взвесил на аптекарских весах. Весы были старые, ювелир докладывал на вторую чашку алюминиевые пластинки с миллиграммовым весом.

Наконец весы застыли в среднем положении, и Алексей ухмыльнулся.

— Не люблю, знаете ли, эти новомодные электронные штучки. По старинке надёжнее, — заметив его ухмылку, сказал покупатель.

Ювелир — а судя по дотошности и выверенным движениям, это был именно он — предложил:

— Могу дать десять тысяч.

— Сколько? — поразился Алексей. Это ведь не стекляшка, не Сваровски.

— Цена в евро, молодой человек — не в рублях. Все расчёты в твёрдой валюте. Доллар таки нынче неустойчив, дутая валюта. А вечно только золото и камни.

— Согласен.

Прохиндей вытащил из кармана пиджака пачку денег, перехваченную резинкой. Похоже, он приготовил их заранее, ведь приблизительно он прикинул вес камня вчера. А глаз у ювелира набитый.

Алексей пересчитал и осмотрел каждую купюру. Кинуть ведь может, «куклу» или фальшивку подсунуть. Хотя, если подделка серьёзная, её только эксперт определит. Вроде подозрений деньги не вызвали.

Алексей положил деньги в карман.

— Когда ждать другой камень? — поинтересовался хозяин.

— Через месяц. Я отзвонюсь.

— Меня устраивает. Всего доброго, до встречи.

Хозяин подошёл к двери, посмотрел в глазок.

— Можно выходить, — и открыл дверь.

Честно говоря, Алексей рассчитывал на несколько большую сумму. Однако полагать, что за подпольную продажу алмаза он получит его реальную стоимость, было бы наивно. Для того чтобы превратить алмаз в бриллиант, его надо ещё подвергнуть огранке, а для этого мастер нужен и оборудование. И даже если покупатель ювелир и способен сам его огранить, нужен ещё сбыт.

Алексей это понимал. Он готов был мириться с потерей трети от стоимости алмаза, но получалась едва ли не половина. Однако он утешал себя тем, что этот алмаз был самым маленьким, за другие он может получить больше. И ещё одна задумка у него была, но её он реализует позже. Во время продажи камня Алексей нервничал слегка, мандражировал, как и покупатель — дело рискованное с обеих сторон. Хозяин мог привести бандитов, и камень просто могли отобрать, да вдобавок ко всему и избить. А хуже того — его могла ждать ментовская засада. Тогда — срок, нары, и конец его карьере.

Этим же вечером он позвонил Наталье:

— Я приеду на выходные, как договаривались?

— Конечно, жду.

Два дня до пятницы пролетели быстро, и вот он снова в поезде. Состав прибывал рано утром, и когда он заявился на квартиру к Наталье, она вышла к нему заспанная и без макияжа.

Обхватив Алексея за шею, девушка крепко поцеловала его.

— Прости, вечером работала допоздна, статью надо было срочно сдать. Легла уже в три ночи.

У москвичей вообще была привычка поздно ложиться и поздно вставать. В его краях предприятия начинали работу в восемь утра, а в Москве — в десять, а то и в одиннадцать. И самые передачи начинались по телевидению поздно, около полуночи. Алексей подозревал, что москвичи подгоняли их под себя.

Наталья шустро накрыла на стол:

— Давай завтракать.

Алексей накинулся на бутерброды с ветчиной, запивая их чаем. По армейской привычке он любил утром плотно поесть — ведь неизвестно, придётся ли пообедать?

— Ну ты и оголодал, всё мечешь со стола, — улыбнулась Наталья.

— Ужинать не пришлось, — оправдывался с набитым ртом Алексей. — Прямо со службы на поезд.

— Ну да, совсем как в поговорке. Кто хорошо работает, тот хорошо ест.

— Брехня! Олигархи не больше других работают, а едят деликатесы. Чем шахтёр или машинист поезда хуже?

— Они от властных коридоров дальше. А где власть, там и деньги.

— Слушай, это я так, забудь. У тебя загранпаспорт есть?

— Есть. И даже с открытой шенгенской визой. — В глазах Натальи появился интерес.

— Ты не раздумала выйти за меня замуж?

— Я могу расценивать твои слова как предложение руки и сердца?

— А как же мне потом с одной рукой-то? И без сердца? — пошутил Алексей. — Можешь. Я предлагаю тебе выйти за меня замуж. А в качестве подарка — свадебное путешествие на Крит.

— Куда? — не поняла Наталья. — На Крит? Уж лучше на Кипр или в Турцию.

— Нет, именно Крит. Кстати, туда виза нужна?

— Я не знаю, — растерялась Наталья, — но выясню.

— Можешь пока не торопиться, у меня даже загранпаспорта нет. Да это и не главное. Решить надо, где жить будем — в Питере или в Москве. Если в Москве, то мне со службы увольняться надо. Вопросов много встаёт, и все решать надо. Что за жизнь, если жена в Москве будет, а муж в Питере?

— Огорошил ты меня. Честно признаюсь — мечтала о предложении, даже во сне видела, но как-то…

— Ну да, обыденно получилось: без цветов, не стоя на одном колене. Тогда можно отложить…

— Ну уж нет, дудки! Я и так долго ждала. Честно сказать, когда я тебя в самолёте увидела, ты мне не понравился.

— А уж как ты мне не понравилась! Эдакая холёная высокомерная столичная штучка.

— У тебя паспорт с собой?

— Взял — как же без него билет купить?

— Тогда идём в ЗАГС, подавать заявление.

— Я без костюма.

— Не парься, ты идёшь заявление подавать, а не жениться.

Наталья собиралась долго.

— Ещё пять минут, — говорила она. Но проходило пятнадцать минут, потом ещё полчаса…

Алексей устал ждать. М-да, это не солдаты в армии, когда воин обязан одеться и обуться, пока у сержанта спичка горит.

Наконец Наталья собралась. Ба! Да она просто королева! Причёска, макияж, одежда!

— Ну как? — кокетливо повернувшись перед ним, спросила она.

— Умереть — не встать! Неотразима! Ты паспорт-то не забыла?

До ЗАГСа они добирались на маршрутке.

— А ты откуда знаешь, где он находится, этот ЗАГС? — с невинным видом поинтересовался Алексей.

— Да уж! Такие присутственные места каждая женщина знает.

Они написали заявление, его зарегистрировали и назначили дату бракосочетания.

— Теперь идём в ювелирный магазин, — решительно сказал Алексей.

— За кольцами?

— И за этим тоже.

Они выбрали обручальные кольца — простые, без затей, и Алексей купил Наталье перстенёк, как подарок на обручение. Она сразу же надела его на палец.

— Девчонки в отделе сдохнут от зависти, — Наталья полюбовалась на перстень.

Из магазина они поехали к ней на квартиру — слишком много вопросов надо было решить. Начиная с того, где праздновать, и заканчивая тем, сколько будет гостей. Решили пригласить узкий круг близких друзей и подруг. У Алексея вообще друг в Питере был один — он же дружкой будет, а в Москве — никого знакомых. Родителям позвонил — сообщил радостную весть; попросил билеты на самолёт заказать и сказал, что встретит их в аэропорту.

У Натальи набралось с десяток подруг.

Когда определились с числом гостей, Наталья стала раздумывать, в каком кафе они будут отмечать:

— Хочу, чтобы уютно было, зал небольшой, и без посторонних.

— Я Москву не знаю, решай сама — тебе и карты в руки.

А кроме кафе нужна была ещё машина для новобрачных, машина для гостей и вообще много чего. Основная тяжесть организации падала на Наталью, поскольку свадьбу решено было играть в Москве.

Не откладывая в долгий ящик, Наталья по справочному стала обзванивать все кафе в районе. Потом они поехали в само кафе — посмотреть зал, обговорили меню, внесли задаток. Суета и заботы заполнили оба выходных дня, и они договорились встретиться на следующие выходные. Алексей и не предполагал, что подготовка к свадебным торжествам — настолько хлопотное и затратное дело.

Ещё дважды на выходные он приезжал в Москву. Наталья развила кипучую деятельность, всё по привычке записывая в блокнот. Да без него и забудешь — где и когда цветы брать, и во сколько приедут заказанные авто. Свадебное платье она решила взять в магазине — шить по заказу и долго, и дорого.

Уже за неделю до свадьбы Алексей предложил:

— Давай подумаем, что мне со службой делать.

— Как — что? Увольняйся. Сам же говорил — не дело порознь супругам жить.

— Тогда мне новое место работы подыскивать надо.

— Рассчитывайся, переезжай сюда. А уж после определимся.

И Алексей написал рапорт об увольнении. Начальник подписывать его не хотел, но, узнав о женитьбе и переезде в Москву, подпись поставил.

— Жаль мне тебя отпускать, но коли переезжаешь, ничего поделать не могу. Жильё-то хоть есть?

— У невесты однокомнатная квартира.

— Хорошее приданое.

— Не всё же мне на съёмных жить.

Позвонив по знакомому номеру скупщику алмазов, Алексей договорился о встрече — на этот раз сразу на знакомой квартире. Он продал ещё один камень и на этот раз получил пятнадцать тысяч евро — всё-таки камень был больше первого.

— Звоните-таки ещё, молодой человек. Я думаю, у нас налаживается взаимополезное знакомство.

— До свиданья.

Денег теперь должно было хватить и на поездку на Крит.

Всех вещей, включая новый костюм, набралось на две спортивные сумки. Вместе с Алексеем ехал его хороший знакомый по службе, Денис — он должен был быть на свадьбе дружкой. Наталья уже договорилась с подругой поселить его на пару дней у неё, и явно с дальним прицелом, поскольку подруга была не замужем.

Наталья превзошла саму себя. Организовано всё было прекрасно. Свадьбу сыграли весело, без накладок. Брошенный Натальей букет успела поймать её подружка. И в кафе всё было культурно, без эксцессов, как иногда случается. Да и кому драться по пьянке, если мужиков всего трое: Алексей, Денис и Виталий, муж одной из подруг Натальи.

Пели и плясали до глубокой ночи, на второй день продолжили на квартире, уже вчетвером — новобрачные и Денис с Галиной. Да и те вскоре ушли — Денису нужно было на поезд.

Алексей с Натальей отсыпались до полудня следующего дня. Для Алексея это было непривычно — не надо никуда спешить. Всю жизнь по будильнику вскакивал, а тут спи — не хочу.

— Лёш, ты не забыл — самолёт завтра!

— Не сегодня же! — пробормотал Алексей, не отрывая голову от подушки.

— Я не знала, что ты лентяй у меня.

— Могла бы в тайге разглядеть.

— Ты маскировался умело, чтобы в доверие втереться.

— Это был далекоидущий тактический ход.

— У тебя получилось. Вставай, будем кофе пить.

— Не могу, у меня от него изжога. Лучше чаю.

Прихлёбывая маленькими глотками ароматный чай, Алексей раздумывал. Он всё ещё колебался — рассказать ли Наталье о Византии и алмазах? Правда, теперь они супруги… И всё-таки он не решился. Попозже, не сейчас.

После завтрака Наталья стала собирать вещи.

— Лёш, какая погода на этом твоём Крите?

— Должно быть тепло — посмотри по компу.

Потом оказалось, что у Натальи нет купальника. Вернее, купальник был, но раздельный, и он её не устраивал. И Наталья помчалась в магазин.

— С такой фигурой, как у тебя, можно вообще загорать на нудистском пляже, — утешил её Алексей.

— А он там есть?

— Не знаю.

— Тогда почему Крит, а не Кипр?

— Сюрприз будет. Позже узнаешь.

У неё-то была открытая шенгенская виза, Алексею же пришлось открывать, и, следовательно, побегать. Но пляжный тур на неделю уже в кармане, билеты на самолёт — тоже.

Утром они выспались и с единственной сумкой в руках отправились в Домодедово. Вылет был в Ираклион, международный аэропорт столицы Кипра. Таможня, пограничный контроль — и в 15:30 «Боинг-737» рейсом № 3483 вылетел по расписанию.

Алексей блаженствовал — впереди неделя беззаботного существования. Наталья тоже безмятежно улыбалась. Всё-таки попасть из осенней слякотной Москвы в лето не каждый год удаётся.

В полёте слегка бузотёрили подвыпившие туристы, но через три часа полёта самолёт уже приземлился в Ираклионе. Потом переезд на такси на южную оконечность острова, в Палеохору. Тепло, солнце, везде горы и зелень. Красота!

Пока расположились в гостинице, настал вечер. В ресторане уже зажигали под «сиртаки».

Наталья не выдержала, схватила Алексея за руку:

— Пойдём, потанцуем!

— Иди, с меня танцор неважный.

А сам, потягивая красное вино, с удовольствием наблюдал, как Наталья танцует — до чего же пластична и грациозна! А он, когда идёт танцевать, неуклюж, как медведь. Девушки только пищат, когда он на ноги наступает. Ну не рождён он для танцев, а петь может только в строю.

Потом, в постели, разгорячённая Наталья страстно отдавалась Алексею, вскрикивала, стонала.

— Тише, весь отель на уши поставишь, — тихонько шептал ей на ухо Алексей.

— А плевать, я отдыхать приехала.

Два дня они купались, загорали, пили вино и дурачились. На третий день Алексей предложил:

— Поехали в Фест, у меня там дело.

— Ура! Достопримечательности смотреть?

— Ошибаешься. Привет от друга искать.

— Он что — позвонить тебе не может? Или, на крайний случай, письмо послать?

— Увы…

Наталья восприняла поездку, как приключение.

На такси добрались до Феста быстро — часа через полтора. Теперь предстояло самое сложное.

Алексей уселся на скамейку в парке. Город изменился, расстроился — даже планировка была не такой.

После некоторых раздумий он решил для начала посетить местный музей. Может быть, кто-то из историков подскажет, где располагались казармы его хилиархии? Им владело странное, необъяснимое чувство: как будто после долгого отсутствия он вернулся в родной дом, изменившийся до неузнаваемости стараниями родственников. Он видел гору неподалёку, из пещер которой выкуривал разбойников. На одной из улиц ещё лежала старинная брусчатка, по которой он когда-то маршировал со своими гоплитами.

Музей оказался невелик — с глиняными черепками, немногочисленными мраморными статуями и монетами. Да и чего ожидать от маленького провинциального музея?

Наталья хорошо владела разговорным английским, и через неё Алексей спросил у местного музейщика:

— Где располагались казармы пятого века?

— О, господин, это было так давно! Сейчас попробую найти на старых картах, если там что-то есть.

Музейный работник довольно долго рылся в запасниках, и за это время Алексей успел бегло осмотреть экспозицию, однако ничего нового для себя он не обнаружил. Монеты Византийской империи? Он держал их в руках, пользовался в обыденной жизни. Изъеденные ржавчиной мечи? Он воевал такими, только новыми.

Наконец музейщик вошёл в зал, держа в руке старинную, свёрнутую в рулон карту.

— Нашёл. На части бывших казарм сейчас жилые дома, но одна из стен сохранилась. А вы, простите, историк? Чем вызван ваш интерес?

— Да, в некотором роде историк, — согласился Алексей, — интересуюсь древними армиями.

Поскольку в музее не было посетителей, музейный работник вызвался сам провести Алексея с Натальей до интересующего их места.

Они прошли два квартала, повернули — и у Алексея замерло сердце. Он узнал угол, недалеко от которого были когда-то ворота. Отсюда он выводил гоплитов на защиту побережья, из этих же ворот он вышел в последний раз вместе с Острисом и трибунами, направляясь на корабль.

Бывший плац был застроен коттеджами, но часть стены сохранилась.

Алексей подошёл, погладил кирпичи, закрыл глаза. Метрах в семидесяти от угла был когда-то домик трибуна, в другом углу — кухня.

Сердце защемило, на глаза навернулись непрошеные слёзы, и он смахнул их украдкой. Негоже мужчине плакать — не женщина. Неужели он стал таким сентиментальным? Или воспоминания подействовали так сильно?

Теперь, стоя на территории бывших казарм, он сориентировался. Бегло осмотрел стену, но, кроме надписей красками, ничего не обнаружил. Да и не стал бы Острис использовать стену.

Они вышли на улицу.

— Вон там был дом дукса Стракиса, — показал рукой Алексей.

— Да! — удивлённо воскликнул музейщик. — Он долго там стоял, пока лет тридцать назад его не разобрали из-за ветхости. Я даже помню его.

— В два этажа, с портиком и бассейном во дворе, — уточнил Алексей.

— Вы когда-то здесь были? Но, господин, судя по вашему возрасту, вы никак не могли застать дом в прежнем виде.

— Я даже могу нарисовать вам схему комнат, — вырвалось у Алексея.

Только к чему? Крит не раз переходил из рук в руки, захватывался неприятелями, подвергался немецким бомбардировкам. Это ещё чудо, что сохранился кусок стены. «И на что ты надеялся, Лёшка? Даже если легату удалось вернуться и исполнить данное тебе обещание, время и люди уничтожают любые знаки, записи, артефакты», — с горечью подумал Алексей.

И всё-таки он решил потратить остатки дня на поиски. Уже у музея, прощаясь с музейным работником, он спросил:

— Не подскажете, нет ли в окрестностях Феста каких-либо знаков, выбитых на камнях надписей? Может быть, вам что-нибудь говорит имя «Острис»?

— Острис? — наморщил лоб музейщик. — Если мне не изменяет память, он был командиром Иллирийского легиона.

— Вы правы.

— Но на Крите он никогда не был — по крайней мере, записей об этом нигде нет.

— Вы ошибаетесь, на Крите он был дважды. В четыреста пятьдесят седьмом году точно.

— Позвольте спросить, какими источниками вы пользовались? Я об этом слышу впервые.

— Лучше ищите. Он не только был на Крите, а именно в Фесте!

— Да? Боже, как интересно!

— Так что там насчёт знаков, надписей?

— Видите ли, в городе не сохранились постройки тех времён — слишком много времени прошло. Хотя…

— Всё, что угодно, даже нелепости.

— На скале, что высится за городом, есть полустёртая надпись на латинице. Наверное, кто-то из древних вандалов начертал, поскольку латиница — мёртвый язык, — грустно улыбнулся музейщик и показал рукой в направлении горы.

— Спасибо, вы нам очень помогли.

Алексей остановил такси:

— К горе!

— Господин желает осмотреть пещеры? Без провожатого нельзя.

— Я про пещеры не говорил. Пожалуйста, поезжайте к горе.

Таксист пожал плечами. Чудят иностранцы, наверное, сбрендили от пухлых кошельков. Что там смотреть? Вот море или пляж — другое дело. И вообще: Фест — город маленький, туристам здесь смотреть нечего, только вино пить в ресторанчиках.

Наталья сидела, слегка притихшая. Она видела, чувствовала, что происходит что-то странное, необычное, что Алексей ведёт себя так, как будто он был здесь когда-то. Этот разговор про дом дукса, стены казарм… Не этот ли сюрприз он и обещал?

У горы машина остановилась. Ехали-то всего ничего, километров пять.

Алексей рассчитался с водителем. Тот был удивлён:

— Разве вы не поедете назад?

— Если вам не трудно, вернитесь за нами часа через два, — попросил Алексей.

Таксист хитро подмигнул. Парочка молодая — вдруг приспичило? Ну так ведь отели есть!

Фыркнув мотором, «Фиат» уехал.

Алексей стал рассматривать скалу. Не увидев ничего, что могло бы привлечь его внимание, он начал обходить её справа.

— Ты что ищешь? — заинтересовалась Наталья.

— Наташа, иди влево. Если обнаружишь какую-нибудь надпись или знак, ну — треугольник либо ещё что-то позови.

— Ну хорошо.

Алексей уже прошёл метров сто, когда увидев возвращающуюся к нему Наталью. Она призывно размахивала рукой.

Алексей побежал ей навстречу. Ведь ещё часа три — и начнёт темнеть, потому стоило поторопиться.

— Там надпись есть, вроде бы на английском.

От разочарования Алексей едва не сплюнул, но решил посмотреть.

Они подошли к месту, где на скале едва проглядывались буквы. Просматривались они на изрядной высоте, метрах в пяти над землёй, и были выбиты зубилом на камне. Но ветер, пыль и дождь сделали своё чёрное дело: буквы полустёрлись и были заметны, если очень хорошо вглядываться.

Чтобы охватить глазами надпись, пришлось отойти шагов на двадцать от скалы.

Алексей почувствовал, как от волнения пересохли губы. Надпись была на латинице — это точно. Он стал читать её по буквам:

— В…е…р…н…у… Вернулся!

Надпись читалась не вся, концовка стёрлась вовсе, но было и так понятно.

Алексей шумно выдохнул, облизал пересохшие губы. Вроде после слова «вернулся» видна буква «О» — первоначальная от имени «Острис». И рядом — вертикальная чёрточка. Что бы это могло значить? Или ветер с дождём сделали небольшую промоину?

— Наташ, посмотри — там промоина от воды или трещина? — он показал пальцем.

— По-моему, черта, слишком ровная для промоины.

«А не стрела ли это? Вверх, в небо она указывать не может, стало быть, смотреть надо вниз», — осенило Алексея. Он подошёл к подножию скалы, прямо под чертой. Ну и что тут? Камень изрядный, и всё. Никаких знаков, расщелин.

Он ухватился за камень, поднатужился, но сил не хватало. Одной ногой Алексей упёрся в скалу и напрягся так, что затрещало в спине. Камень отвалился, обнажив небольшую трещину или, скорее, отверстие. Алексей встал на камень, пытаясь заглянуть туда. Из отверстия выскочила маленькая ящерица и шмыгнула в сторону, испугав его. Ну, раз ящерица убежала, стало быть, змей нет.

Алексей сунул в отверстие руку и сразу нащупал что-то небольшое, какой-то металлический предмет. Он ухватил его, зажал в кулаке и вытащил. На свету разжал кулак и невольно улыбнулся: на ладони лежала маленькая золотая фига. Не плод фигового дерева, а настоящий кукиш из пальцев. Ну и шутник же этот Острис! И работа мастерская.

Любопытная Наташа не смогла удержаться, подошла поближе и заглянула из-за плеча.

— Ой, какая прелесть! Позолоченная?

— Обижаешь, Острис не тот человек! Чистое золото!

— Дай подержать!

— Любуйся.

Наталья взяла в руку золотую поделку.

— Ух ты, тяжёлая!

— Ну так золото, причём старинное, не пластмасса.

На всякий случай Алексей снова запустил руку в отверстие в скале, прошёлся ладонью. Пальцы нащупали что-то мягкое. Ухватив это «что-то», он потянул и вытащил за тонкий, кожаный, почти сопревший ремешок кожаный чехольчик. Открыл его, и на ладонь выпал его камень с рунами, бывший пять лет талисманом, амулетом. Стало быть, Острис действительно вернулся назад, в своё время. А поскольку он был человеком порядочным и рассудительным, вернул чудо-камень его владельцу. Не твоя вещь — верни на место. Он так и поступил. И намёк в возвращённом камне тоже был, некое приглашение, призыв к Алексею вернуться в древние века, в Византию, в его хилиархию.

Лёша растрогался. Острис оказался на поверку более благородным, чем можно было ожидать от варвара.

— Лёш, ты что застыл?

— Камень… — в горле застрял комок, который не позволял больше произнести ни слова.

Немного помолчав, Алексей пришёл в себя. Камень, невзрачный с виду — как пропуск в другой мир, как возможность жить другой, трудной и опасной, но такой интересной жизнью. Пожалуй, так везёт только раз в жизни.

— Дай посмотреть, — Наталья протянула руку, и Алексей положил камень на её ладонь.

— Тут что-то нацарапано, — она попыталась потереть надпись.

— Замри! — заорал Алексей.

Он неожиданности Наталья выронила камень.

— Ты чего орёшь, как оглашенный? Испугал до смерти.

Алексей подобрал камень, сдул с него пыль и, бережно завернув в носовой платок, положил в карман.

— Ты так обращаешься с этой галькой, как будто у тебя в руках бриллиант! — возмутилась Наталья. — Слушай, а сколько может стоить эта золотая штучка?

— Не знаю, но не вздумай продать. Это подарок старого друга.

— Почему же ты тогда на свадьбу его не пригласил?

— Остриса? Да ты знаешь, когда он жил? Если точно, то больше полутора тысяч лет назад!

У Натальи от удивления округлились глаза. Потом она отступила назад.

— Как же он тебе вот этот кукиш передал?

— Как договорились. Он мне знак обещал подать, и я рассчитывал только на надпись, — Алексей ткнул пальцем в выдолбленную на скале надпись.

— А может, это не он? Мало ли чудиков на свете? Вроде того, что «Здесь был Вася»?

— Да? И камень случайно? И кукиш?

— Таких камней под ногами полно. Крит — остров старый, древний, с богатой историей. Здесь может быть сколько угодно спрятанных кладов — золотых монет и разных фигурок.

— Тебе не кажется, что слишком много случайностей? Буквы на скале, фигурка золотая, камень?

Нет, всё-таки у женщин логика какая-то неправильная, в мужском понимании её просто нет.

— Ладно, — решился-таки Алексей, — пока такси за нами не пришло, садись и слушай.

Он решил рассказать Наталье о камне, о своём переносе во времени, об Острисе. Про алмазы решил, однако, пока умолчать. Прямо по поговорке: «Хочешь, чтобы твой секрет знали все — расскажи его женщине». Правда, Наталья молчала о зэках в тайге, но это было в её интересах.

И Алексей, умалчивая о скользких моментах, вроде алмазов, начал своё повествование.

Наталья сначала улыбалась, как будто сказку слушала, но потом рассказ её захватил, и она даже рот приоткрыла. Когда же Алексей рассказал о своей жизни гребцом на галерах, а потом и о берберских пиратах, начала сопереживать. Сжимала кулачки, хмурила брови, в острые моменты ойкала.

Алексей уже начал рассказывать о Крыме и о том, как стал декархом, когда приехало такси.

— Садитесь, поехали, скоро темнеть начнёт, — крикнул им водитель, приоткрыв дверцу машины.

Возвращаться ночью в Палеохору не стали, сняли номер в отеле в Фесте. Поужинали в ресторанчике при отеле — рыбные блюда тут были великолепны.

Едва они вошли в номер, Наталья упала в кресло.

— Продолжай, я просто сгораю от нетерпения.

И Алексей начал говорить о Херсонесе, о варварах и Аттиле, о своей службе во Фракии.

— Это где же такая?

— Современная Болгария.

— Продолжай.

И Алексей продолжал. Он рассказывал о дуксе Дисии, о том, как он познакомился с Острисом и совершил с ним поход в Сирию — даже об укусе Остриса змеёй не забыл. Потом уже о Константинополе и о том, как его назначили трибуном на Крит, а Остриса — легатом в Иллирию.

— Так ведь нет такой страны? — недоумённо пожала плечами Наталья.

— Это земли нынешней Греции и частично Албании.

Час шёл за часом. Уже было сказано и о Фесте, где он располагался в казармах.

— Это та разрушенная стена?

— Именно.

Потом — о кораблях вандалов, о бое, о приезде Остриса и о кораблекрушении.

— И вы спаслись?

— Как видишь. И всё это — камень. Поэтому не трогай его, иначе я не найду тебя в прошедших веках.

У Натальи даже слёзы на глазах выступили от услышанного:

— Бедный, как тебе трудно и тяжело пришлось, столько ты пережил!

А за окном уже наступал рассвет нового дня.

Алексей не чувствовал усталости от бессонной ночи, наоборот — он ощущал подъём душевных сил. Он успокоился, узнав, что Острис вернулся к себе, и даже шутливый подарок от него получил. И ещё: камень с рунами у него, поэтому вероятны новые приключения.

Фельдъегерь Книга вторая Рыцарь

Пролог

Сколько себя помнил Алексей, всегда был парнем, по-сибирски крепким и телом и духом. Оттого учеба в военно-командном училище и служба в армии, где дорос до старшего лейтенанта, давалась легко. Однако в последнее время стал видеть сны, не всегда приятные, связанные с воспоминаниями.

То страшная авиакатастрофа, в которой выжили только двое — он и девушка Наталья, ставшая впоследствии его женой. Алексей, как наяву, слышал крики пассажиров, потом сильный удар о землю. Встретившиеся в тайге беглые зэки попытались изнасиловать Наталью. Тогда он поступил как мужчина, защитник. Одному свернул голыми руками шею, другого убил ножом, третьего застрелил из дробовика. Убил людей впервые в жизни. Военное училище — не Смольный институт благородных девиц, фактически там готовят профессионалов, способных убивать врагов разным оружием. Но одно дело выстрелить во врага, скажем, из пушки, когда неприятель далеко и зачастую простым глазом не виден, а другое — свернуть ему шею, услышав хруст ломающихся позвонков.

После таких снов просыпался со стоном, с криком, в холодном поту. И забылось бы со временем происшествие, тем более что трупы не нашли. Однако в кармане одного зэка обнаружились в грязном носовом платке камни, невзрачные с виду, оказавшиеся алмазами. Среди них был один, с полустертыми рунами. Камень оказался редкой, диковинной вещью, явно очень старой, скорее древней, обладавшей магической силой.

Неосторожно потерев руны на камне, Алексей оказался в Древнем Риме, а самое худшее — гребцом на галере.

Ухитрившись выжить, сбежал во время боя, с передрягами добрался до Константинополя, столицы византийской. Как выжить, если умеешь только воевать, да и то в современной армии? Алексей был вынужден стать наёмником в пехоте императора. И — невиданное дело для империи, за четыре года прошёл все ступени армейской иерархии, от рядового гоплита до трибуна, не минуя ни одной. Сначала гоплит, потом декарх, лохаг, кентурион, хилиарх.

Ни о чем впоследствии не жалел, перенесшись почти на тысячелетие назад, поскольку посчастливилось побрататься с командующим легионом, варваром Острисом. Что может быть крепче мужской дружбы, замешанной на крови?

Многое пришлось пережить вместе, рисковать жизнью. Тонули на корабле, но посчастливилось спастись, и в Москву попали неожиданно, благодаря артефакту. Почудил маленько Острис в столице, но удалось отправить его в своё время. А вот Алексей остался…

Глава 1 «КРЕСТОНОСЦЫ»

По возвращении в Москву на Алексея буквально обрушилась лавина неотложных дел. Во-первых, требовалось искать работу — ведь деньги имеют свойство заканчиваться. А жить, пусть и недолго, на зарплату жены ему просто претило, он мужчина, а не альфонс. И во-вторых, нужно было покупать новую квартиру, в однокомнатной квартире Натальи было тесновато. А если ребёнок появится? Алексей побаивался одного — как бы их не кинули при покупке, как бы им не попасть в число обманутых дольщиков. Едва ли не каждую неделю по телевизору показывали этих несчастных людей, обманутых жуликами.

Посоветовавшись, они решили брать квартиру не новую, а в обжитом районе, и, по возможности, недалеко от метро. Правда, стоили двухкомнатные квартиры просто бешеные деньги, но Алексей рассчитывал продать в Питере алмазы. По его расчётам, вырученных денег на квартиру должно хватить, а на мебель и бытовую технику можно заработать. А своей однокомнатной квартирой Наталья пусть распоряжается сама: это её жильё, у него же на её квартиру видов нет, как нет и никаких прав.

— Лёш, а сколько у нас денег? — как-то спросила его Наталья. — Ты свадьбу делал, на Крит, на отдых летали. Всё это немало стоит, а ты ведь не миллионер?

Алексей стушевался. Что он мог ответить? Камни у него есть, а наличности нет. Не расплачиваться же алмазами? В первую очередь надо конвертировать камни в валюту, а потом, сообразно деньгам, уже искать жильё.

Вечером он созвонился с питерским ювелиром и договорился о встрече.

— Наташ, мне нужно на денёк в Питер, завтра.

— Езжай.

Алексей открыл свою спортивную сумку, в которой хранил алмазы, достал маленький пакетик, взвесил его в руке и усмехнулся: надо же, весу — всего ничего, а за них квартиру купить можно!

Однако поездка затянулась на три дня. Подпольный ювелир не ожидал целой партии камней, и чтобы найти крупную сумму, ему требовалось время. Двести пятьдесят тысяч евро — не шутка. Да ещё полдня ушло на то, чтобы покупатель взвесил и оценил камни; потом Алексей должен был пересчитать купюры.

Ювелир только руки потирал:

— Такую сделку обмыть надо. По коньячку?

— Увольте, — несколько церемонно склонил голову Алексей, — и так задержался. С удовольствием бы — но дела. Давайте в следующий раз.

— С превеликим удовольствием. С вами приятно иметь дело, молодой человек. Как ваше имя, позвольте полюбопытствовать?

— Зовите Василием.

Старый жулик сразу понял, что это не настоящее имя Алексея, и вздохнул:

— О времена, о нравы! Никто никому не доверяет!

— К сожалению, такова реальность. Всего хорошего.

Ювелир посмотрел в глазок, отпер замки и выпустил Алексея из квартиры. Они расставались навсегда: говоря о следующей встрече, Алексей блефовал — камней у него больше не было.

— Твой день растянулся на четыре, — укорила его Наталья, когда Алексей вернулся в Москву.

— Зато у меня наличность на руках.

— Ты кого-то ограбил в Питере?

— Я криминалом не занимаюсь.

— Ну да, деньги у бабушки в чулане хранились, в чулке.

Алексею очень не хотелось рассказывать Наталье, откуда взялись у него деньги. Пусть думает, что хочет, но это останется на его совести.

— Лёш, а сколько у нас денег?

— Двести пятьдесят тысяч.

— Долларов?

— Евро.

Наталья на несколько минут замолчала, пересчитывая в уме по курсу, потом вздохнула.

— Ты чего?

— Таких денег только на «однушку» хватит.

Алексея прошиб холодный пот. Блин горелый, а он надеялся! Надо было по риелторским конторам походить, узнать масштаб цен.

Хорошее настроение быстро улетучилось.

— Лёш, двухкомнатную можно взять, но не в центре, а на окраине. Или мою продать и добавить.

— Это твоя квартира, тебе и решать.

— Но ведь мы с тобой семья?

— Конечно!

— Тогда можно попробовать обмен. Обменяем однокомнатную на двухкомнатную с доплатой.

— Какой дурак захочет?

— Проще, чем ты думаешь. Люди разъезжаются чаще, чем съезжаются. Разводы, разъезд с взрослыми детьми — да мало ли. У меня завтра свободный день, можно посидеть в Интернете.

— Идёт, посмотрим вместе.

Они нашли несколько вариантов, созвонились — даже убили послеобеденное время на смотрины.

«Двушка» понравилась. Дом старый, сталинской постройки, с высокими потолками, и стены толщиной в полметра. Звукоизоляция отличная.

Наталья, коренная москвичка, знала о «квартирном вопросе» значительно больше Алексея.

А потом наступила суета: пришли смотреть их квартиру, начали бегать по различным конторам, от которых голова шла кругом. И как апофеоз суеты — сам переезд.

Когда грузчики расставили мебель и ушли, Наталья с Алексеем рухнули без сил. Однако впереди их ждала новая беготня: регистрация, перенос телефона, разные жилконторы. Алексей и не подозревал, что переезд — столь суетное и затратное мероприятие. Не зря в народе говорят, что два переезда равны одному пожару. И времени, и нервов уходит много.

Месяц пролетел, как один день, зато в паспорте красовался штамп московской регистрации, и можно было думать о работе.

Алексей начал просматривать газеты с объявлениями, даже по Интернету искал работу. Ему хотелось бы и по душе, и с приличной зарплатой, хотя он понимал, что новичку много платить не будут, приглядеться захотят.

По вечерам у него вошло в привычку поглаживать золотую фигу, подарок Остриса — это как-то его успокаивало. А перстень с бриллиантом, подаренный Острисом после его освобождения из полицейского участка, и камень-талисман он хранил в шкатулке, в тумбочке. Иногда доставал, любовался.

С работой Алексею помогла Наталья. Позвонив, она попросила приехать в редакцию.

— Слушай, Лёш. Рядом с нами коммерческий банк, там инкассатор нужен. Есть перспектива роста — у них скоро начальник отдела безопасности на пенсию уйдёт.

— Ты-то откуда знаешь?

— Подруга у меня в банке работает. Иди к ней прямо сейчас, вот реквизиты, — Наталья протянула Алексею визитку.

Так довольно неожиданно для себя Алексей стал инкассатором. Работа непыльная, но рискованная — в Москве на инкассаторов периодически происходили нападения. А что бронежилет и автомат — так это дело привычное. Зато зарплата была в три раза выше, чем та, которую он получал на службе фельдъегерем.

Так он отработал месяц-другой. Вроде бы всё наладилось — жена, квартира, работа, жизнь столичная суетная, но и выйти в выходные есть куда.

В пятницу он пришёл с работы раньше жены. У неё в редакции день ненормированный: то целыми днями на диване лежит с ноутбуком, а то по выходным с утра до вечера занята. Несколько непривычно, но раз Наталье нравится — это её дело. Как говорится — волка ноги кормят, и это относится к журналистам в полной мере.

Едва он закрыл в прихожей дверь, как раздался звонок:

— Привет, Лёш. Я в срочную командировку, в Вологду. Может быть, потом в Питер, не знаю, как сложится. Не волнуйся, поездом.

— Надолго?

— Дня на три. Думаю, без меня не умрёшь. В холодильнике суп, котлеты.

— Ну хорошо, если так. Удачи. Целую и жду.

— Взаимно.

Ну вот, называется, отдохнули вместе на выходных. А ведь планы совместные строили, Наталья хотела показать ему Абрамцево.

Алексей вздохнул, переоделся, подогрел котлеты с картошкой, поужинал. Чем бы заняться? Впереди выходные, а он один. В голове мелькнула шальная мысль — а не посетить ли Остриса? В тот раз он пробыл в Византии пять лет, а здесь, в этом времени прошло всего два дня. Вполне реально! Камень исправно закинул его в те века, потом вернул с Острисом. И Остриса вернул — ведь получил же Алексей назад и камень, и золотую фигу, как привет от легата.

Сначала он прогнал от себя эту мыслишку. Вдруг Наталья позвонит, а он не ответит — она волноваться будет. Но чем дальше он гнал от себя мысль о переносе, тем навязчивей она становилась.

Потом он уже устал бороться с собой, плюнул. В конце концов — денёк-другой ведь, не больше. А Наталье на всякий случай он напишет записку. Если она раньше вернётся, успокоится. А звонить и беспокоить её сейчас не стоит, зачем попусту волновать? У неё в командировке и так забот полно.

Решив так, он стал суетливо готовиться. Так, сперва одежда. Он надел чёрные джинсы и однотонную тёмно-синюю рубашку, поскольку она не будет бросаться в глаза. Клетчатых, полосатых и в горошек тканей византийцы в то время не носили. После некоторых раздумий надел на ноги добротные полуботинки. Они были разношены по ноге, не натирали, должны были выдержать не один длительный переход, если придётся. В карман сунул складной нож с фиксируемым лезвием бритвенной остроты. Больше ничего брать не стоит: предметы могут быть восприняты необычно и вызовут вопросы. Сотовый телефон выключил — брать его с собой не имело смысла.

Открыв шкатулку, Алексей достал из неё камень. Ох, и вовремя он заменил истлевший кожаный мешочек с ремешком! Любовно погладил золотой кукиш. Ха! Будет о чём посмеяться с Острисом. Только удастся ли его найти? Ведь легион вполне могли перебросить в другую провинцию или фему, где обстановка погорячее. Вот балбес-то! Нет, чтобы в Интернет залезть, почитать, чем знаменательны годы, какие серьёзные события предстоят? А сейчас уже поздно, слишком много времени это займёт.

Алексей проверил краны на газовой плите, закрыл форточки, уселся в кресло и сосредоточился. Пальцем, на котором красовался перстень с бриллиантом, подаренный Острисом, потёр камень. Ничего! Он перевернул его другой стороной, рунами вверх, и потёр снова.

Раздался треск, как при электрическом разряде, голова закружилась, и Алексею показалось, что он на миг лишился сознания.

Он открыл глаза и прямо перед собой увидел доски. Ощущалась тряска, были слышны скрипы тележных колёс. Он приподнял голову. Точно! Он лежит на повозке, на облучке восседает человек в чёрной рясе и с выбритой на темечке тонзурой — так может выглядеть католический священник. Повозка была накрыта пологом, и потому в стороны, назад и вверх видимости не было никакой.

Алексей кашлянул. Священник обернулся, всмотрелся в полумрак и на чистейшем латинском воскликнул:

— Очнулся! Славься, святая Мария! Я уж думал, что не придёшь в себя.

— И давно я так?

— Второй день, как нашли.

Хм, вот уж странно! По-прежнему лёжа, он согнул и разогнул ноги, руки и ощутил, что левая его рука мёртвой хваткой сжимала камень. Алексей вложил камень в кожаный мешочек, висевший на шее. Чувствовал он себя вполне прилично, потому уселся и приподнял полог крытой повозки. Слева тянулись возделанные поля, а поодаль, километрах в двух, высились холмы. Судя по виду и температуре, похоже на Фракию.

Приподняв задний край полога, Алексей высунул голову и немало удивился. Что за странное шествие? Сзади, за крытой повозкой, двигалось множество людей, повозок, конных, причём на многих были белые одежды.

Алексея пробил холодный пот. Куда он попал? Что за странное шествие пилигримов? И какой год на дворе, в конце концов?

Через пару часов колонна остановилась на ночёвку у какого-то селения. Священник спрыгнул с козел и стал разминать затёкшие руки и ноги.

Выбрался из повозки и Алексей.

— Собери хворост для костра, будем ужин готовить, — распорядился капеллан. Похоже, это был священник, сопровождающий воинство. И это были не пилигримы, как сначала подумал Алексей. Теперь они ходили совсем рядом, и он разглядел на белых накидках нашитые на левом плече красные кресты, а у многих — и мечи на поясных ремнях.

Какая-то странная ассоциация возникла в мозгу Алексея. Похоже на крестоносцев — какими их показывали в кино, только в фильмах кресты побольше. Он что, не в Византию попал, не в пятый век? Вопросы так и вертелись на языке, но Алексей решил дождаться ужина. Известное дело, после еды люди становятся добрее и разговорчивее.

Он собрал хворост, сломал сухостоину, сложил всё в кучу. Капеллан набрал сухого мха и поджёг его от небольшой походной лампадки. Карманным ножом Алексей срезал две рогулины и вбил их в землю. Священник кивнул и достал из повозки закопчённый котелок.

— Ищи воду, сын мой.

В сотне шагов нашёлся ручей. Алексей искал бы его дольше, но он просто увидел, откуда идут с котелками и вёдрами крестоносцы. Кто-то из них был бритым, другие с бородами, и разговаривали на разных языках. Алексей слышал и английскую, и немецкую, и французскую речь, а ещё — итальянскую и вовсе непонятную, видно — из старых языков, на слух неведомых. Прямо Вавилон какой-то!

Священник подвесил котелок над костром и, когда вода закипела, высыпал туда пшено, бросил кусочки сушёного мяса и щепотку соли.

Вскоре котелок стал источать соблазнительные запахи.

Капеллан попробовал и одобрительно кивнул:

— Лепёшек бы сейчас, даже ржаных — да нет их. Вознесём Господу нашему молитвы за пищу, что он нам послал, и примемся за трапезу.

Капеллан повернулся лицом к востоку и начал читать молитву. Читал он скороговоркой, быстро, периодически отбивая поклоны и крестясь.

Алексей молитв не знал, он просто шевелил губами и крестился.

Они уселись ужинать. Священник протянул Алексею оловянную ложку.

Кулеш немного остыл, но был вкусен. Алексей не раз замечал, что еда, приготовленная на костре, на свежем воздухе всегда вкуснее, чем сваренная на газовой плите дома. То ли потому что она с привкусом дымка, то ли просто потому, что есть хочется до колик в животе?

— Помой котелок, сын мой.

За угощение можно котелок вымыть — не дворянин, чай. Алексей не просто вымыл котелок — он надраил его с песочком так, что тот засверкал.

Священник увидел начищенный до блеска котелок, цокнул языком и кивнул головой:

— Вижу — стараешься, не ленив. Ну, коли оклемался, сам решай — пешком пойдёшь или со мной поедешь.

— Ехать сподручнее.

— Тогда прислуживать будешь: костёр, кашу сварить, котелок помыть.

— Согласен.

— Тогда давай спать. Я в повозке, ты под ней — на случай дождя.

— Как зовут тебя, святой отец?

— Павел. Я из Пьемонта.

— А меня Алексеем. Скажи, падре, какой сейчас год?

— Одна тысяча сто девяносто первый. Неужели забыл?

— Выскочило из головы.

Священник залез в повозку, немного там повозился и вскоре затих. Алексей же сидел, задумавшись.

Как-то неладно получилось. Он думал, впрочем, без всяких на то оснований, что память перенесёт его в пятый век, в Византию, а он попал на семьсот лет позже. Ведь он лелеял надежду встретиться с Острисом, вместе с ним посмеяться над его золотой фигой и продолжить службу в своей хилиархии.

Алексей постучал по доскам подводы:

— Отец Павел, прости за беспокойство, но не подскажешь ли мне — где мы сейчас?

— Должно быть, недалеко от Константинополя. Не мешай, я уже засыпать начал.

Ага, всё-таки Константинополь. Может, он как-то не так камень потёр? Ведь никаких инструкций к нему не было, не электронный гаджет. А сколько раз он тёр камень — два или три? Да сейчас это уже и неважно. Он попал в эпоху Крестовых походов, вот только в какой именно? Сидя за компьютером, можно прочитать. Однако у него такой возможности не было, и как он ни вспоминал, припомнить решительно ничего не мог — ну не историк он.

Эпоха Крестовых походов началась в 1095 году решением римского папы Урбана II по просьбе византийского императора Алексея I Комнина — для защиты земель византийских, освобождения Иерусалима и Святой земли от мусульман. Предыстория вопроса такова.

В 1071 году армия византийского императора Романа IV Диогена была разбита султаном турок-сельджуков Алп-Арсланов в битве при Манциперте. В дальнейшем Романа свергли, и Византия на долгих десять лет погрузилась в гражданскую войну, когда на трон взошёл Алексей I Комнин. К этому времени турки захватили значительную часть Анатолийского плато.

Алексею I Комнину пришлось вести войну на два фронта: на западе — против норманнов Сицилии, на востоке — против турок. Империя была ослаблена.

Но и мусульманский лагерь страдал от распрей. Ближний Восток оказался между султанатом Великих сельджуков с мусульманами-суннитами и государством Фатимидов Египта, где правили шииты. Христианское меньшинство на Ближнем Востоке защищать было некому.

Разрушение храма Воскресения в 1009 году и переход в 1078 году Иерусалима во власть турок стали двумя фактами, глубоко и сильно подействовавшими на религиозное настроение народов христианской Европы. Папа, призвав к походу на мусульман, объявил об отпущении грехов, прощении долгов и защите жилищ и церковного имущества для участников крестовых походов. По предложению Урбана на одежды освободителей Гроба Господня нашивались красные кресты.

Первый поход состоялся под предводительством Петра Пустынника и был плохо организован. В поход шли крестьяне, ремесленники и преступники, выпущенные из тюрем. По свидетельству современника Комнина, француза Шаландона, «…крестоносцы — разбойники, дикие звери, без разума и человечности».

Константинополь оказался в тяжёлом положении. Мало того, что город вёл борьбу на два фронта, так ему ещё и угрожали печенеги, пришедшие с севера и почти дошедшие до византийской столицы. Их удалось разбить с помощью подкупленных половцев. В Мраморном же море, как и в проливе Босфор, бесчинствовал турецкий пират Уска, постоянно беспокоивший побережье набегами. С приходом крестоносцев Комнину предстояло решить несколько проблем. Он опасался, и причём обоснованно, что крестоносцы займут города империи — ведь численность их была больше, чем численность армии империи, к тому же разбросанной по многим фемам. Но ему удалось уговорить предводителей крестоносцев принести Комнину вассальную присягу — отдавать ему, как сюзерену, отвоёванные ими области на востоке.

Поход, в который угодил Алексей, был третьим. Возглавляли его три самых могущественных правителя. Немцев вёл Фридрих V Барбаросса, французов — король Филипп II Август и англичан — король Ричард I Львиное Сердце. Фактически Ричард остался единственным руководителем похода, после того как 10 июня при переправе через реку Селиф утонул Фридрих Барбаросса. Сильный поток опрокинул коня, Фридриха подхватило мощным течением, и он утонул на глазах многочисленной свиты. Фридрих был великолепным пловцом, но доспехи потянули его на дно.

Филипп II Август решил оставить поход и вернуться. Нарушив клятву, данную Ричарду, он хотел отвоевать земли английской короны, пока Ричард был в походе.

Утром, пока готовилась каша, Алексей успел в ярком свете рассмотреть воинство. Оно было разномастным. Не меньше половины — простолюдины, неважно одетые, с плохим оружием.

Однако другая половина представляла грозную силу — рыцари и их оруженосцы в белых накидках с крестами, из-под которых была видна добротная одежда; да и мечи на поясах внушали уважение. Хотя лезвий не было видно, но Алексей понимал, что к плохому клинку великолепную рукоять и украшенные ножны никто не приладит. Рыцари и вели себя подобающе: они ходили важные, с серьёзным видом и общались только с себе подобными. Даже с оруженосцами разговаривали сквозь зубы, а на простолюдинов смотрели свысока, с пренебрежением. Как же, белая кость, дворянство, у каждого в багаже — королевская грамота о возведении в дворяне его самого или предков; да ещё и рыцарские грамоты. И обращаться к ним следовало не иначе как «сэр», по крайней мере — к англичанам.

Как-то неожиданно быстро все поели, и колонна тронулась в путь. Рыцари и оруженосцы верхом, люди попроще — на повозках, а уж вовсе простолюдины — пешком. Шум, пыль столбом от тысяч ног и копыт. Шли медленно, но почти без остановок.

Алексей стал узнавать знакомые места. Местность изменилась, но не настолько, чтобы её совсем нельзя было узнать. Деревья разрослись, поменялось русло речушек, но в целом всё было узнаваемо.

Ещё не начинало темнеть, но колонна уже расположилась на ночлег. Уже потом святой отец сказал, что будут ожидать переправы через Босфор на кораблях. Ну конечно, какой человек, тем более — император, пустит в город массу вооружённых людей? Они ведь и переворот устроить могут, и грабежи учинить.

Несколько кораблей подошли на следующий день, и воинство стали переправлять через пролив. Невелик пролив, а всё же преграда.

Корабли курсировали весь день, пока все крестоносцы не очутились на другом берегу.

Алексею хотелось посмотреть на королей Филиппа и Ричарда, на императора Барбароссу — когда ещё представится такая возможность? Однако Павел охладил его желание:

— С нами идёт только часть воинства. Оба короля и император добираются морем. А Ричард, насколько я наслышан, сейчас на Кипре. «Да-и-нет» вроде там воюет.

— А кто такой «Да-и-нет»?

— Так Ричарда называют, прозвище у него такое. Он может несколько раз на дню менять своё мнение.

— Забавно.

— Но в бою храбр, как лев — не зря же его называют Львиное Сердце. Ты его когда-нибудь видел?

— Нет.

— Ох и тёмен ты, Алексей! Увидишь — узнаешь сразу. Очень высокий — выше двух ярдов, глаза голубые, светловолос. И меч старинной работы.

Святой отец ещё не знал, что 12 мая король Ричард обвенчался с Беренгорией Наваррской. К сожалению, брак оказался бездетным. Сам же Кипр стал своего рода перевалочной базой для крестоносцев.

Уже 8 июня 1191 года король Ричард с рыцарями на кораблях вошёл в залив святого Иоанна Акрского. Два года крестоносцы безуспешно осаждали Акру: крепость была с мощными стенами и бастионами, защитники упорны.

Проделав долгий путь, пешая и конная колонна крестоносцев подошла к Акре, где воссоединилась с рыцарством Ричарда. Не затягивая время, Ричард отдал приказ на штурм — он опасался подхода войск Салах-ад-Дина, который был близок. Среди крестоносцев его называли Саладином.

Рыцари из числа осаждавших Акру ранее рассказали Ричарду о толщине стен. Особенно досаждала штурмующим башня Проклятия.

Не раздумывая долго, английский король провозгласил, что каждому, кто принесёт камень из стены этой башни, он вручит слиток золота.

И в крестоносцах взыграла алчность. Хотя все, как один, заявляли о том, что шли в поход для освобождения Иерусалима и Святой земли, каждый в душе мечтал поживиться трофеями, обогатиться.

На кораблях, с которыми прибыл король с рыцарями, доставили огромную деревянную осадную башню в разобранном виде. Часть людей начала её сборку, простолюдины же принялись засыпать землёй тройное кольцо рвов вокруг крепостных стен — иначе подкатить осадную башню было невозможно. Они подбегали ко рву с мешками, набитыми землёй, и сбрасывали эту землю в ров. Туда же бросали фашины — связанные пучки веток и хвороста. Работа не только тяжёлая, но и опасная, сарацины на стенах не дремали, и немалое число крестоносцев полегло под стенами Акры от стрел и камней.

Алексей к стенам не приближался. Он воин, а не грузчик, и его дело — воевать. А вот с этим было туго, главное — у него не было оружия. Белой накидкой с крестом на плече он обзавёлся благодаря отцу Павлу. Но оружие стоило дорого, а денег у Алексея не было. И пока он был сторонним наблюдателем.

Всё решил случай. В лагере крестоносцев началась эпидемия — её называли «леонардией». Человек, заболевший ею, начинал слабеть, у него появлялась лихорадка, выпадали ногти, волосы, зубы, воспалялись дёсны, шелушилась кожа. Вроде бы и незаразная болезнь, но с каждым днём больных становилось всё больше. Болезнь напоминала цингу и причиной её была нехватка витаминов — ведь в лагере питались однообразно, не хватало воды, фруктов не было вовсе. К тому же скученность и антисанитария приводили к дизентерии. Каждый день от болезней гибли люди. Смерть не щадила никого — ни рыцарей, ни простолюдинов. По утрам обнаруживали мёртвые тела и относили их поодаль, в братскую могилу.

Алексей сидел в тени повозки, когда проходивший мимо рыцарь вдруг покачнулся, схватился за край повозки и рухнул навзничь. Алексей подскочил к лежащему, пощупал пульс. Сердце билось неровно, а потом пульс пропал, и рыцарь испустил дух. Изо рта его дурно пахло, кожа была покрыта струпьями.

Воровато оглянувшись, Алексей расстегнул на мёртвом рыцаре пояс с мечом и кинжалом и забросил его в повозку, под тент. Потом пошарил под накидкой, выудил скрученный трубочкой пергамент с сургучной печатью и тоже отправил его в повозку — почитать можно и потом. Кто он, откуда? Сам пришёл или с войском короля? Теперь мало вероятности узнать всё это.

Алексей подозвал простолюдинов, и на импровизированных носилках из двух жердей рыцаря вчетвером отнесли к братской могиле. Там почти постоянно находился кто-то из священников, отпевавших усопших.

По возвращении Алексей забрался под тент повозки, уселся поудобнее, развернул пергамент. Текст был на латыни. В Византии к этому времени перешли на греческий язык, но католики ещё вовсю использовали латынь в официальных документах.

Алексей вчитался в слова, написанные замысловатыми рукописными буквами:

«Король Франции Филипп II Август… — потом не очень разборчиво, с завитушками… — посвящает в рыцари маркиза де Кост из Бургундии Анри Саваж». Далее — о праве ношения меча, участия в рыцарских турнирах и обязанности верно служить королю.

Алексей усмехнулся. Филиппу он служить не собирается, но и встречаться с королём опасно. Впрочем, лагерь крестоносцев размещён на холмах, воинство постоянно перемещается, и реши кто-нибудь найти Анри — сделать это будет непросто. Итак, отныне он Анри Саваж из Бургундии — Алексей несколько раз повторил своё имя. Потом вытащил из ножен меч — довольно тяжёлый, длиннее римского или византийского. Лезвие меча было не прямое, а сужающееся к острию.

Алексей постучал ногтем по металлу, послушал звон, срезал несколько волосков на руке и удовлетворённо кивнул — рыцарь или его оруженосец за оружием ухаживал. Клинок был смазан и остр. Ближе к рукояти по лезвию просматривалась надпись, и Алексей с трудом прочитал: «Пьющий кровь». Эка сурово и воинственно! Хотя по сути верно. Меч — оружие убийства.

Вернув меч в ножны, он взялся за рукоять кинжала и вытащил его из ножен. Без малого почти в локоть длиной, неплохая сталь. Видимо, и кинжал и меч стоили изрядных денег.

Теперь бы коня. Понятно, что на штурм крепости пойдут пешими — но потом-то? Одна надежда была: при штурме поляжет не один рыцарь, а о простолюдинах и говорить нечего. Вероятно, и кони лишними будут, и сёдла. Вот только щита у него нет, а нужен.

Меж тем рвы вокруг крепости засыпали, осадную башню собрали. Она стояла в двух сотнях шагов от Акры, возвышаясь над её стенами и повергая защитников крепости в ужас — они страшились нового штурма.

И приступ состоялся — пока без участия башни. Король Ричард был болен и в бою не участвовал. Штурмом руководил король Филипп, и в бою участвовали в основном его люди.

Французам почти удалось ворваться на стены. Рыцарь Обри Клеман, держа в руках знамя, взобрался по лестнице до верха стены, но лестница обрушилась, покалечив нескольких воинов. Защитники же втянули рыцаря на стену железными крючьями, знамя изорвали, а рыцаря пленили.

Штурм захлебнулся, чему король Ричард в душе был рад. В Акре находились лучшие военачальники Саладина, знатные эмиры, богатые люди. Ричард не хотел резни, он жаждал захватить их в плен и обменять их жизни на часть земель и выкуп от Саладина. За спиной Филиппа он вёл тайные переговоры с Саладином, и отношения между двумя военачальниками сложились уважительными. Сарацин, узнав о его болезни, даже посылал Ричарду свежие овощи и фрукты.

Но всё тайное когда-нибудь становится явным. О переговорах за его спиной узнал Филипп. Он пришёл в ярость, обвинил Ричарда в измене, но внезапно сам слёг с «леонардией».

А Ричард стал выздоравливать, и это вызвало у Филиппа и его окружения подозрение. Обстановка между двумя королями становилась напряжённой.

Между тем крестоносцы окружили Акру земляным валом и установили на него метательные орудия — катапульты и требюше. Англичане назвали свою машину «Большая праща», французы — «Злая соседка». Особенно мощной была машина рыцарей-тамплиеров — она за один раз бросала на стены и в город до двенадцати больших валунов. Хлопки этой машины слышали во всём лагере. Валуны били по стенам, разбивая камень, и летели в город, убивая и калеча людей, разрушая дома.

Акру обуял страх. Жители выслали к Ричарду переговорщиков, но он предложил сдать город без всяких условий, обещая сохранить жизнь всем горожанам. Защитники отказались и выслали гонца к Саладину, чувствуя, что пришёл их последний час, и слёзно прося помощи. Метательные орудия били без перерыва днём и ночью.

С крестоносцами пришли трубадуры, поэты, воспевшие потом штурм в песнях, стихах и балладах. В лагере были и маркитанты, продававшие провизию за изрядные деньги.

Наступил решающий час 6 июля 1191 года. Часть стены крепости была разрушена. Король Ричард отдал приказ на штурм. Защитники пытались заложить пролом мешками с землёй, но требюше метали и метали камни, не давая заделать пробоину и убивая сарацинов.

Неожиданно из пролома вырвалась большая группа сарацинов и, вмиг перерубив немногочисленных крестоносцев первой линии, принялась крушить осадную башню.

От увиденного Ричард пришёл в ярость. Ведь вокруг — ни деревца, и отремонтировать башню будет невозможно. Он возопил:

— Мои славные рыцари! Вперёд! Взять проклятый город!

Обгоняя пеших, блестя на солнце доспехами, вперёд ринулись конные рыцари. За ними бежали рыцари пешие — кто победнее или те, кто думал ворваться через пролом в город. А уж потом, третьей волной — простолюдины.

Алексей, поддавшись общему порыву, бежал во второй линии. Он жалел лишь о том, что не имел защиты — ни шлема, ни кольчуги или лат, ни даже щита.

— А… а… а… — накатывалась волна крестоносцев на сарацинов.

Конные рыцари сразу смяли группу защитников, изрубив их. До пролома успели добежать лишь несколько человек. Рыцари спрыгивали с коней и лезли напролом.

Горожане оборонялись яростно. Сверху, со стены стреляли по набегающим крестоносцам лучники, лили вниз кипящую смолу и воду, бросали камни. Штурмующие несли потери.

Но и крестоносцы смогли подкатить осадную башню вплотную к городским стенам. С неё сбросили перекидные мостики. Десяток лучников с осадной башни дали залп, очистив стену от сарацинов. Размахивая мечами и боевыми топорами, крестоносцы хлынули на стену крепости.

Защитники дрогнули, побежали, но навстречу им уже спешила подмога. На каменной лестнице они столкнулись, образовалась свалка. А рыцари напирали сверху, рубили направо и налево, сбрасывая мёртвые тела вниз и расчищая себе дорогу.

Вместе со всеми Алексей ворвался в пролом стены. Бой уже кипел в двух десятках шагов от неё, и он тут же врубился в сечу.

Напротив него стоял худощавый бородатый сарацин в богатых доспехах, размахивающий саблей. Видно было, что боец он опытный, вёрткий. Только оружие в его руках неровное. Сабля лёгкая, и действовать ею можно было быстрее. А меч тяжелее, и отбить его саблей тяжело. И клинок у меча длиннее сантиметров на пятнадцать-двадцать, что в ближнем бою давало преимущество.

Звенела сталь, высекая искры. Сарацин не мог подступиться ближе. Сейчас он защищался от ударов и явно выжидал удобный момент — ведь видел, что у Алексея под белой накидкой нет никакой защиты. Но Алексей держался настороже, упреждая каждый выпад сарацина.

Противник постарался нанести рубящий удар, однако Алексей подставил лезвие, сабля скользнула вниз, и Алексей сильно ткнул врага остриём. Меч — оружие рубящее, но толчок был сильным. Доспехи сарацина он не пробил, но тот качнулся назад, и Алексей успел ударить его по выставленной вперёд правой ноге.

Бедро противника окрасилось кровью, лицо перекосило от боли. Теперь бы измотать врага, пустить ему кровь ещё раз. Тогда он долго не продержится, будет больше беспокоиться о защите.

Левое плечо обожгло болью. Алексей скосил глаза. Чёрт! На левом плече набухал кровью порез. Успел-таки зацепить его сарацин, но кровит не сильно. Как щита не хватает!

Алексей сделал выпад мечом в живот врагу, сарацин отбил лезвие в сторону, и Алексей ударил сарацина ногой в коленную чашечку. Тот взвыл от боли, отступил на шаг. Алексей же, выписывая кончиком меча слева направо восьмёрки, мелкими шагами шёл вперёд. Он видел, что в двух шагах за сарацином лежит убитый. Ещё немного натиска, и враг должен споткнуться — ведь на затылке у него глаз нет.

Так и получилось. Сарацин медленно отступал. Вот ещё один шаг — и он споткнулся.

Алексей ждал этого момента и случая не упустил.

Сарацин взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, и Алексей ударил его мечом по левой ноге. Хлынула кровь, и сарацин упал, взвыв от боли в перерубленной ноге и от предчувствия близкой смерти.

Алексей уже готов был нанести последний, завершающий удар. Нельзя оставлять раненого противника с оружием в руках — можно поплатиться своей жизнью. Но сбоку налетел полубезумный сарацин без доспехов — явно простолюдин. Он делал короткие выпады небольшим копьём по типу римского пехотного. Алексей только успевал отбивать его атаки. Но потом он улучил момент и рубанул мечом по древку, перерубив его. Сарацин остался без оружия, и Алексей ударил его мечом сверху вниз, разрубив едва ли не до пояса.

А слева и справа кипел бой. На место убитых с той и с другой стороны вставали новые бойцы.

Алексей отошёл назад — с непривычки устала правая рука. Меч был тяжёл, и чтобы работать им долго, нужен был навык.

На его место тут же встал другой крестоносец с огромной секирой. Оружие больше норманнское, чем рыцарское. Секира описывала сверкающие полукружья, слышались звучные удары.

Алексей подобрал белый щит с геральдическим знаком, лежавший рядом с убитым рыцарем. Теперь будет попроще, на щит можно принимать удары атакующей стороны. А то приходилось мечом нападать и им же защищаться. Неудобно.

В пролом стены лезли всё новые крестоносцы, рвались в бой. Конечно, первые ряды обычно гибнут, там самые крепкие и храбрые воины. Остальные спешат не столько помочь, сколько успеть к трофеям. Уже сейчас простолюдины срывали с убитых, и рыцарей и сарацинов, оружие, шлемы, пояса с кинжалами. Едва схватка сдвинется в глубь города, начнут снимать брони — латы, кольчуги, поножи и наручи.

Жёсткая защита в виде кирас была у немногих — в этом жарком климате в ней неудобно, жарко, как в консервной банке, тело не дышит. Потому большинство было в кольчугах. Живой человек кольчугу снимет легко: наклонился сильно вниз — и она сама под своим немалым весом стечёт с тела. А с мёртвого попробуй сними — втроём замучаешься.

Алексей отобрал у простолюдина снятый им с рыцаря шлем. Ему в бой идти, ему шлем нужнее. Нахлобучил его на голову, застегнул ремешок под подбородком. Шлем был тяжёлый, стальной и закрывал лицо, оставляя только прорези для глаз и щель напротив рта. Сектор обзора сразу сузился, но вперёд видно хорошо. Усталость и тяжесть в руке уже прошли. Алексей повернулся и быстрым шагом направился к схватке.

Впереди здоровенный рыцарь размахивал мечом — враги только расступались. Рядом с ним сражалось ещё несколько рыцарей. Чувствуя себя значительно увереннее со щитом и шлемом, Алексей врубился в схватку. Роста он тоже был выше среднего, то есть на голову выше других, но тот, что был справа от него, бойцов через пять, на полголовы превышал и его.

Улица была узкой, тянулись, вдоль неё в основном двухэтажные дома, и Алексею приходилось смотреть не только вперёд, но и почаще поднимать голову вверх, потому что сарацины бросали из окон в наступающих камни, предметы мебели вроде столиков на коротких ножках и стулья. Если в окне появится лучник, цели будут как на ладони.

Очень медленно, но тем не менее удавалось продвигаться вперёд. Высокий рыцарь напирал, как ледокол, был на острие своеобразного клина. Вот он повернул голову влево, и Алексей почувствовал, как в его душе волной поднялся восторг. Ба! Да это же сам король Ричард! Только узнать его можно было с большим трудом. Поднятое забрало шлема показывало грязное, потное лицо, накидка забрызгана кровью, и только рост позволял заподозрить в нём самого короля.

Сарацины тоже опознали его по этой примете, и к королю стали пробиваться самые сильные, самые свирепые из них, однако долго боя они не выдерживали. Король был силён, а главное — у него были длинные руки и он не подпускал к себе противников на расстояние удара, разя их своим мечом. «Прямо берсерк какой-то! — невольно подумал Алексей. — Настоящий шайтан!»

Слева из окна первого этажа высунулось копьё, и Алексей тут же рубанул по его древку изо всей силы, перерубив его.

Как только появилась калитка, ведущая во двор дома, Алексей ударил в неё всем телом. Калитку сорвало с петель, и он влетел во двор. За ним вбежал рыцарь с секирой. Он был среднего роста, но кряжист и силён, про таких говорят — поперёк себя шире.

Из-за угла выбежало двое сарацинов. Один кинулся с саблей на Алексея, второй — на рыцаря с секирой. Алексей успешно оборонялся, подставляя под удары щит. Второй же рыцарь взмахнул секирой, и сарацин упал с разрубленной головой.

Алексей улучил момент, когда сарацин попытался нанести ему очередной удар, подставил под удар щит и из-за щита ударил мечом по ноге. Сарацин закричал, приоткрылся, и Алексей мечом снёс ему голову.

Сзади раздавались крики. Алексей обернулся. Рыцарь с секирой рубил вжавшихся в угол домочадцев — женщин и старика.

— Остановись! — вскричал Алексей. — У них нет оружия!

Рыцарь повернулся к нему.

— Мерзкое отродье, их надо убить всех, — прорычал он.

— Но они не угрожают тебе!

— Папа сказал — убивать всех. Бог узнает своих, — одним ударом он зарубил ребёнка.

Алексею стало противно: он в первый раз видел, как рыцарь убивает безоружных. Раньше он был о крестоносцах более высокого мнения.

— Что встал, французишка? Идём в дом — ведь мы его взяли на меч! Сейчас набежит чернь, растащит всё!

В общем-то, трофеи были нужны — на коня, на кольчугу, на еду. Не будет же отец Павел всё время его кормить даром, надо и совесть иметь.

Оба прошли в дом. Рыцарь с секирой стал осматривать первый этаж, Алексей поднялся на второй.

В комнате справа не было ничего, что могло бы его заинтересовать — не брать же трофеем низкую софу, обитую дорогим бархатом.

За дверью налево от лестницы была расположена женская половина дома, и в спальне он сразу наткнулся на шкатулку, полную золотых украшений. Обернув шкатулку шёлковым покрывалом с лежанки, он привязал её к поясу. В остальных двух комнатах — только серебряные кувшины. Они его не заинтересовали. Цену, конечно, кувшины имели, но размерами они были немаленькие. А он решил сразу — если и брать трофеи, то небольшие. Подводы у него нет — куда складывать?

Алексей уже собрался уходить, но вдруг передумал. Он связал оба кувшина валявшимся тут же кушаком и перекинул их через плечо — отдаст отцу Павлу за кормёжку.

Спустился вниз. Со двора раздавались какие-то удары. Он вышел из дома, и от увиденного зрелища его едва не стошнило. Рыцарь секирой отрубал убитым пальцы и стягивал с них кольца и перстни.

— Проклятье! Не снимаются, пришлось рубить, — посетовал он, увидев Алексея.

Того от омерзения передёрнуло.

— А тебе повезло, я смотрю — кувшины взял. В следующем доме я буду смотреть второй этаж. Идём.

Он затолкал окровавленные пальцы и перстни за пазуху и направился к выходу.

Схватка уже ушла по улице на полсотни шагов. Справа приближалась толпа простолюдинов, забегавшая во дворы и дома в поисках трофеев.

— Вовремя мы, поторопимся, — пробурчал рыцарь, оглянувшись на Алексея.

Рыцарь с секирой перебежал на другую сторону улицы и выбил ногой калитку, ведущую во двор. Алексей побежал за ним — не стоило быть белой вороной.

В доме было пусто, видимо, жители сбежали в последний момент, потому что на жаровне ещё дымился казан с пловом.

— О! Сейчас подкрепимся!

Рыцарь с секирой достал из ножен широкий кинжал, подцепил кончиком рис с мясом, подул на него, остужая, и положил в рот.

— Он готов, клянусь святой Марией! Садись!

Алексей вернул меч в ножны. Хоть бы ложку какую. Он обернулся.

— Ты чего вертишься? Ножом ешь, не впервой.

Пришлось есть ножом.

Есть хотелось сильно. Перед штурмом Алексей, как и многие другие, не ел — при ранении в живот это смертельно. Хотя шансов выжить при таком ранении в этом климате и так не много.

Во двор ввалилась толпа простолюдинов в поисках трофеев. Рыцарь взялся за секиру, и простолюдины, толкая друг друга, мгновенно вернулись на улицу.

— Пусть эти шакалы пользуются объедками. Кто воевал, тот и заберёт лучшее. Тебя как зовут?

— Маркиз Анри Саваж, рыцарь из Бургундии.

— А меня — Рыжий Патрик, я ирландец.

Вдвоём они осилили полказана.

— Ох, я и наелся! Идём в дом. Только я теперь — на второй этаж.

Как только они вошли, сразу увидели золотое блюдо. Патрик мгновенно ухватился за него.

— Так нечестно, твой этаж второй, — запротестовал Алексей.

— Ладно, не будем ссориться.

Патрик с явной неохотой отпустил блюдо и стал подниматься по лестнице. Вскоре оттуда раздался шум и грохот — он переворачивал мебель.

Алексей обыскал первый этаж. Улов был невелик — серебряный кумган и золотое блюдо, за которое первым схватился Патрик. Алексей увязал их в покрывало.

Сверху спускался довольный ирландец, за спиной его висел здоровый узел.

— Теперь не пропадём! — ухмыльнулся он.

Едва они вышли со двора, как среди простолюдинов, заполнивших улицу, Алексей увидел отца Павла.

— Иди сюда! — призывно махнул он священнику.

Когда тот подошёл, Алексей вручил ему связанные кувшины и узел с блюдом и кумганом.

— Это тебе, отец Павел, за твоё доброе отношение.

— Да поможет тебе Бог! — священник осенил Алексея крестным знамением.

Алексей уже повернулся уходить, как в узел, что держал отец Павел, вцепились двое оборванцев. Алексей взялся за рукоять меча:

— Кому надоело носить головы на плечах?

Простолюдины в страхе затерялись в толпе.

— Отец Павел, я провожу тебя до пролома в стене, иначе тебя ограбят. А уж дальше — сам.

— Помоги тебе Господь!

Алексей шёл впереди, и толпа перед ним расступалась — кто решится на драку с рыцарем? Священник семенил следом. Его лицо было довольным — вес трофеев настраивал на безбедную жизнь. Он благодарил Господа, что тот надоумил подобрать в свою повозку этого парня. Всякое добро воздастся сторицей!

За городской стеной Алексей отдал ему свою шкатулку:

— Это моё, сбереги. В город не ходи, оборванцы убить могут. Будь при повозке, и я принесу тебе что-нибудь ещё!

— Ах, добрый человек, Господь не забудет тебя за твои щедроты!

Алексей вернулся в город. Акра была велика, а захвачена только малая часть. Чем дальше придётся продвигаться вглубь, тем сильнее станет ощущаться сопротивление. Ведь у сарацинов много воинов, помогают горожане, и отступать им некуда — город окружён крестоносцами.

В занятых домах уже бесчинствовали мародёры. Они снимали с убитых всё, что представляло хоть какую-нибудь ценность, обшаривали дома, как голодные волки, съедали все припасы. Поистине безумцы!

Алексей шёл по улице к центру — бой сместился туда. И только он повернул за угол, как попал в самую гущу сражения. Шум, крики, звон оружия, стоны раненых — всё слилось в сплошную какофонию звуков. В шлеме все звуки приглушались, но даже в нём он едва не оглох.

Алексей постоял несколько секунд, пытаясь разобраться. Сражающие перемешались. Белые накидки рыцарей смешались с белыми бурнусами сарацинов, и Алексей понял, что лучше всего определять сражающихся по головам. На сарацинах шлемы другой формы, и то не на всех. У большинства платки, как защита от солнца.

Он врезался в толпу сражающихся и тут же получил удар саблей по шлему — аж в ушах зазвенело. Рубанул мечом сарацина по спине и обернулся, почуяв кожей — всем нутром — движение сзади. Он едва успел подставить под удар сабли щит.

Перед ним был атлетического сложения сарацин в кожаном нагруднике с приклёпанными стальными пластинами. Сабля так и мелькала в его руках.

Алексей решил выждать, подставляя под удары то щит, то меч. Чёрт, да когда же он устанет?!

Сарацин работал саблей без устали, как механический. Вдруг он замер, изо рта его хлынула кровь, и он упал. За ним с окровавленной секирой стоял Рыжий Патрик.

— Вот так их надо! — И ринулся на сарацинов, нанося удары налево и направо.

Сразу несколько человек упали замертво, остальные попятились — уж слишком грозное оружие было в руках у ирландца. Ни саблей нельзя защититься — легка слишком, не сдержит удар, ни щитом — расколется.

Щиты у сарацинов круглые, лёгкие и небольшие. От меча прикроет — но не от секиры. Алексей даже позавидовал ирландцу: для ближнего боя секира — самое то!

Группу сарацинов перебили, но часть успела убежать в переулки. А время, судя по положению солнца, было далеко за полдень — часа четыре пополудни. Обе стороны устали, выдохлись, и бой затих как-то сам по себе.

Алексей зашёл в ближайший двор — сильно хотелось пить. Колодца в небольшом дворике он не обнаружил и зашёл в дом.

В первой же комнате он увидел женщину. Она со страхом смотрела на вошедшего рыцаря.

— Дай воды! — Алексей показал жестом, что хочет пить. Сарацинка от испуга не поняла, стала снимать с пальцев кольца, перстни, с шеи — золотую цепь, и всё это протянула Алексею. Он поколебался, но взял золотые украшения, сунув их в карман брюк. Если он не возьмёт — другие снимут, и хорошо, если с живой.

— Вассер, аква, буль-буль! — попытался объяснить ей Алексей.

Женщина перестала трястись, поднялась, вышла и вскоре вернулась с глиняной кружкой, полной воды. Алексей расстегнул ремешок, стянул шлем, напился. Ох, хорошо-то как! В бою потел, да ещё и жирного плова наелся — пить хотелось ужасно. Хм, в этом доме можно заночевать, пока его не разграбили.

Он поднялся по каменной лестнице на второй этаж. Ящерицей мимо него проскользнула сарацинка и встала у дверей женской половины. Алексей отодвинул её в сторону и откинул полог. Так вот почему она кинулась сюда!

На низком ложе, застеленном ковром, испуганно прижимались друг к другу две девочки-подростка — лет по четырнадцать-пятнадцать. Ну да, сейчас бы сюда Рыжего Патрика! Он бы и мониста с них снял, и браслеты, да, скорее всего, и изнасиловал бы.

Алексей спустился вниз. Убивать слабых и беззащитных мирных жителей не в его правилах, душа претила. Внизу тоже вполне уютно, есть лежанка широкая, можно выспаться. Он положил на низкий столик щит.

Женщина тоже спустилась и стояла в дверном проёме, как будто ожидая приказаний. А чего ей приказывать? Он сыт, жажду утолил, и тело требовало одного — отдыха. Давненько он так активно не разминался, не работал мечом. Вот умыться бы не помешало. Накидка кровью забрызгана, руки в грязи и крови. Наверное — страшен он с виду.

Однако женщина успокоилась, хотя глаза у неё были по-прежнему испуганные.

Алексей показал, что хочет умыться, и провёл руками по лицу. Тьфу ты, опять не так! Женщина сделала удивлённый вид и принесла маленький молельный коврик. Да не мусульманин он, не намаз хочет совершить!

Алексей взял женщину за руку и вывел во двор. Та упиралась, но поскольку деваться ей было всё равно некуда, шла.

Алексей снова провёл руками по лицу — даже фыркнул.

Женщина кивнула, зашла в дом и вынесла медный кумган. Алексей подставил руки, женщина полила ему. Он вымылся и вытерся полотенцем, которое женщина держала перекинутым через руку.

Не успел он войти в дом, как во двор ввалилась ватажка простолюдинов:

— О! Дом целёхонек! Будет, чем поживиться! — За плечами грабителей уже были узлы.

Алексей вернулся во двор:

— Дом занят на постой мной, маркизом Саважем. Марш отсюда!

Один из грабителей, вероятно — предводитель, злобно сверкнул глазами:

— А мне плевать! Мы тоже хотим свою долю трофеев. Парни…

Договорить он не успел — Алексей вырвал из ножен меч и ударил грабителя. Но не рубил — ударил по плечу клинком, плашмя.

И всё равно удар вышел сильным. Предводитель закричал — тонко, как раненый заяц, присел от боли и схватился за плечо.

— Положи узел на землю, — спокойно, не повышая голоса, скомандовал Алексей, — теперь он мой. И считаю до трёх. Кто не успеет убежать — встретится с апостолом Петром прямо сейчас.

Разбойники бросились в калитку. Последним уходил предводитель. Только теперь он уже растерял всю наглость и напор и только оглядывался, как бы не попасть под ещё один удар.

Алексей занёс в дом узел, развязал его. Хм, грабители неплохо где-то поживились! Серебряные подносы, золотые браслеты, золотые же монеты. Сгодится! Подносы можно отцу Павлу отдать, остальное оставить себе.

Он бросил узел в угол, положил рядом с собой обнажённый меч и улёгся на низкую лежанку. Славно! Глаза закрывались сами собой. Сейчас он просто немного передохнёт.

Сон сморил неожиданно.

Глава 2 «АКРА»

Алексей проснулся от лёгкого прикосновения к руке. Было по-прежнему темно, и он сразу схватился за меч. В следующую секунду он понял: рядом стояла женщина, она приложила палец к губам: «Тс-с-с…» Рукой она показывала в направлении двора.

Алексей сообразил, что во двор вошёл кто-то чужой. Ничего удивительного! Калитка ведь не запирается.

Он надел шлем, застегнул ремешок и взял в левую руку щит. Неужели сарацины решили сделать ночью вылазку и вырезать спящих? Вполне вероятно!

Стараясь ступать тихо, он подошёл к двери и прислушался. За дверью шептались, но разговор шёл не на арабском. Не грабители ли вернулись, желая отомстить за унижение предводителя и утрату части добычи?

Алексей изо всей силы пнул дверь. Она распахнулась, кто-то вскрикнул, и тут же по двери ударила палица — оружие бедняков. Точно не сарацины!

Алексей сделал шаг вперёд и ударил мечом вправо, откуда били палицей. Раздался короткий вопль, и к ногам Алексея рухнул человек. В темноте видно было плохо, да ещё и шлем мешал нормальному обзору.

Однако сверху, со второго этажа во двор свалился горящий факел, осветив нападавших. Их было двое, если не считать упавшего. Точно, давешние грабители!

Алексей рубанул мечом того, кто был ближе, и тот молча рухнул. Да и как в его положении кричать, когда шея наискосок перерублена? Зато другой, воспользовавшись секундной передышкой, рванул со двора. Вот же козлы безрогие!

Алексей вернул нож в ножны, взял одного убитого за ноги и выволок его на улицу. Так же он поступил со вторым — чего им тут смердеть? За ночь их обглодают до костей голодные псы. Вовремя ему помогла с факелом хозяйка! Слух у неё хороший или ночью стерегла? А ведь он ей жизнью обязан… Выходит — на добро ответила добром. Хотя, если бы грабители убили его, женщинам тоже бы не поздоровилось. Ограбили бы и убили — это точно, иначе им пришлось бы отвечать за рыцаря.

Алексей снова улёгся, но сон не шёл, и он беспрестанно ворочался.

Послышались тихие шаги, и Алексей понял, что через дверь в коридор кто-то вошёл. Он встал, взял в руки меч. Неужели снова грабители?

Внезапно он услышал мужской голос:

— Фатима?

— Стоять! — крикнул Алексей. Он подскочил к тёмной фигуре, возникшей в дверном проёме, и приставил меч к груди незнакомца.

— Нет! — с криком сверху по лестнице сбежала — почти слетела хозяйка. Она вцепилась в левую руку Алексея и повисла на ней. Хм, родственник он ей, что ли?

— Зажги факел! — приказал Алексей.

Неизвестный что-то сказал по-арабски хозяйке. Та принесла зажжённый факел.

Перед Алексеем стоял мужчина зрелых лет, опоясанный саблей. Враг!

Алексей протянул руку:

— Саблю!

Мужчина помедлил. Но как сопротивляться, когда меч кончиком лезвия касается груди? Он расстегнул пояс с ножнами и протянул его Алексею.

— Иди туда, — левой рукой Алексей указал на дверь своей комнаты. Сам же медленно начал отступать назад, готовый применить оружие — вдруг у незнакомца кинжал в рукаве?

— Сядь на пол.

Женщина тоже вошла — она держала факел.

Мужчина явно понимал латынь.

— Ты кто?

— Я муж Фатимы, хозяин дома.

Алексей растерялся. Что с ним делать? Он был с оружием, и его следовало убить. Но он пришёл в свой дом, беспокоясь за своих женщин, и не сделал Алексею ничего плохого.

— Зачем пришёл?

— За дочерей боялся. Ваши люди бесчинствуют в городе.

— Это чернь, отбросы.

Незнакомец заговорил с Фатимой по-арабски. Он спрашивал, она отвечала. Алексей не понимал их и решил прервать разговор.

— О чём говорите?

— Она сказала, что ты их не обижал.

— Я не дикий зверь. Ты бы лучше остался здесь, будешь моим пленным. Всё равно вам конец. Рассветёт — и бой продолжится. Часом раньше, часом позже, но исход предрешён.

— Я сын своего народа. Попасть в плен постыдно.

— Зато ты сохранишь жизнь. Король Ричард обменяет пленных на выкуп у вашего Саладина, только и всего.

Мужчина прикрыл глаза, подумал, но потом отрицательно покачал головой:

— Выведи меня из города, рыцарь, я уйду к Салах-ад-Дину. И ты больше обо мне не услышишь.

— Хм, так ты же возьмёшься за оружие снова!

— Скажи, рыцарь, а ты бы защищал свой дом, свою семью?

— Глупый вопрос. Конечно!

— Тогда почему ты мне отказываешь в этом священном праве?

— Вы захватили Святые земли. Верните святыни христианам, и война закончится. Никто не хочет посягать на ваши земли — ведь Акра, как и Яффа, не ваши.

— Наш спор может продолжаться до утра, рыцарь. Но с рассветом тебе не удастся вывести меня из города.

— Ты думаешь, я сделаю это?

Алексей задумался. Из истории он знал, что король Ричард, не получив от Саладина выкуп, казнит две тысячи семьсот пленных, отрубив им головы на виду у войска Саладина. Не попадёт ли хозяин дома в их число? И он решился:

— Хорошо, вставай. Делай, что велю, не дёргайся. Изображай пленного.

— Позволь перемолвиться с женой и повидать дочерей.

— Иди.

Хозяин поднялся наверх, на женскую половину, и прошло не менее четверти часа, когда он вернулся.

— Я готов, рыцарь.

— Тогда идём. Путь к пролому знаешь?

— Я его защищал, — горько усмехнувшись, ответил хозяин.

По тёмным улицам бродили простолюдины, грабили дома. Грызлись собаки.

Алексей довёл хозяина до пролома, сопроводил его вдоль крепостной стены, и они вышли в степь.

Когда отошли за лагерь крестоносцев, хозяин сказал:

— Дальше я сам. Благодарю тебя, рыцарь. Если Аллах даст нам возможность свидеться ещё раз — я твой должник.

— Ступай.

Фигура мужчины исчезла в темноте.

Алексей вернулся в дом. Он понимал, что уснуть больше не сможет — слишком беспокойной выдалась ночь. В общей сложности, за ночь ему удалось вздремнуть часа два-три.

Город не спал. По тёмным улицам бродили толпы оборванцев, рыцари в белых накидках, заметных в темноте. Все перемешалось, и Алексей не удивился бы, если бы встретил сарацинов.

Часть кварталов была занята христианами, но большая часть — пока ещё защитниками города. Впрочем, исход всё равно был предрешён, и обе стороны это понимали.

Когда Алексей вошёл в дом, он почувствовал запах съестного. Сглотнул слюни, ощутив сильное чувство голода — в последний раз он ел плов с Рыжим Патриком вчера пополудни. Но в ту же минуту, как будто почувствовав его голод, появившаяся Фатима с поклоном поставила на низкий столик чашку с похлёбкой. Наверное, не отравит.

Алексей поел бараньего супчика, обгрыз косточки. Довольно вкусно, только специй много. Ну да, Восток, у них это принято.

За окном рассвело. Алексей вышел на улицу, нашёл брошенный щит крестоносца и прибил его на калитку, обозначая этим, что дом занят рыцарем. Видел он такие на некоторых домах, когда, проводив за город хозяина, возвращался назад.

К утру убитых крестоносцев с улиц уже убрали похоронные команды во главе со священниками. Мёртвых сарацинов убрали жители под покровом темноты. В жарком климате трупы разлагаются быстро, вот обе стороны во избежание эпидемий и очистили улицы.

Мёртвых убрали, но на мостовых всё равно валялась разбитая мебель, мусор, и город оставлял впечатление неприглядного.

Около десяти утра раздался цокот копыт. По улицам ехали конные рыцари, скорее всего — свита Ричарда. Ведь на конях вести бой в тисках тесных улиц затруднительно.

Один из сопровождающих, глашатай, громко выкрикивал:

— Рыцари! Король Ричард призывает к оружию!

Из домов выбирались заспанные крестоносцы и тянулись следом за свитой. Пошёл и Алексей, хотя, честно говоря, большого желания у него не было. Когда он, неожиданно для себя, попал к крестоносцам, то примкнул к ним по собственной воле. Всё-таки святое дело — освободить Иерусалим от иноверцев. Но на деле он видел, что каждый преследует свои интересы.

Король Ричард со взятием Иерусалима обретёт в христианском мире славу освободителя Гроба Господня, укрепит политический вес среди государей Европы.

Рыцари в большинстве своём желают воинской доблести и трофеев.

Простолюдины хотят одного — обогатиться, побесчинствовать. Они грабили, убивали, насиловали — ведь папа заранее отпустил им все грехи.

Алексей же начал понимать, что он попал как кур во щи — на чужую для него войну. Однако взялся за гуж — не говори, что недюж. Самовольное оставление места боевых действий во всех армиях мира является дезертирством, осуждается и сурово наказуемо. Он хоть и не давал клятвы, не приносил присягу, но покидать воюющий город не собирался.

За ночь сарацины на многих улицах устроили завалы — нечто вроде баррикад, перегородив их камнями, мебелью, сорванными с петель дверями. А за завалами лучники и копейщики: попробуй возьми с ходу!

Первая шеренга рыцарей попробовала и откатилась назад, потеряв двух убитыми и четырёх ранеными. Рыцари решили обойти завал по переулкам, но и те оказались перегорожены. Пока рыцари ночью отдыхали, жители воздвигли завалы. Собственно, они только время тянули, увеличивая потери с обеих сторон. Саладин всё равно не пришёл на помощь, хотя защитники надеялись.

У сарацинов и крестоносцев силы были примерно равны, но у Саладина конница лёгкая, приспособленная к маневренной войне в пустынно-степной местности. А у рыцарей — броневая защита у людей и коней. Саладин понимал, что в прямом столкновении рыцари возьмут вверх, и рисковать не хотел.

После очередного безуспешного штурма завалов рыцари стали совещаться. Алексей предложил издалека забрасывать железные «кошки» на верёвках и с их помощью растаскивать завалы. Нового он ничего не придумал — сапёры так обезвреживали минные поля с противопехотными минами.

Рыцари сначала предложение отвергли, но сами ничего лучше выдумать не смогли. Верёвки нашлись в домах, а пару железных «кошек» изготовили в походной кузнице. Времени потеряли изрядно, но метод оказался эффективным. Камни «кошками» растащить не получилось, а вот мебель, двери, мусор — запросто.

В завале образовалось два узких прохода, и рыцари пошли на штурм. Впереди шли несколько рыцарей в латах с головы до пят и с большими немецкими щитами на манер римских скутумов. Получились своеобразные группы-тараны. Ни стрелой, ни копьём за таким щитом не поразишь.

Рыцари прорвались на баррикады, а дальше уже — бой на холодном оружии.

Алексей тоже бился, не жалея сил, убил двух противников.

Рыцари продвинулись на два квартала. Через переулки было видно, что и по параллельным улицам продвигаются крестоносцы.

Кольцо вокруг сарацинов неумолимо сжималось. Защитники не получали подмоги, и силы их таяли.

Часа в два началась самая жара. В броне было неимоверно душно, и с непривычки двоих крестоносцев хватил тепловой удар. У нескольких пошла носом кровь.

Бой затих сам собой — стороны решили отдохнуть, перевести дух.

Алексею было легче — на нём не было защиты. Он направился к дому, где квартировал, взял узел, отобранный им у грабителей, и отправился за город, в лагерь — искать отца Павла. Обнаружил его мирно спящим в повозке.

— Жарко, сморило, — смущённо оправдывался священник. — Давай рану перевяжу.

Отец Павел ловко — чувствовался опыт — сменил повязку на левом плече Алексея.

— Есть хочешь? У меня сухари есть.

— Давай.

Сухари были каменными, и Алексей едва разгрыз их. А где возьмёшь свежих лепёшек? У крестоносцев запасы муки закончились, а сарацины в городе не пекли из-за боевых действий.

— Вот. Узел принёс, как обещал.

Отец Павел живо развернул узел и достал из него золотое блюдо.

— В самый раз для даров. В храме поставлю.

— Не обижают? А то простолюдины в городе бесчинствуют.

— Здесь не тронут. С обеих сторон оруженосцы рыцарские стоят, помогут. Как в городе дела?

— Продвигаемся понемногу с Божьей помощью. Думаю — половину города освободили.

— Не оставит Господь своим призрением, богоугодное дело вершите.

Алексей пообещал навестить священника и пошёл в город.

По улицам бродили только собаки и грабители. Все попрятались от жары в тень — по ощущениям было не меньше сорока градусов в тени. Металлические предметы на солнце нагревались так, что обжигали руки.

Дом оказался цел. Хозяйка встретила его с поклоном и поднесла кружку воды. Алексей выпил, кивнул в благодарность и с наслаждением растянулся на лежанке. Тело, мышцы ныли, как после тяжёлой физической работы. Да, собственно, так и было. Меч килограмма три весит, попробуй непрерывно им помахать, принимая удары. И непрерывно надо двигаться, прикрываясь щитом. Никакой фитнес не сравнится, за день можно сразу сбросить пару килограммов.

Когда жара немного спала, снова послышался топот копыт и призывы:

— К оружию!

Эх, как не хотелось вставать с лежанки! Впрочем, боевые действия в самой Акре велись ещё вполне в комфортных условиях — с перерывами на отдых. Алексей не мог припомнить, что ещё когда-нибудь он воевал так же. То ли мир изменился, то ли сами природные условия подталкивали к такому распорядку?

Теперь пришлось идти дальше. На воротах многих домов или на калитках красовались щиты крестоносцев или мелом было написано что-то вроде «граф Клермонт». В этом случае дом был под защитой и грабить его не позволялось.

Чёрт! Пока рыцари отдыхали, сарацины снова соорудили баррикаду.

Взгляд Алексея упал на вывеску небольшой лавчонки. Там на нескольких языках было написано: «Масло».

Масло в этих краях было только одно — оливковое. На нём готовили пищу, христиане заливали его в лампады, им же смазывали детали метательных машин или оружия.

Он нырнул в распахнутые двери — пусто. Бочки с маслом укатили ещё до него, и сделали это явно горожане. Грабителям бочки зачем? Однако пару небольших глиняных кувшинов с маслом он под прилавком обнаружил.

Прихватив с собою кувшины, Алексей нашёл рыцарей и договорился с ними.

План был прост, как всё гениальное. Один из рыцарей, прикрывшись щитом, идёт впереди, за ним Алексей несёт кувшины с маслом. Когда они приблизятся к баррикаде, Алексей метнёт на неё кувшины. Глина разобьётся, масло вытечет. Под прикрытием щита рыцарь с Алексеем отходят, а к баррикаде точно так же подходит вторая пара. Укрываясь за щитом идущего впереди рыцаря, второй рыцарь зашвырнёт на баррикаду горящие факелы.

Один из рыцарей засомневался:

— Как бы город не поджечь! Нам ведь не пепелище нужно, а пленные и трофеи!

Его тут же перебили другие:

— Дома из камня или глины — не деревянные. Авось не загорятся!

Так они и сделали. Под прикрытием немца с большим щитом они приблизились к преграде. По щиту с тупым стуком били стрелы, но ни одна из них не причинила вреда.

— Стой! — скомандовал Алексей. Он поставил один кувшин на землю, второй раскрутил за ручку и метнул на баррикаду. Упав на камни, кувшин разбился, и масло растеклось по мостовой.

За первым кувшином последовал второй, только улетел он дальше, за баррикаду.

Прикрываясь щитом, Алексей и немец отошли, а к баррикаде прошла другая пара: один рыцарь — со щитом, а другой — с двумя горящими факелами.

Сарацины сразу поняли, что их сейчас поджарят, и бросились убегать. На баррикаду полетел один факел, затем — другой. Под палящим солнцем масло вспыхнуло едва видимым чадящим пламенем, потом повалил дым от загоревшейся мебели. Затем пламя взметнулось вверх, наверное — добралось до содержимого второго кувшина. Ведь тот разбился на мостовой за баррикадой, и площадь разлива масла была велика.

Теперь из-за баррикад никто не стрелял. Оставался узкий проход, не занятый огнём — между каменным домом и баррикадой. Подняв меч, Алексей побежал туда. За ним, топая и гремя оружием, неуклюже бежали другие рыцари.

Бегать в броне — ещё то занятие, больше шума, чем бега. Мало того, что тяжело, так ещё и неудобно, броня сковывает движения.

Преодолев преграду, они сразу попали под обстрел лучников. Вперёд выдвинулись рыцари с большими щитами — за ними укрывались от стрел остальные. Мелкими шажками продвигались вперёд.

Вскоре стрельба из луков прекратилась, но навстречу им шагнули сарацины с саблями наголо. Рыцари сразу рассыпались в шеренги — вот это боевая работа для них.

Сегодня среди крестоносцев выделялся большого роста рыцарь с двуручным мечом. Он размахивал им, как мельница ветряком, и сарацины шарахались в стороны, боясь попасть под эту «косу смерти». Чтобы владеть в бою таким мечом, требовалась немалая физическая сила. И вес у меча изрядный, и длина. К такому противнику с сабелькой не приблизишься, только алебарда или копьё могут остановить храбреца. Рыцарь буквально ломился вперёд, напоминая Алексею танк. За ним шли и все остальные, прикрывая его с флангов.

Сарацины, потеряв несколько человек убитыми, дрогнули и отступили. Крестоносцами было занято ещё два квартала.

Король Ричард подослал подмогу — пехотинцев. Одеты они были одинаково, с алебардами — явно воинство какого-то европейского дворянина.

Рыцари к тому времени утомились и с удовольствием уступили улицу подошедшему подкреплению.

— Только не давайте сарацинам строить преграду, не то завтра придётся её отвоёвывать, — предупредили рыцари.

В последующие дни Алексей сражался, как и другие рыцари. Он нападал, оборонялся, уклоняясь от атак, и убивал. И 11 июля, на пятый день штурма, Акра была взята.

По такому случаю крестоносцы устроили бы попойку, да вина не было.

Каждый рыцарь занял приглянувшийся ему дом. Король Ричард занял самый большой и помпезный.

А на следующий день Алексей стал свидетелем неприятного инцидента.

Король со свитой не спеша ехал по захваченному городу и вдруг остановился. Он увидел на одном из домов вывешенный флаг.

— Это что такое? — указал он рукой.

— Флаг, ваше величество.

— Я и сам не слепой. Чей это флаг?

— Герцога Австрийского Леопольда, — подсказали из свиты.

Герцог был сторонником французского короля, и Ричард Леопольда недолюбливал.

— Разве заслуги герцога во взятии Акры столь велики?

Король приподнялся на стременах, сорвал флаг с флагштока и бросил его на землю. Свита подобострастно стала топтать флаг, причём всё это происходило на глазах у герцога.

Да, силы герцога были невелики, но он тоже внёс посильный вклад в захват города. И потому герцог был оскорблен в лучших чувствах, обижен и разъярён.

У Леопольда хватило ума и выдержки не вступать в спор и выяснение отношений. Но он поклялся отомстить, собрал своих людей и покинул Акру.

Если бы Ричард знал, чем ему откликнется его выходка! В дальнейшем, когда он получит известие о готовящемся перевороте, во главе которого стоял его брат, ему придётся возвращаться в Англию. Корабль его был застигнут бурей в Адриатическом море и выброшен на берег — в октябре море в этих краях неспокойно.

На беду Ричарда эти земли принадлежали Леопольду.

Ричард переоделся, изменил внешность и в сопровождении единственного слуги отправился пешком: он хотел пройти неузнанным через владения Леопольда на соседние земли, во владения герцога Баварского — Льва. Но 21 декабря 1192 года в деревне близ Вены его слугу опознали, пытали и узнали, где располагается дом, в котором укрывался Ричард.

Короля схватили спящим, и он не успел оказать сопротивления. Леопольд заточил своего обидчика в один из замков на Дунае, под усиленную охрану. Но это будет потом.

Всем пленным сарацинам Ричард пообещал сохранить жизнь и отпустить после выплаты двухсот тысяч золотых динаров и освобождения двух с половиной тысяч христиан. По договору с Саладином выкуп должен был быть произведён 9 августа, а 10 августа — отпущены пленные христиане.

Саладин условия договора не выполнил, выпросив отсрочку до 20 августа. Но и сей срок минул, а Саладин вновь не сдержал слова, не исполнил условия договора.

Разъярённый обманом король приказал связать пленников и вывести их из города, что и было исполнено. Конные разъезды войск Саладина издалека наблюдали за происходящим. Рядом с каждым пленником стоял рыцарь.

У Алексея появилось нехорошее предчувствие. Да и пленные чувствовали неладное; но они надеялись, что король сдержит данное им слово, и их связали для того, чтобы произвести обмен.

Король, выехавший с немногочисленной свитой, привстал на стременах:

— Приказываю рубить пленных!

Алексей подумал вначале, что он ослышался. Одно дело — убить противника в бою, и совсем другое — связанного, безоружного. Он воин, а не палач.

На мгновение все замерли.

— Приступить! — закричал Ричард.

Началась массовая казнь. Рыцари рубили пленным головы. Алексей, так же как и несколько других рыцарей, даже не обнажил меч.

Стоящие целёхонькими пленные сразу обратили на себя внимание короля. Из свиты поскакали царедворцы. Алексея обезоружили, сняв пояс.

— Иди к королю.

Его и ещё четырёх рыцарей подвели к Ричарду.

Король был грозен.

— Почему ослушались моего приказания?

Тон его не предвещал ничего хорошего, и Алексей подумал, как бы ему не встать в один ряд с пленными.

— Ты! — король показал рукой на Алексея.

— Я воин, ваше величество, а не палач, и меч мой служит правому делу.

Король побагровел от негодования.

— Назовись!

— Маркиз Бургундский Анри Саваж, рыцарь.

— Французишка! — хмыкнул король. — Мне знакомо твоё лицо.

Кто-то из свиты наклонился к королю и что-то прошептал ему на ухо.

— Так это ты сражался недалеко от меня в первый день штурма?

— Да, ваше величество! У вас хорошая память, ваше величество!

Король секунду раздумывал.

— Ты хорошо бился, рыцарь, и только поэтому я не стану тебя наказывать. Верните ему оружие!

Алексею вернули пояс с мечом и кинжалом, он опоясался.

— Вы все свободны.

Алексея и четырёх рыцарей отпустили. Крестоносцы смотрели на них кто осуждающе — всё-таки они ослушались короля и предводителя похода, а кто-то — ободряюще. Не всем рыцарям понравился приказ и то, что король не сдержал данного пленникам слова. Для рыцарей, как и для дворянства, не сдержать данного слова или клятвы — позор.

Ещё два дня войска стояли в городе. При встрече с Алексеем на улице горожане раскланивались. Рыцари же вели себя по-другому. Кто-то при виде его плевал в его сторону; другие же подходили и жали руку, похлопывали по плечу. Но в любом случае Алексей стал среди горожан и крестоносцев личностью известной.

Войско отдохнуло от штурма, отъелось, зализало раны, и 22 августа Ричард отдал приказ выступать на Хайфу по берегу моря. Параллельным курсом следовали корабли.

Алексей же этим утром пошёл к маркитантам. Он долго торговался, но всё же купил крепкую рыцарскую лошадь с седлом и сбруей, отдав за неё перстень с изумрудом. В Европе такой конь стоил втрое, а то и вчетверо дешевле.

Но Алексей брал коня не для того, чтобы следовать с войском — он твёрдо решил покинуть крестоносцев и Ричарда. Король низко пал в его глазах, приказав убить пленных.

Рыцари ушли. За ними тянулась пехота, замыкали длинную колонну повозки священников, маркитантов, а также слуг с трофейным барахлом. В городе конфисковали все подводы.

Из курса истории Алексей помнил, что 7 октября крестоносцы нанесут Саладину поражение в битве при Арсуфе, но это будет уже без него. Он по горло сыт всеми теми мерзостями, которые видел.

Алексей проехал в город. После того как крестоносцы покинули его, город сразу ожил. На улицах появились люди, открылись лавки.

Он купил сушёного мяса, пару лепёшек и оседлал коня. Плохо ехать одному, но с войском идти ещё хуже. Он решил идти тем же путём, каким пришёл сюда, чтобы достигнуть Константинополя. А там будет видно, что делать. В какой-то момент даже мысль мелькнула — не потереть ли камень, не вернуться ли домой? Но мысль эту, как малодушную, он тут же отбросил.

К хозяйке дома заезжать не стал. Кто он ей? Захватчик, враг.

Выехав из города, он остановился и обернулся.

Город стоял с брешью в стене, с распахнутыми воротами. Возродится ли он? Алексей тронул коня. Впереди долгий и опасный путь.

Ехал он не торопясь, мерным шагом. Зачем гнать животину, если в этом нет необходимости?

Ничто вокруг не настораживало Алексея, однако какое-то интуитивное ощущение опасности заставило его обернуться. Его догонял десяток всадников, судя по одежде — сарацинов. Как некстати!

Алексей стал нахлёстывать коня — но куда там! Рыцарский конь не приспособлен для скачки, его дело — везти тяжеловооружённого рыцаря.

Лёгкие арабские кони настигали.

Алексей остановился и развернул коня. Лучше встретить врага лицом к лицу.

Он вытащил меч, повесил на руку щит. Конным да с мечом он ещё не сражался. Сарацинов десяток, он без брони, похоже — это его последний бой. Одному против столь превосходящих сил долго не продержаться.

А сарацины всё ближе, вопят воинственно, размахивая саблями.

И вдруг всё изменилось. Скакавший первым сарацин резко осадил коня, поднял вверх саблю и что-то крикнул по-арабски. Остальные опустили сабли, остановили коней.

Алексей не мог понять, в чём дело.

Предводитель спрыгнул с коня, подошёл к нему. Остальные сарацины смотрели настороженно.

— Приветствую тебя, рыцарь!

Алексей вложил меч в ножны. Непохоже, что его будут убивать.

— Ты меня не узнаёшь?

— Прости, нет.

— Я муж хозяйки дома, в котором ты квартировал. Ты ещё вывел меня из города, хотя вправе был убить.

— Было.

Алексей спрыгнул с коня, протянул для пожатия руку. Предводитель помедлил мгновение, но потом протянул свою.

— Как видишь, рыцарь, мы снова свиделись. Я помню добро, ты вёл себя достойно. И я отпускаю тебя.

Сарацины вложили сабли в ножны. Вдруг один из них заговорил горячо, показывая то на Алексея, то в сторону Акры.

— О чём он лопочет? — Арабского Алексей не знал.

— Мой воин говорит, что он был в дозоре, когда казнили наших людей. Не ты ли тот рыцарь, что не стал убивать пленного?

— Я. И вместе со мной не исполнили приказ ещё четыре рыцаря.

— В городе об этом только и говорят. Ты благороден и смел, если не убоялся гнева короля.

— Немного же нужно смелости, чтобы убить связанного и безоружного.

— Да, ты прав. А вот король не сдержал данного им слова.

— Так же, как и Салах-ад-Дин.

— Не будем об этом. Я дам тебе двоих сопровождающих, и они проводят тебя. В степи наши дозоры, они могут убить тебя. Но вечером сопровождающие должны вернуться.

— Благодарю тебя.

— Сочтёмся — вдруг придётся ещё встретиться?

Сарацин вскочил на коня, что-то сказал, и все, кроме двоих, повернули в сторону города. Ну что же, и на этом спасибо.

Ехали молча, поскольку языков друг друга ни Алексей, ни сарацины не знали. К темноте они успели довести его до какой-то долины или аула — Алексей затруднялся определить. Как только показались первые жилища, провожатые крикнули «Хоп!», развернулись и ускакали.

Ну, и то хорошо, что добрался. За день он удалился от Акры километров на тридцать, и встретить здесь разъезд Саладина было уже маловероятно. Они следовали за войском Ричарда, беспокоили его наскоками, вели разведку.

Алексей подъехал к самому приличному дому и, постучав, вошёл. Ба! На лавке сидел один из рыцарей, вместе с ним отказавшийся участвовать в казни пленных.

— Приветствую тебя, брат!

— Кого я вижу! Маркиз Анри Саваж! Рад видеть тебя! Честь имею представиться — Конрад Бюллов, Саксония, — рыцарь встал и церемонно поклонился.

— Знакомству рад, в городе не успели познакомиться. Зато перед королём вместе стояли. Я уж, грешным делом, подумал — конец нам. А ты молодец, перед Ричардом не стушевался.

— Так ведь и у тебя, как и трёх других, хватило смелости и чести отказаться участвовать в постыдной казни.

— Вот именно, правильное словечко — постыдной. Я рыцарь, дворянин, а не палач. А другие запятнали бесчестьем свой род.

— Мне кажется, ты покинул армию?

— Мне с Ричардом не по пути. Боевые действия кончились, я не дезертир, а свободный человек, и потому принял решение уйти. Причём сразу.

— Как же ты добрался? Пешком?

— На лошади. За домом стоит, у коновязи.

— Тогда и я свою рядом поставлю. А хозяин не против?

— Я ему отдал кольцо из трофеев, так что, считай, за обоих заплатил, с лихвой.

Алексей завёл лошадь во двор, привязал к коновязи и снял седло.

Во двор выбежал хозяин.

— Дай коню овса и воды.

— Нет овса, и сена нет. Как войско прошло, ничего нет.

— Ну, ржи тогда, ячменя — что-нибудь есть? Вон у соседней лошади в кормушке зерно.

— Ячменя дам немного, но больше ничего нет, не взыщи. А воды не жалко.

Алексей вернулся в дом.

— Раздевайся, — пригласил его рыцарь, — хозяин обещал покормить.

— Мне снимать нечего, я без брони.

У Конрада удивлённо вскинулись брови.

— Тогда мне помоги. Был единственный оруженосец — в Акре убили стрелой. А ты зря без защиты.

— В Константинополе куплю.

Алексей помог Конраду снять накидку. Рыцарь наклонился, Алексей потянул за ворот кольчуги, и она с железным шелестом упала на пол.

— Фу, как будто тяжесть с души сняли.

Они поели рисовой каши, сдобренной оливковым маслом, закусили лепёшкой. Мясца бы сейчас, но Алексей и этим был доволен. Через эти места прошёл сначала Саладин, применявший тактику выжженной земли, потом армия Ричарда и Филиппа. У жителей отобрали все съестные припасы.

Спать улеглись на пол. Оба положили рядом с собой обнажённые мечи.

— Ты куда думаешь направиться? — спросил Конрад.

— Сначала надо до Константинополя добраться, а там видно будет.

— И я так же думаю. Меня дома никто не ждёт, я не женат. Земли, которые моему отцу принадлежали, забрали за долги. Так что я теперь как перекати-поле — есть в этих краях такое растение. Как ветер подует, ихний самум, так оно само по полю катится — как шар. Говорят, его верблюды любят.

— И у меня такая же ситуация: ни дома, ни жены, ни земли.

— У нас с тобой всего поровну, в смысле — нет ни черта. Ха! Даже действуем одинаково — я про казнь.

— Я же сразу тебя поприветствовал — «брат». Выходит, не только во Христе.

— Давай спать, я что-то устал.

После скудного завтрака из лепёшки и воды они оседлали коней и отправились в путь. Вдвоём ехать было и безопаснее, и веселее. По мере приближения к византийской столице местность становилась более привычной. Сначала появились низкорослые кустарники, потом деревья — было где укрыться в тени в самое полуденное пекло. И селения пошли побогаче, кормили сносно.

За десять дней они добрались до пролива. На другом берегу был виден Константинополь. Но видит око, да зуб неймёт. Переправиться надо, а не на чем, только лодки рыбацкие. Как на них коней переправить? Алексей своего бы продал, если бы на него покупатель нашёлся, но Конрад и слышать об этом не хотел.

— Как же я без коня? Я с ним три года уже. Он меня спасал не раз, из таких передряг выносил! Он мне как друг, а друзей не предают. Будем ждать корабль. Или ты торопишься?

— Нет, в общем-то.

Корабля пришлось ждать три дня. К исходу третьего дня к берегу пристало венецианское судно. Сговорились с владельцем, завели коней по трапу в трюм. Сами расположились на палубе. Хорошо! Насыщенный солью морской ветерок, покачивает слегка, солнце… Одним словом — благодать, жалко — плавание недолгим оказалось, плыть недалеко.

И так же, как в первый раз, на причале к ним подошёл вербовщик — хитрый и льстивый, как лиса.

— О! Храбрые рыцари! Рад приветствовать вас на нашей благословенной земле!

— И тебе привет.

Алексей шепнул на ухо Конраду:

— Держи с ним ухо востро, это вербовщик.

— Не желают ли рыцари проявить свою доблесть и храбрость, покрыть себя славой, служа императору?

Воистину — всё возвращается на круги своя.

Вербовщик, почуяв в свободных рыцарях своих клиентов, буквально вцепился в них, как клещ. У рыцарей и кони есть, и оружие, и опыт боевой — не новички. Как таких упустить?

Империя, как и всегда, нуждалась в воинах. Понемногу она сдавала позиции, утрачивала блеск и величие. Были потеряны многие провинции, поток золота в казну иссякал, со всех сторон враги. Императору удалось быстро пропустить через свои земли поток крестоносцев, избежав больших грабежей и потрясений.

Но мир изменился. Вместо гуннов, вандалов и варваров пришли новые угрозы. С запада — сицилийские норманны, с востока — сарацины, с севера — печенеги. И если мусульман, идущих с востока, сдерживали крестоносцы, то печенеги захватывали и грабили Фракию и Силистрию, доходили до самой столицы. И свирепостью и жесткостью печенеги не уступали гуннам. Только их было меньше. Но и войска у императора тоже уже такого не было.

Пока вербовщик расписывал Конраду прямо-таки райские условия, Алексей раздумывал — наняться ему или путешествовать в одиночку? Пройти повторно жизнь в Византии? Но не зря древние говорили — нельзя дважды войти в одну и ту же реку.

Однако вербовщик предлагал неплохие условия: оплата золотом за коня и оружие, денежное довольствие — тоже золотом. Зачисление в тяжёлую конницу, хорошее питание.

— У меня брони нет, — сразу сказал Алексей.

— Подберём по размеру, — широко, как старому знакомому, улыбнулся ему вербовщик.

Конрад посмотрел на Алексея:

— Что скажешь, брат?

— Я — как ты.

— Тогда мы согласны.

— О, славные рыцари, вы не пожалеете. Пожалуйста, пройдите ко мне вон в то здание, надо подписать бумаги.

Вербовщик суетился, поддерживая стремя, пока рыцари слезали с коней. Он провёл их в маленькую комнатушку и сразу налил по кубку вина:

— За счёт казны, угощайтесь!

Рыцари подписали бумаги, обязываясь верой и правдой служить императору, защищать его и все его земли. Договор был на год.

— А накидки ваши с крестами придётся снять. Вы теперь не крестоносцы, а воины великой империи.

Алексей стянул с себя белую накидку, помог снять её Конраду — в кольчуге ему самому сделать это было затруднительно.

Получалось, они пошли в тяжёлую конницу, в прежние времена называвшуюся катафрактами. Вот только копий у них не было.

— Вот вам деньги за коней и оружие, — вербовщик отсчитал золотые монеты.

— Придётся немного посидеть, отдохнуть. За вами подойдут, покажут дорогу в лагерь.

Рыцари уселись на лавку недалеко от заведения вербовщика.

— Как думаешь, мы правильно сделали? — спросил Конрад.

— Не знаю. Полагаю, в других землях воины такие нужны — сейчас воюют все. Вопрос в другом — сколько платят?

— Вот, в самую точку! Ты знаешь, я нанимался к немецким баронам в разных землях, и везде было одинаково. А Византия — страна богатая.

— Была. И слава и богатство империи уже в прошлом. Ты же сам шёл сюда по её землям. Там, где побывал Саладин, жители нищие. А если народ беден, то и страна бедная.

— Так то окраины.

— Ладно, поживём — увидим. Одного только не хочу — снова в пустыню.

— Неужели пошлют?

Подбежал вербовщик:

— Господа рыцари, прибыл провожатый. Прошу следовать за ним.

Провожатый оказался пешим, и рыцари, усевшись на коней, поехали за ним.

Алексей постоянно крутил головой по сторонам. Места эти должны быть ему знакомы. Правда, давно это было, всё изменилось. Появились новые дома, разрослись деревья. Но, к своему удивлению, он увидел старые казармы, в которых когда-то стояла его хилиархия. Как в отчий дом вернулся после долгой разлуки!

Только провожатый шёл мимо.

Они вышли из города. Лагерь оказался рядом, слева от дороги. Император старался держать войска рядом с городом, на случай военных нападений и бунтов горожан. В последние годы перевороты происходили с пугающей регулярностью.

Конницы в лагере было немного — один друнгарий, около четырёх сотен тяжеловооружённых катафрактариев, основной ударной силы византийской армии. Командовал ею друнгарий, офицер среднего звена.

В свою очередь, друнгарий делился на две банды по 200 человек, те — на кентурии, сотни, состоящие из десяти контуберний — десятков.

Когда проводник привёл их к друнгарию, тот вчитался в договоры и поднял на рыцарей глаза. Вид у него был ошарашенный.

— Из крестоносцев? — удивился он.

— Да, — дружно ответили рыцари.

— В первый раз вижу. И небось дворяне?

Рыцари кивнули.

— Что же мне с вами делать? Дворяне несут офицерскую службу. — Друнгарий спросил в шутку, а получилось всерьёз.

Дворяне-офицеры назывались скафариями. На рядовую службу поставить дворянина — значит обидеть. А с другой стороны — перед ним стояли новички, не испытанные в бою.

— Кони свои? И оружие?

Рыцари опять кивнули.

Друнгарий явно был в растерянности. Затем он решил проблему, и с его точки зрения — гениально:

— Вот что! Назначаю обоих кентархами.

Кентарх — первое звание после рядового катафракта, и командовал он пятью всадниками авангарда. Вроде и не рядовой, нет повода дворянам обидеться, и в то же время — риска никакого. Друнгарий даже руки потёр, радуясь, что нашёл разумный компромисс.

Он вызвал писаря, и тот внёс фамилии рыцарей в списки друнгарии. Да, столько лет прошло, а делопроизводство Византии оставалось на высоте. Ранее на восковых табличках, затем — на бумаге фиксировалось абсолютно всё. Эту черту византийцы переняли у римлян.

Покончив с формальными делами, они получили обмундирование, кирасы и копья. Свои шлемы тоже поменяли на форменные.

Далее писарь отвёл их к командиру кентурии, представил.

— Ну что же, пополнению я только рад. Пойдёмте, проверим, на что вы способны.

В лагере были установлены «сарацины» — так называли своего рода тренажёры для копейных ударов. Вертикально стоящий обрубок бревна имел перекладину, изображавшую руки. В левой был щит, а к правой была привязана цепь, к которой крепился мешочек с песком. Столб мог вращаться. Когда катафракт недостаточно быстро проезжал мимо сарацина и копьём бил в щит, увесистый мешочек с песком ударял воина, и иногда так, что он вылетал из седла.

Первым на деревянного «сарацина» поскакал Конрад. У него был опыт рыцарских турниров, и в седле он держался уверенно. Алексей не сводил с него глаз: как держит рыцарь копьё, куда целит, пригибается или нет — для него всё было важно. Мечом он владеть умел, а вот копьём да ещё на скаку ему не приходилось работать.

Конрад ударил в щит, пригнулся, и мешочек с песком пролетел мимо.

Кентарх удовлетворённо кивнул и ткнул пальцем в Алексея.

Тот взгромоздился в седло. Чёрт, как неудобно в седле с копьём наперевес и щитом в руке! Он тронул коня и, на скаку постаравшись ударить наконечником копья в край щита «сарацина», пригнулся. Мешочек только едва коснулся его спины, но не ударил.

Кентарх криво улыбнулся, вроде того, что сойдёт.

Рыцарям вручили деревянные мечи для учебного боя. Первым снова дрался Конрад. В противники ему кентарх выставил опытного воина. Алексей сразу отметил, как ставит ноги катафракт, как передвигается.

Конрад кинулся в атаку, деревянный меч так и мелькал в его руках. Он наносил удары почти беспрерывно, и катафракт только успевал защищаться, подставляя под удар то меч, то щит. А Конрад пёр напролом, как кабан сквозь кусты. Катафракт не успел нанести ни одного удара, в то время как Конрад ухитрился ударить его по руке и выбить меч. Оба тяжело дышали, пот ручьями струился по лицам.

— О, неплохо! — одобрил кентарх.

Против Алексея выставили другого воина. Остальные встали поодаль полукругом — им было интересно, как сражаются рыцари.

Только какой из Алексея рыцарь? Ни опыта рыцарских боёв, ни конной выучки. На лошади-то он в деревне ездил, но копьём — длинным и тяжёлым, а не лёгким, пехотным — не владел вовсе, первый раз держал в руках. На мечах дрался, но вся наука его в Византии сводилась к бою слитным строем. Армия империи была сильна строем и давила им противника, каждый гоплит защищал себя и товарища справа. Воспринимать же всерьёз опыт уличных боёв в Акре Алексей не желал. И он сразу решил делать ставку в учебном бою не на напористость и атаку, как Конрад, а на хитрость. Врага надо убить или ранить, вывести из строя, а как он это сделает — не суть важно.

Катафракт, выставленный против Алексея и видевший бой с Конрадом, ожидая и от Алексея чего-либо подобного, решил защищаться и поднял щит.

Они сошлись.

Алексей сделал ложный выпад мечом и ударил снизу ногой по щиту катафракта. Тот не ожидал обманного движения, не сумел удержать щит, и он больно ударил катафракта в подбородок. Алексей тут же нанёс ему удар мечом по открывшемуся колену. Катафракт невольно вскрикнул от боли, прикрыл щитом ногу, и Алексей нанёс ему сверху рубящий удар по голове. Звякнул шлем.

Всё! Катафракт пропустил два серьёзных удара. Если бы мечи были стальными, шансов у него не было бы.

Бой завершился за несколько секунд. Кентарх расстроился, вырвал из рук воина деревянный меч, взял его щит и сам встал напротив Алексея. Ему было очень обидно. Вокруг катафракты стоят, даже кентарх из чужой банды подошёл, а тут — такой позор на глазах у всех… Оба новичка, хоть и рыцари, одержали чистую победу.

Кентарх обладал боевым опытом, прошёл офицерскую школу и теперь желал во что бы то ни стало взять реванш, одержать победу. Для него это было делом чести подразделения. Он был сосредоточен: губы плотно сжаты, глаза — как щёлочки.

Алексей усмехнулся: в бою злость — плохой помощник.

Он остался стоять на месте. Кентарх, немного выставив вперёд меч, пошёл на него. Алексей только поворачивался на месте, ожидая нападения.

Кентарх сделал один выпад, другой, но Алексей легко отразил нападения мечом. Меч хоть и был деревянным, но из дерева твёрдых пород, довольно тяжёлый, и удар, если попадал по телу, получался чувствительным.

Алексей решил позлить кентарха, сделал резкий выпад и ударил его по запястью правой руки — ведь гарды на деревянном мече не было.

Кентарх меч удержал, но руку отдёрнул. Ага, больно!

Алексей сделал несколько ложных выпадов, потом нанёс сильный удар по щиту. Кентарха качнуло вправо, он едва удержался на ногах, и Алексей ударил его в приоткрывшийся левый бок. Всё, победа!

Конечно, оба рыцаря были выше и тяжелее стоявших перед ними катафрактов, потому имели преимущество, но в бою противников не выбирают.

Один из катафрактов забрал щиты и учебные мечи, остальные стали расходиться — зрелище закончилось.

Кентарх негодовал, однако новичками остался доволен — пополнение крепкое и опытное.

Оба рыцаря попали в одну палатку — вместе со своими катафрактами. Перезнакомились с воинами. Поскольку день уже заканчивался, все отправились в харчевню рядом с лагерем — рыцари угощали.

Пили вино, но меру знали; закусывали жаренным на вертеле барашком.

К Алексею подсел один из катафрактов:

— Вроде вы оба рыцари, а манера боя разная. Он, — катафракт показал на Конрада, — всё больше силой берёт, напором, ты — умом и хитростью.

— Он германец, из саксонских земель, его так учили.

— Вот оно что. Понятно.

— А я из галлов, Франция. Слыхал?

— А как же! А к какому ордену принадлежишь?

Вот привязался! Названия рыцарских орденов Алексей знал, но вот чем они отличаются друг от друга? Вдруг ляпнешь не то невзначай?

— Был в госпитальерах, а сейчас сам по себе.

— Вы же Акру воевали? А почему дальше с крестоносцами не пошли?

— Акру брали, верно. Только ведь сэр Ричард рыцарям пленных казнить приказал. Без малого три тысячи зарубили — связанных и на виду у сарацинов.

— И что? Он король! Какая разница — убили бы их в бою или отрубили головы как пленным?

— Он слово давал, что все будут живы, и он их обменяет на выкуп. Нарушить же слово, данное благородным дворянином, — низко. Я не палач, я рыцарь. Зазорно!

— М-да! У вас, у рыцарей, свои заморочки. По мне, если приказали — руби! Начальник лучше знает. А король и вовсе только перед Богом одним ответ держит.

— Ты забыл упомянуть о чести.

— И много вас нашлось таких честных, кто приказ не исполнил?

— Вместе со мной — пятеро.

— Ха! Вот видишь! Из нескольких тысяч рыцарей разных, заметь, народов только пятеро нашлось.

— Остальным — Бог и совесть судья.

Катафракт с изумлением, как будто только что его увидел, посмотрел на Алексея.

— Тот, второй, что из немецких земель, тоже отказался рубить пленным головы?

Алексей кивнул.

— Странные вы парни, рыцари. Но, чёрт меня побери, вы мне нравитесь. Меня зовут Бешеный Свенссон.

— Норманн, что ли?

— Угадал. Из датских земель.

— Далеко тебя занесло. А почему Бешеный?

— В бою от вида крови дурею, голову совсем сносит. Стыдно признаться — берсерком становлюсь. Так что в бою держись от меня подальше.

Алексей усмехнулся. Ну и признание! А впрочем — это не его дело. Норманны верили в Вальхаллу и своих богов — вроде воинственного Тора. Пусть его, лишь бы в бою не предал, не бросил в самый страшный момент.

Свенссон притянул для пожатия руку. Алексей ответил. Кожа на ладони у потомка викингов была грубой, шершавой, натёртой древком копья и рукоятью меча.

— Выпьем за знакомство, — предложил Свенссон.

— Давай.

Они выпили по кубку. Алексей помнил ещё те времена, когда византийцы пили разбавленное вино — нынче же все пили цельное. Меняются нравы… Да и не только с вином. Как он успел заметить, коренным византийцем был только друнгарий. А каунты, кентархи, не говоря уже о катафрактах — все наёмники, варвары. И речь больше слышалась разноязыкая. А писарь и друнгарий вели записи на латыни и греческом. Греческий он понимал — приходилось с греками общаться, но писать не мог и говорил медленно, с акцентом, подбирая слова.

Самое интересное — по прошествии времени порядки в армии не изменились.

К вечеру катафракты изрядно набрались, но не бузотёрили. А и случись такое, прислуга попросту разбежалась бы по углам. В катафракты брали только рослых, физически крепких и выносливых мужчин. Связываться с такими — себе дороже.

Конрад и Алексей заплатили за попойку.

С утра построение, развод. Алексей подошёл к кентарху:

— Мне бы кольчугу или латы. И копьё.

— Да, я уже заметил. Вон в том углу лагеря оружейный склад, там же кузнец. Подбери под себя.

Копьё нашлось сразу — оно было стандартным. А вот с кольчугой пришлось повозиться. По местным меркам, Алексей был высок, плотен, и кольчуги на него попросту не налезали. Они ведь железные, как рубашку, их не растянешь, а сидеть должны свободно, не сковывая движения. Одна почти подошла, но была коротка и тесна, и Алексей не мог дышать в ней полной грудью.

— Это ничего, — успокоил его кузнец, — надставлю низ на две пяди и расширю. У меня две разрубленные есть, после боёв. Зайди через неделю.

Алексей уже собрался уходить, когда вдруг увидел в углу сваленное кучей оружие. Он и ушёл бы, да показалось — лезвие широкое узрел.

— Это что у тебя?

— А, трофеи.

— Можно посмотреть?

— Гляди, не жалко.

Алексей сразу вытянул секиру. Видел он, какое это страшное оружие в сече — ещё в Акре, в руках у Рыжего Патрика. Лезвие из неплохой стали. Есть, правда, несколько мелких зазубринок. Рукоять крепкая — из дуба или лиственницы, такую мечом или саблей не перерубишь.

Он сделал несколько взмахов. Оружие тяжёлое, но прикладистое, работать им удобно.

— Отдашь?

— Оно денег стоит.

Сговорились о цене.

— Только в порядок секиру приведи, зазубрины убрать надо. И ещё: чехол бы какой-нибудь, на худой конец — кожаную петлю к седлу приторочить.

— Кентарх увидит — не одобрит.

— Ему-то какое дело? Я же не амфору с вином с собой возить хочу.

— Мне всё равно, я кузнец.

Через неделю Алексей уже красовался в кольчуге. Секиру в чехле до поры до времени хранил в полотне — зачем командира раньше времени дразнить? А увидит в походе — так там уже поздно будет.

Тренировки, учебные бои шли каждый день, и к вечеру люди выматывались от усталости.

Глава 3 «ПЕЧЕНЕГИ»

Незаметно прошёл месяц, другой. Алексей сблизился с Конрадом. Оба рыцари, обоих связывали бои в Акре, уход из армии крестоносцев. Да и катафракты были единым целым только днём, на учениях. А после ужина разбивались на группки, чаще всего — по национальным признакам. Фракийцы льнули к своим, греки образовали своё сообщество. А ещё были сирийцы, армяне, даже русы. Алексей сначала попытался с ними сблизиться, но у него не получилось.

Под русами подразумевали всех, кто жил в степях севернее Понта Эвксинского. А племен там было — не счесть. Венды, словене, вятичи, кривичи… И у каждого — свой язык и свои обычаи. Язык этих русов Алексей не понимал. По виду похожи: белобрысые, со светлой кожей и серыми или голубыми глазами, но в языке — ни одного знакомого ему словца.

Зато Конрад оказался парнем компанейским. Прямой, как его собственный меч, он признавал только чёрное и белое, то есть хороший человек или плохой. Был упрям, резок в суждениях, но Алексей-то знал, что у Конрада свои представления о чести, совпадающие с его представлениями. Стало быть, на него можно положиться.

Похоже, и Конрад это понял. Понемногу они стали всё свободное время проводить вместе. Если катафракты видели одного из рыцарей, стало быть — где-то рядом другой. Так их и прозвали — наши рыцари.

А между тем слухи до катафрактов доходили нехорошие. Начиная с середины одиннадцатого века на империю волнами накатывались печенеги. Откуда они взялись, не знал никто, но поговаривали — с востока. Это был союз кочевых племён, состоящий из тринадцати родов-племён, говорящих на языке тюркской группы. Выглядели они как европейцы — небольшого роста, худощавые, с узким лицом и светлой кожей. Бороды они брили. Верховного правителя у них не было, каждое племя имело своего князя и подчинялось только ему.

Печенеги пришли с востока, теснимые половцами — народом, им близкородственным. О печенегах писал Феофилакт: «Их набег — удар молнии. Их отступление — тяжело и легко одновременно. Тяжело от множества добычи, легко — от быстроты бегства. А главное — они опустошают чужую страну, а своей не имеют. Они прячутся в скалах, скрываются в густых лесах. Жизнь мирная для них — несчастье, верх благополучия — когда имеют удобный случай для войны. Самое худшее — множеством своим превосходят весенних пчёл, число их бесчисленно. Волчьи обычаи воспитали этих людей. Дерзкий и прожорливый, волк легко обращается в бегство, когда появится что-нибудь страшное. Они не имеют ни городов, ни сёл, оттого за ними следует зверство».

Печенеги, как и половцы, вели кочевой образ жизни. Жили они в войлочных юртах, хлеба не знали, поскольку не хлебопашествовали. Ели рис и просо, сваренные в молоке, а также сыр. Пили кобылье молоко. Были дальнозорки, поскольку не употребляли в пищу соли. Отлично стреляли из лука, убивая птицу на лету. При переездах юрты и прочее имущество укладывали на телеги. Кораблей не имели, но с лёгкостью преодолевали даже крупные реки. Они сшивали вместе по десять лошадиных кож, пускали по краю кругом верёвку. Садились на кожи, ставили туда же телеги и стаскивали на воду. Шили столь умело, что через швы не просачивалась вода. Потом привязывали верёвки к хвостам своих лошадей и, пользуясь ими, как буксирами, переплавлялись на другой берег. При атаке на них неприятеля излюбленным приёмом их было ставить телеги кругом вокруг стана и, хоронясь за ними, пускать стрелы.

Императору Алексею I Комнину приходилось туго. Под ударами многочисленных врагов земли империи съёживались, как шагреневая кожа. С юга — турки-сельджуки, с запада — норманны Сицилии, с севера — печенеги. Он пропускал через свои земли крестоносцев в их походах, сдерживая на юге мусульман.

Печенегов пытались задобрить дарами. Однако многие земли отошли от империи, налоги уменьшились, казна опустела. К тому же печенеги договор не соблюдали, а алчности и вероломству их князей не было предела.

Алексей Комнин искал союзников по всей Европе. Откликнулся граф Роберт Фриз из Фландрии, приславший на помощь пятьсот рыцарей и полторы сотни отборных лошадей в подарок. Но рыцарей пришлось перебросить на юг, перенацелив их на сарацин.

Меж тем печенеги остановились на зиму недалеко от Адрианополя, под Таврополем. Их дозоры иногда добирались до самого Царьграда.

Алексей Комнин сформировал из сыновей погибших воинов особый отборный полк — архонтопулов, числом две тысячи, вооружил, дал коней. Но в первой же схватке от стрел степняков погибло более трёхсот юношей.

В первые дни сентября в лагерь катафрактов въехали несколько всадников в богатых доспехах. По тому, как забегали кентархи, каунты и друнгарий, воины поняли — прибыло высокое лицо. И только пробегающий мимо кентарх второй центурии внёс ясность — прибыл сам император. Катафракты сделали вид, что усердно занимаются воинскими упражнениями, однако они больше смотрели на императора. Большинство видели Алексея Комнина впервые и хотели его разглядеть.

Подбежал их кентарх Визалий и скомандовал: «Собраться в поход, выступаем!»

Долго ли рыцарю надеть кольчугу, шлем и опоясаться поясом с мечом?

Их центурия выступала в сопровождении императора. Путь был недалёк: двадцать лье на север, в городок Чуруле.

Как и положено, вперёд выехал авангард — им командовал Конрад. За ним следовала колонна катафрактов из пяти контуберий с бандофором-знаменосцем, потом — император со свитой. А за ним уже — вторая половина центурии. Замыкал колонну Алексей. Ведь и он, и Конрад были назначены кентархами, командирами над пятью всадниками.

Последним двигаться было спокойней, но уж больно пыльно. Ветра не было, и вся пыль поднятая копытами, висела облаком над дорогой, оседая на лошадей и одежду.

Они двигались рысью, и до вечера прошли половину пути до Чуруле, заночевав в селении. Император расположился в самом приличном здании. Половина же катафрактов встала на охрану. В другое время хватило бы и десятка всадников, но не сейчас — всё-таки император. В середине ночи сменились: завтра предстояло продолжить путь и следовало отдохнуть.

После завтрака сухим пайком двинулись дальше. Вдалеке мелькали небольшие отряды, скорее дозоры, по-видимому — печенежские. Но ввиду своей малочисленности напасть они не решались.

И только к вечеру уставшие люди и кони добрались до городка. Он имел крепкие крепостные стены и располагался на холме.

Алексей Комнин сразу распорядился закрыть городские ворота, а ключи забрал себе, не без основания опасаясь измены. Подкупленные горожане ночью могли впустить печенегов в город.

Утром кентарх был вызван к императору и вернулся обескураженный:

— Император приказал собрать все телеги из окрестных сёл.

— Нам? — не поверили своим ушам декархи. — Пусть жители сами доставят.

— Они боятся печенегов.

Каждому декарху и его десятку были выделены сёла. Посмеиваясь над нелепым приказом, катафракты поехали по селениям. Кое-где повозки пришлось отбирать силой.

— Налоги платим, — возмущались жители, — а защиты от грабителей нет. Так теперь ещё и катафракты разбойничают, не хуже печенегов!

Обратная процессия вызывала улыбку. Верхом на лошадях ехали воины. На боевых конях — сбруя, хомут, и каждый влачил по две-три телеги. То ещё зрелище!

По приказу декархов перед крепостными стенами телеги связали между собой верёвками. Те и сами не могли понять — зачем? Жители же стали загружать повозки камнями и всяким хламом.

На небольшой городской площади император собрал всё воинство. Вместе с городской стражей, ополчением и сотней катафрактов едва набралось полтысячи способных носить оружие.

— Граждане! — обратился к ним сам Комнин. — В ваш город должны были приехать переговорщики от печенегов. Однако лазутчики доложили, что к городу идёт войско в три тысячи всадников. Выбора нет, придётся обороняться, может быть — выдержать осаду. На открытый бой сил у нас не хватит. И да поможет нам Господь!

Гражданами и в Риме, и в Византии назывались только свободные люди — не пленные, не рабы, не дети.

На месте императора Алексей ушёл бы из города назад, в Константинополь — слишком уж неравны силы. В Чуруле вместе с катафрактами всего полторы сотни всадников. Только они могут на равных биться с печенегами, пешие воины хороши лишь для обороны крепости. В открытом же бою всадники просто порубят пеших. Ещё тогда, в первый свой перенос, Алексей говорил Острису, что армия империи немобильна, что нужна конница, но его не послушали. Шестьсот лет прошло, из степей приволжских и причерноморских нахлынули степняки — и все сплошь конные. А империи нечего было им противопоставить. Были, конечно, легковооружённые всадники из наёмников, в основном для разведки и дозора. А тяжеловооружённых катафрактов, которых печенеги побаивались, катастрофически не хватало, впрочем — как и коней. Ведь Комнин выкупил у рыцарей всех запасных коней, которых прислал ему Роберт Фриз. Не каждый конь способен нести катафракта или рыцаря. Низкорослые степные лошадки печенегов на ногу были легки, зимой и летом питались подножным кормом, не зная сена и овса, и были неприхотливы. Всем вроде хороши, затрат на своё содержание не требовали, и для печенегов они и транспорт, и мясо, и молоко. Но для катафрактов они слабы. Потому захваченных у печенегов лошадей можно было использовать только для сельскохозяйственных работ или как тягловую силу для их повозок.

В маленьком городке сразу стало тесно за счёт прибывших воинов. Город располагался на холме, колодцы были глубокие, но к вечеру они вычерпывались до дна, и большая часть воды уходила на лошадей — каждой по два ведра в день.

На третий день лазутчики из местных донесли, что печенеги уже рядом. И точно: с высоты крепостных стен было видно, как из леса выбралось целое войско печенегов. Никого и ничего не боясь, они расположились на равнине под холмом, развели костры. Вели они себя как хозяева. Местные, глядя, как вытаптываются их посевы, зубами скрипели от злости, только поделать ничего не могли.

Коней печенеги отпустили пастись. Такой табун за пару дней запросто мог выщипать и вытоптать весь луг.

Ночь прошла спокойно, а утром печенеги решили идти на приступ. Свистом они подозвали коней. Катафракты, глядя на всё это со стены, только удивлялись — кони по свисту безошибочно находили своих хозяев. Всего-то четверть часа прошло, а печенеги уже в сёдлах.

Вот конная масса начала разбег по дороге к холму, к крепости.

Алексею стало смешно. Как они собираются штурмовать крепостные стены? Ведь они каменные, высокие, а стенобитных орудий у печенегов нет.

Прозвучала команда:

— Приготовиться!

Катафракты сели на лошадей, выстроились колонной по четыре перед воротами — как раз по ширине проёма. Ворота распахнулись, и за стены выбежали пешие воины из местного ополчения. Их декарх закричал:

— Руби верёвки, ребята! Толкай телеги вниз!

Удерживающие тяжёлые телеги верёвки были мигом перерублены топорами, и связки повозок, подталкиваемые ополченцами, медленно двинулись вниз, с каждой секундой всё более и более разгоняясь под уклон.

Печенеги ещё не видели сотни катящихся на них телег и не осознали надвигающейся опасности. И только грохот тележных колёс заставил их посторониться. Передние ряды уже узрели надвигающиеся повозки, но задние ряды напирали. Первые в панике попытались уйти в стороны, но только смешали строй.

Комнин сам наблюдал за склоном холма — ведь фокус с телегами придумал он. Может, кто-то из царедворцев подсказал, но приказы исходили от него. И теперь, видя удачу, он крикнул:

— Катафракты! Вперёд, в атаку! Убейте их всех!

Катафракты выехали из крепости и начали разгоняться. Дорога шла под уклон, и лошади неслись легко.

— В копья! — закричал кентарх Визалий.

Но катафракты уже и сами достали копья из петель и взяли их на изготовку.

Печенегов было намного больше, но после тележного удара они смешались, потеряв много людей убитыми и ранеными. Видя несущихся на них катафрактов, они попытались развернуться, чтобы избежать столкновения. Но — поздно! Удар! Сшибка!

Алексей скакал во втором ряду и едва увернулся от перевёрнутой телеги. Тут же перед ним возник печенег с копьём, пытающийся прикрыться круглым щитом. Но у Алексея копьё было длиннее, мощнее, тяжелее. Он ударил им в край щита, пробив его и печенега. От сильного удара копьё вырвало у него из рук, а вернуться и вытащить его из вражеского тела уже было невозможно. Сзади напирали другие ряды, и можно было самому оказаться наколотым на копьё.

Он выхватил меч.

Слева от него печенег замахнулся саблей. Алексей отбил удар и ударил сам, почти отрубив печенегу руку. Как-то получилось, что со всех сторон его окружили враги. Он рубил налево и направо, не различая лиц. Меч так и летал в его руках. И лошадь, и кольчуга, и шлем оказались забрызганы чужой кровью, поскольку он не чувствовал боли от ран.

Слева раздался поистине звериный рык, громогласный рёв. У Алексея мурашки побежали по коже и по спине прошёл холодок. Он повернул голову — это был Бешеный Свенссон. Меч сверкал в его руках, описывая блестящие круги. Он пёр напролом, буквально сметая печенегов со своего пути. «Странно, — подумал Алексей, — ведь он был в пятой шеренге…»

А Бешеный Свенссон продвигался вперёд, как бронированный линкор в каше битого льда. Остальные катафракты бились поодаль, боясь приблизиться к нему.

Рукоять меча стала скользкой от крови, рука начала уставать. Воспользовавшись секундной передышкой, Алексей кинул меч в ножны и выхватил из чехла секиру — у неё и вес другой, и балансировка. Тяжёлая. Стоит только поднять её над головой, а дальше сама рубит, и никакая сабля или щит для неё не преграда — только хруст костей и противное чавканье от разрубаемой плоти.

Печенеги дрогнули. Один из катафрактов и правда бешеный, меч — как мясорубка. Второй — здоровенный, секира так и летает, не давая никакой возможности защититься.

Печенеги стали пятиться, потом вторые и последующие ряды и вовсе стали поворачивать и нахлёстывать коней, удирая. Многие бежали, побросав повозки с награбленным добром, другие сдались, бросив оружие и тем самым сохранив себе жизнь. Несколько десятков не пожелавших сдаться были быстро вырублены. Получилось прямо как в пословице: «Пошли по шерсть — вернулись стрижеными».

Катафракты в запале бросились за печенегами, рассыпаясь широкой лавой. Было взято в плен около трёхсот печенегов. Пленных связали, раненых врагов тут же добили. Подошедшие ополченцы собрали оружие, сложили его на телеги и покатили в крепость.

Кентарх Визалий с удовольствием обозревал поле боя.

Вскоре подъехал император со свитой:

— Славно поработали, богатыри. Всегда бы так. А главное — воинов бы побольше, тогда разбили бы печенегов наголову. Салют, мои славные катафракты!

Приподнявшись на стременах, всадники заорали во всё горло:

— Виват, Алексей!

Пленных построили колонной и, не возвращаясь в Чуруле, направились в столицу. Впереди ехал авангард, за ним — заметно приосанившийся император Алексей Комнин со свитой. Следом двигались связанные пленные, конвоируемые катафрактами.

На ночёвку император остановился в селении, а пленные и катафракты — в поле, за селением. И следующим днём, ближе к вечеру, они уже вступали в предместья Константинополя.

Жители приветствовали императора криками. Не каждый день удаётся увидеть пленных печенегов как зримое доказательство победы императорской армии.

Пленных отвели в специальный лагерь. Печенеги обменивали их один к одному на пленных византийцев.

А катафракты отправились в свой лагерь — отмываться, отстирывать одежду, приводить в порядок оружие. У половины катафрактов копья оказались утеряны в бою или сломаны. Кроме того, два последних дня они питались скудно и всухомятку, поэтому в первую очередь кинулись на кухню, а немного подкрепившись — к лошадям: чистить, кормить, поить. Ведь сразу после марша поить лошадей нельзя — запалятся.

Уже потом стали приводить себя в порядок. Почти вся одежда пришла в негодность: где посечена, где порвана, а в общем — вся залита кровью. Попробуй её отмыть!

Алексей поглядел на свет сквозь рубашку, вздохнул и выкинул: на такую рвань даже последний нищий не позарится. Потом уселся около палатки — оттирать меч и секиру от сгустков крови, точить и смазывать. Кто знает, когда придёт приказ выступать? Не исключено, что уже завтра.

В палатке разговаривали. Алексей не прислушивался, но всё равно было слышно.

Судя по голосу, говорил Амвросий:

— Конрад, ну и товарищ у тебя! Мы думали, бесшабашнее Бешеного Свенссона катафрактов в нашей центурии, а то и в банде нет никого. Но маркиз и его переплюнул. Когда мечом работал, был как все — нормальный воин. А как за свою секиру взялся — ужас! Мало того, что печенегов рубил, как капусту, так и своим урон едва не нанёс. У меня щит задел — так он вдребезги, одна рукоять в руке осталась. Ты бы его как-то контролировал, что ли?

— Хочешь, чтобы я рядом был? Дудки! Я сзади был, тыл его прикрывал. Но оказаться сбоку не хочу.

Ни фига себе! Оказывается, к Бешеному Свенссону и к нему в бою никто не рискнул приблизиться. То-то и он, и Свенссон в порядки печенегов вклинились, как ледоколы. Надо впредь спокойнее держаться. А как спокойнее, когда секира сама навязывает темп боя? Это не меч, ею активно работать надо, и причём — на обе стороны. Ну вот, приклеят теперь какое-нибудь прозвище — в любой армии это запросто.

Приведя в последнюю очередь в порядок кольчугу, Алексей прошёл в палатку.

— Отбой уже был? Я что-то трубы не слышал.

— А букинатор с бандой отбыл, так что трубы не услышишь. Или соскучился?

— Устал.

— Ложись спать.

— Караул всю неделю другая центурия нести будет. А нашей центурии на завтра кентарх день отдыха объявил.

Выспаться удалось на славу. А утром в лагерь две подводы прибыло — подарок императора. В одной — несколько связанных баранов, в другой — свежие фрукты и овощи. Кентарх сразу же распорядился всё отправить на кухню, и вскоре над лагерем поплыл восхитительный аромат жарящегося мяса и похлёбки. За десять дней похода все соскучились по горячей пище: ведь есть приходилось только два раза в день — утром и вечером, да и то всухомятку.

Пока ждали обеда, Алексей размышлял. По всему видно, что для империи положение плачевное — даже отчаянное. В пору его первого переноса сюда здесь были обширные земли, в каждой феме — вымуштрованные войска и опытные полководцы. Где это всё? Судя по всему — империя в упадке. Иначе чем объяснить, что сам император командует обороной заштатного городка Чуруле?

Алексей был недалёк от истины. Товарищи его, катафракты, не задумывались, а он привык анализировать всё, что увидел.

Византийский император не усомнился раскрыть перед глазами посторонних всю ту бездну стыда, позора и унижения, в которую была низвергнута империя христиан. С берегов Босфора до Европы донёсся вопль отчаяния, настоящий призыв утопающего. Император византийский писал государям и папе римскому:

«Святейшая империя христиан греческих сильно утесняется печенегами и турками. Они грабят её ежедневно и отнимают её области. Убийства и поругания христиан, ужасы, которые при этом совершаются, неисчислимы. Турки подвергают обрезанию детей и юношей христианских, изливая кровь в купели христианского крещения. Они насилуют жён и дев христианских пред глазами их матерей, которых при этом заставляют петь гнусные и развратные песни. Над отроками и юношами, над рабами и благородными, над клириками и монахами — над самими епископами они совершают мерзкие гнусности содомского греха. Почти вся земля наша, от Иерусалима до Греции, не исключая Фракию, подверглась их нашествию. Остаётся один Константинополь, но они угрожают в самом скором времени отнять его у нас.

Именем Бога умоляем вас, воины Христа, кто бы вы ни были, спешите на помощь мне и христианам».

Алексей о положении империи не знал, как не знал и о послании императора, но выводы после увиденного сделал довольно точные. Кто только не пытался завоевать эти благодатные земли! С причерноморских степей приходили скифы, хазары, узы, теперь печенеги; а за ними грозной волной уже катятся половцы.

На отчаянный призыв императора откликнулся только Роберт Фриз, герцог Фландрии. Остальные раздумывали, а то и откровенно радовались несчастью Византии, не понимая, что только она да мадьяры сдерживают напор степняков.

После дня отдыха воины вновь приступили к тренировкам и учебным боям. Но на деревянных мечах катафракты дрались бы с ленцой, если бы кентархи их не подгоняли, но и те особо не усердствовали.

Покой длился недолго. Буквально через неделю после возвращения всех имеющихся в лагере катафрактов подняли по тревоге. Собрались быстро, за четверть часа, да и то большая часть времени ушла на подготовку лошадей — седло, сбруя.

Плотной колонной выехали из лагеря. На первом же перекрестке к ним присоединились ещё всадники — не меньше банды, только легковооружённые и уж очень смахивающие на степняков.

Через три дня почти безостановочного — только на ночлег — марша пришли в город Хировакхи. С городских стен их прибытие приветствовал император: по сведениям лазутчиков, к городу подходили печенеги.

День прошёл спокойно, а после полудня следующего дня низину заполнили печенеги.

Увидев их, Алексей выматерился. Степняков было много — сосчитать невозможно, но, судя по площади, которую они заняли на лугу, не меньше десяти тысяч. А их в город всего пришло пятьсот всадников. Ну, пусть ополчение выставит триста пеших — всё равно с такими силами даже обороняться затруднительно.

Ночью в низине горело множество костров, вселяя в горожан тревогу.

Печенеги лезли на земли империи, как зловредные насекомые. Их постоянно били в стычках, но от этого их меньше не становилось, и это вызывало удивление. Неужели рать их настолько велика и неисчерпаема? Даже думать об этом было страшно.

Видимо, посчитав, что осаждённые в городе уже никуда не денутся, поутру большая часть печенегов уехала грабить окрестные селения.

Алексей стоял в карауле на стене и сам видел, как печенеги разделились на две неравные группы. Он тут же свистком известил об этом кентарха. На стену, однако, взошёл не только он, но и император. Алексей впервые видел Комнина так близко — на расстоянии вытянутой руки.

— Что у тебя случилось?

— Не у меня. Печенеги разделились. Большая часть, предположительно — около шести тысяч всадников, ушли со стана. Не иначе — окрестные сёла грабить.

— Да? — кентарх и император с любопытством поглядели на лагерь печенегов.

— Эх, — подосадовал кентарх, — сил бы побольше… Такой удобный случай — ударить внезапно.

— А мы сейчас ударим, — вдруг решительно сказал император, — больше такого случая может не представиться. Поднимай всадников, строй перед воротами. Только тихо, никакой трубы. Внезапно нападём.

Все трое спустились со стены. Алексей сразу побежал к своей лошади — седлать.

Катафракты засуетились. Кое-кто успел раньше всех и уже подъехал к городским воротам. Воины проверяли, легко ли выходит меч из ножен, и брали копья на изготовку.

Сначала место в колонне заняли катафракты — они должны были первыми нанести удар и, как бронированным кулаком, сломить сопротивление, смять печенегов.

За ними стояла легковооружённая конница — её задачей было обойти печенегов с флангов, не дать им вырваться. Если печенеги успеют послать за подмогой, боя на два фронта со значительно превосходящими силами катафрактам не выдержать.

Каунт впереди поднял меч:

— Разобьём их всех, славные воины! Вперёд!

Ворота распахнули, и конница начала свой разбег.

Печенеги спохватились не сразу, а только когда услышали тяжёлый топот сотен копыт. Они забегали по лагерю, пытаясь поставить впереди повозки. Коней в стане не было — они паслись на лугу поодаль.

В минуты катафракты преодолели расстояние до врага и врезались в уже обороняющихся печенегов. Стрелами печенеги не успели причинить большого вреда — у византийцев щиты, броня и шлемы.

Организованного сопротивления у печенегов не получилось. Катафракты ворвались в лагерь и принялись рубить степняков. Те попытались выбраться из лагеря и разбежаться, но с флангов уже подоспели легковооружённые всадники — они рубили озлобленно, не щадя женщин и подростков. За какую-то пару часов византийцы вырубили большинство из оставшихся в лагере печенегов. Уцелели те, кто спрятался в повозки и под них. Их выталкивали, уже поостыв от боевой горячки, и вязали.

Пленных набралось много — едва ли не меньше тысячи. В самом же стане грудами лежали убитые и тяжелораненые.

Это была удача. Малыми силами разбить превосходящего по численности врага — как выигрыш в лотерею.

В лагерь с небольшой свитой въехал император. С нескрываемым удовольствием он осматривал поле боя. Потом устроил совет, прошедший неожиданно быстро. Всем воинам приказали переодеться в одежды пленных и взять их знамёна.

Приказ исполнили, недоумевая, зачем нужен такой маскарад.

Всё объяснялось просто. Не мешкая, император решил двинуть своё войско на встречу с уехавшими на грабёж печенегами. А чтобы они не всполошились раньше времени, пойти на уловку с переодеванием.

Обман удался. Командиры, натянув на себя куртки и накидки пленных, взяли в руки их щиты — самую заметную часть защиты. Но вперёд выдвинулись легковооружённые всадники. Если бы не византийские щиты, их и без переодевания можно было бы принять за степняков.

Они ехали с развёрнутыми знамёнами, и через час неспешной езды столкнулись с возвращающимся отрядом печенегов. Те, не подозревая плохого, уже поравнялись с конницей императора, стали кричать и хвастать трофеями.

И в это время на них обрушились сабли.

Печенеги не были готовы к отпору. Закричали раненые, невредимые воины попытались развернуть коней. А их били в спину мечами и копьями.

Затем в бой вступили катафракты. Как в Библии — «…и кто был последним, стал первым».

Сначала печенеги пытались сопротивляться, но тяжеловооружённые всадники сминали степняков.

Паника охватила их войско. А катафракты вошли в раж и рубили сопротивляющихся и сдающихся, уже побросавших оружие. Кровь пьянила, а кентархи кричали:

— Вперёд! За императора! Коли! Руби!

Кололи и рубили, пока не выдохлись, пока не поняли, что рубить уже некого. Просто везение, удача необычайная и воинское умение, если отряд в пятьсот всадников наголову разбил шеститысячный отряд врага. Случилось это в субботу, 7 февраля.

Немногочисленных пленных пригнали в захваченный стан. А утром и пленных, и повозки с трофеями погнали в Константинополь. Причём император приказал не переодеваться, а так и ехать в печенежских одеждах. При виде их встречные с испугу шарахались в стороны.

Так они и подошли к Константинополю, перепугав горожан и городскую стражу. Переодетые всадники несли на копьях отрубленные головы убитых печенегов. За ними двигалась унылая толпа связанных пленных. Никогда ещё столь малочисленный византийский отряд не одерживал побед над двадцатикратно превосходящим врагом. Десять тысяч печенегов было убито или пленено в битве при Хировакхи.

Император приписывал победу своему присутствию и Божественной помощи. Константинополь ликовал.

Узнали о поражении своего отряда и печенежские князья. Они наполнились жаждой мести.

Ещё зимой император распорядился брать в армию всех, кто хотел и мог держать в руках оружие — ведь речь шла о сохранении самой империи. Откликнулись многие — простолюдины и дворяне, старые и молодые.

Сбор был назначен у города Эпос, близ устья реки Гебр. Туда же император привёл своё войско, собрав всех — гоплитов, катафрактов, легковооружённых всадников, пращников и псилоев.

Через пару недель на другом берегу реки показались печенеги. Земли не было видно за степняками. По сведениям лазутчиков, явились все печенежские племена числом около восьмидесяти тысяч. Огромная армия покинула родные степи и пришла на чужие земли.

А несколькими днями позже пришло сорок тысяч половцев под предводительством Боняка и Тугоркана — они встали обособленным лагерем.

Император был в смятении. Если половцы пришли как союзники печенегов, грекам не выстоять, империя падёт. Объединившись, степняки представляли угрозу нешуточную не только для Византии, но и для всей Европы. Момент был острый, решающий.

И Алексей Комнин решил склонить половцев на свою сторону — тогда был шанс выстоять и победить. Лучше купить расположение Боняка и Тугоркана, лишившись части золота, чем проиграть и потерять всё — империю, золото, жизнь. В этом случае страшная участь ожидает всех жителей Византии.

Через гонца император пригласил обоих половецких князей в свой стан. Он был ласков с гостями, под звуки небольшого оркестра подал изысканный обед. Взоры князей услаждали танцовщицы. Их угощали вином и фруктами, столы ломились от изысканных яств.

В красноречии император превзошёл самого себя, и в случае совместных союзнических действий все трофеи обещал отдать половцам.

Довольные приёмом, уважением, которое оказал им император, а больше всего — обильной пищей и дорогими подарками, предводители половцев согласились на союз.

Когда Боняк и Тугоркан уехали, император от радости едва не пустился в пляс.

А затем потянулись день за днём. Император тянул время, ожидая прибытия помощи от правителей западных стран. Однако нетерпеливые половцы прислали императору послание:

«До каких пор мы должны откладывать битву? Знай, что мы не будем ждать больше. Завтра с восходом солнца мы будем есть либо волчье мясо, либо баранину».

Императору было известно, что кровожадные половцы, идя в атаку, издают волчий вой, от которого у врагов стынет кровь в жилах.

Перед самым закатом в византийский стан пришли пять тысяч русских всадников, пришедших с половцами. Предводительствовал ими князь Василько Ростиславович. Русские поклялись Комнину защищать Царьград и веру православную.

У императора появилась надежда. Поздним вечером до полуночи византийцы и русские пели гимны. Потом улеглись спать, чтобы отдохнуть перед битвой.

С восходом солнца половцы, а за ними и византийцы бросились на печенегов. Сам император был впереди. Половцы огородились телегами и, по обыкновению своему, пускали стрелы.

Внезапно стрельба из луков прекратилась, и от печенегов к половцам вышли переговорщики — князья печенежские. Они обещали половцам нерушимый союз, призывали повернуть копья на греков, захватить Константинополь и поделить богатые трофеи пополам.

Комнин, видя, как внимательно слушают половцы увещевания печенегов, убоялся, что печенеги склонят половцев на свою сторону. Он приказал знаменосцам встать впереди войска половецкого и идти вперёд. Священники тоже шли впереди и пели псалмы, вдохновляя воинов. И сам двинул в атаку армию.

Половцы, видя перед собой стяги и начавшуюся атаку византийцев, тоже бросились вперёд, боясь упустить трофеи. И началась битва великая, перешедшая в резню.

Печенеги, по обыкновению своему, брали в поход семью — жён, детей, рабов — всё имущество.

Бой шёл целый день, и было взято много пленных, но большая часть убита. Половцы делили трофеи, пленных, ели еду, оставшуюся в котлах от печенегов. И было это 29 апреля 1091 года, во вторник.

Алексей вместе с Конрадом и другими катафрактами своей центурии тоже участвовал в бою. Как и другие, он врезался в плотную толпу печенегов, насадил степняка на копьё и лишился его. Потом взялся за меч.

Тяжко было на поле битвы. Не успел он срезать одного печенега, как на его месте возникал другой — как в сказке.

Ударом щита по правой руке у него выбили меч. Обидчика достал своим мечом Конрад. Алексей в благодарность даже кивнуть не успел — схватился за секиру. О том, чтобы найти свой меч, не было и речи — или затопчут конями, или убьют.

Он дрался секирой. И чем больше он рубил печенегов, тем явственнее видел в их глазах страх. Печенеги начали пятиться.

Потом бой и вовсе перешёл на территорию стана, за повозки.

Алексей рубил, но рука уже отяжелела. Сам был весь в чужой крови и страшен, как дьявол из преисподней.

Печенеги стали бросать оружие и сдаваться.

Сбоку подъехал Конрад:

— Анри, уймись! Перед тобой уже не печенеги, а половцы!

И только тогда Алексей опустил секиру. Вот ведь незадача! Что печенеги, что половцы похожи между собой, как матрёшки. Одинаковая одежда, одинаковые щиты и оружие, и лица — одно к одному.

— Точно половцы?

— Кентарх велел передать тебе, что всё. Уймись!

— Ты, как всегда, вовремя, Конрад. За печенега того спасибо, выручил. Надо теперь меч свой искать.

— Едем вместе.

Вдвоём было сподручнее. От Алексея шарахались в стороны и свои, и половцы — больно вид страшен и грозен. Да и сам велик, на голову выше любого половца. Впрочем, Конрад ему уступал не много.

Меч они нашли — его уже крутил в руках половец. Алексей сразу узнал своё оружие по клинку и рукояти. Он показал половцу на пустые ножны:

— Моё, верни.

Но половец прижал меч к себе, не собираясь уступать.

Алексей взялся за рукоять секиры.

Степняк воткнул меч в землю и отошёл, злобно сверкая глазами.

Алексей вернул меч в ножны. Первый раз с ним такой конфуз случился. Кабы не секира, совсем безоружным оказался бы.

Они поехали в свой стан. Там катафракты, разгорячённые боем, уже делились впечатлениями:

— Я ему мечом по щиту — раз, другой, а потом сверху — по башке!

— А я копьё сломал — сразу же, как только сшиблись. И щит пробил, и язычника насквозь, а копьё — хрясь!

Алексей и Конрад направились к реке — отмыться. И оружие и одежда были липкими от крови, противно.

Тем временем подоспел ужин.

Вечером к императору явился его советник Синесил, он предложил перебить пленных.

— Зачем они нам? Сбегут или родичи выкупят — опять в седло сядут.

Однако император отказался. Половцы с захваченными пленными пусть делают что хотят, а своих пленных он резать не позволит.

Синесил ушёл, однако ночью большую часть пленных всё-таки убили.

Злодействовали в основном ополченцы. Катафракты и гоплиты войной уже были сыты, да и устали за день.

Император, узнав, возмутился, но виновных искать не стал, хотя и подозревал в случившемся руку Синесила. Он приказал молчать о бойне, но половцы каким-то образом уже утром прознали о происшедшем.

Император давал право половцам, как союзникам, забрать все трофеи. Но половцы испугались — как бы хитроумные византийцы ночью не поступили с ними так же. Они снялись с места и, не забрав трофеев, ушли за Балканы. Боняк и Тугоркан затаили на императора обиду.

Так получилось, что император, потеряв в бою немного людей, выиграл битву. Всего лишь немного золота, подарки, изысканный обед — и половцы дрались на его стороне. Печенежская орда, которой боялась вся Европа, была уничтожена. Половцы оказали огромную услугу христианскому миру, спася Константинополь. Племя печенежское было уничтожено под корень.

Несколько дней византийское войско стояло лагерем на прежнем месте. Воины приводили себя в порядок. Раненых после оказания первой помощи на печенежских повозках отправили в столицу. За ними пошли колонны пленных, конвоируемые пешими гоплитами.

Жители Константинополя, узнав о победе, приготовили императору восторженный приём.

Император Алексей, хитростью переигравший печенегов, торжественно въехал в город во главе конницы. Причём въехал как воин, на коне — он имел на это право.

Несколько дней катафракты отдыхали, отъедались, мылись и чистили оружие. Прибыло несколько человек пополнения, которых декархи начали натаскивать, проводить учебные бои. Старых, испытанных в боях воинов не трогали.

Потом ещё около двух десятков новобранцев привели в лагерь. Если Алексея и Конрада учить практически не пришлось, то вновь прибывшие оружия в руках раньше не держали.

Алексей беседовал с Конрадом, когда один из новобранцев упал с коня. Он был сам виноват: подпругу не подтянул, седло съехало набок, и он свалился на землю.

— Ох и намучаются декархи с пополнением! — увидев это, заметил Алексей.

— Сам небось так же начинал, — возразил Конрад и тут же возбуждённо воскликнул: — О, вроде как жалованье привезли!

К штабной палатке друнгария подъехал возок, из него выпрыгнули два гоплита, а следом степенно выбрался писарь с тяжёлой кожаной сумкой.

Солдаты могли пропустить что угодно, но не обед и не раздачу денег. Только что весь лагерь был занят: кто-то дрался на деревянных мечах, кто-то чистил лошадей, иные точили о камень мечи. Но знакомую повозку увидели все и, бросив дела, потянулись к палатке. Вроде бы чего спешить, ведь твои деньги не отдадут другому. А вот поди ж ты — очередь уже выстроилась.

Гоплиты, сопровождавшие деньги, стали теснить катафрактов от палатки.

Алексей подморгнул Конраду, зашёл гоплиту сбоку и подставил ногу. Конрад, вроде бы невзначай, толкнул гоплита плечом в щит. Пехотинец не удержался и упал под дружеский хохот катафрактов. А нечего порядки наводить! Беспорядков в лагере катафракты и так не допустят, все вокруг свои, а чужим своевольничать нечего.

Гоплит едва поднялся из-под придавившего его тяжёлого скутума. Вид у него был сконфуженный.

— Ты не ушибся, парень? — нарочито участливо спросил его Конрад.

Катафракты дружно заржали. Между гоплитами и катафрактами всегда существовала некоторая неприязнь, наверное, из-за разницы в жалованье.

Между тем очередь понемногу продвигалась. Жалованье давали сразу за два минувших месяца, поскольку в походе денег не выдавали. Зато получили по десять гиперпиронов.

Алексей такие деньги видел впервые — как и Конрад. Выйдя из палатки писаря, они с интересом разглядывали деньги. На аверсе — фигура Иисуса Христа, на реверсе — Алексея Комнина.

Алексей присмотрелся. А ведь похож! Монета ровная, оттиск чёткий — каждую деталь видно. И тяжёленькие монеты, не то что гистамемнон, который из серебра, или бронзовый фоллис.

Конрад сразу убрал деньги в поясную сумку.

— Заработаю немного — вернусь к себе, куплю дом, женюсь.

— Невеста есть? Ты не говорил.

— Нет — так будет. За рыцаря любая пойдёт. Только я богатую хочу.

— А как же любовь, ум, красота?

— Зачем они жене? Любовь быстро проходит. Женщина должна заниматься детьми, уметь хорошо готовить.

— А если она дура?

— Ну и что? Поговорить я и с тобой могу. А не будет тебя — другие умные рядом найдутся.

Определённый резон в его словах был, но Алексей дом покупать не собирался.

— Пойдём в харчевню, я угощаю.

За золотой гиперпирон можно было двоим поесть и выпить от души, да ещё и сдачу серебряным гистамемноном получить.

Халяву прижимистый немец любил и потому согласился сразу. Но, в конце концов, у каждого есть недостатки. Алексей ценил Конрада за его храбрость — немец не раз помогал ему в бою. Кроме того, у рыцаря было понятие о чести. Алексей не забыл, как тот в Акре отказался рубить пленных. Другие убоялись гнева короля Ричарда, а Конрад — нет. Есть, стало быть, стержень у этого парня. А что скуповат и бережлив — так то понятно. Наследства нет, дома — тоже. Но не век же ему по чужбине скитаться. Хочет Конрад дом купить, оседлую жизнь вести — всё понятно и похвально. Это в молодости хорошо повоевать, опыта набраться, агрессию и адреналин сбросить. А с годами приходят мудрость и спокойствие. Алексей только себя понять не мог — что ему-то тут надо? Чего проще: потёр камень — и окажешься в уютной квартире, в другом времени, где нет войны и где жена под боком — причём умная и красивая. Но вот потянуло же на приключения…

Они направились в ближайшую харчевню, но там все места за столами были уже заняты. Те, кто первым успел получить деньги, первыми и прибежали их тратить. Кто-то из наёмников деньги копил, как Конрад, другие за несколько дней проматывали жалованье на еду, выпивку и женщин.

Боевые товарищи огорчились слегка. Хотелось поесть не надоевшей в армии похлёбки, а чего-то не слишком обыденного. Но ведь есть и другие злачные места.

Немного подальше нашлось такое местечко.

Они заказали жареную свинину на рёбрышках, фруктов, вина.

— Знаешь, как славно готовят свиную рульку у меня на родине? — усаживаясь поудобнее на скамейке, спросил Конрад. — Пальчики оближешь! Давай выпьем за удачу — нам она нужна!

Они разлили вино по кружкам, выпили.

— Хорошее вино, хозяин не разводит, — резюмировал Конрад.

Принесли жаркое. Оба принялись за еду.

— Анри, а ты что думаешь делать, когда закончится срок договора?

— Так же, как и ты, вернусь на родину.

— У тебя родители живы?

— Угу. Ждут непутёвого сына.

— Почему непутёвого? Ты хороший воин.

— Путёвые сидят дома, ведут дела и зарабатывают больше нас, не рискуя своей башкой.

— Может, и верно, но только скучно. Представь: каждый день одно и то же. Придёт срок, и ты предстанешь перед Господом. И спросит он тебя: «Чего толкового ты сделал в своей жизни, Конрад?»

— Зачем ему спрашивать? Он и так знает.

— Верно, я не подумавши ляпнул. Давай выпьем — за нашу дружбу.

— Давай.

Они чокнулись, выпили и принялись за финики, виноград, сушёную хурму и орехи.

— Славно здесь, в этих краях, — грустно сказал Конрад. — У нас земли бедные, такие фрукты не растут, и вина такого нет.

— Так в чём вопрос? Купи дом здесь.

— Нет, на родину тянет. Она у человека одна. К тому же, я думаю, на этой благословенной земле война не скоро кончится. Печенегов разбили, но пришли половцы. А с юга — сарацины. У нас тоже войны бывают, но по сравнению с этими — более мелкие. Пойдёт какой-нибудь курфюрст на барона. С каждой стороны — по нескольку тысяч, а то и по нескольку сот человек. Надают друг другу по морде и расходятся. Здесь же масштабы иные.

— Сколько существует человечество, столько оно воюет. И войны прекратятся только тогда, когда человечество вымрет.

— Господь не позволит. А ты философ, Анри. Вот уж не думал, что среди французов есть такие.

Вечер удался, они наелись и напились вволю. Но это был их последний вечер перед новым походом.

Уже через день их вызвал к себе кентарх:

— Вы же у меня кентархи, командиры авангардов.

— Так и есть, — кивнули Алексей и Конрад.

— От лазутчиков получены сведения, что половцы сильно потрепали мадьяров, и теперь их дозоры проникают в северные земли Фракии. Вот вам задание: проехать дозорами вдоль границы вот здесь и здесь, — кентарх показал на карте интересующие его места. Карта была нарисована тушью на выделанной бычьей коже, причём была довольно подробной и точной. Были указаны места бродов с глубинами, горные перевалы с тропами.

Алексей впился в карту глазами, пытаясь запомнить детали — они наверняка могут пригодиться.

— Если столкнётесь с превосходящими силами, в бой старайтесь не ввязываться. Ну а если пленного возьмёте, будет совсем хорошо. Как бы половцы наступление не готовили. Сами помогли печенегов разбить, а теперь их место заняли. Возьмите сухой паёк и с утра — в дорогу. Ночевать желательно в селениях или городах — по дорогам недобитые шайки печенежские шастают, грабят.

Алексей и Конрад объявили своим катафрактам о предстоящем походе и послали двух воинов на кухню за провизией. Фактически — опять еда всухомятку и два раза в день. Но в любой армии мира приказы не обсуждаются, а выполняются.

Утром два дозора по пять воинов выехали из лагеря. Вооружение было полным — щиты, копья, мечи. Дозор — всегда дело хлопотное и опасное. Разъезжать приходилось много, забираться в самые глухие места. Ведь цель дозора — выявить врага. А мелкие группы противника прячутся в самых потаённых местах — оврагах, лесной чаще.

Коней не гнали — зачем? Солдат спит — служба идёт. Поговорка верная. К тому же случись погоня — на уставших конях и врага не догонишь, и от врага не уйдёшь. Тем более что у степняков в походах всегда были заводные кони. Половец пересел на запасного коня — и снова скачет, пока первая лошадь отдыхает без седока. А в Византии лошади — тем более строевые — были в дефиците. При убыли коней от возраста, от боевых потерь заменить их иногда было невозможно. Трофейных — ещё печенежских — коней было много, но они не годились. Низкорослые, они не могли нести тяжеловооружённого всадника. Для такой службы подходили только кони европейские, крупные. Для рыцарей такие породы выводили в немецких землях.

Меж тем за четыре дня они добрались до границ империи. За спиной лежала Фракия, впереди — мадьярские земли, Паннония. Граница проходила по невысоким горам, где имелось множество удобных мест для перехода. Через них не то что человек, конная армия пройдёт.

Ночевали в селениях, разговаривали с командирами ополчения или милиции: они знали обстановку в окрестностях и нередко кормили катафрактов горячей пищей за общинный счёт — ведь на сухих лепёшках долго не протянешь. Хорошо — лето, тепло, коням раздолье, могут траву пощипать. А воинам есть надо, и желательно каждый день — горяченькую похлёбку. Но им летом тоже легче, не надо в тёплые одежды кутаться.

За неделю катафракты узнали и освоили отведённый им участок. На стыке своего и чужого участка случайно встретили другой дозор. Посидели, побеседовали о службе, о непрошеных гостях — три дня назад на соседнем участке дозор уничтожил троих половцев. Явно разведка была, прощупывали малыми силами удобные для прохода всадников места. А ещё — видимо, пытались понять, где располагаются войска греков. Дрались половцы отчаянно, и в плен взять никого не удалось — всех порубили. А пленный был нужен. Только таким путём, после допроса, можно было хотя бы выведать, где половцы и какими силами располагают. Конечно, рядовой степняк не мог знать планов своих князей, но хотя бы что-то узнать всё равно полезно.

И такой случай представился два дня спустя. Оба дозора — и Алексея и Конрада — поднимались вверх по ложбине между горами. Рядом несла свои бурные воды небольшая река — ручей даже. Вода с ледников, но вкусная и холодная — аж зубы ломит. Из растительности вокруг только невысокие кустарники.

Вражескую разведку обнаружили случайно — их выдал конь. Нигде никого видно не было, но, когда заржал конь одного из катафрактов, ему ответил ржанием конь половца. Они прятались за кустарниками, уложив своих коней на землю, но ржание лошади их подвело. Поняв, что раскрыты, степняки подняли коней и с места пустили их в галоп.

Их было четверо. Замыкающий стал пускать стрелы, причём довольно метко. То в щит стрела вопьётся, то по кольчуге скользнёт. Половцы тогда ещё не могли ковать бронебойные наконечники на стрелах — узкие, четырёхгранные, могущие пробить кольчугу. И они пользовались наконечниками двупёрыми, широкими. Такие против незащищённых целей хороши: раны наносят обширные, кровят они обильно, а вытащить стрелу из раны затруднительно.

Половцы нахлёстывали коней и уходили от катафрактов всё дальше и дальше. Понятное дело, сами кони легче и всадники тоже. Даже сравнить степняка и того же Конрада в полном облачении — просто смешно. Разница в весе полуторная, если не двойная.

Так они и ушли бы, но конь лучника внезапно споткнулся. Лучник в это время впол-оборота сидел в седле и натягивал тетиву. Потому среагировать не успел, вылетел из седла и покатился по каменистой земле.

В этот момент катафракты оказались рядом.

Едва вскочив на ноги, половец попытался бежать, однако падение оглушило его, и он качался, собрав в кучку узкие глаза на переносице. Катафракты тут же накинулись на него, связали, обезоружили.

Его товарищи, отъехав на безопасное расстояние, остановились и смотрели на всё это со стороны.

Конь половецкий не убежал — он стоял рядом с хозяином.

Половца положили поперёк седла. Алексей взял повод его коня в руку, и они спустились в долину. Тут пленного можно было допросить, не опасаясь внезапного нападения половцев.

Спрыгнув с коней, они стащили пленного с седла и посадили на землю. Он уже пришёл в себя после падения и злобно сверкал глазами, бормоча сквозь зубы какие-то ругательства на своём языке. «Вот язычник проклятый!» — усмехнулся про себя Алексей.

Попытка с ним поговорить ни к чему не привела. То ли он языка не понимал, то ли упорствовал, только не произнёс ни слова.

Конрад разозлился:

— Сейчас я его заставлю говорить, даже если он немой.

Он стянул с пленного сапожки, нашёл палку поувесистей.

— Держите его!

И стал лупить пленного по пяткам так, что палка трещала.

Пленный заорал, стал дёргаться. Однако боль была нестерпимой, и он сдался:

— Хватит, я всё скажу.

К этой минуте стопы у него распухли от ударов. Не иначе как у мусульман подсмотрел Конрад такую пытку.

— Говори!

— Что? — Пленный говорил довольно чисто. Ну да, половцы не дураки и наверняка в разведку посылают людей, знающих местные языки.

— Где ваша орда, какие планы у ваших князей — говори всё, что знаешь. Будешь упорствовать — не только бить продолжу, я тебе пятки на костре поджарю.

Вид у Конрада при этих словах был свирепый, и пленный поверил.

— За горами орда, на мадьярских землях. Мы бы в свои степи ушли, да князь Боняк на вашего императора очень обижен. Мы с вами союзниками были, помогли вам печенегов разбить, а ушли без трофеев. Нехорошо!

— Так вас же никто не гнал, вы сами ушли.

— А зачем печенегов пленных резали? Это тоже трофеи, их как товар продать можно было.

Алексей и Конрад переглянулись. Что правда, то правда. Но император такого приказа не отдавал, это советник его, Синесил, переусердствовал. А теперь гнусный его поступок империи боком выходит. Сюда бы этого царедворца, пусть послушает, что половец говорит.

Пленный продолжил:

— После победы, которую вы без нас не одержали бы, мы не нужны стали вашему императору. Наши шаманы сказали — греки хитрозадые пленных печенегов убили, следующей ночью нас резать будут. Надо уходить. Шаманы, однако, не врут. Князья послушались.

— Тогда зачем вернуться хотите?

— Своё забрать. Все трофеи вам достались, а так нечестно — ведь уговор был.

Слова половца были правдой — договор нарушать не следовало. И теперь трофеи лучше бы добром отдать, иначе снова кровопролитие будет. А учитывая, что половцев много, резня могла бы длиться бесконечно долго.

— Когда князья выступать думают?

— Я не князь, у него свои советники да шаманы есть. Думаю, даже сотники и тысячники о том не знают. Но скоро. Когда воевать, если не летом? Все перевалы проходимы, и травы для лошадей полно.

Алексей и Конрад отошли в сторонку.

— Что с пленным делать будем?

— Надо его в столицу доставить. Пусть тупоумные и хитрозадые начальники послушают, что половцы замышляют. Как по мне, посольство к князьям слать надо, трофеи возвращать. Иначе быть беде, большой крови.

— Кого отправим с пленным?

— Александра из твоей кентархии. Он парень разумный и осторожный.

— Решено.

Пленного посадили в седло, связав ему руки и примотав ноги к стременам — чтобы не спрыгнул и не сбежал. Хотя беглец из него получился бы никакой — он просто не мог наступать на ноги. А когда к нему приближался Конрад, смотрел на него со страхом и потел.

Уздечку половецкой лошади крепко привязали к задней луке седла катафракта. Громко, чтобы пленный слышал, Конрад сказал:

— При малейшей попытке к бегству или неповиновении руби его не жалея!

— Понял, кентарх!

Катафракт тяжело поднялся в седло и тронул коня с места.

С утра — снова в дозор. Но до чего же половцы злопамятны и мстительны! Забраться на чужие земли — это запросто. А как по морде настучали слегка — так сразу мстить.

В этот же день на них напали из засады. Нападение могло закончиться очень плохо из-за неожиданности, но Алексей, посоветовавшись с Конрадом — ведь оба равны по положению, — отправил впереди дозора одного из катафрактов. И на лесной дороге, в предгорьях, половцы приняли его за одиночку. Вот она, желанная и лёгкая добыча! Вы нашего в плен повязали, а мы вашего захватили. Глядишь — обменяемся.

За небольшим изгибом дороги византийского дозора не было видно. И вдруг — звон стали, крики… Вынув из петель копья, катафракты без приказа пустили коней в галоп.

Половцы сделали засаду по своим правилам. Они подрубили дерево, свалили его поперёк дороги и, когда катафракт остановился, кинулись на него из-за деревьев.

Только они нарвались на опытного воина. Он успел вырвать меч и зарубить двоих. Однако одному против нескольких нападавших устоять тяжело, особенно когда нападают с двух сторон сразу. Тем более что половцы — прирождённые воины, они учатся стрелять из лука и бросать аркан ещё с детства — как и сидеть на коне.

Пока катафракт отбивался мечом, на него набросили волосяной аркан и сдёрнули с коня. Половцы уже предвкушали, как они притащат в свой стан пленного — но… из-за поворота на полном скаку появился весь дозор, выстроившись в две шеренги и заняв всю ширину дороги. И сразу — в копья. Только двое из пятерых уцелели, бросились в лес.

Алексей приказал четверым из своей кентархии преследовать их, догнать и убить.

Катафракты на лошадях, воткнув копья наконечниками в землю, ринулись за половцами. А что с копьём в лесу делать? Они там только мешать будут, за деревья цепляться.

Оставшиеся воины соскочили с коней, и по приказу Конрада двое сразу встали с обнажёнными мечами на охрану. Двое же подняли катафракта. После падения с лошади с полным вооружением он сильно ушибся. Кольчуга — она от стрел или сабельных ударов защитит, а при падении с лошади только усугубит ситуацию своим весом.

С воина осторожно стянули кольчугу и начали ощупывать грудную клетку.

Катафракт вскрикнул, побледнел.

— Похоже, рёбра поломаны, — подвёл итог один из воинов.

Алексей выругался от души. Один катафракт пленного конвоировал, второй травмирован, и его надо срочно отправлять к лекарям в любой город, находящийся поблизости. Да и удержится ли он в седле?

С одного из убитых половцев стянули рубаху, разрезали её на полосы и перетянули пострадавшему грудь. Так ему было легче дышать, и не досаждала сильная боль.

— В седле удержаться сможешь?

Катафракт кивнул.

Ему помогли забраться на лошадь.

Конрад ткнул пальцем в одного из своих воинов.

— Сопроводишь до ближайшего города, где лекари есть. Езжай осторожно, рядом, поддержишь, если что. Отдай в хорошие руки и договорись, чтобы за лошадью присмотрели.

Конрад развязал поясную сумку и достал оттуда золотую монету.

— Ему на лечение, питание и уход. Ну и лошади — на конюшню. Езжай! — тяжёлой рукой он хлопнул по крупу лошади.

Катафракты медленно отправились в обратный путь.

Алексей в очередной раз поразился поступку Конрада. После получения жалованья он пожалел денег на выпивку и угощение, а для пострадавшего катафракта отдал золотой, не раздумывая. Как в этом человеке уживаются столь разные качества — скупость и щедрость к раненому собрату? Милосердие это или святое чувство армейского товарищества? А если милосердие, то как оно сочетается с битьём пленного палкой по пяткам? Воистину, каждый человек — загадка.

Из леса выехали катафракты. По их довольным лицам Алексей понял, что половцев они настигли и убили. Он только уточнил:

— Обоих?

— А как же!

— Лошадей половецких нашли?

Катафракты удивились:

— Так приказа не было…

— Сами бы догадались! Не пешком же они сюда пришли! Вы когда-нибудь видели пешего половца? Ищите!

Сконфуженные катафракты развернули коней и направились назад в лес.

— Стоять!

Воины остановили коней.

— В лесу они их прятать не будут. Езжайте по дороге — они должны быть где-то на опушке. И ещё: при лошадях половец может быть — даже два. Их обычно с десяток бывает, с вашими двумя как раз двух и не хватает. Держите оружие наготове!

Когда катафракты ускакали, Конрад заметил:

— Ты что-то плохо считаешь, Анри! На дороге пятеро убитых, двоих в лесу зарубили, итого — семеро. У лошадей их будет не двое, а трое.

— А про пленного ты забыл? — тут же среагировал Алексей. — Наверняка из их десятка.

— М-да, не подумал.

— У половцев, как и у нас, конница — впрочем, как и пешие — на десятки делится. И обычно у этих варваров в десятке все из одного племени, а чаще — близкая родня. Они нашего катафракта убивать не захотели, в плен взяли — для обмена.

— Откуда такие выводы?

— Петлю на дороге видишь? Это аркан волосяной, им катафракта с лошади стащили. Хотели бы убить — убили бы, не задумываясь, стрелами бы посекли — в лицо, в ноги. А тут аркан.

— Хм, похоже на то.

— А теперь десятку конец — если наши лошадей найдут и с охраной не оплошают.

Катафракты вернулись через полчаса, и пристыженные.

— Ушли кони.

— Как — ушли? Сами?

— Мы уже подъезжали, когда десяток коней из леса выбежал и пустился в галоп. Впереди — один половец.

Алексей с досады сплюнул.

Глава 4 «ПЛЕН»

Понемногу дозор их таял. Двое, конечно, вернутся. Один — тот, который раненого сопровождал, должен возвратиться завтра или послезавтра. А тот, что пленного конвоировал — не раньше, чем через неделю, а то и дней через десять. А сколько травмированный будет лечиться, одному Богу известно.

Но отсутствие трёх человек сказывалось. Неофициально считалось, что один катафракт равен по боевой мощи четырём-пяти легковооружённым всадникам, и трое — это всё-таки сила.

Прошло уже двадцать дней с тех пор, как оба объединённых авангарда покинули лагерь. Могли бы послать обычный десяток, но кентарх рассудил с чисто византийской хитростью. Две пятёрки в сумме — это тоже десять человек, но у них два командира. Случись — одного убьют, другой будет командовать оставшимися катафрактами. До Алексея сия иезуитская хитрость не сразу дошла, а Конрад и вовсе не догадывался.

Утро, когда они вышли в дозор к перевалу, выдалось по-осеннему дождливое. Вроде лето, а моросил мелкий нудный дождик. Под копытами лошадей хлюпало, шерстяные плащи быстро промокли. Они хорошо защищали от ветра и холода, но никак — от сырости.

Алексей поёжился. Вечером опять придётся насухо вытирать оружие и кольчугу, натирать салом, иначе уже утром по железу пойдёт сыпь ржавчины. А самое неудобное — надо искать укрытие на ночлег. На природе, у костра не посидишь. В небольших селениях разместить в одном доме всех невозможно, а до города добираться далеко и долго, не меньше часа.

И чем выше взбирались они в горы, тем всё хуже становилась погода. От травы стал подниматься туман или испарения, и видимость ухудшилась. Стали приглушённее звуки — как через войлок или вату.

Не успел дозор подняться на перевал, как навстречу показалась тёмная масса. Алексей не сразу понял, что это всадники. Первым закричал Конрад — он ехал бок о бок с Алексеем:

— К оружию!

На них молча неслось с полсотни половцев.

Катафракты успели выдернуть из петель копья и даже раздвинуться в шеренгу. Все они были воинами опытными и без приказа понимали, что делать.

Сшиблись мгновенно. Грохот удара, треск ломающихся копий, крики.

Как только его копьё пронзило половца, Алексей выпустил из руки древко: иногда вытащить копьё из мёртвого тела и вдвоём удавалось с трудом. А одному, да ещё в бою — и думать нечего. Тем более — в ближней схватке, где копьё только мешать будет.

Алексей выхватил из чехла секиру — слишком велико превосходство половцев. Видимо, потеряв десяток, половцы решили отомстить. Разбить ненавистный дозор было их целью или разграбить селение и угнать жителей в плен — неведомо. Но теперь в лощине закипел бой.

Алексей секирой наносил удары влево и вправо, только слышны были чавкающие звуки, которые издавало лезвие, врезаясь в плоть, и хруст костей. Рядом ожесточённо дрались его товарищи. Краем глаза он видел, что пока все живы. Уже хорошо: ведь первая сшибка, когда стенка на стенку, самая кровопролитная, именно в ней гибнет большинство воинов. Половцев хоть и много, но все сразу вести бой они не могли, поскольку только мешали друг другу — сражался от силы десяток. Но у них было преимущество: они сменяли друг друга, успевая перевести дух. А катафракты бились, не имея даже секундной передышки. Немного спасало то, что византийцы были в защите, и кони их были крупнее — как и они сами, и рубить поэтому приходилось сверху вниз, что удобнее.

Но Алексей почувствовал, как по кольчуге вскользь прошлись два сабельных удара. Он не демон и не сверхгерой — вести бой сразу на все триста шестьдесят градусов.

По щиту почти беспрерывно били сабли — только щепки летели. Копыта лошадей то и дело ступали на тела убитых или тяжелораненых, превращая их в кровавое месиво. Но пока катафракты держались стойко. А половецкие воины падали с коней один за другим, сражённые меткими ударами.

Алексей уже приметил вислоусого половца в синем плаще поверх короткой кольчуги. Он то нападал, то отходил назад, выкрикивая приказы. Судя по всему, это был командир полусотни. Его бы сразить — тогда у половцев прыти поубавится.

Алексей ещё энергичнее заработал секирой, нанося жестокие удары. Один половец рухнул, до половины разрубленный, у другого он отсёк руку с саблей.

И вот перед ним — сам половецкий командир. Ощерился злобно и не отступил назад, а сделал пару взмахов саблей, как бы пробуя.

Уже поравнялись лошадиные морды. И Алексей и половец одновременно привстали на стременах, нанося удары. Но половецкая сабля не выдержала столкновения с тяжёлой секирой, хрустнула и переломилась у эфеса.

Узкие глаза половца округлились от ужаса, Алексей же успел краем лезвия зацепить, распороть кольчугу на правом боку половца.

Однако, спасая своего командира, на выручку пришёл находящийся рядом половец. Он просто вскочил ногами на седло и прыгнул на Алексея, делая замах саблей и целя ему в лицо. Алексей успел подставить секиру, развернув. Её крупное двустороннее лезвие встало поперёк, как железный щит. Сабля звякнула, отскочила, и половец свалился под копыта коня Алексея. «Вот обезьяна чёртова!» — мелькнуло у Алексея в голове.

В то время как он разбирался с половцем, половецкого командира в седле уже не оказалось. Лошадь — вот она, рядом, но в селе — никого. Верхом из тесной схватки не выберешься, и половец предпочёл бросить коня. Он просто спрыгнул с седла и был таков. Вот же скотина такая!

В трёх метрах, слева от Алексея Конрад наносил удары мечом по щиту половца. Щит на глазах превращался в труху, только щепки летели. Ещё несколько ударов — и от щита только умбон останется. Меч у Конрада длинный, тяжёлый, и саблю половца просто отбрасывает.

Алексей кинул взгляд направо. Там одного катафракта атаковали сразу двое. Византиец уже был ранен, и по левой руке, сжимающей щит, текла кровь.

Алексей привстал на стременах, вытянулся и ударил половца в спину. Глубоко не зацепил, но рану нанёс кровоточащую. Половец выронил саблю и упал на холку коня.

Стоны раненых, крики сражающихся, ржание и стук копыт — дикая какофония. Византийские кони тоже дрались, кусая половецких лошадей и нанося им удары копытами.

Половцы не ожидали столь яростного и сильного сопротивления от семёрки воинов империи, они думали, что небольшой отряд катафрактов — лёгкая добыча. Но ожесточённая схватка не заканчивалась, и они теряли одного воина за другим — от полусотни осталась половина.

Но и катафракты начали выдыхаться. Попробуй, помаши столько времени тяжёлым мечом — мышцы через несколько минут деревенеют. А бой шёл уже четверть часа. Половецкий командир уже и увёл бы остатки полусотни — да как их выведешь из боя? И катафрактам не отступить, половцы их кольцом окружили. Пока ещё семёрка вместо шеренги кругом стояла, развернув лошадей круп к крупу. Но трое катафрактов ранены, и сколько они продержатся в седле — неизвестно.

Как-то сам собой бой начал стихать. Половцы ещё окружали катафрактов, но постепенно отошли и стояли метрах в пяти. Половецкий командир крикнул что-то, степняки сзади тронули коней и расступились, образовав широкий проход. Не ловушка ли?

Алексей и Конрад молчали. Оба лихорадочно прикидывали: отойти, растянув семёрку и подвергнув её тем самым нападению, или стоять?

Алексей решился первым:

— Попарно, все тесно рядом — уходим.

Медленно, держа оружие наготове, они двинулись вперёд.

Половцы стояли неподвижно.

Катафракты отъехали на сотню метров и обернулись. Половцы собирали своих убитых, перекидывая тела через спины лошадей. А не фиг лезть на чужие земли! Получили по мордам? И впредь так будет!

Меж тем один из катафрактов чувствовал себя плохо. Бледный от кровопотери, он раскачивался в седле как пьяный, и на лице выступила испарина.

Алексей показал на него Цимисхию:

— Поддержи!

Тот подъехал поближе, взял из ослабевшей руки раненого меч и вложил в его ножны.

— Перевязать бы его.

Оказать помощь, конечно, надо, но не на виду же, не в опасной близости от половцев.

Они заехали в лес, и Алексей поставил на охрану одного катафракта. Раненых стащили с лошадей, уложили на землю. У каждого катафракта на такой случай в чересседельной кожаной сумке есть перевязочные материалы — длинные ленты белёного полотна.

Всех троих перевязали. У двоих ранения были лёгкими, но крови они потеряли много. И только один из троих был ранен серьёзно. Кольчуга на плече была рассечена саблей, и на разрезе видна кость. Ещё одна рана была на бедре.

Катафракта перебинтовали, подняли на коня и привязали к седлу — уж больно он был слаб.

— Едем в город — помощь нужна.

Ехали медленно, щадя раненых.

Добравшись до города, нашли врачевателя — искусного грека. Тот осмотрел раны, присыпал их сушёными травами, зашил кривой иглой, перебинтовал.

— Эти двое, — он указал на легкораненых, — через десять дней будут в строю, а вот этот — он качнул головой в сторону неподвижно лежащего тяжелораненого катафракта, — не знаю — выживет ли? Но я приложу все силы. Оставляйте.

Алексей достал золотую монету и отдал врачевателю.

— Поехали в харчевню, хоть горячего поедим, продрог я что-то, — сказал Конрад.

С одежды их стекала вода, уже не впитывающаяся в плащ.

В городской харчевне пусто, тепло и вкусно пахнет. Катафракты, поставив лошадей под навес, отжали плащи на крыльце и повесили их перед камином. От плащей пошёл пар, и в зале стал распространяться тяжёлый запах пота и крови.

Они заказали по половине жареной курицы с тушёными бобами на брата и горячего вина с пряностями — согреться. Выпив по кружке, почувствовали, что кровь веселее заструилась по жилам и что они наконец-то согрелись.

— Что делать будем? — спросил Конрад.

Ситуация складывалась тяжёлая, оставшиеся четверо катафрактов были годны только для патрулирования. Сдержать какие-либо силы, кроме одиночек, они были не в состоянии. Стало быть, и приказ выполнить невозможно. А до прибытия смены ещё неделя.

Алексей раздумывал недолго.

— Завтра с утра пойду к командиру ополчения, может, удастся выпросить хотя бы пару-тройку всадников. Тогда продержимся оставшуюся до смены неделю.

— А если у них конных воинов нет?

— Тогда придётся выполнять приказ.

— Вчетвером? Это самоубийство! — Конрад покачал головой.

— Придется осторожничать, близко к границе подбираться не будем. Стычек надо избегать, при опасности уходить в селения.

— Это сказать просто. Полусотня половцев из дождя внезапно показалась — и что? Мы едва за оружие схватиться успели.

— Да я с тобой, Конрад, не спорю, сам ситуацию понимаю. А теперь вдумайся: нас здесь четверо катафрактов — здоровых, не раненых, боеспособных. Не выйдем на патрулирование — а половцы нападут. С нас же спросят — где были в это время, что делали? Отсиживались в харчевне и пьянствовали? Вот и выходит — продержаться надо.

Доедали и допивали молча — каждый был погружён в тяжкие раздумья. С одной стороны, рядовым катафрактам проще: не надо анализировать, думать, только приказы выполняй. А как не думать, если своей шкурой рисковать надо?

Ввиду плохой погоды они переночевали на постоялом дворе, при харчевне.

Утром, после завтрака, Алексей пошёл к начальнику ополчения. Особых надежд он не питал. У ополченцев — дом, семья, своя работа. Это когда враг у стен и город осаждён, все жители бросают дела и защищают родное гнездо и свои жизни, часто — упорно и самоотверженно.

Конрада с собой Алексей не взял — язык он понимает плохо.

Командир, грек Манукис, отказал сразу, едва выслушав просьбу:

— Строевой конь только у меня у одного в городе — все ополченцы пешие. К тому же мы платим налоги и армия должна нас защищать. Ведь вы же жалованье получаете? Ну вот и решайте со своим друнгарием.

Как ему объяснить, что половцы рядом совсем и что, если бы не дозор катафрактов, степняки уже добрались бы до города? А что дозор мал, так в том нет вины Алексея. Мало у империи сил, она давно уже больна. Как старый лев, когда-то наводивший ужас на округу, а ныне терзаемый молодыми шакалами. Иногда он ещё может собрать силы и мощно ударить лапой, убив одного наглеца. Но силы уже покидают его. Только империи, особенно большие и некогда мощные, умирают медленно и долго. Так было и с Римской империей, и с Карфагеном, не миновала эта горькая участь и Византию. Тем более что Алексей мог сравнивать империю в пору её молодости, расцвета с нынешней, раздираемой многочисленными врагами. И сравнение это было не в пользу нынешней.

Алексей ничего не стал объяснять греку, он молча повернулся и ушёл.

Катафракты встретили его вопрошающими взглядами, но Алексей лишь беспомощно выругался:

— Не дал. Говорит — коней нет, сволочь.

— Тогда по коням, — скомандовал Конрад. — А что такое «сволочь»?

Похоже, он не сильно расстроился, поскольку ожидал такого ответа. Это для воина воевать — привычное дело, а для обывателя — чрезвычайное событие, и рисковать своей головой никто не хотел.

Они оседлали отдохнувших и сытых коней. Сегодня небо смилостивилось над ними: оно было пасмурно, плыли низкие тяжёлые тучи, но без дождя.

Под копытами лошадей чавкала грязь. И сами лошади, и ноги катафрактов до колен быстро покрылись грязью.

— Не должны половцы в такую погоду перевал перейти. Грязно, земля скользкая, коня галопом не пустишь, — рассуждал Конрад.

— Твои слова, Конрад, да Богу в уши. А там глядишь — и протянем неделю.

Далеко они не забирались, ехали по дороге, шедшей параллельно горной гряде. В случае появления значительно превосходящих сил можно было успеть добраться до города, укрыться и предупредить жителей о появлении чужаков. Но вокруг них была только чистая природа, и даже птицы молчали, забившись от сырости в свои гнёзда.

Щелчка тетивы никто не услышал, но один из рядовых катафрактов вдруг вскинул руки и завалился спиной на круп коня. Из глаза его торчала стрела.

Воины тут же надели на руку щиты с седельных крюков, прикрыв грудь и нижнюю часть лица. Кто стрелял и откуда? Вроде бы из-за стоящих неподалёку деревьев.

Конрад тронул коня и поскакал вперёд. Алексей и второй катафракт, пришпорив коней, устремились за ним.

И в этот момент навстречу им из леса вылетели два десятка половцев верхом на конях. Чёрт! Не вчерашние ли, решившие поквитаться за потери?

Начался бой на холодном оружии.

Алексей меч не доставал, сразу взялся за секиру.

На этот раз половцы, во избежание больших потерь, решили применить хитрость. После того как они сразили катафракта, ударив его короткой пикой в спину, они набросили на Конрада рыболовную сеть. Подскакали двое, держа между собой растянутую сеть, и с ходу набросили её на Конрада. Тот попытался разрубить её мечом, но только всё больше запутывался — ячейки сети были крупные, плетение прочное. И уже с соседней лошади половец, прыгнув на круп лошади Конрада, со всей силы толкнул его в бок.

Конрад не удержался, вылетел из седла, и на него сразу набросилось несколько человек.

Алексей видел, как на Конрада набросили сеть, но прийти на помощь не мог — на него самого наседали половцы, сразу трое. Он едва успевал отбиваться секирой или подставлять под удар щит.

Только и на него нашлась управа. Сзади набросили на шею волосяной аркан, привязанный одним концом к седлу лошади, и половец сразу рванул в галоп. Рывок был такой силы, что Алексей вылетел из седла, упустив секиру.

Удар спиной о землю был так силён, что даже на мгновение свет померк в глазах. А лошадь тащила и тащила его по каменистой земле. Если бы не кольчуга, кожу и мясо со спины стесало бы до рёбер. Аркан сдавливал шею, и он руками попытался ослабить его хватку.

Лошадь остановилась, и на Алексея набросилось сразу несколько человек. Они стали верёвкой вязать ему ноги, а потом — и руки. И хотя он отбивался, как можно было противостоять четверым, лёжа на земле с арканом на шее? Через пару минут он был связан.

К нему подошёл командир половцев — это был вчерашний знакомый. Он ощерился в злобной усмешке:

— Ну что, попался?

И пнул его ногой по рёбрам.

— На лошадь его. Второго — тоже. Уходим.

С Алексея стянули аркан, и он вздохнул свободно. Но кожа на шее саднила. Он понял, что Конрад жив.

Четверо половцев положили его поперёк седла его же лошади. С Конрадом поступили так же, и вся шайка двинулась к перевалу.

Лежать поперёк лошади было неудобно, кровь прилила к голове, да ещё в опасной близости мелькали перед глазами лошадиные ноги.

Скачка продолжалась долго, и Алексей видел перед глазами только мелькающую землю. Наконец лошади остановились, и он почувствовал, как ноют отбитые внутренности. Попробуй полежи животом на жёстком и неудобном седле!

Половцы ходили вокруг, разговаривали, смеялись. Их было много, и Алексей понял, что степняки добрались до своего лагеря.

К нему подошли и грубо стянули за ноги на землю. Он не удержался на ногах и упал: руки связаны, балансировать нечем. Половцы захохотали.

С лошади стащили Конрада, подвели к Алексею и поставили рядом.

На широком лугу стояло множество войлочных палаток, горели костры. Половецкие женщины готовили в котлах пищу.

К пленным подошёл какой-то половецкий начальник — судя по тому, как склоняли перед ним головы рядовые половцы. У византийцев проще — по форме и шлему сразу понятно, кто перед тобой. А половцы одеты одинаково, только качеством одежды отличаются. На рядовых — халаты из простой, грубой ткани, а на подошедшем — халат шёлковый с вышивкой, явно трофейный.

Половецкий начальник внимательно осмотрел пленных и что-то сказал.

К Алексею и Конраду подскочил половец, обыскал, срезал у обоих с поясов кошели с деньгами и с поклоном преподнёс их главному.

— Как тебя звать? — на неважном греческом произнёс главный, указав на Конрада.

— Барон саксонский Конрад Бюллов, рыцарь, — представился полным титулом немец.

— А ты?

— Маркиз бургундский Анри Саваж, рыцарь.

Лицо половца вытянулось.

— Так вы оба рыцари? Почему воюете за греков?

— За деньги, — коротко ответил Алексей.

Половцы тоже ходили в походы за трофеями, и такой ответ был им понятен.

— Сражаетесь хорошо, большой урон понесло от вас моё племя.

Половец задумался, и Алексей понял, что степняк сейчас решает их судьбу. Состояние довольно унизительное для мужчины, когда твою участь решает другой.

Алексей посмотрел на Конрада — лицо того было абсолютно спокойным и бесстрастным. Немец хорошо владел своими чувствами. Конрад наверняка испытывал те же эмоции и чувства, что и Алексей.

— У меня служить будете? — спросил половец. — Платить буду, как и греки.

Рыцари переглянулись. Ну да, катафракты в любой армии нужны. У половцев конница лёгкая, и поединка «один на один» степняк не выдержит.

За обоих ответил Конрад:

— Мы клятву верности империи давали. Пока не истечёт срок договора, мы не можем служить другому владыке.

— Слышал я о рыцарской чести. Видно, правду говорят. Так ведь деньги не пахнут. И сами монеты такие же, из золота.

Рыцари молчали — Конрад уже ответил.

Половец сплюнул:

— Казнить бы вас! Скажем, разодрать лошадьми — вашими же. Вот была бы потеха.

Рядовые половцы, что стояли полукругом, ощерились. Действительно смешно!

— Но я поступлю иначе — я возьму за вас выкуп. Император даст хорошие деньги за рыцарей, звонкой монетой.

Услышав о золоте, половцы издали восторженный вопль. Потешиться, разорвать лошадьми можно и кого-то другого, за кого не заплатили денег.

— В яму их!

Рыцарей окружили четыре половца и повели по лагерю.

Алексей с интересом разглядывал половецкий стан. У палаток крутились, дрались дети, готовили еду женщины. Почти у каждой палатки или юрты стояли крытые повозки для утвари. Интереса у населения пленные не вызвали.

Их довели до конца лагеря. Здесь, в земле было отрыто несколько глубоких ям, накрытых сверху решётками из жердей. Конвоиры сдвинули решётку и спустили в яму лестницу. Путы на руках пленников были разрезаны, и один из конвоиров показал пальцем вниз.

Первым стал спускаться Алексей. Руки после пут одеревенели и слушались плохо.

Яма была глубокая, метра четыре.

Когда Алексей достиг дна, следом на лестницу ступил Конрад. Уже в самом конце он не удержался, покачнулся, но Алексей схватил его за руку и не дал упасть.

Половцы, стоящие вверху и наблюдавшие за ними, радостно заржали. Вот ублюдки!

Лестницу тут же втащили наверх и закрыли яму решёткой.

Алексей уселся на землю, Конрад последовал его примеру.

— Я опасался, что нас казнят, — сказал Алексей.

— Я тоже. Второй раз в плену. В первый раз у англичан был, выкупили меня.

— Можно сказать — старожил. Глядишь, к третьему разу уже и привыкнешь, — невесело пошутил Алексей.

— Пленных кормить должны, и воду давать. Если они нас голодом уморят, выкуп не получат.

— Думаю, это будет не скоро. Пока половцы византийцам сообщат, пока доклад по инстанциям вверх пойдёт, пока деньги назад отправят да место обмена определят… Не меньше двух недель.

— Это в лучшем случае. Я в Британии полгода ждал.

— Полгода? Да мы сгниём в яме за это время! Крыши нет. Дождь пойдёт — вымокнем, как собаки, а холодно станет — окоченеем.

— До зимы ещё далеко, обменяют. Или на деньги, или на своих пленных.

К вечеру им спустили на верёвке кожаный бурдюк с водой, и оба вволю напились.

— Эй, а по нужде выпустить? — крикнул Алексей половцу, стоящему у края ямы. Но половец не обратил на его слова никакого внимания, как будто он был глухим. Или языка не понимал?

Потянулись тоскливые дни. Им бросали по лепёшке в день и по бараньей кости с мясом, а вечером спускали бурдюк с водой. Не сытно, но и с голоду не помрёшь.

В яме сидели безвылазно, и уже через неделю оба пленника стали чесаться: тепло, влажно, хотелось помыться, да и бельё постирать или сменить. Но, видимо, понятия о гигиене у половцев отсутствовали напрочь, а может быть, они просто хотели таким путём сломить волю пленных.

Эту неделю, да, впрочем, как и следующую, спасались разговорами. Конрад рассказывал свои случаи, смешные и драматичные, происшедшие с ним или с его знакомыми, Алексей — свои. Так быстрее проходило время. Вынужденное бездействие и невозможность двигаться просто сводили с ума. Тело настоятельно требовало хоть какого-то движения, а вся яма — три шага на три.

К исходу третьей недели Алексей не выдержал.

— Слушай, Конрад, сил больше нет в этой яме сидеть.

— Надо набраться терпения, Анри. Сам знаешь, как медленно решаются денежные вопросы в империи.

— Мы можем просидеть в этой яме ещё не один месяц.

— И что ты предлагаешь? Ведь их начальник, главный половец, предлагал тебе службу у них. Согласился бы — сидел бы сейчас у палатки, ел бы бараний суп и спал бы с какой-нибудь наложницей.

— Так ведь и ты не согласился! А знаешь, можно было для вида согласиться, а потом сбежать. Понятно, какое-то время нас бы в стане держали, но рано или поздно дали бы и коней, и оружие. Мы же катафракты!

— Сомневаюсь. Какой смысл платить нам деньги и держать в лагере? Нас бы бросили в первый же бой и, даю руку на отсечение, против своих же. И нас свои же и убили бы — как предателей, и имена наши покрылись бы вечным позором. Или тебе пришлось бы убивать своих. Нет, уж лучше я в яме сидеть буду.

— А сбежать из войска на конях?

— Не дадут, не надейся, не такие они простаки.

— А может — просто сбежим?

— Как это? И куда пойдём? Если через перевал в империю — нас тут же схватят. Наверняка степняки там дозоры держат. И, заметь — верховые, пешком от них не убежишь.

— Вот! Ты думаешь так же, как и половцы. То есть, если сбежим, пойдём в сторону империи. А мы сделаем обманный трюк.

— Переоденемся в половцев? — на большее фантазии у Конрада не хватило.

— Нет, мы пойдём на север или на восток, в сторону от империи. Первое время придётся скрываться, но ведь выйдем же на земли какого-нибудь государства, не везде же степняки.

— А уж от них вернёмся в империю?

— Конрад, а зачем? Империя не слишком торопится нас вернуть. Мы и так много сделали для неё. На порубежье нашли трупы наших товарищей, и нас с тобой могли счесть убитыми. Мы тут сгниём заживо. Меня от баранины уже тошнит.

— Ты предлагаешь уйти? И как ты собираешься это сделать? Яма глубокая.

— Я встану тебе на плечи и попытаюсь сдвинуть решётку. Потом подтянусь и попробую выбраться. Если удастся, спущу тебе лестницу. Само собой, делать это нужно ночью — я не слышал, чтобы ночью ходила охрана. Половцы надеются, что ямы глубокие и без лестниц из них не выбраться.

— У нас нет оружия, и первый же встречный половец нас просто убьёт.

— Ага, а ещё у нас нет еды, воды… Значит, будем дальше сидеть?

— Ты хочешь служить мадьярам? Они враги моему народу.

— Тогда русам — они на востоке. Предполагаю, что их столица, Киев, не так уж и далеко.

— Сколько?

— Лошадью — дней пять.

— Но у нас нет лошади.

— Конрад, мы добудем лошадей и оружие сами, если вырвемся из ямы.

— Голыми руками? Ты самонадеян, Анри.

Мужчины надолго замолчали. Конрад обдумывал услышанное.

Прошло ещё два дня. Пленники вели себя так, как будто не было между ними разговора о побеге. Алексей и сам бы сбежал, но без помощи Конрада сделать это было невозможно. А Конрад ещё раздумывал бы или ждал бы выкупа, но к исходу третьего дня после разговора произошел интересный случай. Вечером, как всегда, половец спустил им на верёвке бурдюк с водой.

— Завтра ваш последний день в яме, греки!

— Мы не греки, — буркнул Конрад.

Оказывается, половец вполне сносно говорил на языке византийцев.

— Империя тянет с выкупом, и хану надоело ждать, терпение его лопнуло!

— Что ты хочешь этим сказать?

Половец красноречиво провёл поперёк шеи ребром ладони.

Как только половец ушёл, Алексей посмотрел на Конрада.

— Завтра нас могут прирезать, как баранов, или разорвать лошадьми. Надо решаться, Конрад. Это последняя ночь, когда мы можем сбежать, и она даёт нам последний шанс. Надо использовать его. Или ты хочешь умереть, как жертвенный агнец?

— Хорошо, — поколебавшись секунду, ответил Конрад, — я согласен.

— Тогда ждём темноты.

Медленно тянулось время. Алексей уже знал, куда идти, где восток, определив это по восходу солнца, по его лучам. На север, в Паннонию, не хотел Конрад, на юг, в империю, не дали бы скрыться половецкие дозоры, и потому оставался один путь — к русам. Несмотря на самоотверженную службу катафрактов, империя не очень-то торопилась вызволить их из плена. Для Алексея же эта война — империи со степняками — была чужой, как и война крестоносцев с сарацинами. Он видел, как явно ослабла империя, как уменьшились её земли, как упало влияние в мире. Империя шла к упадку. Она ещё протянет три века, но это будет уже жалкое существование, несравнимое с тем расцветом, что застал, видел собственными глазами Алексей. Константинополь, этот Царьград, падёт под напором османов, простояв больше тысячи лет.

Постепенно стемнело.

— Полезем под утро, когда сон крепок? — спросил Конрад.

— Нет, раньше. Иначе далеко от стана половцев уйти не успеем, догонят. Как угомонятся, так и полезем.

Конрад уселся в углу и замолчал.

Алексей нервничал. Если половцы решатся их казнить, то попадаться им в руки никак нельзя. Ранят, свяжут, а потом с варварской изощрённостью показательно казнят, причём изрядно помучив перед смертью. Потому он сам для себя решил: коли догонят, биться до последнего. Пусть лучше убьют в бою.

На мгновение мелькнула мысль прибегнуть к помощи талисмана. Камень висел на его шее открыто, но никто из половцев на него не покусился — камень не представлял для них никакой ценности. Кроме того, степняки были язычниками и свято верили в обереги, талисманы, амулеты. У каждого из них он был свой. И забрать чужой оберег, значит — взять на себя чужую судьбу. Перстень Остриса же Алексей всегда перед боевым походом прятал в одежде: ведь во время боя его мог задеть чужой клинок или залить кровь, брызнувшая из раны. Половцы же обыск не устраивали. Ну, отобрали они оружие, срезали кошель с деньгами — зачем дальше искать? Ведь карманов тогда не знали вовсе.

Однако воспользоваться талисманом было невозможно — не было полнолуния, да и бросить Конрада одного в тяжёлой ситуации было не по совести. Воевали вдвоём, в плен оба попали — вот и выбираться из него надо вдвоём. Исчезни он сейчас — душа не знала бы покоя, муки совести совсем замучили бы. Как дальше жить с грузом предательства? Да для Алексея принципиально невозможно было бросить в беде боевого товарища, друга. За время их нахождения в яме они сблизились.

На небе высыпали яркие звёзды. Постепенно жизнь в лагере замерла. Оглушительно трещали цикады.

— По-моему, пора, — тихо сказал Конрад.

— Да. Помолимся, — Алексей перекрестился. Конрад повторил вслед за ним, только сделал он это по-католически — слева направо.

Конрад присел у земляной стены, опираясь на неё руками. Алексей взобрался ему на плечи, и Конрад медленно выпрямился. Кончиками пальцев Алексей едва достал до деревянной решётки. Подпирают ли её половцы?

Он попытался сдвинуть жерди, и они медленно поддались. Он двигал их несколько раз, каждый раз сдвигая по пяди, пока не образовалась щель шириной в полметра. Алексей попытался уцепиться пальцами за край, но земля с шорохом осыпалась — прямо на голову Конрада. Эх, если бы он был повыше — хоть на пяток сантиметров, или яма была чуть менее глубокой.

В голове вдруг мелькнула мысль — опереться на жерди решётки. Выдержат ли они его вес?

— Конрад, присядь, я развернусь.

Немец присел. Алексей спрыгнул и забрался на рыцаря вновь, но уже спиной к стене. Конрад вновь медленно распрямился.

— Держись, — сказал Алексей и подпрыгнул.

От толчка Конрад не удержался и упал. Но Алексей уже успел уцепиться обеими руками за жерди. Они слегка скрипнули, немного прогнулись, но вес выдержали.

Дальше проще. Он подтянулся, сделал пару взмахов ногами, как на перекладине, подтянулся и животом лёг на жерди. Осмотрелся. Вокруг никакого движения, тихо.

Не дыша, он сполз с жердей на землю. И так же, на пузе стал ползать вокруг ям, ища лестницу или, на худой конец, верёвку. Он описывал круги вокруг ям, пока не наткнулся на пустой бурдюк, к которому была привязана верёвка. Надо попробовать вытянуть Конрада на ней.

Алексей вернулся к яме.

— Конрад, — прошептал он, напряжённо вглядываясь в непроглядную тьму.

— Я тут. Ты чего так долго?

— Лестницу не найду. Я тебе верёвку от бурдюка сброшу. Обвяжись или лезь по ней.

Один конец верёвки Алексей обвязал вокруг себя, другой вместе с бурдюком спустил в яму. Оттуда послышались шорохи.

— Тяни.

Алексей встал, упёрся каблуками сапог в землю и попытался тянуть верёвку руками. Нет, не осилить. Конрад хоть и похудел, как и сам Алексей, но всё равно был тяжёл.

Алексей медленно отпустил верёвку и подполз к яме.

— Не могу тебя вытащить. Я лягу и упрусь, а ты лезь сам. Как буду готов, дёрну за верёвку.

— Понял.

Хорошо, что верёвка была длинной, скорее всего — на всю длину колодца.

Алексей нашёл корягу, улёгся за ней и дёрнул верёвку. Вскоре она натянулась и стала больно давить на спину. Потом внезапно ослабла.

— Анри, ты где? — раздался совсем рядом шёпот немца. Он уже выбрался из ямы и стоял на четвереньках.

— Тут, — Алексей с трудом развязал затянувшийся узел.

— Ползём, не вставай.

Он пополз вперёд, отбрасывая попадающиеся на его пути ветки. Хрустнет — насторожит караульных. А в том, что они где-то есть, он не сомневался. Порядок у половцев был, и воины они были неплохие.

Ползли долго, периодически замирая на месте и прислушиваясь. Когда показалось, что отползли достаточно далеко, встали.

— Постарайся идти без шума, — шёпотом предупредил Алексей Конрада. — Полагаю, могут быть дозорные.

Слева в темноте виднелся лес. Не отдельные деревья — массив, слегка шумевший от ветра.

Конрад шагал за Алексеем. Тот шёл, не поднимая ног. Если попадался камешек или ветка, ногой отбрасывал в сторону.

За час они добрались до леса и вошли под его кроны.

— Фу! — перевёл дух Конрад.

— Тихо, — остановил его Алексей, — идём, пока не рассвело.

Они шли по лесу, по самому его краю. Так было видно, что творится в ложбине, на открытой местности — глаза давно адаптировались к темноте. Алексей отбрасывал ногой в сторону шишки, ветки.

До рассвета они успели пройти километров восемь-десять — всё же не по ровной дороге шли, да и не днём. И когда показалось солнце, Алексей объявил:

— Отдыхаем.

— Сколько?

— Как полностью рассветёт, можно идти по лесу. Ежели половцев увидишь, надо замереть, а ещё лучше — спрятаться.

— Полагаюсь на тебя.

Конрад был жителем городским, на природе бывал только в боевых походах. И по поведению Алексея поняв, что тот парень опытный, доверился ему, признав старшинство.

Рассвело, запели птицы, и стало теплее.

— Идём не спеша. Конрад, ты идёшь дальше от опушки леса, я — у края.

— Почему?

— Хм, почему… Потому что ты не смотришь под ноги, наступаешь на ветки, шишки — всё то, что хрустит. Мы не на своей земле, и должны скрываться, а для этого надо идти беззвучно. Кричать или разговаривать громко нельзя. Ты поглядывай на меня. Если руку подниму — замри на месте, опущу ладонью вниз — ложись.

— Как червяк!

— Конрад, наша задача выбраться. Разве тебе понравилось в яме? Поэтому не подведи.

— Ради тебя.

Алексей фыркнул от возмущения. Только подумать — он для себя старается!

Они двинулись. Сквозь деревья Алексей поглядывал на ложбину: побег уже должны были обнаружить и вслед им пустить погоню. Ими ведь владеет не столько желание вернуть самих пленных, сколько желание показать всем, и в первую очередь — своим воинам, что от всемогущей руки хана не уйти, не спрятаться. Если побег им удастся, то хоть маленький урон авторитету хана, но нанесут.

К полудню Конрад замахал руками, подзывая к себе Алексея. Тот подошёл:

— Ты чего, как мельница, руками машешь?

— Это едят? — Конрад показал на куст малины.

— Конечно! Тебе половина, и мне половина.

Есть хотелось, поэтому они стали рвать ягоды малины и класть себе в рот. Ягоды были сочные, сладкие, одно жалко — куст небольшой. Но в желудке появилось ощущение лёгкой тяжести.

Они снова пошли прежним порядком.

Внезапно Алексей услышал, как сзади, со стороны стана возник и стал приближаться стук копыт. Он сделал Конраду знак и сам встал за дерево.

Всадники шли рысью, рассыпавшись широким строем, как огромным неводом. Со стороны — смешно, ведь в лесу спрятаться шансов значительно больше, чем на открытой местности.

Однако степняки проскакали ещё с километр, свернули к лесу и спешились. Лошадей они привязали к деревьям, как к коновязи, и оставили с ними одного человека — для охраны. Остальные же вошли в лес и, встав шеренгой, двинулись по направлению к своему стану, фактически — навстречу рыцарям.

Все их передвижения Алексей наблюдал из-за дерева.

А они не так глупы! Надо уходить в глубь леса, подальше от опушки. Половцев не так много, десятка два, и большую площадь они не прочешут. Одно плохо: степняки — прирождённые охотники и воины, могут читать следы на земле. Отпечаток сапога, примятая трава, сломанная ветка на кусте — всё это для них верная подсказка.

Мысли Алексея заметались, потом взгляд его упал на могучий дуб.

Он подбежал к Конраду:

— Быстро за мной, только не шуми. Половцы по лесу облавой идут.

Вдвоём они торопливо направились к облюбованному Алексеем дереву. Дуб был стар, но ветви его прочны, а крона велика, и в ней можно было укрыться.

— Полезай, — скомандовал Алексей Конраду.

— Я не белка, — парировал тот.

— Значит, ни червяком, ни белкой быть не хочешь? А вонючим трупом?

Алексей полез первым. Он ухватился руками за сук, подтянулся, затем схватился за могучую ветку и стал взбираться всё выше и выше. Конрад, сопя и чертыхаясь сквозь зубы, карабкался за ним.

Они забрались в самый центр кроны. Со стороны их не было видно, укрытие надёжное. Но и они видели только небольшой участок земли рядом с деревом.

Алексей уселся на ветку и опёрся спиной о ствол дуба. Конрад примостился на соседней ветке. Оба молчали, прислушиваясь.

Вскоре послышались тревожные крики птиц — это приближались половцы.

— Не шевелись и дыши через раз, — прошептал Алексей. Конрад кивнул.

Половцы не скрывались, шли шумно, переговаривались. Вот звуки их голосов уже под деревом. Алексей затаил дыхание, но половцы прошли мимо, и голоса стали удаляться. Дети степей не поднимали голов, они и предположить не могли, что беглые пленники могут прятаться над ними, в кронах деревьев. Вскоре голосов и вовсе не стало слышно.

Алексей считал, что надо подождать ещё немного — хотя бы с четверть часа, но у Конрада с непривычки затекли ноги. Он хотел переменить положение, но не удержался и свалился с ветки. Он хватался руками за сучки и ветви дерева, но всё равно падал.

Алексей с ужасом смотрел вниз. Если Конрад сломает себе руку или ногу, то станет обузой в пути, а в худшем случае свернёт себе шею.

Ловко, как обезьяна, Алексей спустился вниз, и от увиденного глаза его стали круглыми: Конрад лежал на спине, но рук и ног у него было вдвое больше.

Несколько секунд Конрад не двигался, находясь в шоке от сильного удара. Потом он зашевелился, перевернулся на бок и неловко поднялся.

— Кажется, я кого-то придавил.

Алексей едва не захохотал: на земле лежал половец со свёрнутой шеей. Всем своим телом Конрад рухнул на степняка, убив его. Тот и пискнуть не успел, смерть свалилась на него сверху.

— Ты цел?

— Вроде. Рука только побаливает. Надо с половца пояс с оружием снять.

— Нет, не сейчас. Бери его на загорбок и неси. Сам убил — сам и неси.

— Зачем он нам?

— Ты думаешь, половцы не заметят пропажу? Его начнут искать, и если обнаружат труп, значит — мы рядом. Вызовут подмогу и заглянут в каждую барсучью нору. А если он пропадёт, значит — заблудился, для степняка дело нехитрое. Ещё больше леса опасаться будут.

— Хм, пожалуй, ты прав.

Конрад взял половца за руку, легко поднял и, как узел с тряпьём, забросил за спину.

— Идём.

Они пошли в глубь леса, подальше от опушки и облавы. Километра через два натолкнулись на промоину от вешних вод.

— Стой, — скомандовал Алексей, — сбрось половца на землю.

Конрад с облегчением сбросил труп.

— Вот теперь снимаем оружие.

Они расстегнули пояс с саблей в ножнах и ножом — ничего полезного у степняка больше не было, а тело ногами столкнули в узкую и глубокую промоину.

— Кой чёрт тебя угораздило упасть? Не было бы половца — убился бы!

Конрад выглядел виноватым:

— Ноги затекли. Думал — позу немного сменю, и упал. А что его под дерево занесло, один Бог ведает.

— Ладно, не будем о погибшем плохо. Он тебе жизнь спас и оружие нам дал.

Саблю Конрад оставил себе, нацепив пояс с ножнами, а нож в чехле отдал Алексею. Тот не возражал: ведь с саблей хорошо ехать, а идти неудобно, ножны в ногах путаются.

— Садись, передохнём. К опушке возвращаться нельзя. Сначала искали нас, теперь будут искать пропавшего воина.

И точно — через короткое время послышались крики. Это половцы, думая, что воин заблудился, подавали ему сигнал. Только они не знали, что их воин бездыханный лежит в промоине.

Половцы покричали с полчаса, но в глубь леса заходить не отважились. Кто его знает, может, воин и не заблудился вовсе, может, его схватил страшный дух этого леса и сожрал живьём? Известно ведь, против нечисти обычное оружие не помогает.

Половцы ушли, голоса стихли.

— Ну что, Конрад, идём?

— Есть охота и спать.

— Насчёт поесть ничем помочь не могу, а воду найдём.

Алексей осмотрелся. Они находились в лесу у подножия невысокой горы. В таких местах всегда бьют родники, надо только поискать.

Они двинулись на восток, огибая гору по окружности, и вскоре обнаружился родничок. Маленький — они бы и не заметили его, мимо прошли, если бы не звук. Журчал родничок, извещал о себе.

Напились до отвала. Конечно, пить много не стоило, потом вода выходить будет, силы забирать. Но жажда у обоих была велика, ведь скоро сутки, как они пили в последний раз из бурдюка в яме.

Алексей посматривал на деревья, чтобы всё время держать правильное направление. Мох возле них всегда растёт с северной стороны, а крона гуще с юга. Не зная этого, будешь ходить по лесу кругами. А он выбирал самое высокое дерево поодаль, как ориентир, и они шли к нему. Дойдя, высматривали новый ориентир.

За день они заметно выбились из сил. Отшагали много, главное — теряли силы, а еды не было. К вечеру наткнулись на орешник и решили устроить ночёвку здесь. Земля вокруг куста была изрыта кабанами.

Они насобирали павших орехов и наелись до отвала — аж челюсти заболели перемалывать орехи. За ночь прекрасно выспались на земле. Воздух здесь был намного чище, чем в яме, в которой их содержали.

Ночью заявилось стадо кабанов, но секач, вожак стада, учуял запах людей и увёл маток и поросят.

За ночь Конрад не раз просыпался от непонятных звуков. Лес жил своей ночной жизнью. Хлопали крыльями птицы, ухал филин, подвывали волки или шакалы. В общем, страшновато, хотя днём лес производил впечатление спокойного, безобидного.

Утром они позавтракали орехами. Алексей снял пропотевшую рубаху, насыпал туда орехов и завязал рубаху узлом.

— Будет у нас обед.

К полудню вышли к речке. Она была небольшой, метра два шириной.

При виде её Конрад сорвал с себя всю одежду и бухнулся в воду, но тут же с воплем выскочил на берег.

— Ты чего пугаешь? — отшатнулся от него Алексей.

— Холодная! Бр-р-р!

— Конечно, с горы течёт. Ты не смотри, что тепло, горные реки холодные.

Алексей снял с себя одежду, как мог, постирал её и разложил на траве сушиться под солнцем. Потом окунулся в воду, смыл с тела пот и грязь. Соскучился он по бане, но вода в реке холодная, аж ноги сводит.

Выскочив из реки, а скорее всего — из ручья, он сделал несколько упражнений, чтобы согреться. Глядя на него, залез в воду и Конрад. Он обмылся и с песком простирал одежду. Выбравшись на берег, тоже разложил её для просушки и стал бегать, чтобы согреться. Вернулся сухой и порозовевший.

— Сейчас бы ещё поесть.

— Могу предложить орехи.

Оба принялись за орехи и довольно быстро уничтожили весь запас. К вечеру повезло: снова наткнулись на заросли малины и наелись до икоты, правда, здорово исцарапались.

Скрываясь в лесу, шли на восток ещё пять дней, питаясь съедобными кореньями, недозрелыми дикими грушами и ягодами. Оба сильно похудели, одежда болталась.

К шестому дню лес стал редеть, и к полудню закончился. Беглецы остановились у последнего дерева.

Впереди расстилалась неровная, с холмами, степь, поросшая высоким ковылём.

— Ну, ты сюда меня вёл? — не выдержал Конрад. — По-моему, это владения степняков. Мы же тут как на ладони будем.

Мысленно Алексей с ним согласился. В лесу они были скрыты от чужих глаз, а в степи куда денешься? Издалека увидят. Кто это там движется пешком? Потому как хоть и выглядит степь безлюдной и пустой, а пригляд за ней есть. Чужаки могут напасть или скот пригнать на выпас — то есть дозорные есть всегда. Только кому она принадлежит, эта степь? Половцам или славянам? В пути Алексей забирал немного на север от чисто восточного направления с целью выйти на земли Киевской Руси — было у него такое желание, которым он не делился с Конрадом.

Гористо-холмистая местность осталась позади, впереди должны быть крупные реки: Днестр, Южный Буг, потом Днепр. Их не пересечёшь, не заметив. Реки полноводные, их только вплавь преодолевать, уцепившись для верности за какую-нибудь корягу или бревно. Но реки видно не было.

— Идём вон туда, между холмами — всё какое-то укрытие.

Они направились к седловине между холмами. На середине пути Конрад потянул носом:

— Дымом тянет, костром.

Алексей беспокойно завертел головой, втянул носом воздух. Вроде ничего настораживающего. И только через полчаса хода и сам почувствовал запах костра. Наверное, у Конрада от голода обоняние обострилось, нос стал чутким, как у собаки.

Едва они ступили в седловину, навстречу с громким лаем бросились две собаки. Конрад выхватил половецкую саблю, Алексей — нож. Однако с холма раздался громкий окрик, и собаки отбежали.

На холме, на его боковом склоне стоял пастух, сжимая в руке длинную палку-посох. В том, что он именно пастух, сомнений не было, поскольку дальше были видны пасущиеся овцы — целое стадо.

До пастуха далековато, и детали одежды разглядеть было невозможно. Кто он? Друг или враг? Половец или славянин?

Рыцари подошли ближе. Псы смотрели на них злобно, рычали, но не бросались.

Пастух был вполне европейской внешности, одет опрятно, и одежда не половецкая. Но тревога в душе Алексея не исчезла. Может, он раб, в плену у половцев?

Алексей поприветствовал мужчину на греческом языке:

— Добрый день.

— Я не понимаю, что ты сказал, путник, — произнёс пастух, услышав приветствие, — но желаю тебе доброго пути.

Пастух говорил по-русски, но в его речи была странная смесь старославянского и малороссийского языков.

— Ты рус? — с надеждой спросил Алексей.

Пастух кивнул.

— Половцев здесь нет?

Алексей спрашивал его на русском языке и медленно, чтобы его поняли.

— Нет, они на полуденную сторону и за Днепром.

— Чьи это земли?

— А сами вы кто будете? — вопросом на вопрос ответил пастух.

— Мы византийские воины, попали в плен к половцам, бежали. Сейчас идём в Киев.

Пастух выразительно посмотрел на саблю, висящую на ремне Конрада.

— По виду вы не половцы, а сабля у него — половецкая.

— Степняка убили, а оружие забрали. До этого совсем безоружными были.

— А не врёшь? Безоружному убить половца трудно. Да и не видел я, чтобы из половецкого плена бежали. Оттуда только два выхода: либо выкупят, либо дохлым в яму бросят.

— И мы в яме сидели, почти месяц. Не выкупила нас империя, вот и сбежали.

— И пешком столько прошли? — Пастух продолжал сомневаться в его словах.

— Что ты допрос устроил, как в пыточной избе? Дал бы хоть по куску хлеба, на ногах еле стоим.

— Это можно.

Пастух достал из плечевой сумы полкаравая хлеба и разломил его на три части. Одну часть убрал в сумку, а две другие протянул беглецам.

Рыцари уселись на траву. Собаки жадно смотрели на хлеб.

А пастух достал из сумки кусок сыра, располосовал его ножом и тоже протянул Алексею и Конраду.

— Чем богаты, тем и рады. Угощайтесь.

— Вот спасибо! Я хлеба давно не ел, соскучился, — ответил Алексей с набитым ртом.

— Друг-то твой больше на сыр налегает. И молчит всё время. Он немтырь?

— Не, говорит. Но он немец, по-русски не понимает.

— Так вы не греки?

— Наёмники мы, на службе у империи. Катафракты. Слыхал про таких?

— Не приходилось. Я ведь не воин, моё дело — овец пасти.

— Ты скажи всё-таки, уважаемый, далеко ли до ближайшего города и чьи это земли?

— Земли эти Киевского княжества, а ближний город — в одном дне пути. Волынь называется, княжества Волынского.

— А Киев далеко?

— Вон туда, — пастух махнул рукой на восток. — Дён семь идти, если спешно.

Да, далековато стольный град.

— А половцы не беспокоят?

— Ещё как! Месяца не проходит, чтобы не грабили. То отару угонят, то деревню сожгут, а жителей в полон уведут, язычники проклятые.

— А князья что же?

— Великий князь киевский Всеволод Ярославич, сказывают, тяжко болен. А другие князья в своих городах заперлись.

— Что-то не радостно у вас!

То ли какой-то сигнал пастух подал, причём Алексей ничего не заметил, то ли условлено у него с кем-то было, но вдали показались четверо всадников. Они довольно быстро приблизились, спрыгнули с коней. Одеты были как русские дружинники: шлемы-шишаки, кольчуги, круглые червлёные щиты, на поясах — прямые мечи в ножнах. Лошади не половецкие, крупные.

— Кого приветил, Иванко?

— Да приблудились вот двое, говорят — из плена кыпчакского бежали, а сами вроде из армии греческой.

— Разберёмся.

Старший из дружинников повернулся к рыцарям:

— Кто такие?

Рыцари поднялись с земли.

— Анри Саваж, маркиз бургундский, — представился Алексей. — Рыцарь, служил императору Константинополя. Месяц назад попал в плен к половцам, бежал. Мой товарищ — барон саксонский, Конрад Бюллов, тоже рыцарь. Только он по-русски не говорит.

Конрад не понял ни слова, но, услышав, что Алексей назвал его имя, кивнул.

Дружинник покрутил ус:

— К княжескому двору их доставить надо, пусть разбирается. Вроде не враги, к тому же — дворяне. Меж собой они быстрее сговорятся. Ты сабельку-то отдай, — обратился он к Конраду.

Тот непонимающе посмотрел на дружинника.

— Конрад, воин приказывает тебе саблю отдать, — пришёл на помощь дружиннику Алексей.

— Не он мне её вручал, не ему и забирать.

Алексей перевёл.

— Ну смотри, немтырь, забирать не буду, но если попробуешь из ножен её вытащить — срублю.

Алексей перевёл и эту фразу.

— По коням!

Воины вскочили в сёдла. Старший критически посмотрел на рыцарей. Исхудали мужики, но в кости широкие.

— Садитесь сзади.

Конрад и Алексей уселись на лошадей позади воинов. Лошади так и присели на задние ноги.

— Трогаем!

Ехали шагом. Если гнать рысью или галопом, лошади долго не выдержат.

Через час они подъехали к маленькому городку, окружённому высоким бревенчатым тыном. Проехали по подъёмному мосту, гулко простучав подковами. Ворота в крепость были распахнуты, но на площадке над воротами стоял дозорный.

— О! Пленных взяли?

— Не, говорят — лыцари.

Улочки городка были узкие и кривые, избы деревянные, в один этаж, и только церковь возвышалась над ними. Выехали на небольшую площадь.

— Слазьте, приехали.

И беглецы, и воины спрыгнули с коней.

— Вы тут присмотрите, — фраза относилась к воинам, остававшимся с рыцарями.

Старший прошёл вперёд и нырнул в калитку. Не было его довольно долго, не меньше четверти часа.

Алексей и Конрад с любопытством рассматривали окружающее. В русском городе ни один из них ещё не был, и всё им было внове. И мощённые плашками улицы, и сделанные из жердей тротуары, и даже сами избы — с резными наличниками окон, с продыхами у крыши для выхода дыма. Увидев, что у одной избы из-под крыши идёт дым, Конрад забеспокоился:

— Смотри, горит что-то.

— Очаг внутри топится, успокойся.

Наконец вышел старший дружинник:

— Князь к себе зовёт.

Глава 5 «ВЛАДИМИР МОНОМАХ»

Дружинник завёл беглецов во двор. Перед ними стоял деревянный княжеский терем. Алексей был разочарован. И это — княжеские хоромы? После византийских каменных дворцов он выглядел простой избушкой, в лучшем случае — охотничьим домиком.

— Это правда дворец князя? — усомнился Алексей.

— Нет, он бывает тут наездами, когда на полюдье выезжает. А палаты каменные у него во Владимире.

Понятно, во Владимире-Волынском. А полюдье означало сбор дани, когда князь с частью дружины объезжал города и веси своей вотчины.

Они вошли в дом, и дружинник повёл их в гридницу — большой зал, где собирались на советы или пиры княжеские дружинники, прозываемые ещё «гридями», или мужами, в отличие от простолюдинов, коих презрительно называли смердами или людинами.

Князья свои дружины лелеяли, давали частые и обильные пиры. Ведь только сильная и верная дружина могла защитить от врагов и принести богатую добычу. Зачастую княжеские жёны имели свою дружину, иногда не уступающую по численности княжеской. Десятниками нередко становились опытные воины, сотниками, тысяцкими или воеводами — служилые бояре.

Князья, кому это было по карману, заводили наёмников. Варяги составляли пехоту, торки — конницу. В случае важных действий при нападении противника формировались земские полки, фактически — ополчение.

В отношениях ценились сила и хитрость, принимаемая за мудрость.

После смерти от болезней великого князя киевского Всеволода Ярославича князья-наследники урядились о мирном разделе. Главный престол, киевский, по старшинству отошёл Святополку Изяславовичу, Чернигов — Владимиру Всеволодовичу Мономаху, Переяслав достался Ростиславу Всеволодовичу. Уезды поменьше отошли младшим: Владимир-Волынский — Давыду Игоревичу, Перемышль — Володарю Ростиславовичу, Теребовль — Василько, самому младшему.

Надо сказать, что большим уважением и любовью в народе пользовался Владимир Мономах. Половцы часто совершали набеги из степей, и князь со своей дружиной удачно провёл против них двенадцать битв. Был он благочестив, целомудрен, оправливал (судил) всегда честно, был щедр, но казна его всегда была полна, поскольку хозяином он был рачительным. При том не был чужд страстей, охотником на зверя и птицу слыл заядлым. После смерти 64-летнего Всеволода был в Киеве и мог сесть на престол, но вызвал из Турова Святополка.

Этот же был полной противоположностью Владимиру. Был жесток, корыстолюбив, властолюбив без ума и при этом твёрдостью характера не обладал. За собой из Турова он привёл дружину, поставив на должности в Киеве своих, чем сразу настроил против себя бояр и старших гридей киевских. И коварства имел не меньше византийского. Достаточно упомянуть, что по навету Давыда он заманил на именины Василько из Теребовля, схватил его и передал Давыду, который ослепил его. Случилось это в Белгороде, оба глаза Василько вырезал доверенный человек Давыдов, торк Беренди. И сам Давыд Игоревич был под стать Святополку, столь же жесток, беспринципен, лжив и жаден.

Ещё когда дружинник подходил к терему, Алексей спросил его:

— Князя-то как величать?

— Давыд Игоревич.

Ещё когда они ехали на лошадях, Алексей мучительно пытался вспомнить, кто из князей правит в Волынском княжестве. Теперь же, когда имя было названо, в мозгу будто молния сверкнула. Припомнил он из истории особо примечательные детали правления князя, и самое тяжёлое, даже гнусное впечатление — об ослеплении Василько. Он сразу решил, что из земель этих надо уносить ноги. Давыд — не тот князь, которому он мог бы служить.

Они вошли в гридницу.

У дальней стены стоял дубовый стол, за которым в кресле восседал князь в красном корзно. Был он средних лет, с аккуратно подстриженной бородкой. В кресле сидел, вальяжно развалясь, всем своим видом показывая, кто хозяин положения.

По европейской привычке Конрад, а следом и Алексей склонили в приветствии головы. Гнуть в три погибели спину, как на Руси, в европейских странах принято не было, особенно среди дворянства.

Князю это явно не понравилось.

— Это ты кого привёл, что за скоморохи?

Хорошо, что Конрад языка не знал, иначе бы он не стерпел уничижительного обращения. Он дворянин и рыцарь, и, по его мнению, по отношению к нему должен был быть определённый пиетет. Рыцари и дворяне и перед королями могущественных стран, вроде Франции и Британии, спин не гнули.

— Не скоморохи мы — рыцари и дворяне на службе византийского императора. В плен попали к половцам в бою с их превосходящими силами, из плена бежали.

— Да? — удивился князь и указал на Конрада: — А он что же молчит?

— Языка не знает. Он же из Саксонии, немец.

— Значит, наёмник?

— Да, катафракт.

— Это вроде бы тяжеловооружённая конница?

— Именно так, князь.

— И вы дворяне?

— Он — барон, я — маркиз.

— Хм, любопытно.

Князь явно не знал, как поступить с рыцарями. В плен он их не брал — сами пришли, вреда его людям они не причинили, опять же благородного звания, вроде бояр, как понял князь.

— У меня наёмниками служить будете?

— Сколь платить будешь? — не растерялся Алексей.

— А что платил император?

— Пятнадцать золотых монет, гиперпироны называются.

— Ого! Богат император, однако. За год?

Алексей усмехнулся:

— В месяц. Катафракты — ударная сила его армии, один такой всадник трёх, а то и четырёх легковооружённых всадников стоит. К тому же мы не рядовыми были, а кентархами. Им платили жалованье выше.

— Предлагаю вам у меня служить. Харч за мой счёт, жить будете в воинской избе, конь, справа и оружие мои.

— А жалованье?

— Опять ты о своём! Что трофеями возьмёте, то и ваше, ну, кроме моей доли.

— Я с товарищем посоветоваться должен.

— Поговорите во дворе, потом скажешь. Проводи, — это уже относилось к дружиннику, приведшему рыцарей сюда.

Дружинник вывел их во двор. И непонятно было, конвоировал он их или дорогу показывал. Но переходы в тереме и впрямь запутанные, заблудиться поначалу можно.

Алексей с Конрадом уселись на лавке у коновязи, и Алексей вкратце рассказал о разговоре.

Конрад нахмурился:

— Половцы — враги серьёзные, хотя бы из-за многочисленности своей. Но служить только за кров и хлеб я не согласен. Я не холоп — дворянин. Не хочет платить нам — найдёт других.

— Лады! Я узнал твоё мнение. Мне и самому не хочется служить под его рукой. Слышал я о нём: жаден, скуп, лжив и коварен.

— И когда ты только прослышать успел?

— Бывал в этих краях. Откуда, ты думаешь, язык знаю? — с этими словами Алексей поднялся и обратился к дружиннику: — Веди к князю.

Когда они снова вошли к князю, Алексей заявил, что за харч и кров они служить не согласны.

— Вот как? — неприятно удивился князь. — Мои за честь почитают.

— В западных странах деньгами платят.

— К другим князьям подадитесь? Ну-ну… Только условий лучше никто не предложит.

Князь сделал жест рукой, вроде — свободны, выметайтесь, и скривил презрительную рожу.

Дружинник вывел их со двора.

— Идите на все четыре стороны.

Идти-то можно было, только вечер скоро, и есть охота — дальше некуда.

— Что делать будем? — спросил Конрад.

— Ну, переночевать и на улице можно, всё же в крепости, под защитой. А насчёт поесть — ума не приложу. Ни денег нет, ни продать что-либо, вот если только саблю…

— Ни в коем случае! Я без оружия — как голый.

— Тогда надо наняться на разовую работу — за кусок хлеба и миску супа. Другого выхода я не вижу.

— Я дворянин, мне работать статус не позволяет.

— Говоришь, благородных кровей? Тогда и умрёшь от голода благородно.

Конрад засопел носом. Перспектива умереть от голода в далёкой стране его не прельщала.

В это время в город въехал обоз из четырёх повозок, гружённых мешками.

— Идём за ним, — скомандовал Алексей.

— Зачем?

— Может, поможем разгрузить за еду.

Обоз, громыхая колёсами, проехал квартал и остановился у постоялого двора. На крики извозчиков выбежал хозяин.

— Во двор заезжайте, к амбару.

Алексей подошёл к нему:

— Работы не найдётся? Нас двое.

— Денег не дам, — отрезал хозяин, — только за харчи.

— Договорились.

Пока перетащили тяжеленные, килограммов по семьдесят, мешки с гречей, просом да пшеницей в амбар, порядком устали. Силы были не те после плена и побега, истощали рыцари, ослабли.

Тем не менее хозяин слово своё сдержал, дав рыцарям по миске чечевичной похлёбки и по куску хлеба с салом. Оба давно не ели горячего, и Конрад с жадностью накинулся на еду.

— Ты помедленнее, — остановил его Алексей, — не то живот болеть будет.

Они съели всё, даже крошки со стола собрали. В животе разлилась приятная тяжесть, накатила истома.

— Хозяин, можно у тебя во дворе ночь провести?

— Не украдёте ничего?

— Как можно? Мы не тати, из плена половецкого бежали, к себе идём.

— Ох, Господи! Конечно, можно — рядом с амбаром, там навес есть. А утречком зайдите, я вам ещё хлебца дам.

Алексей горячо поблагодарил хозяина.

— Что он сказал? — поинтересовался Конрад, когда оба вышли из постоялого двора.

— Что мы можем переночевать во дворе, под навесом.

— Добрый хозяин! Пусть святая Мария ниспошлёт ему удачу в делах.

Под навесом лежало немного сена для лошадей. Рыцари соорудили себе лежанки и улеглись. Хорошо-то как! Алексей впервые за последний месяц почувствовал себя в безопасности. Жизнь пока не устроена, перспективы туманные, но в данный момент вполне сносно.

Конрад тут же отрубился, захрапел. Алексей покрутился, слушая могучий храп соседа, да и тоже уснул.

Разбудила их прислуга. Не специально, просто стали носить дрова из соседнего с амбаром сарая. Надо было печь топить, еду готовить для постояльцев.

Рыцари проснулись. Как могли, отряхнулись от остатков сена в волосах и одежде, зашли на кухню с чёрного хода. Тут уже хлопотали кухарки, а подросток подбрасывал дрова в печь.

Хозяин был тут. Увидев беглецов, он дал им целый каравай ржаного хлеба вчерашней выпечки и небольшой шматок сала.

— Не взыщите, хлопцы, чем могу…

Рыцари и этому были рады, искренне поблагодарили.

Вернувшись под навес, они съели половину хлеба и всё сало. Оставшийся хлеб Алексей сунул себе за пазуху.

— Будет чем пообедать. Ну что, идём, брат мой во Христе?

— А куда идём?

— В Чернигов, к князю Владимиру Мономаху.

— Откуда ты князей местных знаешь?

— Говорю же тебе, бывал я в этих краях.

— Полагаюсь на тебя. А в какой стороне моя страна?

— Вон там, — Алексей махнул рукой на северо-запад. — Только тебе одному, без денег, не добраться. Можно, конечно, если дойти до Днепра и наняться к купцам на судно. Так и с ними только до Новгорода, потом — пешком до Балтики, море такое.

— Знаю. Далеко меня судьба забросила!

— Ничего. Зато мир увидишь, диковины разные.

— Я ведь в Крестовый поход шёл, а оказался здесь. Варварская страна. Воистину, неисповедимы пути Господни.

— Идём, путь долгий.

Они вышли через городские ворота на восток. Перед ними лежала наезженная грунтовка, по обеим сторонам которой — холмистая степь с небольшими рощицами.

Дружинник на воротах внимательно посмотрел на них.

Когда отошли уже на изрядное расстояние, Алексей сказал:

— Не понравилось мне, как воин у ворот на нас посмотрел.

— Плюнь и забудь. Ты что, девица?

— Как бы князь подлость какую-нибудь над нами не учинил.

— Ты слишком подозрителен, Анри.

Они были в пути не менее часа. Уже и города не было видно, и Алексей успокоился.

Однако опасения его оправдались. Они уже миновали одну рощу и подходили к другой, как вдруг сзади послышался цокот копыт — ехал одинокий всадник.

Рыцари повернулись на звук, и Алексей заметил, что в опущенной правой руке наездника что-то блеснуло.

— Конрад, берегись, у него меч в руке! — и сам отпрыгнул в сторону.

В принципе для всадника двое пеших — лёгкая разминка, особенно если они не ожидают нападения, да еще без щитов и серьёзного оружия.

А между тем всадник уже был рядом. Он взмахнул мечом, но Конрад поднырнул под клинок и отшатнулся в сторону.

Дружинник пронёсся мимо и развернул коня.

— Что это он? — недоумевал Конрад. — Он мне незнаком, обиды ему я не наносил…

— По велению князя, не иначе. И дружинник — для особых поручений.

А всадник уже снова разогнал коня.

Конрад выхватил саблю, и перед мордой коня отпрыгнул в сторону. Алексей благоразумно стоял на другой стороне дороги, слева от всадника — в ту сторону бить правой рукой неудобно.

Дружинник, видимо, решил сначала расправиться с Конрадом, поскольку сабля была у него и немец представлял опасность. На Алексее пояса с оружием не было, и княжий гридь решил оставить его «на закуску». Но у Алексея был нож. Когда дружинник делал замах мечом, он не смотрел на Алексея, чем тот и воспользовался. С трёх метров он метнул нож, целясь всаднику в шею. На голове у того шлем, торс прикрывает кольчуга — её ножом не пробьёшь.

Раздался звон, короткий вскрик, лошадь со всадником пронеслась дальше, и Алексей с испугом посмотрел на Конрада — цел ли? Но рыцарь стоял, сжимая в руке саблю, крови нигде не было видно.

— Конрад, ты как?

— Цел. Воина успел по ноге ударить.

Лошадь, проскакав полсотни метров, остановилась. Всадник завалился на шею коня, потом сполз вбок и соскользнул на землю. Одна нога его так и осталась в стремени.

Конрад удивился:

— Слаб русский на рану.

— Я нож в шею ему кинул. Идём, посмотрим.

Они подбежали к дружиннику. Тот был мёртв. Бедро глубоко рассечено, нога в крови — удачно попал Конрад. Но не эта рана была причиной его смерти. Из шеи, у нижней челюсти, торчала рукоятка ножа.

Алексей нож выдернул, обтёр о порты дружинника и вложил в ножны. Ногу убитого вытащили из стремени.

— Конрад, бери под уздцы — и в лес.

Конрад вложил половецкую саблю в ножны и повёл лошадь в рощу. Алексей подхватил дружинника за ноги и потащил за Конрадом. Не дай бог, покажется кто-нибудь на дороге! Убийство княжеского дружинника — тяжкое преступление, и карается смертной казнью. Никто и слушать не будет, что гридь напал первым и на тех, кто, обороняясь, убил его, нет вины. Всё делать надо было быстро.

Когда дорогу скрыли кусты и деревья, Алексей снял с убитого шлем и надел на себя.

— Конрад, лошадь привяжи, чтобы не ускакала. Да помоги убитого раздеть.

Они сняли с гридя пояс с ножнами.

— Меч где?

— Наверное, на дороге.

— Снимай с него всё, что можно, а я сейчас.

Алексей метнулся на дорогу, бросил быстрый взгляд влево-вправо. Никого! Это просто удача! Он побежал по дороге. Да где же его меч?

Он нашёл меч на обочине, в траве. Схватив его, сразу нырнул за кусты.

Конрад уже стянул с убитого сапоги и кольчугу.

— Рубашку снимать?

— Брось, она в крови.

— Примерь кольчугу.

Конрад попробовал влезть в металлическую рубашку.

— Узко, не могу. Попробуй ты.

Алексей кольчугу надел. Немного тесновато, полной грудью вздохнуть невозможно, но на какое-то время сойдёт. Снова надел шлем, застегнул кожаный ремешок под подбородком. Обул сапоги дружинника — они были добротные. Хотел пояс с мечом на себя надеть, да передумал. Для Конрада меч — оружие более привычное, и он протянул пояс другу:

— Надень на себя, а мне пояс с саблей отдай.

Конрад надел на себя пояс, выхватил из ножен меч и сделал им несколько взмахов.

— Хороший клинок, и рукоять прикладистая.

Алексей оглядел себя. Вроде на дружинника похож. Шлем, кольчуга, сапоги добротные. Порты бы поновее, его совсем потёртые, едва ли не до дыр. Ну да это дело наживное.

И Конрад приободрился, завладев привычным оружием.

— Давай тогда хлеб съедим.

Алексей, перед тем как кольчугу натянуть, положил краюху на траву.

— Давай.

Насухую они дожевали ржаной хлеб.

— Эх, сала бы сюда!

По дороге, не спеша, прогромыхала повозка.

— Конрад, нам нужно отсюда убираться. Мы убили княжеского воина, а за это полагается смерть.

— Я сразу это понял, во всех землях так. Пойдём или поедем?

— Лошадь одна, долго не протянет.

— Гнать не будем.

— Уж больно приметно будет — вдвоём на лошади. У нас есть выбор? Насколько я помню, волынские земли скоро закончатся, мы на самом их краю. Потом киевские владения пойдут, а затем уже — черниговские. Нам точно на восток надо.

— Тогда в седло.

Алексей взобрался в седло. Конрад опёрся рукой о заднюю луку, подпрыгнул и уселся на круп коня позади Алексея.

— С Богом!

Они выехали на пустынную дорогу и повернули налево, подальше от владений коварного князя.

Город Волынь располагался почти на краю Волынского княжества, каких-нибудь двадцать километров — и уже киевская земля. Но преодолеть эту дистанцию на лошади можно быстро при условии, если всадник один. Однако ехать всё же лучше, чем идти пешком.

Несколько раз Конрад оборачивался, опасаясь погони. Алексей догадался о беспокойстве рыцаря:

— Князь будет ждать до полудня, не раньше — до времени, когда дружинник вернуться должен. Мы к тому времени с его земель убраться должны. Если он и вышлет погоню, то они дорогу осматривать будут, следы схватки искать. Время у нас в запасе есть.

— Надо было убитого спрятать.

— Куда? Ни реки, ни оврага. Да не найдут они его скоро, если случайно только.

Конрад потёр шею:

— В пеньковую петлю не хочется.

— Наши желания совпадают.

— Ну и князья тут! За что он убить нас хотел? Я так и не понял.

— Если уж мы ему служить отказались — так пусть никому. Как собака на сене — и сама не ест, и другим не даёт.

Не выслал князь Давыд Игоревич погоню или не нашли их, но до вечера их никто не беспокоил. Дали лошади один раз отдых, подпругу ослабили, травы позволили пощипать — и снова до вечера ехали. Однако лошадь была уж очень приметная, каурая, с белым пятном на морде, и Алексей решил от неё избавиться.

Ночь они провели в лесу, отойдя подальше от дороги, а утром, едва отъехали немного, наткнулись на село. Первого же встречного Алексей спросил: «Чья земля?» — и с облегчением услышал, что землица — князя киевского Святополка.

— Не подскажешь, кому коня продать можно?

— Ступай на торг — по левую руку.

За коня Алексей денег не ломил, поэтому покупатель нашёлся быстро. На вырученные деньги они поели в харчевне, заказав на двоих жареную курицу, луковую похлёбку с пампушками и по большой сырной лепёшке на каждого. Конрад с вожделением посматривал на кувшин с вином на стойке, но Алексей, заметив его взгляды, сказал:

— Друг мой, нам надо экономить деньги, тогда хоть раз в день удастся досыта поесть.

В ответ Конрад только вздохнул. В бытовых вопросах он подчинялся Алексею беспрекословно. Алексей знает язык, обычаи — даже князей и города, вот пусть он и верховодит.

Так они и шли почти неделю. Устали, пропылились. Хотелось нормально отдохнуть, поесть, вымыться и сменить рубашку, пропотевшую насквозь.

Так они добрались до Вышгорода, уже и Чернигов недалеко — но кончились деньги. Киев, столица великого княжества, был недалеко, южнее, и движение по дорогам стало оживленнее. Люди с удивлением поглядывали на странную парочку: два воина изрядного роста, а идут пешком — обычно дружинники передвигались верхами. Однако вопросы задавать все, как один, остерегались. Дружинники — народ невоздержанный, за любопытство любого смерда запросто поколотить могут.

— Конрад, давай я саблю половецкую продам? Хоть поедим по-человечески!

Немец немного подумал. Для воина оружие — атрибут абсолютно необходимый. Но сталь у клинка неважная, да и рукоять с ножнами сразу выдаёт половецкое происхождение сабли. Ежели возьмут их дружинниками, князь оружие даст.

Посомневавшись немного, рыцарь кивнул:

— Продавай.

Они зашли в город, нашли торг и сразу прошли в угол, где предлагали свой товар кузнецы и оружейники. Торг был невелик — товары старались везти в Киев. Там столица, торговых гостей много — как и покупателей, торг оживлённее.

Алексей стал предлагать саблю. Оружейники смотрели, морщились:

— Дрянная сталь, хорошего удара о меч не выдержит. Да ещё зазубрины на лезвии.

— Так ведь не новая сабля, не в одной сече уже побывала.

— Ладно, могу дать две монеты.

Много это или мало — непонятно. Железо ценилось дорого — но заморское или трофейное. Наши же кузнецы по большей части железо использовали болотное, скверного качества.

Денежное обращение было запутанное. Использовались гривны из серебра, золотые монеты — златники, а ещё куны — куньи хвосты. Проводился и натуральный обмен — соль на муку или быка на пять-шесть овец. Налоги и дань взимались также. Крестьяне сдавали тиунам или мытарям капусту, репу, пшеницу, рожь, горожане обычно расплачивались деньгами. Княжескому двору и дружине требовалось всё — провизия, ткани, шерсть, железо, соль.

Получив деньги, оба рыцаря прошли в ближайшую харчевню и наелись досыта, заплатив одну деньгу. Тратить оставшиеся деньги на ночлег в мягких постелях на постоялом дворе было жалко. Решили ночевать, как и всегда, на свежем воздухе.

Выбравшись из города, они первым делом спросили, где дорога на Чернигов. Сытому шагалось легче, и до вечера успели отойти от города километров на десять.

— Всё, устал, больше не могу. Делаем привал, — выдохнул Конрад, повалившись на траву.

В бою немец был неутомим, и походы верхом давались ему легко. Когда Алексей уже едва сидел в седле от усталости — ещё в бытность свою катафрактом, Конрад выглядел огурчиком. Но вот ноги были его слабым местом, привык он за свою рыцарскую жизнь на коне разъезжать. В военное училище его или бы в гоплиты. Побегал бы с грузом, мышцы бы накачал.

Едва они отошли с дороги и нашли укромное место, как немец растянулся на траве и захрапел, да так могуче, что птицы смолкли.

Алексей повертелся рядом, но храп соседа мешал ему заснуть, и он перебрался подальше — где было тише и спокойнее. Уснул быстро: длительные ежедневные переходы и скудная еда выматывали. Зато спали до того времени, пока солнце едва ли не в зените оказалось.

Проснувшись, нашли ручей, умылись и напились.

— Идём до ближайшего села, поедим по-человечески, — плотоядно облизнулся Конрад.

— Согласен!

Они прошли рощу, спустились с пригорка. Впереди просматривалось село. Однако вид его что-то насторожил обоих.

— Праздник у них какой-то, что ли?

И впрямь — по улицам села бегали люди. Только потом, приблизившись, они услышали крики.

— На праздник непохоже, Конрад. На гуляньях русские песни поют, протяжные. А тут — не половцы ли на село напали? Или другие степняки?

Рыцари свернули с дороги и отбежали в сторону, прячась за крайние избы. Алексей выглянул из-за тына.

Половцы бегали по селу пешие, бросив коней. Одни, как овец, сгоняли селян к площади и сразу же вязали. Другие степняки шастали по домам, вытаскивали и грузили на подводы хозяев их же пожитки. Степняков было много — не меньше двух-трёх десятков. Поди их сосчитай, когда они постоянно передвигаются!

Алексей пожалел, что продал саблю.

— Конрад, половцы село грабят, их десятка два-три. Что делать будем?

— Застоялся я что-то, Анри, размяться пора, — Конрад стал разминать руки.

— А я как же? У меня сабли нет!

— Сейчас прибью кого-нибудь — заберёшь оружие, — как о само собой разумеющемся деле, спокойно сказал Конрад. — У меня половцы в потрохах сидят! Здесь земля для них чужая, в долгий бой ввязываться не будут.

— Тогда предлагаю на улице не показываться — пойдём задами, по дворам. Прибьём в одной избе одного-другого степняка — в другую избу перейдём. И нам проще их порознь бить будет.

— Сам хотел такой же план предложить. Идём! — Конрад обнажил меч. Алексей выбил жердь из забора и пролез в дыру. Конрад — за ним. Пока их прикрывали хозяйственные постройки — амбар, баня, конюшня, коровник.

Они обогнули баню и почти нос к носу столкнулись с половцем. Руки его были заняты узлами. Схватиться за саблю или крикнуть он не успел — не был готов, и Конрад мечом сразу снёс ему голову.

— Пояс с оружием сними.

Алексей расстегнул на убитом пояс, вытащил его из-под тела и нацепил на себя. Извлёк из ножен саблю, сделал пару взмахов. Она была не лучше той, что продали, но всё-таки оружие, и с нею Алексей чувствовал себя увереннее.

В это время из избы вышел ещё один грабитель. За плечами он держал большой узел. Увидев рыцарей и лежащий на земле обезглавленный труп, он мгновенно сориентировался, тут же бросил узел и выхватил из ножен саблю. Конечно, выхватить он её успел, но вот пустить в ход — нет. С каким-то звериным, прямо-таки львиным рыком Конрад в два прыжка преодолел расстояние до крыльца и, всадив меч в живот половцу, ещё и провернул его в ране. Половец рухнул на ступени.

Оба рыцаря ворвались в дом. Пол в комнате везде был залит кровью. У лежанки лежал старый дед с сабельной раной на шее, немного дальше — едва ли не пополам разрубленный ребёнок.

— Господи, дитя-то зачем? — Алексей отвернулся, не в силах переносить ужасное зрелище. Но должны же быть и другие обитатели избы? Ребёнок — внук, а то и правнук деда. Или половцы успели выгнать их на площадь и связать? Ведь в плен уводили молодых и здоровых — мужчин, женщин, подростков. Зачем им старики? Их никто не купит, да и к тяжёлой работе они не способны — так зачем кормить в дороге? Проще зарубить. Примерно так думали половцы.

— Чего стоим? Идём дальше.

В Конрада как будто вселился какой-то бес — он жаждал половецкой крови. В нём явно говорила жажда мести за те лишения, которые он перенёс в плену, за полуголодное существование.

Широкими шагами немец направился на задний двор. Чтобы не отстать, Алексей торопился следом за ним бегом.

Обежав постройки, они оказались на соседнем дворе. Там была аналогичная картина. Часть хозяев была убита, и двое половцев во дворе укладывали на подводу награбленное добро. Они так увлеклись, что заметили рыцарей в последний момент. Схватились за оружие, но было уже поздно, оба так и упали возле подводы.

Третья изба оказалась пустой, половцы успели вынести всё, кроме лавок и стола.

В четвёртой избе они нарвались на ожесточённое сопротивление. Половец, выходящий из амбара с мешком зерна на плече, успел схватиться за саблю. Завязался бой с Алексеем. Конрад же ворвался в избу, где шарили по сундукам ещё двое степняков. Однако, услышав звон сабель во дворе, они успели приготовить оружие. Но куда им с саблями против меча Конрада! Они могли только отбивать атаки, и то с великим трудом. Рыцарь с рёвом гонял их по избе, не давая выскочить в дверь. Исхитрившись, он рассёк спину одному, перерубив ему позвоночник. Другой, чувствуя неминуемую смерть, с подвыванием отбивался. Но Конрад был значительно крупнее и сильнее. Достав половца мечом, он отрубил ему ногу ниже колена. Упав на пол, половец выронил саблю и зажал рану руками. Конрад же приставил меч к его груди:

— Сколько вас, язычники?

Половец не понимал языка Конрада, но рыцарь принял его молчание за отказ говорить, за упорство и добил раненого.

Алексею противник попался умелый, дрались они на равных, поскольку сабли были одинаковыми. Алексей был крупнее, его удар был жёстче и сильнее, но половец был более вёртким. Один удар саблей по боку рыцарь пропустил, но сабля степняка только скрежетнула по железу, не причинив вреда.

Алексей стал осторожничать. Ему удалось загнать половца в угол двора, к стыку амбара и дровяного сарая. Половец отбивался, сабля так и мелькала в его руках. На помощь Алексею подоспел Конрад, в конечном итоге расправившийся с обоими врагами.

— Вот как надо! — заорал он, ударив мечом половца из-за спины Алексея, справа. Сабля половца жалобно звякнула и сломалась у рукояти. Вторым ударом сверху вниз Конрад разрубил половца едва ли не до пояса. — Долго ты с ним цацкался!

— У тебя меч, тебе легче. Конрад, нам бы хоть одного пленного степняка взять.

— Это ещё зачем?

— Допросить. Чьи они люди и сколько их в набег пошло?

— Их не допрашивать надо, а убивать. Идём!

В гневе Конрад был страшен. Глаза налились кровью и горели яростью, одежда в брызгах крови. Не будь Алексей его товарищем — испугался бы.

Они добрались до следующей избы. Во дворе и в постройках — никого, дверь избы нараспашку. Они бы и дальше прошли, но вдруг услышали какие-то звуки. Заскочив в избу, увидели страшную картину: на полу половец насиловал девку. Та, увидев вошедших — больших, забрызганных кровью, завизжала от ужаса.

Алексей приставил к шее насильника лезвие сабли:

— Слазь, приехал уже.

Половец, косясь на саблю, медленно поднялся, пытаясь надеть штаны.

— Замри, пока не зарубил! — предупредил Алексей.

Понимавший по-русски половец послушно замер.

— Кто хан у вашего племени?

— Куря.

О таком Алексей слышал в первый раз, и, к несчастью своему, не в последний.

— Сколько вас в набег пошло?

— Куда?

— У тебя что, мозги отшибло? В эту деревню!

— Ага, не отшибло. Два десятка.

— Поблизости ещё половцы есть?

— Мы кыпчаки! — приосанился степняк.

— Мне всё едино! — сплюнул Алексей.

Девка, подвывая, залезла под стол.

— Полсотни нас всего было, три десятка в другое село пошло, — нехотя признал половец.

Алексей кивнул. Конрад кивок понял неправильно и обрушил на степняка меч. Девка под столом в ужасе завыла на высокой ноте — как сирена.

— Умолкни! — нагнулся к ней Алексей.

Привлекать к избе внимание не стоило. Он прикинул — скольких они уже убили? Вроде восьмерых, значит — осталось ещё двенадцать. В открытом бою их не одолеть, на Конраде нет шлема и кольчуги.

Рыцари вышли во двор. С крыльца видно было, как степняки связывали пленных.

Изба, в которой они сейчас были, стояла на краю площади. Пленных набралось много, видимо, нападение было внезапным, и убежать в близлежащий лес никто не успел. Семьи на Руси были многодетными, и сейчас на площади жались друг к другу не менее полусотни подростков и молодых мужчин и женщин.

— Давай освободим, — предложил Конрад.

— Их ещё целая дюжина осталась, степняков, а ты без брони, — попытался урезонить его Алексей.

— Плевать! Я рыцарь, а не запечный таракан.

Алексей понял, что его не отговорить. Рыцарь рождён для турниров и боёв и должен прославиться, чтобы о нём слагали легенды и песни, чтобы им гордились потомки. С потомством у Конрада по причине молодости было никак, а славы хотелось, кровь кипела.

— Хорошо. Только давай так. Оружие в ножны, и идём спокойно к пленным. Пока половцы поймут, что к чему, мы выиграем маленькую толику времени. Но только молча, ты понял? А потом ты рубишь половцев, а я режу верёвки. Если половцы всей силой навалятся, пробиваемся к этой избе. У неё дверь добротная и запор крепкий, продержимся какое-то время.

Окна в избе были крохотные, человеку не пролезть.

— Согласен.

Схватив какое-то тряпьё, висевшее в сенях, Алексей набросил его на Конрада и на себя, пытаясь прикрыть спереди кольчугу. Они вышли через сорванную с кожаных петель калитку и направились к пленным, до которых было шагов тридцать. Возле них было двое половцев-караульных. К ним подходили другие степняки, подводили всё новых пленных.

Большую часть пути рыцари прошли, не привлекая к себе внимания. Но вдруг один из караульных показал на Алексея рукой.

«Чёрт! Шлем на голове!» — подосадовал Алексей — ни у местных, ни у половцев шлемов не было. Поняв, что хитрость не удалась, он крикнул другу:

— В атаку! Руби их!

Немец только и ждал сигнала. Выхватив меч, он с рёвом помчался к половцам. С разбега зарубив одного, с другим завязал бой. Алексей же саблей, как пилой, стал резать верёвки, связывающие руки пленным и самих пленных между собой.

— Мужики, хватайте вилы и топоры, бейте поганых! Бабы, все бегом вон в ту избу! — он показал рукой на избу, об отступлении в которую договаривался с Конрадом.

Дружно завизжав, бабы и девки гурьбой кинулись к избе. Парни и мужики бросились врассыпную.

Когда нападают внезапно, некоторые за оружие — пусть даже топоры и вилы — схватиться не успевают. А тут им дали шанс. Только что они были связаны, обводили родные пенаты прощальным взглядом, и вдруг — луч надежды!

Мужики не стали искать топоры, вилы или косы. Они подбежали к забору и выдрали жердины.

На Руси, когда вдруг случится выпить изрядно, да по такому поводу драка начнётся, бились на кулаках да дрекольем, выдирая его из забора. Оружие не бог весть какое, но попробуй саблей отбиться от него! А когда злых мужиков десяток?

А к площади, встревоженные криками, уже бежали половцы, побросав трофеи и обнажив сабли.

Алексей и Конрад встали в центре, мужики — справа и слева от них, образовав два фланга.

— Вперёд! — закричал Алексей.

Конрад бы тоже крикнул, только вот языка не знал.

Стенка пошла на стенку. Десяток мужиков и два рыцаря — небольшой перевес теперь уже на русской стороне. Но это если по головам считать, а по саблям — так перевес на стороне половцев.

Конрад заработал мечом, как мельницей. Алексей, зная это, держался поодаль. Одному половцу грудь пропорол, как консервную банку. На Конрада кинулись двое. На Алексея напал половец в довольно зрелом возрасте, в вышитом халате, не иначе — десятник. И опытен, собака, ударами так и сыпал. Ударит — и туловище назад перенесёт, с опорой на левую ногу.

Алексей после второго удара особенность эту заметил, и, как только степняк нанёс удар, который он, Алексей, успешно парировал, рыцарь продолжил удар и клинком успел достать колено степняка. Халат и штаны распоролись и окрасились кровью.

К ним, выручая своего, бросился было ещё один половец, да двое мужиков преградили ему путь и стали дубасить жердями. Один бил сверху, как цепом, другой тыкал в него жердью, как копьём.

Половец, не зная, как защититься, попятился. Алексей же напал на своего врага, зная, что он ранен и теперь больше будет думать о том, как выйти из схватки и добраться до лошади. Вымотать его надо, пусть ослабеет от кровопотери.

Теперь Алексей беспрерывно наносил удары, не давая врагу ни секунды передышки. В глазах половца, до того полыхавших злобой и ненавистью, появился страх. Он сделал выпад, Алексей отбил его клинок и скользящим движением успел резануть половца по руке. Теперь кровь струилась уже из двух ран.

Помог Алексею мужик, оказавшийся рядом. Жердью он ударил по правой руке раненого, выбив у того саблю. Алексей не упустил момент, тут же нанёс удар в живот и вытащил саблю с поворотом кисти, увеличивая рану.

Половец качнулся и упал. Видимо, это и в самом деле был десятник, потому что с его падением половцы дрогнули и попятились. Это придало силы мужикам. С удвоенной энергией они стали бить половцев. А Конрад бросился вперёд и срубил голову ещё одному.

Раздался стук множества копыт, и Алексей с тревогой обернулся: идут на подмогу своим те самые три десятка, которые грабили соседнее село? Но нет. На всадниках были шлемы, на солнце блестели кольчуги. Русские! Не меньше полусотни дружинников, а впереди — князь в красном корзно.

Половцы сразу побросали оружие, надеясь сдаться на милость победителя. Но не тут-то было! Дружинники ещё и подскакать не успели, как мужики кольями забили насмерть оставшихся. Правда, во время боя и их полегла половина.

Князь остановил коня прямо перед рыцарями.

— Что происходит?

— Половцы напали, два десятка. Вроде управились с ними.

— Кто такие? — Князь был грозен.

— Рыцари, византийские катафракты, бежали из половецкого плена, — чётко доложил Алексей.

— Княже! — упал на колени один из мужиков. — Половцы соседнее село, Кологривку грабят. Дочь там у меня, замужем за мельником. Ратуй!

— Дружина! За мной!

Алексей и Конрад едва успели отбежать в сторону, как мимо них, едва не сбив с ног, промчалась дружина — князь помчался защищать своё село. Выбьют людей — кто на полях работать будет, с кого оброк брать? Так впервые рыцари увидели вблизи Владимира Всеволодовича, князя черниговского.

Наступила тишина. Один из парней обернулся и невольно схватился за голову:

— Ой, беда! Сколь людей проклятые побили!

На дороге, на площади и у домов виднелись трупы селян.

— Выходите, люди добрые! Побили ворога! — крикнул мужик, всё ещё держа в руках жердь.

— Дубину-то брось, — сказал ему Алексей. — Да дома посмотрите, может, раненые есть, перевязать, помочь надо. И во дворах осмотритесь. Может, какой-нибудь вражина сховался.

— Это мы мигом! Василь, Никандр, Олесь — вы идите по своей стороне. Остальные — за мной, — распорядился селянин. Дубину он послушно бросил.

— Конрад, ты цел, не ранен? А то я смотрю — вся одежда в крови.

— Вроде не болит ничего. Значит, цел. А ты?

— Тоже. Пойдём к колодцу, умоемся.

Они зашли во двор. Изба была закрыта.

— Бабоньки, выходите. Побили ворога! — крикнул Алексей.

Дверь избы распахнулась, на свет божий вывалась толпа девушек и женщин и кинулась к рыцарям. Они стали их обнимать и целовать, заливаясь слезами.

— Грязные мы, — уговаривали их рыцари, осторожно отстраняясь, — в крови все, испачкаетесь!

Да кто их слушал?

— Отмоем и отчистим, — крикнула одна бойкая молодушка. — Правда, бабы?

Из колодца достали бадью воды. Рыцари скинули рубахи, умылись и стали похожи на людей. А то были страшны, как черти из преисподней.

— Спасибо вам, люди добрые! Из полона освободили… — поклонилась в пояс им одна из женщин. Другие тут же последовали её примеру.

— Погостюйте у нас! Ласково просим!

Мужики обошли все избы и дворы.

Убитых выносили на улицу и укладывали рядами на землю. У иной избы вырастал ряд из нескольких тел. Потом стали рыть общую братскую могилу. Чаще такие делали погибшим на поле бранном, а умершим селяне делают индивидуальные. Но теперь, когда некоторые семьи вырублены полностью, мужики решили вырыть братскую могилу. Вместе жили, вместе погибли — вместе и лежать будут. Гробов не было, и потому хоронили, завернув в холстины. И за священником для отпевания в соседнее село не ездили. Там половцы, туда князь с дружиной поскакал. Скорее всего, и там павших много, их тоже отпевать надо будет.

Кто-то из грамотных счёл молитву, и могилу засыпали землёй. Убитых торопились погрести до вечера. Тепло, попортиться могут, мухи на кровь слетаться начали.

Пока мужики рыли могилы, бабы готовили еду для поминок. За скорбными делами не заметили, как наступил вечер. Посреди площади развели костёр, вокруг него выставили столы и устроили тризну по павшим. И рыцарей усадили на почётное место, во главе стола. Обычно там сельский староста сидел, когда община собиралась на торжества — свадьбы, похороны, праздник урожая или Пасху. Но убит староста, а дружинники всегда по положению выше смердов стояли. Алексея в его кольчуге и шлеме приняли за дружинника, ну а Конрада — за воина.

Выпили за упокой, поели, потом селяне затянули грустные песни. Многие женщины плакали навзрыд: ведь погибших хорошо знали, всю жизнь соседствовали.

Рыцарей определили на постой: немца — в одну избу, Алексея — в другую. Они уже настолько свыклись существовать вместе, что, находясь порознь, чувствовали небольшой дискомфорт. Однако выспались они на мягких перинах на славу.

А утром начались подношения. Почти из каждой избы несли им рубашки, порты, испечённые, с пылу с жару, расстегаи. Селяне благодарили их, как могли. Впрочем, рыцари ничего не требовали за свои воинские труды.

Конрад подсел на расстегаи с рыбой да с мясом, запивая их сытом.

Потом заявились мужики с поклоном:

— Баньку вам истопили на задах у Николы-кожевенника. Самая знатная баня в селе. Приглашаем попариться, мы уж и венички замочили.

Помыться хотелось давно. Сопровождаемые мужиками, рыцари направились в баню. Все не пошли — тесно будет.

Внутри уже священнодействовал банщик. Он нагонял пар, причём лил на каменку отвары трав, и потому воздух в бане пах необыкновенно.

Сначала ополоснулись, потом тёрли друг друга мочалом и щёлоком. Когда кожа покраснела и скрипеть начала, зашли в парную. Оба рослые, а вверху температура высокая, и кожа на ушах стала гореть.

— Шапки наденьте, — заботливо посоветовал банщик.

Они натянули на головы войлочные шапки и улеглись на полки. Сначала банщик стал оглаживать их берёзовым веничком, потом похлопал и перешёл к дубовым — эти оказались пожёстче. Все поры на коже открылись, пот полил градом.

Конрад заорал:

— Не могу больше, дышать нечем! — и выскочил из парной в мыльню.

— Слабоват у тебя товарищ-то, — ухмыльнулся в бороду банщик. — Ещё пару поддать?

— Хватит.

В мыльне банщик посоветовал:

— А вы в пруд окунитесь. Он рядом, буквально за стеной. Никола-то завсегда так делал, упокой, Господи, его душу.

Оба воина вышли из бани. Слева виднелась водная гладь небольшого пруда или озерка — туда вёл дощатый настил.

Первым в пруд с разбега прыгнул Алексей — после парной вода показалась ему ледяной. От избытка чувств он заорал. Услышав его крик, Конрад попытался затормозить на мостках, но не удержался и рухнул в воду. Водой обожгло разгорячённое тело, и он заорал тоже.

— Я думал, тебя водяной царь схватил, — пошутил Алексей. — Орёшь, как резаный!

Он отфыркивался от воды.

— Снова в баню пора — немного попариться и обмыться.

Алексей полез на мостки.

— Ты прямо как русский, — не удержался от меткого замечания Конрад. — Что они находят в парной?

— Кожа дышит, как новая. Знаешь, змеи кожу меняют. Человек так не может, но лёгкость в теле и свежесть необыкновенная.

Оба стояли на мостках абсолютно нагие.

Из-за кустов раздался девичий смех. Оказывается, там были другие мостки, и девки шли стирать бельё. Увидев рыцарей голяком, они не удержались, чтобы не осмеять их.

— А ну их, нашли, над чем смеяться! — И рыцари снова нырнули в баню. Конрад в парную не пошёл, и Алексей парился один.

Обмывшись, оба вышли в предбанник. А тут уже мужики расстарались! Принесли чистое нательное бельё и рушники — обтереться. А главное — на столе жбан прохладного кваса стоял и такой же — пива, и всё — из подвала, с ледника.

Воины уселись на лавку. Отдохнувшие, чистые — благодать! Мужики им к жбанам притронуться не дали, сами по кружкам разливали. Квас и Алексей, и Конрад проигнорировали — к пиву присосались. Свежее, прохладное, лёгкое — язык слегка пощипывает.

Конрад, большой знаток и любитель пива, восхитился:

— Да в этой деревне пиво варят не хуже, чем у меня на родине! Вот бы не подумал! Вернусь — все расскажу.

День прошёл — лучше не бывает. Помылись, одежды новые надели, а уж наелись — за все дни голодовки.

Вечером Конрад сказал:

— Ты знаешь, Анри, мне здесь нравится, клянусь святой Марией. Нигде меня так не принимали! Женщину бы ещё, соскучился.

— А ты хозяйке подмигни, может, согласится.

— Надо попробовать. Вечером вчера без сил в постель упал. А сегодня отдохнул, помылся, поел… Чую — мысли греховные посещать стали.

— Так ты же не монах. Действуй! Только упаси тебя Господь — не силком.

— Да что же я, не понимаю? Эх, жалко, языка не знаю!

— Учи понемногу.

— Как думаешь, нас выгонят завтра?

— Не знаю, но долго кормить не будут. Отблагодарили, как могли. Им ведь работать надо.

— Я понимаю. В сельские старосты податься, что ли?

— Для княжеского тиуна оброк взимать?

— Зато спину на поле гнуть не надо.

— Конрад, гость хорош, когда он вовремя уходит. Завтра утром в Чернигов пойдём, к князю.

— Славно, мне здесь нравится. И мечом помахал, руку размял, и покормили вдоволь, а главное — бесплатно!

Для Конрада, как истинного европейца, прижимистого по натуре, это было важно.

Вечером у хаты, где квартировал Алексей, девицы устроили перепевку — кто лучше споёт. Алексей сразу понял — неспроста девицы голосили. Он вышел на улицу, подпел, поплясал немного. Выбрал себе понравившуюся кралю и бочком-бочком увлёк её на сеновал. Какой отдых, когда приключение намечается?

Утром, едва он поднялся, отряхиваясь от сена, девицы уже и след простыл. Оно понятно: дойка, скотину кормить надо.

В дверной проём заглянула хозяйка, степенно поздоровалась:

— Тут товарищ твой приходил, тебя спрашивал. Вид помятый, но рожа довольная.

Алексей понял, что Конрад провёл ночь плодотворно.

— А где он?

— Я что, жена ему, чтобы следить? Бродит где-то. Снедать уже пора, горячее всё.

Едва Алексей уселся за стол, как в избу вошёл Конрад.

— Садись, покушаем, что Бог послал.

— Я сыт, не могу.

Это было что-то новенькое. Обычно от еды, тем более дармовой, Конрад не отказывался. Выглядел он довольным, как кот, объевшийся сметаны, только что не мурлыкал.

— Анри, у меня к тебе предложение.

— Какое?

— И князь, и его дружина не денутся никуда. Давай пойдём завтра, а сегодня отдохнём. Ведь заслужили!

В принципе Алексей был не против. После всех злоключений и полуголодного существования он был не против отоспаться, отъесться, привести себя в божеский вид. И только он открыл рот, чтобы сказать «да», как послышался стук копыт и на площадь въехали всадники. Впрочем, «площадь» — это громко сказано, так, утоптанный до каменной плотности «пятачок» на пересечении улицы и переулка.

Оба рыцаря выскочили из-за стола и бросились на крыльцо. С облегчением увидели блестящие на солнце шлемы-шишаки и кольчуги на воинах. Не половцы это, княжеская дружина.

Алексей, выскочивший с набитым ртом, теперь спешно дожёвывал кусок пирога:

— Тьфу, доесть не дали!

— Анри, по-моему, князь с ними, — всмотрелся в приехавших Конрад.

Алексей метнулся в избу.

— Конрад, помоги!

Поспешивший следом за ним Конрад помог ему надеть кольчугу. Алексей надел шлем и опоясался поясом с трофейной саблей.

— Пошли.

У самого Конрада не было ни кольчуги, ни шлема, и он вышел, как был, — в рубашке, опоясанной поясом с мечом.

Дружинники уже созывали людей.

На площади князь рядом с конём стоит, красным корзно отсвечивает.

Едва рыцари приблизились, один из дружинников сразу направился к ним:

— Князь видеть вас желает.

Рыцари подошли, склонили головы в приветствии.

— Здравствуй, княже.

— А, так вот кто половцев в селе побил! За помощь спасибо!

— Вовремя ты с дружиной подоспел, княже!

Князь усмехнулся:

— Вы их и без меня добили бы. Чем заниматься думаете?

— В Чернигов шли, к тебе, да вот не добрались немного. В дружину проситься хотим.

Глаза князя подобрели:

— Хорошие воины мне нужны.

— Друг мой, чужеземец, жалованьем интересуется.

— А ты, значит, не интересуешься?

Алексей смутился.

— Если я не запамятовал, вы оба рыцарского звания и в Византии служили?

— Не запамятовал, княже. В тяжёлой коннице, катафрактами. Оба — командиры дозоров из пяти человек. В дозоре были, половцы на нас напали. Людей наших насмерть посекли, нас в плен взяли.

— То, что в плен попали, не зазорно. Небось тьмой напали?

— Днём.

— Я о числе.

— Полусотней. На Конрада сеть накинули, мне — аркан на шею. По-другому нас было не взять.

— Тогда интересно, почему вас император не выкупил?

— Уж очень медлительны у него служивые люди, чиновники.

— Редко кому из плена половецкого уйти удаётся. Стало быть, в выдержке и опыте вам не откажешь.

Алексей пожал плечами. Со стороны, мол, виднее.

— А друг-то твой что всё время молчит?

— Языка совсем не знает.

— Как мне его, немца, в дружину брать?

— Я переведу. А боец он сильный, не пожалеешь.

— И сколько же вам император платил?

— Пятнадцать золотых монет.

Князь покачал головой:

— Много у империи золота! Я столько не смогу. Дам по пять монет, крышу, харчи и вооружение. Коня, разумеется, и долю в трофеях — как и всем гридням.

— Нас устраивает.

— Договорились, — князь кивнул в знак согласия. С этого момента оба рыцаря числились дружинниками.

Когда на площади собрались селяне, князь их выслушал. Столько людей потеряно, скота — есть ли другой убыток? Потом деревенские выбрали старосту, и князь их выбор одобрил. После постигшего село несчастья Владимир Мономах уменьшил оброк.

— Едем.

К рыцарям подошёл дружинник:

— Берите заводных коней и не отставайте.

Едва рыцари сели на коней, князь, а следом за ним и дружина сорвались с места.

Скакали пару часов, распугивая встречных, и уже в полдень въезжали в Чернигов. Старший дружинник Никифор провёл рыцарей к воеводе, Дмитро Иворовичу, представил. А потом уже к оружейнику сопроводил, где с Конрада сняли мерки для приготовления кольчуги. Шлем подобрали сразу же. Затем им подобрали коней, сёдла, сбрую и, наконец, провели в воинскую избу, познакомили с дружинниками.

Для князя каждый воин, тем более — опытный, был ценен. Дружины были невелики, и так расходы на них большие. Достаточно сказать, что великий киевский князь Святополк Изяславич в битве с половцами на Стучне смог выставить дружину в семьсот воинов. У удельных князей дружины были куда как скромнее. На беглый взгляд Алексея, воинство у Владимира не превышало двух сотен.

Глава 6 «ЧЕРНИГОВ»

Всё лето и осень князь с дружиной отбивал набеги половцев на черниговские земли. Благо ещё было — приходили грабители силами малыми: по полусотне, сотне, редко число их доходило до двухсот. И приводили своих воинов либо мелкие ханы из неродовитых семейств, либо простые сотники.

Пока сил отбиваться хватало, но каждая схватка уносила жизнь нескольких дружинников. Из крестьянских семей брали желающих добровольцев, от коих отбоя не было, поскольку дружинник в иерархии стоял куда выше обычного смерда. Тому и на поле гнуться надо, и подати с оброками платить. Да и перед внезапным наскоком половцев смерд беззащитен. К тому же удача от погоды зависела. Ударит засуха или пройдёт градобой — чем оброк платить?

А дружинник княжеский живёт на всём готовом: жильё, питание, лошадь, оружие — всё даёт князь. Но и владеет телом и душой гридня безраздельно, посылая его на бой. И не откажешься, клятву верности приносил. Только гибли в бою в первую очередь именно новички. Опыта и мастерства мало, одной храбростью их не заменишь. А обучить смерда воинскому мастерству — дело долгое, на годы.

Потому в дружине опытные бойцы — вроде рыцарей — сразу уважением пользоваться стали, особенно после первых совместных боёв. Тренировались в свободное время много, бились на деревянных мечах, занимались борьбой, метали копья на точность и дальность.

С первого же полученного жалованья Алексей заказал у оружейника секиру. Полюбил он это грозное оружие. Саблю половецкую сменил на другую, из трофеев, что в запаснике хранилась. Выделки то ли персидской, то ли ещё какой, но работы восточной, поскольку вязь арабская по клинку шла. Знатоков языка не было, и перевести надпись никто не мог. Русские дружинники предпочитали мечи, как и Конрад, в бою это оружие давало некоторое преимущество: клинок длиннее, и за счёт веса саблю половецкую отбить легче.

Но в определённых условиях достоинства меча превращались в его недостатки. Тяжёл, в бою рука быстро устаёт; сабля же маневреннее. Кроме того, русский меч, в отличие от европейского, кончик лезвия имел тупой, зачастую закруглённый. Меч — оружие рубящее, иногда — колюще-рубящее. Саблей же можно и колоть, и рубить. Однако мечом за несколько ударов можно любой щит противника развалить, что сабле не под силу. А испытавший секиру в бою Алексей считал, что она лучше, страшней для врага, чем меч и сабля. Защититься от её ударов невозможно, раны наносит страшные, один недостаток — она ещё тяжелее меча, и потому инерция велика. И защищаться секира позволяет. Повернул её за рукоять, подставил лезвие плашмя под удар — и всё. Вражеская сабелька только хрустнет, а секире хоть бы что, только держи крепче.

Зиму они провели в спокойствии. Оброк и дань собраны, половцы зимой в своих юртах войлочных сидят, в походы не ходят. Нет зимой корма лошадям, и дорог в степи нет — попробуй через сугробы пробиться. Лошадь через полверсты запалишь, только и всего. Потому дружинники новичков натаскивали, причём не жалея. Если новичка, который в строю рядом, сразят, то и защиты от противника с этой стороны не жди. Вот и бились деревянными мечами всерьёз, до синяков и шишек, сбивая в кровь пальцы.

Конрад за полгода речь русскую усвоил. Сначала ругательства, потом слова попроще, ну а потом и бытовую речь. Говорил он с жёстким немецким акцентом, но вполне сносно.

А по весне, как только подсохли дороги, к Чернигову подступила большая рать. Несколько тысяч половцев, а с ними со своей дружиной князь Олег Святославич, бывший одно время князем Волынским, а затем — Тмутараканским. Однако княжение в Тмутаракани шаткое, на перекрёстке многих путей и интересов сильных мира сего княжество стоит. Давно Олег Святославич зубы точил на Чернигов, которым когда-то владел его отец. Вот и привёл он давнишних врагов русских.

Городские ворота запереть успели, хотя подошли враги неожиданно и быстро. Князь с дружиной в городе был. А вот селяне попрятаться — в лесах или в город уйти — не успели.

Владимир, князь черниговский, поднялся на городскую стену. Перед воротами, в некотором отдалении, чтобы стрелами было не достать — знамя Олега Святославича и его небольшой, в пару сотен сабель, дружины. А по обе стороны — тысячи всадников половецких, и уже дымы в окрестностях поднимаются. Богатой казны князь Олег не имел и половцев привёл, рассчитывая отблагодарить их, расплатиться только трофеями да пленными.

Заметив на стене Владимира, прозванного Мономахом по имени матери, дочери византийского императора Константина IX Мономаха, от Олега поскакал к воротам всадник, неся на копье белый флажок, обозначающий переговорщика.

— Князь Олег Святославич поклон передаёт!

— Разве с поклоном вместе с половцами ходят? Почто язычников привёл на нашу землю?

— Земли эти издавна Святославичей были! Олег добрым словом просит уйти, освободить престол. Не хочет он, чтобы кровь русская, православная пролилась.

— По своей воле не уйду. Не самолично на престол сел, посажен на город сей великим князем киевским!

— Так и передать?

— Слово в слово.

Переговорщик уехал к Олегу. Тот сидел на коне рядом со знаменосцем своим, прапорщиком — ведь знамя называлось прапором.

Переговорщик пересказал ответ Владимира. Олег показал кулак. Жест понятный — Олег решил начать осаду. И время подгадал удачно, ведь знал, что после зимы запасы провизии в городе на исходе. Несколько дней, может быть — недель, и в городе начнётся голод. Источники воды в Чернигове были, и жажда жителям не грозила.

Поодаль от стен города, на виду у защитников разбили несколько шатров. Один — для князя Олега, другой — для хана половцев. Кто это был, пока неизвестно, но издалека казалось, что знамя хана Кури.

В обоих воинских станах — русском и половецком — разожгли костры и стали готовить еду.

Владимир же обошёл городскую стену вместе с воеводой, Дмитром Иворовичем, и определил, где и сколько дружинников поставить. Да ещё распорядился собрать ополчение и раздать оружие.

Но ни вечером, ни ночью нападений не было, только дозоры из половцев постоянно объезжали город, причём один дозор следовал за другим в пределах видимости. Выскользнуть из города незамеченным было невозможно.

И на второй день осады на приступ города ни половцы, ни дружина Олегова не пошли. Половцы активно шастали по черниговской земле, грабили и жгли деревни, церкви и монастыри, брали пленных, вязали и уводили в степь русских полоняников.

Глядя с городской стены на то, как разоряют земли его княжества, Владимир зубами скрипел от злости и бессилия. Какую мелкую душонку должен иметь человек, который привёл на Русь заклятых врагов? И даже если ему удастся занять престол, кем он будет править? Ведь обезлюдели сёла, деревни и выселки, половцы не щадили никого и ничего — их для этого наняли. Они резали и варили в котлах скот, убивали стариков и детей, брали в плен молодых, которым не суждено уже будет вернуться на родную землю. Кто-то останется бесправным рабом в услужении у богатого или знатного половца, других угонят на чужбину, в южные страны, продадут работорговцам. Печальна участь этих людей, сбежавших из плена за многие годы — считаные единицы.

На приступ войска противника пошли на третий день. Войско Олегово втихаря готовило штурмовые лестницы, вырубив целую сосновую рощу, и после молебна осаждающие кинулись к городским стенам. Каждый десяток нёс по лестнице. Они быстро ставили их у стены и карабкались наверх.

Только дружина Владимира и ополченцы не дремали. Они лили на штурмующих кипяток и кипящую смолу, бросали камни. А кому из врагов удавалось забраться на последние перекладины лестницы, те получали удар мечом или копьём и, не успев ступить на крепостную стену, летели вниз, сбивая с лестничных перекладин взбирающихся за ними следом.

В свою очередь, половцы осыпали защитников стрелами. Рисковать, штурмуя стены, они не желали.

Так штурмующие и откатились назад, к станам князя и хана. Под стенами города остались лежать только трупы. Повторения штурма в этот день не было.

Вечером дружинники обсуждали события.

— Знавал я и отца Олегова, и его самого. Настырный он, просто так не уйдёт, — сказал гридь в возрасте и с седыми усами.

— Будут какую-то пакость придумывать. Баллист, катапульт и штурмовых башен у Олега нет, половцы же к штурму не способны. Им бы налететь, порубить всё, до чего сабля дотянется, схватить трофей и — к себе, в степи. А вот князь их, Олег, небось воевод собрал, думают. Попомни мои слова, завтра снова на штурм пойдёт, — зло сказал сотник.

И точно. С утра взвыли боевые трубы, и дружина Олегова и половцы пошли на штурм.

Дружинники разделились на две группы. У каждой — тяжёлое, окованное с торца железом дубовое бревно. Явно решили тараном ворота разбить — стену-то им не пробить. А потом уже и половцы кинутся в город через сломанные ворота. Тогда ворога не остановить, разбегутся по улицам, как река в половодье.

Половцы стреляли из луков в защитников, буквально не давая им поднять головы над стеной.

Большую часть дружинников князь собрал у ворот. Одна сотня стояла за воротами на случай прорыва, другие — на стене. Ополченцы и прочие горожане несли к гридям камни, кипяток, у воинов Олега не хватило времени навес над тараном соорудить для защиты от камней, стрел и кипятка. Потому успели таран подтащить и ударить с разбега всего один раз. Второго не последовало, потому что полегли все от стрел русских лучников и камней, летевших на головы.

И у вторых ворот ситуация повторилась, перед ними теперь груда тел мёртвых лежит.

Половцы погарцевали на своих лошадках, изрядно опустошили колчаны, да и уселись ждать, поскольку их товарищи баранов с утра успели притащить, зарезать и в котлы бросить. Атака захлебнулась, но половцам куда спешить? Харч дармовой, села ещё не все ограблены, воевать же кыпчаки любили, считая это единственным достойным для мужчины занятием.

После неспешного и сытного обеда половцы распределились вокруг города, поставили юрты. Судя по всему, обосновались они надолго. Чернигов оказался в кольце.

Вечером князь Владимир собрал дружину. Несколько воинов погибли на стенах от половецких стрел, ещё полтора десятка были ранены.

— Други мои! Держитесь вы стойко, но чую я — без помощи нам не обойтись. Не выстоим мы, поскольку враг силён, а запасы провизии тают с каждым днём. Вызываю добровольца, который сможет добраться до стольного града Киева, к князю Святополку Изяславичу. Пусть услышит наш призыв о помощи.

Каждый из дружинников был смел, многие участвовали в кровавых сечах, а то и ранены были. Но сейчас враги стояли вокруг города почти сплошным кольцом. Как пройти? Это сродни самоубийству. В бою погибнуть, сразив одного или нескольких врагов на глазах у собратьев по оружию, — почётно. Но быть схваченным и замученным половцами? Все знали, что степняки перед смертью долго мучили пленников, причём заплечных дел мастера были изобретательны. Такой участи страшился каждый.

Все гриди опустили головы — встречаться взглядом с князем было стыдно.

Поднялся Алексей:

— Я пойду!

Среди дружинников пронёсся вздох удивления, облегчения и восхищения.

— Всем отдыхать, — тут же распорядился князь, — а ты, храбрец, подойди ко мне.

Когда Алексей приблизился, князь его узнал.

— Ты же из рыцарей?

— Спасибо, что помнишь, князь.

— Сможешь ли выполнить поручение? От тебя судьба города зависит.

— Мне нужна половецкая одежда и человек, который может говорить по-кыпчакски.

— Есть такой. И с одеждой нет загвоздки, с пленных снимем. А как думаешь из города выбраться?

— Гриди на верёвке спустят.

— Тебя же сразу схватят!

— Бог поможет.

По приказу князя привели человека, русского купца. Он торговал с половцами и знал их язык. Алексей спросил у него, как по-половецки звучат несколько фраз. Купец медленно и отчётливо произнёс. Алексей повторил.

— Нет, не так, — остановил его купец, — акцент есть. Слушай ещё раз.

Через полчаса Алексей внятно произносил три фразы.

Вскоре принесли половецкую одежду — целый ворох. Алексей разделся и подобрал одежду по своему размеру. От неё пахло чужим немытым телом и чесноком.

— Ещё бы уздечку, тоже половецкую.

Нашлась и уздечка.

Алексей подошёл к князю:

— Что передать великому князю киевскому?

— Ничего. Письмо тебе даю, спрячь его подальше, — и протянул пергамент. Алексей сложил его, снял сапог и сунул в него письмо вместо стельки.

— Я готов.

— Оружие не берёшь?

— Обязательно возьму. Саблю половецкую, вместе с поясом — у гридей есть.

— Тогда с Богом! — Князь осенил его крестным знамением.

Алексей поднялся на стену. Конрад протянул ему пояс с саблей и ножом. Оружие половецкое, в ножнах кыпчакских. Они обнялись, и Конрад шепнул на ухо Алексею:

— Ты сильнее меня, Анри, признаю твоё превосходство. Дойди и вернись с помощью, обязательно вернись. Ты мне как брат!

Алексей похлопал его по спине. К чему слова? Он опоясался ремнём. Гридни уже приготовили пеньковую верёвку, навязав на неё через равные промежутки, в локоть длиной, узлы — так легче спускаться.

Алексей вздохнул, как перед прыжком в воду, взял в руки верёвку, перелез через стену и стал осторожно спускаться, стараясь не производить шума. Когда же эта стена кончится? Ощущение не из приятных, кажется, что тебя видят все, и стоит спуститься, как тут же сцапают.

Но вот ноги коснулись земли. Алексей дёрнул за верёвку, и её тут же втянули на стену. Всё, даже путь к отступлению отрезан.

Он прошёл к юртам, покрутился, держа в руках уздечку. Его окликнули.

— Лошадь ищу. Не видели моей лошади? — произнёс Алексей одну их трёх фраз, которые заучил.

Ответом ему был дружный смех.

— Подите прочь, бездельники! — выдал Алексей ещё одну фразу.

На него не обращали внимания. Он выглядел как кыпчак и говорил как кыпчак.

Алексей всё дальше и дальше отходил от города, держась направления на юг. Его останавливали ещё два раза, но он толковал про лошадь и шёл дальше.

Вот и один из табунов. На стоянках лошадей отгоняли подальше от стана, туда, где есть трава — подкормиться; да и навоза в лагере не будет.

Алексей подошел к одной из лошадей, накинул на неё уздечку. Седла нет, но это не беда. Зато на лошади он до Киева быстро доберётся.

Внезапно рядом возник сотник. Он с подозрением смотрел на действия Алексея, потом задал вопрос. О чём он спрашивал, Алексей не понял, и выдал последнюю фразу:

— Это моя лошадь.

Кыпчак снова повторил вопрос.

— Пошли прочь, бездельники! — заорал Алексей.

Известное дело, лучшая защита — это нападение. Кыпчак — а это был один из караульных — отошёл.

Алексей взлетел на лошадь и тронул поводья. Лошадка послушно затрусила в сторону от табуна, и Алексей облегчённо перевёл дух. Первая часть плана выполнена. Он смог пройти через вражеский стан, и у него появилась лошадь.

Проехать ему удалось около часа. Потом луну закрыли облака, и он въехал в лес. Двигаться дальше стало опасно, можно было в темноте нарваться на сучок и запросто лишиться глаза, а такая перспектива его не прельщала.

Он слез с лошади, привязал её к ветке, а сам растянулся неподалёку. Путь предстоял неблизкий, и лучше преодолеть его отдохнувшим, выспавшимся. Лошадь потихоньку щипала траву, пофыркивала, и под эти звуки Алексей уснул.

Как только небо на востоке посерело, он проснулся.

— Ну, не подведи, скотина вражеская, — Алексей похлопал лошадь по шее.

Ехать без седла было неудобно, но это лучше, чем идти пешком. Одного он не предусмотрел: при виде скачущего во весь опор половца люди разбегались в испуге. Но не остановишься, не объяснишь, что свой.

В полдень он остановился на водопой. Лошадь — не машина, ей отдых периодически требуется, воды попить, травы пощипать. Заодно и сам напился из ручья. Тут же халат кыпчакский снял, скомкал и в кусты закинул. Без него, в рубахе и штанах, за своего сойдёт. На ходу и не разберёт никто, что на рубахе вышивка кыпчакская.

Так он гнал до вечера, пока едва не свалился от усталости. Остановился у рощи на краю, рядом — заливной луг. Уздечку он снял, спутал ею передние ноги лошади, чтобы она никуда не ушла, и пустил пастись. Сам же забрался в кусты и заснул.

Разбудил его рано утром муравей, настырно ползавший по лицу. Он смахнул ладонью насекомое и сел. Солнце уже поднялось, по ощущениям — часов семь утра. Он вышел к лугу и увидел — у его половецкой лошади стояли двое селян.

— Эй, други, отойдите, моя скотина! — крикнул он.

— А на нашем лугу траву переводит!

Алексей подошёл, снял с ног лошади уздечку и надел её ей на морду.

— Дело у меня в Киев срочное, извиняйте.

Когда мужики разглядели его поближе, то остолбенели. Чистый половец!

Алексей же взлетел на лошадь и сразу почувствовал, как заныли ягодицы и бёдра. Даже через штаны мохнатая половецкая лошадёнка, как жёсткой щёткой, натёрла ему кожу. С седлом куда лучше.

Он тронул поводья. Отдохнувшая и подкрепившаяся сочной травой лошадь бежала резво, и уже в полдень Алексей увидел вдали, на холмах, сияние церковных куполов.

На подъезде к Киеву, когда уже были видны стены, его остановили на заставе. Дружинников было с десяток.

— Кто таков?

— Гридь Владимира Всеволодовича, князя черниговского, гонцом к великому князю киевскому послан.

Гонцам следовало всячески помогать, но выглядел Алексей не как дружинник.

— А вот бросим тебя в поруб, посмотрим, какой ты гридь!

— Чернигов половцы осадили! Тьма! К князю киевскому за помощью еду. А в одежды кыпчакские оделся, чтобы проехать невозбранно. Да и лошадь у меня половецкая.

Дружинники переглянулись — известие серьёзное.

— Великого князя ноне в городе нет.

Алексей опешил. Кому же тогда послание вручить?

— Воевода Путята в городе. Мы тебя к нему проводим, может, он чем поможет?

Двое дружинников пошли показывать дорогу, а может — конвоировать? Алексей чувствовал, что ему не очень доверяли, ведь одет он был не как княжеский гридь.

В Киеве было спокойно, на улицах кипела жизнь. Сновали по тротуарам горожане, проезжали подводы с грузами. Изредка проезжали верхами бояре с обязательным сопровождением — для поддержки высокого положения.

Алексея, который вёл в узде половецкую лошадь, проводили до воинской избы. На заднем дворе великокняжеского дворца располагались конюшни, воинская изба, оружейная, кузница и гридница. В ней и находился воевода дружины, Путята. После доклада одного из дружинников туда ввели Алексея.

Путята, зрелых лет бородатый муж крупного телосложения, внимательно осмотрел Алексея:

— Гридей Володимировых я в лицо многих знаю, встречались. Твоё обличье мне незнакомо.

— Недавно я в дружине, полгода. Из рыцарей.

— Поди ж ты! — искренне удивился Путята. — А ко мне какое дело?

— Дело-то у меня к князю, да сказывают — нет его в городе.

Алексей уселся на лавку, снял сапог, достал пергамент и протянул было воеводе, но дружинник, стоявший рядом, перехватил его и сам передал Путяте.

Воевода развернул послание и начал читать, шевеля губами. Читал долго, Алексей уже и обуться успел.

— Хм, письмо и правда сам князь писал, я его руку знаю. Только не мне оно. Расскажи сам, что происходит?

— Уж пять дней, как к Чернигову половцы подступили; много — тысячи. А привёл их с малой дружиной князь тмутараканский Олег.

— Не сидится ему спокойно. Где бы ни сидел, обязательно усобицу заведёт.

— Князь Владимир помощи просит. Дружина его потери несёт, меньше двух сотен осталось. Весна, припасов мало. Не продержится город в осаде долго, голод подступит. А половцы Чернигов плотно обложили. Я только хитростью и вырвался, переодевшись в их платье.

— Беда!

Путята замолк надолго, размышляя.

— Не знаю, что и делать. Большая часть дружины с великим князем ушла. А в городе гридней мало осталось, только борону держать, если враг подступит. Даже если я и поведу дружинников на выручку, половцев нам не осилить, сам говоришь — тысячи их.

Алексей понял, что рисковал зря.

— Так и оставишь Чернигов в осаде? Степняки уже все веси, сёла и монастыри пожгли, обезлюдели земли черниговские. Если и город силой возьмут, сплошная пустошь будет. Ни полей возделанных, ни людей, ни скотины.

— Ты мне на больную мозоль не дави, не хуже тебя понимаю. Только где я людей возьму? Гонца немедля к Святополку Изяславичу отряжу, пусть сам решает.

— А мне как быть? — растерялся Алексей. Назад-то вернуться можно, но как в город проникнуть? Долго бродить по половецкому стану не получится, надо что-то есть и где-то спать, а каждый десяток или сотня в лицо друг друга знают и чужака не примут. Да и цел ли ещё город?

— Ты ел ли?

— С коня два дня не слезал, не до еды было.

Путята укоризненно посмотрел на дружинника:

— Пойди с человеком, накорми его, место в воинской избе покажи — пусть отдохнёт. И рубаху дай, в этой только народ пугать.

— Исполню, воевода, — поклонился дружинник в ответ.

— Как гонец вернётся, я тебя призову, а покамест в воинской избе поживи, — бросил на прощание Путята.

Они вышли во двор.

— Как тебя звать? — обратился к Алексею дружинник.

— Анри, а по-вашему — Алексей.

— Так ты не русак? То-то говоришь ты вроде и разборчиво, а всё как-то не так. Меня Никандром кличут. Идём на кухню, небось живот от голода подводит?

— Три дня не ел, только воду пил. Мне бы лошадь определить куда-нибудь.

— Её уже Ксандр в конюшню отвёл.

Как понял Алексей, Ксандром звали второго дружинника.

На кухне Алексею положили полную глиняную миску гречневой каши с мясом, сдобренной конопляным маслом, здоровый ломоть свежего пшеничного каравая да сбитень. Он старался есть не спеша, не то после трёх голодных дней можно было заворот кишок получить.

Он наелся от пуза. Никандр всё время сидел рядом и жалостливо смотрел. Потом привёл Алексея в воинскую избу — вроде казармы. Это было длинное одноэтажное помещение с топчанами. В торце, у изголовья — сундуки для личных вещей гридней.

— Ложись, этот ряд свободный. А я сейчас рубаху поищу.

Алексей лёг на топчан и вырубился сразу.

Сколько он спал, непонятно, только проснулся и увидел, что солнце всё в том же положении. На соседнем топчане сидел Никандр и штопал свои порты.

— Ну и силён ты спать! Сутки проспал!

— Не может быть!

— В окно посмотри! Идём есть, обед.

Алексей сначала посетил отхожее место, умылся. Чувствовал он себя бодрым, отдохнувшим, полным сил — хоть сейчас в бой.

— Путята меня не спрашивал?

— Я бы разбудил.

Они молча поели. Самое нудное — ждать, тем более — на незнакомой территории. Ни друзей, ни занятий.

— Может, в кости сыграем? — предложил Никандр.

— У меня играть не на что, — отмахнулся Алексей.

Никандр отдал ему свою рубаху, из запасных. Не новую, но выстиранную и чистую.

Из-за безделья Алексей решил отсыпаться. Вдруг Путята прикажет в Чернигов возвращаться, так хоть отдохнувшим поедет. Жаль, впрок выспаться и наесться нельзя.

Несколько следующих дней от нечего делать он бродил по Киеву. Город хоть и стольный, великого князя, а невелик, местами убог и грязен. Но Алексей знал, что расцвет города ещё впереди.

Его неотвязно преследовали мысли. Он сейчас в безопасности, сыт — а как там князь, дружина, а главное — Конрад? Привязался к немцу Алексей. Парень не без недостатков и чудачеств, но товарищ верный, а в бою это главное. Что, у него у самого недостатков нет? Да хоть отбавляй. Как говорится, пусть бросит в меня камень тот… Вроде так в Библии, правда — применительно к другой ситуации, к блуднице — кто без греха?

Лишь на шестой день, уже после полудня, призвал его к себе Путята.

— Садись, гонец прибыл. Слушать готов?

У Алексея замерло сердце. Какие известия его ожидают?

— Чернигов Владимиром оставлен, сдан Олегу.

Алексея как будто холодной водой окатили.

— Да как же это?!

— Вот так. Предложение у меня к тебе: у великого князя, здесь, в Киеве, служить хочешь?

Алексей, не раздумывая, качнул головой.

Путята сокрушённо крякнул:

— У нас и жалованье, и порядок. А твой Владимир — вроде как изгой. Ему Святополк Изяславич определил престол в Переяславе. Сам подумай: княжество сопредельное, рядом со степью. Степняки набегами покоя не дадут, дружина с сёдел слезать не будет. И предстоит тебе служба тяжкая и опасная.

— У меня друзья в дружине, я клятву князю давал — не могу.

— Другой на твоём месте ухватился бы! Подумай хорошо, я ведь не каждому предлагаю в дружину вступить, желающих из смердов полно. Только их учить надо, а ты хитёр, пронырлив, находчив.

— Лошадь не прошу, на половецкой поеду, седло только дай, — не слушая уговоров Путяты, попросил Алексей — он для себя уже всё решил.

— Зайди к шорнику, скажи — я позволил. Ну, тогда прощай. Может, даст Бог, свидимся.

Зачем Алексею было уходить от Владимира, если он помнил, что великому князю киевскому Святополку осталось править немного? А после смерти киевляне призовут на престол великий именно Владимира Мономаха. Святополка Алексей в глаза не видел, а Мономах принял его и Конрада, обращался по-человечески — не то что князь волынский Давыд Игоревич. Князь на своей земле — главный. И воинские успехи, и процветание княжества — его заслуги. А селяне и дружина Мономаха любили и уважали — за дело, за рачительность, за качества человеческие.

Алексей нашёл мастерскую шорника.

— Воевода Путята разрешил седло взять.

— Выбирай, — шорник показал на стену, где висели сёдла разных размеров. — У тебя лошадь крупная?

— Половецкая.

— Тогда вот это бери, — шорник снял со стены деревянное седло, обтянутое кожей, и протянул его Алексею.

Возвращаясь с седлом в воинскую избу, Алексей задумался — сейчас уехать или с утра? Наверное, с утра. Переяслав — в нескольких днях пути, успеет он ещё в поле или в лесу переночевать. Да и неизвестно, где князь с дружиной, успел ли до Переяслава добраться? И жив ли Конрад? Вопросов много, а ответы на них он получит, когда до Переяслава доберётся. А до него — верных четыре дня полного пути, да и то если всё благополучно будет.

Княжество Переяславское граничило с Киевским по Днепру, столицей его был город Переяслав, стоявший на слиянии Днепра и Трубежа. Крайней южной точкой княжества было устье левого притока Днепра, реки Сулы, где стояла крепость Воин. Княжество, как щит, прикрывало от воинственных степняков киевскую землю с востока. С юга же, где было много старых боярских вотчин, охрану рубежей несли кочевники-торки и берендеи, которым дали земли по реке Рось, где и стоял их город, Торчевск.

Утром, во время завтрака, Алексей попросил Никандра:

— Выведи меня из города на дорогу к Переяславу. Уезжаю я.

— А Чернигов?

— Ушёл оттуда Мономах. И просьба у меня к тебе.

— Любую исполню.

— Неудобно мне, но денег нет совсем. Попроси на кухне каравай хлеба, путь не близкий.

— Ох, твою! Я и не допёр сам! Я мигом.

Никандр вернулся с небольшим узлом.

— Держи.

— Спасибо.

Алексей оседлал лошадь, приторочил узел к седлу, стянул с себя рубаху и протянул её Никандру.

— Ты чего? — не понял тот.

— Рубаха-то твоя. Я в половецкой поеду.

— Не обижай, надень. А половецкую в запас возьми.

— Бог даст, свидимся — верну.

Пешком они вышли из города — лошадь Алексей вёл в поводу.

— Через Днепр переправляться надо, самолётом, а оттуда — сразу направо. От Днепра никуда не уходи, Переяслав как раз у реки будет.

Алексей подумал, что ослышался — какой самолёт в одиннадцатом веке?

— Ты вроде слово «самолёт» произнёс. Что это?

— А это вроде большой плоскодонной лодки, для перевозки людей, лошадей, грузов. Держи, — он протянул Алексею несколько медных монет, — за перевоз отдашь.

— Благодарствую.

— Не благодари. Ты на моём месте такожды сделал бы.

Они обнялись на прощание. Алексей сел в седло и спустился по дороге к реке.

Спуск был извилистый и крутой. Город стоял на холмах, высоко над Днепром. Река широкая, полноводная. Пришлось с полчаса подождать, пока самолёт наполнится. Фактически это был паром, но только без тросов. На носу и корме стояло по два человека с вёслами. Когда паром наполнился, отчалили. Гребцы работали вёслами усердно, но «самолёт» всё равно сносило вниз по течению.

Переправа длилась не меньше часа, и наконец «самолёт» уткнулся плоским носом в берег. Алексей отдал деньги и под уздцы свёл лошадь на твёрдую землю.

— Эх, коняшка, как тебя звать-то, даже не знаю. Сослужи мне ещё службу.

Отдохнувшая и отъевшаяся на овсе лошадь сразу взяла рысью.

В первый день, как и в последующие, Алексей давал лошади пару раз отдохнуть. Пока она траву щипала да воду пила, он сам ел. Никандр кухню явно ограбил. Кроме большого пшеничного каравая в узелке лежали несколько луковиц, варёные яйца, репа, а главное — добрый шмат сала. С таким запасом он запросто четыре дня продержится.

Пропылённый и усталый, он подъехал к городским воротам Переяслава и спешился.

Его остановил городской стражник, окинул подозрительным взглядом:

— Тебе чего, неумытый?

— Сам такой. К князю надо.

— Какому?

— У вас их два, что ли?

— Ни одного.

— Князь Владимир Мономах с воинством прибыть должен.

— Не было такого.

— Я дружинник его.

— Сказки не рассказывай! В княжеских дружинах сроду половецких коней не было. Да и сабля у тебя половецкая. Шёл бы отсюда, пока не поздно!

— Я князя в городе ждать буду, — твёрдо заявил Алексей. — А что до сабли и коня, так особое задание выполнял. А будешь препятствовать — взбучку получишь.

Стражник нехотя отошёл в сторону, пропуская Алексея. Дело шло к вечеру, скоро городские ворота закроют, а ночевать у стены Алексею не хотелось. За стенами спокойнее.

Он нашёл уголок поуютнее, у оврага, и пустил лошадь пастись. Травы там было мало, и она была вытоптана, но хоть что-то пощиплет. Сам же доел остатки провизии из узелка, даже крошки подобрал. Всё, еда закончилась. Завтра придётся наниматься к кому-нибудь на работу, за так никто кормить не будет.

Утром он умылся из родника на склоне оврага и уже начал раздумывать, что бы такое предпринять, как услышал звуки набата. Тревожный перезвон подхватили другие церкви. Стражники тут же закрыли ворота. Селяне с товаром успели въехать на подводах в город.

Алексей взобрался на городскую стену и увидел — к городу приближалась конница. Кто они и сколько — неизвестно, поскольку видны были только первые ряды, а всё остальное терялось в пыли, висевшей густым облаком.

У него ёкнуло сердце — не половцы ли? Но по мере приближения всадников он узнал знамя князя Владимира.

— Ура! — не помня себя от радости, заорал он. — Князь Владимир!

Уже и стражники разглядели знамя и всадников. Половцы не носили шлемов-шишаков и кольчуг.

Вновь распахнулись ворота, и серые от пыли всадники стали въезжать в город. Видимо, князь Владимир здесь уже бывал, поскольку он уверенно направился к княжескому терему — раньше его занимал князь Ростислав Всеволодович. Но ему не повезло, он утонул во время бегства при битве с половцами на Стугне в прошлом году. Не послушали тогда Владимира Святополк и Ростислав, перешли реку и попали под удар превосходящих сил половецких. Часть дружинников погибла в бою, а большая часть при отступлении утонула в реке. Тяжело отбиваться, форсируя реку. Многие были пленены, проданы в рабство. Святополк и сам едва спасся, бежал к Треполю, а потом — в Киев. С тех пор княжество Переяславское без князя было. Вот на этот престол и прибыл Владимир Всеволодович.

Дружина, грохоча подковами коней, следовала за князем. Алексей стоял в переулке и жадно смотрел на усталые и грязные лица гридей. Воины ехали по четыре в ряд, занимая почти всю ширину улицы. Сердце зашлось в тревоге — Конрада он не увидел.

Как только дружина проехала, Алексей вскочил в седло и постарался не отстать.

Князь, а следом за ним — и дружина — въехали во двор княжеского терема, и по улице теперь грохотал тяжёлый обоз с княжеским двором.

Алексей спрыгнул с коня. Многие из дружинников его узнавали и откровенно удивлялись тому, что он жив.

— Конрада не видели?

— Живой он.

— Не вижу.

— В конце он идёт, за обозом.

Алексей встал у ворот, боясь проглядеть товарища.

Двор постепенно заполнялся подводами, в которых сидели женщины и дети. Прислугу князь забрал с собой — кухарок, нянек, портомоек, швей. Было удивительно, как князю это удалось. Однако казны он лишился — её взять с собой Олег не позволил. Но за казной, за богатством князь Владимир и не стоял. Он знал, что, сохранив дружину, добудет ещё трофеев. А положив дружинников, лишится и казны, и гридей.

Вот и последние телеги во двор въехали, за ними — замыкающий десяток воинов.

Оба рыцаря увидели друг друга одновременно. Конрад на ходу соскочил с коня и бросился к Алексею:

— Жив! Переживал я за тебя! Рад снова лицезреть!

— И я тебя, друг!

Они обнимались, хлопали друг дружку по спине и плечам. Глядя на их встречу, улыбались гридни — не часто такое можно видеть.

И князь не удержался, полюбопытствовал, что происходит. Узнав о вернувшемся рыцаре, который переодевался половцем, сам сошёл с крыльца, приблизился.

— Ты ли тот рыцарь, что половцем переоделся и по верёвке со стены спустился?

— Я, княже.

— Рад видеть тебя живым. Честно скажу — не чаял.

— Поручение твоё, князь, я исполнил. Только великого князя киевского Святополка в городе не было. Пришлось послание воеводе Путяте отдать, он гонца…

— Знаю, — перебил его князь, — и твоей вины ни в чём не вижу, всё исполнил по чести. Отдыхай.

— Лошадь бы мне, князь, на половецкой езжу.

— Нет пока коней, потерпи.

Как только князь отошёл, Конрад наклонился к Алексею:

— Кольчугу твою, шлем и оружие я сохранил, вон в том возу лежат. Верил я, что вернёшься.

Конрад подвёл его к повозке, отбросил холстину:

— Забирай.

Алексей облачился сразу. Теперь он похож на княжеского дружинника — а то некоторые стражи городские сомневаются.

Спали в пустовавшей ранее воинской избе, а завтракали уже горячим кулешом. В походе дружинники, впрочем как и Алексей, горячей пищи не видели. Владимир старался увести дружину как можно дальше от Чернигова, под защиту крепостных стен, опасаясь погони половцев. Они клятв своих не исполняли и вполне могли навязать бой в степи — тогда без укрытия дружина была бы обречена.

Но князь успешно довёл воинов до города. Не знал он тогда, что почти беспрерывно придётся ратиться с половцами. Беспокойный достался ему престол.

Князь оставил Чернигов 2 мая 1094 года и увёл дружину, в которой едва насчитывалась сотня гридней. В обозе с князем прибыла его жена, английская принцесса Гита, взрослые сыновья Изяслав, Ярополк, Вячеслав, девятилетний сын Святослав и совсем ещё маленький Юрий, в будущем — основатель Москвы Юрий Владимирович Долгорукий.

Половцы провожали дружину и обоз князя жадными глазами, но от нападения удержались.

Столкнуться с вероломством Олега Мономаху пришлось ещё не раз.

А дальше началась ратная служба. Прослышав о князе Владимире, в Переяслав потянулись молодые хлопцы, желающие служить в дружине. Физическую силу, выносливость и способность к ратной службе определяли десятники. Дружинников катастрофически не хватало — как и денег у князя, но брать парней хилых и совсем уже не способных к воинской службе не следовало.

Через неделю, определившись, князь назначил Конрада десятником и отправил его в городок Воин, стоявший на южном рубеже Переяславского княжества. Правда, десяток Конрада был сплошь из новичков, едва обученных, и только два гридня были опытными воинами.

Алексей и Конрад попрощались во дворе. Им было жалко расставаться, но оба понимали — служба такая. И оба надеялись в будущем на встречу. Дружина одна, князь один — просто должны встретиться.

А вечером князь призвал к себе Алексея, чему тот был очень удивлён. Его непосредственным командиром был десятник Андрей, иногда он получал указания от старого воеводы Ратибора, а князя если и видел, то издалека. Кто для него Алексей? Один из многих гридней. Но князь имел хорошую память и нюх на людей.

Алексей вошёл в горницу, поздоровался. Князь в ответ кивнул:

— Садись. Разговор к тебе есть. Дружина моя ноне мала, но постепенно с Божьей помощью увеличится. Только вот такая закавыка. Простые гридни есть, а какое-то особое поручение выполнить некому. Ну вот вроде как ты в Чернигове. Со стены спустился, половцем переодевшись, до Киева добрался. Не каждый даже очень храбрый воин на это способен. Для такого дела хитрость нужна, ум, находчивость. И лицедейство, как у скоморохов. Полагаю, что все эти качества у тебя есть. Что скажешь?

— Вроде лазутчика быть? — уточнил Алексей.

— Не совсем. Но риска может быть много. Одно дело — голову геройски сложить в честном бою, на глазах у всех. Как говорится — на миру и смерть красна. Только здесь иное. Надо и дело сделать, и живым остаться.

— Князя Олега тайком убить? — высказал догадку Алексей.

— Фу! И думать не моги! Сроду убийц при дворе не держал. Так ты скажи, согласен али нет?

— Согласен.

— Другого ответа я от тебя и не ждал. Конрад, друг твой — тот рубака сильный. Честен и смел, но вот на верёвке за городскую стену, в пасть к половцам, не полез. Хитрости и изворотливости в нём мало. Воин хороший, не зря рыцарь. И на десятнике он не остановится, сотником будет со временем, может — даже тысяцким. Но это его потолок. Ты же с сего дня поступаешь в распоряжение Ратибора-воеводы и сына его Ольбега. Отныне подчиняешься только им — ну и мне, разумеется.

— А ежели десятник мой, Андрей, службу исполнять прикажет?

— Ему воевода скажет. Жить будешь с Ольбегом в отдельной избе. И никому ни слова!

— Понял, княже.

— Ступай.

Алексей сразу же, как только вышел от князя, нашёл воеводу Ратибора — крупного, дородного телосложением боярина. У него в комнате сидел и сын его, Ольбег — статный, с русой бородкой воин лет тридцати. Как только Алексей вошёл, оба прервали разговор.

— Я рыцарь Анри. Меня направил князь служить под твоё начало, Ратибор.

— А, мы об этом только что говорили. Ты по-половецки говоришь ли?

— Три фразы знаю.

— Да ты не чинись, садись.

Алексей уселся на скамью.

— Языки знаешь?

— Латынь, греческий.

— Половецкий нам потребен. Будешь жить не в военной избе со всеми, а с Ольбегом. Вроде сабля у тебя половецкая — судя по ножнам.

— Она самая.

— Одежду мы тебе подберём. И конь у тебя половецкий? Я вроде во дворе видел.

— Да вы хоть скажите, к чему готовиться? Мне что, снова к половцам идти? Меня же раскусят сразу.

— Не так быстро, Анри.

— Можете меня Алексеем звать, вам так привычнее.

— Ты дворянин?

— Да, только из Бургундии. Это далеко от ваших земель, во Франции.

— Слыхали про такую страну. Тогда внимай. Сам видишь, князь черниговского престола лишился, дружина мала, казна пуста. Куда ни глянь — везде разруха, потому как половцы одолели. Вот и надумал князь небольшой отряд тайный создать, вроде лазутчиков. Половцы действуют быстро, а значит — нам надо ещё быстрей. Для того местность надо изучить — свою и чужую, выведать, где у половцев станы, что замышляют. Когда знаешь вражьи замыслы, легче обороняться.

— Согласен, врага надо упреждать.

— Верно мыслишь. В избе с Ольбегом двое торков жить будут. Они половецкий язык поганый не хуже родного знают, толмачат, как степняки. Вот у них языку подучись.

— Я так понимаю, что мы вылазки в степь делать будем, пленных брать и допрашивать.

— И здесь в самую точку. Торки мало того что язык знают, так и степь, как свои пять пальцев. Степь — она только на первый взгляд ровная, куда ехать — непонятно. А там и пути свои есть, и родники, и реки. Смекаешь?

— Ну да, с войском идти, людей и лошадей поить.

— Правильно! Эти торки за Шарукань ходили, до самого Дона. Нам так далеко не надо, вёрст на полсотни изучи. Всё, что они знают, и ты знать должен.

— Понял.

— Пищу вкушать будешь со всеми, ходить по двору и в городе в нашей одежде, а для выходов в степь будешь переодеваться в половецкое.

Теперь Алексей понял всё. Это вроде разведки: рейды в тыл врага, языка взять, выпотрошить, передвижение ханских орд засечь и своих упредить.

— Ольбег тебя проводит и представит.

Алексей откланялся, и Ольбег проводил его на задний двор. Тут обособленно стояла довольно большая изба — явно для гостей почётных из других княжеств или послов.

Ольбег же познакомил его с торками. Они давно были союзниками русских князей и даже служили князю Киевскому целыми племенами.

— Марха и Бурат, — представил он торков. — А это новичок, Алексей. Учите его языку половецкому и их обычаям. А теперь — спать.

И потянулись дни. Дружинники занимались боевой подготовкой, проводили учебные бои, а Алексей с торками отсиживались в избе. Для более быстрого изучения половецкого языка он говорил с торками только на нём, вспомнив метод полного погружения. Сначала слов не знал, показывал на предметы, а торки называли. Язык был простой и осваивался быстро. Некоторые слова Алексей царапал на бересте писалом и заучивал. Торки посмеивались, однако через две недели Алексей освоил бытовую речь — пока с акцентом, в малом объёме. Но каждый день он осваивал всё новые слова и фразы. Болтал с торками на половецком без умолку, благо — их было двое, не утомлял сильно. На половецком же расспрашивал о привычках и обычаях половцев.

К январю он освоил язык вполне сносно, даже несколько песен выучил. Обычно степняки пели о том, что видели вокруг, но были песни и обрядовые.

Снегу в тот год было немного. Торки, оказавшиеся прекрасными проводниками, вместе с Ольбегом и Алексеем делали конные вылазки. Сначала они не удалялись далеко от города, но потом уходили всё дальше и дальше в степь.

В одну из таких вылазок Бурат показал на далёкие глинобитные постройки:

— Шарукань.

Ого! Оказывается, они забрались уже на половецкие земли. Уверенные в своей силе, половцы даже конные дозоры не выставляли. Кто осмелится на них напасть? Да и время зимнее, для походов Малой Орды неподходящее. Холодно, юрты с собой брать надо. Коней кормить нечем, да и пленники насмерть замерзнуть могут. Другое дело — весна: снег сойдёт, дороги подсохнут, зелёная трава появится. Вот тогда — берегись, русские! Но вот что однозначно плохо зимой для дозора — так это следы. На снегу оставались отпечатки. И пусть Ольбег, Алексей и торки ездили на половецких конях, у которых копыта не подкованы, всё равно человек знающий мог определить, откуда пришли и куда скрылись всадники — даже время определить.

Алексей даже придумал одно время рогожу за собой на верёвке таскать, заметая следы, однако получалось плохо. Может быть, за одним конём и получилось бы, но лошадей было четыре, и след в след идти их не заставишь.

В конце января Алексей простудился, занемог, и Ольбег не взял его в дозор. Заботу проявил — наказал одному из холопов баню протопить да Алексея пропарить.

— Баня — она простуду с потом выгонит. А потом обязательно горячего молока надо выпить, да с сушёной малиной — и в постель, под одеяло, — наказывал он.

К тому же, оставляя Алексея в городе, он заботился и о дозоре. Кашель далеко слышен, и засаду невозможно устроить — Алексей мог кашлянуть в самый неподходящий момент. Тогда дозор обнаружат, и боя не избежать, а на чужой территории это всегда чревато. Как только стычка — со стана, с пастбищ спешили на помощь половцы. Дозорных, если они в плен попадали, половцы не щадили, пытали жестоко.

Глава 7 «ИТЛАРЬ»

Дозор вернулся вечером. Все с мороза, замёрзшие, лица раскрасневшиеся. Поставив лошадей в стойла конюшни, все пошли в трапезную. Проголодались мужи в степи, там ни укрыться, ни костёр развести.

Ольбег подошёл к Алексею:

— Как ты?

— После бани лучше стало, но лихоманка трясёт.

— Завтра отлёживайся, нельзя тебе пока в степь.

Алексей и сам чувствовал — нельзя. Слаб он, обузой только будет.

На следующий день вся троица после завтрака снова отправилась в степь, в дозор. Но вернулись назад уже в полдень, неожиданно рано. Ольбег просто ворвался в избу и с порога закричал:

— Половцы идут! Целое войско в дне пути от города. Я к князю, — и вихрем умчался.

Уже вскоре тревожно зазвучал набатный колокол, извещая о набеге, из деревень в город потянулись жители: кто пешком, другие на санях. Брали с собой самое ценное — детей и скот. Если избу сожгут, её за пару недель поставить можно. Нехитрые пожитки с собой тащили.

Вечером ворота городские заперли, на стенах выставили усиленные караулы.

Ночь прошла спокойно, днём врагов тоже не было видно. В город успели прийти и приехать даже с дальних весей. Уж лучше в тесноте в городе, под укрытием стен, чем в деревне. В лесу зимой не укрыться, костёр не развести. А город — пойди ещё возьми его половцам. Княжеская дружина хоть и малочисленна пока, но всё же вселяет некоторую уверенность.

Однако караульные подняли тревогу, показывая на западную сторону:

— Верховые!

Всадники скакали со стороны Киева.

Сам князь, услышав тревогу, поднялся на городскую стену.

Когда верховые приблизились, стало видно — это русские. Да не простые проезжие — боярин впереди, а с ним — дружина малая, личная. Воины не только для безопасности потребны. Боярин — не смерд какой-нибудь, каждый издалека по сопровождающим видеть должен — благородного звания всадник. Вскоре самые глазастые разглядели и небольшой прапор.

— Из Киева боярин.

Ворота распахнулись, и небольшой отряд влетел в город во весь опор. Створки ворот сразу закрыли и опустили за ними железную, кованую решётку.

— Чтой-то вы с закрытыми воротами? — удивился боярин, увидев спускающегося со стены князя.

— Половцы к городу идут, с часу на час появиться должны.

— Здравствуй, князь! Вовремя я успел! Как чувствовал, всю дорогу гнал. Послание от великого князя киевского Святополка Изяславича доставил.

И в это время со стены закричал дружинник:

— Половцы! Много!

Князь взбежал на стену по крутым ступенькам. С востока, со стороны степи надвигалась тёмная масса, отчётливо видимая на фоне снега. Похоже, не одна сотня всадников.

Раньше половцы зимой никогда на Русь не ходили. Прослышав о том, что на престол в Переяславе сел князь Владимир, у которого дружина после битвы и ухода из Чернигова слаба и малочисленна, ханы Китан и Итларь решились на набег. Зима, русские удара не ожидают, дружина слаба — почему не напасть? В городе всегда есть чем поживиться.

Постепенно послышался сначала отдалённый шум — как будто река течёт вдалеке. Потом уже ржание, звон железа и топот копыт, смягчённый снегом.

Половцы буквально окружили город. Жители со страхом и беспокойством следили за ними со стен. Но враждебных действий половцы не предпринимали, обидных слов не кричали, по любопытным из луков для острастки не стреляли. В отдалении на два полёта стрелы поставили войлочные юрты. Тут же разобрали, разломали избы, сараи и амбары ближайшей деревни, запалили костры. Отдыхают после перехода, или ханы решили не начинать боевых действий и попробовать вести переговоры? Ведь зачастую ханам половецким удавалось решить набег мирным путём — князья предпочли отделаться богатыми дарами и деньгами.

Вот только жадность ханов зачастую не имела границ. Приняв дары, которые, по их мнению, были недостаточно богаты, они всё же начинали воевать. Были случаи, когда, приняв дары и заключив мир, они показательно уводили войско от города, и огнём и мечом, презрев свои клятвы, проходились по землям князей, грабя селения и уводя людей в плен. Потому князья особой надежды на переговоры не возлагали.

Ночь прошла в тревожном ожидании. Караулы следили за каждым передвижением половцев, готовые в случае угрозы поднять тревогу.

Утром, довольно поздно, к стенам подъехал гонец, передавший предложение ханов о переговорах.

— Где и когда? — спросил князь, поднявшийся на стену.

— Итларь и Китан, достопочтенные ханы, предлагают тебе решить самому.

— А кто из них главный?

Гонец возмущённо вскрикнул. По его мнению, русскому князю самому необходимо было знать.

— Конечно Итларь!

— Предлагаю ему проехать в город, безопасность гарантирую.

— Нет, это всё слова! Они ничего не стоят!

— Пусть придут послы, обговорят условия, на которых хан приедет на переговоры.

— Я понял, передам хану.

Гонец ускакал.

То, что хан начинает с предложения о переговорах, — хороший знак. Вот только казна пуста, что отдавать?

Не прошло и получаса, как из половецкого стана подъехали три дородных, в богатых зимних халатах, в лисьих шапках степняка — явно из приближённых к хану людей. Они поприветствовали князя, по обычаю своему спросив, здоров ли он сам, его дети и жёны и тучны ли его стада?

Алексей стоял недалеко от князя, на городской стене, и все переговоры слышал поневоле, как и многие дружинники. Владимир предложил князю Итларю приехать для переговоров в город.

— В Переяславе тепло, избы топятся, еды вдоволь, удобно. Можно обсудить все вопросы, — сказал князь.

— Хан не простой воин, и для племени его жизнь ценна. Итларь придёт на переговоры, если ты дашь нам в залог своего сына.

Князь опешил. Отдать сына половцам? Язычники неумытые слова не держат и могут обойтись с княжичем худо. Но и переговоры сорвать — городу и княжеству дороже обойдётся.

Владимир раздумывал, а половцы, видя заминку, предложили:

— Ты дашь нам своего сына Святослава, и с ним — его челядь. Мы дадим ему отдельный шатёр, и он не будет нуждаться ни в чём. Ты волен передать для него еду, которую он хочет. Когда переговоры закончатся, мы прямо на середине этого поля произведём обмен. Ты нам вернёшь живого и невредимого хана, мы тебе — княжича. Только и хан прибудет к тебе со своими людьми.

Условие, которое поставили половцы, было жёстким — ведь княжичу исполнилось только десять лет, ребёнок ещё. Да и жалко сына, мало ли что может случиться? Но князь, пересилив себя, кивнул:

— Согласен.

— Клянись!

— Клянусь честно соблюдать условия переговоров и обеспечить безопасность хана и его людей. А теперь — вы.

— Мы тоже клянёмся, что с головы княжича, а также с голов его людей не упадёт ни один волос. Да будет так! — Половцы хорошо говорили по-русски.

Удовлетворённо кивнув, степняки уехали, а в княжеском дворце поднялся переполох. Жена князя, Гита, узнав об участи сына, воспротивилась. Да и кому в здравом уме придёт в голову отдать маленького сына язычникам в заложники, да ещё зимой? Он ведь может не только простудиться, а и саму жизнь потерять. Князь, однако, заверил её, что сыну ничего не грозит.

Тут же стали собирать прислугу. В первую очередь — дядьку, из старых воинов, да двух холопок-нянек. А ещё десяток гридней — из тех, что поопытней. Десятник, узнавший о задании, заверил князя:

— Пока головы свои не сложим, к княжичу не прикоснётся рука половецкая.

— Похвально. Но их много, а вас десять всего. Лучше, если бы обошлось.

Санный поезд из нескольких саней с сыном князя и прислугой выехал из города. Следом, охраняя княжича, бежали дружинники. Горожане провожали обоз жалостливыми взглядами: каждый понимал, что ради них князь Владимир отдаёт в залог самое дорогое — сына. Были у князя на то время другие сыновья, постарше, и за них бы он не так волновался, но этот ребёнок ещё несмышлёный.

На середине поля, между городом и половецким станом, обоз остановился. Почти сразу навстречу выехал на коне хан Итларь и с ним — два десятка его людей. Понятно, что хану положена свита, но старый воевода Ратибор, сын его Ольбег да и сам князь, стоявший на стене, обеспокоились. Столько воинов в свите могли ночью учинить беспорядки, прорваться к воротам и впустить в город половцев.

— Ратибор, отведёшь их на постой в свой двор. У тебя места много, разместятся. Вокруг поставь усиленные караулы — и для безопасности хана, и его людей, и для нашего спокойствия, — дабы не напали внезапно, с них станется.

— Исполню.

— И ещё: людей Ольбеговых поближе к половцам поставь — из тех, кто язык их знает. Если удастся, пусть послушают, о чём те говорить будут.

— Сомневаюсь, что они языки распустят. Как говорится, и у стен бывают уши. — Однако указание князя исполнил.

Половцы въехали в распахнутые ворота. Впереди — сам хан, слева от него — знаменосец, справа — сын. А за ними уже воины, все из знатных, в хороших одеждах, сбруя на лошадях украшена медными узорчатыми бляшками.

Князь проявил уважение к гостю, сошёл со стены.

И хан половецкий с лошади слез, поддерживаемый воинами своими. Мог бы и сам спрыгнуть, не старик, однако — традиции, этикет.

Хан и князь поручкались. Хан гордо огляделся: все ли видят, что он с уважаемым князем вот так, на одном уровне, с почётом встречаем?

Воевода Ратибор пошёл впереди, указывая дорогу. Он завёл половцев на свой двор, довольно обширный, и указал хану избу — располагайся. Воины его по соседству в другой избе расположились. Коней в конюшню определили — поодаль, в углу двора. Холопы стол накрыли: барашка, жаренного на вертеле, пирожки, овощи, рыбу. Квашеную капусту, огурцы и солёную рыбу не предлагали — не употребляли половцы соли и не ели солёной пищи.

Вокруг своего двора Ратибор расставил дружинников.

— Глядите в оба, чтобы мышь не проскочила! — напутствовал он их, уходя. — Однако ежели степняки со двора выехать задумают — ворочайте их назад. Оружие не применяйте до тех пор, пока сами не нападут.

Торков же с Алексеем он поставил у избы, где расположился хан, вроде как почётный, внутренний караул. Только торки и Алексей поближе к слюдяным окошкам стали. Вдруг словцо какое или фразу, неосторожно обронённую, услышат?

Все приехавшие половцы собрались в одной избе с ханом, зашумели, принялись есть-пить и жадно рвали зубами горячую ещё баранину.

Ратибор меж тем направился к князю и во дворе столкнулся с киевским боярином, Словятой.

— Рад видеть тебя, воевода!

— И тебе доброго здоровья, боярин.

— Поговорить бы…

— У князя побеседуем.

— Допрежь наедине надобно.

Ратибор завёл боярина в гридницу.

— Слушаю тебя, боярин.

— Давай хана с отпрыском его и воинами перебьём?

— Окстись, боярин! Князь сына в заложники половцам отдал. Если хана убьём, княжича смертью лютой казнят. Жалко мальчонку!

— Разве мне не жаль? Сам отец. Только половчее это сделать надо, с умом. В моей дружине все ребята хваткие, половецкий знают.

— И что из этого?

— Я шатёр приметил, куда княжича определили. Ночью мои люди к шатру подберутся, охрану половецкую ножами втихую снимут, княжича вывезем.

— Рискованно! Хватятся сразу, вдогон кинутся — они и до города добраться не успеют.

— Как только мы княжича освободим, ты с дружиной ударишь. Войско без хана — что человек без головы, разбегутся все.

Однако Ратибор упорствовал:

— Я своего князя много годков знаю. Он слово дал и не нарушит его. Клятву ведь давал, что хану ничего не угрожает!

— Так то князь слово давал, не мы. Сам подумай, какой случай удобный! Одним разом и хана и отпрыска его убьём.

— Заманчиво, не скрою. Только это с самим князем решать надо.

— Так идём скорее, время терять нельзя. Ещё часа два, и темно будет. Если князь согласие даст, нам всем готовиться надо.

Они прошли к князю в его комнату.

Владимир сидел в кресле, опершись локтями о стол. Ратибор и Словята склонили головы в приветствии.

— Думу тяжкую думаю, бояре. Хан на переговоры приехал и уедет с миром, коли дары богатые получит. Только казна пуста, и чем отдариваться, ума не приложу.

Ратибор подтолкнул вперёд Словяту:

— Вот как раз боярин киевский слово имеет. Говори, Словята!

И Словята рассказал свой план. И хана ликвидируют, и войско его ночью разгонят. Ночью не видно, велика ли княжеская дружина, паника поднимется. А страх, неизвестность, суета и суматоха, неясность своего положения — худшие враги воина, потому как они внутри его.

Князь, выслушав Словяту, покачал головой:

— Нет, я слово послам ханским дал. Да и за сына боязно: вдруг сорвётся у вас что-то, они сына жизни лишат — как я жить после этого стану, как Гите, супруге своей, в глаза посмотрю? Никак не можно!

Но чувствовалось — князь в смятении, колеблется. Уж очень велик соблазн одной ночью решить все вопросы, преподать половцам урок.

Подал голос Ратибор:

— Князь! Нет в тебе греха. Они ведь, как всегда, дав клятву, разоряют землю русскую и кровь христианскую проливают беспрестанно. Доколе терпеть?

Князь осторожничал, но понять его можно. На кону не только жизнь сына, но и его самого, его семьи, судьба города — всего княжества.

— Ну, предположим, я соглашусь. Как действовать мыслите?

— Половцы, как дети степи, спать ложатся рано. К полуночи, я полагаю, уснут. Люди Словяты подойдут к шатру…

— Это я слышал. Дальше-то что?

— Как только Словята…

— Боярин, ты сам пойдёшь? — снова перебил Ратибора князь, обращаясь к Словяте.

— Сам, княже. Если неприятность случится и сына твоего не вызволим, так и мне не жить, погибну с честью. Ты сыном рискуешь, я головой своей. По-моему, честно.

— Пусть так. Только как мои дружинники, что при сыне, вас узнают? Ведь за мечи схватятся! Твои люди им незнакомы!

Ратибор вмешался:

— А пусть с ними Ольбег пойдёт. Дружинники его в лицо знают, как и он их.

— Годится. А дальше?

— Сигнал твоей дружине дадим. Как только люди Словяты уйдут, по-тихому дружину из города вывести. Но молча. Иначе хан Итларь услышит, как они из города уходят.

— Чего проще! Двор Ратибора от городских ворот дальше, чем княжеский. Пусть гриди по одному выходят, а лошадей в поводу ведут.

— Принимается! А что за сигнал будет?

— Огненная стрела вверх. У половцев костров много, заранее стрелу паклей обмотаем, выстрелим в небо. Тут уж вам не медлить.

— Хм… — князь задумался, мысленно проигрывая похищение сына и последующий бой.

— А где шатёр Китана?

— Если со стены смотреть — вправо от центра. Там ещё санный след на нашу весь идёт, которую половцы на дрова для костров пустили.

— Вот туда и надо нанести первый удар, хана убить. Просто так ханами не становятся, он отпор наладить сможет. Первым делом — он и его приближённые, а затем уже — по стану. Рубить всё, что шевелится, не давать спуску.

— Ясно.

Задуманное предприятие было серьёзным. Обычно такие не один день разрабатывали, но сейчас всё проводилось в спешке — поутру ситуация может измениться.

Разговор подошёл к главному, но никто не решался начать первым. Князь кашлянул:

— Ну а с Итларем что делать будем?

— Как со станом разберёмся, двор Ратибора окружить, а избу с ханом сжечь! — предложил Словята.

— Да ты что, боярин! Дома вокруг деревянные. Не смотри, что зима, — полыхнёт на весь город. Не пойдёт!

— Тогда в честном бою сразимся, — подал голос Ратибор.

— Часть гридей в бою с половцами в их стане поляжет. При хане воины опытные, знаешь, какие потери будут? А у меня каждый дружинник на счету!

— Отравить если? — предложил Словята.

— У тебя зелье есть? — переспросил его князь.

Боярин только развёл руками.

— А что же ты предлагаешь тогда?

— Я придумал! — вмешался в их разговор Ратибор.

— Ну-ка, ну-ка — послушаем.

— Пригласить их, хана с его людьми, утром на завтрак, скажем — в избу, где Ольбег сейчас проживается. Как все усядутся, двери подпереть дрекольем и через окна из луков пострелять.

— Окна маленькие, всех не достанешь.

— Тогда хитрее сделать. Доски на чердаке подпилить, но не до конца — вроде лаза получится. Как хан с воинами откушать сядут, лаз выломать, и сверху из луков их пострелять. Ты помнишь, князь, как хан и воины его въезжали? Сабли и ножи у всех, а луков и щитов нет. Два лучника сверху всех и положат.

— Хм, пожалуй, может получиться. И ещё избу протопить как следует, — предложил воевода.

— Ох и хитёр ты! — удивился боярин. — Они от жары всё снимут, даже кольчуги и поддоспешники — не верю, что они без них. Хан — не простой воин, наверняка в броне, пусть и трофейной.

— План неплохой. Кому поручим?

— А вот пусть рыцарь с торками и исполняет. Их изба, они там всё знают. А торки лучники отменные.

— Всё, так и делаем, — твёрдо сказал князь. — Ратибор, сними рыцаря с торками от избы хана, всё равно они спать улеглись. Слушать там нечего, пусть гриди избу готовить будут, стрелы на чердаке сложат. Я холопам распоряжусь, чтобы избу натопили, как в бане, да еды для поганых спозаранку приготовили. А дальше дело за тобой, Словята. Сможешь сына освободить — должник я твой. Только в долгу оставаться не привык. А потом уже Ратибор в бой вступит. До утра времени немного, заболтались мы, а между тем полночь уже. Бог в помощь!

Князь встал, Словята и Ратибор пошли исполнять первую часть плана. Личная дружина у Словяты на загляденье, воины — как на подбор.

Князь накинул чёрный шерстяной плащ и поднялся на стену — он сам хотел видеть, как всё пройдёт. Да и как можно в тереме сидеть, когда столь важные дела сейчас начнутся?

Алексей планов князя и бояр не знал, но всеми своими потрохами, интуицией чувствовал, что затевается нечто. Сначала Ратибор появился, Ольбега увёл, что-то шепча ему на ухо. Затем воевода появился снова, палец к губам приложил, рукой призывно махнул. Алексея с торками в их избу увлёк, план рассказал.

Придумке Алексей изумился, но, вникнув в детали, понял, что план вполне осуществим.

— Пилу только где взять?

— Ровно не знаешь! У плотника. Только потом при свече пол в избе осмотри, чтобы нигде опилок не было, не то хан догадается. И стрел побольше принесите, не жалейте их на поганых.

Торки согласно кивнули. Половцев они ненавидели не меньше, чем русские. А теперь появилась возможность поквитаться — да с кем? С самим ханом Итларем и его приближёнными. У них глаза от такой перспективы загорелись.

Уходя, Ратибор подозвал к себе Алексея:

— Дело важное доверяю. Смотри, не подведи, иначе у нас потери большие будут. Торков от себя не отпускай и ни с кем разговаривать не давай.

— Не беспокойся, воевода, всё сделаю.

Не успел Ратибор спешно уйти, как Алексей принялся за дело — впереди предстояла беспокойная ночь.

Тем временем дружинники Словяты по одному выходили из лагеря, выводя в поводу лошадей.

Боярин подошёл к караульному на башне:

— Что в стане половецком?

— Тихо, спят. Но дозорные на конях лагерь объезжают.

Отойдя немного от лагеря, дружинники вскочили на коней и дальше ехали уже открыто, не таясь.

Их увидели, и к ним направились верховые. Словята кафтан боярский да шапку бобровую в тереме у князя оставил, а поверх кольчуги простую шерстяную рубаху натянул.

Когда караул половецкий вплотную подъехал, старший из половцев спросил:

— Кто такие?

— К хану Китану от хана Итларя.

— Зачем?

— Ах ты, собака! Ты себя считаешь равным ханам? И тебе следует передать слова ханские? Ты разве хан?

Боярин ударил половца плёткой по лицу. Тот вскрикнул и закрыл глаза рукой, из-под пальцев зазмеилась кровь. Остальные караульные в страхе отшатнулись. Хан ведь и осерчать может, если узнает о ненужном любопытстве караульного.

Дальше они ехали беспрепятственно.

У самого стана разделились. Десяток гридней по взмаху руки боярина ушёл в сторону, к шатру, в котором сидел заложником сын Владимира Мономаха. Теперь впереди ехал Ольбег.

Не доезжая немного до шатра, дружинники спешились, и вперёд ушли люди Словяты. Ольбег уже рвался идти за ними, однако старший из гридей киевских его остановил:

— Сами справятся, не впервой.

И в самом деле, не прошло и четверти часа, как из темноты, беззвучно, как привидение, появился гридь.

— Всё свободно, идём.

Ольбег со старшим дружинником подошёл к входу в шатёр. Обе половины войлока, закрывавшие вход, были завязаны шнурами.

— Эй, гриди! Это я, Ольбег! — прошептал сын воеводы.

За войлоком послышалось движение, две верхние завязки развязались, поверх них высунулось усатое лицо и удивилось:

— На самом деле Ольбег…

— Тс! Тихо! Развяжи полог, войти надобно. Со мной воины киевские.

Воин быстро развязал завязки, откинул полог:

— Заходите.

Ольбег и десяток дружинников Словяты проскользнули внутрь.

Шатёр изнутри был освещён масляными плошками. Передняя часть, где находились воины, была отделена от остальной войлочной перегородкой.

— Пусть прислуга одевает княжича. Только ради всего святого — быстро и тихо, надо в город идти.

— Сани рядом с шатром, только лошадь половцы увели.

В несколько минут собрали княжича. Выглядел он слегка испуганным, но, увидев Ольбега, заулыбался.

Сына князя и двух женщин вывели из шатра, притащили сани.

— Садитесь.

Дружинники Владимира, бывшие ранее в шатре, схватились за оглобли и поволокли сани к недалёкому Переяславу. Бежали они быстро и, пожалуй, в скорости едва уступали лошади. Силуэты дружинников и сани растворились в темноте.

— Пора!

Старший из гридей киевских зажёг от масляной плошки стрелу, наложил её на тетиву, вскинул лук и пустил вверх горящую стрелу.

— Я своё дело сделал, — подвёл итог Ольбег, — мне в Переяслав надо, с Итларем разобраться.

— Ты мне не холоп, у тебя свой князь есть — иди.

Ольбег побежал по санному следу к городу — оттуда уже выходили и строились в боевой порядок гриди. Всё делалось в тишине, дабы не побеспокоить находящегося в городе хана.

Когда Ольбегу осталось до ворот полсотни шагов, старый воевода взмахнул мечом, и конница рванула с места. Никто не кричал, не свистел по-разбойничьи, как бывало при атаках.

А в половецком стане уже кипел бой, оттуда раздавались крики — это боярин Словята ворвался в шатёр Китана, изрубил сонного хана и его охрану. А тут и княжья дружина подоспела.

Половцы сначала не могли понять — кто осмелился напасть? Темнота, обоих ханов нет, команды подавать некому, а хуже того — все пешие. Половцы только верхом воевать привыкли, пешие воины из них неважные.

А конные дружинники рубили и кололи, не давая половцам организовать отпор. Крики, беготня, суматоха, стоны раненых и хрипы умирающих… Половцы не выдержали, запаниковали и побежали, а гриди всё наседали и рубили. Каждый убитый половец — сохранённые русские жизни. Степняки несли огромные потери.

За пару часов дружинники рассеяли всё войско, взяв богатые трофеи в виде шатров, оружия и коней. Одних пленных взяли около сотни. Их связывали и укладывали на войлок от поваленных шатров. Уж князь-то определит их, продав в рабство — а это деньги, так нужные княжеству.

До первых проблесков зари Ратибор руководил гридями, гонявшимися по заснеженной степи за половцами. Без коней, без тёплых шатров, без еды им и так не добраться до своих зимних становищ, помёрзнут.

Едва на востоке начало сереть, Ратибор повёл свою дружину в город, оставив киевских гридей в разорённом половецком стане. Ещё жив был хан Итларь, а с ним — два десятка отборных воинов и приближённых.

А на дворе князя уже вовсю топили избу, готовя ловушку для Итларя.

Ратибор переоделся — он сам должен был утром явиться к хану и с почётом проводить его до избы. И никто не должен был заподозрить, что воевода ночь провёл в седле, будучи в сече.

Ольбег нашёл отца:

— Всё готово, воевода, дело только за кушаньями. Но уже барана жарят на вертеле, пироги пекут.

— Славно! Нам теперь дороги назад нет. Иди, сам проследи.

— Слушаю, отец.

К рассвету всё было готово. К тому времени и хан проснулся.

Дав гостям время оправиться после сна и привести себя в порядок, к ним в избу вошёл воевода.

— Доброе утро, хан. Как почивалось?

— Хорошо.

— Перед переговорами с князем изволь откушать. В другой избе, рядом с княжеским теремом, уже готов стол.

— А! — шутливо погрозил пальцем хан. — Я знаю, что сытый мужчина добрее и сговорчивее.

— Ты мудр, хан, и раскусил нашу хитрость.

Хан самодовольно ухмыльнулся.

Сопровождаемый всеми своими людьми, он важно прошёл в приготовленную для него избу. Он уже взошёл на крыльцо, как вдруг повернулся и ткнул пальцем в русского дружинника, случайно попавшегося ему на глаза. Им оказался Алексей.

— Ты! Иди сюда!

— Я? — удивился Алексей.

— Иди, — подтолкнул его Ольбег.

Хан со свитой вошёл в избу, Алексей — за ними.

В избе было очень жарко, лица степняков покрылись капельками пота. Половцы разделись, свалив шубы и тёплые халаты на лавку.

Алексей с тревогой посмотрел на потолок — не видно ли следов их ночной работы? Но нет, потолок выглядел отлично. Тогда зачем он потребовался хану?

Хан указал пальцем на пирожки:

— Попробуй вот этот.

Алексей взял пирожок, откусил и стал жевать. Вкусный!

Хан показал на барана, зажаренного целиком на вертеле и лежавшего на огромном блюде в центре стола:

— Пробуй!

Алексею отрезали кусок и протянули. Он и его съел.

Хан довольно кивнул — он явно опасался, что его могут отравить.

— Иди.

Алексей с облегчением вышел — он был весь мокрый от пота.

К нему тут же подступил Ольбег:

— Чего он хотел?

— Заставил меня еду пробовать — не отравлено ли?

— Стережётся! Пора!

Дверь подпёрли заранее приготовленным дрекольем. С задней стороны избы на чердак полезли торки, за ними — Ольбег и Алексей. Он заметил, что за амбаром прячутся княжеские дружинники с оружием наготове — на всякий случай.

На чердаке было пыльно, сумрачно и тепло.

Торки взялись за луки, положив перед собой колчаны, набитые стрелами.

— Готовы! — прошептали они.

Ольбег и Алексей ухватились за верёвку, с силой потянули — даже рванули всей силой, весом своего тела. Подпиленные доски не выдержали и целым пластом поднялись вверх, открыв широкий проём.

На треск досок половцы подняли вверх изумлённые глаза, и в этот момент торки начали метать стрелы. Одна за другой летели они в половцев. Алексей ещё никогда не видел, чтобы так стреляли из лука — колчан опустошался на глазах с непостижимой скоростью. Укрыться половцам в единственной комнате — пусть и большой — было негде.

Первым был убит хан и почти одновременно с ним — его сын. Некоторые успели броситься к двери и ударить её плечом с разбега, но толстая дубовая дверь не поддалась. В малюсенькие оконца было не выбраться, и половцы в панике заметались по избе.

От торков до цели было всего несколько метров, и каждая стрела находила цель. Пара минут, и внизу — никакого шевеления.

Через лаз все четверо заглянули в комнату. Убитые лежали в самых нелепых позах там, где застала их смерть.

— Все?

— Вроде бы.

— Тогда спускаемся.

Они спустились по лестнице вниз. Ольбег махнул Ратибору рукой и показал большой палец. Десяток дружинников подбежали к двери. Они убрали дреколье, подпиравшее её, и вошли в избу. Гриди держали мечи обнажёнными. Но нет, никто не шевелился, не стонал и не дышал.

А потом за дело взялись холопы. Они выносили тела и укладывали их в телегу. Трупы решено было бросить в поле — там, где был половецкий стан. Убитых врагов было не принято хоронить, пусть их кости обглодают волки и шакалы, расклюют стервятники.

Вернувшись, холопы замыли полы от крови и доели всю еду на столах.

Князь и воины были рады одержанной победе — по всем канонам воинского искусства они должны были проиграть. А между тем оба предводителя половцев, ханы Итларь и Китан, далеко не последние люди, были мертвы, часть их воинов была истреблена, а другая — пленена. Полная и долгожданная победа, впервые за многие годы. Раньше от половцев либо откупались, либо выходили на сечу и терпели поражение — слишком много воинов было у половцев. И в силе ещё оставались ханы Боняк и Тугоркан, при упоминании имён которых стыла кровь в жилах у всех православных.

Горожане ликовали. Князь распорядился выкатить для них несколько бочек яблочного вина из подвалов.

Дружина во главе с князем пировала два дня, празднуя победу. По правую руку от князя сидел воевода Ратибор, по левую — киевский боярин Словята. И он, и дружина его внесли в победу над язычниками весомый вклад, и теперь могли сидеть на пиру с полным на то правом. Гриди обеих дружин пили, братались.

На третий день боярин Словята собрался в стольный Киев-град, к великому князю. Владимир Мономах передал с ним письмо.

— На словах расскажи Святополку Изяславичу, как нечестивых били. Плохо, что каждый князь свой удел, свою землю защищает. Объединяться всем надо, заканчивать усобицу. Объединившись дружинами, мы любую силу разобьём. Хватит у нас и веры, и храбрости, и мужества.

Боярин склонил перед князем голову.

— Всё в точности передам, ни словечка не запамятую.

— Удачи тебе, боярин. Свидимся ещё.

Свидятся они и в самом деле ещё не раз — когда после смерти Святополка Мономах станет великим князем киевским.

В своём послании к князю Владимир писал о необходимости сейчас, после того как половцам нанесён большой урон, немедля выступить дружинами и напасть на степняков. Такое же послание он направил с гонцом к князю Олегу в Чернигов, презрев нанесённую обиду.

От князя ответили согласием, но Олег снова подвёл. Он прислал с гонцом ответ, что непременно прибудет с дружиной, однако в назначенное время не явился. Убоялся с половцами в открытом поле ратиться, а может, испугался последующей мести.

Через неделю от великого князя Святополка прискакал гонец — князь давал своё согласие на совместное выступление. Видимо, на него произвёл впечатление рассказ боярина Словяты о том, как разбили войска ханов Китана и Итларя. И момент для нападения был удобный. Многие половцы погибли, другие оказались в плену. Степняки ослаблены, а пуще того — угнетены, моральный дух их ослабел. Войско шло на Переяслав, надеясь взять лёгкую добычу, а вернулись единицы — те, кому повезло вскочить на коня. Пешие замёрзли в степи, их тела потом долго находили под стаявшим весной снегом.

Великий князь правильно оценил удобный момент. Если сейчас не пройтись огнём и мечом по их становищам, к лету подойдут подкрепления из отдалённых, с Волги и Дона, стойбищ — новые силы. Раньше половцы одерживали победы, считали себя непобедимыми, так надо им показать, что удача — дама капризная, может и спиной повернуться. Тогда они начнут русичей опасаться.

И ещё одно обстоятельство подтолкнуло князей. Два самых воинственных хана, Боняк и Тугоркан, имевших самое многочисленное войско, были в походах, воевали Византию.

Через две недели киевская дружина во главе со Святополком подошла к Переяславу. Гриди шли налегке, без обозов.

Решили действовать, как степняки — быстро. Налетели, порубили, разгромили, похватали трофеи — и назад, на свою землю. Надо было не только обороняться, как прежде делали, но и перенимать тактику врага. Невелика была киевская дружина, едва пять сотен насчитывала — ведь и стольный Киев-град нельзя оставить без сильного гарнизона. Дружина Владимира была ещё меньше — в поле он вывел сотню, оставив в городе два десятка гридей да раненых десяток.

Не мешкая, дабы дозоры половецкие о русском войске своим сообщить не успели, дружины рысью направились на земли половецкие.

Степняки нападения не ожидали — воинов на пастбищах почти не было. Мужчин рубили, женщин брали в плен — для продажи в рабство. Добро — серебро, злато, ковры — всё вязали в узлы. Да и ценности в виде колец, монет, подвесок, шейных цепей — всё русской работы, всё взято в набегах. Теперь оно возвращалось законным хозяевам. На русские земли гнали отары овец, стада коров, табуны лошадей. Для кочевников скотина — самое главное богатство. Это и еда, и одежда, а кони — транспорт. Одним ударом русские лишали кочевников всего, подрывая базу для набегов. Юрты войлочные жгли, поскольку везти их можно только на телегах, а обременять дружины обозами князья не хотели.

Дозор Ольбегов за набег выбился из сил. Им всё время приходилось идти впереди, они служили проводниками, поскольку хорошо изучили местность и расположение станов. Для их лошадей скачки по снежной целине были большой нагрузкой, от лошадей валил пар, а к полудню они начинали хрипеть. Выручали заводные кони, но и они к вечеру выдыхались.

За две недели беспрерывного похода дружины общей ратью прошлись по восточным, приграничным землям половцев, оставляя позади себя пустыню.

Слух о русском нашествии прокатился по нетронутым ещё стойбищам. Половцы срочно собирали юрты, увозили семьи, угоняли скот к Дону. Там, где ещё два-три дня назад стояли шатры и юрты степняков, наши дружинники стали встречать голые места. Дни шли, а добычи уже не было, и князья решили возвращаться. И так лошади устали, у всех воинов в чресседельных сумках добыча изрядная, поход оказался удачным.

Дружины вернулись в свои города, половцы попритихли, и теперь даже их дозоров не было видно долгое время.

У князей после продажи пленных и скота значительно пополнилась казна. И гриди были довольны. Кто-то в походе взял столько добра, сколько не видел несколько лет; другие были менее удачливы, но злато-серебро ныне в калите звенело у всех. Авторитет князей возрос — ведь после сдачи Чернигова Олегу гриди считали, что от Мономаха отвернулась удача. А тут подряд два важных события: ханов убили, войско их разгромили, да ещё поход по землям степняков удачным вышел. Для зимы, когда сроду в походы не ходили, событие знаменательное.

Город ожил. Князь из трофеев раздал селянам скотину. Не жалко ему было отдать корову — у неё телёнок будет, молоко. Вернёт же селянин позже, налогами. А с нищего что возьмёшь?

Разумен и рачителен князь был, потому любим был не только дружиной, но и смердами. Единственная проблема была с верблюдами — степняки их применяли для караванов, как вьючных животных. Скотина своенравная, селяне их не брали, и потому верблюдов задёшево продали торкам.

Алексей в набеге отяжелять лошадь коврами или другим тяжёлым барахлом не стал, брал только самое ценное, зато набил баул золотыми и серебряными изделиями. На торгу одежду себе купил новую, сапоги. А то пообносился, а у князя казна тогда была пустой. Скот ведь в один день не продашь, если его сотни голов.

Случайно он узнал от Ольбега, что князь собирается послать гонца в крепость Воин, куда десятником отправили Конрада. Набравшись смелости, Алексей заявился к князю.

— Князь, прослышал я — гонца ты готовишь в городок Воин.

— Правильно прослышал.

— Товарищ у меня там, свидеться бы хотелось.

— Дело хорошее, товарищей-знакомцев забывать нехорошо. Тем более — оба рыцари. Половцы попритихли, думаю — до лета пакостить не будут. Как послание готово будет, тебя позовут. Только много не пей, а то, я слышал, в Бургундии вино пьют безудержно.

— Напраслину возводят, князь.

— Вот и я о том же. Ни ты, ни немец этот в пристрастии к вину не замечены.

И через день Алексей уже выехал из города. Апрель, тепло, снег почти везде стаял, и только в низинах лежали белые островки. Вот только грязь на дорогах густая и липкая, на подводе не проедешь.

Алексей пустил лошадь по жнивью, по прошлогодней стерне — там хотя бы копыта не вязли. И лошади идти легче, и у него одежда чище.

Воздух чистый, весенний, птицы в вышине поют. Лепота! Дорога Алексею хоть и незнакома, так ведь дружинники рассказали подробно, до деталей. Некоторые в этих краях уже бывали, да и заблудиться сложно. Справа Днепр в отдалении, временами с дороги виден. А на слиянии Днепра и Сулы крепость стоит, мимо никак не проедешь. Полдня несложного пути — и вот уже на пригорке показался Воин.

Первоначально это был городок — так называлась крепость с небольшим гарнизоном. Постепенно в городке, кроме воинов, стали появляться местные жители, ремесленники, торговцы, и со временем городок превратился в небольшой город. Находился он на стратегически важном месте, у слияния двух рек, и оборонял южные границы Переяславского княжества от набегов степняков. И реки тоже были под контролем. Жаль только, не было в крепости дальнобойных орудий, вроде катапульт или баллист. А из лука до середины Днепра стрелой не достанешь. Хотя гарнизону было не до немногочисленных судов торговцев, проплывающих по рекам, от половцев бы отбиться. Не было года, чтобы не нападали.

По Днепру в 907 году князь киевский Олег ходил воевать Константинополь. Он посадил дружину на корабли и вдоль западного побережья морского направился к Царьграду. Греки заперли городские ворота и перегородили цепью железной вход в гавань.

Не мудрствуя лукаво, князь распорядился поставить корабли на колёса и под парусами двинулся к городу. Увидев это, император византийский согласился на переговоры, а сам коварно послал русским отравленную еду и питьё. Однако князь запретил дружине есть и пить, чем её и спас.

Византия откупилась, русские взяли большую дань, и им разрешили беспошлинную торговлю в Константинополе с условием, что одновременно в городе не может находиться более пятидесяти купцов русских. На радостях князь Олег прибил к вратам Царьграда свой княжеский щит и отбыл с дружиной в Киев.

Так что Днепр — река известная, воды его много повидали и славных дел, и трагических нашествий.

Теперь Алексей служил Владимиру Мономаху, полководцу искусному, опытному и вместе с тем удачливому. Только один раз он был разбит в бою. По собственноручным записям самого князя, «…всех походов моих было восемьдесят три, а других маловажных не упомню: с половцами заключал мир девятнадцать раз, до сотни князей их отпустил на свободу, а более двухсот изрубил или потопил».

И хотя в данный момент дружина княжеская слаба была, но, прослышав о битве, в которой погибли оба половецких хана, к нему в Переяслав потянулись охочие люди и парубки — каждому хотелось послужить князю удачливому, добыть себе славу и трофеи богатые.

Из истории Алексей знал, что князь займёт киевский великий престол и много ещё великих деяний совершит, оставшись в памяти благодарных потомков.

Дорога подвела Алексея к Воину. Его приметили издалека — не каждый день к ним дружинники приезжают.

Ворота, несмотря на день, были заперты. Сверху, с деревянной башни, свесился гридь.

— Эй, земеля, отпирай! — остановил коня Алексей.

— Как ты меня назвал? — удивился гридь.

— Разве не слыхал никогда? Земляком!

— А ты из каких краёв будешь?

— Мы так и будем разговаривать через стену? Гонец я, письмо князя Владимира у меня! А ты меня перед воротами держишь, как смерда.

— Прости, сейчас открою.

Загремели засовы, одна воротина приоткрылась, и Алексей протиснулся в узкую щель.

— А что ворота заперты? День ведь!

— Так половцы по степи шастают, дозоры ихние.

— Князь половцев сильно побил у Переяслава, думаю, теперь не скоро сунутся.

— Это большими силами. А маленькие шайки постоянно подступают.

— К воеводе веди, мне письмо отдать надо.

Алексей спешился и повёл коня в поводу рядом с гридем.

— А Конрад где? Товарищ он мой.

— То-то я смотрю, лицо твоё мне знакомо. Это не про тебя ли мне рассказывали, как ты половцем переоделся и тебя со стены на верёвке спускали?

— Наболтали уже?

— Не без этого, — гридь посмотрел на Алексея уважительно.

Они подошли к воинской избе, Алексей привязал коня к коновязи.

Гридь завёл его в избу.

— Вот воевода сидит, а рядом с ним — товарищ твой.

Алексей подошёл, поздоровался и вытащил из-за пазухи послание князя:

— Князь Владимир письмо тебе шлёт.

Пока воевода послание читал, Алексей обнялся с Конрадом. Стиснули друга до хруста костей, охлопывали по плечам, по спине.

— Жив, чертяка! Что же ты даже весточки малой не пошлёшь?

— А сам?

— Заварушка у нас была, половцы к городу подступили. Однако князь с Божьей помощью войско половецкое разбил, а ханов Итларя и Китана убил. Потом в поход на земли половецкие ходили.

— Трофеев много взял? — ревниво спросил Конрад.

— Мне хватит.

— А у нас тут стычки постоянные. Войны нет, но и мира — тоже. В городке сидим, трофеев — никаких.

Воевода дочитал письмо, кивнул:

— Вы знакомцы давние?

— Почитай, полтора года, как знакомы, не в одном бою вместе участвовали.

— Тогда даю десятнику и тебе сегодня и завтра день отдыха. А послезавтра назад поедешь, с ответом для князя.

Друзья-товарищи направились в харчевню при постоялом дворе. За время пути Алексей проголодался, и какого-то разнообразия хотелось, разносолов. Пища для дружинников была хоть и сытной, но однообразной.

Взяли по жареной курочке, пирогов рыбных да кувшин пива.

Курица, жаренная на вертеле, с корочкой, исходила ароматным духом, сочилась каплями жира. Пироги с рыбой свежайшие: две реки Воин окружают, рыбка ещё утром в реке резвилась. И пиво с ледника, прохладное, язык пощипывает.

Накинулись на еду, как будто неделю не ели, а утолив первый голод, принялись за пиво. Благодать! Что может быть лучше застолья со старым знакомым, боевым товарищем. Ничто не сближает, не сплачивает так сильно, как пережитый совместно бой. Ярость битвы, кровь, опасность, ликование оттого, что уцелел, выжил.

— Рассказывай, как живёшь? — попросил Алексей.

— Лучше бы я рядовым гридем в Переяславе был, чем здесь десятником.

— Что так?

— Каждый день как на пороховой бочке.

Алексей кивнул, и вдруг осознал сказанное. Конрад — рыцарь, какой, к чёрту, порох в одиннадцатом веке? Если его и знали в эти времена, так только в Китае. Мысли лихорадочно заметались в его голове:

— Повтори, что ты сказал…

— Я и говорю: всё время стычки у нас, раненые едва ли не каждую неделю, не знаешь, кого и в караул ставить.

— Нет, не то. Ты в первый раз не так сказал, непонятно как-то.

Конрад усмехнулся, но в глазах его промелькнуло что-то странное, пожалуй, чувство собственного превосходства. Или после пива ему мерещится? Так они и выпили на двоих один кувшин всего. Правда, пиво крепкое, прозываемое олуем.

Заказали ещё еды и пива.

— Смотри, у меня денег мало, — предупредил Конрад.

— Я плачу, не печалься. Сегодня мы отдыхаем, и завтра тоже.

— Хвала Господу! А то каждый день на ремень.

Ну вот, опять. Так говорят в армии, но только в современной, когда идут в караул и вешают на плечо ремень винтовки или автомата. Неужели пиво так подействовало? Не замечал он раньше за Конрадом таких выражений. Только вот пословица есть: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке».

Непоняток Алексей не любил и потому решил подпоить Конрада. Сам только пригубливал, а вот товарищу не забывал подливать в кружку пенного напитка. Не споить хотел — язык развязать. Неужели Конрад не тот, за кого себя выдаёт? Если судить по словечкам, которые у него выскочили, он жил гораздо в более поздние времена. Хм, как же он раньше не проговорился? Ведь в яме у половцев вместе сидели, вместе в Киевскую Русь шли. Если так, то он здорово умеет себя контролировать. Разговорить бы его ещё!

Однако Конрад, высосав изрядное количество крепкого пива, совсем окосел и клевал носом. Алексей подосадовал на себя — перестарался. Вроде и закуски было много, а вот поди ж ты!

Он расплатился за ужин, дал прислуге медяху, и они вдвоём под руки довели Конрада до воинской избы. Алексея и самого слегка покачивало от выпитого.

Они уложили десятника на топчан, который указали гриди:

— Его топчан!

Алексей улёгся на соседний — его хозяин сегодняшнюю ночь был в карауле — и мгновенно уснул.

Утром оба проснулись с тяжёлой головой и отёкшими веками:

— Что-то мне нехорошо! — заявил Конрад.

— Перепили мы вчера с тобой, брат.

— А разве мы братались? — удивился Конрад.

Обычай братания был у многих народов. Почти везде братались кровью, делая надрезы на руках.

Конрад повертел перед собой мощные руки, не обнаружил на коже порезов и удивлённо уставился на Алексея.

— Это я образно, иносказательно, — поспешил успокоить его Алексей. — Пошли лечиться.

— Чем?

— Горяченького супчика похлебаем — с потрошками, квашеной капусткой похрустим или рассольчика огуречного выпьем.

— Не могу.

— Пошли-пошли! Сам увидишь — полегчает.

— Странные у русских методы лечения. Ты же француз, а как быстро у них научился! И говоришь почти чисто.

— У меня способности к языкам, — Алексей сказал первое, что пришло ему на ум.

Он помог Конраду подняться, и они побрели во вчерашнюю харчевню — даже за стол тот же сели.

Прислуга тут же оказалась рядом.

— Что есть-пить будем?

— Сперва рассола, потом супчика с потрошками.

— Супчика нет, но есть шулюм из баранины.

— Неси! И про пироги не забудь, с вязигой.

Они выпили по кружке огуречного рассола и принялись за шулюм — бульон из баранины с мясом на косточках. Конрад вошёл в раж, и косточки так и хрустели у него на крепких зубах. Шулюм заедали пшеничными лепёшками.

После еды Конрад порозовел, глаза оживились, отёки под глазами заметно спали.

— И правда, помогло.

— Я же говорил! А теперь рассказывай.

— Не о чем рассказывать, новостей нет.

— Я не новости от тебя хочу услышать. Ты вчера, друг сердечный, в разговоре со мной две оговорочки допустил. Так вот, я знать хочу — кто ты на самом деле?

— Анри, ты же всё обо мне знаешь, — попытался увильнуть от ответа десятник.

— Ну да, всё! Только вчера ты про пороховую бочку сказал. А порох, если я не ошибаюсь, даже в Китае ещё не выдумали.

Конрад на мгновение замер, потом усмехнулся:

— Если ты о порохе знаешь, значит, ты тоже не тот, за кого себя выдаёшь? Или я не прав?

— Прав, лопни мои глаза! Но ведь я первый спросил!

— Ладно, не будем спорить. Мы не раз выручали друг друга в трудных ситуациях. Надеюсь, всё, что ты сейчас услышишь, умрёт вместе с тобой.

— Ты сомневаешься? Тогда молчи.

— Я раньше боялся открыться. Представь: рыцари, крестоносцы — и вдруг человек из другого времени! Сожгли бы на костре как порождение дьявола.

— Не исключено. Но я весь внимание.

— Меня на самом деле зовут Конрадом. И я действительно из Саксонии — теперь это земля в Германии. Не знаю, поверишь ли ты, но я очутился здесь, вернее, не совсем здесь и немного раньше, ещё до похода крестоносцев, два года назад. Жил себе в своём доме, по вечерам ходил пить пиво с друзьями, а потом началась война.

— Погоди, год-то какой был?

— Тысяча девятьсот сороковой. Сначала Франция пала, потом Польша. А через два года призвали меня. Мне посчастливилось: служил в Кёнигсберге, на зенитной батарее, дорос до ефрейтора. А потом — бомбёжка. Помню только вой бомб, вспышку и удар. Очнулся весь в крови, в изодранной форме — но уже в другом времени. Долго понять не мог, что со мной случилось, к людям с вопросами приставал. Меня сочли умалишённым, да я и сам так думать начал. Контузия, ранение — вот мозги набекрень и съехали.

— Крыша…

— При чём тут крыша?

— У нас говорят: «Крыша поехала». А в каком году это случилось?

— Девятнадцатого сентября тысяча девятьсот сорок четвёртого года. Дату я точно запомнил.

— Выходит, ты против СССР воевал? Против русских?

— Тише! Не воевал я, ни одного человека не убил. Дальномерщиком я служил на батарее.

— Хочешь узнать, чем всё закончилось тогда?

— Конечно!

— Вы, немцы и Гитлер, войну проиграли. Русским немного помогли американцы и англичане, но они бы и сами Германию одолели. В мае тысяча девятьсот сорок пятого года Германия капитулировала.

— Гитлера и его сатрапов осудили?

— Нет, он застрелился, предварительно отравив Еву Браун цианистым калием. Геббельс и некоторые другие нацистские бонзы тоже покончили с собой.

— Вот теперь я верю, что ты оттуда. Здесь никто о Гитлере и Геббельсе не знает и знать не может. А дальше что?

— Германию разделили на Восточную и Западную, а потом и СССР распался на несколько государств; Германия же, наоборот, вновь объединилась. Теперь она торговый партнёр России.

— С ума сойти! — Конрад взялся за края чашки и выпил остатки шулюма. Заел куском пирога.

— Анри, а может, мы оба — того? — Он покрутил пальцем у виска.

— Я, конечно, не врач. Но думаю, психи не знают одинаковых имён и фактов в своих бреднях.

Глава 8 «ТУГОРКАН»

— А теперь ты о себе поведай, — потребовал Конрад.

— Я русский, и зовут меня Алексеем. Жил значительно позже тебя, в две тысячи тринадцатом году. Как сюда, в это время попал, и сам не понял. Меня монах приютил, который в повозке крестоносцев сопровождал. Когда недалеко от неё рыцарь больной умер, я взял его одежду, оружие и грамоту о дворянстве.

— Рассказать кому — не поверят!

— А ты и не говори. Сам понимаешь, мы люди из другого времени и здесь оказались случайно. Божьим промыслом или шуткой судьбы — не знаю. Но выживать надо, потому я и в дружине у Владимира Мономаха.

— Я ведь историей никогда не интересовался, в фантастику не верил. Обычный бюргер — и вдруг такой поворот. Слушай, а может, мы оба… того… померли? Не ранило меня, просто мы с тобой оба на том свете?

— Ты полагаешь, что потусторонний мир именно таков? Я его представлял совсем другим. Райские кущи, светло, тепло, души умерших должны быть рядом — и никаких войн. А что мы видим? Половцы, кровь, боль, трофеи. Нет, мы с тобой на этом свете пока, только в другом времени, в прошлом. Однако интересно, что попали оба в одно время, хотя жили в разные годы.

— Жить можно и здесь. Мне на той войне, при Гитлере, лучше не было — здесь хоть не бомбят. По своим только скучаю. Я не женат, не успел семьёй обзавестись. Но родители-то живы были!

— После войны столько лет прошло…

— Хочешь сказать, умерли уже? Плохо, что мучились они в неведении. Если я здесь, то тела моего там, в тысяча девятьсот сорок четвёртом, не нашли. Не убит, не ранен — пропал. Командование наверняка меня в дезертиры записало.

— Могут посчитать, что тебя бомбой в клочки разорвало.

— Да? Я об этом как-то не подумал. Дезертиром быть не хочу. Я не герой, в СС не служил, но и трупом числиться не желаю.

— Успокойся. О тебе, как о миллионах других, уже забыли.

— Домой вернуться хочу — даже если на одну минуточку, хоть одним глазком посмотреть, что с домом моим стало, с родителями. Увы! — Конрад опустил голову, чувствовалось, что он переживает.

— Я и рассказать о случившемся никому не мог, ты первый.

— У меня аналогичная ситуация. Зови меня по-прежнему Анри, чтобы никто ничего не заподозрил.

— Давай выпьем за возвращение.

— Давай, только не так, как вчера.

Они заказали вина. Принесли яблочное, довольно посредственное. Не наступило ещё то время, когда купцы стали возить на Русь вина фряжские да италийские.

Чокнулись кружками, выпили.

— За то, чтобы мы оба вернулись домой, — сказал Алексей.

— Только не на войну! Там страшнее было. Здесь много зависит от твоего опыта, мастерства владения мечом, товарищей твоих. А там прилетит сверху бомба или снаряд — как от них укрыться? Тут честнее, проще, если хочешь — порядочнее. Крови и здесь хватает, этого не отнять. Жёстко, порой жестоко — но честно. Иногда я чувствую, что мне нравится этот мир. Вот только бы посмотреть на своих, а лучше — весточку оставить.

С небольшим перерывом они сидели за столом до обеденного времени. О многом успели переговорить. Конрад был любопытным и расспрашивал обо всём — образе жизни, машинах, правителях.

— Сталин-то куда делся?

— Умер в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году и похоронен на Красной площади в Москве.

О том, что Сталин какое-то время лежал в Мавзолее и уже оттуда был вынесен и захоронен, Алексей благоразумно умолчал. Сейчас Конрад вызывал у него двойственное чувство. С одной стороны — боевой товарищ, единственный друг его в этом времени; с другой — он солдат вермахта, и с ним запросто мог воевать дед Алексея. Странные выкрутасы порой делает жизнь.

Они договорились периодически встречаться: ведь гонцы курсировали между Воином и Переяславом пару раз в месяц, и можно было напроситься на поручение. И ещё: держать язык за зубами, что бы ни случилось.

К вечеру Алексея вызвал воевода:

— Послание князю готово. Завтра с утра выезжай. Мономаху поклон низкий от меня передай, а на словах — жалованье бы нам, обносились.

— Всё исполню в точности.

Утром, после завтрака — гречневой каши и пшеничных лепёшек — Алексей обнял Конрада:

— Желаю удачи! Выживи, как брат прошу!

— И ты тоже! — Конрад хлопнул его по плечу и придержал лошадь за уздцы.

Алексей выехал за ворота. Застоявшаяся лошадь сама пошла рысью.

Уже отъехав порядочно, Алексей обернулся: с надвратной башни один из воинов помахал ему рукой. Из-за расстояния лица видно не было, но Алексей знал — это был Конрад. Алексей тоже взмахнул рукой.

Дорога пошла через балку, потом свернула в сторону, и городка уже не было видно.

Алексей пустил коня вскачь и так ехал пару часов, но потом лошадь притомилась, сама стала сбавлять ход и постепенно перешла на шаг. Алексей её не подгонял.

Ещё через час он и вовсе остановился и пустил её пастись на траве. Сам же присел на небольшом пригорке, лицом к Днепру. Вверх по реке поднимался под парусами маленький кораблик, и Алексей засмотрелся.

Из расслабленного состояния его вывел волчий вой. Волки — днём? Он сразу вскочил и огляделся.

Со стороны степи в его сторону на полном скаку летели верхом трое половцев — не иначе как дозор или лазутчики. Скорее всего, увидев одинокого всадника, они польстились на лёгкую добычу.

Одному против троих сражаться тяжело.

По своему обыкновению, половцы уже на ходу стали стягивать из-за плеч луки. «Ага, — понял Алексей, — решили посечь стрелами и обобрать мёртвого — стянуть кольчугу, шлем и забрать оружие».

Алексей подбежал к лошади, вскочил в седло и ударил каблуками сапог в бока. Лошадь с ходу рванула рысью, как будто почувствовав опасность. На ходу Алексей снял с задней луки щит и закинул его себе за спину — всё защита от стрел. Пыльная дорога тянулась прямо, как по нитке, никуда не сворачивая, и для стрельбы из лука — самое то. Вот только пыль из-под копыт лошади Алексея мешала взять верный прицел, и так уже две стрелы пролетели в опасной близости.

Половцы не отставали. Алексей понимал, что надеяться ему придётся только на самого себя. До Переяслава далеко, ещё часа два скачки, и помощи ждать неоткуда.

Через полчаса бешеной скачки лошадь стала похрипывать и покрылась пеной. «Долго она не вынесет, — понял Алексей, — надо останавливаться или искать другой выход». Что делать? Свернуть к реке и броситься в Днепр? Половцы плавать не умеют, но и сам он в кольчуге и шлеме плыть не сможет, утонет.

Впереди показалась небольшая рощица. Вот оно, спасение! Деревья не дадут половцам напасть одновременно.

Лошадь дотянула до рощицы, вошла под сень деревьев и встала, шатаясь. Изо рта её пузырилась пена, она тяжело поводила боками. В таком состоянии ей не проскакать даже версты.

Чем роща хороша — тем, что из лука в ней стрелять почти бесполезно. Ветки отклонят стрелу, а за толстым стволом и вовсе укрыться можно.

Алексей вытянул из-за спины щит и взял его в левую руку. В сабельном бою — что пешем, что конном, щит — наиважнейшая часть защиты. Если на воине кольчуга и шлем, всё равно можно найти уязвимые места для удара — шею, руки, ноги. Два-три ранения — даже касательных — быстро обескровят, потом только выждать время и добить.

Алексей несколько раз глубоко вздохнул, насыщая кровь кислородом.

До половцев была ещё сотня метров.

Он достал из чехла секиру — полюбил он это тяжёлое и грозное оружие. В бою удар секиры ни одна сабля не сдержит, а щит противника разобьёт в щепки в пару ударов.

Увидев, что противник их, которого они считали уже добычей, остановился, половцы взвыли. Тут же перекинули луки за плечи и повыхватывали сабли. Они так же, как и Алексей, понимали, что с луками в лесу, вернее — в рощице, воевать бесполезно.

Два половца разъехались по сторонам, пытаясь взять Алексея в клещи, окружить его, не дать уйти. Третий же, видимо — самый опытный, попёр напролом, размахивая саблей.

— Ну вот, пришёл на мою землю непрошеным гостем, да ещё сабелькой норовишь меня ткнуть? Нехорошо! — процедил сквозь зубы Алексей, не отрывая взгляда от манипуляций половца.

Глаза половца злобно сверкали поверх щита — он явно намеревался одержать над Алексеем победу. Конь его, понукаемый хозяином, подбежал, пританцовывая, почти вплотную.

И тут Алексей сделал неожиданный финт. Он обрушил удар секиры на морду несчастной половецкой лошади. Та дико заржала, взвилась от боли на дыбы, и Алексей успел ударить ещё раз — по правой голени половца. Он ударил бы выше, да достать не смог, хотя почти упал на шею своей лошади, весь вытянувшись. Оба — и конь и половец — залились кровью.

Лишить степняка коня — значит лишить его свободы передвижения. С пешим справиться легче.

Конь половца вернулся на передние ноги, но не смог устоять. Ноги его подкосились, и он упал на бок, придавив собою степняка.

Алексей слегка ударил своего коня каблуками в бока, и тот через силу сделал пару шагов. Дружинник свесился с седла и, опираясь на стремена, ударил секирой по правому боку половца. Смотреть на результат или добивать степняка было некогда, совсем рядом трещали кусты — это через молодую поросль продирались половцы.

Биться с двумя легче, чем с тремя, только вот лошадь Алексея едва держалась на ногах.

Он не стал дожидаться, когда его конь падёт от усталости, спрыгнул и сам побежал к ближайшему половцу. Тот нанёс удар саблей, но Алексей уже был готов, подставил под удар щит и секирой, в свой черёд, нанёс половецкому коню удар в бок. Из широкой раны сразу показались кишки, хлынула кровь.

Алексей не стал жалеть животных: в его положении это было единственное правильное решение — у половцев и так преимущество.

Степняк ударил саблей ещё раз, но щит принял удар на себя, и Алексей секирой нанёс удар коню по ноге. Конь заржал и едва не цапнул Алексея жёлтыми зубами за плечо — спасла кольчуга. Конь половецкий ещё стоял, но опирался на три ноги, а из брюха свисали розовые и фиолетовые петли кишок. Сам половец был совершенно цел — но он уже не всадник.

Внезапно Алексей ощутил за спиной дыхание чужого коня и метнулся в сторону, за дерево. По спине, задев кольчугу, проскрежетала вражеская сабля, прошла вскользь. Кольца металлической рубахи скользящий удар выдержали, но он был сильный — аж спина заныла. Третий степняк подобрался к Алексею совсем близко, со стороны спины, и, если бы не молниеносная реакция и бросок за дерево, лежать бы Алексею сейчас без головы.

Степняк извернулся в седле и попытался ударить ещё раз, но мешало дерево. Половец стал наносить удары беспрерывно, Алексей же крутился и вертелся за стволом дерева. Улучив момент после очередной атаки врага, он прыгнул вперёд и, прикрывая сверху голову и плечи щитом, секирой ударил степняка по колену. Ударил сильно, с удовлетворением услышав, как хрустнули перерубаемые кости — и отскочил назад.

Лицо врага побелело от болевого шока, и на несколько минут он оказался неопасен.

При других обстоятельствах Алексей не преминул бы воспользоваться ситуацией и добить степняка. Но сейчас его занимало совсем другое — где третий половец? Алексей обернулся. Раненный им половецкий конь уже лежал на земле, беспомощно поднимая голову. А спешившийся половец подкрадывался сбоку.

— Что, гадёныш? Смотри на своего собрата, я сейчас тебя так же разделаю.

Алексей шагнул вперёд и сделал обманное движение в сторону. Степняк вскинул щит от возможной атаки, и Алексей начал молотить в щит секирой.

Лёгкий ясеневый щит, не окованный по периметру железной полосой, как у русских, на глазах превращался в труху.

В глазах половца вспыхнул страх, и под яростным напором Алексея он начал отступать. Из лёгкой добычи жертва совершенно неожиданно превратилась в безжалостного убийцу. Кроме того, степняк видел, что он остался один и без лошади. А против него — огромный, как медведь, дружинник, который напирает на него, не оставляя возможности перевести дыхание. От щита остался один умбон, а что степняк может противопоставить секире? Саблю?

Половец понял, что истекают последние мгновения его жизни. Заорав, как резаный, он безрассудно бросился на Алексея. Тот отбил атаку, хладнокровно ударив секирой по левой руке и отрубив её посередине плечевой кости.

Фонтаном ударила кровь. Степняк поднял саблю для удара, но покачнулся и упал: слишком быстра и велика кровопотеря, слишком силён болевой шок.

Алексей шагнул к раненому и ударил его секирой в грудь, вогнав лезвие почти до обуха.

— Ну вот, другое дело! — он с трудом выдернул лезвие.

Как там последний, что был ранен? Он помнил, что степняк, потеряв сознание, упал на шею коня.

Алексей подошёл к половцу, воткнул секиру лезвием в дерево и стащил его на землю.

От удара степняк пришёл в себя и открыл глаза.

— И чего вы за мной погнались? Жили бы себе да жили…

В ответ половец только стонал. Алексей добил его. Всё равно не жилец, чего мучиться?

Держа секиру на изготовку, он подошёл к самому первому. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять — половец мёртв.

— Вот шакалы, из-за вас едва коня не загнал!

Алексей повесил на луку седла щит и вернул секиру в чехол. Потом собрал оружие половцев, перетянул ремнём и подвесил с другой стороны седла. Обыскав убитых, он снял с них золотые перстни. И вовсе он не мародёр. В конце концов, он дружинник, и цацки — его законный трофей. А за перстни он ещё погуляет с Конрадом при встрече.

Конь его отдохнул, дышал уже ровнее и перестал ронять пену с губ. Но ехать на нём, значит, просто угробить животное. Лошадь падёт на дороге, и ему придётся идти пешком. Придётся ехать на половецкой лошади — одна уцелела.

Он привязал поводья своей лошади к луке седла лошади половецкой и уселся в седло. Почуяв чужого седока, лошадь взбрыкнула, повернула к Алексею морду и попыталась укусить его за колено. Алексей врезал ей кулаком между ушами.

— Не балуй, а то прибью, как других!

И они поехали. Жалея свою лошадь, идущую за ним в поводу, Алексей пустил половецкую лошадку шагом. Чертовски медленно!

Он периодически оборачивался — нет ли ещё желающих его угробить, трофеи взять? Но дорога была пустынна.

Так он и добрался до Переяслава. Городские ворота были открыты, и возле них стояла стража. В город со стороны Киевского шляха тянулись подводы с овощами, зерном и свиными тушами. Алексей про себя отметил: как Владимир Мономах сел на переяславский престол, торговля оживилась. Потому как где князь и дружина — там деньги. Селянам деньги потребны на торгу железные изделия купить — гвозди, скобы, подковы, ножи да косы, топоры и петли. Одежду шили сами. Но кухонную утварь — горшки и глечики глиняные — покупали, как и женские украшения.

— О! — дружным возгласом встретили его дружинники. — Уезжал об одном коне, а вернулся с трофеем. Половцы?

— Они, проклятые. Недалеко от города, верстах в десяти. Трое.

— А лошадь трофейная одна. Остальные утекли?

— Все там остались — трое нехристей и две лошади. Животин жалко, да выбора у меня не было. Рощица там есть, вот в ней и лежат. Будет волкам да шакалам пожива!

Один из дружинников узрел половецкие сабли, висящие на седле Алексея.

— Верно говорит, сабель три. Продай!

— Тебе-то зачем?

— Родня у меня туточки недалеко, в деревне — им отдам.

— Бери, недорого отдам.

Они быстро сторговались, и оба остались довольны сделкой. Алексею было неохота таскаться с железом, а дружинник за треть цены взял оружие.

Поставив коней в стойла и расседлав их, Алексей направился к князю. Как был — пропылённый, с каплями чужой крови на одежде. «Но не идти же сначала в баню или стирать, — рассудил он. — Первым делом нужно исполнить поручение».

— Здравствуй, княже! Дозволь ответ воеводы вручить?

— Давай, — принимая из рук Алексея свиток, князь взглянул на него чуть более внимательно.

— Половцы напали?

— Они. Дозор. Отбиться удалось. Всех троих уложил, оружие их забрал и коня трофейного привёл.

— Молодца! Все бы так! Не зря — рыцарь!

Алексей достал из-за пазухи помятое послание. Князь, не мешкая, тут же развернул его и прочитал.

— Садись.

Алексей уселся на лавку. Без позволения князя садиться самому — верх неуважения.

— Сам-то что скажешь? Как крепость, люди?

— Крепость хорошая, надёжная. Каждое бревно не осматривал, но порухи не видно нигде. Людей вот не хватает. Нападения половцев частые. Крепость они взять не могут, вот и пакостят по-мелкому. Раненые есть, но убитых дружинников нет. Службу несут исправно, ворота всё время — даже днём — заперты. Воевода жалованье просит, сказывает — обносились.

— Какой глазастый! Всё успел узреть! — удивился князь.

— Кое-что сам видел, другое товарищ мой рассказал, Конрад-рыцарь — он десятником там.

— Помню. Да, с жалованьем нехорошо получилось. Подзабыл за заботами. Тем более — трофеи взяли, деньги есть. Ты вот что: отдохни пару деньков, а потом снова в Воин поедешь — только уже не один. Тиун мой с деньгами, да охраны человека три будет — ты старшим.

— Слушаюсь.

— Вот и славно.

Алексей откланялся — нужно было привести себя в порядок.

Он простирал одежонку холодной водой, смазал кольчугу свиным салом, проверил саблю, отмыл от крови секиру. Запёкшаяся кровь отмывалась плохо, пришлось драить с песочком.

К тому времени уж и банька поспела, пятница — банный день. Баня была невелика, все не помещались сразу, и потому мылись поочерёдно, десятками. Алексею позволили идти в первом десятке — уж больно он был грязен.

Получив серьёзный урок, половцы притихли и большими силами не нападали, но мелкие отряды и шайки нападали постоянно. Грабили в основном деревни и сёла, к городам не приближались.

Мономах вынашивал в планах нанести удар в самое сердце половецкое, да уж больно далеко были их зимовища — у самого Дона. Там обитали их ханы — Куря, Боняк и Тугоркан, заклятые враги русских. Только без подготовки и большой армии туда не сунешься, но настанет ещё это время!

А пока Владимир занимался многими делами: под его руководством укрепляли крепостные стены, набирали в дружину новичков, обучали их и вооружали, и всё это требовало времени и денег.

А ещё не хватало железа. Его доставляли в крицах из северных русских земель, где были болота, однако болотное железо было неважного качества, хрупкое и заточку держало плохо. Иноземное было в разы лучше, но и стоило оно изрядных денег.

Через несколько дней Алексей во главе охраны княжеского тиуна снова выехал в Воин. Тиун ехал на повозке, сковывая движение. В критической ситуации его не бросишь и от погони — случись такая — не оторвёшься. И ответственность велика, жалованье за несколько месяцев всем дружинникам городка везут, и деньги изрядные. Лишь бы половцы на пути в Воин не перехватили.

Стараясь хоть как-то предусмотреть возможные непредвиденные события, Алексей отправил вперёд одного из гридей — он должен успеть предупредить о противнике. Да и остальные гриди прониклись важностью поручения и всё время смотрели по сторонам.

Однако Господь благоволил им, и небольшой отряд добрался до городка без приключений. То-то радости было у дружинников! Приободрились воины: и в харчевню сходить можно, и на торгу прикупить чего надобно. Тиун и письмо воеводе привёз.

День они отдохнули, и Алексей снова встретился с Конрадом — посидели за закуской, попили олуя — был такой сорт крепкого пива. А уж утром — назад, в Переяслав. Тиун княжеский — должность важная, прохлаждаться ему некогда.

И снова им повезло: добрались быстро, не увидев в пути ни одного степняка.

Опытных воинов не хватало, а новички всё прибывали. Хоть и отнекивался Алексей, но князь назначил его десятником. Весь десяток — парни молодые, крепкие — как на подбор, но оружием владеть совсем не умели. Пришлось учить с самых азов.

Припомнил Алексей, как учили его самого в империи, и построил обучение по тем же самым принципам. Отражение атаки, нападение, владение мечом, копьём, защита щитом. Гонял новобранцев, или, как говорили тогда — новиков, на марши, да с полной выкладкой. И только научив воевать пешком, принялся за верховую езду. Поставили деревянного истукана, и новики на ходу били в него копьём. Старшие из гридей потешались, а когда Алексей предложил им самим попробовать, снисходительно согласились и опозорились. Там скорость была нужна и умение вовремя пригнуться после удара.

Пристыженные, опозорившиеся при всех, гриди сами стали тренироваться. Уже никто не усмехался.

Алексей внушал своим завет Суворова:

— Тяжело в ученье — легко в бою!

Он старался сплотить десяток. Учёба совместная, в баню — тоже вместе. Десяток должен действовать как один организм, и каждый должен был верить в находившегося рядом товарища, понимать с полуслова. Будет десяток дружен — в бою защищать друг друга будут, а это важно.

Как-то князь и сам вышел посмотреть, как обучает своих гридей-новиков Алексей. Видно, сказал ему кто-то о нетрадиционных методах, он постоял, посмотрел и подозвал Алексея:

— Ты где такое видал?

— Рыцарей так учат — для турниров рыцарских, для боя. И в Византийской империи обучение похоже.

— Ну-ну, продолжай…

И непонятно было Алексею — понравилось князю или осуждает он его методы обучения новобранцев. Но раз не запретил, стало быть — не против.

В конце обучения они провели учебные бои. К удовольствию Алексея, его новики победили почти всех своих противников. Не зря он старался, выжимал из гридей пот, до мозолей на руках от оружия тренировал в учебных боях.

Вот только с луком промашка вышла. Сам Алексей луком не владел, да и луков на всех не хватало. Хороший лук дороже сабли стоил. В лучники отбирали охотников, что сызмальства это оружие в руках держали и каждую стрелу в цель пускали.

Как-то Алексей заикнулся об арбалетах — их в армии крестоносцев ещё имели, и причём для владения арбалетом длительной подготовки, как у лучников, не требовалось. Но и воевода Ратибор, и сын его Ольбег, как, впрочем, и десятники, от предложения Алексея отмахнулись, всерьёз не восприняли.

— Зачем нам эти иноземные диковины? Мы и так супротивника били и бить будем, как наши предки.

Не понимали они, что два десятка арбалетчиков лучше, чем сотня лучников. Ну нет у князя, у дружины сотни луков. Для их изготовления мастера нужны, опыт особый, времени много на проклейку и сушку каждого слоя.

Тем не менее дружина с неполной сотни, какой она пришла в Переяслав, выросла до трёхсот гридей. А это уже сила, с которой надо считаться.

Лето, осень и зима прошли без боёв. Половцы отходили от поражения и дали Мономаху передышку, которую он использовал в полной мере.

Следующий же год, 1096-й, выдался активным. Воины не слезали с коней. Началось с того, что князь Олег, взявший на меч Чернигов и прогнавший оттуда Мономаха, стал ходить с малой дружиной на земли киевские, вотчину Святополка. А свои земли князья всегда берегли. Ежели селян ограбят дочиста, кто платить подати и оброк будет? Эдак казна киевская опустеет.

Сговорились Святополк и Мономах силы объединить да Олега с черниговского престола изгнать. У него как будто заноза в заднице была: не сидел спокойно, всё время норовил на соседские земли зайти. Сам половцев на черниговские земли привёл, позволил им дочиста деревни, веси, монастыри и города ограбить, а казна у него пустая.

Войска подступили к Чернигову. Олег, видя рать большую и не имея союзников-половцев, устрашился, ушёл из города.

Алексей в тот поход не ходил; он ходил со своим десятком в дозоры и осады Чернигова не видел. Только события стали развиваться стремительно, а не по задумкам князей.

После изгнания князя Олега из Чернигова он ушёл под Муром с дружиной и бился там с сыном Мономаха, Изяславом. Молодой князь с дружиной был разбит в бою и пал. Олег взял на меч Суздаль, Ростов.

Узнав о гибели сына, Мономах собрал охочих людей, коих набралось несколько сот, и отправил на мятежного и коварного Олега своего старшего сына, Мстислава. Тот одержал победу и вернул завоёванные Олегом города. Но хитрый Олег снова ускользнул с остатками своего войска.

Пока князь с большей частью дружины воевал, в Чернигов пришла новая беда. Хан Тугоркан, прослышав через лазутчиков, что Мономах с дружиной покинул Переяслав, решил напасть на город, посчитав его своею личной и богатой добычей. К тому же хану хотелось отомстить Мономаху за поражение Итларя. Уже и до половецкого зимовища дошли слухи, что князь Владимир с дружиной малой разбил значительно превосходящее его войско половцев. Это было как пощёчина. Обида была нанесена всему степному народу. А половцы обид не прощали и обидчиков карали кровью, прямо по римскому закону — око за око, зуб за зуб, хотя законов сих не читали.

Алексей тогда в дозоре был, на удалении от города на полдня пути. Ещё с утра его преследовало тягостное чувство, предчувствие опасности — а интуиции Алексей верил. С собой в дозор трофейную половецкую лошадку взял. Подкармливал он её иногда в стойле ржаным хлебушком, расчёсывал, и постепенно они привыкли друг к другу. Половецкие лошади редко когда позволяли садиться на себя чужаку: брыкались, кусались и норовили седока сбросить. Алексей же подружился с норовистой лошадью. Теперь он ехал в дозор на своей гнедой, а половецкая в поводу шла. Никогда до этого он заводную лошадь в дозор не брал, а сегодня взял.

В дозоре Алексей был старшим, и под его началом — пять воинов из его десятка, им же обученных.

Около полудня далеко на горизонте он заметил тёмную полосу, довольно быстро приближающуюся. Сначала никак не мог понять, что это, и только потом, спустя некоторое время, смог различить — конница.

— За мной, к городу! — скомандовал он своим воинам. — Войско половецкое!

Алексей пустил коня галопом, остальные всадники — за ним.

Часа за два доскакали они на взмыленных уже лошадях до стен города, и перед городскими воротами Алексей спрыгнул с коня.

— Гаврила, возьми коня, поставишь в конюшню. Глеб, скачи к сотнику, передай — половцы идут, много. Пусть в набат бьют, ворота запирают. Передашь ему — я к князю, к Чернигову — сообщить надо.

Алексей расстегнул подпругу, перебросил седло на половецкую лошадку и затянул ремни.

— Но! Пошла, милая! — И рванул с места.

Лошадёнка пошла ходко, и уже к концу дня, когда солнце начало садиться, он, запылённый и усталый, подъехал к воротам Киева.

— Воевода в городе? — обратился он к одному из дружинников, охранявших городские ворота.

— С князем ушёл и с войском, — лениво ответил дружинник.

— Вот незадача! А кто в городе за главного?

— Боярин Твердила. Ты его в воинской избе найдёшь.

Алексей направил коня к воинской избе. Где она находится, он уже знал.

Твердила и в самом деле оказался в избе. Рядом с ним сидели два десятника, и все вместе мирно беседовали.

— Здравствуйте, мужи! Я десятник из Переяслава, в дозоре был. В полдень заметил, как на город войско половецкое идёт — много. Кто — не ведаю. Дозорные, что со мной были, ушли в город — предупредить о нападении, я же сюда направился. Помощи прошу. Гонца под Чернигов послать надо, князя Владимира Всеволодовича известить. Сам бы поехал, да лошадь выдохлась.

Алексей доложил коротко, ёмко и точно, чтобы всё было понятно без долгих разговоров.

— Ох, незадача! — всплеснул руками боярин. — Ладно, иди отдыхай. Места в конюшне для лошади и тебе в воинской избе хватит. Нет дружины-то, со Святополком Изяславичем ушла. Гонца прямо сейчас пошлю.

Боярин отдал распоряжение десятникам. Один побежал отправлять гонца, другой — известить городскую стражу. Половцы могли осадить Переяслав, а могли обойти его и направиться к Киеву — всего-то чуть больше полудня идти. У половцев в походе всегда заводные лошади были, за день успевали пройти до семидесяти вёрст. Тут ухо надо держать востро. Не успеешь приготовиться к отпору, а половцы уже под стенами.

И боярину было о чём поразмыслить. Дозоры послать в сторону Переяслава — это само собой, чтобы упредили, значит, куда степняки направятся. Бить ли в набат, поднимать ли тревогу? Решение непростое. Соберёшь селян из деревень в город попусту — князь по головке не погладит: у крестьян в поле работы полно, отрывать — убытки. А не поднимешь тревогу вовремя — люди не успеют укрыться под защитой городских стен. Стало быть, в плен попадут или погибнут.

Много вопросов сразу возникает, и все решать безотлагательно надо, не мешкая. Сделаешь неправильно — князь накажет, да не бранными словами. От двора удалить может, с постов снять, а то и земли отобрать.

Алексей увидел, как сразу после известия нахмурилось лицо Твердилы, и понял, что боярину есть о чём подумать. Ушёл молча, тем более — сам устал, и лошадка тоже.

Лошадь, всё ещё тяжело поводя боками, стояла у коновязи. Алексей завёл её в конюшню, задал овса, щедро зачерпнув деревянным ведром из ларя, налил в поилку свежей воды, а сам направился на кухню. Ел он рано утром, ещё перед выходом в дозор, и потому сейчас есть хотелось просто ужасно.

В поварне было малочисленно, ведь большая часть дружины ушла с князем, и едоков поубавилось. Но кашей с мясом покормили, хлебушка пшеничного дали, напоили. Поблагодарив, Алексей пошёл спать. Едва скинув сапоги и сняв ремень с саблей, он повалился на топчан и уснул. Не меньше полусотни вёрст сегодня проскакал, расстояние более чем изрядное даже для опытного всадника.

Проснулся он выспавшимся, но мышцы на ногах ныли — ведь временами приходилось стоять во время скачки на стременах, чтобы уж вовсе седалище себе не отбить.

Он сделал зарядку, умылся из колодца холодной водой до пояса и сразу почувствовал себя бодрым. Сытно позавтракал и, вернувшись в воинскую избу, задумался. Что ему делать в Киеве? Если Мономах после получения неприятного известия решит идти с войском к Переяславу, то он двинется короткой дорогой, напрямик — ведь ему надо выиграть время. А идти окружным путём — только запалить коней и не успеть помочь своей столице. Значит, надо идти наперерез. А ещё лучше — переправиться через Днепр и ждать там. Князь по-любому не минует этого места.

Решив так, Алексей пошёл на торг, купил два каравая хлеба, добрый шмат солёного сала, вяленой рыбы, лука и сушёного мяса. Теперь он будет сыт и может ждать довольно долго — не меньше недели, не заботясь о пропитании.

Вернувшись, он оседлал коня и привязал к задней луке седла мешок с провизией. Боярину о своём уходе решил не докладываться — кто он ему? Чужак.

Городские ворота были открыты, и в город тянулись селяне на подводах, в которых сидели дети и лежали немудрящие пожитки. Наверное, боярин всё же решил бить в набат и укрыть селян за городскими стенами. Только Алексей спал крепко и потому не слышал.

Протиснувшись сквозь плотный людской поток, он вышел за городские ворота и повернул направо, к берегу — к самолёту. Там тоже было полно народу, но люди шли от переправы, к городу. Алексей с лошадью был едва ли не единственным пассажиром, переправлявшимся на противоположный берег. Была ещё одна, такая же переправа, но находилась она выше по течению реки, и князь мог переправиться там. Но этого перекрёстка дорог он никак миновать не мог, поскольку это и был самый короткий путь к Переяславу.

Алексей немного отъехал, расседлал лошадь и пустил её пастись — пусть травки пощиплет. Половецких лошадей сеном не кормили, они сами добывали себе корм — даже зимой, из-под снега. Но овёс половцы лошадям изредка давали. Сам же уселся на брошенное на землю седло.

Мимо него тянулись из прибрежных деревень в Киев редкие прохожие и возы — слухи о приближении половцев быстро облетели все земли. Боялся народ. Для защиты дружину в каждую деревню не дашь, потому и искали защиты в крепостях и городах. Тем более что степняки никогда надолго не приходили. Налетят, пограбят и убираются на свои станы и зимовища. Избу с собой они забрать не могут, в худшем случае — спалят. Так новую избу за две недели срубить можно, а немудрящие пожитки и детишек на подводу погрузить и увезти. Иных же ценностей у селян не было. Одного жаль — урожай конями будет вытоптан.

Алексей ждал до вечера, а когда настала темнота, он забрался подальше в кустарник и уснул.

Лошадь, как собака, далеко не отходила. Алексей даже путы ей на ноги не надевал — не уйдёт.

Утром он вышел к реке — до Днепра было не больше сотни шагов. Умылся, напился воды, рядом с ним шумно пила его лошадь. Алексей поел сала с хлебом, сгрыз луковицу. Ух и ядрён лучок, аж слёзы выступили!

Позавтракав, он начал прикидывать, когда может появиться князь. Алексей и мысли не допускал, что он не придёт. Это его город, его престол, и Мономаху он дороже Чернигова. По всем прикидкам выходило, что даже при самом благоприятном раскладе — не раньше сегодняшнего вечера. Пока гонец до князя доберётся, пока войско под седло поставят, да сюда дорога не меньше двух дней — лошадям ведь отдых нужен, еда. Темп могли поднять заводные лошади, только были они у князя, воеводы и нескольких бояр. Ещё не настолько разбогател князь, чтобы простым дружинникам заводных коней покупать, дай бог всех новиков лошадьми обеспечить. У всех князей и пехота была, и конница, особенно если войско большое. И в Переяславе кони были у всех гридей, потому как дружина сперва мала была, и с ней успеть надо было во все концы княжества, случись что худое. И только лошадь давала скорость передвижения.

Время до вечера тянулось медленно. К закату и без того редкий поток прохожих и проезжающих практически иссяк. Да и те, проходя мимо, с нескрываемым удивлением оглядывались на Алексея — что здесь делает дружинник, усевшись на брошенное на землю седло?

Алексей поел — второй раз за день. То ли поздний обед, то ли ранний ужин, и заодно похвалил себя за предусмотрительность — не зря еду покупал — да и улёгся спать в гуще кустов.

Под утро с реки потянуло прохладой, и он озяб немного — ведь укрыться абсолютно нечем. Хорошо, вечером догадался снять кольчугу, оставшись в войлочном поддоспешнике, а в железе и вовсе бы задубел.

Выбравшись из кустов, он спустился к реке, умылся. Поутру вода была прохладной и бодрила.

Внезапно справа послышался шум. Алексей всмотрелся: далеко по дороге пылила конница. Он бегом вернулся к кустам, натянул на себя кольчугу, надел шлем и опоясался ремнём с саблей. Свистом, как половцы, подозвал коня, накинул ему седло и затянул ремни подпруги. Вскочив в седло, он выехал на дорогу.

Тяжёлый грохот конницы был уже рядом, и Алексей увидел стяг Мономахов. На сердце стало радостно — князь город выручать идёт. Быстро пошёл, а за ним и вся дружина.

Князь останавливаться не стал, просто махнул Алексею рукой — пристраивайся, мол, рядом. Алексей и пристроился.

— Рассказывай, — прокричал князь сквозь шум, который создавал перестук конских копыт.

— В дозоре был, половцев увидел — много. В Переяслав сообщил и в Киев галопом. Уже оттуда гонца послали.

— Молодца! — одобрил князь.

Говорить было невозможно из-за шума, только кричать. Звякало железо, топали копытами и фыркали кони.

Через час скачки они устроили отдых. Если половцы у Переяслава, надо было сохранить лошадей относительно свежими для конного боя.

Князь распорядился выслать лазутчиков для разведки.

— Княже, дозволь мне? Лошадь у меня отдохнувшая.

— Добре! Бери двоих гридей — и вперёд. На обратном пути не торопись, мы поспеем.

Алексей вскочил на коня, к нему подъехали двое гридей, выделенных сотником, и они поскакали по дороге. Не доезжая до города с пяток вёрст, свернули в балку. Места эти Алексей изучил хорошо, ещё с Ольбегом. Лощина шла почти до города, и можно было подобраться почти незамеченными практически до самого Переяслава.

Им удалось проехать незамеченными. Спешились, взобрались по склону.

Половцы стояли напротив городских ворот, и в тылу у них просматривалось несколько юрт.

— Для ханов ихних! — прошептал гридям Алексей. — Ударить бы сейчас!

— Что мы можем втроём! — резонно заметил один из гридей.

Алексей попытался прикинуть количество степняков. Сделать это было тяжело, половцы всё время перемещались. Радовало то, что город держался: ни разрушенных стен, ни пожаров видно не было. И у Алексея созрел план.

— Будьте оба здесь, наблюдайте, — шепнул он гридям. — Я к князю.

По лощине Алексей вернулся к дороге и стал ждать войска.

Через час показалась конница. Увидев Алексея, князь поднял руку, и конница остановилась.

— Слушаю.

— Половцы лагерем стоят у Переяслава. Город держится, разрушенных стен и пожаров не заметил. Их же около пяти сотен.

— Все?

— Дозволь, княже, своё мнение высказать?

— Говори.

— Треть войска можно почти незаметно по лощине в тыл к стану подвести. Большая часть по дороге пойдёт. Как только половцы дружину увидят, они в бой кинутся. А тут малая часть, что в лощине стоять будет, в тыл им ударит.

— Хм, неплохо. А если бы ещё из города дружинников двадцать-тридцать верхами ударили по ним, было бы и вовсе славно. Окружили бы степняков со всех сторон. Только как бы сигнал подать?

— Стягом попробовать.

— Нет такого сигнала. Им только сигнал к атаке подают — как и к отступлению.

— Сигнал к атаке — стяг вперёд, к отступлению — назад. А если попробовать вправо-влево помахать или начать круги им описывать? Не поймут — хуже уже не будет, а ежели догадаются и поддержат — молодцы. И сигнал этот впредь уже иметь.

— Разумно. Ратибор, берёшь сотню и за рыцарем, в лощину. Как мы бой завяжем, не зевай, ударь в тыл! А мы уж не подведём. Так?

Дружинники, стоявшие поблизости и слышавшие разговор, дружно гаркнули:

— Так, княже! Веди!

Дружина разделилась надвое. Третья, меньшая часть колонны, ведомая Алексеем, во главе с Ратибором пошла по лощине.

Когда до цели осталось недалеко, Алексей остановил коня:

— Лучше бы спешиться, не то видно и слышно будет, — посоветовал он воеводе.

— Исполнять! — приказал тот сотнику.

Дружинники спешились и повели лошадей под уздцы, а дойдя до двух оставленных лазутчиков, и вовсе встали.

Алексей с воеводой взобрался на склон.

— Что происходит? — спросил он гридей.

— Половцы город штурмуют. Стрелами закидывают и тараном в ворота бьют.

Но Алексей и сам уже услышал тяжёлые глухие удары. Под прикрытием лучников, не дававшим защитникам города высунуть головы из-за стен, десятка два степняков били бревном по воротам. Те содрогались от ударов, но не поддавались. Впрочем, это вопрос времени. Несколько десятков конных скакали вокруг городских стен и стреляли из луков.

Через четверть часа справа, со стороны дороги, показалась дружина князя Владимира. Тяжёлый топот сотен коней услышали не только Ратибор, Алексей и лазутчики, его также услышали половцы. Степняки подняли тревогу, бросили бревно и, кто был пеший, кинулись к лошадям.

Однако организоваться для отпора они не успели, образовать фронт не было времени — никто не ожидал быстрого прихода Мономаха.

Однако выучка степняков была неплохой. Под ударом русских они попытались построиться десятками, как и привыкли. Но было потеряно и время и управление. Хан Тугоркан с ближним окружением пытался сигналами стяга подавать указания, но русские проломили центр и давили, давили.

— Пора! — решил Ратибор и сбежал по склону.

— На коней, за мной! — донёсся до Алексея его крик.

Всадники направили коней вверх по склону лощины. Когда вся сотня выбралась на ровное место, Ратибор отдал приказ:

— Мечи наголо! В атаку! За князя!

Возникшие, казалось, ниоткуда дружинники, да ещё в тылу правого фланга степняков, привели их к панике. А прапорщик, как назывался знаменосец — от слова «прапор» — стяг, делал этим стягом круговые движения.

Дружинники в городе сигнал заметили, но понять его какое-то время не могли.

Дальше сидеть в лощине было негоже. Лазутчики оседлали своих коней и подвели Алексею его половецкую лошадку. Она была ниже коней, на которых ездили дружинники, и более мохнатой, поскольку степняки не держали коней в конюшнях, но зато и более выносливой.

Втроём они выбрались на ровную землю. Алексей сразу разглядел, что князь Владимир с небольшой группкой гридей пробивается к месту, где стоял половецкий стяг. Там же находился и сам Тугоркан со свитой.

Тяжело Владимиру довелось, поскольку на одного русского приходилось по два половца. И помочь некому, все дружинники боем повязаны.

Алексей оценил обстановку:

— К стягу половецкому! Ударим сзади!

Дружинники выхватили мечи, Алексей же сразу достал секиру. Эх, было бы воинов побольше — ну хотя бы ещё один десяток!

Однако нападение троицы получилось внезапным. Их заметили в последний момент, когда, казалось, до знаменщика половецкого и самого Тугоркана рукой подать.

Всё решил случай. Один из приближённых хана обернулся и увидел надвигающуюся опасность. Он что-то крикнул по-половецки и развернул коня. За ним — ещё трое. На всех были богатые халаты — шёлковые, расшитые золотой нитью. Сразу ясно — люди непростые.

Самый молодой из них, лет двадцати пяти, в шлеме, что для половцев нехарактерно, ринулся на Алексея, сразу осыпав его градом ударов и ругательствами сквозь зубы. Хоть и был он молод, но учён, опытен, и удары наносил умело.

Первые минуты Алексей только защищался, подставляя под чужую саблю щит — выжидал, когда спадёт первый яростный порыв степняка, когда выдохнется. Улучив момент, после очередного удара он почти лёг на шею коня, опираясь на стремена, и ударил секирой, почти отпустив её, держа только за конец рукояти.

Удар пришёлся по коленному суставу, и широкое лезвие почти перерубило ногу. Молодой половец закричал от боли, хлынула кровь. От шока степняк приоткрылся, и Алексей ударил его ещё раз, достав концом лезвия по бедру. Рана была неглубокой, но порез получился широкий, кровь обильно заструилась. Половец на глазах стал бледнеть.

Увидев его ранение, на помощь кинулся другой степняк. Короткой пикой ударив в щит Алексея, он пробил его. Да вот незадача — пика застряла в щите, и Алексей перерубил её древко секирой. Саблей такой фокус не удался бы.

Оставшись без оружия, половец схватился за рукоять сабли. Вроде короткий миг всего на это потребовался, но тем не менее он не успел. Секирой Алексей отхватил степняку руку у плеча, а вторым ударом вогнал ему лезвие под шею.

Князь был виден впереди, пяток метров всего, два корпуса лошади. Звон оружия стоит, глухие удары щитов. Однако молодого степняка уже не было видно. А его надо добить!

Рядом стояла лошадка без всадника, а за ней на земле лежал половец, его недавний противник.

Алексей тронул своего коня, объехал живое препятствие, нагнулся и секирой ударил в грудь поверженного врага. Лезвие разрубило грудную клетку. Всё, готов! А сзади уже накатывалось:

— А… А… А… А!

Он обернулся в испуге — не помощь ли это половцам? Но нет, это были дружинники, до того осаждённые в городе и сообразившие, что от них требуется. Полсотни конных вылетело из ворот и, сверкая обнажёнными мечами, всадники понеслись на половцев.

Ворота тут же закрылись. Неизвестно, каков будет исход битвы, и стражники от греха и беды подальше ворота заперли. Над городской стеной виднелись головы горожан, понимавших, что от исхода битвы зависела судьба города и их собственная.

Помощь подоспела очень вовремя, половцы оказались окружены со всех сторон. Строй русских хоть и был жиденьким, да напор их оказался силён. Струхнули степняки, а поскольку у страха глаза велики, им показалось, что русских видимо-невидимо. И кое-кто из них, вырвавшись из боя, уже настёгивал коня, пытаясь уйти в степь.

В ходе битвы сразу почувствовался перелом. Ещё шёл бой и враг был силён, но что-то неощутимое уже присутствовало, давало о себе знать. У русских как будто крылья выросли.

Алексей бился ещё с одним приближённым хана. Судя по одежде, он был из свиты. Этот был осторожнее: нанесёт удар саблей и щитом прикроется.

Алексей осторожничать не стал и принялся молотить секирой по щиту — только щепки полетели. Степняк из-под щита кольнул саблей, но попал по кольчуге, и железо заскрежетало.

Алексей ударил по чужой сабле сверху секирой. Издав жалобный звук, сталь лопнула, и сабля переломилась у рукояти. Обратным ходом секиры Алексей ударил степняка обухом в лицо. А тому ни ударить в ответ — сабля сломана, ни прикрыться — от щита рукоять с умбоном остались.

Алексей уже занёс секиру для удара, как половец вдруг поднял обе руки. Сдаётся, гад!

— Слезай с лошади!

Вид Алексея был грозен, а голос напоминал медвежий рык. Понимал половец русский язык или же интонацию уловил, но только он спрыгнул с коня.

Алексей поднял голову, но стяга половецкого уже не было видно. Либо срубили, либо свалили. Для любого войска это признак нехороший. Стало быть, враг знамя поверг, а то и самого полководца.

Битва стала затихать, немногие уцелевшие половцы сдавались.

Сдавшийся в плен половец, с которым бился Алексей, указал рукой на зарубленного Алексеем степняка:

— Сын Тугоркана. Ай, беда! — и упал перед трупом на колени. Наверное, Богу своему молитвы возносил.

К Алексею подъехал разгорячённый боем, в кровяных пятнах на кольчуге, Ратибор.

— Мономах хана ихнего в бою убил и стяг захватил!

— Славно! Ещё один враг давний убит.

Ратибор перевёл взгляд на половца, всё ещё лежащего в молитвенной позе перед трупом ханского сына:

— Чего это он? Молится, что ли?

— Сын Тугорканов убит.

— И кто же его?

— Мне удалось.

— Ха! В одном бою и отца и сына убили! Надо князю сказать, обрадовать. А точно ли?

— Вот он сказал, — Алексей указал на половца.

— Ну-ка, пёс шелудивый, идём со мной, сам князю об этом скажешь! — Ратибор повёл половца впереди своего коня.

Русские дружинники уже вязали верёвками пленных, а потом погнали их к городу. Ворота городские распахнулись, горожане кричали со стен приветствия и здравицы Мономаху. Другие дружинники собирали оружие на поле боя, несли к городу раненых — до него всего было метров триста.

Алексей стянул с головы шлем и вытер вспотевший лоб. Ветерок приятно овевал мокрые волосы. От князя, находившегося метрах в двадцати, махнул ему рукой Ратибор. Алексей надел шлем — негоже предстать перед князем расхристанным — и подъехал:

— С победой, княже! Воистину этот город тебе приносит удачу! Второй бой и вторая победа под стенами переяславскими. Тогда пали Итларь и Китан, а ноне — грозный доселе Тугоркан.

— Не сладкая лесть твои слова, рыцарь, а истинная правда. Из уст приближённых не принял бы сии слова, но ты и сам в бою был, мне план подсказал, как выгоднее местность использовать. Пленный говорит, что ты сына Тугорканова убил, а он сам боец сильный. На скачках, в козлодрании и борьбе ему равных на зимовище не было. Так?

— Не знал я, княже, что он сын Тугорканов.

Князь засмеялся, а за ним и ближнее окружение. Напряжение после ожесточённого боя разрядилось.

Князь вытер выступившие от смеха слёзы:

— А если бы знал, уступил бы, что ли?

— Ни в жизнь, княже! Он на нашу землю вором, убийцей и грабителем пришёл. Таким — смерть!

— Молодец, рыцарь! Надо же: иноземец, а рассуждаешь здраво, как настоящий русич.

— Я по духу — русич, по рождению — из галлов.

— И о товарище твоём, Конраде, отзывы самые благоприятные. Дачу тебе дать?

— За доверие спасибо, княже, да только я воин — зачем мне земля? Ты в поход пойдёшь — я за тобой. Князем великим станешь — и я в Киеве буду. А земля — она к одному месту привязывает.

— Хм! — Князь уставился на Алексея, как будто впервые увидел его, и другие рты раскрыли в удивлении. В своё время Мономах уступил великое княжение Святополку — так ведь он не стар, здоров.

— Ты так думаешь?

— Я знаю это, княже, — звёзды так говорят.

— Звёзды? Посмотрим. Стану великим князем по праву — быть тебе боярином.

Глава 9 «ЕФРЕМ»

Не успели народ и дружинники нарадоваться победе Мономаховой, не зажили ещё раны на телах гридей, как прискакал взмыленный гонец. Бросив лошадь у крыльца терема княжеского, он взбежал по ступеням и ворвался в трапезную, где находился князь Владимир.

— Прости, князь, за вторжение. Беда у нас, половцы стольный Киев-град осадили, — и протянул пергамент от великого князя Святополка, в котором тот просил немедля идти на помощь.

— Кто? — только и спросил князь.

— Боняк.

Князь выругался и перекрестился на образа.

— Прости, Господи! Да когда же он уймётся?

Из всех ханов половецких сейчас оставались в живых два самых заклятых врага земли русской — Боняк и Куря. Остальные ханы знатностью да численностью своих орд не отличались и были не столь воинственны и непримиримы. Из крупных фигур был ещё Тугоркан, да теперь гниёт он в сырой землице.

Князь объявил срочную подготовку к походу. В городке оставлял раненых, больных и новиков — для обороны. Дружина, с которой он собирался идти на помощь киевлянам, подобралась из наиболее сильных бойцов. В крепость Воин были посланы новики для несения службы, а оттуда в Переяслав возвращены два сильных и опытных десятка. С ними, как десятник, вернулся Конрад. Им дали свежих коней, и дружина выступила к Киеву.

Боняк со своей ордой ходил в то время на Византию. Провинции империи куда как богаче русских княжеств, и для степняков это была хоть и трудная, но желанная, богатая добыча. Однако в этом походе Боняк был бит, возвращался с потрёпанным войском, злой от неудачи, и потому прямо с марша ударил по Киеву. Дозорные киевляне и предупредить толком о половцах не успели. Городские ворота захлопнули — и на том спасибо. Набат ударил, когда уже поздно было, когда половцы вовсю шныряли по сёлам, грабя и разоряя их. Опять людей в полон увели, опять сёлам разорение. Святополк едва после черниговской осады в свой стольный град вернулся, дружина уставшая, а тут новая беда.

Гнали рысью, и колонна двигалась быстро. Вот уже и Киев на другом берегу показался, только переправиться не на чем. Самолёт — то бишь паром — на том берегу, но возле него степняки. Небось для себя держат, для обозов. Выше по течению ещё один самолёт есть, но далеко. Часа три конного хода, не меньше — и столько же назад. Да одним паромом войско и не переправить. Выходит, как минимум день потерян.

Только и дозорные Боняка дружину Мономаха узрели, хану доложили. Тот зубами от злости заскрипел. Если, кроме князя Владимира, из других княжеств дружины подойдут, придётся убираться несолоно хлебавши.

Боняк вступил в переговоры со Святополком, удовлетворился дарами и осаду у Киева снял. Горел у степняков глаз на Киев, да взять пока не могли. Но земли киевские и дачи боярские, что к югу от Киева были, они разорили подчистую, а избы сожгли.

Святополк преследовать войско Боняка не отважился — сил не хватало, и прислал гонцов к Мономаху, сообщив, что враг ушёл.

Мономах с войском ушёл в Переяслав. Видно, дозорные сообщили о приближении дружины к городу, потому как при приближении князя и гридей ворота распахнули, и народ во главе с епископом Ефремом, сподвижником Мономаховым, вышел встречать своих защитников.

Уже с 1093 года князь Владимир был ещё и князем Ростово-Суздальским, куда посадил княжить сына своего Мстислава. Около Суздаля, на высоком берегу реки Каменки возник монастырь. Он был основан монахами Киево-Печерского монастыря по инициативе переяславского епископа Ефрема. В монастыре была воздвигнута церковь Дмитрия Солунского, отчего монастырь получил имя Дмитриевский Печерский. Епископ Ефрем для прокормления братии передаёт монастырю земли с деревнями, которые ему принадлежали, поскольку он сам исходил из княжеской семьи.

Сын Владимира, Мстислав, княжил в Ростово-Суздальской земле недолго, и с марта 1096 года стал князем новгородским, а в Суздале стал править другой сын Мономахов, Ярополк.

И ни один год в правлении Мономаха и его сыновей не случился спокойным. Летом 1096 года на земли суздальские напал брат князя Олега, Ярослав Святославич. На помощь Ярополку с новгородской дружиной пришёл Мстислав и в битве на реке Медведице разбил Ярослава. Оба брата бежали к половцам, Мстислав преследовал Олега и Ярослава до Мурома и Рязани. Он взял эти города и вернул заточённых в узилище пленных бояр ростово-суздальских.

Князь Мономах, ещё не знавший об исходе сражения, пишет Олегу письмо с прощением его за все нападки на земли Мономаховы и предлагает мир. Много ли найдётся таких достойных примеров в русской или европейской истории?

Ну а в переяславском княжестве снова беда. Из Лубны, городишка переяславского, примчался взмыленный гонец с известием, что степняки напали на крепость Юрьев, что на реке Рось, и сожгли её. Защитники крепости частично были убиты, частично угнаны в плен. Кто напал, какой хан — неизвестно. Иногда половцы предлагали выкупить пленных, но дружинников зачастую угоняли далеко и продавали в рабство. Степняки понимали, что возвращённый из плена дружинник тут же встанет в строй.

Князь решился преследовать орду и попытаться половцев разбить, а полон освободить.

Без подготовки, взяв только запас продуктов на неделю, дружина покинула Переяслав. Сначала гнали коней вдоль Днепра. Потом, обнаружив широкий вытоптанный след от множества копыт, повернули в степь. Довольно скоро, через час бешеной скачки, увидели вдали конницу и повозки. Это половцы на захваченных подводах везли трофейное добро и гнали пленных, связав их верёвками. Обоз не давал коннице хода, поэтому догнать степняков удалось быстро.

Увидев, что их преследуют дружинники, и разглядев стяг Мономахов, половцы не приняли бой и, бросив обоз и пленных, ускакали в степи.

Преследовать степняков князь не стал, достаточно было и того, что отбили пленных и обоз. Да и лошади уже притомились, долгой скачки им было не выдержать.

Радости пленных не было предела. Мысленно они уже попрощались со свободой, с родной землёй. И вдруг — освобождение!

От плена было спасено около полусотни смердов и два десятка дружинников. Все они были избиты, а некоторые ещё и легко ранены. Раненых серьёзно половцы просто добили.

Обоз развернули и погнали назад. Бывшим пленным пришлось идти пешком: заводных коней не брали, а трофейных не отбили. Но и такому исходу князь был несказанно рад. Только вот крепость заново строить придётся. Ну да там дерева вокруг полно, и мужики умелые не перевелись.

Путь держали не на Переяслав, а на Юрьев, до которого добрались к вечеру.

Бывшая крепость представляла собой жалкое зрелище. Осадили её половцы три дня назад, взять с налёту не смогли и в исступлении и злобе подожгли стрелами с горящей паклей. И теперь взору князя и дружинников представилось одно пепелище, на котором лежали обгоревшие трупы.

На следующий день убитых собрали и похоронили в братской могиле. Князь распорядился оставить здесь всех бывших пленных — дружинников и смердов. К тому же для защиты их выделил два десятка гридей, пообещав прислать из Переяслава мастеровых людей немедля. Крепость играла важную роль, и её надо было восстановить в кратчайшие сроки.

Оставшимся выделили оружие, оставили все съестные припасы, и далеко за полночь дружина покинула Юрьев. Ехали в молчании, не было слышно шуток и разговоров, как обычно бывает при удачном походе. Да что считать удачей? Отбитых своих же людей? А кто воскресит убитых? В душе росла злоба и ненависть к враждебным степнякам. Вокруг земли полно, половцам принадлежит всё пространство от Дона и до Днепра. Живи спокойно, занимайся скотоводством и земледелием, расти в мире детей. А меж тем кровь льётся рекой едва ли не каждый месяц. И мало того, что половцы нападали — так ещё и князья враждовали, воевали меж собой, пытаясь устроить передел границ своих княжеств.

Мономах в усобицах не участвовал, считая, что не братское, не княжеское это дело. Для борьбы с внешним врагом, половцами, объединяться надо, а не уничтожать своих. Так и родился у Мономаха замысел собрать объединительный съезд князей со всех земель русских. К слову сказать, съезд состоялся в 1097 году в Любече, на Днепре. Князья целовали иконы, крест и клялись не нарушать договор.

Тем не менее дружина вернулась в город без потерь, и одно это уже радовало.

На другой день к Юрьеву ушёл обоз с провизией, плотниками, запасом строительного железа — скобами, гвоздями, сопровождаемый двумя десятками воинов.

Алексей в их число не попал. После ухода обоза, дня через три, Алексея и Конрада вызвал князь:

— Вот что, рыцари, есть для вас важное дело. Надо сопроводить епископа Ефрема в Суздаль. Каменный храм братия возвести в монастыре хочет. Епископ пожертвования прихожан отвезёт, закладку первого камня освятит. Даю ему для охраны два десятка. Тебе, Анри, новиков, которых ты сам обучал, а ты, Конрад, пойдёшь со своим десятком. И чтобы с головы епископа ни один волос не упал! Своей головой отвечаете! Понимаю, что людей мало даю, так больше и взять неоткуда. Сейчас в полное распоряжение Ефрема поступаете. Всё ли ясно?

— Ясно! — дружно ответили рыцари.

И вооружение, и броня на Алексее с Конрадом давно уже были не рыцарские, а вот прилипло же прозвище.

Выходя от князя, Конрад толкнул Алексея локтем:

— Доверяет нам князь — самого епископа охранять. Да ещё и с деньгами!

— Не о том думаешь. Поход сей опасен. Сам прикинь, как далеко идти придётся.

— Мы же не по землям половецким пойдём.

— Только это и утешает, хотя слабо. Вон, Юрьев… Наша крепость, а половцы сожгли.

Оба воина пришли в храм. Да и идти-то было всего ничего, едва сто метров.

— Здравствуй, владыка! Нас князь к тебе прислал — для сопровождения.

— Двоих? — удивился князь.

— Нет, мы десятники. Два десятка и будет.

— Сила! — усмехнулся епископ. — Завтра и выступаем! Готовы?

— Голому собраться — только подпоясаться, — ответил поговоркой Алексей.

— Что-то я тебя редко в храме вижу, — посмотрел на Алексея епископ, — а его — так и вообще ни разу не видел.

Конрад смутился:

— Я христианин, только католик.

— А, так это вы рыцари, что с Византии пришли? — догадался Ефрем.

— Именно так!

— Тогда с Божьей помощью доберёмся. Завтра с воинами у городских ворот ждите.

— Будем, владыка.

Вторая половина дня прошла в сборах. Оба десятка чистили и точили оружие, приводили в порядок сбрую. К шорнику целая очередь выстроилась. А вечером Алексей и Конрад устроили смотр. Проверяли всё: копыта у лошадей — подкованы ли? Сбрую, оружие, щиты — даже сапоги у гридей. Ежели у дружинника сапог худой и рваный, какой с него воин? Ноги промокнут, а баньку попробуй найди в дороге, чтобы хворь выгнать. Да и людей, чтобы подменить заболевших, просто нет.

Утречком позавтракали плотно, перебросили через луки сёдел чересседельные сумки с недельным запасом провизии — салом, лепёшками, мукой, крупой и вяленой рыбой — и подъехали к воротам. Обоз епископа был уже там.

— Долго спите, — укорил их епископ. — Трогаем!

Обоз был невелик: возок самого епископа да две подводы с монахами вместо ездовых. Груз рогожей заботливо укрыт.

Алексею обоз не понравился — будет тормозить движение, уж лучше бы ехали верхами. Но епископу не прикажешь.

Выехали, помолясь. Впереди, метрах в ста от обоза — дозорный, остальные дружинники за обозом держались.

Конрад с Алексеем бок о бок ехали. Не часто удавалось поболтать, хотя теперь, после перевода Конрада в Переяслав, они жили в одной воинской избе. Но каждый из них то в походе, то в карауле — только что спали на соседних топчанах.

Оба по сторонам поглядывали, но опасности не было. Светило солнце, погода чудная: ни ветерка, ни облачка, птицы щебечут, кузнечики в траве стрекочут. Что беспокоило — так это малая скорость: до вечера они преодолели вёрст двадцать пять — тридцать. Такими темпами они до Суздаля месяц ползти будут. А ведь известное дело: чем дольше путь, тем больше неприятностей можно схлопотать.

На ночлег остановились в небольшой, на семь избушек, деревушке. Жителям в радость: дружинники княжеские — это спокойствие, от грабителей и степняков защита. Епископ и монахи в избах разместились, а дружинники — на сеновале. Мягко, сено одуряюще пахнет — красота! Но на ночь дозорных выставляли, которых сменяли. Служба послаблений не терпит, особенно в походе.

Утром, после скромного завтрака, снова отправились в путь. Ехали вдоль Десны, которая вела почти до Новгорода-Северского, последнего города — потом только деревни пойдут. И так — до самого Суздаля, почти пятьсот вёрст по земле вятичей. Можно было забрать севернее, избрав путь через земли кривичей, но в обеих землях периодически возникали волнения, да и половцы совершали набеги — в основном тех ханов, зимовища которых были ближе: Шурагана, Бельдюза, Сугра и Алтунопы. Правда, Шураган был уже стар и во многом слушал хана Урусобу, который склонялся к миру с русами.

К исходу недели они добрались до Новгорода-Северского. Кабы не обоз, они были бы здесь на третий день. Но в городе хоть отдохнули день, в бане помылись, горяченького поели — сухомятка в пути надоела.

Епископ и монахи-возничие почти всё время провели в храмах, в молитвах.

И снова — стук копыт, пыль, перестук тележных колёс. И либо судьба такая выпала, либо не дошли молитвы Ефрема до Господа, только на пыльной грунтовке, что шла по опушке леса, столкнулись дружинники с половцами. Одежда их, оружие и лошади не оставляли сомнений.

Тревогу поднял дозорный, что ехал впереди.

Конрад сразу скомандовал, хотя оба рыцаря были равны и под каждым — десяток:

— Гони телеги в лес, епископа береги и деньги. А мы постараемся сами справиться.

Оставив своих дружинников на Конрада, Алексей подъехал к лошади Ефрема, взял её под уздцы и свернул в лес. Он выбирал путь между деревьями, заводя маленький обоз всё дальше и дальше в лес. И только когда они упёрлись в овраг, остановился.

— Владыка, будь здесь. Как всё решится, я за вами вернусь.

Монахи вытащили из-под облучков мечи. Вот уж чего Алексей не ожидал от них! А ведь с виду такие смиренные! Только под широкими подрясниками накачанных мышц не видно да тела тренированного. Сам Ефрем из княжеской семьи, и монахов под стать себе подобрал — не иначе, из бывших дружинников. В монастыри ведь уходили разные люди и по разным причинам.

Алексей направил лошадь назад, к опушке, по тележным следам. Уже был слышен звон оружия и крики сражающихся. Он достал секиру и выехал из-за деревьев.

Бой был в самом разгаре, и уже лежали на земле убитые — как русские, так и половцы. Сеча шла отчаянная. Половцев было больше, но русские превосходили их в выучке и броневой защите.

Сейчас Алексей находился в тылу половцев, чем и не преминул воспользоваться. С ходу он снёс голову секирой одному степняку, перерубил спину другому, когда его заметили.

Алексей работал секирой, как мельница крыльями, только временами блеск лезвия на солнце слепил сражающихся. Вокруг него не было своих — только чужие, и потому он бил, не разбираясь, лошадь ли перед ним или всадник. Секира — оружие тяжёлое, не каждый воин может ею в бою долго размахивать. Однако Алексей был из другого времени, акселерат, на голову выше половцев, и секира была ему по руке.

Ржали раненые кони, кричали люди. Вокруг Алексея даже какая-то пустота образовалась, он был как берсерк, как будто в него вселился демон. Ненависть его к половцам была так велика, что затмевала собой опасность, и он забыл об осторожности, о чувстве самосохранения.

Справа попытались достать его пикой, но он просто перерубил древко, кинулся на половца и ударил его широким лезвием секиры по плечу, почти развалив надвое.

Алексей пробивался к своим, но половцев было слишком много: на одного дружинника — два степняка. Да и кто считал врагов в бою? Убитых сочтут после схватки.

Рукоять секиры уже сделалась скользкой от крови. Хорошо, что в своё время Алексей сделал ремённую петлю, надевая её на запястье, иначе оружие уже бы выбили из руки.

Степняки рассчитывали подавить гридей численным преимуществом, но их превосходство таяло с каждой минутой, с каждым потерянным воином. Схватка шла на небольшом участке: справа — лес, слева — заболоченная низина. В тесноте лошади топтали копытами раненых, упавших на землю, превращая их в кровавое месиво. Уже и кони озверели, кусали лошадей противника.

Алексей бился и бился, пока не увидел, что впереди только три степняка, окруживших Конрада. Тот был залит кровью, и не понять — своей или чужой. Алексей попытался ударить ближнего к нему степняка, но тот прикрылся щитом. Рыцарь стал бить секирой в щит, превращая его в щепы. Сейчас он разобьёт щит, и тогда степняку несдобровать!

Половец тоже понял это и попытался из-за щита уколоть Алексея саблей, но Алексей прикрылся своим щитом и нанёс удар сверху, чиркнув по шлему степняка. Удар получился хоть и скользящий, но степняка оглушил. На секунду он замер, глядя в одну точку затуманенными глазами. Воспользовавшись моментом, Алексей ударил его ещё раз, в лицо, и половец рухнул.

Рядом раздался крик, и Алексей невольно повернул голову. Боже! Пока Конрад бился с половцем, другой, подкравшись сбоку, ударил рыцаря пикой. Как же ты так, не уберегся?

Алексей ударил коня каблуками сапог, пригнулся к шее, вытянувшись, и нанёс степняку удар слева, в бок — только туда и смог дотянуться.

Конрад сначала завалился лицом вперёд, на шею коня, но в седле держался.

Алексей кинулся на его обидчика. Тот в испуге развернул коня. На него летел огромный русский, весь в крови, и лицо такое, что, если приснится — испугаешься. Половец явно хотел сбежать с поля боя.

Но вот чёрта с два! В яростном исступлении Алексей сдёрнул петлю с запястья, размахнулся и что есть силы метнул секиру в спину степняку. Даже если она и не попадёт лезвием, тяжёлое железо просто выбьет половца из седла.

Но секира угодила куда надо. Лезвие вошло степняку в спину, он вскрикнул, взмахнул руками, сполз на бок лошади и упал на землю. Какое-то время лошадь тащила его за собой, поскольку одна нога степняка застряла в стремени, но потом остановилась.

Алексей подскакал к упавшему, спрыгнул с лошади, вытащил секиру из его спины и отсёк половцу голову. Обидчик Конрада был отомщён.

Тут же, развернувшись, Алексей побежал к рыцарю. Мельком он заметил, что на поле бранном всадников нет, есть только лошади с пустыми сёдлами.

Подбежав к Конраду, он подхватил друга, державшегося в седле из последних сил. Рыцарь был бледен, изо рта струйкой стекала кровь. Бережно, как только мог, Алексей опустил Конрада на землю.

— Больно, — простонал рыцарь.

— Я сейчас, ты потерпи.

Алексей бегло взглянул на рану. Видел он уже такие, и одного этого взгляда было достаточно, чтобы понять — Конрад не жилец. Кровь из раны шла тёмная, почти чёрная — так кровит печень. Жить Конраду оставалось минуты.

Алексей взял руку Конрада в свою.

— Что, плохо? — прохрипел Конрад.

Алексей только кивнул, на глазах выступили предательские слёзы, горло перехватило.

— Ты… если доведётся… — с перерывами произнёс Конрад, поскольку силы покидали его и рука холодела всё сильнее и сильнее, — к родителям моим… в Дрездене… улица Фридрихштрассе…

— Дом назови, Конрад! — взмолился Алексей.

Но рыцарь прикрыл веки, вздохнул в последний раз, вытянулся и умер.

Алексей взвыл, как дикий зверь. В этом мире Конрад был его единственным близким человеком. А теперь его нет! И похоже, он вообще единственный из дружинников, кто уцелел.

Взяв руку убитого друга, Алексей хотел счесть молитву — кое-какие молитвы он знал наизусть. Однако на его глазах стали происходить странные вещи. Лицо Конрада стало бледнеть — как и его рука, которую держал Алексей, черты лица начали теряться. С телом происходила такая же метаморфоза. Алексей даже испугался, он никогда такого не видел. Внезапно тело исчезло. Минута — и нет его! Шлем есть, пропоротая копьём кольчуга есть, портки лежат на земле, заправленные в сапоги, — а тела нет.

У Алексея слёзы сразу высохли. Куда исчез его друг? Даже тела нет, хоронить нечего! Он сидел в недоумении, в прострации.

Сколько времени прошло, неизвестно. Пришёл в себя Алексей, когда услышал осторожные шаги сзади. Он вскочил, выхватил саблю из ножен и резко обернулся. Однако перед ним стоял один из монахов-ездовых. Увидев реакцию Алексея, он в испуге вскинул руки.

— Прости, брат, — повинился Алексей, — я думал — половец недобитый крадётся.

— А мы слушаем — звуков битвы не слыхать. Ефрем послал узнать, чем всё закончилось.

— Сам видишь… Все убиты, один я уцелел. Иди к Ефрему, пусть подводы выводят.

— Сделаю, — монах удалился.

Алексей прошёл по месту схватки. Одни убитые лежат едва ли не друг на друге. В бою — враги непримиримые, а теперь рядышком. Смерть примирила всех.

Из леса выехали телеги. Мечи монахи уже попрятали. Впереди шёл сам епископ. Он остановился, обвёл скорбным взором павших на поле боя русичей.

— Неуж все полегли?

— Половцы все, а из наших один я остался.

— Ох, беда какая! Что делать будем?

Ефрем явно растерялся. В первом же бою все защитники погибли, а один, как известно, в поле не воин. Кроме Алексея с ним осталось ещё три монаха.

— Наших похоронить бы надо, оружие собрать.

— Верно. Но не об этом я — это само собой. Как потом-то быть?

— Как и задумывалось, в Суздаль идти. Мы на половине пути почти. Что назад идти, что вперёд — риск одинаков.

— Так и порешим.

Монахи вместе с Алексеем обошли павших. Они снимали оружие, шлемы, кольчуги, складывали на телеги.

— Братии в монастыре всё пригодится, — заметил Ефрем.

Когда управились с железом, стали рыть братскую могилу — на подводе у монахов нашлась лопата. Рыли по очереди, до вечера. Половцев решили оставить на поле боя — будет чем волкам ночью поживиться, устроят пиршество. Хотя волки летом сыты, мертвечиной могут и побрезговать.

Своих же воинов павших снесли в могилу. Один из монахов подошёл к Алексею:

— Не пойму я что-то. Вроде одёжа есть, а тела нет. Как так?

— Это друг мой погиб, десятник, Конрад его звали. На моих руках умер. А потом на глазах истаял, как и не было его. Только вот одежда да кольчуга и остались.

— Чудеса! А веры он какой был?

— Католик, в Крестовый поход со мной вместе ходил. Да при чём тут вера? Он за князя в походы ходил, ноне жизнь отдал.

Монах удивлённо покрутил головой и пошёл к Ефрему. Он что-то ему говорил, показывая пальцем в сторону Алексея. Позже Ефрем сам подошёл к рыцарю.

— Или монах что-то не понял, или я. Расскажи, как тело твоего друга исчезло?

Алексей повторил то, что видел сам.

Ефрем задумался.

— Не иначе как Господь его к себе прибрал. Одно непонятно: Господь душу забирает, а тело — оно бренное, его земле предают. Неисповедимы пути твои, Господи! — Ефрем перекрестился и отошёл.

Убитых уложили в могилу. Ефрем прочитал молитву, монахи помогали ему, речитативом читая псалмы. Снова взялись за лопату.

Пока Алексей и двое монахов по очереди засыпали братскую могилу, самый молодой из иноков срубил берёзу и соорудил крест. Его потом и установили.

Монахи открыли небольшой бочонок красного вина — явно греческого, поскольку винограда Русь не знала.

— Помянем, по обычаю, павших воинов! Те, кто пал на поле бранном за Отчизну свою, попадают в рай.

Пригубили вино из кружек. Монахи порезали закуску: вяленую рыбу, лук, руками разломили на части лепёшки. Закусили и выпили ещё — за то, чтобы земля пухом была.

— Поехали! — первым сказал Ефрем.

— А лошадей? — подхватился Алексей. — Негоже такое добро бросать!

— Так нас же мало, как их гнать?

Алексей стал бегать по бранному полю, узды одной лошади привязывая к луке седла другой. Получилась некая живая цепочка из лошадей. Повод первой лошади он привязал к телеге.

Удалось собрать почти всех, за исключением нескольких половецких. Но те были совсем дикие и в руки не давались, отбегая. Однако когда обоз тронулся, побежали за ним — всё ж таки живому существу оставаться среди мёртвых тел было жутковато.

Караван из лошадей вытянулся на добрых две сотни метров.

Ехали до самой темноты и остановились на постой, когда узкой, малоезженой дороги не стало видно.

— Я лошадей пастись отпущу, — сказал Алексей.

Он снял с лошадей сёдла, удила, спутал поводьями ноги. Жалко скотину, она поесть хочет и отдохнуть.

Когда вернулся, монахи уже спали. На рогоже одной из повозок стояла кружка с вином, лежало нарезанное сало и лепёшка. И на том спасибо!

Алексей с аппетитом поел, выпил. Разостлал на земле конский потник, положил под голову седло, лёг и сразу уснул. Устал он, да и тяжёлых впечатлений накопилось много.

Около полуночи проснулся от уханья филина. Проснулись и монахи.

— Фу, дьявольское отродье! Спать только мешает! — выразил своё отношение к птице один из монахов.

Они спали под телегами — укрытием от вероятного дождя и утренней росы. Сам епископ устроился на телеге поверх рогожи и укрылся накидкой из овчины. Разумно, к утру прохладно будет. Алексей даже слегка позавидовал — под овчиной даже в мороз тепло.

Сон после пробуждения, вызванного криком филина, уже не шёл, и Алексей просто лежал, вспоминая Конрада. Хороший был парень, что говорить… Надо было просто больше общаться, и все дела. А теперь они вряд ли встретятся. Где он сейчас? Судьба, Бог, рок — или что там ещё распоряжается жизнью человеческой — мог его забросить назад, в воюющую с СССР Германию, а мог и в другое время. После некоторого размышления Алексей решил, что Конрад всё-таки не умер. Нет сомнения, что рану он получил смертельную, с такой не выживают. Но если бы он умер, как все, то осталось бы его тело. А его нет, истаяло, исчезло. Причём всё это он видел своими глазами. Или это знак ему свыше, что пора возвращаться, что его время вышло? А сколько же времени тогда прошло в его квартире? Вдруг на самом деле несколько лет? И законная жена его не знает, где искать своего мужа? И в каком статусе она сама — вдова, жена?

Алексей поднял глаза на луну. До полной луны, когда камень-артефакт приобретает силу, ещё далеко. Месяц недавно народился, ещё три недели впереди до полнолуния. А с другой стороны — это даже и хорошо. Он успеет довезти Ефрема до Суздаля, исполнит данное князю Мономаху слово, выполнит свой воинский долг. Хоть он и не рыцарь и никто его не посвящал, но честь свою сохранит: всё-таки офицер Российской армии, хоть и бывший. Решив так, он успокоился и уснул.

Разбудили его монахи. Они развели костёр, на треноге из сучьев подвесили котёл и стали варить кашу.

Уловив ароматный запах, идущий из котла, Алексей потянул носом и встал. Монахи показали ему, где они обнаружили ручей.

Умывшись и напившись воды, он пошёл собирать коней. За ночь лошади разбрелись по лугу, но, к его удивлению, по свисту, почти разбойничьему, прибежали все, даже половецкие. Впрочем, прибежали — не то слово, приковыляли на стреноженных ногах. Алексей сводил их к ручью напиться, потом снял путы и надел сёдла. Бросить хорошие сёдла на опушке леса ему совесть не позволяла — княжеское добро. Пусть Ефрем в Суздале сам распорядится, с него спрос будет.

Они похлебали каши деревянными ложками — у каждого своя была, и Алексей снова связал лошадей цепочкой.

— Готовы? — спросил Ефрем.

— Готовы, владыка.

— С Божьей помощью — в путь.

И чем дальше они ехали, тем всё глуше становились места. Дорога временами терялась в траве, но потом появлялась вновь. Местами по обе её стороны стоял глухой, непроходимый лес, чаща. И зверьё дорогу перебегало — зайцы, лисы, один раз даже лось на дорогу ступил. Постоял, посмотрел на людей и спокойно дальше пошёл. Не пуганное людьми зверьё. Даже Ефрем заметил:

— Должно, звериная ловля в сих местах знатная. Князя бы сюда, уж больно он охоч!

Алексей ехал на коне рядом с возком епископа.

— Полагаю, владыка, у князя сейчас других, более важных дел полно. То половцы, то княжеские усобицы.

— С усобицами Мономах покончить хочет. Письма он князьям написал и с гонцами отправил, съезд князей учинить думает.

Алексей говорил, а сам прислушивался, по сторонам глядел — не верещат ли сороки, выдавая присутствие чужого, не мелькнёт ли в просветах между деревьями всадник? Он один, и только и может, что задержать на несколько минут половцев, ежели нападут. Коли их немного будет да монахи помогут, против десятка противника устоять можно. Но ежели половцев будет больше — нет у обоза никаких шансов.

Через два дня обоз вышел к деревне вятичей. Они продолжали исповедовать язычество, поклонялись Перуну и прочим древним богам, но согласились дать кров и пищу за лошадь. Цена была высока, да трофейного половецкого коня не жаль. Так и отдали с седлом.

Хозяин обрадовался, не зная, что половецкие кони не приучены в повозке или с плугом ходить — только под седлом.

Потом деревни стали попадаться чаще — в одном дне пути. Стало легче: и переночевать можно, и провизию купить — да и путь укажут верный.

Так они добрались до реки Каменки. О том, что это именно Каменка, узнали от рыбака, сидящего в лодке.

— Монастырь? Так вам туда! — рыбак махнул рукой, указывая направление.

К вечеру обоз уже стоял перед деревянными воротами монастыря. Послушник сразу узнал Ефрема и отпер ворота.

Приведённые с обозом лошади заняли едва ли не половину двора. Часть лошадей — из княжеских — в конюшню определили, а половецких коней Ефрем и настоятель решили на торгу в Суздале продать и деньги на строительство пустить. А привезённое с собой оружие, щиты да брони снесли в оружейную комнату.

— Самим пригодится, — заключил настоятель.

Монастырь прикрывал Суздаль с юга, и, как и многие монастыри на Руси, служил крепостью, убежищем для селян в случае набегов вражеских.

Собственно, он ещё не был достроен. Стояли стены, монашеские кельи и трапезная с поварней, и всё из дерева, поскольку лесов вокруг полно, а вот с камнем — туго, ближайшие каменоломни аж на Оке.

Ефрем приехал, чтобы заложить фундамент для каменного храма. Он, как и настоятель монастыря, понимал, что дерево — материал недолговечный, гниёт, а хуже того — горит.

Врагов у монастыря было два — князья с их междоусобными войнами и половцы. И если русские князья старались не разрушать церкви и монастыри, то половцы, осознав, что не могут взять монастырь или город, зачастую его поджигали. Высушенное годами дерево занималось быстро, а потушить его было невозможно — немногочисленные колодцы вычерпывались за полчаса. Вот и оставались после половецких набегов лишь пепелища да обгорелые кости.

Следующим днём часть послушников увела половецких лошадей на торг в Суздаль, другие же рыли котлован под фундамент будущего храма — поистине сизифов труд! Кирками рыхлили землю, потом принимались работать лопатами и в ивовых корзинках выносили грунт. Тяжкая работа на многие месяцы!

Алексей постоял, посмотрел да и направился в монастырскую плотницкую — там послушники мастерили двери, ворота и деревянные кресты для тех же могил.

Алексей нашёл старшего и объяснил, что ему нужно. А хотел он сделать тачку — своего рода ящик с ручками и колесом. Грунт ведь быстрее и легче вывозить, с тачкой справится и один человек, а корзину вынуждены нести двое.

Плотники быстро соорудили тачку — работа несложная, а вместо настоящего колеса приспособили поперечный круг от бревна. Для первого раза получилось неказисто, да и тачка вышла тяжеловатой, но лиха беда — начало.

Алексей ухватился за ручки и выкатил тачку к котловану:

— Грузи!

Двое послушников быстро набросали в неё грунт, и Алексей покатил гружёную тачку на двор. Грунт обычно высыпали у дальней стены — там был небольшой уклон в сторону реки. Таким образом и двор заодно выравнивали. Обернулся он быстрее, чем послушники с корзиной, а груза взял вчетверо больше.

Послушники тут же обступили тачку. Немудрёное изделие, а труд облегчило и ускорило.

— Надо настоятелю сказать, пусть плотники таких побольше сделают!

Однако настоятель, заметив, что работа остановилась и все послушники столпились в одном месте, подошёл сам.

— Что стоим, братья?

— Тачку смотрим.

— Вот это? — удивился настоятель.

Алексей решил продемонстрировать. Он сам накидал в тачку грунт, а для сравнения насыпал его в ивовую корзину — её понесли двое послушников. Он же покатил тачку. Обернулся быстрее.

— Дельно! — одобрил настоятель. — Где видал такую?

— В Царьграде на строительстве, — соврал Алексей и тут же про себя подумал, что грех невелик и на пользу.

— Скажу плотникам, пусть сделают десятка два-три. Молодец, вовремя подсказал. Ты ведь с епископом Ефремом пришёл?

— С ним, десятник я Мономахов.

— Славно!

Настоятель со стройки сразу направился к плотникам, и через пару дней грунт уже не носили, а возили. А уж как послушники были довольны! Среди монастырской братии Алексей сразу стал известной личностью.

Каменное строительство — процесс долгий. Например, ещё до начала стройки в отдалении рылась яма, в которой гасилась известь. Её заливали водой, поскольку гаситься она должна была два-три года, и лишь потом становилась пригодной для растворов каменной кладки. Раствор требовался крепкий, и кроме извести добавляли мытый речной песок и куриные яйца. Яиц требовалось много, и по просьбе монахов селяне несли их со всей округи. Зато каменная кладка становилась прочной, почти монолитной, и стояла веками.

У каждого монаха было своё послушание. Одни рыли землю, другие рыбачили — ведь монахов надо было кормить; третьи расписывали иконы. Иные в мастерских лили медные или серебряные нательные кресты. Их потом освящали и продавали в церквях — всё доход монастырю. Деньги были нужны для покупки провизии, приобретения стройматериалов да того же сукна для облачения.

Чтобы не сидеть сиднем, Алексей активно участвовал в жизни монастыря. С послушниками он ездил в лес — пилил строевые сосны и тянул на лошадях хлысты, в иные дни с рыбаками закидывал сети, по просьбе настоятеля иногда учил послушников оружному бою. Да и зазорно было бы сидеть сложа руки, когда вокруг кипела пусть и невидимая чужим, мирянам, жизнь.

День шёл за днём, неделя за неделей. По ночам становилось прохладно, трава и листья на деревьях стали увядать — подступала осень.

Алексей всё порывался спросить Ефрема, с которым иногда виделись на службе в храме — когда же в обратный путь? Всё-таки Ефрем — епископ, у него своя паства в Переяславе. Но это его дела, а вот сопровождать по осени, в распутицу да в одиночку — это напрягало, путь дальний и небезопасный. Правда, уже налегке, без денег, а стало быть — и без телеги. Ефрем и сам осознавал, что сильно подзадержался, но одно происшествие задержало и самого Алексея.

Ефрем уже отдал приказание своим монахам готовиться к отъезду — собирать харчи и подковывать лошадей. Возвращаться назад собирались верхами — так быстрее и безопаснее. Да и если дожди в пути застанут, лошадь по стерне, по лугу пройдёт, а вот телега застрянет.

До намеченного отъезда оставалось два дня, когда послушники позвали Алексея с собой на лесоповал. Он согласился: и польза монастырю будет, и физическую форму поддержать можно.

Лес был недалеко от монастыря — не больше половины версты. Глухой, местами непроходимый из-за завалов. Упавшие от старости или от сильного ветра деревья зарастали кустарниками. Пробраться через такие завалы ни конному, ни пешему возможности не было, и монахи, вырубая лес, имели двоякую цель — и брёвна для строительства заиметь, и землю под пашню вблизи монастыря очистить.

Они взяли несколько лошадей с волокушами, фактически это были две длинные оглоблины. На них комлем укладывали хлыст сваленного дерева, привязывали к волокуше, и лошадь волокла его по земле — уж больно бревно тяжёлое да длинное, ни одна телега не выдержит.

Послушники, как и Алексей, шли с топорами за поясом. Пока дерево в обхват свалишь — семь потов сойдёт.

Помолившись, они принялись за работу, бодро застучали топорами. Вот уже одна сосна рухнула, другая… Для строительства сосна — самая подходящее дерево. Ствол ровный, очисти его от веток и коры — получишь готовое бревно. Дуб покрепче будет, от сырости он только прочность набирает, да зачастую крив, а уж как тяжёл — не приведи Господь! Зато ворота из него крепкие — что железные.

За работой они подобрались к завалу. Но завал лесной — неплохое убежище для зверей диких. Начало осени, у кабанов пополнение, а на защиту своего зверёныша любая мать кинется.

Так сейчас и получилось. Пока монахи деревья поодаль рубили, кабанье семейство притихло, пряталось, а как послушники вплотную подошли, кабаны на них набросились.

Первым из-под завала выскочил кабан-секач. Здоровенный, клыки — в палец, как не больше — из пасти торчат, шерстью оброс. Силён вепрь: шкура — что броня, маленькие глазки, красные от злости. Он выскочил из-под завала и стремглав бросился на людей. Никто и понять ничего не успел.

Ближайшего к нему послушника кабан ударил клыком в бедро, сбив с ног. Послушник стоял спиной к секачу, опасности не видел и увернуться не успел. Развернувшись, кабан набросился на раненого, нанеся ему ещё более ужасные раны клыками.

Монахи оцепенели от внезапности, от кошмара происходящего, но и оружия у них подходящего не было. Плотницкий топор на короткой ручке — больше инструмент, чем оружие.

Оценив опасность, первым на выручку бросился Алексей.

Секач, почуяв человека сзади, перестал терзать раненого и развернулся. Алексей увидел крупную голову, морду в крови и щетину, вставшую дыбом на загривке.

Секач сразу кинулся в атаку.

В последний момент Алексей чудом увернулся и успел нанести удар топором. Только удар вышел скользящим, он лишь немного распорол ногу зверю.

Алексей бросился в сторону, уводя секача от раненого.

Описав полукруг, кабан вновь бросился на обидчика, однако рыцарь успел заскочить за ствол дерева и снова ударил кабана топором. На этот раз получилось удачнее, и он распорол зверю бок, сразу окрасившийся кровью. Но Алексею никак не удавалось нанести кабану удар в жизненно важный орган.

Кабан нападал и, как торпеда, проскакивал мимо. Вот только раненый зверь вдвойне опасен.

Секач развернулся и остановился в десятке метров, уставившись на Алексея злобными глазами. Потом хрюкнул и в очередной раз бросился на человека.

Алексей в последний миг успел повернуться боком — кабан только штанину распорол — и ударил его топором по спине, угодив по крестцу. Кабан завизжал от боли и закрутился почти на месте.

Алексей зажал в руке топор и, когда секач налетел в прыжке, ударил его изо всей силы по голове. Практически одновременно левую ногу его пронзила острая боль. Неужели он промахнулся? Посмотреть вниз хватило сил.

Кабан — огромный, страшный, с разрубленной головой — валялся у его ног и дёргался в агонии. Из ноги же Алексея был вырван кусок мышц, и из раны обильно текла кровь.

В ушах зашумело, голова закружилась. Алексей попытался опереться на дерево, но рука провалилась в пустоту, силы покинули его, и он упал.

Пришёл в себя Алексей уже тогда, когда монахи заносили его на монастырский двор. Его раскачивало, как на волнах, и тошнило.

Четверо монахов несли его на кафтане, особым образом положенном на жерди.

Увидев процессию, подбежали со стройки послушники. Они столпились вокруг Алексея, он сквозь забытьё услышал:

— Быстрее несите его в келью, к Захару! Он лекарь, раны исцеляет. — И он снова впал в беспамятство.

Сколько времени прошло, он и сам толком не знал, но пришёл в себя Алексей от разговора рядом. Не открывая глаз, прислушался. Говорили на латыни, чтобы он не понял. Ему стало смешно — латынь он знал не хуже русского или греческого: годы, проведённые в Византии, не пропали даром.

— Как его состояние?

— Кровь я остановил, теперь Господу молиться надо, чтобы антонов огонь не приключился.

— Молитву всей братией возносим. Как думаешь, поправится?

— Всё в руках Господа, он милостив.

— Придётся в Переяслав возвращаться без него.

Хлопнула дверь, наступила тишина.

Алексей ощущал слабость, боль в ноге. Но главное — он пока жив. Ему стало интересно: если бы он погиб в хватке с секачом, тело тоже бы исчезло, как у Конрада? Вот бы монахи удивились!

Захар ухаживал за ним, как за малым дитём. Менял повязки, давал противные на вкус снадобья, посыпал рану толчёным мхом, кормил, поил и обтирал влажной тряпицей. Даже коровьим молоком поил несколько дней, хотя в монастыре коров не было, Алексей это точно знал.

Только через неделю Алексей смог разговаривать.

— Как нога? — спросил он Захара.

— Очнулся? Тогда на поправку пойдешь, — улыбнулся тот.

— Нога цела?

— Кости целы, а мясо нарастёт.

— Послушник как? — Алексей спросил про монаха, на которого напал секач.

Захар отвернулся:

— Схоронили, четвёртый день как.

— А Ефрем?

— Третьего дня уехал. Оба монаха переяславских с ним и наших четверо — из бывших воев, кто оружием владеет. Обещал по весне вернуться — вроде даже с князем Владимиром. К тому времени фундамент крепость примет, можно будет и за стены браться.

— Выходит, я здесь до весны застрял?

— Можно и так сказать. А куда тебе в поход? В седле не удержишься, а уж в сече биться и вовсе не горазд.

Не горазд, это точно, поговорил — и то устал.

А ещё через неделю зарядили дожди — нудные, противные, и лили они целыми сутками. День стал сокращаться.

Алексей уже подсаживался на жёстком топчане, ел сидя. К нему стали наведываться монахи. По дождю ни в лес не пойдёшь, ни фундамент будущего храма Успенского не выведешь. И потому они за здоровье Алексея молились да проведывали его. С некоторыми из них Алексей сошёлся — почти подружился, особенно с молодым, Павлом.

— Я бы с секачом не сладил, — как-то однажды вдруг разоткровенничался тот. — Видел я его опосля — огромен! Чтобы не протух, братия разделала его и засолила. Представляешь — четыре кадки полных!

— Ну, это смотря какая кадка…

— Всё равно огромный. Я бы не смог, смелости не хватило.

— Я воин, мне перед любым врагом отступать не пристало, зазорно. Секач ведь и так одного послушника живота лишил. Что же мне делать было? Ждать, когда он остальных убьёт или искалечит?

— Верно. Потому я и говорю — смелый ты. Братия тебя уважает и молится за твоё выздоровление.

— Привет им передавай. Да сам заходи ещё, поболтаем.

— Привет передам, а заходить — время не всегда есть.

— Так дождь, промозгло, что на улице делать?

— Как не льёт, так печь делаем.

— На поварне?

— Зачем? Для обжига клинфы.

— Это что такое?

— Кирпич большой и плоский.

Камни под фундамент собирали на подводах со всей округи, а на стены их и вовсе не было. Вот настоятель и решил печь делать — до весны просохнет. А глины в округе полно, знай вози.

— Умно.

— В Суздале подсказали. Там из клинфы несколько храмов отстроены.

От монахов Алексей узнавал о новостях в монастыре, в миру, только вот новостей почти не было. Случись даже какое крупное событие, пока слух о нём до монастыря дойдёт — тут и весна наступит.

Лёжа на топчане, Алексей иногда тихонько поглаживал камень-талисман. Даже подумывать стал — не пора ли вернуться в своё время? Только и останавливало его, что рана ещё не зажила — как с ней в московскую квартиру возвращаться? Только жену испугать. К тому же он не знал, сколько времени прошло там, пока он был здесь. Может быть, часы, но вполне возможно, что и годы.

Мысль эту он отверг — пока отверг. Полнолуние нужно, да и рану подлечить надо, чтобы ходить смог. Сейчас же он даже оправлялся в бадейку деревянную, что у топчана стоит, потому как слаб очень после кровопотери. И так уходом Захара да молитвами братии ногу сохранил, а то и жизнь. Антонов огонь, или гангрена, по-современному — дело не шутейное, Захар рассказывал, как червей из раны на ноге вытаскивал. Хорошо, Алексей в беспамятстве был, не видел.

Но всё же он отъелся, набрался сил и ещё через неделю уже сам стал ходить. В монашеской плотницкой ему костыль сделали, вот на него он опирался и бродил по монастырю. Даже на утреннюю службу пришёл, чем вызвал неподдельную радость братии.

С тех пор Алексей сам стал выходить в трапезную и очень быстро пошёл на поправку. Погулять бы ему ещё, свежим воздухом подышать, только на дворе уже морозец лёгкий, и землю первым снежком укрыло. На своих двоих скользко, а уж с костылём — просто опасно. Упадёшь — рану растревожишь.

На торгу в Суздале ему купили новые порты вместо порванных секачом да тулуп овчинный с шапкой лисьей на зиму.

Чтобы занять себя, Алексей, не утруждая ногу, принялся в плотницкой учиться делать из липы деревянные ложки. Вещь в хозяйстве нужная, да и на продажу монахи их тоже возили. Кроме того, самому интересно, да и навык за плечами не носить, авось пригодится.

Так он провёл время до января. Зимой уже в полную силу вошёл, стал сторожевую службу нести — на башенке, обочь от ворот: не приближается ли враг, не видны ли пожары окрест? Всё лучше, чем ложками забавляться. В конюшню захаживал, чтобы его лошадь от хозяина не отвыкла, иногда кусок хлеба совал — баловал, одним словом. Застоялась коняга, промчаться бы на ней, да всё вокруг снегом замело.

В монастыре запас дров для печей есть, мука, крупы, в подвалах — соленья да овощи. Бывали недели, когда из-за непогоды ни в монастырь, ни из него никто не выходил. А по ночам из леса доносился леденящий душу волчий вой.

До весны, когда просохнут дороги да приедет князь и епископ для освящения первого камня, ещё далеко, месяцев пять. И дождаться трудно, каждый день на предыдущий похож. Утром молитва с братией, завтрак — постный из-за Великого поста, потом — на сторожевую башню, потом — вечерняя молитва, трапеза и — спать. И так каждый день. Для деятельного Алексея такая жизнь была в тягость.

Однажды увидел он в кладовке у ключаря лыжи охотничьи, широкие, камусом снизу подбитые. Ездил как-то он в молодости на таких — удобные. В снег, даже глубокий, не проваливаются, и на склон в таких взобраться не проблема. И не «ёлочкой», как на обычных лыжах, а прямиком. Камус — это короткий мех с брюха лося, лыжи хорошо скользят на нём, и назад скатываться он им не позволяет.

Попросил он у ключаря лыжи.

— Зачем тебе? — удивился тот. — Либо на охоту собрался? Так у тебя и лука нет.

— В Суздаль хочу. Ведь рядом же, а не был ни разу.

— Хм, я настоятеля спрошу. Позволит — езжай. Только я бы на твоём месте туда не совался.

— Почему?

— О прошлом годе князь Олег с дружиной город почти дотла сжёг. Не отстроился ещё город, пепелища одни.

— А торг?

— А что торг? Площадь пустая, да и по зиме торг только по воскресным дням.

Алексей разочарованно вздохнул.

— Тогда не надо лыжи, не пойду.

— Да ты не знал разве про Суздаль-то? Так с послушниками поговори, едва ли не половина из них раньше в Суздале жила.

— Спасибо за совет.

Как-то про город не удосуживался он раньше с братией поговорить. И город-то недалеко, три версты всего — на другом берегу Каменки. Полагал посмотреть только, запечатлеть в памяти — ведь в его время Суздаль входил в Золотое кольцо.

Силки на зайцев на опушке леса от скуки поставить? Но нет, братии мясо вкушать нельзя. Так зачем тогда серых ушастиков губить?

Один из монахов как-то в приватной беседе спросил его, почему Алексей монашеский постриг не примет?

— Живёшь ведь, как мы, даже послушание несёшь — сторожевым на башне.

— Не могу. Воин я, а не монах, тесно мне в монастыре.

«И в самом деле, — думал Алексей, лёжа ночью на топчане, — на службы в церковь хожу, послушание несу, хотя настоятель не обязывал… Только пострига и подрясника мне не хватает».

Но не его это дело, точно не его. Крови и грехов на нём много. Правда, кровь та врагов, но и грехи всю жизнь отмаливать надо. Но для монашества духовно созреть необходимо, исторгнуть себя из мирской жизни, служению Богу посвятить. Только и соблазны мирской жизни велики, страсти кипят и удовольствия жизни к себе влекут. Так что не готов он пока к такому повороту.

И ещё одна мысль подспудная была у Алексея. Если удастся вернуться в своё время, хотел он съездить в Дрезден, найти родственников Конрада. Если могила его там — поклониться, а родне поведать о последнем дне рыцаря. Наверняка не поверят, сумасшедшим сочтут — но это их дело. Слишком много времени он провёл с этим немцем. Воевали вместе, ели-спали, из плена половецкого бежали — такое не забывается. Фактически — боевое братство, хотя, по сути, они врагами быть должны. Немец он, против наших воевал. Да только дружны они были, и потому память его почтить надо, не предать забвению.

В конце января Алексей увидел, как к монастырю по едва заметному, малоезженому санному пути приближаются сани. Мохноногая лошадка заботливо была укрыта попоной, из ноздрей валил пар. Да и то сказать, мороз градусов тридцать, в овчинном тулупе — и то пробирает.

В санях-розвальнях были видны две фигуры: ездовой в тулупе и лисьей мохнатой шапке и ещё один, пассажир, лежал, закутанный в шкуру, то ли волчью, то ли медвежью — издалека не разобрать.

Сани подъехали к воротам.

— День добрый! — поприветствовал ездовой.

— И тебе не хворать, — Алексей перегнулся через перила, стараясь разглядеть вторую фигуру, лежащую в санях. — Зачем пожаловал?

— Захарий нужен, лекарь.

Ага, понятно, больного привёз. Прослышав о монастырском лекаре, селяне зачастую привозили к нему хворых.

Алексей спустился с башенки и отворил ворота.

— Вот туда езжай.

— Я знаю, был уже у него.

Алексей снова запер ворота и поднялся на помост башни. В длинном тулупе по крутой лестнице подниматься неудобно, полы ложатся под ноги, того и гляди, упадёшь. От нечего делать он смотрел на въехавшие сани.

Ездовой, крепкий мужик, поднял больного на руки и занёс в длинную избу.

Алексей отвернулся и снова стал оглядывать местность.

Минут через пятнадцать из избы донёсся душераздирающий крик, причём женский. Ужель женщину привёз? Или помнилось? Крик повторился.

Алексей забеспокоился — да что там происходит? Он спустился с башенки.

И в этот момент из избы раздался звериный рык, переходящий в жуткий вой.

У Алексея по спине побежали мурашки. Он отворил дверь и вошёл в избу. Длинный коридор был пуст. Странно! Больная вопит немилосердно, а монахи как будто и не слышат.

Он подошёл к двери кельи Захара, и тут из-за неё снова раздался крик и удары. Бьёт он её, что ли?

Алексей открыл дверь.

Женщина билась перед Захаром на полу и жутко кричала. На глазах Алексея какая-то неведомая сила заставила её одним усилием перевернуться на бок и встать перед лекарем на колени. Глаза её оставались закрытыми, голова запрокинулась далеко за спину, и женщина водила ею из стороны в сторону, как бы изнывая от невыносимой боли. Жуткий крик сменился чудовищным утробным рычанием, и Алексей вдруг увидел на месте женщины смертельно раненного в схватке, но ещё живого доисторического монстра — так она была сейчас на него похожа.

Захар стоял спокойно, брызгал на неё святой водой и невозмутимо читал молитву.

Алексей подумал было, что у женщины эпилепсия, припадки.

Захар дочитал молитву, и женщина притихла. Испуганный ездовой вжался в угол.

— Падучая? — спросил Алексей — «падучей» тогда называли эпилепсию.

— Хуже. Беса изгоняю. А он идти не хочет, кричит дурным голосом.

Алексей в первый раз видел, как изгоняют беса, воистину зрелище не для слабонервных.

Он попятился и затворил за собою дверь. Сразу стало понятно, почему на жуткие вопли и стенания монахи не обращали внимания, видимо, не впервой, сталкивались уже. Алексей в изумлении покрутил головой. Об изгнании беса он слышал краем уха и даже читал, но видел впервые.

Вернувшись к воротам, он поднялся на башенку. Снег, лес, санный путь — и ни одной живой души. А ведь сегодня полнолуние. Хоть день и клонился к вечеру, но было ещё достаточно светло, и луна хорошо видна.

Жить при монастыре дальше или воспользоваться камнем-артефактом? Только какой смысл оставаться? Ждать возвращения Ефрема и Мономаха? Ну, приедут они, освятят строительство каменного собора — так ведь вновь уедут в Переяслав. И Алексей с ними. Только вот интерес его угас. Конрада с ним нет, а больше он ни с кем ни сдружился. У Мономаха впереди были большие дела: Любечский съезд князей, киевский престол, бои с половцами, после которых степняки, понеся огромные потери, надолго притихнут. Конечно, и у Мономаха потери будут, и потому Алексею можно будет продвинуться, из десятника сотником стать, а то и выше. Только вот зачем? Навоевался он вдоволь, мир чужой посмотрел, стародавний. Интересно, конечно, но и меру знать надо. Наверное, просто устал. Встреча с секачом и тяжёлое ранение — не сигнал ли? Да и по своему времени соскучился, столько лет здесь провёл. К жене Наталье тянуло — как она там? И в отношении себя сомневался — правильное решение принял или смалодушничал? Ну да тут уж судьба рассудит.

Алексей достал из укромного места перстень с бриллиантом — память об Острисе, взял в руку камень с рунами, подумал о Москве, своей квартире, потёр артефакт пальцами да и истаял, как будто не стоял никогда на сторожевой башенке.

Глава 10 «ДРЕЗДЕН»

Очнулся он в своей квартире, лежащим на полу в том самом виде, в каком стоял на башенке: в тулупе, шапке и валенках, опоясанный ремнём с саблей в ножнах. Неуклюже поднялся — то ножны по ногам били, то полы полушубка в ногах путались.

В зимней одежде стало жарко. Он прошёл в коридор, разделся и водрузил одежду на вешалку. Включив сотовый телефон, обнаружил несколько непринятых вызовов — три от жены и один от знакомого. Чтобы сориентироваться во времени, включил телевизор, на телефоне ведь только число, месяц и часы с минутами. Переключил телевизор на новостной канал. Так, понятно, его не было два дня — как раз за выходные успел. Наталья обижается небось, ведь за два дня он ни разу ей не позвонил. Женщины — они внимание любят.

Алексей набрал номер Натальи.

— Привет, это я. Докладываю — жив, здоров, сыт. А как ты?

— За тебя волнуюсь. Звоню-звоню, а абонент недоступен. Ты не заболел?

— Нет, у меня всё нормально.

Наталья помолчала.

— Мне кажется, ты от меня что-то скрываешь. Опять в другом времени был?

— Был, каюсь. Но ведь вернулся — к тебе вернулся…

— Слава богу! Я завтра к вечеру вернусь. Встретишь?

— Позвони, каким поездом выезжаешь. Если после работы — встречу.

— Целую. Расскажешь потом.

— До встречи, целую.

Алексей перевёл дух. Легко отделался, могло быть хуже. Но ещё неизвестно, что будет при встрече. Впрочем, жена у него умная, пилить не должна. Для женщины главное, чтобы других особей женского пола рядом с мужем не было. А на рыбалке он был, с мужиками пиво пил либо вообще в другом времени пребывал — это уже неважно. Муж для женщины — движимое имущество, собственность, а собственность, как известно, нуждается в защите.

Алексей принял душ — в монастыре мылся раз в неделю, по пятницам, когда баню топили. И сейчас, получается, он смыл с себя многовековую пыль. Хорошо-то как! Горячая водичка сверху течёт, шампунь, мочалка… Не ковшиком на себя лить из деревянной шайки да раствором щёлока поливать. Вроде мытьё — вещь обыденная, повседневная, привычная, и даже не замечаешь, как это приятно и комфортно — пользоваться благами цивилизации.

Он глянул на себя в зеркало. Ёлки-палки! Бородища во всё лицо! Чертыхнулся даже. К бороде привык, а бриться ежедневно отучился, непорядок. Только станок заросли на лице брать отказывался. Пришлось ножницами поработать, а потом уже бриться. Для кожи непривычно, лезвие дерёт. Одеколоном освежился и почувствовал — дома он, вернулся! Вокруг привычные вещи, не надо пребывать в постоянном напряжении, никто не нападёт исподтишка — благодать!

Даже на работу в первый день после возвращения из далёких веков выходить было страшно. Несколько часов он инстинктивно хватался за пояс, нашаривая отсутствующую саблю. А на боку — кобура с пистолетом.

— Что ты всё время ёрзаешь? — спросил его напарник.

— Чирей на заднице вскочил, — отшутился Алексей.

Ближе к концу работы позвонила благоверная:

— Лёш, я буду поздно, около полуночи. Билет взяла в восьмой вагон.

— Я встречу.

— Вот хорошо, а то я волнуюсь. Мы ещё не всё закончили, пришлось задержаться, поэтому выезжаю только сейчас.

— Буду ждать, целую.

После службы Алексей сбегал в супермаркет, набрал продуктов и приготовил картофельное пюре, решив сосиски сварить по приезде Натальи. Святая простота, он рассуждал как мужчина, как воин. Мужик ведь может есть всегда, когда ему захочется. Женщины заботятся о фигуре, и ночью если и будут есть, то только в случае действительного голода. Да и то — какие сосиски? Какое пюре?

Чрезвычайно довольный своей заботливостью и умением готовить, Алексей отправился на вокзал.

Туда добрался на метро — поезда пока ещё ходили, а обратно придётся на такси. По московским меркам да ещё ночным расценкам, получалось накладно.

Как и созванивались, Наталья вышла из восьмого вагона, бросилась на шею, поцеловала. Потом отстранилась и в неярком свете перронных ламп внимательно посмотрела на Алексея:

— Не изменился, только кожа под бородой не загорела.

— Я только вчера бороду сбрил. Да ко мне загар быстро пристаёт, три-четыре дня — и ничего видно не будет. Подожди, я такси поймаю.

Алексей остановил «бомбилу», брали они меньше, чем официалы, но и риска было больше. Сговорились.

Алексей открыл дверцу Наталье и уселся рядом сам, держа её спортивную сумку на коленях.

— Как съездилось?

— Нарыла кучу материалов, теперь надо писать. А ты?

Алексей молча показал на таксиста — не при нём же?

Едва они вошли в квартиру, Наталья потянула носом:

— Чем это пахнет?

Алексей расплылся в улыбке:

— Я картофельное пюре сварил. Теперь ещё сосисочки к нему — и славно поужинаем.

— Лёш, сейчас ночь — какое пюре? У меня фигура. Да и не картошкой пахнет. Ой, что это? — Наталья ткнула пальцем в тулуп. Под ним стояли валенки.

— Ты что, тулупа с валенками никогда не видела?

— Видела, конечно, но не у нас дома. А как они сюда попали? От него псиной несёт.

— Но-но, этому тулупу восемь веков с хвостиком! Потому попрошу с древностями попочтительнее!

— Ох, Лёшка, бить тебя некому, а мне некогда… Только я из дома, как он… Ты где был на этот раз?

— Надо много времени.

— До утра хватит?

— Хватит. Мне вечером на работу, отосплюсь. А как ты?

— Вздремну немного и статью печатать буду. Ты мой ноутбук не брал?

— Какой ноутбук, Ната! Я из седла не вылезал и с саблей в обнимку спал.

— Ты меня заинтриговал. Идём на диван.

По своей привычке Наталья забралась на диван с ногами, и Алексей начал свой рассказ. Он старался на мелочах не останавливаться, говорил только о главном, но монолог вышел длинный — до четырёх часов утра. Уже и во рту пересохло, уже и спать хотелось, но рассказ свой Алексей всё же закончил.

— Лёшка, ты уникум, герой! Вот бы написать!

— Не поверят! Да и не хочу я. Не дай бог органы заинтересуются: как это удаётся в другое время попасть, с помощью чего, где взял, почему дома оружие хранишь, и кучу других вопросов, на которые я им ответов дать не смогу. А они вопросы задавать умеют!..

— Жаль. Такой бы материал получился — все бы ахнули!

— Спать давай, а? Не могу больше, устал.

— И правда, утро скоро.

В постели Наталья прижалась к нему:

— Говорил — соскучился, а сам…

Алексей помолчал, пытаясь правильно сформулировать ответ:

— Ты меня не видела всего три дня, а я не был здесь целую жизнь. Извини, отвык. Ощущение странное, привыкать надо. Кажется, обниму тебя — и получу по морде, чтобы не лапал.

— А вот это недоразумение мы сейчас исправим, — Наталья обняла Алексея и крепко поцеловала его.

Любовные игры, начавшись, продолжались до самого рассвета.

За завтраком Алесей сидел, задумавшись.

— О чём думаешь, Лёша?

— Как родственников Конрада найти.

— Лёшка, ты в своём Средневековье совсем устарел! Есть же компьютер, Интернет. Сделай запрос на бургомистра, в архивы.

— Да, как-то я не подумал… Так я ведь и немецкого не знаю.

— Ты только текст набери. Я на английский переведу, и пошлём.

Полдня Алексей вспоминал всё, что знал о Конраде, и каждую деталь записывал на бумагу. Получалось негусто. Потом он свёл всё воедино и отдал Наталье:

— Переведи, пожалуйста.

Когда текст был переведён, он отослал его по электронной почте в бургомистрат Дрездена. Ответ, полученный на следующий день, обескуражил его. Сообщали, что в связи с массированными бомбардировками города во время войны архивы не сохранились, всё сгорело. Но тем не менее ему посоветовали обратиться в военный архив, что он и сделал.

Ответ пришлось ждать неделю, но и он мало что дал. Сообщали, что Конрад Бюллов, ефрейтор, пропал без вести во время бомбардировки 19 сентября 1944 года, и сведениями о дальнейшей судьбе ефрейтора военный архив не располагает.

И на самом деле, американцы и англичане бомбили Дрезден нещадно, практически стёрли с лица земли, город пришлось отстраивать заново. Родители Конрада могли погибнуть, и не исключено, что при первых налётах ушли в небольшой город или село, к родне — миграция гражданских лиц была велика.

Но Алексей был упорен. Он писал в Бонн и в Берлин, в федеральные архивы. Ситуация усугублялась не только войной, но ещё и разделом, а потом — и воссоединением Западной и Восточной Германии. Архивы сливались, разделялись, переезжали, и Алексей мог надеяться только на немецкую педантичность и аккуратность — у них ни одна бумага не терялась. Он сидел за компьютером каждый день, неделя за неделей, но не продвинулся вперёд ни на шаг.

Помогла Наталья, вышедшая через редакцию своей газеты на волонтёрскую, или благотворительную организацию и передавшая им просьбу.

И только через неделю пришёл ответ, который дал первую, ещё очень слабую, но надежду.

Недалеко от Дрездена был городишко — маленький, всего десять тысяч жителей. В нём и жили Бюлловы, эвакуированные во время войны из Дрездена.

Прочитав ответ, Алексей заволновался. Сердце подсказывало ему, что это они. Пусть и не родители — слишком много времени прошло, умерли они уже, но всё равно какая-то родня, может быть, дети, племянники.

И он загорелся ехать. Ведь обещал Конраду, что сообщит родителям о его судьбе, а такие обещания надо выполнять. По крайней мере, совесть его будет чиста, отдаст другу последний долг.

Наталья сначала принялась его отговаривать:

— Может быть, тех Бюлловых в Германии полно, может быть, они просто однофамильцы, и ты только время и деньги потратишь.

— С деньгами решу, а со временем — наберу отгулов и поеду.

— Езжай, тебя, видно, не переубедишь, — махнула рукой жена.

И Алексей стал готовиться. Через Интернет нашёл коллекционера, которому задорого продал саблю — не как оружие, а как хорошо сохранившуюся древность. Коллекционер попался осторожный, на слово не поверил и провёл экспертизу. После металловедческой экспертизы эксперты дали заключение, что сабля сделана не позднее одиннадцатого века. Коллекционер обрадовался и сразу отсчитал деньги.

— Зачем она тебе? — пряча деньги в карман, спросил его Алексей.

— Перепродам. Такие вещи с годами в цене только растут. Выгодное вложение капитала.

— Ну да — если есть что вкладывать.

— Если ещё что-нибудь есть — неси, сговоримся.

Но кроме тулупа и валенок у Алексея больше ничего не было. Впрочем, денег на поездку хватало, если не транжирить. Заграничный паспорт у него был, шенгенскую визу Алексей получил за неделю, поскольку раньше был в стране ЕС и ни в чём предосудительном замечен не был.

Ехал он поездом — так выходило дешевле.

Добрался до Дрездена. Хоть и смотрел по Интернету, как добраться до искомого городка, всё равно поплутал немного, благо, автобусы туда ходили. И чем ближе подъезжал он, тем сильнее билось сердце — как он будет объясняться с роднёй Конрада? Языка почти не знает, как родня настроена к Конраду — неизвестно. Да и не факт, что они родственники. Если однофамильцы, считай — и время и деньги потрачены попусту. И ещё беспокоило — не примут ли его за сумасшедшего? По возрасту он во фронтовые товарищи времён Второй мировой войны Конраду не подходит, а про рыцарство и Мономаха вообще лучше умолчать, только посмеются и вытолкают взашей.

В городишке вышел только он один, автобус пошёл дальше. Адрес у него был на бумажке, и он ткнул её под нос прохожему:

— Битте!

Прохожий объяснил, как мог, и вот Алексей уже стоял перед дверью маленького домика. Крыша из красной черепицы, цветы в палисаднике, чистота вокруг — прямо картинка. Ну да, он же в Германии, где прежде всего орднунг — порядок! Подняв руку к кнопке звонка, он почувствовал, что пальцы бьёт мелкая дрожь.

На звонок вышел молодой, лет семнадцати-восемнадцати, парень.

— Гутен таг! — первым поздоровался он.

— Конрад Бюллов! — медленно произнёс Алексей.

«Вот сколько раз уже говорил себе — учи языки, — корил он себя, — во время переносов освоил латынь и греческий, с Конрадом общался на дикой смеси немецкого, русского и латыни, а ни одного из современных языков выучить так и не удосужился».

Все цивилизованные люди кроме родного языка знают и другой — немецкий, английский, испанский, итальянский. Впрочем, в Европе чаще общаются на немецком.

К удивлению Алексея, парень улыбнулся, сделал приглашающий жест и отступил в сторону.

Алексей держал себя в руках, но сердце колотилось.

Парень провёл его в небольшую гостиную. В глаза сразу бросился небольшой чёрно-белый фотопортрет Конрада — снимок наверняка ещё довоенный. Молодое лицо, ветер треплет волосы, рубашка расстёгнута, улыбка во весь рот…

Алексей стоял столбом перед старым фото — ура, он попал к родне Конрада!

Парень кашлянул, привлекая внимание Алексея, и указал ему на кресло. Алексей уселся, поставил рядом небольшую дорожную сумку.

— Айн момент! — парень вышел. «Наверное, за родителями пошёл», — подумал Алексей.

Прошла минута, вторая, пять… Внезапно послышались шаркающие шаги, и из другой комнаты вышел старик, опирающийся на клюку.

Алексея едва не хватил апоплексический удар — это был Конрад! Старый, седой, всё лицо в морщинах — но это был он!

В горле застрял комок, губы пересохли. Алексей силился что-то сказать, но не мог.

С помощью внука старик уселся в кресло.

— Гутен таг, — поздоровался он с гостем. И голос был его, Конрада. Старческий, с надтреснутыми нотками, но, чёрт возьми, Алексей узнал этот голос!

— Ты меня не узнаёшь? — спросил Алексей.

При звуке его голоса Конрад вскинул голову, пристально всматриваясь в сидящего перед ним Алексея, что-то сказал парню, и тот подал ему очки. Конрад нацепил их на нос, поправил, по-прежнему не отводя взгляда от Алексея, и вдруг неожиданно вскочил. Сам, без посторонней помощи, сделал шаг вперёд.

— Анри? Или Алексей?

Алексей тоже вскочил и бросился к Конраду. Они обнялись. У обоих по щекам текли слёзы.

Парень стоял в стороне и удивлённо таращил глаза — что могло быть общего у молодого иностранца и его деда?

— Вальтер, оставь нас, — попросил его Конрад, — всё хорошо, это мой давний друг. И распорядись начёт угощения, гость останется у нас.

Парень кивнул и вышел.

— Внук! — горделиво сказал Конрад.

Они так и стояли, обнявшись, не в силах оторваться друг от друга. Странная штука время. Они жили каждый в своей эпохе, неожиданно встретились в одиннадцатом веке, и вот теперь, восемь веков спустя, стоят обнявшись. Но тогда они были одного возраста, а теперь один — глубокий старик, а другой почти не изменился.

— Садись, — спохватился Конрад, с трудом усаживаясь в своё кресло, — не чаял я когда-нибудь тебя увидеть. Сам видишь, я уже дряхлый старик, и года мои сочтены. А от тебя — ни весточки.

— Приехал, как только смог. Я ведь вернулся из того времени два месяца назад. Начал тебя разыскивать в Дрездене, в разных архивах, но все ответы были неутешительны — о судьбе пропавшего без вести ефрейтора Бюллова сведениями не располагаем. Уж отчаялся, когда появилась надежда.

— А, не забыл обещания?

— Как можно? Я ведь его умирающему другу давал! Ехал к твоей родне, а встретил тебя самого.

— Как удивительна жизнь! Я ведь после боя с половцами в Дрездене оказался в родительском доме. Сказал, что попал под бомбёжку, ранен был. Тогда, в конце тысяча девятьсот сорок четвёртого, уже понятно было — и что войне скоро конец, и что мы её проиграли. Мать на фронт не отпустила, да я и сам не рвался. А когда город каждый день и каждую ночь бомбить стали, мы эвакуировались, прятались у родни. Так и выжили. Я семьёй обзавёлся, детьми. Жена год назад умерла, а дети живы. Вот, внук со мной живёт, помогает.

— Скажи кто раньше — не поверил бы, — покачал головой Алексей.

— А я теперь во многое верю. И ты знаешь, я ведь тоже в Россию запросы писал, когда у вас перестройка произошла — Горби и всё такое. Только фамилию твою запамятовал.

— А ты её и не мог вспомнить, потому что я не говорил.

— Как же! Тебя в катафрактах Терехом называли.

— Моя фамилия — Терехов.

— Ай! — всплеснул руками Конрад. За разговором он как-то помолодел, глаза заблестели, голос стал чистым, и дребезжащие нотки исчезли.

— Да что я всё о себе да о себе… Ты расскажи, что дальше было?

— Это надолго.

— У нас с тобой времени — целая вечность! Вальтер, ты что там так долго копаешься? Гость с дальней дороги, он из России, представляешь? Устал, есть хочет — пошевеливайся!

Они снова разговаривали на нелепой смеси языков — как тогда, и прекрасно понимали друг друга.

В комнате появился Вальтер:

— Дедушка, всё уже готово, я просто не хотел прерывать ваш разговор.

— Ну вот, я же говорил, что у меня мировой внук! Идём, подкрепишься.

В доме была небольшая столовая, располагавшаяся рядом с кухней. На столе уже стояли бутылки с пивом, Вальтер принёс тарелки с тушёной капустой и венскими сосисками — блюдо, называемое «айсбан» и любимое во всех немецких землях.

Внук спросил, что будет пить гость. Конрад подмигнул:

— Вино или пиво? Или предпочтёшь русскую водку?

— Водки я и дома выпью. А сейчас — пиво.

— Я тоже пиво, — поддержал его Конрад. — Извини, Алексей, но здоровье уже не позволяет пить что-либо крепче.

Внук разлил пиво по узким высоким бокалам.

— Прозит! — поднял свой бокал Конрад.

— Будь здоров! — в тон ему ответил Алексей.

Пиво оказалось вкусным. Конечно, в Германии пиво — одно из лучших, наряду с чешским. Многолетние традиции и мастерство пивоваров со счёта не сбросишь.

Они приступили к еде. Всё было по-немецки вкусно, просто и сытно. Когда насытились, внук убрал пустые тарелки и ушёл сам.

— Гроссфатер, я в ночной клуб. Моя помощь тебе больше не нужна?

— Иди, Вальтер, только веди себя благоразумно.

Дальше беседа пошла неспешная, под пиво с солёными хлебными палочками.

— Теперь ты расскажи, что происходило, как жил.

Алексей не спеша, в подробностях поведал обо всём, что произошло с ним после исчезновения Конрада. Особенно удивило немца то, что после смертельного ранения тело его исчезло.

— Как?

— Истаяло. А кольчуга, одежда — всё осталось. Епископ Ефрем сказал тогда, что Господь забрал тебя к себе — в прямом смысле слова.

— Удивительно! А я здесь, живой пока и местами здоровый. Давай выпьем!

Они хлебнули пива.

— Знаешь, по чему я скучал там? — спросил Конрад.

— Скажи…

— По пиву и сосискам, по рульке свиной.

— Не знал, что ты обжора.

— Выбирай слова, я всё-таки барон.

— Ну, тогда ты не только обжора — ты ещё и зазнайка.

— Знаешь, Алексей, я ведь вернулся сюда другим человеком. Войну ненавижу! К русским отношение изменил, историю изучать стал — в моей комнате полно исторических книг. Нам с тобой повезло, я думаю — как мало кому. Ведь мы всё это воочию видели — даже в Крестовом походе участвовали, с королём Англии Ричардом Львиное Сердце разговаривали, с французским королём Филиппом Августом; воевали рядом с византийским императором Алексеем Комниным, видели половецких ханов, ходили против них с князем Владимиром Мономахом… Какие имена, какие люди! И время великое!

— Ты прав, Конрад! Можно сказать — мы счастливчики. Мы ведь были не только свидетелями, но и участниками великих событий.

— Да, Алексей. Только жалко, что обо всём этом рассказать никому нельзя — не поверят. Просто скажут — маразматик старый, совсем из ума выжил, что с него взять? Воевал, контужен. Я ведь ни родителям, ни детям ничего не рассказывал. Вернулся с фронта — вроде дезертиром был, отсиживался. А дальше всё на виду.

— Вот и не говори.

— Просто иногда хочется поправить тех историков, что с экранов телевизоров чушь несут. Вроде они и при учёных званиях, а сами не видели те события, о которых говорят.

— Но ты видел, и я видел — мы знаем.

— А тебе не приходила в голову мысль, что мы — не единственные, что могли быть и другие?

— Вполне допускаю.

— Недавно показывали по ящику, как во Франции нашли могилу рыцаря. Старинное захоронение, латы уже прогнили. А на костях руки — современные часы.

— Может, утка журналистская?

— Не исключаю. Но я со своей стариковской болтовнёй не даю тебе рассказать. Говори.

Алексей рассказал о Ефреме, монастыре, о своём ранении секачом.

— Твою жизнь случайной не назовёшь. Ты знаешь, я ведь каждый день жил в ожидании.

— Чего?

— Или твоего прихода, или моего возвращения туда.

— Так затянуло?

— Представь себе! О Византии, половцах, Мономахе перечитал всё, что мог найти. Мы ведь служили у него в самом начале его карьеры. Великий человек!

— Для Руси много сделал.

— Ты должен гордиться, что служил ему.

— Только и остаётся.

— Теперь нас двое, и мы знаем, как всё было.

— Точно!

— Внук помог мне освоить компьютер, и теперь мы сможем общаться чаще.

— Конрад, ты меня удивляешь!

— Я сам себе не перестаю удивляться.

— А сколько тебе лет?

— Смеяться будешь — в этом году девяносто один. И заметь — я не собираюсь умирать. Жить — это так интересно!

Они выпили ещё пива.

— А помнишь, как мы с тобой пили в харчевне, в крепости Воин?

— Это когда я за тебя платил? — не удержался, чтобы не подколоть друга, Алексей.

— Молод я был, жадноват — не скрою. Но теперь, когда ты мой гость, платить буду я. Как это у вас, у русских, говорят — долг платежом красен?

Время перевалило за полночь, когда из ночного клуба вернулся Вальтер.

— Дед, ну что ты себя не бережёшь? Тебе спать надо.

— Верно, пора. Но сначала гостю постели, спать уложи. И завтра никуда не отлучайся, нас в Дрезден повезёшь. А с гостем можешь говорить по-русски.

Алексей удивился:

— У тебя внук русский язык знает?

— В школе учил. Да и дома я с ним иногда говорю. Это я настоял насчёт русского. Сейчас он не моден — французский учат, испанский, английский, но я знаю, что делаю. Только вот произношение у него хромает, языковой практики нет. Потому стесняется.

Внук, слушая деда, только улыбался.

— Пойдёмте. Как мне вас называть?

— Алексеем.

Вальтер провёл его в маленькую комнатушку и постелил на диване.

— Спокойной ночи.

— Спасибо.

Говорил Вальтер правильно, но слова произносил жёстко, по-немецки, и ударения расставлял неверно. Действительно, практика нужна.

Утром, после скромного завтрака, Конрад облачился в костюм.

— Едем в Дрезден.

Вальтер вывел из гаража машину.

— Он же вроде у тебя несовершеннолетний? — удивился Алексей.

— Восемнадцать исполнилось, права есть, — объяснил Конрад.

— А куда мы поедем?

— Секрет, позже узнаешь.

По отличной дороге — а в Германии плохих дорог по определению нет — они быстро доехали до Дрездена. После войны город действительно был отстроен заново.

Сначала они посетили знаменитую Дрезденскую галерею, где Конрад сам водил Алексея с Вальтером, показывая им портреты и скульптуры.

— Конечно, галерея сейчас не та, что была до войны. Часть картин и скульптур погибла во время авианалётов, часть была вывезена в Россию.

Наши войска по репарации вывозили из поверженной Германии всё, что представляло ценность: автомобили, мотоциклы, станки, культурные ценности, документацию, даже людей, представлявших для государства интерес, сотрудников конструкторских бюро, в основном оборонной промышленности. От них не отставали американцы, англичане и примазавшиеся в союзники французы.

Алексей обратил внимание, что Конрад периодически поглядывал на часы — устал или торопится?

— Всё, едем, — наконец не выдержал он.

Оказалось, по случаю выходного дня на окраине Дрездена, на небольшом спортивном поле устраивали рыцарские бои. Как понял Алексей, здесь собрались клубы исторической реконструкции. Выглядели участники как заправские бойцы из разных эпох, разве только эпатажа было побольше. У некоторых на шлемах были рога, которых Алексей в действительности никогда не видел. Но латы, кольчуги, мечи или сабли выглядели серьёзно. Наверняка тупые, но удар всё равно будет сильным.

После нескольких показательных боёв, победителей которых публика встречала восторженным рёвом, Алексей понял, что у бойцов есть сила и желание, а вот техники и опыта нет. Зато зрители, в большинстве своём молодые люди, были в восторге. Они пили пиво, ели сосиски — куда же без них, хрустели чипсами и громко вопили.

— Ну, как тебе мой сюрприз? — улыбнулся Конрад.

— Лошадей нет, техника боя у бойцов хромает — как новобранцы.

— А сам не хочешь попробовать?

— Так у меня же ни сабли, ни шлема, ни кольчуги. Откуда мне было знать, что ты меня сюда привезёшь?

— Летом здесь такие игрища едва ли не каждый выходной проходят. Я бываю иногда — приятно молодость вспомнить. Давай пройдём к организаторам, может быть, кто-нибудь согласится свою амуницию тебе одолжить.

Стуча палочкой, Конрад повернулся, пошёл направо, Алексей и Вальтер — за ним.

Договаривался Конрад сам. Наконец махнул рукой, подзывая.

— Есть защита, только не латы, а кольчуга. И меч со щитом. Будешь выступать?

— Я не против.

Конрад сразу заявил организаторам, что Алексей приехал из России и сам занимается историческим фехтованием. Организаторы тут же объявили по громкой связи, что на турнир прибыл рыцарь из России. На трибунах засвистели, видимо, не приняв Алексея всерьёз.

Ему помогли надеть кольчугу, шлем, даже перчатки подобрали, но не кольчужные, а толстые, кожаные, на которых были наклёпаны металлические пластины. Алексей ощутил на плечах и голове привычную тяжесть.

— Не слишком тяжело? — ехидно осведомился один из участников турнира.

— Щит ещё нужен.

— Какой? Небольшой круглый или большой прямоугольный?

— Лучше круглый.

С лёгким щитом маневрировать лучше, но противник мог ударить по ногам.

Алексею вручили щит. Он был действительно лёгким, из ясеня, но без металлической окантовки.

— Генрих Притцке, по прозвищу Камень, против Алексея Тереха! — объявили по радио.

Оба бойца вышли на небольшое поле, скорее всего, оно было школьным. Двое футбольных ворот без сетки, трибуна с одной стороны с пластиковыми креслами в три ряда. Зато газон ровный, со стриженой травой. Это хорошо, не споткнёшься, как на реальном поле боя.

Противники подняли оружие, приветствуя зрителей.

— Камень, давай, задай русскому трёпку! — заорали с трибун.

Противники начали сходиться, и немец сразу стал нападать. Он бил своим мечом по щиту Алексея, как молотилка. «Пусть разомнётся, — посмеивался в душе Алексей, — глядишь — устанет, допустит ошибку». Он выжидал и временами даже медленно отступал.

Вот немец немного устал, выдвинул вперёд правую ногу, явно собираясь перейти в решающую атаку. Алексей среагировал мгновенно, как сжатая пружина. Он ударил ботинком в голень немца и одновременно — мечом плашмя по нижнему краю его щита. Верхний край щита тут же чувствительно саданул противника в челюсть, и Алексей услышал, как клацнули зубы. Тут же, пока немец не успел прикрыться, он ударил его мечом по руке. Всё это было проделано молниеносно.

Противник взвыл от боли и выронил меч. Алексей приставил остриё своего меча к его груди: всё, бой окончен! В реальном бою это закончилось бы гибелью немца.

На трибунах наступила тишина. Никто не ожидал, что бой окончится так быстро, да ещё поражением немца. Потом зрители засвистели, закричали, но уже в адрес Камня.

— Так нечестно — бить по ноге, — обиженно заявил немец.

— В бою все средства хороши, главное — вывести врага из строя, — парировал Алексей.

Не успели условные противники вернуться на место, сразу образовалась очередь из участников турнира, желающих сразиться с Алексеем. Он провёл ещё два боя и выиграл их вчистую.

Немцы почувствовали себя обиженными, но улыбались, похлопывая Алексея по плечу.

Зато Конрад был доволен увиденным.

— Старую гвардию не сломать! Молодец, Терех!

— Приезжайте на следующий год, тогда посмотрим, кто сильнее, — заявили организаторы турнира. Но тем не менее после того, как Алексей снял с себя шлем и кольчугу, его, Конрада и Вальтера повели угощать пивом — какого-либо приза победителю состязания не предусматривали.

Выпив по кружке тёмного пива, перезнакомились. Почти все были студентами дрезденских университетов. Вальтеру всё понравилось.

— Алексей, ловко вы их! Практика большая?

— Лет десять.

— Ого! Я тоже так хочу.

— Кто не даёт? Купи или сам сделай латы, меч, шлем, щит — и занимайся. Дед-то у тебя любую консультацию даст, он боец не хуже меня.

— Правда? Дед, а почему ты ничего мне не говорил?

— А ты спрашивал?

Вальтер удивлённо покрутил головой. Оказывается, дед его кое-что умеет — не только нотации читать.

Видно было, что поездка в Дрезден Конрада утомила, и после турнира Вальтер отвез их домой. Конрад улёгся на диван в гостиной.

— Притомился я что-то, — и почти сразу же уснул.

Алексей смотрел на друга с жалостью. Несправедливо как-то получается: оба были молодыми — почти одного возраста, вместе воевали. Сейчас друг его стар и немощен, Алексей же почти не изменился. Если бы они оба состарились одновременно, было бы не так обидно. Что делает с людьми безжалостное время! Невидимое, неосязаемое, оно убивает людей миллионами без всяких бомб, и сумевший победить время станет бессмертным.

Однако тут же Алексею вспомнилась притча.

Когда к царю Соломону пришёл старец и пообещал ему бессмертие, царь отказался.

— Почему? — удивился старец.

— Не хочу видеть смерть своих детей и внуков, — ответил мудрый Соломон.

На следующий день Вальтер уехал на учёбу, а Алексей и Конрад говорили, вспоминая совместные дни и какие-то детали. Конрад даже молодел, когда говорил о давно минувших днях.

Но всё проходит, и три дня с Конрадом пролетели, как один миг.

Вальтер с Конрадом повезли Алексея на вокзал в Дрезден. Обнявшись у поезда, они помолчали. Не разжимая объятий, Конрад прошептал Алексею на ухо:

— Знаешь, я всё время верил, что мы ещё встретимся, всю жизнь здесь только и жил предчувствием встречи. Спасибо тебе.

— Ну что ты, Конрад! Я же слово давал, слово рыцаря…

Он уже садился в вагон, когда увидел, что по щекам Конрада текут слёзы. Да, постарел друг, раньше Алексей подобного за немцем не замечал.

Поезд тронулся, он прошёл в своё купе. На душе было и грустно и радостно — вот и выполнил он данное обещание. Радостно было, что нашел всё-таки старого боевого товарища, а грустно от того, что приходится расставаться. Конрад стар, и неумолимое время возьмёт своё — свидятся ли они ещё? Кто знает, как распорядится судьба?

Оглавление

Фельдъегерь Книга первая Центурион

  Глава 1 Авиакатастрофа

  Глава 2 Камни

  Глава 3 Вандалы

  Глава 4 Декарх

  Глава 5 Херсонес

    Глава 6 Фракия

    Глава 7 Трибун

    Глава 8 Крит

    Глава 9 Острис

    Глава 10 Привет из прошлого

    Фельдъегерь Книга вторая Рыцарь

      Пролог

      Глава 1 «КРЕСТОНОСЦЫ»

      Глава 2 «АКРА»

      Глава 3 «ПЕЧЕНЕГИ»

      Глава 4 «ПЛЕН»

      Глава 5 «ВЛАДИМИР МОНОМАХ»

      Глава 6 «ЧЕРНИГОВ»

      Глава 7 «ИТЛАРЬ»

      Глава 8 «ТУГОРКАН»

      Глава 9 «ЕФРЕМ»

      Глава 10 «ДРЕЗДЕН» Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg