«Танец волка»

Танец волка (fb2) - Танец волка 1130K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Владимирович Мазин

Александр Мазин Викинг. Танец волка

© Александр Мазин, 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

* * *

Глава 1 Поле смерти

Пепелище. Если копнуть поглубже – угли еще теплые. В углях – обгоревшие кости. Животных и людей. Тела, живые или мертвые, сгорели вместе с усадьбой. С длинным домом, сараями, хлевом… Поле смерти. Здесь она сеяла и жала. Без меня. А я-то думал: мы с ней – накоротке. И в мой дом – никогда…

На берегу остались следы. Человеческие. И от киля драккара.

Набег.

Типичный набег на береговую усадьбу. На мою усадьбу. Викинги.

Здесь оставалась моя жена. Здесь жили мои люди. Теперь – никого. И я не знаю, кто из них жив, а кто – мертв. Будь у меня силы, я рылся бы в пепле, пока не узнал точно: костей моей Гудрун здесь нет. Или – есть.

Но я так слаб, что не могу и десятка шагов сделать, не опираясь на чужое плечо.

Я ничего не могу. Ничего.

Я – Ульф Черноголовый, которого когда-то звали Николаем Григорьевичем Переляком, еще недавно, всего лишь несколько дней назад, был совершенно счастливым человеком. Я был хёвдингом, вождем и предводителем небольшой, но славной дружины, у меня было два корабля, один из которых – настоящий драккар, не боящийся самых жестоких штормов. И я заплатил за него не серебром, а железом. Северный Змей. Я взял его в бою у тех, кто искал моей смерти, а нашел свою. Я бился в одном строю с лучшими воинами этого мира. Я дрался во Франции и в Англии и всегда побеждал. Я был сильным и удачливым. А главное – женатым на самой красивой, самой лучшей женщине в этом мире. Гудрун…

Теперь я сижу на пепелище и перебираю теплые угли левой рукой, потому что правая по локоть забинтована…

– Что будем делать, отец?

Это Вихорёк. Мой приемный сын. Он – из словен. Был рабом у франков, но я освободил его и усыновил. Ему не больше пятнадцати, но он уже неплохой воин. Единственный из моего хирда, кто остался на ногах.

– Что будем делать?

Поодаль топчется наемная команда. Десять парней, которым заплатили, чтобы они перегнали кнорр с ранеными из Сконе сюда, в мое поместье. Не считая Вихорька, нас осталось всего семеро. Мой побратим и шурин Свартхёвди Медвежонок, норег Гуннар Гагара, араб Юсуф, сёлундцы Стюрмир, Скиди и Хавур Младший. Все они ранены, и раны их тяжелы. Несколько дней назад эти раны не мешали им убивать врагов. Но то был бой. А теперь лишь Стюрмир да я можем ненадолго встать на ноги. Да и то с чужой помощью. На берег гребцы снесли нас на руках.

– Виги, – я называю Вихорька его скандинавским именем, – нам нужна помощь. Ты отправишься в усадьбу госпожи Рунгерд и приведешь ее. Если поторопишься, успеешь до темноты.

Я не хочу даже думать, что и там может быть такое же пепелище. У Рунгерд – большой одаль. Много сильных мужчин, среди которых несколько воинов. Там есть кому защищаться.

Защищаться… Вот что меня смущает. Я не вижу следов того, что усадьбу брали штурмом. Дом и постройки сгорели, но ворота – целехоньки. Конечно, через такой забор, как у меня, можно и перелезть, хотя теперь он повыше и покрепче, чем был, когда я покупал эту землю. И по-настоящему сильных бойцов в усадьбе не осталось, но и бонды, и трэли должны были знать: нападение возможно. И, уходя в поход на Сконе, я велел Гудрун, чтоб были начеку. Сторожить круглые сутки. Особенно – со стороны моря. Если закрыть ворота, то даже плохие бойцы могут какое-то время продержаться.

– Я никуда не побегу! – заявляет Вихорёк. – Я вас не оставлю!

– Побежишь, – устало говорю я. – Но сейчас вот что… Поищи-ка чужие стрелы…

– Ага! – Вихорёк решил, что я по стрелам хочу узнать, кто это сделал. Такое возможно…

Но не сегодня.

Через четверть часа паренек возвращается. Он очень удивлен. Осмотрел частокол снаружи, землю во дворе… И не нашел ни одной стрелы. Тогда умный мальчик решил поискать не чужие, а наши стрелы. Снаружи. И тоже ничего не нашел.

– Они как будто не оборонялись… Колдовство?

Скорее, предательство. Небось пообещали, что никого не тронут…

– Кому тут было обороняться… – басит Стюрмир. – Бабы да трэли…

– Здесь оставался отец Бернар… – напоминает Вихорёк.

Отец Бернар – монах. И великолепный лекарь. Я привез его из Франции. Он сам решил так. Мечтает обратить нас в христианство. Однако до того, как стать монахом, отец Бернар был воином. И я подозреваю, что не просто воином, а шевалье. Рыцарем… Но, приняв обет, больше не отнимает жизни, только спасает… Вот и спасал бы. С оружием в руках…

Вихорёк со Стюрмиром затевают спор… Который я прерываю:

– Всё, дренг! Бегом за Рунгерд. Со всех ног!

Вихорёк опять пытается протестовать, но я показываю на раненых и говорю: промедлишь, они умрут. И Вихорёк затыкается. Так и есть. Нам остро нужна медицинская помощь. Юсуф – при смерти, Скиди и Хавур – тоже совсем плохи. Я надеялся, что здесь нас встретит отец Бернар, но теперь вся надежда только на Рунгерд. Мать Гудрун – отличная лекарка. И не просто лекарка – знахарка и колдунья. Ее бабка была настоящей финской вёльвой, и Гудрун утверждает, что все бабкины знания и таланты достались матери.

Только бы Рунгерд не постигла та же беда… Надеюсь, что нет. Все же ее одаль не имеет удобного выхода к морю…

– Хёвдинг…

Старший команды сконских гребцов. Его зовут Барни. Барни Средний. Для него я всё еще хёвдинг.

– Хёвдинг, скажи, чем мы можем помочь?

«Помогите похоронить мертвых», – сказал бы я, но кости подождут. Может, попросить Барни побыть с нами, пока не вернется Вихорёк? Я бы попросил, если бы он не назвал меня хёвдингом. Вожди о таком не просят. Во всяком случае – бондов.

– Сделайте навес из запасного паруса и перенесите под него раненых, – сказал я. – А потом можете возвращаться домой.

Возвращаться они будут тоже морем. На парусной четырехвесельной лодке. Конечно, на такую ораву лодка маловата, но плыть недалеко. Заплатили им вперед. Это такой мир: чужого могут зарезать за пару серебрушек, но со своими все договоренности – это святое. Боги же слышат…

– Ага, – кивнул головой Барни. – Только мы, пожалуй, останемся здесь на ночь. Я видел следы волков. Волчья шкура мне бы не помешала.

Угу. Осенняя волчья шкура – это особенно ценно. Под ноги плешивый коврик подстелить. Очень тактично, однако. В моем нынешнем состоянии я всё еще могу убить волка, если тот полезет на меня. Но защитить товарищей – вряд ли.

– Оставайтесь.

Вихорёк бегает, как викинг. То есть примерно от шести до двенадцати километров в час. В зависимости от рельефа. До усадьбы Рунгерд километров двадцать пять, если по дороге, а если напрямик – то не больше пятнадцати. Но не факт, что так будет быстрее. Часа два, это наверняка. Потом еще час, чтобы собраться… И обратно они двинут уже конно. Это еще часа два. К этому времени уже стемнеет…

Барни меня разбудил раньше, чем стемнело.

– Кто-то едет, хёвдинг! – сообщил он напряженно.

Его люди сгрудились в кучу, блокируя ворота, выставили копья. Они, конечно, бонды. Но – скандинавы. Значит, вооружены и готовы пустить оружие в ход. Однако даже для трех-четырех настоящих воинов вся эта грозная ватага – на один зуб. Да что там… Одного меня хватило бы, будь я в форме.

А конных, судя по звуку, не меньше дюжины.

Пару минут спустя я их увидел. Поверх голов сконцев-гребцов. Увидел настоящую броню на первых двух всадниках и понял, что если это враги, то нам крышка.

– Отец!

Вихорёк вырвался вперед, обогнав передовых, спрыгнул с коня. Строй сконцев рассыпался. Я услышал облегченные выдохи. Эти парни тоже знали: окажись всадники врагами – никаких шансов.

Первый боец сдвинул на затылок шлем. Гнуп Три Пальца. А второй…

– Рунгерд!

– Свартхёвди?

Я показал.

Рунгерд опустилась на колени, прижалась ухом к груди сына…

– Хавчик!

– Мой господин!

– Хавчик, кто это сделал?

– Не знаю, господин! – На лице моего раба искреннее горе. – Мы увидели дым, но не поняли сразу, что горит. Думали – это смолокуры…

– А где был ты?

– Гудрун, мой господин, – Хавчик вздохнул сокрушенно. – Послала меня договориться с углежогами.

Вид у него был виноватый. Как будто мой мелкий раб мог бы что-то изменить.

– Я рад, что ты – жив.

Это хорошая новость. Хавчик – везунчик. Потому что его не было в усадьбе во время налета. Все остальные – были.

Еще одна хорошая новость: одаль[1]Рунгерд и Свартхёвди не пострадал.

На этом хорошие новости заканчивались. И начиналась беда.

Рунгерд вряд ли было легче, чем мне, но она – сильная женщина и понимала, что скорбеть некогда. Надо спасать тех, кого можно спасти.

Через три часа высококвалифицированная, по местным меркам, медицинская помощь была оказана всем раненым. Включая меня.

Разбинтованная рука выглядела ужасно. Меня это не удивило. Болела она знатно. Но, к моему удивлению, Рунгерд больше обеспокоил порез на левом боку, хотя железо прошло неглубоко – до ребер. Да и болел бок, в сравнении с рукой, очень умеренно, и рана уже начала затягиваться. Вообще, все мои многочисленные ранения оказались поверхностными. И это было не столько везение, сколько – заслуга самых лучших доспехов этого времени. В чем мне действительно повезло, так это в отсутствии серьезных переломов. Когда тебе со всей дури зафигачат топором по тушке, доспех, может, и выдержит, а вот то, что под ним, – не факт. Значит – не зафигачивали. Целы мои косточки. В основном. Два пальца на руке сломаны, но это – мелочь.

В общем, моя рука Рунгерд не озаботила, а вот рану на боку она вскрыла, вычистила (я старался сохранить лицо, но время от времени кривился и порыкивал) и зашила по новой.

Кстати, мною Рунгерд занялась в последнюю очередь. По ее понятиям, я был самым «легким» из уцелевших. Так что, обрабатывая меня, Рунгерд параллельно выдавала прогноз по остальным пациентам.

Медвежонок – в тяжелом состоянии. Перелом двух ребер и левой руки, множественные травмы мягких тканей, серьезная кровопотеря… Которой не было бы, если бы его сразу перевязали. У берсерков в боевой фазе раны практически не кровоточат.

Однако Рунгерд уже знала, как было дело, потому не удивлялась. Сконцы ведь готовили нас не для полноценной жизни, а для мучительной смерти, так что медицинская помощь была минимальной. Но прогноз по своему сыну Свартхёвдиона выдала оптимистический. Побочный эффект «берсеркерства» – ускоренная регенерация. И, надо полагать, повышенный иммунитет, потому что раны у берсерков не загнивают, если их правильно обработать. Так сказала Рунгерд, и я ей верил. У нее был соответствующий опыт. Покойный муж был тоже из «воинов Одина».

Хуже обстояло дело с моим лучшим учеником Скиди. Многочисленные раны, причем две опасные: в спину пониже лопатки и в бедро. А еще одна – очень опасная: в брюшную полость. Та, к счастью, не воняет, так что есть шанс, что парень выкарабкается.

А вот здоровяк Стюрмир выздоровеет точно. И уже через месяц сможет встать в строй. Аналогично – Гуннар Гагара.

На этом оптимистические прогнозы иссякли. Рунгерд честно заявила: двое оставшихся, Хавур и Юсуф, скорее всего – покойники. За Хавура Рунгерд еще поборется – попросит богов, а вот за Юсуфа просить некого. Его бог остался далеко на юге.

– Но ты все же попытайся, – попросил я.

Рунгерд поцеловала меня в щеку и шепнула, что сделает всё, что сможет. Мне стало трудно дышать. Волосы Рунгерд пахли тем же благовонием, что и волосы Гудрун на нашей свадьбе…

Внучка финской вёльвы-колдуньи угадала мои мысли.

– Ты поправишься, – пообещала она. – И отомстишь!

Но что мне месть? Разве месть вернет мне любимую?

– Вели поискать в углях, – попросил я. – Если она умерла, я должен это знать!

– Гнуп уже ищет, – сказала Рунгерд. – Поешь. Ты должен снова стать сильным. Боги сохранили тебя для того, чтобы ты отомстил за мою дочь!

Для Рунгерд моя жена уже была мертва. И это было плохо, потому что Рунгерд – колдунья и может видеть то, что скрыто.

Но я хочу не мстить, я хочу вернуть Гудрун!

– Ты чувствуешь, что её нет в живых? – спросил я напрямик.

Рунгерд покачала головой.

– Убили или увезли, неважно. Она скорее убьет себя, чем станет рабыней-наложницей. Я не знаю, жива ли она, но я знаю свою дочь.

В этот момент Хавчик кормил меня с ложечки. И я чуть не подавился, когда Рунгерд это сказала. К сожалению, так и есть. Если моя жена еще жива, то ей осталось недолго. Она – из рода викингов, а из них – плохие рабы. Даже прикованные к веслу галеры, они всё равно остаются опасными. Потому что с легкостью обменяют свою жизнь на смерть врага.

Последнее, что я помнил: в темноте меня укладывали на телегу.

Глава 2, в которой Ульф принимает гейс и нежданного гостя

Очнулся я только через три дня. Рунгерд поила меня травками, чтобы я не просыпался.

– Тебе нужно было отдохнуть, – пояснила она.

– Как Свартхёвди?

– Спит. Он поправится.

– А остальные?

– Будут жить.

Она постарела, королева Рунгерд. Морщинки вокруг глаз, уголки рта опустились, глаза больше не сияют… Я знаю, что Медвежонок для нее много дороже Гудрун, но дочь она тоже любила…

– Все – выживут? Даже Юсуф?

– Все.

В голосе ни радости, ни гордости.

– Хочешь есть?

Я хотел. Рунгерд распорядилась, и мне принесли сваренную на бульоне кашку.

– Я приказала убрать твой кнорр в сарай, – сообщила Рунгерд.

– Спасибо!

До следующей весны я точно никуда не поплыву. Да и не с кем. У меня больше нет хирда. И нет никого, кого я мог бы попросить помочь. Мой хирд, мои соседи, которых я повел на Сконе… И которые почти все там остались.

Конечно, у меня были деньги. Уцелели даже те, что были прятаны в усадьбе. Злодеи их не нашли. Но это не радовало. О деньгах знала только Гудрун. То, что они – на месте, – косвенное доказательство того, что она мертва. У живой Гудрун враги сумели бы выпытать место схрона. Что-что, а это викинги умеют.

Деньги пригодятся. К весне я, скорее всего, уже поправлюсь и смогу действовать. Это значит – купить драккар, нанять или собрать команду и плыть… Мстить. Вот только куда? Со временем станет ясно. С началом судоходства начнется на побережье обмен информацией. Мои деньги, связи моих родичей… Может, и Рагнар поможет. Или Стенульф. Логика подсказывает: те, кто напал на мой гренд, были в курсе, что меня там нет. Ни меня, ни моих людей. Следовательно, это кто-то из наших врагов-сконцев. С большой долей вероятности. Если это так, то Каменный Волк вынюхает. Он ведь тоже, считай, наш родич.

– От Стенульфа – никаких вестей?

Рунгерд покачала головой.

Хотя это я тороплюсь… Рано еще. Гребцы только позавчера вернулись на Сконе. Допустим, Каменный Волк с ними повидался (а как же иначе?) и узнал о том, что случилось. Требуется время, чтобы выяснить, кто из сконцев набежал на мое поместье. Если, конечно, это были сконцы…

«Лежи и лечись», – приказал я себе.

Ну да, это было не то что правильным – единственно возможным решением.

Ждать весны. И ждать хоть каких-нибудь вестей. Если Гудрун жива… То до весны она вряд ли доживет. Ее мать права: такие, как моя жена, не умеют жить в рабстве. Мне остается только надеяться…

– Рунгерд, что говорят руны? – спросил я. – Ты спрашивала?

Конечно, спрашивала. Но результата я не узнал.

– Пей и спи, – заявила Рунгерд, глядя мне прямо в глаза. – Скоро тебе понадобятся силы.

Скоро – это вряд ли. До весны еще до-олго…

На следующий день я проснулся сам. И сам поел. И сам сходил на крылечко. Цепляясь за стены, но сам. Жить буду. Рука почти не болит, это наверняка снадобья Рунгерд. Природные анестетики плюс немного колдовства.

Как же так вышло, что я всё потерял? Гудрун, хирд, собственную силу… И во всем виноват сам. Какого хрена я поддался уговорам и поперся грабить Торкеля? Что мне стоило собрать своих, загрузиться на Северного Змея и вернуться домой? Молодожен, блин!

Сердце просто на части рвалось. Гудрун, моя Гудрун!.. Мог бы – в одиночку помчался бы в Роскилле, собрал новый хирд… Не могу. Слабость чертова… Еле-еле до крыльца дошел – отлить…

«Не смей впадать в уныние! – велел я себе. – Она – датчанка. Потомок многих поколений скандинавских воинов, главное достоинство которых – умение выживать. А ты, бывший хёвдинг, бери пример с Рунгерд. Посмотри, как она держится!»

Сам я продержался еще три дня.

Три дня и три ночи. Я думал о Гудрун. И наконец она мне приснилась. Она бежала ко мне и смеялась. А между нами был обрыв. Я кричал ей, хотел предупредить, но она не слышала… Я видел, как она падает. Слышал ее крик… А потом прыгнул вниз… И проснулся.

В тот день я дошел до ручки, заистерил, нарычал на Рунгерд…

А она – заплакала.

Только однажды я видел, как королева Рунгерд теряет самообладание. В тот день, когда стало ясно, что Медвежонок стал берсерком.

Этот раз был вторым.

И я понял, какая я дрянь. И услышал, как скрипят зубы. Мои.

Хватит! Я – воин, а не тряпка! Я не могу вернуть прошлое, но свое будущее я создаю сам. И я сделаю все, что от меня зависит. Железом и золотом. Огнем и кровью. Всё, что у меня есть, я вложу в это дело. В спасение, если это возможно. В месть, если спасать некого.

Я схватил Рунгерд за руку и потребовал:

– Дай мне меч и помоги встать.

Она послушалась. И плакать перестала. Вероятно, что-то такое было в моем голосе.

Минутой позже я поставил ногу на деревянную колоду, изображавшую стул, положил левую, здоровую руку на оголовье Вдоводела, возвращенного мне Каменным Волком:

– Я, Ульф Вогенсон, прозванный Черноголовым, даю эту клятву пред всеми, кто меня слышит, людьми и богами в том, что не успокоюсь, пока не узнаю, кто напал на мой гренд и погубил моих людей. Не успокоюсь, пока не узнаю, что случилось с теми, кого они забрали, и не покараю совершивших беззаконие без жалости и пощады! Я клянусь, что у меня не будет других женщин, пока я не найду мою жену или не узнаю наверняка, что она мертва!

И будто током ударило. Причем не в левую руку, а в правую. Да так сильно, что я содрогнулся. И увидел моего Волка. Белый зверь оскалился яростно, угрожающе… И я понял: он сердится не на моих врагов – на меня. Моему неведомому мистическому покровителю не понравилась моя клятва.

Но дело было сделано, гейс принят, и обратно дороги не было.

И словно в подтверждение того, что клятва одобрена, в поместье приехал Ивар. Ивар Рагнарсон. Ивар Бескостный. Вот уж кого я меньше всего хотел бы сейчас видеть…

А зря.

Глава 3 Клятва Ивара Рагнарсона

Ивар приехал с дюжиной головорезов, но вошел в дом один.

Настоящий конунг. Серебряный с золотом панцирь, штаны ярчайшей синевы заправлены в красные, с серебряными узорами сапоги. Пояс так щедро украшен серебром, что кожи не видно. В оголовье меча – красный камень размером с голубиное яйцо. Цепь на шее – из червоного золота. Рукава бархатного плаща прихвачены браслетами. Тоже золотыми. Словом, вид истинно королевский. Разве что вместо короны – легкий шлем с выпуклым золотым львом.

– Я буду говорить с ним наедине, – не слишком вежливо объявил Рагнарсон. Но спорить с ним никто не стал. Даже хозяйка, Рунгерд.

Длинный дом вмиг опустел.

Остался Медвежонок, но он – не в счет. Его душа – не здесь. Витает в горних мирах после материнских настоек.

Старший сын Рагнара Лодброка пододвинул колоду, на которой я вчера принес клятву мести, уселся, расставив ноги:

– Что, Ульф-хёвдинг, иссякла твоя удача?

Я молчал. Что тут скажешь?

Впервые за всё время нашего знакомства я его не боялся. Что может отнять у меня дракон? Жизнь? Да забирай!

– Удивлен?

– Нет.

Так и есть. Меня теперь мало что удивит.

– А я подарок тебе привез.

Лицо у него совсем молодое. Ну да, ему же чуть больше двадцати. А глаза. Ну дракон и есть дракон. Ящер.

– Подарок. На свадьбу.

На скамью лег мешочек с серебром.

– Не ждал, Черноголовый?

– Ну почему же… – выдавил я.

– Я ведь и рассердиться могу, – напомнил Ивар. – Уж не думал ли ты, Ульф-хёвдинг, что слово Рагнарсона – горсть песка на ветру?

Я молчал. Наказать меня сейчас – проще простого. Один раз по голове тюкнуть. Хотя такой, как Ивар, мог бы без проблем убить меня и когда я был в полной силе. Я вообще не знаю никого, кто способен ему противостоять. Разве что его брат Бьёрн…

– Твоя доля выкупа от конунга англов, – сообщил Ивар. – Как обещал.

– Благодарю, – произнес я равнодушно. Деньги у меня и так есть. Но то, что мне надо, за деньги не купишь.

Ивар явно чего-то ждал от меня. Чего? Более пылкой благодарности? У меня не было настроения ни гадать, ни пресмыкаться. Так что он первым нарушил молчание:

– Я ведь тебе еще кое-что обещал, Ульф-хёвдинг. Не помнишь?

– Нет… Прости.

– Я обещал тебе, что со всяким, кто польстится на твою женщину, я обойдусь так же, как я обошелся с обидчиком моей Лив.

Да, было что-то такое после моей драки с Гримаром Скаммхальсом, который возомнил, что сможет стать мужем Гудрун, если меня прикончит. Ивар тогда захотел, чтобы я пошел с ним грабить англичан. И я не рискнул ему отказать. Особенно после того, как он объявил: всякий, кто посмеет в мое отсутствие покуситься на Гудрун, пожалеет о том, что родился на свет.

– …Так же, как я обошелся с обидчиком моей Лив.

Лив – одна из наложниц Ивара. Какой-то отморозок спьяну… польстился. Ивар его наказал. Да так, что даже папа Рагнар укорил сына за жестокость.

Я попытался вспомнить, как именно было сформулировано обещание Ивара. Это было важно. Скандинавы стараются выполнить клятву с юридической точностью. Буквально. Точность исполнения контролируется богами, и расправа с клятвопреступниками неотвратима, как приход зимы. Так они думают, и у них есть на то основания.

А что там было сказано? Если я поплыву с Иваром в Британию, то всякий, кто посмеет… И так далее. Без всяких оговорок и дополнительных условий. Кто-то посмел, и теперь Ивар пришел исполнить обязательства. И плевать, что я сам оставил Гудрун без защиты. Всякий, кто покусится…

Я вдруг почувствовал: где-то внутри моего измученного организма просыпается свирепая надежда. Где-то там, на поле проигранной битвы, вновь запела труба, сзывая рассеянное войско. Вчера я поклялся отомстить, не зная, как я это сделаю, но зная – должен. И вот теперь боги, или судьба, или… Да какая разница, кто… Дает мне шанс.

Не так. Не шанс – уверенность. Потому что Ивар Бескостный – это как заполучить всесокрушающий молот Тора.

У меня даже рука болеть перестала. Ивар Бескостный! Да у него свои люди во всей Дании. И любой здешний ярл, который лишь губы скривит, если я попрошу его о помощи, примчится со всех ног, если старший из Рагнарсонов просто пальцем поманит.

Только что у меня не было ничего, кроме моей клятвы. И меня самого, не способного самостоятельно подпоясаться. А теперь за моей спиной – самый страшный, нет, самый грозный конунг Дании. После Рагнара, конечно.

– Расскажи, как это случилось, – предложил Ивар. – Я должен знать.

Я рассказал. Всё как есть. Не так уж много. Учитывая, что о случившемся на Сконе он уже знал от отца.

Ивар выслушал меня очень внимательно и подвел итог:

– Ты поступил как должно, Ульф-хёвдинг, но тебе не повезло. И я знаю, почему так вышло.

Я спросил: почему?

– Один, – объяснил Рагнарсон. – Отец Воинов – не твой покровитель.

Я смотрел в неподвижные глаза Ивара и видел дракона. Дракон ухмылялся.

– Я не знаю, кто сжег твою усадьбу, – сказал Ивар, растягивая губы в улыбке. – Я не обещал беречь твое имущество. Но тот, кто покусился на твою жену, должен ответить. Неважно, жива она или мертва, сгорела или умерла позже. Я поклялся и сдержу клятву. Сам я не могу отправиться на поиски… – Тут Ивар сделал паузу: вдруг я буду настаивать на его личном участии?

Я не стал. Я понимал: клятва клятвой, но он – большой человек и у него большие дела. Будущее завоевание Англии, например. Да и как можно на чем-то настаивать, если говоришь с драконом? Кто может знать его мысли? А вот, если ты случайно окажешься у него под лапой, результат очевиден.

Ивар убедился, что я не собираюсь возражать, и продолжил:

– Ты дружен с моим хёвдингом: Красным Лисом из Скоген Лифер.

Скоген Лифер, Плотный Туман. Так скандинавы называли Ирландию.

– Да, это так, – подтвердил я.

Не то чтобы дружен… Но отношения у нас неплохие.

– Красный Лис и его люди займутся этим делом. Лиса же не зря называют Лисом. Он умен, хитер и неутомим. Почти как я, – Бескостный вновь улыбнулся. Так улыбается дракон, перед тем как выдохнуть пламя. – Он знает, что нужно делать, а если он ошибется, ты его поправишь. – Тут Рагнарсон окинул забинтованного меня изучающим взглядом и резюмировал: – Ты сможешь.

– Я не могу ни биться, ни грести, – предупредил я. – Даже застегнуть пояс сам не могу. Но конечно, я пойду с ним!

А как же иначе. Это мое дело и мой гейс.

– У Лиса хватает хирдманов, чтобы вращать весла и железо, – заявил Ивар. – Ему понадобятся твои глаза, твой ум и твой язык, а их, как я вижу, сконцы не тронули. Тот, кто напал на твой гренд, захватил кого-то из твоих людей.

– Или убил всех.

Ивар глянул на меня с сомнением. Сомнением в моем здравомыслии. Ну да, зачем уничтожать то, что можно продать. Бывают исключения. Например, когда весь навар жертвуется, скажем, Одину. Но тогда усадьбу не разграбили бы.

– Тот, кого мы ищем, захватил твоих людей, – терпеливо повторил Ивар, и я поспешно кивнул. – Возможно, он захочет кого-то продать, – продолжал Бескостный. – На его месте я сделал бы это где-то поблизости. Рабов бы продал, но задерживаться не стал. Пусть даже твой враг ничего не знает о моей клятве, но моему отцу не нравится, когда кто-то бесчинствует на Сёлунде. И об этом знают все.

«Особенно Мьёр-ярл, с помощью которого Рагнар и устроил провокацию, позволившую ему захватить здоровенный кусок Сконе», – подумал я.

Но мысль эту, естественно, не озвучил.

– Вы с Лисом побываете на всех крупных рынках рабов в Сконе, – сказал Ивар. – Ты наверняка сумеешь опознать своих людей или хотя бы описать их, чтобы знать, о ком следует предупредить, если их выставят на продажу.

Отличный план. Если всё получится, я смогу узнать имя своего врага. И, возможно, взять его след.

– Сегодня я и мои люди воспользуемся гостеприимством дочери Ормульфа Хальфдана, – сообщил старший сын Рагнара Лодброка, – а завтра отправимся в обратный путь. Ты поедешь с нами. И будет неплохо, если дочь Ормульфа погадает мне. Слыхал: Асы[2]с ней накоротке. Один из них даже наградил ее сыном? Или то был ван[3]?

– Теперь этомойсын, – уточнил я на всякий случай.

Дракон поглядел на меня задумчиво. Но никак не откомментировал.

Встал, некоторое время глядел на спящего Медвежонка, потом изрек:

– Он – тоже.

– Что – тоже? – спросил я.

– Поедет с нами в Роскилле.

– Он – в беспамятстве. Не стоит его трогать.

– Завтра он очнется, – уверенно заявил Ивар. – Поедет с тобой на одном возу. И я передумал: мать его – тоже поедет. Мне потребуется ее помощь в одном деле.

И вышел. А через минуту вошла Рунгерд.

Очень напряженная, я бы даже сказал, испуганная. Немудрено. Ивара побаивались даже его собственные хольды.

Я передал наш разговор. Она выслушала и кивнула. Она наверняка знала об Иваре не меньше меня. Вполне достаточно, чтобы не спорить с драконом.

Понравилось ли ей распоряжение Рагнарсона? Не знаю. Выслушала, встала и занялась организацией расширенной трапезы. Гостей следовало накормить, и накормить качественно. Особенно таких гостей.

Глава 4 Руны говорят

– Я видел его смерть, – чуть слышно, почти не шевеля губами, произнес Ивар. – Змей плюнул в него ядом, а он не успел подставить щит. Я видел его тело, распухшее от змеиного яда. Позорная смерть. Видела ли ты что-нибудь подобное в своих снах, мудрая женщина? Слышала ли ты когда-нибудь, чтобы кто-то видел подобный сон?

– Боги насылают нам сны, – не поднимая глаз, проговорила Рунгерд. – Ты – конунг, и у тебя сны конунга.

Ее пальцы играли с выложенными на доску рунами. Передвигали, меняли местами, гладили ласково и чутко: словно пытаясь угадать, какой именно знак вырезан на другой стороне пластинки.

– Это не ответ.

Рунгерд подняла голову. Поглядела на сына Рагнара так, как смотрят на пламя, когда хотят разглядеть в нем огненную ящерицу.

– Ты знаешь, что поют скальды о твоем отце, Ивар-конунг, – сказала она. – О том, как он убил змея, чтобы получить в жены свою первую жену, дочь Херруда, ярла гаутов?

– Мало ли что поют скальды…

– Они поют то, что вкладывают в их уста боги, – напомнила Рунгерд.

– Или то, что мы хотим услышать, вкладывая им в руки серебро.

– То есть ты точно знаешь, что змея не было?

– Я точно знаю, что многие из ярлов, тех, кто раньше считал, что Рагнар слишком молод, чтобы унаследовать власть после своего отца Сигурда Кольцо, после женитьбы отца на Торе Горной Оленице переменил свое мнение.

– Выбери три руны, – потребовала Рунгерд.

Ивар подчинился. Движение его было настолько быстрым, что Рунгерд успела лишь разглядеть, как взлетели над доской три белые пластинки из моржовой кости и одновременно упали на подставленную ладонь. Ивар на руны даже не взглянул.

– Что там? – спросил он.

Рунгерд долго разглядывала врезанные в моржовую кость бороздки, выкрашенные Иваровой кровью. Потом подняла взгляд и произнесла вполне уверенно:

– Месть сделает тебя великим конунгом!

– А мой отец? – бесстрастно поинтересовался Ивар.

– Его я не вижу. Он слишком велик. Но и он умрет.

– Все умрут, – в голосе Ивара впервые послышалось нетерпение. – Я хочу знать: умрет ли он позорной смертью или будет пировать в Асгарде?

– Скажи мне, сын Рагнара, веришь ли ты в силу Асов?

– Конечно!

– А в их мудрость?

– К чему твои вопросы?

– А скажи: ты станешь отказываться от доброго хирдмана лишь потому, что ему в битве разбили щит?

– Нет, не стану.

– Тогда почему ты считаешь, что Один откажется от доброго воина лишь потому, что того угораздило во время битвы поскользнуться, упасть со скалы и сломать себе шею? Или сгореть в пожаре? Или умереть от старости в собственной постели?

– Я уже слыхал такое, – в голосе Ивара прозвучало нетерпение. – Но почему тогда говорят, что в Валхаллу уходят лишь те, что погибли с оружием в руке?

– В Валхаллу забирают воинов, – сказала Рунгерд. – Как узнать воина? Только ли – по оружию? Разве, отложив в сторону меч, твой отец перестает быть воином?

– Воистину ты мудрая женщина, Рунгерд, дочь Ормульфа, – Ивар усмехнулся. – Ты не смогла мне рассказать ничего о том, что я хотел знать. Но поведала мне достаточно, чтобы я не чувствовал, что зря потратил время. И еще поведала, что руны говорят: помощь твоему зятю сделает меня великим конунгом.

– Я так сказала? – удивилась Рунгерд. – Я вообще ничего не говорила. Я лишь истолковала то, что сказали выбранные тобой руны. И я ничего не говорила о муже моей дочери. Но если ты мне не веришь: взгляни сам. Ты ведь знаешь руны не хуже скальда.

– Нет! – Широкая ладонь перевернулась, руны упали на доску, и движение руки Ивара тут же смешало их с остальными. – Я слышал твои слова. Но не видел знаков. И я по-прежнему свободен в своих решениях. Однако ответь мне на один вопрос, мудрая женщина. Ты только что сказала: муж моей дочери. То есть ты думаешь, что она жива.

– Она жива, – спокойно ответила Рунгерд. – Теперь я это знаю. Я молила богов о помощи. Просила дать знак. И боги услышали.

– И каков был их ответ? – заинтересовался Ивар. – Ты уверена, что не ошиблась в его толковании?

– Ошибиться было невозможно, – Рунгерд ссыпала руны обратно в мешочек. – Этот ответ таков, что не допускает сомнений. Потому что этот ответ – ты, Ивар-конунг. А кто я такая, чтобы усомниться в слове сына Рагнара?

– Ты – мудрая женщина, – в очередной раз объявил Ивар. – Не зря моя мать так тебя ценит.

– Значит, это Аслауг велела тебе привезти меня в Роскилле? – догадалась Рунгерд.

Ивар покачал головой.

– Давай будем считать, что меня прислали боги. Вот, возьми! – Ивар снял с руки золотой спиральный браслет и ножом отрубил кусочек размером с ноготь.

– Не надо, – возразила Рунгерд. – Это я у тебя в долгу!

– Не тебе, – пояснил Ивар. – Богам.

Глава 5 Связи крови и долга

– Теперь я твой, дружище Ульф! – Красный Лис присел рядом, похлопал меня по здоровой руке. – Я, мой кораблик и мои ребятишки.

«Ребятишки», ирландские хольды Бав Прыгун, Довлах Бычок и Грихар Короткий, остановились поодаль и почтительно внимали. То есть Бав и Грихар внимали, а Давлах ковырялся в ухе.

На носу у ирландского драккара необычная фигура: зверь с квадратной мордой, высунутым языком и красными, будто окровавленными клыками.

Ирландцы утверждали, что это собака. Никогда бы не догадался.

– Куда поплывем, хёвдинг? С какого рынка начнем?

Надо полагать, Ивар познакомил Лиса со своим планом поисков. Или нет. Идея очевидна. Но вопрос серьезный, я задумался. Потом спросил:

– А куда бы ты поплыл, чтобы сбыть пленников?

– Сюда, в Роскилле, – не раздумывая, ответил ирландец. – Но я – не они.

– Согласен. Куда бы ты поплыл на их месте?

– Куда-нибудь, где без особого риска можно обменять трэлей на серебро, – так же, не раздумывая, ответил Красный Лис. – На ближайшую ярмарку.

– И где она?

– На Сконе. Но там сейчас Рагнар. Если он узнает, что кто-то продает пленников-сёлундцев…

– Ему не понравится?

– Как сказать. Скорее, он просто объявит свободных – свободными, как того требует закон, а рабов – своей собственностью по праву добычи.

Ну да. Это очевидно. Никто не может объявить рабом свободного человека, вернее, свободного датчанина, без подобающей причины. Удар дубинкой по голове таковой не является.

– Тогда с чего начнем? – спросил я.

Глупо советовать старожилам, какую дорогу выбрать.

Красный Лис назвал с полдюжины мест, о большей части которых я даже не слышал. Я куда лучше разбирался в географии средневековой Франции, чем в населенных пунктах средневековой же Дании.

Медвежонок, возлежавший с мрачным видом на ложе из шкур, заявил, что плыть следует в Оденсе.

Оденсе – то бишь святилище Одина, располагалось на берегу одного из фьордов соседнего острова Фюн. Весьма крупного острова.

Красный Лис покосился на моего побратима и буркнул что, мол, в информационной помощи жрецов Одина не нуждается, а взятые в моем поместье рабы годятся на нечто лучшее, чем ритуальное повешение.

Свартхёвди и ирландский хёвдинг друг друга недолюбливали, но Лис был, по-своему, человеком чести, поэтому разговаривал сдержанно. В своем нынешнем состоянии грозный берсерк был не опаснее годовалого теленка.

Вот когда Свартхёвди поправится, мне придется внимательно следить, чтобы взаимная неприязнь этих двоих не привела к нехорошему.

Впрочем, оказавшись на палубе, любой викинг автоматически становился вежливым и деликатным. Со своими.

Медвежонок не стал обзывать ирландца нехорошими словами. Он лишь напомнил, что неподалеку от святилища находится самый крупный в окрестностях постоянно действующий рынок рабов. И Рагнара там не очень-то боятся, потому что тамошний конунг – родич жены Рагнара Аслауг…

Короче, если бы решал он, Свартхёвди, то мы бы уже не болтали попусту, а полным ходом шли в Фюну.

– Оденсе! – решил я.

И драккар взрезал воду Роскилле-фьорда.

* * *

– Скажи мне, братец, что ты думаешь по поводу гибели Хрёрека? – задал я Медвежонку второй вопрос, который не давал мне покоя. Первый, естественно, был о Гудрун…

– Думаю, Хрёреку Соколу не стоило ссориться с Сигурдом, – буркнул Свартхёвди.

– Он вступился за своих, – напомнил я. – Сигурд обидел его родичей.

– Вот и сказал бы об этом Сигурду. Уверен: Змееглазый дал бы ему что-нибудь, чтобы загладить обиду. Сигурд Рагнарсон – не худший из братьев. И не жаден. Ты ведь знаешь: он заплатил выкуп за убийство отца Скиди, Одды-хёвдинга, хотя убил его не в поединке, а во время игры в мяч.

Да, я слышал эту историю. Сигурд заплатил – и щедро. Правда, в то время ему было лет шестнадцать.

– Так что не за своих родичей вступился Хрёрек, а встал на сторону Харека-конунга, который сам знаешь как относится к Рагнару и его сыновьям. Харек-конунг Сигурду не по зубам, а вот Хрёрек Сокол – другое дело. Вот Рагнарсон и отомстил.

– А мы? – спросил я.

– Что – мы? – не понял Свартхёвди.

– Мы же с тобой вроде как из его хирда. Получается, мы должны отомстить за нашего конунга?

Медвежонок расхохотался… И тут же скривился от боли.

– Ульф, – прошипел он сквозь зубы. – Думай, что говоришь. У тебя – свой хирд…

– Был! – перебил я.

– Был или нет, неважно. Но ты ушел от Хрёрека. И я тоже. Из всех нас только Ове Толстый состоял с Хрёреком в кровном родстве. Мы – нет. И конунг над нами не Хрёрек, а Рагнар. Следовательно, в этом споре ты должен был встать не на сторону Хрёрека, а на сторону Сигурда Змееглазого. Забудь о Хрёреке. Нам нет до него дела.

– Можно я задам тебе один вопрос?

– Да хоть сто, – разрешил Медвежонок.

– Как ты, сёлундец, попал в хирд Хрёрека?

– Так вышло. Его драккар пришел в Роскилле семь зим назад. А я был тогда мальчишкой, который искал, в какой сапог сунуть ногу[4]. Мне понравился сокол, нарисованный на парусе Хрёрекова драккара. И сам он тоже понравился. Грозный. А Хрёрек, как оказалось, слыхал о моем отце. И о моем деде Хальфдане. Он спросил: не берсерк ли я? Узнал, что нет, и принял в хирд. Примерно так же, как и тебя. Только я сразу стал дренгом.

– Сразу – дренгом?

Медвежонок ухмыльнулся.

– Нет, сначала он велел меня проверить. Проверить, насколько я хорош. И проверял меня не увалень Стюрмир, а сам Ульфхам Треска.

– И что?

– Как что? Ульфхам меня побил, конечно. Но я тоже достал его пару раз, так что Треска решил, что я – подходящий. Но ты не обижайся, брат, что тебе достался Стюрмир. Я был при оружии и намного моложе, чем ты. А еще Хрёрек знал, какого я рода. Что же до тебя, то я считаю: Хрёрек отнесся к тебе неплохо. Будь я на его месте, то вообще не принял бы в хирд чужака, о котором ничего не знаю. Вдобавок в таких лохмотьях, которые рабу-свинопасу надеть стыдно. Так что глупо тебе держать на него обиду, тем более теперь, когда он мертв.

– Я и не держу, – пробормотал я. – А ты тоже считаешь, что он мертв?

– Восемь кораблей, брат! Восемь – против трех! Тут всё ясно даже твоему мальчишке Виги. Не думай об этом. Мстить за Хрёрека – это не твой гейс.

Что ж, по-своему он прав, мой побратим Свартхёвди Медвежонок. Но я так не мог. Хрёрек принял меня в семью. И наша связь не прекратилась только от того, что я выбрал собственную дорогу. Я всё еще был ему должен. Крепко должен. И что там ни говорили понимающие люди, для того чтобы посчитать Хрёрека-конунга мертвым, мне мало простой логики. Я хочу знать точно. И я узнаю. Но сначала я должен вернуть Гудрун. И отомстить. Или отомстить…

* * *

Труднее всего было ночью. Когда бездна, в которую ухнуло всё, что мне дорого, смотрела на меня из тьмы. Бездна и еще – неизвестность. Жива ли моя любимая? Что с ней сейчас? Мне безумно хотелось услышать «да» в ответ на первый вопрос. Но что на второй? Я знал, какова судьба пленниц в этом мире. И потому другой моей мыслью было: не лучше ли ей умереть?..

Глава 6 Закон свободных

Как и обещал Медвежонок, в Оденсе оказался здоровенный рынок живого товара. Коров, коней, лошадей, овец… Но, главное, людей. Мне казалось, я научился спокойно относиться к тому, что люди становятся товаром. У меня у самого были рабы, и от того, что я делал всё, чтобы им жилось неплохо, суть не менялась. Они принадлежали мне целиком. Их навыки, их труд, их жизни. Я мог взять любую тир[5], и никто, даже моя жена, не сказал бы ни слова. Вот еще! Это как ревновать мужа за то, что он приласкал собаку. Более того, я мог отдать любую из них кому пожелаю или организовать из трэля и тир здоровую рабскую семью, которая будет растить для меня новых рабов. Я был рабовладельцем и, что характерно, знал, что мои рабы молятся своим разным богам за меня, своего хозяина, и считают меня невероятно добрым, ведь я хорошо их кормлю и не делаю больно без очень уважительной причины. То есть им у меня хорошо. А свобода – такая штука, которая нужна далеко не каждому. Девять из десяти тут же обменяют ее на сытость и безопасность. А десятый, скорее всего, попытается ограбить кого-нибудь из девятерых. Чтобы миром правила доброта, за ее спиной должен стоять Бог, но Бог наделил человека свободой воли, и тот выбрал не его, а крепких жестоких парней. Лучшее, что можно выбрать в такой ситуации: сделать жестокость строго дозированной и целесообразной. Это и есть прогресс. Но до прогресса оставалось больше тысячи лет, и рабский рынок близ святилища Одина был ужасен. Рачительный хозяин со скотиной и то лучше обходится. Никто не станет забивать корову в колодки или бить коня кнутом в назидание другим лошадям. Вдобавок здесь жутко воняло. А когда ветер дул со стороны святилища, где на священном дереве гнили священные «плоды», вонь становилась просто нестерпимой.

Но мы пришли сюда не цветочки нюхать, так что я взял костыль и, опираясь на плечо безусого ирландского паренька по имени Нуада, вступил в этот рукотворный ад.

А тем временем Красный Лис, который ничем не мог мне помочь в поисках, поскольку никого из моих бывших домочадцев опознать бы не смог, отправился туда, где стояли шатры местного руководства, дабы поискать полезную информацию. Я нацелил его на моих ткачих. Зачем налетчикам убивать женщин, тем более – мастериц? Ткачихи – это профессия приметная. Пусть поинтересуется. И представится заодно.

Торговать мы не собирались, так что налог с нас не причитался, но порядок есть порядок. Какому хозяину понравится, если на его территории высаживается некое вооруженное формирование и даже не удосуживается нанести визит вежливости? Разве это не повод самому нанести визит пришельцам? И уже не вежливости, а совсем другого сорта?

Сначала у меня была мысль: поспрашивать насчет рабов-франков… Но тут было столько рабов-франков, что спрашивать было глупо. Рабов-франков здесь была едва ли не четверть. Даже больше, чем англичан. За что еще зацепиться?

Рабы, рабы, рабы… В клетках, в цепях, в колодках, в загонах. С бритыми головами и спутанными вшивыми патлами. Юные девушки и те беззубые старики, которых отовсюду свозят к святилищам Одина, чтобы принесли последнюю пользу поработителям, повисли жертвами на священных дубах. Разные лица, разные оттенки кожи… Объединяло всех только одно: безысходность и страх.

Искать среди мастеров-ремесленников? У меня ведь и такие были. Кузнец, гончар, резчик, строитель…

Профессионалы среди общей массы выделялись. Спокойствием. Они стоили немалых денег. Их хорошо кормили и не лупили без причины.

Но моих мастеров – не было. Во всяком случае я никого не углядел.

Оставались монахи. Отец Бернар. Он ведь так и не сменил свою рясу на более утилитарную одежду. Так что будем искать и по этому признаку.

Прозвище моего помощника – Зоркий. Так что я и его сориентировал. Ищем монаха. Волосы длинные, светлые. Лет под сорок. Росту высокого, телосложением… Ну примерно как Красный Лис…

К сожалению, монахов тут скопилось еще больше, чем ремесленников. Высокие, крепкие и немолодые тоже не были редкостью… И у каждого третьего глаза светились надеждой. Они надеялись, что Бог их спасет. Либо в этой жизни, либо – когда она закончится. Блажен, кто верует.

Мы бродили по этой юдоли страданий больше часа, и я порядком умотался. Нуада – тоже, поскольку всё это время служил мне живой опорой. Поэтому предложение зайти перекусить и заодно – передохнуть он воспринял с энтузиазмом.

Пища оставляла желать лучшего: полусырая крупа с жесткими кусками жирной баранины. Мне этакое варево без пива даже в рот не лезло, а пива мне было нельзя. До следующего новолуния. Так сказала Рунгерд, а значит, точно нельзя. Но Нуада покушал. Вернее, сточил всё, что предложено: полшлема «плова по-скандинавски», лепеху оружейной твердости и пол-литра дрянного, судя по запаху, пива. Насытился, оглядел окрестности повеселевшим взглядом и дернул меня за рукав.

Опаньки!

Между четырех палаток, предназначение которых известно каждому половозрелому норману, обнаружился небольшой, дюжины на две рабов, загончик. А внутри…

Нет, невзлюбившая меня с недавних пора Госпожа Удача, определенно, решила показать мне личико. Эта фигура в лохмотьях, когда-то бывших рясой, мне определенно знакома. Молодец Нуада!

Отец Бернар собственной персоной. И в цепях. На лице – кровоподтеки. Свежие. Не понимаю. Он же мирный.

Или работорговец среагировал на мощное телосложение?

А где он сам, кстати? Не тот ли богато прикинутый толстяк с понтовым мечом на поясе?

Наверняка он. Явно из успешных, сволочь. Одет едва ли не лучше меня, но сам далеко не красавец. Толстая одутловатая физиономия, украшенная бородавками. Хотя сам мужик отнюдь не стар. И не слаб. Здоровенный кабан. И сразу видно – мерзкий тип. Так и хочется приласкать дубинкой по репе.

Но – нельзя. Надо – договариваться.

Почти повиснув на плече Нуады (слабость, блин), я поковылял к торговцу живым товаром.

Тот меня заметил не сразу, потому что как раз принимал плату за вход в одну из палаток. В ней сейчас было тихо. Зато из трех других доносились специфические звуки. Рабыни ублажали клиентов. Бизнес жабы процветал.

Ага, вот и до меня дошла очередь. Ну и мерзкая у тебя ухмылка, мужик! Так бы и приложил сапогом… Но это – мечты. Даже если отринуть закон и порядок, в моем нынешнем состоянии о подобном можно только мечтать.

Я кивнул в сторону загона, где томились трэли.

– Этот большой, на цепи – он кто?

– Трэль, кто ж еще! – буркнул работорговец, но, приглядевшись ко мне и опознав кредитоспособного покупателя, помягчел: – Хороший раб, большой, сильный, сам видишь. Можешь мускулы пощупать. И по-нашему говорит. Три марки.

Цена не маленькая. Но и не запредельная. Однако я знаю, что разница между объявленной стоимостью и настоящей существенно отличается. То есть сторговать можно и марки за полторы. А это для взрослого сильного мужчины – слишком мало. Подозрительно мало.

– Послушен?

– Ага, – после небольшой заминки.

– А били за что?

– Ну-у-у… – Рожа работорговца выразила нравственный конфликт. Начнешь врать – потеряешь клиента. Скажешь правду – придется сбавлять цену. Или, опять-таки, клиента потеряешь.

– Вижу, сам ты – из Сёлунда? – поинтересовалась жаба.

Я кивнул. Для местных вышивки-узоры на одежде – как фамилия автора на книге.

– У вас на Сёлунде рабы стоят недешево, – закинул пробный камень работорговец.

– Я для себя беру, не для продажи, – сообщил я чистую правду. – Что с ним не так? Строптивый? Или буйный?

– Э-э-э…

– Значит, буйный. Воин бывший, да? Я его куплю, а он на меня – с топором?

– Не буйный, нет! – поспешно отреагировал работорговец. – Строптивый немного.

– Давай не темни! – поощрил я. – Расскажи мне всё как есть, и я его куплю. По справедливой цене. За полторы марки.

– Полторы марки?! – Работорговец аж взвился… И тут же сник: – Ладно, бери за полторы. Я сам его за три взял. Сказали: он лекарь. А он и не может ничего. Или не хочет. Я его побил немного, так он есть перестал. Сдохнет – вообще ничего не получу.

Я кивнул Нуаде. Тот развязал кошель. Торговец извлек весы. Отмерили полторы марки, пересыпали в новый кошель.

– Сейчас за кузнецом пошлю, – пообещал работорговец.

Я подошел к клетке.

– Отец Бернар!

Ноль реакции.

– Отец Бернар! Это я, Ульф!

Ага, услышал. Поднял голову. Крепко ему досталось. Оба глаза заплыли, лицо распухло… Мое желание как следует проучить работорговца стало острым до нестерпимости. Но характер придется придержать.

– Ульф…

– А-а-а… – раздался за спиной басок работорговца, – так вы знакомы, получается! Ну-ка погоди! – Это он – кузнецу. – Выходит, ты меня обманул, сёлундец! Сделка расторгается. Забирай свое серебро! – Он швырнул мне в ноги мешочек. – Снова будем торговаться!

Ну, жаба!

– Мы уже сторговались, – с трудом сдерживая ярость, процедил я. – Сделка заключена. Ты получил деньги!

– Уже нет! – нагло заявил работорговец. – Вон твои деньги. Снова у тебя. Новая цена – пять марок!

У меня в глазах потемнело. От гнева и от слабости одновременно.

Работорговец ухмылялся. Видит, сволочь, что я не в форме. И правая рука забинтована.

– Нуада, нет, – сказал я, когда юный ирландец потянулся к мечу.

За спиной у работорговца нарисовались двое громил. Будь я в форме, все трое мне – на один зуб. Да и не было бы драки. Вызвал бы жабу на поединок – и прикончил.

Только, будь я в форме, и негодяй не стал бы пальцы гнуть. А тут почуял слабину.

Вариантов у меня было два: заплатить пять марок грабителю или уйти. Уйду – вообще лишусь всякой возможности доказать предыдущую сделку.

Но тут удача все же показала личико. Придерживая пояс с боевой сбруей, из палатки, где трудились путаны-невольницы, выбрался… Давлах. Давлах Бычок. Хольд Красного Лиса.

Выпрямился, срисовал ситуацию, засупонился…

И вдруг засвистел заливисто, да с коленцами. Так, что ушам стало больно.

Работорговец аж подпрыгнул. Обернулся:

– Ты – чего?

– Того, – лаконично ответил Давлах, обошел его вразвалочку и встал рядом с нами. – Я знаю этого человека, – кивок в мою сторону. – И я – с ним.

– А кто еще? – задал работорговец идиотский вопрос.

Он растерялся.

– А еще – я! – Расталкивая народ, к нам, аки ледокол, пробивался Красный Лис. А с ним еще с полдюжины ирландцев.

Впрочем, и на стороне работорговца народу прибавилось. Земляка тут всегда прикрыть готовы. Тем более, против него – явные чужаки. Даже не скандинавы.

Я в двух словах изложил Лису суть дела, спросил напрямик:

– Встанешь за меня на хольмганг?

– Вот еще! – фыркнул ирландец. Увидел мою обиду, пояснил: – Хольмганг с этой бородавчатой свиньей меня опозорит. Не беспокойся. Заберем мы твоего лекаря. Он же у тебя свободным человеком жил, верно? А в Законе что сказано? Если кто-то принудит свободного человека… То тем хуже для него! Сейчас лагман подойдет, и всё будет в порядке.

Подошел. Лагман. Человек Закона, а если точнее – его Глашатай, а по-простому – Законоговоритель. Пожилой дядька. Важный, как индюк.

Кивнул благосклонно моему оппоненту, велел:

– Расскажи, о чем спор вышел.

Но Красный Лис не дал жабе открыть рот.

– Спора нет! – заявил он. – Вот этот человек, – жест в мою сторону, – говорит, что этот человек, – жест в сторону отца Бернара, – является свободным человеком, пропавшим пол-луны тому назад. – А следовательно, по законам, данным нам богами и конунгами, человек этот свободен, а тот, кто его свободы лишил, повинен наказанию, как и тот, кто, напав на человека в лесу, привязал его к дереву. Как вот этот человек! – И последний решительный жест – в сторону работорговца.

Собравшаяся вокруг изрядная толпа враз зашумела. Мнения разделились… И большинство было – не в нашу пользу.

Законоговоритель дал народу поорать, затем решительно потребовал тишины.

– Ты говори! – приказал он работорговцу.

И тот немедленно начал драть глотку. Мол, ничего это не свободный человек, потому что он, работорговец, купил его аж за три марки. И более того, этот сёлундец (я то есть) готов был купить трэля, но предложил за него всего полторы марки, а цена хорошая – пять, потому что он, работорговец, изрядно потратился на этого трэля, кормил его, учил правильному поведению и так далее. А если бы правдой было то, что сказал сейчас этот чужеземец (имелся в виду Красный Лис), то почему тогда сёлундец (то есть я) не объявил сразу, что это не трэль, а свободный? Да и вообще, если каждого раба, который когда-то был свободным, отдавать бесплатно, то, значит, всех, взятых в набегах, придется отдавать. Даже и христиан. Кстати, и этот, так называемый свободный, – тоже христианин, хоть и без креста, но всё время молится христианскому богу. А как может христианин быть свободным человеком, это уже вообще непонятно…

Тут Красный Лис снова его прервал.

Полез за пазуху и достал оттуда большой золотой крест. Реально большой. В четверть кило, не меньше.

– Видишь? – поинтересовался он. – Я – христианин. И всякий, кто скажет, что я – не свободный человек, продолжит свою речь в царстве Хель!

Зря он это сказал, подумал я. Отношение к христианам в Скандинавии, мягко говоря, недоброжелательное. И неуважительное. Та часть толпы, которая была на нашей стороне, заметно уменьшилась.

Очень довольный (главное – угодить избирателю) Законоговоритель поглядел на Лиса с искренней симпатией (ну, мужик, ты так удачно подставился) и уже набрал в грудь воздуху, чтобы вынести вердикт, но тут ирландец извлек еще один культовый значок. То есть не то чтобы культовый, но такого, фигурально выражаясь, веса, что перетягивал Гунгнир и Мьёлльнир[6]разом. Это была двухдюймового диаметра бляха, тоже золотая, на которой сверху был изображен ворон, а снизу – крохотный воин с луком. Знак Ивара Рагнарсона.

Золото полыхнуло на солнце, и Глашатай Закона проглотил заготовленную речь. Ивар Бескостный мало того, что снискал изрядную славу человека выдающейся даже по местным меркам жестокости, так еще и приходился родичем местному конунгу.

Вот такая незадача.

– Мое имя Мурха, – сообщил ирландец, откровенно наслаждавшийся произведенным эффектом.

Я удивился. Потому что до того времени думал, что Красный Лис – это и есть имя.

– Я – морской ярл и хёвдинг Ивара Рагнарсона, прозванного Бескостным. И всякий, кто усомнится в моем слове, оскорбит не только меня, но и моего конунга. Это понятно?

Толпа загудела. Я бы сказал: зловеще загудела. Нас была – горстка. Против чуть ли не двух сотен местных. Причем – вооруженных местных, потому что здесь без оружия даже в гости к соседу не ходят, не то что на ярмарку. Но Красному Лису – как с куста. Даже бровью не повел. Напротив, уставился с вызовом на Законоговорителя и повторил с нажимом:

– Это понятно?

– Мы услышали тебя, Мурха-хёвдинг, – уклонился от прямого ответа Законоговоритель.

– Очень хорошо. Слушайте дальше. Я подтверждаю, что не так давно видел этого человека, – жест в сторону отца Бернара, – свободным. На Сёлунде… – Гул толпы начал стихать. Люди прислушивались. – Я подтверждаю, – продолжал ирландец, – что видел этого человека за румом драккара… – Тут Красный Лис сделал паузу, чтобы убедиться: хорошо ли его слышно и дошла ли информация до слушателей. – И драккар этот был одним из драккаров, что встали этим летом у берегов Англии. Я подтверждаю, что этот человек был там с войском Ивара и Уббы Рагнарсонов! – Теперь голос Красного Лиса гремел в полной тишине. – Во всем сказанном я готов поклясться на кресте!

Сильный ход. И ведь да, спокойно может поклясться. Ни слова лжи не сказал. Отец Бернар действительно сидел на руме. И он действительно был с армией Ивара, когда тот грабил Нортумбрию. То есть в глазах всякого не осведомленного о пацифистских убеждениях отца Бернара мгновенно возникал образ не раба, а полноценного хирдмана. Тем более что и стать у франкского монаха была – соответствующая.

– А теперь, – заявил ирландец, – я требую выдачи преступника, который надел цепи на этого свободного человека! Ты – этот преступник? – Палец Красного Лиса нацелился на работорговца.

К чести последнего, тот оказался не из трусливых. А может быть, жадность придала ему смелости.

– Я купил этого раба! – заквакала жаба. – Он принадлежит мне! Мне плевать, кем он был до того, как стал трэлем. Может, он не вернул долг или еще что-то! Теперь он мой! Мой по Закону!

– Голос Закона на этом торге – я! – вмешался лагман. – И Закон говорит: этот человек свободен!

Молодец! Вовремя сориентировался.

– Да ты что, дядюшка! – взвился работорговец. – Что ты такое говоришь? ЭТО МОЙ РАБ! Выходит, теперь каждый чужак может показать пальцем на моего трэля, объявить его свободным и забрать бесплатно? Да я скорее убью этого раба, чем задаром отдам чужакам!

– То есть ты не согласен с решением? – обманчиво спокойным голосом тут же поинтересовался Красный Лис.

– Конечно, я не согласен! Это только слова! Я найду сотню свидетелей, которые видели, как я покупал этого человека! И как я учил его покорности!

– Ты бил свободного человека, – заметил Красный Лис. – Это тоже преступление.

– Это мой раб! – завопила жаба, обманутая негромким голосом Красного Лиса. – Никакой он не свободный!

– Вот! – поворачиваясь ко мне, назидательно произнес ирландец. – Он обвинил меня во лжи. И теперь я могу его убить.

– Даже и не надейся! – парировал я. – Жаба наверняка выставит бойца.

«Предмет спора», то есть отца Бернара передали под опеку ярмарочной администрации. Монах отнесся к перемещению философски. То есть равнодушно. Он вручил свою жизнь в руки Бога, так что Бог и должен о нем заботиться.

Что ж, орудие Господь избрал достойное: Мурха Красный Лис был из тех, кто способен противостоять даже Ивару Бескостному. Правда, недолго.

Мы сняли небольшой домик человек на сто поблизости от рынка и занялись уничтожением ужина. По поводу будущего поединка никто не переживал. Красный Лис считал: раз уж, в кои веки, ему подвернулась возможность порадеть за собрата по вере (а не грабануть его), это – Перст Божий. Так что к завтрашнему хольмгангу ирландец относился как к маленькому празднику. Предвкушал…

Но обломился.

Не успели мы даже толком перекусить, как пожаловали знатные гости: местный ярл Мангхильд Круглая Голова и (вот сюрприз!) полномочный представитель «конунга всех данов» Харека ярл Халлбьёрн по прозвищу Шейный Платок.

Халлбьёрн немедленно выразил радость по поводу того, что я жив. Я вежливо поблагодарил за радость и за участие. Халлбьёрн, как-никак, пытался отговорить сконских ярлов пустить меня на бастурму.

Когда мы обменялись любезностями, Шейный Платок сообщил, что намеревается посетить Роскилле, чтобы пообщаться с Рагнаром. Попытался осторожно выведать: как у Рагнара настроение? Нет ли у него планов продолжать экспансию датских земель?

Я переадресовал вопрос Лису. Тот дипломатично ответил, что ни о чем подобном не слыхал. Вот насчет Франции – да. Планы есть. Обширные. Но только в следующем году. Что же до Сконе, то и тут, насколько Лису известно, никакой враждебной Хареку цели не ставилось. Рагнар лишь урегулировал некоторые проблемы, которые возникли между жителями Сёлунда и жителями Сконе. А если несколько сконских ярлов теперь считают Рагнара своим вождем, так они – в своем праве. Земли у них не жалованные, а родовые. Так что могут присягать, кому пожелают.

С этим не поспоришь. Свобода у скандинавских ярлов – в крови, так что урезать ее можно, лишь выпустив наружу изрядное количество этой самой крови.

Я бы воздержался от того, чтобы принимать за чистую монету сказанное Красным Лисом. Человек с таким прозвищем достоин доверия только в одном случае: если он на вашей стороне. Но Халлбьёрн, похоже, поверил. И расслабился.

Под это дело я попытался выяснить еще какие-нибудь подробности о бое Сигурда и Хрёрека, но ярл ничего нового не знал. Но, желая быть полезным нашей компании, предложил себя в качестве судьи на завтрашнем поединке.

Предложение было принято и закреплено пирушкой. Угощение предоставил Мангхильд-ярл. Он же заверил, что никто из его людей даже и не помышляет выступить на стороне жабы-работорговца. А если хёвдинг пожелает, так и поединка не будет. Ярл вполне способен наказать поганца своей властью.

Похоже, ярл очень беспокоился: как бы не попасть в оппозицию к Ивару Рагнарсону?

Лис заверил мужика, что всё будет ровно. Попросил не лишать удовольствия. Заверил, что с удовольствием прикончит бойца жабы, а потом выдавит дерьмо и из самой жабы.

Вернее, не дерьмо, а денежные ценности.

Но, как сказано выше, планы Лиса жестоко обломились. Даже услуги судьи не понадобились.

Когда дружеская пьянка была в самом разгаре, появилась жаба.

Статусно опущенная ниже палубы.

С отцом Бернаром, переодетым в новое и приличное, причем крашеное, что означало полное признание его свободного статуса.

Также жаба привела с собой «извинение»: пышную белокурую девушку в некрашеной одежде (насовсем) и еще шестерых таких же – во временное пользование.

Время для покаяния было выбрано правильно. Красный Лис уже порядком принял и находился в благодушном настроении. Жаба униженно каялась. Мол, йотун попутал, товарищ великий хёвдинг. Не убивайте меня, я уже хороший! Красный Лис, он же – Мухра из Скоген Лифер, к мольбам снизошел. Хлопнул жабу кулачищем по уху. Дружески. И удалился тестировать блондинку.

* * *

– Ты голоден? – поинтересовался я у отца Бернара.

Монах покачал головой.

– Тогда пойдем.

– Погоди! Что у тебя с рукой?

– Не только с рукой, но это подождет. Я хочу знать, святой отец! Прямо сейчас. С самого начала!

– Тебе не понравится, хёвдинг, – предупредил монах.

– Рассказывай, чертов ворон!

И он рассказал…

Глава 7 Предательство

Северный Змей подошел к берегу на закате.

Это было очень красиво: солнце, наполовину окунувшееся в море, и черный силуэт драккара на фоне багрового пламени.

В длинном доме как раз накрыли на стол и собирались трапезничать. Ждали только кузнеца с подмастерьем.

Они-то и увидели драккар. Кузнец Брай плохо разбирался в кораблях, так что узнать хозяйский драккар, да еще при таком освещении, он, конечно, и не смог. Зато он родился в Нортумбрии, и для него любой драккар был воплощением ужаса. Теперь Брай сам принадлежал викингу, и жизнь у него нынче была, пожалуй, получше, чем в те времена, когда хозяином Брая был тан Лестер. Но ничто не могло вытравить из крови простолюдина-англичанина животного ужаса перед «дьявольским драконом».

– Беги в поместье! – завопил он подручному. – Живо! Со всех ног!

И сам тоже потрусил следом.

Это был храбрый поступок, ведь у себя дома он и думать не стал бы о сопротивлении, а только о том, чтобы спрятаться. А спрятаться было где. Вон хоть в соседней роще.

Однако там, в доме, сейчас находилась Бетти, девушка, которую Брай очень хотел бы взять в жены. Если хозяин позволит… И вообще, там, в доме, были такие же норманы, как и те, что плавали на кораблях с драконьими головами. Вдруг свои сумеют договориться со своими? А может, это хозяин возвращается?..

Когда тяжелый и неуклюжий в беге кузнец поспел к воротам, навстречу ему высыпали все домочадцы во главе с хозяйкой.

– Северный Змей? – неуверенно проговорила Гудрун.

– Похож… – пробасил отец Бернар.

– Ага! – тут же поддакнул Льот Рукавичка, сын Пэра, который арендовал у хозяина земельный надел.

Гудрун засияла радостной улыбкой.

– Но я бы всё же закрыл ворота, – задумчиво проговорил отец Бернар.

– Закрыть? – удивилась Гудрун. – То есть как? Мой муж возвращается – и видит запертые ворота? Что ты такое говоришь, франк?

– Я не вижу твоего мужа, – спокойно произнес монах. – Я вижу корабль, который идет сюда. А ворота, женщина, открыть быстрее, чем запереть.

Гудрун задумалась. Еще раз поглядела на драккар. Там как раз спускали парус. Разглядеть, что за люди на палубе, она не смогла. Зато увидела, что на многих – шлемы.

Это ровно ничего не значило. Воины надевают бронь не только для битвы, но и для того, чтобы все видели, как они красивы. Однако Гудрун была из рода викингов, и осторожность была у нее в крови, как страх – в крови любого трэля.

– Закрыть ворота! – скомандовала она. – И вооружайтесь. Если это враги, мы встретим их как надо. Если друзья – то они порадуются нашей готовности к битве.

Настоящих воинов в усадьбе сейчас не было. Только бонды и рабы. Ни у кого ни нужных умений, ни боевого опыта. Кроме, разве что, отца Бернара. Но тот сейчас – даже меньше, чем бонд. Много лет назад бывший шевалье[7]дал обет, обязавший его не брать в руки оружие.

Словом, в чистом поле «воинство» Гудрун не выстояло бы и против пятерки настоящих бойцов. Но здесь, в усадьбе, достаточно луков и стрел, а ограда высока, так что Гудрун посчитала, что они способны обороняться. Тем паче что выбора всё равно нет. Если это враги и они победят – живые будут завидовать мертвым.

Когда защищенный мягкой накладкой киль драккара взрезал песок, Гудрун глядела на корабль из-за бревен частокола, сжимая в руке гладкое дерево охоничьего лука. Вот только стрелы в ее колчане на этот раз были не охотничьими, а боевыми – с узкими гранеными наконечниками. И голову Гудрун прикрывал настоящий боевой шлем, надетый поверх уложенной косы, а грудь оберегала тяжелая кольчуга, набранная из овальных железных чешуй.

Гудрун смотрела, как викинги ловко спрыгивают на берег. Она пыталась опознать хоть кого-то знакомого, но не получалось. Сумерки…

Вскоре цепочка вооруженных людей («Одиннадцать» – сосчитала Гудрун), двинулась наверх, по тропинке – к усадьбе.

Они не торопились, и непохоже, что собирались биться. Щиты за спиной, оружие – в ножнах и за поясами, копья – на плечах. Первый даже нес в руке факел. Правда, света от него было немного – ветер сбивал пламя. Подходили открыто, без опаски. Но что-то Гудрун насторожило. Вот только она не могла понять – что.

Если бы она поняла это вовремя, как бы тогда изменилась ее судьба! Ведь в тот миг защитники усадьбы могли бы запросто забросать воинов стрелами, изрядно проредив их и без того недлинную цепочку… Могли бы дать отпор…

– Кто вы? – звонко крикнула Гудрун. – Назовитесь!

– Это мы, госпожа! – раздался в ответ знакомый всем обитателям поместья голос.

Гудрун вздрогнула. Это не был голос того, кого она ждала.

– Лейф! Что с моим мужем?

– Тяжкая весть, госпожа! – Первый из цепочки остановился, стянул с головы шлем. Света факела было достаточно, чтобы наверху все увидели его лицо.

– Говори, Лейф! – потребовала Гудрун.

– Я могу, госпожа, – скорбным голосом произнес норег. – Но то будет долгий и трудный рассказ. Ты хочешь услышать его прямо сейчас?

Гудрун опомнилась. Она догадалась, о чем будет говорить Лейф, и в груди у нее всё заледенело.

– Мой брат?

– Он остался на корабле. Он и еще четверо. Нам нужны носилки…

Лейф не назвал имена, значит… Значит, Ульфа среди раненых не было. Значит…

Она справилась.

– Открыть ворота. Отец Бернар, раненые…

– Я займусь, – произнес монах, но не сдвинулся с места.

Что-то было не так… Неправильно…

Но обитатели поместья уже с немалым облегчением слезали со стен, створки ворот пришли в движение…

И тут Гудрун сообразила, в чем неправильность. Там, на корабле, остались воины. И не раненые. Вполне здоровые. Обычная повадка викингов во время набега – не оставлять корабль полностью беззащитным.

– Стойте! – воскликнула она. – Не пускайте их!

Но засовы уже были сняты, створки разошлись, и пришельцы хлынули внутрь.

Они начали убивать, едва оказались во дворе. Рубили всех, у кого было оружие. Или кому не посчастливилось подвернуться под руку… В темноте иной раз трудно понять, кто перед тобой. Хотя многим нападавшим просто нравилось убивать…

Обитатели подворья, простые бонды вне строя, взятые врасплох… Они даже не сопротивлялись. Или не успевали. Как Льот Рукавичка, чью грудь пробило копье в тот миг, когда он натягивал лук.

Всё закончилось в считаные минуты.

Гудрун осталась в живых. Но только потому, что Лейф первым бросился к ней, сбил с ног и собственноручно связал.

Собственно, связали только ее и Бернара. Монах не был вооружен и не сопротивлялся, но он не кричал от ужаса и не пытался удрать, так что его сочли потенциально опасным.

– Обыщите тут всё! – скомандовал предводитель отряда. Им оказался не Лейф, а молодой прыщавый парень с подбитым глазом.

Всех пленных, за исключением Гудрун, загнали в хлев, и начался грабеж.

Лейф Весельчак в нем не участвовал. Воткнул в землю факел и встал рядом с усаженной у стены Гудрун. Стоял, молчал. На женщину не глядел. Гудрун жгла норега ненавидящим взглядом. Но тоже молчала. О чем разговаривать с предателем?

Но всё же не выдержала, спросила:

– Ты не боишься, что мой муж заставит тебя пожалеть, Лейф Предатель?

– Я не боюсь, – последовал спокойный ответ. – И я – не предатель. Ульф Вогенсон мертв.

На подворье ввалилось еще десятка полтора сконцев. Надо полагать, те, кого оставили на драккаре. Этих уж точно никто не принял бы за воинов Ульфа. В хирде мужа Гудрун даже новички выглядели более грозно. Как позже выяснилось, оставить часть людей на драккаре тоже предложил Лейф.

Впрочем, это уже не имело значения.

Вновь прибывшие присоединились к остальным. Грабить. Что может быть интереснее для победителей?

Разграбление усадьбы длилось долго. Богатый дом у Ульфа-хёвдинга. Много всего.

Но золота не нашли. Да и серебра обнаружили немного. Марки на две.

Гудрун зло усмехалась. Что не осталось незамеченным.

Предводитель налетчиков, прыщавый юнец, подступил к ней:

– Говори, волчица, где золото с серебром!

Гудрун молчала.

– Вот прижгу твою рожу каленым железом, – посулил прыщавый.

– Эй, Эйнар, а может, мы сначала с ней поразвлечемся? – подал голос один из налетчиков. – Баба-то хороша! А как зыркает! Аж страшно!

Грабители загоготали. Один сунулся к Гудрун, отодвинув безусого Эйнара.

Но на его пути встал Лейф.

– Мы договорились, – спокойно произнес он. – Я открываю вам ворота, а вы не трогаете хозяйку.

– Да от нее убудет, что ли? – пробормотал налетчик, пытаясь обойти Лейфа. Не получилось.

– От нее – нет, – сказал норег. – Вот от тебя, Виги Грибок, убудет наверняка.

И положил руку на оголовье меча.

– Да что его слушать, чужака? – гаркнул кто-то. – Чтоб какой-то норег нам указывал!

Еще несколько разбойников подвинулись ближе.

Гудрун закрыла глаза.

Она очень жалела о том, что не убила себя. А ведь могла успеть…

– Эйнар! – раздался по-прежнему спокойный голос Лейфа. – Ты поклялся! И боги тебя слышали. Она моя. Уйми своих людей!

– А ну все назад! – визгливым голосом закричал прыщавый. – Не трогать ее! Здесь полно баб! Эта – Лейфова! Он выполнил то, что обещал!

Гудрун открыла глаза и с облечением увидела, что те, кто хотел ее изнасиловать, отступили.

И не похоже, что только из-за визгливого юнца. Скорее потому, что не хотели связываться с Лейфом. Вспомнились слова брата о том, что Лейф Весельчак – великолепный боец. Один троих стоит.

В ее душе шевельнулось благодарное чувство… Мгновение слабости. Но оно прошло.

Гудрун напомнила себе: если бы не Лейф, налетчиков не впустили бы внутрь. Им пришлось бы брать усадьбу с боя, и еще неизвестно, взяли бы…

Четверо потрусили к сараю. Должно быть, решили последовать совету своего вождя.

– Пусть скажет, где спрятаны ценности, и мы ее не тронем! – заявил прыщавый Эйнар. – И никто ее не тронет.

– Ее никто не тронет, даже если она проглотит язык, – сказал Лейф. – А если ты немного подумаешь, Торкельсон, то вспомнишь, что здесь есть еще один дом, вон там, у холма. Это новый дом, построенный совсем недавно. Я думаю, следует поискать и там.

– Это верно! – поддержали Лейфа другие налетчики. И все дружно устремились к новому дому.

Гудрун вздохнула. Денег там не было. Они были спрятаны в потайном чуланчике длинного дома, который налетчики не нашли. Но в новом доме, построенном Ульфом, было так много добра… Хотя о чем теперь горевать? Вот вернулся бы муж, спросил: как так? Почему не уберегла наше добро? Ах как была бы Гудрун счастлива, если бы он мог так сказать… Не скажет.

Пользуясь тем, что рядом с ними никого нет, Лейф наклонился к Гудрун.

– Ты теперь вдова, дочь Сваре Медведя, – негромко произнес норег. – Твоего мужа замучили сконцы. Ты свободна от обетов, и я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Гудрун молчала.

– Я люблю тебя, Гудрун, – тем же ровным голосом продолжил Весельчак. – Ты прекрасней всех женщин, которых я видел, а видел я многих. Стань моей женой, и я обещаю быть тебе хорошим мужем. Со мной тебе будет легко.

– Этому не бывать, – не выдержала Гудрун. – Только попробуй задрать мне подол – и я сама тебя убью. Считай, что ты уже мертв, клятвопреступник!

– Почему – клятвопреступник? – удивился Лейф. – Я не убивал твоего мужа. Я дрался вместе с ним до конца. А что не стал вместе с ним умирать, так кому от этого польза? Я предлагаю тебе честно: стань моей женой, и я стану тебе опорой и защитой.

– Нет!

– Подумай еще, – предложил Лейф. – Если ты не хочешь стать моей женой, значит, станешь моей тир! Рабыня или честная жена. Что ты выбираешь?

– Твою смерть! – непреклонно ответила Гудрун.

– Это будет глупо, – Лейф пожал плечами. Доспех на нем был чужой, плохонький. Гудрун только сейчас заметила. А если бы раньше – могла бы…

Нет, не могла. Слова о том, что мужа больше нет, оглушили ее, точно внезапный удар.

– Глупо, – повторил Лейф. – Подумай, что с тобой сделают, если не будет меня. И решай сейчас. На палубу ты поднимешься или моей женой, или моей рабыней. Другого не будет.

Гудрун подумала. Ее выбор – смерть. Это то, чего ей хотелось больше всего. Но это выбор слабой, а она, Гудрун, не такая. Она – сильная. Ее мать стала призом для того, кто отомстил за смерть деда. И она приняла свою судьбу. Отдала свою жизнь берсерку.

– Скажи, что с моим братом? Он действительно ранен, как ты сказал?

– Прости меня, прекрасная Гудрун, я солгал, – без тени смущения заявил норег. – Так что ты выбираешь?

Брат мертв. Ульф мертв…

– И она согласилась? – Я с трудом сдерживал ярость.

– У нее не было выбора, – мягко напомнил отец Бернар. – Или стать женой твоего хускарла-предателя, или наложницей всех сконцев, как эти бедняжки из твоего поместья. Или ты предпочел бы, чтобы она убила себя?

– Нет, – скрипнув зубами, процедил я. – Не предпочел бы.

– Кроме того, – продолжал монах, – он ведь сказал, что ты мертв.

– И она поверила! Почему?

– Может, потому, что этот норег не лгал. Я был рядом, и я тоже чувствовал, что он не лжет. Он был абсолютно уверен, что ты и Свартхёвди мертвы. Почему?

– Это тоже долгая история, – мрачно произнес я. – Оставим ее на завтра. Я должен обдумать то, что рассказал ты.

– Я рассказал тебе не всё… – остановил меня монах.

* * *

…Брат мертв. Ульф мертв… Если она умрет, кто отомстит за них? И за нее?

«Я выбираю месть!» – подумала Гудрун.

Да, так и будет. Она отдаст свою жизнь, свое тело за то, чтобы отомстить.

* * *

– Это слова не для тебя, – сказал отец Бернар. – Она попросила меня передать их своей матери, если судьба сведет меня с ней. Она сказала: в ее роду не осталось мужчин, кроме ее брата Хельги. Но он слишком мал, чтобы мстить, потому она берет месть на себя. Убьет предателя и всех, кто с ним. Кого сможет. А Хельги, когда вырастет, пусть отомстит за отца и дядю. Так она сказала.

Ох как мне это не нравится. Гудрун, моя нежная Гудрун! Мало того что ты угодила в лапы негодяя, так еще и это. Как она может даже думать о подобном? Убить Лейфа Весельчака! Сомневаюсь, что и мне удалось бы это сделать один на один. Даже будь я абсолютно здоров. Этот норег – гениальный боец. Вдобавок с потрясающей чуйкой и умением выживать даже в безнадежных ситуациях. Но, даже если у тебя, любимая, это получится, что будет потом? Что с тобой сделают в отместку? О, Господи!

– Мне кажется, ты не знаешь своей жены, – сказал отец Бернар, когда я выплеснул наружу свои страхи. – Я думаю, к ее словам следует относится серьезно.

Я и отношусь. Поэтому мне так скверно.

– Иди отдыхай, – велел я монаху. – Потом подумаем, как отправить тебя на Сёлунд.

– Зачем? Я могу отправиться с вами.

– Затем, что Гудрун велела тебе передать весть матери – и ты ее передашь. Кстати, почему именно тебе?

– А кому еще? – вздохнул монах. – Она слишком горда, чтобы просить о чем-то тех, кто был ее трэлем или тир. Я буду молиться о вас. Чтобы вы воссоединились. Хотя не думаю, что Господь внемлет мольбе о язычниках. А на Сёлунд я не поеду. Ты и Свартхёвди нуждаетесь в моей помощи. Поищи другого вестника, Ульф-хёвдинг!

– Какой там хёвдинг, – буркнул я. – Нет у меня больше ни хирда, ни драккара!

– Как это нет? – удивился монах. – А это что? – Он хлопнул ладонью по отполированному задницами викингов руму. – Так что не предавайся унынию, а делай, что должен. Твоя жена жива! Радуйся!

Гудрун моя, Гудрун! Да, ты жива… Так почему же мне так скверно?

Глава 8 Он умрет!

То, что рассказал монах, помогло достроить логическую цепочку. Значит, вот куда отправился мой подлый кореш Лейф Весельчак! Вот чем он выкупил свою драгоценную жизнь.

– Когда он попадет мне в руки, я буду убивать его ме-едленно… – посулил Медвежонок. Потом поглядел на меня и поправился: – Мы будем.

Ну да, мы же братья. Всё пополам. Но этот мишка пока полный хозяин своей шкуры, и, прежде чем освежевать, сначала надо его найти.

Что ж, во всяком случае, мы теперь не будем шариться в темноте, как слепые щенки.

Мы знаем, кто наш враг. Хирдманы покойного Торкеля-ярла под командой его сынка Эйнара Прыщика. А ведь мог замочить гаденыша! Запросто мог…

Хотя смысл? Нашелся бы кто-то другой. Вожак из Эйнара никакой. А в этой же компании сволочь-Лейф, у которого и башка на месте, и руки. Хитрый, ловкий, опытный, умеющий быстро принимать решения, причем – правильные. И оружием владеет не хуже меня. Если не лучше. Сам же и обучал. Остается только добавить, что Лейф – прирожденный лидер. И язык подвешен как надо. Можно поставить золотой против медяшки, что через какое-то время именно он будет рулить в команде. Несмотря на то что чужак.

И что дальше? А дальше мы подключаем логику. Куда могли отправиться два с хвостиком десятка негодяев, когда узнали, что путь домой, на Сконе, им отныне заказан?

Первое, что приходит в голову, – свободное плавание. Почему бы и нет? Драккар имеется (мой драккар!), стартовый капитал – тоже, причем неслабый. В моем поместье взяли. Есть корабль, есть товар… Дальше – нормальная норманская схема: торговые гости с севера. Новые города, новые страны. Продаем и покупаем… Если нельзя взять бесплатно. Романтика.

Возможный вариант? Вполне. Но очень грустный, потому что отыскать мою жену мне вряд ли удастся. Разве что случайно.

Еще вариант: встать под знамя какого-нибудь сильного ярла или конунга. Хороший драккар с экипажем всякий здешний правитель охотно возьмет под крыло. Особенно если у экипажа есть средства на зимний прокорм.

Ясное дело, для молодого Торкельсона приятнее второй вариант, потому что в этом случае его происхождение и родственные связи дадут сопляку возможность удержать бразды правления, что в варианте свободного плавания маловероятно. В дальнем походе каждый стоит ровно столько, сколько стоит он сам.

А вот какой вариант выберет Лейф Весельчак – это вопрос.

Я озвучил оба варианта на общем совете, где решалось: куда направить драккар?

И услышал вариант третий. Тоже логичный.

Домой, в Норвегию.

– Я бы так сделал, – заявил Красный Лис. – Там у Лейфа родня, и даже сам Рагнар Лодброк туда не дотянется.

– У Рагнара там тоже родня есть, Сигурд Олень, конунг Хрингарики[8], – вставил Свартхёвди. – И захотят ли люди из Сконе идти в Согн?

– Почему – в Согн? – спросил я.

– Согне-фьорд в Согнефюльке[9]. Оттуда он родом, Харальд Весельчак.

– Согнефюльк – это земля Харальда Золотой Бороды, – внес свою лепту Красный Лис. – На его дочери женат конунг Хальфдан Черный. Ты ведь с ним знаком, Ульф?

– Было дело, – подтвердил я. – Конунг Вестфольда.

– Это хорошо, – одобрил Красный Лис. – Значит, люди Золотой Бороды не станут чинить нам препятствий.

– Сконцы не поплывут в Согн! – решительно возразил Медвежонок. – Зачем им? Есть кое-кто поближе из тех, кто не боится Рагнара.

Лично я знаю в Дании только одного такого человека. Харека Младшего, конунга всех данов.

– Харек?

– Да, он.

Что ж, если Харек примет молодого Эйнара под крыло, то любые официальные и неофициальные претензии хозяина Сёлунда могут быть посланы… в путешествие. Если, конечно, Рагнару не нужен повод, чтобы напасть на Харека. Но это вряд ли. Париж, с точки зрения дохода, куда перспективнее.

Значит, наиболее вероятный выбор противника – Хедебю и Харек-конунг.

Тем более, дополнил Красный Лис, если их не будет в Хедебю, то можно плыть дальше, на север. Всё равно по пути. Других вариантов нет. Тем более – зима близко.

Это у нас близко, а в Микльгарде[10]еще долго тепло будет, подал реплику Гихар Короткий. И они заспорили о том, как лучше добираться до Византии. К теме нашего совещания это уже не имело отношения. Мы шли в Хедебю.

Пока люди Красного Лиса загружали драккар всем необходимым для похода (деньги мои – и это справедливо), я, взяв в качестве подпорки всё того же Нуаду Зоркого, отправился в гости к Халлбьёрну.

Ярл принял меня радушно. Угостил клюквенным морсом на меду (от пива я отказался) и поинтересовался: каким ветром?

Я не стал лукавить – Халлбьёрн мне чем-то понравился – рассказал всё как есть. Ярл выразил сочувствие, велел подать кусок кожи и начертал на нем что-то типа: «подателю сего – оказывать помощь именем конунга всех данов», выжег оттиск и заверил, что всякого официального представителя Харека этот кусок кожи расположит в мою пользу.

Что ж, спасибо.

Я, в свою очередь, пообещал Халлбьёрну, что, когда разберусь со своими делами, попробую помочь ему в контактах с Рагнаром и сыновьями. То, что в моем распоряжении оказался драккар с хёвдингом самого Бескостного, внушило Халлбьёрну уверенность, что я и с Лодброком – на короткой ноге. Блажен, кто верует. Впрочем, клочок кожи с выжженным тавром ярла я наверняка отработаю.

На обратном пути мы столкнулись с Давлахом Бычком и подаренной Красному Лису блондинистой девкой. Давлаху было велено вернуть девку прежнему владельцу. За деньги, разумеется.

Почему? Да это же очевидно! Женщина на корабле, тем более – одна-единственная – это источник раздоров и мордобития.

Я не понял. Женщина же принадлежит хёвдингу. Разве этого недостаточно, чтобы – никаких поползновений?

Лично мне, заявил Давлах, нет, недостаточно. Разве от этого женщина перестает быть женщиной? Это только вопрос времени, когда он, Давлах, оголодает настолько, что забудет о чинопочитании. И Давлаху совсем не хочется, чтобы хёвдинг задал ему взбучку за неуважение к чужой собственности. Так что лучше избавить его и других от соблазна.

Сказал – и потопал дальше, внушив мне изрядное беспокойство.

Вряд ли сконцы дисциплинированнее ирландцев, и уж точно их уважение к Лейфу не больше уважения ирландцев к Красному Лису. А как же Гудрун?..

Поскольку поделать с этим ничего нельзя, то я постарался загнать мрачные мысли поглубже (днем у меня это получалось) и вернулся на корабль. Часа через полтора мы покинули Оденсе-фьорд датского острова Фюн и двинулись навстречу солнцу.

По самым оптимистическим прикидкам, враги опережали нас на неделю, так что следовало поспешить.

* * *

– Многие говорили мне, что я красив, – Лейф с удовольствием потянулся. – Думаю, тебя радует, что у тебя сейчас такой сильный и красивый мужчина, как я. Твой прежний муж, сказать по правде, был сущим уродом, вот почему ты такая скучная в постели.

Еще там, на Сёлунде, он объявил сконцам, что Гудрун – его жена. Мол, свадебный дар вручен и принят, а для большого обряда сейчас не время и не место. Однако при первой же возможности он, Лейф, принесет положенные дары богам, так что Гудрун теперь – только его и не какая-то там пленница, а свободная женщина. И она – цена за то, что он помог взять поместье. Так договаривались.

Так договаривались, подтвердил юный Эйнар Торкельсон, хотя по нему видно: он уже жалел, что дал слово. Любой мужчина на его месте пожалел бы. Гудрун видела, какие взгляды бросают на нее сконцы. Будь она постарше и знай мужчин так же хорошо, как мать, то поняла бы, что ее оценили по достоинству. Такие, как она, не становятся общей добычей. Таких, как она, сильный мужчина не пожелает делить с другими. Эйнар Торкельсон тоже не стал бы. Но он дал клятву, а за соблюдением клятв следят боги. И наказывают отступников. Лишают удачи.

Впрочем, о том, что удача Эйнара Торкельсона по прозвищу Прыщик оказалась не так уж велика, его хирдманы узнали, когда Северный Змей пришел в Оденсе.

В Оденсе, а не на Сконе, потому что на Северном Змее вовремя заметили корабли со знаменами Рагнара и успели сменить курс.

В Оденсе же они продали большую часть пленников. Лейф предложил оставить до поры до времени лишь нескольких женщин. Мол, цены на них здесь невысоки и стоит их придержать. Собственно, уговорить сконцев оказалось несложно. Особенно когда они узнали, что возвращение домой придется отложить надолго. Ведь Рагнар не только захватил Сконе, но и убил отца Эйнара.

Что, впрочем, не сделало Эйнара ярлом, потому что земли его отца были поделены, причем большая часть их досталась союзнику Торкеля Мьёру-ярлу. Вряд ли тот, кто заграбастал одаль Торкеля-ярла, обрадуется его сыну. И его людям. Так что лучше им всем пока убраться подальше и от Сконе, и от Рагнара. Но – куда?

Северный Змей бросил якорь у южной оконечности острова Фюн, а его команда устроила совет.

Главным по-прежнему считался Эйнар Торкельсон, но вождь из него сейчас был – не очень. Крепости в нем сейчас было не больше, чем в раздавленном крабе. Первый сын и законный наследник, он не мыслил иного будущего, кроме как самому стать ярлом. Вдобавок за смерть отца положено мстить, но мстить Рагнару Лодброку для такого, как Эйнар Прыщик, – все равно, что барсуку надеяться закусать медведя.

Обсуждение планов на будущее проходило практически без участия Эйнара. Да его уже никто и лидером не считал. Старшим Эйнара поставил отец, и почти все присутствующие приносили клятву лично Торкелю-ярлу.

Если ярл умирал, хирдманы снова приносили присягу – уже новому ярлу. Или отправлялись восвояси, если новый вождь их не устраивал. Эйнар – не устраивал. Но у Эйнара был драккар. Северный Змей. Или – не у Эйнара?

Изначально драккар считался военной добычей, хотя взяли его легко. Торкель-ярл сказал: пойдите и возьмите. Вот этот, Лейф Весельчак, покажет, где. Взяли. Будь Торкель жив, драккар считался бы – его. А кто рискнет оспорить? Однако после мученической кончины ярла и захвата всех его земель у многих немедленно возник вопрос: а почему это драккар, который брали вместе, считается собственностью Эйнара?

Вопрос обсудили и с неудивительным единодушием приговорили: считать драккар коллективным владением. С равными долями у каждого.

Заминка вышла, когда стали рассуждать о том, как поступить с Эйнаром. То есть о том, что его следует отстранить от власти, договорились легко. Спор вышел, когда решали, как с ним поступить дальше: оставить в хирде, высадить на берег (дабы возможный гнев Рагнара не навлечь на себя и родичей, которые остались на Сконе) или попытаться «продать» кому-нибудь из обширной Торкелевой родни, живущей вне Сконе.

Так ни до чего и не докричавшись, решили: сначала надо выбрать хёвдинга. А потом уж он, хёвдинг, пусть решает, как поступить с Торкельсоном.

Выбор вождя – дело серьезное. Так что для начала решили подкрепиться и промочить горло. Сказано – сделано. Благо пива пока еще в достатке.

После обеда приступили к выборам. И сразу стало ясно, что прежние перепалки – это как птичье чириканье в сравнении с медвежьим ревом. Единодушия не было никакого. В вожди желали и Виги Грибок, и Хеги Косолапый, и Фари Старший. Нашлись и такие, что выкрикнули имя Тьёдара Певца…

Словом, переругались жутко, чуть до крови дело не дошло.

Лейф Весельчак в перепалке не участвовал. Он был вполне доволен и собой, и миром. Отгородил часть пространства Северного Змея и расположился в нем со всеми доступными удобствами.

«Наш первый дом, – гордо сообщил он Гудрун, соорудив на палубе драккара эту крохотную палатку. – Здесь, жена, мы будем жить и любить друг друга».

Засим норег с удовольствием воспользовался телом Гудрун, покушал, выпил пива и, гордо воссев на плаще, брошенном на палубную решетку, решил поучить жену правильной семейной жизни. Солнце, бившее сквозь парусину, давало норегу прекрасную возможность любоваться красотой жены, собственными мускулами и иными телесными достоинствами обоих.

– Согласись, такого, как я, легко любить, – говорил он Гудрун. – Клянусь мошонкой Тора, месяца не пройдет, как ты будешь вертеться подо мной, как рыба на перекате, и орать громче, чем раб, которого охаживают плеткой.

Гудрун молчала. На своего нового мужа она старалась не глядеть, чтобы взгляд не выдал ее настоящих мыслей. Сколько раз она боролась с искушением: дождавшись, когда норег, в очередной раз испустив семя, с урчанием раскинется на ложе, воткнуть ему в сердце припрятанный нож. Нельзя. Если она его убьет, то станет потехой для всей ватаги. Сейчас только Лейф и стоит между нею и пьяными похотливыми сконцами. Даже если они не сделают ее такой же общей собственностью, как этот драккар, то стать после смерти Лейфа еще чьей-то наложницей… Нет, убивать норега она пока не будет. Ого, как орут! Как бы до драки не дошло… Нет, Гудрун бы только обрадовалась, если бы сконцы начали друг друга убивать. Но как поступят с ней победители?

Нет, происходящее ей, определенно, не нравилось. Эйнар Прыщик – мелкий поганец. Такого опытный вождь не то что в хольды – в хускарлы не возьмет. Но пока он был главным, им с Лейфом ничего не угрожало. У Лейфа и Эйнара – договор. А вот приди к власти кто-то другой, тот же Грибок или, скажем, Хеги Косолапый, он наверняка пожелает заполучить Гудрун на свое ложе. И не проблема то, что у нее уже вроде бы есть муж. Была жена – стала вдова. Перспектива оказаться под кем-то еще более гнусным, чем предатель Лейф, Гудрун совсем не радовала. Лейф, по крайней мере, утверждает, что любит, и поучает словесно, а не кулаками. И еще: месть важнее всего, но стоит помнить, что Гудрун беременна. Она носит в чреве продолжение рода. И если ей представится возможность и отомстить, и выжить…

– Ты бы лучше послушал, о чем говорят сконцы, – непочтительно прервала очередной поток самовосхваления дочь Сваре Медведя. – Если тебе перережут горло и выкинут за борт, как тебе такое понравится?

– Мне? – изумился норег. – Что за глупости?

Но поскольку был отнюдь не дураком, то не послал Гудрун к воронам, прислушался к жаркому спору снаружи… И принялся поспешно натягивать одежду и бронь.

Гудрун накинула платье, затянула поясок, набросила на голову синий шелковый шарф с бахромой, прихватила обручем.

– Помоги мне! – Лейф возился с застежками панциря.

Помогла. Подала тяжелый пояс с оружием, и Лейф преобразился. Будто оборотень шкуру сбросил. Вернее, надел. Чешуйчатую шкуру воина.

Гудрун вздохнула. Вот теперь норег был действительно красив. Но это ничего не меняло. Он умрет.

Гудрун надела сапожки, выбралась из маленькой палатки и увидела, как Лейф, раздвинув гомонящих сконцев, пробился вперед, к кормовой «раковине». Гудрун вспрыгнула на скамью, чтобы лучше видеть.

– Ого! – воскликнул Лейф, звучно хлопнув по спине здоровенного сконца Хеги Косолапого, как раз в этот момент восхваляющего свои преимущества перед прочими кандидатами. – Да у нас тут, похоже, новый хёвдинг народился. Дай-ка я угадаю: это ты, Косолапый, верно? Давай, давай! Всегда мечтал ходить под знаменом косолапого ярла!

– А ты помалкивай, норег! – рявкнул Косолапый. – У тебя на нашем тинге[11]слова нет!

– А ты лагман, что ли? – тут же закричал Виги Грибок. – Тут постарше тебя есть и получше!

– Получше, говоришь? – Косолапый ухватился за рукоять секиры. – А ты докажи!

– А ты, Виги, топор не мацай! – Вперед выдвинулся уважаемый многими за поэтический дар Тьёдар Певец. – Грозить ворогам будешь, а тут не смей. Мы тут все, считай, родичи. А Лейф пусть скажет, я не против. Он – муж опытный и бывалый. Опять же – посторонний. Самое то у постороннего спросить, когда волю богов узнать надо. Говори, Лейф! – поощрил он норега. – А кто тебя затыкать будет, – многозначительный взгляд на Косолапого, – тот по уху схлопочет.

– Это от тебя, что ли? – прищурился Косолапый.

– А хоть бы и от меня! – Фари Старший встал рядом с Певцом.

– А я добавлю! – Младший брат Фари Фастайр, ничуть не уступающий Косолапому габаритами, оказался по другую сторону Тьёдара.

– Ну вы и дурни, – проворчал, стушевавшись, Косолапый, покосившись на своих родичей, отнюдь не горевших желанием вступать в драку, которая не сулила добычи. – Вот доверитесь норегу, а он вас на корм рыбам отправит.

Но его уже никто не слушал. Все глядели на Лейфа.

Весельчак подбоченился.

– Вы все тут – свободные воины, – заявил он. – Славные и храбрые. Но как определить, кто тут лучший?

– Как? – повторил Грибок заинтересованно.

– А кого боги любят, тот и лучший!

– А верно! Верно! – охотно поддержали норега остальные.

– И что с того? – подал голос Хеги Косолапый. – Кто знает, кого боги любят? Ты, что ли?

– Знаю, Косолапый, знаю! – насмешливо отозвался Лейф.

– И кого?

– А вот его! – Палец Лейфа указал на понурого Торкельсона.

– Его-о? – Виги Грибок, который до этого слушал норега с полным одобрением, аж подпрыгнул. – Да я его одним… – Он ринулся вперед и… Оп! Наткнулся на острие Лейфова меча. Очень быстро у него получилось. Хоп – и клинок уже уперся в прикрытую одной лишь шерстяной рубахой грудь Грибка.

– Можно я договорю? – вежливо попросил норег.

Виги скосил глаза на клинок, в котором отражалось небо… и прямая дорога в Асгард, вернул в ножны собственный извлеченный наполовину меч и «великодушно» разрешил:

– Можно.

– Вот и хорошо, – одобрил Лейф. – А то я уж подумал: ты хочешь убить свободного человека. Эйнар! Эйнар Торкельсон! Прошу тебя: отбрось печаль и прими волю богов. Встань!

Эйнар поднял голову, глянул мутно… Но все же послушался – оторвал задницу от скамьи.

– Вот! – Лейф указал мечом на сына ярла. – Вот человек, рожденный, чтобы править, а значит, с рождения одаренный удачей! Глядите на него, воины. Вот кто был и есть наш хёвдинг!

Надо заметить, «рожденный повелевать» по-прежнему выглядел… не слишком браво. Глаза – как у дохлой рыбы. Но до него, наконец, начало доходить, что гибель папы – не только личное горе, но и полная потеря статуса. И теперь придется зарабатывать собственный авторитет.

– Да! – заявил Эйнар Торкельсон по прозвищу Прыщик. – Я и есть ваш вождь!

– Ах ты вождь, значит? – прорычал Хеги Косолапый, который начал понимать, что тройная доля хёвдинга от него уплывает. – Раз так, то по праву, если кто не согласен, он может вызвать тебя на суд стали?

Эйнар затравленно глянул на Лейфа. Хеги был из лучших бойцов хирда. Эйнар против него – щенок.

Лейф не подвел. Осклабился и спросил:

– Верно ли я понял, Эйнар-ярл? Ты хочешь, чтобы я стал твоим бойцом?

– Хочу! – ухватился за предложение Торкельсон, и воинственности у Косолапого враз убавилось. Не то чтобы он был абсолютно уверен, что не справится с норегом… Но для того, чтобы рискнуть жизнью по-настоящему, ему не хватило духу.

– Мало ли кто где родился! – раздался зычный голос Певца. – Много ли удачи было у Торкеля-ярла, когда его убивал Рагнар?

– Ты понимашь! – одобрил Лейф. Вступать в спор с Тьёдаром он не собирался. Наоборот. – Как там было? Против удачи Торкеля была удача самого Рагнара. Тут уж ничья удача не устоит.

– Так почему ты думаешь, что удача Рагнара не съела удачу сына Торкеля? – не дал себя сбить Тьёдар.

– Да потому, что он жив, друг мой! Вот если бы сын унаследовал участь отца, тогда другое дело. Но он стоит перед нами, когда отец его мертв. Но если кто-то считает, что он сам будет лучшим хёвдингом, пусть объявит. И мы попытаем богов, так ли это.

Вызнавать, соответствует ли воля богов тому, что заявил Лейф, никто не рискнул. Среди сконцев норег смотрелся как матерый волк в собачьей своре. То есть среди псов-сконцев были и покрупнее, чем Лейф, и помордастее, но он был волк, а они барбоски. Какое-то мгновение Гудрун даже гордилась, что у нее такой мужчина… Но то было чувство Гудрун-девушки. Нынешняя Гудрун была другой. И видела не своего мужчину, а сильного и опасного врага, которого она непременно убьет. Когда придет время. Трудней будет после этой мести самой остаться в живых. А она – должна. Потому что теперь она будет бороться не только за собственную жизнь, но и за жизнь зачатого Ульфом ребенка. Гудрун была почти уверена: это будет сын. И в нем продолжится кровь отца. Если она выживет.

* * *

– Они были здесь, – сообщил вернувшийся с берега Давлах. – Пять дней назад. Заночевали на берегу, купили овощей, поросят, взяли свежую воду и ушли на восток. Двадцать пять человек и пять женщин, одна из которых очень красива и держится свободно, остальные – тир. Двое местных хотели присоединиться к ним, потому что очень понравился корабль, но хёвдинг отказал. Хёвдинг у них совсем молодой. Зовут Эйнар Прыщик.

– Сын Торкеля-ярла, – проворчал Медвежонок. – Я удивлен. Почему его не выкинули за борт, когда узнали, что ни Торкеля, ни его одаля больше нет?

Я пожал плечами. Не выкинули – и отлично. С таким вождем они станут слабее. Да у них по-любому нет никаких шансов против ирландцев, даже будь нас вдвое меньше. А нас больше. Главное – догнать.

Пока мы разговаривали, отец Бернар снимал бинты с моей руки.

– Эта Рунгерд и впрямь колдунья, – проворчал он, изучая рубцы на моей кисти. – Завтра я вырежу тебе пару деревянных брусков и покажу, что с ними делать. Уверен: уже через седмицу ты сможешь взять меч, а через две – весло.

Если монах сказал, значит, так и будет. Я поглядел на свою руку. В красных рубцах и засохших струпьях выглядела она страшновато. Но я мог шевелить всеми пальцами, а это главное.

– Ты тоже неплохо помог, – сообщил я Бернару, указывая на шрам от стрелы на моем предплечье.

– Господь тебе помог, – буркнул монах. – А ты не хочешь принять Крещение? Махри, может, ты его уговоришь спасти душу?

Красный Лис поглядел на меня… И мотнул головой.

– Прими Христа! – попросил отец Бернар. – Прими Его, Ульф, твоя душа – готова. Прими – и Господь очистит тебя, а твои чаяния сбудутся!

Я колебался. Так и подмывало сказать: «Верни мне Гудрун, Господи, и я стану Твоим!»

Но ведь я уже был крещен когда-то. И Гудрун… Нет, не верю, что мне вернет ее Бог! Только я сам. Но если Он мне ее вернет, если я почувствую прикосновение Чуда… Не мистического действа, как мой Белый Волк, а именно Чуда… Что ж, тогда я крещусь. И быть посему.

* * *

Виги Грибок попытался ухватить Гудрун, когда Лейф стоял у кормила. Гудрун сама его вызвала на это: проходя мимо рума, задела бедром, бросила шаловливый взгляд.

Почему она выбрала именно его? Ну надо же с кого-то начать. Может, потому, что он – самый похотливый из сконцев? И самый наглый… Или потому, что вчера Грибок без всякого повода избил Бетти? Разве та виновата в том, что Давлин Желтобородый воспользовался ею первым? Разве она могла отказать?

Стоило Гудрун дотронуться до Виги и бросить игривый взгляд, как Грибок тут же завелся: убрал одну руку с весла, ухватил Гудрун за пояс, потянул к себе. Она вскрикнула…

Не слишком громко, но достаточно, чтобы услышал державший кормило Лейф.

Лейф услышал.

Драккар, рыскнув, встретил волну скулой, потому что Лейф, бросив рулевое весло, в три прыжка подскочил к обидчику и ударил его ладонью по голове с такой силой, что Грибок свалился со скамьи да так и остался лежать.

«Убил!» – злорадно подумала Гудрун.

Все, кто видел, повскакивали с мест… Кто-то схватился за нож…

Лейф вспрыгнул на скамью, спихнув гребца, выдернул из-за борта щит…

Но драки не получилось.

– А ну назад все! – визгливо закричал Эйнар. – Назад!

Грибок зашевелился, неловко сел, ухватившись за голову… И снова повалился, когда неуправляемый драккар качнуло на крупной волне.

– Ты ударил человека, норег? – закричал Хеги Косолапый, протискиваясь вперед. – Нашего брата ударил, да? Что говорит Закон?

За спиной главного кандидата в новые хёвдинги уже сгрудились его сторонники. Человек пять, не больше. Все – родичи Хеги. И все всё понимали. Грибок и Косолапый терпеть друг друга не могли, но тут – такой повод.

– Закрой пасть, Косолапый! Ты не видел ничего! – неожиданно вступился за Лейфа Тьёдар Певец. – Ты спиной сидел!

– А ты видел, да? – поинтересовался Косолапый уже потише. Тьёдара уважали все. Он не только в бою хорош, но и настоящий скальд. Опять же – человек честный.

– Да, видел! – подтвердил Тьёдар. – Грибок схватил жену норега. А теперь скажи-ка мне, что говорит о таком Закон?

– Виру платить, – буркнул Косолапый. – Да только не жена она норегу. Обряда не было.

– Ты, Косолапый, совсем дурак, да? Свадебный дар принят. Она – его. Он – в своем праве.

Хеги почесал затылок.

– Слышь, Виги, – сказал он кое-как взобравшемуся на скамью Грибку. – Зачем ты ее схватил?

Грибок попытался вспомнить… Но не смог изречь ничего лучшего, кроме…

– Ну это, захотелось…

Неверный ответ. Викинги захохотали. Лейф глядел на ушибленного Грибка, зверски оскалившись…

Драккар опять швырнуло боком, с треском ударились брошенные весла.

– Хёвдинг! – гаркнул Тьёдар. – Что стоишь столбом?

Эйнар спохватился.

– На румы все! – заверещал он. Глянул на Лейфа, но скомандовать не рискнул. Сам бросился к рулевому веслу. Следующую волну Северный Змей встретил как надо. Эйнар Прыщик, несмотря на молодость, был превосходным кормчим. С детства учился.

– Ты как? – с беспокойством спросил норег.

– Когда он меня схватил, я так испугалась… – проговорила женщина жалобным голоском.

– Пусть только попробует еще раз тебя тронуть, и я его убью, – пообещал норег, прижимая к себе Гудрун. – Пойдем-ка, жена, я тебя утешу. Нет лучшего средства от женских страхов, чем поиграть в зверя с двумя спинами.

Увлекаемая мужем Гудрун в последний момент оглянулась, поймала взгляд Грибка… И улыбнулась.

Грибок ухмыльнулся. Он понял намек, как ему показалось.

Но понял неправильно.

«Жаль, что Лейф тебя не убил, – подумала Гудрун. – Нынче ночью я это исправлю. Ты будешь первым, Виги Грибок…»

Так она задумала. Будет убивать их одного за другим, пока не убьет всех. Как ее отец убил всех, кто был виновен в смерти деда Гудрун и его братьев. Но Гудрун – женщина, а не воин Одина. Ей надо быть очень осторожной. Никто не должен догадаться, что это ее месть, пока не останется последний, Лейф. Вот ему Гудрун сама скажет. Когда дойдет черед Лейфа получить в подарок железо. Она скажет ему раньше, чем он умрет. А потом отрежет ему большие пальцы и только тогда отправит в Валхаллу. Но не сидеть за одним столом с богами, а прислуживать ее настоящему мужу, Ульфу Вогенсону. Вряд ли боги откажут ей в этой малой просьбе, ведь месть за родную кровь – священна.

Таковы были ее мечты.

Каждый день Гудрун смотрела на тех, кто сжег ее дом, мысленно представляя, как и в какой черед будет их убивать. Это помогало терпеть и жить дальше. И улыбаться врагам. Брат рассказывал: их отец, Сваре Медведь, не раз бился на хольмгангах. И когда противник кричал всякие хулительные слова, Сваре Медведь не отвечал. Лишь улыбался. А когда Свартхёвди спросил отца: почему ты не отвечаешь на оскорбления? Что в этом смешного? Разве тебе не обидно?

И отец ответил: «Обидно? Нет. Они мертвы. И знают об этом. Но громко кричат, чтобы напугать свой страх. И вот это уже смешно».

Глава 9 Счет открыт

Я разрабатывал руку палочками, которые вырезал для меня отец Бернар. Жаль, что тут нет китайских шариков тай чи. Вот это было бы самое то.

Рядом, на канатной бухте, сидел Медвежонок и мечтал. Мечты у него были простые. Если сформулировать их суть кратко: Ульф Весельчак как сырье для фондю по-скандинавски. Отличие этого сорта от обычного фондю, которое ешь с друзьями в ресторане, состояло в том, что кусочек мяса сначала обжаривался, а лишь после этого отрезался.

С другой стороны бухты свободные от гребли веселые ирландские парни играли в «поймай ножик». Серьезная игра. Чреватая серьезными травмами, потому что нож бросали хоть и в обусловленные части тела, но – всерьёз.

Нож, правда, был затупленный, что и не преминул отметить Свартхёвди, сопроводив уничижительной характеристикой игровые качества ребят из Страны Густых Туманов.

Слева от нас тянулся скучный каменистый берег. Справа прыгали по волнам дельфины. Будь на месте ирландцев скандинавы – те непременно бы затеяли охоту на «морских свиней», но у ирландцев с дельфинами были связаны какие-то религиозные табу, так что животные были в безопасности.

Я разрабатывал руку, рассеянно слушал бормотание Медвежонка, глазел на дельфинов и думал о Гудрун, когда ко мне подсел Красный Лис.

– Скажи мне, Ульф Вогенсон, сколько тебе лет?

– Тридцать четыре, – ответил я, удивленный вопросом.

– Ты выглядишь моложе.

Это правда. Викинги взрослели быстрее, чем мои современники. И старели тоже. Жизнь такая. Насыщенная. Однако, сойдя на берег, они могли дожить и до семидесяти. Лишь бы достаток позволял. Здоровая порода. Выносливая.

– А мне, – продолжал ирландцец, – уже тридцать семь, и… Скажи мне, Ульф, тебе не надоело ходить лебедиными дорогами?

– Ты имеешь в виду – воевать?

– Да.

Я ответил не сразу. Подумалось: хочу ли я осесть где-нибудь, стать богатым бондом, с любимой женой, детьми, обширной родней…

Нет, не хочу. Даже – с Гудрун. Я из другой эпохи. Без новых впечатлений, знаний, без риска и яркости ощущений я быстро заскучаю.

– Я люблю путешествовать, Мурха. Люблю видеть новое…

– Для этого необязательно быть викингом, – возразил ирландец. – Купец…

Не то чтобы мне было весело, но я не сдержал смешка…

– Что ж ты, Красный, сам не сменишь драккар на кнорр? – вмешался Медвежонок. – Если так думаешь?

– Я бы так и сделал, – вздохнул ирландец. – Но тогда бы такие, как ты, грабили меня, как грабят других христиан. А я этого не хочу. Хотя Богу известно, как мне надоело убивать, а еще больше – жрать солонину и рыбу, пить несвежую воду и спать на палубе.

– А что ты еще умеешь делать так же хорошо, как убивать, хёвдинг из Страны Туманов? Ну если не считать погадить с борта в волну? – поинтересовался Свартхёвди.

– Я умею многое, – не согласился Красный Лис, и вертикальные морщины на его лбу разгладились. – Например, поучить тебя не поучать старших. Но это потом, когда ты поправишься.

– Я испуган! – Медвежонок ухмыльнулся еще шире. – Смотри, как бы в испуге я случайно на тебя не наступил, Лисенок…

Солнце садилось…

* * *

– Раздвинь-ка ножки еще разок! – громко потребовал Лейф. – Сегодня я три раза изливал в тебя свое семя, а теперь сделаю это в четвертый!

Он говорил очень громко. Чтобы все, кто отделены от них тонкой стенкой из парусины, слышали и завидовали.

Он чувствовал себя воином-победителем и не собирался это скрывать.

– Я волью в тебя доброе семя, – бормотал он, навалившись на Гудрун, – от доброго семени родится добрый сын… Я назову его… Сигурд… Да… Сигурд…

Гудрун не открывала глаз. И больше не пыталась представить, что она – с Ульфом. Хотя ей все равно не верилось, что муж… настоящий муж… мертв.

«Что бы ты сказал, норег, если бы увидел ребенка, которого я рожу? Ребенка с волосами черными, как у его отца? – думала Гудрун. – Что бы ты сказал насчет доброго семени? Но ты не увидишь. Ведь ты не доживешь до его рождения. Не должен дожить…»

* * *

– Моя сестра, – сказал Свартхёвди, – она моей крови. – Жаль, что мать не научила ее колдовству, но и без колдовства я бы не позавидовал тому, кто возьмет ее силой. Я сам учил ее управляться ножом, и у нее неплохо получалось. Надеюсь, у нее хватило ума не резать подряд всех, кто потащит ее на ложе. Потому что я не хочу, чтобы с ней обошлись дурно.

– По-твоему, изнасиловать женщину – это хороший поступок? – желчно поинтересовался я.

– От женщины не убудет, если мужчина разок-другой поработает своей ступкой. Лучше таким копьем, чем железным. А плод потом можно и вытравить, так что не горюй! – Свартхёвди хлопнул меня по спине. – Поверь, когда мы изловим Весельчака, отрежем ему детородный орган, поджарим и заставим его сожрать, Весельчаку будет не до веселья. Придет наша очередь посмеяться! – Медвежонок ухмыльнулся и изобразил, как он осуществляет описанную выше операцию. В подробностях. Ирландские хольды, расположившиеся рядом с нами, захохотали и принялись подкидывать идеи: как именно можно приготовить данное блюдо. Идеи были одна другой отвратительней.

– А можно его просто убить? – поинтересовался я.

– Просто? Ха-ха-ха! Убить такого, как Лейф Весельчак, очень даже непросто! – заявил Медвежонок. – Нам с тобой придется как следует потрудиться, пока он сдохнет! Ха-ха-ха!

Отличная шутка. Как раз в духе викингов. Но я – неправильный викинг, потому что мне не смешно, а больно.

* * *

Ночью, когда ушла луна, Гудрун тихонько выбралась из-под парусины.

Человек, посаженный у кормила, свесил голову на грудь. Его лицо было скрыто капюшоном, так что заметить Гудрун он никак не мог.

Женщина криво усмехнулась. Когда Северный Змей принадлежал Ульфу и ее брату, такое было невозможно: чтобы оставленный бдить – заснул. Но из Эйнара – никудышный хёвдинг. Мало родиться сыном ярла, чтобы подчинить себе людей.

Хотя сконцы теперь, благодаря Лейфу, – другого мнения. Они все неплохо нажились на том, что награбили в ее поместье. И пленников взятых продали выгодно, так что теперь у каждого в кошеле было никак не меньше пяти марок серебром. Все они чувствовали себя могучими воинами.

Гудрун видела, как новоиспеченные викинги из Сконе разглядывают встречные корабли. У каждого на уме: нельзя ли поживиться?

Но каждый понимает: здешние воды – неподходящее место для разбоя. Слишком людно. Особенно в это время, осенью. Понимают, но глаза горят алчностью.

Гудрун нашарила под скамьей бурдюк с пресной водой и подмылась. Трудно женщине на корабле. Хорошо хоть она здесь – не единственная. Когда сконцы продавали пленников, то женщин-англичанок они продавать не стали. По совету Лейфа. И теперь у них есть женщины для плотской потехи. Они бы наверняка продали англичанок, если бы знали, что те – мастерицы-ткачихи. Но об этом знали только Гудрун, Лейф и сами рабыни. Лейф знал, но не хотел, чтобы Гудрун была единственной женщиной на драккаре. Гудрун промолчала потому, что не хотела, чтобы сконцы нажились, а Бетти, единственная из англичанок, говорившая на языке севера, смолчала, потому что так решила Гудрун. Впрочем, Бетти и слушать бы не стали: рабыня открывает рот, только когда ей велят.

В общем, сконцы так и не узнали, что потеряли добрых два десятка марок серебром… Из которых Лейфу причиталось бы никак не меньше трех плавленых эйриров[12], но он предпочел безопасность.

Он очень хитер, Лейф Весельчак, и у него был план, которому он следовал. Гудрун не знала, что это за план, но чувствовала: каждое действие норега – не просто так. Он движется к своей цели. А Гудрун – к своей. К которой сейчас станет на один шаг ближе.

Море успокоилось. Драккар медленно дрейфовал по течению. Тут хорошее течение. Оно несло корабль точно на восток, и не было опасности, что их прижмет к берегу или посадит на мель. Босиком, ступая совершенно бесшумно, аккуратно перешагивая через спящих, Гудрун добралась до скамьи, на которой спал Виги Грибок. Она еще с вечера запомнила, где он спит.

Присев у нужного рума, Гудрун разбудила спавшую между скамей Бетти, которую Грибок теперь старался не отпускать от себя. Многим это не нравилось, но Виги побаивались. Он был опасным человеком. Говорили, что он однажды зарезал своего врага спящим прямо в доме ярла Торкеля. Все знали, что это он, даже ярл, но доказать не могли. А ярл Грибку так ничего и не сделал, потому что ценил. Хитрость Виги была Торкелю так же полезна, как мощь берсерка Хавгрима Палицы. Именно Грибок должен был присматривать за Эйнаром, когда тот уходил куда-нибудь без отца.

Бетти проснулась, когда Гудрун коснулась пальцами ее рта.

– Это я, – шепнула Гудрун. – Молчи. И пусти меня на свое место.

Бетти послушно скользнула в проход.

Гудрун проползла между румами и легонько коснулась бороды Виги. Тот дернул щекой и всхрапнул. Гудрун подумала: дотронься она так до Ульфа или до брата – они проснулись бы мгновенно. Да что там… Они проснулись бы, едва она остановилась бы рядом со гребной скамьей. И эти люди считают себя настоящими викингами!..

Гудрун легонько щелкнула сконца по носу. Ну наконец! Виги разлепил мутные спросонья глаза и сразу раскрыл пасть, чтобы заорать, но Гудрун шепнула:

– Тише, это я, – и Грибок орать не стал. Потянулся было: схватить, но вспомнил об осторожности. Приподнялся, осмотрелся: нет ли рядом свирепого норега. Убедился, удачливого соперника поблизости нет. Ночь темна. Все спят. Значит, самое время получить то, о чем мечтаешь.

А раз так, то он тут же облапил женщину, притиснул, прохрипел:

– Чувствуешь моего грибка? Нравится, какой он твердый?

– Да, – шепнула Гудрун, подбавив в голос хрипотцу, как это делала мать, когда хотела заинтересовать мужчину.

Ей без труда удалось продемонстрировать возбуждение, хоть интереса к Грибку-мужчине Гудрун не испытывала. Зато она хотела его убить. И вот это возбуждало. До дрожи. Но сконец не понял, думал, она дрожит потому, что хочет его.

Пока он ее лапал, Гудрун нащупала рукоять ножа, который висел у Виги на поясе. Сконец спал, не снимая пояса. Впрочем, многие так спали, не только он.

Пока ручищи Грибка мяли ее ягодицы, Гудрун искала нужное место у него под мышкой. Гудрун знала, куда нужно нанести смертельный удар. И знала, как нужно держать нож, чтобы он без помех прошел между ребрами и достал до сердца. И она точно знала, что будет потом. Из горла убитого таким ударом спустя несколько мгновений хлынет кровь. Прямо на нее. А так не годится. Как объяснить, почему Грибка нигде нет, а твоя одежда – в крови?

Грибок тискал ее уже одной рукой, потому что второй пытался распустить завязки штанов. Он ее не боялся. С чего бы? Зачем чужая женщина может прийти к мужчине, если только не за тем, чтобы он ей вставил? Ему невдомек, что бывает и наоборот.

Гудрун нацелила острие на нужное место и надавила.

Нож вошел на удивление легко. Хороший нож. Виги хорошо его наточил. Гудрун чувствовала, как разрывается плоть и холодное железо погружается в тело. И еще Гудрун почувствовала, как жар наполняет нижнюю часть живота. Похожее возбуждение она чувствовала, когда пальцы Ульфа касались ее лона перед соитием…

В этот миг она поняла, почему месть называют сладкой.

Но времени прислушиваться к ощущениям не было.

– Если железо пробьет сердце, – говорил брат, – мужественный воин может успеть нанести один удар. Берсерк – несколько, а обычный мужчина – ни одного. Боль лишит его силы.

Виги Грибок, несмотря на грозное имя[13], оказался обычным. Задохнулся от боли и будто окоченел.

Гудрун ухватила его за пояс, поднатужилась и перекинула через борт. Раздался громкий плеск…

И тишина. Ни один из сконцев не проснулся.

– Не говори никому, – на всякий случай шепнула Гудрун англичанке. Она тихонечко вернулась на корму, юркнула под парусиновый навес, устроилась у норега под боком и мгновенно уснула.

Глава 10 Поединок

Сон пришел ко мне под утро. Сначала в нем был лес. Самый обычный, со зверями и птицами. Я бежал через него уверенно, будто по компасу. И я был тут главным. Никто из здешних обитателей не посмел бы бросить мне вызов. Даже птицы смолкали при моем приближении… И мне это нравилось, потому что я не охотился. Если бы я охотился, никто не увидел и не услышал бы меня.

Я спешил к цели и достиг ее, когда стены леса раздвинулись, и мне открылся край земли и лежащая под ним бесконечность.

Я подошел к краю и увидел протянувшуюся над бездной радугу. Не знаменитый мост Биврёст, соединяющий Срединный мир Мидгард с Асгардом, миром богов. Обычную радугу, родившуюся из солнца и водяной пыли низвергавшегося со скал потока.

Я встал у края, борясь с искушением – прыгнуть… Но тут меня толкнули в бок. Волчица с шерстью белой, как первый ноябрьский снег. Мне показалось, я узнаю ее, подругу моего Волка…

Я понял ошибку, когда увидел ее глаза. Человеческие. Глаза Гудрун. И это было так страшно и чудовищно, что я закричал, толкнулся от края и полетел сквозь радугу туда, где серебро падающей воды обращалось в черные каменные зубья…

* * *

Смерть Грибка огорчила немногих. Никто не заподозрил Лейфа, потому что у того не было оснований убивать Виги. Норег его наказал, и делу конец. Скорее Виги мог попытаться подло убить Лейфа, а уж никак не наоборот. Об этом говорили сконцы, обсуждая пропажу земляка. Никто не заподозрил и Гудрун, что неудивительно. А о Бетти и говорить нечего. Представить, что запуганная рабыня способна поднять руку на воина? Скорее небо с землей местами поменяются.

В общем, Виги не стало, и никто не хотел особо выяснять, куда он делся. Сошлись на том, что после молодецкой оплеухи норега у Грибка что-то повредилось в голове, и он просто выпал за борт.

– Пропал Грибок и его вонь – вместе с ним, – напутствовал земляка Хеги Косолапый…

Гудрун решила: он станет второй жертвой.

И немедленно пустила в ход женскую магую. Нет, не ту, которая – от тайных рун, мудрых слов и ведьминского варева. Самую простую, идущую от жестов и взглядов.

Косолапый попался легко. Умом он не блистал, зато силенку имел недюжинную, воином слыл славным, привык, что девки к нему льнут.

Несколько брошенных искоса взглядов, ласковая улыбка, язычок, вовремя облизнувший губки, случайное прикосновение рукава…

Гудрун следила за тем, чтобы никто, особенно Лейф, не заметил ее стараний. И у нее получилось. Суток не прошло со смерти Грибка, как Хеги Косолапый обрел уверенность в том, что жена Лейфа Весельчака к нему неравнодушна. Более того, он думал, что это видят все. В том числе и сам Лейф. Видят и ничего не предпринимают. Значит, нет никаких препятствий, чтобы ответить на женский зов.

И, выбрав момент, когда Лейф отвернулся, Хеги игриво похлопал Гудрун по заду. Гудрун скромно потупилась, проскользнула мимо здоровенного сконца… и мимоходом игриво цапнула его за причинное место.

Страсть Хеги немедленно взыграла, и он попытался сгрести Гудрун саженной ручищей, уверенный, что та не станет уклоняться. Однако Гудрун увернулась, чуть слышно пискнув:

– Не трогай меня…

Как раз в тот момент, когда Лейф обернулся.

Норег действовал по обыкновению стремительно. Мгновенно оказавшись между Гудрун и Косолапым, он ухватил сконца за косицу, упер ему чуть пониже уха острие ножа и поинтересовался ласково:

– Ты куда руки тянешь, свиной помет? Хочешь, чтобы я их укоротил?

Косолапый, однако, не испугался. Перехватил запястье норега и без особого усилия отжал нож от своей шеи…

И после этого еще раз убедился, что силенок у него побольше, чем у соперника. И можно двигаться дальше. Физическая сила много значит в Скандинавии. Кто сильней, тот и прав. А кто прав, тому самое лучшее. В том числе и лучшие женщины.

Чтобы убедиться в верности этой нехитрой мысли, Косолапый поглядел на укрывшуюся за спиной Весельчака Гудрун. Та прищурилась и еле заметно кивнула. Дерзай – и я твоя.

Этого обмена взглядами опять-таки не видел никто, кроме них двоих. Все глазели на сцепившихся викингов.

– Руки убрал, норег! – с угрозой прорычал Хеги Косолапый. – Отрублю и к щиту прибью!

– Ого! – развеселился Лейф. – Кудлатая шавка вообразила себя волком! Это славно! – Он отпустил сконца. – Я выбираю меч и щит!

– Я не допущу хольмганга! – завопил Эйнар, побагровев. – Это вам не тинг! Я – ваш хёвдинг!

Вопль проигнорировали.

– Оружие – без замены! – потребовал Хеги. Плечистый, кривоногий, могучий как кузнец-цверг из нижнего мира[14], он славился сокрушительным ударом. – Секира и щит!

– Вы не будете драться! – Эйнар Торкельсон втиснулся между воинами: – Хеги дотронулся до твоей жены… Что ж, он заплатит виру, и делу конец!

– С чего это я буду платить? – возмутился Косолапый. – Сам сказал: мы не на тинге, а ты – не лагман! Да она сама хотела! Все видели…

Бац!

Губа Косолапого лопнула, кровь смочила бороду.

Кровь пролилась. Вот теперь ни о каком примирении и речи быть не могло.

Эйнар, мрачный, подошел к оружейному ящику и отпер замок.

Вскоре Северный Змей, сойдя с курса, неторопливо двинулся вдоль берега, высматривая подходящую мель.

Нашли. Осадка не позволила драккару подойти близко, так что спустили за борт лодку.

Противники разом взялись за весла и вскоре уже стояли лицом к лицу на полоске песка шириной шага в четыре и длиной примерно в десять. Поединок решили считать «чистым». То есть свободным от кровной мести и верегельдов. Если Косолапый убьет Лейфа, то – верегельд все равно брать не с кого. А если Лейф убьет Косолапого и откажется платить верегельд, то родичам убитого придется вызвать Лейфа на поединок. С очевидным результатом, потому что среди сконцев здесь не было никого сильнее Хеги.

Гудрун смотрела на хольмганг, стоя на одном из средних румов. Вокруг толпились сконцы. Дочь Сваре Медведя впервые оказалась в окружении сконцев одна, без Лейфа. Но ей не было страшно. Она всю жизнь прожила среди викингов, таких же свирепых убийц, как эти. Гудрун интуитивно понимала: чтобы тебя не считали призом, куском лакомой женской плоти, надо выглядеть твердой. И бесстрашной. Тогда в тебе увидят не пленницу, а женщину Севера. Если не сестру, то – подругу. Ту, чьи права защищены обычаями, законами и богами.

Люди Севера ценят своих женщин. Но только своих.

Гудрун положила руку на плечо сконца, оказавшегося рядом: Тьёдара Певца. Тот даже не заметил. Глядел на медленно сходящихся поединщиков и бормотал что-то… Может, вису слагал?

…Косолапый не выдержал первым. Заревел по-бычьи, по-бычьи же наклонил голову и налетел. Щит Лейфа треснул от могучего удара…

…А от удара норега треснул позвоночник Косолапого, когда тот по-журавлиному изящным движением ушел в сторону, одновременно подставляя противнику щит и перекрывая обзор. Так что, когда секира сконца развалила щит, Лейфа за ним уже не было. Обойдя сконца, Лейф выпустил щит, который упал, увлекая за собой увязшую секиру, а затем рубанул с двух рук, со всей возможной силой. Такой удар не остановила бы самая лучшая бронь, даже металлическая «доска», а уж обшитая железными бляшками куртка Хеги годилась для защиты от Лейфова клинка не больше, чем льняная рубаха.

Косолапый даже не успел понять, что произошло. Взблеск стали – и он рухнул, как срезанный колос.

Лейф небрежно подцепил упавшего ногой, перевернул навзничь и добил.

Сила – это всегда неплохо. Но даже плохонький топор крушит ребра лучше, чем самый тяжелый кулак.

Потом был пир. Лейф отдал Эйнару почти все серебро, которое у него было, чтобы тот закупил провизию и пиво взамен того, что будет выпито и съедено на этом пиру в честь славно ушедшего в Валхаллу Хеги Косолапого. Никто не возражал.

Пир устроили прямо на палубе. Пили, ели, возносили хвалу Косолапому… И Лейфу, который его победил. Почему бы и нет? Это был славный хольмганг, а если Один решил, что Хеги в Асгарде нужнее, так кто станет оспаривать волю бога? Тьёдар даже сочинил вису… Так себе вису, потому что выпитое пиво смыло с языка скальда большую часть меда поэзии.

Гудрун видела: не все сконцы согласны с тем, что хорошего пира довольно, чтобы забыть о Хеги Косолапом. Косолапого мало кто любил, но у него здесь были кровные родичи. Пусть хольмганг был «чистым», но оставить без последствий убийство родича – это очень нехорошо.

Но Лейф собственноручно (никто не осмелился ему помешать) обмыл тело, обрядил, перенес в лодку, вложил в руки покойника меч и сам же поджег погребальное судно… Никто не обвинил Лейфа. Не посмел.

А что еще удачно: никто не обвинил и Гудрун в том, что из-за нее был убит Косолапый. Наоборот, многие, выпив, говорили ей добрые слова. И намекали, что ей, датчанке хорошего рода, да еще дочери Сваре Медведя, о геройстве которого слыхали многие, невместно жить с непонятного происхождения норегом. Не лучше было бы ей выбрать кого-то из…

Впрочем, велись эти разговоры, когда Лейф не мог их услышать. Да он и не прислушивался особо. У него были свои беседы. И своя цель. Доказать сконцам, что смерть Косолапого – дело рук богов, а не Лейфова меча. Очень не хотелось норегу, чтобы сконцы, объединившись, скопом набросились на чужака. Как бы он ни был силен, против двух десятков ему не устоять. Может, еще и поэтому он не мешал сконцам говорить Гудрун ласковые слова? Пока каждый из них хочет заполучить его жену для себя, им никогда не объединиться…

Впрочем, в последнем Гудрун не была уверена. Лейф слишком ревнив, чтобы терпеть подобное. Скорее всего, он попросту ничего не видел и не слышал.

Глава 11 Мстители

Они пришли ночью. Трое, судя по звукам. Все – родичи Хеги Косолапого, как выяснилось позже. Пришли с боевым оружием, которое добыли из оружейного ящика. Они думали: Лейф пьян. Думали: он не вооружен. Зря.

Гудрун проснулась, когда почувствовала, что Лейф встал. Встал очень тихо, хотя в броне это непросто. А доспехи Лейф так и не снял. На пиру в них просидел и спать лег в них же. След от железа до сих пор оставался на теле Гудрун. Тогда норег навалился на нее прямо в боевом облачении, Гудрун подумала: слишком пьян, чтобы понимать, что делает. Ничего подобного. Он – знал. И меч был у него в руке. Меч Хеги Косолапого. Меч, который должен был уплыть в погребальной лодке и вместе с лодкой и останками Хеги уйти на дно морское.

Трое убийц подошли к палатке. Гудрун отползла подальше, прижалась к борту. Лунный свет слаб, сконцы выдули на пиру столько пива, что море вокруг драккара провоняло мочой. Мстители не станут разбираться, будут бить всё, что подвернется под железо.

Лейф ждал, когда они начнут. И они начали.

Двое рванули в стороны полог палатки, третий с размаху метнул копье… Прямо в Гудрун!

К счастью, Лейф успел толкнуть копейщика, тот пошатнулся, и копье загудело, вонзившись в борт драккара. И одновременно Лейф ударил, сверху вниз, наискось и с такой силой, что срубил обе ноги нападавшего на пядь ниже колен.

Сконец завопил дико, рухнул вперед и пополз к Гудрун, загребая руками, как тюлень на суше. Лейф прыгнул ему на спину и ткнул мечом сквозь ткань палатки, добыв еще один вопль боли.

Третий отскочил… И оказался лицом к лицу с выпрыгнувшим наружу норегом.

Обезноженный тем временем вцепился в ступню Гудрун. Как клещами кузнечными прихватил. Но Гудрун не закричала. И не растерялась. Нож ее был рядом. Всегда рядом, только руку протяни.

Хватка разжалась, когда лезвие до кости вспороло предплечье покалеченного. Ничего сложного. Не трудней, чем резать баранину.

Гудрун перелезла через труп второго, выглянула из палатки и увидела, как Лейф хватает последнего врага за край щита, разворачивает рывком и одним ударом сносит ему голову, которая с деревянным стуком падает на палубу и катится по проходу между скамьями.

А на драккаре к этому моменту творилась полная неразбериха. Сконцы вскакивали, кричали спросонья, искали оружие… Удивительно, что никто никого не зарубил. Видимо, потому, что боевое оружие было в ящике, под надежной защитой от соленой воды и слишком торопливых рук.

Но вот зажегся факел, и все увидели, что вокруг – только свои.

Факел зажег Лейф от крохотной масляной лампы, спрятанной в нише под скамьей кормчего.

За то короткое время, когда все вопили и пытались определить, что за коварный враг напал на драккар, Лейф успел спрятать свой меч и сбросить доспехи. Теперь он стоял, полуголый, держа в одной руке факел, в другой – меч одного из напавших, олицетворяя собой человека, которого пытались убить во сне. Но – не получилось.

Их было трое – он один. Они были вооружены и в защите, а он – голый. Лейф не ждал убийц, но сам убивал так, что это внушало трепет. У одного нападавшего были отсечены обе ноги, и он уже перестал вопить и корчиться, потому что на это у него уже не осталось крови. Другому клинок развалил туловище от ключицы до пупа. Голова третьего лежала у гнезда мачты.

Сконцы смотрели на Лейфа как на героя легенды. Они даже забыли, что эти трое – их земляки. Убить трех бойцов отобранным у одного из них мечом. Убить в считаные мгновения, да так, что каждый нанесенный удар был смертельным…

Когда Лейф снова лег спать, доспехов на нем не было. Он показал такую силу, что уже мог не бояться внезапного нападения.

Но меч Косолапого он все же припрятал.

А палатку пришлось переставить и шкуру выкинуть за борт. Слишком много крови в нее впиталось. Не отмыть.

Глава 12 Ярп Большой Бобер и полезные новости

Хорошо на твердой земле. Когда палуба не качается под тобой. Когда можно сделать не пару, а сотню шагов, не споткнувшись о мешки или чьи-то ноги.

Владетель, в доме которого они нашли кров, когда-то был отдан на воспитание дяде Торкеля-ярла. И сам Торкель-ярл – тоже. Там они и сошлись – будущий Торкель-ярл и сын уважаемого человека Ярп. Ходили на одном кнорре, ели из одного котла, пользовали одних и тех же девок… Словом, почти родичи.

В отличие от Торкеля Ярп Большой Бобер воинской славы не снискал. Но уважением пользовался, и на тинге к его голосу прислушивались многие.

Однако боги Ярпа не пожаловали: так и не дали ему сына. Зато породил Ярп четверых дочерей, старшая из которых сейчас старательно прятала зареванное личико.

Гудрун заинтересовалась. Что может так опечалить свободную девушку, тем более хозяйскую дочь? Это притом, что сам Ярп выглядел вполне счастливым и довольным? Гудрун подтолкнула Лейфа: узнай, в чем дело?

Норег к ее словам прислушался. Но по своим соображениям. Всё, что непонятно, следует прояснить. Вдруг это сулит неприятности?

Разгадка оказалась проста.

– Влюбилась, дурочка, – сообщил Ярп.

– И кто этот счастливый человек? – спросила Гудрун.

Дочь – старшая. Ее муж вполне может унаследовать изрядную часть имущества Ярпа.

– Счастливый! – Ярп Большой Бобер презрительно фыркнул. – К воронам такое счастье – копьем в живот!

– Он умер? – поинтересовался Эйнар, обгладывая баранью косточку.

– Не… Живучий. Оклемался.

– А кто такой?

– Хольд один из Хедебю. Ранили его, в сече ранили, ну а я приютил.

– Ха! – воскликнул Эйнар. – Ярп! Чтобы ты кого-то приютил за просто так! Да я помню, как ты из-за каждого дирхема торговался так, будто это плавленый эйлиль!

– Ну я ж не сказал, что просто так, – возразил Ярп. – Заплатили мне, не без того. Ну так ведь и расходы немалые. Лечить, кормить, сами понимаете. А тут еще дочка – возьми да и влюбись! Тоже понятно: воин славный, хольд и рода хорошего.

– А зовут как? – поинтересовался Эйнар.

– Ульфхам. Ульфхам Треска. Слышал о таком?

Торкельсон мотнул головой.

«Ульфхам Треска, – подумала Гудрун. – А я ведь знаю его. Хольд из хирда Хрёрека-конунга, с которым раньше плавал Ульф».

Жаль, что Ульфхам уже уехал. С ним можно было бы передать весть домой. Он ведь ходил в вики с Ульфом… Ему можно верить. Или – нельзя?

Гудрун покосилась на Лейфа. Муж пил пиво и дразнил костью длинноухого хозяйского пса. Лейф тоже бился с Ульфом в одном строю и сидел в его доме за одним столом с родичами. Что не помешало ему предать тех, с кем делил кров и пищу.

– Через три дня, если погода не подведет, в Хедебю будем, – сказал Эйнар. – Не знаешь, Ярп, Харек-конунг дома или в походе?

– Ясное дело, дома, – Ярп даже удивился. – Где ж ему быть осенью-то? Он у нас мирный.

* * *

– …Они были здесь! – сообщил Грихар Короткий. – Эйнар и его люди. Рыбаки сказали.

– Не соврали, точно? – спросил я.

– А с чего бы им врать? – удивился ирландец. – В чем выгода? И я им честно сказал: узнаю, что соврали, – языки вырву.

– И они поверили?

– А с чего бы им не верить? Я человек чести, это всякому видно.

– Высаживаемся! – решился я.

Скоро стемнеет, почему бы нам не заночевать на берегу.

– Белый щит – на мачту!

На берегу нам были не рады. Несмотря на белый «мирный» щит и закрытую чехлом голову злобного пса. Целая толпа выстроилась – встречать. Именно выстроилась: щит к щиту. Неслабая, кстати, вернее, некстати, толпа. Человек двести. Вряд ли все они, даже большая часть – настоящие воины. Но драка нам не нужна.

– Давай-ка я! – Медвежонок пролез вперед, потеснив ирландских хольдов.

Те не возражали. Хотя по рожам видно: подраться не против. Для викинга лучшее гостеприимство, это когда он берет, что пожелает, и творит, что захочет. А такое случается, лишь когда ты хозяина негостеприимного по стенке размазал. Или гвоздиками к ней прибил. Как вариант.

– Эй, вы! – закричал мой побратим зычно. – Я – Свартхёвди, сын Сваре с Сёлунда по прозвищу Медвежонок. Не знаю, кто тут хозяин, но всё равно прошу гостеприимства по обычаям и божьим заветам!

– Плыл бы ты, куда плывешь, сёлундец! – завопили с берега. – Здесь тебе не рады!

– Храбро! – крикнул в ответ Свартхёвди. – Очень храбро, ты, не назвавший свое имя! Я предложил – ты отказался! Значит…

– А можно мне, – я тоже протиснулся вперед.

Мне-то точно драка не нужна. Я вечно под крылом Рагнара жить не собираюсь, а это – Дания. Здесь – территория Закона. Следовательно, разбойное нападение допускается только в одном случае: если не останется свидетелей оного. А они точно останутся, и тем, кто стоит на берегу, это известно не хуже, чем нам. Что могло сойти с рук Сигурду Змеиному Глазу, с нами может и не прокатить.

– Я Ульф Вогенсон! И я не хочу заводить новых врагов! Однако я знаю, что мои враги были здесь и ночевали под этим кровом. Значит ли это, что вы тоже наши враги?

– Проваливайте! – заорал тот же голос. – Или мы угостим вас стрелами!

Вот упрямый ублюдок! Жизнь ему, что ли, не дорога?

– Кажется, пришла моя очередь! – заявил Красный Лис.

– Эй, ты, храбрый толстяк! – закричал он. – Я тебя вижу! И вижу, что ты трудно понимаешь добрую речь! Но ты всё же попробуй, потому что сейчас я говорю в последний раз. Потом будет говорить железо. Это ясно?

Молчание. Это уже что-то. Или просто выгадывают время?

Ирландец расценил молчание как готовность выслушать и продолжил:

– Люди зовут меня Мухра Красный Лис, я – хёвдинг конунга Ивара Рагнарсона, преследую врагов Ивара-конунга! За моей спиной шесть десятков мужчин, соскучившихся по танцу огня и железа! – Сделал паузу, чтобы бонды прониклись, и прорычал теперь уже с неприкрытой угрозой: – Я – человек Ивара Бескостного! А передо мной тот, кто дал кров врагам Ивара! Я думаю: ты сделал это по незнанию, толстяк, ведь нужно быть совсем глупым, чтобы объявить себя врагом Ивара Бескостного. Ты ведь не из таких, толстяк? Я прав?

На этот раз молчание длилось куда дольше…

И я в очередной раз убедился, что имя Ивара Бескостного пользуется уважением на всей территории Дании.

– Ладно! – крикнул замеченный Красным Лисом толстяк. – Высаживайтесь и будьте гостями!

Строй возомнивших о себе землепашцев рассыпался, и я с облегчением выдохнул. Ирландцы еще постояли. С полминутки. Они уже настроились на драку и, уверен, сейчас испытывали разочарование. К счастью, их хёвдинг не отличался чрезмерной кровожадностью.

А вот и хозяин этой земли. Подошел вразвалочку, пыхтя, представился с важностью:

– Я – Ярп, сын Сиббы, скромный бонд, что платит долю конунгу всех данов Хареку, – с нажимом сказал. Мол, не сам по себе. Имеется у него крепкая «крыша». – Мой здесь одаль, а вы мои гости! Прошу в мое скромное жилище!

Скромное жилище скромного бонда Ярпа без труда вместило весь хирд Красного Лиса и примерно столько же родичей и домочадцев хозяина.

Столы заставили снедью. Мы тоже вели себя достойно. Отдарились соответственно оказанной услуге. И получили искомую информацию.

Не сказать, что она меня порадовала. Скорее, наоборот, ввергла в глубокую печаль.

Моя Гудрун, похоже, приняла общество предателя вполне добровольно. Вела себя как его жена, и он относился к ней соответственно. Быстро же она меня забыла…

Ну да, я помнил, что рассказал отец Бернар. Ей был предоставлен выбор между ролью рабыни и супруги. Да, она думала, что я умер… Но неужели в это так легко поверить? Неужели одних слов достаточно?

Да, у нее не было выбора. Да, она не могла поступить иначе. Всё понятно. Но мысль о том, что она живет сейчас с Лейфом, что она с ним вполне счастлива, – невыносима. Почти так же невыносима, как мысль о том, что она может выполнить свое обещание, убить норега и принять всё, что за этим последует.

«Ты – сволочь! – говорил я себе. – Ты что, хотел бы, чтоб она мучилась? Чтоб ей было плохо? Чтоб новый муж избивал ее и насиловал? Ты этого хочешь?»

И, не стану врать сам себе, я не мог бы однозначно ответить: нет, не хочу. Потому что мысль о том, что она может быть счастлива не со мной, – корежила, терзала, как воткнутое в тело железо. Я мечтал о ней, я видел ее в снах, я хотел ее безумно… Я готов был на любую жестокость, любую подлость, чтобы вернуть ее. Всё что угодно, лишь бы она оказалась в моих объятиях!

Я представить себе не мог, что буду полностью разделять кровожадные мечты Медвежонка о том, как он будет пытать предателя. Теперь – разделял. Я наконец-то, спустя годы, становился настоящим викингом. Настоящим человеком Средневековья, для которого содрать кожу с врага и прибить ее к дверям своей церкви – нормальный поступок.

«Если ты сам так мыслишь, – говорил я себе, – какое право ты имеешь упрекать Гудрун в том, что она стала женой другого мужчины, чтобы выжить в мире, где насилие, изощренное насилие, – одобренная обществом норма?»

Да, она забыла тебя. Потому что ей так легче. Потому что она более приспособлена к этому миру. Потому что это ты можешь сходить с ума… В окружении друзей и союзников, в полной безопасности. А ей приходится выживать среди врагов, и у нее нет другого оружия, кроме покорности и принятия чужой власти. Ты хочешь, чтобы ее убили, Николай Переляк, которого здесь зовут Ульфом Черноголовым? Ты хочешь, чтобы с ней обошлись как с пленницей или преступницей? Растянули между кольями и насиловали всем хирдом?

Нет, я этого не хотел. Но все равно… Как же меня задевало то, что она приняла свою новую роль!

«…свободна и даже весела, – сказал Ярп. – И относились к ней с уважением».

Он удивился моему вопросу. А как же иначе можно относиться к прекрасной женщине хорошего рода, жене славного воина?

И я не стал ему говорить, что эта прекрасная женщина совсем недавно была моей женой. Все, что ему надо знать: его родич Эйнар Торкельсон и его команда – враги Ивара Бескостного, и, следовательно, им не жить.

Толстый бонд принял это спокойно. Лишь уточнил: не будет ли у него проблем из-за того, что он дал Эйнару кров?

Никаких проблем, заверил его Лис. Однако если он, как родич Эйнара, вдруг вознамерится потребовать за него виру или захочет отомстить, то проблемы будут. И еще какие!

Да не родичи мы, возразил Ярп. Так, дружили с его отцом когда-то…

Если бы я не был целиком погружен в собственную безмерную печаль, если бы поговорил с Ярпом не только о моей жене и ее похитителе, то, очень возможно, узнал бы нечто весьма важное и интересное…

Но я полностью зациклился на своей потере. И вдобавок изрядно напился, что в моем нынешнем состоянии было совсем плохой идеей.

О чем мне и сообщил на следующее утро отец Бернар.

Ну и пусть. Весь следующий день я провалялся на палубе, страдая от боли физической и душевной. В том отвратительном состоянии, когда очень хочется кого-нибудь убить, но некого, да и мочи нет.

А вечером мы сняли со скалы человека. И я в очередной раз убедился, насколько тесен мир.

* * *

Они плывут в Хедебю. Под крылышко Харека-конунга. В Хедебю Эйнара знают. Его отец поддерживал Харека, когда решалось: кому быть конунгом всех данов. Теперь Торкель убит, и получается, что Харек не смог ему помочь. А значит, должен его сыну. Следовательно у Эйнара есть основания думать, что Харек-конунг перед ним в долгу. И непременно возьмет в свое войско вместе с драккаром и командой. Или даст землю, сделав своим посаженным ярлом.

Это было бы хорошо для Эйнара.

А для Лейфа – нет.

Сейчас Лейф нужен Эйнару, потому что без него Прыщику не справиться со своими людьми. Поэтому Лейф – важный человек. На этой палубе он самый сильный. Никто не рискнет бросить ему вызов.

В Хедебю всё изменится. Драккар по закону станет собственностью Эйнара Торкельсона, а Лейф – даже не его хирдман. Временный союзник, не более. И сконцам в Хедебю он не нужен, потому что чужой. Сейчас, пока Эйнар – ничто, Лейф – вожак. Когда Эйнар станет человеком Харека-конунга, никто уже не усомнится в том, что Торкельсон – вождь. Эйнар это знает. Он молод, но не совсем дурак. И не скрывает своих планов.

Конунгу нужны верные ярлы. Почему бы конунгу не сделать Эйнара ярлом? Он удачлив, у него есть драккар и верные люди. Он – хорошего рода. Почему бы Хареку-конунгу не дать сыну Торкеля-ярла немного земли?

Лейф соглашается, и Эйнару это нравится. Очень правильно, что они плывут в Хедебю. Так и надо.

Но надо ли это Лейфу? Гудрун в этом очень сомневалась. Потому что слышала, что говорил Лейф сконцам. О, им норег говорил совсем другое! Мол, сесть на земле ярлом Харека хорошо только для Эйнара, потому что тот – получит все, что хочет. И драккар тоже станет его, хотя почему Северный Змей должен принадлежать Эйнару, если тот морская добыча, которую брали все? И если для Эйнара хорошо будет считать подати и учить верности бондов, то что в этом толку для остальных? Вообще, сесть бондами на чужой земле (свою-то купить не на что) – не слишком добрая участь для людей храбрых и жадных до богатства. Таким людям нужно другое: хороший драккар (а он у них есть) и хороший опытный вождь, побывавший во многих битвах и знающий, где взять добрую добычу. Имени этого вождя Лейф не называл, но догадаться, о ком речь, было нетрудно.

Лейфа слушали. Не то чтобы соглашались, но и не спорили. Запоминали. Прикидывали выгоду. Люди Севера быстры, когда надо убить врага, но, если предстоит принять важное решение – не торопятся. Советуются друг с другом, с богами…

Гудрун видела Лейфову задумку так же ясно, как вырезанные на камне руны. Норег с самого начала был чужим для сконцев. Да, он оказался полезен, но не более. Многим уже приходило в голову, что он – лишний в этом мире. Многие хотели бы заполучить Гудрун. Лейф жив потому, что он вдвое сильнее любого из этих людей. И потому, что он поддерживает Эйнара, а Эйнар, который, как-никак, – сын их ярла, поддерживает норега. Чужой своим не станет.

Однако Лейф говорил о вещах, приятных каждому. О славе. О добыче. О победах. И говорил интересно. Так, что ему верили. И слушали охотно.

Лейф, понятно, никогда не вел подобных речей, когда Торкельсон был рядом. Эйнару он говорил то, что было приятно только Эйнару.

Еще Лейф рассказывал, как он славно сражался. И как неизменно оставался целым во всех переделках. Его ярлов убивали, а он, Лейф, удачливее их всех. Потому что жив.

«Я удачлив, меня любят боги!» – говорила его широкая искренняя улыбка.

Иной раз он вспоминал о земляках слушателей. Тех, кого он убил.

Высказывал сожаление: мол, они были отличными воинами, чья беда лишь в том, что они захотели проверить удачу Лейфа.

В конце концов он настолько заговорил сконцев, что многие из них были уверены, что он прикончил Косолапого и остальных едва ли не против собственной воли.

Лейф оставался чужим для сконцев, и для его целей это было даже неплохо, потому что человеку легче принять власть чужого, чем встать под руку того, с кем ты много лет жил как равный.

Так говорил когда-то Ульф, и Гудрун запомнила.

Будь у них достаточно времени, Лейф убедил бы сконцев, что он – подходящий хёвдинг. Вода камень точит. И тогда ему осталось бы под каким-нибудь предлогом вызвать Эйнара на поединок, убить (это будет нетрудно) и занять его место. И тогда Гудрун снова стала бы женой хёвдинга. Хорошо ли это для ее мести? И для нее самой?

«Ты, видать, тоже колдунья, как мать твоя, – не раз говорил ей норег. – Потому я так хочу, чтоб ты всегда была рядом. Моей. Представить не могу тебя с другим. Лучше сам тебя убью. Но еще лучше – его. Смотрел, как ты – с Ульфом, и еле сдерживался, что вызов ему не бросить. А я Вогенсону в верности клялся… Забыть тебя хотел, других девок брал… Пресные все. Как водичка речная. Брал их, а думал о тебе…»

«Любит, – знала Гудрун. – Да только что мне его любовь? Я для него – как поросенок жареный для голодного… Ульф… Вот с ним было – как на колеснице Тора по облакам мчать».

Хорошо Ульфу. Он в Валхалле. С Асами пирует. А Гудрун надо здесь жить. И отомстить. И ребенка Ульфова сохранить, чтоб род его не пресекся.

«Что же делать?» – думала Гудрун. Может, не убивать Лейфа? Поддержать его. Дать ему возможность стать сильным, разбогатеть, купить землю… Жить на этой земле и растить сына, которого она родит. Сына Ульфа.

Но то была неправильная мысль. Гудрун не была уверена, что сможет долго притворяться доброй женой. И еще боялась, что, когда родится сын, Лейф не примет его, узнав в нем чужую кровь. И тогда младенца вынесут в лес, если они будут на суше, или принесут в жертву великанше Ран[15], если Гудрун родит на палубе корабля. Впрочем, это маловероятно. Роженица нечиста. Ей не дадут осквернить боевой корабль. Когда придет срок – пристанут к берегу. Счастье что срок этот еще далеко.

Хотя что сейчас об этом думать. Ясно, что не успеет Лейф перетянуть всех сконцев на свою сторону. Через несколько дней они уже будут в Хедебю и вик их закончится.

Глава 13 Разбой

Что задумал Лейф, Гудрун даже не предполагала. Никто не догадался до тех пор, пока задумка норега не стала явной. Но случилось это намного позже. Когда уже ничего нельзя было изменить…

Воины должны сражаться, говорил сконцам Лейф. Воины живут для того, чтобы сражаться. Но не ради самой драки. Нужна цель. Нужна добыча. Без добычи война не война. А добыча викинга – вон плывет себе под пестрым парусом мимо, не ведая о том, что она – добыча. Как утка плывет, не думая о том, что ястреб уже положил на нее глаз…

Говорил – и показывал на проплывавшие мимо корабли. Их было не так уж много, время осеннее, но – были. И многие выглядели настолько привлекательно, что сконцы провожали их алчными взглядами, будто они и впрямь – добыча. Но на самом деле это не так. Здесь, у датских берегов, разбойничать рискованно. Дойдет до Харека-конунга – будет худо. Чужих здесь нет. Только сильные и слабые. Сильных трогать не стоит, а слабые наверняка заплатили дань малую за то, чтобы Харек-конунг взял их под покровительство, а ежели кто обидит, жестоко обидчика наказал.

«И накажет, – негромко вещал Лейф. – Обязательно накажет… – И добавлял совсем тихо: – Если узнает…» И тут же выдавал очередную историю о том, как они, хирдманы норегского ярла Вигмарра Зубовного Скрежета, выхватывали жирную уточку-кнорр прямо из-под носа своего собственного конунга Харальда Золотой Бороды. И конунг не слышал ничего, потому что слышать было нечего. Добыча – она не разговаривает. Главное, чтобы свидетелей не оставалось.

Правду он говорил или нет, но ему верили. И, увидав одинокий парус, тут же оглядывались вокруг: нет ли еще какого-нибудь корабля? А если не было – глядели на парус и пускали слюни.

Но – не более. Эйнар никого грабить не собирался. Он уже мысленно считал себя ярлом, а настоящий ярл, не морской, богатство по-другому стяжает.

Однако Гудрун видела: при появлении одинокого корабля сконцы начинают поглядывать на Лейфа. Мол, раз уж ты так много говорил о том, как легко и просто разбойничать, то не покажешь ли нам, как?

И все же Гудрун по-прежнему не понимала: зачем Лейф подстрекает сконцев к разбою в водах Дании. Это Рагнара и его сыновей Харек-конунг не рискует призвать к ответу. А кто таков Эйнар Прыщик и его сконцы? Тем более что они собираются проситься под руку конунга… Да и мало сконцев для настоящей драки. А драккар у них – небольшой. Места для добычи немного. Да, Ульф привозил на нем изрядные богатства, но то были серебро, шелк и даже золото. А откуда взяться тому же шелку на одиноких кноррах? Тут, по большей части, товар недорогой, но громоздкий. Взятый недалеко, потому что для дальних походов собирают много кораблей. Вступать же в бой и гибнуть (купцы ведь будут драться за свое) ради нескольких бочек тюленьего жира, груза «мыльного камня» или пеньки… Умирать за то, на чем не разбогатеешь…

Но Гудрун видела: Лейф уже вскружил головы сконцам жаждой легкой добычи. Это потому, что все они – новички на Лебединой Дороге. То, как легко досталась им добыча в гренде Ульфа Вогенсона, сделало их самоуверенными.

Однако настоящий бой – это другое. Гудрун знала это очень хорошо по рассказам мужчин. И Лейф тоже должен знать. И не по рассказам. Зачем же он тогда распаляет жадность сопалубников?

Гудрун не понимала. Она знала многих воинов, которым просто нравилось убивать. Но Лейф был другим. Что бы он ни делал, у него всегда была цель. Даже утоляя похоть, он помнил, что есть нечто более важное, чем его удовольствие. Он хотел сына…

Гудрун постаралась изгнать мрачные мысли. Гнуп Три Пальца, верный человек ее матери и отменный охотник, не раз говорил: хочешь добыть зверя – знай о нем всё. Что ест, где ходит, чего хочет… То же самое Ульф говорил о людях: хочешь победить врага, узнай его цели и желания. Узнай его силу и слабости. Вот почему Гудрун так важно знать, что замыслил Лейф. Она могла бы спросить… Но не хотела. Нельзя, чтобы он догадался, что она – умнее, чем кажется. Это сделало бы норега осторожным.

Подталкивать сконцев к тому, чтобы поразбойничать на датских морских дорогах едва ли не под боком у Харека-конунга… Зачем? Или Лейф так шутит? Не зря же его прозвали Весельчаком…

Нет, норег не шутил. Он точно знал, чего хочет. Он выжидал. Искал подходящую цель. И едва такая цель появилась в непосредственной близости от Северного Змея, как Лейф немедленно об этом сообщил. Мол, вот то самое судно, которое его прежний конунг Вигмарр Зубовный Скрежет непременно взял бы на клинок.

Хирдманы заинтересовались. Ветер был попутный, так что весла лежали вдоль бортов и у всех, кроме кормчего, нашлось время, чтобы поглазеть на приближающийся парус. Ну кнорр… Кнорр как кнорр. Что в нем такого особенного?

Во-первых, пояснил норег, судно свейской постройки. Значит, не из данников Харека или еще кого-то из данов. Значит, никто из данов не станет думать, куда оно подевалось. Опять-таки путь свеи прошли немалый, значит, есть чем торговать. Хотя последнее и так понятно, потому что сидит кнорр низко, следовательно, трюм его полон. Еще хорошо, что кнорр небольшой. Это означает: команда его невелика. Надо полагать, их раза в два меньше, чем сконцев. Значит, победить их будет не так уж трудно.

Что надо проверить, так это отсутствие случайных свидетелей.

Лейф велел одному из молодых влезть на мачту и убедиться: на обозримом просторе они со свеями – одни.

Ни одного паруса поблизости не наблюдалось.

Берег Лейф тоже одобрил: необжитой, даже пристать некуда – сплошные скалы. То есть выброситься на сушу и тем спастись у свеев – никаких шансов.

Сконцы слушали самозабвенно. Тьёдара Певца так не слушали, как сейчас – Лейфа. А ведь Тьёдар – замечательный скальд.

Когда кнорр приблизился достаточно, чтобы можно было разглядеть его команду, то многие забеспокоились, потому что выглядели свеи серьезно. Все – бронные, хотя и на веслах.

Ну да, идущий встречным курсом драккар кого угодно насторожит.

– Поднимите белый щит! – распорядился Лейф.

– Нет! – перебил его Эйнар, вспомнивший, что именно он – хёвдинг, сообразивший, куда дует ветер. – Лучше нападем на них!

– Мы и нападем, – спокойно подтвердил Лейф.

– А белый щит? Это же обман!

– Это не обман, – с оттенком превосходства растолковал норег. – Это – хитрость.

– Но если узнают…

– Если узнают, – перебил Лейф растерянного хёвдинга, – подняли мы белый щит или нет, это уже всё равно будет. Но как узнают? Мы ведь никому не расскажем, верно?

Хирдманы поддержали его дружным взрыком.

– Но есть еще боги! – не сдавался Эйнар Прыщик.

– Сделаем им подарок, когда окажемся в святилище, – парировал Эйнар. – Боги любят тех, кто побеждает.

И опять команда Северного Змея выразила полное согласие с чужаком, а не с сыном своего убитого ярла.

И Северный Змей пошел к свейскому кнорру с белым щитом на мачте.

Теперь даже Гудрун видела, что кнорр сидит глубоко. А люди на нем настроены серьезно. Ну как же иначе, если прямо на тебя идет драккар с такими же бронными и оружными, пусть и с белым щитом на мачте? Были бы встречные мореплаватели мирными, не надели бы доспехов, не достали бы из ящиков оружие…

И тут в дело вступил Лейф. Ловко вспрыгнул на борт, показал пустые руки, показал, что просит свеев остановиться. Северный Змей тоже лег в дрейф, сбросив плавучий якорь…

Свеи затабанили. Терять им было нечего. Кнорру от драккара не уйти.

– Мы плывем в Хедебю! – прокричал Лейф. – К Хареку-конунгу! Вы заходили туда?

– Как раз оттуда! – крикнул в ответ здоровенный толстый свей. – И у нас есть кожа[16]от Харека-конунга, а идем мы в Роскилле. К Рагнару-конунгу.

Намек понятен. Харек – за них. И Рагнар, выходит, тоже за них. Кто тогда против?

– Значит, Харек-конунг сейчас в Хедебю? – поинтересовался Лейф.

– Был там, когда мы уходили.

– Это хорошо. А мы – из Сконе. Вот он, – жест в сторону Эйнара, – хёвдинг наш, Эйнар Торкельсон! Он из Сконе.

Эйнар выдвинулся вперед, кивнул важно. Но несмотря на всю свою важность рядом с Лейфом он выглядел тем, кем и был на самом деле. Юношеским прыщиком.

Свеи переглянулись и чуть подуспокоились. Как вождь Эйнар выглядел очень неубедительно.

– А это жена моя, Гудрун! – сообщил тем временем норег. – Она – с Сёлунда. И сам я – из Роскилле! Слыхали о том, что у нас было?

Успокоил. И заинтересовал. Большая часть свеев убрала оружие и сгрудилась у борта.

Потом толстый спросил: а что было?

– Война, – сообщил Лейф. – Сконе теперь за Рагнаром.

– А Харек-конунг?

– А что Харек? Вот мы придем в Хедебю, тогда и узнаем.

– А как цены в Роскилле?

– Это смотря на что, – уточнил Лейф. – Если на рабов, то упали, а если…

– На железо! – перебил толстый свей, должно быть, хозяин кнорра.

– Так вы железо везете? – спросил норег и получил утвердительный ответ. И пояснение: в Дании железо берут дороже, чем в Бирке[17].

Лейф поинтересовался ценами на железо в Бирке, потом спросил, почему не распродали товар в Хедебю?

Получил ответ, что они надеются расторговаться в Роскилле, где, по слухам, цена выше.

А как насчет риска? Всё же воды здесь северные, а кнорр – один-одинешенек. Вдруг кто польстится? В ответ на это главный свей достал кусок пергамента с оттиском печати Харека-конунга. И добавил, что Харек, за некоторую мзду, пообещал свеям безопасность, когда они пойдут вдоль побережья. Мол, только покажи такое – и любой ярл-грабитель тут же отвалит. А дальше, в водах Рагнара Лодброка, – еще проще. Кто рискнет напасть на судно, которое идет в Роскилле для торговли. Если такие корабли грабить, кто тогда товары повезет?

С этим доводом Лейф охотно согласился и сообщил, что так и есть. Рагнар Лодброк за такое шкуры с разбойников снимет и обтянет ими щиты своих хирдманов.

А вообще, если они хотят потолковать о важном, то лично он уже устал через воду орать. Для разговора можете перебраться к нам. Или мы – к вам.

Свеи посовещались и решили, что лучше – к ним. Проявили здоровую осторожность. Вдруг их старших на чужом драккаре повяжут?

Но это была лишь тень прежней осторожности. Лейф сумел их успокоить и заинтересовать.

Корабли сцепились и легли в дрейф. Лейфа и Эйнара пригласили выпить доброго пива и побеседовать о важном. То есть о том, что и почем торгуют сейчас в Роскилле и о какой войне шла речь.

Лейф с Эйнаром не возражали. Он и Эйнар и перебрались на кнорр, прихватив с собой третьего, Тьёдара Певца. Сконский скальд тоже умел располагать к себе людей. Насчет пива не обманули. Выкатили бочонок. На кнорре завязалась неспешная беседа.

Гудрун видела как стоявший неподалеку Фастайр алчно принюхивается и сглатывает. Он бы тоже от пива не отказался. А вот старший брат его Фари – напряжен и сосредоточен. Гудрун вспомнила: перед тем как перебраться на кнорр, Лейф шепнул ему что-то. Ему и еще нескольким сконцам повесомее. Что-то тайное…

Поначалу всё было мирно. Увидев, что Тьёдар прихватил с собой фидлу[18], свеи и вовсе расслабились. Выкатили пиво, расселись вокруг… Разговаривали о разном. Потом Тьёдар спел. Еще поговорили… Пиво настраивало на дружелюбный лад. Гудрун видела, что свеи совсем утратили бдительность, расселись вокруг скальда. Они отложили оружие, сняли шлемы. Смеялись, шутили…

И вдруг все переменилось.

Гудрун не слышала, что именно сказал хозяин кнорра. Да и сказал ли он что-то вообще? Какая разница? Тот, кто хочет найти повод для убийства, непременно его найдет.

– Как ты посмел сказать обо мне такое?! – гневно выкрикнул Лейф, вскакивая на ноги.

Никто ничего не успел сделать. Когда надо, норег был очень быстрым.

Только что он сидел и улыбался, а теперь уже – на ногах. Меч взлетел раз – и хозяин кнорра падает на палубу с разрубленной головой. Еще один взмах – и старший сын отправляется за отцом. И оба даже дернуться не успели, не то что взяться за оружие.

К чести оставшихся девяти свеев, труса они не отпраздновали.

Были они парнями бывалыми, храбрыми и знакомыми с пляской воинов.

И оружие было – при них.

Хозяин кнорра еще опрокидывался на палубу, а свеи уже повскакивали на ноги, и третьего смертельного удара Лейф нанести не успел. Только и смог, что отскочить назад – от сплотившейся стены щитов. То же сделали и Эйнар с Тьёдаром. Последний, прежде чем взяться за меч, заботливо припрятал под скамью музыкальный инструмент.

Кормчий свеев, остававшийся на корме, крикнул, чтобы рубили канаты, но было поздно.

Заранее готовые к кровавому обороту дела сконцы метнули копья – и половина свеев лишилась жизни, потому что строй строем, а когда на каждого бойца приходится не менее трех копий, брошенных с десяти шагов…

А Лейф опять показал себя непревзойденным бойцом. Когда строй свеев развалился, он прыгнул вперед и убил еще двоих: одного – подхваченным копьем, другого – уколом меча под щит.

Теперь в живых осталось лишь двое свеев. Понимая, что драться бесполезно, и не желая попадаться в руки врагов живыми, оба прыгнули в воду. Как были – в доспехах.

Один сразу пошел ко дну, а второй, кормчий, оказавшийся недюжинным пловцом, ухитрился уже под водой избавиться от железа, вынырнул локтях в сорока от корабля и быстро поплыл к торчавшим из воды скалам.

Стрелять в него начали не сразу: думали, что утонул. А потом ни одна стрела пловца не задела.

То ли боги его хранили, то ли сконцы оказались неважными стрелками. Скорее, последнее.

– Догнать его! – закричал Эйнар.

Но как? Кнорр и драккар в надежной связке. Расцепить можно, но требует времени. На лодке отправился в Валхаллу Хеги Косолапый.

Впрочем, догнать было можно. До скал, к которым стремился свей, было неблизко.

Но Эйнар уже забыл о собственном приказе и полез в трюм кнорра: что там такого интересненького?

А Лейф Весельчак, некоторое время понаблюдав за пловцом, объявил:

– Да пусть его! До берега слишком далеко. Не думаю, что он доплывет. Что на него время тратить? Да и скалы тут. Еще днище пропорем. Давайте займемся добычей.

И все с ним охотно согласились. Потрошить добытый кнорр – что может быть интереснее?

Этим вечером каждый из сопалубников Северного Змея стал заметно богаче. Еще бы: отличный кнорр со всем содержимым. И добрые свейские доспехи, лучшие из которых Лейф по праву взял себе.

После нападения авторитет норега многократно умножился. Он доказал, что может быть отличным вождем. Куда уж лучше? Богатая добыча – и никто даже не ранен, если не считать одного дурня, который поскользнулся в луже крови, треснулся о рум и сломал нос. Так что норега славили все.

Кроме Эйнара. Сын ярла чувствовал глубокую обиду. Он – хёвдинг. Он рисковал ничуть не меньше Лейфа, когда они втроем взошли на свейский кнорр. Почему никто не воздал ему должное?

Впрочем, должное он сам себе воздал, когда по праву хёвдинга завладел пятью долями лучшей добычи. А что? Это справедливо! Пусть скажут «спасибо», что за румы Северного Змея Эйнар ничего не потребовал[19].

Обида молодого хёвдинга никого не волновала. Сконцы пили пиво, взятое на кнорре, ели вяленое мясо и ягоды в меду, добытые оттуда же, – и дружно пели песни, хотя после третьего бочонка это было уже не пение, а бычий рев…

Гудрун сидела рядом с Лейфом и делала вид, что разделяет общую радость. А втайне надеялась, что кто-нибудь из пирующих спьяну вывалится за борт…

Но думала не об этом. Ее беспокоил один вопрос, который почему-то не пришел в голову никому из мужчин. Что будет, если уцелевший свей все-таки доберется до берега?

Ночью она не выдержала и задала этот вопрос Лейфу.

Норег самодовольно хрюкнул.

– Ты хотел, чтобы он спасся? – догадалась Гудрун. – Но зачем?

– Узнаешь, когда придет время! – отрезал Лейф. – И хватит разговоров! Мне нужен сын, а не твои вопросы. Иди сюда, женщина…

Глава 14 Справедливый суд в Хедебю

Я по-прежнему вижу ее во сне каждую ночь. Она больше не плачет. Ее лицо, как мертвая маска. Я смотрю на нее, и самому впору заплакать. И еще больше хочется – убивать.

Я чувствую, что вскоре смогу это желание удовлетворить. Рука заживает отлично. То есть на клавесинах мне уже не играть, ну да я и раньше не играл, а грести мог бы… Если бы отец Бернар не запретил.

А вот с мечом упражняться – никаких ограничений. Так что мы с Медвежонком, который тоже стремительно здоровеет, крутим железо до полного изнеможения. Друг с другом, с ирландскими хольдами, с самим Лисом, который фехтовальщик – так себе, зато убийца – наивысшего класса. Среднестатистический мастер айдзюцу[20]и мявкнуть бы не успел, а уже заполучил бы децил стали в брюшную полость.

Но вернемся к нашим новостям.

Человек, которого мы сняли со скалы, оказался кормчим свейского кнорра. И кнорр этот совершенно в наглую захватили разбойнички, предводительствуемые, кем бы вы думали? Точно! Эйнаром Торкелем и Лейфом Весельчаком.

Напали они довольно подло: вкрались в доверие и набросились. И это притом, что у свейских купцов была грамотка-гарантия от Харека-конунга, а сам Эйнар шел в Хедебю. Они что, совсем идиоты?

И на хрена захватывать кнорр, нагруженный железом, если железо это на драккар можно перегрузить только малой частью? А тащить обратно в Хедебю чужой кнорр, который к тому же там видели, – это полным недоумком надо быть. Да Харек за такое все торчащие части тела тупым ножиком отрежет.

И какого хрена они отпустили свидетеля? Догнать пловца в море можно на самой утлой лодчонке. Догнать и утопить. А потом заявить: ничего не знаем, ничего не видели, нашли кнорр без команды и забрали. Тоже мало достойное доверия заявление. Но его хоть опровергнуть некому.

Мужик, однако, орел. Просидел на камнях четыре дня, питаясь ракушками и утоляя жажду дождевой водой, скопившейся в яме на макушке валуна. И дождь прошел всего лишь позавчера, так что первые пару дней он сидел вообще без воды. Вот это круть! Вот это настоящая воля к жизни!

Я всё ломал голову: что за абсурд? На хрена им было нападать на кнорр? Жадность и дурость?

Но за Лейфом ничего подобного не замечалось.

Эйнар Прыщик – да. Этот – молокосос. Но мой бывший хирдман – мужик умный и расчетливый…

Я ломал голову и строил прогнозы, а Свартхёвди – ликовал. У Медвежонка всё просто. Он сразу заявил, что новость – отличная. Мол, оставят сконцы кнорр себе или утопят, предварительно перезагрузив часть груза на Северного Змея, это уже не так важно. И в первом, и во втором случае они пойдут медленнее, что замечательно, поскольку Северный Змей – кораблик ходкий, и настичь его непросто. А если он отяжелеет или, что вообще отлично, возьмет на буксир набитый под завязку кнорр, то это существенно приблизит его, Медвежонка, к сбыче мечт. То есть к наматыванию сконских кишок на столб.

Не правда ли, очень оптимистично?

Кнорр они не бросили. И задержались даже больше, чем мы могли надеяться. Дистанция между нами сократилась до трех дней хода. Так нам сказали в поместье, где мы остановились. Они видели Северного Змея, буксирующего кнорр, всего три дня назад.

* * *

Твердая земля, камешки колют спину… Почему-то с Ульфом она никогда не обращала внимания на все эти мелкие неудобства. Новый муж пыхтит, старается, слюна течет по бороде, вздуваются буграми мышцы под белой гладкой кожей, хрипит:

– Хорошо тебе?.. Хорошо?..

Гудрун молчит. Выдыхает резко, когда здоровенный норег наваливается на нее всем весом.

Ему кажется: она задыхается от страсти… А ей просто тяжело. И – ничего. Внизу словно все отмерло.

Лейфу – без разницы. Влить в нее еще одну порцию семени – вот о чем он думает. Если думает…

– Обними меня! – приказывает муж.

Гудрун обнимает. Под ладонями – липкая от пота кожа, под кожей – горячая плоть. Мышцы, ребра… Гудрун представляет, как входит в эту плоть холодное железо… И чувствует сладостное томление в груди. С губ срывается стон…

Муж думает: это она – от страсти, и толчки-шлепки становятся чаще. Он взрыкивает по-медвежьи и наконец изливается. И тут же отталкивается от земли, усаживается рядом, очень довольный, глядит на Гудрун сверху, скалится:

– Вижу, ты начинаешь оттаивать, моя ледышка! Когда-нибудь я научу тебя, как надо любить мужчину! Как я хочу услышать твой крик, когда в тебя входит кое-что твердое! Ты удивишься, как это бывает!

Гудрун тоже улыбается.

«Когда-нибудь я воткну в тебя кое-что твердое.

И ты тоже удивишься. И, может быть, закричишь…»

Но вслух произносит:

– Надо возвращаться. Я чувствую запах жареного мяса.

Ноздри Лейфа раздуваются…

Он изменился, Лейф Весельчак. Сейчас его никто не назвал бы Весельчаком. Он не смеется, не шутит, а улыбается только тогда, когда хочет показать силу. Не улыбается – показывает зубы.

– Так и есть! – восклицает он. – Мясо готово!

Вскакивает, натягивает штаны, опоясывается…

И вот его уже нет. Прирожденный воин, этот норег, ее новый муж. Стремительный, бесшумный… Мгновение – и пропал в чаще. Проголодался.

А вот Ульф ее бы не бросил.

Но – бросил. Ушел в Валхаллу, оставив ей месть. И растущего внутри ребенка.

Гудрун ополаскивается у ручья, застегивает пояс и бредет вниз по тропинке, к бухточке, в которой стоит Северный Змей и жарится мясо…

Но не успевает пройти и нескольких шагов, как ей преграждают дорогу.

Фари и Фастайр. Родные братья. Фари – старший. Зато Фастайр – крупнее.

Гудрун останавливается. Смотрит молча. В глаза. То одному, то другому. Братья мнутся…

Может, они ожидали, что она испугается? Вот еще глупости.

– Говорите, – роняет Гудрун.

Братья переглядываются.

Потом старший делает шаг вперед:

– Ты хороша, – сообщает он. – Нравишься мне… То есть нам.

– И что?

– Может, это, покувыркаемся?

Гудрун хохочет.

Братья переглядываются в смущении. А на что они надеялись?

Принудить? Уговорить? Купить?

– А друг с другом вы покувыркаться не хотите?

Это уже оскорбление. Оба, разом, делают шаг…

– Я сейчас закричу, – спокойно предупреждает Гудрун.

Вот так, уже лучше. На крик прибежит Лейф и убьет их обоих, так?

Нет, не так.

Но они все же остановились.

– Кричи, – предлагает Фари. Но не пытается к ней приблизиться.

Пауза. Потом Гудрун, сообразив, спрашивает:

– Уверены, что справитесь?

Ну да, встревоженный Лейф бросится ей на помощь… И нарвется на засаду. Удар клинка в спину, и с ним покончено.

Но нет, братья не уверены. Снова переглядываются.

– Когда будете готовы сразиться за меня как мужчины, – презрительно роняет Гудрун, – тогда я, может быть, окажусь к вам благосклонна.

И уходит. Братья расходятся, уступив ей дорогу.

Гудрун очень довольна. Еще пара сконцев готова убивать за нее. Это может пригодиться.

* * *

Кормчего на корабле Красного Лиса зовут Делбает. На русский слух звучит – не очень, правда? Но для ирландцев это имя священно. Примерно как Сигурд – для скандинавов.

Делбает – мастер копейного боя. Что он вытворяет с длинным копьем – уму непостижимо. Например, он может, упершись древком, перемахнуть с палубы драккара на берег через шесть метров воды и камней. Или с короткого разбега выметнуться ввысь, как прыгун с шестом, и прийти на ноги, допустим, на ветку дуба на четырехметровой высоте. Улавливаете аналогию? Вот именно! Раз! – и ты на стене вражеского укрепления. Я тоже тренировался. И даже получалось. Правда, с боевым копьем пока не рисковал. Только с голым древком. И то выходило весьма неуклюже.

Вот таков мастер ирландского копейного боя Делбает. Я попробовал работать с ним в своей обычной манере китайского шеста – и понял, что даже в лучшие времена, когда у меня не было тех отметин на тушке, которые есть сейчас, и когда я ежедневно упражнялся именно с шестом, противопоставить что-то ирландцу с неблагозвучным именем всё равно бы не смог. Потому что это не бой, а гимнастика какая-то. Ну как атаковать противника, который вдруг оказывается на два метра выше? А потом – за твоей спиной, по пути приголубив тебя древком по шее?

Бой не слишком поощряет акробатику. Не терпит экзотики, длинных сложных ударов с прыжками и разворотами. Бой любит, когда просто и эффективно. Коленом в пах, а не тоби уро маваши а-ля Клод Вандам. Бой не терпит открытых частей тела. Прыгнешь с борта на борт ногами вперед – приземлишься уже без них. А Делбает – прыгал. И ничего. Не успевал я его достать, потому что траектория прыжка высока и непредсказуема. Впрочем, кое-чему и я смог его научить. Например, привязать пониже острия красную тряпку. Далбает мгновенно заценил идею. И освоил за десять минут. И страшно меня зауважал. Даже неудобно как-то. Придумка-то не моя.

Вообще же отношения с ирландцами у меня – складывались. Очень импонировало то, что они, хоть и викинги, но все же – христиане.

Медвежонок с ними тоже поладил. Ему простили совершенное когда-то в безумии убийство соратника. И приняли в команду.

А меня, что характерно, – нет. Я пребывал в особом статусе, ведь именно мне был, что называется, «придан» ирландский хирд.

И вот наконец-то Хедебю. Я уже был здесь. С Хрёреком, так что всё вроде знакомо. Но кое-кто увидел кое-что знакомое ему лично.

– Мой кнорр! – завопил спасенный нами свей, указывая на кораблик, пристроившийся в ряду других плавсредств. – Туда! Плывите туда!

Это запросто. Гребцы налегли на весла, и через несколько минут нос нашего драккара взрезал песок рядом с кнорром, а ирландцы Лиса без раздумий полезли на его палубу.

Я в этом не участвовал. Вертел головой, пытаясь разглядеть свой собственный драккар, но Северного Змея не было…

– Да купил я его, купил! Сколько можно повторять! – орал новоиспеченный владелец свейского кнорра и всего его содержимого. – Ясно вам?

– Еще раз заорешь, по зубам получишь! – посулил неудачливому любителю дешевизны лагман Харека. Самого Харека-конунга в Хедебю не было. Бродил где-то по окрестностям во главе вооруженного войска. Но лагман оказался вполне внятным товарищем. Когда в сопровождении стражи мы явились к нему разбирать спорный вопрос, он въехал в тему довольно быстро.

– Ты один остался в живых? – спросил он. – Кто может подтвердить твою историю?

– Мы все! – заявил Красный Лис. – Мы все видели, как он сидел на скале. Сколько ты там просидел?

– Четыре дня.

– Я купил кнорр позавчера! У меня есть свидетели! – настаивал польстившийся на краденое купец.

– А мы, – вкрадчиво заметил Красный Лис, – готовы свидетельствовать, что этот человек, – кивок в сторону свея, – говорит правду. Мы все готовы.

Вот так, дорогой товарищ покупатель неправедного. Решает здесь, конечно, судья. Он же – лагман, Глашатай Закона. Но так уж повелось, что, чем больше у стороны свидетелей, тем она правее.

Хотя это в большей степени касается внутренних споров. Например, из-за какого-нибудь лужка или неправомерно утилизированной чужой свинки.

А здесь дело политическое. Свобода и безопасность торговли. И авторитет конунга затронут непосредственно. Будь это какой-нибудь посторонний корабль, и то вопрос оставался открытым. Но тут – явное нарушение датского права. Хочешь брать добычу – иди в Англию, или во Францию, или в Гардарику – и бери. Что добыл, то твое. А в территориальных датских водах – нефиг.

А ведь это даже не посторонний корабль, а, можно сказать, собственный. Конунг обещал свеям защиту. Обещал – и не обеспечил. Значит, сейчас, пусть и с опозданием, справедливость должна восторжествовать. Ну не деньги же возвращать наследникам свеев, право слово? Да, купец заплатил за спираченный кнорр собственные живые бабки, но это его проблема.

– А еще у меня есть это. Взгляни, – и я продемонстрировал лагману кусок кожи с оттиском печати Халлбьёрна Шейного Платка: «Подателю сего – оказывать помощь именем конунга всех данов».

Полагаю, это и решило дело.

– Кнорр был под защитой Харека-конунга. Следовательно, его следует вернуть родичам того, кто платил за защиту, – принял решение лагман. – Кнорр вез железо. Где оно?

– Я его продал, – признался купец.

– Что выручил, отдашь ему, – решил судья. – Десятую часть – в казну конунга. Ты, – уже спасенному, – наймешь людей и вернешь кнорр родичам хозяина.

– Я сам – родич! – приободрился свей.

– Единственный?

– Не-ет…

– Вернешь кнорр родичам! – с нажимом произнес лагман. – Старшим. Ты понял меня?

– Да, господин.

– Десятую часть – в казну!

– Да, господин!

– Брат, мы должны съездить в одаль Хрёрека, – сказал я Медвежонку.

– Зачем?

– Затем, что я хочу знать, жив ли он?

– Я тоже хочу это знать, брат! – Свартхёвди нахмурился. – Но ты приплыл сюда на корабле Красного Лиса, о котором известно, что он – человек Ивара Бескостного. А Ивар – брат Сигурда. На месте родичей Хрёрека я не стал бы откровенничать с таким, как ты. Всё, что мы знаем: в Хедебю Хрёрека не видели с тех пор, как Сигурд Змей в Глазу напал на него.

– Но ты веришь, что Хрёрека убили?

– Я – не моя мать, – пожал плечами Медвежонок. – Я мог бы раскинуть руны… Но они вряд ли станут со мной говорить. Хочешь, мы поищем кого-то, кто умеет?

– Я бы хотел что-нибудь понадежнее, чем руны, – возразил я. – Например, кого-то, кто видел, как убивали Хрёрека… Или – как он спасся…

– Почему ты думаешь, что такой свидетель есть?

– Я на это надеюсь. Допустим, человек из нашего хирда, который уцелел, как уцелел этот кормчий со свейского кнорра… И такой человек, скорее всего, придет именно сюда, в Хедебю, к родичам Хрёрека. Рассказать им, что конунг погиб. Или – что он жив…

– Может, и так. Но зачем говорить об этом тому, кто может поделиться новостью с Рагнарсонами? Я тебе так скажу, брат мой Ульф: жив Хрёрек или нет, этого уже не изменишь. А вот моя сестра точно жива. И я очень хочу поймать и выпотрошить крысу, которая ее украла! Это трудный выбор, брат, – Медвежонок обнял меня, дохнул в лицо чесноком, – твой первый хёвдинг и твоя жена… Долг разрывает тебя на части, но прислушайся к себе и скажи: какой путь ты выбираешь?

Что ж, тут и прислушиваться не надо. Гудрун, Гудрун! Девочка моя! Что мне весь мир, если тебя в нем не будет?

– Вот хорошо, – подвел итог Свартхёвди, угадав мой выбор. – И не будем терять времени. Нас разделяет два дня. Правда, мы не знаем, куда они теперь направились. Прислушайся к себе, брат: что говорит твой вещий дар? Куда они пошли?

– Мой вещий дар даже не знает, зачем они дали уйти этому свейскому кормчему, – проворчал я.

– Да какая разница, – проворчал Свартхёвди. – Главное, что теперь Харек-конунг уже не предоставит Прыщику защиту. Будь Лейф один, я бы поставил марку против эйлиля, что он пошел на север, к себе домой. Но вряд ли сконцам по нраву Путь на Север. Хорошо бы не ошибиться, потому что времени у нас немного. Зима близко, брат.

Глава 15 Новый хёвдинг

– Мы могли бы продать его намного дороже! – недовольно проворчал Фа-ри. – Ты продешевил, норег!

– Так и есть! – поддакнул Эйнар Торкельсон. – Нам не помешали бы лишних полсотни марок. Когда Харек-конунг выделит мне землю для кормления, мне…

– Землю? – Лейф ухмыльнулся. – Ты думаешь, что он выделит тебе землю, Эйнар? С чего это вдруг?

«Эйнар ему больше не нужен, – поняла Гудрун. – Сконцы теперь его – после захвата кнорра. Когда ты без особых усилий становишься богаче на десять марок серебром, то сразу понимаешь, кого хочешь видеть вождем. Прыщик еще не понял, что Лейф закончил с ним. Он убил бы сопляка прямо сейчас: это у него на лице написано. И сконцы бы приняли. Скорее всего. Но сейчас вокруг слишком много чужих глаз. Потому сначала Лейф захочет уйти из Хедебю».

– Ему нужны верные ярлы! – надменно заявил Прыщик и приосанился.

– Так не болтай чушь! – рявкнул Лейф, нависая над Торкельсоном. – Мы пришли сюда со свейским кнорром на привязи. Я нашел того, кто согласился его купить вместе со всем, что внутри, прямо в гавани. Теперь это его кнорр, его железо и его дело объяснять, откуда это все взялось. А еще я знаю, что покупатель уберется отсюда раньше, чем вернется Харек-конунг. И если кто-то захочет задать конунгу вопрос по поводу кнорра, который был под его защитой, то будет уже поздно.

– Ах какой ты умный! – с иронией заявил Эйнар. – Думаешь, никто не видел, что это мы притащили его сюда? А мы-то останемся здесь!

– Ты останешься, – Лейф ухмыльнулся еще шире. – А я не собираюсь ждать, когда палач Харека начнет задавать мне вопросы.

Эйнар побледнел, отчего многочисленные прыщи на его длинном лице стали еще краснее.

– Что ты сказал?

– Он правильно сказал! – вмешался Тьёдар Певец. – Нам надо убираться отсюда!

– Но я… Как же… Я же хотел стать ярлом Харека… – растерянно пробормотал Прыщик.

– Баран, которого мы скоро съедим, – Лейф кивнул в сторону берега, где горел костер и готовился обед, – тоже хотел. А теперь его яички подрумяниваются на вертеле, и я собираюсь их съесть, если никто не против.

Кое-кто из сконцев, собравшихся вокруг них и прислушивающихся к разговору, засмеялся.

«Силен, умен, безжалостен и удачлив, – подумала Гудрун. – У него есть все, что нужно вождю. Все, что нужно!»

Кто-то крикнул:

– Съешь их, Весельчак! Тебе – надо. Мы все слышим, как ты пахтаешь жену каждую ночь!

– Разве только ночью? – сверкнул зубами Лейф. – Ну да это наше с ней дело, а есть то, что касается всех. И вот этим мы и займемся после обеда. Соберемся и узнаем: хочет ли еще кто-нибудь остаться здесь и подождать возвращения конунга? А тем, кто решит остаться, я хочу напомнить о том свее, который уплыл… Никто ведь не видел, как он утонул, верно?

– Ты сам сказал, что он ни за что не доплывет до берега! – воскликнул Эйнар, сообразивший, что его планам на ярлство пришел конец. – Это твои слова!

– Мои слова: я не думаю, что он доплывет, – тут же внес поправку норег. – Я и сейчас не думаю, что он доплыл. Но я не видел и того, как он утонул. Вдруг его удача пересилит нашу? И что будет, если он все-таки доплыл? Что будет, когда он придет сюда, покажет на тебя пальцем и заявит: вот этот напал на нас!

– Кто ему поверит! – фыркнул Эйнар. – Нас много, а он – один. Если мы все скажем: не было этого…

«Сопляк, – подумала Гудрун. – Прыщик. Беги, если не хочешь, чтобы тебя убили! Беги прямо сейчас».

Не побежит. И это хорошо. Когда Лейф его убьет, одним врагом станет меньше.

– …Не было этого!

– Может, и так, – отозвался Лейф. – Но я уверен: обязательно найдется кто-то, видевший, как свейский кнорр плыл за нашим драккаром! Но мы это обсудим позже. Что-то я проголодался. А ты, моя женщина, ты хочешь?

Гудрун очаровательно улыбнулась. Сначала – мужу, а потом, когда он, гордый, отвернулся, Фари и Фастайру.

А Тьёдару Певцу подала руку, чтобы тот помог ей спуститься по сходням на берег.

– А-а-а… Вот люди, которых я ждал!

– Какие еще люди? – Эйнар уставился на четверых мужчин, бодро шагавших по берегу.

– Наши будущие дренги, – спокойно сообщил норег. – Нас маловато для того, чтобы заняться славным промыслом.

Вновь прибывшие по веслам вскарабкались на борт. Мрачноватые, крепкие, и оружие у них неплохое. Встали перед Лейфом, сидевшим на свернутой канатной бухте.

– Ингвар сказал: ты ищешь охотников для Лебединой Дороги? – спросил тот, что постарше. – Мы пришли.

– Вы – фризы? – спросил Лейф.

– Угадал. Отстали от своих…

– Почему?

Четверо переглянулись смущенно.

– Отстали или сбежали?

– Ушли, – опять за всех ответил старший. – Ярл обидел нас при дележке.

– Поставил ниже своих родичей! – пылко воскликнул фриз помоложе.

– А мы – лучшие и в бой вступили первыми! – подхватил третий.

– А с кем бой-то был? – поинтересовался Лейф.

Собравшиеся вокруг свободные от гребли сконцы с интересом прислушивались.

– С курлами, – снова вступил старший фриз.

Драккар отошел от берега, проскользнул между другими кораблями и, вырвавшись на свободу, помчал в открытое море, взбивая носом белые пенные усы. Отдохнувшие гребцы с удовольствием работали веслами.

– Я что-то не понял, почему ты тут распоряжаешься! – сердито закричал Эйнар, протолкнувшись вперед. – Я – хёвдинг! – И стоявшему у кормила Тьёдару Певцу: – А ну поворачивай к берегу! Не нужны нам никакие фризы!

– А по-моему, хорошие парни, – с подчеркнутой ленцой проговорил Лейф. – Я бы взял их, Эйнар.

– Вот, когда станешь хёвдингом, тогда и будешь решать, кого брать, а кого – нет! – запальчиво выкрикнул Эйнар Торкельсон.

Запальчиво и опрометчиво.

Лейф встал. Лениво, вразвалочку, прошагал по палубе к корме.

– Останови корабль, – негромко велел он Тьёдару.

Певец рявкнул команду. Гребцы дружно подняли и втянули весла. Теперь драккар двигался по инерции, по-прежнему удаляясь от берега.

Так же неторопливо Лейф вернулся на прежнее место, встал перед насторожившимися фризами, которые не понимали, в чем дело, но на всякий случай держали руки поближе к оружию.

– Когда стану хёвдингом, говоришь? – проговорил норег, останавливаясь напротив Эйнара. – Пожалуй, я стану им прямо сейчас.

– Ах ты!.. – Эйнар схватился за меч.

Хирдманы подались назад, освобождая место, но в этом не было необходимости. Эйнар Прыщик успел извлечь клинок только до половины, а Лейфу особого места и не требовалось. Он мгновенно выдернул из ножен клинок, хлестнул коротко, наискось, без замаха, поперек бедер и сразу, восходящим, – поперек Эйнарова лица. Отбросил Торкельсона, уже мертвого, толчком с дороги и, вскочив на скамью, развернулся к хирдманам. Капли крови веером слетели с его меча в лица растерявшихся сконцев.

– Юнец сам предложил мне стать хёвдингом, – произнес он в почти полной тишине. – И я принял его предложение. И стал. По обычаю. Если кто-то считает, что я – не достоин, пусть выйдет и скажет об этом.

Именно так. По обычаю. Если у людей нет вождя, вождем может стать любой, кто встанет на возвышение и объявит об этом. Хоть хёвдингом, хоть конунгом.

Кому это не по нраву, тот может спихнуть заявившего с пригорка. Если рискнет.

Никто не рискнул.

Тьёдар Певец проворчал негромко:

– Ты был в своем праве, Весельчак. Он первым взялся за меч. Да и хёвдингом был никудышным.

– А вот меч у него хорош, – норег соскочил со скамьи, наклонился, снял с убитого пояс с оружием и нацепил поверх своего.

Он не боялся, что кто-то ударит в спину. Многие сконцы не любили его, но уже признали его власть.

– Тьёдар! – торжественно произнес Лейф. – Ты мудрый человек и хороший воин. Позволь подарить тебе это! – отстегнул от пояса ножны и вручил их Певцу вместе с клинком, когда-то принадлежавшим Хеги Косолапому. – Назначаю тебя кормчим и отдаю тебе право на три доли добычи.

На этот раз Лейф уже не поинтересовался ничьим мнением. Он – хёвдинг, и этим все сказано.

– Теперь вы с нами, парни, – Лейф повернулся к фризам. – Я принимаю вас в хирд. Обряд проведем прямо сейчас. Эй, кто-нибудь! Снимите с сына ярла все, что может пригодиться, зашейте тело в парусину и выбросьте в море. А мне принесите сапог для обряда…

Глава 16 Несостоявшееся убийство

Мы догоняем. Это потому, что преследуемые потеряли день, высадившись на берег и ограбив датскую деревушку. То есть не то чтобы ограбив… Взяв страндхуг[21]и задержавшись на некоторое время, чтобы попользоваться бонусом в виде бесплатной кормежки и бесплатного секса.

Впрочем, сконцы не были к бондам слишком жестоки: никого не убили.

Зато оставили нам следок. Причем говорящий…

– Сегодня или никогда, – сказал Фари. – В море мы его достать не сможем, а когда он окажется на своей земле – и подавно. Так что, брат, нам придется убить его сегодня. Когда он снова пойдет любиться с Гудрун.

– Я думаю, мы с ним не справимся, брат, – буркнул Фастайр. – Думаю, он нас убьет.

– Ты струсил? – прищурился Фари. – Испугался за свою волосатую шкуру? По-твоему, эта женщина не стоит того, чтобы рискнуть жизнью?

– Да, мне страшновато, – признал Фастайр. – А еще я подумал: рисковать мы будем вместе, а добыча достанется тебе одному.

Старший брат задумался. Фастайр был ему нужен.

– А давай так, – предложил младший брат. – Пусть она сама выберет, кто ей люб. Кого выберет, тому и достанется!

И очень довольный, приосанился и выпятил бороду. Он не сомневался, что Гудрун выберет его, потому что знал: он больше, красивее и лучше владеет оружием. А что братец считает себя умнее и норовит захапать кусок пожирнее, так мы еще посмотрим, как это у него выйдет.

Нехитрые мыслишки брата Фари угадал без труда. И что теперь делать? Фастайр упрям. Если что втемяшилось в его кудлатую голову – веслом не вышибешь. Тем более что угадал младший правильно. Так Фари и собирался: забрать Гудрун себе. А как же иначе? Он же – старший. А если оставить выбор за ней, то выбор этот, скорее всего, падет не на него. Фари по опыту знал: с тех пор как Фастайр обогнал его в росте, девки на брата так и вешались.

Нет, оставлять выбор за Гудрун никак нельзя. Но если боги недодали Фари красоты, то взамен расщедрились на ум.

– Знаешь, что мы сделаем, – сказал Фари. – Мы оба станем мужьями этой женщины.

– Как это? – удивился Фастайр.

– А так. Мы же братья. У нас общее имущество, общий одаль… Почему бы нам не иметь и общую жену? Разве земля не важней женщины?

– Это да, – согласился Фастайр.

– Вспомни, сколько раз мы уже делили женщин, брат. Почему бы нам не разделить еще одну, а дети будут считаться общими. И если с одним из нас что-то случится, а в виках, сам знаешь, бывает всякое, то другой станет единственным мужем.

Младший нахмурился, пытаясь понять, в чем подвох.

– Да ты сам посуди, – продолжал уговоры старший. – Женщины – они такие. Им хоть один, хоть двое – разницы никакой. А если ты ей больше придешься по нраву, значит, и любить она тебя будет больше.

– Ладно, – наконец согласился Фастайр. – Только мне все равно страшно. Норег этот мечом машет – как стрекоза крылом. Фырр – и руки нету. Фырр – и кишки наружу… – Фастайр передернул плечами, будто его приморозило. – Помнишь как он Эйнара? А тот, хоть и сопляк, железом владел получше, чем мы.

– Так и есть, – согласился Фари. – Зато нас двое. И вдобавок мы не станем с ним рубиться.

– А как тогда? – Фастайр уставился на брата с надеждой. – Ты что придумал?

– Мы нападем на него, когда он встанет с нашей Гудрун! – объявил Фари. – Когда мужчина натягивает штаны, он беспомощнее бычка. Тем более после бабы. Сам знаешь, каково это: совсем драться не хочется. Вот он встанет, возьмется за штаны… А я – стрелу ему в спину. А ты – подскочишь и сразу добьешь!

– Может, я – стрелу, а ты добьешь? – тут же внес встречное предложение Фастайр.

– Нет уж, братец! – решительно воспротивился старший. – Я стреляю лучше. А вот с мечом да копьем лучший – ты. Сам знаешь, у нас только Косолапый да Грибок могли с тобой в этом потягаться.

– Так он же убил Косолапого! – воскликнул Фастайр. – Хочешь, чтобы он и меня убил, а Гудрун тебе досталась?

– Ну ты и дурень, – вздохнул Фари. – Вот он тебя убьет, а мне марку серебра подарит? И жену в придачу? Убьет тебя, мне тоже не жить. И Косолапый – что? Косолапый с ним честно бился, а мы его врасплох возьмем. Со спущенными штанами. Да со стрелой в спине. Ты его один только раз рубанешь – и дело сделано. Ну что, согласен?

– Ну, может, и так… – Фастайр все еще колебался. – Только мы сначала с тобой клятву принесем. Что будет Гудрун нам общей женой.

– Конечно, принесем, – заверил Фари. – Хоть сейчас. Доставай нож…

– Ты будешь мне хорошей женой, – сказал Лейф, сжимая ладонью затылок Гудрун. – Сильная жена для сильного мужчины. Сильная и послушная. Признаться, я думал: придется учить тебя покорности, и я рад, что ошибся. Бить тебя мне бы не хотелось. Хотя я был бы не прочь, если бы ты была погорячее. Порой мне кажется, что я не с живой женщиной лежу, а с мертвой.

Пользуясь тем, что муж не может видеть ее лица, Гудрун позволила себе улыбку. Знал бы он, отчего она так послушна… Хотя в чем-то он прав, великолепный Лейф Весельчак. Она и впрямь с ним – как мертвая. Иногда Гудрун вообще казалось: она уже умерла. Но ее оставили в Мидгарде еще на некоторое время. Чтобы она смогла отомстить. Что ж… Мало кому боги делали такой щедрый подарок.

Лейф поднялся, потянулся, подцепил ступней штаны, перехватил их руками, сунул ногу в штанину…

И вдруг тяжело рухнул прямо на Гудрун. Женщина вскрикнула…

Фари не ошибся. Им удалось подобраться к увлеченному соитием норегу совсем близко. Некоторое время они смотрели, как норег утоляет страсть. Фастайр сопел и пускал слюни. Так мечтал оказаться на месте хёвдинга, что даже рискнул подобраться поближе: вряд ли увлеченный норег услышит.

Что ж, когда братья сделают дело, мечта Фастайра сбудется. Но только после Фари. Все же он – старший. И без него ничего бы не получилось. Жаль, конечно, что Гудрун станет их общей женой, но в конце концов – они же братья. И старший должен заботиться о младшем.

Кажется, норег насытился. Обмяк, развалился на женщине… Здоровый какой он все же…

Фари думал: не пустить ли стрелу сейчас, но побоялся попасть в женщину. И сделал, как и намеревался: дождался, когда Лейф начнет натягивать штаны, и плавно оттянул тетиву к уху…

Увидав, что норег упал, Фастайр с яростным воплем рванулся вперед, замахиваясь секирой – добить.

Лейф же ловко перекатился на спину и пнул Фастайра ногой в щит. Фастайр отшатнулся, а Фари, накладывая вторую стрелу, помянул воронов, потому что, не пни норег его брата, тот отрубил бы Гудрун ногу.

Однако в следующее мгновение ему стало не до заботы о Гудрун, потому что норег вскочил, да не просто так, а успев схватить меч. Затем увернулся от посланной в него стрелы, налетел на Фастайра, ухватил его за край щита, дернул и тут же отпустил, отчего Фастайр едва не потерял равновесие, без толку махнул топором, который норег перехватил за рукоять. Меч его упал вниз, Фастайр выпустил топор, повалился на траву и закричал. Правой ноги у него больше не было.

– Брат, брат, помоги мне! – вопил Фастайр, но Фари и себе-то не мог помочь. Послал еще одну стрелу, опять промахнулся, не выдержал и ломанулся через кусты – наутек. Но не успел сделать и трех шагов, как брошенный с левой руки топор врубился ему в спину.

– На! – Гудрун бросила Фастайру ремешок. – Перестань орать и перетяни ногу. Может, тогда не сдохнешь, дурень!

Фастайр не сдох. Живуч оказался. И это было очень кстати, потому что спустя несколько дней он охотно поведал нам о том, куда направляется Лейф.

Он много интересного нам рассказал, этот безногий сконец, и за это мы обошлись с ним по-доброму. Просто перерезали горло.

Глава 17 Родной дом Лейфа Весельчака

Мы их не догнали. Нас было больше, и нам приходилось чаще останавливаться, чтобы брать воду и припасы. Зато теперь мы точно знали, куда направляются наши враги. К Согне-фьорду. Лейф – оттуда родом. Там жил его ярл, Вигмарр Зубовный Скрежет, которого мы отправили к рыбам. Там был и одаль самого Лейфа.

Да, мы по-прежнему отставали, но до зимы времени еще с запасом. К тому же, как я слыхал, здешнее море и зимой не замерзает. Гольфстрим.

Когда мы пришли в Упплёнд, столицу конунга Хальфдана Черного, то отставали всё на те же три дня. И это притом, что наши враги пробыли здесь целых двое суток.

Харальд Щит, мой здешний приятель, соратник по французскому походу и местный богатей, искренне сокрушался. Мол, очень жаль, что он не знал о том, что Лейф со товарищи – мои враги. Если бы знал, тут бы их путь и закончился. Потому что здешний конунг Хальфдан Черный, по его словам, по-прежнему относился ко мне позитивно, да и самого Харальда очень уважал, так что и не отказал бы нам в такой малости, как прищучить похитителя моей жены. Тем более, я намекнул, что эти люди виновны в смерти Фиска Рыбы, брата Хальфдановой последней жены… А это уже дело кровное.

Хальфдана Черного в Упплёнде не было. Отправился учить соседей уму-разуму. За старшего оставил ярла, коего звали Игге Хитрый.

Согласно правилам хорошего тона, нам следовало нанести ему визит. И мы нанесли. Передали Хальфдану-конунгу подарочки и наше почтение. Взамен нас угостили пивом и заверением, что в Упплёнде мы – желанные гости.

Ну и славненько. Хальфдан в Норвегии – авторитет признанный. Такого человека лучше иметь на своей стороне.

Чтобы мы не запутались в норвежских фьордах, Харальд Щит сосватал нам лоцмана.

От него мы и узнали, что Согне-фьорд, к которому, по нашим сведениям, двигался Лейф, чуть ли не самый большой из здешних фьордов и настолько глубокий, что многие считали, кое-где у него вообще нет дна.

Короче, легендарное место. Мифологическое. Народу на берегах Согне-фьорда жило не так мало, но в силу его изрядной длины (два-три дня плавания при хорошей погоде), а также далеко не идеального, с точки зрения жилья, побережья, мы могли не опасаться, что столкнемся с вражескими силами, которым наш хирд – на один зуб. А прочие и сами не станут с нами связываться.

Харальд Щит советовал мне дождаться конунга и получить от него «верительные грамоты», но я советом не воспользовался. Даже особо не вслушивался в то, что говорил Щит. Я чувствовал: надо торопиться.

Может, я и задержался бы, кабы слушал повнимательнее и до меня дошло бы, что фюльк Согн нынче – владение Хальфдана Черного.

Но меня глодало беспокойство. Было такое чувство, что счет идет даже не на дни – на часы…

Все же на сутки мы задержались. Требовалось дать людям роздых. Поход был тяжелейший. Почти всю дорогу – на веслах.

Я пытался настроить себя на оптимизм. До Согне-фьорда не так уж далеко, можно было надеяться, что вскоре я увижу свою любимую. А предатель получит по заслугам.

Сам процесс «получения по заслугам» Свартхёвди описывал минимум раза три в день. Очень детально.

Отдохнув в гостях ровно сутки и получив у Харальда Щита согласие на возможную зимовку под его крышей, мы отплыли на север.

* * *

Почти весь светлый день они шли по Согне-фьорду. Фьорд был огромен. Казалось, не фьорд это, а пролив в соседнее море. Что еще один поворот – и высоченные каменные стены разойдутся, и впереди откроется бесконечный морской простор.

Но драккар плыл и плыл, разбивая носом волну, полосатый парус то вздувался, то опадал, когда очередная скала забирала ветер.

Лейф стоял на носу и глядел вдаль. Лицо же у него было такое, будто он сам создал всю эту красоту.

Время от времени он поворачивался к Гудрун, указывал на очередную скалу и называл ее имя. Или даже рассказывал историю вроде тех, которые пели скальды зимними вечерами. Глаза его сияли.

«Вот что он любит по-настоящему, – подумала Гудрун. – Не меня, а эти скалы, это небо, эту воду…»

Впору было ему позавидовать. Гудрун тоже любила землю, на которой выросла, но Лейф не просто любил – он поклонялся Согне-фьорду как божеству. И это тоже было понятно. Ничего величественнее Гудрун в жизни не видела.

А вот то, как переменился Лейф, когда драккар вошел в широченное устье фьорда, ее удивило. До того он каждую ночь опрокидывал ее на спину, этой же ночью, впервые, не стал ее трогать.

Гудрун забеспокоилась. Может, зря она не убила его раньше? Правильным ли было решение о том, что сначала должны умереть все те, кто грабил ее дом? Что, если Лейф больше не подпустит ее к себе достаточно близко?

«Боги предков моих, помогите! – взмолилась женщина. – Пусть канут они в царство Хель!»

Но тревога не унималась, и, чтобы унять беспокойство, Гудрун ночью выскользнула из палатки, отыскала сконца, убившего Ульфова бонда Льота Рукавичку, обняла, а когда тот, открыв глаза и узнав женщину, улыбнулся во весь щербатый рот, Гудрун вогнала нож ему в сердце. Месть – это так сладко! А еще это была жертва! Так боги вернее услышат ее.

Гудрун, поднатужившись, выбросила тело за борт и вернулась в палатку. Тревога ее улеглась, и она быстро уснула.

Утром оказалось, что на этот раз без следов не обошлось. Борт драккара был испачкан кровью.

Хирдманы забеспокоились и потребовали у вождя объяснений: куда он их привел? Что это за место, где морская нежить таскает людей прямо с корабля?

Лейф только фыркнул. Подумаешь! В этом фьорде вообще нет дна. Кто только не поднимается оттуда, из Мировой Бездны? Может, сам Мировой Змей Ёрмунганд? Видать, морские жители обиделись, что им не принесли жертвы, и решили взять ее сами. Но теперь – всё в порядке. А погибшего жалеть нечего. Был он никчёмным воином, раз позволил себя уволочь.

Среди хирдманов тут же возник новый спор: следует ли принести в жертву владыкам фьорда одну из рабынь?

Спор прекратил Тьёдар Певец, заявив: если бы морские божества Согне-фьорда хотели бы одну из тир, они бы ее и утащили. И разогнал гребцов по румам.

Однако не успокоил. Кто-то вспомнил историю о Пчелином Волке Беовульфе. Кто-то – другие истории, в которых пристрастившиеся к человечине чудовища каждую ночь жрали людей до тех пор, пока те не кончались или пока какой-нибудь герой не приканчивал чудище.

Гудрун слушала эти разговоры и прятала улыбку. Ей было лестно сравнение с Беовульфом.

Впрочем, она понимала: в ближайшее время ей больше никого не убить. Теперь все будут начеку.

Так они плыли вглубь фьорда, мимо отмелей и пляжей, мимо водопадов и скал, похожих на окаменевших людей, богов и зверей. Мимо приткнувшихся у воды домов, мимо больших и малых селений, пока за очередным изгибом не показался родной дом Лейфа…

Плоская неширокая отмель, усеянная камнями. Полдюжины лодок. Сети на распялках. Чуть дальше – длинный дом с крышей, заросшей жухлой растительностью. На крыше кормится пара тощих коз с грязно-белой шерстью. У берега – десятка три людей. Большинство – в некрашеной одежде. Но непохоже, что тут одни только трэли. Обычная беднота. В центре толпы высокая суровая женщина в шелковой головной повязке, скрепленной серебряным обручем. Платье из крашеной шерсти – до щиколоток, длинные складчатые рукава, перехваченные браслетами, связка ключей на поясе. Хозяйка.

Лейф помахал ей рукой. Она тоже подняла руку, показывая, что видит его. Драккар уверенно шел между камнями. Чувствовалось, что норег отлично знает здешний фарватер. Гребцы втянули весла. Последние три длины корпуса корабль преодолел по инерции и, заскрипев килевой накладкой, выполз на берег.

Лейф выпустил рулевое весло, вскочил на борт, пробежался по нему, спрыгнул на песок и сжал женщину в объятиях.

Хускарлы бросили концы, которые тут же подхватили местные мальчишки.

На песок упали сходни. Хускарлы посторонились, пропуская Гудрун вперед, чтобы она сошла на берег первой.

– Мама, смотри! Это – моя жена по праву свадебного дара! Ее зовут Гудрун.

Старуха… Ну да, вблизи она выглядела старше, чем издали… Старуха впилась взглядом в Гудрун. Недобрым взглядом.

Гудрун выдержала его спокойно, глаз не отвела. Вот еще! Ей ли пресмыкаться перед хозяйкой нищего гренда, у которой даже нет денег на золотые браслеты!

То есть – не было.

– Мама, погляди, что я тебе привез.

Ну да, золотые браслеты. Хотя золото неважное и сами украшения – грубой работы и тонкие.

Старуха перевела взгляд на сына и сразу будто скинула лет десять. Глаза засияли, как у молодой.

«Когда-то она была красавицей», – подумала Гудрун. И тут же, с неприязнью: «Но это было давно. Теперь-то на нее ни один мужчина не польстится. А моя мать и сейчас прекрасна, как в день моего рождения».

Гудрун вспомнила о матери, и ее охватила печаль. Отсюда рукой подать до Нифльхейма[22], но очень далеко до Сёлунда. Неужели ей суждено умереть здесь, на этих камнях?

Тут она снова поймала взгляд старухи и собралась. Она – дочь и внучка воинов. Нельзя поддаваться слабости. Этак можно и забыть, зачем она здесь…

Гудрун покосилась на мужа. Лейф был совершенно счастлив. Он обнимался с родичами, шутил, целовал женщин, хлопал мужчин по плечам и спинам.

А еще она обратила внимание на то, что мужчины эти либо слишком стары, либо совсем молоды. Куда же подевались те, кто успел отсчитать больше шестнадцати зим и не добрался до сороковой?

Впрочем, понятно куда. В сети Ран-великанши.

– Мама! – Лейф вернулся, поприветствовав всех. – Ты только посмотри! Я теперь – морской ярл. У меня есть драккар и двадцать два хирдмана!

«Как же, – подумала Гудрун. – У тебя! Пара румов – вот все, что принадлежит тебе на драккаре, украденном у собственного хёвдинга».

– А какая у меня жена! – Лейф притянул Гудрун к себе. – Красавица! Скоро мы сыграем настоящую свадьбу, а к концу весны она непременно родит тебе внука!

Старуха сверлила ее взглядом. Гудрун попыталась ей улыбнуться. Улыбка получилась довольно фальшивая.

– Я – Сальдис, – сурово произнесла старуха. – Пойдем, покажу дом, в котором ты станешь хозяйкой, когда я умру. Хотя… – Сальдис усмехнулась, показав черные кривоватые зубы: – Умру я еще не скоро.

«Как знать, – подумала Гудрун. – Как знать…»

– Мне она не нравится, сын! – сразу заявила Сальдис, когда они остались одни. – У нее – глаза волчицы. Она тебя не любит.

– Может, и так, – не стал спорить Лейф. – Зато я полюбил ее, как только увидел. Ее первый муж был знаменитым хёвдингом. Я вручил ей свадебный дар, но первую цену заплатил железом. Она хорошего рода и будет мне подходящей женой. А что у нее глаза волчицы, так это мне даже нравится. Ее отец был берсерком, так что глаза она наверняка унаследовала от него. Говорят, этот берсерк в одиночку уничтожил целый хирд, чтобы завоевать сердце ее матери. Добрая кровь, матушка! Наши сыновья станут великими воинами, а дочери – настоящими красавицами!

– Что ж, – проворчала Сальдис. – Может, ты и прав. Я прослежу за тем, чтобы она знала свое место. Я здесь хозяйка.

– Кто же с этим спорит? – удивился Лейф. – Мама! Она будет жить с тобой и делать всё, что ты скажешь. А я буду ходить в вики и добывать славу и деньги. Стану морским ярлом! Ты будешь гордиться мной, обещаю!

– Я уже тобой горжусь, – ласково проговорила женщина. – Ты добьешься всего, чего желаешь, я не сомневаюсь. Боги тебя любят! Завтра мы подарим Тору ягненка за то, что он сопутствовал тебе в битвах. Но скажи: есть ли у тебя достаточно провизии, чтобы прокормить твоих людей зимой? Сам знаешь, земля наша бедна, а подать годовую с нас нынче брали дважды. Сначала – люди молодого Вагбранда-ярла, сына Зубовного Скрежета, с которым ты ходил в вики, а после – люди Атли Тощего. Он сейчас управляет фюльком Согн от имени Хальфдана-конунга.

Лейф нахмурился.

– А как же Харальд-конунг, Харальд Золотобородый?

– Умер. И дочь его. И внук. Теперь Хальфдан Черный – наш конунг. И наша дань пошла ему.

– Что ж, – отозвался Лейф. – Конунгу надо платить. Но Вагбранд взял с тебя не по праву. Я был хирдманом на корабле его отца. Хольдом с правом на две доли. Как же можно брать со своего хольда? Ты напомнила ему об этом?

– Напомнила, – буркнула Сальдис. – Он ответил, что отец его не вернулся из вика и ты тоже. Так что теперь нет ни ярла, ни его хольда, а есть одаль, с которого он, ярл, возьмет, как с земли своего бонда. А если мне это не нравится, если мне тяжело управляться с землей и нечего дать своему ярлу, то он может прислать на мое место мужчину, который справится.

– Я его убью! – скрипнул зубами Лейф. – Даже если бы я был мертв, в доме растет мой племянник, который имеет право на эту землю. Это ведь наш одаль, родовой, а не жалованный! Будь жив Харальд Золотобородый…

– Золотобородый мертв! – перебила мать. – Атли Тощему нужны только деньги, а у Вигмаррсона довольно хирдманов, чтобы взять то, что ему нравится.

– Вагбранд пожалеет о своих словах! – процедил Лейф. – Мой меч вырежет их у него на теле, если он посмеет повторить такое при мне!

– Не ссорься с ним, сын, – попросила Сальдис. – Он молод и не слишком умен. Но у Вигмаррсона опасные советники. Его наставник Кетильгрим тебя не любит. Лучше бы тебе помириться с ярлом. Если ты его убьешь, тебе придется бежать…

Лейф шумно выдохнул. Он справился с гневом.

– Ты права, матушка. У меня есть ты, есть драккар и жена. Боги щедры ко мне! Я не хочу в изгнание. Я помирюсь с молодым Вагбрандом. А насчет зимы не беспокойся. У меня есть серебро. И много сильных мужчин. Так что мы можем заняться промыслом. Может, даже добыть кита. Я вернулся, мама, так что этой зимой в нашем одале никто не будет голодать!

* * *

Он очень хорош, Лейф Весельчак. И теперь, вернувшись домой, он снова шутит и смеется. Ведет себя так, как в те времена, когда был хирдманом Ульфа.

Тогда он очень нравился Гудрун. Нет, она не собиралась приглашать его в постель, но он так хорош… И не будь у нее такого мужа, как Ульф Черноголовый, как знать…

Но так было раньше. Теперь, когда Лейф-хёвдинг приходит к ней на ложе, Гудрун не испытывает ровно ничего. Разве что некоторое неудобство внизу… И неугасающее желание поглядеть, как хлынет кровь из разинутого рта, когда нож пробьет легкое. Гудрун кажется: эта кровь будет сладкой на вкус…

«Сестры-валькирии, – думает Гудрун. – Не оставьте меня в Митгарде! Унесите меня в Асгард, когда я убью сначала его, а потом – себя!»

Почему бы и нет? Разве она не свершит месть храбростью и железом, как это подобает женам-воительницам? Разве это не лучше, чем взойти на погребальный костер мужа?

«Я сделаю это, – думает Гудрун. – Следующей ночью я убью его – и будь что будет. Всё равно моему сыну здесь не жить. Злобная старуха непременно учует в нем чужую кровь…»

Глава 18 Время истекло

И снова мне снился обрыв. Плоский кусок камня, поросший мхом и лишайниками.

Я был волком. Не Белым, обычным. Укрывшись за камнями, я наблюдал, как одетая в нижнюю рубаху женщина идет к краю обрыва. Я знал, что там, дальше. Каменная воронка, клочья тумана, брызги воды, а где-то далеко внизу – Гунингагап. Изначальная Бездна скандинавов, из которой когда-то возникли миры великанов. Вот только из этой бездны не возникнет ничего. Я, волк, видел, как женщина идет босиком по камням, не оскальзываясь, не обращая внимания на острые гранитные грани… В руке у нее – нож. Самый обычный, какой носят все северянки. Распущенные волосы текли вдоль ее спины, скрадывая фигуру, поэтому я, волк, не мог узнать женщину, только чувствовал ее запах. Она пахла страхом и гневом, но больше всего – болью. Она пахла добычей, и я, волк, мог бы достать женщину в десяток прыжков, вонзить клыки в шею, спрятанную под копной волос… Мне этого очень, очень хотелось, хотя я, волк, не испытывал голода. Лишь бы почувствовать, как зарывается моя морда в густую человеческую шерсть, и ощутить нежную плоть кончиками клыков…

Я даже заскулил от нестерпимого желания…

Но не посмел. Тем более что женщина знала о моем присутствии. Может, чуяла мой запах, а может, уловила тем чутьем, каким мы, волки, угадываем чужие мысли и желания.

Дойдя до края обрыва, она остановилась и обернулась. Я понял: она видит меня. Мои глаза. Два ярких зеленых огня над краем камня.

Да, это была она. Та самая. Когда она приглашающе подняла нож, я выскользнул из камней и бросился на нее. Очень быстро, быстрее, чем собственная тень… Но всё равно не успел. Нож, который мог бы встретить меня в полете-прыжке, оказался быстрее. Я увидел, как вспыхнул на железе лунный свет и на белой шее женщины возник черный-черный разрез. Мои ноздри успели втянуть запах брызнувшей крови… А я уже тормозил всеми четырьмя лапами…

Я, волк, остановился на самом краю обрыва, заглянул вниз…

И не увидел ничего, кроме черноты.

Я проснулся мокрый, как вылезшая из лужи мышь. Вокруг сопели, храпели, ворочались хирдманы. В доме было душно. Спертый воздух порядком пованивал. Я слез с лавки, нашарил сапоги и спустя полминуты уже стоял снаружи, и мелкий мокрый дождь охлаждал мое потное лицо.

– Ульф? Ты чего? Отлить?

Дозорный. Еле угадываемая, завернутая в плащ фигура. Мы на чужой земле. Надо соблюдать осторожность. Один сторож – здесь и двое – на вытащенном на берег корабле.

– Скоро рассвет.

Как он узнал? Наверху – ни просвета. В пятидесяти шагах грохочет прибой. Море так и не успокоилось.

Жуткий сон. Гудрун, перерезавшая себе горло и бросившаяся в бездну. К чему это? И что мне делать?

Что делать, я понял после общего завтрака. Когда Красный Лис, оценив состояние моря, решил, что дальнейшее плавание следует на время отложить.

Его логика ясна. Воды чужие. Камней и отмелей – до хрена. Наш лоцман, взятый в Упплёнде, тоже советовал подождать. В Согне-фьорде он не впервые, но, чтобы знать местные воды, надо здесь родиться. А местным мы доверять не могли. Учитывая, как мы с ними вчера обошлись.

Нет, крови не было. Нореги не сопротивлялись. Понимали: ирландцам нужен лишь повод, чтобы начать убивать.

Нет, не сопротивлялись. Безропотно отдали лучшую еду, женщин, лучшие места под кровом…

Но нам следовало быть начеку. А уж довериться таким лоцманам было бы сущим идиотизмом. Разобьют чужой драккар о скалы и будут вопить от счастья.

Вот Лис и решил подождать денек-другой, пока погода улучшится. А куда спешить? Лейф Весельчак приплыл домой и никуда уже не денется. Будет зимовать здесь. Мы тоже домой не поплывем. Вернемся в Упплёнд. Здешнее море, как мне говорили, никогда не замерзает. Куда торопиться?

Однако я сердцем чувствовал: торопиться – надо. Времени совсем не осталось. Может, сутки? А может, и того меньше.

Поэтому я заявил, что намерен отправиться на разведку. Сушей.

В глубине души я надеялся, что Красный Лис меня поддержит. Или хотя бы даст мне людей.

Но ирландцам было лениво. У них есть кров над головой, еда, девки… Какой смысл спешить? Что изменит пара дней?

Приказать мне Красный Лис не мог. Но и поддерживать мою глупую, на его взгляд, затею не стал.

Так что дальше мы отправились вдвоем: я и Свартхёвди. Брат присоединился ко мне то ли потому, что доверял моему чутью, то ли попросту не хотел оставлять меня одного. Земля ведь чужая.

* * *

Ритмичный топот копыт. Тряская рысь. Все тот же мелкий мерзкий дождь. Низкорослые лохматые кони несут нас по узкой тропке. Справа – море, слева – скала. Голый каменный пляж.

Медвежонок мрачен. Он считает: надо было переждать непогоду. Сны снами, а путешествовать в таких условиях – хорошего мало.

Мы едем часа два. Промокли насквозь. Замерзли как собаки. Если кому-то взбредет в голову внезапно напасть, у него есть все шансы прибить нас, потому что и доспехи, и оружие – в чехлах.

– Убью всех, – ворчит Медвежонок.

Ему на морось и холод плевать. Мелкие неудобства. Его злит необходимость тащиться куда-то, вместо того чтобы спокойно сидеть под крышей и пить пиво. Он очень любит свою сестру, но полагает, что ее спасение может подождать еще пару дней.

Он так считает, но всё равно – со мной. Потому что верит в мои вещие способности, во-первых, и не может меня бросить – во-вторых. Так что он трусит рядом и ругает погоду, норегов в целом и Лейфа Весельчака – в частности. Меня не ругает. Он сам принял решение и сам за него отвечает.

Согне-фьорд. Его еще зовут конунгом фьордов. Больше сотни километров в длину[23]. Одного из ярлов этого фьорда мы убили летом. Вигмарр Зубовный Скрежет из Согне-фьорда. Так его звали. Именно здесь появился на свет Лейф Весельчак. Так что вполне естественно, что удрал он именно сюда. На свою малую родину.

Фьорд огромен, и селений здесь немало. В одном из таких мы и остановились вчера. Чтобы отдохнуть от праведных трудов среди мирного норегского населения. То есть сначала население было не очень мирным, но ирландцев оказалось значительно больше, и как только нореги поняли, как коротка стала дистанция между ними и царством Хель, то мир немедленно наступил. Думаю, если бы Лис не планировал зимовать в Норвегии, он не был бы столь великодушен и без покойников не обошлось бы. Нореги и ирландцы – исконные враги. Скандинавы годами грабили Ирландию и убивали земляков Красного Лиса, причем одними только мужчинами-воинами не ограничивались. Так что – долг платежом. Вряд ли бонды этого селения сами ходили в Ирландию. Зато они платили дань тем, кто ходил.

В общем, ирландцы получили всё, что пожелали. Еду, выпивку, женщин… и полезную информацию. Например, узнали, что драккар, похожий на Северного Змея (очень знакомый местным драккар – он ведь когда-то принадлежал их ярлу Вигмарру), миновал селение вчера, еще до того, как погода испортилась.

Лейфа Весельчака они тоже знали. Как же иначе? Ведь одаль его родни – всего лишь в нескольких милях отсюда. Если морем. Берегом дальше. Восемь-девять миль. И тропа неудобная: во время прилива ее частенько накрывает море. Однако не сейчас, когда ветер дует в сторону моря и уровень воды во фьорде заметно упал.

Восемь-девять миль – это не так уж далеко даже пешком. Однако мы взяли из местной конюшни лошадок. Силы стоит поберечь.

Просто съездим и глянем, что да как. Так я сказал Красному Лису. Нет, драться мы не будем. Два с лихвой десятка сконцев плюс неизвестное количество родичей Лейфа – это много даже для таких крутых парней, как мы. Да еще сам Лейф… Нет, мы – только посмотреть… Просто посмотреть. А там – по обстановке.

Глава 19 Вагбранд-ярл, сын Вигмарра Зубовного Скрежета

– Что я вижу? – Вагбранд-ярл, старший сын Вигмарра Зубовного Скрежета, уставился на корабль. – Новый драккар моего отца! Очень хорошо, что ты вернул его, Лейф! – Вагбранд любовно огладил потемневшие от воды доски обшивки. – Я щедро вознагражу тебя. Очень щедро!

Лейф усмехнулся. Подмигнул Гудрун. И снова повернулся к молодому ярлу.

– Мне жаль огорчать тебя, Вагбранд, – произнес Лейф, – но это больше не твой драккар.

– А чей же? – искренне удивился тот.

– Мой.

– Как это? – Молодой ярл был искренне удивлен. Никак не мог понять, что происходит.

А понять – стоило бы.

«Это тебе не с женщин страндхуг собирать, – Лейф усмехнулся. – Придется тебе, Вигмаррсон, не брать, а договариваться. Как вождю с вождем».

Когда Вагбранду сообщили, что домой вернулся один из хольдов его отца, да еще – на корабле его отца, ярл, не медля, прискакал сюда. Неудивительно, ведь помимо драккара Лейф наверняка принес и верную весть о том, что случилось с отцом Вагбранда. До сих пор всё, что было известно молодому ярлу: что отец не вернулся из вика, а два его драккара люди видели, но вел их уже не Вигмарр, а какие-то даны. Додумать, что произошло, было нетрудно. Так что молодой Вагбранд, посоветовавшись с верными людьми, объявил себя ярлом, получил «добро» от наместника конунга Атли Тощего и полноправно занял отцово место, приведя к присяге его хирдманов.

Но полной уверенности не было. Вдруг отец жив и в плену у тех же данов? Сидит в колодках, ожидая, пока за него заплатят выкуп? Вдруг Лейф принес именно такую весть? Говорили: с ним на драккаре отца пришли какие-то даны. Вдруг – за выкупом?

Как тогда поступить?

Вагбранд склонялся к мысли: данов перебить, драккар забрать. Серебра у Вагбранда – чуть. На выкуп всё равно не хватит. А драккаров – ни одного. Будет – можно и серебро добыть…

Всё так. Но отец… Не отнимут ли боги удачу Вагбранда, если тот не исполнит сыновний долг? И как отнесутся к такому хирдманы? Они присягнули сыну, думая, что Зубовный Скрежет мертв…

Вот почему Вагбранд примчался, едва услышал о возвращении Лейфа. И с облегчением убедился: да, это драккар отца. А то, что заговорил с ним Лейф, а не кто-то из данов, совсем успокоило. Если бы даны пришли за выкупом, говорил бы один из них.

И вдруг Лейф, когда-то верный отцов хольд, заявляет, что драккар теперь – его? Что за вздор? Вагбранд не мог взять в толк, что тут происходит? Он здесь – ярл. Его слово здесь – главное. Что значит: не его драккар? Что за выдумки!

А вот для Лейфа Весельчака все выглядело иначе.

Вот его хирдманы. Бронные и оружные.

Вот безусый парень, чем-то похожий на покойного Эйнара Торкельсона, только без прыщей. И на стороне юнца – несколько воинов, даже не потрудившихся надеть доспехи.

Какие тут могут быть вопросы?

– Да, это мой драккар! – Лейф ослепительно улыбнулся. – Твой отец потерял его в морской схватке с данами. Человека, который ими командовал, звали Ульф-хёвдинг, а того, кто убил твоего отца, звали Гуннар Морской Кот.

– Я знаю Гуннара Морского Кота! – нахмурился Вагбранд. – Он – наш кровник.

– Ты знал Гуннара, – поправил ярла Лейф. – Теперь он мертв. И Ульф-хёвдинг по прозвищу Черноголовый тоже мертв. А драккар теперь мой. Вернее, наш, – Лейф сделал жест в направлении своих. – Наш по праву добычи.

Пока Лейф говорил, сконцы и фризы подошли поближе. Еще бы: такой интересный разговор.

– То есть ты хочешь сказать, что у меня теперь нет драккара, но есть долг жизни перед тобой? – нахмурился ярл.

– Не совсем так. Долга жизни у тебя нет, потому что отомстил за смерть твоего отца не я. Но и драккара у тебя тоже нет.

Вагбранд открыл рот, чтобы гневно…

Но поглядел на суровые лица данов, тесно обступивших его и Лейфа, и оттесненных ими восьмерых ярловых бойцов… И сообразил: при подобном соотношении сил требовать что-то от Лейфа было бы большой глупостью.

Так что он закрыл рот, развернулся (сконцы его пропустили) и двинулся к лошадям. За ярлом последовали и его люди.

Ничего. Он еще вернется. И тогда посмотрим, на чьей стороне сила.

– Он действительно здешний ярл? – спросил Тьёдар Певец.

– Да.

– Настоящий или как наш Прыщик?

– Настоящий, насколько я знаю. Хоть и молод, но хорош в бою, и точно не глупее своего отца. Люди его уважают, и правитель фюлька Согн тоже его поддерживает.

– В таком случае я скажу так: зря ты его отпустил. Он вернется.

– Может, и так, – задумчиво проговорил Лейф. – Но убить его я не мог. Он мой родич. Мать моей матери была двоюродной сестрой его прабабки.

– Считаешь, что это его остановит? – с сомнением проговорил Тьёдар.

– Его – может, и нет, но если я его убью, то главным станет его наставник Кетильгрим, с которым у меня давняя нелюбовь.

Певец хмыкнул, потом спросил:

– Скажи, сколько у молодого ярла кораблей?

– У его отца было два. Тот, что теперь наш, омыли кровью[24]прошлой весной.

– То есть сейчас – ни одного?

– Насколько мне известно, так и есть.

– Тогда он точно попытается забрать у нас драккар! – уверенно заявил Тьёдар.

– Это возможно, – согласился Лейф. – Попытается. И тогда я его убью. Но сейчас я хотел бы, чтоб ты последовал за ними и выяснил, как много у него людей. Ты не знаешь здешних мест, потому я дам тебе спутника – моего старшего племянника. И, Тьёдар…

– Что, хёвдинг?

– Постарайся вернуться. Ты мне нужен.

* * *

– Хочу показать тебе, жена, мой фьорд, – сказал Лейф. – Он очень красив, ты видишь. И, думаю, когда-нибудь он будет принадлежать нашему сыну.

– А как же тот ярл, который приезжал сегодня?

Лейф ослепительно улыбнулся:

– В Согне-фьорде много ярлов. А конунга – нет. Был Харальд Золотобородый. Он умер зимой. Теперь наш конунг, как считается, Хальфдан Черный.

– Но ты сказал: конунга нет? – уточнила Гудрун.

Ей стало интересно. Всё же она была не воином, а молодой женщиной. Совсем молодой…

– Хальфдан далеко, – пояснил Лейф. – Его именем судит и собирает дань Атли-ярл. Без Хальфдана он – ничто. А Хальфдан, как я уже сказал, далеко. У Хальфдана Черного много земель и много забот. Но хватит разговоров. Вы, четверо, пойдете с нами, – приказал он фризам. И пояснил Гудрун: – Я никого не боюсь, но я – вождь. Мне не подобает ходить в одиночку.

«Раньше тебя это не смущало, – подумала Гудрун. – Ты только и думал, как бы завалить меня на спину, и вполне обходился без спутников».

Гудрун не могла не заметить, как изменился Лейф, вернувшись домой. Насколько он стал спокойнее и увереннее. И насколько ослаб его пыл. Пока они шли сюда, Лейф будто непрерывно доказывал всем: Гудрун – его женщина, его собственность. Здесь – успокоился. Здесь всё и так было – его. И земля, и люди. Такой Лейф нравился ей гораздо больше, чем прежний.

Но это ничего не меняло. Он должен умереть, и она его убьет.

Гудрун поглядела на румяное, улыбающееся лицо мужа и попыталась представить, как изменит его смерть…

И вдруг увидела лицо Ульфа. Тоже живое, смеющееся, счастливое…

И поспешно отвернулась, чтобы Лейф не увидел, как она плачет.

* * *

– Вкусно пахнет рыбкой, – заметил мой побратим. – Сейчас позавтракаем.

– Отбирать еду у трэлей? – поморщился я. – В этом нет чести.

– Они свободные, – внес поправку Свартхёвди. – И мне безразлично, кто готовил еду, если я голоден, а еда хорошая.

– Свободные? – удивился я. – Да у меня рабы, и те лучше одеты!

– Так то у тебя, – буркнул Медвежонок. – Ты всегда был слишком добр. И смотри, что из этого вышло? Сиди здесь, я сам возьму их.

Свартхёвди просочился между камней и уже через минуту нависал над двумя мужичками в некрашеной рабской одежонке.

А они даже заметили его не сразу, так увлеклись собственной болтовней и созерцанием будущего обеда.

Медвежонок обошел костер и уселся на корточки напротив бедняг, у которых при виде берсерка мигом пропала разговорчивость.

Медвежонок не спешил. Снял с огня прутик с наиболее поджаренной рыбкой и принялся уплетать ее за обе щеки. Я ему даже позавидовал. Сам бы так не смог. Рыбка-то – с костра. Горяченная.

Я сглотнул слюну и тоже двинулся к костру. Так что в тот момент, когда суть происходящего дошла до рыболовов и они решили сделать ноги, я уже стоял у них за спиной. Меча не вынимал. Без надобности.

Медвежонок снял с костра еще одну рыбку и метнул в меня. Я поймал и тоже принялся за еду. Но – аккуратно. Я ж не берсерк. Могу и обжечься.

Пока мы кушали, наши повара тихонько умирали от страха. Это хорошо. Значит, можно обойтись без пыток.

Право вести допрос я отдал Медвежонку, поскольку его больше боялись. Татуировки на тыльных сторонах ладоней на севере умели читать все.

Через десять минут у нас был полный расклад по территории.

В поместье сейчас находилось одиннадцать мужчин из числа вновь прибывших. Остальные разбрелись по делам или по указаниям хозяина. То бишь Лейфа.

Самого Лейфа на территории не было. Вскоре после визита ярла (Ярл? Как интересно!) он, его жена и четверо бойцов отправились любоваться окрестностями. Когда вернутся – неизвестно. Что до остальных, то они, скорее всего, соберутся к обеду. Медвежонок глянул на солнышко: времени оставалось часа полтора. Не так уж много.

– Ну пошли, брат, – сказал он, поднимаясь. – Станцуем для Одина.

И, выхватив меч, с одного замаха вскрыл обоим норегам шеи.

– Зачем? – поинтересовался я.

– Не жадничай, брат. Нам сейчас не до рабов.

Я имел в виду совсем другое, да что уж теперь.

Глава 20 «Одину понравится…»

Сначала я увидел свой драккар. Взятый железом у здешнего ярла Вигмарра Зубовного Скрежета, Северный Змей преспокойно отдыхал на берегу, привязанный к здоровенным валунам.

В голову пришла неожиданная мысль: а не наложат ли лапу наследники Вигмарра на принадлежавший их папе корабль? Я бы на их месте именно так и сделал. Впрочем, у меня другая задача. Корабль, он никуда не денется. Гудрун!

Гудрун я не увидел. Зато увидел: чтобы перебить в этом поселке всех, кто способен держать оружие, нас двоих маловато. И не сказать чтобы обитатели здешние были совсем уж беспечны. Вот, наверху, явно дозорные…

Значит, надо застать их врасплох. Единственный шанс.

– Мы просто въедем в поселок, – сказал я. – По дороге. Не торопясь. Вряд ли они испугаются двоих.

Побратим хмыкнул. Но спорить не стал.

– Можно и так.

Он уже настраивался на драку, а значит, в нем уже просыпался Воин Одина. Берсерк. А берсерку всё равно, сколько перед ним врагов. Для него все они уже мертвы.

– Ты только не торопись оборачиваться в медведя, – попросил я. – Давай сначала разведаем, что да как. Договорились?

– Ага, – охотно согласился Свартхёвди.

Хотелось бы верить, что он – вытерпит…

Но как-то не верилось. Берсерк – это… Берсерк. Он – как безумно увлеченная женщина, которая каждый раз говорит себе: я буду держать себя в руках, я – взрослая, уверенная в себе дама… Однако, увидев любовника, вдохнув его запах, моментально слетает с резьбы.

В поселок мы въехали спокойно. Неторопливо, уверенно… Как свои.

Нас увидели, но, как я и предполагал, особого внимания не обратили. Подумаешь, пара всадников, пусть даже и вооруженных. В усадьбе бойцов вдесятеро больше. О чем тут беспокоиться?

Так же флегматично глянул на нас и сконец, сидевший на камешке и точивший секиру. Глянул, отвернулся… И вдруг замер, напрягся, вновь поднял голову и…

Вскочить и закричать он не успел. Медвежонок метнул копье, наконечник которого вышел у сконца из спины. Бросок у моего побратима поставлен как надо.

Свартхёвди соскользнул с коня, одновременно перебрасывая щит со спины в левую руку, а правой извлекая меч. Я последовал его примеру. Мы обогнули дом и увидели еще пятерых мужчин. Без оружия, но, судя по длинным волосам, – свободных.

Они нас тоже увидели, но слишком поздно.

На этот раз без шума не обошлось, но мы убили всех. Вернее, Свартхёвди убил. Он еще не оборотился полностью, но уже был куда быстрее меня.

– Через вход! – крикнул мне Медвежонок, а сам с разбега взлетел на крышу длинного дома.

– О́дин! – взревел он. – Смотри на меня! Тебе понравится то, что ты увидишь!

И соскочил в продух.

Большой сюрприз для тех, кто внутри, когда прямо на голову, вернее, сначала на печь, а уж потом – на голову обрушивается берсерк.

Я кинулся ко входу в длинный дом и увидел, что из него выскочили двое, без броней, но с копьями. Выскочили, завертели головами, выискивая опасность…

И тут за их спиной… Ну да, мой побратим не удержался. Я услышал яростный медвежий рев…

Парочка с копьями тоже его услышала. Аж подпрыгнули на месте, отвлеклись… А вот и я. Черт, все же до полного восстановления мне еще далеко. Тело повинуется, но при этом буквально скрипит от натуги. И рука отзывается болью на каждый удар.

Впрочем, ударов всего два. Два удара – два покойника…

Оп! Я вовремя удержал клинок, потому что из дома повалили отнюдь не бойцы. Женщины, дети…

Внутри вопили и визжали, но всё перекрывал йотунов рев Свартхёвди. В доме что-то рушилось, ломалось с треском, с грохотом…

Выскочившие наружу, не останавливаясь, со всех ног улепетывали наверх, в горы. Я не мешал. Ждал, когда полезут воины.

Не полезли.

Рев стих. Я вошел.

Медвежонок сидел, привалившись к опорному столбу. Дышал, как загнанная лошадь, с хрипом, но был в сознании и, кажется, понемногу успокаивался. Похоже, сумел выйти из оборотнического транса самостоятельно. Вот это уже что-то новенькое.

Зато вокруг – все как обычно. То есть – как на бойне. Вернее – как в общественном сортире, в который угодила бомба. Всё порушено, всё в крови, дерьме и ошметках плоти.

Свартхёвди открыл глаза, глянул на меня вполне осмысленно и прохрипел:

– Рана открылась. Перевяжи.

Сообразить, какая именно рана открылась, было трудновато, поскольку Медвежонок был в крови с головы до ног.

– Плечо. Левое.

Точно. Шов разошелся. Кровит немного. Ничего страшного.

А кто это там возится, под лавкой? Ах ты мелкий паскудник!

Я перехватил мальца, который вознамерился воткнуть нож в моего брата. Совсем мелкий малец, лет восьми.

– Лейф всё равно тебя убьет! Всё равно! – заверещал мальчишка.

Я отнял у него нож и направляющим пинком отправил к выходу.

– Убей, – прохрипел Медвежонок. – Догони и убей. Тот, кто поднял на меня нож… Убить.

– Я с детьми не воюю, – буркнул я.

– Дурак…

Логика побратима была мне понятна. Лет через пять ребенок превратится в бойца и будет мстить. И уж если у него хватило храбрости напасть сейчас, то боец из него выйдет действительно опасный.

Я внимательно оглядел дом, убедился, что не осталось никого, способного угрожать Медвежонку, и, откинув полог, шагнул наружу…

Железо с лязгом ударило мне в грудь. Но не пробило панцирь. Да и на ногах я устоял. Это потому, что удар был нанесен женской рукой.

На одном ударе сердитая тетка не остановилась. Новый был нацелен уже в лицо. Я без проблем сбил его щитом и щитом же несильно приложил воительницу по голове, отправив в нокаут.

А тетка-то не простая. На голове, на шее – серебро. А на запястьях и вовсе золото. Что ж, я возьму его в качестве выкупа за теткину жизнь.

Нет, ну какая же тут красотища! Синий фьорд, черные скалы, белые снежные горы. Дикая, первозданная… Так, а кто это к нам поспешает?

Четверо. Вооружены, причем нехило. Как раз для драки.

А я, как обидно, не в лучшей форме. Следовательно, надо выбрать местечко, на котором их численное преимущество не будет сказываться так остро. Вот хоть например… Взгляд упал на драккар. А это мысль.

Я помчался к берегу, взлетел по сходням с разбега… Ах-х-с-с!

Удар копьем в спину швырнул меня на палубу. В спине что-то хрустнуло. Хочется надеяться, что не ребро. Поднялся не без труда. Болит, собака! Нет, дышать вроде нормально.

Блин, откуда вас столько? Шесть, семь… Девять! И все – на меня, болезного!.. И все – тупые, как бараны. Толпой, по одним сходням!

Первого я срезал, как спелый колосок. Второго достал не я. Кто-то особо меткий швырнул снизу топорик, который и долбанул соратника в затылок.

Топорик пригодится. Тем более, щит я выронил, когда летел на палубу. Блин, спина болит не по-детски. Эй, зверь мой персональный, ты где? Я очень остро в тебе нуждаюсь!

Еще одно копье я пропустил над головой. Мелькнула мысль – перерубить сходни, но я сразу от нее отказался. Тут топор дровосека нужен или алебарда. Дерево хоть и не толстое, но упругое.

А вон еще подкрепление с гор сбегает. И уж точно не ко мне на помощь!

Над противоположным бортом показалась голова в усиленной железом шапке. Я швырнул топор с левой… Попал или нет – непонятно. Но что-то с шумом обрушилось в воду. Выпад в сторону сходен… Не достал. Но и боец не удержался – полетел на камешки.

Будь я в нормальной форме и не останься в доме Медвежонок, сейчас разбежался бы, сиганул вниз, добежал до лошадок – и ловите меня, мальчики!

Медвежонок… Медвежонок! Как я тебе рад, братишка!

Нагнув голову, чуть косолапя (чисто, медведь), мой побратим мчался на выручку. Молча. Потому никто не обращал на него внимания, пока он не начал.

Берсерк – это в первую очередь быстрота. Через толпу врагов он пробежал, практически не останавливаясь. Меч хлестнул трижды, и три тела осели наземь. Добежав до борта драккара, Свартхёвди развернулся, ударил крест-накрест, вышибив щит и вскрыв грудную клетку.

Вороги отшатнулись. Ото ж! Надо отметить, у берсерка в боевом варианте очень неприятное лицо. Собственно, это и лицом назвать нельзя. Багровая ряха с выпученными красными глазами, рот раззявлен, слюна течет по бороде, башка раскачивается из стороны в сторону… Оборотень, одним словом.

Спастись можно. Если встать щит к щиту и держаться, держаться… И утыкать берсерка стрелами в три-четыре лука. От всех не увернется. Наихудший же вариант – дать деру.

Сконцы, надо отдать им должное, проявили храбрость. Мигом собрали строй, ощетинились копьями…

Но копья ведь и у меня есть. Целый ящик. А бить сверху – милое дело.

Я успел метнуть только два. Но хватило, чтобы строй развалился как раз в тот момент, когда Свартхёвди ломанулся в атаку и вместо плотной преграды встретил забор с дырками.

Трое – сразу в минус. Четвертый словил от меня копье. Сколько осталось? Да неважно, потому что нервишки у ребят не выдержали, и они сделали ноги. Недалеко. Берсерк… От него разве что на лошади ускачешь. Если лошадь хорошая.

Вот теперь – всё. Завод кончился, и Медвежонок мягко осел на песок.

Я остался один на один с беспощадным миром. И с пониманием того, что где-то гуляет в добром здравии похититель моей жены, для которого я сейчас – легчайшая добыча.

Надо уходить. Гудрун, девочка моя, где ты? Прости, что не уберег. Прости, что сегодня вот так – впустую…

Я ухватил беспомощное тело Медвежонка, намереваясь подтащить его к лошадям, но тут же отпустил, сообразив, что проще привести сюда лошадей. Я чувствовал, что за мной наблюдают десятки глаз. Те, кто спасся, не убежали далеко, увидев что нас – всего двое. Вернее, уже один. Их много, но – не нападут. Не тот у них менталитет, чтобы напасть на нас, только что сам-двое укокошивших два десятка вооруженных подготовленных бойцов.

Взгромоздить Медвежонка на спину лошади не удалось. Силенок не хватило. И это к лучшему, потому что я понял – нелучший вариант. Из куска парусины и трех метров веревки я соорудил нечто вроде гамака, в который уложил Свартхёвди, а потом постепенно подтянул ткань наверх и прикрепил к лошадиной упряжи. Затем сходил в здешнюю конюшню, отыскал наименее заморенную скотинку, оседлал…

Очнулась воинственная тетка. Осыпала меня страшными угрозами. Издали. Начхать. Главное, чтобы драться не сунулась. Не посмела. Куча мертвых и умирающих вокруг – неплохое предостережение.

Ага, а вот и давешний храбрый малец. Внучок, надо полагать. Или племянник. Зыркает волчонком, но не удирает. Храбрый.

Воздух воняет смертью. Надо валить. И по-быстрому. Уйти и вернуться уже с ирландцами. Забрать Гудрун, забрать драккар, наказать предателя…

Но когда я сел на коня и развернулся, то обнаружил, что путь к отступлению отрезан.

Глава 21 Исправление ошибки

Это невозможно. Он же мертв!

– Ты сказал: он мертв! – воскликнула Гудрун, хватая Лейфа за кольчужный рукав. – Ты так сказал!

– Значит, я ошибся, – буркнул норег.

От его недавней веселости и следа не осталось. Он тоже видел… что видел. Берег, на котором валялись трупы его хирдманов, особенно много – у драккара…

Лейф не стал считать покойников. И так понятно, что хирда у него больше нет, даже если кто-то и уцелел. Множество мертвецов и Ульф-хёвдинг верхом на лошади из конюшни Лейфа. Мгновение страха: жива ли мать? Жива, слава богам. Вон она сидит. И младший братишка Лейфа, самый младший и последний, оставшийся в живых, – рядом с ней.

Пощадил Ульф Черноголовый. Он всегда был слишком добр…

– Значит, я ошибся. Думал, сконские ярлы его прикончат. Когда я уходил, он уже висел на пыточном столбе.

– Ты меня обманул… Я бы никогда не стала твоей, если бы…

– Еще как стала бы! – перебил Лейф. – Куда бы ты делась! Забудь о нем! Теперь ты – моя жена! А что он жив, так это ненадолго!

* * *

Наверное, я мог бы сбежать. Но я увидел Гудрун…

И не смог.

Увидел ее рядом с предателем и понял, что если убегу, то предателем стану я сам. Как можно бежать от той, кого любишь? Даже если враг – сильнее…

А потом я увидел, как он обнимает ее. И она его… И жизнь перестала иметь для меня значение. Я представил себя со стороны: мужичка отнюдь не богатырского сложения, заляпанного кровью и грязью, едва оправившегося от ран… И красавца Лейфа, белокурого великана с белозубой голливудской улыбкой, непревзойденного бойца, любимца удачи, отнявшего у меня и жену, и дом, и корабль…

Ничего удивительного в том, что ты выбрала его.

* * *

– Обними меня! – потребовал Лейф. – Когда я его убью, ты снова станешь вдовой. И я снова принесу тебе свадебный дар. И жертву богам во искупление нашей ошибки. Ну что ты стоишь? – воскликнул он сердито: – Обними же меня! Я ошибся, но сейчас всё исправлю!

И Гудрун обняла его. Прижалась крепко… Нож сам скользнул в руку. Сам нашел нужное место…

Не смогла. Ульф жив, право на месть принадлежит только ему. Ярость вскипела… и ушла… И нож вместо того, чтобы войти в прикрытую только кожей подмышку, с силой прошелся вдоль панцирного бока, чиркнув по железу и надрезав ремешки… Рука упала, ярость выплеснулась…

Лейф ничего не заметил и не почувствовал. Через голову Гудрун он глядел на преданного им хёвдинга и думал о том, что убить его – это хорошо. Лучшее, что можно сделать для воина, – это отправить его пировать в Асгард.

– Ждите здесь! – бросил он фризам и двинулся навстречу своему бывшему хёвдингу.

В победе он не сомневался. А множество убитых… Это не Ульфова работа. Брат Гудрун, берсерк. Но этот сейчас неопасен. Выдохся.

Вон между двумя лошадьми висит.

Да и Ульф – тоже не в полной силе. Это видно по тому, как он неловко спрыгнул с лошади, как сейчас стоит, ожидая противника…

«Почему я не убила его?» – с тоской подумала Гудрун.

Лейф выглядел богом. Большим, сильным, прекрасным. Ульф же казался рядом с ним карликом-цвиргом: в битых доспехах, со слипшейся в колтуны, грязной бородой. Не было в нем ни доблести, ни силы. Маленький человек с лицом серым от пыли и усталости, в одежде, испятнанной кровью. Но Гудрун любила его…

«Если он умрет, я убью себя», – подумала она.

Нет, не если, а когда… Гудрун видела, как бьется Лейф. Как непринужденно и легко он убивает…

Что ж, хотя бы одна мечта ее сбудется. Она уйдет ввысь вместе с мужем.

Лейф не торопился. По пути обменялся парой слов с матерью, проверил обувь.

Гудрун увидела, что пара ремешков-завязок его доспеха разорвалась. Должно быть, это она – ножом… Но этого Лейф не заметил. Остальные завязки целы, и панцирь сидит крепко.

* * *

– Не говори ничего, – бросил Лейф, хотя я и не собирался ничего говорить. – Я не преступил бы клятвы, если бы не был уверен, что Мьёр и Торкель убьют тебя. И я не тронул бы твою жену, если бы не думал, что она вдова.

Я молчал. Не мешал ему болтать. Я жутко устал. Мне нужна передышка. Но еще больше мне нужен мой Белый Волк. Победить подлого норега я мог только с ним…

– Я нарушил клятву, но боги на меня не в обиде, – между тем продолжал Лейф. – Удача – со мной, а не с тобой, это видно любому. Я убью тебя и женюсь на Гудрун. И когда я стану конунгом, она будет сидеть справа от меня. Она этого достойна…

Он мог еще долго болтать, но у меня кончалось терпение. Вдобавок я немного отдышался. Хотя вряд ли это даст мне шанс. Разве что придет Волк…

А если придет, то Лейф убьет меня наверняка. Он – лучше. Намного лучше. Он был бы так же хорош, как Ивар Рагнарсон, если бы в свое время получил качественное обучение. Однако я сам частично восполнил этот пробел, когда Лейф был у меня в хирде. Спасти меня может только чудо.

Не то чтобы я не верил в чудеса. Я верил. И ждал. Наверное. Но мое доверие к высшим силам исчерпалось, когда я увидел, как моя жена обнимает моего врага.

Я посмотрел на Гудрун. Она была прекрасна. И она больше не была моей. Она принадлежала человеку, который ее украл, жил с ней, спал с ней, а теперь собирался меня убить. И перед этим поединком она обняла его, а не меня.

«Стоит ли после такого жизнь, чтобы за нее сражаться?» – спросил я сам себя.

Но ответить не успел, потому что увидел, как Гудрун поднимает руку, касается сердца и «посылает» его мне.

Не скажу, что это вернуло мне силы… Только – смысл существования. Потому я сказал будущему конунгу Лейфу:

– Хватит болтовни, норег! Считаешь, что можешь меня убить, так убей!

И он атаковал. Прыгнул на меня, как кот – из засады. С места, без малейшей подготовки, в прыжке замахиваясь мечом и выбрасывая щит вверх и вперед, почти на прямую руку… Закрыть обзор и одновременно ударить меня щитом, используя разгон и собственную массу.

Чтобы избежать столкновения, надо уклониться, и тогда он ударит. Из-за щита. Вниз или вверх, в зависимости от того, что сделаю я…

В долю мгновения, уходя с линии атаки, я просчитал весь рисунок и то, что ничего не могу ему противопоставить. Потому что норег намного быстрее и сильнее меня. Потому что он сделал первый ход, и тот оказался безупречным.

Я не успевал…

Но всё равно сделал то, что могу. Попытался уйти с линии атаки вправо, одновременно снижая стойку и разворачиваясь так, чтобы пропустить врага мимо и уколоть в левую подмышку.

Это был просто рефлекс тела, обычная наработка. Я по-любому не успевал…

Щиты грохнули. Рукоять щита вырвалась из моих пальцев… Я не увидел клинка, выскользнувшего из-за норегского щита. Клинка, который должен был завершить мою карьеру викинга…

Не увидел, потому что удар опоздал. Случилось чудо. То, в которое я не верил. Великолепный Лейф на четверть секунды опоздал. На четверть секунды, на десяток сантиметров. Казалось, что-то подтолкнуло его руку, сбив точный выпад, которому было предназначено вскрыть мою шею. Что-то непостижимое на ту же долю секунды сбило безупречный разворот, которым должна была завершиться комбинация. Продуманный разворот, что не позволил бы мне нанести встречный удар, последний удар моей жизни, ведь я тоже был викингом, а викинг способен биться даже получив смертельную рану…

Я не думал об этом. Я ни о чем не думал. Даже не успел осознать, что сейчас буду убит.

Я продолжал движение, скручиваясь, уходя и уклоняясь, а Вдоводел уже колол в левый бок моего врага. Но – слишком низко. Не в подмышечный вырез, а на уровень селезенки. Удар совсем не опасный, ведь норег двигается быстро, причем тоже разворачиваясь. Так что мой проносной выпад неминуемо скользнет по железу панциря и уйдет за спину, а норег, продолжая разворот, «догонит» меня… И всё. Щита у меня больше нет, и прикрыться нечем.

Я уже ощущал, как разогнанная умелой рукой сталь прикасается к моей шее, когда Вдоводел почти без сопротивления вошел в человеческую плоть и, погружаясь, продолжил ее рвать, потому что я успел вцепиться в рукоять двумя руками, одной не удержал бы…

Налобник моего шлема с лязгом ударил в железо наплечника Лейфа Весельчака.

– Боги… – прохрипел норег. – Скульд… – закашлялся, заперхал и начал падать.

Рукоять Вдоводела вывернулась из моих ослабевших пальцев, и несостоявшийся конунг повалился наземь.

Я смотрел на него, не веря в то, что произошло. Он мертв, а я жив. Как это могло произойти? Неужто это вмешался кто-то с Асгарда?

У меня не было ни малейшего рационального объяснения происшедшему. Я никогда не видел, чтобы ремни, скреплявшие панцирь, лопнули все разом, да еще – на первой же атаке.

Но они лопнули, панцирь съехал вправо, и края его расползлись как раз настолько, чтобы в просвет вошел клинок Вдоводела.

И он вошел.

И Лейф Весельчак отправился в Валхаллу.

Лейф умер. Но осталась четверка его приятелей. Фризы, судя по вышивке. Четверо чертовых фризов, отпетых негодяев, судя по рожам.

Что-то мне подсказывало: это будет покруче Лейфа. Он-то был один-одинешенек. А у меня, блин, рука болит так, что аж сводит, когда за рукоять берусь. И спина… И… Да всё болит, чего уж там. А тут четверка свеженьких, бодреньких и очень серьезно настроенных головорезов…

Разошлись веером, чтоб я не проскочил к лошадям. Два копья, два меча…

– Эй, смотрите! Там – Вагбранд-ярл со своими! Там, за двурогой скалой!

Кричала Гудрун. Все четверо оглянулись одновременно.

Мог я этим воспользоваться, чтобы напасть? Вряд ли. Отследили бы боковым зрением… Я не напал. Я бросился бежать к воде. На меня внимания не обратили. На лодке мне не удрать. Пока стащу ее с берега, пока возьмусь за весла… В любом случае четверо одного на воде догонят намного быстрей, чем на суше.

Лодка была мне ни к чему. Гудрун стояла у лошадей. И ждала меня.

– Там, за скалой! Я их вижу! – пронзительно закричала она, когда я рванул со всех ног и с ходу запрыгнул в седло. А она сама уже сидела на одном из коньков, к которым была привязана переноска с Медвежонком, и держала поводья второго.

– Хватайте их, дурни! Они убегают!

Вот это голосок попронзительней, чем у Гудрун. Орала тетка, чьи браслеты я конфисковал.

Фризы оглянулись… И со всех ног ломанулись к нам. Поздно, дорогие мои! Сливаем водичку!

Я пропустил Гудрун с ее парой вперед, а сам, развернувшись в седле, замахнулся копьецом…

Если бы они знали, как скверно я метаю копья… Но они не знали, так что моментально сбились в кучу и прикрылись щитами.

Я подождал минутку. Потом развернул лошадь и погнал галопом за своими. Фризы остались…

Через час мы остановились, и я наконец-то обнял мою любимую.

– Он сказал: ты умер, – шепнула Гудрун.

Я ничего не ответил. Зарылся лицом в ее волосы. Нам так много надо было сказать друг другу… Потом. Сейчас мы просто радовались…

Мы заночевали здесь же, в небольшой пещере выше по склону. Лошадкам нашлось немного травы, нам… Нам ничего не надо было, кроме нас. Мы сидели, обнявшись, наслаждаясь теплом друг друга… Так и уснули, держась за руки.

Мы были так счастливы, что забыли, где мы и что вокруг.

И были наказаны за это со всей средневековой беспощадностью.

Глава 22 Отнять, чтобы выжить

Белый Волк пришел ко мне ночью.

«Почему ты не помог мне, брат?» – укорил я.

«Боги, – возник в моем мозгу ответ. – Другие боги».

«Это из-за моего гейса?»

«Да».

«Но теперь, когда он выполнен, ты снова будешь со мной?»

«Я уже с тобой».

Я не успел больше ничего спросить, потому что Волк вдруг оскалился, припал к земле, рявкнул…

И я проснулся.

Очень вовремя.

Все же нам повезло. Если бы мы не забрались повыше, а остались на тропе, нас обнаружили бы сразу. Попросту наткнулись бы.

То, что мы укрылись метров на пятьдесят выше уровня моря, дало нам небольшое преимущество.

Я проснулся. Но куда важнее то, что практически одновременно со мной очнулся Свартхёвди.

А через несколько минут мы увидели всадников. Воинов, к нашему большому сожалению. Много воинов.

– Здешний ярл, – шепнула Гудрун. – Его зовут Вагбранд. Он приезжал говорить с Лейфом. Хотел забрать драккар, но тогда с ним было мало людей.

Сейчас людей с ярлом было более чем достаточно. По моей прикидке – до полусотни.

А еще они волокли одного из вчерашних фризов. Фриз выглядел так себе. Весь в крови и заметно хромал.

– Зачем ты заночевал здесь? – с укором шепнул Свартхёвди.

Я смущенно промолчал. Глупость сделал. Не реши я сделать привал, мы были бы сейчас вместе с ирландцами. В относительной безопасности.

Если этот Вагбранд двинется дальше, то отрежет нас от своих. И если только этим и ограничится, то, значит, Судьба выбрала нам наилучший вариант.

Судьба выбрала наихудший. Они заметили следы лошадей, ведущие вверх по склону. А затем и самих лошадей, пощипывающих хилую травку. Увидели – и радостно загомонили. Не осталось никакого сомнения в том, что искали именно нас.

У меня враз заболели поджившие раны и заработанные вчера ушибы.

Я поглядел на Медвежонка. Тот думал.

Блин, а я только-только ощутил себя счастливым!

– Уходим наверх, – решил Свартхёвди.

И вскинул на плечо свернутые тючком доспехи.

Ну да, вариантов нет. Уходим наверх. И пешком, потому что лошади – не козы. По такой круче им не вскарабкаться.

Однако и норегам тоже придется преследовать нас пешком.

Зато с ними нет женщины и у них, скорее всего, есть кое-какие припасы. Мы же собирались завтракать вместе с парнями Красного Лиса.

– Давайте за мной, – скомандовал Медвежонок и двинулся к размытой дождями щели. По ней, навскидку, нам предстояло подняться метров на сто.

Поднялись. Вернее, поднимался Свартхёвди, а мы воспользовались сброшенной им веревкой. Из нас троих только Медвежонок мог кое-как соревноваться с норегами в скалолазании.

Мы успели, потому что у нас была фора. Нореги отправились за нами не сразу. Зато они так же безошибочно определили наиболее удобный для подъема маршрут…

Однако одолеть его быстро не смогли. Потому что мы обошлись с ними невежливо: забросали сверху камнями. Забросали и полезли дальше, потому что вряд ли эта щель была единственной.

Поднявшись еще метров на двести, наткнулись на тропу. Я был склонен думать, что тропа – козья, потому что ширина ее была местами сантиметров десять, но Медвежонок заверил меня, что здесь ходили люди, и я спорить не стал, только потребовал, чтобы мы обвязались одной веревкой. Я беспокоился за Гудрун, но в итоге удерживать пришлось меня. Правда, всего один раз.

А потом нам действительно повезло. Мы набрели на здоровенную расщелину, через которую был переброшен подвесной мост. И тянулось это ущелье влево и вправо, насколько хватало глаз.

Естественно, перебравшись на ту сторону, мостик мы аннулировали. Очень вовремя, потому что преследователи к этому времени нас практически догнали.

Ругались нореги так громко, что мы слышали их еще минут пятнадцать.

– Они нас всё равно догонят, – пессимистично заявил Свартхёвди. – Это их земля.

– Может, и так, – отозвался я. – Но не сразу. А может, им наскучит таскаться за нами по горам…

Лично мне это занятие наскучило бы с первой же минуты. Но со мной была Гудрун, а значит, я был счастлив. И при этом отчетливо понимал, что счастье запросто может кончиться. В связи с кончиной счастливых нас.

Удачно, что в нашей компании оказался один нормальный человек. Вернее, берсерк. Это он нашел место для ночлега в первую, чертовски холодную ночь. И топливо для костра. И убил лису, которую мы съели. С голодухи чего только не съешь.

И это он учуял дым на следующее утро. А дым, как известно, это жилье. И все, что нужно человеку. Беда лишь в том, что этого нужного часто не хватает на всех.

Медвежонок учуял дым на рассвете, но его источник мы увидели уже хорошо за полдень. Причем дым из продуха уже не шел.

Приземистый домишко, заваленный камнями почти под самую крышу, стоял на берегу небольшого озерца, образованного горным ручьем. Высота берега в данный момент составляла метров двадцать. Надо полагать, во время таяния снегов вода стояла существенно выше.

Тем не менее перебраться через прорезанную водой щель было не так уж трудно.

– Мы пойдем туда и возьмем то, что нужно, – заявил Свартхёвди. И перечислил, что именно нам надо. Лыжи, теплая одежда, одеяла. Провиант, соль, кое-какое походное оборудование. Ведь у нас даже котелка с собой не было.

– Мы должны это добыть, – заявил Медвежонок. – Мы с тобой можем спать на снегу, Ульф, но моя сестра – нет. Знаю, что ты не любишь убивать тех, кто не воин, но – придется.

– Мне ничего не надо! – тут же заявила Гудрун и прижалась ко мне.

Так и было. Ничего, кроме меня. А мне – ничего, кроме нее. Если люди счастливы, им легче переносить невзгоды. Но для того, чтобы выжить в этой стране, одного счастья мало.

Нам придется идти по горам. Спуститься вниз можно, но вряд ли там примут нас как друзей, а вероятность отыскать ирландцев сейчас исчезающе мала. Скорее всего, Красный Лис уже снялся с якоря и пошел вглубь фьорда. Скорее всего, он уже побывал в родном селении Лейфа и узнал, что нас там нет. Каковы его дальнейшие действия?

А хрен его знает. Я бы на месте Красного Лиса не стал рисковать, заплывая слишком далеко, потому что один драккар, даже со столь бравой командой, это все равно один драккар. У местных ярлов может оказаться куда большее войско.

Так что двадцать к одному, что Красный Лис уже двинул обратно. Возможно, он подождет нас некоторое время в устье фьорда, если погода позволит, но мы туда вряд ли попадем. Нас отжали в горы. И скорее всего, будут преследовать, пока не догонят. Или пока не найдут наши замерзшие трупы.

Оставался открытым вопрос, насколько упорно нас будут преследовать.

Гудрун рассказала: Вагбранд в курсе, кто убил его папу со товарищи. Но знает ли он, что я и есть лидер тех, кто это сделал? Если знает, то точно не отстанет, потому что теперь он наш кровник, этот Вагбранд, сын убитого нами этим летом Вигмарра-ярла по прозвищу Зубовный Скрежет.

Даже если бы молодой ярл и захотел оставить нас в покое (всё же мы избавили его от опасного противника), ему все равно не позволили бы. Мы ведь убили не только папу Вигмарра, но и всех его хирдманов, кроме Лейфа. А в команде молодого ярла наверняка полно родичей убитых.

Нет, если Вагбранд – в курсе (что возможно, ведь имя мое было названо), то он будет гнать нас до упора. Трещина позволила нам выиграть время: в зоне прямой видимости норегов точно нет. Эта фора – наш шанс на спасение. Но у нас ни теплой одежды, ни лыж, ни припасов. Следовательно, чтобы выжить, надо всё это добыть. И такая возможность представилась.

– В этом домике может быть то, что нам необходимо, – говорит Свартхёвди. – И мы должны это взять.

– Или купить, – уточняю я.

Медвежонок смеется и хлопает меня по плечу. Разъясняет, что, во-первых, это не Дания. В канун зимы тут каждый мешок ячменя и каждая связка рыбы на счету. Взять-то не у кого. А во-вторых, зачем покупать то, что можно отнять? Мы тут по-любому вне закона. Чего тогда стесняться?

Мне все же неловко. Я представляю: там женщины, дети… А мы отнимаем у них необходимое и обрекаем на смерть…

Мою нежную совесть пощадили. Детей и женщин в хижине не было. Там обитали четверо мужчин (это, после беглого осмотра, сообщил Свартхёвди), которые в настоящий момент отсутствовали. Так что пока обошлось без кровопролития. Мы прибрали все необходимое, переночевали под крышей и наутро двинулись в путь. На лыжах, с теплой, пусть и довольно неказистой одеждой, с запасами пищи и, главное, с прекрасными спальными мешками из гагачьего пуха, которых в хижине оказалось аж двенадцать штук. Медвежонок предположил, что их делали на продажу.

Глава 23, в которой Ульф в очередной раз осознает свою ущербность

– Я должна рассказать вам… – Голос Гуд-рун дрогнул.

Я коснулся ее руки:

– Ты можешь ничего не рассказывать, правда! Это совсем не обязательно!

– Я должна, – чуть тверже произнесла моя жена.

– Пусть сестра говорит, – заявил Медвежонок. Он прикончил вяленую рыбу и теперь обтирал снегом испачканные жиром пальцы.

И Гудрун начала рассказывать.

Всё.

С самого начала.

С того момента, когда сконцы хитростью проникли в мою усадьбу.

Она не скрывала ничего. И по ее лицу я видел, что она снова переживает и мою смерть, и страх за нашего еще не рожденного ребенка…

Если раньше, не стану врать, я ревновал ее к Лейфу, и даже больше, чем ревновал…

Теперь совесть жрала меня поедом за мерзкие мысли, и я чувствовал себя распоследним дерьмом… Поэтому, наверное, и пропустил самое главное. С точки зрения здешней морали и теологии.

– Это хорошо, что ты его не убила, – хмуро изрек Медвежонок, когда Гудрун закончила свой долгий и страшный рассказ. – Плохо, что убила тех, других. И не принесла очистительной жертвы. Ты – не воин. Их духи будут мстить.

– Я не могла, – пробормотала Гудрун. – Как бы я это сделала?

– Это да, – согласился Свартхёвди. – Но если духи убитых не покинули наш мир, то беды не миновать. Месть угодна богам, но вершить ее должно мужчинам.

– Я хотела, чтобы все они умерли, брат. Все. Я думала, что мужчин в нашем роду больше не осталось… Я хотела убить Лейфа. Я убила бы его этой ночью, если бы вы не пришли.

Медвежонок покосился на меня.

«Ты знал», – сообщил мне его взгляд.

Пожалуй, да. Чувствовал. Потому и торопился.

– Боги на нашей стороне, – сделал неожиданный вывод мой побратим. – Они привели нас вовремя. Мы убили всех врагов и сами остались живы.

– Пока… – заметил я не без пессимизма.

– Ха! – Медвежонок снял с рогульки котелок с травяным настоем и сунул в снег, чтоб побыстрее остывал. – Боги за нас! А с людьми мы как-нибудь разберемся.

– Говорят, в здешних горах полно троллей, – Гудрун прижалась ко мне. Выговорившись, она будто сбросила непосильный груз. Даже лицо как-то разгладилось, и я вновь отметил, какая она юная. И какая красивая…

– А ты упоминай их почаще, – проворчал Свартхёвди, – и они непременно придут. Идите-ка спать. Я сторожу до восхода луны. Потом – ты, Ульф. А ты, сестренка, не печалься. Наша матушка снимет с тебя обузу. Души тех, кого ты убила, не посмеют тебя преследовать. Держись поближе к нам, а если приснится страшное – сразу скажи. Мне или мужу. Это для простых воинов духи невидимы, а от нас с братишкой им лучше держаться подальше! Верно, братец?

– Так и есть, – подтвердил я. Хотя понятия не имел, о чем он. Может, о моем Волке? По-любому, есть такая штука – самовнушение. Так пусть лучше Гудрун внушит себе, что мы с Медвежонком – гроза любой нечисти, чем думает о всяких порчах, проклятиях и «превышении должностных полномочий». Не верю я во все это. Даже после того, что случилось лично со мной. Не укладывается в моем прогрессивном сознании, почему у таких, как мы с Медвежонком, есть право мочить супротивников, а у моей милой – нет.

Восхода луны Свартхёвди не дождался.

Разбудил меня намного раньше. Тронул за плечо, прижав палец к моим губам, шепнул чуть слышно:

– Чужие…

– Ярл?

– Может быть. Разведчики. Я видел троих.

Я тихонечко выглянул из нашей снежной норки.

– Костер учуяли… – прошептал Свартхёвди. – Ветер переменился.

Обзаведшись спальниками на пуху, мы могли теперь обходиться без ночного костра. Все же до настоящей зимы было еще далеко. Так что огонь разводили исключительно для приготовления пищи, со всеми предосторожностями. И сразу после использования гасили костер и, уходя, присыпали кострище снегом. Следы, конечно, оставались. Но до первого снегопада.

– Там и там, – показал Медвежонок. – Два и один.

Конечно, я ничего не разглядел, кроме снега. Света звезд для моих глаз маловато.

– Трое – это немного.

Для нас – немного.

– Если это не разведчики.

– Тогда они не нападут. Сначала приведут остальных.

– На лыжах мы от них уйдем, – сказал Медвежонок. – Даже такой скверный ходок, как ты, способен уйти на лыжах от пешего.

– Если они сами не обзавелись лыжами, – возразил я.

Подумаешь, дефицит. Лыжи – в Норвегии…

– Они нас видят?

– Конечно, – вопрос Медвежонка удивил. – Они же не слепые.

Ну да, это только я – слепой.

– Давай так, – предложил я. – Ты отправишься спать, а я посторожу.

– Спятил? Ты видишь ночью, как трехдневный щенок.

– Я сказал: ты отправишься спать, но спать ты не будешь. Сделаем вид, что ничего не заметили. Я сменил тебя на страже, вот и все.

Ночь была изумительно тихая, потому скрип тетивы я услышал. И мгновенно рухнул мордой вниз, так что стрела вжикнула надо мной. Следующая рванула куртку на спине и в ней застряла. Третья воткнулась в снег в дециметре от моего носа. Били, что характерно, с разных сторон.

Стрельба прекратилась. Я лежал тихонько. В надежде, что примут за покойника.

Моя надежда сбылась.

Хрусь, хрусь…

Кто-то приближался.

Я замер. Успею ли сделать бросок? Раньше – даже не сомневался бы… Но… Укатали сивку крутые норвежские горки…

Позади скрежетнуло. Нечто крупное пронеслось надо мной так быстро, что я ощутил ухом дуновение ветра. Потом – глухой удар, сдавленный сип… Щелкнула тетива, еще раз… Я рискнул приподнять голову. В пяти шагах от меня – какая-то темная куча. А шагах в двадцати кто-то перемещался. Да так быстро, что мой слух не успевал отслеживать движение… Впрочем, я знал, кто это. И ждал знакомого рева…

Не дождался.

Медвежонок вернулся, волоча за собой двоих. Подтащил к третьему, уронил…

Присел рядом со мной на корточки, спросил с тревогой:

– Брат, ты жив?

– Что-то со мной не так? – поинтересовался я, усаживаясь.

– Когда человек лежит, а в спине у него торчит стрела… – Свартхёвди хмыкнул. – Всякое можно подумать.

– В одежде застряла. А ты, вижу, даже не обращался?

– А зачем? Три неуклюжих бонда… – Он пнул ногой одно из тел. – Стреляют неплохо, но я ж не горная коза. Сестра! – рявкнул он. – Костер разожги!

Мне не предложил. Знал, что я минут десять буду кремнем тюкать, пока выбью сносную искру.

Вот так вот. Три неуклюжих бонда… Которые вполне могли меня убить, потому что видели в темноте гораздо лучше меня.

Вспомнился кузнец Коваль и его шаманское зелье, существенно улучшавшее ночное зрение. Если вернусь в те края, непременно попрошу рецептик.

Двух норегов Свартхёвди взял практически целыми. Третьего, который отправился меня добивать, тоже повредил нелетально. Ранил в плечо.

Точно, бонды. Охотники из ограбленной нами избушки. Оставили одного на хозяйстве, а сами отправились наказать воров. Теперь сожалеют. Рожи испуганные. Ждут нехорошего. А что, если им предложить сделку?

Посовещавшись с побратимом, я выкатил норегам предложение, от которого невозможно отказаться. А именно: мы их всех оставляем в живых. Но одного берем с собой. В качестве проводника. Даже заплатим. А двое других, целый и раненый, пусть возвращаются домой.

Согласились, конечно. В альтернативе-то – всех троих в расход.

Позавтракали чужими припасами и тронулись, не дожидаясь рассвета. Как оказалось, неудачливые мстители видели милях в десяти отсюда большую группу вооруженных людей. Готов поставить эрир против дирхема, что это Вагбранд-ярл с братвой.

А тут как раз, очень удачно, пошел снег.

Отправились. Медвежонок шел замыкающим и все время ворчал. Практичные бонды потребовали с него клятву: их не убивать. А они, в свою очередь, поклялись, что не станут о нас рассказывать. Само собой, если бонды попадут в лапки Вагбранда, и тот решит допросить их со всей строгостью, никакие клятвы не помогут. Однако Свартхёвди вынужден был поклясться и теперь очень сокрушался. Не будь клятвы, он бы без зазрения совести отстал ненадолго и прикончил раненого и его спутника. Мертвые молчат.

Нашего проводника зовут Дрива Ходок. И он действительно Ходок. Прет по целине так, что Свартхёвди приходится его придерживать, чтобы мы с Гудрун не потерялись в снежной пелене. Снег падает безостановочно. Надо полагать, это Дрива[25]принес нам такую удачу. Не будь у нас проводника, могли бы и заблудиться: видимость – метров тридцать. Опять-таки, здесь горы. Не хочется провалиться в какую-нибудь стометровую трещину, неосторожно встав на рыхлый снежный мостик. Но в целом снег – это прекрасно. Прячет следы, прячет нас. Вот сейчас, к примеру, мы уже часа два как поднимаемся по пологому склону и при ясной погоде были бы видны километров с тридцати, учитывая качество зрения скандинавов.

Дрива намерен провести нас горами, не забираясь, впрочем, слишком высоко, до Раумарики. Он уже ходил этой дорогой, потому что у него там родственники. Нас это устраивает. Такую задачу ему поставил я, потому что слыхал, что Раумарики – территория Хальфдана Черного. Во всяком случае была таковой еще летом. А с конунгом Хальфданом у нас всё пучком.

Я понятия не имел, что мы уже на земле Хальфдана-конунга. Хотя, знай я – это вряд ли что-то изменило бы. Сейчас. Хальфдан далеко. Вагбранд – значительно ближе. И, как пел Владимир Высоцкий, «…кто кого переживет, тот и докажет, кто был прав…».

* * *

– Они были здесь, – сказал Давлах.

– Можно догадаться, – проворчал Мурха Красный Лис. – Поскольку тут – одни бабы да Ульфов драккар без гребцов.

Не то чтобы в селении действительно были одни женщины. Вагбранд оставил троих мужчин: проследить за сохранностью вновь обретенного наследства. Эти трое оказались не очень умными парнями. Взялись доказывать, что этот драккар теперь принадлежит Вагбранду-ярлу. С ними спорить не стали. Повязали и положили отдыхать.

– А потом они ушли. В нашу сторону. С женщиной Ульфа.

– Ушли, но не дошли.

– А этот, Вагбранд? Если он их догонит…

– Что ты предлагаешь? – поинтересовался кормчий Далбает. – Оставить корабли и пуститься за ними следом? Чтобы какой-нибудь нахальный норегский ярл прибрал и наш драккар?

– Что скажешь, вождь? – спросил Грихар Короткий. – Искать?

Красный Лис покачал головой:

– Горы большие, земля – чужая. Нет. Мы забираем драккар и уходим. Если удача не покинула Черноголового, они выберутся. И мы отдадим ему драккар. А если нет, то оставим корабль себе. Это хороший корабль, и он нам пригодится, когда мы пойдем в вик.

На том и порешили.

Тех пленников забрали с собой, выбросили в море, едва оказались вне видимости с берега. И верегельд платить не придется (кто докажет?), и тремя норегами меньше. Богоугодное деяние.

Глава 24 В плену у норегов

– Я не знаю, как так получилось, – честно признался Дрива. – Мы шли самой короткой дорогой. Как им это удалось? Не понимаю…

Тем не менее – им удалось. Скорее всего, случайно. И еще потому, что двигались они быстрее, чем мы.

Я думаю, дело обстояло так: они потеряли наш след, но обратно не повернули. Это горы. Здесь путей не так уж много. Судя по всему, они разделились. Нас перехватил отряд человек в тридцать. Впрочем, нам от этого не жарко и не холодно. Что три десятка, что пять – для нас все равно слишком много. Это ведь не бонды – воины.

Хорошо, что мы увидели их первыми. Плохо, что в Раумарики нам теперь не попасть. Вернуться назад? Но где-то болтается вторая половина Вагбрандова хирда. Не исключено, что как раз позади нас.

Что теперь делать? Назад – нельзя. Вперед – аналогично. Вверх? Мы уже наверху. Значит – вниз?

– А может, попробуем прорваться? – без особой надежды предложил я. – У нас есть луки. Укроемся в хорошем месте…

– Луки – охотничьи. Стрелы – тоже, – напомнил Свартхёвди и печально вздохнул.

Ему очень хотелось подраться.

Что ж, врач сказал: вниз, значит, вниз.

Самый кошмарный переход в моей жизни. Причем бояться приходилось сразу за двоих: за себя и за Гудрун. Скользкие камни, острые скалы… Ледяная корка и текущая из-под нее вода… Сначала я опасался предательства нашего проводника. Чиркнуть ножом по веревке – и нет проблем. Только имущество с покойников не забыть снять. Но часика через три я уже не боялся ни падения, ни предательства. Не осталось ничего, кроме скал, трясущихся коленей и окоченевших пальцев в изодранных рукавицах.

В трудных местах Медвежонок спускал сестру на руках, в ременной обвязке. Гудрун, в отличие от меня, с самого начала не боялась. Даже пыталась нас подбадривать…

Свартхёвди – могуч. Однако, если бы не Дрива, мы не прошли бы и пятидесяти метров по вертикали. Ей-богу, будь у меня хирд, я бы взял парня в команду, не раздумывая. Это ведь его стрела застряла тогда у меня в куртке…

Мы сделали это. Зеркало фьорда сверкало лунным серебром тридцатью метрами ниже площадки, на которой мы остановились. Не Согне-фьорд. Другой. Значительно меньше. Но так же, как и там, здесь зима еще не наступила, и всё вокруг оказалось усыпано брусникой.

Оленина с брусникой. Какая прелесть! Правда, у нас не было оленины. Но – будет. Позже. Сейчас мы настолько выдохлись, что даже есть не хотелось. Легли, где стояли. И мгновенно уснули…

Неправильное решение. Следовало выставить часового. Хотя что бы это изменило?

Я проснулся от ощущения холода на горле. Открыл глаза… Ну да, конечно. Надо мной стоял здоровенный мужик с копьем. И копье это, что неприятно, упиралось прямо в меня.

Я скосил глаза. Ну да, мужик был не один. Их было семеро. Свартхёвди и Дрива взяты на контроль точно так же, как и я. В Гудрун тыкать железом не стали, но то, как на нее глядели мужики с копьями, мне очень не понравилось.

Обидно, однако. Это даже не воины. Задрипанные норегские бонды. Причем только трое – в хорошем мужском возрасте. Остальные либо старые, либо юнцы. Будь я на ногах и с мечом… Но я лежу, завернувшись в спальник, в горло упирается копье, а мой меч предусмотрительно отодвинут подальше. Гудрун – на расстоянии вытянутой руки. Лицо – безмятежное. Уверена, что мы с ее братом справимся. Мы же – великие воины. Вот только… Мы переглядываемся с Медвежонком. Он тоже оценил наши шансы… Как рискованные.

Мгновенно перекинуться в боевое состояние побратим не может.

Обо мне вообще речи нет. Если я дернусь, меня тут же приколют. При первом же подозрении на опасность. Наконечник копья нажимает не сильно, но он – в ямке под кадыком. Дернусь – сам себя вскрою. Возможности для маневра никакой, руки и ноги – в спальнике. Пока выкарабкаюсь… Один я, может, и рискнул бы, но – Гудрун. Рисковать ею у меня права нет.

Блин! Как же глупо попались!

Еще раз пытаюсь оценить противника… Бонды. Однозначно. И они нас опасаются. Так что убьют, не раздумывая. Стращать их тоже бесполезно. Прикончат, скинут в море – и «ничего не знаем, никого не видели». А что потом будет с Гудрун? Даже и думать не желаю.

Ничего с ней не будет! Я должен что-то придумать. Я должен ее защитить. Любой ценой… О! А ведь это – идея!

Если противника нельзя убить и невозможно запугать, почему бы его не купить?

– Меня зовут Ульф-хёвдинг из Сёлунда, – не дожидаясь вопроса, сообщил я. И добавил максимально весомо: – Моя жизнь и жизнь моих людей стоят дорого. Ты понял меня?

Алчность – чувство, которому подвластны все. Перед ним меркнет даже жажда мести. Выкупить можно практически всё. Кроме родовой чести, разумеется.

Мужик хмыкнул. Трудно воспринимать всерьез человека, который валяется у твоих ног, совершенно беспомощный.

– Насколько дорого?

– Сорок марок.

Сорок марок – это больше, чем полпуда серебра. Судя по одежке мужика, он вряд ли когда-нибудь держал в руках даже одну марку.

– Они – с тобой?

Я засмеялся.

– Со мной – не больше пяти. И золото. Это и так твое. Сорок – то, что ты получишь, когда я вновь увижу своих людей.

– Твоих людей? – Давление на мое горло усилилось. Мужик забеспокоился. Это плохо. Если перепугается – убьют всех. Причем сразу.

– Они сейчас далеко, – безмятежно сообщил я. – Мой драккар, ты мог его видеть… У него на носу собачья голова с красными клыками… Мы… разминулись. Сорок марок, если никому из нас не причинят вреда.

– Пятьдесят марок!

– Сорок! – не согласился я. – Пятидесяти у меня нет.

Психологический ход. Если человек торгуется, значит, намерен заплатить.

Сработало. По глазам вижу – стрела угодила в цель.

Алчность – сильнейшее из чувств.

– Я – Гедда Соленый. Я принимаю твои условия. Готов ли ты принести клятву перед богами?

– Если ты уберешь копье…

Убрал. Перенаправил, сука, на Гудрун.

Ух, я бы тебя вывернул мехом внутрь. Но – нельзя.

Медвежонок недоволен. Сорок марок – до хрена. Если я поклянусь – это будет и его клятва. Он бы лучше рискнул, чем потерять такую кучу серебра.

Переживет. Сорок марок – это фигня. Я отдал бы вдвое больше, чтобы мы оказались на палубе ирландского драккара.

– Встаю, – сообщил я.

Встал. Медленно. Чтобы у бондов нервы случайно не сдали.

– Я Ульф Вогенсон, хёвдинг, по прозвищу Черноголовый, призываю в свидетели Тора Молотобойца и богиню Вар[26]…

Пару лет назад для меня это были бы просто слова. Сотрясение воздуха. Но не сейчас. Такая клятва – надежней договора с печатью, заверенного нотариусом. Потому что «нотариусы» из Асгарда – это не тетенька из конторы.

Короче, мы поклялись.

Всё.

Мы свободны. Удачно получилось, решил я. Хотя, глядя на физиономию Свартхёвди, этого не скажешь. Ух, он бы сейчас показал норегам, какого цвета у них потроха. Но – нельзя. Старший брат, то есть я, поклялся, вопрос закрыт.

Разочарован не он один. На рожах норегских юнцов – прям-таки детская обида. Они уже слюни пускали…

Это вам, мальчики, просто повезло. Моя девочка спит с ножом чаще, чем со мной. Потому что я в ее спальник не втиснусь, а вот нож – запросто.

Первый, кто сунулся бы к Гудрун, получил бы острый и болезненный сюрприз. Даже если бы вы, мальчики, сначала прикончили нас с Медвежонком, кому-то пришлось бы туго. А может, и не одному. Вы ж бонды, не воины. Ударить одного ножом, вывернуться, подхватить мой меч…

Вот такие у нее были планы, если бы всё пошло по плохому варианту, объяснила моя жена. Вот почему у нее было такое спокойное, безмятежное личико. Всё распланировано. Она бы умерла вместе со мной. И еще кое-кого с собой прихватила. Ударить ножом, вывернуться, добраться до меча…

В том времени, откуда я пришел, многие сочли бы такое подлостью. Особенно – мужчины. Но я понимал: это высочайший уровень самопожертвования. И еще я понимал: мне такой уровень недоступен. Я бы не смог – так.

Но я могу другое. И я сделаю всё, что могу.

Случись все по худшему варианту, вряд ли Гудрун смогла бы выжить. Гедда Соленый и его родичи – бонды, а не воины, но все же мужчины. Гудрун их не одолеть. Но еще одну жизнь она, может быть, взяла бы. И еще им точно пришлось бы ее убить. В битве. С мечом в руке она отправилась бы за мной без всякого костра.

Так она сказала.

Беда изменила тебя, девочка моя. Сейчас ты совсем не та, какой была, когда я впервые тебя увидел. Когда ты поднесла мне чашу и поцеловала… Согласно обычаю.

Не знаю, к лучшему или к худшему эти перемены, но уж точно не мне тебя винить. Я привел к нам в дом Лейфа. Я не смог тебя защитить. И я рад, что ты сумела защитить себя сама. Цена не имеет значения. Хотя чует мое сердце, эта цена намного больше сорока марок, которые я пообещал Гедде Соленому.

Я смотрю на Гудрун и думаю: у этой женщины, моей женщины, моей жены, – сердце воина. А значит, мне следует научить ее быть воином. Нравится мне это или нет, уже неважно. Теперь это мой долг.

Глава 25 Женщина с оружием

Зимний дом Гедды Соленого и его родичей. Древнее строение, глубоко ушедшее в землю, однако внутри достаточно просторное, чтобы приютить сотню людей.

Сейчас в роду Гедды – сорок три. Считая двух младенцев.

Хороший у него одаль, по здешним меркам. Вдоволь пресной воды, три больших поля, луга… Есть где пасти скот и накосить траву. Удобный выход к морю…

Это на самом деле не очень хорошо, потому что у любого проплывающего мимо викинга возникает желание пополнить припасы… Бесплатно, разумеется. Потому род Гедды всегда начеку и кто-то из мальцов каждый день взбирается на вон ту, похожую на сломанный меч, скалу и выглядывает сверху паруса потенциальных грабителей.

Еще над Геддой есть ярл. Теоретически он должен защищать Гедду от других хищников, но по факту просто приезжает пару раз в год, жрет, пьет за счет Гедды со своими хирдманами и увозит с собой часть его зимних запасов.

Такая вот засада. Вроде бы ты – свободный человек, но… не совсем.

Младший брат Гедды решил податься в викинги. Больше о нем ничего не слыхали.

Старшую сестру Гедды взял то ли в младшие жены, то ли в наложницы богатый бонд с той стороны фьорда. Теперь там же воспитывается старший сын Гедды. Может, выйдет из него толк: научится торговле или воином станет. Что, впрочем, одно и то же здесь, на севере.

Сорок марок. Гедда просыпается и засыпает с этой мечтой. И во снах, полагаю, тоже её видит. Сорок марок. Огромная куча серебра.

А гарант того, что сон станет явью, чужак Ульф Вогенсон. Поэтому заботятся обо мне самым наилучшим образом. Например, нам с Гудрун выделили комнатушку за идолами. Большой почет, ведь раньше здесь спал глава рода. То бишь сам Гедда.

Медвежонку тоже предоставили какой-то чуланчик… Поменьше. Ведь он один.

Хотя в одиночестве моего побратима не оставляют. По-моему, за прошлую неделю в чуланчике перебывали все симпатичные женщины рода Гедды, включая и его жену. Тем не менее мой Медвежонок по-прежнему мрачен. Сорок марок!

А я – счастлив. Гудрун – со мной. Мы спим в одной постели. Мы любим друг друга… Пожалуй, даже больше, чем раньше.

Я опасался, что тень Лейфа Весельчака будет еще долго нависать над нами, но – нет. Боялся, что сам буду ревновать к прошлому… Первая же наша близость смыла прошлое, как горячая вода смывает с тел налипшую грязь.

Кстати, у местных оказалась неплохая банька. И рыбка отличная. И вода во фьорде на удивление теплая. Градусов двенадцать. Для местных – в самый раз.

Я не стал скрывать от Гедды, что у нас на хвосте висит Вагбранд-ярл. Мы с Соленым – в одной лодке. «Сорок марок серебром» – ее имя.

Гедда принял меры. Оповестил соседей. В остальном для его рода ничего не изменилось. Они и так начеку.

Но тревожных новостей не поступало. Судя по всему, молодой ярл потерял наш след.

Я расслабился. Препоручил Гедде заботу о том, как доставить меня к моему серебру, вернее, уже к его серебру, и релаксировал. То есть – отдыхал. Мы все отдыхали. Зализывали старые раны и свежие ушибы. Наконец-то у меня перестала болеть спина, рука двигалась практически как раньше.

Еще я выполнил свое намерение и занялся обучением Гудрун. Если ей снова придется защищать свою жизнь самостоятельно, пусть делает это эффективно.

Оружие, которое я посчитал для Гудрун оптимальным, – легкий клинок, что-то среднее между рапирой и шпагой, и такое же легкое копье. Кузницы тут не было, так что шпагу ей вырезал из дерева один из племянников Гедды. А копье взяли обычное швырковое, с кольцом посередине.

Свартхёвди поначалу ворчал: мол, не бабское это дело…

Ему напомнили, что он сам когда-то обучал сестру владеть ножом и луком.

– И что с того? – проворчал Медвежонок. – Нож и лук – это не меч. Баба с оружием, считай, воин. Бить будут по-настоящему. И убьют. А так бы пожалели…

– Тебя бы кто так пожалел… – сердито заявила Гудрун. – Я не боюсь смерти. Я умею убивать. Или ты забыл?

– Будь ты мужчиной…

– Нет уж! – вмешался я. – Пусть остается женщиной. Но не вижу ничего худого, если она сможет за себя постоять. Тем более, от женщины никто не ждет, что она будет сражаться как воин.

– Она не будет сражаться как воин! – рявкнул Медвежонок. – Потому что она – не мужчина! У нее слабые руки, всё слабое!

– Я в курсе, не ори! И я буду учить ее не как мужчину, а как женщину. Сам знаешь: не сила делает воина воином, а дух. А духа у нее хватит на троих. И вообще… Как насчет валькирий?

– Ты их видел? – поинтересовался Свартхёвди. – Нет? А я видел! У них руки потолще твоих!

– Я рад за них. А что еще у них – потолще?

Медвежонок фыркнул, схватил копье, которое я подготовил для Гудрун, и зафигачил со всей дури в стену сарая. Отличный бросок. Сорок шагов, а вошло на полжелезки.

– Вот так она всё равно не сможет!

– Я – тоже, – скромно напомнил брату «слабосильный» Ульф Черноголовый.

– Не о тебе речь.

– Как раз – обо мне. Ты, случайно, не забыл, что она – моя жена? И если я решил, что она будет учиться оружейному бою, то она будет учиться. Я ясно выразился?

– Так бы сразу и сказал, – проворчал Медвежонок. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, хотя ума не приложу, зачем тебе жена-воительница. Ты ж не Рагнар-конунг…

– Она должна уметь защитить себя! – твердо ответил я, хотя было чувство, что я чего-то недопонимаю.

– Ты – муж, – проворчал Свартхёвди.

Сходил к сараю, выдернул копье и торжественно вручил Гудрун.

– На, сестричка, владей! А ты, муж, не забудь мне сообщить, когда ее можно будет сажать на рум.

И удалился на бережок, одинокий и сердитый.

Впрочем, одиноким он был недолго. Уже через минуту к нему присоединилась местная девушка, решившая, что чинить сети лучше в хорошей компании.

– Главное, – сказал я Гудрун, вручая копье, – не то, сколько силы у тебя в руках, а то, насколько быстро и правильно ты будешь двигаться. И вот этим мы сейчас займемся…

Через пару минут выяснилось, что женское платье не слишком приспособлено для «челночного» перемещения, которому я вознамерился обучить Гудрун.

Переоделась в мужское. Ей шло. Ей всё шло – с такой-то фигуркой. Но хорошо, что Медвежонок не видел. Ух бы он и ругался!

Этой «дорожке» меня когда-то научил маленький вьетнамец из Швеции. Он преподавал то, что называлось «кун-фу», здоровенным шведам, которым дорос только до подмышки, и шведкам, которым… Ну соответственно. Мы встретились с ним на Готланде. И чем-то я его зацепил, потому что маленький мастер предложил мне постажироваться у него пару недель. Причем бесплатно. Научил немногому, но – важному. Например, умению двигаться «челноком», за счет точности и экономности веками отработанного сочетания движений выгадывая те самые четверть секунды, которые железно оберегают от встречной атаки. Кажется, всё очень примитивно. Рука сюда, нога туда, полуповорот, наклон головы… Но бамбуковая палка, заменяющая меч, с гудением рвет воздух… Только воздух, потому что тебя уже нет, и вдогонку ее не послать, потому что – неудобно.

Думаю, маленький вьетнамец попросту истосковался по внятному ученику. Огромные шведы к его боевому танцу были приспособлены не больше, чем Медвежонок – к шитью бисером. А у меня – получалось. Позже я творчески расширил данный урок, применяя ту же систему, но уже – против нескольких противников и подогнав ее под собственную специфику движений. Но это уже – мастерство. Вьетнамец подарил мне базу. Безупречную форму, которую мне бы никогда не создать самому. Это было – как чеканные слова неизвестного языка, обкатанные поколениями. Угол между ступнями, траектория смещения локтя…

Самое то для моей любимой. Прописи для начинающих. Сначала – неловко, а потом вдруг оказывается – именно это движение и есть самое удобное. Действительно – самое, иначе оно не вошло бы в систему.

Ничему подобному я бы не стал учить, допустим, ни Скиди, ни Вихорька. Во-первых, они вырастут и вся отточенная геометрия пойдет к черту. Во-вторых, им – драться в разных условиях: на свободе и в скученности, против многих противников и против одного. Стоять в строю, уворачиваться от копий и перехватывать их… Они – многофункциональные воины, если можно так выразиться.

Гудрун это не нужно. Она не станет в общий строй и не сядет на рум. Вот еще не хватало: изувечить эти ручки мозолями от весла! Ей не нужны навыки битвы. Только – поединок. Причем в условиях, когда она заведомо уступает противнику и силой, и скоростью. Только отработанная на уровне рефлекса безупречная техника. Вошел, вонзил (в варианте вьетнамца – подрезал, но так даже лучше) и ушел, опережая контратаку, туда, где врагу неудобнее всего достать. Затем заставить его развернуться под нужным углом, снова атаковать, когда он меньше всего этого ожидает… Ну да, тут будут сбои. Настоящий мастер угадает и опередит. Если он на две головы выше. А вот если только на одну – шанс есть. Потому что в графику движений уже заложены и финты, и скрытность, и перехват инициативы наиболее естественным образом.

Способности у Гудрун оказались неплохими. В трудолюбии я не сомневался. И был уверен, что уже дней через несколько сумел бы удивить результатом даже ее скептически настроенного братца.

Но мы не будем торопиться. Даже при многочасовых тренировках на нужный уровень она выйдет не скоро. Пожалуй, уже после родов, дай нам Бог, чтобы она разрешилась благополучно.

Кстати, свою «дорожку» вьетнамец все же преподавал шведам. Точнее, шведкам. Беременным. Утверждал: способствует правильному развитию плода и всё такое прочее.

Судя по тому, что его стокгольмская школа процветала уже не первый год, нареканий от будущих мамаш не поступало.

Глава 26, которая начинается с попытки убийства, а заканчивается великой поэзией

Деньги – отличный стимул. Гедда Соленый развил бурную деятельность, чтобы до них добраться. Навел справки и выяснил, что драккар с краснозубой собакой видели с берега. Курсом – на юг. Причем в компании с еще одним драккаром. Похоже, трофейным. Ай да Красный Лис! Уже успел кого-то грабануть.

– Что ж, – сказал я тогда Гедде. – Если не получится перехватить мой корабль, доставь меня в Упплёнд. Там я найду, у кого занять деньги.

У Харальда Щита, например. Или у самого Хальфдана. Это если Лис в Данию ушел вместе с моей «казной».

Воодушевленный Гедда снова принялся за дело. Переплыл фьорд и подключил к процессу богатого зятя. Надо полагать, посулил процент, потому что уже через три дня у береговых камней появился парусник. Не то чтобы очень большой – на четыре пары весел, но достаточного размера, чтобы проплыть сотню морских миль.

Я поинтересовался у Свартхёвди: каков прогноз погоды на завтра?

Медвежонок глянул на заходящее солнце и уверенно заявил:

– Хороший.

Тем не менее мы задержались. И не из-за погоды.

Крепкий сон – основа здоровья.

Но не в моем случае. Если бы злодей не решил сначала потрогать, а потом ударить, здоровье мое резко ухудшилось бы. Или не мое, что еще хуже.

Но он сначала потрогал…

– Ульф, какая у тебя холодная рука… – пробормотала Гудрун.

И я проснулся. Мгновенно осознал, что в нашем маленьком алькове есть кто-то еще, довольно вонючий. И пнул ногой, ориентируясь исключительно по запаху, поскольку темень была абсолютная. Пнул – и попал. Каморка маленькая, промахнуться трудно. Моя пятка угодила во что-то мягкое, вонючий охнул, и мечом я ударил уже на звук. Тоже не промахнулся, судя по воплю. И тут же кто-то заорал в большом зале…

Острое коснулось моей кожи. Вернее, проехалось по боку, потому что я на рефлексе выполнил маневр и одновременно выбросил левую руку, чтобы перехватить ту, что держала оружие… Но поймал не запястье, а древко копья. Что ж, еще лучше. Я рванул древко на себя и вверх (не дай бог, в тесноте заденет Гудрун) и кольнул Вдоводелом – навстречу. Почувствовал, как железо входит в тело, задевает кость… Я нажал посильнее, противник захрипел, выпустил копье. Поворот клинка и рывок назад. Меч свободен, копье описывает полукруг. Его острием я отбрасываю полог. Ага, здесь посветлее… А кого-то скрутили и прижали к полу. Прижатый пищит, на нем сидит мой побратим, упирается подошвой в шею. Вокруг – Гедда и его домочадцы. Большая часть – без оружия. Увальни деревенские.

– Не убей его, Свартхёвди, – прошу я, потому что понимаю: шея пленника вот-вот хрустнет.

– Как скажешь, – Медвежонок сноровисто заламывает пойманному руки, спутывает поданной веревкой, накидывает на шею петлю. Умение скручивать и вязать пленных входит в «малый джентльменский набор» навыков, вернее, «искусств» викинга. Наряду с умением слагать висы.

– Ты кто? – спрашиваю я, когда пленного отрывают от пола и ставят на колени.

Тот молчит. Морщится от боли или просто кривит рожу… Особых повреждений я на нем не вижу.

– Его зовут Тьёдар Певец!

Это Гудрун. Она успела надеть платье и повязать голову шарфом, так что выглядит куда приличнее меня, голого. Правда, я – с оружием, а она – нет. Прав всё же Медвежонок: до настоящего воина ей еще далеко.

– Так? – уточняю я.

– Так… – придушенно сипит пленник. Сейчас ему не до песен, это точно.

Мы уже полчаса решаем судьбу сконского диверсанта. Свартхёвди стоит за то, чтобы обойтись с ним по-плохому. Я – по-хорошему. То есть просто убить.

Женщины Гедды прибираются в нашей каморке. Смерть – грязное дело. Во всех смыслах. Хотя убитый, как говорится, был в своем праве, когда напал на меня. Он ведь – племянник Лейфа Весельчака, следовательно – мой кровник. Был.

А Тьёдар вздумал отомстить Свартхёвди. Как позже выяснилось, Певец решил свершить некое деяние, достойное саги. И, в отличие от Лейфова племянника, он поступил правильно. Ничего щупать не стал. Ворвался в чуланчик и сразу рубанул мечом.

Только Медвежонок на сей раз спал в общем зале… Один его знает, почему. Может, потому, что набрался порядочно. Но от нехороших звуков в задней комнате он проснулся вмиг, рванулся на звук и прихватил Тьёдара, когда тот выдергивал меч из деревянной рамы ложа. Дальше – дело техники. И внезапности. А меч так и остался в деревяхе.

Племянника я убил, в чем немного раскаиваюсь. Совсем сопляк был парнишка. И – с принципами. Он решил сначала разобраться, где враг, а где – женщина. Хотя тут я, возможно, ошибаюсь. Копье, тем более – с «рогатым» железком, это не меч. Оружие одного удара, как правило. А вот с Тьёдаром получилось интереснее. Как только у него появилась возможность говорить, он использовал ее по полной.

Сразу заявил, что он – не кто-нибудь, а известный во всей Дании скальд.

Я усомнился. В Роскилле я его не встречал.

Медвежонок тоже не шибко разбирался в рейтинге датских бардов.

– Развяжите мне руки, – предложил Тьёдар, – и я докажу вам, что губить такого, как я, попусту тратить божественный мёд.

– Хм… – пробормотал Свартхёвди, который минуту назад уговаривал меня применить к преступнику его наработки, приготовленные для Лейфа. Типа, раз с главным злодеем не получилось, так не пропадать же идеям. – Желаешь выкупить себя славной драпой[27]?

Тьёдар ухмыльнулся. Рыба проглотила наживку. Кому не хочется, чтоб о нем пели скальды? Причем хорошее…

– Значит, ты скальд? И где же твой инструмент?

– Развяжи меня – и увидишь.

– Ты думаешь, если я берсерк, то глупее медведя? Даже медведь не повелся бы на такое. «Развяжи!» Ну-ка пойдем!

Тьёдару очень не хотелось показывать, где спрятаны его вещи. Естественно. Ведь, кроме музыкального инструмента, там оказалось немало серебра и прочих полезных в жизни штук.

Сам музыкальный прибор напоминал длинный и широкий гриф, к которому забыли приделать деку. Изготовлен он был с любовью и старанием, сразу видно, но звучал примерно как детские гусли. Хотя тут все так звучало. Однако придумано было хитро: одна струна – выщипывать мелодию, остальные – выбрякивать аккомпанемент.

Мы вернулись в дом.

Поскольку версия о скальде подтвердилась, пленнику развязали руки. Сон был забыт. И труп скальдова сподвижника – тоже. Все расселись вокруг Тьёдара в жадном нетерпении. Шоу!

И шоу началось.

Он оказался неплохо информирован, этот Тьёдар, потому что начал от печки. То есть – с моей и Гудрун свадьбы. Затем плавно перешел к коварному нападению на наших, то есть моих и Свартхёвди, земляков. Затем – тема страшной мести. Битвы победные, битвы неравные. И везде – Волк и Медведь в едином строю побивают злых ворогов.

И после каждого «куплета» рефрен.

Не видеть добычи лежащему Волку, Медведю в берлоге. Но спляшут на поле копий, и весело Асам в Асгарде.

Неравная битва проиграна. Мы остались вдвоем. Враги ликуют, мы мужественно терпим муки… И тут приходит Рагнар! Волк с Медведем, израненные, возвращаются домой, зализывать раны…

А дома-то и нет. Коварный… Нет, хитрый, могучий и тоже доблестный Лейф Весельчак украл прекраснейшую из жен. Гудрун, дочь Сваре Медведя и волшебницы Рунгерд. Украл и увез к себе в Норвегию.

Волк и Медведь пускаются в погоню… И настигают.

Страшная битва: двое против ста. Медведь-берсерк выпадает в осадок, израненный Волк схватывается с врагом в последнем хольмганге… Едва не погибает, но Один дарует ему силу, и враг повержен. Добро торжествует, муж воссоединяется с женой, сестра с братом. Короче…

Не видеть добычи лежащему Волку, Медведю в берлоге. Но спляшут на поле копий, и весело Асам в Асгарде.

А-ахренительно! Тьёдар пел час, как минимум. Причем импровизировал. И, судя по реакции слушателей, создал шедевр.

Когда осипший и выдохшийся Певец уронил инструмент, Свартхёвди торжественно поднес ему пива, а потом обнял и поцеловал.

Уверен, наш сказитель предпочел бы поцелуй его сестры, но – Тьёдар перебьется.

Хотя жизнь он точно заработал.

Здешние саги делятся на два типа.

О том, какой славный у нас конунг, ярл или хёвдинг.

И то, что можно было бы назвать мыльной оперой с элементами хоррора. История о том, как некто украл у другого некто нечто ценное, и с этого противоправного события зародилась вражда, растянувшаяся на пару-тройку поколений. Великие битвы из-за грядки с репой. Хотя не следует думать, что такая грядка – пустячок. На севере, в условиях дефицита пахотной земли, от такой грядки может зависеть жизнь не одного человека. И кровь из-за урожая льется самая настоящая. Однако грядка есть грядка. Смешно сравнивать два пуда репы и боевой драккар.

Словом, после своей роскошной драпы Тьёдар стал одним из нас. Медвежонок даже вещи ему вернул, включая оружие. Серебро, правда, экспроприировал и разделил со мной.

Но только потому, что у нас были проблемы с наличными. Собственные-то денежки мы отдали Гедде в качестве поощрительного бонуса.

В общем, ночь прошла насыщенно. А утром мы, то есть я с Медвежонком, Гудрун, Гедда с тремя родичами и представителем зятя, могучим дядькой по прозвищу Два Лосося, и, конечно, Тьёдар Певец, взошли на борт восьмивесельного баркаса и двинули на юг.

Глава 27 Битва на отмели

– Кто-кто? – переспросил я.

– Ульфхам. Ульфхам Треска, кажется, так, – повторила Гудрун. – А бонда того звали Ярп Большой Бобер.

– А кто именно привел туда раненого Ульфхама?

– Ульф, не кричи. Я же не знала, что это так важно. Я бы спросила.

– Прости, родная.

Уж на нее мне точно орать не стоит. Наоборот, благодарить со всем пылом, потому что я ведь тоже ночевал у этого Бобра. И вообще никаких вопросов не задавал.

Хотя еще не вечер. На обратном пути заглянем к этому Ярпу.

Но начать следует с Хедебю. Родня Хрёрека точно должна знать, жив он или нет…

Мы вращаем весла вторые сутки. Развлекаем себя разговорами. И песнями. Тьёдар Певец от гребли освобожден. Впахивает по специальности. Как шарманка, крутит славную драпу «Волк и Медведь». От собственных подвигов у меня уже оскомина. Зато весь наш экипаж знает балладу наизусть. И подпевает. Удивительна способность средневековых людей практически с ходу запоминать тексты, особенно ритмичные. Вот что значит отсутствие письменности, не говоря уже об Интернете.

Любуюсь Гудрун.

Когда она мне улыбается… Нет, это невозможно описать. А еще она носит моего ребенка. Уверена, что мальчика. А мне – всё равно. Лишь бы всё обошлось благополучно. Здесь нередко умирают во время родов. Однако до них мы должны вернуться домой, на Сёлунд. Там – Рунгерд. Она позаботится и о дочери, и о внуке.

Так, значит, Ульфхам Треска – жив. Превосходная новость. Обнадеживающая. Ульфхам был чем-то вроде личного телохранителя Хрёрека. И ходил с ним на одном драккаре. Вместе с варягами. Трувор, Ольбард, Стемид…

Мы все были как братья, все, кто сидел на румах Красного Сокола, но варяги еще и одного со мной языка. И пусть я сейчас говорю по-скандинавски так же хорошо, как по-русски, а все же родной язык и есть родной. Я вышел из варяжской компании, когда выбрал в жены Гудрун и побратался со Свартхёвди… Но – родина есть родина… Мне вдруг остро захотелось домой, в Россию. Вернее, на Русь… Вернее, туда, на землю, которая когда-то станет Русью. Чтобы знакомые леса вокруг, знакомые птицы… Спору нет, фьорды потрясающе красивы. Но там – дом. Там и листва другая, и почва… И пахнет иначе.

Или мне просто надоел холод? Объективно: что мне там делать, на будущей Руси? Служить Гостомыслу? Это даже не смешно. Всё равно что предпочесть должность младшего лейтенанта в задрипанном гарнизоне званию полковника гвардии. Правда, там, в будущей Новгородской губернии, у меня есть враг. Князь Водимир его зовут.

Как же давно это было…

– За нами погоня, – флегматично сообщил Свартхёвди.

Три лодки под парусами. Народу в каждой – человек по десять. И гребут усердно…

Тьёдар отложил свою музыкальную доску…

– Я их знаю, – сообщил он после краткого раздумья. – Люди Вагбранда-ярла.

– Почему так думаешь?

– А на первой лодке сам Вагбранд-ярл.

Вот же настырный молодой человек.

Всё-таки достал…

– Может, не тронут нас? – не очень уверенно интересуется один из родичей Гедды Соленого.

– К берегу править? – Это Два Лосося. Он смотрит на жизнь объективно.

– А уйти – никак? – интересуюсь я.

Все скандинавы дружно заявляют: «Нет!»

Мог бы и сам сообразить. Гребцов у них больше, лодки шустрее… Раз уж сумели нас догнать. И, судя по тому, что расстояние продолжает сокращаться, не очень-то они устали.

Я думаю. К берегу? А что это нам даст? При таком численном преимуществе, даже с поправкой на то, что среди нас – берсерк, ловить нам нечего. Опять ползать по горам?

Будь на берегу резиденция какого-нибудь местного ярла, можно было бы попросить поддержки. Но резиденции нет, а от чаек с гагарами пользы немного. Разве что на шлемы ворогам нагадят. Интересуюсь у местных, нет ли поблизости еще одного норегского феодала?

Есть, отвечают, как не быть. Дальше вдоль берега. Полдня пути примерно.

Угу. И вообще… Кто сказал, что два ярла – лучше, чем один? Вдруг они – родственники?

Ладно, пойдем по сложному пути.

Я вспрыгиваю на скамью, кричу, надрывая глотку:

– Эй, ты, Вагбранд, тюлениха твоя жена! Я – Ульф Вогенсон, объявляю тебя трусом! А если ты не трус, то докажи! Вызови меня на поединок!

– Зачем ему с тобой драться? – раздается рев со стороны преследователей. – Мы тебя и так убьем! Мы вас всех убьем! А бабу…

– Ярл твой – баба! – ору я. – Все знают, что он – баба! Весь хирд делает с ним то, что делают с женщиной! Ведь он – такой красавчик (тут я приврал, признаю, насчет красавчика), и толку от него больше никакого! А ты, горластый, что, его главный муж, да?

В ответ – злобная брань. Неконструктивная.

– Да всё так и есть! – ору я, с огорчением наблюдая, как сокращается расстояние между нами. – Ты и есть его муж, раз говоришь за него. Кто станет слушать женщину, когда рядом ее мужчина! Но раз уж ты – мужчина, так, может, захочешь со мной подраться?

– Да я тебя насмерть убью! – ревет мой собеседник. – Я из тебя кишки выпущу!

Но тут в разговор вклинивается голос позвонче:

– Я сам его убью! Сам! Не лезь в это дело, Кетильгрим! Он оскорбил меня, и он умрет! Эй, ты! Правь к отмели! Там я тебя прикончу!

Какие они предсказуемые, эти нореги.

Правильный хольмганг – это как раз и есть поединок на острове. Вернее, на островке размером в пятнадцать – двадцать квадратных метров. Желательно, заливаемый во время прилива. Ну чтобы процесс не затягивался.

Хотя по факту всё кончалось достаточно быстро. При равных противниках проигрывал тот, у кого первым заканчивались щиты, количество которых перед началом строго оговаривалось. Равно как и условия по замене оружия.

В совсем классическом вырианте бились два на два. Второй прикрывал первого щитом. С места сходить тоже запрещалось… Словом, не мой вариант боя. Но ярл сам меня вызвал, так что дополнительные условия – за мной. И мы повернули к берегу.

Я обнимаю Гудрун. Она глядит на меня с полным доверием. То на меня, то на брата. Свартхёвди ухмыляется.

– Мы убьем их всех! – заявляет он.

Я смотрю на ситуацию не так оптимистично.

Это хорошо, что я развел молодого ярла на поединок. Теперь нас не станут брать на абордаж, что при таком численном превосходстве ворогов – полный трындец. Но и на берегу соотношение один к десяти. Нас только трое, фактически: я, Свартхёвди и Тьёдар. Остальные – не профессиональные воины, а любители. Словом, всё очень-очень серьезно. Нореги – отменные бойцы. Значит, нам нужно отыскать такое место, где нельзя выстроить шеренгу больше, чем в три человека. И чтобы у нас оставалось место за спиной. Для маневра и для того, чтобы укрыть тех, кто послабее. И еще следует учесть, что у Медвежонка может в любой момент упасть планка, и он пойдет крушить всех, кого ни попадя.

Берег, черт его так, скала на скале. Ни одной ровной площадки.

А это что там впереди?

Я аккуратно освободился от объятий Гудрун и вспрыгнул на борт.

Отмель. И не простая, а небольшая, длинная и с трех сторон зажатая каменными глыбами очень приличной высоты и не очень удобной формы. По таким с оружием не поскачешь. И щель между скалами – как раз на две такие лодки, как у нас. Если весла прибрать. Причем на подходе придется поманеврировать между угловатыми каменными клычищами. Если встать на якорь на этом фарватере, придется попотеть. Волны невелики, но колотиться бортом о камень, пусть даже и с умеренной силой, не захочет ни один судновладелец.

Два Лосося – отличный кормчий. Мы проскользнули без сучка без задоринки. Чиркнули раза два, совсем легонько, – и легли килем на песок. Когда рядом с нашим корабликом втиснулась «флагманская» лодка Вагбранда-ярла, мы уже высадились и заняли дальнюю часть островка.

– Берсерк! – сразу заорал Кетильгрим, огромный, как тролль, мужичище в отличном пластинчатом доспехе. – Ты не будешь драться с берсерком, клянусь Молотом Тора!

Ишь ты какой наблюдательный!

– Что ты ревешь, как морж на случке! – Я шагнул вперед, прикидывая качественный состав вражеского хирда.

Состав не порадовал. Неплохое вооружение, экономные движения, спокойно-сосредоточенные рожи опытных убийц. Одиннадцать человек. Эх, нелегко нам придется. Но выбора нет. Такие вряд ли сдадут назад, когда я завалю их ярла…

Если завалю. Паренек-то ушлый. И быстрый. Спрыгнул ловко, глядит цепко…

– Со мной он будет драться, твой нежный мальчик.

А вот и слабое место у нашего ярла. Ишь как мордочка передернулась. Не очень-то ты уверенно себя чувствуешь в среде матерых головорезов. Всё время приходится демонстрировать, как ты – крут.

– Условия? – рыкнул Кетильгрим.

Успокоился здоровяк. Прикинул мою физическую конституцию, некую заторможенность движений, которую я, каюсь, сымитировал, прикинул и решил: справится ярл.

А потом, гуртом, и берсерка можно задавить. Тем более что на оставшихся на плаву лодках народ уже изготовился к дистанционной работе: и луки наготове, и копья. Три-четыре хороших стрелка – серьезная проблема для любого берсерка. Особенно если между ним и стрелками – море и скалы.

– Не бойся, девочка моя, мы справимся, – шепчу я Гудрун. – Больше тебя у меня никто не заберет.

– Не заберет. – Ласковое прикосновение к моим губам. – Если ты умрешь, я тоже умру.

Спокойно так, как само собой разумеющееся.

– Ты не умрешь… Вы не умрете, – я дотрагиваюсь до ее живота.

И сразу отстраняюсь, разворачиваюсь к врагам. Те, надо отметить, ведут себя корректно. Беспредела не устраивают. Хольмганг – это не просто драка. Это еще и развлекуха для богов. Освященная Законом и Обычаем.

Если бы они навалились все разом, да еще подкрепленные стрелками с других лодок…

Я смотрю, как высаживаются нореги, как они распределяются на узкой песчаной полоске. Кажется – их очень много. Куда больше дюжины. Мы – жалкая кучка…

«Мы их всех убьем!»

Именно так на них и надо смотреть. Не как на грозного врага – как на тех, кого надо убить. Будто они уже мертвы… Я чувствую: мой Волк – где-то рядом. Это внушает надежду. Если он придет… Ах как мы тогда станцуем!

Я улыбаюсь, вспоминая. Наш танец. Мой танец, когда приходит Белый Волк. Искрящийся волшебный мир…

Вагбранд-ярл глядит хмуро. Не нравится ему моя улыбка.

– Один щит, один меч! – заявляю я. – Бой – до смерти!

Что дальше – не оговаривается. Если победа будет за мной, включится вариант: все против всех. Если за ярлом, аналогично.

Кетильгрим изучает Медвежонка. Татуировки берсерка вызывают у него опасение. Именно так. Опасение, а не страх. Как бы ни закончился наш поединок, первый удар обрушится на Свартхёвди. Кетильгрим – главный. Даже сейчас видно: хирдманы ориентируются в первую очередь на него, а не на Вагбранда. Это он возглавит общую атаку…

Но мы это сейчас исправим.

– Эй, ты! – Острие Вдоводела направлено на Кетильгрима. – Сначала я убью твоего ярла, потом тебя! – И подпускаю в голос чуток дрожи. Он должен думать, что это – бравада. Что я не так уж уверен в победе. Что я пытаюсь его запугать… Он не должен отказаться, не должен. Малейшее сомнение – и он не купится. Зачем драться один на один, если можно – все на одного? Но поднять свой рейтинг в хирде – это святое. Давай, здоровяк, подключи логику. Если я убью ярла, кто главный кандидат на пост лидера? Само собой, у ярла могут быть братья и прочие родственники, о которых я не знаю. Но, раз их тут нет, значит, они не в теме. Ты – главный, если Вагбранда заберут в Валхаллу. Это же круто: отомстить убийце ярла лично!

– Это я тебя убью! – повелся здоровяк, выпятил волосатую челюсть. – Нашинкую, как лосося в уху!

– Ха! Мечтала тюлениха, как медведицей станет! Хольмганг! На тех же условиях! До смерти!

– Боги нас слышали!

– Эй, Кетильгрим, ты обо мне не забыл? Я жив пока что! – Ярл играет клинком, разминая руку. Глядит с вызовом. Не на меня. На своего хольда.

Слышь, парень, а ты сам не забыл, что биться тебе – со мной, а не со своим «опекуном»?

Я тоже разминаюсь, старательно имитируя ограниченную подвижность. Не так уж сложно, потому что ушибленная спина снова заныла…

Свартхёвди и Кетильгрим. Они – за распорядителей.

Нужные слова сказаны. Я не вслушиваюсь. Изучаю ярла и размышляю: убивать его или подранить? Притом что захват заложников здесь не покатит…

Отличный выпад! Быстрый, скрытный… Я сбиваю краем щита по плоскости… И тут же встречаю тычок щитом по ноге. Мой финт в голову, поверх щита, заставляет Вагбранда отпрыгнуть… Нет, это не Лейф. Даже не первая лига. Разве что – второй состав. Еще обманка, атака понизу с уходом вниз… Укол, от которого ярл легко уклоняется… И Вдоводел на возврате взрезает Вагбранду икру. Неглубоко, но кровоточиво.

В ответ мой противник лупит сверху, со всей дури лупит… Я мог бы поймать щитом – клинок бы в нем точно увяз, но для щита это вредно, а запасных у меня нет. Так что подшаг вперед, прием на сильную часть Вдоводела… И вражеский меч переламывается. Кусок клинка с хрустом врезается в песок.

Да, это вам не франкский «сварной булат». Местная работа. Вот почему здесь почти не парируют железом. Только щитами.

Вагбранд пытается отбить мою атаку огрызком, но куда ему! Вдоводел плашмя ударяет ярла по лицу пониже «очков» шлема. Не разверни я клинок, разрубил бы парню личико до самого затылка. А так – простой перелом челюсти (я отчетливо слышал хруст) и финал поединка. Вагбранд-ярл – у моих ног.

Тут нервы старины Кетильгрима не выдерживают, и с воплем «Племянник!» он бросается на меня.

Что ж, защита родственника – дело святое.

Я отхожу назад.

– Давай, Кетильгрим! Покажи, на что способен! – ору я, напоминая прочим, что у нас просто еще один хольмганг и не надо наваливаться всей толпой.

Кетильгрим тоже дает отмашку, и хирдманы, уже нацелившиеся плющить, расслабляются. Парочка подхватывает побитого ярла и уносит на лодку.

О! А вот это уже совсем другой уровень! Мужик работает с двух рук, мечом и щитом, причем щитом – очень активно, то есть в атакующей манере. И щит у него – с солидной металлической оковкой. Тяжелый, блин! Я бы с таким не управился.

Норег давит меня, пытаясь загнать в воду. Там я потеряю маневренность. Тогда преимущество силы и массы возьмет свое.

Я не даюсь. Хорошо, что предыдущий поединок был простым и все силы при мне. А быстрый он какой, этот Шлем-с-Намордником[28]! Для своих габаритов – очень быстрый. А вот если ногой по щиту, снизу?

Скандинавский щит – верткий. Держат его за перекладину. Никаких дополнительных креплений. Однако лапы викингов, накачанные работой на веслах, – как тиски. Захватил – не отпустит. Но пнул я от души, рычаг большой, так что – подбил. И с уходом вниз, укол в сапог. От ответки пришлось уйти перекатом. Страсть как не люблю падать, но иначе было – никак. Только встал на ноги – страшный лобовой удар. Щит в щит. Я отлетел, как кегля. Только что не упал. Зато (сбылась мечта Кетильгрима) оказался по щиколотку в воде. Серия из трех ударов, нанесенных со всей дури, превратила мой щит в дрова. Левая рука онемела. Но не настолько, чтобы я не смог эти дрова в голову противника и выхватить из петли топорик. В метании топоров я не силен, но с трех шагов промахнуться невозможно, тем более что ляжка у норега – раза в полтора толще моей. Топор воткнулся в нее и застрял, однако новый удар щита буквально смел меня, закинув еще дальше в воду. Уже по колено.

Кетильгрим ломанулся следом, не замечая ран…

Но дно здесь сильно отличалось от того, что на элитных пляжах. Камешки… То ли нога подвела, то ли просто споткнулся, но вместо того, чтобы обрушиться на меня и добить, Кетильгрим с шумом и плеском обрушился в воду. И я не стал проявлять милосердие. Шагнул вперед и двумя руками вбил Вдоводел в просвет между краем шлема и панцирем. Вбил, наступил на спину норега и с изрядным усилием выдернул увязший в позвонке клинок. Выдернул и выпрыгнул на отмель.

А мой противник остался лежать на дне лицом вниз, в багровом «дыму» собственной крови.

Вот так, парни. Пять минут – два лидера минус. Знай наших!

Наших – знали. Не успел я подхватить щит Кетильгрима (мой-то разбит), как в него забарабанили стрелы. А еще я увидел, как легкой танцующей походкой, но очень, очень быстро движется по отмели Медвежонок. Без щита. Щит, как выяснилось позже, он отдал Гудрун. Меч и секира. Страшный оскал. Слюна мочит бороду… Несколько секунд (нореги так и не успели «собрать» строй) – и берсерк уже среди них. А мгновением раньше – жуткий инфернальный рык, от которого подгибаются колени, хочется даже не бежать – забиться в какую-нибудь щель, в раковину, как моллюск… Даже у меня каждый раз под ложечкой ёкает. На врагов же рык действует гипнотически…

И скорость, скорость…

Я смотрю из-под щита. Редко, когда получается увидеть Медвежонка – в действии. Обычно, когда он убивает, я занимаюсь тем же.

Но сейчас в меня летят стрелы, и мне приходится выжидать, скорчившись под щитом…

Медвежонок полосует с двух рук. Как фрезерный станок. Со свистом. Брызги крови. Вопли боли и ярости… Рев накрывает крики норегов, как пароходная сирена – автомобильные гудки.

Было десять – осталось четверо. Эти четверо сумели-таки сомкнуть щиты, отбиваются… Им, наверное, кажется, что у берсерка – сто рук. Еще минус один. Норег падает с топором во лбу. Освободившейся рукой Медвежонок ловит брошенное с дальней лодки копье и швыряет обратно с такой силой, что лучника, в которого оно попало, перекидывает через борт.

А вот и я, мальчики! У меня появилась идея, ради которой стоит рискнуть…

Занемевшие в холодной воде ноги – как две чушки. Но они послушно несут меня по отмели.

Тройка, удерживающая Медвежонка, явно не рада моему появлению. Нет, парни, я не к вам. Прыжок на нашу лодку, с нашей – на чужую… Стрелы так и сыплются, но я успеваю раньше. Помогает то, что на дальних лодках не понимают, чего я хочу…

А хочу я… Мой щит – как дикобраз… А хочу я… Взмах Вдоводела… Я роняю и меч, и щит, цепляюсь за шкот… Я на палубе, меня прикрывают борта. Достать только навесом, а на такое у норегов-стрелков квалификации не хватит… Перекатываюсь, перехватываю, тяну шкот… Эх, мне бы Стюрмирову силенку… Ну да ничего. Ползет парус, ползет вверх… Теперь – закрепить.

Я хохочу. Мне весело. Парус перекрыл просвет между скалами. Представляю, как ругаются теперь стрелки… А что Медвежонок? Минус три. И – задумчиво-ищущий взгляд: кого бы еще порешить?

Если никто не подвернется, он выйдет из транса, сохранив некоторое количество сил.

И тут ко мне приходит Счастье. Мир преображается. Белый Волк взмахивает пушистым хвостом и прыгает с палубы на камень.

Ты пришел, мой Белый Брат! Как я скучал по тебе!

Я отшвыриваю ненужный щит и вспрыгиваю на камень вслед за моим волчарой. Отсюда, сверху, видно, как ползет к нам еще одна лодка. Узкий нос рвет воду, гнутся весла, сгибаются и разгибаются спины… Меня видят трое. Один – на носу и двое на корме. Но сделать они не успевают ничего. Перепрыгиваю на соседний камешек, толкаюсь двумя ногами, взлетаю над водой и после восхитительно долгого полета оказываюсь на плечах согнувшего спину гребца. Мимоходом уколов его в шею, я соскакиваю на палубу и верчусь пьяным дервишем, бросая клинок сразу во все стороны. Красные брызги, мельтешение тел… Вращаясь, я двигаюсь к корме, где кормчий, выпучив глаза, широко разевает рот, а рядом с ним удивительно медленно замахивается копьем совсем молодой безбородый норег в кожаной куртке…

Копье прошивает воздух всего в ладони от моей головы. Молодой с воплем прыгает за борт – успел. А вот кормчий не успевает. Да и куда ему прыгать – с таким железным грузом. Я протыкаю его обшитую бляхами куртку, проворачиваю клинок и, выдернув, разворачиваюсь к тем, кто еще жив. Мне чертовски весело. Я как будто внутри хрустального шара, который вертится, вертится… И высверки моего клинка не дают никому коснуться сверкающей поверхности…

Как всегда, всё кончается слишком быстро. Палуба пуста. Я вижу с полдюжины пловцов, удирающих в сторону третьей лодки, где поспешно ставят парус…

Мы победили.

– Разве это враги? – ворчит Медвежонок. – Хочу настоящих врагов, брат! Настоящих! Таких, как Лейф Весельчак! Надоело убивать тюленей!

Наши нореги и Тьёдар Певец глядят на меня и на Свартхёвди как на небожителей. Только что мы, вдвоем, убили семнадцать человек. И не бондов каких-нибудь, а бойцов.

Я понимаю, почему так произошло. Мы напугали их до чертиков. Сначала – берсерк Свартхёвди, потом вообще непонятный я. Если бы они дрались по-настоящему, исход был бы иным. Число ведь имеет значение. И еще какое. Но я в считаные минуты убил и их ярла, и их лучшего бойца. А потом мы как-то ухитрились выжить под градом стрел… Нет, мы победили не вдвоем. С нами был третий. Страх.

– Мелкие люди, – ворчит Медвежонок.

Он даже не выложился полностью. Так, поплясал немного. По глазам видно: хочет продолжения банкета…

Голова Гудрун лежит на моем плече. Моя жена тоже участвовала в бою. Брошенное ею копье пробило шею одного из врагов. Правда, тот не видел броска. Увидел бы, наверняка успел бы перехватить и увернуться. Но в бою не бывает «если бы». Ты или жив, или мертв.

Я обнимаю Гудрун, вдыхаю ее запах… И чувствую привкус крови.

Глава 28 Конунг Хальфдан Черный и его белокурая дочь

Приключения кончились. Мы прибыли в столицу Хальфдана Черного Упплёнд, где благополучно встретились со стариной Красным Лисом.

Более того, я воссоединился со своим драккаром, сарай под который мне любезно предоставил Харальд Щит.

Теперь я у Лиса вообще в неоплатном долгу. Северный Змей! Мой драккар! Снова – мой! И попробуйте теперь сказать, что у викингов нет чести. Что это разбойники и убийцы, которые забирают все, что плохо и хорошо лежит, а думают только о добыче и так далее… С Геддой Соленым я расплатился собственными деньгами! И не теми, что были оставлены мной на попечение Лиса (эти вернулись автоматически), а теми, что хранились в денежном сундуке Северного Змея.

А ведь это были даже не мои деньги – совокупный капитал хирманов Лейфа Весельчака.

Но все, что было на Северном Змее, по определению, считалось моим. Так решил Мурха Красный Лис. То есть он без проблем присвоил бы и драккар, и имущество (вернее, поделил бы на всю команду в соответствии с долями), если бы я и Медвежонок отправились в Валхаллу. Но раз я жив, то получите и распишитесь, как говорится.

Кстати, Мурха Красный Лис был грамотным и свободно читал Библию отца Бернара. На латыни, что характерно.

Но вернемся к делу.

Хальфдан, как только до него дошла весть о нашем появлении, не замедлил выказать уважение. Прислал доверенное лицо, Харека Волка. Какое редкое имя, правда? Харек. Двухкоренное. Хаар[29]– высокий, рек – богатый, могущественный и тому подобное. Словом, крутой безмерно. А, как известно из классики, «как вы лодку назовете, так она и поплывет». Поэтому Хареков тут – море. А также – Хрёреков (славных и могущественных), Хореков и прочих. О Волках – аналогично. Сам я, к примеру.

Но, возвращаясь к Хареку Волку. Он был ярлом. Ярлом без территории, то бишь доверенным вождем конунга. Как позже пояснил мне Харальд Щит, Волк был кем-то вроде офицера по особым поручениям. Ну там, если прирезать надо кого втихую или предложить что-то… непопулярное.

В моем случае имелось предложение более чем позитивное. Хальфдан предлагал кров и стол в своем «дворце» мне и моим домашним.

Что характерно: Лису он не предложил. Хотя тоже можно понять: нас – раз, два и обчелся, а у ирландца – полный хирд проглотов. Жратвы не напасешься.

Я отказался. Максимально велеречиво. Мол, уже обещал своему старому другу Щиту остановиться под его кровом. Но всегда рад, и, как только, так сразу.

Доверенное лицо конунга (выдвинутые вперед челюсти, длинный нос, прозрачные глаза с характерным прищуром профессионального убийцы) изобразило в ответ что-то вроде добродушного оскала. Так улыбается отделенный от тебя решеткой леопард. Засим ярл развернулся и… наткнулся на растопырившегося локтями у него на пути Медвежонка.

Секунд десять они безмолвно «мерились пиписьками».

Потом Медвежонок нехотя сдвинулся в сторону. Не уступил, а так… Типа стоять надоело.

Харек Волк бормотнул что-то, двинул ноздрями хрящеватого носа и покинул подворье Щита.

– Что ему было надо? – проворчал Медвежонок, нависая надо мной.

– От конунга пришел. Предложил быть его гостями. Ты что так на него… вызверился?

– Вызверился? – Медвежонок фыркнул. – Ты согласился?

– Нет. Мы же договорились с Харальдом. Я тебе вопрос задал!

– Ага. Задал. Почему я на него… вызверился? – Медвежонок качнулся с носков на пятки и обратно, смачно сплюнул. – Это ты точно подметил. Зверь он.

– В каком смысле?

– Да вот в этом! – Медвежонок продемонстрировал татуированный кулак.

– Берсерк? Да не может быть!

– Зверь. Со мной спорить будешь? Готов полмарки поставить: если снимет перчатки, ты увидишь кое-что… похожее.

– И что? Ну берсерк. Ты тоже берсерк. И Стенульф. И Хавгрим Палица. И что с того?

– А с того, умник, что мы – берсерки, а он – ульфхеднар, хотя… – Свартхёвди почесал грудь, – их тоже берсерками называют, норегов.

– Ульфхеднар, значит? И в чем разница?

– А зачем тебе это знать, Ульф Черноголовый?

– Любопытно, – процедил я, мгновенно ощетиниваясь. Это еще что за наезд?

Медвежонок мое настроение считал на раз. Выражение недоверчиво-угрожающее мгновенно сменила широчайшая улыбка.

– Забудь! – Хлопок по плечу заставил меня покачнуться. – Ты брат мне, Ульф Вогенсон! Будь ты хоть троллем, я всё равно тебя люблю!

– Знаешь, что сказала одна девушка из саги моего народа одному парню с деревянной палкой промеж ног?

– Ну? – оживился Медвежонок. Я редко говорил о своем прежнем.

– Она сказала: «У меня от твоей любви одни занозы!»

Медвежонок заржал, пихнул меня в бок, ухватил за куртку и попытался повалить на загаженный снег подворья.

Как бы не так! Я качнулся по ходу, сбил его подсечкой под слабую ногу… И услышал за спиной смех Гудрун…

Вся моя команда жила у Харальда Щита: Медвежонок, Гудрун, Тьёдар Певец, отец Бернар и Дрива Ходок, который, поразмыслив, решил вручить мне свое будущее. Я честно предупредил норега, что большая часть моего старого хирда ныне – на обратной стороне Вечности. Дрива заверил, что готов испытать судьбу. Жизнь викинга рискованна, зато она куда интереснее и прибыльнее, чем жизнь охотника. Так он считал. Проверка показала: вояка из него – как из кремня зажигалка. Щит на ногу не уронит, но не более того. Ладно, дело поправимое. За зиму мы с Медвежонком его поднатаскаем. База у парня крепкая. Скандинавская.

Еще одна хорошая новость: нашлись мои англичанки-ткачихи. Все, включая Бетти. На сносях, что неудивительно. Гудрун сказала: сконцы насиловали их всем поганым коллективом с того момента, как захватили мою усадьбу, и до дня продажи здесь, в Упплёнде. Я их выкупил. Не так уж дорого, потому тайна их гражданской профессии так и осталась тайной. Да я бы по-любому их выкупил, потому что гейс. Теперь остались только те, кого продали в Оденсе.

Выкупил, поглядел… И в очередной раз понял: согласившись стать женой Лейфа, Гудрун приняла единственно правильное решение.

Более того, если объективно сравнить меня и Лейфа, то, как мне ни больно это сознавать (к покойникам не ревнуют, да что себе-то врать), силой, внешними данными и даже амбициями Весельчак переигрывал меня вчистую. Он переигрывал даже другого славного покойника, конунгова сына Харальда, что успел посвататься к Гудрун, пока мы с Медвежонком решали его берсеркерские проблемы. Лейф был круче, ведь тот жених уже родился сыном конунга, а отец Лейфа был обычным бондом и сыном бонда. Но не сомневаюсь, Весельчак стал бы конунгом, если бы Вдоводел не оборвал его карьеру.

Хотя тоже неправильно. Вдоводел лишь поставил точку. А решила исход рука моей Гудрун, распоровшая ремни брони, из-за чего доспех сдвинулся, сбив безупречный удар, а потом – разошелся, пропустив мой клинок.

Гудрун, моя Гудрун… Вот по-настоящему сильная женщина. И это – в семнадцать лет. Трудно даже представить, кем она будет в тридцать. Не удивлюсь, если окажется покруче своей великолепной матушки.

И еще один талант у нее открылся. Фехтование. В искусстве владения оружием Гудрун делала явные успехи. «Дорожку» освоила настолько, что в поединке делала Дриву Ходока вчистую. И очень гордилась этим.

А я – тревожился. Мне совсем не нравилось, как менялось прекрасное лицо моей жены, когда она брала в руки боевое железо. Ее манера биться всё чаще попахивала… безумием. Однажды даже пришлось вмешаться в их с Тьёдаром тренировочный бой, потому что я увидел, что Гудрун бьется по-настоящему. Насмерть. Убить противника защищенным оружием трудновато, да и Тьёдар – не Дрива Ходок, он – мужик опытный…

Однако поединок я прекратил. И прочел жене коротенькую лекцию по поводу того, что эмоции надо контролировать.

Не поняла. Набросилась на меня, принялась целовать, и в результате мы оказались там… где оба были не против оказаться.

Но тот запах крови, не реальный – мистический, что исходил от нее после победы над людьми Вагбранда-ярла, он никуда не делся. И не стану врать, что мне это не нравилось. Запах боли, запах потери, страха… Запах хищника, вот что это такое. Обычный укус перестает быть чувственной игрой, когда ты знаешь, что зубы могут разорвать артерию…

И действительно могут, потому что я знал: хищник-убийца уже сидит в моей жене, ждет, когда я допущу ошибку или покажу слабость… И нож, с которым моя жена никогда не расстается, нож, который попробовал крови и хочет еще…

А потом, когда мы, всё еще переплетенные в единое целое, неразделимые, но уже остывающие, расслабленные, лежали на влажной шкуре – щека к щеке, я вспомнил одно обещание, даже не обещание, а просто слова, которые я отдал Богу в минуту отчаяния… «Если Ты вернешь мне ее, я приму Крещение».

И Он – вернул. И именно Чудом, потому что в том бою с Лейфом я был на волосок, вернее на кожаный ремешок от смерти.

Чудо свершилось. Гудрун – со мной. Но та ли она, какой я ее знал прежде? Моя ли она? Или теперь ее хозяин – тот зверь, что живет у нее внутри?

А еще она носит моего ребенка…

Ирландцы и нореги «любят» друг друга… Кто сильнее, тот того и «любит» со всей кровожадной выдумкой и усердием. Но личной неприязни между парнями Лиса и конунгом вестфольдингов не было. Хальфдан Черный никогда не ходил в «Страну Туманов». Он вообще почти не занимался заграницей. Ему хватало сопредельных соседей.

Как выяснилось, в прошлый раз я недооценил этого конунга. Хальфдан действительно подмял под себя хренову тучу норвежских земель, так что, когда я взялся рассказывать Харальду Щиту о наших проблемах в Согне-фьорде – он искренне удивился.

– Тебе надо было потребовать суда конунга! – заявил он. – Там же сейчас его голосом говорит Атли Тощий. Ты его видел у Хальфдана на пиру. Он там главный.

Вот что значит недостаток информации. Выяснилось, что фюльк Согн тоже с недавнего времени принадлежал Хальфдану. Достался как бы в наследство от первой жены, Рагнхильд, дочери Харальда Золотобородого. Хотя и по не совсем простой схеме.

Своих детей мужского пола у Золотобородого не было, поэтому Черный «отдал» ему собственного первенца, пацанчика лет десяти. Всё было ровно: дедушка-тесть правил, внук считался наследником, а зять укреплял их власть своим авторитетом.

И вдруг, считай в одночасье, в прошлом году все трое померли. Сначала, зимой, Харальд Золотобородый, потом жена Хальфдана, а весной умер его десятилетний сын, который официально считался хозяином Согна.

Сам парнишка умер или ему помогли, неведомо. Расследовать это дело Хальфдан не стал. Смерть жены и сына его, надо полагать, не порадовала. Но и не огорчила особо. Когда-то ему приснился особенный сон… То есть обычно Хальфдану сны вообще не снились, и это его огорчало. Но был у конунга любимый советник и наставник: человек по имени Торлейв Умный. Он-то и посоветовал конунгу принять некое зелье (с грибами, надо полагать), лечь спать в хлеву – и все будет.

Не обманул Умный. Приснился конунгу сон. Вещий. Будто отросли у него волосы на немереную длину, но не вся шевелюра, а прядями. Одни – до плеч, другие до пояса, а некоторые и до самой земли. А одна прядь так вообще оказалась длины немереной и красоты неописуемой и располагалась отдельно от других.

Когда Хальфдан поделился своим сном с Торлейвом, тот истолковал его без проблем: будет у тебя, конунг, большое потомство с разным уровнем успешности. Но один из твоих потомков будет особенно удачлив и крут. Вот он-то и есть та самая, отдельно лежащая прядь дивной красы.

Вот почему смерть единственного на данный момент сына не привела Хальфдана Черного в черную же меланхолию. Но подвигла к активным действиям.

Конунг взял бойцов, приплыл в Согне и объявил, что это теперь его территория.

Никто из местных ярлов не возражал. Возражалки не доросли.

Удовлетворенный Хальфдан вернулся в Упплёнд, а в Согне оставил своего человека. Того самого Атли-ярла по прозвищу Тощий, которого я действительно видел на пиру у Хальфдана. Конунг дал Атли полномочия вершить суд и собирать дань, чем тот и занялся со всем старанием свежеиспеченного наместника.

Вот такое мирное завоевание. Хотя далеко не всё в норвежском королевстве Хальфдана происходило так спокойно, как в случае с Согне.

Например, нынешней осенью Хальфдана чуть не прикончили.

Дело было так: Черный отправился в подвластную часть земли Вингульмёрк и, по обыкновению, устроил там пир – за счет местных жителей.

С лидером Вингульмёрка, Гандальфом, у Черного сначала была большая война с переменным успехом, но потом они решили, что от войны – одни убытки, замирились и заключили договор, попилив Вингульмёрк на две части.

И всё бы хорошо, но тут Гандальф возьми да и помри. С каждым может случиться.

Да только у Гандальфа, в отличие от Золотобородого, остались наследники. Аж три штуки. Хюсинг, Хельсинг и Хаки.

И решили двое старших отпрысков папин договор расторгнуть. В одностороннем порядке. Причем – в лучших скандинавских традициях. То есть дождались, когда Хальфдан с дружиной как следует наклюкался, – и напали.

Рубилово вышло изрядное. Военный контингент, прибывший с Черным, был невелик: чай не в походе – на своей личной территории, да еще надрались все, как это у скандинавов принято, – в зюзю. Так что у братьев имелся серьезный шанс грохнуть Хальфдана Черного. Кабы они преуспели, это был бы великий подвиг, потому что по тоннажу Хальфдан превосходил братьев, как полноценный крейсер – тройку пограничных катеров.

Не получилось. Хальфдан в этой резне потерял чуть ли не всех своих хирдманов, в том числе и любимого наставника своего, Торлейва Умного, который был у конунга главным политическим советником. Но сам – улизнул. В леса. По которым еще неделю шарились Гандальфсоны, жаждавшие его порешить.

Однако Черный из сетей выскользнул, добрался до своих и, ясное дело, сильно на братьев обиделся.

Дома Хальфдан живенько собрал новое войско, что ему, ставшему после смерти брата единовластным лидером Вестфольда, Раумарики и так далее, было вполне по силам. Собрал и немедленно повел на Гандальфсонов, у которых на сей раз шансов не больше, чем у выводка волчат против уссурийского тигра. Причем очень сердитого.

Черный прижал братьев к берегу какого-то местного озера и разбил в пух и прах.

Чудом оставшийся в живых Хаки Гандальфсон удрал к шведам, и на земле Вингульмёрк воцарился мир. Под мудрым правлением всё того же Хальфдана Черного.

Вообще же подданные попроще Хальфдана любили. Народная молва гласила, что он принес норвежским землям небывалое плодородие. И верно. С того времени, как Хальфдан начал править самостоятельно, на подвластных ему землях не случалось голода.

Таков был человек, на землю которого, выражаясь поэтично, вновь привела меня Судьба.

Не знаю, был ли он и впрямь гарантом плодородия, но образ его жизни мало отличался от образа жизни большинства, если не всех, скандинавских конунгов: от великого Рагнара Лодброка до задрипанного хозяина крохотной северной бухты у полярного круга. Выпивка, жратва, песни-пляски, простые мужские игры и еще более простые доступные девки. Разница лишь в масштабе: у кого – дюжина гостей, пиво и соленая рыба на закусь, а у кого на закуску быки на вертелах и прославленные скальды в качестве «приправы».

Мы ввалились в длинный дом конунга шумной компанией, возглавляемой Харальдом Щитом.

К некоторому моему удивлению, первым, кого я увидел, был Красный Лис. Он и его лучшие вояки оккупировали здоровенный кусок стола, перемешались с норегами, и непохоже, чтобы старинная вражда портила им аппетит.

Хальфдан-конунг восседал на возвышении, как и положено конунгу. В окружении родни и доверенных лиц, большая часть которых была мне незнакома. Тыл его «прикрывали» боги. Деревянные, разумеется.

Увидав нашу сплоченную компанию, конунг соизволил встать и даже сойти с пьедестала, дабы лично приветствовать гостей.

Тут Харальд Щит очень ловко ушел на второй план, и я оказался с Хальфданом лицом к лицу.

Не скажу, что лицо у конунга было симпатичное, но угрозы оно не таило.

Обмен любезностями не затянулся. Меня, Медвежонка и Харальда Щита пригласили за командирский стол, жен Щита и Гудрун разместили среди конунговой женской родни, попутно представив, кто есть кто. В частности, я познакомился с одной из конунговых дочек. Фрейдис.

На меня она особого впечатления не произвела. Типичная скандинавская девушка, хорошо питающаяся и проводящая много времени на свежем воздухе. Не более того. Гудрун смотрелась бы в роли «дочери конунга» куда лучше. Хотя мне она больше нравилась в роли моей жены. Ну да вернемся к Фрейдис. Папа-конунг, судя по всему, тоже относился к девушке без трепета.

– Моя дочь Фрейдис, – бросил он небрежно и переключился на другую волну.

Похоже, в списке приоритетов конунга дочь стояла где-то между любимым волкодавом и вечерней порцией пива.

Впрочем, по местным меркам, девушка была весьма симпатична. Глаза синие, волосы светлые до белизны, щеки румяные. Телосложение… Пожалуй, на такую грудь можно было спокойно складывать не слишком большие подарки.

Я бы сразу после церемонии знакомства выкинул девушку из головы, но тут за моей спиной громко засопел побратим. Я покосился на Свартхёвди и понял: храбрый берсерк поражен в самое… ну назовем это сердцем.

– Какая красавица! – хрипло прорычал Медвежонок и облизнулся. Перехватил предназначенный мне кубок, осушил и в задумчивости смял его в кулаке. Кубок, замечу, был из бронзы, а не из олова.

Очаровательная Фрейдис вертела блондинистой головкой и непринужденно вела беседу сразу с тремя соседками, одной из которых была моя Гудрун.

Свартхёвди не сводил очарованного взгляда. Что, впрочем, не мешало ему сметать со стола хавчик и, не переставая, работать челюстями.

Этак с четверть часа мой побратим набивал желудок, потом решил перейти к активным действиям.

– Я пошел, – сообщил Медвежонок, выбираясь из-за стола.

Я поймал его за рукав.

– Брат, не увлекайся! Она – дочь конунга…

– Иди к воронам! – буркнул Медвежонок, освободил руку и направился… Нет, не к Фрейдис, а к Тьёдару, которого поместили с «младшей дружиной».

Общались они недолго, после чего Певец, с видимой неохотой, покинул свое место и двинул к своим вещичкам, а точнее – к музыкальной доске со струнами, а Свартхёвди вернулся, плюхнулся на скамью, сцапал мое пиво, опростал кружку в пасть и, довольно хрюкнув, изрек:

– Ты прав, Черноголовый. Она – дочь конунга. Такую не завалишь в уголке. К ней требуется особый подход. И он у меня есть!

Я понял, что он имеет в виду, когда «особый подход» вышел на середину зала, позванивая струнами, а когда заинтересованный народ притих, громогласно объявил:

– Драпа о Волке и Медведе!

И забренчал. И запел. С каким бы удовольствием я запустил в него чем-нибудь тяжелым…

Но, боюсь, братишка никогда бы мне этого не простил. Вон как его глазенки-то замаслились. Таким, как он, огонь и вода – нипочем. А вот в медных трубах он застрял капитально.

Гости, однако, прониклись. Слушали скандинавское народное творчество со всем вниманием, доступным жрущей и пьющей ораве. Внимали, короче. И на нас косяки кидали. Все. Даже Гудрун, солнышко мое, постреливала в мою сторону глазками… Ласково-ласково… Так, что хотелось забить на все некультурное общество и увести ее… куда-нибудь туда, где общества нет.

Но я отвлекся. Драпа, как я уже говорил, получилась длинная. И во всё время ее исполнения никто шумно не кушал, не бил по твердому и даже рыгали аккуратно, не перебивая. Вот она, сила искусства.

А главное, успех – полный. Свартхёвди своего добился. Теперь уже Фрейдис откровенно пялилась на моего побратима. Вот он, легендарный отныне Медведь!

Гудрун, девочка моя, женский стол покинула и перебралась к нам, на «королевскую» лавку. Ручку на меня возложила. Со значением. «Мое». Так, на всякий случай, чтобы никто не покусился.

Хальфдан-конунг в лучших конунговских традициях певцу денег заслал. И намекнул: не худо бы и о нем, Хальфдане Черном, что-то такое изобразить. Как-никак, много славных деяний совершил конунг Вестфольда и окрестностей.

А теперь – на бис.

Слава Богу, после второго исполнения драпы кровь в жилах храбрых викингов вскипела, и началась… Назовем это пляской, хотя, по-моему, это было больше похоже на соревнование, кто выше подпрыгнет или громче топнет. Музыка тоже соответствовала: дудки и барабаны гремели и гудели, добавляя хаоса в общий бедлам.

Захватывающий процесс, одним словом. Даже солист Тьёдар отложил свою музыкальную доску (один фиг, ничего не слышно) и присоединился к плясунам.

Танец викингов – это впечатляет. Грозное зрелище. Так и хочется набрать дистанцию и щитом прикрыться.

Пляшут. Медвежонок – зажигает. Вертится волчком, подпрыгивает на полметра…

С ним конкурирует Красный Лис. Ах какая пластика! Какая организация движений! А почему бы и нет? Красный Лис – самый крутой в своей команде ирландских душегубов. Делает фирменную ирландскую «стойку на копье», это которая «прыжок лосося через перекат» называется, даже лучше, чем его виртуоз-кормчий.

«Прыжок лосося» по-ирландски – это такая фигня, которую, если не увидишь – не представишь. Разбегаешься, упираешь пятку копья в землю и толчком выбрасываешь себя вверх, как прыгун с шестом… Только тебе надо не высоту взять, а преодолеть препятствие в виде вооруженного противника. Или строя противников. И не плюхнуться потом на мягкое с довольным видом, а вступить в бой раньше, чем этот самый противник начнет фаршировать тебя железом. Сам я такой прыжок пока не освоил, хотя очень старался. То ли силы не хватало, то ли отмороженности. Пусть с координацией у меня замечательно, но я слишком хорошо понимал, что будет, если, скажем, нога оступится или рука соскользнет и мой любимый организм наденется на острие. И это притом, что я отрабатывал базовый, так сказать, вариант. А старина Лис делает «прыжок лосося» практически без разбега, да еще на вертикальном копье выходит в стойку на руках. И после прыжка предмет не роняет, а сразу пускает в дело.

Вот уже и сам конунг не выдержал. Рявкнул и махнул в толпу. Спляшем, братва, так, чтобы цвирги на нижнем этаже мироздания попросыпались.

Я глянул на Фрейдис. Та вся изъерзалась на своей «девичьей» скамье. Так и хочется бедняжке кинуться в общее веселье.

Не по чину. Дочери конунгов – не сыновья. Дипломатический товар. Им статус ронять нельзя.

Ай да Свартхёвди! Ухитрился доплясать до цели, вывалился из толпы чуть ли не на колени Фрейдис…

И тут же принял пивной ковш. И тут же впился в губы… Гостевой ритуал… Но не к месту и не ко времени. А по фиг! Всё равно никто не смотрит, не видит. Кроме меня. Ох и нарвется мой побратим… И я вместе с ним за компанию.

А что это мы такое ручкой делаем?

– Гудрун, ласковая моя! Мы же не…

– И что? Какой ты стыдливый, мой Волк!

А и ладно! Никто не увидит, никто не услышит. Последнее – уж точно. Рев стоит – как от взлетающего самолета. Гудрун увлекает меня за опорные столбы, в какую-то кладовку и тянет завязки штанов, не дожидаясь даже, пока я избавлюсь от боевого пояса…

В далеком будущем это назвали бы оргией или типа того. Но здесь – другие правила. Может, потому, что меньше отдельных помещений, может… Да какая разница мне, кто и что там делает, на соседней лавке? Для нас не существует ничего, кроме нас. Мы вместе… Мы вместе! Я осознаю это каждым движением, каждым толчком, который распластывает нас друг о друга. Мы вместе! Я целую ее. Так крепко, что ей не вдохнуть… Нам не хватает воздуха, но так – еще острее! Зачем мне воздух, если я вдыхаю ее крик… Ничего не вижу, ничего, совсем ничего не контролирую… Меня вообще нет… Нет!

Приходим в себя, обнаружив, что свалились с лавки. Не расцепляясь. Гудрун хохочет. Я – тоже.

Рядом тоже кто-то начинает ржать. Сиплым басом. И еще…

Мы разлепляемся… Блин, ну и холодрыга! А Гудрун хоть бы что! Я наклоняюсь, кусаю ее за скукожившийся, очень твердый сосок…

– Хочешь? – Она с готовностью приникает ко мне.

Душно, дымно, холодно, вдобавок горелым жиром воняет… Но, черт меня забери, для нас сейчас это самое лучшее место в мире.

– А ты?

– Да-а-а… – тянет она с хрипотцой. – Пить.

– Если ты меня отпустишь, я что-нибудь найду.

И я нахожу. Кувшин парного козьего молока. И еще кое-что. Вернее, кое-кого.

Ошибиться невозможно. Мой побратим Свартхёвди. Дрыхнет, завернувшись в черную шкуру. Под шкурой на нем – ничего. Из одежды – ничего. А так – есть. Уютно устроившаяся на татуированной груди светлокудрая вестфольдская красавица Фрейдис, дочь Хальфдана.

Ну твою ж мать!

На следующее утро у нас состоялся серьезный разговор.

– Ты, вообще, думаешь или нет? – поинтересовался я. – Ты совсем спятил? Почему из всех девок Упплёнда ты выбрал одну-единственную дочь конунга?

– Она – не единственная дочь, – ухмыльнулся Медвежонок. Вид у него был – как у кота, дожравшего хозяйскую сметану за три секунды до того, как хозяйка обернулась. – У Хальфдана есть еще две, но одна – замужем, а вторая еще не вошла в возраст.

Ценнейшие сведения, блин!

– Как ты думаешь, что скажет Хальфдан, когда узнает, что какой-то там безродный сёлундский берсерк, которому он дал приют на зиму, задирал подол его дочери?

– Я – не безродный! – возразил Свартхёвди. – Да какая тебе разница, что он скажет?

Тут Медвежонок от избытка чувств запрыгнул на поленницу, которая тут же развалилась под его тяжестью прямо на меня.

Впрочем, я успел увернуться, а Медвежонок – спрыгнуть.

– Собери, – велел Свартхёвди подвернувшемуся трэлю. И уже мне: – Пусть говорит, что хочет. Я попрошу ее в жены. Она – не против. Честь по чести.

– И что дальше? – У меня от наглости побратима даже голос подсел. – Вот он, конунг, подмявший под себя треть здешних земель, страшно обрадуется заполучить в зятья сёлундского викинга!

– А почему нет? – Медвежонок стремительным броском изловил мелкого черного подсвинка, поднял его, истошно визжащего, за заднюю ногу, ткнул кулаком в грязное брюхо: – Как думаешь, этот готов – или пусть еще нагуляет?

– Готов, вепрь тебя задери! Ты уже – нагулял! Вот что я тебе скажу, Свартхёвди Сваресон! Когда Черный узнает о том, что ты и его дочь решили создать семью, он поступит с тобой, как ты – с этим поросенком. И я его понимаю.

– Да ладно тебе! – Свартхёвди отшвырнул поросенка и облапил меня грязной ручищей. – Ничего он мне не сделает. А сделает, так ты за меня отомстишь. А потом – Красный Лис – за тебя. А Ивар – за Красного Лиса. Вот скажи мне, брат: что лучше для Хальфдана-конунга: поссориться с Иваром Рагнарсоном или отдать мне дочь, у которой внутри всё горит, как в Муспелльхейме[30]? Самое время залить этот пожар, и я, мой маленький старший брат, неплохо с этим справляюсь!

Я скинул с плеча замаранную в свинячьем дерьме длань.

– Ты прям Тор и Фрейр в одной медвежьей шкуре!

– Ты понимаешь! – осклабился мой названый братец. Ноздри его крупного мясистого носа расширились: – Чую свежее пиво! – сообщил он. – Надо бурдюк опорожнить!

Развязал гашник и пустил струю под ноги прибиравшего дрова трэля. Простые средневековые нравы. Хотя, может, он и прав. Может, и отдаст Хальфдан ему Фрейдис. Это логичнее, чем пускать совратителя на собачий фарш. Хотя кто знает этих конунгов? Может, он захочет устроить показательное мероприятие для профилактики других совратителей? А может, решит, что Свартхёвди – подходящий инструмент для «заливания пожара», пока папа не отыщет для дочки настоящего, статусного, жениха?

А может, и не узнает вовсе?

Глава 29 Сватовство берсерка

Ближе к вечеру нас снова пригласили на пиршество. Именно на пиршество, а не на разбор нравственности моего побратима.

Узнал Хальфдан или нет о вчерашнем «мезальянсе», неведомо. По крайней мере предъявы он не сделал. Может быть, потому, что был озабочен куда более важными делами, чем личная жизнь дочери.

Медвежонок на пир не пошел, что совсем на него не похоже.

И что характерно: как я ни высматривал красотку Фрейдис среди пирующих, но так и не отыскал.

И закопошились нехорошие мысли в моей чернокудрой головушке.

Уж не смылся ли мой названый братец со своей свежеобретенной возлюбленной? Например, в Швецию.

Я осторожно поинтересовался у Харальда Щита, можно ли нынче добраться до земель свеев.

– Можно, – последовал осторожный ответ. – А тебе – зачем?

– Интересуюсь.

– Можно, но уже не время. Море неспокойное, дороги развезло…

Я хмыкнул. То, что они называют дорогами…

А потом вспомнил дороги Норвегии из времени, когда я родился, сравнил с российскими того же исторического периода… М-да…

И всё же где Медвежонок? Как бы он не начудил?

Мой дружбан не сбежал в Швецию. Он появился, когда королевский пир уже миновал стадию «пляски-игры» и плавно переходил к тому, что в более поздние времена можно было назвать «мордой в салат» для менее стойких, а для тех, кто покрепче (таких здесь – большинство), тоже «мордой» – но в куда более приятные… области. Вот как, например, мой новоиспеченный хирдман Тьёдар (опять, разъедрить его, ухитрился исполнить «Волка и Медведя», да еще дважды), захапавший себе аж двух девчонок и с видом гурмана инспектировавший содержимое их декольте.

Поначалу на Свартхёвди никто и не глянул. Идет себе и идет. А то, что в кильватере у него движется Фрейдис, и вид у девушки… как бы это поделикатнее выразиться… слегка растрепанный, так это обществу по барабану. У кого тут вид – нерастрепанный?

А вот я сразу насторожился. Уж больно рожа у моего побратима была деловитая. С такой рожей на хольмганги ходят. Или на дележ добычи.

– Медвежонок! – крикнул я, прервав свою познавательную беседу со Щитом о способах консервации кольчуг.

Ноль внимания. То ли не услышал в общем гвалте, то ли опасался, что я стану ему препятствовать…

А одежки Фрейдис-то сзади – все в налипшей сухой травке. Тоже вроде ничего особенного. Сено здесь – везде. Но чтобы так – это надо серьезно в нем побарахтаться…

И еще. На поясе у Свартхёвди был меч. Который по здешним правилам положено было оставлять у стеночки. Забыл? Или – сознательно?

Я покосился на стойку, где среди прочих воинских атрибутов обосновался мой Вдоводел. Как бы ты, дружище, мне вскоре не понадобился?

Эх, братик, братик, что же ты задумал? Хотя я-то как раз догадываюсь, что…

* * *

– Фрейдис! – прорычал Медвежонок. – Ты – как сама Фрейя! Иди же сюда!

– Ах, мой берсерк! – Она приникла к груди Свартхёвди, потерлась щекой о бороду. – Дашь мне потрогать свое копье?

Цепкие пальчики Фрейдис нашли и прижали Медвежонково естество… Ей это удалось, несмотря на штаны из двойной ткани, обшитые поверху телячьей кожей.

Свартхёвди глухо взрыкнул, сдавил одной лапой ее твердые ягодицы, второй полез за пазуху Фрейдис, добрался до грудей, прихватил затвердевший сосок…

– Ах!

– Тебе больно? – спросил Медвежонок.

– Нет, нет… Холодно… Рука холодная… Нет, не убирай… Пойдем… Пойдем в баню. Там топили с утра…

– Нет!

– Ты боишься, мой берсерк? – Пальцы Фрейдис теребили «копье» Свартхёвди. Сильные пальцы. Даже сквозь меховые штаны он чувствовал их движение. Очень хорошо чувствовал.

Медвежонок ухватил шаловливую руку, прижал покрепче.

– Ты чувствуешь, как я боюсь? Полегче! Это совсем новые штаны. Не хочу, чтобы они порвались. В баню – потом. Вон там конюшня…

– Ты – мой жеребец! Неси меня, куда пожелаешь!

В конюшне было темно и тепло. Слышно было, как перетаптываются лошади… Да ну их! Свартхёвди опустил… Нет, швырнул девушку на копну сена.

Фрейдис задрала ноги…

– Помоги…

Свартхёвди разом стянул с нее шитые серебром сапоги. Вместе с носочками. Куснул за палец… Фрейдис взвизгнула. Но тут же выгнулась, помогая избавить себя от штанов. От своих Медвежонок освободился едва ли не быстрее, чем Фрейдис задрала подол, и ее ягодицы забелели в темноте.

Всё же Свартхёвди, даже изнывая от желания, помнил, кто она, потому не набросился сразу, а сначала ухватил снизу, за горячую мохнатую мякоть… Мокрехонька.

Фрейдис тут же сжала бедрами его руку, охнула… И еще раз, куда громче, по-кошачьи выгнувшись навстречу, когда Медвежонок вошел в нее…

– Не ме-едли… – почти простонала Фрейдис.

И Медвежонок и не медлил. Но и не слишком торопился. Только когда Фрейдис сдавленно вскрикнула, уткнувшись лицом в мех шубки, Свартхёвди задвигался быстрее, вонзаясь в нее, в самую глубину, насаживая ее рывками, как будто в стремительной погоне рвал на себя весло…

Фрейдис содрогалась всем телом. Каждый влажный шлепок сопровождался сдавленным воплем… Наконец и сам Свартхёвди зарычал хрипло, навалился всем весом, расплющивая женщину по деревянной полке, вбрызгивая в нее семя, а она билась под ним, как большой лосось, и еще крепче вжимала лицо во влажную, пропитавшуюся мужским потом шерстяную рубаху, чтобы снаружи не было слышно ее криков…

– А ты хорош, – с хрипотцой сообщила Фрейдис. – Лучше, чем мой жених.

– А кто твой жених? – мрачно поинтересовался Свартхёвди, вытирая уд собственными штанами.

– А зачем тебе это знать? – Фрейдис выпрямилась, забрала у него штаны и тоже подтерлась.

– Затем, что я его убью, – еще мрачнее заявил Медвежонок. – Я убью его, а ты станешь моей женой.

– Ты его не убьешь, – Фрейдис вернула ему штаны и ополоснула лицо водой из поилки для лошадей.

– Это почему же? – набычился Свартхёвди.

– Его убили сыновья Гандальфа, когда они напали на моего отца.

– А-а-а… Твой отец отомстил?

– В прошлом году. Он и его хирдманы убили Хюсинга и Хельсинга, а Хаке сумел сбежать в Альвхейм, но в Вингульмёрк теперь носа не кажет, так что отец правит этой землей безвозбранно. Значит, ты хочешь взять меня в жены, Свартхёвди Сваресон?

– Хочу, – подтвердил Медвежонок. – И возьму, что бы мне ни ответил твой отец.

* * *

– Что? Что ты сказал? – Хальфдан уставился на Свартхёвди мутноватым от поглощенного пива глазом. Второй глаз закрывала свесившаяся на лицо черная прядь. – Кого – в жены?

– Дочь твою Фрейдис, конунг! – четко, раздельно произнес Свартхёвди. – Ныне же я преподнес ей свадебный дар, и она его приняла!

– Что-о?! – На этот раз смысл сказанного дошел до сознания Хальфдана.

Он мотнул головой, отбрасывая сальные лохмы, ощерился и поднялся со своего королевского сиденья. Грозное это зрелище – разгневанный конунг Вестфольда и окрестностей. Многие бы оцепенели от его свирепого лика.

Но только не Свартхёвди. Он лишь задрал повыше заросший светлым волосом подбородок и встретил пылающий взор конунга, не отшатнувшись и не мигнув.

Мрачный взгляд Хальфдана обратился на дочь… Та скромно потупилась.

Ой, что будет!

Я пихнул локтем Харальда Щита. Тот не отреагировал. Он с удивлением глядел в пустую чашу. Мол, только что тут было пиво? Куда оно делось? Я мог бы пояснить, куда. Только что сосед Харальда опростал чужую емкость. Частично – в пасть, частично – на бороду.

Одно хорошо: большая часть пирующих пребывала в сходном состоянии. И было совсем нетрудно представить, как во время аналогичной пьянки Хальфдана едва не прикончили братья Гандальфсоны. Главное – успеть перерезать глотку бухому в зюзю мужику до того, как в нем включится викинг. Сейчас отменного воина, хёвдинга со стажем, ветерана десятков боевых рейдов Харальда Щита могла отправить в Хель даже моя Гудрун. Причем еще та Гудрун, которую я не начал учить работе с клинком.

Кстати, как она там? Не задел бы ее краем приближающийся шторм? Уж кто-кто, а Гудрун точно за брата вступится. Были прецеденты.

Я отпихнул навалившегося на меня соседа слева и выбрался из-за стола.

Поглядел еще раз в сторону Вдоводела… И решил всё же воздержаться. Взять сейчас меч – это уже демонстрация. Да и Хальфдан-конунг тоже кое-чему научился, после того как Гандальфсоны заставили его побегать по лесам. Снаружи караулила вполне трезвая и потому привычно бдительная стража.

Конунг молчал. Он, конечно, тоже неслабо принял на грудь, но меньше, чем его братва. Это потому, что здесь не как в моем покинутом времени, когда любой большой военный праздник с генералом – праздник для генерала и работа для остальных. Здесь – ровно наоборот. Хирдманы и гости наклюкиваются, а конунг – работает. Укрепляет вертикаль власти, выявляя слабые звенья и поощряя перспективных. Опять-таки ушки у него на макушке. Викинги и так особо не стесняются в изъявлении чувств и чаяний, а уж набравшись, вообще забывают об аксиоме «молчание – золото». Выпускают пар. Накопившиеся желания-обиды сыплются из них, как просо – из худого мешка. А конунг слушает. И вникает.

Вот только вникнуть в желание моего побратима ему было трудновато.

– Как это – приняла свадебный дар? – прорычал Хальфдан. – Кто позволил?

Вообще-то для принятия свадебного дара папиного позволения не требовалось. Но согласовать – рекомендовалось. Потому как дщерь вправе принять дар самостоятельно, а вот родня (читай, главный в роду) может запросто аннулировать помолвку.

– Отдай мне свою дочь, Хальфдан-конунг, и признательность моя будет велика! – ответствовал вместо своевольной дочери кандидат в женихи. Причем с таким чувством собственного достоинства, что я невольно залюбовался.

Я. Но не папаша Фрейдис. Его ответ нахального дана не удовлетворил. Более того, король Вестфольда трезвел на глазах, и мне это очень не нравилось. Пьяный и сердитый Хальфдан способен на любые поступки. Хальфдан трезвый – только на те, что ему выгодны. Женитьба моего брата на Фрейдис не была ему выгодна никаким боком.

Вот черт! Взгляд Черного обратился ко входу. Там околачивалась парочка трезвых и потому мрачных бойцов «караульной роты». Сейчас кликнет их – и начнется буча. И мясня, потому что никакого насилия над собой Медвежонок не потерпит.

Однако Хальфдан с командой «вязать» не торопился. Глянул на Медвежонкову татуированную лапу… на оголовье меча, который он не потрудился сдать на хранение. Потом – на собственного главного берсерка Харека Волка… Волк спал, уронив морду в сиськи доступной девушки. Девушка терпела, поскольку отпихнуть не решалась.

…И тут Хальфдан показал, что он – истинный конунг. Осознав, что момент для наказания дерзкого – не самый подходящий, он обуздал гнев и принял воистину королевское решение.

– Я дам тебе ответ завтра, – буркнул Хальфдан. – Ступай.

И рухнул в кресло, продемонстрировав: аудиенция закончена.

Медвежонок поклонился – нет, скорее, кивнул, развернулся четко, ухватил за рукав Фрейдис (вот же нахал) и вместе с ней двинул к выходу.

Фрейдис не упиралась. Глянула разок на папу (тот сделал вид, что пиво его интересует больше дочери) и последовала за неутвержденным пока женихом.

И я уже пожалел, что рассмотрение дела перенесено на завтра. Ой, что будет!..

Глава 30 Любовь по-древнескандинавски

«Я не понимаю: ты мой брат или кто?» К этой фразе сводился двухминутный яростный монолог Свартхёвди. И едва он замолчал, вступила Гудрун. В той же тональности.

– Помолчите! – наконец вскипел я. – Давайте сначала. Медвежонок, ты любишь ее?

– Да! – рявкнул сын Сваре Медведя.

– То есть она для тебя не просто… ммм… красивая девушка?

– Что с тобой, муж? – не выдержала Гудрун. – Брат же ясно сказал: готов взять ее без приданого. Ты его не слушал?

Ну да, ну да. Раз так, то можно не сомневаться, что чувство настоящее. Сюрприз. Никогда не думал, что Медвежонок способен влюбиться. Да еще – с первого взгляда. Этакая машина убийства – и высокие чувства!

«А сам? – оборвал я себя, посмотрев на Гудрун. – Чем ты лучше? Такой же головорез. И когда речь шла о тебе, он не мнение высказывал, а дело делал».

– Всё, брат! – оборвал я дальнейшие прения. – Ты ее хочешь, ты ее получишь! Давай думать, как это осуществить.

Сегодня Хальфдан Черный дал ответ по поводу замужества дочери. Категорический отказ. Никаких шансов.

«Я ее украду!» – заявил Медвежонок.

Легче сказать, чем сделать. То есть украсть как раз – не вопрос. Никто Фрейдис в башню не запирал и на цепь не сажал. Но потом что? Судоходный сезон, считай, завершился. Во всяком случае, если речь идет о возвращении в Данию. И куда им потом деться? Вся округа под контролем Хальфдана. И даже независимые, ну формально независимые соседи вряд ли станут ссориться с Черным из-за Медвежонка. Тем более что факт противоправных действий – налицо.

Бежать к свеям? Далеко, и не факт, что удачная идея. Родичей, таких, что встали бы за него конкретно, у Свартхёвди в этой части Швеции нет. А на пороге зима вообще-то. На материке – колотун-бабай и бескормица… В лесу вдвоем выжить можно. Такому, как Медвежонок, так и без припасов. Тот же Стенульф выживает без проблем. Но у Каменного Волка – берлога, пара настоящих волков на подхвате, и, самое главное, его не ищет местный конунг с целью вывернуть мехом внутрь.

Я задумался. Свартхёвди с надеждой глядел на меня: мою способность выкручиваться из скверных коллизий можно было сравнить лишь с моей же способностью в них попадать…

И… Есть у меня одна мысль. В порядке бреда. Тем не менее ее следует проверить. И прикинуть последствия.

В случае положительного результата.

Харальд Щит ремонтировал сани. Собственноручно: работы он не чурался. Но когда я подошел, с удовольствием распрямился, вытер руки о тулупчик и вопросительно взглянул…

– Скажи мне, друг мой, тебе знакомо такое имя: Бринхиль-ярл?

Странный вопрос. Тут все всех знают. Конечно, знакомо.

– Ярл Феррил-фьорда? Славный воин.

Ну это мне и без него известно. Если бы я с полгодика назад ограбил его селение, как советовали мне товарищи по профессии, а не оплатил по-честному все оказанные там услуги, у меня был реальный шанс проверить эту славу на себе.

– А как он – с Хальфданом-конунгом?

– Никак, – пожал плечами Харальд. – Дружбы нет. Вражды – тоже. Фьорд его Черному не нужен – бедный. Да и не от земли живет ярл Феррил-фьорда, а от виков.

– А родства у них нет?

– У них – нет. Зато с Гандальфом-конунгом он был в родстве. Даже помощь предлагал против конунга нашего, да не понадобилось. Замирились Хальфдан и Гандальф.

Замирились, верно. А потом Хальфдан его сыновей почикал. За дело, ясен пень. Но это роли не играет. Выходит, теперь меж Хальфданом и Бринхилем колючий ежик кровной мести расположился.

Щит угадал мои мысли:

– Нет, мстить за сыновей Гандальфа Бринхиль не станет. Он храбр, но не глуп.

Тоже понятно. А еще мне понятно, что моя мысль, может, и не такая бредовая…

Во время нашей последней (и единственной) встречи Бринхиль-ярл объявил торжественно, что он мне должен. А за такие слова здесь принято отвечать…

– Дурень твой брат, – резюмировал Харальд Щит, когда я поделился проблемами моего побратима и своей идеей. – Пахтал бы Фрейдис, пока не наскучит, Хальфдан ему б и слова хулительного не сказал.

– Он хочет взять ее замуж, и он – мой брат, – напомнил я.

Это Харальду понятно. Родич хочет – ты помогаешь. По-любому. Потом можешь ему строгий выговор сделать. С занесением на физиономию. Но – потом.

Что Харальду непонятно: как можно женщину выше прибыли поставить. Но и тут он нашел объяснение. Берсерк.

Кратко изложив мне свою точку зрения на умственные способности Воинов Одина, Щит перешел к деловой части.

Если Свартхёвди смоется с дочерью Черного, Черный страшно обидится. Но если я скажу: ничего не знаю, ничего не помню, то на правеж меня не поведут, скорее всего. Потому что Хальфдану тоже понятно: берсерк – существо непредсказуемое. Может, даже, в случае последующего успешного бегства в Данию, можно будет и откупиться от конунга. И стоило бы… Черный – конунг серьезный. Ему обиду прощать – авторитет терять. Нельзя.

А как насчет сухопутной трассы в Феррил-фьорд, поинтересовался я.

Есть такая. Но – сложная. Рискнет ли мой брат? Хотя, тут же поправился Щит, тупой вопрос. Конечно, рискнет. Он же берсерк…

– Брат! – Медвежонок так обрадовался, что едва меня не задушил. Я еле вырвался. – Я знал: ты выручишь!

Ну да. Если они доберутся до Феррил-фьорда и скажут ярлу, что они от меня, обижать их не станут. Но вот доберутся ли?

Свартхёвди не сомневался. Он был готов всю зиму по лесам мыкаться, а тут – какой-то марш-бросок по горам… Недельки на две.

Медвежонок метнулся к Щиту выяснять маршрут.

А я направился к Лису. Мой ирландский кореш должен знать, какую подляну готовит ему влюбленный Медведь.

Старина Красный Лис в панику не впал.

Его мнение было таково: Свартхёвди мой брат, но он – большой мальчик. Да и украсть девушку, которая пришлась по душе, не такой уж большой проступок. За это не убивают, если нет бесчестья. А какое бесчестье, если парень готов жениться? Ясное дело, папаша имеет полное право вызвать похитителя на поединок. Такое случается сплошь и рядом. Ничего особенного.

Ну да. Я помнил один такой прецедент. Папаша и неудавшийся зять друг друга насмерть порешили. Обычное дело.

Ты не переживай, заверил меня Лис. Вызвать берсерка на хольмганг, да еще такого, как Медвежонок, это глупый поступок. Обычно наоборот бывает: когда хотят отхватить кусок неположенного, провоцируют суд богов и выставляют как раз берсерка. Потому как – Воин Одина, во-первых, и безбашенный отморозок, во-вторых. А завалить берсерка, по всеобщему убеждению, может только другой берсерк.

Не бог весть какое утешение. У Хальфдана тоже есть берсерки. С одним я знаком, и производит он весьма серьезное впечатление.

– Ты о Хареке Волке? – поинтересовался ирландец.

– О нем.

– Не думаю, что ульфхеднар-вестфольдинг может справиться с даном-берсерком.

– А мне говорили, Мурха, что Харек хорош! – вмешался в беседу Лисов хольд Грихар Короткий. – И он уже убивал Воинов Одина.

– Ха! Он убивал таких же норегов, как он сам! Пусть-ка попробует завалить дана, которого учил сам Каменный Волк!

Тут к беседе подключился еще один ирландский хольд, Давлах Бычок, и они принялись обсуждать берсерочью тему…

Я узнал много интересного. Например, что продвинутый берсерк не просто неуязвим для ран, но и делает тупым оружие противника. Что здесь, в Норвегии, нормальная ситуация, когда берсерк приходит в дом бонда и берет всё, что ему понравится, включая женщин, а если бонд против, то хольмганг – и летальный исход. И жаловаться ярлу или там тингу бессмысленно, потому что – берсерк. И даже убить берсерка рискнет не каждый, потому что он – Воин Одина. Обидится Одноглазый, отомстит со всей божественной беспощадностью. И вообще, какие претензии можно предъявлять земной кальке того, чьи эпитеты: Внушающий Страх, Сеятель Раздоров и прочее.

Кстати, насчет «оружие становится тупым» – это интересная тема. Вспомнилось, как я сам убивал берсерка, тело которого казалось твердым, как доска. И то, что от ударов мечом или копьем на теле Стенульфа и Свартхёвди оставались синяки, но не раны. Мистическая способность делать оружие тупым вполне укладывалась в логическую картину. Как и то, что берсерка реально завалить кулаком или дубиной… Тем, что нельзя затупить.

А самый лучший способ завалить воина-оборотня – уронить на него каменюку. Побольше и с приличной высоты. На этом варианте мнения ирландцев сошлись и дискуссия прекратилась.

– Давай-ка, друг мой, обсудим, что мы скажем Хальфдану, когда он захочет узнать, куда подевались твой брат и его дочь, – предложил Лис. – И это должны быть не обидные слова, потому что он, как-никак, предложил тебе свое гостеприимство, а это многого стоит. Пусть ты и отказался, было бы бесчестно отнестись к Хальфдану без должного уважения.

«Не только бесчестно, но и опасно», – расширил я дипломатичную формулировку Лиса. Тот, как и все воины-скандинавы, очень щепетильно относился к словам, которые могли быть истолкованы как намек на… недостаточную храбрость собеседника.

Да, это стоило обсудить.

– Есть мысли?

– Есть предложение, – Красный Лис погладил бороду и усмехнулся. – Говорить буду я.

Глава 31 «Ваш берсерк умрет!»

Надо отдать должное Медвежонку: тактического мышления он, несмотря на любовь, не утратил. Не стал воровать девушку немедленно, а подождал, пока Хальфдан уберется из Упплёнда.

Отсутствие Фрейдис заметили только к обеду. Строгий выговор соглядатаям Хальфдана, если таковые имелись!

Надо полагать, сначала ее искали в самом городке.

Не нашли.

Вечером поиски приобрели системный характер, и первым делом люди конунга заявились к нам, то бишь на подворье Харальда Щита.

И спросили Свартхёвди Сваресона.

– Его здесь нет, – лаконично ответил Харальд.

– Его нет с утра! – предъявил Харальду Хальфданов ярл Игге Хитрый.

Пробивка? Или уже успели поговорить с кем-то из Харальдовой челяди?

– И что? – продемонстрировал удивление Щит.

– Он – твой гость!

– И что?

Тут Игге следовало смутиться и отвалить, потому что гость – это не трэль. Оказавший гостеприимство не несет за гостя ответственности. Обязан защитить, если что, но не более того. И то – у себя на подворье. Гарантом добропорядочности гостя он тоже не является.

Игге не отступил. Он перенес внимание на меня.

– Где твой брат, Ульф Вогенсон?

– Разве я сторож брату моему? – процитировал я, но Игге был незнаком с Библией.

– Я говорю голосом Хальфдана-конунга!

– Не похож! – Я ухмыльнулся максимально нагло.

– Что? – опешил ярл.

– Голос, говорю, не похож.

– Шутишь? – прищурился Игге Хитрый. – Все знают, что твой брат сватался к Фрейдис и конунг ему отказал!

– И что, по-твоему? Он с горя пошел и утопился?

– Нет! – рявкнул Игге. – Он ее украл!

– Ого! – произнес только что подошедший Тьёдар Певец. – За такие слова полагается ответить. Ты так уверен, что она не пошла с ним по собственному желанию?

– Что ты знаешь? – мгновенно обернулся к нему Игге.

– То же, что и все, – пожал плечами Тьёдар. – Многие видели их вместе, и никто не заметил веревок на руках Фрейдис.

– Где? Они? Сейчас? – чеканя каждое слово, пролаял Игге-ярл.

– Мне это неведомо, – равнодушно ответил я. – Хочешь, могу поклясться именем Тора, что не знаю, где они сейчас?

А что? Я действительно не знаю, где они. Только – куда направляются.

В общем-то это был знак примирения. Игге – не настоящий ярл. У него нет своей команды. Он – человек, который командует людьми, присягнувшими Хальфдану. И его полномочий вершить суд и расправу в Упплёнде конунг не объявлял. Во всяком случае, при мне.

– Поклянешься, – процедил Игге. – Конунгу.

И свалил.

Игге тоже можно понять. Когда Хальфдан вернется, то за пропажу дочери спросит с него.

* * *

И конунг спросил. Игге перестал быть ярлом. А ко мне явился всё тот же Харек Волк.

Не один пришел – с группой товарищей в полном боевом. Надо полагать, чтобы показать, чьи в Упплёнде плюшки.

А мы тут – своими баловались. Я тренировал Гудрун. Мечи затупленные, учебные, но с рабочим балансом, привычным руке. Атака «двойкой», финт в лицо, укол в бок и уход. В последней фазе Гудрун сбрасывала темп, потому что «проваливалась». Очень хотелось меня достать. Хорошо хоть начало атаки перестала явно показывать.

Я не учил ее сложным комбинациям. Никаких движений, провоцирующих врага на нужную тебе атаку. Все примитивно. Обманул, метнулся, достал, убежал. Не достал – всё равно убежал.

Я ей уже раз сто объяснял: главное, не врага убить, а не дать убить себя. Не берсерки, чай. Нормальные люди. Понимала. Кивала… Но в процессе – увлекалась. Входила в азарт, налетала свирепо, оскалив белые зубки… И «проваливалась». И промахивалась, потому что уж слишком явно обозначала удар. Финт не спасал.

Но как раз ко времени появления Харека Гудрун почти дошла до нужной кондиции: подустала, растеряла азарт (всё равно не достать!) и сосредоточилась на «дорожке». То бишь на правильном движении.

И начало получаться. Красиво. Быстрый, легкий, танцующий выпад и такой же уход. Без ненужного азарта. Чистая техника.

И тут ввалились «зрители». И Гудрун сразу растеряла изящество и переключилась на результат.

– Ты что творишь! – рявкнул я. – Что за уродство! Двигайся как я учу! Красиво!

Скажете, нехорошо так – с женщиной, да еще и беременной? Но тут не до гуманизма.

Как говаривал мой беглый братец: женщина с оружием уже не женщина, а враг.

А могучие вестфольдинги наслаждались бесплатным шоу. Комментировали. Сначала – громко, потом – потише. Собственно, женщина с оружием здесь, в Норвегии, – не редкость. Бывают даже женские хольмганги или типа того. Но тут хирдманы въехали, что женщина, причем красивая, не просто машет железкой, а умеет ею орудовать. Они не знали, что умение Гудрун – строго в обусловленных пределах. Зато в них моя любимая действовала так же быстро и четко, как среднестатистический дренг. И так же опасно.

Сам Харек заинтересовался. Настолько, что когда кто-то из его бойцов гоготнул и отпустил скабрезный комментарий в адрес моей жены, то схлопотал от начальника по шее.

Ладно, пора заканчивать. Напоследок я решил порадовать мою девочку, чуть промедлил с уклоном… И тупое жало меча весьма чувствительно долбануло меня в бок. Был бы меч острым, пожалуй, пробил бы панцирь…

Наградой мне был чудесный смех и сияющие счастьем глаза.

– Молодец, отдыхай! – крикнул я и покосился на незваных гостей. Те – заценили. Даже Харек, который точно должен был видеть, что я поддался.

Вот так, господа нореги! Знайте наших! У нас на Сёлунде даже девушки – воины.

– Рад тебе, Харек-ярл!

– Не могу сказать того же, Ульф-хёвдинг! – отрезал ульфхеднар. – Конунг хочет тебя видеть!

– Он меня увидит.

– Прямо сейчас!

– Не получится, – покачал я головой. – Мне надо привести себя в порядок. Не могу же я предстать перед конунгом Вестфольда, Агдира, Раумарики, Согна и множества других земель в таком виде? – Я похлопал по пластинам тренировочного доспеха. – Это было бы неуважением.

– Ты не девка, чтоб конунг тебя разглядывал, – проворчал Харек.

Но настаивать не стал. Позволил мне уйти в дом… Где я первым делом приказал Дриве бегом бежать к Красному Лису и сообщить, что меня требует к себе конунг.

Сам же – не торопился. Надел на поддоспешник блестящую от жира кольчужку, поверх – чехол-балахон, а уж на балахон пеструю, как фазаний хвост, верхнюю рубаху, синий, как горное озеро, плащ с золотым шитьем ко канту, шерстяную шапочку с шелковой изнанкой, поверх нее – открытый шлем. Само собой – пояс, оружие и побрякушки из драгметаллов.

На все про все ушло около получаса. И всё это время Харек с группой поддержки терпеливо ждали. Правда, не на сухую. Я попросил Харальда Щита поднести им пива. За мой счет.

Но, когда я наконец закончил туалет и вышел во двор, там меня дожидались не только Харек с братвой, но и Красный Лис с дюжиной ирландцев.

Вот теперь можно и на стрелку ехать.

– Ваш берсерк умрет! – рявкнул конунг. – Я так решил!

Я, забыв о нашей с Красным Лисом договоренности, собрался возразить, но ирландец успел меня опередить:

– Я раньше не говорил тебе этого, конунг, но сейчас скажу: никогда не любил вас, норегов, особенно вестфольдингов. А знаешь почему?

Хальфдан опешил от такой дерзости. Даже дар речи потерял. Открыл рот, закрыл, снова открыл, запыхтел… Его красная физиономия стала и вовсе багровой.

– А потому, – беззаботно продолжал ирландец, – что вы, вестфольдинги, хотите поступать с другими как вам заблагорассудится, а когда так поступают с вами, орете: «Убью!»

Я думаю, именно это и хотел заорать Хальфдан Черный, но он не стал бы конунгом, если бы не умел держать себя в руках… Когда чувствовал, что в этих руках собраны не все козыри. Как сейчас.

– Надеешься на Ивара Рагнарсона? – прищурился Хальфдан. – Думаешь, Ивар станет ссориться со мной из-за такого, как ты? Или такого, как этот ваш Медвежонок? Я запретил ему приближаться к Фрейдис, а он ее украл!

– А ты? Как бы поступил ты?

– Я – конунг! И сын конунга! Если боги будут благосклонны, я стану конунгом всего Северного Пути[31]! А кто он такой, этот Свартхёвди Сваресон?

Тут уж я обиделся. Вот не терплю этих начальственных понтов. Вот просто не могу себе представить, чтобы Ивар или паче того Рагнар сказали: я – конунг, а ты – никто. Если ты настоящий конунг, то и говорить ничего не надо. Ивар глянет – собеседник укакается.

– Свартхёвди – мой брат! – Я уставился на Хальфдана со всей доступной мне суровостью.

А чего? Он – Черный. Я – Черноголовый. Мы одной масти. Хотя он, конечно, зверек покрупнее.

Хальфдан задрал бородищу. Хотел, видно, сказать: «А сам ты кто такой?»

Не сказал. Лично я ему ничего плохого не сделал. И при этом я был этакой персоной инкогнито. С Красным Лисом всё понятно. Крутой хёвдинг Ивара Бескостного. С примерно такой же ролью, какую у самого Хальфдана выполняет Харек Волк. Однако ему наверняка донесли: это не я – при Лисе, а Лис – при мне. И о том, что мы с Медвежонком набезобразили в Согне-фюльке, ему тоже наверняка донесли. Опять же – сага о Волке и Медведе… Когда такой человек, как Хальфдан (не будем забывать, что он добром и силой подмял под себя кучу соседей, значит, в башке каша есть) видит такого мелкого хлопца, как я, вокруг которого стоят лучшие головорезы (тут еще и Гримара Короткую Шею самое время вспомнить, который меня летом сопровождал) Ивара Бескостного, то он невольно задается вопросом: а какого хрена рулю я, а не они? Может, я тоже – сынок чей-нибудь или типа того? Возник ниоткуда, без всякой протекции пробился в высшие слои общества… Ну так не бывает! Даже там, где решает сила и храбрость. Потому что сила и храбрость – это тоже наследственное. Социальные лифты здесь работают максимум на три-четыре этажа. Безродному подняться выше хускарла практически невозможно. Разве что ему лично благоволят боги. Но тот, кому они благоволят по-настоящему, рождается в семье конунга, а не в семье бонда-арендатора.

Все эти мысли я не мог бы прочесть на красной физиономии Хальфдана. Конунг же. Но угадал, надо полагать, точно. Бычить он прекратил. И сказал уже спокойно:

– Дочь свою за брата твоего не отдам!

И это, к сожалению, было Решение. Оно звучало лучше, чем «убью», но, зная Медвежонка, я мог уверенно предположить: он не отступится. Хальфдан – тоже. Но можно же поискать компромисс, ведь, если викинг не может получить свое бесплатно, он превращается в торговца.

– Скажи мне, Хальфдан-конунг, а за кого ты намерен отдать свою дочь? – очень вежливо поинтересовался я.

– За достойного человека! – не раздумывая, ответил Хальфдан.

«Достойного», читай «верного и авторитетного». Насколько я слышал, таким был один из Хальфдановых ярлов. Геройски погибший, когда оборзевшие сыновья Гандальфа-конунга застали Черного врасплох и едва не прикончили.

Что ж, идея у Хальфдана правильная. Отдать дочь за кого-то из здешних конунгов – отказаться от перспективы захапать его территорию. Не все ж такие бездетные, как покойный хозяин Согне-фьорда. Да и приданое надо отстегнуть, если отдаешь за равного. А если за собственного ярла, а еще лучше – за соседского, совсем другое дело. Глядишь, с его помощью не уменьшишь владения, а расширишь. Для вождя, нацелившегося подгрести под себя всю Норвегию, династические браки заключаются только в ситуации, когда после смерти свекра наследников мужского пола не числится. А уж отдавать дочь за какого-нибудь свейского или датского конунга – вообще неправильно. А вдруг он вознамерится сам отхапать… то есть унаследовать тестево имущество?

Свартхёвди – не конунг. В политическом плане он – ничто. И личных заслуг перед конунгом никаких, это точно. И толку с него в качестве зятя – как от козла в огороде. Один разор то есть.

Впрочем, если Медвежонку удастся увезти Фрейдис на Сёлунд, то выцепить ее оттуда будет весьма затруднительно. Есть два варианта: потребовать отступного или прислать мстителя для божьего суда, потому что любая силовая акция на земле Рагнара чревата очень болезненной отдачей.

Это я так думал, позабыв о собственном печальном опыте. И за эту неправильную мысль мне еще предстояло расплатиться. Но – позже. Сейчас я напряженно искал выход из тупика. И, кажется, нашел его. Боги! Почему бы мне не воспользоваться уже привычным способом психологического давления на незрелый средневековый ум?

– Ты решил, конунг, – торжественно подтвердил я. – Ты решил. Но что решат боги?

– Боги?

Будь Хальфдан представителем другой эпохи, он бы с ходу возразил: «А боги тут при чем? Это наши дела, людские».

Но Хальфдан родился в девятом веке от Рождества Христова и точно знал: боги всегда причем. А если они ни при чем, то, значит, ты что-то упустил. Тем более, он же конунг. Он уверен, что там, в Асгарде, за каждым его шагом следят и пометочки в картотеке делают: правильное деяние, неправильное деяние…

– Кажется мне, Хальфдан-конунг, что мой брат и твоя дочь не просто так встретились… – многозначительно изрек я. – Может, та самая, отдельно лежащая прядь, которую ты видел в вещем сне[32], и есть потомок моего брата и твоей дочери?

– Ты откуда можешь это знать? – рявкнул Хальфдан.

– Я не знаю, я лишь предполагаю, – был мой скромный ответ. – Знают же – боги. Вот их и следует спросить.

– Спросим! – свирепо пообещал Хальфдан. – Обязательно спросим! Но не у твоего брата!

– Почему ты так говоришь? – насторожился я.

– Потому что вряд ли мои люди станут брать его живьем! – осклабился конунг.

Ошибся конунг. Свартхёвди не убили.

Глава 32 Хольмганг на неравных условиях

Кажется, я понимаю, почему она его зацепила, эта Фрейдис. Невероятной жизненной силы девушка. Жизнь из нее буквально брызжет. А какая улыбка! Эти ямочки на щечках, это сияние глаз и блеск зубок… Ей-богу, сам бы влюбился, если бы мое сердце не было полностью оккупировано Гудрун. И как она держалась за его руку! По глазам видно: умрет, а не отдаст.

Уже не отдала один раз. Так мне сказали. Вцепилась в него, обвила, как плющ, не позволила ни драться, ни обезуметь…

И наверняка спасла, потому что с двумя десятками отборных хирдманов не справиться даже берсерку. Может, ему даже убить никого не удалось бы, ведь с ним не собирались рубиться. Здесь, в Вестфольде, знают, как надо обращаться с берсерками. Стрелы, метательное оружие…

Любовников захватили врасплох. Выследили сначала (своя ж земля, не чужая), выбрали подходящий момент и правильное место. Заняли удобную позицию – сверху. Да так, что сразу не подступиться. Будь ты хоть самый настоящий медведь, а вверх по каменной осыпи особо не побегаешь. Тем более под градом стрел и копий. Так, наверное, и планировали. Выскочит берсерк из укрытия, озвереет, полезет драться… И тут его – в сорок рук, дистанционно…

Так что спасла моего побратима пылкая Фрейдис. Обняла, вцепилась… И не решились хирдманы бить по дочери собственного конунга.

Уж как она их уговорила вообще Медвежонка не трогать, только Одину известно. Но уговорила именно она. Побратима я знаю: убивать он мастак, а вот вести переговоры с противником…

Короче, привезли их в Упплёнд вдвоем. И свободными. Условно свободными. Медвежонок поклялся Мьёлльниром, молотом Тора, и предками, что не окажет сопротивления, не попытается удрать и встанет на суд конунга один и без оружия.

И клятву такую дать тоже наверняка Фрейдис уговорила, потому что – страшная клятва.

Ну как прикажет конунг: убейте этого дана нехорошей смертью! А у дана даже оружия в руках нет, чтобы принять судьбу как подобает воину и – прямиком в Валхаллу!

«Ох и дорога ты моему брату, Фрейдис, дочь Хальфдана, если он ради тебя пошел на такое!»

Нет, он не боится. Смотрит гордо и дерзко. И Хальфдан тоже смотрит. То на него, то на дочь… Ух как смотрит! Аж бакенбарды топорщатся от перекатывающихся желваков. Стой я поближе, наверняка услышал бы зубовный скрежет.

Налюбовался. Перевел взгляд на нас с Лисом. На всю «бригаду поддержки». Да, немного нас по сравнению с воинством конунга. Но я заметил, как Красный Лис, поймав взгляд Хальфдана, ненароком поправил свою вывешенную наружу золотую бляху с вороном и лучником, которую любой викинг понимал однозначно: «Я – человек Ивара Рагнарсона».

Если кто забыл, напоминаем. Бабка за дедку, дедка за репку… И если бабка у нас господин Бескостный, то дедка – сам Рагнар. И уж если Рагнар возьмется, то надает по репе – мало не будет. Ищи компромисс, будущий конунг всех норегов! Ищи…

Уклонился конунг. Казнить нельзя помиловать. Или в данном случае ближе: «уволить нельзя трахать»?

– Пусть боги решают! – заявил он. – Только ты, Свартхёвди Сваресон, сам драться не будешь. Посторонний станет за тебя драться.

– Может быть, я? – немедленно предложил Красный Лис.

– Ты разве посторонний? – поднял бровь Хальфдан.

– Но ведь не родич же, – резонно возразил ирландец.

– Ты – не годишься! – отрезал конунг.

– Ладно, – не стал настаивать Лис. – А кто будет драться за тебя?

– Вот он! – Конунг, не раздумывая, указал на Игге Хитрого.

Для последнего это оказалось новостью. Но отказываться, понятное дело, Игге не стал. Понимал меру своей ответственности. Опять-таки, выиграет он хольмганг, глядишь, снова в ярлы выйдет.

– Ну… – Хальфдан Черный окинул своих приспешников и прочий народ, собравшийся на суд, – кто встанет за сёлундца?

Никто не рвался. Тоже понятно. Хороший воин без нужды драться не станет. А плохой – вообще не станет. Тем более против матерого викинга.

Черный задумался… Поглядел на меня… Я добродушно улыбнулся. Мол, всегда к вашим услугам. Но только уж если Красный Лис признан неподходящим, то я – однозначно мимо. Родственник.

– Пусть будет так, – наконец объявил Черный. – Кто встанет за вестфольдинга, получит от меня марку серебром. До поединка. А встать может любой, кроме тех, кто приплыл с тем, кто оскорбил мое гостеприимство подлым воровством!

– Отец! Свартхёвди меня не крал! Я сама с ним пошла! – подала голос Фрейдис.

Конунг поглядел на нее с неудовольствием. Девкам слова не давали. Но та не унималась:

– И в знак того, что я пошла с ним по доброй воле и боги на нашей стороне… Я сама готова встать за него на хольмганг!

Опаньки! Вот это вариант!

– Ты не можешь! – сердито отрезал папаша.

– Почему же? – подбоченилась девушка.

– Какая ж ты посторонняя!

Раздались смешки, которые тут же стихли под свирепым взглядом Хальфдана.

– И что же? – не сдавалась Фрейдис. – Ты сам сказал: любой, кто не приплыл со Свартхёвди! Да и марка серебром мне не помешает, – добавила она рассудительно.

Хальфдан раздумывал с минуту… Потом кивнул.

– Я сказал свое слово, – заявил он. – Ты глупей козы, если думаешь, что одолеешь Игге. Но будь по-твоему. До первой крови.

Я хотел возмутиться… Потому что был уверен: Хальфдан здорово преувеличил умственные способности дочери. Не успел.

Красный Лис и Далбает одновременно опустили мне руки на плечи и не дали шагнуть вперед и прокомментировать выбор заботливого папаши.

– Он же ее голыми руками прибьет! – зашипел я.

– Поглядим, – флегматично отозвался ирландский кормчий.

– Не лезь, Ульф, – подхватил Красный Лис. – Это хольмганг. Здесь боги решают, а не люди.

Угу, счас. Но вырываться я не стал. Смотрелось бы глупо. Да и что я могу изменить, когда конунг уже решил.

Как оказалось, я еще многого не знал о здешних судебных поединках.

– Бочка или веревка? – спросил Игге Хитрый у своего конунга.

Не понял.

– Яма, – ответил конунг.

Лицо разжалованного ярла выразило разочарование. Но он – кивнул.

И вскоре я увидел, каким образом здесь, в Норвегии, обеспечивают равноправие.

Сначала разметили круг. Вернее квадрат. По всем правилам. По-взрослому. Потом подогнали пару трэлей, которые прямо посреди боевого поля выкопали узкую яму где-то в метр глубиной. Тем временем Игге избавился от боевого железа, оставшись в одной нательной рубахе. Прямо скажем, не по погоде наряд.

Когда трэли закончили, Игге не без труда (тесная) влез в яму, и один из хирдманов вручил ему меч. Не его собственный, а короткий и широкий. Даже не меч, а тесак, скорее.

О! Фрейдис тоже разделась. До рубахи. Но закапывать ее не стали. И оружие ей вручили знатное. Еще одну рубаху. Но не торопитесь смеяться. В рубаху вложили камешек этак в полкило весом, по моей прикидке. А саму рубаху скрутили в тугой жгут приличной длины. Фрейдис взмахнула этим «инструментом» пару раз, и я понял, что, приложись этакая штуковина к голове Игге, и голове придется несладко.

Толпа вокруг собралась – человек триста как минимум. Большинство расположилось на склонах и крышах, потому что партер был полностью оккупирован самыми рослыми, воинами. Мне, впрочем, выделили местечко в первом ряду.

Я покосился на Медвежонка. Побратим по-прежнему был без оружия и в окружении бойцов конунга. Мрачный. Происходящее его не радовало. Но он дал клятву принять суд конунга – и терпел. Пока что можно было сказать: Черный обошелся с ним по-доброму. Мог бы и шкуру содрать. Хотя еще не вечер. Если по результатам поединка выяснится, что боги не на стороне Свартхёвди, он окажется полностью в воле Хальфдана. Вот ведь сволочь вестфольдская! Дочку за дана отдавать не захотел, а жизнью ее рискнуть – да пожалуйста!

Фьють!

Игги без труда уклонился. Но это был «пристрелочный» удар.

Второй едва не угодил ему захлестом по макушке. Но мужик изогнулся и пришлось – по спине. Звук был таков, будто приложили набитым шерстью мешком по борту лодки.

Упс! Едва не достал, нехороший человек. Девушка решила обойти Игге справа, а он, не глядя, с перехватом, ширнул своим тесаком за спину. Самую малость не достал. Но его неудачу едва не компенсировала сама Фрейдис. Шарахнувшись, чуть не треснула себя «боевой рубахой» по ноге. Но чуть – не считается.

И новый замах… Далеко. Напугал ее Игге. Еще с минуту она пыталась зайти противнику с тыла, но Игге вертелся в своей земляной «подставке» довольно ловко и спину не показывал. Причем особо не торопился. Если солнце находилось с удачной стороны, он вообще не реагировал, пока Фрейдис топталась у него за спиной, не решаясь подойти на убойную дистанцию. Поворачивался, лишь когда она бросалась в атаку. Причем старался левой рукой перехватить текстильное оружие. Но – безуспешно. Потому что Фрейдис била на почти предельной дистанции.

Народ заскучал. Тоже понятно. Так наши поединщики до весны могли сражаться. Разок-другой Игге пытался ее подловить, изображая невнимание, а потом пробуя достать Фрейдис длинным – насколько позволяла его позиция – выпадом.

Но Фрейдис всякий раз успевала отскочить. Пару раз ей удалось треснуть бывшего ярла по руке. Больно, но не эффективно.

Фрейдис надо сокращать дистанцию атаки. Иначе шансы достать бывшего ярла у нее, мягко говоря, незначительные. Чтобы повредить такого здоровяка, как Игге, да еще такой хитрой штукой, надо бить максимум с двух шагов. Но на такой дистанции Игге вполне способен на контратаку. В том, что даже таким неказистым клинком он сумеет подрубить девушке ногу, можно не сомневаться.

Хотя лично мне показалось, что Игге не бьет по-настоящему. Все же дочь конунга…

Воин аккуратничает, девушка побаивается… Не то чтобы побаивается… Фрейдис, безусловно, смелая девушка. В смысле – отцу перечить не боится. А вот на клинок идти, тут совсем другая храбрость нужна. Или практика.

Наконец этот вялый хоровод надоел даже Свартхёвди.

– Фрейдис! Красавица моя! Бей его, не бойся! – заревел мой побратим, да так, что девушка услышала его даже сквозь гомон и галдеж зрителей.

И послушно ринулась вперед, замахнувшись что было силы.

Результат не заставил себя ждать. Игге перехватил полотняный жгут, рванул на себя… И Фрейдис рухнула прямо ему в объятия. Чем он незамедлительно воспользовался. В позитивном смысле слова: аккуратно чиркнул ее тесаком по руке. Очень аккуратно сработал, надо отдать ему должное. Не рана – ранка. Пожалел дочку начальства.

Чистая победа?

А вот и нет! Упакованный камешек захлестнул-таки поставленный блок. И хватил бывшего ярла по уху. До крови.

Поединок, естественно, остановили. Игге (с большой неохотой) выпустил конунгову дочку. Выбрался из норы, потрогал ухо… Увидав кровь, скорчил недовольную рожу.

Конунг тоже выглядел недовольным. Поединок – до первой крови. А первая кровь, получается, за Фрейдис? Свартхёвди радостно щерился. Но судьи – засомневались. Первая кровь – это да, конечно. Но с другой стороны, Игге явно мог достать девушку первым, да и в финале она оказалась целиком в его власти.

К «официальным» судьям присоединились добровольные консультанты. Серьёзное ж дело: понять волеизъявление богов! Мнения кардинально расходились.

Орали громче, чем во время поединка.

Я поглядел на Лиса: ирландец ухмылялся. И Свартхёвди тоже ухмылялся. Еще шире, чем прежде. Что-то они такое знают, чего не знаю я?

Ну-ка, в чем дело?

– На Харека глянь, – посоветовал Красный Лис.

Та-ак… Очень красноречиво. Главный берсерк короля Вестфольда и окрестностей явно готовился к бою. Не дожидаясь, пока королевские советники наорутся.

Блин! Харек Волк – это серьезно. Это – берсерк. Сразу заныла моя раненная на Сконе рука. Ни малейшего желания драться с воином Одина у меня не было.

А вот у кое-кого – было.

Медвежонок просто цвел и пах. Лыбился и ножищами притоптывал в нетерпении.

Харек пробовал остроту секиры… Ногтем, мозолистой дланью… Не удовлетворился, достал оселок, довел нижнюю кромку, постучал, проверяя целостность… Я не слышал, как звенит боевой топор, но звенел он правильно, потому что Харек сунул секиру в петлю, протолкнулся через толпу самозваных судей и что-то сказал конунгу. Хальфдан рыкнул, и ор утих. Конунг встал и двинулся к подсудимому. Остановился шагах в пяти, поглядел на довольную рожу Свартхёвди (тот всё уже понял) и резюмировал:

– Ты – против Харека. До… – наверное, хотел сказать «до смерти», но передумал. – Пока боги не выкажут свою волю!

Это значило: пока один из бойцов не потеряет возможность драться. Что ж, понятно. Не до первой же крови им драться. Берсеркам.

Глава 33 Поединок воинов Одина

Разница между моим побратимом и вестфольдингом, на первый взгляд, была невелика. Оба высокие, плечистые, жилистые. Волосы и бороды желтые, глазки маленькие, носы толстые, морды кирпичом. Одним словом, типичные викинги. А вот манера двигаться – разная. Свартхёвди ступает широко, держится прямо. Харек – другой. Он не идет – скользит. Угрожая, чуть горбится, отчего выглядит меньше ростом, зато руки кажутся длиннее…

И на поединок они тоже экипировались по-разному. Харек Волк стянул рубаху, поплевал на ладони, принял секиру, поиграл… Узоры татуировок на его плечах потекли, затрепетали, как сеть на ветру. Щита он вообще брать не стал.

А вот Свартхёвди не стал разоблачаться. Он всегда дрался в доспехах. И Стенульф – тоже. Такова, вероятно, специфика их «школы».

Впрочем, от прямого полновесного удара «бородатой» секиры такого размера, как у Волка, ни один доспех не защитит.

Харек сунул что-то в рот, задвигал челюстями…

Медвежонок затравку лопать не стал. Похоже, был уверен, что «включится» и без нее.

Так и вышло. Взгляд его потерял осмысленность, когда по бороде Харека потекла слюна.

Раскачиваясь, упругой танцующей походкой два воина-«оборотня» двинулись… по кругу.

Для меня это было неожиданностью. Я привык к тому, что в состоянии боевого безумия Свартхёвди немедленно атакует…

Харек Волк зарычал. Свартхёвди ответил ему коротким басистым рявком. Я переживал за побратима (Харек чертовски опасен), но при этом мне было ужасно любопытно. Увидеть, как сражаются два берсерка, вдобавок таких, что способны управлять своим безумием, – невероятно интересно.

Свартхёвди извлек меч, который до того оставался в ножнах. Раз – и клинок уже смотрит на противника.

Волк прыгнул. Я не успел заметить движения. Промельк, звонкий лязг зубов и почти одновременно лязг железа. Брызнули пластинки панциря. На животе у Харека появилась горизонтальная черта – неглубокая некровящая рана. Царапина.

Оба разом отпрыгнули. Высоко, будто их батут подбросил. Закачались оба… Два живых маятника. Но с разной амплитудой и разным рисунком движения. Волк – заметно быстрее.

Толпа вокруг сходила с ума. Ор стоял такой, что, казалось, воздух сделался плотным, как вода. У меня даже дыхание сперло…

И опять первым прыгнул Волк. Секира засверкала, запорхала, перелетая из руки в руку. И не просто так. Каждое движение было атакующим. От щита Медвежонка полетели щепки. Меч превратился в сплошное стальное крыло. Нет – в веер. Харек плясал внутри него, причем траектория топора ни разу не пересеклась с траекторией меча. Нет, увидеть соударение я бы не успел, но услышал бы – наверняка.

– Ульф! Ульф! Ульф!!! – ревели вестфольдинги.

И они разбудили Волка. Моего.

Как-то так получилось, что стоявший рядом со мной Далбает отодвинулся ровно настолько, чтобы снежно-белый красавец, не видимый никому, кроме меня, встал у моего бедра. Мир затрепетал, подернулся рябью, внезапно приобрел удивительную четкость… И я увидел валькирий.

Нет, не прекрасных дев в чешуе доспехов, а серебристое мерцание воздуха над поединщиками. Будто гигантские стрекозиные крылья. Но я точно знал: это те самые валькирии. Небесные девы. И что еще важно: неуловимое глазу мелькание стали превратилось в читаемый рисунок… Прекрасный рисунок. У меня дыхание перехватило… Такого я не видел даже на показательных выступлениях мастеров в моем прошлом мире. А ведь там каждое движение было обусловлено и отрепетировано. И уж конечно фехтовальщики не ставили своей целью убить противника.

Воины Одина двигались так, будто их соединяли невидимые нити. При этом – асинхронно и абсолютно по-разному. Движения Свартхёвди были короткими, сметающими, а сам он практически не сходил с места, только разворачивался. А Волк непрерывно менял уровень атаки, припадал к земле, атаковал то сверху, даже в прыжке, то снизу, пытаясь достать под щит…

Медвежонок сбивал все атаки с неторопливой (поправка на мое новое восприятие) грацией. Правда, щит у него уже был сильно потрепан. Края совсем разлохматились. Да и броня, особенно справа, выглядела не лучшим образом. А что там, под ней, можно было только догадываться. Впрочем, и на Хареке осталось несколько «росчерков». И в одном, на боку, даже кость проглядывала, как мне показалось.

Но на скорости и точности ударов раны Харека не сказывались… Напротив, он все наращивал натиск. На мгновение мне даже привиделось: это не человек с секирой, а настоящий волк, который мечется вокруг Свартхёвди, наскакивая и уворачиваясь, выискивая у него то единственное место, которое надо резануть клыками…

Короткий вопль… Я вышел из транса и увидел, как один из людей Хальфдана уронил щит и зажимает рану на предплечье. Кто его задел, непонятно. Слишком стремительно было коловращение железа…

И вдруг случилось невозможное. Невозможное с точки зрения скандинавского Права. Посторонний вмешался в поединок. Разбросав щитоносцев Хальфдана в тесный круг прорвался еще один противник. И тоже берсерк, судя по голопузости, татуировкам, а главное – невероятной быстроте. Меч у него был свой, а щит он вырвал у кого-то из хирдманов…

Меня будто что-то толкнуло в спину. Не что-то, а кто-то. Мой Белый Волк. Все произошло так быстро, что я не успел осознать. Вдруг оказалось, что я – тоже внутри и как раз на пути нарушителя. А он меня как будто не видел. Он летел, именно так, летел, длинным высоким прыжком – на Свартхёвди, который продолжал плести стальные кружева с Хареком.

В моем мозгу с потрясающей четкостью проступила картинка. Я увидел, где заканчивается этот прыжок-полет. И чем он заканчивается. Пробитой насквозь броней Медвежонка и острием меча, выглядывающим из его груди…

Но это было неправильно. Поэтому я перечеркнул ее одним взмахом Вдоводела. Дикий вой донесся до меня, будто сквозь набившие уши вату. Острейший клинок, которым я без проблем, не чувствуя сопротивления, перерубал бревнышко в бицепс Стюрмира толщиной, увяз в обычной человеческой плоти… Рукоятка едва не вырвалась из моих рук, но я удержал, и меч освободился. А раненый берсерк грянулся оземь, заскользил по ледяной каше, разворачиваясь боком, и врезался в ноги сразу обоим поединщикам. Им ничего не стоило бы увернуться… Подпрыгнуть совсем невысоко… Но они как будто не видели его. Точно так же, как третий не видел меня. Инерция же его была так велика, что и Волк, и Медвежонок полетели наземь… Продолжая обмениваться ударами. Потом как-то так получилось (я не успел увидеть), что они оба оказались без оружия, вцепились друг в друга… Жуткий скрежет зубов – по железу…

К ним бросились люди. Много людей. Они были ужасно медлительны, но их было, действительно, много. Они накрыли берсерков шевелящейся кучей, а потом я увидел, что воины-оборотни – уже порознь.

Харека Волка распластали по земле, давят шестами, он извивается и хрипит. Лицо его полностью залеплено грязью, и потому на этой черной маске особенно ярко выделяется окровавленный разинутый рот…

А на шею Медвежонка наброшена цепь, которую держат аж шестеро, а он ревет и рвется с такой силой, что ноги держащих скользят по снежной каше. Рвется с силой настоящего медведя…

Не знаю, что бы было, если бы я краешком разума не осознал, что моему побратиму ничего не грозит. Наверное, это был бы мой последний день, потому что убийства Хальфдановых хирдманов мне бы не простили.

Но я сдержался, и мир потускнел. Белый Волк покинул меня, и я вернулся в обычную реальность.

Глава 34 Йоль

Никто никого не убил. Формальный выигрыш остался за Свартхёвди, поскольку подраненный мной берсерк хотел сыграть на его стороне. Рана оказалась тяжелой. Ногу я ему прорубил основательно. Хорошо, что берсерк. Кровью не истек. Успели обработать и зашить.

То, что кто-то (в том числе и я) сумел вмешаться в ход поединка, это был косяк Хальфдановых хирдманов. Но их никто не упрекнул. Берсерка попробуй перехвати! Да и кто знал, что у него планка упадет.

В общем, конунг вынес такой вердикт: в похищении его дочери Свартхёвди невиновен. Но к ней пусть не суется. А так – полное прощение. Нам всем вновь разрешен доступ ко двору, и мы опять, считай, почтенные гости, а не «коварные даны».

Ну и ладненько.

Это я так считал. Медвежонок был иного мнения, но красть Фрейдис больше не собирался. Он выбрал иную тактику: завоевать расположение ее папы.

Я эту политику в целом одобрял. В целом, потому что завоевать расположение конунга можно, лишь оказав конунгу какую-нибудь серьезную услугу. Например, проблему решить важную, с которой ему самому не управиться.

А какие у конунга-завоевателя проблемы? Вот-вот. Потому-то я и опасался, что мой побратим может с воистину медвежьей простотой попереть на рожон…

Зато к Фрейдис он больше не лез… Блин! Это я как-то неуважительно! Всё-таки братец мой к ней – по-серьезному. Как я – к Гудрун.

Гудрун, надо отметить, брата понимала и одобряла. И тоже опасалась, как бы он не начудил.

Так и шла наша жизнь. Понемногу. Англичанки мои ткали, Гудрун нарабатывала фехтовальные навыки, благо животик ее был пока что практически не заметен. Ну а мы, простые северные воины, предавались обычным развлечениям: играм, пирушкам и уходу за оружием. Раза три в неделю посещали «дворец» конунга… Где развлечения были точно такие же. Счастливые нореги вовсю гоняли на лыжах. Причем по таким трассам, что я бы их мастеру спорта по слалому не пожелал. И не убивались они, что характерно.

Так вот незаметненько дожили до последней трети декабря зимнего солнцеворота, и местного главного праздника. Йоля.

Праздновать Йоль мы отправились в Хёдмарк. То есть не то чтобы специально, но Хакон Волк сказал: мы едем туда, потому что там хорошая охота и богатое место.

Дальше, как говорится, труба трубит – вставай на лыжи. Дорогу, естественно, уже накатали. Санный путь был открыт давным-давно.

Ехали с чадами и домочадцами, то бишь с женщинами, обслугой, запасом выпивки и пищи (это несмотря на то, что все встречные-поперечные обязаны были нас кормить и развлекать), поэтому походный вариант был вполне комфортным. Я взял у Харальда Щита напрокат санки, над санками установили шатер, в шатер сложили припасы, усадили Гудрун и… Надо ли говорить, что существенную часть пути я проводил там?

Я бы и больше проводил, но сама Гудрун любила прокатиться верхом или побегать на лыжах. Кроме того – тренировки. Да и не такая уж холодная здесь зима… Если у тебя есть возможность пару раз в сутки завернуться в меха с любимой женщиной.

Времени хватало на всё, потому что конунг со свитой вели невероятно активный образ жизни. Помимо охоты, осуществляли на жилых территориях суд, а временами – и расправу. К последнему относились очень серьезно и обставляли соответственно. Как небольшой, но жестокий спектакль.

Несколько раз для решения спорных вопросов требовался хольмганг, причем однажды, к моему немалому удивлению, одной из сутяжничествующих сторон выступал сам Хальфдан Черный. Впрочем, удивлялся я недолго. Состязателем с его стороны выступил Хакон Волк, а супротив берсерка у местного жителя, пусть и воина по жизни, было немного шансов. Волк прикончил его на первой же минуте «матча», и спорная территория, какой-то там очередной барсучий луг размером с футбольное поле, отошла к обладателю сотен квадратных километров возделанных и диких земель. В общем, все как и в моем продвинутом будущем. Власть к власти, деньги к деньгам.

Но вернемся к Йолю. У скандинавов по факту два главных сакральных праздника. День летнего солнцестояния. И день солнцестояния зимнего – Йоль.

Медвежонок загодя предвкушал некие оборотнические мистерии. Нет, ничего не рассказывал, только глазами сверкал и облизывался. По-моему, для него даже любимая Фрейдис в преддверии мистерий на второй план отошла.

Гудрун брату завидовала. Она у меня жизнелюбивая, и когда какая-то радость мимо нее – огорчалась совсем по-детски. А я, глядя на нее, вспоминал, что в «моем прошлом» девушки в ее возрасте еще в школе учатся.

Я не завидовал. Йоль – не мой это праздник. И вообще, мне как-то с вестфольдингами – не очень. Притом что на Сёлунде я чувствовал себя прекрасно. И почему так, спрашивается? Там – скандинавы. И тут – такие же. Может, потому, что там я больше с простым свободным народом общался, а здесь оказался в свите конунга. Да еще в статусе начальника среднего уровня.

А вот кто плескался в нашей большой шумной компании, как рыбка в речке, так это мой новоиспеченный хирдман Тьёдар Певец. Сам развлекался и нас с Гудрун время от времени развлекал. Историями о местной аристократии.

Например, однажды он добрых три часа, с частушками и подпевками, рассказывал о том, как ныне покойный единокровный брат и соправитель (при жизни, разумеется) Хальфдана Черного, Олаф, в главную ночь Йоля устраивал специальную пирушку для йотунов, альфов и прочей нечисти, которая в это время могла шариться по земле без всяких ограничений. Но у Олафа с ними проблем не возникало, потому что конунг неплохо владел нужными наречиями. За что и носил прозвище Альва из Гейрстада, то бишь Гейрстадского Эльфа.

Хотя сама по себе тема о раскрытии межмировых врат не была для меня нова. Еще Стенульф в свое время задвигал, что в ночь «между годами» время останавливается, исчезают грани между мирами и ты вполне можешь увидеть у своего костра и Одина, и Локи.

В эту ночь, вернее, в эти ночи, потому что праздник длился несколько суток, случались всякие чудеса. Например, я лично видел в прошлом году «неопалимое» полено. Ну практически неопалимое. Ясеневое полешко, которое подожгли от живого огня щепкой полена прошлогоднего. И горело оно, по-моему, суток десять, до самого конца праздника. И при этом от него осталось достаточно, чтобы через год использовать для преемственной растопки. Рунгерд объяснила феномен тем, что полешко якобы является частью Священного Древа, Ясеня Иггдрасиль. Хотя что-то мне подсказывало: дело не только в «священстве», но и в невероятном количестве жидких, твердых и сыпучих приношений, которыми оное полено посыпали.

Короче, Йоль – это бодрячком. Особенно для берсерков. Небось будут голыми по сугробам скакать и сырьем жрать собственноручно пойманную дичь.

А в канун самого праздника, естественно, рассказывали всякие берсеркские истории.

Например, Медвежонок с удовольствием поведал историю Папы-Медведя. А потом, покосившись на меня, историю о том, как я в одиночку порешил личного берсерка Эвара Козлиной Бороды. Эвара-ярла народ знал, поскольку он был здешним, норвежским. И берсерка его тоже знали. Я немного напрягся: вдруг предъявит мне кто-то из берсерковой родни?

Но Медвежонок понимал, что делал. Не было у берсерка в Вестфольде родичей. Пришлым он был, что для берсерка – неудивительно. Очень уж они проблемные.

Что же касается самого Эвара, то за его смерть мы со Свартхёвди ответственности не несли. В таких случаях начинать кровную месть следовало с лидера, то есть с Хрёрека…

Вспомнив о Хрёреке, я опечалился… но куда меньше, чем раньше. Известие о том, что жив Ульфхам Треска, внушило мне надежду…

Пока я печалился, разговор продолжал крутиться в заданной теме. То бишь – убийстве берсерков. Помянули некоего местного конунга по имени Сигурд Олень, сына Хельги Смелого. Этот Олень, по утверждению Хальфдана Черного, еще в детстве прославился берсеркобойством.

– Мне рассказывали, – предался воспоминаниям господин Вестфольда и окрестностей, – что Сигурд еще в пятнадцать лет[33]убил берсерка Хильдибранда. И Сигурд был один, а с Хильдибрандом – его люди.

– Берсерки его и убили, – сообщил отменно информированный Хакон Волк. – Подстерегли его в лесу и убили. Этой осенью.

Хальфдан-конунг удивился. Он не знал.

– Он был хорошим воином, Сигурд Хельгисон, – изрек Черный. – Жаль его.

– Так и есть, – подтвердил Хакон, – очень хорошим!

Сидевший рядом со мной Свартхёвди хмыкнул и вставил свои пять копеек:

– Видать, не настолько хорошим, чтобы не дать себя убить.

Хакон глянул на него укоризненно:

– С Сигурдом было пятеро, – уточнил он. – И он охотился. А с Хаки[34]– тридцать человек. И несмотря на это, Сигурд, как говорят, собственноручно убил семерых, а самого Хаки ранил и отрубил ему кисть левой руки.

– Коли так, то твой Сигурд и впрямь был неплохим воином, – признал Свартхёвди. – Жаль, если его фюльк унаследует убийца.

И посмотрел на Хальфдана.

Хальфдан думал.

– Кажется, у Сигурда был сын… Гудхорм, так его зовут? (Хакон кивнул)… И дочь… не помню…

– Рагнхильд, – сообщил всезнающий Хакон.

– О! – Конунг оживился. – Рагнхильд! Так звали мою жену! Это знак богов!

Черный поставил чашу, запустил пятерню в нечесаную гриву и улучшил кровообращение, поскребши голову. А заодно и моцион насекомым устроил.

Затем превратил мысль в слово и дело:

– Хакон, привези мне эту девушку! Я на ней женюсь.

Отличная идея. Стоит ли уточнять, что жениться конунг желает не столько на девушке, которую ни разу не видел и до сего момента даже о ее существовании – ни сном ни духом, а на земле Хрингарики?

– Мне жаль, конунг, но Рагнхильд забрал себе Хаки, – огорчил Черного Волк. – И еще: он не правит фюльком Хрингарики. Люди Хрингарики не приняли его. Он же – берсерк и люди его – берсерки. Но поместье Сигурда Хаки приказал разграбить, а Гудхорма и Рагнхильд привезти к нему, в Хадаланд.

– Что еще тебе известно? – помрачнел Хальфдан.

– Хаки еще не до конца оправился от ран, которые нанес ему Сигурд. Говорят, он чуть не умер. И поклялся, что Рагнхильд станет его наложницей, как только силы к нему вернутся.

– И как? – заинтересовался Медвежонок. – Вернулись?

– Я об этом не слыхал, – сдержанно ответил Хакон.

– Мы нападем на Хадаланд! – решил конунг. – Убьем Хаки и его людей, и Рагнхильд я возьму в жены.

«И присоединю Хрингарики к своей территории», – мысленно добавил я.

Хотя что в этом плохого? Спасти девушку и ее брата от сумасшедшего берсерка, убившего ее отца? Дело благое, вне всякого сомнения.

– Не стоит этого делать, – возразил Хакон Волк. – Если ты двинешься на Хадаланд с войском, Хаки узнает и уйдет в леса. Там ты можешь их хоть до весны искать – не отыщешь.

– Что предлагаешь? – осведомился конунг.

Хакон потер подбородок:

– Ну… – протянул он. – Небольшой отряд из храбрых воинов мог бы застать их врасплох. Хаки, говорят, еще не оправился от ран… Но среди его людей много берсерков, и остальные тоже недурно владеют железом.

– Я пойду! – влез Медвежонок, заглотивший уже с полведра конунгова пива.

Вот он, шанс оказать услугу конунгу!

– Пойду и убью их всех!

Хальфдан глянул на него… Не без интереса.

– Что ж, – изрек он после короткого размышления. – Пусть так и будет. – Ты пойдешь. И еще – ты, – взгляд конунга обратился к Хакону. – Возьмешь с собой человек тридцать… Сам выберешь. И ты – старший, Волк. Это ясно? – Теперь он глядел уже на Свартхёвди.

Мой побратим фыркнул презрительно. Мотнул головой. Мол, пусть тогда Хакон сам и решает все проблемы.

Но конунг еще не закончил. Он отлично понимал чаяния Медвежонка. И, надо полагать, посчитал, что Хрингарики – неплохой выкуп за строптивую дщерь.

– Если я получу Рагнхильд, дочь Сигурда Оленя, – произнес он сурово, – то ты, дан, получишь мою дочь Фрейдис.

– Фрейдис? – Медвежонок мгновенно воспрял. – Ты получишь свою Рагнхильд! Клянусь мошонкой Фрейра! Считай, что Хаки уже кормит червей!

Я заметил, как переглянулись Хальфдан и его человек. Нехороший такой перегляд. Ну да, конунг-то – стратег получше меня. Прорва берсерков против моего побратима. И кто сказал, что после их встречи будет кому свататься к дочурке Черного?

Если обмороженный дан полезет в самое пекло да там и падет смертью храбрых, это будет идеально. А уж потом можно спокойно прийти и добить тех, кого не добил Медвежонок. Вот черт! Никуда не хочу ехать. Зима. Мороз. Снег по пояс…

Не хочу, а придется.

Глава 35 Хаки и его оборотни

Мороз крепчает. Градусов под тридцать, наверное. Но – не холодно. Бег на лыжах по-норвежски отлично согревает.

Еще затемно (что не проблема, потому что дни нынче коротенькие) мы совершили могучий марш-бросок вокруг замерзшего озера, на противоположной стороне которого и располагалась усадьба Хаки. Мы – это Свартхёвди, я, Тьёдар и Хакон Волк с группой поддержки из сотни хирдманов Черного. У Хаки, по нашим сведениям, народу было поменьше, около восьмидесяти бойцов. Но почти половина – воины Одина, то бишь берсерки. Значит, каждого ворога считаем минимум за трех. И при таком раскладе перевес уже на стороне противника. Хотелось бы мне знать, каким образом Хаки, да еще раненый, ухитряется держать в узде столько психов? Ну ничего, скоро узнаю.

Ворота усадьбы открыты. Это плюс. До них от опушки леса – метров пятьдесят. Это минус. Во дворе идет какая-то возня. И собачки там тоже наверняка имеются. А ветер – от нас.

– Я бы со стороны озера зашел, – предлагает Медвежонок.

Он уже не декларирует любимое «Пойду и всех убью!». Это для пира хорошо, а сейчас он трезв и расчетлив.

– Заметят, – говорит кто-то из вестфольдингов. – Это ж берсерки.

– А это – Йоль, – говорит Хакон Волк. Они с Медвежонком понимающе переглядываются. В нашей команде, кроме них, ни одного воина Одина, хотя в войске Хальфдана их целый взвод. Но – не взяли. Из соображений безопасности заложников.

Йоль. Это дает нам шанс, потому что наш праздник кончился… Или прервался позавчера, а у команды Хари он всё еще длится. Следовательно, наши противники должны быть не в лучшей форме. Особенно берсерки.

Только это и греет. Несколько десятков отморозков Одина. Это даже представлять не хочется. Покойный конунг фюлька Хрингарики Сигурд Олень представляется мне этаким супертерминатором. Самим Тором Молотобойцем. Убийца берсерков. Это что-то невообразимое. Только теперь до меня доходит, с кем мы будем иметь дело. Накатывает, как лавина. Даже холод перестаю замечать. Целая прорва берсерков! И еще несколько десятков обычных бойцов. Да они нас в блин раскатают! Обстругают на шаурму!

Я бросаю взгляд на Медвежонка. Мой побратим аж светится. Ему сейчас океан – по пояс. Фрейдис! Вот всё, о чем он способен думать.

Но Хакон… Пусть он тоже берсерк, но с мозгами-то у ярла всё в порядке.

– Хакон, как мы будем действовать?

– Убьем всех, – ухмыляется норег. – Кроме детей Сигурда.

А чего я ожидал? Берсерк и есть берсерк. Даже если он – волкоголовый.

– Ты боишься, дан?

– У меня – красивая жена, – говорю я. – Она будет скучать без меня.

– Кто ей помешает взойти на твой костер? – удивляется Хакон Волк.

– Я бы еще пожил в Мидгарде, – говорю я. – Мне тут нравится!

Ржет. Шутка в стиле викингов.

– Думаю, ты еще поживешь, – обещает он.

– Как думаешь, сколько у Хаки детей Одина?

– Дюжины две, – отвечает норег. Спокойно так отвечает.

Вчера в лагерь приволокли какого-то из местных. Допрашивали. Надо полагать, информация – от него.

Две дюжины «оборотней». По моему глубокому убеждению, на всю нашу команду хватило бы одной дюжины. Это если с Хаконом, Свартхёвди и мной, если Волчок соизволит порадовать меня своим обществом. А без нас на нашу команду хватило бы и половины. С лихвой.

Кажется, Хакон угадывает мои мысли.

– Нынче – Йоль, – напоминает он.

Тут я вспоминаю, каким вернулся позавчера со своих сакральных игрищ Медвежонок. Это бодрит. Немного.

Хакон оставляет меня наедине с моими страхами, отходит метров на десять, собирает вокруг себя хольдов. О чем-то с ними шепчется. Надеюсь, у него есть хоть какой-то план…

– Надо посмотреть поближе, – говорит Свартхёвди. – Я пойду?

– Вместе, – отзывается Хакон.

Оборачивается к своим хирдманам. Обмен взглядами. Да, план наверняка есть. Надеюсь, он окажется удачным.

«Оборотни» скидывают лыжи. С опушки – только ползком.

Солнце показалось. Очень удачно. Светит прямо в ворота. Наших разведчиков в их белых меховых парках и раньше не было заметно, а теперь и вовсе не разглядишь. И следы – тоже. Снега давно не выпадало, так что девственный покров многократно нарушен. И это хорошо.

Жду в задних рядах. Если народ бросится в атаку, я один фиг там окажусь. В беге, что на лыжах, что без, я – заведомый аутсайдер.

– Хакон зовет, – сообщает Тьёдар Певец.

Сам я – не приглядываюсь. Я уже давно потерял наших берсерков из виду. В очередной раз позавидовать совершенству скандинавских органов чувств не успеваю. Вся сотня вестфольдингов срывается с места и мчит к усадьбе. Я безнадежно отстаю и машу рукой Тьёдару, мол, не жди меня…

Минуты не прошло (я и полпути не одолел), как последний коммандос Хальфдана вбегает в ворота, на ходу скидывая лыжи в кучу других, уже сброшенных…

Но – тихо. Грозного берсерочьего рева не слыхать. Значит, до боевого столкновения дело пока не дошло. И это радует. Неужели удастся взять оборотней врасплох? Раньше, чем они войдут в боевой транс или как там это называется?

Копье цепляет край моей парки, рвет ее, задевает шлем, и я обнаруживаю, что лечу мордой в снег.

Ах ты ж мать их бабушка!

Трое вышли из леса. Выбежали. Один из них и копье метнул. Хороший бросок шагов с шестидесяти. Я вскакиваю, сбрасываю парку, выпутываю копье… Трое – бегут. Молча. На меня. На лыжах. Я поспешно освобождаюсь от своих. Прикид у тройки, похоже, охотничий. И откуда они взялись на мою голову?

Взгляд в сторону ворот. Во дворе – мельтешение. Но тихо. Железо не звенит, глотку никто не дерет…

Трое разделяются. Двое мчат к воротам, огибая меня. Третий – по мою душу. Что ж вы, парни, так меня слабо оценили? Хотя, глядя как я бегаю на лыжах… Хуже собственной женушки… Думаете: воин из меня такой же хреновый? И тут вам, мальчики, сюрприз во всю ширину брюшной полости.

Получи, фашист, гранату! Вернее, норег – копье. В живот. С дистанции десять метров. Увернуться он не успел. На лыжах потому что. И перехватить не успел, потому что нечем. В одной руке – секира, в другой – связка зайцев! Именно ею норег и попытался отбить копье… Только тушки косых – не щит. Копьё вошло смачно. И тут он, сука такая, заорал. Ну любой бы заорал, получив в органы пищеварения столько острого железа.

Один из огибавших меня лыжников мгновенно вошел в вираж и метнул в меня нож. Я отбил его небрежным взмахом переброшенного из-за спины щита. Глянул через плечо на третьего… Нет, этот направления не изменил. Бежал к воротам.

Значит, поживет чуть дольше.

Ножеметатель налетел на меня, с ходу метнув еще один клиночек и попутно норовя угостить секирой…

Отбив нож, я элегантно развернулся на опорной ноге, пропуская мимо себя и топор, и его хозяина, хлестнул Вдоводелом с поворота. А брони-то на нореге нет! Тулуп и прочие теплые вещи – это тоже защита, но не от моего клинка. Промчавшись по инерции еще метров десять, норег рухнул в снег и забился в конвульсиях. Готов, голубчик!

И этот, с копьем в животе, тоже кончается. Копье он выдернул, и теперь кровища хлещет, как из свежезарезанного борова. Вот и славно. Значит, мучиться долго не будет.

И тут со стороны подворья наконец раздался звук, которого я ждал. Если можно назвать звуком совместный рев парочки пикирующих реактивных самолетов. Или толпы берсерков, которых начали убивать.

А убивать их начали грамотно, как я узнал позже.

Хакон и Свартхёвди вошли во двор, совершенно не таясь. А от кого таиться, если там пяток трэлей и несколько женщин? Вошли – и сразу к главному входу. Собаки на них брехнули пару раз… Но рвать чужаков без команды не стали. Здешние собачки запах смазанного жиром боевого железа чуют хорошо и на воинов не кидаются. Которые кидались, те потомства не оставили.

Трэли тоже лишь зыркали на пришельцев, не более. Идут взрослые дяди к господскому дому – значит, так надо. Угроза? Смешно! Там, в доме, – вот настоящая угроза.

Когда внутрь хлынула волна убийц, поднимать тревогу было уже некому. Одного раба взяли живьем, узнать, что и кто в доме. Дом же обложили со всех сторон. И главный дом, и флигель, где ночевало десятка два притомившихся воинов Одина.

Входы-выходы во флигель подперли снаружи. Это и был план Хакона Волка, как позже выяснилось. Он не собирался драться с ульфхеднарами Хаки. Он собирался их сжечь.

Но тут снаружи донесся вопль раненного мной норега.

Медлить было нельзя.

Свартхёвди, Хакон и еще пяток вестфольдингов ворвались в покои Хаки, а большая часть хирдманов ринулись в общий зал и принялись рубить всех, кто пытался схватиться за оружие или выглядел опасным.

Десятка полтора бойцов остались снаружи, контролируя выходы-входы и, в первую очередь, флигель с главной ударной силой Хаки. Вот их-то, ударных, дружный хор я и услышал.

Как я позже узнал: заблокировать двери и поджечь строение – это была фирменная фишка Хакона Волка.

Если бы не Йоль, это вряд ли получилось бы. Но после сакральных игрищ воины Одина пребывали в состоянии, близком к постбоевой отключке. И Хакон, надо отдать ему должное, это учел. Потому что – сам такой.

Лишь один берсерк оказался на свободе. Хаки. Лидер. По моим представлениям, он не должен был оказаться слишком трудным противником. Захваченный врасплох, однорукий (шуйцу ему укоротил Сигурд Олень еще в начале осени), не вполне оправившийся от ран… И на него одного – сразу два таких же. Хакон и Свартхёвди. По моим представлениям, они должны были порвать Хаки в считаные секунды…

Не тут-то было. Всё, что они смогли, – кое-как связать Хаки боем и дать возможность остальным бойцам Хальфдана зарубить троих людей Хаки и освободить «заложников», Рагнхильд и Гудхорма Сигурдсона. Но об этом я узнал позже.

А когда я, разобравшись со своими «охотниками», вбежал на подворье, то даже не знал, куда податься. Воинство Хальфдана в моей помощи не нуждалось. Жизнь, вернее, смерть на «главном хуторе» Хадаланда так и кипела.

В длинном доме вовсю шел грабеж, парочку самых упертых, недорезанных бойцов, загнав в угол и прижав, добивали в несколько десятков рук.

Я был лишним на этом празднике. Так что встал посреди подворья и наблюдал.

Флигель уже пылал вовсю, и теперь к реву запертых воинов-безумцев прибавился их же надсадный кашель.

Из покоев Хаки вывели Рагнхильд и Гудхорма, изрядно перепуганных, но не сопротивляющихся.

Рагнхильд сразу сунули внутрь повозки с роскошным верхом – парадного выезда Хаки, надо полагать.

Гудхорму дали лыжи, тулупчик и велели ждать.

Вид у детей Сигурда Оленя был – не очень. Несколько месяцев в окружении головорезов Хари – это не миску ухи выхлебать.

Огонь с флигеля перекинулся на главное здание. но победители уже закончили грабеж и догружали добычу на трофейные повозки.

Только в покоях Хаки еще дрались…

У меня появилось ощущение, что именно меня там не хватает…

Ошибочное, как я понимал. Вмешиваться в поединок трех берсерков, самому оным не будучи (и в отсутствие моего Волка), – весьма опрометчиво.

Но вмешаться было необходимо, потому что еще несколько минут – и огонь доберется до покоев Хаки. Флигель уже полыхал вовсю. Непонятно, как там мог кто-то уцелеть, но несколько глоток продолжали вопить. Поразительная живучесть у этих ульфхеднаров!

Но с ними, думаю, всё хорошо. В смысле – всё. Плохо, что пламя перекинулось на длинный дом.

Я бросился внутрь. Споткнулся о труп, закашлялся от дыма… Внутри рубились. Лязг, грохот, рычание… Блин! Два на одного, причем безрукого…

Я сложил руки рупором и заорал во всю глотку:

– Медвежонок! Уходим! Уходим! Фрейдис тебя ждет!

Задохнулся от кашля, горло драло немилосердно. Не видно ни хрена – задымление. Сунуться внутрь? Толку там от меня!

– Свартхёвди! Фрейдис!

И выскочил, потому что хватанул бы дыма еще – мог бы и вырубиться. А они там бьются!

Блин! Что же делать? Сгорит же мой побратим ни за хвост собачий!

– Хакон, Хакон! Сюда! – орали Хальфдановы бойцы со льда. Большая часть саней и повозка с шатром уже вовсю катили на ту сторону озера…

Ко мне подскочил Тьёдар. Ухватил за руку:

– Хёвдинг! Пора!

Уже не только дым – огонь добрался до покоев Хаки. А внутри – рубились.

И я совершенно ничего не мог сделать.

Тьёдар чуть ли не силой волок меня к берегу…

Я то и дело оглядывался…

Тьёдар запрыгнул в санную повозку, протянул руку…

И тут я увидел, как из охваченного огнем дома выскочили трое.

Двое проворно бросились к нам, третий – тоже. Но не так быстро, потому что заметно прихрамывал. Этот третий был гол по пояс, и это был сам Хаки. И он безнадежно отставал.

Хакон и Свартхёвди (лица – в копоти, одежда дымится) перевалились через борт телеги.

Наш возница хлестнул лошадок, сани со скрипом тронулись с места, разгоняясь…

Я смотрел на Хаки.

Он больше не бежал. Остановился на берегу озера. За его спиной горела усадьба. Горели его люди, его добро, его жизнь…

Так и со мной случилось недавно. И я тоже тогда был одноруким.

Но я – не сдался. Я дрался и сумел вернуть. Не все. Но главное.

Хаки стоял и смотрел, как мы уходим и увозим все, что у него было, и ему нас не догнать. Я понимал его. Прекрасно понимал. Но я никогда бы не сделал то, что сделал он. Я – воин. Но не берсерк. Меч для меня – не дорога в Асгард, а всего лишь грань, отделяющая живое от мертвого. И я остался. А он – нет.

Он воткнул рукоять меча в сугроб, запрокинул косматую голову, воззвал к Одину… и упал. На меч. И я увидел, как меч этот вышел у него из спины.

– Стой! – крикнул я парню, который правил нашей повозкой.

Тот удивленно посмотрел на меня, но придержал лошадку. Мимо, обогнув нас, прокатились сани, на которые недавно вспрыгнули Хакон и Медвежонок. Оба уже выпали из нашего мира. Лежали рядышком в отрубе. Два берсерка, которые дали деру от третьего. Вот уж никогда бы не подумал.

Я показал на пронзенное мечом тело Хаки и сказал Тьёдару:

– Мы должны его похоронить.

Тот кивнул и спрыгнул на лед.

– Ты езжай, – велел я хирдману-вознице. – Мы потом сами…

Мы похоронили Хаки в кургане на берегу. Земля была мерзлой, поэтому трэлям, которые повылезли из щелей, когда всё кончилось, пришлось как следует попотеть. Закончили только к вечеру. А когда вернулись к своим, то обнаружили, что там уже вовсю празднуют свадьбу Хальфдана.

Как оказалось, конунг велел ставить столы и созывать гостей, едва увидел по ту сторону озера повозку с цветным шатром.

– В ней – моя невеста! – провозгласил он без тени сомнения. – Свадьба – сегодня!

И понеслась.

Ни Свартхёвди, ни Хакона Волка среди пирующих не было. Но они еще наверстают. Свадьба конунга – это надолго.

Халфдан был счастлив. О его невесте я этого сказать с уверенностью не мог. По-моему, она сама еще не поняла, что происходит. Девчонка лет пятнадцати или около того, сначала угодившая в лапы свирепейшего из здешних разбойников и три месяца ожидавшая, пока тот оправится от ран, чтобы ее изнасиловать. Причем она была в курсе, какие слухи ходили на этот счет о берсерках вообще и о Хаки – в частности. И, надо полагать, благодарила отца за то, что он, даже умерев, сумел ее защитить, изранив злодея настолько, что тот до конца так и не оправился. Блин! Мне даже представить трудно, каким он был, этот Хаки, в расцвете сил. И каким был Сигурд Олень, конунг Хрингарики, с которым было всего пятеро, а с Хаки – тридцать, и большинство берсерки. Из коих берсерков Сигурд, если верить сведениям Хакона Волка (а зачем тому врать?), лично убил семерых.

Думая о Сигурде и Хаки, я очень остро ощутил свою несостоятельность. Вроде того, что испытывает салажонок, оказавшийся за одним столом с героями-ветеранами.

Впрочем, и Сигурд, и Хаки мертвы, а мы пока живы. И кровь Сигурда – тоже. Я поглядел на его сына, Гудхорма. С виду – обычный мальчишка. Вроде моего ученика Скиди…

– Что тебя печалит, муж мой? – Гудрун прижалась ко мне, заглянула в глаза. – Радуйся! Это же свадьба! И конунг сказал: он готов отдать Фрейдис нашему брату!

Ну да, Хальфдан был счастлив и щедр. Славная юная жена из лучшего рода и неплохой фюльк в приданое. Никто даже не заикнулся о том, что у Сигурда остался наследник. Больше того, население Хрингарики, не принявшее Хаки, было просто счастливо провозгласить своим конунгом Хальфдана. Ведь о нем говорили: он приносит удачу той земле, которой владеет. Там, где правит Хальфдан, не бывает неурожаев.

Склонен думать, что Хальфдан сам же и распускал такие слухи. Крутейший пиар для нищей и тощей Норвегии.

А вот на меня он, оказывается, обиделся. За то, что я похоронил Хаки. Хальфдану хотелось бы, чтоб тот умер без чести. Человеку, который уже мнил себя конунгом всей Норвегии, не нужны были конкуренты на дороге славы.

Впрочем, обижался конунг недолго. До тех пор, пока не услышал драпу в честь блестящей своей победы над страшным берсерком. И похороны в эту драпу вписались весьма достойно.

Воистину, историю творят не воины, а поэты. Пройдет тысяча лет – и никто не узнает, как было на самом деле. Эффектный вымысел куда более живуч, чем правда[35].

Свадьбу Свартхёвди сыграли две недели спустя. И она блекла на фоне великого праздника «Свадьба конунга», который не только не завершился к этому времени, а еще только-только набрал обороты, потому что именно через неделю начали прибывать наиболее именитые гости.

Но Медвежонок был счастлив. И Гудрун была счастлива. А что еще мне надо? Может быть, чтобы эта зверская полярная зима наконец кончилась?

Глава 36 Домой!

И зима закончилась. И мы отплыли из Упплёнда. Не попрощавшись с Хальфданом, потому что тот в это время был далеко. Он отправился в Хадаланд укреплять вертикаль власти.

Провожали нас Харальд Щит и еще дюжина местных, с которыми мы успели подружиться.

Вербовать в дружину я никого из норегов не стал. Ограничился уже принесшим мне присягу Дривой, охотником, который сначала намеревался меня прикончить, но потом провел через треть Норвегии и напросился в дренги. С оружием он по-прежнему был не очень. В учебном поединке даже Гудрун еще месяц назад «убивала» его пять раз из пяти. Ныне этот расклад не изменился бы, но я запретил Гудрун драться. Ее животик уже был заметен, и ей следовало поберечься. Теперь она тренировалась сама с собой. Или со мной, потому что я точно не дам ей пропустить случайный удар.

Поскольку мой хирд ныне пребывал в зародышевом состоянии, на румы Северного Змея, помимо меня, Медвежонка, Тьёдара, Дривы и отца Бернара, сели парни Красного Лиса.

Надо отметить, что они сменили палубу с огромным удовольствием. Еще тот конкурс был. Одна из причин – у меня на борту были женщины. Мои ткачихи-англичанки.

Брать их силой я запретил категорически, только по уговору, если его удастся уговорить… Кое-кому удалось. Видимо, потому, что в этом мире к подобным вещам относятся иначе, чем двенадцатью веками позже. И мораль здесь не христианская, а языческая. Воспользоваться рабыней, если хозяин не возражает, все равно, что пирожок съесть. А если возражает… Можно откупиться. Или умереть, если хозяин решит, что ему нанесена обида. Вот так однажды Медвежонок едва не прикончил одного любвеобильного бонда по имени Тюркир Вшивая Борода.

Но на драккаре такого не случится. Здесь все на виду.

Однако главной причиной, по которой мой драккар для этих парней предпочтительней ирландского «Пса», стал Тьёдар Певец. Скальда чуть ли не силой отгоняли от рума, чтобы тот спел или рассказал что-нибудь занятное. А историй у Тьёдара было – как снежинок на Деде Морозе.

В общем, путешествовали мы весело. И без конфликтов. Сами никого не трогали. И нас никто не трогал. И так продолжалось до самого Хедебю, где мы сделали остановку, чтобы «заправиться», узнать свежие новости.

Я наконец-то получил возможность съездить в усадьбу Хрёрека…

И получил от ворот поворот.

Со мной даже разговаривать не пожелали. Какой-то непредставившийся и очень хмурый родич, увешанный золотыми цацками и оружием, велел мне убираться. Мол, с человеком, который служит Ивару Бескостному, ему говорить не о чем.

Мои попытки доказать, что я – сам по себе, ничего не дали. Я мог бы вызвать его… Но смысл?

Так ничего и не выяснив, я вернулся к нашим…

И узнал новость, которая меня весьма заинтересовала. Мьёр-ярл, та самая сволочь, из-за которой я и угодил во все прошлогодние беды, оказывается, был где-то неподалеку. И прислонялся уже не к Рагнару. Ну не то чтобы он с Лодброком рассорился, не тот у него вес. Но сукин сын сменил лагерь, и теперь он опять – ярл «конунга всех данов».

– Давай его убьем! – немедленно предложил я Медвежонку.

Тот отреагировал вяло. Оказывается, Мьёра в Хедебю нет. И в Дании вроде тоже. Он вместе с главным датским конунгом Хареком отправился на переговоры с германцами. Да и вороны с ним. Еще встретимся!

Медвежонок был добродушен и наслаждался жизнью и молодой женой. Даже возможность кого-нибудь грохнуть или ограбить не вызывала в нем обычного пылкого отклика.

Впрочем, я и сам был таким. У меня была Гудрун, чей животик уже начал округляться. У меня был корабль, друзья и достаточно позитивное будущее.

И у меня остался еще один шанс узнать правду о Хрёреке Соколе. Нужно лишь посетить респектабельного бонда Ярпа Бобра, приютившего прошлым летом раненого Ульфхама Треску.

* * *

– А это кто? Наложница твоя? У прежнего хозяина купил? Дорого обошлась?

Я еле успел перехватить руку Гудрун. Остановить клинок у самого горла Ярпа. В последнюю долю секунды. И еще через секунду сам Большой Бобер осознал, что могло произойти, и обрел практически мертвенную бледность.

Всё же классно я мою девочку натаскал. Одно движение – и клинок в горле. Ну почти в горле. Наш толстый котик, как говорится, даже мявкнуть не успел.

Свартхёвди заржал. Раз всё закончилось хорошо, то можно и повеселиться. Надо же. Такой здоровенный мужик и так испугался женщины! Беременной женщины.

И вообще, глазенки открытыми держи, богатенький бонд. Привык, блин, что за деньги все можно, и запамятовал, чем отличается свободная женщина от рабыни?

А вот я не улыбался. Зря ты напомнил мне о том, что было осенью, Ярп.

– А пожалуй, да, купил, – процедил я, слегка нажал на руку Гудрун, «помогая» вернуть меч в ножны. – А заплатил, как у нас принято. Знаешь, Ярп, как у нас, косарей смерти с Сёлунда, платить принято?

Ярп мотнул головой. Румянца на роже поубавилось. Кажется, сообразил, что не Гудрун ему следует сейчас бояться…

– Железом, Ярп, – пояснил я. – Мы за всё платим железную цену. А товар у нас знаешь какой в ходу? У тебя такой тоже есть. Пока что есть. Жизнь. Не хочешь со мной поторговать, Ярп Большой Бобер?

Нас здесь немного. Красный Лис с большей частью хирда задерживаться не стал. Ушел в Роскилле. На Северном Змее осталось десять его бойцов во главе с Грихаром Коротким и наша пятерка. Мужчин. Женщин на кораблях или в бою не считают. Хотя Гудрун, не исключаю, годика через два может стать боевой единицей. В принципе, может. Но пусть сидит дома и занимается ребенком. Война – дело мужчин. Да, нас здесь не очень много, но если мы рассердимся…

Вот этого Ярп точно не хотел.

– Ульф… Мой господин… Я заплачу за обиду. Серебром заплачу…

Я сразу почувствовал неловкость. Не шибко достойное дело для такого, как я, пугать такого, как он.

– Заплатишь. Но не серебром.

Гудрун опустилась на лавку. Расставила ноги. Но рука – на мече.

– Слыхал я: жил у тебя в гостях некий Ульфхам Треска. Хочу знать, Ярп, кто его к тебе привел? Когда? И куда он сам ушел, когда поправился? Хочу знать о нем все, что знаешь ты. Это и будет цена за обиду.

– Не говори ему ничего, отец! Возьми серебром, сёлундец! Золотом возьми!

А вот это уже лишнее. Зачем срывать цепку с такой нежной шейки? А бросать ее в меня – и вовсе неправильно. Я поймал, конечно, но кто ж так с золотом обращается?

– Не говори им, отец! Они его убьют!

Вот это любовь! Вот это я понимаю! Ай да девочка!

– Успокой ее, – попросил я Гудрун. – И побрякушку отдай. Я слово назад не беру.

Гудрун тут же обняла девушку, зашептала ей на ухо…

– Правда? – недоверчиво переспросила влюбленная дочь Большого Бобра.

Но поверила. Гудрун, как мне кажется, моложе ее года на два. Биологически. А вот по жизни – вдвое старше.

– Это разговор долгий, – пробормотал Ярп. – Глотка что-то пересохла… За столом – вернее будет.

Я не возражал. Никто не возражал, включая моих ирландских гребцов.

Тьёдар Певец уселся поближе к хозяину: приготовился запоминать…

Но ничего героического не услышал.

Прошлым летом к берегу Ярпова одаля пристала лодка. В лодке – пятеро. Одного Ярп знал, Оспак по прозвищу Парус, его дальний родич. Пятеро привезли шестого, раненого. Ульфхама. Попросили позаботиться. Ярп пообещал обеспечить уход не хуже, чем за собственным братом. Оставив деньги на «братский уход», пришельцы отправились дальше. В западном направлении.

Обещание Ярп выполнил. Ульфхам поправился. И ушел, забрав с собой сердце Ярповой дочки.

Убедившись, что мы Ульфхаму не враги, Ярп расслабился и попросил передать, что совсем не против видеть такого славного воина зятем. И землицы им выделит, и всем прочим обеспечит.

Я заверил, что передам. Если встречу. Очень на это надеюсь. Значит, и Оспак Парус жив. А остальные?

Ярп охотно описал их, но с упором на одежду и украшения. Было бы лучше, если бы он оружие так подробно описал, но – увы. Впрочем, один из пятерых точно был варягом. Специфические усы Ярп запомнил и отметил особо.

Такие здесь не «носят», значит, есть шанс, что еще кто-то обратит внимание на длинноусого воина. Это – след.

Я попытался сагитировать Медвежонка пустить слух по обширной родне: мол, ищем человека без бороды, но с длинными усами для личной дружеской беседы. Медвежонок отреагировал вяло. Его сейчас больше интересовали личные дела, чем судьба бывших сопалубников.

Утром мы отплыли. Тоже в западном направлении. К Сёлунду. Однако по моему настоянию мы останавливались в каждом более-менее крупном селении, и я принимался за расспросы. Пару раз мне отвечали, что видели воина с длинными усами. Наверное, если бы я спрашивал не об усах, а о «нашивках», указывающих на принадлежность к хирду Хрёрека Сокола, ответов было бы больше, но Свартхёвди, обдумав положение, заявил, что я не должен интересоваться Хрёреком. Если о моем интересе узнают на Сёлунде, это вызовет недовольство Рагнарсонов. Как это так: Ивар оказал мне силовую поддержку, а я выражаю интерес к судьбе врагов его брата? Некрасиво получается.

Когда Медвежонок хочет, он очень убедителен. Так что я ограничился нейтральным «воином с длинными усами».

Проплыли мы и мимо места, где Сигурд Рагнарсон напал на Хрёрека. Ничего интересного. Море и скалы. И подход к берегу скверный. Сплошные отмели и зубья камней. И ни одного селения на несколько миль в округе, так что, если и были свидетели на суше, то отыскать их маловероятно. Будь события посвежее, я бы взял лодку и сплавал к берегу в поисках обломков, а заодно и признаков высадки. Может, и нашел бы что-то, но после зимы – вряд ли.

Словом, ничего сколько-нибудь важного не произошло, пока мы не добрались до Оденсе, святилища Одина на острове Фюн. Осенью мы нашли здесь отца Бернара. Здесь же были проданы и другие мои рабы, за исключением женщин-англичанок. И рабы, и свободные, которых сконцы сделали рабами. Таковы издержки здешнего социума. Ты – свободен, пока можешь это доказать. Берешь человека, надеваешь колодки, везешь туда, где никто не знает ни его, ни родственников, – и он уже вещь.

Тот же отец Бернар – тому пример. Хотя сейчас вряд ли кто-то усомнится в его независимом статусе. Одет он теперь как свободный человек. Более того, даже без доспехов в нем легко угадывается воин. И нож на поясе имеется. Лучше бы меч, но от меча монах категорически отказался. Зато тонзуру он больше не выбривает. И кажется, начал понимать: для обращения в истинную веру обращающий должен выглядеть авторитетно. Иначе его никто и слушать не будет.

По прибытии мы, то бишь я, Свартхёвди, Тьёдар и Грихар Короткий, сразу отправились к местному начальству.

Ярл Оденсе и окрестностей Мангхильд Круглая Голова принял нас радушно. Выразил радость, узнав, что я отыскал и отбил свою жену и что Свартхёвди заполучил в супруги дочь конунга. Откуда узнал, интересно? Поздравил нас и пригласил на ужин, намекнув, что совсем не прочь услышать знаменитую Песнь о Волке и Медведе из уст ее автора.

Тьёдар прям-таки расцвел и заверил: да хоть десять раз.

На этой оптимистической ноте я ловко перевел разговор на своих пропавших людишек. Мол, дал обет всех вернуть. И готов платить денежки за помощь. Ярл пообещал. И не обманул. Отыскал многих. Даже моего арендатора Пэра с женой. Я заплатил за них, как обещал, хотя по закону они считались свободными. Заплатил немного, чуть больше марки. Вот за их сына, Льота Рукавичку, молодого и сильного, пришлось бы выложить не меньше двух. И отдал бы с радостью, только Льота убили во время захвата усадьбы.

Увы, вернули не всех. Кого-то уже успели продать на сторону, а моего дивного зодчего Пэррика «повесили на древе» во славу Одина. Беда.

* * *

– Ха! – воскликнула эта сволочь, останавливаясь и глядя на меня в упор. – А я-то думал: ты сдох!

Мьёр-ярл собственной персоной.

И не боится, гадина. Хотя чего ему бояться? Мы – в гостях. Оружие у стенки. И приспешников у него наверняка побольше, чем у меня. Вот и за спиной – шестеро. Один другого нахальней.

– Жив, как видишь, – я изображаю мерзкую ухмылку. – Придется твоему племяннику еще немного подождать. Но не горюй. Никто не вечен. Когда я умру, он будет прислуживать мне с удвоенным старанием.

Свартхёвди гогочет. И поясняет жене:

– Ульф убил сына сестры этого ярла. Правую руку напрочь снес, да, Мьёр? Вместе с оружием. Так и подох. А теперь только в слуги и годится, если ввысь ушел. А то, может, прямо к Хель провалился! Га-га-га!

Лицо сконского ярла каменеет. А ты не хами, дорогой! Тем более, все до последнего слова – правда.

Ярл открывает рот, чтобы сказать что-то нехорошее, но взгляд его падает на татуированные лапы Медвежонка… И Мьёр проглатывает злобный ответ.

– Ты еще пожалеешь, что выжил! – рявкает он, разворачивается и, расталкивая народ, спешит к выходу.

– Он будет мстить! – говорит Гудрун. – Сконцы говорили: Мьёр-ярл подл и хитер, как сам Локи. Тебе следовало бы вызвать его, брат, и убить.

– Надо будет – вызову и убью, – беспечно отвечает Свартхёвди. – А пока будем веселится! Так, моя радость? – Он обнимает Фрейдис. Та сияет от счастья. Слова Гудрун забыты. А зря. Чувствую – она права. Я бы сам его вызвал, да он ведь – не примет. Выставит бойца, которого и убьешь, невелика радость. Да и повод нужен для вызова. Вот если бы он не сдержался и выплеснул яд – тогда другое дело. А так – за что? Это ведь я его оскорбил по факту. Стенульф говорил: Мьёр любил племянника больше, чем родного сына. А племянник убит. Мной. Причем умер не только без оружия в руке, но и без самой руки. Но вопрос сейчас не в этом. И не в том, будет ли Мьёр-ярл мстить. Ясно, что будет. Но когда? И где?

Позже мы узнали: под командой Мьёра сейчас порядка полусотни бойцов. Не так уж много для ярла такого уровня. Но для нас – более чем достаточно.

А утром Тьёдар Певец углядел знакомца, дренга из Мьёрова хирда. Тот даже не особо скрывался. Сидел на бревнышке у чьего-то корабельного сарая и пялился на нас.

Стоило Медвежонку спрыгнуть на бережок, как соглядатай тут же свалил. Однако можно было не сомневаться: ненадолго.

– Надо уходить! – На этот раз в голосе Свартхёвди сквозило беспокойство. – В Оденсе они нас не тронут. Но по пути к Сёлунду…

– Не уйдем, – подумав, сообщил Грихар Короткий. – У них ходкий драккар. И полных две смены гребцов. – Но ты прав, Свартхёвди Сваресон, здесь он нас не тронет. И это плохо.

– Почему? – спросил кто-то из ирландцев.

– Здесь мы бы с ним разобрались. Мы же под защитой Мангхильда-ярла. Мы же – люди Ивара! Надо быть совсем глупым, чтобы напасть на нас.

Все верно. Значит, нападет уже на море. Вывод?

– Есть идея, – сказал я.

– Ну? – подбодрил Медвежонок.

– Нам нужны попутчики.

– Точно!

Кто бы сомневался? Мысль очевидная.

– Урм Вяленый Бок собирался идти в Роскилле, – припомнил Тьёдар. – На следующей седмице вроде.

– Не скоро, – огорчился Грихар.

– А куда ты спешишь? – поинтересовался Медвежонок. – Боишься, что, пока ты тут девок валяешь, твою жену кто-то обрюхатит?

– Моя жена, Сваресон, это не твоя пасть, куда отливает всякий, кому до ветра сходить лениво!

– Не с твоей отливалкой. Будь я крысой, у меня хвост и то подлинней был бы. И потолще.

– Будь ты крысой, Сваресон, у тебя вообще хвоста не было бы!

– Это почему же? – удивился мой простодушный братец.

– Потому что был бы ты крысиной бабой! Га-га-га! Поле боя осталось за ирландцем. Медвежонок тоже был доволен. Эта пикировка – развлечение. Обмен дозволенными оскорблениями. Вот если бы Грихар позволил себе задеть честь присутствующей здесь Фрейдис, тогда дело обернулось бы кровью. Но такое – невозможно. Эти парни очень четко чувствовали границу, которую нельзя переходить. И вовремя подавали назад, если ощущали, что собеседник сейчас задет острым словом за живое. Когда любая настоящая обида заканчивается смертью обиженного или обидчика – это здорово помогает не болтать лишнего. Но с юмором у скандинавов всё хорошо. А местами – чем он тупее, тем лучше.

– В те времена, когда асы еще ходили по земле, как люди, жил на земле герой по имени Сэминг. Одни говорят, что был он сыном Ингви-Фрейра, другие – что самого Одина…

Мне стоило бы слушать Тьёдара внимательней: знание саг, так же, как и стихосложение, входило в обязательный пакет добродетелей викинга, наряду с умениями плавать и пробивать копьем щит с пятнадцати шагов. Но я постоянно отвлекался, потому что на хвосте у нас висел здоровенный драккар. Мьёр-ярл никак не мог с нами расстаться. Так и шел за нами, не отставая, от самого Оденсе. Но нападать не рисковал. Мы были не одни. Северный Змей двигался в составе флотилии из трех кнорров и одного драккара. Последний принадлежал сыну ярла Магхильда. Магхильдсон шел в Роскилле, чтобы вручить свадебный дар одной из дочерей Рагнара.

Один из кнорров тоже принадлежал сыну Магхильда и как раз вез этот свадебный дар. Что именно, я не вникал. Два корабля Магхильдсона, два корабля Урма Вяленого Бока… Если сконский ярл надеялся притопить нас по дороге домой, то его ждал жесточайший облом.

Я перебрался на нос, где сбилась в кучку моя живая собственность: тир и трэли. Тут тоже читалась лекция на религиозную тему. На этот раз – христианская. Отец Бернар наставлял. Глядя на него, было трудно поверить, что перед тобой – смиренный монах. Одет отец Бернар в стандартную экипировку свободного скандинава, а телосложение и рост у него были не хуже, чем у Медвежонка. Бывший шевалье познал психологию северянина. Это крещеный люд был готов ему внимать, независимо от облачения. А вот среднестатистический язычник-скандинав, увидав рясу – да что рясу, любое небогатое одеяние, особенно бесцветное, – тут же преисполнялся спеси и пренебрежения. Примерно так в двадцать первом веке директор банка отнесся бы к узбечке-уборщице, ни с того ни с сего решившей проконсультировать его по поводу фьючерсного контракта на пару миллионов долларов.

Прикинувшись по последней датской моде, отец Бернар мог рассчитывать, что его хотя бы выслушают. Тем более, помимо большого серебряного креста (кресты, кстати, носили многие – чисто как оберег из драгметалла), на его одежке были вышиты разные руны, часть из которых сообщала о том, что он – лекарь.

Это Рунгерд придумала, а я одобрил. Профессия лекаря, по местным понятиям, неразрывно связана с колдовством, так что уважение к французу поднялось еще на несколько пунктов.

Формально мужское колдовство понятиями не одобрялось. Мол, женское это дело. Но поскольку самый главный для викингов бог пантеона, Один, был также и главным экспертом в области колдовства, то многие весьма уважаемые головорезы его не только практиковали, но и даже им хвастались. Мол, бойтесь, недруги. Прокляну – трендец вам. И недруги боялись, что характерно.

Увидев меня, отец Бернар тут же переключился с паствы на мою скромную особу. Все с той же целью: принять Святое Крещение. И я задумался. Я ведь дал по факту два обета. Один – официальный гейс: освободить Гудрун, убить Лейфа Весельчака и вернуть домой тех моих домочадцев, кого можно вернуть. Гейс выполнен.

Но был еще один обет, который я дал сам себе.

Я прислушался к тому, что внутри… Ничего не ощутил. Интуиция молчала.

А вот разум беспокоился. Вдруг после Крещения мой Белый Волк от меня отступится? А я ведь очень хорошо отдавал себе отчет, чего я стою как воин. Хороший уровень. Качественный. Но не более. Тот же Мурха Красный Лис, случись нам сойтись в бою, завалит меня с восьмидесятипроцентной вероятностью. Даже какого-нибудь полновесного хольда вроде Гримара Короткой Шеи я могу победить исключительно хитростью. Мой опыт классического фехтования малопригоден против доспешного и оснащенного щитом противника. Знание техник и приемов из обширного мирового арсенала – работает, но не настолько хорошо, чтобы давать абсолютное преимущество. Местные бойцы быстрее, сильнее и решительнее меня, потому что практически всегда готовы обменять свою жизнь на мою. А я – нет.

А уж когда речь идет о поединке с несколькими противниками, о схватке строем на строй, тут у меня вообще нет серьезных шансов. Удар, от которого «средний» боец Тьёдар Певец только крякнет, сломает мне ребро.

Словом, не готов я расстаться с таким «преимуществом», как Белый Волк.

И всё же мысль о Крещении не выходила у меня из головы.

Ладно, придем домой, разберемся.

Глава 37 Зеленые леса Сёлунда

И мы пришли домой. Милях в двадцати от входа у Роскилле-фьорд Мьёр-ярл оставил нас в покое. Отвалил и ушел куда-то на север.

«Домой», сделали вывод Грихар и Свартхёвди и посоветовали мне выбросить Мьёра из головы. Так что, посовещавшись со знающими людьми, я решил рискнуть и в Роскилле-фьорд не заходить, а отправиться домой на собственном корабле. Было немного стрёмно, ведь мы даже ирландцев «лишились», Грихар со своими поплыл в Роскилле.

Однако если идти вдоль берега, не уходя далеко в море, то в случае опасности можно пристать в какой-нибудь приличной бухте. А уж на твердой земле – уверенно рассчитывать на помощь любого сёлундца, буде Мьёр или еще какой-нибудь недоброжелатель тоже рискнет высадиться и напасть на суше.

Мьёр не появился. Другие пираты – тоже. Погода была отличная, ветер попутный, так что получилось не плавание, а увеселительная прогулка. И вообще я люблю весну. Самое лучшее время для меня.

Как приятно вернуться и увидеть дом. Пусть не тот, который когда-то построил для меня Пэррик, а самый обычный длинный дом, из толстых бревен, с крышей, присыпанной свежей землей…

И людей, что вышли нам навстречу. Моих людей. Добровольного трэля Хавчика, моего приемного сына Виги-Вихорька. И Стюрмира с Гуннаром Гагарой. Хавура Младшего, и Юсуфа (он все-таки ухитрился выжить), и даже моего последнего уцелевшего «юнгу» Тори… А это еще кто? Неужели Хавгрим Палица? Ну да, личный берсерк покойного Торкеля-ярла собственной персоной.

Тут я немного напрягся…

Но Хавгрим щерился во всю пасть. В хорошем смысле этого слова – и я успокоился. Тем более что у меня рядышком – собственный брат-берсерк.

– Палица!

– Медвежонок!

Два воина Одина обнялись так, что похрустывание берсерковых ребер было слышно за несколько шагов.

Со мной Хавгрим Палица обошелся почтительнее.

Встал шагах в трех, даже как-то пригнулся, чтобы уменьшиться ростом и не нависать.

– Возьмешь ли ты меня в свой хирд, Ульф Вогенсон?

Я покосился на Медвежонка. Побратим энергично закивал.

Но я медлил… Сложный вопрос. Такой воин, как Палица, – это, считай, боевое отделение в одной персоне. Но – берсерк. И можно ли ему верить? Зачем ему такой недоделанный хёвдинг, как я? Кто я такой, чтобы ко мне обученные берсерки простыми хирдманами нанимались? Бойца его уровня тот же Ивар с ходу в элитную часть зачислит.

Хавгрим угадал мои сомнения.

– Стенульф сказал, чтобы я шел к тебе, – пророкотал берсерк.

Это решило дело.

– Беру! – заявил я. – С радостью! Двух долей тебе будет довольно, хольд Хавгрим?

– Угу. – И тут же уточнил деловито: – Лучше – серебром.

– Только после меня! – вмешался Свартхёвди.

Я оставил их обсуждать подробности будущих побед и помог Гудрун спуститься по сходням. Всё же женушка моя – примерно на седьмом месяце. Прыгать и падать – не рекомендуется.

* * *

Три дня мы пировали в свежеотстроенном подворье. Хавчик – хозяйственный гений. Мало того что организовал строительство, так еще и припасов накопил. Правда, деньги у него были и Рунгерд помогала, когда надо было с работниками договариваться. Участие «патентованной» колдуньи – это минимум двадцатипроцентная скидка по тарифу.

Разобравшись с хозяйством и уполовинив запасы пива, мы отправились к одаль Медвежонка. Я прихватил с собой Вихорька. Паренек за зиму подрос еще на пяток сантиметров и подкачался так, что мог бы без проблем надеть мои собственные доспехи. Сели бы, как родные.

Мой настоящий, не приемный сын, Хельги, тоже подрос. И даже заговорил. На второй день назвал меня папой. По-датски, разумеется. Но разницы никакой.

А на третий день подъехал Скиди с супругой и младенчиком…

Короче, вместо пары дней мы провели в гостях у тещи целую неделю. И уехали только потому, что дома тоже дел было невпроворот. А еще надо было в Роскилле съездить в самое ближайшее время. Отчитаться перед Иваром. И отблагодарить. Помог-то он мне бесплатно. Типа, по обязательствам ответил. Но отблагодарить – положено. Тем более что я ему, действительно, по жизни обязан. Без его людей не видать бы мне Гудрун. И никому не видать, потому что зарезала бы она Лейфа, как пить дать. И убили бы ее потом со стопроцентной гарантией. Вот такие пирожки с брусникой.

– Дочь моя, тебе нужен очистительный обряд.

Я прислушался. Без стеснения. Если бы разговор не предназначался для моих ушей, то вели бы его не за общим столом.

– Ты убивала.

Гудрун улыбнулась. Очень миленько. Сначала – маме, потом, увидев, что я слушаю, – мне.

– Ты убивала неправильно.

– Мой муж научил меня убивать правильно, – еще одна милая улыбка.

Рунгерд глянула в мою сторону…

– Твой муж не знает того, что знаю я. И я вижу недоброе. Боги гневаются.

Она говорила очень спокойно, но Гудрун всё равно рассердилась.

– Боги позволили Лейфу нарушить клятву! – Ее личико порозовело. – Он вышел из закона богов!

– И он мертв. Я говорю о других!

– Мать права! – вмешался Медвежонок. – Если Ульф учит тебя убивать, его дело. Он – твой муж. Но очиститься тебе надо! Ульф, скажи ей! Ты – знаешь!

Ну да, не так уж давно я тоже «нуждался в очищении». Никогда не забуду, как меня «божественным электричеством» долбануло. Хотя сам виноват. Не надо было за копье хвататься…

Теперь все трое смотрели на меня. Я – глава семьи. Мне решать.

– Мы все уважаем Гудрун за то, что она сохранила себя и твоего ребенка, – подчеркнуто спокойным голосом произнесла Рунгерд. – Но ее надо очистить, ведь порча может коснуться и ребенка тоже. Жрец не нужен. Я сделаю всё, что требуется.

Конечно, она сделает. Кто бы сомневался?

– Ребенок не пострадает?

– Ребенок пострадает, если не провести обряд. Поверь мне, Ульф! Я – вижу.

– Провести когда? Сейчас?

– До родов еще два месяца, не меньше. Но у меня дурное предчувствие. Откладывать не стоит.

– Сколько времени это займет?

– Три-четыре дня.

Это много. Мне надо домой. А потом – в Роскилле. Оставить Гудрун здесь?

Я поймал умоляющий взгляд… Нет, не оставлю.

– Сделаем так, – вмешался Медвежонок. – Через четыре дня я приеду за тобой и сестренкой. Мы привезем ее сюда, а сами мы пойдем в Роскилле.

Годный вариант.

– Так и сделаем. Гудрун останется здесь, а мы отправимся говорить с Иваром.

– Не мы, а ты! С Иваром сам будешь говорить, – поморщился Свартхёвди. – Когда он на меня глядит, кажется, что змея заползла мне в брюхо. А я поищу пополнение для хирда. Маловато нас даже для невеликого драккара.

– Как скажешь, – согласился я. – Только на этот раз – никаких юных сыновей бондов!

Дома вовсю шли работы по подготовке Северного Змея к походу. Руководил Хавгрим Палица как старший по званию. Впрочем, любой заслуженный викинг в подготовке корабля к вику – эксперт. Кроме меня. Так что я с удовольствием от дела отстранился и занялся более привычными вещами. Например, укреплением ворот. На мой взгляд, это было самое слабое место моей изгороди, а, учитывая прошлогодний опыт, слабых мест быть не должно. Правда, тогда врагов попросту впустили внутрь, но это не повод, чтобы не сделать ворота более неприступными.

Сама изгородь представляла собой плотно подогнанный частокол из бревнышек где-то полуметровой толщины, глубоко вкопанных в землю, изнутри сшитых брусом и снабженных помостом для защитников. На Роскилле лес не экономили. Не Норвегия, чай. Древесина в избытке. Словом, бревна были подходящие и снаружи снабжены противопожарным покрытием – веществом, похожим на засохшую известь.

Новые ворота собрали за день. Дубовые. Повесили на новые петли. Качественно получилось. Еще и железом укрепили с обеих сторон. Вышло не хуже тех врат, что были в усадьбе Торкеля-ярла, которую мы захватили и обороняли прошлой осенью.

Я даже личную смекалку применил: велел поставить на один из опорных столбов поворотную штангу с крюком. Очень удобная штука, если надо, к примеру, не особо высовываясь, сполоснуть штурмующих кипяточком.

Как в воду глядел, однако.

Хотя никаких дурных предчувствий у меня в тот момент не было. Наоборот: полное ощущение того, что жизнь прекрасна. Гудрун, еще более похорошевшая (хотя казалось – куда уж прекрасней) от будущего материнства, – рядышком. Вокруг – друзья-соратники, могучие и надежные. Стюрмир, Гуннар Гагара, Юсуф… Сынок приемный, Вихорёк-Виги… Хавгрим Палица, на которого только глянешь, и сразу радостно, что он – на твоей стороне, а не на противоположной. Привычные лица домочадцев, хитрая рожа незаменимого Хавчика…

И дух свежего дерева, нового дома, еще не прокоптившегося как следует, не пропитавшегося дымом холодных зим. Вот когда заценишь природу Сёлунда: леса его замечательные. Дубы, буки…

А еще – свежесваренное пиво, «фирменное от Гудрун», свежая же рыбка, жаренные целиком поросята…

И собственный скальд, причем не из последних…

Сегодня он поведал нам историю о том, как заработали свое родовое проклятие Инглинги, величайший скандинавский род, происходящий то ли от бога Фрейра, что прозвище было – Ингви, то ли от самого Одина, я толком не разобрал.

История, кстати, типичная. И не только для данного мира. Деньги и женщины – вот причина всех раздоров.

Началось с того, что некто Висбур взял в жены дочь некоего Ауди Богатого (имя не имеет ничего общего с автомобилем аналогичной марки) и заполучил в приданое три больших поместья и здоровенный кусок золота – шейную гривну. Поначалу в семействе все было гладко: два сына родились, как-никак. И тут Висбур влюбился, отправил жену вместе с сыновьями к родителям, а себе взял новую. Собственно, всё в рамках закона. Кроме одного. Приданое следовало вернуть. Висбур это правило нарушил. Более того, когда сыновья подросли и явились за веном, зажатым папашей, тот отправил их восвояси. И им ничего не оставалось, как прибегнуть к колдовству. Женскому. Они попросили колдунью сделать так, чтобы нечестное золото стало гибелью для лучшего человека в роде отца.

А также позволить им самим совершить отцеубийство.

Это ведь такое дело, очень личное. Без помощи потусторонних сил – никак.

Колдунья согласилась и даже пообещала «перевыполнить план». Отныне убийство родича в роду Инглингов станет традицией.

Благодарные сыновья согласились на поправку. Собрали людей, окружили дом подлого папочки и подожгли.

В пламени Висбур сгорел, С ним никто не уцелел. Дети в дом впустили к тяте Страшного лесного татя. Пышет жаром родич бури, Пожирая плоть Висбура…

Примерно так эта славная история выглядела в исполнении Тьёдара, вот только любимых скальдами сравнений, метафор и иносказаний было куда больше.

Впрочем, проклятие не помешало роду Инглингов порождать всё новых и новых конунгов. У каждого уважаемого человека должен храниться в шкафу свой персональный скелет…

Ужин затянулся. Спать мы с Гудрун удалились лишь существенно позже полуночи.

Легли рядышком, прижались друг к другу, и не надо нам было больше ничего, только чувствовать друг друга и ту нашу общую жизнь, что стучалась изнутри в животик Гудрун, напоминая о своем, теперь уже довольно скором, появлении на свет.

– Забыла тебе сказать, – уже засыпая, пробормотала моя ладушка. – Вчера на Птичьей отмели видели чужую лодку…

Глава 38 Набег

– Дракон!!!

Пронзительный вопль разбудил меня.

Среагировал я скорее на интонацию, чем на смысл. Вывернулся из-под руки Гудрун, сцапал Вдоводел, голый промчался сквозь длинный зал, перепрыгивая через спящих и просыпающихся, босиком пробежал через двор, перепрыгивая через лужи и прочее, с ходу вскочил на стену, туда, где маячил в утренних сумерках человеческий силуэт…

– Я, ить, коровок подоить шел, – со страху перейдя на свой родной, английский, сообщил трэль, поднявший крик. – Глядь, а он – вот он!

Так и есть. Дракон. То есть драккар. Размер немаленький. Покрупней моего Змея раза в полтора примерно. Подробнее не разглядеть. Смутные очертания в серой рассветной дымке то и дело скрадываются клочьями тумана… Драккар идет тихо-тихо. Друзья не приходят так. И в это время суток. Кстати, о времени. Минут десять – пятнадцать у нас имеется, даже если на корабле услыхали вопли раба. Или больше. Если бы услыхали, не продолжали бы красться… Хотя, если услыхали, так им и спешить некуда. Врасплох уже не получится.

По-любому, времени в обрез. Я опрометью бросился в дом:

– Подъем! Всем! Живо! Враг у ворот!

Ишь как засуетились. Но – хаотично. Моя недоработка. Не отрабатывал дома команду «Рота, подъем!». В походе – другое дело. Там все знают, что делать по тревоге, а дома расслабились. Я расслабился! Сёлунд. Дом. Рагнар. Все боятся. Даже Мьёр-ярл в виду Роскилле-фьорда отвалил восвояси.

Недоработка. Один раз уже не побоялись. Правда, в итоге налет оказался провокацией. Но дорожка – натоптана.

Почему бы не повторить?

Впрочем, с моими немногочисленными хирдманами команду «подъем» можно не отрабатывать. Пара минут – и вот они, доспешные и оружные. Собрались быстрее, чем я.

Стюрмир, Гуннар Гагара, Хавгрим Палица, Хавур Младший, Юсуф, Тьёдар с Дривой, Вихорёк, Тори… И моя любушка Гудрун! Тоже в доспехах, только ремешки висят. Животик не поместился.

– Гудрун! Ты остаешься дома! – заявил я самым строгим голосом, на который способен.

Кивок. Прямо противоречить мужу здесь не принято.

– За женщинами присмотри.

Еще один кивок.

– Кипяток!

Третьего кивка не последовало. Кликнула рабов, и те с ходу занялись печью.

Так. Теперь мужчины. Чадь моя свободная и подневольная. Рожи озабоченные, похватали кто что.

– Отец Бернар! – окликнул я монаха. – Займись тут.

Проку от ополчения немного. Ставить их на стены нельзя, кроме двоих: Пэра и кузнеца. Этих – можно. Остальные на вспомогательные работы. Стрелы подавать, копья, кипяточек, когда подоспеет. Хоть какую пользу принесут.

Кого же принесла нелегкая, думал я. Хотя уже догадывался – кого. Кровная месть – это, блин, посерьезнее, чем жизнью рискнуть. Зря я его дразнил, наверное. Нет, хреновый из меня викинг. Язык – как помело…

– Хавчик! Знак: «На нас напали!»

Расторопный трэль тут же умчался.

– Никак сам Мьёр-ярл пожаловал! – пробасил Хавгрим Палица, которому ни туман, ни сумерки не помеха. Глазастый. – И с ним десятков шесть, похоже.

Спокоен Хавгрим. Страха – ноль. Хотя откуда страх? Он же берсерк.

– Выходит, не простил тебе убитого племянника Мьёр, – констатировал Палица. – Пришел твою кровь взять.

– Упорный, – пробормотал я. – От самого Оденсе за нами тащился…

Хавгрим метнул в мою сторону быстрый неодобрительный взгляд. Вслух – ничего, но и так понятно. Мог бы и сказать. Хавгрим с Мьёром знаком не шапочно. Они с Торкелем, которому служил Палица, были вроде как соседи и союзники… Пока один другого не схавал.

Сконцы высаживались на берег. Они не спешили. Куда торопиться? Если над забором головы в шлемах торчат, значит, мы уже в курсе.

Я оглянулся. Хавчик дело знает. Над подворьем поднимался столб черного дыма. Когда рассветет, сигнал будет виден на много километров. И подмога не замедлит. Хоть и проредил наш рейд на Сконе ряды моих соседей, но осталось кому копье взять. Уверен, что среагируют быстро. Но расстояния здесь меряются милями, а не метрами, так что поспеют не сразу. Часика три минимум, а то и четыре. Продержимся ли мы столько ввосьмером – против шести десятков нехороших парней? Пятидесяти восьми, если быть точным. И еще с полдюжины вижу, они осталось при драккаре. Не стал Мьёр всех сразу задействовать. Знает, сучий сын, что нас – всего ничего.

Эх, Медвежонка бы сюда! Он один десятерых стоит. Хотя у меня и сейчас есть берсерк.

Я покосился на Хавгрима. Спокоен, как слон на выпасе.

Сконцы возились на берегу. А что это у нас? Никак бревнышко. Ворота мои свежеповешенные вышибать. Ну-ну… Хотя добавить прочности не помешает.

– Стюрмир! – рявкнул я. – Ворота укрепить!

Молодец я – с воротами. Качественные. Железные петли на опорных столбах в охват толщиной. Поперечины, железная прошивка.

Но лишних предосторожностей не бывает. Укрепить – надо. Технология отработана. Стюрмир при участии Хавчика мигом организовал трэлей. Пока сконцы разгружались и строились, ворота уже крепили балками (жаль строительную древесину, да выбора нет) и подогнали две телеги, сняли с колес. Поставить впритык к створкам, засыпать песком…

Как раз управились, когда вороги закончили приготовления и бодрым шагом двинулись к нам.

– Хёвдинг, можно?

Юсуф. С луком. Мой последний мастер-стрелок. Счастье, что он – выжил. Шансов было немного.

Я кивнул.

Звонкий щелчок тетивы… И один из сконцев выронил копье, схлопотав стрелу в плечо.

– Отличный выстрел!

– Я целил в ярла, – огорченно сообщил Юсуф.

И метнул вторую стрелу… Которую ярл без труда поймал щитом.

Да, один стрелок – это не команда. Сейчас бы залп в дюжину луков…

Однако наглости у сконцев поубавилось. С рыси на шаг перешли, сомкнулись щит к щиту и дальше – со всей осторожностью.

Следующий выстрел – уже метров с семидесяти. Одному из сконцев прошило ступню. Он вскрикнул, опустил щит на пару ладоней… И вторая стрела пробила шею его соседу. А третья угодила в бедро еще одному сконцу.

Мьёр-ярл завопил, и брешь закрылась.

Юсуф сиял.

Я тоже взялся за лук. Стрелок из меня – не арабу чета. А с англичанами покойными я даже конкурировать не пытался. Но с сорока метров в бычий глаз попадаю. Факт.

Сконцы двигались к усадьбе. Медленно. Очень медленно. Но ошибок больше не допускали. Щиты внахлест. Сверху – тоже. Прям-таки древнеримская «черепаха», только чешуи другой формы и поменьше скутумов.

За сплоченной кучкой волоклось бревно. Таран.

Справа от меня, хекнув, метнул копье Стюрмир.

Копье прошило щит… Но и только. Никто не упал, брешь не открылась.

Пятьдесят шагов… Я замер с луком в руках… То же – Юсуф, Дрива, Вихорёк и Тори. Остальные пятеро – со швырковыми копьями.

Сейчас бы – в переговоры вступить, потянуть время…

Не будет переговоров.

Мьёру, надо полагать, известно, сколько нас по эту сторону забора.

О чем можно договариваться с покойниками?

Нет, мужик! Мы еще потрепыхаемся. Мой здешний лозунг: пока ты жив – ты не побежден! Или как у Сун-Цзы. «В местности смерти – сражайся!»[36]

Сконцы приближались. Щитовая «черепаха» еле ползла. Я знал, как это делается: короткий шажок левой, подтянуть правую, еще шажок… Главное, все – разом.

– Ждем! – рыкнул я, потому что знал, что сейчас будет. Оглянулся… Двор пуст. Вся моя челядь укрылась или держалась поближе к забору. И это правильно.

«Черепаха» двигалась. В привычном ритме. Удар сердца – шажок. Удар сердца – остановка. Тридцать шагов…

Мы все – викинги. Поэтому оружие, техника боя и подготовка у нас примерно одинаковые. У данов, свеев и норегов, у сконцев, фризов и вестфольдингов. Мое тактическое преимущество в этом мире – непредсказуемость. В определенных пределах. У Мьёра-ярла и его людей этого преимущества нет.

Стоило «черепахе» выйти на эффективную дистанцию и задержаться на полсекунды дольше – я рявкнул во всю глотку:

– Бей!

Полсекунды. Ровно столько, сколько потребовалось сконцам, чтобы раздвинуть щиты и замахнуться. Полсекунды опережения: наши копья и стрелы уже летят во вскрывшийся строй. Копья летят, а метатели уже присели, укрывшись за бревнами забора.

Швырковое копье разнесло верхушку столба в дециметре от моей головы. Оторванная щепка щелкнула по шлему… Снизу кто-то вскрикнул… Разбираться было некогда.

– Бей!

Мои резко распрямились, и – новый смешанный залп.

Я успел зафиксировать толпу у ворот и с полдюжины тел – на земле. И – сразу два копья, летящих в меня.

Перехватывать не стал. Просто присел обратно.

– Сменить позицию!

Бахнул таран. Створки жалобно крякнули…

Эх, сейчас бы смолы горяченькой… Или кипяточку. Знать бы заранее…

Рядом Стюрмир приподнял край щита… И его тут же расщепило сразу двумя копьями.

Группа прикрытия не дремала. Многократное превосходство в количестве. Если они прорвутся на подворье – будет бойня.

Таран бухал, створки трещали…

Мы постреливали. Время от времени. Без явного результата. В нас бросали копья. Тоже без ущерба. Врагов это не огорчало. Выбить ворота – вопрос времени.

Сконцы держались кучно. Зайти с тыла вроде не пытались. Тоже разумно. Да, их намного больше и стены у нас – вполне доступной высоты. Но на стены строем не лазают. Так что потери неизбежны. К чему рисковать, когда через некоторое время можно кучно войти в выбитые ворота.

Тем не менее я отправил пару наблюдателей из дворни на противоположную сторону ограды. Полезет кто с тыла – предупредят.

Кто-то дернул меня за ногу. Хавчик.

О! Молодцом у меня раб! Кипяточек!

– Гронир! Гуннар! Хавгрим!

Нужны самые здоровые, потому что котелок – тяжеленький. А технология – простая: цепляем на крюк, разворачиваем… И переворачиваем!

Вопль по ту сторону ворот показал: удачно получилось. И долбить прекратили.

Наступила относительная тишина. Наблюдаю сквозь щелку. Отодвинулись сконцы. Не отошли, а именно отодвинулись. У многих – швырковые копья наготове. Высунешься – схлопочешь.

Это примерно половина. А вторая двинула к драккару. Я даже догадывался, зачем.

Но по-любому пауза нам на руку. Так, котел обратно… За новой порцией.

Сконцы возились почти час. Собирали уже знакомую мне конструкцию: крытый сарай для тарана. И сам таран тоже «модернизировали». Боевой конец бревна украсился острой железкой.

Наверняка Мьёр-ярл знал, что ему следует поспешить. Но не хотел терять людей. Люди для ярла – это главное. Нет хирдманов – нет хирда. Я это отлично понимал. Будь со мной парни, погибшие на Сконе, я б этому мстителю уже дал просраться!

Так, двинулись. Что-то я самого Мьёра не вижу? На драккаре остался или подранили?

Я подождал, наблюдая сквозь миллиметровую щелочку, пока «сарай» приблизится, поднялся, выстрелил навскидку и тут же присел, не отслеживая результата.

Но общая картинка отпечаталась в мозгу и… Стоп! Куда это мы бежим? Хотя понятно куда. Решили всё же – в обход. Ну флаг вам в зубы и свисток с противоположной стороны.

– Гуннар! Хавур! Вы – налево, я – направо! Дрива – со мной! Вихорёк – мухой на крышу!

Сунул лук в налуч, схватил щит, спрыгнул и припустил вдоль забора, слыша как топочет за мной Дрива Ходок. А я предпочел бы слышать тех, кто топочет по ту сторону забора…

Волк, мой Волк, где ты? Скоро ты мне пригодишься!

Но не сейчас! Я перемахнул через роющуюся в земле свинью. Трэли, блин, бездельники, бросили скотину во дворе…

…И сразу два сконца спрыгнули чуть ли не мне на голову. Удачно получилось! Прыгнули вслепую. Один еще летел, когда я вскрыл его Вдоводелом. Второй швырнул в меня щит… Дикий визг за спиной. Не оборачиваться! Сначала ты, голубчик! Кровь забрызгала мне лицо… Разворот. Молодцом Дрива. Один сконец корчится с копьем в животе, второго норег «держит» вполне прилично. Но здесь – поле смерти, а не поле чести. Удар со спины – наилучший. Укол в шею сконца ниже края шлема. Минус три. Вот так! Это не строем давить! Это – фехтование!

Я отбил топор, предназначенный Дриве:

– Не зевай, дренг!

И с яростным воплем устремился на того, кто метнул топор. Храбрый паренек оказался. Но – неумелый. Минус четыре. Взгляд наверх: Вихорёк уже пляшет на крыше… Послал стрелу куда-то в сторону хлева, увернулся от брошенного снизу копья. Так, это уже – со двора. Как бы в дом не прорвались, мелькнула мысль. Но думать некогда. Прикинув местоположение копьеметателя, помчался туда… Вот ты где, гад! Затихарился, не хочет под Вихорькову стрелу… Получай тогда привет от тяжелого вооружения! Минус пять…

Поймал движение на периферии зрения, крутнулся на месте. Не успел. Потому что успел Дрива. Недурно норег с копьем управляется. Любо-дорого! С таким и на кабана не страшно пойти!

Взгляд в сторону ворот! Блин, никого. Все разбежались защищать периметр. Остался один Юсуф, да и тот стрелы мечет не наружу, а внутрь.

Бегом туда. Как раз и новый кипяточек подоспел. Прольется ведь по навесу, блин! Бесполезно. А сконцы долбят самозабвенно. Только треск идет.

Взгляд упал на торчавшую в бревне секиру.

А это мысль! Схватил и рубанул по моему замечательному поворотному рычагу.

Бабах! Не кипяточек пролился: рухнул котел целиком. Пятиведерный. С двух метров!

И крыше в таранной сараюшке – кирдык.

И радующие сердце пронзительные вопли.

– Юсуф! – заорал я и метнул топорик в показавшегося над оградой сконца. Еще один – в минус. Только он не один. Гуртом полезли.

Араб вмиг сообразил, что требуется. Развернулся и успел раза три стрельнуть, пока «группа прикрытия» отреагировала… Ах ты! Что ж ты так, Юсуф!

Не успел он присесть вовремя. Швырковое копье – навылет. Доспех и тело насквозь… Прощай, брат!

В ворота опять ударили. Хрен с ними! Вот там кто-то опять лезет… Одного сшиб Вихорёк… Нет, не сшиб. Вскочил. Второй размахнулся – метнуть копье в Вихорька… И тут на сконца наскочил Тори. Ударил щитом, сбил бросок… И первый рубанул паренька секирой по шее. Кровь – фонтаном!

Ворота трещат. Еще двое перемахнули через частокол. Это – просто. Закинул «кошку», взбежал…

Мне до них не добраться. Лук не знаю где.

Еще двое соскочили – и сразу растаскивать наши телеги у ворот. А снаружи лупят…

И еще четверо бегут к дому… Блин! Как же их много! Я даже растерялся на мгновение. Хотелось – защищать вход, но там как раз нормально все. Гуннар с Тьёдаром. Щит к щиту. Во втором ряду – Дрива и Хавур. А где Хавгрим Палица? А, вот он стоит. Один. Взгляд – бессмысленный, покачивается как маятник. Сейчас «перекинется»…

В меня летит копье. Перехватываю, но «возвращаю» не метателю, а одному из тех, кто пытается освободить ворота. Попал ему в бедро. Качественно. Упал. Воет.

Большая часть врагов все еще снаружи. Не понимаю. Стены сейчас практически без защиты. И ярла что-то не вижу. Где эта сволочь? Неужели и впрямь подбили во время первой атаки?

– Мьёр! – реву я что было мочи. – Мьёр, мать твоя паршивая сука! Где ты? Иди сюда! Я тебя убью!

Не отзывается. Может, не слышит. В таком-то шуме. Грохот, вопли, лязг, вой… Но громче всех визжит свинья, которой кто-то перебил спину.

Во дворе уже десятка полтора сконцев. Четверо оттаскивают повозки от ворот. Двое их прикрывают. От меня. «Держат» меня под контролем. Спрыгну – сразу примут. И остальные – присоединятся. Одному против шестерых в такой позиции – никак. Разве что Волчок придет. Еще четверо теснятся у входа в дом. Внутрь не лезут. Осторожничают. Нет, просто сдерживают. Двое полезли на крышу. Там Вихорёк… Ладно, плевать на ворота. Все равно взломают. Да и не нужны они. Одному мне весь частокол не удержать однозначно.

– Вихорёк! – ору я и показываю мечом. Мой приемный сын разворачивается и с двух шагов всаживает в глаз сконца стрелу.

Во второго швыряет лук. Тот отбивает щитом, но Вихорёк успевает сдернуть со спины щит, принять первый удар, пропустив врага мимо себя, и в лучших традициях айдзюцу, выхватывая из ножен меч на том же движении, нисходящим хлестом рассекает сконцу ногу в подколенном сгибе. Добить не успевает. Сконец, потеряв равновесие, летит с крыши… И Вихорёк, вбросив меч в ножны, снова подхватывает лук. Нет, классный у меня сынок растет!

Порадоваться я не успеваю. Ворота распахиваются, и во двор вливается основная масса сконцев.

Валят почти без строя, гурьбой. Сразу к дому… Не меньше трех десятков! Мьёр, собака бешеная! Ты где? Не вижу!

Яростный рык! Ах какой знакомый звук. Жаль только, что это не Медвежонок. Хавгрим!

– Берсерк! – вдруг вопит кто-то…

Все. Остановились. Толпа в считаные мгновения превращается в строй.

Ах как жаль! Хуже нет, когда берсерк орудует внутри боевой группы. Достать его практически невозможно, потому что он втрое быстрее и удары по касательной ему – по фиг. Чистая мясорубка получается. А строем – можно удержать. Особенно если лучников подключить… Но лучников у сконцев, похоже, нет. Обидно, что и у нас – только один. Вихорёк. И позиция у него теперь невыгодная. Те, кто у дверей, практически в мертвой зоне. Те, кто против Хавгрима, – в плотном строю.

А что Хавгрим? Хавгрим… О!!!

Кажется, это весло от драккара. Сломанное. В смысле лопасть сломана… Берсерк швырнул меч во врагов, схватил этот… инструмент, раскрутил со страшной силой… И обрушил на ощетинившийся копьями строй.

Я такого раньше никогда не видел. Словно великан дубиной ударил. Два щита – в щепы. Один сконец отлетел куклой, у второго сломана рука…

Но сконцы тут же сомнулись. Метнули копья… Хавгрим отмахнулся, но парочка всё же попала. Не воткнулись, но отбросили берсерка на пару шагов.

Ах какой он красивый, Хавгрим! Так и сияет! А, это ты, Волчок! Привет, зверушка! Самое время… Брату по оружию пособить. Мир вспыхнул и наполнился счастьем.

А вот перехватывать меня не стоит! Больно это! Я швырнул щит в набегающего сконца. Зачем мне щит? Он такой неуклюжий, не то что клинок! Все вокруг стали неуклюжими! Кроме одного парня с веслом. Этот двигался нормально… И однажды мы с ним – не закончили. Вот с ним бы скрестить оружие! Но меч против весла – как-то… неправильно. Мы с Вдоводелом это понимали.

Я рисовал. Самым кончиком меча. Быстрыми легкими штрихами. Алые брызги такие красивые, когда взлетают вверх…

Кажется, я пел. И Белый Волк пел со мной. Он метался между медлительными человеками, подпрыгивал вверх, отталкиваясь всеми четырьмя… Он ликовал вместе со мной…

Как и раньше, все кончилось внезапно. Мир погас, краски потускнели. Еще падали те, кого я зацепил последними, но вокруг меня уже замыкалась стена щитов, и не было ни сил, ни быстроты, чтобы вырваться из этого круга…

Но у меня не было выхода, и потому я сделал то, чего никогда не сделал бы раньше: метнул Вдоводел в бородатое лицо первого же копейщика, перехватил его копейное древко у самого острия, вырвал оружие и сделал-таки…. Прыжок лосося. Косо-криво. И упал хоть и на ноги, но равновесия всё равно не удержал. Зато копье не упустил и снизу ткнул замахнувшегося мечом сконца… Копье увязло. По фиг. Я перекатом вскочил на ноги, сокращая дистанцию до нуля, и завладел мечом сконца раньше, чем на меня навалились остальные. Блин, как же их много!

Шагах в тридцати ревел Хавгрим, но его, похоже, прижали в серьёз. На помошь рассчитывать нечего. Я отпрыгнул, увернулся, скользнул вправо, хлестнул вдоль поднятого сконцем щита вниз… Есть! Сконец осел на раненую ногу, образовав живую преграду между мной и остальными. К сожалению, только с одной стороны. Вокруг не было никого, кроме врагов.

А где ж этот проклятый ярл? Не вижу. Будем надеяться, что он – вне игры…

Я вертелся, как тот самый волк, обложенный псами. Был жив только потому, что меня боялись. Нет, неправ. Не боялись. Уважали. Они не знали, что мой Волк ушел. Потому любой мой выпад принимался минимум в шесть рук…

И опять – кольцо щитов. И опять круг сужается… И крепче всего линия там, куда я хотел бы прорваться. Со стороны длинного дома.

И я уже понимал, почему меня не торопятся прикончить. Живым хотят взять. Изматывают. И у них получается. Пот по лицу струями, еще немного – и мышцами овладеет та самая вялость, когда любое движение требует волевого усилия… А это конец.

Отчаяние прибавило адреналина… Но попытка прорваться не удалась. И я едва уберег стопу от копейного выпада – в сантиметре воткнулось. И воспользоваться оплошкой противника не сумел. Не дали.

Я взвыл от отчаяния. Волк! Где ты?

Волк не отозвался. Шагах в двадцати рвал воздух Хавгримов рык…

Я вложил в этот бросок почти все оставшиеся силы…

Меня достали. И не один раз. Копье в бок (вскользь), краем щита – сбоку по шлему, чем-то острым – по бедру, но неглубоко, потому что нога работала…

Вырвался…

И увидел черный провал. Кожаная дверь со входа в длинный дом сорвана. И никого.

Гудрун!

Забыв о том, что у меня за спиной – не меньше двадцати врагов, я кинулся в дом… И едва не словил железом по шее. И словил бы, если бы ударивший в самый последний момент не увел меч.

Гуннар! Борода – в крови. Весь – в крови. И куча трупов вокруг. И уже не поймешь, кто свой, кто – чужой…

– Гудрун!

– Вон там! – Гуннар махнул левой рукой, и я увидел. Моя девочка лежала на земляном полу и вся солома под ней была пропитана кровью…

Нет, я не бросил оружие и не кинулся туда. Может быть, и кинулся бы, хотя железное правило викингов гласит: помощь раненым – после боя. И это правильно. Жизнь – не кино. Лирической паузы не будет. А если враг победит – лучше раненым умереть. Я – удержался. Рядом с Гудрун – отец Бернар. Монах лучше меня знает, что делать. И поможет. Если она жива…

Не хочу об этом думать!

Сконцы так и лезут. Оттеснили нас от дверей почти на метр. На меня – сразу трое. Вернее, не сразу, потому что одного я достал, второй споткнулся о труп, а третий налетел на второго. Я присел, пропустив над головой секиру, и кольнул под щит, в икру. Распрямился, ухватив за край щита, и кольнул еще раз. В подмышку. Толкнул свеженького мертвеца на пока живого, а третьего, как раз восстановившего равновесие, рубящим – по кисти правой руки. Пару пальцев отсек начисто. А без пальцев секиру держать проблематично. Секира – это тебе не рапира с «револьверной» рукоятью.

Впрочем, головорез не растерялся: треснул меня щитом, не подставь я левую руку – остался бы без зубов. Я потерял полсекунды, и за это время второй отпихнул мертвого земляка, замахнулся мечуганом…

Сбоку вынырнул Стюрмир и рубанул сконца справа по ребрам. Хороший панцирь мог бы уберечь сконца, но куртка с железными бляшками – нет.

Беспалый тем временем решил выйти из боя. Отскочил и оглянулся. Видать, на подмогу рассчитывал… А подмоги-то и нет! В дверях – куча трупов. Один сунулся перелезть и наделся на копье Тьёдара Певца.

Блин! Нельзя отвлекаться. Хорошо, Стюрмир прикрыл меня щитом от бокового удара (Интересно, где он был всё это время, Стюрмир?), но и мой удар, увы, пришелся во вражеский щит. Нас трое – их, прорвавшихся, тоже трое. Гуннар и Тьёдар «держат» двери, отсекая остальных…

Устал, блин, так, что меч в руке чужим кажется. Да он и есть чужой. Вдоводел где-то снаружи потерялся…

Так, а это что? Или это у меня в ушах «двоится»? Нет, не может быть! Точно! Еще один звериный рев! Такой знакомый. Свартхёвди!

Никогда этот нечеловеческий, почти инфразвуковой рёв не доставлял мне такой радости!

Сконец, который хотел продырявить меня копьем из-за спины своего кореша, обернулся… Метательный нож едва не чиркнул меня по шлему, но бросок у Стюрмира был поставлен. Ножик воткнулся в шею сконца, на три пальца ниже уха. Сконец упал да прямо на соседа. Тот приоткрылся и получил два дюйма стали в ляжку. Не упал, уперся в столб, зарычал злобно… Третий попытался его прикрыть, но в спину ему врубился топор Гуннара Гагары, так что мне осталось только добить раненого в бедро. Что я и сделал. И наконец-то увидел, что творится во дворе.

А там творилось радующее глаз. И творил это Медвежонок. Причем не один. С ним – еще пятеро.

Хотя растерявшим боевой пыл сконцам хватило бы, наверное, и одного Медвежонка.

Тем более что Хавгрима им так и не удалось завалить. Весло сломалось, но берсерк раздобыл здоровенный хогспьёт и орудовал этой штуковиной, будто это легонькое швырковое копьецо…

Короче, мы победили. Мы убили их всех. Кого – в бою, кого – после дорезали.

Мьёр-ярл тоже был мертв. И убила его Гудрун…

Глава 39 Беда

Есть такое правило: раненым время – после победы. Если бы не отец Бернар, моя Гудрун, возможно, была бы мертва. Выкидыш. Или преждевременные роды. Уж не знаю, что это было. От этого и кровь.

Отец Бернар сказал: не удержала. Но он сделал всё, что надо. И Гудрун – жива. Мертв только ребенок. Но он родился мертвым. Задохнулся, сказал отец Бернар. И добавил: все равно умер бы. Слишком маленький.

А жизни Гудрун ничего не угрожает. Горячки не будет. Кровь остановилась.

Очень сильная женщина, сказал отец Бернар. Другая могла бы умереть.

– Простишь ли ты меня? – Первое, о чем спросила меня Гудрун. – Я потеряла твоего сына.

– Это была бы дочь, – соврал я.

И Бернар кивнул, подтверждая. Младенца уже похоронили. Никто не узнает, какого он был пола.

Не думаю, что ей стало намного легче. Да и поверила ли Гудрун в мою ложь? Она ведь с самого начала была уверена: сын. Она через такое прошла, чтобы его сохранить…

И вот.

Женщины не должны сражаться. Это неправильно. Но Гудрун – сражалась. Я ее научил. И она убила Мьёра-ярла.

Было так: пока мои бойцы удерживали главный вход, Мьёр с двумя хирдманами вошел через «черный». Хитрая сволочь. Вот поэтому я его и не видел. Пока главные силы демонстративно ломали ворота, а отдельные «десантники» форсировали стену, Мьёр-ярл с несколькими хирдманами, втихую, забрался с тыла.

И тут сконцам улыбнулась удача. Задняя дверь длинного дома, не кожаная, как на главном входе, деревянная, оказалась открытой.

Может, заложить забыли, а может, кто-то из трэлей решил смыться и оставил дверь нараспашку…

Глупо было не воспользоваться такой удачей, и Мьёр – воспользовался. Взял двух бойцов, еще троих оставил снаружи…

Гудрун с другими женщинами была на «священном месте», сразу за идолами. Мьёр со своими вышел прямо на нее. И обрадовался.

– А ты еще красивее, чем поют скальды, – сообщил ярл, без малейшей опаски приближаясь к Гудрун.

А чего бояться? Вокруг – верещащие от ужаса женщины. Сама Гудрун хоть и с оружием, да кто ж примет в расчет этот легонький клинок, тем более в руках беременной женщины? Ярлу бы еще ножа испугаться!

– Пойдешь ко мне наложницей? – бесхитростно предложил ярл моей жене.

Щедрое предложение. Живых они оставлять не собирались: свидетели же. А предложение – честное. Мог бы и не спрашивать. Кто интересуется мнением женщины, взятой железом? Все равно, что у трофейной лошади спросить: желает ли она носить нового хозяина.

И тогда у Гудрун упала планка.

Мне это Бернар рассказал. Он все видел.

Искусству айдзюцу я Гудрун специально не обучал, но, по словам монаха, она будто взорвалась. Никто из сконцев глазом моргнуть не успел, как меч оказался в руке моей жены. Вернее – в брюхе у Мьёра-ярла. А это, заметьте, очень непросто было, потому что брюхо это было прикрыто добротной кольчугой.

Спутники ярла стояли с клинками наголо, но, когда поняли, что происходит, один уже получил пару дюймов стали в горло. Второй, наверное, мог бы зарубить Гудрун. Но он то ли пожалел, то ли не понял, что ярл – не жилец, ведь он стоял, не падал и оружие не выпустил. Хирдман побоялся рубить будущую наложницу своего вождя. Ударил по ее легкому клинку и вышиб без проблем. Но больше он ничего не успел, потому что тихая и безотказная ткачиха Бетти, схватив самый обычный топор, которым не людей – дрова в печку рубят, замахнулась посильнее да и всадила его в толстую викингову шею. А потом бросилась к задней двери: заложить вход деревянным засовом… Не успела. Ворвались оставленные снаружи сконцы. Отшвырнули англичанку, увидели оседающую на пол Гудрун, бросившегося к ней отца Бернара, своего убитого ярла, хирдманов…

Мысль, которая возникает в сознании каждого викинга от такой картины: «Убей их всех!»

Это большая удача, что у Стюрмира – избирательный слух. Я бы в таком бедламе, что царил на подворье, не услышал ничего. А он услыхал мужской голос. Причем опознал его, как чужой мужской голос, бросил Хавуру: «Со мной!» – и бросился к «черному» входу.

Успел как раз вовремя, чтобы принять на щит направленный на отца Бернара клинок. Подскочивший Хавур метнул копье в сконца, заслонившего дверной проем, но тот успел отскочить. Стюрмир рубанул своего противника. Тот отступил, и еще раз, перекрыв вход. Теперь они рубились со Стюрмиром один на один, остальные теснились сзади. Хавур – за спиной Стюрмира, пара сконцев – за спиной своего. Тесно, темно, неудобно… Я с легкостью представлял, как это было. Здесь решало не столько умение, сколько грубая физическая сила. Как в перетягивании каната или толкании бревна. Размахнуться невозможно. Колоть – очень неудобно, потому что ни сфинтить, ни сменить позицию. Стюрмир – здоровенный мужик. Сконец тоже оказался богатырем. Так они пыхтели и толкались, время от времени скрежеща железом по броне и пиная друг друга ногами, пока Стюрмир не ухитрился зацепить противника стопой, одновременно с толчком вперед. И сконец потерял равновесие. И вскрылся. И получил колотую – в печень. Причем Стюрмир даже не столько уколол, сколько – продавил.

И сразу сошелся со вторым…

Короче, он убил всех троих. Одного за другим. Убил, заложил дверь и вернулся к главному входу. Вот такой у меня друг-соратник.

Бедная моя девочка!

Скандинавские женщины – крепкие. Они, беременные, и на конях скачут, и работают не меньше здоровых… Но бой – это слишком.

– У нас будут еще дети, – пообещал я. – Сыновья. Трое.

Я держал ее лицо в ладонях. Очень бережно, потому что ладони у меня теперь – хоть гвозди забивай. Я глядел в эти чудные влажные глаза – и вся боль, весь ужас мира, недавнего побоища, безумия, смерти… Всё это уходило, пряталось, таяло, как тает воспоминание о сне под лучами солнца.

– Гуд-рун…

– Ульф… Муж мой… – Моя девочка улыбнулась как-то совсем жалко и спросила тихонько: – Значит, ты на меня не сердишься?..

Глава 40 Победа, Вера и Сигурд Рагнарсон

Мы победили. И потеряли всего троих: Юсуфа, Дриву и Тори. Как всегда: гибнут самые слабые. Еще не оправившийся от раны Юсуф и два новичка.

Нам повезло. Задержись Свартхёвди, и сконцы порешили бы всех.

Свартхёвди успел, потому что – Рунгерд. Тревожно ей стало. Бросила руны и велела сыну двигать ко мне. Хорошо, когда теща – ведьма. Дым они уже увидели на полпути к моему дому. И уж тогда заторопились по-настоящему.

Если не считать погибших, никто из наших особо не пострадал. Легкие раны у всех имелись, но это – ерунда.

Мне тоже шкуру попортили: рубленая рана на бедре, неглубокая, обширная коллекция здоровенных кровоподтеков и сантиметровой высоты шишка на голове.

Тьёдар пообещал: наша славная победа войдет в анналы. Горстка бойцов, среди которых половина – молодняк, побила полную дружину ярла. Да это покруче, чем то, что мы с Медвежонком сотворили в Согне-фьорде! А Гудрун, Гудрун какова! Мьёр-ярл, он был настоящим ярлом. Боевым. А погиб от руки женщины. Теперь небось его и в Асгард не пустят. А если пустят, то, по логике, туда и Гудрун следует пустить. За одним столом с мужами пировать.

– А почему нет? – порадовался за сестренку Медвежонок. – Она – славного рода. И убила в честном бою. Их трое было… Кого тогда в Валхаллу пускать, если не ее?

– Она валькирией станет, – внес свою лепту Хавгрим, который, отлежав положенное берсерку постбоевое, теперь с утроенной энергией поглощал пиво и закусь. – Она и сейчас уже – валькирия! И красой, и статью, и нравом!

Тут уж никто спорить не стал, а Гудрун даже чуть улыбнулась. И поглядела на меня: не против ли, если она станет валькирией? Я был не против.

Сегодня утром у нас с женушкой состоялся еще один интересный разговор. Неожиданный. Моя жена потребовала, чтоб я взял наложницу. И не кого-нибудь, а Бетти.

– Зачем? – удивился я.

Я объявил англичанку и ее крошку-дочь свободными, едва услышал о том, что она сделала. Есть здесь такое правило: если раб с оружием в руках бился рядом с хозяином: он – свободен. Это всё равно, что место на корабельном руме занять. А что Бетти – женщина, так тем выше ее подвиг. И место под моей крышей будет для нее всегда. И приданое дам, если замуж захочет пойти за хорошего человека. Но – наложницей?

– Я ей верю, – просто ответила Гудрун. – А тебе нужна наложница. Так положено.

– Но мне никто, кроме тебя, не нужен! – совершенно искренне заявил я.

И тогда Гудрун выдала еще раз:

– Если мое женское естество выпало вместе с ребенком, то детей у меня больше не будет. И Бетти родит у меня на коленях, и будут они – как мои.

– Кто сказал тебе такой вздор? – изумился я. – Про выпавшее естество?

– Неважно! – отрезала Гудрун. – Я знаю: ты спал с ней, значит, она тебе не противна? Возьмешь?

– Возьму, – смирился я, и Гудрун просияла.

Нет, если кто мне скажет, что понимает женщин…

Но это было утром. А сейчас мы просто пьянствовали. И имели право. Большой праздник для нас и для тех, кто спешил нам на помощь. Даже если поспел к шапочному разбору. Вот как Скиди. Сидит и печалится. Не досталось ему пира клинков, а только пир пива.

– Не кисни, – успокаивал его Медвежонок. – Вот пойдем с Иваром на франков или англов…

– Теперь у твоего брата будет другое прозвище, – вдруг заявил Хавгрим.

– С чего это так? – насторожился Свартхёвди. – Кто так решил?

И я пивко оставил. Ни хрена себе заявление.

– Я! – сообщил нам Хавгрим Палица, берсерк-профессионал.

– Да ну? – буркнул я. – И какое же?

– Ульф Хвити, – радостно поведал нам Хавгрим. – Белый. Ульф Хвити. Белый Волк.

Мы с Медвежонком переглянулись. О моем Волке знали немногие. Хавгрим в этот список не входил. А те, кто входил, в склонности к болтовне не замечались.

– Да я ж тебя видел, братец! – Хавгрим оскалил волосатую пасть. – Ты был такой белый, что смотреть больно! Прям как снег в горах! А как ты плясал со своим железом! Что сидишь? Наливай! Боги тебя любят! Боги… Да…

– Отец Бернар…

На меня вдруг робость напала. Монах ждал терпеливо. И я решился.

– Отец Бернар, я готов.

– К чему, Ульф?

Что за вопрос, а то он не знает?

– Принять Святое Крещение.

Я ждал, что он обрадуется. Но – нет. Монах смотрел на меня… долго. И грустно. А потом сказал:

– Не сегодня.

И, ничего не объясняя, повернулся и ушел. К раненым.

Вот тебе и пирожки. На этот раз – с лососятиной. И что теперь?

* * *

Дракон смотрел, не мигая. Я – тоже. Я его больше не боялся.

– Отец просил тебе передать: если ты захочешь доли в сконских землях Мьёра-ярла, ты их не получишь. – Ивар сделал паузу, наблюдая за мной с интересом. Как отреагирую.

Я молчал, и Рагнарсон продолжил:

– Их унаследует мой брат Бьёрн. Но ты получишь выкуп. Достойный свершенного.

– Мне не нужны деньги, – сказал я. И тоже сделал паузу, прежде чем добавить: – Расположение твоего отца стоит дороже кучки серебра.

– Достаточно большой кучки, – уточнил Бескостный.

– И перед тобой я в долгу, Ивар Рагнарсон, – напомнил я.

– Меж нами долгов нет, – возразил Бескостный. – Я выполнил свой гейс. Ты – свой. Но, раз уж ты сказал, я приму твое слово, Ульф Хвити, Белый Волк.

Надо же. Как быстро распространяются новости!

– Я приму твое слово. И скажу так: ты придешь, когда я позову. Принято?

Что ж… Я помню, чем ему обязан.

Поэтому я, согласно обычаю, поставил ногу на дубовую скамью и вытянул из ножен меч. Хирдманы-телохранители за спиной Ивара даже не шелохнулись. Я не представлял угрозы для их конунга ни с мечом, ни с любым другим оружием. Ивар был настолько же круче меня, насколько я круче какого-нибудь бонда.

– Я, Ульф Вогенсон, по прозвищу Хвити, обещаю, что приду по твоему зову, Ивар Рагнарсон, и встану вместе с тобой против любого врага, если то не будут мои родичи или те, с кем меня связывает клятва верности! Боги слышат меня!

– Боги слышат тебя, Ульф Хвити, еще бы! – Бескостный улыбнулся.

Всё же жуткая у него улыбка. Так, вероятно, улыбался тираннозавр, прежде чем отхватить кому-то голову.

– Мой отец желает видеть тебя сегодня на пиру. Тебя, твоего брата Свартхёвди Сваресона и твоего человека Тьёдара, по прозвищу Певец… – Тут он опять помедлил немного и сообщил: – Еще один человек хочет тебя видеть. Мой брат Сигурд. Ты слышал о нем.

– Да, – я отвел глаза. – Сигурд. Слышал.

– А теперь увидишь, – пообещал старший из Рагнарсонов. – Вы друг другу понравитесь.

Чтобы понять, почему этого Рагнарсона звали Змей в Глазу, достаточно было разок на него взглянуть. Натуральный удавий взгляд. Холодный, бездушный, цепенящий. Будто не человек на тебя смотрит – холодная, безжалостная тварь…

Сигурд Рагнарсон изволил пребывать в дурном настроении. И причину его скрывать не собирался. У Сигурда пропал драккар. Прямо из собственного фьорда. Еще вечером стоял рядом с прочими кораблями Сигурдовой личной флотилии, подготовленной к скорому вояжу, а утром глядь – нетушки!

И не видел никто. И не слышал никто. Ни люди, ни собаки.

Сигурд Рагнарсон впал в такую ярость, что оставалось лишь удивляться, что никого не убил. Видимо, никак не мог выбрать виноватых. Потому что все виноваты. И никто. Дозоров не выставляли, за кораблями не следили. Не было у Сигурда врагов такого веса, чтоб рискнули на него напасть. Да еще на собственной территории Рагнарсона.

Разумеется, сразу после пропажи остальные корабли «разбежались» по окрестностям, выслеживая и выспрашивая.

Никто ничего не видел.

Будто в небо вознесся Сигурдов драккар. Или в пучину канул.

Бросили руны, и выпало невнятное. Знающие люди толковали, перетолковывали и сошлись: без волшбы не обошлось.

Сигурд велел выдать толковальщикам горячих и отправился в Оденсе. С Одином у него давние личные отношения, основанные на взаимной выгоде. Сигурд Одину – регулярные взносы. Один Сигурду – удачу и преуспеяние. Ладили, одним словом. Тем более, Сигурд – Инглинг. Следовательно, по мнению многих – потомок Одноглазого. А если не его, то уж Фрейра – точно. Значит, с Асами – в родстве, пусть и непрямом, поскольку папа Фрейра Ньёрд, хоть сам из ванов[37], однако Одину – приемный сын. Короче, родичи должны помогать друг другу.

– Где мой драккар? – задал Сигурд прямой, как древко копья, вопрос и принялся ждать результатов жертвоприношения.

Не знаю, рассчитывал ли он, что божественный GPS выдаст ему точные координаты пропажи, или хотел узнать имя предполагаемого виновника, но – облом. Боги не раскололись.

– Хорош ли был драккар? – уточнил главный жрец святилища.

– Великолепный. Самый быстрый из моих кораблей!

– Верно, он и впрямь хорош, – согласился жрец. – Раз боги молчат, значит, кто-то из Асов решил воспользоваться твоим драккаром. Смирись с потерей и радуйся, что угодил богам!

Смириться? Хрена лысого!

– Никто! – прорычал Сигурд Змей в Глазу. – Никто: ни люди, ни йотуны, ни сам Один – не смеют брать без спроса мои корабли!

И не дал святилищу своего обычного ежегодного пожертвования. И рабов не дал.

Жрец очень огорчился, но сам виноват. Никто за язык не тянул.

Я услышал эту историю от самого Сигурда вместе со всеми, кто был на пиру. И понял, что нынче неподходящее время для расспросов о том, что произошло меж ним и Хрёреком.

Нет, самого Сигурда я и не собирался расспрашивать, а вот его хирдманов…

Но и хирдманов – не рискнул. У каждого на роже написано: дай мне повод, и я тебя порешу. Что-то подобное, надо полагать, ощущал бы веке в двадцатом авторитетный вор, у которого в метро стырили бумажник.

Еще одна причина: я не хотел наводить эту кровавую братию на одну мыслишку, которая появилась у меня самого.

Насчет божественного происхождения похитителей.

Сомневаются мужики… Как-то мелковато для Асгарда. А вот для кое-кого из нашего Срединного Мира…

Словом, не стал я задавать вопросов.

Зато их задал мне сам Сигурд. Пригласил на личную беседу и устроил форменный допрос. К счастью, не о моих взаимоотношениях с Хрёреком Соколом, а о нашем со Свартхёвди вояже в Норвегию. Очень интересовала змееглазого Рагнарсона тамошняя политическая обстановка. Нет ли у буйных норегов потребности в сильной руке из внешнего мира?

Я попытался донести до Сигурда, что сильная рука там уже присутствует. И готова больно шлепать по другим алчным ручонкам. Кажется, донес. И при этом не вызвал у грозного Рагнарсона недовольства.

– Ты мне по нраву, Ульф-хёвдинг, – сказал на следующий день после торжественной пьянки Ивар Бескостный. – Мой брат сказал: ты – хорошее приобретение для Рагнарсонов. Так оно и есть.

Я не стал спорить. Во-первых, потому, что не числил себя имуществом сыновей Лодброка. Во-вторых, мне Сигурд Змей в Глазу как раз не понравился. Он тоже был сущим ящером, но помельче и посвирепее. Было у меня предчувствие: друзьями нам не быть.

Так и вышло.

Эпилог

Ночь выдалась отличная. Именно такая, какую они ждали всю эту седмицу. И вдобавок совпала с известием о том, что через два дня Сигурд собирается в вик. Значит, все корабли на пристани – в готовности к дальнему походу.

– Берем самый большой! – азартно прошептал Харра Стрекоза, за что тут же схлопотал тычок от Трувора.

– Не самый большой, а самый быстрый, – совсем тихо, но очень назидательно проговорил Оспак Парус. – На самый большой у нас рук не хватит.

Четверо воинов – два дана и два варяга – глядели сверху, со стометровой высоты, на прекрасные в своем совершенстве тела спущенных на воду драккаров. Тех было восемь. В том числе и самый большой, сорокавосьмивесельный «Слейпнир».

– А какой самый быстрый? – не унимался Харра.

– Вон тот, крайний, – сказал четвертый разведчик, Синир Цепкие Пальцы. – Забыл, что ли? Если бы он не сел тогда на брюхо, мы бы с тобой уже в Валхалле пировали.

– Это ты – в Валхалле, а я – в Ирии, – внес поправку Харра Стрекоза.

И схлопотал еще один тычок, поувесистее.

– Рот закрой, – буркнул Трувор. – И двигай вниз. Скажешь нашим, что увидел. И что мы спускаемся. Синир, ты – последний.

В поселке спали все. Умаялись. Последние дни все его обитатели: и рабы, и люди – трудились на пределе сил. Подготовка в дальнему походу – тяжкая работа. А у Сигурда-конунга не забалуешь. Видит всё и всех и не зря слывет самым жестоким из Рагнарсонов. Даже более жестоким, чем старший брат Ивар. Потому что, когда Сигурд в гневе – не щадит даже своих.

Луна серебрила змеиный изгиб фьорда. Когда четверо взобрались на борт драккара, заметила их только спавшая на палубе чайка.

Собаки молчали. Ветер дул с берега. Превосходная ночь.

Четверо распределились по кораблю.

Через некоторое время вновь встретились.

– Весла – все, парус, снасти – тоже, – доложил Синир. – И для починки – всё есть. Инструмент, парусина…

– У тебя что, Витмид? – спросил Трувор.

– Припасов – нет, воды – нет, оружейные ящики пустые, – сообщил Витмид.

– Не беда, – решил Трувор. – Драккар в порядке, это главное.

Да, это было главное.

Луна зашла.

И едва это случилось, драккар сдвинулся с места. Бесшумный и невидимый, подталкиваемый ветром и легкими толчками – чтобы без случайного всплеска – двух весел, он отделился от берега и канул во тьме.

И пропал.

Сноски

1

Одаль – наследственный семейный надел.

(обратно)

2

Напомнинаю, что Асы – высшие божества скандинавской мифологии.

(обратно)

3

Ваны – тоже скандинавские боги. С Асами то в союзе, то в войне. Но в целом – позитивны. В отличие от великанов-йотунов, например.

(обратно)

4

«Сунуть ногу в сапог» – часть обряда, по которому новичков принимали в род. Или в хирд.

(обратно)

5

Тир – рабыня, трэль – раб.

(обратно)

6

Гунгнир – копье Одина, Мьёлльнир – молот Тора. Их знаки носят приверженцы скандинавской традиции.

(обратно)

7

Воин-всадник в средневековой Франции.

(обратно)

8

В Саге о Хальфдане Черном сказано: «…конунг в Хрингарики звался Сигурд Олень. Он был статнее и сильнее других людей. Он был также очень красив с виду. Его отцом был Хельги Смелый, а матерью – Аслауг, дочь Сигурда Змей в Глазу, сына Рагнара Кожаные Штаны». То есть сага сдвигает время рождения Рагнара Лодброка минимум лет на сорок. Но поскольку правил Хальфдан все же в середине девятого века, а не в начале десятого, то я закрою глаза на внутрисаговую хронологию.

(обратно)

9

Фюльк (фюльке) – в современной Норвегии – административная территориальная единица, а в веке девятом – более-менее автономная земля под правлением либо местного конунга, либо наместника конунга.

(обратно)

10

Микльгард – Константинополь.

(обратно)

11

Напомню: тинг – это такое общественное собрание свободных скандинавов. Вроде нашего отечественного вече, но организованнее. Формально – это высшая судебная инстанция для всех, даже для конунгов.

(обратно)

12

Эйрир – крупная серебряная монета. Примерно восьмая часть марки, то есть граммов на тридцать. Впрочем, ее покупательная способность определялась не только весом, но и составом. Плавленый эйрир – это монета из хорошего «плавленого» серебра, а вот эйрир «бледный» – из вторсырья, он подешевле.

(обратно)

13

Виги – от скандинавского vig, что значит «война», «сражение» и тому подобное. Весьма популярное имя среди викингов, надо отметить.

(обратно)

14

Цверг (или дверг) – в скандинавской мифологии это что-то вроде гнома.

(обратно)

15

Напомню, что великанша Ран – супруга (и сестра) великана Эгира. Ее любимое занятие – с помощью волшебной сети собирать утонувших моряков. Впрочем, и живыми она тоже не брезгует. Может и целый корабль на дно утянуть вместе со всем экипажем и имуществом. Слабость одна – падка на золото. Так ее и подкупают: бросая благородный металл в водную пучину.

(обратно)

16

Здесь – средневековый «документ» с печатью конунга. По смыслу что-то вроде: «Предъявитель сего заплатил мне за покровительство. Кто тронет – ответит».

(обратно)

17

Бирка – город. Крупнейший шведский «торговый узел» в описываемое время.

(обратно)

18

Музыкальный инструмент, упоминается в сагах. Этакий отдаленный предок скрипки.

(обратно)

19

Напомню, что добыча делилась так. Каждый боец получал по одной доле. Хольды, младший комсостав, две доли, кормчий – три. Вождь – от трех до пяти. Плюс по доле за каждый рум драккара, если драккар – его собственность.

(обратно)

20

Айдзюцу (иайдзюцу, иайдо) – навык быстрого выхватывания меча. Очень полезно для японцев, практикующих тактику одного удара.

(обратно)

21

Страндхуг – нечто вроде полуузаконенного грабежа мирных жителей, когда у последних забирают провизию в качестве оплаты за защиту от врагов. Но по сути это – обычный рэкет.

(обратно)

22

Местообитание ледяных великанов.

(обратно)

23

208 км, если точно. Но герою об этом знать не положено.

(обратно)

24

Имеется в виду жертвоприношение при спуске корабля на воду.

(обратно)

25

Дрива переводится как «снегопад».

(обратно)

26

Скандинавская богиня, которая присматривает за соблюдением клятв и наказывает нарушителей.

(обратно)

27

Хвалебная поэма.

(обратно)

28

Кетиль – шлем, грим – маска, то есть всё вместе – закрытый шлем.

(обратно)

29

Есть весьма квалифицированное мнение, что первое «Х» скандинавы сглатывали и произносили не Хорек и Хрёрек, а Орек и Рёрек. Однако я все же буду придерживаться прежней фонетики.

(обратно)

30

Муспелльхёйм – страна огненных великанов. По мнению древних скандинавов, там было весьма жарко. Вулканы, огненные реки и всё такое.

(обратно)

31

Северный Путь, или Путь на Север, можно предположить, что это самоназвание Норвегии. Nordvegr.

(обратно)

32

Интересующихся адресую к «Саге о Хальфдане Черном».

(обратно)

33

По саге – в двенадцать, но думаю, это поэтическое преувеличение. Причем – не единственное.

(обратно)

34

Я понимаю, что от всех этих Хаки, Хаконов и т. п. у нетренированного человека голова идет кругом. Но ничего не могу поделать. Такие у них имена. Как говорится, из саги имен не выкинешь.

(обратно)

35

Тот, кто в этом сомневается, может прочитать Сагу о Хальфдане Черном. Не слишком надежная информация. Но другой у нас, как водится, нет.

(обратно)

36

Это из его трактата «Искусство войны». Глава «Девять местностей». «…когда, вступив в бой, можешь уцелеть, а не вступив – погибнешь, это и есть местность смерти». Так или примерно так…

(обратно)

37

Напомню, что ваны – это еще одна группа скандинавских божеств, которая с главными, Асами, находится в сложных отношениях: то дерется, то любится.

(обратно)

Оглавление

Глава 1 Поле смерти

Глава 2, в которой Ульф принимает гейс и нежданного гостя

Глава 3 Клятва Ивара Рагнарсона

Глава 4 Руны говорят

Глава 5 Связи крови и долга

Глава 6 Закон свободных

Глава 7 Предательство

Глава 8 Он умрет!

Глава 9 Счет открыт

Глава 10 Поединок

Глава 11 Мстители

Глава 12 Ярп Большой Бобер и полезные новости

Глава 13 Разбой

Глава 14 Справедливый суд в Хедебю

Глава 15 Новый хёвдинг

Глава 16 Несостоявшееся убийство

Глава 17 Родной дом Лейфа Весельчака

Глава 18 Время истекло

Глава 19 Вагбранд-ярл, сын Вигмарра Зубовного Скрежета

Глава 20 «Одину понравится…»

Глава 21 Исправление ошибки

Глава 22 Отнять, чтобы выжить

Глава 23, в которой Ульф в очередной раз осознает свою ущербность

Глава 24 В плену у норегов

Глава 25 Женщина с оружием

Глава 26, которая начинается с попытки убийства, а заканчивается великой поэзией

Глава 27 Битва на отмели

Глава 28 Конунг Хальфдан Черный и его белокурая дочь

Глава 29 Сватовство берсерка

Глава 30 Любовь по-древнескандинавски

Глава 31 «Ваш берсерк умрет!»

Глава 32 Хольмганг на неравных условиях

Глава 33 Поединок воинов Одина

Глава 34 Йоль

Глава 35 Хаки и его оборотни

Глава 36 Домой!

Глава 37 Зеленые леса Сёлунда

Глава 38 Набег

Глава 39 Беда

Глава 40 Победа, Вера и Сигурд Рагнарсон

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg