«Николай I - Попаданец»

Николай I - Попаданец (fb2) - Николай I - Попаданец 169K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Петр Иосифович Динец

Петр Донцов НИКОЛАЙ I – ПОПАДАНЕЦ Книга 1

Глава 1

Я закрыл книгу, и устало прикрыл глаза. Уже полночь, а завтра на работу. «Опять с утра буду как зомби» – подумал я. Есть у меня маленький фетиш: когда остается несколько станиц до конца книги, я обязательно должен их дочитать, даже если как сейчас, чувствую себя убитым после рабочего дня и, зная, что завтра с утра никакой кофе не поможет.

А что делать, если ты любишь читать. С детства глотаешь книги и привычка читать для тебя также естественна как для некоторых привычка курить. Так, что иногда заканчивая одну книгу, я автоматически начинал другую, а иногда почитывал несколько параллельно.

С утра действительно пришлось тяжело.

— По кофе? — спросил Сашок.

— Угу, — угрюмо ответил я, — без молока и много.

— Баба? — ехидно спросил Сашок.

— Если бы, — ответил я, — так, нездоровое увлечение литературой.

— Понятно, — протянул Сашок, но тему не продолжил. Мы с Сашком типичные рабочие приятели. С утра кофе вместе, в полдень обед тоже вместе или в компании еще нескольких коллег. В пятницу пиво после работы. Вообще-то ритуал распития пива предложил наш с Сашкой начальник в целях сплочения коллектива. Но традиция не прижилась, и упавшее знамя подобрали мы с Сашкой.

Вне работы мы с Сашком не общались. Читать Сашка не любил. Так что наши разговоры сводились к small talks, сериалам коих Сашок смотрел немеренно и Сашкиным же похождениям, реальным и мнимым.

За что он мне нравился, так это за оптимизм и жизнелюбие. Я относился к жизни более серьезно, был более тяжелым на подъем. Большинство моих друзей, тоже можно было причислить к «серьезным молодым людям». Поэтому мне импонировали беззаботные люди, даже если у нас не всегда было много общего.

Возвращался домой я как обычно на подземке. Был час пик, и вагон был набит под завязку, так что за поручни можно было не держаться. Я вспомнил о прочитанной давеча книге. Эта была биография Николая Первого. Спорная личность. Одни считают его деспотом, другие рыцарем самодержавия. Так получилось, что про Николаево царствие большинству известно по его началу и концу. То есть по восстанию декабристов и Крымской войне. Мало кто слышал про Русско-Персидскую и Русско-Турецкую (очередные) войны, про спасение Турции в борьбе против Али-Паши, про подавление Польского и Венгерского восстаний. Об этом в основном знают специалисты или те, кто специально интересуется.

Многим Николаева эпоха видеться как эпоха застоя между царствованием Александра Первого с его драматичной борьбой с Наполеоном и царствованием Александра Второго, царем освободителем, погибшим от рук террористов. Но я думал о другом: была ли у Николая I свобода выбора? Были ли его решения ошибочными или это послезнание потомков, и даже императоры не имеют свободы воли и скованны обстоятельствами.

Придя домой, я наскоро поужинал дежурной яичницей с бутербродом и засел за Интернет. Прочитав книгу я люблю проверить информацию из других источников. Из любопытства и объективности ради. За что я люблю Википедию, так это за ссылки. Начав читать одну статью, я мог очутиться в совершенно другой. Заодно это давало более полную картину эпохи, начиная политическими раскладами и кончая технологиями.

Про Крымскую войну и её героев Нахимова и Корнилова я читал еще, будучи школьником. Гораздо меньше я знал про Николаевских генералов Паскевича, Ермолова и Дибича. Вот и захотел восполнить пробелы. Зависнув в Интернете, я вынырнул в районе полуночи. Если бы я знал, как пригодится мне любая крупица информации о времени Николая I, то я бы всю ночь не спал. Но я уже упоминал о послезнании. Заснул я быстро, как будто свет в голове выключили и без особых сновидений.

Проснулся я с удивительно ясной головой и без будильника. Без будильника, потому что кто-то тряс меня за плечо. Этот кто-то оказался седовласым старичком с большими и мохнатыми бакенбардами.

— Ваше высочество, — просительно сказал он. — Вставайте, у вас классы в скорости, а вы еще не умывшимся. Сначала я подумал, что это розыгрыш, но быстро отогнал эту мысль. Во-первых, ни у кого не было ключей от моей квартиры, да и друзья у меня серьезные – такие не разыгрывают. А во вторых я знал этого старичка, да и обстановка комнаты выглядела знакомой.

Глава 2

Прошел уже месяц с тех пор как я попал в прошлое. Мне казалось, что прошла целая жизнь. То, что я попал в ноябрь 1812 года и очутился в теле Николая Павловича, будущего императора Николая I я узнал еще в первый день. Разбудивший меня Андрей Осипович, мой камердинер помог мне умыться и сопроводил в классную комнату, где меня уже дожидался мой младший брат Михаил и Андрей Карлович Шторх, наш учитель политэкономии. Идея проводить урок политэкономии 16- и 14-летним подросткам в восемь утра была явно бредовой, плюс наш с Михаилом учитель делал это сухо и педантично, читая нам по своей печатной французской книжке, ничем не разнообразя этой монотонии.

Как оказалось, мое сознание наложилось на память реципиента, то есть Николая, что очень мне помогло. Так как я помнил события и людей из жизни настоящего Николая и только поэтому не спалился. Узнавание людей и событий с ними связанными приходили ко мне сами собой. Как будто кто-то мне подсказывал из-за плеча. Но все это происходило у меня в голове совершенно безотчетно. Странно, но я почему-то поверил в то, что произошло, практически моментально и меня охватил ужас. Не ужас быть разоблаченным, а ужас одиночества. Мои родные и друзья, вся моя прежняя жизнь, в один миг, без предупреждения, оказались в прошлом, то есть в будущем. Мир в одночасье изменился. Ведь уровень технологий значительно определяет бытие, а я переместился на двести лет в прошлое, в мир без интернета, телевизора, телефона да и вообще без многого того что составляет нашу жизнь в XXI веке. Я чувствовал себя как ребенок, так как многому мне предстояло учиться заново. Так, например, привыкнув к клавиатуре и практически отвыкнув писать рукой, я должен был научиться писать пером без помарок. Вместо автомобиля была лошадь. И хотя тело реципиента все это помнило и делало автоматически, у меня был диссонанс между моторикой и личными привычками. Со временем он сгладился, но первые месяцы это было довольно мучительно.

Я не знал, вернусь ли я когда-нибудь в свое время, и поэтому, предполагая худший сценарий, я решил максимально сжиться с этой эпохой и сделать мое пребывание здесь насколько возможно комфортабельным. Благо положение Великого князя, брата императора, весьма этому способствовало. Далеких планов, по преобразованию страны, даже учитывая тот факт, что я стану Императором Всероссийским у меня не было. Ведь я был простым человеком из будущего, который еще не чувствовал внутренней связи со временем в котором он очутился, и который не знал местных реалий, кроме как из книг. Но теория и практика это как говорят в Одессе: две большие разницы.

Первые дни я провел в каком-то оцепении, действуя на автомате, благо, как я уже упоминал, мне помогала память реципиента. Наши с Михаилом классные занятия были довольно интенсивными. Так как, по-видимому, настоящий Николай был довольно рассеян и не испытывал особой тяги к учебе, моя молчаливость была воспринята именно так. Мой младший брат Михаил пытался было узнать, что со мной, но я сослался на усталость и тревогу. Так как шла война с Наполеоном и потому как мы оба «хотели на фронт», а нас не пускали, эта тревога и разочарование показались Михаилу убедительными.

Хотя я попал в этот мир в разгар войны с Наполеоном, ту, которая Первая Отечественная, события, происходившие на фронте, проходили мимо нас. Самого понятия фронт еще не было, все же масштаб был не тот. Хотя люди гибли тысячами, и за победу над Наполеоном пришлось заплатить жизнями трехсот тысяч солдат и мирных жителей. В Гатчине же, где я очутился, все было тихо. Конечно, напряжение войны чувствовалось. Люди жадно ждали новостей из армии и возле приезжих офицеров всегда толпились люди, спеша узнать новости. В этой атмосфере я и Михаил продолжали ежедневные занятия под ретивым генеральским оком Ламздорфа – нашего с Михаилом воспитателя. Это был типичный солдафон, деспотичный и ограниченный. Поставленный нам в воспитатели еще Павлом I, моим (т. е. Николая) отцом, он оставался таковым и при брате моем, Александре I. Матери моей, Марии Федоровне, которая жила с нами в Гатчине, почему-то импонировал этот деспотичный стиль воспитания, хотя со временем мы стали все больше времени проводить с другими педагогами которые преподавали нам право, экономику, математику, физику и военные науки: стратегию, тактику, инженерное дело.

Здесь я хочу сделать отступление и сказать пару слов о моей родне. Мария Федоровна была довольно деспотичной мамашей. Она беззастенчиво лезла в политику и пыталась влиять на решения сына, Александра, тот который самодержец Всероссийский. Будучи осведомлена о заговоре против своего мужа Павла I, она и её сын Александр фактически санкционировали его убийство, не предприняв ничего, чтобы его предотвратить. Не известно могли ли они повлиять на заговорщиков, уж очень сильно не любили Павла при дворе, да и сам он, своим вздорным характером и сумасбродством, так сказать, не оставил себе шансов. Деньги и подстрекательство англичан легли на благодатную почву, но и без них у Павла было достаточно врагов. Он стоял на пути у больших денег, а это, как известно чревато.

Мой брат Александр, став императором, стал также и главой семьи, заменив младшим Николаю и Михаилу отца. Будучи занятым государственными делами и армией во время непрерывных Наполеоновских войн, он редко навещал нас. Поэтому так сложилось, что единственным близким человеком в семье, мне был Михаил. Александр был человеком скрытным и непостоянным. Он, то увлекался масонством, то православием. То приветствовал либеральные идеи, то проводил консервативную политику. Мне казалось позже, когда я узнал его получше, что он разочаровался в либеральных идеях и возможности их реализации в тогдашних российских реалиях. По окончании войны он казался мне усталым и разочарованным. Но не буду забегать вперед.

Глава 3

В этот ясный и морозный день звуки разносились далеко по округе. Густая и нестройная толпа скопилась на берегу реки, но лишь немногие из них смогли пробиться к двум понтонным мостам, построенным через реку. Сверху, где располагался полк Огюста Клермона, толпа походила на ручей набирающий силу, который вот-вот прорвет плотину. Несмотря на огромную толпу, заполнившую все пространство до горизонта, было довольно тихо. Были отчетливо слышны ругательства и окрики солдат охранявших переправу, да визг пил и стук топоров саперов, которые по грудь в воде, среди редких льдин, неустанно чинили расшатавшиеся опоры мостов.

Полк Огюста расположился на одной из возвышенностей, расположенной юго-восточнее переправы, и должен был прикрывать мост, в случае появления русских. Огюст, как и его однополчане понимал, что шансов выжить у них почти нет, потому как большинство способных держать ружье солдат сейчас переходят через мост, а гвардия уже перешла. Так что в случае появления русских, они должны были надеяться на себя и на те куцые батареи, что успели переправить на противоположный берег.

— Чертов мороз, — сказал сидевший с ним рядом капрал Удэ. Он был матерый вояка, этот Удэ, прошедший не одну компанию. Но теперь вместо бравого капрала-великана, на Огюста смотрел осунувшийся и оборванный нищий, со слезящимися от холода глазами и красным шелушащимся носом. Не то, чтобы такой холод нельзя пережить. Но месяц бесконечных переходов, без крыши на ночлег и со скудеющим рационом, когда дождь льет за шкирку, а ночью мягкий снег так обманчиво покоен, и закаленный ветеран может дать дуба. Первыми начали падать лошади, а за ними и люди. Их нынешний полк собрали с бору по сосенке из поредевших дивизий Великой Армии, но с Удэ, Огюст был знаком c начала компании, когда они оба служили под командованием маршала Виктора.

На реплику Удэ Огюст ничего ни ответил.

— Что говорит капитан? — спросил Удэ. Огюст пожал плечами и ответил:

— Оставаться здесь, пока все не пройдут. Удэ нахмурился:

— Половина и так здесь останутся, — сказал он, указывая вниз на толпу, скопившуюся у моста. Он был прав. Люди сидели у редких костров, пытаясь хоть как то согреться. Многие приваливались к телегам или к своим товарищам пытаясь обмануть холод. Апатия, предвестница смерти витала в воздухе. Вдруг, издалека, раздались звуки выстрелов.

— Началось, — мрачно заметил Удэ. Он выхватил свое ружье из пирамиды и побежал в колонну, которая строилась вокруг капитана Ожерона. Судя по отдаленному гулу, это были казаки или регулярная конница, а их лучше встречать в каре. В рассыпном строю против них много не навоюешь.

Люди внизу зашевелились, раздались крики, плач. В скорости появились несколько всадников, которые подскакали к палатке полковника. Оказалось, что передовые части русских, из армии адмирала Чичагова, находятся в двух милях от переправы. На подходе к мостам началось столпотворение. Все пришло в движение и охранявшие переправу солдаты и кирасиры с трудом сдерживали этот натиск. Началась давка.

На соседнем пригорке показалась линия всадников. Гул копыт нарастал, и оголенные клинки поблескивали на тусклом зимнем солнце. Огюст оглянулся назад в сторону ставшей столь далекой переправы и последнее, что он увидел перед боем, был слегка припорошенный снегом возок императора, пересекающий мост на запад. А гул копыт все нарастал.

Глава 4

Рождество 1812 года я отмечал в Петербурге. Столица гудела Рождественскими балами. Настроение было приподнятое. Бонапарт покинул Россию и на глазах у изумленной Европы, непобедимый доселе полководец фактически бежал, а его армия не существовала более.

Двадцать пятого декабря, Александр издал манифест об окончании Отечественной войны. В манифесте предписывалось ежегодно, на Рождество, отмечать День Победы[1]. Прочитав манифест, я сначала был в шоке, ибо это очень походило на столь знакомый мне День Победы – 9 мая, который тоже праздновался в честь окончания Отечественной войны. И вообще, очень многое из происходящих событий напоминало мне о другой Отечественной войне – войне с немцами. В обоих случаях Россия воевала с завоевателем, покорившем большинство Европы, и в обоих случаях сначала никто не сомневался в поражении России, ибо захватчики доходили до Москвы. Но, как и сто тридцать лет спустя, страна выстояла, попросту поглотив орды завоевателей. Кстати, единственным европейским союзником в обеих войнах была Англия. И наконец, в обоих случаях, русская армия, наученная кровавым опытом, превратилась в грозную силу и жандарма Европы.

Под Рождество я впервые увидел старших братьев. Александр, будучи занят военными делами к нам не наведывался и, указывая на тревожные времена, настаивал, чтобы мы оставались в Гатчине. Впрочем, это было к лучшему. Тот месяц, что я провел в этом мире не прошел даром. Несмотря на память реципиента, мое поведение могло выдать меня. Не так уж это и легко, 32-летнему мужику попасть в тело 16-летнего пацана царских кровей и вести себя естественно. Добавьте 200 лет разницы во времени и понятиях, и вы поймете, что это практически невозможно. Ведь даже если я помнил, с кем я разговариваю, я не знал, что и как говорить. А жесты? Ведь разница в характере и темпераменте влияла на мою жестикуляцию. Да и к телу реципиента надо было привыкать. Разный возраст, рост, мускулы лица, звук голоса. Пришлось взвешивать каждое слово, делать физические упражнения и гримасничать, чтобы привыкнуть к новой оболочке. Мне очень помогло общее состояние тревоги и напряжения. Окружающие были более рассеяны, да и я мог ссылаться на обстоятельства, или уводить разговор на новости из армии.

На этой веренице торжеств, я успел познакомиться со всеми мало-мальски значимыми сановниками Империи. В первый раз я немного нервничал, но дальше все пошло как по маслу. Разговоры были в основном стандартными: о победе русского оружия, о мудрости моего брата, не желавшего вести переговоры с Наполеоном и о прекрасном бале, на котором мы сейчас находимся. Более старые из придворных, позволяли себе сказать, насколько я вырос и возмужал. Поэтому, поднаторев в светских беседах на первом балу, на остальных я чувствовал себя более уверенно, сводя беседу к знакомым штампам.

Вдобавок, я все еще был подростком, одним из великих князей, но не наследником престола, коим считался Константин. Поэтому никакой величины я собой не представлял, и от меня никто не ожидал откровений на военные или политические темы. Разговоры со мной вели в основном из вежливости, стараясь побыстрее переместиться к более значимым персонам, в первую очередь к моему старшему брату. Все это было мне на руку. Ибо позволяло воочию познакомиться со всеми значимыми фигурами в империи не подставляясь.

Из сверстников на балах присутствовали множество княжеских и графских фамилий. С ними мне было не особенно интересно, так как настоящий я был уже взрослым дядей, и переживания подростков меня особенно не волновали. Впрочем, большинство моих сверстников было более озабоченно противоположным полом или военной службой, что было вполне понятно, ибо балы зачастую служили трамплином для социального или карьерного роста. Так как на них у молодых людей имелась отличная возможность присмотреть себе невесту и быль представленным сильным мира сего. Да и их родители не сидели на месте, пытаясь всячески продвинуть свое чадо.

Первого января 1813 года в Петербурге служили молебен по случаю избавления России от иноплеменного нашествия. Перед тем как отправится в Казанский собор, Анна, моя сестра вручила мне выигранный рубль. В сентябре, когда пала Москва, и когда казалось, что война проиграна, я, то есть Николай, заявил что до начала 1813 в России не останется ни одного неприятеля. И вот теперь она вручила мне выигранную монетку.

— Помнишь? — улыбнулась она.

— Помню, — я тоже улыбнулся и бережно спрятал монетку за галстук.

Битва при Березине являлась окончательным разгромом Великой Армии. Французы потеряли около 30 тысяч убитыми, раненными и пленными. И хотя как оказалось впоследствии, на других направлениях французы и их союзники пострадали меньше, и часть из них избежала плена, тем не менее, из 600 тысячной армии Наполеона вернулись назад порядка 70 тысяч деморализованных солдат. Это сразу изменило европейский пасьянс. Было ясно, что недавние союзники повернуться против Наполеона и по весне война разгорится с новой силой.

На военном совете было принято решение присоединиться к коалиции против Наполеона и послать для этого войска в Европу. Кутузов категорически возражал против этого плана. Он считал, что русская армия свою задачу выполнила и не чего впутываться в европейские расклады и проливать русскую кровь. Как показали дальнейшие события; он был прав. Но Александр настоял на нашем участии. Что повлияло на его решение? Союзнические обязательства, страх перед новым усилением Бонапарта, личные счеты с Наполеоном или антифранцузская позиция Марии Федоровны, я не знал, но по весне, как только земля подсохла, русская армия, подтянув резервы, выступила в Заграничный Поход.

Глава 5

1813 год прошел быстро. Я все больше привыкал к этому миру. В Европе громыхали сражения, а в Гатчине, я и Михаил продолжали классные занятия. Это пребывание в маленьком закрытом мирке, как ни странно, помогло мне приспособиться к повседневной жизни этого века, и бытовые неурядицы все реже возбуждали во мне раздражение и растерянность.

Как оказалось, более всего мне мешало отсутствие секса и туалетной бумаги. И если к местным заменителям туалетной бумаги я кое-как привык, то с исчезновением секса из жизни смириться было гораздо тяжелее. Привыкши к регулярному сексу и попав в тело 16 летнего подростка с его гормонами, меня чуть ли на стены не бросало. Но, увы, секс в моем положении был почти невозможен. Россия начала XIX века была страной патриархальной, где религия была частью повседневной жизни. Более того за моим поведением пристально наблюдали маман и цербер Ламздорф. Большую часть дня я проводил за занятиями или с братом. Так что я был на виду. Спать ложились здесь рано, ведь электричества еще не было. Как вы понимаете ни баров, ни дискотек, ни интернет чатов здесь тоже не было. Если я и бывал на балах, местного эквивалента дискотеки, то и там все было безнадежно. Вы когда-нибудь ходили на дискотеку с родителями? Если вы все-таки ответили да, то пытались ли вы соблазнить даму, под пристальным взглядом её и своей маман? Кроме этого, именно мое положение великого князя и члена царствующей фамилии, создавало дополнительные препятствия. Ведь заведи я любовницу среди статс-дам, всегда был риск, что кто-то попытается улучшить свое материальное или социальное положение через постель, а этого моя деспотичная матушка не стала бы терпеть. Но как говорит народная мудрость: если очень хочется, то можно. Наиболее безопасным вариантом мне казались горничные. Благо Гатчина была этаким большим поместьем и, совершая пешие или конные прогулки, я заодно присматривался к женскому полу. В итоге все выгорело. Была безлунная ночь, был сеновал, была она, и был я, а остальное не ваше дело.

Надо сказать, что женщины в XIX веке не брились. Душевых тоже не было, ванные имелись, но это был удел богатых. Добавьте к этому плохое качество мыла и его недоступность большинству. Другая диета и другой запах парфюма. Так что с личной гигиеной было не очень. Все это значительно отличало женщин XIX века от их современниц века XXI. Так, что если бы не долгое воздержание, то я, быть может, перетерпел бы еще, пока не привыкну к местным реалиям.

Еще очень непривычным был факт быстрого старения. Люди в основном жили мало и плохо. Отсутствие медицины, лекарств, дантистов и пластических хирургов оптимизма не внушало. Люди старели очень быстро: в 35–40 лет мужчины выглядели стариками, с гнилыми зубами и морщинами. Женщины выглядели не лучше, особенно крестьянки, а ведь страна на 95 процентов была крестьянской. Средняя продолжительность жизни была 40–45 лет и жизнь эта для большинства была беспросветной.

За прошедший год я возмужал и обрел некоторую самостоятельность. Курс моего образования закончился, и мне предстояло проходить службу в одном из гвардейских полков. И хотя в моем времени мне исполнилось бы 33 года – явно не призывной возраст, я радостно ждал перемен. Жизнь под надзором матушки и Ламздорфа мне осточертела. Плюс армейский опыт был мне необходим для приобретения практических знаний и для установления нужных связей.

В начале 1814 года маман наконец-то разрешила мне и Михаилу выехать в действующую армию, которая воевала в Европе и 5 февраля 1814 года мы в сопровождении неусыпного Ламздорфа покинули Петербург. Так закончилось мое детство в этом мире.

Глава 6

Мелкий дождь, что моросил с самого утра, и солдатские сапоги превратили землю в чавкающее месиво. А от порохового дыма этот холодный октябрьский день казался еще более серым. Сквозь пелену дыма тут и там пробивались вспышки орудийных залпов, которые тонули в общей какофонии боя. И лишь отблески пожара горящей неподалеку деревни немного освещали горизонт.

Бой начался с самого утра артиллерийской перестрелкой. Вскоре орудия грохотали по всему фронту и с ними огромные людские массы пришли в движение. Разноцветные фигурки солдат стройными колоннами, под барабанный бой двигались навстречу друг другу. И хотя разрывы шрапнели оставляли глубокие прорехи в этих колоннах, строй смыкался вновь, и колонны продолжали свое, казалось неумолимое, движение. Полковник Ефремов, командующий Лейб-гвардии казачьего полка, наблюдал за началом боя, находясь в резерве, подле штаба, где пребывали их величества и главнокомандующий Шварценберг. Но вскоре пороховой дым заволок все долину, где разворачивалось сражение, и с высот, где находился резерв стали видны лишь отдельные фрагменты боя, там, где ветер разгонял дым и становились видны фигурки солдат, уже сошедшихся в рукопашной.

К десяти утра, через два часа после начала боя, деревня Вахау, где находились войска под непосредственным командованием Наполеона, была взята штурмом русскими и прусскими дивизиями, при содействии кавалерии генерала Палена. Но французы не думали отступать. Сосредоточив огонь сотни орудий на деревне, они вынудили союзников оставить с таким трудом занятую позицию. Превращенная в щебень деревня пылала, и отблески этого пожара слегка освещали поле боя, ибо хотя было немного за полдень, в низине у высот царили сумерки, в которые и вглядывался полковник, пытаясь определить по звукам артиллерии, где сейчас идет бой и что вообще твориться внизу.

Их величества и главнокомандующий были осведомлены, несомненно, лучше, ибо каждые пять минут к ним подскакивали адъютанты с известиями от командиров дивизий и бригад. Палатка для главнокомандующих едва вмещала их величества и начальников их штабов, ибо была рассчитана только на половину присутствующих. Но сейчас на карту было поставлено очень многое, и это генеральное сражение, которого так ждали и так опасались, должно было переломить ход компании и ежели повезет, то и вовсе сокрушить французов. Вот потому и решили императоры лично присутствовать на поле боя, дабы подстегнуть нерешительных и поднять мораль союзных войск. Подле палатки были сооружены несколько импровизированных столов, где и разместилась часть свиты.

Чтобы уберечь гвардейский резерв от излишних потерь, большинство солдат разместили за гребнем холма. Казаки стреножили коней и, усевшись возле, ожидали своего часа. Так как бой шел в четырех верстах от штаба союзников, ядра до них не долетали и казачки, в ожидании, травили байки и делились мнениями насчет хода битвы.

Однако в три часа после полудни шум боя усилился и начал приближаться к штабу союзников. Прискакавший лейтенант доложил, что французы под командованием Мюрата смяли русско-прусскую линию и что французские кирасиры и драгуны под прикрытием артиллерии мчаться прямо на высоты и вот-вот должны быть здесь.

— По коням, — рявкнул Ефремов, и казаки вмиг оседлав коней, образовали линию, выехав на гребень холма. Оттуда уже были видны закопченные кирасы французов и красные мундиры драгунов, а поблизости стала шипеть шрапнель полевых пушек.

Вынув саблю и указав клинком на ряды французских кирасир, он прокричал:

— За бога, царя и отечество, — и тронув коня, перешел в рысь. За ним лавиной тронулся весь полк, дабы остановить французов и продержаться до прибытия подкреплений. С ходу полк врезался в ряды кирасир, чтобы остановить их наступательный порыв. Проскочив первый ряд, полковник саблей сшиб оказавшегося сбоку француза, и, увидев орущего кирасира-великана с левой стороны, дал шенкеля коню, дабы уйти от удара и в свою очередь, чуть повернув коня в сторону, ударил другого кирасира в незащищенную спину.

Так как ряды русских и французов смешались, командовать разрозненными группами всадников стало невозможно. Ряды кирасир для атаки были построены довольно плотно, и свалка получилась очень тесной. Подчас люди соприкасались коленями, били друг друга локтями, рубили саблями, кое-где звучали выстрелы. Полковник был опытным воякой, с детства приученный к битве и дрался хладнокровно. Впрочем, кирасиры тоже дрались отчаянно, и за полчаса лейб-полк потерял треть своего состава. Никто из противников не собирался уступать, но французы начали давить массой, и положение стало совсем отчаянным, когда, наконец, подоспели подкрепления.

— Наши, — закричали казаки и с новой яростью набросились на французов. Ефремов оглянулся назад и увидел лавину всадников галопом скакавшим в их сторону. «Успели», — с облегчением подумал он. Подоспевшие уланы с криком навалились на уже порядком подуставших французов, а подошедшие за ними драгуны с полевой артиллерией отпросили их обратно на исходные позиции.

Вечером, когда наконец битва затихла, и стороны разошлись по бивуакам, император Александр лично поблагодарил полковника и оставшихся в строю казаков за свое спасение и наградил Ивана Ефремовича 3-й степени.

На следующий день сражение разгорелось заново, и пушки вновь грохотали до вечера, и смерть в который раз собирала обильную жатву. И лишь на третий день, побежденный Наполеон отступил, и с остатками своей армии начал отходить к границам Франции. Из полумиллиона солдат схватившихся в этой битве, пятьдесят тысяч навсегда остались на полях и высотах вокруг Лейпцига. Потомки назовут это сражение «Битвой народов».

Глава 7

В Берлинском дворце февральским вечером было суматошно. Ожидался визит великих русских князей, Николая и Михаила. Лакеи расставляли серебряные и фарфоровые сервизы, до блеска протирали бокалы, а на кухне вереница поваров колдовала над яствами. В Зеркальной зале, где должны были принимать гостей, устанавливали свечи на люстре и стенах. Отражаясь в зеркалах, свет создавал причудливый танец, а мягко шедший снег за окном создавал поистине сказочную и торжественную обстановку.

Принцесса Шарлотта, полное имя которой было Фридерика Луиза Шарлотта Вильгельмина, в свои пятнадцать лет была высока, стройна и изящна. Дочь королевы Луизы, признанной красавицы Европы, она была похожа на мать. За свои пятнадцать лет она успела пережить бегство с семьей в Восточную Пруссию, несколько лет лишений, которые свели в могилу её мать, и непрерывную череду войн. Несмотря на эти испытания, девочка отличалась жизнерадостностью и непосредственностью.

Сейчас же Шарлотта смотрелась в зеркало и с помощью служанки поправляла свои локоны. Родители Шарлотты уже задумывались о потенциальных женихах. И хотя вокруг еще шла война, это не было препятствием для политики. Великий князь Николай Павлович был братом императора Александра, союзника Пруссии, поддержавшего королевскую семью в тяжелое время. И хотя престол ему не светил, все же укрепление связей с Русским Императорским домом было политически выгодно. После разгрома Наполеона, престиж России и её императора взлетел до небес. Поэтому, Шарлотта была особо взволнованна; кто знает, может этим вечером она встретит своего будущего жениха.

Когда кареты с гостями подкатили к парадному крыльцу, король Фридрих Вильгельм со всей семьей встретил их в парадной зале. Встреча не была официальной, и гости хоть и были братьями императора, все же и возрастом были малы и влиянием не наделены. Поэтому, можно сказать, встречали по-семейному. «В такой обстановке и молодежь будет чувствовать себя раскованнее и будет легче присмотреться к Николаю», — думал Фридрих Вильгельм. Ведь, несмотря на политику, он был отцом, а Шарлотта была его любимицей. Поэтому он не менее дочери желал познакомиться с потенциальным женихом. Про себя он потихоньку вздыхал, понимая, что это, быть может, первый шаг, который разлучит его с дочерью.

Шарлотте Николай сразу понравился. Высокий, статный, немного худощавый, с прекрасными манерами. Неделя, которую Никс провел в Берлине, пролетела быстро. Она каждый день еще с вечера ждала завтрашней встречи. Они много времени проводили вместе, насколько позволяли приличия. Поэтому когда он уезжал, она знала что полюбила, и полюбила на всю жизнь.

Глава 8

Отправляя меня в европейский вояж, маменька прозрачно намекнула присмотреться к Шарлотте Прусской. Мол, говорят она красавица, вся в мать. Вообще Германия считалась этакими царскими конюшнями для остальной Европы, в том числе и для Романовых. Так, например моя матушка, Мария Федоровна, была в девичестве Вюртембергская принцесса. Дело было в том, что исторически Германские земли состояли из множества независимых или полузависимых королевств, княжеств и прочее, бывших частью Священной Римской Империи. Наполеон расформировал большую часть этих образований и вместо Священной Римской Империи создал Рейнский Союз. Вместо 350, состоящий «только» из 40 государств и независимых городов. Большинство вчерашних королей и герцогов остались без работы. Такой большой пул королевских домов давал огромный выбор при подборе потенциальных невест. Поэтому, так сложилось, что в жилах большинства императорских или королевских дворов Европы была большая доля немецкой крови, а многие императорские дворы были родственниками. Так выходило, что брак, например, с родом Оболенских был мезальянсом, хотя они были Рюриковичи и, владея тысячами крепостных, были весьма состоятельным родом. А брак с захудалой немецкой принцессой, пусть и без королевства, зато из «королевского» рода был комильфо. Так же обстояло дело и в Англии, и во Франции, да и в остальной Европе. Поэтому поездка в Европу, кроме поучительной, имела еще и матримониальную цель. Впрочем, я не возражал, так как у меня был тут свой расчет.

За год, что я провел в этом мире, у меня было время подумать, что делать дальше и как это можно сделать. Историю XIX века я знал неплохо, во всяком случае, основные события и даты я помнил. Это послезнание давало мне преимущество в планировании следующих шагов. Здесь главное было не перемудрить, так как желание, что-то изменить могло привести к еще более худшим последствиям. Великие реформы обычно происходят с большими потрясениями, и результат зачастую бывает противоположным желаемому. Легко осуждать власть предержащих за то, что они сделали или наоборот не сделали. На самом деле, большинство из них имеет очень небольшой выбор решений, который ограничен интересами и возможностями других сторон. Ведь мы ни живем в вакууме, и любое наше решение влияет на других и не всем нравится. А если не нравится, значит, они будут ему противодействовать. Так же как и мы противодействуем тому, что не нравится нам. В краткосрочной перспективе можно наплевать на противодействие других, но вопрос в том насколько долгосрочный результат соответствует нашим интересам.

Например, мой брат Александр решил присоединиться к коалиции против Наполеона. Здесь была замешана и его личная неприязнь к Бонапарту, и желание избавить Россию и Европу от новых угроз. В краткосрочной перспективе могущество России и влияние самого Александра на европейские дела возросли, что приятно щекотало самолюбие, но в долгосрочной перспективе Россию стали опасаться, как нового гегемона, что увеличило противодействие интересам России. После катастроф Испанской и Русской компаний, возможности Наполеона и так сильно уменьшились. Множество ветеранов погибло, а новые рекрутские наборы давали необстрелянных юнцов и вызывали ропот в самой Франции. Поэтому с Наполеоном справились бы, наверное, и без нас, а если и нет, то он продолжал бы оставаться угрозой миру в Европе. То есть притягивать нездоровое внимание англичан, пруссаков и австрияков к себе. А Россия, оставаясь в стороне, могла бы пожинать политические дивиденды. Но случилось, то, что случилось, и я в свои шестнадцать лет повлиять на это никак не мог. Спасибо хоть в Европу отпустили.

С другой стороны я знал, что в итоге мой реципиент стал императором, хотя в 1814 году, со стороны, это казалось нереальным. Ибо Александр был еще довольно молод и имел шанс на рождение наследника. А если с наследником не выйдет, был другой мой старший брат – Константин, который и считался пока наследником престола. Но я знал, что именно Николай в итоге займет Российский престол. И поэтому, я считал, что если я буду вести себя «естественно», как мой реципиент в реальности, которую я знал, я все же стану императором и приобрету реальную возможность кое-что сделать иначе, а кое-что и вообще не сделать.

Я также понимал, что в будущем мне понадобятся соратники, которые меня поддержат и которые будут во мне заинтересованы. Для этого мне предстояло налаживать связи в армии и в администрации и сформировать свою команду будущих потенциальных менеджеров. Поэтому, для меня эта поездка в Европу была возможностью встретиться со многими влиятельными людьми и завязать первые нужные знакомства.

В Берлин мы приехали в конце февраля 1814. На улицах был снег, но особого мороза, который превращает зиму в тягость, не было. К нашему приезду готовились. Когда мы подъехали ко дворцу, были уже сумерки. Все окна были освещены, а вдоль аллеи, ведущей к парадной лестнице, выстроились гренадеры с факелами. Зрелище было впечатляющим, хотя после нескольких балов в Петербурге, привычным.

Королевская семья встретила нас в парадной зале. Здесь я впервые увидел Шарлотту. Не то чтобы я очень возражал против матримониальных планов моих брата и матушки, ведь свадьба с Шарлоттой была одним из ключевых моментов в жизни Николая, и одной из причин из-за которой он стал императором, в обход бездетного Константина. Но было бы неплохо, если бы она мне понравилась.

Я знал, что настоящий Николай влюбился в Шарлотту с первого взгляда, и мне было очень любопытно какова она, моя будущая жена. Я даже опасался что-то испортить, так как мне настоящему было 33 года, и мое поведение и чувство юмора могли быть иными, чем у 17-летнего Николая. Но все прошло замечательно. Видимо чему быть, того ни миновать.

Прусская принцесса оказалась довольно высокой и миловидной, и действительно походила на Луизу, свою мать. По крайней мере, если верить портретам Луизы. Со временем она обещала стать очень красивой женщиной – с прекрасной фигурой и осанкой. За обедом у нас не было возможности пообщаться, но после, когда взрослые перешли к игровым столам за партию в вист и триктрак, молодежь, то есть мы с Михаилом и трое Гогенцоллернов: Вильгельм, будущий император Вильгельм I, Шарлотта и Карл, разговорились. Фридрих Вильгельм, старший сын и наследник отсутствовал, будучи при армии. Чтобы разрядить атмосферу, я пошутил насчет строгости Ламздорфа, и мы с Мишкой рассказали о нашем путешествии в Берлин. Далее беседа потекла более непринужденно, благо у нас было много общего. Молодые Гогенцоллерны, так же как и мы, стремились на войну, на которую их по малолетству не пускали. Вообще разговор шел в основном о войне, об устройстве армии и о прошедших битвах. Только присутствие Шарлотты немного разбавляло этот разговор. Мишка был довольно разговорчивым, что позволило мне перекинуться с Шарлоттой парой слов наедине.

Так как взрослые не препятствовали нашему общению, за время, проведенное в Берлине, мы с Шарлоттой виделись по нескольку раз в день, и хотя для меня она была еще девочкой, я был очарован её веселым нравом и непосредственностью. Ничего определенного сказано не было, но мы обещали писать друг другу. Поэтому я покидал Прусскую столицу в приподнятом настроении. Первый шаг был сделан.

Глава 9

Гвардия стояла шпалерами вдоль громадного двора. Впереди стояли ветераны, а позади Молодая Гвардия. Желтое апрельское солнце тускло освещало серые дворцовые стены и играло на примкнутых байонетах. Обветренные лица солдат под мохнатыми медвежьими шапками были хмуры. Они прошли с Императором не одну компанию, с честью пронеся императорские орлы через всю Европу. Маленький капрал был для них отцом, а армия была их семьей. Теперь Император их покидал. Они остались без отца.

Среди рядов Молодой Гвардии стоял и Огюст. Когда у той полузамерзшей речки их батальон прикрывал отход Императора, он не думал, что выживет. Казаков они встретили в каре и отогнали, но за казаками шли пехота и пушки. Картечь уполовинила их батальон, а русская пехота штыками прижала их к реке. Мосты были уже взорваны, и Огюст, чудом не раненный, вброд перешел ледяную речку и из последних сил вскарабкался на крутой противоположный берег. Он бы там и замерз, когда лежал без памяти, но его подобрали отходившие последними поляки, и на плаще тянули его несколько лье до бивуака. Удэ остался на том берегу. Он был ранен, когда они с боем отходили к речке, и что с ним стало далее, Огюст не знал.

Так, как новая армия собранная Императором, состояла в основном из новобранцев, а ряды гвардии поредели, Огюста приняли в молодую гвардию, учитывая его боевой опыт и заслуги. А теперь, после еще нескольких сражений, бесконечных переходов, голода, лишений он стоял среди товарищей на этом плацу и не понимал, что его война уже кончилась.

Створки дверей распахнулись, и к ним вышел Император. Знаменоносец преклонил знамя старой гвардии и барабаны дали бой;

— Солдаты, — обратился он к гвардейцам, — вы мои старые товарищи по оружию, с которыми я всегда шел по дороге чести, нам теперь нужно с вами расстаться. Я мог бы дальше остаться среди вас, но нужно было бы продолжать жестокую борьбу, прибавить, может быть, к войне против иноземцев еще войну междоусобную, и я не мог решиться разрывать дальше грудь Франции. Пользуйтесь покоем, который вы так справедливо заслужили, и будьте счастливы. Обо мне не жалейте. У меня есть миссия, и чтобы ее выполнить, я соглашаюсь жить: она состоит в том, чтобы рассказать потомству о великих делах, которые мы с вами вместе совершили. Я хотел бы всех вас сжать в своих объятиях, но дайте мне поцеловать это знамя, которое вас всех собой представляет… Наполеон дальше не мог говорить. Его голос пресекся. Он обнял и поцеловал знаменосца и знамя, быстро вышел и, простившись с гвардией, сел в карету. Кареты умчались среди криков: «Да здравствует император!». И тут Огюст расплакался.

Глава 10

На войну мы с Михаилом не попали из-за медлительности Ламздорфа. Впрочем, его медлительность объяснялась наказом Александра, который не желал нашего появления на фронте во время боевых действий. Поэтому мы ехали кружным путем, по дороге навестив кучу родственников, в том числе и мою старшую сестру, Марию Павловну, супругу герцога Саксен-Веймар-Эйзенахского. Конец войны мы встретили в Швейцарии, откуда Александр приказал нам ехать в Париж.

В Париже я встретил своего друга детства Владимира Адлерберга, уже боевого гвардейского офицера. Точнее друга настоящего Николая, но память реципиента и здесь не подвела. Тем более что за прошедший год мы обменялись двумя-тремя письмами, так что я был в курсе основных событий в его жизни. Владимир был типичным молодым ветераном, в свои двадцать четыре года он успел поучаствовать в дюжине сражений, в том числе и при Бородине и под Лейпцигом, дослужившись по подпоручика.

Там же в Париже я впервые познакомился с лучшими боевыми генералами русской армии, среди них с Иваном Фёдоровичем Паскевичем и Алексеем Петровичем Ермоловым. Оба они были разного характера и темперамента, что частично объясняло их дальнейшую неприязнь. Я довольно много времени проводил с каждым из них, обсуждая прошедшие компании. Это дало мне возможность поближе с ними познакомиться и также лучше понять оперативное искусство моего времени, проблемы и лимиты логистики, достоинства и недостатки разных видов вооружения. Им льстило, что великий князь, брат императора, интересуется их «работой» и почтительно выслушивает их пояснения. Забегая вперед, скажу, что эти генералы сыграли немаловажную роль в моей дальнейшей жизни. Впрочем, ко времени нашего знакомства они уже были людьми состоявшимися, и поэтому неудивительно, что такие значительные личности оставили свой след в истории.

Не хватало лишь Кутузова. Старый фельдмаршал не дожил до конца войны и был похоронен в Казанском соборе. Мне было жаль, что он не дожил до окончательной победы над Наполеоном, хотя конечно в победе этой он не сомневался. Я вспоминал, что в моем времени многие сомневались в его полководческих талантам, мол, еще один генерал, который волею случая попал в герои, а так, мол, посредственность. Впрочем, такие голоса, хотя и реже слышались и при дворе Александра. У фельдмаршала было достаточно недоброжелателей.

Кутузова я видел всего лишь раз, и то мельком, поэтому мне было тяжело составить свое мнение о нем. Но действительно, долгие годы войны с Наполеоном выявили плеяду блестящих генералов, таких как Милорадович, Дибич, Паскевич, Ермолов и другие. Наверное, многие из них были талантливее Кутузова, как полководцы, но одно то, что Кутузов решил сдать Москву вопреки мнению очень многих маститых генералов и политиков и, не подавшись чувствам, сохранил армию, говорило о его таланте стратега и о его здравом смысле. А здравый смысл, во все времена был редкостью. Даже Наполеон, даром что гений, совершал ошибки из-за излишней самоуверенности и презрения к противникам, в итоге чего в итоге и переехал из Парижа на остров Святой Елены.

Как только замолкли пушки, заговорили политики. В Европе нарастала очередная замотня. На этот раз англичане с австрияками планировали войну против России и Пруссии. Как я уже упоминал, Россию боялись, и претензии Александра на Польшу и Бессарабию изрядно волновали австрияков, самих поглядывающих на Польшу и Балканы, и англичан, которых волновал возможный выход русских в Средиземное море. Французы, в лице недавно посаженного на трон, не без помощи Александра, Людовика Восемнадцатого, склонялись в сторону англичан.

Неизвестно чем бы все это закончилось, если бы Наполеон не вернулся во Францию и не выгнал бы Людовика восвояси без единого выстрела. Старый враг объединил, готовых было загрызть друг друга союзников. Как говорят политики: bigger and elsewhere[2].

Глава 11

Стоял солнечный августовский день. Поручик Синявский в парадном мундире и до блеска начищенным кивером стоял во главе своей роты. Обширная долина у подножия горы Монтеме была усеяна воинскими колоннами.

— Господин поручик, все готово? — спросил капитан Уваров, командир роты.

— Вся рота построена, господин капитан, — ответил поручик.

— Молодцы, — сказал капитан и вытер вспотевший лоб. День выдался жарким, а построенные войска уже как два часа стояли на созданном природой плацу. Капитан еще раз прошелся вдоль строя, придирчиво оглядывая солдат, построенных в три ряда. Солнце бликами играло на примкнутых штыках, киверах и пуговицах. Увиденным капитан остался доволен, от чего хмыкнул в густые, пшеничные усы.

Капитан Уваров, начавший службу поручиком, получил чин капитана после сражения под Лейпцигом, где с горсткой солдат сумел остановить атаку французов на русскую батарею. Раненный в этом сражении поручик, полгода провел в лазарете и тыловом лагере, прежде чем вернулся в действующую армию в чине капитана. Война продолжалась, и армия нуждалась в опытных офицерах. От той памятной битвы у капитана остались шрамы в предплечье и на бедре, но он был молод и справедливо считал, что шрамы украшают мужчину.

Генеральной репетицией к параду командовал сам император, лично отдавая приказы войскам. Впрочем, прошедшие всю Европу солдаты и так знали свой маневр. В день парада исполнилось ровно три года со дня Бородинского сражения, и если три года назад вся Европа вторглась в Россию, то теперь, наоборот, русские солдаты маршировали в самом сердце Европы.

— Сейчас начнется, — успел сказать капитан, как с горы донесся пушечный выстрел, возвещавший о прибытии государя, и войска взяли ружья на плечо. Как будто волна прокатилась по равнине. Громкое «Ура» разнеслось вокруг. Парад начался. После третьего выстрела солдаты построились в походные колонны, а после четвертого образовали гигантское каре. C холма, где находился император и его гости, вид ста пятидесяти тысяч солдат, четко исполнявших каждую команду, произвел ошеломляющее впечатление. Несколько минут все молчали, потрясенные грандиозным зрелищем, а потом император спустился с горы, и при радостных криках объехал гигантский квадрат каре. Позади Александра следовала внушительная свита, состоявшая из австрийского и прусского императоров, русских генералов и многочисленных иностранных наблюдателей. Многие иностранные офицеры переговаривались между собою, обсуждая увиденную мощь. Герцог Веллингтон, наклонившись к Александру, сказал:

— Я никогда не представлял, что армию можно довести до такого совершенства! На что император ответил ему:

— Я вижу, что моя армия – первая в мире, для нее нет ничего невозможного!

Объехав фронт каре, император остановился в середине. Приветственные крики умолкли, и Александр поздравил солдат с победой и поблагодарил за службу. Армия прошла церемониальным маршем мимо Его Величества. Вот и поручик Синявский, чеканя шаг, прошел во главе своей роты мимо государя. Настроение было торжественное и приподнятое. Русская армия возвращалась домой.

Глава 12

Не успел я вернуться домой, как снова отправился назад во Францию. Весной 1815 года Наполеон сбежал из ссылки и начался период «Ста Дней»[3]. Русская армия вновь отправилась в поход во Францию. Но на эту войну армия опоздала. Разбитый при Ватерлоо Наполеон, сдался на милость англичан.

Зато я успел на грандиозный парад в честь отбытия русской армии назад, домой. Зрелище было грандиозным. Сто пятьдесят тысяч солдат и офицеров прошлись маршем мимо государя императора. Я тоже участвовал в параде, пройдя во главе гренадерской бригады. Парады и шагистику я особенно не люблю, но тут даже я проникся торжественностью момента. Кроме этого парад был политически важен, так как вид ста пятидесяти тысяч закаленных в боях солдат в сердце Европы, не прошел мимо иностранных гостей. И эта мощь была веским козырем на Венском конгрессе, где монархи и политики увлеченно делили Европу между собой. Как я уже упоминал, конгресс начался в сентябре 1814 года, и участники быстро перегрызлись между собой.

Основные конфликты разгорелись из-за польских и германских земель. В итоге Россия получила большую часть Герцогства Варшавского, которое ранее, после третьего раздела Польши принадлежало Пруссии. Также за Россией признали Финляндию, завоеванную в недавней Русско-Шведской войне. Пруссия получила значительные владения на западе Германии, что в будущем помогло объединению Германии. Австрия вернула себе итальянские владения, Англия получила Мальту и Кейптаун, то есть сделала еще один шаг на пути создания мировой империи. Францию вернули к прежним границам и наложили контрибуцию в семьсот миллионов франков. Западногерманские королевства и герцогства были объединены в Германский союз, под общей опекой Пруссии и Австрии.

Казалось, что новый дележ должен был уладить разногласия между великими державами и способствовать миру и стабильности в Европе. Но как часто бывает; хотели как лучше, а вышло не так. Уничтожение буферных государств: Польши и немецких земель сослужило плохую службу, ибо добавило нестабильности в европейские дела. Подъем национализма сделал эти земли источником проблем и будущим яблоком раздора между державами. Приобретение Польши в будущем обернулось для России большой проблемой, в виде кровавых восстаний и терроризма. В итоге там все время требовалось присутствие войск, которое ложилось тяжелым бременем на российскую казну. Оставь Россия эти территории Пруссии, одной проблемой у нас было бы меньше и одной больше у прусаков. И вообще, участие в европейских делах всегда стоило России много крови и денег, без осязаемых дивидендов. Но Александр был непреклонен в этом вопросе. А я в те годы ни на что не влиял и ничего не решал.

Нельзя сказать, что Александр занимался только внешними проблемами, но революция и Наполеоновские войны оставили ему мало выбора. Увы, решение внутренних проблем все время откладывалось, и поэтому они накапливались. Россия мне напоминала дворец, где все время пристраивались флигели и этажи при минимальной отделке внутри. Жить в таком дворце было не очень комфортно.

Австрия, стремившаяся к расширению за счет славянских территорий, увеличивала долю ненемецкого населения империи, и таким образом создавала Польский синдром у себя дома. Как показало будущее, от нового раздела Европы в основном выиграли Пруссия и Англия. Первой это облегчило будущее объединение Германских земель под своим началом, а вторая приобрела стратегически важные территории в Средиземноморье и в Мировом океане. Так наступал век Pax Britannica[4]. Британский флот окончательно утвердился в Мировом океане, оставив далеко позади флоты других стран. С помощью этого флота и была построена наиболее грандиозная империи из когда-либо существующих. Наличие столь сильного флота означало практически монополизацию морских торговых путей, то есть морской торговли. Для России это пока не представляло серьезной угрозы, ибо у России не было торгового флота, зато был огромный внутренний рынок, который мог заменить колонии.

После Венского конгресса в 1815 году в Европе наступил период реакции. Все стремились сохранить старый порядок, что было практически невозможно и эта «эпоха застоя» лишь отсрочила взрыв 1848 года, но я снова забегаю вперед.

Глава 13

Двадцать третьего октября 1815 года Шарлотта запомнила на всю жизнь. На большом парадном обеде в Берлине собрались члены русской императорской и прусской королевской семей. Она, в атласном, бирюзовом платье сидела подле Никса, который был в парадном мундире гренадеров, в котором он выглядел необычайно мужественно. В разгар торжества король Фридрих Вильгельм вместе с императором Александром поднялись со своих мест и провозгласили тост за здоровье помолвленных – великого князя Николая Павловича и принцессы Шарлотты Прусской. Большой зал, где пировали офицеры гостившего в Берлине русского гренадёрского полка, взорвался восторженными восклицаниями. Шарлотта сияла. Она чувствовала себя совсем взрослой, и она была счастлива.

Празднества продолжались несколько дней: балы следовали один за другим. Бал в здании Оперы для высшего света, следом – ещё один бал, для «бюргеров», то есть для горожан Берлина, и еще один, прощальный, ибо Николай уезжал домой, в Россию.

Было условлено, что торжественное бракосочетание состоится, как только девятнадцатилетний великий князь Николай достигнет двадцати одного года – возраста, позволяющего вступить в брак. Для проверки чувств и подготовки к свадьбе помолвленным предстояло прожить порознь ещё год и восемь месяцев.

Глава 14

1815 год прошел для меня суматошно. Я бы сказал даже для меня, так как распорядок дня современников Николая для человека века XXI был медленным и размеренным. Отсутствие электричества заставляло людей идти спать рано. Новости шли долго, и количество информации было несравненно меньше. Способы переработки информации были, но они были под стать её количеству. Корабли шли по океану месяцами и не факт, что все доходили. Даже железных дорог еще не было. Поэтому никто никуда не спешил. Ведь без толку.

После парада в Вертю я ненадолго задержался в Париже, а в октябре 1815 года состоялась моя помолвка с Шарлоттой. Праздновал весь Берлин. Мы порхали с бала на бал и давали много приемов, что на самом деле было довольно утомительно, так как в основном это были протокольные визиты вежливости. Но это дало мне возможность поближе познакомиться с военной и административной верхушкой Пруссии.

Счастливы были все. Прежде всего, мы с Шарлоттой, так как мы были вместе все это время. Александр и Фридрих Вильгельм радовались, ибо это укрепляло политический союз между Россией и Пруссией. Радовалась Мария Федоровна, потому как один из её младших сыновей остепенится и принесет долгожданного наследника. Увы, у старших Александра и Константина это не получилось. И наконец, радовались многие берлинские дворяне и бюргеры, ибо череда балов и помолвка прусской принцессы были приятным исключением в их повседневной жизни, радостным событием, каковых было немного в годы Наполеоновских войн. Люди, казалось, наконец, почувствовали, что мир настал на самом деле, а не на бумаге. И они были счастливы.

После помолвки я вернулся домой. Период моего обучения закончился. Закончилась скучная зубрежка предметов, некоторые из которых я знал лучше моих учителей. Закончилась деспотичная опека Ламздорфа. Мне предстояла поездка по России, а также поездка в Англию, которая по праву считалась технически передовой державой. Этим вояжем я должен был закончить свое образование. Вернуться назад предполагалось незадолго до моей свадьбы, которая должна была состояться первого июля 1817 года, в день рождения Шарлотты.

Поэтому этот год пролетел для меня как калейдоскоп. Я старался увидеть Россию своими глазами, желательно без прикрас, чтобы составить свое мнение о происходящем. В целом к моему приезду власти особенно не готовились. Чай не царь и не наследник. Это позволило мне увидеть страну не в виде потемкинских деревень, а такой, какой она была в своей реальной, повседневной жизни.

Дворянское сословие в Российской империи жило своей жизнью. И если сельские помещики жили в окружении крестьян и знали их быт, петербуржская и московская верхушки свои поместья почти не навещали, живя исключительно в городе и отдавая руководство своими деревнями приказчикам и старостам. Так как я был частью Петербуржской верхушки, то и я сам практически не соприкасался с настоящей Россией. Почему настоящей? Потому что настоящая Россия была крестьянской, не говорила по-французски, и ликеру предпочитала водку. Хотя Гатчина была этаким большим поместьем, она была одной из царских резиденций, с соответственным европейским бытом и благами цивилизации. Именно эта оторванность от подавляющего большинства народа и сыграла роковую роль в 1917 году. Впрочем, такая сословная пропасть и, как результат, революция были и во Франции, и в Испании, и в Австро-Венгрии. Помимо образовательных целей, мне лично было просто интересно ознакомиться со своей страной, увидеть ее изнутри.

Самой восточной точкой моего вояжа стал Урал, где я посетил Демидовские заводы. Промышленная династия Демидовых, поднявшаяся при Петре I, владела многими горнодобывающими заводами на Урале. Николай Никитич Демидов, глава семьи на тот момент, вложил много денег на модернизацию своих заводов, выписав из Франции профессора Ферри, знаменитого тогда знатока горнозаводского дела, а так же закупив современного оборудования из Англии и Германии и отправив заводских крепостных учиться горнорудному делу за границу. Россия к этому времени производила более ста тысяч тонн чугуна, что позволяло даже экспортировать чугун за границу. Демидовым принадлежала львиная доля этого производства. Сам Николай Никитич в это время отбыл в посольскую миссию во Флоренцию, где к слову и остался. Видимо итальянское солнце оказалось ему приятнее петербуржских туманов или уральских морозов.

На обратном пути, по дороге в Москву, я посетил Тульские оружейные заводы. Хотя размер заводов для масштаба России поражал, их производство не покрывало потребностей России. Так, мой брат Александр, предвидя близкую войну с Наполеоном, закупал ружья и пушки в Австрии и Англии. Российская промышленность, такой, какой я её увидел, имела место быть. Но несколько больших заводов не меняли общей картины. Несмотря на модернизацию заводов, производство было довольно архаичным, Казалось, промышленность использует ресурс со времен Екатерины, а то и Петра Великого. Труд крепостных был неэффективен, да и вольнонаемные рабочие в основном были малограмотными и неквалифицированными. Паровые машины и другое оборудование завозили из-за границы. Даже текстильное производство, хотя оно и было и использовало английские или французские станки, количеством и качеством не дотягивали даже до прусского, а оно в свою очередь отставало от Англии и Франции. Промышленность держалась за счет госзаказов и немного экспортировала за границу.

Главное же, что я увидел, это отсутствие промышленников и предпринимателей. То есть людей создающих продукт с добавочной стоимостью. Быть промышленником, или «деловым» не считалось престижным, так же, как и быть инженером. Россия оставалась посконной, малограмотной, крестьянской страной, без предпринимательского духа. Если кто и мог что-то поменять, так это дворянское сословие, которое имело средства и образование. Но оно не было, ни предприимчивым, ни энергичным. Поэтому слоя средних и мелких предпринимателей практически не было, да и никому они в России на тот момент не были нужны.

Вот почему реформы Петра, как и многие реформы свыше в России, едва задели верхний тонкий пласт дворян. А после его смерти, многие предприятия закрылись из-за неэффективности и отсутствия спроса. Другие работали по старинке. Без собственника и хозяина такие реформы были неподъемны.

Кроме промышленных центров, за этот год я повидал множество сел и маленьких городков. В некоторых я останавливался на ночлег. Село жило своей жизнью, отличной от городской, а тем более от столичной. Так как большинство крестьян были крепостными, все это сельское население в большей части своих дел ведалось особой администрацией или чиновниками земской полиции. За пределы своих поселков они почти никогда не выезжали, разве, что их рекрутировали в солдаты или на другие государственные повинности. Главными проблемами были низкие урожаи и чересполосица, которая и была одной из причин низкой урожайности. Закрытые в своем мирке, крестьяне тянули свою лямку из поколения в поколения. После разговоров с ними, я понял, что, несмотря на свой небольшой надел и скудную жизнь, они все равно не согласятся сдвинуться с места, ибо их деревенька и была их родиной, и себя вне нее, они слабо представляли.

Помещики были разными. Были помещики, которые закупали сельхозинвентарь за границей, пытаясь внедрить передовые технологии, а были такие, которые старались выжать из своих крестьян последнюю копейку. В основном же, это был довольно костный класс, ограниченный и патриархальный. Большинство из них жили ненамного лучше крестьян, так как не владели большими наделами, а с низкой урожайностью, даже имея нескольких крепостных, было тяжело прокормиться. Зерно на экспорт и для внутреннего потребления поставляли лишь самые богатые из них, а таковых было процентов десять. Вот и выходило, что большинство населения могли прокормить лишь самих себя, а без производства излишков не было надежды на появление потребителей, которые будут стимулировать промышленный рост.

Я вспоминал, как в моем времени были люди, которых коробило от словосочетания «потребительское общество», мол, это стадо безмозглых скотов, которым только подавай жвачку. Но я не видел ничего плохого в желании людей жить лучше. Ведь жить в скудости не есть хорошо, и бедность обыдляет почище достатка. А идеального общества не существует, и утописты, которые пытались его создать, очень быстро скатывались к террору, так как не находили иных стимулов убеждения.

Уезжая в Англию, я был полон впечатлений, которых не даст ни одна книга или отчет. Впечатлений от огромных пространств и от огромной крестьянской страны, которая как спящая красавица, ждала своего часа проснуться. Я понимал, почему мой брат побоялся освободить крестьян. Изменив правила игры, он мог пробудить такие силы, которые могли смести все начатое Петром. И он не решился. Но не сделать этого уже было нельзя. Мир изменился, даже если в Европе, ослепленной победой над Наполеоном, многие этого и не заметили.

Глава 15

В Англию я попал в конце 1816. Не самое лучшее время для путешествия, но мне надо было спешить. Перед поездкой я получил «инструкции» от Карла Васильевича Нессельроде, нашего министра иностранных дел. Этакого Громыко начала XIX века. Что интересно, Россию Карл Васильевич презирал, что не мешало ему стоять во главе ее внешнеполитического ведомства. Вот такие вот чиновничьи перипетии. В этом времени остзейские немцы составляли значительную часть чиновников и офицеров, так как были более образованны и инициативны. То есть были более грамотными специалистами.

Путешествие по Северному морю в осенний период на парусном судне, удовольствие не из приятных. И хотя, как оказалось, морской болезнью я не страдаю, аппетит и самочувствие у меня были не очень. Зато я был очень рад вновь увидеть землю, когда, наконец, мы прибыли в Туманный Альбион.

Лондон оказался очень оживленным городом. Гораздо более деловым, чем другие европейские столицы, которые я посетил. Англия первой вошла в фазу индустриальной революции и в отличие от остальной Европы, здесь уже спешили. Лондон был не готов к такому взрыву деловой активности. Поэтому в нем появилось множество трущоб – кварталов пролетариата. Город был довольно чистым, по крайней мере, в центре. Дороги тоже производили хорошее впечатление, особенно после российского бездорожья, от которого я страдал целый год.

«Большая игра»[5] между Россией и Англией, уже разгоралась, и за радушием хозяев скрывались недоверие и подозрительность. Впрочем, я тоже англичанам не доверял, но находил нужным у них многому научиться. Прежде всего, тому, что англичане во главу угла ставили свою выгоду, и умели когда надо проявлять гибкость. Некоторые назовут это беспринципностью, но именно эти свойства помогли им построить империю, несмотря на довольно скудные ресурсы. А во вторых деловая хватка и способность к организации. Ведь те изобретения, которые были сделаны, еще надо было внедрять в производство, а потом еще и продать. Поэтому, я хотел все увидеть своими глазами и присмотреть, что из английского опыта, можно будет применить на родине.

За четыре месяца, что я провел в Англии, я успел познакомиться со многими влиятельными людьми. Герцог Веллингтон, победитель Наполеона при Ватерлоо, самолично показывал мне достопримечательности Лондона, а также удовлетворил мой интерес, посетив со мной гвардейские казармы и оружейные заводы в окрестностях Лондона. Мне было интересно воочию увидеть боевую тактику и порядки англичан. Благо в эти времена особых секретов из новинок вооружения или тактики не делали. Часто в действующих армиях были иностранные наблюдатели, или просто наемники. Вооружение англов было примерно таким же, как и в русской армии. Те же гладкоствольные ружья и пушки, заряжающиеся с дульной стороны.

Что действительно отличало англичан, так это скорости и объемы производства. Во время Наполеоновских войн они вооружили и профинансировали шесть коалиций против Наполеона. Поэтому меня очень интересовала их техника производства, разделение труда и станочный парк. В России тоже все это было, или почти все, на тех же Сестрорецком или Тульских заводах, но масштаб и количество квалифицированных специалистов были в Англии на порядок, а то и в разы больше.

Побывал я и в Арсенале, и на верфях. Век пароходов еще не начался, но первые прототипы уже были. Военных кораблей на стапелях стояло немного, в основном фрегаты. Война недавно окончилась, и Англия в который раз законсервировала часть своего флота. Учитывая также трофейные суда, особенной нужды в новых кораблях не было. Но кое-что строилось, ведь статус владычицы морей и торговое первенство нужно поддерживать. На многих частных верфях, больших и маленьких строили торговые корабли. Надо сказать, что даже после появления пароходов, парусные суда еще долго царили на морях. Ведь ветер бесплатный, даже если не всегда попутный, а пароход потребляет уголь и не всегда этот уголь можно достать, особенно на дальних маршрутах.

В России Чарльзом Бердом, кстати, шотландцем по происхождению, уже был построен первый пароход, а далее начали появляться пароходы на Волге и других крупных реках. А вот торговый флот в России практически отсутствовал. В основном перевозками занимались англичане, хотя было достаточно голландцев и датчан. А ведь это целая отрасль производства плюс отличный пул моряков на случай войны. Англичане, кстати этим пулом часто пользовались. Так что, чего посмотреть и чему учиться было достаточно. Я также свел знакомство со многими частными кораблестроителями. Нанимать их у меня не было ни возможностей, ни полномочий, но я старался сделать заделы на будущее.

Около недели я провел в Оксфорде. Я посещал лекции и беседовал с профессорами. В Англии и Франции складывалась современная система образования, особенно инженерного. Университет провозгласил меня доктором права, этакий политический политес. Как бы они удивились, узнав, что у меня MBA из XXI века. Как и в остальных моих визитах, я старался увидеть полезные начинания, которые можно повторить на Руси, а также познакомиться с ведущими профессорами и талантливыми студентами. Авось удастся переманить несколько к нам на родину. В отношении инженерного образования в России у меня были планы, но надо было ждать, пока появится реальная возможность их воплотить.

Возвращался назад я через Берлин, где сделал долгую остановку у моей невесты, Шарлотты. Принимали меня по-семейному, как будущего зятя. В Петербург я приехал в мае 1817 года, а в июне отпраздновал свое официальное совершеннолетие и обручился с Шарлоттой, которая после принятия православия стала именоваться Александрой Федоровной.

Глава 16

Фройлин Агнесс тряслась в карете рядом с её высочеством. Как одна из придворных фрейлин она сопровождала принцессу в Россию. Далее её будущее было неясно, так как Шарлотта должна была принять православие и обзавестись новым двором на своей новой родине. Агнесс было семнадцать, и она уже два года была фрейлиной её высочества. Сначала Агнесс была счастлива попасть в свиту принцессы, ибо это была большая честь для семейства фон Гитенау – признание заслуг их отца, храбро сражавшегося против Наполеона в Лейпцигской битве и произведенного за это в полковники. А потом она привязалась к молодой принцессе. Шарлотта была проста в общении и любила развлечения, поэтому пользовалась любовью фрейлин.

Семейство фон Гитенау происходило родом из Восточной Пруссии, где имело одноименное поместье. Это был род потомственных военных и дед Агнесс, служивший при Фридрихе Великом, отце нынешнего Фридриха Вильгельма, сражался против русских в Семилетней войне. А теперь Шарлотта станет великой русской княгиней. Вот такие вот превратности политики.

В поездке их сопровождал эскадрон кирасир. И молодой лейтенант, иногда поравнявшись с каретой со стороны Агнесс, бросал на неё озорные взгляды. Шарлотта, заметив старания лейтенанта, пошутила по этому поводу, и Агнесс залилась краской.

До границы они доехали довольно быстро. Было лето, дороги были сухими, а по пути их везде ожидали. В Кенигсберге они отдохнули несколько дней и отправились дальше. В дороге Агнесс думала о том, какая она Россия. Многие при дворе считали её варварской страной. Но она видела великого князя Николая и других русских из его свиты. Все они были образованны и галантны. Видела она и русских солдат, когда жила в Восточной Пруссии, они тоже не выглядели варварами.

Принцессу очень беспокоила встреча с матерью великого князя, Марией Фёдоровной. В Европе знали о том, с какой строгостью императрица-мать воспитывает своих сыновей и дочерей, знали и о её непростых отношениях с невесткой Елизаветой Алексеевной, супругой императора Александра. Поэтому опасения эти были обоснованны. Но сам Николай клятвенно ее заверил, что матушка уже ее полюбила и ждет, когда, наконец-то, они смогут увидеться. Шарлотта рассказала это Агнесс под большим секретом, что было признаком большого доверия. Впрочем, недаром, ибо Агнесс была одной из немногих фрейлин, которых Шарлотта попросила сопровождать себя в Россию.

На границе их встретил сам великий князь со свитой.

— Добро пожаловать в Россию, ваше королевское высочество! — сказал он вышедшей из кареты Шарлотте. — Наконец-то мы вместе, — произнес он негромко уже лично для Шарлотты, но Агнесс, бывшая неподалеку, расслышала.

До Петербурга они доехали за десять дней. В поездке прусских кирасир сменили русские кирасиры. Погода стояла жаркая и все страдали от пыли. «Слава богу», — думала Агнесс, что это уже последняя часть их вояжа. Как и дома в Пруссии, здесь все было подготовлено к приезду невесты. Гостиницы и постоялые дворы по пути были зарезервированы за княжеским кортежем. Поэтому, хотя бы в конце дня можно было смыть с себя пыль и отдохнуть от дневного переезда. Но как любое путешествие, и это подошло к концу. Переночевав в Царском Селе, утром следующего дня праздничный кортеж въехал в Петербург.

Город поразил воображение Агнесс. Она никогда еще не выезжала за границы Пруссии, и еще никогда не была в столь большом и великолепном городе. Широкие набережные, каналы и дворцы поразили ее. Она смотрела вокруг удивленными глазами, не веря, что на свете бывает такое великолепие. Берлин, где она провела последние два года, был довольно скромным городом по сравнению с детищем Петра, которое предстало перед нею. Вдобавок, в честь свадьбы, улицы были заполнены празднично одетой толпою и шпалерами гвардии, что стояла вдоль пути следования кортежа. Этот блеск поразил не только Агнесс. Остальная свита и даже Шарлотта восторженно смотрели вокруг. Николай же лукаво улыбался, ибо он знал, какую встречу царь Александр подготовил будущей невестке.

Опасения Шарлотты оказались напрасны. Мария Федоровна радушно приняла её, обняв и заявила, что счастлива обрести в Шарлотте еще одну дочь. А кульминацией дня стал момент, когда принцесса, в открытом золоченом ландо вместе с царствующей императрицей и императрицей-матерью выехала на заполненные народом и парадными линиями гвардии улицы Санкт-Петербурга.

Глава 17

В июне я наконец-то сразу обрел и семью, и дом и независимость. 25 июня состоялось мое с Шарлоттой венчание в Зимнем, после которого мы въехали в Аничков дворец – свадебный подарок моего брата. Он с императрицей Елизаветой встречал нас на лестнице дворца хлебом-солью. Более всего меня радовала вновь обретенная независимость и возможность начать осуществление некоторых моих планов. Будучи тридцатидвухлетним, независимым человеком в XXI веке с его либеральными нравами, мне было тяжело играть роль юноши, зависимого от окружающих, даже в теле великого князя.

Теперь же я стал более свободным в своих поступках. Как совершеннолетний член Императорской фамилии я получил значительную ежегодную ренту, то есть стал финансово независим. Я также был назначен генерал-бригадиром Измайловского и Егерского полков, инспектором Императорских училищ и получил возможность участвовать в заседаниях Государственного совета.

Как я уже упоминал, за год, проведенный в Гатчине, у меня было время подумать о дальнейших планах. Главный вопрос, который я задал себе; кем я хочу стать и что я хочу сделать. В послезнании было много преимуществ, ибо я мог избежать ошибок, которых сделал настоящий Николай в его реальности. С другой стороны я понимал, что я могу наделать других ошибок, которые могут быть не менее роковыми. Все-таки я попал сюда из XXI века и органически не вписывался в это время. А попытки применить шаблоны XXI века в веке XIX натыкались на отсутствие социальной и технологической базы.

Теоретически я мог отказаться от императорского трона, но кто мог меня заменить? Брат Константин, который сам, в будущем, откажется от престола в мою пользу, или младший брат Михаил, который хоть и был классным и веселым парнем, был довольно недалеким и своенравным. Не лучшие качества для политика. Да и в послезнании есть преимущества, а в качестве императора у меня будет возможность избежать некоторых ошибок, о которых я знал.

Поэтому я спросил себя, что я хочу и могу сделать, учитывая современные российские реалии, а так же знание о ключевых событиях будущего? Главными проблемами России были крепостное право, тормозившее развитие экономики, неэффективное управление, дающее мало возможностей для социального продвижения и малограмотность населения опять же таки тормозящая экономический рост.

Главной целью я видел повышение уровня жизни, а также увеличение ее продолжительности. Увы, часто в российской истории интересы государства не совпадали с интересами большинства. Большинство населения не участвовало в экономической жизни страны, с трудом прокармливая самих себя, так же как и их деды и прадеды. И если во времена царствования Екатерины этого было достаточно, так как и в Европе все было ненамного лучше, то после начала Промышленной революции и появления буржуазии как класса, Россия начала отставать от Европы. Но, увы, победители Наполеона этого не заметили.

Поэтому, чтобы достичь поставленной цели, было необходимо освободить крестьян с землей, дабы создать класс независимых землевладельцев, заинтересованных в повышении своего благосостояния и могущих это сделать. Если это получится, появится класс налогоплательщиков и потребителей промышленной продукции. Параллельно надо было повышать количество и уровень образованных людей, особенно инженеров, а для этого нужно было открывать дополнительные учебные заведения и корректировать программу образования. Для создания отечественной буржуазии, как класса, нужно было соответственное законодательство, защищающее права собственности. Реализация этих планов должна была подождать до лучших времен, то есть когда я стану императором, то есть, как я знал в 1825 году, через восемь лет. Пока же у меня было время подготовиться: создать собственную команду единомышленников и подготовить базу для будущих преобразований.

Надо сказать, что кое-что уже было сделано моим братом Александром. Так он упорядочил делопроизводство судов, был создан постоянный Государственный совет для обсуждения законов. Были основаны пять новых университетов, а также Путейный институт, ставший главной кузницей инженерных кадров.

Я также отдавал себе отчет, что освобождение крестьян может встретить сильное противодействие, так как лишает доходов и имущества многих из правящего класса. Вы бы отдали добровольно свое имущество? Вот то-то и оно. Это и была главная причина, почему крестьян не освободили ни Александр, ни настоящий Николай, мой реципиент. Александру II это удалось сделать после потрясений Крымской войны. И то, крестьян освободили без земли и с выкупными платежами. Как говорят англичане: too little, too late[6].

Поэтому я планировал создать собственную службу безопасности, чтобы не закончить как мой отец – Павел. А так же иметь за спиной популярного и способного генерала, на случай выхода ситуации из-под контроля. Этим генералом стал Иван Фёдорович Паскевич, с которым я познакомился еще во время моей первой поездки в Европу.

Глава 18

Капитан Соколов зашел в кабинет и по-военному четко отчеканил:

— Капитан Соколов, ваше высочество.

— Заходите, — сказал великий князь, выходя из-за стола. Он пожал капитану руку и жестом пригласил присесть.

— Разговор у нас будет долгий, — сказал он. — Поэтому распоряжусь насчет чая.

Он позвонил в колокольчик и через секунду на пороге появился камердинер. Соколов, между тем осмотрел кабинет. В кабинете было два стола. Один письменный, покрытый зеленым сукном, за которым сидел хозяин. Второй в противоположном углу, более походил на обеденный. Что удивило капитана, так это доска на стене, как в какой-нибудь учебной комнате. На другой стене висели карты империи и Европы. Кроме этого одна из стен представляла собой огромный книжный шкаф, заставленный книгами и свитками. Мебель была белого цвета, что вкупе с тремя большими окнами делало комнату очень светлой.

Александр Владимирович Соколов родился в небогатой дворянской семье под Тулой, где находилось небольшое родовое поместье с дюжиной крепостных. Род его служил еще со времен Алексея Михайловича Тишайшего, когда только лишь создавались полки иноземного кроя. Дед его служил под фельдмаршалом Минихом, а отец и дядя под командованием самого Суворова. Поэтому, для маленького Саши карьера военного была естественным продолжением семейных традиций. Тем более, что семья была небогатой, и второму сыну надо было самому заботиться о себе. Благо война, уже десятилетие шедшая в Европе[7], предоставляла огромные возможности для продвижения, ввиду большой убыли офицеров в битвах. Поступив в Тульское Александровское училище и закончив его с отличием, Соколов был направлен прапорщиком в гвардию, в Измайловский полк в составе коего и принял боевое крещение при Бородино. В той битве молодому поручику повезло остаться в живых, ибо половина полка погибла, удерживая Семеновские высоты против многократных атак французов. После Бородина, Александр прошел всю Европу, окончив войну в Париже, особенно отличившись в битве при Кульме, за что был произведен в капитаны. Вернувшись домой, молодой ветеран продолжил службу, в ставшем родным, Измайловском полку.

— Мы ведь с вами знакомы, капитан, — сказал Николай Павлович.

— Так точно, ваше высочество, — ответил Соколов. — Имею честь командовать III ротой Измайловской бригады вашего высочества.

— Я пригласил вас, потому что вы зарекомендовали себя как отличный и исполнительный офицер, — сказал великий князь.

— Рад стараться ваше…

— Капитан, — прервал его Николай Павлович. — Разговор у нас не формальный, и то, что вы здесь услышите должно остаться между нами. Поэтому, давайте оставим формализмы. Капитан кивнул: мол, понял.

Между тем принесли чай с легкими закусками, и хозяин спросил:

— Что вы думаете о нашей гвардии?

Капитан заметно напрягся. Вопрос был странный, неуставной.

— В каком смысле? — переспросил он.

— В смысле боеспособности, — ответил князь.

— Я думаю, что победа над Наполеоном говорит сама за себя, — дипломатично ответил Соколов.

— Мне докладывали, что вы как-то упоминали, что в гвардии не продвинуться, если вы не графский сын, — сказал Николай Павлович и пристально посмотрел на капитана, проверяя его реакцию. Соколов немного смутился, но взгляда не отвел.

— Я сказал это, радея о пользе отечеству, — ответил он.

— А вы разве не знали, что такие речи мне докладываются, и может быть не только мне. Всегда найдутся доброхоты, знаете ли, — усмехнулось его высочество.

— Знаю, — хмуро ответил капитан.

— Не буду ходить вокруг да около, — сказал князь. — Я и сам так думаю, и ваша способность критически мыслить это одна из причин, по которой вы здесь находитесь.

— А какова другая причина? — поинтересовался капитан.

— Ваши заслуги, — ответил князь. — Я навел о вас справки: попав в гвардию, вы отличились под Бородином. Под Кульмом и во Франции вы проявили себя как знающий свое дело командир. Сослуживцы вас недолюбливают за прямоту и за ваши взгляды, верно? — скорее утвердительно спросил его высочество.

— Я не нахожу нужным скрывать свои взгляды, — ответил Соколов.

— Хорошо, — сказал князь, — а теперь перейдем к делу, для которого я вас позвал. Хочу еще раз повторить, что разговор этот конфиденциальный и о нем никто не должен знать, включая ваше непосредственное начальство.

Капитан кивнул в знак согласия и его высочество продолжил: – Я хочу создать канцелярию, которая будет заниматься сбором информации в империи и за границей. Разной информацией: о чиновниках, политиках, армейских и прочих чинах, а также оценкой политической ситуации, численности армии и флота, его вооружения, намерений и интересах влиятельных людей. Пока я планирую группу в человек двадцать, а далее посмотрим. Я желал бы, что бы вы, капитан, возглавили эту канцелярию, а также озаботились подбором верных и толковых людей. Не думайте, что я предлагаю, дело недостойное чести офицера. Наоборот работа этой канцелярии принесет великую пользу отечеству. Я не хочу вас принуждать, ибо чтобы преуспеть, вы сами должны хотеть этого, — его высочество умолк и вопросительно взглянул на офицера.

— Я так понимаю, ваше высочество, что эта канцелярия не будет официальной? — спросил Соколов, еще раз подтвердив, что князь в нем не ошибся.

— Да, не будет, — ответил Николай Павлович. — Я понимаю, вас интересует, знает ли об этой затее император? Так вот, он тоже о ней не знает. Я верный слуга и брат его величества, и давал присягу служить императору. Канцелярия как раз и создается, чтобы охранять интересы императора и империи. Так что, как я уже говорил, я не предлагаю вам нечто недостойное чести офицера.

— Тогда я согласен, — ответил капитан.

— Хорошо, — кивнул князь, тогда обсудим детали.

Глава 19

17 апреля 1818 года, я стал отцом. Мальчик был наречен Александром, и в будущем должен был стать императором Александром II. Это событие ещё сильнее привязало меня к этому миру. В моем родном XXI веке, я был холост, и детей у меня не было. Но видимо мне пришла пора, так как я был счастлив в семейной жизни. И рождение первенца лишь усилило это счастье. Я отчетливо понимал, что мне повезло. Ведь, как поется в песне: короли не женятся по любви, и мой брак был, прежде всего, политическим. Браки моих братьев – Александра и Константина не были счастливыми. Жена Константина попросту сбежала от него назад к родственникам в Кобург. Поэтому наши с Шарлоттой любовь и взаимопонимание не были сами собой разумеющиеся, а скорее исключением. В жизни великого князя было много плюсов, но основным я считал относительную приватность. Я не находился в свете прожекторов, как мой брат Александр и его жена Елизавета. Конечно, я тоже был публичной фигурой, но гораздо менее значимой, чем мои старшие братья.

Рождение сына, и единственного будущего наследника престола, укрепили мои позиции в семье. Теперь я был не только семейным и независимым, но и отцом будущего наследника. Я прямо-таки почувствовал, что даже моя маман, Мария Федоровна, стала относиться ко мне с большим уважением, как к взрослому, что ли. А буквально через год я получил дальнейшее подтверждение повышения моего статуса. Подтверждения, которого я ожидал и к которому готовился. Но я немного забегаю вперед.

После окончания войны в Александре, что-то надломилось. Он часто выглядел усталым и рассеянным. В нем не было той энергии и напора, которые помогли ему победить Наполеона. Может, сказалось усталость от войны, ведь его царствование совпало с Наполеоновскими войнами. Может, сказалось разочарование реформами, проведенными вначале его правления. Я знал, что власть тяготит его и был готов к разговору, который произошел в дальнейшем.

Этот июльский день 1819 года я запомнил навсегда. Был ясный летний день, даже немного душный. За неделю до этого я вернулся с бригадных учений и был занят делами, отложенными за время моего отсутствия. Александр предупредил, что приедет к нам на обед. Он иногда приезжал пообщаться. Шарлотта оказалась прекрасной хозяйкой, и брату импонировала наша атмосфера семейного счастья и вообще молодости, которая воцарилась в Аничковом дворце.

Пообедав, мы перешли в малую гостиную, где и состоялся сей памятный разговор. Сначала Александр похвалил меня за хорошо организованные учения. Потом добавил, что завидует нашему семейному счастью. При этом он указал на живот Шарлотты, которая снова была беременна. После чего произнес, глядя мне в глаза:

— Александр, есть знак благодати божьей, символ благополучного продолжения царского рода, — сказал он. Поэтому по общему моему и Константина решению престол перейдет к тебе и твоему потомству. Я же считаю своим долгом отречься от правления с той минуты, как почувствую сему время.

— А как же Константин? — воскликнул я, делая вид, что поражен словами брата.

— Константин, сам мне сказал, что имея природное отвращение к сему месту, решительно не хочет мне наследовать на престоле, — ответил брат.

— Но как ты себе это представляешь? — спросил я. — Ведь для всех Константин и есть официальный наследник престола – цесаревич. Как это воспримут придворные и армия. Ведь по закону они должны присягать Константину, а не мне.

— Я издам соответствующий указ, а Константин подпишет отказ от своих прав на престол. В свое время, мы этот указ обнародуем, — ответил Александр.

— А ты говорил об этом с матушкой? — спросил я, играя растерянность.

— Я рассказал ей об этом моем намерении. Она, так же как и я, считает, что Александр есть прямое указание на то, что твои потомки должны занять престол. Поэтому она согласна с моим решением.

Я посмотрел на Шарлотту и увидел у нее в глазах слезы. Она понимала, что становясь цесаревичем, я становлюсь фигурой официальной, и это означает конец нашему тихому семейному счастью. Она никогда не стремилась стать императрицей, напротив, она очень сочувствовала Елизавете Алексеевне, жене Александра, которая вынуждена была нести бремя официальных церемоний, несмотря, на свое слабое здоровье.

— Не переживай ты так, — ласково сказал брат Шарлотте, видя насколько она расстроена. Пока еще я император, — он усмехнулся, и у Никса есть время подготовиться, так что вашему счастью ничего не угрожает.

Брат был довольно закрытым и противоречивым человеком, поэтому я не знал точно, что с ним происходит и каковы на самом деле его мотивы. Помня, что межвластие после смерти Александра началось из-за того, что завещание императора и отречение Константина хранились в секрете, я выторговал у Александра обещание, что будет составлен официальный акт отречения Константина от прав на престол, а также назначение меня наследником. Акт этот должен был составлен в нескольких экземплярах, и храниться, в том числе, и у меня и у Марии Федоровны. Почему-то Александр не хотел обнародовать сей акт. Может он боялся, что кто-то в придворных кругах воспользуется этим и уберет его с трона. Не знаю. Как я уже упоминал, брат был скрытным и непоследовательным человеком.

Глава 20

Агнесс с помощью служанки украшала рождественскую елку. На подносе были разложены яблоки, золоченые орехи, конфеты и ленты. Служанка подавала украшения, а Агнесс развешивала их на елке. Рождество 1819 года обещало быть снежным. Ночи стояли морозные, что аж деревья во дворе и оконные рамы жалобно потрескивали. Но в доме было тепло, даже жарко от горящего камина. Два года назад она и предположить не могла, что останется в России, которая станет её новым домом.

Приехав в Россию, в свите великой княгини Александры Федоровны, Агнесс, вскорости, должна была уехать назад в Пруссию, но на одном из званых вечеров она познакомилась с молодым гвардейским поручиком Карлом Гофманом, из остзейских немцев и осталась в России. Молодой офицер влюбился с первого взгляда, и Агнесс не устояла перед его натиском. Карл происходил из довольно богатого помещичьего рода и был принят при дворе, благодаря семейным связям и знакомству с великим князем Николаем. Вскоре после свадьбы молодые уехали в Москву, новое место службы, уже капитана Гофмана.

Шарлотта, то есть Александра Федоровна, привезла с собой обычай рождественской елки в Россию. Вечнозеленое дерево впервые нарядили в канун Рождества 1817 года в московском Кремле, где проводила зиму в том году императорская семья, специально для Шарлотты. Этот обычай быстро переняли в обеих столицах.

Агнесс очень понравилась Москва, с её степенно-размеренной жизнью. Звон колоколов на праздники, посещение знакомых, или тихие вечера с любимым. Была в этом какая-то патриархальность, которая была близка Агнесс, воспитанной в семье военного.

«Интересно, каким он будет новый 1820 год» – подумала Агнесс, «и кого он принесет: мальчика или девочку?». Девушка улыбнулась своим мыслям и погладила свой живот.

Глава 21

— Важно не только лично передать хану мое послание, но и разузнать какими товарами там торгуют, каково ханское войско, возможно ли перебросить через пустыню войска без потерь и каковые маршруты для сего потребны. Вдобавок, ежели удастся, разузнайте о судьбе русских пленных. Но это по обстоятельствам. Генерал шагал взад и вперед перед штабс-капитаном Муравьевым, волнуясь за предстоящую операцию. — Впрочем, именно поэтому я выбрал вас, ибо в первую очередь ваше умение нравиться и находить общий язык с местными племенами должны стать серьезным преимуществом.

— Господин генерал, — ответил капитан. — Цели миссии мне ясны. Каковые средства будут мне предоставлены для похода? Ведь для того чтобы пересечь пустыню, мне надобно будет заплатить местным туркменам, да и на подарки хану и его приближенным требуются средства немалые.

— Вам будут выделены все нужные средства для осуществления вашей миссии. Я уже отдал приказ штабному казначею. В Баку вас будет ждать корабль, который доставит вас Ленкорань, где вы сможете договориться с местными племенами и присоединиться к одному из караванов в Хиву. Корабль доставит вас на восточный берег Каспия, откуда вы с караваном отправитесь далее. Корабль будет вас ждать полгода, после чего вы будете считаться погибшим. Как вы понимаете, ваша миссия неофициальная и ежели вас постигнет неудача, и вас посадят в тюрьму или казнят, спасти вас будет невозможно. Государь не может потерять лицо от наших неофициальных действий. Генерал умолк, и лишь его небольшие, яркие глаза, сощурившись, смотрели на капитана, пытаясь уловить его реакцию.

— Я осознаю эту опасность, ваше превосходительство, — ответил Муравьев, — но, так же как и вы, я считаю, что нам необходимо опередить англичан, и обезопасить южные рубежи империи. Во что бы то ни стало, — подчеркнул он.

— И еще, — добавил Ермолов. — Когда вы будете говорить с ханом или его приближенными, не бойтесь льстить. Не рассматривайте лесть и подхалимство с европейской точки зрения. У азиатов она в порядке вещей, так что никогда не бойтесь с ней переборщить.

— Я приложу все усилия, дабы наладить отношения с Хивинским ханством, — ответил Муравьев.

— Я знаю, — ответил Ермолов. — Ну, храни вас господь, — он перекрестил капитана и похлопал его по плечам. До скорой встречи, сказал он на прощанье и улыбнулся.

— Буду рад вновь видеть ваше превосходительство, — капитан улыбнулся в ответ, но тут же, по-военному четко прибавил: – разрешите исполнять? — и козырнул.

— Исполняйте, штабс-капитан, — ответил генерал и козырнул в ответ.

Муравьев развернулся, и четким строевым шагом покинул кабинет наместника. А Ермолов еще долго ходил взад-вперед, о чем-то размышляя. Капитан, выйдя из губернаторского дома, направился к штабному казначею, для получения необходимых средств, ибо через два дня он должен был отбыть в Баку, присоединившись к казачьей сотне, которая тоже направлялась в те края.

В утро отъезда вы могли застать молодого человека в недавно отстроенном православном храме, в центре Тифлиса. В церкви было тихо и темновато. Все еще пахло известкой и краской. Капитан стоял в углу и молился за успех экспедиции, так как шансы вернуться у него были очень сомнительными.

Впрочем, для молодого офицера эта была не первая секретная экспедиция. В свои двадцать четыре года он имел за плечами огромный боевой и дипломатический опыт. Николай Николаевич Муравьев родился в семье генерал-майора, создателя Московского училища колонновожатых, готовившего штабных офицеров. Будучи юношей, он увлекался масонством и даже успел побывать членом тайного общества. Правда, после увиденного за войну, его идеализм постепенно улетучился. Военную службу он начал в семнадцать лет – колонновожатым при штабе императора. Воевал под начальством генералов Толля и Милорадовича в Отечественной войне и участвовал в Заграничном походе русской армии. Отличился во всех значимых сражениях этой войны, в том числе под Бородино и Дрезденом. В 1816 году он был командирован на Кавказ, к генералу Ермолову. Так как он был квалифицированным военным топографом и знал татарский язык, он совершил ряд секретных экспедиций в Персию, под видом мусульманского паломника, дабы разведать пограничные территории на случай войны. После чего был отправлен в Персию уже в составе чрезвычайного посольства, для ведения переговоров. Поэтому выбор генерала Ермолова был не случайным, ибо, если кто и мог попасть в Хиву и вернуться оттуда живым, так это капитан Муравьев.

Капитану предстояло, переодевшись кочевником проделать восемьсот километров через пустыню, чтобы передать послание Ермолова Хивинскому хану. И это несмотря на недавнее предупреждение от южного владыки, что любой русский, который окажется во владения Хивинского ханства будет немедленно казнен. Неверных в Хиве не любили, ну разве что в качестве рабов. Но империя была заинтересована в налаживании торговли с далеким ханством, так же как и в прекращении набегов кочевников на свои южные границы, и ради этого стоило рисковать.

Месяц капитан провел в туркменских кочевьях, пока ему не удалось договориться с одним из племен, что он присоединится к их каравану, идущему в Хиву. Было решено, что он будет путешествовать под видом туркмена Мараг Бега. И хотя люди в караване знали, что он русский, за сорок золотых монет, они согласились закрыть на это глаза. И все же опасность быть раскрытым была очень велика, и поэтому, молодой офицер не расставался с парой пистолетов, спрятанных под одеждой. Наконец, в конце сентября, когда жара начала немного спадать, а ночи стали прохладными, караван тронулся в путь.

Поход через пустыню проходил без особых происшествий, не считая паразитов которые прямо-таки кишели в одежде. Одежду клали днем на раскаленный песок, но это мало помогало. Вдобавок вся одежда пропиталась запахом пота и дымом костров, но Муравьеву, привыкшему к воинским тяготам, это не доставляло особых неудобств. Он был полон впечатлений от увиденного, и по вечерам, тайком, вел дневник, куда записывал все увиденное за день.

Но, когда до Хивы осталось всего пять переходов, счастье изменило капитану. Когда они ушли с дороги, пропуская большой, в тысячу верблюдов караван, один из купцов, видавший его мельком в Баку, узнал его и указал на него пальцем. О чем он говорил, Муравьев не слышал, но страх мерзким холодком разлился по его жилам. Другие торговцы и погонщики подошли к туркменам из его каравана и напрямую спросили кто он такой. Но глава каравана, как ни в чем не бывало заявил, что дескать да, он пленный русский и они везут его на продажу в Хиву. Торговцы заулыбались и закивали головами в знак одобрения. На этом инцидент был исчерпан и через пять дней на горизонте, наконец, показались белые стены и голубые минареты Хивы.

Остановившись в ближайшем к Хиве караван-сарае капитан послал двух человек впереди себя, дабы известить хана и местное начальство о своем прибытии в качестве российского посла. Между тем он, наконец-то, тщательно умылся и переоделся в свой парадный мундир, чтобы предстать перед хивинцами как официальное лицо. Через несколько часов к караван-сараю подъехали двое всадников в богато расшитых халатах. Один из них был низкий с обезьяньей мордочкой под большой белой чалмой, а второй высокий и дородный, с рыжеватой бородой. Главным оказался высокий, который оказался офицером ханской армии. Он и сообщил русскому послу, что хан примет его завтра, а пока попросили его подождать в небольшой крепости неподалеку.

На следующий день молодой офицер обнаружил, что его обманули и никакой аудиенции ему не назначено. Ему запретили выходить из крепости, для чего у ворот была выставлена усиленная стража. Капитан понял, что он попросту арестован, и может быть казнен, буде на то ханская воля. А в ханском дворце, между тем, кипели нешуточные страсти. Одни советники призывали правоверного владыку казнить неверного, другие же, опасаясь мести русского императора, советовали с ним встретиться и узнать, чего же хотят эти русские. Время на востоке течет медленно, и капитан провел под арестом полтора месяца. И только когда он уже задумал бежать, переодевшись кочевником, ему, наконец, сообщили, что владыка хивинский готов его принять, правда, не уточнили когда…

Но все-таки через два дня ворота крепости со скрипом открылись и капитан, щурясь от яркого солнца, последовал в середине почетного конвоя в Хиву. После пыльной и грязной крепости, где он провел последние семь недель, город поразил его своим великолепием. Множество садов, среди которых белели дворцы вельмож и голубые изразцы мечети, сверкающие на утреннем солнце бирюзовыми бликами, выглядели как драгоценная шкатулка посреди монотонной желтизны пустыни. Приезд русского посланника произвел фурор среди местных жителей. Многие окружили конвой, чтобы посмотреть на чужестранца в русской офицерской форме. Детвора бежала позади и когда капитана ввели в его новые апартаменты неподалеку от ханского дворца, они даже попытались войти вовнутрь, но были безжалостно отогнаны конвоем. Среди глазеющей толпы Муравьев различил русские лица. Несчастные рабы снимали перед ним шапки и шепотом умоляли сделать что-то для их освобождения.

Передав во дворец послание и подарки от генерала Ермолова, через два дня капитан дождался-таки аудиенции. Как и два дня назад, по пути в ханский дворец толпа густо усеяла крыши, наблюдая за диковинным послом. Пройдя три грязноватых двора, Муравьев очутился в еще более грязном дворе, поросшем травой. Посреди двора стояла ханская кибитка, которая и служила резиденцией местного владыки. Хивинский владыка оказался громилой, хотя и с приятной наружностью. Одет он был в красный халат, сшитого из привезенного послом русского сукна. Этим хан подчеркивал, что подарок пришелся ему по душе, и он дружески расположен к его дарителю, что было обнадеживающим началом. Муравьев поклонился, не снимая шапки, и молча стоял, ожидая когда хан заговорит первым. Тот осматривал его цепким взглядом несколько минут, после чего произнес:

— Добро пожаловать посланник. За чем ты приехал, и какую имеешь просьбу до меня?

За время своего заточения капитан имел много времени, чтобы продумать свою речь, и поэтому, по-восточному цветасто ответил:

— Счастливой Российской империи, главнокомандующий над землями, лежащими между Черным и Каспийским морями, имеющий в управлении своем Тифлис, Ганжу, Грузию и другие земли, послал меня к вашему высокостепенству, для изъявления почтения своего, и вручения вам письма в благополучное время писанного.

— Я читал письмо его, — коротко ответил хан.

— Я имею также приказание доложить вам о некоторых предметах изустно, я буду ожидать приказания вашего для докладу об них. Когда угодно будет вам выслушать меня, теперь или в другое время?

— Говори сейчас, — ответил Хивинский владыка.

— Император всероссийский желал бы развития взаимовыгодной торговли между нашими государствами, — объяснил Муравьев. — Для чего на восточном берегу Каспийского моря строится гавань для купеческих кораблей. Путь от гавани до Хивы вдвое короче нынешнего, но требуется добро вашего высокостепенства на проход караванов по этому пути. В гавани ваших купцов всегда будут ожидать любые товары, которые вы пожелаете.

— Хотя справедливо, что нынешняя дорога гораздо долее предложенной вами, но прибрежные же туркмены враждебны мне, и потому караваны мои подвергаться будут опасности быть разграбленными, и потому я не могу согласится на сию перемену, — ответил хан. Но молодой офицер был готов к такому повороту событий и поэтому ответил:

— Вступивши в союз с нами, ваши враги станут нашими врагами. Его высокопревосходительство, Кавказский главнокомандующий приказал просить у вас доверенного человека, с которым он мог бы обсудить все выгоду от союза нашего.

— Я пошлю с тобой хороших людей, и дам им письмо к главнокомандующему. Я сам желаю, чтобы между нами утвердилась настоящая и неразрывная дружба, — ответил хан. На этом аудиенция окончилась.

Уезжая назад с хивинскими послами, среди огромной толпы провожавших Муравьев заметил кучку русских рабов с печальными лицами. С появлением капитана у этих несчастных появилась надежда на вызволение из неволи. Русские невольники смогли передать Муравьеву записку в стволе ружья, отданного им в починку. Из записки он узнал, что всего в Хиве находится около трех тысяч русских невольников, которые подвергаются жестокому обращению и унижениям со стороны своих хозяев. Они надеялись, что капитан донесет эти сведения до государя, который, наконец, сможет их вызволить. Эти лица еще долго снились капитану, и он поклялся себе, сделать все возможное для их освобождения.

После мерзлых ночей в пустыне, в середине декабря, Муравьев, наконец, увидел вожделенный залив Каспийского моря и стоявший на якоре русский корвет. Когда от корабля отделилась шлюпка, чтобы забрать его, сердце капитана громко стучало – он вернулся.

Глава 22

Летом 1820 я совершил поездку на Кавказ, дабы ближе познакомиться с генералом Ермоловым и увидеть край, которым он управлял методом кнута и пряника. Ермолова называли «проконсулом Кавказа» за его независимость и жесткость. Генерал имел в своем распоряжении значительные силы и был фигурой легендарной. Участник всех крупных сражений Наполеоновских войн, он прославился своей храбростью и независимым нравом. Сторонник всего русского – он был очень популярен в армии и либеральных кругах, из-за чего уже успел подвергнуться опале. Но благодаря своим способностям и энергии его снова призвали на службу, на этот раз на Кавказ.

Кавказская война только разгоралась. Территории эти были относительно недавно присоединены к России и народы их населяющие, веками привыкли жить в постоянных войнах друг с другом и набегами на соседей. Османская и Персидская империи только номинально контролировали эти территории и многочисленные кавказские племена были фактически независимы, если хаос, царящий там, можно было назвать независимостью. Часть племен добровольно перешла в русское подданство, ища защиты от более сильных соседей, а часть перешла к империи в результате войн с Персией и османами. Многие племена приняли русское подданство лишь номинально, надеясь на то, что как и прежде никто не будет вмешиваться в их устоявшийся уклад жизни. Но империя была заинтересована в порядке, и племена привыкшие жить в постоянном хаосе войны и кровавой мести, вскорости увидели, что их привычный устой жизни нарушен. Русские войска пресекали набеги племен друг на друга и изымали часть земель для передачи их другим племенам или русским поселенцам. Поэтому, часть местной верхушки была недовольна властью империи и присутствием «неверных» на их территории и подстрекали других против России. Вдобавок Персия и Турция, не без помощи англичан помогали недовольным имамами и оружием, надеясь урвать свой кусок. Гористая территория идеально подходила для ведения партизанской войны, ибо позволяла небольшими силами наносить урон гораздо более сильному противнику.

Прибыв на Кавказ и оценив обстановку Ермолов написал государю, что Кавказ представляет собою крепость населенную полумиллионным гарнизоном. И дабы овладеть ею надобно вести планомерную осаду. Что он и сделал, постепенно продвигая русские форпосты в горы и выселяя наиболее непримиримых на равнины под надзор русских гарнизонов. Широко практиковалось взятие заложников из семей старейшин для пресечения возможных восстаний. С другой стороны был и пряник в виде гарантии спокойствия и послабления в налогах для тех, кто сидел тихо.

Мне было интересно на месте оценить обстановку и насколько действенной оказалась стратегия прославленного генерала. Мой реципиент Николай, после восшествия на престол сменил Ермолова, но Кавказская война на этом не прекратилась, наоборот она вспыхнула с новой силой и стоила России огромных жертв. Ермолов же, несмотря на крутые меры, принятые им на Кавказе снискал уважение местных племен, которые ценили силу и то, что генерал держал свое слово, что было нечастым явлением на Кавказе.

Генерала я встретил в Тифлисе, в его штаб-квартире, где и провел четыре дня, после чего посетил несколько местных аулов и недавно построенную крепость Грозную, которая в будущем, которое я знал, превратится в город Грозный. Меня сопровождали два эскадрона, поэтому я чувствовал себя в безопасности, но проезжая по узким горным дорогам, через небольшие речки, где вокруг растет дремучий лес, мы всегда были начеку. Крепость была довольно большой, и в ней находился внушительный гарнизон. Грозная была настоящей горячей точкой, так как она служила форпостом для усмирения Чечни. Горцы часто обстреливали ее, но уважительно делали это издали. Так что имя свое крепость оправдывала.

Ермолов оказался фигурой колоритной. Выходец из бедной дворянской семьи, он не получил хорошего образования, как многие гвардейские офицеры, зато он обладал двумя очень ценными качествами: здравым смыслом и настойчивостью. Он умел, как говорят: зрить в корень, быстро вникая в суть проблемы и часто находя выход из критических ситуаций. Генерал был из той породы людей, которые превратили княжество Московское в Российскую империю. Империя была для него не пустым звуком, а смыслом жизни.

Алексею Петровичу понравилась мысль о создании Генерального штаба для планирования боевых действий с потенциальным противником и развертывания резервов. Поэтому он согласился на мою просьбу принять у себя капитана Гофмана и группу его офицеров, которые были отобраны мною из офицеров Измайловского и Егерского полков, как костяк будущего Генштаба, для ознакомления с нашими южными границами. Ермолов даже пообещал поделиться своим немалым опытом и дать капитану в сопровождающие полковника Муравьева.

С полковником Муравьевым я имел честь познакомиться в Тифлисе, во время моего визита. Всего полгода назад он вернулся из экспедиции в Хиву, став одним из первых европейцев посетивших Хиву не в качестве раба. Он был всего на два года старше моего реципиента, и младше меня настоящего, но, несмотря на столь юный возраст, он уже многое успел повидать. Полковник уже несколько раз побывал в Персии и прекрасно знал все расклады южного соседа. Поэтому я не мог пожелать более компетентного сопровождающего капитану Гофману. О предстоящей войне с персами знал лишь только я, но те, кто служили на Кавказе и имели глаза и уши знали насколько зыбок мир с нашим южным соседом. Впрочем, это было хорошо, ибо позволяло надеяться, что нас не застигнут врасплох.

Расстались мы с генералом довольные друг другом. В разговоре с ним я был сердечен и деловит, спрашивая конкретные вопросы и проявляя неподдельный интерес к опыту маститого вояки. Я пообещал прислать Ермолову несколько инженеров, выходцев Путейного института, коим я заведовал. На Кавказе хронически не хватало компетентных специалистов и десяток инженеров и топографов были значительным подспорьем для Кавказского корпуса. Со своей стороны Алексей Петрович обещал всяческое содействие моим людям, кои будут командированы на Кавказ, без излишнего афиширования этого факта. Хотя Петербург был далеко, доброхотов делающих карьеру на доносительстве на Кавказе хватало.

Помимо поездки на Кавказ, 1820 год принес мне встречу с двумя легендарными гениями, имена которых и в XXI веке знает каждый, а именно с Пушкиным А. С. и с Лобачевским Н. И.

С Александром Сергеевичем я познакомился весной 1820 при довольно неблагоприятных обстоятельствах. Содержание некоторых его стихотворений было прямо или косвенно направлено против Аракчеева, всесильного фаворита моего брата и против самого Александра. За такие дела ему светила Сибирь. Я не припоминал, чтобы Пушкин был сослан в Сибирь, в истории, которую я знал, но на всякий случай решил перестраховаться и замолвить о нем словечко перед моим братом.

Когда Александр приехал навестить нас в Аничков дворец, в послеобеденной беседе я упомянул о Пушкине, прося Александра отменить приговор. Что он, мол, истинный талант, посетовал на его юность. Кто ж, мол, в юности ошибок не делает. Сказал также, что как император, брат может быть милостивым, и, что усвоив сей урок, г-н Пушкин станет преданнейшим слугой его величества. Александр обещал подумать. Но в итоге поэт был сослан на юг, в Кишинев[8]. Мой брат был изрядным византийцем.

В связи с этим и состоялась моя первая встреча с поэтом. Было немного странным говорить с ним о его творчестве, зная некоторые его еще не написанные произведения. Я посоветовал ему быть более осторожным в суждениях и дал ему рекомендательное письмо к Ивану Никитичу Инзову, наместнику в Бессарабии. Я также выразил надежду, что его ссылка будет недолгой, и пообещал еще раз замолвить за него слово перед Александром. На том мы и распрощались.

Встреча с Лобачевским состоялась, когда я был в Казани, в связи с открытием факультета механики. Как я уже упоминал, одна из моих должностей состояла в инспекции Императорских училищ. Дело было в том, что моя должность не была точно означена, и заключалась именно в инспекции. Но это давало мне возможность инспектировать высшие учебные заведения России, коих было менее десятка, а также примечать и отбирать наиболее талантливых студентов и профессоров. Помимо меня существовало Главное Правление Училищ, которое заведовало этими учебными заведениями, одобряло или запрещало программы обучения, а также исполняло и мои функции по инспекции.

У брата я выпросил средства на создание факультета механики на 10–12 студентов. Это, кстати ярче всего свидетельствует о размерах большинства новооткрытых университетов. Николая Ивановича я планировал на роль декана этого факультета, вдобавок к физико-математическому факультету, деканом коего он уже являлся. Незадолго до моего приезда, в Казанском университете была проведена ревизия, после которой было изгнано несколько «либеральных» профессоров и уехали все иностранные преподаватели. Зато была создана кафедра богословия и введена цензура. Благо Лобачевского не тронули, и даже сделали деканом.

С Николаем Ивановичем мы довольно подробно обсудили предметы, коими факультет будет заниматься, а также договорились о том, что в студенты можно и нужно принимать талантливых ребят из мещан или крестьян, кои уже отучились в училище.

Лобачевский также показал мне лаборатории и познакомил с наиболее перспективными студентами. В свои двадцать семь лет, это был необычайно серьезный и ответственный человек, и прекрасный организатор. Уезжая из Казани, я увозил с собой список приборов и инструментов, которые заказал Николай Иванович. Со своей стороны я попросил его держать меня в курсе технических новинок, если оные появятся. Забегая вперед, скажу, что этот крошечный факультет стал основой будущего Казанского политехнического института. Но это было далекое потом.

Глава 23

Визитом великого князя Михаил Михайлович Сперанский был удивлен до чрезвычайности. Он только недавно приехал в Петербург, где дожидался приезда императора. В Петербурге он не был целых девять лет, с тех пор как попал в опалу и был сослан в Пермь. С тех пор настроение государя поменялось, и Михаил Михайлович успел побывать и Пензенским и Сибирским губернатором. Но даже по прибытию в Петербург он не знал: прощен ли он полностью, и что его ожидает далее. Поэтому визит Николая Павловича был ему не понятен, а потому удивителен. Тем более, что не он ехал к его высочеству, а его высочество ехал к нему.

Наскоро облачившись в парадный мундир, г-н Сперанский распорядился насчет обеда. Квартира, где он обосновался, занимала целый флигель небольшого особняка, но из слуг Михаил Михайлович имел только кухарку, которая и побежала на кухню.

Князь вошел в сопровождении двух егерей, которые остались у входа. Поздоровавшись с гостем, г-н Сперанский пригласил его в гостиную, где они могли побеседовать приватно. Первым начал разговор князь:

— Как вам Петербург, после столь долгого отсутствия, Михаил Михайлович? Вижу, что вы уже обжились.

— Благодарю вас, ваше высочество, — ответил г-н тайный советник. — Петербург, как всегда прекрасен.

— Вы, наверное, удивились моему приходу, а между тем я ожидал вашего приезда, чтобы с вами встретиться.

— Я счастлив быть полезным вашему высочеству. Вы пришли по поручению императора?

— Отнюдь. Здесь я как частное лицо. А поэтому, если вас не затруднит, можете называть меня по имени-отчеству.

— Хорошо, Николай Павлович.

— Я хотел встретиться с вами ранее, но, увы, обстоятельства этого не позволяли. А между тем у меня накопилось много вопросов, которые я хотел бы с вами обсудить приватно.

— Что бы вы хотели узнать, Николай Павлович?

— Я читал ваш гражданский и уголовный кодексы. А также предложения о судебном и губернском устройствах. И я хотел бы знать, желаете ли вы продолжить дело вашей жизни? Под моим присмотром конечно.

— Насколько я понимаю это лично ваше желание, но желает ли этого государь? — осторожно поинтересовался Сперанский.

— Г-н тайный советник, я не открою вам тайну, если скажу, что идеи вашего кодекса сегодня не популярны. Но это не значит, что они не будут востребованы завтра. А когда они станут востребованы, они должны быть четко изложены на бумаге и готовы к реализации, дабы не упустить время.

— А разве я уже не излагал их на бумаге, вы же сами упомянули, что читали мое уложение.

— Но я не со всем согласен. Я обсуждал ваше уложение с несколькими сведущими людьми, в том числе и с моим учителем, профессором Михаилом Андреевичем Балугьянским. И хотел бы, чтобы присоединились к нам в создании нового уложения на основе вашего кода.

— И как вы себе представляете новое уложение?

— Менее либеральным, чем ваше. Для вашего уложения время еще не настало. Большинство народа безграмотно и бедно, а вы хотите сразу сделать из них граждан. А как это воспримет дворянское сословие? Ведь потому ваш проект и остался на бумаге, что большинство воспримут его реализацию в штыки. Я же вижу Россию двигающейся постепенно по пути реформ. Поэтому первый шаг должен быть такой кодекс, который охранит частную собственность, где, кстати, должно быть заявлено, что человек не является имуществом, со всеми правовыми последствиями.

— Значит ли это, что вы поддерживаете освобождение крестьян, ваше высочество?

— Да поддерживаю, господин тайный советник. Впрочем, и государь согласен с этой идеей. Но, как я уже говорил, всему свое время.

— Ваше высочество, а ежели государь не одобрит эту затею?

— Я поговорю с императором. Скажу, что хотел бы воспользоваться вашим опытом и поучиться у вас праву. Думаю, эту мою просьбу государь удовлетворит. Таким образом мы сможем видеться и обсуждать кодекс. Иногда при наших встречах будет присутствовать Михаил Андреевич и другие сведущие люди, дабы вместе обсуждать наиболее важные постулаты. Кстати, это не должно помешать вашей службе его величеству. Я не спешу, и время у нас есть. Насколько я знаю, государь милостиво соизволил дать вам аудиенцию. Надеюсь, что он найдет достойное применение вашим способностям, ибо я знаю, что вы верный его слуга.

— Благодарю вас, Николай Павлович. Буду рад служить его величеству и вам.

— Тогда до скорой встречи, Михаил Михайлович.

Гость ушел, так и не отобедав. А Михаил Михайлович Сперанский еще долго задумчиво смотрел в окно, вслед отъехавшей карете.

Глава 24

В 1821 году я дважды наведывался в Москву. Оба раза я встречался с Карлом Гофманом, бывшим гвардейским лейтенантом, которого я перевел в Москву. Карл Константинович служил в Измайловском полку, коим я командовал. Среди собратьев офицеров он отличался сдержанностью, педантичностью и дисциплиной. Кроме всего прочего он был хорошо образован и умен. Гвардейская братия в послевоенные годы утратила дисциплину и умение. Официально было разрешено приезжать на учения во фраках. Офицеры петербуржских полков много времени проводили на паркетах гостиных и мало в казармах. Солдатским бытом они мало интересовались, впрочем, как и планом учений, в которых учувствовали. Зато они умели отлично маршировать и неплохо танцевали. И эта была гвардия, теоретически, элита российской армии. Людьми они были храбрыми, порой отчаянными, но профессионалами они были плохими. Поэтому часто и воевали большой кровью. Иногда я думал, что Александр сознательно ослабляет гвардию, дабы ослабить потенциальную оппозицию. Ибо в гвардии были сильны либеральные настроения. «Интересно, — думал я, — многие из вас за свободу, равенство, братство. А вот если бы брат решил освободить ваших крепостных и раздать им вашу землю, были бы вы „за“ тогда? Или это экзальтированные мечтания?»

В моем Измайловском полку меня считали строгим и придирчивым и особенно не любили. Так как я запретил появляться на учениях во фраке, а также заставлял офицеров исполнять свои прямые обязанности, то есть заниматься обучением и снабжением солдат. Кстати простые солдаты это оценили сразу. До этого с ними занимались в основном шагистикой, а за малейшие нарушения били, или сажали в карцер. Я же запретил телесные наказания, а также следил за тем, что бы солдаты больше времени проводили на стрельбище. Со временем часть недовольных офицеров отсеялась по желанию и без оного. Некоторые перешли в другие полки. На их место я набрал новых, зачастую менее знатных. Но именно такие люди видели в армии возможность продвинуться, и эти свои надежды они связывали со мной. Несмотря на то что, популярности мне это не прибавило, зато появилась, хоть и маленькая, но сила, на которую я мог опереться.

Как я уже упоминал, лейтенант Гофман выгодно отличался от большинства собратьев офицеров. Была в нем военная косточка. А так, как я планировал создание Генштаба по типу еще не созданного прусского, я перевел Карла в Москву с еще двумя офицерами как начальный костяк будущего Генштаба. В течение года я довел численность этой группы до десяти человек. Я решил создать эту группу в Москве, подальше от столичных глаз. Ведь всегда найдутся доброхоты, которые доложат государю о подозрительной активности его младшего брата. И так контакты с группой капитана Соколова и с Михаилом Михайловичем Сперанским могли показаться подозрительными, хотя я и старался держать их в тайне. Но не слишком, чтобы не вызвать лишних подозрений. Поэтому тот десяток молодых офицеров, что я отобрал за год, были определены служить в Москву. В Москве уже существовало училище для колонновожатых, основанное генерал-майором Муравьевым в собственном особняке. Я же планировал создать нечто большее, чем служба квартирмейстера. Будущий Генштаб должен был комплексно заниматься разработкой планов войны с потенциальными противниками, коих у России всегда было предостаточно по всему периметру ее границ. Помимо планов военных действий и развертывания войск, обязанности Генштаба включали оценку перспективных средств вооружения, методы обучения в армии и нормативы, снабжение и так далее.

В идее о создании Генштаба, я нашел поддержку в лице генерала Ивана Федоровича Паскевича, с которым познакомился еще в Париже. Паскевич был одним из наиболее приближенных к императору генералов и пользовался полным его доверием еще со времен Наполеоновских войн. Несмотря на свои сорок лет, он имел за плечами громадный боевой опыт, воюя против французов и турок в течение пятнадцати лет, и закончив войну в Париже. Причем служил он под началом попеременно Кутузова, Багратиона, Беннигсена и Барклая де Толли командуя сначала полком, а впоследствии корпусом. Послевоенные причуды моего брата и Аракчеева вызывали у него негодование, потому что вместо боеготовности на первое место ставилась красота фронта. Во время одной из наших приватных бесед, когда он посетовал на глупости, которые творятся в армии, я и предложил ему идею создать Генштаб. Идея ему очень понравилась, и он согласился делиться опытом с молодыми офицерами, а также помог составить устав для будущего Генштаба. Имея большой опыт в логистике и планировании, он прекрасно осознавал и недостатки современной армии, и имел свежий взгляд на стратегию и тактику. Жаль, что он не мог часто видеться с офицерами, так как большинство времени проводил в Петербурге. Но для начала и этого было немало. Зная, что в начале царствования настоящего Николая, Россия воевала с Персией и с Турцией, я поставил перед молодым Генштабом задачу, спланировать сценарии операций на этом театре военных действий, а также подготовить подробные карты, проанализировать трудности с логистикой и с переброской подкреплений. За год они должны были предоставить свои рекомендации. Для этого попеременно они были откомандированы на Кавказ, благо с генералом Ермоловым, командующим в Грузии, у меня были прекрасные отношения.

Глава 25

Капитан Соколов закрыл дверь за капитаном Еремеевым и вернулся обратно в свой кабинет, где он недавно обсуждал подробности заседания столичной масонской ложи со своими двумя коллегами. Император Александр, сам в прошлом масон, с 1822 года запретил масонские ложи в империи, после того, как ударился в православие, что особенно не помешало их существованию. На основе этих лож возникло множество тайных обществ, основной целью которых было устранение крепостничества и установления более либеральных форм правления. Расследование деятельности этих обществ и занимало капитана Соколова в последний год. Так как эти общества существовали полулегально, но не тайно, то при небольшой сноровке и связях можно было легко в них проникнуть под видом либерально настроенного патриота, который желает вытащить родину из вековых оков рабства. Через пятьдесят лет, таких людей назовут провокаторами, но капитан Соколов и слова такого-то не знал, что впрочем, не меняло смысла его работы. А работа его как раз и состояла в сборе информации обо всех влиятельных сановниках империи и последующем ее анализе, а так же о планах и действиях тайных обществ и масонских лож.

За те несколько лет, что прошли со времени разговора с великим князем, группа капитана Соколова разрослась до двадцати человек, которые работали в обеих столицах, а также в Одессе, Киеве, Риге и Варшаве. За три года были собранны более тысячи досье на всех, сколь-нибудь значащих чиновников и офицеров в столице и в провинции, включая предводителей двух десятков лож и союзов. В поле зрения попадали и финансовые воротилы, и иностранные послы. Из всего этого клубка людей была устроена картотека в двух экземплярах. Один хранился на конспиративной квартире, точнее домике, на окраине Петербурга, где жил капитан Соколов, а другой, у его высочества во дворце.

Собранная картина позволяла судить о масштабах деятельности тайных обществ и об их влиянии. Сколь-нибудь значимых обществ было около десятка, но капитана наиболее беспокоили Южное и Северные общества. Южным обществом, что располагалось в Одессе, руководил полковник Пестель, и оно ратовало за освобождение крестьян и свержение монархии. Северным обществом, располагавшимся в Петербурге, руководил поручик Муравьев, и оно не было столь радикально. В основном общества состояли из молодых офицеров и этим они и были опасны, так как теоретически могли опираться на военную силу. У капитана были свои люди в десятке обществ и лож. Поэтому программы и планы этих организаций становились известны Николаю Павловичу на следующий день после их озвучивания.

Отношение к великому князю в среде офицеров было смешанное. С одной стороны он был братом императора и публично не высказывал либеральных взглядов. С другой стороны многие знали о его интересе к проектам г-на Сперанского и о его поддержке либеральных профессоров, которые оказались под угрозой увольнения из-за Аракчеевских притеснений. Все эти настроения также регулярно докладывались его высочеству.

Сегодня на стол капитана Соколова лег проект переустройства империи, составленный полковником Пестелем. Именно этот проект капитан и обсуждал с двумя членами группы. Главный вопрос, который их занимал; является ли этот проект частью заговора или это еще один бумажный продукт либеральных идей, столь популярных среди молодого офицерства. По всему выходило, что это только отвлеченный проект, но капитан считал, что заговор, это вопрос времени и попросил подчиненных усилить надзор за Пестелем и теми с кем он общается.

При их последней встрече Николай Павлович его удивил, попросив подумать, можно ли извлечь пользу из этих обществ, ежели император решится на освобождение крестьян. Кто согласится поддержать императора в его начинаниях, а для кого союз с монархией в принципе неприемлем.

Капитан взял чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернила и начал писать докладную.

Глава 26

После Венского конгресса в 1815 году в Европе наступил период реакции. Мой брат Александр был одним из инициаторов создания «Священного Союза» между Россией, Австрией и Пруссией с целью удержать существующий порядок. В самой России началась пора «закручивания гаек». Как и всякое «закручивание гаек» в истории это было довольно бесполезное занятие. Проблем оно не решало, оно лишь их отсрочивало, чтобы потом клубок проблем рванул посильнее в виде бунта или революции. Новым фаворитом моего брата стал Алексей Андреевич Аракчеев, способный и исполнительный господин. Свое предназначение он видел в служении императору, и именно его исполнительность стала бичом России в послевоенные годы царствования моего брата.

Еще мой брат очень любил парады. Это видимо был семейный дефект детей Павла I, так как и другие мои братья: Константин и Михаил очень любили шагистику. Любил её и мой реципиент. Я же никогда не испытывал восторга от ровной шеренги солдат на плацу. Так, в армии стали цениться ровность фрунта и блеск сапог, а боевая подготовка отошла на задний план. В среднем солдат отстреливал десяток пуль в год, и это если в его части не очень воровали. Такая армия могла побеждать турок и гордиться собой, но по эффективности она начала отставать от европейских армий, прежде всего от Пруссии, где как раз была в разгаре военная реформа.

Одной из странных идей Александра, было создание военных поселений. На бумаге это выглядело заманчиво. Создать военные части, которые кормили бы себя сами за счет земледелия и ремесел. А в военное время эти формирования образовывали бы стратегический резерв. На практике это оказалось бесполезной и дорогостоящей затеей. Для образования поселений, отселили крестьян, которые поколениями жили на этих землях. В поселениях ввели драконовские меры жизни. Все было под контролем начальства, даже устройство личной жизни солдат-крестьян. В итоге в этих поселениях происходили частые бунты. Экономически они себя тоже не обеспечивали и легли дополнительным бременем на бюджет. Всего к концу царствования моего брата в поселениях жило более полумиллиона человек. Увы, император видимо не слышал о разделении труда и произвел на свет еще один мертворожденный проект. В итоге поселения лишь увеличили бюджетный дефицит.

Тем временем проблемы в обществе накапливались. Проблемы, которые предстояло решать мне.

Глава 27

Дверь кареты открылась, и из неё вышел молодой человек. «Возмужал паренек» – отметил про себя Павел Дмитриевич Киселев. И действительно, за четыре года прошедшие со времени их последней встречи, молодой человек возмужал, раздался в плечах, стал мужчиной, что ли. Вслух же он сказал, улыбнувшись:

— Рад вас видеть, ваше высочество, как доехали?

Николай Павлович, а это был именно он, сердечно поздоровался с начальником штаба II армии.

— Замечательно, — весело ответил он. — Такого солнца, как на юге у нас в Петербурге не увидишь. Видимо мне чаще надо вас навещать. И действительно, лицо великого князя чуть обветрилось и загорело.

— Пройдемте в дом, Николай Павлович, — пригласил полковник, и они зашли вовнутрь. Г-н Киселев был давним знакомым его высочества. Он был хорошо принят при дворе и был доверенным лицом императора и семьи Романовых. Еще в 1810 году он сопровождал в Россию прусскую королевскую семью, где впервые и познакомился с Александрой Федоровной, тогда еще принцессой Шарлоттой. Присутствовал он и в Берлине, во время помолвки великого князя. Поэтому он считался «своим» в императорской семье.

После обеда князь с хозяином вышли на веранду, выходившую в сад, где Николай Павлович и начал разговор, ради которого он приехал.

— Я читал ваш доклад государю о крестьянской реформе, и он меня чрезвычайно заинтересовал. Я даже обсуждал его с Михаилом Михайловичем Сперанским, и он нашел многие ваши идеи созвучными его собственным.

— Я не держу свои взгляды в секрете, и я думаю, что освобождение крестьян есть наиважнейшая задача, которая увеличит благосостояние отечества. Мы не должны забывать о том, что произошло во Франции, и посему обязаны сделать все, что бы революция не случилась в империи.

— Полностью с вами согласен Павел Дмитриевич. Но мне кажется, господин Аракчеев не разделяет ваших взглядов. Как продвигается дела комиссии?

Лицо Киселева помрачнело.

— К сожалению, проект мой был положен под сукно. Меня поблагодарили за мои усилия и беспокойство, но далее обсуждения моего проекта, ничего не произошло.

— Я думаю, Павел Дмитриевич, что время вашего проекта еще придет. Я бы не терял надежды.

— Что-то определенное, Николай Павлович?

— Нет, но многие, включая императора и меня, согласны с вашими идеями, а поэтому мы должны дожидаться подходящего времени и не терять надежды. Я уверен, что нам еще многое предстоит совершить на этом поприще.

— Очень на это надеюсь, ваше высочество.

— Я также слышал о вашей обеспокоенности о близкой войне с турком. Откуда такая уверенность?

— Так турок с прежней войны очень недоволен. А ныне у них много войск на Балканах, после начала Греческой войны. Грех не воспользоваться такой возможностью. Против греков им сто тысяч войска не надобно, так что сдается мне, они найдут повод и нападут на нас. Иначе, зачем им столько войск?

— Но мы греков официально не поддерживаем. Им бы более опасаться французов или англичан.

— Так англичане и французы не спешат слать солдат, а выжидают. А напади турки на нас, англичане против не будут. Уж больно им не нравится усиление России на Балканах. Я так думаю, что и Махмуд II это знает. Английский посланник из Константинополя никуда не уезжал. Это я знаю точно. Значит, турки с англичанами ссориться не спешат.

— Да, сто тысяч солдат это сила, которую стоит опасаться.

— На этот случай мы укрепляем пограничные крепости, а также делаем запасы провианта и пороха.

— Туркам невыгодно воевать с нами имея за спиной не замиренных греков. Думаю, ежели мы не будем вмешиваться, то и войны может не быть.

— Турки все равно нападут. Уж больно они недовольны утратой Дуная. Так что лучше нам напасть загодя и застать их врасплох. Помоги мы грекам, там и сербы и болгары нам помогут. Уж больно им несладко под турком.

— А нам от этого какая польза?

— Выход на Балканы, к Проливам. Это еще ваша бабушка Екатерина желала.

— А понравится ли наш выход к Проливам англичанам и французам? Ведь Балканы еще и удержать надо.

— Я думаю, что освободив славянские народы от турок, мы приобретем в их лице верных союзников.

— Не во всем с вами согласен, Павел Дмитриевич. С такими союзниками и до беды недалеко. С военной точки зрения они слабы. И нам придется их поддерживать, а не им нас. Не уверен, что оно нам надобно.

— Так и мы пока в бой не рвемся, только границу укрепляем.

— А здесь я вас полностью поддерживаю. Кто знает, что может случиться.

Глава 28

В 1823 году я предпринял четырехмесячное путешествие на юг. За это время я успел посетить Киев, Луганск, Одессу и Крым. Отправляясь на юг, я преследовал несколько целей. Во-первых, я хотел посетить Луганский литейный завод, один из главных производителей чугуна в России. Завод был открыт еще Екатериной II, и во время Отечественной войны он был одним из главных поставщиков артиллерии и боеприпасов в стране. Но после войны завод начал чахнуть, так как спрос на боеприпасы упал, а предметов гражданского назначения в стране требовалось немного, и они в основном завозилось из-за рубежа.

Я же на базе этого завода планировал создать первый в России металлургический и промышленный комплекс, способный снабжать оружием и боеприпасами армию и флот, а также в более далеком будущем производить рельсы, вагоны и паровозы, когда придет их время. Помня, что с конца XIX века Донбасс стал этаким Рурским[9] эквивалентом в России, я планировал попросту ускорить этот процесс, пользуясь своим послезнанием. О том, что этот регион богат коксующим углем было уже известно, но большинство месторождений не было изведано, и никто еще не представлял всю важность коксующего угля, ибо в производстве использовали в основном древесину. Железо завозили в основном с Урала, так как Криворожский железорудный бассейн был открыт во второй половине XIX века и пока известен не был. Зато было местечко под названием Кривой Рог, с которого и можно было начинать изыскания. Идея заключалась в создании первого промышленного комплекса в России, наподобие тех, что сейчас создавался в Бирмингеме, который в Англии и Льеже, который в Бельгии, а позже в Рурской области в Германии.

В Луганске я осмотрел завод и окрестные шахты. С директором завода мы также говорили и насущных проблемах: отсутствии руд в округе и отсутствие спроса на «гражданскую продукцию». Обе эти проблемы я планировал решить в будущем: первую за счет Криворожского месторождения, а вторую за счет постройки железных дорог и реформы сельского хозяйства, которые потребуют большое количество металла. У завода были и свои плюсы, такие как наличие квалифицированных рабочих рук и даже школы для их обучения, а также традиции качества выпускаемой продукции.

Быт рабочих на заводе и в шахтах был ужасен. За ошибки часто налагались физические наказания. Впрочем, на уральских заводах Демидовых дело обстояло примерно так же. Учитывая, что Россия была крепостной, это скорее был порок системы, чем локальный случай.

Отношение дворянства, сиречь власти к крестьянину или рабочему было двойственным. С одной стороны многие понимали необходимость реформ и видели в крестьянине основу России, что не мешало на деле использовать людей как орудие или пушечное мясо. Например, в среде молодых офицеров были популярны идеи свободы и равенства, хотя на деле они мало занимались бытом или обеспечением солдат. А случись война, во имя славы и чести немногие подумали бы о жизнях солдат. В этом была одна из основных проблем проведения реформ в империи. Многие хотели перемен, но не хотели прилагать усилий или делиться своим благосостоянием. Ведь поговорить или помечтать всегда легче и безопаснее.

Покидая Луганск, я взял на заметку организовать поиск руд в районе Кривого Рога, с расчетом, что их все-таки обнаружат до начала модернизации Луганского завода.

Из Луганска, я отправился в Крым, где посетил Севастополь и встретился с Алексеем Самуиловичем Грейгом, командующим Черноморским флотом. Выходец из потомственной семьи моряков, он был энергичным и знающим командиром и очень болел за свое дело. Флот он знал снизу доверху, прошедши путь от матроса в английском флоте, до вице-адмирала к концу Наполеоновских войн, командуя целой флотилией кораблей. Администратором он оказался не худшим, чем моряком.

Флот, при моем брате Александре пришел в упадок. Все ресурсы вкладывались в сухопутную армию, что и понятно учитывая масштаб и напряжение войн с Наполеоном, происходивших на суше. Флот выполнял лишь вспомогательные функции. После войны деньги шли на восстановление пострадавших районов и обслуживание громадного послевоенного долга. Но, несмотря на скудное финансирование, Грейг сумел расширить портовые сооружения Севастополя и Николаева. При нем были даже заложены новые корабли, ибо старые уже исчерпали ресурс. Многое было сделано для благоустройства Николаева.

С Алексеем Самуиловичем я осмотрел укрепления Севастополя, портовые сооружения и эллинги. Говорили мы и о развитие флота. Какие средства и усилия для этого нужны. Во Франции как раз в это время Анри Пексан проводил опыты с бомбическими орудиями. Оказывается, Грейг о них уже слышал. Вообще, в эту эпоху военные новинки не были тайной, и часто они быстро становились доступными в других странах. Лишь бы был покупатель. Грейг считал эти орудия многообещающими, и я пообещал проверить, можно ли закупить у французов пару образцов.

В Крыму меня также интересовала возможность виноделия. Виноград там выращивали издревле, и те же Демидовы занимались виноделием. Но это были только робкие попытки. Я же мечтал о создании собственной винодельческой отрасли. Для этого стоило поучиться у французов и выписать специалистов в Крым. Я надеялся на частную инициативу, ведь чтобы создать хорошее вино надо болеть этим делом, заботиться о качестве и о бренде. А этого государство не может обеспечить. Надо было создавать условия, в которых такие люди появятся. Ведь если появились Демидовы, могут появиться и другие. Но и это были проекты на будущее.

С Демидовым же мы на паях планировали открыть мыловаренный завод. Хотя великому князю и не пристало быть «капиталистом», я собирался менять эти настроения в обществе, и начинать с себя. Мыло в России существовало давно, но пользовались им в основном дворяне и богатые купцы по причине стоимости. Я же хотел производить мыло и как побочный продукт свечи, по цене доступной для всех. Технологии для варки мыла существовали веками и даже был известен точный состав. А посему я планировал создать первую большую мыловарню в Крыму, где заодно росли розы, лаванда и другие растения, используемые в парфюмерии. В империи часто вспыхивали эпидемии, поэтому базисная и доступная гигиена могла спасти не одну жизнь. Для этого требовалось создать десяток-два заводов по всей стране, чтобы облегчить логистику. Благо сала в России хватало, а это главный ингредиент. Опять же, после мыловарения можно было заняться и парфюмерией. Как сообщил мне управляющий, завод будет запущен через полгода. А пока он показал мне первые образцы. Мы надеялись внедрять мыло в массы, как низкой ценой, так и запахом, и формой. Чего не сделаешь ради гигиены.

По дороге из Одессы в Киев, я посетил Тульчин, где располагался штаб II армии, чтобы встретиться с Павлом Дмитриевичем Киселевым, начальником штаба армии. Павел Дмитриевич был известен, как либерал, но был предан Романовым и пользовался доверием Александра. Я бы сказал, что он был типичный карьерист, и для карьеры умел приспосабливаться к обстановке. Так, его либеральные взгляды не помешали ему установить надзор за наиболее либеральными офицерами во II армии. С другой стороны он был довольно близко знаком со многими офицерами из тайных обществ, среди них и с Пестелем, который был главой Южного общества, и который был подчиненным Киселева. А главное он был прекрасным и энергичным администратором и во время царствования Николая I, был активным членом комиссии по облегчению положения крестьян. Вот я решил заранее к нему присмотреться. Помимо этого в разговоре с ним я проявил заинтересованность в решении крестьянского вопроса, в надежде, что мои взгляды дойдут и до членов тайных обществ, что может повлиять на настрой части из них. Я хотел уменьшить потенциальную оппозицию моему восшествию на престол, поелику возможно. Полковник Киселев был сторонником превентивного удара по Турции. Он предлагал воспользоваться Греческим восстанием, чтобы усилить влияние империи на Балканах, а то и вовсе овладеть проливами. Но, во-первых, такие вопросы были вне моей компетенции, а во-вторых, я не видел смысла ввязываться в войну ради чужих интересов. Уж я-то знал, сколько крови было пролито за братьев славян, без пользы для отечества.

В Петербург я вернулся загоревший и полный впечатлений, и как оказалось, весьма вовремя

Глава 29

«Божьею милостию мы, Александр Первый, император и самодержец всероссийский и прочее, с согласия Августейшей Родительницы нашей, по дошедшему до нас наследственному Верховному праву Главы Императорской фамилии, и по врученной нам от Бога самодержавной власти, Мы определили: Во первых, свободному отречению перваго Брата нашего Цесаревича и Великого Князя Константина Павловича от права на Всероссийский престол, быть твердым и неизменным… Во вторых, в следствии того, на точном основании акта о наследовании престола, Наследником Нашим быть второму Брату Нашему Великому Князю Николаю Павловичу».

Граф Алексей Андреевич Аракчеев умолк и в зале воцарилась тишина.

— Господа, — молвил император. — Сие есть воля наша и по пришествии времени, прошу служить возлюбленному брату моему, цесаревичу Николаю Павловичу, так же верно, как мне служите. Зал дружно выдохнул, и сановники склонились в поклоне. Через полчаса, после нескольких тостов император покинул собрание, которое сразу же оживилось. Удивление после манифеста несколько спало, и сановники разделились на группы, которые полушепотом обсуждали свалившуюся на их головы новость. Из зала новость понеслась по Петербургу, чтобы вскорости долететь и до дальних уголков бескрайней страны, имя которой – Россия.

Глава 30

Когда я вернулся в Петербург из поездки на юг, меня ждал сюрприз. Александр сподобился и объявил меня наследником престола. Этому предшествовала небольшая баталия и шантаж с моей стороны. Все началось еще в 1822 году. Помня, что Александр оставил только тайное завещание и из-за неразберихи или чего-то злого умысла случилось междуцарствие, и как следствие, восстание декабристов, которые хотели использовать момент слабости верховной власти. Так как никто практически не знал о моем наследовании престола, а официально наследником был мой старший брат Константин, это могло сулить многие проблемы при восшествии на престол. Моя маман, Мария Федоровна, была женщиной властной, и я боялся, что она тоже захочет порулить вместо меня.

Что бы устранить подобные неурядицы и расставить все точки над «i», я заговорил с Александром об официальном и публичном отречении Константина и признании меня наследником. Не могу сказать, что брат был удивлен, так как моя просьба была резонной. Но он не спешил что-то предпринять. Так как год на дворе стоял 1822, а я помнил, что настоящий Николай стал императором в 1825, времени было не много.

Пришлось пригрозить, что если брат официально не признает меня наследником, то оно мне и вовсе не надо. Я и так счастлив, как частное лицо, и по мне пусть царствует Константин, ведь он старший, или младший брат Михаил. Игра у меня была беспроигрышная, так как Константин не стремился в императоры, и кроме меня, ни у кого не было законных наследников, необходимых для продолжения династии.

То ли брат уступил моему шантажу, то ли действительно понял, что неразбериха с наследованием не есть хорошо, но он решил публично объявить о моих правах на престол.

Следующим моим шагом была встреча с графом Михаилом Андреевичем Милорадовичем – Петербуржским генерал-губернатором. У настоящего Николая отношения с ним не заладились. И именно Милорадович настоял на присяге Николая Константину, что лишь усугубило ноябрьскую неразбериху. А ведь шестьдесят тысяч штыков гарнизона это очень весомый довод в споре о престолонаследии. Особенно если эти штыки в столице и под рукой.

Генерал был либералом и имел множество друзей среди членов тайных обществ. Он был одним из тех, кто вступился за Пушкина, когда тому грозила Сибирь. Моего реципиента, в настоящей истории, он не жаловал, так как настоящий Николай имел реноме ретрограда и солдафона. Со мной же не все было так однозначно.

Милорадович был одним из поборников отмены крепостного права, и он знал о моем интересе к этому вопросу. Он также знал о моем общении со Сперанским и другими либералами. Поэтому в обществе меня не воспринимали как консерватора, но я также не считался либералом. Для многих я был темной лошадкой, ибо не все свои дела и поступки я афишировал. Я вел себя достаточно осторожно, чтобы выглядеть безобидным в глазах моего брата. Примкни я, например, к либералам, кто знает, захотел бы Александр видеть меня своим преемником.

Граф был человеком деятельным и любил лично участвовать в тушении пожаров и спасении утопающих. С помощью одного из людей Соколова, которого я попросил оповестить меня, ежели генерал опять решит проявить героизм, я узнал, что граф уехал на пожар на Васильевском острове. Вот я и отправился в сопровождении двух егерей вслед за генералом. Мол, был неподалеку, услышал о пожаре и прискакал на помощь. Пожар тушили всю ночь, и мы с генералом сдружились. Ведь общее дело сплачивает. Я пригласил его к себе, в Аничков дворец, куда мы и отправились, благо было недалеко. Михаил Андреевич, в прошлом бравый вояка, оценил этот гусарский жест, да еще со стороны цесаревича.

Шарлотта оказалась на высоте. Она не высказала своего удивления от прихода двух потных и помятых мужиков, а быстро распорядилась насчет ванны и завтрака. За завтраком мы разговорились о крестьянском вопросе, который очень волновал графа. Я сказал, что и сам близко к сердцу принимаю этот вопрос и работаю над проектом его решения. Расстались мы довольные друг другом.

Глава 31

Никифор Иванович Князев, запер двери своей лавки на большой, висячий замок и, повернувшись, взглянул на небо. Ноябрь в Петербурге не самый приятный период, а тут небо совсем заволокло тучами, и мелкий промозглый дождь все норовил пробраться за воротник. Порывистый ветер швырял капли дождя прямо в лицо, и казалось, что город замер в преддверии Страшного Суда, что неумолимо надвигается, охватывая небо свинцом.

Несмотря на столь благородную фамилию, Никифор Иванович был всего лишь мелким купцом, и держал небольшую скобяную лавку на Васильевском острове, недалеко от Адмиралтейской стороны. Дед Никифора Ивановича был крепостным у одного из князей Бабичевых, но подавшись на заработки в столицу, что было обычной практикой в то время, он сумел завести свою скобяную лавку. И хотя богачом он не стал, все же сумел купить себе свободу. Благо князь нуждался в деньгах, и цену запросил умеренную. Оставшись в Петербурге, дед Никифора Ивановича взял себе звучную фамилию Князев. Как-никак, а он стал купцом третьей гильдии, а в купеческом деле, представительская фамилия лишней не окажется.

Взглянув в сторону Адмиралтейства, Никифор Иванович увидел зажженные фонари, что предупреждали об опасности наводнения. Впрочем, в штормовую погоду фонари зажигали довольно часто, но это вовсе не означало, что обязательно будет наводнение. И даже если вода немного поднималась, она не затапливала дома, так как парапеты каналов строились с запасом в полсажени и более. Поэтому, не придав особенного значения мерцанию фонарей, купец отправился домой. Жил он через улицу от своей лавки, что было чрезвычайно удобно, особенно во время зимы. А между тем ветер все крепчал.

Проснувшись рано утром, и выйдя за порог дома, Никифор Иванович увидел, что непогода лишь усилилась, и порывистый ветер, подвывая, разносил мусор по улице. На улице, несмотря не ранний час было много народу, ибо петербуржцы спешили полюбоваться стихией. Вода в Неве уже поднялась, и волны с ревом перекатывались через гранитный парапет. Решив, что в такую непогоду покупателей не будет, купец вернулся обратно домой и, решив использовать благоприятный момент, улегся спать. Разбудили его крики на улице: «Вода прибывает, наводнение…» Так как спал он одетым, то вскочив, метнулся было к сеням, но на пороге столкнулся с женой своей, Авдотьей.

— Никифор, — встревожено сказала она, сосед говорит, что вода вышла из берегов. Надо бы скарб из подвала поднять, ежели затопит.

— Я выйду, посмотрю, а ты с Еремой и младшими пока вытаскивайте все и кладите на стол и на лавки. Ежели что, на чердаке отсидимся.

Выйдя на улицу, он увидел, что вода уде лижет подошвы сапог. Сосед как раз запрягал лошадь в телегу.

— Ты куда? — спросил Никифор.

— К брату, — ответил сосед. — Он подальше от реки живет. Глядишь, вода до него не доберется. Я как раз к реке шел, гляжу, народ от реки бежит. Кричат, что вода из берегов вышла. Ну, вот я скорее к себе.

— Надобно и мне в лавку бежать, — сказал Никифор.

— Да уж, ответил сосед, вона водица как поднялась.

Забежав в дом, купец лишь сказал жене, что он бежит в лавку, и наказал ей вытащить, что сможет из подвала, а детей разместить на чердаке. Сам мол, как только вытащит ценные вещи наверх, вернется домой.

Когда Никифор Иванович подбегал к лавке, вода уже просачивалась через порог. Отперев дверь подвала, купец торопливо сбежал по лестнице вниз, держа в руке свечу. Вода уже капала в подвал, быстро проникая между ящиков и узлов. Поставив свечу на ящик, Никифор Иванович начал торопливо складывать самые ценные товары в пустой ящик, а в это время вода потоком хлынула в небольшой подвал…

«И разверзлись хляби небесные» – думал отец Михаил, наблюдая за разбушевавшийся стихией с высоты колокольни. Небо и вода слились в одно целое, размытое пятно. И лишь лучи тусклого солнца, кое-где пробивающиеся из-за туч, рисовали неточную границу между зеленоватой водой и сероватым небом. Колокольня располагалась на небольшом холме, и с нее, в ясный, солнечный день прекрасно был виден весь Петербург. Недаром здание колокольни иногда использовалось пожарными, дабы определить, где именно возник пожар. Сейчас же все вокруг было залито водой из поднявшейся Невы, и лишь обломки зданий и мусор бурлящим потоком неслись в сторону залива. Кое-где можно было разглядеть людей, цепляющихся за бревна, или сидящих на воротах, которые волею судьбы превратились в импровизированные плоты.

Еще вчера вечером с залива подул сильный ветер, а позже поднялась буря. И хотя на башне Адмиралтейства зажгли фонари, предупреждающие жителей об угрозе наводнения, никто не ожидал, что вода поднимется так высоко. Граф Милорадович, петербургский генерал-губернатор пытался организовать помощь пострадавшим, самолично подбирая утопающих на свой катер. Но, увы, множество лодок попросту сорвало потоками воды и разбило о стены домов. Поэтому плавсредств хронически не хватало.

Зимний дворец стоял как скала посреди бушующего моря, в которое превратилась Дворцовая площадь, и волны с ревом били по стенам дворца, обдавая верхние этажи брызгами и пеной. Огромные, тяжелые баржи, что доставляли в город продовольствие, как щепки неслись вверх по реке. Одна из них застряв на гранитном парапете Летнего сада, так и осталась стоять на нем, изредка колеблемая волнами.

К трем часам дня вода, наконец, стала убывать, а к вечеру река ушла обратно в берега. На следующее день, наконец, вышло солнце, освещая изуродованный стихией город. А еще через год, лишь памятные таблички напоминали горожанам о происшедшем. А Никифора Ивановича в этом городе уже не было.

Глава 32

Наступил новый 1825 год. Рождество я провел с семьей в Москве. Насколько я помнил, это был последний год Николая Павловича, то есть меня, в качестве великого князя и цесаревича. В настоящей истории, в ноябре мой брат умер во время поездки в Таганрог, а далее было межцарствие и восстание декабристов. Поэтому, на финишной прямой я ускорил подготовку к потенциальному конфликту за престол. Ведь на него надо было не только взойти, надо было еще удержаться и консолидировать бразды правления в своих руках.

В Москве я встретился с капитаном Гофманом. Из Персии стали доходить первые слухи о подготовке Фетх Али-шаха и наследника престола к войне против России. К этому их активно подталкивали англичане, помогавшие шаху деньгами, оружием и инструкторами. Наследник престола Аббас-Мирза, был молод и горяч. Модернизировав армию с помощью англичан, он горел желанием вернуть земли, утерянные после недавней войны с Россией. Наших войск в Грузии, на потенциальном театре военных действий, было кот наплакал. Одна разбросанная по гарнизонам дивизия.

Хотя я знал, что будущую войну мы выиграем, но получше подготовиться, никогда не мешало. Для этого малый генштаб капитана Гофмана проработал планы на случай войны, а также приготовил довольно подробные карты местности, ибо весь Генштаб побывал на потенциальном театре военных действий, благо с генералом Ермоловым у меня были хорошие отношения, и в такой малой просьбе, как помочь молодым офицерам, он мне отказать не мог. После, эти планы были отшлифованы с помощью генерала Паскевича.

Инфраструктура на Кавказе была развита слабо, а климат был жарким и нездоровым. Поэтому содержание большого войска в начале XIX века было чревато повышенной смертностью от эпидемий. Часто во время войн на Кавказе, больше солдат гибло от болезней, чем в бою. Поэтому довести всю армию на поле боя было нелегко. Исходя из этого, мы планировали послать еще одну дивизию, чтобы более оперативно реагировать в случае войны, а также держать еще одну дивизию на Кубани. Так как сейчас я ничего не решал, то эти планы были на будущее. Генерал Ермолов, при всех своих достоинствах, был упрямым и властным человеком, не любившим вмешательства в свои дела. Поэтому я решил не посвящать его в свои планы.

Группа капитана Соколова была расширенна до сорока человек. Особенно был расширен Петербуржский отдел. Борьба за власть обычно происходит в столицах. Взять ту же Французскую или Русскую революции. Главные события происходили именно там. В столицах обычно скапливается достаточно денег и люмпенов, которые за эти деньги пойдут за пламенными вождями. Именно для этого и требовались дополнительные люди, чтобы отслеживать потенциальных претендентов на власть и подстрекал. Я надеялся, что в случае возникновения проблем, я буду заранее о них оповещен.

С генералом Паскевичем у меня установились очень теплые отношения, и в случае чего, я мог рассчитывать на его корпус, находящийся в неподалеку, в Прибалтике. С графом Милорадовичем я тоже довольно часто общался. С того памятного пожара его отношение ко мне изменилось. Он видел во мне молодого поборника реформ. Поскольку я был наследником престола, эти реформы могли осуществиться. А так как генерал командовал Петербуржским гарнизоном, его поддержка была очень важна. Именно он в итоге и поддержал настоящего Николая, сам погибнув во время восстания. Но именно в итоге, а не сначала. Но я надеялся, что в моем случае ситуация будет иная.

Кроме перечисленного, я лично командовал Измайловским и Егерскими полками. За время моего командования, я сменил часть офицеров, предпочитая порой менее знатных, но более толковых, что сказалось на их боеспособности. В преданности солдат я не сомневался, ибо я заботился о нормальном снабжении и питании. Простые солдаты остро чувствуют эту разницу. Благо у меня были средства их таким образом мотивировать.

Я не развил лихорадочную деятельность, что бы не вызывать подозрений, но потому как к моменту смены власти я начал готовиться заранее, к началу 1825 года мои усилия начали приносить свои плоды.

Глава 33

Второго сентября Александр отбыл в Таганрог. Там он планировал провести всю зиму. Императрица Елизавета Алексеевна была довольно болезненной, но отказывалась ехать на воды за границу. Поэтому было решено провести зиму в Таганроге, где климат мягче, а Петербург так далеко. Брат с супругой тяготились светской жизнью и посему оба были рады побыть подальше от двора и его интриг. Лишь только я знал, что в Петербург они больше не вернутся.

С Елизаветой у меня сложились хорошие отношения. Она была очень теплым и отзывчивым человеком. Ей не повезло в браке, и она всю жизнь провела с нелюбимым человеком, третировавшим ее. Это я о моем брате. Несмотря на это Елизавета осталась отзывчивой и простой в общении. Почти все свои деньги она жертвовала на благотворительность. Хотя она и была императрицей, главной женщиной империи была моя мать, Мария Федоровна. Что при ее властности и желании все контролировать было неудивительно. Отношения со свекровью у Елизаветы тоже не сложились. От сложностей в личной и придворной жизни она нашла пристанище в религии. В эти времена религиозность была нормой, но Елизавета стала набожной, с явными признаками мистицизма. Благо православие к этому располагало. Мне же она нравилась именно своими человеческими качествами, а еще мне было ее немного жалко. Ведь ее жизнь была испорченна династическим браком. Ей же более подходило быть женой немецкого дворянина средней руки. В тихой, бюргерской атмосфере она была бы более счастлива. Елизавета чувствовала мою симпатию, и отвечала мне тем же.

Что интересно, императрица сошлась обратно с моим братом именно на почве религии. После войны, как я уже упоминал, Александр ударился в религию и мистицизм. Даже запретил масонские ложи, хотя до этого был заядлым масоном. Впрочем, о непоследовательности моего брата я тоже упоминал.

Александр уехал в Таганрог раньше Елизаветы, чтобы подготовить ее прием. Вдобавок, императрица была больна и не могла переносить длительные поездки, а посему она планировала частые остановки.

С братом я прощался с двойственным чувством. С одной стороны мы не были близки, ибо он, прежде всего, был мой император, да и братом, мне настоящему он мне не был. Но за те тринадцать лет, что я провел в этом мире, это время стало мне родным, а Александр тоже стал частью той жизни, к которой я привык. Если история не изменится, то скоро изменится моя жизнь, а то к чему я успел привыкнуть, опять станет прошлым. Поэтому после того как он уехал, мне стало грустно и немного одиноко. Благо у меня была семья, которая совсем недавно пополнилась малышкой Александрой. В прошлой жизни я и предположить не мог что стану многодетным отцом. Но вот стал, и это было самое лучшее, что произошло со мной в этом мире.

Вечером 25 ноября, ко мне в Аничков дворец буквально вбежал граф Милорадович. По тому, что на нем не было лица, я понял, что по-видимому то, чего я ожидал, случилось. Михаил Андреевич шагал по приемной взволнованный и со слезами на глазах.

— Что случилось, Михаил Андреевич? — спросил я.

— Ужасное известие, — ответил он. Я провел его в кабинет, где он, рыдая, отдал мне письма от князя Волконского и генерала Дибича, говоря:

— Император умирает, остаётся лишь слабая надежда.

Оказалось, что история с моим появлением в этом мире ничуть не изменилась.

Те два дня до того, как пришло окончательное известие, что Александр скончался, я провел довольно лихорадочно. Для соблюдения приличий я несколько раз навещал свою мать, но остальное время я провел встречаясь с нужными людьми и в написании нескольких десятков писем и приказов. Первым, кого я вызвал был капитан Соколов. Я также два раза встречался с генералом Милорадовичем, а письмом, попросил генерала Паскевича, быть наготове и ежели понадобиться, двинуть одну из дивизий его корпуса, форсированным маршем к Петербургу. Декабрь не самый подходящий месяц для маршей. Обычно войска сидят на зимних квартирах, но тут ситуация могла стать чрезвычайной. Да и дивизию все же легче перебросить и обеспечить, чем целый корпус.

С капитаном Соколовым мы обсуждали списки членов тайных обществ, подлежащих аресту. С генералом Милорадовичем у меня в итоге сложились очень хорошие отношения, и я был уверен в его поддержке в случая восстания. Но я не хотел допускать восстания в принципе, а это требовало нейтрализации потенциальных бунтарей из различных обществ. Я не был уверен, что Михаил Андреевич поддержит арест потенциальных бунтовщиков, ведь многие из них были его приятелями. Поэтому в эти мои планы он посвящен не был. Благо солдат Измайловского полка для этой задачи хватало.

Из агентурных донесений я знал, что Южное общество готовит заговор, с целью свержения императора. Это было известно и Александру, который инициировал расследование. Но оно велось медленно и неэффективно. Северное общество не было так однородно по отношению к монархии. Но из истории я знал, что в итоге многие примкнули к экстремистки настроенным Рылееву и Трубецкому. Поэтому мы планировали арест сотни самых известных и решительных, что должно было пресечь восстание на корню.

Я также послал письма генералу Дибичу и уже генерал-адъютанту Киселеву о планах восстания среди членов Южного общества с просьбой арестовать зачинщиков. На всякий случай в Тульчине, где находился Пестель, была группа из пяти человек с задачей нейтрализовать главных зачинщиков. Хотя многие заговорщики были подчиненными генерала Киселева, я был уверен, что генерал выполнит мой приказ. Павел Дмитриевич, хотя и был либералом, был монархистом по убеждениям. А существование тайного общества под его носом, могло плохо сказаться на его карьере. Посланные доказательства не оставляли место сомнениям.

Кроме Петербурга и Тульчина, по нескольку человек находились в Москве, Одессе, Нижнем Новгороде, Риге, Киеве и Варшаве. Соответственно, как только стало известно о смерти Александра, я отослал письма генерал-губернаторам этих городов с просьбой всячески содействовать людям капитана Соколова.

В результате было арестовано около пятисот человек и таким образом десятку различных тайных обществ был нанесен смертельный удар. Даже тем, которые не участвовали в заговоре. Уж очень был подходящим момент.

Утром, 28 ноября мне принесли присягу гвардейские полки, а днем гарнизон Петербурга. Смена власти прошла на удивление буднично. Люди еще не отошли от шока по причине скоропостижной кончины Александра, а потенциальные мятежники уже заполнили камеры Петропавловской крепости. Учитывая, что я был официальным наследником-цесаревичем и имел полную поддержку со стороны графа Милорадовича, присяга прошла без каких либо инцидентов.

Глава 34

В зале было жарко. Еще бы, ведь тут собрались все высшие сановники империи, бывшие в столице. Когда я вошел, гул голосов смолк и все встали. Я занял место председателя Государственного совета и с биением сердца зачел манифест, составленный давеча Михаилом Михайловичем Сперанским.

«Объявляем всем верным Нашим подданным… Наконец Мы призываем всех Наших верных подданных соединить с Нами теплые мольбы их ко Всевышнему, да ниспошлет Нам силы к понесению бремени, Святым Промыслом Его на Нас возложенного; да укрепит благие намерения Наши, жить единственно для любезного Отечества, следовать примеру оплакиваемого Нами Государя; да будет Царствование Наше токмо продолжением Царствования Его, и да исполнится все, чего для блага России желал Тот, Коего священная память будет питать в Нас и ревность, и надежду стяжать благословение Божие и любовь народов Наших.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:

Николай

Дан в царствующем граде Санкт-Петербурге, в двадцать восьмой месяца Ноября в тысяча восемьсот двадесять пятое лето от Рождества Христова, Царствования же Нашего в первое».

Я стал императором.

Конец первой книги.

Сноски

1

Реальный факт. День Победы отмечался в Российской Империи до 1917 года.

(обратно)

2

Bigger and elsewhere: дословно больше и в другом месте. То есть создание более сенсационной ситуации, что бы отвлечь внимание публики от текущих проблем. Зачастую используется политиками для уменьшения критики в свой адрес, с помощью прессы разумеется.

(обратно)

3

"Сто дней" – период царствования Наполеона после возвращения во Францию из изгнания на острове Эльба. Дойдя до Парижа без единого выстрела, Наполеон попытался отстоять свое право на престол, но был разбит при Ватерлоо и повторно изгнан, на этот раз подальше – на остров Святой Елены.

(обратно)

4

Pax Britannica: мировой порядок основанный на лидерства Британии в XIX веке. Благодаря промышленной революции и сильному флоту, Британия стала экономическим и политическим лидером, создав империю, над которой "никогда не заходит солнце".

(обратно)

5

"Большая Игра" – соперничество между Российской и Британской империями за господство в Центральной и Южной Азии.

(обратно)

6

Too little, too late: чересчур мало и чересчур поздно.

(обратно)

7

Имеются в виду Наполеоновские войны

(обратно)

8

В реальной истории за Пушкина заступился Карамзин и иные влиятельные особы, в результате чего вместо Сибири он был сослан в Кишинев.

(обратно)

9

Рурская область – центр производства стали и тяжелого машиностроения в Германии. Считалась сердцем немецкой военной машины и промышленной империи Крупа.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg